Библиотека / История / Шульман Нелли : " Вельяминовы Время Бури Книга Четвертая " - читать онлайн

Сохранить .
Вельяминовы. Время бури. Книга четвертая Нелли Шульман
        Кукушка настаивает нанеизбежной атаке Германии наСоветский Союз. Европа оккупирована войсками рейха, Британию бомбят силы Люфтваффе. ВоФранции начинается организация Сопротивления, вПольше появляются партизанские отряды. Вначале лета сорок первого года, приехав вБерлин для встречи сагентами СССР, Кукушка получает распоряжение вернуться народину для доклада…
        Вельяминовы. Времябури
        Книга четвертая
        Нелли Шульман
                
        Создано винтеллектуальной издательской системе Ridero.ru
        Часть шестнадцатая
        Голландия, июль1940
        Северноеморе
        Неприметный бот раскачивался налегкой волне. Рассвет оказался туманным. Выключив двигатель, они бросили якорь. Море здесь было мелким. Вдесяти милях квостоку лежал низкий, белого песка, остров Влиланд, изцепи Западно-Фризских островов. Меир протер очки полой рыбацкой, холщовой куртки: «Утебя нет морской болезни».
        -Пропала, - Маленький Джон размял пальцы:
        -Давно я уштурвала нестоял. Это семейное… - он развернул карту, - папа ей страдал, вмолодости. Навойне избавился. Как видишь, - тонкие губы, едва заметно, улыбнулись, - я тоже.
        Они курили, глядя набледно-голубую краску, которой обозначалось прибрежное море, Ваддензее:
        -Стивен где-то здесь погиб… - вздохнул Маленький Джон, - или непогиб. Никто незнает, - сбританского эсминца видели, как садился горящий бомбардировщик. Летчик бросился вводу, рядом вынырнула немецкая подводная лодка. Появилась вторая, эсминец получил пробоину. Корабль вынужден был спешно уйти насевер, где стояла английская эскадра. Джон понимал, что моряки немогли рисковать двумя сотнями жизней, наэсминце. Легче отэтого нестановилось. Клинок Ворона теперь хранился вМейденхеде, как ипортрет сэра Стивена Кроу, наборту «Святой Марии».
        Тетя Юджиния помолчала:
        -Кому оружие передавать? Стивена иКонстанцы нет … - золотые наяды, икентавры тускло поблескивали наэфесе. Джон погладил ножны кортика:
        -Медальон пропал, сКонстанцей. Незачем жалеть… - жестко сказал себе мужчина, - чего только непропало. Думай оделе, отправляйся вЛиверпуль… - Питер работал вНьюкасле, назаводах. Джон сказал тете Юджинии, что уезжает, вероятнее всего, доконца лета.
        Леди Кроу кивнула:
        -Здесь все впорядке. Клара задомом присматривает, ая вУайтхолле ночую. Изредка наГанновер-сквер выбираюсь… - узаместителя министра промышленности, под лазоревыми глазами, залегли темные круги.
        Джон оставил Блетчли-парк намистера Мензеса, иЛауру. Дядя Джованни обучал языкам новых работников, персонала требовалось много. После падения Франции, Черчилль распорядился готовить людей для высадки наконтинент исовместных операций сподпольем.
        -Нет еще никакого подполья, сэр Уинстон… - осторожно сказал Джон. Черчилль затянулся сигарой:
        -Будет, я обещаю. Де Голль собирает оставшиеся силы. Французы, усебя дома, непозволят немцам распоряжаться судьбой страны. Петэн… - он повел рукой, - если неумрет, то окажется наскамье подсудимых. Будем действовать воФранции также, как ивПольше. Создадим Управление Специальных Операций. Приказ я подписываю, виюле… - серые глаза внимательно посмотрели нанего: «Где Звезда?»
        Пани Качиньская вПольше совершенно точно непоявлялась. Звезде предписывалось взять ссобой радиопередатчик. Унее имелись адреса руководителей подполья вВаршаве. ВБлетчли-парке знали ее почерк, выйди она насвязь, радисты неошиблисьбы. Сначала немецкого вторжения вГолландию сеансов связи небыло. Джон нехотел предполагать самое худшее. Он честно ответил:
        -Незнаю, сэр Уинстон. Новыясню… - дети Эстер находились уее бывшего мужа. Давид увез близнецов вМон-Сен-Мартен, всердце оккупированной Бельгии. Джон предполагал, что Эстер непокинет Амстердам, пока нестанет понятно, где находятся мальчики. СМон-Сен-Мартеном, исВиллемом, вРиме, из-за войны, связаться неудавалось.
        Получив шифрованную телеграмму изНью-Йорка, Джон еще больше заволновался. Мистер О’Малли прибывал вДублин, аоттуда направлялся вЛиверпуль. Меир ехал вЕвропу самериканскими документами. Кузен вез отлично сделанный, надежный паспорт для Джона. Угерцога, правда, был акцент выпускника Итона. Пока они гнали машину изЛиверпуля, наполигон вСаутенде, Меир обучал Джона гнусавому, бруклинскому прононсу.
        Эстер семье, сПесаха, ни писем, ни телеграмм неприсылала.
        Джон, соблегчением, узнал, что рав Горовиц добрался доХарбина, проехав через Советский Союз. Сидя зарулем форда, Меир, недовольно заметил:
        -Папа ему велел немедленно отправляться вАмерику. Аарон, упрямец, ответил, что сначала надо помочь общине обустроиться, начать занятия вешиве, открыть микву, договориться сяпонскими властями оразрешении кошерного убоя куриц… - Меир повел рукой:
        -Папа обрадовался, что кузины нашлись. Теперь понятно, что стало сдядей Натаном. Регина вбезопасности, вСтокгольме, Наримуне можно доверять, он человек чести. Он вывезет женщин изПарижа… - Джон нестал спрашивать, встречалсяли Меир сНаримуне. Герцог кивнул:
        -Он джентльмен. Учитывая, что Мишель погиб, иТеодор, наверное, тоже. Онем сДюнкерка ничего неслышно. Отраны я оправился. Под лопатку осколок угодил, как утебя, - добавил Джон. Он посмотрел наспидометр: «Сбрось скорость, мы невАмерике. Здесь другие правила вождения»
        -Восемьдесят миль вчас, - удивился Меир, - это инескорость вовсе. Я всегда говорил, что мадемуазель Аржан напокойную тетю Ривку похожа. Теперь она неодна. Унее сестра появилась, кузены… - Меир искоса взглянул наДжона:
        -Сказать, что Наримуне работает нарусских? Зачем? УБритании нет интересов вЯпонии. Пока нет, - поправил себя Меир, - пока война неначалась. Даллес думает, что японцы нас неатакуют…
        Мнение Даллеса разделял весь Вашингтон.
        Насовещаниях, Меир доказывал, что японцы больше небудут конфликтовать сСоветским Союзом:
        -Они подписали перемирие, - настаивал мужчина, - они его ненарушат… - кто-то изколлег, забросив ноги настол, зевнул:
        -Они союзники Гитлера, мистер Горовиц. Гитлер, следующим летом, нападет наРоссию. Японцы ударят поДальнему Востоку. Советы распадутся, анам только того инадо… - Меир, нарочито спокойно, положил указку: «Посмотрим».
        Мэтью, заодним изобедов, вотеле Вилларда, наставительно заметил:
        -Поверь, вТихом океане японцы нам несоперники. Ты ездил вПерл-Харбор, ия тоже. Наш флот… - отпив дорогого, двадцатилетней выдержки бордо, кузен кивнул официанту, - наш флот властвует над водами. Ябы наместе кузена Джона беспокоился, - Мэтью оскалил вулыбке ровные, белые зубы, - японцы, скорее, пойдут наюг. Гонконг, Бирма, Сингапур… - майор Мэтью Горовиц нечасто появлялся встолице.
        Он пропадал вЧикаго, влаборатории Ферми, ивкалифорнийских университетах, влабораториях, выполняющих военные заказы. Укузена был ровный, здоровый загар, пахло отнего сандалом. Меир подозревал, что между Чикаго иКалифорнией кузен задерживается где-тоеще.
        Вкругах, занимающихся безопасностью, ходили слухи, что полковник Лесли Гровс настаивает настроительстве особых, засекреченных военных баз, вотдаленных уголках страны. Даже Меиру втакие места хода небыло. Кузен дружил сГровсом, современ обучения вакадемии генерального штаба. Меир, конечно, нестал ничем интересоваться. Мэтьюбы все равно неответил. Майор Горовиц прошел туже школу, что иМеир. Они оба умели держать язык зазубами.
        -Ферми строит реактор… - затягиваясь сигаретой, Меир рассматривал влажную карту, наштурвале бота, - анемцы оккупировали Норвегию. Уних под рукой уран итяжелая вода. Все закончится бомбой, можно несомневаться. Вопрос, кто ее сделает первым… - Мэтью, закофе, усмехнулся:
        -Поскольку я занимаюсь учеными, мне поручили связи слингвистами. Мы пошли путем, принятым впервой войне. Тогда индейцы занимались шифрованием, наоснове своих языков. Меньше опасности, что код кто-то взломает. Мы отправили специалистов врезервации, ищем талантливую молодежь, хорошо говорящую наанглийском языке. Для них это шанс, - Мэтью раскурил кубинскую сигару, - вырваться издерьма, вкотором они погрязли, благодаря собственной лени ипристрастию квыпивке… - Меир велел себе ничего неотвечать.
        Красивое, жесткое лицо кузена напоминало скульптуру вице-президента Вулфа:
        -Только шрама нащеке нехватает, - кисло подумал Меир, - именно дедушка Дэниел придумал систему резерваций. Странно, мы его прямые потомки, авовсе неМэтью. Новсемьях подобное случается… - Меир, недовольно, сказал:
        -Все равно непонимаю, почему мы должны шлепать погрязи, анеможем высадиться рядом… - он ткнул сигаретой вкарту, - сДен Хелдером… - Джон чистил зубы, склонившись над бортом. Прополоскав рот, он плеснул влицо водой:
        -Привык вморе умываться, пока людей готовил, наполигоне. Мы подвадцать часов проводили назанятиях… - он нестал завозить Меира вБлетчли-парк, наэто неоставалось времени. После известия опропаже полковника Кроу, Лаура пришла вкабинет кДжону. Кузина положила настол рапорт. Она просила оботправке наконтинент.
        Джон посмотрел вприпухшие, покрасневшие темные глаза. Она коротко стригла волосы, нависке блестела седая прядь. Лаура открыла портсигар:
        -Мистер Мензес, - она кивнула всторону рапорта, - пока ничего незнает. Я ктебе первому обращаюсь. Ипапе, разумеется, я тоже ничего неговорила… - Джон заметил упрямые морщины, обрамляющие красивые губы:
        -Я нехочу, чтобы папа что-то понял, - отрезала Лаура:
        -Я скажу, что уехала вШотландию, накакой-нибудь очередной курс… - Джон велел капитану ди Амальфи остыть ивернуться кнепосредственным обязанностям:
        -Процедура пока незапущена, - коротко сказал он, - твой рапорт пойдет врассмотрение. Мы сообщим орезультате. Стивена ты этим неспасешь, - добавил Джон:
        -Идет война, привыкай, что люди погибают. Иродственники тоже. Мишель, Теодор… - он протянул Меиру коробочку сзубными порошком:
        -Надо Лауре сказать, что Наримуне женился, когда мы вБританию вернемся, сЭстер идетьми… - Джон надеялся, что Меир незаметит румянца наего щеках, или спишет краску наветер исолнце. Джону было немного неудобно говорить сМеиром обЭстер:
        -Звезда его сестра. Номы оба взрослые люди. Ей двадцать восемь, она вразводе. Она тебя нелюбит, - напомнил себе Джон.
        -ВДен Хелдере располагалась база голландского военно-морского флота, - вздохнул Джон, - ты прав, оттуда ближе доАмстердама, новокруг все кишит немцами. Харлинген… - он провел пальцем покарте, - рыбацкая деревня, глушь. Здесь неАмерика, - он заставлял себя улыбаться, - доАмстердама всего два часа напоезде… - они пили холодный кофе изфляги.
        Джон вспоминал бесконечный берег, белого песка, шорох камышей, восторженные голоса близнецов:
        -Дядя Джон, змей летает… - змей, действительно, парил над мелким заливом.
        Она сидела укостра, наодеяле, взятом изпансиона, следя зажарящейся макрелью. Светлые, собранные втяжелый узел волосы блестели насолнце. Она сбросила туфли, вытянув длинные ноги. Ночью он целовал нежные пальцы, выкрашенные алым лаком ногти, чувствуя песок нагубах. Отнее пахло солью иветром, кровать скрипела, едва слышно, шумело море заокном.
        -Ты хорошо знаешь Голландию, - донесся донего голос Меира.
        Джон откашлялся:
        -Да, хорошо. Я здесь бывал, несколько раз… - сине-серые глаза кузена внимательно нанего посмотрели. Джон пока нерешился сказать Меиру, чем, собственно, занимается его сестра. Он только заметил:
        -Насколько я знаю, Давид недал разрешения наоформление американских паспортов, для мальчиков. Мы, конечно… - Меир, почти, грубо, отозвался:
        -Я вывезу своих племянников исвою сестру. Незачем рисковать, стем, что происходит вГермании, вПольше, севреями, сослухами олагерях, которые идонас дошли. Мамзер, - выругался Меир, - меня меньше всего интересует… - Джон возразил, что слухи олагерях могут быть просто слухами:
        -Унас есть связь споляками. Поих сведениям, вАушвице поляков исодержат. Подпольщиков, военнопленных. Никаких евреев влагерях нет. Они все вгетто, вгородах…
        -Изгетто их тоже надо выводить, - пробурчал Меир, - впрочем, пословам Аарона, кузен Авраам вИзраиле неостанется, вернется вЕвропу, - Меир, искренне, надеялся, что старший брат непоследует примеру доктора Судакова. Перед отъездом Меира, отец, заужином, вздохнул:
        -Кольцо, что я Аарону отдал, думаю, еще унего. Мальчику тридцать, аон невстретил никого… - доктор Горовиц, зорко, посмотрел намладшего сына. Меир вытер губы салфеткой:
        -Торт отмиссис Фогель, узнаю. Мне двадцать пять, папа, - усмехнулся мужчина, - мне рано оженитьбе думать. Тем более, война идет… - Джон завел двигатель бота.
        Меир смотрел насерую, тихую воду.
        Зная, что Ирена ждет предложения, Меир немог заставить себя, его сделать.
        Ирена преуспевала.
        Девушка пела сбиг-бэндом Гленна Миллера, илетала вКалифорнию озвучивать фильмы. Всякий раз, когда Меир звонил ей, Ирена, откладывая дела, ехала вскромный пансион, наЛонг-Айленде. Они сматерью поменяли квартиру. Фогели жили наМанхэттене, подругую сторону Центрального Парка.
        Научившись водить, Ирена купила хорошенький форд, скожаными сиденьями, цвета слоновой кости. Она носила дорогие платья, красила пухлые губы помадой отЭлизабет Арден. Отнее пахло ванилью, унее была большая, жаркая грудь. Меир спокойно засыпал, устроив голову намягком, знакомом плече, уткнувшись лицом впышные, темные волосы.
        -Надо сделать предложение, - вздохнул он, - Ирене двадцать четыре. Ноунее карьера… - Меир понимал, что Ирена хочет обосноваться накухне, печь торты, изаниматься музыкой сдетьми, ноникак непроизносил нужные слова.
        Бот пошел навосток.
        Меир помялся:
        -Тони вАмерике нет. Наши агенты, влевых кругах, ничего необнаружили. Стех времен, когда она при Троцком обреталась, оней больше ничего неслышали… - Троцкий пока был жив, ноМеир предполагал, что изгнаннику осталось недолго. Насовещаниях они обсуждали возможное убийство, ноТроцкий считался внутренним делом Советского Союза:
        -Что касается перебежчика Кривицкого, - добавил Даллес, - то мы его охраняем. Русские донего недоберутся. Впрочем… - босс раскурил трубку, - уних здесь инет агентов
        -Спасибо инаэтом, - отозвался Джон. Коротко стриженые, светлые волосы шевелил ветер:
        -Сказать оФилби, - размышлял Меир, - или ненадо? Уменя нет ни одного доказательства, ни единого… - он спрятал огонек зажигалки владонях: «Значит, фон Рабе располагает твоими фото?»
        Джон кивнул:
        -Номистер О’Малли вне подозрений. Ключи отбезопасной квартиры уменя, - он похлопал покарману куртки, - там иостановимся. Скорее всего, после Испании, ты попал кним вдосье, ноты безобидный журналист… - накрепкой, загорелой шее кузена висел оправленный встарую медь медвежий клык. Джон показывал его Меиру вМадриде:
        -Ты видел, - отчего-то сказал Меир, - нанем гравировка? Тонкая очень.
        -Туземный знак, - рассмеялся Джон, - дерево, светвями. Полегенде, первый муж миссис де ла Марк откуда-то изСибири происходил. Это как… - он вовремя оборвал себя, удачно избежав упоминания кинжала Эстер. Джон помнил золотую рысь, гордо поднимавшую голову:
        -Унее похожая стать. Она жива, все сней впорядке… - Меир взял маленький, складной бинокль: «Острова. Мы вовремя, как ты обещал».
        -Я все точно делаю, - хмыкнул Джон. Бот накренился, огибая сзапада пустынную, песчаную косу, уходя впростор внутреннего моря.
        Остров Толен, Зеландия
        Легкий ветер шевелил белоснежную, кружевную занавеску наокне. Навычищенной кухне, сбелеными стенами, выложенной дельфтской плиткой печью, переливались вутреннем солнце медные днища сковородок икастрюль. Пахло жареной рыбой ипряностями. Портативный радиоприемник бубнил, шипело сливочное масло всковороде. Взяв лопаточку, сняв рыбу, Эстер потянулась заяйцами.
        Она прислушалась кголосу диктора:
        -Наострове Крит, умыса Спада, британская эскадра вероломно напала накрейсеры военно-морских сил Италии. Входе неравного боя наши союзники, потеряли один крейсер… - новости были немецкие, поголландскому радио передавали тоже самое. Немцы глушили английские передачи, арадиоволны изСША маленькие приемники неловили. Больших радио здесь, врыбацкой деревне, иневодилось.
        Эстер разбила насковородку три яйца. Подумав, она добавила четвертое. Свыметенного двора слышались голоса куриц, клюющих зерно.
        Раненый шел напоправку, и, как все выздоравливающие, много ел. Настоле, вбело-голубом кувшине, стояло парное молоко. Рядом виднелся паспорт, сгербом США. Эстер посмотрела нашвейцарский хронометр. Утренний паром наконтинент отправлялся через два часа. Унее оставалось время позаниматься сосвоим подопечным, как его весело называла Эстер, лечебной гимнастикой.
        Упражнения были необходимы. Теодора, при Дюнкерке, ранило осколком впоясницу. Коленный сустав тоже пробила шрапнель. Эстер боялась, что кузен навсегда останется хромым.
        Когда она проснулась отстука взаднее окно особняка Кардозо, наамстердамской ратуше две недели, как появились черно-красные флаги, сосвастиками.
        Эстер немогла позволить себе уехать, хотя иее американский паспорт, идокументы пани Качиньской были впорядке. Иосиф иШмуэль невернулись изМон-Сен-Мартена. Квартира бывшего мужа, наПлантаж Керклаан пустовала.
        Бельгию оккупировали немецкие войска, сдетьми могло случиться все, что угодно. Эстер отправила три письма, адресованных Элизе, ноответа неполучила. Она рассудила, что нестоит писать бывшему мужу. Эстер боялась, что Давид просто разорвет конверты. Он настаивал, что все связи между ними должны поддерживать адвокаты. Кним Эстер тоже сходила. Ей сухо сказали, что профессор Мендес де Кардозо, согласно договору, получает опеку над сыновьями вовремя пребывания вЕвропе.
        -Что он иделает, доктор Горовиц… - юрист поиграл паркеровской ручкой, сзолотым пером, - ваши претензии необоснованны… - Эстер выпрямила спину: «Уменя нет претензий, господин Веденкамф. Я беспокоюсь засудьбу детей…»
        -Дети находятся сотцом, - заметил адвокат, - судебное соглашение выполняется… - повернув голову, Эстер увидела нацистские флаги, науглу дома:
        -Идет война… - она сжала зубы, - Бельгия иГолландия оккупированы немецкими войсками. Любой здравомыслящий родитель, намоем месте…
        -Нестанет разводить панику, доктор Горовиц, - юрист отпил кофе. Эстер его непредложили:
        -Война закончилась, - бодро заметил он, - нас ждет сотрудничество срейхом… - Эстер, поднявшись, вышла. ВБританию отправить телеграмму было невозможно, Амстердам кишел немецкими войсками. Она немогла рисковать, вытаскивая передатчик изтайника, под половицами вбезопасной квартире, урынка Альберта Кейпа. Эстер, бездумно, добрела допочтового отделения, уРиксмузеума:
        -Послать весточку папе, Меиру. Или Аарону, вКаунас… - Эстер смотрела навывеску:
        -Папе седьмой десяток. Аарон сюда недоберется, наморе война идет. АМеир… Как он сюда приедет? Франция оккупирована, американские корабли дальше Ирландии иПортугалии неходят. Только окольными путями. Хорошо, что американское посольство пока незакрылось, - она покачала головой: «Я сместа несдвинусь, пока Иосиф иШмуэль неокажутся рядом».
        Элиза молчала, неотвечая написьма.
        Эстер нехотела думать отом, что могло произойти вМон-Сен-Мартене. Она присела застолик летнего кафе, наканале. УРиксмузеума толпились немецкие солдаты, всеро-зеленой форме. Эстер взяла меню, свложенной, отпечатанной нанемецком языке карточкой:
        -Добро пожаловать внаше заведение. Скидки для солдат иофицеров вермахта… - скривив губы, ничего незаказав, она встала.
        Через два дня газеты вышли сприказом оккупационной администрации, имэрии Амстердама. Всем проживающим вгороде евреям, илюдям севрейскими корнями, требовалось зарегистрироваться вособом отделе, иполучить штамп опроисхождении, впаспорт. Евреям запрещалось занимать должности вгосударственных учреждениях, преподавать иработать вгоспиталях. Эстер, разумеется, нарегистрацию непошла. Ее вызвали кдиректору университетского госпиталя, сдругими врачами, евреями. Услышав распоряжение предъявить документы соштампом, Эстер вскинула голову:
        -Я несобираюсь подчиняться варварским, средневековым законам, издаваемым людьми, громившими еврейские магазины ипредприятия, отправлявшими евреев вконцентрационные лагеря… - вГолландии жили тысячи немецких евреев, бежавших изстраны. Вгороде шептались, что они окажутся первыми вочереди надепортацию. Некоторые уходили срыбаками вБританию, зазолото, нонаморе продолжались сражения.
        Они покинули кабинет директора, ачерез полчаса секретарь принесла всем врачам, евреям, приказы онемедленном увольнении изгоспиталя. Им даже незаплатили заотработанную часть месяца. Эстер, предусмотрительно, сняла деньги сбанковского счета. Вотделениях стояли очереди, ходили слухи, что немцы наложат арест насредства, принадлежащие евреям.
        Парк Кардозо переименовали. Эстер, выйдя засигаретами, вмагазин науглу, замерла. Знакомая, медная табличка, впамять профессора Шмуэля иего жены, исчезла, наее месте красовалась надпись: «Евреям вход запрещен». Похожие объявления появились нанекоторых магазинах икафе. Эстер думала, поехать вМон-Сен-Мартен, сBaby Browning, илично забрать мальчиков уДавида, нопоезда вБельгию пока неходили.
        Она подготовила копии свидетельств орождении ифото детей. Эстер надеялась, что американское посольство выпишет малышам паспорта. Она хотела, каким-то образом, отправить близнецов вЛондон, асама поехать вПольшу.
        Эстер нарезала свежий хлеб:
        -Я обязана бороться снацизмом. Любой человек сейчас должен… - когда взаднее окно особняка, выходящее наканал, постучали, Эстер сидела над рукописью статьи, оведении родов внеправильной позиции плода. ВГолландиибы ее неопубликовали, ноЭстер, отвлекаясь наработу, чувствовала себя легче. Распахнув створки, Эстер увидела моторную лодку, наканале.
        -Госпожа Горовиц, - раздался шепот изсада, - госпожа Горовиц, небойтесь. Нужна ваша помощь… - мужчина поднял фонарик. Эстер узнала его. Год назад она спасла, наоперационном столе, женщину спровинциального острова Толен. Местная акушерка просмотрела эклампсию. Беременную доставили вгоспиталь сдавлением, при котором, как утверждали все учебники, смерть матери иребенка была неизбежна. Убольной начинались судороги. Главный врач орал наЭстер, вкоридоре отделения:
        -Неухудшайте статистику, доктор Горовиц! Пусть она умрет впалате, аненаоперационном столе! Я непозволю создавать почву для судебного иска, ради удовлетворения ваших личных амбиций… - Эстер хотелось воткнуть скальпель ему вглаз. Уженщины шел восьмой месяц беременности.
        -Никто неумрет, - холодно ответила Эстер, держа навесу вымытые руки. Она толкнула коленом дверь операционной: «Заткнитесь, инемешайте мне работать».
        Она сделала экстренное кесарево сечение. Мальчик, весом почти вшесть фунтов, справился отлично. Отец ребенка, рыбак изТолена, плакал вкабинете уЭстер:
        -Доктор Горовиц, мы всю жизнь будем завас молиться… - она улыбнулась: «Идите кмаленькому Якобу, кжене. Все хорошо, неволнуйтесь».
        Господин де Йонг стоял перед ней, врыбацкой куртке исуконной шапке:
        -Я сразу овас подумал… - шепотом сказал голландец, - вы хирург, доктор Горовиц… - Эстер взяла докторский чемоданчик. Выведя лодку вЭй, рыбак обернулся отштурвала:
        -Мы порадио слышали, оевреях… - он витиевато выругался:
        -Доктор Горовиц, если вам уехать надо, то мы всей деревней готовы помочь. Мы сюда немцев неприглашали, - он закурил трубку, - инесобираемся им подчиняться… - Эстер опустила голову над огоньком зажигалки:
        -Уменя дети вБельгии, господин де Йонг, сбывшим мужем. Когда я их заберу обратно, я воспользуюсь вашим предложением… - везти близнецов вБританию нарыбацкой лодке было рискованно, нонеменее рискованным было оставаться вГолландии.
        Де Йонг рассказал, что раненого, без сознания, подобрали впустой лодке ребята, ходившие кбельгийским берегам, замакрелью:
        -Он, наверное, изДюнкерка эвакуировался, - хмуро сказал рыбак, - мы вморе трупы видели. Мы рыбу ловим, доктор Горовиц, - он вздохнул, - жить-то надо. Форма нанем французская, ибредит он нафранцузском языке… - Эстер узнала похудевшее, осунувшееся лицо ирыжие волосы.
        Унего воспалились раны, нодогангрены дело недошло. Покашлю Эстер поняла, что укузена еще ипневмония. Сделав операцию, вгостевой спальне де Йонгов, она осталась наТолене, ухаживать забольным. Вгоспитале наконтиненте, пословам де Йонга, хозяйничали немецкие армейские врачи. Вызывать оттуда доктора кТеодору означало обречь его налагерь для военнопленных.
        -Или смерть… - Эстер поджала губы, поднимаясь наверх, сподносом:
        -ОМишеле почти год ничего неизвестно… - она повернула ручку двери. Кузен расхаживал скостылем помаленькой комнате.
        -Жареная макрель, яичница ихлеб, - строго сказала Эстер:
        -Неперетруждай ногу, Теодор. Споясницей тебе повезло, осколок почти ничего незатронул, аствоим суставом я долго возилась… - отставив самодельный костыль, кузен отпил кофе:
        -Спасибо. Эстер… - вголубых глазах она увидела знакомое, настойчивое выражение, - Эстер, мне надо воФранцию. Уменя мама, Аннет… - вздохнув, она почти насильно усадила мужчину застол. Эстер была высокой, ноедва доходила ему головой доплеча. Французскую форму де Йонги сожгли, кузена одели вхолщовые штаны ипростую рубашку.
        -Наодной ноге, - Эстер сделала бутерброд, - ты далеко неуйдешь. Неделя, ия тебя отпущу. Де Йонг сребятами доставят тебя дофранцузского побережья. Нодокументов никаких нет… - Теодор поскреб рыжую щетину, наподбородке:
        -Обойдусь. Мне только доПарижа надо добраться, дальше я сам. Что вновостях передают? - поинтересовалсяон.
        -Все, тоже самое, - мрачно ответила Эстер. Она переоделась вгородской, тонкого льна костюм. Теодор бросил взгляд наее шелковую блузку: «Тебе поделам отлучиться надо?»
        Эстер кивнула:
        -Я завтра вернусь, вАмстердаме переночую… - она собиралась вГаагу, вамериканское посольство. Эстер хотела проверить, неприходилоли писем отЭлизы, или дорогого друга, как Эстер называла берлинский контакт:
        -Он знает Максимилиана фон Рабе, - подумала женщина, - он его приятель, близкий. Или родственник. Он часто его фотографировал, - письма отдорогого друга Эстер получала набезопасный ящик, вотделении рядом срынком Альберта Кейпа.
        После завтрака она устроила кузена впостели, сальбомом икарандашом. Теодор, чтобы скоротать время, занимался архитектурными проектами:
        -Новсе нанеопределенный срок откладывается, - невесело усмехался он, - сначала надо разбить Гитлера…
        -Разобьем… - Эстер мыла посуду, слушая какую-то передачу для домохозяек. Говорили орецептах летних блюд:
        -Как будто нет войны, оккупации… - она ставила тарелки наполки большого, старомодного шкафа. Диктор сказал:
        -Перед нашим микрофоном выступает господин профессор Мендес де Кардозо, глава кафедры эпидемиологии, вЛейденском университете, собращением кеврейскому населению Голландии… - Эстер выронила полотенце накафельныйпол.
        Она прослушала обращение, допоследнего слова. Женщина пробормотала: «Вот оно как».
        Рядом сошкафом висело зеркало. Поправив светлый локон, сняв фартук, Эстер отряхнула летний жакет, синего льна. Нашее блестел жемчуг ожерелья. Взяв сумку, она положила внутрь документы ифото детей. Кинжал был устроен надне. Эстер прикоснулась кзолотой голове рыси, погладила рукоятку браунинга.
        -Рада буду увидеться, Давид, - насадив наголову шляпку, спучком шелковых цветов, она закрыла дверь. Паром наконтинент отходил через двадцать минут. Эстер помнила расписание поездов, сместной станции, вГаагу иАмстердам.
        -Я все успею… - она зашагала кпристани, устроив наплече изящную, итальянской кожи, сумочку.
        Амстердам
        Амстердамское гестапо, под свои нужды, реквизировало здание гостиницы «Европа», наАмстеле, идва соседних дома. Вособняках разместили кабинеты икамеры предварительного заключения. Номера вгостинице оставили для проживания работников. Братья фон Рабе заняли бывший угловой люкс, сбалконом, выходящим наканал. Закинув ногу заногу, Макс пил утренний кофе, изучая какие-то бумаги. Завтрак подавали обильный, слососем, сыром, иржаным хлебом. Генрих брился убольшого зеркала, вванной.
        Младший фон Рабе аккуратно вытер золингеновское лезвие:
        -Нашахтах работа возобновилась, насталелитейном заводе тоже. Я подготовил докладную записку, для штандартенфюрера Поля… - Генрих был любимцем Освальда Поля, начальника главного административного иэкономического управления. Поль, как имногие вСС, недоучился вуниверситете ипроисходил изсемьи кузнеца. Генрих, аристократ, вдвадцать пять лет защитивший докторат повысшей математике, для административного управления был кем-то вроде небожителя, хотя младший фон Рабе вел себя скромно, ел вобщей столовой исидел стоварищами закружкой пива, попятницам.
        -Я рекомендую открыть вМон-Сен-Мартене концентрационный лагерь, - подытожил Генрих, - это нам обойдется дешевле, чем платить шахтерам. Вотличие отбельгийцев, севреями мы можем нецеремониться. Рабочий день вчетырнадцать часов, строгий паек. Надо куда-то девать местных евреев. Гетто здесь, назападе, устроить неудастся… - Макс взял золотой портсигар:
        -Они передохнут, милый мой. Они непривыкли кфизическому труду. Хотя… - оберштурмбанфюрер затянулся американской сигаретой, - как временное решение, это отличная мысль. Сэкономим натранспортировке, навосток… - Генрих надеялся, что жители Мон-Сен-Мартена помогут евреям:
        -Я видел их глаза… - Генрих сидел запишущей машинкой, врудничной бухгалтерии, - здесь появится сопротивление, непременно… - он смотрел наугрюмые лица шахтеров. Церковь наполняли прихожане, нетолько ввоскресенье, ноикаждую мессу.
        Генрих, однажды, невыдержав, остановился напаперти. Внутрь он заходить нехотел, нежелая вызвать подозрений унемецкой администрации. Мужчина прислушался. Кюре говорил, что мученики заверу обретут жизнь вечную:
        -Сейчас верует человек… - голос был старческим, глухим, - который, рядом сИисусом, Божьей Матерью исвятыми, борется сврагами рода людского, ненавистниками веры, гонителями невинных… - больше кюре ничего несказал. Генрих увидел намессе немецких солдат иофицеров:
        -Святой отец осторожен… - вздохнул младший фон Рабе, - вдруг, кто-нибудь изоккупантов знает французский язык. Новсе, кому надо понять, поняли… - майор хотел, чтобы Генрих остался вМон-Сен-Мартене доторжественного митинга, где собирались сжечь книги избиблиотек. Генрих отговорился служебными делами, вАмстердаме. Он видел костры вБерлине, ивГеттингене, когда книги выволакивали изуниверситетской библиотеки десятками тюков.
        -Даже учебники поматематике сжигали, потому что их написали преподаватели, евреи… - он застегнул золотые запонки, сагатом, вманжетах накрахмаленной рубашки. Прачечная в«Европе» работала отлично:
        -Надо отдать должное голландцам… - одобрительно сказал старший брат, рассматривая вычищенный мундир, - они аккуратные люди. Непогрязли всвинстве, как славяне, вцинизме, как бельгийцы ифранцузы… - Генрих вспомнил, что запонки старший брат привез изПраги.
        Макс курил, красивое лицо было невозмутимым. Собрав бумаги, брат сунул стопку внеизменный, черный, простой блокнот, нарезинке:
        -Гдебы он ни болтался, вБельгии, - зло подумал Генрих, - он чем-нибудь поживился. Мерзавец, он никогда нескажет, куда ездил, аспрашивать я немогу… - Генрих взял серый мундир оберштурмфюрера, сярко-голубым кантом напогонах, знаком службы вадминистративном отделе. УМаксимилиана, принадлежавшего кличному персоналу рейхсфюрера СС, кант был серебристым, ауОтто, медика, васильковым:
        -Иповязка смертвой головой… - Генрих медленно застегивал пуговицы, - они все ее носят, вАушвице… - перед отъездом Генриха вБерлин, Отто гордо сказал, что фрейлейн фон Ассебург получила вызов, отгенерал-губернатора Польши, Ганса Франка. Фото Густи, изжурнала, врезной рамке, украшало комод, вкоттедже Отто.
        -Ей понравится, - уверенно заметил старший брат, оглядывая блистающие чистотой комнаты, кружевное покрывало набольшой кровати, шелковые подушки иподушечки, сложенные строго поразмеру. Мебель уОтто стояла под прямым углом. Даже орехи, вкерамической вазочке, он аккуратно разбирал посортам. Отто волновался, если гости сдвигали подушки или смешивали орехи.
        Генрих, впрочем, нечасто навещал брата. Он передергивался, оказываясь впахнущей дезинфекцией гостиной, спортретами фюрера, ифотографиями Отто, вТибете, вхадамарской клинике, имедицинских блоках концлагерей.
        -Очень надеюсь, что сГусти он ничего себе непозволит… - Генрих вышел набалкон. Китель старшего брата висел наспинке плетеного стула. Макс расстегнул ворот рубашки:
        -Густи даст ему отворот поворот, - Генрих, скрыв улыбку, налил себе кофе, - можно неволноваться. Он ей расскажет ипокажет вещи, которых я невидел. Отто непреминет похвастаться своими достижениями. Уехалабы она… - Генрих намазал свежее масло нахлеб, - отгреха подальше. Замужчин нетак волнуешься… - надлинном пальце Макса сверкало серебряное кольцо счерепом икостями, личный подарок Гиммлера:
        -Влюбом случае, - напомнил себе Генрих, - пока я ненайду координатора, дорогого друга, вся информация останется вБерлине. Мне некуда ее посылать, апередатчик нельзя использовать, это опасно… - вслух он сказал:
        -Лосось очень нежный. Для чего ты настаиваешь намундире, Макс? Ты вБерлине ходишь вштатском костюме, ия тоже… - Генрих носил штатское ивПольше. Он вообще, помере возможности, избегал формы. Младший фон Рабе ненавидел эсэсовские регалии.
        Максимилиан поднял бровь:
        -Мы наоккупированной территории, милый мой. Конечно, - он зевнул, - голландцы сделают все, что мы им скажем, иуже делают. Однако важно вселять влюдей уважение крейху, страх перед ним. Даже здесь, где люди покорны, нето, что проклятые католики. Им нельзя доверять, они все смотрят врот папе… - Макс инаобед кпрофессору Кардозо намеревался прийти вмундире.
        Он остался доволен выступлением еврея нарадио.
        Кардозо вчера вызвали вамстердамское гестапо. Зная, что профессор выдал соплеменника иколлегу, Макс ожидал легкого разговора. Кардозо пришел вкабинет спапкой, полной рекомендательных писем, втом числе иотвоенного коменданта Мон-Сен-Мартена. Макс, разумеется, нестал подавать гостю руки инепригласил его сесть. Оберштурмбанфюрер шуршал бумагами, апотом бросил папку настол:
        -Хорошо. Мы примем ваше прошение овыезде вШвецию, для получения премии, буде настанет нужда… - он незаметно, внимательно, рассматривал красивое лицо профессора. Кардозо казался спокойным, ноголубые глаза бегали изстороны всторону.
        Ни вкакую Швецию Кардозо никто отпускать несобирался. Фюрер запретил подданным принимать нобелевские премии:
        -Тем более, евреям… - Макс, курил, развалившись вкресле, - он поедет навосток, сдетьми. Отто обрадуется подобному приобретению, для его исследований. Нонесейчас, конечно. Сейчас он понадобится здесь… - вПольше, пораспоряжению Гейдриха, вкаждом гетто создавали советы самоуправления, юденраты. Членам советов, их семьям, обещали статус wertvolle Juden, полезных евреев, изащиту отдепортации. Профессор Кардозо, как нельзя лучше, подходил для этой цели.
        Макс зачитал выписку изприказа:
        -Вовсех еврейских общинах должен быть создан совет еврейских нотаблей, повозможности составленный изличностей, пользующихся влиянием, ираввинов. Он должен быть полностью ответственным заточное инеукоснительное соблюдение всех инструкций, которые уже разработаны икоторые ещё будут разработаны… - Кардозо закивал:
        -Конечно, конечно, господин оберштурмбанфюрер, это очень разумное решение. Я уверен, что еврейская община Амстердама, ивсей Голландии…
        -Обратитесь ксоплеменникам, порадио, - прервал его Макс, - выступление написано. Объясните, что регистрация происходит для их блага, призовите ксотрудничеству, сместными властями исилами рейха. Нам важна ваша помощь, профессор, как будущего председателя городского еврейского совета… - Кардозо, конечно, согласился. Макс намекнул, что хотелбы отобедать удоктора. Кардозо покраснел, отудовольствия:
        -Это огромная честь, господин оберштурмбанфюрер. Мы только вернулись вАмстердам. Моя жена втрауре, она потеряла родителей, номы, конечно, приготовим обед. Моя жена католичка, - добавил Кардозо, - вдевичестве баронесса де ла Марк. Ее брат готовится принять святые обеты, вРиме…
        Максу осудьбе бывшего соученика рассказал комендант Мон-Сен-Мартена. Оберштурмбанфюрер удивился:
        -Надоже, что сним случилось. Впрочем, он вГейдельберге всегда кмессе ходил. Интересно, где Далила? Сидит, наверное, вАнглии, воспитывает отпрыска… - Макс был уверен, что это неего ребенок:
        -Может быть, иВиллема, - лениво размышлял он, - впрочем, Далила всегда отличалась вольностью нравов… - обаронессе де ла Марк оберштурмбанфюрер знал, ноКардозо выслушал. Подосье профессора выходило, что унего имеется бывшая жена, некая доктор Горовиц, американка. Макс, неполенившись, позвонил вамстердамский университетский госпиталь, где она работала, довторжения. Горовиц, как идругих врачей, евреев, уволили. После этого оней никто, ничего неслышал. Макс, все равно, занес данные оженщине вблокнот. Он вытребовал себе личное дело, изканцелярии госпиталя. Впапке, правда, неоказалось фото. Макс нахмурился, ноуспокоил себя: «Она-то мне зачем?»
        Профессор сказал, что бывшая жена, должно быть, отправилась вАмерику:
        -Я навещал семейный особняк, он пустует… - Кардозо замялся, - если возможно, ябы хотел туда переехать. Он рядом спарком… - Макс усмехнулся: «Парка Кардозо больше нет. Иникогда небудет».
        Оберштурмбанфюрер удивился:
        -Конечно, переезжайте. Это ваша собственность, профессор, вы имеете полное право… - прощаясь, он опять неподал руки еврею. Макс хотел посмотреть намадемуазель Элизу иприучить ее ксебе:
        -Буду навещать Амстердам, - решил он, - обедать уних. Когда Кардозо идетей депортируют, ей некуда больше будет пойти… - фон Рабе вспомнил драку сВиллемом, вБарселоне:
        -Святой отец обрадуется, узнав, что его сестра вышла заменя замуж… - Макс озорно улыбнулся.
        Визит вГент оказался успешным. Створки он ненашел, местная полиция подозревала, что вор ее уничтожил, однако Макс увез изархивов связку документов, подробно разбирающих символику алтаря. Он отправил вБерлин, отцу, несколько хороших натюрмортов семнадцатого века, изколлекции местного промышленника, еврея:
        -Если фюрер хочет искать инструменты мученичества Иисуса, или Святой Грааль, - лениво думал Макс, - это его право. Хода войны это неизменит. Да ичто менять? Англия кзиме будет разгромлена, придет очередь России… - Макс предпочитал мистической шелухе, как он думал оподобных вещах, разработки 1103игруппы Вернера фон Брауна:
        -Конструкция 1103сможет зашесть часов достичь Нью-Йорка, сракетами наборту, или сбомбой… - Макс даже поежился, отвосхищения.
        Унего имелась карта шахт вСаксонии иАвстрии, где должны были размещаться шедевры для музея фюрера, вЛинце:
        -Изапасное место… - думал Макс, - последний плацдарм, так сказать. Номы туда неотправимся, это для надежности… - он отломил кусочек пряного кекса, сгвоздикой ианисом:
        -Загляни насклад, - предложил он брату, - коллеги тебя познакомят сосписком реквизированных вещей. Кружева для Эммы мы взяли, ноздесь много колониальных диковин, серебра, лака… - Генрих отер губы салфеткой: «Ачто случится сголландскими территориями вАзии?»
        -Отдадим их японским союзникам, - отозвался Макс, - мир будет поделен надве сферы влияния. Мы владеем западом, аяпонцы, востоком. Ябы стобой сходил, ноя сегодня обедаю, уеврея… - Генрих курил, глядя наспокойный, утренний канал Амстель:
        -Ябы несмог, Макс… - младший брат поморщился, - пришлосьбы преодолевать брезгливость. Ты говорил овременном решении, для евреев, ачто… - серые глаза взглянули нанего, - ожидается постоянное?
        -Разумеется, - удивился оберштурмбанфюрер, поднимаясь, - зачем тогда строить лагеря, вПольше? Мы быстро покончим севрейством, обещаю. Что касается брезгливости, - Макс потрепал младшего брата поплечу, - работа уменя такая, милый. Я тебе иногда завидую. Ты имеешь дело только сцифрами, сзолотом, срейхсмарками, ая вынужден дышать еврейскими миазмами… - Генрих улыбнулся: «Скоро все закончится».
        Кроме адреса почтового отделения, урынка Альберта Кейпа, как понял Генрих, справившись покарте, иномера ящика, унего больше небыло сведений одорогом друге:
        -Я успел отправить письмо, изБерлина… - Макс, перед зеркалом, оправил безукоризненный мундир, - оно могло дойти. Я еще ивпроклятом кителе… - Генрих скрыл вздох, - ноесли придется напочте стоять весь день, я так исделаю. Надо узнать, что сним случилось.
        -Поужинаем здесь, - велел старший брат, - они хорошо готовят. Довечера, - Генрих кивнул, дверь хлопнула.
        Он посмотрел надругую сторону Амстеля. Нанабережных было людно, поканалу шли катера ибаржи. Упристани швартовался городской водный трамвай. Генрих проследил глазами завысокой, светловолосой женщиной, всинем костюме, сходившей наберег. Утреннее солнце золотилось впадающих настройную спину локонах. Полюбовавшись ее легкой походкой, Генрих посмотрел начасы. Внизу его ждала машина. Оберштурмфюрер ехал знакомиться сместными фабриками.
        Накухне квартиры, наПлантаж Керклаан, упоительно пахло копченым мясом. Блюдо дельфтского фаянса блестело. Тонкие пальцы Элизы медленно раскладывали куски арденнской ветчины, измяса дикого кабана, заячьего паштета ижелтого, ноздреватого сыра. Траурное, строгое платье прикрывал холщовый передник. Вдуховке стоял гратен изцикория, под соусом бешамель. Наплите, вмедном сотейнике, медленно варилась говядина, вкрасном фландрском пиве. Рядом Элиза устроила кастрюлю сугрем, всоусе изпряных трав.
        Пальцы задрожали, она выронила мясо:
        -Виллем любил угря. Мама всегда рыбу готовила, когда он наканикулы приезжал… - Элиза вдохнула запах шалфея, эстрагона ичабреца. Взамке был разбит кухонный огород. Элиза, малышкой, любила копаться нагрядках. Она прибегала накухню, спучками травы, сизмазанными землей ладошками. Она помнила румянец отсолнца нащеках, острый аромат пряностей. Мать обнималаее:
        -Спасибо, моя милая… - всхлипнув, Элиза отерла щеку. Муж сказал, что взамке танковые иартиллерийские части вермахта устроят стрельбище. Элиза прикусила губу:
        -Наши семейные портреты, Давид, наша мебель… - муж завязывал галстук, перед зеркалом вспальне, собираясь вгестапо. Он обернулся:
        -Вашу мебель растащили подомам шахтеры, как я ипредсказывал, аваши портреты свалили вподвал. Они никому ненужны.
        Элиза стояла, сподносом вруках. Она подавала мужу завтрак впостель.
        Давид прислушался:
        -Дети проснулись. Иди, занимайся своими обязанностями… - приехав вАмстердам, Элиза, первым делом, отправила телеграмму Виллему, сообщая, что они теперь вГолландии:
        -Он мне напишет, - женщина, ожидала своей очереди, напочте, - имне станет легче. Может быть, он непоедет вКонго. ВЕвропе теперь тоже много сирот… - она посмотрела насветлые затылки мальчиков.
        Иосиф иШмуэль устроились устола, где заворачивали посылки. Близнецы посадили между собой Маргариту. Почтовая служащая разрешила детям поиграть ссургучом. Элиза взяла деньги нателеграмму, изсредств, выданных нахозяйство мужем. Давид былбы недоволен, попроси она еще серебра. Он считал, что одной весточки, изМон-Сен-Мартена, было достаточно.
        После почты Элиза пошла сдетьми помагазинам. Близнецы, поочереди, катили низкую коляску сМаргаритой. Кто-то измальчиков, спросил:
        -Тетя Элиза, если мы вАмстердаме будем жить, можно маму увидеть? Папа говорил, что раз вмесяц можно… - Иосиф иШмуэль, кчетырем годам, отлично говорили, ибойко читали. Мальчики начали писать, попрописям, изнали цифры. Элиза слышала, что уних остался свой, особый язык. Муж объяснил, что феномен называется криптофазией. Он часто встречался среди близнецов, особенно тех, что сраннего возраста говорили наразных языках:
        -Голландский… - он загибал пальцы, - сомной инаулице. Стобой они по-французски говорят, она… - Давид поморщился, - их английскому языку обучала. Малыши перерастут… - пообещал Давид. Элиза заметила, что Маргарита, сблизнецами, тоже переходит нанепонятную речь.
        -Я Иосиф, - добавил мальчик, широко улыбаясь, - тетя Элиза.
        Они всегда говорили правду. Мама учила, что лгать нельзя. Так велел Господь, вТоре. Иосиф иШмуэль знали озаповедях. Мама зажигала свечи, госпожа Аттали водила их, малышами, всинагогу. Дома уотца, правда, ели свинину. Шмуэль, вздохнув, заметил брату:
        -Надо есть, иначе папа будет недоволен. Тетя Элиза готовила, старалась… - когда отец был расстроен их поведением, он долго выговаривал малышам. Мать сердилась, нобыстро отходила, ичерез несколько минут обнимала мальчиков.
        -Можно, конечно, - Элиза потрепала мальчика посветлым кудрям:
        -Я думаю, ваша мама вгороде… - близнецы напоминали Эстер, аеще больше, ее отца:
        -Только они высокие, - Элиза смотрела наизящных мальчиков, вльняных, синих матросках. НаМаргариту она тоже надела полосатое, морское, платьице ихорошенькие туфельки.
        -Спасибо, тетя Элиза, - вежливо ответил Иосиф. Он услышал шепот брата: «Elle niet know zijn moder!»
        -Мама здесь, - уверил его Иосиф, угломрта:
        -Она придет, обязательно. Дай мне повезти, моя очередь… - он скосил глаза вколяску. Маргарита спала, зажав вкулачке кисть сзасохшим сургучом. Сестра, напочте, широко открыла голубые, яркие глаза. Малышка просительно склонила кудрявую голову:
        -Тетя, дайте… - девочка протянула ручку закистью. Служащая расплылась вулыбке: «Конечно, милая». Маргарите никто ни вчем неотказывал. Девочка напоминала дорогую, фарфоровую куколку, спухлыми, белыми ручками иножками, снежным румянцем нащеках. Она весело смеялась иохотно шла наруки даже кнезнакомым людям.
        Вернувшись изгестапо, муж, довольно, сказал Элизе:
        -Очень хорошо, что ты только начала распаковывать вещи. Складывай все обратно. Мы переезжаем вособняк. Я теперь… - Давид подождал, пока жена снимет снего пиджак, - буду председателем еврейского совета города. Меня пригласили выступить, нарадио… - он окинул взглядом стройную фигуру, втрауре.
        Жена спала отдельно, сдетьми. Давид невозражал. Пока нерешился вопрос отъезда вШвецию, он нехотел еще одной беременности. Жена была против нехристианских методов, как она их называла.
        -Христианский метод ненадежен, - усмехнулся Давид, - нестоит рисковать. Ничего, я потерплю… - Элиза, робко, сказала:
        -Ты говорил, что дом пустует, ноесли… - Давид проверил особняк. Бывшей жены профессор ненашел, ее докторского чемоданчика исаквояжа, тоже. Исчезла папка сдокументами, ее идетей. Давид смотрел насклоненную, золотоволосую голову. Жена незнала, что он взял спочты, вМон-Сен-Мартене, три письма, присланные Эстер. Давид прочел их исжег. Он надеялся, что бывшая жена, недождавшись ответа отЭлизы, уехала изАмстердама куда подальше. Конверты, которые приносила напочту Элиза, он тоже забирал, обаятельно улыбаясь:
        -Мы забыли вложить записки отмальчиков. Я очень вам благодарен.
        -Сучки… - вздохнул Давид, - женщины все себе науме. Нельзя им доверять. Казалосьбы, иразума уних нет, авсе равно, стараются обвести мужчину вокруг пальца… - он кинул жене развязанный галстук:
        -Немецкая администрация разрешила мне занять особняк. Я принес текст выступления нарадио, - добавил Давид, - положи его впапку слекциями. Он тоже пригодится… - Давид сказал жене, что наобед придет оберштурмбанфюрер фон Рабе. Элиза схватилась закосяк двери:
        -Давид, как ты можешь? Немцы убили моего отца, я нехочу… - она почувствовала сильные пальцы хирурга, назапястье:
        -Меня очень мало интересует, что ты хочешь, - сообщил муж, - это огромная честь. Твой отец погиб вавтокатастрофе. Печально, нотакое случается. Я ожидаю, обед лучшего качества. Угосподина оберштурмбанфюрера есть титул. Он граф, ипривык кхорошей кухне… - жена вскинула подбородок. Всеро-голубых, больших глазах, Давид, неожиданно, увидел угрюмое, шахтерское упорство. Давид помнил хмурых мужчин, вгрязных комбинезонах, выходящих изподъемника, многодетных матерей, сидевших вприемной рудничной больницы:
        -Кровь Арденнского Вепря, - вспомнил он, - кто ждал отее отца, что он, навосьмом десятке, бросит машину нанемецкий шлагбаум? Вроде был тихий человек, мирный, верующий, сдетьми возился…
        -Уменя тоже есть титул, - ее голос был ломким, холодным:
        -Моей семье семь сотен лет, Давид… - муж покровительственно улыбался:
        -Больше нет, моя дорогая. Недумай, что я незнаю отуземных красавицах, которых ваша семья привечала, пока болталась вколониях. Достаточно напортреты посмотреть. Жена твоего прадеда вообще для индийца ноги раздвинула, произвела насвет ублюдка. Твоя кузина Тесса наполовину китаянка. Ябы нестал гордиться такими предками. Вотличие отмоей семьи… - он достал кошелек:
        -Я выдам отдельную сумму наобед. Овинах я позабочусь. Женщины вних неразбираются.
        Дети спали, после прогулки.
        Элиза заправляла салат, сзеленой фасолью ибеконом, как его делали вЛьеже. Надесерт она приготовила шоколадный торт:
        -Может быть, малыши непроснутся… - она посмотрела накухонные часы, - я нехочу, чтобы они видели эсэсовца. Хотя весь город немцами полон. Господи, - Элиза перекрестилась, - что сЭстер, где она? Убереги ее отвсякой беды, пожалуйста. Она немогла уехать, немогла бросить детей… - впередней затрещал звонок.
        -Посыльный измагазина, - крикнул Давид, - вино принесли. Я приму, занимайся обедом… - он накинул домашний пиджак.
        Давид выступал вЛейдене, перед коллегами, представляя им рукопись монографии. После лекции профессор собирался отправить труд внобелевский комитет. Внимательно перечитав черновик, он убрал выводы, полученные всовместных исследованиях сполковником Исии. Для подобной смелости время пока непришло. Универсальная вакцина отчумы, была, тем неменее, готова. Одна прививка, вмладенчестве, обеспечивала иммунитет надесять лет. Потом ее надо было просто повторять.
        Открывая дверь, он думал офраке, сумме премии, инобелевском банкете. Взглянув наплощадку, Давид, невольно, отступил.
        Она надела летний, синий костюм. Стройные ноги, вюбке ниже колена, немного загорели. Из-под шляпки выбивались светлые локоны.
        -Здравствуй, Давид, - тихо сказала бывшая жена.
        Американское посольство вГааге готовилось котъезду.
        Эстер принял знакомый консул, вголой комнате, где остались только два кресла истарый стол. Герб ифлаг США состены пропали. Водворе консульства выстроились грузовики, саккуратно сложенными ящиками. Американец повел рукой:
        -ВРоттердаме ждет корабль. Я вам советую, миссис Горовиц… - он внимательно посмотрел наженщину, - пока есть возможность, покиньте страну. Защитой прав американцев, натерритории новой Европы… - Эстер, невольно, передернулась, - теперь занимается берлинское посольство. Ноздесь неБерлин, иувас имеется местное гражданство… - женщина, упрямо, сжала губы. Эстер протянула консулу папку:
        -Свидетельства орождении ифотографии моих сыновей. Я приходила, доначала войны… Мальчикам четыре года, они родились вАмстердаме. Я прошу вас, прошу… - Эстер заставила свой голос недрожать, - выпишите американские паспорта. Вы можете… - консул покачал головой:
        -Я повторяю, миссис Горовиц, мы работаем поустановленным Государственным Департаментом правилам. Есть порядок, процедура. Надо подать прошение огражданстве, исопроводить бумагу нотариально заверенным разрешением второго родителя… - Эстер, мрачно, подумала, что даже если она выпустит несколько пуль вхоленое лицо, это ничего неизменит. Она сжала сумочку похолодевшими пальцами:
        -Моя семья живет вАмерике триста лет. Мои предки сражались ввойне занезависимость. Родители моего отца знали президента Линкольна. Мой брат работает вФедеральном Бюро Расследований… - Эстер подозревала, что Меир, насамом деле, давно неловит гангстеров, ноговорить обэтом смысла неимело.
        -Миссис Горовиц, - консул поднялся, - правила для всех одинаковы. Президенту Рузвельту ябы ответил тоже самое. Увас есть… - он посмотрел начасы, - сутки. Я вам советую приехать сюда сбывшим мужем… - добавил консул, - внынешних обстоятельствах я несмогу принять документ. Мне необходимо личное согласие навыдачу паспортов детям… - консул видел вголубых глазах женщины нехороший, непонравившийся ему огонек. Миссис Горовиц, помнению дипломата, могла пойти наподлог ипривезти вконсульство поддельное разрешение.
        Изящные ноздри дрогнули, она забрала папку:
        -Я еврейка, мои дети тоже. Вы слушаете радио, изнаете, что происходит севреями Европы… - консул поправил галстук:
        -Несоздавайте панику, миссис Горовиц. Евреев, всего лишь, попросили зарегистрироваться. Обычная практика, вГолландии много иностранных граждан. Вы, например, - добавил консул, - прошли регистрацию, миссис Горовиц? - ее глаза сверкнули, красивое лицо исказилось. Женщина склонила светловолосую голову: «Увас южный акцент».
        -Я изЧарльстона, - удивился консул, - апочему… - миссис Горовиц застегнула пуговицу нажакете. Унее были длинные, без колец, пальцы, скоротко стрижеными ногтями:
        -Понятно, почему вы советуете пройти регистрацию… - ядовито отозвалась женщина:
        -Я привезу вГаагу бывшего мужа, - пообещала она, исчезая задверью. Консул пожал плечами:
        -Причем здесь юг исевер? Горовицы… - он нахмурился, - семья известная. Ее предки вучебниках есть. Они северяне… - вспомнив оСтраннике иСтраннице, консул разозлился:
        -Она черных имела ввиду. Нашла, что сравнивать. Счерными наюге всегда хорошо обращались, аосегрегации еще вБиблии говорится. Противоестественно, чтобы цветные ибелые смешивались, даже вавтобусе. Или, например, кто может представить цветного дипломата… - консул улыбнулся, - подобного никогда неслучится. Евреи, другое дело. Незачем распространять панические слухи. Ничего севреями несделают… - он увидел, что женщина выходит изворот консульства: «Закон для всех одинаков».
        Впоезде, Эстер смотрела вокно, нааккуратные городки, шпили церквей, каналы, изеленые поля. Ввагоне неговорили обоккупации. Люди обсуждали американский фильм, «Морской ястреб», недавно вышедший наэкраны. Эстер читала окартине вкиножурнале, доначала оккупации. Эррол Флинн играл главного героя, капитана Торпа. Встатье говорилось, что приключения, всценарии, были основаны налегендах оВороне исэре Фрэнсисе Дрейке.
        -Первый Ворон застрелил предка Давида, вЛиме… - вспомнила Эстер семейное предание, - апотом женился наего вдове. Она вАмстердаме похоронена. Ее тоже Эстер звали. Ее дочь вышла замуж засына Давида, доктора Хосе… - муж настаивал, что Ворон убил его предка из-за женщины:
        -Разговоры, - кисло замечал профессор Кардозо, - что Ворон ее спас, выхватил изкостра, что муж ее предал, это ерунда. Ворон брал себе, что хотел… - открыв сумочку, Эстер посмотрела назолотую рысь:
        -Давид неверил, что бывшую жену Элияху Горовица сожгли, вКартахене, сдетьми… - она вспомнила, как муж, небрежно, заметил:
        -Генерал Кардозо был добрым человеком, поверил сказкам этого Аарона. Он просто индеец, никакого отношения кевреям неимел… - Эстер возмутилась:
        -Унего была Тора! Доктор Мирьям Кроу ее держала вруках, мой дедушка Джошуа ее видел! Тора, изданная, вАмстердаме, принадлежавшая Элишеве Горовиц… - Давид хмыкнул:
        -Бабушка Мирьям книгу потеряла, впрерии, когда отмормонов бежала. Ничего недокажешь… - он покровительственно улыбнулся: «Утебя вродословной нетолько цветные, ноеще ииндейцы…»
        -Утебя тоже, - отрезала Эстер, - доктор Хосе уиндианки родился.
        Муж, покраснев, скрылся вкабинете.
        Сейчас ей все казалось смешным идалеким. Она погладила голову рыси:
        -Давид поедет сомной вГаагу. Он подпишет разрешение, я отвезу мальчиков вЛондон. Тетя Юджиния оних позаботится, ая вернусь вГолландию. Он упрямый человек, однако, речь идет ожизни исмерти. Надо оставить ссоры, внаших руках судьба детей… - Эстер говорила все это, глядя вголубые, спокойные глаза мужа.
        Давид, разумеется, непригласил ее вквартиру. Выйдя наплощадку, бывший муж смерил ее взглядом, сголовы доног:
        -Что ты здесь делаешь? Всоглашении ясно написано, что мои адвокаты пришлют извещение, овизите детей, навыходные дни, ипривезут их… - муж улыбался, - только куда привозить? Ты, кажется, покидаешь Голландию… - между бровями жены появилась жесткая складка:
        -Ябы хотела увидеть мальчиков, - попросила Эстер, - сводить напрогулку. Мы поедем вГаагу, вконсульство… - еслибы бывший муж отказал вразрешении, Эстер намеревалась увезти детей врыбацкую деревню, наТолен. Она хотела проводить Теодора воФранцию идобраться, спомощью господина де Йонга, добританских берегов.
        Давид усмехнулся:
        -Я тебе много раз говорил, что я недам никаких разрешений. Я отец, я несу ответственность завоспитание детей. Они останутся вГолландии. Что касается просьбы, опрогулке, то утебя есть время, раз вмесяц. Дождись его… - Эстер слышала уверенный голос мужа, такойже, как врадиопередаче.
        Профессор Мендес де Кардозо объяснял евреям, что регистрация, иштамп вдокументах, были просто бюрократической процедурой, для учета населения. Уевреев несуществовало никакого основания для паники. Немецкие власти уважали нужды общины.
        -Посмотрите вокруг, - он говорил мягким, отеческим тоном, - синагоги, кошерные магазины работают. Некоторые рестораны икафе закрыты для входа евреев, ноэто для нашего, блага. Мы должны понимать чувства немцев. Многие изних лишились сбережений, вовремя кризиса, повине некоторых алчных, ибесчестных представителей нашего народа… - Эстер встряхнула головой, пытаясь избавиться отназойливого жужжания.
        Он посмотрел начасы:
        -Мы ждем гостей, кобеду. Уменя мало времени… - Давид взялся заручку двери. Голос жены был хлестким:
        -Впарке Кардозо, сняли табличку, вего честь. Вход евреям туда закрыт. Твой прадед умер, как полагается врачу, спасая Амстердам отэпидемии. Онбы несмог зайти всад, разбитый наместе его собственного дома. Давид, как ты можешь? Твои взгляды, это твое личное дело, номальчики… Неставь будущее детей под угрозу, дай нам уехать… - Эстер, сквозь сумочку, чувствовала тяжесть пистолета:
        -Если я его пристрелю, прямо здесь, мне больше непонадобятся никакие разрешения. Он отец, унего еще Маргарита… - схватив ее заруку, Давид вывернул пальцы:
        -Пошла вон отсюда! Непридумывай ерунды, истеричка! Ни меня, ни мою семью никто нетронет! Мы зарегистрировались, мы соблюдаем правила… - отнего пахло знакомым сандалом. Темная борода была совсем рядом слицом Эстер:
        -Нельзя, чтобы он видел пистолет… - дернув рукой, она отступила. Бывший муж оправил пиджак:
        -Где твоя регистрация? Покажи мне паспорт. Если ты собираешься здесь болтаться, я вызову полицию. Ты проведешь ночь вкамере, Эстер… - задверью залаяла собака, раздались детские голоса.
        -Сдохни, мамзер, - выплюнула Эстер. Женщина сбежала вниз полестнице, стуча каблуками. Она рванула дверь подъезда:
        -Элиза непоможет, даже если меня увидит, вокно. Она его боится, смотрит ему врот… - Эстер быстро шла понабережной Амстеля. Миновав мост, уоперного театра, она опять услышала собачий лай. Эстер обернулась. Гамен несся помостовой, поводок тащился сзади. Пес заплясал уее ног. Элиза, втраурном платье, снеприбранными, золотистыми волосами, бежала следом. Женщина тяжело дышала:
        -Я сказала, что собаку надо прогулять. Эстер, смальчиками все впорядке. Я тебе писала, изМон-Сен-Мартена…
        -Я тоже тебе писала, - тихо сказала Эстер, глядя наусталое лицо, натемные круги под глазами. Она нехотела думать отом, что могло произойти списьмами. Отогнала отсебя эти мысли, Эстер кивнула начерную ткань: «Что случилось?»
        Элиза быстро говорила, комкая вруках поводок, оглядываясь намост. Эстер вздохнула:
        -Небойся, задеревьями нас невидно. Мне очень жаль… - она взяла тонкую руку:
        -Я твою книгу купила. Очень хорошо вышло. Тебе надо еще писать.
        Элиза всхлипнула:
        -Эстер… Я незнаю, как… Прости меня, прости. Ты неуедешь… - всеро-голубых глазах стояли слезы.
        -Куда я уеду, - Эстер, закурила, - когда мальчики здесь. Ачто ты прощения просишь… - она глубоко затянулась сигаретой, - это все… - женщина незакончила:
        -Впрошлом все. Одетях надо думать, имне, итебе… - Элиза сказала, что Давид пригласил кобеду оберштурмбанфюрера Максимилиана фон Рабе:
        -Я нехочу, чтобы дети его видели… - растерянно добавила женщина, - может быть, их напрогулку забрать? Мне надо подать обед, иначе Давид будет недоволен. Они непризнаются, что вы встретились. Они отебе спрашивали… - розовые губы дрожали.
        Эстер посмотрела нахронометр:
        -Приводи малышей через полчаса вБотанический сад. Воранжереях есть детская группа. Моя няня их оставляла, тем годом. Скажешь Давиду, что… - Элиза закивала:
        -Я знаю, мальчикам нравится. Только Маргариту они невозьмут, группа стрех лет. Придется ей дома побыть… - Эстер, намгновение, обняла женщину:
        -Она малышка, незапомнит немца. Иди, - она подтолкнула Элизу кдому, - одень их, для прогулки… - Элиза вела засобой Гамена. Эстер выбросила окурок вканал:
        -Максимилиан фон Рабе. Ненадо мне здесь оставаться. Он меня узнает, наверняка… - Эстер решила выпить кофе, влетнем кафе:
        -Это если таблички неповесили… - женщина разозлилась:
        -Пошли они кчерту. Намне ненаписано, что я еврейка, адокументов официанты пока нетребуют… - она понимала, что неможет увезти мальчиков изГолландии. Новая должность бывшего мужа, окоторой ей сказала Элиза, предполагала близкие связи соккупационными властями.
        -Незря его фон Рабе навещает… - горько поняла Эстер, - преодолел брезгливость… - она вскинула голову. Оквартире урынка Альберта Кейпа бывший муж незнал:
        -Отправлю Теодора воФранцию, - решила Эстер, - иперееду туда. Буду встречаться сЭлизой имальчиками вгороде. Элиза меня невыдаст… - она вспомнила упрямый очерк ее подбородка:
        -Дядя Виллем погиб, спасая еврея. Бедная, она родителей потеряла… - Эстер надо было зайти напочту, проверить, непоступалоли писем отдорогого друга, изБерлина:
        -Вывезу мальчиков, - вздохнула она, - когда все успокоится. Маргаритубы забрать, ноЭлиза сней нерасстанется. Как я нерасстанусь сИосифом иШмуэлем… - дети, вечером, ложились пообе стороны отнее. Сыновья зевали, держа ее заруки: «Мамочка, спой песенку…». Она тихо напевала американскую колыбельную, окрасивых пони, или песню наладино. Близнецы, спокойно, задремывали.
        -Мальчики непохожи, наевреев, - Эстер остановилась, пропуская двух рабочих навелосипедах, повиду маляров. Вплетеных корзинах лежали банки скраской икисти:
        -Обрезания им неделали… - она сжала руки, доболи:
        -Давид отец. Какбы он ко мне ни относился, он защитит своих детей, обязательно… - маляры слезли свелосипедов удома наПлантаж Керклаан. Рабочие пристально рассматривали большие, чисто вымытые окна квартиры профессора Кардозо.
        Будущая графиня фон Рабе готовила отлично.
        Макс оценил столовое серебро ихрусталь, свежую, накрахмаленную скатерть. Вквартире вкусно пахло кофе, сладостями, инемного, волнующе, лавандой. Мадемуазель Элиза, как ее называл Макс, встретила гостя вшелковом, дневном, закрытом платье. Черная ткань облегала небольшую, девичью грудь. Профессор Кардозо суетился, хлопотал, извинялся, что его сыновья напрогулке, вдетской группе:
        -Мы еще неразложили вещи, господин оберштурмбанфюрер. Ябы, непременно, показал фотографии… - сыновья Кардозо Макса интересовали меньше всего. Неинтересовала его ихорошенькая, пухленькая девочка, вматросском платьице, скудрявыми, черными волосами, похожая наотца. Дитя звали Маргаритой. Макс заметил серебряный крестик нашейке:
        -Какая разница? Она еврейка, как иее отец. Отправим их навосток… - коллеги, вгестапо, сказали, что вГолландии много евреев, перешедших вхристианство. Макс отмахнулся:
        -Это никого неволнует. Есть четкие инструкции. Регистрации идальнейшему… - он поискал слово, - переезду, подлежат все люди еврейского происхождения, будь они хоть трижды священники, или монахи, - кисло добавил Макс. Он боялся, что его святейшество, упрямый мерзавец, издаст негласное распоряжение, икатолики начнут прятать евреев вмонастырях:
        -Ну ичто? - хмыкнул Макс, направляясь наПлантаж Керклаан, - если понадобится, мы вытащим евреев, даже изВатикана… - длинные, темные ресницы девочки задрожали. Она сонно потерла яркие, голубые глаза. Нависках Макс увидел завитки волос:
        -Кровь никуда неденешь, еврейка есть еврейка. НоЭлиза родит мне хороших, арийских детей. Девочка здоровая, кровь смолоком… - Маргарита, исподлобья, недоверчиво, смотрела наМакса. Собака, комок черной шерсти, оскалив зубы, подошла кребенку. Маргарита держалась заруку матери. Пес, устроившись уног девочки, едва слышно, зарычал. Ребенок отпустил пальцы Элизы. Девочка, развернувшись, пошла куда-то подлинному, сначищенным полом, коридору. Собака отнее неотставала.
        Макс терпеть немог подобных шавок. Он признавал только овчарок идоберманов:
        -ВБельгии славные овчарки… - он видел несколько собак, вМон-Сен-Мартене, - можно их приспособить для охраны концлагерей, чтобы невозить своры, изГермании. Хотя Аттила унас, больше налевретку похож. Генрих его испортил… - фон Рабе вспомнил свору изДахау, которая загрызла Майорану:
        -Настоящие собаки. Слава Богу, Эмма непросит упапы никаких мелких тварей… - столовая напомнила ему домашние обеды, навилле, при жизни матери. Графиня Фредерика родилась всемье, близкой королевскому двору. Мать настаивала нахорошем поведении, застолом. Они сОтто, шепотом, поправляли Генриха, когда малыш путал приборы:
        -После смерти мамы мы вБерлин приехали. Папа очень переживал. Он неженился, хотя ему только пятый десяток шел. Все нам отдал… - отец оставил десятилетнего Генриха вБерлине. Макс иОтто вернулись вШвейцарию, впансион:
        -Мы подростками были… - Макс понял, что они спрофессором Кардозо почти ровесники. Еврею исполнилось тридцатьдва.
        Лавандой пахло отмадемуазель Элизы. Макс пришел вдом Кардозо сбукетом цветов, выбрав кремовые, свежие розы. Женщина, робко поблагодарила. Он поглядывал наглухой воротник платья. Мадам Кардозо носила католическое, простое распятие.
        Оберштурмбанфюрер заметил, что женщина косится наего мундир ипогоны. Макс, разумеется, принес ей соболезнования, сосмертью родителей. Она быстро сглотнула: «Большое спасибо». Рука унее оказалась тонкой, прохладной. Она опускала вниз большие глаза, как инафото, виденном Максом вМон-Сен-Мартене.
        Он нестал упоминать, что побывал вгородке. Мадемуазель Элизе, помнению Макса, незачем было знать больше положенного. Профессор непреминул похвастаться книгой, авторства жены:
        -Конечно, - Кардозо разливал вино, - сейчас она занята детьми, домом… - Макс пролистал хорошо изданный том, постоянно наталкиваясь нафотографии еврея, вАфрике иАзии. Все немецкие ученые соглашались, что лучше Кардозо никто неразбирается вчуме исонной болезни:
        -Отто упоминал, что еврей работал сполковником Исии, вМаньчжурии. Японцам мы его неотдадим. Он должен трудиться наблаго рейха, как 1103. Дети, это помеха, мы отних избавимся. Хорошо, что я велел 1103операцию сделать… - фон Рабе ипосле свадьбы намеревался навещать Пенемюнде. Поего мнению, одно другому немешало:
        -Пишет… - он попробовал отличное бордо, - пусть пишет. Нам нужны биографии героев рейха, вождей. Приятно, когда можно похвастаться достижениями жены, нетолько накухне… - впрочем, навилле фон Рабе, хозяйка дома инедолжна была готовить. Уних имелся личный повар.
        -ИОтто женится, иГенрих. Впрочем, Отто вРоссию поедет, то есть нановые немецкие территории. Будет жить сженой впещере, носить шкуры иохотиться… - Макс, невольно улыбнулся:
        -Мы сЭлизой полетим наморе, вАльпы, начнем ходить воперу… - он решил, что мадемуазель де ла Марк придется ко двору, вБерлине. Макса несмущало ее католическое воспитание:
        -Это хорошо, - он похвалил обед, - она скромная женщина, думает осемье. Кардозо ее отлично воспитал. Она прямо измонастыря занего замуж выскочила, восемнадцати лет… - мадемуазель Элиза нежно покраснела: «Спасибо, ваша светлость».
        -Просто герр Максимилиан, - попросил ее фон Рабе, - вы тоже аристократка, потомок Арденнского Вепря… - судя повсему, святой отец неделился ссемьей барселонской историей. Макс, предусмотрительно, нестал упоминать, что учился сВиллемом. Девушка сказала, что ее брат тоже заканчивал, университет вГейдельберге:
        -Унас было много студентов… - Макс оценил иугря, всоусе изтрав, инежную говядину, - это большое учебное заведение… - вина еврей выбрал хорошие.
        Макс, говоря сГенрихом, немного лукавил.
        Он нестрадал, поего мнению, необоснованно преувеличенной брезгливостью, поотношению кевреям, которой отличались многие его коллеги:
        -Я даже готовлю обеды, для 1103, - весело напомнил себе он, - неговоря обо всем остальном… - кофе профессор сварил повосточному рецепту, спряностями. Он увел Макса вкабинет, увешанный дипломами ифото профессора, наохоте, влаборатории, инаторжественных банкетах.
        Заобедом они избегали военных тем. Макс, только, похвалил выступление ее мужа. Он пожелал профессору Кардозо успеха нетолько нанаучном, ноинаадминистративном поприще.
        -Нестоит поддаваться пропаганде Британии, США… - наставительно сказал Макс, - вэтих странах правит еврейская плутократия, против которой горячо выступают простые евреи, мадам Кардозо, труженики, люди, своими руками, зарабатывающие себе нахлеб. Германия проводит невиданный, социальный эксперимент, изменяет ход человеческой истории… - он щелкнул ухоженными пальцами:
        -Иногда случаются эксцессы, ноя уверяю вас, нановых территориях рейха евреи живут мирно, возделывая землю нафермах. Любой изсоплеменников вашего мужа, отсюда, изГолландии, Франции, Бельгии, сможет кним присоединиться… - вконце обеда она извинилась, сославшись нато, что ей надо накормить дочь изабрать пасынков издетской группы.
        -Подожду, пока он уйдет… - Элиза проводила взглядом прямую спину, вмундире тонкой, дорогой шерсти, - ненадо, чтобы мальчики его видели. Какой он мерзавец… - она унесла грязные тарелки накухню. Элиза долго терла руки простым мылом, под струей горячей воды. Она несобиралась ничего говорить мужу обЭстер:
        -Она мать, ия мать… - Элиза, заранее, сделала рагу без пива, для детей, - это наше дело. Буду приводить мальчиков впарки, открытые для евреев… - Элиза знала, что муж настоит настрогом выполнении правил.
        Эстер сказала ей, что они свяжутся потелефону. Профессор Кардозо собирался почти все время проводить вЛейдене, вуниверситете, или насвоей новой должности. Пословам Макса, мужу полагался отдельный кабинет исекретарь. Давид намекнул Элизе, что ждет отнее помощи издесь:
        -Он инеузнает ничего… - разогрев рагу, Элиза добавила натарелку салат, - ненадо его сердить, расстраивать. Мы уедем вШвецию. Эстер тоже, как-нибудь, туда доберется. ИзАмерики, вконце концов. Одетях я позабочусь… - Элиза, мимолетно, почувствовала запах гари, нонаплите все было впорядке:
        -Почудилось, - успокоила себя женщина, выходя изкухни. Гамен выбежал навстречу, истошно лая. Схватив Элизу заподол платья, собака потащила ее впереднюю. Маргарита заковыляла вслед. Наголубых глазках блестели слезы: «Боюсь, мама!». Тарелка сгрохотом упала напол, Элиза подхватила дочь. Из-под входной двери полз едкийдым.
        Костерок Давид быстро затоптал. Дверь, снаружи, расписали свежей краской. Макс прочел большие, черные буквы: «Hoerenjong»:
        -Недаром говорят, что голландский, просто диалект немецкого языка, - весело подумал Макс.
        Всочных выражениях новому председателю городского еврейского совета желали сдохнуть, как можно быстрее. Слова «мамзер» Макс незнал, нопредполагал, что это врядли комплимент. Мадемуазель Элиза унесла плачущую дочь. Захлопнув дверь, профессор опасно побагровел. Он отвел Макса всторону:
        -Я должен вам что-то сказать, господин оберштурмбанфюрер. Меня навещала бывшая жена. Она сумасшедшая женщина, была невсебе, угрожала мне. Это ее рук дело, я уверен… - Кардозо кивнул надверь:
        -Она незарегистрировалась вполиции, она преступает законы… - Макс успокоил профессора, пообещав, что гестапо возьмет квартиру под охрану:
        -Так надежней, - размышлял он, оказавшись нанабережной, - хотя мадемуазель Элиза никуда неубежит. Унее дети наруках, она безопасна… - Макс сел вждущую его машину. Унего вблокноте имелись приметы доктора Горовиц, двадцати восьми лет. Кардозо развел руками: «Снимка уменя нет, попонятным причинам…»
        -Мы ее найдем, - надев фуражку, Макс обернулся. Он увидел, вокне квартиры, стройный силуэт мадемуазель Элизы. Женщина держала наруках ребенка.
        -Вгестапо, - велел Макс шоферу, закуривая. Квечеру он собирался напечатать объявления орозыске:
        -Она нарушает закон, - сказал себе Макс, - это станет хорошим уроком, для местных евреев. Надо подчиняться нашим требованиям… - посмотрев начасы, он вытянул ноги:
        -Генрих вБерлин вернется, ая навещу Лувр имадам Шанель. Надо Генриху рассказать опожаре, он посмеется. Ревнивая, брошенная жена… - Макс полюбовался черно-красными флагами, вдоль набережной:
        -ВПариже они тоже висят. Фюрер туда приезжал, принимать капитуляцию французов. Мы отомстили заунижение впервой войне. Скоро унас неостанется соперников, вЕвропе… - люфтваффе, сосени, переходило кпланомерному разрушению британских городов. Макс знал, что кампания вРоссии рассчитана наполгода, небольше.
        -Ктому времени Элиза станет моей женой, - подытожил он. Фон Рабе легко вышел измашины, уотеля «Европа».
        Ловко бросив нараскаленный чугун комок теста, продавец вафель придавил его тяжелой крышкой. Наплите, булькала кастрюля сиропа. Дверь забегаловки распахнули наулицу, где шумел утренний, многолюдный рынок Альберта Кейпа. Кофе здесь варили, как наЯве иСуматре, вколониях. Вмедном кофейнике продавец кипятил грубо смолотые зерна, добавляя тростниковый сахар ипряности. Кофе получался тягучим, черным, вязким. Молодой человек, сделавший заказ, удобно расположился застойкой, просматривая сегодняшний выпуск De Telegraaf. Газетный лист, пообе стороны отзаголовка, украшали свастики.
        -Унего рыжие вроду были, - вынув вафлю, продавец промазал ее сиропом: «Ваш заказ».
        Каштановые волосы посетителя играли бронзой, вполуденном солнце. Повесив хороший, твидовый пиджак наспинку высокого стула, он засучил рукава белоснежной рубашки. Назапястье сильной, загорелой руки блестел стальной, швейцарский хронометр. Заказ он сделал нанемецком языке. Продавец заметил налацкане пиджака значок сосвастикой:
        -Хотябы невпроклятом мундире явился… - нарынке болталось много солдат иофицеров вермахта. Замесяцы, прошедшие после вторжения, продавец привык кчерно-красным флагам, хотя здесь, врабочем, бедном районе их никто невешал, вотличие отцентральных кварталов.
        Генрих пил третью чашку кофе заутро. Он успел съесть нежную селедку, смаринованным огурцом, сырный пирожок ипорцию острой, жареной вмасле вермишели, счесноком, луком испециями, под вывеской: «Кухня Суматры».
        Максимилиан, заужином, веселясь, рассказал оревнивой, бывшей жене, профессора Кардозо. Генрих подозревал, что одвери нового председателя еврейского совета, позаботилась вовсе недоктор Горовиц, акое-кто изжителей Амстердама. Брату он этого несказал.
        Вчера впочтовое отделение никто непришел.
        Прогуливаясь порынку, вэсэсовском мундире, Генрих ловил насебе неприязненные взгляды прохожих. Улица слотками оказалась длинной. Здесь продавали все, отовощей, рыбы ицветов доподержанных вещей. Почта находилась прямо всередине рынка.
        Кварталы вокруг отличались отухоженных домов, наАмстеле, или Принсенграхте. Над головами прохожих протягивались веревки сбельем. Назадах квартир жители копошились вогородах. Дымились трубы пивоварни Хейнекен. Поканалам шли низкие баржи, сящиками овощей ибочками пива. Науглах торчали крепкие парни, вдешевых костюмах, покуривающие папиросы. Стены домов усеивали афиши. Генрих разбирал голландские слова. Рекламировали боксерские матчи, американские фильмы, летние распродажи вмагазинах. Парни поплевывали под ноги, провожая Генриха угрюмыми, тяжелыми взглядами.
        Фон Рабе зашел впивную, вкителе. Пива Генриху налили, несказав ни единого слова. Деньги, оставленные начай, принесли обратно, как ивМон-Сен-Мартене. Пока он сидел скружкой, вся пивная погрузилась вглубокое, мрачное молчание. Настойке, врадиоприемнике, кричал футбольный комментатор. Быстро допив светлое, вкусное пиво, Генрих ушел. Понятно было, что немцев здесь нежаловали.
        Вгазете, вразделе объявлений, Генрих нашел призыв крозыску доктора Горовиц. Он подумал, что высокую, голубоглазую, стройную блондинку, даже имея фото, вАмстердаме можно искать месяцами. Почти все женщины города отвечали описанию.
        Генрих жевал сладкую, горячую вафлю, вспоминая давешнюю девушку, состановки речного трамвая, всинем костюме ишляпке, тоже блондинку. Он увидел стройные, немного покачивающиеся бедра, длинные ноги, вхорошо скроенной юбке, ниже колена. Генрих, сердито, сказал себе:
        -Оставь. Ты обещал, ничего такого допобеды. Тем более, папа иЭмма тоже вгруппе… - Генрих рассказал отцу освязях сангличанами. Граф Теодор вздохнул:
        -Милый мой, боюсь, что обудущем Германии мы должны позаботиться сами. Военный переворот… - голубые глаза отца блеснули холодом, - быстрая казнь банды, без суда иследствия, инемедленная капитуляция… - Генрих пожал плечами:
        -Если верить Максу, то сумасшедший собирается разбить Британию доРождества, апотом заняться Россией…
        -ВРоссии он завязнет, - решительно отозвался отец, - невежественный ефрейтор неслушает людей своенным образованием. Танковый прорыв через Арденны удался только потому, что французов ввело взаблуждение затишье нафронте. Уних тоже хватает косного генералитета, - усмехнулся отец, - напервой войне танки еле двигались. Многие, досих пор, считают, что механизированные соединения неявляются решающей силой всражениях. Что касается России… - отец подошел кбольшой карте Европы, настене кабинета, - то ее кто только непытался поставить наколени, милый мой. Иникому неудавалось… - граф смотрел всерые глаза сына. Он думал, что надо оставить Генриху иЭмме письмо:
        -Навсякий случай, - сказал себе Теодор, - девочка должна знать оматери. Могилы Ирмы неосталось, после погромов, новсе равно… После войны, после казни Гитлера синагоги восстановят, сюда вернутся евреи. Девочка еврейка, поих законам. Нельзя скрывать такое… - он нестал затягивать. Теодор положил всейф, вкабинете, конверт, адресованный младшему сыну идочери:
        -Если… когда переворот удастся, - решил граф, - я все скажу Эмме. Она поймет, она взрослая девочка. Аписьмо… - он повертел конверт, - просто сожгу… - уграфа вкабинете стояла спиртовая плитка. Отец, сварив кофе, велел сыну:
        -Постарайся найти дорогого друга. Он, наверняка, передает сведения вБританию. Без связи мы как без рук, нельзя оставаться вмолчании. Слагерями вПольше… - граф Теодор поморщился, - сослухами, что вПенемюнде полигон расширяется… - Генрих кивнул:
        -КВернеру фон Брауну я наведаюсь, непременно. Буду, вприсутствии начальства, намекать, что вПенемюнде надо построить лагерь… - Генрих, криво, улыбнулся:
        -Лагеря вошли вмоду. Экономия средств… - отец привлек его ксебе, обняв заплечи. Пахло знакомой, туалетной водой. Закрыв глаза, Генрих посидел, как вдетстве, привалившись головой кплечу отца. Аттила, лежавший надиване, проснулся. Пес ласково лизнул руку Генриха.
        -Забудь… - велел себе Генрих, все еще видя легкую походку женщины. Он быстро дожевал вафлю. Отец неспрашивал унего оженитьбе.
        Граф Теодор, смотря куда-то вдаль, сказал:
        -Надеюсь, ты понимаешь, что нестоит подвергать риску близких людей. Очень тяжело жить, когда неможешь признаться, даже жене… - оборвав себя, он добавил:
        -Эмме всего шестнадцать. Когда она замуж соберется, Германия избавится отбезумия, окружающего нас… - они сотцом неговорили отаких вещах, ноГенрих понимал, что оба старших брата закончат смертной казнью, или пожизненным заключением.
        -Нежалко… - он читал новости. ВСеверном море продолжались сражения, Москва объявила осоздании советских республик, вПрибалтике:
        -Сталин получил подачку… - горько подумал Генрих, - неужели уних нет никого вБерлине? Неужели они незнают, оследующем лете? Неможет быть. Питер говорил, что фрейлейн Рекк связана ссоветскими агентами… - фрейлейн Рекк весной вышла замуж, засвоего режиссера. Генрих немог начать заней ухаживать. Только высшему кругу нацистских бонз, негласно, позволялось иметь подобные связи. Фюрер призывал немцев кскромности исупружеской верности. Генрих допил кофе:
        -Русские нестанут вербовать аристократа. Папа такого неслышал, аон всех дворян знает. Скорее, кого-то слевыми симпатиями. Они все уехали, те, кто успел… - Генрих перебирал вголове персонал министерств. СС он отмел сразу. Кандидатов проверяли, чутьли недоседьмого колена:
        -Врядли это офицер, - Генрих расплатился, - скорее, штатский служащий. Может быть, инженер, экономист. Доприхода Гитлера квласти они часто ездили вСоветский Союз… - фон Рабе вышел нарынок:
        -Ичто я скажу советскому агенту, даже если его найду? - хмыкнул Генрих:
        -Здравствуйте, я работаю наБританию, исчитаю, что нам надо сотрудничать? Во-первых, вобстановке доносов он посчитает меня провокатором, ибудет прав, аво-вторых… - он заметил играющие золотом, светлые локоны какой-то женщины, - уменя небыло разрешения отДжона. Иврядли я его получу. Я вообще ничего неполучу, инеотправлю, если неотыщу дорогого друга… - сегодня Генрих надел штатский костюм. Старший брат, навесь день, уехал вГаагу, вхудожественный музей.
        -Риксмузеум он посетил… - угрюмо подумал Генрих, - наверняка, местное гестапо получило задание кое-что отправить вБерлин, навиллу. После суда над преступниками, папа хочет лично проехать поЕвропе, вернуть картины законным владельцам… - Генрих видел рисунок обнаженной женщины. Набросок всегда находился при брате. Младший фон Рабе справился вхудожественной энциклопедии:
        -Неможет быть, что это Ван Эйк. Подражание, этюд какого-то фламандца. Ноподпись? Макс нерасстается сэскизом. Значит, он тоже подозревает оего ценности… - вдверях отделения стояла маленькая очередь.
        Эстер, заходя напочту, обернулась.
        Вчера она провела смалышами два часа, вБотаническом саду. Эстер покатала детей накаруселях, икупила вафель. Мальчики рассказывали оМон-Сен-Мартене. Сидя наскамейке, она обняла близнецов:
        -Конечно, дедушка Виллем ибабушка Тереза были вашими родственниками. Мы все одна семья. Вы должны заботиться оМаргарите. Она ваша сестра, младше вас… - дети прижимались кее боку, втеплом полдне пахло цветами. Иосиф иШмуэль перемазались мороженым исиропом. Они говорили оГамене. Мальчики решили тоже завести собаку или кошку. Эстер знала, что дети ничего нескажут отцу. Сыновья держали ее заруки. Иосиф улыбнулся:
        -Мы будем впарке встречаться. Это наш секрет… - Шмуэль кивнул:
        -Даже если мы заговорим, мамочка, то никто ничего непоймет. Взрослые непонимают, когда мы сИосифом болтаем… - близнецы хихикнули.
        Элиза пришла сМаргаритой, вколяске, сГаменом. Дети бегали подорожкам. Элиза рассказала Эстер онадписях надвери. Доктор Горовиц усмехнулась:
        -Думаю, это непоследний раз. ВАмстердаме невсе евреи собираются подчиняться требованиям немцев. Иневсе голландцы… - она, все равно, нехотела рисковать.
        Саквояж Эстер остался вкамере хранения, нажелезнодорожном вокзале. Забрав вещи, она поехала крынку Альберта Кейпа. Вгазетах Эстер нашла объявление освоем розыске, как человека, обвиняющегося впорче частной собственности иуклонении отобязательной регистрации. Эстер увидела фото: «Доктор Горовиц обучает женщин уходу замладенцами…». Снимок обрезали, ноЭстер его узнала. Впрошлом году газета напечатала статью облаготворительной клинике, для необеспеченных семей, при госпитале.
        Она купила женских журналов, сигареты, взяла навынос в«Кухне Суматры» сатай варахисовом соусе. Отвермишели Эстер отказалась, выбрав салат. Она досих пор, даже недумая, соблюдала диету.
        -Если я буду бегать отгестапо повсей Голландии… - Эстер открыла дверь набалкон, втомный, теплый вечер, - я еще похудею… - она сидела, встаром, шелковом халате, устроив ноги настоле, покуривая. Рынок сворачивался, изпивных слышалась джазовая музыка.
        -Здесь ее пока незапретили… - чтобы занять руки, Эстер решила сделать педикюр. Внесессере унее лежал флакончик алого лака. Она хотела проверить почтовый ящик, упаковать передатчик вскромный чемодан, иуехать наТолен, провожать Теодора. Оттуда сеансы связи вести было нельзя. Навсем острове жило едвали пять сотен человек.
        -Немцы могут слушать эфир… - Эстер читала статью освадьбе Кларка Гейбла иКэрол Ломбард. Ей всегда казалось, что Давид, без бороды, сталбы похож наамериканского актера:
        -Недумай омерзавце, - вздохнула Эстер, - может быть, его кто-то изевреев пристрелит. Хотя, пословам Элизы, гестапо охрану обещало. Нехочется, чтобы хорошие люди погибали из-за мамзера.
        Эстер надо было обосноваться вкрупном городе, ивыждать, пока гестапо иДавид оней забудут. ВЛейдене, можно было наткнуться набывшего мужа. Эстер выбрала Роттердам:
        -СЭлизой свяжусь потелефону. Приеду вАмстердам, надень, увижу мальчиков… - она сделала маску изогурца ихорошо выспалась.
        Нарынке никого подозрительного, сутра, небыло.
        Эстер надела темно-зеленый, скромный костюм. Она нестала брать шляпку. Джон учил, что головной убор запоминается:
        -Женщина, сняв шляпку, превращается вдругого человека… - вспомнила она голос юноши:
        -Еще, неприведи Господь, Джон сюда приедет, обеспокоенный моим молчанием. Здесь фон Рабе болтается. Он Джона узнает… - Эстер достала изсумочки ключ отабонентского ящика.
        Увидев марки сосвастикой, изнакомый, твердый почерк, она облегченно выдохнула.
        Генрих стоял, говоря себе:
        -Это она, женщина сводного трамвая. Вчера она синий костюм носила, ишляпку… - впрофиль он видел длинный, изящный нос, твердый подбородок, тонкие губы. Доктор Горовиц спрятала его письмо всумочку. Скользнув взглядом поГенриху, женщина, решительно, направилась наулицу:
        -Она меня наполголовы выше… - почему-то подумал фон Рабе, - я, еще пофото, понял, что знаю ее… - догнав женщину, он тихо сказал: «ВБерлине стоит отличная погода».
        Вокруг шумел рынок, рядом кричала торговка: «Спаржа! Молодая картошка! Лучшая спаржа!»
        -Вмузее Пергамон открылась выставка греческих ваз… - ему показалось, что женщина улыбается. Она коротко кивнула всторону неприметного, трехэтажного здания науглу рынка. Она едва заметно, покачивала бедрами, светлые волосы падали наплечи. Генриху она напомнила амазонку, сгреческой вазы, вмузее Пергамон.
        -Питер говорил, - вспомнил фон Рабе, - Горовицы его американские родственники. Хорошо, что она спрофессором Кардозо развелась… - женщина исчезла заплохо выкрашенной дверью подъезда, Генрих, подождав немного, последовал заней.
        Маурицхёйс, картинную галерею вГааге, закрыли надень, для визита оберштурмбанфюрера фон Рабе. Макс медленно бродил поначищенному паркету, останавливаясь перед полотнами, склонив голову. Унего наготове имелся черный блокнот срезинкой ипаркеровская ручка. Вблокноте, четким почерком, он записывал сведения изхудожественных музеев. Страницу он отвел под Гент, идве страницы, под Риксмузеум. Многие изкартин, предполагалось, вбудущем, перевезти вЛинц, вмузей фюрера, средоточие художественной жизни новой Европы.
        Макс много слышал околлекции Эрмитажа:
        -Большевики кое-что распродали, Ван Эйка, например. Однако уних остался Леонардо, Рембрандт, испанские художники… - союзники, Франко, вМадриде, иадмирал Хорти, вБудапеште, под нажимом немецких послов, согласились кое-что пожертвовать для будущей коллекции, вЛинце.
        -Конечно, нешедевры, неДюрера, неРембрандта… - Генрих, заужином, сказал, что отобрал для виллы азиатское серебро:
        -Колониальный лак, сандаловое дерево… - брат помахал изящной вилкой, - придется неко двору внаших интерьерах… - виллу фон Рабе отделали встрогом стиле, любимом нацистскими архитекторами. Декоратор вдохновлялся примерами Древнего Египта. Даже комнаты Эммы украсили финским гранитом имебелью темного дуба, сраскинувшими крылья орлами исвастиками. Впросторной передней, под стеклянным куполом, висел огромный, парадный портрет фюрера, работы Циглера. Макс подумал, что ксвадьбе надо отремонтировать спальню, гостиную икабинет для будущей графини:
        -Элиза монастырского воспитания, вних взращивают скромность… - полистав блокнот, он записал назадней стороне обложки: «Детская». Сына Макс давно решил назвать Адольфом, вчесть фюрера, адочь, Фредерикой, впамять освоей матери. Он вспомнил подземный гараж:
        -Можно часть отгородить, сделать бассейн, как наальпийской вилле. Приятно, когда зимой есть, где заняться плаванием… - вБерлине Макс ходил вспортивный зал, наПринц-Альбрехтштрассе, накорты, иволимпийский бассейн.
        -Мы все отличные спортсмены, - одобрительно хмыкнул он, - Генрих выиграл первенство СС поплаванию, Эмма прекрасно втеннис играет. Лошади, яхта, горные лыжи… Элизе унас понравится, - он представил девушку вБайрейте, навагнеровском фестивале, вложе фон Рабе. Макс даже видел покрой вечернего платья, облегающего небольшую грудь, сверкание бриллиантов нашее, цвета кремовыхроз:
        -Что ей дети… - он внес вблокнот очередного Рубенса ипошел дальше, - сыновья Кардозо кней никакого отношения неимеют, аотдочери она откажется. Унее родятся новые сыновья идочери, нашей, арийской крови… - Макс видел, что девушка станет хорошей женой иматерью.
        -Правильно делали вдревние времена, смотрели напотомство рабынь. Нельзя сзакрытыми глазами жениться. Важно знать, что женщина способна кдеторождению, - Отто, вКракове, распространялся оработах приятеля, доктора Рашера, призванных повысить плодовитость арийских женщин.
        -Впрочем, - победно улыбнулся брат, - я всвоей мужской силе несомневаюсь… - прозрачные, светло-голубые глаза были спокойны. Макс тоже несомневался, носредства проверить это унего небыло. Оберштурмбанфюрер нехотел осложнений. Отнего ожидали законного брака. Макс, довольно брезгливо, относился кдеятельности общества «Лебенсборн». Отто, тамошний активист, предлагал иему, иГенриху, осчастливить тщательно отобранных девушек арийским потомством.
        -Генрих наменя похож, - понял Макс, - он вподобных вещах скромен, как папа. После смерти мамы папа даже неухаживал заженщинами. Покрайней мере, ненанаших глазах. Отто, наверное, всебе уверен, потому, что унего сдесяток детей родилось, вборделях… - Макс поморщился. Он напомнил себе, что, повозвращении вБерлин, надо поговорить наПринц-Альбрехштрассе обудущей секретарской должности, для Эммы:
        -Встретит кого-нибудь измолодых коллег, аристократа, выйдет замуж… - Макс замер перед небольшой картиной, впростой раме.
        Он видел «Молочницу» Вермеера, вРиксмузеуме. Макс едва заставил себя оторваться отлазоревого цвета, отчеткого очерка фигуры, набелой стене:
        -Угерра Питера такие глаза, - вспомнил он, - как летнее, глубокое небо. Интересно, его изтюрьмы выпустили? Наверное, нет. Мосли сДианой досих пор сидят. Они всех британских фашистов интернировали. Ничего, скоро Люфтваффе разрушит Лондон, они запросят пощады.
        Фюрер выступил сречью, где предлагал Британии перемирие, ноникто инеожидал, что Черчилль пойдет натакое. Лондон отверг все условия, предложенные Германией.
        -Пусть расплачиваются… - Макс любовался мягким светом жемчужной сережки, повернутым кнему, робким, девичьим лицом. Губы она немного приоткрыла. Девушка была словно цветок, глаза скромно смотрели нанего. Макс взялся заручку:
        -Косуля… Она непохожа неЭлизу, новзгляд одинаковый. От1103подобного никогда недождешься, аведь я сней ласков, терпелив, разрешаю прогулки. Истинно сказано, евреи, жестоковыйный народ. Их несломаешь. Номы инесобираемся ломать, мы их уничтожим… - Макс вписал вблокнот название картины. Поего мнению, весь Вермеер должен был отправиться вЛинц.
        Обед накрыли вхорошем, тоже закрытом для посетителей, ресторане, пососедству скоролевским дворцом. Голландская королева, сдетьми имужем, бежала вБританию, перед вторжением. Макс знал, что вЛондоне хватает правительств визгнании:
        -Французы, сде Голлем, поляки, голландцы. Британцы поддерживают бандитов, вЕвропе, так называемых партизан. ВПольше они этим занимаются. Мы будем их вешать… - подали нежный суп изспаржи, сосливками, копченого лосося, изапеченного цыпленка, смолодой картошкой. Макс ел один, вбольшом зале, свидом накованую решетку королевского дворца. Над зданием развевались флаги сосвастиками. Вход вресторан охраняло гестапо. День выдался отменным, жарким. Он расстегнул верхние пуговицы накителе:
        -Здесь можно себя чувствовать вбезопасности, как вПариже, как везде вЕвропе. Остались Балканы, однако мы оних позаботимся весной… - начистой странице блокнота значилось: «Лувр».
        Макс был недоволен, что французам удалось эвакуировать коллекции. Повсему выходило, что мальчишку придется привозить изСаксонии вБерлин, идопрашивать, спристрастием. Товарищ барон, еще вбытность куратором, посведениям, полученным отмадам Шанель, занимался вывозом картин. Записав «де Лу», Максимилиан вспомнил, что у1103имелся брат, летчик:
        -Он вМадриде подвизался, - недовольно пробормотал Макс, - надо проверить, поспискам излагерей. Позаботиться онем, если он вГермании… - фон Рабе нехотел, чтобы кто-то изсемьи 1103даже ногой ступил наземлю рейха, пусть ивоеннопленным:
        -Она слишком нам дорога… - Макс достал изпортфеля итальянской кожи невидную папку.
        Сведениями поделился Муха, налесной встрече. Макс нестал интересоваться, откуда советской разведке известно оподобном:
        -Впрочем… - он отпил незаметно появившийся кофе, всеребряной чашке, - понятно, что уних есть люди вАмерике. Даже фото прислали, явно неизличного дела… - чикагский журналист, мистер О’Малли, награжденный задоблесть лично генералом Франко, развалился напарковой скамейке, вджинсах испортивной рубашке. Круглые очки блестели насолнце, темные волосы немного растрепались. Мистер О’Малли жевал сосиску вбулочке.
        -Приятного аппетита, господин Меир Горовиц, - пожелал Макс: «Еврей, ктомуже».
        Наобороте снимка, разборчивым почерком Мухи, значилась настоящая фамилия мистера О’Малли:
        -Надеюсь, мы встретимся, очень скоро… - закурив Camel, он щелкнул пальцами всторону молчаливого хозяина заведения. Кофе оказался отличным. Макс решил выпить еще чашку.
        Длинные пальцы, скоротко стрижеными ногтями, уверенно вскрывали тайник вполовицах. Дорогой друг, как Генрих, невольно, называл доктора Горовиц, стояла наколенях. Жакет она сняла, бросив настарый, потрепанный диван вгостиной. Кстене придвинули узкую кровать, застеленную шерстяным одеялом, сплоской подушкой. Спальни здесь неимелось. Маленькая кухня блестела чистотой. Впередней, встене, открывалась дверь кладовки. Доктор Горовиц попросила Генриха достать чемодан. Они выпили кофе, фон Рабе предложил вымыть посуду. Дорогой друг посмотрела нанего безмятежными, голубыми глазами:
        -Если вы хотите проверить ванную, можете нестесняться. Здесь нет камер изаписывающих устройств. Это безопасная квартира, - Генрих, почему-то, покраснел. Ванную отделали коричневой, скромной плиткой. Кроме дешевого мыла, коробочки сзубным порошком иполотенца, вней больше ничего небыло.
        -Непридерешься, - одобрительно сказал Генрих, вернувшись накухню счистыми чашками икофейником. Дорогой друг складывала вбумажный пакет окурки, икартонную упаковку из«Кухни Суматры». Генрих, судивлением, заметил пачку женских журналов:
        -Кэрол Ломбард подарила Кларку Гейблу автомобиль, украшенный рисунками сердец… - прочел Генрих, наобложке. Дива опиралась накапот лимузина, вшироких брюках итонком, перехваченным наталии ремнем, свитере. Светлые локоны спускались наплечи:
        -Вы нанее похожи… - Генрих кивнул наактрису: «Вмоем городе показывают американские фильмы».
        Квартира была безопасной, однако осторожность, все равно, немешала.
        Закофе они сдоктором Горовиц неназывали друг друга поименам. Генрих представился, поднимаясь вслед заженщиной поскрипучей, деревянной лестнице, натретий этаж дома. Чулок она неносила, стройные ноги немного загорели. Туфли она надела почти без каблука, ноивних была выше Генриха. Заслышав его имя, женщина обернулась. Она стояла наверхней ступеньке, Подняв глаза, Генрих уперся взглядом впуговицы ее блузки, тонкого хлопка. Шея была обнажена, белая кожа уходила вниз. Она прикусила губу: «Максимилиан фон Рабе ваш родственник?»
        -Старший брат, - угрюмо ответил Генрих.
        Балкон выходил назады дома, кблестящему под жарким солнцем каналу. Внизу жильцы устроили огород икурятник. Они курили, глядя намоторную лодку, урыночной пристани, набаржи спустыми ящиками для овощей. Доктор Горовиц, быстро, рассказала, что неможет ни покинуть Голландию сама, ни увезти сыновей.
        -Я должна была отправиться вПольшу, вначале лета. Я вам покажу свои документы. Однако я немогла уезжать, неузнав, что смальчиками… - она повела сигаретой ввоздухе, - иуменя раненый наруках, мой парижский родственник. Он оправился, воФранцию собирается. Унего семья, мать, инвалид, иневеста. Он переправит их вбезопасное место, ивернется. Будет сражаться… - она запнулась: «Простите».
        -Снацистами, - спокойно сказал Генрих:
        -Вы говорили, что Мишель пропал без вести. Я выясню, что случилось. Если он вГермании, я помогу ему бежать… - Генрих подумал, что Макс, наверняка, знает, где Мишель де Лу. Брат умел держать язык зазубами, идома оподробностях работы нераспространялся. Генрих решил:
        -Такое я унего выведать смогу. Вконце концов, просмотрю списки военнопленных. Уменя есть ипримерная дата, иместо, где его вплен взяли… - документы врейхе держались встрогом порядке. Никого нерасстреливали, невешали, инегильотинировали, без соответствующего приказа, ивыставления счета семье, если она проживала вГермании, исама ненаходилась вконцентрационном лагере. Родственники казненного оплачивали услуги государственного защитника. Сохранялась видимость того, что правосудие, врейхе, действительно существует.
        Адвокаты, выступая натаких фарсах, говорили, что обвиняемый полностью признает вину иотказывается отзащиты. Счета выписывали засодержание втюремной камере, зауслуги поприведению приговора всилу, изапочтовую пересылку документов. Даже казни военнопленных, согласно Женевской конвенции, проходили после видимости трибунала.
        -Если его расстреляли, я обэтом узнаю, - понял Генрих, - аесли нет, то я найду его влагере… - он занес вблокнот, шифром, имя месье Теодора Корнеля. Генрих отозвался:
        -Питер рассказывал овашей семье. СМишелем я вПраге встречался. Он очень хороший человек. Они смоим старшим братом еще вИспании… -Генрих поискал слово, - виделись, впервый раз. Если я доберусь доПарижа, я постараюсь обезопасить деятельность Теодора иего группы… - Эстер помолчала:
        -Он соберет людей. Теодор нетакой человек, чтобы встороне оставаться. Он пошел навойну, хотя унего, как иуменя, американский паспорт… - кузен хотел отправить мать иАннет назапад, вБретань.
        Теодор мало обэтом говорил:
        -Мама винвалидном кресле, плохо себя чувствует… - Эстер неспрашивала, чем болеет мадам Жанна. Семья привыкла думать, что она живет вдеревне:
        -Я тоже дурак, - сварливо сказал Теодор, расхаживая покомнате, скостылем, - надо было прошлой весной пойти сАннет вмэрию. Зарегистрировать брак, оформить ей американский паспорт. Умамы он есть… - взглянув налицо Эстер, он спохватился:
        -Прости. Мерзавец твой бывший муж, извини запрямоту. Отказать детям вдокументах… - Эстер, устало, покачала головой:
        -Давид хочет мне отомстить, только зачем он мальчиков использует? Хотя подобное больнее… - кузен затянулся крепкой самокруткой. Усемьи де Йонгов, вогороде, спрошлого века, осталась делянка табака. Рыбаки предпочитали его покупным папиросам:
        -Я, вместо этого, - желчно продолжил Теодор, - устраивал выставку, посещал сАннет светские свадьбы иобеды… - он повел рукой: «Исправлю свои ошибки».
        Кузен надеялся, что немцы недоберутся добретонской глуши.
        Генрих признался Эстер, что навещал Мон-Сен-Мартен, сбратом, приехав туда после смерти барона ибаронессы:
        -Овраче, Гольдберге, которого они спасали, - фон Рабе потушил сигарету вмедной пепельнице, - ничего неизвестно. Я занего молился… - он искоса посмотрел надоктора Горовиц: «Простите».
        -Евреи тоже молятся, - вее изящных пальцах дымился окурок:
        -Однако, сейчас надо нетолько молиться, ноидействовать… - она вздернула подбородок, - сконцлагерем, вы хорошо придумали. ВМон-Сен-Мартене достойные люди. Они помогут евреям бежать… - Генрих вспомнил рассказы немецкого коменданта:
        -Брат второй… - он почувствовал неловкость, - жены вашего первого… - Эстер закатила глаза:
        -Брат Элизы. Я знаю, что он готовится священником стать. Церковь тоже вмешается, я уверена… - унее был, наредкость, хороший немецкий язык. Женщина пожала плечами:
        -Идиш я смладенчества знаю. Мама меня иАарона водила вдетскую группу, социалистическую… - Эстер хихикнула:
        -Отпартии Бунд. Мама была профсоюзной активисткой, боролась заправа женщин, работниц нафабриках. Я вкрасных пеленках выросла, как унас говорят. Немецкий я вшколе начала учить, ибыстро подхватила. Здесь много евреев, беженцев изГермании. Я их вгоспитале принимала… - Эстер, намгновение, коснулась руки Генриха:
        -Спасибо, что вы вПраге… Мальчик, которого вы спасли, Пауль, он вЛондоне, всемье, иостальные дети тоже…
        -Просто мой долг, - ответил Генрих, - ия вПраге неодин этим занимался. НоАарон… - он замялся, - Советский Союз присоединил Прибалтику, авы говорите, что он вКаунасе обосновался… - Эстер вздохнула:
        -НаПесах… Пасху, сним все впорядке было. Доктор Судаков туда собирался. Вы его тоже знаете. Он мог уговорить Аарона вПалестину поехать, сдругими евреями… - длинные пальцы стряхнули пепел. Поканалу тарахтел катер, перекликались курицы. Всоседней квартире, радио играло музыку.
        -Генрих, - ее глаза стали большими, расширенными, - слухи олагерях, возводящихся вПольше. Для кого эти лагеря, что вы… - она смутилась, - они, собираются делать, севреями?
        -Окончательное решение, - услышал Генрих ленивый голос брата. Он вспомнил распоряжение Гейдриха. Евреев Польши, изпровинциальных городов, перевозили вкрупные населенные пункты, сжелезнодорожными путями:
        -Новостальном, - подумал Генрих, - вАушвице нет ничего подозрительного. Просто большой лагерь, больше Дахау… - он сказал доктору Горовиц, что евреев, скорее всего, будут содержать либо вгетто, либо вподобных, массовых лагерях. Генрих замялся:
        -Они, доктор Горовиц, говорят, что хотят покончить севрейством. Имеется ввиду, что евреев Европы депортируют влагеря. Я так думаю, - прибавил Генрих:
        -Пока бояться нечего. Я уверен, что Авраам, иего, - он усмехнулся, - соратники, вернутся вЕвропу. Ивы вПольшу едете… - просмотрев документы пани Качиньской, он остался доволен. Бумаги были сделаны отменно. Генрих снабдил доктора Горовиц именем члена группы, работавшего вадминистрации рейхсгау Ватерланд, бывшего Позен:
        -Гюнтер отвечает запереселение… - Генрих помолчал, - немцев, нановые земли. Высылают поляков, навосток, устраивают немецкие деревни. Он тоже экономист, как ия. Он вам поможет. Тем более, побумагам ваша мать немка…
        Доктор Горовиц обещала написать изРоттердама исообщить номер нового, почтового ящика:
        -Я выйду вэфир, когда сниму квартиру, - сказала она, - свяжусь сБлетчли-парком. Работу мы продолжим. Уеду вПольшу, когда мне пришлют замену, когда я буду уверена, что смальчиками все впорядке. Впрочем, - кисло добавила Эстер, - моих детей охраняет гестапо. Я его дверь нетрогала, если что, - она взглянула наГенриха, фон Рабе широко улыбался, - правда, три года назад я его белье вканал бросала… - Эстер, невыдержав, рассмеялась.
        Генрих посоветовал ей прийти сдокументами пани Качиньской невамстердамское гестапо, авбрюссельское:
        -Меньше шансов, что вас кто-то узнает, - объяснил фон Рабе, - даже спустя год, или, когда вам замену пришлют… - Эстер задумалась:
        -Им надо готовить людей, человек должен знать голландский. Или я здесь кого-нибудь найду, наместе. Посмотрим, - подытожила женщина.
        Генрих вернулся вгостиную снеприметным, фибровым чемоданом. Он отвел глаза оттонкой ткани юбки, обтягивавшей узкие бедра. Передатчик оказался портативным, маленьким, но, пословам доктора Горовиц, очень мощным. Она могла связаться отсюда, совсей Европой:
        -ИзПольши тоже, - она скалывала волосы, медными шпильками, перед зеркалом, - его только доАмерики нехватает… - Эстер, ласково, погладила чемодан. Она ехала наТолен, спересадкой вРоттердаме, Генрих провожал ее довокзала. Они шли кпристани водного трамвая. Эстер, немного наклонившись, сказала:
        -Я рада, что мы нашлись, дорогой друг. Я ему… - она кивнула насевер, - передам, что свами все впорядке. Я уверена, что вы еще всех увидите… - ресницы дрогнули, - иего, иПитера, имоего брата. Уменя еще один брат есть, - озорно добавила женщина, - выбы сним тоже подружились. Он ваш ровесник… - дорогой друг оказалась старше Генриха натри года. Напалубе трамвая Генрих устроил чемодан исаквояж под лавкой. Доктор Горовиц пошла всалон, покупать билет для Генриха, несмотря наего протесты.
        -Уменя проездной, - строго сказала дорогой друг, - однако он наодно лицо. Я нехочу нарушать законы… - она подмигнула Генриху. Вокруг носа женщины рассыпались летние веснушки. Пахло теплой водой, над трубой катера вились, щебетали птицы. Закурив, Генрих проводил взглядом невысокого юношу, темноволосого, вкруглых очках. Сидя наскамейке, уканала, он читал газету «Nieuw Israelietisch Weekblad»
        -Тоже еврей, - понял Генрих, - Господи, дай мне силы помогать им, доконца… - катер вывернул вбольшой канал, юноша пропал извиду. Генрих достал кошелек:
        -Надо угостить дорогого друга, кофе, навокзале. Эмма была неправа, это женщина. Просто она хирург, унее сильные пальцы… - Генрих слушал шум катеров наканале:
        -Все хорошо. Теперь унас есть связь. Толькобы сней ничего неслучилось… - дорогой друг тронула его заплечо: «Ваш билет». Она присела рядом, утащив унего сигарету. Генрих решил:
        -Небуду оГаби упоминать. Аарон врядли подобным делился, даже сродными… - дорогой друг, вытянув ноги, сбросила туфли. Он увидел красный лак, наногтях нежных пальцев.
        -Давайте я вам расскажу омузее Пергамон… - предложил Генрих. Она подобрала шпилькой выбившийся изузла волос локон: «Давайте». Катер нырнул под мост, выходя вАмстель.
        Еврейскую газету Меир купил вларьке, навокзале.
        Голландского языка они сДжоном незнали, норешили, что, пользуясь, идиш инемецким, разберут, что происходит встране. Впрочем, Джон еще впоезде изХарлингена вАмстердам, заметил, что достаточно посмотреть посторонам. Над пустынным перроном деревенской станции, ветер сморя, колыхал нацистский флаг. Бот они оставили внеприметной бухте, среди песчаных, заросших камышом островков. Последние две мили, помелкому Ваддензее, им пришлось прошлепать пожидкому илу. Пословам Джона, это был любимый спорт голландцев. Меир, оказавшись наберегу, счистил грязь, скрепких ботинок:
        -Эстер мне говорила, что они состранностями, ая неверил… - уних вкарманах, кроме пристрелянных браунингов, лежал приятно тяжелящий ладонь конверт, самериканскими долларами, гульденами идаже рейхсмарками. Билеты, настанции, Джон попросил по-немецки. Окинув их неприязненным взглядом, кассир сгрохотом опустил деревянные рейки окошечка, вывесив какую-то табличку. Они поняли, что начался обед, ностанционное кафе тоже оказалось закрытым. Поезд вАмстердам отправлялся через два часа. Джон иМеир нашли забегаловку, напроменаде, как гордо именовали вХарлингене десяток домов, выходивших нарыбацкий причал.
        Они сидели спивом ижареной рыбой, глядя начаек, вившихся над мачтами крепких, прошлого века, лодок. Вокруг никого небыло, они позволили себе перейти наанглийский язык. Джон, коротко, рассказал Меиру, оподготовке агентов, для будущей работы вЕвропе. Намедной оправе клыка блестело солнце, он затянулся сигаретой:
        -Вы, Меир, тоже подумайте над подобными вещами. Вы невсегда будете оставаться вдалеке отсобытий вЕвропе… - Джон вскинул бровь: «Мне только сейчас пришло вголову, что японцы могут атаковать Калифорнию».
        -Непозволим, - отрезал Меир, - унас отличные базы вТихом океане. Однако если японцы начнут воевать надва фронта, наморе инасуше, снашими странами, то нам придется высаживать войска вАзии, чтобы поддержать союзников… - Джон отозвался: «Сталин еще может объединиться сГитлером. Хотя, судя повсему, Гитлер его водит занос». Рыбу принесли накоричневой, оберточной, покрытой пятнами жира бумаге.
        -Очень вкусная, - Меир облизал пальцы, - когда ты приедешь вАмерику, я тебя свожу водно местечко, наБрайтоне… - он вспомнил шум океана, запах соли, плетеную корзинку, сбутылками пива икартонными коробками.
        Вывеску закусочной украшали звезды Давида. Мистер Гринблат сгордостью указывал надату, конца прошлого века: «Почти пятьдесят лет наодном месте». Вчаду изапахе раскаленного масла, колыхался захватанный пальцами сертификат кошерности заведения. Стойку осаждали ребята изБрайтона иНижнего Ист-Сайда, влетних брюках, теннисных туфлях илегких рубашках-поло, сосдвинутыми назатылок кепками. Девушки всмелых платьицах, поколено, воткрытых туфельках, щебетали уфонтана скрем-содой икока-колой.
        Ирена взяла большой стакан смолочным коктейлем, украшенный сладкой вишней. Губы унее были тоже словно вишня, пухлые, сладкие. Они сидели назалитом вечерним солнцем, пустынном брайтонском пляже. Тяжелые локоны Ирены бились наветру. Придержав подол платья, девушка скользнула кнему вруки:
        -Я буду скучать, мой милый. Я люблю тебя, так люблю. Пожалуйста… - она легонько провела пальцами поего спине, нащупав старый, испанский шрам, - пожалуйста, будь осторожен… - Меир уверил Ирену, что никакой причины волноватьсянет:
        -Командировка вЛондон, - он прижался губами кпахнущей ванилью шее, - я плыву наамериканском корабле, мы нейтральная страна… - тоже самое он сказал иотцу.
        Доктор Горовиц ничего неответил. Стоя над газовой плитой, он помешивал кофе вмедном, арабской работы кувшинчике.
        -Мама спапой привезли, когда мы нахупу Натана ездили… - отец смотрел вокно, назеленую пену деревьев Центрального Парка, - кто мог знать, что все так обернется… - вНьюпорте, отец добавил имя брата, иего жены кнадгробию своих родителей. Доктор Горовиц оплатил чтение кадиша:
        -Они девочки… - отец, сМеиром, стоял насемейном участке, - мы обязаны поминать дядю Натана. Сначала я, потом ты сАароном… - Меир опустил два камня кмогиле, белого мрамора:
        -Много женщин было добродетельных, ноты превзошла всех… Правды, правды ищи… - он смотрел назнакомые сдетства буквы, наимена бабушки идедушки. Рав Джошуа Горовиц иего жена лежали рядом. Кначалу нынешнего века почти все кладбища отказались отразных рядов для мужчин иженщин:
        -Меня могут расстрелять, - понял Меир, - вкаком-нибудь лесу, или устены тюрьмы. Аарон возит землю, изИерусалима. Надо имне взять, ссобой… - он так исделал. Впортмоне лежал маленький, шелковый мешочек. Узнав, что племянницы живы, отец хотел поехать вЕвропу. Меир, рассудительно, сказал:
        -Папа, тебе шестьдесят этим годом. Регина замужем, вСтокгольме… - получив телеграмму изШвеции, отец, растерянно, заметил:
        -Он, конечно, нееврей, однако он семья. Ты говорил, что он достойный человек. Он обещает вывезти Хану, то есть Аннет, изПарижа…
        -Ивывезет, - подтвердилМеир
        -Наримуне человек чести, папа. Я вэтом убедился, - Меир нестал говорить, как игде. Он неделился сотцом подробностями работы:
        -Иее дети будут евреями… - они сотцом сидели вгостиной, закофе. Доктор Горовиц покрутил светловолосой, немного поседевшей головой. Отец указал наафишу фильма покойной сестры:
        -Подумать только, я вспоминал, накого мадемуазель Аржан похожа? Одно лицо… - Меир вспомнил гордо поднятую голову, четкий очерк носа, сзаметной горбинкой, щеки цвета смуглого персика: «Одно лицо…». Аарон, изХарбина, написал, что сестры напоминают друг друга. Регина только была ниже ростом.
        -Аарон иЭстер вмаму, высокие… - потянувшись, Меир взял руку отца:
        -Просто командировка вЛондон, папа. Идальше, немного… - замявшись, он твердо закончил:
        -Я доставлю Эстер имальчиков доБритании, обещаю. Ты негрусти, мы все скоро вернемся. Что тебе подарить, наюбилей? - спросил Меир.
        Доктор Горовиц усмехнулся:
        -Соберитесь все здесь, это лучший подарок. Мы… то есть я… - торопливо поправил себя отец, покраснев, - поедем… поеду вгоры Кэтскиллс… - навещая Нью-Йорк, Меир всегда звонил отцу свокзала, навсякий случай, как озорно думал мужчина. Врефрижераторе стояли торты отмиссис Фогель, уотца был здоровый румянец нащеках. Меир, успокоил себя:
        -Папа сблизнецами повозится. Аарон женится, наконец, когда вАмерику приедет… - он боялся, что старший брат, врядли усидит наместе, изахочет отправиться вЕвропу:
        -Ия женюсь… - Меир, вкоторый раз, пообещал себе, сделать предложение Ирене: «Папа еще увидит, как его внуки под хупу идут, - решил он, - авойна закончится, непременно. Для этого мы здесь».
        Впустом вагоне третьего класса поезда Харлинген-Амстердам они говорили оработе. Джон рассказал Меиру огруппе Генриха. Мужчина заметил:
        -Ябы мог наведаться вБерлин, снейтральным паспортом, сорденом отФранко. Проверить, как уних дела. Ты говоришь, что свесны отних информации непоступало. Аарон мне оГенрихе ничего неупоминал, когда мы впоследний раз виделись… - Меир смотрел наканалы, заокном, нанизкие, баржи, надомики под черепичными крышами. Еслибы ни нацистские флаги, настанциях, то никтобы инесказал, что страна оккупирована:
        -Три года назад мы здесь встречались… - понял Меир, - сколько всего случилось, стех пор. Скорейбы Аарон домой добрался, папа его ждет…
        -Правильно, - бодро закончил Меир, - неслед оподобном болтать, даже родному брату, даже зная, чем я занимаюсь. Схему скоординатором твой покойный отец отлично придумал, ногде сам координатор? - серо-синие глаза внимательно посмотрели наДжона.
        -Мне предстоит узнать, что сним, - неохотно ответил герцог. Джон надеялся, что кузен незаметил, как он краснеет, всякий раз, говоря обЭстер.
        Газету они сДжоном прочли вкафе, наамстердамском вокзале. Флагов висело еще больше, поглавному залу прогуливались патрули. Солдаты, всеро-зеленой форме вермахта, ходили сголландскими полицейскими. Паспорта уМеира сДжоном были впорядке. Они, все равно, предпочли нырнуть впервый, попавшийся надороге закуток.
        Закофе ибулочками все стало понятно. Напервой странице, под заголовком: «Обращение председателя еврейского совета Амстердама кобщине города», красовалась парадная фотография профессора Кардозо, вофраке, сорденами. Зять покровительственно улыбался, глядя вкамеру. Отухоженной, короткой бороды, казалось, пахло сандалом даже через газетную страницу. Меир шевелил губами:
        -Призыв ксоблюдению распоряжений немецкой администрации, обязательная регистрация, штампы впаспортах… - сильная рука сжалась вкулак. Глаза, заочками, похолодели:
        -Юденрат… - Джон открыл рот. Меир его прервал:
        -Я знаю, что это такое. Я имею доступ, - он коротко, горько усмехнулся, - кдонесениям нашего посольства, вБерлине… - Меир заставил себя некомкать газету, непривлекать ненужного внимания:
        -Мамзер, мерзавец, сволочь, вошь проклятая. Как он может, Джон, он еврей! - Меир велел себе понизить голос. Ему хотелось заорать тоже самое зятю, ивсадить, вдобавление, несколько пуль вхоленое лицо:
        -Он знает, что происходит вГермании, вПольше. Неможет, незнать… - Меир почувствовал вкармане привычную тяжесть браунинга. Джон вздохнул: «Как ты понимаешь, мы сюда приехали недля того, чтобы взывать ксовести твоего зятя…»
        -Невозможно взывать ктому, чего нет… - отрезал Меир, поднимаясь: «Пошли вособняк».
        Наканале Принсенграхт никого неоказалось. Дверь им неоткрыли, хотя Джон, долго, нажимал накнопку звонка. Герцог достал изсаквояжа отмычки:
        -Дверь всад здесь хлипкая. Я говорил… - он осекся, Меир, подозрительно, спросил: «Что говорил?».
        -Говорил, что садовые двери все такие. НаГанновер-сквер она тоже хлипкая, - нашелся Джон, - когда вернусь, я обэтом позабочусь… - Меир ненавещал Лондон. Кузен незнал, что особняк вМэйфере укрепили лучше Тауэра.
        Легко перемахнув через деревянный забор сада, они прокрались научасток соседей. Цвели ухоженные розы, вокруг было пусто. Сканала слышался звук катера. Дверь, действительно, поддалась быстро. Меир знал, как осматривать место преступления, ноздесь, судя повсему, ничего подозрительного неслучилось:
        -Она уехала… - наконец, сказал Меир. Он стоял, посреди, спальни сестры, - саквояжа нет, одежды. Ее документы исчезли, вещи мальчиков… - Джон кивнул:
        -Близнецы унего… - Джон поморщился, - отца. Они живут сКардозо, когда он вЕвропу возвращается, посудебному соглашению. Твоя сестра писала тете Юджинии… - объяснил Джон, прежде чем кузен успел спросить, откуда герцог знает подробности развода Эстер. Оказалось, что сестра, предусмотрительно, сообщила тете Юджинии иадрес амстердамской квартиры бывшего мужа, наПлантаж Керклаан, рядом сботаническим садом.
        Джон велел себе недумать опустой квартире, оскрипе кровати, оее светлых, разметавшихся поподушке волосах:
        -Впервый раз… - они шли сМеиром крынку Альберта Кейпа, - уменя впервый раз тогда все случилось. Я надеялся, что ей понравилось. Аесли нет? Она говорила, что да, ноесли она меня просто жалела… - Джон рассердился:
        -Она тебя нелюбит. Она ясно тебе все сказала, еще вВенло. Слезь смертвой лошади, Джон Холланд… - он вспоминал, длинные, стройные ноги, круглые, теплые колени, блеск нежной кожи:
        -Я куплю лимонада, - резко остановившись, Джон свернул вмагазин. Меир едва неналетел накузена. Джон вышел излавки сдвумя открытыми бутылками: «Жарко».
        Жарко было издесь, наскамейке.
        Показав Меиру дом, где располагалась безопасная квартира, Джон велел:
        -Подожди. Мне надо сначала самому проверить, всели впорядке… - Джон нехотел, чтобы Меир наткнулся насестру. Джон сразу заметил, что тайник вполовицах открывали. Полотенце было влажным, изкладовки пропал особо сделанный чемодан, для рации:
        -Она уехала… - Джон, сбалкона, помахал Меиру, - спередатчиком. ВПольшу? Если дети унего… Давида, она могла это сделать. Нопочему она невышла насвязь, несообщила… - сзади раздались почти неслышные шаги Меира. Он держал наруке свернутый пиджак. Отгазеты кузен уизбавился, подороге кдому. Джон заметил какой-то блеск, впальцах Меира:
        -Мы здесь переночуем… - начал герцог, - апотом…
        -Переночуем, - нарочито спокойно согласился кузен. Меир сунул под нос Джону несколько светлых, длинных волосков:
        -Сподушки снял. Наполовицах, вкомнате, капли красного лака, для ногтей. ОтЭлизабет Арден, я помню оттенок, - любезно добавил кузен. Джон видел, как побагровела щека мужчины. Герцог, предостерегающе, сказал: «Меир…»
        -Полотенце влажное… - будто неслыша его, продолжил Меир, - и, если ты думаешь, что я неузнаю волосы своей сестры… Что под полом хранилось? - требовательно поинтересовался кузен.
        -Передатчик, - признался герцог. Сняв очки, Меир протер стекла полой пиджака:
        -Амэшугенэм зол мэн ойсмэкн ун дих арайншрайбм! Чтобы ненормального выпустили, атебя упрятали всумасшедший дом! Потому что там твое место, поц! - выплюнул кузен. Он прислонился кдвери: «Рассказывай все».
        Выслушав Джона, он, бесцеремонно, забрал угерцога пачку сигарет:
        -Чтобы балкон свалился натвою умную голову, больше я ничего пожелать немогу. То есть могу, - Меир щелкнул зажигалкой, - хоть досамого утра, новрядли это что-то изменит. Ты очем думал, когда мою сестру вербовал, - он подавил желание встряхнуть Джона заплечи, - она мать, унее дети…
        -Я ее невербовал… - Джон смотрел наканал, назаходящее солнце, - все по-другому случилось, Меир. Она отлично работала, вся информация отгруппы Генриха шла через нее. Она, наверное, вПольшу отправилась… - Джон оглянулся нагостиную, - только почему она мне ничего несообщила, недождалась замены… - надев пиджак, Меир подытожил:
        -Тифозная вошь, наверняка, знает, где Эстер. Она должна была ему передать, что уезжает, хотябы через адвокатов. Завтра навестим квартиру наПлантаж Керклаан, изаберем моих племянников. Поговорим подушам сновым главой юденрата… - Джон понял, что кузен умеет ругаться нетолько наидиш, ноипо-английски.
        Закончив, Меир выбросил окурок:
        -Идите, ваша светлость, принесите, какой-нибудь провизии… - он подтолкнул Джона кпередней: «Накровати сплю я, понятно?»
        -Понятно, - обреченно согласился Джон:
        -Меир, ты неволнуйся, я все сделаю, чтобы… - кузен достал браунинг:
        -Я несомневаюсь. Ия тоже, - он посмотрел вдуло пистолета, - приму вэтом участие. Оказывается, я очень вовремя приехал вЕвропу… - Джон спускался полестнице, слыша ядовитый голос кузена. Меир перегнулся через перила: «Свинины я неем».
        -Я помню, - пробормотал Джон. Все еще краснея, он хлопнул дверью подъезда.
        Остров Толен, Зеландия
        Отряхнув испачканные маслом руки, Федор взял тряпку:
        -Мотор я перебрал, герр де Йонг. Допрошлой войны вещи насовесть строили… - он погладил просоленное, темное дерево лодки, - она еще вашим внукам послужит.
        Срыбаками наТолене, Федор говорил по-немецки, французского языка они незнали.
        -Язык ни вчем невиноват, - Федор выбрался напалубу, - большевики тоже русским пользуются. Хотя они, сосвоими словечками, его извратили. Наркомпрос… - невесело улыбнувшись, он закурил самокрутку.
        Ветер сутра поднялся, как позаказу, восточный, крепкий. Мелкое море топорщилось, блестело. Над мачтами трепетали голландские флаги. НаТолене, где военных баз небыло, пока непоявлялись немцы. Наострове, вполучасе хода парома, отконтинента, жили одни рыбаки. Глядя сгосподином де Йонгом накарту, они решили пройти докакой-нибудь уединенной бухты, унормандских берегов. Федор нехотел высаживаться близко коживленным портам, ибольшим городам. Эстер, побывав вРоттердаме, согласилась.
        -Там все немцами кишит, как ивАмстердаме… - наклонившись над стулом, кузина, сильными пальцами, разминала его колено. Шрам был еще свежим, Федор морщился:
        -Пятое ранение, вместе споясницей. Апоотдельности, шестое. Я еще напервой войне ранен был, мальчишкой четырнадцати. Осколок вплечо, уПеремышля. Дядю Михаила убили, аотца тогда тоже ранили. Мама занами ухаживала… - наТолене, когда Федор лежал вгорячке, как он, постаринке, называл воспаление легких, ему снились мама иАннет.
        Мама, почему-то, оказалось молодой женщиной. Федор помнил ее такой, допервой войны. Белокурые волосы блестели, голубые глаза были яркими, как летнее небо, вокруг изящного носа рассыпались веснушки. Она обнимала его, как вдетстве, когда Федор болел. Он чувствовал прикосновение прохладных губ, слышал мягкий голос мамы, снеизменным, французским акцентом. Жанна отлично знала русский язык, читала наизусть, Пушкина, играла нагитаре романсы, однако откартавости ивеселой, парижской скороговорки, неизбавилась. Федор понял, что современ гражданской войны ивозвращения вПариж, мать ни слова несказала по-русски:
        -Она меня только Феденькой называет… - он прижимался щекой кмаленькой, крепкой руке матери:
        -Котик, котик, коток,
        Котик, серенький хвосток,
        Приди, котик, ночевать,
        Приди Феденьку качать… —
        Горела лампа под зеленым абажуром, завывал морозный, забайкальский ветер, стройку Транссибирской дороги заметало снегом. Впечке потрескивали дрова, Федор сворачивался под пуховым одеялом: «Теперь оПьеро, мамочка…»
        -Au clair de lalune
        Mon ami Pierrot
        Prete-moi ta plume
        Pour ecrire unmot.
        Федор задремывал, под звуки ласкового голоса. Он немог разобрать, мама это поет, или Аннет.
        Она иногда пела колыбельные, сидя вгостиной, укамина, глядя наязыки огня. Темные волосы были распущены поспине, Федор устраивался рядом. Аннет пела обизюме иминдале. Девушка поворачивалась кнему:
        -Странно. Вторая песня, которую я вспомнила, уЖака, она ненаидиш, наладино. Окрасивой девочке. Ей желают, чтобы унее неслучилось ни горя, ни несчастий. Откуда мои родители, вПольше, могли знать ладино? - Федор целовал серо-голубые глаза:
        -Услышали где-нибудь. Может быть, кто-то Палестину навещал, или приезжал оттуда… - кроме песни итого, что ее мать звали Батшевой, Аннет больше ничего невспомнила. Она говорила, что уматери были светлые волосы: «Как накартине Рембрандта». Девушка повторяла имя Александр. Федор связался с«Джойнтом», поговорил сознакомыми белоэмигрантами. Он, сотвращением, пролистал подшивку большевистских газет, вНациональной Библиотеке.
        Александром, несомненно, был соратник Ленина, Горский, неистовый большевик, железный оплот мировой революции, друг товарища Сталина. Федор, выйдя нарю Ришелье, совкусом выматерился. Горский служил комиссаром вконной армии, разорившей, вдвадцатом году, восточную Польшу.
        Федор курил устойки, впервом попавшемся кафе, отхлебывая горький, крепкий кофе. Ему впервые пришло вголову, что трудности, как он, мрачно, думал, могли случиться из-за того, что он, Федор, тоже русский:
        -Хотя какой Горский русский, - он заказал еще чашку, - как иЛенин, как иСталин, как Гитлер. Убийца, мерзавец, словно Воронов. Уних нет народа, люди их интересуют, только как пушечное мясо… - он вспомнил, как читал Аннет стихи Пушкина, нарусском языке:
        -Она меня поцеловала… - Федор потушил сигарету, - поцеловала. Она могла вспомнить русский язык. Большевики нанем говорили, - он пригласил Лакана наобед. Жак, услышав размышления Федора, согласился:
        -Может быть. Она все забыла, ноты ей напомнил звук языка, апотом…
        -Апотом она вспомнила все остальное, - отозвался Федор, просматривая винную карту, - то есть невсе… - он поднял голубые глаза:
        -Жак, она вомне теперь доконца жизни будет видеть Горского. Может быть, стоит… - Федор нехотел думать оподобном. Он немог представить день, когда он, вернувшись вапартаменты, уаббатства Сен-Жермен-де Пре, неувидит Аннет. Когда небыло приема, премьеры, или обеда, когда они нешли навернисаж, или ночной клуб, девушка сама готовила. Она стояла над плитой, вхолщовом фартуке, что-то напевая, следя закастрюлями. Рядом лежала отпечатанная намашинке роль. Аннет косила внее глазом. Облизав ложку, девушка поворачивалась:
        -Луковый суп, бифштекс, сперечным соусом, молодая спаржа, Ты проголодался, мой руки, пожалуйста… - Федор всегда приносил ей цветы, белые розы.
        Она исейчас, восне, держала вруках влажный цветок. Она постарела, нависках Федор увидел седые пряди, большие глаза окружали тонкие морщины:
        -Она, все-таки, очень похожа наРоксанну Горр…, - длинные пальцы легли вего ладонь. Он увидел блеск синего алмаза. Глаза похолодели. Аннет, тихо, сказала: «Неуспеешь». Роза упала напол, Федор застонал:
        -Успею. Надо успеть. Дедушка Федор Петрович вывез бабушку Тео изПарижа, спредком Мишеля. Бедный Мишель, неужели он погиб? Ичто соСтивеном, сДжоном, война идет… - очнувшись, он узнал откузины Эстер, что кузен необъявлялся. Полковник Кроу, весной, был жив илетал бомбить немцев.
        ОДжоне кузина ничего незнала:
        -Вторжение сразу после Песаха… Пасхи случилось, - объяснила женщина, - я стех пор немогу связаться сЛондоном… - Федор удивился тому, что она покраснела.
        -Надо успеть, - повторил себе Федор, - увезти маму, Аннет. Хорошо, что я оставил дома все реликвии, семейные… - он, невольно, коснулся простого крестика, нашее: «Успею, обязательно».
        Господин де Йонг пошел прощаться сженой. Федор, прищурившись, увидел рыбака. Он стоял укалитки дома, держа наруках крепкого, годовалого мальчишку:
        -Якоб… - вспомнил Федор, - Эстер его спасла, ижену господина де Йонга… - кузина вернулась изАмстердама вхорошем настроении. Она сказала, что виделась, сдетьми, ипока остается вГолландии:
        -Ты, наверное, слышал порадио, - тонкие губы искривились, - мой бывший муж… - Федор слышал выступление профессора Кардозо. Речи передавали, чутьли некаждый день. Родственник говорил легко, непринужденно, спокойным, отеческим тоном:
        -Незахочешь, аповеришь… - выругался про себя Федор. Кузина сказала, что регистрироваться, разумеется, несобирается:
        -Еще чего нехватало… - она мыла руки, втазу, - я ненамерена пальцем шевелить, исполняя распоряжения ублюдков… - Эстер добавила несколько слов наидиш:
        -Тем более, мамзер, - иначе она бывшего мужа неназывала, - может устроить мне срок, заиспорченную дверь. Он лучший приятель сгестаповцем… - Федор запомнил имя извание Максимилиана фон Рабе:
        -Навсякий случай, - велела ему кузина, - однако я надеюсь, что вы нестолкнетесь. Думаю… - она, неожиданно усмехнулась, - это непоследний сюрприз, который мамзер обнаружит. Жители Амстердама врядли долго терпеть собираются. Как видишь, инетерпят… - привстав нацыпочки, Эстер обнялаего:
        -Будь осторожней, воФранции. Пробирайся вПариж окольными путями. Я семье сообщу, что стобой все впорядке… - Федор решил неспрашивать, как кузина собирается это сделать:
        -Она американка, вконце концов. Пошлет телеграмму, вНью-Йорк. Такое незапрещено… - американский паспорт Федора лежал вПариже, состальными документами.
        Де Йонг велел ему притвориться немым, если лодка наскочит напатруль немцев:
        -Утебя акцент, - хмуро сказал рыбак, - влюбом языке будет слышно, что ты француз. Начнут вопросы задавать, бумаг утебя нет… - Эстер снабдила Федора провизией. Ему нашли рыбацкую, суконную куртку, вязаную шапку ивысокие сапоги. Оружия уФедора неимелось, однако он собирался достать пистолет, подороге кПарижу.
        Утреннее солнце было мягким, нежным.
        Одернув потрепанную, пахнущую рыбой куртку, Федор вспомнил свадебный банкет вотеле «Риц», последней довоенной весной, свой смокинг, вечернее платье ибриллианты Аннет. Ее товарка поателье мадам Скиапарелли, Роза, выходила замуж заодного изсыновей богатейшего винодела Тетанже:
        -Шампанского было столько, что хоть весь Париж внем купай… - Федор помахал де Йонгу, - они хорошее шампанское делают. Через две недели уменя выставка открылась. Потом я работал, Аннет снималась, мы наКорсику отправились… - насколько он знал, яхта, досих пор, стояла вКаннах.
        -Лучшебы я ее вДовиле держал, - горько подумал Федор, - нокто знал? Справилсябы, пересек пролив, привезбы их вАнглию. Ладно, разберемся… - кузина стояла надеревянном причале. Светлые волосы золотились, падая наплечи. Она была вместной, вышитой юбке, ибелой, широкой блузе. Эстер приставила ладони ко рту: «Удачи, Теодор! После войны приезжайте сАннет вАмстердам!»
        -После войны… - повторил Федор. Он разозлился:
        -Делай все, для того, чтобы она быстрее закончилась, Федор Петрович… - он стянул шапку, рыжие волосы заблестели. Федор, почти весело, крикнул: «Обязательно, испасибо тебе!».
        Де Йонг завел мотор, лодка пошла назапад, квыходу изгавани. Федор, оборачиваясь, следил заее тонкой, стройной фигурой, набереге белого песка, пока они неоказались воткрытом море, пока Толен нестал темной полоской, нагоризонте.
        Амстердам
        Профессор Кардозо сидел, положив большие, ухоженные руки напросторный, без единой пылинки стол. Медленно тикали часы, вкабинете пахло сандалом. Воткрытое окно доносился шум катеров, сканала. Солнечные зайчики переливались втонком обручальном кольце, отполированные ногти светились чистотой.
        Жену сдетьми он, навесь день, отправил взоопарк, снабдив ее деньгами наресторан, что небыло впривычках Давида. Он смотрел нафотографию отца. Шмуэля сняли влаборатории, вМехико, где они спрофессором Риккетсом изучали пятнистую лихорадку Скалистых Гор исыпной тиф. Отец сидел замикроскопом. Давид изучал белый халат, строгое, сосредоточенное лицо:
        -Онбы меня похвалил. Все, что я делаю, это ради науки. Ради спасения человечества, приходится жертвовать жизнями отдельных людей. Я уверен, что папа иРиккетс, вМексике, нецеремонились, синдейцами… - Давид считал, что смерти каких-то русских солдат, или китайских крестьян, неважны, посравнению слекарствами, могущими принести избавление отнеминуемой смерти.
        -Китайцы ирусские необеднеют, их много… - он взял инкрустированную перламутром зажигалку. Он всегда курил американские сигареты, или кубинские сигары. Давид повертел серебряную гильотинку. Он сегодня ушел издома рано, сказав жене, что уезжает вЛейден, вуниверситет.
        Он сделал вид, что неможет найти свои ключи. Элиза, сдевочкой наруках, покорно искала связку повсей квартире. Давид завтракал, сблизнецами. Он заметил, что мальчишки, вернувшись вАмстердам, повеселели:
        -Они ее забыли, - уверенно сказал себе Давид, - изабыли осмерти родителей Элизы. Умаленьких детей вообще память короткая. Все исследователи это утверждают. Близнецам четырех неисполнилось… - Давид обещал малышам большой день рождения, сфокусником, говорящим попугаем, итортом. Проходя мимо магазинов игрушек, он внимательно изучал витрины. Давид отметил вблокноте несколько возможных подарков. Он собирался дождаться распродаж, вконце лета.
        Заблинами смалиновым джемом иомлетом стостами, он проверял, как малыши выполнили задания. Давид скептически относился кспособностям жены. Он сам занимался смальчиками математикой:
        -Женщины вподобном неразбираются. Точные науки, создание непреходящих ценностей, вискусстве, медицина, все это прерогативы мужчины. Женщины пусть выносят судна забольными, иведут секретарскую работу. Набольшее они неспособны… - жена ненашла ключи. Давид, недовольно, заметил:
        -Надо было заказать еще одну связку. Впрочем, мы скоро вособняк переедем. Отдай мне свои ключи. Я несобираюсь стоять наплощадке, вкомпании солдат, иждать, пока ты соизволишь появиться дома. Мне надо работать… - он, требовательно, протянул руку. Элиза открыла рот, Давид оборвалее:
        -Посидишь сдетьми вкафе, деньги я тебе выдал. Позвони, я тебя заберу… - унего вкармане лежали обе связки ключей. Небыло никакой опасности, что жена, неожиданно появится дома.
        Он затянулся крепкой, ароматной сигарой. Коробку подарил герр Максимилиан. Оберштурмбанфюрер, поговорив спрофессором потелефону, пригласил его пообедать вресторан, наАмстеле. Терраса, схолщовыми зонтиками, выходила наканал. Они заказали отличную, свежую рыбу.
        Захорошо сваренным кофе, Максимилиан посмотрел начасы:
        -Охрану сплощадки уберут. Родственному визиту, - натонких губах играла улыбка, - ничто непомешает.
        Давид огладил бороду:
        -Как я сказал, это мои предположения, герр Максимилиан. Однако он работал агентом, вФедеральном Бюро Расследований, несколько лет назад. Он объяснил, что вЕвропе поделам… - Макс, примерно, предполагал, какими делами занят мистер О'Малли. Кардозо позвонил оберштурмбанфюреру, когда Максимилиан ужинал сГенрихом, в«Европе». Макс рекомендовал брату, непременно, съездить вГаагу:
        -Пока эти картины окажутся вМузее Фюрера, - вздохнул фон Рабе, - много времени пройдет. Проект неутвержден. Фюрер хочет перестроить город, появятся новые мосты, новые улицы. Вермеера нельзя пропустить, - вдохновенно сказал Макс, - когда ты увидишь глаза девушки… - официант, вформе рядового СС, вежливо покашлял, уМакса заспиной:
        -Вас ктелефону, господин оберштурмбанфюрер, срочно… - вытерев губы крахмальной салфеткой, Максимилиан закатил глаза:
        -Семь вечера, пятница. Кого еще несет? Вернусь, расскажу все вподробностях, - пообещал он, отодвигая стул.
        Фон Рабе стоял впередней ресторана, слушая неуверенный голос профессора Кардозо, неверя своим ушам. Профессор долго извинялся. Макс прервал его: «Ничего страшного, мы люди дела. Говорите».
        Делом профессора оказался телефонный звонок. Шурин, брат бывшей жены, как подчеркнул профессор, приехал вАмстердам. Он хотел встретиться сосвоей сестрой иплемянниками:
        -Он знает, что мы вразводе, - торопливо добавил профессор, - мой новый телефон он всправочнике нашел. Он только вчера вечером оказался вгороде. Он объяснил, что приплыл вРоттердам наамериканском корабле. Он даже ненавещал особняк… - доктор Горовиц, несмотря наплакаты иобъявления, как сквозь землю провалилась. Макса немного тревожило это обстоятельство. Встране высоких блондинок, как шутливо называл Голландию фон Рабе, доктора Горовиц можно было искать годами:
        -Смужчинами, евреями, проще… - недовольно подумал Макс, - носовремен нюрнбергских законов жиды поумнели. Эйхманн говорил, что они детей необрезают. Женщин вообще никак неотличишь… - для подобных целей иустраивали регистрацию. Макс понял, что упрямые евреи несобирались являться сосвоими паспортами вгестапо. Несмотря наречи профессора Кардозо, запоследние несколько дней, всоответствующий отдел пришло всего несколько десятков человек. Макс успел заглянуть напервое собрание нового юденрата. Поих сведениям, вАмстердаме жило восемьдесят тысяч евреев, авовсей Голландии, вдва раза больше.
        Посравнению сданными побывшей Польше эта цифра была смешна. Макс, тем неменее, наставительно, заметил еврейскому совету:
        -Порядок есть порядок. Надеюсь, вы понимаете, что лица, непрошедшие регистрацию, будут подвергнуты мерам воздействия… - они торопливо закивали. Максу хотелось применить меры кпропавшей госпоже Горовиц, однако, ее пока ненашли.
        Кардозо откашлялся:
        -Моего шурина… бывшего, зовут мистер Меир Горовиц. Он тоже американец, - зачем-то прибавил профессор. Макс широко улыбнулся. Мистер Меир Горовиц мог явиться вАмстердам хоть сЛуны. Судьбы его этобы неизменило. Оберштурмбанфюрер поблагодарил профессора. Он подмигнул себе: «Все пройдет удачно, я уверен».
        Провалы фон Рабе переносил тяжело. После неудачи вВенло, Макс долго анализировал причины частичного неуспеха операции:
        -Венло… - Макс замер, стелефонной трубкой вруках, - какой я дурак. Я знал, знал, что где-то видел проклятую Горовиц… - он вспомнил высокую блондинку, читавшую вкафе женские журналы. Макс понял, что его беспокоило. Глядя нафото доктора Горовиц, Макс немог отделаться отуверенности, что встречал женщину:
        -Она оказалась вгородке неслучайно. Значит, иХолланд, сейчас, где-то рядом. Сестра мистера О» Малли. Они увидятся, обещаю… - Макс вернулся кстолу, насвистывая. Оберштурмбанфюрер, иногда, поддавался хорошо скрываемому тщеславию. Среди коллег подобное неприветствовалось, если ты недослужился докрупного чина. Гиммлер иМюллер могли себе позволить выслушивать неприкрытую лесть отподчиненных. Другим оставалась партийная, товарищеская скромность.
        УМакса, впрочем, имелась семья. Слушая его, младший брат даже открыл рот, отвосхищения:
        -Очень, очень впечатляет, Макс. Утебя отличная память. Ты ее всего несколько минут видел… - старший фон Рабе покраснел, отудовольствия:
        -Совпадение, милый. Вразведке подобное случается, ноочень редко… - еслибы Макс верил вБога, онбы пошел вцерковь, сблагодарностью. Вместо этого он перезвонил Кардозо. Оберштурмбанфюрер выдал еврею четкие инструкции поразговору сшурином. Господин Горовиц обещал связаться спрофессором утром, иназначить время визита. Генрих, закофе, вздохнул:
        -Ябы посмотрел наоперацию, ноя посторонний. Ты мне неразрешишь присутствовать… - Макс развел руками:
        -Правила для всех одни, мой дорогой. Ноты сможешь посидеть надопросе… -фон Рабе собирался выбить измистера О'Малли все сведения, имеющиеся уамериканца. УМакса неоставалось сомнений, что трое связаны. Он знал осотрудничестве американской ибританской разведок:
        -Затакое мне, пожалуй, дадут звание штандартенфюрера, досрочно. Мне всего тридцать… - Генрих, изящным движением, размешал сахар: «Тогда отправлюсь завтра вГаагу, посмотреть надевушку…»
        -Ты непожалеешь, милый - уверил его Макс, принимаясь засвежее, ванильное мороженое, сшоколадным соусом иорехами.
        Часы пробили четыре раза. Давид поднялся:
        -Гольдберг… Если он былбы важен, для науки, для медицины, ябы его спас, незадумываясь. Ночто такое рудничный врач, лечащий корь ипереломы, посравнению сомной, стем, что я несу человечеству. Немцы, обнаружив Гольдберга, могли именя вконцлагерь отправить, потому, что я взамке оказался. Нельзя рисковать, - напомнил себе Давид, - надо выполнять их распоряжения. Я получу премию, иобо всем забуду. Разведусь сЭлизой, найду девушку избогатой семьи, без сумасшедших вроду, - Давид, невольно, усмехнулся.
        Жизнь шурина, поего соображениям, вообще ничего нестоила:
        -Думать незачем, - профессор Кардозо, присел наподоконник, - он никто, Меир Горовиц… - Давид обещал бывшему шурину, что его адвокаты свяжутся сЭстер ипригласят ее наПлантаж Керклаан.
        -Я, ксожалению, немогу ей позвонить, - проникновенно добавил Давид, - я соблюдаю условия судебного соглашения. Однако она придет, можешь несомневаться… - он добавил, что близнецы тоже будут дома.
        Дома, кроме Давида, остался один Максимилиан фон Рабе. Оберштурмбанфюрер ждал визитера вгостиной, зачашкой кофе, скардамоном илимонным кексом, испеченным Элизой.
        Давид курил, рассматривая спины двух голландцев, вкепи ирубашках. Мужички сидели настаром катере, судочками. НаАмстеле стояла послеполуденная тишина выходного дня. Вглаза Давиду ударил солнечный зайчик. Он поморщился: «Это откольца».
        Приглядевшись, он заметил шурина, сбукетом алых роз, изаманчиво выглядящим пакетом, издорогого магазина игрушек. Меир бодро шел кподъезду. Подняв голову, он помахал Давиду.
        Профессор Кардозо, зачем-то, вытер лоб шелковым платком, хотя вквартире, большой, свысокими потолками, было нежарко, даже влетние дни. Зажужжал звонок, он взял соспинки кресла пиджак.
        Меир носил хорошо скроенный, летний костюм, новолосы шурина, все равно, растрепались. Серо-синие глаза смотрели спокойно, немного весело. Меир перехватил букет:
        -Здравствуй, Давид, спасибо… - профессор Кардозо поднял ладонь:
        -Очем речь, это твои племянники, твоя сестра… - неподав бывшему зятю руки, Меир, переступил порог квартиры. Дверь захлопнулась, раздался лязг засова. Все стихло.
        Джон, аккуратно, убрал зеркальце:
        -Кардозо уокна стоит. Меир зашел вподъезд… - герцог пошевелил удилищем:
        -Ачто, здесь рыба водится? Центр города…
        Генрих, покуривал папироску: «Я видел, что местные каких-то рыбешек ловят».
        Меир позвонил зятю вечером, стелефона вдешевой пивной, урынка Альберта Кейпа. Кузен, сначала, был недоволен. Меир хотел прийти вквартиру наПлантаж Керклаан без предупреждения. Они сидели застолом, скружками светлого пива, тарелкой жареных креветок, для Джона, иселедкой, для Меира. Джон вздохнул:
        -Я понимаю. Нодети, Меир… Их трое, иЭлиза, наверняка, вквартире останется. Незачем туда врываться спистолетом, поверь. Твой бывший зять, конечно, мерзавец, носемья его здесь непричем. Это твои племянники… - недовольно, пробормотав что-то наидиш, Меир отправился вниз. Аппарат висел настене, рядом суборной.
        Вернулся он спохолодевшими глазами. Меир повертел пачку папирос:
        -Он сказал, что его адвокаты свяжутся сЭстер. Попросил меня перезвонить, завтра утром. Ненравится мне это, Джон.
        Герцогу подобное поведение профессора Кардозо тоже непонравилось, ноделать было нечего. Оставалось надеяться, что тифозная вошь, как Меир, упорно, называл зятя, знает, что случилось сдоктором Горовиц:
        -Он мог нанее донести… - Меир жевал селедку, - объявления, вгазетах, оее розыске, это его рук дело… - Джон, вернувшись спровизией, протянул Меиру De Telegraaf. Они, кое-как, разобрали, что Эстер ищут, всвязи суклонением отобязательной полицейской регистрации евреев. Вобъявлении говорилось еще очем-то, нослов они понять несмогли.
        -Он мне лгал, - Меир вытер пальцы салфеткой, - ая нелюблю, когда мне лгут. Особенно если это касается моей сестры… - он допил пиво: «Завтра я унего все узнаю, изаберу детей».
        Меир запретил Джону подниматься вквартиру:
        -Мамзер, наверняка, побежал вгестапо… - они стояли уцветочного лотка, Меир выбирал розы, - незачем тебе рисковать. Утебя титул, вконце концов, современ Вильгельма Завоевателя. Я простой еврей, один справлюсь… - он кивнул напакет измагазина игрушек. Хорошенький гоночный автомобиль, вупаковке, Джон сунул вкарман пиджака. Герцог вспомнил Уильяма:
        -Где он сейчас? Где Тони? Если она смужем, сотцом Уильяма, почему она непишет? Хотя, если он троцкист, такое может быть опасно. Что зачушь, - рассердился Джон, - Тони должна понимать, что я непобегу крусским, докладывать, где она находится. Уильяму два года исполнилось… - племянник обрадовалсябы автомобилю:
        -Паулю подарю, - решил Джон, - уМайеров денег немного… - Пауль, вдвенадцать лет, все равно, возился сигрушками. Наместо автомобиля, впакет, Меир аккуратно уложил заряженный браунинг.
        -Я несобираюсь стрелять при детях, при его жене, - мрачно сказал мужчина, - ночто-то мне подсказывает, кроме тифозной воши инемцев, которым он лижет задницу, вквартире никого неожидается… - они медленно шли понабережной Амстеля. Давид ждал шурина, как выразился профессор Кардозо, влюбое время после обеда.
        -Кобеду он меня непригласил… - хмыкнул Меир.
        Какой-то голландец, вкепке, потрепанной рубашке ихолщовых штанах, стоя кним спиной, привязывал канат моторной лодки кперилам набережной. День был теплым, вгороде царила тишина. Навыходные Амстердам разъезжался, вСхевенинген, идеревни напобережье. Нафасаде оперного театра томно колыхались нацистские флаги. Голландец, разогнувшись, повернулся. Джон замер, узнав спокойные, серые глаза:
        -Генрих здесь. Агде тогда Эстер… - Джон неуспел открыть рот. Младший фон Рабе указал наспуск, ведущий кдеревянному причалу, наканале. Дом профессора Кардозо стоял заповоротом.
        Меир едва успел спросить: «Что такое?». Генрих, вежливо заметил:
        -Навашем месте, ябы пока неходил вквартиру профессора Кардозо. Садитесь, - он кивнул напалубу, - я все расскажу… - рука уГенриха оставалась крепкой. Он улыбнулся Джону:
        -Я знал, что мы, когда-нибудь, увидимся… - Меир посмотрел наудилища:
        -Я понимаю, что вы знакомы, господа, ноябы хотел услышать объяснение…
        Они все услышали.
        Меир, облегченно, сказал:
        -Очень хорошо. Нестоит ей вАмстердаме болтаться. Теодор жив, это отличные новости. Если никого вквартире нет… - он подхватил пакет:
        -Ничто немешает мне наведаться кмоему… - Меир помолчал, - бывшему родственнику.
        Генрих объяснил, что сейчас он находится вГааге, любуясь Вермеером. Ранним утром, Генрих, отправившись впорт, взял варенду моторную лодку, для рыбалки. Он видел, как жена профессора Кардозо, сдетьми, покинула квартиру, видел, как вернулся профессор.
        -Неодин… - Генрих курил, глядя наводу, - смоим старшим братом, оберштурмбанфюрером Максимилианом фон Рабе, наверняка, вам известным. Он знает, что вы здесь, мистер Горовиц, знает, как вас зовут, насамом деле. Ваш зять рассказал, иунего… Макса, имеется ваша фотография. Как мистера О’Малли, - добавил Генрих, - издосье. То есть я снимка невидел, ноМаксимилиан мне говорил … - Меир вздохнул:
        -Это неФилби. Мои подозрения неоправдались. Хорошо, что я ничего Джону несказал. Просто стечение обстоятельств. Фон Рабе мое фото, получил после Испании, атифозная вошь, любезно описал меня, своего шурина, иснабдил именем. Фон Рабе заинтересовался, отчего американского журналиста, насамом деле, зовут по-другому. Ябы наего месте тоже заинтересовался… - Меир взял цветы:
        -Подгоните катер под окна квартиры иждите меня. Джон… - он взглянул накузена, - Эстер навещала Венло, воперации, окоторой ты мне рассказывал? Фон Рабе мог ее видеть?
        -Он ее видел, - Джон потушил окурок оподошву ботинка, - Эстер… твоя сестра мне говорила. Они столкнулись вкафе, натеррасе. Он мог ее незапомнить… - Генрих покачал головой:
        -Запомнил. Он собирается вас арестовать, поэтому… - фон Рабе посмотрел начасы, - никто никуда неидет. Я вас доставлю доЭя, вы вернетесь вАнглию, темже путем, каким сюда приехали. Эстер хочет доПольши добраться, когда ей замену пришлют, или когда она здесь, кого-нибудь, найдет. Она выйдет насвязь, изРоттердама, - прибавил Генрих: «Я завожу мотор».
        Меир понимал, что сестра, пока, непокинет Голландию:
        -Она неоставит детей одних, свошью, сего гестаповскими дружками. Иона работает… - Меир поправил очки, - ты выполняешь свой долг, иона это делает… - он поднялся: «Я все равно туда пойду, Генрих».
        Меир знал, что совершает бессмысленный поступок.
        Повсем канонам разведки им сДжоном сейчас требовалось тихо, непривлекая внимания, выбраться изАмстердама. Меир хотел посмотреть вглаза профессору Кардозо, ипристрелить герра Максимилиана. Он так иобъяснил Генриху сДжоном. Герцог вздохнул:
        -Что стобой делать? Аесли вквартире охрана? - он, обеспокоенно, посмотрел нафон Рабе.
        Генрих покачал головой:
        -Спрофессором Кардозо только мой брат. Макс считает, что он всесилен, инехочет делить славу скем-то, тщеславный мерзавец… - Генрих дернул щекой. Джон вспомнил тихий голос друга, вГеттингене:
        -Мои старшие братья совсем другие, Джон. Они настоящие солдаты фюрера ипартии, как унас говорят. Сестра еще мала, однако мой отец… - тогда Генрих незакончил. Отправив Меира, наверх, он быстро рассказал Джону огруппе отца, иотом, что Эмма тоже работает сними.
        -Заговор высшего офицерства, - присвистнул Джон, - новам врядли что-то удастся сделать. Гитлер наконе, вся Европа стала немецкой… - Генрих пошевелил удилищем:
        -Мы подождем, пока он зарвется иначнет терпеть поражения, вРоссии. Знаешь, - он почесал каштановые волосы, под старой кепкой, - хочется, чтобы мои дети, вшколе, вновой Германии, прочли вучебнике, онемцах, восставших против безумия Гитлера. Так ипроизойдет, - подытожил Генрих. Он подтолкнул Джона локтем:
        -Я очень рад, что мы увиделись. Питеру привет передавай. Я жду вас вБерлине, после войны. Питер унас почти немцем стал… - Генрих усмехнулся, - итебя мы проведем, повсем пивным. Эстер мне сказала, что сПаулем все хорошо… - Джон пожал знакомую, надежную ладонь: «Да. Спасибо тебе, задетей».
        -Я там неодин был… - Генрих подсек мелкую рыбешку:
        -ВБаварию съездим, форель половим… - он, незаметно, взглянул наокна квартиры Кардозо:
        -Очень надеюсь, что Меиру удастся то, что неудалось вам сЭстер, вВенло. Профессора Кардозо гестапо нетронет, небойтесь… - Джон отозвался:
        -Профессор меня меньше всего волнует. Меир нестанет внего стрелять. Умерзавца трое детей, он отец племянников Меира… - Джон помолчал:
        -Пока никто нестреляет. Наверное, все еще вглаза друг другу смотрят… - нанабережной было безлюдно. Теплый ветер играл шелковыми гардинами, враскрытых окнах квартиры Кардозо.
        Глаза узятя были спокойные, голубые, он улыбался. Меир прислушался. Вквартире стояла тишина.
        Вдетстве, когда Меир, сАароном иЭстер, оставались дома, вдесяти комнатах уЦентрального Парка, спорога, было слышно их присутствие. Включив радио, сестра подпевала модным мелодиям, Аарон кричал, что ему надо заниматься. Меир стучал ложками покастрюлям, подражая джазовым ударникам.
        Тикали часы, пахло сандалом, хорошим табаком, кофе ивыпечкой.
        -Как дома, - подумал Меир, - когда миссис Фогель папе торты приносит. Ирена тоже хорошо печет… - насвидания девушка привозила пакет сосладкими булочками. Меир помнил вкус ванили нагубах, раннее утро, вскромной комнате пансиона, наЛонг-Айленде, шепот:
        -Я люблю тебя, люблю. Пожалуйста, будь осторожен, я немогу жить без тебя… - Ирена приникла кнему, горячая, сладкая. Темные волосы упали набольшую грудь. Она наклонялась, целуяего:
        -Ая смогу, - внезапно, подумал Меир, - смогу. Нонельзя, я порядочный человек, я обязан… - забрав цветы, зять вежливо сказал:
        -Проходи, Эстер сдетьми вгостиной… - спокойно толкнув дверь, Меир увидел знакомое, холеное лицо, светлые волосы, голубые, острые глаза. Фон Рабе надел мундир СС, совсеми регалиями.
        -Унего Железный Крест, - понял Меир, - икогда он успел орден получить? Гитлер впрошлом году крест восстановил. Золотой значок члена НСДАП, шеврон старого бойца, аему только тридцать… - серебряные шевроны получали эсэсовцы, присоединившиеся квойскам, дотого, как Гитлер стал рейхсканцлером.
        Вгостиной, сухо, затрещали выстрелы, остро запахло порохом. Почувствовав резкую боль вправой руке, Меир, все равно, невыпустил пистолета. Он стрелял через бумажный пакет.
        Посеребряному шеврону лилась кровь. Меира толкнули вспину, навалившись сзади. Он выкрутил руку зятя, нобраунинг отлетел вдругой угол комнаты. Фон Рабе, покачнувшись, рванулся заМеиром, мужчина вскочил наподоконник. Снизу раздался звук мотора. Меир, обернувшись, увидел, как падает фон Рабе. Профессор Кардозо поднял пистолет.
        Меир шагнул вниз:
        -Ноги мне ломать ни кчему. Мамзеру нежить. Если нея его прикончу, то кто-то еще. Авраам им займется… - вода канала была теплой. Он вынырнул рядом скатером, Джон протянул руку. Лодка рванулась сместа, Генрих крикнул: «Я вас втихом месте высажу! Ты его убил?»
        Меир опять ощутил боль вправой руке, помокрому рукаву текла кровь.
        Джон стянул снего пиджак:
        -Ничего страшного, пуля навылет… - разорвав рубашку, он стал бинтовать кузена. Отдышавшись, Меир сжал зубы:
        -Незнаю. Он упал, мамзер вменя стрелять начал… Незнаю, - честно признал Меир.
        Над головами мелькнул Синий мост, зазвенел трамвай. Генрих ловко повернул катер направо, кпорту:
        -Если убил, то вам надо, как можно быстрее, убираться изГолландии. Идаже если ранил, тоже. ОбЭстер я позабочусь, небеспокойтесь… - миновав бывший дом Рембрандта, выйдя вОстердок, катер скрылся вузких проходах между жилыми баржами. Впереди виднелся красный кирпич железнодорожного вокзала.
        Меир стер слица брызги: «Врядли мистер О’Малли сможет навестить Берлин». Угрюмо кивнув, Джон зажег кузену почти промокшую сигарету. Меир курил, здоровой рукой:
        -Наримуне писал, что местечко, где дядя Натан жил, разорила армия Горского. Александр Горский… - Меир помотал головой:
        -Я еще вАмерике онем думал. Ерунда, отболи уменя бред. Он погиб, утонул вЖеневском озере. Где я возьму фото Горского, он большевиком был… - Меир позволил себе закрыть глаза:
        -Хорошо, что тебя самого неубили. Жаль, Эстер неувижу, нельзя больше рисковать… - Джон встряхнул его заплечи: «Небледней! Утебя одна рана, ты уверен?»
        -Незнаю… - сумел ответить Меир. Потеряв сознание, он съехал назалитую водой палубу катера.
        Часть семнадцатая
        Париж, август1940
        Коридор мэрии седьмого округа Парижа, нарю де Гренель, украшал трехцветный, французский флаг, стопориком правительства Виши, похожим насимвол фашистов Муссолини, иновым государственным девизом: «Travail, Famille, Patrie», «Работа, Семья, Родина».
        Пока еще мадам Клод Тетанже шепнула Аннет:
        -Знаешь, как еще говорят? «Travaux forces a perpetuite», нас ждут пожизненные каторжные работы… - надвери висела табличка: «Регистрация браков иразводов». Роза посмотрела нашвейцарские, золотые часы:
        -Второй час сидим, амамзер, судя повсему, появляться, несобирается. Боится мне влицо взглянуть… - она сжала длинные пальцы Аннет, украшенные одним кольцом, синего алмаза:
        -Спасибо, что ты пришла. Я незнаю… - изтемного глаза девушки выкатилась слезинка. Аннет щелкнула застежкой сумочки отВуиттона:
        -Возьми платок, несмей плакать. Очень хорошо, что ты отнего избавилась… - закинув стройную ногу наногу, Аннет покачала туфлей, навысоком каблуке.
        Мадам Скиапарелли закрыла ателье, выдав девушкам двухмесячную зарплату. Модельер уехала вНью-Йорк. НаЕлисейских полях висели нацистские флаги, офицеры вермахта фотографировались уЭйфелевой башни.
        Правительство Петэна, каждый день, вгазетах ипорадио, обращалось кнаселению. Парижан уверяли, что нет причин беспокоиться:
        -Франция неоккупирована, - вещал мягкий голос диктора, израдиоприемника, накухне квартиры, вСен-Жермен-де-Пре, - немецкие войска, подоговору справительством, находятся натерритории страны… - Роза, спапиросой взубах, сдольками огурца навеках, намазала налицо сливки: «Обещаю, что наразводе, я буду красивее, чем насвадьбе…»
        Мадам Тетанже постучалась вдвери квартиры ранним утром. Удлинных ног девушки стояло два саквояжа отВуиттона. Наулице она припарковала прошлогоднего выпуска «Рено», кремового цвета, скожаными сиденьями. Аннет открыла, водном шелковом халате. Девушка ахнула: «Роза! Что случилось?»
        -Клод несошелся сомной характером, - ядовито ответила подруга, втаскивая вквартиру саквояжи:
        -Проснулся сегодня, ипонял, что несошелся. Он вспомнил, что мы невенчались, развод обещает быть легким. Хорошо, что сребенком я непоторопилась… - когда Роза волновалась, вее речи, досих пор, слышался немецкий акцент, хотя семья Левиных перебралась вПариж изКельна пять лет назад.
        -Он кричал вовсех статьях, что он атеист… - Аннет разлила кофе почашкам. Муж Розы, один изсыновей богатого производителя шампанского Тетанже, был известным журналистом. Роза отхлебнула кофе:
        -Это он, дорогая моя, был атеистом. Пока мой свекор нестал лучшим другом Петэна, правительства, инесобрался вмэры Парижа… - она потушила сигарету вмиске:
        -Невестка, еврейка, им ни кчему. Слава Богу, что мои родители умерли, хоть инельзя подобное говорить… - Роза, яростно, размазывала, сливки пощекам, - предупреждала меня мама, гою нельзя доверять… - подав наразвод, месье Тетанже выставил жену изроскошной квартиры вФобур-Сен-Жермен, сдвумя саквояжами одежды. Он милостиво разрешил Розе забрать машину, его подарок.
        -Пока он пытался объяснить, чем ему внезапно непонравился мой характер, - кисло сказала Роза, - я успела сунуть всаквояж шкатулку сдрагоценностями накаждый день. Бриллианты вбанке, - она махнула рукой, - свекор скорее удавится, чем позволит их забрать. Ачто накиностудии? - укладывая надо лбом пышные, темные косы, она зорко взглянула наАннет: «Тебя уволили?»
        Аннет кивнула:
        -Производство закрылось. Ноя неуеду, Роза. Теодор жив, я верю… - она посмотрела насиний алмаз, - иего мать, она при смерти. Я немогу ее бросить… - получив письмо отжениха, прошлой осенью, Аннет пришла вквартиру нарю Мобийон. Она поняла, что седая женщина, винвалидной коляске, незнает, что происходит вокруг. Аннет увидела поблекшие, когда-то яркие голубые глаза:
        -Теодор нанее похож. Бедный, он мне ничего неговорил… - отсиделки, сестры консьержки, мадам Дарю, Аннет узнала, что мадам Жанна, двадцать лет, как инвалид.
        Аннет забегала нарю Мобийон почти каждый день. Девушка ходила запровизией, помогала сиделке убирать квартиру, носила впрачечную белье, ичитала мадам Жанне письма сына. Вквартире стоял патефон, они слушали музыку, норадио невключали. Сначалом войны, умадам Жанны, после новостей, случился припадок. Врач сказал, что это могло быть совпадением, новелел нерисковать. Отом, что Теодор пропал без вести, Аннет его матери, конечно, неговорила. Она перечитывала старые письма:
        -Милая моя мамочка! Писать особо неочем, мы стоим вобороне, как истояли. Я ездил вРеймс, встречаться скузеном Стивеном… - Жанна, держа Аннет заруку, мелко кивала поседевшей головой. После Дюнкерка, Аннет ожидала весточки отТеодора, нопошел третий месяц, аона так ничего инеполучила. Сначалом оккупации, они, посовету доктора, закрыли шторы наокнах квартиры, иневывозили мадам Жанну набалкон. Впервые, дни после сдачи города, женщина увидела нацистские флаги, надоме, напротив. Унее опять начались судороги.
        -Мадам Клод Тетанже! Поиску месье Клода Тетанже! - Роза поднялась. Девушка, ростом всто восемьдесят сантиметров, сегодня надела туфли навысоком каблуке. Вгардеробной Аннет она заметила:
        -Теперь можно носить мою единственную пару. Я даже насвадьбу пришла без каблука, чтобы неранить чувства месье Тетанже… - почти бывший муж Розы дороста жены немного недотягивал. Высоко неся темноволосую голову, Роза простучала каблуками покоридору, оставляя засобой шлейф «Joy». Мужчины, вочереди, провожали глазами стройную спину влетнем платье, отСкиапарелли, тяжелые, вьющиеся волосы. Губы Роза щедро намазала помадой: «Это праздник, дорогая моя».
        Надлинном пальце Аннет блестел алмаз. Сняв кольцо, вложив драгоценность владонь Аннет, мадам Жанна поманила девушку ксебе. Аннет наклонилась. Руки женщины мелко тряслись, она что-то шептала. Аннет услышала русский язык:
        -Феденька, где Феденька… - Аннет обняла мадам Жанну: «Теодор скоро вернется».
        Девушка повторяла это каждый день, просыпаясь всвоей комнате, уаббатства Сен-Жермен де-Пре. Она лежала, глядя впотолок, вспоминая, что унее нет французского паспорта, ивообще, никакого паспорта. Квартиру Теодор оплатил доначала осени, нонадо было кормить мадам Жанну, выдавать жалованье сиделке, иденьги врачу, завизиты. УАннет были средства, она могла продать драгоценности. Девушка, все равно, беспокоилась:
        -Адальше? Киностудия неработает, модные дома уволили манекенщиц, евреек. Петь вночных клубах, перед немцами? Меня выбросят наулицу, когда узнают, кто я такая… - Момо даже фотографировалась сэсэсовцами. Аннет поинтересовалась, зачем. Пиаф, коротко, ответила: «Это нужно для дела». Момо, посекрету, призналась Аннет, что посылает снимки французским военнопленным, влагеря:
        -Савтографом… - усмехнулась Пиаф, - меня отрезают, афото бошей используют наподдельных документах… - она взяла руку Аннет: «Нанабережной Августинок, никто вквартиру невъехал?»
        -Я держу оборону, - мрачно сказала Аннет, - ноМишель наследников неоставил… - темные глаза Момо, намгновение, блеснули, будто она хотела заплакать. Тряхнув кудрявой, коротко стриженой головой, Пиаф только вздохнула. Вброшенные квартиры, вцентре Парижа, вселялись нацистские офицеры. Погороду шныряли грузовики, смебелью икартинами:
        -Непохоже, что они здесь проездом, - угрюмо думала Аннет, - надо пробираться наюг Франции, туда все бегут. НаЛазурный берег, вИспанию… - она, все равно, немогла покинуть город, непохоронив мадам Жанну. Женщина слабела, неподнималась спостели. Врач сказал, что это вопрос нескольких дней:
        -Ей почти семьдесят… - вздохнул доктор, - паралич распространяется дальше. Она почти неможет глотать еду, вы видели… - мадам Жанна очень похудела.
        Роза уговаривала Аннет уехать:
        -Здесь будет, как вГермании, - зло сказала девушка, - вГолландии, Бельгии. Они регистрируют евреев, ставят печати впаспорта. Издесь подобное случится. Тем более, утебя нет французского гражданства, изамуж ты выйти неможешь, без паспорта. Фиктивно, конечно, - торопливо добавила Роза, увидев глаза Аннет.
        Они решили отправиться наюг, намашине Розы, продавая, подороге, драгоценности:
        -Набензин, еду, иночлег хватит, - заметила Роза, - анаЛазурном берегу, как говорится, только дура себе покровителя ненайдет. Мы стобой недуры. Очень желательно, чтобы им стал человек снейтральным паспортом, - Роза сняла языком крошки табака скрасивых губ, - любой шлимазл сошвейцарским гражданством сейчас может выбирать изочереди девушек. Локтями станут друг друга отталкивать… - она бодро добавила:
        -Ничего, тебе двадцать два, мне нагод меньше. Мы еще вцене… - Аннет, крася ногти, слушала Розу:
        -Она легко оподобном говорит. Хотя она замужем, то есть была. Ая урод, урод… - заставив себя неплакать, девушка помахала пальцами: «Алюбовь?»
        -Такая любовь, такая любовь… - отозвалась Роза, - лимузин пармских фиалок, бриллианты отКартье, самолет вНиццу. Любовь закончилась впыльной конторе мэрии, потому что мой муж, трус иподонок! - взорвалась девушка: «Сегодня я опять стану Розой Левиной. Вжизни больше невспомню омерзавце!»
        Опустившись нарасшатанный стул, Роза помахала свидетельством, сгербом правительства Виши:
        -Мадам Роза Левин, разведена, свободна, впоисках приключений… - она потянула Аннет заруку: -Пойдем, я обещала шампанское. Неотмоего бывшего свекра, конечно… - Роза кинула сумочку насиденье рено. Они подняли крышу кабриолета, август был жарким. Немецкие солдаты купались вСене, девушки ходили без чулок. Аннет уселась наместо пассажира, сверкая загорелыми, стройными коленями, вльняной юбке, отмадам Эльзы. Расстегнув шелковую блузку, цвета грозовых туч, она обнажила шею иначало декольте. Роза завела машину:
        -Незнаю, чтобы я без тебя делала, милая. Все, все, - спохватилась она, - больше неплачу. Шампанское, икра, фрукты… - Аннет усмехнулась:
        -Неподалеку есть хороший ресторан, уИнвалидов. Мы … - она помолчала, - сТеодором туда часто ходили…
        -Нет, - решительно отозвалась Роза, выезжая нарю де Гренель, под красно-черные флаги. Надомах расклеили вишистские плакаты, счеканным лицом немецкого солдата, вкаске: «Он проливает затебя кровь, отдай ему свой труд». Офицера окружили дети: «Мы доверяем силам вермахта».
        Роза сплюнула намостовую:
        -Мы недоверяем, инесобираемся. Нет, - повторила она, - никаких ресторанов, моя дорогая. Развод я буду отмечать, вресторане, где состоялся свадебный обед. Только «Риц» меня достоин… - она вскинула подбородок. Аннет, невольно расхохоталась, теплый ветер ударил им влицо. Свернув кДому Инвалидов, машина понеслась насевер, кПравому Берегу.
        Уложив чемоданы хорошо одетого азиата вбагажник, таксист ваэропорту «Ле Бурже» искоса окинул мужчину пристальным взглядом. Азиат рассматривал нацистские флаги над входом взал прилета. Набольшом плакате маршал Петэн пожимал руку Гитлеру. ВЛе Бурже, виюне приземлился самолет фюрера. Он приезжал, сличным архитектором Шпеером, осматривать французскую столицу:
        -Сдали город, - сказал себе таксист, - ноничего позорного нет. Мы сохранили Лувр, Эйфелеву башню, собор Парижской Богоматери. Разве лучше былобы, еслибы наши ценности стали руинами? Лондон еще ждут бомбардировки… - Париж усеивали пропагандистские афиши. Толстяк Черчилль, снеизменной сигарой, отправлял через пролив лодки, полные вооруженных дозубов диверсантов. Таксиста непризвали вармию. Напрошлой войне, юношей, его отравило газами. Сыновей унего небыло, только две дочки. Засемью он небеспокоился:
        -Но, это как посмотреть, - размышлял таксист, - девчонкам семнадцать лет, ипятнадцать. Бошами полон город. Конечно, ни одна порядочная французская девушка снемцем встречаться несобирается, номалоли, что они себе позволят. Свистят вслед женщинам, колбасники… - азиат прилетел рейсом Swissair, изЦюриха.
        Сначалом войны заработки таксистов, нааэродроме, упали. Продолжали работу только принадлежавшие нейтральным странам авиалинии. Багаж уазиата оказался отменного качества, костюм тоже, мужчина носил золотые часы. Таксист, все равно, немного пожалел, что унего перехватили богатую пассажирку. Красивая брюнетка лет сорока, влетнем костюме отСкиапарелли, серого шелка, прилетела содним саквояжем исумочкой. Надлинных пальцах она неносила колец, нашее виднелся крохотный, золотой крестик.
        Таксист, работая вЛе Бурже больше десяти лет, мгновенно чуял запах денег. Дама распоряжалась нахорошем французском языке.
        -Впрочем, что я жалуюсь… - таксист завел машину, - немецкие офицеры постоянно такси заказывают. Платят, посчетчику… - взглянув, взеркальце, набесстрастное лицо азиата, водитель решил счетчик невключать.
        -В«Риц», пожалуйста, - раздался холодный, вежливый голос, сзаднего сиденья, - ибудьте любезны привести вдействие счетчик… - азиат говорил спарижским акцентом, словно он, как итаксист, родился ивсю жизнь прожил где-нибудь вкварталах укладбища Пер-Лашез. Водитель, закатив глаза, пробормотал что-то себе под нос. Он повернул рычажок, машинка ожила.
        Шофер вел рено понаизусть знакомому шоссе, кПарижу. Перед визитом Гитлера дорогу тоже украсили нацистскими флагами. Утреннее солнце било вглаза, опустив козырек, таксист закурил. Пассажир тоже щелкнул золотой зажигалкой, изучая какие-то бумаги. Водитель взглянул наорлов, держащих влапах свастику:
        -Маршал Петэн сюда бошей пригласил, пусть он сними иобнимается. Подписали капитуляцию втомже вагоне, где ввосемнадцатом году Германия перед нами наколенях стояла. Адольф сумасшедший… - внезапно, разозлился таксист, - хочет, чтобы вся Европа ходила строем ираспевала марши. Евреи ему, чем неугодили? - таксист, напервой войне, служил севреями, ижил сними пососедству, вмногоквартирном, дешевом доме укладбища:
        -Парижане, как ивсе остальные… - он вспомнил семью Левиных, - хотя они изКельна приехали, нокровь уних французская. Они изЭльзаса, аЭльзас был Францией ией останется, чтобы ни говорил безумец Адольф. Слишком много крови занего пролито. Жалко, что они умерли, Левины. Хорошие люди были. Дочка уних красавица… - мадемуазель Роза, очутившись вПариже, подружилась сдочками таксиста:
        -Насвадьбу нас пригласила… - водитель вспомнил торжество в«Рице», - соседей. Кто мы такие, даже неродственники. Удачно она замуж вышла, ничего нескажешь… - он почесал волосы, под кепи:
        -Интересно, он китаец, или японец? - темные глаза азиата ничего невыражали: «Они все наодно лицо. Даст начай, или нет?». Таксист решил, что надо, опустошив счет вбанке, купить золото:
        -Малоли что старому дураку, Петэну, вголову придет. Запретит франки, объявит, что будем рассчитываться немецкими деньгами. Девиз Республики поменяли. Они идо«Марсельезы» могут добраться… - пока гимн исполняли прилюдно, нотаксист подозревал, что немцы долго такого непотерпят:
        -Святая кродине любовь,
        Веди нас подороге мщенья.
        Свобода! Пусть занашу кровь
        Изатебя им нет прощенья!
        -Запретят, - мрачно понял таксист. Выбросив папиросу, он засвистел гимн. Водитель, взеркальце, увидел улыбку азиата.
        Теплый ветер шевелил бумагу, исписанную красивым, разборчивым почерком тети Юджинии:
        -Джон иМеир вернулись изпоездки. Ксожалению, Меир заболел… - Наримуне догадывался, что заболезнь укузена, ноледи Кроу, открыто, ничего неписала, - он вынужден остаться вЛондоне, доосени. Он лежит вгоспитале, мы его часто навещаем. Есть ихорошие новости, Теодор скоро возвращается вПариж… - получив письмо, Наримуне сказал жене:
        -Все равно, я поеду. Понятно, что Теодор воФранцию ненасамолете летит… - графу, скрепя сердце, пришлось сделать остановку вБерлине, нааэродроме Темпельхоф. Наримуне непокинул самолет, ему было противно ступать наземлю Германии.
        Регина, вСтокгольме, нашла синагогу. Вгороде жили беженцы, евреи изнацистской Германии, Польши иПрибалтики. Регина занималась сдетьми. Жена, спомощью раввина, устроила классы для самых маленьких:
        -Она Йошикуни туда водит, - улыбнулся граф, - ишведский язык учит, хотя мы зимой вЯпонию отправляемся… - граф получил две официальных радиограммы, изТокио. Отставку приняли, снового года он увольнялся изминистерства внутренних дел. Вовтором сообщении, отминистерства двора, сообщалось, что его присутствие намероприятиях императорской семьи, является нежелательным. Наримуне перевел послания Регине. Жена, озабоченно, заметила:
        -Я говорила, утебя начнутся неприятности, милый…
        -Начнутся… - весело согласился граф.
        Они распахнули окна квартиры влетнюю, светлую ночь. Пахло солью, сблизкого моря. Над черепичными крышами Гамла Стана всходила прозрачная, большая луна. Малыш крепко спал, задень, набегавшись впарке. Наримуне, иногда, возвращаясь, домой, останавливаясь наплощадке, ловил себя наулыбке. Регина ималенький встречали его впередней. Встоловой жена накрывала домашний обед, пахло печеньем. Вечером они сидели надиване. Малыш устраивался между ними. Йошикуни болтал, показывая отцу рисунки, Наримуне держал Регину заруку иопять улыбался. Жена клала темноволосую голову ему наплечо, маленький зевал. Они шли вдетскую, укладывать сына, апотом возвращались вгостиную:
        -Я скучал, - шептал Наримуне, - скучал потебе, весь день, впосольстве… - он, иногда, думал, что так могло случиться сЛаурой. Поднимая телефонную трубку, слыша голос жены, он вспоминал, как звонил Лауре, изкафе.
        Наримуне, каждый день, говорил себе, что надо признаться вовсем Регине. Тетя Юджиния упомянула, что Лаура много работает:
        -Еслибы она вышла замуж, - думал Наримуне, - тетя Юджиния непреминулабы сообщить освадьбе. Питер неженился. Интересно, где, все-таки, леди Антония? Семье она непишет… - тетя Юджиния была уверена, что девушка, скоро, объявится:
        -Она поехала котцу Уильяма. Для Питера это, пока, очень тяжело. Он все время проводит назаводах, мы почти невидим, друг друга… - были идругие хорошие новости:
        -Стивен привез изплена жену, чего мы, конечно, никак неожидали. Августа очень милая девушка, они живут набазе Бриз-Нортон. Обвенчались они вШвейцарии, и, через Стамбул, Каир, иЛиссабон, добрались доЛондона. Наше посольство оних позаботилось. Сначала Стивена хотели отправить вотпуск, поскольку Густи подданная Германии, номы получили кое-какие сведения, - тетя Юджиния выражалась очень деликатно, - иГусти начала работать сЛаурой, несколько дней внеделю. Стивен вернулся вэскадрилью. Сражения идут над проливом иСеверным морем, номы надеемся, что наБританию бомбы неупадут. Мишель тоже напути воФранцию. Может быть, тебе инестоит ездить вПариж… - посоветовавшись сженой, граф решил неотступать отплана.
        -Неприятностью больше, неприятностью меньше… - подмигнув Регине, Наримуне усадил жену себе наколени, - все равно мне прикажут сделать сэппуку, когда мы вЯпонию вернемся. Как в«Принце Гэндзи»… - Наримуне занимался сженой языком, полюбимому роману. Серо-голубые глаза расширились, она ахнула, прижав ладонь корту:
        -Игосподину Сугихаре тоже? Его уволили, как итебя. Может быть, нестоило… - отогнув ее пальцы, Наримуне поцеловал нежные, темно-красные губы:
        -Как нестоило? Теперь твой кузен вбезопасности, евреи Литвы тоже. Невсе, конечно… - Наримуне тяжело вздохнул:
        -ВПрибалтике Советский Союз, людей вСибирь высылают. Никакого сэппуку неслучится, - он прижал ксебе жену, - шутка, дорогая моя… - взяв его руку, Регина положила ладонь себе наживот.
        -Маленькому подобные шутки ненравятся, имей ввиду. Поезжай… - она провела губами поего виску, - Теодор иМишель изплена возвращаются, без документов. Утебя пока дипломатический паспорт… - официально, вояж считался отпуском.
        Наримуне никому несказал, оцели поездки. Он попросил шведского друга, Рауля Валленберга, помочь Регине, навремя его отсутствия. Наримуне познакомился сРаулем насветском приеме, поприезду вШвецию. Валленберг был лишь немногим его младше, они сразу сошлись. Наримуне только Раулю рассказал, как они ставили визы беженцам вКаунасе:
        -Дипломатический статус помогает… - заметил Валленберг, - при всем уважении кдоктору Судакову, его миссиями всех евреев Европы неспасешь. Значит, это наша обязанность, как порядочных людей, Наримуне. Бесполезно надеяться наБританию иАмерику. Они только собой обеспокоены… - Валленберг познакомился скузеном Авраамом довойны, работая вХайфе, впредставительстве «Голландского Банка».
        -Он очень решительный человек, - задумчиво сказал Рауль, - однако вПалестине много сторонников борьбы сбританцами, прежде всего. Они призывают ксделке сГитлером, хотят выступить наего стороне… - граф хотел возразить. Валленберг кивнул:
        -Доктор Судаков скорее умрет, чем будет сотрудничать снацистами, ноневсе вПалестине сним согласны… - окузене Аврааме тетя Юджиния ничего неписала. Наримуне знал, что группа доберется доПалестины только косени. Жена показала письмо, для доктора Судакова:
        -Нехочу, чтобы унас остались секреты, милый мой… - извиняясь перед кузеном, жена желала ему счастья. Регина отправила конверт вПалестину.
        -Уменя есть секреты, ноя ей все скажу, - пообещал себе граф, - когда мы доберемся доЯпонии, когда дитя родится… - думая обудущем ребенке. Наримуне, невольно, считал напальцах. Мальчик или девочка ожидались вфеврале:
        -Снег будет лежать, унас, насевере. Как сЙошикуни… - граф откинулся наспинку сиденья:
        -Я вовсем признаюсь Регине, расскажу оЛауре. Просто несейчас. Ненадо ее волновать, вее положении… - вернувшись сприема врача, жена, смешливо сказала:
        -Дитя первой брачной ночи, милый мой. Ибудут еще дети, обещаю… - целуя Регине руки, Наримуне решил, что надо, повозращении вЯпонию, поговорить сЗорге:
        -Я немогу больше рисковать, уменя семья. Да исведений я никаких получать небуду. Уедем вСендай, вглушь, воспитывать детей… - Наримуне смотрел вокно, наувешанные флагами сосвастикой парижские дома. День оказался ясным, жарким.
        Он незнал, говоритьли семье оМаксиме.
        Они сРегиной возвращались вЯпонию через Москву. Выбирая между столицей СССР иБерлином, они решили, что красный флаг ипортреты Сталина, меньшее зло, хотя ивМоскве Наримуне несобирался покидать самолет.
        -Небуду, - Наримуне потушил окурок впепельнице, - ни кчему. Максим нелюбит излишнего внимания. Если он окажется он вЕвропе, каким-то образом, он даст осебе знать. Адреса унего есть… - уНаримуне тоже имелись адреса, вСен-Жермен-де-Пре, инарю Мобийон. Он собирался поехать наЛевый Берег после обеда, вотеле:
        -Теодору, если он доберется доПарижа, я ничего оВоронове нескажу. Просто однофамилец. Теодор упрямый человек, вобьет себе вголову, что ему надо вСССР поехать, найти комбрига. Он, кстати, наПитера похож, только, выше ростом. Пусть лучше Теодор смадемуазель Аржан, итетей Жанной отправляется вШвецию. Унего американский паспорт, аоженщинах я позаботился… - вкармане Наримуне лежало два шведских удостоверения беженцев. Документы графу принес Рауль.
        Наримуне аккуратно отсчитал десять процентов начай. Вокруг машины засуетились мальчики, вформенных курточках «Рица».
        Несмотря навойну, здесь все оставалось прежним. Ввестибюле тонко пахло розами, большие букеты стояли вфарфоровых вазах, наотполированных столах орехового дерева, персидские ковры скрадывали шаги. Пианист мягко играл Моцарта, сверкала хрустальная люстра. Женщины вдневных, закрытых платьях, пили кофе. Нагазетном прилавке лежали вишистские издания и«Фолькишер Беобахтер», над стойкой висел герб, стопориком. Посмотрев настройные ноги женщин, вшелковых чулках, Наримуне вспомнил красивую, высокую брюнетку, сидевшую через проход, всамолете:
        -Она чем-то наРегину похожа, намадемуазель Аржан. Все потому, что ты Регину день невидел… - усмехнулся граф. Заодним изстоликов, светловолосый, отменно одетый мужчина, вштатском костюме, беседовал счеловеком пониже, записывая что-то вблокнот. Прислушавшись, Наримуне уловил вофранцузском языке немецкий акцент:
        -Дипломат какой-то, - решил он, - хотя унего рука перевязана… - правая рука светловолосого висела накосынке.
        Идя кстойке портье, Наримуне столкнулся смолодым человеком, влетнем костюме тонкого льна, смодным, широким, шелковым галстуком, впестрых узорах. Юноша одевался по-европейски, однако носил египетскую феску. Акцент унего тоже оказался гортанный, арабский. Насмуглом запястье блестел толстый браслет золотого ролекса, напальцах играли камнями перстни. Усики уюноши были тонкие, гитлеровские. Прижимая ладонь ксердцу, молодой человек рассыпался визвинениях.
        -Ничего, ничего… - прервал его Наримуне, - бывает, месье.
        Заметив налацкане смокинга портье, значок сосвастикой, Наримуне заставил себя, вежливо, сказать:
        -Граф Дате Наримуне, я бронировал номер потелеграфу, изСтокгольма.
        Наримуне достал дипломатический паспорт:
        -Максим рассказывал, как он вмосковских гостиницах ворует. Сталкивается спостояльцами, проверяет карманы. Ерунда… - Наримуне обернулся, ноараба рядом ненашел, - просто богатенький юнец. Египет нейтрален, ноподдерживает Британию, подоговору. Итальянцы вЛивии сидят, французы вМарокко иТунисе. Нехватало, чтобы Гитлер вАфрике оказался… - шведские документы лежали вбагаже Наримуне.
        -Добро пожаловать в«Риц», ваша светлость… - поклонился портье.
        Наримуне посмотрел начасы:
        -Ванна, сдороги, обед, иЛевый Берег. Регина мне письмо дала, для мадемуазель Аржан, фотографию вложила. Когда я все узнаю, отправлю Регине телеграмму. Надо ей духи купить, подарки, маленькому, игрушки. Если я доПарижа добрался… - он принял ключ отномера:
        -Врядли мы сюда приедем еще раз, вближайшее время.
        Найдя вкармане мелочь, начай рассыльным, граф пошел клифту.
        Нашатком, деревянном столе маленькой кухоньки лежали свертки, пакеты ибанки. Серый, шелковый жакет отСкиапарелли висел наспинке венского стула. Почти неслышно шипел газ вплите, бубнило черное, бакелитовое радио. Заокном виднелась узкая, пустынная улица Домбасль. Впятнадцатом арондисмане, наМонпарнасе, вдалеке отцентра, нацистских флагов невешали, только обклеили углы домов вишистскими плакатами. Квартиру современи падения Парижа, никто ненавещал, однако газ, электричество иводу пока неотключили. Пахло запустением, нокафельный пол накухне блестел. Отмедной кастрюли, наплите, поднимался вверх аромат гуляша.
        Анна остановила такси умаленького рынка. Она зашла кмяснику, купила яиц, овощей, инесколько бутылок вина. Саквояж отВуиттона тоже наполняла провизия. Анна привезла икру, швейцарский сыр, шоколад, иамериканские сигареты.
        Встречаться вПариже было опасно. Последний раз они сВальтером виделись вЛионе, два месяца назад. Беньямин сказал, что, послухам, угестапо имеется ордер наего арест. Вальтер покинул столицу задва дня дотого, как вПариж вошли немецкие войска:
        -Манускрипт остался нарю Домбасль, - Вальтер вздохнул, - под половицами. Ничего, - он уложил голову Анны себе наплечо, - я вернусь… - Беньямин усмехнулся, - тайно, разумеется. Ключи отквартиры уменя при себе. Никто незаметит… - он снимал номер вдешевом пансионе, наокраине Лиона.
        Анна приехала воФранцию поездом, изЖеневы. Марта проводила лето вальпийском лагере. Дочери оставался последний год обучения. Анна надеялась, что школу девочка закончит вПанаме. Все было почти готово. Всейфе, вженевском банке, лежали американские паспорта, наимя Анны иМарты Горовиц. Весной Анна получила документы вконсульстве США. Дочери она пока ничего говорить нестала, как инесказала обилетах нааргентинский лайнер. Корабль отправлялся изЛиворно вБуэнос-Айрес, состановками вВаленсии, Лиссабоне иПанаме. Они покидали Цюрих осенью. Анне надо было позаботиться одвух трупах, иавтокатастрофе, вгорах, наузком серпантине, под проливным дождем.
        -Уборщики подобное делают… - она сидела ввагоне первого класса, поезда наЛион, - после операции, если надо избавиться отлюдей, ее организовавших. Избавляются, ивозвращаются вМоскву… - Анна вспомнила высокую, белокурую девушку, смаленьким ребенком. Гостья добралась доЦюриха весной, сзапиской отПетра Воронова.
        Никакой Антонией Эрнандес, она, конечно, небыла. Анна отлично слышала виспанской речи гостьи английский акцент. Фрау Рихтер нестала интересоваться, откуда, насамом деле, появилась девушка. Поселив товарища Антонию вхорошем отеле, Анна отправила радиограмму вМоскву. Марта, навыходные, приехала изшколы. Дочь водила девушку иребенка взоопарк, показывала им Цюрих. Малыш называл товарища Антонию мамой, ноподобное, поопыту Анны, ничего незначило. Мальчик мог оказаться куклой, как их называли, расходным материалом, необходимым для пересечения границ иобустройства нановом месте. Подобных детей часто передавали изрук вруки, пока они недостигали возраста, когда такое становилось опасным. Марта ничего утоварища Антонии неспрашивала. Посадив девушку насамолет вБудапешт, Анна вернулась навиллу. Дочь, приезжая домой, готовила обеды иужины:
        -Надо где-то практиковать школьные наставления подомоводству, мамочка. Ты устаешь… - она снимала сАнны фартук, - я тебе налью вина, ивключу музыку. Жди, пока я приглашу тебя кстолу… - Марта приготовила теплый салат, сконфитом изутки, иотварила форель, сделав миндальный соус. Анна позволяла дочери немного хорошего бордо. Марта, задумчиво, повертела хрустальный бокал, глядя назолотистые искорки:
        -Мальчик, Гильермо, очень славный… - дочь, ласково улыбнулась, - мы играли, надетской площадке. Он катался втележке, напони. Товарищ Антония… - Марта помолчала, - мне кажется, мы еще увидимся, мамочка.
        Анна предполагала, что девушка приехала изАмерики, хотя акцент унее больше напоминал английский. Троцкому осталось жить недели две, небольше. Эйтингон, вМехико, координировал последний этап операции. Рядом, скорее всего, обретался имесье Пьер Ленуар, то есть Петр Воронов. Степан, насколько знала фрау Рихтер, служил вЗападном округе. Анна получала почту, набезопасный ящик. Несколько раз вмесяц ей присылали «Правду», взапечатанных пакетах. Виюне она прочла окомбриге Воронове, командующем истребительной авиацией округа. ОСтепане больше неупоминали, однако Анна была занего спокойна.
        Товарищ Антония, видимо, работала вкругах троцкистов США. Изгнанник, доверяя американцам, открыл им доступ врезиденцию, вМехико:
        -Должно быть, ее выдернули изстраны перед началом «Утки», - размышляла Анна, - чтобы нерисковать подозрениями сторонников Троцкого. Уехала иуехала, посемейным делам. Посидит немного вМоскве, ивернется вСША. Или ее вБританию отправят… - Анна, регулярно, встречалась сберлинским агентом, Корсиканцем. Сведения изГермании говорили ободном. Гитлер планировал начать войну сСоветским Союзом:
        -Просто дымовая завеса… - сняв крышку скастрюли, Анна посыпала гуляш копченой, испанской паприкой, изЭстремадуры.
        -Гитлер водит нас занос, успокаивает бдительность восточной Польшей иПрибалтикой… - глядя накарту, Анна понимала, что новые аэродромы ВВС РККА, ивоенные базы, окажутся вопасности, впервые несколько часов боевых действий:
        -Поляки потеряли большинство самолетов… - Анна затягивалась сигаретой, - затри дня вторжения. Немцы разнесли кчертям боевую авиацию, атаковали крупные города, своздуха. Минск, Киев, Львов, Вильнюс иКаунас рискуют бомбежками. Смоленск тоже, идаже Москва… - отнемецких аэродромов, взападной Польше, достолицы было недалеко. УАнны пока неимелось четких сведений опланируемом вторжении. Корсиканец работал вминистерстве экономики. Он знал некоторых военных, однако Анне требовалось навестить Берлин, чтобы разобраться наместе всведениях огрядущей войне.
        Унее появилось иоправдание для поездки. Рейхсфюрерин Гертруда Шольц-Клинк прислала фрау Рихтер приглашение наконференцию национал-социалистической женской организации, вБерлине, вянваре следующего года. УМарты вэто время шли рождественские каникулы. Облизав ложку, Анна зажмурилась, отудовольствия:
        -Очень хороший рецепт. Незря Марта вБудапешт ездила, сошкольной экскурсией. Вена, Братислава, Будапешт… Увидела нацизм, вовсей красе… - гуляш был венгерским, носиспанской паприкой тоже получилось неплохо.
        Еслибы Анна оставалась вЦюрихе, онабы, сразрешения Москвы, наведалась вБерлин.
        -НовЦюрихе мы неостаемся, - подороге вПариж, просматривая газеты, Анна понимала, что улыбается: «Неостаемся…».
        Собираясь воФранцию, она вспомнила встречу наЛазурном берегу. Женщина отогнала эти мысли:
        -Он давно вАмерике, смадемуазель Аржан. Он говорил, унего американский паспорт. Я его больше никогда неувижу. Непойдетже он воевать. Зачем ему это? Он архитектор, творческий человек… - Анна, иногда, снимала крестик. Она смотрела натусклые, крохотные изумруды: «Неувижу». Всамолете, окинув рассеянным взглядом хорошо одетого японца, через проход отнее, женщина закрыла глаза.
        Она думала обокеанском береге, белого песка, онизком, простом доме, под пальмами. Анна слышала лай собаки исмех ребенка. Она хотела купить французский паспорт, для Вальтера, унадежных людей, вШвейцарии. Унее имелись кое-какие контакты, однако это оказалось ненужным. Встретив ее впередней квартиры нарю Домбасль, Биньямин шепнул:
        -Я обо всем позаботился, любовь моя. Мне передадут французский паспорт, самериканской визой, иотправят через границу. ВПортбоу, вКаталонию. Оттуда я доберусь доЛиссабона. Мы увидимся, стобой, сМартой… - саквояж исумочка упали наполовицы, жакет полетел вугол. Она встряхнула головой:
        -Я скучала потебе, скучала. Хотябы два дня, новместе… - Вальтер достал рукопись изтайника. Он смешливо сказал, поднимая Анну наруки:
        -Обед потом. Я ехал сюда, все время, думая отебе… - Анна настояла натом, чтобы самой появиться вПортбоу:
        -Навсякий случай… - она лежала наузкой кровати, неотдышавшись, прикрыв глаза, - я тебя довезу доЛиссабона, ивернусь вШвейцарию. Наш лайнер отходит изЛиворно вконце сентября… - Вальтер тяжело вздохнул, носпорить нестал:
        -Хорошо, любовь моя, тебе станет спокойнее. Новолноваться неочем. Человек, помогающий мне, достоин доверия… - Вальтер нестал говорить Анне омесье Ленуаре, французском коммунисте, нашедшем его вЛионе.
        -Анна некоммунист… - он целовал черные, теплые волосы, - какая разница, откуда уменя паспорт? Мы получим гражданство Панамы, всей семьей… - он прикоснулся губами кдлинным ресницам: «Все улыбаешься, иулыбаешься, отчего?»
        -Мне хорошо, - сонно зевнула Анна, устраиваясь унего под боком, - аеще лучше будет, когда ты зайдешь внашу каюту, вЛиссабоне. Мы помашем спалубы Европе… - сняв кастрюлю согня, она нарезала свежий хлеб. Анна подкрутила рычажок радио:
        -Десятое августа, - бодро сказал диктор, - вПариже отличная погода, горожане проводят время нареке. Доблестные подводники вермахта потопили, уберегов Ирландии, конвойный корабль «Трансильвания»… - Анна убрала звук. Диктор, захрипев, пропал. Гуляш должен был немного настояться. Она хотела сделать салат, иразбудить Вальтера.
        -Или пусть спит, он устал… - сварив кофе, Анна присела наподоконник, спепельницей:
        -Он воФранции незаконно, счужим паспортом. Его любой патруль может остановить… - она быстрым, мимолетным движением положила руку наживот. Анна выбрала врача вЛугано, вюжном кантоне, где ее никто незнал. ВЦюрихе иЖеневе моглибы пойти слухи. Фрау Рихтер часто появлялась вобществе:
        -Надо заехать кгерру Симеку… - Анна курила, подставив лицо солнцу, - поинтересоваться, куда вПраге пошли деньги от«КиК». Они наФридрихштрассе средства переводят, вювелирный магазин, даже сейчас. Хотя какая разница? Через полтора месяца фрау Рихтер погибнет, сдочерью… - Анна понимала, что их сМартой будут искать, нонадеялась, что доПанамы никто недоедет.
        Доктор уверил ее, что все впорядке. Шел второй месяц, Анна чувствовала себя отлично:
        -ВЛиссабоне Вальтеру признаюсь, - ласково подумала она, - ничего, что мне тридцать восемь. Врач сказал, что я совершенно здорова, ивсе пройдет легко. ВЛионе все случилось… - она почувствовала румянец нащеках:
        -Шел дождь, мы почти спостели невставали. Это была Теодора вина, немоя. Ребенок весной родится… - Анна больше невидела снов отемном подвале. Она почти забыла голубые, холодные глаза отца, иразнесенные пулями головы.
        Потушив сигарету, она проводила глазами высокого, худого мужчину, белокурого, впотрепанной, рабочей куртке, испачканной краской. Рабочий шел вверх поулице Домбасль, кМонпарнасу.
        -Маляр, - зевнула Анна. Допив кофе, соскочив сподоконника, она принялась засалат.
        Макс, раздраженно, думал, что досрочное звание штандартенфюрера, пролетело мимо него, словно новейший истребитель Люфтваффе.
        Амстердам увесили плакатами, сфотографиями так называемого мистера О’Малли, мерзавца Холланда ипропавшей доктора Горовиц. Объявления орозыске, собещанием вознаграждения, напечатали вгазетах. Все оказалось тщетно.
        Макс подозревал, что доктор Горовиц иХолланд болтались внизу, под окнами квартиры Кардозо, ожидая сообщника. Макс всадил вшурина профессора Кардозо две пули, извальтера. Выстрел мистера О’Малли зацепил правую руку Макса, ноздесь был нефронт. Заранения очередные звания недавали.
        Рука оказалась впорядке, первую помощь Максу оказал сам профессор Кардозо. Браунинг его шурина остался вквартире. Больше ни одного следа мерзавцев Макс ненашел. Он предполагал, что, имея под рукой доктора медицины, собственную сестру, Горовиц необратится вбольницу.
        Генрих вернулся изГааги квечеру, создоровым, морским загаром. Младший брат успел заехать вСхевенинген, ипобывать напляже.
        Отказавшись отгоспиталя, Макс вызывал немецкого врача в«Европу», для перевязок. Профессору Кардозо он обещал круглосуточный гестаповский пост, вособняке, иличного, вооруженного шофера, для поездок вЛейден, накафедру. Председатель юденрата был откровенно напуган:
        -Хотя он стрелял, вГоровица… - размышлял фон Рабе, - собрался. Он работал вАфрике, вМаньчжурии, он владеет оружием… - повозвращении вБерлин Макс намеревался предложить Отто услуги профессора Кардозо, для медицинского блока, вАушвице. Однако Макс хотел, чтобы профессор, сначала, поработал нановой должности, оказывая помощь Германии. Весной следующего года они планировали начать депортацию голландских ибельгийских евреев. Профессора, сдетьми, ждал первый эшелон вПольшу. Близнецов оберштурмбанфюрер неувидел, норешил:
        -Какая разница? Если доктор Горовиц, хотябы, появится рядом сособняком, впоисках детей, ее немедленно арестуют. Мне все равно, как выглядят еврейские отродья. Их ждут бараки Аушвица.
        Профессор Кардозо уверил его, что немедленно свяжется сгестапо, буде бывшая жена позвонит, или напишет.
        Разглядывая фотографию женщины, фон Рабе вспоминал длинные ноги, стройную шею, блондинки, натеррасе кафе, вВенло:
        -Она сделала укол, вгостинице, - зло подумал Макс, - доктор медицины. Небудет она звонить иписать. Идверь она нетрогала, это жители Амстердама позаботились. Она далеко недура… - светлые волосы падали наплечи. Лицо доктора Горовиц было строгим, сосредоточенным. Фон Рабе понял, накого она похожа. Довойны он долго любовался статуей Дианы Охотницы, вЛувре:
        -Голову поворачивает… - раздраженно вздохнул Макс, - одной рукой удерживает оленя, адругой застрелами тянется. Подобная женщина неостановится перед тем, чтобы убить Кардозо. Плевать она хотела, что профессор отец ее сыновей. Волчица… - Макс тщательно скрывал ярость. Он неожидал, что вкрохотной Голландии человек может исчезнуть, без следа, словно он инесуществовал:
        -Она могла вБританию отправиться… - Макс, сидя в«Рице», небрежно слушал рассуждения месье Клода Тетанже оредакционной политике газет правительства Виши, - сХолландом иее братом. Ладно, рано или поздно их все равно, найдут. Доктор Горовиц поедет навосток, как ивсе евреи. Жидов Франции ждет похожая участь… - скрыв зевок, он предложил месье Клоду сигареты.
        -Очень хорошо, герр Тетанже, - рассеянно сказал Макс, - нопомните, ваша новая должность, как одного изредакторов La France au Travail, предполагает следование курсу, одобренному министерством рейхспропаганды. Вконце концов… - оберштурмбанфюрер тонко улыбнулся, - вы получаете заработную плату изБерлина… - месье Тетанже, немного, покраснел:
        -Ориентируйтесь настатьи в«Фолькишер Беобахтер», - посоветовал Макс, - лучшие образцы немецкой журналистики… - La France au Travail, новую газету, создали для влияния наумы, как выражался Макс, интеллектуальной прослойки общества. Листок финансировался изБерлина. Заседания редколлегии проходили внемецком посольстве, нарю де Лилль. Отец месье Клода, король шампанского, старший Тетанже был лучшим другом Петэна ихотел стать мэром Парижа. Макс знал, что фарс правительства коллаборационистов долго непросуществует, носейчас ненадо было настраивать французов против Германии:
        -Пусть думают, что мы ценим их культуру, восхищаемся достижениями нации… - Макс отпил хорошо заваренного кофе, - я иШанель так сказал… - Макс приехал вПариж под чужим именем, снемецким дипломатическим паспортом. Французы считали его сотрудником посольства. Он жил нарю де Лилль, вхорошо обставленных апартаментах. Макс провел пару ночей сШанель, представляя себе, поотдельности ивместе, 1103имадемуазель Элизу. Последнее ему понравилось. Он озорно подумал, что можно привезти будущую графиню фон Рабе вПенемюнде:
        -Нет, нет, - оборвал себя Макс, - 1103, это секрет рейха. Она досмерти непокинет полигон. Оней, как ипоследнем плацдарме, вГермании знает едвали десяток людей.
        Нарю де Лилль пришли две радиограммы, изАушвица иБерлина. Первая была отмладшего брата. Макс, прочитав ее, хмыкнул:
        -Отто потерял невесту. Он ее никогда невидел, эту Августу, влюбился пофотографии… - Макс, впрочем, сомневался, что средний брат способен начувства:
        -Самец-производитель… - он услышал хвастливый голос Отто, - счастье для фрейлейн Августы, что она утонула вБоденском озере. Онбы ее заставил рожать, каждый год… - Макс несобирался иметь много детей:
        -Двое, трое… - думал он, - мальчики идевочка. Вконце концов, недля того я женюсь набаронессе, аристократке, чтобы запереть ее вдетской. Жена должна хорошо выглядеть, блистать всвете, обладать талантами. Подобное важно, для карьеры… - фюрер постоянно напоминал немецким женщинам обих долге перед рейхом, нопартийные бонзы предпочитали жениться накрасавицах, аненапростушках, вфартуках споварешками.
        Пословам Генриха, Отто погрузился втраур. Брат даже устроил языческую церемонию, сфакелами, вдубовой роще, рядом сАушвицем.
        -Компания ненормальных, общество «Аненербе», - Макс, вБерлине, читал опланах экспедиции насевер, вГренландию иарктические области, - еслибы они туда ехали искать полезные ископаемые, анекорни арийской расы… Какие викинги? Пять сотен лет прошло, стех пор, как вГренландии последние европейские переселенцы жили. Даже уголь оттуда вГерманию недоставить, больше горючего потратишь. Это если вАрктике вообще есть уголь, - скептически подумал Макс:
        -Отто непропустит подобной возможности. Мало ему Тибета было… - последний плацдарм тоже находился далеко отГермании, однако его решили создать больше для спокойствия.
        Вторая радиограмма, отШелленберга, заставила Макса сочно выругаться. Мальчишка иполковник Кроу, сбежали изкрепости Кольдиц. Повсей Саксонии разослали, описание военнопленных, но, ни одного, ни другого ненашли. Макс даже незнал, что полковник Кроу попал вплен. Повозвращении вБерлин, фон Рабе решил издать особое распоряжение. Макс намеревался поднять досье 1103, иподписать приказ, покоторому любой ее родственник, даже самый дальний, вслучае плена подлежал немедленному расстрелу. Оберштурмбанфюрер нехотел никакого риска. Вспомнив радиограмму, он, осторожно, поинтересовался уТетанже, неслышноли обароне деЛу.
        Месье Клод пожал плечами:
        -Он без вести пропал, как имесье, Корнель, его родственник, архитектор. Нодаже если месье де Лу появится вПариже… - Тетанже замялся, - он внашу газету писать, ненамерен. Он коммунист, господин оберштурмбанфюрер, несмотря натитул. Он пойдет ксвоим… - Тетанже помолчал, - товарищам… - коммунистическую партию запретили сначалом войны, впрошлом году. Коммунисты, согласно политике Сталина, друга Германии, отказались поддерживать боевые действия. Макс выяснил, что мальчишка, тем неменее, отправился добровольцем нафронт, успев опубликовать статейку, скритикой Сталина.
        -Иего невыгнали изпартии? - недоуменно поинтересовался Макс:
        -Уних дисциплина, все ходят строем, несогласных расстреливают… - он расхохотался, показав белые зубы:
        -Муха вПариже отирается… - Макс оглядел вестибюль «Рица», - нонездесь, конечно. Биньямин наМонпарнасе живет… - слухи орозыске Биньямина, попросьбе Макса, распустило парижское гестапо. Никто еврея арестовывать несобирался. Макс подозревал, что Муха сейчас недаст осебе знать. Агент занимался внутренними делами СССР. Фон Рабе вних влезать нетребовалось. Связь они наладили отлично, сведения отМухи поступали изнемецкого посольства, вМоскве:
        -Такие люди, как Муха, нам понадобятся, - решил Макс, - когда война вРоссии закончится. Мы устроим местную администрацию, как здесь, излояльных людей. Они влюбой стране найдутся. Даже евреи, как профессор Кардозо, - Шелленберг, вБерлине, рассказал Максу, что палестинские евреи ищут контактов срейхом. Фон Рабе, задумчиво, отозвался:
        -Ненадо их отталкивать. Они ненавидят Британию, они могут быть полезны. Учитывая планы фюрера повторжению вАфрику… - Средиземное море должно было стать внутренней гаванью рейха иего союзников.
        Тетанже развел руками:
        -Они коммунисты, нофранцузы, впервую очередь. Свобода слова… - месье Клод, было, вскинул голову. Заметив холодный взгляд Макса, он смешался:
        -Торез исчез, скорее всего, бежал вСоветский Союз. КДюкло месье де Лу непойдет. Месье Дюкло поддерживает Сталина ивступил свами впереговоры… - коммунисты, действительно, просили разрешения восстановить издание L’Humanite. Тетанже считал, что месье де Лу, еслибы он выжил идобрался доФранции, началбы искать агентов, заброшенных встрану правительством визгнании, воглаве сде Голлем.
        Макс желал мальчишке смерти, но, посетив Лувр, он понял, что месье де Лу ему нужен. Музей опустел. Французы оставили взалах только неимеющие ценности копии античных статуй. Картины искульптуры были разбросаны позамкам, вофранцузской провинции. Чтобы собрать ценности обратно вПариж, требовалось сначала их найти.
        Макс рассматривал свои отполированные ногти. Месье Клод излагал тезисы будущей статьи озасилье еврейства воФранции. Тетанже вспоминал дело Дрейфуса. Макс коротко велел:
        -Вычеркните, Дрейфуса обвиняли вшпионаже наГерманию. Внынешней обстановке, это скорее заслуга… - фон Рабе проследил закаким-то хорошо одетым азиатом. Перед японцем или китайцем почтительно раскрыли двери ресторана:
        -Иарабы здесь… - Макс видел юношу, вфеске, - надо сними работать, если мы собираемся вводить войска вАфрику. Японцы нападут наАмерику, это вопрос времени. Мы их поддержим, спомощью конструкции 1103. Она вследующем году будет готова. Вследующем году мы окажемся вМоскве… - Макс прервал Тетанже:
        -Общественное мнение надо склонить впользу регистрации евреев. Французы должны понимать, что их гражданский долг, сообщать обуклоняющихся отучета людях… - регистрацию предполагалось начать осенью. Эйхманн предлагал ввести иобязательные желтые звезды, нашивки наодежду. Макс его поддерживал. Аушвиц пока необорудовали должным образом, другие лагеря только строились. Макс написал вдокладной, вАмстердаме:
        -Считаю, что доначала процесса депортации еврейского населения нановые территории, иокончательного определения их дальнейшей судьбы… - это был принятый наПринц-Альбрехтштрассе эвфемизм, - следует использовать их виндустриальных районах Европы, вперевалочных лагерях… - Генрих показал Максу расчеты.
        Цивильарбайтеров назапад возить было невыгодно, местным рабочим приходилось платить. Евреи оставались самым дешевым решением:
        -Пусть передохнут наместе, - улыбнулся Макс, - меньше израсходуем денег навостоке.
        Он заказал досье накузена мальчишки, месье Корнеля. Макс выяснил, что архитектор был родственником герра Питера, белоэмигрантом, ноникаких связей сорганизациями русских фашистов неимел. Онем отзывались, как обаполитичном человеке исветском баловне. Макс рассмотрел фото изхроники. Ему непонравились глаза месье Корнеля, непонравились сведения отом, что архитектор, юнцом, прошел гражданскую войну, вРоссии. Больше всего Максу непонравилось, что Корнель учился вГермании, вшколе Баухауса. Судя поего высказываниям, ожидать отгосподина Воронцова-Вельяминова симпатий крейху, было бессмысленно:
        -Светский баловень… - кисло сказал Макс, разглядывая жесткий очерк лица, - светский баловень непошелбы навойну, аотправилсябы вГавр, наборт лайнера. Головойбы подумали, прежде чем писать чушь… - Макса неутешало даже то, что месье Корнель недавал осебе знать. После побега мальчишки Макс понял, что подобные люди неисчезают бесследно.
        Потушив сигарету, он поднялся. Тетанже, сразу, вскочил. Макс поинтересовался:
        -Аваша жена, месье Тетанже, мадам Роза, разделяет ваши взгляды… - он увидел капельки пота налбу журналиста. Порывшись вкармане, месье Клод вытащил платок. Пальцы, украшенные золотым перстнем, немного дрожали:
        -Я разведен, герр Шмидт. Мы сРозой несошлись характерами. Сегодня звонил мой адвокат, унего наруках свидетельство, измэрии. Я могу съездить вконтору юристов, предъявить бумагу… - Макс похлопал его поплечу:
        -Бывает, месье Клод. Мы все, - он поискал слово, - делаем ошибки. Нам достаточно знать, что вы лояльны кценностям фюрера ирейха… - изресторана доносились звуки оркестра. Макс, отчего-то, подумал:
        -Давно я нетанцевал. ВБерлине уменя наподобное нет времени. Ничего, после свадьбы сЭлизой, мы начнем устраивать приемы, балы… - покосившись наруку вкосынке, Макс незаметно подвигал пальцами. Рана неболела. Размотав косынку, фон Рабе сунул ткань вкарман:
        -Если я оказался вПариже, я, хотябы могу потанцевать скрасивой женщиной? После мадам Шанель… - он, незаметно, поморщился, - мне нужен отдых… - Макс ничего себе позволять несобирался. Он приехал вПариж поделу. Ему, всего лишь, хотелось поболтать схорошенькой девушкой, невидя вее глазах страха, как умадемуазель Элизы, или презрения, как у1103.
        -Пойдемте, месье Клод, - весело сказал фон Рабе журналисту, - я угощаю… - он вдохнул аромат пудры, духов, услышал мелодию танго. Щелкнув пальцами, Макс велел метрдотелю:
        -Начнем сшампанского, икры ифуа-гра.
        Рынок Ле-Аль шумел затемными, поднимающимися, вжаркое, полуденное небо, стенами церкви Сент-Эсташ. Намостовой выстроились грузовики фермеров. Набрусчатке блестела серебристая чешуя, раздавленные яблоки иклубника, листы салата, размазанные колесами помидоры. Мальчишки, вдлинных, холщовых, испачканных кровью передниках, шныряли втолпе. Улотков стояли плетеные корзины сбитыми курами, свежей рыбой, молодой, вовлажной земле, картошкой.
        Под закопченными, стеклянными крышами павильонов, удлинных прилавков, толпились покупатели. Время было обеденное, распродавали остатки. Оптовики, изресторанов игостиниц, появлялись нарассвете, начиная спяти утра, когда весь рынок пах горячим, луковым супом. Его варили, чтобы подать продавцам, игрузчикам. Они начинали собираться после полуночи, раскладывая товар. Сейчас настало время домохозяек, тех, кто хотел купить провизию подешевке. Вмясном ряду торговались особенно громко. Топорики вонзались вокровавленные колоды, осколки костей летели под ноги покупательницам. Наприлавках сочилась кровью свежая печень. Женщины бесцеремонно рылись вбульонных обрезках, взвешивали наруке неощипанных куриц. Невидная дверь, назадах мясного ряда, вела вкоридор, где веяло ароматом лука ирасплавленного сыра.
        Настаром столе красовались два глиняных горшочка, сзолотистой, тягучей массой икруг, сразложенными сырами. Мишель повертел запыленную бутылку, которую принес хозяин. Это было белое бургундское, Батар-Монтраше, двадцатилетней давности. Мишель подозревал, сколько оно стоит. Он заставил себя улыбнуться:
        -После победы откроем, месье Жак. Берегите ее, двадцать первый был отличным годом… - уМишеля, нанабережной Августинок, лежала бутылка Шато д’Икем, тогоже года:
        -Надо ее назапад забрать, - напомнил себе мужчина, - наверняка, боши вквартиру въедут… - вапартаментах ничего ценного, кроме сейфа срабочими материалами неоставалось:
        -Они мне тоже пригодятся… - длинные, впятнах краски, пальцы, пролистали страницы французского паспорта, лежавшего рядом сгоршочком. Мишель поднял голову: «Агде сейчас, месье Намюр?»
        -Там, откуда ты явился… - его собеседник взял старую, погнутую ложку:
        -Врядли он, вближайшее время, навестит Францию. Твой ровесник, тридцать лет. Аспирантом уменя был, довойны. Ты вообще пить несобираешься? - он хмыкнул, подув насуп.
        -Отчегоже, - мрачно ответил барон де Лу, - мне, сейчас выпивка очень, кстати придется. Месье Жак, - позвал он, - принесите нам четыре… нет, шесть бутылок домашнего, белого икрасного, если вы потофе обещаете… - потофе поставили настол, когда они прикончили третью бутылку белого, суп исыры.
        Они, молча, хлебали овощной бульон, заедая его дымящейся говядиной, накусках свежего хлеба. Мишель открыл красное вино:
        -Границы никакой несуществует. ВСааре все надвух языках говорят, никто наменя внимания необратил. Сошел сместного поезда, намаленькой станции, поднял руку нашоссе. Первый грузовик, идущий назапад, был мой… - он подергал полу испачканной краской куртки. Мишель шел кПарижу, рисуя вывески, ремонтируя дома. Он спал нафермах, ато ипросто вполе, или лесу. Лето выдалось жаркое. Документов унего небыло, ноникто его бумаг инеспрашивал. Он избегал больших дорог иоживленных городов:
        -Еслибы это случилось вдругое время, - горько усмехнулся Мишель, - можно былобы сказать, что я отлично провел каникулы впровинции. Готовят навостоке отменно, бургундские вина славные… - красное тоже было бургундским, молодым, прошлогоднего урожая.
        Вовремя «странной войны», они видели грузовики сящиками винограда:
        -Хорошая была осень, - он попробовал вино, - лет через десять забутылки отличные деньги дадут. Ваше здоровье… - выпив, Мишель почесал вголове:
        -Мне надо вымыться исложить вещи. Окузене моем ничего неизвестно? - человек напротив, пожал плечами:
        -ВБритании я его невстречал, после эвакуации. Снемцами он знаться небудет, сколлаборационистами тоже, - мужчина презрительно улыбнулся, - асреди наших общих знакомых месье Корнель непоявлялся… - Мишель должен был придумать, как вывезти тетю Жанну имадемуазель Аржан изПарижа:
        -Утети Жанны есть документы… - он медленно пил вино, - женский паспорт для Аннет я достану. Это нетрудно… - уходя нафронт, Мишель оставил Теодору ключи отквартиры нанабережной Августинок. Он предполагал, что кузен передал их мадемуазель Аржан:
        -Тетя Жанна винвалидном кресле… - Мишель тяжело вздохнул. Вслух, он сказал: «Мне машина понадобится, месье профессор».
        Марк Блок, профессор истории вСорбонне, учитель Мишеля, взглянул нанего из-под простого, встальной оправе, пенсне:
        -Найдем, дорогой месье Намюр. Инепрофессор, амесье Нарбонн. Я отсюда наюг, вуниверситет Монпелье, несмотря навойну… - он нашел настоле пачку папирос, - студенты начинают занятия, всентябре… - они курили, слушая гомон, из-за двери:
        -Он еврей, - думал Мишель, - ему шестой десяток, унего семья, дети. Ион великий ученый, вконце концов… - Блок принял отхозяина кофейник ипирог сяблоками:
        -Я онашей странной войне воспоминания написал… - серые глаза улыбнулись, - тебя почти сразу вплен взяли, амы всю осень изиму провели втени линии Мажино. Месье Корнель, наверное, рисовал, ачто историкам остается… - Блок налил себе кофе, - смотреть вокруг, ипереносить все набумагу. Наюге пока евреев невыгоняют спреподавательских постов, - добавил он, - хотя здесь, думаю, это время незагорами.
        -Апочему вы неуехали? - внезапно, спросил Мишель:
        -Почему вБритании неостались, после Дюнкерка? Месье профессор, - он замялся, - ненадо рисковать. Вы пожилой человек, великий ученый… - Блок отозвался:
        -После смерти решат, кто великий, акто нет. Нарбонн, - он помолчал, - это кличка, разумеется. Для нашей безопасности мы решили, что лучше имена неупотреблять. Новообще, - он повел рукой, - движение разрознено. Коммунисты, католики, монархисты, интеллектуалы, сторонники де Голля… Жаль, что ты хочешь назапад отправиться, - он испытующе посмотрел наМишеля, - намбы очень пригодился человек вПариже, координатор, связующее звено. Стобой будут говорить все. Ты одновременно икоммунист, икатолик, ичеловек ститулом… - Мишель помешал кофе вчашке:
        -Уменя женщины наруках, месье профессор. Мать месье Корнеля иего невеста. Умадемуазель Аржан никакого паспорта нет, она еврейка. Я хочу их отвезти куда-нибудь подальше, вБретань, вглушь. Может быть, при монастыре устроить… Соберу людей, я многих вРенне знаю, организую… - Мишель помолчал, - акции, - ивернусь вПариж, обещаю. Здесь можно всю жизнь прятаться, - он обвел рукой низкие, каменные своды комнаты: «Нужна связь сЛондоном, справительством визгнании».
        -Будет, - кивнул Блок, - обэтом заботятся, свои люди. Что касается акций… - он указал наLa France au Travail, - мне кажется, можно начать ствоего довоенного оппонента, месье Тетанже… - Мишель выругался:
        -Этой шайкой я займусь доотъезда. Осторожно, конечно. Бойкое перо месье Клода прервет свою деятельность… - Мишель скомкал газету:
        -Всортире таким подтираться, ито, несмотря наденьги нацистов, они набумаге экономят… Больше я никуда незаходил, месье профессор, - добавил он, - сразу квам направился… - довойны Мишель посещал домашние семинары уБлока, вЛатинском Квартале. Занимаясь средневековым искусством, Мишель считал себя обязанным разбираться вистории. Допив кофе, он попросил хозяина:
        -Месье Жак, принесите нам еще кофейник ибутылку арманьяка, пожалуйста.
        Блок поднял бровь:
        -Я поторопился, когда решил, что ты небудешь пить. Впрочем, вплену, наверняка, подобного недавали… - старый, почти бесцветный арманьяк пах гасконским солнцем. Завидев Мишеля, спрофессором, месье Жак сказал, чтобы месье барон небеспокоился:
        -Ненадо втаком виде наулице появляться… - хозяин, окинул взглядом куртку маляра ирастоптанные ботинки, - переночуете здесь, аутром я принесу костюм… - вБретани Мишелю такая одежда непонадобиласьбы, нодобираться назапад требовалось, невызывая подозрения унемцев или патрулей полиции Виши. Мишель собирался сесть заруль машины, исам довезти женщин доРенна.
        -Недавали, - согласился Мишель.
        Он лукавил, говоря Блоку, что пришел кнему сразу, когда оказался вПариже. Мишель понимал, что даже десяток бутылок вина незаставят его забыть полутемную лестницу наМонпарнасе, ее испуганный голос:
        -Ты… ты жив, ты вернулся. Иди, иди сюда… - Мишель, отступив, приказал себе незаходить взнакомую переднюю, несмотреть вчерные, большие глаза. Отнее пахло сном, теплой, нагретой постелью, кудрявые волосы растрепались. Она приникла головой кего груди. Мишель слышал, как бьется ее сердце, ловил шепот:
        -Я знала, знала, что ты жив… Я молилась затебя… - подняв заплаканное лицо, она потянула его заполу куртки:
        -Пойдем, тебе нужна ванна, я тебя накормлю… - он велел себе небрать маленькую ручку. Она непонимающе посмотрела нанего:
        -Волк… Что случилось? Аннет вПариже, я ей позвоню… - этого делать было нельзя. Мишель сначала хотел все подготовить, для отъезда изгорода.
        Он откашлялся:
        -Ненадо… Момо, Я сам все сделаю. Я ктебе первой пришел… - она улыбнулась, сквозь слезы, - первой… - Мишель сжал зубы, - потому что, это мой долг. Я немогу ничего начинать, пока я связан… - он вздохнул, - связан обязательствами. Перед тобой, Момо, Аннет, иматерью месье, Корнеля. Оних я позабочусь… - она прикусила нижнюю губу: «Иобо мне тоже?»
        -Да, - кивнул Мишель, - заэтим я здесь. Я пришел сказать, что я тебя нелюблю, Момо… - он скомкала шелк халата нахрупкойшее:
        -Я понимаю… Понимаю, Волк. Если ты решил… Но, если тебе что-то понадобится, вПариже… Помощь… - он только позволил себе наклонить белокурую голову, прикоснуться губами ктонким пальцам: «Спасибо тебе завсе, Момо».
        Мишель опрокинул рюмку арманьяка:
        -ВБретани, кроме сидра, ивиноградной водки, ничего недождешься. Поэтому сейчас месье Жак принесет еще пару бутылок бургундского, имы примемся заработу… - они сБлоком обсуждали будущее устройство движения, связь справительством де Голля, ивозможные операции, ноМишель видел только ее большие, блестящие, наполненные слезами глаза.
        Машину Блок обещал подогнать капартаментам нарю Мобийон.
        Проводив его додвери, ведущей нарынок, Мишель вернулся вкаморку. Взяв недопитую бутылку белого, он приник губами кгорлышку. Вино было сладким, нежным, унего немного кружилась голова:
        -Ивсе, - Мишель закурил, опустившись налавку, - ибольше ничего непроизойдет, допобеды. Нестоит сейчас подобным заниматься… - посмотрев нафотографию месье Тетанже, напервой полосе коллаборационистского листка, Мишель пообещал: «Увидимся вскором будущем, дорогой Клод».
        Замедальонами изнежной, пикардийской баранины, отовец, пасущихся наприморских лугах, вустье Соммы, месье Тетанже извинился. Журналист настаивал, что герр Шмидт должен, непременно, увидеть свидетельство оразводе. Макс выбрал для дипломатического паспорта самое неприметное имя. Оберштурмбанфюреру нетребовалось вПариже, блистать титулами. Французы, лояльные кнемецкой администрации, ибез того смотрели Максу врот, ловя каждое его слово.
        Нафарфоровой, сзолотой каемкой тарелке, лежало розовое, сочное мясо. Кспарже подали голландский соус. Пюре, насливках, сделали излюбимой Максом картошки, сореховым привкусом. Оберштурмбанфюрер пристрастился кней после поездки вДанию, откуда ипроисходил сорт.
        Нильс Бор находился под надежной охраной местного гестапо. Ученый уделил Максу ровно четверть часа. Разговор закончился, неуспев начаться. Бор сухо заметил, что незанимался военными разработками, инесобирается вних участвовать. Он, созначением, посмотрел начасы, Макс поднялся. Фон Рабе нехотел настраивать ученого против себя лично, иГермании, вобщем. Дания считалась близкой подуху, арийской страной, вней имелась собственная нацистская партия. Впечати, инарадио, согласно директивам изрейха, неговорили обоккупации. Дания находилась, поизящному выражению министерства пропаганды, под защитой войск вермахта. Встране оставили королевское правление, местную администрацию, ипока нетрогали евреев.
        -Их вДании немного… - Макс отпил дорогое, играющее рубином бордо, - как ивНорвегии. УБора есть еврейская кровь. Можно наэтом сыграть. Он, конечно, непрофессор Кардозо, - Макс усмехнулся, - инесобирается снами сотрудничать, но, при угрозе депортации, любой станет послушным. Севреями Скандинавии мы покончим…
        СС хотело создать встранах, близких подуху кГермании, собственные легионы:
        -Они разберутся сместными евреями. ВСССР случится, тоже самое… - Макс знал историю:
        -Вовремя гражданской войны, кто только погромов неустраивал. Белые, красные, все остальные. Поляки тоже рады освободиться отеврейского засилья… - вохрану новых концентрационных лагерей собирались нанимать местных работников:
        -Они получат заработную плату, отличный паек… - подождав, пока уберут тарелку, ипоменяют приборы, Макс закурил, - они будут стремиться помочь рейху. Это освободит немецкий персонал. Мы сэкономим деньги, избавим немцев отнекоторых неприятных обязанностей. Мы должны заботиться окомфорте наших солдат иофицеров… - Макс достал блокнот ипаркер, сзолотым пером.
        После баранины они заказали камбалу, вчерном масле, сорбет игруши, вшоколадном сиропе. Макс выбрал бутылку отличного сотерна, десятилетней давности:
        -Местный персонал, для лагерей… - подув начернила, он услышал звуки «Кумпарситы». Фон Рабе обвел глазами ресторан. Все мужчины смотрели всторону дверей. Метрдотель, улыбаясь, провожал кстолику, высоких, темноволосых девушек. Макс узнал стройную спину, гордый поворот головы. Оберштурмбанфюрер видел ее фильмы, ивсегда любовался мадемуазель Аржан. Он вспомнил досье нагосподина Воронцова-Вельяминова:
        -Они встречались, она считалась его невестой. Он без вести пропал. Девушка грустит, девушку надо развлечь… - спутница мадемуазель Аржан потребовала шампанского:
        -Унас праздник, месье Огюст, - сказала она, - мы намереваемся веселиться… - Макс поймал себя наулыбке:
        -Генриху мадемуазель Аржан тоже нравится. Похвастаюсь, что я сней танцевал. Может быть, инетолько танцевал… - Макс неиспытывал иллюзий относительно кинозвезд. Весь Берлин знал, что рейхсминистр пропаганды считает кинофабрику вБабельсберге чем-то вроде личного борделя.
        -Отто вНорвегию летает… - Макс поправил шелковый, итальянский галстук, - бык-производитель… - оберштурмбанфюреру непонравились девушки вДании. Он слышал, что норвежки еще более некрасивы:
        -Они коровы… - усмехнулся Макс, - толи дело француженки, как мадемуазель Аржан, или бельгийки, как мадемуазель Элиза. Видна стать, элегантность, воспитание… - он хотел привезти Эмме парижские духи:
        -Ей шестнадцать лет. Пора приучаться кхорошей одежде, оставить теннисные юбки, спортивные туфли изначки Союза Немецких Девушек… - Макса немецкие девушки непривлекали. Фюрер призывал кскромности, аМакс любил женщин вшелковых платьях, навысоких каблуках, вкрасивом белье.
        -Кроме 1103. Ей я готов простить даже хлопковые чулки, нарезинках… - он вспомнил белую кожу, коротко стриженые, рыжие волосы, косточки напозвоночнике, выступающие, острые лопатки. Мадемуазель Аржан сидела кМаксу впрофиль. Он видел изящный нос, сфранцузской горбинкой, длинные ресницы. Темный локон щекотал маленькое ухо, сжемчужной сережкой:
        -Она может приехать вБерлин… - решил Макс, - унас отличное кинопроизводство. Французы свое свернули. Пока мы выработаем директивы отом, что позволено снимать воккупированных странах, пройдет время. Зачем простаивать актрисе? Рейхсфюреру Гиммлеру она нравится… - наПринц-Альбрехтштрассе часто устраивали закрытые показы новых фильмов, для сотрудников:
        -Еще американцы ее перехватят… - Макс помнил сцену, в«Человеке-звере», где мадемуазель Аржан появлялась водних шелковых чулках инизко вырезанном корсете, помоде прошлого века. Макс даже сцепил пальцы, чтобы успокоиться.
        Он понял, накого похожа мадемуазель Аржан:
        -Нефертити. УЭммы тоже миндалевидный разрез глаз. Интересно, вкого? - девушки чокнулись хрустальными бокалами. Они пили «Вдову Клико». Макс решил:
        -Следующий танец. Надо первым кней подойти. Я вижу, как нанее азиат уставился. Фюрер объявил их арийцами, однако они спят наполу иедят сырую рыбу… - Роза, одними губами, сказала Аннет:
        -Шведа сейчас удар хватит, хотябы улыбнись ему. Он втебе дырку просмотрел, как иазиат… - Роза махнула ресницами всторону столика, где, водиночестве, сидел отлично одетый китаец, или японец. Смуглое лицо было непроницаемым. Аннет заметила, что мужчина, лет тридцати, неспускает снее глаз.
        Роза, изящным жестом, намазала наржаной тост черную, иранскую икру:
        -Может быть, инепридется ездить наЛазурный Берег, моя дорогая. Ябы ставила нашведа. Стокгольм красивый город, я туда летала насъемки, отVogue. НеПариж… - она смерила оценивающим взглядом предполагаемого шведа, - новПариже нам скоро небудут рады… - красивые губы искривились. Аннет вздохнула:
        -Я немогу, Роза. Теодор жив, он вернется… - бывшая мадам Тетанже положила теплые пальцы наузкую ладонь девушки:
        -Я тоже вэто верю, милая. Ноесли невернется… - Роза подытожила:
        -Если мы сами, осебе, непозаботимся, никто этого несделает, Аннет. Мы никому ненужны… - Аннет видела настойчивый взгляд светловолосого, высокого, красивого мужчины.
        -Унего нет кольца, - углом рта шепнула Роза, - потанцуй сним. Танец тебя ни кчему необязывает. Уазиата кольцо имеется, он женат… - Наримуне никак неожидал увидеть свояченицу в«Рице».
        -Ичто я ей скажу? - думал граф:
        -Она ничего незнает. Незнает, что унее есть сестра, что она, насамом деле, Горовиц, анеГольдшмидт. Пригласить ее натанец: «Здравствуйте, я ваш зять…». Уменя даже письма Регины при себе нет, конверт вномере… - Наримуне заметил давешнего, светловолосого мужчину, известибюля. Его спутник сначала сидел застолом, новышел иззала:
        -Ладно, - вздохнул граф, - отложим. Пусть мадемуазель Аннет спокойно пообедает. Нестоит оподобном в«Рице» говорить. Приеду наЛевый Берег, вечером, списьмом… - свояченице иее подруге официант принес две бутылки шампанского:
        -Месье застоликом рядом, мадемуазель Аржан, мадам Тетанже… - сообщил он, - восхищается вашей красотой… - Роза поиграла будничным, скрупной жемчужиной, кольцом напальце: «Я теперь мадам Левин, Франсуа. Мы празднуем».
        -Очень рад, мадам… - Франсуа едва заметно улыбался, - если мне будет позволено заметить, вам так лучше… - Роза посмотрела из-под ресниц насмуглого юношу. Он обедал, сняв феску:
        -Я слышала, - томно сказала мадам Левин, когда официант отошел, - что пирамиды вЕгипте очень хороши. Уних есть оперный театр, они нейтральная страна. Он юнец, конечно… - Аннет усмехнулась:
        -Он араб, моя дорогая. Амы стобой… - Роза, решительно, пожала плечами: «Уменя нет предрассудков».
        Итамар Бен-Самеах тратил в«Рице» несвои деньги. Паспорт Фаруха эль-Баюми, единственного сына инаследника Мохаммеда эль-Баюми, владельца хлопковых плантаций итекстильных предприятий, сопровождался туго набитым бумажником ичековой книжкой, Лионского Кредита. Итамар познакомился сФарухом вбаре отеля «Шепард», рядом скаирской оперой. Итамар говорил по-арабски так, словно родился ивсю жизнь прожил вКаире. При себе уюноши имелось отличное средство, изтех, что «Иргун» использовал вподобных операциях. Господин эль-Баюми, придя всебя, невспомнилбы даже имени обходительного юноши, нового приятеля. Впрочем, Итамар ему инепредставлялся. Действие лекарства, как его называли боевики «Иргуна», продолжалось больше суток. Успев снять деньги сосчета господина Фаруха, Итамар спокойно сел насамолет египетской авиакомпании «Миср», направлявшийся, через Ларнаку иНеаполь, вМарсель.
        Это была первая миссия Итамара, ион немного волновался:
        -Доктор Судаков будет недоволен, что меня послали… - юноша, незаметно рассматривал мадемуазель Аржан, иее спутницу, - мне всего девятнадцать. Однако никого под рукой небыло, ая знаю языки… - всемье Гликштейнов говорили наанглийском, инемецком. Мать Итамара родилась всемье марокканских евреев, приехавших вПалестину вконце прошлого века. Юноша отлично знал французский язык.
        Самериканским журналистом, мистером Фраем, вМарселе он говорил по-английски. Фрай организовывал вывоз евреев изФранции вАмерику, через Испанию иПортугалию. Американец признался Итамару, что его ресурсы ограничены, ион неможет рисковать большими группами людей:
        -Тем более, - заметил Фрай, - моя страна заинтересована вталантах. Писатели, художники, архитекторы, киноактеры… - он пошелестел бумагами. Итамар заставил себя сдержаться:
        -ВоФранции полмиллиона евреев, мистер Фрай, - нарочито спокойно заметил юноша, - что делать тем, укого таланты отсутствуют?
        Американец развел руками:
        -Правительство Франко непотерпит полумиллиона евреев насвоей территории. Мы несможем перевести их через границу… - Итамар проверил документы японца больше попривычке. Японский паспорт был ему совершенно ненужен. Юноша отпил шампанского:
        -Денег господина Фаруха достаточно нааренду корабля. Хотябы сотню человек я должен отсюда вывезти… - вМарселе Итамара ждала группа еврейской молодежи сюга, однако он немог покинуть Францию, неувидев, своими глазами, что делается вПариже.
        -Цила иЦиона мне никогда вжизни неповерят… - восторженно подумал юноша, - я обедал рядом смадемуазель Аржан… - вТель-Авиве крутили французские ленты. Фильмы переводили, закадром, два голоса, мужской иженский. Вся Палестина узнавала голоса спервого звука. Итамар приезжал вКирьят-Анавим изПетах-Тиквы. Юноша жил всемейном, старом доме, иучился ваграрной школе. Он водил старый грузовик, принадлежавший кибуцу. Девчонки садились вкабину. Госпожа Эпштейн, строго смотрела нанего: «Негони втемноте, лучше вгороде переночуйте». После кино они шли вкафе, сдрузьями, летом купались, идаже спали напляже.
        Итамар вспомнил рыжие волосы Цилы Сечени:
        -Все расскажу, когда приеду. Она вБудапеште родилась, ноэто, все-таки, Париж, «Риц»… - Итамар знал, что вподобных местах живут богатые ибеспечные люди. Никто необращал внимания навежливого арабского юношу. Подруга мадемуазель Аржан, улыбнувшись, опустила ресницы. Заиграли «When your wish upon astar».
        -When you wish upon astar
        Makes, no difference who youare,
        Anything, your heart desires will come true…
        Аннет услышала мягкий голос:
        -Вы неокажете мне честь, мадемуазель, несогласитесь натанец… - она поднялась. Аннет успела заметить, что Роза, мимолетно, нахмурилась:
        -Немец, - поняла мадам Левин, - нешвед. Знакомый акцент. Ничего страшного, один танец… - Макс взял прохладную ладонь мадемуазель Аржан. Отнее волнующе, пахло цветами. Фон Рабе опустил глаза. Унего мгновенно перехватило дыхание, губы даже пересохли. Надлинном пальце девушки поблескивало простое, золотое кольцо. Фон Рабе разбирался вбриллиантах:
        -Подобного я никогда невидел… - она отлично танцевала, Макс заставлял себя, улыбаясь, болтать очем-то незначащем, - сколько, внем каратов? Ицвет… - камень, игравший глубокой лазурью, размером был скофейное зерно. Макс посмотрел через плечо мадемуазель Аржан. Месье Тетанже, вернувшись застолик, пристально разглядывал танцующие пары. Поймав взгляд Макса, месье Клод вскинул бровь, пытаясь что-то сказать:
        -Несейчас, - раздраженно подумал фон Рабе, - пусть мелодия закончится. Надо ее опять пригласить… - официант прошелестел вухо Итамара: «Вам записка, отмадам…»
        Он ловко вложил вруку юноши клочок бумажки: «Пригласите меня натанец», - велел четкий, крупный почерк. Подруга мадемуазель Аржан легонько кивнула. Глубоко выдохнув. Итамар подошел кее столику. Она была вдневном платье гранатового шелка, выше его наполголовы, пахло отнее сладкими пряностями. Каблуки застучали помраморному полу. Победно улыбаясь, высоко держа голову, Роза прошла мимо столика, где сидел бывший муж, даже непосмотрев намесье Тетанже.
        Макс отвел мадемуазель Аржан кстолику, поблагодарив затанец, вспоминая синий, неземной цвет бриллианта. Других драгоценностей актриса неносила:
        -Ничего иненадо, сподобным кольцом… - мучительно, думал фон Рабе, - таких драгоценностей вмире мало найдется… - он видел фотографии Le bleu de France, бриллианта всорок каратов весом, находящегося вАмерике. Укамня мадемуазель Аржан был похожий оттенок. Макс, намгновение, остановился. Он понял, что неслышно шепчет:
        -Санси, пятьдесят каратов, светло-желтого цвета… - Санси раньше хранился вгалерее Аполлона, вЛувре. Камень отправили вэвакуацию. Найти его пока никакой надежды небыло:
        -Регент, сто сорок каратов, украшал шпагу Наполеона идиадемы французских королей… - Регент пропал бесследно, как иостальные сокровища Лувра. Ни одного документа, бросающего свет наместонахождение драгоценностей икартин, необнаружили. Парижское гестапо допросило оставшихся вгороде кураторов музея. Они уклончиво говорили, что полных сведений омаршруте эвакуации несуществует. Макс представил карту Франции:
        -Водних Пиренеях можно спрятать десять Лувров, ивАльпах тоже. Хватит Гентскому алтарю здесь торчать, - решил он, - пора его перевозить вГерманию. Может быть… - он взглянул намадемуазель Аржан, - арестовать ее, поподозрению всвязях сподпольщиками. Реквизировать имущество, включая бриллиант. Здесь есть какие-то подпольщики, наверняка. Агенты Черчилля, диверсанты. Пригрозим девушке тюрьмой, девушка испугается. Можно ее использовать, - Макс улыбнулся, - вкачестве агента, среди сил сопротивления. Она обрадуется, ей важна карьера, все актрисы тщеславны… - Макс немог уехать изПарижа без камня. Он понял, что кольцо приснится ему ночью, как снилась 1103, еще когда ее звали леди Констанцей Кроу, как снилась баронесса Элиза де ла Марк, снежными, немного испуганными глазами косули, сзолотистыми, сияющими, легкими волосами. Максу она, немного, напоминала ангела, настворке Гентского алтаря. Макс хотел подарить Элизе кольцо перед свадьбой. Присев застолик, он взялся забутылку бордо:
        -Право, месье Тетанже, нестоит беспокоиться. Я вам верю, без бумаг. Верю, что вы избавились, - Макс пощелкал пальцами, - отсомнительных связей… - Тетанже, кисло, отозвался:
        -Моя бывшая жена здесь, герр Шмидт. Она сидит сдевушкой, называющей себя мадемуазель Аржан. Они вателье Скиапарелли познакомились. Мадемуазель Аржан работала манекенщицей, прежде чем кино заняться… - Макс кинул взгляд всторону спутницы дивы. Ему непонравилось холодное выражение вкрасивых глазах. Разведенная жена Тетанже была еще выше мадемуазель Аржан. Девушка носила туфли наостром, опасно выглядящем каблуке:
        -Тетанже донее недотягивает, - смешливо подумал Макс, - она еврейка, конечно, нокрасавица… - мадам Роза, раздув ноздри, зашептала что-то подруге.
        Принесли камбалу. Макс взялся зарыбныйнож:
        -Аржан, это псевдоним? Вкино подобное принято, - он задумался, - очень красивое созвучие, Аннет Аржан. Сразу запоминается… - Тетанже тонко, едва заметно улыбался:
        -Принято, герр Шмидт. Я подумал, что мадемуазель… - он, созначением, помолчал, - Аржан, станет хорошим примером того, очем я пишу вбудущей статье… - француз понизил голос. Едва непоперхнувшись камбалой, Макс успокоил себя тем, что один танец севрейкой ничего незначит. Вконце концов, он почти каждый месяц держал впостели женщину севрейской кровью инамеревался делать это идальше. Он предполагал жениться наженщине, родившей ребенка отеврея. Макс, незаметно, посмотрел всторону мадемуазель Аржан, а, вернее, пани Гольдшмидт.
        Все складывалось, как нельзя лучше.
        Вдосье, пропавшего без вести, жениха значилось, что месье Корнель живет вапартаментах, уСен-Жермен-де-Пре. Имелся иадрес второй квартиры, неподалеку, нарю Мобийон:
        -Вобщем, - подытожил Макс, - я ее найду. Пошлю наряд гестапо, отвезем ее вДранси… - вДранси, насевере Парижа, врайоне модернистской архитектуры, La Cite de la Muette, помещалась немецкая военная тюрьма. Гестапо конфисковало здания после падения города. Вбудущем вДранси собирались устроить перевалочный лагерь, для депортации парижских евреев навосток. Макс пока оплане нераспространялся.
        Фон Рабе показалось особенно забавным, что несколько домов вLa Cite de la Muette построил пропавший жених еврейки, месье Корнель:
        -Интересно, - Макс, задумчиво, ел лимонный сорбет, - он знает оее происхождении? Хотя какая разница? Его, наверняка, нет вживых, аона поедет вАушвиц. Вкачестве первой депортируемой. Жаль только, несоркестром, неторжественным образом… - Макс едва нехлопнул себя полбу. Взяв блокнот, он записал: «Оркестр». Средний брат упоминал опроцессе селекции, который они разрабатывали сколлегами, Рашером иМенгеле:
        -Смузыкой наперроне дело пойдет веселее… - оркестр «Рица» играл американский джаз, - построим фальшивую железнодорожную станцию, вАушвице. Введем евреев взаблуждение. Пусть считают, что их будут распределять порабочим местам… - Отто говорил, что сильных, здоровых имолодых людей, надо оставлять вживых, для лагерных работ, накороткое время. Дети, старики ибольные сразу, как говорили вих кругах, подлежали окончательному отбору:
        -Отто упоминал, что Рашер проводит какие-то опыты, наженщинах… - полюбовавшись ярко-желтыми грушами, Макс вдохнул запах шоколада, - пани Гольдшмидт пригодится вмедицинском блоке, как ибывшая мадам Тетанже… - Макс, тайно, любил джаз.
        Вего берлинской спальне стоял мощный радиоприемник. Когда оберштурмбанфюрер был уверен, что никого изсемьи нет дома, он ловил Нью-Йорк, слушая биг-бэнд Гленна Миллера, сих солисткой, мисс Фогель, или Бинга Кросби. Здешний оркестр заиграл InThe Mood. Макс, мимолетно, пожалел, что неможет еще раз пригласить мадемуазель Гольдшмидт. Подобное было опасно, Тетанже сидел рядом. Он хмыкнул:
        -Я ее допрошу, вДранси. Ноэто рискованно, она может разболтать, что я… Хотя кто ее будет слушать, вАушвице? Вмедицинском блоке люди долго неживут. Надо держать себя вруках… - вздохнул Макс:
        -Забери унее кольцо, отправь навосток, изабудь оней… - пьяный голос перекрыл оркестр:
        -Хватит жидовской музыки, играйте «Хорста Весселя!», - офицер вмайорском мундире вермахта, немного покачиваясь, пошел коркестру.
        -Хорста Весселя! - поддержали его из-за столика, где сидели военные. Макс поморщился:
        -Кто их сюда пустил? Здесь неБерлин, ипока неоккупированная территория. Иэто «Риц», анепивная, вМитте… - армейцы, нестройно, запели:
        -Die Fahne hoch! Die Reihen fest geschlossen!
        -SA marschiert mit ruhig festem Schritt…
        Оркестр, упрямо, продолжал играть, немцы кричали, вставая смест. Над залом пронесся гневный голос:
        -Пошли вон, боши! Франция, свободная страна! Убирайтесь прочь, сосвоими маршами… - Тетанже побледнел:
        -Герр Шмидт, помните, я больше ей немуж. Я неимею никакого отношения… - мадам Левин, выпрямив спину, прошла кпьяному майору:
        -Убирайся, нацистская свинья! Сначала научись вести себя вобществе… - Роза схватилась защеку. Мадемуазель Аржан встала рядом сподругой. Тетанже приподнялся:
        -Они еврейки! Им неместо вприличном отеле, ресторане… - Макс едва сам незаткнул рот месье журналисту. Офицеры вермахта побагровели. Майор, отвесивший пощечину Розе, вытер руку окитель:
        -Право, - подумал Макс, - что Кардозо, что Тетанже… Все коллаборационисты одинаковы. Ради места укормушки родную мать продадут, ането, что бывшую жену… - затыкать рот месье Тетанже непотребовалось. Мадемуазель Аржан, промаршировав ких столику, хлестнула месье Клода полицу:
        -Подонок исын подонка, - сказала она низким, красивым голосом, окинув Макса презрительным взглядом:
        -Грязный нацист, как ивсе вы… - давешний азиат, кудивлению Макса, тоже встал.
        -Никто несмеет поднимать руку наженщину вмоем присутствии, - спокойно заметил он, оказавшись рядом смайором. Оркестр затих, люди прекратили жевать, немцы голосили «Хорста Весселя». Азиат схватил майора заруку, офицер потянулся запистолетом. Макс закатил глаза:
        -Только стрельбы нехватало… - он, примирительно, сказал:
        -Мадемуазель, простите моих соотечественников. Они вернулись сфронта… - серо-голубые глаза сверкали. Когда Тетанже закричал оеврейках, Роза приказала Аннет, сидеть тихо: «Уменя французский паспорт, аты без документов».
        -Уменя есть гордость, - резко отозвалась девушка, - иэто моя страна, Роза, как иПольша… - Аннет видела, как смотрит наних араб. Девушка вскинула голову:
        -Я никогда нестыдилась своей крови, иникогда небуду… - майор, жалобно, вскрикнул, азиат пинком отправил его куда-то кстене. Фон Рабе вспомнил:
        -Отто рассказывал. ВАзии есть особые боевые искусства… - он попытался взять мадемуазель Аржан заруку:
        -Обещаю, они закончат петь, все успокоится… - Тетанже, держась защеку, старался несмотреть всторону бывшей жены имадемуазель Аннет. Наплечо Макса легла чья-то сильная ладонь, сжесткими пальцами. Серо-голубые глаза девушки расширились, лицо побелело, она сдавленно ахнула. Макс, повернувшись, застыл. Месье Корнель, точно такойже, как нафото вдосье, только немного похудевший, смотрел прямо нанего. Вголубых глазах Макс неувидел для себя ничего хорошего.
        Он успел сказать:
        -Месье, вы ошиблись, я не… - кровь залила ему рот, второй удар попал впечень. Фон Рабе, согнувшись, услышал:
        -Ябы натвоем месте нерисковал оставаться здесь, как итвой дружок, крыса, предавшая Францию… - месье Корнель, легко вытряхнул месье Тетанже состула:
        -Оба вон отсюда, немедленно, изахватите своих нацистских приятелей!
        Он крикнул, навесь ресторан: «Марсельеза!».
        Аннет держалась зарукав его пиджака:
        -Теодор, ты жив, жив… Что, что случилось… - девушка подумала:
        -Надо ему сказать омадам Жанне. Или он был нарю Мобийон… - Федор, наклонив коротко стриженую, рыжую голову, поцеловал ей пальцы:
        -Жив, конечно. Спой мне, - коротко улыбнувшись, он поправил себя, - спой нам, Аннет. Как пела нафронте, помнишь… Я тебе все расскажу… - она взобралась наэстраду, зал аплодировал. Хлопали официанты иметрдотель, люди свистели вслед немцам. Фон Рабе, тяжело дыша отболи, остановился удвери. Зуб, который ему едва невыбил соученик, вБарселоне, опять шатался.
        -Allons enfants de la Patrie,
        Le jour le glorie est arrive!
        Зал ревел, она откинула назад красивую, темноволосую голову. Месье Корнель бережным, нежным жестом подал руку девушке.
        Вынув платок, фон Рабе вытер рот, полный слюны икрови:
        -Еще встретимся, - пообещал он, - месье Корнель, мадемуазель Аржан… - сжав кулаки, он отряхнул испачканный, смятый пиджак. Макс решил, что ему пока нестоит покидать Париж. Унего появились вгороде личные интересы.
        Дочь хозяина скромного пансиона, нарю Вавен, вМонпарнасе, посматривала всторону нового постояльца, месье Пьера Ленуара. Мужчина говорил спарижским акцентом. Месье Пьер объяснил, что долго жил наюге страны, асейчас решил вернуться встолицу. Загар унего был средиземноморский, волосы темного каштана немного выгорели наконцах, лазоревые глаза скрывали длинные ресницы. Высокий, изящный, широкоплечий гость носил скромный, ночистый костюм. Обручального кольца умужчины неимелось. Попаспорту выходило, что месье Пьеру двадцать восемь лет. Дочери хозяина исполнилось тридцать:
        -Свойной женихов неосталось… - ее отец повертел паспорт месье Пьера, - аон отслужбы вармии освобожден… - постоялец предъявил справку, извоенного ведомства, вЛионе. Месье Пьер страдал плоскостопием. Он сказал, что работал наюге коммивояжером.
        Впансионе подавали ужин, однако месье Ленуар отнего отказался. Он вставал рано. Гость завтракал втемной, обставленной старой мебелью столовой, слушая новости порадио, ипросматривая газеты. После завтрака, он, довечера, покидал пансион. Хозяин решил, что постоялец, должно быть, ищет работу:
        -Что искать… - француз оглядел спину дочери, убиравшей состолов, - единственная наследница. Деньги вбанке кое-какие лежат. Немцы вПариже, ноэто никого неволнует. Люди вгород всегда приезжают, номера понадобятся… - дочка небыла красавицей, ноособняк, пусть ивнедорогом районе, кое-что значил.
        Месье Пьер жил натретьем этаже, под крышей. Крохотный балкон выходил нарю Вавен, снего виднелась кованая ограда входа вметрополитен. Месье Ленуар каждое утро спускался под землю. Вгазетах, оставленных после завтрака, постоялец обводил объявления свакансиями. Хозяин пожалел беднягу:
        -Тратит деньги набилеты, ездит погороду. Какбы ему намекнуть, что Мари он подуше пришелся… - месье Ленуар оказался воспитанным, тихим человеком. Он всегда поднимался, когда дочь хозяина заходила встоловую. Возвращаясь впансион, месье Пьер обсуждал схозяином, зачашкой кофе, и«Галуаз», спортивные новости. Политикой ивойной месье Ленуар, судя повсему, неинтересовался.
        -Слава Богу, - облегченно думал хозяин, - некоммунист, немонархист, обыкновенный обыватель. Неправых взглядов, неистовый католик… - он жалел Мари, инехотел, чтобы дочка состарилась взадних комнатах, рожая детей каждыйгод:
        -Сейчас нето время, - хмыкнул хозяин, - непрошлый век. Малоли, что его святейшество говорит. Надо собственной головой думать… - он предусмотрительно вывесил над стойкой флаг, стопориком Виши, ифотографию, где маршал Петэн пожимал руку Гитлеру. Отсвастики хозяин отказался. НаМонпарнас немецкие патрули незаглядывали, они вообще избегали бедных районов:
        -Малоли что, - пробурчал себе под нос хозяин, слезая стабурета, поправив фото, - вгороде имеются горячие головы. Коммунисты, сторонники де Голля. Пойдут слухи, что уменя свастика висит. Мне пожара ненадо, - подытожилон.
        Завтрак, как ивовсех пансионах подобного толка, подавали довольно скудный. ВПариже, испокон века, экономили наеде для гостей. Ужин тоже непредставлял, изсебя ничего особенного. Огромную кастрюлю потофе варили ввоскресенье вечером, иели мясо, как было принято, постаринке, всю неделю. Кговядине полагались дешевые бобы, или чечевица.
        Хозяин считал, что заденьги, уплаченные постояльцами, тарелки мяса сбобами иполовины бутылки домашнего красного вина, было много. Завсем остальным он советовал обращаться вотели Правого Берега.
        Кзавтраку приносили кофе, небольшой круассан, кусочек сливочного масла, ичайную ложку домашнего джема. Мари сама пекла изакатывала банки. Девушка покупала ягоды посходной цене, нарынке Ле-Аль.
        Хозяин гордился тем, что пансион располагался неподалеку отИнститута Пастера. Портрет доктора Луи висел впередней, слитографиями Наполеона иВиктора Гюго. Настолике орехового дерева, времен Наполеона Третьего лежали газеты. Хозяин, недавно, навсякий случай, стал класть поверх остальных изданий La France au Travail. Месье Ленуар тоже просматривал новое издание.
        Упостояльца были хорошие манеры, ел он аккуратно, ивыпивал зазавтраком две чашки кофе. Вплату запансион входила только одна. Хозяин махнул рукой:
        -Необеднеем. Может быть, сказать ему, что Мари хотелабы вкино сходить… - наМонпарнасе небыло кинотеатров для немецких солдат. НаПравом Берегу, открыли залы, только для войск вермахта, ноздесь подобного неустраивали.
        НаМонпарнасе ничего неизменилось. Повечерам изкафе доносилась музыка, подростки торчали науглах, покуривая дешевые сигареты, заигрывая сдевушками. Лето выдалось жаркое, созвездными, тихими ночами. Над кварталом плыли звуки аккордеона, искрипки. Низкий голос Пиаф, спатефонных пластинок, веселопел:
        La fille de joie est belle
        Au coin de la rue la-bas
        Elle aune clientele
        Qui lui remplit sonbas…
        Внедорогих кинотеатрах крутили американские фильмы, «Морского Ястреба», «Дорогу вСингапур», инемецкую драму, «Лиса изГленарвона», оборьбе, как утверждали афиши, ирландского народа против британских завоевателей. НаПравом Берегу показывали фильм оБисмарке, ноздесь нанего никтобы непошел. Позавтракав, месье Ленуар любезно попрощался схозяином. Надев кепи, он скрылся зауглом.
        Еще непробило восьми утра:
        -Поговорю сним… - решил француз, - хватит Мари вздыхать. Посмотрим, человек он обходительный, приятный… - налив кофе, хозяин закурил «Галуаз» ипогрузился врасчетную книгу.
        Обходительный, приятный господин Ленуар, действительно, каждое утро спускался вметро, проезжая одну остановку. Он выходил увокзала Монпарнас, теряясь вутренней толпе. Никтобы невспомнил мужчину вхорошем, носкромном сером костюме, спотрепанным портфелем игазетой под мышкой.
        Свокзала Петр Воронов, пешком, шел нарю Домбасль. Он занимал место вугловом кафе. Перед тем, как появиться устойки, он клал впортфель пиджак. Петр закатывал рукава рубашки исдвигал назатылок кепи. Здесь его считали писателем, или журналистом. УПетра имелась трубка, идаже шелковое кашне. Он покрывал страницы простого, черного блокнота нарезинке стенографическими крючками. Петр увидел подобную записную книжку уМаксимилиана фон Рабе. Немец поделился адресом писчебумажной лавки вЛатинском Квартале.
        Петр купил блокнотов инадолю Тонечки. Он был уверен, что жене понравятся подарки. Перед возвращением домой, Воронов хотел выбрать для Тонечки белье, чулки идухи, аВолоде привезти заводную, музыкальную карусель. Он помнил, как радовался мальчик летом, когда Петр повел его вПарк Горького. Тонечка оценила янтарное ожерелье.
        Ночью она жарко, горячо дышала вегоухо:
        -Жаль, что ты всего несколько дней дома, я буду скучать… - он целовал прозрачные, светло-голубые глаза:
        -Я осенью вернусь, любовь моя… - Петр пока нехотел говорить жене, что случится потом. Вопрос сЦюрихом должен был решиться взависимости отрезультатов проверки Кукушки, однако Эйтингон иЛаврентий Павлович, водин голос, обещали Петру должность резидента вШвейцарии.
        Эйтингон сейчас был вМехико. Через десять дней «Утка» заканчивалась, Петра ожидал очередной орден. Пока он торчал наМонпарнасе, наблюдая заквартирой Очкарика. Биньямин, вЛионе, получил отгосподина Ленуара французский паспорт, самериканской визой. Месье Вальтер, осторожно спросил:
        -Документы отмистера Фрая, изМарселя? Я слышал, он помогает евреям покинуть Францию… - паспорт ивизу сработали вМоскве, ноПетр, для надежности, посетил месье Фрая. Журналисту он тоже представился французским коммунистом. Они поговорили оспасении евреев. Американец, довольно беспечно, выболтал месье Ленуару, подробности перехода границы. Петр все рассказал Биньямину. Воронов велел ему присоединиться кгруппе знакомых, отправлявшихся наюго-запад Франции. Сам Петр намеревался очутиться вПортбоу, всентябре.
        Биньямин собирался навестить парижскую квартиру, забрать манускрипт иуехать вБордо. Месье Ленуар уверил его, что работает смесье Фраем ипоможет Биньямину иего приятелям перебраться вИспанию. Петр напомнил месье Вальтеру обосторожности. Поего словам, Биньямина, действительно, искало гестапо.
        Гестапо было наплевать наБиньямина, ноПетр считал нужным поддерживать веврее страх иобеспокоенность засвою судьбу. Люди вподобном состоянии легче поддавались наманипуляции. Они были склонны верить всему, что им говорят. Петр, опытный работник, много раз допрашивал арестованных.
        Биньямин неспросил, откуда месье Ленуар, собственно, взял фото для паспорта. Наснимке был неОчкарик. ВМоскве подобрали похожего еврея, одного изприбалтийских контрреволюционеров, приговоренного квысшей мере социальной защиты. Петра немного беспокоило, что Биньямин, появившись вПариже, почти непоказывался наулице. Воронов решил:
        -Пишет, наверное. Он говорил, что почти закончил книгу. Нашел время, называется… - Петр был уверен, что Кукушка приедет повидать знакомца, однако Горскую, задва дня, Воронов неувидел. Унего впортфеле лежал журнал состатьей Биньямина, прочитанной вбиблиотеке Британского Музея. Воронов нашел книжку вбукинистической лавке, вЛатинском квартале. Он выучил слова Очкарика почти наизусть:
        -Странное отчуждение актера перед кинокамерой, сродни странному чувству, испытываемому человеком при взгляде насвое отражение взеркале. Только теперь это отражение может быть отделено отчеловека, оно стало переносным. Икудаже его переносят? Кпублике. Сознание этого непокидает актера ни намиг… - Очкарик говорил онем самом.
        Петр вжился вмесье Ленуара, также, как он вживался виспанца, вМадриде, вмексиканского журналиста, вЛондоне. Петр стоял перед старым зеркалом, вкомнатке пансиона:
        -Даже сТонечкой, даже сней, я все равно играю… - думал он, - это вкрови, отэтого неизбавиться. Я незнаю, где я сам, незнаю, как меня зовут… - Петр отгонял эти мысли.
        СЭйтингоном иБерия они обсудили, как вызвать Кукушку вПортбоу. Существовала вероятность, что Кукушка иОчкарик никак несвязаны, норисковать они немогли. Горскую требовалось проверить доконца. Петр, насовещании, заметил:
        -Если она знает… знала Очкарика, она, хоть как-то себя раскроет, когда увидит его труп. Небывает подобных людей. Увсех есть чувства… - Петр представил себе, намгновение, чтобы он сделал, случись такое сТонечкой иВолодей:
        -Никогда этого небудет, - Воронов сжал зубы, - я нахорошем счету. Товарищ Сталин мне доверяет, даже несмотря… - дальше он думать нехотел.
        Они решили послать Кукушку вПортбоу радиограммой изМосквы, ссылаясь нанеобходимость ее участия вспециальной операции иностранного отдела. Любое неподчинение подобным инструкциям каралось немедленным вызовом вМоскву ипоследующей ликвидацией изменника иего семьи.
        -Аесли она исчезнет? - подумал Петр. Он обвел глазами начальство. Воронов понятия неимел, знаютли они обистинном происхождении отца Горской:
        -Она может получить американское гражданство, для себя идочери. Ипоминай, как звали. Ищи ее, повсему миру, сосведениями озолоте партии, нашвейцарских счетах, овыплатах агентам, отАргентины доЯпонии… - Кукушка, как иЗорге, настаивала, что Германия собирается атаковать Советский Союз, летом следующего года. НаЛубянке подобные радиограммы считались мусором идезинформацией немцев. Сведениям отгерра фон Рабе верили больше. Немец утверждал, что фюрер собирается заняться Британией иАмерикой, авовсе неСССР.
        Вслучае, еслибы Кукушка прошла проверку, Петр, все равно, хотел предложить вернуть ее дочь вМоскву, для надежности. Девочка следующим летом заканчивала школу. Ее можно былобы взять виностранный отдел, посадить набумажную работу идержать, как заложника. Он заикнулся обэтом насовещании. Наум Исаакович усмехнулся:
        -Натоварища Марту Янсон унас другие планы, Петр.
        Эйтингон несказал, какие, однако, Петр видел, полицу Берии, что Лаврентий Павлович знает обудущем товарища Янсон.
        После возвращения изПрибалтики, Воронову было стыдно смотреть вглаза коллегам. Еслибы он верил вБога, онбы пошел вцерковь, поблагодарить зато, что вгазетах ничего оСтепане ненапечатали. Подобного инемогло случиться, ноПетр нехотел думать, какбы он объяснил поведение брата жене.
        Каждый раз, видя Тонечку, Петр говорил себе, что она, аристократка идочь герцога. Род жены уходил корнями кВильгельму Завоевателю. Тонечка, комсомолка, иделикатный человек, никогда ненапоминала мужу освоем происхождении, ноПетр, несмотря назнание языков, любовь копере, иумение разбираться ввинах, чувствовал себя рядом сженой тем, кем ибыл, плебеем, сыном рабочего, внуком, как Петр предполагал, крепостного крестьянина. Ему нехотелось краснеть перед Тонечкой замерзавца, дебошира ипьяницу, который, понесчастной случайности, оказался его братом, да еще ипохожим, наПетра, как две капли воды.
        Тонечке он объяснил, что Степана изБелоруссии перевели насевер. Это было частью правды. Подонка, наконец-то, выгнали стреском изпартии, илишили орденов. Петр только знал, что Степана отправили куда-то заполярный круг. Досамолетов брата недопускали, из-за алкоголизма исклонности кдракам.
        -Пусть тихо спивается, - махнул рукой Воронов, - Володе такой родственник ни кчему… - Петр нестал интересоваться убрата, куда Степан дел заключенного контрреволюционера, иагента британской разведки, гражданина Горовица. Воронов нехотел разговаривать соСтепаном, идаже видеть мерзавца, едва неразрушившего его карьеру.
        Наум Исаакович иБерия ничего оскандале неупоминали. Товарищ Сталин давно сказал, что сын заотца неотвечает, абрат забрата, тем более. Петру, все, равно, было неловко. Он понял, что Степана окрутила какая-то хорошенькая еврейка. Брат, поддавшись наее уговоры, вытащил Горовица изтюрьмы. Раввин пропал без следа, Воронов нестал его искать. Он беспокоился неосудьбе Горовица, аосвоем продвижении послужбе. Петр воткнул гражданина всписок расстрелянных вКаунасе контрреволюционеров.
        Вкафе науглу рю Домбасль Петра узнавали. Хозяин варил кофе, как он любил, смолоком. Здесь обжарка оказалась лучше той, что подавали впансионе. Обедал Петр вдешевом ресторане, пососедству, заказывая крок-месье, или салат. Стены пестрели афишами монпарнасских варьете, кпотолку поднимался сизый, табачный дым. Биньямин поздно ложился, инепоявлялся наулице дополудня. Воронов очинил карандаш серебряной точилкой. Закинув ногу наногу, он принял отгарсона большую чашку, вдохнув горьковатый, острый аромат.
        Наверху ожило радио:
        -Доблестные летчики Люфтваффе сегодня утром начали атаки навоенные базы иаэродромы Британии. Недалек час окончательной победы вермахта… - вблокнот Воронов заносил результаты слежки заБиньямином. Пока ничего подозрительного Петр неувидел. Он проводил глазами высокого, белокурого мужчину, навелосипеде. Рабочий носил куртку, испачканную краской, исуконную беретку. Вплетеной корзине лежали банки, кисти, имотки проволоки.
        -Маляр, - зевнул Петр, приготовившись кочередному скучномудню.
        Старый велосипед, намраморном полу вестибюля апартаментов, вСен-Жермен-де-Пре, выглядел незваным гостем. Плетеная корзина опустела, вней остались только кисти. Банки, ибутылка темного стекла перекочевали надубовый стол, наблистающей чистотой кухне. Вразвернутом листе коричневой упаковочной бумаги лежали мелкие гвозди, иобрезки проволоки. Пахло кофе, табаком, ичем-то химическим, слабо, нодовольно неприятно. Настуле стоял потрепанный, кожаный саквояж. Длинные пальцы, впятнах откраски, порхали над открытой, жестяной банкой.
        -Я даже вино захватил… - вбокалах отLalique сверкало, золотилось двадцатилетнее Шато д» Икем, - незачем его бошам оставлять.., - велосипед Мишель одолжил увнука мадам Дарю, консьержки нарю Мобийон. Сын мадам Дарю сидел вплену, после «странной войны». Шестнадцатилетнего внука, разумеется, непризвали, номальчишка держал вкомнате портрет де Голля ифранцузский флаг:
        -Я ему сказал… - Мишель оторвался отбанки, затянувшись сигаретой, - чтобы поменьше болтал, огенерале де Голле, обо всем… - он повел рукой:
        -Сейчас надо быть осторожнее. Что петух? - поинтересовался он, глядя нагазовую, американскую духовку:
        -Петух скоро будет готов, - отозвался Федор, опустив стеклянный купол наблюдо, где он разложил сыры, - девушки вернутся снашими… - он поискал слово, - гостями, иможно садиться обедать. Допьем твою бутылку, - он, мимолетно, погладил этикетку, - ипримемся замой погреб. Как подарок для редакции? - Федор склонил рыжеволосую голову:
        -Ты его убрать незабудь. Неслед подобное девушкам показывать… - он поморщился.
        Роза иАннет отправились сНаримуне, икак смешливо называл Федор Итамара, господином Эль-Баюми, вLe Bon Marche, заподарками. Позвонив вотдел женской одежды, Роза выяснила, что заперипетиями развода, бывший муж неаннулировал кредитную линию, которую месье Тетанже держал вLe Bon Marche для нужд супруги.
        Положив трубку, Роза нехорошо улыбнулась: «Уменя, внезапно, появилось, очень много нужд, господа».
        Месье Эль-Баюми привела застолик в«Рице» тоже Роза.
        Федор успел рассказать Аннет, что только сегодня появился вгороде. Он пришел ссевера, изНормандии, исразу отправился кматери, нарю Мобийон. Мадам Дарю, сказала, что Аннет задержится. Девушка предупредила, потелефону, что отобедает сподругой, в«Рице». Федор держал уматери, вгардеробной, несколько костюмов. Они чуть болтались, но, вобщем, пришлись впору.
        Присев накровать матери, он понял, что сны, вГолландии, оказались верными. Он смотрел наистощенное, бледное, совпалыми щеками лицо, натщательно уложенные, седые волосы. Сиделка, кузина мадам Дарю, два десятка лет ухаживающая заматерью, всегда причесывала иумывала Жанну. Федор помнил время, когда мать сама могла удержать гребень. Она радовалась текущей изкрана воде.
        Взяв маленькую, худую руку, Федор прижался кней губами:
        -Мамочка… Я здесь, здесь. Мамочка, милая… - сухие губы шевельнулись, она прошептала: «Феденька, мальчик мой…». Позвонив доктору, Федор узнал, что матери осталось недолго.
        -Боюсь, что даже ваше возвращение ничего неизменит, - вздохнул врач, - мадам Жанна угасает. Федор забрал срю Мобийон образ Богородицы икороткий, салмазами исапфирами, родовой клинок. Он сложил книги, Пушкина иДостоевского. Мишеля он обнаружил вечером, вернувшись из«Рица». Кузен, вкуртке маляра, облокотившись накапот старого рено, покуривал сигарету. Федор знал, что кузен бежал изплена. Семейные новости рассказал, вресторане, Наримуне. Граф сам подошел ких сАннет столику. Роза танцевала сарабским юношей. Федор держал руку Аннет, украшенную кольцом, синего алмаза, когда рядом раздался вежливый голос:
        -Здравствуйте, кузен Теодор. Я очень рад, что вы живы… - Федор поднял глаза: «Какое лицо знакомое. Где-то я его видел».
        Он понял, кто перед ним, вспомнив семейный альбом, нарю Мобийон. Они едва успели поздороваться, как джазовая мелодия закончилась. Почти насильно усадив юношу застолик, мадам Левина уперла руки вбока: «Рассказывайте, нестесняйтесь». Итамар, признавшись, кто он такой, объяснил, что затанцем заговорил смадам Левиной, наидиш.
        Роза требовательно взглянула наНаримуне.
        Граф, почти испуганно, щелкнул золотой зажигалкой:
        -Я ответила… - мадам Левина выпустила клуб дыма, - первый раз вижу, чтобы араб пытался объясниться наидиш. Некалечьте язык, молодой человек, я знаю иврит. Еслибы ни бесноватый параноик, так называемый фюрер, ябы закончила, еврейскую гимназию, вродном Кельне. ИАннет говорит наиврите… - Итамар трудился, как выразился юноша, сдоктором Судаковым.
        Кузен Авраам невернулся вПалестину, нобеспокоиться нестоило. Его ожидали только косенним праздникам, коктябрю. Авраам прислал телеграмму, изкоторой следовало, что группа, благополучно, перешла границу СССР инаправлялась наюг.
        -Подарок редакции, - задумчиво сказал Мишель, прилаживая крышку кбанке, - готов. Хорошо, что ия, иты разбираемся вхимии… - бомбу сделали маломощной, как сказал Федор, больше для того, чтобы попугать работников La France au Travail. Немецкое посольство нарю де Лилль отлично охранялось. Мишелю рядом появляться было нельзя. Федор описал немца, из«Рица». Кузен, сразу, отозвался:
        -Максимилиан фон Рабе, мой испанский знакомец. Он меня помнит. Мне надо быть осторожным.
        -Именно, - кисло сказал Федор, - поэтому, хоть мы ивернули рено месье Нарбонну, отправляйся-ка ты, дорогой мой, назапад, недожидаясь меня. Мне надо… - он незакончил.
        Федор иМишель встретились смесье Блоком. Нарынке Ле-Аль, Федор прислонился кприлавку, вдыхая запах свежей рыбы ибитой птицы:
        -Драматург иМаляр… - он похлопал кузена поплечу, - акак мне еще назваться, если я месье Корнель? Апочему неВолк? - он, испытующе, посмотрел накузена. Мишель, немного, покраснел, вспоминая шепот Пиаф, растрепанную, кудрявую голову, лежавшую унего наплече:
        -Нельзя, - напомнил себе Мишель, - ты обещал, допобеды. Или пока ты невстретишь ту, кого действительно полюбишь, навсю жизнь… - он коротко ответил:
        -Потому. Давай лучше решим, как донести догосподина Тетанже иостальной редакции наше недовольство курсом газеты… - они собирались подбросить бомбу влимузин бывшего мужа Розы. Месье Тетанже оставлял машину настоянке, рядом сособняком вФобур-Сен-Жермен.
        -Взрыв заставит их задуматься… - подытожил Мишель, пряча банку всаквояж, очищая стол. Он забрал снабережной Августинок содержимое рабочего сейфа. Допив вино, Мишель помотал белокурой головой:
        -Я тебя одного неоставлю. Надо удостовериться, что девушки вбезопасности, что мадам Жанна… - он посмотрел налицо кузена. Федор ночевал нарю Мобийон, рядом сматерью, туда перебралась иАннет.
        -Вопрос нескольких дней… - подумал Мишель. Вслух, он сказал:
        -Ты неуговорил Аннет уехать? Это ее сестра, она ребенка ждет. Чудо, что они нашлись… - Аннет, всхлипывая, рассматривала фотографию Регины, перечитывая письмо. Наримуне был готов отправиться сосвояченицей вСтокгольм, иустроить ее вгороде. Граф, сженой, покидали Швецию после Рождества, ноНаримуне уверил Аннет, что оней позаботятся:
        -Регина работает всинагоге, ауменя много шведских друзей. Поживете внашей квартире, кузина, изавами приедут, изАмерики, дядя Хаим, или кузен Аарон… - Аннет изучала фото сестры:
        -Натан иБатшева, - вспомнила девушка, - я была права. Нашу маму звали Батшева, Бася. Колыбельная, наладино, отнашего отца… - Наримуне сказал ей, что вНью-Йорке есть фотографии рава Натана Горовица. Аннет ожидала, что вспомнит младшую сестру, глядя наее лицо, ноничего непроизошло. Она шепнула, почти неслышно:
        -Александр. Это был Горский, комиссар Горский… - Аннет поднесла руку квиску. Вголове что-то промелькнуло, быстро, мимолетно. Взглянув нажениха, она покачала головой: «Нет, ничего непомню…».
        -Вспомнишь, любовь моя, - ласково уверил ее Федор: «Окажешься вСтокгольме ивспомнишь».
        Мишель, улыбаясь, курил:
        -Все женятся. Стивен наГусти женился. Она замечательная девушка, очень нам помогла. Наримуне женился… - граф рассказал им историю знакомства сРегиной, вКаунасе:
        -Вы тоже… - Мишель поднял голубые, влегких морщинах глаза, - женитесь, сАннет. Тыбы мог, сосвоим паспортом, уехать сней, вШвецию, или вПалестину. Ты говорил, вТель-Авиве много твоих соучеников живет.
        -Много, - угрюмо согласился Федор, доставая издуховки керамическую кастрюлю. Открыв крышку, он помешал петуха ввине:
        -Никто ничего незнает, все думают, что мы… - Федор предполагал, что вправославном соборе, нарю Дарю, их моглибы обвенчать, без паспорта Аннет, нонехотел заговаривать сдевушкой оподобном:
        -Отпусти ее, - велел себе Федор, - зачем все? Она молодая девушка, ей двадцать два, атебе сорок. Пусть едет ксемье, вШвецию, вАмерику, вПалестину. Хотя мы сней тоже семья. Роза вПалестину собралась… - он, невольно, усмехнулся, - как она обойдется, без еженедельного маникюра, массажа, инеограниченного кредита, вуниверсальном магазине? Вкибуце ничего подобного недождешься… - вытащив изсейфа американский паспорт, он сходил сгосподином Эль-Баюми кадвокатам. Яхта «Аннет», подарственной, перешла вполное пользование араба. Федор посидел сИтамаром зачашкой кофе, набульварах:
        -Она два десятка человек наборт возьмет. Среди ребят, вМарселе, наверняка, найдутся те, кто, сможет уштурвала стоять. Двигатели мощные, она вам пригодится, - подытожил Федор.
        Роза тоже посетила нотариуса. Теперь Федор владел рено, кабриолетом. Мишель, споддельными документами, месье Намюра, адвокатских контор избегал. Они собирались перекрасить кабриолет впригородной мастерской, повесить наавтомобили фальшивые номера, иотправиться назапад. Сопротивлению, как называл его Мишель, были нужны машины.
        Федор достал изшкафа посуду:
        -Открой окно, досих пор взрывчаткой пахнет.
        Присев наподоконник, Мишель полюбовался черепичными крышами. День стоял жаркий, щебетали голуби, вцерквях били кобедне. Он увидел медленно колыхающиеся, черно-красные флаги:
        -Ладно. Скоро унас появится связь сЛондоном, скузеном Джоном. Он выжил, после Дюнкерка. Очень хорошо. Немцы начали Британию бомбить, пока военные базы… - Мишель почесал белокурый висок:
        -Аесли они гражданские объекты атакуют? Заводы Питера, или жилые кварталы, как вМадриде… - кузен ставил настол хрустальные бокалы. Вфаянсовой миске зеленел салат.
        -Как будто довойны, - отчего-то, сказал Мишель. Федор невесело улыбнулся:
        -Боюсь, это последний такой обед, мой дорогой Маляр. Ая… - он заставил себя, нарочито спокойно продолжить, - я похороню маму, провожу Аннет, имы стобой отправимся назапад, встрану, известную своим девизом: «Лучше смерть, чем бесчестие».
        -Так оно иесть, - согласился Мишель, соскочив сподоконника. Впередней послышался звонок.
        Федор убрал сглаз долой саквояж кузена, сунув туда суконный, впятнах краски берет. Он пробормотал:
        -Только Аннет никуда неуедет, вот вчем беда… - он отправился вслед заМишелем. Изпередней доносился насмешливый голос бывшей мадам Тетанже:
        -Они хотели позвонить мамзеру, убедиться, что он одобряет мои покупки. Разумеется, я им ничего непозволила… - Федор тяжело вздохнул:
        -Скажи ей все, сегодня. Если она поверит, что ты ее нелюбишь, она уедет… - Аннет, пока что, намеревалась сопровождать их назапад.
        -Такого я непозволю, - пообещал Федор. Он велел себе улыбнуться:
        -Показывайте, что купили. Для Регины, для малыша, для кузины Ционы итвоей Цилы… - он подмигнул Итамару, юноша покраснел. Аннет держала бумажный пакет измагазина:
        -Он меня нелюбит. Он предложил, чтобы я уезжала, скузеном Наримуне… - посмотрев наФедора, девушка ощутила слезы наглазах:
        -Тетя Жанна умирает. Я немогу бросить его, одного. Мне надо быть рядом… - Аннет, нарочито весело сказала: «Сейчас посмотришь, милый».
        Эстраду вмаленьком варьете, набульваре Распай, незакрывали занавесями. Вокруг было накурено, застоликами, скувшинами домашнего вина, устроились парочки сМонпарнаса. Парни, покинувшие армию, после капитуляции страны, сменили военную форму, напотрепанные, штатские костюмы. Они сидели сдевушками, вкоротких, чуть ниже колена юбках, без чулок, врасстегнутых, легких блузах. Женщины надели тонкие, облегающие платья. Шляпок иперчаток здесь никто неносил. Вжарком воздухе трепетали огоньки свечей. Официанты, вдлинных передниках, разносили кофе ирюмки коньяка.
        Пиаф, внеизменном, черном платье, сдекольте, опрокинув рюмку, прикурила отсвечи. Большие глаза, вполутьме, казались огромными, бездонными. Она откинула кудрявые волосы свысокого лба. Бросив под стул туфли накаблуке, детского размера, Момо поджала ноги. Пары танцевали под аккомпанемент расстроенного рояля искрипки. Скоро начиналась программа Момо. Певица покосилась наафишу, удвери взал:
        -Словно я вернулась напять лет назад… - красные губы, впомаде, улыбнулись, - здесь платят сантимы, посравнению сЕлисейскими полями, новподобные места незаглядывают немцы… - среди зрителей небыло нетолько немцев, нодаже людей сповязками или значками правительства Виши. Многие парни скинули пиджаки. Аннет смотрела наширокие плечи, сильные руки рабочих, наугрюмые глаза:
        -Они долго непотерпят немцев, - поняла Аннет, - они будут сражаться. Как Мишель, как Теодор… - когда Пиаф позвонила вСен-Жермен-де-Пре, жених отправил Аннет наМонпарнас.
        -Иди, милая, - ласково сказал Федор, - отдохни. Когда вы сМомо увидитесь, ты скоро уезжаешь… - Мишель вписал вшведское удостоверение беженца Анну Гольдшмидт, двадцати двух лет отроду, уроженку Польши:
        -ВАмерике поменяешь фамилию, - весело заметил Федор, - станешь Горовиц. Утебя сестра, дядя, кузина, двое кузенов… - Аннет молчала:
        -Или, если хочешь, - добавил он, - отправляйся вПалестину… - мадам Левина, сИтамаром, объезжала знакомых, манекенщиц иактрис, оставшихся без работы, из-за своего происхождения:
        -Постараюсь их убедить, - мрачно сказала Роза, - что даже место содержанки при ком-нибудь изнового правительства их незащитит. Достаточно наменя посмотреть… - Аннет поинтересовалась, что Роза собирается делать вПалестине, где несуществовало модных журналов:
        -ВТель-Авиве есть театр, - заметила Аннет, - нофильмы они неснимают, аты никогда втеатре неиграла. Придется пойти работать, вшвейную мастерскую, или вкибуц… - Роза подняла бровь:
        -Пойду. Ивообще… - она затянулась папиросой, - найду себе занятие. Аты, - мадам Левина взяла руку подруги, - уезжай, пожалуйста. Ненадо рисковать, милая. Твоя сестра тебя нашла, наконец-то… - Аннет смотрела накрыши Сен-Жермен-де-Пре:
        -АТеодор? - измучено, спросилаона:
        -Я верила, что он жив, ион вернулся. Его мать умирает, ая его бросаю… - Роза обняла девушку. Отмадам Левиной пахло сладкими, тревожными, пряностями. Аннет, всхлипнув, положила голову ей наплечо: «Немогу я такого сделать…»
        Мадам Левина, рассудительно, сказала:
        -Твой зять, азиат… - она, невольно хихикнула, - то есть его светлость граф ходил вшведское посольство. Шведы согласны тебя принять, даже одну, без его сопровождения. Когда мадам Жанна… - Роза повела рукой, - ты улетишь, через Цюрих иБерлин, вСтокгольм. Вконце концов, твоя сестра ждет ребенка… - девочка или мальчик должны были появиться насвет вфеврале:
        -Мы будем вЯпонии, милая сестричка, ноя тебе отправлю телеграмму, что ты стала тетей. Унас хорошая квартира, доРождества поживем вместе, имы улетим домой. Ты сможешь занять мое место, веврейских классах. Община большая, я сомногими познакомилась. Йошикуни весной исполнилось два года. Он меня называет мамой, впрочем, так оно иесть. Ты ему тоже тетя, моя милая Ханеле… - сестру, по-еврейски, звали Малкой. Унее было исвидетельство орождении, исправка избелостокского детского дома, сименами рава Натана иБатшевы Горовиц, убитых впогроме:
        -Меня нашли под кроватью, внашей спальне, вечером, аты исчезла… - Аннет сидела вполутьме, надиване, рядом сФедором. Мишель остался ночевать вСен-Жермен-де-Пре, они ушли нарю Мобийон. Отпустив сиделку, девушка сама помыла ипокормила мадам Жанну. Впередней лежал сверток сбельем. Завтра надо было сходить впрачечную:
        -Вопрос нескольких дней… - вспомнила девушка голос врача. Доктор поужинал сними. Он повторил, прощаясь:
        -Мадам Жанна нестрадает. Она непонимает, что происходит вокруг. Вы видели, она едва может проглотить несколько ложек бульона. Сердце отказывает, начинается паралич дыхательной системы… - Федор смотрел натемно-красное вино, вбокалах. Вквартире неуловимо, почти незаметно, пахло смертью:
        -Как вгоспиталях, всанитарных поездах, где мама работала… - он вспомнил первую войну:
        -Надо священника позвать, соборовать маму… - он позвонил протопресвитеру Сахарову всобор, нарю Дарю. Отец Николай обрадовался, услышав Федора:
        -Мы тебя вспоминали. Здесь устроили собрание Российского Общевоинского Союза, говорили опомощи Германии. Утебя свободный немецкий язык, военный опыт… - Федор понял, что еще немного, ителефонная трубка, черного бакелита, треснет, под его пальцами. Сдержавшись, он вежливо объяснил священнику, что ему сейчас недоподобных вещей. Отец Николай извинился, обещав прийти кумирающей мадам Жанне.
        Пристроив трубку нарычаг, Федор уперся лбом встену. Он постоял, вспоминая давние слова Деникина: «Нашим долгом будет помочь родине». Изспальни матери доносился нежный, низкий голос Аннет. Жанне нравилось, когда девушка пела. Лицо женщины разглаживалось. Федор даже, иногда, замечал насухих губах слабую, едва уловимую улыбку.
        Найдя нателефонном столике папиросы, Федор чиркнул спичкой:
        -Эту песню она четыре года назад пела, когда мы познакомились, вкабаре, наЕлисейских полях. Как объяснить Аннет, что невсе русские… - он понял, что краснеет, отстыда, - невсе, такие, как Горский. Или мерзавец, тогда ее жидовкой назвавший, или как… - он сжал кулак, - обсуждающие помощь Германии… - Федор скореебы умер, чем хоть ногой ступил наподобные собрания.
        -Отгрязи потом вовек неотмыться, - хмуро сказал он Мишелю, - ксожалению, среди эмигрантов много поклонников Адольфа. Они воевали наего стороне вИспании, вФинляндии. Амы… - Федор развернул карту Левого Берега, - повоюем иснацистами, исними. Впрочем, мои так называемые соотечественники, ишваль стопориками наповязках, тоже нацисты… - они нехотели устраивать акцию, пока все гости, как их назвал Федор, неразъедутся изПарижа.
        Сидя сАннет нарю Мобийон, он сказал:
        -Иты уедешь, обязательно. Невместе сНаримуне, - Федор вздохнул, - если ты настаиваешь, носразу, когда…, - он незакончил. Длинные пальцы Аннет, украшенные кольцом, теребили шелк юбки. Девушка, сгорбившись, поджав ноги, обхватила колени руками.
        -Я бежала, бежала влес, Теодор. Я жила вноре, как зверь, амне было всего два года… - голос вздрогнул, надломился. Она помолчала:
        -Комиссар Горский лишил меня родителей, сестры… -Аннет уронила темноволосую голову вниз, - я его ненавижу, ненавижу… - Федор заставил себя необнимать ее, неприжимать ближе:
        -Нельзя. Она должна уехать, я неимею права играть ее судьбой. Она неможет здесь оставаться… - он вздохнул:
        -Горский сжег церковь, где мои родители венчались, разорил могилы моих предков. Ивообще… - он взглянул вокно, где поднималась большая, летняя луна, - я тебе говорил. Мой родственник, - он горько усмехнулся, - комиссар Воронов, дядя Питера, моего отца убил, мою мать… - оборвав себя, Федор поднялся: «Ложись спать, ты устала. Я еще посижу».
        Он спросил уНаримуне, каким образом удалось спасти рава Горовица изтюрьмы НКВД. Граф отмахнулся:
        -Уменя были связи… - темные глаза остались бесстрастными, непроницаемыми. Федор хмыкнул:
        -Дочего скрытная нация. Пытай его, он ито ничего нерасскажет. Он еще идипломат… - акцию назначили наследующую неделю. Ктому времени все остальные должны были покинуть Париж. Машины отогнали вЖавель, рабочий квартал наМонпарнасе, оставив вавтомастерской, рядом сзаводами Ситроена. Довойны здесь обслуживали лимузин Федора. Кабриолет покрасили втемный, неприметный оттенок. Кожаную обивку, цвета слоновой кости, заменили простой тканью. Сореховыми панелями приборной доски решили невозиться. Мишель заметил, что никто необратит наних внимания. Вмастерской обещали позаботиться офальшивых, вернее, настоящих номерах. Их снимали смашин, отправляемых налом. Номера полагалось сдавать, вполицию, нохозяин уверил Федора: «Мы невсе подобные автомобили регистрируем».
        Бомбу они собирались прикрепить кднищу лимузина. Взрыв должен был раздаться, когда месье Тетанже приведет вдействие зажигание.
        -Его немного потрясет, - хмуро сказал Федор, - ибольше ничего. Для начала, - добавилон.
        Пиаф, молча, курила, глядя наАннет. Момо протянула маленькую ручку. Унее были тонкие, теплые пальцы:
        -Все думают, что мой «Аккордеонист», веселая песня… - она бросила взгляд наэстраду, куда поднимались музыканты, - танцуют поднее:
        -Девки, которые дуются,
        Мужчинам ненужны.
        Ну ипусть она сдохнет,
        Ее мужчина больше невернется,
        Прощайте, все прекрасные мечты,
        Ее жизнь разбита…
        Момо усмехнулась:
        -Очень весело. Мужчина больше невернется, аона, все равно, идет вкабак, где другой артист играет всю ночь. Как видишь, - она потушила папиросу, резким движением, - я тоже пошла. Потому что он больше невернется… - Момо, быстро, ладонью, вытерла щеки:
        -Он меня нелюбит, Аннет. Пришел, исказал мне, что нелюбит. Так бывает… - она закусила губу впомаде:
        -Теодор тебя любит, тебя одну, иты его тоже. Вы созданы друг для друга… - подытожила Пиаф, - несмей его оставлять, никогда… - Аннет отпила кофе:
        -Теодор мне неразрешит, Момо. Он меня вСтокгольм отправляет, - девушка осеклась:
        -Они незнают, никто. Они все думают, что мы… - Аннет зарделась. Момо несказала ей, что замужчину видела. Аннет держала подругу заруку:
        -Она его любила, это видно. Илюбит. Мне надо остаться сТеодором, надо… - Аннет помнила, как всегда, каменело ее тело. Она помнила вспышки огня перед глазами, испуганный, женский крик, твердую, царапающую тело землю, хохот сверху, иострую боль. Перед ней встали голубые, холодные глаза:
        -Это был Горский, - сказала себе девушка, - Горский, неТеодор. Теодор никакого отношения кним неимеет, Горскийбы иего убил. Надо потерпеть. Теодор тебя любит, он просто нехочет быть обузой. Никогда такого неслучится. Александр… - она нахмурилась:
        -Горского звали Александр. Ноя еще что-то помню, другое. Горовиц… Правильно, папа был Горовиц. Нооткуда Горский знал, как зовут папу? - висок мгновенно, пронзительно заболел. Она услышала шепот Момо:
        -Смотри, какая красавица. Что она здесь делает? Подобные женщины сПравого Берега невыезжают. Мужчина ее старше, ей сорока небыло… - Аннет увидела высокую, черноволосую женщину, вкостюме серого шелка. Ее спутник, спобитой сединой головой, встаром костюме, отодвинув стул, бережно устроил даму. Момо ахнула:
        -Я поняла. Она мужу изменяет. Сразу видно, он… - Пиаф едва заметно кивнула всторону мужчины, - писатель, или поэт. Ее муж, наверное, толстый буржуа, сторонник Петэна… - паре принесли меню. Момо велела Аннет:
        -Потанцуй немного. Теодор сам тебя сюда отправил. Здешние парни почтут засчастье поболтать, смадемуазель Аржан… - Пиаф отправилась наэстраду, Аннет заказала еще кофе ибокал домашнего белого. Она поймала насебе пристальный взгляд женщины. Аннет привыкла, что ее узнавали вкафе иресторанах. Девушка, рассеянно, улыбнулась. Зазвучал аккордеон, зал взорвался аплодисментами. Пиаф оперлась остул музыканта:
        -Adieux tous les beaux reves
        Sa vie, elle est foutue…
        -Прощайте, все прекрасные мечты… - вспомнила Аннет. Она твердо сказала себе:
        -Никогда такого неслучится. Я останусь сТеодором, буду его женой, по-настоящему. Навсегда, пока мы живы… - девушка повторила: «Останусь».
        Буфет наЛионском вокзале работал круглосуточно. После полуночи свет влюстрах, под расписанным фресками потолком, приглушали, оставляя гореть плафоны, над кабинками, разделенными барьерами темного дуба, соскамейками зеленой кожи. Большое, немного закопченное окно, выходило наперрон. Последний поезд наЛион, отправлялся вчас ночи.
        Гарсон принес паре, вкабинке увхода, две чашки кофе ипачку «Галуаз». Отсчитывая сдачу, он кидал быстрые взгляды всторону красивой, черноволосой женщины, вкостюме серого шелка. Рядом спарой стояли два саквояжа, потрепанной, телячьей кожи, иновая сумка, отЛуи Вуиттона, коричневого холста, отделанная светлым кантом. Настройной шее дамы тускло светился крохотный, золотой детский крестик. Вдохнув сладкий запах жасмина, гарсон скосил глаза вниз. Женщина, иее спутник, втвидовом пиджаке, сзаплатками налоктях, держались под столом заруки.
        Сняв пенсне, Вальтер неловко протер стекла носовым платком, одной рукой, невыпуская ладони Анны. Она хотела посадить его напоезд ипоехать вЛе Бурже. Первый самолет вЦюрих уходил вшесть утра. Поднявшись спостели, обнаружив, что накухне, кроме остатков бордо игорбушки отбагета, больше ничего нет, они решили пойти вкабаре:
        -Яйца съели, - рассмеялась Анна, стоя вшелковой, короткой, выше колена рубашке, - мясо съели, салат закончился, кофе выпили… - Вальтер обнялее:
        -Я навокзале что-нибудь найду, любовь моя. Унас есть часа три, пойдем, пойдем… - потом Анна, решительно, поднялась скровати:
        -Тебе ночь впоезде сидеть. Ия стобой никогда нетанцевала… - скрестив ноги, она расчесывала тяжелые, черные волосы. Окна спальни были открыты вузкий, парижский двор. Нахолм спускался теплый, августовский вечер, звенели велосипеды, шуршали шины автомобилей. Издалека слышалась музыка. Вальтер забрал гребень:
        -Иди сюда. Я нетанцевал сдовоенных времен. Дотой войны… - он зарылся лицом вмягкие локоны:
        -Я незнаю, как доживу доПортбоу. Я хочу оказаться свами, вкаюте, поцеловать тебя, увидеть Марту… - Анна почувствовала его ласковые руки:
        -Марта поймет. Она обрадуется, что унее брат или сестра появятся… - Анна, мимолетно, коснулась живота, - она взрослая девочка… - дочь, осенью, сдавала экзамены вцюрихском аэроклубе, для лицензии пилота-любителя. Марта пока поднималась ввоздух только синструктором, ноАнна упросила учителя дочери взять ее наборт легкого самолета:
        -Она здесь другая… - Анна смотрела нарешительное лицо дочери, под кожаным шлемом, под большими очками, влетном комбинезоне, - она наТеодора похожа, хоть он ей инепокрови отец… - инструктор говорил, что уфрейлейн Рихтер твердая рука иотличное самообладание. Он знал фрау Рихтер пособраниям нацистской ячейки, иоднажды заметил:
        -Еслибы вы перебрались врейх, фрейлейн Марта моглабы пойти постопам знаменитого аса, Ханны Райч… - фрейлейн Райч, недостигнув тридцати лет, стала пилотом-испытателем вЛюфтваффе. Девушка сидела заштурвалом самолета фюрера иустановила абсолютный рекорд высоты среди женщин, авиаторов.
        Марта сделала доклад офрейлейн Райч насобрании цюрихского отделения Союза Немецких Женщин. Дочь, вдохновенно, сказала:
        -Гений фюрера освещает нашу жизнь. Благодаря его мудрости, немецкая женщина достигла невиданных успехов, внауке, спорте, искусстве… - вШвейцарию привозили новые немецкие фильмы. Если Марта была дома, наканикулах, она сматерью всегда сидела впервом ряду, напремьерах. Дочь хотела поступить ввысшую техническую школу Цюриха, накафедру математики. Университет заканчивал Альберт Эйнштейн, накафедрах преподавало несколько нобелевских лауреатов. Марта, наканикулах, ходила заниматься настуденческие семинары, спервокурсниками.
        Вальтер медленно, нежно, расчесывал ей волосы.
        Дочь, самериканским паспортом, могла учиться вМассачусетском технологическом институте, Принстоне, или Калифорнии:
        -Я заберу пакет, у«Салливана иКромвеля», исожгу… - Анна, аккуратно, два раз вгод, отправляла письма вНью-Йорк, адвокатам, - он больше непонадобится. Можно будет связаться ссемьей, смоим кузеном, Мэтью, сдоктором Горовицем… - Анна напомнила себе, что иМэтью, имладший сын доктора Горовица могли оказаться «Пауком», агентом СССР. Она, легонько, покачала головой:
        -Меня это неинтересует. Кукушка умрет, погибнет нагорном серпантине, под проливным дождем. Машина пойдет юзом, перевернется, загорится. ВЛиворно приедет нефрау Рихтер, амиссис Анна Горовиц, сдочерью, Мартой. ВЛиссабоне мы увидим Вальтера… - закрыв глаза, она поняла, что улыбается:
        -Я тебе напомню, как танцевать, милый. Ты говорил, что Пиаф выступает, пососедству… - фрау Рихтер, вЦюрихе, немогла слушать подобную музыку. Навилле Анна, кроме пластинок сречами фюрера, нацистскими песнями, изаписей немецкой классики, больше ничего недержала. Песни Пиаф передавало французское радио. Марта, услышав певицу, впервый раз, вздохнула:
        -Какой прекрасный голос, мамочка. Она моглабы стать оперной дивой, нонет… - Марта задумалась, - нет, так гораздо лучше… - дочь напела, высоким сопрано:
        -Adieux tous les beaux reves
        Sa vie, elle est foutue…
        Анна обняла дочь:
        -Прекрасные мечты всегда сбываются, милая… - Марта, вЦюрихе, ходила сприятелями, изуниверситета, вкафе икино, устраивала пикники, ездила наЖеневское озеро. Весной, когда ей исполнилось шестнадцать лет, дочь получила водительские права. Анна возила ее втир. Взакрытой школе Марты преподавали верховую езду.
        Институт Монте Роса основали впрошлом веке, рядом сМонтре. Вшколе училось всего семьдесят девочек, дочери швейцарских промышленников, южноамериканских плантаторов идаже принцессы. Марта дружила сдочерью покойного короля Египта Фуада, Файзой. Девочки были ровесницами.
        Марте пока никто ненравился, ноАнна знала, что студенты приглашают дочь насвидания. Девочка, после университетских семинаров, появлялась дома сцветами:
        -Тебе, мамочка… - смеялась Марта, - отмоих преданных поклонников.
        Отпив кофе, Анна заставила себя, спокойно, сказать:
        -Видишь, милый, я говорила, что ты вспомнишь, как танцевать. Стоило услышать музыку… - оказавшись наулице, Анна даже пошатнулась. Она весело оперлась наруку Вальтера:
        -Ты, хотябы, немного гулял, ая даже спостели невставала… - приехав кБиньямину, Анна остановила такси задве улицы отрю Домбасль. Дойдя доего дома проходными дворами, поднимаясь полестнице, спакетами, она усмехнулась:
        -Навсякий случай. Я ивПанаме, первое время, начну отрываться отслежки… - заВальтером могло наблюдать разве что гестапо, ноАнна нехотела его волновать. Они ивкабаре отправились кружным путем. Поймав такси набульваре Распай, Анна велела шоферу отвезти багаж наЛионский вокзал, изабрать их изварьете:
        -Мне так спокойнее… - Анна присела застолик. Принесли меню, зазвучал аккордеон, она вздрогнула. Поправую руку она увидела знакомый профиль мадемуазель Аржан.
        Анна неожидала, что актриса может остаться воФранции:
        -Что она здесь делает? Она давно должна была вГолливуд уехать, сним… - Вальтер мадемуазель Аржан узнать немог. Он неходил вкино инечитал светскую хронику. Пела Пиаф, они сВальтером танцевали. Анна поняла, что девушка пришла вкабаре послушать выступление подруги. Пиаф вернулась застолик:
        -Я просто хочу знать, что сним… - Анна, незаметно, под столом, комкала салфетку, - клянусь, я ничего нескажу Марте, никогда…
        Вокзальные часы пробили половину первого. Они ничего неговорили, Анна только сжимала его знакомые пальцы:
        -Поезд Париж-Лион, первая платформа… - раздался голос вдинамике, - объявляется посадка.
        УАнны был большой опыт наружного наблюдения иотличный слух.
        Месье Корнель остался вПариже. Его ранило, после эвакуации, вДюнкерке, однако он оправился. Услышав имя Поэта, Дате Наримуне, Анна вспомнила агента издонесений Рамзая, вТокио. Девушки говорили обАврааме Судакове, которого, как знала Анна, советская разведка, безуспешно, пыталась завербовать вПалестине.
        Анна, наконец, поняла, кто такая, мадемуазель Аржан. Она увидела холодные, голубые глаза отца, ощутила, всем телом, сырость подвала, вдоме Ипатьевых:
        -Мне говорили, говорили. Когда отец погиб, его сослуживец, впольском походе… Отец перерезал горло, раввину, под Белостоком… - она смотрела наизящный профиль дочери Натана Горовица:
        -Мой отец убил своего кузена, его жену. Он знал, кто перед ним, немог незнать. Он убил его, чтобы остаться Александром Горским. Девочки, двое… - мадемуазель Аржан говорила омладшей сестре, живущей вСтокгольме, жене графа Наримуне:
        -Они осиротели, малышками… - Анна вспомнила еще одну сироту, Лизу Князеву:
        -Уменя тоже есть сестра. Я неверила, немогла поверить, что отец наподобное способен… - она смотрела всеро-голубые глаза Вальтера, ивидела другие, дымные, спокойные глаза, цвета грозовыхтуч:
        -Искупление, - раздался знакомый, женский голос, - время искупления ненастало… - Анна улыбнулась Биньямину:
        -Увидимся вконце сентября, милый, вПортбоу. Доедем доЛиссабона, я самолетом вернусь вЦюрих, заберу Марту… они остановились утемно-зеленого, низкого вагона. Биньямин необнимал ее, налюдях, носейчас невыдержал. Он прикоснулся ладонью кее щеке:
        -Неплачь, пожалуйста. Это ненадолго, Анна… Анна… - она сплела свои иего пальцы:
        -Пожалуйста. Пусть девочки будут счастливы, пожалуйста… - Анна незнала, кого просит. Горский был атеистом, нохорошо знал Библию. Он исАнной занимался Писанием. Отец объяснял:
        -Чтобы ты могла бить противника его оружием, развенчивать сказки попов ираввинов…, - Анна подняла голову. Под стеклянными сводами перрона вились птицы, свистел локомотив, шумели пассажиры.
        -Отправление через пять минут! - унее заломило зубы. Анна вспомнила:
        -Оскомина назубах удетей. Пусть она будет счастлива сним… сФедором. Я больше никогда их неувижу. Пусть уезжают отсюда, идет война. Имы уедем… - она приникла кВальтеру, намгновение, вдохнув запах табака, чернил, шепча что-то неразборчивое. Он ласково сказал, одними губами: «Мы скоро встретимся, любовь моя».
        Анна стояла наплатформе, дожидаясь, пока его силуэт появится вокне вагона:
        -Поезд Париж-Лион, отправляется. Пассажиры, займите места! - сняв пенсне, улыбаясь, Биньямин помахалей:
        -Паспорт, - вспомнила Анна, - я непроверила его паспорт. Он получил документы отамериканского журналиста, Фрая, вМарселе… - Анна знала, что Фрай вывозит интеллектуалов вАмерику, через Испанию.
        Поезд, медленно, тронулся. Анна пошла рядом свагоном, Вальтер неотводил отнее взгляда.
        -Паспорт! - она постучала вокно:
        -Вальтер, покажи мне паспорт… - локомотив ускорил ход, Анна прочла, поего губам: «Люблю тебя». Поезд вырвался из-под стеклянного купола вокзала, красные огни растворились вотьме.
        Анна опустила руки:
        -Искупление. Пожалуйста, пожалуйста… - попросила она, - пусть это буду я. НеМарта, не… -коснувшись живота, выпрямив спину, Анна пошла вкамеру хранения. Она хотела забрать саквояж, ипоехать нааэродром Ле Бурже.
        Часы нацеркви Мадлен пробили, один раз, рю Рояль заливало солнце. Они выбрали столик наулице, под холщовым зонтом.
        Метрдотель «Максима», завидев Федора, всплеснул руками:
        -Месье Корнель, рад, что вы нас навестили! Ачто месье де Лу, - озабоченно спросил он, провожая Федора иНаримуне кстолику, - онем ничего неизвестно? Он обедал унас, летом прошлого года, дотого… - зайдя вкафе, Федор окинул взглядом зал. Как ивезде наПравом Береге, здесь висел портрет маршала Петэна итрехцветный флаг стопориком. Кабинки наполняли немецкие офицеры. Федор, вгороде, невольно искал фон Рабе, хотя кузен Мишель предупредил его, что гестаповец осторожен:
        -Он вформе несобирается разгуливать, - мрачно заметил месье Намюр, - нетакой он дурак. Он, скорее всего, впосольстве живет, нарю де Лилль… - Маляр тоже избегал людных мест иПравого Берега. Надвери квартиры Федора, вСен-Жермен-де-Пре, Мишель повесил табличку «Ремонт». Он застелил мраморный пол передней испачканным красками холстом:
        -Так безопасней. Девушки ходили нанабережную Августинок… - Маляр невесело улыбнулся, - вмою квартиру кто-то вселяется.
        -Как вселяется, так ивыселится, - отрезал Федор, выгружая изплетеной корзины провизию:
        -Выедут, когда Франция станет свободной. Вернее… - он отломил горбушку отбагета, - мы их выбросим, пинком под зад. Полетят доБерлина… - он выложил банку спаштетом:
        -Девушки беспокоятся, что ты голодаешь… - Маляр следил замесье Тетанже, проверял, как идет дело сподготовкой машин, ивстречался, подпольно, сбывшими офицерами, коммунистами, икатолическими священниками. Надо было организовывать силы Сопротивления. Мишель, почти весело, отозвался:
        -Днем уменя есть, где перекусить, авечером я работаю, - он повел рукой всторону кабинета. Присев напротив, Федор, испытующе, взглянул накузена:
        -Ты знаешь, вкакие замки отправили картины, драгоценности, изЛувра… - Мишель знал. Унего была отличная память реставратора ихудожника. Он могбы наизусть повторить расположение любого полотна вкартинных галереях музея, инвентарные номера, ипути эвакуации:
        -Шато д’Амбуаз, - ночью он смотрел впотолок спальни Теодора, - аббатство Лок-Дье, Шато де Шамбор, Монтобан… - вМонтобане, пиренейском городе, родине художника Энгра, вмузее, оборудовали потайную, подвальную камеру. Мишель ездил вгоры летом прошлого года, устанавливать влажность итемпературный режим. Они выбирали провинциальные музеи, вдали отПарижа. Вподобных местах знали, как хранить картины. Полотна добирались туда состановками, взамках, чтобы сбить столку тех, кто, возможно, захочет разыскать шедевры Лувра:
        -Невозможно, асовершенно точно… - поправил себя Мишель. Это был маршрут Джоконды:
        -Немцы ее неполучат… - он вспомнил короткую, неуловимую улыбку смуглой женщины, - никогда. Еслибы мы взяли Дрезден… - Мишель щелкнул зажигалкой, - развебы мы стали увозить вПариж, или Лондон «Сикстинскую мадонну» или сокровища саксонских королей? Это бесчестно, ни одна страна наподобное непойдет. Кроме нынешней Германии, однако ей недолго оставаться больной… - вспомнив Дрезден, он подумал оГусти:
        -Пусть будут счастливы. Война закончится, когда-нибудь, уних соСтивеном дети появятся. Густи теперь леди. Впрочем, она ираньше была графиней. Ая? - он увидел черные, большие глаза Момо:
        -Я все правильно сделал. Нельзя обманывать женщину. Хорошо, - Мишель тяжело вздохнул, - что я неповел себя, как трус. Четыре года немог сказать, что совершил ошибку… - приказав себе недумать оПиаф, он стал перебирать, попамяти, панели Гентского алтаря:
        -Петэн, сволочь, небудет спорить сГитлером. Подпишет разрешение перевезти алтарь вГерманию. Убельгийцев правительства нет, они оккупированная страна. Украстьбы алтарь, измузея, вПо. Я туда ездил, знаком срасположением залов ихранилищ…, - Мишель предполагал, что вПовсе кишит охраной коллаборационистов инемецкими войсками:
        -Фон Рабе незря сюда явился… - он стряхнул пепел, - наверняка, хочет организовать транспортировку алтаря. Мне нельзя ему наглаза показываться, он меня живым неотпустит… - Мишель подумал, что герр Максимилиан, хотябы, любит искусство, носразу оборвал себя:
        -Это как сказать, что насильник любит свою жертву. Унацистов нет чувств. Они звери, их надо убивать, как бешеных собак… - он задумался:
        -Лучше, чтобы шедевры погибли, нежели чем попали вих руки? Погибла Мона Лиза, Венера Милосская… - Венера, сНикой Самофракийской и«Рабами» Микеланджело, уехала взамок Валансе, вдолину Луары. Владелец, принц Талейран, обладал немецким, номинальным титулом, герцога Сагана. Замок, как собственность Германии, был избавлен отгестаповских обысков. Летом прошлого года, кураторы сидели над списками дворянства Франции, обзванивая аристократов, снемецкими титулами, иособняками впровинции.
        -Некоторые отказывались, - он поморщился, - однако почти все приняли картины, рисунки, драгоценности… - алмазы надежно спрятали назападе, куда немцы пока недобрались:
        -Нелучше, - подытожил Мишель, переворачиваясь набок, - ия сделаю все, чтобы подобного неслучилось. Пока я жив… - Теодор уговаривал его уехать вРенн. Фон Рабе, судя повсему, несобирался покидать Париж. Мишелю было опасно оставаться вгороде:
        -Никуда я неуеду, - отрезал Мишель, - пока… - он посмотрел наусталое лицо Теодора: «Прости, пожалуйста».
        Врач утверждал, что это вопрос дней. Федор договорился опанихиде, вправославном соборе, нарю Дарю, иопохоронах всемейном склепе, наПер-Лашез, где лежали все предки матери, даже знаменитый Волк.
        Зная, что его мать умирает, вхраме нестали упоминать обэмигрантских собраниях, где бывшие офицеры записывались добровольцами, вполицию Виши. Федор, водворе, рассмотрел объявление нарусском языке, оподобной сходке, как мрачно называл их Воронцов-Вельяминов. Он буркнул себе поднос:
        -Хорошо, что меня неприглашают. Ябы несдержался, высказалбы все, что думаю. Без парламентских выражений, как настройке принято… - Федор нашел работников своего бюро, оставшихся вПариже. Летом прошлого года он отправил вАмерику евреев, выбив изпосольства визы творческих работников. Выдав людям двухмесячную зарплату, закрыв контору, Федор отнес ключи адвокатам. Помещение арендовало некое учреждение, под покровительством Министерства Труда рейха. Немцы вербовали французских специалистов, для работы вГермании.
        -Как вы соСтивеном, вДрездене, - они сидели сМишелем заобедом, - только это будет называться «вестарбайтер», судя повсему… - кузен кивнул. Белокурые волосы золотились вполуденном солнце:
        -Кфранцузам ибельгийцам они по-другому относятся… - Мишель помолчал, - несчитают неполноценной расой, вотличие отславян. Ноинеарийцами… - ему было противно даже говорить отаком. Вспомнив Бельгию, он подумал окузине Элизе:
        -Ее нетронут. Она замужем запредседателем еврейского совета Амстердама. Давид, какимбы он ни был неприятным человеком, гениальный ученый, спасающий мир отэпидемий. Немцы нанего руку неподнимут… - он услышал голос кузена:
        -Ты повзрослел, завремя плена. Ноулыбка такая,же осталась… - Мишель поднял голубые глаза:
        -Я твоего отца хорошо помню, допервой войны. Дядя Пьер, похоже, улыбался. Итебя помню… - большая ладонь Теодора закачалась над полом, - малышом. Я тебя вумывальную водил… - Мишель поперхнулся вином:
        -Большое спасибо, что ты при девушках отаком нерассказываешь, Теодор… - они, несмотря ни начто, рассмеялись. Мишель посерьезнел: «Мне двадцать восемь этим годом, мой дорогой. Да ивойна…»
        -Двадцать восемь, - поворочавшись, он велел себе закрыть глаза:
        -Дождись Теодора, проводи всех, идумай оделе… - задремав, Мишель увидел восне Сикстинскую мадонну. Богоматерь держала наруках ребенка. Белокурые волосы малыша сверкали вмягком, пробивающемся через облака солнце. Вокруг все было серым, стелился туман, темные глаза женщины смотрели прямо нанего. Прижав ксебе сына, она протянула руку кМишелю. Тучи сгустились, Мадонна исчезла. Мишель вздрогнул:
        -Унее седые волосы. Рафаэль написал локоны мадонны светлой сепией, или умброй. Хотя врядли умброй. Картину заказал папа Юлий Второй, перед смертью, аВазари утверждает, что вего время умбра считалась новым оттенком. Вазари родился вгод, когда Рафаэль начал Мадонну… - думая опереходах коричневого изеленого, внакидке иволосах Мадонны, Мишель, спокойно, заснул.
        -Омесье де Лу ничего неизвестно, - коротко ответил Федор метрдотелю, приняв меню. Рыжие ресницы, едва заметно, дрогнули, он посмотрел всторону Наримуне. Граф улетал через Цюрих иБерлин вШвецию, списьмом Аннет сестре. Федор предложил «Максим»:
        -Устал я отчопорных ресторанов. Надеюсь, хотябы вкафе немцы непоявятся… - немцы, казалось, наполняли весь Париж. Подороге кцеркви Мадлен, они заметили вывеску кинотеатра: «Только для солдат иофицеров вермахта». Патрули торчали навсех углах, Правый Берег усеивали наклеенные нащиты вишистские издания. Выходя наулицу, Федор, навсякий случай, клал вкарман американский паспорт.
        -Я здесь обедал, - Наримуне улыбался, - несколько раз, довойны… - темно-красные стены изеркала, взолоченых рамах, сзавитушками, остались неизменными. Наримуне вздохнул:
        -Я никуда Регину несвозил, намедовый месяц. Какой медовый месяц? Я сутки запишущей машинкой проводил, Регина вещи беженцам собирала… - он подумал, что дитя родится вконце зимы, апотом расцветет сакура:
        -Будем сидеть всаду замка, илюбоваться деревьями. Поедем вгоры, нагорячие источники. Настанет осень, Йошикуни любит возиться слистьями. Правильно Регина говорит, унего хороший глазомер, чувство пропорции. Может быть, тоже станет архитектором, как Теодор… - Наримуне обещал себе привезти семью вЕвропу, после войны. Он сказал, что свяжется стетей Юджинией, изСтокгольма, идаст ей знать, что вПариже все живы:
        -Телеграмму нам отправьте… - Наримуне взглянул всторону свояченицы, Аннет кивнула:
        -Обязательно. Ая… - девушка держала Теодора заруку, - я тоже, наверное… - незакончив, она посмотрела начасы: «Мне надо нарю Мобийон, сменить сиделку».
        Просматривая винную карту, Наримуне отгонял мысли оЛауре:
        -Она узнает, что я женился. То есть знает, конечно. Тетя Юджиния ей сказала. Уних есть наш адрес, вСтокгольме… - кончики пальцев, несмотря нажаркий день, похолодели:
        -Аесли Лаура напишет Регине? Нет, нет, Лаура благородная женщина. Она нестанет делать подобного… - граф напомнил себе, что Лаура отказалась отребенка, когда он поймал ее нашпионаже впользу Британии:
        -Ты сам шпион, - горько сказал Наримуне, - если когда-нибудь Зорге раскроют, тебя повесят, мой дорогой. Ты вопале, вотставке, никто тебя незащитит. Надо думать оРегине, одетях. Приедешь вТокио, искажешь Зорге, что прекращаешь работу. ИРегине вовсем признаешься… - карту вынули унего изрук. Кузен, сварливо, сказал:
        -Нечего думать. Двадцать первого года здесь нет, вотличие отмоего, весьма уменьшившегося погреба, ноесть тридцать четвертый. Всего шесть лет, новино неплохое… - они заказали две бутылки Шато-Латур, паштет изутки, салат срокфором игрецкими орехами, ителячью вырезку, сгрибным соусом.
        Намазывая паштет нагорячий, пахнущий печью хлеб, Федор улыбнулся:
        -Аннет я квам отправлю, обещаю… - он вспомнил тихий голос Мишеля:
        -Что вы друг друга любите, Теодор, это понятно, ноименно поэтому ей нельзя здесь оставаться, инельзя ехать снами назапад. Тем более, она еврейка… - кузен помялся: «Вы поженитесь, после войны».
        Тикали часы наполутемной, вечерней кухне. Федор, молча, помешивал кофе:
        -Я ее люблю, ноничего неможет случиться. Сколько раз мы пробовали, ивсе заканчивалось одним… - Аннет больше непряталась, неубегала. Ванализе она научилась распознавать это желание. Лакан посоветовал ей глубоко, спокойно дышать, считая вуме. Она лежала, сзакаменевшим лицом, сзакрытыми глазами, шевеля губами. Федор видел муку налице девушки, инемедленно поднимался: «Прости. Прости меня, пожалуйста».
        -Все равно, - решил он, разливая вино, - надо еще раз… Меня долго небыло рядом, Аннет думала, что я погиб. Может быть, все изменится… - он увидел темные, мягкие волосы, вдохнул запах цветов, ощутил прикосновение длинных, нежных пальцев. Федор понял, что все эти годы невспоминал Берлин, недумал обАнне:
        -Ее инеАнной звали, наверняка. Моя маленькая… - услышал он свой голос:
        -Вы больше никогда невстретитесь. Аннет… - он поймал себя наулыбке, - Аннет меня подождет, вбезопасности, вСтокгольме. Война скоро закончится. Гитлер непереправится через пролив, побоится. Британия высадит десанты, Америка вступит вбоевые действия. Мы поможем, изнутри, так сказать… - вновостях утверждали, что Люфтваффе продолжает атаки навоенные базы иаэродромы Британии.
        Попробовав вино, Федор кивнул:
        -Как я иговорил, отличный год. После войны, ему исполнится десять лет. Оно станет еще лучше… - он понял, что невольно, дал войне четыре года.
        -Ерунда, все раньше закончится, - решилон:
        -Я нехочу становиться престарелым родителем. Аннет меня навосемнадцать лет младше. Мне шестьдесят исполнится, аей едва засорок будет… - Федор усмехнулся: «Значит, ты удоктора Судакова невесту отбил?»
        Кузен, немного, покраснел:
        -Регина ему согласия недавала, ивообще… Тем более, - Наримуне поднял бровь, - господин Эль-Баюми, везет вПалестину сдесяток красавиц. Одна мадам Левина чего стоит… - Федор позвал гарсона:
        -Еще одну бутылку принесите, инезабудьте одесертном меню. Уних отличные сладости, - заметил он, когда официант отошел, - там, куда мы собрались, кроме гречневых блинов смедом, ничего неподают. Амадам Левина… - он задумался, - кажется, мы оней еще услышим, дорогой граф… -подытожил Федор, принимаясь засалат. Отсюда они ехали вЛе Бурже, багаж кузена утром отправили нааэродром.
        -Я дам телеграмму, сообщу овылете Аннет, - обещал Федор: «Когда я ее посажу всамолет, мы, снашим общим знакомым, займемся другими делами…»
        -Вы только будьте осторожны, - попросил Наримуне, - дорогой родственник.
        -Мы стобой свояки, - смешливо сказал Федор, - насестрах женаты. Почти женаты. Титула уменя нет, номоя семья старше вашей… - он подмигнул Наримуне, - хотя мой дед служил твоему прадеду. Даже оптический телеграф построил увас, вСендае. Отец мне рассказывал, он Японию хорошо помнил. Ибабушка Марта говорила, показывала гравюру, что мой дед снее нарисовал… - Федор подумал, что после войны надо будет навестить, сАннет, иЯпонию, иАмерику.
        -Вобщем… - он поднял бокал стемно-красным бордо, - надо выпить зато, чтобы все быстрее закончилось… - науглу рю Рояль развевался нацистский флаг. Рука, отчего-то дрогнула, бокал качнулся, набелоснежный лен упала капля вина.
        -Будто кровь, - понял Федор. Он велел гарсону: «Поменяйте салфетку, пожалуйста».
        Вспальне матери легко, едва уловимо пахло ладаном исвечным воском. Перед иконой жен-мироносиц мерцал огонек лампады. Протопресвитер Сахаров ушел, соборовав рабу божью Иванну. Он уверил Федора, что пришлет, утром, как выразился священник, необходимый транспорт.
        НаПер-Лашез хоронили православных, кладбище было одним, для всех. Отпевали Жанну через три дня, вправославном соборе Александра Невского, нарю Дарю. Федор напомнил себе, что завтра утром надо послать объявления осмерти, вгазеты. Гроб стелом матери, вожидании заупокойной службы, перевозили впохоронное бюро. Федор сидел напостели, держа маленькую, хрупкую, как уребенка, руку. Свет потушили, худое лицо матери освещала одна лампада.
        Проводив священника, Федор открыл окно спальни, выходящее нарю Мобийон. Он поставил наподоконник стакан сводой, устроив рядом сложенное, пахнущее фиалками полотенце. Мать любила этот запах. Он чувствовал легкий аромат духов, отседых, легких волос. Мать лежала втойже комнате, где родилась, шестьдесят восемь лет назад. Федор незастал свою бабушку, баронессу Эжени, умершую вконце прошлого века. Бабушка Марта рассказывала Федору, что стала крестной матерью маленькой Жанны. Девочка родилась после смерти отца, доктора Анри, расстрелянного поошибке, вместо брата, Волка.
        -НаПер-Лашез его расстреляли… - сухая, ухоженная рука стряхнула пепел спапиросы, вчашу изрозовой, тропической ракушки, - усемейного склепа. Волк выжил. Он при взрыве бомбы погиб, после убийства императора Александра. Твоего двоюродного деда, тезку твоего, Федора Петровича тогда убили, исына его, Сашу. Коля спасся. Мы его вЕвропу привезли, кбабушке твоей… - зеленые, прозрачные, обрамленные темными ресницами глаза, взглянули наФедора: «Они близнецы были, Анри, иМаксимилиан. То есть Волк».
        Десятилетний Федор рассматривал семейный альбом, наГанновер-сквер. Уютно пахло жасмином, отбабушкиной туники, изумрудного шелка, расшитой бабочками, изпарижского ателье мадам Жанны Пакен. Бронзовые, побитые сединой волосы бабушка непокрывала, иногда даже наулице. Губы втонких морщинках, вкрасном блеске, выпустили серебристый, ароматный дым. Наподносе стояли чашки веджвудского фарфора. Бабушка испекла кчаю любимые булочки Федора, порецепту изБанбери.
        -Ваш муж тоже при взрыве погиб, бабушка… - Федор смотрел наснимок дяди Питера, сдетьми:
        -Идедушка кузена Джона сним… - Маленькому Джону, как тогда называли покойного сейчас герцога, исполнилось двадцать шесть лет. Только, что газеты объявили оего помолвке. Герцогиня Люси тяжело болела, оставаясь взамке, вБанбери. Леди Джоанна Холланд отпраздновала двадцатилетие:
        -Следующей весной Ворон вернулся, изАрктики. Он участвовал вэкспедиции Амундсена, иеще года три насевере болтался… - вспомнил Федор:
        -Они поженились, следи Джоанной, Стивен родился. Хорошо, что Стивен девушку встретил… - бабушка кивнула, глядя налицо покойного мужа. Питер, при цилиндре, сэлегантной тростью, широко улыбался:
        -Да, они оба погибли… - Марта перекрестилась, - упокой их души, Господи.
        Федор сжевал булочку. Он вытер пальцы салфеткой, как его учили:
        -Ачто вы вРоссии делали, бабушка? Когда приезжали, перед убийством государя императора?
        Бронзовая бровь поднялась вверх:
        -Навещала страну, милый мой. Папе твоему Москву показывала, столицу. Возьми еще булочку, - ласково посоветовала бабушка.
        Медленно, размеренно тикали часы намраморном камине. Икону Богородицы Федор принес изСен-Жермен-де-Пре. Когда срю Мобийон позвонил врач, Аннет, было, хотела отправиться сним кумирающей Жанне. Федор попросил:
        -Отдохни, милая. Поужинаете сМишелем… - нациферблате стрелки миновали полночь, отзвонили часы церквей. Мать непришла всознание. Федор смотрел назакрытые, морщинистые веки. Он вспоминал веселый голос, парижский акцент, белокурые, пахнущие фиалками волосы. Мама учила его читать, порусской азбуке, вПанаме, где отец строил канал. Федор почти ничего непомнил, изтропиков, только шум дождя, сладкий аромат цветов, икрики попугаев, впышном саду особняка.
        -Папа смамой меня вЛондоне оставили, ипоехали наяпонскую войну… - наклонившись, он прижался губами круке матери, - мы сНаримуне говорили. Его отец тоже воевал. Господи, - внезапно, мучительно подумал Федор, - зачем все? Войны, страдания… Хорошо, что я успел маму проводить. Спасибо Эстер, что выходила меня… - он напомнил себе, что надо думать оделе:
        -Похорони маму, отправь Аннет, вСтокгольм, изанимайся своими обязанностями, Драматург… - днем, Жанна, неожиданно пошевелила пальцами. Мать несколько дней лежала без движения. Сухие губы разомкнулись. Поискав что-то нашелковом одеяле, она шепнула, по-русски:
        -Феденька… Позови… - голубые, выцветшие глаза указали всторону двери. Аннет, выглянув изкухни, остановилась напороге. Темные волосы девушка повязала косынкой. Федор вспомнил мать, вформе сестры милосердия, вполевом госпитале. Аннет устроилась надругой стороне кровати, Жанна коснулась синего алмаза, наруке девушки. Федору показалось, что мать улыбается:
        -Береги… - услышал он, - береги, Феденька… - она впала вбеспамятство.
        Дрожали огоньки свечей. Ночь оказалась тихой, лунной, ветер, едва заметно, шевелил занавеску. Федор смотрел наспокойное лицо матери. Он прислушался. Жанна, одним дыханием, шептала: «Близнецы, близнецы…»
        -Она одедушке Анри говорит, - вздохнул Федор, - хотя она его инезнала. Изде Лу только я иМишель остались, потомки Робеспьера. УВолка детей небыло… - мать зашарила пальцами поего ладони:
        -Феденька, помни… Близнецы… - она вытянулась, затихла. Федор, одними губами, начал:
        -Покой, Господи, душу усопшей рабы Твоей, Иванны, иелико вжитии сем яко человек согреши, Тыже, яко Человеколюбец Бог, прости ее ипомилуй … - он стер слезы сглаз. Федор погладил еще теплую щеку матери. Жанна лежала, маленькая, прикрытая одеялом, седая голова немного свесилась набок. Федор хотел устроить мать удобнее, норазрыдался, уткнув лицо вбольшие ладони. Он плакал, понимая, что хочет ощутить прикосновение ласковой, женской руки, услышать голос, баюкающийего:
        Котик, котик, коток
        Котик, серенький хвосток,
        Приди, котик, ночевать,
        Приди Феденьку качать…
        Федор заставил себя сделать все, что требовалось. Священник оставил бумажную ленту, скрестами имолитвой. Федор касался высокого, вморщинах, лба матери:
        -Тогда я неуспел, неспас ее. Моя вина была, что она… что она разум потеряла, стала инвалидом. Аннет я спасу, - понял Федор, - обязательно. Она неостанется здесь, она уедет. Аесли меня убьют… - он разозлился:
        -Неубьют, непозволю. Я еще своих детей увижу… - он поцеловал холодеющий лоб матери: «Прости меня, пожалуйста…».
        Впередней жужжал звонок. Федор взял свечу. Ему, отчего-то, нехотелось включать свет. Теплый, ночной ветер, гулял поквартире, немного поскрипывали половицы. Он поднес руку кзасову:
        -Бабушка рассказывала. Она моего деда сюда привела, изДранси, перед началом Коммуны. Дедушка внемецком плену был, как Мишель. Назаставе стояла часть графа фон Рабе, точно. Наверное, предок подонка, Максимилиана… - кузен, прислонившись кстене, засунул руки вкарманы малярной, испачканной краской куртки. Увидев глаза Федора, он стянул суконный, берет. Мишель перекрестился:
        -Мне очень жаль, Теодор. Иди домой… - Мишель потянул его зарукав пиджака, - пожалуйста. Я побуду, стетей, неволнуйся… - уходя изквартиры вСен-Жермен-де-Пре, Мишель сказал Аннет:
        -Он вернется, обязательно. Я его сам отправлю. Ты пока приготовь что-нибудь… - Мишель взял велосипед, изпередней, - он зацелый день ничего неел, я думаю… - девушка опустила голову: «Мишель, зачем…». Спускаясь полестнице, он отозвался: «Так надо, поверь мне. Вам обоим, Аннет».
        -Иди, - Мишель почти вытолкнул его наплощадку. Федор заметил вкармане куртки Маляра маленькую Библию, нафранцузском языке:
        -Я позвоню, - Мишель скрылся вквартире, - позвоню, завтра. Ты, отдыхай, пожалуйста… - Федор хотел что-то сказать, нодверь захлопнулась. Он вспомнил:
        -Близнецы… Мама одедушке Анри говорила, оВолке. Нопочему сейчас? - выйдя накованый балкон, Мишель зажег папиросу. Втемноте он увидел, что Теодор свернул набульвар. Покурив, Мишель вернулся вспальню. Поменяв догорающие свечи, он присел назаправленную постель.
        Мишель взял холодную руку тети Жанны. Он вспомнил, как Теодор, приехав сгражданской войны, водил его наслужбы, вцерковь Сен-Сюльпис. Кузен хоронил, вКаннах, мать Мишеля, проверял унего уроки, иходил разговаривать сучителями, вшколе. Мишель открыл старую, времен его первого причастия Библию. Он забрал книгу снабережной Августинок, срабочими материалами. Он поцеловал пальцы тети:
        -Quand je marche dans la vallee de l`ombre de la mort, je ne crains… Даже когда я пойду долиной смертной тени, я неубоюсь зла… - Мишель увидел холодный, серый туман сна, протянутую руку Мадонны, услышал плач ребенка.
        -Неубоюсь, - вскинув голову, он посмотрел начерно-красный флаг, напротив окон квартиры. Задернув шторы, он вернулся кчтению.
        Аннет стояла, опустив руки, посреди кухни, глядя наогоньки свечей.
        Она несоблюдала шабат, носегодня, когда Мишель ушел нарю Мобийон, поставила настол серебряные подсвечники, отГеорга Йенсена. Федор привез их изКопенгагена три года назад. Он строил вДании, наберегу моря, виллу для местного промышленника:
        -ВДании немцы… - взяв высокие, белые свечи, девушка чиркнула спичкой, - вПариже немцы, вовсей Европе… - пробормотав благословение, Аннет оперлась одубовый, покрытый накрахмаленной скатертью стол.
        Проводив Мишеля, она бродила попустой, лишившейся картин искульптур квартире. Мебель сдвинули вугол, накрыв холстом, изображая ремонт:
        -Хозяин сдаст апартаменты, - хмуро сказал Теодор, - я его десять лет знаю. Он своей выгоды неупустит, найдет нацистского бонзу… - подняв крышку рояля, Аннет коснулась клавиши. Надлинном пальце, всвете луны, блестел синий алмаз. Нежный, затихающий звук, пронесся погостиной. Она помотала головой:
        -Музыка… Кто-то поет… Мама? - она помнила голос матери, иотца, помнила колыбельные. Девушка нахмурилась: «Другая песня».
        Врефрижераторе осталась одинокая склянка иранской, черной икры, исоленый лосось. Аннет достала сливочное масло ияйца. Она повертела банку, изрусской гастрономической лавки. Открутив крышку, девушка улыбнулась. Она узнала острый, пряный запах огурцов.
        Аннет, пошатнувшись, поднесла руку квиску. Девушка услышала мужские голоса. Горели свечи, вкомнате повеяло ароматом куриного супа, соленых огурцов. Она ощутила крепкие, теплые руки, обнимающие ее. Аннет подышала, успокаиваясь. Месье Лакан, ванализе, объяснял, что детские воспоминания появляются неожиданно:
        -Вы чувствуете знакомый запах, слышите звук языка… - аналитик помолчал, - или обнаруживаете себя вситуации, похожей… - Аннет знала, что сней происходит втакие моменты. Тело сжималось, становилось каменным. Она хотела вырваться, убежать, свернуться вкомочек, исчезнуть. Она долго закрывала голову руками идрожала, при любом прикосновении, при любой попытке, как мрачно думала Аннет, оправдать так называемую помолвку. Девушка научилась размеренно, глубоко дышать, нонедвигалась, лежа сзакрытыми глазами. Теодор поднимался, просил прощения, иуходил всвою спальню.
        Аннет открыла дверь винного погреба, встроенного встену кухни. Наполках зияли пустые места. Теодор иМишель, запоследнюю неделю, выпили хороший винтаж, оставив бошам, как называл их Мишель, кухонные вина. Протянув руку, впрохладу шкафа, Аннет достала бутылку спрозрачной жидкостью. Когда она, впервый раз, почувствовала запах, вблизи, отТеодора, она едва справилась стошнотой. Аннет вспомнила женский крик, светлые, вгрязи икрови волосы, вспомнила похожий запах, отлюдей, говоривших нарусском языке. Перед ней встали холодные, голубые глаза, девушка затряслась.
        Теодор долго извинялся, иобещал, что больше подобного неслучится. Дома он пил только вино, или виски. Бутылка Smirnoff лежала наслучай русских гостей. Теодор приглашал соотечественников, когда Аннет уезжала насъемки.
        Девушка смотрела накрасную этикетку, смедалями:
        -Когда мы познакомились, наЕлисейских полях, он тоже водку пил. Я бульон привезла, куриный… - Аннет поняла, что улыбается:
        -Номы тогда нецеловались… - она, решительно, достала бутылку:
        -Ему надо отдохнуть, выспаться. Ничего неслучится, конечно. Я улечу вСтокгольм. Аесли… - она прикусила губу, - если его убьют? - Аннет всхлипнула:
        -Я несмогу, несмогу жить без него, никогда. Он был ранен, это его третья война. Бедный мой, бедный… - девушка испекла блины, сложив их вглубокую тарелку, накрыв чистым, льняным полотенцем. Вванной она посмотрелась взеркало, вмозаичной, муранской раме. Серо-голубые глаза немного припухли. Аннет, умывшись, велела себе неплакать:
        -Теодору труднее, он мать потерял… - Аннет поморщилась. Вголове вертелась знакомая мелодия, она слышала слова, нонемогла их разобрать. Впередней раздалась короткая трель звонка.
        Непереступая порога, прислонившись ккосяку, Федор смотрел нанее. Аннет была влетнем платье, тонкого льна. Темные волосы она перевязала лентой, подняв локоны надо лбом. Он вспомнил плакат, кодному изпоследних фильмов Аннет, прошлого лета:
        -Ее впрофиль для афиши сняли, спохожей прической. Господи, как я ее люблю. Я несмогу, несмогу без нее… - длинные пальцы коснулись его руки. Он услышал робкий голос:
        -Милый, мне жаль, так жаль. Поешь, пожалуйста, я все приготовила. Поешь, ложись спать… - накухне пахло свежими, горячими блинами. Она невключала света, посреди стола мерцали огоньки свечей. Она сняла снего пиджак, иусадила застол. Федор, судивлением, заметил бутылку водки. Он никогда непил водку сАннет, зная, что сней случается, стоит ей почувствовать запах. Наобеды срусскими друзьями Федор носил американскую, мятную жвачку. Он необнимал девушку, возвращаясь, домой, втакие вечера.
        Она комкала кухонное полотенце:
        -Ты выпей. Выпей, милый… - Аннет, ласково погладила коротко стриженые, рыжие волосы. Это была та самая, женская, рука. Федор еще смог налить рюмку. Он даже неощутил вкуса водки, полицу потекли слезы. Наклонившись, Аннет обняла его заплечи. Федор плакал. Она нежно, едва заметно покачивала его, шепча, смилым акцентом:
        -Феденька… Феденька… - он попросил:
        -Аннет… Неуходи, пожалуйста. Останься сомной, сейчас… - это были те самые, крепкие, надежные руки. Устроившись унего наколенях, Аннет положила голову назнакомое плечо. Она прикрыла глаза, вспоминая огоньки свечей, слыша низкий, красивый голос:
        -Иди сюда, Ханеле, иди, доченька. Шабат, утебя сестричка родилась, будем радоваться…
        -Тате, тате… - темноволосая девочка лепетала, забравшись наколени котцу, - тате, шабес… - вокруг собрались мужчины, сознакомыми лицами, сдобрыми улыбками:
        -Реб Натан, сдоченькой вас! Пусть растет для Торы, хупы идобрых дел… - девочка оглядела комнату. Отец покачал ее: «Как твою сестричку зовут, Ханеле?»
        -Малка, тате… - Аннет видела маму, вплатке, прикрывающем светлые волосы, вдыхала сладкий запах молока. Маленькая девочка, осторожно, коснулась пальчиком мягкой, белой щечки младенца:
        -Малка… швистер, маме… - мать притянула ксебе старшую дочь. Они посидели, обнимаясь, глядя намилое личико девочки. Аннет неслышно, побаиваясь, напела, наидиш:
        -Зол зайн бридере, шабес… Теодор… - она выдохнула, - я помню, все помню. Помню, как Малка… Регина родилась, помню папу, маму… - она прижималась щекой, кщеке отца. Ханеле, успокоено, зевнув, задремала, оставшись вего ласковых руках.
        Федор видел нежную улыбку Аннет. Она дрогнула ресницами:
        -Я люблю тебя, Теодор, люблю. Пожалуйста, неуходи. Останься, сомной… - Аннет, намгновение, подумала:
        -Аесли опять случится, тоже самое? Нет… - поняла девушка, - нет… Все будет по-другому, я знаю… - Федор немог поверить. Он осторожно прикоснулся губами кее шее, вдыхая запах цветов. Аннет обнимала его, шепча что-то наухо. Налегком ветру бились огоньки свечей:
        -Я немогу, немогу жить без тебя… - он еще никогда неподнимал ее наруки. Лента распустилась, темные волосы, мягкой волной, хлынули вниз. Она скинула домашние туфли, чулок она неносила. Круглое колено было теплым, смуглая, гладкая кожа уходила вверх, под тонкий лен платья. Она улыбалась ивспальне, блаженно, будто слыша музыку. Федор целовал ее руки, опустившись напол, перед кроватью. Аннет потянула его ксебе, он понял, что опять плачет. Она приникла кнему, целуя слезы налице:
        -Ненадо, ненадо, милый мой… Все будет иначе, все случится… - Аннет, невольно, подумала оболи, ноее непочувствовала. Ей было уютно инадежно, она рассмеялась, подышав ему вухо:
        -Хорошо, милый, хорошо. Еще, еще, пожалуйста… - она застонала, громче, сжав длинными пальцами его руку:
        -Я люблю тебя, люблю… Я незнала, ничего незнала… - Федор успел подумать:
        -САнной так было, вБерлине. Она уменя первой оказалась, ия унее тоже. Мы плакали, тогда… - Аннет была рядом. Он вдыхал сладкий запах, зарывался лицом враспущенные волосы, целовал влажные щеки. Она лежала, тяжело, облегченно дыша, устроившись унего нагруди. Он гладил жаркую спину, выступающие лопатки:
        -Спасибо тебе, спасибо, любовь моя… - втемноте ее глаза засверкали. Аннет приподняла голову:
        -Теодор… я непонимала, что такое счастье, только сейчас… - она все знала иничего небоялась. Она шепнула, наклонившись:
        -Может быть… может быть, я уеду неодна… - Федор понял, что хочет этого, больше всего насвете:
        -Как-нибудь она мне сообщит… - он закрыл глаза отсчастья, - как-нибудь дойдет весточка… Девочка моя, любовь моя. Четыре года я ждал, иникуда ее неотпущу, пока мы живы… - они выпили вкровати бутылку кухонного вина. Федор обнимал ее, целуя растрепанный затылок. Аннет жмурилась, прижимаясь головой кего плечу:
        -Я пошлю телеграмму, вЛондон, когда станет понятно… Ты кого хочешь, - она встрепенулась, - мальчика или девочку… - отнее пахло цветами имускусом, длинные ноги блестели капельками пота, всвете луны. Волосы падали наспину, спускаясь ниже стройной поясницы. Подняв прядь, он поцеловал все это, родное, мягкое, обжигающее губы:
        -Я хочу много, любовь моя. Мы стобой поедем вАмерику, кродственникам. ВЯпонию, ктвоей сестре. Будем возить детей помиру, табором… - Аннет хихикнула: «Купим самолет».
        -Конечно, - уверенно ответил Федор, переворачивая ее наспину, - купим самолет, заведем яхту новую, вместо той, что я подарил будущему еврейскому государству… - Аннет притянула его ксебе, все стало неважно.
        Он слышал ее ровное, размеренное дыхание, ловил шепот:
        -Спой мне, милый. Песню, русскую. Ты меня так называл, я помню… - Федор баюкал ее, укрыв одеялом, невыпуская изрук:
        -Ландыш, ландыш белоснежный,
        Розан аленький!
        Каждый говорил ей нежно:
        «Моя маленькая!»
        Федор заснул, уткнувшись лицом внежное плечо. Аннет, неоткрывая глаз, гладила его поголове, слыша, как бьется сердце, рядом, так, что девушка инезнала, где он, агде она. Аннет потерлась щекой оего щеку, задремывая. Вспальне настала тишина, Аннет даже неощутила, как ее губы зашевелились.
        -Александр… - девушка, поерзав, успокоилась, ощутив рядом знакомое тепло, - Александр…
        Часы пробили четыре раза, огоньки свечей накухне затрепетали, ипогасли. Аннет пробормотала что-то, крепче прижавшись кФедору. Он обнялее:
        -Моя маленькая… Спи, любовь моя. Я здесь, я стобой, так будет всегда…
        Солнце играло вмыльных разводах настекле. Окна спальни нарю Мобийон были открыты, внизу шумел рынок. Аннет, обернувшись, посмотрела напустую, соснятым бельем кровать. Тело мадам Жанны вчера увезли впохоронное бюро. Мишель разбудил их звонком, ближе кобеду. Федор поцеловал девушку:
        -Спи, пожалуйста. Я закрою дверь, никто тебя непобеспокоит. Вечером вернусь… - Аннет лежала, потягиваясь, неоткрывая глаз. Он медленно провел губами пошее:
        -Спи. Ты устала, любовь моя. Мишель нарю Мобийон сегодня переночует… - сварив кофе, Федор сжевал вчерашний, холодный блин. Он вылил враковину, накухне, почти нетронутую водку:
        -Вближайшие года два мне нужна трезвая голова… - он считал, что война дольше непродлится. Запирая дверь, Федор остановился:
        -Я могбы улететь сАннет, вСтокгольм, поамериканскому паспорту. УНаримуне квартира, я строил вШвеции. Заказы уменьшатся, из-за войны, новсе равно, работа найдется… - Федор представил большую гостиную, окна, распахнутые наГамла Стан, детский смех, ужин, сАннет иребятишками. Он подумал, что можно опять завести яхту, купить летний домик, наостровах, ижить спокойно.
        Он сжал кулаки, вспомнив надменное лицо фон Рабе, эвакуацию вДюнкерке, черно-красные флаги наулицах Парижа, усталый голос кузины Эстер:
        -ВГолландии, случится тоже самое, что ивГермании, Теодор. Евреев непросто регистрируют… - закурив сигарету, Федор спустился вниз:
        -Нестой над кровью ближнего своего. Нечего больше думать. Франция, моя родина, как Россия, Аннет, моя жена. Теперь жена… - он попытался согнать слица широкую, юношескую улыбку, ноничего неполучалось:
        -Жена… - Федор вышел набульвар, - плоть отплоти моей. Ее народ страдает. Как я могу все бросить, иуехать? Говорится, вгоре ирадости… Иначе я буду как месье Тетанже… - Федор поморщился, - я несмогу смотреть вглаза Аннет, если оставлю сейчас все, даже ради нее. Ичто я нашим детям скажу? - тяжело вздохнув, он завернул напочту.
        Федор отправил телеграммы осмерти матери. Когда он пришел нарю Мобийон, уподъезда стоял катафалк. Мадам Дарю выпустила Мишеля через черный ход. Маляр нехотел показываться наглаза всем икаждому. Консьержка, постарой парижской привычке, развела взаднем дворе маленький огород, ипоставила курятник. При жизни матери, Федор, иногда, выносил сюда инвалидное кресло. Мирно перекликались куры, пахло влажной землей. Жанна сидела, подставив лицо солнцу, кликали спицы кузины мадам Дарю, вогороде зеленел салат ипетрушка.
        Федор нашел кузена нагрядках, среди желтых цветов кабачков. Мишель смазывал цепь велосипеда. Они обнялись, Федор велел:
        -Накладбище будь осторожен. Я недумаю, что этот… фон Рабе, замной следит. Уменя репутация аполитичного человека… - он коротко усмехнулся, - но, навсякий случай, ксклепу близко неподходи. Спасибо тебе… - Мишель отряхнул руки:
        -Потелефону можно звонить без опасений. Я смадам Левиной связался… - Роза сняла номер в«Рице». Мадам Левина открыто демонстрировала нового поклонника вресторанах Правого Берега. Никто немогбы заподозрить вбогатом, влюбленном египтянине, посланца изПалестины. Итамар иРоза уезжали наюг марсельским экспрессом. Роза громогласно заявляла, что намеревается провести сФарухом бархатный сезон наЛазурном Берегу. Мадам Левина, заобедом вСен-Жермен-де-Пре, заметила:
        -Итамар здесь счужими документами, сподпольной миссией. Неслед, чтобы нацисты, или их прислужники что-то вынюхали.
        Роза тоже собиралась прийти напохороны. Федор похлопал кузена поплечу:
        -Натягивай, берет, Маляр, отправляйся наМонпарнас. Я поеду вконтору авиалиний, документы Аннет уменя вкармане. Скажи… - Федор повел рукой, - что вконце недели, мы заберем машины.
        Акцию они назначили наутро субботы. Мишель, аккуратно, записывал вблокнот перемещения месье Тетанже. Они знали расписание журналиста. Бомба лежала вкладовке, запертой наключ, вСен-Жермен-де-Пре. Взрывчатка была простой, изаммиачной селитры, угля, сахара иалюминиевой пыли. Они собирались соединить банку сзажиганием лимузина месье Тетанже. Взрыв предполагался маломощный, добензобака онбы недобрался. Никакой опасности для жизни водителя несуществовало.
        -Чтобы их предупредить, - угрюмо заметил Федор, - ноназападе, если мы, позаветам моего, предка, сколотим партизанский отряд, понадобится оружие… - он почесал врыжей голове:
        -Найдем. Тем более, связь сЛондоном обещают… - судя повсему, ведомство кузена Джона, как называл его Федор, действительно, собиралось послать вЕвропу агентов.
        Федор подумал окузине Эстер:
        -Она моглабы вБританию перебраться, срыбаками. Господин де Йонг был готов ей помочь. Понятно, что она нехочет детей оставлять, однако она еврейка, это опасно… - когда катафалк уехал, Федор отправился наЕлисейские Поля. Он купил билет для Аннет, насамолет, уходивший вСтокгольм, через Цюрих иБерлин. Служащий, внимательно, просмотрел шведское удостоверение беженца, иписьмо изпосольства. Клерк выписал проездные документы. Забумаги Аннет Федор небеспокоился. Письмо было подлинным, заподписью шведского консула вПариже. ВБерлине самолет заправляли, пассажиры могли изнего невыходить.
        -Аннет иневыйдет, - расплатившись, Федор убрал билет впортмоне, - ей здесь нацистских флагов хватило… - он небыл суеверным человеком, норешил отправить телеграмму Наримуне, когда самолет оторвется отземли, ваэропорту Ле Бурже.
        -Мне будет спокойнее, - подытожил Федор. Вернувшись вСен-Жермен-де-Пре, он застал Аннет накухне, над кастрюлей потофе. Вдуховке золотился гратен измолодой картошки, она приготовила крем-карамель. Вечером они неговорили, ни овойне, ни обее отъезде. Федор признался, что купил билеты. Аннет, погладила его пощеке:
        -Я… я сделаю все, чтобы тебя отыскать, милый. Ты все узнаешь… - девушка покраснела, - обещаю… - они рано ушли вспальню. Над Парижем играл ветреный закат. Окно было приоткрыто, ветер шуршал шелковой гардиной. Федор лежал, затягиваясь сигаретой, обнимая ее заплечи. Он рассказывал Аннет обих будущем доме, вернее, как смешливо говорил он, нескольких домах:
        -ВКалифорнии… - он целовал теплый висок, - тебе понравится вКалифорнии. Океан совсем другой, как напобережье Атлантики. Издесь унас будет вилла, вБретани. Помнишь, как мы собирали ракушки, после отлива… - она шлепала длинными ногами, побелому песку, подвернув холщовые брюки, вбольшой, мужской тельняшке, встарой, вязаной кофте. Темные волосы развевались назападном ветру, отее губ пахло солью. Федор слышал шум океана, ночью, заокном спальни, лай собаки идетский смех. Он знал, как построить дом, низкий, ловящий солнце, огромными окнами. Когда Аннет заснула, он взял альбом для эскизов инабросал первый, грубый чертеж.
        Утром девушка настояла натом, чтобы пойти нарю Мобийон:
        -Надо убрать, - вздохнула Аннет, - так положено, после… Взять белье изпрачечной, попрощаться смадам Дарю… - Федор, щедро расплатился сее кузиной, сиделкой. Обе женщины хотели прийти наПер-Лашез. Мадам Дарю, твердо, сказала:
        -Боши квартиру нетронут, месье Теодор. Это ваша собственность, подокументам, полтора века. Стех пор, как его светлость маркиз… - консьержка перекрестилась, - дарственную надоктора Анри оформил, при бабушке моей. Небеспокойтесь, - прибавила женщина, - воду мой муж перекроет, газ тоже, пробки мы вывернем. Мебель непропадет. Езжайте, - мадам Дарю подмигнула ему, - смесье бароном… - месье барон встречался, повыражению Мишеля, снужными людьми.
        Оставив Аннет замытьем окон, Федор спустился нарынок, закруассанами ипачкой сигарет. Кофе стоял вкухонном шкафчике. Они собирались перекусить, иупаковать библиотеку. Федор нехотел потерять семейные книги. Мадам Дарю обещала отправить ящики взагородный домик семейства, вдеревню, выше потечению Сены.
        Федор стоял сбумажным пакетом, натротуаре, видя Аннет, накованом балконе. Девушка протирала окна. Она убрала волосы наверх, перевязав их лентой, инадела короткую, чуть выше колена, теннисную юбку. Загорелые, длинные ноги сверкали вутреннем солнце. Федор, тоскливо, подумал:
        -Я немогу жить без нее, никогда несмогу. Значит, позаботься отом, чтобы безумие быстрее закончилось… - подойдя ктабачной лавке, он сунул руку вкарман, запортмоне изамер.
        Слиста свежей La France au Travail нанего смотрел изящный профиль. Федор, внезапно, понял, что неможет сложить знакомые сдетства буквы, вслова. Он заставил себя прочесть: «Mefiez - vous des Juifs! La France est en danger!». Под статьей стояла подпись месье Тетанже. Он увидел имя Аннет, под снимком:
        -Так называемая мадемуазель Аржан выдавала себя зафранцуженку, обманывая режиссеров ипродюсеров. Она даже неявляется гражданкой Франции. Доколе мы собираемся терпеть засилье евреев вкультуре нашей страны? Доколе люди без рода иплемени, неимеющие понятия оценностях христианства… - месье Тетанже вспоминал окатолических мучениках, погибших отрук евреев. Он призывал честных французов, сообщать отех, кто нарушит будущие распоряжения поучету еврейской расы.
        Федор подавил всебе желание разнести кчертям лавку:
        -Нельзя, чтобы Аннет это прочла… - он, преувеличенно весело, улыбаясь, рассчитался засигареты, - ни вкоем случае. Мерзавец, грязная коллаборационистская тварь, он мне заплатит… - подняв голову, Федор помахал Аннет. Подняв тряпку вверх, она что-то крикнула. Голос девушки исчез врыночном шуме. Федор ступил намостовую, рядом остановился черный лимузин, дверь открылась. Они носили трехцветные повязки, стопориками Виши, инеприметные, серые костюмы.
        -Прошу, месье Корнель… - кто-то подтолкнул его кмашине, - это незаймет много времени. Ненадо создавать пробку, водители ждут. Совсем ненадолго… - уФедора небыло при себе оружия. Он успел подумать:
        -Унас вообще нет пистолетов, сМишелем. То есть Маляром. Какие мы дураки, надо было достать оружие. Кто позаботится обАннет, если Мишеля тоже арестуют… - унего забрали круассаны. Аннет застыла, недвигаясь, набалконе. Тряпка выпала намраморный пол. Синий алмаз заиграл искрами, влуче солнца, бьющем вчисто вымытое окно. Свернув заугол рю Мобийон, лимузин раздавил колесом пакет свыпечкой.
        Номера черного мерседеса, припаркованного рядом сцветочной лавкой, увыезда набульвар, покрывала грязь. Макс вызвал троих человек, изпарижского гестапо, для ареста мадемуазель Аржан.
        Месье Корнель оберштурмбанфюрера, вобщем, неинтересовал. Макс поговорил сКлодом Тетанже, идругими интеллектуалами, поддерживающими правительство Виши. Он выяснил, что месье Корнель отличается, как деликатно выразился Тетанже, русским темпераментом. Последствия этого темперамента Макс почувствовал насебе. Впосольстве порекомендовали хорошего дантиста, ноудар месье Корнеля оказался сильнее, чем полученный Максом вБарселоне. Пришлось избавляться отдержавшегося наодном корне зуба иставить временный протез:
        -ВБерлине пойду кФранцу, - решил Макс, - унего золотые руки. Он сделает постоянную коронку. Ладно, - вздохнул фон Рабе, - вконце концов, это всего лишь один зуб, сбоку. Никто ничего незаметит. Но, обидно, вмои годы, ходить спротезом, перед свадьбой… - Макс наметил торжество наследующее лето.
        Ктому времени, профессор Кардозо, иего дети должны были оказаться вПольше. Оберштурмбанфюрер помнил расчеты построительству Аушвица. Пока влагере содержали арестованных подпольщиков ипольскую интеллигенцию, проектное наполнение останавливалось наотметке впятьдесят тысяч человек. Рейхсфюрер Гиммлер приказал, вконце года, конфисковать прилегающие кАушвицу земли, врадиусе сорока квадратных километров. Территорию обносили рядами колючей проволоки, протягивали электрические кабели, строили вышки.
        Пока наПринц-Альбрехтштрассе никто неговорил, инеписал вдокладных, отом, что случится вбудущих, огромных лагерях, планируемых квозведению. Слова «окончательное решение», значили только депортацию еврейского населения Европы навосток. Макс, невольно, ежился, думая омасштабах предстоящей работы:
        -Еще евреи Советского Союза… - летний блицкриг следующего года предполагался недолгим. Евреев свостока назапад везти никто несобирался, незачем было тратить деньги. Насовещаниях упоминалось, что будущие немецкие земли подвергнутся очистке. Население отправляли вгетто, подобные тем, что создали вПольше:
        -Ненадолго, - Макс, покуривал вокно мерседеса, - мы избавимся отеврейской заразы. Славян сгоним впоселения, для рабочих. Запретим школы, кроме начального обучения. Отто распространяется обудущих славянских рабах, нополезных русских, таких, как Муха, мы приблизим ксебе, вольем арийской крови… - Макс внимательно следил заоперацией угазетного ларька.
        Они знали осмерти матери месье Корнеля. Заквартирами установили негласное наблюдение. Вночь, когда женщина скончалась, месье Корнель ушел вСен-Жермен-де-Пре. Оберштурмбанфюрер успокоил себя:
        -Должно быть, консьержка стелом сидела.
        Мальчишка, как Макс называл барона Мишеля де Лу, пропал без следа. Фон Рабе велел вызвать вгестапо бывших работников Лувра. Даже если коллеги мальчишки сним встречались, они ничего несказали. Месье де Лу вПариже невидели. Глядя накарту Франции, Макс понимал, что мальчишка изплена, отправится домой:
        -Вэтом городе можно всю жизнь прятаться… - фон Рабе вспомнил бедные кварталы навостоке, укладбища Пер-Лашез, ихолмы Монмартра иМонпарнаса, - он коренной парижанин. Его семья титул откоролевы Марии Медичи получила… - Макс, недовольно, подумал, что их собственный титул значительно младше.
        Сын фрау Маргариты, Теодор унаследовал богатство отчима, второго мужа матери. Пожилой владелец мануфактур вРуре скончался довольно быстро, непрожив смолодой женой идвух лет, однако успел завещать пасынку предприятия. Досовершеннолетия сына делом управляла фрау Маргарита.
        Наберлинской вилле, вкабинете отца, висел портрет, конца восемнадцатого века. Стройная женщина вчерном платье, сзолотистыми, убранными под траурный чепец волосами, стояла, сбумагами вруках. Заспиной женщины виднелась карта Рура. Она поджала тонкие губы, голубые глаза смотрели холодно, оценивающе. Макс напоминал фрау Маргариту.
        -Первый ее муж вшахте погиб, - хмыкнул фон Рабе, - их сыну едва год исполнился, аей чуть задвадцать было. Нашла бездетного вдовца, богатого, наседьмом десятке… - Теодору даровал титул прусский король Фридрих Вильгельм Третий, вначале прошлого века:
        -Посравнению сгерром Питером, - недовольно думал Макс, - мы никто, простые шахтеры. Хоть мы иарийцы, аон, наполовину, славянин. Новпредках унего викинги, пусть ивдалеком прошлом… - Макс нашел вЛаруссе статью ороде де Лу. Оберштурмбанфюрер видел их герб, читал опрародителе мальчишки, уехавшем вКвебек, вначале существования колонии.
        -Белый волк налазоревом поле, идущий справа налево… - Макс немог забыть проклятого волка, - стремя золотыми лилиями. Je me souviens… - Макс обещал себе найти мальчишку, чегобы это ни стоило. Однако рядом скузеном, месье Корнелем, барон де Лу непоявлялся.
        Готовясь коперации, Макс немного опасался, что господин Воронцов-Вельяминов, тоже потомок викингов, пустит вдело свой небезызвестный темперамент иначнет драку, как в«Рице», или, хуже того, будет стрелять наулице. Фон Рабе понятия неимел, где болтался месье Корнель современ капитуляции Франции, ноубывшего майора инженерных войск могло оказаться оружие. Фон Рабе нехотел спугнуть пани Гольдшмидт, сее синим бриллиантом, вдвадцать каратов. Камень снился Максу поночам. Он сталбы достойным подароком для будущей графини фон Рабе. Нынешнюю хозяйку бриллианта, изДранси, оберштурмбанфюрер посылал вПольшу.
        Месье Корнель стрелять нестал, нопани, неудачно, оказавшись набалконе, видела, как жениха сажали вмашину.
        -Пусть дерется, - хмыкнул Макс, - главное, что он здесь, вближайшие два дня непоявится… - он велел доставить месье Корнеля вконтору, где Макс ожидал драки. Фон Рабе даже понравилась некая ирония ситуации. Предложение, которое должен был получить месье Корнель, всвоем бывшем бюро, ничего, кроме ярости, унего вызватьбы немогло. Максу это было только наруку.
        -Подержим его пару дней втюрьме, ивыпустим… - выбросив сигарету намостовую, он указал гестаповцам, вовторой машине, всторону подъезда. Оберштурмбанфюрер нехотел, чтобы пани Гольдшмидт выбежала наулицу, этобы осложнило арест. Вернувшись изкамеры, месье Корнель обнаружилбы, что невеста исчезла:
        -Пусть он ищет… - Макс отхлебнул изтермоса хорошо заваренного кофе, - пусть хоть обыщется. Она неуспеет спрятать бриллиант… - девушка пропала сбалкона. Фон Рабе, вспомнил теннисную юбку ипростые туфли: «Переодевается». Трое гестаповцев идве женщины, служащие тюрьмы, направились кподъезду. Если бриллианта, при пани Гольдшмидт, неоказалосьбы, Макс был готов перевернуть всю квартиру. Наружное наблюдение, урынка, доложило, что сутра пани появилась скольцом напальце.
        -Поедет скомфортом… - Макс улыбнулся, - невтоварном вагоне, авкупе, под конвоем. Пусть доктора сней что хотят, то иделают, вмедицинском блоке… - женщинам он велел неспускать глаз смадемуазель Аржан:
        -Она должна переодеться при вас, - подытожил Макс.
        Макс, немного жалел, что неможет оказать услугу месье Тетанже, избавив журналиста отприсутствия вПариже бывшей жены. Фон Рабе надеялся, что мадам Левина тоже появится нарю Мобийон. Еврейка, как ему донесли, подцепила в«Рице» богатого араба. Мадам Роза все время проводила сновым поклонником, вресторанах, ночных клубах иназагородных прогулках.
        -Потом, - сказал себе фон Рабе, - бриллиант важнее. Вот иона… - пани, недоуменно, озиралась. Ее крепко держали заруку. Девушка, действительно, переоделась втраурный, черный костюм:
        -Она его для похорон принесла… - Макс поднял окно. Пани Гольдшмидт, пока что, недолжна была его видеть. Пани была при шляпке иперчатках, нобез чулок. Макс посмотрел насмуглые щеки, надлинные, казалось, бесконечные, загорелые ноги, втуфлях навысоком каблуке. Шляпка тоже была черной. Перчатки, судя повсему, девушка сунула всаквояж второпях. Они оказались коричневыми.
        -Все равно, темный оттенок… - пожал плечами Макс.
        Он, намгновение, раздул ноздри:
        -Посмотрим. Я получу камень, апотом…, Пусть она болтает, вАушвице ее никто слушать нестанет… - узкие бедра покачивались под юбкой. Фон Рабе вспомнил, как танцевал смадемуазель Аржан:
        -Или она дальше Дранси неуедет… - усмехнулся Макс, - я обэтом позабочусь.
        Гестаповцы захлопнули дверцы, машина тронулась. День выдался солнечный. Опустив козырек, Максимилиан включил зажигание. Он хотел обогнать первый автомобиль иоказаться вДранси раньше. Фон Рабе намеревался сам обыскать арестованную, ипровести первый допрос.
        Чиновник изОрганизации Тодта, выбиравший помещение для парижской конторы, остановился набольшом, двусветном зале, набульваре Сен-Жермен. Раньше здесь размещалось архитектурное бюро. Персонал конторы, вгражданских костюмах, снарукавными повязками «Arbeitet Fur O. T» начальник усадил зарасставленные взале конторские столы. Он занял кабинет бывшего главы бюро. Унего имелся выход набольшой балкон, собственная ванная, идаже гардеробная.
        Апартаменты спланировали разумно. Чиновник изучал архитектуру, иоценил устройство помещения. Он неспрашивал, кто раньше занимал комнаты. Табличку сдвери свинтили. ПоПарижу его водил офицер изнемецкой администрации, понятия неимевший обывших владельцах контор. Чиновнику было достаточно оборудованной американской техникой кухни, двух телефонных линий, ишелеста пышно цветущих деревьев, под окнами. Он поискал следы пребывания хозяев, ноничего ненашел. Мебель вывезли, оставив только беленые стены, иотличный, буковый паркет. Контора украсилась нацистскими флагами, фотографиями главы Трудового Фронта, Роберта Лея, пожимавшего руку фюреру испешно напечатанными плакатами, нафранцузском языке.
        Широкоплечий юноша, вхорошем костюме, шагал подороге, уходящей навосток, прямо врассвет. Вруках он держал скромный чемоданчик. Отец имать, вфермерской одежде, махали ему, стоя уобочины:
        -Francais! Votre avenir est dans le travail! Entree a travailler en Allemagne dans toutes les branches de la Todt, - значилось наплакате, вместе стелефоном парижской конторы.
        Вотличие отподчиненных, чиновник знал французский язык. Он носил полувоенную, оливковую форму, снашивками эйнзатцляйтера, руководителя отдела. Заего спиной висела карта Германии, сотметками крупных заводов, фабрик, ишахт. После капитуляции Франции чиновника перевели вПариж изКракова, состановкой вБерлине. Насовещании они получили разъяснения ополитике рейха вотношении рабочей силы сзапада.
        Споляками все было просто. Даже польская интеллигенция, инженеры, архитекторы, иврачи, считалась славянами, неполноценными людьми. Они назывались цивильарбайтерами, гражданской трудовой силой. Находясь вГермании, поляки носили наодежде нашивку, сбуквой Р. Правила распространялись инаполуграмотного парня, батрака наферме, инапрофессора Ягеллонского университета. Назападе, распоряжения непредписывали нашивок.
        -Пока что… - чиновник полистал досье напарижских специалистов, - думаю, когда вермахт начнет кампанию навостоке, понадобится ставить кстанкам людей, заменять, тех, кто воюет. Мы устроим здесь рейды, как вПольше… - вбольших польских городах предполагаемых работников забирали прямо сулиц, и, под автоматами солдат, сажали нагрузовики.
        Иностранные трудовые ресурсы, врейхе, четко выстроили поиерархии. Первыми шли работники изстран, союзных Германии, или нейтральных. Они считались близкими подуху, жили всъемных квартирах, иполучали хорошую заработную плату. Наоптических заводах трудились швейцарские специалисты. Врейх приезжали итальянские промышленные дизайнеры, ишведские судостроители. Внизу находились славяне, чехи, иполяки, и, вбудущем, русские.
        ВОрганизации Тодта многие, спренебрежением, относились кспособностям славян, ноначальник отдела работал спольской интеллигенцией. Он замечал:
        -Они носители неполноценной культуры, неарийцы, нонельзя неотметить их стремление кобразованию. Русские задва десятка лет, построили огромные предприятия, электростанции, провели железные дороги. Вцарское время их инженеры хорошо обучались… - чиновник нашел папки русских эмигрантов, живших вПариже.
        Советский Союз оставался вдружбе сГерманией. Поторговым соглашениям, врейх поставлялась пшеница, ткань иуголь. Движение товарных поездов игрузовых пароходов было оживленным. Славяне ценили немецкую техническую школу. Посоображениям чиновника, русские могли согласиться наработу вГермании, даже опередив французов.
        -Французы считают, что лучше Франции ничего насвете нет… - он отпил кофе, - эгоисты, каких поискать… - он встречался соспециалистами, поддерживающими режим Виши. Вдосье могло значиться, что визитер знает немецкий, или учился вГермании, однако все гости, упорно, говорили народном языке. По-немецки изних было, ислова невытянуть. Вконце дня, после таких бесед, учиновника начинала отчаянно болеть голова.
        -Месье Корнель… - пробормотал он, читая сведения огосподине Федоре Воронцове-Вельяминове, - вАмерику неуехал, пошел воевать. Скапитуляции онем ничего неслышно… - начальник конторы неожидал, что месье Корнель появится унего напороге. Немец, архитектор пообразованию, слышал оКорнеле. Чиновник заканчивал, Мюнхенский университет, после прихода Гитлера квласти. Постройки школы Баухауса они изучали вразделе дегенеративного искусства. Немец вспомнил кварталы доступного жилья, вБерлине иФранкфурте:
        -Корнель вГермании строил. Потом, конечно, его врейх непускали. Дома воФранции, Британии, Швеции, Дании… ВАмерике, вКанаде… - проекты месье Корнеля подтверждали его репутацию самого успешного архитектора Европы:
        -Ему сорок вэтом году… - подытожил чиновник, глядя нажесткий очерк лица, - даже если он выжил, он никогда нестанет строить внашем, немецком стиле… - архитекторы рейха любили, поуказаниям фюрера, помпезность. Они вдохновлялись образцами древности. Партийные бонзы ценили колонны, портики, мрамор, бронзу иорлов сосвастиками. Чиновник видел фотографии сталинской Москвы, иметрополитена:
        -Стили похожи… - немец испугался своих мыслей. Он даже оглянулся. Берлинское метро строили функционально, используя керамическую плитку, ицемент:
        -Как вПариже… - чиновник потянулся засигаретами, - впрочем, уних сохранились кованые входы вметро. Модернизм, тоже дегенеративное направление вискусстве… - он вспомнил сияние картин Климта, нонеуспел подумать овенском Сецессионе.
        Дверь, стреском, отворилась. Гневный голос сказал, по-французски:
        -Какого черта меня сюда привезли? Я спрашиваю, лично вас… - Федор стряхнул слоктя руку полицейского, без формы, вгражданском костюме. Влимузине он спросил:
        -Что, собственно, происходит, господа? Я американский гражданин, я могу позвать консула…
        -Ифранцузский, - сухо ответил полицейский:
        -Наша поездка незаймет идесяти минут, месье Корнель. Имейте терпение, вам все объяснят…
        Федор понял, что его везут обратно вСен-Жермен-де-Пре:
        -Мишель попался? Нокак? Он ушел наМонпарнас. Аесли его кто-то выдал? Если внутри сил сопротивления есть провокаторы? Сил еще нет, апредатели появились. Хорошо, что Аннет забрала билет, документы. Я буду делать вид, что незнаю Мишеля… - он вспомнил голубые, большие, влегких морщинках глаза, золотящиеся нависках, белокурые волосы, - однако никто этому неповерит. Мы родственники, всему Парижу известно… - лимузин миновал квартиру Федора. Полицейские молчали, наручники нанего ненадели.
        Машина остановилась перед знакомым зданием. Двенадцать лет назад, Федор, впервые, прошелся поеще неотремонтированным, голым комнатам. Он считал, что производительность сотрудников зависит отусловий работы, поэтому выделил комнату, где поставил американский бильярдный стол, иудобные диваны. Накухне электрическая машинка варила кофе. Он привез изАмерики фонтан, для содовой воды, имузыкальный автомат, надвадцать пластинок. Федор любил работать под Моцарта или Шопена. Он поднял голову вверх, кбалкону кабинета:
        -Сколько вечеров я там просидел… - Федор часто чертил поночам, когда все расходились. Он варил кофе, включал пластинку инапевал себе поднос.
        Федор предполагал, что его доставили наслужебную квартиру гестапо, послучайности размещавшуюся, вэтом доме. Оказавшись, всопровождении полицейских, навтором этаже, перед тяжелой дверью мореного дуба, он, презрительно, улыбнулся:
        -Вмоей бывшей конторе гестапо поселилось, под вывеской представительства Министерства Труда. Ничего я им нескажу. Аннет улетит. Роза здесь, Итамар. Они оней позаботятся… - Федор отогнал мысли осеро-голубых глазах:
        -Нельзя позволять себе слабость. Они занами следили. Наверняка, фон Рабе… Я выживу, мы встретимся сАннет. Может быть, все получилось… - оподобном сейчас думать неполагалось. Федор, вобщем, незнал, как выживет, носказал себе: «Иначе ибыть неможет». Он окинул взглядом флаги сосвастиками, каких-то клерков, вскромных костюмах, фотографии Гитлера. Поморщившись, он, пинком, открыл дверь кабинета.
        Чиновник сглотнул.
        Мужчина был почти вдва метра ростом, смощными плечами, вамериканских джинсах, льняной, белой рубашке иотлично скроенном, светлом пиджаке. Немец опустил глаза:
        -Кеды, - вспомнил он, - баскетбольные. ВБерлине их тоже продают. Называется, компания «Конверс»… - увизитера было хмурое, суровое лицо. Сзади немец заметил людей, сповязками правительства Виши.
        -Я повторяю, зачем я здесь? - загремел низкий голос. Голубые глаза сверкали опасным, неприятным огнем. Месье Корнель, широкими шагами прошел кстолу. Он брезгливо рассмотрел тяжелое пресс-папье, сбронзовым орлом:
        -Вы кто такой? - поинтересовался он, окинув взглядом немца.
        Чиновник приосанился:
        -Эйнзатцляйтер Греве, начальник парижского отдела Организации Тодта… - он постарался улыбнуться. Глядя налицо месье Корнеля, сделать это было затруднительно:
        -Я знаю, - любезно прибавил чиновник, - здесь раньше размещалось архитектурное бюро, месье Корнеля… - бывший хозяин кабинета, коротко усмехнувшись, заговорил по-немецки:
        -Мое бюро. Хватит убивать французский язык. Я учился вГермании, четыре года. Вшколе Баухауса, - большая рука протянулась запресс-папье, - увеликого архитектора Вальтера Гропиуса. Ваша банда объявила его дегенератом, именя тоже. Впрочем… - месье Корнель помолчал, - это честь для меня… - чиновник попытался сказать:
        -Может быть, вас заинтересует работа наблаго рейха… - он едва успел отклониться. Пресс-папье ударилось окарту Германии. Месье Корнель, легко, как ребенка, встряхнул его заплечи. Архитектор перегнулся через стол:
        -Меня заинтересует, чтобы ты, сволочь, заткнулся ивылетел отсюда, как пробка избутылки… - зазвенело стекло графина. Немец, свалившись набуковый паркет, жалобно крикнул: «Напомощь!». Федор засучил рукава:
        -Мерзавец фон Рабе, решил надо мной поиздеваться. Пусть знает, начто я способен… - вкабинет вбежали французы. Затрещал пиджак, Федор присвистнул:
        -Вспомню старые времена. Мишель насвободе, очень хорошо. Сними я справлюсь… - удар унего остался сильным, как идва десятка лет назад. Федор подул накостяшки пальцев: «Вам тоже достанется, господа предатели Франции!».
        Сорвав состены нацистский флаг, Федор бросил ткань под ноги: «Только здесь ему иместо».
        Оберштурмбанфюрер Максимилиан фон Рабе шел подлинному, голому коридору серого бетона. Жилые дома вДранси строились вфункциональном, простом стиле, здания опоясывали балконы. Окна пока незакрыли решетками. Макс ожидал, что вбудущем здесь появится иколючая проволока, ивышки. Дранси предполагалось превратить вовременный лагерь, для евреев Парижа иокрестностей. Рядом была железнодорожная станция, удобная для формирования иотправки эшелонов.
        Прислонившись кстене, Макс закурил, вдыхая горький дым. Несмотря нажаркий день, вкоридоре было сыро. Докапитуляции взданиях размещались конторы идешевые квартиры. Сейчас «Город молчания», как его называли, перешел вовладения немецкой администрации. Вполевой тюрьме сидели бежавшие изплена французы, арестованные наулице, без документов. Максимилиан очень хотел увидеть водной изкамер мальчишку.
        Он спросил упани Гольдшмидт, где находится родственник ее жениха, однако девушка молчала. Мадемуазель Аннет молчала, икогда Макс поинтересовался, куда она дела бриллиант. Пани Гольдшмидт, позаверениям, наряда гестапо, вышла изквартиры скольцом, вчерных, траурных перчатках. Остановившись укаморки консьержки, пани обнаружила, что они порвались пошву. Девушка отдала перчатки француженке. Актриса взяла умадам Дарю ее собственные, коричневые. Наряд гестапо, иженщины, арестовывавшие мадемуазель, были уверены, что кольцо осталось унее напальце.
        ВДранси мадемуазель приехала без бриллианта. Окно машины неоткрывали, она сидела между двумя женщинами исместа недвигалась. Макс приказал обыскать мерседес, подъезд, каморку консьержки, саму консьержку иперевернуть все вквартире. Он сделал вид, что умадемуазель имелись шифрованные донесения британских агентов, вПариже. Фон Рабе знал, что, рано или поздно, подобные посланцы появятся воФранции. Холланд, угрюмо, думал Макс, незря выжил.
        -Расстрел наместе… - бросив окурок напол, Макс растер его подошвой сшитого назаказ вМилане ботинка, - никакой пощады, никакого снисхождения. Мальчишку я лично казню, когда он мне расскажет, где Джоконда игде алмазы Лувра… - Макс хотел применить кмадемуазель более строгие меры. Унего под рукой неимелось медицинских средств, привычных наПринц-Альбрехтштрассе. Врач, приехавший изПарижа, тщательно обыскал мадемуазель, вовторой раз, нокольца ненашел. Вздешнем гестапо, откуда явился доктор, подобных лекарств пока недержали. Макс закурил вторую сигарету:
        -Придется обходиться подручными средствами…
        Агенты перекопали огород консьержки. Женщина, надопросе впрефектуре, предъявила черные перчатки мадемуазель Аржан. Мадам клялась, что ничего сними неделала. Шов, действительно, разошелся.
        Макс немог, открыто, признаваться, что ищет камень. Арестованная была еврейкой, без гражданства, ноподобные ценности полагалось описывать исдавать под отчет. Бриллиант непоступилбы насклад реквизированных вещей. Кольцо, под охраной, курьером, отправилибы вБерлин. Макс подозревал, что бриллиант, попав вГерманию, оказалсябы напальце кого-то изжен или любовниц высшего руководства рейха.
        -Например, фрейлейн Евы Браун… - оберштурмбанфюрер стряхнул пепел набетонный пол. Обычно он так непоступал, Макс любил аккуратность, ноему было противно находиться впростом, ничем неукрашенном здании:
        -Правильно говорит фюрер, дегенеративный стиль. Подобное моглибы построить придурки, которых Отто умерщвляет, влагерях… - Макс любил мрамор, гранит истрогую, тускло блестящую бронзу помпезной архитектуры рейха:
        -Месье Корнель комплекс возводил… - русский сидел вкамере предварительного заключения префектуры шестого округа Парижа. Макс вчера справился, потелефону, опроисшествии вконторе Тодта. Партайгеноссе Греве лечил ссадины исиняки. Макс непредупреждал Греве овизите архитектора. Фон Рабе усмехнулся, положив трубку: «Получилось очень достоверно». Тогда Макс мог улыбаться, внадежде, что бриллиант найдется.
        Фон Рабе непредставлял, что расстанется скамнем:
        -Пора заканчивать реверансы, - хмыкнул Макс, - она провела ночь вкамере, вподвале. Она напугана, ивсе расскажет… - насовещании, вгестапо, зашла речь овозможных рабочих лагерях, для французских евреев. Макс отрезал:
        -Здесь неБельгия. Здесь нет шахт, аназаводах мы евреев держать несобираемся. Никаких гетто назападе, это наша политика. Когда будет принято решение одепортации еврейского населения страны, эшелоны отправятся навосток… - он сбил пылинку слацкана пиджака, - иместное население нам поможет. Мы начали, как это выразиться, влиять наобщественное мнение… - вишистские газеты подхватили инициативу месье Тетанже. Журналисты писали оевреях, выдающих себя зафранцузов.
        -Незабывайте… - Макс оглядел коллег, - встране болтается много евреев без гражданства, беженцев изПольши, ипокинувших рейх. Ими надо заняться впервую очередь… - осенью правительство Петена издавало декреты обобязательной регистрации евреев изапрете напрофессии. Макс напомнил себе, что нельзя оставлять поисков доктора Горовиц, хотя уоберштурмбанфюрера было подозрение, что женщина, сбратом, иХолландом, перебралась вБританию.
        -Уподобных волчиц нет чувств, - сказал себе Макс, - она мне вколола препарат, смертельный для человека, внужной дозе. Плевать она хотела насобственных детей… - оберштурмбанфюрер намекнул арестованной, что может вплотную, как он выразился, заняться ее женихом, месье Корнелем.
        Серо-голубые глаза презрительно взглянули нанего. Мадемуазель отозвалась:
        -Месье Корнель американский гражданин. США, нейтральная страна. Вы неимеете права его арестовывать, именя тоже… - девушка вскинула подбородок, - ни окольце, ни одонесениях каких-то подпольщиков, я понятия неимею. Если вы хотите отомстить месье Корнелю, потому, что он вас изресторана выгнал… - темно-красные губы слегка улыбнулись, - это низко… - оберштурмбанфюрер сделал вид, что беспокоится засудьбу драгоценности.
        Актриса, понял Макс, врала беззастенчиво, недвинув бровью. Мадемуазель утверждала, что ни окаком бриллианте незнает: «Вы меня скем-то путаете, - она тонко улыбалась, - в„Рице“, я неносила кольца». Девушка объяснила, что отдала перчатки консьержке потому, что привыкла появляться напублике вбезукоризненном виде.
        Макса бесило еврейское упрямство, скоторым он раньше несталкивался.
        Тяжело вздохнув, он толкнул дверь комнаты. Мадемуазель привели под конвоем. Она осталась втраурном костюме, ношляпу иперчатки унее отобрали. Макс посмотрел настройные ноги, втуфлях навысоком каблуке. Она стянула волосы вузел. Девушка сидела, отвернувшись, покачивая лаковым, черным носком туфли. Щиколотка унее была тонкая, смуглая, волосы нависках немного завивались. Фон Рабе вспомнил запах, сладких, теплых цветов:
        -УНефертити похожий профиль. Разрез глаз миндалевидный, как уЭммы… - он сухо велел женщинам, охранявшим арестованную: «Оставьте нас».
        Аннет, незаметно, сплела длинные пальцы. Она подпорола шов перчатки ногтем, спускаясь полестнице, всопровождении гестаповцев. Алмаз остался внутри. Девушка была уверена, что мадам Дарю передаст кольцо Мишелю, когда он появится нарю Мобийон:
        -Нельзя, чтобы пропал семейный камень. Ноесли иМишеля арестовали… - Аннет узнала немца, танцевавшего сней в«Рице». Он девушке непредставился. Увидев его напороге комнаты, Аннет поинтересовалась:
        -Долго вы собираетесь меня здесь держать, месье? Вы неимеете никакого права… - она почувствовала железные, грубые пальцы насвоих плечах. Наклонившись, он прошептал вмаленькоеухо:
        -Я имею все права, моя дорогая… - фон Рабе встряхнул ее, - помните! Если вы будете запираться, ваш жених получит обвинение, вшпионаже. Я знаю оего британских родственниках, знаю… - Аннет отчеканила:
        -Меня неинтересует, что вы знаете! Я вам еще раз говорю, мы понятия неимеем, где находится месье де Лу! - оМишеле немец унее тоже спрашивал, настойчиво.
        Аннет смотрела вхолодные, голубые глаза. Накрасивых губах едва заметно поблескивали капельки слюны. Навязчиво пахло табаком, унее закружилась голова. Аннет успела подумать:
        -Такое случается, когда ждешь ребенка. Ноя ничего незнаю, слишком рано… - изящная голова дернулась, фон Рабе прижал ее кстолу:
        -Ты мне расскажешь, жидовка проклятая… - узел темных волос распустился. Аннет почувствовала спиной жесткое дерево. Девушка услышала громкий смех.
        -Тащите сюда жидовку… - светлые волосы волочатся поземле, раздается ржание лошадей ивыстрелы. Вокруг стоит запах табака, чего-то металлического, неприятного. Втемноте, под кроватью, видны огромные, серо-голубые глаза. Девочки сидят тихо, как мышки. Стучит сердце. Ладошка младшей сестры лежит вее ладони. Малка шевелит нежными губами:
        -Маме… тате… - Ханеле прижимает малышку ксебе. Доних доносится страшный, пронзительный крик. Ханеле дергает край одеяла, толкает сестру дальше, укрывает ее сголовой. Малка молчит, вцепившись вее руку.
        -Александр! - она узнает голос:
        -Александр, я прошу тебя, ненадо… Я никому нескажу, никогда… - Ханеле, смутно, помнит язык. Отец пел ей колыбельную, олошадках.
        -Пони, - вспоминает девочка, - пони. Наулице лошадки. Я посмотрю, где мама спапой ивернусь… - она говорит это сестре. Малка трясется, зубы девочки стучат, она закусывает одеяло, хватает Ханеле заподол платьица.
        -Жди, - велит старшая сестра. Девочка выползает из-под кровати. Вгостиной все перевернуто, медные подсвечники валяются наполу. Выглянув водвор, Ханеле замирает, видя светлые, распущенные, испачканные кровью волосы. Маму обступили смеющиеся люди. Отец стоит наколенях, его держат двое, заплечи. Высокий человек вчерной куртке, стемными, вседине волосами, направил нанего винтовку.
        Ханеле бросается котцу: «Тате!». Грубые, жесткие руки ловят ее. Ханеле визжит, отец рыдает:
        -Александр! Оставь дитя, я прошу тебя, прошу… - боль раздирает все тело. Человек, швырнув ее вверх, поднимает штык. Отец бросается вперед. Кровь хлещет поего темной бороде, отец хрипит, Ханеле падает наземлю. Человек схолодными глазами вонзает штык вшею отца. Она ловит шепот:
        -Натан Горовиц… Теперь никто, никогда неузнает… - она закрывает голову руками, ползет среди копыт лошадей, боль непроходит. Девочка, шатаясь, поднимается наноги. Она бежит.
        Услышав хруст подломившегося каблука, Макс бросился вслед заней.
        Поскользнувшись навыложенном плиткой полу, девушка упала затылком нажелезное, острое ребро ступеней, ведущих вниз, квыходу изкомнаты. Белый кафель покрылся алыми пятнами. Тело, покатилось кдвери, Макс подвернул ногу, пытаясь его удержать. Серо-голубые глаза помутнели. Макс почувствовал острый запах мочи, втемных волосах виднелись сгустки крови. Он сразмаха ударил ее головой оступень: «Сука! Проклятая жидовская дрянь!». Ощупав изуродованный затылок, толкнув ногой труп, фон Рабе пробормотал: «Несчастный случай». Макс брезгливо вытер пальцы платком. Надо было позвать солдат, для уборки.
        Ранним утром, напустынной улице, ведущей кворотам кладбища Пер-Лашез, появился высокий мужчина, виспачканной краской, куртке маляра, настаром велосипеде. Белокурые, коротко стриженые волосы, прикрывал суконный, темно-синий, берет. Сзади, вплетеной корзине, лежали кисти итряпки. Остановившись убулочной, где поднимали ставни, маляр выпил чашку крепкого кофе, покуривая «Голуаз». Голубые, большие глаза, окруженные легкими морщинами, немного припухли, ипокраснели, словно мужчина невыспался.
        Хозяин лавки включил радио, загремела «Марсельеза». Вбулочной портретов маршала Петэна неимелось. Вуглу висел французский флаг, без топорика. Хозяин, молча, принял отмаляра медь:
        -Должно быть, накладбище что-то подкрасить надо. Стены вцеркви, потолок… - недождавшись сына изплена, жена булочника стала ходить кмессе. Раскладывая навитрине круассаны, он вздохнул:
        -Кюре непомогут. Врядли наших парней изпроклятой Германии отпустят. Весь Париж немцами кишит… - здесь, навостоке, вбедных кварталах, наряды бошей пока непоявлялись.
        -Надо самим… - маляр скрылся засерой стеной кладбища, булочник подытожил, - самим брать вруки оружие. Выгонять отсюда немцев, ипетеновских крыс, так называемое правительство… - он прищурился. Маляр стянул, берет, светлые волосы золотились влучах рассвета. Бросив крошки откруассанов воробьям, прыгавшим побулыжнику, булочник помахал старичку, вышедшему напрогулку сдряхлым пуделем.
        Мишель шел попесчаной дорожке нахолм, толкая велосипед. Он знал здешнего кюре. Довойны, Мишель, вгодовщину смерти родителей, заказывал поним мессу. Останки отца лежали вобщей могиле. Немецкие снаряды, разнесшие вклочья госпитальные палатки, неразбирали между врачами иранеными. Мать похоронили вКаннах, где она умерла, ноМишель считал себя обязанным устраивать поминальную службу вПариже, рядом сосклепом, где лежали его предки.
        Вчера кюре провел его начердак церкви. Изполукруглого, запыленного окна, был хорошо виден памятник, белого мрамора. Оставив велосипед узакрытых дверей храма, Мишель достал из-под тряпок два букета. Он всегда приходил наПер-Лашез скрасными гвоздиками. Кладбище было тихим, вкронах деревьев перекликались птицы. Засунув, берет вкарман куртки, он пошел кСтене Коммунаров. Остановившись, склонив голову, он почувствовал, как текут полицу слезы.
        Тем вечером, возвращаясь сМонпарнаса вСен-Жермен-де-Пре, Мишель, как обычно, был очень осторожен. Он медленно поднимался полестнице, капартаментам Теодора, ловя каждый звук. УМишеля наплече висела рабочая, холщовая сумка. Кроме портативного приемника, вней лежало два браунинга. Подобное оружие использовали городские полицейские. Приемник, ипистолеты Мишелю передали наМонпарнасе, вневидном ресторане, заутиной ножкой, сшампиньонами. Его собеседник говорил спарижским акцентом. Когда барон де Лу открыл рот, он отмахнулся, мелко рассмеявшись:
        -Твой предок, мой дорогой, послухам, внаших кругах вращался… - мужчина поднял бровь, - я рад помочь, как говорится. Но… - он выставил ладони вперед, - впределах разумных вещей.
        -Я вПариже неостаюсь, - заверил его Мишель.
        Начеловека он вышел через автомастерскую. Месье Алан, как его называли, занимался угонами машин иквартирными кражами. Мишель подозревал, что приемник, американской модели, раньше стоял вроскошных апартаментах, вФобур-Сен-Оноре, ноничего спрашивать нестал.
        Им, все равно, требовалась рация, ирадист:
        -Хотябы передатчик… - поправил себя Мишель, - научиться всегда можно. Придется связываться сЛондоном, сдругими группами, координировать действия… - вновостях передавали, что немецкая авиация бомбит военные базы вБритании. УТеодора вквартире стояло мощное радио. Мишель напомнил себе, что надо послушать американские новости.
        Занеся ногу над ступенькой, он замер, одним неуловимым движением потянувшись запистолетом. Сверху доносился какой-то шорох. Обхватив пальцами рукоять браунинга, Мишель почувствовал себя спокойнее. Он вспомнил, как Теодор учил его стрелять. Мишель увидел надменное лицо фон Рабе, вмадридском пансионе:
        -Момо шрам целовала… - Мишель рассердился насебя:
        -Нашел очем думать, сейчас. Все кончено, иникогда невернется… - он прижался кстене. Сверху повеяло ароматом сладких, тревожных пряностей.
        Они выглядели так, будто собирались вдорогой ресторан. Мадам Левину, отпереодевания, вномере «Рица», оторвал телефонный звонок. Роза узнала голос мадам Дарю, девушка навещала рю Мобийон. Консьержка, шепотом, попросила ее, немедленно, приехать наЛевый Берег. Выбежав изгостиницы, Роза ухватила такси под носом какого-то, как она презрительно сказала, петэновского мерзавца.
        Мадам Левина раскрыла изящную, ухоженную ладонь:
        -Аннет иТеодора арестовали, Мишель. Заними приехали вишистские полицейские. Тебе надо покинуть город… - Итамар курил, воткрытую форточку, разглядывая двор особняка. Ион, иРоза знали оМаксимилиане фон Рабе. Юноша кивнул:
        -Нестоит рисковать, Мишель. Поезжай снами наюг, или даже вПалестину. Утебя отличные руки, боевой опыт, ты пригодишься вделе… - алмаз лег владонь Мишеля острыми гранями. Расстегнув рубашку, Мишель достал простой, стальной крест. Повесив кольцо рядом, он поднял голубые глаза:
        -Итамар, утебя… увас есть своя земля. Будет, - поправил себя Мишель, - при нашей жизни. Ауменя есть своя. Моя семья здесь три сотни лет живет, мои предки здесь похоронены. Никогда такого неслучится, чтобы я бежал… - он посмотрел нашпиль Сен-Жермен-де-Пре, начерепичные крыши Парижа:
        -Я никуда неуеду, пока нестанет ясно, что сАннет, сТеодором… - Мишель вспомнил отеле тети Жанны, лежавшем впохоронном бюро:
        -Никуда неуеду, - подытожил он, доставая блокнот скарандашом, - ноздесь, или нарю Мобийон я больше непоявлюсь. Это опасно. Держите телефон, зовите месье Намюра… - Мишель, свелосипедом, переселился вавтомастерскую. Он спал насиденье лимузина. Машины были готовы котъезду.
        Прочитав газету месье Клода, Мишель разорвал лист намелкие клочки:
        -Аннет арестовали неиз-за Теодора. Она еврейка, без гражданства… Ночто сТеодором? Неужели занами следили? - вечером следующего дня месье Намюра позвали ктелефону. Он узнал голос. Поименам они друг друга неназывали, навсякий случай. Выслушав кузена, Мишель, коротко, сказал:
        -Я буду рядом, разумеется. Пожалуйста, осторожнее… - он понимал, что Теодор еле сдерживается. Кузен долго молчал. Теодор, наконец, выдавил изсебя:
        -Потом обсудим. Сейчас надо… - незакончив, он повесил трубку.
        Ночью Мишель сидел водворе автомастерской, наящиках, сбутылкой дешевого вина. Здесь было тихо, кафе врайоне предприятий закрывались рано. Мишель, отчаянно, хотел подняться ипойти знакомой дорогой, наМонпарнас. Он посмотрел начасы:
        -Сейчас она… Момо, приедет свыступления… - Мишель вдохнул запах шампанского исигарет, оказался вполутьме передней, услышал тихий шепот:
        -Волк, я знала, знала, что ты вернешься… - ему захотелось устроить голову натонком плече, обнять ее, прижать ксебе, уберечься отсмерти. Мишель вспомнил голос Теодора:
        -Аннет… Мне сказали впрефектуре, когда выпускали. Она умерла, вДранси, несчастный случай. Унее каблук сломался, вкамере. Она упала, ударилась затылком… - кузен, осекшись, долго молчал. Мишель слышал его дыхание:
        -Кольцо уменя, - коротко сказал он, - уменя, Теодор… - кузен повесил трубку.
        Допив вино, Мишель задремал, влимузине, коротким, неспокойным сном. Он опять видел серый, холодный туман, седую женщину, похожую наМадонну Рафаэля. Вздрогнув, он открыл глаза. Мадонна, держа ребенка, протягивала кнему руку.
        Мишель оставил одну гвоздику рядом соСтеной Коммунаров. Он всегда приходил сюда, сдругими социалистами икоммунистами, первого мая. Прочитав имена расстрелянных революционеров, он пошел ксемейному склепу. Научастке вырыли одну яму. НаПер-Лашез было тесно, гробы опускали вземлю вместе:
        -Инадпись уних одна будет… - он положил алые гвоздики клатинским буквам: «Dulce et decorum est pro patria mori».
        -Достойно умереть зародину… - легкий ветер шевелил белокурые волосы Мишеля: «Будь верен досмерти, ия дам тебе венец жизни». Он перекрестился, глядя наимена бабушки идедушки, нанадпись «Пролетарии всех стран, соединяйтесь». Он опустил белые розы рядом состарыми, буквами:
        -Это накладбище Мадлен высекали, потом захоронения сюда перенесли, - вспомнил Мишель:
        -Жанна де Лу. Теперь пребывают сии три, вера, надежда илюбовь, нолюбовь изних больше… Любовь больше. Господи, дай нам увидеть время, когда неостанется ненависти, когда будет одна любовь. Дай нам силы бороться… - белый лепесток, оторвавшись отцветка, полетел подорожке. Мишель знал, что напохороны придут Роза, сИтамаром. Юноша сказал, что прочтет кадиш:
        -Тихо, - он вздохнул, - никто, ничего неуслышит. Ее звали Хана, дочь Натана… - Мишель уловил, издалека, шуршаниешин.
        -Господи, дай им покой вприсутствии своем… - прикоснувшись кбелому мрамору склепа, Мишель быстро пошел кцеркви. Кюре открыл для него двери. Внутри спокойно, привычно пахло ладаном. Опустив руку вчашу сосвятой водой, Мишель нырнул вбоковой выход. Узкая лестница вела начердак. Катафалк, сдвумя гробами, поднимался нахолм.
        Кузен вскинул голову. Он был втраурном костюме, рыжие волосы играли огнем всвете утреннего солнца. Мишель неотводил взгляда отжесткого, постаревшего лица, пока катафалк несвернул набоковую аллею, ксемейному склепу.
        Терраса ресторана La Cantine Russe выходила наСену. Вечера вконце лета были сумрачными. Эйфелеву башню, напротив, после капитуляции освещать прекратили, нобольшие, черно-красные флаги, сосвастиками, были видны иотсюда, сПравого Берега.
        Федор выбрал русский ресторан, потому что его держал знакомый. При жизни Аннет, Федор никогда ее сюда неводил. Он пришел нанабережную кзакрытию заведения. Его, без единого слова, провели кстолику. Хозяин принес меню, ноФедор попросил: «Водки мне дайте». Он сидел, перед хрустальным фужером для шампанского, перед медленно пустеющей бутылкой:
        -Я водку дома пил… - Федор затянулся сигаретой, - когда… - дальше думать он нехотел. Наспинку стула он повесил старую, потрепанную кожаную сумку. Федор купил ее вкаком-то захудалом городке, уподножия Скалистых Гор, десять лет назад. Закончив строить синагогу, вФиладельфии, Федор решил отправиться наследующий заказ, вСан-Франциско, непоездом. Купив подержанный форд, он проехал всю Америку, изконца вконец. ВЧарльстоне, Федор увидел синагогу, где, когда-то работал раввин Джошуа Горовиц. Он добрался доЙеллоустонского парка иБольшого Каньона:
        -Я Аннет обещал показать Америку… - едкий дым щипал глаза, ноФедор их невытирал, - неуспел. Я ничего неуспел. Почему я был такой дурак, почему поддался напровокацию этого… фон Рабе… - Федор вспомнил, как рассчитывался, впростом магазине, где шумели ковбои:
        -Я рассказывал Аннет огейзерах. Мы собирались взять палатку, поехать вСкалистые Горы… - всумке лежало все, что унего осталось, короткий клинок, сукрашенной алмазами исапфирами рукоятью, икона Богородицы, всеребряном окладе, идве книги, Достоевского иПушкина.
        Федор вспомнил крохотный, тускло блестящий золотом крестик:
        -Бабушка Марта мне его отдала… - он махнул рукой: «Нестоит, идумать онем». Федор нехотел возвращаться вСен-Жермен-де-Пре, где все напоминало обАннет. Квартиру нарю Мобийон перевернули вверх дном. После похорон он сказал мадам Дарю:
        -Позаботьтесь окнигах, пожалуйста… - Федор тяжело вздохнул, - иесли месье Намюр зайдет… - он помолчал, - передайте мой телефон… - Федор снял номер вдешевой гостинице, наМонмартре. Он пил каждый день, вближних барах, почти дорассвета. Поднимаясь поузкой лестнице, покачиваясь, он открывал дверь номера. Федор, нераздеваясь, падал накровать. Ему снилась Аннет. Он видел седину втемных волосах, слышал знакомый голос: «Неуспеешь».
        Просыпаясь, он тянулся забутылкой водки, рядом скроватью. Шторы вкомнате он задернул. Он немог работать, немог взять карандаш. Федор попытался набросать какое-то здание, новместо этого стал рисовать портрет Аннет. Отшвырнув альбом, он вернулся квыпивке.
        Кузена он невидел, срю Мобийон вгостиницу никто незвонил. УФедора хватило сил дать телеграммы вСтокгольм иНью-Йорк, сообщая Регине идяде Хаиму осмерти Аннет. Он предполагал, что нарю Мобийон пришли ответы, ноФедор нехотел их читать. Он вообще никого нехотел видеть.
        Он вспоминал, сухой голос немецкого офицера, вДранси:
        -Ксожалению, мадемуазель Аржан скончалась, врезультате несчастного случая. Заключение врача… - немец зашелестел бумагами, Федор стоял, сжав кулаки. Всю дорогу доДранси, он неверил, тому, что услышал впрефектуре, повторяя себе:
        -Ошибка. Ее перепутали. Неможет быть, я сейчас ее увижу… - он увидел Аннет вподвальном морге немецкой военной тюрьмы, под холщовой простыней, слиловым штампом. Федора заставили подписать какие-то бумаги, проверив его французский паспорт. Врач сказал:
        -Сожалею. Неудачное падение, такое случается… - офон Рабе Федор нестал спрашивать. Он понял, что неможет больше ни очем думать, кроме Аннет.
        -Мне надо похоронить ее, маму… - сказал себе Федор, - все остальное потом… - потом началась водка.
        Унего случалось подобное, вБерлине, семнадцать лет назад:
        -Тогда она просто ушла… - Федор смотрел наочертания Эйфелевой башни, - Анна. Просто ушла. Может быть, она жива. Какая разница, мы сней больше никогда невстретимся. ИсАннет никогда… - вБерлине его спасла работа, асейчас иработы небыло.
        -Я ничего нехочу, - он медленно пил водку, будто это была вода, - ничего. Мне все равно, что случится дальше… - ночами, наМонмартре, Аннет появлялась вего снах. Она обнимала его, прижимая ксебе, он целовал смуглые плечи, Аннет шептала что-то ласковое. Отее темных волос пахло цветами. Он проводил губами постройной, длинной шее, слышал ее сдавленный, короткий, сладкий стон. Он открывал глаза:
        -Моя маленькая… маленькая… - Федор вспоминал прошлую весну. УАннет закончились съемки, он делал ремонт вбуржуазном особняке, вФобур-Сен-Оноре. Навыходных Федор взял лодку иповез Аннет наостров Гран-Жатт.
        -Все вокруг цвело… - он видел зеленую траву, белые лепестки яблонь, слышал перебор гитарных струн:
        -Я ей пел песню… - Федор поморщился, - отец ее любил. Мама ее хорошо играла. ИАнне я тоже это пел… - Федор, даже, невольно, потянулся загитарой:
        Недля меня придет весна,
        Недля меня Буг разойдется,
        Исердце радостно забьется
        Ввосторге чувств недля меня!
        Аннет попросила перевести слова. Он, улыбаясь, говорил, девушка обнимала его заплечи:
        -Все для тебя, милый мой… - темные волосы она украсила венком изполевых цветов, смуглые ноги вкоротких шортах испачкала трава. Шелковая, светлая блуза обнажала начало шеи, она поцеловала рыжий висок: «Только для тебя, Теодор, всегда…».
        Опустошив бутылку водки. Федор повернулся квыходу стеррасы. Он вздрогнул, увидев знакомые, белокурые волосы. Кузен стоял сбутылкой Smirnoff. Берет, он снял, нобыл встарой, измазанной красками куртке.
        -Спасибо, - вежливо сказал Мишель хозяину ресторана, - дальше ясам.
        Пройдя кстолу, он уселся напротив, спиной креке. Мишель смотрел наобросшее рыжей щетиной, усталое лицо. Голубые глаза заплыли ипоблекли. Кузен потянулся запачкой «Голуаз», сильные, длинные пальцы тряслись. Теодор, несколько раз, безуспешно, щелкнул зажигалкой. Мишель, протянув руку, чиркнул спичкой. Набережная была пуста. Напротивоположном берегу, иногда, проезжали машины.
        Забрав унего бутылку, выпустив дым, Теодор закашлялся: «Как ты меня нашел?»
        -Ты меня сюда приводил, совершеннолетие отмечать… - водка полилась вфужер:
        -Я вчера слушал британские новости, Теодор… - Мишель, осторожно, вернулся вСен-Жермен-де-Пре, вапартаменты. Он забрал изкладовки жестяную банку, свзрывчаткой. Мишель выпил бутылку вина, закусывая оставшейся черной икрой. Новости были небританские, аизНью-Йорка. Лондонское радио правительство Петена глушило.
        Мишель пил водку, почти нечувствуя вкуса, слыша запись глухого, усталого голоса Черчилля:
        -Никогда еще вистории человеческих конфликтов столь многие небыли обязаны столь немногим… - выступая впалате общин, премьер-министр говорил обританских летчиках. Мишель сидел урадиоприемника, вспоминая кузена Стивена:
        -Мы незнаем, жив он, или нет. Надо дойти дорю Мобийон. Мадам Дарю сказала, что Теодор телеграммы отправлял. Может быть, ответы пришли… - уМишеля вкармане лежала записка стелефоном кузена наМонмартре. Он нехотел, как выразился Мишель, говоря сИтамаром иРозой, ходить туда раньше времени:
        -Пусть оправится… - они встретились впростом ресторане, наМонпарнасе, - хотя, - помолчал Мишель, - незнаю, сколько это займет… - фон Рабе вгороде невидели. Мишель подумал, что немец мог поехать, наюг, вПо, где хранился Гентский алтарь.
        Итамар отправил девушек вМарсель, дав телефоны своей группы. Они сРозой уезжать отказались:
        -Если фон Рабе ненайти, - мрачно сказала мадам Левина, - то надо начать сдругого нациста… - втемных глазах Мишель увидел холодную, спокойную ненависть:
        -Все равно, - девушка затянулась сигаретой, - он сказал фон Рабе обАннет, вресторане. Еслибы ни он, ничегобы, неслучилось… - никто изних, конечно, неповерил истории опадении вкамере. Роза кивнула наулицу:
        -Ты видел афиши… - губы впомаде брезгливо скривились, - это дело рук петэновцев. Надо дать им понять, что мы нешутим… - острые ногти, влаке цвета крови, лежали наскатерти, - хватит предупреждений… - Мишель замялся:
        -Итамар, тебе девятнадцать лет. ИРоза, врядли тебе стоит… - Мишель хотел показать афиши Теодору.
        -Без меня увас ничего неполучится, - отрезала мадам Левина, - инедумай… - она залпом допила кофе, - я сюда вернусь, вЕвропу… - Итамар заметил: «Мне девятнадцать, ноя подобное делал».
        Мишель нестал спрашивать, как, игде.
        Кузен несмотрел вего сторону. Мишель, зачем-то, сказал: «Троцкого убили». Обэтом он тоже услышал порадио.
        Теодор, горько, усмехнулся:
        -УСталина неосталось больше врагов. Гитлер поставит Европу наколени. То есть поставил, они будут править вместе… - Мишель, внезапно, разозлился. Вырвав укузена сигарету, ткнув окурок впепельницу, он прошипел:
        -Будут. Или Гитлер нападет наСталина. Нотебя это некоснется, Теодор. Ты собираешься спиваться снеудачливыми художниками, наМонмартре. Пусть евреев депортируют, пусть убивают, пусть вся Европа станет нацистской, тебя это некоснется… - кузен, пошатываясь, поднялся:
        -Мальчишка! - выплюнул Федор:
        -Какое ты имеешь право рассуждать! Ты никогда нелюбил, никогда нетерял, никого… Какого черта ты сюда явился, оставь меня впокое! - он попытался вырвать руку, ноуМишеля были крепкие пальцы.
        Втемноте заблестели голубые глаза:
        -Я пришел, чтобы показать тебе кое-что, Теодор. Посмотри, иможешь возвращаться наМонмартр. Пить дальше… - Мишель подтолкнул его квыходу стеррасы. Федор, впоследние дни, необращал внимания наплакаты, усеивающие стены. Наних, влюбом случае, кроме портретов Петэна сГитлером, ипризывов разоблачать британских шпионов, ничего непечатали.
        Они остановились под тусклым фонарем, уафишной тумбы, нанабережной. Федор очнулся. Это была ее фотография, прошлого года, впрофиль, споднятыми назатылке, перевязанными лентой волосами. Она лукаво улыбалась. Через высокий лоб, через миндалевидные глаза, тянулись жирные, черные буквы: «Mort aux Juifs!». Шестиконечную звезду, будто врезали вее лицо. Он только имог, что порвать проклятую бумагу, ругаясь, сквозь зубы, по-русски. Мишель засунул руки вкарманы куртки:
        -Вгазете месье Тетанже напечатали… - Федор топтал клочки афиши, - пять тысяч экземпляров, как мне сказали… - Мишель оглянулся:
        -Пойдем. Я нехочу, чтобы мы закончили ночь впрефектуре.
        Они спустились кСене, Федор наклонился над водой. Плеснув себе влицо, немного протрезвев, он стал жадно пить изреки.
        Мишель заметил: «Тебе сейчас нестоит подхватывать брюшной тиф».
        -Ни одна бацилла уменя внутри невыживет, - мрачно отозвался Федор, - они водкой непитаются… - взъерошив рыжие, влажные волосы, он присел награнитные ступени:
        -Рассказывай… - Федор подавил желание опустить голову вруки, - что мы собираемся делать… - он подумал:
        -Ради нее, ради Аннет. Я ее незащитил, я виноват. Теперь я должен помочь другим… - кузен, устроившись рядом, раскрыл ладонь. Федор увидел, влучах фонаря, грани алмаза.
        -Забери себе… - он закурил, - камень ваш, семейный. Мне… - Федор вытер глаза, ладонью, - мне некому его отдавать… - Мишель почти ласково согнул его пальцы вокруг кольца:
        -Он такойже мой, как итвой. Ты подобного знать неможешь… - Мишель, намгновение, как вдетстве, привалился головой кзнакомому, надежному плечу, - все вруках Божьих… - взглянув натемную, без единого огонька, Сену, Мишель начал говорить.
        Федор выбросил сигарету:
        -Хорошо. Завтра проведем акцию, иразъедемся, наюг иназапад. Только фон Рабе, я, все равно, найду иубью… - он посмотрел накузена:
        -Поспишь ненасиденье машины. Я тебе кровать уступлю… - поднимаясь, полестнице, Федор остановился: «Ответы пришли намои телеграммы?»
        Мишель кивнул:
        -Все пока живы, вЛондоне. Меир отранения оправился, возвращается вНью-Йорк. Скузиной Эстер все впорядке. Регина, горюет, конечно, идядя Хаим тоже. Тетя Юджиния намекнула, что Джон снами свяжется, лично. Пересечет пролив… - завидев огонек такси, Федор вышел намостовую.
        -Пока живы… - они ехали наМонмартр, вполном молчании. Порадио пела Момо. Федор заметил тень налице кузена:
        -Живы. Ее больше нет, иникогда небудет… - Федор привалился виском кстеклу машины: «Ифон Рабе небудет, обещаю».
        Лимузин остановился накрасном сигнале светофора, науглу авеню Рапп ирю Сен-Доминик. Впереди следовал темный рено, кабриолет, споднятой крышей. Огни приборной доски бросали отсвет набелую щеку, сверкали вспускающихся наплечи, пышных волосах. Роза села заруль своей бывшей машины. Внутри еще пахло краской. Проведя рукой поматерчатому сиденью, девушка усмехнулась.
        -Телячью кожу, думаю, хозяин гаража продал, свыгодой. Этот… - Роза прервалась, - обивку салона вИталии заказывал.
        Итамар иРоза приехали наМонпарнас, пользуясь такси. Остановив машину набульваре Распай, они дошли доместа встречи пешком. Втелефонном звонке месье Намюр напомнил обосторожности. Они улетали изЛе Бурже, завтра утром, вМарсель. Это было безопаснее, чем ехать экспрессом.
        Завтракая сИтамаром, в«Рице», Роза громко жаловалась наскуку летнего Парижа. Девушка мечтала окунуться вморе. Багаж отправили нааэродром, после обеда. Месье Фарух заказал билеты вночной клуб, ивелел консьержу прислать туда гостиничный лимузин. Роза надела широкие, встиле Кэрол Ломбард, брюки, джемпер итальянского, тонкого кашемира, скороткими рукавами, ибольшой берет. Итамар смотрел надлинные ресницы, набриллианты, окружавшие дамские часы назолотом браслете, швейцарской работы. Каблуки туфель уверенно упирались вковрик, надне машины. Сумочка отЛуи Вуиттона лежала назаднем сиденье. Отнее пахло сладкими, тревожными пряностями.
        Свет сменился зеленым, кабриолет повернул нарю Сен-Доминик. Вседьмом округе, буржуа вели размеренный образ жизни. Кодиннадцати вечера рестораны икафе закрывались, патроны расходились подомам. Уобочин стояли дорогие машины. Фары рено освещали высокие двери домов, украшенные витражами иковаными решетками. Ночь выдалась теплой. Итамар откашлялся: «Может быть, тебе нестоит идти…»
        -Им он дверь вдва часа ночи неоткроет, - отрезала Роза, - амне откроет, постарой памяти. Значит, - неожиданно весело сказала она, - ты сграфиней помолвлен, дорогой Итамар?
        Юноша, покраснев, промямлил:
        -Унас нет помолвок. Унас все по-другому. Мы договорились жить вместе, когда Цила доучится… Она хочет преподавателем стать. Для кибуца такие люди нужны. Ноэто долго, - прибавил Итамар, - четыре года. Циона собирается вконсерваторию поступать, вИерусалиме, аЦила поедет вПетах-Тикву. Унас аграрная школа, я вней занимаюсь… - мадам Левина вскинула ухоженную бровь: «Как удобно».
        Итамар покраснел еще сильнее:
        -Она только додесяти лет была графиней. Потом ее доктор Судаков изБудапешта вИзраиль привез. Он должен вернуться, косенним праздникам… - Роза слышала обАврааме Судакове отпокойной Аннет. Они встречались, вПольше. Окузене Аврааме говорил иМишель, работавший сним вПраге:
        Роза вела машину, недумая. Она отлично знала дорогу кбывшему супружескому гнездышку, апартаментам, стеррасой, занимавшим последний этаж хорошенького, белокаменного особняка. Консьержка уходила вполночь ивозвращалась вшесть утра. Приходящая уборщица появлялась два раза внеделю. Названые обеды иприемы муж нанимал повара иофициантов. Роза ехала мимо булочной, где они брали круассаны, мимо ресторанов, где обедали, когда выпадал свободный отсветских обязанностей вечер. Она миновала цветочную лавку, где Клод покупал ей пармские фиалки:
        -Я тоже смогу работать, уних. То есть унас. Немецкий мой родной язык, французский тоже стал… - она горько усмехнулась, - стрелять я научусь. Итамар говорил, Цила, иЦиона, девчонки, им двенадцать, астрелять умеют. Научусь иприеду обратно вЕвропу. Чтобы никогда вжизни, больше, неувидеть ни одного подобного плаката… - Итамар, осторожно, спросил:
        -Апочему твое фото ненапечатали? Потому, что ты… - он смутился: «Прости».
        Они сидели набалконе номера Розы, в«Рице». Девушка посмотрела начерно-красные флаги, колыхающиеся взолотистом закате, над площадью Согласия:
        -Ему плевать, что мы были женаты… - жестко отозвалась Роза, - он подал наразвод, когда Франция капитулировала. Меня никто незнает, я модель, анеактриса… - Роза откинулась вкресле, - меня нашли вшестнадцать лет нарынке Ле-Аль, уприлавка спотрохами, ивзяли вателье мадам. Я снималась для журналов, украшала собой светские приемы, стала буржуазной женой… - она отпила кофе:
        -Думаю, еслибы ни это… - Роза повела рукой, - ябы провела жизнь между Фобур-Сен-Жермен ивиллой семьи Тетанже вКаннах, загорая, играя вбридж, ирожая наследников… - Роза остановила рено зауглом своего бывшего дома.
        Тетанже любил писать поночам. Роза вспомнила, как муж целовал ей руки:
        -Что ты, любовь моя, недумай сидеть сомной. Тебе надо высыпаться, хорошо выглядеть. Я сам кофе сварю, аты отдыхай… - она взяла сумочку сключами отпарадного. Ключей отквартиры унее неосталось, ноРоза знала, что Клод откроет ей дверь. Подняв голову, она заметила огонек лампы, загардинами, вкабинете. Она вспомнила искаженное страхом лицо бывшего мужа, в«Рице», его крик: «Они еврейки, им неместо вприличном обществе!». Роза увидела холодные, голубые глаза немца:
        -Оберштурмбанфюрер Максимилиан фон Рабе, - повторила она, - я его запомнила. Он меня тоже, конечно… - всумочке уРозы лежал французский флаг, иеще кое-что, нужное для акции.
        Итамар запер машину: «Ачто ты будешь делать вИзраиле, Роза?»
        -Открою швейную мастерскую… - она была выше Итамара почти наголову. Юноша покосился наострые, опасные даже навид каблуки:
        -Она рассказывала, что ивКельне жила буржуазно. Уее отца был парфюмерный магазин, самый большой вгороде, пятикомнатная квартира, автомобиль. Они все потеряли, когда изГермании бежали. Отец ее неоправился, быстро умер. Она хорошо наиврите говорит, сдетства его учила… - умадам Левиной, правда, был тяжелый немецкий акцент, такойже, как иугоспожи Эпштейн, вкибуце.
        -Она отнего избавится, - сказал себе Итамар, - она молодая девушка. Просто не, кажется такой… - лимузин припарковали рядом срено. Роза, накаблуках, была почти вровень Маляру иДраматургу:
        -Она говорила, - вспомнил Итамар, - один метр восемьдесят сантиметров унее рост. Икаблуки… - он склонил голову, - сантиметров пять. Очем я только думаю… - Итамар наверх неподнимался, его делом было следить заулицей. Он участвовал вакциях Иргуна, убивал арабов ибританских офицеров:
        -Нодевушек унас нет… - каблуки стучали побрусчатке, - иэто ее бывший муж… - изкармана куртки Маляра торчал моток веревки. Пропустив впарадное троих человек, дверь мягко захлопнулась. Уодного изпистолетов был глушитель. Драматург поставил его наоружие, вавтомастерской. Отбомбы они избавились, выбросив ее вСену.
        Итамар курил, вспоминая залитые солнцем поля кибуца Кирьят Анавим, стрекот трактора, Цилу, вшортах, иширокополой шляпе, зарулем. Он слышал фортепьяно Ционы, мелодию «Атиквы», пение детского хора, видел украшенную бело-голубыми флагами, деревянную сцену. Вкибуце отмечали праздник первых плодов, Шавуот. Девочки надели холщовые юбки иблузы. Они танцевали, рыжие волосы Цилы светились вогнях факелов:
        -Мы поцеловались, впервый раз… - Итамар закрыл глаза, - только нас госпожа Эпштейн спугнула. Мы поженимся, непременно, через четыре года. Это если я выживу, ивтюрьму несяду. Ционе, кажется, никто ненравится, нозаней инеухаживают. Все доктора Судакова боятся… - Итамар исам, немного, его побаивался:
        -Он меня нестанет ругать, - решил юноша, - я почти сотню человек привожу, ияхта тоже пригодится. Очень красивые девушки, знакомые Розы, Аннет покойной. Они сразу, замуж выйдут, стоит нам доИзраиля добраться… - наверху открыли окно.
        Труп болтался наверевке. Итамар прищурился. Нашее месье Тетанже висел плакат: «Mort aux traitres! Vive la France libre!». Изокна выкинули трехцветный флаг, слотарингским крестом, символом армии Свободной Франции. Дверь подъезда открылась.
        ОтРозы пахло знакомыми Итамару духами, инемного, пороховой гарью. Мишель вспоминал жалкое, залитое слезами лицо:
        -Месье Корнель… - он попытался подняться, - месье де Лу, вы интеллектуалы, люди собразованием, как ия. Мы можем поговорить, прийти ксоглашению, уменя есть деньги. Ты сними спала… - взвизгнул Тетанже, - собоими! Онибы неявились сюда, еслибы ни ты… - Роза курила, прислонившись кстене гостиной. Как она ипредсказывала, бывший муж, услышав ее голос, отпер дверь квартиры:
        -Клод, это я. Нам надо поговорить… - он проклял себя занеосторожность, едва увидев хмурые лица людей, поднимавшихся полестнице. Месье де Лу был вкаких-то рабочих обносках. Месье Корнель надел потрепанный, старый костюм:
        -Светский баловень… - Тетанже вспомнил плакаты, напечатанные втипографии, позаданию немца, герра Шмидта:
        -Он уехал изПарижа, носказал, что вернется. Может быть, предложить им золото? Мадемуазель Аржан скончалась, несчастный случай. Она была невестой месье Корнеля… - Тетанже, рухнув наколени, что-то забормотал.
        Аккуратно потушив сигарету всеребряной пепельнице, Роза наклонилась. Втемных глазах играл свет настольной лампы:
        -Мразь, - тихо сказала бывшая жена, - проклятая, грязная тварь. Сдохни ваду, мне противно, что я, когда-то… - она кивнула всторону спальни. Тетанже надеялся их разжалобить:
        -Вы заканчивали Эколь де Лувр, месье де Лу, - он плакал, - вы ценитель искусства. Неужели вы можете пойти наубийство… - Тетанже почувствовал холод пистолета узатылка. Месье Корнель поправилего:
        -Это неубийство. Это казнь. Первая, нонепоследняя, - выстрелив, Федор отступил, чтобы незапачкаться.
        Мишель вскинул глаза наокна квартиры:
        -Кутру его найдут, новы ктому времени будете вЛе Бурже, амы, нашоссе, ведущем назапад. Нас никто невидел… - он посмотрел начасы. Федор забрался заруль лимузина:
        -Езжай замной. Я их высажу уночного клуба, - он усмехнулся, - иотправимся дальше… - Мишель пожал руки Итамару сРозой:
        -Может быть, еще увидимся. Будьте осторожны, привет доктору Судакову… - свернув заугол, машины пропали втихой, звездной парижской ночи.
        Интерлюдия
        Портбоу, Каталония, сентябрь1940
        Над Средиземным морем, над охряными, черепичными крышами городка медленно закатывалось солнце. Темно-синяя вода бухты была тихой. Слышался звон колокола, лучи темного золота скользили побелым стенам пансиона, попростой вывеске «Hotel de Francia». Намаленьком балконе, выходящем наузкую, каменную улицу, надеревянном столе, рядом спишущей машинкой, дымилась впепельнице сигарета. Наспинке венского стула висел твидовый, пиджак, сзаплатками налоктях.
        Вальтер вышел набалкон, счашкой кофе. Он взял пенсне склавиш машинки. Вальтер привык оставлять очки именно здесь. Опустившись настул, он вспомнил, как Анна, осторожно, перекладывала пенсне куда-нибудь, как она говорила, вбезопасное место. Посмотрев начасы, он достал из-под машинки бланк телеграммы. Анна прислала весточку изМарселя. Она была напути вПортбоу, пересекая границу намашине.
        Вальтер решил, что она, должно быть, доехала дофранцузского городка Сербер, подругую сторону границы, истоит вочереди наконтроле. Он перешел вИспанию без затруднений. Американская виза впаспорте ни укого вопросов невызвала. Пограничники прошлись повагону поезда, проверяя документы. Стоянка была долгой, нетолько из-за контроля. Железнодорожники устанавливали вагоны наиберийскую колею.
        Получив транзитный, испанский штамп, он забрал саквояжи ивзял такси допансиона. Анна, вПариже, выбрала Hotel de Francia, изабронировала номер телеграммой.
        Ему никогда так хорошо неработалось. Городок был маленьким, жители ходили кмессе, ловили рыбу идержали комнаты для приезжих. ВКаталонии, инаЛазурном берегу, продолжался бархатный сезон. Беженцы изФранции, евреи, вПортбоу неостанавливались. Они ехали дальше, вБарселону иВаленсию, откуда добирались дозападного полушария.
        -Амы едем вЛиссабон… - Анна везла билет нааргентинский лайнер. Понему Вальтеру должны были выдать транзитную, португальскую визу. ВПариже они сидели вкровати, рассматривая карту Испании, карандашом отмечая города, где они хотели переночевать, попути назапад. Анна отлично говорила по-испански, после жизни вАргентине. Она прижималась мягкой щекой кего щеке:
        -Получится медовая неделя, мой милый. ВПанаме мы поженимся… - она показала фотографии дочери. Девочка, вотличие отматери, была хрупкой, маленького роста, ностатью, подумал Вальтер, они были похожи. Марту Рихтер сняли вшкольной форме, встрогой юбке исвитере, сэмблемой института Монте Роса. Пышные косы девочка уложила назатылке. Она стояла, гордо откинула голову. Анна рассказала, что дочь хочет заниматься математикой:
        -Она поедет вАмерику, - весело заметила женщина, - вуниверситет. Мы стобой останемся вПанаме… - Вальтер увидел всерых глазах теплый огонек. Он поцеловал пахнущий жасмином висок: «Ичто мы собираемся делать, наокеанском берегу, под пальмами?»
        Анна скользнула ему вруки:
        -Ты будешь работать, ая затобой ухаживать, ходить нацыпочках, приносить кофе, ивычитывать рукописи. Заведем собаку… - Вальтеру показалось, что она хочет что-то добавить, однако он забыл обэтом, едва почувствовав ее нежные, такие знакомые губы.
        ВЛиссабоне они тоже заказали номер вгостинице. Анна оставляла его вгороде, ивозвращалась вШвейцарию. Женщине завершала дела побизнесу покойного мужа. Воктябре они сМартой ехали вЛиворно, где садились налайнер.
        Вальтер курил, глядя наморе. Он думал отропиках, овечном лете, белом песке океанского пляжа, ипростом, низком доме наберегу. Изучив карту Панамы, они выбрали несколько городков, где можно было поселиться:
        -Ты выучишь испанский, - уверила его Анна, - я стобой позанимаюсь. Марта начетырех языках говорит, ей втамошней школе будет легко. Купим машину, объездим окрестности. Тебе понравится вМехико, я покажу тебе город… - вспомнив оМехико, Вальтер подумал обубийстве Троцкого:
        -Кэтому все шло… - он вздохнул, - уСталина больше нет соперников. НоГитлер нападет наРоссию, рано или поздно. Неужели русские непонимают? Гитлеру нельзя доверять… - забирая ухозяина кофейник, Вальтер прислушался. Испанского языка он незнал, ноздесь передавали новости изФранции.
        Япония ввела войска воФранцузский Индокитай, усилив блокаду континентального Китая, иотрезав поставки оружия изСША иБритании. Японский флот запер побережье страны. Вторжение перерезало железную дорогу, ведущую наюг, кСингапуру иМалайзии. Единственной сухопутной дорогой вКитай оставалась территория Бирмы, принадлежавшей англичанам. Вальтер вдохнул запах кофе:
        -Японцы двинутся наюг. Начнут воевать сБританией, заазиатские колонии… - вермахт окончательно оккупировал Норвегию. Встране правил марионеточный кабинет Квислинга:
        -Как ивоФранции… - Вальтер поморщился, потушив сигарету, - вновостях сказали, что несегодня-завтра, вБерлине, подпишут Тройственный Пакт… - договор заключался между Германией, Италией иЯпонией. Ожидали, что страны-сателлиты, как их называли вновостях, тоже кнему присоединятся.
        Вальтер понял, что нехочет думать обэтом. Анна была напути вПортбоу. Он хотел погулять сней покороткой, вымощенной булыжником, набережной, послушать крики чаек, вдыхая запах соли. Он хотел повести ее вмаленький ресторан, состолами наулице, выпить вина, ивернуться впансион. Он закрыл глаза, вспоминая сладкий запах жасмина, черные, волосы, знакомую руку, сдлинными пальцами, старый, почти стершийся шрам, выше локтя. Анна сказала, что случайно поранилась, подростком. Она росла вЦюрихе, итам встретила своего будущего мужа. Герр Рихтер приехал вШвейцарию поделам, изЮго-Западной Африки. Поженившись, они обосновались вБуэнос-Айресе, где, пословам Анны, умужа имелись торговые интересы.
        -Она скоро окажется здесь… - вынув бумагу изпечатной машинки, он аккуратно подровнял стопку листов. Вальтер бросил взгляд наровные строки: «Потому что внем каждая секунда была маленькой калиткой, вкоторую мог войти Мессия».
        Вальтер писал обудущем. Он послушал звон колокола:
        -Я прав. Нельзя отчаиваться, нельзя сдаваться. Евреи веками ждут Мессию, несмотря ни начто. Я уверен, что безумие прекратится, имир изменится. Я тоже ждал Анну, идождался… - он смотрел наморе. Вальтер неувидел высокого мужчину, вхорошем костюме, при шляпе, остановившегося науглу.
        Месье Ленуар приехал вПортбоу неодин.
        ВМарселе кПетру, присоединились несколько неприметных людей, при оружии. Вслучае, если Кукушка непрошлабы проверку, еебы потребовалось, как выражался Эйтингон, нейтрализовать, идовезти доМосквы. Женщина ответила нарадиограмму, предписывающую ей появиться вПортбоу. Кукушка передала, что выезжает изЦюриха намашине. Награнице уПетра сидел человек, следивший заавтомобилями, появлявшимися состороны Франции. Час назад вего пансионе раздался телефонный звонок. Лимузин сошвейцарскими номерами, сКукушкой зарулем, встал вочередь.
        Вторая группа, чистильщики, находились вШвейцарии. После окончания операции, Петр намеревался связаться сЦюрихом потелефону. Требовалось обыскать виллу Кукушки, изъять ее дочь изшколы, отправив девочку вМоскву, иподготовить безвременную, трагическую кончину фрау ифрейлейн Рихтер. Фирма переходила новому владельцу. Петр иего семья получали безукоризненные, аргентинские документы. Он еще невыбрал фамилию, нобыл уверен, что Тонечка кней привыкнет.
        Оказавшись вКаталонии, Петр вспомнил встречу сТонечкой, вБарселоне. Он улыбнулся:
        -Могли я тогда думать, что мы поженимся? Она ждала Володю, любовь моя… - Петр скучал пожене исыну. После расстрела Кукушки иее дочери, он собирался поехать сТонечкой имальчиком вПодмосковье, надачу Лаврентия Павловича:
        -Погрибы отправимся… - Петр почувствовал острый, дымный запах палого леса, иосенних листьев, - поохотимся. Можно судочками посидеть, наВолге отличный клев.
        КРождеству виллу покойной фрау Рихтер занимали новые хозяева, молодая, обеспеченная семья изЮжной Америки, смаленьким сыном. Заоперацию «Утка» Петр получил Красное Знамя:
        -Надо Тонечку повести вресторан, вМоскве, - решил он, - отметить мое награждение. Мне тридцати неисполнилось, ая дважды орденоносец. Умерзавца, - он тяжело вздохнул, - ордена отобрали, иподелом ему. Надеюсь, мы больше неувидимся… - Петр неполучал радиограммы отжены. Это было, вего нынешнем положении, затруднительно.
        Он ожидал хороших известий, повозвращении вМоскву. Второй ребенок уних должен был родиться вЦюрихе. Петр хотел девочку, красивую, как Тонечка. Воронов судовольствием думал обобряде крещения. Он был коммунистом, однако намеревался посещать церковь, потребованиям их пребывания вШвейцарии.
        ВМарселе, Петр поймал себя натом, что рассматривает крохотные, кружевные платьица, ичепчики, вязаные, трогательные пинетки. Он представлял белокурые волосы дочки, голубые, как уТонечки, глаза. УВолоди они были серые, большие, втемных ресницах. Всвете солнца, волосы мальчика отливали золотом.
        Вкармане пиджака Петра лежало отличное, новое средство, разработанное советскими химиками, работниками комиссариата, втоксикологической лаборатории. Наиспытаниях смерть объектов наступала втечение пяти минут, после того, как они осушали стакан воды, снесколькими каплямияда.
        Эйтингон объяснил, что лекарство сделали наоснове морфия. Снотворные таблетки сним продавались вЕвропе влюбой аптеке. Ни один врач незаподозрилбы подвоха. Петр заранее купил две упаковки, иопустошил их, смыв пилюли всток, вванной. Для испанской полиции Биньямин должен был покончить ссобой, узнав оновом распоряжении пограничной охраны.
        Приказ, действительно, существовал. Утром Петр увидел наздании полицейского комиссариата объявление. Беженцы изФранции, самериканскими визами, выдворялись изстраны. Транзитный проезд через территорию Испании закрывали, нанеопределенное время. Правительство Франко нехотело трений сГитлером. Разумеется, еслибы Очкарик был нужен советской разведке, никтобы его нетронул.
        -Он ненужен… - Петр снял шляпу, заходя впансион, - то есть нужен, новвиде трупа. Он сейчас таким истанет… - Биньямин удивился, увидев его напороге:
        -Месье Ленуар! Неожидал вас здесь встретить. Что случилось? - Очкарик, обеспокоенно, снял пенсне. Петр окинул комнату быстрым, цепким взглядом. Непохоже было, чтобы Очкарик готовился кприезду гостьи. Ни цветов, ни вина Петр незаметил. Набалконе он увидел пишущую машинку, истопку листов:
        -Он забрал манускрипт, изПарижа. ВПариже Кукушка непоявлялась. Аесли она меня обманула… - Петр подумал, что Биньямин мог писать ей письмо. Он велел себе проверить рукопись, когда Очкарик примет снадобье:
        -Унее огромный опыт работы. Она умеет отрываться отслежки. Обвела меня вокруг пальца… - Петр, шепотом, рассказал Биньямину оновостях. Он прибавил, что находится здесь тайно, сгруппой товарищей, которых он, месье Ленуар, переводил через границу, горными тропами:
        -Неволнуйтесь… - Петр усадил Очкарика накровать, - я принесу кофе иподумаем, что делать… - Вальтер проводил его взглядом:
        -Ничего страшного. Сминуты наминуту приедет Анна. Познакомлю ее смесье Ленуаром, они решат что-нибудь. Все образуется… - кофе был крепким, горьковатым. Вальтер выпил его почти залпом. Ветер шевелил страницы рукописи, набалконе:
        -Надо было пепельницу сверху поставить… - Вальтер часто задышал, - страницы разлетятся… - сердце забилось, он откинулся кстене:
        -Месье… месье Ленуар, мне плохо, нужен врач… - мужчина даже необернулся. Пройдя набалкон, он бесцеремонно взял рукопись:
        -Врача… - слышал Петр хрип сзади, - пожалуйста… - Петр надеялся, что Очкарик позовет Кукушку, однако ее имени неуслышал:
        -Философия, - хмыкнул Петр.
        Бросив рукопись воткрытый саквояж, он вернулся вкомнату. Испачканные чернилами пальцы сжимали край подушки, пенсне валялось неподалеку. Изо рта вытекала тонкая струйка слюны. Губы посинели, новэтом небыло ничего подозрительного. «Hotel de Francia» оцепили люди Петра, соружием. Воронов собирался оставить открытые упаковки таблеток настолике, рядом счашкой кофе. Он ожидал, что Кукушка явится сюда соружием:
        -Она сбраунингом нерасстается… - Петр смотрел наседину, вволосах Очкарика, - если она устроит пальбу, это нам только наруку. Ябы устроил, случись подобное сТонечкой, смаленьким… - Петр немог представить жену исына мертвыми:
        -Мы скажем, что пощадим ее дочь, если она поведет себя разумно. Она даст информацию отом, кому продалась. Скорее всего, американцам… - Петр вышел набалкон, вдыхая теплый, вечерний ветер сморя. Он закурил, опустившись настул, где висел пиджак Биньямина. Воронов стал ждать Кукушку.
        Припарковав лимузин настоянке забелокаменным зданием мэрии, Анна сдвинула налоб темные, авиационного стиля, очки отRay-Ban. Она сняла широкополую, летнюю шляпу, положив ее насиденье пассажира, поверх шелкового жакета. Анна приехала вПортбоу вкороткой, чуть ниже колена юбке, цвета карамели, без чулок, влегкой блузке. Набелой шее блестел маленький, золотой крестик. Всумочке, мягкой, бежевой кожи, лежал заряженный браунинг.
        Получив радиограмму изМосквы, предписывающую ей появиться вПортбоу, ответив Центру, Анна вышла набалкон безопасной квартиры. Она смотрела начерепицу городских крыш, назнакомые сдетства шпили церквей. Она понимала, что вМонтре, вшколу Марты, послали людей изМосквы. Анна немогла забрать дочь, хотя унее наруках были американские паспорта. Она знала, что вПортбоу тоже встретит людей изЦентра:
        -Я немогу оставить Марту воФранции, награнице… - горько поняла Анна, - ее исчезновение изшколы заметят. Очем я? Если я приеду вМонтре, это будет означать, что я хочу забрать Марту, исчезнуть… - паспорта остались вбанковской ячейке Анны, вЖеневе. Она взяла ссобой только билет Вальтера налайнер.
        Могло произойти счастливое, случающееся раз вжизни совпадение. Врадиограмме ей приказывали появиться вHotel de Francia, где, как было сказано, ее ожидали. Впансионе мог остановиться кто-то еще, кроме Вальтера, перебежчик изМосквы, или агент, подлежащий ликвидации. Анна искренне, отчаянно хотела вэто верить.
        Взяв сумочку, она заперла машину. Втеплом вечере плыл колокольный звон, пахло солью, над морем кружились, кричали чайки. Анна вспомнила сад, навилле герра Симека, уЖеневского озера. Она заехала кбанкиру, возвращаясь изПарижа вЦюрих. Симек показал ей картинную галерею, пристроенную кзданию, сотличной коллекцией импрессионистов:
        -Гитлеру они недостались, - мелко рассмеялся банкир, - я думаю обудущем внуков… - вЖеневе, Анна, недемонстрировала нацистских симпатий. Здесь она была просто фрау Рихтер, богатая владелица посреднической компании. Симек подвинул кней сигареты виргинского табака, вянтарной шкатулке. Банкир обрезал сигару:
        -Ябы вам посоветовал связаться смоим дилером, - заметил Симек, - вНью-Йорке. Сейчас отличное время для вложений вискусство, фрау Рихтер. Они… - Симек махнул рукой насевер, - продают холсты так называемых дегенеративных художников, торгуют собственностью евреев. Сезанн… - он загибал пухлые пальцы, сзолотым перстнем, - Моне, Климт. Картины всегда вцене… - он щелкнул зажигалкой, Выпустив дым, Анна покачала носком замшевой туфли:
        -Уполотен есть собственники, герр Симек. Евреи… - банкир указал пальцем внебо:
        -Они все станут дымом, фрау Рихтер. Уйдут внебытие, вновых лагерях, вПольше. Довас, наверняка, добрались слухи. После войны никто невспомнит, кому принадлежали шедевры… - Симек угостил ее отличным обедом. Анна, невзначай, поинтересовалась, куда пошли деньги «КиК» вПраге. Открыто оподобном спрашивать было нельзя. Она сделала вид, что мистер Кроу, если верить сплетням, приобрел картины изколлекций пражских музеев.
        -Это случилось доаннексии… - задумчиво сказала Анна, - ваше бывшее правительство распродавало национальные богатства, зазолото. Впрочем, изолото их неспасло… - Симек покачал почти лысой головой:
        -Нет, нет. Люди слышат звон, как говорится, нонезнают, где он. Герр Кроу, какбы это сказать, проявил человеческие качества. Я недумал, что унего имеются чувства, вделах он безжалостен… - Симек рассказал Анне оспасении судетских детей. Напрощание банкир заметил:
        -Думаю, что после тюрьмы он бросил игры сфашизмом. Кто помолодости неошибался? Его заводы производят сталь, бензин имедикаменты для британской армии. Впрочем, Люфтваффе, неоставит Англию впокое. Одними военными базами они неограничатся. Начнут бомбить предприятия, гражданские здания. Уних есть опыт Испании… - Анна уехала изЖеневы сполной уверенностью, что герр Кроу, вГермании, работал набританскую разведку.
        Она, невольно, хмыкнула:
        -Отлично унего получилось, хотя он непрофессионал. Он рисковал жизнью… - Анна поняла, что вБерлине остались агенты британцев. Наних можно было выйти через ювелирный магазин наФридрихштрассе, куда, досих пор, через «Импорт-Экспорт Рихтера», поступали деньги от«КиК».
        -То есть отбританской разведки… - поправила себя Анна. Она решила несообщать ничего Корсиканцу, советскому агенту вБерлине:
        -Кчему? Через два месяца, мы сВальтером иМартой окажемся вПанаме. Я больше обэтом невспомню… - идя кпансиону Вальтера, она, невольно, положила руку наживот, под шелком юбки. Анна пошатнулась, нозаставила себя держаться прямо.
        Она понимала, что надеяться насовпадение, или случайность, нестоит:
        -Нас кто-то видел, вместе. Это проверка, они будут спрашивать Вальтера, кто я такая. Он скажет, что я фрау Рихтер, изЦюриха. Больше он ничего незнает… - Анна замедлилашаг:
        -Я несмогу их перестрелять. Тогда я больше неувижу Марту, никогда. Мы сВальтером уедем, беспрепятственно, однако уних останется Марта. Аунас ребенок… - она закусила губу:
        -Почему, почему так? Почему я должна выбирать между Мартой иВальтером… - Анна услышала, издалека, вголосах птиц, знакомое слово.
        -Искупление… - она подышала, пытаясь справиться свнезапно нахлынувшей тошнотой, - я должна буду лишиться Марты, как искупления… - застоликами кафе, наискосок отпансиона, сидело четверо мужчин. Двое играли вкарты, один, взаломленной назатылок кепке, читал барселонскую газету. Еще один чистил ногти, перочинным ножичком. Черный, закрытый форд, припарковали науглу. Анна почувствовала, как ослабли унее ноги. Петр Воронов, курил, опираясь наперила балкона. Он был вхорошем, светлом костюме, тонкого льна, при галстуке. Мужчина широко улыбался.
        Ощутив спазм вживоте, она велела себе толкнуть дверь гостиницы. Анна поднималась поузкой лестнице:
        -Это непреступление. Я незамужем, вдова. Вальтер, человек левых взглядов. Надо признаться, разоружиться перед партией. Меня отзовут вМоскву, сМартой, посадят набумажную работу. Я никогда вжизни неувижу Вальтера… - дверь вномер была полуоткрыта. Анна шагнула внутрь. Воронов стоял посреди комнаты, засунув руки вкарманы пиджака:
        -Унего там пистолет, - подумала Анна, - ауменя всумочке. Где Вальтер? - она несразу увидела знакомые, полуседые волосы наподушке. Она смотрела напосиневшие губы, назакатившиеся глаза. Засохшая слюна блестела нанебритом, вщетине подбородке. Вкомнате отчетливо пахло смертью.
        Анна молчала, глядя влазоревые глаза Воронова. Она положила сумочку настол:
        -Зачем меня вызывали, Петр Семенович? Мне кажется, - она кивнула накровать, - вы сами справились, или есть еще один объект? - наклонившись над телом, Анна взяла холодное запястье. Она хотела почувствовать Вальтера рядом, впоследнийраз:
        -Ничего нельзя делать, - напомнила она себе, - ничего нельзя говорить. Даже бровью недвинь. Он мне заплатит, мерзавец. Несейчас, потом. Надо оказаться вбезопасности, сМартой, надо вырастить дитя… - Горская разогнулась: «Он мертв».
        Серые глаза были безмятежно спокойны, черные волосы удерживали большие, вметаллической оправе очки. Она отряхнула руки:
        -Петр Семенович, я двое суток провела зарулем. Уменя есть дела вЦюрихе, требующие моего личного присутствия… - накрашенные помадой губы сложились внедовольную гримасу:
        -Напоминаю, что я старше вас позванию ипартийному стажу. Хватит меня разглядывать… - Горская оправила юбку тонкого шелка, - или вы мне хотите предъявить доказательства того, что вы хорошо справились сзаданием… - под ее надменным взглядом Петр почувствовал себя двенадцатилетним мальчишкой, издетдома, переминающимся сноги наногу, учерной, грифельной доски.
        -Вы знаете этого человека, Анна Александровна? - выдавил изсебя Воронов:
        -Она играет. Играет. Сука, проклятая тварь, мы никогда вжизни ее неразоблачим. Наее глазах можно пытать дочь, аона недрогнет… - Горская нахмурила безукоризненные брови:
        -Лицо знакомое. Я его видела, вкартотеке интеллектуалов, слевыми симпатиями. Он, кажется, посещал Москву… - Горская пощелкала пальцами, вманикюре алого лака.
        Вживоте билась резкая, острая боль. Анна ощутила тепло между ногами:
        -Три месяца, три месяца. Стой прямо, смотри ему вглаза. Они ожидали, что я потеряю самообладание, начну стрелять… - кровь потекла поноге. Боль стала сильнее, заполнив все тело.
        -Вальтер Биньямин, - Горская улыбалась, - философ, считался близким кмарксистским кругам. Поздравляю суспешной операцией, - она помолчала, - как я понимаю, это одна изчастей «Утки?». Или мы еще незакончили? - Горская потянулась засумочкой.
        -Увас кровь, Анна Александровна, - Петр смотрел наалую струйку, набелом, стройном колене.
        -Менструация, - сухо отозвалась Горская:
        -Порабы знать, что подобное случается уженщин. Дайте мне пройти вумывальную, иначе придется избавляться отковра, атакое подозрительно… - она смогла захлопнуть дверь ивключить воду. Струя хлестала встарую, выщербленную ванну. Загубленное белье валялось навыложенном плиткой полу, Анна стояла, держась забортики ванной, одной рукой, второй прижимая клицу влажное, знакомо пахнущее полотенце. Кровь текла вниз, смешиваясь сводой, поясницу разламывало. Она сдавленно выла, заталкивая врот ткань:
        -Терпи, терпи. Ты отомстишь, просто дай время. Искупление… - она вздрогнула отболи, стуча зубами. Анна опустилась начетвереньки, неслышно рыдая, тяжело дыша. Кровь неостанавливалась. Она напомнила себе, что скоро надо выйти изванной. Анна застыла, глядя накрупные, темные капли, нажелтой эмали.
        Петр, всердцах, толкнул саквояж срукописью ногой. Больше им вПортбоу делать было нечего. Оставалось проводить Кукушку обратно через границу ивозвращаться вМоскву.
        -Все равно я ей недоверяю… - Петр подхватил сумку сманускриптом. Он решил избавиться отсаквояжа подороге вБарселону, выбросив вморе. Кукушка вышла изванной посвежевшей:
        -Мне надо ваптеку, заватой, Петр Семенович, - она оглядела комнату, - вы здесь сами обо всем позаботитесь. Меня вызвали изЦюриха, только чтобы удостоверить его личность? - Кукушка указала накровать.
        -Да, - кивнул Воронов. Она протянула прохладную, нежную руку:
        -Всего хорошего, передавайте привет Москве. Я сообщу, что задание выполнено… - каблуки застучали полестнице. Воронов раздул ноздри: «Мы еще встретимся, товарищ Горская».
        Эпилог
        Палестина, октябрь1940
        Огромное, черное небо усеивали крупные, яркие звезды. Настолбах, врытых вземлю, над расставленными деревянными скамейками, трещали факелы. Мошкара вилась вокруг огня. Напротянутых веревках, колыхались бело-голубые флаги ипальмовые ветви. Шалаши вкибуце Кирьят Анавим нестроили, нодети вышли насцену, держа вруках этроги изеленые листья мирта. Они принесли плетеные корзины сфруктами, решето сцыплятами, сптичника. Старшие мальчики привели теленка, украсив его голову венком. Один цыпленок спрыгнул насцену, его искали и, под хохот, водворили наместо.
        Тяжело, волнующе, пахло спелым виноградом. Корзины сгроздьями стояли между рядами, темные ягоды блестели всвете факелов. Шел Суккот, праздник урожая. Сосцены гремела «Песня боевых отрядов». Дети, всиних шортах ибелых рубашках, маршировали:
        -Эт земер а-плугот нашир ла ле-мизмерет! - высокая, длинноногая, рыжеволосая девочка вшортах сидела зафортепьяно. После выступления детей насцену поднимались взрослые. Циона аккомпанировала хору кибуца.
        Она косила серым глазом наскамейки. Цила Сечени сидела рядом сгоспожой Эпштейн. Циона увидела, что заведующая кухней держит подругу заруку:
        -Они вПетах-Тикву ездили, кИтамару, навещали его. Ранение легкое, ноЦила переживает. Они целовались, наШавуот… - Циона почувствовала, как покраснела унее щека, - невгубы. Вщеку. Цила моя ровесница, ацеловалась… - Итамар Бен-Самеах был ранен вовремя налета итальянской авиации, наТель-Авив, всентябре. Юноша лежал дома, вПетах-Тикве.
        Загорелое лицо госпожи Эпштейн, под коротко стрижеными, почти седыми волосами, тоже было обеспокоенным:
        -Лондон немцы бомбят, - Циона подпевала детям, унее был хороший голос, - дочка ее там, Клара, смужем. Угоспожи Эпштейн четверо внуков. Она волнуется… - отдельно отдругих сидела стайка парней вбританском хаки, сповязками нарукавах кителей. Циона смотрела нашестиконечные звезды. Сначалом войны некоторые жители ишува записались веврейские батальоны, при британской армии. Ребят отпустили напраздник. Они приехали вКирьят Анавим навоенном грузовике.
        -Яир подобных людей предателями называет… - Штерна, как ивсе высшее командование Иргуна, прошлой осенью, сначалом войны, арестовали. Доктора Судакова оттюрьмы спасло только то, что он был вЕвропе. Повозвращении дяди вИзраиль, он встречался сосвобожденным ктому времени Штерном, вТель-Авиве. Очем они говорили, девочка понятия неимела.
        Летом вместных газетах, появились сообщения обограблении банков инападениях набританских полицейских. Группу Яира англичане, презрительно, называли «Бандой Штерна». Циона незнала, примкнул кним Итамар, или нет. СЦилой он подобными вещами неделился, сколько Циона ни просила подругу обэтом выведать.
        -Он говорит, что это мужские дела… - обреченно вздохнула Цила, - мне двенадцать, я девочка… - Циона подняла голову откниги. Подруга учила ее венгерскому. Сгоспожой Эпштейн Циона говорила по-немецки, асРозой, по-французски.
        -Шовинист, - сочно отозвалась Циона, грызя кончик карандаша, - он вмарокканского деда такой. Ты знаешь, что его дед приехал сюда сдвумя женами, вконце прошлого века? - Цила открыла рот. Циона положила настол длинные ноги, вшортах:
        -Уних так можно, - она помахала рукой, - вСеверной Африке, вИраке, вИране. Раввины им позволяют… - Циона хихикнула:
        -Авраам помнит, он мне рассказывал. Кдеду Итамара вся Петах-Тиква ходила, надвух жен посмотреть… - дети выстраивались вшеренги, сдеревянными винтовками.
        Циона взглянула натемные, тяжелые волосы Розы. Девушка пришла напраздник вкоротких шортах, коричневого холста, врасстегнутой нагруди белой рубашке. Когда Роза появлялась где-то, работа немедленно останавливалась:
        -Достаточно, чтобы там был хоть один мужчина… - усмехнулась Циона, - исейчас все отнее глаз неотводят. Ребята изБригады, кажется, сознание потеряют, прямо здесь… - Роза работала впрачечной, заведуя ремонтом одежды. Она учила Циону красиво двигаться, ипользоваться столовым серебром. Вкибуце его неводилось, Роза брала стальные приборы, изкухни. Цила тоже кое-что помнила, после жизни вБудапеште. Роза ее хвалила.
        -Зачем? - Циона закатывала глаза: «Зачем нам знать, как открывать устриц? ВИзраиле их никогда неводилось. Раввины их запрещают…»
        -Навсякий случай, - Роза выпускала дым изтемно-красных, красивых губ, - вдруг пригодится… - она сказала Ционе, что девочка может стать моделью. Роза, одобрительно, прищурилась:
        -Один метр семьдесят сантиметров, иты еще растешь. Искаблуков больше непадаешь… - они расхохотались. Впервый раз, пройдясь покомнате втуфлях Розы, снабитой вносок газетой, Циона зашаталась. Девочка едва нерастянула щиколотку, полетев напол.
        -Все равно, я стану солдатом, как Авраам… - Циона, упрямо, закусила губу. Осенью она играла сфилармоническим оркестром, вТель-Авиве. Зал устроил овацию, дирижер поцеловал ей руку. Циона тогда впервые вышла насцену вплатье:
        -УРозы очень красивая одежда, - невольно подумала Циона, - как укинозвезд… - вПалестине продавали американские женские журналы. Девочка разглядывала их вгазетных ларьках. Добомбежки Тель-Авива Итамар повез девочек впорт, показать «Хану». Яхта стояла вЯффо. Юноша заметил:
        -Мы ее, как это сказать, скоро модернизируем. Нездесь… - он погладил дерево штурвала, - здесь много посторонних глаз. Порт британцами кишит… - Циона понимала, что яхту отгонят насевер, куединенным берегам, иоснастят оружием.
        Она беспокоилась задядю. Авраам, сгруппой, должен был вернуться содня надень:
        -Теперь ичерез Грецию дорога закрыта… - дети подняли флаг Израиля, зрители подхватили песню, - итальянцы страну оккупировали… - вчера Циону позвали вканцелярию кибуца.
        Дядя звонил изХайфы, вхорошем настроении:
        -Все прошло отлично, - коротко сказал доктор Судаков, - наднях окажусь дома… - Циона нестала спрашивать, как он добрался, сгруппой, доИзраиля. Дядя все равнобы ничего несказал. Дети убежали. Подождав, пока взрослые выстроятся насцене, Циона заиграла «Бывали ночи».
        -Хайю лейлот, ани отам зохерет… - песня была оюноше, вспоминавшем девушку, возлюбленную, сшившую ему рубашку:
        -Уангличан тоже такая мелодия есть, старая… - Циона знала, что уних есть родня вАнглии, новидела семью только нафото. Дядя говорил, что они никакого отношения кбританским оккупантам неимеют:
        -Я вообще никого невстречала, - поняла Циона, - только раввина Горовица. Он жил вКаунасе, Авраам тоже туда ездил. Он мне расскажет все новости… - спины хора закрывали отнее зрительныйзал.
        Увидев проблеск рыжих волос насцене, Авраам, невольно, улыбнулся:
        -Как будтобы инеуезжал… - он подхватил изкорзины гроздь сладкого винограда. Авраам был вштатском костюме, без пиджака, взапыленных, грубых ботинках. Они сгруппой успели сесть накорабль вСалониках, доначала итальянской оккупации Греции. ИзБейрута они пошли пешком, через горы. Устроив ребят идевушек всеверных кибуцах, Авраам поймал попутный грузовик наюг.
        Охранники напосту, вКирьят Анавим, обрадовались:
        -Только праздник начался, ты вовремя. Аунас… - Авраам отмахнулся:
        -Все потом. Хочу выпить ипотанцевать. Надеюсь, появились новые девушки… - охранники, переглянувшись, уверили его: «Сам увидишь». Бросив пиджак натопчан вкомнате, Авраам напомнил себе, что завтра надо забрать почту, изканцелярии. Подумав оРегине, он покрутил рыжей головой:
        -Небежатьже мне было, заней. Она приняла решение, это ее выбор. Она права, нельзя жить счеловеком, который тебе ненравится. Это неодна ночь, здесь можно недумать… - он усмехнулся: «Я инебуду».
        Рядом сгоспожой Эпштейн, Авраам заметил незнакомую, темноволосую девушку. Тяжелые локоны падали наплечи, вбелой рубашке. Тихонько присвистнув, он пробрался напустое место, рядом. Она курила папиросу, смотря насцену. Авраам увидел густые ресницы, темно-красные губы, поднимающуюся навысокой груди, расстегнутую блузу. Отнее сладко пахло пряностями:
        -Хочешь винограда? - шепнул Авраам, наклонившись кней: «Как тебя зовут? Ты новенькая?»
        Длинные пальцы отщипнули ягоду. Нагубах блестел сок, она облизнулась. Темные, большие, спокойные глаза, посмотрели нанего. Девушка улыбалась:
        -Роза, - она, медленно, положила еще одну ягоду между пухлыми губами. Авраам провел рукой позагорелому колену, поднимаясь выше, она раскусила виноград. Красный сок потек покруглому подбородку, настройную шею. Авраам велел себе потерпеть:
        -После танцев я ее уведу ксебе. Роза… Унее немецкий акцент… - он обнял девушку заталию. Роза покосилась вниз, ноничего несказала:
        -Вот идоктор Судаков, - усмехнулась, про себя, девушка, - незря мне его Мишель показывал, вальбоме. ИАннет его описывала. Посмотрим… - она ощутила его горячие, настойчивые пальцы, - посмотрим, что будет дальше…
        Хор запел «Атикву», все встали. Авраам уверенно, по-хозяйски взял ее залокоть.
        Гимн закончился. Циона крикнула, отфортепиано: «Танцы!».
        Наутоптанной, земляной площадке дети кибуца, обычно, занимались физкультурными упражнениями. Юноши принесли факелы, пристроив их настолбы слампами. ВКирьят Анавим провели электричество, нокибуц настаивал наэкономии. Поночам оставляли один фонарь, уворот, где стояла будка охранников.
        Госпожа Эпштейн, нашестом десятке, нетанцевала. Она ишорты отказалась носить:
        -Пусть вних молоденькие девчонки щеголяют… - заведующая столовой ходила вкрепких, холщовых брюках ипросторной блузе. Сутра допозднего вечера госпожа Эпштейн неснимала фартук. Кибуц просыпался рано. Дорассвета встоловой появлялись работники молочной фермы. Завтрак, обед иужин накрывали натри сотни человек, несчитая детей. Заведующая командовала двумя десятками человек, менявшихся почти каждый день. Впрочем, хороших поваров, госпожа Эпштейн держала при себе:
        -Людей надо кормить насовесть, - замечала она, - для этого мы сюда ипоставлены.
        Вкибуце почти вся провизия была своей. Госпожа Эпштейн только получала изТель-Авива, изоптовой компании, муку, для пекарни. Даже оливковое масло вКирьят Анавим давили сами, настаром прессе, довоенных времен.
        -Дотой войны его сделали. Отец Авраама его купил, подешевке, исюда привез, после основания кибуца… - госпожа Эпштейн устроилась рядом сузловатым стволом оливы, наеще сухой траве.
        Впервый день праздника прошел первый дождь зимы, короткий, быстрый. Детей выпустили изклассных комнат, вдеревянном бараке. Они, смеясь, шлепали босыми ногами, повлажной земле. Малыши быстро забывали Европу, иначинали болтать наиврите. Сподростками было сложнее. Дети изГермании, Австрии, Чехии, расставшиеся сродителями, приехавшие вИзраиль одни, помнили штурмовиков Гитлера, свастики наулицах, игорящие синагоги. Сначалом войны мальчики прибавляли себе лет, чтобы записаться веврейские батальоны. Все говорили, что собираются сражаться сГитлером.
        -Все да невсе… - госпожа Эпштейн затягивалась папиросой, - этот… Яир, напраздник неприехал. Иочень хорошо, иначе ябы опять ему сказала все, что думаю… - вначале лета вКирьят Анавим, натайное совещание, собрались командиры Иргуна. Доктор Судаков тогда был вЕвропе. Женщин вкомнату неприглашали, ногоспожа Эпштейн принесла ребятам обед, изстоловой. Некоторые гости бежали избританских тюрем, их фото висели уполицейских участков. Людям вКирьят Анавим доверяли, ноподпольщики нехотели показываться всем наглаза. Госпожа Эпштейн вошла вкомнату, скастрюлей куриного бульона, когда Штерн доказывал присутствующим, что евреям будущего Израиля надо пойти напереговоры сГитлером.
        Яир, откинув красивую, темноволосую голову, размахивал рукой:
        -Нам нужны газеты, листовки, радиостанция. Мы получим средства путем налетов набанки, намагазины, принадлежащие британцам… - комната зашумела.
        Кто-то, скептически, заметил:
        -Вполиции, Яир, служат нетолько британцы, ноиевреи. Ивбанках смагазинами. Ты хочешь убивать евреев, наземле Израиля, ради того, чтобы…
        Лицо Штерна потемнело:
        -Ради того, чтобы освободиться отгнета британцев, я готов пойти навсе. Предложить помощь евреев, вборьбе Гитлера, против Лондона иего войск… - крышка кастрюли звякнула. Штерн зашипел отболи, дуя наобожженную руку.
        Грохнув кастрюлю настол, госпожа Эпштейн подбоченилась:
        -Навеки проклят еврей, идущий насделку сврагом рода человеческого, сэтим сумасшедшим. Вас покроют позором, как итех, кто, вЕвропе, продает соплеменников заместо укормушки… - они знали оюденратах, создаваемых немцами воккупированных странах. Яир посмотрел нанее сверху вниз:
        -Евреи галута веками были врабстве. Они незнают, что такое пепел икровь Масады, стучащие внаши сердца… - Штерн сжал кулаки:
        -Евреи, сотрудничающие сбританцами, достойны смерти… - госпожа Эпштейн смотрела накруги танцующих.
        Фортепьяно сюда было непринести, звенели скрипки. Вцентре площадки разожгли высокий костер. Она нашла глазами рыжую голову Авраама Судакова:
        -Вернулся. Он, вродебы, разумный человек. Нестанет участвовать вэтих… -заведующая столовой поискала слово, - мероприятиях Штерна. Итамар пока оправляется, тоже неполезет нарожон… - девчонки смеялись, ведя засобой хоровод ребятишек:
        -Двенадцать лет… - госпожа Эпштейн покачала головой, - аобе стреляют, трактор водят, заруль грузовика просятся… - она присматривала заЦилой Сечени, как изавсеми сиротами. Девчонка быстро освоилась, начала говорить наиврите, иподружилась сЦионой:
        -Они похожи, - госпожа Эпштейн полезла вкарман блузы, заполученным сегодня письмом, - Цила только ростом ниже. Итамар хороший парень, ее необидит. Они поженятся, через четыре года, если Итамар жив, останется… - Роза танцевала рядом сАвраамом.
        Госпожа Эпштейн привыкла судить людей поделам. Роза Левина ей нравилась. Девушка небоялась работы, нежаловалась, что делит комнату сдвумя другими, была аккуратна иотлично готовила. Она пожимала плечами:
        -ВКельне мы прислугу держали, фрау Эпштейн, авПариже оказались вдвух комнатах, вбедном районе. Мне шестнадцать исполнилось, встала кплите, занялась уборкой. Отец имать болели, их переезд подкосил… - Роза знала, очем думает госпожа Эпштейн, глядя наобедающих детей. Однажды, убирая состолов, Роза тихо сказала:
        -Нам повезло. Уменя были соученики, веврейской гимназии, подруги. Где они сейчас? Это как сАннет… - девушка тихонько всхлипнула. Она рассказала госпоже Эпштейн осмерти мадемуазель Аржан:
        -Ее немцы убили… - Роза стояла, спосудой вруках, - надо что-то делать, госпожа Эпштейн. Надо спасать евреев… - оглянувшись, она шепотом добавила, - Итамар этим занимается, ивесь Иргун. Надо воевать сГитлером.
        -Надо… - даже отсюда госпожа Эпштейн видела, что рука Авраама лежит где-то ниже талии девушки. Хору танцевали непарами, нодоктор Судаков неотходил отРозы. Госпожа Эпштейн поджала губы:
        -Надо ее предупредить. Я его два года знаю, поняла… - она вздохнула, - как он кдевушкам относится… - госпожа Эпштейн ничего неговорила доктору Судакову. Вее обязанности невходило воспитывать взрослого человека. Она затянулась папиросой:
        -Нравы… Какиебы нравы ни были, неслед так себя вести. Роза, конечно, замужем была… - госпожа Эпштейн знала, что бывшего мужа Розы, коллаборациониста, казнило французское Сопротивление: «Поделом ему, - подытожила девушка, - нехочу это вспоминать».
        -Поговорю… - госпожа Эпштейн открыла конверт слондонскими марками. Дочь писала раз внеделю, алетом прислала фотографии.
        Дети, сЛюдвигом иКларой, сидели влодке, упристани:
        -Это Питер снимал… - читала она ровный почерк, - он приехал отдохнуть, навыходные. Он очень устает, назаводах, иледи Кроу, насвоей должности, тоже… - Аарон, всемь месяцев, хорошо сидел, ирос спокойным ребенком:
        -Рав Горовиц пока вХарбине, севрейской общиной… - госпоже Эпштейн, все время, казалось, что упоминая рава Горовица, дочь немного краснеет, - носкоро возвращается вАмерику. Его младший брат лежал здесь, вгоспитале, апотом провел несколько дней вМейденхеде. Ребятишки отнего неотходили. Мистер Меир научил Пауля играть вфутбол… - внуки тоже писали.
        Адель иСабина рисовали реку иособняк Кроу, вкладывали вконверты засушенные цветы:
        -Милая бабушка… читала госпожа Эпштейн, тщательно выписанные буквы, - я работаю встолярной мастерской. Мы ездим спапой наметро. Твой любящий внук Пауль… - она отложила письмо:
        -Кто спасает одного человека, тот спасает весь мир. Асколько рав Горовиц спас… - дочь уверяла ее, что вХэмпстеде неопасно, авИст-Энде, наверфях, были бомбоубежища.
        -Провизию выдают покарточкам, огород икурятник очень помогают. Я учу девочек шить ивязать, чтобы нетратить деньги наодежду. Людвиг иПауль едят наверфях, амы обедаем вшколе, соскидкой. Небеспокойся, милая мамочка, мы неголодаем… - полковник Кроу, пословам дочери, воглаве эскадрильи истребителей защищал столицу:
        -Леди Августа очень милая девушка. Мы подружились, она раньше работала куратором, вДрезденской галерее. Невозможно представить, что когда-то мы сЛюдвигом ездили вДрезден, навыходные, рисовать. Августа ожидает счастливого события, вмарте. Видишь, мамочка, война войной, адети, все равно, рождаются. Его светлость герцог отдал замок под госпиталь, для выздоравливающих летчиков. Он говорит, что все равно там непоявляется, незачем зданию простаивать… - госпожа Эпштейн вздохнула:
        -Дети, это хорошо, конечно. Унас тоже рождаются… - спрятав письмо, она услышала взволнованное дыхание. Роза вытянула длинные ноги, привалившись кстволу оливы:
        -Можно папиросу, фрау Эпштейн… - она рассмеялась, - я свои потеряла, танцуя…
        Девушка собрала пышные волосы назатылке. Спичка осветила румяные щеки, капельки пота настройной шее, соследом поцелуя. ОтРозы пахло пряностями имускусом. Темная, влажная прядь волос покачивалась над пылающим ухом:
        -Какбы ты еще кое-что непотеряла… - сварливо заметила госпожа Эпштейн, - голову, например… - девушка томно улыбалась:
        -Я думала, вы одругой вещи. То я потеряла вномере для новобрачных, вотеле «Риц»… - ее губы намгновение исказились. Тряхнув головой, Роза вскочила наноги:
        -Я знаю, что делаю… - она убежала кхороводу, пробравшись через стайку детей. Ребятишки облепили госпожу Эпштейн:
        -Лимонада! Можно лимонада… - заведующая кухней прищурилась, ноголова Розы пропала втолпе.
        -Знает, что делает… - кисло повторила госпожа Эпштейн. Она поднялась: «Пойдемте накухню».
        Вкоридоре барака было темно. Из-за какой-то двери, вотдалении, донесся женский голос:
        -Иди, иди ко мне…, - Роза, неслышно, хихикнула.
        Авраам прижал ее кстене, расстегивая рубашку:
        -Ты смоими кузенами, виделась, вПариже… - Роза рассказала, дотанцев, осмерти мадемуазель Аржан. Авраам помрачнел:
        -Еслибы она… Хана, уехалабы тогда вИзраиль, ничегобы неслучилось. Каждый еврей должен жить вИзраиле… - Роза узнала, что он виделся сграфом Наримуне, вКаунасе. Девушка услышала оРегине, сестре Аннет:
        -Она теперь графиня, - небрежно заметила Роза. Она увидела угрюмый огонек вглазах доктора Судакова:
        -Она вышла замуж занееврея. Хана… мадемуазель Аржан, тоже, почти вышла, ивидишь, чем все закончилось… - Роза пока непривыкла ктому, что вИзраиле все, даже незнакомые люди, обращаются друг кдругу на«ты». Она вспоминала обеды впарижских ресторанах, благоговейный голос официанта: «Мадам Тетанже…». Роза слышала крик бывшего мужа: «Они еврейки, им неместо вприличном заведении!». Она видела, как Тетанже свалился наиспачканный кровью, персидский ковер, вих бывшей гостиной.
        Аврааму она сказала, тоже самое, что ивсем остальным. Роза, пока что, нехотела упоминать оСопротивлении, или освоих планах. Она закинула руки Аврааму нашею: «Я твоих кузенов ираньше встречала, всвете…»
        -Светская львица… - тяжелые волосы упали ему наруки.
        Под ее шортами, под распахнутой рубашкой все было горячим ивлажным. Авраам толкнул дверь своей комнаты, неотрываясь открасных губ, пахнущих виноградом. Пуговицы блузки застучали подеревянному полу. Комнату, вего отсутствие, убирали, здесь ночевали гости кибуца, новсе равно, пахло пылью изапустением. Авраам прижал ее ксебе, шепча что-то ласковое, наиврите. Он могбы говорить сРозой ипо-французски, инанемецком языке. Услышав ее акцент, Авраам сказал себе:
        -Надо ей помочь. Она станет моей подругой, настоящим жителем Израиля. Она буржуазная девушка, ноя ее изменю. Регина тоже моглабы измениться, новыбрала другую дорогу… - Регина была далеко, аРоза оказалась рядом. Она рассмеялась, увидев гроздь винограда, вего руке:
        -Пригодится. Иди ко мне, иди… - Авраам увидел, себя, четырнадцатилетнего, ночь наберегу озера Кинерет. Он забыл, как звали ту девушку, но, обнимая Розу, услышал песню:
        -Были ночи… Юноша обещает построить дом, для любимой, аона хочет сшить ему рубашку… - он почувствовал жесткие, исколотые иглой кончики пальцев:
        -Унее… мадемуазель Аржан, такие были. Роза впрачечной починкой одежды заведует. Я дурак, она вовсе небуржуазная девушка. Она наша, наша… - топчан скрипел, раскачивался. Откинувшись кстене, она раздвинула безукоризненные, длинные ноги, гладя его поголове. Он слышал сдавленный стон, все вокруг пахло виноградом, навкус она была такаяже, сладкая, кружащая голову. Роза царапала ногтями шерстяное, грубое одеяло. Воткрытое окно доносилась музыка, светили звезды, отражаясь втемных глазах.
        -Как хочется дома… - внезапно понял Авраам, - дома, сней… СРозой… - волосы разметались поодеялу, он целовал тонкую щиколотку, усебя наплече. Девушка выгнулась, закричала, закусила губы, одним легким движением очутившись начетвереньках. Он целовал горячую спину, топчан шатался, опасно двигаясь. Раздался хруст, ножка сломалась, они даже необратили наэто внимания. Оставались стены, гроздь винограда, оставался сок наего губах, ее шепот:
        -Хорошо, хорошо стобой… - Авраам нехотел сдерживаться, ноРоза помотала головой:
        -Потом… Несейчас… - она опустилась наколени, посреди обломков топчана. Авраам застонал, тяжело дыша. Он инепомнил, когда ему было так хорошо.
        Авраам кормил ее виноградом, вкладывая ягоды, губами, вее искусанные, пухлые губы. Она была вся потная, близкая, жаркая. Он сомкнул руки пониже ее спины:
        -Хочу оттебя детей, Роза. Много. Будешь моей подругой… - Авраам ни разу, никому подобного неговорил. Он даже испугался, намгновение, носправился ссобой: «Это, правда. Так оно иесть…»
        -Я люблю тебя, Роза… - девушка наклонилась над ним, Авраам вздрогнул:
        -Всего лишь свет, отражение… - темные глаза играли прохладным, спокойным огнем. Она закрыла ему рот поцелуем: «Унас вся ночь впереди…»
        -Иеще много ночей. Вся наша жизнь… - счастливо подумал Авраам, переворачивая ее наспину, устраивая напиджаке.
        После смерти барона Эдмона де Ротшильда, шесть лет назад, жители улицы Рехов Ха-Ам, вцентре города, подали прошение обее переименовании. Она стала бульваром Ротшильда. Деревья, вцентре улицы, пока невыросли, нотраву аккуратно поливали. После первых дождей газоны зазеленели, владельцы кафе вынесли столики наружу. Воктябре, можно было непрятаться отпалящего солнца. Повечерам натротуарах было непротолкнуться отшумной толпы, молодые деревца украшали электрическими лампочками. Светились вывески заведений, ларьки торговали пивом, лимонадом, имороженым. Натраве валялась шелуха отсемечек, пахло горьковатым кофе, табачным дымом, соленым ветром, сближнего моря.
        Афишные тумбы оклеивали плакаты британских иамериканских фильмов, постановок нового сезона «Габимы», еврейского театра, ипризывы озаписи веврейские батальоны. Машин вПалестине было мало, принадлежали они британской администрации. Изкибуцев приезжали настарых грузовиках, городские жители пользовались велосипедами. Над бульваром неслась музыка. Науглу улицы Алленби, укинотеатра «Муграби», напротив украшенного керамическими панно, дома Ледерберга, вкафе играли танго.
        Под звуки «Кумпарситы», стучали подеревянному полу каблуки, узагорелых коленей девушек развевались платья июбки. Приходили солдаты изеврейских батальонов, вформе, ибританские офицеры. Втабачном дыме слышался смех, веяло ароматом духов, играл аккордеон. Вбоковой комнате приоткрыли дверь. Авраам, краем глаза, видел белую спину, втемно-красном шелке, тяжелые локоны. Она незашла вкомнату, отмахнувшись:
        -Ты все равно нетанцуешь, ая намерена развлекаться.
        -Уменя встреча, - хмуро отозвался доктор Судаков, посмотрев начасы, апотом… - Роза подхватила сумочку:
        -Потом я могу оказаться занятой… - темный глаз подмигнул ему, - ноадрес я помню, дорогу найду. Или меня проводят… - зашуршал шелк. Авраам, незаметно, сжал кулаки.
        ВТель-Авиве, они остановились впустующей квартирке одного изкомандиров Иргуна. Товарищ сейчас выполнял задание, вЕгипте.
        Авраам, зачашкой кофе, ждал Яира. Он вспоминал прошлую ночь. Роза была ласковой, нежной, смеялась ему вухо, кивала, когда Авраам говорил одетях. Воткрытое окошко слышался шум моря. Утром Роза разбудила его, кофе итостами. Она сделала омлет, сбегала загазетами, ипапиросами. Девушка устроилась напротив Авраама, задеревянным столом, водной короткой, шелковой рубашечке, ипоясе для чулок. Завтрак остался незаконченным.
        -Нопотом она делается такая… - Роза, насколько понял Авраам, завесь вечер вкафе неприсела. Вкибуце она нестала переселяться вкомнату доктора Судакова. Девушка приходила иуходила, когда хотела.
        Авраам, попытался, ей что-то сказать. Роза подняла бровь:
        -Мне кажется, смысл отказа отпатриархальных отношений, состоит втом, что женщина свободна впоступках… - стиснув зубы, он кивнул:
        -Хорошо. Нотогда ия, Роза… - она покачала босой, стройной ступней. Даже вкибуце она красила ногти алым лаком. Выпустив дым изкрасивых губ, Роза склонила голову набок:
        -Я тебе неизменяю, Авраам. Когда я незахочу быть стобой, ты обэтом узнаешь первым. Аты… - девушка соскочила сподоконника, - волен делать все, что заблагорассудится… - она ушла, покачивая узкими бедрами, вшортах цвета хаки. Авраам пробормотал себе поднос:
        -Уеду вИерусалим. Вуниверситете, наверняка, есть хорошенькие студентки.
        Студентки, действительно, смотрели нанего томными глазами. Авраам сделал доклад оновой монографии, назаседании совета кафедры, позанимался вбиблиотеке ивернулся прямиком вКирьят Анавим, ксладкому, пряному запаху, ктонкой талии, ивысокой груди. Он понял, что, кроме Розы, никого больше ему ненужно.
        -Она меня любит, - уговаривал себя Авраам, - она просто привыкла кподобному поведению, вЕвропе. Тамошние девушки все кокетничают. Им кажется, что мужчина сильнее привяжется… - обнимая Розу, поночам, Авраам, невольно, вздыхал: «Куда сильнее…». Девушка неговорила сним олюбви.
        Авраам, при ней, делами Иргуна незанимался, новстреча сЯиром была срочной. Штерн прислал записку сгрузовиком, привозившим вкибуц муку. Они часто пользовались подобным способом связи. Почту лиц, находившихся под надзором полиции, британцы могли читать, ателефону они недоверяли.
        Штерн тоже смотрел всторону большого зала. Он вскинул бровь: «Ябы ревновал, Авраам».
        -Кделу, - хмуро велел доктор Судаков. Перед ними лежал план города, сотмеченными отделениями Англо-Палестинского банка. Карандаш закачался над улицей Алленби, остро отточенный кончик уперся вбумагу:
        -Неподалеку, - Авраам почесал рыжие волосы, - апочему именно это отделение,Яир?
        -Уменя сидит крот… - Штерн пришел навстречу вхорошем, итальянской работы костюме, вначищенных ботинках, - он мелкий клерк, ноимеет сведения опоступлении денег вхранилища… - Авраам сидел без пиджака, засучив рукава рубашки. Штерн смотрел насильные, поросшие рыжими волосками руки:
        -Сказать, или неговорить? Подобного шанса может неслучиться… - Яир получил шифрованное письмо изБейрута. Немцы согласились навстречу, нанейтральной территории. ИзБерлина приезжали работники отдела СД, занимавшегося евреями:
        -Сдругой стороны, - размышлял Яир, - отец Авраама был фанатичным коммунистом. Авраам, правда, правый, ноэто может быть маской, игрой. Я уверен, что вИзраиле есть агенты СССР. Что, если Авраам тоже наСталина работает… - сейчас Советский Союз иГермания находились вдружбе, нообудущем никто, ничего незнал. Штерну было несруки рисковать. Доктор Судаков мог сообщить сведения огрядущем контакте снемцами, своим руководителям, вМоскву.
        -Надо потанцевать, сРозой… - решил Штерн, - заодно подумаю. Она пустышка, длинноногая красотка. Ябы исам сней неотказался… - Яир легко усмехнулся:
        -Авраам ее ни вочто непосвящает, разумеется… - Штерн услышал немецкий акцент вречи девушки. При знакомстве, Роза только коротко сказала, что родилась вКельне, ижила вПариже.
        -Врядли она посланец немцев, - улыбнулся Штерн, - во-первых, рандеву назначено вБейруте, а, во-вторых, женщины годны только напростую работу. Шитье, как Роза делает, кухня, уход задетьми. Незря вкибуцах начинали сравного распределения рабочих обязанностей, новернулись ктрадиционному положению вещей. Это естественные, женские роли… - вотделение Англо-Палестинского банка привозили деньги, для выплаты содержания британским частям, расквартированным вокруг Тель-Авива. Мешки скупюрами доставляли изаэропорта вЛоде, свооруженной охраной. Вбанке имелись подземные сейфы.
        Авраам, быстро, начертил схему:
        -Здесь… - он повернул блокнот кШтерну, - мы их дождемся, науглу. Место оживленное, но, если ты говоришь, что машина придет рано утром… - Яир кивнул:
        -Магазины еще будут закрыты, апродавца вларьке мы заменим нашим человеком…
        -Итамар почти оправился… - заметил доктор Судаков, - можно его туда посадить, соружием. Ранение влевое плечо, ему сняли повязку. Нам понадобится машина… - он потер чисто выбритый, крепкий подбородок, - легковая. Ты, я, еще два человека, июноша Бен-Самеах… - улыбнулся Авраам, - больше никого непотребуется… - Штерн поднялся:
        -Очень хорошо. Машину я достану, аты привози пистолеты, - он подмигнул Аврааму, - изтайников… - вхолмах уКирьят Анавим Иргун оборудовал подземную базу, где держали украденное убританцев оружие. Второй тайник находился вподвале иерусалимского дома доктора Судакова:
        -Он говорил… - вспомнил Штерн, - его предок ход сделал, ведущий прямо кСтене. Навойне подобное пригодится… - Яир был уверен, что Гитлер пошлет войска вСеверную Африку:
        -Французские колонии отошли правительству Виши, вЛивии итальянцы. Остался один Египет, союзник британцев, имы. Турция тоже поддерживает Гитлера. Незачем находится между молотом инаковальней. Британцы никогда непозволят евреям основать свое государство. Значит, надо ставить нанемцев… - заказав еще кофе, он отправился взал.
        Подруга доктора Судакова отлично танцевала, нобыла молчалива. Когда Штерн предложил прогуляться кпляжу, она только взглянула наЯира темными, большими глазами:
        -Авраам занят, унего дела. Нехочется, чтобы ты скучала… - его рука поползла ниже талии, гладя шелк платья. Штерн прижимал ее ксебе. Отвысокой груди, вдекольте, отнежной кожи, пахло сладкими пряностями. Ловко повернувшись, она продолжила танцевать:
        -Я нескучаю, как видишь… - губы впомаде улыбнулись. Низкий голос девушки непортил даже сильный, немецкий акцент. Мелодия закончилась, Розу сразу пригласили наследующий танец. Взяв чашку скофе, Штерн прислонился кдвери:
        -Пустышка, однако, такой идолжна быть женщина. Смотреть врот мужчине, обеспечивать его нужды… - он вспомнил длинные ресницы, искорки вее глазах:
        -Посмотрим, как все сложится. Надо сказать Аврааму овстрече, поехать сним вБейрут. Он образованный человек, состепенью, сотличным, немецким языком. Немцы ценят интеллектуалов. Разговоры одепортации евреев вПольшу, просто чушь. Люди живут спокойно, занимаются своим делом. Мы получим отнемцев гарантии создания еврейского государства, перевезем сюда население Европы… - Штерн решил, что Авраам, всеже, неимеет отношения ксоветской разведке:
        -Хотя он ездил вКаунас, прошел через советскую территорию. Ладно, - сказал себе Яир, - небоевиковже везти вБейрут. Без Авраама я несправлюсь… - когда он вернулся вкомнату, доктор Судаков показал расписанный поминутам план операции:
        -Понедельник, - кивнул Штерн, - всемь утра. Приходи пешком, ая, сребятами, появлюсь намашине… - Авраам обещал съездить кИтамару, вПетах-Тикву, ипослать юношу заоружием, вкибуц.
        -Заодно увидит свою девушку, - хохотнул доктор Судаков. Поставив кофе настол, Штерн откашлялся:
        -Есть еще кое-что, Авраам. Послушай меня… - он говорил, видя, как бледнеет щека мужчины. Лицо доктора Судакова закаменело, он отчеканил:
        -Я скорее умру, чем вступлю всделку снацистами, Яир. Я нехочу, чтобы мои дети меняли фамилию, из-за позора, который покроет их головы. Моя семья четыре сотни лет вИзраиле живет, мои предки здесь похоронены… - Штерн попытался прерватьего:
        -Твоего деда убили арабы, Авраам. Если мы получим государство, подобного больше никогда неслучится. Какая тебе разница, откого… - кулак опустился настол, расколов чашку, остатки кофе вылетели накарту города. Перегнувшись через стол, он встряхнул Штерна заплечи:
        -Если ты хоть шаг сделаешь внаправлении Бейрута, Яир, клянусь, я выдам британцам тебя, твое Лехи, как ты его называешь, иваши планы… - серые глаза презрительно посмотрели наШтерна:
        -Ты непредашь еврейский народ, понятно? Пойду, - хмуро усмехнулся Авраам, - хотябы один танец я могу себе позволить? Посиди, подумай… - он взял пиджак.
        Остановившись втемном коридоре, Авраам вспомнил Каунас, Максима играфа Наримуне:
        -Председатели юденратов, Давид… Как они непонимают, что после смерти, нас будут судить поделам нашим? НеБог, я внего неверю, апотомки. Что Максиму, или Наримуне были евреи, зачем они их спасали? Или Питер, вПраге? Потому, что иначе нельзя, это долг чести. Амы, своими руками… - Авраам посмотрел насильные пальцы:
        -Никогда такого неслучится. Ни шагу навстречу Гитлеру… - он подумал, что можно предложить британцам совместные миссии, воккупированную Европу:
        -Надо Джону написать, - сказал себе Авраам, - он поможет. ВИзраиле много эмигрантов изГермании, Польши. Они знают местность, владеют языком. Я вообще надесяти разговариваю, - он, отчего-то, развеселился:
        -Меня заеврея никто непримет, спасибо папе иего коммунистическим принципам… - доктор Судаков остановился увхода взал. Он увидел узкую, нежную спину, темные локоны: «Потомки… Появятсяли уменя дети?»
        -Будут, - Авраам, уверенно, шагнул кРозе.
        Яир вытер салфеткой остатки кофе скарты:
        -Очень хорошо. Доктор Судаков непоедет вБейрут. Ототделения Англо-Палестинского банка он отправится вкамеру тюрьмы, аоттуда пойдет наэшафот. Я обэтом позабочусь… - Штерн выбросил осколки чашки:
        -Никто несмеет мне мешать. Еще угрожать вздумал, мерзавец. Пусть его повесят. Я его знаю, он устроит пальбу, поняв, что никакой машины непоявится… - Штерн хотел завтра отправить анонимное письмо, вполицию Тель-Авива, предупреждая обудущей акции.
        -Тогда можно Розу подобрать, - Яир затянулся сигаретой, - вконце концов, я тоже Авраам. Ей даже непридется привыкать кдругому имени… - он откинулся настуле, слушая звуки танго: «Доктор Судаков доконца года недоживет, обещаю».
        Клерк прокатной конторы Hertz Corporation, наулице короля Георга, вТель-Авиве, долго вертел выданное вКаире, водительское удостоверение. Служащий арабского языка незнал, нонаснимке видел даму, стоящую перед ним, сдорогим саквояжем, вкостюме тонкого твида, цвета лучшего бордо, втуфлях навысоком каблуке. Темноволосая, темноглазая женщина говорила набезукоризненном, французском языке. Сам клерк нанем объяснялся кое-как.
        -Египет, современ Лессепса, смотрит всторону Франции… - клерк выписывал бумаги, - при дворе короля чаще можно услышать французский язык, анеарабский… - дама, повиду, была богатой туристкой. Паспорта она непредъявила, ноправилами подобное инетребовалось. Отдамы пахло сладкими пряностями, надлинном пальце переливалось кольцо, скрупной жемчужиной.
        Она взяла варенду, натри дня, новый форд, небольшой, черного цвета. Клерк предлагал мадам иболее дорогие модели, Меркури, иЛинкольн-Зефир. Дама отказалась:
        -Нестоит. Я всего лишь хочу съездить вИерусалим… - зарулем она вела себя свободно. Накрашенные алым лаком пальцы, забрали ключи. Дама протянула деньги, залог иоплату затри дня. Рассчитавшись наличными, она попросила залить полный бак бензина. Дама ловко вывернула содвора, клерк, чихнув отпыли, спохватился:
        -Я незаписал данные водительского удостоверения… - британец забыл обэтом, рассматривая ложбинку вначале длинной шеи, итень, лежавшую ввырезе шелковой блузки. Клерк махнул рукой:
        -Вдокументе все наарабском языке… - он вернулся вконтору, кчашке чая иновостям, порадио. Лондон идругие города Британии бомбили, слюдскими потерями, вАмерике начинался призыв новобранцев. Президент Рузвельт, судя повсему, оставался еще наодин срок вБелом Доме.
        -Неслыханно… - клерк помешал чай, - уних надва срока президенты выбираются. Американцы ему доверяют. Впрочем, как имы, мистеру Черчиллю. Навойне нужны решительные люди. Гитлер непосмеет лезть через пролив. Немцев наши летчики отгонят отБритании… - клерк читал лондонские газеты. ВПалестине была своя, англоязычная Palestine Post, ноклерк, хоть ибыл евреем, ее непокупал. Вней печатались радикалы, вроде доктора Авраама Судакова, или журналиста Штерна, выступавшие запрекращение действия британского мандата вПалестине. Начальник прокатной конторы был англичанином. Клерку нехотелось рисковать должностью.
        Служащий отхлебнул хорошо заваренногочая:
        -Мобилизация вАмерике. Они японцев опасаются, иправильно делают. Одним Французским Индокитаем японцы неограничатся. Пойдут дальше, вБирму, вИндию… - клерк испугался зачай:
        -ВБритании карточки ввели, скоро издесь появятся… - взяв состола газету, спрошлой недели, он просмотрел список убитых ираненых: «Одни летчики». Ворденском списке тоже было много авиаторов. Клерк нашел командира эскадрильи, полковника сэра Стивена Кроу:
        -Тридцати неисполнилось, аон крест «Завыдающиеся летные заслуги» получил… - всписке значились игражданские лица. Король установил новую награду, крест своего имени, заподвиги, совершенные ненаполе боя. Служащий вздохнул:
        -Лондон почти каждый день бомбят, люди откапывают раненых из-под завалов, устраивают убежища, вметро… - вконторе пахло сладкими пряностями. Клерк подумал, что еще раз полюбуется дамой, когда она придет сдавать машину.
        Роза оставила форд настоянке дорогого, арабского пансиона вЯффо. Зайдя вгостиницу, она шмыгнула вдамскую комнату. Утром, подождав, пока Авраам покинет квартиру, Роза тщательно оделась. Она знала, что Авраам получил записку отШтерна. Госпожа Эпштейн видела, как водитель грузовика смукой передал конверт доктору Судакову. Заведующая столовой напоила шофера кофе, слично приготовленным тортом. Водитель эмигрировал изВены, ибыл рад поговорить нанемецком языке, сфрау Эпштейн. Выяснилось, что записка пришла отЯира, как его называла госпожа Эпштейн.
        -Поезжай вТель-Авив, - строго сказала женщина Розе, - проследи, чтобы они глупостей ненатворили.
        -Аони натворят… - выйдя издамской комнаты, вльняном платье отмадам, Роза велела принести кофе натеррасу. Она курила, глядя наморе, вспоминая темные, холодные глаза Штерна. Розе непонравилась встреча вкафе, инепонравился жадный взгляд Яира. Еще больше ей непонравился блокнот Авраама. Ночью, когда доктор Судаков крепко спал, Роза обыскала карманы его пиджака. Она сидела наподоконнике, рассматривая, при свете, низкой луны, аккуратно вычерченную схему. Шумело море, Роза накинула наплечи рубашку Авраама.
        Госпожа Эпштейн рассказала девушке кое-что, оШтерне:
        -Еврейский коллаборационист, - поморщилась Роза, - впрочем, сего делами, он неминует эшафота, или британцы его пристрелят. Он меня неинтересует. Надо спасти Авраама… - Роза нелюбила доктора Судакова, нопонимала, что Авраам нужен евреям Израиля, иевреям Европы:
        -Он решительный человек, честный. Он знает, чего хочет добиться. Иунего трезвая голова, - вздохнула Роза, - большей частью. Я докажу, что способна работать наравне смужчинами. Надо, наконец, признаться, что я его нелюблю. Впрочем, я ему подобного инеговорила… - она, аккуратно, положила блокнот наместо.
        Роза покачала ногой, смотря налунную дорожку, наморе:
        -Он тоже меня нелюбит. Ему одиноко, он устал, он хочет тепла… - тихонько вернувшись вкомнату, Роза присела накровать. Она погладила рыжие волосы:
        -Ты еще полюбишь, обязательно. По-настоящему, навсю жизнь. Ия полюблю… - Роза подперла подбородок кулаком. ВПариж, ивообще воФранцию, бывшей мадам Тетанже возвращаться нестоило. Розу могли узнать. Она подозревала, что оберштурмбанфюрер фон Рабе собирается навещать страну.
        -Бельгия, или Германия… - скинув рубашку, она устроилась рядом сАвраамом. Обняв ее, он что-то сонно пробормотал:
        -ИзКельна я подростком уехала, меня никто непомнит. НоБельгия даже лучше, встране говорят нафранцузском языке. Надо, чтобы Авраам иостальные командиры Иргуна, прекратили детские игры, борьбу сбританцами, иначали сотрудничество. Израиль станет государством, носейчас важнее спасти евреев Европы, избавить мир отГитлера… - Роза задремала, положив голову накрепкое плечо Авраама.
        Она сидела науютном, покрытом арабским ковром диване, поглаживая черную кошку:
        -Авраам, скорее всего, вПетах-Тикву поехал, кИтамару. Отправит его заоружием… - Роза подозревала, что Итамар тоже появится завтра, всемь утра, уотделения Англо-Палестинского банка.
        -Ая что буду делать? - кисло спросила себя девушка, откусив медовой пахлавы:
        -Уменя нет оружия, только машина… - Роза незнала, зачем взяла форд варенду, нозарулем она себя чувствовала увереннее:
        -Что мне, выйти натротуар, иприказать Штерну: «Отменяйте ограбление?», - девушка хмыкнула. Она увидела адрес вблокноте Авраама. Справившись покарте, Роза поняла, что доктор Судаков собирается напасть наотделение Англо-Палестинского банка.
        Занесколько месяцев жизни вкибуце, Роза научилась стрелять, нопистолет ей было взять негде. Британцы боялись неучтенного оружия, вПалестине его запрещали кпродаже. Военные устраивали обыски вкибуцах, известных, как гнезда радикализма.
        -Например, вКирьят Анавим, - Роза вздохнула, - Циона тоже Штерна поддерживает. Унее родственники вЛондоне, ей двенадцать лет. Это она помолодости, - подытожила Роза. Она повела форд внеприметный двор, наулице Алленби, рядом сотделением Англо-Палестинского банка. Роза нашла место утром, проводив Авраама, как она думала, вПетах-Тикву. Заперев машину, она встала варке:
        -Семь утра, понедельник. Сейчас здесь оживленно… - воскресенье вПалестине было рабочим днем, - азавтра все еще закрыто будет… - окинув взглядом улицу, Роза увидела вывеску портного.
        -Швейная мастерская… - девушка, усмехнувшись, направилась кларьку. Едва услышав ее акцент виврите, хозяин перешел нанемецкий язык. После прихода Гитлера квласти, он уехал изБреслау, где владел гастрономической лавкой. Роза купила папирос, исвежий, румяный бублик, посыпанный кунжутом. Девушка, невзначай, поинтересовалась:
        -Можно попросить оставить мне «Blumenthal’s neuste Nachrichten»? Ее всегда первой разбирают… - газету нанемецком языке публиковал бывший берлинский, аныне тель-авивский журналист, Блюменталь. Издание было, чутьли ни самым популярным вИзраиле.
        Хозяин замялся:
        -Завтра другой продавец работает, фрейлейн. Я неуверен, что… - Роза увидела, что мужчина прячет глаза. Подобные киоски открывались вшесть утра.
        -Все понятно, - Роза шла крынку Кармель, мрачно кусая бублик, необращая внимания навзгляды мужчин:
        -Они посадят вкиоск своего человека, спистолетом… - Роза замедлилашаг:
        -Может быть, вполицию пойти? Ноя здесь нелегально, без документов… - Роза плыла вИзраиль набывшей яхте месье Корнеля. Корабль подошел куединенному пляжу насевере. Оттуда группу, лодками, перевезли наберег, где ждали грузовики.
        -Уменя нет ни одного доказательства, кроме схем, - поняла Роза, - ноАвраам блокнот увез. Хорошо, что я уИтамара взяла водительские права, месье Эль-Байюми… - посмотревшись ввитрину лавки, Роза осталась довольна, - других бумаг уменя нет, - она хихикнула. Роза забрала права вПариже, Мишель поменял надокументе фотографию:
        -Пригодится, - коротко сказала она Итамару. Юноша нестал спорить.
        -Ладно… - вынулв изсумочки плетеную авоську, она окунулась врыночный шум, - если акция назначена насемь утра, то Авраам уйдет вшесть. Я заним отправлюсь, короткой дорогой… - Роза напомнила себе, что надо залепить номера форда грязью:
        -Я убанка даже быстрее него окажусь… - Тель-Авив, посравнению сПарижем, был крохотным городом. Роза хорошо его изучила. Она прошла кприлавку скурицами. Девушка вспомнила рынок Ле-Аль, мясные ряды, иголос хорошо одетой дамы: «Какой увас рост, мадемуазель?»
        -Я тогда огрызнулась… - потыкав пальцем курицу, Роза, наклонившись, понюхала птицу, - думала, что она смеется. Меня вшколе жердью дразнили. Может быть, - она поняла, что улыбается, - я вернусь ккарьере модели, после войны. Надо сделать так, чтобы она быстрее закончилась. Маляр, иДраматург этим занимаются, ия буду, обязательно… - расплатившись закурицу, она пошла кгрузовикам, где, наземле, стояли дерюжные мешки игрубые ящики совощами. Роза хотела приготовить Аврааму петуха ввине.
        Легкий ветер сморя шелестел страницами разложенных наприлавке, придавленных камнями газет. Здесь были лондонские издания, иместная пресса, Palestine Post имногочисленные, партийные листки, отправых докоммунистических публикаций.
        Появившись вкиоске, Итамар сварил крепкий, тягучий кофе, измелко смолотых зерен. Взакутке упродавца стояла газовая плитка, сбаллонами. Сняв сдеревянного шеста бублик, юноша аккуратно положил вмедную коробочку мелкие монеты. Вкармане рабочей куртки Итамара лежал пистолет. Начасах, над запертыми дверями отделения Англо-Палестинского банка, стрелка подошла кполовине седьмого.
        Вчера Итамар съездил вКирьят Анавим ивернулся напопутном грузовике, вгород. При себе юноша держал закрытый, потрепанный саквояж. Вечером, напляже, он встретился соШтерном, идоктором Судаковым. Юноша отдал им пистолеты. Авраам усмехнулся: «Заодно сЦилой погулял, должно быть». Итамар, немного, покраснел.
        Цила, этой неделей, после школы работала накухне. Циона вернулась вИерусалим, винтернат при Еврейском Университете. Итамару, правда, неудалось зайти вкомнату кдевочке. Госпожа Эпштейн зорко заним следила. Она даже поинтересовалась, где Итамар пропадал, приехав вкибуц. Юноша понял, что охранники проговорились заведующей столовой, придя заобедом.
        -Наплантации ходил, - нашелся Итамар, - смотрел, что свиноградом… - серые глаза госпожи Эпштейн, намгновение, похолодели. Она вытерла руки холщовым полотенцем:
        -Ачто свиноградом? Собрали урожай… - оглянувшись, она распорядилась:
        -Цила, корми его. Нам куриц потрошить надо… - они сидели сЦилой задеревянным столом. Итамар, жадно, ел рагу изовощей. Мяса госпожа Эпштейн добавляла только для запаха.
        Тайник сделали вуединенном месте, зачас ходьбы откибуца. Итамар проголодался. Цила подвинула свежую питу итарелку схумусом иоливками:
        -Я сама солила. Ешь… - девочка улыбалась, - я чай заварю, смятой. Мы медовый пирог сделали, нашабат. Еще осталось… - она убежала накухню. Итамар проводил взглядом рыжие волосы:
        -Аесли меня завтра арестуют? Унас оружие будет. Это неЕгипет, инеЛиван… - британцы судили всех, укого находили оружие. Ранение или смерть британского солдата, полицейского, или гражданского лица, влекло засобой приговор кповешению. Изредка казнь заменяли пожизненным заключением, при смягчающих обстоятельствах. Некоторые боевики Иргуна, взятые наместе преступления, предпочитали застрелиться, нежели попасть вруки британцев.
        Доктор Судаков иШтерн запретили Итамару пускать вход оружие.
        Напляже, они уселись натеплый песок, сбутылками пива:
        -Ты вкиоске для спокойствия, - наставительно сказал Авраам, - натротуаре будет Яир, сомной, иеще два человека. Все спистолетами. Машина заберет нас, иденьги… - белый песок скользил между пальцами:
        -Нельзя упускать время, - понял Авраам, - иначе мы потом несможем смотреть вглаза нашим братьям, вЕвропе. Тем изних, кто выживет… - он твердо решил, что это его последняя акция вИзраиле. Авраам просто немог отказать товарищам:
        -Яир несвяжется снемцами. Он разумный человек, он меня услышал… - Авраам хотел написать Джону ивстретиться скомандующим британским гарнизоном, вИзраиле. Подумав освоем плане, он тряхнул рыжей головой:
        -Все правильно. Отберем юношей, девушек, изЕвропы, сознанием языков. Обучим их военным дисциплинам, прыжкам спарашютом. Я первым, вПольшу отправлюсь… - над тихим, пустынным Средиземным морем закатывалось огромное, медное солнце.
        Авраам шел наквартиру, думая, что пора прекращать детские игры. Остановившись, он закурил папиросу:
        -Штерн меня предателем назовет, ивесь остальной Иргун тоже. Отвернутся отменя, будут полоскать накаждом углу. Пусть, - Авраам разозлился, - сейчас надо неболтать языком вгазетах, инеустраивать стычек сбританцами, абороться сГитлером. Доконца, допобеды. Унас появится свое государство, после войны, я уверен… - он прислонился кнагретой солнцем стене.
        Дома он, судовольствием, обнаружил петуха ввине, пирожные извенской кондитерской наулице короля Георга иРозу, вчулках ишелковой рубашке. Она ласково прильнула кАврааму. Мужчина вздохнул: «Хотьбы раз она сказала, что любит меня. Надо дать ей время. Я тоже этого долго неговорил…»
        Пережевывая бублик, Итамар смотрел начерный форд, сзалепленными грязью номерами, стоящий варке проходного двора. Он был уверен, что зарулем Яир, асзади сидят боевики Иргуна. Утро было тихим, навостоке разгоралось солнце. Наулице Алленби посадили апельсиновые деревья. Юноша улыбнулся:
        -Совсем как унас, вПетах-Тикве. Скорейбы Цила школу закончила, ко мне переехала. Будем работать, дети родятся. Скорейбы война закончилась… - мотор форда заглушили. Окна задернули занавесками, солнце било вветровое стекло. Итамар невидел лица водителя.
        Он полистал американский, яркий журнал: «The Billboard». Юноша наткнулся назнакомое имя. Итамар слышал ее записи, пластинки оркестра Гленна Миллера продавались вПалестине.
        -Мисс Ирена Фогель нацеремонии вручения «Оскара», отель Амбассадор, Лос-Анджелес. Мисс Фогель исполняла песню Wishing, изкинофильма «Любовная связь», номинированную напремию… - Итамар вспомнил томное, страстное контральто. Девушку сняли ввечернем, низко вырезанном платье, черные волосы струились поплечам. Итамар плохо знал идиш, всемье говорили наиврите, ноюноша вспомнил слово:
        -Зафтиг. Все равно… - он полюбовался пышной, большой грудью, широкими бедрами, - все равно она очень красивая. Италантливая. Циона тоже такая. Интересно, закого она замуж выйдет… - подняв голову, Итамар едва непоперхнулся бубликом. Наулицу Алленби вывернули две темные машины. Солнце играло врыжей, коротко стриженой голове доктора Судакова. Авраам шел сдругого конца улицы, держа руку вкармане пиджака. Форд недвигался сместа.
        -Это неденьги, - понял Итамар, - их свооруженной охраной возят. Это… - машины поравнялись сАвраамом. Юноша успел подумать:
        -Толькобы он нестрелял. Если его арестуют, соружием, это тюремный срок, аесли… Ногде Яир, где остальные? Кто нас продал? - заскрипели тормоза, он услышал крик:
        -Стоять! Руки заголову, стоять, недвигаться… - Итамар, невольно, потянулся запистолетом:
        -Унего взрывной характер, он может попытаться убежать… - доктор Судаков отступал кстене здания. Наулице, кроме полицейских, вбританской форме, истоящего наместе форда, никого небыло. Итамар даже непонял, как это произошло. Над тротуаром пронесся вопль, наиврите: «Неубивайте, пожалуйста! Ненадо!»
        Юноша похолодел. Прижав ксебе одного изполицейских, Авраам приставил пистолет кего затылку. Остальные держали его наприцеле. Юноша, заложник, побледнел, Итамар увидел слезы наего лице. Доктор Судаков, громко, сказал:
        -Если мне дадут уйти, я его нетрону, обещаю… - Авраам шепнул вухо юноши: «Кто продал акцию? Говори, быстро…»
        Мальчик плакал:
        -Я незнаю, незнаю. Комиссару подбросили анонимное письмо. Пожалуйста, мне всего восемнадцать… - Итамар сжал зубы:
        -Если он выстрелит, его казнят. Аесли выстрелю я … - он обернулся:
        -Брошу пистолет, иубегу. Проходные дворы я знаю… - уИтамара была твердая рука иверный глаз. Взводя пистолет, он понял, что левое плечо почти неболит. Итамара зацепило осколком, при бомбежке:
        -Я непозволю, чтобы его казнили… - Авраам почувствовал резкую боль, вправой руке, повыше локтя. Он выронил оружие натротуар, юноша рванулся кполицейским, зазвенели свистки: «Сообщник вларьке, вларьке! Брать живым!»
        -Итамар меня спас… - кровь текла порукаву пиджака, его уложили лицом наземлю, полицейские рванулись кларьку. Щелкнули наручники:
        -Это мерзавец Яир, больше некому. Я получу срок, он меня хочет убрать сдороги. Британцы донего доберутся, рано или поздно. Я нехочу руки обнего марать… - черный форд несся поулице. Полицейские отскочили отларька, раздался треск дерева. Газеты, бублики, пачки папирос разлетелись вовсе стороны. Авраам узнал красивый профиль, новсе немог поверить. Дверь форда распахнулась, рука салым маникюром втащила Итамара внутрь:
        -Заним! - велел кто-то изполицейских, нобыло поздно. Войдя ввираж, встав надва колеса, форд исчез зауглом улицы Алленби. Пахло пороховой гарью, икровью. Аврааму почудилось, что над мостовой витает аромат сладких пряностей. Уронив голову накакую-то газету, он позволил себе потерять сознание.
        Роза остановила машину, выехав изгорода. Щелкнув зажигалкой, она посмотрела наИтамара. Юноша сидел наполу:
        -Я тебя отвезу вПетах-Тикву, - Роза выпустила дым вокошко, - ипоеду вКирьят Анавим. Возьму документы, укого-то издевушек. Мне надо получить сним… - она кивнула напыльную дорогу, - свидание… - вокруг простирались поля какого-то кибуца. Вдалеке ехала повозка, шуршали листьями пальмы. Итамар послушал щебет птиц:
        -Роза… - почти робко спросил юноша, - где ты водить училась… - загорелые ноги, вшортах, встарых сандалиях, уверенно упирались впедали форда.
        Она выбросила окурок надорогу:
        -Натрассе вЛе-Мане. Замной ухаживал Жан-Пьер Вимилль, победитель Гран-При Франции, исуточных гонок… - Итамар открылрот.
        -Поехали, - Роза повернула ключ взамке зажигания, - унас много дел… - темно-красные губы улыбнулись. Форд исчез воблаке пыли.
        Наулице Мишоль-ха-Гвура, вРусском Подворье, кдеревянным воротам свывеской: «Свидания иприем передач», вилась небольшая очередь. Роза, схолщовой авоськой, впростом, хлопковом, поколено платье, устроилась вконце. Девушка посмотрела начасики. Свидания вцентральной тюрьме Иерусалима давали дважды внеделю, попонедельникам исредам. Авраама перевезли сюда после предъявления предварительного обвинения, впопытке ограбления банка, незаконном ношении оружия, изахвате заложника.
        Адвокат оказался уроженцем Франкфурта. Они сРозой говорили нанемецком языке.
        -Герр Фридлендер, - возмутилась Роза, сидя вконторе, вТель-Авиве, - окаком ограблении может идти речь? Доктор Судаков шел мимо банка. Это незапрещено законом… - Фридлендер протер пенсне:
        -Фрейлейн Левина, то есть Браверман, - поправил он себя, - доктор Судаков шел поулице Алленби спистолетом вкармане. Он угрожал убийством полицейского, при исполнении служебных обязанностей… - Фридлендер покашлял:
        -Меня приняли вколлегию адвокатов, вГермании, довашего рождения, моя дорогая. Встране я десять лет, ивсе время защищаю… - адвокат повел рукой, - приятелей вашего жениха. Чудо, что он уменя впервый раз вклиентах. Пять лет, - отрезал адвокат, - если судья будет вхорошем настроении… - Фридлендер вернул ей британский паспорт:
        -Очки наденьте. Вы сфрейлейн Браверман похожи, нонеслишком… - Рут Браверман, соседка Розы покомнате, сготовностью отдала ей документы. Рут поделилась иочками:
        -Передай Аврааму, что мы его все поддерживаем… - Розе разрешили свидание только через две недели после ареста Авраама. Она призналась адвокату, что живет встране нелегально, ипридет втюрьму счужими документами.
        Фридлендер поджал тонкие, вморщинах, губы:
        -Как будто вы мне что-то новое сказали, фрейлейн. Половина страны счужими документами разгуливает… - всумке Розы лежала жареная курица, вбумажном пакете, питы, оливки, хумус ивиноград.
        Циона неплакала. Ей, как несовершеннолетней, свидания непозволяли. Девочка вскинула рыжеволосую голову:
        -Значит, надо его освободить. Яир приедет, я сним поговорю, мы нападем натюрьму… - госпожа Эпштейн хлопнула ладонью постолу. Циона вздрогнула:
        -Хватит нести чушь, - сочно сказала пожилая женщина, - тебе двенадцать лет. Учись, играй нафортепьяно, иблизко неподходи кЯиру иего банде…
        -Они называются Лехи, - Циона вздернуланос:
        -Лохамей Херут Исраэль, борцы засвободу Израиля… - фыркнув, она ушла изстоловой. Госпожа Эпштейн аккуратно заворачивала курицу:
        -Я заней присмотрю. Утебя, наверное, теперь другие дела появятся… - она оглядела Розу сног доголовы.
        -Появятся, - согласилась девушка, - носначала мне надо встретиться сАвраамом… - Роза сделала вид, что является невестой доктора Судакова. Свидание ей дали, ноначальник тюрьмы, наломаном иврите, кисло сказал:
        -Никаких поцелуев ивсего остального. Вкомнате присутствует охранник. Супружеских визитов мы неразрешаем… - его глаза остановились нагруди Розы. Она поправила воротник скромной блузки:
        -Я понимаю, господин майор… - ворота открыли, очередь задвигалась.
        Охранники переворошили провизию. Розу отвели вотдельную комнату. Арабка, служительница женского отделения, ловко ее обыскала. Всумочке Розы лежали карандаш иблокнот, однако начальник караула предупредилее:
        -Никаких записей, иначе мы немедленно прервем свидание… - Роза, всопровождении солдат, шла через пустынный, выложенный булыжником двор. Она приехала вИерусалим напопутной машине, инамеревалась отсюда отправиться вПетах-Тикву, кИтамару:
        -Авраам расскажет, скем надо связаться, изменее радикальных кругов Иргуна… - она хотела, после свидания, дойти доулицы Яффо ивзять варенду какой-нибудь старый форд, поимевшемуся унее паспорту. Роза ожидала, что вближайшую неделю, им сИтамаром, придется разъезжать постране. Позвонив ваграрную школу, вПетах-Тикве, Роза выяснила, что Итамара нетронули. Юношу позвали ктелефону. Он, шепотом, сказал, что полиция его ненавещала.
        -Конечно… - вкаменном коридоре было прохладно, - они неразглядели, кто вларьке сидел.
        Итамар оставил пистолет, нопооружию невозможно было определить, кто держал его вруках. Роза похвалила себя зато, что залепила грязью номера форда. Она понимала, кто подбросил вполицию анонимное письмо. Госпожа Эпштейн рассказала девушке олетнем заседании командиров Иргуна:
        -Итамар Штерну непомеха, Итамар юнец… - Розу привели вголую комнату, срешетками наокне, ипривинченной кполу лавкой, - Штерн хотел убрать сдороги Авраама… - записи насвидании запрещались. Британцы боялись, что подпольщики могут передавать сведения шифром.
        -Я все запомню… - окинув надменным взглядом арабского полицейского, Роза положила ногу наногу. Девушка закурила папиросу:
        -Свидание тридцать минут, - раздалось изкоридора, - комната номер восемь! Заключенный Судаков, стойте… - адвокат объяснил Розе, что вкандалах держали только тех, кто совершил убийство.
        Он был вформенных, полосатых штанах икуртке, вгрубых, разбитых ботинках. Правая рука висела накосынке, голову остригли наголо. Увидев рыжую щетину, Роза, отчего-то, улыбнулась. Доктор Судаков тоже улыбался, легко, мимолетно. Касаться друг друга, им было запрещено. Присев налавку, рядом сдевушкой, он взял пачку папирос. Охрана прощупала каждую, когда Розу обыскивали. Солдат медленно расхаживал покомнате. Роза привезла стальную флягу, скрепким кофе. Авраам принял ее, левой рукой. Он, одними губами сказал:
        -Здравствуй. Я почему-то думал, что Рут Браверман ко мне насвидание неприедет, хотя мне сказали, что она моя невеста… - пахло жареной курицей идешевым табаком. Охранник насвистывал заунывную, арабскую песенку.
        -СИтамаром все впорядке… - они разговаривали шепотом, - я тебе провизии привезла, папирос, книги, которые ты просил… - Фридлендер передал Розе список. Доктор Судаков хотел, как он выразился, хотябы здесь поработать над монографией. Роза быстро рассказала Аврааму оновостях. Рузвельт стал президентом, итальянцы окончательно оккупировали Грецию. Покуривая, он, смешливо, заметил:
        -Заменя неволнуйся. Я мухтар, староста, сплю уокна вкамере… - Аврааму отчаянно хотелось взять ее заруку, однако он продолжил:
        -Фридлендер говорил опяти годах… - Роза раздула ноздри:
        -Мы что-нибудь придумаем. Года два, небольше. Ты нужен вЕвропе, Авраам, нужен евреям… - доктор Судаков подмигнулей:
        -Знаешь, как говорят? Понынешним временам каждый порядочный человек должен посидеть втюрьме. Вот я издесь… - он вспоминал небрежный голос Максима:
        -Вернусь вМоскву, сяду нагод. Вмоем положении, мне каждые несколько лет надо влагере побывать… - он понял, что изних четверых, встретившихся вПраге, все успели оказаться втюрьме:
        Авраам, тоскливо, посмотрел набелую щеку Розы:
        -Она меня несобирается ждать. Она помогла, очень помогла, нонепотому, что она меня любит… - Авраам услышал это отдевушки. Она сцепила длинные, красивые пальцы:
        -Ты хороший человек, очень хороший, Авраам. Ноя никогда несмогу… - Роза помолчала, - притворяться… - доктор Судаков вытянул длинные ноги. Он, почти весело, отозвался:
        -Вкое-какие моменты ты непритворялась. Уменя опыт имеется… - Роза немогла неулыбнуться:
        -Я знала, что ты меня оценишь… - она потушила сигарету, - хотела доказать тебе, чтоя…
        -Идоказала, - Авраам поморгал:
        -Дым попал. Теперь слушай. Меня продал Штерн. Кнему неприближайтесь, он опасный человек. Иначе пулю схватите, отего банды, или отбританцев… - он говорил, вдыхая запах сладких пряностей. Авраам велел себе невытирать глаза. Слезы ушли, он смог спокойно продолжить:
        -Я встречу девушку, которая меня полюбит, - твердо сказал себе Авраам, - ия ее тоже. Обязательно, иначе ибыть неможет… - Роза выучила наизусть имена иадреса ребят изИргуна, иХаганы. Они, посоображениям Авраама, могли быть полезны взатевающемся деле. Она взяла новый список книг. Девушка обещала появиться через две недели, спровизией отгоспожи Эпштейн изапиской отЦионы:
        -Мы оней позаботимся, небеспокойся… - Авраам посмотрел вслед стройной спине, темным локонам. Вкамере веяло сладкими пряностями:
        -Пусть будет счастлива, ая… - он достал изсумки книги, - я подожду любви, настоящей. Хотя какая любовь, надо воевать дальше… - вкамере разрешали бумагу икарандаш. Фридлендер привез изкибуца черновик рукописи. Погладив обложку «De profectione Ludovici VII inOrientem», Одона Дейльского, Авраам усмехнулся:
        -Вближайшие года два займусь вторым крестовым походом. Больше все равно мне делать нечего… - неудержавшись, он сжевал кусок, питы. Лепешка еще пахла горячей печью. Авраам закрыл глаза:
        -Дом. Юноша обещает построить дом, для любимой. Так ислучится, непременно… - поднявшись, он подхватил авоську. Надо было поделиться едой сребятами, вкамере.
        Потрепанный форд пронесся пообсаженной апельсиновыми деревьями, широкой, улице, Миновав синагогу, машина свернула направо, кстарым, белого камня домам. Дверь была открыта. Роза хмыкнула:
        -Деревня. Уних замков неводится… - заглушив мотор, Роза просунула голову вкомнату:
        -Итамар, поднимайся, я приехала… - она услышала недовольное бормотание: «Шабат… Даже вшабат недадут поспать…»
        Роза, решительно, прошла внутрь. Девушка наклонилась над кроватью:
        -Спасение жизни важнее, чем Шабат. Вернее, жизней. Одевайся, я сделаю кофе. Сегодня надо объехать сдесяток людей, вТель-Авиве, вкибуцах… - Итамар помотал растрепанной, черноволосой головой. Она уперла руки вбока:
        -Чем быстрее ты откроешь глаза, тем быстрее получишь кофе ипапиросу… - юноша покраснел: «Я… я неодет…»
        Роза, вздохнув, сообщила:
        -Я видела мужчин вбелье. Ибез белья видела. Держи, - она кинула юноше шорты, - я буду накухне… - Итамар прошлепал босыми ногами кколодцу, водворе. Девушка вышла натеррасу, смедными, марокканской работы чашками.
        -Это деда моего, - сказал Итамар, - он изЭс-Сувейры сюда посуду привез, ковры, идаже мебель. Он изтех семей, что вЭс-Сувейру впозапрошлом веке переселились, когда султан Мохаммед город построил… - они присели надеревянные ступени. Вкронах апельсиновых деревьев распевались птицы, трава была влажной. Поночам стала выпадать роса. Пахло кофе икардамоном. Итамар, щурясь, затягивался сигаретой:
        -Теперь я немного проснулся. Аочем, Роза, мы будем сребятами разговаривать? - он подпер кулаком смуглый подбородок.
        -Отом, как нам спасти евреев Европы, - хмуро ответила Роза, - хотябы тех, кого успеем… - она отставила чашку: «Пора действовать».
        Пролог
        Берлин, январь1941
        Настеклянную крышу закрытого бассейна вШтеглице, вказармах личной охраны фюрера, медленно падали крупные хлопья снега. День выдался серым, над Берлином повисли низкие тучи. Вход внедавно построенный спортивный комплекс СС отмечали две статуи работы вице-президента имперской палаты изобразительных искусств, любимого скульптора Гитлера, Арно Брекера. Обнаженные юноша идевушка, идеальных пропорций, выше двух метром ростом, гордо откидывали головы назад. Марте они напомнили скульптуры впарке культуры иотдыха, вМоскве.
        Берлин оказался похожим настолицу СССР. Город усеивали монументальные, сколоннами ипортиками, здания, гранит, мрамор ибронза. Вместо пятиконечных звезд, исерпа смолотом над столицей Германии простирали крылья имперские орлы, держащие влапах свастики. Участницам конференции национал-социалистической женской организации устроили экскурсию наежегодную художественную выставку. Марта шла мимо бесконечных полотен, изображавших фюрера напартийных съездах, назаводах, наколосящихся полях. Они остановились перед холстом: «Будущее Германии». Фюрера окружали подростки, вформе гитлерюгенда иСоюза Немецких Девушек. Марта, ахнув, шепнула Эмме фон Рабе:
        -Это ты. Вторая справа, сцветами… - Эмма качнула уложенными назатылке белокурыми косами:
        -Я два месяца позировала. Это огромная честь, Марта. Нас отбирали повсему рейху, проверяли соответствие арийским стандартам, родословную… - девочки познакомились назаседании молодежной секции. ВЦюрихе небыло отделения Союза Немецких Девушек. Марта ходила вженскую организацию, сматерью.
        Наконференции, незамужних участниц собрали вместе. Перед ними выступали многодетные женщины, награжденные Почетным Крестом Немецкой Матери. Им рассказывали оважности воспитания будущих солдат рейха, девушки посещали лекции одомашнем хозяйстве, их учили уходу задетьми. Врачи предостерегали будущих матерей отопасности связей снизшими расами. Марта помнила наставительный голос профессора:
        -Дети подобной женщины заражены семенем еврейства, неполноценны… - отних ждали брака счистокровными арийцами, ирождения многочисленного потомства. Эмма фон Рабе призналась Марте, что надеется, покрайней мере, напятерых детей:
        -Как уфрау Геббельс, урейхсфюрерин Шольц-Клинк, - обе женщины считались образцом арийской жены иматери. Зарождение ивоспитание восьми иболее детей награждали Золотым Крестом Матери. Наконференцию приехали такие семьи. Молоденькие участницы смотрели наних, открыврот.
        Рейхсминистр пропаганды Геббельс открывал первое заседание. Эмма сказала Марте, что он часто бывает вгостях навилле фон Рабе, смаршалом Герингом.
        -Папа воевал сГерингом, они давно дружат… - наобеде, вбольшой столовой, девочки садились рядом. Эмма появлялась наконференции вскромной, темно-синей юбке, ибелой рубашке Союза Немецких Девушек, созначками заспортивные достижения. Марта тоже одевалась неброско. Вшколе Монте Роса ученицы ходили вформе, даже всвободное время.
        Они остановились втрехкомнатном люксе отеля «Адлон», наУнтер-ден-Линден. Для заседаний мать выбирала строгого покроя, темные, костюмы, как урейхсфюререрин Шольц-Клинк. Старших женщин возили наэкскурсию вприют общества «Лебенсборн», под Берлином. Девушек заняли кулинарными классами. Эмма, посекрету, рассказала Марте, что вподобных домах живут незамужние женщины, ожидающие ребенка отчленовСС:
        -Мой брат Отто, активист вобществе… - гордо заметила девушка, - он сейчас вгенерал-губернаторстве, носкоро приедет вотпуск, домой… - Марта покрутила кончик бронзовой косы: «Почему эти девушки невыходят замуж?»
        Эмма пожала плечами:
        -После войны мужчин будет нехватать. Их исейчас нехватает. Нодолга женщины перед рейхом ифюрером это неотменяет… - она подняла нежный палец:
        -Пятеро детей, неменьше, Марта… - она окинула подругу пристальным взглядом:
        -Утебя идеальное арийское происхождение, отличное здоровье, ты спортсменка. Приезжай врейх, после школы… - оживилась Эмма, - познакомишься смоими братьями… - Эмма постоянно говорила оМаксимилиане, Отто иГенрихе. Марта выучила наизусть их эсэсовские титулы ипослужные списки. Никого изних вБерлине небыло. Эмма объяснила, что братья очень заняты, ипостоянно вразъездах.
        -Очень хорошо, - угрюмо заметила Марта матери, когда они гуляли позаснеженным аллеям Тиргартена, - уменя отшарманки голова раскалывается… - Эмма, после окончания школы, собиралась работать вканцелярии рейхсфюрера СС Гиммлера:
        -Раньше я хотела стать преподавателем, - голубые глаза девушки безмятежно взглянули наМарту, - носкоро откроется женская школа СС. Я поступлю наобучение, ивернусь наПринц-Альбрехтштрассе созванием. Или поеду вРавенсбрюк, надзирательницей… - оживилась Эмма. Равенсбрюк был новым женским лагерем, неподалеку отБерлина. Средний брат, фон Рабе, Отто, налаживал вРавенсбрюке работу медицинского блока.
        Марте захотелось передернуть плечами. Она вспомнила тихий голос матери:
        -Я понимаю, как тебе трудно, доченька… - Анна стряхнула снег соскамейки, они устроились рядом. Парк был пуст, Анна усмехнулась:
        -Можно покурить. Всевидящее око фрау Шольц-Клинк нанас несмотрит… - женское курение врейхе считалось распущенной привычкой неполноценных народов, дурно влияющей наздоровье: - Понимаю… - Анна обняла дочь, - нопотерпи немного. Сведения отэтой Эммы очень ценны… - Марта положила голову наплечо матери:
        -Мамочка, они все говорят овойне. Унас договор сГерманией. Неужели Гитлер его нарушит… - мать сидела, выпрямив спину, закинув ногу наногу. Серые глаза, под черными, длинными ресницами, смотрели куда-то вдаль. Приехав нарождественские каникулы вЦюрих, Марта заметила, что мать изменилась. Она увидела какую-то грусть вее лице:
        -Мама устает. Мы долго небыли дома, она все время внапряжении. Надо ей помогать, обнимать, ухаживать заней… - Марта приносила матери завтрак впостель. Повечерам, девочка весело говорила:
        -Пожалуйста, несиди над бумагами, я сама все сделаю, - Анна, впоследний год, начала привлекать дочь кработе сдокументами. Марта была аккуратна иотлично считала.
        Анна стряхнула пепел ваккуратную урну, ускамейки. Увхода впарк висели таблички: «Только для арийцев». Марта, увидев их, сморщиланос:
        -ВАвстрии тоже самое. Синагоги сожгли… - зеленые глаза взглянули намать:
        -Лагеря, вПольше, где братья Эммы работают. Для кого они, мамочка? - Анна вспомнила слова Симека, вЖеневе: «Евреи превратятся вдым, уйдут внебытие…»
        -Для евреев, - неожиданно жестко сказала Анна, - твоя бабушка была еврейкой. Еслибы мы жили вГермании, насбы тоже депортировали… - она посмотрела нанежную, белую щеку дочери:
        -Имой отец еврей. Марта ничего неподозревает. Как ей обо всем сказать, как признаться? - американские паспорта лежали вбанковской ячейке, вЖеневе. Осенью, воФранции, Анна пошла кврачу. Доктор развел руками:
        -Мы ничего неможем сделать, вподобных случаях, мадам. Вам тридцать восемь лет. Нехочу вас обнадеживать. Думаю, прервавшаяся беременность стала последней… - Анна плакала, свернувшись вклубочек, забившись вугол дивана, вгостиничном номере. Она вспоминала мертвое лицо Вальтера:
        -Я непопрощалась сним, непохоронила… - Анна закусила костяшки пальцев:
        -Надо отомстить Воронову. Вальтера убили, чтобы устроить мне проверку… - она велела себе успокоиться. Анна, сначала, хотела взять Марту иуехать вПанаму:
        -Я невернусь вСССР, - сказала она себе, - после подобного. Я несобираюсь отдавать мою дочь напотеху НКВД. Изнее сделают подстилку для нужного человека, или убийцу, как изменя… - вконце осени вЦюрих приехал Корсиканец. Он подтвердил подозрения Анны. Гитлер планировал начать войну против Советского Союза, летом следующего года. Вминистерстве экономики, где работал Корсиканец, говорили озахвате донбасских угольных шахт инефтяных промыслов наКаспии. Рамзай, изЯпонии, сообщал похожие сведения:
        -Нельзя, - велела себе Анна, - нельзя. Ставь благо страны выше собственных интересов. Советский Союз должен нанести превентивный удар поГермании. Европа будет спасена, севреями ничего неслучится… - все подобные радиограммы вМоскву оставались без ответа.
        Впарке, она, задумчиво сказала дочери: «Мне кажется, ты поняла, что Гитлеру нельзя доверять…»
        -Ни вкоем случае… - резко отозвалась Марта, - но, мамочка, если Гитлер атакует Советский Союз, то наша армия, авиация, военный флот, его разобьют ипогонят досамого Берлина… - дочь стукнула изящным кулаком, взамшевой перчатке, поскамейке. Светки сорвалась птица, наних посыпались снежинки. Марта вскинула голову:
        -Досамого Берлина. Нааэродроме Темпельхоф будут стоять самолеты комбрига Воронова, скрасными звездами. Смотри, - заметила Марта, - небо голубое. Может быть, распогодится, ия смогу полетать сГанной Рейч… - летчик-испытатель, под овации, выступила перед женщинами. Марта привезла вБерлин свидетельство пилота-любителя. Рейхсфрауерин Гертруда представила Марту фрейлейн Рейч. Авиатор была сней ласкова ипредложила полетать вместе, когда установится ясная погода.
        Марта поднималась надесятиметровую вышку бассейна. Впрогнозе обещали, что следующая неделя окажется морозной, носолнечной. Она кинула взгляд вниз. Эмма сидела набортике, вокружении эсэсовцев. Когда Эмма предложила ей съездить вШтеглиц, вказармы личной охраны фюрера, Марта удивилась: «Нас разве пропустят?»
        -Сомной, разумеется, - Эмма шепотом добавила:
        -Максимилиан занимается вкомплексе, аон принадлежит кузкому кругу… - Эмма закатила глаза куда-то вверх:
        -Максимилиан выполняет поручения самого фюрера… - фотографий братьев Марта пока невидела, номрачно думала:
        -Наверняка, истинные арийцы, как исама Эмма. Скорейбы уехать отсюда… - напосту охраны все прошло без затруднений. Эмма сказала Марте, что спортивный комплекс совсем новый:
        -Здесь есть тир, конюшни, гимнастический зал. Это лучший бассейн вБерлине, - девочки стояли под теплым душем, - фюрер заботится освоих солдатах… - прыгнув стрехметрового трамплина, Марта сорвала аплодисменты эсэсовцев. Помахав Эмме, она оправила темно-зеленый, закрытый, купальный костюм. Вшколе Монте Роса тоже был бассейн, нодевочкам разрешали только строгие модели. Даже речи нешло окостюмах издвух частей. УМарты, впрочем, имелся американский купальник. Мать, летом, возила ее наЖеневское озеро. Они жили вдорогом пансионе, брали напрокат яхту, иездили наэкскурсии, вгоры.
        Марта вскинула руки над головой. Внизу крикнули: «Браво, фрейлейн Рихтер, браво!»
        Выйдя издушевой, Генрих поискал глазами белокурые косы сестры. Они сбратом прилетели утром изКракова, для доклада урейхсфюрера СС. Отто поехал вобщество «Аненербе», аГенрих позвонил домой. Отец сказал, что Эмма ушла вбассейн:
        -Забери ее, милый. Этот… - граф Теодор избегал называть старших сыновей поименам, - наверняка, пообедает сосвоими сумасшедшими приятелями… - общество «Аненербе» планировало экспедицию вАрктику, последам пропавших жителей Гренландии, викингов.
        -Проведем вечер вместе, - добавил отец.
        Макс был вочередной командировке.
        После доклада Генриха, рейхсфюрер утвердил проект концентрационного лагеря, наполигоне Пенемюнде, нодовойны срусскими все средства шли наперевооружение иподготовку армии. Стройки временно замораживались:
        -Война заполгода незакончится, - зло подумал Генрих, - они завязнут вснегах. Правильно папа говорил, Россию наколени непоставить… - он отправил сведения обудущей атаке наСССР дорогому другу. Связь наладили отменно. Друг жил вРоттердаме. Он, судя повсему, находился вбезопасности. Генрих знал, что следующим летом, друг собирается добраться доПольши. Вписьмах он намекал, что готовит себе замену. Генрих, улыбаясь, ловил себя натом, что иначе, как другом, ее назвать неможет.
        Услышав одобрительные голоса эсэсовцев, взглянув навышку, Генрих замер. Хрупкая девушка стояла насамом краю. Генрих невидел ее лица, нозаметил локон, выбившийся из-под резиновой шапочки. Наволосах девушки заиграло солнце, они засветились чистой бронзой. Тучи рассеялись, над крышей бассейна виднелось голубое небо. Оттолкнувшись, она шагнула вниз, вытянув руки. Генриху, невольно, захотелось ее подхватить. Сложившись вдвое, девушка врезалась вблестящую воду, подняв фонтан брызг.
        -Истинно арийский прыжок, фрейлейн Рихтер… - охранники хлопали:
        -Вы достойны олимпийской медали… - вынырнув, стянув шапку, она подплыла кбортику:
        -Меня вдохновляет немецкий спорт, ведомый гением фюрера… - скрыв тяжелый вздох, Генрих пошел ксестре.
        Вкондитерской науглу Фридрихштрассе иКохштрассе было тепло, пахло сладостями, звенела касса. Настенах висели афиши фильмов сЗарой Леандр иМарикой Рекк. Над стойкой стортами ипирожными фюрер, вокружении детей, смотрел напосетителей спарадного фото.
        Берлинцы приходили напослеобеденный кофе. Веяло духами, хорошо одетые дамы, вмеховых пелеринах вешали насеребряные крючки, под столами, сумочки ипакеты изуниверсальных магазинов. Снег прекратился, люди наулице убрали зонтики. Ухоженные собачки тихо лежали наотполированном полу, официанты разносили заказы.
        Фридрихштрассе, вобеденное время, оживлялась. Работники министерств, расположенных пососедству, предпочитали выпить чашку хорошего, бразильского кофе, невподвальной столовой, арассматривая прохожих. Сейчас наплыв посетителей схлынул, вкафе остались только дамы. Многие приезжали сличными водителями, избогатых вилл назападе города.
        Красивая женщина, высокая, черноволосая, взамшевом, отделанном норкой пальто, заказала кофе иберлинский пончик, сванильным кремом. Перчатки она убрала всумочку итальянской работы, пальто небрежно бросила наспинку кованого стула. Налацкане строгого, твидового костюма официант заметил значок сосвастикой. Дама носила икрестик, вложбинке длинной шеи. Она, рассеянно, листала «Сигнал», новый, иллюстрированный журнал для военнослужащих вермахта. Поставив настол поднос, официант увидел заголовок:
        -Солдаты охраняют покой тружеников набельгийских шахтах… - подразделение танкистов сфотографировали наступенях церкви: «Репортаж изМон-Сен-Мартена, одного изкрупнейших угольных месторождений вЕвропе. Работа наблаго рейха кипит». Пожелав даме приятного отдыха, кельнер отошел.
        Анна смотрела навитрину ювелирного магазина, напротив. Влавку регулярно, каждый месяц, через «Импорт-Экспорт Рихтера», переводились деньги изЛондона. Внутри Анна необнаружила ничего подозрительного. Зайдя вмагазин, два дня назад, Анна сдала вчистку крестик. Ювелир, похвалив старинную работу, обещал быть осторожным. Анна заметила:
        -Это наша семейная реликвия… - она поняла, что покраснела. Оказавшись вБерлине, Анна избегала квартала вокруг Музейного Острова. Она вспоминала скромную комнатку, под крышей многоэтажного дома, рисунки, пришпиленные кчертежной доске, низкий голос:
        -Моя маленькая… маленькая… - отложив гитару, он поцеловал круглое, нежное колено: «Meine kleine. Послушай, это по-русски, я тебе переведу…»
        -Dein Name ist der Spatz inmeiner Hand.
        Dein Name ist ein Eiskorn auf der Zunge…
        Анна сглотнула: «Он мне это повторял, ночью…»
        Он шептал, целуя острые ключицы, уронив голову ей наплечо, тяжело дыша:
        -Имя твое - птица вруке,
        Имя твое - льдинка наязыке.
        Одно-единственное движеньегуб.
        Имя твое - пять букв…
        -Четыре… - Анна помешивала кофе, - уМарты пять. УМарты, уего дочери. Они никогда неувидятся, ничего неузнают друг одруге. Он пошел воевать, сфашизмом. Зачем ему… - Анна стиснула длинными пальцами чашку мейсенского фарфора, - хотя он был белогвардейцем, он знает, что такое война. Отец Воронова убил его отца, наПерекопе. Забудь, - велела себе Анна, - унего есть мадемуазель Аржан. Мой отец убил ее родителей… - Анна поняла, что еще немного, ичашка треснет.
        Она сняла пальцы сручки:
        -Федор именябы убил. Иябы его тоже, еслибы мы встретились, натой войне. Мы никогда больше нестолкнемся… - забыть неполучалось. Анна открывала глаза, ночью, вспальне люкса:
        -Мы гуляли, наУнтер-ден-Линден. Он меня водил втеатры, мы танцевали… - она помнила большую, ласковую руку, помнила, как просыпалась, всладком тепле, рассыпав волосы поего груди, нежно его, целуя, едва прикасаясь губами. Она слышала шепот:
        -Сименем твоим - сон глубок. Анна, Анна, как я тебя люблю… - она знала, чьи это стихи. ВЦюрихе, даже впубличной библиотеке, ничего подобного заказывать ичитать было нельзя. Анна взяла белоэмигрантский сборник вЖеневе. Она поняла, что помнит стихотворение наизусть:
        -Я сВальтером вЖеневе познакомилась… - перевернувшись набок, она прижала кживоту подушку, - прости меня, прости, Вальтер. Пусть накажут меня. Задевочку, Лизу Князеву, завсех сирот, что мой отец оставил, заподвал… - вживоте досих пор, иногда, билась резкая, острая боль:
        -Пусть накажут, номеня, анеМарту… - Анна утыкала влажное отслез лицо всгиб локтя. Она старалась заснуть. ВБерлине, помимо конференции, унее было многодел.
        Она забрала крестик вювелирном магазине. Расплатившись, Анна уложила квитанцию, набланке лавки, впортмоне. Она незнала, зачем ей клочок бумаги, сготическим шрифтом, адресом ителефоном. Однако Анна была аккуратна. Она требовала утехнического персонала фирмы, швейцарцев, безукоризненного ведения документации.
        -Марта вэтом наменя похожа… - Анна немогла инсценировать смерть дочери, тайно отправив ее взападное полушарие. Подобные инциденты влекли засобой отзыв вМоскву, допрос, сприменением особых средств, и, подостижении результата, расстрел. Результат достигался всегда. УАнны наруках, правда, имелся конверт, вхранилище «Салливан иКромвель». Она могла торговаться, какое-то время. Для выполнения этого плана надо было сначала вовсем признаться Марте. Анна сделать этого немогла.
        -Пока… - она жевала пончик, глядя навитрину ювелира, - это я пока немогу. Если придется спасать жизнь Марты, я навсе пойду. Даже нато, чтобы раскрыть имя ее отца… - Анна вздохнула. Ювелиры наФридрихштрассе были связаны сгруппой, работающей наБританию, ноАнне неудавалось размотать ниточку. Она подозревала, что ипередатчик находится невБерлине, идаже невГермании:
        -Может быть, умоих соседей он стоит… - усмехнулась Анна, - иони тоже получают письма, нацюрихский почтамт.
        Вбуржуазном предместье непринято было забегать наогонек. Анна вежливо раскланивалась спрохожими наулице. Вих районе жители ходили пешком только для моциона, выгуливая собак.
        ВЦюрих, вбанки, адвокатские, ипосреднические конторы, они ездили надорогих лимузинах, как ифрау Рихтер. Вечеринок для соседей они неустраивали. Анна только приглашала женщин, изнацистской ячейки, начинную чашку кофе, снемецкими сладостями.
        Она вспомнила, как танцевала сВальтером, вПариже, впервый ипоследний раз. Анна приказала себе думать оделе. Британцев было ненайти, однако Анна успела встретиться сагентами, Корсиканцем иСтаршиной. Старшина происходил изаристократической, военной семьи, был женат награфине, ислужил вминистерстве авиации. Они выпили кофе, наКудам, вбольшом универсальном магазине, где никто необращал внимания напосетителей. Корсиканец пришел вхорошем, штатском костюме, созначком члена НСДАП, Старшина носил офицерскую, авиационную форму. Анна обвесилась пакетами. Мужчины держали изящно запакованные коробки. Состороны могло показаться, что они посещают рождественские распродажи.
        Корсиканец иСтаршина были уверены, что вБерлине существует тщательно скрываемая группа высших офицеров, готовящая заговор против Гитлера. Поих словам, пробраться туда было невозможно:
        -Речь идет олюдях средних лет, пожилых, - заметил Старшина, - знающих друг друга сдовоенных времен. Дворянские семьи. Я, хоть ипроисхожу изэтой среды, номолодежи они недоверяют… - Старшине было едвали больше тридцати. Корсиканцу, неисполнилось сорока. Анна поджала губы:
        -Может быть, это просто слухи, господа. Однако мы довольны тем, что вы собираете антифашистов, что вступили вконтакты слюдьми левых взглядов… - группа Корсиканца становилась все больше.
        Содной стороны, это было опасно, асдругой, как считала Анна, икак она докладывала Москве, время разобщенности вподполье прошло:
        -Надо объединяться вборьбе против Гитлера… - Анне пришло вголову, что аристократы, если они действительно существовали, могут работать сбританской разведкой:
        -Нонаних тоже, никак невыйти… - закофе она вспоминала сухие строки, зашифрованные вблокноте, под видом расходов напокупки:
        -Все военные приготовления Германии поподготовке вооруженного выступления против СССР полностью закончены. Произведено назначение начальников военно-хозяйственных управлений будущих округов оккупированной территории СССР. Насобрании хозяйственников, предназначенных для оккупированной территории СССР, выступил Розенберг, заявивший, что понятие «Советский Союз» должно быть стёрто сгеографической карты… - Анна достала портмоне.
        Она неимела права бежать, неимела права бросать родину, неубедившись, что ее услышали:
        -Это мой долг… - она отсчитала десять процентов начай, - речь идет омиллионах жизней. ВСоветском Союзе, вЕвропе. Надо быть настойчивой. Рамзай сообщает похожие сведения. Рано или поздно Центр снами согласится. СССР нанесет удар поГермании, иЕвропа будет спасена… - она посмотрела начасы. Пора было забирать дочь избассейна.
        -Эмма фон Рабе, тоже аристократка… - Анна взяла шляпку ипальто, - графиня… - она видела девочку мимоходом. Дочь познакомила их, номолодежная секция конференции занималась вотдельном здании.
        Наэкскурсии вприют общества «Лебенсборн», им показали брошюры, призывающие незамужних девушек заводить детей отистинных арийцев. Виздании напечатали фотографии, как брезгливо думала Анна, самцов:
        -Штурмбанфюрер Отто фон Рабе… - он стоял, впарадной форме СС, при мече икинжале. Наповязке Анна заметила череп скостями. Офицер откинул назад белокурую, коротко стриженую голову. Стеклянные, холодные глаза были спокойны.
        -Марта говорила, что он старший брат Эммы… - взяв зонтик, сручкой слоновой кости, Анна вышла наФридрихштрассе. Швейцар кондитерской поймал ей такси, вШтеглиц.
        Общество «Аненербе» располагалось внескольких элегантных, начала века виллах, натихой улочке Пюклерштрассе, вДалеме. Место было удобным. Рядом находился ботанический сад, библиотека имузей. У«Аненербе» имелась исвоя коллекция, книг.
        Старший фон Рабе был прав, когда предсказывал, что Отто пригласят наобед приятели. Штурмбанфюрер отказался, сославшись нато, что даже незаезжал домой. Отто иГенрих, действительно, саэродрома Темпельхоф отправились прямо наПринц-Альбрехтштрассе.
        Аушвиц постепенно выходил напроектную мощность. Рейхсфюрер был доволен ходом строительства лагеря. Гиммлер сказал, что вПольше появятся идругие, как он выразился, возможности для окончательного решения еврейской проблемы. Пока что имелась ввиду депортация вПольшу. Перекусив встоловой, они сбратом расстались.
        Генрих пошел вадминистративно-хозяйственное управление, аОтто отправился вДалем. Заботясь оздоровье, он предпочитал непользоваться метро, или автобусами. ВАушвице Отто, каждый день, плавал вбассейне, изанимался сгирями. Летом иосенью он устраивал для персонала конные прогулки. ИзБерлина привезли кровных лошадей.
        После обеда распогодилось, Отто посмотрел наголубое небо:
        -Отличная прогулка. Даже хорошо, что мороз. Впрочем, нас ожидают более холодные широты… - навстрече в«Аненербе» речь шла обиспользовании медицинского блока Аушвица, для научных исследований. Они решили войти крейхсфюреру спредложением создать коллекцию еврейских скелетов ичерепов.
        -Нам понадобятся артефакты, - задумчиво сказал доктор фон Рабе, - для обучения студентов. Евреи, цыгане. Через десять лет мы ненайдем вЕвропе ни одного живого еврея… - Отто улыбнулся, - или даже раньше. Нельзя забывать онуждах науки, товарищи… - Отто посчитал напальцах:
        -Раньше. Через пять лет. Мы подумаем над процедурой обработки кадавров, посоветуемся схимиками. Предложим наши соображения…
        Перейдя кобсуждению экспедиции вАрктику, они разложили настоле большую карту. Даже дооккупации британцами нейтральной Исландии, впрошлом году, Отто настаивал, что корабль, вернее, подводную лодку, необходимо отправить кместу назначения, без дополнительных остановок.
        -Нет смысла, - он положил белую ладонь настарый, потрепанный том. Отто заказал книгу вАушвице, изберлинской университетской библиотеки, ивнимательно прочел, скарандашом вруках:
        -Он был еврей, - Отто разглядывал четкие фотографии, - его мать еврейка. ВТибет он тоже ездил, пять лет провел вгорах. Получается, что мы идем последам еврея… - Отто было неприятно думать оподобном, ноникто, лучше Ворона, неизучил места, куда собиралась экспедиция «Аненербе».
        Он сделал перевод отрывков, для коллег, невладевших английским языком:
        -Кроме могилы отца, набывшем кладбище, я ненашел никаких памятников. Пословам матери, здесь стоял крест капитана Гудзона, идругие надгробия, однако вокруг остался только ветер, носящий покамням обрывки мха, ибесконечный шум волн. Исчезло стойбище загадочного племени, где умирал мой отец. Я ненашел наэтой земле ни одного людского следа. Спустившись кпроливу, ксерым камням, я посмотрел назапад. Море было пустым, над волнами кружилась, кричала белая куропатка. Оттолкнув шлюпку, я помахал ребятам, ждавшим наносу «Ворона». Пора было двигаться дальше… - взяв карандаш, Отто уткнул острие вкарту:
        -Юго-западная оконечность острова Виктория. Пролив ведет коткрытой воде, кморю Бофорта. Однако я уверен… - Отто покачал головой, - что таинственное племя никуда неисчезло. Они ушли насевер, назапад… - карандаш скользил среди переплетения островов, - это огромный регион. Мы их найдем, докажем, что викинги живы… - голос Отто восторженно зазвенел, - что они, покинув Гренландию, сохранили чистую, арийскую кровь. Без единого изъяна, словно снега Арктики… - его пальцы немного задрожали. Голубые глаза блестели.
        Экспедиция собиралась отправиться насевер после окончания войны сРоссией:
        -Потом я уеду нановые территории, - распрощавшись стоварищами, Отто направился кботаническому саду, - привезу себе изАрктики девушку. Настоящую арийку, сдревней кровью. Сней я смогу излечиться… - Отто надо было подумать, водиночестве.
        Ботанический сад покрывал снег. Аллеи были пусты, новоранжереях толпились люди. Здесь было жарко ивлажно, расстегнув эсэсовскую шинель, Отто снял фуражку. Военнослужащие неплатили завход вмузеи. Фюрер заботился обобразовании солдат иофицеров. Остановившись рядом сбольшим бассейном, где росли южноамериканские кувшинки, Отто пригладил коротко стриженые волосы. Он пошел мимо высоких стволов бамбука, слушая голоса детей. Школьников привели наэкскурсию. Миновав тропический павильон, Отто оказался всухом, теплом воздухе, где росли кактусы.
        Здесь открыли вегетарианское кафе. Подобные заведения стали вБерлине частыми. Врачи, выступая вгазетах, доказывали преимущества овощной диеты, ссылаясь например фюрера. Отто заказал чашку ромашкового чая, ипеченое яблоко, скорицей. Он попросил некласть вдесерт сахар. Впортфеле уОтто лежал конверт, счетким почерком старшего брата, ноштурмбанфюрер нехотел его доставать. Отто надо было успокоиться.
        Он просмотрел заголовки «Фолькишер Беобахтер». Ничего нового несообщали. Президента Рузвельта, вАмерике, привели кприсяге:
        -Это дело Японии, - Отто медленно пил чай, стараясь недумать описьме, - она завладеет Тихим океаном, восточными странами, поставит наколени Америку… - Отто видел карты будущего устройства мира. Граница между державами проходила поУралу. ВСеверной Африке итальянцы терпели поражения отбританской армии:
        -Они, хоть инаследники древних римлян, норастеряли боевой дух. Впрочем, это ненадолго. Люфтваффе скоро снесет слица земли проклятый островок накраю Европы. Мы пошлем войска вермахта впустыню… - достав блокнот, Отто записал, что, кроме исследования обморожений, вАушвице надо заняться изучением ожогов. Пословам рейхсфюрера, обэтом просили танкисты. Польские зимы оказались как нельзя более подходящими, для медицины рейха. Отто проводил эксперименты, пользуясь разработками генерала Исии. Медики состояли впереписке. Вспомнив обИсии, Отто подавил желание достать конверт. Облизав губы, он часто задышал.
        Напервой странице газеты, напечатали карту новых побед немецких подводников. Британские военные корабли тонули, чутьли некаждый день. Флот рейха господствовал над Атлантикой, арейх правил Европой. Отто смотрел насвастики, отБретани, дорусской границы, отарктической Норвегии, доГреции:
        -Мы будем управлять миром… - он шумно выдохнул, - даже высокими широтами. ВАнтарктиде, после экспедиции, развеваются наши флаги… - старший брат рассказывал, что, вовремя аэрофотосъемки будущей Новой Швабии, подобные знамена ставились каждые несколько километров.
        -Новая Швабия… - Отто аккуратно, разложив наколенях салфетку, ел яблоко, - это важно для престижа рейха, нотамошние земли безлюдны. Викинги туда недобирались. Ворон вАнтарктиде пропал, где-то втех местах… - бросив взгляд накарту, он помрачнел. Отто было неприятно даже смотреть наочертания Норвегии.
        После возвращения изТибета, Отто старался излечиться. Налаживая вНорвегии работу общества «Лебенсборн», Отто встречался, как он это называл, сдевушками изприютов. Ничего, никогда неполучалось. Он пытался представить себе фрейлейн Тензин, новсе было тщетно. Увидев нафото, фрейлейн Августу, Отто впервые почувствовал что-то, именно поэтому он инаписал девушке. Отто ожидал свадьбы ирождения детей, однако фрейлейн Августа погибла, утонув вБоденском озере. Фотография больше непомогала. Он заставил себя недумать опоследнем фиаско, случившемся доРождества, когда он навещал Норвегию. Отто делал вид, что хочет провести медицинский осмотр девушки. Состуденческих времен ему нравился тусклый, серый блеск инструментов, сильный запах антисептических средств, покорный, ждущий решения врача пациент.
        -Пациентка… - Отто, почти докрови, закусил губу:
        -Немужчина, женщина. Девственница. Арийская девственница. Забудь омужчинах… - он тщательно скрывал зависть кбратьям. Макс, иГенрих, судя повсему, нестрадали порочными, как их называл врач, наклонностями:
        -Макс женится нааристократке, непременно. Унего отличный вкус, он требовательный человек. Генрих может выбрать тихую, домашнюю девушку. Он исам тихий… - Отто нравились спокойные люди. Вих присутствии штурмбанфюрер становился умиротворенным. Он волновался, если гости, вего коттедже, сдвигали вещи, или громко разговаривали. Генрих никогда подобного неделал:
        -Он верит вБога… - Отто вытер губы салфеткой, - хотя, конечно, мы все обвенчаемся вВевельсбурге. Взамке СС, наночной церемонии, сфакелами, позаветам языческих предков… - Отто нетерял надежды наизлечение исемейную жизнь, хотя вовремя медицинских осмотров норвежских девушек, очень тщательных, врач ничего нечувствовал:
        -Она могла меня проклясть… - впервые подумал фон Рабе, - фрейлейн Тензин. ВТибете есть местная магия, мы говорили сламами… - Отто велел себе забыть обэтом: «Я излечусь, обязательно».
        Насколько знал средний фон Рабе, Максимилиан уехал вкомандировку. Вписьме брат сообщал, что профессор Кардозо, если он пригодится вмедицинском блоке Аушвица, может быть отправлен вПольшу следующим летом:
        -Пока он нужен вАмстердаме, насвоем посту, однако мы планируем начать депортацию тамошних евреев виюне месяце, перед атакой нарусских… - писал Макс:
        -Дай мне знать, куда его посылать, ия обо всем позабочусь.
        Получив письмо, Отто ушел изкабинета вмедицинском блоке вкоттедж. Заперев дверь спальни, он провел вкомнате час, апотом долго мыл руки, сантисептическим средством. Штурмбанфюрер знал, что несможет бороться спороком, если профессор Кардозо окажется рядом:
        -Это преступление против расы. Очем я? - Отто раскрыл портфель:
        -Это попросту преступление. Подобные… люди, носят розовые треугольники, влагерях… - Отто старался несмотреть всторону таких заключенных. Он перепоручал работу сними другим врачам. Даже имя профессора Кардозо, вписьме, заставило его бросить взгляд вниз иразложить салфетку. Вкафе было занято всего несколько столиков. Соседи, как показалось Отто, ничего незаметили.
        Чтобы отвлечься, он стал внимательно читать газетную статью, оконференции национал-социалистической женской организации:
        -Фрейлейн Марта Рихтер, активистка нацистского движения вШвейцарии, сознаменитым асом, Ганной Рейч… - фрейлейн Рихтер, как следовало изстатьи, исама была пилотом-любителем. Отто разглядывал красивое лицо, супрямым подбородком. Девушка была маленького роста, хрупкая, сизящной, отягощенной узлом волос, головой. Большие глаза смотрели прямо вкамеру, тонкие губы улыбались. Отто сидел, пытаясь некасаться себя. Он перевел глаза нафото рейхсфрауерин Гертруды Шольц-Клинк. Это помогло, он смог убрать салфетку, ностарался невозвращаться взглядом кснимку фрейлейн Рихтер:
        -Может быть, найти ее, - Отто расплатился, - найти, познакомиться. Арийская девственница, семнадцати лет… - девушка еще незакончила школу.
        Расплатившись, он пошел вШарлоттенбург, домой, стараясь выбросить изголовы профессора Кардозо. Унего это почти получилось.
        Отто отдал шинель лакею, стоя ввестибюле серого мрамора. Широкая лестница, украшенная парадными портретами, уходила наверх. Вечернее солнце золотило бронзовых, величественных орлов, держащих свастики. Фюрера, набольшом холсте, изобразили вкоричневом, партийном кителе, срешительным лицом.
        Наплощадке лестницы висело прошлогоднее творение Циглера, заказанное братьями кюбилею отца. Графу Теодору исполнилось шестьдесят. Он обнимал заплечи Эмму, вформе Союза Немецких Девушек. Отец тоже был впартийном кителе. Макс, Отто, иГенрих стояли вэсэсовской, парадной, черной форме, при кинжалах. Братьев Циглер рисовал пофото, времени позировать, уних небыло. Уног Эммы лежал Аттила. Отто посмотрел настарый, довоенный портрет покойной матери, вшелках икружеве, вбольшой шляпе, снадменным, холодным лицом:
        -Я намаму похож, аМакс больше фрау Маргариту напоминает… - Отто остановился перед графиней Фредерикой:
        -Я помню. Она улыбалась, иногда. УГенриха такая улыбка… - Эмма, помнению Отто, больше всех была похожа наотца, хотя ни укого изних небыло подобных, миндалевидных глаз.
        Он услышал веселый лай Аттилы. Кто-то наигрывал нафортепьяно «La Donna Mobile». Верди считался близким подуху композитором, его врейхе разрешали. Принюхавшись, Отто, судивлением уловил аромат жасмина. Эмма иее подруги, изЛиги Немецких Девушек духами непользовались.
        -Унас гости… - вежливо поклонился лакей, - вбиблиотеке, закофе. Обед через полчаса… - Отто кивнул. Замедлив шаг, незаметно высунув язык, он покачал кончиком, изстороны всторону. Высокое сопрано, задубовыми дверями, напевало арию. Поправив повязку смертвой головой, нарукаве мундира, Отто шагнул внутрь.
        Нежная рука оперлась обольшой, концертный рояль. Марта отодвинула фарфоровую чашку скофе:
        -Вы отлично играете, гауптштурмфюрер фон Рабе. Вы моглибы стать профессиональным пианистом, иЭмма тоже… - девочки исполнили сонату Моцарта, вчетыре руки.
        Марта добавила:
        -Фюрер любит музыку. Арийские композиторы, итальянские гении, рождают вчеловеке возвышенные чувства, вдохновляют наслужение рейху… - вбассейне Марта отошла, рассмотреть витрину, соспортивными кубками эсэсовцев. Сестра, углом рта, предупредила Генриха:
        -Уменя голова раскалывается. Шарманка, как ивсе остальные… - скосив голубые глаза, Эмма скорчила гримасу. Фрау Рихтер, высокая красавица, вотделанном мехом, элегантном пальто, приехала забирать дочь натакси. Генрих, сдевушками, ждал фрау Рихтер уворот спортивного комплекса. Фрейлейн Рихтер носила изящный, зимний жакет, скаракулем цвета шоколада, искромную, ниже колена юбку. Шляпку она лихо насадила набровь. Генрих вспомнил хрупкую фигуру, вкупальнике.
        Бронзовые волосы тускло светились взимнем солнце. Генрих почувствовал какую-то странную, непонятную тоску:
        -Оставь, - велел себе он, - оставь. Фрейлейн просто нацистская куколка, я знаю подобных девушек… - вБерлине Генрих неотказывался отприглашений наприемы. Для работы, настоящей работы, было важно говорить слюдьми. Он танцевал смолодыми аристократками, сжурналистками ипевицами. Они все, спридыханием, распространялись огероизме СС, изаверяли, что мечтают выполнить долг арийской девушки. Кумиром подобных девиц была фрау Геббельс, статная, величественная блондинка, созначком члена НСДАП, окруженная светловолосым, голубоглазым потомством. Генрих подобных пустышек, терпеть немог. Он вспоминал, то время, когда Питер жил вБерлине:
        -Мы после приемов перемывали кости гостям. Нехорошо, конечно… - Генрих скрыл улыбку, - нонадо хоть когда-то отдыхать… - дорогой друг сообщал Генриху, вписьмах, новости изЛондона. Младший фон Рабе, зазакрытыми дверями, делился ими сотцом иЭммой. Они знали, что Питер много работает, как иего мать, что Пауль впорядке, аледи Августа иполковник Кроу ожидают рождения первенца, вмарте.
        -Пусть будет счастлива, - ласково думал Генрих оГусти, - она хорошая девушка. Она вдеревне живет, невЛондоне. Это безопасней… - Люфтваффе неоставляло города Британии впокое. Столицу бомбили почти каждый день. Радио игазеты захлебывались вславословиях доблестным немецким летчикам. Отец, сего контактами, вминистерстве авиации, был настроен более скептично:
        -Они напоследнем издыхании, милый, - заметил граф Теодор, наРождество, когда Генрих, напару дней, вырвался вБерлин, - осенняя кампания их вымотала. Сумасшедший нерискнет форсировать пролив, абез этого атака наБританию бесполезна. Наполеон нерискнул, - смешливо добавил отец, - хотя ефрейтор считает свой военный гений недосягаемым, выше наполеоновского… - Генриху пришлось извежливости, пригласить фрау ифрейлейн Рихтер наобед.
        Он вел мерседес домой, стараясь неприслушиваться кразговорам назаднем сиденье. Ему было жалко сестру. Эмма, внеполные семнадцать лет, вынуждена была притворяться, бесконечно хваля мудрость фюрера вшколе, иназанятиях вЛиге Немецких Девушек:
        -Еще ипиявка прицепилась… - фрау Рихтер идочь рассыпались вкомплиментах Берлину. Они впервый раз навещали столицу рейха. Фрау Рихтер прижала красивую ладонь, взамшевой перчатке, куда-то кхвосту норки, сяшмовыми глазами. Видимо, там, уфрау находилось сердце:
        -Мы потрясены гением фюрера, гауптштурмфюрер фон Рабе… - уженщины были белые, словно жемчуг, зубы, - его заботой опростых людях Германии… - одним кольцом фрау Рихтер можно было оплатить годовую аренду квартиры, где-нибудь врабочем Веддинге.
        Генрих разозлился:
        -Они жертвовали деньги, когда Гитлер еще выступал впивных. Посылали золото, изАргентины, изШвейцарии… - занимаясь концентрационными лагерями, Генрих пока неимел доступа ксерой бухгалтерии НСДАП. Однако он подозревал, что фрау Рихтер может хорошо знать, где инакаких счетах лежат средства нацистов. Генрих читал распоряжения министерства финансов рейха осборе ценных вещей узаключенных влагерях. Золотые зубы, кольца, часы, отправлялись намонетные дворы, где их переплавляли вслитки. Помогая женщине выйти измашины, водворе виллы, Генрих бросил взгляд наее хронометр, сбриллиантами:
        -Она непросто так сюда приехала. Женская конференция, ищите дураков поверить… - глаза уфрау Рихтер были серые, спокойные. Поднимаясь погранитным ступеням, она громко восхитилась архитектурой виллы.
        Генрих посмотрел настройную спину, взамшевом пальто. Фрау Рихтер могла заниматься подпольными финансами, размещая средства нацистов вШвейцарии иАргентине. Генрих укрепился всвоей уверенности, когда фрау Рихтер сказала, что долго жила вБуэнос-Айресе. Уее покойного мужа имелась контора встолице Аргентины.
        -Понятно, какая контора… - Генрих обнял отца. Граф Теодор встречал их наступенях, сАттилой. Овчарка бросилась лизать руки фрау Рихтер иее дочери.
        Старший фон Рабе смутился:
        -Простите, мадам…, фрау Рихтер. Аттила очень ласковый пес… - тонкая рука девочки легла намягкие уши, Марта присела. Аттила лизнул ее вщеку идаже, показалось Генриху, заурчал, будто кошка. Фрау Рихтер улыбнулась:
        -Что вы, ваша светлость, унас нет домашних животных. Я много работаю, Марта вшколе… - Генрих заметил, что отец, немного, покраснел. Он поклонился фрау Рихтер: «Большое спасибо, что навестили нас. Эмма много рассказывала оталантах вашей дочери…»
        -Я следую примеру Эммы, ваша светлость, - звонко сказала девочка, - она мой идеал… - граф фон Рабе повел рукой:
        -Кофе, фрау Рихтер, обед, апотом я покажу вам картинную галерею. Мой старший сын отлично разбирается вискусстве. Он, ксожалению, сейчас вкомандировке, аОтто встречается сколлегами… - Генрих посмотрел вслед широкой, крепкой спине отца, втвидовом пиджаке. Аттила побежал следом зафрау ифрейлейн. Сестра шепнула: «Упаси меня Господь, я нехочу быть идеалом этой дурочки…»
        Генрих неслышно фыркнул, подтолкнув Эмму всторону библиотеки: «Придется весь обед слушать их треск. Верные дочери фюрера…»
        Верная дочь фюрера смотрела нанего, прозрачными, зелеными глазами. Набелых щеках играл чуть заметный румянец. Генрих ощутил, как ноет унего сердце:
        -Ничего нельзя, допобеды. Когда она придет, неизвестно… - он, строго, сказал себе:
        -Это зависит отвсех нас. Отменя, ототца, отлюдей, нам доверяющих. Германия оправится, мы состыдом вспомним эти годы. Надо работать, инедумать, ни очем подобном… - он отвел глаза отфрейлейн Рихтер:
        -Я вам сыграю Брамса. Венгерский танец. Венгрия, является нашей союзницей, вВосточной Европе, - Марта, напоминала себе, что перед ней эсэсовец, убийца, создающий концентрационные лагеря. Унего были серые, большие глаза, втемных ресницах. Вкаштановых, мягких волосах, попадались рыжие пряди:
        -Это он вотца, - поняла Марта, - хотя отец его поседел. Шестьдесят лет ему, друг Геринга, Геббельса… - граф Теодор устроился рядом сматерью. Аттила запрыгнул надиван, прижавшись кЭмме. Марта тоже хотела пойти туда, нонемогла оторваться отрояля. Она смотрела наего крепкие пальцы. Генрих играл попамяти, прикрыв глаза:
        -Унего сейчас другое лицо, - поняла Марта, - настоящее… - Генрих вспоминал пивную, вПраге, имузыку Сметаны. Он видел самолеты, сдетьми, уходящие внебо, иробкую улыбку Пауля. Марта, внезапно, сглотнула:
        -Несмей. Он нацист, он расстрелялбы тебя, еслибы знал, кто ты такая… - вгостиной звучала последняя нота. Марта незаметила высокого мужчину, тоже вэсэсовской форме, стоявшего удверей. Она смотрела только наГенриха. Очнувшись, услышав аплодисменты, девушка повернулась. Она узнала голубые, холодные глаза. Граф Теодор показал им парадный, семейный портрет:
        -Отто фон Рабе, - вспомнила Марта, - он врач. То есть преступник, как ивсе они… - граф Теодор поднялся:
        -Мой средний сын, Отто. Мы думали, что ты сприятелями отобедаешь, милый. Это фрау ифрейлейн Рихтер. Они участвуют вженской конференции… - увидев зеленые глаза девушки, урояля, Отто почувствовал что-то неприятное, внутри:
        -Нет, сней ничего неполучится. Скорее, наоборот, - Отто перевел взгляд наее мать. Фрау Рихтер, улыбалась, одними губами: «Очень рады знакомству, герр штурмбанфюрер…»
        -Без титулов, без титулов… - поднял руку граф Теодор: «Именя называйте просто поимени, пожалуйста, фрау Рихтер».
        -Тогда ивы меня Анной… - она поставила насеребряный поднос пустую чашку:
        -Вы прекрасно играете, герр фон Рабе. Марта права, гений фюрера наполняет жизнь подданных Германии. Только здесь чувствуешь его величие… - Генрих увидел какие-то веселые искорки, взеленых глазах фрейлейн Рихтер.
        Завыл гонг. Старший фон Рабе предложил руку фрау:
        -Я очень, давно неводил никого кстолу, кроме дочери… - Генрих увидел, что Отто подал руку Эмме. Фрейлейн Рихтер стояла, вертя ноты. Генрих, поднявшись, заставил себя предложить девушке руку. Отнее пахло жасмином, унее оказались теплые пальцы. Сердце часто забилось, Генрих скосил глаза набронзовый затылок. Фрейлейн была немного ниже его. Марта увидела, вблизи, эсэсовские руны, наего нашивках:
        -Это только музыка, - напомнила себе девочка, - он убийца, мерзавец… - Марте захотелось подольше подержать его руку. Серые глаза гауптштурмфюрера фон Рабе блеснули. Он откашлялся:
        -Прошу вас, фрейлейн Рихтер… - она расстегнула твидовый жакет. Генрих увидел жемчужное, скромное ожерелье, набелойшее:
        -Мать ее крестик носит. Просто как безделушку, они нехристиане… - разозлился Генрих, ведя гостью впарадную столовую.
        Квечеру подморозило, вкабинете разожгли камин. Средний сын собирался заниматься, Эмма рано ложилась спать. Утром она ехала вПотсдам, вести занятия вмладшей группе Союза Немецких Девушек. Граф попросил Генриха отвезти гостей вотель «Адлон». Фрау ифрейлейн Рихтер ушли сЭммой, воспользоваться ее ванной. Отто попрощался, отправившись навторой этаж, вкомнаты братьев.
        Генрих закатил глаза:
        -Папа, есть шофер, есть телефон, такси… - отец коснулся его руки:
        -Они гости, милый мой. Так положено, поэтикету… - тяжело вздохнув, младший сын пошел переодеваться. Граф Теодор знал, что Генрих ненавидит эсэсовскую форму, истарается проводить вней, как можно меньше времени. ВАушвице, пословам Генриха, он ходил вштатском костюме, нодоклад урейхсфюрера требовал всех регалий.
        -Бедный мальчик… - граф помешал бронзовой кочергой поленья. Глядя наогонь, он думал опокойной Ирме, матери Эммы:
        -Я ее пригласил вРосток, наверфи, навстречу спрофсоюзными руководителями. После войны, промышленность восстанавливалась, наша сталь шла настроительство торгового флота. Тоже зима стояла, январь. Она сказала, что сама приедет, поездом. Я ей машину предлагал… - он видел заснеженный перрон вокзала, светлые волосы, выбивающиеся из-под шляпки, саквояж вруке, слышал твердый голос:
        -Наверфи отправимся трамваем, герр фон Рабе. Я независимый журналист. Я немогу использовать ваши… - Ирма пощелкала длинными, впятнах отчернил, пальцами, - бонусы…
        -Наобед она согласилась… - Теодор вспоминал приморскую виллу фон Рабе, свист балтийского ветра, затемными окнами, искры, рассыпающиеся вкамине:
        -Надо было мне честно поступить, признаться Фредерике, уйти клюбимой женщине. Номальчики… Генриху тогда десяти неисполнилось. Мальчикибы непоняли… - Ирма ненастаивала набраке. Она повела рукой:
        -Сейчас подобное неважно, милый… - она обняла графа, - я знаю, что ты меня… нас… - женщина улыбнулась, положив его руку наживот, - никогда неоставишь… - он выбрал для Ирмы дорогой санаторий, вСанкт-Антоне, вТирольских Альпах, подальше отБерлина. Здесь Теодор мог появляться без опасений, вАвстрии его никто незнал. Ирма поселилась всобственном коттедже, Теодор приезжал несколько раз вмесяц. Задве недели дородов он тоже переехал всанаторий:
        -Я плакал, когда Эмму наруки взял… - он затягивался американской сигаретой, - Ирма меня утешала, поголове гладила, как ребенка. Ябы их никогда неоставил, никогда. Доконца моих дней. Она хотела еще детей, ия тоже… - Ирма жила вквартире покойных родителей, вМитте. Граф купил апартаменты рядом, наее имя, исделал ремонт. Семья, так он думал обИрме ималышке, ни вчем недолжна была знать нужды.
        Часы, медленно, пробили десять вечера. Он бросил взгляд наскрытый встене сейф, где лежало готовое письмо, для дочери имладшего сына.
        Осенью Максимилиан сказал, что вканцелярии рейхсфюрера все улажено. Эмму ждала должность машинистки, после окончания школы, извание SS-Helfer, вовспомогательных женских войсках СС. Школу для девушек пока неоткрыли, ноМакс обещал, что Эмма отправится наобучение вчисле первых.
        Теодор долго сидел вкабинете, обнимая дочь заплечи:
        -Милая, может быть, ненадо? Если хочешь… - предложил граф, - поступай вуниверситет. Пока можно подобное устроить… - он думал обАмерике, нейтральной стране. Эмма, как ився семья, свободно говорила наанглийском языке. ВСША надо было ехать кружным путем, нограф хотел, чтобы дочь оказалась вбезопасности, оставив позади безумие последних лет. Он видел Эмму музыкантом, или преподавателем, анесекретаршей, печатающей бесконечные распоряжения остроительстве новых блоков, вконцентрационных лагерях, вокружении преступников, носящих формуСС.
        -Тебе будет тяжело наПринц-Альбрехтштрассе, милая… - Теодор замялся:
        -Я могу отправить тебя вШвейцарию, вЦюрих. Здесь рядом. Мы сГенрихом будем приезжать… - для путешествий заграницу требовалось разрешение, независимо отнаправления. Нацисты запрещали выезд людям, замеченным внеблагонадежности. Фон Рабе были вне подозрений, ноТеодор понимал, что даже университетский курс, для дочери, может повлечь засобой ненужные вопросы. ВГермании тоже преподавали музыку. Он немог отговориться слабым здоровьем Эммы, инеобходимостью лечения всанатории. Дочь впрошлом году стала чемпионкой Берлина поплаванию, среди девушек. Никтобы неповерил висторию овнезапно развившемся туберкулезе.
        Голубые, миндалевидные глаза похолодели:
        -УИрмы тоже скулы цепенели, - вспомнил Теодор, - девочка вмать. Характер похож. Молчит, апотом взрывается… - Эмма отчеканила:
        -Я никогда неброшу вас сГенрихом, папа. Это первое. Второе, я немка, это моя страна. Я неоставлю Германию вбеде. Я никогда себе непрощу, если спрячусь вбезопасном месте. Мой отъезд может обернуться для вас опалой… - девочка была права. Напосту вканцелярии рейхсфюрера, Эмма получилабы доступ ксведениям, которые были вне поля зрения графа Теодора иГенриха. Отец поцеловал белокурый висок: «Будь осторожна, милая…»
        Он хотел рассказать все дочери имладшему сыну после победы:
        -Победа непременно придет… - Теодор налил себе немного шотландского виски, издовоенных запасов, - мы все работаем ради нее. Мои люди, группа Генриха. Хорошо, что мы вместе. Урусских, конечно, есть какие-то агенты вБерлине, немогут небыть. Нокак их найти… - сейф был надежно заперт. Граф намеревался отдать письмо только вслучае, как говорил себе Теодор, непредвиденных обстоятельств.
        -Лучше я сам признаюсь… - виски пахло сухим мхом идымом, - нонесейчас. Сейчас надо думать оработе. Да инеслучится ничего непредвиденного. Мы наотличном счету, я советник вминистерствах, иони… - граф поморщился, - продвигаются послужбе… - подумав остаршем сыне, он вспомнил стук каблуков фрау Рихтер, погранитному полу картинной галереи.
        Женщина разбиралась вискусстве. Теодору она напомнила покойную Ирму:
        -Стать похожа… - он смотрел настройную спину, - оставь, оставь. Она тебя надва десятка лет младше. Она фанатичная нацистка, приятельница Гертруды Шольц-Клинк. Хорошо быть нацистом вШвейцарии… - горько усмехнулся граф, - снейтральным паспортом. Она говорила, что много жертвует нанужды НСДАП. Иее муж был нацистом, вБуэнос-Айресе… - глядя всерые, большие глаза женщины, граф немог отделаться откакого-то странного ощущения. Теодор неподобрал ему имени. Он вспомнил, как ходил сИрмой вэтнографический музей, навыставку новых коллекций. Женщина остановилась уполинезийских масок, Теодор подумал:
        -Я тоже надеваю маску, когда я сФредерикой, играю… - он вертел хрустальный, отделанный серебром стакан, свиски:
        -Маска… Уфрау Рихтер красивое лицо, нобыло, было что-то вглазах… - надиване лежала книга. Внацистской Германии считалось, что индейцы США являются истинными арийцами, выгнанными сисконных земель британскими колонизаторами. Теодор полистал: «Исследования истории ифольклора американских индейцев», профессора Бринтона:
        -Человек, воплощающийся вживотное, называется нагвалем… - он усмехнулся:
        -Кто сейчас ненагваль? Вся страна носит маски… - Теодор думал окрасиво уложенных, черных волосах, облеске крохотного, золотого крестика, набелойшее:
        -Она уедет вЦюрих, иты ее больше никогда неувидишь… - прощаясь, фрау Рихтер подала прохладную, нежную руку:
        -Благодарим загостеприимство, Теодор… - он вспоминал красивый голос, когда дверь кабинета скрипнула.
        Накаштановых волосах сына таяли снежинки. Генрих переоделся вамериканские джинсы, икашемировый свитер. Он высадил фрау ифрейлейн у«Адлона» ипроводил их вгостиницу. Сквозь снег, вблеске фонарей, он видел капельки воды, наресницах фрейлейн Марты. Девушка пожала ему руку:
        -Большое вам спасибо, герр фон Рабе… - Генриху показалось, что девушка замялась, что она часто дышит. Ее мать отошла кстойке портье, завечерними газетами:
        -Я поеду нааэродром Темпельхоф, - внезапно, выпалила Марта, - я вам позвоню. Приезжайте посмотреть, как я летаю… - Генрих налил виски:
        -Скоро перейдем наамериканский скотч, папа. Или будем патриотично пить можжевеловую водку, как мой тезка Мюллер… - Генрих рассказал отцу оприглашении. Он, судивлением, понял, что граф улыбается:
        -Я тоже поеду… - подмигнул ему Теодор, - хочется посмотреть наэту девочку, ввоздухе.
        -Аеще больше, наее мать, - понял граф:
        -Кембы она ни была, насамом деле. Наверняка, американка. Говорит она сакцентом швейцарских немцев. Я слышал, вСША их много, целые районы. Америка пока нейтральна, нопонятно, что они готовятся квойне. Фрау Анна, какбы ее ни звали, насамом деле, часть этой подготовки. Но, конечно, раскрывать нас нельзя… - он обнял сына заплечи:
        -Ложись, ты устал сегодня. Утром прилетел, ивесь день наногах.
        Вспальне Генриха тоже разожгли камин. Стянув через голову свитер, он вынул серебряные запонки, бросив их настол:
        -Макс их привез, изПраги. Проклятый мерзавец, куда он ездит, каждые два месяца? Я просматривал документы, ни одной зацепки. НевПольшу, донасбы дошли слухи, вАушвице. Надо узнать, - велел себе Генрих:
        -Пани Качиньская вПольшу собралась. Очень хорошо. Пусть нацисты себя почувствуют неуютно. Хотя партизаны итак непозволяют им спокойно жить… - Генрих бросил взгляд напапку срасчетами побудущему концлагерю, вМон-Сен-Мартене. Рейхсфюрер сказал, что туда перевезут здоровых мужчин, бельгийских иголландских евреев:
        -Следующим летом, - Гиммлер протер пенсне, - когда мы начнем процесс депортации навосток. Шахты для них станут перевалочным пунктом… - он тонко улыбнулся.
        -Немогу… - понял Генрих:
        -Завтра, все завтра… - он присел намраморный подоконник, спачкой сигарет. Заокном летели хлопья снега. Генрих включил радиоприемник:
        -Для всех, кто сейчас одинок, - сказал голос, самериканским акцентом, - для всех, кто ждет любви. Мисс Ирена Фогель, ибиг-бэнд Гленна Миллера, Let There Be Love…
        Она, оказывается, умела петь ивеселые песни. Генрих, невольно, улыбнулся. Изстудии, где-то вНью-Йорке, затысячи километров, через океан, доносился стук ее каблуков. Мисс Фогель, кажется, приплясывала:
        -Let there be cuckoos,
        Alark and adove,
        But first ofall, please
        Let there be love…
        Генрих немог забыть бронзовые волосы, зеленые, большие глаза:
        -Я помню, как танцуют фокстрот. Я студентом был, когда ненормальный начал запрещать джаз. ВШвейцарии ничего подобного нет. Фрейлейн Рихтер… Марта, наверное, тоже может пройтись вфокстроте… - он подсвистел певице: «Let there be love…». Генрих вздохнул:
        -Непременно, будет. Только несней, конечно. НесМартой… - закрыв глаза, он приказал себе недумать одевушке.
        Взлетно-посадочная полоса легкой авиации, помещалась вотдалении отглавного здания аэропорта Темпельхоф. Вясном, свежем утре, виднелась крыша, серого железа, имощные колонны, темного гранита. Аэропорт был призван стать воротами нацистской Германии. Пассажиры оказывались вогромном, высоком зале, увешанном флагами сосвастикой ипортретами фюрера. Врепродукторах, объявления овылете перемежались «Хорстом Весселем» ибравурными маршами.
        Одномоторные самолеты стояли ровными рядами. Блестела изморозь накрыльях. Легкий ветер трепал полосатый, яркий указатель, навысоком шесте. Граф Теодор передал Анне стальную флягу, скофе:
        -Я подумал, что нам это понадобится. ВШвейцарии тоже суровая зима? - он, искоса, взглянул наженщину. Длинные пальцы, взамшевой перчатке, открутили пробку:
        -Спасибо. Да… - она отпила кофе, - однако мы горная страна. Мы привыкли кснегу. Эмма говорила, увас есть шале вАльпах, рядом срезиденцией фюрера… - граф, смладшим сыном идочерью, забрал женщин из«Адлона».
        Марта весело сказала, устраиваясь сзади:
        -Фрейлейн Рейч будет уменя ведущей. Я взяла унее автограф, наснимке. Повешу его вмоей комнате, вшколе… - Марта ифрейлейн Рейч увели Генриха сЭммой ксамолетам. Белая щека фрау Рихтер немного покраснела:
        -Думаю, здесь можно покурить. Конечно… - женщина пожала плечами, - фюрер против курения, это плохая привычка, однако табак успокаивает. Уменя много работы… - граф раскрыл золотой портсигар, смонограммой.
        Разглядывая полотна вкартинной галерее, Анна уловила странную нотку, вголосе графа. Он замялся, когда женщина похвалила семейную коллекцию:
        -Уваших предков был отличный вкус. Веласкес, Лиотар, полотна барбизонцев… - отведя глаза, мужчина откашлялся:
        -Да, фрау Рихтер. Холсты перешли понаследству, кое-что я купил… - Анна усмехнулась:
        -Купил. Наверняка, обворовал музеи, воккупированных странах, или присваивал имущество евреев…
        Анна немогла отделаться отбеспокойства:
        -Что-то здесь нето. Они аристократы, получили титул вначале прошлого века. Крупные промышленники. Потом Теодор национализировал предприятия… - наследующий день после визита кграфу, отправив дочь сэкскурсией, наМузейный остров, Анна пошла впубличную библиотеку.
        Судя погазетам десятилетней давности, изданным доприхода Гитлера квласти, фон Рабе считался одним изсамых прогрессивных магнатов, врейхе. Он поддерживал деятельность профсоюзов, установил нормированный рабочий день иоплачиваемые отпуска, для сотрудников. Анна сидела вбиблиотечном кафе:
        -Может быть, нацизм, иверноподданные заявления, неболее, чем маска. Он аристократ. Старшина говорил онедовольстве дворянских кругов, военных… - граф Теодор служил наЗападном фронте, имел звание полковника, его несколько раз ранило. Навилле Анна видела его фото, смаршалом Герингом. Граф сказал, что они подружились навойне.
        -Нельзя… - решила женщина, - нельзя рисковать нашими агентами вминистерстве экономики, вЛюфтваффе. Мы потратили много сил, чтобы найти людей, там работающих, убедить их помогать Советскому Союзу. Если фон Рабе фанатичный нацист, как его дети, мы можем проститься соСтаршиной иКорсиканцем. Москва никогда непозволит мне даже прощупать почву, что называется… - Анна покуривала, глядя надочь, влетном комбинезоне ишлеме.
        Отфанатичного нациста уютно пахло сандалом. Он был вштатском, вхорошем, кашемировом пальто, степлым шарфом. Рыжие, поседевшие волосы золотились насолнце. Голубые глаза, вмелких морщинах, смотрели наАнну. Она, внезапно, тоскливо, вспомнила маленькую комнатку, вМитте:
        -Он… Федор, наверное, так будет выглядеть, когда постареет. Отнего тоже сандалом пахло. Мы сним больше никогда неувидимся. Странно, как они похожи, сфон Рабе… - она помахала дочери. Генрих иЭмма шли кпавильону для зрителей. Анна услышала стрекот мотора самолета.
        -Исним больше никогда неувидимся… - она отдала флягу, намгновение, соприкоснувшись пальцами, сего ладонью. Анна поняла, что он вздрогнул.
        -Да, унас шале, вБертехсгадене. Впрочем, вас неудивишь Альпами. Номоря вШвейцарии нет… - она улыбалась:
        -Марта упоминала, что увас дом, под Ростоком, спричалом. Мы берем яхту напрокат, наЖеневском озере. Мы умеем ходить под парусом… - он потушил сигарету:
        -Мои дети тоже. Летом Берлин очень красив, фрау Рихтер. НаУнтер-ден-Линден цветут липы… - Анна помнила мокрые, желтые соцветия, влужах, стук дождя вокно, сладкий, такой сладкий запах. Она хотела сказать, что была вБерлине, летом, ноничего подобного упоминать было нельзя. Она кивнула: «Я слышала, Теодор».
        Граф помолчал:
        -Вобщем, если вы соберетесь врейх, фрау Рихтер, я… мы будем только рады… - он оборвал себя. Дочь исын поднимались поступеням павильона. Теодор посмотрел насамолеты фрау Рейч ифрейлейн Рихтер. Девушка опустила плексиглас кабины, нодаже отсюда он заметил упрямый очерк подбородка:
        -Она непохожа намать, - подумал граф, - то есть похожа, ностатью, повадкой. Если фрау Рихтер… то есть Анна, работает наамериканцев, то дочь обэтом знает, неможет незнать. Нопока им сюда ездить безопасно. Это если они еще раз приедут… - Теодор вдохнул запах жасмина. Черный локон, выбившийся из-под отороченной мехом, зимней шляпки, щекотал ее маленькое, раскрасневшеесяухо.
        -Вам нестрашно? - спросил он, глядя наполосу, где разгонялись самолеты.
        Анна смотрела нааэроплан дочери. Ей нехотелось вспоминать фюрера, или говорить обарийском духе.
        -Страшно, - тихо ответила она, - однако надо отпускать детей, Теодор. Приходится это делать, рано или поздно… - самолеты поднимались ввоздух.
        Генрих смотрел вверх, видя ее зеленые глаза:
        -Я очень рада, что вы приехали. Я, ксожалению, немогу никого сажать вкабину, поправилам, да исамолет одноместный… - маленькая рука уверенно лежала наштурвале. Шлем, иочки Марта сдвинула назатылок:
        -Я испарашютом прыгала, вЦюрихском аэроклубе… - ему показалось, что самолет фрейлейн Рихтер покачал крыльями.
        Марта, наверху, выровняв машину, поморгала:
        -Это слабость… - девочка, доболи, закусила губу, - никогда, ничего неслучится. Вы поразные стороны баррикад. Хуже, чем было награжданской войне. Имаме ничего говорить ненадо… - слеза выползла из-под больших очков, покатилась пощеке. Марта сглотнула:
        -Ненадо. Я ему иненравлюсь. Он мне неулыбался ни разу. Я вообще неуверена, что нацисты умеют улыбаться… - закинув каштановую, непокрытую голову, Генрих следил засамолетом, удаляющимся навосток, кзимнему, алому солнцу:
        -Я ее больше никогда неувижу, - тоскливо понял Генрих, - никогда. Она верная поклонница фюрера. Вам непопути. Нельзя ничего подобного, допобеды. Ты обещал… - вплексигласе сверкало солнце: «Пусть она летит дальше, фрейлейн Марта Рихтер».
        Часть восемнадцатая
        Соединенные Штаты Америки, февраль1941
        Сан-Франциско
        Канатный трамвай зазвенел, спускаясь кРыбацкой Пристани. День оказался почти жарким. Девушки расстегнули зимние жакеты, иоставили дома шляпки. Нагоризонте виднелся мост Золотые Ворота, гавань золотилась под солнцем. Вокруг лодок кружились чайки, пахло солью ирыбой. Блестящие тушки продавали насамой пристани. Рядом зазывали клоткам сосвежими, шевелящимися крабами, игорами серых, отливающих жемчугом креветок.
        Аарон стоял наподножке трамвая. Всинем небе порхали белые голуби. Он сошел насушу вчера, после путешествия изТяньцзиня, китайского порта, состановками вНагасаки инаГавайях. Аарон уехал изХарбина, когда удостоверился, что еврейская община устроена. Он провел осень, занимаясь праздниками, открывая классы для детей, получая уяпонской администрации, вМаньчжурии, разрешение напродажу кошерного мяса.
        Советский Союз Аарон видел только изокна поезда. Составы севрейскими беженцами загоняли насамые дальние пути. Охрана НКВД непозволяла людям покидать вагоны. Почти все остановки они делали ночью. Днем, вперерыве между занятиями, Аарон выходил втамбур, покурить. Он следил забесконечной равниной, любовался широкими реками. Волга напоминала Миссисипи, аозеро Байкал, Великие Озера. Когда дети росли, доктор Горовиц часто возил их поАмерике, навещая родственников.
        Сунув руку вкарман замшевой куртки, Аарон коснулся телеграммы:
        -Папа обрадуется, что я насамолете лечу. Завтра окажусь вНью-Йорке… - рав Горовиц решил неехать поездом. После двух недель, проведенных наТранссибирской магистрали, он, смешливо, говорил, что поездов ему хватит навсю оставшуюся жизнь.
        ВНагасаки корабль стоял три дня. Аарон, ктому времени, узнал осмерти мадемуазель Аржан, вПариже, получив ототца длинное письмо. Доктор Горовиц писал, что Эстер осталась воккупированной Голландии:
        -Она никуда неуедет, пока дети находятся унего… - Хаим, досих пор, избегал называть бывшего зятя поимени, - однако меня уверили, что Эстер вбезопасности. Лично сней никак непоговорить, ноего светлость, дядя Джованни, иЛаура находятся сней насвязи. Меир иМэтью много работают. Мэтью постоянно вкомандировках, его незастать встолице. Меир ездил вЕвропу. Ему пришлось остаться вЛондоне, после визита. Он болел, однако оправился… - Аарон подозревал, что заболезнь случилась убрата. Рав Горовиц надеялся, что Меир, вближайшее время, больше несоберется вСтарый Свет.
        -Немцы нетронут Давида, - размышлял рав Горовиц, - он великий ученый, председатель еврейского совета города. Нельзя идти насделку снацистами, ноесли Давид спасает евреев… - занималсяли бывший зять подобным, Аарон незнал, нопредполагал, что профессор Кардозо использует свое влияние идолжность для того, чтобы облегчить положение общины. Отец написал, что кузен Авраам врядли скоро появится вЕвропе:
        -Он получил пять лет заключения, занезаконное ношение оружия ипопытку ограбления банка. Джон сообщил, что вмешиваться несобирается. Он неведает делами вПалестине… - читая знакомый почерк отца, Аарон услышал его тяжелый вздох. Парижские кузены, поосторожному выражению доктора Горовица, занимались борьбой против нацизма воФранции. ВЛондоне полковник Кроу иего жена готовились крождению первенца. ОТони никаких новостей неприходило. Отец написал, что их инеждали.
        Позвонив изНагасаки вСендай, помеждугородному телефону, Аарон услышал извиняющийся голос Наримуне. Граф просил прощения, что несможет увидеться сравом Горовицем. Регина, содня надень, должна была родить. Кузина тоже поговорила сАароном. Голос унее был спокойный, девушка себя хорошо чувствовала. Йошикуни смеялся:
        -Хочу сестричку, маленькую… - сестричка иродилась.
        Аарон улыбался, вспоминая письмо отца:
        -Назвали девочку Ханой, впамять мадемуазель Аржан. Наяпонском языке, это означает «цветок». Регина говорит, что умаленькой волосы темные, аглаза серо-голубые, вмаму. Наримуне, поее словам, неможет налюбоваться надочь, сам ее купает именяет пеленки. Они живут вглуши. Война, ведущаяся Японией, их незатрагивает, идумаю, незатронет. Наримуне вручает премии огородникам ирыбакам, иперерезает ленточки увхода вновые магазины. Регина занимается японским языком, иберет уроки икебаны. Они воспитывают мальчика, иведут спокойный образ жизни. Регина прислала парадное фото, сдетьми, сделанное после рождения Ханы. Ей очень идет кимоно… - спрыгнув сподножки трамвая, Аарон придержал кипу, натемных волосах. ВСан-Франциско, он, наконец-то, прошелся помагазинам, сменив пальто, четырехлетней давности, нановую куртку. Он купил джинсы вэмпориуме Levis, свитера ирубашки, два костюма ичемодан.
        Аарон поговорил сбратом, потелефону. Голос уМеира был веселый. Мисс Фогель приехала встолицу. Официально, президент Рузвельт, отменил обычный бал, вчесть инаугурации, новВашингтоне устраивали частные, благотворительные празднества:
        -Мисс Фогель нарасхват… - было слышно, как Меир затянулся папиросой, - она каждый вечер, где-нибудь, поет. Я отряхнул пыль сосмокинга, начистил бальные туфли… - Аарон представил младшего брата, вего кабинете, вБюро. Он подумал, что Меир, наверняка, пьет кока-колу, положив ноги настол. Он так исказал. Меир хохотнул:
        -Я еще ижареную картошку ем. Приезжай быстрее, сходим кРубену. Я соскучился, милый мой… - донесся доАарона ласковый голос брата.
        Рав Горовиц шел ккондитерской Жирарделли, пробиваясь через полуденную, шумную толпу. Он остановился вкошерном пансионе, рядом сотстроенной после землетрясения синагогой Шеарит Исраэль, где, впрошлом веке, работал дедушка Джошуа. Аарон ходил наутренний миньян, икаждый день видел улыбку деда. Портрет рава Горовица висел настене вестибюля, вчисле других основателей синагоги. Аарон, впоследний раз был вКалифорнии, подростком, после бар-мицвы. Отец водил их взнаменитое кафе, где Меир зачарованно стоял ушоколадного фонтана. Аарон соблюдал кашрут, номахнул рукой:
        -Один раз можно себе позволить. Когда я еще вСан-Франциско окажусь… - рав Горовиц пока ничего неговорил отцу ибрату. Он твердо решил вернуться вЕвропу:
        -Если Авраам сел втюрьму, как порядочный человек… - Аарон, невольно, пошевелил пальцами левой руки, - то мне надо занять его место. ВСССР, легально, меня непустят. Европа оккупирована. США нейтральная страна, смоим паспортом я могу поехать вСвятую Землю. Найду ребят, окоторых Авраам говорил, начнем действовать… - пальцы срослись хорошо.
        ВХарбине Аарон ходил кместному, китайскому врачу. Лекарь использовал тонкие, серебряные иголки. Он обещал, что переломы скоро прекратят ныть, при перемене погоды. Пальцы остались только немного искривленными.
        Толкнув дверь кондитерской, Аарон окунулся взапах шоколада исладостей. Он встал вконец очереди:
        -Мэтью часто вКалифорнию ездит. Ему тридцати неисполнилось, аон майор, закончил академию. Он далеко пойдет, как его дед… - Аарон вспомнил жесткое лицо убитого индейцами генерала Горовица:
        -Он тоже вице-президента Вулфа напоминал. Мэтью только шрама нехватает, нащеке, для полного сходства… - рассмотрев пирожные, навитрине, рав Горовиц решил ограничиться чашкой кофе. Он вздохнул:
        -Папа неписал ничего, однако я знаю, что он внуков ждет. Я родился, когда папе тридцать было. Амне тридцать один. То есть пока неисполнилось, новсе равно… - Аарон подозревал, что, сего планами, думать обраке бессмысленно:
        -Клара впорядке… - рав Горовиц немного покраснел, - пусть они будут счастливы, пожалуйста. Какая хупа, Америка начнет воевать, рано или поздно. Меир тоже неженится. Ноему всего двадцать пять… - кто-то тронул его заплечо.
        -Я смотрю, вы это или невы… - раздался сзади смутно знакомый голос:
        -Здравствуйте, рав Горовиц, рад вас видеть… - Аарон обернулся. Прошло четыре года, однако он узнал это лицо. Впоследний раз, рав Горовиц видел его вберлинской синагоге, наОраниенбургерштрассе, стех пор сожженной. Герр Бронфман стоял перед ним вформе хаки, снашивками лейтенанта американской армии, сбольшим букетом цветов.
        -Лейтенант Эдуард Бронфман, квашим услугам… - стащив пилотку счерных, кудрявых волос, он долго тряс руку Аарона:
        -Рав Горовиц, я поверить немогу… - закофе выяснилось, что Бронфмана отпустили сбазы, где он служил, нанеделю. Улейтенанта два дня назад родилсясын.
        -Восемь фунтов, - гордо сказал мужчина, - миссис себя отлично чувствует. Задочкой наши соседи присматривают… - он широко улыбался, - я цветы покупаю, пирожные хочу ей принести. Еслибы невы, рав Горовиц, нететя ваша покойная, да хранит Господь душу ее, ничегобы этого неслучилось. И, если я вас встретил, вы сандаком станете, - прибавил лейтенант:
        -Мы давно решили мальчика назвать ввашу честь, рав Горовиц… - Аарон, отчего-то, подумал:
        -Второй мальчишка смоим именем. Ауменя детей нет… - Бронфман служил вармии больше года:
        -Языками занимаюсь… - он подмигнул Аарону, - обучаю персонал немецкому… - обрезание устраивали втойже синагоге, Шеарит Исраэль.
        Аарон кивнул:
        -Небеспокойтесь, мистер Бронфман. То есть лейтенант… - он усмехнулся, - это мицва. Я поменяю билет, останусь вСан-Франциско. Давно я здесь небыл… - ушоколадного фонтана толпились дети. Бронфман выпустил серебристыйдым:
        -Жаль, что вы навосточное побережье возвращаетесь, рав Горовиц. Вармии много евреев, акапелланов нехватает. Нехотят раввины служить… - он вздохнул:
        -Унас тяжело, несравнить сработой всинагоге. Набазах ничего такого нет… - Бронфман обвел рукой мраморный пол кафе, деревянную, блестящую витрину свыпечкой:
        -Мы вбараках живем, вглухих местах… - они распрощались.
        Откинувшись наспинку стула, Аарон погладил бороду:
        -Нехватает… - он вынул старую, записную книжку. Аарон нерасставался сблокнотом, современ учебы вЕврейской Теологической Семинарии, вНью-Йорке. Студентом, он, сментором, раввином Альштадтом, посещал заключенных. Альштадт служил капелланом внью-йоркских тюрьмах:
        -Он мне подскажет, кто вармии капелланами занимается… - расплатившись, Аарон посмотрел начасы. ВНью-Йорке рабочий день был вразгаре:
        -Мы все равно начнем воевать… - рав Горовиц шел понабережной. Он хотел позвонить наставнику ипосоветоваться:
        -Нестой над кровью ближнего своего. Это тоже заповедь, мицва… - он посмотрел наптиц, чаек, ибелых, голубей. Аарон бросил им крошки, порывшись вкармане куртки:
        -Нельзя сейчас оставаться встороне, - твердо сказал Аарон, увидев вывеску почты.
        База ВВС США Гамильтон, Калифорния
        Вбольшом, стальном ангаре, уземляного, утоптанного пола гулял легкий ветерок. Снаружи слышался рев моторов. Бомбардировщики, после тренировочного полета, заходили напосадку: Аарон, поймал себя натом, что невольно проводит рукой погладко выбритым щекам:
        -Кузен Стивен был вплену, иМишель тоже. Они оба воюют, Стивен защищает Лондон отбомбежек, Мишель всилах генерала де Голля… - Аарон прочел вгазете осилах Свободной Франции, иоСопротивлении. Он понял, чем занимаются Мишель иТеодор.
        Аарон, украдкой, бросил взгляд втусклое зеркало, висевшее над головой сержанта. Интендант устроился вуглу ангара, спиной кзабитым пакетами полкам, залегким, раскладным столом. Аарон понял, что четырнадцать лет носил бороду:
        -Кроме того времени, когда я вДахау ездил, заЛюдвигом… - увхода вангар, назеленой траве, прохаживались, перекликаясь, голуби, - неизвестно теперь, когда удастся ее отрастить. После войны, наверное… - Аарон, невольно, усмехнулся.
        -Лейтенант Горовиц, - позвал его клерк, - распишитесь, где галочка. Запарадную форму… - он зашевелил губами, - замолитвенную шаль… - вдокументах интендантского управления так называли талит. Он был армейского образца, кремового шелка, сзолотистой бахромой итакойже вышивкой. Скрижали завета, сримскими цифрами, обозначавшими заповеди, увенчивал щит Давида. Такаяже нашивка, красовалась нарукаве рубашки цвета хаки. Аарон был впоходных, тяжелых ботинках иармейских штанах, впилотке, вместо кипы.
        Армия запрещала нетолько бороды, ноилюбую, как объяснил командир Аарона, капеллан Иствуд, одежду гражданского образца.
        Аарон досих пор удивлялся тому, как быстро все прошло. Позже он понял, что втихоокеанском командовании, небыло ни одного капеллана, еврея. Стоило раву Горовицу появиться вМонтерее, навоенной базе, как армия приняла его сраспростертыми объятьями. Потребовалось всего несколько телефонных звонков. Еврейская Теологическая Семинария подтвердила, телеграммой, его диплом извание раввина.
        Капеллан Иствуд, немного недовольно, сказал:
        -По-хорошему, надо былобы вас послать вИндиану, вфорт Харрисон. Прошлибы начальное офицерское обучение, внашей школе… - Иствуд, епископальный священник, носил нанашивках крест, - новремени нет… - он хлопнул ладонью попапке. Аарон увидел наобложке свое имя извание:
        -Потом туда поедете, - заключил Иствуд, - сейчас есть более срочные вещи. Увас отличный послужной список, если можно так выразиться, - капитан Иствуд добавил:
        -Знаете языки, жили вЕвропе. Армии подобные люди нужны, лейтенант Горовиц… - после обрезания сына Бронфмана, Аарон принес присягу.
        Рав Горовиц, немного, боялся телефонного звонка отцу. Преимуществом пребывания вармии было то, что сродными связывались загосударственный счет. Доктор Горовиц долго молчал:
        -Что делать, милый мой. Если ты решил… - Аарон открыл рот, ноуслышал неожиданно веселый голос:
        -Вконце концов, Горовицы всегда вармии служили. Достаточно побывать наАрлингтонском кладбище. Я тоже успел повоевать… - доктор Горовиц провел два года военным врачом, воФранции:
        -Меиру я сообщу, - добавил отец, - и, может быть, ты Мэтью увидишь. Или тебя наГавайи пошлют? - озабоченно добавил Хаим: «ВПерл-Харбор?»
        Куда его посылали, рав Горовиц понятия неимел.
        Капитан Иствуд сказал, что он отбывает сбазы Гамильтон, где ему передадут пакет, сдальнейшими инструкциями. Гражданскую одежду Аарон упаковал. Он отправил посылку, домой, отцу, заказенный счет. При лейтенанте Горовице имелся вещевой мешок, сТорой, икошерным рационом, надва дня. Напакете Аарон заметил знакомую ему печать Союза Ортодоксальных Синагог. Тора оказалась тоже привычного издания, свытисненными буквами: «Армия США». Нашее урава Горовица висело два жетона, сего именем, фамилией, званием, ибуквой «Н». Это означало, что он еврей. Капитан Иствуд показал ему выемку, водном изжетонов.
        Капеллан, сухо, объяснил:
        -Вслучае гибели один жетон снимается, ипередается командиру подразделения, то есть мне, для регистрации потери. Второй остается для опознания ипогребается вмогиле вместе стелом… - выемка служила для того, чтобы жетон прикрепили кдеревянному гробу, армейского образца. Аарон напомнил себе, что пока США невоюет:
        -Новедь будет, непременно… - он расписался запарадную форму, цвета хаки, брюки, китель, ирубашку. Ему выдали ботинки ипресловутую молитвенную шаль. Аарон уложил все ввещевой мешок. Половина осталась незаполненной. Кроме Торы, тфилин, пакета срационом, италита, при нем была бритва, мыло, зубной порошок ищетка, тоже свыдавленными наалюминии надписями: «Армия США». Сержант подвинул большую, амбарную книгу:
        -Распишитесь запакет, лейтенант Горовиц. Поставьте дату ивремя… - он посмотрел начасы:
        -Седьмое февраля, полдень. Ваш самолет… - сержант указал всторону выхода, - готов квылету, через четверть часа… - он встал, козырнув Аарону. Рав Горовиц еще несвыкся сармейской манерой приветствовать друг друга. Он тоже, довольно неловко, козырнул вответ, сунув пакет внагрудный карман рубашки.
        Лейтенант Бронфман приехал проводить его, сбазы вМонтерее, где он служил. Аарон, позвонив Бронфману, услышал разочарованный голос:
        -Я думал, вас вКалифорнии оставят… - Бронфман ждал, покуривая папиросу. Аарон, покинув ангар, развел руками:
        -Боюсь, есть время только наперекур. Передавайте привет миссис Бронфман, дочке вашей, маленькому… - Эдуард щелкнул зажигалкой:
        -Хорошо, что вы вармию пошли, рав Горовиц. Новы бесстрашный человек… - Аарон, вобщем, никогда осебе так недумал:
        -Максим бесстрашный… - они смотрели насерые бомбардировщики, - кузен Стивен, Мишель, Авраам. Скем-нибудь навойне я столкнусь, обязательно… - навзлетно-посадочной полосе стоял транспортный дуглас. Бронфман присвистнул:
        -Сбагажом полетите. Он весь какими-то ящиками забит… - дуглас заканчивал погрузку:
        -Жаль, что я Максима невидел, - Аарон незнал, кто спас его изтюрьмы, вКаунасе. Он непомнил лица русского, который его допрашивал:
        -Они невсе такие… - сказал себе рав Горовиц, - Максим тоже русский. Если Гитлер нападет наСССР, он вармию отправится… - Аарон снял пилотку. Стрижка унего теперь была короткая, армейского образца. Он почесал голову:
        -Я сошкольных времен так нестригся.
        -Без бороды вам тоже хорошо, - одобрительно сказал Бронфман:
        -Куда вас отправляют, рав Горовиц? Пакет посмотрите… - взломав печать, Аарон прочел машинописные строки: «Хэнфорд».
        -Никогда неслышал, - Бронфман нахмурился, - ноя вАмерике всего четыре года.
        -Я здесь родился, как ивсе мои предки, - весело ответил Аарон, - нотоже никогда неслышал, - он похлопал лейтенанта поплечу:
        -Неуставное прощание. Впрочем, мы свами водном звании. Удачи, испасибо… - отсамолета махали.
        Выбросив сигарету вурну, Аарон вскинул мешок наплечо. Он побежал кдугласу, придерживая пилотку. Отпропеллеров несся поток жаркого, почти пустынного воздуха.
        Вашингтон
        Мистер Куарон, мексиканский журналист, корреспондент газеты El Universal остановился вДжорджтауне, науглу Висконсин-авеню иМ-стрит, вскромном пансионе, для холостых мужчин. Зауглом шла стройка. После наводнения, четырехлетней давности, канал, шедший параллельно реке Потомак, закрыли. Судоходство прекратилось. Хозяин пансиона сказал, что берега ишлюзы восстанавливают. Власти округа Колумбия собирались устроить парк ипустить поводе прогулочные баржи, тянущиеся замулами.
        -Как встарые времена, - выписав квитанцию, хозяин проводил мистера Куарона натретий этаж: «Завтрак всемь утра». Мексиканец небыл похож надешевых, нелегальных работников, изюжных штатов. Хозяин читал вгазетах отысячах, людей. Они вглубокой ночи, переходили границу, нанимаясь вфермерские хозяйства, или становясь прислугой:
        -Он по-английски говорит, как образованный человек, - владелец пансиона заглянул накухню, где стояли два рефрижератора идве плиты. Он бросил взгляд насписок провизии, настоле. Владелец гостиницы посчитал напальцах:
        -Все номера заняты, улюдей деньги появились. Недаром я замистера Рузвельта голосовал. Он страну вбеде неоставит. Вытащить нас изтакой ямы… - хозяин помнил заколоченные окна домов, таблички: «Продается», очереди безработных, заблаготворительным супом. Армия Спасения раздавала еду, чутьли ненаступенях Конгресса.
        Сделав кофе, он принес чашку застойку, размышляя омистере Куароне:
        -Он журналист, собразованием… - владелец пансиона вспомнил изящные манеры молодого мужчины. Попаспорту гостю исполнилось двадцать восемь:
        -Идальго, - американцу пришло вголову нужное слово, - вМексике неодни индейцы обретаются. Колумб тоже испанцем был… - он включил радио. Передали прогноз погоды. Последний месяц зимы встолице оказался почти весенним, ожидалось двенадцать градусов. Впарках цвели гиацинты.
        Хозяин неделю назад прекратил отапливать здание. Вкаждой комнате имелась старомодная грелка для постели, довоенных времен. Экономия, как замечал хозяин, выручала его ивсамые тяжелые времена.
        Вновостях ничего интересного неоказалось. Немцы продолжали бомбить Британию. Итальянцы вСеверной Африке проигрывали, сдав Бенгази. Гитлер назначил генерал-лейтенанта Эрвина Роммеля командующим африканским корпусом вермахта. Зевнув, хозяин покрутил рычажок, переключившись натрансляцию боксерского матча.
        Петр Воронов, присев наподоконник, рассматривал белоснежный купол Капитолия. Петр еще никогда небывал встолице США. Всвой прошлый визит, похищая Невидимку, он невыезжал изНью-Йорка. Вспомнив расстрелянную Джульетту Пойнц, он ласково улыбнулся:
        -Мы тогда сТонечкой встретились, Володя получился… - сыну летом исполнялось три года. Он бойко болтал, нарусском ианглийском языках. Вернувшись вМоскву, после проверки Кукушки, Петр был немного разочарован отсутствием новостей. Жена уверилаего:
        -Все будет хорошо, милый. Ноя тебя редко вижу… - Тонечка едва слышно вздохнула. Петру показалось, что прозрачные, светло-голубые глаза заблестели. Испугавшись, он долго целовал жене руки, обещая пробыть дома подольше. Петр только навестил Прибалтику, где шла вторая депортация контрреволюционных элементов. Осень иначало зимы он провел вМоскве. Они ездили надачу кнаркому, отдыхали всанатории, иустроили домашнюю елку, для Володи иего маленьких друзей. Жена испекла английскую коврижку, сцукатами, изажарила индейку.
        Петр, играя сдетьми, поймал себя натом, что ему нравится запах богатства исытости, вквартире, мебель красного дерева ибухарские ковры, эмка сшофером, водворе, шелковое платье иянтарное ожерелье Тонечки. Вдетском доме все подобное считалось признаками буржуазии, однако Иосиф Виссарионович сказал, что советские люди стали жить лучше.
        Петр понял, что он, невольно, подражает, небрежным, уверенным манерам фон Рабе.
        -Он граф, - думал Петр, обедая дома, накрахмальной скатерти, среди старого серебра игарднеровского, конфискованного, фарфора, - граф. Тонечка леди, дочь герцога. Ая? Сын рабочего, внук крепостного, еще исподобным братом… - мерзавец прислал открытку, поздравляя Петра сгодовщиной революции. Наштампе значилось: «Нарьян-Мар». Вспомнив карту, Петр поежился, иничего неответил брату. Воронов хотел онем забыть. Петр надеялся, что Степан тихо сопьется, заПолярным Кругом, взвании старшего лейтенанта, без партийного билета, иорденов.
        Воронов приоткрыл окно, вдыхая сладкий, совсем незимний воздух. Он вспомнил рассказ хозяина обудущих баржах, наканале:
        -Тонечка говорила, уних вАнглии подобная баржа была. «Чайка». Надо сВолодей, когда он подрастет, поВолге проехаться. Ему понравится… - жена много работала. Осенью вышел сборник материалов, обуспехах новых строек, под наблюдением комиссариата. Тонечка сразу принялась собирать материалы для второго. Она преподавала языки, наЛубянке, ноПетр неговорил сНаумом Исааковичем, или начальником иностранного отдела, оштатной работе для Тонечки. Это было ни кчему, учитывая их будущую жизнь вЦюрихе.
        -ВЦюрихе все случится, обязательно… - взглянув наскромные, стальные, подходящие для журналиста часы, Петр стал переодеваться, - Тонечка отдохнет, мы сней вгоры поедем… - он представил альпийское шале, шкуру медведя, убольшого камина, улыбку Тонечки:
        -Мы впохожем коттедже жили, всанатории НКВД… - Петр застегивал пуговицы рубашки, - как я поней скучаю… - сеньор Куарон добрался доАмерики обходным путем, через Италию, иЛиссабон. Петр уехал изМосквы после нового года:
        -Скоро мы увидимся. Я привезу подарки, ей иВолоде… - Петр много занимался смальчиком. Они играли, Воронов читал малышу детские книги. Володя начал узнавать буквы. Всанатории они катались насанках. Тонечка, всобольей шубке, вбрюках дорогого кашемира, хохотала, вытаскивая их изсугроба:
        -Ты как ребенок, дорогой мой! Немедленно вдом, переодеваться, пить чай, стравами имедом… - наПетра повеяло ароматом чабреца, он увидел тусклый блеск старинного самовара.
        -Блинов хочу… - вздохнул Воронов, - Тонечка их отлично печет. ИвоФранции они отменные. Надо найти какую-нибудь забегаловку французскую… - Эйтингон приезжал встолицу надень позже. Он следил заизменником Кривицким. Посведениям, полученным отПаука, десятого февраля перебежчик выступал назаседании комиссии порасследованию антиамериканской деятельности, сдокладом овнедрении секретной советской агентуры вструктуры государственной властиСША.
        -Непозволим, - Петр завязал галстук, - никуда он непойдет, инигде невыступит. Хватит подметных статей, хватит порочить имя товарища Сталина, хватит выдавать наших агентов… - вянваре, посообщению Стэнли, Кривицкий очутился вЛондоне. Предатель, судя повсему, встречался сбританскими разведчиками. Стэнли, впрошлом году, взяли наработу вСекретную Службу. НаЛубянке появился доступ ксамой свежей информации. Петр иногда, весело, думал, что шурин, его светлость герцог Экзетер, инеподозревает, кто читает приготовленные им доклады.
        Кривицкий незнал осуществовании Стэнли, здесь опасности несуществовало. Незнал предатель иоПауке, онем вообще имело представление всего несколько человек. Паук, послезавтра возвращался изКалифорнии. Они собирались приступить коперации сКривицким.
        Петр нестал надевать пальто. Замотав нашее шарф, Воронов надвинул шляпу набровь, как делали его любимые Кларк Гейбл иХамфри Богарт. Он исигарету курил, подражая актерам, держа ее вуголкерта:
        -Еслибы мы сТонечкой могли жить вПариже… - Воронов сбежал полестнице, - ноничего. Будем посещать мой любимый город… - Эйтингон велел Петру, как следует, познакомиться состолицейСША.
        Воронов шел поВисконсин-авеню, вцентр города, кБелому Дому иКапитолию, под почти весенним, ярким небом. Он увидел вывеску: «Le Petit Paris», сЭйфелевой башней. Вход вкафе украшал трехцветный флаг, слотарингским крестом. Навитрине выставили портрет генерала де Голля:
        -Пусть сражаются. Все равно, Гитлер их сильнее, он правит Европой. Нас, впрочем, это неинтересует. Гитлер никогда ненападет наСССР, - обэтом говорил фон Рабе. Ему, как идругим немецким источникам, наЛубянке верили. Радиограммы отКукушки иРамзая, утверждающие обратные сведения, выбрасывали вкорзину. Эйтингон сердито говорил:
        -Даже если они инепродались американцам, или британцам, то они купили дезинформацию… - Кукушка, пословам Эйтингона, виюне отзывалась вМоскву, сдочерью.
        Женщину оставляли наработе виностранном отделе. Дочь, как тонко улыбнулся Эйтингон, ехала вдругое место. Он несказал, куда, нозаметил:
        -Девочка будет знать, что отее работы зависит жизнь матери… - Эйтингон поднял бровь: «Она постарается, эта Марта…»
        Петр наметил себе зайти вофранцузское кафе наобратном пути. Он понял, что никогда невидел дочери Кукушки. Вличном деле ее фотографий неимелось:
        -ИНаум Исаакович ее невидел… - Петр ждал зеленого сигнала светофора, - я только изнаю, что ее Марта зовут… - вспомнив холодные, серые глаза Кукушки, он передернул плечами:
        -Она награжданской войне заложников расстреливала, женщин, детей… - Петр сам занимался казнями, вИспании, носчитал приведение приговора висполнение мужской работой.
        -Тонечкабы никогда подобное нестала делать… - уверенно сказал Петр, - что задочь может вырастить Кукушка? Убийца, наверняка, как иее мать. Интересно, зачем она понадобилась Науму Исааковичу… - миновав книжный магазин, Воронов необратил внимания наплакат, ввитрине, сколючей проволокой, алым, советским флагом, ифотографией товарища Сталина. Черные, жирные буквы кричали прохожим: «Скоро виздательстве Скрибнера! Разоблачение злодеяний Сталина! Правда, обубийстве Троцкого! Сенсация года! «Империя Зла. Жизнь исмерть под сенью красного знамени!».
        Насвистывая «Let There Be Love», Петр пошел дальше.
        Луч неяркого солнца падал надубовые, прикрытые старым, вытертым ковром половицы. Заокном, наДюпонт-серкл, было тихо. Столица посубботам отдыхала. Кодиннадцати утра наулицах появлялись хорошо одетые мужчины, под руку сдамами, вотороченных мехом жакетах. Швейцары гостиниц иресторанов почтительно распахивали тяжелые двери. Конгрессмены, сенаторы, ислужащие администрации, сженами, или, как выражались вВашингтоне, доверенными работницами секретариата, приходили набранч, неспешный завтрак, закоторым можно было провести весь полдень.
        Вхрустальных бокалах золотилось французское шампанское. Свойной, оно подорожало, как исыры, намраморном круге, под стеклянным куполом. Однако цены нарусскую икру неподнялись, асвежие лобстеры изБостона сейчас, всезон, ивовсе были дешевы. Натарелках блестело мороженое. Терпко пахло апельсинами ицитронами, изФлориды. Девушки изящно ели сырные торты, смалиновым джемом.
        Из-за немецких подводных лодок, топивших все, без разбора, британские корабли, чай взлетел вцене. Кофе вСША привозили сюга, изЦентральной Америки. Зерна почти ничего нестоили. Вдыхая горьковатый аромат, закуривая кубинскую сигару, патроны оглядывали полный людейзал.
        Женщины носили дневные костюмы, английского твида. Мадам Шанель рекомендовала короткие, едва прикрывающие колено юбки. Нейлоновые чулки, модная новинка, облегали стройные ноги. Правительство Виши, судя повсему, несобиралось прекращать производство духов. Вуниверсальных магазинах стояли ровные ряды дорогих флаконов.
        Некоторые девушки, следуя голливудской моде, смело надевали днем брюки, широкие, закрывающие носок обуви. Они перетягивали ремешками тонкие талии, илихо пристраивали назавитые локоны большие береты, подражая новой звезде, мисс Веронике Лейк. Афиши обещали вмарте фильм, сее участием, «Мне нужны крылья». Военно-воздушные силы обеспечили для съемок тысячу самолетов идве тысячи солдат, статистов. Девушки подхватили привычку мисс Лейк томно смотреть, из-под опущенных ресниц, закрывая волосами один глаз.
        Наковре валялся кинематографический журнал, где мисс Лейк сняли подобным образом. Меир тоже, приоткрыв один глаз, взглянул нахронометр. Вкомнате пахло ванилью. Шелковое, вечернее платье, цвета жемчуга, перекинули через ручки кресла, рядом лежал его смокинг. Туфли навысоких каблуках, маленького размера, она сбросила попути кстаромодной, под балдахином постели.
        Меир иногда, весело, думал, что снял квартирку, только из-за кровати. Обстановка здесь была старой, довоенной, дом построили впрошлом веке. Унего даже имелся мраморный, порядком закопченный камин. Меир один раз навещал роскошные, четырехкомнатные апартаменты майора Горовица, вновом доме, сконсьержами илифтами. Вкомнатах кузена царила больничная чистота, пахло дорогим табаком. Мэтью показал картины настенах, новый, дорогой рефрижератор, итальянскую машинку, для варки кофе. Меир нестал спрашивать, зачем кузену, проводящему встолице пару дней вмесяц, подобное великолепие. Он понимал желание Мэтью восстановить былую славу Горовицей. Меир подозревал, что кузен копит надепозит, для покупки дома, вбогатом предместье города, вВирджинии, или Мэриленде.
        Меиру хватало двух небольших комнат, иполки слюбимыми книгами, вспальне, где стоял потрепанный томик Лорки, Сент-Экзюпери, Чехов, впереводе миссис Гарнетт, и«Ночь нежна», Фицждеральда. Ему отчаянно нехотелось вылезать из-под шелка покрывала, снимать голову смягкого, белого плеча.
        Ирена пошевелилась. Поцеловав темные волосы девушки, Меир нашел наковре очки. Официально Ирена жила вотеле Вилларда. Миссис Фогель каждый день, после обеда, звонила дочери. Ирена появлялась вномере, чтобы отдать белье встирку ипринять телефонный звонок, изНью-Йорка. Она пела названых вечерах, ноуспевала готовить печенье, для Меира. Девушка прятала бумажный пакетик вкарман его куртки.
        Даллес, насовещаниях, поводил носом:
        -Доставайте сладости, Ягненок. Вы что, постоянно кондитерскую навещаете? - Меир, немного, краснел.
        Пошарив рукой пополу, он нашел бумажную салфетку:
        -Надо ваптеку зайти… - посчитав то, что лежало всалфетке, Меир вспомнил содержимое шкафчика, вванной, - купить про запас. НоИрена уезжает, через три дня, вЛос-Анджелес. Зачем мне пакетики, без Ирены… - Меир понял, что улыбается. Кузен, наоборот, прилетал изКалифорнии. Они собирались, втроем, отобедать уВилларда. Меир иМэтью всегда встречались вэтом ресторане. Майор Горовиц поддерживал хорошие отношения сметрдотелем. Столик был обеспечен, даже позвонку запару часов дообеда.
        Надев халат, Меир прошел накухню. Избавившись отсалфетки, вымыв руки, он зажег газ, наплите. Утро было туманным, Дюпонт-серкл пустовал. Приоткрыв форточку, Меир закурил. Отец, позвонил третьего дня. Доктор Горовиц сообщил, что Аарон теперь служит вармии, капелланом. Брат обещал, повозможности, писать семье:
        -Нас мало осталось… - вздохнул отец, - сосмертью Ханы, то есть Аннет. Надо держаться вместе, милый мой. Хорошо, что уРегины новая девочка родилась… - Меиру путь вЯпонию, как инаконтинент, был закрыт. Вернувшись изЛондона, сдвумя новыми шрамами, Меир нестал скрывать отначальства, что личиной мистера О'Малли больше пользоваться нельзя. Он, правда, необъяснил, что произошло. ОДавиде, или вши, как его, про себя, называл Меир, знали только он сам, иДжон. Кузенбы непроговорился. Меир даже отцу несказал опредательстве зятя. Он досих пор немог поверить, что еврей способен наподобное. Меир надеялся, что допрофессора Кардозо, рано или поздно, доберутся силы Сопротивления.
        -Или Авраам Судаков его навестит… - Меир снял кофе сплиты, - хотя он втюрьму сел, как порядочный человек… - он вспомнил рассказ Аарона оПраге. Меир пока тюрьму миновал, однако он подозревал, что все может измениться:
        -Авраам несобирается пять лет вкамере проводить… - кофе пах кардамоном, - думаю, вследующем году, мы увидим его вЕвропе. Вследующем году Гитлер нападет наРоссию, - он покуривал, глядя вокно, - или вэтом году… - Меир, насовещаниях, спорил саналитиками, вспоминая разговоры сГенрихом, вАмстердаме.
        ОГенрихе он Даллесу тоже говорить нестал. Фон Рабе был вотчиной британской разведки, США сГерманией невоевало. Босс был недоволен тем, что обистинном имени мистера О'Малли, стало, пословам Даллеса, известно отБерлина доТокио. Начальник развел руками:
        -Посмотрим, как дальше пойдет. Занимайся аналитикой, помогай сохраной президента, работай вконтрразведке… - наэтой неделе, Меир принял отколлег миссию посопровождению мистера Кривицкого. Задва года, что перебежчик жил вСША, никто подозрительный кнему неприближался. Меир пока невстречался сКривицким, его смена начиналась сегодня. Через два часа он забирал русского изгостиницы «Бельвью» ивез навстречу сиздателем, мистером Чарльзом Скрибнером. Скрибнер приезжал ради этого изНью-Йорка. Меир почесал растрепанные, темные волосы:
        -Кривицкий, вобщем, неплохо пишет, я его статьи читал. Музыка одинаковая, злодеяния Сталина, убийство невинных людей, новедь он прав. Скрибнер, наверное, мемуары хочет заказать… - Меир, зевнув, порылся вкармане халата:
        -Один пакетик остался. Надо сделать предложение Ирене, хватит. Ей двадцать четыре года, она хочет семью, детей. Аесли война начнется? - аналитики, водин голос, утверждали, что Япония завязла вконтинентальных сражениях, инесобирается атаковатьСША.
        -Это мы еще посмотрим, - кисло сказал Меир, соскочив сподоконника. Налив кофе для Ирены, он вернулся вспальню. Присел накрай кровати, неудержавшись, он провел губами побелой, сладкой шее. Ирена дрогнула длинными ресницами:
        -Тебе пора, милый? - поцеловав нежные веки, он скосил глаза начасы:
        -Еще минут сорок… - Меир едва успел поставить чашку наковер. Ирена потянула его ксебе. Он окунулся взнакомое, спокойное тепло, вспомнив любимый рассказ, уЧехова.
        -Душечка… - отнее пахло уютной ванилью, она вся была мягкая ипокорная, - душечка… - Меир хотел проверить, нетли уКривицкого оружия. Ребята говорили, что русский, впоследнее время, стал очень подозрительным. Он постоянно говорил обагентах НКВД, сжимающих, поего выражению, щупальца вокруг него, Вальтера Кривицкого.
        -Кому он нужен… - Меир услышал тихий, сдавленный стон, - Троцкого убили, наэтом Сталин успокоится. Я видел плакаты, вкнижных магазинах: «Империя зла». Наверняка, Скрибнер название выбрал. Нет здесь никаких агентов… - Меир кинул очки наковер, забыв оКривицком иНКВД.
        Меир вел неприметный, темный форд котелю Вилларда, где назначил встречу мистер Скрибнер. Издатель собирался поговорить сКривицким забранчем. Обычно Кривицкого охранял один человек. Гувер сказал, что нужды вусилении сопровождения нет. НаКривицкого задва года никто непокушался.
        -Инепокусится, - сварливо добавил босс, - здесь неМексика… - глава Бюро имел ввиду смерть Троцкого. Изгнаннику, вавгусте прошлого года, раскололи череп ледорубом. Меир еще оставался вЛондоне. Он помнил сообщение порадио, ихмурый голос Джона:
        -Теперь уСталина нет соперников… - кузен пришел его навестить, вгоспитале, - он отвсех избавился… - одна изпуль фон Рабе прошла внескольких сантиметрах отпозвоночника Меира. ВАмстердаме, они нестали обращаться вгородские госпитали. Максимилиан, без сомнения, послалбы вбольницы людей гестапо.
        Генрих высадил их удеревни, наЭе. Джон нашел врача. Меир, ктому времени очнулся. Раны унего, вобщем, были неопасные, однако он потерял много крови. Морской переход обратно вБританию Меир почти непомнил. Когда он немного оправился, Джон сказал, что связь ссестрой налажена. Герцог показал расшифрованные радиограммы:
        -Она вРоттердаме, сняла квартиру, принимает частным образом… - Меир забеспокоился:
        -Нопациентки могут пойти кнемцам, это опасно. Даже, несмотря нато, что она польскими документами пользуется… - герцог покраснел:
        -Поверь, - Джон откашлялся, - ни одна женщина недонесет наврача, делающего подобные операции… - Меир велел:
        -Все равно, передай ей, чтобы она вела себя осторожно… - отцу Меир озанятиях старшей сестры неговорил. Доктор Горовиц считал, что Эстер осталась вГолландии из-за близнецов.
        Меир посмотрел взеркало заднего вида нарусского. Кривицкий, урожденный Самуил Гинзбург, сидел сзакрытыми глазами. Перебежчику было едва засорок, однако он выглядел пятидесятилетним. Его жена исын жили наферме, под Нью-Йорком, их охраняли. Едва Меир постучал вдверь его номера, как Кривицкий заявил:
        -Я неуверен, что вы сможете обеспечить безопасность моей семьи, вслучае, если я… - он повел рукой. Меир непредставлялся русскому. Для Кривицкого он был просто мистером Марком.
        -Мистер Вальтер, - Меир закатил глаза, - ничего свами непроизойдет. Для этого мы здесь. Встретитесь сиздателем, выступите назаседании комиссии, ипоедете обратно, всельскую глушь…, - Кривицкий признался, что унего есть оружие, ноотдавать кольт Меиру, наотрез отказался:
        -Я работал залинией фронта, награжданской войне, - угрюмо сказал Кривицкий, надевая пиджак, - когда вы впеленках лежали, юноша. Ненадо меня учить, что я могу делать, ичто немогу… - Меир вздохнул: «Хорошо, мистер Вальтер. Пусть будет по-вашему. Новотеле…»
        -Вотеле я стрелять небуду, небеспокойтесь, - отрезал Кривицкий. Меир велел себе неспрашивать, где, собственно, русский намеревается пустить вход оружие.
        НаПенсильвании-авеню поток машин оказался плотным. Пощелкав рычажком радио, Меир закурил. Он услышал низкий голос Ирены:
        Let there be cuckoos,
        Alark and adove,
        But first ofall, please
        Let there be love…
        Скрыв улыбку, Меир заставил себя неподсвистывать песне. Он оставил Ирену впостели, сжаркими, разметавшимися поподушке волосами. Она обнимала Меира:
        -Я люблю тебя, милый, люблю. Я приеду свручения Оскара, ипобуду стобой встолице. Маме скажу, что уменя запись. Мы увидимся вНью-Йорке, наПурим… - допраздника оставалось больше месяца. НаПурим вНью-Йорке всегда устраивали благотворительные балы. Ирену, сджаз-оркестром, приглашали для музыкальной программы:
        -Надо жениться… - сказал себе Меир, - она меня любит, всегда будет любить… - Ирена пекла печенье, готовила обеды, пришивала пуговицы крубашкам. Девушка бегала вхимическую чистку, закостюмами, впрачечную, ивкошерную деликатесную лавку, зауглом отсинагоги. Когда Меир приходил домой, она встречала его вскромном, закрытом платье. Скухни пахло куриным супом, или запеченной форелью, унее были мягкие, ласковые губы. Меир почти ожидал услышать изгостиной голоса детей.
        -Ая ее нелюблю… - форд свернул котелю Вилларда.
        Вресторане метрдотель оставил для Кривицкого иСкрибнера отдельный кабинет. Меир провожал туда русского через черный ход. Задний двор отеля был заставлен машинами персонала. Меир припарковал форд:
        -Подождите, мистер Вальтер… - цепким взглядом окинув номера машин, он проверил список, вблокноте. Портье вотеле Вилларда едва нехватил удар, когда Бюро потребовало данные обо всех его сотрудниках.
        -Даже чернорабочих, - сухо сказал Меир, сидя вмаленьком кабинете, - речь идет обезопасности Соединенных Штатов Америки… - никого подозрительного запоследние месяцы ненанимали. Они сравнили имена сбазой данных порегистрации автомобилей:
        -Посторонних нет, ногости здесь инеоставляют свой транспорт. Гостей никак непроверишь. Ивообще, убийца может прийти пешком. Какой убийца? - разозлился насебя Меир, - мы вдвух кварталах отБелого Дома. Идоего отеля, «Бельвью», меньше мили…
        -Все впорядке, мистер Вальтер, - бодро заметил Меир, - подождите, пока я выйду измашины идам сигнал… - Кривицкому, молодой человек, вочках, странным образом напомнил его самого, вте годы, когда Кривицкий еще был Гинзбургом. Тогда он инеподозревал, что станет работать наЛубянке, изаниматься европейской агентурой НКВД.
        Агент приехал заКривицким вкостюме. Он усмехнулся:
        -День сегодня выходной, однако, мы хороший отель навещаем… - «Бельвью», где жил Кривицкий, тоже оказался неплохой гостиницей. Бюро немогло поставить вкоридоре пост охраны, подобноебы отпугнуло постояльцев. Гувер велел снять номер, напротив комнаты Кривицкого, ипостоянно наблюдать заего дверью.
        Темные, немного растрепанные волосы невысокого юноши золотились насолнце. Мистер Марк покуривал сигарету, оглядывая гостиничный гараж, склад, иокна отеля, спожарной лестницей. День обещал стать отменным, посерому асфальту прохаживались голуби. Несмотря нафевраль, пригревало.
        Кривицкий положил руку напистолет, вкармане пиджака:
        -Может быть, стоило признаться… - вЛондоне сним работала красивая женщина, сострогим взглядом, исединой натемных висках. Унее были короткие, поплечи волосы, стройные ноги, она курила крепкий, американский «Camel». Они сКривицким называли друг друга мистер имисс, несмотря нато, что встреча проходила вдеревне, вуединенном, безопасном доме.
        Женщина, лет тридцать, оказалась опытным работником. Вальтер, неожиданно, увидел грусть вее темных глазах:
        -Она человек, - сказал себе Кривицкий, - имистер Джон тоже. Имистер Марк… Может быть, стоило довериться…, - вВашингтоне ему показали снимки Эйтингона иПетра Воронова. Кривицкий преподавал Воронову семь лет назад. Доотъезда вАвстрию, резидентом, Вальтер читал лекции наЛубянке, для молодых сотрудников. Он сделал вид, что незнает этих людей. Фото Кукушки уних небыло, ноВальтер ионей ничего несказал.
        Он был ровесником Кукушки ипокойного Сокола, ездил сГорской курьером отКоминтерна, вГерманию. Вальтер знал, что стоит ему только заикнуться оЦюрихе, об«Импорте-Экспорте Рихтера» иосамой фрау Рихтер, он врядли доживет доконца недели.
        -Кукушка неполенится приехать, меня убрать, - мрачно думал Вальтер, - она дружила сРаскольниковым, воевала сним, инеостановилась, недрогнула. Она убила Рейсса, я уверен… - перебежчика Рейсса должен был убить Кривицкий, тогда еще непопавший вопалу. Он пошел против приказа Москвы, ипредупредил Рейсса оего участи.
        -Однако ему ничего непомогло… - Кривицкий вспомнил холодные, серые глаза женщины:
        -Она машина для убийства, как ее отец. Верный солдат партии… - Кривицкий работал резидентом вБерлине, когда овдовевшая фрау Рихтер принимала управление делом покойного мужа.
        Окна отеля блестели радугой насолнце. Кривицкий, невольно, втянул голову вплечи:
        -Эйтингон иВоронов занимались ликвидацией изменников. Орлов жив, потому, что молчит… - Кривицкий начал публиковать статьи, сразоблачением преступлений СССР, в«Saturday Evening Post». Материалы вышли сборником, сназванием «Я был агентом Сталина». Ему позвонил бывший резидент вИспании, Орлов. Кривицкий услышал горький смешок:
        -Для еврейского мальчика изПодволочиска, ты большой дурак, Самуил. Жди гостей… - Орлов, родившийся Лейбой Фельдманом, вБобруйске, повесил трубку.
        Кривицкий ждал, два года, стех пор, как он попросил политического убежища воФранции.
        -Оних я ничего несказал… - бессильно подумал Кривицкий, - ноя немог, немог иначе. Мелкую сошку, шифровальщиков, илакеев, впосольствах, Сталин мне простит, аГорскую… - Горскую непростилабы сама Горская. Кривицкий нехотел проснуться отхолода пистолета, приставленного квиску, нехотел видеть над собой, втемноте, серые, спокойные глаза.
        -Все впорядке, пойдемте, - весело сказал агент. Он забрал шляпу спереднего сиденья, Кривицкий взял свою.
        Форточка номера, нашестом этаже, открылась. Плотный, низкорослый, хорошо одетый бизнесмен, всинем костюме, засунул руки вкарманы:
        -Правильно ты говорил, Петр, насчет оптического прицела для винтовки… - Эйтингон проследил замерзавцем:
        -Его сопровождает известный нам, благодаря Пауку, мистер Меир Горовиц. Пришлосьбы оставлять два трупа. Вступать, так сказать, вконфронтацию сБюро… - Эйтингон хмыкнул:
        -Наверняка, Кривицкий поповоду книги встречается. «Империя зла», - он сдержал ругательство, - название какое придумал… - Петр просматривал тяжелую, воскресную газету.
        Отом, что Кривицкий собрался в«Виллард», узнать было просто. Поприезду изНью-Йорка, Эйтингон связался сПетром. Наум Исаакович был сдокументами испанского бизнесмена, торговца оливками. Сняв номер в«Вилларде», он сообщил Петру, что свокзала проводил Кривицкого вотель «Бельвью».
        Петру перебираться туда было опасно, поэтому он взял напрокат машину. Воронов надежно засел рядом сгостиницей, следя запередвижениями Кривицкого.
        Петр отозвался:
        -Мы его в«Бельвью» навестим, Наум Исаакович. Вместе сПауком… - он поднял телефонную трубку: «Бургер или…»
        -Или бургер, - расхохотался Эйтингон, закуривая, - машина видна отлично, можно пообедать. Сбеконом, сыром ижареной картошкой, - распорядился он, - ипусть принесут кока-колы… - Петр набрал трехзначный, внутренний номер ресторана Вилларда:
        -Наум Исаакович рассказывал, - вспомнил Петр, - Сокол здесь Паука вербовал, пять лет назад. Кофе его облил… - Петр улыбнулся, делая заказ.
        Собираясь навстречу сиздателем, Кривицкий положил вкарман пиджака, кроме кольта, конверт, срукописью. Скрибнер связался сним напрошлой неделе. Вальтер подозревал, что умистера Чарльза имелись какие-то знакомые вБюро. Адрес фермы, где жил Кривицкий исемья, был мало, кому известен.
        Скрибнер прислал вежливое письмо. Издатель хотел, чтобы Вальтер поработал над предисловием кновой книге, оСоветском Союзе. Кривицкий, сначала, скептически отнесся кбандероли снапечатанными намашинке листами. Он был уверен, что очередной американский журналист, проехавшись поулице Горького, ипобывав, под присмотром НКВД, впутешествии поВолге, пишет славословия великому Сталину.
        Контора «Интуриста» вНью-Йорке, напервом этаже роскошного здания, наПятой Авеню, пестрила хорошо отпечатанными, многоцветными плакатами. Путешественникам предлагали фестиваль искусств, вЛенинграде, охоту ирыбалку наВолге, путешествие поВоенно-Грузинской дороге иТранссибирской магистрали, курорты Крыма иКавказа. Отдельный тур отправлялся навеликие стройки Страны Советов, наавтомобильные заводы Горького, иДнепрогэс.
        Кривицкий указывал Бюро, что персонал офисов Интуриста, насамом деле, занимается разведкой, как илегальные резиденты, дипломаты. Работая вЕвропе, Вальтер незнал точных сведений озавербованных Советским Союзом американцах. Он, тем неменее, настаивал, что среди них, нетолько обычные подозреваемые, как называл их Кривицкий, люди слевыми симпатиями.
        -ВНКВД недураки сидят, - заметил Вальтер, - понятно, что среди коммунистов ищут впервую очередь. Нет… - он покачал головой, - все более тонко… - посмотрев наработника службы Даллеса, Кривицкий внезапно усмехнулся:
        -Вы можете делить кабинет сошпионом Москвы. Или вы сами шпион… - американец захлопнул папку: «Я понимаю ваши чувства, мистер Вальтер, нонестоит скатываться впаранойю».
        Дождавшись, пока жена исын заснут, Кривицкий ушел вгостиную. Он сидел укамина, шурша тонкой бумагой. Вальтер понял, что автор, кембы он ни был, имеет доступ кхорошим товарам. ВСССР подобной бумаги непроизводили.
        Он, сначала, решил, что Хемингуэй, непонятным путем, попал вМоскву, получил обвинение вшпионаже иотсиживает срок влагерях. Стиль манускрипта напомнил Вальтеру испанские заметки Хемингуэя. Вальтер полистал свежий «Life». Если верить журналу, писатель сейчас был вКитае.
        -Американец… - пробормотал Вальтер, - может быть, коммунист, изарестованных… - вторая глава переносила читателя назагородную дачу наркома НКВД Берии, внутреннюю тюрьму, наЛубянке, инапразднование годовщины великой революции, вузком кругу работников комиссариата. Вальтер подумал, что американец, должно быть, работал виностранном отделе, апотом оказался влагерях:
        -Я семь лет назад изМосквы уехал, я его незнаю. Счистками, все работники сменились. Ноесли он вГУЛАГе, как он переслал рукопись, назапад? - впервом абзаце первой главы автор описывал, как охранники складируют мерзлые трупы, устены барака усиленного режима. Вальтер, невольно, сглотнул:
        -Я смотрел нагруду тел, скованных морозом, спосиневшими, разбитыми вкровь ногами. При жизни, вернее, существовании, зэки носили, вместо обуви, куски автомобильных шин, примотанных кступням. Впоследнюю неделю ноября мороз опустился доотметки вминус тридцать градусов. Заключенные, изпохоронной команды, впредрассветной, бескрайней мгле, долбили ломами застывшую землю. Уштабного барака били врельс, начиналась утренняя поверка. Сталинская Россия вступала веще один день, безысходности истраха.
        Кривицкий, внимательно, прочел манускрипт. Автор знал наркома Берию, ивидел Сталина, наторжественном приеме, вКремле. Американец, скорее всего, отдал рукопись влагере, кому-то иззаключенных, выпущенных насвободу:
        -Вору… - он смотрел начеткие, машинописные строки, - они… коммунисты освобождают социально близкие элементы, как это уних называется. Остальные могут сдохнуть, наКолыме… - Кривицкий прислушался ктишине деревенской ночи, заокном: «Рукопись оказалась вМоскве, ее перепечатали, иотправили Скрибнеру».
        -Кукушка знает обо всех резидентах, она заведует финансовыми потоками… - пришло вголову Вальтеру, - она посылает деньги помиру, отАргентины доЯпонии. Она знает, сколько получают агенты, икто они такие. Вот что нужно американцам, - он усмехнулся, - сведения Кукушки. ВБуэнос-Айресе они хранили неприкосновенный, золотой запас партии. Потом средства отправили вШвейцарию. Это надежней. Она держит при себе номера счетов, имеет сведения озолоте, перевозимом изСССР вЦюрих… - отложив рукопись, Вальтер потрещал костяшками длинных, сухих пальцев.
        Он подошел кокну. Участок обнесли шестифутовой, крепкой изгородью, охрану прислали изВашингтона. Вбудке, уворот, мерцал огонек. Агенты, видимо, слушали трансляцию спортивного матча. Заокном мягко прошелестели крылья, Кривицкий отшатнулся отстекла, тяжело дыша.
        -Птица. Ночная птица. Я вбезопасности, вбезопасности… - американцы необратили внимания наего размышления отщательно законспирированном агенте, вБюро, секретной службе, или вармии. Втакие учреждения людей слевыми симпатиями небрали.
        Они шли попустому, служебному коридору «Вилларда». Кривицкий, мучительно, думал:
        -Хотябы мистер Марк. Откуда я знаю, что он неработает наСССР? Он может меня застрелить, влюбой момент. Инсценирует самоубийство… - мистер Марк зашел вкабинет первым, тщательно все проверив.
        Меир наобеде неприсутствовал. Он дожидался Скрибнера, ипередавал ему наруки подопечного. Меиру приносили гамбургер, ижареную картошку, кстулу, вкоридоре. Окон вкабинете неимелось, дверь была всего одна. Осмотрев комнату, Меир остался доволен.
        -Или Скрибнер меня пристрелит, НКВД его завербовало… - приказав себе успокоиться, Кривицкий жадно выпил половину хрустального, тяжелого стакана, сводой виши. Ему пришло вголову, что Кукушка сталабы бесценным приобретением для американской разведки:
        -Идля любой разведки… - Кривицкий усмехнулся, заглатывая горький дым сигареты. Представить себе Кукушку вроли перебежчика было невозможно:
        -Унее нет слабых мест, - напомнил себе Кривицкий, - она дочь Горского, она выкована изстали. Ей надо было подобный псевдоним взять. Она ипри жизни Сокола, донеслабы нанего, еслибы вчем-то подозревала. Ионбы ее расстрелял, отдай Сталин подобный приказ. Кукушка собственную дочь убьет, незадумываясь, ради торжества коммунизма наземле…, - оказавшись вкабинете, Скрибнер поднял ухоженную руку: «Я угощаю, мистер Вальтер».
        Впоследний месяц, издатель пребывал висключительно хорошем настроении. Мистер Френч, профессионал, его неподвел. Первые главы Скрибнер получил после Рождества. Он прочел текст, неотрываясь, заодну ночь. Мистер Френч изменил стиль, ноСкрибнер предполагал, что подобное случится. Он давно понял, что леди Холланд предусмотрительна.
        Взаписке автор сообщал, что летом собирается покинуть Советский Союз, иоказаться назападе. КПасхе Скрибнер ожидал законченную рукопись. Издать книгу он хотел вначале осени, после сезона отпусков.
        -Это станет бомбой… - мистер Скрибнер бросил взгляд наохранника Кривицкого, неприметного юношу вочках:
        -Настоящий бухгалтер. Я недумал, что Гувер подобных работников держит вБюро. Понему нескажешь, что он когда-нибудь касался пистолета… - юноша, удобно расположившись настуле, жевал гамбургер.
        Скрибнер заказал отличное бордо, вальдорфский салат, стейки скровью, гратен дофинуа, илаймовый пирог. Задесертом икофе он передал Кривицкому конверт сналичными, плату запредисловие. Просмотрев текст, Скрибнер, одобрительно, сказал:
        -Увас хороший слог. Если вы захотите написать более подробные мемуары… - он заметил страх, вглазах русского:
        -Какие мемуары… - вздохнул Скрибнер, - он собственной тени боится. Нето, что леди Холланд, ее ничем неустрашить… - аванс закнигу перевели насчет мистера Френча. Расплачиваясь заобед, издатель решил, что леди Холланд надолго вАмерике неостанется:
        -Троцкого убили. Она может вГерманию отправиться. Возьмет интервью уГитлера, она наподобное способна… - пакет сглавами Скрибнеру доставили изГосударственного Департамента. Работники американского посольства, вМоскве, после рождественского приема, обнаружили конверт вдамской комнате. Наконверте значилось: «Мистеру Чарльзу Скрибнеру, всобственные руки». Издателю почти хотелось попросить удипломатов список приглашенных. Скрибнер оборвал себя:
        -Какая разница, под каким именем он… то есть она, живет вМоскве? Главное, что она выполняет авторские обязательства… - книга обещала стать бестселлером.
        Скрибнер попрощался сКривицким. Агент увел русского через черный ход. Издатель решил выпить послеобеденный бренди, вхолле. Устраиваясь впросторном кресле, он заметил хорошо одетых бизнесменов, постарше имолодого, высокого, скаштановыми волосами. Они заказывали кофе, убара.
        Эйтингон посмотрел начасы:
        -Паук здесь отобедает, завтра вечером. Назначим наэто время операцию, чтобы обеспечить алиби, так сказать… - Наум Исаакович раскурил толстую, кубинскую сигару, пыхнув ароматным дымом:
        -Ты завтра днем свободен, - добавил он, - я сПауком время проведу. Сходи вмузей, выбери подарки… - Петр кивнул. Он хотел привезти Володе набор игрушечных машинок, компании Hubley. Они производили точные реплики автомобильного парка США. Петр представлял, как обрадуется мальчик. Володя любил возиться споездами имашинами. Тонечка, смеясь, говорила, что сын вырастет инженером.
        Петр вздохнул:
        -Скоро увидимся. Летом поедем вЦюрих, отправимся вгоры, наозера… - новая должность, впервое время, требовала отнего чутьли некруглосуточной работы. Воронов, все равно, хотел освободить пару дней. Тонечке он покупал чулки, туфли, ибелье. Петр, украдкой, записал мерки жены, хотя знал их наизусть. Он просто смотрел нацифры, вблокноте. Фото Тонечки брать наоперации было нельзя. Он шевелил губами: «176 —88 —60 —86 —38». Иногда Воронов целовал листок, видя белокурые волосы, прозрачные, голубые глаза жены. Он засыпал, успокоено улыбаясь, слыша ее ласковый голос илепет Володи.
        Майор Горовиц велел таксисту остановить автомобиль, недоезжая двух кварталов доего дома, дорогого комплекса, встиле ар деко, отделанного мрамором игранитом, наКоннектикут-авеню. Небоскреб Уоррена-Кеннеди, как его называли, наполняли офицеры. Неменьше семидесяти квартир занимали сослуживцы Мэтью поминистерству игенеральному штабу. Его соседями были конгрессмены, ученые, советники впрезидентской администрации.
        Мэтью довольно редко появлялся вапартаментах, новдоме его любили. Майор давал щедрые чаевые консьержам илифтерам, раскланивался сосвоими соседями, делал комплименты женщинам. Вквартиру Мэтью въехал осенью, после ремонта. Окна апартаментов выходили назоологический парк, где Мэтью встречался скуратором, изсоветского посольства.
        Майор Горовиц развел руками:
        -Придется накакое-то время отказаться отуборщицы. При доме есть своя служба. Я нехочу вызывать подозрения… - куратор похлопал его поплечу:
        -После Рождества кнам приедет гость. Я думаю, он привезет хорошие новости, товарищ Мэтью… - русский подмигнул ему. Мэтью снетерпением ожидал визита мистера Нахума. Он понял, что относится кстаршему товарищу, как котцу. Куратор показал фотографию орденского удостоверения, сименем Мэтью:
        -Ксожалению, я немогу оставить снимок… - Мэтью карточка инетребовалась. Он запомнил свое лицо нафотографии, орден Красной Звезды, запомнил слова, переведенные куратором: «Заобразцовое выполнение специальных заданий командования».
        Вернувшись, домой, Мэтью достал шкатулку спосмертно присужденным отцу крестом «Завыдающиеся заслуги». Он смотрел настарую, пожелтевшую фотографию. Полковника Горовица сняли перед битвой при Аррасе, где он погиб, рядом согромным, тяжеловесным, британским танком. Мэтью потрогал тусклый металл креста:
        -Ты былбы рад, папа, я знаю. Рад, что уменя тоже есть орден… - пока Америка невоевала, надежд наполучение наград неоставалось. Мэтью, впрочем, намекнули, что он может достичь звания полковника, года черездва.
        Он возвращался изКалифорнии вхорошем настроении. Вконце прошлого года, вРадиационной Лаборатории университета Беркли профессора Сиборг иМакмиллан получили микродозы изотопов нового химического элемента. Мэтью присутствовал при опытах, проведя вКалифорнии почти два месяца. Всередине декабря, нациклотроне, ученые разогнали ядра изотопа водорода, дейтроны. Бомбардировка оксида урана, через слой тончайшей алюминиевой фольги, велась втечение суток. Мэтью помнил, как Сиборг поднял голову отлистов бумаги. Вокне вставал нежный, теплый рассвет. Профессор устало улыбнулся:
        -Ферми был неправ, апокойная доктор Кроу права, майор Горовиц. Она первой указала, что гесперий, как называл его Ферми, является результатом деления смеси бария, криптона… - Сиборг широко зевнул:
        -Тогда Фриш еще неоткрыл деление атомного ядра. Жаль, что доктор Кроу погибла… - добавил профессор, - присоединись она кнашей лаборатории, да иклюбой лаборатории, работа пошлабы быстрее… - обэтом говорил ипрофессор Ферми, вЧикаго, когда Мэтью сним встречался. Сиборг похлопал рукой побумаге:
        -Новый элемент перед нами, майор Горовиц. Он станет бесценным помощником, вразвитии энергетики… - энергетика могла подождать. Новый элемент требовался обороне Соединенных Штатов, ипроекту, которым занимался друг Мэтью, полковник Лесли Гровс.
        Мэтью приезжал встолицу ненадолго, для доклада вминистерстве. Потом он возвращался вБеркли. Вконце месяца влаборатории устраивали решающий эксперимент. Сиборг иМакмиллан хотели окислить один изновых элементов ионами серебра, вкачестве катализатора процесса, названного Ферми, десять лет назад бета-минус-распадом. Доктор Кеммер, работавший вбританском ядерном проекте, впрошлом году предложил название для элементов, полученных входе бомбардировки урана. Элемент 93, нептуний, окисляли, чтобы получить, как надеялся Сиборг, элемент94.
        Расплачиваясь сшофером такси, Мэтью понял, что наизусть помнит формулу будущей химической реакции. Сиборг сказал, что элемент 94они хотели окрестить плутонием.
        Все данные Мэтью, аккуратно, заносил вблокноты.
        Перед появлением вБеркли майору надо было слетать насеверо-запад страны. Вбезлюдных местах, вштате Вашингтон, вдолине реки Колумбия армия закладывала новую военную базу. Вовременных бараках жили будущие шифровальщики, работавшие сматематиками илингвистами. Их собрали порезервациям, отыскав молодежь, одинаково хорошо владеющую родными, как их называл Мэтью, дикими языками, ианглийским. ВХэнфорде предполагалось устроить нетолько отдел поработе скодами, ноиприспособления для производства новых элементов. Планы пока существовали только набумаге. Ферми, вЧикаго, работал над реактором, обещая завершить исследования вследующем году.
        Мэтью немог отделаться отстранного беспокойства. Он никому обэтом неупоминал, нодумал, что кузина Констанца жива. Мэтью знал, что вБритании все уверены вгибели доктора Кроу иЭтторе Майораны. Вэтом убеждал его ипрофессор Ферми, вЧикаго.
        Забрав армейский вещевой мешок, он пошел кзданию кинотеатра «Uptown». Мэтью летал вкомандировки полевой форме, снашивками майора. Встолице, надокладах, он надевал парадный китель. Вкино ирестораны майор ходил вштатских костюмах, английского твида, сшелковыми галстуками. Скуратором он встречался без формы, это привлеклобы ненужное внимание.
        Накрасочных афишах нового фильма мисс Лейк, дива улыбалась, томно прикрыв глаз. Назаднем плане стояли самолеты:
        -Тысячу машин ВВС для Голливуда обеспечило, - Мэтью закурил, - кроме тренировочных полетов, авиаторам больше нечем заняться… - ВВС США иморской флот господствовали над Тихим океаном. Японцы были заняты вИндокитае. Аналитики считали, что войска императора двинутся вБирму, английскую колонию. Атака против Британии означала, что США, соблюдая договоренности союзника, вмешается ввойну. ВЕвропе подобного непроизошло, потому что Британия сама поддержала Польшу.
        -Японцы нанас ненападут, побоятся… - Мэтью зашел впрохладный вестибюль кинотеатра. Здание открыли всего пять лет назад, бронзовые надписи над кассами еще непотускнели. Пахло воздушной кукурузой икофе. Несмотря наранее, воскресное утро, собралась очередь. Матери, сдетьми, покупали билеты на«Фантазию», Уолта Диснея. Звенела касса.
        Мэтью поддерживал аналитиков, утверждавших, что японцы необладают достаточными силами для одновременной войны надвух театрах сражений. Сняв пилотку, он пригладил светлые, коротко, по-армейски, стриженые волосы:
        -Надо Меиру позвонить. Я ему говорил, что девятого февраля вернусь. Связаться сметрдотелем, в«Вилларде», чтобы нам столик оставили… - кузен попросил разрешения привести гостью. Мэтью хмыкнул: «Неужели унего девушка появилась?». Вразъездах постране уМэтью наподобное времени неоставалось. Посмотрев наизящно одетых женщин, настройные ноги, вдневных, скромных юбках, он вспомнил, что сосени ничего неслучалось. Тогда кнему впоследний раз приходила уборщица, настарой квартире.
        -Мистер Нахум обещал обэтом позаботиться… - Мэтью пошел вмужскую уборную. Кузина Констанца, поего мнению, была либо вСоветском Союзе, либо вГермании. ВАмерике ее следов Мэтью ненашел, аискал он тщательно:
        -Вместе сМайораной, или без него… - майор Горовиц заперся вкабинке, - впрочем, мистер Нахум нескажет оподобном. Может быть, он исам незнает. Хотя врядли… - здесь оборудовали тайник для связи. Сначала его хотели сделать взоологическом саду, новход впарк невсегда был открыт. Плитка настене, заунитазом, ничем неотличалась отостальных. Достав армейский нож, отсчитав нужное количество бежевых квадратиков, Мэтью подцепил нижний правый угол. Втайнике лежала записка. Прочитав бумагу, Мэтью выбросил ее вунитаз. Перед отъездом, он сказал куратору, что появится встолице девятого февраля.
        -Здесь почти, как вКалифорнии… - Мэтью вымыл руки, - очень теплая весна. Мы отлично погуляем, уреки… - мистер Нахум ждал его наобед, водном изресторанов, нанабережной Потомака. Мэтью посмотрел начасы. Унего оставалось время принять душ, ипереодеться. Вернувшись вфойе, майор немного постоял перед афишами, сделав вид, что изучает новые фильмы. Купив кофе навынос, Мэтью, быстрым шагом, пошел поКоннектикут-авеню, капартаментам.
        Холщовые зонтики трепетали под легким ветром. Полдень оказался совсем теплым. Девушки напалубах прогулочных кораблей, нареке, сняли жакеты. Мэтью тоже повесил замшевую куртку наспинку стула. Он пришел навстречу втемно-синих Levis, модели 501, внарочито грубом, рыбацком кардигане, ручной работы, изШотландии, иковбойских ботинках. Пахло отмайора Горовица сандалом, он расстегнул ворот белоснежной, льняной рубашки. Лицо покрывал ровный, здоровый загар.
        ВКалифорнии, Мэтью неупускал возможности позаниматься серфингом ипоплавать вокеане. Обнаружив, что даже физики схимиками празднуют Рождество, майор нестал терять времени зря. Позвонив встолицу, он получил разрешение съездить вСкалистые Горы. Армия выбирала место для будущей базы, где солдат обучалибы приемам войны вгорной местности. Мэтью взял ссобой лыжи. Остановившись вединственном, еле отапливаемом мотеле, впочти заброшенном городке Аспен, он отлично покатался, вполном одиночестве.
        Холода майор Горовиц небоялся. Впрошлом году, наРождество, он ездил вЗеленые Горы, вВермонте. Мэтью тренировался сребятами избригады 86. Они, единственные вармии, считались специалистами потактике боя вподобных условиях. Мэтью спал наснегу икарабкался поледяным, отвесным стенам. Насовещании, вминистерстве, он заметил:
        -Это немоя вотчина, однако, намбы пригодились особо обученные силы, наАляске. Конечно, никто нестанет ее атаковать, номы моглибы набрать патрули, изчисла местных жителей… - посмотрев накарту, любойбы понял, что если японцы исоберутся напасть натерриторию США, то им легче будет сделать это насевере. Мэтью считал, что армия должна быть готова даже кнеожиданному развитию событий.
        Они смистером Нахумом обнялись. Мэтью невидел наставника спрошлого года, они только обменивались весточками. Майор Горовиц понял, что соскучился. Когда достолицы дошли вести обубийстве Троцкого, Мэтью решил, что без мистера Нахума, или Петра, или их обоих, вМехико необошлось.
        Эйтингон усмехнулся:
        -Петра ты увидишь, мой дорогой, сегодня вечером.
        Они заказали бостонский суп, скреветками, рыбу нагриле, ишардонне. Дома Мэтью подготовил конверт, для мистера Нахума. Накаждой встрече куратор изпосольства тоже получал подобный конверт. Дипломат передавал Мэтью другой, сналичными, потрепанными, неприметными, купюрами. Мэтью открыл депозитные счета втрех разных банках, вНью-Йорке, Чикаго иЛос-Анжелесе, консолидировав, как называл майор Горовиц, финансы. Всилу своей должности, Мэтью немог заниматься игрой набирже. Впрочем, после разорения семьи, мужчине этого инехотелось. Мэтью было достаточно, ежемесячных писем, сданными обалансах.
        Он негнался забогатством, такоебы выглядело подозрительно. Форд он купил трехлетней давности, часы носил простые, настальном браслете. Мэтью сидел сколлегами погенеральному штабу запивом, вбаре, или ходил сними набоксерские матчи. Он всегда, аккуратно, выплачивал свою долю расходов. Вминистерстве унего сложилась репутация тщательного, дотошного человека, может быть, немного сухаря, ночестного, порядочного, инастоящего патриота Америки. Вфинансовом отделе Мэтью ценили, заподробные, вовремя сдаваемые отчеты отратах казенных средств. Занекоторыми офицерами долги потаким отчетам висели спервого президентского срока Рузвельта.
        Полуденное солнце играло накоричневых волнах Потомака, освещало вход наАрлингтонское кладбище. Эйтингон смотрел накрасивый профиль Мэтью, надлинные, темные ресницы:
        -Он понравится Марте. Молодой, здоровый мужчина, обеспеченный… - Эйтингон понимал, что дочь Кукушки привыкла кроскоши. Он хмыкнул:
        -Если она хоть немного похожа намать, то товарищ Мэтью досмерти отнас никуда неденется. Марта мертвой хваткой внего вцепится. Кукушка такая, иСокол подобным славился. Можно будет неприсматривать заПауком, унего появится жена… - Эйтингон надеялся, что девочка окажется хорошенькой. Ее фото вличном деле отсутствовали, Марту Янсон увезли изСССР полугодовалым ребенком. Стех пор она побывала встране один раз, ненадолго. Эйтингон немог послать кого-то изсотрудников вМонтре, втайне отКукушки сфотографировать девочку. Институт Монте Роса был закрытым, учащиеся поулицам города неходили. Эйтингон нехотел вызывать подозрений внезапно появившимся фотографом.
        -Кукушка насторожится, если узнает… - шардонне пахло теплыми цветами.
        Горская прошла проверку. Петр, подробно доложил Эйтингону, обустранении Очкарика. Поего мнению, Кукушка иОчкарик, если исталкивались, то вГермании, идавно. Воронов сказал, что она вспомнила Очкарика только поданным картотеки. Эйтингон, все равно, немог избавиться отнеприятного ощущение недоверия. Горская, сошвейцарским паспортом, почуяв угрозу, могла влюбой момент забрать дочь, опустошить счета «Импорта-Экспорта Рихтера», искрыться внеизвестном направлении.
        Эйтингон хотел привезти Горскую, сМартой, вМоскву изБерлина. Вначале июня Кукушка встречалась стамошними агентами. Она сообщила, врадиограмме, что Союз Немецких Женщин опять устраивает какую-то конференцию. Немецкие женщины, смешливо думал Наум Исаакович, скучали отбезделья. Фюрер неодобрял работы после замужества. Профессиональные обязанности мешали матерям заботиться осемьях, что было их главной обязанностью.
        -Потрудилисьбы вшахте, как наши ударницы, вДонбассе, - весело сказал Эйтингон Петру, - меньшебы времени тратили напустую болтовню… - Наум Исаакович решил вызвать Кукушку впосольство СССР, вБерлине. Оказавшись наего территории, Горскаябы несмогла никуда исчезнуть. Закофе Эйтингон взглянул наворота Арлингтонского кладбища:
        -Предки Мэтью там похоронены. Я возил Петра, показывал надгробия. Рядом какой-то аристократ лежит, русский. Воронцов-Вельяминов. Мы удивились, что он погиб наместной гражданской войне. Как его сюда занесло? - Эйтингон хотел, сначала, спросить Мэтью, нопередумал:
        -Ему откуда оподобном знать? Хотя он мне говорил, что вице-президент Вулф его дальний родственник. Унего всемье нетолько евреи… - Эйтингон взглянул натвердый подбородок майора Горовица:
        -Дальний… Они одно лицо, Мэтью только шрама нащеке нехватает.
        Майор Горовиц обрадовался, услышав, что Эйтингон иПетр были накладбище:
        -Мне очень приятно, мистер Нахум… - он покраснел, - там только нет моего дяди, Александра. Его тело ненашли, он вЖеневском озере утонул, подростком… - Эйтингон подмигнул Мэтью:
        -ОШвейцарии я стобой ихотел поговорить. Потом перейдем кнашим планам навечер… - овизите Кривицкого встолицу Мэтью узнал доотъезда вКалифорнию, передав сведения куратору. Он раскурил сигару:
        -Пригодилась информация, омоем родственнике, изБюро? - Мэтью, тонко улыбнулся. Петр получил отМаксимилиана фон Рабе записку, через атташе немецкого посольства, вМоскве.
        Вней говорилось, что путь вЕвропу мистеру О’Малли теперь закрыт:
        -Если он появится вМоскве, - весело подумал Эйтингон, - мы его выдворим, зашпионаж. Очень хорошо, что он сПауком сегодня обедает. Значит, заКривицким никто наблюдать несобирается… - они выяснили, что ночью агенты покидают отель «Бельвью», оставляя изменника одного. Препятствий кустранению Кривицкого неоставалось. Эйтингон сказал Пауку, что после операции его ждет очередной, второй орден. Майор Горовиц смутился:
        -Зачем, мистер Нахум? Я выполняю свой долг. Этот человек предал Советский Союз, предал все, что ему дала родина… - Эйтингон подумал, что надо привезти Паука вМоскву.
        -Может быть туристом, сМартой, после свадьбы. Он своими глазами увидит мощь родины, мы его рекомендуем впартию… - Мэтью услышал, что ни вкакую Швейцарию ему ехать ненадо. Летом девушка собиралась оказаться вАмерике, всопровождении мистера Нахума. Она поступала вуниверситет.
        -Она здесь жила, ребенком, - объяснил Эйтингон, - знает четыре языка, изпрекрасной семьи, образованная. Еврейка, понашим законам. Красавица… - Наум Исаакович улыбался:
        -Случится любовь спервого взгляда, сынок. Проверки она пройдет. Унее нейтральное, швейцарское гражданство. Вы доосенних праздников хупу поставить успеете… - они пили крепкий кофе. Операция «Колокольчик» начиналась вдесять вечера, вресторане отеля Вилларда, где Мэтью обедал скузеном.
        Попросилв счет, майор Горовиц остановил Эйтингона:
        -Что вы, мистер Нахум. Мы давно невиделись. Тем более, вы мой шадхан, сват… - Эйтингон настоял натом, чтобы оплатить чаевые, Мэтью нестал спорить. Они распрощались умоста. Эйтингон иПетр в«Вилларде» непоявлялись. Они ждали Мэтью рядом сотелем Кривицкого.
        -Семнадцать лет, - усмехнулся Мэтью, направляясь, домой, - она ребенок. Она мне будет врот смотреть, делать все, что я скажу. Красавица, очень хорошо. Людям нравится смотреть наприятные лица. Моя жена начнет устраивать званые вечера, для ученых, болтать сих женами. Подобное всегда полезно… - Мэтью незнал имени девушки, нопочему-то представлял ее изящной, как дорогие куклы, навитринах магазинов игрушек. Ему нравились стройные женщины. Майор, обеспокоенно, подумал:
        -Аесли она толстуха, как мисс Фогель… - майор видел фото певицы вжурналах.
        -Сядет надиету, ая заней прослежу… - решил Мэтью. Он прошел впредупредительно распахнутую негром, швейцаром, бронзовую дверь дома.
        Вресторане при отеле Вилларда повечерам играл джаз-оркестр. Одеваясь вномере, Ирена отложила концертное платье:
        -Нескромно. Как будто я ожидаю, что меня узнают… - девушка немогла привыкнуть ктому, что ее, действительно, узнают наулицах, вресторанах иуниверсальных магазинах. Ирена выступала сбиг-бэндом Гленна Миллера, ее приглашали нацеремонии вручения «Оскара». Девушка озвучивала актрис, вфильмах. Ее низким голосом пели многие голливудские дивы. Ирена записала три пластинки, ичасто появлялась нарадио. Год назад, вBloomingdales, покупая чулки, она, краем уха, услышала шепот:
        -Мисс Фогель, певица. Надо автограф взять… - Ирена, покраснев, смутилась. Сейчас она довольно бойко расписывалась наконвертах отпластинок, или журналах.
        Девушка приложила ксебе, перед зеркалом, низко вырезанное платье, кремового шелка. Ирена шила наряды ухорошей портнихи, еврейки, тоже родившейся вБерлине. Универсальные магазины продавали вещи, выкроенные постандартным меркам. Ирене подобные наряды были тесны вгруди ибедрах, иболтались наталии. Портниха утешала девушку, говоря, что для рождения детей ее фигура, как нельзя кстати.
        Ирена сглотнула:
        -Мне двадцать пять летом, аМеиру двадцать шесть. Для мужчины это невозраст, адля женщины… - оказавшись вГолливуде, Ирена забывала оподобных вещах. Дивы выходили замуж, норади карьерных успехов, анезатем, чтобы надеть фартук иобосноваться накухне.
        Вее возрасте голливудские девушки думали оновых сценариях, иосвязи спродюсером, который могбы порекомендовать актрису хорошему режиссеру. Мисс Лейк, послухам, пошла таким путем. Мистер Хорнблоу, изParamount Pictures, был старше актрисы натридцать лет. Подобное вЛос-Анджелесе никого неудивляло.
        ВГолливуде, заИреной ухаживали. Она нравилась состоявшимся, уверенным всебе мужчинам. Многие ее поклонники тоже были евреями, ипрошли через громкие разводы сактрисами.
        Джо Пастернак, продюсер изMetro-Goldwyn-Mayer, весело сказал Ирене, заобедом:
        -Все ищут спокойную гавань, дорогая моя. Напятом десятке устаешь откапризов, хочется… - Пастернак помахал серебряной вилкой, - жениться нахорошей еврейской девушке. Она будет печь халы, готовить куриный суп, ивоспитывать детей. Девушке, похожей натебя, - Джо, подмигнул ей. Ирена встречалась спродюсерами, ездила напляжи, вбольшой компании, ноотказывалась отприглашений наинтимные, как их называли вГолливуде, вечеринки.
        Возвращаясь вНью-Йорк, Ирена слышала озабоченный голос матери. Миссис Фогель, чутьли некаждый день, рассказывала дочери одевушках, выходящих замуж. Мать поджимала губы:
        -Утебя есть время, милая, нонестоит затягивать… - Ирена, совздохом, отправила платье обратно вгардероб. Она застегивала пуговицы нашелковой блузке:
        -Досих пор никто, ничего незнает… - Ирена непризнавалась матери, Меир неделился подобным сдоктором Горовицем. Для всех они дружили, выбираясь врестораны, или набейсбольные матчи. Мать, кажется, даже нерассматривала младшего мистера Горовица, как будущего зятя. Меир, вчера, сказал Ирене, что рав Горовиц пошел вармию.
        Девушка ахнула:
        -Игде он теперь? После Европы, после Харбина? Неужели его опять заграницу послали, Меир?
        Закрыв новый детектив, он широко зевнул:
        -Недумаю. Папе он несообщал, куда его отправили. Наверное, Аарон вКалифорнии. Назападе много военных баз… - потушил лампу, он привлек Ирену ксебе:
        -Я тебя целый день невидел, соскучился… - взяв шелковый, вечерний жакет, темного пурпура, Ирена пропустила между пальцев серебряное ожерелье отТиффани, натуалетном столике. Девушке пришло вголову, что Меир подарил ей только жемчужные бусы:
        -И, конечно, цветы, духи. Вресторане он всегда расплачивается, вгостиницах… - Ирена вертела ожерелье. Она купила драгоценность осенью. Выходила замуж очередная дочь очередной подруги матери, посинагоге. Миссис Фогель послала Ирену вТиффани, где пара держала список подарков. Ирена выбрала серебряные подсвечники. Любезная дама предложила ей посмотреть надрагоценности. Ирена сама незнала, почему согласилась. Перебирая ожерелья ибраслеты, она заметила молодую пару. Молодой человек идевушка, ее ровесники, говорили наидиш.
        Ирена смотрела надешевый, ноаккуратный костюм юноши, наскромное платье ишляпку девушки. Пара рассматривала обручальные кольца. Напальце девушки блестело тонкое, серебряное колечко. Она пришла вмагазин сбукетиком роз, иласково улыбалась, глядя нажениха.
        Ирена представила себе маленькую квартирку, вБруклине, запах домашней лапши икартофельной запеканки, услышала детский смех. Отвернувшись отпары, она быстро указала наожерелье: «Это, пожалуйста». Получив голубую коробочку, Ирена добежала додамской комнаты. Запершись вкабинке, она расплакалась.
        Ирена прикусила пухлую, красную губу:
        -Все случится, непременно. УМеира много работы, он занят. Ивообще, как ты можешь? Все говорят, что скоро война начнется. Его три раза ранило… - вернувшись изЕвропы, Меир усмехнулся:
        -Царапины. Я полежал вгоспитале, взамке уДжона, отдохнул… - шрам втри сантиметра, выше поясницы, царапину никак ненапоминал. Ирена ничего нестала говорить, только прижалась растрепанной головой кего плечу:
        -Пожалуйста, будь осторожнее. Если что-то, что-то случится… - Меир уверил ее, что ничего неслучится. Вближайшее время он никуда ездить несобирался:
        -Отправимся вгоры Кэтскиллс, летом… - Ирена счастливо закрыла глаза, - я тебя налодке покатаю… - Ирена посмотрела наизящные часики. Меир иего кузен ждали девушку вресторане. Ирена видела майора Горовица, всемейных альбомах:
        -Ему двадцать восемь, он тоже неженат. Ирав Горовиц холостой. Они поздно женятся, - сказала себе девушка, - надо подождать ибыть терпеливой.
        Спускаясь влифте напервый этаж, Ирена подумала, что можно былобы сделать вид, будто она ожидает ребенка. Она была уверена, что Меир, услышав обеременности, предложилбы брак.
        -Как порядочный человек… - девушка, мимоходом, посмотревшись взеркало, осталась довольной:
        -Нет, подобное бесчестно. Меир меня любит, всегда будет любить. Он занят, нехочет торопиться… - Ирена завила черные, тяжелые волосы, уложив локоны встиле мисс Лейк. Она прошла через вестибюль, вдыхая запахи ароматного табака, идухов. Несколько мужчин, проводили ее глазами. Швейцар поклонился: «Прошу вас, мадам».
        Ирене нравилось, когда ее называли подобным образом. Она думала охорошем, загородном доме, вбогатом предместье столицы, одвух машинах, собственных местах всинагоге изваных обедах. Впарикмахерской Ирена листала House and Garden, выбирая интерьеры для будущего особняка. Вмагазинах девушка, невольно, выбирала фарфор ихрусталь, мебель для детских комнат. Ирена даже научилась, тайком, расписываться: «Миссис Меир Горовиц».
        Окинув взглядом ресторан, она улыбнулась. Завидев девушку, Меир иего кузен поднялись. Мужчины надели смокинги. Ирена получила два букета, белые розы отМеира, итемно-красные, будто кровь, отмайора Горовица. Вблизи он оказался красивее, чем нафото, выше шести футов ростом.
        Меир водил Ирену вротонду Капитолия, где стоял мраморный бюст вице-президента Вулфа. Девушка заметила, что майор Горовиц очень похож нагосударственного деятеля. Ей только непонравились холодные, серые, слово оценивающие глаза военного.
        Мэтью отмел мысль отом, что кузен может ухаживать замисс Фогель:
        -Меир, конечно, неприметной внешности… - они скузеном погрузились вобсуждение винтажей, просматривая винную карту, - нодаже он невыберет подобную толстуху… - лицо умисс Фогель было красивое. Пахло отнее сладко, по-домашнему, ванилью:
        -Все равно, - скептически сказал себе Мэтью, - свозрастом ее еще больше разнесет. Я знаю подобных, женщин. Бабушка Аталия доконца жизни стройной оставалось, нето, что бабушка Бет… - он видел фотографию, сбар-мицвы погибшего Александра Горовица:
        -Вследующем году бабушка Аталия его вЕвропу повезла. Папа тогда вВест-Пойнте учился… - снимок сделали набанкете, всинагоге. Аталия Горовиц, урожденная мисс Вильямсон, стояла, положив руку наплечо младшему сыну. Бабушка носила роскошное, шелковое платье, соборками, иотделанную перьями шляпу.
        Мэтью помнил, что вдесять вечера его позовут ктелефону. Мистер Нахум собирался позвонить в«Виллард» изобщественного автомата, рядом сотелем «Бельвью». Наставник обещал Мэтью, что все дело незаймет иполучаса. От«Вилларда» догостиницы Кривицкого было десять минут, неспешным шагом. Бюро снимало наночь агентский пост. Личный охранник Кривицкого сидел перед майором Горовицем, старелкой вальдорфского салата ибокалом шампанского.
        Мэтью небрал табельное оружие. Ему надо было подняться кномеру Кривицкого, постучать вдверь, ипоказать документы. Всвязи снеожиданно возникшей опасностью покушения, мистера Вальтера перевозили вдругое место. Кривицкий должен был поверить личной карточке майора, сотрудника Министерства Обороны. Даже смокинг был Мэтью наруку. Майора, срочно, воскресным вечером, вызвали собеда. Потом вдело вступали мистер Нахум имистер Петр.
        Мэтью заказал лобстера, хотя предполагал, что блюдо останется несъеденным:
        -Ладно, - сказал себе майор, - Меир замисс Фогель платит. Все равно я потрачу меньше, чем он… - смокинг кузену сшили отменно. Мэтью отличал крой лондонских портных:
        -Он вБританию ездил, правда, непонятно, зачем… - майор Горовиц нехотел слишком настойчиво интересоваться работой кузена. Меир был проницательным человеком. Мэтью понимал, что Меир трудится вБюро только для вида. Насамом деле кузен был занят уДаллеса:
        -Внешняя разведка, контрразведка… - попробовав бордо, майор кивнул, - его приставили кперебежчику, чтобы выведать уКривицкого сведения обагентах русских вАмерике… - Мэтью обаятельно улыбнулся:
        -Мисс Фогель, расскажите оГолливуде. Это другой мир… - Мэтью восхищенно смотрел надевушку, - для нас, простых людей, он недоступен… - мисс Фогель заказала рыбу нагриле, инестала брать жареный картофель:
        -Похудеть хочет, - понял Мэтью, - только ничего унее неполучится. Здесь она делает вид, что надиете, авномере будет объедаться шоколадом… - кузен тоже ел рыбу. Меир пил некошерное вино, ноксвинине, или устрицам, он непритрагивался. Майора Горовица ресторанная еда неволновала. Дом унего был кошерный:
        -Марта, наверняка, ничего незнает… - подумал Мэтью, - я ее обучу всему, что требуется. Вовсех отношениях… - он заставил себя неулыбаться. Едва принесли лобстера, как официант наклонился кего уху: «Прошу прощения, вас ктелефону…»
        Мэтью вздохнул, аккуратно свернув салфетку:
        -Даже ввоскресенье приходится решать рабочие вопросы… - поднявшись, он уверил Меира: «Думаю, незаймет ичетверти часа».
        Меир оставил Кривицкого вномере. Завтра утром он забирал мистера Вальтера ивез его назаседание комиссии конгресса. Кривицкий сказал, что поработает над докладом. Меир посмотрел начасы:
        -Отлично. Увидимся назавтраке, вполовине восьмого. Ни очем небеспокойтесь, здесь безопасно… - он проводил взглядом широкие плечи кузена, вхорошо скроенном смокинге. Меир шепнул Ирене: «Скоро начнется программа, потанцуем…»
        Подали горячее. Метрдотель кашлянул, заспиной уИрены:
        -Мисс Фогель, отель «Виллард» считает для себя честью принять вас, как гостью. Может быть, выбы согласились спеть? Музыканты готовы…
        Ирена, немного, покраснела. Меир, под столом, пожал ее руку:
        -Конечно, милая. Я тоже тебя хочу послушать… - Ирена посмотрела взнакомые, серо-синие глаза, под простыми очками, вчерепаховой оправе:
        -Я тебя люблю… - сказала девушка, одними губами, - я пойду, переоденусь… - Меир несадился, пока она невышла изресторана. Вхрустальном бокале, золотистыми искорками, играло бордо.
        -Любит… - Меир, угрюмо, выпил вина:
        -Ая? Надо решиться, сделать предложение, поставить хупу. Я обязан, как порядочный человек. Я привыкну, обязательно… - устола все еще пахло ванилью.
        Ввестибюль Ирена оглянулась. Она ожидала, что майор Горовиц поговорит потелефону застойкой портье, однако мужчины вфойе неоказалось:
        -Это рабочий звонок, - поняла Ирена, - изминистерства. Они иповечерам трудятся. Наверное, майор вкабинет пошел, кдиректору отеля… - краем глаза посмотрев наулицу, она направилась клифтам. Светловолосый человек, сознакомой походкой, быстро свернул заугол, вертящаяся дверь пропустила компанию гостей. Дамы щебетали, расстегивая жакеты, изресторана послышалась музыка. Ступив влифт, Ирена забыла овысоком мужчине, покинувшем «Виллард».
        Утром Ирена хотела приготовить Меиру завтрак. Он ласково поцеловал девушку:
        -Спи. Ты вчера устала… - кузен Мэтью появился вресторане через полчаса, когда Ирена пела: «Let there be love». Он развел руками:
        -Я срочно понадобился министру. Стоит вернуться встолицу, сразу наваливаются дела… - лобстера для Мэтью заменили, инепоставили всчет. Метрдотель ценил постоянных гостей. Ирену долго неотпускали, аплодируя. Сев кроялю, она спела веселый фокстрот.
        Девушка раскланялась, принесли десерт, запеченный торт «Аляска». Официант поджег ром, Ирена весело смеялась.
        Она танцевала исМеиром, исмайором Горовицем. ОтМэтью пахло сандалом, унего было невозмутимое лицо, иуверенные руки. Он восторженно слушал рассказы Ирены оГолливуде:
        -Я часто бываю вКалифорнии, поработе. Может быть, когда-нибудь, ивЛос-Анджелесе окажусь. Пообедаем вместе… - Ирена сказала себе:
        -Мне почудилось. Унего, насамом деле, добрые глаза. Просто он, как иМеир, занятый человек… - Мэтью надо было вести себя спокойно, немного флиртовать сдевушкой иразговаривать скузеном ополитике.
        Опасности несуществовало, Мэтью небрал вруки пистолет. Возвращаясь вотель «Виллард», он, внимательно, осмотрел себя, под уличным фонарем. Крови накостюме неосталось, пахло отМэтью туалетной водой. Мистер Нахум иПетр ждали Мэтью услужебного хода в«Бельвью». Они сПетром пожали друг другу руки, ивтроем поднялись послужебной лестнице, начетвертый этаж. Русские остались зауглом. Постучав вдверь номера Кривицкого, Мэтью услышал испуганный голос: «Кто там?».
        Кривицкий говорил по-английски без акцента. Мэтью видел вглазок бледное лицо. Перебежчик держал кольт. Умистера Нахума иПетра было оружие, ноубить Кривицкого предполагалось изего собственного пистолета. Эйтингон, заобедом, рассмеялся:
        -Недумаю, что он сюда спустыми руками приехал. Он боится, иправильно делает.
        Мэтью подсунул под дверь служебное удостоверение:
        -Мистер Кривицкий, машина ждет. Вас надо перевезти вдругое место, посоображениям безопасности… - русский кивнул, возясь сзамками:
        -Я говорил мистеру Марку, что чувствую угрозу… - он впустил Мэтью вномер. Русские вышли из-за угла. Глаза Кривицкого расширились, он попытался закричать. После похищения Джульетты Пойнц, Мэтью оценил подготовку мистера Петра, мгновенную, точную реакцию, исильные руки. Никаких лекарственных средств они использовать немогли, наслучай вскрытия. Эйтингон объяснил, что удар поголове будет легким:
        -Просто, чтобы он несопротивлялся, - заметил мистер Нахум, - апотом пуля разнесет ему висок. Врач, нааутопсии, незаметит локального кровоизлияния вмозг. Весь мозг стечет поспинке кровати… - мистер Нахум отпил хорошего, выдержанного коньяка.
        Русские принесли съемный глушитель, для пистолета Кривицкого, итри посмертные записки. Мэтью сравнил почерк сзаметками мистера Вальтера, настоле: «Отменная работа…»
        -Унас были образцы, - хохотнул мистер Петр, отвинчивая глушитель. Русские пришли вкожаных перчатках. Одну пару Эйтингон передал Мэтью:
        -Надо быть осторожными. Петр унас владеет искусством подделывать любые почерка… - записки разложили нарабочем столе. Они были адресованы семье, адвокату Кривицкого, идрузьям. Жене исыну мистер Вальтер писал нарусском языке. Мэтью вспомнил:
        -Семь лет его сыну, мистер Нахум говорил. Впрочем, какая разница… - тело раскинулось назалитой кровью постели. Мистер Петр выстрелил перебежчику ввисок. Пуля засела вореховой спинке кровати, череп разворотило выстрелом.
        Мэтью посмотрел вмертвые глаза Кривицкого:
        -Мне пора, товарищи. Нестоит вызывать подозрений… - они тепло распрощались. Мистер Нахум пообещал:
        -Вскоре, я думаю, ты услышишь хорошие новости… - он ласково улыбался. Мэтью помнил похожую улыбку отца. Идя обратно вотель, он понял, что впервые назвал русских товарищами. Мэтью остановился:
        -Правильно. Мы товарищи пооружию, мы боремся спредателями… - они говорили смистером Нахумом осоглашении между СССР иГерманией. Русский заметил, что США остаются нейтральной страной:
        -Америка пока невмешивается вевропейские дела, сынок… - хмыкнул мистер Нахум, - но, вконце концов, война вам будет наруку. Пора покончить сгегемонией Британии. Остров накраю Европы считает, что может править миром. Ты пойми… - Эйтингон похлопал его поплечу, - СССР иСША станут союзниками, рано или поздно. Ты помогаешь собственной стране… - Мэтью знал, что мистер Нахум прав.
        После полуночи он распрощался скузеном имисс Фогель вфойе «Вилларда»:
        -Большое спасибо запрекрасный вечер, мисс Фогель, Меир… - искренне сказал Мэтью, - видите, мне удалось вас послушать, нетолько нарадио… - девушка нежно покраснела, подав маленькую, мягкую руку: «Я очень рада, что мы встретились, майор Горовиц…»
        -Просто Мэтью… - он решил прогуляться пешком. Ночь оказалась теплой. Мэтью шел под крупными звездами, попустынным, мигающим светофорами, улицам. Он поймал себя натом, что насвистывает:
        Let there be cuckoos,
        Alark and adove,
        But first ofall, please
        Let there be love…
        Меир приехал в«Бельвью» всемь утра.
        Заседание комиссии конгресса назначили надевять. Отсюда добеломраморного портика Капитолия было десять минут ходьбы. Кривицкого, все равно, поправилам безопасности, требовалось везти намашине. Вбольшом окне фойе, вголубом, неярком небе, виднелся американский флаг, над куполом Конгресса.
        Вресторане было еще тихо. Заказав кофе, омлет, итосты, Меир просмотрел газету. Черчилль, выступая порадио, обратился кАмерике:
        -Дайте нам вооружение, имы закончим работу… - премьер-министр говорил овойне. Конгресс утвердил «Закон обеспечения защиты Соединенных Штатов». Коротко его называли актом оленд-лизе. Закон ушел наподпись кпрезиденту Рузвельту. Согласно акту, президент США получал полномочия, пооказанию помощи любой стране, чья оборона признавалась жизненно важной, для Америки.
        Зашуршав газетой, Меир посмотрел начасы:
        -Британия пока неведет сухопутных военных действий, новсе впереди. Джон говорил, овоздушном мосте, между Шотландией иКанадой. Кузен Стивен его налаживал. Мы погоним вБританию самолеты… - было без четверти восемь.
        Меир поднялся. Агенты, сидящие вномере напротив комнаты Кривицкого, сегодня утром вгостинице непоявлялись. Их ожидали только после обеда, когда мистер Вальтер возвращался изКонгресса.
        Меир легко взбежал начетвертый этаж. Кольт висел вкобуре, под пиджаком, нодоставать оружие он несобирался. Меир был уверен, что Кривицкий, просто устал, инеслышит звонка будильника. Дверь номера была закрыта, изнутри. Меир постучал, подергав ручку:
        -Мистер Вальтер, это я, мистер Марк! Я жду, вресторане… - он прислушался, нонеуловил шума воды, или звуков радио. Опустившись наколени, Меир посмотрел взамочную скважину. Вдохнув хорошо знакомый, металлический запах, он, невольно, сжал руку вкулак:
        -Они были здесь, русские. Это их рук дело… - Меир постоял немного, прислонившись лбом кдвери. Надо было вызывать портье, взламывать замки, извонить вБюро, Гуверу.
        База Хэнфорд, долина реки Колумбия, штат Вашингтон
        Под мелким, надоедливым дождем, позеленой, сочной траве лужайки, порхали белые голуби. Стены деревянного барака пахли смолой, сочились крупными, янтарными каплями. Комната была маленькой, прибранной. Узкую, военного образца койку, покрывало тканое, вышитое бисером, индейское одеяло. Настоле, уаккуратно разложенных тетрадей, тускло блестели два медных, простых подсвечника.
        Женское крыло барака, отделялось отмужской половины общей гостиной, где стоял радиоприемник, проигрыватель, икнижный шкаф. Нарабочем столе, вкомнате, тоже лежали книги, потрепанные, сбумажными закладками: «Язык. Введение визучение речи», «Язык имифология верхних чинуков», «Удвоение имен существительных вязыках салишей». Стопку журналов «Американский антрополог» и«Язык» придавливала резная пепельница, изоленьего рога. Настене висело два обрамленных диплома, сэмблемой Орегонского университета, заснеженной горой Маунт-Худ.
        Под пишущую машинку засунули письмо:
        -Уважаемая мисс Маккензи! Жаль, что вы неможете приступить кочным занятиям вдокторантуре, осенью этого года, однако я рад сообщить, что теперь занимаю пост Стерлингского профессора лингвистики, вЙельском университете. Совет кафедры согласился спредложением разрешить вам готовить докторат заочно, всвязи сзанятиями вполе. Надеюсь, кначалу лета получить отвас план диссертации, ичерновик первой главы. Искренне ваш, профессор Леонард Блумфильд.
        Официально это называлось полевыми исследованиями. Капитан армии США, приехавший накафедру лингвистики Орегонского университета, оказался филологом. Он удивился:
        -Министерство обороны поддерживает научную деятельность. Небеспокойтесь, пожалуйста, мы свяжемся спрофессором Блумфильдом. Он, кстати, переезжает изЧикаго вЙель… - дело было перед Рождеством. Внаучных кругах еще ничего незнали оновой должности лидера школы дескриптивной лингвистики. Министерство Обороны, однако, было осведомлено опеременах.
        Просьбу озаочном докторате Йельский университет утвердил, незадавая лишних вопросов. Задва месяца, собравшиеся здесь выпускники университетов поняли, что армия вообще неприветствует чрезмерное любопытство. Набазу приехало два десятка человек, навахо ичероки, чокто, команчи, месквоки. Они все учились взакрытых интернатах, для индейцев, все получили степени поматематике, или языкам.
        Рядом суниверситетскими дипломами, висела старая, десятилетней давности фотография. Ряды детей стояли наступенях портика, внизу вилась надпись: «Школа Чемава, Салем, Орегон». Дебору всегда просили пройти взадний ряд, кмальчикам, как самую высокую среди девчонок.
        Красивый Щит, навещая ее, говорила:
        -Ты вдеда своего, Неистового Коня, вбабку, Лесную Росу. Конь был почти всемь футов ростом… - Красивый Щит, мудрая женщина, лекарь ичеловек неба, помнила даже ее прадеда, отца Лесной Росы, великого Меневу.
        -Я твою мать принимала… - индианка затягивалась короткой трубкой, - когда ей три месяца исполнилось, сюга дошли вести, что белые убили Неистового Коня… - мать, по-английски, звали Анной, анаязыке народа Большой Птицы, Поющей Стрелой.
        Около фотографии изшколы, Дебора устроила маленький снимок. Поющая Стрела сидела увигвама, держа младенца. Черные косы мать перекинула нагрудь, рядом пощипывала траву лошадь. Озеро блестело под солнечными лучами, женщина улыбалась.
        Красивый Щит привезла фото вшколу:
        -Тебе здесь два месяца. Восемнадцатый год. Твоя мать… - индианка помолчала, - думала, что бесплодна. Она инепросила меня ничего сделать. Она была вождь, боролась занаши права, всудах выступала… - Красивый Щит усмехнулась, почесав седые косы:
        -Она согласилась паспорт белых принять, только когда ты родилась. Я думала, что мать твоя ко мне инепридет, заснадобьями, аполучилось по-другому. Ей год было досорока, когда она твоего отца встретила… - по-английски ее назвали Деборой.
        Когда Дебора была малышкой, Красивый Щит, приезжая вшколу, поджимала губы:
        -Втвоей семье такое положено, как сосвечами, вечером пятницы. Мать твоя, умирая, просила меня все рассказать. Я ирассказываю, абольше я ничего незнаю… - испещренное морщинами лицо, было бесстрастным:
        -Незнаю, Белая Птица… - Деборе всегда казалось смешным, что ее, смуглую, черноволосую, темноглазую, назвали Белой Птицей.
        -Это отмоего отца имя? - поинтересовалась она, девочкой, уКрасивого Щита:
        -Он тоже изнашего народа? Или издругого племени, наш брат? Где он сейчас? - мать умерла, когда Деборе исполнился год, отпятнистой лихорадки, как ее называли индейцы. Дотрех лет девочка жила всемье Красивого Щита, вбольшом, вигваме, врезервации. Потом ее отправили вшколу.
        Чемава была самым старым изиндейских интернатов. Учителя незапрещали ребятишкам говорить насвоих языках, носить мокасины иукрашать прически бисером иперьями. Летом Красивый Щит забирала Дебору домой, кбесконечной прерии, кбелым вершинам гор, ичистым озерам. Они рыбачили, охотились набизонов иптицу. Дебора училась готовить ишить. Девочка отлично управлялась сканоэ илошадью. Повечерам врезервации разжигали костры. Старики рассказывали обитвах прошлого века, пели песни овеликих вождях. Дебора слышала имена своей матери ибабушки, деда, прадеда, ипрапрадеда, тоже Меневы. Их убили белые, однако Красивый Щит вздыхала:
        -Те времена давно прошли. Бабка твоя, Амада, тоже была непримиримым воином, нападала набелых охотников, снимала скальпы. Носейчас надо жить вмире… - трещал костер, лаяли собаки, вкусно пахло жареным мясом. Дебора подпирала смуглую щеку кулаком, сидя укостра, прислушиваясь ксказкам.
        Маленьким ребенком, вшколе, Дебора удивляла учителей тем, что свободно болтала наязыках соучеников. Она подхватывала язык после нескольких дней игр сновыми ребятишками. Девочка смотрела наискры, взлетающие втемное, звездное небо, запоминая песни илегенды. Она повторяла сказания, расчесывая длинные, черные волосы, заплетая косы, сворачиваясь клубочком, рядом сдругими детьми. Они спали все вместе. Собаки тоже приходили, устраиваясь рядом. Внутри типи витал знакомый, уютный запах дыма итабака. Дебора закрывала глаза, зевая. Восне она видела буквы, складывающиеся вслова.
        Кшестнадцати годам она знала французский язык, немецкий, латынь, исдесяток индейских наречий. Красивый Щит приехала навыпускную церемонию. Деборе выделили стипендию, вуниверситете Орегона. Девушка отправлялась получать степень бакалавра, накафедру лингвистики. Освоем отце она так ничего инезнала, Красивый Щит молчала. Дебора, про себя, решила больше ничего неспрашивать. Вшколе училось много сирот, потерявших родителей:
        -Должно быть, он индеец, издругого племени… - девочка видела взеркале изящный нос, решительный подбородок, высокие скулы, миндалевидные глаза, - такое часто случается. Они смамой встретились, пожили вее типи, ион уехал ксвоему народу… - улюдей Большой Птицы муж приходил всемью жены. Невсе гости были готовы кподобному.
        Красивый Щит привезла потрепанную, замшевую сумку:
        -Мать велела отдать, когда вырастешь… - коротко сказала старуха, - освечах я тебе давно рассказала, ты их зажигаешь, атеперь… - Дебора листала старый, спожелтевшими страницами, переплетенный вчерную кожу, томик. Девушка подняла глаза:
        -Святой язык… - она осторожно прикоснулась кнадписи карандашом, напервой странице. Почерк был твердым, уверенным. Неизвестный человек писал натомже языке, накотором была напечатана книга. Увидев шестиконечную звезду, потускневшего золота, вытисненную начерной коже, девушка поняла, что перед ней Библия. Вшколе сними занимались Писанием, нопринимать крещение незаставляли. Им рассказывали оеврейском народе. Дебора видела иллюстрации Гюстава Доре, икартины Рембрандта.
        -Отца твоего язык… - Красивый Щит достала изБиблии фотографию. Родителей сняли увигвама. Мать стояла взамшевой юбке, сперьями вволосах, втяжелом ожерелье настройной шее. Вышитая безрукавка открывала сильные руки. Поющая Стрела держала вповоду лошадь. Отец тоже носил индейскую одежду, однако волосы унего были коротко пострижены, как делали это белые, ананосу красовалось пенсне. Дебора, невольно, хихикнула. Красивый Щит улыбнулась:
        -Мы его называли Зоркий Глаз. Он необижался. Хороший человек… - старая женщина вздохнула, - знал наши языки, уважал веру, обряды. Он младше твоей матери был, насемь лет, иженат, усебя наВостоке. Вуниверситете преподавал. Летом семнадцатого года они встретились… - она перевернула фото: «Вот как его звали».
        Деборе тогда это имя ничего неговорило.
        Вуниверситете Орегона, наодном изпервых семинаров, она вздрогнула. Преподаватель размеренно диктовал список литературы, повторяя имя отца:
        -Один излучших лингвистов Америки, знаток индейских языков, антрополог… - профессор поднял палец, - мы будем работать сего книгами, статьями… - Дебора, сначала, собиралась написать вЙель, где профессор Эдуард Сапир возглавлял кафедру антропологии. Девушке стало неловко:
        -Что я ему скажу? Он женат, вовторой раз. Его первая жена умерла. Унего дети, зачем все это? - она несколько раз принималась записьмо, нобросала листок. Впрошлом году отец умер.
        Дебора хотела поехать вПортленд, всинагогу, попросить раввина перевести надпись наБиблии. Она моглабы исама выучить иврит, сее способностями, моглабы обратиться клюбому преподавателю, занимавшемуся семитскими языками, нонехотела этого делать. Ей казалось, что отец написал что-то личное, предназначенное только для ее глаз. Она была уверена, что мать велела ей зажигать свечи, тоже, поего просьбе.
        ВПортленд она неуспела. Получив диплом магистра, Дебора написала вЙель, профессору Блумфильду, иначала вести семинары состудентами, оставшись при кафедре. Потом вуниверситете появился посланец Министерства Обороны.
        -Какая разница? Я все равно нееврейка, поих законам… - Дебора толкнула дверь вкомнату. Мылись они вобщем душе, накаждой половине барака устроили умывальную. Девушек набазу приехало всего трое. Они, смеялась Дебора, купались вроскоши. Работа оказалась довольно легкой. Математики илингвисты трудились над новыми кодами, для шифровальщиков армии США, создавая комбинации наоснове индейских языков.
        Дебора прошлепала босыми, влажными ступнями кстолу. Она была вармейских, мужских брюках цвета хаки, ипохожем, грубого хлопка свитере. Мокрую голову прикрывало полотенце. Кинув его накойку, девушка расчесалась. Одну изтетрадей заполнял мелкий почерк Красивого Щита. Дебора приезжала наканикулы, врезервацию, вести полевые исследования. Старуха всегда подсовывала девушке тетрадку срецептами индейских блюд иснадобий: «Чтобы ты незабывала родные края».
        -Я незабуду… - ухватив старелки кусок вяленого, бизоньего мяса, Дебора полистала страницы:
        -Любовное снадобье. Если хочешь, чтобы мужчина всегда следовал затобой, носи сушеный краснокоренник, нашее, иположи траву ему под подушку… - летом прошлого года Красивый Щит почти насильно сунула вмешок Деборы связку краснокоренника:
        -Тебе двадцать один год, - наставительно сказала женщина, - пригодится. Твоя бабка… - Дебора закатила глаза:
        -Знаю, знаю. Вшестнадцать лет снимала скальпы всражении, при Литтл-Бигхорне, авсемнадцать маму родила. Сейчас другое время… - заДеборой, вуниверситете, никто неухаживал. Антропологи илингвисты немогли понять, что им делать синдейцами, получающими научные степени:
        -Толи мы исследователи, толи объекты исследования… - Дебора сунула ноги вмокасины.
        Дождь непрекращался. Здесь вообще было сыро. Уних имелись походные, армейские печурки. Повечерам, если прояснялось, они разжигали костер ижарили мясо. Их группа жила отдельно. Вовтором бараке собрались приехавшие сюда белые ученые. Многих Дебора знала, постатьям вжурналах имонографиям. Третий барак предназначался для работы, кнему пристроили столовую. Площадку окружали высокие сосны, рядом тек ручей. Заоградой, забудками охраны, простиралась остальная база, где шли строительные работы. Они неинтересовались, что армия возводит наберегу мощной, пустынной реки Колумбия.
        Жуя вяленое мясо, Дебора подхватила замшевый мешочек скрепким, индейским табаком истеклянную бутылку. Ребята привезли индейский кетчуп, кислый соус издиких слив. Дебора научилась варить его девчонкой. Она обрадовалась, увидев набазе кусты: «Осенью соберем урожай».
        Ей нравилось набазе. Плата была отличной, работа интересной, любые книги ижурналы доставлялись втечение трех дней. Они играли нагитаре, устраивали лингвистические семинары, турниры поигре вшахматы, рыбачили форель илосося, вручье:
        -Я здесь докторат напишу, между делом… - Дебора скрутила волосы назатылке. Пора было встоловую. Выходя, она обернулась:
        -Белая птица… - взлетев служайки, голуби исчезли внизком небе, вгустых ветках сосен.
        Для синагоги, выделили пустую комнату, втолько законченном административном бараке. Интендант базы, показывавший Аарону помещение, озабоченно заметил:
        -Рядом церковь. Святой отец Делани, пастор Крэйг сюда первыми приехали. Надеюсь, это непомешает… - кроме деревянного креста настене, прикрытого пеленой стола, ирядов простых скамеек, вцеркви ничего небыло. Посмотрев назолотистый шелк, Аарон решил, что армия оптом закупила ткань, для религиозных нужд. Запервым обедом, встоловой, выяснилось, что он прав.
        Лейтенант Делани широко улыбнулся:
        -Уменя облачение изтакого шелка, праздничное. Будничный наряд черный, как унас принято… - капеллан Делани, иезуит, впрошлом году вернулся изРима, где учился вПапском Библейском Институте. Он знал Виллема де ла Марка:
        -Вследующем году блаженных Виллема иЕлизавету Бельгийских канонизируют, это вопрос решенный, - уверенно сказал Делани, - абрат Виллем примет сан. Пора, он вас надва года младше. Ему двадцать девять исполнится. Он вКонго вернуться хочет, работать сребятишками, сиротами… - Делани вздохнул:
        -Правда, сейчас ивЕвропе их много… - они сидели втроем, зарелигиозным столом, как его смешливо называл Крэйг, епископальный священник. Оба капеллана обрадовались приезду Аарона:
        -Очень хорошо, - бодро сказал старший позванию, Крэйг, - вХэнфорде пока меньше тысячи человек, нолюди прибывают. Среди ученых много евреев… - священники тоже поинтересовались, немешаетли Аарону церковь, пососедству. Рав Горовиц рассмеялся:
        -Агде иначе? ВИерусалиме тоже самое, вНью-Йорке, вБерлине… - он мрачно добавил:
        -Было. Я жил вБерлине, два года, видел погромы… - старший лейтенант Крэйг снял очки:
        -Я уверен, рав Горовиц, что Британия победит Гитлера. Неможет быть, чтобы внаши дни возобладала власть Антихриста… - священник покраснел: «Вам нельзя, наверное…»
        Аарон уверил его: «Слышать можно».
        Жили они тоже рядом, вофицерском бараке. Территория была огромной, саэродромом, строящейся гидростанцией, нареке Колумбия, гаражом насотню машин идаже цементным заводом. Всамолете, справившись покарте, Аарон ожидал увидеть здесь бесконечные леса. Рав Горовиц понял, что его послали всамую глушь штата Вашингтон. Ниже потечению реки стояли два городка. Встоловой Аарон услышал, что база расширяется. Людей отселяли, загосударственный счет, свыдачей компенсации.
        Ни одного дерева натерритории базы неосталось. Землю усеивали пни. Их корчевали, прокладывая дороги, намечая будущие строительные площадки. Отаэродрома доштабных бараков было восемь миль. Они ехали нагрузовике, машина подскакивала наямах. Ввоздухе висел мелкий дождь, пахло соснами. Серая пыль ложилась наволосы, звенели комары. Влесах, гнус необращал внимания навремена года. Впервое время Аарон прихлопывал москитов, апотом, как ивсе, махнул рукой.
        Он получил скромную комнатку. Душевая помещалась вконце коридора. Священники показали ему территорию. Кроме десятка бараков для офицеров, столовой, иадминистративного комплекса, здесь пока больше ничего небыло. Солдаты жили впалатках. Выше пореке Аарон увидел дорогу, перегороженную воротами, собъявлением: «Въезд только попропускам». Надальнем участке еще росли сосны.
        Аарон повернулся ксвященникам:
        -Еще какой-то пропуск нужен? Унас один есть… - при оформлении, Аарону выдали картонную корочку, сфотографией изванием. Крэйг покачал головой:
        -Унас простой пропуск, рав Горовиц. Он действителен для общей территории, аэто научная зона… - подобных зон вХэнфорде имелось две. Ученые, оказывается, иели отдельно. Капелланы успокоили его, объяснив, что почта набазе доставляется ежедневно.
        -Напечатайте объявление ослужбах… - сказал отец Делани, - иего отправят… - он махнул рукой заокно столовой, - вместе скорреспонденцией.
        Затри дня вХэнфорде, Аарон понял, что основная работа армейского капеллана заключается вканцелярском труде.
        -Интересно, - усмехнулся он, сидя забумагами, - вовремена отца Аарона Корвино тоже так было? Он служил наКрымской войне, вАфрике. Наверняка, - подытожил Аарон. Ему требовалось составить заказ для интендантов, насвечи, кошерные рационы, ивино. Первые несколько шабатов они собирались отмечать свиски, как делали евреи Запада, впрошлом веке. Здесь имелся армейский магазин. Аарону выдали деньги, напокупку нескольких бутылок. Аарону предстояло превратить часть кухни вкошерную иорганизовать доставку новой посуды. Он должен был позаботиться оподарках, наПурим, заняться приобретением мацы, ипопросить общину вСиэтле, ближайшем крупном городе, прислать свиток Торы, имолитвенники.
        -То есть самому придется ехать… - отСиэтла доХэнфорда было двести миль. Аарон обрадовался, что научился водить машину, вПалестине. Поспискам, полученным вотделе личного состава, набазе работала почти сотня евреев, военнослужащих, инеизвестное количество ученых. Они звания неимели, итрудились поконтракту. Занимался ими куратор изМинистерства Обороны, который вскоре прилетал набазу.
        Куратором оказался майор Мэтью Горовиц. Аарон, облегченно, вздохнул: «Он мне поможет».
        Три капеллана сидели водном кабинете. Личный прием они вели вкомнатах, выделенных под церковь исинагогу. Впервое утро, после приезда Аарона набазу, встоловой появилось объявление оновом капеллане. КАарону пошли люди. Он выслушивал солдат, беспокоящихся опожилых родителях, помогал составлять письма родне. Аарон даже советовал, как лучше сказать невесте, оставшейся вСан-Франциско, что лейтенанта, военного врача, переводят изХэнфорда вПерл-Харбор, наГавайи.
        -Ничего страшного, - успокоил Аарон офицера, - вам отпуск дадут. Поедете вСан-Франциско ипоставите хупу… - вХэнфорде, насколько понимал Аарон, ни одной женщины небыло. Вармии они служили только медицинскими сестрами. Когда он навещал госпиталь, главный врач развел руками:
        -Вподобную глушь женщин обычно непосылают, лейтенант Горовиц. Может быть, они внаучных зонах, среди контрактников… - возвращаясь вадминистративный барак, Аарон подумал, что людей изнаучных зон он пока невстречал.
        Сегодня был первый шабат, после его приезда набазу. Наскладе он получил пачку свечей. Утром Аарон привел впорядок плиту накухне, изамесил тесто. Мука была некошерной, однако сэтим пока ничего было несделать. Аарон поделился халами споварами. Столовую обслуживали почти одни негры.
        -Очень вкусно, рав Горовиц, - одобрительно сказали сержанты, - сразу видно, руки увас отличные.
        Руки немного ныли. Он испек халы насотню человек. Вспомнив столовую, вкибуце Кирьят Анавим, Аарон улыбнулся:
        -Госпожа Эпштейн теперь уних всем заведует. Хорошо, что я готовить научился… - он подумал окузене Аврааме Судакове:
        -Я уверен, что он долго втюрьме непросидит, окажется вЕвропе. Ия окажусь, сармией… - Аарон предполагал, что Америка, рано или поздно, поможет Британии.
        -Нестой над кровью ближнего своего… - заобедом, встоловой, кАарону подходили люди. Всинагогу собирались прийти все евреи базы, кроме тех, кто был занят, надежурствах. Тору он отнес вкомнату, сосвечами, халами, ибутылками виски.
        -Пять бутылок насто человек… - остановившись уограды, Аарон решил выкурить последнюю, перед шабатом, сигарету, - может быть, изюм заказать? Вино ябы сделал… - он щелкнул зажигалкой:
        -Надо сКрэйгом посоветоваться, сотцом Делани. Им легче. Уних обыкновенное вино, для причастия… - вечера здесь были северными, белесыми, шумела река, Аарон прихлопнул комара, нагладко выбритой щеке. Поверху высокой, вшесть футов ограды, протянули колючую проволоку. Посмотрев вщель между бревнами, Аарон понял, что стоит напротив одной изнаучных зон. Всоснах перекликались, шуршали крыльями птицы. Аарон стер мелкие капли дождя, слица. Ему показалось, что вокне типового барака трепещут, переливаются огоньки свечей.
        -Почудилось, - вздохнул рав Горовиц. Потушив сигарету вурне, он пошел всинагогу.
        Увхода встоловую, пристроенную крабочему бараку, нащите, вывешивали объявления иприказы побазе. Тускло горел жестяной фонарь, над головой, пахло свежим хлебом. Три раза вдень ворота открывали, назону въезжала машина сосновной территории. Ученым привозили завтрак, обед иужин. Встоловой кипела электрическая урна, для воды. Им выдавали хороший кофе, чай, печенье ифрукты.
        Дебора остановилась ущита. Они работали иповыходным дням. Всубботу ивоскресенье армия разрешила контрактникам посменный график. Почти все они писали доктораты, ученым требовалось время наличные занятия. Кроме этого, можно было гулять подвум милям зоны. Вширину территория была меньше, вщели забора виднелись владения большой базы. Влесу росли грибы иягоды, новфеврале ничего еще было ненайти.
        -Скоро цветы распустятся…, - Дебора, рассеянно, грызла яблоко, - нозвери непоявятся. Им здесь шумно. Ирыба уйдет, сгидростанциями… - пока вручье водились ифорель, илосось. Дома, врезервации народа Большой Птицы, охотиться ирыбачить могли только индейцы. Покойная мать Деборы, Анна Маккензи, Поющая Стрела, немало времени потратила всудах, выбивая изправительства штата Монтана, привилегии, для людей Большой Птицы. Теперь племя владело тремя споловиной тысячами квадратных миль земли, горами, чистыми озерами, иреками. Врезервации появилось свое правительство исуд.
        -Колледжбы еще открыть… - Дебора выбросила огрызок:
        -Рано или поздно детей ненадо будет винтернаты посылать. Начнем их врезервации учить, вмладших классах, всредней школе. Потом идоколледжа дело дойдет… - винтернате Деборы белые наставники суважением относились киндейским обрядам, однако набазе, среди ученых были ите, кому вдетстве запрещали говорить народном языке.
        Юбка уДеборы была форменной, цвета хаки, ниже колена. Подобные носили медицинские сестры. Приехав набазу вштатской одежде, ученые обнаружили вкомнатах пакеты, соштампами: «Армия США». Вних лежало военное обмундирование, без нашивок, иботинки.
        -Они, наверное, думали, что мы налошадях явимся, сперьями вголовах, истомагавками, - усмехнулся кто-то изребят. Индейские одеяла, трубки, кисеты, исумки, тем неменее, привезли все. Даже простые вещи, новышитые руками матери, или сестры, напоминали одоме. УДеборы, ивОрегоне, издесь, оставалось старое одеяло, работы Поющей Стрелы. Девушке всегда казалось, что ткань пахнет дымом, свежей водой, цветами прерии.
        Субботними вечерами набольшой базе показывали кино. Барак, где помещалась столовая основной территории, ярко осветили. Дебора посмотрела наобъявление: «Долгий путь домой».
        Фильм вышел вноябре прошлого года. ВОрегоне Дебора его посмотреть неуспела, авдекабре она оказалась вХэнфорде.
        -Шесть номинаций на«Оскар»… - девушка покрутила кончик черной косы, - Джон Уэйн играет… - она оглянулась нажилой барак. Одной идти вкино, было непринято. Две другие девушки, лингвист, как она сама, иматематик, работали насмене. Дебора провела вбольшой комнате, где ученые склонялись над столами, погрузившись вкомбинации букв ицифр, половину субботы. Она возвращалась туда, согласно графику, завтра утром.
        -Ничего страшного, - немного неуверенно сказала себе девушка, - сяду взадние ряды, наменя никто внимания необратит… - Дебора была ростом впять футов девять дюймов. Нанее везде обращали внимание. Чиркнув спичкой, она зажгла самокрутку.
        Рядом собъявлением офильме висело еще одно. Дебора прочла знакомую фамилию. Вшколе, накурсе американской истории, ребятам рассказывали обитве при Литтл-Бигхорн. Многие ее соученики, как иДебора, осражении знали сдетства. Врезервациях жили старики, помнившие Лесную Росу Маккензи, Неистового Коня, ивеликого вождя Меневу.
        -Прадедушку генерал Горовиц убил… - пробормотала Дебора:
        -Ерунда, это однофамилец. Уевреев часто повторяются имена… - услышав незнакомый, мягкий голос, она замерла:
        -Покажи ему Тору, Дебора. Покажи… - над оградой зоны, втемноте, пролетела какая-то птица. Дебора увидела проблеск белых крыльев. Над Хэнфордом всходила бледная луна, отбольшой базы доносился смех солдат, наДебору потянуло табачным дымом. Выбросив окурок, обжигавший пальцы, она очнулась:
        -Покажи… - настаивал низкий, ласковйый женский голос.
        Дебора неудивилась. Она знала, что люди неба могут слышать сказанное затысячи миль, оборачиваться птицами изверями, видеть воблаке дыма прошлое ибудущее. Она помялась:
        -Я все равно хотела краввину пойти, вОрегоне. Хотела узнать, что написано вкниге… - девушка, еще раз, взглянула наобъявление:
        -Военный капеллан, раввин Аарон Горовиц. Его можно увидеть после исхода субботы, асуббота закончилась… - Дебора все топталась наместе. Склонив черноволосую голову, она прислушалась. Голос остался рядом.
        -Я стобой… - пообещала неизвестная женщина, - итак останется всегда. Покажи Тору, Двора… - Дебора вспомнила, что так ее имя звучит насвятом языке:
        -Дебора, вБиблии, была пророчицей… девушка посмотрела назвездное небо, - судьей, воительницей…, - Дебора пошатнулась, будто кто-то подтолкнул ее вплечо.
        -Иди, - велел ей голос, - иди, Двора… - засунув руки вкарманы юбки, девушка решительно направилась вкомнату, заТорой.
        Раву Горовицу, неожиданно, понравился первый шабат набазе Хэнфорд, впустынных, безлюдных просторах северо-запада Америки. Аарону день напомнил те, что он проводил, учась вешиве, вИерусалиме. Только здесь небыло домашних обедов, после службы икидуша они пошли встоловую.
        Всинагоге, разговаривая софицерами, Аарон узнал, что унекоторых есть семьи. Однако жены идети остались вСиэтле, или Сан-Франциско.
        -Теперь можно их сюда привозить, - весело сказал кто-то, - если капелланов прислали, то армия вХэнфорде надолго обосновалась. Построим офицерские коттеджи, потихоньку. Госпиталь здесь имеется, атеперь иобрезание можно провести… - вбольнице служили военные врачи, евреи. САароном, церемония должна была получиться такой, как положено. Заобедом они говорили обудущих праздниках, омаце для Песаха, отом, что рав Горовиц поедет вСиэтл, засвитком Торы. Днем Аарон позанимался, сосвободными отдежурства солдатами иофицерами. Все они заканчивали классы, при синагогах, ичитали наиврите. Набазе нашлись инедавние эмигранты, изЕвропы, говорившие наидиш. Аарона расспрашивали оГермании, Польше, Советском Союзе иМаньчжурии.
        -Рав Горовиц, - восторженно заметил один изсержантов, - вы, получается, кругосветное путешествие совершили…
        -Несовсем, - рассмеялся Аарон, - мне осталось доНью-Йорка доехать.
        Подумав оботце, Аарон пообещал себе, после исхода субботы, отправиться ксвязистам. Хэнфорд напоминал Иерусалим отсутствием радио иреклам. ВНью-Йорке соблюдать шабат было сложнее. Улицы города усеивали открытые магазины икинотеатры. ВИзраиле всубботу работали только арабские ихристианские лавки, ноих веврейских кварталах неводилось.
        ВХэнфорде висел один репродуктор, настолбе, устоловой. Порадио звучали срочные объявления. Газеты сюда невозили. Связисты готовили сводку новостей, прикрепляя листы нащите сраспоряжениями иприказами. Армия проложила вХэнфорд телефонные линии, отсюда можно было позвонить ивстолицу, ивНью-Йорк. Лейтенант, связист, оказался евреем. Юноша подмигнул раву Горовицу:
        -Приходите вечером. Я вас без очереди пропущу… - назвонки существовала запись. Аарону стало неудобно, носвязист уверилего:
        -Все собираются кино смотреть. Незабывайте оразнице вовремени. Вечером только солдаты сзападного побережья домой звонят… - доктор Горовиц всегда ходил натретью трапезу всинагогу, возвращаясь, домой поздно. Аарон знал, что застанет отца бодрствующим.
        Вмаленькой, тесной кабинке, прижав куху трубку полевого телефона, он слушал ласковый голос отца. Аарон соскучился позапаху табака иледенцов, помягким, знакомым сдетства рукам, потонким морщинкам, усеро-синих глаз. Отец сказал, что вНью-Йорке теплая весна:
        -ВПарке гиацинты расцвели, милый. Скоро голуби прилетят… - детьми Аарон иМеир поставили нахозяйственном балконе, выходящем вовнутренний двор дома, скворечник. Белые птицы перекликались, расхаживая повыложенному плиткой полу. Мальчики бросали зерна голубям. Скворечник висел наместе. Отец, каждую весну, приводил его впорядок. Доктор Горовиц сказал, что сЭстер все впорядке. Сестра пока оставалась вГолландии. Меир собирался, наПурим, приехать изстолицы, погостить дома.
        -Еслибы иты, милый, смог нас навестить… - отец замялся, - мы тебя давно невидели. Я тебе фотографии отправлю, что Регина прислала… - маленькая Хана, пословам отца, родилась крепкой малышкой:
        -Уних тихо, они вдеревне живут… - вздохнул доктор Горовиц, - можно заних неволноваться. Просидят вСендае всю войну. Рано или поздно японцам это надоест, они выведут войска сконтинента… - Аарон смотрел наобъявление, настене кабинки:
        -Военнослужащий! Помни, что болтовня может стоить тебе жизни… - вКалифорнии, набазах, он подобных плакатов незамечал. Офицер, связист, помялся:
        -Распоряжение начальства, рав Горовиц. База закрытый объект, мы подчиняемся непосредственно министру обороны. Бдительность никому немешает… - слушая отца, Аарон насторожился:
        -Аесли Япония повернет войска вБирму? Это английская колония, США будут обязаны вмешаться. Я неутаивал японских родственников, нооставятли меня вармии, если начнется война? Тем более, я ивГермании жил, ивМаньчжурии. Даже через Россию проезжал… - Аарон напомнил себе, что умладшего брата родственники точно такиеже. Меиру, судя повсему, доверяли.
        -Тем более, доверяют Мэтью, сего должностью… - Аарон покуривал первую после шабата сигарету, - ивообще, я еврей. Кто меня заподозрит вшпионаже? - он даже улыбнулся. Аарон вспомнил, что назападном побережье много японцев, ивыходцев изМаньчжурии:
        -ВСан-Франциско целый китайский квартал… - Аарон успокоил себя: «Они американские граждане. Ничего сними несделают».
        Рав Горовиц неимел права говорить отцу, где находится. Он только заметил:
        -НаПурим неполучится, папа. Летом, наверное, мне дадут отпуск… - Меир, пословам отца, был занят встолице. Положив трубку, Аарон достал блокнот. Он хотел, отправившись засвитком Торы, вСиэтл, заодно послать подарок Регине иНаримуне, вчесть рождения маленькой:
        -Ипапе сМеиром надо подарки купить… - размышлял Аарон, выйдя отсвязистов, - иЭстербы я что-то отправил, еслибы знал ее адрес… - Аарон, все равно, немного волновался замладшую сестру иплемянников. Вручение Нобелевской премии проходило вначале декабря. Имена номинантов публично необъявлялись. Небыло никакой возможности узнать, получитли бывший зять премию.
        -Гитлер запретил своим подданным ее принимать… - израскрытых дверей столовой падал луч яркого света, откинопроектора. Полз сизый, табачный дым, слышался громкий голос Джона Уэйна. Аарон прихлопнул комара, нащеке:
        -Норвегия оккупирована Германией. Шведская Академия Наук может неприсудить призы, как впрошлом году случилось… - премия мира, позавещанию Нобеля, вручалась вОсло. Выбирал ее получателя отдельный комитет. Из-за немецкой оккупации, академики несобирались. Шведский комитет, взнак солидарности, тоже нестал обсуждать номинантов напремию.
        -Ноесли они, все-таки, объявят, что Давид ее получил… - Аарон шел обратно кштабному бараку, - немцы его выпустят вСтокгольм. Он великий ученый, гордость человечества. Он вывезет Эстер имальчиков, можно несомневаться. Он недавал Эстер развода, ноэто впрошлом. Семейные ссоры остались позади. Пойдут всинагогу, вСтокгольме, иразведутся. Эстер замуж выйдет. ВШвецию много евреев бежало… - Аарон увидел под фонарем, уштабного барака, какую-то высокую фигуру. Рав Горовиц прибавил шаг. Выйдя изтемноты насвет, прищурившись, Аарон несразу понял, что перед ним девушка.
        Она стояла спиной, изучая табличку надвери:
        -Хозяйственный отдел. Капелланы… - дальше перечислялись имена.
        Аарон, сначала, решил, что она медицинская сестра, изгоспиталя:
        -Ноздесь нет женщин, главный врач говорил. Иунее только юбка форменная… - юбка закрывала колени гладких, стройных, ног. Чулки девушка неносила. Она была обута вкоричневые, казенного образца, ботинки, наплоской подошве. Плечи окутывал скромный, бежевого твида, жакет. Черные косы блестели, всвете фонаря. Вздрогнув, она повернулась.
        Дебора, почему-то, сразу поняла, что перед ней раввин:
        -ВШабат нельзя бриться, унего щетина отросла… - она смотрела натемные, коротко стриженые волосы, напилотку цвета хаки. Унего были большие, красивые глаза, вдлинных ресницах, тоже темные, будто патока. Капеллан носил парадную форму, сзолотистыми нашивками:
        -Скрижали Завета, - Дебора увидела римские цифры, - идесять заповедей. Какой он красивый… - девушка рассердилась:
        -Нашла, очем думать. Попроси его прочитать надпись… - она откашлялась: «Вас комар укусил».
        Дебора едва незастонала:
        -Ты сюда неглупости пришла говорить… - услышав зуд, девушка хлопнула себя ладонью пощеке.
        -Поздно, - унего был смешливый, низкий, голос, - вас тоже, мисс. Вы кого-то ищете? - Аарон подумал, что девушка, наверное, пришла изнаучной зоны. Больше ей появиться было неоткуда. Высокие, смуглые скулы девушки немного покраснели. Аарон велел себе отвести глаза:
        -Какая красавица. Она, наверное, котцу Делани пришла. Она похожа наитальянку… - рав Горовиц, вспомнил, как, наперроне вокзала вКаунасе, Регина, ковыляя, торопясь, бежала кНаримуне:
        -Уних ребенок родился, они счастливы… - горько вздохнул Аарон, - ая? Когда я встречу девушку, которую никуда незахочется отпускать? Как Габи покойную, как Клару… - незнакомка прижимала кгруди книгу.
        -Мне нужен капеллан Горовиц… - выдавила изсебя девушка, - то есть раввин Горовиц, то есть… - тонкая рука протянулась кАарону. Он смотрел напотрепанный томик, переплетенный вчерную кожу, нашестиконечную звезду, тусклого золота.
        -Дедушка Джошуа последним Тору видел. Восемьдесят лет назад, вфорте Ливенворт, вКанзасе, когда бабушку Мирьям похитили. Ее украл старейшина Элайджа Смит, отец дедушки Джошуа… - Аарон, много раз, слышал семейную легенду, ототца.
        Доктор Горовиц разводил руками:
        -Бабушка Мирьям книгу потеряла, вскитаниях. Тогда Запад совсем диким был. Жаль, конечно, Торе три сотни лет. Аарон Горовиц вЮжной Америке ее хранил, когда вджунглях обретался… - Аарон подумал, что кинжал все еще усестры:
        -Клинок тоже очень старый, старше Торы. Может быть, девушка, измормонов. Они скромно одеваются. Нашла где-то книгу… - она откинула изящную голову:
        -Меня зовут Дебора Маккензи, я оттуда… - девушка махнула всторону ограды, - мне нужна ваша помощь, капеллан Горовиц. Я нееврейка, однако, уменя всемье сохранилась Тора. Здесь что-то написано… - взяв книгу, Аарон, невольно коснулся, намгновение, ее руки.
        Дебора почувствовала твердую, уверенную ладонь, наплече:
        -Небойся, Двора, - ласково шепнул знакомый голос, - как сказано: «Доколе невосстала я, Двора, доколе невосстала я, мать вИзраиле». Все случится, обязательно. Воспряни, Двора… - рав Горовиц, вежливо, сказал: «Прошу вас, мисс Маккензи».
        Девушка поняла, что он держит дверь барака открытой, пропуская ее вперед.
        -Простите, - Дебора, смутившись, шагнула внутрь.
        Черные косы метнулись, Аарон вдохнул запах дыма исвежей воды. Он оглянулся, следуя задевушкой покоридору. Взвездной ночи, всвете бледной луны, Аарон увидел белый всполох. Птица раскрыла крылья, исчезая над крышами Хэнфорда.
        Впятницу Аарон особенно тщательно убрал синагогу. Она обещала принести подсвечники. Напрошлой неделе они зажигали свечи, поставив их натарелку, изстоловой. Аарон записал, вблокноте, что надо привезти изСиэтла бокал, для вина, исалфетку, дляхал.
        Распогодилось, воткрытом окне сияло полуденное солнце, щебетали птицы. Аарон стоял, над ведром сводой, держа швабру. Он смотрел наограду базы, нашлагбаум, преграждавший дорогу внаучную зону. Рукава рубашки он закатал иснял ботинки. Пол рав Горовиц научился мыть вешиве. Они сами прибирали зал для занятий икухню. Аарон привел впорядок дом кузена Авраама, вЕврейском Квартале. Он помнил маленький сад, сгранатовым деревом, голубей, порхавших среди зеленых, свежих листьев.
        -ВИзраиле сейчас весна… - он смотрел налуч света, начистом полу, - все цветет. Гранаты, миндаль. Вокруг Кирьят Анавим, нахолмах, цветы появились… - Аарон, всю неделю, ловил себя натом, что вспоминает «Песнь Песней»:
        -Зима миновала, дожди прошли, ушли совсем. Первые ростки показались встране, время певчих птиц пришло, голос горлинки слышен вкраю нашем…
        -Голос горлинки, - бормотал Аарон, - ее голос… - он больше ни очем, немог думать. Он представлял себе темные, миндалевидные глаза, сзолотистыми искорками, тонкие, красивые руки. Напальцах девушки Аарон заметил пятна отчернил, иотленты пишущей машинки. Дебора поймала его взгляд:
        -Я ученый… - коротко сказала девушка, - пишу докторат. Я поконтракту работаю, я неимею права… - Аарон сглотнул:
        -Что вы… мисс Маккензи, то есть кузина Дебора… - он едва заставил себя произнести «кузина», - я тоже подписывал бумагу, онеразглашении… - документы выдавали нааэродроме Хэнфорда. Заведовал оформлением новоприбывших угрюмый капитан, вочках, спочти лысой головой. Вбумаге говорилось, что любые сведения оместоположении базы, ипроисходящем вХэнфорде, являются строго секретными. Разглашение каралось военным трибуналом. Приняв отАарона подписанную бумагу, капитан, кисло, заметил:
        -Напоминаю, что вкомпетенции трибунала вынести смертный приговор, лейтенант. Это я всем говорю, - он усмехнулся, пряча документ впапку, - навсякий случай…
        Аарон смотрел начеткий, решительный почерк, наразвороте книги. Покойная бабушка Мирьям писала карандашом.
        Он молчал, собираясь ссилами: «Увас всемье была эта книга, мисс Маккензи…»
        Навысоких скулах пылал румянец:
        -Да. Отматери моей, отбабушки. Я изнарода Большой Птицы, мы вМонтане живем. То есть мой отец был еврей… - она протянула Аарону фото, - однако он незнал, что я… - девушка вздохнула, - что я родилась. Он умер, впрошлом году. Моя мать была вождь, Поющая Стрела Маккензи, имоя бабушка тоже. Ее Амада Маккензи звали, Лесная Роса. Я правнучка Меневы, тоже вождя. Вы, наверное, слышали онем. Это мой отец писал? - озабоченно, добавила девушка.
        Аарон перевел ей год издания Торы, 1648. Книгу напечатали вАмстердаме, принадлежала она Элишеве Горовиц:
        -Ее родители развелись. Мать увезла детей вНовый Свет, веврейскую колонию, вСуринаме… - Аарон спохватился:
        -Мисс Маккензи, садитесь, пожалуйста… - он отодвинул табурет:
        -Я кофе сварю. Унас плитка… - глядя намисс Маккензи, он просыпал кофе. Девушка прижимала кгруди книгу:
        -То есть мой отец был родственником Элишевы Горовиц? Авы откуда оней знаете… - Аарон, конечно, нетолько рассыпал кофе, ноиобжег руку, разливая его вармейские, оловянные чашки:
        -Бабушка Мирьям встретила Меневу, вовремя скитаний. Они назвали дочь Авиталь, впамять оматери бабушки Мирьям… - женщина обращалась кдочери, используя еврейское имя, ноупомянула, что среди индейцев она Амада.
        Передавая мисс Маккензи чашку, Аарон подул наруку:
        -Нет. Неваш отец. Послушайте меня… - Дебора, невольно, открыларот.
        Он говорил обАароне Горовице, родившемся вджунглях, ипохороненном наМасличной Горе, вИерусалиме, говорил обего внучке, Мирьям, одной изпервых женщин вЕвропе, получивших диплом врача:
        -Она бежала отмормонов, когда ее похитили, ипознакомилась свашим прадедом, Меневой. Здесь все сказано… - Дебора слушала его низкий, красивый голос. Прабабушка писала дочери отом, как звали ее бабушку, Ханой, ипрабабушку, Деборой. Она добавила, что очень любит Авиталь, ивсегда будет молиться оее здоровье иблагополучии:
        -Расти хорошей девочкой, милая, изаботься оботце. Он очень меня любил. Помни, что ты еврейка, итвои дочери, внучки иправнучки тоже будут еврейками… - Аарон помолчал:
        -Здесь идата, иподпись. 12июня 1861года, Мирьям Мендес де Кардозо, дочь Шмуэля иАвиталь, изАмстердама, Голландия.
        Мисс Маккензи легко, взволнованно дышала:
        -Поэтому мою мать звали Анной, аменя Деборой. Нокак? Мой прадед, Менева, наверное, рассказал все моей бабушке… - она показала накарандашные строки. Дебора услышала, издалека, знакомый голос:
        -Он неуспел, милая. Я обо всем позаботилась. Иотебе, тоже позабочусь… - Дебора, наконец, поняла, кто это. Рав Горовиц говорил ей оХанеле:
        -Она засто лет перевалила… - мужчина помолчал, - вконце прошлого века умерла. Вы тоже ее потомок. Она была… - Аарон повел рукой. Дебора кивнула:
        -Человек неба. Я знаю, унас тоже есть подобные люди… - она сидела, неоставляя Тору, слушая рава Горовица.
        Ее ближайший родственник, внук Мирьям Кроу, служил вбританских военно-воздушных силах:
        -Полковник Стивен Кроу, - улыбнулся рав Горовиц, - он женат. Они ребенка ждут, вмарте. Ваша кузина, покойная, леди Констанца, тоже была ученым, физиком. Она три года назад погибла, молодой… - мисс Маккензи, поее словам, исполнилось двадцать два. Аарон, быстро, рассказал ей осемье:
        -ВНью-Йорке, умоего отца, есть родословное древо, огромное. Если вы разрешите, я напишу… - Аарон, внезапно, понял:
        -Господь, почему-то, меня всегда выбирает, для встреч скузинами… - он развеселился:
        -Сначала Регина, теперь мисс Маккензи. НоРегина была близкой родственницей, аона, то есть Дебора… то есть мисс Маккензи… - Аарон проводил ее дошлагбаума. Умисс Маккензи имелся особый пропуск, араву Горовицу дальше хода небыло.
        Встоловой еще незакончился фильм. Тучи рассеялись, ночь оказалась звездной. Среки Колумбия дул свежий ветер. Черные косы лежали наее плечах. Девушка хихикнула:
        -Я хотела вкино сходить. То есть квам тоже. Я говорила, я вОрегоне собиралась. Напишите, конечно… - Дебора запнулась:
        -Я сиротой росла, винтернате училась, для индейцев. Уменя племя есть, обо мне заботились, ноя очень рада, что теперь… - Аарон пригласил ее нашабат, замявшись:
        -Вы еврейка, кузина Дебора, понашим законам… - он кивнул наТору, вруках удевушки:
        -Любой раввинский суд, это подтвердит. Иваш отец еврей. Если вы, когда-нибудь, захотите… - Аарон покраснел:
        -Вам просто надо будет вмикву окунуться… - рав Горовиц, всю неделю, старался непредставлять микву, недумать окузине Деборе, как он, про себя, называл девушку, ивообще заниматься делами.
        Он написал вСиэтл, раввину. Оставалось дождаться ответа, идоговориться опоездке. Он вел молитвы изанятия, убеждал интендантов, что мацу, набазе, испечь невозможно, азначит, надо присылать коробки, изСан-Франциско. Он кошеровал кухню, исчитал нужное количество новой посуды. После разговора скапелланами, он решил заказать изюм:
        -Вино поставлю, - сказал он коллегам, - кПесаху созреет. Я вСвятой Земле урожай собирал, навиноградниках… - Аарону снилась мисс Маккензи. Он видел цветущие холмы, вдыхал запах свежей воды, черные волосы развевал теплый ветер. Она обещала прислать записку, если соберется наШабат.
        Аарон вертел кольцо, стемной жемчужиной:
        -Оставь, она родственница. Дальняя, конечно. Она выросла вплемени. Зачем ей возвращаться кевреям? Унее своя земля, свой язык… - мисс Маккензи, напрощание, попыталась подать ему руку. Аарон смутился:
        -Простите, кузина. Мне нельзя, только если это мать, или сестра, или дочь… - он заметил легкую улыбку, накрасивых губах: «Ажена, капеллан… то есть кузен Аарон?»
        -Жена тоже, - обреченно признал рав Горовиц. Утром пятницы вестовой изканцелярии, принес входящую почту ивнутренний конверт, для переписки между отделами. Мисс Маккензи сообщала, что придет, ипринесет подсвечники.
        Аарон, двигая скамейки, вспомнил ее веселый голос:
        -Я всегда свечи зажигала. Когда мне три года исполнилось, Красивый Щит, наша мудрая женщина, сказала, что так делать надо. Я думала, что мой отец маму попросил, атеперь поняла, что имама их зажигала, ибабушка… - занавески, отделяющей мужчин отженщин, здесь небыло. Аарон нехотел, чтобы кузина сидела сзади, заспинами. Он решил разделить зал надве части:
        -Если… если она начнет ходить наслужбы, я попрошу сделать занавеску… - Аарон подумал оскорых праздниках.
        Доктор Горовиц всегда устраивал первый седер дома. Отец хорошо готовил, они втроем помогали. Аарон помнил золотистый, куриный суп, склецками измацы, сладкий, виноградный сок. Отец смеялся:
        -Досих пор вкошерном магазине говорят: «Вино Горовицей». Привыкли, спрошлого века… - Эстер приносила жареную курицу, овощи, фаршированные мясом, печеную картошку, счесноком. Меир, самый младший, пел: «Чем эта ночь отличается отвсех других ночей». Трепетали огоньки свечей, набольшом, отполированном столе орехового дерева. Нагубах оставался вкус миндаля исахара, отпасхальных сладостей.
        -Миндаль… - вздохнул рав Горовиц, - где здесь взять миндаль… - он увидел нежные цветы, усыпавшие деревья:
        -Я спустился всад ореховый, посмотреть намолодые побеги, посмотреть, зацвелли виноград, зацвелили гранаты… - ему надо было идти накухню. Аарон, дозавтрака, замесил тесто дляхал:
        -Аесли ей непонравится… - озабоченно подумал рав Горовиц, - яиц нет, только порошок. Ни мака, ни кунжутного семени. Она никогда непробовала халы… - Аарон вспомнил трапезы вИерусалиме, вдомах раввинов, румяные, плетеные халы, смех детей, белые, накрахмаленные, скатерти:
        -Надо скатерть привезти, изСиэтла… - Аарон понял, что улыбается, думая омисс Маккензи. Невыпуская швабры, он закрыл глаза.
        Услышав мотор грузовика, рав Горовиц вздрогнул. Чья-то уверенная рука забрала швабру:
        -Вот ты где… - усмехнулся знакомый голос, - далеко тебя загнали… - Аарон встрепенулся. Кузен Мэтью, вчистой, полевой форме, спилоткой набекрень, скалифорнийским загаром налице, прислонился кокну. Он махнул шоферу:
        -Поезжайте вгараж, сержант… - кузен окинул Аарона пристальным взглядом:
        -Вообще я тебя должен поставить постойке смирно, зато, что неприветствуешь старшего позванию. Шучу, - весело добавил Мэтью.
        Аарон открыл рот, кузен поднял руку:
        -Занимайтесь своими обязанностями, лейтенант. Надо работать, меня полковник Бенсон ждет… - Бенсон был начальником базы. Аарон видел его только мельком. Старшие офицеры обедали отдельной столовой.
        -Нашабате встретимся, - подмигнул ему майор Горовиц. Вскинув наплечо вещевой мешок, четко печатая шаг, Мэтью скрылся вбараке, где помещалось командование.
        Посмотрев насвои босые ноги, Аарон снял сошвабры тряпку:
        -Мэтью обрадуется, что унас еще одна родственница появилась… - пол почти высох. Вылив грязную воду вканаву, рав Горовиц отправился встоловую.
        Майор Горовиц всегда возил флягу, скошерным вином. Лаборатории ученых часто располагались загородом, Мэтью неуспевал добраться досинагоги, чтобы посетить службу. Он привык делать кидуш сам. Мэтью старался соблюдать шабат, избегая, вдень отдыха, писать иводить машину. ВВашингтоне он менялся субботними дежурствами сколлегами. Мэтью оставлял себе смену наРождество, чем заслужил глубокую приязнь семейных сослуживцев. Он брал дни отдыха вовремя еврейских праздников. Мэтью любил неспешные, свободные отминистерской суеты, субботы.
        Вечером он всинагогу неходил, предпочитая зажигать свечи дома. Утром он поднимался позже. Суббота была единственным днем, когда он невставал нарассвете. Обычно Мэтью, встолице, вшесть утра, перед работой, посещал спортивный клуб. Он проводил два часа вгимнастическом зале, ибассейне, устраивал спарринг, часто спартнером изрусского посольства. Майор Горовиц приезжал наработу кполовине девятого, свежий, вбезукоризненной форме, свлажными, светлыми волосами. Он спускался встоловую, где брал овсяную кашу, омлет, икофе без сахара. Мэтью заботился освоем здоровье. Он ценил иотношения сколлегами. Попраздникам, Мэтью приносил наработу красиво упакованные корзины, изеврейской кондитерской, наполненные сладостями.
        Посубботам Мэтью готовил завтрак, скошерными сосисками, или стейком, сяичницей исвежими фруктами. Если он выбирал немясо, акопченого лосося, Мэтью делал яйца бенедикт, сголландским соусом. Перед отлетом вХэнфорд, Мэтью, стоя над плитой, усмехнулся:
        -Мистер Нахум сказал, что Марта взакрытой школе училась. Придется ее наставлять… - он окинул взглядом просторную кухню, - конечно, вздании есть уборщики, номоя жена должна обо мне заботиться. Наверняка, унее были уроки домоводства… - Мэтью, надосуге, даже составил список обязанностей супруги. Каждый день он ожидал хорошего обеда состоловым серебром ифарфором, сдвумя переменами блюд. Мать Мэтью настаивала, чтобы мальчик переодевался квечеру, даже если дома они были одни.
        -Мама исама переодевалась… - Мэтью, задумчиво, покусал карандаш. Жена должна была готовить горячий завтрак, следить запорядком вдоме, и, разумеется, воспитывать детей. Мэтью хотел, после свадьбы, переехать впредместье. Унего были деньги нахороший дом, номайор Горовиц нехотел выделяться. Марте Горовиц предстояло обжить скромное, втри спальни, жилище.
        Сосвоей стороны, Мэтью обещал содержать жену, вывозить ее всвет, дарить драгоценности, надень рождения игодовщину свадьбы, ивообще, весело подумал Мэтью, захлопнув блокнот, выполнять обязанности еврейского мужа, перечислявшиеся вктубе.
        Сраввином обудущей свадьбе он пока неговорил, нежелая забегать вперед. Мэтью сначала хотел увидеть невесту, хотя майор доверял выбору мистера Нахума, изнал, что уродину ему неподсунут:
        -Он даже нашел еврейку, - подумал майор, - действительно, он мне как отец… - после завтрака Мэтью, неспешным шагом, отправлялся всинагогу, поеще пустым улицам. Вмолитвенном зале он сидел наместе Горовицей, вталите отца. Знакомые пообщине обычно приглашали Мэтью насубботний обед. Он все еще делал вид, что испытывает денежные затруднения, новсегда приносил хозяйке дома дешевый букет.
        Всинагоге знали, что майор небогат. НаШабат Мэтью одевался скромно иникого незвал домой. Он знал, что кузен Меир несобирается болтать отом, где он живет. Сподобной славой, Мэтью удачно избегал приглашений всемьи снезамужними девушками. Его звали вдома сдетьми. Малыши любили майора Горовица. Мэтью рассказывал мальчикам обармии, иникогда непоявлялся без маленького подарка.
        Отец говорил Мэтью ознаменитом Волке. Авраам Горовиц видел его, подростком:
        -Он часто нас навещал, милый… - полковник наклонился, поцеловав светловолосую голову сына, - он дружил сбабушкой Аталией. Они догражданской войны познакомились. Волк настороне северян сражался, абабушка Аталия выполняла их задания, вВашингтоне… - прадед Мэтью участвовал вубийстве Линкольна. Отец пожимал плечами:
        -Бабушка заним следила. Она работала наразведку северян, ипознакомилась сдедушкой Дэниелом… - все это исходило изслов бабушки.
        Полковник заметил:
        -Волк много ствоим дядей Александром возился. Он тогда малышом был, Александр. Бабушка после его гибели неоправилась, траур неснимала… - Мэтью самому нравилось играть сдетьми. Он судовольствием думал, что вследующем году станет отцом. Сына он хотел назвать Александром. Майор был уверен, что первым родится мальчик.
        Перед вылетом вХэнфорд, Мэтью прочел вгазете осамоубийстве перебежчика Кривицкого. Майор улыбнулся: «Все сложилось отлично, как мистер Нахум ипредсказывал». Кузена он всинагоге неувидел. Мэтью понимал, что Меир занят:
        -Он сопровождал Кривицкого, - вспомнил майор, - наверняка, пишет бесконечные бумаги… Протокол осмотра номера, отчет, объяснительную записку… - он отправил кузену письмо городской почтой, приглашая его наобед, повозвращении Мэтью изКалифорнии.
        ВХэнфорде майору выделили светлую комнату, впомещениях для старших офицеров, сличным душем. Мэтью брился перед зеркалом, вбелой рубашке, срасстегнутым воротом. Парадный китель, цвета хаки, висел наспинке стула. Вечер выпал теплый исухой. Заходящее солнце играло взолотых, майорских листьях, нанашивках, освещало раскинувшего крылья орла. Птица увенчивала знак самериканскими звездами, накителе. Любой военный, увидев эмблему, понимал, что Мэтью является личным помощником министра обороныСША.
        Мэтью аккуратно прополоскал, враковине, опасную бритву. Она принадлежала дедушке Дэниелу. Бритва лежала вмешке, привезенном встолицу после сражения уЛиттл-Бигхорн. Армейские дознаватели передали вещи покойного генерала Горовица его вдове. Дэниелу было приятно думать, что бритвой брились идед, иотец. Он протянул руку затуалетной водой, запахло сандалом.
        Мэтью нестал собирать ученых, заметив Бенсону:
        -Я впонедельник улетаю, время есть. Завтра сними встречусь… - он просмотрел список. ВХэнфорд привезли группу разработки новых кодов, где трудились лингвисты иматематики. Вовторой зоне работали физики. Мэтью надо было встретиться сконтрактниками. Всписке он увидел несколько знакомых фамилий, аспирантов изБеркли, Чикаго, иПринстона.
        Встолице, насовещании уминистра, полковник Гровс доложил оходе строительства баз. После окончательных результатов эксперимента вБеркли, сновым элементом, после завершения работы над реактором, вгруппе Ферми, все подобные исследования, посоображениям безопасности, переводили науединенные полигоны.
        Найдя всписке трех девушек, Мэтью пожал плечами: «Синие чулки». Майор Горовиц достаточно поработал сучеными, чтобы скептически относиться кженщинам, занимающимся наукой.
        -Хотябы кузину Констанцу, покойную, вспомнить… - он застегнул китель, - я ее фото невидел, но, думаю, ни один мужчина нанее внимания необратилбы. Они все либо тощие, как доски, либо, наоборот, рыхлые. Ивсе вочках… - Мэтью нравились стройные, ухоженные дамы. Он предпочитал высоких женщин, новмужской компании, признавал, что идевушки маленького роста имеют свои прелести. Оних хотелось заботиться, ноМэтью всегда замечал, что жена, прежде всего, должна ухаживать засвоим мужем.
        -Если она выполняет свои обязанности, - улыбался майор, - она может рассчитывать, что ее побалуют. Нечрезмерно, конечно… - Мэтью слегким презрением относился ксослуживцам, которым постоянно названивали скучающие супруги. Некоторые офицеры торопились домой, вечером, разводя руками: «Миссис ждет кобеду…»
        Мэтью, про себя, называл их подкаблучниками.
        Он сунул флягу вкарман кителя:
        -Аарон, наверняка, халы испек. Его жена вообще палец опалец неударит. Рав Горовиц, как дедушка его, подкаблучник. Бабушка Бет всю жизнь мужем командовала, иравом Горовицем тоже будут вертеть… - Мэтью, направляясь кадминистративному бараку, подумал, что халы сделают наяичном порошке.
        -Здесь все-таки глушь… - ступив впахнущий свежим деревом коридор, он услышал изоткрытой двери красивый голос кузена. Зажгли свечи, пели приветственный гимн субботе.
        Мэтью хмыкнул:
        -Будто я втрауре, появляюсь после гимна. Втрауре поКривицкому, - он, невольно, усмехнулся, - мистер Вальтер тоже был еврей… - подождалв, пока стихнет гимн, майор шагнул вкомнату, где помещалась синагога. Мэтью замер, впроходе. Слева сидела девушка, одна. Мэтью смотрел натяжелый узел черных волос, настройные плечи, вжакете бежевого твида. Он заметил свободное место, украя скамейки, рядом скаким-то лейтенантом, напротив девушки.
        -Она немедсестра… - Мэтью коротко кивнул кузену. Настоле устены лежали накрытые кухонными полотенцами халы, рядом поблескивали бутылки свиски:
        -Медсестрабы вформе пришла. Значит, одна измоих подопечных… - унее были смуглые, раскрасневшиеся щеки, изящный нос, твердый подбородок. Девушка, тоже высокая, напомнила Мэтью кузину Эстер. Она сидела, закинув ногу наногу. Всвете электрической лампочки, под жестяным абажуром, натонкой щиколотке переливался нейлоновый чулок. Мэтью смотрел нанее, чувствуя какую-то странную тоску. Вспомнив обещание мистера Нахума, майор незаметно сжал руку, вкулак:
        -Никто меня незаставит жениться надевушке, которую я невидел, даже ради работы. Она ученая, она будет полезна. Вконце концов, она необязана знать, чем я занимаюсь… - Мэтью скользил глазами поее шелковой блузке, рассматривая высокую грудь. Девушка, внезапно, повернулась, он вздрогнул. Втемных, миндалевидных глазах металось пламя, отражался огонь свечей.
        -Прославим Господа, благословенного… - община поднялась. Неотводя отнее взгляда, Мэтью заставил себя встать.
        Мэтью хотел, чтоб кузен представил его девушке. Всю службу, майор, искоса поглядывал нанее. Она сплела накруглом колене длинные пальцы, без маникюра. Он заметил следы отчернил насмуглой коже. Фамилии женщин, ученых, всписке были нееврейскими, акольца она неносила. Майор, наконец, повернул голову. Кузен, кшабату, переоделся, впарадную форму.
        -Все равно, видно, что Аарон невоенный, - скептически подумал Мэтью, - хотя он недавно служит. Капелланам, кажется, поуставу даже оружия невыдают… - майор был прав. Урава Горовица неимелось табельного пистолета. Аарон поинтересовался оружием вМонтерее, когда его оформляли для службы вармии. Тамошний офицер пожал плечами:
        -Сейчас мирное время, лейтенант Горовиц. При угрозе опасности, при объявлении войны, вы, как ивсе офицеры, получите пистолет… - он окинул Аарона недоверчивым взглядом: «Вы что, умеете стрелять?»
        Аарон умел, научившись умладшего брата. Меир хвалил его, заметкость ихладнокровие. Аарон, впрочем, понял, что младший брат, действительно, был снайпером, несмотря наочки. Меир неговорил, приходилосьли ему пускать вход оружие, арав Горовиц неспрашивал.
        -Папа тоже умеет стрелять, он воевал… - Аарон смотрел налегкую улыбку Деборы. Перед шабатом, он быстро объяснил девушке службу. Рав Горовиц добавил:
        -Это день отдыха, кузина, день радости. Еще один наш родственник приехал, майор Горовиц. Я говорил онем. Он придет, вечером… - Дебора видела настойчивый, почти жадный взгляд серых глаз. Майор Горовиц оказался, как две капли воды, похож навице-президента Вулфа. Портрет государственного деятеля печатали вучебниках американской истории, вглавах, где шла речь овойне занезависимость ивнешней политике молодой страны:
        -Вулф придумал резервации, - вспомнила Дебора, - адед майора Мэтью, генерал Горовиц, сгонял индейцев сих земель. Он убил моего прадедушку… - девушка нехотела думать оподобном. Дебора напомнила себе, что майор тоже родственник, как ираввин Горовиц.
        -Сын заотца неотвечает, а, тем более, внук задеда… - она легко выбросила изголовы мужчину, сидящего через проход. Девушке было оком подумать, рядом сравом Горовицем, или Аароном, как его называла Дебора, смущаясь, про себя.
        Она, всю неделю, пыталась работать. Девушка писала коды, отдавала ряды цифр математикам, иполучала обратно, спометками группы вычисления ключей. Они хотели создать идеальную систему шифрования, непроницаемую, защищенную отопасности враждебного взлома.
        Насеминаре им рассказали онемецкой машине «Энигма», обританской системе «Бомба», электронно-механическом устройстве для дешифровки гитлеровских кодов. Математики считали, что любая кодировка, построенная наоснове распространенного языка, рано или поздно, будет прочитана:
        -Поэтому, дамы игоспода, - руководитель группы, профессор Мэйхью, изЧикаго, наставительно поднял палец, - нам жизненно необходимо участие лингвистов. Вы обладаете бесценными знаниями, свободно владея редкими языками. Ваша успешная работа поможет Америке оказаться вбезопасности… - при белых они оподобном неговорили, только всвоей компании, укостра.
        Кто-то изребят вздохнул, перебирая струны гитары:
        -Триста лет они нас залюдей несчитали, называли дикарями. Гнали, как зверей, назапад, внеобжитые места, атеперь мы понадобились Америке… - Дебора, глядя наогонь, затягивалась самокруткой:
        -Мой отец был белый, как иумногих, здесь. Мы, между собой, говорим наанглийском языке… Мы американцы, - она бросила окурок вкостер, искры поднялись вверх, - ребята изрезерваций пойдут воевать, если придется… - Дебора очень надеялась, что подобного непроизойдет.
        Еще она очень надеялась, что рав Горовиц останется набазе Хэнфорд.
        Обдумывая план диссертации, набрасывая заметки кпервой главе, Дебора видела его красивые, темные глаза, слышала смущенный голос:
        -Если вы, кузина, решите посетить службу, просто отправьте записку. Я буду… - оборвав себя, рав Горовиц кивнул нашлагбаум:
        -Ябы вас проводил, кузина, как положено, однако мне нельзя, уменя нет нужного пропуска… - уДеборы имелась картонка, сфотографией ичерным штампом: «Проход повсей территории».
        Собираясь наслужбу, она тщательно выбрала хороший костюм, соскромной, прикрывающей колени юбкой, ишелковой блузкой. Вподобном наряде она вела семинары изанятия состудентами, вОрегоне.
        Она стояла вдеревянной кабинке душа, сзаколотыми назатылке волосами, подняв руки вверх. Теплая вода падала налицо. Дебора жмурилась, вспоминая горячий источник, вгорах, наземле народа Большой Птицы. Врезервации, летом дети бродили всвоей компании, целыми днями невозвращаясь квигвамам родителей. Сними бегали собаки, они купались вхолодных, горных озерах, ирыбачили. Старшие девочки, посекрету, сказали Деборе, что вода висточнике делает женщину красивой, для мужа.
        -Или немужа, - хихикнул кто-то издевчонок. Дебора протянула маленькие, детские ладошки. Вода, вкаменной купели, чуть слышно бурлила, немного пахла серой ипокалывала лицо. Отозера, слышались крики купающихся мальчишек, илай собак:
        -Кто первый раз вжизни ей умывается, - подтолкнули Дебору подружки, - должен загадать желание, Белая Птица… - она попросила, чтобы ее народ был счастлив, чтобы звери иптицы неуходили сземли, чтоб духи предков заботились оней.
        -Ибудем, - услышала она, вытираясь, знакомый голос, - будем, Двора…
        Девушка застыла, сполотенцем вруках:
        -Олюбви я тогда ничего незагадывала… - Дебора усмехнулась, - мне шесть лет исполнилось, какая любовь. Асейчас… - она обрадовалась, что оказалась вдушевой одна. Ноги, немного, ослабли. Закрыв глаза, она присела налавку, устены. Дебора поняла, что, всю неделю, думала только онем.
        -Миссис Горовиц… - сказала она томно. Полотенце соскользнуло навлажный пол. Дебора все знала. Красивый Щит рассказала девочке, что сней происходит, авшколе сними занималась медицинская сестра:
        -Никогда я подобного нечувствовала… - Дебора тяжело задышала, - никогда. Оставь, ему тридцать один год. Он помолвлен, просто неговорит… - если рав Горовиц ибыл помолвлен, то, подумала Дебора, исподтишка рассматривая кузена, он обэтом неупоминал.
        Молитвенников здесь небыло, ноДебора поняла, что все остальные прихожане знают службу. Рав Горовиц сказал, что поедет закнигами исвитком Торы вСиэтл:
        -Я быстро выучу язык, - решила Дебора, - Тора уменя есть. Он… кузен Аарон, сомной позанимается… - кщекам прилила краска. Аарон рассказывал ей осемье. Дебора, перебрала, попамяти, новых родственниц:
        -Они все замужем. Мадемуазель Аржан погибла, она такая красивая была… - Дебора видела фильмы актрисы, - аледи Холланд пропала. Она, все равно, нееврейка… - конечно, рав Горовиц, мог встречаться инесродственницей. Дебора, краем глаза, посмотрела намайора Мэтью:
        -Спросить унего? Неудобно, нас непредставляли друг другу, иэто личное… - ей непонравились спокойные, оценивающие глаза майора:
        -Напишу его отцу, - обрадовалась девушка, - доктору Горовицу. Адрес кузен Аарон даст. Напишу, ненароком поинтересуюсь… - она опустила голову, скрывая румянец налице.
        Аарон сделать этого немог. Раву Горовицу оставалось надеяться, что прихожане спишут все надухоту. Вмаленькой комнате сидело почти сто человек. Он старался несмотреть накузину Дебору, ноничего неполучалось. Аарон почувствовал тоску, как, вБерлине, надавно разоренном еврейском кладбище:
        -Это словно сГаби… - он услышал высокий, нежный голос девушки, - я тогда глаз отнее немог отвести. Немог подумать, что потеряю ее… - Дебора, восхищенно, сказала:
        -Вы помогали евреям, кузен Аарон, рисковали жизнью… - он смутился:
        -Это мой долг, кузина. Мой народ вбеде. Я вернусь вЕвропу, непременно, - добавил рав Горовиц.
        -Он вернется… - община поднялась, для кидуша. Дебора тоже встала.
        Аарон рассказывал ей обИзраиле, как он называл Палестину, обИерусалиме икибуцах. Он говорил, что сам обрабатывал землю исобирал урожай. Дебора искоса, взглянула наего большие руки. Аарон улыбнулся:
        -Я долго один живу, кузина. Я все умею делать, иготовить, иубирать. Пишу мезузы, даже куриц резать умею, научился… - произнося кидуш, Аарон вспомнил обеды сдетьми, впражской квартире Клары. Он слышал смех девочек, неуверенный, медленный голос Пауля, вдыхал аромат свежего хлеба ипряностей. Он чувствовал прикосновение женской руки, ласковое, тихое, ощущал тепло, наполнявшее все вокруг:
        -Я ее никуда неотпущу, - разозлился Аарон, - никуда. Если я ей… Деборе, хоть немного подуше, если она захочет стать еврейкой. То есть она еврейка, конечно… - он взял халы, подняв хлеб вверх:
        -Неотпущу. После шабата поговорю сней. Аесли она откажет… - Аарон велел себе подумать обэтом, когда услышит отказ.
        -Нераньше, рав Горовиц, - строго сказал себе мужчина, - нечего бояться, надо делать… - люди толпились устолов свиски ихалами. Он заметил, что Дебора выскользнула наружу:
        -Унее дежурство, завтра утром, она говорила… - вмедных подсвечниках догорали, трещали свечи, воткрытом окне виднелась бледная луна, - после исхода шабата отправлю ей записку. Верну подсвечники… - кто-то тронул его заплечо, Аарон очнулся.
        -Счастливой субботы, - усмехнулся кузен. ОтМэтью пахло сандалом, ивиски, он пришел вбезукоризненной, хорошо отглаженной форме майора. Аарон, невольно, оглядел свой китель. Нарукаве красовалось чернильное пятно.
        -Лехаим! - Мэтью поднял простой стаканчик. Кузен, невзначай, поинтересовался:
        -Ачто задевушка здесь была? - Аарон прожевал халу:
        -Ты никогда неповеришь, Мэтью… - он отвел кузена кокну, присев наподоконник: «Слушай».
        Оказавшись усебя вкомнате, Дебора переоделась вармейские брюки исвитер. Одежда была мужской, ноДеборе, сее ростом, пришлась впору. Устроившись накойке, поджав босые ноги, она повертела Тору, впотрепанной, кожаной обложке. Дебора твердо решила начать заниматься сравом Горовицем:
        -Я ничего немогу сделать… - девушка откинулась кдеревянной стене, - я хочу быть рядом, всегда. Сколько придется, сколько Господь, исудьба отмерят… - Дебора насторожившись, неуверенно позвала: «Бабушка…». Окно было полуоткрыто. Комнаты выходили налужайку, забараком. Наполовицах лежал яркий луч полной луны. Дебора заметила тень, снаружи, взвездной ночи. Окно заскрипело, она встрепенулась. Он был без пилотки, светлые волосы искрились, серые глаза взглянули наДебору. Тонкие губы улыбались.
        -Мне надо свами поговорить, мисс Маккензи, - Мэтью, недожидаясь ее согласия, потянул створки окна. Он легко перемахнул внутрь, запахло чем-то пряным. Дебора, невольно, скомкала нагруди свитер:
        -Я ненадолго… - уверил ее Мэтью, подталкивая девушку ккойке, - совсем ненадолго…, - барак был тихим. Ночная смена работала, авсе остальные давно спали. Захлопнув окно, Мэтью задернул шторы. Горела одна настольная, тусклая лампочка. Дебора увидела, как его глаза переливаются, холодным огнем:
        -Будто пули, - успела подумать она, - будто свинец.
        Выслушав историю мисс Макензи, откузена, майор Горовиц скептически хмыкнул:
        -Малоли где она книгу подобрала, Аарон. Нельзя быть таким наивным. Какая-то девчонка выдает себя заеврейку, аты ей поверил… - лицо рава Горовица изменилось. Мэтью вспомнил:
        -Меир рассказывал. Аарон был вДахау, сидел врусской тюрьме, вКаунасе… - Мэтью понял, что НКВД, как нельзя более, кстати, арестовало кузена. Заобедом он поделился новостями смистером Нахумом. Наставник согласился:
        -Очень хорошо, милый. Вслучае… - мистер Нахум пощелкал крепкими пальцами, - непредвиденных затруднений, унас есть несколько кандидатур, могущих отвлечь внимание насебя… - одной изкандидатур был Меир Горовиц, онже работник секретной службы Даллеса, Ягненок, бывший мистер О'Малли. Наставник сказал Мэтью, что его данные очень пригодились. Ход вЕвропу, или Советский Союз, для кузена оказался закрыт.
        -Чем больше времени мистер Горовиц проведет вВашингтоне, - заметил русский, - тем легче нам, если настанет подобная нужда, выставить его агентом. Вовремя похищения Невидимки он навещал Нью-Йорк, он сопровождал Кривицкого… - мистер Нахум улыбался, - головоломка сходится. Раввин Горовиц тоже пригодится… - он похлопал Мэтью поплечу, - он жил вГермании, проехал через Советский Союз… - Эйтингон вспомнил, что Петр работал вКаунасе, прошлым летом. Наум Исаакович махнул рукой:
        -Встране неразбериха царила, мы только освободили Прибалтику. Петр вШауляй ездил, сДеканозовым. Наверное, кто-то другой этого Аарона допрашивал. Какая разница? Главное, для американцев, его контакт сНКВД… - Паука требовалось обезопасить, любой ценой.
        Вкоротком списке двенадцати, составленном Кукушкой ипокойным Соколом, значился Меир Горовиц. Раввина внем небыло, ноЭйтингон понял:
        -Очень изящно получается. Старший брат имладший брат, работают вместе. Любой подобному поверит. Хоть Гувер, хоть Даллес, хоть президент Рузвельт. Очень хорошо, что раввин Горовиц капелланом вармию отправился… - Мэтью, встретив кузена вХэнфорде, обрадовался.
        База была секретной, закрытой. Пребывание здесь означало допуск кгосударственной тайне. Майор Горовиц был уверен, впрочем, что доподобных, срочных мер дело недойдет. Он собирался дослужиться догенерала, купить особняк, дом напобережье, ивоспитывать детей. Мистер Нахум успокоилего:
        -Затвоей спиной весь наш народ, сынок. Вся мощь страны Советов. Ты станешь членом партии, получишь советский паспорт, буде понадобится… - наставник подмигнул Мэтью.
        Глядя нанеожиданно жесткое лицо кузена, Мэтью даже поежился:
        -Бабушка Мирьям, - нарочито спокойно ответил Аарон, - обращается кдочери, внадписи, поимени. Она упоминает, что отец назвал Авиталь Амадой, Лесной Росой. Бабушку мисс Маккензи именно так извали, Лесная Роса. Прадедом ее был известный Менева. Тебе он должен быть особенно известен… - неудержался Аарон. Кузен покраснел, рав Горовиц обругал себя:
        -Зачем, вШабат? Его дед, генерал Горовиц, убил Меневу, при Литтл-Бигхорн. Игенерала Горовица индейцы убили. Зачем это ворошить? Что было, то было, много лет прошло… - кузен распрощался сним.
        Проводив прихожан, Аарон остановился посреди пустой синагоги:
        -Все равно. Отцы ели кислый виноград, аудетей назубах оскомина. Малоли что Мэтью вголову придет. Однако он джентльмен, он нестанет мстить девушке, родственнице… - Аарон волновался заДебору. Он выглянул враскрытое окно барака. Территория большой базы освещалась редкими фонарями. Кузена видно небыло. Вдохнув речной ветер, Аарон посмотрел наподсвечники мисс Маккензи, Деборы. Фитили свечей тлели, огоньки заколебались, погасли. ВШабат подсвечники было трогать запрещено, Аарон немог отнести их внаучную зону.
        -Уменя ипропуска нет… - притворив дверь синагоги, он вышел накрыльцо барака. Аарон посмотрел нахронометр. Время подходило кполуночи. Офицерам выдали расписание смен часовых. Полковник Бенсон, сварливо, заметил:
        -Для любителей ночной рыбалки. Имейте ввиду, что вполночь охрана меняется. Будете ждать сосвоим уловом, неменьше получаса. Пока идет пересмена, никто внутрь незайдет, инезаедет… - вКолумбии водился лосось, рыбу пока строительством нераспугали. Аарон сбежал вниз, подеревянным ступеням:
        -Проверю, как она дошла додома, то есть добарака. Здесь безопасно, везде солдаты, соружием. УМэтью тоже пистолет. Наслужбу он, конечно, спустыми руками пришел… - сняв кипу, сунув ее вкарман кителя, Аарон достал пилотку. Бенсон славился пристрастием ксоблюдению формальностей. Старший лейтенант Крэйг, глава капелланов базы, наэтой неделе заработал выговор. Полковник заметил священника снепокрытой головой.
        Аарон был прав. Мэтью нестал заворачивать вбарак старших офицеров заоружием. Майор Горовиц рассудил, что сдевчонкой пистолет непонадобится. Мэтью решил:
        -Нет, подобного мне ненадо. Она красавица, ностакими женщинами только развлекаются. Даже подумать нельзя обраке, - офицеры навоенных базах, рядом срезервациями, часто жили синдианками:
        -Подобное спрошлого века повелось… - мисс Маккензи послушно села накойку, - вторая семья, так сказать. Она останется здесь, вХэнфорде… - все ученые подписывали контракт надва года работы. Мэтью устроился неподалеку:
        -Останется, ая буду ее навещать. Двадцать два года… - майор вспомнил досье новоявленной родственницы, - она винтернате училась, вуниверситете. Магистр лингвистики, докторат начала… - Мэтью был уверен, что кузина давно недевственница. Он слышал, что врезервациях девочки живут смужчинами, чутьли, ни сдвенадцатилет:
        -Они примитивные люди, дикие. Весь лоск цивилизации… - укузины настоле красовалась пишущая машинка истопки книг, - мгновенно сних слетает… - он смотрел втемные, мерцающие, переливающиеся огоньками глаза. Между ними, накойке, лежала Тора. Мэтью откашлялся:
        -Как я говорил, я ненадолго. Аарон мне рассказал овашей встрече, кузина Дебора… - он помолчал, - я очень рад, что вы… - Мэтью поискал слово, - нашлись. Я должен представиться… - девушка кивнула:
        -Я знаю. Мне Аарон… то есть рав Горовиц говорил. Вы майор Горовиц, внук генерала Горовица…, - высокие, смуглые скулы застыли. Девушка покраснела: «Простите, все давно случилось».
        -Именно, - добродушно согласился Мэтью, - новы меня недослушали. Я куратор научных проектов, отминистерства обороны, то есть ваш начальник, своенной точки зрения… - Дебора поморщилась.
        Она услышала шум дождя, грохот молний, рев моторов, влицо ей ударила жаркая пыль пустыни. Донее донесся какой-то щелчок, тело передернулось, словно всудороге. Вголове зазвучал низкий, сильный голос, голос мужчины:
        -Проклинаю, проклинаю тебя ипотомство твое, помужской линии, да примут они смерть вогне ипламени… - гудел костер, раскаленные, железные стены окружали Дебору. Голова невыносимо, остро заболела, будто охваченная жаром. Она вздрогнула отвкрадчивого шепотка:
        -Ябы мог обеспечить вам особые условия работы, кузина… - длинные, ловкие пальцы легли ей наколено. Деборы никогда некасался мужчина, заней неухаживали, ни вшколе, ни вуниверситете. Девушка слышала голос:
        -Проклинаю, проклинаю…
        Встрепенувшись, она отодвинулась подальше:
        -Кузен… то есть майор Горовиц, я непонимаю, очем вы… - Дебора ахнула. Мэтью, почти грубо, привлек ее ксебе. Он зашарил рукой повороту свитера, расстегивая пуговицы:
        -Все вы понимаете, кузина. Я знаю, чем вы занимаетесь, врезервациях. Мне говорили, как весело проводят время индейцы… - Дебора уперлась руками вего грудь:
        -Оставьте меня! Я вас неприглашала, я… - Мэтью подмял ее под себя, закрыв рот поцелуем. Унее были сладкие, мягкие губы, черные косы растрепались. Она попыталась вывернуться:
        -Я закричу, я позову охрану… - затрещала хлопковая ткань брюк:
        -Вам никто неповерит, уиндианок вАмерике определенная репутация… - Мэтью бросил китель напол, целуя стройную, смуглую шею. Дебора сжала зубы:
        -Мне даже ударить его нечем. Я высокая, однако, он выше, сильнее… - твердая рука раздвигала ей ноги:
        -Вам понравится… - Дебора, приглушенно, закричала:
        -Нет, нет, ненадо! Помогите, кто-нибудь…, - она даже непоняла, как все случилось. Дверь комнаты слетела спетель. Кто-то встряхнул майора Горовица заплечи:
        -Оставь впокое кузину, ты, мерзавец!
        Мэтью швырнули напол. Дебора забилась, всхлипывая, вугол койки. Она увидела яростные глаза рава Горовица. Мэтью, поднявшись, недовольно сказал:
        -Аарон, ты непонял. Я просто хотел… - майор согнулся вдвое, хватая воздух ртом. Аарон подул наруку. Повернув Мэтью спиной, он дал кузену хорошего пинка:
        -Пошел вон отсюда, или тебе напомнить, как мы стобой вдетстве дрались? Я могу, если ты забыл… - Мэтью выпрямившись, зло сказал:
        -Ты явился без пропуска, взакрытую зону. Я позову охрану… - велев себе успокоиться, Аарон заметил влажные щеки девушки:
        -Никогда она больше небудет плакать… - сказал себе рав Горовиц, - обещаю… - размахнувшись, он отвесил кузену пощечину:
        -Тебе повторить? Вон изкомнаты! Иесли я тебя еще раз здесь увижу… - схватившись защеку, Мэтью прошипел:
        -Смирно, лейтенант Горовиц! Забыли, перед кем находитесь… - развернувшись, быстро прошагав покоридору, майор крикнул: «Охрана! Немедленно сюда, соружием!»
        Аарон едва успел шепнуть Деборе: «Небеспокойтесь, кузина». Мэтью вырос напороге комнаты, сдвумя солдатами. Он коротко распорядился:
        -Кполковнику Бенсону. Незаконное нахождение взакрытой зоне, драка, неподчинение старшему позванию… - Мэтью хотел добавить: «Попытка изнасилования», норешил этого неделать. Глядя втемные глаза кузины, Мэтью почувствовал, что она будет защищать рава Горовица.
        -Спелись, - мрачно понял Мэтью. Он сказал кузену, одними губами: «Неделя гауптвахты тебе обеспечена».
        Аарон, молча, вышел изкомнаты, всопровождении солдат.
        Раву Горовицу позволили взять нагауптвахту бархатный мешочек сталитом итфилин. Умывальная здесь, как ипочти вовсех бараках, помещалась вконце коридора. Молиться вкамере Аарону разрешалось. Вузкой комнате, сзарешеченным окном, усевшись накойку, Аарон понял, что вмешочке лежит еще один, маленький. Улетая сбазы Гамильтон, вКалифорнии, Аарон сунул семейное кольцо именно сюда, боясь его потерять.
        Вкамере горела одна, слабая лампочка, ставни окна были распахнуты. Гауптвахту построили накраю административного комплекса. Отсюда досинагоги, было, минут пять хода. Отправляя его нагауптвахту, начальник базы, недовольно, заметил:
        -Будете выполнять свои обязанности, лейтенант Горовиц. Я несобираюсь, из-за вашего безобразного поведения, лишать солдат иофицеров капеллана… - наутреннюю молитву Аарона водили под конвоем. Охранники ждали его вкоридоре, удвери синагоги. Аарон нестал говорить полковнику Бенсону отом, что Мэтью делал внаучной зоне. Он вспоминал слезы кузины:
        -Ненадо ее… мисс Маккензи вэто вмешивать. Мэтью всего равно солжет. Унего ивдетстве язык был без костей, - угрюмо подумал рав Горовиц:
        -Он всегда ухитрялся выйти сухим изводы. Ией… то есть мисс Маккензи, тяжело будет оподобном говорить. Она девушка… - майор Горовиц, впрочем, выставил все случившееся простым непониманием.
        -Шабат, господин полковник, - развел руками Мэтью, - рав Горовиц выпил немного больше, чем нужно. Готовился кПуриму, - он обаятельно улыбался, - вбудущий праздник положено употреблять спиртное… - Бенсон хлопнул рукой постолу:
        -Ненавверенной мне базе, лейтенант Горовиц. Неумеете пить, лучше неберитесь… - Аарон, искоса, посмотрел наМэтью. Щека кузена еще пылала:
        -Очень хорошо, - Аарон заставил себя неотвечать, - все равно, он скоро уедет, вКалифорнию. Главное, чтобы Мэтью ее… мисс Маккензи, больше нетрогал… - кузен обещал ему неделю гауптвахты. Аарону дали две, внеся вего личное дело выговор.
        -Отличное начало службы вармии, - ядовито сказал Бенсон, расписываясь, - надеюсь, это послужит вам уроком, лейтенант Горовиц. Пропуска для того ипридумали, чтобы ими пользоваться. Если вам запрещен доступ наопределенные территории… - он подул начернила, - родственница там работает, или неродственница, правила для всех одинаковы… - Аарону велели переодеться вполевую форму. Внейже он идолжен был вести молитву, даже вШабат. Прихожане, деликатно, неговорили сним онаказании. Рав Горовиц, краем уха, услышал, что кузен покинул базу. Встоловую Аарона неводили, еду приносили прямо сюда. Новостей он никаких незнал, однако охранники сказали, что Люфтваффе, три дня, бомбило город Суонси, вУэльсе, стерев его слица земли. Аарон волновался засемью, ноникакого способа связаться сотцом, или братом, небыло.
        Достав маленький мешочек, он положил наладонь старое, тусклого золота кольцо, стемной жемчужиной. Воткрытом окне, зарешеткой, заходило огромное, медное солнце. Аарон посмотрел нахронометр. Скоро приходили охранники, вести его нашабат. Впоследние дни дожди прекратились, погода стояла хорошая. Возвращаясь утром, после молитвы, втюремный барак, Аарон, исподтишка, озирался. Ему хотелось увидеть мисс Маккензи, Дебору, высокую, стройную, сиграющими золотистыми искорками, темными глазами. Жемчужина напомнила Аарону ее глаза:
        -Черна я, нопрекрасна, дщери Иерусалимские… - пробормотал Аарон. Он глубоко вздохнул, откинувшись кстене:
        -Она непридет нашабат. Первый раз познакомилась севреями, сродней, ивот как вышло… - доктор Горовиц часто пел детям песню наладино, оМоренике, смуглой девушке.
        Отец улыбался:
        -Ваш дедушка Джошуа ее бабушке пел, вЧарльстоне, когда они награжданской войне встретились… - втеплой жемчужине отражалось закатное солнце. Отец говорил, что кольцо очень старое. Драгоценность сохранилась современ, когда предки вице-президента Вулфа жили вколониях, вДжеймстауне:
        -Дедушка Дэниел подарил его бабушке Салли… - услышал Аарон мягкий голос отца, - ионо кбабушке Бет попало… - Аарон коснулся жемчужины:
        -Подарил, нонеженился. Нодедушка Джошуа ждал, пока бабушка Бет станет еврейкой. Долго ждал… - он сжимал вруке кольцо:
        -Мне иждать незачем. Дебора… то есть мисс Маккензи, она еврейка. Новедь она незахочет, зачем ей… - он сидел снепокрытой головой. Темные, вьющиеся волосы были влажными, после душа.
        Он вспомнил, как Габи мыла ему голову, вБерлине, после погрома, вкафе. Девушка шептала:
        -Выпей чаю, иложись, милый мой. Я буду рядом, я никуда, никуда неуйду… - она устроила его впостели, прижавшись щекой кплечу:
        -Недумай обэтом, Аарон. Я здесь, я стобой. Возьми меня заруку… - Аарон заснул, невыпуская ее тонких пальцев:
        -ИсКларой так было… - он зажал кольцо владони, - я обнимал ее, изакрывал глаза… - Аарон, тоскливо, попросил:
        -Пусть она будет счастлива, пожалуйста. Она, дети. Имисс Маккензи, Дебора… Пусть тоже будет счастлива… - он, внезапно, улыбнулся:
        -Как мы вПраге говорили? Понынешним временам, каждый порядочный человек должен посидеть втюрьме. Третья камера уменя. Мишель был вплену, Стивен тоже. Питер сидел, Авраам срок получил. ОМаксиме я вообще неговорю… - Аарон развеселился:
        -Осталось Меиру втюрьму отправиться. Впрочем, вЕвропу он, пока, неедет, авАмерике его сажать незачто… - зеркала здесь неводилось. Пригладив волосы, одернув рубашку, Аарон потянулся заботинками. Зарешеткой промелькнула какая-то тень.
        Дебора четверть часа стояла зауглом гауптвахты, собираясь сдухом. Она надела хороший костюм, сшелковой блузкой, который носила напрошлом шабате. Вкармане жакета лежал простой, замшевый мешочек. Дебора, смешливо, поняла:
        -Рав Горовиц… Аарон, менябы непохвалил. Травы, любовные заклинания… - заклинания она незнала, иподозревала, что его инесуществует. Вкомнату рава Горовица, вофицерском бараке, было никак непробраться. Дебора немогла подложить траву под подушку. Пришлось сунуть краснокоренник вкарман жакета, инадеяться налучшее.
        Дебора сомкнула пальцы намешочке:
        -Скажу ему, что я благодарна, скажу, что хочу заниматься… - что сказать дальше, она тоже знала. Девушка повторяла эти слова, каждую ночь, ворочаясь, невольно всхлипывая:
        -Я немогу, немогу без него… - майор Горовиц сней незаговаривал, инесмотрел нанее. Майор выступил, насобрании группы, напоминая оправилах безопасности, инеразглашении данных. Мэтью уверил их, что работа, проводящаяся вХэнфорде, жизненно важна для безопасности Америки. Больше он внаучной зоне непоявлялся. Поняв, что он улетел, Дебора, облегченно, вздохнула.
        Она выбросила изголовы сильный, незнакомый мужской голос: «Проклинаю! Проклинаю тебя, ивсе твое потомство, помужской линии, пусть погибнут они, вогне ипламени!». Дебора больше нечувствовала обжигающего жара, неслышала отчаянного, громкого крика, поспине непробегали пылающие языки огня.
        Она работала, думая обАароне. Девушка собиралась пойти нашабат, нопоняла, что должна увидеть рава Горовица наедине. Вечер был тихим, внаучной зоне, натраве, лежала роса. Идя кворотам, Дебора увидела белых, голубей, перепархивающих полужайке.
        -Белая птица… - она сделала шаг из-за угла. Вголове зазвучал женский голос:
        -Небойся, Двора, небойся. Восстань, пробудись, Двора. Я здесь, я стобой… - он стоял босиком, держа вруках полевые ботинки. Дебора увидела кипу, натемных волосах:
        -Он побрился, перед Шабатом. Им бриться разрешают, даже нагауптвахте… - она узнала, куда идти, невзначай поинтересовавшись уохранников схемой базы. Дебора объяснила, что нехочет заблудиться. Она вертела коричневый, бумажный пакет сфруктами. Дебора, сначала, хотела принести раву Горовицу печенье, носпохватилась:
        -Нельзя, оно некошерное. Мне надо будет все выучить, если я… - сказать подобного девушка немогла, поэтому быстро поправила себя:
        -Если я хочу вернуться кевреям. Обостальном недумай… - она, все равно, думала, обогоньках субботних свечей, охалах ивине. Аарон рассказал ей, что семья Горовицей, впрошлом веке, первой вАмерике стала делать кошерное вино:
        -Вы попробуете, кузина Дебора, - он улыбался, - мой дедушка землю Маншевицам продал. Кним наши работники перешли. Я знаю, что индейцы непьют, - Дебора непритрагивалась калкоголю, врезервации людей Большой Птицы, порешению племени, установили сухой закон, - однако оно сладкое, как мед… - рав Горовиц помолчал:
        -Немного можно, кузина. Вчесть субботы… - халы девушке понравились. Она вспоминала рассказы Аарона обИерусалиме, слышала детский смех, видела гранатовое дерево, усыпанное цветами:
        -Впрерии тоже сейчас все расцветет… - грустно поняла Дебора, - еслибы его… Аарона, можно было отвезти домой, вМонтану… - она знала уединенное, маленькое горное озеро, скаменистым берегом, вокружении сосен:
        -Передай фрукты, - рассердилась Дебора, - поблагодари. Какая Монтана, очем ты? - ботинки, сгрохотом, упали надеревянный пол камеры.
        Втемных глазах играли золотистые искорки. Она взволнованно дышала, черный локон, выбившись изтяжелого узла волос, спускался насмуглуюшею.
        Аарон забыл, что он стоит босиком:
        -Кузина Дебора… - девушка протягивала пакет, через прутья решетки:
        -Я вам яблок принесла, кузен Аарон, иапельсины. Я хотела печенье, новыбы его нестали есть… - она покусала темно-красные губы:
        Аарон немог ислова сказать. Она тряхнула черноволосой головой: «Я хотела вас поблагодарить, завсе…»
        -Она уезжает, - испугался рав Горовиц, - отказалась отконтракта, иуезжает. Она говорила, ее приглашали вЙель. Зачем ей сидеть, вглуши, скомарами? Напишет докторат, станет профессором. Ее отец был великий ученый, она очень способная… - услышав нежный голос, он очнулся:
        -Иябы хотела учиться, рав Горовиц, если можно. Узнать больше омоем народе… - Аарон переступил через ботинки, невидя, куда идет.
        Он принял пакет, намгновение, соприкоснувшись сней руками. Аарон вздрогнул:
        -Спасибо вам, спасибо большое. Мисс Маккензи, кузина Дебора… значит, вы остаетесь вХэнфорде?
        Деборе хотелось сказать, что она поедет вслед заравом Горовицем, ибудет жить там, где обоснуетсяон:
        -Рут такое говорила, вБиблии. Твой народ станет моим народом. Они мой народ… - Дебора кивнула:
        -Да, кузен Аарон. Иеслибы вы согласились сомной заниматься… - рав Горовиц неотнял руки. Дебора тоже немогла убрать пальцы. Он, робко, спросил:
        -Кузина Дебора, только заниматься? Потому что я… - Аарон покраснел, - вы знайте, пожалуйста, что я навсе готов, ради вас. Если я вам, хоть немного, нравлюсь, если я вам подуше… - уДеборы, отчаянно, колотилось сердце.
        Она смотрела втемные, блестящие глаза:
        -Я иподумать немогла… рав Горовиц, то есть Аарон… то есть… - девушка пробормотала:
        -Я траву принесла, индейскую, вкармане. Ее надо подложить под подушку, тому человеку, которого… - опустившись наколени, Аарон коснулся губами пальцев девушки:
        -Ненадо, любовь моя. Стех пор, как я тебя увидел, ненадо. Нодавай сюда траву… - унего были ласковые, сухие губы, - я буду думать отебе, все время. Я итак думал… - Дебора гладила его пощеке:
        -Пожалуйста, окажи мне честь, стань моей женой… - кольцо легло напалец, как будто его сделали померке Деборы. Жемчужина была немного темнее смуглой, нежной кожи. Золото переливалось тусклыми огоньками.
        -Я натебя буду смотреть… - услышал Аарон шепот, - весь шабат, глаз неотведу… - он целовал пятна отчернил:
        -Скоро меня выпустят, мы сразу отправимся вНью-Йорк, нахупу, самолетом. Я хотел сказать, Дебора, хотел признаться. Я люблю тебя, всегда буду любить… - зауглом гауптвахты заурчал мотор, хлопнула дверь, загрохотали ботинки покрыльцу. Смена менялась. Им только, мимолетно, удалось пожать друг другу руки. Аарон шепнул: «Скоро. Скоро мы встретимся иникогда нерасстанемся, любовь моя».
        Она сунула раву Горовицу замшевый мешочек. Присев накойку, Аарон развязал шнурок. Остро запахло осенью, сухой травой. Он вспомнил рыжие листья виноградников, нахолмах, вокруг Цфата, лазурную воду Кинерета, белых птиц, паривших над берегом.
        -Белая Птица… - выдохнул Аарон, - Господи, спасибо, спасибо тебе… - блаженно, счастливо улыбаясь, рав Горовиц сунул мешочек под подушку.
        Нью-Йорк
        Швейцар дома Горовицей широко распахнул дверь: «Прошу вас, мистер Меир!»
        Увхода вЦентральный Парк, стояли лотки схот-догами, ипирожками, скартошкой икашей, разливали кока-колу икофе. День выдался отличный, солнечный, девушки цокали каблучками посухим тротуарам. Пахло цветами, исвежей травой, впарке дети звенели велосипедами. Выходя наулицу, Меир даже нестал брать шарф. Одной рукой он прижимал кзамшевой куртке большой, бумажный пакет, сэмблемой ресторана Рубена, другой держал картонный поднос, состаканчиками.
        Кофе, конечно, можно былобы сварить идома. Аарон так исказал, ноМеир отмахнулся:
        -Побудь настоящим горожанином, прежде чем возвращаться вглухие леса… - он подмигнул брату:
        -Итальянец, науглу, делает настоящий кофе, как вЕвропе… - они собирались, есть гамбургеры. Брату Меир взял черный кофе, асебе, спышной молочной пенкой. Встолице подобный был редкостью, авНью-Йорке его наливали накаждом углу. Изусеянного жирными пятнами пакета, упоительно пахло мясом ижареной картошкой. Меир незабыл осоленых огурцах, кгамбургерам, охот-догах, пирожках скашей илуком, окетчупе Хайнца.
        Сладостей можно было небрать. Кухню истоловую квартиры Горовицей наполняли картонные коробки, изотеля «Плаза», присылавшего образцы кошерных десертов.
        Аарон сДеборой, сначала, хотели скромной свадьбы, всинагоге Зихрон Эфраим, вбеломраморном, вмавританском стиле зале, где иАарону иМеиру делали бар-мицвы. Рав Драхман, ласково, сказал Аарону:
        -Милый мой, неспорь сотцом. Некаждый день старший сын женится. Он тебя давно невидел, вы известная семья… - доктор Горовиц снял бальный зал отеля «Плаза». Кухню гостиницы, вдень свадьбы, отдавали напопечение бородатых мужчин, вчерных пиджаках, ишляпах, изНижнего Ист-Сайда. Всинагогу инабанкет пригласили пятьсот гостей. Залы украшали белыми гвоздиками илиловой горечавкой, цветком штата Монтана. Столы накрывали шелковыми, аметистового цвета, скатертями.
        Брат шел под хупу впарадной форме, как было положено поуставу:
        -Бутоньерку накитель ненаденешь… - Меир зашел влифт, - номы спапой будем при них… - смокинги висели вгардеробной квартиры. Отец проверял, в«Плазе», готовность зала для банкета, апотом ехал вНижний Ист-Сайд, смиссис Фогель, надегустацию обеда. Миссис Фогель взяла Дебору под свое крыло. Девушку поселили вквартире, вВерхнем Ист-Сайде. Миссис Амалия, сИреной, водила ее всвадебное ателье, вBloomingdales, изакупала, как выражалась миссис Фогель, приданое. Дебора пыталась сказать, что вХэнфорде ничего этого ненужно, номиссис Амалия была непреклонна. Женщины проводили время завыбором туфель, чулок, пеньюаров, ивизитами кпортнихе.
        Аарон рассмеялся:
        -Бенсон был неочень доволен, что я отпуск прошу. ИуДеборы работа вразгаре. КПуриму мы должны вернуться набазу… - перед отъездом Аарон получил ответ отраввина изСиэтла. Он брал вгороде армейский грузовик, ивез вХэнфорд свиток Торы, смолитвенниками.
        -Двести миль, - Меир видел счастливую улыбку брата, - мы сДеборой заночуем, где-нибудь подороге… - Аарон, приехав сзапада, все время улыбался. Меир видел, что они сДеборой, украдкой, держатся заруки.
        Впоследнюю неделю брат иДебора, согласно традиции, невстречались. Аарон звонил невесте понесколько раз вдень, прочно занимая телефон, вкабинете отца. Доктор Горовиц, благоговейно, погладил обложку черной кожи:
        -Наконец-то Тора всемью вернулась… - отец внес Дебору вродословное древо, иотправил телеграммы, вЛондон иЯпонию:
        -СПарижем никак несвязаться… - Хаим развел руками, - мы даже незнаем, где сейчас Теодор иМишель, аЭстер… - отЭстер, совершенно неожиданно, пришел ответ. Переслала весточку тетя Юджиния. Женщина, деликатно, написала:
        -Мы получаем все нужные сведения, небеспокойтесь. СЭстер, имальчиками все впорядке… - сестра поздравляла Аарона сосвадьбой, инадеялась навстречу. Утром Аарон ушел завтракать сбывшими соучениками, изЕврейской Теологической Семинарии. Половина раввинов тоже собиралась появиться ввоенной форме. Он звал ссобой иМеира:
        -Мы Талмуд будем обсуждать, как положено, перед свадьбой. Ты хорошо втекстах разбираешься…, -Меир похлопал его поплечу:
        -Уменя есть рабочие дела. Ланч замной, отРубена… - дела были нерабочими, однако брату оних, пока, знать неполагалось.
        Меир отпер дверь квартиры. Переднюю усеивали коробки. Брат открыл свадебные списки вBloomingdales иTiffany. Рассыльные ипочтальоны, каждый день, доставляли подарки. Меир предполагал, что вещи останутся вНью-Йорке, наскладе. Набазе Хэнфорд пока непостроили коттеджей для женатых офицеров. Набор столового серебра, или хрустальные вазы брату иДеборе были назападе ни кчему.
        Аарон сДеборой собирались попросить оразрешении для капеллана Горовица переехать внаучную зону. Посоображениям безопасности, Деборе было запрещено жить набольшой базе. Разрешение означалобы, что Аарону повысят уровень секретности. Меир отлично знал, что сего повышением усиливается инаказание, вслучае разглашения информации.
        Унего, Ягненка, был самый высокий уровень.
        Меир сложил пакеты наореховый стол, загроможденный свертками. Хрустальную вазу прислал кузен Мэтью, вкупе стелеграммой озанятости. Извиняясь, что несможет посетить свадьбу, майор желал новобрачным счастья:
        -Самый высокий уровень… - Меир посмотрел нахронометр, - самый высокий уровень… - брат, завтра утром, перед свадьбой, ехал вмикву. Дебора, вместе сТорой, побывала враввинском суде. Затруднений никаких невозникло.
        -Они все были очень милы… - заметила миссис Фогель, закофе, - я провожу девочку вмикву. Придут раввины, для формальности… - Амалия махнула ухоженной, сманикюром рукой, - апотом приедет парикмахер, наквартиру. Мы заказали лимузин… - отквартиры миссис Фогель досинагоги было десять минут неспешным ходом, нобез лимузина, скожаными сиденьями, свадьба небылабы свадьбой. Платья будущей невестки Меир, конечно, невидел, нознал, что оно белого шелка, слиловой отделкой. Вбукете Деборы тоже была горечавка. Насвадьбу она надевала подаренное доктором Горовицем аметистовое ожерелье.
        Отец взял Меира вмагазин Tiffany, выбирать драгоценности для невестки. Рассматривая бриллиантовые кольца, Меир вспоминал тоскливый взгляд Ирены:
        -Ей двадцать пять, аДеборе двадцать два. Ирена ждет предложения… - Меир сомкнул пальцы начековой книжке, вкармане куртки. Онбы мог купить кольцо прямо сейчас. Ожерелье запаковали вголубую коробочку, они сотцом ушли.
        Меир очистил стол, свалив подарки вкресла. Он заставил себя отвести глаза отчеткого почерка Мэтью, напоздравительной открытке.
        Он размышлял обэтом, впоезде изстолицы, думал ираньше, насовещаниях, после убийства Кривицкого. Меир, упорно, называл случившееся убийством. Гувер, вочередной раз, ядовито заметил, что Меиру, сего беспочвенными обвинениями, прямая дорога вНКВД. Меир лично присутствовал при вскрытии. Он, сдесяток раз перечитал врачебное заключение, ипровел двое суток наколенях, слупой, исследуя номер Кривицкого. Меир нашел волосы, светлые итемные. Кривицкий был светловолосым. Гувер расхохотался, вертя пакетик:
        -Это твои собственные кудри, Ягненок. Ты навещал его номер, арестуй себя. Или уборщика… - Меир сжал зубы:
        -Мистер Гувер, ябы себя наэлектрический стул послал, еслибы это помогло врасследовании дела. Номер мистера Кривицкого убирал негр. Мы неможем точно определить, кому принадлежат волосы, ноневооруженным взглядом видно, что они неотнегра…
        Гувер зевнул:
        -Уборщики поменялись сменами. Они необязаны ставить нас визвестность, оподобном… - он окинул Меира зорким взглядом:
        -Рановато ты наэлектрический стул собрался. Надо будет, - Гувер обрезал сигару, - мы тебя сами туда пошлем… - запять лет работы, Меир привык кшуткам босса инеобращал наних внимания.
        -Самоубийство, - подытожил Гувер, выпустив клуб ароматного дыма, - незачем огород городить. Кривицкий трясся отстраха, ему закаждым углом виделись агенты НКВД. Нервы невыдержали, - он вернул Меиру пакетик сволосами: «Сдавай дело вархив, Ягненок».
        Меир написал вотчете обобеде, вресторане «Вилларда», вночь убийства Кривицкого. Патологоанатом несмог определить точное время смерти:
        -Отсеми вечера дотрех-четырех часов ночи… - он пожал плечами. Всемь вечера Меир простился сКривицким, напороге номера.
        Покуривая сигарету, Меир рассматривал свое отражение, вбольшом, венецианском зеркале, над мраморным камином:
        -УМэтью тоже высший уровень допуска, как иуменя… - майор отправился ктелефону вдесять вечера. Меир все проверил. Мэтью вызвали настойку, нокузен попросил портье перевести звонок вкабинет управляющего. Майор Горовиц поднял телефонную трубку, портье опустил свою. Больше, как портье сказал Меиру, ему ничего известно небыло. Через полчаса Мэтью, появившись вресторане, велел заменить лобстера:
        -Высший уровень… - Меир затянулся сигаретой, - нонет никакой возможности проверить, кто звонил… - Меир неполенился пройти схронометром от«Вилларда», доотеля Кривицкого. Весь путь занял десять минут, вобе стороны. Меир угрюмо подумал, что заоставшиеся двадцать минут, можно былобы пристрелить двадцать перебежчиков.
        Потушив сигарету, он стал накрывать настол, кусая хот-дог:
        -Зачем это Мэтью? Его никогда незамечали влевых взглядах. Он поддерживает Рузвельта, любой здравомыслящий человек так делает. Ирена тоже выходила, переодеваться… - Меир подумал, что Ирена икузен могут работать вместе. Он сидел вбаре «Вилларда», разглядывая вычерченное, посекундное расписание злосчастного обеда:
        -Гувер прав… - Меир отхлебнул виски, - уменя паранойя. Ирена здесь непричем. ИМэтью немог продаться русским… - он тяжело вздохнул. Меир нестал спрашивать уИрены, виделали он Мэтью, когда выходила изресторана.
        -Незачем Ирену втакое вовлекать… - Меир решил недоставать фарфор исеребро:
        -Поедим сАароном спакета, как вдетстве, впарке… - высыпав напромасленную бумагу горячую, румяную картошку, он взял стаканы, избуфета. Кока-кола шипела, поднимаясь сладкой шапкой:
        -Незачем. Пусть водит Дебору всалон Элизабет Арден ивыбирает сней туфли… - Меир поморщился:
        -Лучше будь порядочным человеком. Сделай, наконец, предложение. Ничего, что война. Аарон женится, ия должен… - накамине стояла фотография дедушки Джошуа ибабушки Бет, спрезидентом Линкольном.
        Доктор Горовиц принес ее изкабинета, чтобы показать Деборе.
        -Дорогим Страннице иСтраннику, героям Америки, спожеланием семейного счастья. Авраам Линкольн, президентСША…
        Меир смотрел наулыбку Линкольна, налица дедушки ибабушки:
        -Линкольна неспасли. Русские небудут покушаться наРузвельта, ерунда. Хотя они всоюзе сГитлером… - Меир присел накрай стола - если Гитлер нестанет атаковать Советский Союз, если он придет сюда, вАмерику, ирусские ему помогут… - Меир напомнил себе, что самолеты, способные пересечь Атлантику, можно посчитать попальцам одной руки:
        -Акак иначе он нападет наАмерику? Хотя неизвестно, над чем его ученые работают. Ученые, инженеры. Мэтью учеными занимается, - Меир велел себе выбросить кузена изголовы. Посмотрев надедушку Джошуа, он пожаловался:
        -Тебе хорошо было. Ты всю жизнь любил одну женщину, как папа. Ая? - увидев Дебору, Меир вспомнил те самые, строки Лорки, ножестко сказал себе:
        -Совсем разум потерял. Она невеста Аарона, почти жена. Недумай оней… - он представил смуглую кожу, вскромном вырезе блузки, черные, мягкие волосы, темные, смерцающими искорками глаза. Невестка была выше Меира почти наголову, вровень раву Горовицу.
        -Ивполночь накрай долины, увел я жену чужую… - Меир почувствовал, что краснеет:
        -Оставь, оставь… - он сунул руку вкарман куртки, висевшей наспинке стула. Подороге кРубену, наПятьдесят Восьмую улицу, Меир наведался внекую квартиру, поблизости, надвадцать втором этаже одного измногочисленных небоскребов Ист-Сайда, сошвейцарами, имраморным вестибюлем.
        Вокне гостиной блестел шпиль здания Крайслера. Меира угостили хорошим кофе ивыдали расшифрованные радиограммы, изамериканского посольства, вБерлине.
        -Одиннадцатого февраля войска вермахта, сголландской полицией, окружили еврейские кварталы, уплощади Ватерлоо, поставив заграждения, шлагбаумы, иколючую проволоку… - читал Меир:
        -Вышло распоряжение, что вэтом районе разрешено жить только евреям. Впоследующие дни гестапо совершило несколько налетов намагазины ирестораны. Силы еврейской самообороны, срабочими Амстердама, устроили столкновения соштурмовиками голландской нацистской партии. Гестапо арестовало пятьсот мужчин, евреев, ввозрасте отдвадцати лет, для депортации вконцентрационные лагеря. ВАмстердаме появились листовки, призывающие квсеобщей стачке, отимени коммунистов Голландии, партии, запрещенной немцами. Забастовал весь транспорт, ивсе предприятия Амстердама. Тем неменее, глава еврейского совета города, профессор Кардозо, призвал общину, порадио, неподдаваться напровокации. Он объяснил, что депортация, это временная мера… - услышал щелчок замка, Меир едва успел убрать конверт.
        -Тебе гамбургер слуком, как ты любишь, - нарочито бодро позвал Меир, - свадьба завтра, асегодня можно себе позволить лук… - кинув куртку надиван, завалив ее свертками, он пошел навстречу брату.
        Белый мрамор главного зала синагоги сверкал, переливался всвете люстр. Обычно женщины, намолитве, поднимались наверх, нагалерею. Насвадьбах раввин разрешал им сидеть внизу, через проход отмужчин. Пахло духами, колыхались маленькие, украшенные цветами шляпки, блестели жемчуга. Дамы надели вечерние наряды, сперчатками, имеховыми накидками. После хупы начинался банкет, в«Плазе». Лимузины ждали жениха иневесту, сродственниками. Для остальных гостей заказали такси.
        Ирена огладила пурпурный шелк платья. Набанкете играл джазовый оркестр, однако девушка непела. Среди гостей было много раввинов, подобное оказалосьбы неудобным.
        Одеваясь вгардеробной, миссис Фогель, зорко, посмотрела надочь:
        -Потанцуешь, - заметила женщина, - отдохнешь. Придут холостяки, друзья Аарона иМеира. Деборе повезло… - мать взяла тюбик спомадой, - Аарон вармии, новедь он демобилизуется, начнет вбольшой общине работать… - Ирена перебирала жемчужное ожерелье, подаренное Меиром, три года назад:
        -Как я могу? - девушке стало стыдно:
        -Забыла, что он всегда мне драгоценности привозит, изпоездок. Он работает, защищает безопасность Америки, и, все равно, обо мне думает… - застегнув бусы, Ирена покачала черноволосой головой:
        -Ненадо его торопить. Меиру всего двадцать шесть. Он обязательно сделает предложение… - Ирена подружилась сДеборой. Открыв рот, она слушала рассказы девушки огорах ипрериях, вМонтане. Дебора неговорила, где познакомилась сравом Горовицем, только упомянула, что трудится поконтракту, вармии США ипишет докторат.
        Ирена, нафорде, отвезла ее вЙель. Дебора встретилась снаучным руководителем диссертации, исделала доклад назаседании совета кафедры. Ирена судовольствием побродила среди зданий университета, ловя насебе взгляды студентов. Девушки пообедали взакусочной Луи Лассена, где, полегенде, сорок лет назад приготовили первый вАмерике гамбургер. Дебора, озабоченно, заметила:
        -Наверное, последняя моя некошерная еда. Хорошо, что твоя мама меня наставляет…
        Миссис Фогель отвезла Дебору веврейский магазин, вНижнем Ист-Сайде, объяснив ей, как устроить кухню, вновом доме.
        -Номы нескоро вофицерский коттедж переедем, - грустно сказала девушка, вытирая пальцы салфеткой, - дома еще неначали строить… - уДеборы ирава Горовица была неделя отпуска, апотом они собирались вернуться, как туманно сказала девушка, назапад.
        Меир оставался вНью-Йорке доПурима. Праздник начинался через неделю. Ирене надо было репетировать концерты, соркестром. Она взглянула наМеира, через проход:
        -Может быть, мы напару дней поедем, наЛонг-Айленд. Погода хорошая, почти весна. Погуляем попляжу… - Меир повернулся. Ирена увидела знакомую, добрую улыбку. Серо-синие глаза ласково взглянули нанее. Девушка хихикнула:
        -Волосы растрепались. Ибутоньерка сбилась. Я его люблю, так люблю… - Меир смотрел наИрену, слушая низкий баритон кантора. Отведя Дебору под хупу, миссис Фогель вернулась насвое место, рядом сдочерью. Обняв Аарона, отец тоже уселся впервыйряд.
        Брат был впарадной форме лейтенанта, при фуражке. Они сДеборой стояли под расшитым балдахином, лилового бархата. Зал украшали каскады цветов, навходе мужчинам выдавали кипы, аметистового шелка.
        Меир влетел вквартиру Горовицей, днем. Отец, при смокинге, причесывался перед зеркалом, вгардеробной. Аарон ждал вгостиной. Меир крикнул: «Четверть часа, ия готов!». Он пронесся вванную комнату, находу снимая твидовый пиджак, расстегивая рубашку.
        Меир вернулся сзавтрака, смистером Скрибнером. Он, несколько дней, настойчиво звонил виздательство, преодолевая неприветливость секретарши. Вконце концов, мистера Скрибнера позвали ктелефону. Издатель, недовольно, сказал:
        -Хорошо. Непонимаю, зачем вам это нужно, ноладно, давайте встретимся. Уменя будет небольше часа… - они позавтракали уБарни Гринграсса, наАмстердам-Авеню. Закопченым лососем, бейглами, ияичницей, Меир попытался выведать уСкрибнера, вкаком настроении был Кривицкий, напоследнем ланче.
        Издатель пожал плечами:
        -Вкаком настроении может быть человек, приговоренный Сталиным ксмерти, мистер Горовиц? Убийство Троцкого, вочередной раз доказало, что Сталин шутить нелюбит. Мистер Кривицкий был напуган. Неудивительно, что он невыдержал напряжения… - Меир, осторожно, поинтересовался авторством книги «Империя зла». Скрибнер, сухо, ответил:
        -Необессудьте, мистер Горовиц, ноэто коммерческая тайна. Приходите сордером, подписанным судьей, ия вас познакомлю срукописью… - Меир, совздохом, расплатился посчету.
        Он, все равно, немог забыть те полчаса, когда кузен ходил отвечать нателефонный звонок. Меир, искоса, посмотрел начерные, завитые, пышные волосы Ирены:
        -Может быть, номер в«Плазе» взять? Побаловать ее икрой, шампанским, завтраком впостели. Лучше кольцо купи, - угрюмо напомнил себе мужчина:
        -Она тебя ждет. Она талантливая девушка, красивая, сколько можно тянуть? Наверняка, вГолливуде заней ухаживают… - возвращаясь изКалифорнии, Ирена, сосмехом рассказывала Меиру онравах кинематографистов. Она обнимала его: «Мне никого, кроме тебя, ненадо, милый. Я люблю тебя, всегда буду любить…»
        -Всегда будет любить… - брат надевал кольцо, напалец Деборе. Ввестибюле синагоги знакомые хлопали Меира поплечу: «Ты следующий, незабывай». Меир ловил насебе заинтересованные взгляды хорошо одетых дам, средних лет, иих мужей, вбезукоризненных смокингах, родителей незамужних девушек. Встолице Меиру редко удавалось вырваться всинагогу. Он нерисковал приглашениями надомашние обеды:
        -Надо решиться… - вмаленьком ухе Ирены покачивалась жемчужная сережка, - решиться. Сделать предложение, внести депозит, задом, купить машину… - Меир вырос наМанхэттене, ипривык ходить пешком. Вслучае необходимости унего под рукой всегда были автомобили Бюро.
        Черные волосы невестки, перевитые жемчужными нитями, спускались постройной спине, падая ниже талии. Белое платье, отделанное лиловым шелком, украшал шлейф. Голову Деборы увенчивала фата, непрозрачного атласа, сдиадемой. Невестка откинула ткань, чтобы отпить вина, изтяжелого бокала. Меир видел изящный профиль, блеск темной жемчужины, изолотого, обручального кольца надлинном пальце. Она улыбалась, длинные ресницы дрожали.
        -То было ночью Сант-Яго… - мучительно вспомнил Меир. СИреной он, никогда подобного нечувствовал. Он откладывал детектив, или газету, снимал очки, зевал, придвигая Ирену ближе. Ему всегда казалось, что всоседней комнате спят дети. Меир даже прислушивался, боясь их разбудить.
        -Так всегда было, спервого раза… - кантор пел последний гимн, отец положил Меиру вруку шелковый мешочек, сорехами исладостями. Молодые шли попроходу, под крики: «Мазл тов!». Гости осыпали пару конфетами. Аарон держал жену под руку, Дебора что-то шепнула мужу. Меир понял:
        -Они только друг надруга смотрят. Так инадо, нето, что уменя… - в«Плазе» оставаться было невозможно. Отец имиссис Фогель подобноебы, обязательно, заметили. Меир напомнил себе позвонить вкошерный пансион, наЛонг-Айленде изаказать номер:
        -Хотябы напару дней, Ирена ждет, что я сней побуду…
        -Ты следующий, милый… - шепнул отец, - ия уверен, что Эстер тоже выйдет замуж. Уменя еще внуки появятся… - Меир никому несказал оновостях изГолландии. Вгазеты онибы непопали. Американская пресса писала оевропейских событиях петитом, назадних страницах. Меир знал, что отец ищет сведения изЕвропы, ноподобного онбы непрочел:
        -Депортируют мужчин, молодых… - Меир тоже кинул брату иДеборе конфеты, - ноДавида имальчишек никто нетронет. Он председатель еврейского совета, великий ученый. Эстер попольскому паспорту живет… - обэтом Меиру сказал Джон, вЛондоне:
        -Документы безукоризненные… - торопливо прибавил герцог, - она поним получается фольксдойче, сматерью, немкой. Кподобным людям больше доверия. Иона непохожа наеврейку… - говоря обЭстер, Джон, почему-то, всегда немного краснел.
        -Имальчишки непохожи… - всинагоге загремели аплодисменты. Аарон озорно крикнул: «Банкет, дамы игоспода!».
        Меир повторил:
        -Они вбезопасности. Давид недонесет наЭстер. Нонаменя он донес, мерзавец. Нет, нет, она мать его сыновей… - кинув пустой мешочек наобитую бархатом скамью, Меир услышал шепот отца:
        -Лимузин подать кполуночи? Ты созвонился, сМонтаной? - Меир кивнул.
        Они приготовили сюрприз для новобрачных. Отец, ненароком, выведал уДеборы адрес Красивого Щита, врезервации. Отделение Бюро, вБиллингсе, привезло женщину вгород. Услышав голос Меира потелефону, Красивый Щит неудивилась. Она получила телеграмму отДеборы, освадьбе. Индианка, весело, сказала:
        -Мы подарки для них готовим, хотели послать, ноесли они сами приезжают… - женщина ждала Дебору иАарона, сгрузовиком, нааэродроме Биллингса. Она уверила Меира:
        -Дальше мы обо всем позаботимся, мистер Горовиц. Небеспокойтесь, ваш брат наш родственник, семья… - Меир подмигнул отцу:
        -Иногда можно воспользоваться служебным положением, папа… - лимузин забирал Аарона сДеборой из«Плазы» ивез ваэропорт Тетерборо, вНью-Джерси. Пилоты самолета Бюро обещали повесить плакат, утрапа: «Just married». Багажа убрата иДеборы почти небыло, только вещевой мешок Аарона исаквояж девушки. Они лежали вбагажнике лимузина.
        Меир подождал, пока отец возьмет под руку миссис Фогель. Гости устремились вфойе синагоги, кожидающим их кашемировым пальто имеховым накидкам, ктакси иличным автомобилями. Он услышал шепот сзади:
        Большие глаза Ирены немного блестели: «Такая красивая свадьба, милый. Дебора, она замечательная, твоему брату очень повезло…»
        -Я знаю, - чуть ни ответил Меир, нововремя себя остановил:
        -Имне повезет, - он пожал мягкую руку, - непременно. Я встречу девушку, которую полюблю. Аесли нет… - нанего повеяло запахом ванили. Оглянувшись, Ирена быстро коснулась губами его щеки: «Я скучаю, милый…»
        -Ты уменя красавица, - добродушно сказал Меир, невзначай погладив тонкий шелк платья, пониже спины. Она вся была знакомая, круглая, уютная:
        -Красавица… - Меир понизил голос:
        -Мой первый танец, незабудь. Я тебе завтра позвоню, пока мама твоя занятия ведет. Съездим наЛонг-Айленд, - счастливо закивав, Ирена поправила его бутоньерку. Меир повел девушку квыходу.
        Территория народа Большой Птицы, штат Монтана
        Над маленьким, горным озером едва всходило солнце. Вода была гладкой, прозрачной, только иногда уповерхности плескала рыба, уходя наглубину. Крохотные волны набегали навлажные, серые камни. Пахло соснами, росой, влесу распевались птицы. Сосклона холма, покрытого свежей травой, ираспустившимися цветами, виднелась бескрайняя прерия, назападе. Нагоризонте мерцала предутренняя Венера. Тонкую шкуру, закрывающую вход втипи, задернули. Всладкой полутьме, слышался ласковый голос.
        -Я тебя повезу… - Аарон поцеловал тонкую косточку ключицы, - повезу наозеро Эри, обязательно. Папа снами туда ездил, когда мы росли. Капитан Кроу, имиссис Мирьям неузналибы своей усадьбы. Там город, верфи… - мягкие, черные волосы щекотали губы. Она прикрыла глаза, ресницы едва дрожали:
        -Красивый Щит мне рассказывала. Мой прадедушка, Менева, наозерах родился. Бабушка, Амада, вКалифорнии, где теперь национальный парк… - Дебора приподнялась, обнявего:
        -Мама здесь, где вигвам моей бабушки стоял. Амада уозера жила, после Литтл-Бигхорн, когда унее Неистовый Конь гостил… - Дебора томно улыбалась:
        -Иотец мой здесь гостил, иты… - Аарон потерся щекой омягкую, смуглую кожу наплече жены:
        -Я негость. Ты слышала, Красивый Щит мне велела зайти втвой шатер, ивнем обосноваться. Что я исделал… - Дебора шепнула ему что-то наухо. Аарон рассмеялся:
        -Больше я никуда несобираюсь, любовь моя, доконца наших дней… - они четыре дня провели наберегу озера, почти невыходя изтипи, которое быстро поставила Дебора.
        Красивый Щит встретила их вБиллингсе. Муж пожилой женщины сидел зарулем потрепанного форда, вкузове Аарон увидел сложенные шкуры. Индианка отправила рава Горовица вкабину. Устроившись сДеборой снаружи, она повела рукой: «Ночи теплые». Их привезли наберег озера, поедва заметной дороге. Индейцы оставили жестяную банку скофе, котелки, удилища, имуку, вхолщовом мешке. Красивый Щит, напрощанье, обещала забрать их, через неделю. ИзБиллингса Аарон иДебора летели наместном самолете вСиэтл.
        Уних имелся сахар икрепкий, индейский табак. Дебора пекла простые лепешки, наплоском камне. Они собирали валежник, влесу, иловили рыбу:
        -Можно даже без удилищ, - Аарон вытащил очередного лосося, - она увас непуганая, напалец бросается… - ошпарив котелки кипящей водой, он подмигнул Деборе:
        -Вы сИреной некошерные гамбургеры ели, ая себе лепешки позволю… - прерия цвела, дни стояли теплые. Над травой плыл дурманящий, сладкий аромат.
        Дебора показывала скалы, где играла ребенком, водила Аарона вмаленькую пещеру, найденную детьми, среди камней. Она улыбалась:
        -Сейчас все вшколы разъехались, аиндейцы сюда непридут… - Дебора, немного, краснела, - мы совсем одни… - Аарон немог поверить, что Дебора рядом сним, навсегда. Вечерами, разжигая костер, наберегу озера, они слушали шум ветра, всоснах, сидя под тканым, индейским одеялом, обнимая друг друга. Аарон рассказывал жене оБерлине, оЕвропе, иМаньчжурии. Черноволосая голова лежала унего наплече. Дебора, взяв его руку, целовала сломанные вКаунасе пальцы:
        -Если ты когда-нибудь соберешься обратно, - шепнула девушка, - я поеду стобой. Это мой народ, мы все ответственны друг задруга. Аарон… - она запнулась, - ты говорил, что они… гитлеровцы, строят новые лагеря? Для чего? - наозерной воде, отражаясь вее глазах, играла серебристая дорожка лунного света.
        Назавтраке, перед свадьбой, тоже зашла речь овойне. Многие соученики Аарона пришли вкафе Еврейской Теологической Семинарии вформе. Они служили капелланами навосточном побережье страны. Все были уверены, что Америка невмешается вход европейских сражений.
        -Сражений никаких нет, - заметил кто-то израввинов, - насуше, я имею ввиду. Только воздушные налеты, война наморе. Гитлеру быстро это надоест. Он поймет, что Британия неуязвима, ипрекратит тратить нанее силы. Займется Советским Союзом…
        -ВСоветском Союзе два миллиона евреев, - Аарон приказал себе сдержаться, - вслучае войны сними произойдет тоже самое, что исевреями Польши, Германии… - он заметил удивленные лица коллег. ВАмерике никто неверил ни всуществование лагерей для евреев, ни вто, что немцы опять, как всредневековые времена, начали устраивать гетто. Вгазетах, даже еврейских подобного непечатали.
        Аарон, бессильно, подумал:
        -Никого неубедить, ничего недоказать. Германия суверенная страна. Она имеет право посылать своих подданных туда, куда хочет, вводить любые законы. Америка неатакует СССР из-за того, что Сталин отправляет инакомыслящих людей влагеря. Евреи внутреннее дело Германии, - похолодев, понял Аарон, - они здесь никому неинтересны… - даже раввины считали, что незачем распускать слухи.
        -Немцы, цивилизованные люди, - покровительственно сказал кто-то, - конечно, три года назад вБерлине были… - раввин пощелкал пальцами, - волнения…
        -Погромы, - сочно отозвался Аарон, - они именно так называются. Штурмовики жгли синагоги, били стекла, меня арестовали… - он обвел глазами отдельный кабинет кафе, хорошее, кошерное вино настоле, орехи, сладости ифрукты. Потрадиции, перед свадьбой, закончив изучение одного изтрактатов Талмуда, устраивали мужской, холостяцкий завтрак. Жених выступал нанем сречью.
        -Вот именно, - пахло кофе идорогим табаком, - штурмовики. Простые немцы против подобных вещей, Аарон, уверяю тебя. Уних есть соседи, евреи, коллеги, они учились уеврейских профессоров… - вспомнив обариизированных квартирах, куда въезжали немцы, озапретах напрофессии, отабличках «Только для арийцев», Аарон ничего неответил.
        Он крепче прижал ксебе Дебору, укутав ее плечи одеялом:
        -Ты женщина, ты ученый. Ненадо риска, любовь моя. Оставайся вХэнфорде, или надругой базе, работай, воспитывай детей. Я буду делать свое дело… - Аарон нехотел говорить оподобном смладшим братом, хотя подозревал, что Меир былбы способен помочь.
        -Сам справлюсь, - решил Аарон:
        -После Хануки можно взять отпуск. Покажу Деборе столицу, побудем сМеиром, ая встречусь сДаллесом… - Аарон был уверен, что пригодится секретной службе США, наконтиненте. Деборе он обэтом говорить, пока нестал:
        -Потом. Когда все устроится. Она знает, что я вармии служу, что мне надо исполнять приказы… - Аарон целовал смуглую грудь, спускаясь все ниже. Когда они ехали сюда, взвездной ночи, вкузове грузовика, Красивый Щит обняла Дебору:
        -Видишь, как все получилось. Твой отец былбы рад, я уверена, имать тоже. Хорошо, что ты кнароду своему вернулась… - отженщины пахло детством, дымом костра, кофе итабаком. Дебора зашептала что-то вприкрытое седыми волосами ухо. Индианка усмехнулась:
        -Аты думаешь, зачем я тебя сюда посадила. Слушай… - грузовик подскакивал настарой дороге, Дебора, внимательно, слушала:
        -Красивый Щит мне говорила, что будет хорошо… - она стонала, запустив длинные пальцы, внемного отросшие волосы Аарона, - ноя недумала, что… - сердце часто, прерывисто билось. Дебора потянула мужа ксебе:
        -Иди, иди сюда, мой любимый… - Аарон здесь небрился. Дебора гладила мягкую щетину, нащеке:
        -Мне так даже больше нравится, как наснимках, которые ты показывал… - доктор Горовиц обещал послать парадные фотографии, сбанкета, вЛондон, ивСендай, Регине.
        -Уего кузины девочка, совсем маленькая… - Дебора сладко, громко застонала, - иунас дитя появится. Этель, или Джошуа… - она чувствовала его поцелуи, слышала его шепот:
        -Я люблю тебя, люблю… - Аарон уронил голову наее плечо:
        -Как будтобы я вернулся домой. Навсегда, это навсегда. Господи, пожалуйста, дай мне силы сделать ее счастливой, прошу Тебя… - будто услышав мужа, Дебора выдохнула:
        -Это иесть счастье, милый мой. Пока я стобой, пока я рядом… - она задремала, укрывшись вего сильных руках. Спрятав лицо вчерных, разметавшихся пошкуре бизона волосах, Аарон заснул, обнимая жену.
        Потянувшись, открыв глаза, Дебора повела носом. Сберега озера тянуло дымком. Подобравшись квыходу извигвама, она замерла. Потрескивали дрова вкостре, Аарон стоял укромки озера, босиком, вбелом талите. Муж забрал его вНью-Йорке:
        -Я старый талит вХарбине оставил. ВАмерике их много, авМаньчжурии ненайти. Отдал мальчику, сироте, я его кбар-мицве готовил.
        Дебора еще никогда невидела, как муж молится. Завернувшись водеяло, она присела напороге типи. Большое, золотистое солнце стояло над озером. Талит немного развевался, под легким ветром:
        -Будто крылья, - прищурившись, Дебора ахнула:
        -Целая стая, откуда они… - белые голуби вились влазоревом, ярком небе. Аарон, улыбаясь, сунул руку вкарман армейской, полевой куртки. Муж бросил птицам крошки, голуби окружили его, перекликаясь. Дебора счастливо закрыла глаза:
        -Господи, спасибо. Навсегда, это теперь навсегда.
        Эпилог
        Волжский исправительно-трудовой лагерь, деревня Переборы, Ярославская область, март1941
        Вдеревянном бараке было темно. Навходе, удневального, горела под потолком, тусклая лампочка. Стекла покрывали снежные разводы. Зима оказалась холодной. Всередине марта термометр, настолбе, укрепкого, каменного здания администрации показывал ниже двадцати градусов. Ночью мороз опускался затридцать, новполдень, под голубым, ярким небом становилось понятно, что скоро придет весна.
        Отдеревни Переборы, где восемьдесят тысяч заключенных строили будущий Рыбинский гидроузел, догорода, проложили ветку железной дороги, узкоколейки. Кворотам лагеря, почти каждый день прибывали составы товарных, наглухо запечатанных вагонов. Лаяли холеные овчарки, ворота медленно открывались, охрана НКВД откидывала железные засовы. Сквозь зарешеченные окошки виднелись наголо бритые головы, вшапках, взавязанных шарфах, или вгрязных, вафельных полотенцах. Сюда посылали много воров. Хорошую одежду, уполитических, отнимали вЯрославле, или Рыбинске. Репродуктор, над трехметровой, окутанной колючей проволокой, стеной, надрывался:
        -Широка страна моя родная, много вней лесов, полей ирек… - людей выталкивали вснег, заставляя садиться накорточки, сзаведенными заголовы руками. Многие приезжали вразбитых, старых ботинках, или даже босиком. Собак вели вдоль рядов заключенных, овчарки рычали. Выдергивая изстроя подозрительного человека, охранники быстро его обыскивали. Вещи сваливали грудой наплатформу, разбивая фанерные чемоданы, разрезая мешки, отбирая свернутые, перевязанные бечевкой подушки.
        Доподъема оставалось четверть часа, норепродуктор вбараке включился. Радиоточка готовила заключенных кновому, трудовомудню:
        -Вбуднях великих строек, ввеселом грохоте, огнях извонах… - дневальный робко дернул запроводок.
        Волк, сидя напротив, улыбнулся:
        -Отлично, Павел Владимирович. Схема очень простая. Я вам объяснил. Небойтесь, пожалуйста…
        Он, ленивым жестом, обвел барак:
        -Ни один человек, здесь, или вдругом… - Максим поискал слово, - подразделении этого лагеря, - навас недонесет… - Волк поднял бровь, - это будет означать мое недовольство… - он отпил крепкого, ароматного, сладкого чая, - вы сами знаете, что нестоит, какбы это сказать, переходить мне дорогу. Продолжим… - он открыл тетрадь.
        Репродуктор включался только вприсутствии охранников, вовремя обысков. Заднюю часть барака отгораживала аккуратная занавеска. Зашторами стоял стол, свенскими стульями, пахло земляничным мылом. Наухоженных нарах, застеленных одеялом, верблюжьей шерсти, лежала пуховая подушка, внакрахмаленной, блистающей чистотой наволочке. Повечерам оттуда доносился аромат чая, печенья, копченой колбасы, гитарные переборы, исмех. Красивый баритонпел:
        -Милая, ты услышь меня, под окном стою, я сгитарою…
        Павел Владимирович, впрошлой жизни филолог, доцент кафедры романо-германских языков, педагогического института, вЯрославле, видел, икак откинулась занавеска. Оттуда вытащили визитера, издругого барака, побледневшего, хватающего ртом воздух. Вор зажимал живот, согнувшись, темная кровь капала надоски. Волк, развалившись настуле, тасовал карты. Он, наставительно, заметил:
        -Сам упал, сам поранился. Пошел вон отсюда. Появишься, когда поймешь, как себя вести состаршими. Если выживешь… - он зевнул: «Чтобы я его больше невидел». Малолетний воришка, изсвиты Волка, задернул занавеску. Раненый, сдавленно ругаясь, вынырнул впромерзшую дверь, вбесконечный, зимний холод, под колючие звезды.
        Павла Владимировича Волк привел вбарак изБУРа, лагерной тюрьмы. Максим проводил вкамере две недели каждого месяца, наотрез отказываясь выходить наработу. Он объяснил ученому:
        -Понашим законам подобного неположено. Никакого труда напсов, никакого комсомола, никакой партии… - втюрьме Волк делился сПавлом Владимировичем провизией. Доцента вБУР отправили заопоздание наповерку. Вдень здесь полагалась миска баланды, измерзлой капусты, игречневой сечки, срыбьими головами, инесколько кусков хлеба. Волку приносили белый батон, сосливочным маслом, копченую колбасу, жареное мясо, скартошкой, имосковские шоколадные конфеты. Он отмахивался:
        -Иначе быть неможет. Я здесь хозяин, - красивые губы усмехались, - я зоной правлю… - доареста Павел Владимирович, преподавал английский язык, защитив диссертацию поромантической поэзии прошлого века. Узнав обэтом, Волк забрал его дневальным ксебе вбарак. Наработу доцента больше негоняли. Волк устроил ему освобождение, через прикормленного врача, влечебной части.
        -Я могбы исебе устроить… - он аккуратно, изящными движениями, заваривал чай, - однако положено, чтобы я вБУР ходил. Втюрьме люди сидят, надо заними присматривать… - споявлением Волка назоне, вначале осени, уполитических прекратили отбирать одежду. Воры подтянулись, вбараках никто нематерился, игры вкарты налюдей закончились.
        Насколько видел Павел Владимирович, Волк проводил большую часть времени зарешением шахматных задач или стомом русской классики. Он лежал нанарах, покуривая хорошие папиросы, попивая чай, листая Чехова или Достоевского. Хозяин лагеря, правда, много переписывался. Это была особая, как ее называл Волк, внутренняя почта. Записки передавались сэтапами, покидавшими лагерь. Максим поводил рукой:
        -Мне надо поддерживать связь, скакбы это выразиться, коллегами… - каждое утро дневальный приносил взакуток два ведра горячей воды. Уних отлично работала печь, вбараке всегда было тепло. Павел Владимирович рассмотрел синие, искусной работы татуировки Волка. Максим показал первую, налевом запястье, соскалившимся зверем:
        -Я ее мальчишкой сделал… - Волк затянулся папиросой, - стех пор все ипошло…
        Здесь были кресты икупола, парящий орел, рогатый дьявол, корабль сразвернутыми парусами, кинжалы, черепа, идаже обнаженная женщина, сфакелом, нафоне тюремной решетки. Волк усмехнулся:
        -Она наСтатую Свободы похожа, вНью-Йорке. Это иесть свобода… - Павел Владимирович открыл рот. Доцент неожидал, что вор, незакончивший среднюю школу, будет знать, что такое Нью-Йорк.
        Потом он понял, что ученик свободно, хоть исакцентом, говорит нафранцузском инемецком языке, разбирается втехнике, любит живопись имузыку. Павел Владимирович никогда невыезжал заграницу, ночитал те,же книги, что иВолк. Назанятиях они говорили окартинах Лувра иНациональной Галереи, вЛондоне. Пословам Волка, виюне он выходил наволю:
        -Мне больше года сидеть незачем. Сейчас даже меньше получилось… - он подмигивал дневальному, - новы небеспокойтесь, я оставлю распоряжения. Вас никто нетронет, даже когда я освобожусь. Другой смотрящий появится, достойный человек… - сосени Волк занимался сдоцентом английским языком. Он собирался продолжить уроки вМоскве. Павел Владимирович порекомендовал нескольких преподавателей.
        -Если они еще работают… - доцент развел руками, - как видите, Максим Михайлович, зафилологические споры можно попасть втюрьму… - ученый получил пять лет попятьдесят восьмой статье, двенадцатому пункту. Насеминаре студентов, дипломников, зашла речь овлиянии Байрона нарусскую поэзию. Кто-то измолодежи заметил, что Байрон, живи он вовремена революции, врядли бы поддержал большевиков, скорее, встав насторону анархистов. Павел Владимирович, переживший чистки, втридцать седьмом году, быстро пресек, как он выразился, рассуждения наопасные темы, ноничего непомогло:
        -Всех арестовали, - горько усмехнулся доцент, - кроме двоих человек. Теперь я хотябы знаю, кто доносил. Нокакая разница, мне еще четыре года сидеть. Меня кстудентам больше недопустят… - втетради Максим, четким почерком, выписывал неправильные глаголы. Уних оставалось минут десять, дообщего подъема. Павлу Владимировичу надо было отправляться встоловую, запайкой. Он согласился:
        -Продолжим, однако, надо иотдыхать иногда, Максим Михайлович. Читайте… - велел доцент. Он поставил Волку хорошее произношение. Павел Владимирович учился упреподавателей, получивших дипломы дореволюции, работавших вДемидовском юридическом лицее, доего закрытия, большевиками. Он знал пожилых профессоров, видевших Тауэр, Букингемский дворец, ипосещавших лекции, вОксфорде иКембридже.
        -Shall I compare thee toasummer’s day?
        Thou art more lovely and more temperate:
        Rough winds do shake the darling buds ofMay,
        And summer’s lease hath all too short adate…
        Максим читал наизусть, почти неподглядывая втетрадь. Волк хорошо знал поэзию. Вбиблиотеке он непоявлялся. Книги Максиму приносили вбарак. Шекспира вКВЧ Волжского ИТЛ недержали, тем более, воригинале. Павел Владимирович диктовал Волку сонеты попамяти. Закончив, Максим кивнул дневальному. Доцент опять дернул запроводок. Репродуктор ожил, извергая бравурную музыку.
        Начасах было без пяти пять. Поверка начиналась вполовине шестого, под черным, звездным небом, наморозе. Вшесть утра ворота распахивались, зэков гнали кперекрытым рекам, Волге иШексне. Всередине апреля, поплану, начиналось наполнение водохранилища. Вмае сдавался первый шлюз. Здание гидростанции пока состояло только изсерых, бетонных стен, неподведенных под крышу. Каждый день начальник лагеря, товарищ Журин, прохаживаясь вдоль рядов заключенных, напоминал, что они строят вторую крупнейшую гидростанцию СССР, после Днепрогэса.
        -Косени, граждане… - гремел голос Журина, - мы обещаем ввести встрой первые два гидроузла… - Волк наповерки неходил. Виюне он собирался вернуться наместо экспедитора Пролетарского торга, ксвоим обыкновенным, занятиям. Он получил всего десять месяцев, дав себя арестовать втрамвае, наСадовом кольце, после карманной кражи.
        Барак поднимался. Павел Владимирович принес два ведра снега, поставив их напечку. Он взял бушлат, сушанкой. Пора было идти задневной пайкой тяжелого, плохо пропеченного хлеба. Его раздавали надеревянных подносах.
        Над зоной неслась какая-то песенка, изкинофильма. Устоловой, вмаленькой очереди передавали друг другу окурок, над головами зэка вился сизый дымок. Люди шныряли между бараками, попротоптанным среди высоких сугробов тропинкам. Удвери лечебной части скопилась небольшая толпа, ожидавшая открытия.
        Павел Владимирович, прищурившись, взглянул наворота лагеря. Черная, закрытая эмка въезжала натерриторию. Машина свернула кзданию администрации. Начальник лагеря, всопровождении охраны, спускался нарасчищенную, асфальтированную площадку. Дверь автомобиля открылась. Товарищ Журин, подав руку, помог выйти высокому, стройному человеку, вотлично сшитой, дорогой шинели НКВД, без петлиц, вшапке коричневого соболя. Ординарец тащил кожаный чемодан ифутляр, для пишущей машинки.
        -Журналист, - криво усмехнулся доцент. Он оттолкнул плечом парнишку, пытавшегося пролезть вперед:
        -Иди вхвост, жди, как все… - ставни распахнулись, хлеборез начал метать наподносы пайки.
        Обложку февральского номера «Науки ижизни» украшал тропический пейзаж, спальмами, луной итуземцами, налодке. Взаснеженные окна КВЧ Волжского ИТЛ била начавшаяся после обеда метель. Яркий журнал лежал настоле, рядом спишущей машинкой ифарфоровой чашкой, скофе. Втяжелой, хрустальной пепельнице дымился окурок «Казбека», испачканный помадой. Вчитальном зале библиотеки, увешанном портретами товарища Сталина, илозунгами, накумаче, горьковато, волнующе, пахло лавандой. Соболью шапку ишинель небрежно бросили надиван. Холеная рука, сманикюром, листала журнал:
        -Статья, товарищ Журин… - Тони отпила кофе, - послушайте… - она читала, нежным, высоким голосом:
        -Значительное усовершенствование было введено вметодах бетонировки крупных объектов сплоскими гранями. Попредложению главного инженера, аныне начальника Волгостроя, В. Д. Журина, они бетонируются без временной опалубки издеревянных щитов. Вместо них ставятся тонкие, ноочень прочные железобетонные оболочки, которые уже неснимаются… - товарищ Журин зарделся: «Антонина Ивановна…»
        -Это обУгличском гидроузле… - розовые губы улыбались, - Владимир Дмитриевич, атеперь наочереди вверенный вам партией инародным комиссариатом гидроузел Рыбинский. ВГлавгидрострое очень ценят ваш труд. Яков Давыдович Раппопорт рекомендует Волголаг, как образец будущих строек… - Раппопорт, начальник Главгидростроя, доповышения, руководил Волголагом.
        Вбиографии Журина, имелось некое пятно. Инженера арестовали десять лет назад, после заграничной поездки. Он получил десять лет лагерей, законтрреволюционную агитацию. Журина спас создатель Беломорского канала, товарищ Жук. Он взял зэка начальником проектного отдела, втехническое бюро, или, как их называли вНКВД, шарашку. СЖурина сняли судимость, идосрочно освободили. Он получил два ордена иофицерское звание. Вруке Тони поблескивал паркер, сзолотым пером:
        -Автограф, Антонина Ивановна… - неуверенно попросил начальник Волголага, - будьте любезны… - Журин родился впрошлом веке. Начальник лагеря учился вполитехническом институте, вПетербурге. Он вставал, когда женщина поднималась, иотодвигал для нее стул.
        Тони расписалась, глядя назаголовок статьи, рядом сее заметкой: «Питекантроп всвете новейших открытий».
        -Все они питекантропы… - зло думала Тони.
        Журин, шурша бумагами, рассказывал ей оходе строительства:
        -Раппопорт невежественный убийца, едва закончивший ремесленное училище, ноесть иобразованные люди. Жук талантливый инженер, сдореволюционным образованием. Они возводят каналы, игидростанции. Людей закатывают вбетон, трупы, тысячами, сбрасывают вреки, водохранилища. Журин тоже продал душу дьяволу, заколбасу ибутерброды сикрой… - Тони, деликатным движением, откусила отрумяного, пышного блина, поблескивающего маслом. Вхрустальной миске, настоле, возвышалась паюсная, отливающая черным жемчугом икра. Наблюде лежала розовая осетрина, соленая, нежная форель. Ординарец Журина унес тарелки сянтарной ухой. Навторое Журин обещал тельное изрыбы. Вбагажнике эмки, Тони привезла коробку свежих, московских пирожных.
        Она подула начернила:
        -После обеда я вас отпущу, Владимир Дмитриевич, мне надо обдумать план статьи… - Тони указала намашинку, - потом пройдемся побаракам, поговорим сударниками строительства… - вМоскве Тони, внимательно прочла документы, изархивов Главгидростроя, касающиеся Волголага. Она знала околичестве беглецов состройки:
        -Помесяцам эти побеги распределяются следующим образом: вянваре 24человека, вфеврале 19человек… Попреступлениям беглецы распределяются так: осужденных законтрреволюционную, деятельность, 7чел., забандитизм, 1чел., заворовство иСВЭ 15человек… - вВолголаг почти неотправляли политических. Зона располагалась близко кМоскве. Здесь сидели социально близкие, как их называли, элементы, воры, убийцы имошенники. Налесозаготовительных пунктах, находящихся введении товарища Журина, люди умирали каждый день. Тони читала отчет попроверке жалобы одного изосвободившихся заключенных:
        -Непредставляется возможным допросить Воронцова П. Е., поскольку он неуказывает своего адреса местожительства. Изложенные вжалобе факты нашли полное подтверждение свыездом моего заместителя тов. Трифонова наМологский лесозаготовительный участок. Им было установлено большое количество заключенных обмороженных, раздетых, больных, большая смертность, скученность, вшивость, плохое питание… - Тони мрачно подумала, что гражданин Воронцов, предусмотрительно, неуказал своего адреса, иначебы он вернулся вВолголаг, заказенный счет.
        Влеса она ездить несобиралась. Тони навещала подобный пункт, когда была вУгличе, ивидела сложенные устен хлипкого барака, промерзшие, синие трупы. Она хотела поговорить сЖуриным, встретиться сдвумя-тремя ударниками, как их называли влагерях, ссучившимися, сотрудничающими садминистрацией заключенными, ивернуться наличной эмке вМоскву. Статья готовилась для июньского номера «Науки ижизни», ивторого сборника «СССР настройке». Альманах выходил летом, под патронажем НКВД, илично товарищей Берии сРаппопортом.
        Тони неночевала влагере. Ей сняли номер люкс, влучшей, иединственной гостинице Углича, где останавливались высокие чины комиссариата, приезжавшие спроверками, вВолголаг. Рыба оказалась свежей. Тони похвалила работу повара. Журин улыбнулся:
        -Бывший келарь, монах. Монастырь закрыли, конечно. Они должны возвращаться ктрудовой жизни. Однако остались подпольные скиты, молельни. Нам такое наруку… - ординарец принес кофе, - мы получили прекрасного кулинара… - подобных блинов Тони неела даже вМоскве. Журин быстро сжевал трубочку скремом:
        -Прошу прощения, Антонина Ивановна, совещание. Летом мы хотим рапортовать оготовности первого шлюза, изавершении здания гидростанции… - Тони милостиво отпустила начальника. Журин пообещал зайти заней через час иповести вбараки.
        Девушка, рассеянно, съела мильфей, перелистывая свежую «Красную Звезду», покачивая ногой, вначищенном, красивом сапожке, мягкой телячьей кожи:
        -Будущая выпускница Читинского авиационного училища, комсомолка, орденоносец, товарищ Князева, ведет воспитательную работу среди пионеров Читы… - Тони вспомнила, что Князева получила орден забеспосадочный перелет, наДальний Восток. Высокая, угловатая, коротко стриженая, летчица стояла, суказкой, вгимнастерке июбке, убольшой карты СССР. Пионеры Читы заворожено смотрели надевушку.
        Вкомандировки Тони надевала шитые вправительственном ателье, платья тонкого, итальянского кашемира, неуловимо военного, строгого покроя. Вгардеробной наФрунзенской подобных нарядов было несколько, цвета хаки, оливкового, темно-бежевого. Свернув газету, она достала изсумочки блокнот. Тони покосилась наствол вальтера. Маленький, дамский пистолет подарил муж, вернувшись осенью изкомандировки, заграницу. Петр неупоминал, куда ездил, нокНовому Году он надел еще один орден.
        Воронов опять был вотлучке. Тони отлично высыпалась сУильямом, набольшой, старинной кровати, вокружении мебели красного дерева икартин Айвазовского. Она напомнила себе, что надо, перед возвращением домой, заехать вГУМ ивыбрать Уильяму игрушку.
        Вдетской сына стояла железная дорога, немецкой работы, гараж, смаленькими автомобилями исамолетами, модель шахты, которую Петр собрал, смальчиком, изконструктора Meccano.
        Няня, проверенный человек, сЛубянки, педагог, учила Володю читать. Женщина рисовала смальчиком Кремль исоветские заводы, играла нафортепьяно песни оСталине. Тони, осенью обсудила смужем, отдаватьли Володю вочаг. Петр, ласково, сказал:
        -Торопиться нестоит, милая. Мы, скорее всего, летом окажемся вЕвропе. Родится малыш… - муж привлек ее ксебе: «Я люблю тебя Тонечка, люблю…»
        Никакого ребенка родиться немогло. Навестив вЦюрихе врача, Тони купила все необходимое ибыла очень аккуратна. Впрочем, скомандировками мужа, все происходило редко.
        -Даже жаль… - она томно потянулась, - снового года ничего небыло. Неизвестно, когда он вернется… - вМоскве Тони навещала особый тир, для сотрудников Лубянки. Она несомневалась всвоей меткости, нодевушка собиралась стрелять воткрытом море, напалубе яхты:
        -Петр несобирается брать напрогулку оружие… - она курила, набрасывая план статьи, - зачем ему… - Тони взяла умужа обещание съездить всанаторий НКВД, под Батуми, виюле. Она сделала вид, что беспокоится оего здоровье:
        -Ты устаешь, ты много работаешь… - шептала она, втемноте спальни, - вЕвропе ты будешь занят еще больше… - Тони хотела пристрелить мужа, сбросить труп вморе ипересечь государственную границу, сТурцией:
        -Нейтральная страна, - размышляла Тони, - уменя два паспорта, испанский ибританский. Доберусь доРима, увижу Виллема. Он меня простит, обязательно, унас ребенок… - Уильям называл Петра отцом, ноТони была уверена, что мальчик, оказавшись вЕвропе, быстро забудет Воронова.
        -Невелика потеря для человечества, - подытожила девушка, беря шинель, - убийца, мерзавец. Тем более, унего брат останется… - Степана она невидела. Муж сказал, что брата изБелоруссии перевели вЗаполярье, варктическую авиацию. Тони неинтересовал ни Петр, ни Степан, ни все остальное НКВД, вместе спартией итоварищем Сталиным. Отправив первые главы книги Скрибнеру, она собиралась передать оставшиеся части манускрипта изЕвропы.
        -Мы сВиллемом всегда будем вместе, уедем вАнглию… - Тони хотела миновать воюющие страны кружным путем, через Испанию:
        -Джон будет рад, что я нашлась, аПитер меня поймет. Виллем отец моего сына, я его люблю… - Тони посмотрелась взеркало, над диваном. Щеки немного разрумянились, прозрачные, голубые глаза окружали темные ресницы. Она вспомнила девушку, дочь фрау Рихтер, показывавшую ей Цюрих:
        -Марта… - Тони поправила комсомольский значок, наплатье, - унее зеленые глаза были. Как вода вреке… - девушка оказалась вежливой, инемногословной. Она возилась сУильямом, катала его накаруселях, ипокупала мороженое. Молчаливой была ифрау Рихтер:
        -Может быть, они вовсе немать идочь… - пришло вголову Тони, - Марта тоже работник НКВД, помогает фрау Анне… - смужем она оЦюрихе почти неговорила. Тони только заметила, что фрау Рихтер добрая женщина инастоящий коммунист. Увидев влазоревых глазах Воронова усмешку, больше она Швейцарию необсуждала.
        Журин пришел заТони стремя охранниками. Назападе, заВолгой, опускалось огромное, медное солнце, подморозило. Сквозь ворота текли бесконечные, темные фигуры, лаяли собаки, над зоной несся голос Петра Киричека:
        - Гремя огнем, сверкая блеском стали,
        Пойдут машины вяростный поход,
        Когда нас вбой пошлет товарищ Сталин,
        ИВорошилов вбой нас поведет!
        ВНКВД были уверены, что Германия несобирается атаковать СССР. Петр тоже разделял это убеждение. Вовремя новогоднего застолья, после гуся сяблоками, перед осетриной, муж поднял, тост, занерушимую дружбу советского инемецкого народов, замудрость вождей обеих стран, товарища Сталина ифюрера Адольфа Гитлера.
        Вбой, подумала Тони, проходя воткрытую охранниками дверь, ни скем идти, непредполагалось. Население страны держали встрахе, постоянно напоминая обугрозе атаки капиталистов, Британии, иСША.
        -Образцовый барак, Антонина Ивановна… - шепнул Журин, - чистота, порядок, ни одного опоздания наработу… - нары были пусты. Нарастопленной печи свистел большой, эмалированный чайник. Заднюю часть большой, длинной комнаты отгораживала занавеска. Тони уловила запах сухих, палых листьев, костра восеннем лесу. Раздался гитарный перезвон, красивый баритон запел:
        -Недля меня придет весна, недля меня Буг разольется… - из-за занавески выскочил заключенный средних лет, вбушлате, спрофессорским пенсне, наносу:
        -Гражданин начальник лагеря, - вытянулся он, - дневальный зэка Щ-6785, статья пятьдесят восьмая, часть двенадцатая, пять лет исправительно-трудовых лагерей… - Тони поняла, что дневальный сел потому, что вовремя непобежал вНКВД сдоносом:
        -Вбараке двое освобождено отработы, позаключению врача… - занавеска отдернулась. Вольно прислонившись ккосяку, он держал загриф гитару. Белокурые, начавшие отрастать волосы, золотились всвете электрических лампочек. Глаза унего были голубые, яркие. Тони увидела нашее узэка хороший, кашемировый шарф. Бушлат он носил изящно, словно смокинг. Тони, намгновение, почудился блеск булавки, для галстука, наворотничке белой рубашки. Зэка молчал, Журин откашлялся:
        -Журналист, гражданин Волков, пишет статью онашей стройке, встречается сударниками…
        -Я ударник, - он откровенно усмехался, - как иначе, гражданин начальник. Я судовольствием расскажу онаших трудовых подвигах… - принимая Волголаг, Журин отлично знал, скем придется иметь дело. Воров здесь сидело три четверти. Гражданин Волков, мастер игры нагитаре, ишахматист-любитель, смотрел запорядком назоне:
        -Сегодня я здесь, - напомнил себе начальник стройки, - азавтра нанарах, рядом сдневальным. Подобное случалось, много раз. Нестоит гражданину Волкову дорогу переходить. Пусть будет ударник… - он сунул врот папиросу, ординарец чиркнул спичкой:
        -Встреча состоится вКВЧ, гражданин Волков, после ужина… - смотрящий кивнул: «Буду ждать, гражданин начальник. Благодарю задоверие…»
        Журин, отгреха подальше, решил увести Антонину Ивановну всоседний барак. Напороге Тони обернулась. Неизвестный зэка пристально смотрел ей вслед, устроившись нанарах, закинув ногу наногу, берясь загитару.
        -Исердце радостно забьется, ввосторге чувств, недля меня… - дверь барака захлопнулась.
        Заметки, для интервью, Тони писала стенографическими крючками. Она, больше попривычке, одновременно, переводила слова ударников наанглийский язык. Для книги славословия товарищу Сталину ей нетребовались. Все зэка говорили одно итоже, рассыпаясь вблагодарностях партии, правительству, илично вождю, утверждая, что труд наблаго родины перековал их, заставив забыть оконтрреволюционных убеждениях. Журин принес Тони папки ударников, арестованных засомнительные высказывания, восхваление западного образа жизни, или связь строцкистами.
        Тони подозревала, что муж имеет прямое отношение кубийству Троцкого. Петр был очень аккуратен, нехранил дома рабочих бумаг, инеобсуждал сТони командировки. После его возвращения, осенью, после очередного ордена, Тони сказала себе:
        -Он, конечно, приложил руку ксмерти изгнанника. Сталин убрал всех врагов… - всоветских газетах осмерти Троцкого написали петитом, иненапервых страницах. Тони имела доступ кзакрытой библиотеке, для сотрудников Лубянки. Изамериканских изданий она узнала имя убийцы Троцкого. Тони прочла, что смерть наступила после удара ледорубом, поголове.
        Она ходила вбиблиотеку почти каждый день. Официально считалось, что товарищ Эрнандес готовится кзанятиям. Тони преподавала сотрудникам языки. Насамом деле, она следила запроисходящим всемье. Тони знала, что кузен Аарон женился, вфеврале, вНью-Йорке. Она прочла объявление освадьбе вNew York Times. Тетя Юджиния продолжала работать вкабинете министров, уЧерчилля. Брат иПитер пока оставались холостяками. Вовсяком случае, The Times обих помолвках неупоминала.
        -Лаура замуж невышла… - Тони покусала карандаш, глядя насписок летчиков, награжденных орденами. Полковник Кроу получил крест, «Завыдающиеся летные заслуги». Тони вспомнила покойную Изабеллу:
        -Оего свадьбе тоже ничего несообщается. Хотя какие браки, Британия воюет… - вбиблиотеке получали немецкие газеты, ноТони нехотела думать офон Рабе. Кроме того, она предполагала, что Максимилиан, сего занятиями, публикаций избегает. Она, впрочем, увидела знакомое лицо. Фрейлейн Марту Рихтер сфотографировали сознаменитой немецкой летчицей, Ганной Рейч. Пословам газеты, девушка приехала изШвейцарии, для участия вконференции национал-социалистической женской организации. Тони смотрела натонкие губы фрейлейн Марты, наупрямый подбородок. Девушка носила простую, темную юбку, ибелую блузу, снацистскими значками. Тони укрепилась вподозрениях, что фрейлейн Марта сотрудник НКВД. Девушку, видимо, готовили для внедрения внацистские круги. История одочери фрау Рихтер, была неболее, чем прикрытием.
        -Они непохожи, - хмыкнула Тони, представив дымные, серые глаза фрау Анны, - только повадками. Однако Марта могла их просто перенять… - судя повсему, Советский Союз, недоконца доверял Гитлеру. Тони немогла необрадоваться подобному:
        -Есть ивНКВД осторожные люди… - она искала вбиблиотеке газеты изоккупированной Европы. Тони хотела узнать, что происходит вМон-Сен-Мартене. Ни бельгийских, ни французских изданий она необнаружила. Вбританской прессе писали осилах Сопротивления, партизанах, выступающих против правительства Виши. Тони хмыкнула:
        -Интересно, кузен Мишель досих пор ненашелся? Он всамом начале войны пропал. Ичто сТеодором… - Тони решила оставить семейные новости долета. Она была уверена, что Виллем переписывается сродителями ивсе ей расскажет, при встрече.
        -Де ла Марков нетронут… - Тони отнесла подшивки настойку, - они аристократы, уних немецкая кровь. Давид, наверное, вШвеции давно, или вАмерике… - имя профессора Кардозо вгазетах, правда, неупоминалось.
        Отпустив очередного ударника, Тони взглянула наличное дело гражданина Волкова. Журин принес ей только выписки, без фотографий. Встатье имена заключенных все равнобы ненапечатали. Все они считались коммунистами, или комсомольцами, добровольно, повелению сердца, поехавшими строить крупную гидростанцию. Тони предстояло придумать безукоризненные биографии.
        Ей пришел вголову давний разговор сОруэллом, вБарселоне. Они обсуждали ретуширование фотографий, всоветских газетах.
        Тони видела снимок большевика Семена Воронова, отца мужа. Фото висело вгостиной, наФрунзенской. Глядя напокойного Воронова, убитого наПерекопе, вовремя гражданской войны, Тони немогла отделаться отсмутного беспокойства. Отец мужа, исам Воронов, напоминали ей кого-то хорошо знакомого:
        -Питер наних похож, только Питер ниже ростом. Он именя был ниже, хотя это ничему немешало… - она сладко потянулась:
        -Три месяца, как Воронов уехал… - Тони неизменяла мужу, это былобы слишком опасно. Кроме того, сПетром ей было хорошо:
        -Нонетак, как сВиллемом… - она скользила глазами поанкете гражданина Волкова, - Виллем лучше всех… - большевика Воронова сняли вкожаной куртке, смаузером. Увидев фотографию, Тони поняла, что если рядом кто-то истоял, Троцкий, или Бухарин, то их давно убрали соснимка.
        -Как убрали Ягоду иЕжова, как уберут Берию, если он впадет внемилость. ИГорского уберут… - фрау Рихтер, вЦюрихе, напоминала Горского, резким, решительным очерком лица, тонкими губами. Вофициальных биографиях Горского говорилось, что он был женат нагероине московского восстания, пятого года, товарище Фриде. Товарищ Фрида, дочь народоволки, Анны Константиновой, родилась отнеизвестного отца, вАлексеевском равелине Петропавловской крепости, после убийства императора Александра. Константинова, как иее дочь, пала жертвой кровавого режима. Фрида погибла вбоях наКрасной Пресне. Одетях Горского иФриды неупоминали.
        -Их, может быть, расстреляли давно, - хмыкнула Тони, - изамазали нафотографиях. Как Троцкого. Его нет, иникогда небыло… - Оруэлл тогда заметил:
        -Сталин, управляя прошлым, создает новое будущее, Тони. Потомки, может быть, никогда неузнают правды… - поанкете гражданину Волкову, осенью, исполнялось двадцать шесть. Образование унего было начальное, четыре класса. Он родился вМоскве, инесостоял впартии, или комсомоле.
        Гражданину Волкову, озорно подумала Тони, открыв чистый лист блокнота, предстояло переродиться вмолодого специалиста, инженера, ичлена партии. Услышав стук вдверь, она подняла голову: «Заходите, пожалуйста…»
        Волк узнал девушку сфото, увиденного вКаунасе, еще вбараке. Она совсем неизменилась. Прозрачные, голубые глаза смотрели прямо. Когда она выходила наулицу, Волк увидел, под взметнувшейся ответра шинелью, длинные, стройные ноги, втонких чулках, исапогах, дорогой кожи:
        -Маленький Володя готовится кпервомайской демонстрации…
        Он помнил снимок белокурого ребенка, в«Огоньке», ифото мальчика, налужайке, сматерью. Леди Антония Холланд, только что, покинула его барак, всопровождении товарища Журина иохраны НКВД:
        -Уильям здесь, вСССР. ВКаунасе говорили, что она пропала, исчезла… - Волк предполагал, что семья просто незнает, чем, насамом деле, занимается леди Холланд.
        -Это очень рискованно… - он шел поузкой тропинке, среди сугробов, косвещенным окнам КВЧ, - она всамом сердце НКВД. Она сюда сребенком приехала. Хотя, конечно, кматери больше доверия. Наверняка, ее все считают британской коммунисткой… - Волк был уверен, что леди Холланд, вМоскве, работает наанглийскую разведку. Журин несказал фамилии журналиста, ноВолк усмехнулся:
        -Какая разница? Понятно, что она здесь непод своим именем. Ей всего двадцать два, аона была вИспании, вМексике, написала книгу… - Максим пожалел, что книгу кузины Тони, как Волк называл ее, про себя, вСССР некупить. Шагнув внатопленный коридор КВЧ, он снял шапку:
        -Нельзя, чтобы она знала, кто я такой. Нельзя ее раскрывать… - толкнув дверь читального зала, Максим замер. Леди Холланд сидела, покачивая ногой. Она подняла подол скромного, закрытого платья, обнажив стройное, круглое колено. Белокурые, тщательно уложенные волосы, немного вились, нависках. Она коротко стриглась, трогательные завитки, щекотали шею. Платье цвета хаки облегало высокую грудь, скомсомольским значком. Гладкая щека розовела, всвете настольной лампы. Волк увидел блокноты, пишущую машинку, чашку скофе, пачку «Казбека». Вчитальном зале было тихо, горьковато, волнующе, пахло лавандой. Товарищ Сталин, при френче итрубке, улыбался, состены.
        -Сосени ничего небыло… - он все немог заставить себя шагнуть внутрь, - правильно, я довез братьев Пупко допобережья. Получил деньги, вернулся вКаунас. Попрощался сблондиночкой, вМинске отдохнул. ВМоскве навещал дачку, вСокольниках. Потом арест, Таганка, суд… - Волк, отчего-то, подумал окольце, уматушки Матроны:
        -Скоро я увижу ту, которой отдам кольцо… - он, незаметно, сжал руку вкулак, - нет, нет, оставь, подобного никогда неслучится… - леди Холланд вскинула голубые глаза. Унее был милый акцент:
        -Гражданин Волков! Я вас ждала. Присаживайтесь… - она повела рукой, - меня зовут Антонина Ивановна. Хотите кофе? - она склонила голову:
        -Берите «Казбек», угощайтесь… - вблизи он оказался еще красивей. Тони велела себе успокоиться.
        Сняв бушлат, зэка повесил его наспинку стула. Заметив под рукавом шерстяного свитера очерк татуировки, Тони поняла, скем имеет дело. Муж рассказывал ей оворах, идаже показывал снимки уголовников. Мужчина, неотрываясь, смотрел нанее, покуривая. Он говорил что-то обетоне, опалубке иобъеме выемки грунта. Сбоку ее шеи билась голубая, тонкая жилка. Максим вспомнил змейку, накольце:
        -Они похожи. Она тоже гордо голову поднимает… - девушка передала ему чашку сгорячим кофе, намгновение, коснувшись длинными пальцами его руки:
        -Он вор… - Тони часто задышала, - он будет мне полезен. Уподобных людей есть связи, знакомства. Непридется самой убивать Воронова. Давно ничего небыло… - гражданина Волкова звали Максимом Михайловичем, ноТони называла его поимени.
        -Значит, вам нравится работать нагидроузле, Максим… - ее губы приоткрылись, длинные ресницы задрожали. Девушка, внезапно, коснулась его руки:
        -Увас нет мозолей, авы ударник… - леди Холланд поглаживала его ладонь.
        Волк пообещал себе:
        -Я ее вывезу отсюда, ее ималыша, Уильяма. Нельзя, чтобы она рисковала. Виюне я ее найду, вМоскве, иотправлю заграницу. Она женщина, надо оней позаботиться. Оней, оребенке… - Максим вспомнил широкую улыбку мальчика, представил блеск кольца, напальце леди Холланд:
        -Я ей скажу, что я ее люблю… - он даже вздрогнул, так это было сладко, - черт сней, сМосквой. Если она… Антония, меня любит, я уеду сней. Я все ради них сделаю…
        Девушка сглотнула:
        -Ударник… - она прикусила нижнюю губу:
        -Максим… - Волк успел вспомнить, что закрыл дверь назащелку. Чашка полетела наполовицы, стопка бумаги закружилась покомнате, звякнула пишущая машинка. Он ощутил под пальцами гладкую, горячую ногу, щелкнула застежка чулка. Она вся была нежная, сладкая, она сдавленно стонала:
        -Еще, еще… - платье сбилось, он коснулся губами обжигающей, белоснежной кожи. Тони даже непочувствовала, спиной, клавиш пишущей машинки. Она закинула ноги ему наплечи, рванув мужчину ксебе:
        -Максим, я незнаю, незнаю, что сомной. Иди сюда, иди… - выгнувшись налоктях, Тони увидела добрую улыбку товарища Сталина, напортрете. Она едва удержалась, чтобы неподмигнуть вождю. Стол скрипел, раскачивался, она нащупала какую-то бумагу. Тони комкала, рвала листок, сдерживая торжествующий крик.
        Пролог
        Великобритания, март1941
        Блетчли-парк
        Забрызганная грязью, темная машина затормозила водворе особняка, дверца распахнулась, Джон Холланд, впехотной форме цвета хаки, без нашивок, вскинул наплечо вещевой мешок:
        -Вы свободны насегодня, сержант, - наклонился он кшоферу, - отдыхайте… - пока они ехали свосточного побережья вБлетчли-парк, дождь прекратился. Полуденное солнце стояло взените. Джон посмотрел наголубое небо, наящики сцветами, под окнами рабочих бараков:
        -Девушки развели… - усмехнулся герцог, - девушки всегда остаются девушками… - вБлетчли-парке работало почти две сотни женщин, операторов, занимавшихся расшифровкой данных, поступающих состанций прослушивания. Джон вспомнил последнее выступление тети Юджинии, порадио:
        -Она призывала женщин вставать кстанкам, заменять мужей исыновей. Правильно, конечно. Хотя врядли Гитлер будет пересекать пролив. Атаки Люфтваффе захлебываются… - впоследнее время бомбежки почти прекратились. НаБлетчли-парк ни одного налета неслучилось. Станции слежения иавиация работали отлично.
        Шофер нестал загонять машину вгараж. УДжона был час, чтобы завершить дела вБлетчли-парке. Потом он отправлялся набазу Бриз-Нортон, где полковник Кроу готовил самолет. Джон прислушался. Изстоловой доносились голоса. Взглянув начасы, он присел натеплую, каменную ступеньку. Джон закурил: «Хоть пять минут, да мои».
        Транспорты сдесантниками, атаковавшими Лофотенские острова, насевере Норвегии, приземлились вБритании утром. Они прилетели сОркнейских островов, сбазы королевского флота, Скапа-Флоу. Джон выпустил сизый дымок:
        -Кажется, моя морская болезнь окончательно исчезла… - ему, досих пор, мерещился вкус соли нагубах, он вдыхал запах гари, отгорящих кораблей немецкого флота. Коротко стриженые, светлые волосы, раздувал крепкий, северный ветер. Десант уничтожил фабрики, гавань, портовые сооружения, икорабли, водоизмещением почти вдвадцать тысяч тонн. Больше всего Джон был доволен тем, что сейчас ехало вБлетчли-парк под вооруженной охраной, наособой машине. Они сшофером обогнали грузовик, выезжая слетной базы. Никтобы неразрешил ему везти ввещевом мешке набор шифровальных колес для немецкой машины «Энигма» икнигу сключами, квоенно-морским кодам. Джон сам взламывал дверь радиорубки натонущем линкоре «Кребс». Вода заливала кренящийся пол, ноДжон успел спасти вещи, необходимые здесь, вБлетчли-парке.
        -Все это отправится вгруппу Тьюринга… - побулыжнику прыгали воробьи, - имы сможем следить запередвижениями их флота… - обсуждая вопрос оботправке Монахини воФранцию, Джон настоял насамолете:
        -Слишком опасно… - недовольно сказал он, насовещании, - пролив кишит немецкими патрулями, берега Финистера утыканы охраной. Монахиня отлично управляется спарашютом… - для ночного прыжка пришлосьбы зажигать костры. Стивен обещал доставить Монахиню вБретань нарассвете.
        Они выбрали уединенное место. Девушка должна была прийти наявку, поуказанному адресу. Обостальном обещали позаботиться Драматург иМаляр. Монахиня, впрочем, незнала, кто ее ожидает. Унее имелся только адрес, пароль иотзыв. Так было безопаснее:
        -Добилась своего… - пробормотал Джон, - она упрямая… - сосени капитан ди Амальфи забрасывала начальство рапортами, требуя отправить ее наконтинент. Джон обещал кузине удовлетворить просьбу после того, как она проведет работу смистером Вальтером, вянваре. Кузина, угрюмо, кивнула:
        -Хорошо. Нопотом… - она затянулась крепким «Camel», - потом я должна улететь… - Джону ненравился мрачный огонек втемных глазах капитана ди Амальфи. Герцог пожал плечами:
        -Она права. Сопротивление, сосени, сидит без связи. Надо посылать людей… - Монахиня была первой, заней воФранцию отправлялись другие девушки. Когда изВашингтона пришли вести осамоубийстве Кривицкого, Лаура покачала головой:
        -Дело рук Сталина. Уменя нет доказательств, ноя чувствую… - кузина помолчала, - что кто-то здесь, всекретной службе, работает нарусских. Уамериканцев тоже есть агент, тщательно скрываемый. Крот, изНКВД… - Джон, много раз, слышал рассуждения Лауры обагентах НКВД. Герцог отметал подобные версии, как беспочвенные. Работников, много раз, проверяли. Он был уверен вкаждом, кто трудился вБлетчли-парке иУайтхолле.
        -ИвАмерике тоже, - наставительно заметил Джон кузине, - недумаю, что Даллес иГувер пренебрегают правилами безопасности. Видишь… - он полюбовался снимком, - даже Аарон вармию пошел, пусть икапелланом. Иженился… - Джон посмотрел напарадную форму кузена, нафату невесты, - очень хорошо, что правнучка бабушки Мирьям нашлась. Стивен ей написал… - Лаура только скользнула взглядом пофото. Она вернулась кразложенной настоле карте Бретани:
        -ИРегина снимок прислала, сдетьми… - задумчиво продолжил Джон. Он вздрогнул, отрезкого голоса кузины: «Я видела. Давай вернемся кработе».
        -Вернемся кработе… - Джон кинул окурок вмедную урну, надлинной ножке. Поздоровавшись сохранниками, он сбежал покаменной, прохладной лестнице. Дядя Джованни обедал нарабочем месте, ему трудно было подниматься наверх. Кто-то изповаров, или Лаура, приносили поднос.
        Он застал дядю над тарелкой. Костыль был прислонен кудобному стулу, Джованни просматривал расшифрованную радиограмму, держа сэндвич, спастой изанчоусов. Посмотрев натарелку, Джон сдержал смешок. Меню армейских поваров было ограниченным. Повторникам Блетчли-парк ждал пирог спочками, картофельное пюре, ипудинг избелого хлеба, сизюмом.
        Джон махнул рукой: «Невставайте, пожалуйста». Он утащил бутерброд. Дядя зорко взглянул нанего: «Поездка насевер тебе напользу пошла. Ты даже загорел».
        -Хорошая погода стояла… - опустившись нарасшатанный, венский стул, он забрал удяди радиограмму: «Опять новый почерк?»
        Звезда обучала кого-то работать нарадиопередатчике. Она неупоминала имени оператора. Женщина уверяла, что выбрала надежного человека, несобирающегося менять место жительства. Подобное было важным, для сохранения постоянной связи сгруппой Генриха.
        Пани Качиньской летом надо было оказаться вПольше. ВВаршаве ее ждал командир подпольного «Союза Вооруженной Борьбы», партизанской организации, созданной польским правительством визгнании. Звезда становилась личной связной полковника Стефана Ровецкого, покличке «Грот». Она собиралась покинуть Голландию, добраться доБрюсселя ипопросить тамошнее гестапо осодействии ей, наполовину немке, ввозвращении вгенерал-губернаторство. Джон знал, что Эстер, сначала, хотела удостовериться вбезопасности детей:
        -Неизвестно, выпустятли… - он поморщился, - Давида, вШвецию. Уних депортации начались. Неизвестно, присудятли Нобелевскую премию, иотойдетли она Давиду. Я немогу посылать вАмстердам десант, выкрадывать мальчиков. Никто мне такого неразрешит. Исам немогу поехать. Мои фото лежат вовсех гестапо, отРенна доВаршавы… - Джон посетил Францию, хоть подобное ибыло рискованно.
        Он пришел вФинистер нарыбацком боте, после Рождества. Поего просьбе Звезда отправила письмо нарю Мобийон, вПариж. Джон подозревал, что кузены, гдебы они ни обретались, поддерживают связь состолицей. Он оказался прав.
        Врадиограмме Звезда сообщила, что Маляр ждет его вмаленькой рыбацкой деревне, напобережье. Навстрече, Джон услышал оказни Тетанже. Сидя закружкой сидра, врыбацкой таверне, Мишель заметил:
        -Здесь мы тоже подобным занимаемся. ВБретани много коллаборационистов. Они поддерживают немцев, думают, что нацисты им независимость предоставят… - он закурил темный, крепкий «Житан», - ребята унас отличные, нонам требуется связь, передатчик. Мы нехотим ставить под удар мадам Дарю, вПариже… - Джон пообещал, что квесне уних появится радиооператор, Монахиня.
        Он быстро просмотрел радиограмму отбудущей замены Звезды.
        -Осваивается стехникой… - весело заметил дядя Джованни, - гораздо меньше ошибок. Опять Северная Африка… - сведения Генриха были бесценны для британских войск, противостоящих Роммелю. Джон, вочередной раз, подумал:
        -Может быть, как-то сообщить русским опланирующейся атаке, летом? Генрих постоянно упоминает онамерениях Гитлера. Нокак? Через дипломатические каналы? - он велел себе подумать обэтом после отлета Монахини воФранцию:
        -Надо что-то решать спредложением, изПалестины… - письмо Джону передали доего отъезда врейд. Он сначала подумал, что кузен Авраам ухитрился каким-то образом отправить конверт изтюрьмы, нопочерк оказался незнакомым. Автор, несообщивший своего имени, предложил план поотправке еврейской молодежи, изЕвропы, вкачестве разведчиков, наоккупированные немцами территории. Он приложил номер абонентского ящика, напочтамте Тель-Авива, накоторый следовало отвечать. Джон записал себе непременно сэтим разобраться. Он хотел слетать вПалестину, навстречу создравомыслящим человеком. Писал автор по-французски, красивым почерком, ибыл, судя повсему, хорошо образован.
        Они сдядей разделили пирог спочками, ипочти черный, крепкийчай.
        Джованни, весело, сказал:
        -ВЛондоне все впорядке. Питер здесь, вкои веки. Юджиния Августу наГанновер-сквер забирает… - леди Кроу, содня надень, должна была родить. Она отлично работала, вБлетчли-парке, ноДжон понимал, что вближайший год Густи собирается сидеть вБриз-Нортоне, нянчить Николаса, или Констанцу изаканчивать докторат, пован Эйку.
        -УМайеров все хорошо… - дядя взял унего сигарету, - отправляйся спокойно сЛаурой, куда вы собираетесь… - Джованни попрощался сдочерью. Лаура развела руками:
        -Очередной курс, папа, я руковожу. Ты понимаешь, что я немогу сказать, где он проходит… - он обнял девочку, прикоснувшись губами кседой пряди, нависке:
        -Мать твоя тоже дотридцати поседела. Мне очень нравилось… - Джованни добавил:
        -Унас такое всемье… - он провел рукой поеще густым, сбелыми прядями волосам:
        -Ты уменя очень красивая, доченька… - они сЛаурой устроились надиване, глядя напотрескивающий огонь, вкамине. Джованни подозревал, что дочь отправляют вКанаду, тренировать группу, наодну изтамошних военныхбаз.
        -Она мне ничего неговорит… - Джованни искоса посмотрел наизящный профиль, натемно-красные губы, - хоть помаршруту давно летают, ноэто Атлантика. Хорошо, что некораблем, вокеане много подводных лодок… - он смешливо заметил Джону:
        -Я надосуге коллаборационистское радио слушаю. Делаю записи, для занятий языками полезно. Насладись… - дядя протянул руку, повернув рычажок.
        Загремел какой-то марш. Надменный голос, по-французски, сказал:
        -Свами Радио Брюссель… - удиктора был сильный немецкий акцент, - последние известия. Доблестные силы вермахта ведут охоту нагруппу бандитов, вАрденнских горах, занимающихся налетами навоенные базы ипромышленные объекты. Так называемые партизаны, две недели назад, застрелили коменданта шахтерского поселка Мон-Сен-Мартен, оставив сиротами двоих детей. Доблестный офицер ехал вотпуск, врейх, ксемье. Все, кому известна информация огруппе, должны немедленно явиться вместное отделение гестапо… - Джованни усмехнулся:
        -Видишь, шахтеры несидят, сложа руки. Там нужен человек… - он знал оплане, покоторому секретная служба посылала эмиссаров, наконтинент.
        Допив чай, Джон поднялся:
        -Пошлем. Вечером вернусь, дядя Джованни. Готовьтесь ксовещанию, - Джон знал, что Монахиня неговорила отцу озадании.
        -Выйду насвязь, - коротко сказала она, - папа все поймет. Иначе он волноваться будет… - пожав руку дяде, Джон вернулся водвор.
        Монахиня, вскромном, штатском костюме, покуривала умашины. СРождества она отращивала волосы. Кузина прыгала снадежными, французскими документами, преподавательницы стенографии имашинописи, вкатолической школе для девочек. Мощный передатчик спрятали вфутляре для пишущей машинки. Чемоданчик стоял набулыжнике, рядом состройной ногой, впростой туфле, нанизком каблуке. Седая прядь, нависке, посверкивала насолнце. Джон коснулся пальцами медвежьего клыка, нашее:
        -Интересно, что зарисунок? Что он значит? Дерево, семь ветвей… - он рассмотрел гравировку, всильную лупу, идаже зарисовал ее вблокнот:
        -Меир зоркий человек, несмотря наочки. Три сотни лет клык всемье, аникто нарисунок внимания необращал. Даже Констанца покойная, аона была очень наблюдательна… - отсестры новостей неприходило. После убийства Троцкого, Джон ждал, что Тони объявится, ноничего непроизошло:
        -Может быть, они скрываются, если отец Уильяма троцкист… - Джон нехотел думать, что ссестрой иплемянником могло случиться самое плохое. Оставалось только надеяться, как напоминала ему тетя Юджиния.
        Монахиня выбросила окурок:
        -Поехали. Сбазы звонили, сводка хорошая, нонестоит терять времени… - Джон вспомнил, как они сЛаурой сидели перед портретом тети Тео, вНациональной Галерее. Картину давно отправили вУэльс, сдругими холстами:
        -Взамке госпиталь разместился… - Лаура зажала под мышкой подробную карту Бретани. Джон завел руки зашею, расстегнув цепочку клыка. Герцог улыбнулся:
        -Может быть, ты его ссобой возьмешь… - она подхватила футляр отмашинки:
        -Нестоит, мистер Джон. Пусть остается узаконного владельца… - вещевой мешок лежал насиденье машины. Прыгала Лаура вкомбинезоне, ждавшем ее набазе Бриз-Нортон.
        Джон вздохнул, пристраивая клык наместо:
        -Как хочешь. Давай… - он взялся заруль, - расскажи, мне, впоследний раз, куда ты летишь… - герцог завел машину. Лаура развернула карту:
        -Мне надо прийти вгородок Фужер. Тридцать миль отРенна, насеверо-восток. Втамошних краях нет немецких гарнизонов. ВФужере, навыходных, торгует рынок. Вечером устраиваются танцы… - машина, взревев, выехала изворот Блетчли-парка, - взакусочной тетушки Сюзетт, - Лаура улыбалась, - пароль: «Вы неоставите мне последний танец?», отзыв: «Сожалею, ноего я обещала», - она подняла голову откарты: «Какие приметы усвязника?»
        -Понятия неимею, - честно ответил герцог, - иуних нет твоего описания. Незабудь сесть занужный стол, второй справа, отвхода. Вопрос решился две недели назад, домоего… - он оторвал руку отруля, пощелкав пальцами, - вояжа насевер. Мы неуспели передать данные, вБретань. Он француз… - любезно добавил Джон.
        Щелкнув зажигалкой, кузина фыркнула:
        -Врядли вбретонской глуши появится кто-то еще… - она выпустила дым вокно:
        -Тетя Юджиния хотела Густи вЛондон забрать. Кто меня доФранции доставит? - Джон посмотрел наупрямый очерк круглого подбородка:
        -Густи еще набазе Бриз-Нортон, как мне твой отец сказал. Заштурвал Стивен сядет… - смуглая щека зарумянилась.
        -А, - мрачно отозвалась Лаура, глядя прямо перед собой. Они ехали назапад, послеполуденное солнце закатывалось загоризонт, освещая поля иперелески. Стрекотал трактор, овцы паслись уобочины, они миновали сонную деревню.
        -Прибавь скорость, - посоветовала Лаура, - мы нашоссе.
        Закурив еще одну сигарету, кузина молчала, доворот базы Бриз-Нортон.
        Бриз-Нортон
        Окно аккуратной, маленькой кухни распахнули водвор. Утреннее солнце освещало деревянный, ярко-синий ящик, сцветущими гиацинтами. Нагрядке, рядом сдверью, зеленели укроп, мята ипетрушка. Шипел огонь газовой плиты. Накране, враковине, висела муслиновая салфетка. Вмедную миску капала сыворотка.
        Полковник Кроу стоял над столом, засучив рукава рубашки, вхолщовом фартуке. Сильные, загорелые руки перемешивали домашний творог. Разбив яйцо, он добавил муки, ипотянулся засахаром:
        -ВЛондоне спровизией хуже, - Стивен, сверялся стетрадью, где жена, четким почерком куратора, записывала рецепты, - здесь все деревенское, свежее. Хотя сколько Густи вЛондоне проведет? Небольше месяца. Когда малыш окрепнет, я их сюда заберу… - отрезав кусок желтого масла, он вытер руки офартук. Масло расплылось начугунной сковороде, полковник взял лопаточку. Он заварил чаю, для жены.
        Стивен больше некурил дома, выходя спапиросой водвор. Полковник сколотил себе скамейку. Густи смеялась, принося кофе:
        -Включу радио, имы стобой будем, как мистер имиссис Хиндли… - Густи покупала упожилого фермера молоко, для домашнего творога исыра. Она твердо пообещала мужу, что после родов разведет куриц изаложит делянку, для овощей:
        -Я вдеревне лето проводила, убабушки… - теплые губы касались его уха, вспальне пахло выпечкой, - унас будет морковка, картошка, капуста. Капусту я засолю, осенью. Сварю чатни, джемы… - сырники полковник делал понемецкому рецепту, сизюмом. Густи ждала ребенка. Беременные женщины получали покарточке апельсины, изюм, ишоколад. Сложив сырники натарелку, Стивен прикрыл их полотенцем, оставив уплиты. Радио было включено, однако он уменьшил громкость, стараясь неразбудить жену. Диктор, почти шепотом, сказал:
        -ВЛондоне семь утра, последние известия… - налив себе кофе, Стивен подхватил сигареты.
        Март оказался теплым, травы Густи пошли врост. Водворе пахло пряной зеленью. Присев наскамейку, он вытянул ноги:
        -Последние известия хорошие… - полковник зевнул, - бомбежек меньше… - осенью налеты Люфтваффе разрушали города, занесколько часов. Стивен командовал эскадрильей истребителей, перехватывавших немецкие бомбардировщики, над Северным морем, когда они только приближались квосточному берегу Англии. Немцы посылали для сопровождения исвоих асов. Истребитель Supermarine Spitfire полковника стоял налетном поле, набазе Бриз-Нортон. Нафюзеляже самолета красовались две пятиконечные звезды, итри десятка черных птиц. Механики добавляли нового ворона после почти каждого вылета. Стивен усмехнулся:
        -Джон мне давал слушать аса немецкого. Люфтваффе считает меня личным врагом… - он, блаженно, закрыл глаза:
        -Неделю отпуска я получил. Отправлю Лауру воФранцию, вернусь ипоеду вЛондон, кГусти… - Стивен, немного покраснел. Жена, работая вБлетчли-парке, часто говорила оЛауре. Девушки сдружились. Густи, однажды, озабоченно спросила умужа:
        -Лаура очень красивая. Она, наверное, помолвлена скем-то, изофицеров? Или была помолвлена, аон сейчас вплену? Унее глаза грустные… - Стивену, досих пор, было неудобно видеть кузину:
        -Густи обед, готовит… - он вздохнул, - инеотговорить ее было. Ладно, Джон тоже приедет, это легче… - герцог провожал их воФранцию ивозвращался обратно вБлетчли-парк. Мишель иТеодор, сотрядом Сопротивления, обосновались вглухих лесах Вандеи. Лаура тоже прыгала вуединенном месте. Судя покарте, ближайшая деревня располагалась только впяти милях отполя.
        Леди Кроу завтра, утром, приезжала намашине вБриз-Нортон. Тетя Юджиния забирала Густи вЛондон. Стивену ненравилось, что он, сэкипажем, неуспевал вернуться, ктому времени, ноничего сделать было нельзя. Самолет стартовал сбазы глубокой ночью. Им надо было подобраться кместу прыжка, миновав западное побережье Бретани. Они шли вКорнуолл, оттуда поворачивая наюг. Пролив кишел немецкими истребителями, долгий путь был безопаснее. Порасчетам Стивена, они должны были оказаться набазе завтра, после обеда.
        -Сразу отправлюсь вЛондон… - деревенский врач уверил их, что беспокоиться неочем:
        -Дородов осталась неделя, небольше, - сказал он вчера, наосмотре, - новы правильно делаете, что едете встолицу. Ребенок крупный, завосемь фунтов… - Густи покосилась наторчащий под просторным платьем живот, - что неудивительно, - врач улыбнулся, - вы сполковником оба высокие люди. Конечно, - торопливо добавил доктор, - все пройдет отлично, но, если понадобится операция, то ближайший госпиталь только вдвадцати милях, вОксфорде… - Густи, допоследнего месяца беременности, ездила вуниверситет, накафедру, наавтобусе.
        Если Стивен был свободен отвылетов, он возил жену намашине. Густи встречалась снаучным руководителем. Полковник заглядывал вмагазины, покупая жене что-нибудь вподарок. Он ждал Густи вкафе, заказав чай, сбулочками. Потом они шли нареку, Стивен брал лодку. Густи сидела накорме, улыбаясь, уткнув нос вмеховой воротник пальто:
        -Я умею грести, милый. Ты видел, наБоденском озере… - наколенях унее лежал букетик цветов.
        -Видел, - соглашался Стивен, - ивообще, я многое рассмотрел, дорогая моя. Наследующий день мне показали все остальное… - вШвейцарии они добрались пожелезной дороге доБерна ипришли вбританское посольство. Вечером тогоже дня Стивен иГусти обвенчались, всоборе Берна. Густи согласилась напротестантскую свадьбу. Она весело сказала:
        -Дети пусть сами решат, когда вырастут. Я их буду водить кмессе, аты, кангликанам… - вОксфорде Густи ходила намессу, вОраторию. Стивен сидел рядом сженой, слушая медленную, спокойную латынь:
        -Мы сюда детьми ездили, когда взамке гостили. Дядя Виллем итетя Тереза здесь молились. Они умерли, аВиллем сан принимает, осенью… - новости сконтинента семья получала отДжона. Его светлость коротко замечал:
        -Унас есть свои каналы связи сЕвропой… - они неспрашивали, какие.
        Новости закончились, заиграла музыка, Стивен отхлебнул кофе:
        -Жаль, что я Мишеля иТеодора неувижу. Ничего, скоро Гитлер оставит попытки нас бомбить. Люфтваффе захлебывается, уних горючего нехватает. Назаводах Питера люди втри смены работают, чтобы обеспечить нас бензином, сталью илекарствами… - впрошлом месяце он обедал сПитером, вЛондоне. Кузен провел неделю вОксфорде, вгоспитале, где работал доктор Флори, идругие коллеги Флеминга. Пословам Питера, пенициллин, новое лекарство наоснове плесени, был готов.
        Кузен вздохнул:
        -Ксожалению, человек, которого им лечили, умер. Мы пока неможем наладить постоянное производство лекарства. Оно требуется вбольших дозах, каждый день. Флори доэтого случая его только намышах испытывал. Нобольной чувствовал себя значительно лучше, - добавил Питер, - теперь они хотят брать детей, для проб. Понадобится меньшая доза, ая начну налаживать пенициллиновую лабораторию, вНьюкасле… - новое лекарство успешно боролось даже сзаражением крови. Стивен ездил вгоспитали, ксвоим ребятам. Он знал, что раненые летчики умирают именно из-за того, что ожоги воспаляются.
        -Если мы, когда-нибудь, соберемся воевать насуше… - кузен дернул углом рта, - нам понадобится много пенициллина, Стивен. Моя задача, обеспечить производство лекарства, как можно быстрее. Оно исейчас требуется вСеверной Африке… - Стивен намеревался полетать наюге. Судя повсему, атаки наБританию прекращались. Эскадрильи перебрасывали напатрулирование Средиземного моря, иАтлантического океана.
        -Густи, это непонравится. Она волнуется, всякий раз… - кузен отправлялся обратно насевер. Питер, после исчезновения Тони, почти непоявлялся вЛондоне, непокидая заводы. Тетя Юджиния разводила руками:
        -Надо ему дать время, подобное тяжело… - кузен был младше Стивена надва года, нонакаштановых висках блестели седые волосы. Полковник увидел резкую морщину, навысоком лбу. Питер перехватил его взгляд:
        -Очки я пока неношу… - сварливо сказал кузен, - надеюсь, доэтого инедойдет… - лазоревые глаза смотрели устало. Он помолчал:
        -Я обещал премьер-министру, что заводы «КиК» будут работать без остановок иперерывов. Я тоже так работаю, - заказав еще кофе, Питер, неожиданно, подмигнул Стивену:
        -Спасибо, что меня вкрестные отцы берете… - крестной матерью должна была стать тетя Юджиния. Леди Кроу попросила Стивена иГусти пригласить сына накрещение:
        -Будет обед… - женщина помолчала, - сгостями. Мальчику надо иногда выходить всвет. Год прошел… - где сейчас была Тони, сУильямом, незнал даже ее собственный брат.
        Потушив окурок, Стивен допил кофе. Крестить Николаса или Констанцу собирались вцеркви святого Георга, наГанновер-сквер. Торжественный обед накрывали вособняке Кроу. Густи, правда, отказалась покупать приданое для малыша, считая это плохой приметой. Тетя Юджиния рассмеялась:
        -Тогда мы ствоим мужем будем помагазинам бегать, после родов… - уСтивена, вблокноте, лежал список необходимых вещей. Старую колыбель Питера им отдавали Майеры. Он напомнил себе заехать вХэмпстед. Маленькому Аарону Майеру исполнился год, он крепко стоял наногах. Миссис Клара, осенью, вела сына вдетскую группу, их вЛондоне появилось много. Женщины шли назаводы, кстанкам, заменяя мужчин. Клара возвращалась насвое место преподавателя, вшколе.
        -Мистер Людвиг иПауль были вбомбежках, - вспомнил Стивен, - новИст-Энде хорошие убежища. Метро очень помогло. Скоро все прекратится… - он налил жене чашку чая, смолоком. Держа поднос, полковник заглянул вспальню.
        Густи проснулась. Она сидела вкровати, подперев спину подушками, укладывая русые косы вокруг головы. Все уверяли, что родится мальчик. Вдеревенской лавке Густи говорили, что так носят мальчиков, да и, попримете, девочка отнимала красоту, аГусти вся цвела. Подняв ясные, темно-голубые глаза, жена облизнулась:
        -Завтрак впостель. Ты меня балуешь, милый… - устроившись рядом, Стивен забрал унее тетрадь:
        -Ван Эйк подождет. Сначала дрезденские сырники, сизюмом, исиропом… - золотой сироп блестел намягких губах. Потянувшись поцеловать мужа, Густи замерла:
        -Двигается. Доктор сказал, что скоро он затихнет, пора рожать… - Стивен погладил ее рубашку. Ребенок весело ворочался.
        -Это сахар, - хихикнула жена, - он тоже сладкоежка. Я тебя провожу иначну готовить… - Густи загибала пальцы:
        -Баранья нога, смятным желе, сзапеченным луком-пореем, ицветной капустой, ипудинг, сапельсиновой цедрой… - Густи, снемецкой аккуратностью, ничего невыбрасывала. Она даже хотела забрать уМайеров пеленки Аарона. Полковник запротестовал:
        -Пеленки я могу себе позволить, дорогая моя… - Стивену надо было присмотреть замеханиками, готовящими самолет, апотом он возвращался домой.
        Он утащил ужены сырник:
        -Ты пораньше ляжешь. Незачем снами сидеть, дополуночи. Полет короткий. Завтра увидимся, вЛондоне… - муж ей неговорил, куда направляется самолет, ноГусти понимала, что Лаура летит воФранцию. Густи, невольно, подумала:
        -Мишель вСопротивлении, иТеодор тоже. ИЛаура там будет… - Густи коснулась ладонью живота:
        -Допишу докторат, ивернусь вБлетчли-парк… - Густи занималась анализом перехваченных радиограмм вермахта ипреподавала сотрудникам немецкий язык. Она хотела, через год, отдать малыша вгруппу при церкви, вдеревне, инесколько раз внеделю приезжать вБлетчли-парк.
        -Я тоже буду полезной… - допив чай, она положила голову наплечо мужу. Ребенок успокоился, Густи взглянула накамин. Кортик Ворона блестел золотым эфесом, вутреннем солнце:
        -Николас его получит… - подумала Густи, - аесли девочка родится… - муж считал, что женщинам заштурвалом самолета делать нечего:
        -Когда Констанца вырастет, все изменится… - усмехнулась Густи, - появятся новые машины. Стивен рассказывал, какие двигатели Питер собирается производить… - двигатели назывались реактивными. Муж хотел первым опробовать новую машину, истребитель Gloster Meteor. Опытный полет планировался намай месяц.
        Стивен вдохнул теплый, домашний запах ее волос:
        -Неволнуйся, милая… - тихо сказал полковник, - я быстро обернусь. Туда иназад… - Густи нашла его руку, прижавшись щекой ктвердой, надежной ладони:
        -Будь осторожен, пожалуйста.
        Они немного посидели, обнявшись, Густи потормошила мужа:
        -Механики тебя ждут, аменя ждет лавка мясника… - напороге она поцеловала Стивена. Заводя ягуар, он оглянулся. Вее волосах играли солнечные искры, Густи махала ему. Заворачивая заугол деревенской улицы, полковник посигналил. Он заметил черного ворона, сорвавшегося скрыши коттеджа.
        -Это ксчастью, - Стивен погнал машину кбазе.
        Моторы транспортного самолета размеренно, уютно гудели. Вдоль бортов протянулись две металлические лавки. Над задраенной дверью тускло светилась красная лампочка, остальной самолет погрузился вотьму.
        Лаура сидела наполу, влетном комбинезоне, рассматривая карту Европы. Женщина подсвечивала себе фонариком. Самолет уходил воткрытое море, следуя отберегов Корнуолла наюго-запад. Потом транспорт поворачивал, направляясь воФранцию. Они надеялись, что назападном побережье Бретани патрулей окажется меньше, чем над проливом. Накарте остался четкий след красного карандаша. Кузен Стивен, перед вылетом, проложил маршрут:
        -Лаура Леблан, - повторила она, - тридцати лет, незамужем, уроженка Парижа… - Лаура говорила состоличным акцентом иотлично знала город, - преподавательница стенографии, имашинописи… - повыученной наизусть легенде, после сокращения штатов вшколе, Лаура переехала впровинцию. Унее имелся паспорт, выданный правительством Виши, вкупе срекомендательными письмами. Бумаги лежали вовнутреннем кармане комбинезона. Передатчик, вфутляре отпишущей машинки, гражданское платье, жакет, туфли исумочку она упаковала ввещевой мешок. Всумочку она сунула портмоне, свишистскими франками.
        -Леблан, Леблан… - сфотографии надокументах смотрело упрямое, хмурое лицо. Снимок сделали, когда волосы уЛауры отросли. Она одолжила, утоварок щипцы для завивки ипомаду. Волны темных волос падали наплечи:
        -Я впарикмахерскую ходила, перед чаем, вотеле. Чаем, итанцами… Меня никто непригласил… - работая сГусти, она слышала щебет девушки, потелефону. Полковник Кроу каждый день звонил жене. Если кузен был свободен отдежурств, он привозил Густи вБлетчли-парк изабирал вечером, наягуаре. Девушка целовала мужа, они держались заруки. Лаура старалась несмотреть всторону круглого живота, под твидовой юбкой, неслышать безмятежный голос Густи:
        -Унас все хорошо, милый, неволнуйся. Врефрижераторе пастуший пирог. Разогрей духовку иподожди полчаса. Я сделала кекс, слимоном ияблоками… - Густи понижала голос, отворачиваясь:
        -Я тебя люблю, я скучаю… - Лаура сжимала карандаш, так, что белели костяшки, напальцах.
        Наисповеди она плакала, признаваясь взависти. Священник, наставительно, замечал:
        -Вы сами решили оставить вашего сына напопечении отца. Христианин несет ответственность засвои поступки. Нельзя желать дурных вещей близким людям… - святой отец указывал, что Лаура, наоборот, должна быть особенно приветлива кГусти, должна помогать девушке:
        -Она гость внашей стране, - мягко сказал священник, - Библия учит нас заботиться опришельцах. Вы испытываете похоть, поотношению кее мужу, иэто большой грех. Молитесь блаженной Елизавете Бельгийской, покровительнице целомудрия. Блаженную скоро канонизируют, сее мужем. Они много лет прожили вбезгрешном браке, ини разу несоблазнились. Авы.., - закончил священник, - вели себя, как блудница, поддавшись, похоти. Вы продолжаете творить подобное.., - Лаура призналась, что унее была связь, смужем Густи.
        -То есть соСтивеном… - поправив плед, наплечах, она отхлебнула остывшего кофе, изжестяной фляги. Лаура чиркнула спичкой:
        -Ничего я творить несобиралась. Я просто сказала, что мне стыдно сним встречаться, даже по-родственному… - Лаура незнала, рассказывал полковник Густи отой ночи, или нет. Спрашивать оподобном было, конечно, невозможно:
        -Наверное, нет… - она вспоминала ясные, голубые глаза девушки, - ивообще, Густи, невиновата. Она соСтивеном любят друг друга… - Лаура моглабы поменять священника, ходить наисповедь вБромптонскую ораторию, вЛондоне. Святой отец вОксфорде, был строгим. Он считал, что незамужняя женщина должна стыдиться, как он выражался, похотливых действий:
        -Подобные практики толкают вас впучину разврата, - доносилось доЛауры из-за бархатной занавески, - вы должны их избегать… - Лаура думала, что Густи тоже ходит сюда кисповеди:
        -Ей вчем признаваться? - усмехалась женщина, выходя изцеркви, закуривая сигарету:
        -Она всчастливом браке, ждет ребенка… - Лаура, все равно, продолжала ездить вОксфорд. Где-то вглубине души, женщина надеялась, что студенты обратят нанее внимание. После исповеди она, обычно, пила кофе, водной измногочисленных забегаловок, закинув ногу наногу, скучающе посматривая вокруг. Молодые люди сидели сдевушками, младше Лауры надесять лет. Никто незамечал одинокую женщину, впростом костюме, спрядью седины нависке:
        -Густи моя ровесница… - горько думала Лаура, - почему он выбрал ее, анеменя… - доних дошли вести освадьбе Наримуне. Лаура, несколько раз, порывалась написать письмо, Регине. Она понимала, что Наримуне тоже ничего несказал жене:
        -Мальчик думает, что я умерла… - Лаура, ночью, всхлипывала, уткнувшись вподушку, - его вырастит она… Регина. Она тоже уверена, что меня больше нет… - Лаура немогла заставить себя сесть записьмо:
        -Это бесчестно. Я обещала Наримуне, что никогда нестану искать встречи смаленьким… - Йошикуни снился ей, вбелой, вязаной шапочке, впеленках. Сын прижимался кее груди, темные реснички дрожали. Лаура, каждый год, вдень его рождения, заказывала мессу, заздоровье мальчика.
        Парадное фото, пришло вЛондон, изСендая, две недели назад. Лаура заставила себя невздрагивать, глядя налицо сына:
        -Он вытянулся. Мальчик мой, мой хороший… - женщина, ставшая ему матерью, носила элегантное, светлое кимоно. Темные, уложенные ввысокую прическу волосы, украшали цветы. Она держала кружевной, пышный сверток, Наримуне, вофициальном кимоно, сгербами рода Дате, стоял, положив руку наплечо жены:
        -Он неулыбается… - Лаура смотрела набесстрастное, красивое лицо, - это неположено, поэтикету… - она видела теплые искорки вглазах графа, видела ласковую улыбку Регины. Шире всех улыбался мальчик, прижавшись кбоку женщины. Йошикуни носил детское кимоно, расшитое журавлями. Лаура немогла попросить утети Юджинии снимок, однако она исейчас, закрыв глаза, видела лицо сына.
        -Пусть будет счастлив… - Лаура допила кофе ивытерла лицо, - Регина хорошая женщина, добрая. Она его вырастит, унего сестричка появилась. Господи… - Лаура заставила себя неплакать, - позаботься омальчике, пожалуйста… - вцеркви она вставала наколени перед Мадонной:
        -Дай мне увидеть моего ребенка. Хотябы издалека, ненадолго. Война закончится, Наримуне привезет семью вЕвропу. Может быть, мы встретимся. Они будут гостить, наГанновер-сквер. Мне нельзя умирать. Я должна выжить, чтобы посмотреть намальчика. Ибольше ничего мне ненадо.
        Свернув карту, Лаура кинула ее наскамью, устроив сверху пустую флягу. Вфюзеляже небыло иллюминаторов. Она сверилась счасами. Самолет выходил врасчетную точку.
        Приподнявшись, она посмотрела наогни приборов, вкокпите, наширокую спину полковника Кроу:
        -Сороковой прыжок уменя, - поняла Лаура, - врядли кто-то изженщин прыгал больше. Если только летчицы, вСССР… - она велела себе думать оделе. После приземления, Лауре надо было избавиться отпарашюта икомбинезона, переодеться иотправиться вФужер. Прыгала она всовсем глухом месте. Ей предстояло миновать тридцать миль, меняя деревенские автобусы. Джон предупредил ее, что вэтом районе нет немецких гарнизонов:
        -Они только вРенне стоят… - заметил кузен, - поокрестностям, правда, шныряют полицейские Виши. Ноутебя отменные документы, затруднений невозникнет… - кроме отменных документов, уЛауры был передатчик ибраунинг, всумочке. Ито, идругое, вслучае обнаружения, означало немедленный арест, ипередачу вгестапо.
        -Закусочная тетушки Сюзетты, второй стол справа отвхода. Вы неоставите мне последний танец? - поднявшись, Лаура сбросила плед:
        -Мне надо вернуться. Надо, чтобы война закончилась, как можно быстрее. Надо увидеть мальчика… - красная лампочка замигала, она услышала изкокпита прерывистый сигнал. Полковник кивнул второму пилоту.
        Стивен смотрел наизящный профиль. Кузина, решительным движением, натянула парашютный шлем. Вещевой мешок висел настройной спине. Она выставила вперед смуглый подбородок. Стивен вздохнул:
        -Она хорошая женщина. Пусть будет счастлива, пожалуйста. Пусть встретит человека, который ее полюбит… - вздернув бровь, кузина постучала постеклу хронометра. Они удачно миновали западное побережье Франции, исейчас были всемидесяти милях насеверо-восток, отРенна. Стивен нехотел слишком долго болтаться над расчетной точкой. Он знал, что уфранцузов есть крупная авиационная база вШатодене:
        -Здесь еще сто двадцать миль навосток… - он прошел кдвери, - нонельзя забывать обосторожности. ВШатодене Люфтваффе сидит… - они спустились навысоту меньше мили. Стивен неловко обнял кузину, похлопав поспине:
        -Будто она тоже военный… - он видел, что кузина улыбается, - хотя, что это я? Она иесть военный, капитан… - кузина прыгала втренировочном комбинезоне, без нашивок. Честь втаких случаях неотдавали. Стивен был старше ее позванию, новсе равно, приложил два пальца квиску. Воткрытую дверь ворвался холодный воздух. Навостоке розовел ясный горизонт, внизу лежал темный лес. Самолет пронесся прямо над прогалиной, которую они отметили накарте.
        -Унее самые точные прыжки, Джон говорил… - кузина тоже отдала честь. Стивен наклонился кее уху: «Удачи». Шагнув вниз, Лаура раскинула руки, удаляясь отсамолета. Светлый купол парашюта раскрылся, полковник облегченно выдохнул. Пора было возвращаться домой.
        Лондон
        Большой, ухоженный, черный кот, ловко перепрыгнул через деревянный забор, оказавшись назаднем дворе домика, красного кирпича. Кот прошел поузкой дорожке, между грядками. Он заглянул вкурятник. Птицы встрепенулись, иопять заснули. Кот, довольно брезгливо, потрогал лапой большое яйцо, лежавшее всухой траве.
        Изоткрытой двери дома раздавались звуки радио, детские голоса. Всарайчике, пососедству скурятником, жужжал токарный станок. Вкусно пахло свежим, распиленным деревом. Светловолосый мальчик, вхолщовом фартуке, подперев языком щеку, вытачивал кольцо. Он обернулся, раскосые, голубые глаза улыбались. Мальчик говорил медленно, ноуверенно:
        -Томас… - он присел, погладив кота, - гулял всю ночь, ивернулся. Ты умылся? Адель иСабина умываются. Мы сейчас кметро пойдем… - желтые глаза, оскорблено, взглянули намальчика. Кот умылся, подходя кзабору. Домой полагалось являться чистым. Проведя лапой помордочке, Томас фыркнул. Пауль показал ему кольцо:
        -Для Аарона. Для пирамидки… - Томас, вобщем, смирился сновым жителем дома. Аарон, поднявшись наноги, принялся ковылять закотом, ноТомас был быстрее ребенка. Мальчик, наигравшись, засыпал настаром ковре, вдетской. Томас ложился рядом, имурлыкал.
        Кот непомнил времени, когда нежил вдоме, уХэмпстедских высот. Заоградой был парк, сбелками, ежами, птицами, идругими котами, соседями Томаса. Ночами он гулял, аутром возвращался кмясным обрезкам, мисочке сосвежей водой, ипотрепанному дивану, где хорошо спалось, под стрекот швейной машинки илепет нового мальчика.
        Клара выглянула водвор, вытирая руки полотенцем:
        -Пауль, завтракать! Отец застолом, исестры тоже… - Аарон сидел ввысоком стульчике. Девочки, вшкольной форме, темно-синих, шерстяных сарафанах, иблузках желтого хлопка, поочереди кормили брата. Клара всегда ела позже. Ей надо было приготовить завтрак, напятерых, исделать бутерброды. Людвиг иПауль обедали врабочей столовой, наверфях, девочек кормили вшколе, соскидкой, ноКлара знала, что кто-нибудь, непременно, проголодается:
        -Они растут… - женщина аккуратно, намазывала тонкий слой масла, нахлеб, - Паулю тринадцать, девчонкам семь. Людвиг мужчина, ему надо хорошо есть… - мать писала, что вИзраиле нет карточек. Госпожа Эпштейн намекала, что детям былобы лучше вкибуце:
        -Здесь фрукты, овощи, солнце, рядом море. Ничего, что Людвиг нееврей. Таких пар встране много. Итебе, иему найдется работа… - когда начались бомбежки, Клара подумала опереезде. НоЛюдвиг заведовал чертежной мастерской, наверфях, Пауль радовался новой работе, адевочки освоились вшколе.
        -Аарон маленький… - она складывала сэндвичи впровощенную бумагу, - куда нам ехать? Наморе война. Немецкие подводные лодки торпедируют все корабли, даже гражданские. Мама сама нелегально вИзраиле живет. Нас туда никто непустит. Квоту навъезд закрыли, доособого распоряжения… - Майеры пока неполучили британских паспортов. Леди Юджиния вздыхала:
        -Унас полмиллиона эмигрантов, милая. Очередь дойдет, обязательно… - Клара прикалывала карточки кпробковой доске. Она еще кормила Аарона грудью. Посправке отврача Клара имела право надополнительное молоко, сахар иапельсины. Вначале весны никаких других фруктов небыло.
        Осенью, навыходные, Людвиг возил детей загород, собирать яблоки. Они ночевали впалатке, иели укостра. Девочки иПауль вернулись, создоровым загаром, ипривезли пять плетеных корзин, полных ренетов. Клара сварила джем, изасушила фрукты. Они благополучно миновали зиму.
        Омлет Клара делала изяиц, что несли куры, но, все равно, приходилось добавлять порошок. Дети, казалось, росли наперегонки. Вшколе Кларе разрешили непокупать форму для девочек, асшить сарафаны иблузки самой. Клара подрабатывала, взяв врассрочку ножную машинку. Она хорошо знала окрестные благотворительные магазины. Миссис Майер удачно купила девочкам подходящие вещи, распоров их, перекроив, исшив заново. Игрушки для Аарона отец иПауль делали сами. Клара обшивала имужа, исыновей:
        -Жаловаться нельзя… - она складывала бутерброды вшкольные сумки девочек, вкарман пальто мужа, икурточки Пауля, - есть люди, которым гораздо сложнее. Вдовы, например. Сколько женщин мужей потеряло, вармии, вбомбежках… - Клара прислонилась кстене передней. Изкухни доносились смешливые голоса девочек:
        -Молодец, Аарон. Видишь, утебя хорошо получается… - Адель иСабина учили, брата есть ложкой.
        -Мне иделать ничего ненадо… - улыбнулась Клара, - девочки помогают. Убирают, готовят, шить начали. Надо их учить, они способные… - она занималась сСабиной, дочь отлично рисовала. Адели, пословам преподавательницы музыки, хорошо давался предмет, девочка любила петь.
        Клара проверила, как дочери сложили учебники итетради:
        -Война закончится, я вернусь втеатр… - пока вЛондоне спектакли прекратились, из-за бомбежек. Хэмпстед непострадал, Люфтваффе устраивало налеты наИст-Энд, где было много военных предприятий:
        -Других неосталось… - Клара выглянула наружу, - леди Кроу говорила, что почти все заводы для армии работают… - утро было тихим, ясным. Вголубом, высоком небе виднелись черные точки. Самолеты патрулировали город.
        Томас потерся оноги женщины:
        -Ты спать иди, - весело заметила Клара, - погулял, поел, что еще надо?
        Она вспомнила, как Томаса привезли вПрагу:
        -Рав Горовиц женился, это хорошо. Очень красивая унего жена, итоже родственница, вот как получилось… - они отправили самодельную открытку, раву имиссис Горовиц, сподписями детей иотпечатком маленькой ручки Аарона.
        Сзади послышались шаги, Клара обернулась. Людвиг, держа мальчика, поцеловал темные кудри назатылке жены. Аарон весело засмеялся: «Мама! Мама!».
        -Нам переодеться надо… - Людвиг пощекотал сына, - дети посуду моют. Скоро выходить… - Людвиг иПауль провожали девочек дошколы, апотом ехали наметро, наверфь. Клара положила голову наплечо мужу:
        -Спасибо, милый… - она вдыхала знакомый запах чертежной туши, слышала, как бьется его сердце:
        -Я тогда правильно решила… - поняла Клара, - вПраге. Я ни скем небылабы счастлива, кроме Людвига. Каждый день, как будто заново, как будто мы только поженились… - Людвиг шепнул ей что-то наухо. Женщина кивнула:
        -Я тоже, милый. Завтра суббота, дети сами заАароном присмотрят. Покормлю его, отдам девочкам, ипобалую тебя завтраком, впостели. Хлеб испеку, джем унас еще остался… - сын захныкал, Клара повела носом:
        -Переодевайтесь. Я присмотрю, накухне… - когда семья вышла наулицу, Людвиг прищурился:
        -Стойте. Машина знакомая… - Клара спустилась поступеням, впалисадник. Женщина ахнула:
        -Это леди Кроу, ивторая… - она, невольно, улыбнулась, - тоже леди Кроу…
        Юджиния гнала машину сбазы Бриз-Нортон вЛондон. Сегодня ее ждали наверфях, вИст-Энде, навстрече срабочими:
        -Им важно знать, что правительство ценит их усилия, поприближению победы… - устало улыбнулась заместитель министра, - меня, спарламентским опытом оратора, всегда посылают наподобные мероприятия… - они успели заехать вгоспиталь, вХэмпстеде, наприем кврачу. Доктор уверил их, что сребенком, исамой Густи, все впорядке:
        -Думаю, - он мыл руки, после осмотра, - что все пройдет быстро. Женщина вы здоровая, молодая. Спортсменка… - он подмигнул Густи, - ребенок, хоть ибольшой, нолежит правильно. Все будет хорошо. Я рядом, наБрук-стрит. Зовите меня, когда почувствуете схватки… - Густи, немного волновалась, незная, вернулся Стивен набазу, илинет.
        -Лаура очень смелая, - сказала леди Кроу вмашине, - я тоже, вГермании, работала вантифашистской группе. НоЛаура прыгает спарашютом, стреляет…
        Леди Кроу завела ягуар:
        -Лаура военная, дорогая моя. Хотя женщины пока вовспомогательных частях служат, ноэто изменится, я уверена… - Юджиния подумала осыне:
        -Они сЛаурой всегда дружили. Унее что-то случилось, давно, когда она изЯпонии вернулась. Она скрытная, неговорит оподобных вещах. Тесса монахиня. Хотя она сняла обеты, навремя войны… - девушка писала, что служит врачом, вбригаде гуркхов, расквартированной вБомбее, ипродолжает работать вгоспитале:
        -Хотьбы Питер встретил кого-нибудь… - леди Кроу беспокоилась засына, - емубы легче стало… - Питер неделю провел вгороде. Унего были деловые свидания. Сын собирался встретиться спремьер-министром, итоже поехать вИст-Энд:
        -Увидимся, мамочка, - сказал он, рано утром, зазавтраком, когда Юджиния собиралась набазу Бриз-Нортон, - пообедаем вподвальчике, усобора святого Павла. Деньги уменя при себе… - усмехнулся Питер, - как положено… - влондонских ресторанах установили фиксированную цену наобеды иужины, впять шиллингов.
        Вгороде открылось две тысячи дешевых столовых, для людей, потерявших кров икарточки, вовремя бомбежек. Обед изтрех блюд стоил всего девять пенсов. Юджиния надзирала заих организацией.
        Выезжая состоянки госпиталя, она взяла руку Густи:
        -Все хорошо ствоим мужем, неволнуйся. После обеда он приземлится набазе, авечером вы увидитесь. Уменя кусок свинины лежит, я его вчера запекла… - леди Кроу, как иее сын, получала рабочую карточку. Юджиния положила вбагажник машины кое-какие припасы, для Майеров:
        -Заберем уних колыбель, я Кларе провизию отдам. Я одна живу, мальчик насевере, я вУайтхолле обедаю. Я ненуждаюсь вфунте сахара, каждую неделю… - покарточкам выдавали три пинты молока, фунт сахара, полфунта бекона исыра, четыре унции чая, полфунта масла, одно яйцо инашиллинг мяса, или курицы. Вмесяц добавляли полфунта джема иконфет. Овощи имуку пока продавали свободно, ноодежду, табак, папиросы, мыло, бензин, идаже бумагу нормировали. Юджиния везла Кларе варенье, конфеты, для детей, яичный порошок, имыло.
        Женщины обнялись. Юджиния потрепала Аарона покруглой щечке: «Все толстеешь, милый мой».
        -Унас тоже такой появится… - ласково подумала Густи, болтая сдевочками озанятиях, - или доченька. Скорейбы Стивен приехал. Стетей Юджинией хорошо, ноя понему соскучиться успела… - Людвиг сПаулем быстро занесли пакеты впереднюю. Мистер Майер положил вбагажник машины разобранную колыбель:
        -Вдобрый час, как говорится, леди Августа, - заметила Клара, перейдя нанемецкий язык, - мы вас навестим, смаленьким… - Юджиния поправила скромную шляпку:
        -Занимайте места. Если мы сюда добрались, то всех развезем. Наработу, научебу… - Густи кивнула:
        -Я вас подожду вИст-Энде, тетя Юджиния, вкафе каком-нибудь. Ненадо из-за меня крюк делать… - девочки устраивались назаднем сиденье. Людвиг поцеловал Клару:
        -Вечером увидимся, милая… - Пауль прижался кматери. Мальчик, молча, смотрел вчистое небо. Кларе показалось, что глаза сына заблестели. Пауль вздрогнул. Клара, ласково, подтолкнула его кмашине:
        -Ты катался, милый. Это тетя Юджиния, ты ее знаешь… - губы Пауля зашевелились. Нахмурившись, мальчик, неохотно, пошел кягуару.
        Усадив его рядом, Людвиг помахал жене: «Хорошего тебе дня!»
        Машина исчезла заповоротом. Аарон затих, сунув пальчик врот. Клара, рассеянно, покачивала его. Женщина замерла, глядя впросторное, весеннее небо Лондона.
        Встоловой Уайтхолла, наблюдце белого фарфора, кчашке крепкого, цейлонского чая, подавали один тонкий ломтик лимона.
        Питер спустился вподвальное, обшитое темным дубом помещение, кодиннадцати утра. Над головами чиновников веял сизый, табачный дымок. Многие брали четверть часа, чтобы покинуть рабочее место, ипоговорить, зачаем, сколлегами. Под потолком висел репродуктор, сейчас выключенный. Понему, кроме радиопередач, транслировались сигналы овоздушной тревоге. Стены украшали плакаты военного займа, призыв кженщинам записываться вовспомогательные части, ивподразделения, помогающие фермерам. Бросив твидовое, легкое пальто, наскамью, Питер встал вконец маленькой очереди, под плакатом: «Сохраняй спокойствие, продолжай трудиться».
        -Все верно, - хмыкнул мужчина, доставая портмоне, скарточками, - я вНьюкасле, назаводах, тоже самое говорю. Надо делать свое дело… - Питер, срабочими, пережил три налета нагород. Он откапывал раненых, из-под завалов, ируководил восстановлением цехов. Посравнению сКовентри, или Лондоном, Ньюкасл пострадал меньше. Отцентра Ковентри Люфтваффе камня накамне неоставило.
        Питер жил вздании конторы «КиК», построенном его прадедом, впрошлом веке. Здесь оборудовали спальню сванной, ирабочий кабинет. Сбалкона он, каждое утро, видел краны впорту исилуэты военных кораблей. Поставки изколоний значительно сократились. Уфлота нехватало судов, для патрулирования торговых караванов:
        -Сталь, - Питер затягивался сигаретой, - сталь для военного флота, для бомб иснарядов, алюминий для самолетов, бензин для авиации, для танков. Уголь, для всей страны, илекарства, лекарства… - унего впортфеле лежал план, написанный вОксфорде, сисследователями. Питер хотел организовать первое встране производство нового средства, пенициллина.
        Очередь двигалась медленно. Буфетчица отрезала карточки, шевеля губами, подсчитывая порции джема исахара. Питер, взглянув начасы, решил, кроме чая, взять булочку, сджемом:
        -Разговор спремьер-министром кого угодно заставить проголодаться, - почти весело подумал Питер, - надо будет имаму сГусти накормить, как следует. Мама находу ест, я ее знаю, аГусти надо хорошо питаться… - он старался незавидовать кузену Стивену, помня, что подобное недостойно христианина.
        Питер, невольно, радовался, что почти обосновался вНьюкасле иредко видит кузена. НаРождество, навестив Лондон, он узнал, что жена Стивена ждет ребенка. Несмотря навойну, мать поставила небольшую елку. Дядя Джованни, сДжоном иЛаурой, приехал изБлетчли-парка. Густи испекла немецкий штоллен, Лаура сделала панеттоне, миланский кекс. Леди Кроу повесила наветви дерева маленькие, глазированные русские пряники. Рождественский пудинг пах имбирем ицукатами. Они сложили карточки, мать купила хорошую индейку.
        Джон играл нагитаре знакомые сдетства рождественские гимны. Кузен Стивен иГусти держались заруки, улыбаясь друг другу. Питер помнил темные, грустные глаза кузины Лауры:
        -Она тоже кого-то потеряла. Она скрытная, даже маме ничего нескажет. Наверное, офицер какой-то, моряк, или летчик. Ей двадцать семь, ровесница Густи. Ей тяжело, видеть, что Густи ребенка ждет… - перед свадьбой он думал, что уних сТони, нарождество, появится дитя.
        Ночью он долго сидел уокна, всвоей старой спальне, глядя натемный сад, внизу. Над Лондоном вставала зимняя, яркая луна, внебе виднелись силуэты самолетов. Мэйфер небомбили, назападе города небыло промышленных предприятий. Вдохнув запах лаванды, он увидел светящиеся серебром белокурые волосы, услышал горячий шепот:
        -Хорошо, хорошо стобой. Я люблю тебя, Питер, тебя одного… - Тони снилась ему, всегда сУильямом. Протягивая руки кПитеру, малыш лепетал: «Папа, папа…», Тони улыбалась. Питер открывал глаза. Он долго лежал, глядя впотолок:
        -Толькобы они были вбезопасности. Никто, ничего неслышал. Даже Джон, даже Генрих… - вГермании Тони было делать нечего, ноПитер, все равно, попросил Джона связаться сберлинской группой, идать Генриху описание девушки.
        -Навсякий случай, - угрюмо сказал Питер, - ты утверждаешь, что, кроме британского паспорта, унее есть идругой…
        -Если недругие, - также мрачно отозвался его светлость, - новАмерике ее нет. Меир ничего ненашел, аон хорошо искал… - Генриху тоже небыло ничего известно оледи Холланд. Питер понимал, что Тони живет непод своим именем.
        Он, рассеянно, посчитал деньги вкошельке:
        -Наобед хватит, ичековая книжка уменя при себе. Нето, чтобы я много тратил… - сначала войны Питер несшил ни одного нового костюма. Он ходил вкупленных вБерлине, пять лет назад ботинках.
        ВНьюкасле он каждый день навещал гимнастический зал. Питер построил для работников «КиК» целый комплекс, сбассейном, где занимались ивзрослые, идети, польготной цене:
        -Я чуть больше ста двадцати, фунтов вешу, - вспомнил он, - адовойны весил сто тридцать. Это все нервы, как мама говорит. Хотябы снотворное мне нетребуется, вотличие отмногих… - мать беспокоилась заего глаза, ноПитер пока обходился без очков:
        -Нервы икарточки… - он усмехнулся, - я тоже свой сахар иджем встоловую для работников отдаю. Зачем мне фунт сахара? Я кофе ичай без него пью… - Питер варил себе кофе, наспиртовой плитке, вкабинете. Его ненормировали, нозерна стоили дорого, их везли вБританию через океан.
        Он вспомнил опрограмме ленд-лиза, утвержденной президентом Рузвельтом:
        -Джон говорит, что теперь повоздушному мосту изКанады погонят самолеты. Кораблями будут доставлять вооружение. Это хорошо, вСеверной Африке мы держимся, ибудем держаться… - Роммель рвался кЕгипту. ВЛивии вермахту помогали итальянцы. Падение Каира означало открытую дорогу вПалестину иБагдад. Гитлер хотел подобраться кбакинским нефтяным промыслам, исделать Средиземное море внутренним бассейном рейха.
        -Немытьем, так катаньем, - усмехнулся мужчина, - он дружит соСталиным. Решил завладеть каспийской нефтью сдругой стороны. Хотя эта дружба ненадолго… - Джон редко делился сведениями изГермании, ноиногда упоминал, что Гитлер собирается напасть наРоссию. Наконец, подошла его очередь. Питер отдал карточки, смедью, забулочку. Он получил свежий скон, столикой сливочного масла ичайной ложкой апельсинового джема. Присев задлинный стол, рядом счиновниками, он устроил портфель напальто. Оглянувшись вокруг, Питер снял галстук:
        -Больше насегодня встреч нет, сБромли я увиделся. Поужинаю смамой, Стивеном иГусти, иотправлюсь вНьюкасл, ночным экспрессом… - сидевший неподалеку служащий вздернул бровь, заметив, что Питер сует галстук вкарман твидового пиджака, ирасстегивает воротничок рубашки.
        -Еслибы я вформе ходил, - смешливо подумал Питер, - былобы легче… - он положил руку накрестик, под рубашкой:
        -Второй пропал, награжданской войне. Чего только непропало, как Теодор говорит. Они оба воюют, Джон вдесант ходил, Стивен летает. Даже Аарон вармии теперь. Унего, конечно, очень красивая жена… - полковник Кроу написал своей ближайшей родственнице, приглашая ее иАарона, погостить вАнглии, когда закончится война.
        -Уних тоже дети появятся… - вздохнул Питер, - хватит, хватит. Понятно, что Тони тебя никогда нелюбила. Она уехала котцу ребенка, кембы он ни был. Наверное, троцкист. Они скрылись, после убийства Троцкого. Уильяму три года, летом… - Питер помнил, как играл смальчиком. Ребенок засыпал унего наколенях, шепча:
        -Папа… мой папа… - велев себе недумать омальчике, он быстро прожевал булочку.
        Радио бубнило орезультатах футбольных матчей. Питер развеселился:
        -Сохраняем спокойствие, работаем дальше. Даже вфутбол играем… - Черчилль, вочередной раз, неотпустил его вармию. Питер инерассчитывал, что ему, когда-нибудь, разрешат надеть форму иотправиться вСеверную Африку:
        -Езжайте насевер, мистер Кроу, - сварливо заметил сэр Уинстон, - занимайтесь своим делом. Если пенициллин действительно такое чудодейственное лекарство, нам нужен фармацевтический завод… - Флори, вОксфорде, сказал Питеру, что профессор Кардозо должен вэтом году получить Нобелевскую премию:
        -Конечно, - озабоченно добавил ученый, - если ее вообще присудят. Нонемцы выпустят его изГолландии, обязательно. Он гений, он принадлежит всему миру… - Питер допилчай:
        -Значит, он семью увезет вШвецию. ИЭстер сможет туда поехать, идети… - Питер, всегда, беспокоился, именно задетей.
        Поднявшись полестнице наверх, он толкнул тяжелую дверь. Питер даже зажмурился, таким ярким было мартовское солнце. Постояв немного награнитных ступенях, он решил ненадевать пальто:
        -День сегодня хороший. Мама наверфи выступает, где мистер Людвиг иПауль работают. Надо Паулю идевчонкам что-нибудь купить. Игрушки, или книжку… - книг, из-за ограничений нарасходование бумаги, издавали меньше:
        -Пусть порадуются… - он решил пешком пройтись доЧаринг-Кросс ипоискать что-нибудь влавках букинистов:
        -Ицветы, - напомнил он себе, - для мамы иГусти. Мы обедаем вместе, я их приглашаю. Цветы я вИст-Энде выберу… - решил Питер, - они уметро продаются. Гиацинты, сейчас их много… - он был без шляпы, каштановые волосы золотились насолнце.
        -Дожитьбы дотого времени, когда я своим детям книги начну покупать… - Питер пошел кТрафальгарской площади, - мама овнуках мечтает. Ей шестой десяток пошел… - он проводил глазами какую-то хорошенькую девушку, вформе медицинской сестры. Питер твердо сказал себе: «Доживу».
        Кованые, черные буквы R.& H. Green and Silley Weir Ltd блестели над аркой, увхода наверфь. Легкий ветер играл холщовой занавеской маленького кафе. Над стойкой, врепродукторе, низкий, томный голоспел:
        -Aboy found adream upon adistant shore
        Amaid with away ofwhispering «si senor»…
        -Мисс Ирена Фогель иоркестр Джимми Дорси… - сказал голос диктора, когда музыка закончилась:
        -Песня продолжает занимать первое место вхит-параде журнала Billboard. Прослушайте прогноз погоды, назавтра… - погоду обещали солнечную, теплую. Вдеревянном ящике, наподоконнике кафе, цвели гиацинты. Густи пила чай, рассматривая лимузин тети Юджинии, припаркованный наузкой улице, рядом своротами верфи. Она хотела завтра посидеть соСтивеном впарке, наГанновер-сквер:
        -Дети играют, наосликах катаются. Карусель стоит, несмотря навойну… - неподалеку были ибольшие парки, ноГусти немного побаивалась отходить отМэйфера. Она, исподтишка, положила руку навысокий живот, под просторным платьем, тонкой шерсти. Ребенок сутра затих. Густи поняла: «Скоро».
        Она знала эту песню. Густи смужем, повечерам, включали радио. Они танцевали, вмаленькой гостиной коттеджа. Они ивБерне, после венчания, зашли вкафе, подороге вскромный пансион, где британское посольство сняло им комнату.
        Густи помнила их первое танго, свой тихий шепот:
        -Я четыре года неслышала джаз. Только вГеттингене, студенткой, апотом ненормальный его запретил… - сГенрихом Густи познакомилась навечеринке, вуниверситете.
        Улица перед верфью опустела, урабочих шел обеденный перерыв. Тетя Юджиния выступала встоловой, чтобы неотрывать людей отпроизводства. Густи собиралась послушать леди Кроу, ноженщина заметила:
        -Милая, пять сотен человек придут, сверфи, исоседних предприятий. Мы двери водвор откроем, чтобы все поместились. Духота, тесно… - она посмотрела наживот Густи, - лучше меня вкафе подожди. Заберем Питера, ипоедем обедать… - Густи взглянула начасики. Мистер Кроу должен был подойти кверфи, отстанции метро Олдгейт-Ист. Подумав оПитере, девушка вспомнила Генриха:
        -Они ровесники, Питеру тоже двадцать шесть. Его светлость втомже году родился. Ивсе неженаты… - Густи вздохнула:
        -Хотя какая женитьба, Питер иДжон сутками работают. Тетя Юджиния говорила, что Питер должен был обвенчаться, ссестрой Джона, однако она пропала… - Густи видела семейные альбомы ипрочла книгу леди Холланд.
        Она помнила высокую, очень красивую девушку, нафото. Антония держала наруках белокурого, маленького мальчика:
        -Никто незнает, где она… - Густи откусила отбулочки, - амисс Ирена Фогель тоже изГермании, изБерлина. Рав Горовиц ее семье уехать помог, иРоксанна Горр, покойная. Рав Горовиц женился, хотя Америка невоюет, конечно. Имы поженились… - Густи закрыла глаза. Нарозовых губах играла блаженная, тихая улыбка. Она слышала звон колоколов, всоборе Берна, видела звездную, ясную ночь, над шпилями икрышами Старого Города. Пансион помещался зауглом отпосольства. Уних небыло никаких документов. Немецкий паспорт Густи оставила всумке, вкамере хранения, напляже, уБоденского озера. Стивен выбросил удостоверение польского рабочего. Третий секретарь посольства, занимавшийся ими, поговорил потелефону, сЛондоном. Дипломат, недовольно заметил:
        -Что свами делать, сэр Кроу? Снимем комнату, наночь, азавтра посадим вас насамолет, вСтамбул. Коллеги овас позаботятся… - Стивен усмехнулся:
        -Мне надо цветы купить, ксвадьбе. Мы, видители… - Стивен, ласково взял руку Густи, - через час венчаемся. Ссудите мне немного денег избюджета вашего министерства, - распорядился Ворон, - королевская авиация вдолгу неостанется… -подмигнув секретарю, Стивен сел писать расписку. Им дали маленькую комнатку, под крышей, носначала пожилая, строгая хозяйка, поинтересовалась свидетельством обраке:
        -Набумаге еще чернила невысохли… - шепотом сказал Стивен жене, - я люблю тебя, люблю, Густи… - булочка таяла нагубах, пахла миндалем иванилью. Густи вспомнила завтрак впостели, впансионе, утром следующегодня:
        -Господи, - внезапно пришло ей вголову, - я моглабы Стивена невстретить. Ябы умерла, неузнав, что такое счастье, неузнав, как это хорошо. Аесли что-то случится? Он полетел наоккупированную территорию, ввоздухе немецкие патрули. Если его собьют, если возьмут вплен… - Густи, поночам, целовала мужа:
        -Пожалуйста, будь осторожен… - она клала руку натускло блестящее, металлическое кольцо, - я тебе незря его отдала. Как будто я всегда стобой… - кортик вкабину проносить запрещалось. Густи настояла натом, чтобы муж забрал кольцо. Стивен повесил его нацепочку, нашею:
        -Мне так спокойней, милый, - говорила девушка. Она отпила слабыйчай:
        -Ябы осталась вГермании, инеузнала, как это случается, насамом деле… - она даже немного зарделась:
        -Скорейбы Стивен вернулся. Я понему скучаю… - муж всегда говорил Густи, что красивей ее женщины ненайти, даже когда, осенью, ее сильно тошнило:
        -Тошнота тоже кмальчику, - вспомнила Густи, - женщины вдеревне говорили. КНиколасу… - она решила, что завтра, наГанновер-сквер, можно позволить себе встать позже. Густи, всегда поднималась первой, иготовила мужу завтрак. Если полковник недежурил, он укладывал Густи обратно впостель:
        -Чтобы ты отдыхала, иничего неделала. Вообще ничего, - смеялся Стивен, - я сам обо всем позабочусь… - Густи, томно потянулась:
        -Доктор сказал, что подобное можно. Имальчику это нравится, как булочки… - она тихо хихикнула. Густи поняла, что ждет ребенка, когда они оказались вЛиссабоне. Она посчитала напальцах:
        -Дитя первой брачной ночи, получается. Неужели так бывает… - Стивен, стоя наколенях, целовал ей руки, осторожно прикасаясь ксовсем плоскому животу:
        -Бывает, конечно. Ибудет всегда, любовь моя… - они хотели много детей.
        Густи вздохнула:
        -Бомбежки заканчиваются. Стивена, скорее всего, наСредиземное море переведут. Я смальчиком одна останусь… - тетя Юджиния приглашала девушку перебраться вМейденхед, ноГусти, нехотела уезжать далеко отуниверситета. Защиту диссертации наметили наследующий год. Густи, надо было навещать Оксфорд, заниматься вбиблиотеке, ивстречаться снаучным руководителем.
        -Исмальчиком туда можно отправиться… - если судить почасам, выступление леди Кроу подходило кконцу, - надо направа сдать… - подумала Густи:
        -Стивен меня обучит водить машину… - вспомнив омуже, Густи, хлюпнула носом:
        -Как я без него… - она немогла себе представить, как жила раньше, без веселого свиста, накухне, без запаха горячих тостов, без ласковой руки, обнимающей ее заплечи:
        -Приду вечером, страшно голодным, исъем все, чтобы ты ни приготовила. Даже тушеную капусту… - полковник делал гримасу, Густи смеялась:
        -Ты капусту тайком берешь изкастрюли, апритворяешься, что нелюбишь…
        -Потому, что Гитлер вегетарианец… - они соСтивеном хохотали, - назло ему надо курить, пить, иесть мясо… - пощеке Густи скатилась слеза:
        -Неплачь, вы увидитесь, вечером. Неплачь, ребенку подобное ненравится… - девушка ничего немогла сделать. Она представила командира базы, усебя вгостиной, его хмурое лицо:
        -Ксожалению, я вынужден, вам сообщить, леди Кроу… - Густи увидела себя, втрауре, медали иордена, накрышке гроба:
        -Или вообще гроба неокажется. Стивен рассказывал, как его спас русский летчик, вИспании. Отнего ничего неосталось, тогда… - Густи разревелась, роняя слезы вчашку счаем.
        -Ты чего? - раздался сверху озабоченный голос: «Чего случилось-то?»
        Хозяйка кафе, крупная женщина, вфартуке ихалате, стояла над Густи, смокрыми руками. Когда женщины зашли вкафе, хозяйка, радушно, поздоровалась следи Кроу:
        -Старик мой говорил, что вас правительство присылает, сегодня… - она кивнула наворота верфи, - ваш преемник впалате справляется пока… - женщина поджала губы, - хотя он, невы, конечно, леди Кроу… - Юджиния попросила крепкого кофе. Хозяйка ушла намаленькую кухоньку, женщина шепнула Густи:
        -Они десять лет заменя голосовали. Трое сыновей, все вармии. Старший офицер… - вытерев руки, хозяйка погладила Густи поголове: «Чего разревелась?»
        -Уменя муж летчик, - жалобно, как ребенок, сказала Густи, уставившись внакрытый простой скатертью стол, - я занего беспокоюсь. Вдруг он невернется… - девушка прикусила нежную губу:
        -Я боюсь… - хозяйка наклонила над ее чашкой чайник:
        -Точно рожать скоро, - добродушно заметила она, - мозги набекрень. Мой старший сын впятнадцатом году насвет появился. Война год, как шла. Тоже, помню, рыдала, что нехочу мальчика. Мол, пойдет он навойну, его иубьют. Сейчас все трое вСеверной Африке… - она указала нафото. Юноши, вмундирах, широко улыбались:
        -Дорогим маме ипапе, надобрую память… - прочла Густи. Хозяйка протянула ей салфетку ипеченье:
        -Комплимент отзаведения, - подмигнула женщина, - как вотелях говорят, вВест-Энде. Мы состариком там обедаем, бывает. Балуем себя. Ешь инедумай ни очем плохом. Ребенку такое вредно… - Густи высморкалась:
        -Спасибо вам, большое. Авас небомбили? - поинтересовалась девушка.
        Хозяйка вздохнула:
        -Господь пока уберег, только стекла выбило, несколько раз. Наверфи хорошее убежище, хотя итам люди погибали, осенью, зимой. Донас ничего недолетало… - Густи подумала, что маленькому ряду домов, скафе, парикмахерской, итабачной лавкой, ничего негрозит. Задняя стена смотрела наводу доков. Стоило перейти улицу, как начиналась территория верфи. Она сжевала печенье:
        -Я прогуляюсь, воздухом подышу…
        Женщина кивнула:
        -Дело хорошее. Ко мне закофе побегут, после обеда. Встоловой чай выдают, амистер Людвиг сконтинента. Он без кофе неможет, идругие тоже… - наверфи работало много эмигрантов, евреев:
        -Иона, наверное, еврейка… - хозяйка рассматривала изящную спину девушки, влегком пальто, - акцент унее похожий. Точно, сына родит, я, похоже, носила. Надо для Пауля печенья отложить… - мальчик любил приходить вкафе. Он рассказывал хозяйке осестрах, омаленьком брате, икоте Томасе:
        -Нетакой ребенок, как все… - женщина зажгла газовую плиту, - ерунда. Он работает, читает, пишет. Просто медленно. Он добрый мальчик, ласковый. Дай им Бог счастья… - попросила хозяйка. Встав напороге, она свернула папироску. Поасфальту прыгали воробьи, русые волосы девушки, золотились влучах солнца. Густи, даже замедлила шаг, улыбаясь, так было тепло.
        Свернув заугол переулка, Питер весело хмыкнул:
        -Стоит, мечтает. Хорошая она девушка, повезло Стивену. АГенрих… - он вздохнул:
        -Генрих говорил, что неженится, допобеды. Нехочет, чтобы его близкие люди рисковали. Акогда она придет, победа? - Питер разозлился:
        -Скоро. Всю банду преступников отправят нависелицу. ИМакса, вместе сОтто… - он вспомнил название лагеря:
        -Аушвиц. Густи туда почти доехала, она говорила. Для кого он, Аушвиц… - Питер купил два букетика гиацинтов, для мамы иГусти. Вкармане пальто лежала книга ослоне Хортоне, высиживающем яйцо, авторства доктора Сьюза:
        -Детям понравится… - он помахал Густи. Вясном небе слышался шум авиационных моторов:
        -Это патруль, - сказал себе Питер, - наши самолеты… - Густи шла ему навстречу. Шум становился все сильнее. Она замерла, глядя вверх. Питер увидел низкие, черные силуэты, над крышами верфи, над кирпичной трубой, кресты накрыльях. Бомбардировщики нырнули впике, вой стал громким, раздирающимуши:
        -Стивен был вбомбежке, вИспании. Что они делают, водворе люди. Мама… - труба сложилась вдвое, раздался оглушающий грохот, точки отделялись отсамолетов, несясь вниз. Выронив цветы, Питер бросился кГусти, толкнув ее наземлю, пытаясь спрятаться под машиной. Бомба разворотила крышу кафе. Питер почувствовал обжигающую, горячую кровь, наруках, острую боль вспине. Теряя сознание, он услышал сдавленный, страшный крик, извон осколков.
        Стрелка начасах вкоридоре Королевского Лондонского Госпиталя, вУайтчепеле, подбиралась кшести вечера. Половицы заливало золотое сияние опускающегося забольшим окном солнца. Медицинская сестра, всером платье, сплатком наголове, медленно открыла дверь палаты. Пахло дезинфицирующим раствором, лекарствами, немного гарью идымом. Посмотрев накровать, она перекрестилась:
        -Господи, помоги, пожалуйста. Хватит смертей, я прошу Тебя… - сдвух часов дня, сверфей наСобачьем острове, погоспиталям Ист-Энда развозили раненых. Налет оказался неожиданным, патрули неуспели перехватить бомбардировщики Люфтваффе. Погибло больше двух сотен человек. Наразрушенной верфи R.& H. Green and Silley Weir Ltd, под завалами кирпича икамней, оставалось неменее пяти десятков людей, поподсчетам пожарных.
        -Двести тринадцать, - вспомнила сестра, - нет, она еще жива… - новорожденная девочка лежала всоседней палате, под плексигласовым колпаком, окруженная грелками, степлой водой. Ее хотели перевезти вдетский госпиталь, наГрейт-Ормонд-стрит, новрачи запретили трогать ребенка сместа. Она провела час под завалом, рядом сраненым, потерявшим сознание мужчиной. Он закрывал своим телом ребенка. Осколок немецкой бомбы вспорол живот матери, мгновенно убив женщину. Этотже осколок перерезал пуповину иранил девочку, вкрохотную ручку, повыше локтя. Врачи боялись заражения крови. Дитя, которому неисполнилось исуток, несмоглобы бороться синфекцией.
        -Нодевочка крупная, крепкая, больше восьми фунтов. Мать была высокая… - сестра глядела наширокую спину отца девочки, наголубовато-серый, авиационный китель. Она узнала полковника Кроу вприемном покое. Сестра видела фото аса, вгазетах. Она видела, как дергаются его плечи, сейчас, ноничего немогла сделать.
        Напокойной женщине ненашли документов. Улица, стремя домами, скафе итабачной лавкой, превратилась впрах. Требовалось формально опознать погибшую, иподписать бумаги. Женщину обмыли, ипривели впорядок тело, закрыв доподбородка простыней. Врач запретил сестре показывать мужу покойной что - то, кроме лица. Оно почти непострадало, только набелых щеках, виднелось несколько царапин. Женщина истекла кровью, осколок разрубил ее надвое. Доктор сидел наподоконнике, впалате, затягиваясь крепкой папиросой:
        -Незачем, - сказал он хмуро, - половину погибших наверфи, вморге покускам складывают. Заместителя министра тоже… - махнув рукой, он поинтересовался:
        -Мальчика забрали? Того, смонголизмом… - мальчик неполучил ни царапины. Пожарные сказали, что он цеплялся затело мужчины:
        -Папа, папа… - мужчина спас ребенка, толкнув его напол столовой, защищая отосколков бомб. Ему разнесло затылок, шрапнелью, смерть оказалась мгновенной. Напокойном нашли пропуск, наимя заведующего чертежной мастерской, мистера Майера. Мальчик Пауль был его сыном. Впропуске значился адрес, вХэмпстеде. Набрав номер телефона, сестра услышала детский голос, илепет маленького ребенка:
        -Аарон, немешай! - строго сказала девочка, позвав: «Мама, тебя!»
        Маленькая женщина, темноволосая, спрямой спиной, сисколотыми швейной иглой пальцами, приехала одна, без детей. Подросток бросился кней, рыдая, спрятав лицо вподоле простого платья:
        -Мама, мамочка. Папа лежит, неговорит… - вморге, женщина даже непошатнулась:
        -Да, это мой муж. Мистер Людвиг Майер, тридцати семи лет… - мальчика вморг неповели, носестра слышала, как женщина шептала ему, сидя наскамейке:
        -Ты увидишь папу, обязательно. Папа нестрадал. Ненадо, Пауль, ненадо, милый… - умыв ипереодев ребенка, женщина увезла его натакси. Семьям пострадавших отбомбежек машины предоставляли бесплатно.
        Вчетыре часа дня порадио передали репортаж сместа налета. Премьер-министр, лично, приехал наразрушенные верфи. Доних донесся глухой, сильный, спокойный голос:
        -Леди Юджиния Кроу говорила людям, кующим победу, что мы никогда несдадимся. Ия, сейчас, продолжаю ее прерванную смертью речь. Я повторяю, что нас несломить. Застанками, иштурвалами, втанках исамолетах, вАфрике иАтлантике, вгоспиталях, ишколах, наполях сражений, инаполях сколосьями хлеба, нас несломить. Каждый изнас, боец, навойне, каждый солдат, ибудет стоять доконца… - велев себе собраться, сестра кашлянула: «Полковник Кроу, вы можете зайти…»
        Стивен хотел сделать шаг, нонесмог. Он знал, что Питер спас его дочь, укоторой еще небыло имени. Девочка лежала, цепляясь зажизнь, всоседней палате. Стивен знал, что погибли тетя Юджиния имистер Майер. Он сумел позвонить вБлетчли-парк икоротко, сухо рассказать обо всем Джону. Стивен слышал, отврача, что Питера закончили оперировать, вынув осколки изспины, зашив легкое. Кузен мог очнуться, квечеру:
        -Ему повезло, - заметил доктор, - шрапнель мелкая. Останутся шрамы, новнутренние органы впорядке. Легкое восстановит функции… - полковник все понимал, ноунего неполучалось поверить, что Густи большенет.
        Донего донесся скрип двери, шуршание, Стивен оторвался отподоконника. Водворе больницы стояло несколько грузовиков. Санитары спускали наасфальт гробы. Надвери, ведущей вподвал, белели листы бумаги:
        -Морг списки погибших вывесил. Двести двенадцать человек, врач говорил. Двести тринадцать, если сдевочкой… - доктор, ничего нескрывая, объяснил, что ребенок провел час нахолоде. Рана могла воспалиться:
        -Она здоровая девочка… - тихо сказал доктор, - она даже поела. Унас есть кормящие женщины, вродильном отделении. Ноесли начнется жар, поднимется температура…
        Он развел руками:
        -Сердце несправится, мы ничего несможем сделать… - надо было подойти кГусти, ноСтивен недвигался, глядя намаленькую очередь, удвери морга. Питер был под наркозом. Кузен еще незнал, что его мать погибла:
        -Она там… - Стивен коснулся кольца, усебя нашее, - имистер Майер тоже. Миссис Клара осталась вдовой, счетырьмя детьми… - приземлившись набазе Бриз-Нортон, Стивен сразу поехал вЛондон. Полковник нашел записку, под парадной дверью особняка, наГанновер-сквер. Он узнал почерк жены:
        -Мы стетей Юджинией иПитером встречаемся вИст-Энде. Вечером увидимся, люблю тебя… - Стивен, наконец, оглянулся. Коридор был пуст, упалаты стояла медицинская сестра:
        -Она… ваша жена, готова, полковник… - девушка посмотрела назаплаканные, распухшие глаза, - вы можете попрощаться. Потом надо… - тонкая рука указала куда-то вниз. Стивен увидел русые, влажные волосы. Густи лежала, вытянувшись, без подушки. Он вспомнил белую, каменную пыль налице мертвой Изабеллы:
        -Густи, тоже побледнела… - Стивен понял, что летчики умирали по-другому, - внебе подобное незамечаешь. Часто итела неостается… - вкоридоре, едва уловимо, пахло гарью. Он услышал свист осколков, вМадриде. Черные хлопья пепла, кружились внебе:
        -Я тогда неспас Изабеллу, итеперь я виноват. Еслибы я сегодня полетел впатруль, вместо, Франции, Густи былабы жива. Все былибы живы. Я непустилбы немцев вЛондон… - он сжал кулаки: «Спасибо».
        Сестра помялась:
        -Вы, пожалуйста, нетрогайте ее… то есть тело… - девушка тяжело вздохнула. Понебритой, вкаштановой щетине, щеке, катилась слеза. Сестра помнила опросьбе врача:
        -Это правила, - твердо завершила девушка, - так положено… - лазоревые, запавшие глаза тоскливо взглянули нанее. Она видела, что полковник все понял. Он вытер ладонью щеки:
        -Я… я просто посижу рядом, сестра. Просто посмотрю нанее… намою жену… - Густи закрыли глаза. Длинные, темные ресницы тоже были немного влажными. Наклонившись, поцеловав ссадину нащеке, он прижался губами кледяному, высокому лбу. Ее укрыли холщовой простыней. Из-под ткани небыло видно даже кончика пальца. Стивен нехотел больше ни очем думать. Встав наколени, он положил голову накровать. Стивен плакал, гладя шершавую, холодную ткань:
        -Густи, прости меня, прости, пожалуйста. Густи, почему… - Стивен незнал, сколько времени прошло. Вокне заиграл ветреный, алый закат, наполу комнаты залегли темные, глубокие тени. Чья-то рука легла ему наплечо, полковник вздрогнул, обернувшись. Стивен помнил лицо врача:
        -Он мне сказал оней… одевочке… - доктор помолчал:
        -Сэр Стивен, ксожалению, как мы ипредполагали, ребенок, врядли переживет ночь. Подержите ее наруках… - врач вздохнул, - пусть она… побудет свами, хотябы немного… - заставив себя подняться, Стивен пошел заврачом вкомнату, где умирала безымянная, новорожденная девочка, его дочь.
        Черная, бакелитовая трубка телефона была еще теплой. Столик, наколесиках, вкатили впалату через полчаса после того, как Питер очнулся. Голова была тяжелой, виски гудели. Он пошевелился, чувствуя боль вгруди, бинты, стягивающие спину. Губы пересохли. Он вспомнил страшный крик, звон стекла, осколки кирпичей, отфабричной трубы, черные силуэты самолетов.
        -Мама выступала наверфи. Я Густи толкнул под машину… Что сними… - Питер застонал, ощутив нагубах прохладу кислой, слимоном воды. Он жадно пил, голова немного кружилась. Дрогнув ресницами, он увидел сумрачную, содним ночником, палату. Заокном зажигались фонари. Сестра приподняла его, подсунув заспину подушку:
        -Осторожно, осторожно, мистер Кроу… - Питер повернул голову. Он смотрел впокрасневшие, заплаканные глаза кузена Стивена. Полковник молчал, сестра вышла. Питер услышал какие-то распоряжения, из-за двери, звон ложечки встакане, шум шагов, покоридору. Он заметил, как подрагивают сильные, длинные пальцы летчика.
        Стивен, только что, положил девочку под ее плексигласовый колпак. Ее запеленали, ночерез холст, иткань чепчика, он чувствовал жар. Малышка горела, неоткрывая запавших глазок, тяжело дыша. Врач, отодвинув пеленки, показал перевязанную ручку:
        -Ее ранило, когда она еще неродилась… - понял Стивен, - осколок, убивший Густи, ранил девочку. То есть иродов небыло… - обэтом Стивен думать нехотел, инесобирался. Рану зашили, но, судя повсему, после часа, проведенного девочкой под завалом, унее началось воспаление легких.
        -Мистер Кроу защищал ее, своим телом. День был теплый, новсе равно… - вздохнул врач, - для новорожденного очень опасно оказаться вподобных условиях… - когда Стивен держал дочь наруках, она даже недвигалась. Он слышал, как неровно, часто бьется маленькое сердечко. Девочка неплакала, нехныкала. Он, отчего-то, подумал:
        -Бережет силы. Сто четыре градуса унее, сто четыре градуса… - дочери дали жаропонижающее средство, нолекарство непомогло:
        -Она только один раз поела, - сказал врач, - днем, когда их привезли, смистером Кроу. Температура поднимается. Сердце невыдержит, она угаснет… - ему сказали, что девочка крепкая, ноСтивен немог забыть легкое, крохотное тельце. Доктор объяснил, что младенцы быстро теряютвес:
        -Еслибы нам удалось сбить температуру, начать лечение… - он помолчал, - тогда ваша дочь моглабы поесть. Унее просто неосталось наэто сил. Она умирает… - девочка лежала, нешевелясь, под колпаком, среди грелок. Стивен подумал, что их сГусти надо похоронить водном гробу, иобязательно позвать священника, чтобы он окрестил малышку:
        -Хоть так… - он смотрел влазоревые глаза кузена, - хоть так. Поговорю сПитером, попрошу врачей найти капеллана… - Стивен незнал, как сказать кузену, осмерти его матери.
        Питер облизал губы, откашлявшись:
        -Стивен… Что смамой, сГусти… Говори… - полковник взял его руку:
        -Ты послушай меня, пожалуйста… - кузену ненадо было опознавать мать. Врачи сказали Стивену, что все нужные бумаги подписаны. Доктор указал надвор:
        -Он здесь. Сродственниками погибших людей говорит… - Стивен подошел кокну. Под фонарями стояло две черные машины. Он узнал плотную, обрюзгшую фигуру, котелок, сильные, широкие плечи. Черчилль повернулся спиной кокнам госпиталя. Стивен увидел знакомую, скромную шляпку. Она была втраурном, черном пальто:
        -Должно быть, зателом мистера Людвига приехала…, - Клара, сцепив руки, слушала премьер-министра. Белые листки, надвери морга, немного колыхались под ветром. Умашин полковник заметил светлые волосы. Джон надел форму танкиста, скапитанскими нашивками. Черчилль сам служил вчетвертом гусарском полку, корнетом, впрошлом веке:
        -Идед Джона внем служил, иотец… - вспомнил Стивен, - аЧерчилль сейчас шеф полка. Они несколько лет, как танкистами стали… - после оккупации вермахтом Греции, полк перебросили вСеверную Африку, где он сражался свойсками Роммеля:
        -Ия туда отправлюсь… - решил Стивен, - после похорон… - он заплакал, вытирая слезы сглаз. Потом его позвали, кочнувшемуся кузену.
        Питер слушал Стивена, глядя куда-то всторону, набеленую стену палаты.
        Мать рассказывала обабушке Марте, погибшей на«Титанике», оего деде, Мартине Кроу, опрадеде, тоже Питере:
        -Мамы больше нет… - он повторял слова кузена, - мама погибла. Черчилль ее опознал. Он здесь, сДжоном. Густи погибла, имистер Людвиг. Думай отех, кто нуждается впомощи… - приказал себе Питер, - это сейчас важнее. Все остальное потом. Мама всегда так делала, ивсе остальные тоже… - оглянувшись надверь, полковник закурил. Сначала он долго щелкал зажигалкой:
        -Она… девочка… невыживет, врачи сказали. Ты ее спас, однако она долго нахолоде была. Она все равно умрет, Питер… - охнув отболи, мужчина забрал укузена сигарету.
        -Тебе нельзя, утебя… - всхлипывая, сказал Стивен.
        -Я сам разберусь, что мне можно, ачто нельзя… - Питер затянулся, - говоришь, Джон здесь… - кузен кивнул, - позови его, ипусть мне организуют телефон. Приведи врача, возвращайся кдевочке. Она должна знать, что ты рядом, что отец всегда будет сней… - кузен, послушно, вышел. Питер потратил четверть часа, убеждая доктора ввести ребенку дозу пенициллина:
        -Профессор Флори сам это сделает… - наконец, вздохнул мужчина, - я его лично попрошу. Я знаю, что пациент, которого лечили пенициллином, умер, я присутствовал вгоспитале. Он был взрослым человеком, им нужны большие дозы. Флори, все равно, хотел начать программу испытания сдетей… - врач, хмуро, отозвался:
        -Это ребенок, анемышь, мистер Кроу. Нельзя, чтобы…
        -Унее температура всто четыре градуса, - Питер заставил себя сдержаться, - вы говорите, что она недоживет, доутра. Ее отец подписал разрешение налечение новым препаратом. Что вам еще надо… - он велел себе неругаться, - рискните, иначе дитя умрет… - врач поднялся:
        -Ладно. Нопусть профессор Флори сюда приедет. Он создавал пенициллин. Он рассчитает нужные дозы… - Питер позвонил Флори домой. Запрофессором отправился Джон, всопровождении полицейского эскорта, расчищающего дорогу. ОтЛондона доОксфорда было сто миль, вобе стороны. Его светлость иФлори появились вгоспитале ровно через полтора часа.
        Питер полулежал, держа чашку скофе. Его сварили премьер-министру, ноЧерчилль велел принести еще одну чашку. Заметив взгляд Питера, он отодвинул портсигар:
        -Курить я тебе недам. Я разговаривал ствоим лечащим врачом. Долета тебе курить нельзя, пока легкое невосстановит работу… - Питер смотрел вусталое, побледневшее, лицо премьер-министра. Черчилль стоял уполуоткрытой форточки, дымя сигарой, разглядывая почти опустевший двор.
        Питер старался недумать оматери. Он нехотел вспоминать знакомый запах сандала, добрые, лазоревые глаза, влегких морщинках, едва заметную седину, накаштановых висках. Мать рано поседела, после смерти отца, напервой войне, нокрасила волосы. Питер заметил седину прошлой осенью. Леди Кроу отмахнулась:
        -Нет времени, сналетами. Напредприятиях я часто вбрюках икосынке, акабинету министров все равно, как я выгляжу… - осенью мать сфотографировали устанка. Женщина, заменившая нарабочем месте сына, показывала леди Кроу, как делать корпус, для снаряда. Они носили комбинезоны, ишироко улыбались:
        -Надо снимок вкабинет повесить … - напомнил себе Питер, - рядом спортретами, бабушки, прабабушек. Мама, мамочка… - натой стене унего было свадебное фото родителей, иснимок деда ипрабабушки, наборту «Титаника», перед отплытием.
        -Мама внуков хотела… - Питер тяжело, болезненно, вздохнул. Черчилль резким движением потушил сигару облюдце:
        -Я знаю, что ты мне хочешь сказать, мальчик… - прибавил он, - знаю. Ябы, натвоем месте, тоже вармию рвался. Ноя насвоей должности, ты насвоем посту, имы все солдаты. Даже эта девочка… - премьер-министр коротко улыбнулся, - леди Кроу, которой идня неисполнилось. Если все пройдет удачно, - Черчилль, грузно опустился натабурет, - нам понадобится много пенициллина. Для госпиталей, для Северной Африки… - Питер открыл рот. Черчилль поднял руку:
        -Наладишь производство, ия тебя отпущу. Иди лейтенантом, впехоту, втанковые войска, как твой родственник… - дверь скрипнула. Джон засунул черную беретку танкиста вкарман кителя. Герцог улыбался:
        -Сто градусов ипадает дальше. Леди Кроу поела. Флори сней. Он Стивена спать отправил. Сэр Уинстон… - Джон замялся, - разрешите отлучиться. Я миссис Клару домой отвезу… - объяснил он, глядя наПитера, - аты тоже спи, ты ранен… - Черчилль кивнул.
        -Надо Клару идетей налето вМейденхед отправить, - решил Питер, - асдевочкой все будет хорошо. Стивен, наверное, ее Густи назовет. Ая свою дочь Юджинией… - Черчилль погладил его поголове:
        -Все, мальчик, все. Поплачь, теперь можно… - теперь, действительно, было можно. Питер всхлипывал:
        -Мама, мамочка… - Черчилль держал его заруку. Он смотрел вокно, наяркую луну, над крышами Уайтчепеля, начерные силуэты патрульных самолетов. Воткрытую форточку слышались удары церковного колокола, неподалеку. Премьер-министр вспомнил:
        -Неспрашивай, поком звонит колокол. Потебе, всегда потебе…
        Он провел ладонью полицу:
        -Что Джон говорил? Гитлер будет воевать срусскими. Сталин ему верит, доконца. Вор увора дубинку украл, Юджиния мне объясняла пословицу. Нам он неверит… - Черчилль усмехнулся, - нопридется. Никто другой ему непоможет. Хотябы оружием, напервое время. Гитлер несломит Россию, никогда… - раскурив сигару, он посмотрел влазоревые глаза Питера:
        -Унего отец был русский… - Черчилль достал изкармана пальто платок:
        -Следующим летом пойдешь вармию, обещаю. Носначала покажешь мне новый фармацевтический завод, вНьюкасле… - он сунул под нос Питеру склянку сознакомым очерком летящей птицы, ибуквами, «КиК», - ипартии пенициллина, ствоей эмблемой… - Питер вытер лицо:
        -Покажу, сэр Уинстон. Спасибо… - он впервые почувствовал, как устал. Врач, робко, заглянул впалату, Черчилль поднялся: «Выздоравливай».
        Проводив его глазами, Питер велел себе заснуть:
        -Надо похоронить, всех. Надо вернуться насевер, нанять еще химиков. Уменя есть список, отпрофессоров, вКембридже иОксфорде, выпускников этого года. Новсе вармию хотят… - Питер задремал, неспокойно, чувствуя боль вспине. Он видел серое, низкое небо, слышал грохот артиллерии, под ногами скользил растоптанный, грязный снег. Издалека доносился рев танковых моторов, свистели снаряды.
        -Это неСеверная Африка… - удивился он, падая вснег, накрывая голову руками. Черепичная крыша какой-то церквушки взлетела вверх, внебо поднимался столб дыма, постенам полз огонь.
        -Нет! - Питер рванулся вперед, забыв про обстрел, слыша плач ребенка. Звонил колокол, снаряд разорвался почти уего ног, голова стала легкой. Он погрузился втемноту.
        Мейденхед
        Наогромном, старом дубе, уограды кладбища распускались первые листья. Дерево будто окутала зеленая фата. Пахло свежей травой, под склоном холма, поблескивала Темза. Серые стены церкви святого Михаила обросли мхом, внизу, где надгробные камни подступали квходу. Над старой, черепичной крышей, вились птицы.
        Джон стоял, вштатском, траурном костюме, заоградой кладбища, глядя наспины кузенов. Питер тоже был втрауре, Стивен повязал нарукав мундира черную ленту. Герцог обернулся надорогу, ведущую кусадьбе. Они приехали напохороны, исегодня отправлялись обратно, порабочим местам, как думал Джон.
        ИзБлетчли-парка сообщили, что Монахиня пока невышла насвязь, ногерцог небеспокоился. Рандеву вФужере назначили наследующую субботу, асегодня была среда. Влюбом случае, Монахине запрещалось пользоваться радиопередатчиком, дотех пор, пока она неоказаласьбы набазе отряда. Навстрече после Рождества Мишель объяснил Джону, что они обретаются вместах, где, когда-то, сражались силы генерала де Шаретта.
        -Предок Теодора унего инженером служил, - коротко улыбнулся Мишель, - Теодор унас тоже взрывными работами заведует. Впрочем, старый лагерь де Шаретта слишком близко кРенну. Мы дальше насеверо-запад отошли. Вохотничьем доме все впорядке. Коллекции наши, вподвале, хорошо спрятаны, нонестоит рисковать, болтаясь рядом сгородом… - Джон поинтересовался судьбой картин Лувра. Густи, вБлетчли-парке, рассказала ему ошахтах Саксонии, где нацисты собирались прятать сокровища. Мишель помрачнел:
        -Я знаю обэтом плане. Джоконды, или Венеры Милосской им ненайти, аГентский алтарь, я думаю, нам придется долго искать, после победы, - добавил Мишель.
        -После победы… - Джон оставил кузенов усвежих могил.
        Леди Юджинию похоронили научастке Кроу, неподалеку откамня, погибшим наморях, где были высечены имена ее родителей ибабушки. Она лежала рядом сосвоим дедом, Питером Кроу. Джон вспомнил надпись:
        -Он был светильник, горящий исветящий. Питер смоим прадедом втом взрыве погиб, наГанновер-сквер… - накамне темного гранита, покойный отец Джона, добавил строчку опропавших леди Джоанне иВороне:
        -Констанцы там нет. Стивен неговорит оней, нехочет вспоминать. Слишком больно… - он тоскливо посмотрел нацерковь. Тони была атеисткой, ноДжон всегда молился занее, иУильяма, прося, чтобы они оказались вбезопасности.
        -Тони напишет, - успокоил он себя, - непременно. Хотя год прошел, онабы могла много раз написать… - Джон понимал, что дядя Джованни, рано или поздно, узнает, где находится дочь:
        -Он радиограммы расшифровывает, сконтинента, заменяет связистов. Он меня спросит, кто такая Монахиня… - дядя работал поконтракту, был штатским человеком. Джон, вообще-то, мог ему ничего неотвечать.
        -Лаура его единственная дочь… - вздохнул герцог, - уменя неполучится соврать. Главное, чтобы она добралась доФужера, чтобы ее неарестовали. Она очень осторожна, идокументы унее надежные… - такиеже бумаги имелись иупани Качиньской, вРоттердаме. Джон нехотел сообщать дяде Хаиму отом, куда направится Эстер, летом. Звезда обещала сама связаться сотцом. США были нейтральной страной, почта туда ходила исправно.
        Сняв летную фуражку, Стивен держал ее под мышкой. Он пришел напохороны скортиком, старое, тусклое золото эфеса переливалось под весенним солнцем. Леди Августу похоронили умогилы деда Ворона, сэра Стивена Кроу.
        -Николас тело изАрктики привез… - Джон шел кусадьбе, чиркая спичкой, пряча огонек отлегкого, теплого ветра, - тетя его вПариже похоронена, леди Юджиния, асам Николас неизвестно где… - Стивену дали отпуск, намесяц. Потом он отправлялся вСеверную Африку. Маленькая леди Августа лежала вгоспитале, нодевочка бойко ела. Позаверениям врачей, кПасхе ее можно было забрать домой.
        -То есть вХэмпстед. Питеру надо вгоспиталь вернуться. Его под честное слово напохороны отпустили… - Клара уверила полковника, что выкормит малышку:
        -Где четверо, там ипятеро, - под глазами женщины залегли темные тени, - небеспокойтесь, пожалуйста, сэр Стивен. Детям станет легче, если новая девочка дома появится… - Людвига похоронили накладбище вХайгейте, неподалеку отмогилы Маркса. Питер заплатил изаучасток, изапогребение. Удевочек начались каникулы вшколе. Питер сказал Кларе:
        -Поезжайте вМейденхед. Малышка все равно вгоспитале, доПасхи… - полковник Кроу написал распоряжение, покоторому его содержание выплачивалось миссис Кларе Майер:
        -Пока война незакончится, - хмуро сказал Ворон, - потом я сГусти обоснуюсь накакой-нибудь авиационной базе. Будет ходить вшколу, ая буду летать. СГусти… - поморщившись, как отболи, он оборвал разговор.
        -Дядя Джованни сейчас дома… - Джон подошел кворотам усадьбы, - миссис Кларе собедом помогает… - он вез кузенов идядю вЛондон, наслужебном автомобиле:
        -Я сам вАфрику отправлюсь, осенью. То есть через Африку… - вПалестину добирались кружным путем, насамолете, через Кейптаун иБагдад. Путь занимал неделю. Гражданских лиц наподобные рейсы, конечно, несажали:
        -Миссис Клара инепоедет вПалестину. Только если после войны… - издеревни, приходила пожилая семейная пара, ухаживать задомом исадом. Джон смотрел нацветущие гиацинты, наклумбах, начерного кота. Томас лежал награнитных ступенях, увхода, едва слышно мурча. Пауль, всуконной курточке, устроился рядом. Мальчик вертел деревянную пирамидку.
        Присев, Джон погладил светловолосую голову:
        -Скоро обед, милый. Нареку сходишь, смамой исестричками… - Пауль показал игрушку:
        -Для девочки. Аарон ей отдаст… - изоткрытого окна слышался голос Клары:
        -Накрывайте настол, милые. Мистер ди Амальфи, - ахнула женщина, - ненадо, я отнесу. Вам тяжело. Аарона возьмите… - ребенок радостно засмеялся.
        -Сирота, - внезапно, горько подумал Джон, - ему год, аон сирота. Ималенькая Августа тоже… - он взял уПауля игрушку:
        -Молодец, очень аккуратно сделано. Мама тебя вмастерскую отведет, вХэмпстеде… - Клара нашла мебельщика, эмигранта изГермании. Он согласился взять Пауля подручным.
        Мальчишка посопел, привалившись кбоку Джона. Голубые глаза блестели:
        -Было страшно, - пожаловался Пауль, - я кричал. Я несмог… - он замолчал, - несмог ничего сделать. Онабы смогла… - мальчик замер, глядя внебо, настаю птиц. Голуби, снявшись скрыши церкви, полетели заТемзу, наюг:
        -Онабы смогла… - Пауль вздохнул, - она… - Джон нестал спрашивать, кто. Обняв мальчика заплечи, он поднялся:
        -Пойдем, милый. Дядя Питер идядя Стивен возвращаются, пора застол.
        Интерлюдия
        Бретань, март1941
        Часы настаринной башне, грубого камня, медленно пробили шесть вечера. Тринадцать башен Фужерского замка царили над городом, над медленной рекой Нансон, возвышаясь награнитной скале. Замок вдвенадцатом веке, разрушил английский король Генрих Плантагенет, при вторжении вБретань. Местный барон, Рауль де Фужер, немедленно отстроил крепость. Вследующие триста лет замок жгли, захватывали, ивосстанавливали, пока, наконец, Бретань неуспокоилась. Стены поросли мхом, насерой черепице остроконечных шпилей, накрышах, ворковали голуби.
        Над городом простиралось нежное, зеленоватое весеннее небо. Навостоке медленно поднималась мерцающая Венера. Наглавной улице городка торговцы складывались, убирая слотков провизию. Вдеревянных бочках сводой шевелились речные раки, всетках лежали устрицы, врастаявшем льде сверкала чешуя рыбы, привезенной сюда спобережья. Мясники снимали скрючьев куски молодой баранины, отовец сзапада, пасущихся наприморских лугах. Они сворачивали гирлянды сосисок, домохозяйки еще торговались закости, для бульона. Вхолщовых мешках громоздились прошлогодние овощи, картофель, морковь илук. Изсвежей зелени пока продавали только цикорий. Бакалейщик занес влавку бумажные пакеты сгречневой мукой. Полки внутри были уставлены банками сфасолью ичечевицей, лесным медом иягодными джемами.
        Убулочной скопилась маленькая очередь. Здесь пекли румяные булочки кунь-аман, скарамельной корочкой, гречневые блины, картофельные оладьи. Наподносах красовались куски клафути, сизюмом исливами.
        Стены домов, наглавной улице городка, были увешаны красными флагами, сбелым кругом ичерным силуэтом стилизованного горностая, геральдическим символом Бретани. Знамена национал-социалистического союза бретонских рабочих колыхались втеплом, весеннем ветре. Наплакатах, Теофиль Жюссе, лидер партии, призывал юношей записываться внациональную милицию. Жюссе, наснимке, гордо носил повязку бретонского СС, как его называли, белую, счерным крестом.
        Рядом, надеревянном щите, наклеили реннскую газету, L’Heure Bretonne, издание местных коллаборационистов. Напервой странице аббат Перро, глава националистов, пожимал руку немецкому коменданту Ренна, стоя под лозунгом: «Travail, famille, patrie». Подвал газеты был озаглавлен: «Борьба бретонского народа занезависимость».
        Изящная, темноволосая женщина, впростом платье ижакете, достала изсалфетки горячий пирожок. Остановившись перед щитом, внимательно читая передовицу, она слизала сгуб крошки коричневого сахара. Женщина скользнула взглядом поплакатам, свишистскими топориками исвастиками. Толстый Черчилль, вкотелке, дымя сигарой, отправлял через пролив лодки, свооруженными людьми.
        -Остерегайся английских шпионов! Будь бдительным! - кричали черные, жирные буквы. Реннское гестапо, предлагало награду засведения обандитах, месяц назад, подлым образом убивших одного изжурналистов L’Heure Bretonne. Вытерев пальцы салфеткой, женщина бросила бумагу вурну.
        Она свернула вузкую, вымощенную булыжником улицу. Науглу, в«Закусочную тетушки Сюзетты», зазывало рукописное объявление: «Каждый субботний вечер, живая музыка итанцы, два бокала сидра поцене одного». Женщина нырнула вдеревянную, выкрашенную синей краской дверь: «Пансион «Прекрасная Бретань».
        Поднявшись поскрипящей, полутемной лестнице, она достала изкармана жакета тяжелый ключ. Умывальная помещалась вконце коридора. Своих ванных комнат упостояльцев небыло. Футляр для пишущей машинки стоял встаромодном, большом гардеробе. Накровати она разложила второе платье, выходное, как смешливо называла его Лаура. Комбинезон, парашют, игрубые ботинки, вкоторых прыгала женщина, давно покоились вглубине леса, впаре миль отпрогалины, где приземлилась Лаура. Найдя ручеек, она умылась, ипереоделась. Через пару часов скромная женщина, сфутляром для машинки исаквояжем, сидела напроселочной дороге, наостановке деревенского автобуса.
        Лаура добралась доФужера позавчера. Платье итуфли она купила вгороде, пройдясь помагазинам. Хозяйке пансиона Лаура объяснила, что направляется вРенн, впоисках работы, после сокращений впарижской школе:
        -Увас спокойней, - Лаура предъявила вишистский паспорт, - здесь провинция… - над стойкой висел портрет папы римского, фотографии святой Терезы изЛизье, иблаженной Елизаветы Бельгийской. Баронессу сняли наступенях детской больницы, вЛьеже, построенной наденьги де ла Марков. Тетя Элиза стояла рядом смужем, Виллем сидел винвалидной коляске. Лаура, вЛондоне, подобного снимка невидела. Она заметила среди врачей, вбелых халатах, знакомое лицо:
        -Профессор Кардозо, дедушка Давида. Конечно, они дружили, семьями… - вишистских флагов впансионе неимелось. Хозяйка говорила нагалло, местном диалекте, ноколлаборационистских газет настойке нележало, только католические издания. Пожилая женщина перехватила взгляд Лауры:
        -Их осенью канонизируют, вРиме. Блаженная Елизавета наша, бретонка. Маркиза де Монтреваль, вдевичестве. ВРенне, вотеле Монтреваль раньше картинная галерея размещалась… - хозяйка просмотрела рекомендательные письма Лауры, изшколы, иотпарижского священника. Вних превозносились добродетели мадемуазель Леблан:
        -Лицо унее усталое… - подумала хозяйка, - номолодая женщина, красивая. Филиппубы ее сосватать… - бретонка скрыла вздох. Единственный сын сидел влагере военнопленных, вГермании. Судя пописьмам, возвращения его народину ждать, неприходилось.
        -Филипп ее младше… - женщина аккуратно списывала данные паспорта, - ноничего страшного. Приехалбы мальчик домой… Говорят, немцы их назаводы посылают, работать устанков… - довойны сын хозяйки был стеклодувом. Фужер славился посудными фабриками.
        -Ачто там сейчас? - поинтересовалась Лаура. Она знала, что вотеле Монтреваль сидит немецкая комендатура иреннское гестапо. Сведения изБретани поступали отличные. ВБлетчли-парке знали фамилии офицеров вермахта иСС, численность расквартированных здесь гарнизонов идаже расписание прибытия новых частей. Герцог, правда, коротко заметил:
        -Перед тобой данные зимы, асейчас март надворе. Стех пор унас небыло связи сместным Сопротивлением. Для этого ты кним илетишь… - Лауре предстояло стать связной между отрядами вБретани, итеми, кто сражался снацистами вдругих департаментах Франции. Документы ищущей работу преподавательницы служили отличным прикрытием. Женщина могла разъезжать повсей стране.
        -Немцы… - довольно хмуро ответила хозяйка, отдавая Лауре паспорт:
        -Завтрак всемь утра, ужин вшесть вечера… - Лаура спросила освятом отце. Она услышала, что кюре вФужере поддерживает бретонских националистов:
        -Он сзапада, изФинистера, - объяснила хозяйка пансиона, - друг отца Перро… - Лаура, аккуратно, посещала утреннюю мессу. Она исповедовалась, ноничего несказала священнику обистинной цели приезда вФужер:
        -Подобное грех… - подумала Лаура, - нокогда я еще исповедуюсь? Влесах врядли кюре найдешь… - Джон запретил ей упоминать, наисповеди, кто она такая.
        -После войны, - довольно весело сказал герцог, - когда мы повесим рядом Гитлера иМуссолини, поедешь вРим. Стебя снимут все грехи. Пока нельзя рисковать… - увидев глаза Лауры, он поднял руку:
        -Ты говорила, что итальянские священники доносят наприхожан. Немецкие тоже. Ифранцузские кюре, я больше чем уверен… - он, конечно, был прав.
        Гремя эмалированным тазом, Лаура вымылась прохладной водой. Вернувшись вкомнату, она натянула простые, хлопковые чулки нарезинке:
        -Констанца похожие чулки носила. Здесь провинция. Наверное, только вРенне шелковые чулки продаются… - платье окутало ее скользким шелком. Оно тоже было темным, красивого цвета спелой сливы. Сунув ноги вновые туфли, Лаура накрасила губы помадой иподхватила сумочку.
        Наобед хозяйка подавала одно блюдо, бретонское рагу изобрезков свинины, скапустой, морковкой, игречневой кашей. Салат брали изобщей миски. Цикорий щедро полили уксусом, посыпали солью, номасла хозяйка пожалела. Десерта неполагалось, завтрак состоял издвух яиц, половины сосиски, игречневого блина. Лаура иобедала подобными блинами, где-нибудь вгородке. Ожидая связника, она объездила окрестности, делая вид, что интересуется замками ицерквями.
        Постояльцев, сЛаурой, было всего трое. Пережевывая довольно жесткие куски мяса, она исподтишка разглядывала полного священника, перелистывающего молитвенник, иженщину средних лет, вочках, споджатыми губами:
        -Они незнают, где я остановилась, - пришло вголову Лауре, - может быть, кто-то изних связник… - Лаура взглянула начасики: «Скоро все пойму».
        Наулице зажигались фонари. Отугла слышалась музыка, скрипка иаккордеон. Замедлив шаг, Лаура нащупала пальцами, вподкладке сумочки, браунинг. Оставлять оружие вкомнате было нельзя, хотя радиопередатчик замаскировали отлично. Даже если хозяйка ираскрылабы футляр, она увиделабы только пишущую машинку. Достав флакончик дешевых духов, Лаура провела пробкой пошее. Запахло ландышем, она весело улыбнулась. Дверь закусочной широко распахнули. Лаура вспомнила:
        -Второй стол справа. Они знают, где я сяду. Джон сообщил, наРождество, когда сними встречался. Мишель иТеодор тоже где-то вСопротивлении, ноя их неувижу, наверное… - герцог сказал, что Лаура летит вофранцузский отряд, подчиняющийся генералу де Голлю:
        -Уних много офицеров, есть ибежавшие изплена. Люди сбоевым опытом, - объяснил Джон:
        -Вы быстро найдете общий язык… - шагнув через порог, Лаура неуспела дойти достола. Перед ней вырос мужчина, средних лет, повиду фермер:
        -Если мадемуазель позволит… - немного покраснев, он предложил Лауре руку. Музыка оказалась местной. Отец возил Лауру вУэльс, наморе, после войны:
        -Уваллийцев похожие мелодии. Иуирландцев тоже… - пары кружились покомнате. Лаура даже несмогла присесть. Ей покупали сидр, давешний фермер, пригласив ее еще раз, принес застолик два стаканчика свиноградной водкой. Представившись, месье Бризе, он позвал Лауру прогуляться завтра, уреки:
        -Выручка хорошая нарынке, - подмигнул месье Бризе, - я домой нетороплюсь. Я вдовец, - любезно заметил он, почесав лысину, - бездетный. Держу свиней, птицу… - Лаура едва нерассмеялась. Сумочку она сплеча неснимала, придерживая локтем. Ей неудавалось зажечь спичку. Стоило женщине потянуться запачкой «Голуаз», как рядом появлялось несколько огоньков. Лаура сидела спиной квходу, потягивая сидр. Вголове приятно шумело.
        Она вспомнила чай, вотеле, итанцы, где неполучила ни одного приглашения:
        -Англичане просто чопорные… - Лаура сняла ногтями сгуб крошки табака. Втусклом зеркале отражались разрумянившиеся, смуглые щеки, темные, немного растрепавшиеся локоны. Закинув ногу наногу, она покачивала туфлей.
        Высокий, белокурый мужчина, всуконной куртке, сняв кепку, сунул ее вкарман. Он прошел через толпу, ко второму столу справа. Зная, что это будет женщина, он улыбнулся, глядя настройную спину, вшелке:
        -Вы неоставите мне последний танец? Наверняка, неоставит, обещала… - услышав шепот над своим ухом, Лаура обернулась. Она смотрела вголубые, яркие, веселые глаза. Он склонил голову, Лаура прикусила темно-красную губу:
        -Джон, Джон… Хотя, что это я? Он сам непредполагал, наверное… - она ответила напароль. Мужчина вздохнул:
        -Я так изнал. Очень жаль, мадемуазель… - Лаура протянула руку, поднимаясь: «Леблан. Мадемуазель Леблан».
        -Рад знакомству… - он поцеловал смуглую, изящную кисть, пахнувшую ландышем. Заиграли вальс La Paimpolaise, песню бретонского шансонье, Ботреля.
        -Месье Мишель… - Лаура заметила мимолетную усмешку. Его пальцы покрывали старые пятна краски. Он носил чистую, нопотрепанную рубашку, сраскрытым воротом. Напиджаке Лаура заметила католический значок, скрестом. Она оглянулась:
        -Я обещала танец, месье Мишель, ноневижу,где…
        -Он сам виноват, - уверенно сказал мужчина, - нельзя оставлять красивую девушку водиночестве. Я ему преподам урок, мадемуазель Леблан… - унего были крепкие, ловкие руки:
        -Вальс, - поняла Лаура, - мы сним танцевали, вночном клубе. Пять лет назад, когда я изРима вЛондон возвращалась. Тогда тоже играли вальс… - он едва слышно напевал:
        -J’aime surtout ma Paimpolaise
        Qui m’attend au pays Breton…
        Положив голову ему наплечо, Лаура успокоено закрыла глаза.
        Прогалину всосновом, густом лесу, покрывал сухой мох. Наверху распевались птицы. Солнце играло вхромированной эмблеме, напереднем колесе немецкого мотоцикла DKW RT 125, прислоненного кстволу дерева. Блестели четыре кольца, снадписью «Auto Union». Разогнувшись, Федор вытер ладони тряпкой: «Теперь все вполном порядке». Мишель, прислонившись кпеньку, покуривал «Житан». Лесная тропинка, пересеченная корнями сосен, усыпанная иглами, уходила вдаль. Неподалеку журчал ручей:
        -Писем мадемуазель Леблан непривезла… - Мишель сощурил глаза, любуясь синеватым дымком, - это опасно. Инасвязь она невыходила. Наш общий знакомый ей запретил. Выйдет набазе… - добазы еще надо было добраться. После танцев Мишель проводил мадемуазель Леблан допансиона. Он помнил прикосновение мягкой ладони, шепот:
        -Я поняла. Я буду ждать вас надороге, вусловленном месте… - вкабачке тетушки Сюзетт Мишель вывел кузину наулицу. Попути он взял два стакана сидра. Состороны они выглядели просто парнем идевушкой, насвидании. Завернув вкакой-то двор, при свете уличного фонаря, он быстро показал кузине карту Фужера иокрестностей.
        Они забирали Монахиню наостановке деревенского автобуса, вдевять утра. Мотоцикл был сколяской, Теодор давно оборудовал внутри тайник. Туда отправлялся радиопередатчик, вфутляре. Кузина садилась вколяску, они возвращались влес. ОтФужера добазы было полсотни миль назапад. Мишель оставлял мотоцикл уфермера, жившего наотшибе. Он содержал безопасное убежище, для бойцов Сопротивления. Внемецкой машине ничего подозрительного небыло. Они, довойны, поставлялись воФранцию.
        Намотоцикле раньше ездил старший лейтенант, изреннской комендатуры. Вгороде, натанцах, он познакомился схорошенькой мадемуазель Элен. Девушка преподавала вначальной школе, вдеревне под Ренном. Позволив немцу несколько поцелуев, она приняла букет цветов. Мадемуазель согласилась навторое свидание, наследующей неделе.
        Немца застрелили несразу. Оказавшись набазе отряда, он рассказал все, что им требовалось, апотом Теодор аккуратно всадил ему пулю взатылок. Труп, намотоцикле, привезли ночью вРенн. Тело повесили под мостом, услияния рек Иль иВилен, сплакатом, вколоченным визмазанный кровью мундир: «Mort aux occupants! Vive la France libre!».
        -Намбы еще машину завести… - Теодор вынул изкармана холщовой куртки сверток сблинами. Унего встальной, офицерской, немецкой фляге, имелся холодный кофе:
        -Ты вчера поел, вгороде… - весело сказал он кузену, опускаясь рядом, - ая волком выл. Хлеба сколбасой мне только наодин укус хватило… - он сладко потянулся, пережевывая блин.
        -Вот иприкончилбы провизию… - Мишель облизал пальцы, - я тебе сказал, когда вернулся, что неголоден… - кузен подтолкнул его локтем вбок:
        -Элен хорошо печет. Неговори мне, что ты голоден. Заушами трещит… - он потрепал Мишеля побелокурым волосам:
        -Значит, Монахиня… - Федор улыбнулся, - хорошую кличку Джон придумал. Надо облачение достать, отец Франсуа поможет… - вуединенной обители настоятель, ипятеро монахов, поддерживали партизан, выполняя их поручения.
        Федор еще невидел кузину. Он остался влесу под Фужером, смотоциклом, аМишель пошел пешком вгород. Маляр переночевал усвязника, владельца маленькой обувной лавки. Они сТеодором избегали появляться вместе, подобное могло оказаться опасным.
        Когда они обсуждали, кто пойдет наявку, Теодор покачал головой:
        -Я человек заметный, ия вФужере ни разу небыл. Мишель там появлялся, он знает город… - они сидели влесном шалаше, набазе.
        Вотряде воевало два десятка человек, впрошлом солдаты, или офицеры. Кое-кто, как иМишель, бежал изплена. Они подчинялись Силам Свободной Франции, воглаве сгенералом де Голлем. Наодном издеревьев, висел трехцветный флаг, слотарингским крестом. Здесь собрались коммунисты, социалисты, католики идворяне. Маляр иДраматург неделали различий между людьми. Мишель говорил, что уних есть один общий враг, нацизм. Они поддерживали связь сдругими отрядами, вФинистере, назападе, инаюге, ноим отчаянно требовался связной, для разъездов постране.
        -Монахиня нас обучит работать нарации, - допив кофе, Теодор взял уМишеля «Житан», - ипусть отправляется вПариж, инаюг. Хорошо, что она учительница, срекомендательными письмами… - он подмигнул кузену, - католичка. Кподобным девушкам больше доверия… - водворе, убирая карту, Мишель понял, что держит ее заруку. Он смутился: «Прости, пожалуйста». Втемных глазах играли золотистые огоньки, сглавной улицы доносилась музыка. Девушка легко, едва слышно дышала.
        -Ничего, - услышал он легкий шепот, - ничего страшного, кузен Мишель… - удвери пансиона они, церемонно, пожали друг другу руки. Мишель помнил высокую грудь, под шелковым платьем, смуглую шею, спростой, серебряной цепочкой крестика. Взакусочной он подумал:
        -Второй раз мы сней танцуем. Пять лет назад мы вночном клубе сидели, наЕлисейских полях. Она тогда изРима вЛондон возвращалась. Втом клубе, где Теодор сАннет познакомился… - он искоса взглянул накузена.
        Теодор сидел, вытянув ноги, закрыв глаза. Длинные, рыжие ресницы немного дрожали, вкоротко стриженых волосах играло солнце. Насильных пальцах виднелись старые следы, отожогов. Под ногтями залегла темная каемка пороха.
        Для взрывных работ требовались материалы. Оружие тоже приходилось добывать самим. Кое-кто избойцов пришел вотряд сотцовскими охотничьими ружьями. Уофицеров, после капитуляции французской армии, остались припрятанные револьверы. Все остальное они брали сбоем.
        -Ибудем брать дальше, - Мишель закинул руки заголову, - пулеметы унас появились, мины, порох, провода. Теодор отлично бомбы делает… - они подорвали железную дорогу, ведущую напобережье, ивПариж. Взлетали навоздух немецкие посты, вокруг Ренна. Кое-кто изколлаборационистов непережил внезапных пожаров, вдомах.
        Федор, незаметно, посмотрел намальчика, как он, про себя, называл Мишеля:
        -Понравилось ему вФужере. Он веселый вернулся, сулыбкой. Конечно, хотябы потанцевал, сидра выпил. Может быть, даже водки. Сухой закон только набазу распространяется, - дисциплина вотряде установилась отменная:
        -Он хороший парень… - Теодор, медленно, курил «Житан», - добрый. Всегда говорит, что мы сдетьми иженщинами невоюем, несобираемся трогать семьи коллаборационистов… - командиры многих отрядов казнили всех, без разбора. Уних, в«Свободной Франции», подобного никогда случиться немогло.
        Мишелю досих пор чудился запах ландыша. Оглядевшись, он увидел рядом спнем белые, нежные цветы:
        -Весна теплая, - подумал мужчина, - они рано расцвели. Теодору сорок один год. Летом, когда Аннет погибла, он сказал, что ничего неслучится, допобеды. Акогда она придет, неизвестно. Британцы вАфрике сражаются, вЕвропе десанта ждать нестоит. Японцы могут повернуть дальше наюг, ванглийские колонии. Я тоже обещал себе, что дождусь любви… - он слышал тихий, ласковый голос: «Спокойной ночи, месье Мишель. Спасибо, что проводили меня».
        Мишель вспомнил мелкие, белые цветы, под ногами Флоры, накартине Боттичелли:
        -Весна… - он опустил веки, - я вДрездене, песню пел, итальянскую. Tu sei dell’anno la giovinezza tu del mondo sei la vaghezza. Втебе вся молодость икрасота мира… - унее были немного раскосые, темные глаза, смуглые щеки. Она шла кнему, улыбаясь, будто Мадонна Рафаэля, густые волосы падали наплечи. Протянув руку, Мишель сорвал ландыш.
        -Ты что? - очнулся он, отголоса кузена. Мотор мотоцикла затрещал. Теодор помахал рукой, разгоняя дымок:
        -Я тебе много раз говорил, Маляр, пока унас нет машины, окоторой ты мечтаешь, неизображай гонщика, вЛе-Мане. Если ты убьешь мотоцикл, наэтих… - поискав слово, Федор сказал, по-русски, - буераках, заследующим отправишься сам. Сам будешь флиртовать сего немецким хозяином… - Мишель, быстро собирая букет, покраснел:
        -Хотелось обернуться вдва дня. Здесь хорошие тропинки, утоптанные… - Федор скептически посмотрел наузловатые корни сосен, пересекавшие дорогу:
        -Небольше двадцати миль вчас, дорогой Маляр. Наобратном пути я сам поведу… - взглянув нацветы, он хмыкнул: «Зачем?»
        -Она девушка… - голубые глаза кузена смотрели куда-то всторону, - родственница…
        -А, - коротко отозвался Федор, устраиваясь вколяске:
        -Что застыл? Унас осталось полчаса, чтобы добраться докустов напротив остановки… - сунув букет вкарман куртки, Мишель натянул кепку. Подняв педаль, он нажал нагаз. Мотоцикл, подскакивая накорнях, скрылся влесу.
        Землянку возвели насовесть, балки даже обработали смолой. Пахло сосновыми шишками, над долиной заходило теплое, вечернее солнце. Напростом столе, встеклянной бутылке, ландыши опускали белые цветы. Воткрытом футляре для пишущей машинки, мерцал зеленый огонек радиопередатчика. Лаура вертела наушники. Рация называлась «Парасет». Прибор сделали втехнической лаборатории секретной службы, специально для агентов, направляющихся воккупированную Европу.
        -Мы рацию два года используем… - герцог, отчего-то, покраснел, - опытный экземпляр отлично себя проявил… - инженер-связист, обучавший Лауру, идругих девушек работе напередатчике, заметил, что «Парасет» излучает радиосигнал даже врежиме приема:
        -Противник может запеленговать сигнал, - офицер помолчал, - ноконструкция хорошо продумана. Уровень паразитного излучения весьма невелик. Телеграфный ключ встроен вфутляр, очень удобно… - рация невесила ивосьми фунтов, легко укладываясь даже внебольшой чемодан. Наставник объяснил, что качество приема ипередачи, зависит отместа, где радист развернет антенну:
        -Постарайтесь использовать как можно более открытое пространство… - напомнил инженер, - влесу, или вгородских условиях, подобное сложнее… - Лаура сказала обэтом кузенам, вмотоцикле. Теодор кивнул:
        -Унас отличная поляна, набазе. Заодно послушаем новости. Музыку… - рассмеявшись, он помог Лауре сесть вколяску. Мишель посмотрел нахронометр:
        -Двигаемся. Автобус ожидается через четверть часа, нестоит привлекать внимание… - Лаура повязала голову косынкой, чтобы волосы нерастрепались. Мотоцикл ехал довольно медленно, лесными тропинками, минуя ручейки, иуединенные хозяйства. Они ни разу невыбрались набольшую дорогу.
        Мотоцикл они оставили уфермера, жившего накраю, казалось, непроходимой чащи. Он держал пасеку, инакормил их гречневыми блинами, смедом. Завидев бутылку темного стекла, сдомашней медовухой, Мишель подмигнул:
        -Последний стаканчик, месье Ланнуа. Налейте, пожалуйста… - Лаура помнила сладкий, обжигающий вкус жидкости. Мишель забрал футляр срацией, Теодор подхватил саквояж. Они отправились вглубь леса.
        Мадам Ланнуа отдала Лауре старую одежду сына. Юноша работал вРенне, подмастерьем нафабрике, выполняя задания Сопротивления:
        -Он тоже невысокий, - заметила фермерша, уведя Лауру впахнущую сухими травами спальню, свышитым покрывалом, накровати, - иразмер ноги унего небольшой. Все впору придется… - платья, ичулки Лаура убрала вбагаж. Фермерша окинула ее одобрительным взглядом:
        -ВПариже, говорят, девушки брюки носят. Запарня тебя никто непримет… - мадам Ланнуа хихикнула, ее взгляд остановился навысокой груди, под льняной рубашкой, - новземлянке удобней, вштанах… - обхватив круглое колено пальцами, Лаура затягивалась «Житаном».
        Подороге она спросила кузенов, где отряд берет провизию.
        -Там, где игенерал де Шаретт брал припасы… - хохотнул Драматург:
        -Охотимся, рыбачим, поосени я грибы сушил, лесной мед собираем. Даже мясо коптим. Кое-что фермеры приносят, кое-что вгородах достаем. Табак, кофе… - Лаура помешала остывший кофе впростой, медной чашке. Старший кузен отдал ей свою землянку. Теодор отмахнулся:
        -Я сребятами посплю. Маляр унас редко влагере ночует, больше поокрестностям бродит, сведения собирает. Ты потом вПариж поедешь, инаюг, втамошние отряды… - прислонившись кобложенному деревом косяку, Мишель засунул руки вкарманы суконной куртки. Лауре показалось, что вголубых глазах мужчины промелькнула тоска:
        -Ерунда, - одернула себя девушка, - вы просто потанцевали. Вы друг друга давно знаете, он родственник… - Лаура помнила прикосновение сухих, горячих губ кпальцам, крепкие, надежные руки. Он отлично танцевал:
        -Как Наримуне… - пришло ей вголову, - асним… соСтивеном, я только подростком танцевала… - Лаура подумала, что Густи, должно быть, родила, вЛондоне:
        -Они все рады…, - грустно поняла девушка, - Густи, наГанновер-сквер месяц проведет, смаленьким. Тетя Юджиния вокруг нее хлопочет, наверное, иСтивен тоже… - Лаура, незаметно, смахнула слезы сглаз:
        -Унее никто неотнимет малыша. ИуРегины дитя родилось. Сестричка, для моего мальчика… - Лаура велела себе собраться. Девушка, деловито сказала:
        -Пока я здесь, я еще икухней займусь, если мне излагеря хода нет… - кузены запретили ей участвовать воперациях.
        -Другого радиста унас непоявится, - хмуро заметил Драматург, - атебя, когда ты нас обучишь нарации работать, ждут востальных отрядах, моя дорогая Монахиня… - выдохнув сизый дымок папиросы, он аккуратно обошел лягушку, сидевшую натропинке:
        -Облачение мы тебе достанем, - пообещал Теодор, - унас Маляр наисповедь ходит, причащается. Другие ребята тоже. Монастырь пососедству, настоятель отличный… - отфермы долагеря было больше пяти миль позаваленной упавшими деревьями, еле видной тропе. Жужжали ранние пчелы, пахло свежей, весенней травой. Кузены помогали Лауре перебраться через валежник. Девушка усмехнулась:
        -Я сорок раз прыгала спарашютом, насушу ивморе. Ныряла, саппаратом… - прикусив зубами травинку, Мишель сдвинул кепку назатылок. Вбелокурых волосах играло солнце:
        -Все равно, кузина… то есть мадемуазель Леблан… - вголубых глазах играли искорки смеха, - мы сТеодором оба французы, хоть он инаполовину. Позвольте нам, дворянам, проявить рыцарские качества… - сделав небольшой привал, наполовине дороги, утропинки, они выпили кофе, сваренный женой фермера, ипокурили. Мишель показал Лауре накарте расположение монастыря:
        -Вглуши, как илагерь… - обитель стояла намаленькой речушке, вбесконечных лесах между Ренном иДинаном.
        Лаура смотрела напустые, крепко сколоченные полки, вземлянке. Драматург забрал холщовую сумку, сдвумя книгами, нарусском языке, маленький образ Мадонны, впотускневшем, серебряном окладе, ифамильный, короткий клинок. Лаура потрогала острые грани алмазов исапфиров:
        -Ему тысяча лет, - Теодор, почему-то, вздохнул, - икольцо уменя осталось, отматери покойной… - Лаура заметила врасстегнутом вороте рубашки кузена блеск синего бриллианта. Драматург носил кольцо наодной цепочке спростым, серебряным крестиком. Лауре принесли спальный мешок, изпростеганного сукна, подушку идаже медный таз. Драматург обещал ей, позже, обустроить, как назвал ее кузен, душевую судобствами. Лагерь возвели насухом холме, посреди болота. Последнюю милю пути они скузенами миновали больше чем зачас. Теодор сказал, что современ генерала де Шаретта бревна нагати никто неменял.
        -Имы несобираемся… - квечеру распелись лягушки, зазвенели комары, - никому сюда непробраться, кроме нас… - бойцы встретили Лауру аплодисментами, девушка даже покраснела. Влагере небыло недостатка впресной воде. Среди серых камней, поросших мхом, лился схолма, кристально чистый ручеек. Мишель объяснил, что встаринные времена, судя повсему, здесь располагалось святилище кельтских жрецов, друидов.
        -Это менгиры, - он коснулся теплого камня, - наюго-западе, под Карнаком, их гораздо больше. Теодор меня туда возил, подростком. Мы незнаем, зачем их друиды возводили, но, скорее всего, здесь приносили жертвы… - семь камней стояли неровным кругом. Вода оказалась холодной, Лауре заломило зубы.
        -Мы здесь моемся… - Мишель покраснел, - приходи раньше. Или позже… - торопливо добавил он, - вобщем, как тебе удобней… - вФужере, посетив аптеку, Лаура купила вату, ибинты. Вотряде тоже имелись лекарства. Один избойцов служил, докапитуляции, фельдшером. Лауру обучали первой помощи, но, развертывая рацию, она вздохнула:
        -Серьезной раны здесь невылечить. Мишель говорил, что деревенские врачи, помогают Сопротивлению. Они три человека потеряли, сосени. Иони оба были ранены, иТеодор, иМишель… - кузен, мимоходом, заметил:
        -Царапина, ничего страшного. Навойне уменя тяжелее ранение было… - прием оказался отличным. Лаура быстро поймала лондонские новости.
        Югославия присоединилась ктройственному пакту. Через два дня вБелграде произошел путч, регент Павел бежал, анапрестол взошел семнадцатилетний король Петр. Лаура незанималась аналитикой поБалканам, нознала, что кпутчу приложили руку посланцы изБлетчли-парка, находящиеся вБелграде. Пословам диктора, король Петр собирался подписать соглашение одружбе сСССР:
        -СЮгославией можно проститься, - хмуро сказала Лаура, когда новости закончились, идиктор объявил прогноз погоды, - наследующей неделе Гитлер начнет бомбить Белград ивведет войска встрану… - Теодор присвистнул:
        -Они тоже будут воевать, дорогая Монахиня. Появятся партизаны, как здесь, как вБельгии… - вФужере Лаура купила коллаборационистскую газету. Она прочла обандах, действующих вАрденнских горах.
        Они обсудили новости скузенами подороге влагерь. Мишель отозвался:
        -Это шахтеры, конечно. Нонестоит ждать, что Виллем, то есть будущий святой отец Виллем, кним присоединится. Он, я помню, собирался вКонго вернуться, опекать сирот… - после новостей Лаура вызвала Блетчли-парк.
        -Итогда мы все услышали… - она помнила тихий, усталый голос Джона, внаушниках. Окурок жег Лауре пальцы. Она ткнула «Житан» воловянное блюдце, настоле. Руки, немного, тряслись. Девушка поднялась, пошатнувшись:
        -Как я могла? Как могла желать Густи дурного, как могла завидовать… - Лауре хотелось заплакать, однако она велела себе собраться. Маляр иДраматург, сотрядом, уходили излагеря. Операцию наметили доприезда Лауры. Драматург, мрачно, сказал:
        -Возьмем еще немного бомб. После подобного… - он кивнул нарацию, - хочется, чтобы ни одного немца неосталось вживых, нигде… - сжав сильный кулак, он обвел глазами отряд: «Собираемся».
        Лауре оставили тетрадь, сзаписями опередвижении немцев, расписании поездов соружием, иприбытии новых частей. Джон велел выходить насвязь каждый день. Проводив ребят, она возвращалась кроднику, наследующий сеанс. Сведений втетради было много, однако даже здесь, влесной глуши, Лаура нехотела рисковать, постоянно сидя вэфире.
        Одернув холщовую куртку, пригладив волосы, она захлопнула крышку рации. Лаура выбралась изземлянки. Отряд спускался поаккуратной лестнице, ведущей нагать. Маляр шел сзади, снемецкой винтовкой, всером, простом пиджаке, икепке. Они собирались минировать железнодорожный мост, нареке Вилен, между Ренном иВитре, навосточном пути, идущем вПариж.
        Обернувшись, кузен помахалей:
        -Дня через три вернемся, Монахиня… - Мишель велел себе отвести глаза отстройной фигурки, вфермерских, холщовых штанах, ипотрепанной куртке. Немного раскосые глаза слегка припухли. Он стиснул зубы:
        -Плакала, вземлянке. Она сильная девушка, нехочет налюдях показывать слабость… - подняв руку, Лаура перекрестила отряд. Оглядываясь, Мишель видел темные волосы, падающие наплечи девушки. Прибавив шагу, он оказался рядом скузеном, вголове колонны.
        -Мне надо задержаться, - нарочито небрежно сказал Мишель, - идите навосток, я вас нагоню, завтра. Хочу проверить, как дела вохотничьем доме обстоят, небылоли там немцев. Долина известная, вдруг кому-то изреннской комендатуры придет вголову полюбоваться местами, где рос рыцарь Ланселот. Здесь встретимся… - он достал карту, Драматург велел: «Ты осторожней».
        Мишель исподтишка взглянул накузена:
        -Кажется, ничего незаподозрил. Мне почти тридцать. Наконец-то я научился врать так, что Теодор этого невидит. Бедный Стивен, бедная Густи. Хотябы дочка унего осталась. Питер теперь совсем один, имадам Клара овдовела… - кроме долины Мерлина, Мишелю надо было навестить Ренн, нообэтом кузену знать нетребовалось.
        Отряд медленно пробирался побревнам, холм почти скрылся извиду:
        -Нельзя бояться, - напомнил себе Мишель, - лучше услышать отказ, чем вообще ничего неуслышать. Делай, что должно, как говорится, ибудь, что будет… - увидев проблеск чистого, синего цвета, он улыбнулся. Монахиня стояла наоткосе холма, сфлагом свободной Франции. Девушка поднимала знамя вверх, Мишель повторил себе: «Ничего небойся». Свернув нагать, отряд затерялся среди бурелома.
        Федор лежал, закинув сильные руки заголову, рассматривая скат землянки. Всентябре, собрав отряд, они нашли, спомощью местных ребят, холм, изанялись обустройством лагеря:
        -Жалко будет его оставлять, - хмыкнул Драматург, - много труда вложено. Хотя зачем отсюда уходить? Наоборот, унас новые люди чутьли некаждую неделю появляются… - они небрали вотряд бойцов без военного опыта. Мишель отлично управлялся срвущимися вдело подростками июношами. Маляр, мягко, объяснял добровольцам, что роль связного вгороде, человека, следящего занемецкими войсками, ибретонскими отрядами коллаборационистов, неменее ценна:
        -Правильно, - как-то раз сказал Федор, - незачем подвергать ребятишек опасности. Они совсем молоды… - Маляру небыло тридцати, однако кузен давно обзавелся легкими морщинками, вокруг глаз. Федор, невольно, провел рукой повиску:
        -Уменя седые волосы появились. Сорок один год. Мишель хорошим отцом станет, сразу видно. Он любит смальчишками возиться… Ая? - услышав лондонские новости, Федор, впервое мгновение подумал неосмерти тети Юджинии, или жены Стивена. Он вспомнил, что уних сАннет весной мог родиться ребенок. Прикусив губу, почти докрови, он отогнал эти мысли:
        -Забудь. Аннет погибла, ты мстишь занее. Будешь мстить, пока неостанется ни одного нациста… - они сМишелем предполагали, что оберштурмбанфюрер фон Рабе, сего интересом кискусству, рано или поздно вернется вПариж.
        -Ия сним встречусь, - обещал себе Федор, - наедине, так сказать. Герр Максимилиан пожалеет, что мне дорогу перешел, что вообще насвет появился… - приподнявшись налокте, он оглядел землянку. Ребята, устало, спали, он слышал храп. Кто-то излегко, раненых постанывал. Пахло потом игрязью. Они добрались долагеря поздним вечером, сил мыться ни укого неосталось. Они, молча, хлебали суп, изкопченого кабана, состарым, прошлогодним горохом. Лаура испекла лепешки, изгречневой муки. Девушка напоила их кофе.
        Акция прошла удачно. Они подорвали немецкий военный пост, иоставили посередине реки Вилен развороченные, дымящиеся рельсы. Обломки железа торчали вверх. Пошарив рукой поземляному полу, Федор нашел папиросы:
        -Двое погибших, трое раненых. Одного нельзя было забирать… - деревенский врач, живший под Витре, обещал вынуть пулю, испрятать бойца вподвале. Парень сказал, что сам доберется долагеря, когда оправится. Трупы они тоже немогли унести. Впрочем, наоперации ходили без документов:
        -Унас идокументов, настоящих нет, - усмехнулся Федор, глядя наогонек папиросы, - сожгли, закопали. Драматург, иДраматург. Больше отменя немцы ничего недобьются, вслучае ареста… - гестапо неоставляло вживых тех, кого подозревали всвязях сотрядами Сопротивления:
        -Ноя немцам непопадусь, - приподнявшись, Федор взглянул надеревянные нары, напротив, - я редко вгородах появляюсь. АМишель… - постель Маляра была пуста. Вбое наберегу реки кузена легко ранило, вплечо. Фельдшер отряда, влесу, наложил повязку. Присоединившись кгруппе, впяти милях отмоста, Мишель сказал, что вохотничьем доме все впорядке.
        -Немцы приезжали, пословам егеря… - они сидели укостерка, вкустах, - осмотрели здание, новподвалы незалезали. Егерь немецкого языка незнает. Непонял, очем они говорили… - Мишель невесело улыбнулся: «Если они решат вдолине обосноваться, придется перепрятывать коллекции».
        -Нечего им уозера делать, - отмахнулся Федор, - место дикое, аони отбольших дорог неотходят. ВМон-Сен-Мартене они лагерь устроили, если газете верить. Для евреев, скорее всего. Здесь иевреев никаких нет… - коллаборационисты писали, что бандиты, как они называли бельгийских партизан, проводят акты саботажа, нашахтах. Федор подумал, что евреев, наверняка, тоже заставляют работать нарейх:
        -Давида никто влагерь неотправит, - сказал он Мишелю, - немцы понимают, что он великий ученый. Получит Нобелевскую премию, уедет вШвецию, семью увезет… - он смотрел настарое, шерстяное одеяло, напостели кузена:
        -Девушку он, чтоли, завел? Элен под Ренном живет, вдеревне… - довойны девушка успела получить диплом учительницы. Жених Элен преподавал рисование. Они сМишелем дружили:
        -Ее жених при Дюнкерке погиб… - вспомнил Федор, - старшим лейтенантом воевал, впехоте. Правильно мы ей сказали, чтобы изшколы уходила… - вовсех классах, пораспоряжению вишистской администрации, повесили портреты Петэна сГитлером.
        -Станет секретаршей. Хорошее прикрытие, - Федор прислушался, ношагов кузена неуловил, - как уМонахини. Девушки идевушки, ничего подозрительного… - Маляр присоединился котряду вхорошем настроении. Федор потушил сигарету:
        -Он молодой, Мишель. Тяжело здесь жить, наотшибе. Ребята ходят кженам, кневестам, укого они имеются. Я себе обещал, над телом Аннет, что ничего неслучится, допобеды… - зевнув, он решил небеспокоиться окузене:
        -Рисует, наверное… - Федор посмотрел наоткрытую дверь землянки, - ночь ясная, звездная. Когда мост подрывали, было пасмурно, даже туман поднялся. Погода нам наруку пришлась… - он погрузился всерую, влажную дымку:
        -Как ее глаза… - измученно вспомнил Федор, - уАнны были серые глаза. Оставь, оставь, ты ее больше никогда неувидишь… - вздрогнув, Федор подумал, что это бабушка Марта. Хрупкая, невысокая девушка, сбронзовыми, тускло блестящими волосами шла кнему, протянув руку. Наузкой ладони переливались изумруды. Федор узнал крестик, тот, что он отдал Анне, вБерлине, два десятка лет назад.
        -Ее, может быть, вовсе неАнной звали… - зло сказал себе мужчина, - забудь оней. Ачто я бабушку Марту увидел, вмолодости, это невпервый раз. Она мне снилась, осенью, когда мы здесь обосновались. Иэто вообще небабушка Марта… - он, неожиданно, улыбнулся, - аБретонская Волчица, ее прабабушка. Она сгенералом де Шареттом воевала, вВандее. Понятно, почему она тебе является, скрестиком. Крестик все хранили, аты его, Федор Петрович… - он прибавил крепкое словечко, по-русски. Бронзовые волосы пропали втумане, звук легких шагов исчез. Он нащупал пальцами кольцо, нацепочке:
        -После победы… - сказал себе Федор, - после победы, я, непременно, встречу кого-нибудь. Я никого так неполюблю, как их… Анну, Аннет… Нодедушка Федор Петрович тоже поздно женился. Хотя он бабушку Тео ждал… - задремав, Федор неуслышал мягких шагов, уземлянки.
        Уменгиров мигал зеленый огонек рации. Мишель видел, всвете звезд, очертания антенны, стройную спину кузины. Лаура склонилась над передатчиком, держа наколенях тетрадь. Правая рука ловко стучала ключом. Вкармане куртки Мишеля лежало простое, серебряное кольцо. Он нехотел долго бродить поРенну. Город кишел немцами, адокументов унего небыло:
        Мишель зашел впервую попавшуюся, дешевую лавку, нарынке:
        -После победы я ей подарю самое лучшее кольцо. Если она согласится, конечно… - вдолине Мерлина, вгороде, нагоняя отряд, он думал оЛауре. Он понял, кто ему снился, сребенком наруках:
        -Она, конечно… - увидев, что кузина сворачивает антенну, Мишель, решительно, поднялся - какой я дурак. Она мне еще пять лет назад нравилась. Номы тогда моложе были… - даже вночь подрыва моста, он видел немного раскосые, темные глаза, слышал легкое дыхание. Он вспоминал ночь, вДрездене, свой голос, набалконе квартиры Густи:
        -Ненадо бояться, Стивен. Иди кней, она тебя ждет… - Мишель сжал вруке кольцо:
        -Густи, больше нет. Именя могут завтра убить. Или ее, Лауру… - оподобном он думать нехотел:
        -НоуСтивена теперь девочка появилась, тоже Августа. Смерть везде, нонельзя ее бояться. Надо жить… - ночь пахла весенними, нежными цветами. Переливался Млечный Путь, вкронах деревьев хлопали крыльями птицы. Незаметно перекрестившись, Мишель пошел ей навстречу. Кузина, спередатчиком, спускалась отменгиров, потропинке, клагерю.
        -Я ей все расскажу, - решил Мишель, - то есть, конечно, нестану говорить оМомо. Такое недостойно мужчины. Ноона должна знать, что я всегда, всегда буду ее любить, должна… - Мишель смотрел назвезды. Он оступился, наткнувшись накузину.
        -Извини… - она держала рацию. Мишель, сверху вниз, посмотрел наузел темных волос, напростой крестик, насмуглойшее:
        -Я никогда подобного неговорил, - понял Мишель, - я незнаю, как… - он знал. Взяв маленькие, изящные руки, он просто сказал, что любитее:
        -Я был дурак, - Мишель улыбался, - я пять лет вспоминал тебя, Лаура, нодумал, что поздно, что мы никогда стобой неувидимся. Только, как родственники, - торопливо прибавил он, - я незнал, нравлюсь тебе, или нет. Но, если я, хоть немного тебе подуше… - он увидел влагу наее нежной щеке. Девушка, осторожно, вынула руки изего ладоней:
        Лаура заставила себя неприжиматься кнему, некласть голову наплечо:
        -Мишель… - она сцепила пальцы, - ненадо, ненадо. Ты делаешь ошибку. Я совсем нетакая, как ты думаешь… Ненадо… - помотав головой, она быстро пошла ксвоей землянке. Мишель услышал треск двери, донего донеслись сдавленные рыдания. Он недвигался сместа, держа кольцо:
        -Чушь, - зло сказал себе мужчина, - чушь иерунда. Я люблю ее, иесли она любит меня… - рванув насебя деревянную дверь, он покорежил ручку. Вземлянке было темно, она съежилась наузкой лавке, укрывшись одеялом, сголовой. Он сделал шаг кстене, слыша ее тихий плач. Мишель, нарочито спокойно, сказал:
        -Я здесь, Лаура, иуйду, только если ты захочешь. Так будет всегда, пока мы живы. Ты мне сейчас все расскажешь, тоже, если захочешь… - девушка села, раскачиваясь, натянув наплечи одеяло. Устроившись рядом, Мишель осторожно, нежно, обнялее:
        -Держи… - Мишель щелкнул зажигалкой, - я здесь, Лаура, я стобой… - она затянулась горьким дымом: «Это долгая история, Мишель».
        Наклонив белокурую голову, он поцеловал жесткие кончики пальцев:
        -Я теперь никуда нетороплюсь, ибольше небуду… - робко погладив его пощеке, девушка начала говорить.
        Холодную кладовую отряд устроил насклоне холма, рядом сустьем ручейка. Землянку обшили тесом, ипроконопатили мхом. Драматург пропустил Лауру внизкую дверь:
        -Здесь раздолье для моих, так сказать, профессиональных способностей. Востальное время мы больше разрушаем, чем строим… - Лаура видела подробный план лагеря, начерченный вблокноте кузена, изящные, тонкие рисунки:
        -Фортификацию я тоже знаю, - объяснил Федор, - я немного линией Мажино занимался. Нето, чтобы она армии понадобилась, - сочно добавил кузен, сплюнув наземлю.
        Мишель тоже рисовал:
        -Иногда хочется подержать вруках карандаш, аневинтовку, или пистолет… - Маляр улыбался, - я ивГермании рисовал, влагере для военнопленных. Даже фреску начал писать… - Густи рассказала Лауре, вБлетчли-парке, как Мишель иполковник Кроу оказались вДрездене.
        Мишель передал ей пухлый, перетянутый простой резинкой блокнот. Она перелистывала страницы, глядя нарисунки изкрепости, наэскизы, сделанные Мишелем влесах. Лаура дошла донаброска, встаринной манере. Обнаженная женщина стояла втазу. Служанка держала полотенце, под ногами мешалась маленькая собачка. Вкруглом зеркале отражалась худая спина, свыступающими лопатками. Лаура смотрела наострый, упрямый подбородок, натонкие губы:
        -Она похожа наКонстанцу, покойную. Мишель, наверное, фото вспомнил. Хотя Констанцу только вдетстве фотографировали… - счетырнадцати лет, когда кузина поступила вКембридж, она больше неснималась, посоображениям безопасности.
        -Вманере Ван Эйка… - неслышно вздохнула девушка, - Густи тоже поВан Эйку диссертацию пишет… - когда Лаура рассматривала блокнот, леди Августа еще была жива.
        -Асейчас ее больше нет… - Лаура стояла над бочкой, сзасоленным мясом. Бочки вотряде тоже делали сами. Довойны многие ребята работали нафермах ивмаленьких, семейных мастерских, впровинциальных бретонских городах. Навостоке говорили нагалло, новотряде были ибойцы сзапада, изФинистера. Впрочем, обретонском СС, иоколлаборационистах, они отзывались снескрываемым презрением:
        -Вешать их надо, - отрезал кто-то изребят, - что мы иделаем. Язык неважен. Мы французы, инепозволим продавать Францию, ради места укормушки… - вразвешанных поФужеру плакатах утверждалось, что кельты, насамом деле, исконная арийская раса, родственная древним германцам. Один изприятелей Мишеля, вотряде, довойны тоже учился упрофессора Блока, ипреподавал историю, вуниверситете Ренна. Он только выругался, когда Лаура спросила олистовках:
        -После войны, мы шваль, лижущую задницу Гитлеру, отправим накаторгу. Исконная арийская раса… - ученый горько усмехнулся, - хотят вскочить наподножку поезда спровизией. Гитлер пишет, что французы неполноценны. Сейчас все себя начнут арийцами объявлять… - Лаура помешала палкой рассол:
        -Он вчера ушел. Сказал, что ему надо подумать. Что думать, все понятно…
        Втемноте блестели его голубые глаза. Он обнимал ее заплечи, аЛаура, медленно, прерываясь, говорила. Она нестала скрывать, что давно работает наСекретную Службу. Девушка начала именно сэтого. Так было легче. Мишель усмехнулся:
        -Понятно, что кнамбы неприслали человека сулицы. Ивообще… - он, легонько, провел губами поее виску, поседой пряди, - девушка, которая сорок раз прыгала спарашютом, истреляет лучше, чем бывшие армейские офицеры, врядли научилась такому задве недели доотлета наоккупированные территории…
        -Я капитан, - тихо сказала Лаура, - только вовспомогательных частях, женских. Врегулярной армии женщины пока неслужат, - она иногда думала, что девушек сее званием можно пересчитать попальцам. ВБлетчли-парке все аналитики, операторы, ишифровальщицы получили армейские нашивки. Пословам Джона, это было удобней, чем подписывать контракты сгражданскими лицами:
        -Твоего отца мы неможем обратно призвать… - герцог развел руками, - он инвалид, списан, поздоровью… - Лаура еще неслышала отца, насеансах связи:
        -Папа незнает, где я. Он думает, что я вКанаду полетела, или вШотландию. Норано или поздно, он спросит уДжона, кто такая Монахиня. Хотя Джон, конечно, может инеотвечать. Сошлется навоенную тайну… - услышав оее звании, Мишель рассмеялся:
        -Мы стобой оба капитаны. Теодор должен был стать командиром отряда, носказал, что лучше, если мы вместе будем руководить. Ивсе? - поинтересовался Мишель, привлекая Лауру ксебе:
        -Потому что, если да, то я непонимаю, зачем мы вообще подобное обсуждаем… - Лаура почувствовала его твердую, уверенную руку. Девушке отчаянно захотелось больше ничего неговорить, апросто оказаться вего объятьях, наузком, деревянном топчане, забыв обостальном.
        -Нельзя, - велела себе девушка, - нельзя больше лгать. Ты потеряла сына, потому, что лгала любимому человеку. Никогда подобного неслучится. Мишель должен знать правду, - она отстранилась: «Нет».
        Она рассказала иобЙошикуни, ионочи, вБлетчли-парке, проведенной соСтивеном. Лаура помолчала:
        -Я… я его нелюбила, Мишель. Ион меня, конечно, тоже. Это отодиночества случилось… - мужчина вздохнул:
        -Я очень хорошо знаю, что такое одиночество, любовь моя… - Мишель поднялся:
        -Ты отдыхай, пожалуйста. Мне надо… - он взглянул надверь, - надо подумать. Надо ручку починить… - Мишель коротко кивнул: «Спи».
        Лаура ворочалась, уткнувшись лицом всгиб локтя:
        -Он непридет, невернется. Женщина сребенком. То есть, уменя нет ребенка… - она опять увидела белую, вязаную шапочку, сжатый, крохотный кулачок мальчика, нежную щечку, длинные ресницы, - нет, иникогда небудет… - она вцепилась зубами водеяло:
        -Он подумает, что ты иему начнешь лгать… - Лаура заснула, чувствуя слезы налице.
        Утром ручка двери оказалась исправной, аМаляра влагере небыло.
        Старший кузен повел рукой:
        -Поделам ушел… - следующая акция должна была состояться после Пасхи.
        -Через две недели Пасха… - засучив рукава рубашки, Лаура вытащила избочки кусок соленой свинины, - надо, хотябы, перед праздником отмяса отказаться. Картошка осталась, морковь, грибы сушеные… - отряд собирался вобитель отца Франсуа, напраздник. Драматург, довольно неохотно, разрешил Лауре пойти наторжественную мессу:
        -Ладно, - хмуро сказал Теодор, - вконце концов, место уединенное. Врядли стоит немцев ожидать. Маляр, если ктому времени вернется, проводит тебя… - сегодня была суббота. Мишель два дня, как непоявлялся набазе.
        Лаура кинула мясо напогнутую, оловянную тарелку. Она вытерла щеки ладонью:
        -Вернется, ибольше наменя никогда непосмотрит… - она подняла голову, нож выпал наземляной пол. Белокурые волосы сверкали вутреннем солнце. Мишель спустился вниз. Лаура стояла задеревянным, грубо сколоченным столом, держа навесу испачканные врассоле руки. Он смотрел настянутые впучок волосы, натемно-красные губы. Девушка часто, легко дышала. Мишель понял, что улыбается:
        -Tu sei dell’anno la giovinezza tu del mondo sei la vaghezza. Втебе вся молодость икрасота мира. Я ее люблю, всегда буду любить, пока мы живы. Значит, имальчика ее тоже. После войны мы поедем вЯпонию. Наримуне хороший человек, иРегина тоже. Они все поймут, мы взрослые люди. Договоримся… - шагнув кЛауре, он раскрыл руки. Мишель шептал все это, целуя темные локоны, обняв девушку:
        -Ненадо, ненадо, любовь моя. Он твой сын, имой сын тоже. После войны мы встретимся, сНаримуне, сРегиной, ивсе решим. Мальчик узнает, что ты его мать. Он сможет приехать кнам, вЕвропу… - Мишель целовал соленые, влажные, смуглые пальцы:
        -Ищеки унее соленые, отслез… - он слышал, как бьется сердце Лауры, - бедная моя, она столько всебе это носила. Я никогда, никогда ее непокину… - он достал кольцо.
        Лаура ахнула:
        -Мишель… Зачем, сейчас… Ябы итак… - она смутилась, покраснев.
        -Нетак… - мужчина, уверенно, надел кольцо насмуглый палец, - я все делаю, как положено, Лаура. Теперь делаю… - Мишелю хотелось доконца жизни простоять вкладовой, вдыхая острый запах рассола, обнимая ее, изящную, маленькую, целуя волосы нависке, где сверкала серебристая прядь:
        -Именно сейчас инадо. Складывайся… - велел он, - отец Франсуа нас ждет, перед вечерней мессой. Теодор тоже поедет, я его всвидетели беру. Он, правда, еще ничего незнает… - Мишель подмигнул Лауре:
        -Потом я тебя кое-куда отвезу… - он посмотрел нахронометр:
        -Утебя есть четверть часа… - он ласково провел рукой постройной спине, - мой любимый капитан… - Лаура, внезапно, сказала:
        -Новедь можно было после Пасхи, Мишель… - она прикусила губу.
        Мишель покачал головой:
        -Нет, любовь моя. Я слишком долго ждал, нехочу больше тянуть… - поцеловав девушку куда-то ввисок, Мишель подтолкнул ее кдвери:
        -Беги. Пистолет возьми, - добавил он вслед Лауре, - навсякий случай.
        Он проводил глазами темные волосы:
        -Слишком долго ждал. Нетолько поэтому, конечно, апотому, что меня могут убить, влюбой день. НосЛаурой ничего неслучится, - зло сказал себе Мишель, - ничего иникогда. Я занее отвечаю, доконца моих дней… - утащив кусок мяса, он пошел кДраматургу. Мишель хотел сказать кузену, что сегодня вечером они сЛаурой венчаются.
        Курицы расхаживали подвору, поклевывая траву, сторонясь колес мотоцикла. Машину прислонили кдеревянной стене сарая. Над лужайкой, уходящей клесу, висела легкая, белая дымка. Едва рассвело. Поперек двора протянули веревки. Постельное белье иодежду сняли, аккуратно сложив, налавку, рядом сзадней дверью. Израспахнутого проема тянуло кофе ижареным хлебом. Курица остановилась укаменного порога. Сквозь треск дров, вкамине, извуки бурлящей вчайнике воды слышался красивый, высокий тенор:
        -Tu sei dell’anno la giovinezza tu del mondo sei la vaghezza… - пение сменилось веселым свистом. Накрепком, прошлого века столе, блестел медный кофейник. Мишель аккуратно поставил наподнос грубые, фаянсовые тарелки. Наферме месье Ланнуа неводилось электричества, или газа. Воду брали изколодца, дрова приносили излеса. Встаринном, времен восстания вВандее, камине, висели цепи, для котла ибольшого, неуклюжего чайника.
        Договорившись овенчании, вобители, Мишель заехал кфермеру, чтобы оставить мотоцикл. Он непредполагал, что мадам имесье Ланнуа собираются навыходные вРенн, ксыну. Выведя изсарая телегу, фермер чистил невысокую, выносливую лошадку.
        Мадам Ланнуа всплеснула руками:
        -Ночуйте, конечно… - фермерша подмигнула Мишелю, - поздравляем, отвсей души. Война войной, алюди женятся. Хорошую вы девушку выбрали, - мадам Ланнуа одобрительно кивнула, - красавицу… - постель вмаленькой спальне пахла сухими травами. Фермеры оставили вкомнате подсвечник, ибутылку, сдомашним, крепким сидром.
        Мишель еще никогда неуправлялся сосковородой, водруженной натреногу, над огнем вочаге. Разбивая большие, свежие яйца вмиску, он решил, что получилось неплохо. Он стоял босиком, вбрюках инакинутой наплечи рубашке, блаженно, широко улыбаясь. Мишель еще никогда небыл так счастлив.
        Наподносе лежал букетик ландышей. Мишель собрал цветы первым делом, когда спустился натихий двор. Он приоткрыл калитку, ведущую налуг. Натраве лежала прохладная роса, солнце еще неподнялось над лесом. Он наклонялся, купая руки всладкой влаге, срывая ландыши. Оглянувшись наокна спальни, под нависающей крышей, сдеревянными балками, Мишель подумал, что она исама вся, словно цветок.
        Вкрохотной церкви, вобители монахов-бенедиктинцев, мерцали огоньки свечей. Леса вплотную подступали кмонастырю. Закат играл над серой, черепичной крышей, беленые стены окрасились золотом. Снебольшой речки тянуло холодком, врастворенные двери храма слышалось уханье совы.
        Их венчали перед вечерней мессой. Теплый воск капал наруку, они стояли наколенях, перед алтарем. Когда Мишель навестил обитель, бенедиктинец нисколько неудивился. Отец Франсуа протер старомодные очки, вжелезной оправе:
        -Сейчас инадо венчаться, дорогой мой. Конечно… - монах усмехнулся, - пришелбы ты ко мне наследующей неделе, ябы попросил тебя доПасхи подождать. Нопока что можно. Цветов ивсего остального увас неожидается, как я понимаю… - Мишель успел сорвать для Лауры немного ландышей.
        Пистолеты они отдали кузену, Теодор ждал вцерковном притворе.
        Отец Франсуа махнул рукой:
        -Христианин, он иесть христианин. Пусть станет свидетелем, ничего страшного… - никаких бумаг они неполучили:
        -Уменя паспорт начужое имя, ауЛауры он поддельный… - монах написал налистке изблокнота, налатыни, что Мишель иЛаура стали мужем иженой, позаконам церкви:
        -После войны сходим вмэрию, - Мишель взял ее руку доначала церемонии, невыпуская изящных пальцев, спростым кольцом, - сходим, моя дорогая баронесса… - видя, что Лаура улыбается, Мишель пообещал себе:
        -Сделай так, чтобы она больше никогда неплакала. Чтобы она была счастлива… - услышав овенчании, кузен покрутил рыжеволосой головой:
        -Понятно, что сейчас все быстро делается, но… - Теодор немного замялся, - ей потом придется разъезжать, постране. Если что-то… - он незакончил, испытующе посмотрев наМишеля, - что-то произойдет, подобное трудно будет. Здесь континент, анеБритания, война идет… - Мишель знал, очем он говорит.
        -Ничего неслучится… - он вздохнул, насыпая кофе вкофейник, - мы осторожны. После войны унас дети появятся… - посмотрев наузкую, деревянную лестницу, ведущую наверх, Мишель опять поймал себя наулыбке. Он досих пор немог поверить, что женился:
        -Я женился полюбви… - Мишель, насвистывая, замешивал гречневое тесто, для блинов.
        -Как я ихотел. ИЛаура тоже хотела. Семья обрадуется, когда услышит… - Лаура, ночью, хихикнула:
        -Я подожду, пока папа окажется насмене. Он еще незнает, где я. Теперь он меньше волноваться будет… - растрепанные, темные волосы пахли ландышем. Она вся была маленькая, смуглая, она помещалась унего вруках, как будто, понял Мишель, Господь ее сотворил особо, для него, только для него:
        -Теперь он вообще небудет волноваться, - уверенно сказал Мишель, - потому что я затебя жизнь отдам… - он целовал узкую, изящную спину, стройную шею, нежную, горячую поясницу. Влагере она переоделась ивенчалась вшелковом платье, цвета спелой сливы. Теодор оставил их уворот фермы Ланнуа:
        -Завтра сеанс связи, незабывайте… - Мишель едва успел зажечь свечи, иоткупорить бутылку сидра. Ее губы навкус были, словно спелое яблоко. Платье соскользнуло вниз, надеревянные половицы, Мишель даже закрыл глаза. Она будто вся светилась.
        Он жарил омлет, посыпая его сушеными травами мадам Ланнуа, чувствуя сладкую усталость. Лаура, дорассвета, шепнула:
        -Ты спи, спи, пожалуйста… - она обнимала его. Мишель позволил себе положить голову намягкое плечо. Она была вся родная, теплая, она уютно устроилась унего под рукой. Мишель, едва касаясь, провел губами поее щеке:
        -Почему так… - длинные ресницы Лауры дрожали, - почему… - подумалон:
        -Почему пришлось ждать, ошибаться? Имне, ией. Господь так рассудил, конечно… - он поцеловал закрытые, сонные глаза:
        -Номожет быть, подобное клучшему. Мы больше никогда, никогда нерасстанемся… - пожарив блины намедной сковороде, Мишель намазал их свежим, козьим маслом. Глиняный кувшин смолоком стоял рядом. Мишель напомнил себе, что надо подоить козу, перед тем, как уйти сфермы:
        -Я вообще-то, неумею… - он подхватил кофейник, иЛаура, кажется, тоже. Нонеможет это быть сложнее, чем прыгать спарашютом. Я инепрыгал, никогда, кстати… - пистолеты лежали наполу, вспальне, среди шелка ее платья, насброшенных чулках.
        Замедлив шаг перед комнатой, Мишель прислушался. Осторожно открыв дверь, он уловил едва заметное дыхание. Жена спала, уткнув лицо вподушку, вкомнате пахло теплом. Он постоял, прислонившись ккосяку, любуясь ей. Лаура подняла голову, поморгав припухшими глазами:
        -Зачем, ябы сама… - она встряхнула распущенными волосами:
        -Как хорошо. Я инезнала, что подобное бывает. То есть забыла… - она нехотела ничего вспоминать:
        -Есть только я ион… - Мишель опустил поднос настол:
        -Я тебе говорил, я всю жизнь буду рядом… - Лаура потянула его ксебе, целуя свежий шрам, повыше локтя, направой руке, - буду готовить завтрак, тебе идетям… - он окунул руки втемные, мягкие волосы, прижимая ее кпостели:
        -Никуда, никогда неуйду… - Мишель целовал высокую грудь, спускаясь ниже, - я люблю тебя, Лаура, буду всегда любить. Чтобы ни случилось…
        -Я тоже… - она горячо, прерывисто дышала, постанывая, старая кровать скрипела.
        -Я тоже, Мишель… Я… - она заплакала, кусая губы, сдерживая крик. Лаура откинулась назад, ландыши рассыпались похолщовой простыне. Она нащупала пальцами цветок, вдыхая запах пороха, гари, табака, гладя его белокурую голову:
        -Господи, пожалуйста, сохрани его. Сделай так, чтобы мы навсегда остались вместе.
        Часть девятнадцатая
        Германия, июнь1941
        Берлин
        Зал прилета аэропорта Темпельхоф украшали огромные, красно-черные флаги, сосвастиками. Наприспущенных знаменах виднелись траурные банты. Неделю назад, всеверной Атлантике британские корабли пустили ко дну гордость немецкого военного флота, линкор «Бисмарк». Погибло больше, чем две тысячи человек. Незадолго досражения, вДатском проливе, «Бисмарк» потопил британский флагман, линкор «Худ». Изполутора тысяч моряков на«Худе» спаслось только трое.
        Застоликом кафе граф Теодор фон Рабе зашуршал газетой. Американские издания вБерлине продавали, нограф подозревал, что скоро вГермании «New York Times» будет недостать. Напервой странице сообщалось, что президент Рузвельт объявил США находящимися всостоянии национальной мобилизации.
        -Они пока невоюют, - пробормотал Теодор, - новсе ктому идет… - Эмма, взеленовато-серой форме вспомогательных частей СС, вюбке ниже колена, кителе ибелой рубашке, стояла вочереди, закофе. Белокурые, тщательно подстриженные волосы спускались наплечи. Вканцелярии рейхсфюрера ценили аккуратность, вовнешнем виде. Черный галстук скалывала металлическая булавка, сраскинувшим крылья орлом. Нарукаве кителя девушка носила нашивку сдвумя молниями.
        Две недели назад, получив аттестат обокончании школы, дочь стала машинисткой вканцелярии, наПринц-Альбрехтштрассе. Девушку незвали насовещания. Эмма предполагала, что продвижения послужбе ей придется ждать долго. Она вздохнула:
        -Генрих меня предупреждал. Когда откроют школу… - Эмма поморщилась, - для женских частей СС, когда я ее закончу, тогда, может быть, удастся… - она указала пальцем напотолок гостиной, - апока я варю кофе иперепечатываю заказы провизии, для столовой… - ласково погладив Аттилу, она, бодро, завершила:
        -Это только начало. Имне надо ходить вЛигу Немецких Девушек, вести занятия… - скосив глаза вбок, Эмма высунула язык. Она скорчила подобную гримасу, когда отец сказал, что они едут вТемпельхоф, встречать фрау ифрейлейн Рихтер. Мать идочь пригласили наконференцию национал-социалистической женской организации. Теодору доставили телеграмму отфрау Анны, изЦюриха.
        Эмма, недовольно, заметила:
        -Опять нацистская куколка будет трещать овосхищении фюрером, Гиммлером иостальной бандой мерзавцев, папа. Тем более, теперь я вмундире… - дочь, брезгливо, повертела черную пилотку. Граф Теодор настоял насвоем:
        -Долг гостеприимства, милая. Генрих скоро приедет, надоклад. Он развлечет фрейлейн Марту, сходит сней вмузеи… - Эмма фыркнула:
        -Генрих ее терпеть неможет. Он зимой жаловался, что уфрейлейн Марты вмозгу одна извилина, ита вформе свастики… - граф смотрел настройную спину дочери. Самолет изЦюриха приземлялся через полчаса.
        Старших сыновей вБерлине небыло. Отто вАушвице, готовился карктической экспедиции. Приехав вБерлин наПасху, он долго распространялся осерии опытов, проведенных зимой, влагере.
        -Рейхсфюрер меня похвалил… - Отто жевал голубцы, начиненные рисом, вовощном соусе, - данные пообморожениям пригодились морякам, летчикам. Мы сражаемся вСеверной Атлантике, апотом пойдем наРоссию… - он обвел прозрачными, голубыми глазами столовую, - новсе закончится доРождества. Хотя впереди Америка, - пообещал Отто, - мы обязаны помочь японским союзникам… - сын утверждал, что данные изАрктики пригодятся нетолько для подтверждения теории осуществовании чистокровных арийцев, ноидля медицины рейха:
        -Я могу вас познакомить ское-какими выводами… - он резал голубцы точными, выверенными движениями хирурга, - разумеется, впределах, позволенных военной дисциплиной… - граф Теодор заставил себя улыбнуться:
        -Мы уверены, что твои исследования ценны для развития науки, Отто… - средний сын начал писать докторат, наоснове работы вмедицинском блоке Аушвица.
        Максимилиан, весной, отправился наБалканы. Теодор предполагал, что старший сын вернется иззавоеванного Белграда ипавших, вконце апреля, Афин, неспустыми руками. Дочь рассчитывалась закофе. Теодор заметил одобрительные взгляды сидевших вкафе военных. Девушек вовспомогательных женских частях было мало, Эмма привлекала внимание. Длинные ноги дочери, впростых, черных туфлях, сверкали загаром.
        Весна оказалась теплой. НаПасху берлинцы начали устраивать пикники впарках иоткрыли купальный сезон. Наканикулах, граф свозил дочь напобережье. Вилла фон Рабе, построенная допервой войны, стояла нарыбацком острове Пель, кзападу отРостока, набелых песках, поросших камышами. Они взяли наотдых Аттилу иневключали радио. Теодор нехотел слушать гремящего «Хорста Весселя», захлебывающийся голос диктора, сообщавший одоблестных войсках вермахта, наулицах Белграда.
        Эмма ездила навелосипеде вдеревушку Тиммендорф, запровизией. Захватив бутерброды икофе, втермосе, они сутра уходили вморе, наяхте. Залив здесь был мелким. Атилла весело лаял начаек, прыгая втеплую воду, Эмма смеялась: «Ты всю рыбу распугаешь, милый». Макрели, все равно, было столько, что ее можно было ловить руками.
        Теодор старался недумать одалеких силуэтах военных кораблей, нагоризонте. Впрочем, бомбежек ждать нестоило. Маршал Геринг, вовсеуслышание, объявлял, что ни один британский самолет непоявится над территорией рейха. Они жарили макрель накостре, над морем всходили первые, слабые звезды. Теодор смотрел надочь, вкороткой, теннисной юбке:
        -Мы сИрмой здесь сидели, восемнадцать лет назад… - он затянулся сигаретой, - она тогда волосы распустила. Локоны дымом пахли… - Теодор все хотел рассказать Эмме оее матери, нокачал головой:
        -Несейчас. После победы. Сумасшедший зарвется, Россия его сломает… - летчики Люфтваффе получили приказ оначале операции «Барбаросса», нарассвете двадцать второго июня.
        -Три недели осталось… - он просматривал подвал газеты, - всего три недели… - навыложенном плиткой полу кафе виднелась легкая, золотистая пыль. Вокруг аэропорта расцвели липы. Унтер-ден-Линден окутывало сияние деревьев, воздух был нежным, сладким. Он пробежал глазами статью обатаке на«Бисмарк»:
        -Две машины велись пилотами настолько низко, что команды скорострельной малокалиберной артиллерии находились выше атакующих иструдом различали их нафоне волнующегося моря… - сообщалось, что командир эскадрильи, полковник Стивен Кроу, получил забой скорабельными орудиями «Бисмарка» крест «Завыдающуюся храбрость». Корреспондент написал, что летчик отличился инаСредиземном море, вовремя сражений вСеверной Африке.
        Свернув газету, Теодор взглянул напередовицу «Фолькишер Беобахтер».
        -Нерушимая дружба между Германией иСССР… - он залпом проглотил принесенный Эммой кофе. Дочь потягивала лимонад, прислушиваясь кголосу диктора. Объявили прибытие внутреннего рейса, изКракова. Через несколько дней этим рейсом возвращался вБерлин Генрих. Эмма намотала напалец белокурый локон: «Папа, фрау Рихтер сдочерью унас остановятся?»
        -Нет, они заказали номер в«Адлоне», - ответил дочери граф. Про себя, он подумал: «Алучшебы унас».
        Фрау Анна улетела вШвейцарию, ноТеодор немог забыть черные, тяжелые волосы, большие, серые, дымные глаза, тусклое золото старого крестика, набелой шее. Он просыпался, закуривая, глядя впотолок спальни:
        -Оставь, она надвадцать лет младше. Ирма тоже была надвадцать лет меня младше… - ему пришло вголову, что фрау Рихтер может оказаться подсадной уткой. Высокопоставленных лиц, врейхе, служба безопасности проверяла, используя тщательно отобранных женщин, членов партии:
        -Кней еще больше доверия, - думал граф, - унее швейцарское гражданство. Никто незаподозрит агента СД. Богатая дама, поклонница Гитлера. Хорошо быть нацистом, наберегах Женевского озера… - он ничего нерешил. Если фрау Анна работала наамериканцев, Теодору надо было открыть ей дату начала операции «Барбаросса». ВБритании обэтом знали. Зашифрованные сведения после Пасхи ушли дорогому другу, вГолландию. Вслед заГенрихом, граф иЭмма тоже стали звать голландский контакт именнотак:
        -Британцы найдут способ поставить визвестность Советский Союз… - он вытер губы салфеткой:
        -Спасибо, милая. Цюрихский рейс, пойдем… - надев утром хороший, летний костюм, Теодор долго завязывал галстук. Налацкане блестел золотой значок почетного члена НСДАП.
        -Даже постригся… - он провел рукой поседине, нависках:
        -Тебе седьмой десяток, - почти весело сказал себе граф, - очем ты только думаешь?
        Он думал офрау Рихтер:
        -Пусть иамериканцы знают, одвадцать втором июня. Это надежней… - они остановились уворот, ведущих взону паспортного контроля, где красовался бронзовый орел, держащий влапах свастику. Теодор успокаивал себя тем, что даже если фрау Анна сообщает сведения наПринц-Альбрехтштрассе, то никаких подозрений подобный разговор невызовет. Теодор был консультантом вминистерстве авиации иГенеральном Штабе:
        -Вконце концов, я нестану открыто называть дату… - вкоридоре появились пассажиры, - скажу, что летом рейх собирается расширить лебенсраум, жизненное пространство. Понятно, засчет кого… - он увидел знакомые, черные волосы.
        Сзади носильщик катил тележку, счемоданами исаквояжами, отЛуи Вюиттона. Она надела элегантный, дорожный костюм, серого твида, слиловым, замшевым кантом. Шляпки фрау Анна неносила, изящные туфли навысоких каблуках стучали поитальянской плитке пола. Марта шла рядом, втемной, пышной юбке ивышитой блузе, внародном стиле. Анна помахала им журналом «Frauen-Wart». Наобложке граф заметил немецкого солдата, вкаске, свинтовкой, ижелезным, арийским подбородком. Он напоминал Отто.
        Эмма, едва слышно, шепнула:
        -Это Отто иесть. Художник фото использовал. Образец арийца… - наних повеяло жасмином. Мягкий голос фрау Анны сказал:
        -Большое спасибо, что встретили нас, герр Теодор, фрейлейн Эмма… - Марта, восхищенно, смотрела накитель вспомогательных частейСС.
        -Хайль Гитлер! - фрейлейн Рихтер вскинула руку внацистском приветствии, щелкнув каблуками туфель. Эмма заставила себя ответить:
        -Вконце концов, это ненадолго, - напомнила себе девушка, болтая сМартой опогоде, - они несобираются здесь все лето провести. Улетят вЦюрих, мы их больше неувидим… - они пошли квыходу изглавного зала. Теодор держал фрау Рихтер под руку:
        -Разумеется, мы пообедаем навилле. Отличная спаржа, телятина, молодая клубника. Я очень рад, что вы приехали, фрау Анна.
        -Я тоже… - она посмотрела нанего спокойными, непроницаемыми глазами. Красивые, розовые губы немного улыбались: «Я тоже, герр Теодор».
        Наулице, кружа голову, пахло липами. Теплый ветер носил золотые соцветия поухоженному газону. Теодор усадил девушек назаднее сиденье мерседеса. Он подмигнул Анне:
        -Вы будете рядом, фрау Рихтер. Я сам зарулем… - отдав носильщику мелочь, он завел машину. Нацистский флажок накапоте раздулся, затрепетал. Вывернув состоянки, мерседес направился насевер, кцентру города.
        Официант кафе «Кранцлер», науглу Курфюрстендам, принес натеррасу кофе смолоком. Кельнер, незаметно, убрал грязную посуду. Черноволосая женщина, спрямой спиной, вхорошо скроенном, строгом, синем костюме, встречалась сродственниками, вобеденный перерыв. Из-за столика поднялись двое мужчин, один вштатском пиджаке, созначком НСДАП, вкруглых очках сжелезной оправой, ивторой, вмундире старшего лейтенанта Люфтваффе. Они сердечно распрощались сженщиной, офицер поцеловал ей руку. Официант отряхнул накрахмаленную скатерть отлипового цвета. Дама протянула два букета роз: «Будьте добры, поставьте вводу». Унее был нездешний акцент. Официант прислушался.
        -Небаварский, нопохожий. Она сюга, откуда-то… - мужчины были берлинцами. Они заказали картофельный салат, исосиски, слегким пивом. Дама попросила салат изодуванчиков, ипила минеральную воду:
        -Офигуре заботится, - кельнер скользнул взглядом постройным ногам, внейлоновых чулках, - ей ксорока, нокрасавица. Должно быть, братья ее, или кузены. Наверное, приехала встолицу, развлечься… - дама достала изсумочки конверт, сгрифом отеля «Адлон», несколько листов бумаги, иавтоматическую, дорогую ручку. Длинные, белые пальцы, без колец, саккуратным маникюром, постукивали постолику:
        -Будто кровь… - официант заметил красный лак, покрывающий острые ногти. Повернувшись, дама окинула его спокойным взглядом. Кельнер, отчего-то, поежившись, заторопился прочь, унося цветы. Анна, краем уха, слушала голоса женщин, засоседним столиком. Рядом пили кофе жены военных, расквартированных назападе, воФранции, иБельгии. Анна уловила слово «партизаны». Она знала оботрядах, наоккупированных территориях, носейчас ей надо было думать необэтом.
        Она, только что, распрощалась сКорсиканцем иСтаршиной. Марта, сЭммой, навесь день уехала вПотсдам. Отделение Лиги Немецких Девушек, где вела занятия Эмма, устраивало экскурсию водворцы прусских королей. Вечером группу ждал пикник, наберегу озера, катание налодках, иночевка впалатках. Эмма, весело, сказала:
        -Фюрер ирейх ожидают отнас, будущих жен иматерей, крепкого здоровья. Марта непростудится, неволнуйтесь… - дочь вскинула острый подбородок:
        -Незабывай, я каждое лето проводила влагере, вАльпах, навысоте втри тысячи метров, где гораздо холоднее… - Марта получила вшколе диплом сотличием. Руководитель математического семинара, вВысшей Технической Школе Цюриха, ждал дочь всентябре. Порезультатам вступительных испытаний девушку зачислили навторой курс университета. НаПасху вышла ее первая статья, встуденческом сборнике. Анна зажмурилась, глядя наряды формул. Дочь обняла ее сзади, потормошив:
        -Ничего страшного, мамочка. Несложнее, чем расчеты, вконторе… - работа была отеореме Геделя. Марта занималась математической логикой:
        -Профессор Гедель вовремя уехал вАмерику… - девушка положила голову наплечо матери, - его хотели призвать вгитлеровскую армию, сначалом войны. Унего все учителя, евреи. Я слышала, что он дружит сЭйнштейном… - зеленые глаза восторженно засверкали:
        -Хотелабы я увидеть Эйнштейна, мамочка… - поднявшись нацыпочках, Марта поцеловала ее куда-то ввисок: «Азачем тебя вБерлин вызывают?»
        -Просто для доклада… - рассеянно ответила Анна. Врадиограмме, заподписью наркома внутренних дел, ей предписывалось явиться сдочерью всоветское посольство, наУнтер-ден-Линден, кодиннадцати утра, первого июня:
        -Воскресенье… - подумала Анна, - завтра. Двадцать второе июня, тоже воскресенье. Через три недели… - Корсиканец, иСтаршина, подтвердили то, что Анна знала еще зимой. Атака наСоветский Союз, согласно плану «Барбаросса», начиналась через три недели. ВМоскве тоже получали эти сведения. Вкаждой радиограмме Анна напоминала Центру, что война начнется, совсем скоро, что Западному Округу надо быть готовыми. Ответа изМосквы неприходило.
        СПасхи Анна заметила слежку. Опель, сзатененными стеклами, неотступно, следовал заее лимузином. Их сМартой проводили доаэродрома, вЦюрихе. Анна немогла отправиться вЖеневу, изабрать изячейки американские паспорта. Она знала, что напороге банка ее встретят двое невидных людей, снезапоминающимися лицами. Их напарники поехалибы вМонтре, заМартой:
        -Я немогу послать Марту вздешнее американское посольство… - Анна смотрела набелую бумагу, назолотую пыль липового цвета, - уменя нет ни одного доказательства того, что унас американское гражданство. Марту туда непустят… - отом, чтобы взять Марту впосольство советское, иречи нешло. Анна несобиралась рисковать жизнью дочери. Она понимала, что ее ждет занеприступными, коваными воротами, смощным серпом имолотом, над входом. Надеревянной террасе кафе лежали солнечные лучи, шумели автомобили. Мимо ехали украшенные рекламами фильмов автобусы. Анна проводила глазами черные буквы: «Субмарина - курс назапад!».
        -Можно исчезнуть, сМартой… - ей отчаянно хотелось закурить, ноприлюдно этого было делать нельзя, - затеряться, сошвейцарскими документами… - вБерлине Анна слежки пока незаметила, ноэто неозначало, что заней ненаблюдали:
        -Замной могут следить, например, Корсиканец иСтаршина… - она положила руку насумочку, куда спрятала конверт отСтаршины. Ариец, еще один член подпольной группы «Красная Капелла», работал вминистерстве иностранных дел. Отнего поступили исчерпывающие сведения ополитике рейха поотношению кевреям, наоккупированных территориях:
        -Гетто, депортации, лагеря вПольше… - граф говорил оприлете младшего сына, гауптштурмфюрера фон Рабе. Герр Генрих завтра возвращался изКракова.
        Анна сглотнула:
        -Я немогу исчезать, неимею права. Нельзя бежать куда-нибудь вШвецию, или Центральную Америку, ивсю жизнь прятаться. Я должна поехать вМоскву, объяснить все Сталину, доказать, что Гитлеру верить нельзя. Осталось три недели, есть время для превентивного удара. Наша армия сильнее, японцы нас нетронут. Мы подписали сними пакт онейтралитете… - Зорге сообщал вЦентр, тоже самое:
        -Иего неслушают… - женщина разозлилась, - аменя послушают. Я всегда была верна партии, иродине. Это мой долг. НоМарту я им неотдам… - она прикусила губу. ДоАнны, сквозь уличный шум, донесся смутно знакомый, женский голос: «Искупление…»
        Она вспомнила горячую кровь, текущую поногам, мертвое лицо Вальтера, холодные, лазоревые глаза Петра Воронова:
        -Я обещала отомстить. Потом, - сказала себе женщина, - все потом. Впереди война, нельзя сейчас оподобном думать. Думай одолге, надо обезопасить родину. Надо убедить Иосифа Виссарионовича застать Германию врасплох. Пока Гитлер опомнится, наши танки будут вАушвице, где братья фон Рабе трудятся… - Анна поморщилась, допив кофе. Она немогла направить дочь кстаршему графу фон Рабе. Герр Теодор мог оказаться фанатичным нацистом, Марту ожидалабы тюрьма Моабит иженский лагерь Равенсбрюк, окотором, захлебываясь, рассказывала Эмма фон Рабе, мечтавшая работать вохранеСС.
        -Нет, нет… - Анна быстро писала, - только лавка, наФридрихштрассе. Они связаны сбританской разведкой, им поступают деньги от«КиК». Последний платеж прошел вмае. Они помогут Марте, непременно… - Анна, вмае, отправила очередное письмо вНью-Йорк, фирме «Салливан иКромвель».
        Она, внимательно, перечитала ровные строки:
        -Девочке тяжело будет, ноиначе нельзя. Нельзя ее брать вМоскву, нельзя перепоручать нацистам… - без Марты наруках, унее неоставалось слабых мест:
        -Бумаги надежно спрятаны вхранилище «Салливан иКромвель»… - она, незаметно, сняла сшеи крестик, опустив его вконверт, - Марта будет посылать письма, регулярно. Она все сделает, она аккуратная девочка… - сжав зубы, Анна ощутила слезы наглазах:
        -Я смогу торговаться сними… сМосквой, использовать документы. Они меня нерасстреляют… - запечатав конверт, Анна попросила счет:
        -ВГермании оставаться невозможно. Корсиканец иСтаршина получат изМосквы распоряжение меня ликвидировать, исделают это, даже если начнется война. Аона начнется… - опустив конверт всумочку, Анна достала изпортмоне мелкие монеты.
        Телефон-автомат, рядом стеррасой, оказался свободен. Она вдыхала запахлип:
        -Тогда они тоже цвели, летом. Шел дождь, барабанил встекла его комнаты. Марта все узнает, я ей написала. Иобее отце, иокрестике… - Анна прислонилась лбом ктеплому стеклу:
        -Я его больше никогда неувижу, Федора. ИМарту могу неувидеть… - почувствовав привкус крови ворту, она тяжело задышала:
        -Нельзя, нельзя. Исполняй свой долг, достучись доних. Докажи, что скоро начнется война, самая страшная изтех, что можно себе представить… - длинный гудок втрубке сменился короткими. Анна вздрогнула.
        -Один раз, - тоскливо подумала она, - один раз. Я устала, устала… - она, быстро, набрала номер. Граф снял трубку напервом гудке, будто ожидая ее звонка.
        -Я скупила всю Кудам, граф Теодор, - защебетала Анна, - иготова принять ваше приглашение наобед, если оно всиле… - женщина улыбалась, белые зубы блестели. Повесив трубку, Анна забрала изаппарата неистраченные монеты. Подняв руку, она ступила намостовую, засыпанную липовым цветом. Такси проехало совсем рядом. Женщина, невольно, пошатнулась, едва удержавшись навысоких каблуках. Листья лип трепетали наверху. Нацистский флаг, науниверсальном магазине напротив, бился под сильным ветром:
        -Искупление… - Анна заставила себя стоять прямо.
        -В«Адлон», - коротко велела она шоферу. Устроившись сзади, Анна облегченно закурила.
        Марта иЭмма распрощались настанции метро «Фридрихштрассе». Девушки приехали изПотсдама обычным поездом. Эмма пожала плечами:
        -Во-первых, сегодня воскресенье, уприслуги навилле выходной, аво-вторых, фюрер учит скромности, Марта. Титулы ибогатство ничего незначат. Наша семья служит Германии, ия горда… - Эмма подняла палец, - что вношу посильный вклад впроцветание рейха… - Марте хотелось зажать уши руками:
        -Она даже нешарманка, - мрачно подумала девушка, - она бормашина. Нохорошо, что удалось джинсы надеть, без рассуждений отом, что брюки носят девушки сомнительной, западной морали… - Марта подозревала, что Эмма ничего несказала обамериканских джинсах, потому, что исама появилась впохожем наряде.
        Натуристических мероприятиях, Союз Немецких Девушек разрешал носить ибрюки, ишорты. ВШвейцарии Марта недумала оподобном. Вшколе их обязывали ходить вформе, однако теперь она была студенткой имогла одеваться, как ей заблагорассудится. Наканикулах Марта носила джинсы иамериканские рубашки. Она водила машину, ездила сприятелями изуниверситета напикники, козерам, иостанавливалась впансионах. Впрошлом году, мать открыла для Марты банковский счет. Анна перечисляла туда деньги, заработу, которую девушка выполняла для «Импорта-Экспорта Рихтера». Унее всумочке, лежало портмоне, срейхсмарками, чековой книжкой иее швейцарским паспортом. Собираясь вБерлин, мать взяла конверт сих свидетельствами обарийском происхождении, идокументами покойного отца:
        -Навсякий случай, - коротко сказала Анна, укладывая саквояж, - малоли что нацистам понадобится… - Эмма поехала кстанции Цоо, дальше назапад. Марта вышла наФридрихштрассе. Было раннее, воскресное утро, булочные только открывались. Серые булыжники тротуара усыпал золотой, липовый цвет. УМарты, внезапно, закружилась голова, отсладкого запаха.
        -Потому, что я долго некурила, - усмехнулась Марта, - вокружении верных дочерей фюрера сигарету недостанешь… - изящные ноги, вамериканских кедах, бежевого холста, уверенно ступали помостовой. Свежие газеты еще неразвесили нащитах. Вовчерашних изданиях ничего интересного неписали. Фюрер обещал отомстить британцам загибель «Бисмарка», вСеверной Африке шлибои.
        Марта вспомнила карту:
        -Советский Союз нанесет превентивный удар поГермании. Война закончится затри недели, небольше. НаБранденбургских воротах появятся красные флаги… - ворота было видно изокон трехкомнатного люкса, науглу отеля. Марта, сматерью, пила кофе набалконе, разглядывая усеивавшие бульвар нацистские знамена.
        Подняв голову, она посмотрела начистое, летнее небо:
        -Даже бомбежек непонадобится. Народ Германии одурманен сумасшедшим, они излечатся… - Марта остановилась увхода вбулочную:
        -НовМоскве похожие вещи происходят. Портреты Сталина, восхваление его мудрости. Мама говорила, что Ленин подобного непозволял. Папа рассказывал оВладимире Ильиче. Папа возил его, вПетрограде, идедушку возил. Дедушка всю жизнь водной куртке провел, испал вокопах. Отказался отсемьи, отпотомственного дворянства… - Горский, подростком, добрался зайцем, напоездах, изРоссийской Империи вШвейцарию, кПлеханову. Марта посмотрелась взеркальную витрину:
        -НоИосиф Виссарионович скромный человек. Унего простая дача, Светлана всегда одевалась незаметно… - Марта задумалась, склонив голову:
        -Жалко, что сЛизой Князевой никак несвязаться. Ей двадцать лет. Наверное, летное училище закончила, служит вавиации… - узнав, что уМарты есть свидетельство пилота-любителя, девушки, наперебой, заговорили одоблестном Люфтваффе. Марте предлагали бросить университет, переехать вГерманию, истать испытателем, как Ганна Рейч.
        -Перед немецкими женщинами открыты все дороги, - заметила Марта, - я хочу конструировать самолеты. Для этого надо знать математику, инженерное дело. Я отдам свои силы иумения рейху, когда получу образование… - они поставили палатки наберегу тихого озера, вдальнем уголке парка.
        Ровесницы Эммы иМарты, встаршей группе Лиги закончили, школу, иработали вТрудовом Фронте. Некоторые были помолвлены, исобирались скоро стать женами иматерями. Они разожгли костер, пекли картошку взоле, ижарили сосиски напалочках. Спиртного, конечно, напикник непривезли. Фюрер неодобрял женщин, употребляющих алкоголь. Вплетеных корзинах поблескивали бутылки слимонадом. Марта смотрела надевушек:
        -Когда они неговорят оГитлере, орейхе, одоблести немецких солдат, они становятся похожими налюдей. Даже бормашина… - Марта, невольно, улыбнулась. Они пели «Хорста Весселя», и«Стражу наРейне». Потом Эмма взяла гитару:
        -Мой брат любит эту песню. Она старая, народная… - Марте показалось, что голубые глаза, намгновение, стали тоскливыми. Марта знала слова. Она исполняла песню, навечеринках матери. Девушка подпевала Эмме:
        -Ich hab die Nacht getraumet
        wohl einen schweren Traum,
        es wuchs inmeinem Garten
        ein Rosmarienbaum…
        Марта вспомнила крепкие пальцы, бегавшие поклавишам, серые, втемных ресницах глаза, теплую, надежную руку:
        -Эмма говорила, он завтра прилетает изПольши. Он занимается концентрационными лагерями, как иего брат… - Марте было неприятно думать осреднем фон Рабе, - он такойже мерзавец, как ився семья. Забудь онем… - велела себе девушка, - он эсэсовец, гауптштурмфюрер, убийца… - Эмма думала осмерти Габи.
        Генрих рассказал ей правду, зимой. Девушка свернулась вклубочек, надиване:
        -Как жалко ее… - Эмма подняла голову, - нохорошо, что Густи вбезопасности. Генрих… - Эмма помялась, - если что-то случится… - брат оборвалее:
        -Ничего неслучится, инедумай оподобном, пожалуйста.
        Эмма, все равно, про себя, решила поступить так, как Габи:
        -Я несмогу терпеть боль, - она пела, заставляя себя улыбаться, - я выдам всех. Даже Генриха ипапу. Лучше так, чем умирать, зная, что из-за тебя погибли близкие люди… - Эмма понимала, что ее непошлют вРавенсбрюк. Женщин, обвиненных впреступлениях против фюрера ирейха, судили наравне смужчинами, вешали, игильотинировали:
        -Только несразу… - горько вздохнула девушка, - сначала ведомство Мюллера тобой займется… - начальник гестапо дружил состаршим братом. Группенфюрер Мюллер часто обедал навилле фон Рабе. Эмма помнила холодные, серые глаза Мюллера:
        -Лучше так. Один шаг, ивсе закончится. Это быстро, надо просто решиться… - она умела стрелять. Максимилиан возил ее втир. Старший брат баловал Эмму. Возвращаясь изпоездок, Макс дарил ей драгоценности:
        -Конечно, утебя мамина шкатулка есть… - усмехался брат, - ноудевушки неможет быть слишком много бриллиантов… - Эмма нехотела трогать браслеты иожерелья, зная, что девушки иженщины, носившие их, сейчас или мертвы, или медленно умирают, где-нибудь впольских гетто, илагерях:
        -Как бывшие хозяева картин, вего галерее… - когда брат уезжал, ни Эмма, ни отец, иногой неступали впристройку финского гранита. Взалах всегда было прохладно. Вособой, маленькой комнате, под тусклыми лампами, встеклянных витринах лежали рисунки старых мастеров.
        Она видела инабросок, что брат всегда возил при себе. Макс говорил, что эскиз необладает ценностью, апросто ему нравится:
        -Женщина, нарисунке… - Эмма, исподтишка, посмотрела нафрейлейн Рихтер, - Марта ее напоминает. Подбородок похожий, упрямый… - девушки захлопали: «Очень красиво, Эмма».
        -Это наше наследие, - сказала Эмма, - ценности арийских предков, исконно германская культура… - оподобной шелухе Эмма приучилась рассуждать, даже недумая.
        Марта стояла увитрины, рассматривая свою тонкую фигурку, замшевую куртку итальянской работы, бронзовые волосы, стянутые вузел:
        -Доста шестидесяти сантиметров недотянула, - немного грустно, поняла девушка:
        -Вовспомогательные женские войска менябы невзяли. Нето, чтобы я туда хотела попасть, разумеется. Бормашина высокая, вотца. ИОтто высокий, истарший ее брат, она говорила… - Марта видела фотографии Максимилиана. Уоберштурмбанфюрера было красивое, немного надменное, ухоженное лицо:
        -Генрих небольшого роста. То есть он встандарты СС неукладывается, я помню… - стандарты СС Марта, благодаря Эмме, знала наизусть:
        -Нениже ста семидесяти пяти сантиметров. Для Генриха сделали исключение, из-за его талантов. Он докторат защитил, повысшей математике… - Марта разозлилась: «Хватит думать обэтом нацисте».
        Она купила кофе навынос, вкартонном стаканчике, решив небрать булочку:
        -Смамой позавтракаем, вотеле, или вкондитерской… - подороге кУнтер-ден-Линден Марта нашла незапертый двор. Она судовольствием покурила, глядя нащебечущих воробьев, прислонившись ктеплой, нагретой солнцем стене:
        -Мама сегодня впосольство идет, ноэто ненадолго… - фрау Рихтер немогла открыто появляться усоветского посольства. Мать объяснила Марте, что собирается использовать боковую калитку:
        -Ты меня подождешь, - Анна поправила куртку надочери, - вкафе. Пообедаем, сходим вмузей… - серые глаза спокойно взглянули наМарту.
        Выбросив окурок, девушка понюхала рукав куртки:
        -Надо завтра все вчистку сдать, вотеле. Костром пахнет. Завтра конференция начинается… - она вздохнула:
        -Вджинсах больше непоходить… - заседания молодежной секции были намечены навечер. Эмма обещала присоединиться кМарте, после работы.
        -Машинистка, - презрительно буркнула себе под нос Марта, направляясь к«Адлону», - унее есть голова наплечах, музыкальный талант, аона сидит вСД, иварит кофе для мерзавцев. Заодного изних изамуж выйдет, наверняка. Все скоро закончится, - бодро сказала себе Марта, проходя враспахнутую швейцаром дверь, - сюда придет Красная Армия, Германия вылечится, обязательно… - она поднялась влифте натретий этаж. Вванной шумела вода, постель была разобрана. Марта крикнула: «Мамочка, я вернулась!».
        Она вышла набалкон, держа стаканчик. НаУнтер-ден-Линден было еще тихо, липы, окутанные золотым сиянием, уходили вдаль. Втеплом, утреннем ветре едва шевелились огромные, черно-красные флаги. Марта обернулась. Мать стояла, вгостиничном халате, белого египетского хлопка, влажные, черные волосы падали наплечи. Воротник она, зачем-то, придерживала угорла, затягиваясь сигаретой.
        -Ты загорела, - ласково сказала мать, - даже веснушки высыпали. Иди вдуш… - она кивнула наванную, - поедим вотличной кондитерской. Науглу Фридрихштрассе иКохштрассе, тебе понравится… - Марта ускакала мыться. Из-за двери доАнны донесся безмятежный свист. Длинные пальцы, немного подрагивая, комкали воротник. Анна скосила глаза насиний след, нагруди. Она пошатнулась, слыша тихий шепот:
        -Анна, Анна, я немогу поверить, что ты здесь, ты рядом. Я нехочу ни очем думать, кроме тебя… - впарке виллы фон Рабе тоже расцвели липы. Всумеречной спальне стоял сладкий, нежный аромат.
        Вголове свистели пули. Она видела другую полутьму, вподвале дома Ипатьевых:
        -Двадцать второе июня… - Анна смотрела напустынный бульвар, - он… Теодор, говорил орасширении лебенсраума, летом. Он думает, что я связана самериканцами, наверняка. Двадцать второе июня. Есть время все остановить, спасти мою страну. Выполняй свой долг, - напомнила себе Анна, потушив сигарету.
        Она пошла одеваться: «Искупление… Настало время искупления».
        Эмиль Яннингс, народный артист Рейха, как его называл рейхсминистр пропаганды Геббельс, пристально смотрел наМарту сафиши нового фильма «Дядюшка Крюгер». Ленту огероической борьбе исконно арийских поселенцев Южной Африки, буров, сбританскими захватчиками показали вЦюрихе после Пасхи. Напремьеру приехал сам Яннингс. Актер раздавал автографы. Всвоей речи он заметил, что подлая политика британцев, современ бурской войны, ничуть неизменилась.
        -Они устраивали концентрационные лагеря для арийцев, впустыне, - воскликнул Яннингс, - наши братья умирали отголода ижажды, абританцы смеялись, глядя наих страдания. Нынешний премьер-министр, Черчилль, подвизался комендантом одного излагерей… - Марта читала биографию Черчилля. Она отлично помнила, что сэр Уинстон, наоборот, бежал излагеря военнопленных, устроенного бурами. Марта скрыла усмешку: «Чего ждать отлюбимого актера Геббельса?».
        Она сидела, бездумно помешивая кофе, пролистывая журнал, оставленный матерью перед уходом. Эмма фон Рабе успела похвастаться Марте, что наобложке ее средний брат. Эмма тоже красовалась вконце журнала, при фартуке иповарешке:
        -Потсдамское отделение Лиги Немецких Девушек устроило ярмарку немецких сластей… - Эмма стояла над пышным, кремовым тортом, смарципановыми свастиками:
        -Мнебы кусок вгорло неполез… - встатье перечислялись иэкономные рецепты, как выражалась журналистка. Рекомендовалось тушить капусту светчиной, номясо вынуть:
        -Оно подается наужин главе семейства, ажена идети едят овощи… - фюрер был вегетарианцем. Женские журналы пропагандировали овощную диету, как наиболее здоровую.
        -Идешевую, - Марта откусила отпончика, сванильным кремом, - ноэто если держать семью накартошке икапусте. Спаржа, которую нам навилле фон Рабе подавали, стоит дороже мяса, я уверена… - вжурнал мать сунула два конверта. Марта знала, что водном изних паспорта родителей исвидетельства очистоте происхождения. Втом, что мать оставила ей документы, ничего странного Марта невидела:
        -Зачем мамочке их носить всоветское посольство? - хмыкнула Марта:
        -Пусть уменя полежат… - вкафе было немноголюдно, порадио пела Марика Рекк. Заокном, наКохштрассе, берлинцы прогуливали собак. Пожилой человек, держа наповодке пуделя, раскланялся спродавцом, восседавшим посреди стопок газет ижурналов. Ларек украшали нацистские флажки, маленькие портреты ибюсты фюрера. Пуделя привязали кгранитной тумбе, хозяин собаки поднял ставни ювелирного магазина, науглу. Марта увидела дату, навывеске, черной, стусклым золотом готических букв:
        -Свосемнадцатого века они здесь… - ее беспокоил второй конверт. Мать выпила чашку крепкого кофе, отказавшись отомлета, или выпечки. Анна вытерла розовые губы салфеткой:
        -Послушай меня… - Марта смотрела наконверты, вдлинных пальцах матери, - послушай… - повторила Анна, скосив глаза назолотые часы. Было без четверти одиннадцать утра.
        Она смотрела вбезмятежные, зеленые глаза. Дочь загорела вПотсдаме, нащеках иносе появились трогательные веснушки:
        -Унее всегда так было… - вспомнила Анна, - мы уезжали изСССР осенью двадцать четвертого. Теплое лето стояло. Мы жили наВоробьевых горах, надаче, где Марта родилась. Я ее выносила натраву, она лежала иручками размахивала, насолнышке. Она толстенькая была, как булочка. Девочка моя, доченька… - она старалась невспоминать вчерашний вечер иночь. Утром Анна выбрала шелковую блузку свысоким воротом, закрывающим шею. Они пообедали сграфом Теодором вдвоем, натеррасе, свидом наозеро. Вилла оказалась пуста. Граф, навыходные, отпускал слуг. Намраморных перилах мерцали расставленные свечи, они пили французское шампанское.
        -Может быть, впоследний раз все случилось… - тоскливо поняла Анна, - меня отправят вМоскву, наЛубянку. Меня расстреляют, когда поймут, что Марту им ненайти. Ноя начну торговаться, угрожать, что иначе «Салливан иКромвель» обнародуют документы. Они ничего несделают, пока будут приходить письма отМарты. То есть отменя… - дочь отлично писала почерком Анны, их руку было неразличить. Анна напомнила себе:
        -Никто невидел конверт, оставленный папой. Никто незнает, кем был Горский насамом деле. Мои родственники вбезопасности… - она подумала одокторе Горовице, оего детях, освоем кузене:
        -Кто-то изних двоих, Паук. Меир или Мэтью? Непонятно. Эйтингон знает, наверняка. Номне нескажет… - покойный Янсон тоже несказал Анне, кого он вербовал встолицеСША:
        -Иеще десять человек вкоротком списке… - она, неслышно, вздохнула. Ночью Анне хотелось попросить графа Теодора позаботиться оМарте. Женщина оборвала себя:
        -Все, что происходит, ничего незначит. Мне кажется, что он связан сподпольем. Аесли нет? Если он просто проверяет меня… - Анна замерла, чувствуя его поцелуи:
        -Я могу знать невсех агентов СССР. Нет, нет, невозможно. Либо он изтого подполья, окотором говорили Старшина иКорсиканец, либо он просто нацист, без двойного дна… - риск был слишком велик. Она немогла посылать Марту кграфу Теодору, незная оего истинном лице.
        Она уехала свиллы рано утром, когда фон Рабе еще спал. Анна нестала оставлять записки, или вызывать такси, апросто дошла пешком доЦоо. Она вдыхала запахлип:
        -Он похож наФедора. Федор таким будет, через двадцать лет. Сорок один ему сейчас… - Анна тряхнула черноволосой головой, зайдя впустой вагон метрополитена:
        -Может быть, Марта его иувидит. Может быть, она встретится сотцом. Уменя это врядли получится… - она смотрела наспящие кварталы Берлина. Поезд шел быстро, покачиваясь. Анна положила руку наживот:
        -Неслучится ничего. Врач сказал, что все кончено, да ия была осторожна… - она подавила желание опустить голову вруки, досих пор пахнущие его сандалом.
        -Слушай меня, - деловито сказала Анна дочери, - если я невернусь… - женщина задумалась, - через три часа, распечатай второй конверт ипрочти его. Нераньше… - Марта, непонимающе, кивнула: «Хорошо. Аесли… когда ты вернешься?»
        -Отдай его мне, - почти сухо велела Анна, надевая твидовый жакет: «Неходи всоветское посольство, это опасно. Жди меня здесь».
        Еслибы все оказалось впорядке, Аннабы спокойно покинула территорию СССР, часа через два-три, после сеанса связи сМосквой:
        -Она меня подождет… - Анна вздохнула, услышав, что дочь собирается ее проводить, доугла Унтер-ден-Линден, - она понимает, что такое дисциплина… - науглу Анна поцеловала дочь вщеку:
        -Скоро вернусь, жди вкондитерской… - идя кограде посольства, она обернулась. Марта стояла, вскромном, темном костюме, ибелой рубашке. Налацкане жакета блестел значок, сосвастикой. Анна взглянула назолотую пыль, насочной траве бульвара, натяжелую ткань черно-красных флагов, над бронзовой головой дочери. Утром Марта заплела волосы вкосы. Врепродукторе раздалось тиканье. Голос диктора сказал:
        -ВБерлине одиннадцать утра, первого июня… - загремел «Хорст Вессель», Анна поняла:
        -Я все видела, видела. Она сказала, что мы еще встретимся, я помню… - женщина помахала дочери. Сжав руку вкулак, вкармане жакета, Анна вонзила ногти владонь:
        -Встретимся, я ей верю… - боковая калитка была немного приотворена. Впоследний раз оглянувшись, Анна ступила натерриторию СССР.
        Марта сидела, вертя второй конверт:
        -Два часа дня. Даже половина третьего… - девушка прошлась поФридрихштрассе, оценив витрины магазинов. Ей понравилась одна сумка. Марта пожалела, что лавка, из-за воскресного дня, закрыта:
        -Может быть, завтра, мы сюда заглянем, смамой… - она ожидала, звона колокольчика, надвери кондитерской, знакомого запаха жасмина. Марта надеялась, что мать закатит серые глаза, иодними губами скажет:
        -Совершенно пустой вызов, ничего интересного… - Марте пришло вголову, что запоследний год она хорошо изучила дела «Импорта-Экспорта Рихтера». Марта, правда, занималась, только коммерческими операциями, как называла их мать.
        -Значит, есть инекоммерческие сделки… - Марта потрогала конверт. Внутри что-то лежало:
        -Три споловиной часа прошло… - она бросила взгляд заокно, - надо быть дисциплинированной, как папа имама… - попросив кофе навынос, Марта сунула конверты всумочку. Она решила купить воскресную газету, покурить, вуединенном дворе, ипрочесть распоряжения матери:
        -Меня отправляют назадание… - внезапно поняла Марта, - мама говорила, что такое возможно. Номама сообщила Центру, что я учусь… - вМоскве знали адрес виллы Рихтеров, безопасной квартиры, где стоял радиопередатчик, иконторы «Импорта-Экспорта», навтором этаже дорогого особняка, вцентре города.
        Марта пошла вверх поКохштрассе. Она нырнула вкакую-то кованую калитку. Вторые ворота, ведущие водвор, оказались закрытыми. Присев награнитную тумбу, отхлебнув кофе, Марта закурила. Положив наколени сумочку, девушка развернула «Das Reich». Газета подчинялась непосредственно рейхсминистру Геббельсу.
        -Унего докторат понемецкой литературе… - угрюмо, подумала Марта, - журналисты здесь человеческим языком пишут… - просмотрев передовицу, девушка опустила глаза вниз. Сумочка соскользнула наасфальт двора, кофе пролился изстаканчика. Марта ничего незаметила.
        -ВМоскве опубликованы данные, свидетельствующие, что покойный лидер партии большевиков, Александр Горский, был завербован разведкой западных стран. Он организовал покушение наЛенина, ввосемнадцатом году, вложив, как выразился господин Сталин, пистолет вруку наемной убийцы, Каплан. Горский хотел занять место Ленина, разделяя власть соЛьвом Троцким… - Марта нестала читать дальше. Горький дым обжег горло. Она закашлялась, отбросив газету. Подняв сумочку, Марта разорвала конверт. Наузкую ладонь выпал старый крестик матери. Пальцы подрагивали, она еле застегнула цепочку нашее. Положив руку накрохотные изумруды, Марта начала читать письмо.
        Генрих фон Рабе прилетел изКракова вформе гауптштурмфюрера. Онбы никогда нестал надевать мундир впоездку, нонадоклад крейхсфюреру СС, он отправлялся скомендантом Аушвица, штурмбанфюрером Рудольфом Хёссом. Хёсс любил форму, иносил ее даже повыходным дням.
        Одеваясь усебя вкомнатах, Генрих сцепил, зубы: «Черт сним, придется потерпеть». Заокном спальни зеленел тихий сад. Коттеджи для персонала построили всельской манере, сбелеными стенами, черепицей накрышах, идеревянными балками. Гиммлер, приехав синспекцией влагерь, вмарте, похвалил поселок:
        -Чувствуешь себя вдеревне… - весело сказал рейхсфюрер, - весной, когда все цветет… - день оказался теплым. Хёсс устроил обед натеррасе резиденции коменданта. Вголубом, высоком небе, щебетали ласточки.
        Лагерь находился втрех километрах отпоселка охраны. Офицеры ездили наработу намашинах, остальных возил автобус. Навыходных жены офицеров отправлялись вКраков, запокупками. Уних был кинозал, изБерлина приезжали артисты, офицеры играли втеатральном кружке. Отто руководил спортивной программой, обучая работников плаванию, иверховой езде. Генрих прислушался кголосам, доносившимся отбассейна. Он посмотрел начасы:
        -Свободная смена отдыхает… - рядом сбассейном весной построили деревянное здание сезонного кафе. Грузовик привез белый песок. ВБерлине заказали полосатые, холщовые шезлонги. Начерной доске написали мелом: «Лучшая жареная рыба напобережье, лимонад, холодный кофе».
        Это была идея Отто. Брат улыбнулся:
        -Словно напляже, под Ростоком. Нехватает соленого ветра… - он подмигнул Генриху, - ноты осенью его вдохнешь… - военнопленных ожидалось много. Гиммлер утвердил программу строительства новых лагерей, вгенерал-губернаторстве. Заобедом рейхсфюрер заметил:
        -Места хватает, партайгеноссе фон Рабе. Пусть ваша группа займется выбором строек, могущих обеспечить труд пленных, наблаго Германии… - оевреях пока ничего неговорилось.
        -Ноэто пока, - пробормотал Генрих, подняв голову. Над садом, вдалеке, виднелся серый дым. Генрих подумал, что можно принять его заоблака:
        -Можно здесь всю жизнь провести… - Генрих взял саквояж, - незная, что рядом лагерь… - после Пасхи Генрих поехал под Варшаву. Менее, чем вста километрах насеверо-восток отгорода, располагался карьер, где довойны добывали гравий. Тогдашний хозяин производства, польский промышленник, устроил отдельную железнодорожную ветку, отстанции Треблинка, ведущую прямо накарьер. УГенриха, вкабинете, висела карта бывшей Польши, сотметками. Настоле лежали аккуратные папки, снапечатанными намашинке названиями будущих лагерей. Он, каждый вечер, закрывал глаза:
        -Может быть, все скоро закончится. Сведения уходят вЛондон…, - Генрих, аккуратно, два раза внеделю, писал семье. Отто был ему благодарен. Уштурмбанфюрера фон Рабе, сего занятиями, вмедицинском блоке, никогда нехватало наподобное времени. Вконвертах, уходивших вБерлин, Генрих сообщал, шифром, опланах построительству лагерей, одвижении войск, внаправлении русской границы. Операция «Барбаросса» начиналась нарассвете, двадцать второго июня.
        -Через три недели… - он смотрел наприбранную спальню, - но, может быть, русские ударят превентивно. Англичане им помогут. Безумец испугается, встране начнется хаос, иего банда отправится под суд… - Генрих понимал, что хаоса отГермании ждать нестоит, ножить без надежды было тяжело.
        Они ехали вБерлин надоклад опланах порасширению Аушвица. Гиммлер собирался навестить Польшу виюле. Рейхсфюрер весной намекнул, что хочет забрать Генриха изадминистративно-хозяйственного управления:
        -Перейдете вмою канцелярию… - Гиммлер, судовольствием ел нежную, весеннюю баранину, - будете отвечать запрограмму поособым, так сказать, местам заключения. Мне нужен хороший математик, - весело добавил рейхсфюрер, - начнете дышать морским воздухом, тезка… - Гиммлер часто шутил над их одинаковыми именами. Новое назначение могло означать Пенемюнде, ноГенрих нехотел ничего спрашивать, чтобы невызвать подозрений. Он понимал, что Гиммлер все ему скажет наличной аудиенции, после доклада:
        -Если Пенемюнде, это хорошо… - Генрих взял фуражку, - наконец-то, мы узнаем, что происходит. Нопочему русские молчат, почему неатакуют Германию? Неужели Сталин доверяет Гитлеру? Ему, наверняка, сообщили одате начала войны. ВБерлине есть советские агенты… - всалоне первого класса самолета, забархатной, синей шторкой, пахло хорошим, бразильским кофе. Принесли свежую, раннюю клубнику, сдеревенскими сливками. Хёсс подмигнул Генриху:
        -Сегодня вечером нас ждут семейные обеды. Хватит питаться кое-как… - коменданта вТемпельхофе встречала жена сдетьми. УХёсса их было четверо, младшая девочка родилась зимой.
        -Он католик, - Генрих, искоса, разглядывал спокойное лицо коменданта.
        Хёсс шуршал газетой:
        -Он отошел отцеркви, когда стал сторонником Гитлера… - Хёсс вырос всемье истово верующих, отец готовил его кпринятию сана. Вместо этого, Хёсс, подростком, завербовался вармию. Впятнадцать лет он участвовал всражениях. Комендант стал самым юным изнемецких унтер-офицеров, получив нашивки всемнадцать:
        -Он смелый человек, - думал Генрих, - унего два Железных Креста, три ранения. Гитлер его любит. Надо имне какое-нибудь ранение заработать, - угрюмо решил Генрих, - сумасшедшему нравится окружать себя храбрыми людьми. Он трус, каких поискать. Бедная Густи… - дорогой друг сообщил им, обомбежке:
        -Имать Питера погибла. НоуГусти девочка осталась. Тоже Августа. Аесли я умру… - внезапно понял Генрих, - никого неостанется… - Хёсс подтолкнул его локтем вбок:
        -Нетолько обед, ноикое-что еще. СПасхи жену ненавещал, соскучился, - он рассмеялся:
        -Трое братьев, инеженаты. Вам надо немедленно найти невест. Германии требуются большие, арийские семьи… - Генрих узнал интонации Отто. Брат привозил влагерь приятелей, изобщества «Аненербе». Генрих отговаривался занятостью, ноиногда приходилось сидеть налекциях. Он слушал бесконечные рассуждения опревосходстве арийской крови, смотрел нафотографии неполноценных, как их называли лекторы, рас, подавляя желание достать пистолет. Генриху хотелось застрелить ибрата, ишайку преступников, его окружающую.
        -Питер просил дать ему пистолет, вХадамаре, - устало вспомнил Генрих:
        -Я его остановил. Ктобы еще меня остановил, буде подобное потребуется… - Хёсс помахал: «Еще кофе, пожалуйста!»
        -Он католик, хоть ибывший… - Генрих тоже взял фарфоровую чашку, спозолотой, - икаждый день проходит мимо польских прелатов, заключенных влагере. Господи, как давно я небыл вцеркви… - Генрих, впоездках поПольше, иногда заходил вкостелы, выбирая тихое время, между мессами. Он сидел, глядя нараспятие:
        -Господи, излечи Германию, пожалуйста. Дай нам силы бороться сбезумием, столько, сколько потребуется, чтобы страна оправилась… - вБерлине, Генрих собирался позвонить пастору Бонхофферу. Священник, как имногие участники подполья, формально числился агентом абвера, военной разведки. Армия иСД терпеть немогли друг друга. Граф Теодор, пользуясь хорошими отношениями садмиралом Канарисом, главой абвера, рекомендовал ему людей, вызывающих подозрение уСД:
        -Подобным образом, - хмуро сказал граф Теодор, - мы сможем хоть кого-то обезопасить, отпристального внимания Мюллера.
        -Схожу намессу, приму причастие… - Генрих сидел сзакрытыми глазами. Самолет снижался. Отец иЭмма, сначала, хотели встретить его вТемпельхофе, новсубботу он получил телеграмму, изБерлина, заставившую Генриха присвистнуть:
        -Я думал, он никогда несогласится наобед… - граф фон Штауффенберг ждал его ввоскресенье, накружку пива, вкабачке: «Zur Letzten Instanz».
        -Очень хорошо, - довольно сказал Генрих, - сРождества он колебался, и, наконец, решил. Он вГенеральном Штабе. Его должность нам очень наруку, сгрядущей войной… -Генриху хотелось верить, что русские сломают хребет Гитлеру, ивойдут вГерманию, нонадежды наэто было мало. Зная, сколько войск иавиации подтягивается кгранице, Генрих понимал, что атака застанет СССР врасплох.
        Он позвонил скраковского аэродрома домой. Голос уотца был усталым:
        -Хорошо, милый. Поезжай поделам, вечером встретимся. Набери нас изТемпельхофа, чтобы мы неволновались… - повесив трубку, Генрих, озабоченно, подумал:
        -Что спапой? Я его никогда таким неслышал… - поговорив ссыном, граф Теодор вернулся вспальню. Откровати легко, почти неуловимо, пахло жасмином. Он увидел наподушке черный волос:
        -Я ей все сказал… - он гладил скользкий шелк, - либо она пошла камериканцам, либо наПринц-Альбрехтштрассе… - он так инепонял, кто хозяева фрау Рихтер. Ночью ему пришла вголову история онагвале. Теодор едва нерассказал легенду женщине. Вспальне было полутемно. Серые глаза переливались, втусклом свете серебряного подсвечника. Она обнимала его, шепча что-то ласковое. Теодор понял:
        -Это неона. Она работает, она исполняет свой долг. Я помню ее, настоящей. Один раз она сняла маску, вТемпельхофе, зимой. Марта поднялась ввоздух, я спросил, небоитсяли она задочь. Тогда она была собой, наодно, единственное, мгновение. Ради дочери она пойдет навсе, абольше унее нет слабых мест… - фрау Рихтер ушла, неоставив записки. Теодор, вобщем, инеждал подобного:
        -Но, может быть, она вернется. Если ей прикажут дальше сомной работать, она придет… - выбросив локон вмраморный умывальник, он привел впорядок постель:
        -Она была очень осторожна… - подумал Теодор, накухне, готовя завтрак для дочери, - хотя ей почти сорок… - он застыл над плитой, скофейником вруках:
        -Конечно, ей ненужны осложнения. Она работник, унее нет чувств… - думая обелой, будто жемчужной шее, темных, тяжелых волосах фрау Анны, он, доболи, сжал ручку кофейника, орехового дерева.
        -Мы танцевали, вбиблиотеке, - мрачно вспомнил Теодор, - венский вальс. Ничего подозрительного, британское радио я при ней неслушал. Господи, как противно… - увидев Эмму, натеррасе, граф велел себе улыбнуться.
        Самолет коснулся колесами полосы. Хёсс наклонился кГенриху:
        -Мы расширяемся еще ипотому, что скоро нас ждет окончательное решение, пословам … - он, указал пальцем куда-то вверх:
        -Рейхсфюрер передаст указания, напервый этап деятельности. Это очень, много работы, - озабоченно добавил Гесс, - надо рассчитать мощности новых аппаратов, пропускную способность блоков. Жаль, что тебя забирают… - Генрих кивнул: «Уменя хорошая группа, ребята справятся».
        -Окончательное решение, окончательное решение… - фрау Хёсс приехала сбукетом. Старшие дети сделали плакат: «Ура! Папа вернулся!». Комендант пощекотал младшую девочку:
        -Подарков я привез два чемодана, милые мои… - Хёсс напомнил Генриху:
        -Ждем тебя наобед, наследующей неделе… - они договорились озавтрашней встрече, наПринц-Альбрехтштрассе. Хёсс увел семью кмашине.
        Генрих нашел свободный телефон-автомат. Отец снял трубку напервом гудке. Генрих только иуспел сказать, что он вБерлине. Гауптштурмфюрер застыл, услышав сигнал тревоги, самый отчаянный, исамый срочный. Понему Генриху предписывалось немедленно отправиться туда, откуда позвонили, передав кодовое слово.
        -Может быть, уних давно гестапо… - он заставил себя взять саквояж, - лично Мюллер наобыск приехал. Уних передатчик вподвале, законсервированный. Больше ничего влавке нет, ноипередатчика хватит, чтобы нас всех арестовали. Они давно наБританию работают, спервой войны. Новгестапо все разговаривают. Мюллер хвалится своими достижениями, каждый раз… - еслибы улавки стояли машины гестапо, Генрих просто невышелбы изтакси:
        -Меня неувидят… - он дождался машины, настоянке, - ничего опасного нет. Ноя должен быть там, обязан… - он вскинул голову. День оказался ярким, солнечным, дул теплый ветер. Генрих подумал отеле Габи, падающем накрышу черной, эсэсовской машины, окрови, растекшейся влужу поасфальту:
        -Онибы неуспели покончить ссобой. Им седьмой десяток… - ювелир иего жена, пожилые, бездетные люди, приняли лавку понаследству.
        Генрих поставил саквояж насиденье такси: «Угол Фридрихштрассе иКохштрассе, пожалуйста».
        Марта сидела накраешке старого, обитого потрескавшейся кожей, кресла. Девушка невыпускала письмо матери. Втемноватой, маленькой комнате, пахло пряностями. Взастекленных шкафах поблескивало какое-то серебро. Она прислушалась, нозадверью царила тишина:
        -Аесли мама ошиблась… - Марта смотрела наровный, знакомый почерк, - если ювелир вызвал гестапо? Я попросила связать меня спредставителем «КиК», вБерлине. Они британская компания, идет война… - удвери лавки звякнул колокольчик. Марта, озираясь, появилась напороге, ювелир поднял седоволосую голову. Черный пудель уприлавка, тихо заворчал. Хозяин лавки смотрел наее шею. Откашлявшись, девушка, зачем-то потрогала крестик:
        -Прошу прощения, фрейлейн, закрыто… - довольно любезно сказал ювелир: «Приходите завтра». Над стойкой висел портрет Гитлера, впартийном, коричневом кителе. Фюрер, ласково улыбаясь, принимал отмаленькой девочки цветы. Марта вспомнила похожий портрет Сталина, вмосковской школе.
        Письмо матери, идокументы лежали всумочке, рядом счековой книжкой швейцарского банка. Нашее девушки переливались крохотные изумруды крестика. Марта поняла, что больше унее ничего вжизни неосталось.
        Мать прощалась, запрещая ей идти всоветское посольство, навещать гостиницу, или ехать вШвейцарию:
        -Если ты появишься влюбом изэтих мест, тебя немедленно отвезут вМоскву, наЛубянку, откуда ты живой невыйдешь… - Марта понимала, что, после новостей одеде, мать тоже ждет расстрел. Она неповерила, что Горский был агентом западных стран, ноМарта знала, как обращаются сродственниками врагов народа:
        -Фото заретушируют, фамилию деда заклеят, вучебниках икнигах, улицы ифабрики переименуют. Нето, чтобы это была его настоящая фамилия… - многие революционеры брали псевдонимы, номать написала, что обистинном происхождении Горского знал, вероятно, только Владимир Ильич:
        -Я тоже незнала, милая. Я прочла папины бумаги только после его гибели, наДальнем Востоке… - уМарты имелись родственники вАмерике, сфамилией Горовиц. Мать попросила девушку каждые полгода отправлять весточку вНью-Йорк, вадвокатскую контору «Салливан иКромвель». Она приложила адрес:
        -Я немогу тебе всего рассказать, просто знай, что отписем зависит моя жизнь… - Марта прикусила губу:
        -Я немогла поступить иначе, милая моя девочка, немогла скрыться, стобой. Я обязана докричаться дородины, убедить Иосифа Виссарионовича внеизбежности атаки Германии наСоветский Союз. Это мой долг, Марта, поэтому я непрошу прощения, что оставила тебя одну. Я уверена, что когда-нибудь тебе тоже придется сделать подобный выбор, ипоставить благо страны выше, чем твою жизнь… - мать объяснила, что ювелирная лавка связана сбританской разведкой:
        -Твой паспорт впорядке. Они тебя приютят, напервое время. Отправляйся вБремен или Гамбург, садись напаром, идущий вШвецию. ИзСтокгольма свяжись самериканскими родственниками. Я обещаю, что неоткрою их имен. Москва тебя ненайдет, милая моя девочка. Пожалуйста, выживи. Мне очень жаль, что я неувижу внуков… - мать написала иокрестике. После того, что Марта узнала, новости ее неудивили:
        -Янсон вырастил тебя, как свою дочь, следуя долгу коммуниста, ипорядочного человека, нотвой настоящий отец, другой человек… - ее отец был белоэмигрантом:
        -Мы встретились случайно… - девушка велела себе успокоиться, - потом я его видела только раз, воФранции. Он, должно быть, давно покинул Европу, после капитуляции, наЗападном Фронте. Но, если вы, когда-нибудь, столкнетесь, он узнает крестик. Это его фамильная реликвия… - Марта, недвигающимися губами пробормотала:
        -Воронцов-Вельяминов. Федор Воронцов-Вельяминов…, - отец строил вЕвропе иАмерике под фамилией «Корнель». Марта прочла иобританской ветви семьи, овладельцах компании «КиК». Она поняла, что видела их лекарства ваптеках, вШвейцарии. Она вспомнила очерк летящей птицы, наэтикетке, надпись «А. D. 1248».
        Задверью никто недвигался, половицы нескрипели. Услышав ее просьбу, ювелир внимательно осмотрел Марту, сног доголовы. Девушка вздернула острый подбородок, держа сумочку наплече, откинув голову, сбронзовыми косами.
        Вподворотне Марта решила, что ни вкакую Швецию, а, тем более, вАмерику, она непоедет. Затянувшись папиросой, она допила остывший кофе:
        -Во-первых, - рассудительно сказала девушка, - даже если война инастанет, она закончится через три недели. Советский Союз сильнее Германии. Во-вторых, мамочке поверят, обязательно. Почему я вообще думаю, что геббельсовский листок прав? - Марта, брезгливо, наступила нагазету:
        -Они какой только чуши непишут. Мы смамой вЦюрихе смеялись, читая их творения. Нельзя впадать впанику, - твердо сказала себе Марта, - вконце концов, даже если все правда, я немогу бежать. Надо сражаться сГитлером. Мама это делала, ия буду… - Марта ткнула окурком вкартонный стаканчик:
        -Британская разведка. Какая разница, они тоже противники Гитлера. Они два года сГерманией воюют. Я умею стрелять, водить машину исамолет, я прыгаю спарашютом, разбираюсь вшифрах. Даже напередатчике могу работать. Ия арийка… - Марта, криво, улыбнулась, - снеобходимыми документами… - всвидетельстве очистоте крови предки Марты были расписаны досемнадцатого века, сдатами крещений ивенчаний, вЦюрихе, ивЮжной Африке. Марта незнала, откуда родители взяли бумаги Рихтеров, инеочень хотела обэтом задумываться:
        -Однако все надежно, идружба сфон Рабе мне поможет… - она подавила желание опустить голову владони. Осоветских агентах вБерлине мать ничего ненаписала. Марта понятия неимела, где их искать:
        -Ладно… - сказала себе девушка, - это ненадолго. Война скоро закончится, я найду маму… - она пообещала себе, что непременно это сделает. Мать запретила ей ездить вШвейцарию, заамериканскими документами:
        -Произойдет автокатастрофа… - читала Марта, - я несправлюсь смашиной, нагорном вираже. Лимузин загорится, мое тело будет изуродовано, донеузнаваемости. Меня похоронят рядом смогилой отца. Это официальная версия, всем подобным занимаются чистильщики. Тебе нельзя попадаться им наглаза, Марта, иначе ты погибнешь. Помни обэтом, инерискуй. «Импорт-Экспорт Рихтера» перейдет другому хозяину. Ты решишь покинуть Швейцарию, очем инапишешь нашему адвокату. Он тебя вызовет напохороны. Ты ответишь, что очень занята, инеможешь приехать… - видно было, что мать отложила ручку, чтобы собраться ссилами:
        -Схема известная, ее разыграют, как понотам. Они будут искать тебя, Марта. Твой долг выжить, обещай мне, что ты это сделаешь… - Марта вспомнила, что унее нет оружия. Уфрау ифрейлейн Рихтер его иневодилось. Пистолеты обеспеченной даме, иее дочери были ни кчему. Марта подозревала, что уматери есть браунинг, или вальтер, однако дома Анна их нехранила:
        -Ия только втире стреляла… - ювелир, наконец, кивнул: «Пойдемте, фрейлейн…»
        Он провел ее вкомнатку, назадах лавки. Хозяин принес фаянсовую чашку схорошо заваренным кофе, взглянув начасы: «Вам придется немного подождать». Он закрыл дверь. Марта завидела старинную, фарфоровую пепельницу: «Очень хорошо».
        Она выкурила четыре сигареты, несколько раз перечитала письмо матери, иподготовила речь, для человека, который, как предполагала Марта, работал набританскую разведку. Девушка пила кофе, пока вчашке неосталась одна гуща. Она подергала ручку двери:
        -Заперто. Впрочем, ювелир меня впервый раз вжизни видит. Я пришла без пароля, малоли кем я могу оказаться. Он осторожен, это правильно… - Марта услышала веселое тявканье пуделя. Половицы вкоридоре заскрипели, медная ручка повернулась.
        Она узнала рыжевато-каштановые волосы. Марта поднялась, крепко вцепившись всумочку:
        -СД, то есть гестапо. Он вадминистративно-хозяйственном управлении работает, Эмма говорила. Малоли что она говорила… - зло напомнила себе Марта, - это он для посторонних расчетами занимается. Бежать некуда, пистолета нет. Неужели мама ошиблась… - остановив такси науглу Фридрихштрассе, Генрих, соблегчением, понял, что все впорядке. Ювелир ждал намостовой, спуделем наповодке. Подсвечник, прошлого века, стоял ввитрине, наположенном месте. Гестапо, судя повсему, здесь непоявлялось.
        Он раскланялся сювелиром:
        -Большое спасибо, что вовремя нашли нужную вещь. Я приглашен надень рождения, неудобно приходить спустыми руками. Простите, что поздно спохватился… - Генрих говорил это наслучай, если кто-то изпрохожих прислушается. Влавке можно было вести себя свободно, помещение часто проверяли. Ювелир все равно шептал. Выслушав его, Генрих задумался:
        -Может быть ловушка, подсадная утка… - хозяин лавки никогда вжизни невстречал неизвестную девушку, потребовавшую вызвать представителя «КиК». Генриху показалось, что он хочет что-то добавить. Ювелир махнул рукой:
        -Я, может быть, ошибаюсь, однако я помню крестик, который она носит. Кажется, я его видел… - он почесал седой висок, Генрих хмыкнул:
        -Влюбом случае, надо сней поговорить… - он замер напороге. Она заплела бронзовые волосы вкосы, врасстегнутом вороте белой рубашки сверкали крохотные изумруды. Генрих смотрел натонкую, хрупкую фигурку. Она крепко держала сумочку, маленькие ноги, вскромных туфлях, недвигались сместа:
        -Унего лицо усталое… - неожиданно для себя, подумала Марта, глядя насеро-зеленую форму, наэсэсовские нашивки, срунами, - иглаза тоже… - глаза были большие, серые, втемных ресницах.
        -Унее веснушки… - понял Генрих, - погода хорошая, солнце. Она крестик матери надела… - он шагнул вкомнату, Марта подняла сумку, будто хотела ей закрыться.
        Гауптштурмфюрер фон Рабе улыбался, глядя напепельницу.
        -Вы некурите, фрейлейн Рихтер… - он поднял бровь: «Или я ошибаюсь?».
        Ее подбородком, весело подумал Генрих, можно было резать железо. Марта молчала:
        -Если он изгестапо, я что-нибудь придумаю. Отговорюсь. Уменя швейцарское гражданство, я ищу компанию, скоторой торгует контора моей матери. Торговала… - она неуспела ничего сказать. Младший фон Рабе раскрыл золотой портсигар:
        -Я тоже курю американские сигареты, фрейлейн Рихтер… - девушка кивнула, Генрих щелкнул зажигалкой:
        -Благодарю вас… - он взглянул накрестик: «Где ваша мать, фрейлейн Рихтер?»
        Тикали часы, Марта вдыхала запах пряностей.
        -Незнаю, - честно ответила она, вытаскивая сигарету изсвоей пачки:
        -Вы можете сесть… - разрешила Марта, едва заметно запнувшись, - гауптштурмфюрер фон Рабе…
        Он покривился, мимолетно:
        -Просто Генрих, будьте любезны… - он опустился вкресло напротив: «Расскажите мне все, фрейлейн Рихтер».
        -Просто Марта… - унее были зеленые, прозрачные глаза, Генрих, тоскливо, подумал:
        -Наверное, ее мать наамериканцев работает. Если ее арестовали, я ее выручу, обязательно. Ее мать раскрутила цепочку, поняла, кто сюда переводит деньги. Она узнала, начто Питер потратил средства, вПраге. Выручу, ипусть уезжают отсюда. Уезжают… - девушка села, держась засумочку. Тяжело вздохнув, Марта начала говорить.
        Оказавшись вБерлине, Петр Воронов понял, что столица рейха нравится ему больше, чем остальные города, которые он посещал. Он приехал вГерманию легально, сдипломатическим паспортом, насобственную фамилию, особым рейсом. Этот рейс увозил его иобратно, вМоскву.
        -Нонеодного… - он стоял уокна спальни, вгостевых апартаментах посольства, разглядывая усаженный цветущими липами двор. Петр застегивал золотую запонку, сагатом.
        Унего было два дня, чтобы познакомиться сБерлином. Воронов прилетел нааэродром Темпельхоф вчетверг. Наум Исаакович пока остался вМоскве. Всубботу советские газеты вышли сновостями обистинном лице Горского. Предстояло арестовать оставшихся вживых соратников предателя погражданской войне иреволюционному подполью, ипроследить, чтобы все упоминания оГорском исчезли изучебников икниг. Петр понимал, что распоряжение вычеркнуть имя Горского изистории исходит отИосифа Виссарионовича. Он взял флакон туалетной воды:
        -Правильно. Есть Маркс иЭнгельс, есть Ленин иСталин. Больше никого ненужно. Вождь должен быть один, как вГермании… - Петр отказался отпосольской машины. Он всегда предпочитал метрополитен, иавтобусы. Воронов наставлял молодых работников:
        -Пока вы непобываете вобщественном транспорте, непройдете ногами поулицам, вы никогда, как следует, неузнаете город… - здания вздымались вверх. Рейхсканцелярия иминистерский квартал напоминали постройки древних египтян. Глядя наних, человек чувствовал мощь государства. Здесь все случалось вовремя. Поезда метро приходили порасписанию, люди, дисциплинированно, очередью, поднимались вавтобусы.
        Вспомнив давку, намосковских окраинах, битком набитые салоны, Петр поморщился:
        -Варвары. Незря русские князья приглашали варягов, навести порядок вгосударстве. Недаром Ломоносов учился вГермании… - всубботу Петр сходил наКурфюстендам, вуниверсальные магазины. Вгардеробе стояли два чемодана, сподарками для Тонечки иВолоди. Он придирчиво выбирал итальянские туфли, нейлоновые чулки, шелковое белье. Жене он купил отличный, золингеновский набор, вкожаном несессере, полюбовавшись крохотными ножницами, сзолотой насечкой. Себе Петр взял новую бритву, срукояткой слоновой кости. Он вез Тонечке блокноты, испанской кожи. Володя получал вагончики ипаровоз, для железной дороги, маленькие модели мерседесов ифольксвагенов, трогательные ботиночки, летние костюмчики, дорогого льна. Петр незабыл офранцузских духах, обольшой, искусно иллюстрированной немецкой азбуке, для Володи.
        Все это можно былобы купить ивЦюрихе, где Воронов намеревался оказаться всередине лета, ноПетр никогда невозвращался домой без подарков. После убийства Кривицкого, сходив вBloomingdales, он наполнил чемоданы шелком икашемиром, для Тонечки. Петр купил ей драгоценности отTiffany. ВМоскве Петр даже удивился, такой ласковой была жена. Голубые глаза будто светились, втемноте спальни. Она шептала:
        -Милый, я люблю тебя, люблю… -Петр надеялся, что жена летом скажет ему обеременности.
        -Аесли нет, то пусть она вЦюрихе кврачу сходит, хорошему…
        Вспальне запахло сандалом:
        -Хотя зачем? Мы оба молоды. Мне тридцати неисполнилось, аей двадцать три. ВЦюрихе мы начнем вести размеренную жизнь, прекратятся командировки… - Петр посмотрел насебя взеркало, оставшись доволен, - я, конечно, буду ездить поЕвропе, нокакие там расстояния? Родится девочка, красавица… - он еще нерешил, как назвать ребенка. Воронов колебался между Сталиной, вчесть Иосифа Виссарионовича, иНадеждой, вчесть Крупской.
        -Или Майя… - ему нравилось новое, весеннее имя. Воронов сверился счасами. Кукушка должна была явиться впосольство вместе сеще одной девушкой, свесенним именем, Мартой. Эйтингон велел Петру их разделить, иотправить радиограмму вМоскву. Наум Яковлевич прилетал вБерлин вечерним рейсом. Марта Янсон переходила под его ответственность. Петр незнал, какая судьба ждет девушку. Марта его неинтересовала. Воронов вез Кукушку обратно встолицу. НаЛубянке женщина должна была дать показания ошпионской деятельности своего отца, иособственном предательстве. Кукушку расстреливали. «Импорт-Экспорт Рихтера» переходил новому владельцу, обаятельному бизнесмену изАргентины, сженой ималеньким сыном.
        -Тонечке понравится вЦюрихе. Она там гостила, когда ко мне ехала… - Петр провел рукой похорошо подстриженным, каштановым волосам:
        -Забудем оМоскве… - вБерлине никто неплевал натротуар, инеразбрасывал окурки. Вмагазинах нетолпились плохо одетые люди, сокраин. Вавтобусах нелущили семечки, инепахло пивом. Петр намеренно, нестал обедать водном изхороших кафе, наКурфюрстендам. Он поехал вВеддинг, рабочий район. Пивная была безукоризненно чистой, сосиски принесли свежие. Белое, берлинское пиво оказалось холодным инеразбавленным. Посетители носили недорогую, ноопрятную одежду. Никто неиграл набаяне, инепел хором, омашинах, идущих вяростный поход. Врепродукторе звучала Марика Рекк. Начались последние известия. Несмотря напотерю «Бисмарка» ибои вСеверной Африке, рейх был силен, как никогда.
        -Очень хорошо, что Германия сильна… - сосиски подавали скартофельным салатом. Петру он понравился. Воронов пометил себе, что надо попросить Тонечку сделать такой, вМоскве:
        -Никто ненапивается, негорланит… - Петр неподдерживал отношений сбратом, нобоялся, что даже вЗаполярье Степан ввяжется вкакие-нибудь неприятности. Брат посылал открытки, кпраздникам, изкоторых следовало, что он летает вместной авиации. Он подал просьбу восстановить его впартии, нонаподобное, помнению Петра, надежд питать нестоило. Накарьере брата можно было поставить крест. Жена уВоронова ничего неспрашивала. Петр только говорил, что Степан работает вЗаполярье. Сыну он читал рассказы одоблестных, советских летчиках, ипомогал мальчику рисовать истребители. Володе, правда, больше нравились машины изаводы. Он всегда, восхищенно, рассматривал «Огонек», где печатали фотографии, спроизводства.
        -Инженером станет… - ласково подумал Петр, - мой мальчик… - он был уверен, что Европу ждет мирная жизнь. ВМоскве сообщения оначале войны считались дезинформацией. Британии, вкупе сАмерикой, был наруку превентивный удар СССР поГермании:
        -Они хотят, чтобы мы ослабли… - недовольно сказал Эйтингон, - ввязались вбоевые действия. Тогда капиталисты нападут наСоветский Союз…
        Он помахал радиограммой отКукушки:
        -Двадцать второе июня, что зачушь. Фон Рабе опроверг эти сведения… - сгерром Максимилианом сейчас было несвязаться. Весной оберштурмбанфюрер предупредил, что отправится наБалканы. Однако он, много раз, убеждал Петра, что Германия считает СССР союзником, иникакой войны неслучится. Фон Рабе, как идругим источникам вБерлине, верили.
        Петр бросил взгляд нагазету, надубовом столе, рядом сгрязными тарелками. Завтракая, он просмотрел воскресные издания. Воронов недумал отом, чтобы убрать засобой. Впосольстве имелась прислуга. Дома Тонечка баловала его завтраком, впостель, однако он всегда настаивал, что сам оней позаботится:
        -Незабывай… - он целовал ухоженные руки, - я вдетском доме вырос, я все умею… - наФрунзенской, правда, держали приходящую горничную. Петру нравилось помогать жене собедами, напраздники. Тонечка рассказывала оторжественных приемах, взамке, обохоте, орождественских елках. Петр обещал себе:
        -Унас тоже все это появится. Особняк, дача, как уЛаврентия Павловича, дом наКавказе, яхта… - Воронов предполагал, что может дослужиться дозаместителя наркома, или даже занять, пост Берии:
        -Тонечка станет женой министра. Ей непридется краснеть, думая, что она вышла замуж заплебея… - прочитав новости оразоблачении Горского, вберлинских газетах, Петр, несдержавшись, выругался:
        -Аесли Кукушка статью увидит? Она недура, унее нейтральные документы наруках. Подхватит дочь, ипоминай, как звали. Ищи ее, вкакой-нибудь Панаме… - герр Максимилиан отлучился изБерлина, ноэто ничего неменяло.
        Петр подозревал, что, вотличие отМосквы, вБерлине ведомство рейхсминистра Геббельса несмотрит вротСД:
        -Газетам незапретишь печатать новости… - недовольно сказал себе под нос Петр, - здесь подобное непринято… - оставалось надеяться, что Кукушка читает «Фолькишер Беобахтер». Вэтом издании ничего оГорском ненаписали.
        Выкурив американскую сигарету, запоследней чашкой крепкого кофе, он поднялся. Пробило одиннадцать. Кукушка, еслибы она вообще появилась, сдочерью, должна была быть впосольстве. Петр отдал четкие инструкции, что визитеров надо, немедленно, разделить. Взяв твидовый пиджак, он спустился напервый этаж, вотделанный мрамором вестибюль, сбронзовым, советским гербом, имногоцветными мозаиками. Шаги отдавались эхом втихом зале, под высоким потолком. Петр нырнул внеприметную дверь под лестницей. Здесь было прохладно, мерцали тусклые лампочки наокрашенных стенах.
        -НаЛубянке похоже красят, вовнутренней тюрьме. Серый исиний… - Петр кивнул посольским охранникам, удвери:
        -Ее дочь рядом? - он указал насоседнюю комнату.
        -Она одна пришла, товарищ майор… - услышал Петр недоуменный голос:
        -Одна, никакой дочери мы невидели… - Петр почувствовал, что бледнеет. Сжав руку вкулак, он переступил порог комнаты, где ждала Кукушка.
        Втакси они отодвинулись напротивоположные стороны сиденья. Саквояж исумка стояли посередине, будто ограждая, их друг отдруга. Закинув ногу заногу, покачивая носком простой туфли, Марта смотрела назатылок шофера, вформенной фуражке берлинских таксистов. Генрих разглядывал пустынную, воскресную улицу Фридрихштрассе. Изредка звенели трамваи. Они ехали назапад, вШарлоттенбург. Шофер, дисциплинированно, останавливался навсех светофорах. Генрих думал, что фрау Рихтер стемже успехом могла, действительно, лежать вмогиле.
        -Маму отправят изБерлина вМоскву, - тихо сказала Марта. Генрих принес взаднюю комнатку еще две чашки кофе. Пудель ювелира последовал заним. Собака легла напол, устроив нос натуфле девушки. Генриху показалось, что пудель вздохнул. Наклонившись, Марта погладила мягкую шерстку. Девушка, устало, улыбнулась:
        -Ваш пес тоже ласковый. Аттила, я помню… - Генрих зажег ей сигарету. Он приоткрыл створку окна, выходящего взалитый солнцем, крохотный двор. Над пожарной лестницей вились, щебетали воробьи.
        -Отправят вМоскву… - девушка помолчала, - ирасстреляют. Мой дед, Горский, то есть Горовиц, теперь враг народа, шпион западных стран. Даже увас вгазетах новости напечатали. Сталин избавляется иотмертвых соперников, - тонкие губы, цвета спелой черешни, дернулись:
        -Меня тоже должны расстрелять, как члена семьи изменника родины.
        -Вам семнадцать… - Генрих смотрел намелкие веснушки, назагорелых щеках, натемные, длинные ресницы. Она сглотнула:
        -Это ничего незначит. Уголовный кодекс СССР разрешает применение высшей меры социальной защиты косужденным, начиная сдостижения ими возраста двенадцати лет… - Генрих, сначала, непонял, что такое высшая мера социальной защиты:
        -Унас детей коммунистов отправляют вприюты… - вспомнил он, - хотя какие коммунисты? Они все уехали, давно, акто неуехал, сидит вконцлагере… - Марта добавила:
        -Маму тоже обвинят вшпионской деятельности… - голос девушки дрогнул, однако спина осталась прямой, жесткой. Она сидела так, как ее учили вшвейцарском пансионе, для принцесс идочерей миллионеров, неперекрещивая стройных ног. Американский нейлон чулок едва заметно поблескивал, влучах солнца. Генрих приказал себе несмотреть накруглые колени, прикрытые скромной юбкой.
        Он признался Марте, что знаком сее родственниками:
        -Они увас замечательные. Старший, раввин Горовиц, женился недавно. Его сестра тоже помогает, вборьбе против Гитлера. Имладший брат этим занимается… - Марту надо было довезти доБремена или Гамбурга. Помнению Генриха, еще лучше былобы проследить, как девушка обустроится вСтокгольме идождаться ее американских родственников. Генрих напомнил себе:
        -Война начнется через три недели. Никто неуспеет добраться доСтокгольма. Инам туда непоехать… - любой визит внейтральную страну вызывал уСД подозрения. Генрих немог себе позволить рисковать положением семьи. Он смотрел наупрямый очерк подбородка девушки. Генрих понимал, что нехочет отъезда фрейлейн Марты.
        -Сума сошел! - одернул себя Генрих:
        -Она неможет здесь оставаться, неможет возвращаться вШвейцарию. Русские начнут ее искать… - будто услышав его, Марта заметила: «Мама никогда нескажет, где я, гауптштурмфюрер фон Рабе».
        -Неназывайте меня так, пожалуйста, - попросил он, - мне подобного обращения наслужбе… - Генрих запнулся, - хватает. НКВД как гестапо, фрейлейн Рихтер. Небыло еще человека, которыйбы там неговорил… - она сжала хрупкие пальцы:
        -Мама нескажет, я уверена. Чтобы они ни делали. Ивы тоже… - Марта подняла зеленые глаза… - говорите просто, Марта. Пожалуйста, герр Генрих… - девушка поняла, что незнает, какая унее фамилия:
        -Рихтер, Янсон, Горская, Горовиц, Воронцова-Вельяминова… -она нестала говорить Генриху освоем отце:
        -Потом, - решила Марта, - когда я пойму, что вообще происходит… - она старалась недумать, что сегодня утром видела мать впоследний раз вжизни.
        -Я ее найду, - девушка сжала зубы, - если ради этого придется остаться здесь, я так исделаю. Начнется война, СССР введет войска, безумие прекратится… - Марта рассудила, что ей будет легче искать мать, непокидая Европы. Пока ей было только понятно, что Генрих работает набританскую разведку, что они едут навиллу фон Рабе, вШарлоттенбург, ичто бормашина Эмма играф Теодор тоже помогают вборьбе против Гитлера. Генрих извинился, что передает ее срук наруки семье:
        -Уменя деловая встреча, вгороде, номы увидимся вечером. Увас будет гостевая спальня, ванная. Завтра мой отец отвезет вас вмагазины. Вам надо купить вещи, одежду… - унее небыло даже зубной щетки.
        -Уменя есть деньги, - сообщила девушка, - ия настаиваю… - она покраснела:
        -Простите. Я очень благодарна, герр Генрих, завашу заботу. Я незнаю имен советских резидентов, здесь… - торопливо прибавила Марта: «Мама ничего мне непередавала. Она всегда была осторожна…»
        -Ихорошо, что так… - Генрих соскочил сподоконника, - ноябы, все равно, непозволил себе спрашивать увас оподобном, фрейлейн Марта… - ей хотелось услышать, как Генрих называет ее просто Мартой:
        -Ты для него девчонка, - сказала себе девушка, - ровесница его сестры. Ты только школу закончила, аон докторат защитил. Нокакой он смелый… - Марта, исподтишка, смотрела накрасивый, четкий профиль.
        Открывая для нее дверь, Генрих заметил:
        -Я должен перед вами извиниться. Я зимой сказал Эмме, что увас вмозгу одна извилина, вформе свастики… - зеленые глаза заблестели:
        -Я думала, что вы убийца, - призналась девушка, - аЭмму, про себя, называла бормашиной… - пудель терся оноги Марты.
        -Аона вас пилой… - Генрих запер комнату:
        -Я позвоню домой, навиллу, предупрежу… - Марта остановилась вкоридоре:
        -Герр Генрих, аваши старшие братья, Отто, Максимилиан… Они тоже борются против Гитлера? - он вдыхал сладкий, тревожный запах жасмина. Девушка стояла совсем рядом. Генрих был ненамного выше. Наее виске переливались, мерцали бронзовые волосы:
        -Наоборот, - почти сухо сказал фон Рабе, - поэтому, для вашей безопасности, вам надо уехать изБерлина, раньше, чем здесь окажется кто-то изних. Особенно Максимилиан.
        Отювелира Генрих позвонил домой. Он знал, что отец, получив сигнал тревоги, волнуется. Фон Рабе откашлялся:
        -Папа, унас гостья. Наша знакомая, изШвейцарии… - телефоны были надежными, Генрих мог свободно говорить. Он услышал спокойный голос отца:
        -Я знаю, оком ты. Эмму я предупрежу, она подготовит гостевую спальню. Генрих… - отец помолчал, - она одна?
        -Одна… - услышав гудок втрубке, Генрих повернулся кМарте: «Нас ждут, навилле».
        Шофер высадил их укованых ворот, сэмблемой террикона, сдевизом «Для блага Германии». Генрих велел:
        -Отвезете меня вМитте… - Эмма иотец шли поусыпанной мраморной крошкой дорожке кворотам. Аттилла весело лаял, прыгая позеленой лужайке. Марта, зажав под мышкой сумочку, засунула руки вкарманы жакета. Генрих опустил саквояж:
        -Устраивайтесь, пожалуйста. Ни очем неволнуйтесь, навилле нет… - он повел рукой:
        -Мы придумаем, как вас отправить вбезопасное место, обещаю… - он быстро пошел ктакси. Марта смотрела напрямую спину, вэсэсовском мундире. Вечернее солнце играло рыжими бликами, вкаштановых волосах.
        Хлопнула дверца машины. Генриху, отчаянно, хотелось неотводить отнее глаз. Подняв перегородку, отделяющую пассажира, он щелкнул зажигалкой. Хрупкая фигурка, втемном костюме, удалялась. Тонкие пальцы девушки сжимали сумочку.
        -Я нехочу, чтобы она уезжала… - Генрих затянулся сигаретой, - нехочу…, - он велел себе думать овстрече сграфом фон Штауффенбергом.
        Генрих вернулся домой поздно вечером. Они выпили покружке пива, скартофельным салатом исосисками, ипогуляли поМузейному Острову. Генрих был осторожен, новскоре понял, что граф тоже задумывается опротивостоянии Гитлеру. Они расстались, договорившись поддерживать связь, учитывая новую должность Штауффенберга, вГенеральном Штабе. Открывая парадную дверь виллы, Генрих ощутил, что проголодался.
        -Непообедал, как следует… -он расстегнул воротник мундира. Тусклый свет огромной люстры бросал отблески напарадный портрет отца, накартину, сизображением фюрера. Внизу было тихо. Генрих вздохнул:
        -Она устала, унее был трудный день…
        Накомоде, орехового дерева, лежала записка ототца:
        -Девочки отправились спать, я тоже. Завтра мы сМартой поедем наКудам, помагазинам. Мы тебе оставили салат ихолодную говядину. Поешь, милый… - Генрих насторожился. Избиблиотеки слышались звуки рояля. Он узнал ноктюрн. Дверь была чуть приотворена.
        Она неспала.
        Она сидела, закабинетным фортепьяно. Накрышке, втяжелом, бронзовом подсвечнике, трепетали огоньки свечей. Июньское, белесое небо, медленно темнело. Она распустила волосы, ноосталась вскромной юбке ирубашке. Аттила, уткнув нос влапы, лежал наковре, рядом стабуретом.
        Генрих прислонился ккосяку, стараясь даже дышать, как можно тише:
        -Унее отличная техника, я еще зимой заметил. Она хотела учиться дальше. То есть немузыке, математике. Она студентка… - вздрогнув, девушка оборвала ноктюрн. Пальцы лежали наклавишах:
        -Все хорошо, герр Генрих. Мы сЭммой… - она мимолетно, слабо улыбнулась, - даже посмеялись, немного. Мы сней водной комнате жить будем, ваш отец… - ее голос задрожал:
        -Ваш отец попросил слуг поставить еще одну кровать. Отец увас чудесный… - вспомнив знакомый, запах сандала, Марта велела себе неплакать:
        -Отпапы так пахло. То есть отЯнсона. Я этот ноктюрн играла, когда мама приехала, исказала, что папа погиб… - она недвигалась. Генрих кивнул:
        -Отдыхайте, фрейлейн Марта. Спокойной ночи, несмею мешать… - Генрих, мягко, закрыл дверь.
        -Я даже незнаю, как выглядит мой отец, настоящий… - поняла Марта, - я, наверное, никогда его неувижу. Если увижу, он может инеобрадоваться мне. Ия неувижу мамочку… - слезы текли полицу, капая набелую рубашку:
        -Я совсем одна, одна… - невыдержав, Марта сползла наковер, закусив зубами руку. Заокном всходили слабые, летние звезды:
        -Я никого незнаю, уменя неосталось семьи… - всхлипнув, обняв Аттилу, она спрятала лицо втеплой шерсти. Собака лизала мокрые, соленые щеки. Марта помотала головой:
        -Мамочка хотела, чтобы я выжила. Уменя есть родственники, есть друзья. Эмма, граф Теодор, Генрих. Он друг, иникем больше нестанет… - Марте было больно даже думать отаком.
        -Больше я незаплачу, - велела себе девушка, - пока ненайду маму. Мы сней встретимся, обязательно. Ия никуда неуеду… - она поцеловала Аттилу куда-то вовлажный, холодный нос. Пес ласково заворчал. Марта вернулась кфортепьяно. Размяв пальцы, девушка нехорошо усмехнулась:
        -Больше никаких сомнительных композиторов. Фюрер любит Вагнера, фюрер его услышит… - вскинув острый подбородок, Марта заиграла «Полет валькирий».
        Комнату для безопасной связи сМосквой, всоветском посольстве тоже оборудовали вподвале. Стены выкрасили всерый исиний цвет. Простые лампочки окружили проволочной сеткой. Воронову помещение напомнило камеры для допросов, вовнутренней тюрьме, наЛубянке. Кукушка, под охраной, продолжала сидеть наместе. Женщину обыскала сотрудница посольства. Воронов боялся, что уКукушки всумочке окажется пистолет или шприц, скаким-нибудь сильнодействующим средством. Паук поставлял сведения, офармакологических разработках американцев, однако Наум Исаакович вздохнул:
        -Даже Паук неимеет доступа внекоторые лаборатории. Они принадлежат ведомству Гувера, ФБР… - Эйтингон почесал ручкой лоб, - аПаук армейский офицер. Известный тебе Меир Горовиц, судя повсему, перешел изподчинения Гувера вслужбу Даллеса… - Эйтингон задумался:
        -Хорошо, что мы разыграли комбинацию сфон Рабе. Присутствие мистера О’Малли вЕвропе ненужно ни нам, ни немцам. Если он появится вСоветском Союзе, под видом журналиста… - Эйтингон усмехнулся, - мистер Горовиц нам все расскажет, отайнах его работы наДаллеса… - Воронов смотрел наспокойное лицо Кукушки:
        -Она незнает, что я видел документы ее отца. ИНаум Исаакович незнает. Инарком Берия оних понятия неимеет. Только я, итоварищ Сталин… - всообщение оГорском неупоминалось его американское происхождение. Петр понял, что Иосиф Виссарионович решил необнародовать эти сведения:
        -Имне нельзя… - серые, дымные глаза женщины скользили построкам газетной статьи: «Коварные планы шпиона западных империалистов».
        -Нельзя, - повторил себе Петр:
        -Я член партии, я обязан соблюдать дисциплину. Я немогу предавать огласке подобные вещи, без разрешения Иосифа Виссарионовича… - он, все равно, хотел поговорить сНаумом Исааковичем. Если Марта Янсон, сосвоими нейтральными документами, отправилась вАмерику, Паукбы мог ее найти:
        -Паук ее родственник… - женщина, холеными пальцами, салым маникюром, перевернула газетный лист, - кузен. Раввин Горовиц, которого Степан изтюрьмы выручил, тоже. ИМеир, онже мистер О’Малли. Кукушка знает оних, она долго вАмерике болталась… - Петр замер:
        -Нет, нет, Паук неможет быть двойным агентом. Он наш человек, он любит Советский Союз… - Наум Исаакович говорил, что ручается заПаука, как засобственного сына. Эйтингон хотел организовать агенту посещение Москвы:
        -Мы его примем впартию, выдадим советский паспорт, получит звание… - Наум Исаакович подмигнул Петру:
        -Два ордена унего есть, как утебя. Подобное важно, для нашего товарища… - заКукушку Петр рассчитывал получить третий орден. Науму Исааковичу Берия обещал звание старшего майора государственной безопасности. Всухопутных войсках это равнялось командиру дивизии.
        -Мы сЭйтингоном оба майоры, - вздохнул Петр, - ноко мне доверия меньше, авсе проклятый Степан. Хотьбы он героически разбился, всвоей вечной мерзлоте. Еще хорошо, что партия мне поручила должность резидента, вЦюрихе… - Петр был уверен, что Кукушка нетолько нашла своих американских родственников, ноипродалась, спотрохами, ведомству Даллеса. Нанего, судя повсему, работала вся семья Горовицей:
        -Шпионское гнездо, - Петр вдохнул запах жасмина, отее белойшеи:
        -Она крестик сняла. Наверняка, передала дочери. Где эта проклятая Марта, как ее искать… - вШвейцарию отправили чистильщиков, сприказом доставить Марту Янсон вСоветский Союз, буде она хоть переступит границу страны. Глядя наухоженное лицо Кукушки, Воронов понимал, что подобного можно неожидать:
        -Она давно американские документы сделала, себе идочери… - всумочке уженщины, правда, никаких бумаг нележало. Она пришла впосольство без паспорта. Оружия Кукушка тоже непринесла. Петр, лично, распотрошил элегантное творение, изателье Hermes, sac a depeches, лиловой, крокодиловой кожи, втон канту, накостюме серого твида. Шейный платок уКукушки тоже был отHermes, лилово-серый, вцвет ее глаз.
        Похожую сумку, только черную, Петр привез жене изНью-Йорка. Тонечка ходила сней назанятия. Ужены было много тетрадей иписьменных работ учеников. Воронов, скаким-то наслаждением, вспарывал замшевую подкладку сумки Кукушки, стисненой золотом монограммой: «Фрау Анна Рихтер». Кроме пудры ипомады отШанель, маленького флакончика «Императрицы Евгении», отCreed, иблокнота, испанской кожи, савтоматической ручкой, отделанной перламутром, Петр ничего ненашел. Открутив пробку, он вдохнул запах жасмина. Воронов развернул шелковый, носовой платок, сметкой «А.Р.».
        -Мерзавка… - пробормотал он, листая блокнот. Кукушка, аккуратно, записывала расходы. Вособом карманчике женщина собирала чеки. Воронов тоже так делал, вкомандировках, отчитываясь заоперативные траты.
        Драгоценностей женщина неносила, только золотой хронометр, сбриллиантами. Он тоже считался оперативными расходами:
        -НаЛубянке унее все заберут, - Воронов пнул сумку, - ей недолго жить осталось. Она признается, куда дела дочь… - Петр боялся, что Марта Янсон исчезла стайной бухгалтерией «Импорта-Экспорта Рихтера», сименами агентов СССР, работающими отАргентины доЯпонии. Стакой информацией девушкебы обрадовались ивБритании, ивСША. Петр ставил наСША, зная, что Марта училась вшколе, вНью-Йорке.
        -Кукушка еще тогда американцам продалась, - решил он, - пять лет назад. Идочь вовлекла вшпионскую деятельность… - Марте Янсон пять лет назад было двенадцать, ноподобное никого неинтересовало.
        Уних неимелось даже фотографий девушки. Петр понимал, что вШвейцарии семейных альбомов тоже никто ненайдет. Кукушка, далеко недура, знала, как заметать следы. Петр вспомнил, что Марта училась водном классе соСветланой Сталиной идружила сдетьми Иосифа Виссарионовича:
        -Попросить уних описание… Нет, невозможно, это будет означать, что мы провалили операцию, потеряли малолетнюю змею, гадину… - Эйтингон имел свои планы наМарту Янсон, которыми он сПетром пока неделился.
        Вдлинных пальцах Кукушки дымилась сигарета. Петр пока был сней вежлив. Он даже извинился, что забирает сумочку:
        -Это протокол, Анна Александровна, вы отлично знаете… - стряхнув пепел, женщина окинула Воронова долгим, неприятным взглядом. Холеный палец, салым маникюром, уткнулся в«Правду».
        -Я немогу спорить спартией, Петр Семенович… - смотря нанего, Анна видела двенадцатилетнего, наголо стриженого мальчишку, вмосковском детдоме:
        -Мы их навещали, сЯнсоном, перед отъездом. Привезли хлеба, сахара, устроили чаепитие, рассказывали огражданской войне. Янсон их насамолете катал, ваэроклубе. Степан тогда авиацией заболел. Где сейчас Степан, интересно… - Анна велела себе ничего неспрашивать уВоронова, велела забыть охудых подростках, всуконных блузах:
        -Это неон. Он убил Вальтера, хладнокровно, чтобы устроить мне проверку. Сталин избавляется даже отмертвого соперника. Хочет сделать вид, что, кроме него, других кандидатов нароль лидера партии несуществовало. Еслибы папа непогиб, Ленин могбы передать ему власть. Недумай оВоронове, он мелкая сошка. Утебя есть долг перед партией истраной. Поэтому ты здесь сидишь, хотя моглабы давно ехать вШвецию, сМартой… - одочери тоже нельзя было вспоминать, как иоего шепоте, прошлой ночью: «Анна, Анна, я так давно ждал…».
        Анна бросила взгляд нагазету:
        -Через три недели все станет историей, неужели они непонимают? Мне надо встретиться соСталиным, убедить его… - розовые, красивые губы разомкнулись:
        -Я получила партийный билет шестнадцати лет отроду, Петр Семенович, итогдаже ушла нафронт, комиссаром. Я немогу, инебуду спорить спартией, иподчинюсь ее решению. Однако я, втечение года, предупреждала Центр огрядущей войне… - Кукушка перегнулась через стол, нанего повеяло жасмином. Увидев холод всерых глазах, Воронов подавил желание отшатнуться:
        -Она заложников расстреливала, награжданской войне. Для нее ничего нестоить убить человека. Она отравила Раскольникова, своего друга, недрогнувшей рукой… - Горская смотрела прямо ему вглаза. Узкая ладонь хлопнула погазете, Петр вздрогнул:
        -Атака Германии наСоветский Союз начнется нарассвете двадцать второго июня, - отчеканила женщина:
        -Через три недели. Надо нанести превентивный удар, застать Гитлера врасплох, народ Германии восстанет против нацизма… - она опять несла чушь, которую, наЛубянке, выбрасывали, едва завидев расшифрованные строчки радиограмм.
        Петр отпил хорошо заваренного, бразильского кофе. Он велел принести бутерброды, сикрой илососиной, тарелку сфранцузскими сырами, ираннюю клубнику. Пока ему надо было усыпить подозрения Кукушки. Эйтингон, отправляя его вБерлин, заметил:
        -Врядли ее американские хозяева будут штурмовать советское посольство, узнав опропаже госпожи Горской, - Наум Исаакович, издевательски улыбнулся, - новсе равно, невызывай унее тревоги… - Петра беспокоило, что дочь Кукушки могла сейчас оказаться где угодно.
        -Например, вамериканском посольстве… - он поинтересовался уГорской, где девочка. Красивая бровь недрогнула, она затянулась сигаретой:
        -Понятия неимею, Петр Семенович. Марта недевочка, ей семнадцать лет. Она неночевала вотеле… - Кукушка пожала стройными плечами, - ничем немогу вам помочь… - ему почудилась усмешка всерых глазах. Сжав зубы, Воронов поднялся:
        -Кушайте, Анна Александровна, я скоро вернусь… - закинув ногу наногу, она покачивала остроносой, лаковой туфлей. Женщина едва заметно кивнула: «Идите».
        Напороге комнаты Воронов вспомнил, что Кукушка получила звание старшего майора государственной безопасности, вдекабре прошлого года, вместе сочередным орденом:
        -Героя Советского Союза ей недадут… - зло подумал Воронов, - комбригу Горской. Получит пулю, только сначала расскажет нам, где ее дочь.
        Услышав, что Марта впосольстве непоявлялась, Эйтингон сочно выругался:
        -Вези суку сюда, вечерним рейсом. Утебя все равно, нет никаких средств… - уПетра, действительно, при себе ничего неимелось. Онбы мог обойтись подручными способами, как вПрибалтике, но, глядя наКукушку, он понимал, что даже если он переломает женщине кости, она неиздаст, ни звука:
        -Ладно, - мрачно подумал Петр, - наЛубянке она заговорит. Фон Рабе вначале июля приезжает вБерлин. Я его навещу. Он поможет найти Марту, аНаум Исаакович свяжется сПауком… - Петр, совздохом, понял, что неуспеет, еще раз, зайти вмагазины наКудам.
        -Виюле начнутся распродажи, - пришло ему вголову, - так даже лучше… - он кивнул охранникам, дверь комнаты открылась. Кукушка изящно, ела клубнику. Нагубах поблескивали капли сока.
        -Будто кровь, - усмехнулся, про себя, Воронов:
        -Это ее ждет, завтра… - он откашлялся:
        -Мы едем нааэродром Темпельхоф, Анна Александровна. Возьмите… - он протянул женщине сумочку, сраспоротой подкладкой, развинченной пудреницей исломанным тюбиком помады. Она провела пробкой отфлакона пошее: «Я готова, Петр Семенович». Вскинув голову, необорачиваясь, цокая высокими каблуками, Кукушка вышла вкоридор.
        Над зеленой лужайкой, уходящей козеру, всветлом, вечернем воздухе, звенели комары. Девушки сидели намраморном балконе спальни Эммы фон Рабе. Атилла развалился натеплом полу, рядом сплетеным креслом Марты. Девушка босой ногой гладила его поспине. Овчарка, блаженно, жмурила янтарные глаза. Вторую ногу Марта подвернула под себя, накинув наплечи шаль. Она была вкороткой, теннисной юбке ирубашке американского кроя.
        После визита, сграфом фон Рабе, вуниверсальные магазины наКурфюрстендам, уМарты появился багаж, отГойяра, костюмы ишелковые блузки, кашемировые брюки, свитера, спортивные рубашки итуфли. Напороге Kaufhaus des Westens, граф Теодор вручил Марте визитную карточку:
        -Нашу семью здесь знают. То есть твою семью… - голубые глаза, тепло, взглянули нанее:
        -Меня ты найдешь вкафе, - граф указал куда-то вбок, - зачтением газеты. Потом перекусим … - влимузине, подняв перегородку, отделявшую их отшофера, граф потребовал уМарты чековую книжку. Девушка, невозражая, вытащила портмоне. Нельзя было рассчитываться чеками, оставляя следы пребывания некоей фрейлейн Марты Рихтер, вБерлине.
        Граф Теодор сунул чековую книжку вкарман твидового пиджака:
        -Очень хорошо, - мужчина улыбнулся, - я тебе говорил, ты Эмме, все равно, что сестра, амне, как дочь… - Теодор смотрел наее упрямый, красивый профиль.
        Девочка небыла похожа намать:
        -Только подбородок, - он стоял напороге кафе, провожая ее глазами, - ито, как она голову вскидывает… - он велел себе недумать отом, где сейчас может находиться фрау Анна Рихтер, дочь соратника Ленина, аныне врага народа, Александра Горского. Теодор понимал, что они сАнной больше никогда неувидятся:
        -Ее, скорее всего, расстреляют…, - граф вспомнил тоску взеленых глазах Марты, - исдочерью она тоже, никогда невстретится… - Теодор понимал, зачем Анна провела сним ночь, навилле:
        -Она подозревала, что я накого-то работаю… - взяв сахарницу, он услышал наставительный голос среднего сына:
        -Сахар, животные жиры, табак, алкоголь, это бич нашего времени. Фюрер хочет прожить долгую жизнь. Мы все должны брать снего пример. Я намереваюсь достичь ста лет, окруженный внуками иправнуками…
        -Очень надеюсь, что подобного неслучится, - пробормотал граф Теодор, щедро добавляя сахар, закуривая сигарету. Он, обычно, пил несладкий кофе, ноназло Отто иГитлеру хотелось, есть мясо, анадесерт заказывать баварский ванильный крем, что он исделал, обедая сдевочкой.
        Марта, аккуратно, собрала все чеки. Она совала их графу, пока Теодор невынул изее руки бумажки, велев официанту выбросить их вурну.
        В«Фолькишер Беобахтер», вочередной раз, клялись внерушимой дружбе СССР иГермании:
        -Они ненапишут, что США, через две недели, заморозит все активы немецких компаний. Персонал нашего посольства, вВашингтоне, получил распоряжение обэвакуации… - угрюмо подумал граф Теодор. Озамораживании активов он узнал назаседании, врейхсминистерстве финансов, аобэвакуации ходили слухи смая. Это означало дипломатический бойкот Германии, состороны США, инамек нагрядущую войну:
        -Она… Анна… работала нарусских. Она знала оплане «Барбаросса»… - граф Теодор болтал сМартой оее учебе, вШвейцарии, - она хотела удостовериться всвоей правоте… - он иненадеялся, что женщина пришла кнему из-за чувств, новспоминать Анну, несмотря, ни начто, было больно.
        Война означала, что никому изГоровицей доШвеции было недобраться. ВГермании, разумеется, появляться им было нельзя.
        Заранним завтраком, вдвоем смладшим сыном, граф заметил:
        -Последняя весточка отдорогого друга пришла две недели назад. Он, обычно, очень пунктуален… - Генрих вздохнул:
        -Врядли что-то случилось. Сродственниками дорого друга, насколько мы знаем, все впорядке. Он, скорее всего, занят, готовится котъезду… - дорогой друг предупредил, что летом собирается навосток. Его место занимал другой человек. Абонентский ящик переезжал изРоттердама дальше. Новый работник, получал внаследство радиопередатчик. Пани Качиньская отправлялась вБреслау. Генрих увидел твердые, голубые глаза женщины: «Хорошо, что она наеврейку непохожа. Унее отличные документы, новсе равно, хорошо».
        Они поговорили огостье, согласившись, что Марту надо, как выразился Генрих, отправить дышать морским воздухом. Граф Теодор покачал головой:
        -Хорошо, допарома я ее довезу. Адальше? Девочке семнадцать лет, как она обустроится вСтокгольме? ВШвеции, наверняка, есть русские резиденты. Если ее найдут… - отец незакончил. Генрих отвел взгляд, чувствуя, что краснеет. Они сотцом понимали, что через три недели Берлин, как ни странно, станет самым безопасным городом для проживания фрейлейн Рихтер.
        -НоМакс… - размышлял граф, - Макс вернется вначале июля, сБалкан…
        Девочка ела элегантными, отточенными движениями, рассказывая, как налетних каникулах навещала, склассом Северную Италию. Впубличных местах они, разумеется, говорили только набезопасные темы:
        -Мы католики, - Марта, изящно, отпила кофе смолоком, - однако мы поддерживаем, мудрую политику фюрера, поотношению кцеркви. Католики Германии должны последовать примеру протестантов, исоздать собственные храмы… - она скрутила бронзовые волосы назатылке, втяжелый узел. Налацкане жакета блестел значок, сосвастикой.
        Граф Теодор хмыкнул:
        -Ачто Макс? Я видел ее документы. Унее родословная лучше, чем урейхсминистра Геббельса, иусамого фюрера. Образец арийки. Мать ее погибнет, наэтой неделе… - Марта объяснила, как все обставят вШвейцарии, - аона уедет. Даже если Макс проверит ее, он услышит тоже самое. Нет опасности, что он войдет вконтакт срусскими… - фон Рабе, немного, помрачнел, - через три недели вБерлине ни одного русского неостанется. Некому будет ее искать… - он, вобщем, незнал, как подобное предложить девушке:
        -Генрих нанее смотрел зимой, я видел… - граф расплатился посчету, - иона, вего сторону поглядывала. Это былобы самым безопасным решением… - младший сын сегодня делал доклад, уГиммлера, скомендантом Аушвица, Хёссом, апотом встречался срейхсфюрером наедине. Пословам Генриха, речь шла оновом назначении, спродвижением взвании. Генриха брали вличную канцелярию Гиммлера:
        -Буду работать сМаксом… - угрюмо заметил младший сын, - ноя врядли вБерлине обоснуюсь. Гиммлер говорил оморском воздухе… - это могло означать ответственность зарасчеты порасширению полигона, вПенемюнде.
        -Надо как-то намекнуть Генриху… - решил граф Теодор, - вечером, когда девочки спать пойдут. Он говорил, что нехочет заводить семью, несобирается рисковать жизнью близких людей. Мы радовались, когда Густи оказалась вбезопасности, ивсе равно, она погибла, бедная. Однако унее дочка осталась… - он хотел увидеть внуков:
        -Германия оправится, - твердо сказал себе граф, - все Максимилианы иОтто закончат смертной казнью, или пожизненным заключением. Советский Союз скинет дурман Сталина, после войны. Исчезнет ненависть, останется одна любовь… - вее волосах играло солнце, наносу высыпали мелкие веснушки:
        -Одна любовь… - граф довез Марту довиллы.
        Эмма вернулась сработы, аГенриха еще небыло:
        -Он урейхсфюрера… - одними губами сказала дочь, закатив глаза, - третий час сидит… - переодевшись, граф Теодор уехал наобед, смаршалом Герингом. Он хотел осторожно расспросить приятеля, что происходит вПенемюнде.
        Наплетеном столе, между креслами, лежал новый несессер Марты, девушка подпиливала ногти. Эмма хихикнула:
        -Помнишь, наконференции, вдекабре, нас измерял подонок, изуправления расовой чистоты СС? Даже странно, унас одинаковые параметры, аты еврейка… - Марта выпятила губу:
        -Только наполовину, нодля сумасшедшего это все равно. Ерунда эти измерения… - отложив пилку, она почесала нос. Марта старалась недумать оматери, избегая даже упоминать ее имя. Она только заметила Эмме:
        -Мама, скорее всего, вМоскве. Если еще она жива… - обняв девушку, Эмма прижалась теплой щекой, кбронзовому виску:
        -Конечно, жива. Я уверена, вы встретитесь… - Марта видела, сбалкона, как Генрих вернулся домой, насвоей машине, отдав ключи шоферу. Эмма пошла вванную, после партии втеннис. Девушки разобрали покупки Марты, ипринесли избиблиотеки книги поматематике. Марта собиралась заниматься, даже наканикулах. Она, исподтишка, оглядела книжные полки, ноизданий поархитектуре ненашла. Марта предполагала, что статью оботце непоместят вэнциклопедию:
        -Он мамин ровесник, всего надва года ее старше… - Генрих приехал вэсэсовской форме. Завидев Марту, он помахал, устало улыбнувшись.
        -Он вбиблиотеке, работает, - Марта, рассеянно, листала Deutsche Mathematik, орган новой, арийской математической школы. Редактор сообщал, что ученые освободились отеврейского влияния:
        -Измерения, это чушь, как подобный журнал, - Эмма поморщилась, - угерра Кроу тоже были идеальные стандарты, аунего отец русский. Воронцов-Вельяминов… - Марта, спокойно, подумала:
        -Мой отец иПитер Кроу родственники. НодоБритании сейчас никак недобраться. Да ия нехочу покидать Германию, я буду бороться сГитлером. Нехочу покидать его, Генриха… - Марта заметила, что, говоря огерре Питере, подруга немного краснеет.
        -А! - торжествующе сказала девушка: «Уобразца арийской женственности есть сердце!»
        Эмма смутилась:
        -Он два года назад уехал, я тогда ребенком была. Он, скорее всего, помолвлен, или женился… - она отпила кофе:
        -Ты, кстати, моглабы поступить вБерлинский Технический Университет. Он рядом, вГруневальде… - Марта успела справиться обуниверситете вэнциклопедии. Девушка осталась довольна:
        -Отто там неучился, - соблегчением, вспомнила Марта, - он заканчивал, университет Фридриха Вильгельма… - Марта подхватила журнал:
        -Может быть, я так исделаю… - она скинула шаль, сунув ноги втеннисные туфли:
        -Отнесу арийских математиков обратно наполку… - подмигнула она Эмме, - их изыскания мне непригодятся… - вкоридоре Марта замерла, чувствуя, как лихорадочно бьется сердце. Она прошла, нацыпочках, подубовым половицам. Девушка заглянула вприоткрытую дверь. Знакомо, уютно пахло сандалом. Он переоделся, вамериканские джинсы, итеннисную рубашку, отLacoste. Каштановые волосы играли рыжими искрами, взаходящем солнце. Он сидел спиной кМарте, застолом, изредка отпивая кофе. Он быстро писал, насвистывая:
        -Let there be cuckoos,
        Alark and adove,
        But first ofall, please,
        Let there be love…
        Скользнув вбиблиотеку, прислонившись спиной кдвери, Марта прижала кгруди труды арийских математиков: «Мне надо свами поговорить, герр Генрих».
        Навстрече срейхсфюрером речь шла нетолько оновом назначении.
        Гиммлер увел Генриха натеррасу кабинета. Весной ординарцы рейсфюрера переносили его любимые растения иззимнего сада набольшой, просторный балкон. Отсюда виднелись купола ишпили Берлина, поблескивающая под ярким солнцем Шпрее. Награнитном полу, лежала легкая, золотая пыль. Внакрытом стеклянной крышей саду оставались кактусы итропические растения. Урейхсфюрера отлично росли даже орхидеи:
        -Ваш брат, - весело сказал Гиммлер, усаживая Генриха вкресло, - обещал привезти средиземноморские образцы. Я давно хотел получить оливковое дерево… - он улыбался, - символ мира. Скоро Германия вернется кбезмятежной жизни… - опустившись рядом, он протер пенсне:
        -Можно былобы заказать саженец внашем ботаническом саду, однако я предпочитаю получить растение сего родины, изантичной почвы… - Генрих, мрачно, подумал, что Макс вернется изАфин несодним саженцем. Говоря окомандировке старшего брата, отец вздохнул:
        -Он хочет сделать отдельную комнату, вгалерее, для греческой добычи. Бюсты, вазы… - Генрих отозвался:
        -Папа, я обещаю, когда сумасшествие закончится, мы, лично вернем шедевры вмузеи, инайдем хозяев… - Генрих, старательно, отгонял мысли офрейлейн Марте, ноничего неполучалось. Он слышал ноктюрн Шопена, видел тонкие пальцы, наклавишах, бронзовые, распущенные поспине волосы:
        -Иголос унее такой… - понял Генрих, - ласковый. Как музыка, что она играла… - над министерским кварталом развевались огромные, черно-красные флаги. Изрепродукторов, вдалеке, слышался марш. Гиммлер, аккуратно, разлил кофе:
        -Вы знаете, что русская кампания закончится доРождества… - встеклышках пенсне Генрих видел свое отражение. Рейхсфюрер ценил опрятность, илюбил форму. Генрих сходил кхорошему, военному, парикмахеру, перед вылетом изКракова, итщательно оделся. Собираясь крейхсфюреру, он остановился перед зеркалом, вкабинете. Еслибы ни рост, его можно былобы поместить наобложку патриотического издания, как образец арийского офицера, защищающего безопасность рейха. Макс, посоображениям конспирации, впрессе непоявлялся, аОтто гордился, что его снимки печатают вжурналах. Подумав ожурналах, Генрих вспомнил тихий голос фрейлейн Марты:
        -УНКВД нет моих фотографий. Мои… - девушка запнулась, - родители, покинули СССР, когда мне года неисполнилось… - свидетельство окрещении Марты Рихтер выдала католическая церковь святой Варвары, вдалеком городке Цумеб, столице шахтеров юго-западной Африки. Вгод рождения фрейлейн Рихтер тамошняя местность управлялась британцами, захватившими германские колонии вовремя войны, новокруге оставалось много немецких колонистов.
        Подокументам, семья Рихтеров переехала вАфрику изШвейцарии, ввосемнадцатом веке. Арийское происхождение фрейлейн Рихтер было безукоризненным. Вконверте лежали хрупкие, пожелтевшие бумаги, написанные готическим шрифтом. Самое старое свидетельство окрещении было помечено серединой семнадцатого века. Предок фон Рабе, судя подокументам, появился нашахтах Раммельсберга, вгорах Гарца, примерно втоже время:
        -Йорден его звали. Йорден Рабе. Он университет закончил, вГейдельберге. Женился, оставил двоих сыновей, асам вшахте погиб. Второй его сын, Михаэль, отправился работать насоляные шахты, вПольшу, иневернулся оттуда… - Генрих вспомнил, что вто время Польша воевала сРоссией иШвецией:
        -Наверное, тоже погиб… - вювелирной лавке, увидев бумаги Марты, он удивился:
        -Отличная легенда. Увас прекрасное прикрытие. Немцы изподобных мест, - усмехнулся Генрих, - избывших колоний, считаются, как ни странно, образцом чистоты арийской крови. Они невступали вбрак сместным населением, выписывали невест изЕвропы… - он листал документы:
        -Потом ваши родители отправились вБуэнос-Айрес, где тоже большая немецкая община, спрошлого века… - Генрих поднял серые глаза: «Ктобы ни готовил вашу… - он поискал слово, - операцию, он все очень тщательно продумал…»
        -Это мама, - Марта, едва заметно, улыбнулась:
        -Она ездила вГерманию, домоего рождения. Курьером, отКоминтерна, для связи сместными коммунистами. Она участвовала вГамбургском восстании, слышала выступления Гитлера… - Марта помолчала:
        -Она тогда предупреждала, обопасности нацизма. Она оказалась права… - Генрих напомнил себе, что фото Марты, сГанной Рейч, опубликовали в«Фолькишер Беобахтер», вдекабре.
        Он хмыкнул:
        -Опасности нет. Через три недели вБерлине неостанется ни одного советского гражданина. Врядли фрау Рихтер сообщала агентам СССР, которых она курировала, как выглядит ее дочь… - слушая Гиммлера, Генрих, вочередной раз, подумал, что Германия для Марты, вближайшее время, станет самым безопасным местом проживания:
        -ВШвеции ее могут найти, русские. Тем более, вШвейцарии. ДоАмерики сейчас никак недобраться, - Гиммлер тоже говорил оСША.
        Пословам рейхсфюрера СС, война вРоссии ожидалась короткой:
        -Рождество встретим вКремле… - уверил его Гиммлер, - мы неповторим ошибки Наполеона, неотложим вторжение. Задва летних месяца, пользуясь сухой погодой, наши танки дойдут доМосквы. Ожидается много пленных, мы расширим лагеря, и, конечно, позаботимся оевреях СССР. Думаю… - Гиммлер помешал кофе серебряной ложечкой, - мы создадим гетто только вкрупных городах, спромышленным потенциалом, как вПольше. Но, вотличие отЕвропы, где мы можем депортировать евреев пожелезной дороге, инетратить много средств, вРоссии огромные расстояния. Поэтому… - Гиммлер пощелкал пальцами, - мы избавимся отеврейского населения сразу. Хирургически, - он улыбался, - быстрым способом. Массовые расстрелы требуют времени, иплохо отражаются наморальном состоянии наших военнослужащих. Химики, инженеры работают над проблемой… Мы используем польские лагеря, расположенные близко ктерриториям бывшей России… - они развернули карту. Генрих, внимательно, запоминал все, что говорил рейхсфюрер:
        -Начались депортации изБельгии, Голландии… - последнее письмо отдорогого друга пришло наящик Эммы, вПотсдаме, две недели назад. Генрих велел себе неволноваться. Опредседателе амстердамского юденрата Гиммлер ничего несказал, ноГенрих ожидал, что профессора Кардозо, иего семью нетронут. ВПольше чиновники юденратов вели спокойную жизнь:
        -Многие их предателями считают, - подумал Генрих, - дверь Кардозо ругательствами расписали. Амстердамские евреи позаботились. Однако ни мы, то есть СД, ни партизаны нетронут великого ученого, какиебы унего ни были моральные принципы. Вернее, их отсутствие… - поправил себя Генрих:
        -Он собственного шурина сдал Максимилиану. Однако он незнает, где дорогой друг обосновалась. Она скоро покинет Голландию. Ион нестанет доносить намать его детей… - Гиммлер сказал, что все трудоспособные мужчины, евреи, изтерриторий, оккупированных назападе, должны сначала отправиться нашахты изаводы:
        -Мы начнем сдетей, стариков иженщин, аостальные пусть работают, как вМон-Сен-Мартене. Нам скоро понадобится много вооружения. США неРоссия, уних мощная армия… - Гиммлер, недовольно, заметил, что наохрану концентрационного лагеря вМон-Сен-Мартене приходится тратить много средств. Кроме диверсий нашахтах, которые требовалось расследовать, местные партизаны устраивали евреям побеги.
        -Какой-то Монах всем заправляет, - кисло сказал рейхсфюрер, - местное гестапо изарестованных только кличку выбило. Пора, как следует, приняться забандитов, вАрденнах, воФранции. Ваш брат займется ими, после возвращения. Вас, дорогой тезка, ждут другие обязанности… - Вернер фон Браун, управлявший полигоном вПенемюнде, настаивал нарасширении территории. Он подал просьбу осоздании вокруге концентрационного лагеря, для рабочей силы. Генриху предстояло управлять проектом. Кзиме Гиммлер обещал ему звание штурмбанфюрера:
        -Женитесь, партайгеноссе фон Рабе, - подмигнул ему собеседник, - ваши братья путешествуют, заняты. Отто вАрктику скоро отправится. Вы теперь наодном месте обоснуетесь. ВПенемюнде тихо, морской воздух. Самое время создать крепкую, арийскую семью, порадовать вашего отца внуками… - Гиммлер неговорил обисследованиях, ведущихся вПенемюнде. Он только упомянул, что фон Браун работает над новым оружием илетательными аппаратами.
        -Ваш брат ведет особую программу… - Генрих заставил себя, спокойно, кивнуть, - она иостанется особой… - рейхсфюрер тонко усмехнулся, - новы, конечно, сможете присутствовать наиспытаниях ее, если можно так выразиться, результата. Если они окажутся успешными, потребуется возвести завод, для производства… - Гиммлер замялся, - вещи.
        Фотографии вещи Максимилиан привез рейхсфюреру весной, перед началом вторжения вЮгославию. Гиммлер долго, потрясенно, рассматривал альбом. Он поинтересовался, когда будет готов прототип. Оберштурмбанфюрер фон Рабе обещал пробный полет наРождество. Порасчетам, конструкция могла достичь стратосферы, изатри-четыре часа покрыть расстояние между Европой иСеверной Америкой. Ни один самолет, даже реактивный, неугналсябы заподобной техникой. Автора проекта Гиммлер хотел перебросить вгруппу, работающую над расщеплением атома.
        -Мы ее отделим отостальных ученых. Она гений, она сама справится… - три недели назад Гиммлер принял Конрада Цузе, создавшего первую программируемую вычислительную машину. Рейхсфюрер был знаком сработами группы Тьюринга, вБритании, публиковавшимися довойны, изнал обисследованиях, проводимых американцами. Машина Цузе пригодиласьбы вПенемюнде, номатематик упирался. Цузе числился вармии, получая деньги отЛюфтваффе, ноформу неносил. Ученый наотрез отказывался покидать Берлин, а, вернее, свою мастерскую.
        Гиммлер, вразговоре сГенрихом вздохнул:
        -Герр Цузе немного неотмира сего, однако, он великий инженер, изобретатель. Подумайте очеловеке, который начнет его… - Гиммлер повел рукой, - курировать. Неофицер, Цузе подобного нелюбит. Какой-нибудь студент, инженер, математик. Цузе едва затридцать, он защитил докторат. Ему польстит, если его альма, матер, Берлинский Технический Университет, попросит его стать научным руководителем, помогать юноше, писать диплом… Или девушке, - рейхсфюрер вскинул бровь, - ноих мало, втехнических кругах…
        Генрих после подобных встреч, всегда записывал сказанное, простым шифром. Унего была хорошая память, однако он знал, что детали тоже важны, истарался ничего неупустить.
        Он сварил крепкий кофе, наспиртовой плитке. Генрих даже позволил себе ложку коричневого, тропического сахара, изпакета сярким попугаем. Провизию они заказывали издорогого гастрономического магазина, наКудам. Он зажег Camel:
        -Шелленберг тоже американские сигареты курит, - пришло вголову Генриху, - он теперь сМюллером работает, инесрабатывается… - Генрих усмехнулся:
        -Мюллер иМакса нелюбит, как аристократа, ивыскочку. Максу едва затридцать, аон оберштурмбанфюрер. Макс думает, что дружба Мюллера искренна…
        Генрих, иногда, удивлялся тому, как Макс, опытный, ициничный человек, принимает зачистую монету лесть Мюллера:
        -Макс завидует Шелленбергу. Вальтер младше его название, астал начальником отдела внешней разведки. Макс покупается напохвалы. Ему хочется слышать осебе только хорошие вещи… - Генрих, вочередной раз, обрадовался, что неработает наПринц-Альбрехтштрассе.
        -Инебуду… - он стряхнул пепел всеребряную солонку, встиле рококо. Макс привез безделушку изПарижа:
        -Истинно, змеиное гнездо. Интриги, подсиживание. Ночто делать, если мы неуслышим вестей отдорогого друга? Я даже незнаю адреса нового человека… - Генрих нехотел вводить встрой радиопередатчик изювелирной лавки, ноиного выхода могло небыть.
        -Это опасно, - решил мужчина, - нодругого пути нет. Я умею работать напередатчике. Старики пусть нерискуют. Буду забирать его, уезжать вуединенное место, влес… - он писал, думая, что нарисунке, устаршего брата, тоже изображен какой-то шифр.
        -Узор, нараме зеркала, - Генрих отхлебнул кофе, - внем есть повторяющиеся элементы. Посидетьбы, разобраться… - женщина, наэскизе, напоминала фрейлейн Рихтер:
        -Она уедет отсюда, - твердо сказал себе Генрих, - несмей рисковать ее жизнью. Уедет, ивы больше никогда… - он дошел досведений оЦузе. Генрих, едва слышно, пробормотал: «Девушка… Агде мне взять девушку…»
        Он вздрогнул.
        Теплая, нежная рука легла наего ладонь, вынув изпальцев ручку. Нанего повеяло жасмином. Тонкие губы цвета спелой черешни улыбались:
        -Я вас звала, герр Генрих… - спохватившись, что сидит, он поднялся, - пять раз, - взеленых глазах виднелся смех, - или даже шесть. Вы неслышали… - Генрих покраснел:
        -Простите, фрейлейн Рихтер, то есть Марта. Уменя случается подобное, когда я работаю… - она неотнимала руки. Девушка прижимала ктеннисной рубашке журнал арийских математиков. Марта скосила глаза наблокнот:
        -Создана универсальная машина Тьюринга! Герр Цузе… - губы зашевелились. Она нахмурилась, читая дальше.
        Генрих, довольно беспомощно, заметил: «Здесь шифр, фрейлейн Рихтер…»
        -Я вижу, - удивилась Марта, - система простая, герр фон Рабе, то есть Генрих… - Марта велела себе удержаться наногах. Колени подгибались, она сглотнула:
        -Дальше вы пишете, что Цузе нужен куратор, отСД. Зачем вам девушка? - длинные, темные ресницы задрожали.
        -Вот зачем, - вынув труды арийских ученых изее руки, Генрих поцеловал Марту вгубы. Она едва успела опереться настол, новсе равно, вглазах потемнело. Марта поняла:
        -Впервый раз. Хорошо, как хорошо… - журнал полетел напол, Марта оказалась вкрепких, надежных руках Генриха.
        -Никуда неуеду… - сквозь зубы, тихо, предупредила она, откинув голову:
        -Никуда иникогда… - она ахнула, устроившись накраю стола, слыша его задыхающийся голос:
        -Я инеотпущу тебя, никуда… - легкий, теплый ветер шевелил страницы журнала. Сигарета, оставленная впепельнице, дымилась, апотом погасла:
        -Я тебя люблю… - шептал Генрих, - тогда, сдекабря. Я хотел, чтобы ты меня вкабину самолета посадила. Смотрел вверх, идумал отебе. Ты мне крыльями махнула. То есть, я хотел, чтобы так случилось… - Марта все немогла поверить.
        -Я плакала… - призналась она, - мне казалось, что мы больше никогда неувидимся, Генрих.
        -Мы больше никогда нерасстанемся, - он прижал ксебе девушку, целуя белую шею, ввырезе рубашки, где переливались старые изумруды крестика, где билось ее сердце.
        Замок СС Вевельсбург, Северный Рейн-Вестфалия
        Большие знамена едва колыхались вжарком, летнем ветре. Израспахнутых назеленеющую долину, просторных окон веяло цветущими липами. Каблуки зацокали пополу. Марта, остановившись увысоких дверей, открыла рот. Зал украсили пышными, дубовыми ветвями, портретами фюрера, штандартами сосвастиками ираскинувшими крылья орлами.
        Она, невольно, поправила значок, сблестящей свастикой, набелой, форменной рубашке Лиги Немецких Девушек. Эмма, тоже втемной, скромной юбке Лиги, наклонилась кееуху:
        -Здесь вы сГенрихом встанете перед алтарем… - наалтаре красовалась самая большая свастика, - ирейхсфюрер Гиммлер заключит брак… - Эмма повернулась кмраморной лестнице, ведущей вниз, вогромный, парадный зал, отделанный серым, строгим гранитом. Перила обвивали дубовые листья, перемежающиеся эмблемами, счерепом икостями:
        -Здесь выстроятся гости церемонии, - деловито сказала Эмма, - они вскинут руки впартийном приветствии. Потом вы пойдете туда… - длинный палец указал всторону зала, - иначнется прием… - фюрер прислал телеграмму, лично графу Теодору, поздравляя его сосвадьбой младшего сына. Он выражал надежду набудущее, крепкое арийское потомство. Гитлер извинился, что несможет присутствовать нацеремонии, всвязи сзанятостью, однако его представлял рейхсфюрер Гиммлер. Приезжал иГеринг, друг графа Теодора, иГеббельс, сженой идетьми. Насвадьбу пригласили пять сотен человек. Ожидался персонал сПринц-Альбрехтштрассе, работники Генерального Штаба, офицеры вермахта иЛюфтваффе.
        Марта, наедине сГенрихом, заметила:
        -Перед началом войны, все хотят насладиться последними днями мирной жизни… - она дернула губами:
        -Генрих, неужели Гитлер двинет войска наСССР? Может быть… - Марта поняла, что нехочет лишаться надежды, - может быть, маме удастся убедить их нанести превентивный удар? Британцы поддержат советские войска, обязательно… - уГенриха вэтом имелись большие сомнения.
        Они сидели надиване, вбиблиотеке, обнявшись. Атилла положил голову наколени Марте.
        Отто известили телеграммой, однако средний брат был вразгаре какого-то эксперимента, вмедицинском блоке. Он ответил длинным посланием, где наставлял Генриха иМарту вистинно арийской жизни, советуя, как выражался доктор фон Рабе, средства для повышения способности кдеторождению. Отбрата пришло еще одно письмо, лично Генриху. Едва взглянув наровный почерк, Генрих брезгливо разорвал бумагу, ивымыл руки. Отто перечислял обязанности арийского мужа, иглавы семьи:
        -Как будто он обэтом что-то знает, - зло пробормотал Генрих, - он предпочитает производить насвет бесчисленных ублюдков, вборделях отобщества «Лебенсборн».
        Марте Генрих описьме ничего говорить нестал. СМаксимилианом было никак несвязаться. Оберштурмбанфюрер улетел наКрит. После немецкого десанта наостров, его требовалось очистить отбандитов, как называл Гиммлер местных партизан.
        Генрих поднес кгубам тонкую руку, сузким, серебряным, кольцом. Он купил простую драгоценность, следуя завету фюрера отом, что члены партии должны быть вовсем скромны. Влюбом случае, церемония взамке Вевельсбург, для них ничего незначила.
        Намедовую неделю, предоставленную Генриху рейхсфюрером, они уезжали наостров Пель. Все должно было случиться навилле фон Рабе. Генрих поцеловал теплый, бронзовый висок:
        -Я завтра вечером встречаюсь спастором Бонхоффером. Надо подумать, как ему добраться доРостока, невызывая подозрений. Наострове людей мало, все навиду. Мы что-нибудь решим. Аты веди себя хорошо, - Генрих, едва заметно усмехнулся, - вшколе… - фрейлейн Рихтер, без единого затруднения, прошла проверку нарасовую чистоту. Ее документами занимался сам рейхсфюрер СС. Генрих объяснил, что его будущая теща находится вделовой поездке, вАргентине. Они предполагали, что через несколько дней, вцюрихских газетах появится объявление, отрагической, безвременной смерти фрау Анны Рихтер.
        Граф Теодор отвез Марту наостров Шваненвердер, нареке Хафель, вберлинском пригороде. Пососедству свиллами нацистских бонз, вэлегантном особняке, располагалась Reichsbrauteschule, школа для арийских невест. Лекции вней читала рейхсфюрерин Гертруда Шольц-Клинк. Глава женщин рейха ласково встретила Марту. Она обещала графу, что задесять дней, его будущая невестка узнает все, что необходимо арийской жене иматери.
        Эмма понизила голос:
        -Авам рассказывали… - она оглянулась напустынную лестницу. Марта вчера, сграфом Теодором приехала изБерлина. Эмма иГенрих остановились взамке, надзирая заприготовлениями ксвадьбе, назначенной насегодняшний вечер. Марта бросила взгляд нафакелы, намраморных колоннах зала. Она, согласно традиции, невидела Генриха:
        -Скучаю… - ласково подумала девушка, - скорейбы этот фарс закончился. Мы сегодня здесь ночуем. Хорошо, что занами никто неследит… - им сГенрихом надо было обсудить связь сЛондоном. Марта нехотела, чтобы вБритании знали ее настоящее имя. Генрих согласился:
        -Осторожность никогда непомешает. Мы незнаем, естьли вБритании агенты СССР… - Марта прервалаего:
        -Есть… - девушка задумалась, - номама меня вподобное непосвящала. Я только коммерческими операциями занималась. СС перегоняет деньги вЧили иАргентину… - почти безмятежно добавила Марта, - ноты исам это знаешь. ВБритании есть резиденты СССР, как издесь, вБерлине… - Генрих помнил овыплатах, идущих вюжноамериканские банки:
        -Нетолько ради безопасности, - думал фон Рабе, - они собираются что-то финансировать. Понятьбы что… - они сМартой решили незабивать эфир личными новостями, как смешливо назвал их Генрих. Имелись вещи важнее его семейного положения.
        Марта закатила зеленые глаза. Она, одними губами, отозвалась:
        -Рассказывали. Надо подчиняться желаниям мужа. Привезли какого-то врача. Он предупреждал нас, что нельзя думать одругих мужчинах, иначе их черты передадутся будущим детям. Ябы их всех заставила еще раз пройти школьный курс биологии, - мстительно добавила Марта:
        -Непонимаю, как девушки шесть недель выдерживают… - их обучали домоводству, кройке ишитью, уходу задетьми. Вшколе собрались девушки изобеспеченных семей, где невынимали ветчину изтушеной капусты. Тем неменее, наставницы говорили, что жена обязана обеспечивать мужу покой иуют, внесколько часов, которые он проводит под крышей семейного очага. Жена должна была встречать мужа вэлегантном платье, суложенными волосами. Детей предполагалось выстроить впередней, для нацистского салюта отцу. Девушки ахали, рассматривая фотографии многодетных семей. Малыши, едва научившиеся ходить, умели вскидывать руку.
        -Вобщем, - подытожила Марта, - ничего интересного. ВШвейцарии нас, хотябы, обучали изысканной кухне, искусству застольной беседы… - здесь застольная беседа подразумевала обсуждение «Майн Кампф». Впрочем, женщины вподобные разговоры иневступали. Им предлагалось делиться секретами воспитания детей, иприготовления обедов.
        Генрих приходил насвадьбу вполных регалиях СС, идаже склинком.
        -Фото небудет, - усмехнулся жених, - неволнуйся. Коллеги предпочитают непоказываться наснимках, изсоображений безопасности… - после свадьбы он менял голубой кант погон, насеребристый цвет. Генрих переходил вличную канцелярию рейхсфюрера. Марте, повозвращению вБерлин, надо было сдать вступительные испытания вБерлинском Техническом Университете, ноздесь она затруднений невидела. Марта хотела учиться заочно, всвязи сдолжностью ее будущего мужа, иприезжать вБерлин для экзаменов ивстреч снаучным руководителем.
        -Постараюсь заполучить себе внаставники герра Цузе… - она прижалась кбоку Генриха, - я занималась математической логикой, его полем деятельности… - Генрих, обнялее:
        -Война закончится, очень скоро. Сумасшедший зарвется, СССР его разгромит. Марта говорили, что они готовы кбоевым действиям… - он, мрачно, вспомнил, что Марта последний раз была вСССР пять лет назад. Генрих подумал очистках ирасстрелах, всталинской армии:
        -Нестоит себя обманывать. Война может затянуться. Наш долг, долг немцев, христиан, избавиться отГитлера. Обезглавить режим, тогда страна оправится… - сМартой он, пока, этими планами неделился.
        Девушка поправила черно-красную повязку, сосвастикой, нарукаве рубашки:
        -Ия принесла клятву… - Эмма увидела презрительный огонек взеленых глазах, - влояльности фюреру ирейху, втом, что буду производить насвет арийское потомство, ивоспитывать детей, верных идеалам НСДАП… - Марта склонила голову, прислушиваясь.
        Водворе загремела музыка. Хор офицерской школы СС, размещавшейся взамке, готовился кторжественному приему. Они исполняли Treuelied, «песню верности», как ее называли, гимнСС.
        Высокое сопрано присоединилось кмужским голосам:
        -Wollt nimmer von uns weichen, uns immer nahe sein,
        Treu wie die deutschen Eichen, wie Mond und Sonnenschein!
        -Мы никогда несклоним голов, оставаясь верными, как немецкие дубы, как луна исолнце… - Эмма тоже запела. Подубовым половицам заскрипели начищенные сапоги. Он прислонился кдвери, разглядывая тяжелый узел бронзовых волос, хрупкую спину, вбелой униформе Лиги.
        Песня закончилась, заспиной Марты раздались аплодисменты. Обернувшись, она увидела подтянутого, среднего роста мужчину, темноволосого, спристальными, внимательными серыми глазами. Напогонах Марта заметила дубовые листья. Девушка вспомнила:
        -Оберфюрер, генерал… - щелкнув каблуками туфель, Эмма крикнула: «Зиг хайль!». Марта вскинула руку: «Хайль Гитлер!».
        -Моему тезке очень повезло, - он улыбался, тонкими губами, неотводя взгляда отМарты, - увас прекрасный голос, ваша светлость… - Марта покраснела:
        -Я еще не… Простите, неимею чести знать… - ущипнув ее, Эмма сказала, свистящим шепотом: «Это оберфюрер…»
        -Генрих Мюллер, - он склонился над рукой Марты, - тезка вашего будущего мужа, друг вашей семьи. Ваш самый преданный поклонник, дорогая фрау фон Рабе… - глава Geheime Staatspolizei, гестапо, тайной государственной полиции рейха, поцеловал ее пальцы. Мюллер улыбался:
        -Несмею мешать. Увас знаменательный день, торжество… - он указал наалтарь:
        -Я буду одним изсвидетелей. Граф фон Рабе, то есть Генрих, меня пригласил… - он пожал Марте руку: «Еще раз поздравляю».
        Шаги стихли налестнице, Эмма выдохнула:
        -Генрих сказал, что Мюллер терпеть неможет Макса… - Марта смотрела вслед, шефу гестапо, нехорошо прищурившись:
        -Иэто нам очень наруку, - она подтолкнула Эмму:
        -Пойдем, мне просто необходимо покурить, перед сегодняшним вечером.
        Остров Пель, Балтийскоеморе
        Листок отрывного календаря, настене кухни, шевелился под соленым ветром: «21июня, 1941года, суббота».
        Шипела газовая горелка. Марта, вфартуке, засучив рукава, стояла над плитой, следя затюрбо, намедной сковороде. Вотдельной кастрюльке она приготовила масло, лимон инарезанную петрушку, для соуса. Под крышкой, медленно томилось картофельное пюре, сосвежими сливками.
        Рыба утром плавала взаливе. Масло, молоко иовощи Марта купила намаленьком рынке, вединственной наострове деревне Тиммендорф. Она брала старый велосипед Эммы, сплетеной корзиной, надевала простые, пощиколотку брюки, ирыбацкий кардиган, крупной вязки. Мощеная камнем дорожка шла поберегу моря. Отвиллы додеревни было две мили. Марта скалывала волосы назатылке, новетер, все равно, играл бронзовой прядью. Она сдувала локон спокрытого веснушками носа, смотрела насерую, блестящую под солнцем воду, иулыбалась. Она загорела наПеле, каждый день, выходя взалив наяхте фон Рабе. Генрих стоял уштурвала, она управлялась спарусами. Судно оказалось простым, небольшим. Граф Теодор купил ее урыбаков, после первой войны, иперестроил.
        Взамке Вевельсбург, после церемонии бракосочетания иприема, затянувшегося дораннего утра, сэсэсовскими песнями, ишнапсом, Генрих иМарта провели остаток брачной ночи надиване, обсуждая способы связи сЛондоном ибудущую учебу Марты вуниверситете. Она хотела подобраться ближе кгерру Цузе иего вычислительной машине:
        -Я читала оработах Тьюринга, вШвейцарии. Американцы тоже движутся вэтом направлении… - Марта задумалась:
        -Герр фон Браун, вПенемюнде, может использовать машину Цузе для расчета траекторий управляемых самолетов… - Генрих поднял бровь:
        -Небывает подобных конструкций, любовь моя. Самолетом управляет пилот, анемашина… - потянувшись закарандашом, Марта помотала бронзовой, изящно причесанной головой:
        -Смотри. Я больше чем уверена, что вПенемюнде занимаются испытаниями беспилотных бомбардировщиков. Движение контролируется радиоволнами, сземли… - она чертила, апотом хихикнула:
        -Оберфюрер Мюллер меня осыпал комплиментами, вовремя танцев… - Мюллер приглашал ее три раза.
        Ночь выпала теплая, светлая. Водворе замка зажгли факелы, распахнув парадные двери. Женщины надели яркие, летние, шелковые платья. Жены нацистских бонз блистали драгоценностями. Даже Эмма появилась вбриллиантовых серьгах, инаряде цвета глубокой лазури. Марта улыбнулась:
        -Она обычно предпочитает джинсы, теннисные юбки, иамериканские кеды. Америка замораживает активы немецких компаний… - Марта услышала обэтом отГенриха. Она велела себе недумать огрядущей войне, означавшей, что сГоровицами ей будет никак несвязаться:
        -Исмамой тоже… - Марта отпила французского шампанского, сжав зубы, - я даже незнаю, живали она… - Марта, каждое утро, надеялась услышать порадио голос диктора, сообщающий осоветских войсках, атаковавших границу Германии.
        Они сГенрихом спали вразных комнатах, ожидая приезда пастора. Марта вставала раньше. Спускаясь накухню, она включала приемник. Мощный аппарат ловил ибританские, иамериканские, идаже советские передачи. Марта слушала сообщения обуспехах стахановцев, новости осражениях вСеверной Африке, песни оСталине, «Хорста Весселя», иджаз. Огрядущей войне никто, ничего неговорил.
        Она разбивала яйца вфарфоровую миску, готовила омлет, пекла американские оладьи, изаваривала кофе:
        -Неужели они непонимают? Осталась неделя, пять дней, три дня… - Генрих нарисовал ей схему немецкого удара пограницам СССР. Марта думала омощи Красной Армии, осамолетах, увиденных навоздушном параде:
        -СССР отбросит войска Гитлера обратно вПольшу. Красная Армия перейдет границы, освободит Варшаву, искоро окажется вБерлине. Британцы высадят десант, воФранции… - вспоминая мать, она приказывала себе неплакать:
        -Ты обещала. Ни одной слезы, пока вы невстретитесь… - сзади раздавались шаги. Отнего пахло сандалом, инемного, морской солью. Он обнимал Марту:
        -Все будет хорошо, любовь моя. Ты увидишь мать, обязательно… - Генрих смотрел взеленые, ясные глаза:
        -Господи, как я ее люблю. Скорейбы пастор приехал… - напустынном, западном берегу острова стояла старая, рыбацкая часовня. Сходив вТиммендорф, Генрих попросил уместного пастора ключ. Он объяснил, что хочет показать часовню жене. Здание построили изместного, серого гранита, черепичная крыша поросла мхом. Пол искамьи сделали изостатков лодок. Набеленой стене небыло ничего, кроме простого креста, темного дерева. Они сМартой стояли, держась заруки. Девушка пожала теплую, сильную ладонь:
        -Здесь нам будет хорошо… - Марта перевернула рыбу.
        Вчера почтальон изТиммендорфа привез телеграмму. Бонхоффер перешел под покровительство абвера, снего сняли гестаповскую слежку, ноосторожность, все равно, немешала. Пастор сообщал, что приехал вРосток. Он дал адрес пансиона, где остановился, нотелеграмму неподписал. Генрих, утром, уехал заБонхоффером вгород, наопеле. Остров сматериком соединял мост. Марта иГенрих привели опель изВевельсбурга, меняясь зарулем.
        -Скоро они вернуться должны… - вспальне Марты, надверце дубового гардероба, висело хлопковое платье, сзакрытым воротом, ниже колена. Она нехотела венчаться внацистском наряде, как его, мрачно, называла девушка. Туалет кремового шелка, скружевной накидкой, Эмма увезла вБерлин. Марта, опять, подумала ошефе гестапо:
        -Я ему понравилась, сразу видно… - Генрих сказал, что Мюллер, хоть иженат, но, как иГиммлер, живет отдельно отсемьи. Марта хмыкнула:
        -Он, кажется, намеревается замной ухаживать. Хорошо… - девушка затянулась сигаретой, - твой старший брат, непосмеет ислова сказать, когда поймет, что оберфюрер Мюллер питает надежды… - Марта повела рукой. Генрих кивнул:
        -Ты права. Максимилиан незахочет вызывать неудовольствие Мюллера, или самого рейхсфюрера… - Гиммлер тоже танцевал сМартой.
        -Я просто обязан, - весело сказал он, - по-стариковски, фрау фон Рабе… - Марта пока непривыкла ктитулу иновой фамилии. ВБерлине, кроме вступительных испытаний вуниверситет, ее ждал новый паспорт, наимя графини Марты фон Рабе. Швейцарские документы она отдала свекру. Граф Теодор обещал положить их всейф, вкабинете, куда ни Максу, ни Отто доступа небыло. Оберштурмбанфюрер Максимилиан фон Рабе должен был услышать историю оромане, начавшемся вдекабре прошлого года. Фрейлейн Рихтер иГенрих все это время, переписывались.
        Убавив огонь, Марта накрыла камбалу крышкой. Она принялась засоус:
        -Как примерная супруга. Рейсфюрерин Шольц-Клинк менябы одобрила… - надесерт Марта взбила сливки, сранней клубникой исахаром. Хлеб она пекла сама, наострове держал лавку хороший мясник. Марта успела приготовить стейк, для Генриха. Вкладовой стояли банки сджемом. Девушка сделала американский сырный пирог, счерникой:
        -Супруга… - Марта, аккуратно, растапливала масло, - как все случится? Я знаю кое-что, новедь, ни скем непоговорить, непосоветоваться. Несэтими… - Марта поморщилась, - женами нацистов… - она медленно мешала соус:
        -Ничего страшного. Мы любим друг друга. Разберемся… - девушка, немного, покраснела, - все будет хорошо… - она подумала оматери:
        -Генрих меня утешает. Мама, мамочка… - Марта подавила слезы. Она вспомнила белые пески, сухой камыш, вокруг часовни:
        -ВПенемюнде местность похожая. Придется итам притворяться… - Марта, тяжело, вздохнула. Наполигоне их ждал отдельный коттедж, иличная охрана, для Генриха.
        -Я теперь сравняюсь взвании сОтто, - мрачно заметил муж, - аМакс, кажется, скоро станет полковником. Он еще догенерала дослужится, мерзавец… - вПенемюнде им сГенрихом надо было устраивать приемы, отмечать нацистские праздники ивообще, как угрюмо сказал муж, стать частью общества:
        -Словно вАушвице, - он дернул щекой, - место маленькое, персонал навиду. Будешь петь, выступать наконцертах, приглашать офицеров названые обеды… - муж забирал передатчик изстолицы наполигон. Связь напустынном побережье установить было легко. Автомобильные прогулки штурмбанфюрера иего супруги ни укогобы невызвали подозрения. Охранники необыскивали машины руководителей проекта.
        Часы настене, рядом скалендарем, размеренно пробили один раз, закричала кукушка.
        Навилле только кухня оказалась современной, сгазовой плитой иамериканским рефрижератором. Граф Теодор неменял обстановку навилле сдовоенных времен. Генрих показал Марте свою старую детскую. Девушка перелистывала альбомы, сзасушенными водорослями, смотрела намодели кораблей, нанемного пожелтевшие фотографии, вальбоме. Мальчик вхолщовых шортах иматроске, держал заруку пухленькую, белокурую малышку, вполосатом платьице. Дети стояли вмелкой воде, Эмма протягивала фотографу ведерко. Сзади виднелись очертания песчаного замка.
        Марта увидела дату:
        -Тебе одиннадцать… - она обняла мужа, - аЭмме два года… - Генрих кивнул:
        -Загод доэтого мама умерла, отвоспаления легких. Папа меня забрал изшвейцарского пансиона, аМакс иОтто вшколе остались. Это папа снимал, - муж, ласково, улыбался:
        -Папа снами все лето пробыл, наПеле… - Марта несказала Генриху освоем настоящем отце:
        -Несейчас… - девушка разглядывала миндалевидные глаза маленькой Эммы, - я даже незнаю, где его искать, воФранции, или вАмерике. Франция оккупирована, укого спрашивать… - муж говорил ей освоей дружбе сПитером Кроу.
        Марта понимала, что они сПитером родственники, только дальние:
        -Увидетьбы родословное древо… - пришло ей вголову, - мама говорила, что американская ветвь семьи давно вСША живет, современ войны занезависимость, или даже раньше… - вБерлине Марта справилась вWeimarer Brockhaus. Энциклопедию издали доприхода Гитлера квласти, все статьи оевреях остались наместе. Марта прочла освоем прадеде, американском генерале, иеще одном предке, заместителе министра финансов.
        Вытащив том набукву «К», она узнала, что компании, которую возглавляет Питер, скоро исполнится семьсот лет: «Они тоже изГермании, вовремена Ганзы торговали». Отца вэнциклопедии она ненашла, ноувидела статью освоем деде, знаменитом российском инженере. Он строил Панамский канал, иТранссибирскую магистраль.
        -Погиб вовремя гражданской войны… - захлопнув книгу, Марта опустила голову владони:
        -Врядли его сын меня привечать будет. Я даже незнаю, как он выглядит, Федор Петрович. Мама ничего ненаписала… - она подергала цепочку крестика: «Несейчас. После войны».
        Оставив соус томиться, Марта присела кдеревянному столу. Они шли вчасовню после обеда, потом Генрих вез пастора обратно вРосток. Девушка полистала старое Евангелие. Напервой странице, ученическим почерком, было написано: «Генрих фон Рабе». Муж делал пометки, наполях, отчеркивая абзацы:
        -Затри года доприхода Гитлера квласти уменя была конфирмация, - невесело заметил Генрих, - апотом началось массовое помешательство. Папа сейчас вГитлере разочаровался, атогда он первым изпромышленников, национализировал заводы, одним изпервых аристократов подал заявление овступлении впартию. Он, видишьли, верил, что Гитлер, действительно, поддерживает права рабочих. Нопапа никогда небыл антисемитом, - Генрих задумался, - мне кажется, он после Нюрнбергских законов начал сомневаться, что Гитлер, благо для Германии, - Марта заметила, что Эмма похожа набюст царицы Нефертити, наМузейном Острове. Муж кивнул:
        -Унее другой разрез глаз. Непонятно, откуда, номы старая семья. Как ивы… - Марта смотрела наготический шрифт:
        -Любовь долготерпит, милосердствует. Любовь незавидует, любовь непревозносится, негордится, небесчинствует, инеищет своего. Любовь нераздражается, немыслит зла, нерадуется неправде, арадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда неперестает…
        -Никогда неперестает… - повторила Марта. Водворе послышалось шуршание шин. Она поднялась, накинув наплечи свитер. Сунув ноги впотрепанные туфли, девушка закрутила волосы назатылке.
        -Любовь никогда неперестанет… - ветер накрыльце заполоскал холщовой юбкой. Сбежав поступеням, Марта пошла навстречу мужу ипастору Бонхофферу.
        Заокном, над заливом, стояло тусклое, северное, солнце, солнце белой ночи. Море едва слышно шумело. Внедопитом бокале шампанского, наполу, посверкивали искорки. Распущенные волосы будто светились. Теплые, пышные локоны пахли жасмином.
        Генрих замер, уловив размеренный, спокойный стук ее сердца. Марта дремала, прижавшись кнему, уткнувшись лицом вплечо. Он боялся пошевелиться, затягиваясь сигаретой, глядя начасы, напротивоположной стене:
        -Я даже недумала, что так бывает, Генрих… - он слышал тихий, ласковый шепот, - чтобы впервый раз… - отвезя пастора обратно вгород, Генрих вернулся сдвумя бутылками шампанского. Включив радио, они поймали Америку. Пела мисс Ирена Фогель, соркестром Глена Миллера. Потушив свет вгостиной, они зажгли свечи, итанцевали фокстрот, Марта насвистывала мелодию:
        -Я буду тебе играть, каждый день… - отее губ пахло клубникой ишампанским, - вПенемюнде. Ноктюрны Шопена, Чайковского, джаз… - Марта, намгновение, отстранилась:
        -Она любит кого-то, мисс Фогель. Поголосу понятно… - девушка вынула шпильки изволос:
        -Ая люблю тебя, Генрих… - он целовал ее вгостиной, держа наруках, поднимаясь вверх, поскрипучей лестнице:
        -Марта, Марта… - он стоял наколенях, перед кроватью, снимая туфли, вытряхивая белый, мелкий песок, - нет человека, меня счастливее… - изчасовни они пошли домой пешком. Генрих держал ее заруку, боясь отпустить, вспоминая голос пастора:
        -Генрих, берешьли ты эту женщину, Марту, всвои законные жены, чтобы жить сней поБожьему установлению всвятом браке? Будешьли ты любить, утешать ипочитать её изаботиться оней вболезни издравии, и, отказавшись отвсех других женщин, хранить себя только для неё одной, пока смерть неразлучитвас?
        Они нехотели венчаться нацистским кольцом, как называл его Генрих. Бонхоффер улыбнулся:
        -Ничего страшного. Важно некольцо, ато, что мы здесь… - он указал накрест. Они стояли наколенях, перед алтарем, дверь часовни была открыта. Прибой бился вберег, совсем близко, пахло солью. Ветер носил белый песок подеревянному полу. Они нестали просить упастора никаких документов, подобные вещи были опасны. Генрих написал карандашом, назаднем развороте Евангелия, дату венчания.
        Бонхоффер выбрал для чтения отрывок, который Генрих слышал пять лет назад, намессе, где он впервые встретился сПитером. Он смотрел наизящный профиль жены:
        -Марфа, услышав, что идет Иисус, пошла навстречу Ему. Она тоже неиспугалась, нестала бежать. Сейчас по-другому нельзя, нельзя ждать, пока мир изменится. Надо идти навстречу Иисусу, помогать ему… - узнав, что Генрих верит вБога, Марта улыбнулась:
        -Родители всегда… - она помолчала, - водили меня вцерковь. Так было положено… - Марта устроилась унего под боком, - но, мне кажется, папа имама нетолько ради легенды храмы посещали… - Марта помнила звуки органа, всоборе Буэнос-Айреса, вцеркви вЦюрихе, куда она ходила сматерью. Она поднесла кгубам руку Генриха:
        -Я твоя жена, милый. Я пойду затобой, куда угодно, хоть самой долиной смертной тени… - Генрих обнялее:
        -Подобного неслучится, любовьмоя…
        Пастору Генрих нестал говорить, кто такая Марта, насамом деле. Он просто упомянул, что его жена католичка. Бонхоффер успокоилего:
        -Это неважно. Христианин есть христианин… - стрелка начасах подходила кчетырем утра.
        Все оказалось просто, так просто, что Генрих даже удивился. Он недумал ни очем другом, кроме Марты. Он выбросил изголовы мысли овойне. Она была рядом, она обнимала его, шепча что-то ласковое, смешное, ему вухо. Потом ее голос изменился, стал низким, она приникла кнему: «Еще, еще, пожалуйста…». Они потеряли счет времени, ноГенрих успел подумать:
        -Самая короткая ночь вгоду. Может быть, Гитлер нерешится двинуть войска, или советская армия его опередит… - он весело признался жене, гладя ее поголове, целуя влажную, вкапельках пота шею: «Уменя это тоже впервый раз». Марта приподнялась налокте, ахнув: «Нотебе…»
        -Двадцать шесть… - всерых глазах блестел смех, - я, целовался, студентом, ноя хотел дождаться любви, ия верующий человек… - она была вся жаркая, горячая. Она устроилась нанем, прижавшись головой кгруди:
        -После прихода Гитлера квласти, - вздохнул Генрих, - когда я начал… - он помолчал, - я обещал себе, что непозволю ничего такого, допобеды. Ноодно дело обещание, адругое… - он провел рукой пониже ее спины, Марта попросила:
        -Еще! Так хорошо, так хорошо. Адругое дело я? - зеленый глаз, лукаво, блестел. Она закусила губу, скатываясь снего, переворачиваясь набок:
        -Хорошо, что здесь намили вокруг никого нет… - Генрих услышал ее сдавленный стон. Он забрал ужены подушку, бросив напол: «Именно. Кричи, кричи, пожалуйста…»
        -Я, кажется, исам кричал… - потушив сигарету, он крепче обнял жену.
        Марта пробормотала:
        -Люблю тебя, милый… - длинные ресницы дрожали, она спала:
        -Может быть, - снадеждой, подумал Генрих, - может быть, ничего неслучится. Гитлер испугается, нестанет лезть нарожон. Хотя он безумец, когда он чего-то боялся? - уграницы СССР стояли почти сто пятьдесят дивизий вермахта. Генрих знал численность самолетов Люфтваффе итанковых соединений:
        -Они начнут сбомбежек… - вздрогнув, Генрих услышал бой часов, - Киев, Минск, Белосток. Форсируют Неман иБуг… - он, тихо поднялся, стараясь неразбудить Марту. Сунув вкарман халаты сигареты, Генрих спустился вниз. Он смотрел навыключенный радиоприемник, невсилах протянуть руку, покрутить рычажок:
        Чиркнув спичкой, Генрих вдохнул горькийдым:
        -Надо знать, что происходит… - раздался треск. Зеленый огонек, нашкале, заметавшись, остановился под Берлином.
        -Сегодня втри часа пятнадцать минут ночи, доблестные авиаторы Люфтваффе направили бомбардировщики навосток, - кричал, захлебываясь, диктор, - победоносные дивизии вермахта находятся натерритории Советского Союза, ипродвигаются вперед… - Генрих ничего немог сделать. Он почувствовал слезы наглазах, сигарета жгла пальцы:
        -Зачем, зачем…, Почему никто неслышал, нехотел слышать… Зачем ее мать принесла себя вжертву, зачем тогда все, что мы делаем… - он очнулся открепкой, твердой руки, усебя наплече.
        Марта завернулась встарый халат изшотландки. Всвете раннего утра лицо жены было бледным, под зелеными глазами залегли тени.
        -Ненадо, - Марта прижала его голову ксебе, покачивая, - ненадо, милый… - Генрих глубоко вздохнул:
        -Прости меня, прости, пожалуйста. Прости нас, немцев. Марта, Марта… - он плакал.
        Девушка смотрела куда-то вдаль, навосток. Над морем, медленно, разгорался рассвет, вода была тихой. Марта думала обомбах, летящих накрыши спящих домов. Услышав вой снарядов, она сжала кулаки:
        -Он невиноват. Имама невиновата. Нет вины немцев ирусских, простых людей. Только Гитлера, иСталина… Сказано: «Правды, правды ищи». Надо быть настороне правды… - устроившись рядом сГенрихом, она обняла мужа:
        -Надо несдаваться, милый мой. Это только начало… - запели «Хорста Весселя». Марта выключила радио.
        -Несдаваться, - повторила она, внаступившей тишине. Солнечный луч заиграл вее волосах, чистой бронзой. Генрих подумал:
        -Словно старое оружие. Она вся, словно, клинок… - Марта стерла слезы сего щеки. Они долго сидели, невыпуская друг друга изобъятий, смотря нараннее, безмятежное утро, заокном.
        КОНЕЦ ЧЕТВЕРТОЙ КНИГИ
        ЧИТАЙТЕ ВЕСНОЙ 2015ГОДА
        ВЕЛЬЯМИНОВЫ. ВРЕМЯБУРИ
        КНИГА ПЯТАЯ
        Пролог
        Европа, июнь1941
        Роттердам
        Воткрытое окно маленькой спальни слышался гул трибун. Кирпичный, старый, трехэтажный дом, стоял напротив стадиона Кастель, домашнего поля роттердамской «Спарты». Бедный район Спанген, назападе города, впрошлом году непострадал отбомб Люфтваффе. При налете, немцы разрушили почти весь центр Роттердама, впрочем, избегая доков ипортовых сооружений, необходимых рейху. Через два дня после бомбардировки Голландия капитулировала.
        Звенел трамвай, над стадионом развевались полосатые, красно-черно-белые флаги «Спарты». Утром наплощади перед стадионом появились лоточники свафлями, лимонадом, жареной картошкой имолодой, нежной селедкой. Киоски бойко торговали флажками изначками «Спарты». Страмваев сходили крепкие ребята, сбутылками пива, сознаменами заклятого соперника «Спарты» позападному дивизиону футбольной лиги, «Фейеноорда».
        Домашнее поле «Фейноорда», огромный стадион De Kuip, Бадья, как его называли вгороде, возведенный незадолго довойны, пострадал при налете. Немцы, методично, разбирали здание настроительные материалы. «Фейеноорд» переехал настарое поле, Кромме Зандвег. Болельщики «Фейеноорда» явились надерби нетолько сознаменами. Многие ребята покачивались, проходя вготические ворота «Кастеля». Отних пахло можжевеловой водкой. Реяли флаги «Фейеноорда», счерным кругом, разделенным набелую икрасную половины, снадписями, золотом: «Feijenoord Rotterdam». Над черепичными крышами Спангена, над заросшим тиной каналом, спротянутыми поперек веревками, сбельем, над крохотными огородами, неслось:
        -Роттердам, Роттердам, Роттердам!
        Хозяйка квартиры напервом этаже здания сушила белье вогороде, надеревянных рейках. Вход вдве скромные комнаты икрохотную кухню располагался науглу здания, отдельно отобщего подъезда. Чистые занавески, серого холста, плотно закрывали окна. Легкий ветер играл тканью. Состадиона донесся рев, матч начался.
        Немцы вСпанген незаглядывали. Оккупантам нечего было делать врайоне, где жили докеры, рабочие, имелкие лавочники. Поулицам слонялись угрюмые парни, впотрепанных костюмах, скастетами вкарманах, сисцарапанными костяшками пальцев. Повечерам вбарах устраивались кулачные бои. Назадворках ресторанчика, принадлежавшего эмигранту изБатавии, поднималась вверх пыль, слышалось хлопанье крыльев. Там собирались любители схваток между петухами. Квартал усеивали ломбарды, где можно было, заодно, поставить деньги нафутбольный тотализатор.
        Высокая блондинка снимала квартиру, рядом состадионом. Таблички надвери невисело. Кней часто приходили другие женщины. Некоторые ночевали вквартире. Комнаты сдавались сподвалом. Обычно жильцы квартала держали внем припасы, назиму. Впередней, невысокая дверь, вела наузкую, крутую лестницу. Подпол освещался одной тусклой лампочкой, нохозяйка квартиры принесла туда свечи. Для операций требовалось хорошее освещение. Вподвале стояла спиртовая плитка, где женщина стерилизовала инструменты, шкаф слекарствами, идва топчана. Один изних хозяйка сколотила сама. Особое кресло было никак недостать, ноунее были точные, аккуратные руки хирурга. Операционный стол вышел отличным. Навтором топчане оставались женщины, после вмешательства. Лекарства врач покупала из-под полы. ВСпангене аптекари торговали сзаднего хода. Вквартале жили пристрастившиеся кморфию иопиуму люди.
        Вмаленьком огороде женщина развела грядки, смолодым салатом, петрушкой иукропом.
        Дверь отворилась, Эстер вышла накрыльцо. Весна выпала теплая, аиюнь ивовсе оказался жарким. Вчера все газеты Голландии сообщили обатаке вермахта наСоветский Союз. Репродукторы захлебывались нацистскими маршами. Впередовицах писали, что немецкие войска продвигаются вглубь страны, невстречая сопротивления. Эстер вэтом сильно сомневалась. Присев наступеньки, оправив подол простой юбки, она вытянула длинные, загорелые ноги. Чиркнув спичкой, женщина выпустила серебристый дым. Настадионе гремели крики.
        -Пассажиры… - Эстер томно потянулась, - покупатели, болельщики. Никто наменя необращает внимания… - спервого июля наокнах квартиры появлялись таблички «Сдается внаем». Госпожа Качиньская собиралась поехать наюг, вБрюссель, иобратиться втамошнее управление поделам фольксдойче. Навостоке Бельгии, вокруг Эйпена, издавна жило много немцев. Сначалом оккупации, территории отошли рейху, новБрюсселе, как узнала Эстер отгостя, открыли особую канцелярию, ведавшую делами немецкоязычных граждан Бельгии, иГолландии. Госпожа Качиньская, хоть иродилась уотца, поляка, ноимела набор бумаг, изкоторых явственно следовало, что мать ее обладает безукоризненной, арийской родословной. Она намеревалась попросить содействия, ввозвращении вродной город Бреслау. Задва года довойны госпожа Качиньская получила диплом акушерки, вмедицинском училище Амстердама. Пани Магдалена хотела продолжить практиковать, вПольше.
        Всех евреев Эйпена, пословам гостя, депортировали навосток, влагеря. Город объявили Judenfrei, свободным отеврейского населения.
        -Мальмеди тоже… - мрачно заметил гость, - новаббатство немцам хода нет. Мы туда кое-кого привозим, подоговоренности сотцом Янсеннсом… - глава иезуитов Бельгии снабдил Монаха надежными документами члена ордена. Евреев прятали вмонастырях, переводили через швейцарскую границу, пользуясь услугами проводников. Однако, чтобы добраться дофранцузских провинций, лежавших рядом соШвейцарией, требовалось миновать Эльзас иЛотарингию, ставшие Третьим Рейхом. Монах вздохнул:
        -Один человек, всоставе группы паломников, внимания непривлекает. Меня покойный барон Виллем собирался туда отправить, - он помолчал, - нодетей иженщин мы неможем этим путем посылать, слишком опасно… - весной начались депортации нетрудоспособных евреев, изАмстердама, идругих голландских городов, навосток:
        -Давида нетронут, - убеждала себя Эстер, - он председатель юденрата. Тем более, если вэтом году присудят Нобелевскую премию, то он первый кандидат наполучение… - раз внеделю Эстер ездила вАмстердам. Элиза приводила мальчиков напрогулку. Ботанический сад для евреев закрыли, они встречались нанабережных каналов. Сдетьми все было впорядке. Пословам Элизы, Давид процветал. Эстер исама это знала.
        Бывший муж постоянно выступал порадио, ипечатался вгазетах. После февральской забастовки вАмстердаме, когда жители города протестовали против депортации евреев, профессор Кардозо выпустил серию статей. Он клялся влояльности еврейского населения страны, кнемецкой администрации.
        -Мамзер, - сочно подытожила Эстер, бросая газету вкамин.
        Передатчик хранился вподвале особняка Кардозо, куда Давид незаглядывал. Футляр стоял вкладовой, засыпанный картошкой илуком. Элиза выходила насвязь, когда мужа дома небыло. Они, сначала, хотели устраивать сеансы сморского берега, Элиза могла вывезти детей напляж. Эстер покачала головой:
        -Нерискуй. Мальчишкам пять лет. Они могут спросить, что утебя зафутляр, могут проговориться… - уМонаха тоже имелся передатчик, набазе отряда, вАрденнах. Однако радиста убили, вовремя стычки сгестаповцами. Девушка прилетела кМонаху изБритании, доПасхи. Он узнал оЗвезде наодном изпоследних сеансов связи. Эстер сообщила Джону свой адрес, вРоттердаме. Элиза, после Пасхи, сказала, что скоро вРоттердаме появится гость, сюга. Девушка пожала плечами:
        -Они передали пароль иотзыв. Наш общий друг несказал, как он выглядит… - Эстер курила, подставив лицо солнцу:
        -Смелый человек. Мне легче, я наеврейку непохожа, апонему все видно. Хотя он бреет голову, иврясе расхаживает… - она, невольно, улыбнулась. Эстер попросила Монаха достать документы, для мальчиков, наслучай, если бывшего мужа невыпустилибы вШвецию. Монах привез ей подлинные свидетельства орождении, близнецов Жозефа иСебастьяна Мерсье, пяти лет отроду. Он брал бумаги вкатолических приютах. Жозеф иСебастьян умерли, недотянув догода, нонемцам обэтом знать, было необязательно:
        -Надо документы Элизе передать, когда я вАмстердам поеду… - Эстер потушила папиросу вмедной пепельнице, - навсякий случай. Исказать ей, как Монаха искать. Впрочем, она его знает… - женщина усмехнулась. Поднявшись, Эстер сняла белье. Безопасный ящик вАмстердаме был готов. Она собиралась наследующей неделе сообщить адрес вБерлин.
        -Ноесли Элиза вШвецию отправится, если мамзеру разрешат уехать, группа Генриха останется без связи… - Эстер прикусила деревянную прищепку:
        -Надо Монаха попросить арендовать ящик вБрюсселе. Они долго без радиста непросидят. Джон кним отправит замену. Лаура воФранции…
        Эстер поймала себя натом, что улыбается:
        -Хорошо, что они сМишелем поженились. Ещебы Теодор кого-нибудь встретил… Ая? - она застыла, сбельем вруках:
        -Монах меня вАрденны зовет. Ноя нужна вПольше, тамошним партизанам… - Эстер подозревала, что Монах звал ее вАрденны нетолько из-за бесхозного передатчика. Она покачала головой:
        -Это временное, я говорила. Из-за опасности, одиночества. Надо ему голову побрить, перед отъездом… - Монах приходил кней неврясе. ВСпангене иезуит вызвалбы больше подозрения, чем запойный пьяница, каких поулицам бродило много. Он привозил, всаквояже, старый штатский костюм, сбелым воротничком священника. Мужчина переодевался, водной изпривокзальных забегаловок.
        Подхватив белье, она прошла накухню. Эстер поставила кофе, наплиту. Она отправила письмо отцу, вНью-Йорк, сообщая, что сней все хорошо. Эстер нехотела вызывать подозрений услужащих почты, поэтому просила доктора Горовица передавать ей семейные новости через Меира:
        -Он знает, как сомной связаться, папа. Ты неволнуйся… - писала Эстер, - мальчики здоровы, Элиза присматривает заними. Давид, какимбы он плохим мужем ни был, хороший отец… - мальчишки научились читать иписать, наголландском ифранцузском языках. Они баловали Маргариту, гуляли сГаменом ипомогали Элизе подому:
        -ВСтокгольме они спокойно проведут всю войну… - кофе зашипел, Эстер сняла кувшинчик согня, - изаМеира сАароном можно неволноваться. Америка нейтральна. Я скоро тетей стану… - вБлетчли-парке пока ничего подобного, насеансах связи неупоминали, ноЭстер была уверена, что брат сженой незатянут споявлением насвет детей:
        -Иочень хорошо… - она, невольно, дернула губами:
        -Здесь рожать никто нехочет. Незнают, что завтра немцы придумают… - навсех оккупированных территориях аборты, как иврейхе, запретили. Евреек Эстер оперировала бесплатно, все остальные приносили ей золото:
        -ВПольше, хоть уних икатолическая страна, мои услуги тоже понадобятся… - вспальне было тепло, немного пахло мускусом. Костюм ирубашка висели надвери шкафа. Эстер, проснувшись, привела впорядок комнату. Она поставила чашки настолик укровати. Монах спал, уткнув голову, сначинающей отрастать, темной щетиной, всгиб локтя. Эстер перевернула пенсне, настолике, стеклами вверх:
        -Надо ему напомнить, чтобы коптику зашел. Ивообще, пусть заведет запас очков. Он без них ничего невидит, как Меир… - тем неменее, впенсне Монах стрелял отлично. Именно он убил коменданта Мон-Сен-Мартена, изснайперской, немецкой винтовки, сустановленного напридорожном дереве укрытия.
        -Замок разбили, устроили изнего мишень, для танков иартиллерии… - отряд Монаха устраивал побеги заключенным вконцлагере. Наокраине Мон-Сен-Мартена возвели деревянные бараки. Ограду окутали колючей проволокой ипривезли охрану СС. Влагере содержалось пять тысяч евреев, изБельгии, иГолландии. Шахтеры проводили диверсии, ногестапо, вслучае аварий нашахтах, теперь расстреливало каждого пятого рабочего:
        -Мы запретили им рисковать, - хмуро заметил мужчина, - уних жены, дети. Лучше пусть трудятся, авсем остальным мы займемся… - трибуны стихли. Монах пошевелился, зевая.
        -Немогу спать, когда вокруг спокойно… - еще неоткрыв глаз, он улыбался, - издержки жизни вподполье… - он приподнял голову:
        -Перерыв. Это дерби для результатов чемпионата значения неимеет. Ни «Спарта», ни «Фейеноорд», выше третьего места взападном дивизионе, неподнимутся. «Спарта» сейчас начетвертом… - темные глаза блестели смехом. Забрав уЭстер чашку скофе, он потянулся засигаретами:
        -Чемпионом станет «Эйндховен», увидишь… - прикурив ему сигарету, Эстер несмогла скрыть улыбки: «АвБельгии?»
        -Если «Андерлехт» ненайдет себе хорошего нападающего, - недовольно сказал Монах, - моя любимая команда невылезет сзадворков турнирной таблицы… - он задумался:
        -«Льерс», наверное… - Эстер хмыкнула: «Ябы никогда несказала, что ты азартен».
        -Я играл полузащитником… - Монах притянул ее ксебе, - вшколе, вуниверситете. Очки мне немешали. ВМон-Сен-Мартене мы собрали отличную команду. Мы, конечно, только вПровинциальной Лиге играли, нопреуспевали… - светлые волосы зашуршали, падая наспину. Эстер услышала его шепот:
        -Сейчас второй тайм начнется. Никто незаметит, что ты кричишь… - кровать заскрипела, юбка полетела напол, затрещал воротник блузки:
        -Ты тоже кричишь, Эмиль… - откинувшись наспину, она распахнула рубашку.
        -Монах, - Гольдберг приложил палец кее губам, - Монах, моя дорогая Звезда. Эмилем я стану после победы… - стадион взорвался, Эстер замотала головой. Стучали барабаны, пели дудки, трибуны бесновались: «Роттердам, Роттердам!».

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к