Одноклассница Лия Абаль
        Современная история о том, как влюбить в себя собственного мужа.
        Карнавал, слёзы, страсть, сказка — все сплелось в этом увлекательном романе.
        Молодая женщина, после десяти безоблачных лет брака, вдруг сталкивается с холодностью любимого человека. Она впадает в отчаяние, ведь ей казалось, что их браку ничто и никто не угрожает. Что повлияло на столь радикальные перемены в его отношении к ней — то ли его бывшая одноклассница, в которую он был безответно влюблён, то ли кризис среднего возраста?
        Пытаясь вновь завоевать любовь мужа, героиня ищет нестандартные пути решения этой сложной задачи. Попутно она открывает в себе таланты, о которых даже не подозревала.
        Лия Абаль
        Одноклассница
        Посвящаю Антону. С любовью и нежностью.
        Я оттолкнулась и лечу,
        Парю, кружу и наслаждаюсь,
        Как птица воздух рассекаю:
        То ввысь взметнусь,
        То опускаюсь…
        То влево чуть,
        То снова вправо -
        Смеюсь,
        Восторгом упиваюсь!
        И, если не боишься счастья,
        Я научу как оторваться
        От суеты,
        От притяженья!
        На цыпочках,
        На полупальцах…
        Доверься мне,
        Отбрось сомненья.
        Я — здесь,
        Я — рядом,
        Я с тобой!
        Хранит тебя моя любовь.
        Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения правообладателя.
                
        1
        Тарелка с грохотом ударилась о стену и разбилась вдребезги.
        «Хорошо, что не в стекло», — машинально подумала Марина. Она сидела, опустив голову, и молчала. Краем глаза она следила за мужем.
        Семён, напротив, вскочил и, играя желваками, быстрым шагом вышел из кухни, громко хлопнув дверью. Марина вздрогнула.
        «Ну, какая муха меня укусила?» — корила она себя. «Нет чтобы промолчать, прикусить свой ядовитый язык. Так нет! Бла-бла-бла… Вот и получи».
        Она встала и начала собирать осколки тарелки:
        «Первый раз вижу его таким бешеным».
        Она неаккуратно взяла острый осколок, и кровь тут же закапала из пораненного пальца: «Ну вот, дело дошло до кровопролития».
        Подняв палец повыше, стала ковыряться в аптечке в поисках пластыря.
        «Ничего, как-нибудь уладится. Первый раз, что ли, мы вздорим? Правда, в первый раз так сильно…»
        Марина вздохнула, залепила палец и подняла его кверху: «И кто из нас пострадавшая сторона? Это еще вопрос», — попыталась она пошутить для себя. — «В конце концов, я на него никогда так не кричала. Да было бы из-за чего!» — она поджала губы. — «Проблема выеденного яйца не стоит!»
        Она надела резиновые перчатки и убрала разлетевшиеся осколки.
        «Мог бы и извиниться за своё поведение», — негодовала она. — «Что он себе позволяет! Я и так ему многое прощаю, но это уже слишком!» — «накручивала» она себя. — «Я не девочка, чтобы на меня так орать. Я лишь высказала своё мнение. Но он ведь сам меня просил! Что же мне надо было соврать? А если мне и правда не нравится этот его «герой»? У всех бывают проколы в работе. И я считаю, что этот его мистер Стоун получился тусклым. Характер выписан не очень конкретно и вообще… материал немного сыроват».
        Она стояла посреди кухни с совком в руке и бухтела себе под нос. Потом прибрала на столе, вымыла оставшиеся тарелки после ужина и вышла из кухни.
        На душе было мерзко.
        «Ну, ничего», — подбадривала она себя, — «подуется немного и успокоится».
        Марина на цыпочках подошла к кабинету мужа. Там было тихо. Она осторожно поскребла дверь, нацепила на лицо улыбку и заглянула в комнату. Семён сидел за компьютером мрачнее тучи. Он сверкнул на жену злобным глазом, и её тут же сдуло с горизонта.
        «Да», — горько подумала она, — «дело-то гораздо серьёзнее».
        Семен был ростом «чуть выше среднего», широкоплеч, любил носить короткие стрижки. И при первом взгляде, он скорее походил на военного, нежели на человека творческой профессии.
        Хорошо очерченный подбородок, фактурные скулы и большой лоб выдавали натуру цельную и целеустремлённую. Взгляд серо-зеленых глаз был пронзителен. И только пушистые ресницы придавали образу некую мягкость.
        Казалось бы, он должен быть словоохотлив и лёгок в общении, но он был молчалив, несколько угрюм и только в кругу близких друзей расслаблялся. Он имел феноменальную память и поразительное логическое мышление, чем очень часто ставил в тупик заядлых спорщиков и словоблудов. Умение использовать факты и анализировать их, могло бы сделать его блестящим аналитиком, но он любил свою профессию, был ей предан и никогда не собирался менять её.
        Его страстью были исторические романы. И он с упоением их сочинял. Скрупулёзно изучая тот или иной исторический период, он выискивал что-нибудь интересное и выбирал этот период, как красочные декорации для своего романа.
        Это был кропотливый труд, но когда он натыкался на «золотую жилу», как он говорил, то его глаза начинали искрить лихорадочным огнём. Он погружался в свой мир, забывая о реальном. Спал по 3 —4 часа в сутки и ел один раз, когда Марина, переживая за его желудок, уговаривала его что-нибудь съесть.
        Как она любила эти времена! Её лихорадило не меньше, чем его. Она понимала, что присутствует при рождении Нового. И с нетерпением ждала, когда она, его первая читательница, возьмёт в руки его детище, а еще теплые страницы, отпечатанные на принтере, будут пьянить её своим запахом. От них веяло жизнью, новым приключением и всегда, в каждом произведении, она угадывала частичку себя, и её сердце сладостно трепетало, как при первом поцелуе. Это был их маленький секрет. Она знала, что он делает это нарочно, будто снова и снова объясняется ей в своей любви.
        И вот теперь, прислушиваясь к звукам в кабинете, она с тоской думала о его мучениях. С момента их ссоры он не написал ни строчки. Письменный стол, обычно заваленный десятками книг, журналов, справочников, был девственно чист.
        Семён монотонно расхаживал по кабинету и, кроме звука шагов, не было слышно ничего, что обычно сопровождало «процесс»: щелчки клавиш, шуршание страниц, бормотания, ругательства, стук ящиков стола и многое другое.
        Когда Марина осмеливалась приоткрыть дверь, то она натыкалась на его взгляд. И он пугал её. Его глаза были темны, как бездна, и не понятно было, о чём он думает. Марина боялась даже громко дышать, не то что заговорить. Каждый день она уговаривала себя начать разговор, но, как только выдавалась подходящая минута, решимость её сразу улетучивалась и всё оставалось как есть до «следующего раза».
        Вот уже пару недель они общались, как вежливые соседи. Марина чувствовала себя гаже некуда. Она элементарно не высыпалась, потому что привыкла спать с Семёном в обнимку. Это её утешало, придавало защищённость и позволяло постоянно чувствовать близость любимого.
        Раньше, когда они ссорились, то их обид хватало на пару часов. Потом они начинали страстно «прощать» друг друга, а ещё через некоторое время, обнявшись, сладко засыпали.
        Такую долгую «разлуку» Марина переживала впервые. Это её очень пугало и злило. В последние дни, вдобавок ко всему, её стало беспокоить настроение мужа. Первое время он ходил чернее тучи, потом как-то успокоился, а сейчас вроде даже повеселел.
        Сначала она думала, что у него удачно складывается с книгой, но теперь чётко знала, что перемена в его настроении связана с чем-то другим.
        В середине третьей она, всё-таки, набралась храбрости и вечером снова заглянула к нему в кабинет.
        —Привет, — как можно более буднично сказала Марина, — что делаешь?
        Семён почему-то смутился.
        —Ничего особенного. Общаюсь.
        —А с кем? — продолжила Марина, чтобы хоть как-то поддержать разговор.
        —С людьми…
        —А… — протянула Марина, — а с какими?
        —С бывшими.
        Семён явно не был настроен на разговор.
        —То есть?
        —С бывшими одноклассниками, — отчеканил он.
        Марина удивлённо вскинула брови. «С чего это вдруг?» — пронеслось в голове.
        Семёна её реакция ещё больше разозлила.
        —И… что рассказывают? — продолжила Марина, избегая смотреть на мужа.
        —Разное.
        —А сейчас ты с кем общаешься?
        —С бывшей… кхм… одноклассницей.
        —А как её зовут?
        —Марианна.
        Марина закусила губу.
        —А… это та, которой нравилось, чтобы её называли Марго?
        —Да.
        —Понятно, — сказала Марина как можно более безразлично.
        Неприятное чувство поднялось в её душе, а живот прошило коликами.
        —И что она пишет?
        —Ничего особенного. Пишет, что живёт сейчас в Прибалтике, в небольшом городке. Очень красивом и уютном. Вот, фотки прислала… хочешь посмотреть?
        Семён говорил всё это бесцветным тоном, но от этого Марине становилось только хуже.
        —Хочу, — ответила она и заглянула на экран через плечо мужа. — Да, ничего городок… Я бы сказала — скорее европейская деревенька, — не удержалась она от колкости.
        Марина отвернулась о компьютера и подергала пуговицу на новом халатике, проверяя её на прочность.
        —А как она там оказалась?
        —Муж её был оттуда.
        —Был? — переспросила Марина.
        —Был, есть… какая разница? — закипел Семён.
        —Для меня, наверное, никакой… — пожала она плечами. — А ты просто светишься. Прям искришь.
        Семён свернул фотографию и захлопнул ноутбук:
        —Ну, ладно, ты иди спать, а я ещё поработаю.
        —Хорошо, но ты долго не засиживайся, — сказала заботливо жена, — тебе завтра рано вставать. Ты помнишь?
        —Да-да. Я всё помню, — сказал Семён и просверлил Марину взглядом.
        Она поёжилась и быстренько добавила бодрым голосом:
        —Ну, спокойной ночи!
        —Спокойной… — отозвался Семён.
        Марина прикрыла дверь, и сердце её упало. Ей хотелось завыть. Громко. По-бабьи. Но она лишь в кровь кусала губы. Добрела до спальни, машинально разделась и задушила рыдания подушкой. Она не знала сколько прошло времени, от рыданий её уже тошнило и подушка была изрядно мокрой. Она прислушалась: лёгкие шаги в коридоре, тихонько крякнула дверь и в проёме появилась фигура Семёна. Марина затаилась и притворилась, что спит. Он откинул одеяло и лёг на свою половину. Долго ворочался, шумно дышал, но потом затих, и послышалось лёгкое дыхание.
        Марина выскользнула из кровати и на цыпочках вышла из комнаты. Она не могла спать. Она не могла даже сидеть на месте. Полночи она расхаживала по кухне, обхватив себя руками. Её знобило. Чтобы унять озноб, она плотно стискивала зубы. Ничего не помогало. Боль не уходила, а, напротив, становилась всё острее и невыносимее. Ей казалось, что всё её тело превратилось в сплошную рану и где не тронь — везде больно.
        Под утро она всё-таки прилегла, потому что ноги от бесконечной ходьбы уже гудели, а голова налилась свинцовой тяжестью.
        Когда зазвенел будильник, Семёна уже не было.
        Она села на край кровати, поискала ногами тапочки. Голова раскалывалась, а в горле так пересохло, что его саднило. Превозмогая неприятные ощущения в теле, она двинулась на кухню. Включила чайник и побрела в ванную, шаркая тапочками.
        Боясь посмотреть на себя в зеркало, Марина включила душ и долго стояла под струёй почти ледяной воды. Наконец, она почувствовала холод и закрыла кран.
        Телу полегчало, а голове нет. Она решилась посмотреть на себя и подошла к зеркалу.
        Чужое бледное лицо с синяками под впавшими глазами смотрело на неё из глубины стекла.
        «Это я?» — пронеслось в голове.
        Отупевшее сознание потихоньку оживало, и весь ужас случившегося снова навалился на бедную женщину. Она наклонилась над раковиной, пустые рвотные позывы сжали сначала желудок, а потом горло.
        «Сегодня рабочий день или выходной?» — пыталась она сообразить. — «Будильник звенел, значит, рабочий», — заставляла себя мыслить Марина. — «Надо что-нибудь съесть или хотя бы попить», — подумала она. — «А над этим придется поработать».
        Марина с отвращением посмотрела на своё отражение.
        На работу она приехала с часовым опозданием. Но ей было всё равно. На её счастье, шеф в офисе отсутствовал, а когда прибыл, никто не выдал её.
        День прошёл как во сне. И даже пытливые взгляды коллег были ей безразличны. Ей вообще всё было безразлично. Тупая апатия спеленала её, как малого ребёнка. Она была беззащитна и неопытна перед свалившимся на неё горем.
        2
        Прохладные волны накатывали на гальку, раскалённую палящим, жарким солнцем, охлаждая её бока, и она отвечала им тихим, благодарным шелестом.
        Марина лежала у самой кромки воды и, повернув голову в сторону моря, прищуренным глазом лениво наблюдала за Семёном. Он заплыл уже далеко за буйки. Его голова, как поплавок, то появлялась над волнами, то исчезала. Она поднялась на локте, чтобы его было лучше видно, потом встала во весь рост.
        «Ну, получишь ты у меня!» — угрожающе прошептала она.
        Потом помахала ему рукой, чтобы он не дурил и возвращался назад. Семён помахал ей в ответ и поплыл к берегу. Марина успокоилась и снова легла на покрывало, но наблюдать за мужем не перестала и, только когда она стала различать его довольную физиономию среди волн, нарочито повернулась к нему спиной.
        Рядом с берегом послышалось фырканье. Марина улыбнулась.
        Семён вышел из воды и слегка побрызгал на неё водой. Марина взвизгнула.
        —С ума сошёл?
        —Ты видела, как я далеко заплыл? — гордый собой спросил Семён. — Нет, ну ты видела?
        —Да, видела, видела, — лениво подтвердила Марина. — В следующий раз так далеко заплывёшь — получишь по шее, — пообещала она.
        Семён довольно хмыкнул и подкатился к ней на покрывале.
        —Ой! Обалдел, да? — отскочила она от него. — Ты же холодный и скользкий, как медуза! Откатись обратно! — скомандовала она.
        —Сама ты… медуза. А я — дельфин. Благородный дельфин! — отозвался Семён.
        Он развалился на покрывале в виде морской звезды, широко раскинув в стороны руки и ноги. Марина скатилась на самый край. Наконец, она не выдержала, встала на ноги и потянула покрывало на себя, пытаясь стряхнуть с него Семёна. Но он придавил его, словно кусок скалы. Марина попыхтела ещё чуть-чуть и поняла, что её потуги тщетны. Тогда она бросила свободный конец ткани на мужа, а сверху сложила ласты.
        Семён тут же свернул свою «звезду», скинул с себя их нехитрое снаряжение и вскочил на ноги.
        Смешно выкидывая ноги, Марина бежала по воде, но добежать до спасительной глубины не успела. Семён схватил её за лодыжки, и она с шумом плюхнулась в воду. Он потянул её на себя, а она брыкалась и лягалась, пытаясь освободиться от его цепких рук. Наконец, она кое-как вывернулась и поплыла, толкая своё тело вперед быстрыми и красивыми движениями рук и ног.
        Семён нырнул и несколько секунд не показывался над водой. Вдруг его сильный, загорелый торс появился над волнами и он, сделав несколько гребков, догнал Марину. Она пискнула и прибавила ходу. Семён взмахнул руками и, словно большое, сильное животное, блеснув над волнами своей мощной спиной, снова ушёл под воду и исчез из поля видимости. Марина плыла на предельной скорости. Неожиданно впереди неё поднялся огромный столп воды, мириады капель водопадом летели вниз и, в центре этой хрустальной горы, возникло довольное лицо Семёна. Шумно вздохнув, он поплыл Марине наперерез. Она резво перевернулась на спину и заработала руками, как мельница. Она понимала, что в конечном итоге проиграет, но сдаваться без боя не собиралась. Из-за брызг, ничего не видя вокруг себя, Марина неслась в неизвестном направлении. Она решила оглядеться и подняла голову. И в этот же момент сильные руки обхватили её за талию и приподняли над водой.
        —И далеко Вы собрались, девушка? — услышала она насмешливый голос мужа.
        —Далеко! — отплёвываясь, ответила Марина. Она досадовала, что пропустила этот его «финт».
        —А можно и мне с Вами? — дурачился Семён.
        —Нет, нельзя. Плывите себе мимо, гражданин, — Марина злилась и при этом громко сопела, пытаясь успокоить дыхание.
        Она попробовала высвободиться, но Семён только крепче сжимал её в своих объятиях. Наконец, устав трепыхаться, она затихла и посмотрела в глаза мужу. В них плескался победный блеск завоевателя.
        Марина открыла глаза и горько вздохнула. Она помнила эту поездку в мельчайших подробностях. Это был их первый совместный выезд к морю. У них тогда почти не было денег. Всё, что они зарабатывали, уходило на оплату съёмной комнаты и на еду. Откладывать удавалось совсем крохи. Но они назанимали нужную сумму у друзей и родственников и мотанули к морю, совершенно не представляя, как будут отдавать долги. По возвращении, всё вдруг стало складываться удачно, и они смогли рассчитаться с кредиторами даже раньше, чем предполагали.
        3
        —Разве ты не хочешь отведать этого чудесного напитка? — Марго приподняла бокал и вино заиграло малиновым светом.
        —Нет, спасибо. Я за рулем.
        —Думаю, что бокал вина не лишит тебя рассудка, а немножко расслабиться поможет.
        —Я, вроде как, и не напряжён, — Семён откинулся на спинку кресла и положил ногу на ногу.
        Марго улыбнулась и лёгким движением руки поднесла бокал к губам. Сделала маленький глоточек и прикрыла глаза. Семён невольно отметил красоту её тонких пальцев. Фарфоровая кожа отливала мягким шёлковым блеском.
        «И почему у Маринки не такие красивые ухоженные руки? Могла бы постараться и навести лоск, чтобы хотелось касаться их, ласкать, гладить нежную кожу, целовать…»
        —Мм… божественно. Это меня немного согреет и развеселит. А то твой город сегодня совсем неприветливый, — голос Марго оторвал его от странных мыслей.
        —Конец осени, обычное дело.
        —А я так надеялась, что нам удастся погулять. Ты бы показал мне свои любимые места. Сколько лет ты уже здесь живешь?
        —Я уехал из дома в семнадцать лет.
        —В семнадцать лет, — Марго поправила волосы. — Ах, где мои семнадцать лет? — она сделала еще глоточек и аккуратно облизала губы. — А ты часто вспоминаешь нашу школу, наш класс?
        —Нет, не вспоминаю.
        —А я вот в последнее время очень часто вспоминаю наш милый городок.
        —Неужели тебе стало скучно в твоем европейском «раю»?
        —Не в этом дело, — она сузила глаза, — просто вдруг нахлынули воспоминания: школа, одноклассники… Да вот, нашу с тобой любовь вспомнила.
        —Насчёт «нашей», ты сильно преувеличила. Помнится, тогда Круглов был твоим «оруженосцем».
        —Он был просто другом, а тебя я любила, дурачок…
        —Наверное, где-то в глубине души.
        —Ты же был такой гордый, неприступный. Ты умело скрывал свои чувства, я совсем не догадывалась, что…
        —Так умело, что вся школа была в курсе.
        —Ну, мало ли что в школе болтали. Обо мне тоже всякие нелепости говорили.
        —Ты могла бы писать мне в армию, хотя бы, как другу.
        —Ты же уехал и я не знала твоего адреса.
        —Спросила бы у моих родителей.
        —Мне было неудобно.
        —Разве такой пустяк мог смутить любящее сердце? — Семён пристально посмотрел в глаза Марго.
        —Я была молода и глупа. Ты ведь сейчас не меня обвиняешь, а ту молоденькую девочку, которая совершала свои детские ошибки и за которые я теперь горько расплачиваюсь.
        —Ну, почему «горько»? Ты несколько раз была замужем, живешь в чудесном месте — всё у тебя хорошо. Что тебя может не устраивать?
        —Ты! Вернее то, что ты снова появился в моей жизни и ломаешь её!
        —Я? Постой, но ведь это ты меня искала!
        —Да, искала. Потому, что поняла — без тебя мне этого ничего не надо, — Марго опустила голову и залилась румянцем.
        —Марианна, прекрати.
        —Я — Марго, разве ты забыл? — женщина наклонила голову набок и улыбка скользнула по её губам.
        —Прошло больше пятнадцати лет и…
        —И я не в силах больше этого скрывать… Ты должен быть моим!
        —Я женат.
        —И что это меняет, если два любящих сердца тянутся друг к другу? Ты пойми, ведь жизнь проходит! А у нас еще есть время наверстать упущенное, мы ещё нестарые и вполне можем создать семью, нарожать детишек…
        —Моя жена — очень хороший человек, у нас тёплые отношения…
        —Тёплые… — Марианна усмехнулась. — Но ведь это не любовь! Ты достоин настоящего счастья!
        —Я не могу своё счастье строить на предательстве дорогого мне человека.
        —Она должна понять, ведь она умная женщина. И почему ты должен приносить себя в жертву?
        —Я не чувствую себя жертвой. Я доволен своей жизнью.
        —Я думала, что ты ещё способен на безумства, на страсть, а ты, оказывается, как старичок, примеряешь тёплые тапочки…
        —У тебя уже были страсти в жизни и чем они закончились?
        —Я слишком возвышала этих людей в своих глазах, но потом меня ждало разочарование.
        —Может, твои чувства ко мне тоже преувеличены?
        —Тебя я знаю давно, мне не надо тебя придумывать.
        —Прошло уже очень много лет, люди сильно меняются. И я уже совсем не тот школьник, которого ты помнишь.
        —Сердце не обманешь. А детские любови самые чистые, а значит, самые правильные.
        —Но ведь и в школе у тебя не было ко мне сумасшедшего чувства?
        —Семён, мы вернулись к началу.
        —Да, ты права — это замкнутый круг и мы будем ходить по нему вечно. У меня слишком много вопросов на которые ты не даёшь ответа.
        —Ты просто не слышишь меня! Я говорю, что люблю тебя, а ты заставляешь меня оправдываться.
        Марго залпом допила вино в бокале и жестом заказала себе ещё.
        —Не хочешь пойти потанцевать?
        —Извини, я не любитель.
        —Извиняю. Ты всегда был таким, — она тряхнула головой. — А вот я, пожалуй, пойду.
        Она вышла на середину зала, прикрыла глаза и стала раскачиваться из стороны в сторону. Двигалась она легко и плавно, совершенно не обращая внимания на присутствующих людей. Она, казалось, полностью погрузилась в мир чарующих звуков и своих грёз. В тёплом приглушённом свете женщина выглядела совсем молодой, будто время совершенно не коснулось ни её лица, ни её точёной фигуры. Всё так же обворожительна и притягательна.
        Семён смотрел на Марианну и на её месте видел юную белокурую девушку. Ему было шестнадцать и он был отчаянно в неё влюблен. Она была словно звезда — яркая, притягательная и холодная. И вот эта «звезда» снизошла до него. Он мог получить её — только протяни руку. Говорит, что любила, а теперь любит ещё сильней.
        Может, мы и возвращаемся к детской любви потому, что она была самой искренней и бескорыстной?
        4
        Марина повертела в руке телефонную трубку, подумала и набрала номер. Длинные гудки монотонно ныли в ухо. «Ну конечно, суббота. У людей выходной. У людей всё, как у людей». Она уже хотела отключиться, но тут услышала короткое «Алло».
        —Привет, — сказала Марина, как можно безмятежнее. — Как поживаешь?
        —Воюю.
        —А… Ну, не буду тебе мешать.
        —Что у тебя с голосом?
        —А что у меня с голосом? Голос как голос.
        —Понятно. Сейчас закончу «разбор полётов» исмогу подъехать. Хочешь?
        —Хочу.
        —Ну, тогда крепись. Я скоро буду, — отчеканила Лариса и отключилась.
        —Я постараюсь… — пообещала Марина гудящей трубке.
        Она шмыгнула носом, бросила мокрую салфетку и потянулась за новой.
        «Хорошо, что у меня есть Ларка, иначе я бы сошла с ума».
        Она подошла к зеркалу и уставилась в уже знакомое поросячье лицо с маленькими глазками и огромным красным пятаком. «О боже!» — Марина бросилась в ванную комнату и включила холодную воду. Минут пять она плескала себе в лицо водой, пока не стало сводить скулы. Она ещё раз взглянула на своё отражение. Стало немного получше. По крайней мере, на неё пялился не хряк, а такая розовая хрюшка. Она вздохнула и побрела в комнату.
        «Какой длинный день», — подумала Марина, взглянув на часы. — «Какой ужасно длинный день! И неизвестно чем он закончится. Всё когда-нибудь заканчивается, а всё хорошее заканчивается вдруг».
        Она сидела на полу и тупо смотрела в одну точку. На другие эмоции у неё просто не было сил. Звонок в дверь прервал это созерцание, она встрепенулась и вышла из оцепенения.
        Ларка ввалилась в дверь, разбрызгивая остатки дождя с зонта и с куртки.
        —Что случилось? Ты, почему на звонки не отвечаешь? — накинулась она с порога.
        —А никто не звонил, — растерянно пробормотала Марина.
        —Как никто? Я же говорю, я тебе раз сто звонила!
        Марина посмотрела на домашний аппарат. Трубка лежала рядом на столике, а мобильный «сдох» ещё вчера, и она забыла его зарядить.
        —Ты мне скажи, — напирала Лариска, — у вас все живы-здоровы?
        —Все живы и здоровы, — эхом отозвалась Марина.
        —Ну, слава богу! А то дети меня так замотали, что я сразу забыла спросить, а потом всю дорогу места себе не находила.
        —Прости…
        —Ну пойдём, что ли, чайку выпьем. Погода просто жуть. Скорее бы уже эта слякоть закончилась.
        Марина поплелась на кухню и стала греметь чашками, чайником и ещё чем-то. Лариса зашла на кухню и плюхнулась на любимое место. Марина повернулась и стала расставлять на столе чашки.
        —О! Вот это да! — воскликнула Ларка, разглядывая лицо подруги. — Вот это ты постаралась, мать. Супер фейс!
        Марина подняла на подругу блестящие глаза. Слёзы готовы были пролиться обильной влагой и затопить всё вокруг.
        —Та-ак… — протянула Лариса. — Прежде, чем ты раскиснешь, расскажи мне, что произошло?
        —Мне кажется, что он влюбился, — пискнула Марина и закусила губу, чтобы тут же не разрыдаться.
        —Кто и в кого?
        —Сёма. В свою бывшую… одноклассницу… у-у-у… — завыла Марина и всё стихийное бедствие, что она сдерживала в себе, хлынуло на кухонный стол. Слёзы лились и лились, и конца им не было видно, а она думала, что плакать уже не может.
        Пока её горе выплёскивалось наружу, Лариса молча гладила подругу по голове, лишь изредка приговаривая: «Ну-ну, девочка».
        Наконец, Марина затихла и подняла глаза на подругу.
        —Ты помнишь, я тебе рассказывала, что у Сёмы в школе был роман. Так, ничего особенного… Детские шалости: охи, вздохи и ничего больше.
        —Ну и чего ты распереживалась? Мало ли что у кого в школе было! Это же святое дело там амуры покрутить, а то от учебы позеленеть можно было. Тем более, что ничего серьёзного не было, сама говоришь.
        —Да это не я, это Сёма говорил. Но, может быть, это и плохо, что ничего не было, — Марина нахмурила брови и между ними появилась морщина.
        —Что-то я тебя, подруга, не понимаю…
        —Если бы было что, то не осталось бы никаких иллюзий, а так… остаётся одна романтика. А Сёма, знаешь какой? Если он себе что напридумывает, то никакими силами это из него не выбьешь.
        —Да, он у нас натура творческая, с воображением. А эта «романтичная», видимо, это ловко использует?
        —Я не знаю! Но тут такой простор для фантазии! Всегда можно сказать: «Ах, я была та-акой молодой и не видела своего счастья! И вот, только теперь я поняла, что ты, только ТЫ и есть мой единственный! Ты дороже мне всех на свете! Верь мне, любимый!» Ну, или что-то в этом духе, — Марина усиленно терла невидимое пятно на столе.
        —Да, это они умеют. Бывшие. Набегаются, накрутят хвостом, а потом бегут обратно: «Давай всё забудем и начнём заново!»
        Марина посмотрела на злое лицо подруги. Она знала, что у них с Костиком была своя «история». Костик уже был один раз женат до появления в его жизни Ларисы. Ещё совсем молодым, сразу после армии, он женился, как выразилась подруга, на одной «манилке».
        «Вот тогда их тёпленькими и берут», — бушевала тогда Лариса, — «сразу после армейских харчей. После казарменных коек, всем им, дурашкам зелёным, хочется тепла и уюта. Вот мой и хватанул свою порцию «тепла»».
        —Она ведь тогда, — продолжала Лариса, следуя своим мыслям, — на суде заявила, что ещё не нагулялась. Вертихвостка хренова! За каким рожном тогда замуж лезла? Спрашивается… Чуть жизнь парню не сломала. А ведь он и с ней мог создать семью и быть хорошим мужем, если бы она была более адекватной. Потом явилась… — неслась дальше Ларка, — пять лет прошло, приползла с раскаяниями. Видимо, такое золото самоварное больше никому не приглянулось. И до сих пор всё пытается о себе напомнить.
        —До сих пор? — недоуменно переспросила Марина.
        —А ты думала! Такие быстро не отлипают. Ну, это ещё полбеды, так она, мерзавка, фамилию нашу носит.
        —Зачем ей эта фамилия?
        —А ты поди, спроси её. Самолюбие, наверное, своё тешит. Костю аж выворачивает, когда он о ней слышит. Так что не горюй, Маруся! У всех свои «скелеты» вшкафу имеются.
        Марина слушала подругу и недоумевала, Лариса всегда выглядела такой уверенной, такой неуязвимой. Марина не могла представить, что её подругу так же терзают сомнения, страхи, негодование. Союз Костика и Ларисы казался незыблемым. Наверное, не бывает идеальных ситуаций, таких, как в детских книжках: встретились, полюбили, женились, родили детей и жили счастливо до глубокой старости. Чтобы вместе дожить до глубокой старости, надо пройти «огонь, воду и медные трубы». Вот, после весёлого пирка, и начинается настоящая жизнь, где всё по-взрослому.
        Лариса посмотрела на Марину и задала неожиданный вопрос:
        —Слушай, она сейчас «мисс» или «миссис»?
        —Была миссис, а сейчас — не знаю.
        —Впрочем, для таких «звёздочек» нет никакой разницы. Дамочки такого сорта, если даже замужем, по сути, всегда остаются «миссками». Этакие вечные «девушки на выданье», всегда в поисках лучшей доли. А как она вообще-то нарисовалась? Он же у тебя из другого города.
        —Как-как… как все, на сайте однокашников.
        —Ааа… — понимающе протянула Лариса, — однокакашников… Я думала, что им только подростки пубертатного периода интересуются, или неудачники. Ну, знаешь, когда у человека что-то не складывается в личном или на работе, он начинает совать свой нос в чужую жизнь: «А у Маши что? А у Васи?» Тьфу! Но Семён вроде ни в одну группу не вхож. Может, у него творческий кризис?
        —Да не в этом дело.
        —Тогда что его туда понесло?
        —Ну, — замялась Марина, — мы в тот день сильно повздорили и он, со злости, залез на этот сайт. Оказывается, она его давно письмами бомбардировала, только он не собирался на них отвечать.
        —А тут, значит, собрался, — ядовито заметила Лариса. — А ты откуда это знаешь?
        —Он мне сам всё рассказал.
        —Да?
        —Понимаешь, я стала замечать, что он как-то изменился. Стал какой-то взбудораженный, даже помолодел. Я спросила: «Что новая идея появилась?», а он ответил: «Нет, идеи все старые». На меня стал как-то странно смотреть, оценивающе.
        —А с сексом что? — перебила её подруга.
        Марина немного подумала, потом сказала:
        —Знаешь, сейчас даже лучше, чем было. Сама удивляюсь. Не медовый месяц, конечно, но…
        —Вот, видишь!
        —Только я всё равно чувствую, что он стал какой-то… неродной. Всё, вроде, то же, но не так. А тут недавно захожу в комнату, а он что-то читает в компе и весь сияет, а меня увидел, как-то сразу стушевался и даже покраснел. Вот тогда я и поняла… — Марина всхлипнула и закончила уже на высокой ноте, — что он … в-в-любился-а-а…
        Лариса быстренько сунула ей чашку с остывшим чаем, чтобы оборвать новый «ниагарский водопад».
        —Ларисочка, милая, что мне делать? Ведь я этого засранца люблю и мне никто больше не нужен! Я ведь знаю все его недостатки. Я даже уговариваю себя, что любить его не за что, что любить надо, прежде всего, себя. Но у меня всё равно ничего не получается. Я люблю его… со всеми «потрохами».
        —Дааа… — задумалась Лариса. — Вот чего мужику неймётся? Чего не хватает? А? Умная, красивая, добрая жена и носится с ним, как с писаной торбой! А ему всё мало. Всё сказку ищет! А того не видит, что сам давно уже в этой сказке живёт. Ох, избаловала ты его, Маринка! — Лариса встала, подошла к окну и через минуту продолжила свою мысль. — Когда люди встречаются у всех всё прекрасно: сказочные отношения, восторг, и, кажется, что так будет всегда. Будут они жить, как эльфы и порхать с цветка на цветок. Но семейная жизнь — это реальность, и сохранить нежность и преданность друг к другу не каждому дано.
        —Как вспомню, как я иногда по-кретински себя вела, так волосы дыбом встают, — раскаивалась Марина.
        —Не думаю, что ты могла сделать что-то ужасное. Сколько вы уже вместе?
        —Почти 10 лет.
        —Вот видишь! Какие ещё нужны доказательства, чтобы наслаждаться своей собственной сказкой, а не бредить иллюзиями?
        —Его всегда привлекали всякие тайны.
        —Ну, знаешь… он же не мальчик! Может разделять свои творческие фантазии и реальность?
        —Всё неизведанное всегда так притягательно…
        —Ну и что там за этой красивой и манящей вывеской: «Здесь рай!»? Думаю, что, скорее всего, пустота. Обычно, чем ярче реклама, тем дермовее продукт, уж поверь мне. Когда усиленно что-то навязывают, возникает подозрение, что хотят сбыть залежалый товар.
        —Не думаю, что её можно сравнить с залежалым товаром. Скорее всего с экзотическим.
        —Хорошие вещи просто так не валяются, так же, как бриллиантами и изумрудами не вымощены дороги. Там всё больше булыжнички, да искусственный смердящий асфальтик. Так что ты не переживай, думаю, что у него просто временное затмение.
        —А если не затмение? Если он увидел в ней то, чего нет во мне? — Марина совсем сникла. — Ведь, если честно, то я далеко не шедевр.
        —Если стоять, уткнувшись носом в прекрасную картину, то очень трудно разглядеть её красоту и гармонию. Или когда владеешь какой-нибудь ценностью, то перестаёшь её замечать, до поры, пока она куда-нибудь не исчезнет.
        —Вот именно. Он прекрасно знает, что я никуда не исчезну. А завоевать новую «крепость» куда как интереснее. Срабатывает инстинкт охотника, воина.
        —Есть хорошая английская поговорка: «не каждые двое — пара».
        —Может, это мы не пара? — Марина испуганно посмотрела на Ларису.
        —Ну да, конечно. Со стороны вы больше похожи на попугайчиков-неразлучников.
        —Ох, Ларочка!
        —Терпение, подруга, — это наш верный помощник. Не пори горячку. А он уже большой мальчик, «включит» голову, вот страсти и улягутся. Как верно подметил Есенин: «всё пройдёт, как с белых яблонь дым».
        —В том-то и дело, что влюблённые меньше всего думают о здравом смысле. Ум диктует одно, сердце — совсем другое, — Марина горько всхлипнула.
        —Неужели ему не понятно, что эта… эта… прости, господи, не сказать бы грубое слово… эта женщина решила устроить свою жизнь за его счёт. Видимо все варианты профукала, вот и кинулась одноклассника «окучивать». Сколько лет, сколько зим!
        Моего-то хоть действительно «бывшая» доставала, хоть полгода, но он ведь с ней жил. Вёл, так сказать, совместное хозяйство. А эта что тут забыла? — у Лариски от негодования даже ноздри стали раздуваться, вот-вот пар повалит и искры полетят.
        —Для Сёмы эта история осталась незавершённой. Для неё, видимо, тоже.
        —Как это удобно! Мужик уже состоялся, преуспел в профессии, при деньгах… есть за что поцарапаться. Голенькие да бедненькие они ведь никому не нужны. А по съёмным квартирам мотаться, видимо, не барское это дело. Столько лет не понимала, что за золото-мужик, а тут вдруг разглядела. «Здрасте, берите меня, я согласна!» У-у-у гадюки, — Лариска сверкала глазами и даже аккуратно подстриженные волосы топорщились от возмущения.
        —У-y-y — подвыла Марина и новая порция слёз и соплей была на подходе.
        —Знаешь что, подружка, тут завываниями не поможешь.
        —А что я могу? — прогундосила Марина.
        —Да — всё! Ну, если не всё, то многое.
        Марина перестала всхлипывать и посмотрела на подругу с надеждой.
        —Надо что-то придумать…
        —Что?
        —Что-что… пока не знаю. Надо, чтобы он посмотрел на тебя другими глазами.
        —Другими глазами… — Марина засопела.
        —Ну, чтобы он увидел тебя другой.
        —В блондинку, что ли, перекраситься?
        —Фу, как примитивно.
        —Все мужики на блондинок западают… и эта вот, тоже… сивая.
        —Твой, видимо, исключение. Мало ли вокруг него блондинок бегало, бегает и… будет бегать, — добавила Лариса. — Но выбрал-то он тебя!
        Она оценивающе посмотрела на Марину.
        —Иди сюда.
        —Куда?
        —Сюда, — Лариса поставила Марину напротив большого зеркала. — Посмотри на себя.
        —А что? — выпучила та глаза.
        —Вот какие у тебя достоинства?
        —Я готовлю хорошо… — подала голос Марина.
        —А это тут при чём?
        —Ну как же. Путь к сердцу мужчины… и всё такое, — стушевалась она, — все говорят.
        —И что? Вот так с первого дня знакомства ты его поражала кулинарными изысками?
        —Нет, не с первого, — Марина поджала губы.
        —Думаю, что не со второго, не с третьего и, даже, не с двадцатого. Вспомни свой кулинарный шедевр под названием «Ясная поляна». Мясо получилось — пальчики оближешь. Да… соседи чуть пожарных не вызвали.
        Марина хмыкнула и тут же нахмурилась. Больше идей о своих достоинствах у неё не было. На ум приходили одни недостатки: соня, растеряха, копуша… и, как назло, ни одного завалящего таланта!: «Стихи не пишу, рисовать не умею, на ухо слон наступил, причём сразу на два…», — невесело думала она о себе. Единственное, что у неё получалось — это танцы. Танцевать она любила, но разве этим сейчас кого-нибудь удивишь?
        —Ну, что? Насмотрелась на себя? — оторвала её от мыслей подруга. — А теперь скажи мне — куда тебе тягаться с блондинками, да ещё, если у них ноги «от ушей»? Нет, дорогая моя, не по этим параметрам мужик жену себе выбирает. Миллионы факторов собираются в одной точке и его «замыкает»: «Вот она! Она! Единственная и неповторимая, лучшая из всех!» Я вот, если ты заметила, тоже нестандартных параметров, однако, у меня есть потрясающий муж и двое детей. А потом, подруга, всё уже зависит от нас, женщин, сможем ли мы сохранить свою привлекательность и неповторимость, в каком-то смысле, первобытность, или нет.
        —Значит, я уже её потеряла? — тоскливо спросила Марина.
        —Ну, для меня ты всё та же Маруся, и я никаких «криминальных» перемен не заметила. Но я-то не Семён! — она устало потерла глаза. — Ты лучше скажи, когда ты последний раз платье надевала?
        —Не помню, — промямлила Марина, — на какой-то праздник.
        —На какой-то праздник, — передразнила её Лара. — Да с твоей фигурой надо постоянно в платье ходить. Ты же, как куколка, а ходишь вечно в своих «шароварах» и «тишотах» Да ещё с рюкзаком! Ну, кто в твоём возрасте с рюкзаком бегает?
        —Просто так удобнее, — слабо защищалась Марина.
        —Вот, когда будешь одинокой дамой — будешь носить, что тебе удобно.
        —Типун тебе на язык.
        —Спасибо, дорогая, вижу, тебе мой совет понравился. А где, кстати, твой дражайший?
        —Ушёл на встречу… одноклассников… — буркнула Марина.
        —Да ты шутишь! И что, много у нас в городе его одноклассников?
        —Четыре или пять…
        —А эта… мадам… тоже будет?
        Марина кивнула.
        —Уж, не её ли эта инициатива через столько лет встречу устраивать? Наши через три года друг о друге забыли. А кто дружил — так до сих пор дружат. Кому нужны эти «массовки»? Смотреть друг на друга и ужасаться, кто как постарел или подурнел. Сомнительное удовольствие.
        —Знаешь, — Марина подала голос, — я ведь её не виню…
        —Ах, какая добренькая!
        —Не добренькая. Просто она пытается использовать свой шанс.
        —А сколько их у неё было? Нет, дорогуша, — обратилась Лариска к невидимой сопернице, — если ты до сих пор ничего своего создать не смогла, то нечего на чужое зариться. У соседки в огороде всегда яблоки слаще кажутся, а ты свой создай: поливай его, ухаживай — вот и будет тебе счастье.
        —Каждый бьётся за «место под солнцем», как умеет.
        —Надо биться не за «место под солнцем», надо биться за любовь!
        Лариса пристально посмотрела на Марину.
        —И ты, подружка, решила вот в таком виде встречать любимого? — она кивнула на её распухшее, тестообразное лицо. — Когда твоя соперница сейчас там расфуфыренная и благоухающая порхает вокруг него?
        Марина поёжилась и как-то даже уменьшилась в размерах.
        —Ну, что ж, — женщина хлопнула ладонями по коленям, — приступим к «экзекуции».
        5
        Марина бежала и бежала. Дыханье сбилось, ноги стали ватными, но она не останавливалась, непонятный страх гнал её вперёд. Ей стало жарко, она скинула на ходу куртку и продолжала свой безумный бег. Краем сознания она понимала, что, если остановится, то пропадёт, её жизнь на этом закончится. И она гнала и гнала себя вперёд.
        Ветки хлестали, царапали лицо и обнажённые руки, одежда была мокрая от росы и от пота.
        «Бежать! Только не останавливаться!» — командовала она себе.
        Её окружал густой чёрно-серый лес. Не было в этом лесу ни человеческих, ни звериных тропинок, и в каком направлении бежать было не понятно.
        «Вперёд! Вперёд!» — стучала мысль. — «Вперёд, если хочешь жить!»
        И вдруг, сквозь плотно сплетённые ветви деревьев и кустов, показалось маленькое светлое пятнышко.
        «Вот оно!» — пронеслось в голове, и она ускорила, на сколько могла, бег.
        Пятнышко становилось то больше, то меньше, а то и вовсе исчезало, но она уже знала, что оно где-то там, впереди, и это придавало ей сил. Она была уверена, что там её спасение и ещё упорнее двигалась вперед. Но, чем дальше она бежала, тем гуще и темнее становился лес, тем ожесточённее её царапали ветки. У неё появилась злость, и она придала ей новых сил. И вот, когда пятно стало совсем близко, она вдруг резко остановилась. Перед её ногами разверзлась огромная чёрная пропасть. И не было видно ни её глубины, ни края. Марина с угасающей надеждой посмотрела на удаляющийся свет. Она хотела перепрыгнуть, перелететь эту черноту, но у неё не было ни сил, ни крыльев, чтобы это осуществить.
        Её охватило отчаяние, и вдруг земля под ногами задрожала, затряслась, и она закричала.
        —Марина, Мариночка, проснись! — Семён осторожно тряс жену за плечо. — Марина!
        Марина вскочила и услышала звук своего крика. Пару секунд она сидела и таращилась в пустоту, потом повернула голову и увидела обеспокоенное лицо мужа.
        —Что-нибудь приснилось? — спросил он.
        —Да, — прохрипела Марина, — опять этот сон. Только теперь я поняла почему бегу: яне убегаю, а догоняю.
        —И что же это?
        —Не знаю. Я видела просто пятнышко света. Но я знала, что это именно то, зачем я бегу.
        Она замолчала.
        —Прости, я тебя напугала. Это просто навязчивый сон. Видимо, нервы шалят, «перегрузка», — она попыталась улыбнуться. — Давай спать.
        Семён выключил лампу, и комната погрузилась в темноту. Это только в детстве темнота пугает, а когда становишься взрослым, то иногда бывает спасительной: можно притвориться, что спишь и думать, думать…
        6
        Перед ней вдруг открылась вся пропасть потери любимого человека, и ужас состоял в том, что он был для неё не только любимым. Просто за долгие совместные годы они так «прикипели» друг к другу, что стали роднее всех кровных родственников, они стали единомышленниками, друзьями, даже большими, чем они с Ларкой. Так получилось, что он занял почти всё свободное пространство в её личной жизни и, поэтому, их разрыв предвещал катастрофу. Глобальную, масштабную катастрофу для её личности. Это было бы сродни ампутации какого-нибудь жизненно-важного органа, которого было бы не просто страшно лишиться, а само её существование было бы подвержено смертельной опасности.
        Такое «срастание» мужа и жены, мужчины и женщины, наверное, идеальный вариант для семьи, для брака, но он хорош, если эмоции взаимны. Если же это односторонняя привязанность, то кто-то превращается в жертву, в заложника своих чувств. Человек оказывается на краю бездны, и если у него не хватит душевных сил справиться с этим, то она его поглотит.
        Такие невесёлые мысли бродили в голове Марины. Она никак не могла поверить, что всё это происходит с ними. Ведь до последнего момента они, действительно, были счастливы. Это не была игра, притворство, потому, что счастье невозможно сымитировать. Невозможно изобразить блеск глаз, нежность прикосновений, радость встреч и грусть разлук. Влюблённый человек хоть и слеп, но невозможно быть слепым на протяжении десяти лет. Никто не смог бы притворяться так долго, это можно изобразить на стадии ухаживания, но уже чрез полгода человек устаёт от чужой «роли» истановится собой.
        Конечно, их «семейная лодка» не всегда носилась по бушующим волнам страсти. Как и любая природная стихия, она то затихала, то снова бурлила. Невозможно всё время жить на пике эмоций, это противоестественно, и это — нормально.
        Главное, что она всегда чувствовала — прочный и незыблемый фундамент их отношений. Конечно, она иногда ревновала и позволяла себе некие колкости на этот счёт, но и сама использовала лёгкий флирт, чтобы несколько растормошить их повседневную жизнь. Но это были такие мелочи, что они оба понимали их несущественность. Их язвительные перепалки всегда заканчивались романтическим примирением. Это больше походило на некий спектакль, и актёрами и зрителями в нём были они сами.
        Марина вздохнула: «Какое же это было чудесное время. Видимо, мы этого не понимали. Мы просто жили и думали, что так все живут, что это «обычно». Никогда не ценишь то, что имеешь, а когда это уходит, то не знаешь как вернуть».
        И, вот теперь, Марина поняла, что это было «не обычно», что люди годами ищут свою «половинку» имечтают о ней. Десять лет безоблачной жизни, десять лет любви и счастья!
        Сколько пар могут этим похвастаться? Сколько мужчин и женщин ждут этого чуда? А что сделала она, Марина, чтобы сохранить его? Наверное, ничего. Она просто любила и купалась в своём счастье. Наоборот, позволяла себе быть недовольной, придираться по пустякам, капризничать, повышать голос, нудеть и… стыдно вспомнить, сколько ещё всего, что могло капля за каплей разрушать их маленький мир.
        Марина вздохнула ещё раз: «Нельзя, наверное, так привязываться к человеку, иначе попадаешь в зависимость». Она приложила ладони к вискам: «А разве любовь бывает независимой?»
        На столе зазвонил телефон. Звонок был внутренний.
        —Алло. Хорошо, Вадим Петрович, сейчас зайду.
        Марина встала и на немой вопрос сослуживицы ответила:
        —Шеф.
        Та сжала кулак и потрясла им в воздухе, что означало: «Мы с тобой». Марина кивнула.
        Перед дверью в кабинет она притормозила, одёрнула пиджак и постучала. Не дождавшись ответа, постучала ещё раз и вошла. Шеф разговаривал по телефону, он жестом пригласил садиться. Марина села, сложила руки на коленях и спокойно ждала, когда он закончит разговор.
        Шеф хмурил брови и «играл» желваками. Разговор, видимо, был не из приятных. Вадим Петрович был молод, энергичен и деловит. Он был на два года младше Марины, но никто из сотрудников не решился бы назвать его «Вадимом». Для всех он сразу стал «Вадим Петровичем» итолько старые складские работники позволяли себе называть его «Петровичем». Офисные сотрудники между собой называли его «ВП», для краткости, или просто «шеф».
        Пепельные волосы, серо-голубые глаза, подтянутая фигура — делали его завидным женихом для незамужних дам. Но колючий стальной взгляд пугал их и держал на расстоянии. Марина была одна из немногих сотрудниц, кто не ёжился под этим взглядом. Во-первых, она была «безнадёжно» замужем, во-вторых, похожий пронзительный взгляд она видела каждый день дома.
        Шеф закончил разговор и посмотрел на Марину. Она ждала. Некоторое время он молчал, потом произнёс:
        —Марина, последнее время Вы какая-то… потерянная. Что-нибудь случилось? Может быть Вам нужен отпуск?
        —Спасибо, Вадим Петрович, но отпуск мне не нужен. Это просто хандра. Осень, слякоть… это пройдёт. Простите, — зачем-то добавила она.
        —Ну, что ж, тогда, если Вам не трудно, отвезите, пожалуйста, вот эти документы, — он кивнул головой, указывая на синюю папку, — на Производство. У них курьер заболел, а это срочно. Это, конечно, не входит в круг Ваших обязанностей и если…
        —Я отвезу, Вадим Петрович. Мне не трудно, — заверила она шефа.
        —Вот и хорошо. Заодно подышите воздухом, а то в офисе… душновато, — он улыбнулся. — Потом можете не возвращаться.
        Он откинулся на спинку кресла. Марина поняла, что разговор закончен, встала, взяла папку и направилась к выходу. У двери она обернулась:
        —До свидания, Вадим Петрович.
        —ДО свидания, — сказал он с расстановкой.
        Марина поймала странный взгляд шефа. Она закрыла за собой дверь и подумала: «Такой молодой, а уже столько забот и проблем тащит». Но тут же вспомнила о своих и нахмурилась.
        —Ну, что? — спросила Яна. Она жутко боялась В.П. итак же жутко была в него влюблена. Все это в офисе знали и сочувствовали, потому что шансы «закадрить» шефа у неё были нулевые.
        —Я на Производство. Документы отвезу.
        —А где курьер?
        —Болеет.
        —Ааа… — протянула Яна. Ей явно хотелось «потрепаться» ошефе, но не находила никакого повода для обсуждения.
        —Потом не вернусь, поэтому ключи от сейфа сдашь ты.
        —Повезло тебе, — Яна сложила губки трубочкой, — погода сегодня — что надо. И почему В.П. не меня вызвал? — она покосилась на Марину.
        —Не знаю, Яна. Если хочешь, спроси его об этом.
        Яна обиделась на выпад Марины. А она-то считала её своей подругой, все свои секреты ей поведала. Не благодарная. Она отвернулась, и стала нарочито громко стучать по клавишам.
        —Ну, прости, — сказала дружелюбно Марина, — просто настроение «ниже плинтуса». Вот я и сорвалась.
        —Да, ничего, — оживилась девушка, — счастливо тебе!
        —Спасибо, и тебе не кашлять.
        Марина улыбнулась и вышла из комнаты.
        Погода, действительно, была чудесной. Природа поднатужилась, напряглась и выдала порцию тепла и солнца. Видимо, последнюю в череде серых и дождливых дней. Воробьи отчаянно чирикали, а люди оживились и повеселели. Все понимали, что это лишь маленькая передышка перед затяжным прыжком в хмурую осень, а затем, в холодную зиму.
        Марина села в свою «лилипутку». Это было одно из многочисленных названий её машины, придуманных Семёном. Он не понимал, как можно на ней ездить и всё время ёрничал на этот счёт: «Ты бы проделала в днище дырочку», — язвил он. — «Зачем это?» — не поняла его «шутки» Марина. — «Ну, высунешь туда ногу, и будешь подталкивать свою «скорлупу». Чтобы ехала быстрее». — «Сам дурак», — обиделась она. — «Зато я могу припарковаться где угодно и в «пробке» влюбую щёлку пролезу. А ты в это время будешь сидеть в своём «танке», разглядывать багажники соотечественников и нюхать их газы!»
        Марина поставила диск и вырулила на Большой проспект. Это был её собственный сборник из песен любимых исполнителей. Тут были: Andy Williams, Frank Sinatra, Elvis Presley, Tony Bennet и, конечно, the Beatles.
        Она наслаждалась музыкой и тихонько подпевала. Настроение улучшалось с каждой минутой.
        «Надо придумать себе развлечение на вечер», — подумала она. — «Неохота опять сидеть перед телевизором в гордом одиночестве. Так и заплесневеть можно. Ларке, что ли, позвонить? Давно мы с ней никуда не выбирались. Да, пожалуй, так и сделаю».
        Она ткнула кнопку в телефоне и он стал набирать хорошо известный номер.
        —Ларисик, привет! Погода прекрасная, не хочешь куда-нибудь сходить? — начала она «с места в карьер».
        —Привет, Мариш. С превеликим удовольствием, а то я тут со своими совсем одурела.
        —Что-нибудь случилось?
        —Случилось! Мой оболтус влюбился. Представляешь? Зелень мелкотравчатая, от горшка два вершка, а туда же — в женихи попёр!
        —Ну, он у тебя уже давно эти вершки перерос.
        —Кости, может, и вытянулись, а мозги сопляка. И ведь нашёл время! — негодовала подруга. — Все люди весной влюбляются, а он — осенью.
        —Это у всех по-разному случается. Я, например, зимой влюбилась.
        —Так тебе сколько лет было! А ему сколько?
        —Любви все возрасты…
        —Вот будут у тебя свои, тогда по-другому запоёшь. Ну, что? Куда мы двинем? В кафе или «променад» устроим?
        —Ещё не знаю. Вот встретимся, тогда и решим. Может, то и другое осилим.
        —Ну, созвонимся. Бай! — сказала Ларка и отключилась.
        —Вон, смотри какой хороший столик. Давай, туда? — предложила Марина.
        Подруги двинулись через зал в сторону маленького столика рядом с окном.
        —О, наконец-то! — простонала Лариса. — Я стёрла ноги по самую шею…
        —Ну это ты себе льстишь, — отозвалась Марина.
        —В смысле?
        —В смысле длины ног.
        Лариска посмотрела на подругу секунду подумала и вдруг захохотала.
        —Ты чего? — растерялась Марина.
        —Да, я вдруг буквально представила себе девиц с ногами от ушей. Вот идут они такие красавицы: голова и сразу ноги начинаются. Красотища — страшная!
        —А грудь где?
        —А грудь? Где-нибудь там… между…
        Теперь они на пару заливались смехом.
        Официантка молча ждала, когда они успокоятся.
        —Что будете заказывать? — спросила она небрежным тоном.
        —Нам, пожалуйста, два кофе со сливками, только не в мензурках, а в нормальных чашках, и ваших фирменных пирожных.
        —Хорошо. Ваш заказ принят, — девушка чиркнула что-то в блокноте и удалилась.
        —Краля обиделась, — резюмировала Лариса, — видимо, считает себя из этих… из стаи «длинноногих».
        Девица, действительно, была очень высокой и худой. Юбочка, размером с носовой платок, еле прикрывала бёдра. Ноги были, как две молодые сосёнки, а коленки выступали шишковатыми наростами.
        Марина посмотрела вслед уходящей девушке.
        —Я, наверное, рядом с ней выгляжу пончиком.
        —Да… — Лариса сделала сосредоточенное лицо, — а я тогда как выгляжу?
        Они снова засмеялись.
        Всё ещё недовольная официантка принесла их заказ. Она водрузила его на столик и с немым ужасом посмотрела на гору сливок в их чашках и на пирожные, размером с четверть торта.
        —О! — произнесла Лариска. — Вот это порадовали. Посмотрим, как это на вкус.
        —Будете что-нибудь ещё? — проблеяла «длинноногая».
        —Пока нет.
        —Принести ваш чек?
        —Да, пожалуйста.
        Официантка ушла и, несколько минут спустя, появилась с попрошайкой.
        Лариса расплатилась и добавила щедрые чаевые. Девушка переменила холодное выражение лица на приветливое и произнесла:
        —Если вам что-нибудь ещё понадобится, то я рядом.
        —Хорошо, — кивнула ей Лариса.
        Девчушка приторно улыбнулась и зашагала прочь.
        —Ну, что, приступим! — Лариса зачерпнула ложечкой горку сливок. — Мммм… вкуснотища!
        Через некоторое время, когда первый голод был утолён, Лариса снова заговорила:
        —Ну как твои дела?
        —Да, по-разному… на работе…
        —Меня твоя работа интересует в последнюю очередь. Как у вас с Семёном?
        —Затишье…
        —То есть?
        —Он сейчас уехал в Заснежино.
        —К родителям, что ли?
        —И к ним тоже. Ему что-то понадобилось в городском архиве. Уж, не знаю, что он там может найти, чего нельзя найти здесь, — Марина поковыряла пирожное.
        —Ну, мало ли… Может, что-то конкретное, касающееся истории этого города.
        —Всё может быть, — вяло согласилась Марина.
        —Да ты не переживай. Раз по первому порыву не ломанулся к ней, значит, всё-таки включил голову. И теперь его не так-то просто… — она поискала походящее слово, — облапошить. Ему уже давно не шестнадцать.
        —Не шестнадцать, это точно, — задумчиво произнесла Марина.
        —Выкладывай, что у тебя ещё на уме? — Лариса сложила руки на столе и приготовилась внимательно слушать.
        —Ларис, может не надо… — неуверенно сказала Марина, — такой хороший день, солнышко… не хочется его омрачать.
        —Да, что я солнышка, что ли, не видела? Ты мне зубы не заговаривай. Я же вижу: тебя что-то гложет. Вон, одни глаза остались, и те вечно на «мокром» месте. Так что, начинай. Нам спешить некуда и никто нам не мешает.
        —Ну, хорошо, — вздохнула Марина, — может, я буду сейчас глупости говорить, но ты сама этого захотела, так что терпи…
        Она несколько раз глубоко вздохнула и выдохнула, потом заправила прядь волос за ухо, потом стала двигать по столу чашку. Лариса терпеливо ждала. Наконец, собравшись с духом, Марина заговорила:
        —Все наши юношеские любовные переживания, удачные и неудачные, в конечном счёте, рождают некий бестелесный образ романтического героя или героини. Это идеальное существо: чистое, лучезарное создание. Оно может зародиться только в юности, потому, что юность сама еще безгрешна.
        —О, ты просто философ, — не удержалась Лариса и легонько стукнула себя по губам. — Молчу. Прости.
        Марина нахмурила брови, но продолжила:
        —И вот, когда эта «дама» объявилась, — Марина сделала неопределённый жест рукой, — она беззастенчивым образом стала эксплуатировать эти светлые, юношеские воспоминания, чтобы напомнить о себе той, шестнадцатилетней. И у Сёмы, в какой-то момент, произошло «слияние» его «романтической героини» собразом этой реальной женщины. Но беда в том, что она уже из настоящего, реального мира. Она уже не та «девочка с косичками», наивная и трогательная. За её плечами уже есть её собственная история, со светлыми и тёмными пятнами в биографии.
        —Вот и хорошо, что он смог разглядеть за маской реальную женщину, — Лариса вклинилась в монолог.
        Марина вздохнула и продолжила:
        —Но «романтическая героиня» не может иметь биографии и конкретного образа, потому, что она — это не что иное, как частица самого человека. Это СВОИМИ идеальными чертами он награждает героиню, это ЕГО чувства, ЕГО мысли, ЕГО воображаемые поступки. И, видимо, когда «романтическая героиня» Сёмы приобрела очертания конкретного лица, в нём произошёл разлад. Потому, что реальный человек — это реальный человек. Сёма не может свои мысли и фантазии обращать к этой женщине. Просто потому, что она не идеальна, а не идеальна, потому, что реальна, как и любой живой человек.
        Его лучезарное создание потеряло свою прелесть, свою загадочность. И в принципе, он должен от него отказаться. Но он не может! Не может, потому, что это часть его самого. Невозможно частичку себя взять и выбросить на помойку.
        Может, я плохо объяснила, но я знаю одно — эта «дама» нанесла даже больший вред, чем может себе представить. Ей хотелось потешить своё самолюбие, почувствовать свою прежнюю власть над ним, но она добилась только одного: навсегда изгадила мальчишечьи воспоминания и жестоко подшутила над взрослым мужчиной.
        —Вот именно, он давно уже взрослый мужчина, — буркнула Лариса.
        Марина как будто не слышала и продолжала размышлять вслух:
        —Сама по себе она — одна из толпы. Но, к сожалению, когда-то их пути пересеклись и это не отменить и не забыть. Это только время может залечить такие раны, но, сколько его должно пройти? Год? Два? Десять? Сто?
        Лариса молча слушала подругу и не удивлялась её отшлифованным фразам. Видимо, она долго вынашивала эти мысли, отполировав их со всех сторон.
        —Я не могу видеть, как он мучается, но и помочь ничем не могу. Более того… — Марина замолчала, раздумывая, стоит ли ей говорить дальше, — более того… — решилась она идти дальше, — мне кажется, что я его стала раздражать. Он не хочет меня видеть, и только усилием воли сдерживается. В нём идёт какая-то борьба, какой-то внутренний спор и моё присутствие мешает.
        Но это так ужасно. Я просто кожей чувствую, как все кровеносные сосуды и клеточки, которые соединяют нас в единый организм, натягиваются, деформируются и вот-вот лопнут. А я не хочу его терять. Не хочу! И если он ещё чуть-чуть отдалится, то наше общее существо раздвоится. И превратимся мы в два отдельных организма, независимых и чужих.
        —Может, ты всё усложняешь? Просто, осень, погода дрянь и на тебя напала хандра.
        —Нет, при чём здесь погода? Я чувствую приближение катастрофы, а что делать — не знаю. Да и никто не знает. От этого нет рецепта и нет пилюль. Извини, нагружаю тебя своими проблемами. Но так трудно всё это держать внутри, — Марина замолчала и посмотрела на подругу блестящими глазами. — Не могу я бороться с «ветряными мельницами». Невозможно соперничать с идеальным героем, — она хотела что-то добавить, но у неё затряслись губы, и она не смогла продолжить.
        Лариса молчала. Она знала, что жалость в данном случае не уместна, а говорить пустые слова, ей не хотелось.
        Марина справилась с собой. Голос её был тих и слегка дрожал:
        —А может, надо было, чтобы у них что-то получилось. Он бы тогда пережил всё это и успокоился. Мечтать было бы не о чем … и не о ком.
        —Да ты что! С ума съехала?
        —Я ведь не ханжа, Ларочка! Я бы, наверное, стерпела всё это. Главное, чтобы его душа была со мной, а тело… ну, что тело?
        —Ну, подруга, ты даёшь! — возмутилась Лариса. — Я ведь тоже не ханжа и мужика за штаны держать не буду, пойми правильно. Но твой Семён сделан из другого «теста». Да, он бы потом всю жизнь мучился своей изменой. Он бы не смог простить себе этого и вечно чувствовал свою вину перед тобой. А это, знаешь, вытерпеть не так-то просто. И чем больше бы ты делала вид, что ничего не произошло, тем сильнее он бы бичевал себя. Ты бы стала его вечным укором, вечным напоминанием о его слабости. И, в конце концов, он бы от тебя ушёл. Там, где человек чувствует себя ущербным, он не может существовать. Тем более Семён. У него очень завышенные требования. И ты этим требованиям соответствуешь! Иначе, вы бы не были столько лет вместе. Больше скажу, именно то, что ты из такого же «теста», не даёт ему покоя. Ему не в чем тебя упрекнуть. И на «этой» он зациклился, потому что её идеализировал. И тут, вдруг, он окажется «слабым звеном»! Он! Который привык быть лучшим, привык, что им все восторгаются, его любят, ценят. Он должен быть кристальным и его самолюбие в данном случае на высоте. Только тогда он над схваткой, только
тогда он — Король!
        —Наверное, я уже не тяну на королеву, — грустно пошутила Марина.
        —Можешь иронизировать. Но знаешь, другой мужик давно бы использовал ситуацию и глазом не моргнул, тем более что дамочка-то без «принципов», а потом побежал к жене «тискаться». И совесть такого «гамадрила», уверяю тебя, совершенно бы не мучила, — Лариса сложила руки на груди и приняла воинственный вид. Потом немного успокоилась и неожиданно добавила:
        —Слушай, а может вам детей пора родить? Вот и некогда будет заниматься эмоциональным копанием.
        —Нет, дети должны появиться в радости. Они не должны быть клеем для разваливающихся отношений.
        —Я думаю, ты перегибаешь палку. Ничего у вас не разваливается. Вы до сих пор за ручки держитесь, когда гуляете.
        —Может, это многолетняя привычка… И ты знаешь, мне кажется, что он их не хочет. Или боится.
        —Детей боится?
        —Как бы тебе объяснить? Боится потерять свою степень свободы.
        —Да, дети — это большая ответственность и постоянная головная боль.
        —Нет, не это. Понимаешь, я никогда на него не давила и никогда ничем не ограничивала. Наши отношения построены на взаимном доверии и притяжении, что ли. И существует внутренняя уверенность, что если кому-то в паре будет некомфортно, то он может уйти и жить своей собственной жизнью. А совместные дети свяжут нас уже до конца жизни, не зависимо — будем мы жить вместе или нет. Но всегда будет существовать некая невидимая, но очень прочная связь.
        —Ну… ты знаешь, женщины, всегда и во все времена, а особенно в настоящее, рожали, прежде всего, для себя. Потому что, если мужик «вильнёт», то самое большее, что ему придётся сделать, так это раскошелиться. А все остальные проблемы — ежедневные, ежеминутные — будут на женщине. Поэтому это тебе надо решить: хочешь ТЫ детей или нет, — сказала она с нажимом. — Да и возраст свой вспомни, если забыла, в паспорт загляни. Или ты собралась на пенсии рожать?
        Марина растерянно моргнула и раскисла.
        —Да ты не куксись! Он когда вернётся домой?
        —Я не знаю. Может через неделю, может через две…
        —Понятно. Слушай, а может, тебе это превратить в некое приключение?
        —Как это?
        —Представь, что он — твой Принц на белом коне, и отправился он покорять новые страны… или нет… он поехал сразиться со Змей-Горынычем… лучше со сколопендрой. Ты не смейся! Ну вот, а ты, значит, его Принцесса. Ждешь его в замке, скучаешь…
        —Я и так по нему скучаю…
        —Вот и хорошо. Значит, все чувства будут реальными.
        —Что это значит?
        —Это значит, что тебе надо начать писать ему письма. А лучше стихи.
        —Что?
        —Что-что, конь в пальто! Расскажи ему о своих чувствах на бумаге, то есть в письменной форме. Вот блин… э-мейлы ему посылай.
        Марина странно посмотрела на подругу.
        —По-моему, это дикость.
        —Сама ты… тютя, — огрызнулась Лариска. — Я по себе знаю, как трудно иногда все свои мысли, чувства выразить словами. А на бумаге — так легко всё получается. Уходит куда-то этот ложный стыд, и слова текут, текут… Вот мы с Костиком, когда женихались, очень часто друг другу писали всякие записочки. Это было так романтично! Я до сих пор их храню. Меня даже на стихи иногда прорывало.
        —Тебя? — Марина сверкнула глазами. — Дай почитать!
        —Ни за что! Во-первых, это было предназначено для глаз Костика, а во-вторых… во-вторых, я — не Пушкин.
        —Ну, Ларочка, ну, пожалуйста, — заныла Марина, — ну, одним глазочком.
        —Нет, нет и нет! — Лариса даже порозовела.
        —Вот какая ты, значит, подруга, — поджала губы Марина. — Ты должна меня вдохновить собственным примером.
        —Ты сама вдохновишься, как только начнёшь писать. Уж, поверь мне.
        —Нет, Лара, глупая затея. Я не смогу. Он же просто сбежал от меня, видеть меня не хочет, а я буду ему навязываться. Нет, ни за что!
        —Ну, если тут о гордости идёт речь, то это не из твоей песни. Пусть о ней думает та, которая семью разрушить пытается. А он — твой муж. Имеешь полное право общаться с ним. А как — это тоже твоё дело. В любви, знаешь ли, все средства хороши. Не я сказала, — Лариса запихала в рот большой кусок торта, как будто поставила жирную точку.
        7
        —Что ты говоришь? — спросила Яна.
        —Я? Ничего, — ответила озадаченно Марина. — Вот накладные для отдела доставки распечатываю.
        —А… значит, послышалось.
        Марина с некоторым испугом посмотрела на сослуживицу. Вот уже который день она мысленно сочиняла письмо мужу. «Неужели я вслух это говорила? Надо прекращать думать об этом на работе, а то меня за сумасшедшую примут. Хорошо, что принтер работал».
        Она нахмурила брови и попыталась выбросить «нерабочие» мысли из головы. Но не так-то это просто. Марина поёрзала на стуле, еле слышно вздохнула и покосилась на Яну. Девушка сосредоточенно смотрела на экран компьютера, потом что-то печатала, периодически сверяясь с кучей накладных, лежащих внушительной горкой на её столе.
        Марина стала потихоньку разглядывать соседку. Природа не поскупилась при её творении: тяжёлые каштановые волосы струились по плечам шёлковым водопадом, красивый овал лица, маленький, чуть вздёрнутый нос, пухлые губы и васильковые глаза. Фигура была чуть крупновата, но пропорции были идеальны.
        Яна пошевелилась и положила ногу на ногу. Её красивые выпуклые икры ног и тонкие щиколотки моментально притягивали взгляды всех мужчин. Яна знала это и нарочито носила обувь на высоченных каблуках, а в тёплое время года босоножки с тоненькими ремешками.
        «Да… — подумала Марина, — вот это экземпляр. Мечта мужчин! Не каждый устоит перед такой красотищей».
        Она посмотрела на свои «цыплячьи» ноги и спрятала их под стул. Настроение окончательно испортилось. «Везёт же некоторым. А тут: ни рожи, ни кожи и попа с кулачок». Она стала сортировать документы по стопочкам и скалывать их степлером. «Ну хоть бы какая-нибудь идея меня осенила! Не могу же я всё время писать ему про погоду и про работу: Как дела? Как погода? А у меня на работе то, а у меня на работе это…» — она скорчила кислую мину. — «Хоть бы событие какое-нибудь произошло, было бы о чём рассказать. А то каждый день одно и то же. С утра до вечера ковыряюсь в этих бумажках, как червяк. Чер-вяк, я — червяк!»
        —Марина, зайдите ко мне.
        Марина вздрогнула и подняла растерянные глаза. Шеф стоял в дверном проёме и внимательно на неё смотрел. Она быстро «взяла себя в руки».
        «Сколько он уже здесь стоит?» — промелькнуло в голове. И уже деловым тоном ответила:
        —Хорошо, Вадим Петрович.
        Яна повернула к Марине розовое лицо:
        —Что-то он часто стал тебя вызывать…
        —Да, — сказала Марина, — не уволил бы.
        Яна засмущалась:
        —А… если это… — пробормотала она себе под нос. — Да ты что! — громко возмутилась она секундой позже. — Ты же у нас старейший работник! Сколько всего тащишь на себе: изаказы, и склад, и текучку…
        Марина взглянула на Яну:
        —Насчёт старейшей, это ты правильно заметила.
        —Я хотела сказать, что ты — лучшая!
        —Да, ладно, Ян. Прорвёмся.
        Марина охватила взглядом стол. Может, надо что-то взять? Потом, всё-таки, решила, что ничего не надо. Встала и вот уже третий раз за последнюю неделю шла на «ковёр» кшефу.
        «Действительно, что-то я зачастила в этот кабинет», — нервно подумала Марина.
        У неё и так последнее время не всё было ладно. И тут, ко всем прочим проблемам, прибавились ещё и рабочие.
        Она постучала, услышала короткое: «Да!» ивошла.
        Стол В.П. был завален бумагами. Он что-то сосредоточенно читал. Когда она вошла, отложил в сторону лист и спросил:
        —Марина, что у нас с малазийской мебелью?
        —Её уже оприходовали.
        —Когда у нас была последняя сверка со складом?
        —На прошлой неделе.
        —Надо ещё раз свериться.
        —Хорошо, — ровным голосом ответила Марина, хоть и была удивлена. Эту кропотливую работу они обычно проводили раз в месяц.
        —Что с заказом Федоркина?
        Марина развела руками. Только вчера она ругалась с начальником Цеха из-за задержки сроков. То у них мастера все были заняты, то фурнитуры нужной не хватило, то ручки не того цвета пришли… Всё, как всегда.
        —Обещают до конца месяца выполнить.
        Шеф постучал пальцами по столешнице из карельской берёзы. За срыв сроков договора набегали нешуточные пени.
        —Ну, что ж, повесим неустойки на Цех.
        Марина неуверенно кивнула.
        —Я сам этим займусь, — произнёс он. — Как идёт подготовка к выставке? — задал он больной вопрос последней недели.
        —Неплохо. Образцы готовы, стенды монтируют, ещё два-три дня и рабочие закончат сборку. Останется только интерьер. На это уйдёт около дня. В сроки укладываемся.
        —Отлично, отлично, — глаза шефа повеселели. — Когда Вы туда собираетесь съездить?
        —Сегодня, после работы.
        —Отлично, — ещё раз повторил он. — Ну, что ж, пожалуй, я тоже прокачусь. Посмотрю, что там происходит своими глазами. Увидимся, — кивнул он Марине.
        —Хорошо, — отозвалась она и пошла к выходу.
        «Вот, блин», — с досадой подумала она, — «придётся тащиться на другой конец города».
        Вообще-то, она собиралась поехать туда в конце недели, но пришлось «задобрить» шефа и пообещать проконтролировать процесс монтажа выставки сегодня. Эти ежегодные выставки были большой головной болью, но после них увеличивался объём продаж и В. П. не собирался от них оказываться.
        «Теперь уж не отмазаться. Раз шеф лично соизволил прибыть туда»
        Она ещё посокрушалась и принялась дальше сортировать накладные, до пяти нужно отдать их в отдел Доставки, чтобы успели составить график развозки мебели по адресам.
        Рабочий день близился к финальной стадии. Марина устало потёрла глаза и покрутила затёкшей шеей.
        Яна сидела и поправляла макияж.
        —Ты домой? — спросила она и почмокала губами, чтобы помада легла ровнее.
        —Нет, поеду на Выставку.
        —На какую? Что-нибудь интересненькое?
        —Интереснее не бывает, — усмехнулась Марина, — на «нашу» Выставку.
        —Ааа… — сочувственно протянула Яна, — тоже развлечение, — легкомысленно добавила она.
        Марина недовольно сверкнула глазом:
        —Конечно, с В.П. на пару.
        Яна оторвалась от зеркала.
        —А что? Шеф тоже туда поедет?
        —Да вот, намылился, — пропыхтела Марина. Огромный Гроссбух никак не хотел помещаться в её рюкзаке. Она ещё немного потолкала его, потом, всё-таки, вытащила и положила в пакет. Не любила она пакеты, вечно где-нибудь их оставляла, Поэтому пыталась всё запихивать в свой рюкзак. Зато найти там можно было всё, что душе угодно. Всякие мелочи на все случаи жизни.
        Семён, когда наблюдал, как она копается в чреве «выручайки», извлекая на свет, то зонтик, то запасные колготки, то засохшие плюшки и, конечно, несметное количество женских «штучек», всё время подшучивал: «Если бы он был чуть-чуть побольше, ты бы, наверное, туда ещё и палатку запихала или, на худой конец, спальник. Так, на всякий случай, вдруг в лесу заночевать придется».
        Но, после того как у него однажды разболелся живот прямо на трассе и она, покопавшись в своём «волшебном» мешочке, извлекла нужную пилюлю, подшучивать перестал. Теперь он был уверен, в случае необходимости у них всегда под рукой мини-склад: влажные салфетки — пожалуйста! пластырь — пожалуйста! губочка для обуви — опять «будьте любезны»!
        —Слушай, а можно мне с тобой? У меня всё равно пустой вечер выдался. А так и тебе будет веселей, — бодро протараторила Яна.
        Насчет «веселей» Марина сильно сомневалась.
        —Ну, если тебе нечего делать, то милости прошу.
        Яна кивнула и ещё сильнее приникла к зеркалу.
        Проторчав изрядное количество времени в «пробках», они, наконец, прибыли к большому серебристому ангару. У Марины к концу поездки раскалывалась голова. Яна всю дорогу рассказывала «свои» истории и делилась богатым опытом всевозможных любовных похождений. Она иногда говорила такие вещи, что Марина, замужняя женщина, невольно краснела. Но Яна ничуть не стеснялась и, видимо, считала это обычным делом. Она пыталась выспросить Марину об её семейной жизни, о муже, но Марина отвечала односложно или вовсе пропускала вопрос без ответа. Её уже злило желание Яны сунуть свой нос в её личную жизнь, да и обдумать идею письма мужу не было ни единого шанса.
        Они шли по огромному промозглому помещению и наблюдали, как другие участники готовят свои экспозиции. Марина пыталась подсмотреть какую-нибудь свежую идею конкурентов, но некоторые, особо щепетильные, завешивали площадки тканью, уберегая свои «сокровища» от любопытных глаз.
        Наконец, они увидели свою «точку». Рабочие неспешно собирали мебель, видимо, не отказывая себе в продолжительных перекурах. Увидев Марину, их сонливость сдуло невидимым ветром, и они деловито стали жужжать шуруповёртами и громко обсуждать какие-то тонкости сборки.
        Марина хмыкнула.
        —Всем добрый вечер. Как дела, Геннадий Андреевич? — обратилась она конкретно к бригадиру.
        —Добрый, Мариночка. Всё хорошо, послезавтра закончим, — деловито сообщил он.
        —Когда привезут кровать?
        —Завтра. Лёня над ней ещё колдует. С утра придут ковщики и к обеду, в крайнем случае, к вечеру, всё будет готово.
        Он немного подумал и добавил:
        —Царское ложе получилось.
        Марина одобрительно посмотрела на мужчину. Ей нравилось, когда мастера гордились своей работой.
        —Царское, говоришь?
        Марина и бригадир обернулись. Они и не заметили, когда появился В.П. Видимо, одна Яна уже знала о его присутствии.
        —Хотела бы я быть царицей, — томно проворковала она, — чтобы полежать на этом ложе.
        Возникла пауза.
        —Тогда Вам, Яночка, нужно найти свободного царя, — подтрунил над ней Геннадий Андреевич.
        Но Яна нисколько не смутилась.
        —А что? И найду! — с вызовом ответила она и бросила быстрый взгляд на шефа. Потом медленно продефилировала в сторону огромного дубового шкафа с затейливой резьбой, краем глаза поглядывая на своё отражение в большом зеркале в дубовой раме, прислонённого к одному из комодов.
        У шефа снова появилось озабоченное выражение лица. Он ещё немного поговорил с рабочими и с мастером, потом пожал им руки, со всеми попрощался и спешной походкой направился к выходу.
        Марина решила, что она тоже может удалиться, сказала всем «до свидания» итоже пошла к выходу.
        —Подбросишь до метро? — спросила Яна.
        —Конечно, — отозвалась Марина.
        Наконец, суматошная неделя закончилась. Впереди маячили два выходных.
        «Какое счастье! — думала Марина. — Хоть отосплюсь».
        Она, не спеша, раскладывала оставшиеся документы по папкам, потом убрала на рабочем столе, протёрла тряпочкой монитор и столешницу. Марина любила начинать новый рабочий день за чистым столом.
        Яна уже убежала, и Марина ходила по комнате, выключая технику и свет. Выключив последнюю лампу, она толкнула дверь и нос к носу столкнулась с шефом.
        —Здрасте, Вадим Петрович, — растерялась она, — то есть, до свидания.
        —А я тут документ забыл, — сказал он и помахал тоненькой пластиковой папочкой, — пришлось вернуться.
        —Ничего, бывает, — кивнула Марина.
        —Что-то Вы задержались. Наверное, родные уже заждались?
        —Нет, кроме засыхающих цветов, меня никто дома не ждёт, — ответила она грустно.
        —А у меня дома пёс. Живая душа, — поделился он. — Мы любим охоту… на зайцев.
        —Здорово. Это, наверное, очень интересно. Я тоже люблю вылазки на природу. Но мы с друзьями ездим на рыбалку.
        —На рыбалку? Я думал, что это — мужское… хобби.
        —Ну, мы с Ларисой, это моя подруга, грибы-ягоды собираем. А потом варим уху. Наших мужчин увлекает сам процесс «сидения на берегу с удочкой», поэтому улова иногда хватает только на один котелок, — она улыбнулась.
        —А я никогда не любил рыбалку. Скучно. Я люблю движение, азарт.
        —Может и скучно, — Марина слегка пожала плечами, но когда рядом есть интересный собеседник, то время летит незаметно. Костик, то есть Константин Дмитриевич, муж подруги, — просто «ходячая» энциклопедия. Его ещё в детстве дразнили «профессором». Сейчас он — настоящий профессор.
        Они уже дошли до автостоянки.
        —Моя машина там, — Марина махнула рукой в сторону. — Хороших Вам выходных.
        —И Вам тоже, — шеф кивнул, а потом добавил: — А, может, по кофе? Думаю, что Ваши цветы не успеют совсем завять, если Вы немного задержитесь? — он улыбнулся, но взгляд остался напряжённым.
        Марина опешила, но, подумав, согласилась.
        8
        Марина недовольно заворочалась и несколько раз ударила по кнопке будильника. Но он продолжал истошно вопить.
        —Что за хрень? — она лениво оторвала голову от подушки.
        Надрывался телефон.
        —Прощай мечта помять бока, — пробубнила Марина. — О! А вот и муза меня посетила.
        —Алло, — вяло отозвалась она, отодвинула трубку от уха и широко зевнула.
        —Алло! Алло! — кричала Лариса. — Ты что, дрыхнешь?
        —Уже нет.
        —Мы же в Ушанкино сегодня едем. Ты что, забыла?
        —Ой, Ларочка, может, попозже поедем? Спать хочется… да и на улице холодно и мерзко. — Она поёжилась и соорудила себе из одеяла домик.
        —Давай, соня, пошевеливайся. Теперь ещё долго будет холодно, как минимум, до весны.
        —Я не выспалась, — канючила Марина.
        —И чем же ты занималась, что не было времени поспать?
        —Да, так, — промямлила она, — кое-чем.
        —Да? Ну вот, будет о чём поговорить. Дорога длинная.
        —Тогда я точно не поеду, — вспыхнула Марина.
        —Не пугай меня, подружка. В общем, жди меня.
        Марина положила трубку и вместе с «домиком» повалилась набок. Прикрыла глаза и попыталась погрузиться в прерванный сон.
        «Итак, на чём я остановилась?»
        Она полежала некоторое время неподвижно, потом плотнее закуталась в одеяло… полежала ещё. Но сладкие грёзы не возвращались. Посмотрев на будильник, с досадой обнаружила, что прошло всего десять минут.
        «Придётся вставать».
        Марина выползла из своего «гнезда» ипоплелась в ванную комнату. Фланелевая пижама с забавными мишками топорщилась, кое-где просто неприлично пузырилась. Казалось, что она двигалась сама по себе и внутри неё никто не «живёт». Когда-то Марине понравилась её весёлая расцветка и уютная плюшевая ткань. Она купила её, не смотря на то, что одёжка была на два размера больше. А сейчас на все три.
        Со стороны Марина была похожа на школьницу, которую оторвал ото сна противный утренний горн пионерского лагеря. Необходимость столь раннего подъёма вызывала в душе бурю протеста и тоскливые мысли о несправедливости мира.
        Она чистила зубы и одним глазом посматривала на себя в зеркало, второй никак не хотел просыпаться.
        Холостяцкое существование Марины действовало на неё разлагающе. Готовить стало лень (не для кого), в холодильнике осталась только «вечная мерзлота», а по полу каталась пыль мягкими пуховыми шариками.
        «Человек, по сути своей, ленив», — философски размышляла она, — «и всё, что он делает в жизни — делает, борясь с собственной ленью. И преуспевает тот, у кого сильнее сила воли. У меня, видимо, её минимум. Надо взять себя в руки», — подбодрила она себя. — «А то превращусь в квашню».
        Второй глаз открылся. В зеркале жило пугало с вороньим гнездом на голове.
        «Шикарно! Мсье Зварев отдыхает».
        Через час снова позвонила Лариса:
        —Ну, что? Ты готова?
        —Почти.
        —Я внизу, у подъезда, — сообщила она. — Подниматься не буду. Даю тебе пять минут.
        —Десять.
        —Хорошо, шесть.
        —Марина сунула мобильник в рюкзак и заметалась по комнате. Джинсы. Свитер. Носки… где носки? Так … эти подойдут. Потом помчалась в коридор, натянула ботинки.«3ашнурую в машине».
        Куртка, шарф… Вроде ничего не забыла: «Ой, ключи… где ключи?»
        Она снова заметалась по прихожей, щелкая по полу концами незавязанных шнурков. Ключи нашлись в ящичке с кремами для обуви.
        «Теперь — всё!»
        Она обернулась и посмотрела на погром: «Ладно, вернусь, устрою генеральную уборку».
        Марина ввалилась в салон машины.
        —Привет!
        —Привет, — отозвалась Лариса, — чУдно выглядишь, сказала она с ударением на букве «у».
        —Угу, — промычала Марина, сложившись пополам, чтобы завязать шнурки. Они были противно мокрые.
        —Ну что, едем?
        —Едем.
        Лариса вырулила на дорогу и неожиданно запела:
        —Пое-э-дем, красо-отка, ката-аться-а-а, давно я тебя-а поджидал.
        И ещё раз:
        —Пое-э-дем, красо-отка, ката-аться-а-а, давно я тебя-а поджидал! — спели они дуэтом.
        Получилось немного фальшиво, зато громко.
        Ещё минут тридцать они горланили всё, что приходило на ум: от народных песен до рэпа. С последним, надо сказать, было совсем не очень. Но задорные «Е-Е» или «Е-Е» получались вполне ритмично. Две поющие тётки в машине здорово повеселили остальных участников дорожного движения. День стал намного радостнее.
        Когда они угомонились, Лариса решила включить радио, чтобы заполнить эфир голосами профессиональных исполнителей.
        —А чего мы так далеко тащимся? — спросила Марина.
        —Я же говорю, я обшарила все букинистические лавки в городе, её нигде не было.
        —Кого её? — «тупила» Марина.
        —Ты, похоже, меня не слышала. Книги. Я несколько месяцев «висела на телефоне». Обзвонила все эти заведения в радиусе 100км от города. И вот, два дня назад, мне позвонили из Ушанкино и сказали, что у них появилось то, что я ищу. На неделе я не могла поехать, сама понимаешь. Не пугайся, Ушанкино находится всего лишь в сорока километрах.
        —А почему Костику именно эту книгу хочется?
        —Когда-то у него была такая. То ли кто-то взял почитать и не вернул, то ли сам где-то потерял, но периодически он сокрушается об её исчезновении. Во втором случае я, конечно, сильно сомневаюсь. Он все свои книги лелеет и холит, как малых детей.
        —Да, я в курсе. А что за книга?
        —Сборник Пушкина.
        —Раритетный?
        —Нет. Тридцать шестого года издания, в тканевой обложке и с тиснением профиля поэта. Очень удачный. Думаю, что Костику приятно будет получить такой подарок на день рождения. Хоть это и не тот же самый, но… всё-таки. Ему трудно угодить с подарком. Вот и приходится быть чуткой к его воспоминаниям об утраченных любимых вещах или детских мечтах.
        —Ну надо же! Это так мило, — Марина покосилась на подругу.
        —Ты не ёрничай. Всё это очень серьёзно. Ты знаешь, мне одна заказчица рассказывала: унеё очень обеспеченный муж и дом «полная чаша», как говорится. Так вот, ему на дни рождения всегда дарили очень дорогие подарки, даже роскошные. Он был благодарен за них, но жена видела, что радости особой они у него не вызывают. Дорогие безделушки, да и только. Близился юбилей, и не хотелось промахнуться. Стала она ломать голову, чем бы его удивить. Вдруг она вспомнила одну историю из его детства, которую он рассказал ей, когда они только поженились. В этот период новоиспеченные супруги охотно делятся своими воспоминаниями о детстве, о юности, о мечтах.
        И вот представь себе, как радовался этот взрослый, солидный человек, когда получил в подарок модель самолёта в наборе «сделай сам». Ну, знаешь, это такой конструктор с кучей мелких деталей, крошечным тюбиком клея и маленькими баночками с красками. В детстве он страстно хотел иметь именно такую модель самолёта и собрать её сам. Но, по каким-то причинам, ему её не купили. Потом мальчик стал юношей, юноша мужчиной и… мечта осталась мечтой. А самому себе, видимо, покупать было неудобно. Если бы у него был сын, то это случилось бы, но у него две дочери. Вот так.
        —Да… — протянула Марина, — вот странно. Я бы взяла, да купила. Что тут такого?
        —Это ты. Ты бы себе и куколку со скакалкой купила.
        —А у меня есть скакалка, — призналась Марина. — И ещё я храню свои детские игрушки. Только большинство из них сломано.
        —По этой части ты у нас большой мастер.
        —Зато мне с подарком угодить легко.
        —Ну, разве что, — Лариса резко надавила на клаксон, выражая своё негодование нервной иномарке, которая без конца «прыгала» из ряда в ряд, подрезая другие машины. — Ну, что ты ёрзаешь, болезный? — обратилась она к неизвестному водителю.
        Марина хмыкнула.
        —Наверное, когда мечта сбывается, то появляется пустота.
        —Появляется новая мечта.
        —А если у человека всё есть?
        —Значит, ему пора заняться благотворительностью.
        —Жаль, что мой любимый бурый медведь не сохранился, — сказала задумчиво Марина. — Он был такой огромный, лохматый, с крутящимися лапами на дощечках, а внутри него были опилки. Сдвинуть его было невозможно, поэтому я заползала на него, как на гору, иногда засыпала на нём, а иногда… писала.
        —Что? — засмеялась Ларка.
        —Писала. Я же совсем маленькая была, может, даже ходить ещё не умела. Видимо, он стал слишком вонюч, и бабушка его распорола, а опилками снова не набила. Вот его шкурка и потерялась. А жаль.
        —Купи себе большого бурого медведя в детском мире, выпотроши и набей опилками.
        —Не, это уже не то.
        —Ну… — замялась подруга, — можешь его «окропить». Чуть-чуть. А то Семён не поймёт, начнёт принюхиваться…
        —Больная ты, Ларка, лечиться тебе пора, — фыркнула Марина.
        Уже смеркалось, когда они возвратились в город.
        —Слушай, Мариш, оставь книгу пока у себя. А то вдруг Костик раньше времени наткнётся на неё. В нём иногда просыпается дедушка-следопыт. Как-то я подарок спрятала в бочке со старым хламом: ручки дверные, замки, какие-то скобы… Сто лет он никому не был нужен, а благоверному вдруг приспичило покопаться в нём.
        —Нет проблем. Конечно. Может, зайдёшь? Чайку попьём. Ну, пожалуйста, а то я дичать начинаю. Работа-дом-работа-дом.
        —Ну, пошли. Тем более, ты мне так и не рассказала, чем ты вчера вечером занималась.
        Марина надула щёки:
        —Нет, тогда едь домой.
        —Поздно. Я уже покинула своё «ландо». Хочу чаю, и меня съедает любопытство.
        —Смотри, чтобы оно тебя совсем не съело.
        —Не бойся, меня много.
        Марина открыла дверь, пропустила подругу вперёд и зажгла свет.
        —Марина, — осторожно сказала Лариса, — ты только не пугайся. По-моему, вас обокрали.
        —Что?
        —У вас явно что-то искали, — она смотрела на разбросанные вещи.
        Марина выглянула из-за плеча подруги и проследила за её взглядом. И тут краска стыда залила её по самую маковку.
        —Э-э… — проблеяла она, — это я случайно уронила куртки на пол. Я очень спешила. Ты же меня торопила!
        —Да… и куртки, и шапки, и перчатки, и крем для обуви — туда же. И роняла их, видимо, недели две. Не меньше.
        —Завтра у меня генеральная уборка! — с вызовом сказала Марина, пытаясь заглушить муки совести.
        —А Семён-то даже не догадывается, что ты такая распустёха. А если он неожиданно вернётся?
        —Ну, хватит меня стыдить. У меня кризис.
        —Ладно, идём пить чай.
        Лариса зашла на кухню и крикнула Марине, копошащейся в коридоре:
        —Какое счастье, что сюда твой «кризис» не добрался! — она плюхнулась в любимое кресло.
        Марина возникла на пороге кухни и протараторила с пулемётной скоростью:
        —Ты тут располагайся, поудобнее. Чаёк можешь пока организовать. В общем, чувствуй себя, как дома. А я сейчас, быстро.
        Лариса открыла рот, чтобы что-то сказать, но Марина уже чем-то активно гремела в недрах прихожей.
        —А я хочу чувствовать себя, как в гостях! — прокричала она в сторону предполагаемого пребывания Марины.
        Минут через пятнадцать Марина снова появилась на кухне в огромных хозяйственных печатках канареечного цвета:
        —А вот и я!
        —Очень приятно. Ты что генеральную уборку решила сегодня начать?
        —Да нет. Это я так, по-быстренькому.
        —Угу. Ты уж, извини, но твой чай, наверное, остыл, — сказала Лариса, отпивая глоток ароматной жидкости из чашки размером с небольшое озеро. — А я уже стартовала и чувствую себя, как дома.
        Когда Марина, наконец, присоединилась к чаепитию, Лариса сказала:
        —Можешь начинать.
        —Что начинать?
        —Рассказ. Про вчерашний вечер. Или ты хочешь, чтобы я у тебя заночевала?
        Марина отложила пряник, принесённый доброй Ларисой, вздохнула и начала:
        —Вчера на работе…
        —Начни сразу, что было после работы.
        Марина покраснела.
        —Вчера после работы…
        —Так, — подбодрила её подруга.
        —Я… мы ходили в кафе. Так, ничего особенного: кофе попили, поболтали. Всего-то, наверное, полчаса там и были.
        —Ты забыла сказать — с кем?
        —С В.П.
        —С кем?
        —Ну, с шефом.
        —Ах, да. Этот ваш «непокорённый». И сколько вас было?
        —Двое.
        —Ясно. Приватный культпоход, значит. И чего мы краснеем?
        —Ничего я не…
        —Я вижу, — перебила её Лариса. — У вас что — роман намечается?
        —Не говори ерунду. Никакого романа. Просто мы столкнулись в дверях, когда я домой уходила, а он что-то там забыл и вернулся. Мы немного поболтали. Вот и всё. Причём здесь «роман»? И, вообще, он мне никогда не нравился, как … как романтический герой. А как шеф — он даже очень грамотный руководитель.
        Пока Марина говорила, щёки её пылали от негодования.
        —Ладно, не кипятись. Но хочу тебя предупредить: будь поосторожнее с этим «грамотным». Он — хищник, а ты — овца. Сожрёт, а шкурку, как коврик использует.
        Марине было очень неловко. Она и сама ругала себя за мягкотелость. И вчера согласилась пойти в кафе только потому, что было неудобно отказаться. Они так хорошо разговаривали, и это на какое-то время отвлекло её от грустных мыслей о муже и об его отсутствии.
        —А как у тебя с эпистолярным жанром? — вклинилась Лариса в ход мыслей подруги. Она видела, что та искренне сожалеет о случившемся, успокоилась и сменила тему.
        —Первое время было кисло. Я пыталась рассказывать Сёме всё, что здесь происходит в его отсутствие. А когда я спрашивала, что у него интересного — он писал: «всё хорошо, работаю, не волнуйся». Но в последние дни немного смягчился и уже более подробно описывает, что он делает и как продвигаются дела.
        —Вот, видишь! — обрадовалась Лариса.
        —Жаль, что я не умею стихи писать, — посетовала Марина. — Это было бы так красиво.
        —Не можешь сама придумать, так воспользуйся готовыми. У тебя есть любимые стихи?
        —Конечно.
        —Вот и напиши, что недавно перечитывала своего любимого поэта и наткнулась на очень трогательное стихотворение… как-нибудь так.
        —Лариса, ты — гений!
        —Да! Я такая…
        Марина посмотрела на подругу, улыбнулась и стала болтать ложечкой в чашке.
        —Что ещё? Выкладывай.
        —Совсем ничего. С чего ты взяла?
        —С того. Ну, вздохни поглубже.
        Марина встала и вышла из кухни. Через некоторое время она вернулась, прижимая к груди сильно мятый листок бумаги.
        —Я вчера так тосковала по Сёме, что полночи мучилась бессонницей.
        Марина потопталась немного, потом сунула Ларисе лист:
        —В общем, вот, — сказала она и села.
        Лариса разгладила бумагу и прочитала: «Червячок и Гусеничка».
        —Про себя читай.
        Лариса внимательно посмотрела на подругу. Та сидела с абсолютно прямой спиной и меняла цвет лица, как хамелеон: от бледно-розового до красно-зелёного.
        Лариса опустила глаза и начала читать.
        Марина следила за каждым мимолетным оттенком выражения её лица, за блеском глаз, за движением губ. Теперь Марина поняла, что чувствует Семён, когда она берёт в руки его «детище». А он с замиранием сердца ждёт, когда она закроет последнюю страницу и вынесет свой «приговор». У Марины сжалось сердце.
        ЧЕРВЯЧОК И ГУСЕНИЧКА.
        (СКАЗКА)
        Встретились как-то Гусеничка и Червячок. Она была зелёная, неуклюжая и с большими грустными глазами. Червячок очень жалел её и пытался развеселить, как мог: то колечком совьётся, то мостиком выгнется. И когда, наконец, Гусеничка начинала улыбаться — он был просто счастлив. Он рыхлил землю, чтобы ей спалось мягче, и рассказывал разные чудные истории про другой лес и другие поляны. А она сворачивалась клубочком и грустно вздыхала: «Вот бы мне всё это увидеть!»
        И так они привязались друг к другу, что каждый день проводили вместе, и было им хорошо и спокойно.
        И вот однажды Червячок проснулся и не увидел рядом с собой свою Гусеничку. На её месте лежал какой-то странный ватный комок.
        —Гусеничка, где ты? — закричал он.
        —Я здесь, — ответил комок её голосом. — Со мною всё в порядке, не волнуйся. Просто у меня такое время.
        Червячок свернулся рядом со своей «новой» подругой. Он день и ночь охранял её от назойливых мух, комаров и прочей мошкары. Он не спал несколько ночей — всё ждал: когда же появится его Гусеничка. Ждал-ждал и не заметил, как уснул. Ему что-то такое приснилось, он вскочил и… увидел разорванный кокон. Сердце его зашлось от страха. Он готов был разорваться пополам, чтобы найти, защитить… Ой, беда, беда… Проспал! Не уберёг!
        —Гусеничка… — только и смог прошептать он.
        —Я здесь, — услышал он знакомый голос откуда-то сверху.
        —Где ты? Я не вижу.
        —Здесь… — она звонко рассмеялась и опустилась перед ним. — Узнаёшь меня? — и снова смех. — Я теперь другая!
        Червячок смотрел на неё и не верил своим глазам.
        —Да, ты другая… и какая красивая!
        Перед ним стояла изумительной красоты Бабочка. Только глаза всё те же, родные.
        Она повела плечиком и слегка помахала крыльями.
        —Ты видишь, у меня теперь есть крылья! И я смогу посмотреть мир. Я полечу далеко-далеко, к новым чудесным полянам, к новым лесам, к новым рекам…
        «А как же я?» — хотел спросить Червячок, но промолчал и лишь грустно улыбнулся.
        —Да, теперь у тебя будет другая жизнь, — только и смог сказать он.
        —Прощай, Червячок! Может быть, мы когда-нибудь свидимся, ведь мы же друзья! — прокричала она с высоты.
        —Прощай, моя Гусеничка… может быть… когда-нибудь…
        Он свернулся колечком и ещё долго смотрел в небо. Потом вздохнул и закопался в землю. К чему ему все эти краски, ведь ОНА улетела. И только изредка он выбирался на поверхность, чтобы взрыхлить землю. Вдруг всё-таки вернётся…
        Конец?
        9
        Марина перевернула страницу старого огромного фотоальбома, где между страниц лежал еще ворох фотографий. Она смотрела его уже тысячи раз, но всё равно находила что-то новенькое.
        —Ой, Ларка, какая ты тут смешная, — Марина ткнула пальцем в групповой снимок первоклашек. — А бант-то какой огромный! Прямо розарий на голове.
        —Это бабушка постаралась.
        —А куда ты смотришь? Все — в объектив, а ты куда-то вверх.
        —Боялась, что бантик улетит, — съязвила она, — вместе со скальпом.
        —Да, бабушка твоя просто умелица. Привязать бант к таким коротеньким волосам.
        Лариса с детства не любила длинные волосы и всю жизнь носила ультра короткие стрижки.
        Марина ещё полистала альбом, и тут её взгляд упал на снимок молоденькой девушки в шикарном платье а-ля Людмила Гурченко в «Карнавальной ночи».
        —Да, Ларис, платье у тебя было просто отпадное. Наверное, полшколы на тебя пялилось на выпускном.
        Лариса фыркнула:
        —Полшколы! Да ты что, Мариш? Вся школа! Все кавалеры были мои. Ох, и славно я тогда повеселилась, есть что вспомнить! — она притворно закатила глаза, прижала к груди кулачки и выдохнула: «Ах!»
        —Твой талант уже тогда был виден невооружённым глазом, — Марина погладила снимок ладошкой. — А сейчас у тебя Женечка скоро выпускником будет. Здорово было бы так — рраз — и хоть на несколько часиков оказаться в юности, — мечтательно произнесла Марина.
        —Ага, — согласилась Лариса, — хорошо бы вернуться в юность, главное — не впасть в детство.
        Подруги сидели на старом продавленном диване, завернув ноги пледом, рассматривали старые альбомы и вспоминали своё детство и юность. Почти всю жизнь они были рядом, то ссорились, то мирились, то плакали, то смеялись, но, в конце концов, снова оказывались в одной «команде».
        Они познакомились в школе. Однажды, третьеклассница Лариса шла по коридору и вдруг заметила, что какой-то мальчишка-забияка загнал в угол щуплого вида первоклашку и пытался вымазать её школьное платье мелом. Рукава платья уже были изрядно запачканы.
        Малышка отчаянно сопротивлялась, но её сил явно не хватало, чтобы дать достойный отпор. И тогда Лариса, не долго думая, как коршун налетела на обидчика и со всего маху треснула его по спине портфелем. Мальчишка не ожидал и испуганно оглянулся. А увидев подмогу в лице внушительного вида девочки, быстренько отбежал на безопасное расстояние и уже оттуда стал что-то выкрикивать. Лариса сделала вид, что сейчас бросится за ним в погоню и он «растаял» за ближайшим углом.
        Маленькая, худенькая девочка стояла с красным лицом, растрёпанными волосами и благодарно смотрела на свою спасительницу.
        —Привет, я — Лариса, — заявила «защитница».
        —А меня Марина зовут, — пропищала худышка.
        —Давай помогу, — сказала Лариса и стала отряхивать платье новой знакомой.
        С тех пор их всё время видели вместе. К Марине больше никто не рисковал задираться.
        Вот так вот они и дружат почти всю свою сознательную жизнь.
        Их можно было бы принять за сестер, если бы не разительные отличия во внешности.
        Лариса была довольно высокой и «фигуристой», как она сама себя называла, женщиной. Круглолицая, русоволосая, с озорными ямочками на щеках. Ей можно было бы участвовать в рекламе молочных продуктов. Такой у неё был вкусный вид. Да и сама она отличалась завидным аппетитом.
        Марина, напротив, была невысокой, худощавой и темноволосой, с «подвижным» лицом, очень смешлива. А когда смеялась, морщила нос и щурила глаза. Высокие скулы поднимались, и она становилась похожа на монголку. Видимо, кто-то оставил свой след в её генеалогическом древе.
        Примечательными были большие черные глаза, оттенённые густыми игольчатыми ресницами. Из-за этих глаз её в детстве чуть не украли цыгане. Решили, что она из их «племени». Бабушка еле отбила внучку.
        Это была старая дача Ларкиных родителей. Маленький домик с кирпичной печкой посередине дома, которая обогревала сразу несколько комнат. Лариса поначалу порывалась усовершенствовать дом, достроить его, но родители упёрлись: «Пока мы живы — пусть будет, как есть».
        Позже, Лариса с мужем выкупили рядом участок и построили более комфортное жилище. А этот домик в основном использовали летом. В сырое и холодное время «девочки» периодически, вот как сейчас, запирались в нём, чтобы «протопить», как они называли. И эти два-три часа проводили в сладких воспоминаниях или просто болтали. Всегда найдётся, что обсудить. И никто не смел им мешать. Это был их «мирок» иих время.
        —Да, время бежит, — Лара бросила взгляд за окно. На улице подмораживало. Снег ещё не выпал, но земля и растения имели заиндевевший вид. — Вот и зима скоро наступит. Кстати, а что там с той встречей? Ну, с одноклассниками? Давно хотела спросить.
        —А встречи не было.
        —Как? Совсем?
        —Не совсем. Из одноклассников явилась только эта… фифа. Остальные, почему-то, не смогли.
        Лариса подняла брови, но следующий вопрос задать сразу не решилась.
        —И… что? — аккуратно спросила она.
        —Да… — Марина сморщила нос. — В кафе ходили. Погода, помнишь, какая была?
        —А что в кафе?
        —А что в кафе? Хлопнули по рюмашке огненной воды и затянули на два голоса: «Шумел камыш…»
        —Шутишь, значит?
        —Предполагаю.
        —Слушай, а может он вовсе не любовь искал?
        —А что?
        —Источник вдохновения?
        —Вот здорово! А как же я?
        —А ты — жена. Надёжный тыл.
        —Но ведь хочется быть источником… — Марина скроила кислую мину.
        —Нуу… это понятно. А что ещё рассказывал?
        —Излияний я, конечно, не услышала, но по кое-каким обмолвкам, поняла, что она его не впечатлила. Он сказал, что этот поезд уже ушёл — догонять его бессмысленно.
        —Вот, видишь. А ты тогда чуть потоп не устроила, — радовалась Лариса за свою подругу. — А насчёт внешности были комментарии?
        —Нет. Сказал только, что она «элегантно повиливала бёдрами».
        —Элегантно повиливала… это как?
        Марина пожала плечами:
        —Не знаю. Наверное, вот так!
        Она соскочила с дивана и, энергично вихляя задом, прошлась по комнате.
        Лариска фыркнула:
        —Да, Маруська, чтобы твоё «виляние» заметили мужики, надо очень постараться.
        —А в чём, собственно, дело?
        —А дело в том, что у тебя не задница, а одно недоразумение. Семёну и подержаться-то не за что.
        —Ничего, ему хватает, — надулась Марина.
        —Ну-ка, подвинься, подруга.
        Лариса вышла в центр комнаты.
        —Вот, если я начну бёдрами помахивать, то от меня такая волна пойдёт, что где-нибудь может случиться природный катаклизм.
        Она «отклячила» свой фактурный зад, повела им вправо-влево, а потом ещё и потрясла, на манер Джей Ло.
        Марина сложилась пополам и залилась смехом. Лариска изобразила ещё что-то грудью, чем довела подругу до истерики.
        —Хватит! Хватит! — замахала она руками. Марина уже не смеялась, а подвывала и похрюкивала одновременно. — Хватит, злыдня, а то я скончаюсь, — взмолилась она.
        Минут через пять они успокоились и, раскрасневшиеся, снова завалились на диван.
        —Что-что, а вот женскую попку мужики с одного взгляда умеют оценить. В этом они все эксперты. Даже мой Константин Дмитриевич до сих пор ни одну более-менее достойную не пропустит без комментария.
        —Костик? — Марина прыснула. — Мне казалось, что он ни на кого, кроме тебя, и не смотрит. И, потом, он же профессор… и зрение у него не очень чтобы…
        —А что, «профессор» не мужик, что ли? Да, зрение у него хреновое, но иногда он удивительно хорошо видит, да ещё в подробнейших деталях! — Лариска изобразила Костика, как он смешно щурится.
        Марина захохотала.
        —Тихо! — Лариса подняла палец и прислушалась. — Слышишь?
        —Что? Нет, ничего…
        —Да, вот же… как будто шаги во дворе…
        —Да нет, если бы кто забрёл, то Бублик голос бы подал, — шёпотом сказала Марина.
        —Наш Бублик, уже не Бублик, а дырка от него. Он, поди, десятый сон в своей конуре видит.
        Под окном хрустнула ветка.
        —Ой, Лариска, кто это может быть? — спросила Марина и схватила кочергу, на всякий случай.
        —Кто там? Отзовись! — громко крикнула Ларка.
        В этот момент в сенях что-то загрохотало, кто-то ругнулся и постучал в дверь.
        —Это мы, девочки! Впустите нас, пока мы тут себе чего-нибудь не сломали.
        Лара распахнула дверь и в проёме появились мужья с заискивающими улыбками.
        —Мы тут шли мимо, — начал Костик, — случайно…
        —И не с пустыми руками… — подхватил Семён.
        —И тоже случайно… — продолжила Лара.
        —Ну, да… в мире столько бывает случайностей, вы даже не представляете, — отозвался Костик.
        —Представляем. Заходите уже, а то весь дом выстудите. Зря мы, что ли, топили?
        —Вот и мы говорим: не зря вы топили, надо же где-то добрым молодцам обогреться.
        —А что вам дома-то не сиделось?
        —Ну, как же? Дом без женского тепла — постылый дом. А у вас тут весело… — начал, было, Костик и тут же получил тычок в бок.
        —Ага! А вы, значит, ещё и подслушивали? Ну-ка, давайте, дуйте обратно.
        —Мы ничего такого не слышали. Мы просто шли на огонёк, света-то во дворе нет, услышали смех и решили, что мы не зря мерзли, чтобы добраться до вас.
        Костик смешно потоптался на месте. Он был довольно-таки крупным мужчиной, не сказать, что толстый, а этакий крепыш под два метра ростом. И если фигура при первом взгляде вызывала опасения, то они тут же улетучивались, когда вы встречались взглядом с этим «великаном».
        Брови, чуть приподнятые у переносицы, придавали лицу несколько удивлённое выражение, а весёлые искорки в глазах делали их по-детски добродушными. Даже когда он был сосредоточен или сердился, то всё равно имел вид большого озабоченного ребёнка. Именно поэтому все друзья звали его Костиком. И даже его студенты за глаза его так называли. Он это знал и не обижался. И только первокурсники во время первой сессии обманывались на его счет. Внутри этого «великана-добряка» жил невероятно трудолюбивый, собранный и справедливый профессор.
        Но дома он абсолютно расслаблялся и позволял себе быть рассеянным. Можно было не знать, где его чистые носки или глаженые рубашки, и прочая бытовая ерунда.
        Ему очень нравилось, когда Лара в миллионный раз объясняла, где и что, а он ходил за ней, как телок, и блаженно улыбался, слушая, как она ворчит на него.
        Всё то время, пока Костик говорил, Семён смотрел на Марину и в тон словам друга корчил рожицы. Она стояла позади Ларки и давилась смехом. Ей было очень неудобно показывать, как она рада видеть своего мужа, ведь это было «время подружек».
        —Ну, давайте уже, показывайте ваши подарочки-отдарочки, — смягчилась Лариса.
        —О! Вот это по-нашему, — Костик энергично потёр ладони, — по-бразильски.
        Он бросил взгляд на кочергу в руках Марины:
        —А клюшку можно пока убрать, в гольф играть холодновато.
        10
        —Это просто свинство! — сказала Марина и вывалила из шкафа на пол кучу белья.
        Это называлось «навести порядок на полках».
        —Ты слышишь меня? — она откинула со лба прядь волос и сверкнула глазами в сторону мужа. — Я говорю, просто свинство — пригласить на бал-маскарад всего за две недели!
        Семён сидел на диване и продолжал сосредоточенно смотреть на экран ноутбука. Ему явно не хотелось участвовать в диалоге.
        —Ну что ты молчишь?
        Он устало оторвал взгляд от экрана и попытался улыбнуться.
        —Маруся, ну что ты переживаешь? Ты что-нибудь придумаешь.
        —Ага, вот так всегда! В последний момент я должна что-нибудь придумать, — она покрутила в воздухе кистями рук, изображая это «что-нибудь». — Я-то придумаю, но как сшить костюмы всего за две недели до Нового Года?! Это безумие! Сейчас все приличные ателье завалены работой, да и неприличные, наверное, тоже. Мало придумать костюмы, надо ещё выбрать ткань, фурнитуру, аксессуары. И к кому всё это нести? Не к кому.
        —А Лариса твоя?
        —Да ты что? У неё плотный график с октября месяца. Она наняла уже ещё портних и, всё равно, еле успевают заказы выполнять.
        —Может, ты сама…
        —Издеваешься, да? У меня на работе просто ад! Шеф злой, как черт, заставляет всех работать сверхурочно. Где мне время-то взять? Дома вот, порядок к празднику навести и то некогда. Да и умею я только поросячьи ушки мастерить.
        Она замолчала и стала сосредоточенно разглядывать какую-то кофточку. Потом бросила её в одну из кучек.
        —Да… барахла накопилось. Надо будет на дачу отвезти. Летом соседским девчонкам отдадим. У них сейчас такой возраст — всё горит.
        Семён посмотрел на что-то атласно-кружевное и хмыкнул. Это была одна из дамских «штучек», купленная в порыве быть женственной и сексапильной. Для десятилетних девчонок — это как раз то, что им не хватает.
        —Слушай, а кем бы ты хотел быть?
        —Собой.
        —Ну, не вредничай. Давай тебе придумаем какой-нибудь необычный костюм.
        —Только не это, необычный уже был. Мне что-нибудь попроще, плиз.
        Марина посмотрела на мужа и залилась румянцем. Потом не удержалась и прыснула.
        Ей вспомнился Новый Год у друзей. Дело давнее. Они были ещё совсем молодыми. Наверное, это был второй или третий год после свадьбы. Ларка с Костиком решили устроить костюмированный праздник для детей. Поэтому все гости должны были придти в костюмах каких-нибудь сказочных героев.
        Марине тогда не малого труда стоило уговорить мужа одеться Пятачком.
        —Ну, Сёма, ну, пожалуйста. Ну, что ты такой скучный, — ныла она. — Это же детский праздник — будет весело! Нас и так все зовут «Вини-Пухом» и «Пятачком», а тут мы как бы поменяемся ролями. Будет такой большой розовый Пятачок и маленький Пух. Ну, пожалуйста-пожалуйста, соглашайся!
        Фурор, действительно, был. Дети ни на шаг не отходили от Пятачка-переростка, непрерывно пытаясь погладить розовые атласные ушки и хвостик. А те, кто посмелее просили: «Пятачок, пятачок, скажи что-нибудь!»
        И Сёма, понизив голос до баса говорил: «Хрю-Хрю».
        Это приводило детей в дикий восторг. Родители тоже были рады, потому, что им не приходилось развлекать своих чад. И они с упоением предавались своему взрослому веселью.
        С тех пор, когда Марину и Семёна что-то безудержно смешило или радовало, или им просто было хорошо, Марина просила Семёна:
        —Сёма, скажи что-нибудь!
        И он смешно басил:
        —Хрю-Хрю.
        Марина так ушла в воспоминания, что не заметила, что муж наблюдает за ней. Она бросила на него взгляд и спрятала дурацкую улыбку.
        —Я вот тут подумала…
        —Да?
        —Да! — огрызнулась она. — Подумала, может, ну их на фиг этих буржуев с их «маскарадами». Поедем на дачу, нарядим ёлку, затопим камин и будем всю ночь балдеть. Только ты и я. Выключим все телефоны и никому не скажем где мы.
        Семён притих. Честно говоря, он не любил все эти светские вечеринки. И этим сборищам предпочитал диван, интересное кино или книгу. По сути своей он был одиночка, и непонятно было, как он столько лет терпел рядом с собой неугомонное существо под названием «Марина». Ей всё время куда-то надо ломиться. Если они ехали к морю, то надо было промчаться по всему пляжу, чтобы найти самое красивое и романтичное местечко. Нет, чтобы сразу упасть где-нибудь. Какая разница? Главное — море. Если рядом была гора, то надо было на эту гору забраться и уже оттуда громко «охать» и «ахать», глядя на это же море с высоты. И вместо того, чтобы наслаждаться прохладной прозрачной водичкой, они потели на верхотуре горы и делали «незабываемые» снимки.
        Он посмотрел на свою жену: невысокого роста, подростковая щуплая фигура и движения у неё были до сих пор какие-то угловатые. Мимика очень выразительная, а все эмоции без труда можно было прочитать на лице. Но они сменялись с такой скоростью, видимо, следуя вихрю мыслей, что даже очень внимательный наблюдатель быстро терял «ниточку» иуже не пытался уловить её и понять о чём она думает.
        Ей очень шли платья. Она в них выглядела почти как девочка, но как все подвижные натуры предпочитала джинсы и футболки. Из них её было не вытряхнуть никакими силами. И только иногда, по «особому» случаю, надевала платье и туфли на каблуках. Но и они не мешали ей перемещаться в пространстве с той же скоростью.
        Смеялась она открыто и очень задорно, без тени женского кокетства и жеманства. Но, даже не используя все эти женские уловки, привлекала к себе внимание, и Семён нередко ловил заинтересованные мужские взгляды в сторону своей жены.
        И при всей своей напористости, она никогда не лишала его свободы и каким-то женским чутьём определяла границы дозволенной территории. Терпеливо ждала, когда он сам будет готов впустить её туда.
        Может быть, в этом состоял секрет долголетия их брака. Детей у них не было, финансово они были независимы, делить ничего не собирались, поэтому о долге и корысти речи не шло.
        И, всё-таки, иногда какая-то смутная тень набегала на всё это благополучие. Он и сам не мог объяснить, что это. Может, кризис среднего возраста? Когда у тебя всё хорошо, то становится даже немного страшно: ачто же дальше? Что ещё меня ждёт? У меня всё уже есть — карьера, дом, жена… чего же больше? Многие об этом только мечтают.
        Марина что-то говорила, но он не слышал ни единого слова.
        —Сёма! Сёма, ну, отвлекись хоть на секундочку. Что ты думаешь по этому поводу?
        —Прости, по какому?
        —Насчёт карнавала.
        —А… ну, я был бы рад поехать на дачу.
        —Да… я бы тоже. Но ведь Федоркины в конец разобидятся на нас. Мы ведь их уже дважды «прокатили». Третьего раза они не простят, и попадём мы в «черный» список.
        —Но ведь там все будут в костюмах, откуда они узнают?
        —Ну, как откуда? Все же будут это обсуждать, пересказывать всякие подробности, а мы будем только «ушами хлопать». Вот нас сразу и раскусят. Нет, всё-таки, придётся идти. Я, кстати, уже придумала себе костюм.
        —Не сомневаюсь. И что это?
        —Кое-что оригинальное.
        Семён опустил глаза на экран, чтобы скрыть улыбку.
        «Знаю я, что это может быть: костюм Арлекина или Пеппи-длинный-чулок».
        11
        —Алло, Ларочка, привет! — начала елейным голосом Марина. — Я тебя не очень отвлекаю?
        —Привет. Не очень. Девочки, я же просила убрать всё с закроечного стола! — прогремело в глубине трубки. — Извини, дел по горло, а они ползают, как сонные мухи. Лишу всех премиальных — будут тогда шевелиться.
        —Может, я в другой раз позвоню? У тебя и так сейчас забот хватает.
        —Забот всегда хватает. Ну, так что у тебя?
        —Понимаешь, Ларочка, тут такое дело, — заюлила Марина.
        —Говори сразу, как есть. Терпеть не могу, когда ты «тянешь кота за хвост».
        —Понимаешь, — опять начала Марина, — так уж получилось… — ты моя последняя надежда! — выпалила она.
        —Надежда и опора?
        —Что?
        —Да, это я так, не бери в голову. И в чём состоит моя миссия?
        —Мне нужны карнавальные костюмы.
        —Та-ак… и когда?
        —Через десять дней, — сахарно проблеяла Марина, зажмурила глаза и плотнее прижала трубку к уху, чтобы не пропустить реакцию подруги.
        —Кхе… а пораньше опомниться не могла?
        —Прости, так получилось…
        —Да… и часто у тебя так получается, как я погляжу.
        Марина засопела. Оправдаться ей было нечем.
        —Ну ладно, я подумаю. Приезжай ко мне в ателье после семи, поговорим.
        —Спасибо, Ларисочка! — затараторила Марина.
        —Ещё не за что. Ну, пока.
        —Пока, пока!
        Марина положила трубку и прикусила губу.
        «Может, что и получится. Ларка не подведёт, это точно. Ну, побурчит немного, но что-нибудь обязательно придумает».
        Марине было немного не по себе, ей было стыдно создавать подруге лишние проблемы, она прекрасно знала какой у неё сейчас напряженный период на работе.
        «В конце концов, это не просто блажь», — успокаивала она себя, — «я стараюсь спасти наш брак».
        Она щёлкнула «мышкой»: «Так что у нас с этим многострадальным шкафом для Федоркина? Опять придётся ругаться, но если на них не давить, то и к Новому Году не сделают».
        Она вздохнула и снова потянулась к телефонной трубке.
        На крылечке Марина потопала ногами, отряхивая снег с ботиночек, потом толкнула массивную деревянную дверь и вошла в помещение. Всё здесь было как всегда: уютно, светло и как-то по-домашнему приветливо.
        —Добрый вечер, девочки, — улыбнулась она всем сразу, — Лариса у себя?
        —Да, там, — кивнула Юля в сторону кабинета заведующей, — бушует.
        Только теперь Марина заметила, что портнихи были непривычно молчаливы и сосредоточенно занимались своим делом.
        Марина не спеша двинулась в глубь помещения. Ей всё здесь нравилось: большие зеркала, уютные диванчики, затейливые шторы. Может, интерьер был немного старомоден, но, попадая сюда, человек сразу расслаблялся и чувствовал себя, как дома. Здесь не было бесконечной мраморной плитки, холодной и пугающей; блестящих хромовых деталей; модных, но неудобных кресел или стульчиков. Здесь не было ничего, что делало помещение «стильным», но абсолютно безликим.
        Из кабинета Ларисы вышла Леночка с пылающим лицом, кивнула Марине и пошла к своему рабочему столу.
        Марина поскребла дверь.
        —Да! — услышала она зычный голос подруги. — Войдите!
        —Привет, — Марина всунула голову в дверь, — это я.
        Её всегда пугало «боевое» настроение Ларисы. Она взглянула на её сдвинутые брови и поёжилась, представила: каково было Леночке под эти взглядом.
        Лариса не была сумасбродной директрисой, но, если начинала «строить» подчинённых, то всегда по делу и конструктивно. «Девочки» её побаивались, но уважали. Да и наградить она могла по-царски, если за дело.
        Лариса сама выстраивала свою «империю». Никаких добрых дядюшек и тётушек за её спиной не было. «Недоучка», как она себя называла, могла дать фору многим дипломированным специалистам. С появлением Женечки, её старшего сына, пришлось оставить свой текстильный институт, где она училась на художника-модельера. Через пару лет появилась Верочка, и о продолжении учёбы вопрос уже не стоял. А тут ещё начались большие трудности в стране. Костя остался без работы. Стране вдруг стали не нужны молодые учёные, подающие большие надежды. Люди были выброшены на необъятные просторы Родины без средств к существованию и перспектив заниматься любимым, да и нужным, полезным делом на благо Отечества. Отечество само пыталось как-то выжить и не рассыпаться на «атомы».
        Каждое утро Лариса вскакивала «ни свет, ни заря» ипо кругу обходила всевозможные заведения. Сначала это были швейные мастерские, потом фабрики, потом заводы, была даже лесопилка и место дворника на железнодорожном вокзале. Ну, хоть что-нибудь, хоть где-нибудь! Но везде ей говорили: «Приходите завтра, через неделю, через месяц, может, что-нибудь появится». Ничего не менялось, и надежда найти хоть какую-нибудь работу таяла с каждым днём точно так же, как и скудные финансовые и продуктовые запасы. Выручала картошка с дачи, но детям требовалось разнообразное питание: молоко, масло, каши, витамины, наконец. Кроме того, нужно было что-то одевать (дети росли, как грибы после дождя), чем-то стирать, чем-то мыться, платить за свет и «коммуналку». Бесконечные очереди, талоны… Чтобы что-то купить, даже по талонам, нужны были деньги. А их почти уже не было.
        Вот тогда и пригодились навыки по кройке и шитью. Она плюнула на все эти попытки трудоустройства и начала свой маленький, крошечный бизнес. Закупила на оставшиеся семейные деньги ткани и на бытовой машинке «Чайка» строчила по ночам детские платьица, комбинезоны, курточки — всё, что могло пользоваться спросом, а днём бегала по комиссионкам, предлагая свои изделия. Товар понравился, он был качественный и радовал глаз. Ларка использовала весь свой нереализованный талант модельера и создавала удивительные яркие детские вещички. Семья уже не так остро нуждалась в деньгах. Появились индивидуальные заказы, их количество росло. Одна она уже не справлялась. Вот тогда она встретила Галину Павловну, мастерицу с «золотыми» руками, так же выброшенную волей судьбы, но не на улицу, а на пенсию. Что, собственно, было одно и тоже. Гипотетически пенсия существовала, но практически её никто не щупал.
        Галина Павловна принесла свою, ещё более древнюю машинку, и в 10-метровой комнате, они начали уже совместную трудовую деятельность. Мыслимыми и немыслимыми путями они «доставали» ткани, что называлось «фактурные», интересные и не очень. Если были «не очень», то прикладывали максимум фантазии и умения, чтобы «оживить» их: красили, вышивали, выдумывали фасоны и… и количество заказчиков росло, если не с каждым днём, то с каждым месяцем.
        Потом, каким-то чудом, им удалось выкупить списанную производственную швейную машину. Долго ковырялись, отлаживали её и, в конце концов, она снова застрочила, как молоденькая.
        Время шло, времена менялись, и женщины смогли позволить себе арендовать малюсенькое помещение под мастерскую. Но тут свалились новые испытания в лице пожарников, налоговиков и прочих страждущих инспекций. Но у практичной Ларисы всё было на местах: вёдра, шланги, огнетушители, вентиляция, планы-схемы эвакуации, поэтому удавалось отделаться «малой кровью».
        Ларка оберегала, лелеяла и холила своё маленькое «царство-государство», как третьего любимого ребёнка.
        И, даже теперь, когда её муж-профессор, снова стал уважаемым человеком в стране, и, надо сказать, неплохо оплачиваемым, бросить своё дело она не захотела. За масштабами она не рвалась, работала в своё удовольствие, а когда спрашивали: «Не хочет ли она расширить своё производство?», коротко отвечала: «Нет. Мне и так хорошо».
        —Проходи, проходи. Чего там застряла? — сказала Лариса, взглянув на топчущуюся в дверях Марину.
        Марина вдруг подумала, что она слишком всё усложняет и её проблемы просто надуманная ерунда, что она отвлекает подругу от действительно важных дел и что…
        —Чайку? — перебила её мысли Лариса. — А то у меня с утра так и не выпало времени расслабиться.
        Марина водрузила на стол огромный шоколадный торт.
        —О! Большой торт предвещает большие проблемы.
        Марина порозовела и опустила глаза:
        —Коллектив у вас большой…
        —Да… и почти все на диете.
        Лариса достала из шкафчика красивые фарфоровые чашки с волнистыми боками и перламутром внутри, очень похожие на настоящие жемчужные раковины — подарок благодарной заказчицы. Поставила на стол такой же формы большую вазу, наполненную всякой вкуснятиной.
        Подруги немного помолчали, разглядывая, как в окошечке чайника бурлит вода.
        Марина села поудобнее и вздохнула:
        —Что Леночка? — спросила она, пытаясь оттянуть время.
        —А что Леночка? Слишком много ухажёров завела. Звонят и звонят, работать мешают.
        —Девочка молодая, с приятным личиком, с фигуркой — вот и претендентов много.
        —Да, и, видимо, она никак не может решить: на какую «лошадку», то есть «жеребца», поставить. На всякий случай всех их держит на коротком поводке.
        Лариса поколдовала с заваркой и, чуть погодя, разлила по чашкам пахучую, темно-янтарную жидкость. Можно было только вдыхать этот аромат и уже наслаждаться жизнью.
        Марина поковырялась в вазе и выудила огромную шоколадно-вафельную конфету с медведями на фантике. Вафельные тортики и что-то подобное им были у неё в приоритете. Но и от других сладостей она никогда не отказывалась. Разве что овсяные печенья не вызывали у неё вдохновения, с детства ассоциируясь с овсяной кашей.
        Марина отхлебнула обжигающий глоток чая и почувствовала, как счастье и покой горячей рекой растекаются в её организме.
        «Может, я зря всё это затеваю», — подумала она, — «и я всё слишком усугубляю?»
        Лариса смотрела на подругу и улыбалась, наблюдая, как та с серьёзным лицом шумно отхлёбывает чай из чашки, потешно вытягивая губы трубочкой. Через пять минут добрая половина сладостей из вазы перекочевала в недра Марининого желудка.
        —Ну, выкладывай, — подбодрила подругу Лариса.
        —Я вот тут подумала, — начала она с любимой фразы, — может, я зря всё это затеяла?
        —Теперь многое стало понятно, — усмехнулась Лариса. — Попробуй ещё раз и по порядку.
        —Понимаешь…
        —Стараюсь.
        Марина поправила волосы и продолжила:
        —Нас с Сёмой пригласил на карнавал дядя Сэм.
        —Кто?
        —Ну этот, Федоркин.
        —А, это тот, который вагонами у вас мебель заказывает?
        —Не вагонами, конечно…
        —А почему «дядя Сэм»?
        —Не знаю точно. Так к нему прилипло. Может, потому что сильно богат и любит носить полосатые брюки.
        —Аа…
        —Так вот, он нас уже несколько раз звал на всякие мероприятия, но мы всё время увиливали. А теперь, вроде как, неудобно.
        —А почему он тебя приглашает, а не твоего босса?
        —Так получилось, что его делами, вернее мебелью, непосредственно занимаюсь я. Потому что никто другой его просто не выдерживает. И как только он появляется в офисе, все вдруг становятся страшно занятые. Он, конечно, большой зануда, но с другой стороны, и деньги платит немаленькие. Поэтому имеет право требовать… А вообще-то, — вдруг Марину осенила догадка, — думаю, что дело совсем не во мне. Это он из-за Сёмы нас приглашает. Любит Федоркин устраивать всякие званые вечера для, так сказать, бомонда. Приглашает к себе музыкантов, артистов, писателей, ведущих… — в общем, всех, кто в данный момент времени более-менее известен. Так вот, — продолжала Марина, — решил он устроить новогодний карнавал, с масками, с костюмами и со всей этой мишурой. У богатых свои причуды. Позавчера мы получили приглашение. Я была в шоке! Ну, где нормальный человек достанет костюмы за две недели до праздника? Я вчера помоталась по городу, но ничего приличного уже нет, вообще ничего нет. Ателье все завалены, заказы берут на конец января. Ты не подумай, я не сразу к тебе ломанулась, — Марина подёргала свой нос. — Вот, в общем,
на тебя одна надежда, — закончила она скомкано.
        —А отказаться, значит, не можешь?
        Марина мотнула головой.
        —Или у тебя ещё какие идеи на этот счёт имеются?
        Марина кивнула.
        —С этого и надо было начинать.
        —Ты же знаешь, что у нас не всё ладно…
        —Ничего такого я не заметила, — буркнула Лариса. — По-моему, ты маешься дурью.
        —А это и не может быть заметно, это… — она подыскала слово, — внутренние процессы. После всей этой истории с одноклассницей…
        Открылась дверь и заглянула Галина Павловна:
        —Я прошу прощения, Лариса Борисовна, я девочек уже отпустила. Они всё доделали.
        —Хорошо, Галина Павловна, — кивнула Лариса, — Вы тоже можете идти. Доброго Вам вечера.
        —Спасибо, спасибо и Вам тоже, и Мариночке.
        —Спасибо, — Марина улыбнулась совсем старенькой мастерице.
        Галина Павловна удалилась, аккуратно закрыв дверь.
        —После всей этой истории мы живём, как на качелях, — грустно продолжала Марина, — то у нас всё хорошо, радостно, как было раньше, то опять наступает полоса отчуждения. Семён уходит в себя и становится чужим, неродным. Может, этот карнавал его развлечёт, встряхнёт, и он выйдет из своего оцепенения. Я просто теряюсь и не знаю, что мне делать? — Марина умоляюще посмотрела подруге в глаза.
        —Что ж, придётся тебе помочь, дорогая, — без церемоний ответила Лариса. — Есть какие-нибудь пожелания? — спросила она просиявшую Марину.
        —Да!
        12
        Щёлкнул замок входной двери. Семён оторвался от работы и прислушался. Дверь открылась — послышалась какая-то возня, шуршание, голоса — потом дверь захлопнулась. Всё стихло.
        Он выглянул в коридор. Практически весь пол в прихожей был завален пакетами и свёртками. Марина держала в руках ещё один и не знала, куда его пристроить.
        —О! Привет, — она заулыбалась, увидев мужа. — Возьми, пожалуйста, только осторожно. Здесь стекло.
        Семён взял пакет и посмотрел на жену. Снег густой шапкой лежал на её волосах и уже начал подтаивать, превращаясь из белых снежинок в хрустальные капельки. Она наклонила голову и потрясла ей из стороны в сторону, как собака, стряхивая воду и разбрызгивая её по сторонам.
        —На улице такой снегопад! Я за пять минут превратилась в сугроб, — сообщила она.
        —Как ты всё дотащила? Почему мне не позвонила?
        —Не позвонила, потому что не хотела тебя отвлекать. А донести помог сосед и сотоварищи. Они как раз топтались рядом с подъездом, вот и оказали мне любезность.
        Семён подхватил ещё несколько пакетов и понёс их на кухню. Потом вернулся за оставшимися.
        —Зачем ты столько накупила?
        —Ну, как же? Завтра Новый Год, а у нас полупустой холодильник.
        —Мы же всё равно в гости идём.
        —Ну и что? Когда из гостей возвращаешься, всегда просыпается зверский аппетит, даже, если наелся там под завязку.
        Марина стояла у холодильника и раскладывала продукты по полкам.
        —А сладостей столько зачем?
        —Праздник длинный, может, кто в гости зайдёт. А не зайдёт, так сами съедим. Что тут есть-то?
        Семён покосился на огромный кофейный торт, коробку пирожных, пачку шоколадных плиток, пару коробок с конфетами. Вафли, печенье, халву и прочую мелочь он уже в расчёт не брал.
        —Боюсь, у кого-то что-то слипнется.
        —Не боись! Всё будет ОК. Проверено временем.
        —А это что за пакет?
        —А это твой шикарный карнавальный наряд. Я ещё к Ларисе в ателье заезжала. Твой костюм оказался готов, а вот мой дошьют только завтра.
        —Завтра же тридцать первое!
        —Ну и что? У многих это рабочий день.
        —А у вас?
        —Нас шеф сегодня поздравил и от щедрости души своей объявил завтрашний день выходным. Очень даже кстати. А то я уже не знала как выкрутиться, чтобы сделать все дела.
        —Ты что, завтра куда-то уедешь?
        —Ну, не с раннего утра, конечно. Надо выспаться, а то ночь предстоит длинная. Ты же не будешь грустить?
        —Нет. У меня тоже есть чем заняться, — буркнул Семён.
        —Не обижайся! Просто хочется привести себя в порядок, да и в ателье заехать надо. Кстати, давай посмотрим твой костюм?
        —Ой, давай не будем сейчас…
        —А когда? Завтра уже некогда будет. Вдруг там что-нибудь не подойдёт.
        —Что именно?
        —Ну не знаю… давай, хотя бы, брюки примеришь.
        У Семёна не было никакого желания мерить карнавальные штаны. У него вообще не было желания идти на это «мероприятие». Сознание, что всю ночь придётся торчать среди незнакомых людей разряженному, как менестрель, отравляло его жизнь. С того момента, когда Марина сообщила, что костюмы будут шиться, он понял, что изменить что-то уже не получится. Это был первый Новый Год, который ему не хотелось встречать. И чем ближе подступал этот день, тем больше портилось настроение.
        Он устало посмотрел на Марину и, «скрипя сердцем», согласился примерить обнову.
        Марина быстро распотрошила пакет и достала брюки. Семён натянул их и спросил:
        —Ну, как?
        —По-моему, отлично, — она зачарованно смотрела на ладную фигуру мужа и откровенно ею любовалась.
        Он стоял с голым торсом в черных классических брюках с высоким атласным поясом.
        —Если бы ты в таком виде явился на приём, то все тётки просто умерли бы от зависти… ко мне.
        —А если бы я сделал так… — он напряг мускулы и поиграл лопатками, — то умерли бы ещё и мужики. И тогда бы мы спокойно поехали домой и встретили Новый Год по-человечески.
        —Почему ты так не хочешь туда ехать?
        —Потому.
        —Мы и так почти никуда не ходим.
        —Как это никуда? А в оперу, на выставки, на концерты? На это я готов тратить своё время, а вся остальная суета не стоит ни усилий, ни внимания. И вообще, Новый Год — домашний, семейный праздник!
        —Это Рождество семейный праздник, а Новый Год, как раз, светский, чтобы веселиться и сходить с ума.
        —Я, например, хочу остаться в своём уме. И все эти сумасшествия не для меня. Я только ради тебя согласился идти на этот маскарад.
        —И я теперь твой враг номер один. Так что ли?
        —Марина, ну о чём мы спорим? Я же иду туда.
        —Ты идёшь туда как на Голгофу, а я хочу, чтобы ты шёл веселиться и радоваться жизни. Ты же сам описываешь в своих романах всякие приключения! Отнесись к этому, как к развлечению.
        —Романы — это одно, а жизнь — совершенно другое.
        —Как ты пишешь такие книги, если сам такой… скучный?
        —Я не скучный, я — рациональный. Не люблю тратить свою энергию на всякую лабуду.
        Марине очень хотелось, чтобы у Семёна улучшилось настроение, но она не знала, как это сделать.
        —Слушай, а давай ёлку нарядим! — предложила она с энтузиазмом. — А то что же она так и будет на балконе валяться?
        —Ты на время посмотри. На это уйдёт полночи.
        —Давай, хотя бы, её поставим, пусть в доме поселится новогодний дух. А нарядим её после бала.
        —Кто же ёлки наряжает первого января?
        —Мы.
        —Ну, давай поставим, — сдался Семён.
        Он притащил с балкона ель и установил её в крестовину. Марина полюбовалась на деревце. Она любила, когда в доме пахнет хвоей. Одно время они решили, что это «не гуманно» ставить дома срубленное дерево. Но потом от этой затеи отказались. Пластмассовые ветки как-то не радовали и не настраивали на праздник. И они снова стали приносить в дом лесную красавицу. Что делать? Такова традиция. В конце концов, для праздника их специально выращивают.
        Марина прикоснулась пальцами к маленьким клейким иголочкам и потянула носом воздух.
        —Как пахнет! Так бы и съела, — она оторвала нежный светло-зелёный кончик ветки и пожевала его.
        —Ты что — коза? — засмеялся Семён. — Ветки жуёшь.
        —Кисленькие, — сказала Марина и протянула веточку Семёну. — Хочешь?
        —Нет, спасибо.
        —Её и украшать не надо, она и так совершенство. А ты как думаешь?
        —Согласен.
        Марина посмотрела на Семёна. Ей вдруг так захотелось, чтобы он обнял её и сказал своё смешное «хрю-хрю», что у неё заныло под ложечкой. Она подошла к нему и попросила:
        —Сёма, скажи что-нибудь?
        Семён посмотрел на неё сверху вниз, но ничего не ответил.
        —Сёма…
        —Марина, ну что за глупости? Уже поздно, пора спать ложиться.
        Он развернулся и пошёл к выходу из комнаты.
        Марина посмотрела ему вслед. Скулы свело, и она почувствовала во рту горечь.
        13
        Незнакомка лишь на мгновение задержалась в дверях, окинула взглядом зал, затем слегка качнула головой, как будто что-то одобрила и, неторопливо, но уверенно, двинулась в сторону хозяев дома. Со всех сторон к ней были обращены заинтересованные взгляды, но она ничуть не смущалась и лишь учтиво наклоняла хорошенькую головку в сторону особо назойливых. В руке она держала длинный янтарный мундштук и, время от времени, неторопливо подносила его к губам, чтобы потом выпустить изо рта маленькое ароматное облачко. Искусно сделанная роза из нежно-розового шёлка украшала узкое запястье, вместо браслета.
        Она подошла к хозяевам, сделала лёгкий реверанс, улыбнулась Хозяйке и разрешила поцеловать свою ручку Хозяину. Всё это было так странно, как будто из кино или из воспоминаний наших пра-пра-пра-бабушек.
        На ней был костюм а-ля Мадам де Помпадур. Нежный шёлк платья подчёркивал стройность фигуры. Белый взбитый парик и бледно-розовая бархатная маска на пол-лица, с наклеенными к прорезям ресницами, делали её образ немного кукольным. Мочки нежных ушек с розовыми хрустальными капельками зачаровывали взгляд. Плавный изгиб шеи перетекал в довольно глубокое декольте, украшенное кружевами цвета бедра испуганной нимфы, которые не позволяли нескромным взглядам скользить дальше. Красивая линия подбородка и маленький ротик, похожий на трепетные лепестки роз — вот и всё, что можно было разглядеть наверняка.
        Из прорези маски смотрели бездонные сверкающие глаза. Цвет их определить было невозможно. Во-первых, из-за приглушённого освещения, во-вторых, из-за довольно специфической формы самой маски. Под ней могла скрываться как восточная красавица, так и сумасбродная европейка. Лицо и плечи были сильно напудрены и бледны до крайности. Весь образ чаровницы казался несколько бестелесным. Светло-голубой шёлк и пена кружев превращали её в некое облако, которое скользило среди изумлённых гостей и жило какой-то своей собственной жизнью, в своей загадочной стихии. Её, казалось, несколько забавляло такое внимание, но на все попытки ухаживаний лишь улыбалась и качала головой. У неё не было ни единого свободного танца, если только она сама не желала сделать передышку. Её маленькие ножки в атласных туфельках мелькали, то в вальсе, то в современном танце, но в любом случае, её движения были настолько грациозны, насколько они могут быть у истинной женщины, знающей себе цену. Как у королевы, уверенной в том, что она здесь единственная и неповторимая, что любое её желание, любой каприз бросятся исполнять с
подобострастием и рабским удовольствием. И нет ей в данном случае равных, ни по силе власти, ни по красоте.
        Семён сидел в дальнем углу зала, утонув в удобном кожаном кресле, и не собирался покидать своего места. За те двадцать минут, что он находился в зале, он успел обойти богато украшенное помещение, пообщаться и соскучиться. Он разглядывал незнакомку с нескрываемым любопытством.
        «Маркиза де Помпадур, фаворитка короля. Что ж, недурно», — подумал он. — «Ну, и кто у нас король? Для кого весь этот маскарад?»
        Странное щемящее чувство поселилось в груди. Чтобы отогнать неприятные ощущения он глотнул из бокала и положил ногу на ногу.
        Он с нетерпением ждал свою жену, а она, как назло, где-то застряла.
        «Наверное, не может влезть в свой «оригинальный» костюм».
        Незаметно для себя он стал сравнивать жену с «маркизой», как он окрестил незнакомку в парике. Она имела прекрасное сложение, тонкую талию, красивую спину. Ростом, пожалуй, повыше его Маринки. Но вот, что разительно отличало её от жены — это грация движений. Всё было настолько прекрасно, женственно и естественно, чему невозможно научиться специально, это должно родиться вместе с женщиной. И «это» было настолько губительно для мужчин, что если бы они жили во времена Пушкина или Лермонтова, то наверняка случились бы дуэли.
        Семён, казалось, уже ненавидел её за манеры, хотя она ни одному воздыхателю не дала ни единого «аванса», и её нельзя было уличить в пошлом жеманстве. Кроме того, с её уст не слетело ни единого звука. Всё общение шло с помощью жестов. Даже когда Хозяин дома обратился к ней с каким-то вопросом, она чуть склонила голову к плечу, улыбнулась, выпустила облачко и слегка помахала мундштуком. Мундштук вообще служил своеобразным громоотводом. Семён был поражён, сколько может женщина сделать движений примитивным предметом, чтобы, не прибегая к словам, дать понять, что ей надо или что не нравится. И ведь понимали же!
        Семён уже стал думать: «А не немая ли она, на самом деле?» Но что-то подсказывало, что нет, и красавица просто ведёт некую игру, находя в этом удовольствие и наслаждение. «Видимо, голос её очень примечателен, вот она и хочет остаться инкогнито. Из-за курения он у неё грубый и низкий, как у мужика, и совсем не вяжется с образом бестелесной нимфы, или пискляв, как у мыши, что тоже не добавляет шарма».
        При этих мыслях у Семёна отлегло от души, и он немного повеселел. Всегда приятно найти какой-нибудь изъян в человеке, пусть даже мнимый.
        «И, всё-таки, где моя бедовая жена?»
        Уже почти час он здесь торчит и позвонить не может, потому что все телефоны просили оставить «за пределами праздника».
        «Надо, всё-таки, спуститься вниз и позвонить ей. Уже одиннадцать вчера, а она где-то бродит. Надо было дождаться её, потом ехать на праздник вместе. Так нет, ей приспичило сделать мне сюрприз. Вот теперь сижу здесь, как дурак, в этом «шикарном» костюме».
        Семён откинул край своего карнавального плаща и мелькнул кроваво-красной подкладкой. Он так толком и не понял: кто он? То ли мистер Икс, то ли тореадор. И ему ужасно мешала маска на лице. Хотелось зашвырнуть её куда подальше. Но нет, опять же по просьбе хозяев, все должны оставаться в масках до полуночи.
        «Детский сад, ей-богу!»
        Он ещё раз глотнул из бокала и пристроил его на подлокотник кресла. Потом откинулся на спинку, расслабился и стал разглядывать гостей. Он попытался не смотреть на Даму в Голубом.
        «Велика честь! Тут, кроме неё есть за что глазу зацепиться».
        Отзвучала очередная музыка, «Маркиза» улыбкой поблагодарила своего очередного кавалера и поплыла к столику с освежающими напитками. Сделав пару глотков, она хотела поставить фужер на поднос, но какой-то особо ретивый ухажёр подхватил его и осушил до дна. Она сделала неопределённый жест кистью руки, и он попытался поймать ручку, чтобы поцеловать. Она быстро одёрнула её и недовольно повела плечом.
        Всё это походило на фантасмагорию. И в какой-то момент Семёну почудилось, что он, действительно, на балу у короля Людовика XV. Эта дамочка вольно или невольно задала тон всему празднику. Мужчины превратились в галантных кавалеров, дамы закокетничали, и по салону шелестело лёгкое воркование светских бесед.
        —Однако, — произнёс Семён и скрестил на груди руки. Он уже не испытывал к Неизвестной неприязнь, она его заинтриговала (впрочем, не его одного), и рядом с любопытством возникло ещё одно непонятное и немного пугающее чувство. Оно ему совсем не нравилось. Его беспокоило, что из стороннего наблюдателя он превращается в одно из действующих лиц маскарада. А, как автор многочисленных исторических романов, он привык быть хозяином положения.
        «Маркиза» облаком опустилась на диван, глазами обвела присутствующих в зале и, как ни в чём не бывало, приподняла свои шелестящие юбки. Элегантно выставив маленькую ножку, неторопливо поправила подвязку на чулке.
        Семён следил за её манипуляциями, лёгкая ухмылка появилась на его губах:
        —Да, повадки Маркизы, девочка, ты хорошо изучила, — пробормотал он.
        Как у человека любящего историю, у него появился профессиональный интерес к такой инсценировке. Своими действиями, думается хорошо продуманными, она произвела лёгкий шок среди женщин (хотя тут было достаточно ножек, откровенно выставленных на показ) и фурор среди мужчин. Десятки взглядов скользили по её хрупкой фигуре и следили за движениями её пальцев. Но эффект, видимо, был рассчитан на одного, только ей известного, зрителя.
        Краем глаза Семён ещё следил за «феей», но мысли постепенно увлекали его из этого зала и от этого карнавала.
        —Нет, я не согласна, — кипятилась Марина, — любая женщина всегда и во все времена хотела быть единственной. И национальность, вероисповедание здесь ни при чём. А все эти гаремы и многожёнство — это развлечение для мужиков. Ах, как хорошо, когда тебя столько тёток обхаживает!
        —Это не только развлечение, — возразил Семён, — это ещё и огромная ответственность. За жён, за детей, за свой род. И жёны, старые и молодые, всегда будут ЗА мужем, в тепле, в добре и уважении.
        —Думаешь, женщине нужно только корыто для существования? Интриг, зависти и злости в этих заведениях, думаю, даже побольше, чем среди «обычных» женщин, потому что им приходится делить одного мужчину.
        —А что, лучше как у нас, что ли? Женщина рожает, теряет привлекательность, стареет и её выбрасывают на помойку. Сколько у нас брошенных одиноких женщин? А так она остаётся старшей Ханум, уважаемой дамой и командует молодыми.
        —Велика радость знать, что твой муж развлекается с молоденькими! — блестела глазами Марина.
        —Да ей, может, и самой никакой секс уже не нужен. Зато её дети обеспечены и у них есть будущее. ЭТО для неё становится главным. Да и физиология у нас разная. Мужик ещё и в семьдесят лет может ребёнка зачать, а женщина нет. Появление молодых жён только способствует увеличению рода. Так что мужика пусть развлекают молодые.
        —Вот-вот. Молоденьким девушкам приходится жить со стариком. И никто не спрашивает об их чувствах.
        —Нет, лучше молоденьким на панель идти.
        —Ты передёргиваешь.
        —Я знаю одно, что их население растёт, а европейское уменьшается. Не спасают даже многочисленные иммигранты.
        —Мы говорим об индивидуальности, — упрямилась Марина. — В такой паре женщина получается каким-то придатком к мужу. Ни права голоса, ни собственных эмоций. Рабыня!
        —Я ещё раз повторяю, что для женщины главное — это её дети и уверенность в их будущем. А самостоятельных женщин уже столько, что плюнуть некуда. Да и сами порой они не знают, что с этой своей свободой делать.
        —А ты оказывается домострой! Можно подумать, на мужиках мир держится! — надулась Марина.
        —Я разве об этом говорю? Я говорю, что их нация в следующем столетии будет доминировать, а европейская будет исчезающим видом. Потому, что азиаты и кавказцы живут кланами. Это мощь и сила всего рода. Они чтят своих предков, своих стариков. У них нет ни одного детского дома, нет беспризорных, потому что дети воспитываются и поднимаются на ноги всем родом. А у нас что? Сколько брошенных детей, оставленных этими самыми свободными гражданками? А? Сколько нищих стариков, оставленных здравствующими детьми на самовыживание? Эта система лучше?
        —Ну, не знаю… — промямлила Марина.
        —А я знаю! Что мужик во все времена был добытчиком и защитником, а женщина хранила очаг и заботилась о детях.
        —А что женские «мозги» совсем не нужны в этом обществе? Разве мало женщин-учёных, женщин-президентов, наконец?
        —Кто сказал, что восточные женщины не образованы? Они так же учатся в престижных вузах, если имеют на то талант и желание. И это правильно, она сможет развивать своих детей в духе времени. Никто не говорит о пещерном существовании. А женщины-учёные и президенты — это скорее исключение из правил. Как и во всём бывают исключения. Но это не массовое явление. А равноправие европейских женщин постепенно превращается во вседозволенность, в распущенность, наконец. Из-за того, что количество «амазонок» стало зашкаливать, количество «голубых» мужчин растёт им прямо пропорционально.
        —Чтобы появились «исключения» как раз и нужно массовое образование.
        —Природа очень гармонична. И если она создала две разные особи, то каждая должна выполнять свою функцию и не претендовать на место другой. Иначе начнётся хаос.
        —Но один мужчина и несколько женщин — это тоже не гармонично, — не сдавалась Марина.
        —Это, во всяком случае, более естественно. Потому что из-за многих факторов — войны, болезни, пьянство — женщин в мире гораздо больше, чем мужиков.
        —Ах, как вам повезло! — съязвила Марина.
        Семён безнадёжно махнул рукой.
        Он так задумался, что на какое-то время выпал из реальности. Необъяснимое беспокойство снова поселилось у него в груди. Хотелось встать и уйти, чтобы как-то от него защититься. Он звериной интуицией почуял опасность, но никаких объяснений этому не находил. Странное предчувствие сковало его мышцы, оно страшило и влекло одновременно.
        Вдруг, как будто раскалённый металл коснулся его кожи. Он дёрнулся, напряг мускулы и оглядел зал холодным и цепким взглядом. Что это было?
        И тут его глаза наткнулись на источник «огня». Два глаза, как два сверкающих черных бриллианта, смотрели на него не мигая сквозь бархатные прорези, и, казалось, обладали магнетической энергией. Два невидимых луча пронзили его сознание, и не было никаких сил освободиться от их действия. Эта странная женщина заполняла собой всё пространство огромного зала. Её аромат насытил воздух густой, томящей сердце, амброзией. Семён чувствовал себя мухой, попавшей в самую сердцевину паутины.
        «Вот так, наверное, чувствует себя кролик перед удавом», — пронеслась глупая мысль, и он усилием воли попытался вырваться из этих пут. Но где там! Чем больше его душа барахталась, тем сильнее запутывалась в этих сетях.
        «Это колдовство. Я должен ему сопротивляться. Я взрослый, женатый мужчина», — мелькнула светлая мысль где-то на задворках сознания и настолько быстро растаяла, как будто и не было вовсе. — «Все мужики — животные и все, в конце концов, делают «стойку» на самку. И я туда же. Ей что мало скальпов? Нужен ещё и мой? Я сильнее, чтобы она себе не думала… Один танец ни к чему не обязывает».
        Он медленно встал и двинулся через зал в самое пекло адова пламени.
        «Вальс Бабочек. Волшебная музыка».
        Он остановился напротив Незнакомки. Она положила одну руку ему на плечо, а вторую вложила в его ладонь. Он словно «прилип» взглядом к её глазам, а этот зал, люди — всё растворилось и существовало где-то там, далеко за пределами бытия. Всё остальное потеряло свой цвет, краски полиняли и размылись. Он спит или бредит? Или это лишь его фантазия? В любом случае это не он, а кто-то к чьему плечу склонилась очаровательная головка феи. Чем-то знакомым повеяло от этого движения, и даже запах казался родным. Он упивался этим ароматом и задыхался одновременно.
        Наверное, когда-то в прошлой жизни они уже встречались. Ощущение, что они сто лет знают друг друга и принадлежат друг другу не покидало, а только ещё сильнее будоражило и растекалось сладкой, щемящей истомой в каждый уголок существа. Они кружились под чарующие звуки музыки, и время замерло, как будто боялось спугнуть это мимолётное, невесомое состояние абсолютного счастья.
        Может, ожидание этого «чуда» иглодало его последние месяцы? Может, он предчувствовал это? Нет, знал, знал наверняка, просто боялся себе в этом признаться, что где-то там, на небесах, его судьба уже была предрешена. Он боялся обидеть жену, ведь он её любил. Да, любил и любит, но совсем по-другому: как друга, как сестру, как соратника. Они всегда вместе — Дон Кихот и его верный Санчо. Но у любого «Дон Кихота» есть «Дама Сердца». И вот она, его Дама, танцует сейчас с ним в этом обжигающем душу и тело танце.
        «Надо остановиться, прекратить всё это. Прекратить пока не поздно».
        «Поздно. Пропал. Поздно. Пропал», — стучало обезумевшее сердце.
        Ему казалось, что его кровь закипела, что ещё чуть-чуть, и она вырвется из него горячим фонтаном и затопит всё вокруг: этот зал, этих ухмыляющихся людей, затопит и его. Он утонет, но утонет вместе с НЕЙ. И тогда ОНИ останутся вместе. Навсегда!
        Музыка остановилась. А он не мог сообразить, что же делать дальше? Сердцеедка заглянула ему в глаза, потом медленно повернулась и «поплыла» всторону высоких дубовых дверей. У входа она остановилась и оглянулась, чтобы проверить — следует ли за ней её паж? Но могла бы этого и не делать. Он и так был рядом. Она улыбнулась и, уже не оборачиваясь, двинулась по сумрачному коридору в направлении, ведомом ей одной.
        «Я, как Людовик, поддался романтическому приключению с поиском Незнакомки. Только он делал это от скуки. А я почему?»
        Семён пытался заглушить отчаянные, еле слышные вопли разума. Сердце стучало так громко, что все остальные звуки просто исчезли. Нет музыки, нет голосов, нет звона бокалов. Мир опрокинулся, и он следует по тёмному коридору за призрачным голубым облаком. Он сошёл с ума?
        В какой-то момент облако исчезло, и Семён в панике бросился вперёд. Из ниши в стене появилась рука и потянула его к себе. Он резко повернулся и, в тот же миг, горячее дыхание обожгло его губы. Он хотел что-то сказать, но жар поглотил его сознание и горячей лавой хлынул по венам.
        «Пропал», — в последний раз мелькнула здравая мысль и погасла.
        Земля буквально ушла у него из-под ног, и он полетел в черную бездну.
        Хлопнула дверь. Семён пошевелился и понял, что ещё жив. Его «бездной» оказался толстый пушистый ковёр в какой-то комнате. Он осмотрелся вокруг и увидел огромные стеллажи с книгами.
        «Наверное, библиотека, — подумал он. — Ну, что ж, столь интеллектуальное место для столь низкого падения».
        Он встал, привел свою одежду в порядок и стал расхаживать по комнате. Ему совсем не хотелось идти в сверкающий зал с гомонящей толпой. Когда глаза привыкли к темноте, он смог более отчётливо различать предметы. Стол, кресло, камин — всё, как положено.
        И, если бы не надо было ждать жену, он бы тут же уехал домой.
        «Жена! О, боже, как я смогу смотреть ей в глаза? Как я смогу сказать ей об ЭТОМ? Она всегда доверяла мне и никогда не сомневалась в моей порядочности. Что с ней будет?»
        Когда-то они договорились, если кто влюбится, то обязательно расскажет об этом прежде, чем начнется интимная связь, и тогда они смогут остаться друзьями.
        «А что теперь? Что же я наделал? Урод! Какая муха меня укусила?» — скулы передёрнуло, как от оскомины. — «После свадьбы ни одна женщина на плотском уровне меня не интересовала. Ни одна из них не задевала меня. Я видел в них только глупых кривляк. Их кривляния отличались только большей или меньшей степенью таланта. Я достаточно «пообщался» сними до женитьбы. Разве что бывшая одноклассница на короткое время вывела меня из равновесия. Но очень скоро через её «светлые» воспоминания стали видны истинные намерения. И вот… вляпался».
        Он то садился в кресло, то перебирал корешки книг на полках… но тянуть время уже было невозможно. Он ещё раз окинул взглядом комнату и решительно зашагал к выходу. Около дверей вдруг замедлил шаг и ещё раз обернулся. Странная, слегка зловещая улыбка заиграла на его губах:
        «А всё-таки, я сделал эту цыпочку».
        Он вернулся в зал и осмотрел пёструю, веселящуюся толпу. «Маркизы» среди них не было. Конечно же. Зато он приметил щуплую фигурку в костюме Клоунессы. Она с кем-то оживлённо беседовала и при этом усиленно жестикулировала.
        «Костюм, действительно, оригинальный. Главное, неожиданный», — подумал Семён и сделал вид, что не узнал, кто прячется за яркими атласными ромбами и в шапочке с бубенчиками. Он поискал глазами свободное место и заметил кресло, в котором он так уютно сидел, всего каких-то 20 —30 минут назад. Как всё изменилось за это время! Мир изменился. Его мир.
        Кресло было занято другим.
        Он взял со столика напиток и направился в сторону огромного «французского» окна. За окном сыпал снег. Настоящая новогодняя ночь, с неясным волнующим светом и чудесным ожиданием нового. Только всегда ли новое лучше хорошо знакомого старого? Это большой вопрос.
        —Мистер Неизвестный, нельзя ли Вас пригласить на танец?
        —Отчего же нельзя? Конечно, можно. Тебе, Мариночка, всегда и всё можно.
        —Ну вот, — разочарованно протянула маска Коломбины, — мог бы хоть притвориться, что не узнал меня. Так даже скучно как-то.
        —Почему?
        —Ну, мог бы хоть пофлиртовать со мной.
        —Перебор.
        —Что?
        —Да так, ничего. А почему ты опоздала?
        —Я застряла в «пробке». Я думала, если поеду не по набережной, то точно миную затор, и свернула в объезд. А там машин не меньше, да ещё снега навалило! И такая каша, что моя «девочка» еле выбралась оттуда.
        —Понятно. Может, ты хочешь чего-нибудь выпить или перекусить?
        —Ой, нет. Скоро всё равно всех за стол позовут. Поберегу место для вкусненького. Шампанское во мне уже булькает. Если ещё чуть-чуть хлебну, то меня точно потянет песни петь или… ещё чего-нибудь. А что ты пьёшь?
        —Не знаю.
        —Дай попробую. Мм, вкусно. Мартини с чем-то…
        Марина пристроилась на широком подоконнике и покачала ногой. Потом посмотрела на мужа и сказала:
        —Может, надо было на дачу поехать?
        —Может.
        —Хотя… здесь не так уж и плохо. Ёлка вон, как в Кремле. Жаль, я все танцы пропустила.
        Она соскочила с подоконника и сунула бокал в руку мужа.
        Тут его взгляд упал на длинную янтарную палочку, заткнутую за пояс Марининого костюма. Он почувствовал, как по коже пробежал мороз. То, что он хотел считать бредом, вдруг напомнило о себе.
        —Что это у тебя? — спросил он охрипшим голосом.
        —Где?
        —Вот. Откуда это у тебя?
        —А … это. Я когда поднималась сюда, то какая-то сумасшедшая чуть не сбила меня с ног. Пронеслась, как ураган. В таком голубом платье а-ля Помпадур. А потом чуть выше по лестнице я нашла этот мундштук. Ты не знаешь, кто она? — Марина посмотрела мужу в глаза. Он моргнул, но взгляда не отвёл.
        —Кто? Нет, не знаю.
        И это была истинная правда.
        —А, впрочем, может это и не её. Надо будет спросить дядю Сэма. О! Кажется, всех приглашают на банкет. Пойдём скорее, а то всё вкусное съедят, — она засмеялась, взяла мужа за руку и потащила за собой.
        14
        После боя курантов, шума и криков по поводу наступившего Нового Года, за столом только и было разговоров, что об этой «даме в голубом».
        Все строили догадки, предположения, но ничего определённого так и не вырисовалось. Во-первых, приглашённые в большинстве своём были не знакомы. Во-вторых, все были в масках, а изрядное количество шампанского и не только не давало сосредоточиться на выводах. В любом случае, хозяева дома и гости были весьма довольны: интрига удалась и появилась тема, чтобы посудачить.
        Оказывается, эта дама успела перетанцевать с большей частью присутствующих мужчин, но сказать про неё что-то определенное не мог никто. Кроме живописных восхищений неженатых мужчин и сдержанных комментариев женатых, Марина толком ничего не услышала.
        Дамы, как водится, старались преуменьшить достоинства незнакомки. Их не устраивало в ней всё: от наряда до поведения. «Вертихвостка и ничего особенного», — это были самые сдержанные высказывания.
        Семён вначале очень нервничал, что кто-нибудь заметил его интрижку с этой бестией, но вскоре успокоился, а потом даже почувствовал своё превосходство над слюнопускающими особями мужского пола. И только однажды он слегка напрягся, когда сидящая напротив женщина, спросила его:
        —А Вы, кажется, тоже вальсировали с этой дамочкой? — и выжидательно замерла, поглядывая то на него, то на Марину.
        Марина придала своему лицу безразличное выражение, но приготовилась ловить каждое слово мужа.
        —Да. Она… — он на секунду запнулся, — пригласила меня, и я не мог отказать даме.
        —Ну, и как она Вам? — прицепилась дотошная соседка.
        —Если бы она была без маски, — вежливо и спокойно ответил Семён, — я бы смог Вам её описать. Но как я могу описать… куклу? Её Вы и сами видели.
        —Да, Вы правы. Действительно, кукла, очень точное определение, — с некоторым злорадством откликнулась женщина и кинула взгляд на сидящего рядом мужчину. Тот поспешно затолкал в рот кусок мяса. Видимо, он тоже танцевал с Незнакомкой, к великому неудовольствию своей спутницы.
        Марина проглотила улыбку и спросила:
        —А что, правду говорят, у неё был… очень необычный костюм?
        —Да чего уж необычного? — фыркнула женщина. — Рюши и пошлые воланы, чтобы скрыть костлявость, — она шумно вздохнула, и её внушительных размеров бюст стал просто гигантским. Она бросила победоносный взгляд на жующего спутника. Тот понял, что должен что-то сказать. Быстренько проглотил комок мяса и поддакнул:
        —Да, дорогая, ты права — дохлая, как вобла. И подержаться-то не за что!
        Но, вместо одобрительного, он получил ещё один уничижающий взгляд и понял, что ляпнул что-то не то. Уж лучше бы жевал.
        Марина взглянула на Семёна, но он успел «уйти в себя». Понять, что он думает, было невозможно. Она поковыряла вилкой в тарелке и сказала:
        —Жаль, что я опоздала, я бы тоже полюбовалась на неё.
        —Уверяю Вас, — сказала пышнотелая дама, — Вы ничего не потеряли. Дорогой, — обратилась она к мужчине, — поухаживай за мной.
        Мужчина засуетился, и чуть было не опрокинул бокал с вином.
        —Что это ты так разнервничался, шалунишка? — спросила она кокетливо и ущипнула спутника за ляжку.
        Марина вместо смеха икнула и прикрыла рот рукой:
        «Кажется, у него там будет синяк».
        Когда гости стали шумно двигать стульями и выбираться из-за стола, чтобы размяться — сходить припудрить носик или покурить, а официанты проворно сновали вокруг стола, убирая грязную посуду и готовя его к чаепитию, Марина шепнула Семёну:
        —Давай, сбежим? А то мне кажется, на мне костюм трещит по швам.
        Семён кивнул. У него уже давно было желание покинуть эту вечеринку, но не хотелось привлекать внимание и расшаркиваться перед публикой за столь ранний уход.
        Они выскользнули из зала незамеченными.
        Свежий морозный воздух был как глоток живительного эликсира.
        —Ух, хорошо! — Марина передёрнула плечами и побежала к машине. Как и договаривались, Семён приехал на такси, чтобы они могли вернуться домой на одной машине.
        Он попытался втиснуться в Маринину «мыльницу» идолго чертыхался, устраивая свои ноги в малогабаритном пространстве.
        —Я же говорил, возьми мою машину. И проблем бы не было ни с сугробами, ни с комфортом, — бурчал он.
        —Ты же знаешь, — сказала Марина, — я твоего «бронтозавра» боюсь. Мне с его габаритами не справиться.
        —Надо учиться, — зудел Семён, — так и будешь на своей «блохе» скакать?
        —Хорошая машина и ездит нормально. И вообще, не нравится — вызови такси.
        —Ну уж, дудки. Я уже сложился в твоей «коробочке», теперь не вылезу. Буду дальше мучиться.
        Она покосилась на мужа:
        —Что, колени уши не натирают?
        —Не натирают, — огрызнулся Семён. — Рули, давай.
        —Вот и терпи, — хмыкнула Марина. — Это тебе не с «голубыми феями» вальсировать.
        Семён напряг желваки, но ничего не ответил.
        —А ты мне сказал, что не знаешь, чей это мундштук, — продолжила наседать Марина.
        —А я и не знаю. Она своего имени не назвала и адреса не оставила.
        —А как хотелось бы узнать! — попыталась она уколоть мужа. — А правда, что она всё время молчала?
        —Правда.
        —А почему?
        —Что почему?
        —Молчала.
        —А я откуда знаю. Я не спрашивал.
        —И что, вот так молча и танцевали?
        —Вот так и танцевали.
        —А чего ты злишься?
        —Я не злюсь. Мне твои дурацкие вопросы надоели.
        —Почему дурацкие? Просто я опоздала…
        —Вот и не надо было опаздывать! — выпалил Семён.
        Марина посмотрела на мужа, и неприятная волна пробежала по телу. Они замолчали, каждый думая о своём.
        «Не надо было заморачиваться с этим карнавалом», — думала Марина. — «Всё только усложнилось и ещё больше запуталось».
        «И зачем я поддался на уговоры и попёрся на этот «праздник жизни»? Ведь подсказывала мне интуиция, что ничем хорошим это не закончится. Сидели бы сейчас на даче: тихо, спокойно. Ёлку бы нарядили, живую, пахнущую смолой и лесом. Развесили шары», — Семён тихо вздохнул.
        Каждый год они с Мариной перед Новым Годом шли в магазин и выбирали самый красивый ёлочный шарик. Это было их маленькой семейной традицией. Каждый год и, непременно, шар. В этом году был десятый, но они его так и не повесили на ёлку, вместо этого… Он стиснул зубы и нахмурился.
        Будет ли у них их одиннадцатый шар?
        15
        «Что же мне делать? Что делать? Что делать?» — навязчивая фраза крутилась в голове, как заевшая пластинка, но ответа не появлялось. — «Я-то надеялась, что это развлечёт его, отвлечёт от грустных мыслей. А получилось… ещё хуже. После этого маскарада он вообще замкнулся. Как улитка спрятался в своём домике и не докричаться, не достучаться. Ходит, разговаривает, как во сне и всё время о чём-то думает… Господи, ну сколько можно думать?»
        Марина вздохнула, открыла первую попавшуюся книгу и попыталась читать. Поняв, что это бесполезно, она закрыла её и подошла к окну. Зима была в разгаре. Ещё довольно белый снег огромными кучами лежал вдоль дорог. Новогодняя мишура болталась на деревьях, а вывески подмигивали разноцветными лампочками. То, что раньше завораживало и придавало сказочный вид, сейчас раздражало своим сверканием и пестротой.
        «Что же делать?» — в сотый раз Марина спросила пустоту. — «Наверное, надо поговорить. Это будет трудный разговор, но так существовать — больше нет сил. Даже, если всё закончится… очень плохо, то может быть, это будет лучше, чем такая неизвестность. Может быть, он меня уже окончательно разлюбил?» — Марина сглотнула комок в горле. — «Ну, что ж, значит… значит, разлюбил…».
        Ив этот самый момент что-то заклокотало у неё внутри, взгляд затуманился, а в носу противно защипало.
        —Нет, я не буду плакать. Я что, девочка? Я взрослая женщина, с профессией, с… неплохой фигурой, и лицо ещё вполне ничего. Мне всегда дают меньше лет, чем на самом деле. Справлюсь! — она гордо тряхнула головой. — Не он — так другой! Друго-ой…
        На этом месте, её «вполне ещё ничего лицо» повело в сторону и слёзы градом брызнули из глаз.
        —Дру-гой! Я не хочу другого! Зачем мне другой? Сёма, Сёмочка, родной, я ТЕБЯ люблю! Люблю! — рыдала Марина уже во весь голос. — Ну, пожалуйста, Сёмушка, люби меня! Ну, пожа-луй-ста… Я буду хорошей, я буду лучшей! Не оставляй меня, не бросай! Я не могу без тебя! Господи, помоги мне! Помоги мне с этим справиться!
        Она села на пол и, когда рыдать уже не было сил, стала раскачиваться из стороны в сторону, как китайский болванчик, и тихо заскулила.
        Стало совсем темно, и только слабый свет уличных фонарей позволял угадывать очертания предметов в комнате. Марина медленно поднялась с пола и включила бра. Мягкий свет его больно ударил по глазам. Она закрыла их на несколько секунд и попыталась привыкнуть. Потом открыла и стала напряжённо всматриваться в часы на стене. Было почти восемь.
        «Скоро Сёма придёт», — вяло подумала она, — «надо что-нибудь приготовить».
        Мысли ленивыми мухами ползали в голове, мешая сосредоточиться.
        «Ну, что ж, будем жить. Самое ценное у человека — это жизнь», — всплыла в голове чья-то здравая мысль. — «Кто же это сказал?» — Марина замерла со сковородкой в руке. — «Кто сказал? А, впрочем, всё равно. Но, наверное, он прав. Это — самое ценное».
        16
        У Семёна наступили тяжёлые времена, да что там! — просто хреновые. Роман не писался, дурных мыслей хоть отбавляй, да и совесть не давала покоя.
        Эйфория от покорения «маркизы» прошла, и он не мог спокойно смотреть жене в глаза.
        Первое время после карнавала его сердце сладко сжималось при воспоминаниях о Незнакомке. Память упорно подсовывала подробности той встречи, а воображение дорисовывало необходимые детали. Это было, как наваждение. В каждой женщине с похожими манерами он пытался угадать свою «ветреницу». Он то злился на неё, то боготворил, разговаривал с ней и представлял как она «отвечает» ему: кивок головы, лёгкая улыбка, жест рукой… Он не мог общаться с женой, оправдываясь трудным творческим процессом, а плохое настроение было прикрытием для сказочных грёз, и избавляло его от лишних вопросов. Его всё стало раздражать, что отвлекало от воспоминаний и от мечты.
        Он стал плохо спать. Как только он закрывал глаза, то сразу встречался с «огненными» глазами в прорезях маски. Они жгли его и не давали покоя. Этот взгляд! Что бы он отдал, чтобы ещё раз встретиться с ним? Да всё! Это становилось похожим на сумасшествие, и Семён заставлял себя не думать о ней. Но чем больше он сдерживал себя, тем упорнее она являлась перед ним.
        Ему было стыдно перед женой и жалко её, он видел, как она мучается, но ничем не старался облегчить её страдания. В какой-то степени ему было всё равно. Ведь он тоже страдал! Ему только хотелось остаться одному, чтобы никто не мешал предаваться сладким и мучительным воспоминаниям.
        Его жена бледнела и таяла на глазах, и в какой-то момент упала в обморок прямо посередине кухни. И вот тут Семён испугался. Он засуетился, забегал, вылил на неё графин воды, а когда она открыла глаза, расплакался, как ребёнок. Он прижал её голову к своей груди. Снизу вверх на него смотрели два испуганных блестящих глаза. Но он не видел их. Он прижимал к себе её худенькое тело, баюкал и гладил по волосам и вдруг ясно понял, что для него нет ничего и никого дороже на свете. Что эта маленькая женщина всегда вдохновляла его и поддерживала. Что она всегда каменной стеной стояла за его плечами. Это был его тыл, его опора. Он всегда это чувствовал, но не понимал, какими силами это ей достаётся. Он мог позволить себе быть «творцом»: капризным, нервным, замкнутым, шумным, иногда грубым, но всегда знал, что ему всё простят, что его здесь любят и восхищаются.
        Это ей он позволял быть критиком своих творений. Это её восторг он представлял, когда ставил точку в своём очередном романе. Её мнением дорожил и жадно ловил каждый вздох, каждую искорку в глазах, когда она читала его «шедевр». И с деланным спокойствием ждал, когда она закроет последнюю страницу и поднимет свои глаза. Её глаза! Слепец! Да лучше этих глаз нет никаких глаз в мире. В них тепло и радость жизни. В них сама жизнь! Его жизнь.
        —Со мной всё в порядке, — сказала она где-то из подмышки, — всё в порядке. Просто голова закружилась.
        А он всё сидел и прижимал её к себе, и ничего ему не хотелось менять. Вот так бы и сидел вечность. Ему так было хорошо, так спокойно. Наконец-то! Он так устал за последний месяц, что неожиданно обретённый покой казался верхом блаженства.
        —Прости, Марина, я сделал тебе больно? — он оторвал себя от жены и осторожно взял двумя руками её голову.
        —Нет, не больно, — ответила она, — сначала ты меня чуть не утопил, а потом попытался задушить.
        Он засмеялся и чмокнул её в нос. Марина попыталась встать на ноги.
        —Нет, не вставай. Я сам, — сказал Семён и поднял её на руки.
        «Господи, да она ничего не весит!» — подумал он и, как драгоценную китайскую вазу, понёс в комнату. Усадил на диван, а сам пристроился на полу и обнял её колени.
        —Марина, девочка моя, прости меня. Я был глупцом, я так измучил тебя, прости. Ты знаешь, творческие натуры… — начал, было, он, но тут же осёкся, — в общем, я кретин и нет мне прощения!
        Он посмотрел в её черные глаза и замер.
        —Простишь ли ты меня когда-нибудь? — и поцеловал её коленки. — Я — урод, хуже — я моральный урод.
        Марина тихо засмеялась и поцеловала его в макушку.
        Семён затих что-то мучительно обдумывая, набрал в лёгкие воздуха и тихо произнёс:
        —Марин, я хочу тебе кое-что рассказать…
        —Может, не надо, Сём, — встрепенулась Марина. — Как-нибудь в другой раз, хорошо? — она попыталась взъерошить его волосы, но он нервно дёрнул головой.
        —Нет, сейчас, именно сейчас. Я это заслужил.
        —Что заслужил? — пробормотала онемевшими губами Марина.
        —Твоё презрение.
        —Я не… — начала Марина.
        —Нет, молчи и слушай. На карнавале… Ты помнишь карнавал? Конечно, помнишь…
        Марина хотела что-то сказать. Но он жестом остановил её.
        —Молчи. Иначе мне… мне будет трудно собраться с мыслями. Так вот, в тот день, вернее в ту ночь… я тебе изменил.
        Все краски сошли с и без того бледного лица Марины.
        —Сёма, послушай…
        —Молчи! — он почти крикнул на неё. — Я в тот вечер танцевал с той Незнакомкой в голубом и я… я как будто сошёл с ума. Я ничего не понимал, меня как магнитом тянуло к ней. Я видел только её глаза в прорезях маски, её шею, фигуру… и вдруг захотел её. Её запах пьянил, и сознание моё помутилось. Это было как наваждение, сон. Я не отдавал себе отчёта, что я делаю! Может, она меня околдовала? Не знаю. Но я уже не подчинялся ни своей воле, ни своему здравому смыслу. Прости, Мариночка, я сволочь, гад, я предал нашу любовь, я не устоял перед искушением! — Семён вскочил, взъерошил волосы и зашагал по комнате. — У меня просто горело внутри, — продолжал он, боясь посмотреть на жену.
        Марина сидела, опустив голову, и не шевелилась.
        —Музыка закончилась и она пошла к выходу, а я как баран побрёл за ней. Я видел только пятно её голубого платья, и вдруг оно исчезло, я растерялся и тут… она потянула меня к себе… и я провалился…
        Он замолчал, потом решительно подошёл к Марине и заговорил, глядя ей прямо в глаза:
        —Когда я очнулся, я оказался на полу в библиотеке. Я чувствовал себя, как после наркоза. Я плохо понимал. Но потом… потом я то презирал себя, то опять впадал в это наваждение.
        Семён продолжал говорить, понимая, что каждым своим следующим признанием подписывает себе приговор. Но только так он сможет очиститься от этого. Он не мог больше лгать. Марина — добрая и умная, она поймёт его, пусть даже не простит. На прощение он уже слабо надеялся, но на понимание он, всё-таки, рассчитывал. Он ненавидел себя за свою слабость. Но кто не поддавался искушению? Кто не попадал в плен грёз и иллюзий? Кто не обманывался внешностью? Кто? Скажите мне, кто? Кто из нас абсолютно безгрешен?
        Раскаяние, истинное, возрождало в нём слабую надежду на благодушие своей умницы-жены.
        Он смотрел, как из глаз Марины капают крупные слёзы, и продолжал свою собственную казнь.
        —Марина, ты имеешь полное право презирать меня, простить такое очень не просто… — он замолчал, — но, если можешь, прости.
        У Марины затряслись губы. Она открывала и закрывала рот, пытаясь что-то сказать, но слёзы душили её, и голос не слушался.
        —Не говори ничего сейчас, у тебя есть время. Подумай. Я буду ждать, сколько ты захочешь… но… — он кашлянул, — если ты захочешь уйти от меня… я пойму. Разреши только хоть иногда общаться с тобой… как другу.
        Марина завыла.
        —Сёмушка… — только и смогла она выдавить из себя.
        17
        —И что? Ты вот так взял и всё ей рассказал? — спросил Костик и посмотрел на Семёна немигающим взглядом, чтобы не пропустить что-нибудь важное. Но потом не выдержал и моргнул, почему-то одним глазом.
        —Да, — ответил Семён, глядя на пенные узоры в своей кружке.
        Он вообще-то не любил все эти алкогольные посиделки, но на душе было так гадко, будто орава диких котов решила поточить об неё когти, и он решил напиться. Но друг Костя сказал, что просто так напиваться глупо, надо с толком, и уговорил его на баньку с пивом.
        И вот уже второй час они обмывали и перемывали кости. И вот уже в который раз они возвращались к началу разговора.
        Костик ещё немного потаращился на друга, потом выбросил здоровенную ладонь вперёд и пожал Семёну руку.
        —Мужик! Уважаю. Я бы так не смог, — и мотнул головой.
        Он был не столько пьян, сколько его разморило от жары и от пряного запаха дубового веничка.
        —А она что?
        —Плакала.
        —Я думаю, она тебя простит. Она ведь любит тебя, как кошка! Ой, прости, — Костик зажал рот рукой, — я хотел сказать, что любая женщина, если сильно любит, простит.
        —Подлость простить невозможно.
        —Вот, если бы ты её долго «водил за нос» — это другое дело. А тут… Новый Год, праздник, шампанское, то да сё… со всяким могло случиться.
        —Могло со всяким, но случилось со мной, — буркнул Семён.
        —Ты же сам говоришь, она как будто нарочно тебя выбрала. А, если женщина что-то задумала, о-о, то тут, брат, держись! Это только кажется, что мы их выбираем. Нет, дорогой товарищ, если мы им не по нраву, то ничего и не получится. Как ты не ухаживай. Так, покрутит шуры-муры, пощиплет чуток, а потом в отставку. А вот, если ты ей люб… Меня вот, Ларка моя, так в оборот взяла — очухался, а уже женат! Вот так вот. Но я не жалею, ни в коем разе. Мне другой жены и не надо. У нас в институте такие крали ходят. Ого-го! И ноги, и попки… пираньи, одним словом. Ну, улыбнёшься им, пошутишь, но больше ни-ни. Работа — святое место, — Костик надолго задумался, потом почесал блестящий красный нос и вздохнул:
        —Да… вот, если бы меня такая штучка решила охмурить, — розовое, распаренное лицо профессора расплылось в блаженной улыбке, — то я даже не знаю… — он попытался сделать лицо серьёзным, — может, и не устоял.
        Семён сидел, подперев голову рукой, и смотрел в одну точку. Не понятно было — слушал он Костика или нет. Его серо-зелёные глаза превратились в болотные, и все эмоции тонули в этом омуте. Ко всему прочему, у него теперь ещё и голова гудела. Его вдруг обуяла злость на себя, что он расчувствовался и рассказал всё Костику. Он не боялся, что друг-профессор будет болтать или обсуждать это с женой. Нет, Костя был настоящим другом. Просто он ничем не мог помочь, а обсуждение этой темы только бередило раны, и на душе у Семёна стало совсем тоскливо.
        Ну, что ж, он принёс достаточно боли своей жене. Теперь, видимо, настал его черёд, и он смиренно ждал, какое решение она примет. Зная принципиальное отношение Марины к изменам, он мог с уверенностью сказать, что она не простит. Но слабая, робкая надежда всё-таки жила в его сердце, и он боялся, что этот «огонёк» вдруг погаснет. Он не смотрел ей в глаза, стыдился своей робости и ненавидел себя за сентиментальность. Да ни один нормальный мужик не стал бы убиваться по такому поводу. Наоборот, такой случай, чтобы потешить своё эго! Это инстинкт самца, гормоны, а против природы не попрёшь.
        И чего он зациклился на Маринке? Вокруг столько прелестниц ходит, только глазом моргни — за счастье будут считать такого мужика отхватить. Не пьёт (почти), не курит, спортом занимается, деньги зарабатывает, да и профессия подходящая, можно на тусовках покрасоваться. Это тебе не мелкий лавочник, пусть и с деньгами, но мало ли таких! А тут — богема, можно сказать.
        Семён взглянул на Костю. Тот, положив голову на руки, тихо посапывал. Банька и пиво свалили его могучий организм. Семён гораздо уступал профессору в весовой категории, но, удивительное дело, его так и не пробрало. Наоборот, чем больше он пил, тем злее становился и тем красочнее представлял всю низость своей измены. И не столько измена физическая его мучила, сколько душевная. Она была сродни предательству. Да, он предал самого близкого человека. Он считал эту неизвестную ему женщину верхом совершенства, мечтой. Она казалась ему неземным созданием. А что, собственно, он знал о ней? Ничего! Он даже не видел её лица, не слышал её голоса, он знать не знал и не знает, что она за человек? О чём думает, чем живёт? Что для неё ценно в этом мире? Что она ненавидит? Над чем смеётся? Как она ест, пьёт, какая она встаёт по утрам? Что у неё за нрав — капризная, добрая или ветреница и модница? На какой из этих вопросов он смог бы ответить? Ответ: ни на один. И он променял эту… пустоту на его Маринку. Добрую, смешную, немного неуклюжую, любительницу поваляться по утрам в постели, а потом бегающую по дому с
очумелым видом и вопящую каждую минуту, что шеф её теперь точно убьёт или, как минимум, уволит.
        Семён невольно улыбнулся. Он растолкал друга, они оделись и побрели к дому.
        Лариса открыла дверь и посмотрела на мужиков.
        —Вот, принимай, — сказал виновато Семён. — Ты уж, извини.
        —Да, ладно, — сказала она незлобливо, — проспится. Завтра выходной.
        И потащила мужа вверх по лестнице. Костик повис на жене и, вытянув губы трубочкой, пытался её поцеловать. Она отстранялась и приговаривала:
        —Ладно, ладно, иди уже, Ромео.
        Минут через пятнадцать она спустилась и зашла на кухню. При её появлении Семён встал и собрался уходить.
        —Я поеду, пожалуй, домой, Ларис.
        —Не выдумывай. В таком-то виде! И думать не моги, — отрезала она. — Я тебе уже постелила. Выспишься, а утром поедешь себе с богом. Так что, снимай куртку.
        Она стянула с него куртку и повесила на спинку стула.
        —Может, чайку?
        —Нет, спасибо, Лариса. Во мне и так жидкости литра три. Боюсь лопнуть.
        —Да и то верно, — ответила она.
        —Я посижу здесь, — спросил Семён, — если ты не против?
        —Конечно, не против.
        Они немного помолчали.
        —Ну, ты сиди, а я, пожалуй, пойду.
        —Спасибо тебе.
        Она кивнула и вышла из кухни. Семён погасил свет и подошёл к окну. Сначала он видел просто чёрный проём с неясными серыми очертаниями. Постепенно глаза привыкли к темноте, и он стал различать соседские домики, деревья, кусты. Изморозь окутала каждую веточку колючим ледяным панцирем. Холодные белые кристаллы создавали ложный эффект пушистости одеяния. Ветки причудливо переплетались, пересекались, ломались под разными углами, и в итоге на фоне сереющего неба прорисовывался удивительный узор, точно какой-то умелец филигранно выполнил свою работу или художник прописал каждую линию, каждую чёрточку.
        Лёгкий ветерок шевелил ветки и, казалось, кто-то тихонько встряхивает это кружевное великолепие. Периодически вспыхивали и пропадали звёзды, подсвечивая небо бледным мерцанием. Шорохи, скрипы, вскрики птиц наполняли ночное пространство загадочностью. Природа жила своей таинственной жизнью.
        И на фоне этой необъятной, непостижимой бездны людская жизнь казалась такой незначительной, а все человеческие эмоции — страхи, переживания, восторги, Любови, ненависти — и вовсе превращались в ничто.
        «Нам кажется, что мы будем существовать вечно, а для вечности мы — пустое место. Мы не оставляем в пространстве вселенной даже слабый свет. Благодаря какой-то немыслимой случайности мы появились в этом мире во плоти человека. Ни микроба, ни птички, ни обезьяны, а человека», — грустно думал Семён. — «И почему мы себя так мучаем? Может, просто жить в своё удовольствие, наслаждаться малыми утехами? Как бы всё упростилось! Но ведь мы не животные, хоть и имеем их повадки и инстинкты», — Семён отвернулся от окна и сложил руки на груди. — «Видимо, человеку скучно жить без страданий».
        18
        «Боже мой, боже мой», — Марина сидела на диване, обхватив голову руками, и раскачивалась всем телом из стороны в сторону, — «я — тупая ослица! Что я натворила? Зачем я потащилась на этот карнавал? Боже мой, теперь ещё и это», — она опустила руки и схватила колени. Теперь она качалась вперёд-назад. — «Ну, как мне сказать ему об этом сейчас, когда и так всё сложно и шатко? Как же так? Этого не должно было случиться!» — она вскочила на ноги и заметалась по комнате. Её бледное отражение мелькало в большом настенном зеркале. — «Надо позвонить Лариске, может, она что посоветует. Нет, не буду. Я и так замучила её своими проблемами», — она побежала на кухню и выпила целый стакан воды. Но спокойствия не прибавилось. Сердце продолжало бухать о грудную клетку. Она приложила обе руки к груди, боясь, что оно и правда может выскочить наружу. — «Нет, не так я себе это представляла», — Марина опёрлась руками о край стола и застонала. — «Это катастрофа!» — теперь у неё заломило зубы. — «Придётся поговорить. Некуда деваться. Ой, мамочка моя родная, роди меня обратно!»
        —Тебе надо с ним поговорить, — настаивала Лариса.
        —Нет-нет, я не могу, не могу! — Марина отчаянно затрясла головой.
        —И что ты собираешься делать? — наседала подруга.
        —Не знаю, — Марина обратила на Ларису страдальческий взгляд. — Правда, не знаю.
        —Сколько уже дней прошло после его исповеди?
        —Семь.
        —И что? Так и будешь, как страус, прятать голову в песок? Никому от этого лучше не станет. Ни тебе, ни ему. Так что, давай, соберись, подруга.
        —Ларисочка, я не могу.
        —Ну, заладила, мать.
        —Я боюсь, — пролепетала Марина.
        —Чего?
        —Он меня возненавидит. Или убьёт, — шёпотом добавила она.
        —Или убьёт себя. Это я тебе точно говорю. И не смотри на меня так. Я видела его лицо после их пивной посиделки. Из него как будто жизнь вытряхнули. Ни кровиночки в лице. И это после двух часов в бане! Ты своей трусостью доведёшь мужика до инфаркта.
        —О-о-й… — завыла Марина, — что же делать-то? Я так всё запутала…
        —Ну, так распутай! На вас смотреть сил никаких нет. Что ж вы так мучаете друг друга? Ведь невооружённым глазом видно, что он страдает. А ведь мужик не баба, он пострадает-пострадает, а потом возьмёт, да и сотворит что-нибудь такое… — она сделала неопределённый жест рукой, — эдакое.
        Марина в ужасе прикрыла рот рукой.
        —А что ты думала? А твой ещё с фантазией, с богатым воображением, — она кивнула и прищелкнула языком.
        —Хорошо, — тихо сказала Марина, — я поговорю с ним.
        —Когда?
        —Завтра.
        —А… завтра… ну, это ещё ничего, — согласилась Лариска, — а то, как бы поздно не было, — припугнула она подругу.
        —Завтра… — повторила Марина, но говорила она это для себя.
        19
        И снова она в лесу, снова этот тяжёлый изнуряющий бег. Но теперь она знала, что скоро появится «оно, нечто», и бег будет осмысленным и целенаправленным. Это придавало ей сил, и бежать было легче. Теперь уже не страх гнал её вперёд, а надежда, что она успеет догнать этот свет до того, как появится обрыв. Ей бы только разглядеть, что это, и тогда она поймёт, что ей делать дальше, как жить. Только бы успеть, только бы рассмотреть — что там? Она бежала и не замечала ни леса, ни царапающих веток. Вперёд! Ещё чуть-чуть. Вот он! Марина бежала и ей казалось, что она почти летит, усталости не было, сердце работало ровно, как хороший двигатель в машине.
        «Быстрее, ещё быстрее!»
        Ветер холодил пылающее лицо, и странное щемящее чувство предвкушения поселилось в душе. Она как будто уже знала, что ещё чуть-чуть и тайна откроется ей. Главное, не останавливаться! Она смотрела только на этот свет, не обращая внимания на то, что у неё под ногами. Она не упадёт, нет!
        Она вдруг заметила, что ветки уже не царапают лицо и тело, что лес стал реже, а свет становится всё ярче. И вот уже виден кусочек голубого неба, больше, больше… вот оно! Лучезарное, яркое, тёплое и приветливое! Душа Марины ликовала. Как легко, как радостно! Марина огляделась вокруг и тут же вскрикнула. Она уже не бежала, она — летела!
        Лес был далеко внизу. С высоты он уже не казался таким устрашающим. Деревья зелёными шапками заполняли всё пространство, на какое хватало взгляда. Она увидела огромное тёмное пятно: «А вот и моя «бездна». Марина засмеялась и легко перелетела её. Она наслаждалась своим полётом, кувыркалась, кружилась, то взлетала высоко, где небо становилось золотистым, то снова опускалась к макушкам деревьев. Она то замедляла свой полёт, то превращалась в комету и неслась вперёд, рассекая воздух.
        И вот лес закончился, она увидела зелёные, бархатные холмы. Марина опустилась так низко, как только могла, и почувствовала пряный, пьянящий аромат травы и полевых цветов. И вдруг, ей так захотелось во всё это окунуться! Она легко приземлилась, и глаза не обманули её. Трава, действительно, была мягкой и шелковистой, а цветы играли волшебными яркими красками. Пчёлы и бабочки кружились над ними. Марина засмеялась. Теперь она тоже знала: каково это — летать! Безудержная радость рвалась из груди, волшебная энергия наполняла её существо. Она закричала и побежала. Теперь бег был лёгкий, бодрящий. Изумрудные травинки щекотали ей пятки, а хрусталики росы брызгали миллиардами бриллиантовых искорок.
        «Я, наверное, в раю», — подумала она. И тут, вдалеке, на одном из холмов, она увидела дом. Она сложила ладонь козырьком и приложила ко лбу. Солнце светило прямо в глаза, и она видела только смутные очертания здания.
        Марина пошла вперед. Она хотела полететь, чтобы быстрее достичь цели, но потом передумала. Догадываясь, что это что-то очень важное для неё, душа затаилась. Она готовилась к новым эмоциям. Но что это будет?
        Чем ближе Марина подходила, тем осторожнее становился её шаг. Шаг, ещё один, ещё один… Она уже хорошо видела домик: белые крашенные стены, красная черепичная крыша, крыльцо… Дверь отворилась, и на крыльцо вышел человек. Марина не могла понять: мужчина или женщина? Человек стоял и смотрел в её сторону. Потом сошёл с крыльца и пошёл ей на встречу. Солнце светило ему в затылок, поэтому лицо было трудно рассмотреть. Фигура приближалась и, через какое-то время, стало понятно, что это мужчина. Он что-то сказал, но она не расслышала. Сердце затрепетало.
        —Марина, — сказал мужчина, — почему ты так долго? Я уже заждался…
        У Марины отказали ноги, она медленно осела на траву, вытянула вперёд руку и прошептала:
        —Сёмушка…
        20
        Семён подошёл к подъезду и машинально протянул руку к домофону, но нажать кнопки так и не решился. Ещё немного постояв, он достал ключи и открыл дверь. Раньше, в их прошлой жизни, он любил пользоваться этой «коробочкой», таким образом оповещая жену о своём приходе. Ему нравилось слышать её «алло» исмешить разными глупостями, стоя на пороге дома. Потом, когда он поднимался в лифте, её смех звучал у него в голове, и по всему телу разливалась тёплая нега близкой, очень близкой встречи. Он знал, что как только откроет дверь, она тут же повиснет у него на шее и будет урчать от удовольствия или исполнит какой-нибудь дикий танец, смешно дрыгая ногами и корча рожицы.
        Ему вдруг так сильно захотелось всё это вернуть, что, кажется, он даже застонал вслух. Семён аккуратно прикрыл дверь в квартиру и вздохнул, никто его не встречал. Он снял куртку и вдруг почувствовал странный запах. Он ещё раз принюхался, действительно, не показалось.
        —Марина, — крикнул он, — почему у нас так пахнет?
        Никто ему не ответил. Он заглянул на кухню. И там никого.
        Дверь в кабинет была закрыта. Он осторожно толкнул её.
        —Марина, по… — начал, было, Семён и тут же осёкся. Лицо его вытянулось, глаза, напротив, округлились, и в них заплескался страх.
        —Ма… Марина… — он по инерции продолжал звать жену, голос вдруг охрип, и в нём послышались истерические нотки.
        Его рука машинально потянулась к выключателю, но дама, сидящая в кресле, сделала знак, и рука опустилась.
        Портфель, который он до сих пор держал в руке, упал на пол с глухим стуком. Семён вздрогнул и медленно пошёл в глубь комнаты.
        В его доме, в его кресле, посредине комнаты сидела «Маркиза». Та же грация, те же неуловимые движения, тот же поворот головы. Нет, не узнать её было невозможно.
        «Но как? Откуда?» — вертелись в голове бессмысленные вопросы.
        Дама чувствовала себя абсолютно непринуждённо. Она откинулась на спинку кресла, положила ногу на ногу, поднесла мундштук к губам и выпустила ароматное облачко.
        «Так вот чем у нас пахнет».
        Ему показалось, что незнакомка слегка прищурила глаза и наслаждается его растерянным видом. Она слегка покачала ногой и ухмыльнулась.
        В голове Семёна что-то такое щёлкнуло. Он вплотную приблизился к даме и протянул руку к её лицу. Она не пошевелилась, но и ухмыляться не перестала. Тогда он наклонился и аккуратным движением снял с неё маску.
        Он так и остался стоять в неудобном полусогнутом положении с вытянутой рукой, держащей маску.
        —Ты? — выдавил он вопрос.
        На него в упор смотрели два дерзких блестящих глаза.
        Вихрь эмоций пронёсся по лицу Семёна: удивление, испуг, смятение, злость и ещё много чего, что он и сам не смог бы объяснить. Так на чём же он остановится? На злости? На презрении? А, может, на радости?
        —Ну, знаешь… — он замолчал, видимо, выбирая нужные слова, чтобы они не прозвучали слишком грубо, — это просто… фантастика! — неожиданно выпалил он. Хлопнул себя ладошкой по лбу и расхохотался, запрокинув голову. — Невероятно!
        Он уже забыл, когда он так веселился.
        —Невероятно! — повторил он ещё раз, посмотрел на знакомую незнакомку, и новый приступ смеха раскатился по комнате. — Хотя, почему невероятно? Где-то в глубине души я знал, что это ты. Честное слово… Ты! Это была ты!
        Он подхватил на руки СВОЮ фею и закружил её по комнате.
        —Это ты! Ты! А я-то осёл, слепец! Ну, ты меня развела…
        Он всё хохотал и хохотал, а Маринин смех колокольчиком вторил ему.
        Немного успокоившись, он усадил её в кресло и сказал:
        —Ну, теперь рассказывай!
        —Что?
        —Ну, всё, конечно. Как ты до этого додумалась?
        —Я… — начала Марина, — просто хотела, что бы ты посмотрел на меня другими глазами.
        —Другими глазами… — эхом отозвался Семён.
        —Мне казалось, — продолжила Марина, — что ты уже перестал воспринимать меня, как женщину. Как женщину, которая волнует, будоражит кровь. Я для тебя превратилась в друга, в сестру… во что-то такое привычное, повседневное, что вроде бы не особо нужно, а выбросить жалко. Подожди, не перебивай, — Марина закрыла ему рот ладошкой, и он тут же поцеловал её, прижал к щеке и блаженно улыбнулся. Марина старалась не смотреть на него. Его глупое выражение лица сбивало её с толку. — Твои последние метания… Сначала я думала, что это ничего особенного, пройдёт, просто тебе, как человеку творческому, необходимы сильные эмоции, переживания… Но потом, я вдруг почувствовала, что я тебя стала раздражать и ты начал меня избегать. Не спорь! Что я могла тебе дать? Свою тихую любовь, заботу, тепло, покой. Но не страсть! Не сумасшествие! В какие бы одежды я не наряжалась: платья, чулки и прочую дребедень, ты всё равно видел МЕНЯ, твою жену. Я не могла тебе дать интриги первого знакомства, когда мужчина и женщина только присматриваются, принюхиваются друг к другу…
        —А чем ты так волшебно пахла? — перебил её Семён, не переставая тереться о ладонь жены.
        —Секрет.
        —Ну, скажи…
        —У тебя же плохое обоняние, ты всегда жаловался, — засмеялась Марина.
        —У меня было обострение чувств!
        —Ах, было! Ну, значит, теперь тебе это ни к чему.
        —Оно во мне опять проснулось! И я хочу знать — чем это меня обольщали?
        —Всё тебе знать надо. Должны же быть у меня свои секреты.
        —Нет, не должны. Ненавижу секреты, я ими сыт по горло.
        —Ну, ладно, — сдалась Марина. — Вот здесь, — она подняла подбородок, слегка повернула голову и прикоснулась пальцем за ухом, — я использовала свои любимые духи. А вот здесь, — она повернула запястья, затем положила руки на плечи мужа и прошептала: «Маркиза».
        —Кто?
        —Не кто, а что. «Маркиза». Духи так называются.
        —Серьёзно? Я не знал, что есть такие духи.
        —И я не знала, — простодушно ответила Марина. — Я случайно увидела их, когда искала подарки к Новому Году. Собственно, они-то и натолкнули меня на мысль.
        —А ты не забыла добавить в них мою каплю пота?
        Марина приподняла бровь.
        —А что? Маркиза так делала, — умничал Семён. — Жимолость, лаванда и пот Короля. В умеренном количестве.
        —Да, конечно, — лицо Марины стало серьёзным. — Под платье я надела твою потную майку. Чего мелочиться-то?
        —Правда? А я думал там неглиже, — сказал он разочарованно.
        Несколько секунд они с «каменными» лицами смотрели друг на друга. Кто кого передурит?
        Марина сдалась первой и зашлась звонким смехом. Семён был доволен.
        —Слушай, а разве можно использовать разные духи одновременно?
        —Наверное, нельзя, — пожала плечами Марина, — но, если очень надо, то можно.
        —Пожалуйста, пользуйся этой «Маркизой» только для меня.
        Марина фыркнула.
        —Нет, дай мне слово.
        —А что если…
        —Разведусь, — сказал, как отрезал.
        Марина притворно вздохнула:
        —Может, их вообще выбросить?
        —Ты что? С ума сошла? Нет, конечно. Но ты мне так ничего и не пообещала, — напомнил он.
        —Разве?
        —Я жду, — Семён сложил губы «куриной попкой».
        —Хорошо, обещаю.
        —Обещаю обольщать только собственного мужа.
        —Обещаю, — тоскливо повторила Марина.
        —Тебя это что не радует? — прозвучали ревнивые нотки.
        —Обещаю! — приторно сладким голосом взвизгнула Марина.
        —Это уже лучше. Но мы ещё прорепетируем эту часть, — он немного помолчал, как будто что-то вспомнив, добавил:
        —А ведь я чувствовал, что от неё, то есть от тебя, пахнет чем-то знакомым, родным и в то же время, чем-то… — он повертел пальцами в воздухе, подыскивая определение, но, так и не найдя, закончил, — это-то меня и сбило с толку.
        Марина хитро сощурила глаза.
        —А ты сразу предполагала это?
        —Что ЭТО?
        —Ну, — замялся Семён, — интим.
        —Нет, конечно. Я просто хотела тебя подразнить, а после во всём признаться. Но так всё завертелось, запуталось… Я ведь тоже голову потеряла, не меньше, чем ты, — она вспыхнула. — Я думала, что мы просто пообнимаемся, поцелуемся и я смоюсь. А тут эта дверь, не запертая… Она вдруг поехала и я упала. А ты… ты просто, как зверь набросился на меня. И я… не устояла, во всех смыслах, — она покраснела и опустила глаза.
        Семён потихоньку поглаживал лодыжку жены.
        —Ещё бы не как зверь, — сказал он, и его рука медленно заскользила вверх по ноге.
        —Фу, нахал, — Марина лягнула его и вскочила на ноги. — У нас серьёзный разговор, а у тебя одни глупости на уме.
        Она, наконец-то, сняла парик, бросила его в кресло и подошла к окну.
        Снег уже стал подтаивать и приобрёл серо-бурый оттенок. До настоящей весны ещё было далеко, но небо уже приобретало тот оттенок синевы, какой бывает только весной.
        Семён подошёл и обнял жену.
        —Здорово у тебя всё это получилось.
        —Что именно?
        —Ну, это: ужимки, кокетство и всё такое… Ты что, уроки мастерства брала? Так отлично сыграла!
        —А я и не играла, — тихо произнесла она. — Я же, всё-таки, женщина, и «всё такое» рождается вместе с нами. Просто мне оно было не нужно, — она помолчала и добавила, — до поры.
        Семён чуть крепче обнял Марину.
        —Ты должна меня ненавидеть. Как ни крути, я изменил тебе. Ведь я не знал, что это ты.
        —Значит, — сказала она, рассматривая первые весенние проблески в природе, — тебе повезло, что это была я.
        Она развернулась и заглянула мужу в глаза:
        —Теперь ты знаешь цену пятиминутного удовольствия.
        Семён прижал её к себе и закрыл глаза. Марина уткнулась носом в его грудь, шумно повздыхала и затихла.
        Они стояли, крепко обнявшись, и не замечали бегущего времени. Они были похожи на два дерева, которые срослись и проросли друг в друга. Их стволы и ветки крепко переплелись между собой, и, казалось, никакая сила уже не сможет оторвать их друг от друга.
        Наконец, Марина зашевелилась и нерешительно заговорила:
        —Сёма…
        —Мм? — Семён покрепче обнял жену и попытался пристроить подбородок на её голове.
        —У меня для тебя ещё одна новость…
        —Приятная?
        Она чуть заметно вздохнула:
        —Я беременна.
        Он отодвинулся, развернул её к свету и внимательно посмотрел. Казалось, взглядом он просканировал не только каждый миллиметр её лица, но и её мысли. Всё существо Марины сжалось в комок, но она смело смотрела ему в глаза. Что бы он там не сказал, она давно для себя всё решила.
        Он медленно притянул её к себе, потом всё-таки пристроил подбородок ей на голову и произнёс:
        —Хрю-Хрю.
        …
        Вместо эпилога
        Дни шли за днями, а Червячок всё грустил и грустил. И, когда ему стало совсем грустно, он решил еще раз взглянуть на то место, где был счастлив. Он высунулся из своего укрытия и ахнул.
        Куда подевались все краски? И почему птицы не поют свои весёлые песни?
        Он взглянул туда, куда улетела его Бабочка. Серые рваные облака закрывали всё небо. Немигающими глазами он всматривался в далёкую даль, и по его щекам текли слёзы.
        Вдруг на горизонте появилось маленькое цветное пятнышко. Он встрепенулся.
        Может, показалось?
        Пятнышко превратилось в облако, оно росло и переливалось всеми цветами радуги. И вот уже всё вокруг сверкало и искрилось. Сотни, тысячи бабочек порхали над головой Червячка и улыбались ему. И вот, одна из них отделилась от облака и приземлилась рядом с ним. Конечно же, она была самая красивая!
        —Здравствуй, Червячок, — услышал он родной голос, и сердце его затрепетало.
        —Ты вернулась… — прошептал он онемевшими губами.
        —Конечно!
        —Разве ты не нашла новые чудесные поляны и леса?
        —Нашла.
        —Почему же ты здесь?
        —Потому, что самое прекрасное место на земле — рядом с тобой!
        Они засмеялись и закружились в волшебном вальсе.
        КОНЕЦ