Спящая красавица Джудит Айвори
        # У ног сэра Джеймса Стокера, бесстрашного и неотразимого искателя приключений, лежал весь лондонский свет. Любая из прекрасных «львиц» высшего общества с удовольствием стала бы его возлюбленной - но он, не желавший легких побед, возжелал покорить сердце неприступной Николь Уайлд, женщины, которая имела все основания не доверять мужчинам.
        Однако чем яростнее сопротивлялась Николь чарам настойчивого поклонника, тем отчаяннее стремился Джеймс любой ценой пробудить «спящую красавицу» для новой жизни, полной страсти и счастья...
        Джудит Айвори
        Спящая красавица
        Часть 1
        Счастливое королевство
        Глава 1
        Следует помнить, что Спящая красавица была на сто лет старше принца. Она принадлежала к другой эпохе.

Из предисловия к переводу «Спящей красавицы», Лондон, 1877 год.
        Лондон
        Джеймс Стокер, или, как он поправлял себя самого в последнее время,- сэр Джеймс Стокер, с трудом пробирался между лошадьми и экипажами. Наконец, перепрыгнув через очередную лужу, он пересек оживленную лондонскую улицу. Едва Джеймс ступил на сухой тротуар, как проезжавшая мимо карета обдала его грязью. Его ноги оказались забрызганными, а полы пальто и обшлага брюк моментально промокли. Джеймс старательно отряхнулся, а затем продолжил путь. День для весны был прохладным, так что он чувствовал себя довольно неудобно в сырой обуви. Но даже это обстоятельство не смогло вывести его из равновесия.
        Все те тридцать шесть дней, что Джеймс пребывал в Англии, он каждое утро просыпался в приподнятом настроении. В последнее время он был настолько возбужден, что порой опасался за свой рассудок. Ибо Джеймс, в известной степени искушенный в житейских делах человек, считал, что недопустимо появляться на людях с глупым выражением лица. А между тем жизнь его в настоящий момент текла слишком благополучно, хотя не так давно все обстояло совсем иначе. Так что Джеймс высоко ценил благосклонность фортуны.
        Действительно, ему крупно повезло. Главное - то, что он остался жив, хотя еще месяц назад мог побиться об заклад, что этого не случится. Сейчас он поселился в таких апартаментах, о которых раньше и мечтать не мог. Кроме того, Джеймс вернулся на родину героем: три дня назад королева Виктория собственноручно возвела его в рыцарское звание. Он с упоением подписывался в то утро: «Сэр Джеймс Стокер, кавалер ордена Бани». Орден Бани не какая-то там заурядная награда - королева по достоинству оценила его заслуги.
        За последний месяц ему назначили щедрое содержание, сулившее постоянный доход, он удостоился трех различных наград и был избран большинством голосов проректором колледжа Всех Святых в Кембридже. Он становился самым молодым проректором за последние сто лет. Но самым приятным было то, что Джеймса назначили председателем правления университетского финансового совета и сделали заместителем президента университета. Перед Джеймсом открывалось блестящее будущее: возможно, когда-нибудь и он станет президентом университета.
        А Джеймс был честолюбив. Он покинул Англию ради карьеры, много выстрадал, чуть не погиб. И теперь вернулся, чтобы получить все, чего так страстно желал: после всех его стипендий, жалований, наград, дивидендов за научную работу и назначений - скромный кусочек власти. А также достаточно денег для того, чтобы сменить гардероб, кухарку (он не мог больше выносить обедов своей прислуги), завести первоклассных лошадей и купить маленький спортивный экипаж, который как-то попался ему на глаза. Прекрасная вещь - с красными ступицами и медными спицами колес!
        Джеймс был на седьмом небе. Он с некоторой долей смущения упивался славой, нежился в ее лучах. Он ликовал, наслаждаясь прелестью новизны.
        В настоящий момент молодой человек, напевая про себя, изучал номера домов. Он остановился перед надписью, гласившей: «Мистер Джон Лимпет - дантист, мужской парикмахер и нотариус». Вывеска висела под козырьком двухэтажного дома. Это было как раз то, что нужно. Джеймс поднялся по ступеням дома, выглядевшего весьма прилично: свежеокрашенный, с чистыми стеклами окон, с цветочными ящиками, красневшими геранью под каждым окном. Дверная ручка сияла начищенной медью, как и дверной молоток, за который Стокер взялся, чтобы постучать.
        Толстая и приземистая, почти квадратная, женщина впустила его и, извинившись, проводила в приемную:
        - Любезный мистер Лимпет занят с другим клиентом («Жертвой»,- подумал Джеймс), так как записываться необходимо заранее.
        Стокер очутился в небольшом помещении, возможно, некогда здесь располагался кабинет. Он сбросил свое пальто - старомодная, но чистая и удобная комната прогрелась от полуденного солнца - и присел у окна, разглядывая обстановку. Вдоль стены стоял ряд стульев. Над ними в живописном беспорядке теснились миниатюры. На всех были изображены цветы. На расстоянии они смотрелись неплохо, возможно, оттого, что их умело развешали.
        Позже, осмотревшись повнимательнее, Джеймс понял, что находится в приемной не один: он заметил женщину, сидевшую напротив него в дальнем углу, из которого доносились чуть приглушенные рыдания, смешанные с икотой.
        - С вами все в порядке?- поинтересовался он.
        Женщина кивнула, затем махнула мятым платком и покачала головой, давая понять, что на нее не стоит обращать внимание.
        Стокер постарался вежливо игнорировать ее, продолжая разглядывать миниатюры, тем более что именно этого она, как ему показалось, и добивалась. Затем перешел к осмотру вазы с гвоздиками, стоявшей на этажерке. Но всхлипывания женщины мешали ему сосредоточиться. Джеймс увидел, что она держится за щеку.
        - Зубы?- поинтересовался он из вежливости. Женщина кивнула, шмыгнув носом.
        - Болят?
        Она снова утвердительно кивнула.
        - Что ж, вы пришли по верному адресу,- подбодрил ее Джеймс.
        Однако это не помогло. Дама опять кивнула, а затем снова принялась молча плакать. Ее плечи вздрагивали, хотя она старалась держать себя в руках. Джеймс встал, пересек комнату и присел рядом с ней.
        - Вот.- Он протянул свой сухой носовой платок, так как ее совершенно вымок.- Какой зуб?- спросил он так, словно эта информация могла для него что-то значить.
        Она осторожно коснулась двумя пальцами левой щеки, показав на задний зуб.
        - О, подождите...- Джеймса неожиданно осенило.
        Он полез в карман своего пиджака и достал оттуда табакерку, которую носил с собой уже несколько месяцев, затем открыл серебряную крышечку, чтобы показать, что табака там нет.
        - Гвоздика,- пояснил он.- Я повредил зуб несколько месяцев назад: отломил кусок и расшатал его. Меня это очень расстроило, но мои друзья нашли выход. Надо положить две-три гвоздики вокруг зуба, и боль утихнет.
        Женщина посмотрела на него с недоверием. На ее прелестном лице, которое не портила даже припухлость от слез, выделялись темные глаза с густыми, длинными ресницами. Через мгновение она потянулась за его сокровищем и довольно изящно достала своими пальчиками две гвоздики, положила их в рот, затем склонила голову, стараясь получше пристроить их языком на место. Она улыбнулась и пробормотала из под платка:
        - Благодарю.

«Довольно странное произношение»,- подумал Стокер.
        Действительно, женщина не походила на англичанку. Она была слишком модно одета. Джеймс предположил, что его новая знакомая приехала с континента - одна из тех дам-космополиток, у которых есть деньги, время и вкус, чтобы совместить все - от особой ухоженности до эффектной экстравагантности. Темные волосы, спрятанные под маленькую меховую шляпку, выглядели почти черными. Ее платье было из темно-зеленого бархата, отделанное по воротнику и манжетам темным гладким искрящимся мехом. На коленях у нее лежали замшевые перчатки в тон. Наряд сидел на ней безупречно - не в обтяжку, но отлично подогнанный.
        Она глубоко вздохнула, затем отняла платок от лица. Незнакомка была очень мила - стройная и хорошо сложенная, с приятным выражением лица. Из-за мелких черт ее глаза казались очень большими. Эти бездонные, почти черные озера загипнотизировали Джеймса. Женщина прошептала:
        - Немного легче.
        Ее английский был так хорош, что невозможно было определить, откуда она родом. Но дама определенно была иностранкой. Джеймс предположил, что француженка, но возможно, и итальянка.
        - Гвоздичное масло,- объяснил он,- вызывает онемение. Через минуту вам станет лучше.
        Женщина опустила глаза.
        - На самом деле я плакала не от боли.- Она попыталась улыбнуться.- Зуб плохой, мистер Лимпет только что сказал, что его надо удалить.
        Джеймс пожал плечами - такие вещи не редкость.
        - Что ж, вы почувствуете облегчение, после того как избавитесь от него.
        Незнакомка кивнула.
        - Мне страшно.
        Джеймс удивился: она была достаточно самоуверенна, чтобы заговорить с первым встречным и рассказать о своих страхах.
        - Очень больно не будет,- предположил он.- Мистер Лимпет может дать вам веселящий газ. Вы и не почувствуете, как все произойдет.
        - Но меня пугает не то, что зуб удалят...
        - Тогда что же?
        Она ответила так, словно ее слова что-то объясняли:
        - На следующей неделе мне исполняется тридцать семь.
        Незнакомка была на семь лет и восемь месяцев старше Джеймса. Однако по ней этого не скажешь. В молодой женщине угадывалась какая-то безмятежность, весьма редкое качество,- между тем она сидела перед ним, комкая в руках мокрый от слез платок. В ее манере держаться недоставало сдержанности и изысканной скромности, отличавшей аристократок.
        Ее милые, приветливые глаза улыбались, губы приоткрылись, обнажив белые зубы исключительной красоты.
        - Да,- спокойно произнесла она.- Мне все лучше и лучше! О, благодарю вас! Я так рада. Мой зуб действительно успокоился. Я сегодня пришла для того, чтобы мистер Лимпет сгладил и отполировал край. Я должна была сделать это давно, но он изранил мне весь рот.
        Джеймс протянул ей серебряную табакерку, наполненную гвоздикой:
        - Возьмите. Возможно, вам это еще понадобится. Возможно, зуб пройдет сам по себе. Такое ведь случается.
        Ее пальчик закрыл крышку.
        - Благодарю, я ценю ваш жест. Мне приятно, что вы подарили мне свою гвоздику.- Она продолжила совершенно искренне: - Видите ли, я никогда не удаляла зубы. Кажется, что становишься...- она запнулась, потупившись,- беззубой, старой каргой.
        Женщина засмеялась, Джеймс тоже. Ее беспокойство было смехотворным. Все еще улыбаясь, дама протянула ему свою руку - жест, нехарактерный для англичанок. Из мехового манжета узкого рукава показалось запястье. Джеймсу потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, для чего она ему ее протягивает. Затем Стокер прикоснулся к ее прохладным пальцам и поцеловал их.
        - Миссис Уайлд,- представилась она, затем отняла руку с достоинством королевы.- Обычно я не представляюсь незнакомым мужчинам после нескольких секунд знакомства, но...- Она снова рассмеялась. Женщина, которая так много смеется, всегда немного переигрывает.- Но вы только что спасли мой зуб...- Она на мгновение замолчала, затем на лице ее расцвела приятная улыбка, и она продолжила с такой серьезностью, что Джеймс даже опешил: - Я вам так признательна!- Подавшись вперед, миссис Уайлд на мгновение сжала его руку, затем отодвинулась.- Боль прошла. Вы так умелы и изобретательны.
        - А мистер Уайлд?- спросил Джеймс. Он уже успел скользнуть взглядом по ее руке в поисках обручального кольца - его там не было.- Похоже, он англичанин в отличие от вас.
        - Мой муж был англичанином. Прошло почти два года с тех пор, как он умер.
        - О!- Джеймс постарался не подать вида, как его обрадовало данное обстоятельство.
        - По происхождению я француженка. Мы жили за границей. Я приехала сюда всего несколько месяцев назад.
        Джеймс кивнул.
        - Сэр Джеймс Стокер,- представился он, пытаясь скрыть самодовольство. Если она читает газеты, то должна знать его имя.
        Однако Джеймса ждало жестокое разочарование: на ее лице ничего не отразилось.
        - И что вы затеваете в Англии, мистер Стокер?- спросила она.- Отчего вы так счастливы?
        - Счастлив?
        - Да. Вы просто переполнены радостью сегодня. Дайте подумать,- поддразнивала она его.- Полагаю, вы только что сделали предложение девушке вашей мечты и она приняла его.
        Джеймс вздернул одну бровь и рассмеялся. С недавнего времени его расположения добивалось огромное количество семейств. И ему надо спешить, если он хочет найти девушку своей мечты. Было столько забавных ситуаций: за ним даже ухаживали.
        - Ах, кажется, я ошибаюсь. В таком случае,- отважно заявила миссис Уайлд,- должно быть, та женщина, которую вы безнадежно желаете, наконец-то разрешила вам прийти - поздравляю.
        Джеймс хмыкнул:
        - Теплее. Я только что вернулся из Африки и никогда - слышите, никогда!- не поеду туда снова. Африка отпустила меня. И я очень рад.- Он на мгновение прервался, удивившись своей откровенности. Эти слова не походили на те, которые он обычно подбирал, описывая благоприятное стечение обстоятельств в своей судьбе.
        Позже Джеймс понял, почему так разоткровенничался. Миссис Уайлд глубокомысленно покачала головой и с серьезным выражением вздернула брови.
        - В самом деле?- спросила она.- Для меня это тоже не континент. Я слышала, там живут дикие племена. Там вас могут и съесть. Эти люди обычно заставляют своих пленников сражаться с львом или леопардом.
        Они дружно посмеялись над этой романтической чепухой. Но Джеймс почувствовал раздражение: она симпатизирует ему, считает три года, проведенных им в Африке, благородным, отважным приключением, однако это не так. Он сказал:
        - Да, я даже не могу передать вам, как счастлив, что могу каждую ночь спать далеко-далеко от этих мелеющих рек, наполненных пиявками, от пустынь с плюющимися верблюдами. И я испытываю огромное облегчение от того, что нахожусь на недосягаемом расстоянии для комаров и летучих мышей.
        Мыши! О Всевышний! Как приятно забыть об этой вопящей и смердящей порхающей массе из костей и меха. Он никогда прежде не рассказывал о летучих мышах, которые в бесчисленных количествах висели на деревьях, как гроздья фруктов.
        Свет в комнате померк из-за туч, набежавших на солнце. Миссис Уайлд слегка повернулась к Джеймсу, изогнувшись и положив локоть на спинку стула.
        Джеймс рассчитывал перевести разговор, превратив его в пустую утонченную болтовню, с минимумом неприятных впечатлений.
        Но она продолжила:
        - Я очень высокого мнения о путешественниках, хотя бессмысленно подвергать себя таким опасностям, не говоря уже о неудобствах.
        Отвечая, Джеймс даже вспылил.
        - Вы знаете, что меня раздражает?- Откровения так и полились из него, как будто он находился под влиянием веселящего газа.- Сломанный зуб. Могло ли быть хуже? Я не знал, что делать: потерявшийся, больной, готовый умереть, среди людей, с которыми я едва мог объясниться. Я имею в виду, что лучше уж было потерять ногу, руку или носить повязку на глазу. Но нет! Ни одного шрама! Я здоровее и сильнее, чем в день, когда покинул Англию. Но зуб, который я повредил во время одного из бесчисленных происшествий, когда приходилось мазать лицо черной краской, чтобы не привлекать к себе внимания...- Он фыркнул от отвращения.- И в течение часа все это затвердевало...- Он перевел дыхание.
        Боже, будь у него достаточно времени, он рассказал бы миссис Уайлд историю своей жизни.
        Его рассказ не походил на разговор, имевший место в обществе королевы. Джеймс не поделился с ней своими душевными муками. Сейчас он немного испугался, услышав свои признания,- однако получил особое удовлетворение. Это было правдой - он изливал душу незнакомой женщине в приемной у дантиста только потому, что та, казалось, была способна выслушать и выразить сочувствие.
        Он сжал губы, неуверенный в правильности своего поступка.
        Дама улыбнулась и слегка наклонилась к нему. Снова его рука ощутила легкое прикосновение ее руки, но она тут же отодвинулась.
        - Не переживайте,- сказала миссис Уайлд, словно прочтя его мысли.- Я не буду вспоминать об этом. Я догадываюсь, что вы смущены оттого, что заговорили со мной так откровенно. Но поверьте, в этом нет ничего плохого, все поправимо.
        Она помахала рукой так, словно отмахивалась от огорчений.
        - Я сохраню ваши секреты. Это неприлично, не правда ли, выбалтывать то, что один человек доверил другому? Я хочу сказать, что если вы решите, то расскажете все сами.
        Джеймс поспешно ответил:
        - Да, вы совершенно правы, благодарю вас.
        Миссис Уайлд, улыбнувшись, кивнула, затем подняла свою новую серебряную табакерку с гвоздикой.
        - Рада, что мне довелось познакомиться с вами,- проговорила она.
        Очаровательная миссис Уайлд встала. Джеймс поднял со стула ее пальто и подал ей. Пальто не было громоздким из-за хорошо обработанного, необычайно мягкого редкого меха. На этикетке, пришитой к атласной подкладке, значилось: «Ворс, Париж». Оторочка на манжетах и воротнике великолепно подходила к маленькой шляпке. Вуаль на ней, усыпанная мельчайшей крошкой черного янтаря, была откинута назад, по-видимому, для того, чтобы миссис Уайлд было удобнее вытирать слезы. Вуаль сверкала и переливалась блестками.
        Джеймс уставился на эти блестки, пока его руки ласкали роскошный гладкий мех. Надев пальто, дама плотно запахнула воротник. Повинуясь внезапной прихоти, Джеймс неожиданно сказал:
        - Сегодня вечером мне придется идти на прием - в мою честь, естественно. Я буду польщен, если вы согласитесь сопровождать меня.
        Она пристально посмотрела на него, вздернув бровь. Ее нежная улыбка стала игривой - наполовину смущенной, наполовину скептической. Миссис Уайлд ответила:
        - Вы очень милый молодой человек.
        Она отчетливо выделила слово «молодой».
        - И любезный,- сухо добавила она.
        Все правильно, он перешел границы дозволенного. Его предложение было слишком фамильярным. Так, словно он подцепил ее на улице. Возвратившись в Англию, Джеймс обнаружил, что находится не в ладах со светскими условностями. Те же правила, которым он неукоснительно следовал еще четыре года назад, теперь стали стеснять его, представляясь глупыми и деспотичными. Почему? Почему он не может пригласить очаровательную женщину на прием, чтобы сделать и себе, и ей приятное?
        Она сказала:
        - Следует пригласить красивую молодую женщину - составить вам компанию.
        Миссис Уайлд неторопливо опустила вуаль на лицо. Ее глаза таинственно блеснули. На какое-то мгновение Джеймсу показалось, что в ее взгляде промелькнула печаль, но затем все исчезло.
        - Благодарю вас,- сказала она.
        Насколько Джеймс мог судить, если только он вообще мог судить о чем-либо трезво, она очень быстро взяла себя в руки.
        - Пожалуйста, передайте мистеру Лимпету, что я решила пока потерпеть свой ужасный зуб.- Она рассмеялась.- Я так к нему привязана, что не готова с ним расстаться. Может быть, завтра, может быть - никогда. Еще раз благодарю вас, мистер Стокер.
        И прелестная миссис Уайлд исчезла.
        Глава 2
        Одной из наиболее ранних версий «Спящей красавицы», возможно, является легенда о валькирии Брунгильде. Представляет интерес тот факт, что в сказке принцесса спит в воинских доспехах на пустынном острове, окруженная стеной огня.

Из предисловия к переводу «Спящей красавицы», Лондон, 1877 год.
        Лондон

29 марта 1876 года

«Милейший Дэвид! Я так рада, что ты наконец вселился. Дом скорее всего прекрасный (хотя пчелы немного настораживают). Не могу дождаться, когда увижу твое творение. Я проверю расписание поездов и буду у тебя до конца недели. Да, конечно, я получила известие от лондонского издателя. Сегодня с дневной почтой пришло письмо. Ему понравились рисунки, сделанные мною для парижского издания, но он хочет, чтобы я представила новые. Они должны быть более «английскими». Ха-ха-ха! Ты спросишь: почему бы ему тогда не нанять английского иллюстратора? Я знаю ответ - переводчику, какой-то английской титулованной особе, мои рисунки понравились больше. Особенно приглянулись мои причудливые завитушки и шутливые вещички. Во всяком случае, «Спящая красавица» Перро выйдет в «Пиз-пресс» здесь, в Лондоне, и ни кто иной, как я буду делать иллюстрации. Я очень счастлива. Мистер Пиз рассказал, что это должна быть восхитительная книга, с золоченым обрезом и цветными иллюстрациями-вклейками, следовательно, он хочет получить дюжину набросков к концу лета, чтобы выбрать, какие из них войдут в издание. Будет много работы. Еще раз
благодарю тебя, мне лучше, намного лучше. Не нужно было плакаться тебе в последнем письме. Вышеупомянутое событие значительно улучшило мое настроение, но есть и другая причина. Не смейся. У меня все еще проблемы с зубом. Сегодня у дантиста красивейший молодой джентльмен научил меня, как облегчить боль с помощью гвоздичных бутонов. Поэтому теперь я намереваюсь унимать боль с помощью его средства до тех пор, пока либо боль не пройдет, либо зуб не выпадет. Этот джентльмен недавно вернулся из Африки. Сэр Джеймс Стокер, по-моему. Слышал ли ты о нем? Он вел себя так, словно я должна была о нем знать. (Я сейчас подумала о том, что мистер Пиз подразумевает, требуя, чтобы мои рисунки были более английскими. Хочет ли он, чтобы они стали более серыми? Сырыми? Или неприветливыми? Как ты думаешь? Не отвечай.) Ты прав, конечно: я плохо знаю Лондон, отчасти потому, что слишком занята собой. Чтобы доказать, что я прислушалась к твоему совету, сегодня вечером я собираюсь ужинать с тремя самыми богатыми моими друзьями. Я проведу весь вечер, внимая разглагольствованиям о таких вещах, как дивиденды, выгодные ставки и
доступное поручительство. Ничего похожего на болтовню с моим доблестным героем в приемной у дантиста. Он был так импульсивен и молод. Он заставил меня смеяться над его нахальными, завлекающими манерами. Но это было очень лестно для моего самолюбия. Все же стоит быть осторожнее и не откровенничать с незнакомцами только потому, что те тешат ваше тщеславие! И представь, как бы я могла дискредитировать рыцаря ее величества королевы Виктории. В конце концов я была резка с ним для его же собственного блага. Я достаточно стара и мудра, чтобы знать, как заставить мужчину отказаться от неблагоразумного ухаживания. Теперь следует разобраться с тобой, мой дорогой. Я думаю, не следует называть меня maman и использовать подобное обращение ко мне в письмах. Пожалуйста, перестань. Нет, люди не станут расценивать это как «нечто естественное». Людям нет никакого дела до того, что ты наследник Хораса Уайлда, а я - его вдова и ты любишь и ценишь мою материнскую поддержку, выказывая свое уважение перед всем миром. Опомнись, ты в Англии! Если кто-нибудь дознается о твоей поверенной «maman», тень моего прошлого может
затуманить твое будущее. Нет, я говорю решительное «нет». Не желаю больше ничего слышать по этому поводу. О Англия! Старая глупая корова - вот она кто. Я теряю надежду обзавестись здесь друзьями. Я завидую тебе! Как легко ты влез в английскую шкуру! Я смеялась, наблюдая, как ты вновь стал британцем за две недели. (Ах да, ты можешь пригласить меня в свою «дыру-чайную» на взбитые сливки. Звучит ужасно.) Прошлой ночью я мечтала об Италии. О прекрасном времени в прелестном домике у моря. Как счастливы мы были! Не значит, что мы несчастны теперь, нет, конечно. Мы самые счастливые - я скоро увижу тебя. Я восхищаюсь твоей восторженностью, я наслаждаюсь твоей привязанностью и уважением, которое ты выказываешь мне постоянно. Тысяча поцелуев, Коко».
        Глава 3
        Наконец я способен писать. Я был просто болен из-за вынужденного молчания. Сегодня я опять болтался в своем гамаке, предаваясь унынию. Главный из сопровождающих меня людей носит два микрометра микроскопов из моего теодолита на своем поясе. Не могу понять, где третий. Двое мальчишек, которым дали колеса, на которые устанавливают приборы, играли с ними и в конце концов потеряли. И уже последняя капля, переполнившая чашу моего терпения,- это мой секстант. Он пропал, а его линзы, похоже, украшают уши жены вождя. Дети! Я обязан своей жизнью детям с разумом лилипутов.

Из записной книжки Джеймса Стокера, начальника экспедиции Королевского географического общества на север Трансвааля, в бассейн реки Конго в 1872-1876 годах.
        Вечер, на который Джеймс приглашал миссис Уайлд, действительно проходил в Букингемском дворце, в самом большом бальном зале - только это помещение смогло вместить все экспонаты, привезенные им из Африки, а также людей, пожелавших присутствовать на открытии выставки. Полчаса назад королева и ее сын - принц Уэльский - почтили своим присутствием собравшихся.
        Выставку устраивали Королевское географическое общество, Кембриджский университет и епископат Англии при поддержке самого архиепископа Кентерберийского.
        Прием был в честь Джеймса. Он вернулся с подношениями от удаленных и прежде неизвестных народностей банту, которые называли себя вакуа. Они послали
«царствующему правителю племени Джеймса Стокера» золотую утварь и украшения, отчеканенные и обработанные с исключительным мастерством. На помосте длиной в сотни футов, расположенном вдоль восточной стены бального зала, разместили золотые, в двадцать четыре карата, блюда, толстые и тяжелые, теплые и сверкающие. Кроме того, вокруг них лежала масса ручных и ножных браслетов, колец, нагрудников, привлекавших своим экзотическим видом. Длинный, загроможденный золотом помост навевал воспоминания о сказке про Али-Бабу. Это больше походило на открытые сундуки сорока разбойников, чем на подарок от первобытного племени. По оценкам Лондонского отделения компании Ллойда, которое застраховало все это, экспонаты выставки стоили около четырехсот пятидесяти тысяч фунтов стерлингов.
        Джеймс стоял возле экспозиции, освободившись наконец после двух часов нескончаемых поздравлений. Он посмотрел на золото вакуа, затем отвел взгляд. Представшее перед ним зрелище почему-то выбивало его из колеи. Собранное в одном месте, все это золото представляло собой чудовищную груду. Джеймс и не предполагал, что его так много.
        Уже больше часа в зале звучали волнующие звуки вальсов. Дамы, с которыми Джеймсу пришлось танцевать, слились в бесконечный поток; он не мог припомнить их имен. Сейчас зал кружился у него перед глазами. Он решил, что его состояние вызвано мельканием и кружением перед глазами более четырехсот человек, а не несметным количеством выпитого шампанского. С начала приема тосты в его честь провозглашались непрерывно.
        - Доктор Стокер...- Резкий голос прервал его размышления, и чей-то локоть толкнул его. Шампанское выплеснулось.- Вы все это привезли сами?
        Джеймс повернулся к единственному из сегодняшних высокопоставленных гостей, с которым он еще не успел побеседовать,- с Найджелом Азерсом, епископом Суонсбриджским. Архиепископ Кентерберийский прислал его вместо себя представлять на приеме английскую церковь. Джеймс мягко улыбнулся.
        - Не совсем так, отец мой,- ответил он.- Мне помогали почти четыре сотни носильщиков и двенадцать местных разведчиков.- Он не упомянул, что территория, где живут племена вакуа, находится так же далеко, как и Замбези, а также о караване из нескольких тысяч верблюдов, и, наконец, о капитане Лэйтоне и об экипаже Британского королевского флота.
        - Из всей экспедиции вам одному удалось выжить.
        Джеймс заглянул в свой опустевший бокал и прошептал:
        - Да.
        - Поразительный случай,- произнес Азерс, однако фраза прозвучала формально. Будучи высокопоставленным лицом огромной и влиятельной организации, он придерживался мнения, что все золото, представленное сегодня на выставке, должно принадлежать церкви.
        На прошлой неделе вице-канцлер и епископ выработали общую позицию: Короне передавалось право на золотое подношение, которое стоило ее подданным жизни. Однако оговаривалась «безусловная компенсация». Смысл состоял в том, что эта
«компенсация» будет распределяться «публично», что у университета и церкви преобладают нравственные интересы.
        Джеймс старался отмежеваться от этой драки, но он знал, насколько призрачна его независимость: если он заодно с вице-президентом университета, то это, увы, означает, что он поддерживает и вздорного епископа, стоявшего сейчас рядом с ним.
        Как бы про себя Азерс добавил:
        - Сегодня отец Менлоу поставил меня в известность, что Исмаилу Роджерсу, члену вашей экспедиции, было поручено получить двадцать восемь фунтов и два шиллинга, на которые ему следовало купить Библии в Кейптауне.
        - В самом деле?- Джеймс подумал, что бестактно объяснять епископу, что его вовсе не заботило, сколько этих самых Библий сопровождало географическую экспедицию.
        - Да, видите ли, Исмаил телеграфировал нам из Кейптауна. Но ни слова не упомянул ни о Библиях, ни о деньгах. Я бы хотел знать, получил ли он деньги и где они сейчас?
        - Деньги?
        - Библии. Что с ними стало?
        - Я не осведомлен об этом.
        - Роджерс предполагал взять с собой три ящика с Библиями, переведенными монахом на арабский, в глубь страны.
        - Арабский?- повторил Джеймс равнодушно. Он хмуро взглянул на епископа. Тридцать с лишним племен банту в северных районах Африки пользовались своими собственными языками и диалектами, такими же далекими от арабского, как и от английского.
        Азерс продолжал:
        - Что случилось с деньгами, которые Роджерс предположительно получил?
        - Я не могу ничем помочь, потому что ничего не знаю.
        - Но он был членом вашей экспедиции!
        Джеймс постарался сдержаться.
        - Я отвечал только за географическое направление экспедиции и понятия не имею, чем занимались ответственные за другие направления. Мы разделились и часто действовали отдельно друг от друга, не встречаясь месяцами.
        Видя, что данное объяснение недоступно пониманию высокопоставленного священнослужителя, Джеймс предположил:
        - Но если проанализировать ситуацию, то скорее всего все деньги Роджерса захоронены вместе с ним. Люди, которые нашли нас, никогда не видели денег и не знают, для чего они предназначены.
        После непродолжительного молчания Азерс сказал:
        - Но вы - единственный, кто вернулся оттуда. Я советовал бы вам, доктор Стокер, не строить предположения. Будет лучше, если вы во всем разберетесь и приготовите официальное объяснение.
        Джеймс рассмеялся:
        - Из-за двадцати восьми фунтов и двух шиллингов? Вы шутите?
        Но Азерс взглянул на него так серьезно, словно сопровождал похоронную процессию. Джеймс приподнял одну бровь и произнес:
        - Я не стану этого делать. Скажите Менлоу, что я выпишу ему банковский чек на двадцать девять фунтов, это должно его удовлетворить. Я думаю, Найджел,- Джеймс назвал епископа по имени, намеренно уравняв их позиции,- вы не позволили бы вашим подчиненным тревожить вас по пустякам. Боже мой! Как измельчали люди!
        - Дело не в сумме, а в принципе.
        - Совершенно верно.
        - Принцип соблюдения интересов церкви и вложения денег игнорировался с самого начала...
        Но Джеймс не дослушал фразу, разговор пришлось прервать, так как кто-то обнял его за плечи.
        Дружелюбный голос вмешался:
        - Ей-богу! Джеймс, какое грандиозное зрелище! О, ваше преподобие...- Это был Тедди Ламотт, его однокашник, который продолжил с беззаботным весельем слегка набравшегося человека: - Эти сверкающие вещи доставлены с должной заботой честным англичанином. Бог мой! Перевезти все это через чертов, э-э, простите, кошмарный континент домой! Какой труд, Джеймс! Ей-богу... сэр Джеймс. Великолепное зрелище, старина...
        Тедди нес вздор, Джеймс переминался с ноги на ногу между подвыпившим другом и Азерсом, слывшим трезвенником.
        К счастью, что-то на другом конце зала отвлекло епископа.
        Джеймс воспользовался моментом и прошептал:
        - Тедди, ты - простак. Сейчас не время валять дурака.
        - Никогда бы не подумал. Догадайся, кого я здесь встретил?- Тедди не дождался ответа, повернулся к Джеймсу и радостно сообщил: - Николь Виллар.
        - Кого?
        - Знаешь,- Тедди кивнул в сторону оркестра, вытаращив глаза и выгнув брови,- если верить слухам, эта женщина принимала ванны из шампанского, когда, как ты знаешь, у Франции от чувства собственного достоинства остались одни воспоминания. У нее дом в Париже. Однако она здесь. Мы беседовали. Я уверен, что это она.
        О чем это, черт побери, Тедди болтает? Джеймс покачал головой.
        - Боже!- пробормотал он и взял своего друга под руку.- Позволь мне отвести тебя к кебу, пока ты здесь не рухнул.
        Тедди высвободился, как рассеянный и в то же время возбужденный ребенок.
        - Нет-нет,- возразил он.- Ты должен познакомиться с ней, Джеймс. Или по крайней мере увидеть ее. Боже, как она великолепна! Ты даже не представляешь! Посмотри.- Тедди указал в направлении противоположной стены зала.- Вот там, только что прошла мимо леди Мотмарч и жены епископа.
        Он, по-видимому, увидел свою прелестницу, так как издал легкий вздох.
        - Боже мой, она фантастична! Я влюблен. Посмотри.
        Джеймс попытался, однако тщетно. Между ним и местом, куда указывал Тедди, находилось около сотни женщин. Ламотт между тем продолжал:
        - Она не похожа ни на одну из них - ни на вертихвостку, покачивающую бедрами, ни на двух актрис, претендующих на успех на сцене,- ничего вульгарного. Она утонченная и культурная, тебе бы послушать ее. Как мадам Вальтесс де ла Бинь с особняком на бульваре. Великая кокотка из Парижа, Джеймс. Ты такую никогда прежде не встречал. Боже, как ты думаешь, сколько она стоит? Ты думаешь, она берет за ночь или, может быть, только... если покупаешь ей дом и даешь полное содержание?
        Теперь Джеймс был обескуражен. Оторвав взгляд от епископа, он стал старательно вглядываться. Стокер выглядывал из-за голов, чтобы получше рассмотреть. В дальнем конце зала между вальсирующими парами он разглядел привлекательную женщину, собиравшуюся присоединиться к танцующим, затем другую, сидевшую в накинутой красной мантилье, ниспадавшей с ее рук на стул.
        - Нет, нет, нет, ни та ни другая,- разуверил его Тедди.- Немного правее. Женщина, стоящая спиной к нам. Вон там, видишь? В белом платье, ну не совсем белом - в атласном платье, отливающем металлом. Серебристо-белом. О, держу пари, немало мужчин потеряло голову сегодня вечером! Как поговаривают, ее дверь в Париже была самой желанной для распутных англичан, соблюдавших приличия, хотя не все из них были благоразумны. Ходят слухи, что, когда принцу Эдуарду исполнилось шестнадцать, закадычные друзья сделали ему подарок - привели к ней.
        Любопытство Джеймса обострялось. Он всматривался, стараясь различить женщину в серебристо-белом, как вдруг толпа расступилась, и он увидел ее.
        Стокер рассмеялся и покачал головой:
        - Нет, мой друг, ты просто надрался.
        - Ну не великолепна ли она?
        - Да, это так.
        Джеймс пригляделся: сомнений не было - перед ними стояла миссис Уайлд из приемной дантиста.
        - Да, это она, я ее знаю. Ты ошибаешься - это порядочная женщина.
        Тедди ничего не ответил. Когда Джеймс повернулся к своему другу, тот разглядывал его с жадным любопытством.
        - Ты знаешь ее? Как, Джеймс? Откуда? Расскажи, старина. Ты не ошибаешься? Джими, Джими, Джими. Пустое. Нет ли у тебя еще парочки сюрпризов?
        - Ты ошибаешься, эта женщина - вдова одного англичанина, ее имя Уайлд, миссис Уайлд.
        - Ха-ха!- воскликнул Тедди так, словно это подтверждало его правоту.- Правильно. Николь Виллар Уайлд. Была замужем за выжившим из ума старым отставным адмиралом где-то в Италии, пока тот не умер и не оставил ее до неприличия богатой, гораздо богаче, чем прежде.
        Джеймс взглянул на Тедди, потом снова посмотрел на миссис Уайлд. Она была прелестна - миниатюрная, женственная, модная, улыбающаяся. То, что она, возможно, была... казалось совершенно невероятным.
        - Ты ошибаешься,- равнодушно повторил он.
        - Хорошо. Объясни тогда, откуда у нее такие деньги. И почему мужчины дарят ей дома.
        На другом конце зала миссис Уайлд принимала бокал с шампанским от широкогрудого мужчины в вечернем костюме - должно быть, они только что пришли.
        Тедди придвинулся к Джеймсу, его рука легла на плечо молодого человека.
        - Вот что я слышал.- Он понизил голос до шепота, чтобы поделиться восхитительным секретом.- Во Франции кузен императора построил для нее изумительный дом. Гигантский. Мраморные лестницы, ванна из оникса размером с бассейн, украшенные драгоценными камнями водопроводные краны. Легенда утверждает, что он наполнял ее шампанским, а она купалась перед ним обнаженной. Позже какой-то восточный шах или кто-то еще наполнял эту ванну орхидеями и писал ее портрет - обнаженные плечи в ворохе пурпурных орхидей. Здесь у нее еще один дом, но никто не знает, за чей счет. Деньги проходят через небольшой частный банковский дом. Она ужасно скрытная: имеет собственность и здесь, в Англии, и на континенте и постоянный доход с недвижимого имущества.
        Джеймс старался представить, что должна делать женщина, чтобы заслужить такие подарки, если она не чья-то жена.
        Великая кокотка из Парижа! Он дал волю своему воображению.
        Стокер видел перед собой очень красивую женщину, созерцал ее улыбающийся рот. Она вовсе не выглядела безнравственной. В ее манерах были живость и приветливость и полностью отсутствовало притворство. Она мило болтала и смеялась со своими спутниками: тремя мужчинами и двумя женщинами, из которых Джеймс знал только одного - безвкусно одетого американца, которого где-то уже встречал, и тот ему не очень понравился. Джеймс никак не мог припомнить его имя.
        - Кто сейчас ее покровитель?- спросил он. Тедди пожал плечами, и его рука соскользнула с плеча Джеймса.
        - Я полагаю, что никто, вот в чем загвоздка. Но может ли быть, чтобы такая женщина не нуждалась в мужчине?
        Вопрос остался без ответа, так как епископ Азерс вновь неожиданно возник перед Джеймсом и Тедди, загородив от них остальных присутствовавших. Стокер наблюдал, как он двинулся сквозь толпу по направлению к вице-президенту географического общества Филиппу Данну. Подойдя, Азерс с минуту что-то возбужденно доказывал ему. Филипп одобрительно кивал. Оба они подали знак кому-то на другом конце зала. Мажордому. Прежде чем тот направился к ним, жена Азерса присоединилась к беседовавшим. Она говорила настойчиво, то и дело разглаживая свое платье затянутой в перчатку рукой, словно хотела унять волнение.
        Мажордом приблизился. Джеймс, нахмурившись, поглядывал на них. Филипп, казалось, урезонивал темпераментных собеседников, мистер Азерс возбужденно жестикулировал, вытягивал вперед руку и указывал в направлении миссис Уайлд.
        - Они собираются ее выставить,- пробормотал Джеймс скорее для себя, чем для своего друга.
        Не думая о последствиях, он ринулся через зал, прокладывая себе дорогу среди вальсирующей толпы.
        Он видел, что миссис Уайлд оживленно беседует с друзьями. Она, казалось, внимательно слушала, была заинтересована и увлечена разговором. Если эта женщина и была слегка кокетливой, то оттого, что она - француженка. Своим видом Николь напоминала хозяйку литературного салона.
        Или древнегреческую гетеру, поправил себя Джеймс, разглядывая ее. В какой-то момент ему показалось, что это возможно, но вскоре ощущение исчезло.
        Несомненно, это в порядке вещей, что куртизанки обучаются обслуживать влиятельных и образованных мужчин, которые имеют вкус и деньги для чего-то лучшего, нежели то, что можно найти на улицах.
        Нет, нет, нет! По мере того как Джеймс приближался, все более невозможным казалось то, что такая восхитительная женщина могла быть... Боже мой! Она обладала отменным вкусом, соединявшим восхитительное изящество и совершенную раскованность. Напрашивалось сравнение с хорошо подобранной библиотекой, приглашающей вас расположиться поудобнее в мягком, обтянутом кожей кресле и воспользоваться книгами с золотым обрезом, украшенными цветными иллюстрациями и тиснением.
        Джеймс шел, наталкиваясь на танцующие пары, и смотрел на ноги, описывающие круги, смущенный, что сравнил порядочную женщину с библиотекой - местом, которое могут посещать многие мужчины... попользоваться книгой, положить ее на место, уйти, вернуться и попользоваться вновь... Как невежливо!
        Хотя когда Джеймс смотрел на миссис Уайлд, то не мог не видеть, что она хорошо обеспечена. У нее была изумительная фигура. Божественная женщина в вечернем платье из серебристого атласа, украшенном розой и голубем по вырезу, который хотя и имел форму сердца, однако выглядел вполне благопристойно. Ее плечи были обнажены под прозрачным органди, таким тонким, что казалось, будто они окутаны серебристой дымкой. Вечерний наряд ее был совершенством, не поддающимся критике.
        Краем глаза Джеймс перехватил взгляд мажордома, торопливо прокладывавшего себе дорогу по направлению к ней. Молодой человек ускорил шаг, уверенный, что должен предотвратить скандал.
        Он подошел к группе, в которой миссис Уайлд стояла спиной к нему, так что лица почти не было видно. Джеймс коснулся ее руки, и его пытливый взгляд отметил любопытные детали. Все, что он увидел, показалось ему намеренно эротичным. Длинные перчатки на руках, манера держать веер, темные блестящие волосы, собранные на затылке в серебристую сетку, усеянную серебристым бисером. Ожерелье из шлифованного граната кроваво-красного цвета мерцало, изысканно оттеняя ее шею. Духи были не тяжелыми и крепкими, как у проституток, а нежными и благоухающими. Их легкое дуновение вызывало желание вдыхать этот запах снова и снова.
        Ему вдруг живо вспомнился разговор с Тедди.
        Кто ее покровитель?
        Никто на сегодняшний день. Но она скорее всего просто не нуждается в мужчине?
        Сердце Джеймса подпрыгнуло и тяжело забилось.
        - Миссис Уайлд,- произнес он.
        И как только ее имя слетело с его губ, Стокера осенило. «Нет необходимости,- подумал Джеймс.- В наши дни это всецело зависит от желания женщины».
        Глава 4
        В тот вечер Николь Уайлд приехала в Букингемский дворец с Джеем Леванталем, остроумным и дерзким молодым человеком из Сан-Франциско, получившим гарвардское образование. Он успешно играл на банковских торгах и сделал несколько благоразумных капиталовложений. Он, Николь и двое его приятелей с женами обедали этим вечером, после чего пришли сюда. Вся компания слепо доверилась Леванталю, когда тот потащил их на выставку, чтобы получить ясный ответ от некой персоны, на чьи деньги можно рассчитывать в следующем инвестиционном проекте.
        - Миссис Уайлд.
        Она обернулась и засмеялась от изумления:
        - Вот так сюрприз!
        Перед ней стоял молодой человек из приемной дантиста.
        Мистер Стокер выглядел превосходно в вечернем костюме: крахмальные складки белого на черном. Он был выше, чем Николь предполагала, разворот плеч шире; вся его фигура была более прямой и внушительной. Возможно, такое впечатление создавала его искусно сшитая одежда. Во всяком случае, его сияющая улыбка осталась прежней - как у самоуверенного, задиристого петуха на птичьем дворе. Что-то в нем - возможно, его энергия - снова смутило ее: Стокер излучал силу, импульс, которых она раньше не встречала. Необычайную жизненную силу. Этот человек претендовал на лучшее, и верилось, что он может этого добиться.
        - Джей,- произнесла Николь, отпрянув,- вы должны познакомиться...
        Но Джея в этот момент не оказалось рядом, хотя еще минуту назад он был на месте. Похоже, Леванталь разговаривал с каким-то должностным лицом. Хорошо, он любит все официальное.
        А к мистеру Стокеру она обратилась со словами:
        - Это и есть ваш вечер?
        - Конечно.
        Голос американца вдруг зазвучал громко, так что заставил Николь и Джеймса оглянуться.
        - Но я же объясняю вам,- горячился он,- что у меня есть это проклятое приглашение, а дама, присутствующая здесь,- моя спутница.
        Мажордом возражал:
        - Как бы там ни было, вам и вашей даме придется уйти.
        Мужчина фыркнул, копаясь во внутреннем кармане фрака:
        - Я могу показать вам это чертово приглашение...
        Из-за спины Николь услышала голос мистера Стокера:
        - Я прошу их остаться как моих гостей.
        Остаться. Уйти... Она насупилась и перевела взгляд с одного мужчины на другого. Мажордом озадаченно смотрел на мистера Стокера. Джей хмурился, разглядывая обоих. Джеймс не сводил глаз с Николь. На его лице светилась улыбка. Она на мгновение задержала взгляд на мужественном лице молодого человека.
        Их взгляды встретились, и Николь тепло улыбнулась.
        - Джей,- произнесла она,- это тот самый молодой человек, которого я встретила утром. Я тебе рассказывала.
        Мистер Стокер кивнул в подтверждение ее слов, но все его внимание было отдано Николь - она начала чувствовать себя так, словно ее платье распоролось по шву. Ее губы дрогнули в улыбке, она прикрыла грудь рукой, приподняв брови в немом вопросе.
        Джеймс расхохотался. Он смеялся так, словно веселился над какой-то только им одним понятной шуткой.
        Николь тоже рассмеялась, выражение ее лица смягчилось, хотя на самом деле шутка состояла в том, что у нее не было ни малейшего представления, над чем именно он смеялся.
        Позади себя она услышала:
        - Это и есть тот человек?
        Николь оглянулась:
        - Хм, да...
        - Но сегодняшний вечер устроен в его честь, дорогая.
        - Правда?- Она припоминала, что мистер Стокер что-то говорил об этом, однако данное событие было больше, чем «просто вечер».
        - Конечно, и королева произвела его в рыцари на прошлой неделе за то, что он доставил в Англию все золото, которое ты видишь.- Джей протянул руку Джеймсу.- Рад вас снова видеть, Стокер.- Его смех прозвучал отрывисто.- Сэр Джеймс Стокер, так ведь? Отличная работа, парень.
        Мистер Стокер залился краской смущения. Его настойчивое внимание начинало досаждать Николь.
        - Да,- сказала она,- настоящий Ланселот.
        Мажордом вмешался снова. Он сказал:
        - Сожалею, но вы должны уйти.- При этих словах он пристально посмотрел на Николь.
        Джей повернулся к нему:
        - Вы - простофиля. Я уже объяснял, что мы находимся здесь по приглашению Бернарда Фицвильяма из Королевского географического общества. Он...
        Распорядитель настаивал:
        - Тем не менее я должен проследить, чтобы эта женщина покинула зал.
        Николь остолбенела. Ее просили удалиться. Почему? Она взглянула на своих спутников - в ее взгляде отразилось оскорбленное самолюбие. Она была сбита с толку.
        Мистер Стокер вновь попытался исправить положение:
        - Мой дорогой, сегодня я - почетный гость здесь, сэр Джеймс Стокер, и я приглашаю эту даму остаться. Думаю, принимая все это во внимание, можно считать дело улаженным.
        Распорядитель бросил взволнованный взгляд в противоположный конец зала и замотал головой:
        - К сожалению, это невозможно, сэр. Я здесь, чтобы выполнить распоряжение о немедленном выдворении миссис Николь Уайлд.
        А ей он сказал:
        - Мадам, очень жаль, но вы должны уйти добровольно, иначе мне придется вас выпроводить.
        Это было безумием. Она закуталась в шаль.
        - Что же, хм...- Николь не знала, что сказать и куда деть глаза,- я, хорошо... конечно...
        Разумеется, она должна уйти. Хотя Николь терялась в догадках, почему, и пыталась найти способ, как это достойно сделать.
        Раздосадованный Джеймс сказал ей:
        - Вам не нужно никуда уходить.- И обратился к распорядителю: - Слушайте...
        Николь притронулась к его руке:
        - Нет-нет. Я хочу уйти. Джей. Не волнуйтесь, вы можете остаться, мы поговорим завтра.
        Американец начал протестовать, но она улыбнулась, резко кивнула головой, поджав губы.
        - Вам надо с кем-то встретиться, пожалуйста. Я могу сама добраться до дома. Я настаиваю.
        Она изящно подобрала юбки, готовясь проследовать к вестибюлю по лестнице. Николь не удержалась и огляделась вокруг: понял ли кто-нибудь из присутствовавших, что произошло? Трудно было сказать.
        Вдруг она почувствовала прикосновение сильной руки, остановившей ее. Джеймс сказал распорядителю:
        - Мы станцуем тур вальса до дверей на лестницу, а затем уйдем.- Тот попытался возразить, на что мистер Стокер ответил: - Если вы помешаете, я вас ударю...
        Николь прикрыла глаза и усмехнулась:
        - О нет. Честно, мистер Стокер...
        - ...чемпион по боксу, призер Квинсбери.
        Она неистово закачала головой:
        - Нет, нет, нет...
        Джеймс крепко стиснул ее руку. Этот мужчина был для нее спасением. Николь неожиданно для себя развеселилась.
        Зал вокруг них пришел в движение. Она почувствовала, как надежно держит ее рука, лежащая на талии. И Николь закружил водоворот танцующих пар, она влилась в их толпу, легко и стремительно скользя по полу.

«Нелепость, абсурд!» - повторяла она про себя. Но несмотря на все перипетии, ее охватило безудержное веселье. Джеймс Стокер бережно вел ее, ритмичные движения и восхитительная музыка подхватили и закружили Николь. Танцевать с ним было все равно что раскачиваться на длинных-предлинных качелях: естественно, плавно, радостно. Это не требовало с ее стороны никаких усилий. Все было так хорошо, что Николь не знала, что и сказать молодому человеку, у которого, судя по всему, получалось все, за что бы он ни брался.
        Джеймс Стокер был выпускником известной английской частной закрытой школы. Николь осмелилась посмотреть правде в глаза: он был удивительным. И этот поразительный молодой человек кружил ее в вальсе, не сводя глаз с таким неослабевающим интересом, какой она только могла себе представить.
        Да, она понимала, о чем он думает, потому что его расположение отнюдь не было простым и бескорыстным. О Боже! Николь вновь рассмеялась - и сама услышала в своем смехе истеричные нотки. Испытывая приятное головокружение в объятиях молодого кавалера, она могла вспомнить о том времени, когда также была молода.
        - Что?- спросил мистер Стокер. Ей пришлось запрокинуть голову, чтобы посмотреть на него. Она доставала ему лишь до подбородка.
        - Простите?- переспросила Николь.
        Его волосы были зачесаны назад и тщательно уложены. Она разглядела, что они довольно светлые - цвета песка, переливающегося под солнцем золотом и серебром. Золотистые волосы.
        - Вы рассмеялись.- Джеймс улыбнулся, глядя на нее сверху вниз. Его согревающая улыбка, без сомнения, любую восемнадцатилетнюю девушку довела бы до обморока.- Над чем, позвольте спросить?
        Николь покачала головой, не зная что ответить.
        Зал кружился перед ней. Она отдавалась нарастающему вихрю танца и музыки. Когда ее глаза вновь случайно встретились с его глазами, которые за мгновение до того не отрываясь следили за ее губами, Николь почувствовала, что краснеет. Раньше с ней этого никогда не случалось, если не считать непристойного инцидента, произошедшего пятью минутами раньше. Тем временем ее молодой кавалер внимательно изучал ее. Его светлые глаза цвета янтаря напоминали глаза лесного волка.
        Привлекательный молодой человек с непорочным лицом и пугающим взглядом. Он казался совершенством, от него веяло таким здоровьем и оптимизмом, что Николь готова была расцеловать его за это.
        Они танцевали, приближаясь к широкой двери на лестницу, ведущую в вестибюль. Там Стокер остановился, заставил ее взять себя под руку и очень непринужденно вышел вместе с ней из зала, чтобы спуститься вниз.
        Перед спуском Николь остановилась. Джеймс терпеливо ждал, пока она копалась в своей маленькой, расшитой бисером сумочке, разыскивая успокоительное. Из атласного кармашка Николь достала малюсенькую серебряную коробочку. Только теперь она заметила, что на ней были выгравированы инициалы Джеймса Стокера. Она открыла крышку, достала оттуда две гвоздики и положила их в рот. Николь почувствовала себя немного лучше, как только ощутила на языке сладковатый, слегка жгучий вкус.
        Она заулыбалась, но тут же испугалась, что улыбается слишком часто. Николь покачала головой:
        - Я поражена, меня никогда еще не выставляли.
        Джеймс смущенно пробормотал:
        - Не имели права...
        - Но они это сделали и, по-видимому, имели на это и право, и возможность. Ну а теперь я пойду.
        - Нет,- запротестовал Джеймс.
        Николь бросила на него взгляд через плечо, приподняв бровь.
        Он снова рассмеялся, пожимая плечами.
        - Правильно. Похоже, что они это сделали.- Его смех был глубоким и искренним.- Мне тоже не под силу быть почетным гостем.
        Николь повернулась к нему и пристально посмотрела в его глаза.
        - Какая глупость,- упрекнула она.
        Она должна заставить его вернуться. Для того чтобы Стокер отступил, Николь ткнула его в грудь сложенным веером и рассмеялась над его настойчивостью:
        - Я думала, что собравшиеся здесь сегодня имеют для вас большое значение, а вы ушли с женщиной, для которой вход в их круг закрыт.
        - Это делает нас сообщниками. Удалив вас, они удалили и меня.
        Николь покачала головой. Пусть не старается уравнять их, она этого не допустит.
        Вестибюль был большим и сравнительно свободным. Какие-то мужчина и женщина сидели на банкетке в дальнем углу; они были увлечены беседой. Двое молодых людей курили сигары у кадки с пальмой... Больше никого не было. С улицы доносился шум дождя, беспорядочные брызги разбегались по оконному стеклу длинными-предлинными дорожками. Проливной дождь - обычная весенняя ночь для Лондона. Николь неожиданно подумала, что ей понадобится время, чтобы нанять экипаж.
        Но сначала нужно заставить мистера Стокера остаться на приеме.
        - Благодарю вас,- сказала она, кивнув ему,- теперь все в порядке. Вы можете возвращаться.
        Николь повернулась и пошла к выходу.
        - Нет никакой необходимости,- ответил Джеймс.
        Она посмотрела на него:
        - Не будьте наивным.
        - Я не наивный,- подхватил он.
        - Нет, наивный,- рассмеялась она, ей никак не удавалось сдержаться.
        - Боже, как мне нравится ваш смех!
        - Прекратите.- Николь повернулась к Джеймсу и коротко бросила ему: - Один из нас должен сохранять здравомыслие. Ваши усилия напрасны.
        - Они не имели права,- продолжал он в своей спокойной кембриджской манере.- Вы ничем этого не заслужили...
        - Вы почти не знаете меня и понятия не имеете, что я сделала или чего не сделала.
        Они с минуту напряженно разглядывали друг друга, стоя почти вплотную. Наконец Николь с раздражением вздохнула:
        - Только для мемуаров, чтобы вы не теряли время понапрасну и не пятнали свою замечательную репутацию: я имею связь с мужчиной много старше вас, даже старше меня самой. Поразмыслите над этим, вы, многоопытный мужчина.

«Пресытившийся человек»,- подумала Николь. Совсем не такой, как тот, что стоял перед ней.
        - Возвращайтесь, мистер Стокер. Идите и используйте ваше обаяние, чтобы очаровывать нежных, красивых...
        - Доктор Стокер,- поправил он ее.
        Через секунду она поняла, что Джеймс смущен.
        - Простите,- хмуро добавил он.- Я сейчас нахожусь в отчаянии, думаю, из-за того, что вы не учитываете то общественное положение и влияние, которыми я обладаю. Правда, я уже не ребенок.- Он криво усмехнулся.- Более того, я, если вы помните, исследователь Африки.
        Николь поджала губы, но улыбка все равно прорвалась наружу.
        - И ненавидите все, что с этим связано.
        - Я никогда не говорил вам ничего подобного!- Его глаза округлились.
        О Боже, помоги! Они оба рассмеялись, глядя в глаза друг другу.
        Наконец Николь смогла отвести свой взгляд, не зная, что делать: смеяться или плакать. Боже милостивый! Он лет на семь младше ее. Действительно, рыцарь, у которого нет никаких причин...преследовать ее.
        Николь покачала головой. Если он не может соблюдать свои интересы, то она должна помочь ему.
        - Мистер Стокер,- заговорила она,- или доктор Стокер, я чувствую себя более уверенно в обществе мужчин, умудренных жизнью. Зрелых, искушенных, которые к тому же гораздо лучше воспитаны.
        Николь задумалась: сэр Беттер Найт пролил свою кровь из гордыни, погрузился в хитросплетения ее жизни, а затем отправился прямиком на тот свет. Она всегда принимала во внимание то, что думают о ней другие люди.
        - Говоря без обиняков,- продолжила Николь,- мне нравятся в мужчинах власть и деньги. И такие черты характера, как блеск и щедрость, когда оба предыдущих условия соблюдены. Вы меня не устраиваете. Я слишком дорогая и для вашего кармана, и для души.
        При слове «дорогая» Джеймс прищурился, он прекратил улыбаться, не в силах вымолвить ни слова. Когда он обрел наконец дар речи, то почувствовал себя расстроенным и задетым.
        - Миссис Уайлд, все золото, находящееся в этом зале, до крупицы, доставил я, не говоря уже о картах, заметках, дневниках и трех тысячах лучших геологических образцов, которые когда-либо привозились из Африки. Чтобы сохранить все это, я был вынужден пережить не только болезни. Я уцелел, пробиваясь через воюющие племена, избегая змей, которые больше вас. От влажности моя кожа покрывалась плесенью, от сухости мое горло забивалось
        песком, не говоря уже о смертоносных насекомых и летучих мышах, заполонивших деревья...
        Джеймс перевел дух, сощурив глаза. Ему надо было успокоиться.
        Но он тут же продолжил:
        - Я был потерян, болен, разбит, истощен, измучен. Вакуа дали мне все это золото не потому, что я милый молодой человек.- Кривая усмешка вновь появилась на его лице. - Хотя, возможно, и это сыграло свою роль. Конечно, эти золотые вещи преподнесли, потому что я все выдержал, несмотря на то что они сторонились меня. После возвращения я перестал походить на англичанина. Я составил свое мнение - докучливое и нелицеприятное - о правительстве, обществе и проклятой английской церкви.- Он еще раз перевел дух.- Нельзя сказать, что я совершенно не понимаю, что вы имели в виду под словами «искушенный и зрелый». Но я знаю, каково это - стремиться выжить, когда твоя кожа покрыта солью, волосы сбились и стоят дыбом, когда ты так осторожно дышишь, что от этого начинается нервная дрожь по всему телу. У меня гораздо больше опыта, чем у большинства мужчин, даже у тех, что вдвое старше меня, больше опыта, чем мне бы самому хотелось.
        Джеймс горько усмехнулся:
        - Искушенность и зрелость - для меня эти слова ничего не значат. Но вам я объясню - вы, возможно, видите перед собой куда более искушенного и зрелого мужчину, чем вам приходилось встречать до сих пор.
        Николь ничего не ответила, борясь с впечатлением, которое произвели на нее его слова. Она лишь закивала в знак согласия.
        - Хорошо, мистер Стокер,- сказала она.- Вы отважный, надежный субъект...
        - Который хочет прийти к вам сегодня вечером и разбудить вас завтра утром.
        Николь рассмеялась, застигнутая врасплох.
        - Нет.- Она отрицательно покачала головой.- Отважный вы или нет, но я не хочу иметь с вами дела. И если вы действительно страдали, то должны понять, что я принесу вам несчастье. Я слишком стара для вас, и в моем прошлом слишком много темных пятен.
        Николь нахмурилась и посмотрела в сторону бального зала.
        - Хотя я и не понимаю, в чем дело, но сегодняшний инцидент скажется на моей репутации. У меня нет приличных связей здесь, в Англии. Я богатая иностранка без поддержки. Я не такая уж важная персона, чтобы поддерживать со мной знакомство.- Николь накинула на плечи шаль, затем, глядя себе под ноги, произнесла то, чего не должна была говорить: - Вы достойный молодой человек, вас, если не совершите никаких опрометчивых поступков, ожидает блестящее будущее. Вокруг много прелестных молодых женщин.
        Она тяжело вздохнула: после всего случившегося Николь чувствовала себя уставшей.
        - Благодарю вас еще раз, мистер Стокер,- она поспешно поправила себя,- доктор Стокер. Я не хочу выглядеть неблагодарной, ведь вы были так добры ко мне сегодня. Благодарю за все, а теперь вам пора возвращаться на прием.
        Она подняла руку, привлекая внимание швейцара. Когда он подошел, Николь попросила:
        - Будьте добры, остановите для меня кеб.
        Тот в ответ кивнул и вышел.
        Смущенный, молодой человек нахмурился, поколебался, меж бровей у него появилась глубокая морщина.
        - Вы не должны брать кеб,- сказал он.
        - О, прекратите...
        - Вы не поняли меня. Я только хотел объяснить вам, что в Лондоне леди не уезжают домой без сопровождения в наемном экипаже.- Почти извиняясь, Джеймс продолжил: - Считается, что этот лихой транспорт предназначен для мужчин. И возможно, по этой причине кеб считается неподходящим транспортом для ночной поездки одинокой женщины. Этот самонадеянный поступок может повредить вашей репутации куда больше, нежели происшествие в зале.
        Николь удивилась, но не двинулась с места.
        - Что ж, внешний вид может быть обманчив. Не беспокойтесь, со мной все будет в порядке. Спокойной ночи, доктор Стокер.
        Его янтарные глаза на мгновение дольше, чем следовало, задержались на ее лице. Их выражение озадачило Николь - как у человека, неожиданно выброшенного из «лихого» кеба и оставленного посреди улицы.
        Она задумалась. Какое красивое у него лицо - обиженное и даже оскорбленное,- решительный подбородок, прямой нос, живые, выразительные глаза! Оно еще хранило следы загара, а на ухе солнце оставило отметину в виде рябинки. Но его кожа... Николь никогда не думала, что мужчина может иметь такую прекрасную кожу, и она представляла, как приятно было бы провести ладонью по его щеке.
        С удрученным вздохом, понимая бессмысленность своих мечтаний, она подошла к двери. Назойливый кавалер между тем следовал за ней, бормоча:
        - Джеймс, пожалуйста, зовите меня Джеймс.
        Швейцар принес ее пальто. Мистер Стокер, красивый молодой человек, начисто лишенный здравого смысла, попытался помочь ей. Но Николь воспользовалась услугами швейцара, которому дала чаевые, а затем, запахнув пальто, поглубже засунула руки в карманы. Неожиданно она повернулась к Джеймсу.
        Он стоял рядом - сдержанный, загнанный в угол, полный неутомимой энергии и романтического идиотизма. Николь не могла объяснить почему, но от его вида у нее неожиданно защемило сердце. Как напоминание о старой ране, тень давнего огорчения, ни происхождения, ни причины которого она не могла понять.
        Николь Уайлд подняла мягкий ворот своего пальто и сказала:
        - А теперь прощайте, доктор Стокер.

«Прощайте, прощайте, прощайте» - достаточно.
        Швейцар ждал ее у открытой двери. Она дала себе слово не оглядываться.
        Когда Джеймс вернулся в бальный зал, все очарование вечера куда-то улетучилось. Романтический ореол и великолепие, окружавшие его, больше не веселили душу. Все мысли были сосредоточены только на одном: Николь Уайлд. Кто она на самом деле? Кем была? Откуда появилась здесь?
        Конечно, деньги и состояние давали ей необычную для женщины свободу. Она могла позволить себе устроить жизнь по своему выбору. Возможно, была легкомысленной и распущенной, как предполагал Тедди.
        А возможно, все не так. В голову Джеймсу пришло наиболее подходящее объяснение: очаровательная миссис Уайлд (даже ее фамилия Уайлд - дикарка - несправедливо работала против нее) была чужой в английском высшем обществе, приверженном своим обычаям и традициям.
        Наемный кеб, к примеру. Кто-то обязан был поставить ее в известность, стать ее советчиком.
        Кто-то должен был объяснить, почему ей не следует приходить на прием, на котором ожидалось присутствие самой королевы, с таким человеком, как Джей Леванталь.
        Джеймс вспомнил, кем был этот американец. Богатый банковский инвестор на второстепенных ролях и большой любитель девочек из варьете. Джеймс говорил себе, что главная причина, по которой он не хотел бы, чтобы Николь Уайлд опиралась на руку Леванталя, садясь в экипаж или выходя из него,- это то, что общение с таким субъектом - сильный удар по ее репутации. Его вызывающие манеры и пристрастие к женщинам могли еще больше очернить ее в глазах лондонского общества.
        Джеймс ужасно ревновал к этому американцу.
        Чувство обострилось, когда он увидел, как Джей Леванталь прошел сквозь толпу и подошел к вице-президенту. Джеймс, собиравшийся переговорить с Филиппом, передумал. Раздосадованный, он повернул к столику с пуншем.
        Джеймсу нравился Филипп Данн. Он уже много лет восхищался им, еще до своего отъезда в Африку. Филипп давно взял Джеймса под свое крыло. Их интересы, профессиональные цели и убеждения совпадали. Хотя многие, и Стокер знал об этом, не любили Филиппа и не доверяли ему.
        На лице вице-президента застыло глубокомысленное выражение. Глядя на Филиппа, можно было подумать, что он погружен в какие-то важные размышления. Этим он был обязан чертам своего лица: высоким и широким бровям и квадратному подбородку. Он всегда выглядел задумчивым, даже когда надевал ночные туфли. Теперь Джеймс знал Филиппа достаточно хорошо, чтобы разглядеть напряженность на его аскетическом лице, так как он изо всех сил старался изобразить вежливый интерес.
        Джеймс посочувствовал ему.
        - Как она тебе?
        - Что?- Джеймс повернулся к подошедшему Тедди Ламотту. Похоже, его приятель протрезвел, хотя и протягивал Джеймсу бокал с шампанским. Джеймс принял его и отпил глоток. Шампанское было холодное и хорошо освежило Стокера. После этого он спросил:
        - Кто?
        Конечно же, он знал, о ком речь, но Джеймс желал услышать подтверждение.
        Но Тедди не доставил ему такого удовольствия.
        - Да та, которая была самой дорогой кокоткой Парижа еще семь лет назад. Черт, ты отлично знаешь, о ком я говорю. Я видел, как ты танцевал с нею.
        Джеймс хмуро посмотрел на дно бокала:
        - Я не уверен, что стоит придавать большое значение слухам.- Он сам не знал, почему встал на защиту миссис Уайлд. Не прошло и суток с того момента, как они познакомились, и сплетни, рассказанные Тедди, могли оказаться правдой. Но тем не менее Джеймс добавил: - Она очень мила, ты заметил?
        Смех друга прозвучал так, словно тот услышал какую-то непристойность.
        - Правильно, Джимми,- сказал он, хлопнув его по спине,- любой, у кого есть глаза, видит, что она тебе нравится.
        Джеймс бросил на Тедди сердитый взгляд, затем вздохнул и уступил:
        - Что ты знаешь об этом Левантале?- Он кивнул в сторону последнего.- Какой у него интерес к миссис Уайлд?
        - Какой, ты думаешь, у него может быть интерес к ней? Тот же самый, что и у тебя, - рассмеялся Тедди,- тот же, что и у меня, собственно говоря.
        Джеймс подавил негодование и постарался скрыть свое состояние.
        - И насколько он удачлив, как ты думаешь?
        Тедди фыркнул:
        - Как я уже говорил, по слухам, никто больше не может рассчитывать на успех. Она делает только то, что хочет сама.- Он рассмеялся.- Так же, как она не пожелала остаться на приеме.
        Джеймс прервал разговор на эту тему, ему становилось все труднее сохранять невозмутимое выражение лица и ничего не отвечать.
        Оркестр вновь заиграл - вступление из прекрасного «Голубого Дуная», спокойную обманчивую мелодию. Это был тот самый вальс, который кинул в его объятия Николь Уайлд, под звуки которого они оба парили в бальном зале. Музыка напомнила Джеймсу о ее близости. Как легко, точно и удивительно верно она чувствовала ритм. Как красиво они двигались вместе.

«Романтический вздор»,- сказал себе Стокер.
        Он еще раз вспомнил ее отъезд. В памяти возникла картина, как изящно она впорхнула в экипаж. Вспомнились брызги дождя, веером разлетавшиеся из-под колес кеба, пока темнота не поглотила его.
        Более того, Джеймс не мог отделаться от чувства пустоты, охватившего его, едва она уехала,- улица показалась ему совершенно пустынной. Холодно, сыро и темно.
        Той ночью Джеймс грезил об Африке, вспоминая древние реки и влажные джунгли, погруженные во мрак. Даже названия у них загадочные - Замбези, Нил. Темнокожих женщин, раскрашенных природными красками,- женщин, которые не прикрывают грудь, выставляют ее напоказ. Колышущиеся груди. Смеющиеся женщины. Женщины, которые неутомимо ласкали его, руки и тела которых прижимались к его орудию, пока он - с величайшим трепетом - не отбрасывал прочь свои английские привычки и не следовал инстинктам, о существовании которых и не подозревал у себя.
        Глава 5
        Хотя на первый взгляд во всех легендах Спящая красавица защищена от покушения терновым лесом или огненной стеной, но ни терн, ни огонь не сослужили ей достойной службы, когда появился храбрей,. Во всех иных версиях, кроме той, что у братьев Гримм, принц в значительно большей степени воспользовался преимуществом, которое давало ему состояние волшебного сна принцессы, чем простой поцелуй.

Из предисловия к переводу «Спящей красавицы», Лондон, 1877 год.
        У дантиста был ее адрес. Джеймсу пришлось только чуть-чуть приврать об утерянной перчатке, которую он якобы нашел, чтобы мистер Лимпет дал «такому джентльмену, как вы, сэр» название улицы и номер дома. Таким образом, на следующее утро Джеймс Стокер шагал вниз по тихой, засаженной деревьями Хеверс-Сквер-роуд, на которой жила Николь Виллар Уайлд.
        Перед ним стоял шикарный высокий особняк, выходивший окнами на зеленый холмистый парк. Вдоль тротуара тянулась железная ограда, защищавшая частную собственность миссис Уайлд. Ее прутья обвивали дикие розы. Человек, двигавшийся по тротуару, должен был либо отодвигать заросли цветов, пробираясь сквозь них, либо идти по обочине. В отличие от этих капризных роз превосходный участок, которым владела миссис Уайлд, был очень ухоженным. В пятидесяти ярдах от железной ограды виднелся трехэтажный дом из белого кирпича, с высокими сводчатыми окнами. Картину фасада дополняла черная входная дверь, покрытая лаком, с натертой до блеска медной прорезью для почты. К дому прилегала подстриженная лужайка с подпорками для вьющегося плюща. Все выглядело очень респектабельно.
        Как только Джеймс закрыл за собой калитку, он подумал, что не проделал бы путь до дантиста и назад, через весь Лондон, в это утро, только чтобы убедиться, что Николь Уайлд достаточно респектабельная особа. Втайне он надеялся, что она таковой не являлась. Увы! Реальность разрушала тщетную надежду.
        Дверь открыла горничная, но почти тут же послышался еще один голос.
        - Chi и la?- спросила из темноты за спиной служанки невидимая миссис Уайлд. Она задала вопрос по-итальянски, что прозвучало и бесцеремонно, и естественно.
        - Джеймс. Джеймс Стокер,- уточнил он, стараясь разглядеть женщину, вышедшую на его звонок.
        Из темноты появилась миссис Уайлд, выглядевшая очень свежо и привлекательно. Утреннее солнце окружило ее голову сиянием.
        - Мистер Стокер?- Нескрываемое удивление отразилось на ее лице.- Снова вы, и, конечно, без приглашения.
        Джеймс улыбнулся:
        - Да. Мы оба не обращаем внимания на советы. Я пришел убедиться, что вы благополучно вернулись домой.
        - Как видите.
        Он подождал, но так как женщина не предложила войти в дом, Стокер продолжил:
        - Прекрасно. Можно мне войти?
        Она рассмеялась и покачала головой. Это могло означать «нет», то есть отказ, но могло означать и удивление его настойчивостью. Наконец она сказала:
        - Вы безнадежны.
        - На самом деле я полон надежд,- усмехнулся Джеймс.- Можно войти?
        - Не могу понять, почему я должна развлекать незваного гостя, который...
        - Потому что я вам нравлюсь.
        Их взгляды встретились, и по ее улыбке Джеймс понял, что она позволяет ему войти. Она что-то сказала горничной, которая подошла и взяла у него шляпу. Николь отступила, пропуская его:
        - Что ж, проходите, мистер... ах нет, доктор Стокер.
        Солнце на миг осветило ее всю. Его свет скользнул по молочной белизне атласа, плотно укрывавшего ее от шеи до запястий. Каждый вдох и выдох сопровождался восхитительным колыханием груди. Затем она повернулась, чтобы показать ему дорогу, и обнаружилось, что плотный атлас завязан на спине свободными узелками, в прорезях между которыми виднелась мягкая телесного цвета тесьма, скорее, ткань, уложенная в изящные складки и расположенная ярусами. Стокер последовал за этим блаженным зрелищем по темному коридору.
        Он почувствовал приятное возбуждение, напоминавшее бьющую через край нервозность. Он обезумел от одного ее вида. Он заметил, что миссис Уайлд что-то несла в руке. Это был пышный бледно-розовый цветок, отличавшийся от тех, что росли у нее вдоль ограды. Длинный стебель розы цеплялся за ее юбку.
        Прихожая одной стороной прилегала к очень милой гостиной. Она указала ему на стеганую софу, а сама задержалась у маленького столика под зеркальной вешалкой для шляп. Здесь она склонилась над букетом из точно таких же тепличных роз, как та, что она держала в руке. Их было по меньшей мере две дюжины, все неестественно большие. Их бледно-розовые лепестки были такие же плотные и блестящие, как и атлас ее платья.
        Она поставила цветок в вазу и сказала:
        - Надеюсь, что остаток вечера, после того как я уехала, прошел интересно.
        - Я скучал без вас.
        - Что ж, мой отъезд мог вызвать что угодно, но не скуку.- Она взглянула на него через плечо и слабо улыбнулась, и, как уже было в прошлый вечер, мурашки пробежали по его рукам.
        Когда Николь достала другую розу, Джеймс увидел, что цветы грудой лежали за вазой в пакете из шелковой бумаги, к краю которой была приколота карточка с посланием. Джеймс уставился на это доказательство явного соперничества.
        Он сел, нахмурившись, у нее за спиной, скрестив руки на груди и закинув ногу на ногу. Через некоторое время он почувствовал легкое напряжение в теле и, положив руки на спинку софы, спросил:
        - Мистер Леванталь?- Вопрос прозвучал не так небрежно, как ему бы хотелось.
        Николь молча посмотрела на него.
        - Мистер Леванталь прислал вам цветы?- уточнил он.
        Она поставила последний цветок в вазу, наполненную водой. Проигнорировав его вопрос, Николь улыбнулась своей прелестной улыбкой и спросила:
        - Ну, а теперь что я могу для вас сделать?
        - Я... э-э, пришел сказать, что могу помочь вам, если вы позволите.- Он прокашлялся и продолжил: - Я с недавних пор обладаю, хм, значительным влиянием. Если бы вы последовали моим советам, вас приняли бы в светском обществе более благосклонно, так как...
        Николь шагнула вперед, махнув при этом рукой.
        - Ах это,- улыбнулась она вновь. Она села в кресло. Кресло и софу, на которой расположился Джеймс, разделял угол чайного стола.
        - Но с этим ничего не поделаешь,- сказала она.- Я все время думаю, как это обременительно для Джея - для мистера Леванталя. Если бы я поняла...- Она подбирала слова, чтобы закончить свою мысль. Если бы она знала, что будет здесь своего рода парией. Она продолжила: - Я бы постаралась избавить его и окружающих от неприятностей.
        Джеймс пошевелился, кивнул, стараясь казаться уверенным. Черт побери, почему она заставляла его нервничать?
        - Тем не менее у меня есть связи, которые...
        - Я уверена, у вас блестящие связи в высшем свете, доктор Стокер. Вас удостаивает вниманием даже королева Виктория.
        Горничная принесла чай.
        - Ах,- сказала Николь,- вот именно то, что нам нужно. Ну и больше ни слова об этом неприятном инциденте.
        Джеймс прищурился. По крайней мере она не выставила его вон. Чай. Хорошо, он выпьет чаю.
        Сервируя стол, горничная сдвинула в сторону вместе с безделушками и бумагой плоскую хрустальную коробку и пачку конвертов.
        Джеймс с удивлением обнаружил в этой хрустальной коробке сигары. Он уставился на них, пытаясь понять, зачем понадобились сигары одинокой женщине.
        - Когда в последний раз вы курили хорошую сигару?
        Он взглянул на нее. Николь Уайлд откинулась на спинку кресла со снисходительной улыбкой на лице.
        - Не могу припомнить,- ответил Джеймс.- Еще до Африки.
        Она слегка кивнула в направлении сигар и произнесла:
        - Угощайтесь, если желаете.
        Скорее для того, чтобы чем-нибудь заняться, Джеймс протянул руку и открыл хрустальную коробку.
        Он взял сигару. Сигара была очень свежая и мягко перекатывалась в пальцах, без хруста. Когда он закрыл крышку, то почувствовал запах табака, исходивший от его пальцев.
        Миссис Уайлд забрала у него сигару и специальными серебряными щипцами обрезала ее конец, после чего вернула ему. Принимая ее, Джеймс нахмурился, но тут же его лицо приобрело прежнее выражение, так как она подалась вперед и посмотрела на него сквозь пламя от большого серебряного подсвечника, такого тяжелого, что ей пришлось держать его двумя руками. Подсвечник был в виде ворона, из клюва которого вырывался огонь.
        Джеймс наклонился вперед с сигарой в зубах, чтобы раскурить ее. Он слегка затянулся и пустил хорошую струю дыма. Сигара горела ровно, Джеймс ощутил ее превосходные запах и вкус. Он прикрыл глаза, позволив дыму окутать его лицо. Наслаждаясь, Джеймс откинулся на мягкую спинку софы.
        Он затягивался и пускал клубы дыма, наблюдая в то же время за этой необыкновенной женщиной. Прелестная миссис Уайлд сидела на стуле в позе, которая, по мнению Джеймса, очень хорошо ее характеризовала: не прямо, а немного боком, один локоть свободно лежал на спинке стула. Она опиралась таким образом, что ее поза как нельзя лучше выражала внимание и расположение к собеседнику.
        Джеймс пристально разглядывал Николь. Его сердце билось ровно, затем ритм участился. Она. Это действительно была она, куртизанка с погубленной репутацией.
        Ведь именно так называют женщину, которая получила свое состояние и влияние благодаря близким отношениям с богатыми мужчинами. Сейчас это казалось вполне правдоподобным. Она могла быть любовницей министров и дипломатов, даже епископа Суонсбриджа. Джеймс ничего не мог поделать со своим воображением: эта изящная, хорошо одетая женщина казалась самой испорченной, самой гадкой из всех, кого он когда-либо видел.
        Ему хотелось бы признаться, что он оскорблен или испытывает отвращение, но в действительности его пугало собственное смущение.
        Подумать только! Прелестная, улыбающаяся красавица, которую он встретил накануне, оказалась женщиной сомнительной добродетели. Нет, если слухи правдивы, то никакой добродетели нет и в помине.
        Как только эта мысль пришла ему в голову, она почему-то приобрела особую прелесть. Вовсе никакой добродетели. Доступная, свободная и развлекающаяся. Великолепная, вежливая и светская. На одно мгновение глупая мысль посетила его: почему все женщины Лондона не могут быть такими - вовсе без добродетели? Прямо-таки как мужчины, только мягче, с их неизменно женским взглядом на жизнь. Но без этих женских штучек - невежества, элементарного невежества или, еще того хуже, отвращения к учебе. Все могли бы танцевать, болтать, смеяться, затем уединяться в укромном месте и совокупляться, как кролики или, скорее, как вакуа после прекрасного праздника. И все были бы счастливы.
        Джеймс не знал, что сказать, как облечь свои слова в мысли. Она явно не нуждалась в деньгах. Она не мечтала быть принятой в свете. Так что же ей нужно? Какова цена
«самой дорогой кокотки Парижа»? Сколько же платят за сексуальный объект высшей пробы, за одну из наиболее откровенных и умных женщин в цивилизованном мире?
        О, его фантазии! Эта миниатюрная женщина, такая изысканная, гибкая француженка, не могла быть дикой и похотливой, какой представлялась в его фантазиях. Но француженка... О-о! Одно это уже возбуждало его.
        Достаточно сдержанно Николь разливала чай, отодвинув в сторону лежавшие на столе вещи, чтобы освободить место для его чашки. Когда она сдвинула письма, из одного открытого конверта выскользнул лист бумаги. Банковский счет. Джеймс не разглядел суммы, но прочел подпись: Джулиус Аеванталь.
        Джеймс почувствовал, как внутри его все перевернулось, голову обдало жаром. Он не мог сдержаться. Снова посмотрел на розы, затем взгляд вернулся к чеку, который выглядывал из конверта словно для того, чтобы раздразнить его. В этот момент Николь перехватила его взгляд. Когда их глаза встретились, она рассмеялась.
        - Ах, доктор Стокер.- Она взяла банковский счет и конверт со стола, сложила их вместе и спрятала в карман.- Джей, конечно, написал мне.
        Она испытывала его, хотя Джеймсу было не до шуток.
        - Очень забавный взгляд у вас,- сказала Николь, затем вздохнула: - Видите ли, у меня с ним общие дела. А это мои дивиденды за прошедший квартал. Я предоставила ему часть своих денег: он мой финансовый консультант. Джей очень ловок в таких делах. В этом нет ничего предосудительного.- Николь помолчала.- Меня не волнует, верите вы в это или нет.
        - Вам следует знать, что Леванталя здесь терпят только из-за его финансовых связей. Это худшее, что вы могли выбрать себе в спутники, по крайней мере в Лондоне.
        - Я не считала, что сделала плохой выбор,- ответила миссис Уайлд раздраженно,- до вчерашнего вечера, конечно.- Как бы извиняясь, она пробормотала: - Парижане любили меня. Я ходила туда, куда хотела. У меня дома на обеде по левую руку от меня сидел кузен императора, а по правую - герцог. Я приглашала русских принцесс и американских сенаторов. Я была замужем за английским адмиралом, который любил меня. Прошлой ночью меня оскорбили. Такого со мной прежде не случалось,- в ее прекрасных умных глазах он прочел удивление,- лондонское общество порицает меня.
        Джеймс не должен был говорить этого, но хотел увидеть ее реакцию. Он хотел услышать, как она опровергнет слухи.
        - В лондонском обществе распространился слух о вас как о подарке будущему монарху в день его шестнадцатилетия.- Он рассмеялся, словно находил это забавным.
        Николь подняла на него свои до неприличия красивые глаза и выпятила нижнюю губу - истинно французский жест, выражающий презрение. В этот момент она выглядела действительно рассерженной.
        - В какие ножны принц Уэльский прячет свое оружие - исключительно его дело, особенно если с того момента прошел десяток лет.
        Джеймс похолодел. Во рту у него пересохло. Он поднес сигару к губам, затянулся и выпустил кольцо дыма прямо перед собой, надеясь таким образом скрыть впечатление, произведенное на него ее словами.
        По-видимому, ему это не удалось, так как Николь склонила голову и с улыбкой сказала:
        - О, дорогой, простите. Когда мне говорят подобные вещи, хочется разнести все на куски.- Она слегка смутилась.- Простите,- снова пробормотала она.- Я особенно остро чувствую несправедливость, когда сплетни рождаются в больном воображении из невероятных предположений. Как в случае с Берти. Кто-то будет истолковывать, как любовное свидание, тот факт, что будущий монарх и его друзья сидели в моей ложе в опере.
        Джеймс прикрыл глаза и нахмурился. Боже, подумал он в первый момент, она отрицала любовную связь. Но нет, что-то было не так. Она. отрицала. Но Берти... Джеймс понял, что она обращалась к принцу Уэльскому по имени, которым называли его только близкие друзья.
        Николь продолжила:
        - Почему люди стремятся влезть в частную жизнь других?- Она взглянула на Джеймса прямо, чуть задумчиво. Но это длилось недолго, затем она рассмеялась.- Я не собираюсь дальше оправдываться. Не жалея выбросите из головы все сплетни, я допускаю, что их достаточно.
        Она поджала губы, словно с них могли невольно сорваться слова покаяния.
        - Во всяком случае, я не хотела вас шокировать,- добавила она и засмеялась.
        Ее смех просто губил Джеймса. Ему хотелось ловить его губами.
        Как бы он мечтал быть в ее списке в самом начале! И чтобы все остальные были вычеркнуты. Он хотел ее. Он пришел сюда для того, чтобы договориться об этом, Джеймс желал обладать ею, как это делали до него другие. Какая удивительная откровенность, но как этого добиться? Как к ней подступиться? У Джеймса не было никаких соображений на этот счет.
        От этих мыслей у него по телу пробежали мурашки. Как подступиться к женщине, которая стремится удовлетворить мужчину, умело и целенаправленно. Без обмороков, волнений, отговорок или отвращения.
        Джеймс наклонился вперед и положил свою сигару в пепельницу. Он уже приготовился сказать ей, что извиняется, но прежде чем успел это сделать, она встала.
        - Ну что ж,- заявила Николь в тот момент, когда Джеймс привстал с софы,- у меня назначена встреча. Очень мило с вашей стороны, что заглянули.
        Она сердечно улыбнулась, протягивая ему руку,- эдакий дружеский жест во французском стиле.
        Джеймс принял руку и нежно поцеловал холодные и влажные пальцы, скользнувшие по его ладони. Рассудок вернулся к нему. Он взял шляпу, лихорадочно придумывая благовидный предлог, чтобы удалиться, долго переминался с ноги на ногу и наконец сказал:
        - Когда я снова вас увижу?
        Николь, остановившись, ответила:
        - Боюсь, что мне придется вскоре уехать.- На мгновение она задумалась, как ему показалось, затем безнадежно пожала плечами.- Я уезжаю послезавтра.
        Он кивнул. На самом деле ему самому нужно было ехать в Кембридж на пасхальный семестр, который начинался через две недели.
        - А когда вы возвращаетесь в Лондон?
        - Через три недели.
        - Так.- Он не смог скрыть разочарования.
        Джеймс последовал за ней в прихожую, размышляя над тем, что бы такое предпринять, чтобы остаться. Николь проводила его до входной двери.
        Джеймс выпалил:
        - Я бы хотел предложить регулярно встречаться - как мужчина с женщиной. Я не беден, у меня...
        - Доктор Стокер, пожалуйста...- Николь опустила глаза.- Я - не уличная девка и никогда ею не была.
        Оплошность. Сердце Джеймса бешено забилось. Он не должен был делать поспешных выводов. Теперь надо как-то исправлять положение. Стокер не мог составить ни одной связной фразы, предполагавшей подходящее объяснение.
        - Я прошу у вас прощения,- пробормотал он заикаясь.- Я не должен был этого говорить.
        Николь подняла руку и закрыла своей ладонью его рот. Он немедленно замолчал.
        Они стояли в сумерках коридора, и Джеймс вдыхал аромат ее руки. Она не была надушена, а пахла просто и естественно. Он измерял длительность ее прикосновения биением своего сердца. Сколько ударов она прикасалась своей рукой к его губам?
        Не выдержав, он взял ее руку, повернул к себе тыльной стороной и прижал к своим губам.
        Николь испуганно вскрикнула и хотела отдернуть руку. Джеймс схватил ее за запястье. Ее рука напряглась. Она скользнула кончиком языка по губам и уставилась на него. Стоя в непосредственной близости от его губ, не в силах высвободить свою руку, Николь отпрянула.
        Он пробормотал:
        - Вы отчего-то печальны, я хочу помочь.
        - Вы пришли не за этим.
        - Нет,- согласился он.- Я пришел потому, что вы самая естественная, интересная, образованная, прелестная женщина, какую я когда-либо встречал. Я назову вам тысячу причин, по которым вы мне нравитесь. Скажите, что сделать, чтобы добиться вашего расположения.
        Она снова рассмеялась:
        - О, вы опасны. Так откровенны, романтичны и нахальны.
        - Чего вы хотите?- спросил он.- Скажите мне.
        Николь поджала губы и нахмурилась. Она спросила:
        - Вас интересует моя цена?
        - Хорошо, какова ваша цена?
        Она расхохоталась, после чего ответила, чуть заикаясь:
        - Я... не имею цены.- Высвободив руку, она отступила в тень коридора, сделала глубокий вдох и затем медленно, с расстановкой выдохнула: - Доктор Стокер...
        - Джеймс,- поправил он ее.
        - Хорошо, Джеймс. Не оценивайте меня. Я уже сделала выбор в своей жизни. Если понадобится, я сделаю его еще раз. Я всегда делаю правильный выбор...
        Он пробормотал:
        - Выберите меня.
        Николь энергично покачала головой и ответила:
        - Только ради интереса я хочу вас спросить: как вы будете ухаживать за,- она негодующе фыркнула,- «подарком на день рождения принцу Уэльскому»? Без принуждения, без смущения, не навредив своей карьере? Игнорируя людей, недолюбливающих меня...
        - Я люблю вас и не стану смущаться. Более того, те немногие люди, которые узнают об этом, будут считать меня наглым и искушенным. В крайнем случае жизнерадостным. - Он рассмеялся.
        - О дорогой,- сказала Николь и посмотрела в сторону, но он успел прочесть на ее лице впечатление, которое произвели его слова: слегка ироничная улыбка, смущение и цинизм, которого он не думал увидеть.- Так вот какого рода ухаживание вы предполагали?- Она раздраженно хмыкнула, дав понять, насколько их взгляды расходятся.- Я больше ничего не делаю тайком или украдкой, доктор Стокер. Я все делаю так, чтобы меня нельзя было обвинить в грехе. Что я любила в своем муже, почему я вышла за него замуж,- так это потому, что он любил меня при свете дня, открыто перед всеми. Я этого достойна.
        Николь не повернулась к нему, так что он не мог разглядеть ее лица, но в голосе слышалось разочарование, которое невозможно было замаскировать. Она сказала:
        - Знаете, я в Лондоне уже три месяца, и только прошлым вечером мне дали понять, что меня считают здесь ужасной.- Она запнулась.- Вы считаете меня вульгарной. Вы думаете, что можете прийти сюда и купить меня, как новую лошадь для конюшни.
        - Нет, я...
        - Да,- перебила она. Но благожелательно добавила: - Вы молоды, слишком простодушны, чтобы понять, что значит для вас посещать такое место, как это. А теперь прощайте, доктор Стокер.
        - Прошу прощения, я только...
        - Все в порядке. Вы поставили меня в глупое положение,- рассмеялась Николь.- Заставили оправдываться.- Она склонила голову набок и снова рассмеялась, на этот раз скептически.- Кто-то что-то говорит.- Николь взялась за ручку двери, которая со скрипом отворилась, и тонкая полоска дневного света ворвалась внутрь.
        - Когда я снова увижу вас?- спросил Джеймс.
        Она была так хрупка и прекрасна, значительна и загадочна. Он был поражен, обнаружив в ней эту хрупкость,- поражен и очарован.
        - У меня дела. Меня не будет в Лондоне до Михайлова дня.
        - Прекрасно. В университете как раз будут каникулы. Я смогу приехать в Лондон...
        - Но я здесь ненадолго, до отъезда во Францию, где, как обычно, поживу до июня. А лето я всегда провожу в Италии.
        Джеймс не знал, что сказать. Она давала ясно понять, что у нее не будет времени, чтобы с ним встречаться.
        Николь одарила его открытой улыбкой.
        - Так,- сказала она,- если мы встретимся снова, то давайте останемся друзьями.
        Джеймс почувствовал разочарование.
        Очарование и сердечность этой женщины были большим препятствием, чем ее красота, для того чтобы держать других на расстоянии. Прекрасно. Как только он понял, что произошло, у него больше не было причин обижаться.
        Но «нет» есть «нет». И будучи зрелым мужчиной, Джеймс смирит свою гордость и уйдет.
        Через минуту.
        Он выставил руку, чтобы придержать дверь и выиграть еще минуту на раздумье. Было что-то еще, о чем следовало догадаться.
        Все дальнейшее произошло неожиданно. Он стремительно протянул к ней руки, боясь, как бы его не выставили на улицу, прежде чем он соберется что-то сделать. Дверь закрылась с удивительно громким стуком.
        Ее глаза расширились, голова запрокинулась. В следующее мгновение он обвил руками ее стан, прислонил к двери и поцеловал.
        Джеймс тут же почувствовал ее сопротивление и удивление от того, что какой-то незнакомец в безумном порыве тискает ее. Он старался сделать это с нежностью, на какую только был способен. Когда он прикоснулся к ее губам, они оказались такими же гладкими и упругими, как на вид. Полные, маленькие и хорошо очерченные.
        Николь уперлась руками ему в грудь и старалась оттолкнуть Джеймса, пока он целовал ее, и думала: «О да, это романтично». Почти так это и было. Ее губы не отвергали его. Она упиралась в него сердито и упорно, но ее нежные, мягкие губы прильнули к его губам, из-за чего голова у Джеймса пошла кругом, заставив забыть, где он находится и что делает.
        Сколько же это продолжалось? Она вырвалась, тяжело и шумно дыша. Джеймс продолжал держать ее в объятиях, откинув голову назад, главным образом из-за страха, что если он будет стоять близко, то не сможет сохранить равновесие и произойдет какая-нибудь неприятность. Он смотрел на нее. Она молча подняла на него глаза.
        Это было похоже на игру: кто первым отведет взгляд. Только не он. Джеймс мог выдержать взгляд этих потрясающих, фантастических глаз сколько угодно.
        Николь взглянула на него из-под своих длинных черных ресниц - ее взгляд напомнил ему безмолвную вкрадчивую загадочность мусульманских женщин в Африке. Женщин, закутанных в черное покрывало с головы до ног. Ему страшно было даже подумать, какой внутренний протест, должно быть, кипит в них.
        - Отпустите меня,- приказала она.
        Боже, как ему не хотелось это делать! Но по ее взгляду Джеймс понял, что ему лучше подчиниться. Когда он разжал руки, Николь отступила на шаг, отстранившись, расправила смявшийся рукав.
        Он хотел извиниться:
        - Я... э... я забылся.
        - Я так и подумала.
        Дальше этого раскаяние не пошло. Сожаление - да. Он сожалел, что упустил возможность воспользоваться ее благосклонностью. Он сожалел, что был неловок и не смог оценить все как следует, потому что это больше напоминало посягательство. Джеймс даже не мог подобрать для этого слов. Тем не менее ей нужен кто-то, и он мечтает стать им, только не знает, как этого добиться.
        Николь Уайлд не желала смягчаться.
        Она еще раньше сказала «нет» и теперь совершенно определенно подчеркивала это. Ее розовые мягкие губы были твердо сжаты, а глаза предупреждали - «нет».
        Итак, зрелый мужчина, каким он был, нахлобучил шляпу на голову, кивнул и отрывисто сказал:
        - Хорошо.- Мысленно произнеся проклятия, он повернул ручку двери, затем, раздосадованный на себя и на нее, напористо добавил: - Моя дорогая миссис Уайлд, если вам когда-нибудь понадобится друг, я надеюсь, вы выберете меня.
        Хотя, конечно, маловероятно, что она захочет остановить на нем свой выбор.
        Джеймс широко распахнул дверь, и солнечный свет ослепил его, но он решительно шагнул прочь, с силой захлопнув ее. От его удара она затряслась, латунная крышка на почтовой щели подскочила, затем, оглушительно звеня, упала.
        Испуганная Николь стояла в доме, прислонившись спиной к стене. Правильно, ей не следовало играть с ним. Он доказал, что смесь простодушия и любопытства может быть опасной. Николь всегда знала это, и потому было глупо кокетничать с ним. Какое облегчение, что Стокер ушел.
        Так почему она стоит здесь, у двери, борясь с соблазном открыть ее, побежать за своим удивительным молодым обожателем и принести ему свои извинения? Извинения за его неблагоразумие? За то, что он целовал ее как проститутку? Хотя, если честно, ей было приятно. Николь заметила, что касается рукой губ, еще хранивших тепло его поцелуя.
        Боже мой, подумала она, целовал ли ее так когда-нибудь хоть один мужчина? Затем она посмеялась над собой. В любом случае последним человеком на земле, который нуждался в ее извинениях или утешении, был сэр Джеймс Стокер. Он был настолько самоуверен, что считал себя необыкновенным молодым человеком. Пусть так. Пусть уходит.
        - Синьора?- окликнула ее горничная Лючия. Она хотела узнать, скоро ли вернется этот красивый молодой англичанин.
        Николь отступила от двери и хмуро ответила:
        - Он не вернется никогда.
        Она прошла из прихожей в коридор:
        - И он вовсе не красив, у него большая ступня. Ты видела, какого размера у него ботинки?
        С чайного стола Николь брала письма, аккуратно складывая их вместе, пока Лючия болтала по-итальянски о докторе Стокере: о его одежде, манерах, о его экипаже, о колесах этого экипажа с красными ободьями и латунными спицами.
        - По-английски,- наконец сказала Николь. Она добавила, стараясь придать своему упреку логичность: - Ты должна пользоваться английским, если хочешь выучить его.
        Девушка попробовала. Собирая чайные приборы на поднос, она сказала:
        - Вы видите, он о-очарова-ательный, как вы сказали... элегантный. Его экипаж - модный и изысканный.
        Николь приняла из ее рук поднос.
        - Лючия, иди наверх. Ты поднимешься и закончишь укладывать чемоданы, которые мы посылаем в Сан-Ремо.
        Лючия так и осталась стоять, забыв опустить руки.
        - Пожалуйста...
        - Наверх, иди наверх,- повторила Николь по-итальянски,- иди упаковывать чемоданы.
        Лицо Лючии приобрело горестное выражение.
        - Я только сказала,- она попыталась объяснить,- что он о-очень красив. Джентльмен.
        Николь потеряла терпение:
        - Ради Бога, Лючия, девушка вроде тебя может проехаться в его изысканном экипаже раз или два, спать с ним, но английский джентльмен никогда не свяжет себя обязательствами перед прислугой. Это несерьезно. Не будь такой наивной, слышишь?
        Уязвленная, Лючия нахмурилась.
        - Я? Нет, не я. Я думала о вас, синьора. Он влюблен в вас.
        Николь пристально посмотрела на девушку. Затем, успокоившись, мягко сказала:
        - Не в меня, Лючия. Я не такая.- Она вздохнула и отдала поднос Лючии.- Теперь иди отнеси это на кухню.
        Она опустилась на софу и откинулась на спинку, потирая лоб.
        - Простите,- сказала Лючия,- я сама себе надоела.
        Николь почувствовала себя ужасно опустошенной. Прием, с которого ее выставили, испортил настроение. Вдобавок зуб снова разболелся.
        - Не важно, синьора. Это тоже забрать?
        - Что?
        Лючия указала на чашку Джеймса Стокера.
        - Да. А теперь я должна пойти отдохнуть. Только отнеси поднос в буфетную, я поднимусь немного позже.
        Лючия ушла с подносом. Николь потребовалось немного времени, чтобы прийти в себя. В конце концов она встала, взяв из пепельницы недокуренную сигару Джеймса Стокера.
        Глядя на нее, она криво улыбнулась. Николь не сомневалась, что красивый молодой англичанин прежде имел дело с женщинами. Он не был неопытен, но слегка растерялся. О Боже! Каким контрастом по отношению к ней был Джеймс Стокер.
        Еще невинный, но, Николь была уверена, быстро обучающийся. Он был неиспорченный, галантный. Лючия права: настоящий джентльмен. Ланселот, пользующийся недозволенными методами, хотя еще не знает, как это делается. Или, Боже милостивый, не задумывающийся о последствиях. Это его она хотела предостеречь, а не Лючию.
        Он обладал достаточной властью, чтобы сделать доброту и великодушие нормой чувств.
        Хмыкнув, Николь прошлась и высыпала содержимое пепельницы в пустую коробку из-под роз на столе под зеркалом. Затем в эту же коробку она сбросила оторванные листья и отрезанные стебли.
        Конечно, однажды она сама увлеклась романтическими фантазиями. Вот о чем она мечтала: если бы я была из богатого дома, а не дочерью рабочего с бумажной фабрики... Сэр Джеймс Стокер, несомненно, из числа джентльменов, внимание которых ей приятно. Она очарована его прекрасными манерами, интеллектом и жизнерадостностью. Ах, вот еще что - прямота его взгляда заставляет собеседника смотреть в эти золотисто-карие глаза и верить каждому его слову.
        Николь тяжело вздохнула. Она согласилась бы провести время с ним. Николь смахнула остатки цветов и листьев со стола, затем подняла карточку, которую доставили вместе с розами, и взглянула на нее снова. Карточка была не подписана, однако Николь сразу же узнала почерк, который не видела больше десяти лет. Она узнала его мгновенно по характерному наклону букв в одном повторявшемся слове: сожалею, сожалею, сожалею.
        Она смяла карточку и швырнула ее в прочий мусор, покачав при этом головой. Да, однажды она уже сглупила, но больше не станет этого делать.
        В тот же вечер, когда Джеймс паковал свои вещи, из Кембриджа прибыла телеграмма от Филиппа Данна. Джеймс вскрыл телеграмму и вынужден был присесть и прочесть ее дважды: «Не хотел говорить до выяснения тчк Твое имя внесено в почетный список на июнь тчк Предложено это как оценка реального значения твоих серьезных достижений тчк Уверен ее величество будет еще более щедрой тчк Огромные поздравления тчк Филипп».
        Джеймс ошарашенно уставился на телеграмму. Почетный список представлялся королеве различными советниками и влиятельными людьми, облеченными властью,- список, из которого дважды в год, на Новый год и в день ее рождения, она выбирала чье-либо имя и награждала владельца дворянским титулом.
        Как бы далеко ни распространялись амбиции Джеймса, но он и мечтать не мог о чем-либо подобном. Какие он имеет права на земельное владение или дворянский титул? У него нет опыта в управлении имением.
        После возвращения из Африки Джеймс присутствовал на приемах ее королевского величества дважды, два раза в течение одного месяца он присутствовал на коротких приемах в Букингемском дворце. Это были частные аудиенции. Джеймс не чувствовал, что совершил в своей жизни что-то, что можно было бы охарактеризовать как
«великолепные достижения». Отчего его имя включили в почетный список? Не потому ли, что человек, привезший издалека экзотические диковинки, возможно, знает, где взять еще, и это привлекает ее величество?
        Глава 6
        Лондон

31 марта 1876 года

«Милейший Дэвид! Как жаль, что ты не видишь букет цветов, которым я сейчас любуюсь. Я чувствую стыд оттого, что должна позволить им увянуть и их придется выкинуть, но мои билеты уже заказаны: завтра я сажусь на поезд и еду к тебе. Если бы я могла взять эти необыкновенные цветы с собой! Огоомные, изысканные, благоухающие нуазетовые розы. Этот роскошный букет такой огромный, словно залитый солнцем сад. С тюльпанами, фиалками, львиным зевом, перемешанными с прелестнейшими маленькими орхидеями, все это с кудрявым папоротником и сочной зеленью с узкими листьями, названия которой я не знаю. Я подумала, что если опишу тебе все это великолепие, то ты сможешь насладиться этим чудом до того, как я отдам его повару, который отнесет букет своей дочери,- и мы никогда больше его не увидим. Во всяком случае, это единственное и неповторимое рукотворное чудо из цветов. Я никогда не видела ничего подобного. Они доставлены сегодня от некоего Джеймса Стокера (который вчера был у меня в гостях). Да, тот самый, из приемной дантиста, которого, как тебе показалось, ты видел в Кембридже. Хотя интересно: если ты прав, то твой
доктор Стокер - член совета колледжа, а этот человек выглядит достаточно молодо для такой ответственной должности. Высокий, вызывающе загорелый блондин, он похож на того джентльмена, которого ты встречал три недели назад? Должна сказать, он меня озадачил. Стокер произвел на меня впечатление маленького шустрого школяра, в то время как он кажется достаточно честным для политических интриг удачливого академика. Как ему удается совмещать это в себе? Он производит впечатление прямолинейного, доброго, благородного. Представь его сидящим у меня в приемной с сигарой Берти во рту. Смотри-ка, как я перескакиваю с одной мысли на другую! Ты говоришь, что я слишком часто держу все в себе, но ведь я регулярно болтаю с тобой. Между прочим, контракт с мистером Пизом оговорен, заключен и подписан. Он увлечен идеей «сделать сказки братьев Гримм», если можно будет так сказать, после того, как их наполовину урежут. Ни королевы-великанши, ни пожирателя детей. Позор! Я могу сделать прекрасные работы на эти темы, но вместо этого буду закручивать в свои «причудливые завитушки» прелестную спящую принцессу и вычурно
переплетать ветки деревьев. Я сделаю лес неприятным. Он поглотит красивого принца, который придет один и поцелует красавицу, придав ее жизни новый смысл. Ха! До чего же глупая сказка, как по-твоему? Послушай, красавица, проснись. Кто лучше тебя знает цену твоей жизни? Я не так независима, не настолько благодушна, не так спокойна, не удовлетворена течением жизни. У меня мало друзей: время от времени я получаю известия о Марии-Луизе и Дениз. Лючия со мной; она играет в порочную игру. Ах да, я видела прошлой ночью Маргарет Дрексел, которая больна; я беспокоюсь о ней. А теперь о другом. Джей проделал первоклассную работу с моими счетами; он сделал гораздо больше, чем я рассчитывала. И Найджел, такой заботливый, делает все, чтобы мне было хорошо. Всегда приятно, когда у тебя есть епископ, который молится за твою душу. Жизнь прекрасна. Кроме того, я регулярно получаю от тебя письма, самую большую ценность в моей жизни. И наши случайные встречи. Ура! Не могу дождаться, когда увижу тебя и услышу о спортивных баталиях и химических дилеммах. Скучаю без твоего сияющего лица. Благодарю тебя за известие о том, что
Кембридж вымирает между сессиями. Я так или иначе поеду туда; я просто должна бывать в Кембридже время от времени. Это даже лучше, что мы не можем видеться часто, мой дорогой. Увы! Береги себя, мой милый. Будь снисходителен к себе. Обнимаю тебя, моя любовь, моя клубника со сливками. Шлю тебе свои звонкие поцелуи, Коко».
        Нью-Йорк

3 февраля 1876 года

«Дорогая миссис Уайлд! Прилагаю официальный отчет, отражающий дивиденды, и банковский чек на сумму 2893 доллара 44 цента. Это ваши дивиденды за последний квартал 1875 года в «Леванталь Преферед Инвестменс». Мы благодарим вас, нашего ценного инвестора, за ваше к нам доверие и с нетерпением ожидаем продолжения нашего сотрудничества. Со своей стороны мы всегда рады обсудить ваши финансовые замыслы и инвестиционные планы. Совершенно искренне Джулиус Леванталь. В его отсутствие подписал Х.И. Рэддисон, вице-президент компании».

29 марта 1876 года

«Коко! Возвращаю вам письмо из «Л.Д.Р и компания», официальный отчет и новый банковский чек на сумму 14785 франков, в эту сумму я перевел ваш чек на 2893 доллара и 44 цента из расчета 5 франков 11 сантимов за один доллар США Рад был помочь. Джей».
        Часть 2
        Веретено судьбы
        Глава 7
        Для прекрасной Брунгильды сон - отсрочка. В своем безрассудстве она дошла до открытого неповиновения отцу Одину, который наказал ее, приказав выйти замуж за смертного. Один смягчил свое решение, когда дочь взмолилась, чтобы отец не принуждал ее выходить замуж за труса. Поэтому он погрузил ее в сон и оставил в пустынном замке, окруженном таким ужасным огнем, что только доблестный человек мог пройти сквозь него. Там-то, внутри огненного круга, и спала прекрасная валькирия в полном вооружении. Когда наконец один из смертных, Сигурд, прошел сквозь огонь, он снял доспехи с ее бесчувственного тела, буквально разрушил оборону и обезоружил ее. Этим он пробудил прекрасную деву к естественной плотской любви.

Из предисловия к переводу «Спящей красавицы», Лондон, 1877 год.
        Николь менее всего предполагала встретить Джеймса Стокера во время своего короткого визита в Кембридж. По некоторым причинам она намеревалась пробыть в городе десять дней. Николь остановилась в нескольких милях от города, чтобы жить вдали от университета. Исходя из этого, трудно было предположить, что их пути пересекутся.
        Но череда событий заставила ее пробыть в Кембридже дольше, чем она рассчитывала, остановиться в резиденции на Честертон-роуд, в шаге от университета, и очутиться на севере Джезуз-Грин в тот самый момент, когда с южной стороны Джеймс Стокер ступил на тротуар и, ни о чем не подозревая, приближался к ней.
        Николь наблюдала, как он, привычно радостный, шагал между деревьями. Николь узнала его тотчас, несмотря на его вид: он был в повседневной одежде, без капюшона, лент на воротнике, без ярко-красной докторской мантии.
        Николь улыбнулась и остановилась, наблюдая за ним издалека. У нее было достаточно времени, чтобы повернуть назад и притвориться, что она не видит его. Но Николь не могла оторвать взгляда от молодого человека. Джеймс Стокер привносил изысканность во все, что у другого выглядело бы просто скучным. Это впечатление производили не только его костюм, но еще и манера двигаться, разворот плеч, золотой блеск волос на солнце. Он выглядел по-мальчишески раскованным и жизнерадостным. Джеймс выглядел как человек, который наконец-то получил разрешение нарядиться в то, что ему нравится, и весь день играть какую-то роль.
        Когда он подошел ближе, это впечатление усилилось, потому что оказалось, что Джеймс что-то мурлычет себе под нос. Это было уже слишком! Николь вышла из-за дерева и направилась к нему. Она не должна была этого делать, однако не могла отказать себе в удовольствии подразнить его.
        И действительно, когда Джеймс наконец увидел ее, то остолбенел.
        Николь совершенно неожиданно широко улыбнулась ему. Когда она приблизилась, Стокер опустил глаза, покачал головой, затем поднял голову и взглянул на нее со смущенной улыбкой, не веря в произошедшее. В следующее мгновение улыбка на его лице расцвела, выдавая его с головой. В груди у Николь что-то екнуло. Она почувствовала необычайную радость от того, что доставила ему такое удовольствие.
        Пока Николь шагала ему навстречу, Джеймс подыскивал слова, его улыбка стала робкой. Он произнес:
        - Так, значит, друзья?
        Она молча кивнула в ответ и улыбнулась. Так они и стояли, по-идиотски улыбаясь друг другу. Джеймс спросил:
        - Вы получили цветы?
        - Да, они удивительные. Благодарю вас.
        - Я послал их в знак примирения.
        - Принято.
        Джеймс снова кивнул, затем развел руками и сказал:
        - Но почему вы здесь... каким образом... Ох, я ругаю себя за то, что случилось в Лондоне... я сожалею... О Боже...- Он досадливо вздохнул.
        - Я понимаю, что вы имеете в виду. Все в порядке.
        Эти слова обрадовали его. Он покачал головой. Николь развеселило его смущение. Он сказал:
        - В порядке, после того как я хлопнул дверью и умчался, основательно оскорбив вас? - Он снова покачал головой.- Я не знаю, поверите ли вы мне, но я за всю свою жизнь никогда не совершал таких своенравных поступков, как в тот день. Я из-за этого потерял сон.
        Николь понимающе кивнула, подавив смех:
        - О да, я вам верю.
        Его улыбка вернулась к нему, он настаивал:
        - Это непростительно, позвольте мне исправиться...
        - Нет-нет, все хорошо, не беспокойтесь...
        - Боже, я совершенно не ожидал встретить вас здесь. Я так рад, это не мираж? Куда вы идете? Чем я могу быть вам полезен? Вы со мной не пообедаете?
        - Нет.- Она нахмурилась.- Нет-нет.- Николь энергично закачала головой.
        Джеймс продолжал улыбаться, но его янтарные глаза не отрываясь смотрели на нее. В них светился редкостный и любознательный ум.
        - Но почему, как приехали сюда? Что вы делаете в Кембридже?
        - Навещаю друга.
        - Друга?
        - Моего,- добавила она.- Я уже опаздываю.
        Николь была возбуждена, более чем сама того желала, и снова покачала головой.
        - Простите,- сказала она и повернулась, чтобы уйти. Николь не могла удержаться от лучезарной улыбки. Ей было так приятно видеть его, чувствовать прекрасное, чистое тепло его взгляда, прикованного к ней. Как ужасно, что она все это чувствует. Как прекрасно! «Друг», -повторила она про себя, а вслух произнесла:
        - Я должна идти: у меня встреча через десять минут.
        - Встреча?- Джеймс последовал за ней.
        Николь отрицательно покачала головой. Он заколебался.
        Джеймсу она казалась миражем, галлюцинацией. Он боялся, что эта женщина снова исчезнет. О, он хотел быть послушным на этот раз. По мере того как она удалялась, его охватывала паника.
        Из-под зонтика, который она держала затянутой в перчатку рукой, Николь сделала еще один истинно французский жест - пожала плечами, как бы не в силах отменить назначенную встречу.
        - Пожалуйста,- попросил Джеймс,- позвольте мне загладить мою грубость.- И, словно прекрасное решение пришло ему на ум, добавил: - Если не на обед, то, может быть, вы позволите пригласить вас на чай?
        - Нет,- рассмеялась Николь, и от этого пьянящего звука томление разлилось по всему его телу.
        Боже, как она привлекательна! Миниатюрная, как прелестный цветок, такая веселая, без тени меланхолии. Счастливая женщина, которая уходит от него, с каждой секундой отдаляясь все дальше и дальше.
        - Тогда, может быть, легкий обед?- предложил он в шутку. Боже, как же удержать ее?!
        - Нет.
        - Утренний чай?
        - Нет.- Она снова рассмеялась.
        - Завтрак?
        - Хорошо.
        Джеймс вздрогнул, затем счастливо рассмеялся.
        - Вы согласны?- переспросил он.
        - Да. Я встречу вас в погребке Толли, напротив Кинге, завтра утром в семь.
        У него не было лекций до полудня!
        - В семь?- Завтрак у Толли, в толпе студентов, клацающих ложками, шуршащих газетами.- В семь утра?
        - Разве ученые так рано не встают?
        - Нет.
        Она повела бровью, рассмеялась, открыто досаждая ему. Отворачиваясь, Николь произнесла:
        - Хорошо, если вы не можете прийти...
        - Нет,- улыбнулся он. Затем нахмурился и тут же улыбнулся снова: - Хорошо. Я буду там.- И решился спросить: - Где вы остановились в Кембридже? Я мог бы зайти за вами.
        Почему, черт побери, она приехала сюда, и с кем она, очень хотелось бы знать. Что за друг у нее?
        Но Николь только повела плечами.
        - Я буду прогуливаться,- объяснила она.- Поэтому мы встретимся прямо у Толли в погребке. Вы знаете, где он находится?
        - Да. Это тесное, крошечное и шумное заведение.
        Прежде чем Джеймс смог предложить что-нибудь получше, Николь помахала рукой на прощание, повернулась и ушла. Так что погребок Толли остался неоспоримым местом их свидания.
        Он смотрел, как она удаляется медленной походкой, как блестят ее волосы на солнце. Такие черные и блестящие Стокер видел только в Египте. Да, его миниатюрная Клеопатра обладала достаточным обаянием, чтобы заставить склониться перед собой народы, а заодно и их лучших сынов.
        Стокер смотрел ей вслед. Он не мог оторвать взгляда. Ее платье было бледно-розовым - наподобие тех роз, что он видел у нее в доме,- скромное платье. Как только она отошла на почтительное расстояние, бледно-розовый цвет приобрел серебристый оттенок.
        Джеймс провожал Николь взглядом, пока она шла по ярко-зеленой траве Джезуз-Грин. Но она не ускорила шаг, проходя вдали среди деревьев или переходя через улочку. Ему в голову пришла мысль, что он мог бы последовать за ней,- она его не увидит. Стокер знал здесь все закоулки. Он почти точно рассчитал, когда она выйдет на главную улицу. И, поколебавшись долю секунды, превратился в ученого, каковым и являлся. Ему нужно было получить как можно больше информации. Прежде всего ему хотелось узнать, что за встреча у нее назначена - он взглянул на часы - в половине четвертого дня во вторник?
        Он двинулся. Как только Джеймс достиг границы парка, он сбросил выдававшую его мантию, скомкал ее и спрятал под пальто. Он стоял за деревьями, пока не увидел ее снова. Николь пересекла переулок, затем прошла через маленькую площадь и повернула на Бридж-стрит.
        Она двигалась на достаточном расстоянии. Бридж-стрит перешла в Сент-Джонс (Джеймс прятался за зданиями, перебегая от одного к другому, как злодей из мелодрамы); Сент-Джонс-стрит перешла в Тринити, за поворотом открылась Кингс-Парад, центр города. Здесь Николь пересекла Маркет-сквер и подошла к чайной мисс Анабеллы, где, к великому удивлению и разочарованию Джеймса, ее ждал мужчина.
        Это был высокий, худой, темноволосый молодой человек приятной наружности и очень хорошо одетый. На взгляд Джеймса, ему было около двадцати. Он приветствовал Николь с восторгом, заключив ее в объятия и поцеловав в щеку, после чего прижал к своей груди. Сердце Джеймса екнуло от непонятного чувства, как будто камешек упал в темный водоем, в который он и не думал нырять.
        Николь вела себя с молодым человеком не так, как, к примеру, с Леванталем. Джеймс испытал огромное, просто невообразимое любопытство. Кто этот молодой человек? Кем он ей приходится? Кто эта загадочная женщина, которая, называя Джеймса слишком молодым, встречается с мужчиной намного моложе его самого? Вопросы сыпались как из рога изобилия, пока он разглядывал их обоих.
        Джеймс слышал ее приглушенный смех. Она поглаживала руку молодого человека. Ее смех был более интимным, более свободным, чем когда она приветствовала его самого.
        Джеймс ничем не мог себе помочь. Он ревновал. Отступив назад под арку, он наблюдал за парочкой с некоторого расстояния. Как легко и просто ревность вошла в его отношения с Николь Уайлд. Он должен был осознанно преодолеть это, нет, он должен ненавидеть себя за то, что делает выводы на основе скудных наблюдений. Этого нельзя больше допускать.
        Не будь неистовым безумцем, она имеет право на теплое, дружеское общение и доверие.
        Николь и ее молодой человек заказали чай и устроились на открытой веранде за маленьким столиком под зонтиком, в шаге от площади. Они не переставали болтать. Она похлопывала его по плечу, по руке. Молодой человек что-то достал из кармана и показал ей. Николь заинтересовалась этим, как если бы была его матерью.
        Его мать. Джеймс нахмурился, прислонившись к каменной стене и подвергая сомнению свою гипотезу: молодой человек был ее сыном. Нет, ни одна сплетня не подтверждала наличие у нее отпрыска; сплетни касались лишь ее имени - Николь Уайлд. Кроме того, она должна была зачать его, когда сама была еще ребенком. Возможно, она поддерживала юношу деньгами или была другом его матери или отца.
        Или - проклятые мысли!- возможно, это был другой принц, которому его друзья устроили любовное свидание. Одет он богато, держится уверенно, даже самоуверенно.
        Джеймс мучился, глядя на них и предаваясь горестным размышлениям. В конечном счете он ушел, не получив ответов на свои вопросы. Его преследовали образы Николь Уайлд и ее спутника, легко и оживленно беседовавших друг с другом.
        Глава 8
        Погребок Толли был полуподвальным заведением как раз на Кингс-Парад, попасть в которое можно было, преодолев узкие ступени. Как только Николь спустилась по этим ступеням в добела отмытый, выложенный кирпичом зал, она сразу оказалась в толпе студентов. Они толкались, словно в зале совсем не было места, заказывали чай и крестьянские бутерброды - хлеб с запеченными внутри сваренными вкрутую яйцами. Несколько человек перекрыли ей путь в проходе, где ждали заказанный полный английский завтрак. За исключением мужчины и женщины более старшего возраста, завтракавших за дальним столом, остальные производили впечатление молодых людей, которые пришли сюда, чтобы избежать простого утреннего хлеба с маслом, который можно было получить в большинстве колледжей на завтрак.
        Перед стойкой в малюсеньком зале - спокойном, если не считать того, что он был переполнен,- стояло полдюжины столов, облепленных студентами. Молодые люди читали кто книгу, кто газету, а кто тихонько болтал, окружив молодого представительного джентльмена. Николь еще со спины узнала Джеймса Стокера. Он поднялся из-за единственного располагавшегося у окна столика. Из этого окна можно было разглядеть только ноги проходивших мимо по тротуару.
        Она направилась к нему, смеясь над тем, как забавно он смотрится в этом месте. Стокер не выглядел молодым. Действительно, студенты отвели ему подозрительное место - профессор в их среде. Хотя Николь была одной из двух присутствовавших дам, студенты уступали ей дорогу без суеты. Постоянные посетители, по-видимому, привыкли к ней - она завтракала здесь уже почти две недели.
        У стола Николь и мистер Стокер обменялись приветствиями, и она заняла свое место. Пока он заказывал у стойки, она держала их места и ждала его.
        Джеймс вернулся через несколько минут. Пронеся над головами молодых людей поднос, он спросил:
        - Итак, где вы остановились? Кого вы навещаете в Кембридже?
        - Я остановилась у моей тетки.
        - И кто, скажите на милость, ваша тетка?
        С подноса Джеймс выставил на стол ее чай со сливками, яйца и подрумяненные тосты, помидоры, грибы; этот завтрак был любимым у Николь по эту сторону Ла-Манша. Он, выставив свои тосты и чашку с кофе, убрал поднос на длинный подоконник и сел.
        Разворачивая свою салфетку, Николь сказала ему:
        - Вы вряд ли ее знаете. Я иногда навещаю ее.- Когда в его взгляде зажегся интерес, она отмахнулась: - О, это скучная история! Скажите лучше, откуда вы шли вчера? Вы читаете здесь лекции?
        - Да, но вчера было собрание совета.- Он положил одну, две, три ложки сахара в кофе, затем размешал, одарив ее одной из своих улыбок, демонстрировавших его превосходные зубы.- Все утро в моем распоряжении, рассказывайте свою скучную историю.
        - Я бы предпочла послушать о вас. Вы представляете правление университета?
        Он выдержал паузу, полную сожалений, затем позволил себе быть рассеянным:
        - Новый глава управления финансами, назначенный вице-президентом. И огромного количества проклятых комитетов, которых здесь гораздо больше, чем верблюдов в Тимбакту.
        - Каких комитетов? Расскажите мне о них.
        - Рассказывать нечего - много старых мужчин. Я среди них самый молодой - самый молодой глава колледжа, о чем они не позволяют мне забыть. Меня называют нахальным или длинноголовым по крайней мере раз в неделю.- Он рассмеялся.- Я всегда говорю то, что думаю, и всегда добиваюсь того, чего желаю.
        - И чего же вы желаете?
        Он намазал маслом булку.
        - Кроме денег за свои географические раскопки и исследовательского оборудования?
        Джеймс воспринял ее заинтересованный взгляд как согласие.
        - Здравого смысла главным образом. К примеру, два женских колледжа просят разрешения на вхождение в университет. Считаю, что надо дать это разрешение.- Он рассмеялся.- Разве я вас не предупреждал, что удивлю своими передовыми взглядами?
        Джеймс заметил ее усмешку и вздернул брови:
        - Вы поражены?
        Николь рассмеялась ему в ответ.
        - О да,- она сказала это почти искренне,- борец за права женщин. Вы действительно возглавляете колледж?
        - Нет-нет, я проректор.
        - Которого?
        - Всех Святых.
        Она нахмурилась, улыбнулась и снова нахмурилась. Он разочаровал ее.
        - Всех Святых? В самом деле?
        Этот колледж был самым большим в Кембридже и по занимаемой территории, и по количеству обучающихся, самым богатым, с постоянным доходом. Случайных людей там не было. Однажды попав туда, человек в дальнейшем пользовался большим влиянием.
        - Да. Вам знаком этот колледж?
        - Немного.- Он предстал перед ней в новом свете. Николь вспомнила, что он еще и глава управления финансами при совете.- Вы распоряжаетесь деньгами всего университета через месяц после возвращения. Не слишком ли это?
        - Это большая работа. Но,- Джеймс пожал плечами,- Филипп, вице-президент университета, так захотел. Я - новичок, но он очень хороший наставник. Думаю, скоро я буду управляться с делами сам.
        - И еще проректор колледжа Всех Святых. Я в восхищении.
        Ему понравилось, что он ее восхищает. Джеймс опустил глаза.
        - На самом деле это не так уж сложно. Я работал в колледже Всех Святых до своего отъезда, все руководители там - избранные, как и я. Поэтому, когда прежний проректор ушел в прошлом месяце из-за болезни, я подумал, что они просто рады видеть меня живым после того, как считали погибшим. Все остальные назначения были сделаны благодаря вице-президенту, который меня любит и который также является ректором колледжа Всех Святых. Мы прекрасно сработались: я экономил ему время и приносил доход.- Он пожал плечами, поигрывая кофейной ложкой, пока не положил ее на свою салфетку, затем добавил: - Но у меня есть еще новость, которая внушает мне трепет.- Он опустил глаза, в его голосе послышались нотки удивления и гордости.- Неделю назад я узнал, что мое имя внесено в почетный список. Вы знаете, что это такое?
        - Да.
        Он посмотрел вдаль, на мгновение отрешившись от действительности и погрузившись в мечты.
        Внезапно Николь осенило, как она хорошо осведомлена. Так много вещей и деталей знает как свои пять пальцев. Она уточнила:
        - Примерно. Это означает получение титула или нет?
        - Да. Графство, как мне говорили, в случае благосклонности королевы Виктории будет моим, если я стану соблюдать осторожность до июня, когда королева Виктория подписывает жалованные грамоты к официальному празднованию своего дня рождения.
        - Боже мой!- только и могла произнести Николь. И ему, должно быть, нет еще тридцати, подумала она. Какая удача для Джеймса Стокера.
        - Графство...- повторила она, радуясь за него. И не только потому, что он хочет признания (одного взгляда на него было достаточно, чтобы отбросить всякие сомнения), но потому, что Джеймс, похоже, человек, достойный награды.- Как это прекрасно! Примите мои поздравления.
        Джеймс кивнул, слегка покраснев. Молодой человек еще способен смущаться!
        Николь нашла эту черту совершенно очаровательной.
        - Благодарю вас,- произнес он.
        - Ну а вы где предполагаете остановиться, если не у вашей тетушки?
        - Простите?- переспросила она.
        - Вы мне говорили, что не намереваетесь оставаться у вашей тетушки.
        - Ах нет. Я собиралась остановиться в пансионе, но возникли некоторые сложности.
        - Сложности? Какие же? Возможно, я смогу помочь.
        Она улыбнулась, покачав головой:
        - Прекрасно, меня преследуют драконы. Могу я на вас рассчитывать, сэр Джеймс?
        Он не знал, как это расценить: означало это доброжелательность или нет.
        Николь опустила глаза, испытывая смущение от того, что чистила яйца прямо на тосты.
        - Я дразню вас. Вы заставляете меня нервничать.
        - Дело не в том, что я хотел спасать вас. Я думал, что если буду держать руки наготове все время, то вы, быть может, когда-нибудь упадете в мои объятия. И если это случится, то, поверьте, ваше спасение - это последнее из того, о чем я буду думать.
        Она вскинула на него глаза, вилка застыла на полпути ко рту.
        Стокер нежно улыбнулся ей через стол, его красивое лицо казалось списанным с итальянских фресок. Звенела посуда. Мальчик в переднике вытирал стол с краю.
        - В каких вы еще комитетах?- спросила Николь.
        - Я хочу поговорить о вас.
        - Почему?- чуть рассерженно спросила она, затем послала ему одну из своих чарующих улыбок.- Ваша жизнь значительно интереснее моей, с вашей академической политикой и африканскими приключениями.
        Он приподнял брови. Это напоминало игру, кто кого раньше очарует.
        - Ах да, интересная. Множество сварливых профессоров, а континент жаркий - пыльная жара. Жара, от которой покрываешься волдырями. И повсюду летучие мыши, большие, как обезьяны.
        - Вы уже рассказывали о летучих мышах в прошлый раз.
        Испуг отразился на его лице.
        - Уже?- Он пригубил кофе, затем откинулся назад, все еще держа чашку в руках.
        - Вы ненавидели их.
        - Конечно.- Он замолчал, задумавшись, словно не предполагал рассказывать что-то еще. Затем продолжил, понизив голос: - В Африке водятся летучие мыши, которые свисают с деревьев: они складывают крылья и висят, как большие мускусные дыни. В полете их крылья имеют размах больше метра. Однажды вечером, как раз перед заходом солнца, я подошел к таким деревьям у самого края пустыни. Я думал, что это - ох, я же не знал!- что это грейпфруты висят вокруг на деревьях, большие гранаты или что-то еще в этом роде. Но я выстрелил по зайцу, и что тут началось! Я вспугнул дьявольский батальон. Они раскрылись на деревьях, воздух наполнился ими. Они налетели на меня, на мою голову, спину, плечи и лицо. Они были везде. Теплые, покрытые мехом костлявые твари, как гигантские крылатые крысы. Сотни крыс.- Он покачал головой, затем руки у него задрожали.- О Боже, я думал, что умру от страха!
        - Они вас поранили?
        - Нет.- Он рассмеялся с облегчением.
        - Что они делали?
        - Ничего. Не было ничего, кроме хлопанья крыльев, криков и капель гуано на мне. Гуано - фекалии летучих мышей.- Он смутился, рассказывая об этом.- Простите. Дело в том, что я ужасный трус, когда дело касается летучих мышей. Как-то раз одна мышь залетела в дымоход здесь, в геологической лаборатории. Пришлось звать на помощь, чтобы выгнать ее. Я цепенел при мысли, что придется ловить или убивать ее. Я их не переношу.
        - Все чего-нибудь боятся.
        - Да, благодарю вас. Признался, и сразу стало легче. Хотя все еще чувствую себя дураком.
        - Не стоит.
        - Вы не видели, как я бежал от них, словно безумный.
        - Сошли с ума от летучих мышей.
        - Безумие.- Лицо его исказила гримаса.- Так мы и будем обсуждать их?- Он и подсмеивался, и был серьезен одновременно.
        Николь рассмеялась. Она была сама не своя, но это было даже к лучшему: это делало ее счастливее.
        За одним из столов группа молодых людей закончила свой завтрак и дружно встала, сопроводив свое действие ужасным грохотом. Мальчик в переднике кинулся приводить в порядок освободившийся стол: убирать на поднос чашки, тарелки и остатки трапезы.
        Когда Николь повернула голову к Джеймсу, то увидела, что он пристально смотрит на нее. Тем же самым доверительным тоном он сказал:
        - Давайте сменим тему нашего разговора, перейдем от меня к вам. Расскажите, что за драконы преследуют вас в пансионе, где этот пансион находится, где вы теперь размещаетесь и кто ваша тетка.
        Николь поддела на вилку последний кусок колбасы.
        - Не драконы - пчелы,- ответила она, отправив кусок в рот.
        - Подробности, подробности?- Джеймс вежливо улыбался.
        Она не могла ответить с полным ртом. Джеймс, продолжая улыбаться, потребовал:
        - Ох, прекратите это поедание пищи и расскажите мне все о вашем визите сюда. Я умираю от любопытства.
        Николь приложила салфетку к губам и попыталась говорить сквозь нее:
        - Прекрасно, но я вас предупреждала.- Она проглотила кусок, подождала и продолжила: - Абсолютная глупость, какие-то пчелы забрались под крышу моего пансиона...
        - Вашего пансиона?
        - Да.
        - Ваш лицензированный пансион?
        - Да.- Это было больше того, что она собиралась рассказать ему.- Они построили гнездо под кровлей. Мои жильцы начали волноваться. Одного или двух из них пчелы покусали - гнездо было как раз над задней дверью. Молодой человек, который служит у меня, написал мне об этом. Я предложила ему попросить помощи на пасеке, но он подумал, что это будет слишком из-за нескольких посягнувших на мое владение пчел. Поэтому он принес домой какие-то химикаты из химической лаборатории, смешал их и выкурил пчел. Он чуть было не задохнулся сам. Во всяком случае, когда я приехала в первый раз, казалось, что все разрешилось очень хорошо. Он прогнал пчел.
        Но потом, о Боже! Майское солнце сделало свою работу, и примерно шесть дней назад мед начал просачиваться через балки сверху с западной стороны дома. На кровать, чемоданы, на мои платья - на все.
        - Мед?- переспросил с недоверием Джеймс. Он был ошеломлен в первый момент, затем засмеялся. Это ободрило ее.
        - Это смешно, не так ли? Да, конечно, смешно!- Николь откинулась на спинку стула. - Боже, однако это не было так смешно, когда случилось. И сейчас это все еще тягостная для меня проблема. Я должна позвать кровельщика и плотника и найти людей, которые придут и все почистят. Но это...- Она засмеялась.- Весело, ведь правда? Мед течет с крыши на все! Это так впечатляет! Кто бы мог подумать?
        Они оба сидели посмеиваясь над местью злобных пчел. Николь попыталась закончить свой рассказ:
        - Я... я должна найти...- она прикрыла рот салфеткой,- место, где бы могла остановиться. И что хуже всего, оказалось, что именно сейчас проводится международный коллоквиум по чему-то...
        - По геологии,- уточнил Джеймс.- По геологии - я принимаю в нем участие.
        Последовал новый взрыв смеха.
        - Да! И поэтому нет ни одной свободной комнаты нигде, так что я отправилась к своей тетке. Вот и конец истории.- Она положила руки на стол и позволила себе вволю посмеяться.
        Немного успокоившись, Николь взглянула на Джеймса. Тот смотрел на нее внимательно и чуть смущенно. Наконец он пробормотал:
        - Забавный способ борьбы со скукой.- Затем, помолчав, добавил: - Мне нравится, как вы это делаете.
        - Что делаю?
        - Так много смеетесь.
        Николь не знала, что ответить. Она пристально посмотрела на Джеймса и сказала:
        - Это только с вами.
        Он покачал головой:
        - Вакуа смеются все время и над всем...
        - Вакуа?
        - Племя, которое доверило мне золото.- Затем Стокер продолжил: - Англичане, которые встретили нас у реки, думали, что Мтцуба и его друзья...
        - Мтцуба?
        - Мой друг из вакуа. Они думали, что вакуа - глупый народ, потому что те все время смеялись. Дети. Но я видел, как они смеются над смертью и унынием, над страхом и войной. Они видят ироническую сторону жизни. И как подумаешь об этом, то понимаешь, что все в жизни смешно.
        Николь рассмеялась - на сей раз сдержанным смехом, ласкавшим слух.
        Джеймс дождался, пока ее веселость пройдет, его лучистые глаза следили за ней все время. Затем, словно разговор еще не был закончен, он спросил:
        - И ваша тетушка?
        Он ждал от нее имени. Николь нахмурилась и запинаясь произнесла:
        - Вы ее не знаете.
        Он ждал. Она фыркнула, затем ответила:
        - Хорошо. Я скажу вам. Моя тетка - главный повар в одной большой семье. Я живу на нижнем этаже с прислугой.
        - Вы шутите?
        - Нет, все это правда, но у меня нет другого выхода.
        Он замер, разглядывая ее поверх чашки с чаем.
        - Вы живете под лестницей?
        Николь улыбнулась и откинулась на спинку стула.
        - Я работала «под лестницей», как вы это называете, четыре месяца, когда впервые приехала в Англию.- Она раздраженно приподняла брови.- Затем нашла более подходящую работу, приносившую удовлетворение.
        Джеймс прищурился, слегка вздрогнув. «Пора прекратить игру с ним»,- подумала Николь. Но Стокер не отвел взгляда, как она ожидала, и через мгновение уже ей пришлось опустить глаза. Потому что Джеймс уловил скрытый намек на профессию. Однако это больше не волновало его.
        Пристально разглядывая ее, он сказал:
        - У нас много общего: вы - племянница кухарки, я - сын кучера.
        - В самом деле?- Она удивилась и засмеялась.
        - В самом деле. Мы не были слугами, а жили в доме при почте.
        - Я поражена. Вы говорили, будто получили образование в... Гарварде или Итоне.
        - В Кембридже.
        - Вы совершили невозможное!- Продвижение по социальной лестнице было поистине удивительным. Николь покачала головой в знак восхищения.- Сын кучера скоро станет графом!
        Джеймс улыбнулся - именно ей, а не в благодарность за комплимент - и сказал:
        - И сидит напротив прекрасной женщины, бывшей - кем? Кухаркой? Которая превратилась в самую независимую женщину, какую я когда-либо встречал, за исключением королевы, конечно.
        Они сидели, позабыв обо всем, наконец Джеймс спросил:
        - Ваша семья осталась во Франции?
        - Одна сестра там, другая - здесь.
        - Родители?
        - Оба умерли несколько лет назад.
        - Вы видитесь со своими сестрами?
        - Нет.- Николь нахмурилась. Обычно легко заставить мужчину говорить о себе самом, но только не Джеймса Стокера.
        Она размышляла, пытаясь подцепить вилкой кусок со своей тарелки.
        - Чей это дом, где ваша тетушка работает?
        Николь раздраженно посмотрела на него, но его искренность поразила ее. На его лице читалась глубокая заинтересованность. Вместе с тем у нее появилось необычное желание, чтобы и он понял ее как можно лучше.
        Николь сознавала, что она - женщина, окутанная тайной. Приподнять завесу хотя бы над одной из сторон своей жизни значило для нее поставить под угрозу свою карьеру, свой образ жизни. Поделиться своими тайнами теперь означало бы разрушить самоуважение, нанести ущерб чувству собственного достоинства или даже потерять его. Нет, она не может позволить ему обезоружить себя, хотя бог знает, какие у него намерения.
        - Я хочу еще чаю,- сказала Николь, собираясь идти к стойке.
        Стокер опередил ее, подхватив чашку.
        - Я принесу,- предложил он.
        Николь наблюдала, как он двигался между уже почти пустыми столами. Только один, в дальнем конце зала, был еще занят; утренний наплыв студентов на завтрак закончился. За стойкой Джеймс передал ее и свою чашки и остался ждать, положив одну руку в карман. На этот раз на нем не было мантии. Его брюки из дорогой шерсти теплого красно-коричневого цвета в елочку были отлично сшиты. Хорошо подобранные пиджак, жилет цвета сливок, украшенный только свисающей золотой цепочкой от часов, сидели на нем превосходно.
        Девушка за стойкой завела с ним разговор. Он ответил в своей привычной доброжелательной манере. Джеймс был единственным, кто так легко смеялся почти над всем, что жизнь преподносила ему. Счастливый человек, поняла Николь с удивлением. Большинству людей это недоступно.
        В нем не было снобизма. Совсем. Николь никогда прежде не встречала англичанина его положения, который не обладал хотя бы крупицей снобизма. Ее размышления прервало воспоминание о его происхождении.
        Нет, это не относилось к Джеймсу Стокеру. Он был джентльменом, в нем не было ни капли фальши. Его доброта, благородство и внимание к окружающим были присущи ему от рождения.
        Николь не удивило то, что королева пожелала отметить его достоинства. Конечно, почему же Виктория должна быть нечувствительной к тому, что очаровывает остальных женщин? Она пожелала отметить его, даровав привилегии.
        Николь, опустив глаза, стала разглядывать стол. Великий Боже! Откуда такие мысли?
        Когда Джеймс вернулся с ее чаем и кофе для себя, она легкомысленно спросила:
        - Сколько лет королеве Виктории?
        - Королеве Виктории?- переспросил Джеймс и, передавая ей чашку с чаем, посмотрел на Николь с удивлением, но тем не менее ответил: - Ее величество полная, это правда, но красивая. И очень любопытна.
        - Любопытна? Вы разговаривали с ней?
        - Дважды.
        - У вас была аудиенция у королевы?
        - Да.
        - Частная аудиенция?
        - Да. А что?
        - И вы так спокойно говорите об этом? Вы понимаете, что многие могущественные люди готовы растолкать остальных, чтобы встретиться с королевой?
        - Я догадываюсь.
        Николь покачала головой. Этот молодой человек был настолько уверен в собственной удаче, что мог хвастаться и усмехаться. Но он не имел представления о подлинных размерах своей удачи. Это было очаровательно.
        Николь задумалась, следует ли упомянуть, что она тоже встречалась с королевой несколько лет назад и что эта встреча была не из приятных. Вместо этого она осмотрелась - зал опустел, даже девушка за стойкой ушла на кухню - и спросила:
        - О чем вы беседовали с королевой на приеме?
        Джеймс насыпал сахар в кофе и ответил:
        - Большей частью об Африке, о моих приключениях.
        - Расскажите мне,- попросила Николь.
        - Скажите, что вы хотите услышать?- спросил Джеймс.
        - Расскажите мне что-нибудь из того, что вы рассказывали королеве.
        Он сосредоточенно посмотрел на стол:
        - Я рассказывал ей, где и как погибли мои спутники и почему я остался жив.
        Николь ждала, размышляя, как она почувствует себя, когда узнает всю правду, целиком - без прикрас.
        Ему было мучительно трудно вспоминать, но он все же начал рассказывать:
        - Мы пробыли там год, затем потеряли надежду на возвращение...
        Николь откинулась на спинку стула. Она почувствовала, что сейчас услышит то, чего Джеймс еще никогда никому не рассказывал.
        Глава 9
        Принцесса вздохнула и проснулась. - Вы так долго ждали,- пролепетала она. Принц был очарован ее словами. Их рассуждения не имели четкой связи, были лишены логики, что так естественно для влюбленных. Короче, они проговорили четыре часа, но не сказали друг другу и половины того, что должны были сказать.

Шарль Перро «Спящая красавица леса», Лондон, 1729 год.
        - Мы были в глухих джунглях, на туземной тропе,- говорил Джеймс, обращаясь к прелестной, привлекательной женщине, сидевшей напротив него. Он приготовился повторить историю, которую рассказывал уже десятки раз,- о том, как умерли члены экспедиции и как он сам удивительным образом остался в живых и вернулся на английскую землю.- Это была единственная дорога на север. Африканские реки вроде Конго в среднем течении совершенно непригодны для передвижения по ним на чем-либо другом, кроме каноэ. Дорог там нет, связи никакой...
        Он ненадолго замолчал, представив, как легко очутиться снова в темных джунглях. Сидя с чашкой кофе в руках, Стокер позволил своему сознанию парить свободно, размышляя о том, как придать своему повествованию большую поэтичность.
        - Трудно представить,- делился он с Николь Уайлд,- как мы примитивны по сути дела. Саванна совершенно дикая. Но джунгли... Там ночью раздаются прекрасные звуки, сверхъестественные, и они доносятся из кромешной темноты. Даже лунный свет не проникает сквозь густую листву.
        Тем не менее после того, как наша экспедиция, обогнув на пароходе мыс Горн, причалила в Кейптауне и пробыла там год, мы отправились на север через неисследованную, не отмеченную на карте местность. Мы шли гуськом за носильщиками; на головах у них в соломенных корзинах покачивалось все наше имущество; экспедиционные ценности - образцы, записи, заметки. Все это, между прочим, я привез домой. Мне потребуются годы, чтобы разобрать и расшифровать их. Годовая работа ста сорока восьми человек,- он на миг замолчал,- из которых в живых остался я один.
        Джеймс уставился на свою чашку с черным кофе, вкус к которому в нем пробудил проводник-бур, употреблявший этот напиток везде, где только удавалось.
        - Иногда я спрашиваю себя: за что меня пощадила судьба? Мне это кажется несправедливым.
        Несколько секунд он не мог говорить.
        - Вы чувствуете себя виноватым за то, что остались живы?- вежливо спросила Николь.- Что случилось?
        Его ответ прозвучал совершенно несуразно:
        - Они хотели мою одежду.
        Стокер ждал, поймет ли она его. Конечно же, нет. Кто поверит в это?
        - Вашу одежду?- тихо переспросила Николь. Затем, вскинув брови, наклонила голову и последовала за ним в его джунгли - А что они носили сами?- спросила она.
        - Ничего.- Он позволил ей осознать его слова, прежде чем продолжил свой рассказ. - Хотя со временем некоторые из них стали носить мои брюки, жилет или шарф.
        Она прищурилась, стараясь понять, что же он пытается ей объяснить, но не могла.
        - Вы ходили голым, как и они?
        Это был, в сущности, не вопрос. Совершенно приспособиться к туземному образу жизни для сознания европейца непостижимо. А самым ужасным из всего было, без сомнения, ходить неприкрытым.
        - Было жарко,- объяснил он.- Все остальные люди были нагими, и какая-либо одежда становилась обузой, а моя им понравилась, поэтому я позволил им взять свою одежду. Я уже не надеялся вернуться в Англию,- добавил Джеймс.- Не помышлял, что буду снова сидеть за английским столом в английском университете.
        Конечно, его приятели англичане подумали бы, что такое поведение присуще душевнобольному. Только пациенты сумасшедшего дома не носят штанов.
        Он рассмеялся:
        - Что бы такое рассказать вам?- И смутился. Потом поднял глаза: - Я должен был отделить обычную информацию от остальной. Ох... простите. Я не должен был рассказывать об этом.
        - Нет-нет, все в порядке.- И как ни странно, это было именно так, хотя она округлила глаза и сказала: - Великий Боже! Ну и что же?
        Джеймс удивил ее. Он удивил женщину, которая была опытной в самом привлекательном смысле этого слова. Достаточно опытной, чтобы ее не шокировало упоминание о его наготе. Он наблюдал за тем, как она улыбалась и качала головой, размышляя: кому еще он мог бы рассказать подобное? И кто бы отреагировал так же благожелательно?
        В это время Николь сидела и рисовала в своем воображении возбуждающую картину: мистер Стокер сбрасывает костюм, снимает жилет, расстегивает ремень на брюках и спускает их.
        Для женщины, которая носит массу одежды - как способ самозащиты,- такое поведение равносильно безумию. Эта мысль очень понравилась ей: высокий красивый Джеймс Стокер стоит в лучах солнца, золотящих его кожу.
        В уютной тишине Джеймс тихо произнес:
        - Вчера днем вы встречались не со своей тетушкой.
        Николь моментально рассердилась:
        - Вы шпионили за мной?
        Он пожал плечами, как бы желая сказать: «Соблазн был слишком велик». Неужели она ожидала, что он устоит?
        Николь была почти уверена. Она поджала губы, затем ответила:
        - Это был Дэвид. Он распоряжается моей собственностью здесь в мое отсутствие. Он - тот, кто убил пчел.
        - А-а...- понимающе покачал головой Джеймс,- это все объясняет. Вы так обрадовались встрече с молодым человеком, разрушившим вашу крышу.
        - Не ваше дело,- ответила Николь, бросив на него быстрый и угрюмый взгляд.
        Он нахмурился и стал разглядывать свою чашку с кофе, затем немного смягчился:
        - Среди ваших друзей много мужчин.
        - Да, есть несколько.
        - И все они посвящают вас в свои сокровенные тайны, как я?
        - Иногда,- ответила она после некоторого колебания.
        - Часто,- настаивал Джеймс.
        Она опустила глаза, провела пальцем по основанию сахарницы и затем ответила после недолгого раздумья:
        - Да, часто. Хотя я и не знаю почему.
        - Как вы это делаете?
        - Я ничего не делаю,- быстро ответила Николь и, выдержав паузу, добавила: - Иначе как... Хорошо, я знаю, как заставить людей идти мне навстречу.
        Джеймс горько улыбнулся:
        - И как отгородиться от них.
        Оба замолчали. Николь постаралась скрыть уныние, охватившее ее.
        - Что ж,- сказала она наконец,- восхитительный завтрак получился. Благодарю вас.
        Она сняла салфетку с колен и, положив ее на стол, взглянула поверх головы Джеймса и очень удивилась. Часы на противоположной стене показывали тридцать три минуты двенадцатого. Резко откинувшись на спинку стула, она воскликнула:
        - Боже! Я собиралась встретиться...- Но тут же осеклась.
        - С Дэвидом,- закончил за нее Джеймс. Николь пристально посмотрела на него.
        - Вы должны были встретиться с Дэвидом? Где?- спросил Джеймс.
        Николь сжала губы, как будто боялась, что с них может сорваться ответ, затем упрекнула себя за ребячество и сказала:
        - В Гранчестере, три минуты назад.
        Джеймс встал, подошел к ней, отодвинул стул, помогая подняться.
        - Кто он?
        Николь поднялась и взглянула на Джеймса через плечо, когда брала зонт.
        - Он хороший друг.
        - Ну конечно!
        Она гневно посмотрела на него:
        - Это совсем не то, о чем вы думаете.
        - Тогда почему вы избегаете упоминать о нем, словно он ваша неприличная тайна?
        Николь почувствовала боль, как от удара,- достаточно острую, чтобы разозлить ее.
        Стокер понял, что оскорбил ее, поэтому поторопился забрать свои слова обратно:
        - Я... я прошу прощения.
        Николь намеренно медленно и легко прошла к лестнице.
        - Не будьте наивным. Он приличный молодой человек. Я бы не хотела... Хорошо, я хочу, чтобы он был счастлив...
        Джеймс шел следом за ней:
        - А вы служите угрозой его благополучию?
        Николь раскрыла свой бледно-желтый зонт и водрузила его над собой.
        - Я - реалист, доктор Стокер. Реалист, которого недавно вышвырнули с последнего английского бала.
        Из-под натянутого шелка зонта ей видны были только его ноги. Несмотря на ее официальное обращение, предписывавшее ему удалиться, Джеймс последовал за Николь. Она пошла быстрее. Он даже не спросил, куда они идут, просто молча шагал следом.
        День был облачный. Солнце светило, но небо оставалось серым. Совсем как ее душа, подумала Николь, стараясь побороть свое пасмурное настроение. Почему он не оставит ее в покое? Но нет, они молча прошли вместе по Кингс-Парад, затем через двор Королевского колледжа с его знаменитой старой церковью.
        Сначала она прошла по тротуару, затем через обширные зеленые лужайки, направляясь к реке. Это была полезная долгая прогулка, за время которой они не произнесли ни слова. Николь с Джеймсом перешли через реку Кем, затем пошли вдоль ее западного берега. Их путь проходил под деревьями по стриженой траве. Они шли мимо колледжей в готическом и тюдоровском стилях, которые украшали собой ландшафт,- архитектурное чудо прошедших веков.
        Когда они вышли на Куинз-Грин, Джеймс неожиданно спросил:
        - Вы пойдете через Гранчестер?
        - Да.
        - Вы знаете дорогу?
        - Тропинка тянется вдоль реки.
        - Не совсем так, к тому же дождь собирается.
        Она откинула зонтик, чтобы взглянуть на Джеймса, готовясь поспорить с ним, но как бы в подтверждение его слов вдалеке послышался раскат грома. Николь подождала, пока он стихнет, и ответила:
        - Со мной все будет в порядке.
        - Я могу показать вам, как срезать дорогу к «гранчестерским зубам»,- он употребил шутливое название,- если хотите.
        Николь закинула зонтик за спину и посмотрела на небо. Оно быстро темнело, и ей пришлось согласиться:
        - Хорошо.
        За Силвер-стрит зеленые лужайки и корты уступили место огороженным пастбищам. Ограждение представляло собой двойной турникет - каждая секция загородки вращалась на столбе, и это позволяло проходить через нее, оставляя миролюбивых коров пастись на лугу.
        Джеймс указал:
        - Отсюда, если пойдете лугом,- срежете путь.
        Он шел сзади, собираясь следовать за ней.
        Николь не знала, планировал ли он что-то заранее или все произошло случайно, однако деревянные секции турникета вдруг перестали вращаться. Она оглянулась через плечо, чтобы попросить его о помощи, и увидела, что Джеймс держит заднюю секцию турникета, затормозив движение всей хитроумной конструкции. Она оказалась зажатой на небольшом пространстве, не имея возможности двинуться ни вперед, йи назад.
        Ее сердце глухо застучало в груди. Она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла очень неуверенная. Отпусти он ее в этот момент - Николь расценила бы его действия как шутку.
        Джеймс Стокер уверенно встретил ее взгляд, его пальцы скользнули по ее шелковому турнюру, при этом он продолжал крепко держать турникет. Джеймс оказался совершенно непредсказуемым. Он выглядел смущенным, но в то же время упрямым и непреклонным.
        Ситуация мгновенно стала угрожающей. Стокер недвусмысленно давал понять, что хочет обладать ею.
        Биение сердца отдавалось у нее в жилах. Николь ощущала свой пульс в запястьях, на шее, в животе. Боже! Каким высоким он был по сравнению с ней, когда стоял так близко. Более того, придерживая турникет, он демонстрировал ей свою власть. Она была устрашающей и привлекательной одновременно. Николь стояла неподвижно, боясь пошевелиться и этим выдать себя. Он это понимал. Но Бог ей помог...
        Повернувшись, она разглядывала его из-под зонта, склонив голову набок. Николь перевела взгляд на его руки, а с них снова на лицо, стараясь разгадать его намерения. Его намерения!

«Боже правый!» - подумал Джеймс. Его глаза следили, как блестящая малахитовая брошь на ее груди вздымалась и падала. Он не отрывал взгляда от того места, где два нежных полушария, плотно смыкаясь, казалось, готовы были раздавить друг друга, - так крепко Николь обеими руками прижимала ручку зонтика к себе.
        Ее груди - такие полные, округлые и соблазнительные - не могли оставить его равнодушным. Джеймс облизнул пересохшие губы.
        Николь прислонилась к столбу изгороди. Мягко, спокойно она спросила:
        - Что вы делаете?
        Джеймс медленно покачал головой. Он не мог говорить, Николь знала это, возможно, лучше его самого. Джеймс понял это, почувствовав блаженство, когда забрал из ее рук зонт. Николь попыталась выхватить его, но было поздно.
        - Я хочу видеть вас,- сказал он,- не прячьтесь.
        Джеймс выразился предельно ясно. Конечно, он хотел бы отбросить ее одежду, хотел бы исключить все, что его окружало, из поля своего зрения. Он хотел остаться с ней наедине. Он хотел тесной, глубокой близости... эмоциональной и физической. Он хотел сблизиться с Николь Уайлд. И это страстное желание кружило ему голову.
        Джеймс спохватился.
        - Я не знаю,- сказал он,- эти мимолетные упоминания о пчелах, молодом человеке - вашем друге, вашей тетке и сестрах соизмеримы с моим рассказом о том, как я бегал нагишом в прошлом году, или нет?
        Она неприязненно взглянула на него:
        - Мы не дети, чтобы играть в игру, кто больше секретов выболтает. Я не должна вам исповедоваться.
        - Нет, мы два взрослых человека, один из нас - чистосердечен, другой - скрытен и замкнут. Я не прошу вас насильно исповедаться. Хотя,- он рассмеялся, когда это пришло ему в голову,- вы, возможно, знаете что-то, что мне было бы интересно узнать. Я интересуюсь вами,- добавил он.- Только вами. В вашей жизни должно было быть что-то еще, кроме мальчика и двух сестер, которые, я догадываюсь, не так хорошо к вам относятся, как ваша тетушка. Почему? Расскажите, расскажите мне все о вашей жизни - все, что действительно имеет для вас значение...
        - Концерты,- перебила она его.- Концерты имеют для меня значение. И опера. И букеты цветов. И образование. Я верю в образование для всех, именно оно станет спасением для человечества. Я думаю, каждая женщина, имея деньги, должна вкладывать их в реальную собственность для того, чтобы получать наивысший доход. Это мое настоящее, вот что имеет для меня значение.
        - Нет, это внешняя сторона...
        - А вам никто не давал права на большее, хотя бы потому, что вы готовы пригвоздить меня к этому месту, пока я не отвечу...
        - Кто такой Дэвид? Как у вас появилась здесь собственность и...
        Николь со злостью, придавшей ей сил, так толкнула бедром турникет перед собой, что от одного этого толчка тиски, в которые она была зажата, раскрылись, и Джеймс отпустил турникет.
        Освободившись, Николь стремительно пошла прочь, прежде чем Джеймс смог объясниться или успокоить ее. Она спешила через выгон так, словно множество диких вепрей гналось за ней. Джеймс прошел через турникет и направился следом.
        Она шла навстречу грозе, ее маленькая фигурка выделялась на фоне темного неба с клубящимися тучами. В этот день она надела молочно-желтое платье. Этот цвет ярко выделялся на фоне синевато-багровых, с лиловым отливом грозовых туч, которые вились по небу и закрывали горизонт.
        Джеймс догнал ее, потянул за руку с мыслью о том, что им нужно искать убежище. Николь резко высвободилась, так что Джеймсу пришлось отступить. Ему вдруг пришло в голову, что она любит тех, кого защищает. Она скрывает их, не позволяя никому приблизиться. Такая позиция, казалось Джеймсу, вела к одиночеству. Это заставляло его тревожиться за нее и злиться.
        - Так что же случилось с двумя вашими упрямыми сестрами? Почему они не разделили свою жизнь с кем-нибудь таким же умным и великодушным, как вы?
        Джеймс заставил Николь повернуться.
        - Четырьмя,- сказала она.- У меня было четыре сестры. Две умерли: одна - из-за аварии на бумажной фабрике, где работала, нет, батрачила; другая - в детстве, в девятилетнем возрасте. Две другие замужем и живут в бедности. Муж Нинетт бьет ее. Я как-то пыталась послать ей и Шантиль деньги, но они не захотели их принять. Они бедны, больны, несчастны, необразованны...- Она замолчала, затем рассмеялась горько и иронично: - Я одна сумела встать на ноги, а они называют меня... шлюхой, - произнесла она, но это слово заглушил раскат грома, который неожиданно раздался совсем рядом и продолжался почти целую минуту.
        Это слово было как пощечина. Джеймс не мог бы произнести его вслух. Оно было вульгарным, но оно было произнесено.
        Произнеся это слово, Николь, однако, притупила свою злость. Она не применяла к самой себе таких нецензурных выражений. Те, кто делал это, допускали в отношении ее ошибку, несправедливость, и она это знала. Все, чего она хотела,- это прожить жизнь в мире и спокойствии. Спокойствие было ее страстным желанием, поэтому она стояла, собираясь с силами, глядя на ветки конского каштана, качавшиеся на ветру с дрожавшими листьями. Она чувствовала, что ее юбка прилипла к ногам.
        Николь слышала, как Джеймс прошептал:
        - Я... я извиняюсь за ваших сестер. Мне так жаль...
        - Мне тоже жаль. Жаль, что живые так же далеки от меня, как и мертвые. Но мне ничуть не жаль, что я не стала одной из них.- Когда Николь посмотрела на него, то заметила, как пристально и серьезно он ее разглядывает, и предостерегла: - Не делайте ошибки. Я правильно распорядилась своей жизнью. Из всех своих возможностей я выбрала наилучшую.
        Джеймс коротко кивнул в ответ. Николь не выдержала и снова зашагала вперед. Вместе они подошли к ближайшему зданию колледжа, влажный ветер подгонял их в спину.
        Чуть позже Джеймс, прокашлявшись, сказал:
        - Вы говорили о вашем друге Дэвиде. Если он действительно ваш друг, то вы подходящий человек для него.
        Николь долго смотрела через поле на серые готические башни, купола, шпили, затем сказала:
        - Дэвид - мой сын.
        Не потребовалось и секунды, чтобы Стокер понял, что она никогда никому об этом не говорила. Николь продолжила:
        - Он ходил в лучшие школы, получал все, о чем молодой человек может только мечтать. Однако не ошибитесь. Я не лгу, утверждая, что я его мать, но я не объявляю о своем материнстве. Я попросила Хораса усыновить его, что он, между прочим, и сделал. Дэвид официально считается сыном покойного Хораса Уайлда, адмирала флота ее величества. Большинство людей предполагают, что мы с Дэвидом в таких сердечных отношениях из-за Хораса, его законного отца. Но это я,- произнесла она с ударением,- я заботилась о нем. И теперь мне принадлежит высочайшая честь послать его учиться в университет, где он преуспеет. Этого я не могла бы сделать для него, будучи помощницей поварихи или трепальщицей на бумажной фабрике. Не думайте, что я сожалею о том, что сделала. Нет, ничуть!
        Она бросила на Джеймса вызывающий взгляд, затем вынуждена была отвести его из-за того, что почувствовала, каким грубым он был: Стокер смотрел на нее настойчиво, с терпеливым вниманием. Николь ощутила тревогу: его прищуренные глаза отражали его настроение, откликались на ее сомнения и - Боже помоги ей!- страстное желание.
        Николь отвела взгляд.
        - В сущности, мне это нравилось.- Она горько рассмеялась.- И я ни за что не расстанусь с Дэвидом.
        Они остановились посреди луга. Когда Николь осмелилась снова поднять глаза на Джеймса, то обнаружила в его взгляде только понимание, а не осуждение. И возможно, что-то сродни... уважению. Как если бы он нашел в необычной мешанине ее жизни что-то достойное похвалы. Николь Уайлд снова рассмеялась.
        - И считаю, что я - подходящая компания,- добавила она.- Очень даже подходящая компания. Но я сознаю, что мое мнение не совпадает со взглядами английского высшего общества.
        Николь не знала, что еще Джеймс намеревается сделать, чтобы добиться ее признаний. В этот момент тяжелая капля дождя упала ей на голову. Затем другая ударила по плечу. Она подняла голову. Черные тучи надвигались с ужасающей быстротой.
        - Скорее!- скомандовал Джеймс, открыв зонт и подтолкнув ее под него.
        Как только они побежали, за их спинами послышался нарастающий шум дождя.
        - Сюда! Быстрее!
        Джеймс прикрывал ее собой. У изгороди он поднял Николь на руки и поставил по другую сторону, так, словно она была не более чем промокшая кошка. Сам Джеймс едва успел миновать ограду, как небо разверзлось.
        Глава 10
        Последние тридцать ярдов они бежали сквозь стену дождя, поэтому Николь не могла видеть, куда Стокер ведет ее, пока не очутилась под каким-то навесом.
        Они спрятались под каменной аркой одного из монолитных зданий колледжа Всех Святых. Как только они оказались в безопасном месте, Джеймс принялся весело стряхивать с себя воду.
        Николь последовала его примеру. Ах эта вода, этот дождь. Как удачно они нашли укрытие! Она отряхивала свои юбки, стараясь успокоиться.
        Николь взглянула на Джеймса, перехватив его быстрый взгляд, когда он откидывал назад свои волосы. Его руки были такими же длинными, как и все его мускулистое тело. Его торс был не грузным, а гибким, как у пловца. Стокер был очень подвижный, двигался легко и быстро, даже если тащил за собой женщину. Его предплечье, насколько она заметила, когда он схватил ее, расширялось к локтю и было твердым, рельефным и сильным. Лев в Африке, пожелай он съесть его, посчитал бы Джеймса жестким и волокнистым.
        Красота его лица объяснялась совершенством формы черепа, резко очерченного, со впалыми щеками и широкой мужественной челюстью. Стройное тело делало его похожим на мальчишку, он выглядел значительно моложе своих лет.
        Этот красивый молодой человек лет тридцати насмешливо улыбался ей.
        Николь поняла, что пристально рассматривает его. Она рассмеялась и сказала:
        - Вы выглядите ужасно, как будто только что вылезли из воды.
        - Вот возьмите,- произнес он и протянул ей свой носовой платок.
        - Спасибо,- поблагодарила она.
        Платок оказался свежевыглаженным, хрустящим, сохранившим его тепло. «О, прекрасно»,- подумала Николь с сарказмом. Но это действительно было прекрасно. Поднеся его к лицу, она сразу же почувствовала аромат сандала и пряностей. Необычные пряности, решила она: кардамон и гвоздика, цитрус - возможно, увлечение Востоком сказалось на пристрастиях этого мужчины. Она протерла глаза и нос, щеки, подбородок, затем провела платком по лбу.
        Ее платье стало весить вдвое больше обычного. Рукава прилипли к рукам, туфли промокли. Верхняя юбка пропиталась водой, из-за этого нижние юбки тоже намокли и были заляпаны комьями грязи.
        Николь выглянула, чтобы посмотреть на ливень. Трудно было различить что-либо за потоками холодного дождя. Из своего укрытия они слышали, как грохотал гром, видели, как мокрые деревья раскачивали своими ветками, различали вдали частокол изгороди и какие-то пятна, которые Николь приняла за коров.
        Если за пределами убежища было пасмурно, то под сводами арки почти темно. Джеймс, как она слышала, стучался в дверь часовни.
        - Закрыто,- сказал он, разочарованно вздохнув. Она посмотрела на него через плечо. Выйдя из темноты, он предложил:
        - Я могу сходить за экипажем.
        - Вы промокнете. И я тоже, как только выйду на улицу. Нет смысла.- Она помолчала, затем решила: - Придется пока остаться здесь.
        Николь осмотрелась. Они нашли укрытие под глубоким выступом бокового портала новой часовни Всех Святых. Часовне этой больше подходило название собора. Дверь в глубине портала была темная и массивная, выход преграждал водяной поток с неба. Оставалось небольшое пространство со сводчатым готическим потолком и вымощенным плитами полом.
        Николь вернула Джеймсу платок. Он принялся вытирать им свое лицо. Она дала выход своему возмущению:
        - Я предполагала встретиться с Дэвидом полчаса назад. Мы собирались попить чаю в саду, затем вернуться по реке.
        - Теперь уже не получится.
        - Думаю, вы правы,- согласилась она и засмеялась.
        Она почувствовала, как Джеймс приблизился. Дрожь пронзила ее, когда она ощутила, как что-то скользнуло ей на плечи. Его пальто, подкладка которого осталась сухой и хранила тепло его тела. Николь даже не смогла пробормотать слов благодарности. Это было так восхитительно, что лишило ее дара речи. Она даже не осознавала, насколько замерзла. Николь запахнула пальто и спряталась в нем.
        За ее спиной Джеймс произнес:
        - Мне надо на лекцию через полчаса.
        - Студентам понадобится ковчег, чтобы туда добраться.
        - Дождь должен стихнуть.
        - Не похоже.
        Двое людей, которые все утро обменивались самыми сокровенными тайнами, теперь по непонятной причине не могли поддержать незамысловатый разговор.
        Николь оглянулась. Джеймс остался в рубашке и жилете.
        Она почувствовала себя очень уютно. Вспышки молний освещали их укрытие. Вглядываясь в лицо Стокера, Николь размышляла о том, как должна пахнуть его кожа. Так же, как носовой платок? И тут она чуть не фыркнула. Джеймс Стокер пристально смотрел на ее губы.
        Она отвернулась. Ветер разносил дождь по склону, и не было видно ни одного человека. Низвергавшаяся вода устремлялась к канавкам, образовавшимся на земле; ручьи журчали в шаге от нее и скатывались в лужи.
        Николь чуть не подпрыгнула от неожиданности, когда почувствовала, как две сильные руки обхватили ее за плечи. Джеймс стал растирать ее руки от плеч до запястий. Она закрыла глаза. О! Николь вздохнула и, съежившись, спряталась поглубже в его пальто.
        - Вы выглядите замерзшей,- сказал он.
        Hиколь не ответила. Она спрашивала себя: почему это случилось снова, почему ее опять тянет к нему? Почему бы ей не завязать отношения с молодым и сильным Джеймсом Стокером ради удовольствия? Неправда, что она не делала ничего подобного раньше.
        Он потянул ее за руку со словами:
        - Подол ваших юбок совсем промок. Идите сюда, здесь посуше.
        И темнее. Николь с готовностью последовала за ним.
        Там Джеймс устроил ее поудобнее: прислонил спиной к единственному хорошо освещенному участку рядом с толстой обшивкой двери. Сам же развернулся и встал рядом с ней, прислонившись спиной к камням и вытянув ноги перед собой. Он почти касался ее локтя, был всего в шести дюймах от нее.
        Она хотела его. Ах, какая глупость! Желать молодого простачка, с отливающими золотом волосами и такого же цвета глазами, с безупречной репутацией. Героя ее величества. Любимца общества. Молодого человека, родившегося так поздно, что он, возможно, уже не может помнить брюк, сшитых вручную, а не на швейной машине, или ткани, сотканной на ручном станке, а не на ткацких машинах.
        Николь вдруг вспомнила, какое она испытывала в молодости презрение к старикам, любившим ее. Она нисколько не жалела их в те времена, зато теперь испытывала к ним сочувствие. Бедные они, бедные!
        Она и Джеймс расположились рядом. Николь стояла съежившись, завернувшись в его пальто, он - опершись прямой спиной о стену. Оба в некотором напряжении молчали. Или неловкость испытывала только Николь? О чем он думал? Что чувствовал? Ее больной зуб неожиданно дал о себе знать - настроение у Николь совсем испортилось.
        В этот момент Джеймс Стокер оглядел ее с ног до головы и спросил:
        - Это не оттого, что я не знаю, как подступиться?
        - Что?- переспросила она.
        Но Джеймс расценил ее вопрос, как интерес к подробностям. Он кивнул в сторону противоположного темного угла.
        - Там,- сказал он.- Я бы хотел затащить вас туда и начать с нижних пуговиц этого мокрого платья. Я мог бы заняться с вами любовью прямо здесь. Или под деревом, или на площадке, или в лачуге, или на камнях у реки, или стоя в реке. Я не знаю, почему вы отталкиваете меня так долго, но вы это делаете. Почему? Вы не хотите меня? Чем я плох?
        - Что?- повторила Николь, как простушка.
        - Вы мне позволите? Я хочу. Боже правый! Я так сильно хочу, что не могу стоять, я должен на что-нибудь опереться.
        Николь бросила на него взгляд и покачала головой. Она даже не могла произнести
«нет».
        Он понял, что она ответила, но все же спросил:
        - Вы примете меня?
        - Простите?- переспросила она, нервно рассмеявшись.
        - Позволите вы мне или нет? Вы примете меня?
        Николь снова покачала головой.
        - Нет,- наконец тихо произнесла она.
        За последние десять минут она только и делала, что лгала.
        Это было последней каплей. Когда Джеймс скрестил руки и откинул голову назад, так что ударился ею о камни, словно хотел размозжить, внутри у Николь все перевернулось и дыхание перехватило. Теплая волна прошла по ее телу, и в голове стало пусто.
        Она сказала:
        - Это... это ужасная идея...
        Джеймс посмотрел на нее.
        Она нервно рассмеялась. Он шагнул к ней и наклонился, загадочно улыбаясь. Его очень заинтересовал этот смех.
        Он оперся руками о стену, так что Николь оказалась в западне.
        - Не надо...- попросила она.
        - Я не сделал ничего, что могло бы оттолкнуть вас от меня.
        Она ответила:
        - Мы неподходящая компания друг для друга, вы это знаете. Я не хотела бы...
        - О да,- сказал он,- неподходящая.
        Стокер наклонился к ней.
        - Джеймс!- Николь впервые непроизвольно назвала его по имени. Ей пришлось отвернуться, дабы избежать его поцелуя. Хотя она хотела, чтобы Джеймс целовал ее. Одна ее половина жаждала этих поцелуев, в то время как другая боялась их.
        Стокер отодвинулся на дюйм, не больше, и взялся руками за лацканы своего пальто, плотно укутав ее под подбородком. Он прижал Николь к стене, поднял ее лицо к своему и большим пальцем правой руки нежно провел по ее подбородку.
        У Николь пересохли губы. Да, вблизи она почувствовала чуть различимый аромат цитруса и кардамона и еще какой-тс незнакомый запах. От этого запаха и его близости у нее подкашивались ноги, это волновало, заставляло трепетать, возбуждало желание и, как ни странно, внушало страх. Противоречивые желания буквально раздирали ее, сердце билось в груди в такт дождю, с силой колотившему о ступени крыльца.
        Николь хотела, чтобы Джеймс распахнул полы пальто и прижал ее к себе, чтобы они оба завернулись в него и стояли тесно прижавшись. Она представила это - представила, как все дальше и дальше затягивается в эту ловушку, все ближе к нему, все теснее. Она даже представила себе их близость, ощутила тяжесть его тела, как он приникает... Великий Боже! Она прищурилась и отвела взгляд в сторону.
        Стокер нашел достойный выход.
        - Я очарован вашим смехом,- сказал он.- Я знаю, что возраст внушает вам опасение. Но в вас есть некая сила и благородство...- Джеймс кивнул в подтверждение своих слов. Но этого было недостаточно.- В вас есть что-то неподвластное времени...- выпалил он снова. А в завершение добавил: - Вы будете прекрасны и в восемьдесят семь, миссис Уайлд. Вы необыкновенная женщина.

«Какая удача,- подумала она,- что он случайно подобрал совершенно правильные или нет, неправильные слова». Она позволила ему увлечь себя в дальний темный угол.
        Джеймс проводил ее туда, где было меньше света, словно альков под таким проливным дождем был недостаточно уединенным местом. Он посадил ее там, где арка при спуске расширялась и получалась скошенная стена, и загородил собой весь свет. Если бы его страсть имела вес и массу, то просто-напросто скатилась бы на них и раздавила.
        Джеймс постоял, не двигаясь несколько секунд, пока Николь с ужасом не почувствовала,
        как желание разливается внутри ее. Она отодвинулась - всего на несколько дюймов, больше не смогла. У нее было множество способов остановить его. Но она ничего не предприняла. А вместо этого окунулась в глубокий и сладостный поцелуй.
        Он еще не произошел. Но Николь уже чувствовала его. Затем Джеймс легко коснулся губами ее губ. Какие у него нежные губы!
        Джеймс пробормотал:
        - Одно только слово, и я перестану.
        Нет, она не хотела останавливаться. Стокер целовал ее с необычайной нежностью - молодой человек, чья жизнь складывалась настолько счастливо, что он даже не понимал, что некоторые чувства стоит сдерживать.
        И что же она молчит, как идиотка! Вместо этого, когда Джеймс распахнул на ней пальто и откинул его и Николь почувствовала, как его руки заскользили по ее телу, она прошептала:
        - О да, да.
        Николь таяла в его руках. Джеймс завладел ее грудью и прильнул к губам. У него вырвался протяжный, низкий стон, когда он прижался к ее бедрам.
        До чего приятное чувство! Руки Николь обвили шею Джеймса, пальцы скользнули вверх и вплелись в его волосы. Она притянула его голову к себе и приоткрыла губы. Ее язык быстро нашел его и поманил. И, приняв это приглашение, он ринулся вперед.
        Его руки погладили бедра Николь, перешли на ягодицы и теснее прижали ее. Она почувствовала, какой твердый у него живот. Джеймс все плотнее прижимался к ней: прекрасное вечное соединение, от которого перехватывало дыхание.
        Николь глухо вздохнула, когда его руки смяли подол ее платья и стали поднимать его. Под нижними юбками он нащупал край чулок, его пальцы скользнули между ее ногами, и Стокер застонал. Каменные своды отозвались протяжным эхом. Он наконец достиг желанной цели!
        Николь тоже хотела Джеймса. Ей нужен был такой любовник - податливый и восторженный, готовый уступать и так простодушно желающий ее близости.
        Николь расстегнула на нем рубашку и прикоснулась к его груди, где неожиданно нащупала жесткие волосы, свидетельствовавшие о зрелости мужчины. Это возбудило ее еще больше.
        Он начал стаскивать с нее панталоны, стараясь высвободить их из-под корсета. При каждом прикосновении его пальцев ее тело вздрагивало.
        Однако эти же прикосновения и вернули ее к действительности, а также собственные пальцы, нащупавшие золотую цепочку от его часов. Она мгновенно вспомнила, как он стоит у стойки у Толли и оглядывчет все вокруг с достоинством молодого рыцаря королевы Виктории. Очаровательный принц, явившийся из волшебной сказки.
        Но здесь не было принца.
        - Прекратите.- Николь толкнула его в грудь.
        И он не стал притворяться, что не слышит ее, или протестовать, или стараться потянуть время. Джеймс просто в тот же миг остановился и замер.
        Именно она стала оправдываться:
        - Вы... вы...
        - Я обидел вас,- предположил он, откинув голову назад.- Я сожалею. Я никогда... никогда прежде не вел себя так с европейской женщиной, я думаю... я...
        - Нет-нет.- От удивления Николь рассмеялась.- Вы не сделали ничего обидного. Вы только... только...
        - Я - что?- Его молчание казалось ей обидным.
        - Вы - любимец света. Я не могу, вы очень опасны для меня.
        Она отодвинулась от Джеймса на расстояние вытянутой руки, и ее юбки упали. Она пыталась объяснить:
        - Я правильно поступила много лет назад. Император никогда не приглашал меня во дворец, но я вела себя правильно. Париж отличался от теперешнего. Теперь все изменилось. И в Англии... позвольте объяснить... я хочу спокойствия. Я уже немолода. Я больше не переношу суеты.
        - Вам только тридцать шесть.
        - Тридцать семь, на прошлой неделе у меня был день рождения.
        - Что же, поздравляю,- сказал Джеймс.
        Он стоял тяжело дыша. Николь чувствовала, что он обижен, но Джеймс больше не жаловался. Она осталась недовольна собой.
        Что сказать? Что они больше не увидятся? Вместо этого Николь объявила громадной темной глыбе перед собой:
        - Хорошо, мы нравимся друг другу. Но вы хотите принадлежать свету, вы должны принадлежать свету. Я же - нет. Джеймс, с вами я рискую окунуться в романтические бредни. Вы мне очень нравитесь. Но вы слишком импульсивны и беззащитны. И я не рискну встать вровень с вами. Я не так уж невинна...
        - Я тоже далеко не невинен...
        - Не так уж это замечательно. Я не позволю себе влюбиться в вас.
        В этот момент ее слова эхом отозвались в их тусклом каменном убежище. Дождь не переставая хлестал на улице. Чуть мягче она добавила:
        - Если бы этс была просто любовная интрижка, Джеймс...- Поколебавшись, Николь закончила: - Надо признать, что я не настолько глупа, не настолько молода и неопытна, чтобы позволить себе связь с вами.
        - Как вы предполагаете контролировать подобные вещи?
        Она чуть заметно пожала одним плечиком.
        - А если я не соглашусь с таким раскладом?
        Николь до боли закусила губу. Затем рискнула:
        - Я больше не увижу вас. Никогда.
        Джеймс внезапно резко отстранился, явно раздосадованный. Нет, огорченный. И сказал:
        - Вы единственный человек в Англии, с которым я смог поговорить с той поры, как вернулся. Действительно поговорить. Вы не сможете отнять этого у меня.
        Джеймс тотчас же отступил. Николь была очарована, услышав в его голосе настойчивость.
        - Нет,- пробормотала она.- Я не хочу. Пожалуйста...
        Он сделал шаг к ней навстречу.
        - Я...- попытался настаивать Джеймс. Он вздохнул, замотав головой из стороны в сторону.- В Африке,- пробормотал он,- я понял всю прелесть подчинения сексуальным порывам. Здесь при взгляде на женщину я чувствую себя животным. Зрелые мужчины говорят о «низменных потребностях». Низменных! Как будто стремление к слиянию с женщиной для мужчины - желание извращенца, как будто это что-то постыдное. Но я не прав.- Он запустил пальцы в волосы и провел рукой.- Или это не так?
        Он помолчал.
        - Честно говоря, я больше ничего не понимаю.
        Николь рассмеялась:
        - Конечно, это не так. Африка вас изменила. Да это и неудивительно. Думаю, что она изменяла всех, кто туда попадал. Вы переживете это, приспособитесь.
        Джеймс дважды или трижды с трудом глубоко вздохнул, затем протянул свою руку.
        - Николь, честно...- Он никак не мог выразить свою мольбу словами. Он посмотрел на нее долгим взглядом, затем просто сказал: - Мне нужен друг.- И рассмеялся.- Мне нужна и любовница. Но друг... Мне нужен больше друг, который понимал бы меня.
        Джеймс хмуро улыбнулся и протянул к ней руки.
        - Вы,- сказал он. Сожаление захлестнуло Николь.
        - Да,- ответила она.
        Они покинули свое убежище и вышли из сумрака на тусклый свет дождливого дня. Николь с Джеймсом сели на сухой выступ портала и стали смотреть на дождь. Она сделала именно то, что необходимо было сделать для того, чтобы их взаимоотношения могли спокойно развиваться,- она сделала вид, будто ничего не произошло, что они и не пытались стать любовниками. Джеймс, казалось, усердно поддерживал ее ложь, так как она настаивала на этом.
        Время тянулось медленно. Они разговаривали большей частью об университете, шутили о декане, которого оба хорошо знали, и о вице-президенте, слишком расположенном к аббату Суонсбриджу. Они шутили о случайных знакомых, но в основном с гордостью говорили об университете. Джеймс любил его. И Николь радовалась, что ее сын поступил туда. У Дэвида не было подготовки, традиционной для английских школ, так как в основном образование он получал в Италии.
        Как только дождь начал стихать, Джеймс спросил:
        - А кто отец Дэвида? Что с ним стало? Почему вы растили Дэвида одна?
        Николь еще не готова была ответить на эти вопросы. Она не привыкла обсуждать с кем-либо подробности своей жизни. Поэтому в первый момент решила солгать, заверив, что отцом Дэвида был Хорас Уайлд, как и записано в официальных бумагах. Но после некоторого размышления Николь решилась слегка приоткрыть завесу тайны:
        - Отец Дэвида был...- она попыталась найти правильное определение,- человеком с положением и перед ним открывались широкие перспективы. Он боялся, что наша связь опорочит его в глазах общества.
        Она замолчала.
        - Хотя, по совести говоря, он старался. Его жизнь была... сложной. Я не знаю, что еще добавить. Он не мог официально признать Дэвида, несмотря на все его чувства. Я позволила ему исчезнуть из нашей жизни. Если бы я настаивала, то сильно навредила бы ему. У меня хватило совести, чтобы не разрушать жизнь отца своего ребенка.
        - Он отказался от вас?
        - Почти, он до сих пор борется с этим.
        Когда дождь наконец прекратился, Николь с удивлением обнаружила, что день клонится к закату.
        - Мы так долго беседовали,- сказал Джеймс, бросая камни в лужу.
        - Это ваша вина: с вами так приятно разговаривать.
        - Не всегда. Только если мне интересно.
        Джеймс посмотрел на нее. Сияя улыбкой, он произнес:
        - Нет, вы - чудо! Как долго вы собираетесь пробыть в Кембридже?
        Она слегка пожала плечами:
        - Пока дом не приведут в порядок после нашествия пчел.
        - Хорошо.
        - По правде говоря,- Николь сделала движение, собираясь встать,- мне надо идти.
        Стокер быстро вскочил и предложил ей руку:
        - Вы абсолютно правы. Я должен пойти назначить новое время для моей лекции.- И почти без паузы, словно продолжая разговор, спросил: - Завтра обед?
        Она вскинула на него глаза, возвращая ему пальто:
        - Что?
        - Обед. Вы пообедаете со мной завтра?- Джеймс взял свое пальто, накинул его, скользнул в рукава.- Пчелы дали нам некоторое время, вы же понимаете. Мы должны этим воспользоваться.
        - Нет,- ответила Николь, хотя надо было бы добавить: «Не глупите». Она огляделась, ища свой зонт.
        - Он там.
        - Что?
        - Ваш зонт. Он там, у двери.
        - А-а...- Она пошла за зонтом. У нее за спиной Джеймс сказал:
        - Значит, завтра - завтрак,- так, словно они уже все решили,- в семь часов?
        Николь остановилась. Как идиотка она повторила:
        - У Толли? Завтра в семь? Снова?
        - Прекрасно,- ответил Джеймс и шагнул на мокрую траву, бросив на ходу: - Увидимся.
        Джеймс Стокер скрылся, прежде чем Николь собралась объяснить ему, что не согласна.
        Глава 11
        Неделей позже Джеймс Стокер стоял посреди своей обширной лаборатории - самой большой из шести в Каннингемском лабораторном корпусе по Фэйрфилд-стрит. В ней царил ужасающий беспорядок. Оглядев комнату, он откинул волосы назад и спросил своего ассистента:
        - Сэм, есть ли способ придать лаборатории менее плачевный вид?
        Этот вопрос был вызван тем, что через час с небольшим Николь Уайлд должна была переступить порог этой комнаты.
        Сэм безнадежно покачал головой. Единственное, что еще можно было предпринять, так это расчистить стул, чтобы было куда посадить гостью. Все остальное было совершенно безнадежно.
        Весь пол по углам был завален книгами, журналами, дневниками, погребенными под картами, скрученными, сложенными и свернутыми. Кипы их в изобилии возвышались, как высокие и не очень острова посреди непролазных дебрей полевого снаряжения, требующего чистки и починки: бухты веревок, заплечные ремни, костыли, тесаки, топоры, молотки, старый компас в потертом кожаном чехле и потрепанный секстант без линз.
        Середину лаборатории занимали столы, уставленные инструментами: несколько новых сверкающих микроскопов - за одним из которых сидел и работал Сэм. Картотеки, крошечные кирки, долото, штативы, химические препараты. Образцы пород, калиброванные по шкале от самого мягкого - гипса - до алмаза. На этих столах было представлено лучшее и самое современное лабораторное оборудование.
        Остальное пространство комнаты не выдерживало сравнения, по мнению Джеймса, со всеми теми сокровищами, которые он добыл, взбираясь на горы и исходив многие мили: дубовый кабинет с несметным количеством маленьких ящичков, который располагался вдоль длинной стены лаборатории - наиболее опрятная часть комнаты,- в которых были помещены десятки тысяч образцов пород, или камней, на взгляд непосвященного человека.
        Для Джеймса, однако, эти обломки окаменелых деревьев, ископаемые, кремень или кварц были настолько индивидуальны, что язык не поворачивался назвать их камнями. Для него они имели такое же своеобразие, как и лицо человека. Там были срезы осадочных пород со скалы Атулла - удивительная связь тысячелетий. Или гранит с чудесными белыми слюдяными вкраплениями. То были частички Земли - планеты, по которой он ступал, каждая из которых отличалась от других по своему происхождению. Он знал их, как знал людей.
        Джеймс собирал образцы пород с детства, он едва ли мог вспомнить, когда началось его увлечение. По рассказам матери, ей приходилось вынимать камешки у него изо рта, чтобы он не проглотил их. Джеймс собирал красивые камни, которые предлагал ему Филипп Данн. Филипп сам был геологом, и очень удачливым, и часто приглашал к себе домой молодого Джеймса, делая это тайком от его родителей (семья кучера и местной молочницы). Джеймс был ближайшим другом Филиппа, у которого не было сына, а были только четыре дочери, на одной из которых Филипп в шутку предлагал Джеймсу жениться. (Но совсем не в шутку Джеймс представлял себе, как в один прекрасный день женится на второй дочери, Вивиан. Она была прелестной, яркой, добросердечной и меньше остальных походила на мать.)
        Джеймс не мог равнодушно пройти мимо микроскопа. Он наклонился над ним, чтобы разглядеть срез породы толщиной с бумажный лист, взял из рук Сэма карандаш и добавил кое-что от себя в его записи. Он развернул стул и сел на него. Необычный проект был в момент составлен, а в следующий уже отложен. Джеймс не мог объяснить это иначе, как сказав, что он был частью того, что находилось у него за спиной из конца в конец лаборатории, от пола до потолка, от стены до стены, на стеллаже в десять футов: сундуки и корзины для багажа, которые он привез с собой из Африки. В них было собрано все: образцы почвы, записки, дневники, геологические пробы, данные по всей его экспедиции. Работа ста сорока восьми человек. Эти предметы пережили тех, чьи руки держали их, поднимали, маркировали, осторожно заворачивали, укладывали в корзины и заносили в журнал.
        Если Джеймсу приходилось открывать корзины, то он долго не решался прикоснуться к этим вещам. Он думал о тех, кто уже умер. Его друзья, помощники. Он видел в этих камнях их лица, узнавал их почерк в журналах. Боль пронзала его каждый раз. Это беспокойство, как оч считал, было причиной, из-за которой он запаздывал с проектом.
        Проект, по сути дела, был грандиозный: начать предстояло с создания карт. Микроскопические исследования и химический анализ привезенных образцов должны были прояснить картину Африки в том виде, в каком еще никто этого не делал. Если бы ему удалось собрать все данные воедино, он сделал бы геохимические карты распределения каждого химического элемента и геофизические карты. Он со своей командой собирался описать систему грунтовых вод. Сделать сейсмологические карты. Короче говоря, данные и образцы, как следует упорядоченные, имели для Джеймса куда большее значение, нежели все золото мира. Он только приступил к работе. Месяц прошел, а еще ничего не сделано.
        - Могу я войти?
        Джеймс поднял голову и почувствовал замешательство. Николь. Он посмотрел на часы. Она опоздала на несколько минут. Как незаметно пробежало время! Он улыбнулся и встал со стула. Ее взгляд светился уже знакомой ему радостью.
        С того памятного дождливого дня прошло больше недели. Они с Николь встречались каждый день за завтраком. Дважды они обедали и один раз пили вместе чай. И каждый раз это было приятным и ярким событием. Не стоило и думать, что после дневного чая он будет изгнан из ее жизни. Она согласилась на обед, согласилась идти с ним куда угодно после наступления сумерек или даже на загородную прогулку, которая могла продлиться до заката. Они стали друзьями.
        Днем его триумфа был тот день, когда она пришла в его геологическую лабораторию. Здание колледжа было постоянно открыто для посетителей во время семестра.
        - Что же,- сказал он.- Похоже, вам самой удалось добраться сюда.
        - Я сказала, что вы ждете меня, чтобы провести эксперимент.
        - Вот как?- прищурился он.
        - Я шучу. Никто меня не останавливал,- рассмеялась Николь.- Я просто сказала, что работаю здесь, и прошла.
        Нет, она была не отсюда, она вообще была не из этой жизни. Красивая, воспитанная женщина прогуливалась среди его столов с оборудованием и образцами. В руке у нее был какой-то сверток, что-то длинное, как зонт, и перевязанное лентой.
        - Что это?
        - Ничего,- улыбнулась Николь.- Я покажу вам позже.
        Стокеру не надоедало смотреть на нее, на ее фигуру, походку с легким покачиванием бедер, ему нравился ее парижский шик - розовато-лиловый шелк сегодня был отделан серебристым бархатом, сплетенным там и тут в небольшие розетки. Еще больше роз украшало ее маленькую модную шляпку, возвышавшуюся на черном шиньоне. Вуаль на шляпке была достаточно длинной, так что из-под нее выглядывали только глаза - темные, с накрашенными ресницами. Джеймс не мог отвести от нее взгляда.
        Она взяла со стола обрезок тростника с вырезанными в нем дырочками.
        - Что это?- спросила Николь.
        - А-а,- Джеймс сделал движение, чтобы приблизиться к ней,- это флейта для носа. Как она здесь оказалась?
        - Для носа?- Глаза Николь округлились.
        - Да,- ответил Джеймс, приложил флейту к носу и подул в нее.
        Флейта слабо загудела. Этот звук нельзя было назвать музыкой.
        - Мой африканский друг умеет красиво играть на ней,- сказал он,- умело выдувая воздух своим мощным носом.
        Они вдвоем держали этот инструмент в руках. Николь смеялась и озадаченно разглядывала инструмент, не зная, что с ним делать.
        Джеймс указал на сверток, который она держала под мышкой, и спросил:
        - А это что?
        - Мои рисунки. Я принесла показать их вам, как и обещала. Давайте посмотрим.
        - Ваши рисунки?
        - Иллюстрации для журналов и книг. Не очень профессиональное, но приятное занятие. А ваша лаборатория, доктор Стокер? Вы покажете мне ее или нет?
        Джеймс провел ее по своей захламленной лаборатории, затем показал другие помещения в здании. Николь была внимательна - нет, скорее, взволнованна. Она старалась скрыть это, но изумленный взгляд выдавал ее. Она слегка растерялась, оказавшись перед книжными полками в геологической лаборатории, и спросила:
        - Все эти книги по геологии?
        Николь читала. Где это повариха выучилась читать по-французски, по-английски и по-итальянски? Она также, что удивительно, знала кое-кого в университете. К примеру, Сэма. Они обменялись приветствиями так, словно были давно знакомы: без особого энтузиазма, но с соответствующим уважением и признательностью. Кроме того, она знала некоторых преподавателей по химии и старого геолога-петрографа. Джеймс никак не мог представить, где и как они могли познакомиться. С его стороны подобные догадки были невежливы и неблагоразумны.
        Из лаборатории они вместе вышли в город, где, переходя из магазина в магазин, купили все необходимое для обеда на воздухе - хлеб в его любимой пекарне, сыр, который фермер ежедневно доставлял местному лавочнику, полбутылки французского вина (Николь сама выбрала) и яблоки на уличном лотке. Они взяли все это в Бакс, где решили пообедать, сидя на поросшем травой берегу Кема. Джеймс сбросил свое пальто и положил позади себя, наслаждаясь восхитительным весенним теплом и наблюдая, как Николь распаковывает свои рисунки.
        - Ну вот,- сказала она, развернув сверток.
        В нем оказалось множество карандашных рисунков. Талантливо выполненные изображения людей и предметов поражали причудливыми завитками. Волосы женщины, изображенной на картинке, спадали ниже ее ног и заполняли весь лист. На мужчинах были изображены шляпы, украшенные плюмажем, перья на которых были детально выписаны; зритель мог видеть также бороды пэров, что вились, как виноградные лозы.
        Джеймс приподнялся и, облокотившись, смотрел на эскизы, которые Николь показывала ему один за другим. Ее рисунки поразили его. Они были более чем необычны.
        - Я привыкла рисовать для Дэвида, когда тот был еще маленьким,- объяснила Николь, доставая чистый лист.- В прошлом году он уговорил меня отнести несколько эскизов издателю. Я согласилась, и мои рисунки вошли в книгу французских сказок, которая вышла в печати несколько месяцев назад. Сейчас лондонский издатель попросил меня сделать несколько иллюстраций к новому английскому переводу «Спящей красавицы».
        Она смущенно рассмеялась. Николь начала рисовать и вскоре погрузилась в это занятие.
        Джеймс был немного озадачен и в то же время чувствовал себя как-то глупо. Он и не подозревал, что у этой женщины может быть подобный талант.
        - Спящая красавица,- проговорил он.- Она ведь также была наделена всевозможными талантами?
        Николь бросила на него скептический взгляд, продолжая работать: нанося карандашом на лист мелкие штрихи.
        - В различных версиях этой сказки у нее различные достоинства.
        - Какие же это?
        - Красота, конечно же.
        Николь нарисовала несколько длинных линий, которые удивительным образом сошлись в крепостную стену замка.
        - Ум, остроумие, грация, богатство...
        Николь чуть откинулась назад и расхохоталась.
        - Нет.
        Они улыбались друг другу. Джеймс лег, закинув руки за голову.
        - Очарование,- добавил он,- бездна очарования, конечно же.
        Она приподняла бровь, печально улыбнувшись. Джеймс наклонил голову, ему нравилось дразнить ее.
        - И манеры, и самые прекрасные темные глаза, какие я когда-либо видел. Я думаю, вам следует нарисовать ее большие темные глаза с густыми ресницами, которые почти ложатся на щеки.
        Николь прищелкнула языком, покачала головой, затем вернулась к своему рисунку.
        Удивительно, когда она несколькими минутами позже показала ему свой рисунок, то на нем был изображен он сам - с длинными волосами, в плоской бархатной шляпе времен Тюдоров, украшенной горностаевыми хвостами.
        - О, великолепно!- Джеймс рассмеялся.- Туше!
        - Нет-нет.- Она погрозила ему карандашом.- Это очень хорошая идея. Мистер Пиз пожелал, чтобы мои герои и замки выглядели более английскими. Итак, вы решили одну проблему. Теперь мне бы следовало переделать в замках французские зубчатые стены.
        Как оказалось, ее замки действительно были слишком пышными. Каждый из них вздымался над лесом и был окружен башнями в изящных завитках и зубцах. Джеймс сел и стал смотреть через ее плечо. В конце концов он не сдержался. Он отобрал у нее папку с листами. Она была талантлива, более чем талантлива. И отчего-то это раздражало его.
        Как смел кто-то отделаться от нее, как от игрушки?
        Они упаковали ее рисунки, прикончили свои припасы и осушили бутылку, так как она упомянула, что должна прямо с пикника пойти на встречу с Дэвидом. Они снова договорились встретиться в Гранчестере за чаем. Джеймс предложил перевезти ее на лодке. Он не делал ничего подобного уже несколько лет, но эта идея привлекала его больше, чем просто сказать «до свидания».
        Поэтому некоторое время спустя они с Николь плыли по Кему. Джеймс снял свой жилет - тот лежал вместе со сброшенным пальто на дне лодки - и, стоя с засученными рукавами, работал шестом. Николь сидела лицом к нему, опершись спиной о борт. Ее пальцы то скользили по воде, то легкими щелчками разбрызгивали воду, пугая уток.
        Николь была восхитительна. Солнце ярко светило. Она могла открыть свой зонт, но оставила его лежать на дне лодки. Сняв шляпу, она положила ее на колени поверх папки с рисунками, чтобы сохранить их сухими. Затем расстегнула рукава и закатала их повыше. Ему очень захотелось вытащить все шпильки из ее волос, чтобы они рассыпались по плечам. Николь откинула голову, и в ее волосах заиграло солнце.
        - Расскажите мне о том, как взошла звезда вашей славы,- попросила она, пока Джеймс отталкивался шестом от дна реки.- Дэвид говорит, что вы написали нечто, сделавшее вас очень популярным в Лондоне, к чему здесь, однако, отнеслись с большой подозрительностью.
        Джеймс удивленно фыркнул.
        - Я написал немало, надо вам сказать. Я очень уважаемый школяр,- шутливо ответил Джеймс, хотя прекрасно знал, что же на самом деле интересует Николь.- Когда мне исполнилось двадцать три года, я написал серьезную книгу по геологии Англии «Земля под ногами англичанина в иллюстрациях».
        Он вскинул шест, затем снова погрузил его в воду.
        - Книга стала популярной среди читателей.- Джеймса распирало от гордости, и он добавил: - Я получил приз еще за одну свою работу. Передовая публика, среди которой были и очень влиятельные, богатые люди, отметила меня. Мне предоставили стипендию и пожаловали награду. Еще до Африки меня сажали рядом с видными попечителями на обедах и званых вечерах в Кембридже.- Джеймс пожал плечами.- Я не уверен, но мне кажется, что я обладаю каким-то талантом добывать деньги.
        Николь подняла голову и взглянула на него, прищурившись,- их лодка немного развернулась на запад, так что солнце теперь светило ей в лицо.
        - Да,- согласилась она,- талантом упорного труда, талантом рисковать. Дэвид упоминал, что вы рассказывали о вашей известности в благотворительных обществах и о собственном влиянии на всякого, кто связан с вами, включая вице-президента.
        - Что же!- Джеймс фыркнул. Старина Дэвид! Молодой человек нравился ему все больше и больше. Он не знал, что и говорить.
        Николь снова посмотрела на него из-под руки, которой загораживалась от солнца, и спросила:
        - Что вы думаете о вице-президенте?
        - О Филиппе Данне?
        Она кивнула.
        Вместо ответа Джеймс задал вопрос ей:
        - Вы знакомы с Филиппом Данном?
        Она, как всегда, чуть пожала плечами.
        - Все знают виконта Данна,- ответила Николь.
        Он был пэром Англии.
        И конечно, она слышала о нем.
        - Что ж,- начал Джеймс,- я думаю, что знаю Филиппа. Он не идеален, но находчив и трезво мыслит.- И тотчас же спросил: - А Найджел Азерс? Вы знакомы с епископом Суонсбриджским?
        Николь продолжала улыбаться ему из-под руки, спокойно и открыто. Даже не вздрогнула, ответив утвердительно на его вопрос.
        Да, Джеймс мечтал, что с такой же прямотой она расскажет ему, что епископ вынужден скрывать,- о его пристрастиях, недостатках, мыслях, если она знает.
        Но ее губы остались плотно сжатыми. Он продолжил:
        - Я думаю - епископ создает трудности для Данна, хотя Филипп ничего конкретного не говорил. Он только заметил как-то: «Продолжай свою работу». Но Азерс несколько раз вмешивался в мои отношения с благотворительным обществом. Я точно не знаю, чего он хочет.- Джеймс ждал, что Николь поможет ему разобраться.- У вас есть какие-нибудь мысли по этому поводу?
        Она посмотрела на него из-под руки:
        - Вы хотите узнать, говорил ли Найджел со мной об этом?
        - Я так откровенен?
        - Да.
        - Вы мне что-нибудь расскажете?
        - Что именно вам рассказать?
        - Говорил ли Азерс что-нибудь? О чем он думает?
        Наступила долгая пауза. Затем она сказала:
        - Нет. Я ничего бы вам не сказала, если бы знала.
        Он нахмурился и, продолжая работать шестом, пробурчал:
        - Хороший же вы друг, нечего сказать.
        - Не сердитесь. Вы сами доверили мне такие вещи, которые вряд ли хотели бы довести до сведения третьих лиц. Не убеждает ли вас это относительно того, что я буду держать язык за зубами?
        Да, конечно. Джеймс именно так и считал, но тем не менее ответил:
        - Нет.- Он улыбнулся с мальчишеским очарованием, как надеялся.- Я рассчитываю, что вы будете хранить мои секреты и в то же время посвящать меня в чужие.
        Николь рассмеялась, расценив его слова как шутку, хотя он говорил довольно серьезно. Джеймс вдруг подумал, что ему в конечном счете нравится ее скрытность. Это означало, что он может не беспокоиться и беседовать с ней свободно.
        - У Найджела прямо противоположное мнение относительно английского права на все и вся в Африке. Включая живых людей. А золото, которое я привез королеве, он никак не может выпустить из рук.
        Они плыли по излучине реки под деревьями. Джеймсу приходилось постоянно наклоняться, поэтому он пустил лодку по течению.
        Николь заметила:
        - Я видела его. Слишком много золота, сказала бы я.
        - Да, когда люди смотрят на него, то говорят: «Удивительно, как его много». Я чувствую,
        что рано или поздно мне придется ответить Азерсу и другим, откуда это золото, где живут вакуа.
        - Думаю, вы не смогли бы выбраться оттуда без туземцев.
        - Совершенно верно,- ответил он. Некоторое время они плыли молча. Затем Николь проговорила:
        - Вы поделитесь?- На ее лице появилось забавное выражение.
        Низкие ветви нависли прямо над ними. Джеймс схватился за них, чтобы с их помощью остановить лодку. Он оперся на свой шест и, посмотрев на Николь, сказал:
        - Когда я пришел в сознание после нескольких недель болезни, то обнаружил, что мои часы остановились.
        Она смотрела на него из-под веток, бросавших тень на ее лицо. Джеймс заметил только вежливый интерес, но не увидел понимания.
        Он объяснил:
        - Я не мог вычислить, на какой долготе я нахожусь.- Он рассмеялся и затем добавил: - А зеркало, объектив и прочие детали от моего секстанта, как и детали от нового теодолита, висели в ушах, на шеях и поясах туземцев. Я лишился возможности ориентироваться.
        После минутных раздумий Николь сказала то, что, по мнению Джеймса, мог подумать любой:
        - Но у вас должно было быть какое-то представление о том, где вы находились.
        - Да. Где-то в Центральной Африке.- Он фыркнул.- Если честно, я потерялся и за всю жизнь не смог бы вычислить место пребывания.- Джеймс вздохнул и продолжил: - Позже я вспомнил о небе.
        - О небе?
        - О звездах. Ночное небо часто бывало чистым. Оно было необычайно красивым.- Он посмотрел на Николь, ожидавшую продолжения.- Меня сейчас осенило. Есть книги, в которые я могу заглянуть...
        - Вы могли бы определить, где находились?
        - Нет,- Джеймс почувствовал, как залился румянцем смущения: его лицо горело,- я только предполагаю, что смогу.
        - Вы же знаете!- настаивала Николь. Она восхищенно рассмеялась.- Вы узнали широту по звездам и смогли вычислить остальное.
        Очевидно, было легче ввести в заблуждение себя, чем ее. Как он понял, женщины более восприимчивы. Вместо тревоги Джеймс почувствовал облегчение. Боже, она поняла. Хоть кто-то понял. Он мог теперь говорить об этом с кем-то, кому доверял. Стокер думал, что должен знать, где живут вакуа.
        Она немедленно перешла от своего умозаключения к вопросу:
        - Почему вы не рассказали об этом?
        - Потому что верил, что племя, спасшее меня, обитало неподалеку от того места, где мы собирали образцы.
        - И что?
        - А что вы знаете о поисках алмазов в Африке?
        Николь была сбита с толку его вопросом.
        - Я знаю, что несколько огромных алмазов были найдены в Африке. Один - «Звезда Южной Африки», по-моему, весом больше...
        - Восьмидесяти трех с половиной каратов. Граф Дадли заплатил за него двадцать пять тысяч фунтов стерлингов.
        - Так много?
        - Конечно. И среди речных старателей, и тех, кто копается в земле в Южной Африке, сотни тысяч европейцев. Они добывают из ее недр алмазы. Я видел шурфы в земле. Это целые пещеры. Лошади вытаскивают породу в корзинах, а сами копи затянуты таким количеством веревок, что смотрятся как гигантская паутина. А сейчас поговаривают о паровых машинах, которые заменят там лошадей. И что вы думаете, как сказывается такое вторжение на туземных племенах?
        Николь нахмурилась. Она моментально поняла, что самые худшие его опасения могут оправдаться. И поняла всю сложность проблемы, перед которой он теперь стоял.
        - Вы нашли золото,- сказала Николь,- но боитесь рассказать кому-нибудь об этом. - Помолчав, она добавила: - И что вы намереваетесь делать?
        Джеймс без раздумий ответил:
        - Я намереваюсь досконально и честно описать геологию исследованного нами региона. - Сказав это, Стокер вздохнул.- Что, увы, должно доказать, что там золота неизмеримо больше, чем в юго-западной части Африки. Больше, чем люди находили когда-либо на поверхности Земли.- Джеймс отодвинул ветки деревьев, воткнул шест в дно реки и движением тела продвинул лодку по воде, прежде чем снова заговорил: - Когда я опубликую свои открытия, мир узнает о них. Но...- он запнулся,- но я постараюсь оттянуть это настолько, насколько возможно. Нет смысла посылать людей в неожиданно обнаруженные земли и позволять им там все перекопать только из-за зыбкой надежды найти что-либо. Земли вакуа перероют в считанные недели.
        Джеймс ждал, что она ответит.
        - Вы никому не говорили о вашем решении, не так ли?
        Джеймс нахмурился, глядя на Николь, затем посмотрел в сторону.
        - Нет. Это трудновыполнимое решение.
        Они снова поплыли по течению и вскоре приблизились к небольшому деревянному мостику. Джеймс подвел лодку к нему очень мягко, ощутимым был только легкий толчок о сваи. Николь повторила то, что уже однажды говорила ему:
        - Африка изменила вас.
        Джеймс посмотрел на Николь. Ее волосы сияли на солнце. И глаза тоже: они лучились теплотой и мудростью. Такой чарующей и нежной улыбки он еще никогда не видел.
        - Поэтому вы молчите?
        Чего Джеймс опасался? Конечно же, того, что она права. Его беспокоило, что в Африку он отправился англичанином, а вернулся оттуда совершенно другим человеком. Без сомнения, ему было трудно. Африка. Он пытался стереть отпечаток, который она на него наложила, но это было равносильно попытке стереть с лица Земли этот огромный континент. Его опыт каким-то образом препятствовал его возвращению к привычной жизни в Англии.
        Джеймс помог Николь подняться на пристань. Дэвид ждал их в маленьком чайном домике у поворота дороги. Увидев их прибытие из окна, он вышел, чтобы встретить Николь и Джеймса на гравиевой дорожке. Стокер познакомился с ним три дня назад. Дэвид был привлекательным, скромным молодым человеком, удивительно похожим на свою мать.
        Джеймс помахал на прощание им обоим. Первое время он не настаивал на обедах в обществе Николь. Однако каковы бы ни были обстоятельства, он старался не планировать ничего на вечер, каждый раз надеясь, что она согласится поужинать с ним и провести вечер. Но она неизменно твердо отвечала «нет». Джеймс окликнул ее с реки:
        - Увидимся завтра.
        Она весело помахала ему в ответ.
        - У Толли.- И улыбнувшись, добавила: - В семь.
        Но им не пришлось больше встретиться у Толли ни на следующее утро, ни когда-либо еще.
        Глава 12
        Члены племени, в которое я заброшен, поедают своих врагов. С их точки зрения, это правильно: съесть, предварительно освежевав, приготовив в котле и подав к праздничному столу. Старая женщина, рассказавшая мне об этом причудливом обычае, сообщила по секрету, что если им посчастливится поймать кого-нибудь из враждующего племени, то мне дадут ногу, так как это самая ценная часть.

Джеймс Стокер, Экспедиционный дневник, 1872-1876 годы.
        Джеймс вернулся в свою лабораторию, собираясь заняться ящиками, привезенными из Африки. Когда он услышал приближение шагов, то решил, что это вернулась Николь за своим зонтом, оставшимся на дне лодки. Но пришла не она.
        - Филипп!- воскликнул он в изумлении и восторге.
        Филипп Данн медленно прошелся по лаборатории, разглядывая коробки и ящики у дальней стены. Его глаза оценивающе перебегали от одной груды материалов к другой. Затем он осмотрел комнату, задержав взгляд на новом оборудовании. У Филиппа не хватало времени, чтобы заниматься еще и геологией.
        Вице-президент, как предполагалось, должен был посвящать своим общественным нагрузкам часть времени, но на деле выходило, что они занимали его целиком. Более того, став вице-президентом, он должен был возглавлять колледж. Джеймс помогал ему как мог, но Филипп не был человеком, готовым отказаться контролировать кого бы то ни было. Если прибавить к этому еще и семейные сложности, то неудивительно, что Филипп плохо выглядел в тот день: уставшим и разочарованным.
        Он привычно улыбнулся Джеймсу, затем указал в направлении коробок и корзин и спросил:
        - Это все?
        - Я ничего не прячу,- улыбнулся в ответ Джеймс.- Я привез все, что было найдено кем-либо из членов экспедиции.
        Филипп прищурился, посмотрел на стену, затем хмуро оглядел калиброванные образцы, лежавшие перед ним на столе. Он поднял один из них. Апатит, средней плотности, исходные данные номера пять. Он слегка постучал пальцем по нему и затем положил обратно.
        - Что?- спросил Джеймс.- Что-то произошло?
        Филипп мгновенно поджал губы и отрицательно покачал головой. Затем остановился и ответил, поразмыслив:
        - Ничего плохого, только немного неловко.- Он энергично потер лоб - верный признак того, что у него неприятности,- и рассеянно сказал: - Возможно, мне придется передать все в ваши руки. Из-за Вилли.- Так он называл свою жену Вильгельмину.- Может быть, придется отвезти ее на ванны на несколько дней. Может быть - нет. Еще не решено.- Он махнул рукой.
        Вильгельмина Данн периодически «принимала лечение» на одном из частных курортов у минеральных источников. Это значило, что настойка опия, поддерживавшая ее, перестала действовать. И мужу нужно устроить ее куда-нибудь хотя бы для того, чтобы удостовериться, что она еще жива. Это была одна из самых печальных страниц в жизни семейства Даннов. Джеймсу было неприятно, что он в курсе событий, но он не мог отказать другу в сочувствии. Лучшее, что он мог сделать для Филиппа в этой ситуации,- притвориться, будто ничего не знает.
        Стокер склонился, нахмурившись, к микроскопу и пробормотал:
        - Прости, что ты сказал?
        - Ничего.
        Они оба помолчали.
        Джеймс понял, что Филипп высвободил время, чтобы кое-что сообщить ему.
        - Азерс требует все записки и дневники членов экспедиции. Я не в состоянии отказать ему, Джеймс.
        Глаза у Стокера гневно сверкнули.
        - Он получит их, когда я закончу свою работу. Не так долго осталось ждать. Его люди неточно описали местонахождение некоторых образцов. Мне нужны все записи научных наблюдений, чтобы я мог составить полную картину.
        Филипп отрицательно покачал головой еще до того, как Джеймс закончил свои объяснения, и предоставил ему возможность торговаться:
        - Я могу обработать записки его людей в первую очередь. Или Сэм может нанять нескольких студентов, чтобы сделать с них копии.
        Видя, что тот не согласился с его предложениями, Джеймс сказал:
        - Филипп, Бога ради, я хочу собрать всю картину воедино. Но не смогу этого сделать, если кто-то начнет растаскивать материалы по кускам до того, как я все обработаю.
        Выражение лица Филиппа при этом не изменилось: никакой самостоятельности, никаких обсуждений.
        - Он ждет их прямо сейчас. Двое или трое членов парламента поддерживают его требование. Он даже готов, как я понял, выступить с пламенной речью на заседании палаты лордов.
        Джеймс горько вздохнул:
        - Я тоже могу сказать...
        - Он сотрет вас в порошок. Кроме того, Азерс - непревзойденный оратор. Он заручился поддержкой на самом высоком уровне. Церковь и семьи погибших членов экспедиции хотят получить дневники, по крайней мере последние слова тех, чьи души они пытались спасти.
        Джеймс фыркнул. Он был почти уверен в истинных причинах настойчивости Найджела.
        - Азерс хочет найти в дневниках сведения о местонахождении вакуа. Он ищет золото, а вовсе не записи о заблудших африканских душах.
        Филипп равнодушно пожал плечами: ему было все равно. Он только добавил:
        - И что еще хуже...
        Джеймс обошел вокруг стола, чтобы оказаться лицом к лицу с Филиппом: что же могло быть еще хуже?
        - ...он требует и ваши записи тоже.
        - Что?!
        - Он затеял грязную игру и предъявляет претензии от имени этого проклятого Библейского фонда. Он говорит, что честному человеку нечего бояться. Он хочет, чтобы власти все конфисковали,- сказал Филипп и махнул рукой,- в особенности ваши записи. Он требует расследования всех смертей.
        - Что?!- Джеймс побледнел от негодования.- Чертово отродье...
        Филипп сделал протестующий жест.
        - Не хочу ничего слышать. Он не прав, это нечестный способ, но и вы слишком увлеклись. То, что вы привезли с собой, принадлежит не только вам.
        - Кто-то должен заниматься этим, иначе вся информация будет утеряна. А я был там, черт побери. Если материалы, что я привез, и принадлежат кому-то, так это мне.
        - Слишком самонадеянно,- заметил Филипп еще раз и снова покачал головой.- Это научный материал. Образцы и данные, ничего больше.
        - Я мог бы оставить их там, спасая собственную шкуру, и быть дома...- Джеймс осекся, надеясь себя оправдать.- Филипп, я хочу все понять.- Он протянул руку в сторону корзин и ящиков, стоявших вдоль стены, и сказал: - Я хочу, чтобы их труд не пропал даром. Многие из них были моими друзьями...
        - Я знаю. И моими тоже,- ответил Филипп, и на его лице появилось выражение сострадания.- Джеймс, я знаю, что он не прав, но у него поддержка на самом верху, по крайней мере что касается дневников его людей, входивших в экспедицию. Бейте на это. Я хочу, чтобы вы великодушно взяли все эти чертовы записки и дневники его людей и свалили их у него на пороге.
        - Нет...
        - Да, говорю я вам.
        - Филипп...
        - Делайте, как вам говорят, не сопротивляйтесь.
        Джеймс стоял разочарованный, стараясь сдержать свое негодование.
        - Сэм,- позвал Филипп.
        Помощник Джеймса появился иа-за его спины, готовый выполнить любое распоряжение:
        - Да, сэр?
        - Не сделаешь ли ты мне одолжение? Сходи к цветочнице на Талведер и пошли Вилли несколько роз - больших и красивых. Не пиши на карточке ничего замысловатого, а только: «Будь здорова. Люблю. Филипп».
        - Да, сэр.
        Джеймс постарался - не упустить случая и посмотреть, как его помощник уходит. Его послали выполнить поручение, которое Филипп должен был сделать сам по дороге домой.
        Филипп продемонстрировал Джеймсу еще одно проявление заботы. Он сказал:
        - Я буду защищать дневники до конца, дружище. У Азерса нет на это права.

«Замечательно,- подумал Джеймс,- и очень действенно к тому же». Он старался успокоиться. Видно было, что Данн нервничает.
        - Филипп,- позвал он.
        Тот посмотрел на Джеймса.
        - Я могу что-нибудь сделать?
        Вице-президент покачал головой и пробормотал:
        - Она... Просто ей плохо, ты же знаешь.
        - Мне действительно жаль.
        - Я знаю,- кивнул Филипп, затем повернулся и побрел (трудно было бы сказать: пошел) прочь. Он выглядел совершенно потерянным.
        Джеймс неожиданно обрадовался, что Сэм ушел за цветами. Филипп был настолько поглощен своими мыслями, что вряд ли смог перейти через дорогу без риска попасть под колеса.
        Он посмотрел, как его старый друг шел, затем подумал: «Что ж, если Филипп меня не поддерживает - тем лучше. Пусть он сделает то, что должен: отдаст Азерсу дневники. И пусть с Божьей помощью Азерс выжмет из них хоть что-нибудь». В отличие от Филиппа Джеймс будет бороться с ним. Если это потребуется, он будет бороться со всеми.
        Глава 13
        Я обнаружил, что мыслю теперь не так, как раньше. К примеру, мы сегодня натолкнулись на стадо страусов: самец, и четыре самочки. Мтцуба предложил мне оседлать одного из них и покататься верхом, что в конечном итоге я и сделал,- забавное развлечение. Когда я попытался объяснить ему, что мы ездим на лошадях, похожих на зебр, которых он видел, Мтиуба смеялся без остановки. Французский манеж, испанское седло - все эти термины ему ни о чем не говорят. Я не могу объяснить этого, но он как-то по-особенному свободен. Для того чтобы кататься на своих страусах, ему не требуется ни книг, ни уроков, ни экипировки. Ему не нужно объезжать их. И, как ни странно, я заметил, что восхищаюсь им.

Джеймс Стокер, Королевское географическое общество, экспедиционные дневники,
1872-1876 годы.
        Когда Джеймс прошел через широкую прихожую Арнольда Татлуорта, то увидел впереди свет в столовой. Газовые светильники были прикручены. Мягкое мерцание свечей в канделябрах освещало комнату, наполняя ее золотистыми, чуть расплывавшимися тенями. Подходя к столовой, через проемы французских дверей он увидел несколько человек - мужчины, как и он сам, в белых галстуках и фраках, женщины в декольтированных вечерних нарядах собрались около огромного буфета темного дерева, на котором горели два гигантских, богато украшенных серебряных подсвечника с множеством уже оплавившихся и наполовину сгоревших свечей. Он немного опоздал.
        - Вы как раз вовремя,- сказал Татлуорт, сам открыв перед ним дверь.- Мы все мечтали увидеть вас, старина.
        Джеймс улыбнулся и окунулся в звуки приглушенной болтовни званого вечера, на который он шел, не испытывая особого трепета. Какой-то герцог или еще кто-то в этом роде прибыл в город, не имея ни малейшего представления о нуждах или денежных средствах университета и не проявив желания узнать о них и откликнуться на эти нужды. Джеймс также не знал, могли ли эти вопросы вызвать интерес у данной персоны. Несмотря на это, он был здесь, исследователь Африки, собственной персоной. Приезжий выразил желание встретиться с сэром Джеймсом Стокером в Кембридже. Джеймсу пришлось прийти на встречу, потому что тот оказался родственником одного из богатых покровителей и сам располагал солидным состоянием.
«Знаменательно,- подумал Джеймс.- Противоборство денег и науки».
        Действительно, он с трудом пришел в себя от потрясения после посещения Филиппа. Весь день он был страшно зол и совершенно не хотел есть, теперь же чувствовал, что желудок подвело. Если бы он встретил Найджела Азерса в течение этого дня, то ему пришлось бы приложить неимоверные усилия, чтобы не бросить тому в лицо перчатку.
        Тем не менее Джеймс последовал в гостиную за Татлуортом, приняв его вежливое приглашение. То, что он издалека принял за большой буфет, на деле оказалось застекленным шкафом со спиртными напитками. Великолепно!
        - Херес, Джеймс?
        - Виски, если не возражаете,- ответил гость.
        Все выглядело очень прилично.
        Когда Стокер обернулся, чтобы осмотреть комнату, ему показалось, что земля ушла у него из-под ног, и в то же время он почувствовал себя пригвожденным к месту: как раз напротив него, по другую сторону стола, стоял епископ Суонсбриджский, собственной персоной. Одна рука его покоилась на спинке стула, в другой он держал бокал.
        Джеймса захлестнула такая первобытная ярость, какой он сам от себя не ожидал. Как расплавленная лава, она вырвалась и поглотила его рассудок. Прежде чем осознал, что делает, Джеймс выпалил:
        - Азерс, вы сукин сын...
        Епископ обернулся, в комнате повисла напряженная тишина.
        Несколько мучительных секунд все пребывали в замешательстве. Джеймс с пылающим лицом готов был швырнуть стакан с виски, который он сжимал в руке, в Азерса, а тот, в свою очередь, мечтал выхватить пистолет и застрелить его.
        И вдруг, словно музыка, из-за двери прозвучало его имя:
        - Джеймс.
        Он повернул голову. Пол, который почти качался под его ногами перед этим, казалось, снова выровнялся. К нему направлялась Николь Уайлд. Ее шея, плечи и грудь были обнажены. Она, по-видимому, прекрасно могла провести вечер в присутствии Азерса (при условии отсутствия миссис Азерс). Или Татлуорта, или будущей миссис Татлуорт (которая была значительно старше его самого), или декана и его супруги, двух помощников декана и этого глупого герцога, ради которого все собрались. И Джеймсу вдруг стало ясно, почему Николь Уайлд принимают в этом кружке: герцог путешествовал в компании женщины, которая явно не была герцогиней.
        Николь сжала руку Джеймса.
        - Мне только что сказали, что вы будете сегодня здесь, доктор Стокер. Какой приятный сюрприз!
        Джеймс остолбенел, как будто превратился в скалу.
        Он слышал, как она шутила, все смеялись. Николь усадила Джеймса на стул и села рядом с ним.
        Расположившийся напротив них Татлуорт, прокашлявшись, сказал:
        - Думаю, вам с Николь лучше побыть наедине. Посидите рядом. Не знал, что вы уже знакомы. Не правда ли, Джеймс, она очаровательное создание? Везде была. Все видела. Одна из самых приятных и образованных женщин...- И пошло, и поехало.
        Джеймс перестал слушать. Он понял. Он должен позволить ей позаботиться о нем. Ох, разве не этого он добивался?
        Джеймс задержал свой взгляд на ее декольте. Тени, отбрасываемые канделябрами, трепетали на ее груди цвета слоновой кости, возвышавшейся над темно-фиолетовым шелком платья, цвет которого был таким насыщенным, что казался почти черным, как кожица спелых слив. Не стоило и говорить, что все дамы на обеде были декольтированы. Как не стоило упоминать и то, что в тот вечер женщины не упустили превосходной возможности для демонстрации своих прелестей. Джеймс расценивал это как способ, аналогичный тому, как в брачный сезон птицы распускают свои хвосты или заводят брачные танцы.
        Кто-то упомянул о Филиппе. Джеймсу показалось, что его спросили о причине отсутствия Филиппа.
        - Он уехал,- ответил Джеймс. Не пускаясь в дальнейшие объяснения, он с удивлением услышал, как Николь пояснила:
        - Сегодня днем. Он сопровождает жену на воды.

«Он повез ее в Бат,- хотел сказать Джеймс,- встряхнуть голубушку Вилли». Но незначительная неточность роли не играла. Удивительным было то, что Николь знала о делах семейства Даннов. Кто же, черт побери, спал с ней? Наверняка Азерс. Возможно, Татлуорт. Вероятно, каждый из присутствовавших, кроме него самого, подумал Джеймс.
        Он осушил свой стакан с виски перед первым блюдом - голубиными грудками, начиненными яблоками. Голубиные грудки. Он с жадностью съел их, затем запил красным вином. И если бы Джеймс мог хоть на минуту вернуть здравый смысл, он бы понял: единственное, что следует сделать,- уставиться на стол, дабы не видеть епископа - человека, который способен назвать его вором и убийцей, лишь бы это помогло ему добыть карту, указывающую путь к золоту. Азерс оживленно беседовал со старым герцогом и его спутницей, молодой женщиной лет двадцати.
        Джеймс чувствовал себя как зверь в клетке.
        Аборигены. Он был одним из них. Бегал с ними на охоту. Шутил с ними над их страхами. Изучал вес и прикосновение длинного копья, понимал его преимущества, не издавал ни звука, когда это требовалось. Джеймс опустил глаза на свою белоснежную манишку и жилет, на черные брюки - все было насмешкой. Он взглянул на Азерса и пожалел, что у него в руках в этот момент не оказалось длинного тяжелого и твердого копья с отточенным, отшлифованным каменным наконечником.
        Николь, по всей вероятности, передалось его настроение, потому что под столом она вдруг положила свою руку поверх его. И, Боже милостивый,- он отчетливо почувствовал это - ее рука погладила его руку и спустилась ниже - на бедро Джеймс не смог сдержаться и посмотрел на Николь открытым обжигающим взглядом, полным страстного желания.
        Она отвернулась и попыталась убрать руку. Джеймс поймал ее под столом и стиснул.
        Эта поразительная женщина мило улыбнулась и промурлыкала:
        - Если вы не отпустите меня, я опрокину этот необыкновенно вкусный шербет прямо вам на колени. Отпустите - Она приподняла брови.- Выбросьте все из головы.
        Правильно. Он отпустил ее и движением руки подозвал официанта. Еще вина. Затем указал на бокал Николь:
        - И сюда тоже.
        Подносы с различными блюдами сменяли друг друга, как набегавшие волны. Только Николь знала, что побывало на тарелке Джеймса. Сам он не замечал, что ел.
        Удивительно, но по чистой случайности Стокер делал именно то, чего от него ожидали. Герцог расспрашивал его об Африке. Джеймс потчевал его выдумками об аборигенах и джунглях, пустынях и верблюдах, ничего особо оригинального или способного пробудить воображение. Затем он объяснял, как можно переплавлять железистый пирит в натриевом гидроксиде, чтобы установить, поддельное золото или нет, и, разумеется, как химическая лаборатория может реально использовать новые газовые осветительные приборы и радиаторы, чтобы выплавить как можно больше золота. Деньги и золото. Золото, золото, золото! Джеймс был просто болен от этих разговоров. Что он, геолог, делал здесь?
        Ему подали еще вина, и он выпил. Проклятие, кто подсунул? Его глаза отыскали Николь, и он залюбовался ею. Он забыл о еде, хотя с воодушевлением выпил еще вина, поданного к десерту.
        Ее грудь... О! Ее грудь! Полная, высокая, округлая... Платье так туго обхватывало ее, что казалось тесным, каждый шов был так натянут, будто вот-вот разорвется.
        Ткань платья плотно обтягивала ее чуть ли не впалый живот, затем мягко расширялась, укрывая стул, на котором она сидела. Турнюр, как помнил Джеймс, собирался из ярдов ткани, так, словно кто-то просто распустил рулон за рулоном шелк цвета чернил. О... Боже! Он любил эти рулоны тканей, из которых сшито ее платье. Он мечтал погрузиться руками в его складки и потеряться в них.
        Джеймс продолжал разглядывать. Каждый шов способствовал тому, чтобы лучше подчеркнуть ее формы, но в то же время ее наряд не производил впечатление неудобного. Его вдруг заинтересовало: трудно ли снимать такое узкое платье? А эти туго обтягивающие рукава снимаются с ее рук... как чулки с ног?
        А под одеждой действительно ли такой плоский живот, как это кажется? А волосы у нее между ног такие же темные и блестящие, как и на голове?
        Нечего сказать, приличные мысли во время трапезы! Подали малюсенькие яички ржанки. Отчего это? Что именно он намеревался сделать с ними? И почему он так волнуется, когда Николь сидит рядом с ним? Он хотел ее. Почему бы нет? И кому какое дело до того, чем они занимаются?
        Стокер никак не мог найти ответ на единственный вопрос, мучивший его: «Почему нет? Почему нет? Почему нет?»
        Тем временем Николь изящным движением коснулась своего лба, убрав с него прядь волос,- та была влажной. Апрельский вечер был необычайно теплым, к тому же свечи, горевшие в комнате, наполняли ее духотой. И в Джеймса словно бес вселился - разгоряченный, раздражительный и обидчивый, не говоря уже о том, что такой же грубый и похотливый, как бык в свой первый выгул на пастбище.
        Он больше не владел собой. Николь старалась не смотреть на него, потому что каждый раз, когда она это делала, ей приходилось сталкиваться с его настойчивым, внимательным взглядом, словно кто-то мягкой щеткой нежно проводил по ее спине. Поэтому, вместо того чтобы уделить внимание Джеймсу, она смеялась над глупыми шутками Арнольда громче, чем следовало, расспрашивала герцога и Найджела об их политических взглядах. Она завлекала Джеймса, хотя и сознавала, что это опасно. Но она ничего не могла с собой поделать. Николь наказывала его и за грубость, и за галантность одновременно. Она насмехалась над ним про себя: сэр Джеймс, преуспевший в своих рыцарских клятвах, среди которых наверняка значились и целомудрие, и неземная любовь.
        Его чисто выбритое лицо, безукоризненный наряд раздражали ее. В это время Арнольд подозрительно следил за ней, так, словно она соблазняла молодого героя. Так, словно она была Далилой, Соломеей или Евой с возом яблок. Николь чувствовала себя несчастной, разбитой, обессилевшей от стремления быть хорошей, уставшей от добропорядочности, которая не сулит выигрыша, не приносит успокоения. Увы! Одного взгляда сверкавших глаз Джеймса было достаточно, чтобы усомниться в том, что они не любовники. Он вел себя так глупо, словно был ее любовником на самом деле. Черт! Николь старалась защитить его от слухов, стараясь защитить от них и себя.
        Спокойная и размеренная жизнь - вот что Николь стремилась сохранить для своего же блага. Но куда же все это подевалось? Этим вечером она поняла, что ее чувство собственного достоинства и внутреннее спокойствие, которыми она владела, вдруг куда-то улетучились.
        От всей этой проклятой компании у нее разболелись голова и зуб. Николь сделала то, что обещала Арнольду,- сняла нервное напряжение.
        Неожиданно Николь встала. Несколько мужчин, в том числе и Джеймс, поднялись со своих мест.
        - Нет-нет,- сказала она,- пожалуйста, сидите. Мне просто нужен свежий воздух. Я что-то плохо себя чувствую...
        Она сама себя извинила, приняв решение уйти по-французски, что всегда восхищало англичан. Она напишет Арнольду коротенькую записку, вызовет кеб и уедет.
        Однако Джеймс последовал за ней.
        - Николь,- позвал он.
        Звуки званого обеда утихли, как только Стокер закрыл дверь в столовую у себя за спиной. Пока он направлялся к ней, Николь ждала его в вестибюле без особой радости или хотя бы удовлетворения.
        - Позвольте проводить вас,- сказал он.
        - Нет, я вызвала кеб.
        - Мой экипаж к вашим услугам. Пожалуйста, я настаиваю.
        - Настаивайте где-нибудь в другом месте, а с меня довольно.- И повторила с раздражением: - Довольно!
        Джеймс нахмурился, у него был удрученный вид. Они пристально посмотрели друг на друга.
        Горничная принесла ее меховую накидку с капюшоном.
        Джеймс взял их у горничной. После минуты раздумий Николь повернулась к нему спиной, позволив поухаживать за собой.
        - Пожалуйста, позвольте мне отвезти вас домой,- прошептал он.
        Джеймс закутал ее, сомкнув свои руки кольцом вокруг нее, так что она не могла вырваться.
        Он наклонил голову и стоял прижавшись лицом к нежному изгибу ее шеи. Когда его губы скользнули по ее шее, плечу, Николь пронзило такое сильное чувство, что она не смогла сдержать легкого восклицания.
        На мгновение она откинула голову, чтобы ему было удобнее ласкать ее. Ее затылок коснулся его плеча, а он прильнул к ее шее влажным поцелуем своих горячих губ. Она наклонила голову вперед, и губы Джеймса заскользили к самому затылку. Николь позволила себе окунуться в наслаждение, она плыла в нем, погружаясь в тягучее тепло его рук, которые смяли накидку и сдавили ее груди. Удовольствие... о, какое удовольствие испытала она от его прикосновения! Когда в последний раз она позволяла себе забыться и получить удовольствие самой? Она сообразила, что их состояние очень отчетливо отражалось на их пылающих лицах. Он не понимал... По крайней мере отчасти, потому что она не позволяла ему. Но так или иначе Николь приняла решение. Джеймсу, окутавшему ее своим телом, она прошептала:
        - Хорошо. Где ваш экипаж?
        Но она вовсе не имела в виду, что согласна разделить с ним постель. Она раздумывала: «Подождем, пока ты прозреешь. Подождем, пока ты поймешь, как все может усложниться,- все и так запуталось. Затем ты наконец сможешь либо взять ответственность на себя, либо положишь конец этой пытке».
        В экипаже Николь указала ему направление, в котором следовало ехать, но не сам адрес. По крайней мере таким образом ей не пришлось рассказывать или объяснять дорогу к ее дому. Его экипаж летел. Когда они остановились, Джеймс заподозрил что-то неладное и спросил:
        - Как забавно! Ваша тетушка работает как раз напротив дома, где живет Филипп Данн?
        - Она живет не напротив, а в самом доме. Она - его кухарка.
        Николь отворила дверцу, выпорхнула из экипажа без чьей-либо помощи и направилась к парадной двери.
        Джеймсу потребовалось мгновение, чтобы прийти в себя после услышанного, выпрыгнуть из экипажа, привязать поводья и последовать за ней.
        Но что-то было не так. Его сердце тяжело забилось. Он почувствовал себя испуганным и озадаченным. И было непонятно почему. Он сделал два шага вперед, затем остановился, взволнованный, растерянный, в то время как Николь вытаскивала из кармана ключ. Он понял, что они стояли перед парадной дверью.
        - Как я понимаю, этот вход не для прислуги?
        Николь нахмурилась, поджала губы, стоя в тени навеса, укрывавшего ее от лунного света.
        - Дэвиду не нравится, когда я останавливаюсь в помещении для прислуги. Поэтому он замолвил за меня словечко перед виконтом...
        - Замолвил словечко перед Филиппом? Юнец двадцати двух лет обсуждает с Филиппом Данном, где жить его мамочке?
        - Моя тетушка - достаточно уважаемая особа. Кроме того, я не прислуга, а в доме есть свободная комната для гостей. Да к тому же вся семья уехала из города.
        - Но они уехали только сегодня.
        - Да, но Филипп был в отъезде.
        Это было правдой. Предыдущие недели тот провел в Лондоне. Несмотря на это, Джеймс никак не мог взять в толк, каким образом это относилось к делу.
        - Но едва ли это выглядело убедительным...- начал было он.
        Николь нашла ключ. Вставляя его в замочную скважину, она ответила:
        - Никого во всем Кембридже, кроме вас, не беспокоит, в какой именно комнате я провожу свои ночи. И если это доставляет удовольствие Дэвиду...
        - Дэвиду? Что здесь происходит?- Прежняя ярость Джеймса вспыхнула с новой силой. Его вдруг осенило!
        - Филипп! Вы называете его Филипп!- воскликнул он скептически.
        - Так же как и вы,- ответила она тихо и настороженно.
        Джеймс сказал:
        - Филипп Данн тоже числится в вашем чертовом списке.
        Но неожиданно другая догадка осенила его.
        - Дэвид. Его отсутствующий отец, о котором вы никогда не упоминали. Он - отец Дэвида.
        Николь ничего не сказала в ответ, только стояла подавленная, сломленная, что было для него равносильно признанию.
        Она сказала:
        - Отец Дэвида умер. Филипп - старый друг Хораса, поэтому достаточно великодушен, чтобы оказать честь сыну адмирала, которого очень волнует его происхождение.
        - Филипп, Найджел, Хорас, возможно, Татлуорт. Это тот узкий круг людей, с которым вы работаете? И вы спали с каждым из этих мерзавцев, не так ли?
        На мгновение ему показалось, что Николь сейчас отхлещет его по щекам. Она стояла неподвижно, с трудом сдерживаясь. Он видел, как от чудовищного напряжения по ее телу пробежала слабая дрожь. Но когда все прошло, она просто сказала:
        - Спокойной ночи, доктор Стокер.
        И отвернулась. Николь повернула ключ в замке. Парадная дверь в доме Филиппа открылась. Внутри дома было темно. Она вошла внутрь, захлопнув за собой дверь, прежде чем до Джеймса дошло, что он мог бы вломиться за ней следом и она ничего не смогла бы с этим поделать.
        Хотя зачем? С какой целью? Он повернулся и спустился вниз по ступеням. «Прекрасно, - подумал он.- Очень хорошо! Она скоро уедет, она уже намекала об этом не раз. И больше ее никогда не увижу».
        Но Джеймс обернулся и увидел тусклый свет в передней. И неожиданно для себя побрел вокруг дома в сторону сада. Он шел через темноту вдоль стены, пока не увидел ее. Он остановился. Николь была в столовой одна. Она стояла, наклонившись над цветами. Это были розы. Пышные бледно-розовые тепличные розы. Филипп послал эти розы к себе домой для Николь, как присылал их в Лондон месяц назад. Вилли... Бедная Вилли... Если она не успела отправиться в Бат, когда их доставили в ее дом, то ей пришлось их распаковывать. Как можно так скоро забыть о семье? Розы предназначались не ей.
«Будь здорова. Люблю. Филипп». Вице-президенты. Американские финансисты. Министры. Адмиралы. Епископы. Французский принц. Будущий король Англии. Султаны... цари... мператоры...
        Джеймс стоял в темноте, шатаясь от ревности и страха, испытывая необычайное волнение. Все, на что он надеялся, оказалось недоступно для него.
        Она захлопнула перед Джеймсом дверь, но он отлично знал, где находится вход для прислуги. Он протиснулся между подстриженными деревьями и, приминая траву, широко зашагал дальше через живую изгородь, затем через высаженные розовые кусты. Это были разросшиеся переплетенные колючие летние побеги терна, подстриженные цветы, но он шел, не разбирая дороги, чтобы пройти к задней части дома.
        Там Джеймс увидел Николь снова. Она поставила газовую лампу на кухонный стол, достала таз и отвернулась. На плите она подогрела воду, затем расстегнула рукава, вынула шпильки из волос, сняла украшения. Джеймс незаметно наблюдал за ней из темноты. Он запустил руки в свои волосы и, как гребнем, прошелся по ним. У него неожиданно пересохло во рту. Николь собиралась мыться, не подозревая, что он подглядывает.

«Нечестно»,- подумал Джеймс. Он должен уйти или обнаружить себя. Но вместо этого затаил дыхание. Волосы Николь рассыпались. Они были темными, тяжелыми, совершенно прямыми и гладкими, как сияющие волосы жен магараджи. Или как у одалиски, гейши или наложницы. Тяжелые волосы, такие здоровые и чистые, что струились единым потоком по спине и плечам. Казалось, что стекает темный водяной водопад. Когда она потянулась за чайником, Джеймс увидел, как волосы рассыпались по ее плечам. Николь встряхнула головой и повернулась, чтобы налить горячую воду в таз, стоявший на кухонном столе.
        Затем она расстегнула платье и распустила шнурок на корсете. Николь собиралась мыться, стоя лицом к темноте.
        Джеймс поднялся на ступеньку. Встал перед стеклянной дверью, упершись двумя руками в дверную раму, так, чтобы она увидела его через дверное стекло.
        Николь подняла глаза, затем отпрянула. Она вздрогнула от неожиданности, взглянув на него, но, как ни странно, не удивилась. Затем она поступила совершенно неожиданно для Джеймса: глядя прямо на него, она в негодовании вздернула подбородок. Глаза ее разгневанно блестели, она спустила платье с плеч. Рукава обтягивали ее руки, как кожа змеи.
        Джеймс прислонился разгоряченным лбом к стеклу.
        - Николь,- позвал он,- впусти меня.
        Он облизнул пересохшие губы и ощутил шевеление в паху. От одного взгляда на Николь он возбудился. Джеймс ударил раскрытой ладонью по деревянной раме двери и закричал:
        - Впусти меня!
        Николь стояла перед ним, распрямившись, и, глядя прямо на него, спустила нижнюю рубашку, обнажив грудь. О Боже! Она была прелестна. Полная, округлая, с большими темно-красными сосками. Она колыхалась при каждом ее движении. Николь взяла мочалку и отжала ее себе на шею. Вода побежала у нее по шее, плечам и груди.
        Джеймс подергал ручку двери - она не поддавалась.
        - Николь, открой сейчас же эту чертову дверь!- крикнул он.- Открой ее.
        Он толкнул дверь плечом, та задрожала.
        Николь ничего не ответила. Не сводя с него взгляда, она взяла кусок мыла и принялась намыливаться. Провела им по шее, плечам, груди. Ее ладонь скользила по коже, делая круги. Она взяла в ладони свои груди, кусок мыла упал в таз. Затем мыльной пеной она принялась натирать груди, легко сжимая их. Соски слегка сморщились и превратились в маленькие темные горошины.
        Джеймс с трудом дышал. Он навалился на деревянную дверь всем телом. Та затрещала, он снова толкнул ее плечом. Затем снова и снова. Из кухни из-за двери послышался пронзительный крик. Но Джеймс не обратил на него внимания. Он ломился в дверь, пока не услышал, как дерево затрещало. Замок отошел от рамы, дверь отлетела в сторону с такой силой, что замок или ключ от него ударился о стену так, что посыпалась штукатурка.
        Николь в первый момент рассмеялась.
        - Вы... вы сломали дверь,- нарочито строго произнесла она. Ее глаза расширились и сияли, она попятилась.- Джеймс!- окликнула она возбужденным голосом.- Что вы делаете? Отправляйтесь домой.
        - Нет, что вы делаете?- спросил он хрипло, так как слова с трудом шли у него из горла.
        Она снова рассмеялась, на этот раз уже легко. Этот серебристый смех нежно разливался вокруг.
        Джеймс шагнул вперед. Николь попятилась. На ее лице не было страха, скорее удивление. Она демонстративно прикрыла руками грудь, но она вздымалась все выше, выпячиваясь отовсюду,- округлая, возбуждающая чувственное желание. Ее соски были на виду, ее пальцы расплющивали грудь; она скорее обнимала себя, чем защищала свою скромность. Николь облизнула губы, и Джеймс почувствовал, как запульсировала кровь у него в паху. Его грудь вздымалась, как кузнечные мехи, не только от тяжелой работы, ведь он только что взломал дверь, но и от одного ее вида. Николь - женщина, которую он желал... Эта женщина с ее нежной кожей, покатыми плечами, шелковыми волосами и мягкой-мягкой грудью. Он весь кипел, брюки натянулись, Джеймс чувствовал жаркое давление плоти.
        А ведь он еще даже не коснулся ее. Он следил за тем, как она пятилась, следил, как она уперлась в кухонную плиту у стены, следил, как она вздрогнула, когда ее обнаженные плечи коснулись стены с подставкой для кастрюль на ней. Джеймс поймал ее там: одной рукой он уперся в стену, другой схватился за край плиты. Его хриплое дыхание заглушило шуршание тафты, когда он наступил на юбку, лежавшую между ними, и смял ее. Джеймс остановился как раз напротив Николь, понимая, что загнал в угол такую желанную для него женщину. Боже милостивый! Какое выражение глаз, похожих на терн! Зрачки расширены, губы приоткрыты. Казалось, что она была вся натянута, как струна, в ожидании его дальнейших действий.
        Джеймс отнял ее руки от груди и глубоко и судорожно вздохнул, когда коснулся ладонями ее грудей. Ее кожа была невероятно мягкой и нежной на ощупь. Она прикрыла глаза и склонила голову к плечу, вздохнув от удовольствия. Это был едва уловимый звук, но он разрушил последние преграды, сдерживавшие его.
        Джеймс принялся ласкать Николь, проводя руками по ее обнаженным плечам, вниз по животу, между ногами, ощущая ее даже через платье. Затем он припал к ее губам. Он целовал, одновременно борясь с ее платьем: он расстегивал крючки там, где они поддавались, рвал там, где не мог добраться до нее через эту чертову материю. Своим языком Джеймс старался проникнуть поглубже в ее рот, а рукой стаскивал с нее турнюр. Он погрузил свои пальцы в холодные скользкие шелковые складки, сжал ее ягодицы и притянул к себе так, что ее бедра оказались прижатыми к его. Когда ее бедра коснулись его бедер, он почувствовал, как она отпрянула назад. Николь подняла руки. С ее стороны не было ни малейшего притворства, волнения, неведения или сопротивления. Она подставила ему свои губы. В следующее мгновение ее юбки и кринолин были сброшены. Когда Стокер не смог справиться с ее корсетом, Николь помогла ему раздеть себя.
        И ей это понравилось. Ее дыхание участилось. Он ласкал Николь между обнаженными ногами, плотно прижимался, его палец нащупал то, что искал. Он почувствовал, какая она шелковистая и влажная. Она стонала и вздыхала в его руках, ее колени разомкнулись. Джеймсу пришлось опереться о стену, чтобы удержать равновесие, пока он расстегивал свои брюки. Затем они продолжили.
        Николь не выказывала признаков утомления или отвращения. Она осознавала, чего хочет. Действительно, с некоторой спешкой она опустила свою руку между ними, чтобы довести его до предела и - по-другому не скажешь - овладела им: поднявшись так, чтобы принять нужное положение, она начала движение бедрами вперед, забросив согнутую в колене ногу ему на бедро. Она помогла ему проникнуть глубже.
        - Всемогущий Боже!- глухо прохрипел Джеймс.
        Его голова кружилась, перед глазами все плыло, предметы приобрели неясные очертания - такими острыми и восхитительными были ощущения.
        Она висела на нем, обвив одной рукой за шею, пригнув к себе. Джеймс обхватил руками ее ягодицы и поднял, стараясь как можно лучше поддержать, чтобы резкими толчками проникать все глубже и глубже...
        Сознание на мгновение отступило из-за того, что наслаждение стало нестерпимым. Он откинулся назад, но прежде чем смог прийти в себя, чтобы вновь бщутить блаженство от этого глубокого проникновения, почувствовал, как и она вздрогнула вместе с ним, проворковав что-то низким голосом и притронувшись рукой к его лицу, а ее бедра заколебались.
        Он не мог в это поверить. Она достигла пика раньше, чем он. Джеймс рассмеялся, изумленный таким сюрпризом. Это было великолепно! Он поддержал себя, опершись вытянутой рукой о плиту, а другую согнул, поддерживая ее за бедра. Затем он посадил Николь на угол плиты. Все остальное он проделал, как хотел. В одном глубоком деловитом толчке, без извинений, без стеснения. Пока она не закричала, прильнув к нему, и не задрожала.
        Джеймс почувствовал напряжение в своем теле, жаркий экстаз охватил его. Дрожащий, с обнаженной Николь в объятиях, он соскользнул вдоль стены на пол кухни.
        Глава 14
        Когда Николь пришла в себя, то увидела, что лежит на кухонном полу в объятиях Джеймса. Он нежно ласкал ее волосы, иногда брал их в пригоршню и подносил к своему лицу. Его взгляд застывал где-то поверх ее головы, на причудливых тенях, отбрасываемых светом лампы.
        - Что вы делаете?- спросила она его. Джеймс покачал головой.
        - Это,- сказал он, подняв прядь ее волос,- самые красивые волосы на свете. А это,- он поднял ладонью одну, затем другую грудь,- самые великолепные груди.
        Николь прикрылась руками, стараясь небрежно спрятать за ними свою наготу. Она сознавала, что ее грудь больше не была полной и упругой, как раньше. Ее тело изменилось: предательский возраст сделал свое дело. То, чем она некогда гордилась, что всегда вызывало в мужчинах интерес, что очаровывало других, больше не очаровывало ее самое: в бедрах она стала полнее, кожа потеряла былую упругость, ее груди... Ну что же, ее груди были уже не так великолепны, как прежде, они несколько обвисли.
        Джеймс раздвинул ее руки.
        - А самое прекрасное в них - то, как они колышутся,- сказал он.- Они качаются из стороны в сторону и вздрагивают так, что очаровывают меня.
        Николь скривила рот и скептически прищелкнула языком.
        - Джеймс, они... качаются, потому что они обвисли. Я старая.
        Молодой рыцарь запротестовал:
        - Они великолепны! Они опьяняют. Они женственные, чувственные... Я люблю их.
        Джеймс рассмеялся, немного нервно, как ей показалось, когда произносил слово
«люблю». Он провел рукой по ее груди, спустился ниже, к животу.
        - И твои бедра, твой живот, ступни - я обожаю твои ступни...
        - Мои ступни?
        - О да!- Его пальцы обвили ее лодыжки. Он провел ее ступней по своей груди.
        Она от неожиданности вскрикнула.
        - Какие чудные ступни!- сказал он снова.
        - Вы лжете,- рассмеялась в ответ Николь.
        - Я никогда не лгу. Посмотри на этот подъем,- сказал он и провел пальцем на ее лодыжке.- Высокий, элегантный. И этот изгиб. За исключением другой,- он усмехнулся,- более изящной не найти. А здесь...- Он провел пальцем вдоль жилки. - Маленькая синяя жилка, небесно-голубая, как слабое сияние под вашей кожей, нежной и белой. У вас сияющая кожа.
        Джеймс поцеловал кончики ее пальцев.
        Николь почувствовала себя встревоженной, как это уже не раз случалось с ней в присутствии Джеймса.
        - Вы... вы такой...- наконец она нашлась,- такой обольститель.
        - Я никогда не лгу,- повторил он.
        - Все иногда лгут.
        - Да, возможно, раз или два, но не с вами. Зачем мне лгать, когда правда так замечательна?
        - Хорошо, значит, у вас поэтический дар.
        Если бы она не лежала уже на полу, то от последовавших за этим слов она непременно бы упала.
        - Нет,- сказал Джеймс.- Просто ученый влюблен.
        Николь приподнялась на локте и уставилась на него. Было бы естественно, если бы она сказала «О нет!» или поддразнила его, стараясь отговорить от его глупых мечтаний. Глупость - вот что это было такое. Она постаралась убедить себя, что его романтический вздор - заблуждение молодости. Потом перестала поджимать губы и спрятала лицо у него на груди.
        Любовь. Это слово оставило глубокий след в ее душе. Она испугалась безрассудства, испугалась самой себя, своих поступков и желаний.
        Джеймс продолжил:
        - Вы самая красивая из женщин, которых я встречал в своей жизни.
        - Стоп.
        Николь не могла позволить ему продолжать в том же духе и игриво щелкнула по запонке на его рубашке, чтобы перевести разговор в шутку.
        - Видимо, вы встречали не так уж много женщин на своем пути.
        Она попыталась снова повернуться на спину. Джеймс держал ее за лодыжку.
        - Сотни. Мне встречались сотни женщин,- рассмеялся он.- На самом деле четыре, считая двух моих вдов в Африке. Они считаются? Я имею в виду, что они были и они из совершенно другого мира.
        - Они считаются,- подтвердила Николь.

«Четыре»,- подумала она про себя. Четыре женщины. Она рассмеялась, вспомнив о своем головокружительном прошлом.
        - Четыре,- повторила она.- Расскажите мне. Назовите имена.- Николь передразнила, как он говорил неделю назад: - Подробности, где подробности?
        - Хм. Подробности... Что ж, была Грета, посудомойка, считавшая своим долгом быть первой женщиной у каждого.
        - Забавно. Я знала Грету, очень похожую на эту. Она тоже была буфетчицей.
        - Еще была Чи, так я ее называл, потому что не мог правильно произнести ее полное имя. А еще одну я называл Лита.
        - А четвертая?
        Он рассмеялся:
        - А ее звали, по-моему, Коко.
        - Продолжайте!- сказала она.- Значит, четвертая ваша женщина - я?- Она расхохоталась.- О Боже! Дитя! Я совратила дитя!
        - Ха!- Он вытянул ее ногу так, чтобы она легла на него; его рука обвила ее, ладонью он похлопал по ее обнаженным ягодицам.- Я опытен настолько, насколько необходимо, миссис Уайлд,- заверил он.- Просто был очень занят до недавнего времени. Я, возможно, немного экспериментатор, но подаю надежды. Из-за этого не стоит беспокоиться. У меня никогда не было проблем.- В его голосе слышалась радость.- Я подхожу вам.
        - Хорошо,- сказала она.
        Так как ей не удалось высвободить ногу, то она вытянула ее вперед и села.
        Его глаза округлились.
        - Bay,- скорее выдохнул он, чем произнес. Это было выражение высшей оценки, а не огорчения. Она стянула с его плеч пиджак.
        - Сними его.
        В первый момент Джеймс не понял, что она делает, помогая ему, чтобы потом накинуть его пиджак на себя.
        - Ты одет так, как только может быть одет мужчина, в то время как я совершенно голая.
        Николь расстегнула его белый пикейный жилет.
        - Ты просто хам: раздел меня до нитки, зная, что моя тетушка с дочерью находятся в Гиртоне, моя горничная - в Лондоне, а все семейство Данное - в Бате.
        Джеймс запротестовал, когда она принялась снимать с него подтяжки брюк.
        - О нет...- Он нацепил обратно на плечо левую, потеряв при этом правую.
        Она снова спустила обе и посмеялась над ним.
        - Чтобы ты знал. Кто-нибудь может войти сюда в любую минуту.
        - Не-е-ет,- запротестовал Джеймс.- Я вижу, что никого вокруг нет.
        Он вполне овладел собой, чтобы продолжить сражение.
        - О нет, не делай этого,- попросил он, заметив, что она потянулась свободной рукой к пуговицам на его брюках.
        - Да.- Радостно, не обращая внимания на его протесты и запрещения, Николь перешла в наступление на его одежду.
        Ей пришлось снимать его гладкие белые подтяжки, снять его накрахмаленную манишку, наполовину расстегнутую, а его жилет она успела снять только с одной руки, прежде чем он воспринял их игру всерьез и опрокинул ее. Джеймс распластал Николь на кухонном полу, устроившись у нее между ног. Это была безоговорочная победа!
        - Ах!- вырвалось у нее. Удовольствие, внезапное и острое, пронзило ее насквозь, пока Джеймс поудобнее прилаживал свои бедра между ее бедрами - медленным, поразительно умелым движением.
        Он блаженно зарычал.
        - О Боже! Николь!- Затем добавил: - Я все время хочу тебя так, словно хотел всю свою жизнь.
        Когда он поцеловал ее, она обвила руками его шею и пригнула голову к себе.
        Уже давно она не позволяла мужчине устраиваться там, где устроился Джеймс. И еще больше времени прошло с тех пор, как ее возбуждал поцелуй мужчины. Возможно даже, что она не испытывала такого вовсе. О Боже! А ведь она сама себя предостерегала. Но руки Джеймса так согревали и ласкали ее кожу, что не желать его было нельзя. Он уже вошел в ее жизнь.

«Но я не влюблена в него»,- повторяла она себе снова и снова. Если только он... скорее всего он сам... возможно, это он был влюблен в нее.
        Ее внутренний голос торжествующе восклицал: «Он любит меня!» Эта мысль была так прекрасна и так ужасна в одно и то же время, что Николь старалась не заглядывать в будущее.
        Она прикоснулась ладонями к его прекрасному лицу и принялась изучать каждую черточку. Свет от газовой лампы, стоявшей на столе, освещал волосы, лоб до бровей. Николь позволила себе расслабиться. Она притянула его голову к себе. Ее любовник, ее друг. Она приоткрыла свои губы и поцеловала его долгим, глубоким поцелуем.
        Более полутора часов они провели на кухонном полу.
        Нечаянно погасив лампу, они погрузились во мрак. В гостиной Николь вытащила из вазы одну из роз, взяла ее зубами и принялась танцевать кругами перед Джеймсом, пока они поднимались по лестнице. Она чувствовала себя счастливой, такой счастливой! А он... О! Он... Ему, по-видимому, понравился тот замечательный факт, что в итоге их запутанная история обрела счастливый конец. И все образовалось само собой. Джеймс, крадучись, следовал за своей любовницей вверх по ступеням, его волосы были всклокочены, рубашка расстегнута. Он шел, держа в руках пиджак и жилет. Прижимая их к груди, он не упускал возможности нежно провести рукой по ее бедрам или по животу. В то же время он не отрываясь следил за каждым ее движением. Каждый его взгляд в туманное будущее останавливался на одной и той же мирной картине: исполнение страстных желаний и еще больше обещаний.
        Они прошли по коридору в сторону гостевых комнат, где в самом конце находилась комната Николь. Джеймс следовал за ней, внезапно Стокер остановился.
        - Ого!- воскликнул он и, бросив одежду на стул, направился прямо через комнату к дальнему окну.
        Николь прислонилась к двери, чтобы запереть ее, глядя, как Джеймс опускает и задергивает занавески на окнах.
        Три четверти луны светили в широкое окно, разливая удивительный лунный свет. Этот свет проникал через оконное стекло и отбрасывал тень на кровать.
        Николь смотрела, как он сбросил с себя рубашку и с изумлением огляделся. Затем выскользнул из брюк и замер в расстегнутом нижнем белье. В первый момент ей показалось, что он смущается, как тогда, когда они были внизу. Он продолжал смотреть в окно, потом показал на что-то:
        - Вот отсюда. Через сад с розами, по другую сторону живой изгороди, вдоль аллеи, которая пролегает там, есть апартаменты - извозчичий двор. Видишь эти крыши? Ты видишь, на что я показываю?
        Николь подошла и встала рядом с ним.
        - Хм,- произнесла она с меньшим интересом, чем он ожидал.
        Если Джеймс Стокер выглядел очень привлекательным в одежде, то без нее он был просто великолепен: стройный, с нежной кожей. Она пробежалась руками вниз по его спине до бедер. Его тело было местами покрыто изумительной растительностью: в основании его спины - редкие завитки и дальше, вниз по ногам, отдельные завитушки. Они были светлыми и в лунном свете выглядели золотистыми. Это было так чувственно! Николь испытала совершенно новое, удивительное чувство. Она хотела повернуть его к себе лицом, чтобы увидеть поросль на его груди, которую она нащупала под его рубашкой своими чуткими пальцами, когда они прятались от дождя в алькове часовни Всех Святых. Ей хотелось прикоснуться к нему и рассмотреть. Она расстроилась и смутилась, так как он не поворачивался к ней, а продолжал вглядываться в окно.
        - Вон та дальняя остроконечная крыша - конюшня. В том извозчичьем дворе я родился. Я жил там до девяти лет. После этого я жил в этой самой комнате. Она была моей.
        Эта новость очень удивила ее, но она сказала совершенно спокойно:
        - Ты - Джими?
        - Трудолюбивый мальчишка, чьи родители умерли и который работал для Филиппа, потому что он взял меня к себе.
        Николь вдруг вспомнила, что Филипп был его коллегой и руководителем и даже наставником в университете. Она не знала, что Джеймс был тем молодым человеком, для которого Филипп сделал все, за исключением усыновления.
        В указанном Джеймсом направлении выделялось несколько остроконечных крыш, залитых лунным светом: конюшни, извозчичий двор и несколько жилых домов, если Николь еще не забыла.
        - С тех пор как я себя помню,- сказал Джеймс,- я всегда приходил в дом Филиппа, и он давал мне двухпенсовую монету, чтобы я таскал для него камни с округи и сортировал их. Затем, когда я подрос, мне разрешили приносить камни в химическую лабораторию, раскалывать их, или измельчать, или в некоторых случаях растирать в порошок.
        Он остановился, задумавшись.
        - Я должна была бы помнить, но забыла,- призналась Николь.- Как умерли твои родители?
        - В дорожной катастрофе, обычное дело. По дороге домой из Ньюкасла почтовая карета опрокинулась: дышло сломалось, когда они поворачивали. Лошади повернули, а карета упала в овраг.
        Он с минуту стоял молча.
        - Я оставался с садовником и его семьей. Филипп послал за мной и сам рассказал мне об этом случае. Затем он взял меня за руку и привел прямо сюда. Мои вещи уже принесли. Я стал... Я не помню точно, но по-моему, с девяти лет его помощником в лаборатории.
        - Забавно, что мы не узнали друг друга, правда ведь?
        Он посмотрел на нее через плечо.
        - Но ведь ты проработала здесь только четыре года, как ты говорила,- напомнил он. - Сколько тебе было лет?
        - Пятнадцать.
        Он рассмеялся:
        - Да, но в то время я выглядел как семилетний юнец. Поэтому-то ты и не узнала меня.
        - Ты был на улице, а я все время в доме.
        - И я больше интересовался собаками из конуры, чем хорошенькими девочками с кухни.
        - Как странно,- проговорила она.- Мы были в шаге друг от друга. Как странно иногда случается в жизни.
        Он еще раз взглянул на нее, затем повернулся, оглядел ее с ног до головы.
        - Взять хотя бы наш случай, да?
        Он потянулся, поднял занавески повыше, так чтобы лунный свет осветил его всего. Она увидела его изменившийся силуэт. Его копье приподнялось, став упругим, гладким, красивым, отчетливо выделяющимся. Это было великолепное оружие - с крупной головкой, словно обрамленное шлемом.
        Когда он приблизился к Николь, она отступила назад, уводя его к кровати. Там она сдернула покрывало и взобралась на нее. Этот молодой человек, который так смешно воевал со своими штанами, теперь лежал возле нее совершенно обнаженный.
        - Двое из племени,- сказал он. И с этими словами он превратился в мужчину, который срывает двери с петель. Он вырос счастливым, загадочно-эротичным.
        Все ее прежние понятия относительно разницы между доблестью молодости и свободно чувствующей зрелостью мужчины были разрушены. Он накрыл ее своим телом, и ей показалось, что она занимается любовью с ангелом, его руки были теплыми, губы и язык - горячими, когда он овладел ею. Николь почувствовала, насколько он сильный и мощный. В последние секунды, приподнявшись на коленях, он прижал ее ноги к своей груди и задвигался быстро-быстро, пока комната не закружилась у них перед глазами, а ее тело не стало невесомым. Затем внутри себя она ощутила толчок, чувства отчетливо и оглушительно взорвались. Ее тело выгнулось дугой, задрожало, затем устремилось вперед, руки, ноги прилипли к Джеймсу, к его широким плечам, его сильным бедрам. Он держал ее, пока она вновь не обрела чувство реальности.
        Чуть позже, когда он остыл, Николь сказала:
        - Не важно, насколько ты пропитался жизнью племени, в большей или меньшей степени, я думаю, что большинство его членов должно было оценить твое мастерство, твою приверженность правилам хорошего тона.
        - Я вовсе не думал об этом...
        - И твою скромность.
        Николь покачала головой, повернулась к нему и улыбнулась в темноте:
        - Вы откровенно хороши, Джеймс Стокер. Просто золото. Сердце весом на все двадцать четыре карата.
        Они занимались любовью так и этак на протяжении всей ночи, пока простыни не стали влажными, а тела не начали соскальзывать друг с друга. В небольших промежутках между этими занятиями Джеймс вытягивался на канапе, закинув руки за голову.
        Он более или менее осознавал, что Николь молоденькой девушкой приехала в этот дом со своей тетушкой. Филипп уже пять или шесть лет был женат, что создавало определенные трудности. Прелестная молоденькая Николь забеременела, поэтому Филипп отослал ее из дома. А что потом? Был ли Филипп способен на это? И почему, пока Филиппа нет дома, Джеймс лежит сейчас в его доме в этой комнате, с его... С кем? Кто Николь для Филиппа сейчас?
        Джеймс лежал озабоченный этим и другими смутными тревогами, представляя себя наедине со своими страхами. Как вдруг из темноты раздался голос Николь:
        - Филиппу кажется, что он хочет, чтобы я вернулась.- Она дала возможность Джеймсу переварить это внезапно вырвавшееся признание, прежде чем добавила: - Я не останусь здесь надолго, чтобы у него не было возможности сказать мне это. Но он присылает мне цветы. Он приказал слугам открыть эту комнату, когда услышал, что я вынуждена была жить с прислугой, и сам перенес сюда все мои вещи, когда я однажды завтракала с тобой.- Она замолчала, но вскоре продолжила: - Дэвид очень рад. Он доволен, что Филипп хорошо относится ко мне после долгого периода безразличия. Ему нужно отцовское внимание. Ему хочется поближе узнать своего отца. Только...- Она вздохнула, прежде чем продолжить: - Только Филипп гораздо более несчастен, чем я ожидала. Как мне кажется, он думает, что я могу помочь ему. Он хочет вскочить на подножку уходящего поезда... Что-то в этом роде.
        - Это так?
        Она сделала ужасную паузу, но наконец сказала:
        - Да уже совсем ушедшего. Все в далеком прошлом. Но Дэвид...- Она окунулась в свои размышления.
        У него возникла сотня вопросов, на которые она могла бы ответить, а может быть, и не ответила бы. Поэтому он задал самый важный из них - после того, как смог выдавить его из себя:
        - Хм... а ты его любила, как по-твоему?
        - О Джеймс!- вздохнула Николь.- Я была молоденькой свеженькой простушкой с задворок Франции. И вошла в достойный английский дом, более великолепный, чем все, что я до этого видела... И встретила там его хозяина - искушенного богатого виконта. И этот хозяин проявил интерес ко мне - неподдельный, искренний интерес. Любила ли я его? Я даже не уверена в этом. Со временем я поняла, что он был для меня богом. Я чувствовала себя так, словно я вдруг ожила, будто бы я спала все время, пока он не вошел в мою жизнь.
        - А что потом?
        Она перекатилась на свое место, чтобы посмотреть на него, и коснулась его лица.
        - Затем, мой дорогой,- сказала она,- я выросла.
        Джеймс зарылся лицом в ее ладони и поцеловал их, стараясь разобраться в чувствах, которые обуревали его.
        - А Дэвид...
        - У него своя жизнь. Ему не нужен ни этот дом Филиппа, ни его деньги. Я позаботилась обо всем. Он жизнерадостный и находчивый мальчик.
        Вдруг наступил странный момент: длинная, отдалившая их друг от друга пауза.
        - Это только ради Дэвида, ради того, чтобы он узнал своего отца. Я боюсь разрушить его надежды.
        - Каким образом?
        Она снова надолго замолчала. Это молчание показалось Джеймсу зловещим и с каждым мигом становилось все более напряженным.
        - Каким образом?- спросила она.- Я мечтала, что у нас с Филиппом будут достаточно легкие дружеские отношения. Но думаю, что они с Дэвидом что-то замышляют, чтобы сблизить нас.- Прошло еще несколько длинных минут, прежде чем Николь объявила: - Моя горничная в Лондоне собирает вещи для поездки в Италию. Пчелы и мед вычищены. Действительно, я собиралась проследить за починкой крыши, но решила... Да, я решила уехать раньше и оставить все на Дэвида. Я уезжаю послезавтра,- продолжила она с жаром,- я не ожидала, что случится то, что произошло сегодня. И ни о чем не жалею, хотя...- Она провела ладонью по его руке и добавила: - Но будет лучше, если я уеду.
        - Я не согласен.
        - Хорошо, ты подумай об этом. Я смогу оставить тебе мой адрес в Италии.- Она приподнялась на локте и посмотрела на Джеймса.- Если бы ты был подлецом, если бы тебе нравилось управлять нашими отношениями... Но ты...- Она провела внешней стороной пальцев по его щеке и продолжила: - Ты красив. Очень красив. Если бы мне было двадцать лет и я была бы из достойной английской семьи, я постаралась бы завлечь тебя. Ты - единственный, кого я хочу. Тебя, и никого больше. Совсем.
        Джеймс фыркнул.
        - Это самая безрассудная вещь...
        Она приложила свой палец к его губам.
        - Давай поспим.
        - Нет, ты не можешь так просто уехать. Мы должны быть вместе навеки, а не только на сегодняшнюю ночь.
        - Я была бы рада этому. Поехали со мной.
        - С тобой?
        - В Италию.
        Ее предложение поставило его в тупик.
        - Оставить мою работу?
        И все, что он так усердно создавал?
        - У меня хватит денег для нас обоих. Дом на итальянском Средиземноморье, еще один - в Лондоне, другой - в Париже. Или мы можем продать их и купить что-нибудь новенькое.
        - Ты будешь меня содержать?- спросил он, рассмеявшись.
        Николь пожала плечами.
        - Ну... я предполагаю...- Замечание смутило ее.- Конечно. Почему бы нет?
        - У меня есть идея получше,- быстро сказал Джеймс. Он старался говорить просто, старался не засмеяться.- Ты останешься здесь, со мной.
        - О да,- поддержала она его смех в своей обычной саркастической манере, когда находила вещи не очень смешными.- Это будет очень мило. Мы можем блудить под носом у Филиппа. Он будет любить за это нас обоих. А скажем ли мы об этом Дэвиду или сохраним и от него все в тайне? А твои друзья? А королева? Разве я не упоминала, что Виктория самолично вмешалась в дела своего сына, когда решила, что Берти слишком часто появлялся со мной в Парижской опере. Она прислала ко мне какого-то мелкого чиновника с предложением заплатить деньги, чтобы я перестала принимать у себя ее сына.
        Он оглянулся на Николь:
        - И ты приняла деньги?
        Выражение лица у нее мгновенно стало оскорбленным, и она ответила:
        - Конечно, нет. Но я попросила его больше не приходить, так как будущий король должен не только быть выше других, но и выглядеть соответственно.- Она фыркнула. - После этого он связался с этой ужасной актрисой.
        Наступила пауза.
        - Надеюсь, вы примете мой хороший совет.- Она подождала, прежде чем продолжить: - Если вы желаете получить титул, то сейчас не время связываться с женщиной, которая вызывала головную боль у королевы двадцать лет назад. И если хотите сохранить хорошие отношения с Филиппом.
        Они оба были готовы в ту ночь давать хорошие советы, хотя это было не самым лучшим делом.
        Посреди ночи зуб Николь сильно разболелся. Ее челюсть немного припухла. Джеймс нашел гвоздику. Они положили полдюжины гвоздик ей в рот. Затем он принес холодное полотенце, приложил к ее щеке и завязал, поддерживая и поглаживая ее по голове.
        - Тебе придется избавиться от него,- посоветовал он.
        - Я знаю,- пробормотала она из-под полотенца.
        Он напомнил о неотложных делах:
        - Вы нашли человека для починки крыши вашего пансиона?
        - Кажется, да.
        - Хотите ли, чтобы я проверил его для вас? И помог Дэвиду следить за починкой?
        - О да, пожалуйста... Это было бы замечательно. И вы напишете мне, конечно же, расскажете обо всем, что случится, будете держать меня в курсе всех дел вокруг предстоящей борьбы за африканскую карту и золото вакуа. Я дам вам свои адреса в Сан-Ремо и Париже.
        - Да-да,- закивал он согласно.- Я буду писать.
        После некоторого молчания она прошептала:
        - О, Джеймс, возможно, мы не должны... Нам надо порвать наши отношения, ты так не думаешь?
        - Нет.- Он крепче прижал ее к себе.- Я не могу отказаться от тебя совсем. Ты стала моим другом - моим самым дорогим, самым лучшим другом. Все знают, что у нас были дружеские отношения, пусть они останутся. Может быть, придет время, когда мы сможем...- Он не закончил свою мысль.
        Этого было достаточно, потому что они были истинными и искренними друзьями. Они верили друг другу: у них были и другие общие интересы, кроме сердечных.
        Она спросила его, что именно послужило причиной того, что он накинулся на Азерса на званом обеде у Татлуорта.
        Он рассказал ей о последних событиях. Действительно, Азерс собирался назвать его убийцей и вором, если бы это помогло ему добраться до записок, указывавших путь к золоту Африки. Джеймс рассказал, как он обеспокоен тем, что Филипп, у которого есть средство остановить Азерса, скорее подрезал ему крылья, чем помогал. Утром Джеймс ушел через заднее крыльцо.
        Он понял, что просто не может обладать ею.
        Глава 15
        Если принять во внимание задетое самолюбие богинь или злые чары, наказание богов или мудрость сказаний, то во всех версиях «Спящей красавицы» судьба является основным противником. Хотя кое-кто надеется смягчить ее удар, ни одно предостережение не является достаточным, чтобы предотвратить неприятности.

Из предисловия к переводу «Спящей красавицы», Лондон, 1877 год.
        Смешно, но на следующий день Николь ждала поезда, который должен был увезти ее из Кембриджа. Этот поезд прибывал на ту же платформу, на которую приезжал другой - с Филиппом Данном. Ни жены, ни семьи с ним не было. Он вышел из вагона, посмотрел на противоположную сторону платформы и встретился взглядом с Николь. В первый момент она подумала, что он ее проигнорирует. Но Филипп так не поступил. Он улыбнулся такой неожиданности и направился прямо к ней:
        - Николь, мне нужно с тобой поговорить.
        Живя две недели под крышей его дома, Николь очень удачно избегала серьезных разговоров. Их беседы носили случайный характер. Но теперь, на виду у всей железнодорожной станции, она не могла придумать, как избежать этого разговора. Николь вежливо улыбнулась, сохраняя дистанцию, как она надеялась, и приготовилась к тому, что придется сказать нечто большее, чем простое приветствие, впервые за более чем десятки лет.
        Он причесывался по-особенному, зачесывая прямые волосы назад. Они были слишком редкими. Вид редких волос, торчащих над лицом, делал его раздраженным. Эта прическа и выражение настороженности придавали ему вид испуганного человека.
        - Здравствуйте, Филипп.- Приподняв одно плечо, она как бы извинялась.- Я собираюсь уезжать. Мой поезд должен подойти с минуты на минуту.
        - Как ты поживаешь?- спросил он беззаботно.- Выглядишь великолепно.
        - Спасибо, у меня все хорошо.
        - Ты ждешь кого-то?
        Она наклонила голову. Обсуждать это на станции? Тем не менее ответила:
        - Нет.
        Затем он завладел ее вниманием, сказав:
        - Этим утром говорил с Татлуортом. Ты была у него на званом обеде в среду вечером, где встретила, как я полагаю, человека по имени Джеймс Стокер?
        Он рассмеялся, и его смех заставил ее насторожиться.
        - Почти невозможно не столкнуться с ним. Красивый молодой человек, четко выражающий свои мысли, привлекательный - все здесь влюблены в него.
        - Я встречала его.
        Он ждал, что она добавит что-нибудь еще. Николь уклончиво сказала:
        - Он производит впечатление порядочного человека. Он, несомненно, ваш хороший друг, так как очень хорошо отозвался о вас.
        - Он очень тесно связан со мной: именно я финансирую его исследования в Кембридже, я назначил его в комитеты и надеюсь, что он займет со временем высокий пост.
        - Что же, в таком случае он должен быть вам очень благодарен.
        - Черт побери, думаю, что так оно и есть. Я курировал его, когда он был еще студентом, был руководителем его работ. Я помог и его продвижению.
        Она не знала, что сказать.
        - Что вы о нем думаете?- спросил Филипп.
        Николь все меньше и меньше понимала, что ей следует говорить. Какую цель он преследовал? Она поколебалась, прежде чем продолжить:
        - Он, по-моему, идеалист. Его видение мира не вполне совпадает с вашим.
        - Ха!- сказал Филипп и погрозил ей пальцем. Она догадалась, какого ответа он от нее ждал. Он поднял брови, делая вид, что оскорблен:
        - Я глубоко задет.
        Она рассмеялась, отчасти потому, что именно этого и добивалась.
        - Боюсь, вы очень практичны, Филипп. И это спасает вас от ужасного идеализма. Но ваша практичность имеет некоторые преимущества.
        Он усмехнулся, смягчившись, и посмотрел вокруг. Оглядевшись и увидев пару газетных киосков, он сказал:
        - Я не знаю точно, но кто-то сказал, что он положил на вас глаз...
        - Филипп, я думаю, ему нет и тридцати. Что ему может понадобиться от женщины моих лет?
        Слишком быстро, для того чтобы польстить, он сказал:
        - Правильно.- И рассмеялся.- Моей первой мыслью была именно эта. Я не имею в виду то, что вы потеряли привлекательность, Николь. Но Джеймс еще так... я не знаю...- Он надул щеки, затем с шумом выдохнул воздух: - Пф-ф. Джеймс не образец добродетели, я вам говорил.- Филипп сложил губы трубочкой и нахмурился.
        Он хотел, чтобы она составила превратное мнение о Джеймсе.
        - Стокер интеллигентен, настоящий ученый, но основное его очарование в другом: он очень легко приспосабливается к обстановке, что в другой жизненной ситуации при меньшем таланте и меньшем самомнении позволило бы ему стать очень удачливым артистом. Идеалист! Ха!
        - Правильно,- только и смогла выдохнуть Николь.
        Пока они так стояли, послышался свисток приближавшегося поезда. Она чувствовала себя все более и более неуютно. Было совершенно невыносимо, что Филипп неправильно понял молодого человека, который не сделал ему ничего плохого, его подопечного, его протеже, почти приемного сына, только потому, что кто-то что-то наболтал о нем Филиппу.
        Она сказала не столько ради Джеймса, сколько ради Данна, которому нужны были такие друзья, как Джеймс Стокер:
        - Думаю, вы не доверяете ему, Филипп, потому что удалили его от себя.
        Когда Николь взглянула на Филиппа, то увидела, как внимательно он ее разглядывает. И неожиданно произнесла:
        - Вы так давно не были в городе. Вы сами отдалились от него. Вы очень практичны: поговорите с ним. Уладьте это.
        - Николь...- начал Филипп, но его слова поглотил шум быстро приближавшегося поезда: громкий визг металла и звук выпущенного пара заставили их прервать разговор.
        Николь сделала знак своей горничной. Носильщик подвез на тележке ее чемоданы и саквояжи.
        Поезд с шумом вибрировал от продолжавших работать механизмов. Как только ее багаж был погружен, Филипп сказал:
        - Николь, я хотел бы снова увидеться с тобой, именно с тобой я хотел бы все уладить.
        Она взглянула на него.
        - Нечего улаживать, Филипп,- рассмеялась она.- Я все уладила много лет назад. Но если у тебя появилось такое желание - поговори с Дэвидом. Он рад любому проявлению твоего внимания.
        Филипп протянул руку, чтобы помочь ей войти в вагон, затем задержал ее руку в своей. Когда она повернулась, чтобы пройти в тамбур, он сказал:
        - Не замахивайся так высоко, Николь.- А после паузы добавил: - Я - лучший выбор для тебя.
        Боже! Она надеялась, что нет. Каким проклятием это стало бы для нее. Она уставилась на Филиппа с выражением безразличия, ничего не понимая.
        Он сказал:
        - Человек, как Стокер... что же...- Филипп покачал головой.- Ты погубишь его, ты это знаешь.
        У нее в груди все сжалось, ей стало трудно дышать, словно воздух на перроне стал холодным. Она спокойно взглянула на Филиппа, чтобы поставить его на место.
        В то же мгновение он отвернулся, отпустив ее руку и при этом фыркнув, словно она его оскорбила. Разозлившись, как от удара палкой, он сказал:
        - Вилли совсем плоха, клиника не приняла ее. Мне пришлось оставить ее в хосписе в Бате.
        Николь поджала губы и нахмурилась.
        - Ох, Филипп, почему же вы в таком случае не с ней?
        Он слегка пожал плечами и стал похож на того Филиппа, которого она знала прежде. Он стоял с опущенными плечами, покинутый. Его глаза честно и открыто встретились с ее глазами и остекленели, когда он произнес:
        - У нее нет ни малейшего представления о том, что я там присутствую.
        - Мне так жаль,- сказала Николь,- о, Филипп, мне так жаль!
        Он кивнул.
        Она почувствовала напряженную беспомощность, когда поезд тронулся. Через оконное стекло она увидела Филиппа. Он неподвижно стоял на платформе, глядя, как она уезжает. Его рот был сжат, на лице появилось выражение безнадежности. Было видно, что у него большие неприятности.
        Поезд двигался, слегка раскачиваясь из стороны в сторону, все быстрее и быстрее. Николь стояла, не решаясь сесть. Она держалась за поручень багажной полки, с трудом приходя в себя. Ей было очень жаль Филиппа. У нее сдавило горло, губы дрожали. Но как бы ни были сильны ее переживания, она не чувствовала себя обязанной ему: он был ее прошлым. Она была в безопасности, переживая за человека, который наделал в жизни много ошибок и чья жена теперь умирала. Она чувствовала к нему только жалость. И вовсе не он был причиной того, что она окаменела, у нее в горле стоял ком, и она даже не могла глотать.
        Николь оставила Джеймса. Действительно оставила его и с ним вместе оставила все надежды на новую жизнь.
        Она не намеревалась плакать, как и обещала. Это было необходимо, чтобы их разрыв был окончательным.
        Потому что она прекрасно понимала, что в словах Филиппа была правда: она могла бы сломать жизнь молодому герою, если позволила бы их отношениям продлиться, если бы оставила Джеймсу надежду. Она не могли быть «только друзьями», хотя и пытались это сделать, потому что он был влюблен в нее. Это могло обернуться бедой для сэра Джеймса Стокера. Если она будет поощрять его, он может совершенно случайно совершить опрометчивый поступок и погубить свою жизнь. И все из-за нее.
        На Николь нахлынули страхи из-за одной совершенно непреодолимой и слишком для нее приятной черты его характера: ее верный рыцарь не обладал необходимым в таком случае двуличием, для того чтобы поддерживать отношения с женщиной, имеющей дурную репутацию. Это было не в его характере - жить в вынужденном притворстве.
        Она стояла так, оценивая дорогую ей жизнь под мерный, ритмичный стук колес поезда, сожалея о том, что все, что она могла бы сказать в письме, слишком быстро проносится у нее в голове, как проносится мимо нее в окне поезда сельский пейзаж. Николь знала, что большинство ее мыслей останутся невысказанными.
        Обо всем этом она успела подумать, пока Лючия готовила ей место. Николь отпустила поручень, за который держалась, и присела, ощутив мягкий бархат сиденья.
«Облегчение... Да, да,- говорила она себе, откинувшись на спинку сиденья,- у меня все будет хорошо». Она прикрыла глаза. Она всегда была одна, всегда шла своей дорогой. И не важно, что другие видели ее в лучшем случае в сомнительном свете. И не важно, что ее оставляли те, кем она восхищалась, кто удивительным образом понимал ее, знал ее с той же стороны, с какой она сама себя знала. Все было хорошо, пока она не встретила Джеймса. И без него все будет хорошо.
        Огорченная, Николь долго сидела с сухими глазами и незаметно задремала. Это продолжалось до тех пор, пока она не почувствовала сквозь дремоту, что перед ее мысленным взором проносится образ того, кого она оставила: его взгляд, улыбка, его юмор... его сильное, теплое тело... его нежность, честность, его понимание, такое редкое и благородное.
        О Боже! Во сне она вновь увидела мягкий взгляд его золотистых глаз, его вызывающие недоумение терпимость и всепрощение, его приятное одобрение, его открытое, незащищенное выражение любви.
        Николь проснулась, почувствовав непонятный толчок. Поезд остановился. Пар клубами выбивался из-под вагона по обе стороны ее купе. Лондон... День клонился к закату. Лючия, стоя к ней спиной, доставала с верхней полки шляпные коробки, собирала вещи. Николь набрала полную грудь воздуха, затем медленно выдохнула. Боль, сжимавшая грудь, не отпускала всю дорогу. Дверь ее купе открылась, ворвался свежий воздух, и она ощутила на щеках прохладу и сырость. Господи! Она раздосадованно вытерла лицо тыльной стороной ладони, не зная, что же ей предпринять. Она не была уверена, что сможет совладать с теми чувствами, которые не испытывала с молодости. Ей было семнадцать лет, когда она плакала в последний раз. Ее ресницы были мокрыми от слез, а на щеках оставались мокрые дорожки.
        Глава 16
        В конце мая, почти через месяц, Джеймс сидел за своим рабочим столом в уставленном книгами кабинете в колледже Всех Святых. На коленях у него лежал потрепанный журнал, привезенный им из африканской экспедиции. Его переплет давно превратился в труху, а обложка покоробилась. Страницы покрылись бурыми пятнами. В конце концов Джеймсу пришлось связать их шнурком, чтобы они не рассыпались. Сегодня он сидел и пролистывал свой журнал, осторожно перебирая страницу за страницей. Записки заблудившегося человека. Это последнее обстоятельство оказалось просто отмечено и было самым интересным для Джеймса. Они вполне способны обходиться без всего, вернее, без ничего... Джеймс отмечал в своем журнале все: и важные события, и незначительные на первый взгляд подробности. Загадка, почему крокодил не ест гиппопотама, имеет большое практическое значение для выбора лучшего места для метания копья, для охоты на бородавочника. Это были страницы, написанные англичанином, вперемежку со страницами, написанными простым членом племени. Джеймс попытался вспомнить, когда именно он перестал воспринимать окружающий мир в
привычном для него свете. Он любил Англию. Любил ее прежде, любил и теперь. Она была его сутью, основой его существования, но было что-то неправильное в ее позиции, ее правах по отношению к другому миру.
        Мир сузился до угрожающе малых размеров. И для Джеймса он стал совершенно пустынным.
        Он мечтал, чтобы Николь была с ним, чтобы можно было поговорить с ней о той суматохе, которую вызвали вот эти листы бумаги, что лежали сейчас у него на коленях. Однако он потерял ее. Прошло более трех недель со времени ее отъезда, а он не имел от нее никаких вестей.
        Семестр подходил к концу, это означало приближение экзаменов, затем неделю студенческих каникул, затем заседание университетского совета и присуждение ученых степеней. Потом аудиенция у королевы и титул. День рождения ее величества. Хотя она родилась в мае, но официальное празднование приходилось на двенадцатое июня. О счастливый день!
        Джеймс положил свой разобранный на страницы журнал на стол. Конечно же, счастливый день! Он отодвинул бумаги и образцы, которые лежали перед ним на столе, в поисках пера. Он никак не мог найти, чем бы можно было писать. Как не мог найти в себе ни одного радостного чувства. Казалось, что ему нечему было радоваться, ничто не могло сделать его счастливым. «Будь я проклят»,- пробормотал он, пытаясь разобраться в дебрях на своем столе. Никогда еще он так не преуспевал и никогда еще не был так несчастен.
        Ему не хотелось присутствовать ни на каких празднованиях. Письмо от Николь могло бы вызвать в нем ликование. Он был озадачен, почему до сих пор не получил от нее никаких вестей. Озадачен, огорчен и обижен. Он не мог представить, как ему найти ее. Ему пришло в голову разыскать Дэвида и спросить у него ее адрес, но это означало втянуть ее сына в их отношения. Во всяком случае, он продолжал спрашивать себя: почему Николь не написала ему сама? У нее был его адрес, он был в этом уверен. Почему она не сказала точно, где будет? Или она не желала получить о нем известие?
        Джеймс не знал ответов на эти вопросы.
        Он захлопнул журнал, повернулся на стуле, чтобы достать с полки книгу. Его собственный журнал. Часть того, к чему тянул свои руки Азерс в поисках африканского золота. Частные записки Джеймса. Он взял журнал, достал с полки несколько книг, затем поставил журнал позади них и поместил книги на место.
        Глупец. Он ненавидел вещи, подобные этим. Это рассмешило бы Николь. Она помогла бы ему обдумать его положение. Она бы выслушала его. Они бы поговорили.
        Если бы она только прислала свой адрес, прислала весточку... дала ему знать, как с ней связаться... Все его неприятности показались бы ему не такими тягостными. А его радости, разделенные с ней, ощущались бы вдесятеро сильнее.
        Джеймсу было девять лет, когда Филипп Данн и его жена взяли его официально в свой дом. Большая заслуга в этом была Филиппа. Леди Данн, виконтесса Данн, жила в тумане непрестанной головной боли и ежедневного приема настойки опия. Большую часть времени она проводила в постели. Джеймс жил в доме Вильгельмины Данн десять лет и за это время видел ее считанные разы, они были едва знакомы. Более того, он считал, что все остальные знали ее не лучше, чем он сам. По этой единственной причине он симпатизировал ей. Супруги спали в разных комнатах. Виконтесса спала на первом этаже. Она боялась ступеней, так как с большим трудом преодолевала их. Подобный брак, без сомнения, устраивал их обоих.
        Джеймс всегда был завален работой для Филиппа. Конечно, теперь он немного лучше понимал, что двигало Данном. Хотя не все было так просто: молодой Филипп позволял себе проводить время с Николь, чувствовал себя из-за этого отвратительно и поэтому заботился о Вилли. А может, он продолжал заботиться о жене из чувства долга? Во всяком случае, несомненно, что Филипп был очень сильно привязан к своей страдающей жене. Когда она была счастлива, его состояние духа заметно улучшалось.
        Поэтому, когда Филипп как-то заехал в Кембридж по дороге в Бат и объявил, что снял для всей семьи на каникулы дом недалеко от Монте-Карло, Джеймс понял это так, что лечение пошло Вилли на пользу. Филипп был жизнерадостен. Он был уверен, что солнце, море и воздух Южной Франции - как раз то, что ей нужно. Он снял
«романтический домик с прелестным садом, с видом на море, который понравится Вилли».
        Джеймсу трудно было представить, что Вилли стало настолько лучше, что она в состоянии реагировать на что-нибудь, что ей что-то может понравиться, но кивнул головой. Затем Стокер был еще более удивлен, услышав приглашение Филиппа.
        - Как в старые добрые времена,- сказал Филипп.
        Он похлопал Джеймса по плечу.
        Джеймс подумал, что это как раз то, что нужно. Поездка отвлечет его от постоянных попыток перехватить почтальона и не принесет ему никакого вреда.
        Это было обычным делом, что Данн приглашал Джеймса провести с ним каникулы. Он был близок всей семье, хотя никогда никуда не выбирался с семейством Даннов на долгое время.

«Хорошо, хорошо»,- повторял он себе.
        В самом крайнем случае они с Филиппом могли отдохнуть сами, друг с другом. С тех пор как Джеймс вернулся, у него не оставалось времени для послеобеденной болтовни с Филиппом - без посторонних, с хорошей сигарой и бренди,- которую они некогда так любили. Это будет превосходно, уверял себя Джеймс.
        Он прибыл в Монте-Карло на поезде, затем нанял экипаж и через двадцать минут очутился как раз во французской деревушке, что стояла на границе с Италией. Чтобы добраться до дома, ему нужно было дальше повернуть на запад, а затем расспросить о дороге. В действительности дом, который снял Филипп, хотя и был расположен в сотне ярдов, был неприступен. К нему можно было подъехать только кружным путем. Для того чтобы добраться туда, нужна была карта. Возничий Джеймса дважды сбивался с пути. С узкой, извилистой дороги, проходившей по горам, дом выглядел - да таким он, собственно, и был - неприступным.
        Когда Джеймс с возничим, тащившим его багаж, приблизился к парадной двери, он увидел извилистую тропинку, которая вела прямо к воде.
        Дом был удивительно уединенным, просто гнездышко для влюбленных или, скорее, орлиное гнездо. Он был плотно прижат деревьями к вершине располагавшейся поблизости скалы. Конечно, превосходное место для того, чтобы ухаживать за страдающей женой, решил Джеймс.
        Его встретила в дверях француженка и предложила войти. Едва перешагнув порог, он был поражен открывшимся перед ним видом. Через широкий, необычайно открытый коридор, затем через стены с французскими окнами сразу же открывалось захватывающее зрелище: величественное Средиземное море виднелось на некотором расстоянии в просветах между возвышавшимися деревьями. Внизу через дорогу тянулся пляж.
        Джеймс понял, что этот дом действительно необыкновенный: великолепный, с обширными балконами и террасами, наполненный свежестью морского воздуха, с превосходной обстановкой, содержавшейся в чистоте и порядке. Он был пропитан солнечным светом и запахом трав, которые росли на засушливых холмах, окружавших дом. Разобрав свой багаж с книгами за пять минут, Джеймс понял, что Вилли «не понравилось» это место, потому что ее в особняке не было.
        - Она не приедет,- сказал Филипп.
        Он повернулся и с недовольным выражением лица протянул Джеймсу бокал с каким-то напитком, мутным и сладким. Затем продолжил:
        - Поэтому и девочки решили остаться с ней.
        Выражение разочарования на лице Филиппа было притворным. Он вовсе не был так несчастлив, каким представлялся. Джеймс не понимал его.
        В это время он как раз смотрел в окно. Он взглянул пристальнее, сосредоточился, чтобы удостовериться, и замер, придя в замешательство.
        Внизу, на пляже, среди сосен Джеймс увидел миниатюрную женщину с блестевшими на солнце темными волосами, выбившиеся пряди которых развевались у нее за спиной на морском ветру.
        Нет, этого не могло быть: это был плод его причудливых фантазий!
        Но это была реальность. К его громадному удовольствию - хотя вслед за тем он испытал досаду - и удивлению, это была Николь Уайлд. Бесспорно, внизу у воды, в сотне ярдов от него, была Николь. Она прогуливалась в одиночестве по мокрой от прибоя гальке.
        Она приподняла свое платье, чтобы ей было удобнее идти по камешкам своими босыми ногами. Ее ноги, которые он так любил, выглядели беззащитными. Она всегда выглядела по-особенному. Такое редко увидишь - одиноко прогуливающаяся хорошо одетая женщина у самой воды. Она шла, как будто пританцовывая, стараясь не попасть в волну, когда та накатывала на нее, или, наоборот, догоняя волну, когда та убегала. Все больше и больше раздражаясь, Джеймс подумал: «Где же, черт побери, ее туфли? И почему она танцует здесь без чулок или тапочек на своих нежных, милых ножках?»
        Двое мужчин стояли и вместе, плечо к плечу, смотрели из окна на женщину у воды.
        Наконец Филипп робко спросил:
        - Я надеюсь, с Николь Уайлд вы знакомы?
        Джеймс не произнес ни слова. По вполне понятной непростой причине он хотел бы ударить Филиппа Данна по лицу.
        Тот безразлично пожал плечами.
        - Мы снова вместе, Джеймс.- Филипп выдержал паузу.- Я могу также сказать тебе: некогда мы были очень близки. У меня есть сын от нее.
        Едва ли он позволил себе скрыть то, что до этого момента отсутствовал в жизни своего сына,- очень короткая оказалась у него память.
        - Я никогда не мог признать его, ты понимаешь. Он приятный, веселый. Красивый, черт побери!- Филипп торжествовал.- Он очень похож на меня, я полагаю,- ну конечно, когда я был моложе. Сейчас он в Кембридже. Это такая пытка - видеть его там... да.- Филипп махнул рукой. Как будто этот жест мог прояснить больше, чем слова.
        Обретя дар речи, Джеймс начал:
        - Я...- Что? Что могло бы его оправдать? Потрясение, проклятые объяснения с женщиной, прогуливавшейся внизу на пляже? Он заставил себя сказать единственно верные слова, подходившие для данного случая: - Я... я уеду на следующем поезде обратно. Вам лучше остаться наедине с вашей...- Но кто она Филиппу? Кем эти люди приходились друг другу?
        - Нет-нет. Дэвид любит вас. Мы обсудили это. Он рад видеть вас здесь.
        Дэвид хочет видеть его здесь? Джеймс почувствовал себя полным дураком. Что будет со всем этим?
        - И, Джеймс...- Филипп взглянул на него одним из своих «искренних» взглядов, каким-то образом напоминавших предельную простоту, которую он так хорошо изображал, что Джеймс всегда с трудом мог разобраться, притворяется тот или нет. Если он замечал, что Филипп привычно лукавит, то ему это не нравилось, и он мог замкнуться в себе.
        Так и произошло. Он почувствовал недоумение, когда Филипп добавил:
        - Я хотел бы, чтобы ты был здесь. Друг - этим все сказано.- Затем Филипп продолжил: - Должен сказать тебе, я напуган. Мой брак развалился. Моя жена большую часть времени ничего не понимает, моя карьера под угрозой. Вдобавок моя спина стала так часто болеть, что я, бывает, с трудом встаю с постели.
        Он рассмеялся, снова взглянул вниз, на пляж.
        - И Николь... миссис Уайлд будет очень рада. Я...- Он запнулся.
        Джеймс уже слышал это заикание прежде - очень умелая игра, особенно в подобных ситуациях. Но он поверил Филиппу: человек доверяет другому на основе своего личного опыта. Джеймсу не хотелось признать слова друга ложью.
        Филипп сказал:
        - Я буду очень благодарен, если ты останешься. Ты знаешь, мы дружески поболтаем, ты меня подбодришь, составишь мне компанию, мы выпьем бренди и все такое. Поддержи меня, пока я буду знакомиться со своим сыном. Радостное, по-моему, событие. Но ты не будешь осуждать меня или все усложнять. Я думаю, ты мне поможешь. Пожалуйста, останься.
        Джеймс нахмурился. Насколько искренней была эта просьба? Может быть, важнее, насколько эгоистичным будет его ответ? И он ответил:
        - О чем бы вы ни просили меня, вы знаете мой ответ: если меня принимают, если я нужен вам, то я останусь с вами.
        Филипп похлопал его по плечу, один сильный удар последовал за двумя или тремя слабыми. Когда его рука коснулась плеча Джеймса в этом дружеском жесте, Джеймс подумал: «Да, похоже, правильно, что я остался с Филиппом. У него проблемы. Я ему нужен».
        Когда он снова взглянул в окно, то почувствовал, что принял правильное решение.
        Довольная, Николь прогуливалась по воде в одиночестве, так, как ей нравилось. Эта женщина удовлетворена собой, неожиданно осенило Джеймса. Она не знала, что он приехал, что он здесь. Иначе она не прогуливалась бы так беззаботно. И Дэвид - сейчас Джеймс заметил, что он был с ней,- бежал впереди нее по пляжу.
        - Сукин сын,- пробормотал Джеймс.
        - Что?- послышалось рядом.
        Джеймс рассмеялся и наклонил голову набок. Очень отчетливо он произнес:
        - Вы - сукин сын, Филипп.
        Тот опешил, затем разразился смехом, превратив все в шутку.
        - Я... разве?- удивился он.- Вокруг гораздо больше сукиных детей. Запомни это, Джеймс. Постарайся запомнить.
        Джеймс не мог представить, что окажется в такой неловкой ситуации. Возможно, Филиппа вполне устраивало подобное положение, но сам он был в ярости. Филипп заставил его почувствовать себя удрученным.
        А вот Николь - другое дело. Она поднялась в дом спустя полчаса, незаметно войдя через парадную дверь, и остановилась, похолодев. «О, прекрасно,- подумал Джеймс, - она разозлилась, увидев меня». Он бы меньше рассердился на нее, если бы она устроила скандал. Но Николь взглянула мельком, поджала губы, словно желая подбодрить себя, затем напустила равнодушный вид. Она положила то, что несла в руках: туфли, чулки, папку с рисунками и коробку с карандашами,- улыбнулась и подошла прямо к нему. Николь протянула ему руку, предлагая для поцелуя то место, которое было дальше всего от того, что ему больше всего на свете хотелось целовать.
        - Сэр Джеймс. Какой милый сюрприз!

«Прекрасно,- подумал Джеймс, прикоснувшись к кончикам ее пальцев,- два лжеца».
        Дэвид пришел следом за ней, вполне довольный. Казалось, он был единственным, кто без всякой задней мысли, вполне искренне радовался. Он выглядел немного смущенным, но явно наслаждался вниманием своего отца.
        Все выпили хереса, поговорили на общие темы, держась как можно дальше от опасных. Джеймс терялся в догадках и ждал, чтобы кто-нибудь объяснил ему, что же, черт побери, случилось. Они обсудили хорошую погоду, казино в Монте-Карло, учебу Дэвида - совершенно безопасную, как оказалось, тему для всех, кроме Джеймса. На майских экзаменах Дэвид оказался в начале списка по успеваемости, у него был лучший результат. Это означало, что он был первым,- эту новость Филипп услышал впервые. Он просто весь светился, в то время как Николь не могла сдержаться, чтобы не обменяться улыбкой с отцом ее умного дитя.
        Для Джеймса достижения Дэвида в учебе были не очень приятной темой разговора. Он предпочел бы застрелить Филиппа, Николь, а также ее сына. Эдакая маленькая счастливая семья. Джеймс поднялся со своего стула, когда предложили еще хереса.
        - Простите. Благодарю вас, нет. Вы должны меня извинить. Мне нужно распаковать свой багаж и освежиться с дороги.
        Единственный утешительный факт - он проверил с особенной тщательностью часом позже, когда Николь поднялась к себе, чтобы переодеться к обеду, а Филипп шумел в комнате, располагавшейся рядом с комнатой Джеймса на первом этаже,- то, что они по крайней мере не спали вместе. Пока еще.
        Во время обеда Джеймс решился взглянуть в лицо женщине, которую любил. Он почувствовал, как закружилась голова, хотя надеялся, что сможет держать свои чувства в узде. От сочетания бурливших в нем чувств: досады, страстного желания, уязвленного самолюбия, ревности, неловкости - его просто лихорадило. Его мозг был возбужден так, что мысли перескакивали с одного вопроса на другой, с одной темы на другую, не останавливаясь ни на одной. Он был взволнован.
        Незадолго до этого они ждали ее к обеду. Она очень умело помучила их. Филипп, Джеймс и Дэвид - все собрались у лестницы, по которой она должна была спуститься: трое мужчин, одетых к обеду, ждали, пока она наконец не прислала сказать, что задерживается. Она оставила свои серьги на фортепиано и вместе с горничной искала их. Джентльмены вынуждены были начинать обед без нее.
        Филипп пожал плечами:
        - Это так естественно. Она живет в своем собственном ритме.
        - О черт!- сказал Дэвид.- Давайте есть.
        - На фортепиано?- повторил Джеймс. Никто тем не менее не счел объяснение по крайней мере необычным. Он предложил:
        - Мы могли бы подняться и помочь ей найти их.
        Филипп округлил глаза:
        - Если бы ей нужна была помощь, она бы позвала нас, поверьте мне, старина. Она одевается на свой вкус, в своем собственном темпе. Она просто волнуется в вашем присутствии.
        Обдумывая эту ситуацию - что Филипп знает привычки Николь и ее настроение во время одевания, в то время как Джеймс нет,- они и вошли в столовую: трое англичан в белых галстуках заняли места за столом, откуда открывался великолепный вид на изогнувшийся дугой французский берег Средиземноморья. Обед начали со свежих, мелко рубленных оливок с чесноком и другими приправами, намазанных на горячий хлеб, и запивали это блюдо красным вином, наполняя бокалы каждый раз, как только они оказывались пустыми.
        Когда бокал Джеймса наполнили во второй раз, он заметил, что его раздражение исчезает, и начал болтать с Филиппом.
        - И как это случилось, что Вилли так плохо себя чувствует? Где она?
        - В Кембридже.
        - Конечно, в Кембридже, пока вы... с Дэвидом и...- «моей милой Николь», хотел он сказать, но с некоторым усилием выдавил из себя: - ...с миссис Уайлд...
        - Да.- Филипп взглянул на Джеймса, намазывая оливковый паштет на круглый хлеб.- Я был очень огорчен, когда узнал, что Вилли не сможет приехать, я мог разве что силой привезти ее сюда. Затем я столкнулся с Дэвидом.- Филипп застеснялся.
        Его сын наблюдал за ним, сидя за столом напротив, вынуждая быть честным.
        - Нет. По правде говоря, я приехал в Сент-Джонс и подкараулил его там,- поправился Филипп.- Я делал так раз или два до этого, надеясь столкнуться с ним, знаешь ли. Тем не менее он там был. И на этот раз он увидел меня первым. Мы поздоровались, и неожиданно для себя я спросил его, не поедет ли он со мной сюда.
        Филипп жестикулировал, держа в руке хлеб, и это движение должно было определить важность события. Затем он продолжил:
        - Он ответил, что не может, из-за того что обещал встретиться с матерью. Кроме того, как я выяснил, оказалось, что они должны были встретиться в Сан-Ремо, который находится менее чем в пятнадцати минутах езды отсюда.- Филипп рассмеялся. - Какое совпадение! Дэвид приехал со мной, затем взял билет на поезд в Сан-Ремо этим утром, где уговорил мать оказать мне честь. Мы с ней...- Он опустил глаза, не в силах справиться с волнением, затем посмотрел на Дэвида спокойным взглядом.- Мы не разлучались в лучшие времена - много лет назад. Мне трудно об этом говорить, Джеймс, но я не всегда поступал правильно по отношению к ним обоим.
        - Возможно,- кивнул Джеймс.
        Прекрасное объяснение. Если бы он не знал, что Николь планировала провести лето в Сан-Ремо, что у нее здесь собственный дом, где она проводила летний сезон уже неоднократно. Невозможно, чтобы Филипп не знал всего этого и особенно того, что она жила в пятнадцати минутах отсюда, когда собирался арендовать этот дом.
        Разговор перекинулся на тему, как Филипп вознамерился провести через палату лордов решение об объединении университетских финансовых структур.
        - Мне нужна поддержка Азерса в комиссии, как ты знаешь,- сказал он,- так как мы стараемся узаконить долю ежемесячного дохода каждого колледжа.
        Вздор, вздор, вздор! Джеймс потерял интерес к дальнейшим рассуждениям. Он, казалось, растерял все свои политические амбиции в Африке.
        Наконец-то появилась Николь.
        И что это было за появление! Она вошла через двойную дверь в столовой - видение в платье цвета темно-красного граната. Ее волосы были зачесаны наверх, открывая при этом длинную нежную шею. Плавной походкой она вплыла - не женщина, а лебедь.
        - Добрый вечер. Простите, что опоздала.
        Даже ее сын был ошеломлен. Когда все трое джентльменов поднялись со своих стульев, Дэвид сказал:
        - Боже, Николь! Вы выглядите потрясающе.
        Он почти никогда не называл ее мамой. Улыбаясь с откровенной гордостью, она взглянула на Джеймса и спросила:
        - Это правда?
        Прежде чем Джеймс успел открыть рот, Филипп вступил в разговор:
        - Николь, вы, без сомнения, все еще самая великолепная женщина в Европе.
        Легендарная женщина заняла свое место и оказалась как раз напротив Джеймса. Воздух наполнился шуршанием скользившего и хрустевшего шелка, который жил своей собственной жизнью,- он шуршал еще долго после того, как Николь опустилась на стул.
        Боже, все равно, независимо от того, был Джеймс раздосадован или нет, для него эта женщина была самой красивой на земле.
        Джеймс поймал себя на том, что разглядывает ее.
        - Ах,- сказал он, силясь улыбнуться,- нашлись пропавшие серьги!
        Его друг, его любовница. Его улыбка стала естественной. Не важно, что он злился. Глядя на нее, он чувствовал себя великолепно. Несмотря на свое настроение, Джеймс ощущал, как тепло разливалось в его груди.
        Николь прикоснулась к серьгам. Она взялась за ухо так, словно хотела привлечь его внимание. Их взгляды на мгновение встретились - она все еще была раздражена, как он заметил,- остальные в комнате могли испариться, забрав с собой весь воздух.
«Кого это обеспокоит? Кому нужен воздух?» - подумал Джеймс. Он дышал только одной Николь.
        Он хотел иметь ее рядом с собой. Он хотел, чтобы она больше никогда не оставляла его. И он особенно хотел ее этой ночью, наверху, в ее спальне.
        Стулья придвинулись. Как только Джеймс снова сел, он начал задавать себе вопросы. Почему она злится на него? И как она злится? Эта проклятая женщина умело скрывает свои чувства, так что трудно их понять. Он перестанет сердиться, если проведет нынешнюю ночь в ее комнате наверху? Она объяснится? Захочет ли она спуститься к нему? И каково будет Филиппу, когда тот поймет, кто именно из них двоих ее интересует? Какое соперничество между ним и человеком, который поддерживал его, воспитал и теперь руководил большей частью его работы и способствовал его карьере?
        Он увидел, что Филипп остался стоять с поднятым бокалом вина. Подождав немного, он взглянул поверх бокала на Николь. Женатый мужчина в присутствии других произнес в высшей степени неподходящий тост:
        - За наиболее выдержанную и приятную женщину, которую я когда-либо знал.
        Знал. Джеймс нахмурился, глядя в тарелку с ростбифом, которую перед ним поставили. Под ложечкой у него засосало, кровь начала неприятно отчетливо пульсировать в жилах.
        Он услышал воркующий голос Николь:
        - Сядьте, Филипп.
        Тот подошел к краю стола, он был смущен, как заметил Джеймс, и плюхнулся на свой стул.
        Джеймс почувствовал опьянение, когда поднял глаза, чтобы взглянуть в лицо Николь, но взгляд его остановился на ее груди. Она вздымалась над вырезом платья. Он не различал слов в общем разговоре, приглушенные голоса смешивались в едва различимый шум. Он только слышал нежный звук, издаваемый Николь,- вдох и выдох. Медленно и ритмично поднималась и опускалась белая грудь над темно-красной кромкой ее платья.
        Сидя напротив него, Николь почувствовала его интерес. Она, казалось, не могла вновь обрести душевное равновесие с тех пор, как испытала потрясение, повстречавшись с ним днем. Приезд Джеймса, его присутствие привели в смятение все ее чувства. Она была в возбуждении весь день. И теперь один только взгляд на это одеяние! О чем только она думала? Нервно расхаживая у себя наверху, она решила, что даже не выйдет к обеду. Почему же ей пришлось после мучительного решения расстаться с Джеймсом уже через месяц передумать, и все из-за одного лишь его неожиданного появления? Разве это не возмутительный поступок, разве это честно?
«Ну что же, я его проучу,- подумала Николь.- Я надену платье, которое очень точно подчеркивает мою суть». Красное, с низким вырезом - платье опытной, знающей себе цену дорогой женщины. Как смел он приехать сюда! Он об этом пожалеет.
        Глупо. Она может, конечно, одеться так, чтобы обольстить его. Она может, конечно, вымазаться вся толстым слоем вишневого сиропа, потому что Джеймс Стокер выглядел всегда именно так, словно готов был проглотить ее платье вместе с ее кожей.
        Тем не менее она не знала, что больше ей досаждает: нервирующий сюрприз или неослабевающее приставание Филиппа, который вечно ныл и жаловался, говорил с целью произвести на нее впечатление.
        Филипп возобновил преследование после стольких лет равнодушия. Как это раздражало!
        После пылкости Джеймса его отношение можно было расценить в лучшем случае как равнодушие. Джеймс! О, Джеймс! Он был, как прежде, сияющим и страстно желающим, как в тот вечер у Татлуорта.
        Ах, почему ей так приятно снова видеть его, хотя ее должно это только раздражать? Николь хотела верить, хотела, чтобы все, что она постаралась сделать, имело хоть какое-то значение. «Я сделала это для тебя. Я отдалилась от тебя, уехала, пожертвовала своим счастьем, чуть ли не своим рассудком. А ты снова здесь». Ей хотелось пронзительно прокричать это ему. Но ее чувство обиды несколько смягчилось, она смутилась при взгляде на него. Почему она не может испытывать к нему злость? И почему бы ему не отвернуться,- что за нескромные мысли одолевают его нестойкий разум?
        Если бы глаза оставляли отпечатки, как пальцы, то ее рот, шея, грудь рдели бы или остались без кожи из-за беспрестанного томительного глазения Джеймса. Он скользил по ней своим взглядом даже тогда, когда старался контролировать себя, но было просто замечательно, что ему это не удавалось. Замечательно, бесполезно и очень жаль. Потому что его желание было безумием.
        Боже! Она должна уехать, она должна сегодня же уехать! Она должна была уехать в тот момент, как только узнала, что он здесь. Она должна уехать сейчас, встать и уехать.
        Но она все еще сидела. Она чувствовала себя потерянной, готовой рассыпаться на мелкие осколки, как прозрачное тонкое стекло.
        Филипп тем временем главенствовал в разговоре. Одному Богу известно, что Дэвид делал весь вечер. Николь привередничала в еде. Джеймс ел почти все подряд, гоняя картофель по всей тарелке в промежутках между созерцанием Николь и яростными взглядами в сторону Филиппа.
        Именно Филипп нечаянно положил конец их пытке. Неожиданно он поднялся со стула, снова поднял бокал и сказал:
        - За мать моего сына,- откашлялся и продолжил: - которую давным-давно я обидел, которой я причинил зло и по отношению к которой, если она позволит, я хочу все исправить. Вилли больше не желает меня, дорогая...
        Великий Боже! Ласкательное имя, которым Филипп называл ее много лет назад. Николь уставилась на него, оцепенев от ужаса. Он был пьян.
        Филипп сказал:
        - Получить развод легко. Я не оставлю ее, буду о ней заботиться, поступлю справедливо.- Он натянуто рассмеялся.- Она даже не узнает, что я ушел. Затем я женюсь на тебе, Николь. Я прошу тебя здесь, перед нашим сыном и моим другом, позволь мне сделать то, что я должен был сделать двадцать два года назад...
        Джеймс встал так резко, что задел скатерть. Зазвенела посуда.
        - Простите,- сказал он,- мне надо уезжать. Я решил посетить казино в Монте-Карло, новое казино...- Он соврал.- Я... я хотел... посмотреть его.- Джеймс моргнул, а затем поджал губы.- Я не имею отношения к вашей семье. Вам втроем очень хорошо друг с другом, позвольте мне уехать. Позднее я помогу вам отпраздновать это замечательное событие.
        С этими словами он вышел из столовой.
        Филипп выглядел ошеломленным. Он нахмурился.
        - Что-то случилось с Джеймсом,- сказал он, взглянув на Николь, и прищурился.- Я ему не доверяю. Он что-то скрывает. Я это чувствую.
        Входная дверь хлопнула, Джеймс ушел.
        Николь проглотила ком, подступивший к горлу, стараясь успокоиться. Ей стоило больших усилий, чтобы просто спокойно положить свою салфетку на тарелку, затем нащупать стул.
        - Простите,- сказала она и соскользнула со стула.
        Со всем достоинством, на которое только была способна, Николь вышла из столовой и побежала за Джеймсом.
        На дороге, тянувшейся вдоль дома, она остановилась, чтобы перевести дух. Она прислушалась, но услышала лишь собственное сердцебиение, заглушавшее все ее эмоции, всю мешанину ее мыслей. Она медленно оглянулась, надеясь увидеть хоть мельком, услышать звук или вздох. Ничего.
        Ночь поглотила Джеймса. Николь сама стояла в совершенной темноте, какая бывает только вдали от больших городов, вдали от больших домов, других человеческих обиталищ,- абсолютная темнота и тишина. Она тихо позвала его. В ответ - тишина. Она не могла понять, в какую сторону он пошел. Николь простояла так некоторое время, сбитая с толку. «Боже, помоги! Не допусти, чтобы он был поблизости и не ответил, не допусти, чтобы он не захотел поговорить со мной.
        Мне нужно с ним поговорить, просто необходимо.
        Хотя что я ему скажу?
        Уходи? Я не подхожу для тебя? Я плохая партия? Или подойди поближе? Я так соскучилась по тебе?»
        Ее охватила паника, Николь схватилась за голову, смяв прическу. А что, если она больше никогда не встретит никого, кем бы восхищалась так же, как Джеймсом,- никого, кто был бы так же великолепен и несомненно добропорядочен? Что, если она больше никогда не узнает его сердечного понимания, никогда больше не почувствует теплоты его рук и силы тела... Она никому больше не поверит так, как поверила Джеймсу Стокеру. Не было ничего хуже, чем знать о его существовании и жить вдали от него.
        Погубить его репутацию... Она была для него недостаточно добродетельна, недостаточно порядочна. Пусть он сам позаботится о себе. Николь хотела его. Она ненавидела его за то, что он приехал, разрушил все ее усилия, но она все равно хотела его. Где же он?
        В конце концов Николь спустилась по дорожке к самому морю. И все напрасно. Вниз по главной дороге проехал экипаж. Какой-то маленький зверек, то ли кошка, то ли кролик, испугавшись, шмыгнул с дороги у нее под ногами. И ничего больше, ничего, кроме этого.
        У нее не было ни малейшего представления о том, где находился Джеймс ни тогда, ни всю оставшуюся ночь. Прошли часы. Солнце уже осветило ее спальню первыми лучами наступающего утра, прежде чем Николь услышала, как он вернулся.
        Глава 17
        На следующее утро - в действительности в полдень,- в то время, когда все еще спали или по крайней мере еще не выходили из своих комнат, Филипп прогуливался вдоль открытых французских окон в коридоре и на террасе, где как раз перед его приходом в шезлонге, свернувшись клубочком, устроилась Николь. Она нежилась на солнце и пила чай.
        Филипп приветствовал ее:
        - Ну как? Вам удалось успокоить Джеймса прошлой ночью?
        - Нет,- просто ответила она,- я не смогла его найти.
        - Что ж, я ценю ваши усилия,- сказал он так, словно то, что она делала для Джеймса, каким-то образом относилось и к нему.- Он весь натянут, как струна скрипки. Не знаю, что происходит с этим парнем.
        Николь взглянула на него поверх чашки. Она должна будет просто поговорить с ним на эту тему: о себе и о том «парне». Она чувствовала себя совершенно беспомощной после того, что произошло между ней и Джеймсом.
        На дальнем конце террасы появилась горничная, которая после очередного посещения кухни несла оттуда большое плоское блюдо. Она вошла в столовую через дальнюю дверь. Все двери на внутренней южной стене террасы были открыты, так что стена состояла из оконных стекол, которые были сцеплены крюками, чтобы не хлопали. У крайней двери был сделан проход для сервировки изысканного ленча. Стол для него был накрыт сверкавшей белизной льняной скатертью с зеленым и синим узорами, в которые вплетался желтый цвет и которые оттеняли пятна фиолетового. Через открытые французские окна за спиной Николь нежный бриз гулял по всему дому и открытой террасе.
        Николь наслаждалась бризом, касавшимся ее плеч и щек, стараясь игнорировать Филиппа насколько это было возможно. Созерцание вида, открывавшегося перед ней, было спасительным и в то же время захватывающим занятием. Филипп, однако, проявил настойчивость, обошел ее и устроился перед балюстрадой, загородив собой дивный вид.
        - Я говорю серьезно,- пробормотал он. Но сдержался.
        Из дальней двери позади официанта, несшего тарелку с жареными курами, появился этот самый «парень» собственной персоной. Он взглянул на стол, явно ожидая, что найдет всех за ленчем, затем увидел Николь и Филиппа, сидевших в противоположном конце террасы, и отважно направился к ним.
        - Филипп,- обратился он сдержанно и по-деловому,- я должен поговорить с вами.
        Он мимоходом взглянул на Николь, словно не понимая, что делать с ее присутствием. Затем горячо заговорил о том, что волновало его, так, словно он читал написанное.
        - Прежде всего,- сказал Джеймс,- мне нужна ваша помощь и поддержка. Я уже говорил всем, кто расспрашивал меня, что не знаю точно, где я был в Африке, и я действительно... не знал. Но теперь я уверен. В моих записях есть заметки - саванна, берег реки, система холмов, и я помню небо. С помощью атласа звезд я, думаю, смогу определить совершенно точно, где живут вакуа. И вот в чем дело: я прошу вашей помощи, чтобы сохранить эту информацию в тайне до тех пор, пока мы не сможем защитить их.
        - Защитить вакуа? От кого?- Филипп привстал, насторожившись.- О чем ты говоришь?
        - Золото. Я знаю, где его много.
        Филипп заморгал, обошел вокруг шезлонга Николь.
        - Ты знаешь, где племя берет золото?
        - Более или менее, но я не хочу передавать эти сведения Азерсу. Я не хочу передавать их даже вам, Филипп. Я буду бороться против вас обоих, если понадобится. Я заручусь поддержкой в палате лордов, получу гарантии, договор о продвижении. Я хочу защитить вакуа и их земли в десятимильной неприкосновенной зоне вокруг них. Никто не должен беспокоить их. Я не приведу банды ненасытных англичан на земли племени, спасшего мне жизнь. Это неправильно, мне не важно, кто и что скажет. Более того,- продолжил он.- Вакуа прислали неслыханных размеров дружеское подношение. Они имеют право на хорошее к себе отношение, они ждут его.
        Филипп обеспокоенно посмотрел на Джеймса. В его взгляде мелькнуло подозрение.
        - Если их «подношение», как ты его назвал,- это указатель, мой мальчик, похоже, что у них много золота. Несомненно, хватит на всех, включая и племя вакуа.
        - Это не вопрос. Оно вокруг них. Оно под ними.
        - Они добывают его?
        - В относительно небольших количествах. Мы бы пришли с машинами и механизмами,- Джеймс разговорился.- Посмотри, у нас есть то, что я привез из Африки. Это большая удача. Если можно найти больше золота еще где-то, кроме вакуа, я могу показать, где его еще больше.
        Филипп еще сильнее нахмурился.
        - О каких размерах золота мы говорим и сколько именно золота находится в их землях?- Задав этот вопрос, он сам на него и ответил без подсказки: - Они сидят на самом богатом месторождении. Они на лучшем из всех.
        Джеймс кивнул.
        - Но там много богатейших месторождений, очень богатых районов. Дайте мне возможность провести географическое исследование настолько быстро, насколько я смогу. В первую очередь я составлю карту залежей металлов. Мы будем точно знать, где что залегает. Мы заручимся поддержкой короны и международными соглашениями. После этого каждый сможет участвовать в экспедиции.
        Участвовать - конечно. Они договорились. Филипп сказал:
        - Хорошо.- Он увлекся, готов был строить планы.- Ты возглавишь экспедицию. Мы...
        - Нет,- ответил Джеймс, покачав головой.- Нет,- повторил он снова.
        - Нет?- Прошло несколько секунд, прежде чем Филипп понял его.- Ты не хочешь поехать сам?
        - Нет.- В голосе Джеймса чувствовалась непреклонность.
        Филипп сказал:
        - Хорошо, мы пошлем кого-нибудь еще, Джеймс.- И тут вдруг его осенило: - Боже, если Азерс доберется до записей, он не захочет терять ни минуты и снарядит собственную экспедицию, чтобы заполучить эту богатейшую жилу.
        - Это не жила.
        Филипп повернулся и застыл, не веря в то, что сказал Джеймс.
        - Это детрит,- пояснил тот,- в золотоносном пласте: толстый конгломерат сплошного золота, Филипп. До сих пор среди золотоносных формаций ничего подобного не встречалось. Ни в каком другом месте на поверхности Земли. Его там в изобилии. Он залегает близко на небольшом участке земли вакуа.
        Наступил момент многозначительного молчания, прежде чем Филипп громким голосом произнес:
        - Мой Боже!- Затем более эмоционально: - Джеймс, мой мальчик, ведь это так важно, и ты совершенно прав в своих опасениях.
        Джеймс насторожился. Голос Филиппа зазвучал официально:
        - Я польщен твоим доверием, оказанным мне. Ты убедишься, что поступил правильно.
        Он дружески ткнул Джеймса кулаком в плечо, затем похлопал его по спине.
        Филипп обернулся и случайно наткнулся на взгляд той, которой еще верил. Николь встретила его испытующий взгляд, увидела в нем беспокойство. Затем он то ли отогнал, то ли спрятал свои опасения. Его лицо стало непроницаемым. Он сказал Джеймсу:
        - Ты можешь рассчитывать на мою помощь. Делай то, что считаешь нужным, и скажи мне, чем я могу тебе помочь.
        - Во-первых, Азерс,- поторопился сказать Джеймс.- Позволь ему вызвать нас в суд, если он так хочет. Найми адвокатов против него. У него нет права на мои дневники и еще меньше оснований для обвинений.
        Филипп наклонил голову и нахмурился.
        - Не нравится мне это,- пробормотал он. Но после минуты раздумий он кивнул, сопроводив кивок тяжелым вздохом.
        - Ты сделаешь это?- спросил Джеймс, и в его голосе зазвучало удивление, сожаление и обличение - все разом.
        - Да,- снова кивнул в ответ Филипп.- Как в старые добрые времена, Джеймс. Ты и я против них.
        - О, великолепно!- отозвался Джеймс с энтузиазмом.- Чертовски великолепно, благодарение Богу. Если бы ты только знал, как я беспокоился.
        Затем, глядя мимо Филиппа, Джеймс наконец-таки взглянул в глаза Николь с особым вниманием. Она почувствовала, как мурашки побежали у нее по спине, и замерла в ожидании.
        Он откашлялся:
        - Есть еще кое-что, что я хочу сказать тебе.- После его заявления все примолкли, а он объявил: - Это Николь.
        Ее сердце сжалось. Она поставила свою чашку на блюдце и затем все это - себе на колени.
        Филипп повернулся в другую сторону, посмотрел на нее совершенно новым загадочным взглядом:
        - Миссис Уайлд?
        - Конечно, миссис Уайлд...- Он. хотел продолжить, но резко оборвал себя.
        - Сэр, простите, что я вмешиваюсь,- раздался голос. Все трое переключили свое внимание на дверь, где стоял слуга.
        - Вам телеграмма,- сказал он и протянул Филиппу серебряный поднос с желтым конвертом, в котором лежала телеграмма.
        Нахмурившись, Филипп взял конверт, повертел его в руках, затем открыл, предполагая, что это чье-нибудь дружеское послание. Кто, черт побери, мог знать, где он находится? Черт бы побрал его помощника и личного секретаря. Болтуны! Какая глупая ситуация! Никакого покоя!
        Но вдруг его лицо побелело. Николь заговорила первой.
        - Что случилось?- спросила она.
        Филипп поднял глаза. У него было такое выражение лица, словно за секунду до этого на него налетел омнибус: в мгновенном осознании, что он будет расплющен и размазан по дороге.
        - Это Вилли,- сказал он.- Она упала с лестницы. Она...- он в замешательстве подбирал слова,- она... сломала шею.
        - Она сломала шею?!- повторила Николь.
        - Да. Она... очень плоха. Слишком плоха.- Филипп нахмурился, покачал головой.- Она умирает.
        Он уставился на печальное послание в своих руках, словно мог сказать еще что-то по этому поводу, затем поднял глаза.
        - Девочки...- его голос дрогнул,- они хотят, чтобы я приехал.
        - Я поеду с вами,- раздался голос Дэвида. Он только что вошел и стоял в дверях, как раз за слугой. Дэвид подошел к Филиппу и положил руку ему на плечо.- Я отвезу вас в Кембридж, отец. Я помогу вам.
        Николь, Джеймс и Филипп молча уставились на Дэвида.
        Филипп первым нашел подходящие слова:
        - Ты поедешь?- Его голос охрип от волнения. Джеймсу он сказал: - О, Джеймс, мальчик мой, проследи, чтобы Николь заказали билеты, и посади ее на поезд, и...- Он махнул рукой. Он даже не задумывался о том, что говорил.- Знаешь ли, возвращайся.
        Джеймс покачал головой:
        - Нет, Филипп, я поеду с тобой. Дэвид может присмотреть за матерью.
        Поднявшись со своего места, Николь перебила его:
        - Нет никакой необходимости, чтобы кто-то заботился обо мне. Я сама могу добраться туда, куда мне нужно. Филипп, могу я чем-нибудь вам помочь?
        Тот неистово замотал головой:
        - Нет-нет. У вас обоих каникулы. Дом снят. Мне поможет Дэвид в моих... Он утешит меня своим присутствием. Я действительно хотел бы, чтобы он со мной поехал.- Он взглянул на сына и добавил: - Вилли сейчас успокоилась, она без памяти.- Он заморгал, стараясь скрыть смятение, в которое его привели эти печальные события, и признался чистосердечно: - И я хотел бы, чтобы девочки познакомились с ним.
        Губы у Филиппа задрожали. Он приложил ладонь к подбородку, чтобы унять дрожь. Когда это не помогло, он просто сжал губы. Отвернувшись, он сказал:
        - Простите, я сейчас поеду.
        Дэвид предложил:
        - Я сложу ваши вещи со своими в саквояж. Мы можем успеть на поезд в час ноль пять.
        Как сигнал, издалека, с холмов, раздался звон колоколов - деревенская церковь возвещала о полудне.
        В двенадцать тридцать Филипп и Дэвид вышли из дома. Ошеломленная Николь вышла проводить их. Она повернулась и оказалась лицом к широкому белоснежному открытому коридору. Череда французских окон открывала через балкон вид на море. Ей показалось совсем нереальным, когда в конце коридора появился Джеймс. Он шел прямо за ней: высокий, стройный, широкоплечий, через коридор он вышел на балкон, там он оперся руками о мраморные перила и посмотрел вниз. Он остановился у стола, накрытого для ленча, за которым присматривали двое слуг, отгоняя опахалами мух.
        Будучи не в состоянии думать о чем-либо, Николь вышла и села за стол. Через секунду, не сказав ни слова, Джеймс присоединился к ней. Дворецкий принес блюда, которых было слишком много, потому что двое из тех, для кого они были приготовлены, находились уже на полпути к поезду. Николь и Джеймс уставились на стол, заставленный яствами: приправленные душистыми травами маленькие курочки, свежий хлеб, маслины... Она наконец набралась храбрости и взглянула на Джеймса, сидевшего напротив нее. Они замерли, созерцая друг друга.
        Николь сказала:
        - Я не знаю, что сделать...- Затем добавила: - Для Филиппа, конечно.
        Джеймс предложил:
        - Мы можем поехать за ним в Кембридж и предложить помощь, если понадобится.
        - Не думаю, что мы поможем.
        - Возможно.

«Какая я ужасная женщина»,- корила себя Николь. У человека, снявшего этот дом, сейчас самое тяжелое время в жизни, а она даже радуется тому, что он уехал. И посмотрите-ка, кто остался!
        Совесть мучила ее. Она убеждала себя: «Ты лучше относилась к себе, когда оставила Джеймса, когда не рисковала его репутацией. Если он любит тебя открыто, то теряет свой ореол героя в глазах окружающих, если он притворяется - чего он не умеет делать,- то теряет ореол героя в своих собственных глазах. Так или иначе, ты запятнаешь его доспехи. За это ты будешь ненавидеть себя, и, несомненно, это будет ранить тебя, отравит все счастье и в конце концов испортит отношения».
        Вот как ответила Николь на свой вопрос, пока тянулась через тарелку за ножкой жареной курицы.
        Так, словно у них не было ни малейшего представления о том, что им делать дальше, Николь и Джеймс принялись за провансальское блюдо, сидя на огромной террасе на редкость уединенного дома, находившегося на краю такого маленького городка, что он даже не был отмечен на карте. Порыв морского ветра взбодрил их.
        Занавески, раздуваемые средиземноморским ветром, взметнулись и заплясали вдоль всей террасы между широко открытыми французскими окнами, задевая края стола. Но это был просто вопрос времени. Через полчаса они с Джеймсом заговорили: обсудили загадочное исчезновение Джеймса прошлой ночью - пока она бродила по пляжу, он направился к ближайшей деревушке, что оказалось непростым делом. Они поговорили о ее собственности (она встретила своих французского и итальянского агентов по недвижимости на прошлой неделе). Они нашли, что пиццу здесь сдабривали большим количеством приправ,- много орегано, но очень даже неплохо. Обсудили качество вина - среднее. Ничего существенного. Они ерзали на своих стульях, испытывая неловкость. Они попробовали все блюда, но ели очень мало. Они поднялись со своих мест, прошлись по террасе и очутились в комнатах дома.
        Здесь они замолчали, так как Джеймс подходил к Николь все ближе и ближе. Когда они миновали холл, Джеймс взял ее за плечи и прижал спиной к стене. Она даже слегка ударилась затылком, с такой силой он ее прижал, прильнув к ее губам. Его язык мгновенно лихорадочно проник вглубь.
        Он одновременно и прижимал ее к стене, и притягивал к себе. Николь запустила пальцы в его волосы и страстно прильнула к нему. О да! Здесь она позволила своим чувствам вырваться наружу, словно была уверена, что видит Джеймса в последний раз.
        Так они и целовались, безотчетно лаская друг друга в темном углу холла, пока не услышали звяканье посуды и топот ног - слуги убирали со стола.
        Джеймс отпрянул от Николь. Он стоял почти вплотную к ней, с тревогой вглядываясь в ее лицо - он должен был понять ее состояние, прежде чем резко повернуться и выйти из холла.
        Переговорив наскоро со слугами, он отослал их с трехдневным жалованьем и наказом вернуться на четвертый день. После этого Джеймс и Николь решили подняться в прохладную, продувавшуюся ветром комнату.
        По пути они разбрасывали одежду друг друга. Он повесил ее корсет на небольшую арфу, стоявшую в углу, ее сорочку - на стул перед фортепиано, ее чулки на подставку для нот. Его брюки висели на спинке кровати, его рубашка валялась на полу, его нижнее белье болталось на ручке двери, выходившей на террасу. Они добрались до балкона, чтобы заняться любовью на залитой солнцем кушетке. Джеймс сидел опираясь спиной о стену, обнаженная Николь сидела на нем верхом, широко расставив ноги, руками сжимая его плечи. Ее тело ритмично двигалось. Джеймс помогал ей, поддерживая за ягодицы.
        - О, Николь... я обожаю тебя, мне нравится, как ты выгибаешься вперед... как твои соски касаются моей груди. Я скучал по тебе... Я люблю... Боже милостивый!
        Николь радостно улыбалась, глядя на него сверху вниз, в то время как ее тело приближалось к кульминационной точке. Она взяла в ладони его лицо, заглянула в янтарные глаза, неотрывно смотревшие на нее. Это напоминало игру, она пристально смотрела в его глаза, чувствуя, как его пальцы пробегают по ее спине, слегка раздвигают ягодицы. Он приподнялся и врезался в нее. Они слились.
        И удовольствие... Глубокое удовольствие разлилось теплом.
        Он наблюдал за ее реакцией, за пронизывавшими все тело сильными и резкими судорогами. Его глаза ни на миг не отрывались от нее, так же как его руки постоянно сжимали ее тело, дрожащее от удовольствия.
        Она закончила раньше, чем Джеймс. Ее взгляд затуманился. Она уже больше не видела его, только вскрикнула, задрожав мелкой дрожью, расправляясь и сжимаясь от удовольствия, не подчинявшегося разуму и не поддававшегося контролю. Она вся отдалась побуждению. Джеймс вдруг снова начал двигаться с небывалой силой... Он поцеловал ее неистово... и оба они перенеслись неизвестно куда... Туда, где они уже не разъединились, а превратились в единое чувство, единый разум, единое тело - в пылающий сгусток мощи, казалось, способной сплавить воедино и их души.
        Среди ночи, когда Николь лежала в полудремоте на груди у Джеймса, он прошептал ей на ухо:
        - Николь?
        - Хм...
        - Ты проснулась?
        Она пробормотала, нежно рассмеявшись:
        - Хорошо, если ты хочешь, то я проснулась.
        Так как он ничего не ответил тотчас же, то она приподнялась с его груди и попыталась разглядеть в темноте его лицо.
        - Что?- спросила она.
        Некоторое время он молчал, затем все-таки спросил:
        - Означает ли сегодняшнее событие, что ты не выходишь замуж за Филиппа?
        Она легонько шлепнула его по груди.
        - О, прекрасная мысль пришла тебе в голову после всего, что мы с тобой проделали.
        - Конечно. Правильно. Я знаю. Но Филипп сделал тебе предложение, и, думаю, Дэвид будет рад...
        - А я не буду. О Джеймс, не придавай серьезного значения пьяной болтовне зрелого мужчины. Я не придаю.
        - Тем не менее я считаю, что он сделал это предложение всерьез.
        Она скатилась с него на бок и легла, глядя в темноту.
        - Мой дорогой, если бы я была нищей, то, как сказал Филипп Данн, он оказал бы честь такой женщине, как я. Ха-ха!- Она от души рассмеялась.- Я когда-то была нищей, как он сказал, а теперь я богатая женщина.
        Джеймс почувствовал неловкость. Он приподнялся на локте и повернулся в ее сторону:
        - Он раньше делал тебе предложение?
        - Конечно,- ответила она.- Много лет назад он регулярно предлагал мне, по меньшей мере раз в месяц.- Она вздохнула.- Я верила ему. Я ждала, когда он даст ход этому делу, но он возвращался, говоря, что Вилли не совсем здорова и сейчас неподходящее время, чтобы обременять ее этим. Или что приближаются каникулы, а вот уже после каникул он «сообщит ей неприятную новость». Всегда находилась причина. Два года я ждала в Англии. Еще пять или шесть лет он приезжал в Париж, каждый раз говоря одно и то же. Но совершенно не важно, что он говорил, у них с Вилли появлялись новые дети. Я медленно соображала, но наконец поняла, что если я хочу праздников, какой-то постоянной заботы и внимания для себя самой, то должна устраивать свою жизнь где-то еще Я так и сделала.- Поняв, что Джеймс мог расценить ее рассказ как угрозу и ультиматум и, кроме того, не желая выслушивать его оправдания по поводу того, что он не может жениться на ней, Николь быстро сказала: - А теперь выходить замуж, конечно же, нелепо.
        - Нелепо?
        - Да, так. Я слишком привыкла к независимой жизни. Мне никого не нужно спрашивать, что и как мне делать. Более того, мне не нужно переводить свою собственность и состояние на кого-то еще. Нет, благодарю, я вырастила своего сына, дала ему имя. Нет ничего такого, что подтолкнуло бы меня к замужеству снова.
        Джеймс молчал.
        Николь забеспокоилась, что сгустила краски, излагая свои доводы. Что, если он подумывал жениться на ней? Хотела бы она выйти за него замуж? Она любила его, в этом не было сомнения. Поэтому она вздохнула:
        - О мой бедный рыцарь с незапятнанной репутацией. Что я делаю?
        Он неожиданно разразился смехом:
        - Ничего.
        Она надеялась, что это правда. Она страстно желала, чтобы это было правдой. Она сказала немного холодно:
        - Мы лжем, не так ли? Я имею в виду, что ты не думаешь, что хочешь на мне жениться, так ведь?
        - Хм.- Его голос из темноты прозвучал сдержанно, так, словно он раздумывал.
        - Ты думаешь, нам следует пожениться?
        Он не ответил сразу, а чуть погодя неуверенно сказал:
        - Я... хм... я не думал... я...
        Она резко оборвала его:
        - Прекрасно. Я только хотела узнать, в каком направлении нам с тобой искать компромисс. Так,- добавила она,- мы будем тайно встречаться, будем делать вид, что живем отдельно. Вам придется пожертвовать частичкой вашей чести, чтобы проводить со мной время.
        Он фыркнул:
        - Моя честь, Бог мой! Как будто это так важно.- Он добродушно толкнул ее: - Что же, ты не должна думать: вот добрался до своей возлюбленной и не расскажет сказочку-другую.
        - Ты никогда не лжешь, как говоришь.
        - Я лгал, когда говорил это. Я лгал без удержу. Я как-то сказал матери, что был на улице, а на самом деле я сел на поезд, доехал до Лондона и провел там целый день. Мне было восемь.- Он рассмеялся.
        Николь хотелось плакать. Это была выдумка. Ложь матери была проявлением его уважения, когда он был еще ребенком. И это осталось в нем до сих пор, потому-то этот эпизод и сохранился в его памяти.
        - О дорогой,- пробормотала она.
        Он настаивал, защищаясь:
        - Николь, я могу лгать лучше, чем кто-либо.
        Лгать им - да, но сможет ли он жить один?
        - Прекрасно,- сказала она.
        Незаконные любовные отношения такими и должны быть.
        Три следующих дня Джеймс и Николь провели наслаждаясь обществом друг друга. Они ели, пили вино, смеялись, болтали и занимались любовью. По ночам они плавали нагишом в прохладных водах Средиземного моря, пока зубы у них не начинали стучать от холода. Они лежали, тесно прижавшись друг к другу, под покрывалом, и им было уютно, как щенкам, забравшимся в теплое местечко. Они поздно ложились спать и спали до полудня, тесно сплетясь телами.
        Три сказочных дня... Они были до глупости счастливы в эти дни, Николь не могла припомнить подобного ощущения за всю свою жизнь. Великолепные дни или почти великолепные: Потому что подсознательно она считала эти дни. Три сказочных дня, четыре, пять... Как долго еще это продлится? В действительности, говорила она себе, это не может длиться вечно. «И жили долго и счастливо» - фраза прямо-таки из сказки.
        Глава 18
        - Как мы будем разбираться с этим?- спросила Николь, глядя на Джеймса, одевавшегося утром четвертого дня.
        Прислуга пришла приступить к своим обязанностям в полдень. Поезд отправится в два двадцать пять и увезет Джеймса к Ла-Маншу, где он пересядет на другой поезд, который следует в Кембридж.
        - Я не знаю,- ответил он рассеянно.
        Джеймс заново застегивал брюки. Разговаривая об отъезде и расписании поезда, он с первой попытки застегнул их неправильно.
        Николь лежала на спине на кровати, с удовольствием наблюдая, как он волнуется, и пребывая в нерешительности, стоит ли ему помочь.
        Она могла бы сказать ему, что в такой ситуации ему следовало бы купить для нее дом в Или либо в Ройстоне, где-нибудь рядом с ним, но не так близко, чтобы быть на виду. Это было обычным для подобных отношений. Но она не хотела считать их отношения обычными, а с другой стороны, ей хотелось самой определить, где они смогут избежать возможной слежки. Это удерживало ее от разговоров, и она сама не была уверена ни в чем, и это было для нее так непривычно.
        Его брюки никак не желали застегиваться.
        - Тебе придется поехать со мной,- сказал он.
        Она рассмеялась в ответ.
        - Ах, дорогой, первое правило тайных отношений гласит: мы не должны нигде появляться вместе. А я почти определенно больше не появлюсь ни в одном из мужских колледжей с тобой. Люди непременно отметят это, если мы так поступим.
        Джеймс взглянул на нее.
        - Николь, ты нужна мне.- Он моргнул, нахмурился, подыскивая слова, затем сказал предельно искренне: - Я не могу быть счастлив, если тебя нет со мной.
        От такого сентиментального признания Николь вся похолодела. С кем бы еще у нее могли быть такие по-идиотски романтические отношения? Но когда она увидела, как он смотрит на нее, внутри ее все стало оттаивать. Сердце в груди отогрелось, и лед расплавился. Но вместо того чтобы опустить его на землю, что она должна была сделать, Николь глупо улыбнулась и сказала:
        - Я куплю этот дом. Мы можем здесь остаться.
        Она рассмеялась, поэтому он смог расценить ее слова как шутку.
        Джеймс не шевельнулся, как если бы он действительно обдумывал это предложение.
        Николь разглядывала его, но затем была вынуждена отвести взгляд. Она взяла его жилет - он лежал рядом с ней на кровати.
        - Вот,- сказала она, протягивая Джеймсу жилет,- ты можешь опоздать на поезд.
        Он взял жилет. Надев его, сказал:
        - Если мы купим этот дом,- при этих словах глаза Николь сверкнули,- или один из нас, я едва ли смогу появляться здесь. Разве что между семестрами. Немного дольше я смог бы пробыть здесь летом.
        Он бросил на нее огорченный взгляд.
        - Николь, я хочу, чтобы ты была со мной. Я хочу, чтобы ты не появлялась в моей жизни время от времени, а была постоянно.
        О да! О нет! Если бы только она могла сдерживать свои эмоции, не показывать их каждый раз, когда он говорил что-нибудь подобное. Для большей пристойности Николь обернула свои бедра простыней. «Хорошо,- подумала она,- это безумие, купить этот дом? Почему бы нет?»
        - Не уезжай в Кембридж, позволь мне купить этот дом. Останься здесь.
        Она перехватила мелькнувшее на его лице выражение: глубокая морщина обозначилась у него между бровями, затем расправилась.
        Опустившись на одно колено, Джеймс что-то поискал под кроватью.
        - Ты не видела мои ботинки?
        - Под фортепиано. О, Джеймс, действительно, останься. Не уезжай,- умоляла она.- Во Франции много хороших университетов, обратись в один из них.
        - Я не говорю по-французски.- Джеймс бросил на нее равнодушный взгляд поверх спинки кровати.- Я также не говорю по-итальянски. Я - англичанин. Кроме того,- он вытащил свои туфли,- ты же слышала, что сказал Филипп,- я должен вернуться в Кембридж,- стараясь удержать равновесие, стоя на одной ноге, он надел сначала один ботинок, затем - другой,- чтобы закончить интереснейшую работу всей моей жизни.
        - А кроме того - титул, который, как я понимаю, уже не за горами, так ведь?
        Он пожал плечами. Желание славы руководило им.
        Николь взяла свой пеньюар и скользнула в рукава. Она использовала его в каком-то роде как ширму, чтобы спрятать свое по-детски тяжелое разочарование. Неподдельное разочарование. Ни одна любовница не в состоянии заставить мужчину отказаться от такой прекрасной реальной награды. Конечно, он должен получить свой титул, который послужит ему компенсацией за все его мучения.
        Пока она завязывала пеньюар, ее осенила другая мысль:
        - Хорошо, я куплю дом рядом с Кембриджем, такой же, как этот.
        Джеймс скорчил мину, просовывая руки в рукава пиджака.
        - Конечно, он должен быть очень, очень высоким, чтобы с него открывался такой же чудесный вид на Средиземное море.
        Он возразил, сказав, что не следует искать нечто подобное тому, что они имели здесь.
        - Хорошо, маленький английский коттедж. Несколько розовых кустов перед ним с пчелиным гнездом под сводом шпалер,- рассмеялась она.- Может быть, пруд с лебедями.- Она говорила глупости, стараясь рассмешить его.
        Он долго молчал, прежде чем выдавил из себя улыбку.
        Твердость духа изменила Николь. Она сказала:
        - Мы можем найти место за городом. Хорошенькое местечко, чтобы ты мог приехать туда верхом, а я могла бы добраться на поезде из Лондона. Я могу оставаться на неделю то там, то здесь или приезжать на выходные. А ты будешь приезжать после своих лекций или собраний?
        - О да, это было бы замечательно!
        С воодушевлением она продолжила:
        - Ты мог бы так составить расписание своих лекций, чтобы у тебя были свободны пятница или понедельник...
        - Николь, я не могу делать этого, я не смогу отрываться от своей работы на несколько дней.
        - Да, мы могли бы найти дом еще ближе, чтобы ты приходил на обед или ночевал там среди недели. Ты ведь обедаешь, не так ли?- уточнила она.
        - Иногда.
        Он был серьезен. Иногда его работа не оставляла ему времени для регулярного питания. Николь нахмурилась. Он поспешил добавить:
        - Но это хороший план. Лучший план, к которому мы могли бы прийти.
        Он подошел к ней поближе, взял за руки, притянул к себе.
        - И мы купим его вместе,- добавил он.- Ни один из нас не будет содержать другого. Он будет принадлежать каждому из нас. Наш собственный коттедж - наше уединенное пристанище, о котором никто не будет знать и никто не сможет потревожить нас.
        Дом в глухой английской деревне был не самым лучшим решением, но что еще они могли придумать?
        - Да. Наш собственный частный мир. Это будет самый милый дом. Оазис.
        Он улыбнулся:
        - Совершенно верно. Именно это мы и сделаем. Сможешь ли ты приехать на три дня после окончания присуждения университетских стипендий, чтобы присмотреть дом?
        - Да.- Она рассмеялась легким, чуть натянутым смехом.
        Николь поехала на поезде в Сан-Ремо в тот же день, чтобы закрыть свой дом. Она предполагала остаться в Лондоне до тех пор, пока они с Джеймсом не закончат все приготовления. Она, повар и Лючия опечатали комнаты и накрыли мебель. Англия, милая зеленая Англия. Почему она всегда считала, что Италия милее?
        Уже на следующий день Николь снова села в поезд - в прекрасном расположении духа только оттого, что ехала на север. В ее планы не входило останавливаться в данное время в Лондоне. Она собиралась прямо в Кембридж и намеревалась остановиться в отеле или в другом пансионе, если в ее доме еще не все будет готово. Лючия остановится в Лондоне и позаботится о новом доме, чтобы он был пригодным для жилья и удобным.
        Николь прибыла в Кембридж уже через два дня после возвращения туда Джеймса. На станции она наняла экипаж и направилась к своему пансиону, находившемуся между университетским городком и Гранчестером. Было начало июня. Кембридж благоухал летними цветами. Красиво!
        Дэвид ждал ее прибытия. Он махал ей рукой из окна третьего этажа.
        Николь вышла из экипажа, помахав ему в ответ. Солнце стояло высоко и согревало все кругом, небо было ясным, безоблачно-синим. «Какой день!» - подумала она.
        Она даже не заметила Филиппа, до тех пор пока тот не достал ее чемодан из багажного отделения.
        Часом раньше, когда Николь еще слушала стук колес поезда, несшего ее в Кембридж, Джеймс вошел в свои комнаты в колледже Всех Святых. Заглянув в прихожую, он подумал: «Где, черт побери, шатается Ноулз? И почему он не положил на место книги, которые читал прошлой ночью?» Через мгновение он догадался, что произошло, нахмурился и присел на чемодан с образцами, который принес с собой. Он не читал все эти книги, подумал Джеймс. Или Ноулз почистил их все? Где они были утром? Они лежали в беспорядке, так что Джеймсу пришлось самому расставлять их по местам.
        Его книги лежали везде. Книги и бумаги. И Ноулз ничего с ними не сделал. Кто-то обыскивал комнаты Джеймса: просмотрел каждый книжный шкаф в поисках чего-то. Выдвижной ящик стола, стоявшего в глубине комнаты, взломан и открыт. На столе настоящий хаос, оставленный вовсе не хозяином. Он не узнал свой стол: все было перевернуто вверх дном.
        - Ах, это ты?- услышал он.
        В первый момент Джеймс испугался, затем двинулся вперед.
        Он прошел, переступая через книги, и увидел Филиппа, сидевшего на диване Джеймса. Стокер сел в кресло, где обычно сидел, когда давал задание или, случалось, распекал студентов геологического факультета.
        На коленях у Филиппа лежал африканский дневник Джеймса. Джеймс нахмурился, увидев книгу.
        - Да, это я. А что ты, черт побери, здесь делаешь?
        Он снова оглядел беспорядок в ожидании вразумительного объяснения.
        Филипп прокашлялся.
        - Естественно, это сделал я.
        Прежде чем Джеймс успел потребовать объяснений, вице-президент поднял бровь - бросил вызов Джеймсу, говоря по-другому.
        - Мне нужно было прочесть твои дневники. Ты сказал, что позволишь мне,- вот я и поспешил.
        - Да, но я думал, что ты по крайней мере вежливо попросишь. Я бы тебе не отказал. - Джеймс еще раз обвел взглядом свои комнаты.- Боже! Филипп!- Это все, что он смог сказать.
        Его картотека была рассыпана по полу. Поверх этой россыпи бумаг валялись записи с результатами экзаменов, его указания студентам, тезисы лекций, которые он должен был читать на следующей неделе.
        Это были не просто поиски дорожных записок.
        - Почему ты это сделал?- спросил Джеймс.
        - Это Азерс.
        - Немного перегнул палку, Филипп. Ты перевернул здесь все, а не Найджел.
        Филипп стал защищаться:
        - Он хотел это.- И вице-президент постучал по переплету, лежавшему у него на коленях.- Он в бешенстве, Джеймс. Это золото...- Он прокашлялся.- Мне сказали, что до конца недели состоится суд, который потребует твой дневник, вахтенный журнал, все до последнего клочка бумаги, связанное с экспедицией. Тебе придется передать все это, другого выхода у тебя нет. Мне нужно посмотреть, что они скажут. - Он помолчал, затем добавил: - Джеймс, он утверждает, что ты виновен в смерти своих товарищей - членов экспедиции, что ты припрятал часть золота для себя, что ты совершал гнусные поступки ради золота и славы.
        Джеймс не знал, что ответить в этот момент. Он только сдвинул брови.
        - Поэтому ты здесь. Ты хочешь разобраться, справедливы ли все эти обвинения? Решить - убийца я ста сорока семи своих друзей и коллег или нет?- Джеймс почувствовал, что необходимо что-то добавить: - Ты знаешь, что в этом нет моей вины, но я не могу позволить, чтобы кто-нибудь думал, будто я на такое способен.
        Филипп покачал головой:
        - Я знаю, знаю. Это ужасно. Я не верю, что ты мог намеренно причинить кому-нибудь зло.
        - Филипп, ты не должен бояться правды, написанной здесь. Мы должны настаивать на своей правоте, даже если Найджел или еще кто-нибудь говорит по-другому. Мы можем обратиться к королеве...
        - И первое, что она захочет, это бросить взгляд на твои африканские записки.
        - Прекрасно.
        - Не так, Джеймс... Джеймс... Джеймс.- Филипп встал, поцокал языком, задумчиво покачал головой, словно разговаривал с несмышленым ребенком, потом тяжело вздохнул.- Я вижу их насквозь, старина.
        Его взгляд стал неподвижным. Он выдохнул воздух сквозь плотно сжатые губы, прежде чем сказать:
        - Здесь есть вещи,- он поднял несколько страниц, вырванных из журнала,- которые представляют тебя в плохом свете: развратные действия с местным населением, твои высказывания об Англии и англичанах. Их не должно быть. Как не должно быть, на мой взгляд, и страниц, на которых описано, как ты бегал с потерявшимися мальчишками, охотился и жил первобытной жизнью.
        - А...- Джеймс начал понимать причину его поступка.
        - Найджел прав, желая заполучить это,- предположил Филипп,- если хочет оспорить твою правоту. Ты будешь выставлен в самом неблагоприятном свете. У тебя не должно быть этих записей, Джеймс.- Он замолчал, прежде чем продолжить без всякой уступчивости, отвергая любую возможность обсуждения этого вопроса.- Я заберу их у тебя сейчас же. Я уже забрал. Я собираюсь спрятать их, предать их забвению, если придется.
        Джеймс подошел к дивану, на котором Филипп оставил страницы журнала. Он закрыл эти
        листы потрепанной обложкой, приведя в порядок жалкие разрозненные страницы. Ему пришлось держать дневник двумя руками, чтобы тот не рассыпался: Филипп не очень-то церемонился с ним. Джеймс попытался сложить страницы плотнее и перевязать. Он держал в руках два года, проведенные им среди друзей, и полтора года одиночества: единственный англичанин, единственный белый человек на сотню миль или даже больше. Весь его жизненный опыт, все его переживания были теперь перевязаны веревкой. Он поднял дневник, предлагая Филиппу поаккуратнее сложить страницы.
        Тишина повисла между ними, когда двое мужчин встали друг против друга. Затем Филипп спросил:
        - Ты с ней спишь?
        - Что?
        - С Николь. Кельнер сказал, что видел, как месяц назад ты выходил от Толли с темноволосой женщиной. Татлуорт думает, что ты любишь ее. И я вспомнил, как ты убежал из-за стола, когда я сделал ей предложение.- После томительной паузы Филипп добавил: - Я могу, если придется, ты знаешь. Я вряд ли передам это кому-нибудь. Я имею в виду, что сделаю все от меня зависящее. Но если я пойду ко дну, то ты...- Он не закончил свою мысль, позволив ей ускользнуть.- То ты...- повторил Филипп.- Это будет так глупо, ты же знаешь, особенно для человека с твоими амбициями.
        Джеймс сверкнул глазами, пристально взглянув на Филиппа. Он с трудом мог поверить в то, что услышал от человека, который в течение многих лет поддерживал тайные отношения с этой самой женщиной, так хорошо организованные, что никто, даже Джеймс, о них не догадывался.
        Праведная поза Филиппа не дала злости Джеймса выплеснуться через край. Он утомленно сказал:
        - Правильно, но я ей не любовник.
        Чего ожидал Филипп? Честности?
        Вице-президент кивнул. Он поверил молодому человеку, ведь тот никогда прежде ему не лгал.
        Ложь в данном случае была оправданна. Было странно делать это - печально, вредно. Все равно что выбивать кремнем искру над сухой травой и смотреть, как она разгорается. Их дружбе пришел конец. Джеймс опасался, что это уже непоправимо.
        Глава 19
        - П-почему ты здесь?- От удивления Николь едва смогла выговорить эти слова, в то время как Филипп доставал ее вещи из экипажа.
        - Просто заглянул к Дэвиду,- объяснил Филипп.- Мы много времени проводим вместе, и не могу тебе описать, как мне нравится его общество, дорогая. Ты прекрасно его воспитала.
        - Б-благодарю.- Нахмурившись, она проследовала за ним в дом.
        Несмотря на его больную спину, он шел пружинистой походкой, неся ее тяжелый багаж. Он бросил его у нижних ступеней лестницы, тут же обернулся и сказал:
        - Мы можем подняться позже. Пойдем попьем чаю вместе. Хочешь?
        - Я...
        - Только на минуту. Мы с Дэвидом уходим на матч по крикету.- Он с энтузиазмом вздернул брови.- Места в первом ряду в павильоне Феннерс.- При этих словах Филипп взял ее за локоть, и они проследовали в маленькую столовую пансиона. Несколько молодых людей, пришедших на одиннадцатичасовой чай, занимали стол около потухшего очага. Филипп помахал им рукой, называя каждого по имени. Он проводил Николь к внутреннему окну, открывавшемуся на кухню. Там он заказал для них обоих чай и встал в ожидании заказа.
        Данн просто созерцал ее несколько секунд, прежде чем сказать:
        - Я умирал от желания поговорить с тобой, постоянно думал о тебе.
        Николь старалась сохранять к нему дружеское расположение, как к человеку, недавно потерявшему жену. Хотя она не могла сказать, чтобы Филипп выглядел убитым горем. В действительности было похоже, что у него прекрасное настроение, что он еще способен получать от жизни удовольствие.
        Затем он добавил:
        - О тебе, обо мне, о Дэвиде.
        Она была обескуражена, но решила не устраивать обсуждений.
        Дэвид, сказала она сама себе. Дэвид сделал его счастливее. А может быть, все вместе: и Дэвид, и то, что Вильгельмина Данн наконец избавила его от груза забот о ней. Дэвид помог Филиппу пережить похороны. Леди Данн была похоронена в Лондоне четыре дня назад. Филипп уже продемонстрировал всему свету свою «глубокую» печаль.
        Он приподнялся, слегка наклонившись к ней, и сказал:
        - Ты знаешь, я тут подумал. Он не должен носить имя Уайлд. Он должен быть Дэвид Данн. Он и есть Дэвид Данн. Он всегда им был. И если мы будем вместе, не стоит и раздумывать...
        - Если вы с Дэвидом решили так, то поступайте, как знаете. Но меня не впутывайте в это дело.- Николь старалась сохранить спокойствие, ровный тон, не показать, что она задета и что ей тяжело слышать это.- Я сделала все, что могла. Хорас - официальный отец Дэвида на сегодняшний день, так же как и тогда, когда Дэвиду было шесть лет.
        - Хотя на самом деле он им не был тогда и не является сейчас. Некоторые вещи нужно исправлять, Николь...
        - А некоторые - не надо.- Она посмотрела ему в глаза, сжала губы, затем передумала. Бессмысленно, она никогда не могла переспорить Филиппа. Он всегда считал, что знает ответы на все вопросы.
        Филипп стоял молча, облокотясь о прилавок, пока его не толкнули подносом в локоть. Он отшатнулся, взял поднос с чаем и отнес его на стол. Николь последовала за ним, мечтая очутиться где угодно, только чтобы подальше от него.
        Он поставил поднос, отодвинул для нее стул. Когда она села, он наклонился к ее плечу и пробормотал:
        - Не имеет значения, что ты думаешь по этому поводу, не имеет значения, насколько я опоздал с этим, я хочу уладить это дело с Дэвидом. Позволь мне подписать бумаги.
        Она взглянула на него снизу вверх, когда он обошел стол вокруг, чтобы занять свое место.
        - Какие бумаги?
        Он сел.
        - Я хочу официально признать Дэвида своим сыном.
        - Что же, пожалуйста.
        - Я хочу, чтобы мое имя было внесено в его свидетельство о рождении. Я хочу, чтобы это было зарегистрировано в министерстве внутренних дел.
        - Но в его свидетельстве о рождении уже стоит имя Хораса.
        - Ты знаешь, что это неправда.
        Филипп поставил чайник на стол. Казалось, что исправление им самим внесенной путаницы он считал своей большой заслугой.
        Николь откинула голову и пристально взглянула на него, прищурившись.
        - Да, к счастью, он это сделал,- сказала она.- Хорас солгал ради нас в то время, когда ты не захотел сказать правду. Он дал Дэвиду имя.
        - Не соответствующее действительности, и теперь я хочу это исправить. Я действую ради Дэвида. Ты должна сказать, что я - его отец.
        - Я не сделаю этого из-за Хораса.
        - Хорас мертв.
        Николь хмыкнула.
        - Да, он мертв, почти три года. Но это другая смерть, не так ли? Она открывает перед тобой возможность стать отцом Дэвида?- Терпение ее было на исходе.- Прости, Филипп. Расскажи все Дэвиду, если хочешь, но он уже знает, что ты его отец. Нет необходимости делать что-то большее. Смирись. Я не собираюсь распутывать то, что ты в свое время запутал.- Она слегка наклонилась к нему и, понизив голос, заговорила: - Избавь меня от своих планов. Прекрати приглашать меня, подстерегать. Дэвиду нужно твое внимание. Мне - нет.
        Она откинулась назад, с тем чтобы встать и уйти, но Филипп остановил ее, ринувшись к ней через стол. Он положил свою руку на ее и одним этим жестом удержал на месте.
        - Хорошо,- сказал он.- Я заслужил это. Прости. Не уходи.
        Он посмотрел на нее с выражением раскаяния, в котором усматривались также снисходительность и забота, но не беспокойство.
        - Я понимаю, ты все еще злишься на меня за предыдущие два десятка лет.
        Она сделала усилие, чтобы выдохнуть.
        - О, Филипп, если говорить честно, выбрось эту мысль из головы. Я не сержусь. У меня к тебе ничего нет - все в прошлом. Ничего больше нет. Конец. Я пережила все.
        - Да-да, я, конечно, тоже. Тебе не стоит беспокоиться обо мне.
        - Хорошо,- сказала Николь.
        - Я возвращаюсь в игру,- продолжил он.
        Хотя ей почти не было видно его лица, но было понятно, что он улыбался. Он посмотрел вдаль, возможно, на входную дверь, наблюдая за тем, кто входил или шел по коридору.
        - Хорошо,- сказала она снова и, пытаясь вернуть разговору дружеский тон, добавила: - С первоклассными местами в Феннерс тоже.
        Матчи по крикету всегда приводили его в хорошее расположение духа. Она немного успокоилась, насыпая сахар в чай: одна ложка, вторая. Где же Дэвид? Когда же они отправятся на этот чертов матч?
        Филипп пробормотал:
        - Да-да, но не эту игру я имел в виду. Мое пребывание на посту вице-президента заканчивается осенью, я уйду с этой должности, возможно, в правительство.
        - Рада за тебя,- сказала она искренне.- Это замечательно.
        Его мечтой всегда было стать королевским министром.
        - Было бы,- сказал он,- но я слышал, что теперь в милости некий молодой рыцарь вместо меня.

«О, дорогой Джеймс!»
        - И Королевское географическое общество хочет назначить его в совещательный совет, как только я уйду! От этого у меня внутри все переворачивается,- чтобы состязаться за председательство следующей весной. Короче, меня ничего здесь не удерживает, как ты видишь,- улыбнулся он.- Я могу запросто жениться на тебе, я ничего не теряю.- Его лицо стало суровым.- В отличие от этого ублюдка Стокера, который слишком быстро получает все то, что я когда-либо хотел. По слухам, королева намеревается сделать его графом. Я предложил наградить его титулом, а ее величество вознамерилась дать ему титул выше моего собственного. Ты можешь в это поверить? Сын моего старого кучера будет за обедом занимать более почетное место, чем я сам!
        Он нахмурился, затем самодовольно приподнял одну бровь:
        - Но я снова в игре. Ничего он не получит, уж я об этом позабочусь. Боже, какую я ему шпильку вставлю!
        - Прости, что ты имеешь в виду?- Николь замерла, перестав размешивать ложкой сахар в чайной чашке.
        - Найджел прав. Джеймс - глупая деревенщина. И африканский дневник выводит его на чистую воду.- Он послал ей мимолетную торжествующую улыбку.
        Николь, облизнув пересохшие губы, прокашлялась.
        - Филипп, я не думаю, что твои сведения надежны.
        Ее сердце застучало тяжело и гулко, так, что ей захотелось приложить руку к груди, чтобы унять сердцебиение. Но она этого не сделала. Она лишь безразлично покачала головой, улыбнулась и снова принялась медленно размешивать сахар в чашке.
        - Джеймс...
        - Лжец и возможный убийца. Его записи подтверждают это.
        - Прости, какие записи?
        - Его африканский журнал.
        - Так что, ты его прочел?
        - Да. Он предал нас, Николь.
        - Нас?
        - Англию.
        Ее глаза сверкнули. Она пристально посмотрела на него и, разволновавшись, неосторожным движением толкнула стол. Затем взяла себя в руки. Сердце в ее груди забилось с неожиданной силой. Кровь мощными волнами пробегала по ее жилам, так что она чувствовала пульс на запястьях и на шее.
        Николь вдруг осознала, что Джеймс должен прийти с минуты на минуту. Почему они договорились встретиться здесь? Сейчас это казалось глупым. Они с Джеймсом горячо спорили, как долго им придется скрывать свои отношения от близких. И никто из них не предполагал, что Филиппу знакомо именно это место. Она даже рассчитывала, что Дэвид большую часть времени будет проводить в библиотеке или в химической лаборатории. Теперь здесь она пыталась придумать, как им избежать огласки ее с Джеймсом отношений, стараясь выяснить, догадывался ли Филипп об этих отношениях.
        Прошло много времени с тех пор, как она завлекала мужчин, надеясь на прочные длительные отношения. Николь улыбнулась ему с явным интересом и сказала:
        - Вряд ли он позволит тебе взять его дневник.
        - Стокер уже дал мне его.- Филипп вздернул брови и широко улыбнулся.- И я оставил ему три атласа звездного неба. Не думаю, что мне еще долго придется подыгрывать ему, прежде чем он принесет мне точное указание местонахождения золота. Затем он уберется. Ему повезет, если он избежит тюрьмы, но мы с ним покончим.
        - Тюрьмы?- У нее перехватило дыхание, в то время как она старалась, улыбнуться с выражением удивления и понимания.
        Филипп придвинулся ближе. Николь знала, что последует, и улыбнулась абсолютно искренне этому обстоятельству: много лет назад Филипп наслаждался доверительными разговорами с ней. Он испытывал чувство гордости от того, что кто-то еще знал, какие серьезные последствия будут иметь малосущественные события, значение которых на таком большом временном расстоянии мог оценить он один.
        Филипп поднял палец и поманил ее со всей серьезностью:
        - Здесь дело темное, видишь ли. Он изготавливал яд вместе с теми людьми. Яд такой сильный, что мог убить множество англичан.
        - В самом деле?- удивилась она.
        - Да, так. Стокер хорош, лишь когда спит.- Филиппу было приятно объявить об этом.
        Затем тень удивления и удовлетворения промелькнула на его лице.
        - Но постой. Он ведь говорил тебе тоже кое-что? Помнишь, в тот день на террасе во Франции. Он сказал все при тебе. Ха!- Он рассмеялся, наклонив голову набок, посмотрел на нее изучающе: - Кем вы приходитесь друг другу? Он говорит, что вы не любовники. Это правда?
        Для Николь ничего не стоило сохранить невозмутимое выражение лица. С легкой улыбкой она совершенно бесстрастно встретила этот вопрос, не удостоив Филиппа ни словом, ни жестом.
        Филипп холодно засмеялся, как человек, ожидавший большего.
        - Безмолвная Николь,- сказал он.- Мы всегда рассчитываем на твое молчание. Никто не умеет так сохранять секреты, как ты, королева постельной дипломатии.
        Когда его смех затих, рот изогнулся в кривой усмешке.
        - Итак, тебе хотелось бы узнать больше? Чуть-чуть приподнять завесу?- Она вскинула брови, а Данн задал вопрос: - Ты ведь не расскажешь ему?
        И снова она послала взгляд, полный убийственного спокойствия. В ее бытность
«королевой постельной дипломатии» она никогда не выдавала чужих секретов. Филипп это знал, но на этот раз он просчитался.
        Они с Найджелом знали друг о друге. И каждый из них говорил ей вещи, которые не сказал бы никому. Это была своего рода близость, происходившая из обстоятельств. Николь была дополнительной связью между двумя мужчинами, частью их соперничества, они были как два шахматиста, которые на третьей партии стараются поразить своей умной, сильной, грандиозной стратегией.
        Поэтому Филипп применил старый прием. Он сказал:
        - В его дневнике много говорится о его друзьях вакуа. Так, словно они одни из нас, Николь. Это не так - они примитивные и грязные. Знаешь, он сам выпачкался в золе, чтобы быть похожим на них. Нагой и в золе! Он охотился с ними, изучал их обычаи, вел себя так, словно был одним из них.
        Он издал носом звук, похожий на хрюканье.
        - Джеймс защищает их. Честно. Защищает этих чернокожих ублюдков - от кого, я спрашиваю? От английских джентльменов, ученых и миссионеров? Совсем наоборот, я думаю. Мы нуждаемся в защите. Большинство из них - каннибалы, знаешь ли. Как только взглянут, так и съедят. Я читал это в его журнале.
        Филипп мгновение смотрел на Николь, ожидая, что она выразит свое согласие с ним, но она хранила молчание. Тогда он сел, его лицо приняло грубовато-простодушное выражение. Он будто хотел сказать: «Да пропадите вы пропадом, если не согласны со мной!»
        - Добавь к этому тот факт, что он присвоил себе деньги Библейского фонда,- добавил он угрожающим тоном.
        Глаза Николь сверкнули. Она не могла больше вежливо слушать:
        - Подожди...
        - Бесполезно защищать его. Он это сделал. Твой безукоризненный молодой рыцарь присвоил двадцать восемь фунтов стерлингов. В довершение всего он еще и мелкий мошенник.
        Двадцать восемь фунтов стерлингов - это больше, чем многие англичане получали за год работы. Хотя для Филиппа эта сумма была очень мала. Николь сидела с открытым ртом, ни один звук не вырвался у нее. Она просто онемела.
        Филипп наклонился к ней через стол, пытаясь доказать, что он еще имеет на нее права.
        - Николь, он выработал свою собственную точку зрения, свою позицию. Я не могу позволить ему этого. Если я не поставлю его на место, то он сделает это по отношению ко мне.- Филипп выпятил нижнюю губу и нахмурился, словно ища понимания. - Знаешь, его возвращение для меня не совсем желанно.
        - Что ты имеешь в виду?
        - Понимаешь...- начал он, но вдруг остановился, не зная, что сказать.- Я уже начал осуществлять кое-что в определенном направлении, но он вернулся, и мне пришлось достаточно быстро и основательно все изменить.
        - Филипп, ты пытаешься выяснить, виновен ли он в воровстве. Ты предупреждаешь меня?
        Он снова сел, замахал рукой, чтобы развеять ее страх.
        - Смотри, я собираюсь найти некоторого рода оправдание его поступку в отношении Библейского фонда. Это жалкие гроши. Но я хочу убрать его со своего пути на время. Азерс предъявит обвинение Джеймсу в преступлении: смерти его друзей - предполагаемые события, как сказал Джеймс. Журнал Джеймса - обвинительный документ. Он перенял обычаи и образ жизни туземцев, он изменил свои симпатии. Он готовил яды. Наши люди умерли. Он хотел добиться признания и славы, привезя домой огромное количество золота, которое досталось ему от убитых друзей... Золото он может вернуть. Вот так. Вот и все. Предательство и трагедия. Жадность и слава.
        - Все это невероятно, Филипп. Я не верю, что в журнале Джеймса есть такие вещи.
        - Но это так,- улыбнулся он.
        Их давняя игра: она всегда была завзятой спорщицей, поэтому у Филиппа была возможность продемонстрировать свой ум. Он снова наклонился к ней и заговорил доверительно, вполголоса:
        - Через полтора года Джеймс перестал датировать свои записи. Он потерял счет дням и годам, он просто вел записи. Это будет совсем просто - втиснуть эти недатированные страницы следом за датированными. Это очень забавно на самом деле, какое расхождение вызывает простая замена порядка событий.
        Николь попыталась улыбнуться, но не сумела. Она сидела как громом пораженная.
        Возможно, видя ее удивление, Филипп сказал рассудительно:
        - Николь, мой план не раздавит его, а только чуть-чуть подрежет его потрепанные крылышки. Я не думаю, что обвинение в убийстве долго продержится. Кто сможет что-либо доказать? Джеймс был там один. Это обвинение будет, конечно же, носить сомнительный характер, хотя и станет досаждать ему довольно долго, а я тем временем смогу получить одобрение на экспедицию и застолбить свое золото.
        Николь стало страшно. Филипп никогда не казался ей таким... корыстным. У него всегда были деньги. Она не находила никакого смысла в том, что он говорил.
        Он собирался продолжить свой рассказ, но увидел кого-то в дверях и замолчал.
        Прямо за своей спиной она услышала голос Дэвида:
        - Так мы идем?
        - Идем.- Филипп отодвинул стул, посмотрел через стол на Николь.- Рад видеть тебя снова, моя дорогая. Определенно нам надо будет как-нибудь пообедать вместе. Когда будешь свободна, дай мне знать. Я поведу тебя в такое красивое местечко, можно даже сказать, шикарное, которое вполне тебя устроит.
        Она хотела отказаться, но не сделала этого. Николь посмотрела на бывшего покровителя и. друга Джеймса, на человека, который почему-то засучил рукава для того, чтобы погубить его. Он задумал что-то опасное и непорядочное из-за неожиданной и необъяснимой жажды денег.
        От ее молчания лицо Филиппа стало медленно расплываться в вялой улыбке.
        - Значит, когда-нибудь обед?
        Она ничего не ответила, но не отрываясь смотрела на Филиппа. У нее не хватило мужества, чтобы отказать ему. Дэвид подошел поближе и поцеловал ее в щеку.
        - Мы на Феннерс. Увидимся позже.
        Николь рассеянно ответила ему что-то вроде: «Да, дорогой. Будь осторожен. Увидимся позже»,- но мыслями она была далеко, всеми силами стараясь представить себе, что же ей делать в этой ситуации.
        Первое, о чем она подумала, так это о том, что они с Джеймсом не должны больше встречаться здесь. Это место находилось недостаточно далеко от Кембриджа. К счастью, сегодня Джеймс немного опаздывал. Хотя Филипп с Дэвидом должны были встретить его по пути.
        Не прошло и пяти минут, как он появился. Николь подошла к входной двери, едва завидев Джеймса. Он привязал поводья, выпрыгнул из экипажа, улыбнулся и двинулся ей навстречу через внутренний двор.
        Джеймс сгреб ее в охапку, приподнял и прижал к себе. Он чувствовал себя сильным, крепким; а она в его руках ощущала себя желаннейшей из женщин.
        - Мы готовы поехать смотреть коттеджи? Я знаю два, которые ждут владельцев, оба в десяти милях отсюда.
        - Мой агент по недвижимости в Лондоне ответил на мою телеграмму, которую я послала,- сказала она.- Если это не один из тех двух, что знаешь ты, то у нас - три адреса.
        Смеясь, он начал подсаживать ее в свой экипаж, но вдруг крепко обнял и принялся целовать. У нее закружилась голова.
        - Боже милостивый, Николь,- проговорил он между поцелуями,- это были самые длинные два дня в моей жизни. Я так скучал по тебе.
        Он посадил ее в экипаж. Сильный, умный Джеймс. Замечательный парень, подумала она. Умелый любовник. Он жил без нее годы. Филипп рядом с ним выглядел каким-то нереальным. Джеймс - это было заметно - был на голову выше Филиппа. Она могла не беспокоиться о Джеймсе. Николь сидела, откинувшись, в экипаже, и Джеймс сидел рядом с ней. Она прикоснулась ладонями к его непокрытой голове, привлекла к себе и звонко поцеловала в губы.
        Он был застигнут врасплох ее поцелуем, но через мгновение пришел в себя и спросил:
        - Почему ты это сделала?
        - Потому что я этого хотела. И потому что вы такой красивый, нарядный и просто приятный, доктор Стокер, сэр Джеймс, рыцарь ордена Бани.
        Он взял в руки поводья и искоса посмотрел на нее. Погоняя лошадь, он улыбался спокойно и свободно, что соответствовало его внутреннему состоянию, и это его настроение перекликалось с ее собственным. Они были так близки друг другу, словно давно уже были любовниками.

«Мы были ими всегда!» - вот какая мысль пришла ей вдруг. Николь почувствовала, что может забыть обо всех опасностях, может выбросить из головы все страхи.
        Глава 20
        В версии саги Вольсунга красавица была энергичной и мощной дочерью Одина, который заставил ее заснуть в одиночестве и оставил беззащитной за то, что она помогала воину, который отправлялся умирать на поле боя.

Из предисловия к переводу «Спящей красавицы», Лондон, 1877 год.
        Белоснежный коттедж с крутой крышей, на которой возвышались два серых каменных дымохода: один - посреди крыши, там, где два ее ската сходились вместе, а другой появлялся из земли и уходил вверх по центру внешней стены, превращаясь в узкий кубик дымовой трубы над коньком крыши. За домом был небольшой участок земли, поросший сорняками, который скорее всего когда-то был огородом, и эту догадку подтверждало стоявшее посреди него пугало - причудливая фигура, в единственной оставшейся руке которой был стеклянный кубок, полный дождевой воды. Клеймо ее величества на кубке свидетельствовало, что это был кубок именно в одну стандартную пинту.
        Николь стояла у ограждения с захватанными перилами, глядя на этот коттедж, больше похожий на кукольный домик, в шести милях от ближайшей деревни и десяти милях от Кембриджа. Дом этот требовал лишь небольшого ремонта, который, как уверял Джеймс, он мог сделать сам: «Здесь нечего делать». Фантастический мужчина. Он мог чинить крыши, стеклить оконные рамы и прилаживать новые ступеньки к крыльцу. Он трижды указал на достоинство в расположении этого дома, который находился как раз посредине участка в двадцать акров. Сельская местность расстилалась во всех направлениях. Ничто, за исключением случайных деревьев и гряды ив, росших на берегу Гранд-Ривер, в миле от них, не препятствовало взгляду.
        Джеймсу этот дом понравился.
        Николь же нет.
        - Войди,- предложил он.- Внутри очень мило.
        Действительно, все оказалось вполне приемлемо. Агент дал Джеймсу ключ. Им позволили рассмотреть все не спеша. Передняя гостиная была маленькой, но по утрам ее заливало солнце. Джеймс предположил, что Николь могла бы здесь рисовать. В стороне они могли бы поставить маленький чайный столик; он мог бы принести ей огромное количество чая, такого же, как тот, что готовили в Марокко. Он сам, если придется брать домой работу, будет делать ее за чашкой кофе (такого же, как делали там, в Северной Африке), читая на стуле рядом с ней, или, если ему нужно, может занять кухонный стол. Кухня была большая и вполне для этого пригодная. Спальня только одна, но просторная, в ней можно поместить большую кровать и гардероб.
        - Отлично,- сказал Джеймс.
        - Здесь все продувается насквозь. Мы замерзнем зимой.
        Джеймс посмотрел на нее с выражением некоторого беспокойства, как если бы он совершенно не ожидал, что с ней может быть так трудно. «Ну что же, самое время определить это»,- подумал он. Требовательная, капризная - ей трудно угодить. Беспричинно нервная.
        - Да, это так,- продолжала настаивать Николь.
        Хотя Джеймс ее несколько отвлек, все же она не могла забыть недавний разговор с Филиппом. Она была очень раздражена. Филипп, Филипп, Филипп. Дурацкий коттедж напомнил ей о нем. О нем и об остальных. О других домах, других обещаниях, других тайных связях, непочтительных намерениях мужчин, которые предпочитали удаленные от чужих глаз места встреч. Маленький замок, заросший за века диким терном, укрыл ее, она спала в нем до того, как прекрасные принцы (один или два точно были) прибывали и награждали ее поцелуями. «Ха,- подумала она.- Не для меня».
        Несмотря на это, она была здесь. И она не могла подняться и уйти, потому что это было бы слишком просто: Джеймс Стокер должен быть в ее жизни, не важно, как она будет обставлена. Она стала лучше, теплее, счастливее благодаря его присутствию.
«Поэтому перестань придираться,- сказала она себе.- Перестань возмущаться тем, что ты не можешь исправить или изменить. И перестань, ко всему прочему, мечтать, что Сэр Рыцарь преклонит перед тобой колено и произнесет слова любви. Рисовать сказочки - забавное дело, а верить в них, позволить им проникнуть в твои надежды - очень опасно».
        Она заставила себя перечислить реальные и существенные потери, которые понес бы Джеймс, если бы публично объявил об их отношениях. Его положение в Кембридже пошатнулось бы, он потерял бы доступ к лучшим грантам, стипендиям и наградам, к хорошему оборудованию, ему был бы закрыт непосредственный доступ в мировое товарищество ведущих ученых в его области. Более того, титул, как он ожидает, прибавит ему не только общественной значимости, но и принесет дополнительный доход, позволив и дальше заниматься своим делом, не беспокоясь о деньгах и удобствах всю оставшуюся жизнь.
        Николь мысленно оценила свои преимущества в этой молодой любви, пока прогуливалась вокруг домика. Джеймс раскрыл все окна, чтобы иметь представление о том, какой вид открывается из каждого из них. Опершись о подоконник, он высовывал голову и бормотал что-то вроде: «О, как оригинально!» или: «Как мило!».
        Филипп тоже любил вид, открывавшийся на поля с коровами. Филипп, который настаивал на том, чтобы она «позаботилась» о Джеймсе, «заняла его». Она не могла рассказать об этом Джеймсу и никогда не расскажет. Она не отважится даже упомянуть об этом. И к чему было бы упоминать?
        Кроме того, Филипп уже больше не был его другом. Джеймс знал об этом. Филипп уверен, что сможет доставить неприятности Джеймсу, используя его же собственный журнал? Джеймс ведь мог все просто объяснить. Сказать, что все было вывернуто наизнанку. Сэр Джеймс Стокер пользуется доверием. Филипп всегда правдиво, доброжелательно, с сочувствием и искренне рассказывал о Джеймсе Стокере, никогда не осуждал его. Так какое же обвинение можно ему предъявить? Никакого. Нет, она ничего ему не скажет.
        - Честно,- сказал Джеймс, словно она только что пошутила,- что ты думаешь об этом месте?
        Он повернулся к ней, его лицо выражало просьбу доставить ему удовольствие, позволить купить этот дом, потому что он ему очень понравился.
        - Мне он действительно совершенно не нравится. Извини.
        - Почему?
        - Он просто жалкий. Заросший и закрытый. Мне здесь нечем дышать.
        Он, казалось, был удивлен точностью ее определения. Было, конечно, удивительно, но ее мнение основывалось не столько на впечатлении от самого дома, сколько на том факте, что этот дом понравился бы Филиппу, и на том, что она никак не могла принять решение, что же делать с Филиппом.
        - Тебе нечем дышать?- грустно улыбнулся Джеймс.- Что же, звучит не очень обнадеживающе.
        Он наклонился, стараясь прикоснуться к ее руке. Она отпрянула. Тогда он поймал ее за талию и привлек к себе.
        - Следовательно, я должен понимать, что ты не хочешь его, правильно?
        - Правильно.- Николь не могла сдержать себя и продолжила: - Он маленький и убогий. Тесный. Узкие комнаты. Я хочу большой дом для нас.

«Я хочу для нас весь мир».
        Джеймс ответил, вздохнув:
        - Ну ладно. Ты меня уговорила.
        Его тон был скорее обеспокоенный и озадаченный. Затем он взял ее за руку и поцеловал каждый пальчик, один за другим.
        - Тебе неприятно?- обеспокоенно спросил он.
        - Ничего,- ответила Николь, стараясь высвободить руку.
        Он поцеловал изгиб ее шеи, хотя она попыталась отстраниться.
        - Что с тобой?- спросил он.- Что? Скажи мне.
        Она замотала головой, чтобы избежать его поцелуев.
        - Тогда я скажу тебе,- сказал Джеймс.- Все хорошо. Мы вместе. Мы всегда будем вместе. И эта мысль делает меня таким счастливым! Мне все равно, где жить с тобой. - Он мгновение помолчал и заговорил о другом: - Моя работа продвигается очень хорошо.
        Когда она ничего не сказала в ответ, он продолжил:
        - Позавчера я начал день с образцов и карт природных богатств. Это замечательно. Я начал
        наносить на карту ту часть Африки, которую до меня никто не описывал. Мы с Филиппом установили в некотором роде перемирие. Сегодня я взглянул на звездный атлас, и по-моему, могу сбросить это со своих плеч.- Он еще теснее прижал ее к себе, так что его подбородок оказался как раз над ее макушкой.- Я нарисовал ночное небо, каким помню его с того времени, как заблудился,- и не ошибся! Когда я сегодня открыл атлас, почти все рисунки северного неба, которые я помнил, были там. И они имели названия.
        Он начал нежно нашептывать ей на ушко их названия, словно это были стихи:
        - Гидра - морская змея, Кентавр, Орион, Стрелец. Этот ласточкин хвост знакомых созвездий высоко в небе, Близнецы, Телец, Дева...
        Он продолжал, смакуя названия, его душа воспарила, в то время как Николь совсем пала духом. Филипп, с которым она разговаривала за час до этого, был не тем человеком, которого могло устроить перемирие.
        Она спросила:
        - Ты ему не доверяешь, ведь так?
        - Кому?
        - Филиппу.
        - Нет.
        - Хорошо,- сказала она, не вдаваясь в подробности, и задумалась. Ей хотелось добавить: «Держись подальше от него»,- но она этого не сказала.
        Николь сжимала и разжимала кулаки, пока Джеймс перечислял названия звезд, которые держал в памяти; в конце концов бормотание плавно перетекло в гул, и она почувствовала на своей шее прикосновение его губ. И тут же дрожь пробежала по ее спине. Филипп мечтал уничтожить Джеймса. Но ему это, конечно же, не удастся.
        Николь хотелось всем рассказать о своем Джеймсе. Ребячливом и правдивом, глупеньком, тощем, но тем не менее самом лучшем из мужчин, который к тому же принадлежал ей. Она мечтала, чтобы весь мир узнал об этом.
        Джеймс повернул ее к себе лицом и продолжал целовать, теперь уже в губы, и вдруг она почувствовала себя... несчастной. Она напряглась, чтобы высвободиться из его объятий.
        - Николь, что с тобой? Что, скажи ради Бога, не так?
        - Ничего.
        - Нет, что-то тебя беспокоит. Это я?
        - Нет. Конечно, нет.
        Она продолжала высвобождаться из его рук, но он крепко держал ее. Она сдалась. Она позволила ему увлечь ее на кровать. Покрывало пахло плесенью. Она не спорила, не протестовала, когда он поднял ей юбку и повернул так, чтобы ему было удобно получить то, чего он так хотел. В какой-то момент он остановился и сказал:
        - Не могла бы ты быть немного менее равнодушной? Ты заставляешь меня чувствовать себя так, словно я должен оставить десятифунтовую бумажку на туалетном столике, когда буду уходить.
        Николь вдруг чихнула и толкнула его в грудь кулаками. Ей показалось, что кулаки уперлись в кирпичную стену.
        Николь собралась ударить его еще раз, но он перехватил ее руки и засмеялся:
        - Вот как, а ты, оказывается, еще полна сил.
        - Ах,- вскричала она,- у тебя нет уважения к старшим!
        - Вовсе нет,- ответил он и продолжил свое дело, пока его руки не нащупали шелк ее панталон, единственного, что отделяло его руки от ее тела. Он слегка провел ногтем по ткани в нежнейшем касании.
        Ее рассудок растворился в чувственности. О Боже! Она облизнула пересохшие губы, закрыла глаза.
        Он нежно куснул мочку ее уха и забормотал:
        - Скажи мне, скажи мне. Я буду делать это всегда - так долго, как смогу устоять. О... Николь!- При этих словах он горестно засмеялся.- Я хочу тебя. Снова. Еще.
        То, что он делал и собирался делать всегда, возможно, было не так уж и плохо. Он был нежным, разгоряченным, уверенным. И таким искусным, таким аккуратным. Он точно знал, что и как нужно делать, не слишком напористо, чтобы точно свести с ума.
        - Скажи мне,- бормотал он.- Скажи мне, скажи мне,- шептал он.- Почему ты... о Боже!.. собиралась убить меня. Ты такая теплая и...- у него вырвался сдавленный звук,- и... такая... влажная. О! Да! Так!
        Он был прав. Она была готова принять его.
        - Давай,- сказала она ему,- давай.
        Она почувствовала, что сама устремляется вверх, стараясь обвить его тело.
        - Нет, не сейчас. Скажи мне, во-первых...
        - Нет. Сейчас.
        - Что нужно сварливой женщине...
        - Великанше-людоедке,- сказала она и рассмеялась.- Сейчас.
        Джеймс расстегнул брюки, пока она стягивала с себя панталоны. Через секунду он погрузился в нее. Затем этот дьявольский мужчина отпрянул. Он делал это медленно, с остановками, мучая их обоих и ожидая. Он был готов попробовать сдерживать свою игру.
        Она сама толкала свое тело навстречу ему. Джеймс, сдерживая дыхание, тихо вскрикнул, и по его телу прошла судорога.
        После этого - замечательная нелепость - Николь разразилась слезами. Она не могла ни понять, ни унять их, и чем больше она старалась остановить слезы, тем сильнее они текли по щекам.
        Она не чувствовала себя такой сломленной с тех пор, как ей исполнилось семнадцать, с того времени, когда ей пришлось упаковать чемоданы, схватить своего маленького сынишку и уехать из Лондона и от Филиппа, из ее последнего пристанища, где он ее прятал. Она гордилась собой: в действительности она редко плакала. И когда это случалось, то было похоже на легкое всхлипывание, ничего больше.
        До Джеймса... Сейчас же она рыдала, как дитя. Он гладил ее по волосам и ворковал над ней.
        - Ну все, ну все. Все хорошо,- говорил он, сбитый с толку ее смятением.- Мы еще тысячу раз будем заниматься любовью,- обещал он ей,- и каждый раз по-разному,- он фыркнул,- и это будет лучше, чем сейчас. Сегодня было не очень приятно, так?- Он рассмеялся.- Конечно, даже не приятно - просто полезно. Ох, милая Николь, что не так?
        Уставшая, смущенная, не зная, что делать, она передразнила его.
        - Что не так? Что не так?- повторила она, затем сказала: - Случилось то, что я хочу пройтись с тобой по улице, показать тебя своим сестрам, и своему сыну, и всем: и друзьям, и врагам, которые у меня есть. Случилось то, что я думаю, что мои собственные мечты глупы и по-девичьи истеричны. Я ненавижу себя за них, но я все равно мечтаю. Я знаю, что мы идеально подходим друг другу, а это самое важное. Но я хочу, кроме тайных, еще и публичных отношений. Я хочу... я хочу...- И она снова расплакалась.
        - Ах,- произнес он и поцеловал ее в голову. Затем она заплакала еще сильнее, потому что он добавил: - Ах, дорогая Николь, я подумаю над этим. Что мы можем сделать?
        Ничего. Они ничего не могут сделать.
        Они оделись, сели в экипаж и поехали посмотреть еще два дома, сдававшихся в аренду. Джеймсу ни один из них не понравился, а Николь - тем более. Агент, показывавший им последний дом, предложил осмотреть еще и другой, но на следующий день. Большой достойный дом, который «требует нанять слугу или даже двух».
        При этом замечании Джеймс подмигнул ей и пожал руку.
        - Мы готовы платить садовнику и повару. Они будут нашей публикой. Мы будем любезничать и флиртовать у них под носом, а они будут рассказывать соседям, какие два голубка - эти миссис и мистер Джеймс.
        Николь рассмеялась.
        Он продолжал:
        - Которые никого не принимают, потому что слишком заняты друг другом. И ты будешь Эдит. Это имя больше похоже на английское, чем Николь. Будем добропорядочными англичанами. Ты можешь носить мой орден Бани время от времени. Только мой орден Бани подойдет тебе, больше ничего. А я принесу мое весло тех времен, когда я возглавлял Речной клуб.
        Николь включилась в его игру:
        - Хотя он такой тупой, как деревянная ложка. О да. Он большую часть времени проводил там с приятелями, знаете, такие советы колледжа с парнями из знатных семейств, которые и едят-то в лучшей столовой, потому что их семьи очень богаты.
        - Правильно. Студент, занимающийся греблей, и его дама - лучший объект для сплетен их слуг. Действительно, если дом достаточно красив, будем-ка мы герцогом и герцогиней...
        Сценарий Джеймса продолжился. Это стало приятной игрой, когда они с Николь остались одни. Как только они, казалось, успокаивались и замолкали, один из них тут же придумывал, что еще можно добавить к их шуткам.
        Они смеялись и смеялись, придумывая всевозможные версии. Они лежали плечо к плечу, голова к голове. Николь смеялась до слез, и они растекались у нее по щекам.
        Только Джеймс мог так развеселить ее. И в этом он оказался на высоте! Несомненно было то, что она будет горько плакать без этого его таланта.
        Когда они остановились около Гранчестера и Николь попросила высадить ее в таком месте, где никто ее не увидит, ей снова стало грустно. Положение их оставалось по-прежнему очень сложным. И хотя Джеймс любил ее и готов был все сделать ради ее счастья, на самом деле он ничем помочь не мог.
        Джеймс рассуждал о том, как забавно подшучивать с Николь над тем, чего он сам так упорно домогался. Он был бы счастлив отбросить чувство собственного достоинства, если бы это помогло ей стать менее несчастной. Но он не считал, что Николь хотелось бы, чтобы его признание было менее значительным. Заинтересовал бы ее сын кучера, спрашивал себя Джеймс, в то время как она сидела в грязи в ее любимом Кембридже? Он был пожалован в рыцари, был ученым, а скоро мог стать и графом,- неужели она желала меньшего?
        Стокер не мог в это поверить.
        Джеймсу понравилась идея с графством, до которого оставались считанные дни. Да, это выглядело почему-то комичным, если не сказать бредовым,- ввести его в круг аристократов, но ему тем не менее нравилась эта идея. Он позволял себе помечтать, как это будет выглядеть. Небольшое поместье где-нибудь, не особенно большое, зеленое и холмистое, как земли вокруг Кембриджа, или маленький коттедж. И лакей. Да, лакей - это было бы отлично.
        На самом деле лакей - не такая уж необходимость и глупо даже об этом мечтать. И повесить на видном месте в спальне весло с надписями - тоже абсурдная мысль. Но он получил его на одной из гонок и очень им гордился.
        На следующий день он получил удовольствие от нахлынувшего на него чувства собственной значимости, когда его агент по недвижимости обратился к нему:
        - Сэр Арманд, госпожа Эдит надолго задержится?
        - Нет-нет! Я думаю, что она скоро будет.
        Он постукивал шляпой по ноге, вышагивая по гравиевой дорожке в ожидании непонятно почему замешкавшейся Николь.
        Они договорились встретиться в большом доме, сдававшемся в аренду, который агент по недвижимости хотел им показать,- Николь настояла на том, что они больше никогда не будут встречаться в ее пансионе. Было нежелательно вовлекать в это Дэвида.
        У Джеймса в кармане лежал браслет для нее. Торжественный подарок. Он не мог дождаться, чтобы подарить его ей - так ему хотелось увидеть его на ее руке. Он проверил свои часы. Да, она была непунктуальна. Уже двадцать пять минут он ждал ее. Ребенок, сущий ребенок. Он обхаживал агента еще немного, затем сказал:
        - Знаете, я думаю, мне стоит посмотреть, что так задержало ее. Мы с вами можем встретиться в другое время. Когда будет удобно?
        - Я мог бы подождать, если хотите.
        Владельцы дома, лорд и леди такие-то, путешествовали по Греции и решили пожить там. Агенту было поручено подыскать арендаторов.
        - Прекрасно,- сказал Джеймс,- я вернусь через полчаса. Надеюсь, что-то просто задержало ее дома.
        Как только Джеймс выехал на главную дорогу, начался дождь. Однако он не счел серьезным препятствием для своего небольшого экипажа размытую дождем дорогу. Возможно, ему следовало позаботиться и закрыть верх экипажа, когда тучи сгустились, но он не сделал этого. И поплатился. Его гордость и веселье поблекли и съежились.
        Когда он наконец остановился перед пансионом Николь, вода скопилась на дне экипажа, заливая ему ноги.
        Когда-нибудь он будет рассказывать потомкам, как, насквозь промокший, он захлопнул зонт, прежде чем выпрыгнуть из коляски, и пошел к дому, прокладывая дорогу сквозь ливень. Джеймс спросил молодого человека в передней гостиной, на месте ли миссис Уайлд.
        - Ее нет, и уже давно. Она уехала...- он взглянул на часы,- около двух часов назад.
        Джеймс застыл в недоумении; он почесал затылок и подумал, где же еще ее искать.
        Поразмыслив, он решил сделать крюк в милю или две, чтобы заехать в Кембридж и поменять мокрую одежду, взять плащ от дождя, а также подсушить коляску. Если бы он мог хоть немного отвлечься от своих мыслей, то он мог бы спросить себя, почему случилось так, что он проехал свои комнаты в колледже Всех Святых и направился к дому, где Николь однажды останавливалась.
        Это было только легкое подозрение, укол ревности, которую, как он себя уговаривал, нужно отбросить в сторону, чувство, которое вело его через весь город, затем заставило свернуть за угол Честертон-роуд на Блэйней-стрит, где жил Филипп.
        Это была просто интуиция, и только. Но то, что он увидел, заставило его дернуть поводья. Его лошадь протестующе зафыркала, а колеса покрылись грязью. Вода плеснулась по полу экипажа, затем все успокоилось. Все, кроме шлепанья дождинок по сиденью и по луже, разлитой на полу экипажа, и стука капель о булыжники мостовой.
        Дождь везде. Везде, за исключением козырька над входом в дом Филиппа, под которым стояла сухая Николь Уайлд с поднятой головой. Она окликала кеб, который стоял у обочины дороги как раз напротив дома.
        Когда Джеймс увидел, как она села в кеб, он яростно ударил поводьями. Ему почему-то захотелось разгромить экипаж. Свой собственный. Но надо было улучить момент, когда Николь прибежит, опоздавшая, явно заплатив кучеру за то, что заставила его так долго ждать. Кеб тронулся с места и помчался с такой скоростью, словно за ним гнались духи.
        Джеймс преследовал ее всю дорогу до пригорода. Он понимал, что если бы постарался, то мог бы перехватить ее, проехав бок о бок. Но в конце что-то удержало его от этого, заставило просто последовать за ней - чтобы приготовить гневную речь. Что она решила? А Филипп? Почему Филипп, а не кто-то другой?
        Дождь немного утих, пока Джеймс преследовал кеб Николь по дороге к выбранному дому - на целый час и десять минут позже назначенного срока. Агент как раз закрывал за собой входную дверь.
        Как только Николь заплатила извозчику, Джеймс внезапно подъехал в своей коляске и, с трудом сдерживая себя, вскричал:
        - Вы говорили о чем-то очень важном с Филиппом, не так ли? Настолько важном, что ты заставила меня ждать, беспокоиться и гоняться за тобой?
        Вздрогнув от испуга, она обернулась в тот момент, когда наемный кеб отъехал. Она осталась стоять на дороге одна.
        Джеймс продолжал, направляясь к ней по мокрому гравию, скрипевшему у него под ногами.
        - Что, черт побери, ты делала у Филиппа? Или ты решила принять его предложение сегодня после всего, что произошло?
        - Я... я не была у Филиппа...
        - Я видел тебя. Николь...- Он замолчал, подбирая слова, затем бросил это занятие и разразился гневной речью: - Николь, я не обвиняю тебя в неразборчивости, но ты..
        что же... тебе не хватает сдержанности. Меня это всегда в тебе беспокоило. Но это - ты не могла ускользнуть, чтобы тайно встретиться с Филиппом, чтобы это не задевало меня...
        Сгораемый от ревности, Джеймс был вне себя от ярости, ему хотелось кого-нибудь ударить или что-нибудь разбить.
        Она скривила рот так, что в уголках залегли складки.
        - Ты меня обвиняешь в...
        - Я ни в чем тебя не обвиняю. Я только говорю, что ты могла бы помочь мне с моей..
        Это моя проблема. Мне не по себе от того, что ты можешь знать.
        С каким количеством мужчин она ухитряется одновременно иметь дело? Скольких она может надувать? А сейчас она обманывает его?
        Филипп. Кто угодно, но не Филипп. Филипп, который забрал его журнал и угрожал передать его в руки Азерсу и следственной комиссии. О, ужасные мысли, которые одолели Джеймса, так же как этот нескончаемый дождь, пронизывавший насквозь и его, и Николь, и подъездную аллею.
        Он смотрел на намокшие от дождя перья на ее шляпе, смотрел на ее лицо, на котором отразилась совершенно необычная гамма эмоций: ярости и уныния одновременно. Поля шляпы защищали ее глаза: упорный взгляд, разъяренный взгляд,- а дождь намочил щеки и подбородок, словно кто-то плеснул ей в лицо воду.
        Она почувствовала, как напряглась спина. Она стояла очень прямо, встречая его внимание, смущая его взглядом.
        Знаменитая - мистически знаменитая - Николь Уайлд в модной шляпе и платье от Уорса, миниатюрное изображение женщины с прошлым - прошлым, которое способно вырасти перед ним в одно мгновение: Филипп, епископ, не говоря уже об адмирале, императорах и королях. И бог знает, кто еще. У нее был легион любовников: люди более высокопоставленные, более великие, более яркие, чем он сам. Он, рыцарь и ученый. Ха, ничего. Если ее любовники не были бы такими удачливыми, они не имели бы ее. Все они дарили ей дома - или это сплетни?
        - Ты хочешь этот дом?- спросил он. Хотел ли он ее когда-нибудь сильнее? Сможет ли он купить ее, если потребуется? Стоила ли она этого?
        - Ч-что?- спросила она. Ее глаза сверкнули из-под полей шляпы. Она так и не смогла прийти в себя после его предыдущего вопроса. Она все еще была потрясена и напугана.
        Он шел с ней рядом шаг в шаг.
        - Дом,- сказал он, мотнув головой в сторону этого самого дома.
        Николь взглянула через плечо, затем повернулась к нему спиной. Она медленно поворачивалась, чтобы разглядеть то, что он имел в виду.
        Как статуэтка на крышке музыкальной шкатулки. Она сделала шаг по направлению к входу, миниатюрная женщина в темной сине-зеленой тафте и черном бархате. Николь Уайлд всегда казалась Джеймсу слишком маленькой, слишком сдержанной и так хорошо одетой, что возникал вопрос о ее способности к рисованию принцесс. Спящая красавица в лесах. Они пришли - забрызганные грязью в терновых кустах ее репутации и в ее удивительном могуществе, которым она обладала в спальне. Ее лес переломан, в то время как чужие избежали даже царапины. И она стоит и смотрит, больше похожая на волшебную, чем на фатальную женщину.
        Она оглянулась на него.
        - Я зайду и осмотрю его внутри. И, Джеймс...- Милое невинное лицо принцессы с самыми дурными побуждениями, которое он увидел из-за плеча, привлекло его внимание.- Я была у своей тетушки. Она была очень привязана к леди Данн. Она в печали, проплакала сегодня все утро.
        Если бы человеку было под силу съежиться в один момент с шести футов до одного дюйма, стать не выше каблука ее туфель, Джеймс сделал бы это. Ему и в голову не приходила такая возможность: его воображение подсказало ему только мрачную картину, которая была более впечатляющей, чем реальность.
        И несправедливо.
        - О, Николь, я так...- Боже, с чего же начать? Какое заблуждение!
        - Давай зайдем,- предложила она. И прошла вперед.
        Джеймс запустил пальцы в свои мокрые волосы и проследовал за ней. Агент по недвижимости, который ждал их в дверях, зачарованно уставился на них обоих.
        Лицо Джеймса то краснело, то бледнело. Голова шла кругом от того, что он только что сделал. Парадный вход был высоким, с тяжелыми двойными дверями, художественно украшенными и отполированными.
        Внутри дома был мраморный пол; высокий потолок с кессонами. Дом не казался огромным, но он, безусловно, был прекрасным, по крайней мере на первый взгляд. Великолепно обставленный, богатый, в хорошем состоянии. Шестнадцать комнат, если Джеймс правильно сосчитал. Он был в состоянии снять его на некоторое время, хотя и не мог купить.
        Какими словами можно было выразить, где проходила граница его отношений с Николь?
        Он был тих. «Какая ошибка»,- продолжал он думать с сожалением. Каким внезапным было это решение.
        Но так ли это? Ошибочное суждение заставило Джеймса усомниться в его собственных страхах. И возможно, в реальности. Почему он думает, что Николь может быть счастлива с человеком, который мог бы кормиться за счет их товарищества, умоляя о постоянном доходном месте? Ему требуется графский титул, подумал он. Чтобы конкурировать с принцами, императорами и султанами.
        В нескольких футах от Джеймса агент болтал с Николь о преимуществах современной вентиляции в каминах гостиных, «усиленной тяге» или о чем-то в этом роде. Джеймс отступил и потер виски.
        Он стоял несколько минут в стороне, пока Николь не тронула его за рукав.
        - Все в порядке?- спросила она.- Должна тебе сказать, что я прекратила общаться с Филиппом. Думаю, мне с ним больше не о чем говорить.
        Джеймс повернул к ней голову и нахмурился.
        - Ты что?
        - Я могла быть там только для того, чтобы повидать тетушку. Почему ты сделал такое ужасное предположение? Я поговорила с Филиппом, и ничего больше.
        - Почему?- Его прежняя злость вернулась с каким-то яростным вздохом. Она воскресла, ожила, как раненый зверь встает, шатаясь, оглушенный резким ударом.- О чем это ты, черт побери, с ним говорила?- Он понизил голос.- И какого черта ты только что солгала мне?
        - Я не лгала. Не сердись. Я поехала туда проведать тетушку.
        Агент стоял позади них в дверях, поглощенный стремлением услышать их разговор и постичь его суть.
        Джеймс нахмурился, качнул головой и предложил:
        - Давай осмотрим этот проклятый дом.
        Она зашептала у его плеча:
        - Ты все неправильно истолковываешь.
        Прекрасно. Они пошли следом за агентом. Пока Джеймс пытался понять, как еще можно все «истолковывать», тот продемонстрировал им библиотеку.
        Комната была темной, с небольшим количеством книг и множеством хрустальных графинов, полных душистой жидкости, расставленных в секциях на полках. Агент подошел к окну и взялся за шнур от портьер.
        Николь, должно быть, заметила это, но ее это не обеспокоило. Человек потянул за шнур, впустив в комнату свет, хотя и выглядел при этом смущенным. Джеймс тем временем был весь поглощен тем, чтобы подобраться поближе к Николь, чтобы прошептать ей поверх шляпы:
        - Что я еще должен был предположить? Если моя реакция неправильная, каким же должно быть правильное поведение?
        Она взглянула наверх и по сторонам, ее лицо появилось из-под полей шляпы. Рот выдавал беспокойство.
        - Джеймс,- сказала она. И просто вздохнула - разочарованно и раздраженно - и больше ничего. Она последовала за агентом в большую столовую, из которой можно было пройти в бальный зал с двумя каминами в разных концах.
        Дом, по мнению Джеймса, был нелепым. Он предназначался для пары, для семьи, которая устраивает приемы и собирает друзей. Загородные балы, охота и соревнования по стрельбе на заднем дворе.
        - А наверху, на балконе, может размещаться оркестр из пятнадцати музыкантов,- пояснил агент.
        Николь вдруг обернулась и сказала своему бедному Другу:
        - О, Джеймс, вы просто кипите. Я чувствую это. Когда вы сердитесь, то становитесь похожи на чайник. Мы должны поговорить. Мне нужно очень многое вам сказать.- Она замолчала.- Думаю, я сделаю это.
        - Вы думаете? Вы не уверены? Как долго вы говорили с Филиппом? Вы точно знали, что должны поговорить с ним?
        - Прекратите.
        - Я ждал вас.
        - Мне пришлось увидеться с ним. Я должна была кое-что спросить у него.
        - Что спросить? Может ли он жениться и удовлетворить ваши претензии? Он может это сделать, ты же знаешь. Он слагает с себя полномочия в Кембридже в октябре. Удаляется от дел, как он сказал.
        - Нет, он не удаляется.
        - Ты обсуждала с Филиппом его отставку?
        Великолепно. Они с Филиппом вместе планировали его будущее.
        - Ты говорила с ним об этом?
        Николь уставилась на Джеймса, ее глаза смело смотрели на него из-под полей бархатной шляпки, словно она могла плюнуть в него. Затем нахмурилась, выражение ее лица смягчилось, и она отвернулась. Николь быстро прошла в дверь. Агент вынужден был поторопиться, чтобы догнать ее. Он был весь сплошные глаза и уши, маленький проворный человечек, у которого выдался такой интересный день.
        Она прошла через следующий коридор, приговаривая:
        - О Джеймс!
        Затем Николь, проходя мимо, хлопнула по дверной раме затянутой в перчатку рукой - раздался треск. Словно Джеймс был каким-то образом виноват, словно у нее действительно было в привычке поколачивать его.
        Агент спешил за ней, постоянно предлагая обратить внимание то на одно, то на другое.
        - Не хотите ли взглянуть на задний сад, мадам?
        - Нет,- ответил ему Джеймс. Молодой человек обернулся.
        - Мы берем его,- добавил Джеймс.
        - Вы хотите арендовать этот дом?
        - Да. Вы можете уйти сейчас, а завтра принести нам договор об аренде?
        Ухмылка пробежала по лицу молодого человека. Они даже не обговорили плату и срок.
        - Конечно,- ответил он.- Завтра к полудню. Я принесу все бумаги.
        - Прекрасно. А теперь уходите.
        Тот колебался.
        - Мистер Арманд,- сказал он, испытывая некоторое смущение,- мадам, похоже, называет вас Джеймсом. Это не мое дело. Но есть некоторые вещи очень важные, связанные с внесением задатка, денежной ссудой, надежностью...
        - Это не проблема.- Джеймс полез в карман и достал бумажник - посмотреть, сколько у него было с собой денег. Двадцать шесть фунтов. Он мог прожить на них целый месяц, но в данном случае этого было недостаточно, он был уверен. Он протянул весь бумажник агенту, сказав при этом: - Остальное я отдам вам завтра. Вы не против?
        - Нет, конечно, нет.
        Агент поклонился, слащаво улыбаясь, когда убирал кожаный бумажник, полный банкнот. Когда он вытащил руку из кармана, в ней оказался ключ.
        Джеймс взял его, затем пристально посмотрел на агента, ожидая, когда тот уйдет.
        - Вы можете оставить нас, не так ли?- спросил он.
        - Конечно,- согласился молодой человек.
        Когда послышался звук закрывшейся двери, Джеймс повернулся к Николь.
        Она стояла, сжав губы, без шляпы, и раздраженно сдергивала перчатки, словно они были в чем-то виноваты. Ее рот выдавал гнев, владевший ею. Николь снова была на грани слез. Так много эмоций отражалось на ее лице, что его собственная злость куда-то пропала. Ее эмоции, как это уже бывало раньше, снова озадачили его. Они казались очень сложными.
        Как только Николь положила свои вещи на горку подносов - они лежали в заднем коридоре для слуг,- она обернулась к нему и сказала:
        - Как у тебя дела с Филиппом?
        - Превосходно. Почему ты этим интересуешься?
        Она отвернулась, покачала головой.
        - О!- только и могла она сказать.
        Николь прошла дальше по коридору, подошла к первой попавшейся двери, толкнула ее и вошла. Джеймс последовал за ней. Она вела в маленькую комнатку, которую слуги или хозяева используют после верховых прогулок или работы в саду, чтобы помыться и почиститься.
        В комнате в беспорядке лежали сапоги, трубы, тряпки, садовые инструменты, прорезиненный плащ висел на одном из многочисленных крючков, остальные были пусты, кроме еще одного в дальнем углу, занятого соломенной шляпой. Николь подошла к трубе, положила руки на ее край и уставилась в окно. Она простояла так больше минуты. Надо было что-то делать, заставить его чувствовать себя менее беспомощным, менее потерянным. Джеймс подошел к ней и повернул лицом к себе.
        Какой сюрприз! Самоуверенная, смело смотревшая ему в лицо женщина, которую он преследовал через весь Кембридж, затем через весь этот проклятый дом вместе с агентом по недвижимости, эта женщина так плотно сжала губы, что они побелели. Ее подбородок мелко дрожал. Ее глаза, встретившиеся с его глазами, были полны слез.
        Она сказала:
        - Филипп тебе не друг.
        - Я знаю это,- так как она ничего не сказала больше, он постарался успокоить ее, - но у меня с ним все в порядке. Действительно.
        - Нет, ты не прав.
        - Я не прав?
        - Нет,- сказала она и коснулась его лица своей ладонью. Она попыталась улыбнуться, но неудачно.- Это не мое дело. Действительно...- Она притворно рассмеялась.- Это совершенно не мое дело.
        Джеймс почувствовал в груди холод.
        - Что ты знаешь, Николь? Скажи мне. Что сказал Филипп?
        Сначала она не говорила. Глубоко вздохнула, затем выдохнула, глядя Джеймсу в глаза, снова вздохнула. Затем сказала:
        - О, Джеймс! Я слишком сильно люблю тебя.
        После короткой паузы ее лицо приняло такое выражение, словно она приготовилась нанести удар.
        - Боюсь, что из тебя делают ягненка для заклания. Он подставляет тебя.
        Джеймс покачал головой в очередной раз. Эта мысль, совершенно невероятная, звучала фальшиво. Это было похоже на то, как если бы он стоял один на уступе Гималаев и смотрел вниз, сознавая в то же время, что то, что он так ясно видит далеко внизу, - земля. Реальность. Правда. Она не заставила его спрашивать дважды:
        - Как?
        Очень спокойно объяснила:
        - Ключ к этой загадке в том, что он, кажется, подделал финансовый отчет экспедиции. Тебе придется взять на себя вину за пропажу большой суммы.
        Джеймс нахмурился и оперся спиной о стол с горшками.
        - Что?- Потрясение от услышанного быстро прошло. Он мрачно рассмеялся, догадавшись.- Библейский фонд - часть из них.
        - Ах,- сказала Николь,- ты в курсе того, что происходит.
        - Что еще?- У него внутри все похолодело. Он вспомнил все случаи, когда Филипп Данн поступал, как враг. Он всегда был отвратительно завистлив, без стеснения или жалости. И теперь Филипп весь яд, всю свою
        агрессию направил против Джеймса. Джеймс видел это много раз, раньше это было обращено на кого-то другого, хотя подсознательно он всегда был насторожен, всегда опасался, что, как заряженное оружие, оно может оказаться нацеленным на кого угодно. Но почему теперь на него?
        - Из-за тебя?- спросил он.
        - Я бы сказала «да». Исключая ту ненависть, которую, похоже, нельзя объяснить. Он отвоевывает власть, и ты особенно беспокоишь его. Я не знаю, почему. Но я спрашивала его: как, и где, и когда. И он мне сказал. Потому что...- она рассмеялась снова на грани истерики.- Потому что он был уверен, что я не стану ничего предпринимать.- Она фыркнула.- Но он не прав. Джеймс, этого мало: он собирается переделать твой журнал.
        - Мой журнал? Каким образом?
        - Он хочет изменить порядок страниц. Из-за этого твоя дружба с вакуа и твое восхищение ими появятся в дневнике раньше, вперемежку со страницами, на которых ты пишешь об Англии не как стойкий приверженец и поклонник ее славы. О, и он хочет переставить поближе к началу замечание о том, как ты изготавливал яды, которые применял Мтцуба. Эти заметки теперь будут приходиться на то время, когда все англичане были еще живы. Филипп создает историю о том, как ты устраивал тайный заговор с Мтцубой с целью убить твоих друзей.
        - И для чего именно мне это нужно?
        - Золото и деньги.
        - Я привез золото домой...
        - По версии Филиппа, это была очень выгодная экспедиция. Если ты избавился от остальных членов экспедиции еще до того, как они прибыли в Кейптаун, где в твоем распоряжении оставалось почти десять тысяч фунтов...
        - Десять тысяч фунтов!- Джеймс кинулся к ней.- Мы не располагали деньгами даже для того, чтобы нанять солдат, когда корона согласилась на военный эскорт. Мы собирали по крохам...
        Николь подняла руку.
        - Ты не должен ничего мне объяснять.
        - Я должен, если ты ему веришь.
        - Я не верю, но Найджел поверит. А это гораздо хуже.
        Джеймс набрал побольше воздуха в грудь, стараясь успокоиться.
        - Продолжай.
        - Кроме того, Филипп хочет отправиться в Африку с Найджелом. Он пойдет сам, уверенный, что знает, где ему нужно искать. И не будет защищать вакуа. Филипп хочет получить их золото. Хочет найти то богатое месторождение, о котором ты говорил. Он в ярости от твоего восторженного к ним отношения. О, и еще, Джеймс... - Она опустила глаза.
        - Разве может быть еще что-то?
        - Нет. Не совсем.- Она замолчала, затем проговорила: - Филипп предупредил министерство внутренних дел, и секретариат прислал кого-то. Будет проводиться расследование, оно займет некоторое время, и твое имя будет вычеркнуто из наградного списка. Это еще не случилось, но случится сегодня днем.
        Джеймс обнаружил табурет в углу. Он придвинул его, сел и постарался сообразить, что же делать дальше. Совершенно просто: ему хотелось заболеть. Ах, его титул! Наблюдать, как он ускользает от него, гораздо тяжелее, чем он думал раньше.
        Николь стояла рядом, у сточной трубы, облокотившись на нее.
        Наконец Джеймс встал.
        - Ты можешь подождать здесь?- спросил он.
        - Что ты собираешься делать?
        - Я собираюсь к епископу. Я расскажу ему всю историю. И если смогу достать этот мой чертов журнал, то покажу его епископу в правильном порядке. Найджел - фанатик, но не глупец.
        - Это немного труднее, чем ты рассчитываешь. Ты ведь в самом деле фальсифицировал некоторые счета экспедиции: несколько примеров Филипп показал новому председателю финансового комитета. Однажды ночью он показал тебе, как работает эта система, как писать что-то, да?
        Джеймс нахмурился, затем вспомнил тот разговор с Филиппом с внезапным ощущением бессилия перед роком.
        - О-о, да!- прорычал он.- Ночь, когда он перепутал доходы колледжа с пожертвованиями для экспедиции. Я показал ему. О Боже! Я показал ему. Я вычеркнул цифры, которые у него были, и записал те, что он, кажется, назвал.
        Наступила тишина, словно они оба стояли над могилой, которую сами вырыли. Замечательный взлет Джеймса в мир академии и английской знати был серьезно, если не фатально приостановлен.
        Через минуту он повернулся к ней:
        - Хм... Николь.
        Она взглянула на него, выражение ее лица выдавало внутреннюю озабоченность, но она была спокойна. Переполненный любовью, Стокер заговорил.
        Ему пришлось спросить:
        - Почему Филипп доверил тебе такие важные сведения? Я подозреваю, что это был не простой разговор, не так ли?
        - Нет.
        Когда Николь поняла, что такой ответ его не устроит, она добавила:
        - Я не спала с ним, если это то, о чем ты хочешь знать.
        - Тогда почему же он тебе все это рассказал?
        Николь выпятила пухлую верхнюю губку и поджала нижнюю.
        - Ну... я дала ему понять, что может быть...
        - О, хорошо. Это меня успокаивает. Что же могло заставить его думать так?
        Она чуть нахмурила брови, но ничего не ответила. Тогда он помог ей:
        - Могло ли это быть... о, дай мне подумать... что он вел себя недостаточно сдержанно по отношению к тебе?
        - Нет!- Ее тон был решительным.
        Хорошо. Пусть себе злится.
        - Что тогда? Что могло заставить мужчину поверить женщине настолько, чтобы доверить свои тайны?
        Но Николь вдруг заговорила, отбросив обет молчания. Она угрожающе посмотрела на него и сказала:
        - Я не привыкла отчитываться перед мужчинами. Ты мне не сутенер, ты знаешь это.
        - Нет, я не сутенер.- Ему не следовало этого говорить. Он знал, что за этим последует.- Что ты знаешь о сутенерах, Николь?
        Она не ответила, только скрестила руки на груди.
        После этого они стояли и долго смотрели друг на друга в неловком молчании. Наконец она сказала:
        - Ты переутомился, Джеймс, тебе лучше уйти. Я подожду здесь.- Она рассмеялась так цинично, что ее смех звучал, как разбитое на мелкие осколки стекло.- Хотя мы, кажется, уже сняли этот дом.- И тут же добавила: - Филипп считает очаровательным обычай вакуа съедать своих врагов. Он сказал, я цитирую: «Возможно, Стокер поймет это, когда я обглодаю его на обед. Я бы на твоем месте подавал его вместе с супом».
        Джеймс кивнул и встал с табурета.
        - Я вернусь.
        Он ушел, ужасно себя чувствуя. Он гадал: идти к Филиппу или просто спрятаться где-нибудь, затаиться. У него все кипело внутри. Что он сказал? Что сделал? Он был зол и виноват в том, что случилось, взбешен тем, что узнал.
        И еще ему было стыдно. Стыдно, что он оскорбил Николь, которая нашла его, чтобы все рассказать, потому что Джеймс знал, чего ей это стоило. Но для него была невыносима мысль, что Филипп мог прикасаться к ней. Николь всецело принадлежала ему, Джеймсу Стокеру. Это были глупые мысли, но Джеймс ничего не мог с собой поделать. Он принадлежал ей. И она принадлежала только ему.
        Глава 21
        Джеймс не стал доставать записи университета. Он был уверен, что Филипп уже сделал это. Вместо того он занялся бухгалтерскими книгами колледжа. Затем Джеймс телеграфировал в Королевское географическое общество, запросив разрешение на проверку их книг. В течение часа Барни Килмур прислал ему ответ по телеграфу. Конечно, говорилось в нем, все пожертвования обществу, хотя иногда и анонимные, открыты для проверки, как и сведения, где размещены деньги и кем они получены. Только после этого, зная, что Филипп очень осторожен, Джеймс пошел к нему домой, куда попал через черный ход.
        Слуга остановил его в холле, но Джеймс сказал, что Филипп попросил его забрать кое-что. После этого он смело вошел в кабинет к Филиппу.
        Было до смешного легко найти его банковские записи - в глубине верхнего ящика, в папке. Счета Филиппа и документы на имущество виконта шли сразу же после записки от кредитора. Это было вежливое напоминание о неоплаченном счете. Джеймс забрал все, затем сел за письменный стол и стал просматривать бумаги.
        На первый взгляд все выглядело нормально. Прошел час, прежде чем Джеймс заметил постороннюю запись в корреспондентских счетах колледжа, с которых четыре года назад были переведены деньги на банковский счет Филиппа в Лондоне. Это случилось потому, что счет, который заметил Джеймс, содержал одну запись: двадцать восемь фунтов и два шиллинга. Колледж Всех Святых получил эту сумму как «нежное» пожертвование миссионерам для Библейского фонда.
        После этого Джеймс понял, что там подгонялись и другие цифры. Отдельные записи, сделанные четыре года назад по счетам колледжа Всех Святых, и более поздние депозиты точно таких же банковских счетов Филиппа. Все счета были исправлены, что выглядело как выявление ошибок. Сказать точно, допускались ошибки или нет, после часовой разборки было трудно, но становилось ясно, что пожертвования на экспедицию Джеймса перекочевали в карман этого дрянного человека.
        В действительности счетов было не так уж много, выходило что-то около тридцати фунтов в месяц. На первый взгляд в этом не было смысла, но на самом деле он был, и удивительно последовательный.
        Этого было достаточно. Джеймс собрал вместе все бухгалтерские книги и бумаги и отнес их в свой экипаж - с помощью этих бумаг можно доказать многие серьезные вещи. Все это время сердце гулко билось у него в груди. Филипп... Филипп, которому он так доверял, который долгое время был его идеалом, который помог ему получить образование, дал профессию, непонятно почему изменил свое отношение к нему.
        Джеймс намеревался разоблачить его. Его и Найджела Азерса. Потому что в записях значилось: Суонсбридж.
        Именно там находился старинный собор, где можно было найти отца Менлоу, а неподалеку располагалось поместье самого епископа Суонсбриджского.
        Когда Джеймс появился на длинной подъездной аллее к дому епископа, то увидел много экипажей. Что-то вроде званого чаепития, подумал в первый момент Джеймс. Миссис Азерс стремилась чаще бывать в обществе своих соседей. Затем Стокер увидел экипаж, знакомый ему с незапамятных времен. Старая одноконная карета Филиппа стояла в дальнем конце ряда.
        Войдя в дом, Джеймс передал шляпу дворецкому и услышал голоса. Он тут же узнал голоса Татлуорта и Тедди Ламотта.
        Джеймс вошел в комнату, и все повернулись к нему. Кроме Тедди и Татлуорта, там были Найджел Азерс, еще двое из колледжа Всех Святых, несколько членов финансовой комиссии, несколько человек из правления плюс три человека, которые были ему незнакомы. Они расступились, позволив Джеймсу войти,- у него были все права присутствовать там, если собрание было официальным: и то, что его не пригласили, не предвещало ничего хорошего. После некоторого замешательства Джеймс был представлен незнакомцам. Двое были из министерства внутренних дел, а третий - местный констебль.
        Присутствующие расступились, Джеймс увидел Филиппа, и комната наполнилась молчанием. Вице-президент сидел на обитом кожей стуле рядом с Найджелом Азерсом. Последний поднялся при появлении Джеймса. Оба они, казалось, пребывали в растерянности, не зная, как отнестись к его появлению. Собрание, похоже, проходило под знаком «Что нам делать с Джеймсом Стокером?».
        Джеймс только теперь понял, что выглядит дико. Костюм в пятнах грязи, оставшихся после дождя, волосы взъерошены - он не успел их причесать, под мышкой бухгалтерские книги и счета, часть из которых он выкрал из дома наиболее уважаемого члена университетской администрации.
        Филипп не выглядел огорченным. Он подошел с едва заметной, но торжествующей улыбкой на губах.
        - Джеймс,- сказал он.- Мы только что беседовали о вас. Что вы привезли? Дайте взглянуть.
        Возможно, он узнал обложки бухгалтерских книг колледжа Всех Святых.
        Тедди самоуверенно вмешался в разговор:
        - Джимми, скажу откровенно, я чертовски рад тебя видеть. Ты должен знать: мы обсуждаем возможность твоего ареста.
        Филипп раздраженно бросил на него свирепый взгляд:
        - Ламотт, позвольте мне все уладить.
        - Хорошо. Я только хочу, чтобы Джеймс знал мою позицию в этом вопросе. Татлуорт и я присутствуем здесь, чтобы защитить интересы нашего университета.
        Джеймса осенило, что Татлуорт - адвокат.
        - Но я хочу тебе сказать, старина, что не верю в обвинение в убийстве, и я ни на минуту не сомневался в том, что ты не причастен ко всем этим омерзительным делишкам, связанным с неграми.- Он был серьезен и печально качал головой.- Однако деньги, Джеймс. Что с деньгами?
        - Я не брал их.
        Азерс подался вперед:
        - Доктор Стокер, на самом деле это закрытое собрание. Я должен с сожалением сказать...
        Джеймс протянул вперед бухгалтерские книги колледжа с банковскими счетами Филиппа поверх них и сказал:
        - Найджел, прежде чем продолжить, может быть, кто-нибудь захочет взглянуть на это?
        Филипп попытался отобрать у него все.
        - Где ты это взял?
        Джеймс не ответил.
        - Это мое,- слабо запротестовал Филипп.- О, Джеймс, эта твоя воровская черта так разочаровала...
        - Это его банковские счета...- заявил Джеймс. Его голос прозвучал резче, чем следовало.
        - О Джеймс! Проникнуть в мой дом, взять мои вещи...
        Филипп бросил на Азерса, как и следовало ожидать, сдержанный взгляд, но на этот раз тот колебался. Одного взгляда на документы было достаточно, чтобы его лицо побелело.
        Джеймс использовал свое преимущество.
        - Еще здесь собраны все финансовые документы колледжа Всех Святых. Здесь есть отметки, я думаю, о поступлениях на нужды экспедиции, которые в действительности ушли на банковский счет Филиппа. Суммы совпадают.
        - Мы не интересуемся колледжем Всех Святых!- раздраженно вскричал Филипп.- У нас счета по университету.- Он нахмурился.- У нас громадное количество счетов, Джеймс, с твоим собственноручным исправлением на сотни фунтов. Объясни это.
        Джеймс принялся объяснять:
        - Филипп назначил меня в финансовый комитет. Это давало ему возможность обсуждать со мной все, что касалось финансирования экспедиции. Каким облегчением, я подозреваю, было для него то, что я не занимался ничем, кроме геологической партии, все остальное уплывало в их карманы. Но Найджел тупо бубнил о Библейском фонде, и Филиппу нужен был кто-то, на кого можно взвалить ответственность.
        Филипп быстро оглядел присутствующих, чтобы оценить обстановку, и улыбнулся:
        - О, Джеймс, Африка сделала тебя хитрецом.
        Когда никто больше не поддержал его, все выглядели смущенными, не зная, кому верить, Филипп разочарованно вздохнул.
        - Вы не можете ему верить.- Он хмуро оглядел присутствующих.- Он сам замазался. Он плут, вероломный, как жало...
        - Успокойтесь, Филипп,- приказал Найджел.
        - Библейский фонд,- продолжал Джеймс,- был первым случаем присвоения денег.
        Затем ему пришлось пойти на риск, явных доказательств было мало.
        - Вы видите, у Филиппа долг, большой долг, и он рос. Когда управляющий из Бата предложил ему оплатить по нескольку шиллингов за фунт с помощью колледжа Всех Святых, Филипп сделал это: он заплатил двадцать восемь фунтов и два шиллинга...
        - Это ложь!- закричал Филипп.- Я оплатил каждый счет. Я был вынужден это сделать, иначе они не приняли бы ее в следующий раз, и я знал, что следующий раз не за горами. Я был вынужден.
        Все глаза присутствовавших в комнате обратились к нему.
        - Что был вынужден?- переспросил Джеймс.
        - Ну, я...- Филипп запутался.
        - Ты был вынужден устраивать Вилли, не так ли?- догадался Джеймс.
        Его голова судорожно дернулась. Это могло быть кивком, означавшим подтверждение, или просто спазмом от напряжения. Филипп начал смеяться, не очень убедительно тряся головой, словно отрицая все.
        - Это невозможно. Какая ложь!
        Но он испугался, что так много его темных делишек выплыло на свет.
        - Ты стараешься запачкать меня, старина Джеймс, когда все мы знаем, что я унаследовал состояние. Я убежал из большого дома с сорока слугами, тремя каретами и конюшней для лошадей. Я мог купить и продать ваш маленький финансовый комитет. В то время как ты,- он поднял палец,- ты убил добропорядочных англичан. Это все записано в твоем журнале, который я нашел, Джеймс, и передал...
        - После того как ты перетасовал в нем страницы. Он взял мой журнал, перемешал все страницы, из-за чего теперь потеряна связь между событиями. Он разобрал его и поставил страницы в нужном ему порядке.
        Филипп уставился на него. Затем сказал как будто бы про себя:
        - Боже, она - твоя любовница.- И замолчал, как будто ему было трудно осознать этот факт. Затем уже мягче добавил: - Николь рассказала тебе... Я не могу в это поверить.
        - Нет...
        Филипп обрел дар речи:
        - О да! Никто больше не знал об этом. Боже, она - такой надежный человек, действительно надежный. Но теперь, видимо, старость - шлюха просто любит свою работу.
        Джеймс вскипел от ярости, такой сильной и неожиданной, что ему стало жарко. У него возникло первобытное желание предать Филиппа мучительной смерти. Ему потребовалось какое-то время, чтобы успокоиться. «Нет,- приказал себе Джеймс,- не поддавайся искушению. Ты выиграл!»
        Он сказал:
        - Я обнаружил это, когда проверял книги, Филипп.
        - А твой журнал? Как ты о нем узнал? Ха, негодяй подтверждает все.
        - Я сам обнаружил это.- Джеймс ощутил приближение триумфа.- Почему, Филипп? Как насчет Вилли? Расходы на нее не могли быть такими большими.
        Филипп фыркнул.
        - Нет, но они были нескончаемыми,- ответил он и прикрыл глаза, обхватив себя за плечи. Лицо его исказилось.- Мы никогда в действительности не планировали их,- сказал он.- На самом деле для вида мы планировали, что больше к ним не будем возвращаться. Она приезжала домой, чувствовала себя лучше. Мы праздновали это, тратили больше денег Но эти чертовы счета от клиники, от врача и больниц и сам опий. Расходы росли постоянно. И дом. Знаете ли вы, сколько требуется на поддержание дома в хорошем состоянии - дома, которому уже триста пятьдесят лет? А, Джеймс?- Филипп бросил на него быстрый, смущенный взгляд, полный сожаления.- Я не ожидал, что кто-то вернется из экспедиции после этих массовых смертей и болезней в джунглях. Я не думал, что это будет иметь значение.- После минутного замешательства он добавил: - Я должен был сделать это, вы видите.
        Он поднял голову, оглядывая ошеломленных гостей, затем снова посмотрел на Джеймса.
        - Ты знаешь, она лечилась в трех клиниках только за последний год, а в последнее время лежала девять недель в больнице, когда мы думали, что она умрет от пневмонии. Она никогда не требовала больших затрат, просто они были постоянными, а я не мог остановить этот поток. Беспрестанная борьба с болезнями. Поэтому я искал новый источник дохода. А потом ты вернулся. Я думал, что никто ничего не заметит, но Найджел обнаружил один счет, который я подделал, этот дурацкий Библейский фонд. .
        - Филипп, в Библейском фонде не было и тридцати фунтов.
        - Точно. Кто бы хватился этих двадцати восьми фунтов стерлингов? Поэтому я считал, что если добуду золото, то смогу все возместить. Я всегда хотел все возместить, Джеймс. Но нам нужны были деньги, а я не мог представить, где дальше брать их. Этот способ оказался таким легким... И мы получили все, что хотели, на что люди нашего общественного положения могли рассчитывать. А экспедиция из ста сорока восьми человек финансировалась тремя различными организациями, поэтому денег было достаточно.
        - Филипп, тебе надо было рассказать об этом. Я бы постарался помочь тебе. Я мог бы одолжить немного.
        - Ты? Святой Джеймс? Просить тебя прикрывать мое воровство?- Филипп рассмеялся.- Что же, я как-то попросил, но ты ведь не стал.
        Он почувствовал, как ужасная тишина наполнилась неприязнью. Затем, сдерживая гнев, спросил:
        - Что ты обещал ей, Джеймс? Надеюсь, не брак. Потому что если ты сделаешь это, то должен будешь поставить этих джентльменов в известность. По-моему, они посмотрят сквозь пальцы на небольшое тайное приключение, так как многие из нас были на вашем месте. Действительно,- рассмеялся он,- некоторые из нас были именно на вашем месте.
        Прежде чем Джеймс смог отреагировать на его слова, Филипп спросил:
        - Что вы думаете, Найджел? Как давно вы были на месте Джеймса у Николь, чтобы быть точным? Как вы думаете, она стоит того, чтобы ради нее отказаться от карьеры?
        Он опустил руки и ответил на свой же вопрос:
        - Конечно, нет. Вы не сделали этого, так же как и я. Но потеряли ли мы что-нибудь при этом, как по-вашему? Или Джеймс получил там преимущества?
        В комнате повисла гробовая тишина, все затаили дыхание. Дюжина мужчин, все образованные, сравнительно искушенные, и ни один из них не пришел на помощь Филиппу.
        - Ах да, все правильно,- продолжал Филипп.- Миссис Азерс в солярии поливает свои цветы. Мы притворимся, что вы не знакомы с прелестной миссис Уайлд? А как вы, Татлуорт? Знаете ли вы другую женщину, которая может так же быстро, как она, заставить старую кочергу стать твердой?
        Джеймс был так поражен, что даже не мог сердиться на Филиппа. Человек любыми средствами стремился избежать позора: унижение заставит всех надолго отвернуться от него.
        - Как насчет остальных?- спросил Филипп.- Кто еще здесь пользовался Николь?- спросил он.- Как вы думаете, насколько она хороша?
        Татлуорт вышел вперед.
        - Филипп,- он прокашлялся,- лорд Данн, я освобождаю вас от обязанностей и должности вице-президента.- Затем он обратился к Джеймсу: - Доктор Стокер, как помощник вице-президента вы здесь и сейчас должны приступить к исполнению обязанностей главы администрации университета, вы также назначаетесь ректором колледжа Всех Святых. Лорд Данн, если вы докажете свою невиновность в выдвинутых против вас обвинениях, то будете восстановлены в ваших должностях.
        Констебль взял Филиппа за руку:
        - Боюсь, я должен его арестовать.
        Татлуорт вмешался:
        - Нет. Совет не может судить его, но мы можем задержать виконта Данна до привлечения к суду. Вы подпишете ордер на арест, но он джентльмен и ученый, сэр, и возглавлял наш институт. Мы будем отвечать за него.
        Филиппу он сказал:
        - Простите, Филипп, но вы будете находиться под домашним арестом до дальнейших распоряжений. Тед проводит вас и останется с вами.
        Тедди кивком подтвердил свое согласие, и они дружно двинулись к выходу, сопровождаемые глухим рокотом голосов.
        Джеймс почесал затылок. Все кончено. Он закрыл глаза. В целом все прошло гораздо легче, быстрее и яснее, чем он ожидал.
        Кто-то на выходе из комнаты похлопал его по спине, эдакий мужской подбадривающий жест. Стокер почувствовал, что его качает, и постарался взять себя в руки. Ему требовались движение и свежий воздух. Оставшимся в комнате еще предстояло многое обсудить. Каким образом скрыть скандал? Как удержать университет от брожения, когда выяснится, что один из самых высокопоставленных руководителей оказался мошенником?
        Уже смеркалось. Коляску Татлуорта подали к подъезду. Джеймс хотел было забраться в нее, но Найджел остановил его.
        Он помолчал, сцепив пальцы поверх пуговиц жилета, затем спросил:
        - Джеймс, как далеко зашли ваши отношения с миссис Уайлд?
        Уходящие гости обернулись, заинтересовавшись разговором.
        Джеймса опять охватило раздражение. Найджел просил подтвердить ту самую ложь, которую он только что наговорил Филиппу. Только теперь Джеймс должен был повторить это епископу при свидетелях. Но они с Николь хотели скрыть правду: никто не должен ничего знать.
        - Между вами ведь нет никаких отношений?- спросил Найджел.
        Джеймс хотел ответить, но не мог произнести ни слова.
        Возможно, замешательство, отразившееся на лице Джеймса, вызвало в Найджеле сострадание. Он похлопал Стокера по плечу и сказал:
        - Нет, между вами нет никаких отношений, конечно же, нет. Я не должен был задавать этот вопрос.
        Временное облегчение, которое почувствовал Джеймс, улетучилось, как только шедший впереди Тедди весело осведомился:
        - В самом деле?
        Он перевел взгляд с Джеймса на Найджела и обратно, пытаясь выяснить, что скрывалось за их молчанием. Затем он понизил голос до доверительного шепота и спросил:
        - Значит, дорога к ней свободна?
        Он ждал ответа.
        Боже милостивый! Во рту у Джеймса пересохло, язык, казалось, распух и отказывался шевелиться. Пыл Тедди угас.
        - Я имею в виду, Джеймс,- пробормотал он,- если она что-то для тебя значит...
        Черт его побери! Тедди не прикидывался. В отличие от Филиппа он не манипулировал людьми. Он искренне интересовался, значила ли что-нибудь для него Николь; он готов был отступиться, если это было так.
        Тедди продолжал:
        - Видишь ли, я хотел бы послать ей... о... цветы. Боже, я считаю, что она великолепна...
        Джеймс с трудом вымолвил:
        - Она слишком стара для тебя, Тед.
        Не беда, что Тедди был на год старше самого Джеймса.
        Тедди рассмеялся.
        - Я просто интересуюсь,- сказал он.- Я всегда интересовался ею. Ты это знаешь, как никто. Не перебегай мне дорогу...
        Джеймс шагнул ему навстречу.
        Но голос Филиппа остановил его:
        - Позволь мне помочь, раз ты так смущен.
        Джеймс обернулся на голос Филиппа, и что-то в выражении его лица заставило Джеймса увидеть все в новом свете. Его мечты оказались размыты.
        Филипп остановился перед дверцей экипажа Татлуорта. Улыбаясь, он сказал Тедди:
        - Новый вице-президент намеревался сказать, что дорогая миссис Уайлд ничего для него не значит. Но он не может, обстоятельства не позволяют.- Он рассмеялся.- На этом...
        У Джеймса потемнело в глазах. Он рванулся вперед и бросился на Филиппа. Они оба рухнули на вымощенный плитами тротуар. Джеймс тряс Филиппа, ухватив его за накрахмаленную рубашку.
        - Ты гадкий сукин сын...
        - Джеймс! Остановись!
        Множество рук пыталось растащить их. Стокер отшвырнул Филиппа, который прикрыл лицо руками и ревел, как зверь, терзая слух, Джеймс почувствовал отвращение.
        У него вдруг закружилась голова, и он уселся прямо на ступени крыльца.
        Найджел захлопнул за Филиппом дверцу экипажа.
        - Увезите его отсюда.- Затем он повернулся к Джеймсу и спросил: - С вами все в порядке?
        Джеймс кивнул, уставившись в землю. Ему было очень стыдно, он чувствовал себя оскорбленным.
        Епископ Суонсбриджский присел рядом с Джеймсом на ступени. Они сидели плечо к плечу. Наконец Найджел пробормотал:
        - Я знаю, через что вам пришлось пройти.- Он замолчал, затем продолжил: - Я так сожалею.- И добавил: - Но вы же знаете, что Филипп прав. Вы не можете уйти к ней. Вы нужны нам, Джеймс.
        Джеймс наклонил голову, он сидел со скрещенными на груди руками, потирая ладонями плечи.
        Найджел продолжил рассудительным тоном человека, для которого утешение является профессиональной обязанностью:
        - Вы видите, какие неприятности доставил нам Филипп, и мы рассчитываем на вас. Не отказывайтесь. Вы нужны нам со своей безукоризненной репутацией, с вашим надежным характером. Вы не можете позволить себе запачкаться или даже бросить тень на свое имя, не только сейчас, когда мы переживаем тяжелые времена...- Он замолчал, ожидая, пока Джеймс поднимет глаза и посмотрит на него.- Вы не можете уйти к ней. Вы больше не можете позволить себе эту связь.
        Николь ждала, но Джеймс не пришел в ту ночь, как обещал. Она блуждала по дому, как чужая. По своему дому. Но он еще не был ее. Это был дом, предназначенный для семьи, богатой английской пары с детьми, друзьями, которая приглашает гостей со всей округи.
        Он ей понравился. Она как бы ощутила присутствие хозяйки дома, когда прикоснулась к большой деревянной раме с натянутым на ней гобеленом ручной работы. Николь растерялась, обнаружив позади корзины с принадлежностями для ткачества маленькую прялку. Она осмотрела письменный стол, где нашла бумагу, и сделала несколько набросков этого предмета.
        Прялки ушли в прошлое после того, как изобрели прядильные машины, которые делают нити в сотни раз прочнее и быстрее. Тем не менее Николь взяла ее в руки до суеверия аккуратно, чтобы не прикоснуться к веретену. «Интересно,- подумала она, - посмеялся бы надо мной Джеймс?»
        Веретено не выглядело устрашающе или опасно. Оно было тупым, деревянным. Николь никак не могла представить, как кто-то мог уколоть им палец.
        Джеймс все не возвращался и не присылал никакой записки. Николь заснула со своими
        рисунками на коленях. Это были рисунки не только прялки, но и выглядевшего хрупким письменного стола с изящными ящиками, полными конвертов из тонкого пергамента, открыток с уведомлениями, пахнущей розами бумаги.
        Когда на следующий день снова появился агент с необходимыми бумагами на аренду, она отсрочила подписание документов. Ее «мужа» срочно вызвали по делам. Затем Николь попросила его отвезти ее обратно в Кембридж. Она оставила записку на двери дома.

«Дорогой, я уехала обратно в Кембридж. Я буду в пансионе. Надеюсь, у тебя все в порядке. Приходи скорее».
        Но Джеймс не появился.
        На следующий день Николь приехала на геологический факультет. Там она собиралась разузнать, читает ли доктор Стокер лекции; ей хотелось просто увидеть его, стоя в глубине холла, убедиться, что он цел и невредим. Вместо этого Николь случайно подслушала разговор секретаря с каким-то служащим, проходившим мимо:
        - Доктор Стокер будет пить чай в кабинете вице президента или в профессорской в управлении, как это делал прежний вице-президент?
        Что ж, он сделал это. Бог с ним. Николь остановилась, чтобы спросить:
        - Доктор Стокер упоминал что-нибудь о переезде из квартиры директора колледжа Всех Святых?
        Этот неуместный вопрос был встречен с вполне объяснимой настороженностью и молчанием.
        Она улыбнулась, затем резким щелчком открыла маленький блокнот для рисунков и достала карандаш.
        - Я из «Женской газеты». Будет ли какое-нибудь официальное приглашение? Будет новый вице-президент жить на территории университета или в городском доме, как предыдущий?
        Служащие переглянулись, затем один из них пробормотал:
        - Я предполагаю, что будет организовано торжество в честь того, что доктор Стокер распутал весь этот клубок. И он будет исполнять обязанности вице-президента до выборов, которые состоятся в октябре. Хотя, конечно,- он улыбнулся,- мы ожидаем, что он останется на этой должности.
        Николь поняла, что случилось.
        Выйдя из колледжа, она немного всплакнула, но затем вытерла слезы. Стоп. Произошло то, чего она всегда ожидала; это было неизбежно. Сэр Джеймс Стокер, в скором времени граф такой-то, поступил именно так, как и должен был поступить. Не стоило думать, будто она верила, что Джеймс окажется сильнее, что вместе они смогут преодолеть любые трудности. Однако она никогда не думала, что откажется от него без борьбы.

«Посмотрим»,- цинично сказала она себе. Посмотрим! Милый молодой человек бросил ее и едва ли действительно любил. И что же в действительности существует, кроме сказок и нянюшкиных небылиц? В действительности совместной жизни им с Джеймсом не было уготовано. Не огорчайся, тебе всегда приходится идти по жизни своей дорогой в гордом одиночестве. Держись от него подальше, беги, спасайся.
        Так Николь и попыталась поступить. Она написала письмо агенту по продаже недвижимости, разъяснив, что она и сэр Арманд не будут снимать дом, и предложила считать полученные им деньги знаком их признательности.
        Затем она упаковала свои вещи, поцеловала на прощание Дэвида, пообещав написать ему, и, опечаленная, отправилась в Лондон.
        Джеймс вернулся в дом епископа в тот же вечер. «Пропади они все пропадом!» - думал он. Никто не сможет запретить ему встречаться с Николь. Они сделают все возможное. Они станут осторожнее, осмотрительнее, будут скрытными, их встречи станут тайными, если потребуется.
        Разочарование повергло его в уныние, когда появились новые препятствия. Филипп заявил при всех, что Джеймс знает, где находится золото вакуа. Все начали обсуждать организацию экспедиции. Для всех, за исключением Джеймса, открывалась дорога к золоту и славе.
        Ни один из них и не подумал, что может встретить протест со стороны вакуа. Это было так безответственно. Вакуа можно купить с помощью безделушек, с ними можно поладить, затем согнать их с земли и перерыть там все вместе с их домами.
        Азерс сказал Джеймсу:
        - Вы не можете ожидать, что бедные англичане откажутся от шанса улучшить свое положение ради защиты первобытного племени, которое даже не понимает, чем владеет.
        - Но они не первобытные люди. Вы видели золото, которое они прислали? А их умение и художественное мастерство? У них свой путь развития.
        Азерс пожал плечами:
        - Что же, Джеймс, это естественный отбор.
        Но без вакуа сам Джеймс вряд ли бы выжил. Однако он не сказал ни слова. Потому что его высказывания ничего не изменили бы в планах Азерса.
        Наступила полночь, когда Джеймс покинул дом епископа. Он ушел оттуда злой, расстроенный, несчастный, ощущая себя продажной девкой. Ведь он покорился воле остальных и добавил себе неприятностей.
        Джеймс был настолько расстроен и изнурен, что не мог встретиться с Николь. Она разочаруется в нем, он сам в себе разочаровался, как и во всем мире в целом. Поэтому Джеймс отправился к себе домой.
        Там он, уставший, лег на кровать, но сон не шел. Завтра он поговорит с Николь, встретится с ней. Он скажет ей, что на некоторое время им придется стать более осторожными. Они смогут жить общей жизнью, но делать вид, что живут отдельно.
        Довольно долго им придется лицемерить. «Боже праведный!» - подумал он, закрывая глаза. О да, он расскажет ей все. Теперь он будет еще больше занят делами. Это оказалось правдой, так как утром к нему пришли другие руководители администрации университета и проводили Джеймса в Лондон, и все будто сорвалось с цепи. Джеймс не вернулся назад ни в тот день, ни на следующий.
        Глава 22
        Неделей позже Николь сидела в кресле у дантиста. Ее зуб сломался, и врачу ничего не оставалось, как удалить обе половинки. Она почувствовала вкус крови. Николь стало смешно, когда резиновая маска прикрыла ей нос и рот. Она судорожно вдохнула и почувствовала сладковатый запах резины.
        И тут же забылась тягучим сном. А возможно, это был вовсе не сон. Она разговаривала с Джеймсом.
        Николь сказала ему:
        - Ну что же, надеюсь, теперь ты счастлив.
        Она надеялась на обратное.
        Его лицо возникло перед ней, и Николь увидела, что под глазами у него темные круги, волосы спутаны. Она улыбнулась, вздохнула и произнесла:
        - Поделом тебе. Получил ли ты известность, славу, титул, деньги...
        Николь перечисляла все, на что он променял ее, потом, оттолкнув дантиста, постаралась разглядеть видение получше. Образу Джеймса она объявила:
        - Забери все это и наслаждайся, а с меня довольно. Я сильная. Я отброшу все и пойду дальше.
        Видение спорило с ней. Он был занят, он не мог увидеться с ней...
        Правильно. Целую неделю. В Кембридже нет ни карандаша, ни клочка бумаги, поэтому он не мог написать ей ни строчки. А двадцатиминутная прогулка убила бы его или пятиминутная езда утомила бы его лошадь.
        Глупое видение. Он все еще сопротивлялся. Дантист старался кого-то урезонить, возможно, пришедшего. Николь же предположила, что ее.
        - Нет-нет. Все в порядке,- сказала она врачу.- Я прекрасно себя чувствую. Я сделала то, что должна была сделать. Я говорила ему, что он может спастись. Потом он меня предал, потому что, видите ли, у него планы, проекты, идея, его жизнь идет по начертанной траектории, и в ней нет места для меня.
        Видение рассыпалось и исчезло.
        Николь произнесла просто и благоразумно:
        - Ты сделал свой выбор - с тем и оставайся. Что касается меня, то у меня была прекрасная жизнь, к которой я и возвращаюсь.
        Она рассмеялась.
        - У меня один замок в Париже, другой - в Италии. И кусты с шипами я могу подрезать сама, благодарю. На Новый год я поеду танцевать в Вену. Я сама могу себя разбудить,- сказала она, хотя и не очень верила в то, что говорит.
        Но знакомый голос произнес довольно отчетливо:
        - Не знаю, как вы сможете оправдать все это. Я не виноват в том, что не смог поехать прямо к вам...- Джеймс замолчал, но вскоре продолжил: - Кроме того, я был расстроен и смущен тем, что вы переспали чуть ли не с половиной присутствовавших там мужчин.
        Николь рассмеялась и мечтательно пояснила:
        - Веселящий газ.- Хотя дантист уверял ее, что от веселящего газа никто не смеется.- Никогда бы не подумала,- продолжила она. Затем обратилась к Джеймсу: - Я не стану оправдываться, это банально. Мы знаем, кем я была. Но я никогда никому не причинила боли. Я никогда не сделала ничего такого, чего не желала бы себе. И до вас я не выдавала ничьих секретов. Я знаю юристов, королей и законодателей, которые не могут сказать этого о себе. А кем я была десяток лет назад, так я любила то, что делала, и была очень в этом искусна. Если это позорно, тогда бросьте в меня камень.
        Но ничего не произошло. В этом-то и была прелесть воображения.
        Однако воображаемый Джеймс продолжал спорить:
        - Ты спала с мужчинами за деньги.
        - Не совсем так. Я спала с теми из них, которые мне нравились, а уж после того позволяла им давать мне деньги. Так же поступают жены,- сказала она.- У женщин не так уж много способов поддерживать свое благосостояние, доктор Стокер. Традиции гейш, наложниц, куртизанок Парижа - не такая уж плохая вещь. Возможно, вы слишком щепетильный англичанин, чтобы понять это.
        Повисла долгая пауза.
        Затем Джеймс смиренным голосом сказал:
        - А любовь?
        - Ах, любовь - это другое дело,- ответила она мечтательно.- Я любила однажды. Было забавно, но оказалось пыткой. Я рада, что это имело место в моей жизни, и рада, что излечилась от этого безумства.
        Как будто что-то случилось с головой Николь. В мозгу что-то жужжало, кувыркалось и плыло. Ее челюсть слегка побаливала, а это означало, что самое худшее уже позади.
        Зуба не было. Через какое-то время, возможно через час, дантист помог ей подняться.
        - С вами все в порядке?- спросил он.
        - О, я великолепно себя чувствую, вы же видите.
        Она сделала два шага и упала прямо на руки своего воображаемого Джеймса.
        - Николь?- позвал он.
        Все вокруг растворилось. Не осталось ничего, кроме теплой, сильной груди Джеймса, запаха, которым могла пахнуть только его одежда... кардамон... корица... лимон и мед.
        Как чудесно!
        - Хм,- произнесла Николь. Она могла века так стоять.
        Сознание ее затуманилось, а позднее она обнаружила, что лежит на кушетке и дантист объясняет кому-то, что с ней все хорошо.
        - Я добавил чуточку эфира под конец. Он действует медленнее, но надежнее.
        Николь начала подниматься, настаивая на том, чтобы ей подали кеб.
        Кто-то помогал ей передвигаться - не важно куда. Она что-то держала в руке. Николь раскрыла руку и удивилась: что это за странная вещь лежит у нее на ладони? Затем она узнала лучшую часть своего зуба. Зажмурив глаза, она повернула руку к себе. Хорошо, дело сделано.
        Николь снова очутилась на кушетке. Рядом с ней откуда-то появился Дэвид.
        - Что ты здесь делаешь?- спросила она, когда тот подставил ей свои руки.
        - Я привез тебя, ты помнишь? Я ждал тебя, чтобы забрать домой.
        Ее сын, ее здоровый, красивый сын поднял ее на руки и вынес на свежий воздух. Она зажмурилась от солнечного света, когда Дэвид усадил ее в двухместную карету, а затем сел сам.
        Некто, удивительно напоминавший Джеймса, попытался присоединиться к ним, но Дэвид преградил ему дорогу.
        - Вы бросили ее,- сказал он.- Вы и Филипп сделали уже достаточно, я думаю.
        - Конечно,- подтвердила она.- Затем добавила: - Подождите.
        Вытянув руку, Николь сказала:
        - Вот,- и бросила воображаемому Джеймсу свой зуб.
        Он принял его, не зная, что делать с ее подарком, затем отступил с унылым видом.
        О, радость мщения! Джеймс выглядел ужасно. «Хорошо, хорошо, хорошо»,- думала она. Он бросил меня, пусть теперь пропадает. Прекрасно. Замечательно!
        Как только дверца экипажа захлопнулась, Джеймс окликнул ее:
        - Чего ты хочешь от меня? Ради Бога, чего ты хочешь?
        Николь рассмеялась, потому что даже идиот знал ответ на этот вопрос.
        - Сказки,- ответила она ему.- Я хочу, чтобы все закончилось, как в сказке. Если ты не можешь дать мне этого - уходи.
        Покачиваясь из стороны в сторону, коляска покатила вперед, и Николь устроилась напротив Дэвида. Ее начала беспокоить боль, язык нащупал дыру между зубами. Казалось, что во рту у нее целая пещера. Да, конечно, зуба не было. Она отделалась от него. Ей стало грустно. Она уже никогда не будет прежней, но сможет обойтись без него.
        Часть 3
        Терновник в огне
        Глава 23
        В густых джунглях Африки человек может идти по тропинке и совершенно неожиданно заблудиться. Возможно, дорога пролегает где-то совсем рядом, в нескольких шагах, но потребуется несколько часов, чтобы ее найти. Может случиться и так, что она не найдется вовсе. Едва заметная дорога внезапно исчезнет, как луч света за стволами деревьев. Она, невидимая, проходит где-то рядом, но выхода нет. В итоге вы можете проложить новую дорогу; тогда путешествие продлится дольше - на день, на неделю или даже на год. А может, вы никогда не придете в то место, куда направлялись.

Из «Африканского дневника» графа Бромвика, Лондон, 1878 год.
        Что же, она была, несомненно, весела. Едва ли Джеймс ожидал, что найдет Николь. Он пробрался в кабинет дантиста - совершил героический поступок, как считал в то время. Хотя теперь Джеймс признавал, что его погнали в Лондон чувство вины и беспокойство. Он испугался, что, игнорируя Николь, огорчает ее. Джеймс предполагал найти ее обезумевшей от горя.
        Тем не менее он был здесь. Осенний триместр в университете, похоже, должен был принести Джеймсу доходное место и звание члена совета колледжа, одно из сотни на университет. Выше этого уже не было ничего ни среди ученых, ни среди административных званий, ни даже общественных, разве что королева Виктория решит выйти за него замуж.
        Ее величество собственной персоной высказала недовольство тем, кто вычеркнул имя Джеймса из списка приглашенных на ее день рождения. Это событие уже прошло, и она известила, что намеревается восстановить справедливость.
        Но он уже все получил, считал Джеймс.
        И чего еще можно ожидать? Джеймс объявил, что золотоносный пласт, растянувшийся вдоль одной из сторон континента, обнаружен благодаря образцам, привезенным из Африки.
        Теперь он стоял и смотрел в окно административного здания, ожидая прибытия двух репортеров из лондонской «Таймс». В комнате находились еще несколько мужчин, хотя они знали, что Джеймс готовился к беседе с репортерами.
        Он стоял у окна, разглядывая Бэкс. Деревья начали менять цвет, но трава, сбегавшая вниз к Кему, все еще сохраняла густой зеленый цвет. Вдалеке две лодки медленно плыли вниз по реке. Он следил за ними застывшим взглядом. Он ничего не замечал. Только Николь всегда была перед его глазами.
        Из верхней ложи, где она расположилась с Джеем Леванталем и его друзьями, Николь слушала, как готовился к выступлению оркестр. Большинство лож было занято семьями или в редких случаях отдельными зрителями, женщины сидели с женщинами, а мужчины - с мужчинами. Для правил, царивших в лондонских оперных ложах, нарушением было уже то, что женщина находилась в обществе четырех мужчин, ни один из которых не был ее мужем, отцом или братом. Это было непристойно. Но то была Николь. Прекрасная парижанка. Она сохраняла свободу, не желая бросать свои привычки. Ей нравилось вести себя вызывающе.
        Николь сидела в глубине ложи в платье, шуршавшем при малейшем движении, медленно расправляя рубчики шелкового веера цвета слоновой кости. Джей болтал с ней время от времени. Он будет ухаживать за ней, если она позволит, как и его друзья. Они будут рады, если она отнесется благосклонно к одному из них. Они рассчитывают, что Николь примет их предложение, ведь это поможет ей сохранить общественное положение.
        Это был чудесный вечер. Театр «Альгамбра» был полон. Еще пять минут - и оркестр заиграет увертюру к новой оперетте Штрауса «Летучая мышь». Оперетта уже давно шла в Вене, но Лондон был строг.
        В ложах, расположенных у противоположной стены, Николь заметила нескольких членов парламента, которых знала так же хорошо, как и двух банкиров, сидевших в соседней ложе. Дальше она увидела президента Кембриджского университета. Николь не могла устоять и стала разглядывать всех сидевших рядом с ним, еще не отдавая себе отчета в том, кого на самом деле разыскивает.
        Пробежав взглядом по лицу с красным носом, принадлежавшим Татлуорту, она опустила свой маленький бинокль ниже и с возмущением вздохнула. Конечно, она надеялась увидеть не Татлуорта. Ах, как она глупа! Но затем Николь продолжила свои поиски, рассуждая: что ж, по крайней мере зуб меня больше не беспокоит.
        Оркестр замолчал, нестройные звуки прекратились. Газовые фонари привернули, и они отбрасывали тусклый свет. В тишине публика, казалось, замерла.
        В свете софитов распахнулась черная портьера на хитроумном приспособлении, и оттуда под раздававшийся из оркестра барабанный бой вылетели летучие мыши! Пяти-футовые летучие мыши устремились в своем хищном броске вниз, на публику. Женщины завизжали, затем взволнованно засмеялись. Летучие мыши. Механические летучие мыши с широко раскинутыми черными крыльями планировали над головами зрителей, управляемые с помощью проволоки.
        Николь засмеялась. Это было так оригинально и неожиданно. Механические летучие мыши летали под ее ложей. Она почувствовала на своем лице ветер от их крыльев. Ах, если бы Джеймс мог это видеть. Он бы умер от этого трюка!
        Джеймс уже десять минут как находился в театре «Альгамбра» и не намеревался возвращаться в фойе, где расхаживали те, кто не нашел себе места. Он надеялся встретить Николь до начала спектакля. Когда уже немногие оставшиеся в беспорядке блуждали по театру, он все еще надеялся. Поэтому Джеймс подошел к центральным дверям и встал позади них, пытаясь узнать ее прекрасную темноволосую головку. И в этот момент свет начал меркнуть.
        Стокер знал, что в Парижской опере у нее была ложа, и не удивился бы тому, что у нее ложа и в «Ковент-Гарден», но она уже так давно не была в Англии, рассуждал он. Поэтому Джеймс разглядывал партер, уговаривая швейцара не выгонять его. И в этот момент, откуда ни возьмись, появились летучие мыши - мерзкие вонючие твари, да такие огромные! Они неслись вниз, рассекая воздух, прямо на него.
        Действительность наполнилась кошмаром. Джеймс завопил, трудно было назвать это как-то по-другому. Герой с визгом бросился на швейцара, который схватил его за пальто. Однако никто - никто не мог остановить Джеймса в его стремлении избежать нападения летучих мышей.
        Он чуть не затоптал швейцара, перелезая через него, потом побежал по проходу между рядами в направлении сцены, стараясь избежать сурового испытания. Джеймс отчаянно звал:
        - Николь! Николь! Ради Бога! Где ты? Лючия сказала, что ты здесь! Но где? Где?
        Он слышал, как с разных сторон зала раздавалось его имя.
        Летучие мыши спустились снова. На этот раз Джеймс разглядел, что они были ненастоящие.
        - Извините,- пробормотал он мужчине с густыми бровями, компенсировавшими отсутствие растительности на голове,- извините, но мне необходимо попасть на другую сторону.
        С этими словами Джеймс проскользнул в ряд кресел.
        Мужчина стал сопротивляться, когда Стокер попробовал перелезть через него. Он схватил Джеймса за штанину.
        Тот оттолкнул его.
        - Я же сказал, что очень сожалею...
        И он продолжал двигаться вперед. Две женщины встали, пропуская его. Если бы они еще при этом молчали... Но тут свет зажегся.
        А летучие мыши спустились вниз, едва не задев Джеймса. Он подумал, что сердце у него сейчас остановится.
        - Джеймс?- послышался голос Николь. Он вскинул голову:
        - Николь? Где ты?
        - Здесь.
        Она была в ложе на противоположной стороне. Кто-то еще назвал его имя, но уже не так нежно, как это сделала Николь.
        - Стокер!- послышалось удивленное восклицание. Затем другой голос произнес:
        - Это же сэр Джеймс Стокер.
        - Стокер? Какого черта Джеймс Стокер здесь делает?
        - Валяет дурака, похоже.
        - Николь,- снова позвал он, успокоив людей в проходе.
        Джеймс ничего не хотел так, как увидеть ее, сохраняя при этом достоинство.
        - Николь, я должен поговорить с тобой.
        Джеймс взглянул наверх, когда Николь поднялась с места и шагнула вперед к перилам. О Боже! Она вся светилась. Почему он позволил ей уйти? Как он мог подумать, что что-то может быть важнее ее присутствия? Его мечты были прерваны, когда летучая мышь снова спикировала на него. Он закричал и бросился бежать. В конце прохода все шесть театральных швейцаров, напоминавших одетую в парики, чулки и красный бархат с галуном армию, поджидали его.
        Тем временем Николь смотрела вниз, отказываясь верить глазам и ушам. Джеймс! Словно она вызвала его с помощью заклинаний.
        - О Джеймс!- позвала она снова.
        Что он здесь делает? Свесившись вниз, она спросила:
        - С тобой все в порядке?
        - Нет,- ответил он, стоя в проходе и протягивая к ней руки.- К черту летучих мышей! Я не могу спать. Мои лекции, когда я их веду, ни на что не похожи. Я не притрагиваюсь ни к образцам, ни к журналам, ни к чему другому, что было раньше для меня так важно.- Он перевел дыхание, окружающие заметно притихли.- Единственное, чем я занят, так это мыслями о тебе,- продолжил он.
        Стокер полез в карман, вынул оттуда что-то, затем бросил ей в ложу. Просвистев в воздухе, маленький предмет упал на пол. Джей поднял его и отдал Николь.
        Она раскрыла свою ладонь и принялась удивленно разглядывать предмет - это был зуб, ее зуб, тот самый, который она отдала видению Джеймса под действием веселящего газа.
        Она стукнула ребром ладони о перила и перегнулась, чтобы разглядеть Джеймса внизу.
        - Где ты был?
        - Не знаю, я спал. Я был болен африканской сонной болезнью, но теперь проснулся,- выкрикнул он.- Я хочу поставить его на место.
        - Что поставить на место?
        Публика напряглась.
        - Твой зуб,- прокричал Стокер.- Пожалуйста, давай поставим его на место.
        - Но ты не можешь.
        - Нет,- согласился он.
        И тут механические летучие мыши совершили еще один бросок на него. Джеймс быстро развернулся, замахав руками, как безумный.
        - Николь!- закричал он, словно она могла спасти его, но в этот момент кто-то схватил его за руку.
        Джеймс увернулся от очередной твари и спрятался за швейцара.
        Николь хотелось плакать.
        - Николь!- снова позвал Джеймс.
        - Остерегайся!
        Пятеро служителей театра набросились на него. Они поднимали его, а он все кричал:
        - Николь... я хочу...
        Что-то не сработало в управлении, и мышь атаковала его, ударив в плечо. Стокер подпрыгнул, словно на него набросился дьявол.
        - Боже!- воскликнул Джеймс.- Николь, я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж. Я люблю тебя, я несчастен без тебя.
        Наступила гнетущая тишина. Николь приподнялась на цыпочки и прижалась к перилам. Она боялась, что неправильно поняла.
        - Я люблю тебя,- повторил Джеймс.
        Кто-то зааплодировал в передних рядах. Самый сильный из швейцаров, державший Джеймса за воротник, отпустил его. Остальные, похоже, пребывали в растерянности.
        - Это окончание твоей сказки,- кричал Джеймс.- Выходи за меня замуж, стань миссис Джеймс Стокер.- Он рассмеялся.- Госпожа Николь. Я хочу всегда просыпаться рядом с тобой. И если кому-то это не нравится, то он может пойти и утопиться.
        Конечно же, в зале были люди, которым это не понравилось. Жизнь есть жизнь. Но Николь чувствовала, что сейчас может выпорхнуть из своей ложи, сделать круг по залу вместе с мышами, затем осторожно приземлиться рядом с удивительно красивым молодым человеком, ожидавшим внизу ее ответа.
        Однако она была слишком благоразумной женщиной, чтобы пробовать себя в полете. Она просто подобрала юбку, повернулась и начала пробираться между двумя рядами стульев, потом остановилась.
        - Простите,- сказала она, отпихнув Джея. Она перегнулась через перила, чтобы быть как можно ближе к Джеймсу: - Да! Я говорю - да! Жди меня!
        Она снова повернулась. В это время к Джею вернулась способность мыслить, и он поторопился расчистить ей дорогу. Николь раздвинула красные с золоченой бахромой портьеры и скрылась за черной дверью.
        Она пробежала через фойе, затем спустилась по лестнице в главную ложу. Она услышала, как оркестр снова заиграл увертюру. Джеймса не было. Тогда она направилась в буфет. Джеймс Стокер был там. Его сопровождали два служителя театра с каменным выражением на лицах. Один из них держал его за воротник, как громилу, выдворяемого из публичного дома за нарушение спокойствия. Николь рассмеялась.
        Джеймс улыбнулся ей. Служитель отпустил его, как только увидел Николь, и закрыл дверь в зрительный зал. Она подошла к Джеймсу и остановилась. Какое счастье видеть его снова.
        - О, вы прекрасно выглядите, Джеймс Стокер,- сказала она.
        Смутившись, он посмотрел себе под ноги.
        - Я должен все рассказать тебе.
        - Что?
        - Я почти потерял работу,- ответил он.- Видишь ли, я снял все ярлыки с привезенных образцов.
        - Зачем?
        - Снял все ярлыки, на которых было указано, в каком именно месте был взят тот или другой образец, и перемешал их. Теперь очень сложно узнать, где именно есть золото.- Он пожал плечами и улыбнулся в восторге от самого себя.- Точнее, чем
«где-то на юге Африканского континента», не скажешь.
        - Но ты же объяснил Филиппу, откуда это золото...
        - А-а,- покачал он головой,- не стоило доверять Филиппу, поэтому я назвал ему самую жаркую и влажную часть Африки из всех, когда-либо посещавшихся людьми. Откровенно говоря, я никогда там не бывал, но думаю, что москитов там больше, чем золота.
        Николь засмеялась:
        - Ты обманул Филиппа?
        - Боюсь, что да.
        - Но ты знаешь это место?
        Джеймс улыбнулся, слегка скривив рот, затем выражение его глаз стало лукавым.
        - Возможно, но я не скажу и никогда не вернусь туда.- Лицо у него посерьезнело.- Видишь ли, после того как я перепутал несметное количество образцов в геологической лаборатории, я забрал все свои записи. По крайней мере они мои, а их собирались отобрать. Кстати, властвовать над чем-либо не так уж интересно, как мне казалось раньше. Я рассказал руководству о своем поступке. Они испугались, но заверили, что я могу остаться.- Джеймс покачал головой.- Они сказали, что поддержат меня, но это ужасно. Я, по существу, ограбил людей, лишил их золота, которое они уже считали своим. Но они его так и не увидят. Пусть ищут, ведь они же знают, что оно где-то находится.
        Стокер широко улыбнулся.
        - Я так счастлив, что не могу передать,- сказал он и подошел к Николь, чтобы заглянуть ей в глаза.- Я подарил Мтцубе и его семье еще год, может быть, два, три, может - десять. Я покидаю колледж. Все мое имущество, которое я собрал в ящики, сейчас находится на железнодорожной станции. Мой экипаж прибудет завтра. Могу я остаться с тобой?- спросил он.- Хотя бы ненадолго, пока не найду способ сводить концы с концами.
        Николь рассмеялась:
        - Ты хочешь, чтобы я содержала тебя?
        - Да, если можешь.
        - Что ж, я еще не знаю...- сказала она, оценивающе разглядывая его.- Да, я думаю, ты очень мил. Ты умеешь развлекать? Ты вежлив? Обладаешь хорошими манерами?
        Джеймс рассмеялся.
        - Возможно - нет. У меня появились дурные привычки.- Он приподнял бровь.- Иногда я хожу голым.
        Совершенно неожиданно Джеймс бросился к ней, обхватил ее за талию, поднял и закружил на руках.
        - Где твоя пелерина?- спросил он.
        - А где твое пальто?
        - Забыл.
        - Мы обойдемся моей пелериной.
        - Прекрасно. У меня не так уж много добра, должен тебя предупредить. Одежда, книги, образцы пород и экипаж без лошади - вот все, что я захватил с собой. И конечно, это. Та-дах!..- объявил он, доставая, как фокусник, из кармана коробочку. Крошечную бархатную коробочку, в каких обычно хранят украшения.
        - Это был браслет, который я никак не мог тебе отдать. Ювелир обменял его, когда я добавил свои карманные часы и...
        - Ты продал карманные часы?
        - Да, и лошадь для экипажа.
        - Лошадь?!
        - Да-да,- подтвердил он так, словно об этом не стоило даже упоминать.- Видишь ли, я хотел предложить тебе нечто грандиозное, что-то, что выглядело бы столь же прекрасно для меня, как и ты сама.
        - О, Джеймс, но в этом не было никакой необходимости...- пробормотала Николь.
        В коробочке лежало широкое обручальное кольцо, которое украшали несколько бриллиантов величиной с горошину. Когда Николь перевела дух, она сказала:
        - Джеймс, это глупо.
        - Нет,- произнес он разочарованно. Она подняла на него испуганные глаза.
        - Ты продал свою лошадь?- переспросила она.
        - Но у тебя же их несколько. Мы запряжем твою лошадь в мой экипаж. Браки заключаются на небесах.
        Сморщившись, он сказал:
        - Николь, я должен был купить его для тебя. Я хочу, чтобы мы поженились сегодня. Я хочу, чтобы ты надела его и никогда больше не снимала.
        Как выяснилось, не нашлось никого, кто поженил бы их в столь позднее время. Но зато они могли начать свой медовый месяц, что и не преминули сделать в ее экипаже по дороге домой, затем на пороге ее комнаты в лондонском доме, в том самом, куда он впервые пришел, чтобы спросить, как добиться ее расположения. Теперь это осталось далеко в прошлом.
        Глава 24
        Несмотря на замечательные дары фей - красоту, изящество, разум, мудрость,- принцесса преодолевает то, что должно было ее погубить, с помощью самого лучшего из подарков - стойкости.

Из предисловия к переводу «Спящей красавицы», Лондон, 1877 год.
        Конечно, последовал скандал. Джеймса исключили из всевозможных комитетов, чуть было не бросили в тюрьму «за порчу университетского имущества» - за беспорядок, учиненный им среди образцов горных пород, привезенных с Африканского континента. Нет необходимости говорить, что Стокер так и не получил своего профессорского места.
        В итоге он отказался от своих лекций - ему было трудно, почти невозможно чему-то учить студентов, отчасти из-за собственного безумия, отчасти из-за страстей, бушевавших вокруг него. Более того, ту часть работы, которую он не уничтожил, у него отобрали. К концу года Джеймс вернулся в Лондон, совершенно разочарованный городом, где родился, и университетской жизнью, которую он так любил. Стокер предпринял все возможное: он обратился в поисках должности в несколько университетов и ждал ответа.
        Для него наступило трудное время, но он не отчаивался. Они с Николь вели размеренную семейную жизнь, ритм которой устраивал их обоих. Перед самым Новым годом Николь нездоровилось. Они было подумали, что она заболела гриппом. Николь несколько дней не вставала, была слаба и раздражительна. У нее не было обычных женских недомоганий, и она еще посмеялась, уж не беременна ли. Затем все наладилось, но, к огромному удивлению молодоженов, это оказалось выкидышем.
        Николь быстро поправилась. Джеймс был счастлив. Потеря ребенка заронила в его душе сомнение, смогут ли они вообще иметь детей. Но вскоре здоровый румянец вернулся на лицо Николь. Она продолжала рисовать, начала подыскивать замок, планировать дневные поездки. Тысяча восемьсот семьдесят седьмой год обещал быть тихим и спокойным.
        Так и было до тех пор, пока в дверь их лондонского дома не постучал посыльный. Джеймс ожидал худшего, но оказалось, что это королева Виктория - правда, в довольно шокирующей форме - выказала ему свою признательность:

«Сэр Джеймс, Нас очень оскорбило Ваше недостойное поведение. Наши разногласия, однако, не умаляют Ваших заслуг. Вы человек чести, хотя я считаю, что природа обделила Вас здравым умом. Пожалуйста, примите прилагаемые документы, которые служат подтверждением нашей благодарности за Вашу службу нам. Королева Виктория».
        Через три недели Николь с Джеймсом, измотанные и запыленные, стояли рядом с нагруженным экипажем, запряженным восьмеркой лошадей.
        - Милорд, а вот и замок,- произнесла она шепотом.
        Окна Бромвикского замка смотрели на них, как сотни глаз, готовых вот-вот проснуться. Их было три ряда, этих высоких окон, прикрытых сверху пирамидальными синими башенками, которые, в свою очередь, подчеркивали линию крыши, очень изящно украшенную несчетным количеством печных труб, венчавших центральную часть замка, которая заканчивалась величественным шпилем.
        - Думал ли ты когда-нибудь, что она сделает что-либо подобное?- спросила Николь.
        - Нет,- ответил Джеймс.- Хотя подожди: мы еще не видели, как там внутри. Может быть, все это шутка.
        Но это была не шутка. Внутри они сняли покрывала и чехлы с высоких комодов, бархатных диванов и сундуков, наполненных серебром. Старое и роскошное жилье было достойно элегантного графа, пользующегося благосклонностью королевы. Умерший хозяин не оставил после себя потомков. Министерство внутренних дел искало их почти двадцать восемь лет.
        Старая династия умерла; начиналась жизнь новой.
        Встретив Джеймса в кладовой после беглого осмотра, Николь спросила:
        - Как там наверху?
        - Все старое, покрыто дюймовым слоем пыли.
        Она рассмеялась:
        - Да и на первом этаже тоже. Достаточно пыли и паутины для векового сонного царства.
        Она провела пальчиком по полке.
        Затем почувствовала, как рука Джеймса обвила ее талию, он прижал жену спиной к себе.
        - По крайней мере у тебя теперь есть английский замок, есть что рисовать. Это прекрасно.
        - Конечно,- рассмеялась Николь в ответ, пока он целовал ее шею.- Ты должен поблагодарить ее,- сказала она.
        Под ней Николь подразумевала королеву Викторию. Королева даровала Джеймсу графство Бромвик в собственное пользование без права отчуждения. Это был массивный каменный замок, пришедший в упадок после десятилетий пренебрежения, но поместье включало в себя еще и угодья, прилегавшие к замку. Оставалась надежда на восстановление и даже обновление вместе со строительством геологической лаборатории. Если ни один университет не пригласит Джеймса, то он будет заниматься самостоятельно. Он сам проведет исследования и опубликует результат в издании, которое согласится его напечатать. А английская деревня - прекрасное место для занятий: просторно, не то что в Лондоне, меньше критики, меньше надзора.
        Николь чувствовала легкие прикосновение пальцев мужа. Она повернулась к нему.
        - О, ты - опасный человек.
        - Да, когда имею возможность для этого. Где остальные?
        - Разгружают экипаж.
        - Хорошо,- сказал он, пытаясь снова повернуть ее спиной к себе.
        Но это бесстыдное создание - Николь прижалась к нему, опустив руки на выпуклость на его брюках. У него было отменное снаряжение, лучшее, которое Николь когда-либо видела, а уж она-то в этом знала толк. Джеймс мгновенно отреагировал на ее возбуждение, став твердым, как горные породы, которые он исследовал. А она исследовала его, вверх-вниз, едва касаясь своим коленом его паха. Ей нравилось возбуждать его, а больше всего ей нравилось, когда он приходил в неистовство.
        Джеймс знал об этом. Он рассмеялся и повлек жену в чайный кабинет. Он был очень осторожен с нею, как со стеклом, стоявшим в буфете. Джеймс примостил ее ягодицы на край стойки этого буфета и принялся ласкать. У Николь закружилась голова, всю ее обдало жаром. Она силилась что-то сказать ему.
        - Джеймс...
        Но ему было не до разговоров. Однако Николь удержала его:
        - Не выходи...
        В последнее время он прерывал акт до наступления кульминации.
        - Не оставляй меня,- попросила она.
        Затем, чтобы не произошло ошибки, взяла его лицо в свои ладони, заставив смотреть ей в глаза, и отчетливо прошептала:
        - Останься во мне, оставь частицу себя во мне.
        Джеймс поднял ее ноги повыше и сказал сквозь зубы:
        - Я оставлю в тебе наше дитя.
        Их обоих встряхнуло, когда он сильным толчком вошел в нее. Джеймс проник в нее очень глубоко, так что в ее глазах все затуманилось.
        - Да,- сказала она.- Да.
        Николь закрыла глаза.
        - Я... хочу... хочу тебя,- выдохнула она и рассмеялась.
        Каждый из них знал, что нужно другому, как именно доставить ему удовольствие. Николь смеялась, тяжело дыша, отчасти от удовольствия, отчасти от обеспокоенного выражения на лице Джеймса. Она объяснила с раздражением:
        - Я... не чувствую... что стара.
        Он улыбнулся. Последней мыслью Николь, перед тем как она полностью растворилась в блаженстве, была: «Подари мне ребенка, Джеймс».
        Через несколько месяцев они с Николь переехали в Бромвик. Оксфордский университет (напуганный, но тайно наслаждавшийся скандалом, учиненным Джеймсом в Кембридже) предложил заслуживавшему уважения новоиспеченному графу читать лекции по геологии. К тому времени когда родился ребенок - сын Сэмюель, названный так в честь отца Джеймса,- Джеймс радостно обсуждал, сможет ли Оксфорд опубликовать его африканские дневники и стоит ли упоминать о золоте на континенте в его лекциях, которые начнутся с Рождества.
        Для Николь, ставшей английской графиней, все вокруг было удивительно и ново. Она написала Дэвиду:

«Пожалуйста, приезжай. Я знаю, тебя раздражает Джеймс, но я так счастлива»
        Дэвид наконец приехал навестить их, хотя ему и пришлось преодолеть для этого свою неприязнь к Джеймсу. Он ненавидел его за то, что произошло с его отцом. В этом он винил одного Джеймса. Поэтому, когда Дэвид приехал, то был приятно удивлен тем, как Джеймс организовал торжества в честь двух важнейших событий той осени: крещения Сэмюеля и публикации «Спящей красавицы» с иллюстрациями Николь.
        В честь этих событий Стокеры открыли Бромвикскую церковь для своих новых соседей - и удивительное дело: подавляющее большинство приглашенных пришли на торжества. И что особенно обрадовало и смутило Николь, так это то, что викарий и его жена, проживавшие в соседней деревне Викерли, прибыли с цветами для нее и игрушкой, милым маленьким утенком на палочке, для Сэмюеля. Сельский викарий удобно расположился в ее гостиной. Николь не могла знать, что он и его жена были так далеки от света, что просто не догадывались, кем она была когда-то и какой скандал учинил Джеймс. Во всяком случае, в тот день викарий, его жена и множество соседей вели себя на удивление дружелюбно.
        Единственным разочарованием был отъезд Дэвида сразу же после церемонии - на целый день раньше, чем планировалось. Он ничего не объяснил, а Николь предположила, что он ревнует. Она видела, как взволновал его неожиданно новый поворот в ее жизни и ему было трудно его принять.
        С другой стороны, Джеймс не выразил неудовольствия. Лежа в постели после удачного приема, он впервые читал книгу своей жены сыну, который уютно спал в складках рубашки своего отца. Затем, прежде чем отнести малыша в колыбель, папа сам немного подремал над книгой Николь, лежавшей открытой на его груди.
        Николь обнаружила мужа и сына спящими вместе. Никогда, подумала Николь, не было милее спящих красавцев, ни в одном королевстве на земле. Она была так очарована этим зрелищем, что открыла свою папку и начала рисовать их.
        Когда Николь закончила, то взглянула на свою работу и подумала: «Что ж, в королевстве должен быть еще один спящий принц».
        Она взяла карандаш и написала по рисунку наискось:

«Дэвид! Сэмюель так напоминает мне тебя. Как жаль, что у тебя не было такого отца, как Джеймс. Хотя отцы и матери бывают очень бестолковыми. На самом же деле мальчику нужен брат. Пожалуйста, приезжай к нам почаще. Когда придет время изучать химию, играть в крикет и встречаться с друзьями, ты будешь просто незаменим. Тысяча поцелуев, Коко».
        В это время Джеймсу снились звезды.
        Карта звезд... Черное африканское небо, мерцающее узорами света... Небесный ландшафт, такой яркий, ясный в его памяти, как расположение деревьев или изгибы дороги из Лондона домой. Он вспоминал, как Мтцуба играл на своей носовой флейте. В своих мечтах Джеймс говорил ему: «Я счастлив. Я не там, где собирался быть, но мне здесь нравится. Я нашел дорогу домой».