Колодезь с черной водой Галина Марковна Артемьева
        Береги платье снову, а честь смолоду - гласит известная пословица. Но жить, не запачкавшись, у героини романа Артемьевой Люсии Ярцевой не получается: первый брак закончился разводом, второй - тоже. На руках у Люсии остается двое прелестных детей, сможет ли она преодолеть разочарование в мужчинах и обрести наконец простое женское счастье рядом с надежным человеком?
        Галина Артемьева
        Колодезь с черной водой
        «Ты можешь отстраняться от страданий мира, это тебе разрешается и соответствует твоей природе, но, быть может, как раз это отстранение и есть единственное страдание, которого ты мог бы избежать».
Франц Кафка
        ...
        «Я напитана Словами и путешествиями. Сочувствием к людям и верой, что все не напрасно. Благодарностью и удивлением. Любовью к учению и ожиданием чуда!
        Если говорить о своей писательской судьбе, я счастлива, что могу писать, что мечты сбываются. До этого надо было дожить. Потому что мечты-то осуществляются сами собой, а не тогда, когда нам кажется, что вот сейчас давай, вот сегодня позарез нужно. Все будет. Только сначала надо кому-то невидимому доказать, что тебе это действительно нужно».
Галина Артемьева
        Ради себя
        - Теперь один. Теперь навсегда - так. Любить больше не получится - это ясно. А без любви - чего ради? Да и любить - чего ради? Любить - это всегда быть под прицелом. Ты бросаешь оружие и остаешься, как в дурном сне, голым и бессильным.
        Надо суметь существовать в одиночку. Цели определять под себя, планы строить - ради себя. Умеют же так люди! И вот этому надо учить, как самому главному. Чтоб совсем не зависеть от других.
        Люди научились обеспечивать себя материальными средствами к существованию. А вот душе вечно надо к кому-то прилепиться и делить свой свет и свои радости с кем-то. Без этого, считается, счастья нет. А с этим? Cколько горя, когда найдешь, к кому прилепиться душой, а тебя предадут и постараются растоптать, как никчемное насекомое? Наверное, иначе между людьми не получается. Раньше получалось, да. А теперь не получается. И пора признать этот факт как данность.

* * *
        Иван стоял на голове. Обычно эта стойка надежно избавляла от ненужных мыслей. Но мысли о необходимости учиться одиночеству не проходили. Значит, нужные.
        - Ладно, так и будет. Один - значит сильный тыл, покой, тишина, мирный труд на свое же благо,- решил Иван.
        Он медленно встал на ноги. Вернулся в исходное положение.
        Обычный человеческий удел. Рыпаешься, рыпаешься, стоишь на ушах ради очередной иллюзии, а потом - извольте возвращаться в исходное положение! И оцените его! Этот покой, устойчивость, надежность.
        Тогда чего рыпался, спрашивается?
        Ладно, чего там. Вся жизнь - рывки, движение, стремления, надежды. Только вот жаль, что потом приходится стоять на голове, чтобы вытрясти из нее прах разбитых надежд.
        Иван улыбнулся. Нет, все же голове явно помогло ощутить на себе весь груз тела, которое она возглавляет. Мрачные мысли ушли.
        В семь утра он уже вышел из душа и, вполне довольный жизнью, заваривал себе крепкий черный чай с лимоном, как в раннем детстве приучил его прадедка, самый важный человек в его судьбе. И просыпаться рано Иван научился благодаря прадедке.
        Эх, был бы он сейчас рядом…
        Детка и прадедка
        Все детство - от младенчества до позднего отрочества - самым близким и важным человеком для Ивана был его прадед. Прабабушку он почти не помнил, хотя она жила до его четырех лет. Родители, а также дед с бабкой были людьми молодыми и деятельными. Они любили ребенка, но взращивать, передавать ему свое понимание жизни и опыт собственных раздумий были не приспособлены. Они мчались по жизни галопом, от успеха к успеху, от свершения к свершению, от одного проекта к другому. Ребенком занимался прадед. То есть кормили мальчика, конечно, женщины, они же обстирывали, купали. Это само собой. Но кто помнит, в подробностях, про кормежку и купание, если только не связано это с каким-то ужасом, страхом и подобным переживанием? Зато рассказы любящего человека врезаются в память навеки. И живешь ты с этими рассказами и переданным тебе опытом с желанием передать его другому человеку, от тебя уже рожденному.
        Долгие годы своей трудовой жизни прадедка был врачом-хирургом, настоящим врачом, исцелявшим благодаря глубоким знаниям, редкостному чутью, твердой руке, отличному зрению и решимости бороться за жизнь больного, чего бы это ни стоило. На пенсию он вышел поздно, но мог бы и еще работать. Однако решил, что надо успеть многое передать Ванечке, чтоб не рос, как сорная трава.
        Зимой все семейство жило в городе, в одной просторной квартире, а в апреле до октября перебирались на дачу. Работающим членам семьи приходилось в дачный период дольше добираться до работы. Но в семье имелась машина, так что никаких особых трагедий никто не переживал: собирались по утрам и вместе ехали, без пробок, во что сейчас и поверить просто невозможно. А после работы тоже собирались в условленном месте и возвращались. И потом сидели в беседке у клумбы, говорили кто о чем, пили чай из самовара, слушали, как изливает любовное томление соловей или кукует кукушка. Допоздна обычно сидели, до самой темноты, которая спускалась почти в полночь.
        До этого времени Ваня никогда не дотягивал. Хотя всегда вызывался сидеть вместе со взрослыми за самоваром, вслушиваясь в их речи. Никто его не прогонял. Он сам засыпал почти сразу, как заканчивался ужин, часов в восемь вечера. Папа относил его в кровать, но этого он совсем не чувствовал и всегда удивлялся, проснувшись: как это - уснул за столом в беседке, а проснулся у себя в детской? И не почувствовал ничего.

* * *
        А засыпал он так рано не случайно. Ведь летом прадедка будил его в четыре часа - утра. Это прадедка говорил: «Четыре утра». А мама и бабушка ворчали: «В четыре ночи поднимать ребенка!»
        - Как в Библии сказано? «Ходите, пока есть свет»… Работайте, пока есть свет, особенно свет утренний! Утром все живое просыпается,- отвечал прадедка. Цветы утренние во сколько открываются? В четыре утра! Это самое здоровое время! Календула просыпается в четыре утра, а человек дрыхнет! Потому что сам себя растлевает, сам себе потворствует. С первым светом надо вставать! Иначе самое интересное пропустишь!
        Кому же хотелось пропустить самое интересное? Конечно, Ваня вскакивал, быстро умывался, одевался, и шли они с дедом смотреть на настоящую жизнь. Так Ваня и думал долго-долго, что настоящая жизнь - это рассветная прохлада, небо, меняющее свои краски, капельки росы, как драгоценные камушки, на бархатных листочках, на травке. Смотреть можно, а унести нельзя. Ваня пробовал, и не раз. Возьмешь на палец переливающуюся, блестящую капельку, а она растекается, просто вода остается - и все.
        - Вот так вся наша жизнь,- посмеивался прадедка,- смотреть можно сколько угодно, а с собой не утащишь. Поэтому самое главное что? Успеть налюбоваться! Надышаться! Наслушаться!
        Они вместе слушали, как начинают пробуждаться птицы. Птицы были самые молодцы: они просыпались и тут же принимались радоваться новому утру, пели песенки, дразнились, перекрикивались. Прадедка вел мальчика в лес через огромный колышущийся луг с нежными, тонко пахнущими цветами на высоких стеблях. Луг казался зеленым морем. За ним виднелось голубеющее небо.
        Прадедка останавливался, вдыхал полной грудью, оглядывал окрестности и гордо произносил:
        - Вот куда ты попал! Смотри! Запоминай! Мир Божий! Каждый день - счастье! Каждый день твою судьбу решает! Дорожи им! Не трать зря!
        Ваня верил прадедке безоговорочно и полностью с ним соглашался. Повсюду было столько всего! На каждом шагу - что-то новое, дивное, непонятное. С прадедушкой он ничего не боялся, но, бывало, думал, что вот тут, в этой чаще, куда они сегодня забрели, он не хотел бы остаться один.
        Однажды они шли по лесной тропе, и прадедка сказал вдруг, указав на обычную с виду траву слева от тропки:
        - Видишь? Ну-ка, ступни ножкой. Только слегка ступни, осторожнее, я крепко тебя держу.
        Иван смело наступил на сочную зеленую травку. И, если бы прадедка не держал его, провалился бы. Из-под травы зловеще проступила черная вода! Страшно стало мальчику.
        - Вот оно! Болото! Погибель! Понял? И вся жизнь так: ступнешь, не зная куда, а там - колодезь с черной водой. И выбраться из него не всякий сумеет.
        - Что же делать, прадедка? Ведь ходить-то надо! Как быть?
        - Ходи, всюду ходи! Но - примечай! Учись различать. Есть приметы. По ним определишь. И с людьми так же. Не угадаешь с первого взгляда, что у человека внутри.

* * *
        Прадедка знал неимоверное количество всяких интересных историй. Он рассказывал, а потом они вместе с Ваней подробно обдумывали, что там в истории происходило и почему.
        Детство и отрочество прадедка провел в совсем другом, прекрасном и далеком краю, который назывался Подкарпатская Русь.
        - Кто такие восточные славяне?- спрашивал прадедка.- Вот тебе все скажут: русские, украинцы и белорусы - это восточнославянские народы. А про русинов не говорят. Будто и нет нас вовсе. И не было. А мы были, есть и будем! У нас и в гимне так поется:
        Я Русин был, есмь и буду,
        Я родился Русином,
        Честный мой род не забуду,
        Останусь его сыном.
        - Ну давай, подпевай!- повелевал прадедка, и Ваня старался, пел. Он знал, что слова гимна русинов сложил их знаменитый давний предок - Александр Васильевич Духнович, которого народ не забывает по сей день, хоть и был он ровесником Пушкина, давно жил. И прадедка, и его родители, и их родители тоже были Духновичи.
        Подкарпатская Русь прекрасная земля, но судьба у нее тяжкая. То относилась она к Австро-Венгрии, в 1920 году вошла в состав Первой Чехословацкой республики. Когда Гитлер насильственно присоединил в 1938 году Чехословакию к Германии, Подкарпатскую Русь отдали Венгрии, а в 1945 году, после войны, Подкарпатье вошло в состав СССР и стало частью Украины.
        Вот такие постоянные смены власти, а значит - и судьбы народной. На Украине никто не хотел считаться с тем, что русины имеют свой язык, культуру и настаивают на собственной национальной самоидентификации. Выдавая им паспорта, насильно записывали в графу национальность «украинец», «украинка». И по сей день мечтают русины о собственной автономии. Сейчас разбросаны они по разным странам: живут в Словакии, в Польше, на Украине, очень большая община русинов имеется в США. Некоторые из них в начале ХХ века оказались и в России в поисках лучшей доли.
        Родители прадедки, люди образованные и верующие, хотели жить на славянской земле, там, где исповедуют православие. Прадедке было 14 лет, когда смогли они обосноваться в Москве. Тут началась Первая мировая, пошли ужасы и муки революции. Прадедка, закончив гимназию в 1916-м, поступил в университет, изучал медицину, стал врачом. Фамилию свою они изменили на русский лад. Так и стал прадедка не Духнович, а Духнов. После революции легко было объяснять значение фамилии: дух нов. Коротко и ясно.
        Прадедка говорил, что ему повезло. Он сумел в Москве встретить девушку-русинку! И, конечно, они поженились. На таком везении, правда, все и закончилось. Следующие Духновы женились на русских, но о своих корнях помнили, старались в родных местах бывать. А сколько историй помнил прадедка из подкарпатской жизни! Удивительно! Как любил их слушать Иван! Он и сейчас вспоминает, как наяву слышит, прадедкин голос, начинающий захватывающее повествование....
        Черт
        - Была у нас в городке,- рассказывал прадед,- одна деваха по имени Василина. Молодая, замужняя. Работящая, ничего не скажу. Но край бедный, работаешь, работаешь, а особо ничего не заработаешь. И вот потянулись люди на заработки, кто куда. Многие в Америку отправились за лучшей долей. Тяжело там первым русинам приходилось: работали на износ. Зато своим родным в Подкарпатье доллары посылали.
        Вот однажды идет Василина на почту. А по пути встречает почтмейстера. Поздоровались. Она и говорит:
        - Иду деньги забрать. Муж из Пенсильвании 1000 долларов прислал, вот бумагу получила.
        Почтмейстер ее стал отговаривать:
        - Не надо хранить дома наличные деньги. Это опасно. Ведь ограбить могут! Лучше сразу положить чек в банк.
        Тут Василинка разрыдалась и, трепеща, раскрыла ему страшную тайну, взяв самое честное-расчестное слово никому не говорить о ее страшной доле.
        - Я,- говорит,- эти деньги должна черту отдать.
        - Какому такому черту?- не верит своим ушам серьезный человек - почтмейстер.
        - Ко мне вчера вечером черт в хату пришел. И сказал, что, если я не отдам ему завтра в полночь тысячу долларов, он заберет себе мою душу! И чтоб я о том, что он приходил, молчала! Что же мне теперь делать? Не отдавать же ему душу? Он пообещал, что в самое пекло ее отправит!
        Плачет Василинка, колотится, страшно ей, да и денег, конечно, еще как жалко. Муж-то их не задаром получил, заработал в поте лица! Но душу-то свою еще жальче! В самое пекло ведь отправит бедную душу злой черт!
        - Ладно,- говорит почтмейстер,- иди на почту, все оформи, как полагается, а завтра получишь деньги.
        Василинка покорно отправилась, куда шла. А почтмейстер пошел к стражам порядка, они как раз поблизости от почты находились. Вот и договорились все вместе засаду у хаты Василинки устроить, посмотреть, что за черт к ней ночью заявится.
        На следующий день выдали женщине деньги, она, понурив голову, пошла домой. Ближе к ночи потихоньку пробрались к дому Василинки стражники и почтмейстер. Залегли в засаде и принялись черта ждать. Тихо вокруг, тьма. Все спят давно. А у Василинки в хате светло. Ясно, что ждет своего страшного гостя. В окошко видно, что стоит она на коленях у образа Божией Матери и молится слезно. Вот наконец церковные часы начали бить двенадцать раз. Полночь.
        И тут появился черт. Самый настоящий - ужасный отвратительный черт: с козлиными рогами, в черном плаще, а из-под плаща хвост страшный торчит. Ну, вообще-то хвост на коровий похож. У коров-то в хвостах ничего пугающего нет. А вот у черта такой хвост - просто дрожь пробирает смотреть. И пошел черт в Василинкину хату: топ-топ-топ. Переждали почтмейстер и стражники полминуты, тут открывается дверь, черт выходит. Выкупила, стало быть, Василинка свою душу, отдала деньги нечистой силе.
        Ну, тут на черта все и навалились! Он от неожиданности и не сопротивлялся. Завели его снова в Василинкину горницу, рога сняли, плащ, морду его чертовскую черную тряпкой мокрой утерли. Смотрит Василина: это ж и не черт вовсе! Это ее сосед! Она ему похвасталась, что муж деньги из Америки прислал, вот у него в душе адское пламя-то и разгорелось! Вот что удумал! Ну и отправился в тюрьму, мошенник.

* * *
        Прадедка смотрел на зачарованного рассказом внука.
        - Понял, о чем я?
        - Понял,- отвечал Ваня.
        - Ну, говори, что понял.
        - Ну-у-у, понял, что сосед в черта переоделся.
        - Зачем? Поиграть захотел, повеселиться?- допытывался дед.
        - Ну, прадеда! Ну ведь и поиграть тоже! Он ее обманывал, чтобы она испугалась и деньги отдала! А ему было смешно самому! Разве нет?
        - Так! Все так! А что Василинка не так сделала?
        - Поверила, что черту должна деньги отдать!- Ивану ответ был ясен.
        - Верно! И все?
        - Соседу не надо было хвастаться, да?
        - Вот! Наконец-то! Сообразил! Ведь она похвасталась, да? А от хвастовства один грех: он позавидовал, решил деньги себе забрать. А в результате в тюрьме оказался! Значит, кто виноват?- рассуждал прадедка.
        - Василинка? Но она же просто глупая. Только и всего.
        - А глупые всегда и бывают источником зла! Запомни мои слова. От глупых одна беда. Промолчала бы - и не сидел бы сосед в тюрьме, а?
        - А он что сам? Невиноватый, что хотел чужое взять?- возражал Иван.
        - Правильно рассуждаешь! А вот теперь скажи-ка мне: где тут колодезь с черной водой?
        - Сосед? Да, конечно. Он был как будто старый друг, она ему не боялась сказать…
        - Сосед - это понятно,- кивал прадедка,- а если дальше думать?
        - Этот… Почтмейстер?
        - Само собой… Он должен быть себе на уме, должность у него такая. Ну, а еще - есть кто-нибудь?
        - Василина?- не верил своей догадке внук.- А почему? Она ж никого не обманывала. Она просто болтливая.
        - Это да. Но вот смотри: она же «черту» обещала, что никому не скажет, да? А рассказала! И это хорошо, это правильно, что рассказала. Но для соседа она оказалась тоже - колодезь с черной водой! Понял?
        - Ого!- поразился Ваня.- Здорово как получается!
        - Получается вот что: чужая душа потемки. Поэтому доверяй, но с умом. Нараспашку жить глупо. И себе, и другим один только вред.
        - Прадедочка! Миленький! А разве у всех людей в душе - колодезь с черной водой? А есть - со светлой? С чистой водой колодезь?
        - А вот это самое большое сокровище и оказывается! Не деньги, не золото, не все блага мирские, а человек с чистой душой! Вот такого человека надо искать! Иногда целая жизнь на поиски уходит. А найдешь такого, не упускай.

* * *
        Эти поиски и оказались самым трудным делом в жизни. Только сейчас Иван понял, о чем это вел свои речи прадедка. И только сейчас догадался, насколько редко встречаются чистые колодези.
        Сияние
        А тогда, говоря о светлых душах, прадедка поведал другую историю:

* * *
        - Жила у нас в городке довольно богатая семья. Отец, мать и дочь. И вот умерли родители от чахотки, один за другим. Осталась молодая девушка сиротой. Было ей немного за двадцать. Красивая - глаз не оторвать. Коса светлая, глаза огромные, синие, тоненькая, высокая. Так и хотелось смотреть на нее, любоваться. Говорили, что и она проживет недолго: наверняка от родителей унаследовала не только богатство, но и смертельную болезнь.
        Грустила она, конечно, в большом своем доме. Но людям делала много добра. Она и бедным помогала, и школу организовала для деревенских деток, и к больным доктора посылала, а сама лечение оплачивала. Очень ее все любили и жалели. Видели, что добрая она, бескорыстная, а осталась одна, как камень в поле. А как поможешь? Отца и мать не вернешь.
        И вот однажды пришла служанка поутру дом прибрать, видит, лежит на своей красивой постели в кружевных подушках и простынях несчастная ее хозяйка. В белом подвенечном платье, в фате. Мертвая.
        Повалил народ прощаться со своей благодетельницей. Люди смотрят: настоящий ангел перед ними! А к вечеру и сияние вокруг ее головы появилось, люди просто ахнули от такого чуда. Лежит в облаке кружев мертвая невеста-ангел и светится! Конечно, все в этом доме побывали, покойницей любовались. И свечением необыкновенным, которое от нее исходило.
        А доктор, который обычно свидетельствовал смерть, вдруг и говорит:
        - Надо отвезти тело на экспертизу. Пусть разберутся в причинах смерти. Не буду просто так смерть свидетельствовать. Мне в графу «причина» написать нечего.
        Народ, конечно, возмутился.
        - Не дадим,- говорят,- бедняжку на поругание. Ей и так в жизни горько пришлось, сиротинке. Пусть хоть после смерти покоится с миром.
        Это, разумеется, убедительный довод. Но все-таки - порядок есть порядок. Причина смерти-то должна быть установлена. И ночью увезли покойницу в соседний город на экспертизу. Произвели вскрытие. И оказалось, что бедняжка была на четвертом месяце беременности. А что за позор оказаться беременной незамужней барышней - это сейчас и не передать. Были бы отец-мать живы, они бы этого негодяя нашли, жениться бы заставили. А ей, одинокой горемыке, и на помощь позвать было некого. Ходил, видать, к ней какой-то негодяй по ночам. Может, женатый был. А как узнал, что ребеночка она ждет, сбежал, понятное дело. Вот она, когда поняла, что выхода у нее нет, и отравилась фосфором. Фосфор-то и давал это ангельское свечение.
        Такая загадка оказалась.
        Все равно весь город ее оплакивал и хоронили в том прекрасном подвенечном наряде, в который она по своей воле и оделась перед смертью.
        Видишь, как некоторые чудеса просто объясняются!

* * *
        - А почему, если ждешь ребенка, а сама не замужем, это позор? Почему надо умирать из-за этого?- не понимал Ваня.
        - Умирать не надо. Самому тем более на себя руки накладывать. Самоубийство - смертный грех. Душе потом не получить прощения. Но ребенок, зачатый не в браке, не мужем и женой, в те времена считался результатом блуда, то есть греха поганого, бездумного. Ну, вот собачки, кошечки, они там, как срок их гулянок наступит, находят друг друга, и появляются щенки, котята. И если хозяин не проследит, у породистых собак рождаются полукровки. Все. Порода испорчена. И такую собаку, что родила неизвестно от кого, выбраковывают. Она больше не считается воспроизводительницей благородного потомства. Так и у людей. Все же когда люди женятся, выбирают друг друга, на родителей смотрят, на бабок, дедок, а потом Бог их союз скрепляет - это многое значит. Например, то, что молодые люди старших уважают, и ребенка своего будут уважать и растить в почтении к жизни и другим людям. А если все так, не пойми с кем, потому что сейчас чего-то где-то захотелось, зазудело - это кто ж родится? Может, и красивый, может, и талантливый, но с судьбой перекореженной, это точно. Такие люди законы не уважают, страстями обуреваются, добра
хотят, а зло сеют. Так оно выходит. Вот мир и катится в тартарары.
        А ей, бедняжке этой, конечно, умирать не надо было. Пошла бы к священнику, рассказала бы. Он бы и помог, раз отца нет. Не решилась. Тоже - гордая была очень. Не могла в своем позоре покаяться.
        - Так она - какая? Плохая? Скажи, прадеда! Она - колодезь с черной водой?- затосковал Ваня.
        - Думал я об этом. И сейчас думаю. Светлая она была, добрая, чистая. Но если в колодезь с чистой водой кто-то наплюет или грязи накидает, каким он станет, как думаешь? Себя надо беречь. Душу свою оберегать. Не обольщаться чужими речами и обещаниями,- объяснил прадедка.

* * *
        Иван тогда хорошо его понял. Они же вроде вместе думали. И что тут не понять?
        Злоба дня
        Ребенок открывал для себя мир. Жадно впитывал все впечатления. Он рано научился читать. Детские книжки скоро стали казаться ерундой: там все понятно, ни одного нового слова. Кошки, собаки, коровы, лошадки, машинки. И что? Ване очень хотелось читать по-взрослому. Вот дед, прадедкин сын, садится после ужина в кресло и читает газету. Неужели ему и вправду интересно, про что там написано? Ваня давно и упорно пытается читать газеты, как дед. Мальчик садится, разворачивает газетный лист и произносит вслух: «Генеральный секретарь ЦК КПСС товарищ Л.И. Брежнев в своем выступлении не раз подчеркивал необходимость неуклонного выполнения указаний партии и правительства…»
        Понятны во всем этом только несколько слов: товарищ, не раз…
        Товарищ - это значит друг.
        - Прадедка, а кому друг Л.И. Брежнев?
        - А почему он должен быть кому-то другом?- усмехается прадед.
        - Ну, написано: «товарищ». Это же значит - друг. Кому он товарищ? Или друг?
        - Ну, есть у него какие-то свои друзья, наверняка есть. А товарищ - это такое обращение. Раньше было «господин». Это значило, что ты человека уважаешь, если к нему так обращаешься. А сейчас - все товарищи. Что это значит? Сам думаю, все никак не додумаюсь.
        - Но это хорошо или плохо?- допытывается Ваня.
        - Думали, что хорошо,- отвечает прадед.
        - А оказалось?
        Прадедка смеется:
        - А оказалось еще лучше!
        - А «не раз» - это много раз, да?- продолжает Ваня поиски смысла.
        - Да, именно так, много раз,- соглашается прадед.
        - А ты, прадедка, всегда мне говоришь, что умный понимает с первого раза. И ему повторения не нужны. Зачем товарищ Л.И. Брежнев не раз подчеркивал? Ведь «подчеркивал» - это говорил с выражением, да?
        Дед тоже начинает внимательно слушать, как внук добирается до сути вещей. При этом вопросе смеются оба - и дед, и прадед.
        - Ну, что ты пристал к прадедушке, как банный лист?- говорит дед, смеясь.
        - Он правильно интересуется, сынок,- замечает прадедка.- Если ребенок спрашивает, надо отвечать. Да, умный понимает с первого раза. Но умных мало. Да и указания - они тоже не всегда умными бывают. Смотря кто указывает. Вот и приходится «не раз»…
        - А сколько раз надо сказать, чтобы понял не умный?- не отстает Ваня.
        - Не знаю. Много раз. И то вряд ли поймет. Трудный вопрос,- вздыхает прадедка.
        - А если не поймет вообще, зачем повторять?
        - Правильно! Не надо повторять. Сказал один раз, услышали тебя - замечательно. Не поняли? Не повторяй.
        Ваня задумывается. Потом предлагает:
        - Деда, прадедка, помогите мне, пожалуйста! Я напишу товарищу Л.И. Брежневу, чтобы он не повторял им больше ни разу. Они его не поймут все равно! Может быть, он просто не знает!
        Старшие переглядываются.
        - Знаешь, товарищ Л.И. Брежнев - очень занятой человек. Ему в день миллионы писем приходят,- начинает дед.
        - От трудящихся?- уточняет Ваня.
        - Да, да, именно, от трудящихся. И он должен все это читать, понимаешь? Давай не будем усложнять ему жизнь. Это неделикатно.
        Ваня вздыхает. Ничего, он скоро вырастет, разберется во всех словах, все поймет! Он быстро растет! И ест хорошо! Скоро станет совсем взрослый.
        Он переворачивает газетный лист и читает: «Заметки на злобу дня». Ну, тут без вопросов никак не обойтись? Тут что, учат людей быть злыми? Или просто так шутят? Это, наверное, должно быть очень смешно! Какие-то заметки, все прочитают и станут злые-злые! И день тоже станет злой! Небо нахмурится, дождь пойдет, ветер завоет… Волки на улицы прибегут, тигры, драконы… Очень злые всякие звери. Вот это будет злоба дня! Вот это да!
        Ваня начинает очень громко хохотать до упаду. Он недавно узнал, что хохотать до упаду - это очень сильно смеяться, так сильно, что просто падаешь от смеха. Вот сейчас он показывает всем, как насмешила его газетная заметка про злобу дня.
        - Пап, посмотри на этого читателя,- говорит дед прадедке.- Из себя выпрыгивает!
        - Что опять такое?- обращается к Ване прадедка.
        Ваня еще некоторое время покатывается со смеху. Потом объясняет:
        - Тут шутят! Учат, как быть злыми!
        - Ну-ка, ну-ка!- прадедка берет из рук мальчика газету.- Где это ты вычитал?
        - Да вот! Видишь, написано «На злобу дня»!
        - Ох ты! И верно! Но… на злобу дня - это значит, что новость самая свежая, новая, чтобы все обратили внимание,- подбирает слова прадедка.
        - А на зло больше внимания обращают, чем на добро?- не унимается Ваня.
        - Выходит, что так. Я не задумывался. А ты усмотрел. Молодец. Да… Злоба - это еще и суета пустая. Не читай ты этих газет. Ничего, кроме глупости, не наберешься. Злоба дня! Пойдем-ка в лес, землянику поищем. Делом займемся.
        - Ура!- кричит мальчик.
        Наконец-то! Ему и самому давно эти газеты надоели. Ничего человеческого. А тут еще про какую-то злобу дня. День-то - ясный, светлый, добрый! Особенно летом!
        Никто не заменит
        Иван вернулся из армии и учился в медицинском, когда прадедка покинул этот мир. Иван не вел постоянные записи о событиях собственной жизни. Иногда, изредка заносил он в старый, еще школьных времен, блокнот то, что казалось ему невозможным держать в себе. И вот, три с лишним года назад, перед собственной свадьбой, он написал:
        ...
        «Все-таки я был совсем зеленым, когда не стало моего деда. Хоть и армию прошел, и думал, что опыта набрался на всю оставшуюся жизнь. Я хвастался деду своим опытом. Смешно. На самом деле - он был прадедом. В последние годы все вокруг считали его впавшим в детство, а сейчас я вижу, что мудрее человека мне не встречалось. Он любил жизнь и видел в ней красоту и радость, несмотря ни на что. Он даже людей любил, хотя видел их насквозь и знал, что в любой момент со дна души каждого может подняться зло. Порой даже неожиданно для самого человека.
        Он прожил долгую жизнь. Все так считали. И даже его сын, мой дед, успокаивал себя и нас тем, что прадедке хватило тех лет, что ему были отпущены. 99 лет. Это долго.
        Когда он исчез из нашей жизни, я поначалу смирился. Я знал, что от этого никто не уйдет, что это так и надо. Но потом, чем дальше, тем больше, я стал скучать. И вроде бы даже не по нему самому. По его рассказам, по его отношению ко всему, что он видел и показывал мне. Каждая мелочь, казавшаяся незначительной и забытой, всплыла в моей памяти. Я понял, что никто-никто не заменит мне прадедку. Он такой был один. Ни на кого не похожий. Каждый из нас ни на кого не похожий. А мне нужен был и до сих пор нужен только он, именно он. Нужно, чтобы он смеялся, подмигивал мне, брал своей сухенькой рукой мою руку и вел меня туда, где он уже был, а я еще нет.
        Его не стало, и я обеднел. И весь мир обеднел. Только мир этого знать не хочет. А я знаю. И еще знаю: он передал себя мне. Именно мне. Так уж вышло. И сейчас - мне тоже пора передать себя».
        О том, чтобы передать себя, и мечтал Иван, когда женился. Ему было вполне пора. Он созрел для семьи.
        Прадед, как оказалось, был главным семейным связующим звеном. Пока он жил, вся семья сосуществовала - без ссор и конфликтов - под одной крышей. Когда закончился его земной путь, закончилось совместное проживание. Не потому, что рассорились. Просто как-то так само собой вышло. Дед с бабушкой решили круглый год жить на природе. Дача к тому времени была оборудована всеми сантехническими удобствами. Свежий воздух и удаление от городской суеты гарантировали продление жизни. Все правильно.
        Отец с матерью и Иван остались втроем в большущей квартире. Родители, архитекторы, приняли решение: им давно хотелось перебраться на Балтику. Мама сама была родом из Риги и скучала по дюнам, соснам, долгим прогулкам вдоль моря. Они продали старое жилье, взамен купили Ивану отличную трехкомнатную квартиру неподалеку, а сами уехали в пригород Калининграда, обосновались там в особняке у моря, открыли к тому же собственную архитектурную мастерскую.
        Теперь все жили сами по себе. И все просто обязаны были быть счастливыми.
        Дела, делишки
        Сегодня с утра Иван мог никуда не спешить. Консультационный прием у него начинался в три. И дел никаких особых до того момента, как надо будет отправляться в клинику, не намечалось. Но привычка, вошедшая в плоть и кровь в раннем детстве, не давала валяться в постели. Весной и летом он просыпался с первыми лучами солнца. Осенью и зимой вставал не позднее 7 утра. Потом зарядка, все, что положено.
        Он знал, что сейчас соберется и отправится в продуктовый магазин по соседству. В холодильнике пусто, шаром покати. Даже на завтрак нет ничего. А ему еще пообедать надо и, вернувшись после приема, поужинать. Он не любил общепит, не доверял ему, зная, кто и как готовит на кухне блюда, которые потом выносят клиенту красиво оформленными. Бывают, конечно, исключения. Бывают на ресторанных кухнях и идеальная чистота, и повара - гении своего дела. Но никогда не угадаешь. А бегать, искать, дегустировать - откуда на это взять время и должный фанатизм? Нет, он уважал только домашнюю стряпню. Целее будешь. И живее-здоровее.
        Иван вышел на балкон, чтобы понять погоду. Вроде для холодов еще рановато. Сентябрь. Но прохожие шли, сутулясь от ветра, опустив головы в поднятые воротники. Холодно. Зябко. Школьники торопились на уроки. Что-то новое в этих утренних школьных маршрутах появилось. Иван вспомнил, как выбегал он из подъезда, а следом за ним выскакивал Дрюн, сосед и близкий друг, по дороге к ним присоединялись одноклассники. В школу являлись большой группой, успев по дороге много чего обсудить и запланировать. Сейчас все дети, да какие там дети, нормальные уже вполне подростки шли с мамами или бабушками. Причем женщины несли им рюкзаки! Вот какое племя растет! На что они будут способны через десять лет? А через двадцать, когда люди их возраста должны будут стать основным составом, костяком государства? Или их мамы так и будут тянуть за них положенную им лямку?
        Он услышал, как хлопнула дверь его подъезда. Ага! Вот бегут опаздывающие товарищи! Конечно, мамашка тащит рюкзак, пластиковый пакет, свою заветную бабскую сумку, а за полы ее куртки крепко держатся полусонные чада. Быстро бегут, однако! Не замерзнут. Иван поежился. Рано осень наступила. Или еще будет тепло? О! Никак, телефон? Что-то очень спозаранок он кому-то понадобился.
        Иван запрыгнул в комнату, схватил вибрирующую трубку, не гладя на номер…
        - Духнов, какая же ты сволочь, какая же ты мразь, Духнов! Чтоб тебе пусто было! Чтоб у тебя яйца засохли, чтоб у тебя хрен отвалился!- услышал он прерывистые, перемежаемые рыданиями фразы.
        - Не спится, да?- спросил он, стараясь говорить спокойно и даже весело.- У тебя там вроде шесть утра, Алина. Чего вскочила? Сон страшный увидела?
        - Чтоб тебе никогда детей не иметь! Чтоб у тебя все пациенты подохли! Чтоб тебе в тюрьме пожизненно сидеть!- продолжал изрыгать плоды своих явно безумных фантазий женский голос, который когда-то был ему дороже всех на свете.
        - Ты же мужа своего разбудишь! Что тебе сейчас-то от меня надо? Что ты хочешь?- продолжал этот дурацкий разговор Иван вместо того, чтобы просто отключиться.
        Ему действительно хотелось понять, какие силы заставляют эту женщину, бывшую его жену, которая сама, по своей воле ушла от него к другому, потому что тот, другой, оказался гораздо богаче, специально забеременела от любовника, чтобы наверняка подцепить, так вот - какие же силы заставляют ее теперь, когда все правовые вопросы между ними решены, развод оформлен, имущественных претензий нет, звонить ему, Ивану, и проклинать, сулить какие-то дикие ужасы? Она в своем ли уме? Похоже, что нет. Ведь получила все, к чему стремилась. Красивую заграничную жизнь, настоящее богатство, что ей еще надо? И ведь не угадаешь, когда на нее найдет. Может и ночью, может и днем, и перед операцией, и когда он за рулем. Он, конечно, не всегда откликается. Чаще - сбрасывает звонки. Сейчас вот - расслабился, не глянул, кто звонит.
        - Что ты хочешь?- повторил Иван.- Ты пойми. Мне ничего не сделается. Я тебя не обманывал, не изменял тебе, я прав. И потому - мне ничего не сделается. Ты же все зло, которое в себе носишь, на своего же ребенка сейчас обращаешь. Уймись.
        В ответ послышалась дичайшая брань, виртуозная. Пришлось отключаться. Продолжать не имело смысла.

* * *
        Наверное, он идиот. Полный идиот. Быть может, каждый человек в какой-то области жизни имеет серьезные пробелы. Или - проблемы. Иван, вполне благополучный в профессии, успешный врач, занимающийся челюстно-лицевой и пластической хирургией, решительный, умелый, к тому же - блестящий интуит, что в медицине немаловажно, в отношениях с женщинами, выходит, всю свою интуицию терял напрочь. Она отказывалась работать в этом направлении, его странная интуиция.
        Он любил в своей жизни дважды. Был уверен, что любит. Не сомневался, что это именно так. И дважды был обманут. Он доверялся полностью. Может быть, это не лучший путь к сердцу прекрасной дамы? Может быть, надо давать понять женщине, что ты себе на уме, что ты опасен, коварен, жесток? Может быть, им именно этого и жаждется? У Ивана перед глазами была его собственная семья, дружная, спокойная. Надежный тыл. Он никогда не мог себе представить, что может быть по-другому. Не остерегался. Вот в этом-то, видно, и был источник его бед. Нельзя все мерить родительскими мерками. Время другое. Условия жизни будущих жен - иные, ориентиры и ценности - как в страшной сказке. Не у всех, конечно же. Но ему именно такое везение выпало. Надо бы заранее узнать, что у девушки за душой, как раньше жила, о чем мечтала… А он влюблялся сразу и наповал. И дальше видел в своей любимой лишь прекрасные черты, не допуская, что когда-нибудь она может оказаться совсем другой.
        Хотя - почему это: совсем другой? Именно такой, какой и была! Просто глаза и разум Ивана в тот момент первого очарования как-то иначе видели и соображали. Ведь, если по-честному, влюбился Иван в будущую жену с первого взгляда, даже не видя девушки! Вот как бывает!

* * *
        Он летел тогда ночным рейсом из Цюриха в Москву после утомительной конференции и хотел только одного: вытянуть ноги и уснуть. Он никогда не летал бизнес-классом на короткие (три-четыре часа лета) расстояния из принципа: вполне можно долететь почти в десять раз дешевле и не утратить своего достоинства. Он уселся на свое место у прохода в седьмом ряду. Просил шестой, сказали - все занято. Он захотел глянуть, кто же занял его любимый ряд. Какие-то девушки сидели впереди и оживленно болтали. Он их так и не увидел. Девушка, сидевшая прямо перед ним, разулась и уперлась ногами в перегородку. Иван видел ее узкие щиколотки и ступни в черных носочках.
        «Милые ножки какие!» - подумал он.
        Ножки между тем ни секунды не находились в состоянии покоя: они словно выплясывали веселый танец, пальчики поднимались, опускались, двигались по перегородке - целую пантомиму можно было углядеть в движениях этих задорных ножек.
        Иван не смог уснуть. Он любовался. И, конечно, прислушивался к тому, о чем говорили подруги. Из их разговора он понял следующее: в Цюрихе они оказались проездом, отдыхая где-то в горах Швейцарии. Приехали рано утром на главный вокзал, оставили вещи в камере хранения, а сами пошли по городу гулять, по магазинам. В восемь вечера явились за багажом и только тут поняли, что случился у них страшный облом. Вообще кошмар кошмарный! Оказывается, камера хранения в странном городе Цюрихе закрылась в семь вечера. И все! И никаких стонов, воплей, слез и соплей не принималось! Хорошо, что с ними был какой-то Август, который как-то сумел договориться с авиакомпанией, что завтра утренним рейсом отправит их чемоданы в Москву. И вот они летят налегке. И дико волнуются: вдруг у Августа чего-нибудь не получится утром, и они лишатся своих новых шмотюлек, приобретенных за неделю отдыха. Тогда - все счастье мимо! Только то, чем перед полетом в Цюрихе закупились, и останется. А в чемоданах - самое основное!
        - Мне больше всего сапоги летние жалко,- стонала обладательница очаровательных ножек.
        Ножки при этом и не думали печалиться, все выплясывали свои веселые и беззаботные танчики на перегородке, все постукивали пальчиками.
        Весь полет обездоленных цюрихской камерой хранения паломниц к святым торговым точкам прошел в восторженных воспоминаниях о шопинге и легких постанываниях от невозможности немедленной встречи со своими приобретениями.
        Вот прислушаться бы ему тогда получше к разговорам, а не ножками любоваться! Но такие вещи понимаешь обычно задним числом. Очень сильно задним! Тогда же, к моменту приземления, Ивану было решительно наплевать на содержание девичьих бесед. Ему хотелось быть рядом с этими ножками. Погладить их хотелось, побаловать их обладательницу, порадовать ее чем-то, утешить. И, как только все поднялись со своих мест, Иван во все глаза уставился на девушку с ножками и понял: это она! В ней все было прекрасно. Именно его тип: светлая, стройная, русая, хрупкая.
        Он тут же признался, что случайно слышал их с подругой разговор, сочувствует их проблеме и предлагает отвезти их по домам, поскольку машина его находится в аэропорту на стоянке.
        Девушка внимательно вгляделась, словно работник фейс-контроля на входе в престижный клуб, и промолвила:
        - Ну ладно, не откажемся.
        Оказалось, подруги жили вместе, снимали однушку на двоих в Люблино.
        Так и завязалось судьбоносное знакомство.
        Разница в годах между ними была замечательная: тридцать три Ивану и двадцать три Алине. Он - вполне уже состоявшийся специалист, зарабатывавший, как ему казалось, очень хорошие деньги. Она чего-то там платное закончила - «менеджмент, управление, организация, планирование». В общем,- «отовсюду ни о чем». Да какая разница! Образование получила, какое смогла. На учение деньги сама добывала. Каким образом, Иван не уточнял, да это и не касалось его. Алина говорила: «Работала везде, где могла». Вполне достаточно, чтобы зауважать девчонку из-под Архангельска, которой самой пришлось в жизни пробиваться: отца не было, мать с бабушкой растили ее и брата. Некая странность, которую Иван не расценивал как странность: Алина одевалась просто роскошно, машинка у нее имелась - тоже очень знатной марки.
        И что? О чем это говорило влюбленному? Да только о том, что девчонка не белоручка, умеет трудиться, готова зарабатывать, не сидеть сложа руки, как новоявленная барыня. Вообще провинциальные девчонки - великие труженицы, не то что избалованные москвички, которым даром досталось сразу и все. Это Алина так о москвичках говорила, и Иван с ней соглашался. Он вообще соглашался со всем, что изрекала эта редкая красавица и умница. Не восхищаться ею было попросту невозможно.
        Они встречались очень недолгое время. А зачем канителиться, когда все совершенно ясно? Он же сразу, еще в самолете, почуял: «Мое!» Тогда чего ждать? Он очень много в тот период взвалил на себя в клинике, еще и диссертацию готовил, операции одна за одной - сложнейшие, ничего не боялся, ни от чего не отказывался. Все шло в руки. Но одного не хватало, самого существенного: настоящего, надежного тыла, хозяйки - хранительницы очага. И вот она, Алина! Чем не хозяйка? Чем не мать его будущим детям? Есть ли какие-то вопросы, препятствия? Два приличных взрослых свободных человека. В общем, как точно сформулировал когда-то любимый всеми Пушкин, «участь моя решена, я женюсь»! Так Иван и думал.
        Он с первой их встречи решил для себя, что будет устраивать все для нее по высшему разряду: красиво, стильно, романтично, комфортно. Он и предложение сделал ей в особенной обстановке. Купил на выходные билеты в Париж, заселился в лучшем отеле, повез девочку на Эйфелеву башню, поднялись, и там он протянул ей коробочку с кольцом (таким, чтобы все подружки лопнули от зависти, долго консультировался по этому вопросу со знающими пациентками). Алиночка прямо засветилась вся. Взяла коробочку, открыла, засияла. Но, умная девочка, «да» сразу не сказала.
        - Давай обо всем за ужином поговорим, солнышко!
        Она его называла исключительно так - «солнышко». Он таял.
        За ужином она, держа в руках закрытую коробочку в виде красного сердечка, попросила подробно, по пунктам изложить, как именно он представляет себе их будущую жизнь: место проживания, источники доходов, досуг, его обязанности, ее обязанности. Иван был потрясен: такая серьезная девушка! Такой зрелый подход к жизни!
        Он доложил, что жить они будут в его квартире, в центре (она, собственно, уже не раз там бывала и даже оставалась ночевать), что потом можно будет купить небольшую дачку. Ну, сначала небольшую, потом побольше. Зарабатывает он хорошо, а именно - столько-то, а бывает и больше. В ближайшее время станет практиковать еще в одной клинике, частной,- денег будет много. Досуг - любой, по ее вкусу. Он любит гостей, но может и в тишине выходные провести. Поездки на отдых - куда глаза глядят, ничего невозможного нет. Обязанности его - сделать ее счастливой, чтобы она всегда смеялась и радовалась. Ну, в общем, оставалась такой, как сейчас: нарядной, ухоженной, с широкой улыбкой на прекрасном личике. Ее обязанности: жить в свое удовольствие, что-то делать в доме только по собственному желанию, любить его и, главное, родить ему детей. Вернее, хотя бы одного ребенка. А там видно будет.
        - Как тебе такие планы?- спросил Иван с надеждой на положительный ответ любимой.
        Она тут же внесла свои коррективы. Уточнила, должна ли она работать и вносить свою лепту в семейный бюджет, кто будет распоряжаться деньгами, если они создадут семью.
        - Никакой лепты,- радостно запротестовал Иван,- и не вздумай! Будешь сидеть дома и бездельничать. Все, что нам нужно, заработаю я. А деньги, конечно же, будут общие. Оформим общий счет, получишь ты свою кредитную и дебетную карточку, ну и станешь хозяйкой.
        - Хорошо,- поняла Алина,- теперь я скажу. Я согласна родить тебе ребенка. Но только через три года. Сейчас объясню почему. Я работала, училась, все это время пахала одна. Просто очень устала за эти годы. Мне хочется отдохнуть, привести себя в порядок, почистить организм. И тебе надо почиститься, кстати, чтобы ребенок родился здоровым, полноценным. Сейчас в городе такая экология, подумать страшно! Тебе подойдет такое условие? Три года - это нормальный срок для решения вопроса с ребенком?
        - Конечно, три года - замечательный срок. Поживешь для себя, отдохнешь, отоспишься. Три года - какие могут быть разговоры.
        - Тогда еще вопрос. Мне бы хотелось жить не в городе. Я предлагаю после свадьбы продать твою квартиру и купить большой дом где-нибудь в Барвихе, на Николиной горе или… Ну, в общем, где-то там. Ребенку нужен свежий воздух, приличное окружение, личная безопасность и красивые интерьеры. Я знаю, это вполне реальный вариант.
        Иван думал недолго.
        - Я постараюсь. Мне только обязательно что-то нужно в Москве оставить, чтобы ночевать перед операциями в городе. В пробку нельзя попадать. И долго за рулем быть нежелательно. Нервничать нельзя. Руки крепкими должны быть. Но думаю, решим этот вопрос. То есть - обещаю: будет хороший загородный дом. Ты совершенно права.
        Алиночка заулыбалась, молча открыла коробочку и водрузила себе на пальчик колечко. Ах, какое колечко!
        - Я согласна, милый! Мы станем мужем и женой!
        Иван вообще рассудок потерял от счастья. Вот и нашел он то, что искал! Нашел! Смысл жизни своей!
        - Все сделаю, как ты пожелаешь!- пообещал он, целуя душистую ручку с перстеньком, и ручка благосклонно погладила его по подбородку.
        Иван устроил так, что поженились они почти сразу после прибытия из Парижа. Не мог ждать. Тем более - не было смысла в долгих ожиданиях. Заказал зал в том ресторане, который назвала Алиночка. Платье она купила у знаменитого модельера. Очень дорогое! Но это же раз в жизни такое платье покупается, правда? Родители Ивана и его же дед с бабушкой прибыли в ресторан в назначенное время, торжественные, нарядные, с подарками, цветами. Со стороны Алины была только та самая подружка, с которой она летела из Цюриха. Не смогли ее родные приехать. Обстоятельства. Но они поздравляют! Вот телеграмма!
        - Ничего,- утешал новобрачную Иван.- Мы сами к ним нагрянем! Отметим по второму разу!
        - Их дела,- спокойно реагировала невеста.- Нам и так хорошо.
        И было действительно хорошо. Родным Ивана Алиночка понравилась. Идею переехать в загородный дом все одобрили. Что еще? Только жить, поживать да добра наживать.
        Иван наживал изо всех сил.
        Все задуманное Алиночкой осуществлялось с легкостью. Дом нашелся идеальный, по деньгам уложились тютелька в тютельку, хватило на однокомнатную поблизости от того места, где прежде жил Иван, и главное - близко от клиники. То есть - при желании можно пешком за пятнадцать минут дойти, а на машине - вообще говорить не о чем. Потом потребовались деньги на обстановку дома. Алиночка была перфекционисткой, на компромиссы идти не собиралась. Ковры - только персидские, не младше шестидесяти лет с момента производства. Постельное белье - только шелковое. Люстры - венецианские. Ну, правильно. Уж если делать, так чтоб все настоящее, без подделок. Пусть вьет гнездо! У нее великолепно получается.
        Иван был доволен всем! Абсолютно! Ему только не очень нравилось желание Алиночки менять что-то в своем прекрасном личике. Но она настояла на пластике век: у нее, как она считала, были мешки под глазами.
        - Это же естественно, когда устаешь, детка, ты лучше высыпайся. Этого хватит,- уговаривал Иван.
        Но жена настояла на своем, и он собственноручно сделал ей то, о чем она постоянно твердила: подтянул ей веки.
        Потом понадобилось чуть-чуть, почти незаметно, подкачать губки.
        - Мне просто для себя,- просила Алина,- просто так выразительнее.
        Сделали губки. Ну - хороша, слов нет!
        Жена любила покрасоваться, любила гостей. Он не ревновал, он гордился. Вот - нашел такую драгоценность! В один миг! Ждал, ждал и нашел!
        Родственников Алиночки довелось Ивану увидеть лишь однажды, года через два с половиной после свадьбы. Бабушка у нее умерла, пришлось ей собираться на похороны.
        - Вместе поедем,- решил Иван.
        Алина решительно отказывалась, говорила, что без него справится. Но что это за семья, если муж одну отпускает жену на похороны близкого человека? Не делается так, это не по-людски! И поехал Иван против воли жены с ней на ее малую родину. Вот там он впервые удивился! Не бедности, к этому он был готов, это - вполне понятно и не стыдно, учитывая все, что в глубинке происходит. Удивился он бардаку, испитости лиц матери и брата своей утонченной и брезгливой жены, так любящей и соблюдающей порядок. Он удивился их быту, запущенности, опущенности даже.
        - Что ж ты молчала? Может, им помощь нужна? Давай им денег на ремонт дадим,- предложил он жене.
        - Сами разберутся,- отрезала она.- Я им ничего не должна. Сама на ноги встала. Пусть и они - сами.
        - Но это же твои самые близкие… - начал было Иван.
        - А ты меня не учи, кто близкий, кто далекий. Я себе самая близкая. Ближе не бывает. Я тебя с собой не звала, сам потащился,- оборвала его Алина, показавшаяся в этот момент совсем чужой.
        Какое-то предчувствие тоски кольнуло сердце Ивана. Кольнуло и отпустило. Он постарался понять жену. Объяснил себе, что действительно, видно, не помогали ей далекие родичи. Сама себя в люди вывела. Может, и права она. Есть раны, которые лучше не бередить.
        Они вернулись в свой прекрасный подмосковный дом, и жизнь, казалось, пошла по-прежнему. Гром грянул, как ему и положено, совершенно неожиданно. Алиночка, в последние месяцы чем-то постоянно недовольная и раздраженная, полетела отдохнуть за границу. Иван провожал ее, помогал с багажом. Она послала смс, что долетела. Он ждал следующего утра, чтобы связаться с ней по скайпу. Но на следующее утро позвонил незнакомый человек, представившийся Алиночкиным адвокатом, и сообщил, что его клиентка поручила ему вести дело о разводе. Еще он спросил, когда Ивану удобно будет встретиться, чтобы обсудить все детали. Иван решил, что это подлый розыгрыш, но встречу все-таки назначил, чтобы от всей души надрать морду подонку. В скайп Алина так и не выходила, дозвониться ей он не смог. Но и верить бреду про развод не собирался. Так не бывает. Ну да, немного раздражалась жена в последнее время по непонятным причинам. И что теперь? Разводиться из-за этого? Она же все устроила так, как ей хотелось! Неужели она готова бросить свой любимый дом, каждая деталь обстановки в котором была продумана ею многократно? Про себя,
про ее любовь к нему он почему-то не думал. В качестве довода сознание приводило только дом! Показательный момент, кстати.
        Встреча с адвокатом состоялась. Морду бить не пришлось. Перед ним за столиком известного московского кафе сидел совершенно равнодушный, аккуратный и четкий человек, нанятый Алиной представлять ее насущные интересы. Вот доверенность на ведение дел. Вот нотариально заверенные бумаги, которые необходимы для развода. Вот ее заявление.
        - А почему?- только и спросил Иван.
        У него внезапно кончились все слова и мысли.
        - Вот изложение причин,- пододвинул ему очередную бумагу адвокат.
        Буквы разбегались перед глазами, прыгали в разные стороны, как испуганные муравьи. Иван сосредоточился и прочитал, что совместной семейной жизни у них, оказывается, не было уже около года, что она, истец Алина, жила постоянно в загородном доме, а ответчик - в московской квартире. Ей же, истице, хотелось детей и нормальной семьи. Промучившись, но так и не сумев создать полноценную ячейку общества с Иваном Духновым, бедная женщина встретила любовь всей своей жизни и уже беременна от этой любви (справка прилагается), потому и просит о разводе, на котором сама присутствовать не может, так как находится в настоящее время за границей с отцом их будущего ребенка.
        - Она же врет,- сказал Иван.- Мы жили вместе. Все время.
        - В принципе это не имеет никакого значения. Детей у вас нет. Вопросы о разделе совместно нажитого имущества можно легко решить,- пожал плечами адвокат.
        - Какого - совместно нажитого?- удивился Иван.- Она не работала совсем. Я все наживал. Она и за границу сейчас полетела на мои деньги, с моей карточкой кредитной.
        - Это не имеет никакого значения,- повторил адвокат.- Все, что появилось у супругов после брака, делится ровно пополам, независимо от того, кто работал, а кто нет.
        - Так что она хочет?- заставил себя спросить Иван, все еще ощущающий себя участником бредового сна.
        - Она хочет загородный дом и… собственно, вот список того, что мой клиент требует при разделе имущества.
        - Но… Дом, квартира - это то, что было… нажито до брака,- с отвращением произнес Иван юридическую формулировку.- Это то, что мне оставили мои родители.
        - Позвольте, тут мне придется вас поправить. Смотрите: и квартира, и дом приобретены после регистрации вашего с истицей брака. Следовательно - это имущество и есть совместно нажитое!
        Опа! Значит, она еще перед свадьбой планировала развод, догадался вдруг Иван. Он, как распоследний влюбленный идиот, торопился сделать ее своей женой, а она говорила, что сразу после свадьбы им надо заняться переездом. Все знала! Все спланировала. Ну что ж! За три года получить большой дом с полной обстановкой - это отличный заработок. Молодец. Ума палата.
        Ему хотелось немедленно перестать существовать. Он знал с ранних лет, что самоубийство смертный грех. Но Бог же добр и справедлив. Можно же просто как-то аннигилировать его, Ивана. Пых - и не было его никогда. Это было бы по-настоящему милосердно. Такую боль просто невозможно вытерпеть.
        - Невозможно, а куда деваться?- спросил вдруг непонятно откуда взявшийся внутренний голос.- Справляться придется, жить придется, бывало и хуже.
        Иван вздохнул полной грудью, отставил мысли об аннигиляции и подписал заявление о разводе.
        - Это - пусть. А вот насчет всего остального я вам своего адвоката пришлю. С ним все и будете решать. Я бы тоже не хотел присутствовать нигде, у меня времени нет,- сообщил он адвокату.
        - Понимаю. И совершенно согласен. В таких делах лучше действовать профессионалам.
        Они распрощались, Иван поехал домой и надрался, чтобы забыть о боли. Отключился. Проспался. Прислушался к себе. Болело все равно, но не так испепеляюще, как сначала. Он поехал в клинику и написал заявление о предоставлении положенного ему отпуска. Он собирался запить беспробудно, хотя был человеком практически не пьющим. Но тут понимал, боль надо глушить. Само не пройдет.
        Что еще интересно: сумел дозвониться до жены. Она была спокойна, доброжелательна и даже как-то снисходительна. Видимо, адвокат рассказал ей о встрече, о том, что развод - дело практически решенное, а вопрос раздела имущества решится днями. Иван не упрекал, не скандалил. Он прозревал. Перед ним открылась совершенно новая картина их любви, если можно по отношению ко всему этому употребить подобное слово. Хотя… слово и так уже настолько испохаблено, что и тут стерпит. Единственно, о чем спросил Иван (просто для завершения образа и придания ему окончательной цельности):
        - Кто же твой избранник, Алина?
        Девушка не скрывала. Она с достоинством назвала имя. Отцом ее будущего ребенка стал их сосед в загородном поселке. Сосед несколько раз заходил к ним на шашлыки, когда у них собирались большие компании. Иван, со слов жены, знал, что это невероятно богатый персонаж, владелец сети аптек. То-то она так восхищалась соседским домом и участком, размерами, обстановкой, размахом! Видимо, глаз давно положила, догадался Иван. Но, насколько он помнил, этот фармацевтический магнат был женат?
        - Давно в разводе!- торжествуя, выпалила Алина.- И получает иностранное гражданство.
        Последнее она произнесла с некоей укоризной, вроде как в пример Ивану ставила своего нового избранника. Ну да, она не раз говорила, что мечтает уехать из этой жопы насовсем, с концами, зажить по-человечески, не рядом с быдлом, а в подлинно культурной среде. Иван все это пропускал мимо ушей, списывая на усталость и раздражение чем-то единичным: мало ли с кем по дороге домой пришлось ей пересечься…
        Все было ясно. Он теперь видел ситуацию и ее результат, как дважды два. Его бывшая (боже мой, бывшая!!!) жена - великий стратег. И отлично знала, чего конкретно хочет от жизни. А именно: ей нужно было подлинное богатство, капитал! Заработки Ивана ее явно не устраивали. Ну, как старуху из «Золотой рыбки». «Столбовою дворянкой» ей быть надоело. Она стремилась в царицы морские. И постепенно, шажок за шажком, двигалась в этом направлении. Он, Иван, стал лишь первой ступенькой к ее великой цели. Тут у нее все сложилось - лучше не бывает. И винить некого. Ведь мог он сначала решить все вопросы с недвижимостью, а уж потом регистрировать брак? Теоретически - да. А практически - неа. Не мог тогда. Доверился полностью. Видел то, чего нет. Но ведь как ясно и отчетливо видел! Даааа! Колодезь с черной водой! Яма! А ему казалось: чистый северный родничок, который надо беречь, чтоб не иссяк.
        Сколько прадедка рассказов ни рассказывал, сколько выводов они вместе ни делали, а учиться все равно приходится только на собственных ошибках. Просто интересно: неужели он такой невероятный грешник, что жизнь его наказывает именно так? Неужели нельзя было как-то помягче?
        Но жизнь - тонкая штучка. Можно задавать ей миллионы вопросов, на которые все равно придется отвечать самому. Она деликатно промолчит, готовя очередную подножку. Надо, видимо, за все ее благодарить - ведь могло быть и хуже! И правда - могло! Алина, как он теперь ясно понимал, могла бы и киллера нанять, запросто. Да и без киллера, сама бы спроворила что-нибудь при желании. Попортила бы ему тормоза, например, он по дороге попал бы в ДТП. И все. Молодая прекрасная обеспеченная вдова. Так что - спасибо тебе, жизнь, за Алину, за доброту ее и человеколюбие. Все могло быть много хуже. Очень много хуже. А тут бывшая даже предложила в дальнейшем друзьями остаться, пообещав, что навсегда будет хранить ему верность в качестве пациентки его клиники. Это можно было вынести? И кто бы смог? А он сумел даже попрощаться, не послав ее куда подальше и не назвав ее тем именем, которого она явно заслуживала.
        Несколько дней Иван действительно крепко пил. Потом надоело. Посмотрел на себя: чего ради опускаться? Профессию предавать, любимое дело? И ради чего, кого? Он привел себя в порядок, поехал в город, встретился со своим адвокатом, тот сообщил ему, что дело гиблое, супруга его обскакала по всем позициям и теперь вышла в дамки.
        - Все, что она требует, достанется ей по закону. Вот был бы у вас брачный договор… Хотя и его можно оспорить. Но хоть зацепка какая-то была бы. В данном же случае - закон на ее стороне. Она, смотри: оставляет тебе обе машины, твою и ее, себе хочет дом, а тебе остается московское жилье. То есть - полное благородство. В устной беседе адвокат ее мне поведал, что она вообще-то считает правильным и московскую жилплощадь поделить. Что это было бы с его, то есть, с твоей стороны, по-мужски. Уйти красиво, оставив все бывшей жене.
        И тут Иван уже окончательно прозрел. Собственно, поначалу ему вообще хотелось уйти из жизни, своей и чьей бы то ни было, без следа. Но если не уходить… Что это такое - уйти по-мужски и уйти по-женски? С точки зрения женщин-паучих, уйти по-мужски значило просто сгинуть после того, как твоя самочка получит от тебя то, что запланировала. А деваться - некуда!
        Он ехал в тот поздний вечер к себе (пока еще к себе) в загородный дом, думая о том о сем. Ну, как родителям про все расскажет, например. Рассказать-то придется. И на что ему теперь внутренне опереться, чтобы не пропасть - об этом думал. Но кто-то там, наверху, кто ведал его судьбой, давно уже все решил. Поэтому Ивану лучше бы тогда расслабиться и наслаждаться красотами лета и предвкушением, к примеру, сладкого сна на прекрасных шелковых простынях, приобретенных его вероломной спутницей жизни в Бельгии… когда-то, давным-давно. Да, вполне можно было сохранять спокойствие и радоваться тому, что есть. Но откуда ему было знать, что все уже решено в его пользу?
        Он остановился на дурацком светофоре перед самым КПП, охранявшим въезд в их поселок. Перед ним стояла маленькая задорная машинка, девчачья. Раньше бы он умилился этой почти игрушке, а сейчас просто бездумно ждал, когда загорится зеленый и очередная коварная и лживая дочь своей прародительницы Евы тронется и даст ему спокойно проехать на ночлег.
        Зеленый загорелся. Машинка осталась стоять, а в ту же секунду на капот этой малышки упало что-то тяжелое, похожее на человеческое тело. И тени какие-то метнулись в кустарник… А дальше сработала его многолетняя выучка и мгновенная инстинктивная животная реакция. Он выскочил из машины и ринулся на помощь, плохо представляя, кому и в чем придется сейчас помогать.
        Так они с Майкой, что была за рулем своей букашки, спасли жизнь человеку! И так Иван нашел друга! Майка оказалась другом редким и удивительным. Потом он думал, что, если б не эта его катастрофа с разводом и если б они встретились до его женитьбы, он вполне мог бы в нее влюбиться. Запросто. Но не в этот период, когда он сам чудом держался на плаву. Да и в ее жизни все было непросто.
        И все же - судьба бросила их навстречу друг другу не случайно! Именно благодаря Майке, жившей в том самом соседнем доме, владельцем которого, как считал Иван, был будущий муж его прошлой жены, узнал он о том, как на самом деле обстоят дела, и получил мощное оружие воздействия на сладкую парочку, ожидавшую прибавления семейства вдалеке от «этой страны с ее грязью и быдлом».
        Вот как получилось: ехал совершенно опустошенный, ограбленный, лишенный света жизни человек в свою (и даже фактически не свою уже) берлогу, а через кратчайшее время все перевернулось, переломилось в его пользу! Вот это и есть рука судьбы, протянутая именно в самый подходящий момент. Благодаря встрече с Майкой, их обоюдной откровенности и дружеской помощи, Иван сумел оставить за собой все то, на что женщина, так подло предавшая его, не имела никакого человеческого права. Он не оставлял ее без крыши над головой, без куска хлеба, ее новый партнер был действительно богат и, судя по всему, так же подл, как Алина. Хорошая пара сложилась.
        Алина вынуждена была подписать полный отказ от каких бы то ни было имущественных претензий, все решилось, к изумлению адвокатов обеих сторон, мгновенно и окончательно. Адвокат Ивана долго просил поделиться рецептом произошедшего на его глазах волшебного превращения алчной экс-супруги в кроткого агнца. Иван скромно молчал. Не его это была заслуга. Так сложилось.
        И вот прошло время. Кончилось лето. Осень наступила. Пришла пора осенних обострений. Теперь, когда, казалось бы, их пути разошлись навсегда, бывшая периодически звонит, изрыгая самые несусветные проклятья. Ну да, она привыкла побеждать. А тут - серьезный облом! И так неожиданно! Трудно ей с этим смириться. Вот и приходится вымещать свое зло на Иване. И ведь сколько раз говорил себе: смотри, кто звонит, прежде чем отвечать! Ладно. Когда-нибудь она успокоится. Родит и угомонится…

* * *
        - Счастья бояться не надо, его нет!- громко сказал Иван зеркалу, в котором отражался почти незнакомый ему человек с потерянным лицом.
        Он, не разуваясь, пошел в ванную, умылся холодной водой, прополоскал рот. Полегчало или нет?
        На этот раз зеркальный двойник все больше походил на Ивана. Ладно. Живем дальше.
        - Господи!- попросил Иван, открывая входную дверь.- Лишь бы эта жизнь оказалась последней!
        Сердце красавицы
        Вечером перед сном дети дико бесились. Что на них находит? Вот только что за ужином ныли, что не могут доесть от усталости, что спать пора, что сил нет даже прожевать то, что в рот затолкали. А вышли из-за стола, и понеслось. Беготня, хохот, прыжки на втором ярусе двухэтажной кровати. Сначала, конечно, смешно смотреть, как гномики бушуют, а потом накопившаяся за день усталость переходит в раздражение. Ну как их остановить?
        - Все! Прыгайте хоть до утра. Я ухожу спать. Чтение сегодня отменяется.
        Не слышат. Хохот, визг, полная анархия. Что делать? Свет им потушить? Испугаются. Упадут с высоты. Нет. Мать на такое не пойдет. Ей за своих маленьких страшно. А им ничего не страшно.
        - Я ухожу! Слышите?
        А теперь надо действительно выйти и энергично закрыть за собой дверь. Чтоб поняли: мама не шутит.
        Какое-то время визг не прекращается. Ну и пусть. Надо просто лечь и постараться заснуть. И пусть солнышки делают, что хотят. Их дела.
        - Мам! Ма-ам! Ты где? Ты чего ушла?
        Интересный вопрос. На голубом глазу! «Ты чего ушла»! Повсюду «спать пора, уснул бычок», а эти сходят с ума да еще требуют, чтобы мама ими любовалась.
        - Ты что? Ты спишь, мам? А книжка? Ма-ам!
        - А книжка спать легла. Ждала вас и уснула.
        - Ну, мам! Ну, почитай!
        - Хорошо. Я зайду к вам через две минуты. Если будете мирно лежать в пижамках, умытые, с почищенными зубами, почитаю. А нет - значит нет.
        Брат с сестрой стремительно бросились в ванную.
        Придется читать, куда денешься. С другой стороны, сегодня они довольно быстро образумились. Надо поощрить. Люша встала с кровати и отправилась к заветному шкафу, где стройными рядами стояли ее собственные милые сердцу книжки, сохранившиеся стараниями ее мамы в очень приличном виде, хотя и читаны были по многу раз: каждую свою детскую болезнь Люша заново встречалась с любимыми книжными персонажами, ставшими самыми близкими родственниками. Лет до четырнадцати так и читала при высокой температуре про Винни Пуха, Карлсона, Баранкина, которому полагалось стать человеком. Сколько их, утешителей, друзей, уводивших за собой в яркие, радужные, теплые миры, которые потом ищешь всю оставшуюся взрослую жизнь и не находишь никак.
        Глаза разбегались. Что же выбрать? О! Вот, как раз подходящая: «Шалунья-сестричка». Пусть радуются. Люша, вытаскивая книгу, задела что-то, и в руки ей упала толстая, красиво переплетенная тетрадь. Ее дневник. Вот он где оказался! Сколько лет она уже не ведет дневник! Уже почти семь. Ровно столько, сколько ее сыну. Родился ее мальчик, стало не до дневника. А когда-то было время! Столько доверяла она своим тетрадкам. Ей захотелось перелистать странички своей прошлой жизни, сравнить себя нынешнюю с той, прежней. Много тогда происходило всего - прекрасного, мучительного, странного, непонятного. И до сих пор не понятого.
        «Вот и хорошо, уложу свою банду и почитаю перед сном про собственные приключения,- подумала она.- Что ж, дневник кладем под одеяло и идем смотреть, что там делают разбойники».
        Разбойники лежали в своих постельках, умытые, полные ожидания и восторга: они успели! И теперь начнется сказка! Все по-честному, по справедливости.
        Люша читала, сама наслаждаясь книгой, изредка поглядывая, не уснули ли уже ее слушатели. И вот наконец - ровное дыхание, глазки закрыты, веки не подрагивают. Спят маленькие. Честно спят.
        Она тихонько закрыла дверь детской, миновала холл и на цыпочках прошла к спальне. Спать расхотелось совершенно.
        - Ничего, захочется,- утешила себя Люша, ныряя под одеяло. Она совсем забыла про найденный в шкафу дневник, но он напомнил о себе, уткнувшись ей в бок твердым уголком.
        Тетрадь открылась сама собой, где-то посередине. Интересно, о чем там? О чем захотел напомнить ей ее когда-то самый близкий друг?
        Странички
        Она принялась читать, словно заново знакомясь с собой:
        - Ты теперь с ним, а я одна. Нет, не одна. Но та часть меня, что была с ним: та часть, где мы все еще с ним, жива и одинока. С ним и - одинока. Пуста. И болит.
        Зачем расстаются люди? Неужели по-другому никак нельзя? Нельзя позволять себе любить, потому что все равно ведь - расставаться. Если жизнь свела людей, зачем разводит? Или вообще никакого смысла нет в нашем существовании, все случайно, хаотично, и от нашей воли ничего не зависит? Хаос жизни. Он, мой любимый, теперь твой, сказал мне, уходя: «Я устал от этого хаоса». Значит, с тобой не хаос.
        С тобой не хаос. Это пока все не упорядочилось, не уложилось, и ты пока не привыкла. И радуешься своей добыче. Мы же, женщины, по природе своей добытчицы. Что понравилось - мое. Любой ценой. В хозяйстве пригодится. Тем более он за восемь лет жизни со мной устал. Так что твоя совесть чиста. У тебя ничего не болит.
        Он пока старается доказать себе (прежде всего себе), что он-то как раз хороший и поступил правильно. Просто не складывалось со мной. Не из-за него, конечно, а из-за меня. Не из-за тебя, само собой, а из-за меня. А раз вся причина неудачи нашей совместной жизни во мне, то совсем не страшно сделать мне больно, убить часть моей души.
        В тебе нет пустоты и боли. Ты маленькая и тихая. И стараешься изо всех сил. Пока этих сил хватает. И все, разумеется, верят, что ты маленькая и тихая. Только кто мне звонит каждую ночь и нежным уравновешенным голосом обещает, что меня скоро вообще не станет, что меня уничтожат, сотрут с лица земли, расчленят меня, падаль, и никто не найдет да и искать не будет?
        Я знаю, ты делаешь это сразу, как он засыпает после всех ваших страстей любви. Встаешь, идешь подмыться, а потом производишь контрольный звонок мне. Как контрольный выстрел в голову, в грудь, в самое мое сердце. Ты бьешь без промаха: он ни за что мне не поверит, если я надумаю ему рассказать. Потому что у нас за восемь лет было всякое, а у вас за несколько месяцев - сплошной праздник. И полный порядок. Он хочет и может! Несмотря на свои нагрузки по работе, на кокаин для поддержки сил во время тусовок на выходных. Он может. Тем более - тело сменил. Женское тело сменил на более молодое. Я слышала не раз, как его друзья, не смущаясь, при женах и подругах говорили, что жену, как машину, неприлично не поменять каждые пять лет. А мы, жены, должны были радоваться этим очаровательным шуткам юмора наших молодых и успешных львов бизнеса. Но каждая наверняка задавала себе вопрос: «Это и меня касается? Это просто шутка или все же?.. Вот машины-то они меняют даже не раз в пять лет, а чаще. Что будет со мной?» И еще одна шутка из всех остроумных афоризмов о браке меня впечатляла. Это когда мужья наши начинали
подсчитывать, кто дешевле обходится: жена или проститутка. Конечно, по всем их раскладам выходило, что проститутка: заплатил чисто символически, отработала она по полной программе, потом слиняла без претензий. А у жены то голова болит, то ж-па. А денег на нее уходит немерено. На машину хоть гарантия бывает. А тут - берешь вслепую… Короче, одни убытки по всем статьям.
        И попробуй возмутись этой пакостью! Сразу переглянутся: вот, мол, об чем и речь! Не пора ли менять старую марку на более новую?
        В итоге так и получилось. Любые разговоры - это как печать. Штампуют мозг. И наконец он начинает действовать в соответствии с имеющимися штампами.
        Когда мы с ним поженились, мне было двадцать, ему - двадцать семь. Прекрасная пара, изумительная разница в возрасте. Оба молодые и красивые. Мои неясные филологические перспективы с лихвой покрывались его сверхуспешным настоящим: в 27 лет - управляющий крупным банком! Такие были времена. Но я не понимала ничего про банк, про его настоящие доходы, про то, как корежат огромные деньги людей, особенно у нас, выросших в нормальной советской нищете, не казавшейся никому унизительной, когда все мы там были. Но как же те, кто потом воспарил над воспоминаниями об унизительных нехватках обыденных вещей, презирали оставшихся в бедности. Как быстро лица их (поначалу вроде бы и человеческие) превращались в надменные каменные хари!
        Я думала: я люблю его! И думала: он меня любит. И еще - что мы будем друг друга всегда любить, беречь, защищать… Никак не могла представить себя вещью, которая может устареть и перестать радовать своего владельца, за что и будет выброшена на помойку. Но мало ли чего я не представляла себе! Все равно вышло по его велению, по его разумению. Пришла пора хотеть другую. На этот раз не на 7 лет младше, а на целых пятнадцать. Ему 35, а тебе 20, как было мне, когда мы стали мужем и женой. Интересно, когда он начнет с тобой шутить про жен и проституток? Сколько лет пройдет? Хотя… на самом деле - не так уж и интересно. У меня сейчас совсем другие задачи. Мне надо вспомнить, что такое - быть человеком. Что такое независимость, что такое уважение к себе. Как это - встать и сказать: «Чтоб вам пусто было, подонки!», когда при мне меня же оплевывают - ради шутки, потому как за такие деньги и возможности надо научиться сносить все.
        Да, со мной обошлись как с вещью. Но ведь это было понятно давно, уже после первых двух лет нашего союза. Терпела? Значит, вещь. Зачем терпела? Ответ легкий. Любила. Привязалась. Надеялась, что именно со мной все будет иначе. И - просто не умела вести настоящую партизанскую войну, с учетом всей ее стратегии и тактики. Такую ежедневную, ежеминутную войну ведут те жены, которым удается продержаться рядом со своими денежными мешками десятки лет. Тут и ежедневный аккуратный просмотр телефонов на предмет обнаружения новых номеров и эсэмэсок, тут и подкуп личного шофера своего благоверного (пусть верный слуга получает двойную зарплату, не беда, не то сама лишишься всего), тут и заныкивание крупных сумм (на всякий случай), тут и сбор компромата о своем родном и любимом, без которого жизни нет. Не говоря уже о собственном достойном внешнем облике, обо всех этих губках, сиськах и даже ушитых письках, растянутых родами. Надо блистать, быть безукоризненной, эталоном, сохранять товарный вид - это в любом случае только в плюс.
        Ну, хорошо. Я имею в результате то, что имею. Сошла с дистанции. Он же, муж мой бывший, ныне твой, не раз предупреждал: «Не проявляй свою самобытность, будь как все, иначе окажешься на обочине. Соблюдай среднюю скорость движения. Иначе - сбросят». Да, я сошла с дистанции. Меня дисквалифицировали. Но в этом мог бы быть один огромный, тотальный плюс! Я могу быть собой! Наслаждаться этой самой обочиной, на которой оказалась. Она в любом случае гораздо интереснее, многообразнее и живее, чем ровная автострада с шуршащими по ней машинами класса люкс. На обочине трава. Чуть дальше - лес. Река, болотце с кувшинками и лягушками. Мусорная свалка. Нормальные люди без запаха парфюма, тетки в пятьдесят, выглядящие на пятьдесят, а не как ведьмы, нажравшиеся молодильных яблок… На обочине можно плакать и петь. Выть, ругаться и жить без страха.
        Что же мне мешает? И почему? А мешаешь мне ты, новая счастливая обладательница когда-то моего мужа. Странно и непонятно, но факт. Ты звонишь мне каждую ночь. И я не могу отключить телефон. У меня болен папа, мама извелась, и мало ли что может случиться среди ночи. Я могу в любой момент понадобиться им, единственным родным моим людям. Каждый твой звонок - двойной выстрел. Я реагирую рефлекторно: страхом. Желудок сжимается от ужаса. Кто звонит? Отец? Мама? Или - опять ты, собравшаяся по привычке исполнять свою победную песнь?
        Я снимаю трубку и слышу твой настойчивый шепот. Ужас проходит. Приходит злость, гнев, отчаяние, которое я ни за что не покажу тебе.
        Ну, что я должна и что я могу сделать? Чем я тебе-то мешаю? Он с тобой. Я - давно поверженный и разбитый враг. Разбитый, но не забытый!
        У тебя энергии сейчас много. Он тебя ею накачивает. Отдает всего себя - и спать. А тебе не дают покоя твои растущие крылья за спиной, как у богини победы. Они чешутся, их надо расправить и - протрубить! Вот ты и выбрала меня, понимаю. Сочетаешь приятное с полезным. Наслаждаешься победой, новым положением столбовой дворянки, как в сказке Пушкина, а еще даешь мне понять, чтобы я не вздумала подходить к твоему мужчине на пушечный выстрел. Иначе - все, мне кранты. Тебе очень хочется меня морально уничтожить, чтоб навсегда.
        Как там Буревестник наш, Горький, сообщил уже раздавленному диктатурой народу: «Если враг не сдается, его уничтожают». А Иосиф Виссарионович улыбнулся в усы и поправил: «И если сдается, тем более, да, Лаврентий?» И народу это понравилось. И нравится до сих пор. «Железная рука, порядок» - только и слышишь. Все устали от беспредела и хаоса.
        Вот ты, маленькая тихая девочка, наводишь по ночам порядок на доступном тебе участке. Всегда в разное время. Я не вникаю в ритмы ваших совокуплений. Я только ощущаю, что тебе зачем-то нужен третий. Третий вообще-то лишний. Но тебе нужен. И ты выбрала меня. Напрасно. Зря. Ведь ты не даешь мне его забыть. Ты не даешь мне забыть себя. Я думаю о тебе, сама того не желая. Все пытаюсь понять, кто ты, откуда, как получилась такая вот: злая, хищная, бессердечная. Кто тебя так крепко обидел? Скорее всего, обидчиков нашлось бы немало: вся наша жизнь, ее скудность, малоимущие родители, твоя собственная незаметность и неказистость в определенный период, насмешки красоток-одноклассниц… Это я так, навскидку. Зачем мне разбираться во всем этом? Кто ты мне?
        Тут я задумалась. Кто ты мне… Ну - ты, получается, мой враг. Я не сделала тебе ничего плохого. И не собиралась пускать тебя в свое будущее. Но получается, что месть за чужое прошлое падает на меня. Каждую ночь ты осуществляешь свою месть, как самый настоящий, не знающий жалости палач.
        Конечно, я не верю, что ты хочешь убить меня, расчленить, закатать в бетон. Кому ж тебе тогда петь свои победные песни? Я не угроз твоих боюсь. Но злые слова сами по себе содержат смертельный яд. А ты их много знаешь! На удивление много! Хотя - чему удивляться? О чем это я? Ты же наша девочка! Нас всему этому с детсада учат. Мы это впитываем в себя с ядовитым воздухом ни в чем не раскаявшейся страны, не желающей хоронить своих невинно убиенных. Мы впитываем это водой, когда-то окрашенной кровью сброшенных в нее истерзанных соотечественников. Но у кого-то получается осознать и фильтровать поступающую извне злобу. А кому-то удобно живется и так. Ты все умеешь, и тебе от этого хорошо. Ты торжествуешь сейчас. В тебе шипит и пенится хмель победы. Одно мешает, я это чувствую: тебе нужны мои слова в ответ. Ведь каждую ночь повторяется одно и то же: звонок, мое «я вас слушаю», твои (уже привычные и даже наскучившие) обещания и далее - вопрос, который я неизменно заставляю себя задавать:
        - Вы, видимо, ошиблись номером?
        - Нет, рухлядь трухлявая,- торжествуешь ты.- Я не ошиблась.
        Далее я отодвигаю трубку от уха, потому как в него льется всякая витиеватая грязь. Тебе просто необходимо уцепиться хоть за что-то с моей стороны, услышать хоть одно мое слово, уловить мою реакцию. И мне хочется отреагировать. Я же живой человек. И мне очень хочется ответить. Правда, ты знаешь, деточка, с недавнего времени я даже жду твоих звонков, по-своему - радуюсь им. Ты наверняка даже не предполагаешь, какой подарок сама себе готовишь.
        Честное слово, я ничем не собиралась отвечать тебе. Просто сначала, после первых трех-четырех твоих звонков, я испугалась угроз. Сила твоей злобы была так велика, что я на первых порах поверила, что цель твоя - уничтожить меня физически. Это совершенно доступно, если говорить о материальной стороне дела, при твоих нынешних возможностях, полученных благодаря замужеству. Ты ведь даже могла дать простор своей неукротимой фантазии и заказать какое-то особое, пикантное, с людоедской точки зрения, блюдо: похищение с последующим крушением вертолета над Баренцевым морем, например, или что там еще пришло бы тебе в голову. Что я в своем нынешнем положении могла бы тебе противопоставить? Я даже внутренне подготовилась к самому страшному исходу, пока не уверилась в твоих подлинных мотивах. И тогда-то я решила: пусть, пусть так. Только потом, когда ты осуществишь свои угрозы, пусть кто-нибудь узнает о тебе, услышит то, что вынуждена слушать я еженощно. В конце концов, оставляют же приличные, не хаотичные люди после себя заранее продуманное завещание. Попробую и я.
        У тебя отличная дикция. Ты внятно и с чувством проговариваешь каждое слово. И это замечательно! Один мини-диск уже полон. А ты все не выдыхаешься. Ну и ничего. Звони. Когда-нибудь тебе надоест. Ведь все в жизни имеет свое начало и свое окончание. Так что - выдохнешься, отвлечешься… А когда-нибудь выдохнется и заскучает он. Наш с тобой муж. Я даже примерно представляю, когда это может случиться. И получит он от меня подарок к круглой дате. Пусть послушает. Узнает о том, с кем рядом так доверчиво существует. А там поглядим. Хотя, пойми, я просто хотела о вас с ним ничего не слышать и не знать. Только это.
        Воспоминание
        Надо же! На какой странице открылся забытый дневник! Люша перечитала свой собственный монолог и не смогла поверить, что все это было в ее жизни. Как многое меняется в душе с рождением ребенка! Все прежнее стирается: и боль, и страх, и чья-то ненависть, и прошедшая любовь…
        Она отложила в сторону раскрытую тетрадь, разом вспомнив все события более чем восьмилетней давности.
        Что было потом… После только что прочитанного и заново пережитого куска собственной жизни…
        Люша судорожно вздохнула. Ей не хотелось входить в ледяной поток тех, давних воспоминаний. Потому что потом… потом не стало папы. Долго тянулась его сердечная болезнь, все они: и мать, и дочь - были начеку, берегли, предусматривали, принимали меры профилактики. Но чему быть… Папа за ужином схватился за сердце - и все. «Скорая» примчалась через семь минут после вызова. Люша - через десять минут после маминого звонка о том, что папе плохо: мама до конца не верила, что папа ушел насовсем. Одно утешало Люшу: виделись они с папой днем. Жили рядом, и дочь заскочила на минутку к родителям. Они так хорошо поговорили тогда с папой. Как оказалось, на прощание. Папа сказал, чтобы она не печалилась, все у нее в жизни будет: и настоящая любовь, и дети, и дом - полная чаша, и ощущение счастья и полноты существования.
        - Поверь мне,- сказал папа.- Черные полосы бывают у каждого. Без них человек не станет человеком, не научится понимать чужую боль. Наберись терпения и не падай духом. Живи полной жизнью, дыши полной грудью.
        - А как это - полной жизнью? Что ты имеешь в виду? Полная жизнь у богачей. Когда все мое, что хочу.
        Люша тогда именно так и думала.
        - О чем ты говоришь, глупышка ты еще,- вздохнул папа.- Полная жизнь - это когда страха нет и совесть чиста. И когда отдаешь все, что у тебя есть, с радостью. А деньги и все, что за деньги покупается,- пустое.
        - А как без денег-то отдавать, пап? Что отдашь, если у самой денег нет?
        - Силы отдашь, любовь отдашь, заботу, тепло свое, мысль - это и есть самое дорогое. Запомни.
        Люша кивнула, что запомнит. И, конечно, запомнила. И в дневнике ее есть эти слова. Вот они, всего через пару страниц после того, о чем она сейчас прочитала.
        Вскоре она убедилась, что папа был абсолютно прав. Только сказать ему об этом уже не получилось. Зато они обо всем говорили с мамочкой.
        - Об одном жалею,- горестно вздохнула мама после похорон.- Не увидел папа внуков. Так о внуках мечтал! Все семь лет, что ты с этим гадом жила. Гада не жалею, хотя поначалу уважала его. Пустой, никчемный глупец. А вот что ребенка не родила - об этом жалею неимоверно. Может, внук папе и жизнь бы продлил.
        - Я и сама об этом думаю, мам. Но ты говоришь: «Пустой, никчемный глупец». И как от такого ребенка рожать? Я боялась. Боялась, что в случае чего он ребенка отнимет. Такие люди это любят, сама знаешь. Кому из нас было бы легче?
        Люша сорок дней после кончины отца жила в родительском доме, чтобы мама не страдала от внезапного нежданного одиночества. Мобильник она отключила: не могла ни с кем говорить. Кто бы понял ее горе, кроме мамы? Вот они вдвоем, в обнимку и привыкали к вечной разлуке с любимым человеком. Потом, после того, как гости, собравшиеся на сороковой день помянуть отца, разошлись, мама сказала:
        - Люшенька, тебе надо домой. Если мы сейчас останемся вместе, ты уже никогда не захочешь личную жизнь устраивать. Да и я потом без тебя совсем не смогу. Нам надо привыкать быть рядом, но не вместе.
        - Или вместе, но не рядом?- уточнила дочь, не совсем понимая материнские доводы.
        - Понимаешь,- мама замялась,- мне папа приснился и велел так тебе сказать.
        - Когда?- поразилась Люша.
        - Прошлой ночью.
        - А как это было? Он… Какой он?
        Люша позавидовала маме. Ей очень хотелось увидеть папу во сне, она все ждала-ждала, но он не приходил. А к маме пришел. Потому что маму больше любит?
        - Он спокойный, сказал, что у него все хорошо. Лицо светлое.
        - Не сердитое?- спросила Люша.
        Она боялась, что папа обижен на нее за то, что не успела она к нему раньше прибежать. Но она бежала изо всех сил. Так, если спокойно идти, у нее от дома до родителей всегда выходило не меньше пятнадцати минут, а тогда она ровно в десять уложилась. Эх, да что там… Ничего не вернешь и не изменишь.
        - Нет, нет, не сердитое, спокойное, нежное лицо. Внимательно смотрел. И велел мне тебя не держать при себе, а то мы обе размякнем и разучимся жить порознь. И давай так и поступим.
        - Хорошо,- согласилась Люша,- но я все равно каждый день буду к тебе приходить.
        - Или я к тебе,- кивнула мама.
        Первые дни дома Люша все ждала привычных гадких звонков. Но телефон молчал. И постепенно все, что было ее кошмаром, начиная с момента развода и заканчивая папиным уходом, стало забываться как страшный сон. Недели через две после возвращения домой к ней наведался одноклассник с другом. И друг этот, как завороженный, смотрел на Люшу, не отрывая глаз. Ходил за ней весь вечер, как приклеенный, пока она что-то носила из холодильника в гостиную, накрывая на стол.
        Она почему-то подумала, что, может быть, в нем ее спасение. Может быть, он ей послан папой? И поэтому папа во сне велел маме отослать ее домой? Так все совпадало, что очень хотелось верить именно в такой, прекрасный, романтический и убедительный вариант.
        Звали молодого человека Светозар. Странное имя. Уж очень пафосное. Не соответствовал он своему имени на первый взгляд. Такой тихий, скромный, младше ее на два года. Хотя - какая разница? Да у нее и у самой имя не менее странное: Люсия. Бабушка, мамина мама, влюбленная в песню «Санта Лючия», умолила молодых родителей так назвать новорожденную дочь. Люсия Алексеевна! Это ж надо удумать! А родителям почему-то понравилось это сочетание имени и отчества, благозвучным показалось. Вот они и дали… наименование. Хотя, конечно, полным именем ее никто никогда не называл пока: Люша и Люша. Вполне уютно и мило.
        Друг уходил, а Свет (так он назвал себя, когда знакомились), умоляюще попросил разрешения остаться. Люша, твердо уверенная, что молодой человек явился к ней по велению судьбы, согласилась. И в ту же ночь она забеременела. Она знала, что сын у них зародился прямо в тот самый первый раз. Никогда - ни до, ни после не шла (даже в мыслях) Люша на подобное сближение. Все произошедшее с ней тогда было результатом своего рода сумасшествия, долгих месяцев страдания, тоски. Так она надеялась от горя своего избавиться, начать совсем новую жизнь. Собственно, вышло, как задумывала. Только несколько позже она догадалась, что никакой это не посланец папы, ее Светозар. Но какая уже к тому времени была разница? Пошла новая полоса. Не лучше прежней, но и не черней. Серая, что ли?
        Уже через пару месяцев совместной жизни со Светиком все стало ясно. Сын обеспеченных родителей, он привык получать все, не напрягаясь. Люша, сколько жила, видела рядом вкалывающих мужчин: и папа, и потом предавший ее муж на работе выкладывались полностью. Светик был мил, нежен, очарователен, но работать не хотел и, похоже, не собирался. Профессия у него, естественно, была. Модная. Юрист. Но что толку? Он все равно не работал. Деньгами ему «помогали» (так выражался Светик) отец, оставивший семью, когда сыну его исполнилось девять лет, и мать с отчимом. Он не стеснялся просить, считая, что родные обязаны ему.
        Люша вставала рано утром, садилась за компьютер, начинала работать. Светик спал. Примерно в час дня она шла его будить, чтобы пообедать вместе.
        - Я не выспался, я спать хочу,- отбрыкивался отец ее будущего ребенка и закрывался одеялом с головой.
        На третьем месяце их совместной жизни Люша поняла, что больше не выдержит. И дело тут было не в беременности и не в повышенной нервной возбудимости. Просто невозможно смотреть по утрам на сладко дрыхнувшего мужика, который устал, ничего не делая, которому некуда спешить, который и не рвется никуда. Она попросила Светика вернуться в родительский дом. Как он уходил,- об этом лучше не вспоминать. Конечно, Люше не хотелось оставаться одной. Конечно, она не предполагала, что ей придется вынашивать и воспитывать ребенка без вполне естественной и необходимой помощи отца. Но вышло так, как вышло.
        А потом родился Алешенька, и сердце ее смягчилось. Она не могла не показать сына отцу. Светозар сразу после выписки ее из роддома приехал к ней со своей мамочкой, которой не терпелось убедиться, что ребенок хоть чем-то напоминает ее Светика в младенчестве. Эта первая встреча Люши с бабушкой ее новорожденного сына сказала о многом. Во-первых, Марина, найдя несомненное сходство между Алешенькой и ее Светиком, потребовала, чтобы никто и никогда не называл ее бабушкой.
        - Для тебя я буду Мариной,- представилась она младенцу.
        Пятидесятилетней девушке страстно не хотелось стареть, любое напоминание о возрасте становилось для нее незаживающей раной. Пока все было при ней: силиконовые губки, огромные распахнутые глаза, какие получаются после хирургической коррекции век, торчащие девичьи грудки, мини-юбки, открывающие стройные ножки с красивыми коленками. Ох, сколько таких несчастных, боящихся самих себя юных дев-пятидесятилеток встречала Люша в свое время на светских раутах! В них удивительным образом сочетались осторожная вышколенность в обращении с мужьями, страх возрастных перемен и невероятная злость и раздражительность по отношению к тем, кто так или иначе от них зависит.
        Во-вторых, оказалось, что сын Светик делился с мамой Маришей всеми подробностями своих отношений с Люшей. Люша оторопела и даже не нашлась, что сказать, когда пухлогубая красотка объяснила цель своего визита:
        - Ну, я же должна была посмотреть, на что должна буду давать деньги! Светик говорит, вы в первую же ночь его у себя оставили. Где гарантия, что в предыдущую ночь у вас не оставался кто-то другой?
        Присутствовавшая при этой исторической встрече Люшина мама, хоть и сражена была наповал явлением сладкой парочки, спокойно возразила:
        - А нам никакие деньги от вас не нужны. Мы сами справимся. Мы думали, вам с вашим Светиком на нового родственника интересно посмотреть. А вы мать собственного внука шлюхой выставляете.
        - Мама!- укоризненно поддержал эту тираду Светик.- Я же просил!
        - Но я же сказала правду!- голоском Мальвины пролепетала бабушка-цветок.- Ты же действительно остался там… то есть, тут, в первую же ночь.
        - Позвольте на этом закончить аудиенцию, а то у Люши молоко пропадет, не ровен час,- жестко завершила первую встречу Люшина мама.

* * *
        По всем законам жанра на этом надо было ставить выразительный восклицательный знак и больше не впускать ни Светика, ни Маришку-одуванчика в собственную жизнь. Но полоса-то шла серая! Шагая по счастливой светлой полосе, набираешься сил от солнца и счастливых обстоятельств, передвигаясь ползком по минному полю черной полосы, напрягаешься из последних сил, собирая волю в кулак и концентрируясь, чтобы выжить. А серая полоса - это полный раздрай. И сил нет, и воли нет, и понимания ситуации нет. На серых полосах и возникает то самое «шит», которое «хеппенс». Чаще всего. И в больших количествах. Ребенка-то надо было регистрировать. И не могла Люша, выросшая с мамой и папой, лишить собственного сына счастья знать и любить своего отца. Тем более что он так трепетно относился к маленькому. И обещал, что больше не будет ничего рассказывать маме, что это его ошибка.
        Ох, эта безвольная и тухлая вера обещаниям периода серой полосы! Ох, что она творит с нашими жизнями, люди добрые! Она расквашивает нас всмятку. Безвозвратно. И некого винить в далекоидущих последствиях. Да и что толку винить? Тут главное - вовремя спохватиться, собраться с силами. И даже не вовремя, но спохватиться…
        В общем, Люша не только записала Светозара отцом Алешеньки, что справедливо и порядочно, хотя, конечно, отчество Светозарович в свидетельстве о рождении ее сына напрягало ее довольно жестко, но и зарегистрировала со Светиком брак! Ему вроде бы нашли работу, он старался по мере своих сил соответствовать новой роли отца семейства. И опять - пары месяцев брачной жизни хватило Люше, чтобы понять: вместе сосуществовать у них не получится никак. Ну, невозможны были эти Маришкины звонки с упреками по любому поводу, невозможны любые интимные детали ее со Светиком жизни, немедленно становившиеся достоянием гласности и поводом для разборок.
        Между тем Люша вновь забеременела. И вновь - совершенно осознанно. Она хотела, чтобы у Алешеньки обязательно был брат или сестричка. Полностью родные, выросшие рядом. Им потом в жизни будет легче. Она сама очень грустила оттого, что росла одна, все просила родителей о братике. Не услышали родители ее просьб. А вот Леша ее в полтора года стал старшим братом! Родилась у него самая настоящая «шалунья-сестричка» Зойка, в семейном обиходе называемая Зайка - с первого дня ее ненаглядной жизни.
        Светик тем временем лишился своей работы и снова торчал дома, уставая все больше и больше. Как там говорят брачующиеся? Обещают быть вместе «и в горе, и в радости»? А в болоте? Когда - ни горя, ни радости? Просто что-то вязкое и зыбкое вокруг? Что тогда? У Люши ничего иного не получилось, кроме как, барахтаясь и отплевываясь, из болота резвенько выбираться. Никого она не винила. Ее замуж за Светика не силком тянули. И детей она получила, находясь в здравом уме и по собственному желанию. Просто (хоть и непросто!) - очень они со Светиком разные. И ничего не поделаешь. Развод в этом случае неминуем.
        Впрочем, Светозар быстро утешился. На настоящий момент собирается жениться в четвертый раз. В эпоху тотальной нехватки женихов он шел нарасхват. Только, похоже, маму Маришку все его жены долго не выдерживают.
        А дети вышли у них - заглядение! И вот сейчас Алешеньке семь, Зайке почти шесть. И это счастье. Но она сама так и застряла на своей серой полосе. И так привыкла к ней, так ей покорилась, что уже просто желает себе, чтоб не хуже было. Чтоб мама не болела, чтоб детки росли здоровыми и сильными. А она сама… А что она? Она - одна. Вот и все. И это тоже - хорошо! Скорее всего. Из всех зол, пожалуй,- меньшее. Не нужен ей никто, ни мачо, ни клячо. Работа - спасибо, что большей частью можно ее выполнять дома, сидя за компом, заботы о детях, мама рядом, в пределах пешего хода, летом дача, цветы, мамин огород, качели, беседка, книги, гамак… Нет-нет! Жаловаться грех! О чем тут речь!

* * *
        Люша завернулась в одеяло с головой и, засыпая, радовалась всему: и грядущему сну, и теплу своего дома, и жизни своей, так правильно устроенной. Как хорошо!
        Каторга
        Просыпаться было тяжелее, чем засыпать. Перечень необходимых дел жужжал в голове, не давая сосредоточиться. Ежедневная утренняя каторга. Умыться, сделать завтрак, разбудить детей, проследить, чтоб умылись, позавтракали, бегом в школу с Алешей, оттуда с Зайкой в детсад, купить маме ночной крем для лица, витамины (и детям тоже), молоко, простоквашу, яйца, хлеб и что-нибудь вкусное к ужину, заплатить за квартиру… Наверняка что-нибудь забыла. Мысли в голове по утрам не держатся.
        Сентябрь. Золотая осень. Могло бы быть и потеплее. И даже посолнечнее. Но куда там! Небо серое, да еще и в тучах. Ветер гнет деревья. Как детей сегодня одеть?
        Люша поджаривала гренки в быстром темпе, накрывая попутно на стол. Готово! По стакану молока и по паре гренок - с этим завтраком ее малоежки справятся. Это - любимое.
        - Подъем, сокровища!- объявила она, заходя в детскую.
        Утренний детский сон по рабочим дням непробиваемо крепок. В выходные встают сами по себе ни свет ни заря, ржут, грохочут, лезут в холодильник, дерутся. Выспаться не дают категорически. А в школу и сад - не добудишься.
        Наконец, сонные сокровища, шатаясь, проследовали в ванную. Люша включила бодрую-веселую музыку, проверила содержание Лешиного портфеля, сменку, выпила стакан молока вместе с умытыми и вполне проснувшимися и подпевающими ритмичной песенке детками.
        - А теперь: на старт, внимание, марш!
        Вся компания затопала вниз по лестнице.
        - Стоп! Я дверь захлопнула?- у Люши от спешки всегда начинался маразм.
        - Захлопнула, мамуль, я видела,- подтвердила Зайка.
        - Ну все! Рванули!
        В школу успели минута в минуту! Оставалось передать Зайку с рук на руки в группу.
        Воспитательница детсада пристально и с подозрением поглядела на Люшу. На пожелание доброго утра ответила с оттенком укоризны.
        «Может, деньги на что-то сдать надо, а я забыла?» - испуганно подумала Люша.
        - Тамара Васильевна! Все в порядке? Деньги на что-то собирают? Я уж запуталась!- позвала она педагога.
        - У нас - в порядке!- многозначительно ответила та.- Деньги же только недавно собирали. На шторы. Вот - вы сдали.
        - А, да. На шторы - помню. До свидания тогда.
        - А у вас все в порядке?- спросила неожиданно Тамара Васильевна.
        - В полнейшем,- удивилась Люша.- А что?
        - И хорошо, что в порядке,- порадовалась воспитательница.- Вы в зеркало гляньте на всякий случай.
        Зеркало находилось за шкафчиками в раздевалке. Люша глянула. Вот ёшкино-кошкино-то! Себя, родную, она, конечно, сразу узнала. Если говорить чисто о лице. Но портрет делают детали. А детали многозначительно сообщали о некоторых странностях. Ну, начать с того, что она забыла причесаться. Волосы слегка торчали в разные стороны. Это бывает. Это проходит. Достаточно немножко поворошить гриву пятерней. Но дальше! Да что ж такое-то! На шее у нее вместо шарфа были повязаны клетчатые Зайкины колготки! Ну, не может же быть! Ну, она же точно брала шарф! Держала его в руках! И колготки брала, да! Зайке на смену. А! Вот оно! Перепутала местами. Шарф наверняка в мешке с Зайкиным бельишком! Что же дети молчали? Но и это еще не все, оказывается! Обувь на ее ногах тоже обращала на себя внимание! Ничего особенного - очень удобные для быстрого бега туфли. Но - из разных пар. Только и всего.
        - Я торопилась,- объяснила Люша воспитательнице.- Двоих собрать.
        - А спать легли поздно,- продолжила за нее та.
        - Нет, как раз спать легла рано. Но не спалось.
        - А моя, такая, как вы, поздно ложится. Я по утрам за ней, как за детсадовкой смотрю, чтоб вышла из дому, как человек,- грустно вздохнула Тамара Васильевна.
        Люша вдруг засмеялась, глядя на себя в зеркало. Надо бы заснять - и на фейсбук. Ведь нарочно не придумаешь такое! Ладно, вечером можно сделать постановочный кадр. Друзья повеселятся.
        - Тамара Васильевна,- спросила она у улыбающейся воспитательницы.- А можно, я у Зайки кое-что спрошу?
        - Зайка, выйди к маме!- позвала та.
        Ребенок немедленно выбежал, сияя лицом.
        - Заюля,- обратилась Люша к дочери вкрадчиво.- Заюля, скажи, ты видела, что у меня на шее вместо шарфа твои колготки?
        - Видела, мамуль,- с готовностью ответила дочурка.
        - А что же ты мне ничего не сказала?
        - А я думала, это для красоты. Мне понравилось. Тут клеточки голубые с розовеньким, а пяточки и носочки - синенькие. Видишь? Красиво. Тебе идет,- убежденно произнесла Зая.
        - Спасибо. Беги в группу,- велела Тамара Васильевна.
        Зайка быстренько подскочила к маме, чмокнула ее в щеку и убежала.
        - Вот такие мы у вас, крошечки-хаврошечки,- засмеялась Люша, извлекая из дочкиного пакета свой клетчатый шарф.
        - Да, человек рассеянный с улицы Бассейной. Бегите уж. Повеселили вы меня,- махнула рукой воспитательница.
        Люша энергично шагала, мысленно представляя, как выглядела со стороны и что о ней можно было подумать. Улыбка не сходила с ее лица. Прохожие даже улыбались в ответ.
        «Надо же! У нас теперь люди друг другу научились улыбаться, а я и не замечала!- подумала Люша.- Хотя такое замечаешь, только когда первая улыбаешься. Когда двигаешься с мрачной физиономией, не глядя по сторонам, все тоже становится мрачным».
        Помоги мне, собачка!
        Ветер тем временем усиливался. Обычно после отправки детей в школу и детсад Люша не спешила и позволяла себе небольшую утреннюю прогулку. Сейчас хотелось поскорей оказаться дома, пока не начался занудный осенний дождь.
        В аптеке было тепло и светло. И никого народу. Аптеку эту Люша помнила столько, сколько себя. Сначала тут работали совсем старенькие аптекарши, ужасно медлительные и вредные. Аскорбинку нельзя было купить без наставлений насчет аллергии и язвы желудка, если будешь съедать больше одной таблетки в день. Ага-ага! Одна таблетка! Они по целой пачке съедали: вкусно и куда дешевле конфет всяких. Тем более - витамин! От них еще и польза.
        Потом у аптеки стал другой хозяин. Он-то, наверное, и сменил их вечных и родных старух на молодых и бестолковых аптекарш, от которых умного совета не дождаться. Люша с мамой долго горевали по этому поводу, хотели найти старушек, чтобы как-то им помогать (на одну пенсию разве проживешь?). Но - увы. Никого найти не получилось. Однажды Люша забежала за памперсами для Лешика и услышала из аптечных недр возглас:
        - Эй, привет, Ярцева! Ты ли это?
        Ничего себе! За прилавком стояла Михалева! Танька Михалева, собственной персоной! Одноклассница, все одиннадцать лет просидевшая с Люшей за одной партой! Они после школы как-то потихоньку разошлись в разные стороны: Люша на филфаке училась, Танька в меде… Но на первых курсах еще виделись, делились переживаниями, помогали друг дружке, чем могли. А потом закрутилось. Своя жизнь у каждой. И не встречались ни разу! Все годы. А тут - вот, пожалуйста!
        - Михалева! Нашлась! Вот здорово!
        Ну да, теперь у всех имелись мобильные, теперь не потеряешься. А раньше - переехала на новую квартиру, нет дома телефона, все, считай, для людей потеряна.
        Михалева, конечно, была давно уже не Михалева, а Хрунова. И сыну ее старшему шел девятый год, а младшему шестой. Но в остальном - все та же: смешливая и добродушная Танька, которой легко было плакаться в жилетку в случае всяких личных передряг и которая тоже охотно делилась пережитым, как только в очередной раз влюблялась или расставалась с любимым.
        В аптеку Михалева, то есть Хрунова, пришла на пост заведующей. Но иногда и за прилавок вставала, если кто-то из ее подчиненных отсутствовал по уважительной причине. Так что у Люши появился свой фармацевт. Всегда можно проконсультироваться по поводу мелких детских болячек и всего остального.
        В это утро Михалева, как и в день их первой встречи, снова оказалась за прилавком. И сразу засияла, засмеялась.
        - Сегодня что у нас? День клоуна?
        Стало быть, разные туфли не укрылись от ее зоркого глаза.
        - Это ты меня еще во всей красе не видела, Тань!
        Люша рассказала про колготки вместо шарфа и в лицах изобразила диалог с воспитательницей. Михалева хохотала взахлеб, как когда-то в школе.
        - Так прям в колготках на шее шла? И ничего не заметила?
        - Какое там - заметила! Я ж бежала! У меня цель: школа, детсад. Остальное - не имеет значения.
        - А у меня что было! Однажды мой младшего в детсад собирал, так засунул ему обе ноги в одну штанину, в комбинезон. Тот стоит. Сонный. Вообще ничего не понимает. Отец его торопит: бежим, мол, я из-за тебя на работу опоздаю. Он стоит. Ну, как ему ногами-то шевелить, если они в одной штанине? А муж решил, что парень характер показывает, схватил его и понес на руках, мол, все равно детсада не минуешь. Принес. А воспитательница смотрит: у ребенка одна штанина свободная. Спрашивает, что с Ромочкой. Что у него с ножкой? Ну, только тогда и дошло до папаши! Тоже - посмеялись потом. У Ромки характер такой: не захнычет, не попросит. Молчать будет, и все. Стойкий оловянный солдатик,- поведала Михалева.
        Аптека все еще пустовала. Утро. Рано еще. Народ обычно позже подтягивается.
        Люша купила все, что надо. Вышла на улицу: тучи сгустились еще сильнее. Она понадежнее обмоталась шарфом. Ничего, успеет. Только продуктовый - и все. Там до дому две минутки. Все остальное - потом. Когда за детьми придет время идти.
        Она шла быстро, не глядя по сторонам. Не очень-то приятно ловить на себе вопросительные взгляды прохожих. Надо же! Все с ходу замечали ее обувь! Казалось бы - кому какое дело? Нет, смотрят, удивляются. Вот бомжам у ларька не удивляются. Надписи краской на асфальте: «Продам соли» с номером телефона - не удивляются. А на туфли косятся. Люша стала про себя перечислять, чему еще надо бы удивляться вместо того, чтобы на ноги ее в разной обувке глазеть. Вон ребенок чумазый в майке, драных шортах и, похоже, босой - не удивляются! И собака брошенная, хоть и породистая, дрожит вон от холода - всем без разницы!
        Она проскочила в магазин мимо ребенка и собаки. На автомате проскочила, миновав их, как наглядное пособие по неприглядным сторонам жизни родного города. Ребенок, кстати, маленький, лет пяти, не больше. Кто его послал милостыню просить? Он ведь что-то бормотал, наверняка просил подаяние. Кто-то ведь научил! Сволочи! И никому не интересно, что стоит тут несчастный полуголый младенец, неизвестно за какие грехи посланный в этот мир для продолжения мук.
        Ей все еще никакого дела не было до этого чумазого маленького страдальца (мало ли их толчется на улицах). Просто сознание между делом фиксировало основные приметы окружающей среды. Она привычно и быстро положила в корзину все, что требовалось. Потом вспомнила, что завтра суббота, значит, никуда торопиться не надо, можно утром поспать или хотя бы подремать. А чада проснутся раньше, само собой. Значит, надо купить им их любимых плюшек с корицей. Тогда они прекрасно позавтракают сами. Молоко с плюшками. Или сок с плюшками. Продержаться смогут, пока она не прочухается.
        Только что вынесенные на подносе плюшки пахли сногсшибательно. Тем более она еще не позавтракала, а есть уже ужасно хотелось. Но - увы. Себе она ни пирожки, ни пирожные, ни плюшки давно уже не позволяла. С этим - стоп. Иначе бегать будет тяжело по утрам, никуда не успеешь. Она попросила у продавщицы четыре плюшки: по две на каждое дорогое детское рыльце. А потом, вспомнив что-то, сказала:
        - Нет, дайте шесть.
        Потом метнулась в мясной отдел, указала на антрекот:
        - Один кусок мне взвесьте, пожалуйста.
        У кассы она опять порадовалась, что по утрам нигде нет очередей. Полдевятого всего. А она уже все дела переделала!
        Ребенок и собака все еще маячили у магазина. Мальчик смотрел в одну точку и что-то говорил. Слов слышно не было, но синими губами он шевелил, значит, говорил. Смотреть прямо на мальчика Люше было очень страшно, невыносимо. Посмотреть пристально на человека в беде - это впустить беду в свой мир. И тут уж что-то придется делать. Как-то бороться, вместе выживать. А Люша считала, что еле-еле выживает и так. Денег на еду, квартплату, одежду и скромные лекарства при нестрашных болезнях хватало. Но только на это. И еле-еле. За детей все время было страшно, за маму тоже. Несладкая жизнь на серой полосе, если быть перед собой честной. Поэтому - да, она старалась не впускать в себя чужие беды. Пустая жалость только делает тебя еще слабее. А как-то изменить чужую судьбу к лучшему она и пытаться не могла себе позволить.
        Но тот маленький человек, которого она видела сейчас, был за гранью. В такую погоду, когда взрослому человеку, справно одетому, становилось зябко, кто-то выпустил мальчика просить милостыню в одной майке - шутка сказать. Как он живет? Кто его мать? Он грязный до невозможности. Волосы острижены какими-то клочками. На голове раны. То ли расчесы, то ли ударялся все время обо что-то острое. И, похоже, вши у него есть, если только это не Люшино богатое воображение. Но ей показалось, что по голове ребенка, там, где волосы, что-то ползает.
        Люша подошла совсем близко, вынимая на ходу купленные для мальчика две коричные теплые плюшки. Да-да, это о нем мелькнула у нее мысль, когда она вместо четырех булочек для Алеши и Зайки попросила шесть. Мальчик смотрел в одну точку, не поворачивая головы к приближающемуся взрослому, он продолжал с усилием, но еле слышно говорить. Теперь Люша услышала.
        - Помоги мне, домик! Помоги мне, дерево! Помоги мне, травка! Помоги мне, собачка!
        Ни одной просьбы к человеку! Сердце у Люши заныло. Надежды у страдальца на людей не было. Собачку просил он помочь. Ее ведь тоже люди бросили, она поймет.
        - Возьми, покушай!- со слезами в голосе протянула Люша свои плюшки ребенку.
        Он словно одеревенел. Так и не поднял на нее глаза. И ручку не протянул за едой. «А Дарья стояла и стыла в своем зачарованном сне»,- вспомнила Люша слова, всегда заставлявшие ее плакать. Ребенок погибает. По-настоящему. Это она поняла. А дальше все пошло уже не по ее планам, не по ее воле. Но по ее совести. И, может быть, по судьбе.
        Она думала очень-очень быстро. Конечно, его надо сейчас завернуть во что-то теплое, согреть, забрать домой, вымыть, обработать от вшей голову, раны смазать зеленкой, уложить спать. И вызвать врача. Вот. Видимо, надо снять с себя куртку, завернуть его, взять на руки и идти. Он наверняка легкий. Кожа да кости. А если вшей домой занесу? Дети завшивеют. Господи, помоги мне! Помоги мне снять с себя куртку, завернуть в нее ребенка и - ничего не бояться!
        - Помоги мне, собачка!- продолжал звать мальчик.
        Да! Собачка, да! Люша вспомнила о мясе для собачки. Она очень быстро, трясущимися пальцами развернула антрекот и протянула его дрожащему псу. Тот недоверчиво, осторожно взял мясо с ее руки и принялся заглатывать его.
        - Что тут у вас происходит? Это ваш ребенок?- услышала Люша рядом с собой уверенный мужской голос. Голос барина-начальника, сытого и глухого к чужим страданиям.
        - И мой, и ваш, и ничей,- злобно сказала она, не поворачиваясь в сторону голоса.- Слушайте, что он говорит.
        Спрашивающий начальник замолк, вслушиваясь. А потом свалил. Люша не видела его, не хотелось смотреть на раскормленную рожу хозяина жизни, она просто почувствовала, что рядом никого нет. И начала медленно снимать с себя куртку.
        - Хорош раздеваться,- услышала она вновь голос любопытного к чужому горю индивидуума.
        - У вас есть лучший вариант? Пиджаком своим поделитесь? Или депутатским значком?- вспылила она, повернувшись, чтобы посмотреть в бесстыжие глаза мордоворота, не нюхавшего беды.
        Мордоворот (ну, почти мордоворот,- крупный качок, но с человеческим лицом) серьезно смотрел на нее. В руках его было развернутое уже одеяло, готовое принять в свое лоно гибнущего ребенка. Люша сделала полшажка в сторону, и мальчик в долю секунды оказался завернутым в одеяло и - на руках у мужчины.
        - Он весь горит, у него температура под сорок,- сообщил владелец одеяла.- Вы что собирались делать, когда куртку снимали?
        - Думала, домой отнесу, вымою, зеленкой промажу раны. Потом от вшей средством… Потом к врачу,- залепетала Люша.
        - Одинокая? Пьющая?- спросил мужчина. Он нес куль с ребенком куда-то. Люша еле за ним поспевала.
        Очень хотелось ответить саркастично, что, мол, одинокая, пьющая, нюхающая и так далее. Ему-то какое дело? Она ж не спрашивает его ни о чем.
        - Двое детей. Не пьющая. Но обязательно запью, как только дети вырастут. Довольны? А сам как? Одинокий? Пьющий?
        - Одинокий,- ответил благополучный мужик.- По случаю и пьющий. Не алкоголик.
        - Ага,- подтвердила Люша,- все алкоголики говорят, что они не алкоголики.
        - Тоже верно. Но я пока нет. Точно - не алкоголик.
        Люше в ногу что-то уткнулось. Собачий нос! Как же она забыла! Собачка, к которой обращался из последних сил ребенок, неотступно шла за ними.
        Они подошли к большой машине. В марках Люша не разбиралась принципиально. Дорогущий внедорожник. Дело не в этом. Что это он затеял? Куда собрался везти ребенка?
        Между тем мужик открыл заднюю дверь машины и уложил на сиденье мальчика. Потом поднял дверь багажника и показал собаке рукой, запрыгивай, мол. Та немедленно повиновалась. И после этого благородный спаситель обратился к Люше:
        - Что делать будем?
        - Я же сказала. Отвезите нас ко мне домой. Только в аптеку заедем. Там у меня школьная подруга директор. Она проконсультирует, что ему дать от температуры.
        - Нет,- покачал головой мужик.- В больницу его надо. Полный осмотр, диагностика, комплексное лечение. И как можно быстрее. Я его в больницу отвезу. Там и в органы соответствующие отзвонят: ребенок-то при смерти у нас. Неизвестный, брошенный кем-то ребенок. Найдут тех, кто его в такое состояние привел. Ну, и так далее.
        - А как я узнаю, что вы его именно в больницу?- начала Люша.
        - Ну как? Вместе же поедем!- удивился мужик.- Вместе нашли, вместе поедем. Ясное дело.
        Она молча залезла на высокое сиденье рядом с водителем.
        - Вы тут близко живете?- спросил мужик, выруливая.
        - Совсем рядом. Вон, за магазином мой дом виден, большой, сталинский.
        - Так это и мой дом!- воскликнул новый знакомец.- Что это я вас раньше не видел?
        - И я вас не видела.
        - Я тут, правда, не так давно живу. Квартиру свою разменял, большую. Дом за городом купил и однушку тут вот. Раньше мы все за городом жили. До развода. А сейчас тут. И до работы близко. А вы тут старожил?
        - В этом доме - больше пятнадцати лет. Вышла замуж, муж здесь квартиру купил. А родительский дом тоже очень близко, я сюда потому и хотела, чтоб из своего района не уезжать.
        - Да и я раньше тоже тут недалеко жил. Странно, что не встречались.
        - Не до того нам было, чтоб встречаться,- сказала почему-то Люша.
        - Ну да. Это точно. Не до того. Я вот женился-разводился. Только-только мозги на место встали.
        - И я женилась-разводилась. Муж потом ушел. А квартиру мне оставил. Спасибо ему.
        - А чего ушел-то?
        - Другую встретил. Моложе, красивее.
        - И детей не пожалел?
        - Не было у нас детей. Это у меня потом дети появились. От другого. Но и с другим - не сложилось. И все равно! Но в какую больницу мы едем?
        - В очень хорошую,- коротко ответил собеседник.- Сейчас увидите. Меня, кстати, Иван зовут. Иван Юрьевич Духнов, если полностью.
        - А меня - Люша. Люсия Алексеевна Ярцева. Но так никто не называет. Так что - Люша.
        - Очень приятно, Люша. Классное имя!- Иван засмеялся.- Может, на «ты» будем?
        - Хорошо, давайте на «ты», то есть - давай.
        Иван позвонил кому-то и кратко объяснил ситуацию с ребенком. Просил, чтобы в приемный покой специалист сразу подошел, счет на секунды.
        - А ты кто, Иван, вообще-то?- спросила Люша.
        - Вообще-то врач.
        - Педиатр?- Люша в глубине души уже радовалась такому классному знакомству с врачом, к которому потом можно будет обратиться за помощью, если что с детьми стрясется.
        - Нет. Специальность - челюстно-лицевая хирургия. Пластический хирург. Я и в этой клинике работаю, и в частной. Так что здесь у нас все свои. Вылечим парня.
        - Точно?
        - Точно только Господь Бог знает, но нам не скажет. А мы будем надеяться и стараться.
        Они подъехали к зданию, над входом в которое значилось: «Приемный покой». У дверей уже стояли медсестры с каталкой, ждали их. Иван вынес мальчика. Глаза ребенка были закрыты. Он молчал. Понял, что помощь уже пришла и звать никого больше не надо? Или? Или доживает последние минуты жизни? Люшу трясло. Она шла, стараясь поспевать за широким шагом Ивана.
        - Ваш ребенок?- с оттенком неприязни, как показалось Люше, спросила у нее медсестра.
        - Наш общий,- ответил внушительно Иван, как она совсем недавно отвечала ему.- Мы его у магазина нашли, стоял бредил. В майке одной и босиком. Давайте быстро его на осмотр, а я в регистратуре все доложу, с деталями. Потом зайду, поинтересуюсь. Зайдем то есть, да?
        Иван кивнул Люше.
        Каталка с мальчиком быстро исчезла за матовыми стеклянными дверями.
        Они рассказали в регистратуре, где и как обнаружили ребенка. Потом, по телефону, то же самое пришлось доложить полиции.
        - Слушай,- предложил Иван,- давай-ка на обратном пути к участковому нашему зайдем. Вдруг он знает, откуда парень. Ведь скорей всего он босиком не издалека к магазину пришел, как думаешь?
        - Давай зайдем. Только у меня с одиннадцати работа онлайн. Я должна дома быть.
        - Успеем тысячу раз,- посулил Иван.
        Люша глянула на часы: всего девять! Всего-то меньше часа назад она распрощалась с Зайкой в детсаду. Не может быть! Ей казалось, что прошло по меньшей мере часов пять. И все-все вокруг нее изменилось.
        Они хотели было пройти к ребенку, справиться о перспективах. Врач вышел к ним сам.
        - Ну, что сказать… Будем выцарапывать. Пневмония двусторонняя. Раз. Крайняя степень истощения - два. Педикулез - это три, но это так, ерунда.
        - Педикулез - это?- вопросительно глянула на Ивана Люша.
        - Это вшивость, это забудь. В два счета выведем,- успокоил тот.
        - Но там и еще… Разобраться надо. Кровь взяли на ВИЧ, РВ, гепатит. Обследуем всего. Но пока надо из пневмонии вытаскивать.
        - Тогда мы сейчас поедем,- решил Иван.- Если что-то срочное: я на телефоне в любое время. Если нет, я сам отзвонюсь через пару часов.
        - А поесть ему можно привезти? Соки? Бульон? Фрукты?- спросила Люша.
        - Обязательно. Все привезете. Но чуть позже. Сейчас мы его выходим, а потом и до соков очередь дойдет,- пообещал доктор.
        Они попрощались с врачом и бодро отправились к машине Ивана.
        - А что с собакой? Ее надо куда-то пристроить,- вспомнила Люша.
        Она опять услышала внутри себя детский тихий монотонный голосок: «Помоги мне, собачка», и сердце ее сжалось.
        - Как он говорил: «Помоги мне, собачка», а? Это что ж творится такое на белом свете?- услышала она возглас Ивана.
        Похоже, думали они об одном.
        - С собакой, Люша, все просто. С собакой мы решим все в пять минут!- весело сказал Иван, открывая дверь машины перед дамой.
        Пес радостно приветствовал их из своего убежища.
        - Собака сейчас будет обследована, выкупана, пострижена. И потом останется жить у меня,- продолжил Иван свою мысль.- С собакой просто. Вот с человеком как быть?
        - Человека… придется мне взять человека,- неожиданно для самой себя проговорила Люша.- Не знаю, как это делается, но если дадут, я возьму.
        - У тебя двое. А у меня никого. Я взял бы. Но мне вряд ли дадут: одинокий разведенный мужик - сама понимаешь, кто. Педофил или гей. Или все в одном флаконе.
        - Если так, и мне могут не дать - я тоже разведенная.
        - Слушай, а кстати, вот скажи мне, разведенная мать, без обид: разные туфли - это концептуально?- не выдержал Иван.
        - Да! Именно так! Жаль, ты меня в восемь утра не видел. На мне еще колготки были. На шее. Детские. Вместо шарфа,- горестно поведала Люша.
        - И чего это? В знак протеста?
        - Ага. Против раннего вставания. Понимаешь, концепция такая: пока соберешь двоих детей с вещами на выход, едет крыша. А когда едет крыша, незаметно для себя обуваешься вот как я сейчас. Да еще и колготки вместо шарфа на шею наматываешь.
        - Супер!- отметил Иван.- Как все просто оказалось! А ведь фиг знает что подумать можно. Успокоила ты меня.
        - Не собиралась ни волновать, ни успокаивать. Я такая, какая есть. И мне не надо, чтоб кто-то меня принимал или не принимал. Мне не надо даже, чтобы на меня смотрели. Не нравится - можно отвести взгляд. И все. Я же не спрашиваю, почему ты в одинаковых туфлях. И тому подобное,- возмутилась Люша.
        - Ладно, не заводись по пустякам. Ну, ошибся я в первом своем впечатлении. Умей прощать.
        - Сам умей прощать. И не поддаваться первым впечатлениям. Осуждение - это знаешь что такое? Грех. Вот и справляйся,- огрызнулась Люша.
        Ей хотелось домой. Отдышаться, подумать немного, маме позвонить, та наверняка уже волнуется без привычного утреннего Люшиного звонка. Но мама, будто почувствовав дочкину тоску, позвонила сама.
        - У тебя все в порядке, детонька?
        - У меня - да, мамуль. Ребят отвела. Скоро дома буду. Тебе все купила.
        - А я к тебе сейчас пойду. Котлеток нажарила вам на ужин. Замечательный телячий фарш при мне прямо вынесли. Такие котлетки - Лешенька хорошо их кушает. Я занесу, посмотрю на тебя и пойду. У меня ученики после двух косяком сегодня.
        - Так и не ходи. Я сама к тебе забегу.
        - Я уж собралась. Двигаться тоже надо. Все. Жди.
        Разговор закончен.
        - Мама,- сказала Люша Ивану,- ко мне собирается. С котлетами.
        - Завидую. Лучше бы ты этого не говорила. Сердце мое не камень. Тем более я не завтракал.
        Он взял Люшин телефон (она так и держала его в руке после маминого звонка) и быстро набрал какой-то номер. Тут же забрынькал его аппарат.
        - Это я контактами обменялся,- пояснил Иван.- Ты сохрани мой номер. Нам с тобой теперь вместе многое суждено.
        С этим нельзя было не согласиться.
        - Мама пешком к тебе идет?- услышала она вопрос.
        - Ага.
        - Сколько ей идти? По времени?
        - Ну, она еще не вышла. И идет медленно. Минут двадцать, как минимум.
        - Отлично. Тогда давай так. Вместе сейчас к участковому нашему зайдем. Поспрашиваем, не знает ли он мальчишку. Если наш, с его участка, обязательно должен знать. А я думаю, что наш. Я на ступни его посмотрел. Грязные, конечно, но не стоптанные так, как будто он долго пешком босой шел. Думаю, выскочил из дому больной, в бреду, к магазину поплелся. А дальше идти не мог.
        - Мы, конечно, сходим с тобой к участковому. Только как он определит, о каком ребенке речь? Нам бы фото какое сделать! Как я не догадалась, вот сглупила-то!- огорчилась Люша.
        - Я догадался,- довольно произнес Иван,- вот, смотри. Я, как подходил еще, понял, что с парнем что-то не то. И вот - видишь? Запечатлел.
        Он протянул телефон, на экране которого во всех жутких подробностях предстал ребенок в майке. И чуть левее - Люша спиной, в куртке.
        - Слушай,- испугалась Люша,- может, мне переобуться? К участковому?
        - Ну смотри сама. Время идет. Мама тебя на улице потом ждать будет.
        - Не, у нее свой ключ. Я ее предупрежу, если что.
        - Тогда давай. Твоя правда. Тебя к какому подъезду везти?
        - К седьмому,- Люша указала направление движения.
        - Ну, ничего себе! Это ж надо!- поразился Иван.
        - А чего - ничего себе?- не поняла Люша.
        - А того! Это мой подъезд! Я тут живу! Нет, ну это ж надо! Только не говори, что ты на восьмом этаже живешь, а то я по законам чести должен буду застрелиться. Иначе не смою свой позор,- прогудел сосед.
        - Не волнуйся! Жить будешь! Мы на седьмом! А ты, я поняла, ты, я теперь знаю, из какой квартиры. У тебя долго ремонт делали. Грязно было ужасно, стучали. Мы все ругались с работягами. А потом - тишина. И я все думала, где ж эти новые соседи, въехали, нет? Ремонтировали, ремонтировали, а потом никого и не видать.
        - Да мы… я то есть, за городом поселились. Я оттуда на работу ездил. Иногда только ночевал, перед операционным днем, чтоб не опоздать,- пояснил Иван.- Похоже, мне опять повезло! У тебя иногда бывают котлеты…
        - А самому слабо котлет нажарить?
        - Нет, очень даже не слабо. Давай я тебя на котлеты приглашу. Но не сегодня. Я, видишь, так ничего и не купил поесть, хотя шел с этой целью.
        Куда все катится
        У участкового им повезло. Во-первых, он был на месте. Во-вторых, ребенка признал сразу.
        - Это Алеша Карташов. Из вашего же дома. Только из второго подъезда.
        Иван коротко поведал, где и в каком состоянии найден был ими Алеша Карташов. Участковый не удивился ни капельки.
        - Надо в больницу срочно позвонить,- встрепенулась Люша.- Имя, фамилию, адрес сообщить.
        - Это само собой,- кивнул участковый.
        Впрочем, Иван уже и так звонил врачу.
        А потом они все вместе пошли ко второму подъезду, чтобы посмотреть, что там происходит с матерью Алеши Карташова. По пути участковый вводил их в курс дела.
        История Алешина оказалась простой. Пора бы уже привыкнуть, но - не получается. Происходит он из известной семьи. Прадед - академик, прабабка - профессор. Да, да! Они самые. Фамилия на слуху. Да и отец прадеда тоже какой-то был знаменитый деятель. Партийный, что ли. Вот тут у них квартира, стало быть. Четырехкомнатная. Дом был - полная чаша. Родилась у них одна-единственная дочь. Тоже наукой занималась, тоже профессор чего-то там. Жила с мужем в этой же самой квартире. У дочери академика рождается опять же дочь. Ей дают фамилию академика, чтоб, значит, род продолжить. И чтоб жить на этом свете полегче было изначально.
        И все хорошо, да? На руках только козыри. Квартира, дача, связи, хорошая фамилия и светлое будущее. Значит, можно спокойно, если что, отправляться в мир иной, поскольку в этом все сделано по полной программе. Академик ушел первым. Через пару лет прабабушка-профессор отправилась вслед за супругом. Их дочь с мужем, очень приличные и работящие люди, живут дальше. Растят дочь Анастасию. К ним вопросов нет. Полная тишина и благодать. Шесть лет назад умирает муж. Онкология. Причем очень неожиданно и скоротечно умирает. Дочь Анастасия заканчивает школу, поступает в университет и довольно скоро рожает мальчика Алексея. Того самого ребенка, что стоял у продуктового магазина, надеясь на помощь травки, деревца или собачки. Алексей Карташов - полный тезка того самого академика, кстати говоря. Отца у ребенка нет. Они сейчас часто рождаются сами по себе. От матерей. Мода такая. Матери, поди, и сами без понятия, от кого и как. Ладно. Значит, мать Анастасии берется растить ребенка. И растит. Гуляет с ним, кормит. Еще работает при этом.
        - Я знаю этого ребенка!- выкрикнула вдруг Люша, схватившись за голову.- Я гуляла с Зайкой, дочкой моей, во дворе, в колясочке. А бабушка его с ним стала выходить. Он немного младше моей. Только я его не узнала сегодня. Это совсем другое лицо. Он был щекастый, пухленький, спал все время.
        - Так это когда было!- вздохнул участковый.
        И он продолжил рассказывать Алешину биографию. Ушла Алешина мама в отрыв. Загуляла сильно. Прямо покатилась - не остановишь. Но пока бабушка была жива, она как-то все держала. И надежда была, что, может, выправится, опомнится девка. Мать ее, конечно, все скрывала, но видно было по Анастасии, когда она по двору шла, вся с виду пыльная и никакая, что наркотики она берет серьезные. И чем дальше, тем хуже. Хотя все вроде тихо, соседи тогда не жаловались. Но вот год назад бабушка Алешина умирает внезапно. Обширный инфаркт. И все. Конец. «Скорая» приехала, когда пошла уже агония. Она, эта мать Алешина, жила-то после смерти матери припеваючи. Видать, дачу продала или другую какую недвижимость. Что-то у них было. Ну, и жила, компании у нее были - человек по пятьдесят, дневали и ночевали. Темные личности всякие. Соседи мне постоянно жаловались. Я к ней приходил. Разгонял ее дружков. Квартира, конечно, за полгода в притон превратилась, вонь, смрад. Я ее предупреждал: лишат тебя материнских прав, опомнись. Ее на пару недель хватало после моего с ней разговора. Потом опять. Два месяца назад я ей сказал: «Есть
такая статья «Отобрание ребенка при непосредственной угрозе жизни ребенка и его здоровью». Последнее предупреждение делаю. Не прекратишь, все. Пойдет ребенок в приют. А ты - под суд».
        Надо было тогда уже отбирать. А я семью всю помнил. Надеялся, вдруг дойдет до нее. Она хорошая девочка была. Как ее угораздило… И после разговора моего, мне показалось, подействовало. Соседи говорили, толпы перестали ходить. В доме вроде порядок какой-никакой навела. Но им верить нельзя, наркошам. У них ни совести, ни души, ничего не остается. Какие-то проблески, может быть. Я-то на ее материнские чувства надеялся. А оно - вот как, видишь! Теперь уж точно: ее под суд, сядет она. А парнишку в детдом. У него никого нет из родных.
        - Я его усыновлю,- сказал Иван.- Выращу. Лишь бы выздоровел сейчас.
        - И я. Я тоже усыновлю. Я его с рождения знаю. И я его нашла. То есть - первая увидела,- подхватила Люша, совершенно неожиданно для самой себя.
        - Доченька! Люшенька! Что случилось? Ты куда?- послышался из глубины двора тревожный голос Люшиной мамы.
        - Ну вот! Не успела!- шепнула Люша Ивану.
        - Что-то произошло, а ты мне не говоришь? Я так и чувствовала!- Мама уже была совсем рядом.
        Иван взял из ее рук явно тяжелую сумку.
        - Мамочка, все в порядке. Ты иди домой. Я сейчас тоже приду. Пять минуточек. Мы вот с соседом нашим, Иваном, познакомься, кстати, нашли у продуктового мальчика. А он оказался, помнишь, Алешей Карташовым. Я с его бабушкой гуляла, когда Зайка грудная была. И мы сейчас идем к нему домой, с матерью его разговаривать.
        - Господи, господи! Что творится-то! Где ребенок?
        - Он в больнице, мам. В тяжелом состоянии. В очень тяжелом.
        - Я с вами иду!- решительно скомандовала мама и, протянув руку Ивану, представилась: - Виктория Александровна, очень приятно. Давайте я сумку свою понесу.
        - Очень приятно, Виктория Александровна! Я - Иван. Вы за сумку не беспокойтесь. Мне нетрудно. Хотя, как вы такую тяжесть тащили, я не понимаю.
        - Для любимых никакая тяжесть не страшна,- гордо подняла голову мама.
        - С мамой лучше не спорить,- засмеялась Люша,- она же Виктория. Всепобедительная.
        - Но сумку все равно не отдам,- заявил Иван,- от нее котлетами пахнет.
        Похоже, этим заявлением он очаровал материнское сердце Виктории Александровны.
        - Котлеты вас ждут!- пообещала она гордо.
        Они довольно спокойно вошли в подъезд. Долго ждали лифта, переговариваясь. Мама уточняла детали происшествия, поражаясь каждому слову. Поднялись на самый верхний этаж.
        - Налево их квартира,- указал участковый.
        Он позвонил. Полная тишина. Справная черная металлическая дверь, обшитая искусственной кожей. Вид полного достатка и благополучия.
        - Дома ее нет, что ли?- пробормотал участковый и взялся за ручку двери. И дверь легко открылась.
        - Заходим,- велел участковый.- На телефон снимайте все, по порядку. Это для протокола. И не трогаем ничего.
        Запах в квартире стоял, как в бомжатнике, невыносимый.
        Иван с участковым переглянулись.
        - Женщины пусть тут пока побудут,- велел представитель власти.
        Люша взяла мамину сумку из рук Ивана. Мужчины ушли в глубь коридора.
        - Что творится!- сказала мама.- Вокруг одна беда. Как детей прятать? Куда?
        Люша хотела сказать, что надо будет усыновлять Алешу, ведь мать за такое лишат родительских прав стопроцентно. Но не успела. Иван позвал ее:
        - Люша, мама пусть останется там. А ты подойди.
        Мама не возражала. Теперь она взяла из рук дочери две сумки, но ставить их на пол явно брезговала.
        - Мам, ты бы лучше на площадку вышла. Или на улицу спустись,- велела Люша и пошла в дальнюю комнату, откуда звал ее Иван.
        - Смерть у нас. Все. Некого родительских прав лишать. Сама себя лишила,- сказал участковый, кивая на матрас в углу комнаты, на котором лежала молодая женщина.
        - Дня три уж лежит, судя по всему,- подтвердил Иван.- Но тут уж бригада будет работать. Судмедэксперт точно скажет.
        - Ее убили?- ужаснулась Люша.
        - Не факт. Может, и передоз. А может, устроили передоз. Квартира-то, видишь, какая. Кому-то надо было. Сейчас на мальца опеку оформят, потом квартиру продадут, а мальца вот так же - передозом… - Участковый достал носовой платок: дышать в комнате было невозможно от тошнотворного запаха.
        - Сейчас все подъедут. Вы уж останьтесь понятыми,- попросил он.- Протокол подпишете.
        - Останемся, конечно,- подтвердила Люша, идя к выходу.- Только ребенка никаким опекунам я не отдам. И квартиру его никто не продаст. Вырастет и будет жить в своей квартире.
        - Не скажи гоп,- мрачно заметил участковый.
        - Вырастет и будет нормальным парнем, и квартира у него будет,- поддержал Иван.- И никому его не отдадим.
        - Сейчас знаешь, сколько на него добрых теть-дядь губищи жирные раскатают. И жизни лишат, если кто сунется,- качнул головой участковый.
        - Ребенку нужен в больницу страховой полис, свидетельство о рождении (там прописка)!- раздался строгий голос Виктории Александровны от лифта.- В опеку я позвонила. Я заслуженный учитель. И посмотрим, кто кому кого не отдаст. Убийцы!
        Все это прозвучало так умилительно грозно, что все трое, только что стоявшие у тела Алешиной матери, невольно улыбнулись.
        - Мамочка моя, золото мое!- нежно произнесла Люша.
        - А этот полис тут фиг найдешь,- констатировал Иван.
        - Искать придется,- согласился участковый.- Нам и паспорт умершей понадобится, иначе свидетельство о смерти не выпишут.
        Ну что? Пошли они снова в этот, словно войной разоренный, некогда более чем благополучный дом. Кое-какая мебель еще сохранилась. Самая громоздкая. Холодильник был на месте, пустой, но работающий. Даже книги в книжных шкафах - кому они сейчас нужны. Рояль в гостиной, пыльный, как и все вокруг. Где искать?
        Ящики массивного письменного стола в просторной комнате с эркером, служившей некогда кабинетом деду-академику, были забиты какими-то бумагами с формулами, квитанциями. Знал бы академик, что станется с его внучкой и правнуком! Ну, знал бы. И что? Мало их знают? Мало живых страдают и тянут до последнего своих уничтожаемых ползучими гадами потомков? Этому, конечно, повезло умереть с сознанием хорошо прожитой жизни. А вот как умирала его дочь? Впрочем, думать можно было все, что угодно, а документы полагалось найти.
        Время приближалось к одиннадцати. Люша позвонила на работу, предупредив, что не может находиться онлайн, поскольку должна быть понятой из-за убийства соседки. Мама все-таки отправилась домой.
        Не может быть, чтобы в квартире исчезли все документы. Что-то обязательно должно сохраниться. Они даже крышку унитаза подняли, заглянули в морозилку, в духовку. Просто так, для очистки совести, подняла Люша крышку рояля. Вроде ничего. Струны натянутые. Под ними… Да! Под ними углядела она пластиковую папку такого же золотого оттенка, что и дерево под струнами.
        - Смотрите,- позвала она.- Тут, может быть, что-то есть. Или это к роялю относится?
        Осторожно вытянули папку. Многое из того, что они искали, находилось именно в ней. Все свидетельства о смерти, какие-то кладбищенские бумаги, свидетельство о рождении Алексея Алексеевича Карташова с прочерком в графе отец. Копия завещания. Оказывается, бабушка завещала квартиру внуку-младенцу, а дачу - дочери. Вот дачу, видимо, дочь и продала, на что и гуляла, сколько могла. Тут же хранились страховые полисы. Видимо, в какую-то минуту просветления девушка решила как-то замаскировать важные документы.
        Паспорт обнаружил судмедэксперт под подушкой у покойницы. Там же лежало важное сокровище: купюра достоинством 1 тысяча рублей.
        - Трое суток пролежала, не меньше,- постановил эксперт.- Проведем все исследования. Но на первый взгляд уверенно говорю: передоз.
        Что происходило с ребенком эти трое суток, когда мертвая мать спала вечным сном, это еще предстояло узнать. Если только мальчик выживет и вспомнит что-то.
        - Я беру полис и свидетельство о рождении для больницы. Еще надо бы в поликлинике его карту взять. Там прививки и все такое,- объявил Иван.
        Наконец, они расписались в протоколе. Тело увезли в морг, двери квартиры опечатали.
        - Ну и денек,- сказал Иван, когда они спускались в лифте.- А я, представь, утром зарядку делал и думал: как я одинок, да и ладно. Привыкать к одиночеству собрался.
        Люша засмеялась:
        - А я вчера об этом думала. Перед сном. Дневник свой старый нашла, почитала и решила, что никого-никого мне в жизни не надо. Буду одна, и все.
        - Ничего себе! Это ты-то одна! С двумя детьми - разве можно быть одной?
        - Очень можно!- убежденно сказала Люша.- Еще как. Детям все отдаешь. Все! И с ними, конечно, не скучно. Но… Ладно, замнем эту тему. Я для себя все решила.
        - Вчера?- спросил Иван.
        - Вчера,- подтвердила Люша.
        - А я сегодня!
        - Ну и хорошо! Пойдем котлеты есть, что ли?
        Иван засиял.
        - Котлеты! Ура! Только я через пятнадцать минут ровно нагряну. Мне же пса надо в ветеринарку завезти. У меня тут рядом есть подруга, вместе в меде учились, а потом она почему-то в Айболита переквалифицировалась, свою клинику открыла. Я уже договорился. Пса завезу, она осмотрит, отмоют его. Если ничей, станет мой. А если чей-то, будем искать.
        Люша совсем забыла про собаку. Надо же! Иван помнил все! Вот удивительный человек ей встретился: такого ей и не попадалось. Хотя… Первый муж. Вот точно такой же был. «Осторожно,- велела себе Люша.- Помни: одиночество - отличная штука. Ты счастлива, пока одна. Никто не может сделать тебе больно. Одиночество - твоя сила».
        Долгожданные котлеты
        Дома пахло котлетами и борщом. Мама уже все содержимое своей сумки-самобранки разложила по полкам в холодильнике. Накрыла на стол. На троих.
        - И где же Иван?- разочарованно протянула она.- Он же котлеток хотел!
        - Сейчас придет, с собакой поехал к ветеринару. Мы же не только ребенка, мы еще и собаку нашли. Он будет скоро, не волнуйся. Бредил твоими котлетами,- утешила маму Люша.
        - Только, Люшенька, собачку нам не надо, мы не справимся. Мальчика обязательно возьмем, обязательно! Я выращу! А собачку мы не потянем,- просительно заговорила мама.- Собачка - это грязь в доме, глисты, инфекция, беспорядок. При трех детях нам собачку - никак.
        Люша не выдержала и расхохоталась. Ну, правда! Ну у кого еще такая золотая мамочка? Спокойно и радостно соглашается растить чужого ребенка - такого! И опасается собачки.
        - Мамуль! Собачку Иван нам не отдаст. Он ее берет. Тут даже говорить не о чем!
        - Хороший он человек, Люш,- прочувствованно сказала мама.- Женат?
        - Только развелся. А что? Ты ищешь жениха?
        - Ищу! Тебе! Жениха! А что? В этом есть что-то плохое? Порочное? Хотеть устроить личную жизнь дочери?- мама выразительно смотрела на Люшу, всем своим назидательным видом давая понять, насколько та еще глупа, незрела и безответственна.
        - Все хорошо, мамуль, успокойся. Только нельзя в каждом встречном-поперечном спутника жизни мне видеть. И я сыта спутниками, мамуль. У меня все хорошо,- стараясь быть убедительной провозгласила Люша.
        Она наконец спокойно, не спеша, умылась, расчесала волосы и даже переоделась. Дом, милый дом! Только ты даешь силы! На душе у Люши было спокойно и радостно, несмотря на утренние переживания.
        В дверь позвонили. Она побежала открывать, зная, что это Иван, и радуясь тому, что мама будет сейчас кормить его котлетами, сердиться на его плохой аппетит, шутить.
        Иван вошел с улыбкой. Как домой. Вручил несколько шоколадок:
        - Вот, ребятам твоим. Не знал, какие они любят.
        - Они почему-то молочный едят. Фу! А я зато - вот, черный с орехами. Это - мне будет, ладно?- обрадовалась Люша.
        Мама за столом ворковала, как голубица.
        - Вам еще борща подлить, Иван? А сметанки?
        - Да!- с вожделением подтверждал Иван.- И борща, и сметанки! Неужели это вы все в своей сумке принесли, Виктория Александровна?
        - Конечно! Борщ в специальных пластиковых банках, видите? Ешьте, ешьте, я завтра новый супчик принесу. Это ж одно наслаждение смотреть, как он кушает!
        - Вы только не носите! Я за вами заезжать буду. Тяжело такое нести. Вредно для позвоночника,- велел Иван между делом.
        Он выглядел совершенно счастливым.
        Люша смотрела-смотрела на него и рассмеялась.
        - Ты чего?- поднял на нее глаза Иван.- Ем не так?
        - Почему не так? Очень даже так,- продолжала смеяться Люша.- Я просто вспомнила, что когда тебя увидела там, у магазина, подумала про тебя «мордоворот». А ты совсем не он.
        Иван тоже рассмеялся.
        - А я про тебя подумал «психическая», ты только не обижайся.- Иван опасливо глянул на Викторию Александровну.
        - Почему же вы так подумали?- с живым интересом отозвалась та.
        - Мам, я сегодня утром очень спешила, не причесалась, туфли разные напялила.
        - А, это пустяки. Бывает.
        - Я потом тоже понял, что это совершенные пустяки. Вообще нельзя выводы о человеке на голодный желудок делать.
        - Сейчас я похорошела?- засмеялась снова Люша.
        - Невероятно!- подтвердил Иван.- Стала как белая Лебедь. Помнишь? «Глядь: поверх текучих вод Лебедь белая плывет». Такая стала.
        - За прекрасные слова полагаются котлеты!- торжественно провозгласила мама, поднося Ивану тарелку с горкой котлет.
        - Главное: не привыкать!- воскликнул Иван, набрасываясь на долгожданные деликатесы.
        - Как мне повезло сегодня! Какой у меня едок замечательный появился!- сияла мама.
        И Люша почему-то думала, что ей повезло. Странный день. Столько всего. И такого ужаса. А она сидит дома и чувствует, что ей повезло. Ну - бывают такие особенные дни. Главное - не привыкать. Правильно сказал Иван!

* * *
        Потом они распрощались. Маме пора было домой, вот-вот ученик должен был подойти. Иван вызвался ее подвезти. В три у него начинался консультационный прием пациентов.
        - Я позвоню,- целуя дочку на прощание, пообещала мама.
        - И я вечером позвоню, после девяти. Про состояние Алексея будет известно. Ну и вообще. Можно?- спросил Иван.
        - Нужно!- уверенно припечатала мама.
        - Конечно, можно, я ждать буду,- поддержала Люша.

* * *
        Мама позвонила через десять минут. Люша еще и со стола убрать не успела.
        - Я дома! Он меня довез,- возбужденно заговорила мама.- Очень прошу тебя: приглядись и не фыркай! Ты поняла?
        - Ма-ам! Ну что ты в самом деле! Мне работать надо! Ну, случайная встреча. Ну, сосед. Дальше что?
        - Я тут недавно слышала фразу. Она мне очень понравилась. Вот: жизнь - это океан ветвящихся возможностей. Понимаешь? Возможностей много! Океан! Только надо свою увидеть и не упустить.- Виктория Александровна уже отчетливо видела цель и не видела препятствий к ее достижению.
        - Мамочка, мне уже хватило тех ветвящихся возможностей, которые меня поимели по полной программе. Давай не будем. Ладно?- взмолилась Люша.
        - Давай будем!- постановила мамуля, отправляясь натаскивать очередного ученика на сдачу ЕГЭ.
        Ты ведь тоже любишь вечера?
        Иван позвонил, когда Люша только-только уложила детей.
        - Ну ты как? Показать тебе собачку? Я после работы заехал, забрал его, не узнаешь!
        - Покажи,- шепотом отозвалась Люша.- Только он лаять не будет? Моих бы не разбудить.
        - Он молчаливый,- тоже шепотом отозвался Иван.- Вообще не лает.
        Люди всегда начинают шептать в трубку, если с ними говоришь тихо. Рефлекс такой.
        - Спускайтесь,- велела Люша,- я дверь открываю.
        Собака была просто неузнаваема. Выкупана, подстрижена. Пес и сам осознавал, что хорош собой, и смотрел гордо и радостно. Ребра только у гордеца сильно выступали: явно голодал последнее время.
        - Знакомься,- представил Иван,- зовут его Парнас и там еще много чего, он породистый. А мы с ним договорились, что звать я его буду Парень. Да, Парень?
        Парень радостно завилял хвостом.
        - Как ты узнал?- удивилась Люша.
        - Это не я, подруга моя. У Парня чип, а если чип, всю информацию о нем можно узнать. Вот я пока работал, все о нем и выяснили. Он сам-то - мужчина в полном расцвете сил. Ему три года всего. А вот хозяйке его лет было немало. Ну, обычная история: хозяйки не стало, Парня на улицу выгнали. Сирота он.
        - Был сирота,- сказала Люша,- а теперь у него есть ты. И я, если что.
        - Это точно! Он ведь натерпелся. Да и жить ему оставалось… не знаю сколько. Но тут ездят всякие: увидят собаку бесхозную, убивают. Укол - и нет собаки. Или отраву какую дадут сожрать.
        - Повезло ему,- сказала Люша.
        Парень, понимая, что речь идет о нем, вилял и вилял хвостом.
        - Пойдем, накормлю тебя, ты ужинал после работы?- предложила она гостю.
        - Представь себе, нет, от ужина не откажусь. Но потом - я твой должник, потом я буду всех вас угощать: тебя, маму твою, ребят.
        - На нас не напасешься,- отмахнулась Люша.- Ты и не думай. Вот, ешь. Котлеты опять. Борщ еще остался. Будешь?
        - Обязательно! Со сметаной!
        - Как ты думаешь, если Парню дать котлету, ему не повредит?
        - Уверен, что он будет счастлив.
        Парень хрумкнул, сглотнул - и нет котлеты.
        - Его надо моим детям показывать, как едят хорошие люди,- сказала Люша.
        - И хорошие собаки,- поддержал Иван.
        - Что с ребенком, ты узнавал?- спросила Люша.
        - Ясное дело. Я им и номер полиса продиктовал, и все данные. Не раз созванивались. Лечат его. Он тяжелый. Но все усилия будут приложены.
        - Знаешь, что мама моя сказала? Я веселилась. Говорит, собачку, Люшенька, мы не возьмем, от собачки зараза деткам, глисты. Нам ведь теперь о трех детках заботиться придется. Сказала, как о само собой разумеющемся деле, представь,- похвасталась Люша.
        - Мама у тебя суперская,- подтвердил Иван.- Только давай сейчас не говорить о том, кто ребенка будет воспитывать. Во-первых, пусть он поправится. Его жизнь на волоске сейчас… А во-вторых, я вообще-то хочу усыновить этого ребенка. У тебя двое. А у меня - никого. Понимаешь?
        - Давай отложим разговор. День такой был… длинный. Столько всего. Главное, чтоб ребенок жил и был здоров. Остальное решится как-нибудь,- попросила Люша.
        - Да, спать пора. У меня завтра операционный день. С раннего утра. Ты сова или жаворонок?- Иван встал из-за стола и стал собирать тарелки.
        - Ты оставь, я завтра с утра все уберу, сил сейчас нет,- махнула Люша рукой.- Я была сова, а теперь я медведь-шатун. Я спала бы и спала, а мне не дают. Особенно с утра. Люблю подольше поспать, а не получается никак. А ты?
        - Я - супержаворонок. Легко встаю в пять утра. Но и лечь люблю не позже десяти. Если только не летом. Летом темнеет поздно. Пока свет, я могу и не спать.
        - А я люблю вечера. Так хорошо: день прошел, все дела переделаны, на душе покой, можно помечтать… - вздохнула Люша.
        Иван улыбнулся и пропел тихонько:
        Вечер бродит по лесным дорожкам,
        Ты ведь тоже любишь вечера…
        Хорошо пропел, задушевно. Так бы и слушать, слушать. Но время жизни у Люши сейчас другое: не до песен.
        - Спокойной ночи, малыши,- сказала она.
        И малыши - Иван с Парнем - отправились к себе на восьмой этаж.

* * *
        В очередной рабочий день Иван, как обычно, вышел на балкон разобраться с погодой. Из подъезда торопливо выскочила женщина с двумя ребятами. Опять, как и в прошлый раз, тащила она в одной руке школьный рюкзак, в другой - набитый чем-то пластиковый пакет и объемную женскую сумку. Люша с сыном и дочкой. Бегут и еще переговариваются о чем-то.
        - Надо было их довезти,- подумал Иван.- Каждое утро она с этими сумками.
        Но и его утро уже не было пустым и одиноким: он пробежался с Парнем, купил ему в ларьке еды. Времени на все оказалось впритык. Когда заботишься о ком-то, минуты бегут с огромной скоростью.
        Любимое дело
        - Иван Юрьевич! Мы приехали. Мы готовы.
        Две фигурки встали при его приближении. Мать и дочь. Мать - непростой персонаж, волнуется, психует, трясется, но делает вид, что бодрится. Хотя пора бы уже привыкнуть: столько лет они периодически встречаются.
        - Вижу, что готовы! Настроение бодрое? Да, Василиса? Да, красавица? Сделаем тебя еще совершенней сегодня!
        Девочка улыбается в ответ на добрые слова доктора. И улыбка у нее очень милая. А что прежде было - знают только несколько человек: родители малышки и врачи. Да и зачем кому-то еще знать?
        Василисе сейчас восемь с небольшим. И знаком с девочкой Иван почти всю ее жизнь. Буквально с первых дней ее появления на свет. Ребенок родился с врожденными аномалиями: с заячьей губой и волчьей пастью. Такой комбинированный дефект встречается почему-то чаще у мальчиков. У девочек - волчья пасть. А этому младенцу досталось и то и другое. В первые два месяца беременности у плода формируется челюстно-лицевые органы. У большинства серединная линия губы соединяется и зарастает как раз в этот период. Но бывает, что ткани верхней челюсти и носовой полости не срастаются. И тогда у младенца верхняя губка оказывается разделенной расщелиной, которая доходит до носа и приоткрывает десну. Это и есть заячья губа.
        В случае волчьей пасти не срастаются верхняя челюсть и твердое нёбо.
        Ребенок не может даже питаться полноценно: часть пищи попадает в нос.
        Когда матери видят новорожденного с заячьей губой и волчьей пастью, они обычно впадают в отчаяние, постоянно задавая себе и окружающим вопрос: «За что?» Странный вопрос. Но спрашивают, пусть риторически, именно так. Не «почему?», а «за что?».
        Мама Василисы именно так и причитала. Взглянула на новорожденную - и начала буквально визжать. Она и во время родов была очень уж крикливой и требовательной. Роды у нее были платными, и она не забывала об этом напоминать перед каждой схваткой. Требовательная роженица. Но это бывает, к этому привыкли. А вот к тому, что пришлось услышать от новоиспеченной мамаши после ее знакомства с дочкой, привыкнуть невозможно. Ивану рассказывала коллега-микропедиатр, которая и вызвала его на консультацию по поводу врожденной аномалии, что именно вопила дамочка. Крики о вине врачей перемежались с фразами: «Что я мужу скажу?», «Эти суки меня сглазили!» и «За что?». Мужа она почему-то боялась больше всего. Считала, что он ее бросит «с чудовищем на руках». «Чудовище» - это был новорожденный младенец, ее собственная дочь. Удивительно, какие злобные слова таятся в головах людей и как не ко времени бывают они выплеснуты!
        Микропедиатр вызвала к бушующей мамаше специалиста в области челюстно-лицевой хирургии. Этим специалистом и оказался Иван. Он вошел в отдельную палату, оплаченную заботливым мужем молодой мамочки и как раз услышал очередной всплеск упреков ко всему сущему: к небу, окружающим и весьма далеким человеческим существам, к судьбе и прочее, прочее, прочее.
        Иван несколько мгновений простоял, думая, с чего начать разговор, чем успокоить женщину. И тут в палату вошел мужчина с цветами. Муж. Наверняка. Такой властный, холеный, но в данный момент несколько растерянный, потому как, видимо, еще в коридоре услышал ряд нелицеприятных характеристик, выкрикнутых его молодой женой в адрес вселенной. Муж, очевидно, был уже проинформирован медперсоналом по поводу проблем с родившейся дочкой и состояния супруги.
        Далее состоялся обмен мнениями, если говорить языком высокой дипломатии.
        - Успокойся, пожалуйста!- произнес муж.
        - За что мне э т о?!- с новой силой завопила жена.
        - Это - наследственность!- удалось вставить Ивану в секундный промежуток между воем несчастной.
        И она отреагировала, хотя, казалось, не слышит ничего, кроме собственного горя.
        - Это наследственность!- повторила она эхом, повернувшись в сторону мужа.- Слышал? Да? У мамочки своей спроси, откуда эта наследственность!
        И тут Иван не выдержал. Просто, говоря обыденным языком, его переклинило.
        - Стоп!- велел он властно.- Меня вызвали для консультации, извольте молча выслушать. Дальше - делайте, что хотите. Перечисляю факторы риска, которые приводят к этим аномалиям: наследственность, а к тому же - курение, употребление алкоголя, наркотиков, проблемная экология, грипп, высокая температура в первые месяцы беременности, стрессы, депрессии, генитальный герпес, краснуха, токсоплазмоз. Но в вашем случае - маму мужа спрашивать не надо. Потому что наследственность - по вашей линии.
        Женщина затихла и молча смотрела на доктора. Так же молча, с немым вопросом вглядывался в лицо говорящего ее муж.
        - Поверните лицо к окну,- велел Иван скандалистке.- Я не ошибся. У вас была операция по поводу заячьей губы. Есть микроскопические следы, которые пластическому хирургу о многом говорят. Так что - напрасно вы упрекаете родственников мужа. Это несправедливо.
        Надо сказать, что еле заметный шовчик на серединной линии губы совсем не искажал прелесть лица молодой мамаши. Верхняя губка, наверняка подкачанная силиконом, капризно поднималась, придавая облику определенное очарование. Непонятно было, почему именно она, на себе испытавшая возможности устранения этого дефекта, устроила такой вселенский ор. Хотя… настрадалась наверняка в свое время. Может, дразнили, может, сама себе напридумывала всяких ужасов насчет своей внешности. Девчонки, они такие.
        - Ты?!- произнес тем временем муж грозно.- Ты что здесь устроила? Ты почему не предупредила?
        - А ты спрашивал?- разразилась слезами жена.
        Но на этот раз слезы были тихими. Женщина умела бить на жалость.
        - Ты должна была врачу сказать, когда наблюдалась!- рявкнул муж.
        - Я забыла! У меня был токсикоз! Ты хотел этого ребенка!
        Похоже, у женщины нашлись резервы для выхода на новый виток обвинений.
        Ивану снова пришлось прервать горячую дискуссию. Он привел свой любимый довод, к которому прибегал, когда беседовал с родителями, столкнувшимися с подобной проблемой.
        - Слушайте, это все дело поправимое! Не за один раз, но поправимое! У Чарли Чаплина тоже была заячья губа! И что? Это ему помешало?
        После этой реплики разговор перешел в конструктивное русло. Новоиспеченный отец попросил обозначить этапы устранения проблемы.
        Иван подробно обозначил все: девочке в шесть недель можно будет сделать первую операцию - хейлоринопластику верхней губы и носа, в полгодика настанет черед уранопластики, то есть, пластики нёба. Потом эту же операцию придется продолжить, когда ребенку исполнится год.
        А третий этап наступит после того, как у ребенка прорежутся постоянные зубы, то есть после восьми лет. Должна быть произведена костнопластическая операция. И потом, до совершеннолетия - несколько корригирующих операций.
        - У вашей дочери тяжелая степень аномалии. Но все можно поправить. Все достижимо. Главное - терпение. И без паники,- завершил Иван свой маленький доклад.
        Родители поняли. Успокоились. По крайней мере, ничего, подобного первой реакции, Ивану наблюдать больше не приходилось. Отец девочки настаивал на том, чтобы Иван сделался их постоянным хирургом. Видимо, на него сильное впечатление произвел диагноз, поставленный его жене с первого взгляда. Вот специалист! Муж не разглядел, а он - только глянул и знает!
        Операций прошло немало. Каждая - сродни труду ювелира. Внешне девочка выросла симпатичной, верхняя губка с едва заметным шрамиком совсем ее не портила. Но существовали другие, не видимые чужому глазу сложности. Сегодня Ивану придется хорошенько поработать, чтобы пройти очередной этап улучшения жизни Василисы.
        Все прошло, как и планировалось. Ребенка увезли. Иван сел передохнуть в интервале: ему предстояло сегодня еще три операции. Он пил чай и разглядывал в телефоне фото Василисы: младенец с ращепленной губой, результаты первых коррекций. Сейчас - совсем другое дело! А будет еще лучше! Настроение его здорово поднималось при виде результатов собственного труда.
        Хороший день! Он знал, что и после работы все будет у него наполнено смыслом. Пойдет в детское отделение справиться об Алеше, потом позвонит своему адвокату насчет усыновления. Потом заедет в продуктовый, накупит наконец всякой всячины, наготовит, пригласит на ужин Люшу с детьми. Хороший день, хоть и холодно, и дождь, и дни все короче. Дело совсем в другом.
        Умилительная картинка
        Редко в обыденной жизни Люши выдавались минуты относительного покоя. Оставаясь одна дома, она целиком погружалась в работу, а ее вечера целиком принадлежали детям. Безоговорочно. Она сама к этому стремилась. Ей нравилось играть и разговаривать с ребятами обо всем, что происходило вокруг. Сейчас, когда Алеша и Зайка подросли, они уже вполне могли, играя, обходиться без материнского участия. Главное - погрузиться в игру. Вот это время - их увлеченной возни на ковре в гостиной, возни, которой можно уже не опасаться, в которую можно уже и не вникать, становилось самым уютным отрезком дня. Люша усаживалась в массажное кресло, единственное, что осталось в ее доме от прежней жизни с первым мужем. Она выбирала программу подольше и поинтенсивнее, предаваясь собственным мыслям и лишь изредка прислушиваясь к детской болтовне.
        Сегодня в голову Люши лезли всякие ненужные, лишние мысли, которые ничего не приносили, кроме пустого беспокойства. Она уселась поудобнее, и кресло принялось беззвучно колошматить ее со всех сторон.
        - Вот мой единственный секс,- постановила Люша, страшно жалея себя и уходящее время самой прекрасной поры своей жизни.- Единственные объятия я получаю от массажного аппарата. Дожила! И так и будет! Хорошие времена наступили! Полно вокруг одиноких баб (а чего - не баб разве? Прежде, после тридцати если, уже или бабой называли, или старой девушкой). Ну, ладно. Раньше были войны, то да се - революции, репрессии… А сейчас откуда такое, что мужиков - раз, два и обчелся, а из этих «раз, два» - тоже ни одного, по сути, адекватного не сыскать? К тридцати уже кто спился, кто снаркоманился… Остальные - законченные эгоисты и себялюбцы, нацеленные в лучшем случае благосклонно принимать то, что будет предлагать им истосковавшаяся в одиночестве женщина. И только.
        Массажный аппарат тихо и неуклонно толкал ее в спину, бил по шее, колошматил по затылку, зажимая при этом ноги. И все это вместе почему-то отгоняло унылые мысли. Люша прислушалась к голоскам детей. Они сидели на диванных подушках, разбросанных по ковру, и о чем-то вполне серьезно беседовали.
        - Он мне все время говорит, что я уродина!- жаловалась Зайка.- Говорит, что я самая-самая уродина и страшила из всех девочек в группе. А если я плачу, он смеется!
        - Но это же неправда, ты не уродина. Ты очень даже красавица. Сама знаешь,- рассудительно утешал Алеша.- В том году все девочки были снежинками на Новый год, а ты Царица-Зима. Уродину же не назначают быть Царицей-Зимой.
        - Правда!- удивилась Зайка.
        - А еще ты была Фея лета! Помнишь? Все - просто цветочки, а ты Фея! Страшилу бы Феей не назначили!
        Люша внимательно, гордясь умом и рассудительностью сына, вслушивалась в детский диалог.
        - А почему же он тогда обзывается?- удивилась Зайка.
        - Он злой. И просто глупый,- объяснил Леша.- Ему хочется тебя обижать, чтобы ты плакала.
        - А зачем?- с огромным интересом спросила сестра.
        - Злые любят, когда другие плачут,- последовал ответ.
        Некоторое время дети молчали.
        Люша даже успела подумать, насколько простое и верное объяснение дал ее сын. Да, именно так. Злые любят делать больно и наслаждаются, когда видят, что им это удалось. Что же делать? Надо бы подсказать Зайке, чтобы сдерживалась, не плакала, не доставляла удовольствия своему обидчику. Но что-то остановило Люшу. Она почувствовала, что нельзя влезать в этот разговор, который был начат без нее. Надо же! У них свои темы, которые им хочется уже обсуждать друг с другом, без нее. Они будут нуждаться в ней всю оставшуюся жизнь, как она нуждается в своей дорогой мамуле, но не во все станут посвящать. Это справедливо?
        - А хочешь,- услышала она твердый голосок сына.- Хочешь я его напугаю?
        - Как?- жадно спросила Зайка.
        - Приду к вам в группу, позову его в раздевалку и буду ему рассказывать ужасные, страшные истории. Ну, про зомби, например. Или про вампиров. Что-нибудь просто невыносимо ужасное. Знаешь, такое, что он послушает-послушает, а потом заплачет и скажет: «Мне страшно. Можно, я уйду?» - увлеченно развивал план страшной мести старший брат.
        Люша восхитилась услышанным. В Лешике начисто отсутствовало агрессивное начало. Вот ведь план! Другой бы сказал: позову твоего обидчика и ка-ак дам ему! А у ее сына возник план эмоционального воздействия. Он даже не собирался напрямую запугивать противника! Только рассказывать страшное, чтобы тот не выдержал и сдался! Тонкая месть! Только вот - действенная ли?
        Кресло продолжало свою работу, выбивая из Люши, как из пыльного ковра, всякие лишние мысли и тревоги. Она какое-то время словно любовалась со стороны умилительной картинкой их уютного семейного вечера: умытые румяные дети на ярких подушках, разбросанных на ковре, прекрасная молодая мать, слегка утомленно, но нежно взирающая на них из глубины мягкого кожаного кресла, за окном дождливая осень, листопад, но в доме тепло, уютно, надежно. Это ее мир. Она его создала, выстрадала. Она готова отдать этому устроенному ею миру всю себя без остатка: все годы жизни, все надежды на личное счастье. Пусть будет так, как сейчас. Не лучше. И не хуже. Именно так.
        И вдруг пронзительная мысль уколола ее в самое сердце: скоро все изменится. Все-все поменяется через каких-нибудь пару недель! И она сама - получается - виновата в этом! Виновата? Ну, можно другое слово подобрать. Она сама - источник тревожных перемен в собственном доме. Она увидела этого несчастного ребенка у магазина, который стоял уже на пороге собственной смерти. Она прошла было мимо. И - не сумела уйти, не сумела не заметить.
        Странная вещь - человеческая свобода. Все в тот день, когда увидела Люша у магазина отчаявшегося ребенка, было в ее руках. Ничто не заставляло ее, ничто не мешало решать так, как ей казалось правильным. Могла бы просто взглянуть и пройти мимо. Запросто могла бы. Столько горя вокруг: глаза притерпелись не замечать бездомных у помойки, ноги сами шагают в обычном ритме мимо цыганки-попрошайки с вечно спящим светловолосым ребенком у нее на руках. Хотя поначалу и копошился в голове вопрос: почему ребенок спит беспробудно, ведь не грудничок уже, года три ему, не меньше. И вообще - откуда у смуглой «матери» это бледнокожее дитя? Однако ноги исправно уносили Люшу подальше от всех возможных вопросов. У нее своя жизнь. Ей бы свои вопросы решить. Хватило бы на это сил. Иного выбора она для себя и не представляла. Но в тот день, у магазина, пройти мимо не смогла. Значит - сама выбрала. Это ее свободное решение. И никуда от этой свободы не денешься. Хотя, конечно, можно сказать: простите, я не потяну опеку над чужим ребенком. Я сама ращу двоих, собственных. И это нелегко. Да, так можно сказать. И - нельзя.
Почему-то - нельзя. Вот тебе и свобода выбора. Что за сила порой толкает человека на выбор самого трудного пути?
        Хороший вопрос. Что вообще всех нас толкает?
        Люша вдруг без жалости, с отвращением подумала о покойной матери несчастного ребенка. Она ее хорошо помнила, как помнила и бабушку мальчика. В мыслях можно было позволить себе абсолютную честность, и раздумья о юной женщине, выбравшей такую тухлую и подлую смерть, звучали так:
        - Только распоследняя сука может позволить себе так извести всю свою семью. Ведь она, гадина, довела своих родных до смерти, тут все ясно. Жила, как хотела. Колола, что хотела, жрала, что хотела, курила… Спала, с кем попало. Ей чего-то не хватало? Поиски у нее были? Чего она искала? Как позаковыристей имя предков испохабить? Как род свой прекратить? Лучше б тогда сразу…
        Мама ее все старалась, все стремилась их существованию какой-то смысл и подобие достоинства придать. О внуке заботилась. Надеялась. А эта… Плыла себе по волнам желаний. Слишком легко ей все давалось. Непуганая. Может, и полезно в детстве не все иметь? Может, лучше - неосуществленные мечты? Понимание, что не все тебе могут купить, что тебе предстоит вырасти и выбрать собственный путь…
        Люша не раз наблюдала, как из достаточно удалых и беспутных ее приятельниц получались ответственные и трепетные матери, с рождением ребенка преображенные пониманием своих новых задач. С этой получилось иначе. Что чувствовал ребенок, как прожил эти дни один на один с бездыханным телом матери? Понимает ли, что произошло? Все это когда-нибудь прояснится. Сейчас главное, чтобы он поправился, выкарабкался из всех своих немощей. И может быть, болезнь и долгое выздоровление и помогают ему забыть навсегда то невыносимо тяжелое, с чем пришлось ему повстречаться?
        Вспомнила!
        Кресло давно уже успокоилось, а Люша все сидела, погруженная в свои мысли. Она даже не слышала веселых воплей разыгравшихся детей. Вспомнился ей один эпизод вполне беззаботной и даже счастливой студенческой юности.
        Она была популярной личностью тогда. Только теперь пришло к ней понимание, откуда взялась эта ее популярность. На курсе у нее учились и москвичи, и иногородние. Люша об этом и не задумывалась. Родители ее с нежностью вспоминали собственные студенческие годы, крепкую дружбу, связавшую с сокурсниками навсегда, ночные прогулки по весенним московским набережным… Они рассказывали, что принято было устраивать в домах чаепития с сушками, ванильными сухарями, вареньем, как незамысловатые угощения эти помогали ребятам из других городов, живущим на одну стипендию, не пропасть с голодухи. Традиции московского хлебосольства Люшины родители блюли свято. Дом их был открыт для товарищей дочери-студентки. Ни родители, ни Люша до поры до времени не понимали, насколько поменялись времена и люди. То, что им казалось вполне естественным, многие провинциалы, пропитанные иррациональной ненавистью к Москве и москвичам, воспринимали, как проявление своего рода сумасшествия. Иначе - с какой это стати родители с готовностью бросались бы кормить и привечать любого?
        Да-да, потом Люша хорошо осознала, что в выросшем на обломках кончившегося мира поколении естественное стремление человека разделить свой кусок хлеба на несколько частей, чтобы поделиться с голодными, вызывает не просто раздражение - жгучую ненависть и желание отомстить. Неважно за что. Просто потому, что нечего выпендриваться. И нечего показывать, что живешь лучше других. И бахвалиться своим московским происхождением. И… и… и…
        Наверное, родители ее не очень хорошо понимали, насколько все изменилось. Устраивали посиделки для друзей-подруг дочери, кормили, чем могли. Только года через полтора смогли как-то подуспокоиться и трезво оценить тщетность прекрасных порывов души: заметили, наконец, сколько книг пропало из домашней библиотеки, кое-каких украшений недосчиталась мама, кое-каких памятных безделушек - отец. Стало ясно: законы гостеприимства могут распространяться лишь на тех, кто свято уважает ответные законы, касающиеся имущества хозяев, доверчиво пригласивших чужих в свой дом. Тебя накормят, обогреют, а ты в ответ поклонись и скажи: «Мир вашему дому». Не позавидуй, не пожелай разорения и напастей, но - сохрани в сердце тепло и благодарность. Похоже, подобная благодарность все реже встречается в наших краях. Увы. Тем ценнее настоящие, проверенные друзья, которых зовешь в свой дом без опаски, которые и тебя позовут в ответ, доверившись.
        Однако на первом курсе дочери все Люшино семейство взирало на окружающий мир явно сквозь розовые очки. Ближе к первой студенческой весне зачастил к ним один интересный во всех отношениях однокурсник. Люша присматривалась к нему, зная, что многие ее сокурсницы влюблены в него. Он был очень хорош собой: высокий, мужественный, независимый. И какая-то дерзость в нем была, полет и - надрыв. То есть - тайна, которая так на первых порах притягательна.
        Кирилл был родом из небольшого провинциального городка, но без какого бы то ни было налета простоватости и недоученности. Напротив: эрудицией-то он как раз и не уставал поражать свою подругу, выросшую в столице. Он знал много стихов, открывая Люше целые миры неведомых прежде поэтов. Излюбленное весеннее занятие той поры: гулять по старым московским улочкам и бульварам и просвещаться, вслушиваясь в слова, которые произносил Кир:
        Хорошо при свете лампы
        Книжки милые читать,
        Пересматривать эстампы
        И по клавишам бренчать, —
        Щекоча мозги и чувство
        Обаяньем красоты,
        Лить душистый мед искусства
        В бездну русской пустоты…
        - Какой поэт Саша Черный, а?- восторгался Кирилл.- Все сказал, на века. Пустота вокруг. Все чего-то копошатся, роют, строят, тащат… А смысл? Одна пустота.
        Он дочитывал стихотворение. Люша жадно слушала, соглашалась. Да, да, верно, все так! И все так свежо и так… обидно.
        В книгах гений Соловьевых,
        Гейне, Гёте и Золя,
        А вокруг от Ивановых
        Содрогается земля.
        - Что ж он так все вокруг ненавидел?- удивлялась Люша.- Ну да, старый мир, душный, затхлый. Понятно. Но… Мог он просто чего-то не видеть?
        - Это он нищим духом писал, рабам,- веско произносил Кирилл.
        - Ну и что? Сковырнули все. Ивановых, похоже, больше всего и уничтожили. Что? Земля теперь не содрогается? Рабов не стало?- вопрошала девушка.
        Они ссорились, орали друг на друга, мирились, незаметно сближаясь. Что-то в нем отталкивало Люшу, а что-то очень притягивало.
        «В него можно было бы влюбиться,- думала она.- Но - лучше не надо».
        Влюбляться она собиралась раз и навсегда, а представить себя на всю жизнь соединенной с Киром у нее никак не получалось.
        Однажды она засиделась в библиотеке. Возвращалась одна домой около девяти вечера. Чудесная погода конца апреля, распускающиеся листочки, легкая зеленая вуаль на пробуждающихся деревьях… Она знала, что родители уехали на дачу, что сегодняшний пятничный вечер она проведет одна. И еще субботу и воскресенье. Она радовалась одиночеству. Ей хотелось именно одной провести это время. Насладиться свободой. Не делать что-то особенное, недозволенное, а просто - блаженствовать в молчании своего доброго дома.
        Люша вышла из лифта и увидела, что на ступеньках лестницы, напротив ее двери, сидит Кирилл. Она поначалу даже не обрадовалась. Встреча с ним не входила в ее планы. И болтовня на общие темы сегодня ее не занимала.
        - Ты что тут?- спросила она.
        - Вот, зашел. Звонил, звонил. Думал, ты спишь. Сел ждать, когда проснешься,- не поднимаясь со ступеньки, объяснил Кир.
        - А если бы родители спали?- продолжала допытываться Люша.
        - Ты же сама еще в ту субботу сказала, что они на дачу рванут,- пожал плечами приятель.- Ты что? Ждешь кого-то? Я не вовремя?
        - Нет. Не жду. Но мы и с тобой не договаривались,- словно оправдываясь, пояснила девушка.
        - А ты где была вообще-то?- равнодушно пробубнил Кир.
        - В библиотеке.
        Люше почему-то не хотелось объяснять. Это же не его дело, где она была и где будет. Ну да, они вместе гуляют и болтают о многом. Но ничего же личного! Тогда - почему?
        - Мне - уходить?- жестко спросил Кир.
        - Как хочешь,- ответила Люша, открывая дверь.
        - Хочу чаю,- вставая, произнес друг.
        Он прошел за ней в прихожую, захлопнул за собой дверь и вдруг грубо притянул ее к себе, обхватил, прижался губами к губам… Люша растерялась от неожиданности. Ей не нравились его поцелуи: они были злые, жестокие даже. Люша любила целоваться, когда чувствовала себя влюбленной. Ей нравилась нежность, соединяющая влюбленных. Но сейчас… Она не была даже влюблена. Зачем тогда все это? Но почему-то у нее не было сил отстраниться. Кир застал ее врасплох и явно понимал это. Он был больше и гораздо сильнее. И еще - он словно владел каким-то особым приемом, против которого она была бессильна. Нет, тут дело не в том, что он имел тайные эротические знания, действовавшие особым гипнотическим образом. Совсем нет. В него словно вселилась незнакомая сила. И Люша ощущала исходящую от него опасность. Она четко понимала, что он может ее запросто убить. Задушить, например. Просто - сжать двумя руками ее горло и не дать ей вдохнуть. И все тогда. Конец. Он не услышит ни ее просьб, ни слез. Даже не даст ей возможности взмолиться.
        Как это у него получилось? И почему именно в тот вечер? Они ведь много раз оставались одни, и никогда он ее даже за руку не взял! Сейчас ей казалось, что он за что-то обижен на нее и жаждет отомстить. Всерьез, по-настоящему. И что пощады не будет.
        Он легко поволок ее в родительскую спальню. Он знал в их доме все!
        - Нет!- задыхаясь произнесла Люша.
        - Что нет?- хрипло и очень страшно выкрикнул Кир.
        - Не сюда,- еле смогла выговорить она.
        Об остальном она старалась не думать.
        Кирилл почему-то послушался, свернул в ее комнату, упал вместе с ней на ее же кровать, придавив всем телом. Она совершенно лишена была возможности сопротивляться. Она даже и шевелиться под ним не могла. Он действовал, как совершенно бездушный и очень страшный автомат. Каждое движение его было выверено. Одну руку, согнутую в локте он держал на ее горле. Стоило бы ей чуть-чуть пошевелиться, и горло оказалось бы раздавленным. Другой рукой он действовал - решительно, беспощадно, как в страшном сне. Платье он задрал ей выше груди. Лифчик одной рукой превратил в клочья. Он делал ей больно, кусал ее грудь, а она думала только о том, чтобы ей было чем дышать, чтобы освободиться от него, чтобы не давила на нее страшная тяжесть его злого тела. И еще она почему-то с ужасом думала, что он трогает ее грудь, тело грязными руками. Он ведь только что вставал, опираясь на ступеньки лестницы. Легко разодрав на ней колготки и трусики, он полез трогать ее там, где никто не трогал. Она не чувствовала боли, только страх от его грязных рук, его безумия, хотя он был чудовищно бесцеремонным и небережным. Он словно
прокладывал себе путь. Себе, для себя, не понимая даже, что под ним - живое существо, его институтская подружка, с которой они просто гуляли и спорили. Сейчас она была для него чем-то другим. Чем-то неживым. Какой-то стихией, которую он решил обуздать.
        Она даже не закрывала глаза, не зная, сколько еще времени даст он ей прожить. Она не хотела раньше времени погружаться во тьму. Она видела его двигающуюся грудь - больше ничего. Она понимала, что ей должно было бы быть больно. Но больно было настолько повсюду: каждой клеточке ее тела и каждой клеточке ее души, что никакой особенной боли она не замечала.
        Наконец все прекратилось. Он какое-то время расслабленно полежал на ней. Потом скатился на бок. Люша поняла, что останется жива.
        - Целка, что ли?- произнес он грубо и пренебрежительно, глядя в потолок.
        Голос его все еще не обрел знакомые ей интонации.
        Люша никогда не слышала произнесенного им слова. Вся похабная сущность выражалась в его звучании настолько, что она, услышав впервые, поняла, о чем оно. И тут ее затошнило. Она вскочила с кровати и едва успела добежать до туалета: ее выворачивало невероятно. Приступы тошноты повторялись и повторялись. И каждому извержению рвоты Люша почему-то радовалась. Ей казалось, что с остатками еды, а потом и просто с желчью выйдет из нее вся грязь, которая сейчас произошла с ней. Потом она долго мылась, чистила зубы, снова мылась, ужасаясь омерзительному воспоминанию о том, как лилась из нее какая-то пакостная вонючая слизь, которую он напустил, прежде чем отвалился в изнеможении. Она все прекрасно понимала: и что может теперь забеременеть, и что вполне могла подцепить от него какую-то постыдную болезнь. Но главное все равно оставалось радостным: она могла дышать! Она жила!
        - Я справлюсь,- пообещала себе Люша.- Я жива, и я справлюсь.
        Она оделась в родительской спальне в мамины джинсы и папину рубашку. Ей так было надо. Вещи родителей словно защищали ее. Еще Люша подумала, что хорошо бы рассказать папе про то, что сделал с ней Кирилл. Но потом поняла, что не расскажет никогда и ни за что: папа наверняка убьет эту мразь, и жизнь их будет сломана. Лучше перетерпеть и забыть. А мрази и сами по себе кончают всегда плохо. Главное, споткнувшись о подонка, выпрямиться и идти дальше, не замечая эту падаль.
        Она настежь открыла входную дверь, чтобы иметь путь к отступлению в случае чего, зажала в кулаке ключи и пошла в свою комнату. Кирилл лежал на ее кровати. Совершенно прежний, обычный Кирилл. Он не раз тут у нее возлежал, когда они вместе готовились к зачетам или обсуждали что-то. Она еще ему бегала на кухню за бутербродиками. Старалась нарезать хлеб потолще, сыр потолще, колбасу потолще, чтоб друг наелся. Он, кстати, хлеб всегда откладывал, а жрал только сыр или колбасу. Не голодный совсем был? Или специально что-то доказывал? Люша тогда только вскользь все отмечала, а сейчас вспомнила и подумала о себе:
        «Дура! Так мне и надо!»
        Кирилл медленно перевел на нее задумчивый взгляд и с выражением продекламировал:
        Вчера мой кот взглянул на календарь
        И хвост трубою поднял моментально,
        Потом подрал на лестницу, как встарь,
        И завопил тепло и вакханально:
        «Весенний брак! Гражданский брак!
        Спешите, кошки, на чердак…»
        - Узнаешь? Тоже Саша, тоже Черный. Всегда в тему. Всегда свеж.
        Теперь он не вызывал в ней страх. И на долю секунды мелькнула у нее мысль, что ей все почудилось, привиделось, как страшный глюк. Хорошо бы! Жаль, что не показалось…
        Люша, сжав руки в кулаки, тихо приказала:
        - Пошел вон из моего дома.
        Удивительно: он повиновался. Встал и пошел к двери. Люша выскочила первой. Она решила, что если он снова задумает что-то такое, она хоть к соседям звонить начнет. И звать на помощь станет.
        Но он больше ничего не задумывал. Спокойно вышел на площадку, встал у лифта и произнес:
        - Если забеременеешь, я женюсь.
        Люшу опять стало тошнить.
        - Пошел вон!- велела она.- За такого, как ты, выходить нельзя, даже если десятью сразу забеременеешь!
        После этого она стремительно захлопнула за собой дверь и закрылась на все замки. Главное было не расслабляться. Надо было срочно что-то делать с собой. Она от своей Михалевой, учившейся на фармацевтическом, как раз недавно узнала про некие волшебные средства. Оказывается, если вдруг случится что-то, подобное тому, что произошло сейчас с ней, не все потеряно. От инфекции существует какой-то экспресс-укол. А чтобы не забеременеть, нужно как можно скорее выпить одну очень вредную таблетку, которую пить-то можно только пару раз за всю жизнь: сильно сбивает гормональные настройки. Но - бывают в жизни ситуации, когда лучше так.
        Главное, чтобы Танька оказалась дома! Так молилась Люша, набирая номер подруги.
        К телефону подошла сама Танька, у которой родители тоже отправились на дачу.
        - Михалева, помоги мне, умоляю тебя,- проговорила Люша и разревелась.
        Наконец-то! Она боялась, что насовсем разучилась плакать. Встревоженная Михалева оказалась у нее через пять минут. Услышав подробный рассказ подруги о том, что произошло, Татьяна, как человек, работающий в аптеке и учащийся на вечернем, а стало быть, вовсю общающийся со взрослыми и опытными людьми, сделала заключение:
        - Это он тебя застолбил. Чтобы жениться на тебе. Ему московская прописка нужна, то да се… А у тебя родители добрые, со стороны глянешь - лопухи… Ну, квартирка тоже очень даже. И ты - не худший вариант. Вот он и сделал дело - гуляй смело.
        - Тань, а почему - так? Почему нельзя было как-то по-человечески? Ведь можно было, а?- отказывалась понимать Люша.
        - А они по-человечески не умеют. Им это как раз труднее всего. Так - раз-раз - и готово. И станет он хозяином квартиры, а вы все будете у него на подхвате. А по-человечески - это ждать надо, с уважением относиться, напрягаться. И не факт, что еще все получится. Я сплошь и рядом такие истории слышу. Не совсем, как у тебя, конечно. Вариантов много. Но в целом - все ясно,- подвела итог Михалева.
        Она действительно помогла тогда. Позвонила девочке с работы. Та назвала адрес диспансера, куда надо было поехать, чтобы сделать укол от инфекции. Люша с Михалевой отправились на укол, а на обратном пути заехали к той самой коллеге, которая ждала их в дежурной аптеке со страшной, но спасительной таблеткой от нежелательной беременности. Люшу еще раз предупредили о побочных действиях препарата, но ей было плевать: главное, чтобы не вышло, как задумал Кир. Она решительно проглотила таблетку и успокоилась.
        Побочные действия заключались в жутком кровотечении, которое открылось у Люши на следующий день. Но она радовалась: подействовало!
        Родители ни о чем не догадались. И очень хорошо. Кир подходил и садился рядом на лекциях. Люша немедленно пересаживалась. Пару раз он ждал ее в подъезде или у дома. Но Люша была к этому готова. Она понимала: главное - не допустить его попадания в квартиру, если родителей нет дома. И она не допускала.
        Однажды в конце мая у них даже вышла совместная прогулка. Получилось, что они всей группой затеяли бесцельно пошататься по набережным, чтобы насладиться долгим вечерним светом. После т о г о события прошел месяц, Люша за это время мастерски научилась абсолютно не замечать Кира. К тому же в тот вечер она знала, что он идет вместе со всеми, но ее это не тревожило. Не станет же он лезть к ней прямо на людной улице, при всех. И так они шли, шли, а потом оказались у гостиницы «Россия» (надо же, тогда она гордо высилась над Москвою-рекой, принимала гостей, а ведь годы ее были сочтены). Люша остановилась посмотреть на воду. А потом вдруг с тревогой поняла, что стоят они вдвоем с Кириллом, и никого больше рядом нет. Все разбрелись. Любовь, парочки и так далее. Набережная была пустынна. Красота начала майской ночи немедленно поблекла в Люшиных глазах. Она, стараясь казаться равнодушной, потому что враг не должен ощутить страха жертвы, двинулась по направлению к Красной площади. Там людно всегда. Она чувствовала, что Кир неотступно идет рядом, слева.
        - Ты как вообще?- послышался его голос, от звука которого ее немедленно начало тошнить.
        - Без нужных для тебя последствий,- сочла необходимым отозваться Люша.
        И тут она ощутила, что справа у нее тоже появился спутник, идущий с ней в ногу, в ее темпе. Странное это было чувство: словно тень бесплотная придвинулась к ней почти вплотную. Люша глянула: мальчик. Непонятно чем он ее удивил, но все в его облике казалось ей странным, серьезным, недетским. На вид, если по росту судить, было ему лет девять. Худенький, на лице аж скулы выступали. Такие лица видела Люша на фотографиях голодающих детей. Но этот мальчик не голодал. То есть - кто его знает, как он ел вообще-то. Только одет он был не как голодающий. Льняные свободные брюки цвета пыли, льняная белая рубашка, на плечах - кашемировый свитер в цвет брюк, рукава которого были завязаны на груди, мягчайшие светлые мокасины, удобство которых определялось с первого взгляда. И еще стрижка. Косая челка, падающая на лоб - сразу видно, мастер парикмахерских дел, придавший мальчишеским волосам такую непринужденную четкость, брал за свой труд хорошие бабки.
        - Вы на Красную идете?- спросил мальчик у Люши.
        - Да,- кивнула она.
        - Давай так. Я иду рядом. Если кто спросит, ты моя сестра. Просто скажешь: «Что, Кира не может с сестрой повидаться?» Кира - это я. Кирилл. А ты?
        - Я… Люся.
        - Ну, что? Сделаешь? Я заплачу, как до «Националя» дойдем.
        - Скажем, не волнуйся,- раздался слева голос Кирилла-старшего.- И абсолютно бесплатно.
        Парень явно успокоился. Поверил.
        - А тебе зачем в «Националь»?- спросила неожиданно для себя самой Люша.- У тебя там кто? Родные?
        Мальчик посмотрел на нее, как старший на младшую.
        - Почему, если человек еще не вырос, сразу у него о родителях спрашивают? На фиг родителей. Их нет. И не было никогда.
        - Никогда не было?- недоверчиво проговорила Люша.
        - В моей жизни - никогда не было,- убежденно и без тени ожесточения ответил ребенок.
        - А как же ты… - начала было Люша, но Кир оборвал ее вопрос.
        - Оставь парня в покое. Идет себе и идет. Он ни о чем таком тебя не попросил. И не обязан на твои вопросы отвечать.
        Люша почувствовала в его интонациях того самого нечеловека, который был способен убить ее месяц назад. Она ничего не сказала, только сделала шаг вправо, чтобы увеличить между ним и собой дистанцию.
        - Да я отвечу. Какие проблемы,- произнес мальчик.- Чего ругаться? Дом малютки, детдом, опекун. Вот и все.
        - То есть - все в порядке?- не успокаивалась Люша.
        Они проходили мимо собора Василия Блаженного. Сердце ее сжалось от любви и ощущения связи со всем, что она видела.
        - Давай-ка ты за руку меня возьмешь,- велел мальчик.- Тут запросто разъединить могут. Незаметно. А мне надо спокойно дойти.
        Его сухие тонкие пальцы потянулись к ее ладони. Дальше они так и шли - настоящие брат с сестрой.
        - Затрахали,- сказал вдруг ребенок.
        - Чего так? Учиться заставляют? Или что?- не поняла Люша.
        Она часто жаловалась подругам на родителей именно этим словом - «затрахали». Поучения, повышенный интерес к ее делам… Ну, сколько можно?
        - При чем здесь учиться?- равнодушно откликнулся мальчик.- Я говорю: затрахали. Просто - затрахали. Устал я от них.
        И вдруг до Люши дошло то, чему она все же отказывалась верить.
        - По-настоящему?- выдохнула она.
        - Отстань от него,- зло приказал Кирилл-старший.
        - По-настоящему. Как трахают? Не знаешь, что ли,- подтвердил догадку ребенок.
        И тут она испугалась. Очень сильно. У нее даже сердце забилось в сто раз быстрее. С ним, наверное, все происходит именно так, как это было с ней тогда.
        - Не бойся,- посоветовал мальчик, почувствовав дрожь ее пальцев.- Ничего.
        - А убежать нельзя?- прошептала Люша.
        - Насовсем пока нельзя. Мне вырасти надо. Я денег скоплю и свалю. Но пока надо держаться. Мне одиннадцать. В шестнадцать на учебу поеду. В Штаты. Мне Иен обещал.
        - А Иен - это кто?- продолжала допытываться Люша.
        - Иен - он меня любит. Мы с ним дождемся, когда я подрасту, полечу к нему. Он сказал, что там можно пожениться. Мы поженимся.
        Мальчишка говорил обо всех этих ужасах, как о простой обыденности. И от этого у Люши возникло ощущение полного бреда.
        - И что? Иен - не трахает?- попыталась прояснить она кое-что для себя.
        - Иен - любит. Это другое.
        - Это ты к нему идешь?
        - Да. Он прилетает каждый месяц ко мне. Мы встречаемся.
        - А эти… которые трахают. Они тебя отпускают. Как?
        - Да я вроде говорю, что погулять. Они знают, что я вернусь. Не сбегал же пока.
        - Ты в «России» живешь?- догадалась Люша.
        Мальчик кивнул.
        Какое-то время шли молча. Люша понимала, что совсем чуть-чуть, и ребенок уйдет от нее к этому любящему его Иену, а она будет чувствовать себя виноватой. Так же нельзя. Это неправильно. Люди обязаны помогать друг другу.
        - Слушай. А хочешь - пойдем жить ко мне. У меня мама с папой. Квартира хорошая. Никто тебя не тронет. Будешь жить, как человек,- выпалила она.
        - Ага,- кивнул мальчик.- А потом мой этот… опекун. Найдет меня и засудит твоих как педофилов. За незаконное удержание несовершеннолетнего. Я в курсе таких вариантов. Он мне все с самого начала объяснил.
        «Националь» уже виднелся.
        - Ты не переживай,- обратился к Люше ребенок.- У меня все нормально. У всех свое в жизни. И так тоже живут.
        - О господи!- сказала Люша.
        Мальчик высвободил свою руку и отошел. Шаг, два - и исчез. Словно все это ей привиделось. И лучше так и думать: привиделось.
        Люша перевела дух и направилась к Тверской. Кирилл неотступно следовал слева.
        - Не лезь ни к кому со своей добротой!- вдруг сказал он очень зло.- Не знаешь жизни, сидишь под крылом у своих чокнутых папочки с мамочкой, а думаешь, что самая умная.
        - Это ты чокнутый. А мы с родителями - нормальные,- не вынесла Люша.
        - Нормальные в свой дом чужих не пускают. Нормальные понимают законы жизни, как они есть. А вы именно чокнутые.
        - Так и оставь меня в покое, отойди. Я не хочу с тобой рядом идти,- потребовала Люша.
        - Не понравилось тебе тогда со мной,- сказал Кирилл задумчиво.- Что тебе не понравилось? Я тебе жениться предложил. И ты - взрослая. Ты же сама хотела. Я тебя имел, а ты меня хотела. Молчала же. А вот когда тебя имеют, а ты не хочешь - это знаешь, что такое? Это - как вот тот парнишка. Терпишь годами и ждешь, когда в силу войдешь.
        - Заткнись!- завопила Люша.- Не смей говорить, о чем не знаешь! Хотела! Имел! Помойка все это! Пусть я чокнутая! Но к твоей нормальной помойке даже близко не подойду. Лучше сразу сдохнуть!
        Прохожие на Тверской с равнодушным любопытством поглядывали на ее истерику.
        - Лучше сразу сдохнуть?- подхватил Кир.- Может быть! Только не получается так вот легко взять и сдохнуть, как хотелось бы. И приспосабливаешься… И сам жопу подставляешь, чтоб не так больно было. Человек много чего выносит из того, что себе и представить страшно. Вон, видела его? У него все нормально. Перетерпит, будет еще лучше. А куда денется? Или убьют, задушат, как куру, шею свернут. Или - надо ждать. Тебя твой папаша не трахал? Не трахал! Тогда сама заткнись и не смей о других людях судить. Ты ничего не поймешь. У меня вон мамашка - такая красавица народная, все о большой любви мечтала. Отца моего прогнала, мало он ей денег приносил, не настоящий мужчина был он ей поэтому. А потом нашла настоящего. И при деньгах, и такой весь мачо. Любовь! Похожая на сон! А как же! И так сыночка ее любит! Такой заботливый! Просто - родной папочка! Она меня все инструктировала, чтоб папой его называл. «Он столько для тебя делает!» Папа… А этот папа, как из школы приду, брал меня, как буратину и имел, как хотел. Вот это - папа! И попробовал бы я пикнуть! Он так и сказал мне: «Удавлю!» Я ему верил. Он мог.
Конечно, когда я вдруг случайно подрос и стал выше его на голову после лета, я тоже кое-что смог…
        Кирилл вдруг рассмеялся, вспомнив что-то явно приятное.
        Люшу очень тошнило. Видимо, ее юный, неокрепший организм тогда умел реагировать на ужасы «нормальной» жизни только таким образом.
        - Не нравлюсь - не надо. Я на другой женюсь. И все будет у тебя хорошо. Живи, как знаешь. Только очки розовые сними, уши прочисти, прислушайся и вокруг оглянись. Все не так, как вы себе заталдычили. Все - иначе,- отчеканил вдруг Кир.
        - У тебя своя жизнь. Ты видел свое. И живешь по своим правилам. А у меня - своя. И правила - свои. Поэтому - не надо меня заставлять жить по твоим законам. У нас - так. У тебя - эдак. А насчет в дом чужих не пускать - тут ты прав! Многое поменялось, мы и не заметили. И давай на этом просто попрощаемся,- проговорила Люша, борясь с тошнотой.
        Кирилл повернулся и пошел к подземному переходу.
        «Какое счастье!» - подумала Люша.
        Тошнота ее сразу прошла. Она почувствовала себя совершенно счастливой. То, что рассказал ей Кирилл о себе, никак ее не тронуло. Слишком он казался ей гадким и опасным, чтобы ему сочувствовать. Она шла домой мимо ярких витрин Тверской и думала о повстречавшемся ей ребенке. Вот перед ним она чувствовала себя почему-то виноватой. Вроде он сам ей все логично объяснил: не суйся. А с другой стороны, как ни крути, а она получалась на стороне тех его трахателей. Если отметать все уважительные причины и доводы рассудка, именно так и выходило. Значит, она сама - грязная тварь. Так ведь получается? Значит, чистым человеком, живя среди грязи, не останешься никак?
        Что тут было ответить самой себе? Конечно, не останешься. Никак. Но и дополнительную грязь добавлять своими руками в этот нечистый мир очень не хотелось.
        Она подумала-подумала - и постаралась забыть. Про все, что связано с Кириллом. В том числе и про ребенка, шедшего к Иену, который его любил.
        Через какое-то время та майская ночь стала казаться ей сном. А сны - они забываются, даже самые страшные.

* * *
        Потом, примерно через год, она узнала, что Кирилл женился на Алене, девчонке из параллельной группы. Алена, породистая красавица, статная, добродушная и знающая себе цену, была к тому же дочерью какого-то известного генерала. Люша с жалостью думала о ней, хотя - какое ее дело? Разберутся без ее сочувствия. К моменту получения диплома у Алены и Кирилла уже был сын.
        Прошло еще несколько лет, и на встрече с однокурсниками выяснилось, что «самая красивая пара факультета» - Алена и Кирилл - разошлись. Люше казалось, что она знает причину. Спустя еще год ее позвали на похороны: Кирилл утонул в каком-то подмосковном озере при непонятных обстоятельствах. Пловцом он был хорошим, в воду заходил совершенно трезвым… На похороны она не поехала.
        Вот и все. Она тогда именно так себе и сказала: «Вот и все!» И думать больше не о чем.
        И о ребенке по имени Кира она не вспоминала тоже. Практически совсем. Но сейчас, сидя в своем массажном кресле, она вдруг догадалась, что именно заставило ее тогда, в тот ветреный холодный день, сначала пройти мимо ребенка, взывавшего о помощи к собачке, а потом, преодолев что-то в себе, вернуться к нему.
        Сейчас она понимала, что за ней оставался старый должок и пришла пора этот должок вернуть. Иначе совесть покоя не даст. Не помогла тогда ребенку? Пошла себе мимо? И считала, что так и надо? Хорошо. Может быть, тогда ты была молода и мало что понимала. Вот тебе второй шанс. Давай доказывай, что ты человек. Это трудно. И порой очень нежелательно. Желательно - сидеть тихо среди своих, закрывшись от остального мира, и думать только о хорошем. Остальное - трудно. И грозит бедой. Это ясно, как дважды два.
        И все равно - на этот раз отступиться она не имела права. Хотя уважительных причин для отступления назвала бы с ходу не меньше десятка. Но - себя-то не обманешь. И Того, Кто все видит,- тоже.
        Еще несколько соображений обозначились очень ясно, пока Люша сидела в своем массажном кресле. Самое главное: ни о каком отчиме для ее детей не могло идти и речи. Кирилл вспомнился ей сегодня не зря. Да, тогда восемнадцатилетняя первокурсница выводов делать не умела. Ее просто тошнило от ужаса, и это все. Но память, похоронившая, казалось бы, даже тень воспоминания о той прогулке, услужливо вытолкнула на поверхность сознания взрослого человека самую суть: она не впустит в свой мир чужого взрослого, даже если очень вдруг кого-то полюбит. Маловероятно, но - вдруг. Даже если. Не имеет на это права. Чужой взрослый - это возможность беды. Это потенциальная опасность. Глазам своим верить нельзя. И ушам. И ощущениям. Что у человека внутри? Не делай выводы, пока по-настоящему его не узнаешь. А иногда узнаешь такое, что будет поздно!
        - Нет, нет,- сказала себе Люша,- одна так одна. Выращу их, а там посмотрим.
        И еще - ей очень страшно стало за дочку. Зайка слишком добрая и простодушная. Люшу просто передернуло при воспоминании о том ужасе, который она пережила тогда с Кириллом.
        - Только не это! Но как защитить? Как предупредить? Как спасти?
        Обычные страхи обычной матери.
        Обычные вопросы, на которые нет ответов.
        Надо решить
        Легко решить: возьму-ка я бедного-несчастного ребенка и осчастливлю его. Оказалось, препон на пути у детского благодетеля встает столько, что и порывы погаснут, и силы иссякнут, и желание пропадет.
        В случае с их найденышем все складывалось непросто.
        Да, его состояние медленно улучшалось. Тяжко и, казалось, неохотно выбирался из забытья. А выбравшись, стал удивлять.Тот день, когда лечащий мальчика врач объявил Ивану, что пациент стабильно пошел на поправку, забыть невозможно. Обрадованный Иван вошел в палату, увидел серьезные глаза мальчика, растерялся, испугавшись возможных вопросов. А ребенок произнес:
        - Здравствуйте. Я вас узнал.
        Он очень красиво и чисто говорил. Есть такие интонации, по которым всегда определишь, что ребенок воспитывается в культурной среде. Что-то весьма уловимое, позволяющее впоследствии называть выходца из такой среды вшивым интеллигентом. Ну да. Ребенка растила бабушка, учила, надеялась. Мысль эту лучше было не продолжать… Хотя (тут Иван чуть усмехнулся) данный конкретный юный интеллигент уже успел побывать вшивым. Да и кого минует чаша сия в детстве?
        - Здравствуй! Узнал? И отлично. Значит, ты что-то запомнил? Как я тебя в одеяло завернул, в больницу повез?- Ивану очень о многом хотелось рассказать Алеше, он только боялся огорчить его лишним вопросом.
        - Одеяло я помню. Но то, что это были вы, нет,- ребенок слегка замялся, словно подыскивая объяснение своему тогдашнему состоянию.- Я плохо видел тогда, наверное.
        - Тогда что же ты помнишь? Как я приходил к тебе сюда?
        - Это само собой,- кивнул мальчик.- Но я помню, что вы в моем дворе живете и у вас красивая большая машина.
        - Вот это да! Ну, у тебя и память, брат! Как же ты запомнил?
        - Я перед болезнью часто во дворе гулял. Один. Вот и смотрел, как вы утром уезжаете, а вечером приезжаете. Мечтал покататься на машине.
        - А я тебя не видел. Ни разу,- сокрушенно признался Иван.
        - Ну да,- подтвердил мальчик.- Не видели. Я же маленький. А вы высокий. Трудно увидеть.
        - Но теперь… Знаешь, теперь ты сможешь на моей машине хоть каждый день кататься,- радостно сообщил взрослый ребенку.
        Тот помолчал, словно собираясь с духом.
        - Меня в детский дом теперь отдадут. Мама умерла,- наконец сказал он.
        Иван ужаснулся, насколько обыденно это прозвучало. Малыш все знал и смирился с судьбой.
        - Кто тебе сказал?- только и смог спросить он.
        - Про маму?- спокойно уточнил Алеша.
        Иван кивнул.
        - Кто мне сказал? Никто не сказал. Только я сам видел. Это же понятно. Бабушка умерла. Тоже так лежала. Потом мама так лежала. Вот и все.
        - Ты… Ты что? Сразу понял?- совершенно потерянно проговорил взрослый.
        - Лег спать, живая была. Проснулся, вижу, спит еще. Ну, я ей не хотел мешать. Ждал. Есть хотелось.
        - Долго ждал?
        - Долго. До вечера.
        - Она так долго спала всегда?
        - Ну да. Она говорила, что она сова. А совы живут ночью, а днем спят. Я привык. Не мешал.
        - Как же ты до вечера ждал? В холодильнике взял что-то поесть?
        Иван спросил и тут же подумал про себя: «Идиот! В т о м холодильнике едой давным-давно не пахло, сам же видел!»
        - Я воду пил. Из-под крана. Так и знал, что заболею. Бабушка не разрешала из-под крана пить, говорила, что надо кипятить. Но я не умею пока. А есть хотелось… Вот видите, заболел из-за этого.
        Он совершенно по-стариковски вздохнул.
        - Вижу, что заболел. Да еще как заболел! Дело, конечно, не только в некипяченой воде, учти. Но в целом бабушка, конечно, была права. Значит, ты есть хотел и воду пил.
        - Ну да,- подтвердил мальчик.
        Иван подумал, что, если бы увидел эту мамашу живой, надавал бы ей так, что мало бы не показалось. А потом устыдился. «Если бы увидел!» Так он же ее наверняка и видел! Так, вскользь. Вот Алешка его самого видел, а он? Он - «если бы увидел». Параллельные миры не соприкасаются. Вернее, до поры до времени не соприкасаются. А потом происходит процесс случайного проникновения. Так, наверное, можно назвать их встречу с Алешей и их участие в его судьбе.
        Детский голос прервал затянувшуюся паузу:
        - А вечером я стал ее будить. А она никак не просыпалась. Обычно она говорила: «Оставь, я спать хочу». А тут не говорила ничего. Вообще ничего. Ну, я потрогал ее. И понял, что она мертвая. Не знал, что делать, понимаете?
        - Сколько же ты там был один?
        - Я точно не знаю. Долго. Еще ночь, день. Я все ждал, вдруг кто-то придет. А никто не шел. И тогда я подумал позвать на помощь. Дверь открыл и вышел.
        «Ужас»,- подумал Иван. Он, видевший как раз то, как этот ребенок звал на помощь, до сих пор ужасался и приходил в бессильную ярость.
        - Собачку помнишь?- спросил он вдруг.
        - Нет,- чуть качнул головой мальчик.
        - Ты стоял у магазина рядом с собачкой и просил ее помочь.
        - Не помню. Плохо же совсем было!- пояснил маленький человек.
        - А знаешь, где эта собачка? Эта собачка у меня живет теперь. Ее, то есть, его Парень зовут. И он тебя ждет. То есть мы все тебя ждем. Я бы хотел, чтобы ты со мной жил. Что скажешь?
        - Меня в детский дом отправят,- убежденно произнес малыш.- Бабушка маме говорила: «Опомнись! Живи для ребенка. Иначе его путь - детский дом!»
        - Бабушка правильно говорила. Но есть другие варианты. Она могла их не учитывать, понимаешь? Вот я… Я раньше не знал о тебе. А потом, когда увидел и понял, что тебе худо, решил, что, если ты не против, мы могли бы жить одной семьей. Как считаешь?
        - И тетя Люша так говорит,- задумчиво протянул мальчик.
        «Успела,- подумал Иван, внутренне улыбаясь.- Надо же! Как у нее все по-тихому, но быстро получается».
        - Ну да, и тетя Люша, и ее детки хотят, чтоб ты жил не в детдоме, а в семье. А ты бы хотел?
        - И вы были бы мой папа?
        - Да, и я был бы твой папа. Я бы очень хотел.
        - Я бы тоже,- вздохнул Алеша.- Только никогда еще в жизни не было так, как я хочу.
        - У меня тоже не все всегда выходит, как бы хотелось. Но все равно - стараться надо. И духом не падать!- попробовал утешить Алешу Иван.
        - Лучше не надеяться,- послышался ответ.
        «В хорошее время мы живем,- думал Иван, уходя из больничной палаты.- Ребенок прожил всего пять с небольшим лет и уже оставил надежды на лучшее. Это где же написано «Оставь надежду, всяк сюда входящий»? Не на вратах ли ада? Точно! Данте! При жизни в ад спустился «на посмотреть». В порядке исключения. А мы все строем незаметно и потихоньку в ад вползли и сами того не замечаем? Может, мы и не живые уже? Зомби в царстве теней?»
        Над их бровями надпись ада:
        Оставь надежду навсегда.
        Вот и Пушкин туда же.
        Нет, живому полагается барахтаться. Только так и докажешь себе, что пока не в аду и кое-что от тебя самого зависит.

* * *
        Потихоньку Алеша привык к ним, радовался и Ивану, и Люше. Их разговоры, их узнавание друг друга - тема отдельная, скорее радостная, чем грустная. Главное заключалось в другом. В том, что по закону полгода надо было ждать, не отыщутся ли кровные родственники мальчика. И все эти полгода он должен был провести в больнице или в приюте. И только потом - усыновление. Точка. То, что ребенку лучше в семье, где его отогреют, где о нем по-настоящему позаботятся - это все лирика. А реальность такова: вдруг отыщется отец? Или бабушка-дедушка со стороны папаши? В этом случае - у них приоритет. Они - кровные. Неважно, что в графе «отец» стоит прочерк. Теперь родство определяется легко. Тем более - родство с этим сиротой сулит очень существенную выгоду: наследство ребенку досталось солидное.
        Адвокат, с которым постоянно консультировался Иван, предложил сначала подать заявление об опеке. А потом, когда истечет положенный срок, оформить усыновление.
        - Можно и так,- согласился Иван.- Какая разница?
        - Разница такая, что если вдруг за это время объявится кровный родственник, возникнут проблемы. Отсудит ребенка себе - и ничего не докажешь,- растолковал адвокат.- К тому же в твоем случае есть ряд моментов, по которым и опеку могут не разрешить.
        Долгий был у них разговор. Не очень обнадеживающий. Но отступать Иван не собирался.

* * *
        - Слушай, Люш, дело есть, ты как сейчас? Занята?
        Субботнее утро. Детей только что забрал их отец. У Люши редкие два дня полной свободы. Можно вообще ни о чем не думать, не готовить, не быть бдительной, не тренировать Лешика в чтении, не унимать Зайку… Ура одиночеству! В гомеопатических дозах оно лекарство! Лучший способ восстановления расшатанных нервов.
        - Я вроде не занята, Иван. Детей увезли. Думала предаться разврату ничегонеделанья.
        - Тогда я спущусь? Поговорим?
        - Тогда спускайся.
        Вот он какой, ее сосед. Деловой. Даже намека тонкого не понимает, что человеку просто хочется отдохнуть от всех. Значит, надо покориться и поучаствовать в разговоре. К тому же их основная общая тема - мальчик Алексей и оформление опеки над ним. Значит, час свободы уйдет на обсуждение нюансов, связанных с этим непростым процессом.
        Люша открыла дверь, не дожидаясь звонка. Иван и Парень вразвалочку спускались по лестнице. Пес выглядел, как самая счастливая собака на свете. Кто бы мог подумать, что пришлось ему побыть бездомным бродягой? Иван тоже услаждал взор подтянутостью и бодростью. Эх, она наверняка по сравнению с ними покажется тепкой-растрепкой. Только прошлым вечером с детьми про этого растрепку говорили, вот и вспомнился…
        - Привет, ребята!- стараясь казаться бодрее, произнесла Люша.
        - Отлично выглядишь,- польстил Иван, переступая порог.
        - Ага! Все верят!- недоверчиво отказалась от комплимента Люша.
        - Нет, правда. Хорошо выглядишь.
        - Лучше к делу давай. О чем ты поговорить собирался? Парню дать воды?
        - Ну дай. Он только что с прогулки. Дома хлебал, как насос. Может, еще захочет.
        Люша наполнила собачью миску водой и поставила перед жадно следящим за ней псом. Миску они с ребятами долго выбирали. Нашли глубокую, блестящую, нарядную. Зайка даже позавидовала Парню, попросила купить ей такую же. И тогда, мол, она точно станет есть супы и каши. Едва удалось отговорить.
        - Так о чем… - начала было Люша, но Иван даже не дал ей договорить.
        - Все о том же. Об Алеше. Нам серьезно надо поговорить. И давай прямо сегодня все решим.
        - Давай поговорим и решим. Я вся внимание.
        Они сидели в гостиной, и Люша подумала, не предложить ли Ивану кофе. Законы гостеприимства она чтила свято. Но Иван заговорил быстро, четко, по-деловому и действительно - об очень важном. Мысль о кофе улетучилась с первых же его фраз.
        - Я вчера снова с адвокатом встречался. Мы каждый шаг наш обсудили. Он, кстати, все заранее провентилировал… Есть у него зацепка в органах опеки, только в другом районе. Короче, дело выглядит таким образом, что мне Алешу не отдадут. Я одинокий разведенный бездетный мужчина. Тебе могут отдать, хотя тоже не факт. Но тебе - могут. В твою пользу - у тебя свои дети. Работа есть. Жилплощадь приличная. Против тебя - ты тоже одна растишь своих детей. Плюс - зарплата твоя маловата. То есть - мы оба можем пролететь с нашей затеей. Понимаешь?
        - Понимаю. Мы с мамой тоже об этом думаем. Можем пролететь. Тем более охотники на Алешину квартиру могут объявиться,- согласилась Люша.
        - Эта чаша пока миновала. Пока никто не нашелся. Может, и не найдется. Но нам надо действовать беспроигрышно. И у меня есть план. Мы сможем победить!- провозгласил Иван.
        - Неужели сможем?- не поверила ему Люша.- Как ты себе это представляешь?
        - Очень просто. Очень даже просто! Ты только выслушай и не отвергай! Отнесись по-деловому.
        - Давай, говори, я отнесусь сугубо по-деловому.
        Парень подошел к Люше и положил морду ей на колени.
        - Хороший мой,- проворковала Люша и принялась чесать псу за ухом.
        - Рррррррррр,- едва слышно заурчал Парень. Почти как кот.
        - Уйди, Парень, по-хорошему,- велел Иван.
        Парень сделал вид, что оглох.
        - Да ты говори,- подбодрила Люша,- он же не мешает.
        - Ладно. Ну вас всех. Короче, вот единственное решение нашей проблемы: мы с тобой должны пожениться. Ну, оформим по-быстрому брак. И сразу - смотри - все меняется в нашу пользу. Мы - полноценная семья, воспитывающая двоих детей, у меня зарплата - более чем… Жилплощадь - отличная. Мы распишемся - ну, только ради этого. А потом, когда все решится, когда и с усыновлением все пройдет, можно развестись. В любой момент, как скажешь. Ну? Что думаешь? Ты поняла меня?
        - Поняла,- кивнула Люша.- Ну да. Это все решит. А представь, если закон примут, что больше трех раз замуж выходить нельзя? Тогда это будет мой последний брак. Отрежу себе возможность личного счастья.
        - А у тебя есть кто-то?- встревожился Иван.
        - Нет. Увы. Никого. Ты же сам видишь. И мало того: тебе скажу. Пока дети не вырастут, я дала себе слово о «ком-то» и не думать. Не нужен нам отчим. Всякие могут попасться, знаешь ли.
        Иван явно воспрянул духом.
        - Да не примут такой закон, уверен, что не примут. А мы зато ребенку нормальное детство обеспечим. Ты не думай, я все-все буду делать, тебе хлопот не прибавится.
        Люша засмеялась.
        - То есть - ребенок прибавится, а хлопот не прибавится? О чем ты говоришь? Конечно, прибавится. И еще как! Но я к этому внутренне подготовилась уже. Настроилась. По-другому не выйдет. Судьба, видно.
        - Так что? Ты согласна? Или что?- требовал точного ответа Иван.
        - Знаешь, видно, ничего мне другого не остается. Давай сделаем так. Только учти: детям моим лучше сказать, что мы поженились, ну, по-настоящему. А то проболтаются. Они жутко болтливые у меня. А маме я скажу, как есть. Она поймет.
        - Все правильно. Все так и сделаем. Спасибо тебе, Люш! Хороший ты человек!
        Иван растрогался. Он, зная женщин, не ожидал, что все решится так просто. Он предполагал, что любая женщина, просто из природы своей, начнет что-то выгадывать, усложнять ходы… С Люшей можно было иметь дело.
        - А представь: твоя бывшая узнает, что ты женился, вообще лопнет от злости,- засмеялась вдруг Люша.
        - Ага! Точно лопнет.
        Ивану тоже стало смешно.
        - А я, представь, был такой одинокий, холостой, а вдруг - раз-раз - и отец многодетного семейства! Одним махом. Супер, да?
        Они веселились, как подростки, которые после первых поцелуев решают, что любят друг друга до гроба и обязаны пожениться немедленно. Планы, проекты - один лучезарнее другого. А у них вон - и поцелуев никаких не было, чисто деловой брак, но веселья - полон дом. Даже Парень разгулялся и принялся прыгать по ковру.
        - Ну что? В понедельник все и оформим? Как думаешь?- Иван хотел внести окончательную ясность в их проект.
        - Ты узнай, они вроде по понедельникам выходные. Там есть какие-то четкие часы приема в ЗАГСе. А потом - месяц ждать еще, учти. Но если в понедельник работают, давай в понедельник, почему бы и нет?
        - Это я узнаю. И месяц ждать не надо будет. Так распишут. Это уж мое дело. Я все решу,- пообещал окрыленный Иван.
        Они распрощались, как довольные друг другом деловые партнеры.
        Конечно, оставшись одна, Люша немедленно позвонила маме.
        - Мам, не волнуйся только, чего скажу. Слушай! Мы с Иваном договорились пожениться. Ну, как будто. Ради мальчика. Тогда нам его точно дадут: полная семья и все такое. Понимаешь?
        - Не тараторь,- велела мама.- Давай членораздельно. Вы решили пожениться с Иваном. Так?
        - Так,- подтвердила Люша.
        - Это хорошо. Благословляю. Достойный человек. Молодец, что не упустила,- с каким-то старорежимным достоинством продекламировала Виктория Александровна.
        - Ты чего, мам? Не поняла? Я ж тебе сказала: как будто. КАК БУДТО! Чтобы мальчика нам отдали. Тут благословлять нечего,- затараторила вновь Люша.- Я просто ставлю тебя в известность.
        - Мне абсолютно неважно, ради чего вы так решили поступить. Это - ваши дела. Люди взрослые, неглупые. Я тебе всего лишь говорю: благословляю!- медленно и внятно промолвила мама.
        - Ну, ладно. Спасибо на добром слове,- удивленно протянула Люша, поражаясь маминой непонятливости.- Ты только учти: детям я скажу, что мы поженились по-настоящему. Чтобы они не проговорились.
        - И это очень правильно. Ты молодец,- одобрила мама.- Люш, кстати, скажи, вы когда расписываетесь? Как отмечать будем?
        - В понедельник. Или во вторник, мам. Иван узнает, когда там открыто. И сразу распишемся. Он сказал: проблем не будет.
        - Молодец! На него можно положиться! А платье? Платье же надо купить!
        - Мам! Ну ты чего, в самом-то деле! Я ж тебе говорю: все ради ребенка. И только.
        - А я тебе говорю: если дети будут думать, что все по-настоящему, то как же ты без платья замуж пойдешь? Ты бы Зайку постыдилась!- упрекнула дочь Виктория Александровна.
        - О небо!- взмолилась Люша.- Ты еще скажи: кольца надо купить.
        - А как же? Именно так и скажу. И фотографии сделать. Чтоб все было по-человечески.
        «Она права,- сообразила вдруг Люша,- мама совершенно права! Ведь иначе дети же первые и не поверят. Если мама выходит замуж, то где же платье, кольца, цветы, подарки, угощенье? Девочка же во всем копирует мать! И еще как копирует!»
        - Да, мам, все поняла,- сказала она в трубку.- Все верно. Надо как-то изворачиваться. Устраивать праздник.
        - Кольца не проблема,- заявила мама.- Кольца вполне можно в храме купить, серебряные. На них «Спаси и сохрани» выгравировано. В любом случае носить не помешает. Цена - копеечная. И пусть будут. Вы же благое дело делаете. Пусть вас эти кольца хранят.
        - Уже легче,- отозвалась Люша.
        - Платье - только белое!- приказала мама.- Любой длины, но белое! Иначе - плохая примета!
        - Какая примета, мам! Мы ж… - рыпнулась было Люша.
        - ПЛОХАЯпримета. Вот какая. Только в белом.
        - Оооооооо!- взвыла дочь.
        - Я тебе дам денег на белое платье. И туфли,- послышалось из трубки.
        - Сумасшедший дом,- прокомментировала Люша.
        - Сумасшедший дом - это выходить замуж не в белом платье,- парировала мама.
        - Ладно, валяй. Денег много, девать некуда, валяй.
        Люше уже было все равно.
        - А цветы пусть покупает Иван,- продолжила мама.
        - Хорошо. Я ему отдам распоряжение.
        - Правильно. И фотографа пусть пригласит. А ужин я дома накрою. Отметим по-семейному. По-человечески. Детям надо положительные примеры подавать,- веско заявила Виктория Александровна.
        Пришлось снова приглашать Ивана. Люша только начала объяснять суть требований мамы по поводу предстоящего бракосочетания, как Иван воскликнул:
        - Представь! Я об этом же как раз сейчас дома думал! Ведь детям как объяснить? И если по-настоящему, то надо же красиво все устроить! Все правильно!
        - Да это недорого,- хотела утешить его Люша.- Кольца в храме купим. Платье мне и туфли мама сказала, что подберет.
        - Ну, Виктория Александровна у тебя - супервумен!- восхитился Иван.- Но нет уж! И платье, и туфли я беру на себя. А праздник устроим в ресторане. Соберемся все и отметим красиво. Договорились?
        - Нет, Иван. Ты не понял. То есть недопонял. Ты просто прими, как есть: если мама сказала, что купит платье и туфли, она купит платье и туфли. И бесполезно обсуждать иные варианты. Остальное - принимается.
        - Остальное - принимается!- с восторгом повторил Иван.- Я, кажется, стану подкаблучником. К тому все идет.
        - Ни к чему особенному не идет. Просто, если что-то затевать, надо делать все с умом,- повторила Люша любимые слова собственной мамы.
        С этим ведь не поспоришь.
        Театр
        Бракосочетание прошло как по маслу. Ослепительно красивая невеста в белом платье, с воздушной фатой и букетом белых роз привлекала взгляды всех собравшихся в ЗАГСе. Представительный жених в смокинге идеально соответствовал своей даме. Нарядные резвые дети, элегантная Виктория Александровна, родители Ивана, спешно прилетевшие на бракосочетание. Иван им честно рассказал о своих намерениях, побудивших заключить этот «как будто» брак, и они почему-то тоже решили принять участие в торжестве. Все-таки речь шла о будущем их приемного внука!
        Двухчасовой ужин в ресторане (дольше бы дети не выдержали, к тому же им положено укладываться спать вовремя, что бы ни происходило) подходил к концу. Иван удалился, чтобы расплатиться по счету.
        - Красивый праздник,- сказал отец Ивана.- Поздравляю. И спасибо вам!
        - У вас чудесные дети,- поддержала мужа мама Ивана, на которую он был поразительно похож.
        Дети в это время визжали где-то в глубине зала.
        - А внука будущего уже видели?- спросила Виктория Александровна.- Дивный мальчик! Редкостного таланта.
        - Да,- кивнули дружно родители.- Только познакомились. Мальчик редкий. И подумать только, какая судьба!
        - Ничего! Переменим! Вела его одна, несчастливая звезда, а теперь под другой подрастет. Наши с вами дети - сила!- уверенно произнесла Люшина мама.
        - Это правда,- заулыбалась ей в ответ мама Ивана.
        - Знаете, я сначала был удивлен, а теперь - очень рад. Странно, но факт. Хотя - все, все понимаю. Но… чувствую, что все правильно. И именно так поступить и значит - не по лжи!- обратился к Люше папа ее только что образовавшегося мужа.
        - Спасибо, что поняли,- сказала она.
        На душе у нее было спокойно и весело. Впервые за долгое время. Вот ведь - из ничего получился настоящий праздник. Правильный и всеми одобренный.
        Потом участники торжества разъехались. Люша велела Алеше и Зайке немедленно раздеться, умыться и, не дожидаясь сказки, ложиться спать. Сегодня ее праздник все-таки. Дети уснули мгновенно: устали по-настоящему. Люша постояла у зеркала в свадебном платье и полюбовалась собой. Действительно - хороша! И платье, и прическа, и - глаза… Колечко серебряное - лучше не придумать! Хорошо, что фото сделали - будет у нее память об этом дне. О спектакле этом.
        Хороший спектакль, ничего не скажешь! Все, как настоящее! Алеша с Зайкой поверили! Все довольны, все смеются! Свидетельство о браке - вот оно! Теперь - фиг им кто откажет! Вместе они сила! Надежная ячейка общества.
        Люша нехотя сняла фату, понурилась и неожиданно для себя самой заревела. Лучше бы это все - то, что сегодня происходило,- было по правде. Но тут - без вариантов. По правде никого бы у нее не было и быть не могло. Все давно решено и подписано. Никакой жених не ждет ее в спальне. Одна она. И нечего мечтать и обольщаться. Вся жизнь - сплошное вранье и спектакли. Один за другим.
        Получилось!
        Жизнь потекла по-прежнему, в заботах, работах, хлопотах. Правда, очень часто по утрам в школу и сад детей отвозил Иван. Этой помощи Люша радовалась больше всего. Возможность распоряжаться собственным утренним часом - это благодать, райскую сущность которой поймут лишь те, кто долгие годы были этой благодати лишены.
        В скором времени после регистрации их брака возникла проблема с совсем уж неожиданной стороны: почему-то восстал обычно нейтральный Светозар. Ну, ясное дело: Зайка похвасталась маминой свадьбой. Даже фотки ухитрилась показать. Светозар посмотрел-посмотрел, помрачнел и высказался недвусмысленно:
        - Передайте этому вашему дяде Ване, что, если он вас хоть чем-то обидит, я ему череп проломлю!
        - Пап, он хороший, он не обидит, он нас в школу отвозит на машине, играет с нами и не обижал никогда,- попытался отстоять интересы новой семьи сын Алеша, но Светозар стоял на своем и требовал именно так и передать, такими вот словами, что у детей есть родной отец, способный за них постоять любой ценой.
        Простодушные дети восприняли требование любимого папы буквально. Да-да: любимого. Люша изо всех сил старалась вести себя так, чтобы дети не заметили ее личного неуважения к их папаше. Все равно же он их отец. Пусть лучше будут уверены в его мужественности и надежности.
        Страдая и даже терзаясь от порученной им миссии, дети вынуждены были в присутствии Ивана изложить отцовские посулы.
        - Папа сказал, что дяде Ване череп проломит,- потупившись, сообщила Зайка, едва дети вернулись после встречи с отцом и Маришкой-бабушкой.
        - Нет, не так. Ты все не так говоришь!- горячо вступился Алеша со слезами на глазах. Видно было, что он стыдится - и слов отца, и всей ситуации в целом.- Папа сказал: если дядя Ваня нас хоть чем-то обидит!!! Тогда!!! Только тогда он, папа то есть, ему череп проломит! Если!!! А не просто так!
        Зайка тут же заревела от неудобства перед дядей Ваней, который правда же - никогда их не обижал.
        Люша расхохоталась.
        - А он видел хотя бы, кому собирается травму устраивать? Дядя Ваня потяжелее его раза в два будет. Он только руки свои протянет череп ломать, а дядя Ваня…
        Что-то речи свои повела она явно не туда. Забылась.
        - Стоп-стоп-стоп,- велел Иван честной компании.- Я вот что скажу. Папа ваш, ребята, совершенно прав! Он же папа. И он меня совсем не знает. Одно дело вы с мамой втроем. Он спокоен, знает, что вам ничего страшного не грозит. А я для него незнакомец, понимаете? Вы меня знаете, а он - нет. Нам просто надо познакомиться и подружиться. И тогда никто не будет хотеть драться и тому подобное. Он же должен поверить, что со мной вы в безопасности.
        - Да!- с восторгом воскликнул Алеша, у которого явно камень с души упал.- Вы обязательно подружитесь, дядя Ваня! Папа хороший! И вы - хороший!
        - Я просто уверен, что подружимся,- согласился Иван.
        Люша в который раз удивилась его спокойствию и правоте. Она благодаря Ивану даже на Светозара по-другому взглянула: ведь он, оказывается, испытывает к детям совершенно естественные отцовские чувства. И абсолютно прав он, что встревожился, между прочим! А ей надо было раньше познакомить его с Иваном. Простая истина, а долго доходила!
        Мужчины встретились, пообщались и - что удивительно - понравились друг другу! Такие разные, а легко нашли общий язык. Светозар даже извинился за угрозы в адрес Ивана, тем более переданные через детей.
        - Я, наверное, от неожиданности. Люша не говорила, что замуж собирается. И вдруг… Мы с мамой встревожились,- объяснял Светозар.
        - Нам надо было раньше познакомиться, ты прав,- убежденно признавал собственную неправоту Иван.
        На этом фронте воцарился мир.

* * *
        В отношении спасенного мальчика план их полностью сработал! В опеке уважительно отнеслись к крепкой семейной паре, стремящейся подарить счастье еще одному ребенку. Все так и выходило, как разъяснял Ивану адвокат. Сначала им предложили оформить опекунство, а если никто не найдется из кровных родственников, то через определенное время вполне естественно произойдет и усыновление.
        Навещали мальчика в больнице каждый день. Наконец врачи пообещали, что через неделю, после проведения повторных анализов, Алешу, вероятно, можно будет забрать домой. С Викторией Александровной ребенок на тот момент крепко сдружился. Он помнил ее по прогулкам во дворе, когда еще жива была бабушка. Виктория Александровна первая и обнаружила, что Алеша Маленький (так его называли в семье, чтобы отличать от Алеши Большого) - умеет многое из того, чему ее внучка Зайка никак не может научиться. Он бегло читал, легко считал в уме, знал латинский алфавит и некоторые английские выражения.
        - Подумать только!- восклицала обычно Люшина мама, возвращаясь из больницы после очередного открытия очередных граней Алешиного таланта.- Только подумать: иметь такого одаренного ребенка и принимать наркотики! Так подло протратить свою жизнь! Его надо беречь! Лишь бы с ним все было хорошо!
        - Мы постараемся!- обещал Иван.

* * *
        Он боялся верить своему счастью. Вроде каждый шаг рассчитан. А никакой уверенности нет все равно. Подступила бессонница и воспоминания, которые приходили к нему лишь в случае надвигающейся беды.
        Бессонница
        …Те высокие холмы, за которыми их ждала дорога и встреча со своей колонной, Ивану не понравились сразу. Окутанные влажной дымкой и предрассветной мглой, холмы эти показались ему двумя могильными курганами, под которыми спят вечным сном павшие великаны. Его передернуло - то ли от сырости, то ли от дурных мыслей. О могилах, покойниках нельзя думать в местах, где поселилась и жрет все живое смерть.
        Выдохнув, Иван нагнулся, проверил обувь, поправил висящий под мышкой автомат. Их командир, не обстрелянный еще, молодой, глуповатый, розовощекий, по-взрослому хмурил брови, поглядывая то на карту, то на зловещие холмы. Он взмахом руки подозвал к себе Ивана:
        - Пойдем по ложбинке, между холмами проскользнем, иначе не успеем вовремя,- непререкаемым тоном объявил лейтенант Ивану, который при всем своем военном опыте был ефрейтором, а потому решения офицера для него являлись законом.
        На холмах вполне мог засесть противник, и если это так, измученным долгим переходом бойцам уготован огненный мешок. Но, видимо, в военных университетах преподавали нынче науку, мало что значащую на практике. И возражения не принимаются. Что оставалось? Вдохнуть и подчиниться.
        Он пытался подружиться с лейтенантом, вместе с ним иной раз выпивал, но так и не смог втолковать гордому своим офицерством юнцу практическую военную мудрость, нажитую боевым опытом. Субординация - ети ее! Этот щегол - офицер…
        …Первый выстрел хлопнул, когда они прошли ровно половину пути между холмами. Лениво как-то хлопнул, в никуда. А вслед за первым их, растянувшихся в цепочку, стали поливать очередями сквозь туман откуда-то сверху, с холмов. И очереди были какие-то вялые, неприцельные. Но они заставили цепочку рассредоточиться и залечь, прижаться к земле. А этого делать было нельзя: ребята, в основном малоопытные солдаты-срочники, вжимались в землю лицом, не пытаясь отстреливаться. Иван скинул тяжелый рюкзак со спины, прилег, оценил обстановку.
        - Чего ждем, красавцы? Пока эти слезут вам глотки резать, как баранам?- зло рыкнул Ваня бойцам, которые гордо именовались «разведкой», но названию своему не соответствовали. Глянул на лейтенанта - тот сжался в позе эмбриона, с округленным от ужаса открытым ртом и выпученными глазами. В командиры он в данный момент явно не годился, и Ваня привычно скомандовал:
        - Сеня, Жгут, Самокат - за мной, остальные отстреливаться! Мать вашу, ссыкуны, стреляйте!
        Он оглянулся через плечо на взрыв: кто-то из ребят рванул вперед и напоролся на растяжку - судя по всему осколочную «МОНку». Послышались истошные крики сзади, стрельба усилилась, но Ване было уже некогда - он уже определил примерное расположение места, где засели боевики. Своим боевым чутьем, которое работало безукоризненно, как самые точные часы, он понял, что надо делать петлю, иначе эта «ленивая» перестрелка кончится плохо. И, как рысак, рванул назад, по пройденному уже пути, а метров двести спустя резко взял вправо, в гору. Сзади, тяжело дыша, резво бежали его бойцы. Поднялись повыше, так, чтобы оказаться над засадой противника, остановились, присели рядышком на корточки:
        - Идем попарно,- я с Самокатом пойду поверху.- Юра-Самокат понятливо кивнул ему, и Ване стало легче - его напарник был отличным стрелком и прирожденным воином.- Вы двое - давайте прямо. Я начинаю первым…
        Они перевели дух и рванули в сторону засады. Иван рассчитал правильно - они подошли так, что оказались над гнездом боевиков. Устроились те хорошо: заранее подготовили позицию на уступе, сделали лежки, а теперь спокойно, по одному отстреливали ребят в ложбинке. К счастью, туман не давал гадам как следует прицелиться, поэтому огонь был в основном подавляющий.
        Последние метры к засаде они ползли. Замерли в непосредственной близости от боевиков. Те ничего не чуяли, весело переговаривались на своем языке, один, старший, довольно поглаживал свисающую до объемного пуза бороду и хватался за кинжал. Иван глядел на него, и в груди его закипела и заклокотала животная ненависть - наверняка этот боевик резал глотки молодым солдатам, попавшим к нему в плен. Этим же кинжалом.
        Ваня перекатился на спину, вытащил из кармашка на разгрузке гранату. Снял предохранительную скобу, разогнул усики на кольце. Самокат понятливо сделал то же самое. Оба одновременно вынули кольца и, прождав полторы секунды, именно так гранату «поджаривают», чтобы враг не мог кинуть ее, взведенную, обратно, уронили гранаты на боевиков.
        Сдвоенный взрыв поднял облако пыли и грязи там, где еще секунду назад переговаривались между собой боевики! Сунув вперед стволы, Иван и Юра начали длинными очередями поливать боевиков сверху, присели, молниеносно сменили магазины, пустили еще по очереди. Сбоку тоже стреляли: вторая пара сделала свое дело, прижав гадов к земле. По-звериному зарычав, Иван прыгнул на лежку, подбежал к толстому боевику, который чудом выжил и теперь, растеряв все свое самодовольство, сидел на заднице и подвывал от ужаса. Подбежав к нему, Иван заглянул в лицо врага. Тот раскачивался на месте и бормотал какую-то чушь, не пытаясь даже взяться за автомат. Ваня плюнул и ударил духа раскаленным от стрельбы дулом в лоб, одновременно нажав на курок. Тело с разбитой выстрелом головой осело на землю.
        Сбоку послышались крики - Самокат за волосы тащил боевика, совсем еще подростка. Парень глуповато таращился на трупы своих товарищей, командира. Его штаны были мокрыми, явно обмочился…
        - Поделим на двоих,- шепнул ему Самокат, когда, сплавив пленного к своим со второй парой, они шмонали тела убитых врагов, нашли в рюкзаке убитого Ваней полевого командира увесистую пачку долларов.
        - Так не по-честному. Надо на всех.- Иван был тверд.
        - Ты че?! Мы их всех ухлопали! Бабки наши! Твои и мои! И все!- Юрец злобно, как чужой, посмотрел на Ваню, и тот понял, что совсем не знает своего закадычного друга. Дерьма-то в нем, оказывается, хватает.
        - На всех поделим, понял?- гаркнул Иван.
        …Пленный выл, глядя на мертвых солдат Российской армии, только что убитых в засаде, участником которой он был. Лейтенант вышел из прострации и теперь вяло отдавал распоряжения, но был еще явно не в себе… Тоже, вовлекают мальцов в смертные дела, уроды! Со всех сторон - уроды…
        - Не вой, в контрразведку тебя отвезем, жить будешь, гад, а друзей нам уже не вернуть,- крикнул Иван пленному.
        …А вечером, когда они добрались до расположения своей части и Ваня раздавал боевым друзьям деньги, к ним в КУНГ вломились контрразведчики. Во главе с майором Джамбуловым, глаза которого горели, а руки тянулись к добытым в бою долларам. Духнова отвезли на базу, где пришили ему мародерство, еще и расправу над захваченным подростком, которого Иван велел доставить им, контрикам. А затем в кабинет вошел Юрка-Самокат! Оказалось, очная ставка.
        - Так это ты? Ты постарался?- яростно выкрикнул Ваня.
        Пряча глаза, тот сделал вид, что не расслышал. И дал подробные показания. Все, как по-писаному. Очная ставка длилась недолго. Стукача отпустили. А Ваню принялись мурыжить по полной программе. И укатал бы обозленный тем, что баксы оказались фальшивыми, контрик Джамбулов Ивана на долгие годы, да вмешался комдив. Генерал хорошо помнил, как полгода назад ефрейтор Ваня со своими ребятами вскрыл засаду, которую бандиты готовили ему лично. Комдив и замазал все дело. А когда Ваня вышел из «крытки», Юрку-стукача уже спешно перевели в какую-то другую часть. Спрятали…
        Сеня
        Почему-то именно рожа Юрки-Самоката ухмылялась из темноты его бессонных ночей. Где-то живет этот гад, топчет землю. И ничего ему не делается и не сделается. Это только в книжках все дерьмовые личности получают по заслугам. Жизнь проще. Расслабился, поверил кому-то - твои дела. Только потом не обижайся на того, кому поверил. Обижайся на себя. Или вообще не обижайся. Гогочи над очередным проколом. Так явно легче жить.
        Странно другое. Он мог годами не вспоминать о предательстве того, кого считал когда-то надежным другом. Но вдруг из ничего возникало видение, а следом случалось очередное предательство: большое или маленькое, но обязательно случалось. Перед тем звонком адвоката по поводу развода с Алиной ему почему-то тоже явился Юрка, и весь тот день запомнился Ивану из-за непонятно откуда взявшегося ощущения тревоги и тоски.
        И ведь случилось же! Верная, стало быть, примета. У кого-то черная кошка дорогу перейдет - страшно. А у Ивана - предатель привидится. И - быть какой-то гадости.
        Только что за гадость могла случиться?
        Ну, работа у него непростая. Пациенты всегда чем-то недовольны. Хотя… Сейчас все вроде спокойно. Родные все здоровы. Алешку отдадут. Чему быть-то? Что ждать?
        А под вечер раздался звонок. Незнакомых звонков Иван остерегался: Алина вроде успокоилась в последнее время, но всплески бывали. А с другой стороны, если Самокат привиделся, значит, должно же что-то случиться? Пусть будет звонок от Алины. Он привык. Это не самое страшное.
        - Слушаю вас,- отозвался Иван.
        - Вань, привет, это Семен, если помнишь такого,- послышалось из трубки.
        Еще бы не помнить! Тот самый Сеня, с кем судьба распорядилась воевать бок о бок. Один из самых надежных. Почти как Юрка. Иван усмехнулся.
        - Сень, помню, конечно. Как ты меня нашел?
        - В Сети, Вань. Тебя легко найти. Фамилия, имя, отчество, и выплывает знаменитый пластический хирург со всеми координатами. Только над номером мобильника потрудиться пришлось. Остальное - легко.
        Ивану бы встревожиться, а он обрадовался. Как ни крути, как ни перекраивай воспоминания, а Семен был человеком светлым и надежным. И судьба его казалась светлой и крепкой. Рядом с ним пропадал страх. Вечно он какие-то стихи перекраивал, пел что-то несусветное.
        Мы наш, мы новый мир разрушим
        До основанья, а затем,
        Мы снова новый мир построим,
        И снова станем мы ничем, ничем, ничем!
        Импровизировать на темы «Интернационала» Сеня мог часами и не иссякал. Поневоле начнешь прислушиваться и отвлекаешься от нехороших мыслей.
        Это есть предпоследний, нерешительный бой,
        Ховайся, кто может,
        Чтоб выжил род людской, —
        с такими напевами шел в атаку Семен.
        А у него, между прочим, были причины унывать и горевать даже. В армию он попал, так как провалился на вступительных в МГИМО. Он и сам потом даже себе не мог объяснить, какого лешего он забыл в этом вузе и почему туда поперся. Скорей всего девушке своей хотел чего-то доказать. А мог бы вполне себе поступить в какой-нибудь МАИ, МАДИ и тому подобное. Прошел бы. Но сунулся, куда не звали и где не ждали. А потом запереживал и не стал больше рыпаться. Короче, попался. И со злости на себя и весь мир не стал косить от армии, а оказался в ней. Да еще в самое такое время. Девушка его как раз поступила. Но она поступала просто в пед на дошкольную психологию, так как очень любила детей и заранее интересовалась их внутренним миром. То, что они любят друг друга, выяснилось у них на выпускном, лето ушло на всякие там экзамены, потом облом с Сениным вузом. В итоге обрели они друг друга по-настоящему перед самыми проводами Сени на службу. Она обещала, что будет ждать. Он ей верил. Исступленно и упрямо верил каждому ее слову. Переписывались, как маньяки. Письма Сене приходили пачками: невеста писала несколько раз
на дню. Все ему завидовали: ни у кого из них ждущих девушек на гражданке не оставалось. А однажды получил Сеня сногсшибательную весточку: девочка его оказалась беременной! Вот так - с первого раза Сеня попал в десятку. Если б они, дураки, до его армии расписались, мог бы и рыпнуться, чтоб было ему послабление: хотя бы служить поближе к дому. А тут она ему юридически никто. И пошел Сеня в самое пекло. А девочка родила ему двух парней-близнецов! Во как! Поэтому, уверен был Сеня, ничего с ним случиться не может. Потому что у сыновей должен быть отец. Раз они получились, значит, он у них должен быть. И точка.
        Все так и вышло. Довоевали. Выстояли. Вернулись. А потом пути их, как водится, разошлись. Ивану настоятельно требовалось забыть и армейскую службу, и то, из-за чего он в армии оказался. Вот он и избегал. Тем более воспоминания ничего хорошего не сулили. А Семену он был рад. По-настоящему!
        - Как сам-то?- спросил Иван, мысленно подсчитывая, сколько теперь уже Сениным близнецам. Подсчитал и ахнул: ведь к шестнадцати дело идет! Здоровенные мужики! Вот время что делает!
        - Я - живой пока,- ответил Семен тускло.
        - Слушай, я тут подумал: твои-то уже взрослые мужики совсем! Как они? Семья твоя - как?
        - Взрослые мужики,- повторил за Иваном Семен.- Девочка есть. Десять лет. Жена. Все та же.
        - Здоровы?- на всякий случай поинтересовался Иван, привыкший, что разыскивают его обычно для помощи по медицинской части.
        - Мне надо встретиться с тобой,- произнес Семен настойчиво.- Дело есть. Ты когда сможешь?
        - Сейчас могу. Или завтра после работы. Долгий разговор или не очень?
        - Разговор долгий. И не только разговор. Ты мне на пару дней нужен. Сможешь - на пару дней?
        - С ночевкой?- уточнил Иван.
        - Видимо, да,- подтвердил Семен расплывчато.
        - Тогда давай завтра вечером. У меня завтра операции, потом после четырех я свободен, а следующий день - выходной. Годится?
        - Годится,- ответил старый друг.
        - Только ты учти: никакие подпольные операции я не делаю. Просто на всякий случай предупреждаю,- пошутил Иван.
        - Об этом речи нет.
        Они договорились о месте свидания. Семен просил никому не говорить об их предстоящей встрече.
        - И телефон лучше дома оставь,- посоветовал он в конце разговора.
        Вопросов больше не было. Но если Сеня предлагал не брать с собой мобильник, дело он затевал серьезное.
        Надо было предупредить Люшу. Они, хоть и чужие друг другу люди, оказались связанными кучей общих дел. По утрам он отвозил детей в школу-сад, Люша, иногда, отправляясь гулять с ребятами, брала на прогулку и Парня.
        - Люш, меня пару дней не будет: завтра-послезавтра. Ты с Парнем не погуляешь?
        - Погуляем, конечно.
        - Его бы еще покормить. Еда в шкафчике под раковиной. А так он вообще-то хорошо дома один сидит. Только погулять, покормить и воды чистой наливать.
        Люше очень хотелось узнать, куда это он направится, с кем проведет эти два дня. Мог бы Парня с собой взять. Что псу в машине сделается? Или… Может, свидание у него? Романтическое? За городом. Тогда не до собаки.
        - Ты его к нам приведи. Чего ему там одному куковать? И погуляем, и покормим,- предложила Люша, мучаясь от ревности.
        - Спасибо, ты - настоящий друг,- только и сказал Иван.
        И больше ничего!
        Она утешала себя разумными доводами. Ну с чего бы это он отчитывался перед ней? Они - свободные люди. И он, и она. Так что нечего и ждать всяких подробностей. А с другой стороны, случись что - с нее же и спросят: она жена. И иди тогда, объясняй, что все у них понарошку.
        «Вот оно, начинается. Тайны мадридского двора»,- злобно подумала она. Но расспрашивать Ивана Люша себе запретила.

* * *
        - Ты почти не изменился, Сеня,- радостно обнял армейского друга Иван.
        Да, Семен был моложав, подтянут, сумел сохранить что-то юношеское в облике. Но видно было, что чем-то он истерзан.
        - Что у тебя происходит?- спросил Иван, когда путь их начался.
        Семен заехал за Иваном на своей машине и направлялись они сейчас за город.
        - Сейчас узнаешь, Ваня. Подожди, доедем вот.
        Темный вечер поздней осени не способствовал хорошему настроению, а молчание Семена настораживало. Наконец они съехали на проселочную дорогу. Машину потряхивало.
        - Эх, дороги, пыль да туман,- произнес Иван, уставший от тишины.
        - Холода, тревоги да степной бурьян,- продолжил Сеня ожесточенно.- Знать не можешь доли своей, может, крылья сложишь посреди степей.
        Голос его дрогнул.
        - Сейчас уже скоро подъедем,- сказал он.- Увидишь.
        Через пару минут они остановились у справного дачного дома. Окна его были черны. Дом казался необитаемым.
        - Вот мы и дома.- Семен отпер дверь, включил свет, пропустил Ивана.- Добро пожаловать.
        В доме было тепло и уютно. Везде чувствовалась хозяйская рука.
        Сели на кухне.
        - Нам бы выпить за встречу,- начал Семен,- но - не получится. Мне трезвым надо быть. Хотя иногда тянет. Есть хочешь?
        - Нет пока,- отказался Иван.- Ты лучше давай к делу.
        - Дело у меня вот какое, Ваня. Непростое. Хотя со стороны - обычное сейчас дело. Ты вот спросил, как мои мужики, сколько им сейчас. В общем, были мужики у меня да сплыли. Один остался. Одного нет. А тот, что остался… Его тоже… Вроде как нет. И будет ли, неизвестно. Короче, жили - не тужили. Все - на зависть другим. Парни росли себе, дочка родилась. С женой мне повезло, как мало кому. Парни учились отлично. С первого класса. Как начали пятерки получать, так не остановишь. Потом, лет в четырнадцать, появилась ленца. Ну, все как положено. Мы так с Ниной думали: так, мол, и полагается. Возраст. Они вытянулись, высоченные стали, а тощие: без слез не взглянешь. Прямо тени от них остались. Мы думали: растут слишком быстро. И уставать стали - страшно смотреть. Мы по выходным любили всей семьей в ресторанчиках посидеть. И в последнее время приезжаем поужинать все вместе, а парни мои - головой об стол и засыпают. И не жрут ничего - не уговорить. Не хотят, и все. А нам и невдомек. Но невдомек наш кончился плачевно. Однажды вечером, когда красавцы наши погулять отправились, их замели прямо во дворе, всех
проверили на наркоту. Ну и нам позвонили: ваши детки, мол, у нас в отделении. И дальше началось. Мы же совсем не в теме были. Разговорами думали отвлечь. Все о будущем с ними, о светлом, о перспективах. А им уже не надо ничего, кроме дозы. И дело осложнялось тем, что их двое. У них свои тайные знаки, свои возможности. Один нам мозги пудрит, что, мол, одумались они, самим противно. А другой в это время дозу достает. Лечить их пробовали в клинике знаменитой - пустая трата денег. Им и туда доставляли. Не буду в подробностях. Смысла нет. Потому что результат - вот такой. Один из двух уже три месяца в могиле. Сердце отказало. А один жив. И вроде напуган. Видит, чем это все кончается. Понимает, что дело нешуточное. Иногда бывают между нами серьезные и честные разговоры. Он тогда сам говорит, что верить ему нельзя. Он, во всяком случае, сам на себя не полагается.
        Жена в страшнейшем шоке. Не было бы дочки, сама бы вслед за Гришкой в могилу легла. Я ей и говорю:
        - Ты давай ребенком занимайся, а я Борьку стану в чувство приводить.
        А по-другому ничего бы и не получилось. Я стал бояться, что старший брат на младшую повлияет как-то ужасно. Дочка их обожала. Когда Гришки не стало, она болела у нас две недели, горела. И в бреду все Гришку звала. Врагу не пожелаю через такое пройти. Что-то надо было делать. И я знал, что никто не поможет спасти сына. Только самому надо как-то исхитриться. Я придумал план. Перевел парня на домашнее обучение. Перевез за город. День он сидит у себя в комнате. Занимается. Вечером я приезжаю, проверяю задания. Гулять с ним ходим. Разговариваем. Но я и не каждый день в город езжу. Дистанционно многие дела веду, деваться некуда. Уезжая, я всегда рискую. Мне же приходится запирать его. А мало ли что случится? Гроза, пожар… Он не выберется. Вот такая штука на мне. Груз нечеловеческий.
        - Ломки прошли?- спросил Иван, просто чтобы что-то спросить.
        Он чувствовал собственное бессилие, понимая, что помочь не сможет абсолютно ничем, кроме сочувствия. Выслушает, повздыхает и поедет домой. А в доме его скоро появится сын, у которого мать от наркотиков померла. Это - повсюду. Никто ничего не боится, никто ни к чему не готов, все ползут к обещанным удовольствиям, как зачарованные. И - дохнут. Часто и исправно. Как на заказ.
        - Ломок уже нет,- подтвердил Семен.- Но лично я верю, что начать он сможет в любой момент. Просто - по старой памяти. Кто-то предложит - не удержится. Его бы в коллектив какой. К людям понимающим. Но - нет ничего такого в округе. Искал. Узнавал.
        - Может, ты и организуешь? Кто-то же должен начать? Вот как Ройзман в Екатеринбурге. Сам собрал команду, стали ребят спасать.
        - Я ему писал, совета спрашивал. Кое-что подсказал. Так, технические моменты. Я ж вообще не в курсе был. Можно туда отвезти. Но мне как-то стремно. Одного-то уже нет. И не вернешь. Вдруг какая-то случайность? А я далеко. Боюсь. И все думаю, а что можно было сделать, чтобы этого не случилось?
        - Я тоже об этом думаю в последнее время,- признался Иван.- Иногда мне кажется, что это - судьба. Потом думаю: откуда взялась эта судьба? Раньше дети не дохли от наркотиков, как мухи отравленные. Болезни были, голод, войны. Но чтоб вот так, массово, люди по своей воле травились… В чем тут судьба? Или - это судьбы военного времени? Ведь, как ни старайся, как ни предупреждай об осторожности, от шальной пули не убережешься. Или если бомба в дом попадает, все погибают - и плохие и хорошие. И тут - так же, что ли? Это стихия?
        - Стихийное бедствие, о котором все молчат. Ну, так, знаешь, вяло-вяло реагируют. Пока самих не коснется. А ведь есть возможности! Есть эти гребаные СМИ. Каждый день в самое востребованное время надо показывать, что с людьми происходит от этой дряни, какое горе она приносит. Но ведь - молчат. То, что иногда, кое-где, порой пролепечут, никак не соответствует масштабу происходящего. И еще, знаешь, что меня поражает. Вот погибает у родителей ребенок: парень, девчонка - смерть не разбирает, кого косить при передозе. Чаще всего что? Сердце отказывает. И второе: из окон бросаются, если глючит их. Думают, крылья у них вырастают, отправляются полетать. И - капец. И вот спрашиваешь у несчастных родителей: «От чего ребенок погиб?» Отвечают: «Сердце оказалось слабое. А мы и не знали». Или: «Случайно перегнулся через перила и упал». Все. Точка. О наркотиках - ни слова. И не собьешь. Почему так? Ради светлой памяти стараются? Самооправдаться хотят? А я бы на каждой могиле наркомана честно бы написал: «Безвременно погиб от наркотиков». Как-то так. И тогда картина прояснилась бы. И люди бы по-настоящему
испугались! Начали бы что-то делать сообща!- Семен говорил, постукивая сжатым кулаком по столу. Костяшки пальцев его побелели. Рука же в целом была сине-красной.
        - Давление бы тебе измерить, Сема,- предложил Иван,- мне кажется, давление у тебя высокое.
        - Может, и высокое. В висках стучит, сетка перед глазами уже который день. Но за меня мои проблемы никто не решит. Так что - похожу с высоким давлением, не рассыплюсь.
        - Рассыпешься, в том-то и дело. Ты ж своим живой нужен. Давай я тебя на обследование устрою? Ложиться не придется. Амбулаторно. Тебе держаться надо.
        Семен махнул рукой.
        - Как-нибудь обследуюсь. Сейчас надо дела сделать. Давай с Борькой тебя познакомлю. Ты ж ребят моих так и не видел.
        - Зря рукой машешь и разговор переводишь,- вздохнул Иван,- сам же говоришь: много планов у тебя. Надо бы осуществить. А от высокого давления загибаются. Всерьез. Пойми ты это. Не хорохорься.
        - Ладно, ладно, доктор,- Семен слегка улыбнулся.- Пойдем к Борьке.
        Дом был спланирован замысловато. Не дом, а замок с привидениями. Сначала Семен повел гостя на второй этаж, потом они спустились по другой лестнице на половину пролета, прошли по небольшому коридорчику, спустились еще ниже и, наконец, остановились у железной двери, какими оборудованы все городские квартиры.
        - Борь, это я,- громко сказал Семен, отпирая дверь.
        - Привет, пап,- раздался из глубины комнаты приятный мальчишеский голос.
        Иван вошел и огляделся. Сын Семена был заточен в удобной тюрьме. Большая комната с зарешеченным окном, туалет, ванная, холодильник в углу… Полки с книгами, большой стол, аккуратно застеленная кровать, кресло, в которое можно забраться с ногами, велотренажер, спортивные снаряды… Счастливое детство!
        Семен познакомил армейского друга с сыном. И опять же - полное ощущение, что мальчишка правильный, умно воспитанный. Не знал бы - не догадался ни за что, подумал Иван.
        - Хороший парень, да?- вздохнул Сема.- Это мы стараемся. Выкарабкиваемся. Стараемся честную жизнь прожить. Без отравы.
        - Пап!- укоризненно произнес Борька.
        - Что - пап? Ты же знаешь: дело надо сделать. Я как обещал, так и будет. А ты свое обещание сдержи. Ты ел?
        - Обедал,- покорно ответил сын.
        - Сейчас ужинать будем. Ты потом - спать. А мне с Иваном обсудить кое-что надо.
        - Хорошо,- кивнул сын.
        Иван все вглядывался в его лицо, пытаясь понять, что там у парня внутри творится. Сможет ли он зажить обычной жизнью, среди людей, которые бывают всякими: и добрыми, и злыми, и опасными? Выдержит или сломается? И пример брата - тоже штука непростая. Пример этот может напугать и заставить все изменить, а может и позвать за собой. Тоже ведь - выход! Есть такие, что выбирают именно его.
        Сеня ловко накрыл на стол, ели, мирно беседуя. Борька живо интересовался профессией Ивана и почему он выбрал именно ее.
        - Хотя я и так понимаю,- заметил мудрый подросток.- Денег много платят, да?
        - Деньги платят. И бывает - много,- подтвердил Иван.- Но поначалу я о другом думал. Хотя деньги - вещь в хозяйстве очень нужная. А вообще, до армии, я думал хирургом стать. Я же сначала в мед поступил, а потом в армию пошел.
        - Сессию завалили?- сочувственно поинтересовался Борька.
        Иван засмеялся.
        - Ты не поверишь. И я сам себе сейчас не верю. Это же надо быть таким идиотом! Поступил. Ничего не завалил. Только занятия начались в сентябре. Все счастливы. А я иду в военкомат и прошу призвать меня в армию. Конченый псих, да?
        - Неужели по идейным соображениям?- недоверчиво изумился Борька.
        - Какие там идейные соображения? О чем речь? Забирай выше! От несчастной любви! Любимая меня послала… Не в армию, конечно. А гораздо дальше, откуда не возвращаются. А к этому еще всякие отягчающие ситуацию обстоятельства примешались. И я удумал: пойду в армию, попаду в гущу боевых действий, погибну геройски… Красиво жить не запретишь, так ведь?
        - Помогло?- Борька смотрел на Ивана с жадным интересом.
        - Ты знаешь - да! Очень помогло. Хотя никому не порекомендую: чрезмерный экстрим реально укорачивает жизнь. Быстро и эффективно. Родные, все поголовно, были в жутчайшем шоке. Это понятно. Но я себе вынес приговор окончательный, обжалованию не подлежавший. Один прадедка меня понял тогда. Сказал: «Пусть идет, служит. Бог не выдаст - свинья не съест». А мне велел на Бога надеяться. В этом, сказал, вера и заключается, в настоящей искренней надежде на Бога. И тогда ничего не страшно. Главное - помнить, что есть у человека защита и опора. Ну, я и пошел. Помогло понять, каким идиотом я был, когда все это затеял. Помогло вообще понять цену жизни.
        Я потом наткнулся на слова Достоевского, благодаря которым очень многое для себя и о себе понял. Помню их дословно, потому что помогли мне важное понять: «Настоящая свобода - лишь в одолении себя и воли своей; так чтобы под конец достигнуть такого нравственного состояния, чтоб всегда во всякий момент быть самому себе настоящим хозяином». Понимаешь, о чем тут речь? Самый главный враг человека - он сам. Иногда совершаешь какой-то поступок, не зная почему, что это принесет. Думаешь: моя жизнь, я и распоряжусь. Мое, мол, право жить по-своему. А что же такое по-своему? Смотри: Достоевский говорит: «быть самому себе настоящим хозяином». Настоящим! То есть - свобода человека должна быть разумной. Настоящий хозяин работает на созидание, а не на разрушение. Хочу - под пули иду, хочу - с балкона сигаю, хочу - наркотой ширяюсь. Это разве настоящего хозяина действия? Это действия настоящего идиота, недоумка. И еще. Настоящий хозяин устоит, когда кто-то его соблазняет, подбивает на какое-то ненужное дело. И страстям противостоять сможет. Видишь, какой разговор долгий получается!
        Но ты насчет профессии меня спросил. Не забыл еще?- Иван заботливо глянул на сына своего армейского друга.
        Борька кивнул, что помнит.
        - Мы ж на войне с твоим отцом были. А во время войны людей по-разному калечит. Кто без рук остается, кто без ног. А кто - и без лица. И я как раз тогда точно понял, чем буду заниматься, когда снова студентом стану. А именно: челюстно-лицевой хирургией. Вернуть человеку лицо - это знаешь, какое счастье? Ты трудишься, устаешь, иногда чуть не в обморок падаешь во время операции от напряжения. Зато потом - сразу результат! Представь! Был несчастный человек, потерявший надежду на нормальную жизнь, а ты ему своими руками надежду эту возвращаешь!
        - Здорово!- восхитился Борька.
        - Может, и тебе такую профессию выбрать?- спросил его отец.
        - Было бы классно. Только… в общем, подумать надо.
        - У тебя время пока есть. Думай,- сказал Иван.- И не сдавайся. Не отдавай свою жизнь задешево. Цени ее - она одна, другой не будет.
        Сидя за кухонным столом, три человека свободно и легко говорили друг с другом. И в голову не могло бы прийти, что после ужина отец отведет сына в его комнату и закроет дверь на ключ. И сын из-за двери скажет:
        - Спокойной ночи, пап.
        А у отца желваки на скулах заиграют, и он возьмет себя в руки, чтобы не заплакать, не отпереть дверь, а просто ответить:
        - Спокойной ночи, сынок. До завтра!

* * *
        - Ну что?- спросил Иван, когда остались они с другом вдвоем.- Что ты задумал, Сень? Ты ж меня не на ужин с Борисом привез. Говори, что за дело у тебя ко мне?
        - Скажу. Но знаешь… Даже если бы ты только ради вот этого разговора с Борькой приехал, я бы уже был счастлив. Не ожидал. Хорошо ты ему все растолковал. Доходчиво. А для меня сейчас каждое умное слово, ему подаренное,- на вес золота. Ты видел - он задумался? И про работу твою… Кто знает? А вдруг?
        - Вроде задумался. Но они ненадежный народ, наркоманы. Сам знаешь. Сейчас задумался. А завтра приспичит - и все думы побоку,- не стал напрасно обнадеживать Сеню Иван.
        - Но ведь есть такие, кто выкарабкался!- ожесточенно воскликнул Сеня.
        - Есть! И немало! Тут время нужно. И стимул чтоб был у него. И полный отрыв от прежнего окружения. Сам знаешь. Больше меня,- проговорил Иван.
        - Силы бы только откуда-то взять,- почти неслышно сказал друг.- А привез я тебя вот зачем. Разговор есть. Давай вместе рассудим. У меня одного что-то плохо получается. Я, знаешь, как Гришки не стало, в такую ярость пришел! И поклялся, что найду тех, кто ребят моих со свету сживал. А что мне делать? Если по-другому никак? Они на виду, а их никто и не думает сажать. Ясно почему. Короче, стал я потихоньку распутывать этот клубок. Ну, парней моих их же приятель с нашего двора подсадил. Сын вполне обеспеченных родителей. Мы с отцом его хорошо общались. Они и не подозревали, что отпрыск таким подлым делом занимается. Кстати, сам, ясное дело, тоже наркоман, дилер этот доморощенный. Но он-то - мелкая сошка. Мельчайшая. Просто пыль. Его, кстати, и замели вместе с нашими. Не буду тебе голову морочить, время позднее. Стал я распутывать. Они, между прочим, не особо-то и таятся. Наглые. Привыкли к безнаказанности за столько лет. Я - по цепочке - одного за одним определял. Не буду скрывать: нанял частного детектива. Один бы вряд ли так хорошо продвинулся. Собрали мы богатый материал. Можно сказать, полную
доказательную базу. Загляденье. И вот дошли уже до среднего звена. На высших я не замахиваюсь. Они - очень и очень высоко. Что же касается среднего звена, тут меня ждал интересный сюрприз. Представь, кто ведает наркотрафиком в нашем конкретном ареале! Такой сытый, довольный жизнью, солидный чиновник по имени Юрка-Самокат!
        - Да ты что! Фигасе!- воскликнул Иван и сразу подумал про свои недавние ночные видения: не зря он вспомнил про Юрку - тот сразу и материализовался.
        - Я тоже сначала подумал: показалось. Но - фамилия, имя, отчество, год рождения - все сходится. Благообразный, заслуженный, уважаемый. Видишь, какая живучая мразь!
        - А я все думал: свидимся мы с ним в этой жизни или нет? Я тогда по его милости вполне мог за решеткой оказаться. Бог уберег.
        Ивана трясло.
        - Интересная новость, да?- заметил Сеня.
        - Интереснее и придумать трудно,- согласился Иван.
        - И что мы с этой интересной новостью будем делать?- продолжил Сеня.
        - А ты сам что думаешь?- Иван, конечно, догадывался, каким будет ответ друга.
        - Я хочу провести операцию по его устранению,- решительно произнес тот.
        - Уже продумал, как именно?
        - Да. Несколько вариантов есть. Приглашаю поучаствовать. Тем более тебе есть за что Юрку отблагодарить.
        Иван задумался. Да, было время, когда он после очередного ночного кошмара-воспоминания мечтал встретиться с предателем и расправиться с ним. И эти мечты помогали ему не пасть духом, между прочим. Иначе мысль о предателе была бы совсем невыносимой. А так: встретимся - разберусь с ним по полной. И живешь себе дальше, получив такую утешительную мысль. И вот - смотрите-ка! Пришел ее час. Материализовалась, любезная. Утешала, утешала: убьешь, мол, в свое время, а сейчас живи себе спокойно нормальной человеческой жизнью и не думай о плохом. А теперь вот - объявилась: «Ку-ку, Ваня! Пробил наш час! Давай размажем нехорошего человека по стенке, и будет тебе счастье». Но… время ушло. Он вдруг ощутил себя настоящим хозяином своей судьбы. Впервые, пожалуй, за всю предыдущую жизнь. Надо же: столько думал над этими словами про выбор, про свою волю, а дошло именно сейчас.
        - Нет, Сень,- сказал он спокойно,- в этом я участвовать не буду. Я Юрке и правда должен быть благодарен, в прямом, а не в переносном смысле. Не будь его, кто знает, с каким предательством пришлось бы столкнуться. Я многое понял, спасибо ему. То, что он гад последний,- это факт бесспорный. Особенно после того, что я сейчас от тебя узнал. Но это не повод ни мне, ни тебе становиться уголовниками, убийцами. Я не один. Я за семью отвечаю. И мы оба знаем, как это сейчас трудно и страшно - отвечать за тех, кто слабее тебя, кто тебе дорог. Я не могу их так подвести. И очень тебе не советую. Без обид. У тебя погиб сын. Горе страшное. Но это не повод становиться убийцей. А вдруг - попадешься? Может и такое быть. Запросто. А как твой Борька тут? Жена, дочка?
        - Думаю об этом,- ответил Сеня,- они-то меня и держат.
        - И хорошо, что держат. И правильно, что держат! Борька - он не безнадежный! Он выкарабкается. А Юрка… Если у тебя действительно есть на него серьезные доказательства, давай посадим его. Трудно, но можно. У меня есть знакомый следователь. Вполне приличный мужик. Я его в деле видел. Можем к нему обратиться, за советом хотя бы. Посмотрит, что у тебя на Юрку накопано. Ведь если там серьезные доказательства, лучше его посадить. Пусть сядет. И на тебе греха не будет, пойми.
        - А если не сядет?
        Сеня опять сжал кулаки, и Иван увидел красно-синие прожилки на его руках, и пожалел друга, и подумал, что обязательно заставит его обследоваться.
        - А если не сядет, не горюй. Его ждет наказание. И такое, что тебе и не приснится. Месть - не человеческое дело. Нарушил законы жизни - обязательно будешь наказан. Есть высшая сила, она срок знает. Тебе о другом надо думать. Не о смерти какой-то гниды. О жизни. На тебе семья.
        - Да прав ты! Прав!- прорычал Сеня.- Что тут скажешь? Знаешь… Никому не говорил и говорить не собирался. Но тебе сейчас скажу. Потому что ты прав во всем, а я… Ведь в Гришкиной смерти больше всех я сам и виноват. Послушай, как было. Вот жили мы такие все счастливые-рассчастливые, дом полная чаша и все такое. А я заскучал. Мне стало обидно: как так - неужели это все, что в моей жизни есть? И ничего больше мне не положено? Только тянуть эту лямку до гробовой доски - и все? Нет, я, конечно, ничего кардинально менять не собирался. Но на приключения потянуло. И - приключилось. Появилась одна дэвушка… Активная такая. Обрадовалась, что я на нее глаз положил, и ну меня эсэмэсками забрасывать. Такие эсэмэски… «Я сегодня самая счастливая девушка». И я понимаю, о чем она. А так - не подкопаешься, в общем-то. Ну и все в том же духе. А жена однажды эсэмэску возьми да и прочитай! Я ж раньше от нее не таился. И тут она видит: телефон пропищал, взяла, при мне, не таясь, читает вслух: «Какой чудесный день был! И сколько еще будет!» Ну, она так и побелела после этого, жена. «Это кто?» - спрашивает. «Да дура одна,
не бери в голову».
        Она, естественно, не верит. Пошли расспросы: что за дура, откуда дура, что это за чудесный день был.... И я ей вру, как барон Мюнхгаузен. Буквально за волосы сам себя тащу, чтоб из этой ситуации вывернуться. А сообщения эти можно и так, и так понять - в меру собственного желания. Жена-то понимает все правильно. А я ей толкую, что все показалось и зря, мол, она горячится. Это якобы девушка одного моего друга. И она мне (с какой стати?) рассказывает об их отношениях, делится, так сказать. Жена не верит. Ну - ни в какую. Я убеждаю, как могу. Она, как скала, держится, стоит на своем. И я струсил. Прямо духом пал. Испугался, что дожмет она меня. Не ровен час, сознаюсь. И что потом? И тут Гришка из комнаты выполз, водички попить на кухню зашел. А я и говорю: «Гришкой клянусь, что правду тебе говорю!» И что ты думаешь? Она тут же поверила! И даже прощения у меня попросила. Ну, а потом… Видишь, что случилось у нас. Она молчит. Но мне кажется, помнит все это и винит меня. Да, главное, я себя виню. Вернуть бы тот день! Никак… Ничего не повторить, ничего не исправить…
        - Не думай об этом, гони от себя эти мысли,- посоветовал Иван.
        Ему было жутко от услышанного. Он помнил, как прадедка ему повторял: «Никогда не клянись ни своим, ни чужим здоровьем. Никогда! Даже если говоришь правду! Не ставь на кон жизнь человека! Жизнь слишком дорога, чтобы прикрываться ею в споре».
        Сейчас он узнал, насколько прав был прадед. И ужаснулся страшной и роковой силе слова.
        - И все же,- обратился Иван к другу.- Все же давай я тебя на обследование свожу. Ну хоть с утра поедем, а? Самое основное посмотрим. Тебе же держаться надо? Надо! Ты их не предавай, своих-то. Поедем, а?
        - Поедем,- согласился неожиданно Сеня.- И - спасибо тебе, Ваня. Ты - человек. И помог мне сегодня очень.
        - Ничем не помог. Хотел бы, а видишь, как… Не получается помочь.- Иван тоже сжал кулаки, как Семен недавно.
        - Помог. Словами помог. Прояснил многое. И - безумие мое развеял. Я ж от бессилия рыпаюсь. Принять не могу то, что произошло. Все кажется: сделаю что-то - и все вернется, все пойдет по-прежнему. Надо учиться жить другой жизнью.
        - И завтра начнем новую жизнь в клинике. Договорились?- обнял друга Иван.
        - Все! Заметано!
        Они проговорили остаток ночи. Сеня расспрашивал о семье. Иван говорил, говорил. И о найденном ребенке, и о трупе его матери, и о чудом спасенной маленькой жизни…
        Уже под утро Сеня задал еще один вопрос:
        - А что та? Что там?
        Иван знал, что вопрос этот возникнет. Куда ж без него. Да и время прошло, сердце перестало отзываться на него болью…
        - Там - не знаю что, Сень. Там - глухо, как в танке. Тишина. И лучше мне забыть. Не думать.
        У него уже вполне получалось не думать о том, что прошло давным-давно. Почти получалось.

* * *
        Вздремнули они на часок.
        Было еще темно, когда Сеня привел сына завтракать. Иван пил чай с лимоном, ел глазунью, мастерски приготовленную другом, и жалел, что оставил дома мобильник. Вот игры детские! Сейчас бы он обо всем уже договорился в клинике… Ладно… Главное, что упрямый Семен согласился все-таки с ним поехать. Ничего.
        - А вы еще приедете?- спросил Боря, обращаясь к Ивану.
        - Приеду. Обещаю. А ты - давай держись! Будь человеком.
        Иван пожал худую мальчишескую руку. Подросток ответил на удивление крепким рукопожатием.
        - Я очень постараюсь!
        И снова тяжкая сцена у запираемой двери. И голос:
        - Пока, пап!
        - Я скоро вернусь, сын. Вот только Ивана отвезу.
        Тяжко… Тяжко все это. Но - не тяжелее того, что уже случилось в их жизни.
        Что - там?
        Выехали рано, до пробок. До города добрались быстро. Всегда бы так! Иван радовался, что день его ждет свободный: можно будет отоспаться. Сеню он сдал с рук на руки своим коллегам в клинике, которые пообещали держать Ивана в курсе состояния здоровья его боевого друга.
        - Не прощаемся,- сказал Иван Сене.- Видеться теперь будем.
        - Да ты и Борьке обещал. Не забудь,- обнял его друг.
        - А ты обещал здоровье беречь. Я прослежу!
        Иван заторопился домой, благо клиника его находилась от дома неподалеку. Он думал, что вполне может еще успеть выгулять Парня и детей в школу-сад подбросить, но столкнулся со всей шумной компанией прямо в дверях подъезда.
        - Ты?!- Люша просияла.
        Парень принялся интенсивно наскакивать на хозяина, демонстрируя безграничную радость долгожданной встречи. Дети визжали, удивляясь высоте прыжков собаки. То есть - жизнь сразу забила ключом. Даже спать расхотелось.
        - Освободился раньше, чем предполагал,- пояснил Иван, когда Парень слегка поостыл в проявлениях своего огромного счастья.- А вы что так рано сегодня? Я думал, успею сам…
        - Что-то мне не спалось. Встала раньше будильника. Ну, и собрались.
        - Давайте-ка я вас все же отвезу, ребята. А мама пусть домой идет, вздремнет еще.
        - Иди, мамочка, мы на машине поедем,- раздались детские голоски.
        - Нет, раз уж я собралась… Давайте вместе прокатимся. Можно?
        - Конечно, можно.
        Все шумно загрузились в машину.
        - Как же я люблю кататься!- по-детски восхитилась Люша.
        - Давай как-нибудь ночью прокатимся, когда свободно будет,- подхватил Иван.
        - Как-нибудь… Когда детей можно будет одних оставить.
        - Нас нельзя одних,- заныла Зайка,- мы маленькие. Мы с вами хотим!
        - Бедные, маленькие, заброшенные, одинокие,- запричитала Люша Зайкиным голоском.
        Алеша захохотал. Парень гавкнул.
        - Все, честная компания. Приехали!- произнес Иван, жалея, что поездка их закончилась так быстро.
        Люша быстро завела сына в школу, потом отвезли Зайку в сад.
        - Уф… - выдохнула Люша, усаживаясь рядом с Иваном.- Хорошо, что ты вернулся!
        - Ночь не спал,- пожаловался тот.
        - Ого! Это где ж ты был? Почему не спал? Что за дела?
        Иван в двух словах (оказалось, это вполне возможно) рассказал о своем визите к Сене.
        - У друга армейского сын погиб от наркотиков. А второго он за городом держит, изолировал от прежнего окружения. И нашел того, кто курирует наркотрафик. А эта сволочь - наш армейский сослуживец. И друг хотел его замочить. С моей помощью.
        - Вот это дела у тебя!- воскликнула пораженная Люша.- И что? Ты согласился?
        - Не в этой жизни,- хмыкнул Иван.- Ну куда мне соглашаться? Посуди сама. Жена, трое детей… С какого перепугу я на это пойду?
        - Ладно, ладно - «жена»,- произнесла Люша иронично, хотя довод ее очень обрадовал.- И что друг? Обиделся?
        - Нет, представь. Он мечется, выход своему горю ищет. А на самом деле ему здоровье надо подправить. Я его уговорил в клинике моей обследоваться. Вот и все дела.
        - Устал? Хочешь, я тебе чай травяной заварю? А потом ляжешь и поспишь,- предложила Люша.
        - С удовольствием - и то и другое, с удовольствием.
        Иван чувствовал себя счастливым. Он вернулся домой!

* * *
        Парень, поняв, что хозяин собирается спать, немедленно улегся у кровати и захрапел. Иван, не привыкший спать по утрам, блаженно лежал, наслаждаясь покоем. Вдруг из глубины памяти возник вопрос Семена: «Что - там?»
        Что - там? Лучше было бы об этом не вспоминать. «Там» - это в юности, в непонятно почему возникших страданиях первой и поначалу счастливой любви. А сейчас «там» - это болевая точка, к которой лучше не прикасаться.
        История стара, как мир. И проста, как яблоко, врученное Евой Адаму. В выпускном классе, весной Иван влюбился первой и окончательной любовью. На всю оставшуюся жизнь. Девушка его была самой прекрасной, замечательной, умной и совершенной во всех отношениях. И любила его! Вот это особенно восхищало, что она, такая невероятно удивительная, говорила о своей любви к нему. Он был уверен, что они поженятся. Только надо было поступить в вуз и чуть-чуть дождаться восемнадцати. Жить вполне можно было у них, в семье Ивана. Места много.
        Иван был уверен, что все вокруг будут просто счастливы такому идеальному сочетанию: Иван да Лера. Тем более - Лера была изначально подругой его мамы. Не ровесницей, но хорошей подругой! Значит, они нравились друг другу. Следовательно: все будет просто прекрасно! Да, имелась небольшая разница в их возрасте: Лера была на десять лет постарше. Но внешне это не проявлялось. Иван был рослый, крупный, а Лера - тоненькая, маленькая. Чудесная пара! Он считал себя счастливчиком: такая девушка его полюбила! Она-то всегда ему нравилась, но он и мечтать не смел. Ему нравилось, когда она приходила в их дом, нравилось, как они с мамой болтали, щебетали, что-то обсуждая, смеялись. Лера была уже успешным архитектором, маминой коллегой, самодостаточной и крепко стоящей на ногах.
        И как она на него обратила внимание? Зашла как-то весной в выходные, а дома - никого! Все на даче. Только Иван и остался: он по воскресеньям к репетиторам ходил. А по субботам готовился к этим самым репетиторам. Зациклился тогда на подготовке к вступительным экзаменам. Ну вот. Лера приходит к подруге поболтать, а никого нет. Иван из вежливости предложил кофе сварить. И - слово за слово, как-то незаметно, как по волшебству, они уже целовались. Он совсем голову потерял. Думал, ему все это снится. Думал, проснется, а никакой Леры рядом нет - пустота. Но Лера - была. Была весь вечер и всю ночь. И все, что между ними происходило, казалось нереальным полетом.
        Он, конечно, сразу понял, что вот: пришла любовь. И немедленно сказал об этом Лерочке, которая тоже, не таясь, призналась ему в любви. Он почувствовал себя не просто мужчиной - суперменом! Он мечтал о женщине, мечтал о близости, но не представлял, что все у него получится так красиво, так сногсшибательно! Он был горд, окрылен, совершенно счастлив. На все ему стало наплевать: он знал, что отныне жизнь повернулась к нему своей светлой стороной, поэтому бояться нечего. Он не сомневался, что поступит, что они поженятся, что он станет подрабатывать (как, пока не знал, но как, это вопрос десятый), он мечтал жить, чтобы Лерочке делать приятное - во всех отношениях.
        Выпускные сдал и не заметил. Со вступительными не заморачивался, уверенный в своем везении безгранично. Главное было: встретиться с Лерочкой и предаться головокружительным ласкам. Она жила на съемной квартире, но уже надеялась, что через год сможет купить себе однушку недалеко от центра. Иван бы с удовольствием к ней переселился, но родные бы его не поняли. Они вообще решили пока никому ничего не говорить: вот поступит он, все успокоятся, тогда они и объявят.
        Он рассказал дома об их любви, не спрашивая разрешения у Лерочки, в тот день, когда увидел свою фамилию в списке поступивших! Все! Он сделал все, что мог. Он - настоящий мужик. И вправе устраивать свое личное счастье, ни от кого не таясь.
        Да! Родным его в тот день было весело! Две новости: хорошая и очень хорошая сработали как бомба.
        - Я поступил! Мы с Лерой любим друг друга и осенью поженимся!
        Опа! И радуйтесь, родные!
        Повеселились на славу! Вопросы типа «когда это вы успели?» и «на что ты собираешься содержать семью?» отметались Иваном с ходу, как глупые и злопыхательские. Он был уверен в себе. И надо сказать, родные довольно быстро успокоились. В конце концов - парень поступил. Ну, будет подрабатывать. Девушка - вполне ничего себе. Разница в возрасте? Ну, бывает. Ничего. Пусть. Прадедка сказал:
        - Каждый сам свою кашу заваривает. Сам и расхлебает. Жизнь за него не проживем.
        Казалось бы - иди по зеленой улице к своему бесконечному счастью.
        Но получилось совершенно неожиданное: через несколько дней после обнародования Иваном вести о его невероятной любви Лера объявила, что беременна.
        Иван в своем ликовании вознесся до небес. Когда везет, везет во всем и сразу! Он станет отцом! Ну ведь супер! К тому же теперь они могли расписаться немедленно. Справку предъявят - и вот он, штампик в паспорте!
        Вот тут и начались неожиданности. Лера почему-то наотрез отказалась выходить замуж! Она собиралась рожать ребенка - да! Но! Хватит с нее подлецов, сидящих на ее шее. Из-за одного из таких недочеловеков у нее в прошлый раз выкидыш случился на позднем сроке. Думала, не забеременеет больше. Нет уж. Трахи - трахами, а табачок врозь. Так она сказала ошеломленному метаморфозой, произошедшей с его любимой, Ивану. Он, конечно, слышал краем уха, что беременные женщины капризничают, плачут ни с того ни с сего, взрываются и заводятся с полоборота. Но одно дело слышать. Другое - спокойно воспринимать весь поток оскорблений, изливавшихся на его голову. Лучше не вспоминать, как это было. От этих ее ядовитых слов каждый бы перестал чувствовать себя не только мужчиной, просто достойным жизни существом.
        Через месяц ада Иван стал взрываться в ответ. Видимо, Лере только этого и было надо. Она начинала вопить на него с пеной у рта и с такой ненавистью, что непривычный к таким женским состояниям Иван холодел от ужаса.
        - Пошел вон из моей жизни! Вон пошел, таракан запечный!!! Ребенка не увидишь, мразь, подонок!!!- безостановочно выкрикивала Лера все новые и новые эпитеты и обещания.
        А ведь совсем недавно произносила она слова любви! Такие слова, с такой неописуемой нежностью! Как же так? Как могло все так измениться?
        - Она ребенка хотела,- вздыхала мама.- У нее личная жизнь всегда наперекосяк была. Я сочувствовала. Жалко ее было. Сейчас-то вижу, как оно на самом деле… Не мужчины ее виноваты. Проблема в ней. Она с мужчинами не может. А ребенка хочет. Вот и выбрала тебя. Ты же молодой, глупый.
        Иван все не хотел верить, все пытался как-то договориться. Не получалось. Уже начался сентябрь, первый его студенческий сентябрь. Но свет померк. Он думал о ребенке, которого Лера никогда ему не покажет. Он чувствовал себя ограбленным, обманутым, растоптанным.
        Мать пыталась поговорить со своей подругой. Она надеялась, что сердце девушки смягчится, ведь когда-то, казалось, они так хорошо друг друга понимали!
        - Оставьте меня в покое!- завизжала Лера при первых же словах о том, что у ребенка должен быть отец.- Отвяжитесь от меня! Пошли вон из моей жизни!
        В какой-то момент Иван понял: это все. Он больше не мог ее видеть. Не мог умолять о милосердии. Не мог больше слушать оскорбления, щедро изливающиеся из нее, как блевотина. Ему хотелось уйти из жизни насовсем. Во всяком случае - мысли такие поселились и сверлили мозг неотступно. Однажды он поднялся на одиннадцатый этаж их дома, открыл окно на лестнице и встал на подоконник. Один шаг - и конец мучениям. Но какой-то голос внутри него произнес:
        - А не слишком ей жирно будет?
        И Иван согласился с голосом. Врагам радость доставлять - последнее дело. А Лера, судя по всему, была его главным врагом. Поэтому - не дождется. Но и оставаться в одном с ней городе он не мог. Задыхался. Вот тогда-то он и выбрал армию. Там, в случае чего, и погибать не обидно. По крайней мере - «при исполнении служебного долга». Честная солдатская смерть, а не позор самоубийства.
        Так он и оказался в армии. В глубине души его все еще теплилась надежда, что Лера, родив, станет той, прежней - нежной и любящей. Но получилось все совсем наоборот. Родив сына, Лера объявила себя брошенной матерью-одиночкой. Она принялась выступать во всевозможных ток-шоу с рассказами об участи оставленных в трудном положении женщин. На гребне сочувствия к ней, бедняжке, Лере удалось переквалифицироваться из архитектора в модного и востребованного дизайнера интерьеров. Видно, помогла ей самореклама. Но это - пусть. Непонятно было другое: почему она, отказав ему в признании отцовства, всюду называла его имя, выставляя подлецом? Знала, что он не сможет ей ответить? Или мечтала затеять какую-то публичную склоку?
        Ивана долго терзала мысль, что где-то растет его сын. В этом ребенке течет его кровь и кровь всех его предков. Этот ребенок мог бы еще успеть повидаться с прапрадедкой и послушать его байки. Но… не успел, не послушал. Не благословил его прадедка на долгую и честную жизнь. И Иван не держал сына-младенца на руках, не отдавал ему свою силу и любовь. Эти мучительные мысли и не давали покоя. Он считал годы: вот сын его научился ходить, говорить. Сейчас, наверное, в школу уже пошел. Что она говорит ребенку о его отце? Те же гадости, что орала в лицо ему, Ивану? Или еще что-то придумала?
        Он старался забыть. Старался всеми силами. Иногда получалось. Иногда он утешал себя словами прадедки: «Не горюй. Ты же подарил человеку жизнь, а не смерть. Сын вырастет, найдет отца. Живи своей жизнью. Иди своей дорогой». Это помогало.

* * *
        Эх, жаль, Сеня задал этот вопрос… Не со зла, конечно. Они ж, бывало, делились самым сокровенным. Но - не ко времни. Хотя - вопрос этот никогда не придется ко времни.
        Ничего. Ничего. Жизнь - продолжается. Все - впереди.
        Парень всхарпнул и вздрогнул во сне.
        - Тшшшш, тшшшш, все в порядке,- шепнул Иван.
        Сон подошел и к нему и укутал своим добрым теплом.
        Трое детей
        Наконец Алеша Маленький оказался дома. Иван хотел поставить для него диванчик в своей квартире, но Люша и Виктория Александровна отговорили.
        - Детская у ребят большая. Там вполне встанет еще одна кроватка. Пусть почувствуют, что у них настоящий братик появился. И маленькому будет веселей, увидишь.
        - Ну да, да. Только мне важно, чтобы он понимал, что я его отец,- беспокоился Иван.
        - Разберется. И очень быстро,- успокоили его женщины.- Нас он отцами точно считать не будет.
        Логика этого довода звучала вполне убедительно.
        Устроили праздничный ужин, как день рождения. Пусть ребенок почувствует, что его тут ждут, что ему очень рады. Алешик внимательно осматривался.
        - Пойдем, я покажу тебе твою кровать,- позвала Зайка.
        Она взяла нового братика за ручку, как совсем-совсем маленького ребеночка, и торжественно повела в детскую.
        - Сейчас она его очарует,- предсказала Люша.- Он быстро освоится.
        - Вот это мой столик,- раздавался дочкин голос.- Это - Алешин, а это - твой. Давай, ты будешь Лешик, чтобы я не путалась? А то у меня два брата и оба Алеши!
        - Давай,- послышалось серьезное согласие младшего братика.
        - Лешик, тебе нравится твоя кроватка?
        - Да, нравится,- ответил мальчик.
        - Мы тут весело живем. А будем еще веселее!- пообещала Зайка.
        - Ну, видишь, процесс пошел!- обратилась Люша к Ивану.- У детей это быстро.
        - Дети! Торт! Идите скорее!- позвала бабушка.
        Все уселись за круглым столом, зажгли свечи.
        - Алешенька! Мальчик!- обратилась Виктория Александровна к новому члену семьи.- Мы тут собрались ради тебя! Пусть тебе будет хорошо с нами! А ты, главное, будь здоров и ни о чем не беспокойся. Мы - твоя защита и опора.
        Мальчик слушал ее очень внимательно, без улыбки.
        «Скорее бы он начал улыбаться»,- думала Люша.
        В конце праздника слово взяла неугомонная Зайка.
        - Лешик!- произнесла она торжественно.- Если бы ты знал, как мы хотели младшего братика! Мы столько раз маму просили! И вот - ты есть!
        И тут Лешик улыбнулся.
        А все зааплодировали.
        Первое время Лешик оставался дома с Люшей или с бабушкой. Хлопот с ним не было: он прекрасно играл один или читал. Но Зайка так восторженно говорила о своем детском садике, что и ему захотелось отправляться вместе со всеми «на работу». Определили его в одну группу с Зайкой. Вскоре Иван по утрам развозил троих. Веселое занятие.
        - Пока, ребята!- прощался он со своими.
        - Пока, дядя Иван! Пока, дядя Иван!- шумно откликались старшие.
        - Пока… папа,- тихонько сказал однажды Лешик.
        Сердце Ивана забилось часто-часто.
        - Хорошего дня, сын!- ответил он.
        И весь день потом вспоминал эти прекрасные слова: папа, сын…

* * *
        Но были некоторые странности. Хотя, чего уж странного в том, что голодавший ребенок помнил свой голод и очень боялся его? Алеша и Зайка ели плохо, их приходилось поторапливать, уговаривать, порой даже шантажировать (кто не доест, не пойдет со мной в зоопарк - любимая формула беспомощного родителя). Лешик мгновенно проглатывал все, что было у него на тарелке, и не отказывался от добавки. Ел, ел, но не поправлялся, оставался худеньким, хотя, конечно, не таким заморышем, каким нашли они его в сентябре. Люша радовалась аппетиту ребенка: он отдавал должное любым ее кулинарным творениям. Однако как-то раз воспитательница в детском саду отозвала Люшу для серьезного разговора.
        - Алеша постоянно голодный, вот что меня беспокоит. Хватает ли ему еды в семье?- спросила чужим, официальным голосом Тамара Васильевна, хорошо знавшая, что Зайке еды в семье очень даже хватает.
        - Я не знаю,- растерялась Люша,- я ему всегда даю двойную порцию. И добавку. И в любой момент кормлю, если он попросит. А что? Он пожаловался?
        - Ну, вы же сами понимаете: он не из тех, кто жалуется. Он молчаливый и недоверчивый. Ходит за Зайкой, как приклеенный. Не пожаловался. Но - нянечка у него под подушкой постоянно хлеб находит. Он после обеда идет на тихий час с хлебом! Голодный, значит.
        - Он боится голода, это точно. Он его хорошо помнит. И поэтому - запасается. Но я кормлю… Я рада его кормить…
        - Ну, посмотрим. Подождем. Может, привыкнет, что еда есть всегда, успокоится. Я с ним об этом говорить не хочу, чтоб не закрылся от меня и ребят. Дети же могут начать смеяться. А вы - приглядитесь. И поговорите с ним сами.
        Люша и пригляделась! Вернувшись домой, она, конечно, посмотрела, нет ли хлеба под подушкой у Лешика. И сначала очень обрадовалась, ничего не обнаружив. Значит, недоедает ребенок не дома, а именно в детском саду! На всякий случай глянула она под матрас, и тут ее ждала серьезная находка: целая куча хлеба: свежего, черствого, заплесневелого… Запасы на случай голода! Она аккуратно выгребла хлебные залежи, получился целый пластиковый пакет. Она не знала, как говорить об этом с ребенком. Сказать: не делай так больше? Но он запасается из-за своего чудовищного опыта прежней жизни. Это вполне можно понять.
        Люша показала свою находку Ивану. У того заходили желваки на скулах.
        - Время должно пройти, он привыкнет, что еда есть всегда,- произнес он наконец.
        - Но просто молчать и будто бы не замечать - не выход. Я сделаю так, что он не обидится,- решилась Люша.
        Вечером, за ужином, она произнесла, не обращаясь ни к кому лично:
        - Я вот что подумала: вы сейчас активно растете, вам есть может все время хотеться. Давайте-ка я еще перед сном буду вас кормить, а?
        - Ну, мам!- хором возмутились старшенькие.
        - Все равно буду кормить!- постановила Люша.- Мало ли, кому захочется? Правда, Лешик? Я, например, в детстве все время просила маму дать мне перед сном чего-нибудь съесть. Бутербродик какой-нибудь. Съедала и засыпала.
        - Ты была мамина радость, да, мамочка?- принялась ластиться Зайка.
        - В этом отношении - да!- подтвердила Люша.
        - Я буду бутерброд на ночь,- сказал вдруг Лешик отчетливо.
        - Вот! И вырастешь быстрее всех!- обрадовалась Люша.- Я могу и не один, а несколько давать. Только говори заранее с чем, ладно?
        - И прямо в кровати можно съедать?- удивился старший Алеша.
        - Ладно. Прямо в кровати - разрешаю!
        - Тогда и я буду,- сказал сын.- Я тоже, мам, перед сном чего-нибудь хочу съесть. Только вставать уже не хочется.
        - Хорошо. Будет вам предсонная еда. Только чур: точно говорите, сколько кому бутеров резать. Оставлять - запрещено. Скажете - один, съедите один, скажете - пять, пожалуйста, дам пять. Только их надо будет съесть. А не прятать! Не то мыши у нас заведутся.
        - Мне - один,- быстро ответил старший сын.
        - Мне - ни одного,- стояла на своем Зайка.
        - Мне - три,- попросил Лешик.
        Он действительно съедал свои бутерброды, ничего больше не оставляя про запас. Мышей испугался? Или поверил, что еды будет достаточно? Люша думала, что потом, когда он вырастет и станет совсем взрослым, она обязательно спросит Лешика об этом. Люди помнят свое детство лучше, чем другую пору жизни. Вот тогда она и узнает…

* * *
        Играли дети самозабвенно. И в играх Лешик ничем не отличался от других. Но к этому тоже надо было подойти, дождаться, пока он станет чувствовать себя не наблюдателем, не смеющим попроситься в компанию, а полноправным участником. Смешно сказать: самым большим праздником для Люши стал момент общей детской драки. Что-то они там не поделили и сцепились не на шутку. Люша прибежала на вопли, рев и другие шумы, сопутствующие выяснениям отношений. Лешик участвовал в общей потасовке, а не стоял в сторонке, как прежде.
        - Все! Банда сложилась,- определила довольная Люша и тихонько удалилась, чтобы не мешать. Пусть сами разбираются.
        А еще она любила слушать, как рассказывают дети сказки друг другу. Выдумывали, кто во что горазд. К Иванам Царевичам примешивались монстры, зомби и почему-то деграданты. Про деградантов рассказывал ее старшенький. Люша изо всех сил старалась не смеяться вслух, делая вид, что глубоко погружена в собственные дела, иначе бы пропала такая история! А Зайка однажды заявила, что они неправильно произносят имя самой страшной бабки:
        - Не Баба-Яга надо говорить, а Баба-Егэ!- заявила она командирским тоном.
        - В книжках написано Баба-Яга,- доказывали братья.
        Они даже принесли книгу русских народных сказок и принялись показывать Зайке правильное написание. Но та не унималась.
        - Баба-Яга из старого времени! Сейчас она не существует. А есть Баба-Егэ!
        Люша прислушивалась, стараясь не пропустить ни слова.
        - Баба-Егэ отупляет и уничтожает творческие способности человека. Человек делается тупой. Хуже зомби. И все ее боятся!- не сдавалась Зайка.
        - Ты все выдумываешь!- начал кипятиться старший брат.
        - Я не выдумываю! Бабуля все время говорит, что Баба-Егэ - страшное зло! Ты что? Не слышал сам? Каждый день говорит!!!
        - Правда?- спросил Лешик, начиная пугаться.
        - Не слушай ее! Не бойся! Бабуля не так говорила!- принялся успокаивать маленького старший брат.
        - А как она говорила?- вредным голосом спросила Зайка.- Как? Что - она не говорила, что Баба-Егэ превращает детей в невротиков? Нет? Не говорила?
        - Она не про твою дурацкую Бабу-Егэ говорила!- воскликнул Алеша-старший, передразнивая Зайкину интонацию.- Она про экзамены говорила! Она не говорила «Баба»!!! Она говорила - ЕГЭ!!! Это экзамен, который в конце школы сдают!
        - Что - значит, в конце школы отупляют людей?- не веря ни единому доводу брата, завопила Зайка.- Учат, учат, а потом отупляют? И превращают в невротиков?
        «Думские дебаты»,- подумала Люша.
        Вмешиваться в спор она не собиралась, ей хотелось послушать доводы обеих сторон. Алеша, разумеется, прав, но запала ему не хватает. В политике важно что? Штурм и натиск. Выдвигай идею и ори на всех, что ничего не соображают. И все дела.
        - Мам! Слышишь, что она выдумывает? Нет никакой Бабы-Егэ - скажи ей! Повторяет, сама не понимает что!- обратился, наконец, за помощью Алеша.
        - Но бабуля сама говорила!- не сдавалась Зайка.
        - Ты не так поняла, доченька,- вздохнула Люша.- И Алеша прав - нет никакой Бабы-Егэ. Это плод твоей фантазии. Бабуля говорила о ЕГЭ. Это расшифровывается: Единый государственный экзамен. Понимаешь?
        Зайка не находила слов. Спорить с мамой она пока не умела. Мама - авторитет.
        - Но почему же?- чуть не плача, произнесла девочка.- Почему же - экзамен отупляет? Разве так может быть?
        - Увы, так может быть. Но давай об этом потом… И не огорчайся. Можно же придумать, что Баба-Егэ есть. Понарошку. Она - правнучка той, старой Бабы-Яги. Можете выдумать всякие ее приключения в наши дни. Только на бабулю не ссылайтесь. Выдумывайте сами, фантазируйте.
        Алеша, торжествуя, показал Зайке язык. Та в долгу не осталась… И понеслось!
        «Что хорошо - скучать мне не приходится. На это пожаловаться не могу,- думала Люша.- Больше детей - меньше скуки».
        И это большой плюс. А минусы?
        - Минусов нет,- суеверно поторопилась ответить сама себе Люша.- Только плюсы. Лишь бы были здоровы.
        Некрасивая женщина
        В февральский субботний денек Виктория Александровна забрала детей с собой. У них намечалась долгая лыжная прогулка в парке. Люшина мама с детства была большой любительницей лыж. Старших внуков она приучила к лыжам едва ли не с младенчества, теперь настал черед третьего ребенка приобщаться к зимним радостям.
        Люша час понежилась в кровати. Делать ничего не хотелось. Валяться бы вот так, не считая минут. Лежать, лежать, лежать… Но, наверное, она уже никогда не отдохнет. Никогда-никогда. Так и будет думать о колготках, трусиках, маечках, носочках, стирке, глажке, сборах, чистых тетрадках, карандашах, фломиках…
        - Надо уметь переключаться,- сказала она себе.- Сейчас ты одна, кайфуй, наслаждайся тишиной. Думай о себе. Обо всем остальном забудь.
        Она наполнила ванну и залезла наслаждаться теплой водой с пузыриками пены. Густо намазала лицо кремом. Вот благодать! Ничто не прерывало ее отдыха. Когда вода стала уже остывать, она вылезла, укуталась в мягкий махровый халат, вытерла салфеткой крем, не спеша расчесала волосы. Время тянулось медленно. Редкое наслаждение - никуда не торопиться, ничего не ждать от полностью свободного дня. Люша собиралась снова залечь в кровать. Выбрала уже книгу для чтения, отправилась в спальню. И в это время зазвонил телефон. Иван! Они с мамой специально ничего не сказали ему о лыжной прогулке, чтобы и он выспался в свой редкий выходной. Значит, проснулся.
        - Ты уже встал?- томно спросила Люша.
        В ответ послышался бодрый смех.
        - Ты же знаешь, я жаворонок. Я не могу до полудня спать, даже если очень захочу.
        - Ну вот! А мы с мамой решили тебе отдых устроить! Она ребят забрала и поехала с ними на лыжах кататься,- разочарованно протянула Люша.
        Иван опять засмеялся.
        - Она ребят забрала и внизу повстречала нас с Парнем. И я их до парка довез.
        - Да ты что? А почему я не в курсе?- поразилась Люша.
        - А смысл? Решили дать тебе отоспаться. Что-то не так?- Иван явно был доволен произведенным эффектом.
        - Слушай, а может, вы заранее с мамой договорились?
        - Может, и заранее. Все ж хорошо, разве нет?
        - Разве да!- согласилась Люша.
        - Ты что делать собираешься?- спросил благодетель.
        - Я - читать. А ты?
        - А я хочу тебя на обед пригласить. Ко мне сейчас подруга с мужем зайдет. Я тебе о ней рассказывал. Майка. Приходи, а? Хочу вас познакомить. Я вкусного всякого наготовил.
        Люша неожиданно почувствовала легкий укол ревности. Подруга! Ишь ты! Подруга! Но - с мужем же! И все равно… И тут же, опомнившись, укорила себя: ведь говорила себе - не привыкай! У него своя жизнь, у тебя своя. Живи и радуйся тому, что есть!
        - А когда?- спросила она.
        - Да вот через полчасика и заходи. Форма одежда - домашняя.
        - Принести чего-нибудь?
        - Все есть! Еще и ребятам хватит на ужин, и Виктории Александровне,- гордо произнес Иван.
        - Тогда - до скорого!
        Люша принялась лихорадочно собираться. Она и не думала заявиться к Ивану в обычном своем, «домашнем» виде. Подруга-то наверняка расфуфырится. Ну и ей кто помешает? В конце концов, она почти нигде не бывает, она даже отвыкла наряжаться и краситься! Что за жизнь! Оказалось, навыки прошлой жизни полностью сохранились. Руки сами собой наносили легкий тональный крем, тени, чуть подводили глаза. Люша встряхнула головой, волосы разлетелись, улеглись по плечам. Теперь одеться, а потом припудриться! Она заглянула в шкаф. Как много у нее красивой одежды, а ходит она постоянно в брюках и свитерах. Удобство прежде всего. Ладно. Что же выбрать? Чтоб нарядно, но не слишком. Как будто бы не специально собиралась, а так - я, мол, всегда такая интересная. А не замечали - ваши проблемы. Вот оно, платьице подходящее! Тонкое, легкое, кашемировое, трикотажное, мягенькое, трогательное. Цвет - антрацит. До колен. Она выудила с полки колготки того же цвета. Так! Годится! Теперь - обувь. Туфельки должны быть почти домашние. Уютные. Вот они, подходящие! Черная замша, небольшая танкетка.
        Люша повертелась у зеркала, поулыбалась сама себе. Потом послала себе воздушный поцелуй. И тут же вспомнила Зайку: это же она так делает, когда перед зеркалом кривляется. А может, это и не кривляние вовсе, а проявление женской сущности? Нам же так важно нравиться самим себе! Настроение поднимается, все вокруг кажется прекрасным. А ведь это ничего не стоит - просто нарядиться… Что там еще осталось? А, вот! Припудриться, чуть подрумянить скулы, застегнуть на шее розовые турмалиновые бусы и - духи. Легкие, как июньский ветерок. Все! Портрет готов! Что не забыть? Ключи и мобильник! А теперь - вперед! И пусть все подруги сникнут от зависти.
        - Не потому, что я чего-то жду,- подсказала себе Люша.- Но - из принципа!
        Люша не успела позвонить в дверь, как она распахнулась.
        - Я твои шаги услышал,- объяснил Иван.- И Парень у двери запрыгал до потолка. Ох, какая ты!
        Он погладил ее по плечу, качая головой.
        - Ты красавица невероятная!
        - Выспалась сегодня,- кивнула Люша.- Только и всего. Редко удается.
        Долгожданная подруга с мужем, оказывается, уже пришли. Только ее и ждали, чтобы за стол сесть.
        Люша прошла в комнату и увидела сидящую на диване пару: высокий красивый породистый мужчина и очень некрасивая женщина. Просто очень некрасивая. И все тут. Причем некрасивая совершенно не страдала от своей непривлекательности, видно было, что настроена она крайне благодушно. Причину некрасивости гостьи Люша тоже поняла с первого взгляда: та была беременна месяце так на седьмом, если не больше. Люша помнила себя такой: неповоротливой, слегка отечной, не особо ухоженной. Последние два месяца вынашивание ребенка - действительно бремя, тяжесть.
        - Знакомьтесь,- представил гостей Иван.- Вот Майка, вот ее муж Макс, а это…
        - Я Люша,- представилась Люша.
        - Очень приятно,- хором отозвалась пара.
        - Люша - мама моего сына, я вам говорил,- пояснил на всякий случай Иван.
        - И твоя жена, ведь так?- уточнила Майка.
        - Нам пришлось оформить брак исключительно ради того, чтобы ребенка не отдали непонятно кому,- твердо обозначила Люша.- Ничего больше.
        - Какие вы с Иваном молодцы!- прочувствованно произнесла Майка.- И ведь чудо какое! Спасли его! Если б не вы, так бы и стоял там, бедняга, пока не… Ладно. О чем это я!
        - Да, лучше не вспоминать,- сказал Иван.- Тот момент задним числом и вспомнить страшно.
        - Хотя тогда все вроде казалось вполне обыденным… Будто так и надо,- подхватила Люша.
        - Давайте-ка к столу,- позвал Иван.
        Майка протянула мужу обе руки, и тот бережно-бережно помог ей подняться с дивана.
        - Еле хожу,- пожаловалась Майка,- отяжелела - сил нет.
        Муж обнял ее и поцеловал в голову.
        - У вас, Люша, двое? Вы как второго ребенка вынашивали?- спросила Майка, усаживаясь за красиво сервированный стол.
        - Почти так же, как первого. Отекала с дочкой сильно. Но рожать было гораздо легче,- утешила Люша.
        - Ну да, у вас же промежуток небольшой. А у нас уже сын, Егорка, скоро 19 лет отпразднует. А мы вот только собрались.
        Люша улыбалась Майке и продолжала удивляться ее некрасивости: пухлым губам, веснушкам, румянцу пятнами. Надо же! Что же получается? Вот такая совсем некрасивая женщина, а как ее все любят! Муж уселся рядом и тут же за руку схватил, глаз не сводит. И Иван… Носится вокруг… Обхаживает.
        - Иван,- вдруг обратилась Майка к хозяину дома, словно прочитав Люшины мысли.- А помнишь лето? Помнишь, как мы на островок плавали? Ох, я тогда моложе и лучше, кажется, была…
        - Еще бы не помнить! Стрелой в воду сигала. Худая была, тощая даже. Сейчас тебе лучше. Больше идет,- с искренним чувством ответил Иван.
        Люша опять ощутила укол ревности и вновь отмахнулась от неприятного чувства. В конце концов - мужчины непонятные существа. Если им кажется, что эта Майка красива - пусть. Ее это не касается.
        - Я ей о том же говорю,- поддержал Ивана Майкин муж.- Она расцвела.
        - Ладно, не начинай,- засмеялась Майка.- Он сейчас грудью моей хвастаться начнет. Тоже - не думала, что перед родами стану таким объектом вожделения.
        - Была, есть и будешь,- подтвердил довольный муж и поцеловал Майкину руку.
        Люша почувствовала, что все это правда: и влюбленность мужа в эту некрасивую пухлую женщину с раздувшейся перед родами грудью, и его желание, и его нежность, и даже - восторг от того, как выглядит его жена. Она больше не ревновала, она удивлялась и даже радовалась, что так, оказывается, бывает.
        - У нас медовый месяц,- улыбаясь Люше, пояснила Майка.- Вот уже восьмой месяц пошел, а медовый все длится.
        - Главное - вовремя сообразить,- сказал Майкин муж многозначительно, и оба они рассмеялись чему-то своему.
        - Сообразить предложение сделать, чтоб никто не увел?- шутливо уточнил Иван.
        - Именно так!- подтвердила Майка.
        - Все, едим, не отвлекаемся,- приказал хозяин дома.
        Готовил Иван восхитительно. Некоторое время все молча наслаждались едой.
        - Ну что? Можно предложить вам супчик или передохнете?- спросил Иван.
        - Давай после супчика передохнем,- предложила Майка.- А помнишь, как я у тебя колбасу ела и текилу пила?
        - Еще бы не помнить!- засмеялся Иван, разливая по тарелкам дивно пахнущий грибной суп-пюре.- Те наши приключения забыть не получится до конца дней.
        Он вдруг взял свой телефон, нашел там фото и показал Люше:
        - Вот, смотри, какая она тощая была!
        На Люшу с яркой цветной фотографии смотрела с широкой лучезарной улыбкой очень стройная, высокая, прекрасная девушка. Неужели Майка?
        - Не узнать?- смеясь, спросила некрасивая женщина.
        - Немножко не узнать,- ответила Люша.
        - Вот что они с нами делают!- с притворной горестью посетовала Майка.
        - Я после родов через три месяца в прежнюю форму вернулась,- сказала зачем-то Люша.
        - Да я не волнуюсь. Лишь бы уже родилось дитятко, здоровое и счастливое. Остальное все вернется, куда денется,- добродушно ответила Майка.
        Люша, сама того не замечая, постепенно проникалась удивительно теплым чувством к подруге Ивана. Она ощущала, что Майка - хороший человек, надежный, искренний.
        Она помнила рассказ Ивана об удивительном совпадении, благодаря которому он познакомился с Майкой, и не просто познакомился: они девушке, которую подонки убить собрались, жизнь спасли. Вот что такое не случайная встреча. Совсем не случайная!
        - А что с той девушкой потом стало?- спросила Люша у Майки.
        - Лечилась долго. Потом Иван ее вместе с мамой в Индию отправил. В горы, да, Вань?
        - Да. Там у меня друг небольшой отель держит, йогой занимается. Там спокойно, душа на место становится. Вроде Ангелинке полегче. Улыбается, когда по скайпу болтаем,- подтвердил Иван.- Но скоро они уже оттуда улетают. Полгода пробыли. Все. Будет жить с мамой пока. Ничего. Время лечит.
        - А те? Их посадили? Удалось?- продолжала расспросы Люша.
        - Представь, следствие продолжается! Хотя все вроде ясно, свидетельские показания, результаты экспертизы. Но… Подождем, посмотрим. Странные дела творятся на этом свете,- вздохнула Майка.- Мало что зависит от неопровержимых доказательств. Так получается.
        - Май, а ты мне скажи, что с подругой твоей, Юлей? Давно о ней не спрашивал. С тех самых пор.
        Иван заглянул в духовку и вернулся к столу.
        - Знаешь, Юлька поначалу очень даже бодрячком все перенесла. Я радовалась, что не было у нее глубоких переживаний. Этот ее Луиджи очень к ней бережно относится. Мы же к ним туда летали в октябре. Красота там у них! Но у нее получается, что чем больше времени проходит, тем до нее сильнее доходит, что мужа она не вернет, что он ее предал, да так подло предал к тому же! Она болеет все время. То одно, то другое. И главное: она же все годы о ребенке мечтала. Все спланировала, а теперь… Унывает она,- пожаловалась Майка.
        - Время должно пройти,- вздохнул Иван,- все-таки забудет, переключится. Да и с ребенком решит вопрос. Время… А там, глядишь, и поменяется все. Хотя… Мне моя бывшая все названивает.
        - Да ты что?- поразилась Майка.- И чего? Может, вернуться хочет?
        - Вот не знаю. Не думаю. Проклинает, обещает проблемы с потенцией, ну и много всяких других неполадок в моей будущей жизни.
        - У нее явно с психикой что-то не то.
        - Скорей всего. Может, родит, успокоится,- предположил Иван.- Хотя, знаешь, может, и родила она уже, давно не звонила. Уж с месяц как. А я и не заметил. Столько всего в жизни происходит, что не до подсчетов как-то.
        - А знаете, что удивительно,- сказала Майка,- я тут думала о своей жизни и к выводу пришла: перед тем, как что-то коренным образом должно поменяться, на мою голову всегда сваливались приключения. Кучей и со всех сторон. Одно за одним. Ни дня покоя не было. И главное: не понимаешь, откуда ждать, живешь, как на вулкане. А когда путь выбран, все успокаивается, ничего не происходит, дни идут спокойно-спокойно. Но только пережив наплыв приключений, начинаешь ценить это спокойствие жизни как самое высшее благо. В противном случае можно очень заскучать.
        - Ну, тебе скоро предстоит большое приключение,- засмеялась Люша.
        - Это - да. И долгожданное. Но это из серии вполне ожидаемых чудес,- кивнула Майка.
        - А ты кого хочешь?- задала Люша традиционный вопрос.- Знаешь уже, кто будет?
        - Нет! Не знаю. На УЗИ хожу, но сообщать мне не разрешаю. Правда, если судить по тому, что с первой беременностью все у меня было совсем иначе, наверное, будет девочка.
        - Девочки отнимают красоту, а ты красивая,- не согласился Майкин муж.
        - У тебя как было? Дочка отняла красоту?- поинтересовалась Майка.
        - И тот, и другая постарались поровну,- засмеялась Люша.
        - Нет, я бы, конечно, девочку хотела. Парень есть, надо девочку. Но если еще парень будет, не откажусь.- Майка улыбнулась и положила голову на плечо мужа.
        Люша снова чуточку позавидовала ей. Чему? Она и сама точно не сумела бы сказать. Конечно, тому, как явно влюблен в нее муж. Даже смешно слушать, как он восхищается ее красотой. И еще - Люше тоже хотелось ждать ребеночка, быть такой некрасивой, плевать на это, просто ждать появления маленького чуда…
        Гости тем временем стали прощаться. Майке хотелось прилечь, поспать.
        - Накормил, теперь уснуть могу, сидя у тебя. После еды спячка нападает,- пожаловалась она Ивану.
        Они расцеловались.
        - Молодцы вы, ребята,- сказала Майка на прощание.- У вас уже трое, и все еще впереди. Вы для нас пример.
        - Мы не… - начала было Люша, но Иван взял ее за руку и не дал продолжить то, что и так было понятно, о чем все знали.
        Да, они не настоящие муж с женой, да, сделали этот шаг ради ребенка. Но разве неправду сказала Майка? Детей-то в целом трое. И - все у каждого из них еще впереди. В любом случае - это так.
        Книга судьбы
        До возвращения детей с лыжной прогулки оставалось еще часа два. Иван предложил перетащить кастрюлю с супом и гусятницу с мясом к Люше: приедут голодные лыжники, пообедают сразу. Они так и сделали. Все приготовили к обеду, продолжая разговаривать о том о сем. Иван стал рассказывать о том, что особенно поразило его в последнее время:
        - У меня вчера очередная операция была: ребенок, девочка - с волчьей пастью и заячьей губой родилась. Очень тяжелая аномалия. И я ее вел буквально с рождения. Предпоследний раз оперировал ее в сентябре, все удачно прошло. Ее сейчас от сверстников практически ничего не отличает. Вчера очередной шаг сделали. Так, ничего серьезного, промежуточная операция. Сейчас уже могу точно сказать, что все с ней есть и будет в порядке. Посмотрит человек - и никогда не догадается, как она при рождении выглядела.
        День был тяжелый, несколько операций, она как раз завершала мой график вчера. Отвезли ее в палату, пронаблюдать надо было пару часов перед тем, как домой ехать. Мать ее, конечно, ждала. Странная у нее мать. Красивая, благополучная, все при ней. Но - вибрирует. Совершенно психованная. Заводится на ровном месте. Тяжело с ней. Хотя - понятно: ребенок такой родился, много сил требует.
        - Любой ребенок требует сил,- заметила Люша.
        - Ну да. Конечно. Только когда у ребенка серьезные проблемы со здоровьем, это на нервах сильно отражается, разве нет?
        - Еще бы! А в чем у нее это выражается?
        - Она постоянно ищет виноватых. Любую мелочь раздувает в грандиозный скандал. Никогда не знаешь, что отыщется на этот раз, но обязательно отыщется.
        - Так ты лучше от них откажись. Столько лет нервотрепки! Зачем это надо?- посочувствовала Люша.
        - Не могу. Ребенка я с рождения вел. Я тебе потом фотки покажу, поймешь, какое я отношение к ее жизни имею. Но, кстати, мамаша на мне не срывалась ни разу. Побаивается. Уважает. Значит, контролирует как-то себя. Но ищет, кого бы отвампирить. Даже, представь, в этот раз к чему придралась: в регистратуре букет лилий стоял. Красота сказочная. Это одному доктору пациентка вручила, а он в регистратуру передал, чтоб все могли полюбоваться. И вот моя мамашка приходит и с полоборота затевает хай: почему это в клинике не считаются с тем, что у кого-то может быть аллергия на лилии. И что это у нас за медицинское учреждение такое! В итоге - вызвала главного, тот лилии к себе в кабинет унес, а ей спасибо за бдительность объявил,- продолжал Иван.
        - Действительно, психованная. Избалованная, видно. Привыкла, что все в жизни по ее велению происходит.
        - И вот я - с одной стороны, девочку всегда рад видеть - все-таки дело собственных рук. А как о матери ее подумаю, руки опускаются. Так она вчера, когда я ей объявил, что у ее дочери все просто замечательно, что встретимся теперь через полгода, не раньше, начала на мужа своего жаловаться, мол, предал их, загулял. И это при ребенке, заметь! И девочка матери поддакивает! Мол, да, предал их папа. И мамаша не понимает даже, как это со стороны жутко выглядит. Вырастила себе подобную.
        Я вчера подумал: живет где-то на свете мальчик лет десяти примерно и не знает, какая ему уготована судьба. Встретится ему моя девочка, да еще со своей мамашей… Еще одна судьба искореженная. Он себе сейчас живет и беды не чует. А ведь огребет по полной! Судьба! Никуда от нее не денешься.
        - Ты веришь в судьбу?- с интересом спросила Люша.
        - Не знаю, как это называть. Много слов существует. Предначертание, участь, рок… Да, верю. Как-то все предопределено. Смотришь задним числом на то, что было в жизни, и понимаешь, что можно было избежать. И что часто даже не по судьбе своей шел, а наперекор. И вот делаешь ты что-то вроде бы из ряда вон, совершенно не предусмотренное, а потом оказывается: это и есть твой путь, без него вообще не представляешь, что бы за жизнь у тебя была.
        - Да, я тоже так думаю. И еще знаю: нет ничего случайного. Все наши решения не случайны, я потом тебе расскажу, как я поняла, что не могу пройти мимо Алеши. Там, у магазина. Тоже - предначертание,- поддержала Люша.
        У Ивана зазвонил телефон. Он бдительно глянул на номер и отвечать не стал.
        - Вот. Опять,- пояснил он, увидев вопросительный Люшин взгляд,- опять она, судьба моя. Алина. Бывшая. Она никак не может успокоиться, понимаешь? Сидит себе спокойно в своих райских кущах. А потом как ее переклинит! И вот она звонит мне. И всегда находит много новых слов и пожеланий. Но смотри, как мысль материальна! Только о ней сегодня вспомнили, и она проклюнулась. Не знаю, когда ей надоест.
        - Странно,- откликнулась Люша,- и со мной ведь было точно такое же! Давно, правда. Мы с первым мужем прожили немало лет вместе. Детей не было. Он, наверное, заскучал. Да еще у них приняты были разговоры, что жен, как машины, надо менять не реже, чем раз в пять лет. А мы уже много больше пяти лет жили вместе. Я все воспринимала как шутки. Хотя подлые это были шутки, надо сказать. При женах, как при мебели, на такие темы шутить… В итоге пришел он однажды, перед Новым годом, между прочим, и сказал, что ему нужна свобода. Сказал, что хочет жить раздельно, а я чтобы оставалась тут и жила, как мне хочется. Я понять ничего не могла. Ведь действительно - поступил, как с вещью. Надоела - на свободу! И все! Полгода я о нем ничего не слышала. Пыталась звонить, он не подходил. Потом подал на развод. Развели нас в момент. Я тогда вообще не знаю, как выжила. Общие друзья все отвернулись. Даже не здоровались при встрече. И я не понимала, почему это со мной происходит? Как так можно? Это так страшно, когда тебя бросают! И ничего от тебя не зависит - вообще! Внутри пустота, вокруг пустота. Держала только мысль о
родителях. Время шло медленно. Мне казалось, я никогда не выкарабкаюсь, так и буду существовать в пустоте. Потом как-то подруга моя вытащила меня на какую-то тусовку, а там я встретила своего мужа. Бывшего мужа. Он подошел как ни в чем не бывало. Просто как к знакомой. В щечку поцеловал. И при нем была девушка. И вот она-то испепеляла меня взглядом. Такая ненависть была в ее глазах! Я даже испугалась. Хотя давно уже к тому времени не боялась ничего: мне все было безразлично. Я тогда не поняла, почему она меня возненавидела. Ведь я не лезу ни во что, не ищу встреч. Меня для них нет. Откуда же тогда ненависть? И представь, после той встречи она стала мне названивать. Номер мой узнать труда не составляло. У него наверняка в памяти мой номер сохранился, он этому значения не придавал. Поздними вечерами, ночами раздавались звонки. Звонила, как маньячка, шипела про то, как у них все хорошо. А у меня в то время папа был нездоров. То есть - в любой момент я могла понадобиться маме. Я подходила к каждому звонку. И даже выслушивала, что она говорит, потому что если бросишь трубку, она перезванивала. Я поняла,
что надо дать ей выдохнуться, тогда она хоть на время отстанет.
        - Точно, как Алина. Один в один,- поразился Иван.
        - Но с Алиной ты хоть жил вместе, вас многое связывало. А она? Вот что лично я ей сделала? До сих пор не пойму. Тут как-то дневник свой нашла той поры - просто ужаснулась. Могу тебе дать почитать, если интересно. Хотя я все тебе сейчас и рассказала. Без деталей только.- Люша качала головой, недоумевая.
        - Но в конце концов она отвязалась? Что произошло?- Иван явно заинтересовался сходством их случаев.
        - Произошло ужасное. Мой папа умер. И все остальное не имело уже никакого значения. Я жила какое-то время в родительском доме. Мобильник отключила - ни с кем не хотела говорить. А когда вернулась к себе, началась у меня совсем другая жизнь. И звонков от нее ни разу не было. Пыталась, наверное, а потом решила, что я номер поменяла. И все. Утихомирилась.
        - Надо и мне номера поменять. И домашний, и мобильный. Другая жизнь - другие номера,- решил Иван.
        - А пациенты? Или старые друзья?- не согласилась Люша.
        - Кому надо, найдет,- уверенно постановил Иван.
        - Так и она же найдет, если ей приспичит. Понимаешь?
        - Да, верно. И она найдет. Ладно. Время лечит. Когда-нибудь ей надоест.
        - Увидишь, отстанет она от тебя,- утешила Люша.- Давай лучше о чем-нибудь еще интересном расскажи.
        - Интересного полно. Только начнешь, столько всего вспоминается! Одно цепляется за другое. Главное: наблюдать успевай. Я тебе еще столько всего рассказать должен.
        - И я,- засмеялась Люша.- Я почему-то часто сейчас думаю, как буду тебе про что-то рассказывать.
        - Встретились болтуны,- подвел итог Иван.- Значит, будем болтать. Кстати, ты подожди. Я же тебе не все про мамашу эту рассказал. Вернее, про их семейство. Представь, только милые дамы меня покинули, я уже собирался домой, подъезжает глава семьи. Мы с ним все эти годы общались, но мельком. И вот он выражает мне огромную благодарность, говорит массу всяких приятных слов. А потом, заметь, делает одно очень приятное предложение. Я, говорит, так вам признателен, что очень хочу тоже быть полезным. И предлагает в любой момент останавливаться в его отелях: в Австрии, Италии, Испании - на выбор. Вам, говорит, достаточно будет в любой из этих отелей позвонить, назвать свою фамилию, и номер люкс вам обеспечен с полным пансионом. Только предупредите хотя бы за неделю. Сказал, что занес мою фамилию в список почетных гостей. Представь! Можем с ребятами туда отправиться. С чистой совестью полечу: я заслужил.
        - Ты - да. Обязательно воспользуйся.
        - А ты? Откажешься?- не понял Иван.
        - Я не люблю, когда… из милости. Все понимаю, но не хочу так. Ты это гостеприимство заработал. Я - нет.
        - Ты даже не представляешь, что я для них сделал!- воскликнул Иван.- Вот подожди. Я сейчас альбом принесу. У меня целый альбом есть - история болезни. И ты тогда поймешь.
        Иван быстро сбегал к себе домой и вернулся с альбомом.
        - Ты, главное, сначала не пугайся,- предупредил он.- Дальше будет лучше и лучше. Но сначала, конечно, шок. Если очень слабонервная, может, лучше с конца начнешь? Там уже в полном порядке девочка.
        - Нет уж, давай сначала,- отозвалась Люша и открыла альбом.
        Иван был совершенно прав. Наверное, не стоило ей так сразу погружаться в этот ужас. Она увидела новорожденного младенца, очень нарядно одетого, но страшное уродство искажало весь детский облик: огромная зияющая щель под носом, небо, разделенное на две половинки, верхней губы почти не видно…
        - Бедная девочка! И мать - несчастная. Не удивляюсь, что она нервная такая. Тут любой станет нервным,- проговорила Люша, не решаясь дальше рассматривать страшные фото.
        - Да! Страшная сказка. Но! Конец-то у нее счастливый! Ты смотри, смотри! Знаешь, я тогда молодой был. Смелый. Оптимист. Сейчас не знаю, решился ли бы так смело обещать, что все исправлю. А тогда сам верил, и им моя вера передалась. Но работа - ювелирная. Месяц за месяцем, год за годом. Смотри,- велел Иван.
        Он медленно листал страницы альбома, и перед Люшей вставала картина преображения ребенка. Действительно - шаг за шагом. Каждое фото демонстрировало очередное улучшение. Где-то на середине альбома смотреть стало совсем не страшно. Девочка росла. Видно было, что ребенка любят: наряжают, ухаживают, не жалея средств и сил. Всегда с идеальной прической, с ясным взглядом больших выразительных глаз, она уже не отпугивала, а, напротив, привлекала взгляд.
        - Ты действительно настоящий мастер!- восхитилась Люша.- Я даже не представляла, какой ты спец!
        - Кое-что могу,- довольно подтвердил Иван.
        Он продолжал листать страницы альбома, явно любуясь своей работой.
        - Творение рук моих,- сказал он любовно, обращаясь к портрету очаровательной восьмилетней девочки, наверняка первой красавицы своего класса.- А вот, кстати, и ее родители. Захотелось их всей семьей запечатлеть. Как думаешь, на кого она похожа?
        Люша пораженно смотрела на яркую, счастливую картинку. Вот это да!
        - Не может быть!- сказала она вслух.
        - Да, по сравнению с тем, что ты увидела с самого начала, действительно - не может быть!- Иван был счастлив от произведенного эффекта.
        - Ты совершил чудо!- подтвердила Люша, слегка опомнившись. Ей не хотелось испортить триумф Ивана. Но все-таки она должна была сказать.- Тут знаешь еще что? Ты не поверишь, но - факт! Ее отец - это тот самый мой бывший муж. А мать - та самая ненормальная, которая донимала меня звонками. И - я никогда не думала, что встречу их еще. И не хотела знать о том, как они живут и что с ними.
        - Нет, ну ты смотри, что творится!- воскликнул Иван.- Только что говорили о судьбе и все такое. И вот - пожалуйста. Кто бы мог подумать!
        - Я уже давно знаю, что мир тесен, но чтобы настолько!- покачала головой Люша.- Смотри, что получается: ты был все время рядом с ними. А сейчас ты тут. С нами. И я не понимаю, что все это значит! Просто не могу понять. Хотя чувствую, что должна. Что-то в этом совпадении есть такое… До чего-то я должна докопаться.
        - У меня такое же состояние было, когда мы с Майкой встретились, представь. Она мне про свою подругу рассказывает, а я думаю: «Почему же ты мне встретилась именно сегодня, не раньше и не позже? Как это все понимать?»
        - Все люди как-то связаны. Цепь. Звено за звеном. Нам кажется, что мы живем в огромном городе, что все тут случайно, все не всерьез… А получается - нет ничего случайного. Да, я вот еще что подумала. Это, конечно, так, шальная мысль, но забуду потом: она тебе не зря стала рассказывать, что муж загулял. Он загулял. Тут я не сомневаюсь. Но она с тобой делилась специально. Она на тебя виды имеет. Думает, что ты для нее - неплохой путь к отступлению. Или просто: орудие мести мужу,- высказала догадку Люша.
        - Мелькнула у меня такая мысль,- улыбнулся Иван.- И я сразу устроил ей облом. Не стал тебе говорить, но сейчас что уж… Я ей говорю, мол, не было времени о личном поговорить. Поздравь меня: я женат. И у меня трое детей! Она - в шоке! Прямо в лице изменилась. Не поверила. Ладно, говорит, не гони. Когда это ты успел? Ну, я отвечаю, что двое - дети жены, а один - мой. Вот мы объединились, стало всего трое. Поверила. Обалдела.
        - Надеюсь, ты ей фото наше не показывал?- встревожилась Люша.
        - Была такая мысль! Представь, была. Хотелось доказать документально. А потом испугался. У нее в глазах такая ярость была. Я почему-то сразу про Алину подумал. Я бы Алине никогда не показал ни тебя, ни детей. На всякий случай.
        Они бы еще долго охали и ахали, поражаясь странному совпадению, но тут дверь открылась, и в прихожую ввалились румяные возбужденные дети.
        - Их надо срочно кормить!- отдавала приказы Виктория Александровна.
        - Мы голодные!- вопили юные лыжники, пахнущие свежестью, морозом и счастьем детства.
        И вдруг сквозь общий гвалт прорезался радостный возглас Алеши Маленького:
        - Папа! Папочка! Ты здесь!
        Иван подхватил ребенка на руки, прижал к себе крепко-крепко. Люша увидела в глазах взрослого мужчины слезы. А к ней уже прижимались сын и дочка:
        - Мамочка! Мы соскучились!
        Иван с сыном на руках подошел к Люше, обнимающей детей. Одной рукой он обнял ее за плечи и прижал к себе.
        - Давайте вот так! Все вместе!- велел он.
        Люша еле дождалась, когда дети поужинают. Ей не терпелось рассказать маме о том, что она только что узнала, благодаря Ивану.
        Когда наконец ребята отправились играть, она спросила:
        - Можно я маме твой альбом покажу?
        - Сенсация! У нас сегодня сенсация получилась, Виктория Александровна, вот посмотрите, может, узнаете кого.- Иван протянул альбом, раскрытый на последней странице, Люшиной маме.
        Конечно, она узнала.
        - Замечательная семья,- отметила она не особо приветливо.- А в чем сенсация?
        Пришлось объяснить во всех подробностях.
        Первое, что произнесла мама, была самая естественная для таких случаев фраза:
        - Как тесен мир!
        Потом Виктория Александровна вгляделась в последнюю картинку, символизирующую полное благополучие и процветание, и с облегчением заметила:
        - И все-таки… Я понимаю: искусство врача и прочее! Но какое счастье, что у тебя дети не от него! Это же все наверняка наследственность, правильно я понимаю, Иван?
        Она небрежно указала на бывшего Люшиного мужа.
        До сих пор не простила, отметила про себя Люша, даже по имени не хочет назвать. А были когда-то друзья!
        - Мам. Это наследственность. Только по материнской линии. У него все в порядке.
        - А… - протянула мама,- ну, по материнской, значит, по материнской. Значит, хороший выбор сделал.
        - Да ладно тебе! Все было и быльем поросло. Давно прошедшее… Не злись. Лучше посмотри, какой Иван молодец! Какое он чудо сотворил!
        - Иван - да! Молодец! И, конечно, нельзя злиться. И - что Бог ни делает, все к лучшему. Это точно! Вот убеждаюсь каждый день! А эти… Пусть живут себе с миром. Нам до них дела нет.
        - Ну, почему же нет? Ивану очень даже есть дело до этой девочки,- заметила Люша и вдруг рассмеялась.- Ой, не могу! А представь, Иван! Представь: принимаешь ты приглашение благодарного папаши своей пациентки, едем мы все в один из его немыслимых отелей. А там он как раз! Встречает нас с распростертыми объятиями! Особенно меня! Да, лучше не только он, а они вдвоем! Вот тут-то нам станет весело.
        - А чего? Давай поедем! Какое нам дело? Позвал - и поедем!- засмеялся Иван.
        - Еще чего - детей ей показывать!- возмутилась Виктория Александровна.- У нее глаз нехороший, недобрая она. Ну их совсем. Что мы, без них не отдохнем? Не буди лихо, пока тихо.
        Потом все разошлись спать, а Люша все думала, думала о своем прошлом. Совсем другая жизнь у нее сейчас. Не сказать, что особо легкая. Она по-прежнему одна. Но - у нее полон дом детей, мама здорова, слава Богу, Иван - надежный человек,- поблизости… Нельзя жаловаться и унывать. Но ей не давал покоя один вопрос. Сейчас, когда прошло столько времени с момента ее развода с первым мужем, она безбоязненно (впервые - честно и без страха) спросила себя: почему все-таки оказалась тогда брошенной им? Дело только в его циничном отношении к их супружеству или в чем-то еще?
        Дела давно минувших дней…
        После того ужаса с Кириллом она и думать не могла о том, что когда-нибудь влюбится. При мысли о близости с мужчиной ее немедленно начинало тошнить. Такое происходило с ней года полтора, а потом время сделало свое дело, боль притупилась, страх почти исчез. На третьем курсе, в марте, пошли они с одногруппниками в новомодный ресторан, отмечать Женский день. Праздник этот Люша не любила. Не понимала, что он значит и зачем вообще нужен. Родилась ты девочкой, значит, восьмого марта тебя будут с этим фактом поздравлять. Глупость какая-то. Но все же - праздников много не бывает. И почему бы не собраться вместе, раз повод есть? Обычно начало марта казалось Люше беспробудной зимой, а в тот год в воздухе так и чувствовалось дыхание весны. Легко у нее было на душе. В общем, ели, пили, веселились. А на пике их легкого беззаботного веселья к ней подошел посторонний молодой человек и пригласил потанцевать. Если бы не ее эйфория, ни за что не пошла бы она с незнакомым. Запретила себе давным-давно и придерживалась этого правила очень жестко. Но тот день был особенным. И она протянула руку незнакомцу, и кружилась,
и хохотала, не думая, что что-то обязательно произойдет с ней страшное и тягостное. И вот с того самого вечера стали они встречаться. Практически каждый день. Люше было просто весело с этим человеком. Никаких планов у нее не возникало насчет их совместного будущего, она искренне радовалась тому, что к ней вернулось ее былое бесстрашие. В этом и состоял поначалу ее главный кайф. Она его совсем не боялась. Да, через несколько встреч она догадалась, что молодой человек хоть и молод (он был всего на пять лет старше ее), но уже богат. И совсем не благодаря родителям. Сам сделал карьеру, сам, работая еще в студенческие годы, вознесся по карьерной лестнице. Он радовался успеху, щедро помогал родителям, наслаждался жизнью вовсю, работал тоже как настоящий трудоголик. Она зауважала его. Влюбленной она долго себя не чувствовала. Но она и мысли не допускала о влюбленности, решив, что это все не для нее. Ей не хотелось каких-то обязывающих к чему-то отношений. Может быть, именно это к ней и притягивало. Ее новый знакомый явно проявлял к ней огромный интерес, к концу весны все окружающие уже считали их сложившейся
парочкой, но Люша и мысли не допускала о том самом, что произошло у нее два года назад с Кириллом. И все-таки весна сделала свое дело. В один прекрасный вечер она поняла, что хочет его видеть, что уже не представляет себе жизни без встреч с ним. Как назвать это чувство? Есть у него четкое имя? Кто-то называет его влюбленностью, кто-то любовью. Как бы оно ни называлось, чувство явно обозначилось и никуда деваться не собиралось.
        Что тогда было самым важным для нее? Его нежность. Он, такой решительный и напористый в делах (если судить хотя бы по его рабочим распоряжениям, которые он порой отдавал по телефону во время их ресторанных обедов-ужинов), с ней был образцом деликатности и понимания. И у нее возникло главное: полное доверие к мужественному и красивому человеку. Она его не только не опасалась, она тянулась к нему. И потом, когда они сблизились, он был добр, терпелив и бережен. Через некоторое время Люша и не сомневалась: это - любовь.
        Когда он предложил пожениться, она не скрывала своей радости.
        - Да! Да! Да!- Она готова была прыгать до потолка.- Мы поженимся и никогда не будем разлучаться!
        Он тогда смеялся, глядя на ее непосредственные реакции.
        - В тебе так много детского!- удивлялся он.
        И баловал ее, как ребенка.
        Хорошее было время. Ясное. Безоблачное.
        А тучи нагнала она сама, чего уж скрывать теперь.
        Незаметно собрались эти тучи, но зато уж когда собрались! Пока она училась, писала диплом, урывая каждую минутку для того, чтобы остаться с мужем наедине, все между ними было любовно и радостно. А потом… Потом - обычный суп с котом. Появилось свободное время - появились и дурацкие тревожные мысли. То ей становилось страшно, что когда-нибудь ее счастье закончится, то думала она о его возможной измене… Ей все хотелось проверить силу и надежность его любви. А как проверить? Испытанным девичьим способом: устроить скандал с примирением.
        Ох, и испытывала же она его на прочность! Что было, то было! И он мирился первый, он старался понять и подладиться, он даже принимал семейные сцены как должное: говорят, мол, если супруги скандалят, значит - испытывают друг к другу чувства.
        А Люша с каждой раскрученной ею же самой ссорой все сильнее начинала бояться расставания и все чаще проверяла их отношения уже не на прочность - на разрыв.
        Чего ей не хватало тогда?
        Она и сейчас не сумела бы ответить. Может быть, спокойной уверенности, может быть, мудрости. И еще - твердой веры в их совместное будущее.
        Наступил такой момент (она хорошо его запомнила), когда и муж стал сомневаться. Он сказал как-то во время ссоры:
        - Все! Кончился праздник! Я-то думал, ты - праздник, а ты такая же, как все эти…
        Страшно было услышать такое. И возразить нечего. Он ведь сказал, что думал, что чувствовал. И после тех его слов она совсем отчаялась. Ей хотелось вернуть время их праздника, хотелось стать прежней, легкой, беззаботной… Но судьба вела к иному исходу.
        Странно, что у них не получилось детей. Удивительно даже. Вот со Светозаром - раз и готово! Как же так? Почему?
        Был бы у них ребенок, она бы, конечно, стала совсем другой, успокоилась бы. Но вышло так, как вышло. Он разочаровался в ней. А она - она, наверное,- в самой себе. И чем сильнее она подводила сама себя, тем напряженнее делались их с мужем отношения. Она словно мстила ему за свои ошибки и грехи.
        Да! Люша вдруг поняла, что нашла причину! Чем сильнее она тогда чувствовала себя виноватой в ссорах с мужем, тем злее делались их ссоры. Кажется, это Моэм сказал: «Мы никого не ненавидим так сильно, как тех, кому причинили вред». Вот она, точная формула! По этой же формуле действовала и новая жена ее бывшего мужа, когда звонила ей. Ведь наверняка в глубине души боялась, что и с ней судьба поступит немилосердно, если уведет она сейчас чужого мужа. Но - увела. А мстить стала жене.
        Хотя жена тоже не без греха. Но не перед разлучницей ее грех…
        И Алина эта, бывшая супруга Ивана. Чего звонит со своими проклятиями? Чего добивается? А ничего… Просто проявляется ее же собственная вина перед тем, кого обманула. Только и всего.
        - А интересно - я сейчас другая? Появился у меня хоть какой-то опыт, хоть какой-то ум? Научило ли меня чему-то одиночество?- спросила сама себя Люша.
        Она не знала ответа на этот вопрос. Просто не знала, и все тут. Вот так, в диалоге с самой собой, кажется, что все понимаешь. А в общении с другим человеком возникает порой что-то такое, что так и толкает на очередную глупость. Ну что? Если вспомнить любимого всеми Пушкина, он когда еще сказал:
        …Так, видно, небом суждено.
        Полюбите вы снова: но…
        Учитесь властвовать собою;
        Не всякий вас, как я, поймет;
        К беде неопытность ведет.
        Да, надо бы каждый день повторять про себя эти золотые слова: «Учитесь властвовать собою». Оказывается, это и есть самое сложное.
        Сказка на ночь
        - Ты посиди,- предложила Люша Ивану.- Сейчас спать их уложу, потом хоть чайку спокойно попьем. У меня варенье вкусное, с дачи. Там в шкафчике, открой, выбери, какое тебе нравится.
        Люшина квартира была обустроена так, что чаевничали или кофейничали обычно не на кухне, а в просторном холле, из которого двери вели в комнаты. Посреди холла стоял большой круглый стол с чайными принадлежностями на подносе: сахарницей, чашками, ложками, коробочками с чаем, заварными чайничками. Люша приспособилась после трудового дня усаживаться у уютного семейного стола, чтобы перевести дух. И еще - чтобы слышать, что творится в детской: уснули ли чада по-настоящему или переговариваются шепотом.
        Иван выбрал клубничное варенье. Хотел малиновое, но по детскому опыту знал, что малиновое - особый праздник, его дают, только если заболел, чтобы сбить температуру. Он взял с подноса две чашки с блюдцами, расставил их так, чтобы сидели они с Люшей друг против друга. Воду кипятить смысла пока не имело: кто его знает, как долго продлится укладывание. Он сел в кресло и стал прислушиваться к голосам из детской.
        - Мамочка, мамочка, сказку! Свою сказку!- требовала Зайка.
        - А почитать? Давайте почитаю, может?
        - Нет, свою!- твердили детские голоски.
        - Хорошо. Только всем лечь! Головы на подушки, одеялками укрылись.
        - Лежим!
        - И глазки закрыли?
        - Закрыли!
        - Тогда слушайте! Жила-была на свете птичья семья. Весной они свили гнездышко на большом старом дереве. Дерево много-много лет подряд помогало птицам, построившим дома на его ветвях. Оно укрывало их от дождя, оно не давало кошкам забраться высоко по своему стволу, чтобы они не пугали маленьких птенчиков, пока их родители летают в поисках корма.
        Наша птичья семья чувствовала себя в безопасности на дереве. Пришло время, и мама-птица снесла яички и стала их высиживать. Так происходит у птиц. Если снести яички и потом согревать их своим теплом, через положенное время из них проклюнутся птенчики. Но чтобы они проклюнулись, нельзя дать им замерзнуть, нельзя маме-птице отойти от своих будущих детей даже на полшажка. Значит, мама не может добывать сама себе пропитание. Этим занимается папа. Папа в это время работает за двоих. Он только и делает, что летает, находит червячка, летит с ним в клюве к маме, кормит ее, снова улетает… И так весь день! Только когда солнышко садится, птички укладывались спать вместе, рядышком, продолжая согревать своих будущих деток собственным теплом.
        Наконец настал счастливый день! Мама-птичка почувствовала, что из яичек начинают проклевываться ее птенчики. Она им помогала, но очень-очень осторожно: птенчики были очень малы, и один слишком сильный удар маминого клюва мог причинить им вред. Но вскоре все детки освободились от скорлупок и начали пищать, требовать еды. Мама выбросила из гнездышка остатки прежних домиков ее деток. Теперь она могла свободно вылетать из гнезда, чтобы тоже искать корм для малышей. Один папа уже не справился бы с такой оравой.
        - А сколько их было?- не выдержала Зайка.
        - А сколько бы их ни было, я сейчас прекращаю рассказ, потому что кто-то нарушает уговор.
        - Я же усну, мам. Но пока-то я слушаю. Вот я и спросила, сколько у птичек получилось деток?
        - Ладно. Я скажу. Но чтобы после сказки - все! Сразу спать!
        - Да! Да!- послышались обещания.
        - Птенцов было пять!
        - Ого! Много! Столько не прокормишь!
        - Ну, все! Я ухожу.
        - Нет! Нет!
        - Все! Не перебиваем. Птенцов было пять. Это действительно много. Папа и мама вдвоем только и успевали добывать жучков, червячков, мушек, взлетать к своему гнездышку и засовывать пищу в широко раскрытые клювы. Но они не жаловались: такова их родительская доля. Им природой дано понимание, что, когда в гнезде птенчики, думать ни о чем другом, кроме как о них, они не должны. Только выкормить, научить летать, быть самостоятельными. А потом уже можно немножко пожить и для себя, силы восстановить. До следующей весны.
        Птенчики росли быстро. Весна была теплая, безветренная, еды родители приносили им много. И вот уже самый сильный птенчик почувствовал, что за спинкой у него есть крылышки. Почти такие же, как у родителей. Он все пытался их расправить и полететь из гнезда, как это делают папа и мама. У него не получалось, но он пробовал и пробовал. Он старался подражать родителям. Как они это делают? Встают на самый краешек гнезда, а потом - порх!- и полетели, полетели. Он ничего не боялся, совсем ничего, потому что видел пока только заботливых родителей, зеленую листву дерева и просвечивающее сквозь нее доброе солнышко. И вот, когда родители в очередной раз улетели добывать своим детям питание, бесстрашный птенец забрался на самый край гнезда, замахал крылышками и - даже полетел! Но летел он совсем недолго, крылья его не успели обрасти как следует перышками и не удержали его в полете.
        Бах! И оказался наш герой на земле, у корней дерева, на котором вырос. Он даже видел свое гнездо снизу. И поначалу подумал, что вот сейчас он немножко отдохнет на земле, а потом ка-ак подпрыгнет, ка-ак взлетит! И попадет в свой родной дом. И он стал стараться, подпрыгивать, но ничего у него не получалось. Он испугался и принялся пищать во всю глотку, зовя родителей. Но те его не слышали, они далеко улетели за добычей.
        И тут, наверное услышав птичий писк, к дереву подобрался кот! Он начал медленно-медленно, неслышно красться к птенцу. Кошки умеют совершенно неслышно подкрадываться, когда охотятся. Они втягивают внутрь лапок свои острые коготки и ступают мягенько: туп-туп-туп. Птенчик заметил кота, когда тот был совсем близко. Заметил, испугался, закричал так громко, как только мог, растопырил свои крылышки. Он даже стал казаться больше, чем он есть на самом деле! И кот слегка попятился. Но не ушел насовсем, а стал наблюдать: что это за пискун такой - кричит громко, а вот имеет смысл бояться его или нет?
        Птенчик понял, что надо не переставая звать на помощь. И стараться взлететь! Иначе - все, пропадет он в лапах этого страшного зверюги.
        Родители, подлетев к гнезду, сразу поняли, что одного их ребенка нет.
        - Птички умеют считать, мам?- бесстрашно возникла Зайка.
        У Люши уже не было сил пререкаться. Она покорно ответила:
        - Я не знаю. Не думаю, что они умеют считать, как люди. Но мне кажется, что детей своих они пересчитать могут. Или просто, не считая, видят: тот есть, тот есть, а этого вот, который все крыльями своими бил, нет в гнезде. Ну и потом они услышали его громкий писк. Подлетели, увидели, что случилось, и страшно перепугались. Они-то уже были взрослые, опытные. И знали про кошек, собак, и даже про некоторых злых людей знали, что им доверять нельзя: увидел, улетай немедленно! Но беда заключалась в том, что поднять птенца, выпавшего из гнезда, птицы не могут. Котенок убежит от кошки, та его догонит, схватит зубами за шкирку, небольно, но крепко, вернет, куда надо. И собака щенка за шкирку утащит в безопасное место в случае чего. А клюв у птичек не настолько сильный, чтобы поднять на высоту птенца. Да и шкирки у птенчика нет, чтобы за нее уцепиться.
        Кот, между тем, снова начал подкрадываться к птенцу. Тогда оба родителя налетели на него и начали клевать, стараясь попасть в глаза. Кот, конечно, струсил и убежал. Так птенец получил передышку. Птицы-родители что-то чирикали, кричали ему на своем языке, очень переживали. А он все топорщил свои крылья, все расправлял их. Казалось, они росли прямо на глазах! Родители показывали своему маленькому, как надо летать. Они кричали что-то, потом взлетали к гнезду, потом снова оказывались на земле. Как будто подбадривали: взлетай, взлетай!
        И вдруг случилось чудо! Беспомощно трепыхавшийся птенец взлетел! Он поднялся на высоту гнезда и плюхнулся в него! И тут же настала тишина. Родители перестали пищать. Они немедленно полетели за новой едой для своих чад. А птенчики стали укладываться спать, потому что наступал вечер.
        Вот и все!
        - А вывод? Ты должна спросить нас, какой из этого следует вывод,- напомнила Зайка.
        - Это я днем спрашиваю, когда читаю. А перед сном не спрашиваю,- как девчонка, обиженно заспорила Люша.
        - Мамочка, а какой вывод? Скажи,- попросил Алеша.
        - А ты сам как думаешь?- покорилась усталая мама.
        - Я думаю, надо папу и маму слушаться,- тут же встряла Зайка,- и не выпадать из гнезда.
        - А если уж выпал, надеяться только на себя. Тебя же никто назад не затащит, кроме как ты сам, да, мам?- продолжил Алеша.
        - И защищаться до последнего,- тихо добавил Лешик.
        Иван вдруг почувствовал, что прадедка стоит за его спиной. Стоит и дышит в затылок.
        - Все у меня правильно, да, прадедка? Все так?
        - Все так,- откликнулось где-то в самом сердце.- Все правильно, и все так.

* * *
        Люша выползла из детской еле живая.
        - Здорово у тебя получилось! Талант!- восхищенным шепотом похвалил Иван.
        - Да ну, ерунда, смесь Тургенева, Бианки и Пришвина. Бывает, лучше выходит. Сил просто совсем не осталось сегодня.
        Люша откинулась на стуле, вытянула ноги, устроила их на табуретке.
        - Набегалась за день. Ноги совсем отекли. Сейчас хоть посидим спокойно.
        Иван пошел на кухню, поставил чайник. Вернувшись, сел рядом, погладил ее ступни.
        - Слушай. Давай уже заживем вместе. Все равно муж с женой. Мне ты нужна. То есть не только ты. Все вы. Вся семья. Хочу, чтоб вы были по-настоящему моей семьей.
        Люша слушала и ждала.
        - Ты понимаешь, о чем я?- продолжал Иван.- Я предлагаю тебе выйти за меня замуж! То есть, тьфу, мы и так уже. Ну, в общем, будь моей женой. Я люблю тебя. Вот! Слышала?
        - Слышала,- кивнула Люша серьезно,- я согласна. Я тебя тоже люблю. Хотя это неважно, но чтоб ты знал.
        - Господи!- зашептал Иван.- Слава тебе, Господи! Ты послал мне это счастье!
        - И мне,- тихо сказала Люша.
        Им казалось, что наступила уже глубокая ночь. Но часы показывали девять. Детское время отхода ко сну. Все по распорядку, как положено. Как часто, много лет подряд, мечтала Люша, выходя из детской, чтобы остаток своего вечера проводила она не одна, а с человеком, который подарил бы ее жизни особый смысл и радость. Они бы вот так сидели за столом, шептались о чем-то… Самая главная ее мечта! И она исполнилась. Так просто, незаметно. Хотя… Как же это незаметно! Столько всего произошло за эти месяцы!
        Иван сидел, держа ее за руку, и улыбался. О чем он думал? А ни о чем. Он был совершенно счастлив и спокоен. Дети уснули. Жена рядом. Парня только надо привести с восьмого этажа. Но на это есть время. Некуда спешить.
        - Парня надо привести,- прошептала Люша.
        Она сидела, откинувшись на спинку стула, с закрытыми глазами. Так ей легче было привыкнуть к тому счастью, которое поселилось в ее сердце.
        - Только об этом подумал,- отозвался Иван и погладил Люшину руку.
        - Пусть тут живет. Со всеми. Давно хотела тебе сказать.
        - И я давно хотел тебе предложить.
        - Что?
        - Все!
        Они засмеялись.
        - Надо маме позвонить,- вспомнила Люша.- Я всегда перед сном звоню.
        - Телефон на кухне,- подсказал Иван.- Я принесу.
        Александровна и Фридриховна
        Долго шли гудки. Люша уже начала беспокоиться. Обычно мама отвечала сразу. Наконец в трубке отозвалось:
        - Ал-лё! Ал-лёшеньки!
        Люша даже голос не сразу узнала: молодой, веселый, лихой голос жизнелюбивой женщины, которой, похоже, сейчас море по колено.
        - Мам! Это ты?- на всякий случай спросила Люша.
        - Ну, а кто еще? Цветок души душистый?- заковыристо ответила на очень простой вопрос Виктория Александровна.
        - Ясно. Значит, ты с Ханнелорой гуляешь,- поняла дочь.
        - Конечно! С Фридриховной мы заседаем! И что? У нас уважительная причина! У нас горе! Поняла?

* * *
        Господи! Какое у мамы с Ханнелорой может быть горе? От них вечно один смех. Они подруги детства. Виктория и Ханнелоре, Вика и Ханна… Познакомились в пятом классе средней школы, когда берлинских детей из ГДР привезли на экскурсию в Москву. Викин класс был принимающей стороной. Девочки сразу сдружились, ходили на все экскурсии, держась за руки и болтая на неизвестно каком языке: Вика по-немецки знала только «Хенде хох!», а Ханна по-русски - только «Спасыба балшой!». Но как-то они болтали, щебетали и понимали друг друга. Прощаясь, ревели в три ручья. Потом началась переписка. Гордая Виктория в спешном порядке осваивала немецкий, чтобы поразить подругу своими возможностями. Ханнелоре не отставала: писала по-русски, каллиграфическим почерком. Они еще пару раз встречались в детстве. Из Викиной школы собрали ребят для ответного визита в Берлин. Это раз. А потом еще родители Ханнелоре приехали с дочкой в Москву как туристы. Все это укрепляло дружбу. Викин папа прошел всю войну, а папа Ханны не успел, по возрасту. Неучастие немецкого папы в войне сильно облегчило сближение отцов. В остальное время девочки
писали письма. Почти каждый день. Это были своего рода дневники. Делились всеми переживаниями: горем от отметки за контрольную (ожидала лучшего), первой влюбленностью, впечатлениями о прочитанном… Письма сохранились. И с той, и с другой стороны. Книгой издать: не оторвешься! Жизни двух девчонок, рожденных в начале пятидесятых. Время без войны. Но войну помнят - та и другая сторона. А эти две - тянутся друг к другу, как сестры-близнецы. Они и выросли похожими друг на дружку: обе статные, светловолосые, ясноглазые красавицы. И даже специальность выбрали одну и ту же: русскую филологию. Благодаря многолетней переписке упорная Ханнелоре так освоила русский, что на экзаменах была вне конкуренции. А Виктория, хоть и говорила по-немецки бегло и писала без ошибок (еще бы: такая многолетняя ежедневная тренировка!), но выбрала тоже русскую словесность. Потом Ханнелоре приехала в Москву в аспирантуру. Конечно, ей дали отдельную комнату в университетском общежитии, но жила она практически в Викиной семье. Диссертацию готовила по каким-то глаголам движения, нужно было собрать много примеров употребления этих слов
в литературе, а потом уж классифицировать и делать выводы. Собирали все: и Вика, читая, выписывала примеры на карточки, и ее родители, и все знакомые и друзья. Нужно же было помочь немецкой девушке! Виктория вышла замуж, родила свою Люшу. И все это - на глазах Ханнелоре, которая была свидетелем на свадьбе подруги и даже встречала счастливую мамочку с новорожденной при выписке из роддома. Потом Ханна вернулась на родину, стала преподавать в университете, вышла замуж, родила подряд двух мальчишек, практически не отрываясь от научно-преподавательской деятельности. Наконец, защитила докторскую. Переписка подруг продолжалась. У Виктории не получалось выезжать за границу по собственному желанию. Каждая поездка - это сборы характеристик, анкет, прохождение комиссий: партком, местком. И еще не факт, что выпустят. А Ханнелоре поехать в Советский Союз - всегда пожалуйста. Так что виделись в Москве и на даче у Ярцевых. Потом не стало СССР и ГДР. Виктория Александровна продолжала преподавать родной язык в школе. Дочка Люша тоже выбрала филологию. Жили с трудностями, но без трагедий. Ханнелоре чудом осталась в
университете после всех кардинальных перемен, произошедших на ее родине. Специалистов из ГДР гнали отовсюду: западные собратья, как хищные звери, бросились завоевывать территории. Потом Люша вышла замуж, зажила богато. Они с мужем часто ездили к тете Ханне в Берлин. Люшин муж и подсказал тогда: сейчас, на обломках бывшей ГДР, цены на недвижимость - ниже не придумаешь. Поэтому надо срочно ею обзаводиться. Действительно, квартиры в Берлине стоили сущие гроши: за 20 тысяч дойчмарок можно было приобрести огромную квартиру, пусть запущенную, но дело в метрах, так вот - квартиру почти двести метров площадью можно было заполучить почти даром. А если говорить о пригородах Берлина, Потсдаме, например, то прекрасный дом начала ХХ века предлагался за 10 тысяч марок. Конечно, ремонт стоил бы столько же. И что? Ханнелоре оказалась понятливой. Взяла кредит в банке (все благодаря своей профессорской должности) и стала владельцем серьезной недвижимости: трех огромных квартир в Митте, самом центре Восточного Берлина, и полуразрушенной виллы на Ванзее, прекрасном озере, относившемся в прежние времена к Западному
Берлину. Именно там, на Ванзее, выросли ее родители. При возведении Берлинской стены это озеро стало фигурировать в родительских рассказах как прекрасное воспоминание о детстве. И вот - мечта превратилась в реальность. Ханнелоре, полностью погруженная в работу и непрекращающиеся ремонты своих владений, как-то упустила из виду мужа, который, как ей показалось, совершенно неожиданно и без видимых на то причин подал на развод и через год женился на молодой украинской девушке из Винницы. При разводе одна из купленных Ханночкой квартир досталась мужу. Остальное удалось отстоять. Она очень долго приходила в себя, все спрашивая Викторию, что она не так делала в своей жизни и почему можно вот так вот бросить человека, с которым прожита вся жизнь и рождено двое прекрасных сыновей. Что могла ей ответить подруга? Жизнь устроена непонятно, несправедливо, необъяснимо. Карабкаешься-карабкаешься, а потом тебя - раз!- и щелчком сбивает с ног неведомая сила. И чего делать? Вставать и дальше карабкаться. Ведь так? Сыновьям отдала Ханночка одну из двух оставшихся квартир и зажила как барыня одна в своих прекрасных
стенах. Вполне благополучно зажила. Казалось бы. Но стала ее одолевать жуткая тоска. Приступами. И во время приступов вся жизнь казалась прожитой зря, все усилия - тщетными, весь мир вокруг - раздробленным, жалким и ненастоящим. «Гормональное»,- определил врач и прописал гормонозамещающую терапию. А все равно. Тоска возвращалась.
        И вдруг пришло спасение. Поступило предложение отправиться в Москву преподавать немецкий язык в одном из лучших университетов города. И Ханночка ухватилась за это предложение, как за подарок судьбы. Ей оплачивалась съемная квартира, зарплата была просто замечательная (платило геманское правительство), и к тому же Ханнелоре попадала в атмосферу юности, молодости, в любимый город, к дорогим ей людям. Викторя тоже была счастлива. Она немедленно нашла подруге квартиру в своем же доме. Они зажили душа в душу. Зимой ходили на лыжах. Весной вместе выезжали под Москву на дачу: копать грядки, сажать лук, чеснок, салат, укроп, петрушку и даже - чисто символически - картошку. Чтоб свое! Летом, бывало, Виктория даже выбиралась к Ханночке на Ванзее, с внуками. Ханна упорно занималась с Алешей и Зайкой немецким языком, не беря за это никакого вознаграждения. Виктория в пятьдесят пять стала пенсионеркой, а Ханна жила по своим немецким законам, ей до пенсии было еще далеко. Виктория, уйдя на заслуженный отдых, стала успешно репетиторствовать, готовя бедных детей к сдаче глупейших экзаменов. У нее это выходило
отлично. И в какой-то момент подключила она к частным урокам свою немецкую сестру. (Они уже давно называли себя сестрами.) Ханна не ожидала, что частные уроки могут приносить такой доход. Теперь скучать ей было совсем некогда. Она, по собственному выражению, «делала деньги». И весьма успешно. Не зря же говорят: труд - лучшее лекарство.
        Подруги ходили вместе в баню, посещали салоны красоты, ходили друг к другу в гости, из подъезда в подъезд, обсуждали сложные глобальные политико-экономические темы, сводящиеся, по сути, к одной фразе: «Куда катится мир». Иногда, в очень редких, даже - исключительных, случаях они выпивали. И вот тут получалось когда как. Если удавалось соблюсти меру, было просто весело и вспоминалось с юмором. А порой после долгих посиделок в полночь - за полночь приходилось Люше и рассолом отпаивать бравых подруг. Впрочем, происходило это не чаще, чем пару раз за год. Да Вика с Ханной потом долго сокрушенно каялись, как виноватые школьницы. Тоже - картинка, было на что посмотреть. Да и послушать. Ханнелоре на своем грамматически безукоризненном русском с легким, но неисправимым немецким акцентом произносила обычно что-то вроде:
        - Ми не понимаем, зачэм ми это делали, пхавда, Виктохия? Это нам совехшенно нэ нужно! Это вхэдит здоховью! Да, Виктохия?
        Мама Вика послушно кивала на все Ханночкины покаянные тирады, как китайский болванчик.
        Первым признаком того, что подруги затеяли пьянку пьянствовать, было то, что они начинали звать друг друга Александровна и Фридриховна. Обычно откликались на имена, а тут просыпалось в них что-то глубоко исконно-посконное, и переходили собутыльницы исключительно на отчества.
        Потому-то Люша с первых маминых слов определила, что дело у подруг зашло довольно далеко.
        «Я начинаю ненавидеть этот мир!»
        Люша села поближе к Ивану, чтобы он тоже мог послушать маму.
        - Какое у вас горе, мам? Выпиваете с Ханночкой, ну и хорошо. Только не перестарайтесь. Завтра же не выходные. Знайте меру.
        - Люша!- довольно трезвым голосом откликнулась мама.- Люшенька! Я зря не буду произносить слово «горе», пойми. Но то, что Фридриховна сейчас рассказала, я иначе, как горе, расценивать не могу.
        - Господи Боже ты мой!- простонала Люша.- Так скажи, что случилось и чем помочь. Бежать к вам? Хотя куда я побегу? У меня дети только уснули.
        - Бежать к нам не надо, доченька. Уже ничего не изменишь. Мы живем среди фашистов. И это - наше главное горе. И что делать - не знаю.
        Фридриховна что-то подсказывала Александровне, но Люша не могла разобрать, что именно.
        - Эх вы,- сказала им Люша,- такую новость хотела вам рассказать, а вы!
        - Говори, чего уж,- грустно согласилась Александровна.
        - Нет, по телефону не буду. Тем более вы в таком состоянии обе.
        - Мы в хорошем состоянии, Люш,- вздохнула мама.- Просто у нас тоже - рассказ не телефонный.
        - А давайте я за вами сейчас приеду и к нам привезу,- встрял Иван.- Время еще детское, посидим часок, все новости обсудим.
        Люша энергично закивала, показывая большой палец, здорово, мол, отличная идея.
        Александровна и Фридриховна без возражений приняли это предложение. Им, видимо, надо было кому-то поведать о своем настоящем горе. А Люше с Иваном требовалось рассказать о собственном счастье. Удачно как совпало!

* * *
        Обуваясь в прихожей, Иван улыбался.
        - Ты чего?- удивилась Люша.- У них же там горе какое-то. А тебе смешно.
        - Горе? Не думаю. А вот скажи: у меня теща - скрытый алкоголик?- в голосе Ивана звучали гордость и некоторый непонятный восторг.
        - Ошибаешься,- отвергла его предположение Люша.- Не скрытый, а открытый. Только очень редко пьющий.
        - Класс!- оценил Иван. И уже с площадки добавил: - Я за Парнем поднимусь, и мы вместе за тещей сгоняем.
        Слово «теща» он уже второй раз произносил с нескрываемым удовольствием.
        Вернулись все вместе, удивительно быстро. Парень, шумно отряхнувшись, разлегся в холле на ковре, всем своим видом показывая, что отсюда он в ближайшее время никуда не двинется. Ни под каким видом.
        Мама выглядела вполне достойно. А у Ханночки явно глаза были на мокром месте. Такой расстроенной Люша ее никогда и не видела.
        Прошли в гостиную, чтобы не разбудить спящих детей.
        - Какое у вас горе, можете уже наконец сказать?- приступила к расспросам встревоженная дочь.
        - Выпить хотите?- вмешался Иван.
        - Да, выпить надо,- кивнула мама.- Много мы не будем, а немного - точно надо.
        - Все просто,- изрекла Ханнелоре, не дожидаясь выпивки.- Я начинаю ненавидеть этот мир. Только и всего.
        Иван принес коньяк, шампанское и белое вино.
        - Что будете?
        - Мы коньяк дома пили, наливай коньяк,- распорядилась Александровна.- Давай, Ханночка, расскажи им. И не горюй. Прорвемся.

* * *
        Дело обстояло так. Два года назад Виктория Александровна занималась подготовкой одного чудесного мальчика к выпускным экзаменам. Мальчик был во всех отношениях чудесный: из семьи очень богатого человека (она ненавидела слово олигарх, поэтому говорила по старинке: очень богатый - разве этого мало?), прекрасно воспитанный, очень способный, хваткий. Семья - выходцы с Кавказа. Поэтому, не уставала восхищаться Виктория, мальчик на с а м о м д е л е умеет себя вести: со старшими почтителен, говорит, только когда спросят, слушает внимательно, вопросы задает только по делу, к урокам всегда готов. Не ученик, а мечта.
        Через месяц занятий папа мальчика поинтересовался, нет ли у Виктории Александровны хорошего, вернее, отличного преподавателя по немецкому языку. Конечно, лучше Ханночки преподавателя представить было трудно. Мало того, что доктор наук, так еще и настоящая немка, говорящая к тому же на русском, как на родном. Виктория на всякий случай сказала, что не уверена, согласится ли доктор наук заниматься с простым школьником. В результате этого сомнения предложенная сумма оплаты уроков оказалась просто неприлично весомой. Ханнелоре взялась заниматься и нахвалиться не могла на ребенка. Он начинал почти с нуля: педагоги до встречи с Ханночкой были у него не особо квалифицированные. А тут он сделал поразительный рывок: через два месяца занятий заговорил на чужом языке, да еще на таком непростом, как немецкий. Конечно, ошибки пока допускал, но произношение, но словарный запас, но тяга к знаниям - все это приводило Ханнелоре в восторг.
        И вот ребенок блестяще закончил школу, поступил в один из лучших вузов Москвы. И Виктория, и Ханна удивились: почему при таких материальных возможностях не поехать бы учиться в Лондон или Берлин, или… Таких «или» можно приводить до бесконечности. Однако у родителей имелся иной стратегический план: сначала красный диплом в России, потом аспирантура в Оксфорде (к примеру, тут еще не все было решено). Они прочили своему сыну серьезное политическое будущее. Поэтому все в его анкете обязано было выглядеть красиво, достойно, патриотично.
        Тоже правда. В услугах Виктории после поступления в вуз уже, понятное дело, не нуждались. С ней очень по-хорошему распрощались, подарили ценный подарок, сказали много добрых слов. А вот немецкого профессора попросили еще несколько лет поучаствовать в совершенствовании знаний молодого человека. Да Ханнелоре только рада была. Она привязалась к умному ученику, живо интересующемуся ее родной страной, ее искусством, литературой, философией, историей. У них даже сложилась традиция: после того, как истекало время урока, они еще минут сорок общались на немецком. Ханночка за временем не следила, ей вопросы юноши доставляли удовольствие. К тому же при таких гонорарах следить за временем было бы даже как-то неудобно.
        Закончилась первая в жизни студента-отличника сессия. Наступили каникулы. Все разъезжались, кто куда. Ханнелоре, естественно, полетела домой. А сегодня состоялось у них первое занятие после каникул. Все, как обычно. В конце урока Ханночка вручила мальчику подарок: книгу-бестселлер, которую все в Германии читают и обсуждают. Пусть будет в курсе культурной жизни страны изучаемого языка. Тут же состоялась традиционная беседа о том о сем. Заговорили о каникулярных впечатлениях. Мальчик, конечно же, летал на горнолыжный итальянский курорт. А Ханнелоре рассказала о том, с каким удовольствием проводила время в своей вилле на Ванзее. Ученик о Ванзее не знал ничего и спросил, есть ли там какие-то достопримечательности помимо природных красот.
        Ханнелоре, разумеется, начала с вдохновенным энтузиазмом рассказывать об огромном озере к западу от Берлина и о том, что связано с именем этого озера, если говорить о культуре и истории Германии. Каждый немец знает, например, что такое Ванзейская конференция.
        - Слышали ли вы об этом?- поинтересовалась Ханнелоре у ученика. Разговор, естественно, велся на немецком, ей приходилось время от времени контролировать, все ли понял ее собеседник.
        - Нет, я ничего не слышал о Ванзейской конференции,- отозвался ученик,- расскажите, пожалуйста.
        Ханнелоре начала нелегкое для нее повествование. У каждого немца, даже рожденного много позже войны, сидит в душе боль и стыд за прошлое своего народа. С детских лет узнает ребенок о позоре нацизма и о том, что это не должно повториться. Маленькие берлинские жители, видя перед подъездом своего дома, среди брусчатки мостовой, латунные таблички с именами, знают: это имена и даты жизни тех людей, которые во времена Третьего рейха жили в этом доме и были вывезены и убиты из-за своей национальности. Есть подъезды, у входа в которые имеется лишь (лишь!) одна латунная вставка. Один человек. А есть - десять, четырнадцать, пятнадцать! Жильцы целого подъезда прекрасного старинного дома были уничтожены из-за преступной политики Гитлера и его соратников.
        Ханнелоре росла в ГДР. Там не так часто говорили о гитлеровских временах. Да, это не должно повториться, но - мы - другие немцы! Мы строим коммунизм вместе с другими странами социалистического лагеря. Мы - против нацизма. Все казалось простым и ясным. Когда Германия объединилась, Ханнелоре почувствовала разницу. О многом в Западной Германии говорили открыто и без недомолвок. И на нее, взрослую, обрушились страшные факты и безысходное чувство стыда.
        И вот сейчас она написала для ученика название озера - Grosser Wannsee, чтобы он потом, желая расширить информацию, без труда нашел искомое в Интернете обозначение.
        - В январе 1942 года на этом озере, на прекрасной, стильно обустроенной вилле Марлир, состоялось тайное совещание, собрались самые главные функционеры Третьего рейха и национал-социалистической партии, чтобы обсудить важнейшую для них тему: окончательное решение еврейского вопроса,- рассказывала Ханнелоре.- Гитлер поставил задачей избавить Европу от евреев. И вот решали, как это будет делаться. Конечно, и до этого евреев депортировали в «трудовые», как они их называли, лагеря, а на оккупированных территориях уже было уничтожено более миллиона евреев, но все это в целом вопроса не решало.
        Итак, на вилле Марлир собрались, так сказать, сливки тогдашнего Третьего рейха, министры, генералы, хорошо образованные люди. И эти люди приняли план выселения евреев Европы на восток в трудовые лагеря, где те постепенно вымерли бы. В протоколе этого собрания говорилось о каторжных условиях, которые должны быть созданы для обитателей концлагерей, вследствие которых, «надо надеяться, большинство умрет».
        Каждый участник этого совещания получил копию протокола, в котором, помимо всех остальных деталей планируемого истребления, указывалось окончательное число еврейского населения Европы, которое подлежало уничтожению: 11 миллионов человек.
        Когда крах Третьего рейха был уже близок, все участники той встречи уничтожили свои копии протоколов, но одна уцелела, поскольку ее владелец, не успев избавиться от нее, сам попал в лагерь.
        Итак, эта встреча и получила позднее название Ванзейской конференции. А сейчас на вилле находится Мемориальный центр холокоста.
        Но это не все достопримечательности Ванзее.
        Есть, к примеру, популярная вилла Либермана.
        - Вы слышали о художнике Максе Либермане?- на всякий случай уточнила Ханнелоре.
        Получив отрицательный ответ, она продолжила свое повествование:
        - Макс Либерман - один из лучших немецких художников, он был одним из главных представителей импрессионизма за пределами Франции. Вы знаете французских импрессионистов?- уточнила она.
        - Конечно,- кивнул ученик.
        - Макс Либерман был очень популярен в Германии и как портретист, и как пейзажист. Он руководил Прусской академией художеств, но в 1933 году, за два года до смерти, подал в отставку из-за вмешательств национал-социалистов в сферу искусства. Он написал в заявлении об отставке, что убежден, что искусство не может иметь ничего общего с политикой и происхождением. Да, я забыла сказать, что по происхождению Макс Либерман был евреем.
        Так вот, о вилле. Он построил ее в начале ХХ века, чтобы больше времени проводить на природе. Там очень красиво: берег озера, невероятные закаты, дивный розовый сад, вековые деревья. В последние годы жизни Макс Либерман на вилле не бывал. Он безвылазно находился в своей берлинской квартире и говорил: «Я живу исключительно из ненависти. Я больше не смотрю в окно этой комнаты, я не хочу видеть новый мир вокруг меня». После смерти Либермана нацисты принудили его вдову Марту (она была, кстати, очень красивой женщиной, сохранилось много ее портретов кисти не только мужа, но и других художников), так вот - нацисты принудили Марту продать их прекрасную виллу и сделали там представительство Почты Германии, а потом госпиталь.
        Я часто там бываю, там сейчас музей, гуляю в розовом саду, вдоль озера и всегда с болью думаю о Либермане и его жене. Ее мне особенно жалко. Ей пришлось покончить с собой в еврейской больнице в Берлине, чтобы не попасть в концлагерь Терезиенштадт, приняла большую дозу снотворного и не проснулась. Мужу ее повезло гораздо больше, он умер своей смертью, в собственном доме, наверное, даже не представляя, до каких адских замыслов способны дойти правители Третьего рейха.
        На этом Ханнелоре закончила свой рассказ о достопримечательностях Ванзее. Ученику пора было уходить.
        - Все ли вам было понятно?- спросила она юношу для порядка, хотя была уверена, что он понял все, ведь она старалась говорить просто и внятно.
        - Да, да,- сказал любимый ученик,- все ясно. А скажите, пожалуйста, могу ли я вас спросить: вы - стопроцентная немка?
        Ханнелоре удивилась вопросу, но ответила утвердительно.
        - Тогда вы, возможно, меня поймете,- продолжил отличник.
        - Я постараюсь,- улыбнулась Ханночка, совершенно не ожидавшая услышать то, что через секунду предстояло ей услышать.
        - Я, знаете, жалею, что у Гитлера - не получилось,- сказал студент.
        - Что - не получилось?- не поняла Ханнелоре.
        - Не получилось с евреями.
        Ханнелоре подумала, что ослышалась. Решила, что мальчик не сумел правильно сформулировать свою мысль. И переспросила по-русски:
        - Возможно, я плохо вас поняла? Вы жалеете, что Гитлер не осуществил свои планы уничтожения?
        - Да!- последовал уверенный ответ.- И я вам сейчас обосную…
        Удар Ханна получила в самое сердце. Как пуля вошла. Ей было на самом деле очень больно. И не закричать, не заплакать. И еще. Она вдруг почувствовала себя будто в машине времени. Машина эта перенесла ее в начало сороковых годов двадцатого века. Она разговаривает с юношей, и тот уверенно и спокойно перечисляет ей причины, по которым целый народ должен быть стерт с лица земли. Только тем юношам полагалось быть светловолосыми и голубоглазыми. А этот, перед ней, почему-то был кареглаз, темноволос, смугловат. Красив - безусловно. Хорошо откормлен, физически крепок, образован… Но - вряд ли умен. Совершенно не понял, с кем можно говорить на такие темы, а с кем - исключено. Почему-то выбрал ее себе в союзницы. Думает, что немцы так и остались в глубине души убийцами, уничтожителями.
        - Стоп.- Ханна встала из-за стола.- Я категорически отказываюсь продолжать подобную беседу, тем более в таком ключе, как вы это пытаетесь сейчас сделать. В настоящий момент я живу и работаю в России, но я гражданка ФРГ, и я всегда буду соблюдать наши законы. Одобрение холокоста - уголовное преступление.
        Ханнелоре говорила по-русски, четко и внятно.
        - Мне кажется, что и в России подобные высказывания по закону преступны. Я не знаю, как здесь работает этот закон, но надеюсь, что работает. Наша беседа была частной, приватной. Поэтому дальше этих стен она не пойдет. Но в общении нашем я ставлю точку. Давайте попрощаемся.
        Молодой человек, представьте только, совершенно не ожидал такого поворота событий! Он был потрясен! Он не верил собственным ушам. Он, уходя, спросил, когда у них состоится следующее занятие!
        - Вы так и не поняли? Ни-ког-да!- отчеканила Ханнелоре по-русски.
        Она больше не собиралась ничему учить молодого негодяя.
        Он ушел в недоумении.
        Позже позвонил его отец. Предложил повысить гонорар. Объяснил, что сын еще глуп. Надо бы простить по молодости. Ханнелоре пришлось снова сказать о законах Германии и категорическом отказе от дальнейших занятий.
        А потом Ханночка уже не выдержала и побежала в соседний подъезд к Вике. И там долго плакала.
        Плакала Ханна и сейчас, у Люши дома, постоянно повторяя, что не хочет, не может быть свидетелем и современником того, что происходит здесь и сейчас.
        - Да кто ж хочет!- восклицала Виктория Александровна.- Кто хочет! Да только разве у нас есть выбор?
        - У нас есть выбор! Есть выбор!- повторяла Ханна.- Выбор молчать - или не молчать. Выбор позволять - или не позволять. И еще, просто знайте: вы привыкли тут, внутри страны, учитывать, кто русский, кто чукча, кто чеченец, дагестанец, якут. Но для всего остального мира вы все - русские! Потому что - из России. Вот в Бостоне устроили взрывы во время марафона, да? Вы говорите: мы здесь ни при чем, это чеченцы. Но для всего мира - это устроили русские! Понимаете? Вам надо что-то делать, чтобы потом не было так стыдно за свой народ. Даже если вы его не считаете своим.
        - Это они нас своими не считают. Приезжают с ненавистью, устанавливают свои дикие правила. А если мы пытаемся сопротивляться, убивают. Или заявляют в полицию, что их обидели. Разве ты этого не знаешь, Ханна?- с горечью произнесла Люша.
        - Знаю. Я читаю все новости. Я в курсе всего. И у меня иногда такое чувство… Как перед грозой. Страшное напряжение. Я еще вот о чем думаю. Все спрашивала себя: почему люди, когда нацисты пришли к власти, не убегали? Ну, допустим, протестовать не каждый мог. Это страшно, это огромный риск. И на риск осмеливаются лишь единицы, герои. Их история потому и помнит потом, что они выделились чем-то, преступили через свой страх. Но вот - убежать? Почему евреи видели, что началась травля, но не бежали? Вот сейчас я вижу своими глазами, как это бывает. Ведь на нашей земле, в Германии, до Гитлера такого не было, чтобы целый народ правительство решило уничтожить! И такое людям в голову не приходило! Кстати, в тридцатые годы, когда Гитлер только к власти пришел, многие евреи (они же были немецкими гражданами, любили свою страну, культуру, чувствовали некоторое унижение страны по итогам Первой мировой), так вот эти евреи очень даже надеялись на Гитлера, что он, наконец, наведет порядок, что стабильность установится в стране. Потом еще вот что. Каждый жил в своем мирке. Работа, семья, дом, дети. Многие жили
бедно. А ведь чтобы бежать, нужно хоть какие-то деньги иметь. Ну, люди и думали: ничего, как-нибудь пересидим, потихоньку. Мы никому вреда не делаем, мы законопослушные, мы честные, с соседями у нас отличные отношения. Переждем трудные времена. Все-таки тут дом, родина, налаженный быт. Такие резоны. С точки зрения обычных человеческих норм, они были даже правы. С точки зрения гитлеровских правил, они оказались в ловушке, из которой выход был только один: газовая камера.
        История должна чему-то учить? Как вы думаете?
        Я была уверена, что должна. А теперь вижу, что ничему она не учит. Если такие, как этот наш с тобой, Виктория, блестящий ученик, придут к власти (а это вопрос нескольких лет, всего лишь!), то что делать? Вы об этом думаете? На кого начнутся гонения? Ведь не на евреев на этот раз! У вас есть предположения?

* * *
        На несколько мгновений воцарилась тишина.
        - Мы есть, мы не слабаки, мы знаем, кто в доме хозяин,- прервал общее молчание Иван.- И - да - у нас характер такой. Мы долго запрягаем. Порой слишком долго и незаметно для постороннего глаза и чужого чутья. Тоже ведь из истории известно, верно? Но едем потом очень быстро! Источник знаний - все та же тысячелетняя история. Не будем сейчас нагнетать обстановку. Будем жить. И знать, что мы - нужны, что нам есть что отстаивать, кого защищать. Вот примерно так.
        - Молодец, Иван,- восхитилась Виктория Александровна,- времена непростые. Но если духом падать, Ханночка, совсем сил не останется. В конце концов - мы не из трусливых.
        - Я знаю,- улыбнулась Ханна.- Но - вот послушайте. Если вдруг что… На моей вилле на Ванзее места хватит всем вам. Вы - моя семья!
        - Да ну тебя,- фыркнула Виктория,- еще чего! Быть в роли беженки… Не приведи господь.
        Разговор этот мог бы продолжаться до бесконечности. Иван пошел на кухню, достал из холодильника шампанское.
        - Смотрите, что я принес!- гордо показал он темную бутылку «Вдовы Клико» прекрасным дамам, собравшимся в гостиной.
        - Красиво жить не запретишь,- задорно произнесла довольная Виктория.- Что празднуем?
        Вот ведь проницательная какая! Сразу догадалась: раз шампанское, значит - что-то хорошее произошло!
        - Я, собственно, хотел вам объявить и с вами отметить нашу радость. Я скажу маме и Ханнелоре, да, Люша?- начал Иван.
        Люша кивнула, засияв.
        Иван снова метнулся на кухню, принес длинные узкие «шампанские» бокалы из тонкого стекла, бесшумно открыл бутылку…
        - Дорогие наши все! Сегодня у нас с Люшей праздник! Счастливый день! Мы решили пожениться!- произнес он торжественно.
        - Опаньки,- разочарованно протянула Виктория Александровна,- так вы ж уже сколько месяцев женатые!
        - Это было ради Лешика, мам, ты же знаешь!- упрекнула Люша.- А сейчас - по-настоящему.
        - То есть - вы до этого?.. Вот это да!- пораженно прошептала мама. И вдруг, словно воспрянув духом, радостно воскликнула: - Тогда ура! Горько! И я - я счастлива! Вот и все!
        - Поздравляю вас, мои дорогие!- растроганно говорила Ханнелоре.- Желаю вам… Желаю, чтобы у вас были дети. И чтобы все вы были сильными, добрыми… Как сейчас!
        После бутылки шампанского гостьи заметно осоловели. Иван предложил им переночевать у него: всего-то этажом выше подняться.
        - И вообще,- сказал он,- вы, Виктория Александровна, перебирайтесь в этот дом жить, на восьмой этаж. Отсюда котлеты легче внукам носить. И борщ. А мы с женой тут будем, да, Люша?
        - Решение мужа - закон,- подняла она на него сияющие глаза.
        - А что? И перееду! Только ко мне ученики туда ходят.
        - И пусть сюда теперь ходят. Кому они мешают?
        - А мою - сдадим тогда!- сразу замечтала практичная теща.- И Люша не будет работать, станет с детьми сидеть. Это же огромный труд.
        Распорядилась.
        - Мамочка, спокойной ночи! Утро вечера мудренее! Спите хорошо, пусть вам снятся добрые сны.
        Гостьи расцеловались и отправились на боковую.
        Долгий день закончился. Особенный, счастливый день. Все равно, что бы там ни было - счастливый.
        Покой
        Наконец они остались одни. Заглянули к детям. Те спали, как и положено в раннем детстве, крепко и самозабвенно.
        В спальне Иван обнял Люшу.
        - Я о тебе мечтал,- шепнул он.- Долго мечтал.
        - И я о тебе.
        - А почему молчала?
        - Мы же соблюдали договор, ведь так?
        - А теперь…
        - Теперь все по-настоящему.
        И все было по-настоящему. Нежно, бесстрашно, открыто, безжалостно, трепетно, самозабвенно.
        Они так и лежали обнявшись, не желая расставаться, разделяться, даже на самую чуточку.
        - Ты спи,- шепнул Иван.- Спи, сколько хочешь. Я все равно рано утром проснусь. Я их соберу, развезу, куда надо.
        - Какое счастье,- отозвалась Люша.- Мне кажется, после этой ночи у нас будет ребенок.
        - Прямо так, с первого раза?
        - А почему нет? Прямо так. Увидишь.
        Она уже потихоньку задремывала, совершенно счастливая, зная, что утром она проснется, а Иван будет рядом. Или не будет? Он же детей повезет? Тогда надо будет проснуться до него. Из принципа. Чтоб он был рядом. Чтоб убедиться окончательно, что все это так и есть, а не показалось.
        - Знаешь, я навсегда твой. Ваш,- сказал вдруг Иван.
        Люша услышала его уже сквозь сон.
        - А давай без навсегда, а?- жалобно попросила она. Она боялась этого ненадежного слова.
        - Нет, не давай. Будет так, как я сейчас сказал. Навсегда.

* * *
        И дальше… Дальше мы ничего не услышим и не узнаем.
        Дальше только шорох листвы и шелест воды. Дыхание времени.