Однажды вечером в Париже Николя Барро
        Азбука-бестселлер
        Ален Боннар, владелец «Синема парадиз», крохотного кинотеатра вПариже, показывает фильмы длянебольшого круга постоянных посетителей. В«Синема парадиз» царит атмосфера старого кинематографа — это зачарованное место, потерявшееся вовремени, гдесходятся мечты ивоспоминания. Каждую среду вкинотеатр приходит милая застенчивая девушка поимени Мелани ивсегда садится всемнадцатом ряду. Однажды Ален приглашает ее наужин ивлюбляется внее безпамяти… Через несколько дней жизнь Алена круто меняется, егозахватывает сумасшедший водоворот событий, которые случаются только вкино. Всеэто моглобы стать чудесным подарком судьбы, еслибы небесследное исчезновение Мелани…
        Роман печатается впервые нарусском языке.
        Николя Барро
        Однажды вечером вПариже
        Nicolas Barreau
        EINES ABENDS INPARIS
                Original title: EINES ABENDS INPARIS
        First published inGermany byThiele Verlag
        This agreement byarrangement with SalmaiaLit
        
                        

* * *
        Чтобы ты вжизни ниначинал — все делай слюбовью.
Изфильма «Новый кинотеатр „Парадизо“»
        1
        Однажды вечером вПариже, спустя год, наверное, после того, каквновь открылся «Синема парадиз», ировно два дня, какя впервые поцеловал девушку вкрасном плаще и, отволнения теряя голову, ждал нашей новой встречи, — случилось нечто невероятное. Событие, перевернувшее всю мою жизнь ипревратившее мой крохотный кинотеатрик взачарованное место — место, гдесошлись мечты ивоспоминания, гдегрезы вдруг стали явью.
        Вомгновение ока я сделался персонажем истории, прекрасней которой неможет быть ниодин кинофильм. Меня, Алена Боннара, что-то подхватило, сорвав спривычной орбиты, ибросило вкруговорот величайшего приключения всей жизни.
        «Ты — человек периферии, созерцатель инаблюдатель, тыпредпочитаешь держаться подальше отцентра событий, — сказал мне однажды Робер идобавил: — Даладно, чепуха, недумай обэтом».
        Робер. Во-первых, мойдруг. Во-вторых, астрофизик иможет порядком проесть плешь, когда законы астрофизики начинает примеривать кобычной жизни.
        Ивдруг я перестал быть только наблюдателем иочутился всамом центре непредвиденных, бурных, умопомрачительных событий, откоторых захватывало дух ивременами мутился рассудок. Судьба преподнесла мне подарок, я, потрясенный, принял дар, ноприэтом чуть непотерял навсегда женщину, которую полюбил.
        Втот вечер я вышел после ночного сеанса наулицу иогляделся: мостовая блестела отмороси икак-то нерешительно отражала свет фонаря, — хорошо помню, чтоуменя небыло даже слабого предчувствия всех этих событий.
        Немог я знать иотом, чтовмоем кинотеатре «Синема парадиз» прячется разгадка тайны, откоторой зависело все мое счастье.
        Яопустил решетку надвери, потянулся, вдохнул полной грудью. Дождь уже перестал, лишь слегка моросило. Воздух был мягкий, пахло весной. Яподнял воротник, прошел шага два итут вполумраке вдруг увидел маленького тщедушного человечка всветлом тренчкоте ирядом сним белокурую даму, егоспутницу. Онистояли невдалеке, мужчина слюбопытством разглядывал мой кинотеатр.
        —Hi![1 - Привет! (англ.)] Скажите, этовы хозяин кинотеатра? — Американский акцент, егонисчем неспутаешь. — Great film, bytheway[2 - Между прочим, отличный фильм (англ.).]. — Мужчина пальцем показал настеклянную витринку, свосхищением уставясь начерно-белый плакат — рекламу фильма «Артист». Старомодная неторопливость этой картины, снятой встилистике немого кино, просто потрясла зрителей, особенно вНовом Свете.
        Вответ я кивнул, асам подумал: «Ага, сейчас даст мне свой фотоаппарат ипопросит щелкнуть их вдвоем нафоне витрины моего кинотеатра — положим, несамого старого вПариже, новсе-таки одного изтех маленьких, старомодно-нафталинных, плюшевых, которым внаши дни, увы, грозит вымирание». Итут этот тщедушный коротышка, приветливо глядевший наменя через круглые роговые очки, подошел ближе. Мнесразу показалось, чтоя откуда-то его знаю, воттолько откуда?
        —Намбы очень хотелось кое очем поговорить свами, мсье…
        —Боннар. Ален Боннар.
        Онпротянул руку, япожалее, всееще слегка недоумевая:
        —Мынезнакомы?
        —Нет-нет. Думаю, нет. Anyway… nice to meet you, Monsieur Bonnard[3 - Неважно… Радпознакомиться, мсье Боннар (англ.).]. Мне…
        —О! Авы непотомок знаменитого Боннара? Художника? — Блондинка выступила изтени, весело блеснули ее голубые глаза.
        Авот ее лицоя, совершенно точно, видел нераз. Да,да, конечно видел…
        Через секунду я все понял. Ипрежде чем американец вбежевом тренчкоте договорил, яуже знал, ктоэто, кого я вижу перед собой.
        Небыло ничего удивительного втом, чтоя вытаращил глаза и, оторопев, выронил связку ключей. Такие вещи случаются вснах, ноневреальной жизни, каксказал вподобной ситуации тот неочень-то решительный парень, продавец измагазинчика путеводителей вфильме «Ноттинг-Хилл». Только громко звякнувшие отротуар ключи, этот вполне реальный звук убедил меня втом, чтовсе происходит вдействительности. Какойбы фантастической никазалась эта встреча.
        2
        Самые прекрасные послеполуденные часы моего детства — те, которые я проводил сдядей Бернаром. После уроков одноклассники договаривались встретиться нафутбольной площадке, илишли куда-нибудь слушать музыку, илиприставали ксимпатичным девчонкам, дергали их закосички, ивсе такое, яже совсех ног мчался вниз поулице Бонапарта, бежал, пока впереди непоказывалась Сена: тутя поворачивал заугол, потом еще раз поворачивал, адальше летел поузенькой улочке, накоторой стоял дворец моих грез — «Синема парадиз».
        Всемействе нашем, Боннаров, дядюшка Бернар был вроде паршивой овцы, всеродственники получили образование истали юристами либо чиновниками администрации, аон был владельцем «Синема д’арт», крохотной киношки, иничем серьезным незанимался — смотрел ипоказывал фильмы, хотя ктоже незнает, чтокино только попусту морочит людям голову, онет, этонереспектабельная профессия! Родителей немного удивляла моя дружба состранноватым дядюшкой: старый холостяк, вшестьдесят восьмом, когда нагрянул «Парижский май», онвместе сбунтовавшими студентами икиношниками, воглаве которых был знаменитый Франсуа Трюффо, ходил надемонстрации протеста, вызванные решением министерства культуры закрыть Французскую синематеку[4 - Французская синематека — крупнейший вмире архив фильмов иразличных документов, связанных скинематографом, основан в1936г., находится вПариже.], ивте дни часто даже ночевал напотертом красном диванчике всвоем зрительном зале. Ноучился я хорошо, даивнестен школы никаких нареканий невызывал, такчто родители спокойно отпускали меня кдядюшке. Они, конечно, думали, чтомое ненормальное увлечение кинематографом
однажды само собой пройдет.
        Я-то какраз так недумал. Вкинотеатре надстаромодной будкой кассира висел плакат — крупные фотоснимки, лица великих режиссеров инадпись: «Lereve est realite» — «Мечта — это реальность». Нравилось мне здесь необычайно. Ато, чтокино изобрел француз Луи Жан Люмьер, меня восхищало.
        «Дядя Бернар! Вотэто да! — вопил я ввосторге, хлопая владоши. — Онже перенес свет наэкран, аего исамого зовут „Свет“[5 - Lumiere — свет (фр.).], этоже здорово!»
        Дядя Бернар смеялся ибережно устанавливал впроектор одну избольшущих бобин, какие вте времена еще неперевелись вкинотеатрах, техбобин, чтокрутились ваппарате итысячи отдельных мгновений сплавляли вединое целое, великое, волшебное целое. Мнеэто казалось тогда самой настоящей магией.
        Ядействительно ощущал глубочайшую благодарность мсье Люмьеру заего изобретение и, думаю, вмоем классе только я один знал, чтосамый первый вмире кинофильм, снятый в1895году ипродолжавшийся всего-то шестьдесят секунд, запечатлел прибытие поезда навокзал вЛа-Сьота. Язнал ито, чтофранцузское кино глубоко импрессионистическое, такова его душа. Этоснова иснова повторял дядя Бернар. Разумеется, янеимел понятия отом, чтозначит «импрессионистическое», нонесомневался — это что-то чудесное.
        Шловремя, ивот однажды мадам Балан, учительница истории искусства, повела наш класс вгалерею Жё-де-Пом, гдетогда еще висели полотна импрессионистов, которые потом перенесли нанабережную Орсе, вздание бывшего вокзала. Среди напоенных светом ивыписанных нежными крапинками пейзажей я вдруг увидел картину, накоторой был изображен черный, изрыгающий клубы белого дыма паровоз, подъезжающий ккрытому перрону перед вокзалом[6 - Очевидно, речь идет окартине Клода Моне «Вокзал Сен-Лазар» (1877).].
        Ядолго смотрел наэту картину, и, кажется, именно тогда я понял, почему говорят, чтофранцузское кино «импрессионистическое». Потому что оно, подумалосьмне, как-то связано сприбывающими поездами.
        Дядя Бернар развеселился иудивленно поднял брови, когда я изложил свою теорию, однако подоброте душевной нестал учить меня уму-разуму, дабы избавить отзаблуждений.
        Вместо этого он показалмне, какобращаться скинопроектором, иобъяснил, чтонадо жутко внимательно следить, чтобы целлулоидная лента независала надсветовым лучом.
        Однажды мы вместе сним смотрели фильм «Новый кинотеатр „Парадизо“», ивот тогда я сообразил наконец, чтодядюшка, собственно, имел ввиду. Шедевр итальянского кино был одним излюбимых фильмов дядюшки, — вероятно, оникинотеатр свой назвал вего честь, махнув рукой нато, чтоэто нефранцузский фильм симпрессионистской душой. «Дляитальянского фильма, вобщем-то, недурно, а? — проворчалон, незабыв опатриотизме, ноиневсилах сдержать чувства. — Да,надо признать, этиитальянцы тоже кое-что умеют…»
        Ятолько кивнул — я все еще глубоко переживал трагическую судьбу старого киномеханика, который ослеп вовремя пожара вкинотеатре. Иконечно, явоображал себя малышом Тото, хотя мама никогда небила меня, если я тратил все свои карманные деньги накино. Дая ничего инетратил, ведь удядюшки Бернара я мог бесплатно смотреть самые прекрасные фильмы, между прочим ите, смотреть которые одиннадцатилетнему мальцу определенно было рановато.
        Дядя Бернар непризнавал никаких возрастных ограничений, если фильм был «хороший». Ахороший фильм — это значило фильм сидеей. Фильм, трогающий сердца, сочувствующий людям, простым смертным, занятым сложным экспериментом подназванием жизнь. Фильм, дающий им вдорогу мечту, которая может стать дляних поддержкой вжизни, далеко невсегда простой.
        Кокто, Трюффо, Годар, Соте, Шаброль, Луи Маль — они были дляменя вроде хороших знакомых.
        Ядержал кулак, переживая замаленького мошенника вкартине «Внедыхания», явместе сЖаном Маре в«Орфее» натягивал наруки тонкие перчатки ипроходил сквозь зеркало, чтобы вывести Эвридику изцарства теней. Явосхищался неземной красотой белокурой героини фильма «Красавица ичудовище», затаив дыхание, смотрел, какона, держа вруке канделябр спятью мерцающими свечами, шлавверх полестнице, азаней поднималось печальное чудовище. Яв«Последнем метро» вместе севреем Люка Штайнером, директором театра, скрывался отнацистов вподвале, и, сидя там, слышал, какнасцене репетировали, ипонимал, чтожена влюбилась водного изактеров. Ядрался ивопил вместе смальчишками из«Войны пуговиц». Ясходил сума отгоря вместе снесчастным Батистом в«Детях райка», когда тот навсегда терял втолпе свою любовь Гаранс. Меня повергало вужас то, какФанни Ардан в«Соседке», застрелив своего любовника, потом нажимала накурок, приставив пистолет ксвоему виску. Мнеказалась забавной имилой Зази из«Зази вметро» — глазастая девочка сширокой щелью между передними зубами; яхохотал надвыходками братьев Маркс вНью-Йоркской опере ипотешался надсловесными
перепалками вздорных иизобретательных влюбленных парочек вкомедиях Билли Уайлдера, Эрнста Любича иПрестона Стёрджеса, режиссеров, которых дядя Бернар неизменно именовал «эти американцы».
        Престон Стёрджес, объяснил мне дядя, однажды сформулировал золотые правила кинокомедии: погоня — лучше, чемдиалог; спальня — лучше, чемгостиная; приезд — лучше, чемотъезд. Этиканоны комического жанра я незабыл ипоныне.
        У«американцев», разумеется, небыло импрессионизма, каку«нас, французов», авсе-таки их фильмы были ужасно смешные, идиалоги вних отличались отточенностью иостротой, причем остротой совсем иного рода, чемвофранцузских картинах, гдечасто возникает ощущение, какбудто ты тайком подсматриваешь загероями, когда они безконца разговаривают испорят то наулице, товкафе, тонаморском берегу иливпостели.
        Вобщем, можно сказать, чтоктринадцати годам я знал ожизни очень иочень много, даже если своего опыта почти неимел.
        Всемои приятели уже целовались сдевочками, ая мечтал окрасавице Эве Мари Сейнт, которую увидел втриллере Хичкока. Илигрезил ословно сотканной изсвета девочке Полетт из«Запрещенных игр», которая — всамый разгар Второй мировой войны — вместе сдругом, пареньком поимени Мишель, выдумывает свой особый мир инасвоем секретном кладбище ставит кресты намогилах мертвых зверей иптиц.
        Мари-Клер, девочка изнашей школы, напоминала мне маленькую героиню «Запрещенных игр», поэтому я однажды пригласил ее надневной сеанс вкинотеатр моего дяди. Изпамяти начисто улетучилось, какой фильм шел втот день, зато очень хорошо помню, чтовсе полтора часа мы просидели, держась заруки, ия невыпустил руку Мари-Клер, даже когда уменя жутко зачесался кончик носа.
        Фильм кончился, поэкрану поползли титры, итут она крепко прижалась вишневыми губками кмоим губам. Стех пормы, пребывая вполнейшей детской невинности, стали «парой», апотом, когда закончился учебный год, Мари-Клер переехала сосвоими родителями вдругой город, который, помнению взрослых, находился недалеко отПарижа, нодлямальчонки моих лет то был город накраю света и, стало быть, внедостижимой дали. Япротомился несколько недель вглубокой печали ипринял решение когда-нибудь снять фильм, посвященный этой грустной истории.
        Разумеется, ясобирался стать знаменитым кинорежиссером! Иразумеется, нестал. Уступив настояниям отца, яокончил университет поспециальности «экономика предприятий», такбыло решено насемейном совете, ведь надо было, чтобы изменя «что-нибудь получилось». Несколько лет затем я проработал вЛионе, вкрупной компании, которая занималась экспортом роскошных ванн ишикарных бассейнов премиум-класса. Яполучал большие деньги, хотя только начал работать. Родители гордились мной — изих мальчика, вечно витавшего воблаках, все-таки «что-то получилось». Якупил подержанный «ситроен» соткидным верхом, уменя были девушки. Правда, через некоторое время все они бросали меня, сразочарованием убедившись, чтоя совсем некрутой оборотистый делец, закого они поначалу, наверное, меня принимали.
        Янечувствовал себя несчастливым, однако исчастлив небыл… Нооднажды, вжаркий, душный летний день, пришло письмо отдяди Бернара, итут я сразу понял, чтотеперь жизнь моя пойдет по-другому, понял ито, чтовглубине души я остался тем мечтателем, который ссильно бьющимся сердцем сидел втемноте маленького зрительного зала ивтоже время странствовал вдалеких краях имирах.
        Случилось то, чего никто неожидал, даивообще несчитал возможным. Дядя Бернар, которому стукнуло семьдесят три года, встретил женщину своей жизни ирешил вместе сней перебраться наЛазурный Берег, туда, гдетеплынь исолнце круглый год ивсе окрестности икрасоты озарены совершенно особенным светом.
        Уменя екнуло сердце, когда я прочитал несколько строчек, написанных кривоватым дядюшкиным почерком, изкоторых понял, чтодядюшка продает «Синема парадиз».
        «Стой минуты, какя узнал Клодин, — писалон, — мне кажется, чтовсе прежние годы между мной иреальной жизнью стоял кинопроектор.
        Ктознает, сколько мне осталось… Словом, хочу напоследок сам выступить вглавной роли. Номне все-таки грустно, ведь вкинотеатре, гдемы стобой провели столько чудесных вечеров, устроят, чего доброго, ресторан илиодин изэтих новомодных клубов».
        Когда я представил себе, чтостарый кинотеатрик запросто могут превратить невесть вочто, мнесделалось тошно, какбудто я съел какую-то дрянь. Новсамом конце письма дядюшка Бернар спрашивал, нехотелбы я вернуться вПариж истать собственником «Синема парадиз». Ия облегченно вздохнул.
        «Даже еслиты, моймальчик, живешь теперь совсем другой жизнью, тыпо-прежнему остаешься единственным человеком, вком я вижу своего преемника. Утебя ведь еще вдетстве была настоящая одержимость кино, было иотличное, неизменно верное чутье нахорошие фильмы».
        Тутя немог неулыбнуться, вспомнив вдохновенные лекции дяди Бернара. Затем я опять перечитал последние строчки его письма, изадумался, идолго-долго сидел, уставившись насложенный листок, который вдруг начал дрожать вмоей руке, ивследующее мгновение листок раскрылся, двестранички словно разомкнулись, какзеркало в«Орфее».
        «Апомнишь, Ален, какты спрашивал, почему это некоторые фильмы ты любишь больше всех остальных? Сегодня я тебе отвечу. Самый короткий путь ксердцу — это путь через глаза. Никогда незабывай обэтом, моймальчик!»
        Прошло полгода. Ивот я снова вПариже, стою наперроне Лионского вокзала, откуда отходят все поезда южного направления, имашу рукой дяде Бернару, онуезжает сосвоей возлюбленной, Клодин, очаровательной миниатюрной дамой, чьеславное личико все вбесчисленных мелких морщинках отсмеха.
        Ямахал, пока дядин платок, который отважно ивесело развевался наветру, непревратился вмаленькое белое пятнышко. Потом я взял такси искоро вернулся всамое важное место моего детства. В«Синема парадиз», который теперь принадлежалмне.
        3
        Времена нынче такие, чтодалеко непросто руководить кинотеатром сосвоей программой, тоесть таким, вкотором делается ставка нафильмы высокого художественного уровня, аненадоходы отрекламы, кока-колы игромадных ведер спопкорном.
        Люди сегодня, почтивсе, разучились по-настоящему смотреть кино, втечение двух часов жить только фильмом, если внем идет рассказ окаких-то действительно важных вещах, серьезных иливеселых. Ониуже неспособны увлечься инедумать оеде ипитье, ничего нежевать, нетянуть через соломинку колу, хлюпая ипричмокивая.
        Вернувшись вПариж, явскоре наведался водин изгромадных мультиплекс-киноцентров наЕлисейских Полях ипонял, чтомои представления окинотеатре, который требует отзрителей известного почтения, очевидно, сильно отстали отжизни. Помню, втот момент я вдруг почувствовал себя стариком, хотя было мне только двадцать девять лет, довольно-таки старомодным исовершенно чужим среди всей этой публики, шуршавшей пакетами игромко болтавшей.
        Стоитли удивляться, если вкинофильмах сегодня все больше шума идействие развивается какможно быстрее, — ведь вголливудских блокбастерах, экшенах, боевиках, которые ивЕвропе должны находить миллионы зрителей, всерассчитано нато, чтобы перекрыть шум игам, который стоит вкинозалах, исоздатели этой продукции, делая поправку навсе меньшую восприимчивость публики, пускают вход все новые иновые эффектные трюки ифокусы.
        «Агдеже попкорн?» — снова иснова спрашивают зрители, приходя вмое кино. Воттолько напрошлой неделе, помню, толстый мальчуган все дергал заруку мамашу иныл; онипредставить себе немог, чтодва часа надо просидеть вкино — аведь шел «Маленький Николя»! — иприэтом нежевать; мальчишка был прямо-таки внесебя отвозмущения.
        «Нетпопкорна?» — Онзлился икрутил головой, оглядываясь вфойе, надеясь все-таки обнаружить где-нибудь вуглу вожделенный стеклянный куб спопкорном.
        «Нет. — Яразвел руками. — Унас тут только кинофильмы».
        Каждый раз, отвечая так, япереживаю маленький триумф. Ивсе-таки порой меня охватывает тревожное чувство неуверенности взавтрашнем дне моего кинотеатра.
        Итак, вернувшись изЛиона вПариж, явсе свои деньги вложил времонт ипереоборудование «Синема парадиз». Облезлый фасад заново оштукатурили ипокрасили, вытертый ковер сменили, мягкие темно-вишневые кресла прошли чистку, ибыла обновлена вся техника: теперь я мог показывать истарые ленты, иновую цифровую кинопродукцию. Чтоже касается репертуара — тут уменя были свои амбиции, иони невсегда совпадали совкусами широкой публики.
        Франсуа, студент Института кинематографии, помогал мне ваппаратной, мадам Клеман, пожилая дама, прежде работавшая вунивермаге «Прентам», вечером сидела закассой, если я сам непродавал билеты.
        Вдень открытия «Синема парадиз» пришли многие зрители, которые ходили сюда впрежние времена. Пришло имного новых, излюбопытства, потому что несколько газет почтили это событие маленькими заметочками. Впервые месяцы нанедостаток публики жаловаться неприходилось, нозатем настали времена, когда зал заполнялся разве что наполовину илизрителей небыло вовсе. Мадам Клеман, сидя закассой, показывала мне напальцах, сколько билетов продано, — увы, нередко пальцев двух рук вполне хватало.
        Начиная дело, я, конечно, невоображал, будто маленький кинотеатрик — это золотая жила, однако сбережения мои день ото дня таяли инадо было срочно что-то придумать. Ия придумал: посредам, после окончания последнего вечернего сеанса, давать еще один сеанс, можно сказать ночной, икрутить те старые фильмы, которые когда-то вызывали уменя самое настоящее восхищение.
        Задумка состояла втом, чтовэтой программе репертуар менялся каждую среду ивсе фильмы были олюбви. Этупрограмму я назвал «LesAmours auParadis»[7 - «Любовь враю» (фр.).] иочень радовался, когда зрители валом повалили нанаши ночные сеансы. После показа я открывал двери зрительного зала, имимо меня проходили влюбленные, вобнимку, крепко прижавшись друг кдругу, сблестящими глазами, илишел важный предприниматель, отизбытка чувств позабывший накресле взале свой портфель, илиподходила комне почтенная дама, которой хотелось пожать мне руку ипоблагодарить, ивглазах унее была печаль, когда она говорила, чтофильм напомнил ей времена ее молодости, — втакие минуты я сгордостью сознавал, чтонет насвете работы лучше моей.
        Вэти поздние вечерние часы «Синема парадиз» преображало некое волшебство. «Мойкинотеатр дарит людям мечты», — думаля, повторяя любимое присловье дядюшки Бернара.
        Ностех пор какнаеженедельные ночные сеансы стала ходить молодая женщина вкрасном плаще, женщина, которая несмело поднимала наменя взгляд иробко улыбалась, когда брала билет, стех пор исам я начал предаваться мечтам.
        4
        ^ —^Да какже ты еще ниразу ниочем ее неспросил? Идавно она ходит втвое кино?
        Мойдруг Робер нетерпеливо заерзал настуле. Мысним сидели натеррасе «Де-ла-Мер», маленького кафетерия, чтослева отцеркви Сен-Сюльпис, и, хотя надворе был март ивсе последние недели погода стояла дождливая, втот день солнце, светившее нам влица, заметно пригревало.
        Когда мы вместе обедаем, Робер всегда предлагает пойти вэто кафе, потому что здесь якобы самый вкусный горчичный соус-винегрет, который полагается кего любимому салату «пейзан», иподают его отдельно, вбутылочке.
        —Да,вот… — Ясмотрел, какон ловко вылилвсе, чтобыло вбутылочке, насвой салат. — По-моему, всеначалось вдекабре.
        Друг вытаращил глаза:
        —Все? Ачтоты, собственно, имеешь ввиду? Такесть между вами что-то илинет?
        Япокачал головой, вздохнул. Первый иглавный вопрос уРобера всегда — есть что-то между мужчиной иженщиной илинет. Всепрочее его неинтересует. Онже естественник, физик, иромантизма начисто лишен. Оннепризнает никаких полутонов, емунезнакома радость отброшенного украдкой взгляда. Если он говорит, какая-то женщина сногсшибательно хороша, значит между ним иею уже «что-тоесть», ичаще всего роман начинается впервыйже вечер после знакомства. Понятия неимею, какему это удается. Конечно, онумеет иочаровать, ирассмешить. Ивсегда открывает карты сразу, собезоруживающей искренностью ипрямотой, перед которыми большинство женщин просто немогут устоять.
        Янемного отодвинулся отстолика, отпил вина, прищурился насолнце — несообразил, чтосегодня пригодилисьбы темные очки.
        —Нет, между нами ничего нет, втом смысле, какты это понимаешь, — ответил я честно. — Носдекабря она приходит каждую среду напоследний сеанс, имне кажется, что… ах, даничего я незнаю.
        Робер подцепил вилкой увесистый кубик сыра, скоторого стекали золотистые капли соуса, асвободной рукой принялся напальцах подсчитывать:
        —Декабрь, январь, февраль, март! — Онбросил наменя негодующий взгляд. — Ужнехочешьли ты наплести мне тут стри короба, будтобы эта девушка, которую ты находишь сногсшибательной, ужечетыре месяца ходит втвою киношку, аты даже непопытался сней заговорить!
        —Ноонаже приходит только раз внеделю, только посредам, когда унас идут те старые картины… ну, тызнаешь, очемя… «LesAmours auParadis». Ия, конечно, говорил сней. Очем обычно говоришь… Понравилсяли вам фильм? Какая ужасная сегодня погода, давайте поставим ваш зонтик вот сюда… ну ипрочее втомже духе.
        —А-а, таксней ходит какой-нибудь тип?
        —Нет-нет! — Язатряс головой. — Онавсегда приходит одна. Ноэтоже ничего незначит. — Яповертел настоле свой стакан. — Вначале я думал, оназамужем, потому что унее наруке золотое кольцо. Потом присмотрелся иувидел: нет, кольцо необручальное, вовсяком случае необычное обручальное кольцо. Нанем такие маленькие розочки, чеканка, чтоли, аможет, литье, червонное золото…
        —Такты говоришь, онахорошенькая? — перебил Робер. — Красивые зубы, стройная фигурка?
        Якивнул ивспомнил, каквпервые увидел девушку вкрасном плаще — вечером возле кассы. Мысленно я всегда называю ее девушкой вкрасном плаще, нонасамом деле это молодая женщина, летдвадцати пяти, аможет быть, идвадцати восьми, унее волосы доплеч, светло-русые, цвета карамели, скосым пробором, инежное личико вформе сердечка, яразглядел даже несколько крохотных веснушек. Унее темные блестящие глаза.
        Каждый раз она казалась мне какбудто немного растерянной — толи погруженной всвои мысли, толи неуютно чувствующей себя вэтом мире. Иеще унее была привычка: дожидаясь, пока я выдам билет, онасмущенно отводила заухо прядь волос. Ностоило ей улыбнуться, всевокруг словно озарялось светом, аее лицо делалось точно умальчишки-сорванца. Ида, унее красивый рот ивеликолепные зубы.
        —Онатогоже типа, чтоМелани Лоран, знаешьее?
        —Мелани Лоран? Впервые слышу. Ктотакая?
        —Ну,она играет в«Начинающих». Актриса.
        Мойдруг сзадумчивым видом принялся жевать сырный кубик.
        —Нималейшего представления. Язнаю только Анджелину Джоли. Вотженщина супер. Фигура, о, сногсшибательная!
        —Да-да, конечно. Почемубы тебе неприходить почаще кнам вкино? Тогдабы ты имел представление, оком я говорю. Исмотрелбы фильмы бесплатно.
        —Даупаси господи. Ясразу засну.
        Мойдруг любит боевики ифильмы промафию, поэтому — рассуждая чисто теоретически — мы сним никогда неповздорилибы из-за возможности купить последний билет.
        —Онакакдевушка вкартине «Бесславные ублюдки». — Ярешил подчеркнуть разницу между Робером исобой. — Та,которая вконце поджигает кинотеатр, чтобы там сгорели нацисты.
        Робер насекунду перестал жевать, потом срадостно-благодарной ухмылкой поднял брови ипомахал пальцем перед моим носом:
        —А-а, хорошенькая малышка, которая бежит отгитлеровцев? Этоиесть Мелани Лоран? Так, говоришь, девушка, которая ходит втвою киношку, похожа наМелани Лоран?
        —Непохожа, атогоже типа, — уточниля.
        Робер грузно отодвинулся отстола вместе ссубтильным стульчиком, явно нерассчитанным натаких гигантов, какмой друг, идолго качал головой.
        —Ох,парень! Нет, нупросто неукладывается вголове, какимже ты иногда бываешь олухом, — заявил он наконец сосвойственной ему прямотой, которая разом отрезвляет и, помоему мнению, является бесценным качеством Робера.
        Яневозражал иприготовился смиренно выслушать его наставления, — вконце концов, яже сам захотел получить совет. Нокогда мой друг, какунего водится, приступил: «Этоже вточности как…» — ипринялся забавляться какими-то аксиомами изобласти астрофизики, азатем вдруг самым удивительным образом перескочил наконстанту Хаббла, шутее знает, чтоэто такое, яперестал что-либо понимать, имои мысли унеслись далеко.
        Упоминалли я уже, чтосам отношусь ктипу людей замкнутых? Сразуже уточним: замкнутых, нонескучных. Какраз наоборот — уменя очень богатая внутренняя жизнь инеменее богатая фантазия. Вконце концов, если мужчина сразуже нетащит впостель женщину, которая ему понравилась, этоеще неповод считать его шляпой.
        Вотличие отмногих имногих удальцов, идущих напролом, якое-что вижу. Нет, конечно, невтом смысле, чтоя провидец. Может быть, язасвою жизнь просто чересчур насмотрелся фильмов, однако, став хозяином «Синема парадиз», явскоре заметил, чтомне доставляет большое удовольствие наблюдать залюдьми иразгадывать их тайны. Ибывает даже, яниочем таком недумаю, аистории появляются откуда-то сами собой, вроде каккиным людям привязываются собаки.
        Некоторые зрители однажды мелькнут ибольше непоказываются, другие, постоянные посетители «Синема парадиз», — этихя, кажется, ужезнаю. Янеочень-то разговорчив, этоверно, нозато много чего вижу. Япродаю билеты, ипередо мной проходят лица. Открываются истории. Тайны.
        Вотвысокий старик, онходит обычно всветло-коричневом пиджаке, сильно поредевшие волосы небрежно зачесаны солба. Оннепропустил еще ниодного фильма Бунюэля, Карлоса Саура илиКлода Соте. Мнекажется, вюности этот человек увлекался коммунистическими идеями, потом занимался наукой, стал профессором. Вего светлых глазах, поблескивающих из-под кустистых серебряных бровей, светится незаурядный ум. Онвсегда носит ослепительно-синие рубашки, астарый вельветовый пиджак уже изрядно пообтерся наобшлагах. Яуверен, что«профессор» — вдовец, один изнемногих всвоем поколении мужчин, переживших жен. Наверняка старик очень любил свою спутницу жизни. Унего открытое, приветливое лицо. Выйдя иззала после окончания сеанса, онвсегда останавливается вфойе, ненадолго, буквально намиг, — какбудто надеется кого-то увидеть, потом, пожав плечами, уходит.
        Иливот женщина спышными черными кудрями. Онаприходит сосвоей маленькой дочкой. Женщине уже подсорок, онисдочкой всегда бывают надетских сеансах, которые унас повыходным. «Сегодня папа придет домой поздно», — услышал я как-то раз ее слова, когда они сдочкой проходили взал; девочка бойко подпрыгивала, неотпуская мамину руку, аумамы лицо было грустное, усталое ибледное, хотя нашею она повязала яркий шарфик. Явдруг заметил, чтовозле губ унее глубокие скорбные складки. Онаникогда неопаздывает кначалу фильма, приходит даже слишком заблаговременно. Унее много времени… Иногда, стоя сдевочкой вфойе идожидаясь, когда откроются двери, онакрутит обручальное кольцо наруке. Подозреваю, чтомуж изменяет этой женщине иона это знает. Нонерешила, стоитли ей бросить мужа.
        Круглый толстячок вочках сметаллической оправой, который смотрит все больше комедии иприэтом хохочет отвсей души, — вот кого уж точно бросила подруга. Стех пор его брюшко еще округлилось, авид стал обескураженный. Онтеперь очень много работает, даже тени залегли подглазами. Всегда прибегает впоследнюю минуту, почти опаздывая, ичасто приходит спортфелем. Ивсе-таки я думаю, таконо лучше длянего. Подруга была сварливая, тощая рыжеволосая фурия, онавечно пилила беднягу, азачто — толком исама незнала. Ведь этот толстячок имухи необидит.
        Воттак каждый вечер сижу я всвоем кинотеатре иразгадываю загадки. Нозрительница, которая стала дляменя самой трудной загадкой, та, чьяистория занимает меня больше всего, зрительница, которая всегда приходит одна икоторую каждую среду я жду сволнением, сбьющимся сердцем, — она совсем другая.
        Девушка вкрасном плаще всегда берет билет всемнадцатый ряд, ия ломаю себе голову, гадая, какаяже унее тайна?
        Мненепременно нужно разгадать ее историю, ивтоже время я боюсь, чтоистория найдется, апотом окажется, чтосэтой историей унезнакомки вкрасном плаще нет ничего общего. Ячувствую себя какПарцифаль, который считает неучтивым задавать вопросы[8 - Аллюзия наэпизод изсредневекового романа Вольфрама фон Эшенбаха «Парцифаль». Вовремя встречи скоролевой Кондвирамур Парцифаль нерешается задавать вопросы. «Молчит наш рыцарь перед ней. / (Намсвами, стало быть, известно: / Герой решил незабывать / Совет, чторыцарю невместно / Вопросы первым задавать…» (перевод Л.Гинзбурга).], иуже догадываюсь, чтоистория этой женщины непохожа нинаодну другую. Онанепостижимо очаровательна, исегодня я все-таки наконец заговорю сней испрошу, несогласитсяли она пойти сомной поужинать.
        Сильная рука схватила меня заплечо ивстряхнула — я втотже миг снова очутился наплощади Сен-Сюльпис, насолнечной террасе маленького кафе, застоликом, анапротив меня — мой друг Робер.
        —Эй,Ален! Тыслушаешь илинет? — Егоголос звучал укоризненно. Светло-голубые глаза пристально смотрели наменя. Засветловолосой макушкой Робера поднималась светлая громада церкви стакими необычными башнями, почему-то она показалась мне похожей натолько что приземлившуюся космическую ракету. Мойдруг, очевидно, закончил свой подробный доклад проэтого — какего? — Хаббла сего константой. — Говорю тебе: вечером, сегодня, тыдолжен наконец заговорить сней. Спросить, несогласитсяли она пойти куда-нибудь поужинать. Иначе вы будете удаляться друг отдруга все больше ибольше. Какдве планеты, каждая посвоей орбите.
        Язакусил губу, сдерживая смех:
        —Да. Ятоже только что подумал какраз обэтом.
        5
        Вту среду я пришел всвой кинотеатр немыслимо рано. Отобедав сРобером, ясразу простился, какбудтобы уменя назначена какая-то встреча. Хотя никакой встречи небыло. Но,какмы знаем, самые счастливые моменты — всегда те, которые ждешь.
        Залитый ярким послеполуденным светом бульвар Сен-Жермен я всамом задорном настроении перешел непозебре, аловко проскочив между автомобилями, дожидавшимися зеленого сигнала светофора. Закурил сигарету — ичерез несколько минут уже шагал потенистой улице Мазарини.
        Когда я отпер входную дверь «Синема парадиз», влицо повеяло знакомым запахом — старого дерева имягкого плюша, этоменя немного успокоило, ия принялся переделывать наши витрины.
        Впрограмме «LesAmours auParadis» вэтот день значился фильм Эрика Ромера «Зеленый луч». Яразложил новые проспекты. Проверил, хватитли вкассе мелочи наразмен. Заглянул вбудку механика, положил возле проектора коробки спленкой. Потом я пошел взрительный зал ипопробовал посидеть наразных местах всемнадцатом ряду — хотелось понять, чтозастранная история сэтим семнадцатым рядом. Ничего особенного я необнаружил. Вмоем кино это ведь инепоследний ряд, который так популярен увлюбленных парочек, потому что там никто немешает им целоваться подприкрытием темноты.
        Яубивал время, занимаясь ненужными илинеочень срочными делами, ичуть некаждую минуту поглядывал начасы, висевшие настене фойе.
        Пришел Франсуа искрылся вбудке киномеханика. Пришла мадам Клеман ипринесла своими руками испеченные круассаны смалиновым желе. Когда зрители разобрали билеты насеанс, начинающийся вшесть, иуселись поместам вожидании картины «Адавайте жить все вместе?» — опредприимчивых старичках, организующих жилую коммуну, — я заглянул вбудку исказал Франсуа, чтопойду выпить кофе.
        Тотсидел, уткнувшись вкниги итетради. Пока шли фильмы, ончитал, готовясь кэкзаменам.
        —Ямигом, — обещаля. Франсуа кивнул. — А… скажи, Франсуа, тынемогбы сегодня вечером запереть тут все вместо меня? После вечернего сеанса уменя кое-что намечено.
        Итолько вбистро пососедству, когда я уже пил кофе сосливками, мневдруг пришло вголову, чтоплан мой далеко неблестящий. Последний сеанс закончится вдвадцать три пятнадцать. Ктоже втакой поздний час захочет идти куда-то ужинать? Небудетли благоразумнее пригласить девушку вкрасном плаще поужинать вближайший выходной? Если она вообще захочет пойти куда-то сомной. Иесли вообще придет сегодня вкино…
        Явдруг буквально похолодел отужаса. Что, если она сегодня непридет? Иливообще никогда больше непридет? Янервно помешивал ипомешивал кофе, хотя сахар давно растворился.
        «Новедь досих пор она всегда приходила, — напомнил я себе, чтобы успокоиться. — Несходи сума, Ален. Онапридет. Иведьты, кажется, ейнравишься. Онавсякий раз улыбается, когда видит тебя».
        Аможет быть, этосамая обыкновенная, нормальная приветливость!
        Нет-нет, тутчто-то большее. Готов держать пари, онаждет, чтоты наконец заговоришь сней. Трус, давно надо было заговорить! Давным-давно.
        Где-то рядом раздался легкий шорох. Профессор ввельветовом пиджаке — он сидел засоседним столиком иразворачивал газету. Встретив мой взгляд, онкивнул. Вего глазах мелькали веселые искорки.
        Святый боже, ужнебормоталли я вслух? Может, яуже превратился водного изтех бедняг, которые неспособны контролировать свои речевые импульсы? Авдруг этот профессор умеет читать мысли?
        Смущенно кивнув вответ, яединым духом допил кофе.
        —Явидел, увас сегодня идет «Зеленый луч», — сказал профессор. — Хороший фильм. Ярешил неупустить возможности. Посмотрю. — Вуголках его губ играла тонкая усмешка. — Знаете что? Немучьте себя напрасными сомнениями — юная дама придет непременно.
        Меня бросило вжар, явскочил ипотянулся закурткой:
        —Да-да, э-э… Значит, довечера.
        —Довечера, — ответил профессор.
        Исэтой минуты меня непокидала надежда, чтоон окажется прав относительно юной дамы.
        Онастояла последней вочереди, выстроившейся перед кассой. Когда она положила передо мной деньги набилет, ярешился — какговорится, схватил судьбу заволосы.
        —Мадемуазель, вычасто ходите нанаши еженедельные ночные сеансы! Вамнравится моя маленькая кинопрограмма? — Язадал вопрос совсей возможной настырностью, когда пододвигал кней билет исдачу.
        Онаубрала заухо прядь волос иробко улыбнулась:
        —Да. Идаже очень.
        —Амне очень нравится, чтовы часто кнам приходите, — быстро сказал я и, точно завороженный, уставился наее маленькое изящное ушко, которое вдруг порозовело.
        Онавсе улыбалась имолчала, убирая деньги вкошелек. Нуачто можно сказать вответ натакое глупое замечание?
        «Попусту неболтай, живо иди кцели, малыш. Идикцели!» — прозвучал вмоих ушах голос Робера.
        —Гм… Э-э… вообще-то, мнепора сделать вам скидку, ведь вы вчисле наших постоянных зрителей. — Япостарался произнести эти слова шутливым тоном. — Знаете, каквбольших универмагах, уних там начисляют накопительные баллы.
        Взяв билет, онапосмотрела мне прямо вглаза. Иопять улыбнулась. Ия вответ улыбнулся, точно подгипнозом.
        —Этоизлишне, мсье. Этифильмы стоят своих денег, каждого цента.
        Кто-то распахнул входную дверь, ивфойе влетел порыв ветра. Вошли юноша идевушка, студенты, сосмехом направились ккассе. Времени уменя было вобрез.
        Женщина вкрасном плаще сделала шаг…
        —Только один момент! — воскликнуля, иона обернулась. — Вы… вы что-то забыли…
        Еевзгляд стал удивленным.
        —Тоесть… Этоя… я забыл, — лепетал я вотчаянной попытке недать ей просто уйти.
        —Да?
        —Понимаете, язабыл спросить увас одну вещь. — Янеотрываясь смотрел нанее. — Вынехотелибы после картины пойти куда-нибудь поужинать… или, может быть, что-нибудь выпить. Мымоглибы… обсудить… поговорить… если вы непротив. Я… Словом, мнеочень хотелосьбы пригласитьвас, тоесть я хочу сказать, если уж вам ненужны накопительные скидки ибаллы… — Накопительные баллы… ох, какой несусветный вздор я нес… — Ох,какой несусветный вздор я несу! Извините, пожалуйста. — Ятряхнул головой. — Недумайте ниокаких баллах. Забудем эту чепуху. Можно мне пригласить вас вкафе? Прошувас, соглашайтесь, скажите «да»!
        Моесердце колотилось вотрывистом ритме моей сбивчивой речи.
        Женщина вкрасном плаще подняла брови, потом закусила губу, наклонила голову ишироко улыбнулась. Щеки унее сильно раскраснелись, инаконец она что-то произнесла.
        Онасказала «да».
        6
        Мыпришли, какбудто это само собой разумелось, вбистро «ЛаПалетт». Люди вокруг нас смеялись, шумели, ели-пили, ноя ничего незамечал. Явидел только женщину замоим столиком, и, случись втот момент землетрясение, явсе равно осталсябы вовласти ее очарования.
        Никогда еще я немечтал так страстно, каквэтот вечер, чтобы фильм поскорей закончился. Яснова иснова заглядывал через маленькое окошечко вкинозал, чтобы узнать, какая там идет сцена вкартине, которую я смотрел уже много раз — столько раз, чтомогбы проговаривать текст вместе сактерами. Новот наконец мечтательница Дельфина увидела долгожданный зеленый луч — необычайный феномен, предвестник счастья, который редко удается увидеть, онпоявляется лишь нанесколько мгновений нагоризонте вмомент, когда заходящее солнце опускается вморе, — итак, Дельфина решилась, почувствовала, чтоспособна пойти нариск — полюбить. Тутя распахнул дверь зала, предоставляя зрителям возможность вернуться измира грез вих собственную жизнь.
        Онавышла одной изпервых иостановилась чуть встороне, пропуская выходивших, алюди шли пофойе медленно, вмечтательной задумчивости, щурясь отяркого света, постепенно возвращаясь креальности, затем, ужесмеясь иболтая, спешили наулицу.
        —Только один моментеще! Сейчас я приду, — сказаля. Онапошла вдоль стены фойе, рассматривая фотографии иафиши.
        —Аон правда есть, этот зеленый луч? — услышал я вопрос девушки-студентки.
        Ееприятель пожал плечами:
        —Незнаю. Ничего, мыэто выясним! — Онласково обнял заплечи свою подружку.
        Увидел я ипрофессора: тотнамиг остановился, опершись натрость, ииз-под серебряных кустистых бровей вопросительно взглянул наменя. Якивнул инезаметно бросил взгляд наженщину вкрасном плаще — она стояла, рассматривая плакаты.
        Старик благожелательно иснеким уважительным одобрением — илия это вообразил? — посмотрел вее сторону и, подмигнувмне, вышел наулицу.
        Апотом мы наконец остались вдвоем. Мадам Клеман шумно возилась состульями взале — каждый вечер она проверяла, неосталисьли там забытые вещи.
        —Счастливо! — крикнул я Франсуа, насекунду высунувшемуся изсвоей будки. Потом надел куртку, сказал: «Идем?» — иповел квыходу женщину вкрасном плаще.
        Улыбнувшись друг другу, мымолча прошли несколько шагов потемной улице. Тобыл миг редкостной близости — эта внезапная интимность, тишина, наши чуть слышные шаги постарой булыжной мостовой.
        Яшел сней рядом, молча — совсем нехотелось разрушать словами это мгновение, нонадо было, конечно, очем-то заговорить. Яподыскивал такую фразу, скоторой былобы хорошо начать разговор, итут она обернулась комне ипривычно поправила волосы.
        —Увас совершенно очаровательные ушки, — вдруг услышал я собственный голос ивтотже миг проклял себя. Нет, всамом деле, ктоя такой? Фетишист, помешанный наушах? — Яхочу сказать, — поспешно продолжаля, — увас все очаровательно. Даже выразить немогу, какя рад, чтовы приняли мое приглашение. Знаете, яведь уже давно обратил навас внимание.
        Онаулыбнулась исказала:
        —Ая навас. Кстати, меня зовут Мелани.
        —Мелани. Увас красивое имя, — сказал я иподумал: этознак судьбы. Недалее каксегодня я говорил Роберу, чтоженщина вкрасном плаще напоминает мне киноактрису Мелани Лоран. — Вынемного похожи наМелани Лоран.
        —Вамтак кажется?
        Видимо, ейэто понравилось.
        —Да-да. Безусловно! — Скованность какрукой сняло, япочувствовал легкость изадор. — Ноглаза увас определенно всто раз красивей. Вас, наверное, осыпают комплиментами.
        Оназасмеялась, польщенная. Затем спросила:
        —Нуавас?
        Сказать поправде, янеочень-то задумывался насчет того, красивыели уменя глаза. Карие и, какговорится, нехуже, чемудругих, такя считал.
        —Закрасоту глаз меня комплиментами неосыпали.
        —Яхотела спросить, авас какзовут?
        —Ох. Нуконечно. Ален.
        —Ален. Имяидетвам. — Онапосмотрела наменя искоса, чуть наклонив голову. — Ивы немного похожи наАлена Делона.
        —Этосамая приятная ложь, какую мне приходилось слышать, — сказаля, остановившись увхода в«ЛаПалетт», уютное бистро, откоторого совсем недалеко домоего дома. Я,собственно, неимел какого-то определенного плана, просто моя внутренняя навигационная система привела меня наулицу Сены, какбывало часто ивдругие вечера, когда я приходил сюда поужинать. Яоткрыл дверь, имы вошли.
        7
        ^ —^Когда я ищу любовь, явсегда иду в«Синема парадиз».
        Мелани отпила глоток, потом, поставив бокал скрасным вином, обхватила его ладонями, еевзгляд потерялся вкакой-то неведомой дали, где-то забольшим окном «ЛаПалетт», имне туда небыло доступа. Ееглаза блестели, нагубах играла задумчивая улыбка.
        Наверное, вэто мгновение я ивлюбился внее.
        Аее слова глубоко меня тронули, яощутил явственно, каквсердце что-то качнулось. Этислова иэта странная слабая улыбка, скоторой она их произнесла.
        Сегодня, когда я размышляю отом вечере, мневспоминается, чтоуже тогда ведь я заметил что-то странное, что-то вее словах мне показалось необычным, хотя я инемогбы сказать, чтоименно.
        Много недель спустя, когда я вотчаянии повсюду искал женщину вкрасном плаще, мнеснова вспомнились эти странные слова. Ониоказались ключом ковсему, ноэтогоя, конечно, незнал втот миг, когда вдруг, самтого неожидая, прикрыл ладонями пальцы Мелани, сомкнутые вокруг бокала. Мывпервые касались друг друга — иначе инемогло быть.
        —Мелани, какпрекрасно вы сказали… Выпоэт.
        Онавзглянула наменя — иее улыбка теперь снова принадлежаламне. Моиладони скрыли подсобой ее руки, сомкнутые вокруг бокала, — вот так мы исидели, вместе держа бокал, словно это само счастье, которое нужно удерживать владонях, точно птицу, бережно инежно, чтобы она неупорхнула.
        —Нет-нет, нукакойже я поэт. Ноя, наверное, немножко склонна кностальгии.
        Ностальгия. Какже давно я неслышал этого слова, ономеня растрогало.
        —Даведь это чудесно! — Янаклонился кМелани, икрасное вино вбольшом круглобоком бокале качнулось. — Чтосталобы снами вэтом бездушном космосе, небудь насвете десятка человек, которые бережно хранят всвоих сердцах воспоминания итоску побылым чувствам…
        Оназасмеялась:
        —Нуиктоже изнас поэт? — Онаосторожно отодвинула бокал, ия ссожалением отпустил ее руки. — Асвоспоминаниями так все странно… — Онавдруг запнулась инесразу продолжила: — Отних можно загрустить, даже если это прекрасные воспоминания. Вспоминаешь очем-нибудь хорошем, иэто так приятно, ведь воспоминания — самое драгоценное сокровище, какое унас есть, авсе-таки отних тебе немного тоскливо, потому что понимаешь, было что-то иушло иникогда невернется.
        Онаподперла голову рукой ипальцем другой руки водила постолику, рисуя круги.
        —Tempi passati[9 - Прошедшие времена, прошлое (ит.). Атакже название песни Анны Марли (Смирновой) (1917 —2006), писательницы, поэта икомпозитора, автора свыше 300 песен напяти языках, среди их исполнителей Эдит Пиаф, Джоан Баэз, Ив Монтан.], — прямо-таки философски изрекя, втоже время соображая, можноли опять взять ее заруку. — Потому я илюблю эти старые фильмы. Вних все снова оживает, пускай всего лишь надва часа. Иможно вернуться впотерянный рай. — Явзял ее заруку, онанеотняла.
        —Поэтому иваш кинотеатр так называется — «Синема парадиз»?
        —Нет… Тоесть да… Может быть.
        Мыоба рассмеялись.
        —Честно говоря, точно я незнаю. Надо было мне спросить дядюшку — раньше кинотеатр принадлежалему. Кнесчастью, егоуже нет вживых. — Ясокрушенно вздохнул. — Бедный дядя Бернар!
        Егочудесная жизнь наюге поздней осенью прошлого года внезапно оборвалась, однако конец был мирный. «Авинцо ивпрямь недурное!» — сказал он Клодин, поднял бокал ипосмотрел вино насвет; дело было вечером, онсидел натеррасе вплетеном кресле. «Сердце мое, принеси-ка ты нам еще бутылочку!» Когда Клодин вернулась, дядя Бернар сидел, откинув голову наспинку кресла, полузакрыв глаза, и, казалось, смотрел навысокие старые пинии — он так любил запах нагретой солнцем хвои. Ноон был мертв.
        Похороны были скромные. Пришли, собственно, только Клодин, дасупружеская пара изпоселка, скоторой они подружились, даБруно, старый друг дядюшки, дая. Моиродители какраз вте дни уехали путешествовать инаходились вНовой Зеландии, поих просьбе был заказан венок, Клодин они написали письмо свыражением соболезнования.
        Ивсе-таки это были прекрасные, достойные похороны. Иполные глубокой скорби. Вместо цветка я бросил вмогилу нагроб дяди Бернара кусок кинопленки, давнишней копии фильма «Новый кинотеатр „Парадизо“».
        Вспомнив все это, явздохнул иподнял взгляд. Большие карие глаза Мелани смотрели наменя сглубоким сочувствием.
        —Вовсяком случае, онумер счастливым человеком, — сказаля. — Яочень его любил, моего старого дядюшку Бернара. Раньше я думал, онназвал кинотеатр впамять обэтом итальянском фильме…
        —«Новый кинотеатр „Парадизо“», — подхватила Мелани.
        Ия кивнул:
        —Да,верно. «Новый кинотеатр „Парадизо“»… Этобыл один изего любимых фильмов. Новедь дядюшкин кинотеатр появился задолго дотого, каквышла эта картина.
        —Должно быть, этопрекрасно — быть хозяином такой вот маленькой «фабрики грез».
        —Прекрасно ивтоже время трудно, — сказаля. — Озолотых горах мечтать неприходится. Внашей семье ивообще все пришли вужас, когда я бросил свою хорошо оплачиваемую должность — я работал вкрупной лионской компании, которая экспортирует арабам вАбу-Даби ванны идушевые кабины, — ивзялся возродить кновой жизни старый кинотеатр.
        «Малыш, малыш! Нучто ты мелешь, куда тебя понесло? Хочешь, чтобы она подумала, чтоты недотепа, укоторого нигроша вкармане?» Голос Робера прозвучал вмоих ушах так явственно, чтоя невольно оглянулся. Иразумеется, неувидел никого, кроме официанта, который деловито трусил сподносом ксоседнему столику.
        —Ахты боже мой! Ванны идушевые кабины! — воскликнула Мелани итутже прижала ладонь корту. — Знаете, чтобы там ниговорили ваши родные, ая вот думаю: хорошо, чтовы этим больше незанимаетесь. Этоже совершенно вам неподходит. Анадо всегда оставаться верным себе. Иливам случалось пожалеть овашем решении, Ален?
        —Нет-нет, — поспешно ответиля, мысленно все еще прислушиваясь кее словам, ведь она впервые назвала меня поимени. Янаклонился имягко отвел прядь волос, упавшую ей налоб. — Этобыло абсолютно правильное решение. — Тутсердце уменя бешено застучало, ия точно полетел головой вниз вглубину ее мерцающих глаз. — Прежде всего потому, что, еслибы неэто решение, яникогдабы непознакомился свами.
        Мелани опустила глаза и, вдруг схватив мою руку, касавшуюся ее волос, намгновение прижала ее ксвоей щеке.
        Мнехотелось, чтобы эта игра — игра рук, сплетающихся пальцев, прижатых друг кдругу ладоней — продолжалась вечно, чтобы вечностью стал этот момент, когда овремени забываешь, когда предчувствуешь счастье.
        Разве нетак начинаются все насвете истории любви?
        —Ятоже очень рада, чтосуществует «Синема парадиз», — тихо сказала Мелани.
        Сжимая ее руку, яосторожно погладил кольцо, золотое скрасноватым отливом, срельефными розочками.
        —Вначале я даже неосмеливался заговорить свами… Ядумал, вызамужем.
        Онаотрицательно покачала головой:
        —Нет-нет, янезамужем. Иникогда небыла замужем. Этокольцо — память омоей маме. Еекольцо. Кольцо ее помолвки. Никаких других украшений мама неносила. Икогда она умерла, явзяла кольцо, чтобы сомной всегда было что-то мамино. Яего никогда неснимала, нинадень. — Оназадумчиво повертела кольцо напальце, потом снова подняла глаза. — Яживу совсем одна.
        Меня тронуло то, каким серьезным тоном она все это сказала.
        —Мнеочень жаль… — Явдруг начал заикаться. — Тоесть я хочу сказать… что ваша мама… — Янеотом сожалел, конечно, чтоМелани живет одна, идаже совсем одна. Онет, этоменя какраз очень обрадовало, несмотря нато что я заметил: слова «совсем одна» прозвучали очень-очень грустно. — Иувас никого нет здесь, вПариже?
        Онапокачала головой.
        —Нетсемьи? Брата? Сестры? Друга? Собаки? Идаже канарейки нет?
        Онавсе качала головой, аподконец рассмеялась:
        —Авы ужасно любопытный, Ален. Вамэто известно? Таквот, уменя нет даже канарейки, если уж вам так хочется знать. Изблизких уменя осталась только тетя Люси, старшая сестра мамы, ноона живет вБретани. Иногда я езжу ее проведать. Кстати, вэти выходные опять поеду. Там, наморе, такая красота. Ивообще…
        Оназамолчала, поднесла бокал кгубам иотпила глоток, апотом решительно отставила бокал. Очевидно, ейнехотелось обэтом говорить, нобыло нетрудно догадаться, чтоона подумала вэтот момент окаком-то мужчине.
        —Ничего неподелаешь, — заговорила она снова. — Таксложилось. Ноя невижу тут ничего плохого. Уменя есть друзья, уменя чудесный шеф, приветливые соседи, ижить здесь, вПариже, мнеочень нравится.
        —Немогу себе представить, чтобы утакой прелестной женщины, каквы, небыло друга, — осторожно началя. Чтоиговорить, оригинальностью эта фраза неотличалась, номнеже надо было выяснить то, чтоя хотел узнать. Может быть, этот «чудесный шеф» иесть ее друг? Может быть, онаизтех женщин, которые всем рассказывают, чтоживут одни. Анасамом деле годами встречаются скаким-нибудь женатым мужчиной, очем никому нельзя проговориться.
        Мелани улыбнулась:
        —Однако так оно иесть. Мойпоследний друг целый год изменял мне содной девушкой смоей работы. Иоднажды я нашла унего впостели сережку сзеленым нефритом. Мырасстались. — Онавздохнула скомическим отчаянием. — Уменя талант влюбляться внеподходящих мужчин. Уних потом всегда появляется другая.
        —Этого неможет быть, — сказаля. — Этозначит, всеони законченные идиоты.
        8
        Мыеще долго сидели в«ЛаПалетт». Мыпросиделибы там доутра, пилибы вино, держались заруки, шутили исмеялись, молчали иговорили, еслибы неофицианты, которые начали выказывать признаки некоторого беспокойства. Онипридвигали стулья кстоликам — посетители уже разошлись. Онигремели посудой. Слонялись возле стойки, зевали, поглядывали нанас иждали.
        Нет, насамом деле, онипроявили большую деликатность поотношению кмужчине иженщине, которые готовы были позабыть, чтонасвете существует еще кто-то, кроме них двоих. Интересно, ктоже это написал, чтолюбовь — это эгоизм вдвоем?
        Вконце концов один изгарсонов подошел кнам иделикатно кашлянул:
        —Пардон, мсье. Нам, видители, хотелосьбы уже закрыться.
        Мыудивленно оглянулись итолько тут заметили, чтовбистро неосталось ниодного посетителя, кроменас.
        —Боже мой, полвторого! — ахнула Мелани. Виновато улыбнувшись гарсону, онапотянулась засвоим красным плащом, который прежде аккуратно повесила наспинку стула.
        Мнепришлось выпустить ее руку. Явстал иподал ей плащ, достал бумажник, расплатился.
        —Большое спасибо вам заэтот вечер. Было очень хорошо, — сказала Мелани, когда мы вышли игарсон запер занами дверь. Онастояла, глядя наменя, имедленно застегивала плащ. Только вэту минуту я обратил внимание нато, чтосшит он очень старомодно инепросто клицу, авообще очень ей подходит.
        —Да,это совершенно особенный, прекрасный вечер, — сказаля. — Ислишком быстро он пролетел.
        Была поздняя ночь, ноя нечувствовал нималейшей усталости, именьше всего мне хотелось, чтобы этот вечер закончился. Ябы хотел, чтобы он длился идлился, каквфильме «Перед восходом солнца», пропарня идевушку-студентку, которые, познакомившись впоезде, всюночь бродят поВене, невсилах расстаться. Воттолько я немог попросить Мелани пойти сейчас погулять впарке Тюильри, гдемы романтично сиделибы, обнявшись, досамого утра. Слишком холодно дляэтого.
        Какмне нехватало вэтот момент хоть капли той беспечности, которую буквально излучал Робер, тойлегкости, скакой он ставил вопрос: «Ктебе иликомне?» Новтоже время я был неуверен, чтоэта девушка встаромодном плаще изтех, кого можно завоевать подобным сокрушительным натиском. Ипотом, унас начиналось что-то совсем особенное, анепростенькая интрижка! Этобыло совершенно ясно.
        Вночной тишине каждое слово звучало гораздо значительней, чемвуютном бистро, гдемы сидели затемным деревянным столиком, легко ипросто разговаривали инаши руки то идело встречались. Атеперь мы стояли лицом клицу напустынной темной улице, имне очень нехотелось прощаться, явдруг оробел, словно школьник.
        Яподумал, непригласитьли Мелани завтра вечером вкино, — что иговорить, идея неслишком оригинальная дляхозяина кинотеатра. Внерешительности я сунул руки вкарманы, словно мог нащупать там нужную мне великолепную фразу.
        Мелани зябко повела плечами:
        —Нуладно… Мнетуда. — Онамахнула рукой всторону бульвара Сен-Жермен. — Авам?
        Дом, гдея жил, находился буквально вдвух шагах от«ЛаПалетт», наулице Юниверсите, тоесть мне было впротивоположную сторону, норазве это что-нибудь значило?
        —Мнетоже туда, — соврал я иувидел, чтоМелани обрадованно улыбнулась. — Гм… да, э-э… мне, гм, тоже вту сторону. Значит, если вы непротив, янемного провожувас.
        Онанебыла против. Онавзяла меня подруку, имы неспеша пошли поулице Сены кбульвару Сен-Жермен, накотором даже вэтот поздний ночной час царило оживление; мыминовали киоск, чтоприютился возле маленького садика устарой церкви Сен-Жермен-де-Пре, — днем перед ним всегда толпится народ, привлеченный ароматом горячих крепов скаштановым кремом ивафель, облитых шоколадной глазурью.
        Перед пивным баром «Липп», всееще ярко освещенным, дожидались поздних клиентов такси. Мыперешли надругую сторону иподнялись побульвару Сен-Жермен, пересекли бульвар Распай ивскоре свернули наулицу Гренель, тихую итемную, застроенную старыми высокими домами.
        «Вамвсе еще подороге сомной?» — спрашивала Мелани всякий раз, когда мы оказывались наперекрестке, ивсякий раз я кивал, иговорил «да», ипросил продолжать. Мелани рассказывала оподруге, которая работала вбаре какого-то гранд-отеля ипосредам ей нельзя было отпроситься сработы, чтобы вечером попасть напоследний сеанс в«Синема парадиз»; рассказывала освоем шефе, толстяке икурильщике сигар мсье Папене, который недавно угодил вбольницу своспалением легких, отчего Мелани еще содной коллегой теперь вели все дела вантикварной лавке, гдестаринная мебель илампы встиле бель-эпок, иукрашения встиле модерн, ирасписанные вручную фарфоровые статуэтки купальщиц.
        —Выработаете вантиквариате? Какэто симпатично. По-моему, вамэто вообще как-то подходит.
        Япредставил себе Мелани взачарованном месте, среди драгоценных вычурных вещиц иуже хотел спросить, какназывается магазин, нотут она сказала:
        —Мояподруга часто говорит, чтоона, мол, непонимает, какмне может нравиться всякий старый хлам. — Мелани засмеялась. — Ая люблю старинные вещи. Ониизлучают покой итепло. Иукаждой вещи есть своя история…
        Мелани было весело ихотелось поговорить. Яшел рядом, слушая ее негромкий певучий голос, глядя наее бархатистые, какмалина, губы, идумал, чтовот так, должно быть, ощущаешь счастье.
        Новот мы остановились наулице Бургонь перед старинным многоэтажным домом, напротив него, надругой стороне, язаметил канцелярский магазинчик, вего витрине еще горел свет. Мелани посмотрела наменя вопросительно.
        —Здесь, — сказалаона, указав навысокие темно-зеленые ворота, слева откоторых настене поблескивали кнопки домофона. — Выуверены, чтонам все еще подороге?
        —Совершенно уверен, — сказаля.
        Онаподняла брови, глаза ее весело заблестели.
        —Ален, авкакуювам, вообще-то, сторону? Вытоже где-то здесь живете? Наулице Бургонь?
        Япокачал головой, смущенно ухмыльнулся:
        —Яживу наулице Юниверсите. Если честно, вдвух шагах от«ЛаПалетт». Носегодняшний окольный путь был самым прекрасным вмоей жизни.
        —О! — Онапокраснела. — Если честно, янаэто надеялась. — Онаулыбнулась иопять быстро убрала прядь волос заухо. Ужетогда я почувствовал, чтополюблю этот милый привычный жест.
        —Ая надеялся, чтовы наэто надеетесь, — сказал я тихо, исердце снова заколотилось какбешеное.
        Мыстояли, окутанные ночью, иказалось, вовсем Париже, кроменас, небыло нидуши. Вэтот момент так оно ибыло. Светлое лицо Мелани белело втемноте. Ясмотрел наее малиновые губы, по-прежнему улыбавшиеся, идумал, вотсейчас, вэтот момент я их поцелую.
        Раздался какой-то звук — мы оба вздрогнули.
        Попротивоположной стороне улицы, шаркая, плелся старик, наего ногах были домашние шлепанцы. Бросив взгляд навитрину канцелярского магазинчика, онсердито затряс головой ипрошамкал:
        —Ониже все сумасшедшие, всесумасшедшие!
        Апотом повернулся внашу сторону ивдруг, погрозив пальцем, хрипло выкрикнул:
        —Па-роч-ка влюб-лен-ная!
        Рассмеялся жутковатым блеющим смехом и, шаркая шлепанцами, потащился дальше.
        Мыподождали, пока он нескрылся втемноте. Потом взглянули друг надруга изасмеялись. Апотом мы просто стояли исмотрели друг надруга. Минуты прошли иличасы — незнаю. Где-то ударил колокол. Воздух начал слегка вибрировать. Робер наверняка смогбы точно сказать, какие заряженные электричеством частицы промчались между нами, словно искрящийся поток.
        —Нетотли момент сейчас? — спросила Мелани. Ееголос слегка дрожал, совсем чуть-чуть, ноя все-таки заметил эту дрожь.
        —Какой… момент? — выдохнул я иприжал ее ксебе, ксвоей груди. Ксвоему сердцу, которое бешено колотилось вритме, заданном потерявшим голову дирижером.
        Мынаконец поцеловались, иэто было именно то, чтоя себе представлял. Только намного, намного прекрасней.
        9
        Думаю, никогда еще поулице Бургонь непроходил такой счастливый человек, каким был я той ночью. Яшагал легко ибыстро, сунув руки вкарманы. Тричаса утра, ноусталость — да какая там усталость! Наулице небыло нидуши, моесердце переполняли радостные предчувствия всего, чтождало нас впереди. Жизнь была прекрасна, фортуна только что осыпала меня дарами, опрокинув надо мной рог изобилия.
        Каждый, ктохоть раз был влюблен, знает, очем я говорю. Ещечуть-чуть, ия принялсябы отбивать степ натротуаре, какДжин Келли в«Споем поддождем». Увы, талантом танцовщика я обделен, такчто я просто пропел несколько тактов мелодии изтого фильма иподдал ногой подвернувшуюся банку из-под кока-колы.
        Сулицы Жакоб мне навстречу пошатывающейся походкой вышел пьянчужка, онвытянул вперед руку, вверх ладонью, потом удивленно посмотрел наменя. Дождя, конечно, небыло, нодаже подледяным ливнем я ликовалбы какподпотоками чистого золота. Мнебыло море поколено, ячувствовал себя способным одолеть любую стихию. Ябыл любимцем богов.
        Разве это нефантастика — любовь? Замногие имногие тысячелетия наша планета столько раз успела обернуться вокруг своей оси, алюбовь по-прежнему остается величайшим чудом, какое только может случиться сдвумя людьми. Иименно она всякий раз заставляет нас начинать новую жизнь иожидать отбудущего чего-то необыкновенного.
        Любовь — первая весенняя зелень, птаха, насвистывающая коротенькую песенку, плоский камешек, который мы пускаем резво прыгать поводной глади, исинее небо сбелыми облаками, иизвилистая дорожка, надкоторой смыкаются душистые заросли жасмина, итеплый ветер, летящий схолмов, ирука, сжимающая другую руку.
        Любовь — обещание жизни. Вначале всех начал стоят мужчина иженщина.
        Ивэту ночь их звали Ален иМелани.
        Неуспел я открыть дверь своей квартиры, какпослышалось взволнованное мяуканье. Явошел инаклонился кОрфей, которая отрадости каталась вприхожей посветлому берберскому ковру.
        —Ну,кактут поживает моя маленькая тигровая принцесса? — сказаля, погладив полосатый серо-белый бочок.
        Повсей прихожей разнеслось довольное урчание.
        Орфей я подобрал. Однажды утром она очутилась налестнице перед моей дверью, сидела там, жалобно пища. Тогда она была еще совсем маленькая иочень тощая. Яобошел квартиры, расспрашивая жильцов, неунихли убежал котенок, итаким вот образом наконец познакомился совсеми соседями. Нокотенок тигровой масти оказался никому ненужен. Сначалая, абсолютный профан взоологии, решил, чтоэто кот, идал ему кличку Орфей. Апотом пришла Кларисса — она раз внеделю убирает квартиру — и, уперев руки вбоки, решительно замотала головой:
        —Данетже, мсье Боннар! Нучто вы такое говорите! Этодевочка, ведь сразуже видно.
        Ну,если посмотреть, такиправда сразу видно. Темнеменее Орфей осталась присвоем имени, и, по-моему, оноей нравится, хотя еще ниразу она нанего неотозвалась.
        —Тынеповеришь, крошка, когда узнаешь, чтосомной сегодня произошло. Тыочень удивишься. — Япотрепал ее посветлому брюшку, иОрфей блаженно растянулась набоку. Ейничуть неинтересно, чтотам такое сомной произошло, — пока чешешь ей животик, жизнь прекрасна.
        Совершив этот нехитрый приветственный ритуал, япошел накухню налить себе воды. Вдруг страшно захотелось пить. Орфей прошествовала следом, грациозно вспрыгнула намойку ипару раз настойчиво ткнулась крепким маленьким лбом вмою руку.
        —Хорошо, хорошо… — Явздохнул ипустил воду тонкой струйкой. — Ичтобы тебе неприучиться лакать воду измиски! Пить из-под крана, понимаешьли, ненормально.
        Орфей неслушала моей болтовни. Какувсякой кошки, унее были свои понятия отом, что«нормально», ачто нет. Иочевидно, ейказалось гораздо более интересным пить воду из-под крана, анеизспециально купленной кошачьей посудины.
        Ястоял исмотрел, какона розовым язычком сосредоточенно ловит струю ижадно лакает.
        «Вашу кошку зовут Орфей? — Мелани звонко рассмеялась, когда я сообщил, чтовнастоящее время единственная дама вмоей жизни — это капризная кошечка, которая поошибке носит мужское имя. — Иона поет?»
        «Нуда. Хотя инепо-настоящему. Зато она любит лакать воду из-под крана».
        «Прелесть, — сказала Мелани. — Авот кошка моей подруги всегда лакает воду извазы сцветами».
        —Мелани говорит, тыпрелесть, — сказаля.
        —Мяу, — откликнулась Орфей, насекунду оторвавшись отводы. Иопять стала лакать.
        —Неужели тебе неинтересно узнать, ктотакая Мелани? — Ябросил куртку настул, прошел вгостиную — половицы резко скрипнули, — зажег торшер иповалился надиван.
        Спустя секунду послышался приглушенный стук — Орфей соскочила смойки; теперь она тихонько подошла кдивану. Ещемиг — иона, мурлыча, устроилась уменя нагруди. Ялежал, поглаживая ее мягкую шерстку ирассеянно глядя намолочно-белый матерчатый абажур, откоторого лился мягкий свет. Перед глазами уменя было лицо Мелани. Еегубы, казалось, вот-вот улыбнутся.
        Ясмотрел насвет своей лампы ивспоминал поцелуи перед темно-зелеными воротами наулице Бургонь — им небыло конца, ивсе-таки конец настал, когда Мелани высвободилась измоих объятий.
        «Мнепора», — сказала она тихо, ия заметил нерешительность вее взгляде. Наминуту уменя появилась надежда, чтоона спросит, неподнимусьли я вместе сней. Ноона решила иначе.
        «Доброй ночи, Ален». — Иона нежно тронула пальцем мои губы, прежде чем набрать цифровой код наворотах.
        Ворота стихим жужжанием отворились, изаними я увидел внутренний двор, вцентре которого высился большой старый каштан.
        «Ах,да яже совсем нехочу тебя отпускать, — сказаля, снова прижимая ее ксебе. — Только один поцелуйеще».
        Мелани улыбнулась и, когда наши губы опять встретились, закрыла глаза.
        После этого был еще один, последний поцелуй, потом самый последний — очень бурный, самый последний поцелуй подстарым каштаном.
        «Когда мы увидимся? Завтра?» — спросиля.
        Мелани задумалась.
        «Вследующую среду».
        «Как? Только всреду?» — Неделя показалась мне невообразимо долгим сроком.
        «Раньше никак неполучится, — сказалаона. — Завтра я нанеделю уезжаю ктете. ВЛе-Пульдю. Номы непотеряем друг друга».
        Апотом мне все-таки пришлось отпустить Мелани собещанием, чточерез неделю, всреду, мыровно ввосемь часов встретимся в«Синема парадиз».
        Помахав мне напрощание, онаскрылась вдверях дальнего, дворового флигеля дома. Я,завороженный, ещенемного постоял водворе, увидел, какводном изокон верхнего этажа загорелся ивскоре опять погас свет.
        Здесь живет женщина, которую я люблю, подумаля. Апотом ушел.
        10
        Телефон зазвонил утром, когда я накухне пил кофе.
        Ячувствовал себя порядком разбитым после ночи надиване, гдея, счастливый, задремал почти нарассвете. Кряхтя, выбрался я из-за стола ипошел искать трубку, которая, каквсегда, лежала неизвестно где, аненасвоей базе. Наконец отыскал — подстопкой газет возле кровати.
        Звонил Робер. Онуже совершил обычную ежедневную пробежку вБулонском лесу итеперь, должно быть, сидел, дожидаясь начала лекций, всвоем кабинете вуниверситете. Онбезобиняков приступил кделу.
        —Нукакты там? Чтослышно? Взорвалась сверхновая? — завопилон, похохатывая, пугающе бодрым тоном, ядаже вздрогнул. Голос Робера гремел даже сильней обычного.
        —Господи, Робер, нупочему ты всегда так орешь втрубку? Яже неглухой. — Явернулся вкухню исел. — Яспал всего два часа сегодня, но… все было… — Тутя запнулся. Наум шли слова «магия», «волшебство», «романтика», ивсе это были слова, которые мой друг вообще неспособен воспринимать. — Всебыло сногсшибательно, — сказал я наконец. — Безумно. Досих пор всебя немогу прийти. Этоженщина, встречи скоторой я ждал всегда.
        Робер обрадованно щелкнул языком:
        —Вотиславно. Ты,значит, если уж поймал искру, тозагораешься так, чтотебя неудержишь? Надеюсь, янепомешал? Малышка еще утебя?
        —Нет. Разумеется, нет.
        —Тоесть какэто «разумеется, нет»? Хочешь сказать, чтоты унее ночевал? Недурно!
        Ярассмеялся.
        —Никто ниукого неночевал, — объясниля, ошарашив друга. — Ноэто ровным счетом ничего незначит.
        Мимолетно вспомнилось нерешительное выражение, промелькнувшее вглазах Мелани, когда мы стояли перед зелеными воротами. Явздохнул:
        —Ну,словом… Нет, янеотказалсябы отприглашения, я, понимаешьли, проводил ее додому, слышишь? Ноона нетакая женщина, которая впервыйже вечер готова лечь вкровать.
        —Жаль. — Робер, кажется, былразочарован, новскоре его прагматизм опять взял свое: — Ну,тогда неотступай! Слышишь меня? Неотступай!
        —Робер, яже неидиот! — Янервно отпилил кусок козьего сыра ипристроил его накуске багета.
        —О’кей, о’кей, — поспешил успокоить меня Робер инемного помолчал, какбудто что-то обдумывая. Потом он сказал: — Ладно, явсеже надеюсь, чтоона неизэтих, знаешьли, спроблемами. Иметь дело стакими дамами, сампонимаешь, какое удовольствие.
        —Небеспокойся, удовольствия я получил очень даже много, — отрезаля. — Вечер был прекрасный, анаша история только начинается и… — Явдруг вспомнил старика вдомашних шлепанцах, который прохрипел нам «Влюбленная парочка!», вспомнил изадорный смех Мелани, который унее иногда вырывался так непосредственно. Оннеобычайно нравилсямне, даже сам звук ее смеха мне нравился. — Мымного смеялись иговорили — немогли наговориться. Знаешь, всетак здорово сходится. Оналюбит старинные вещи, ия люблю, онаиработает вантикварном магазине, тамуних старая мебель, илампы, ифарфоровые фигурки, иеще она любит кошек, аее любимое кино — «Сирано де Бержерак», подумай, ведь это иодин измоих любимых фильмов. Этоже просто здорово, а? Илискажешь — нет?
        НаРобера мои восторги непроизвели впечатления.
        —Ладно-ладно, — буркнул он исразу словно отмел прочь все чудесные совпадения, которые я успел обнаружить унас сМелани. — Надеюсь, вынетолько разговоры разговаривали?
        —Нет, честное слово, нет. — Яулыбнулся, вспомнив поцелуи подстарым каштаном. — Ах,Робер, нучто тебе сказать… Знаешь, ябезумно счастлив. Ячувствую, чтовсе именно так, какдолжно быть. Ипросто дождаться немогу, когда снова ее увижу. Этосамая волшебная девушка, какую я вообще встречал завсю свою жизнь. Иунее никого нет! Слава богу! Да,ты знаешь, онаговорит, Эйфелева башня ужасно забавная! Иеще она любит мосты! — Яболтал безудержу, каквсе влюбленные, которых каждая черточка предмета их обожания приводит вэйфорию. — Особенно мост Александра Третьего, иконечно, потому, чтонанем такие великолепные фонари бель-эпок…
        «Авы знаете, — вспомнил я слова Мелани, — какая красота, когда ранним вечером идешь помосту Александра ивидишь, какначинают загораться фонари нанабережных иогни отражаются вводе, анебо делается лиловато-серым, лавандовым? Яиногда останавливаюсь намосту, стою подэтими старинными фонарями исмотрю наСену, нагород ивсякий раз думаю — какоеже это чудо!»
        —Мелани сказала, чтоона, проходя поэтому мосту, каждый раз ненадолго останавливается. Иеще сказала: Париж — это чудо. — Явздохнул отсчастья.
        —Экты разливаешься! Нуисловеса. Можно подумать, тыпревратился водного извездесущих парижских гидов. Ален, аты уверен, чтомалышка иправда живет натой улице? Давненько я неслыхал подобного открыточно-альбомного вздора. Стораз проходил помосту Александра, авот стоять там столбом, дабы насладиться незабываемым чудом поимени Париж, — никогда нестоял. Вовсяком случае, водиночестве. Мойбог, сколько шума вокруг каких-то старых фонарей!
        —Мосты обладают собственным, совершенно особенным волшебством, — сказаля.
        Робер засмеялся. Конечно, моивосторги его забавляли. Если Роберу нравилась какая-то девушка, тоуж наверняка неиз-за ее любви кстарым мостам ифонарям бель-эпок.
        —Нухорошо. Всеэто звучит весьма многообещающе, — подвел он итог игриво-бодрым тоном. — Когдаже ваша следующая встреча?
        Через пять минут я поссорился смоим лучшим другом.
        —Какэто утебя нет номера ее мобильного? — рычал Робер внесебя отярости. — Боже правый, даможноли быть таким болваном, дружище! Проводит часы затрепотней окаких-то допотопных фильмах имолью траченных мостах, апотом даже неспрашивает унее самого главного! Ален, скажи, чтоя ошибаюсь, нускажи!
        —Нет, тынеошибаешься, — хмуро призналсяя. — Втот момент я несчитал, чтоэто главное, вотивсе. Очень просто.
        Ябыл недоволен собой. Всамом деле, почему я непопросил уМелани номер телефона? Позорная правда: япросто забыл. Втот первый вечер, когда мы шли поулицам Парижа, преисполненные лунатической уверенности, чтонас связало друг сдругом нечто большее, чемсовременная техника, конечно, такой прозаический предмет, кактелефон, неиграл никакой роли. Норазве мог я объяснить это моему практичному другу?
        Робер все неунимался:
        —Тывстретил женщину своей жизни идаже непопросил ее дать номер телефона! — Оннедоверчиво хохотнул. — Даэтоже ниводни ворота нелезет. Ален, тыиправда обитаешь где-то налуне. Алло! Третье тысячелетие надворе, аты это хотябы заметил? Иливы сней будете посылать друг другу письма голубиной почтой?
        —Богмой, нуспрошу вследующий раз. Яже увижусь сней всреду.
        —Аесли нет? — Робер неослаблял хватки. — Авдруг она непридет? Чтотогда? Послушай-ка, по-моему, этостранно — что она непопросила утебя номер телефона. Инедала свой. Моистудентки всегда спрашивают номер моего мобильника. — Робер хмыкнул небезсамодовольства. — Если хочешь знать мое мнение, неочень-то все это похоже наудачное свидание.
        —Атвоего мнения неспрашивают, — сказаля. — Какое мне дело дотвоих студенток? Мыточно договорились, и, даже если вкруг твоих представлений это невписывается, все-таки есть еще люди, способные целую неделю радоваться предстоящей встрече!.. Дапросто держать свое слово, раздоговорились, анеперезваниваться сто раз надню ипереназначать свидание, потому что подвернулось что-то более важное! — Язаметил, чтомне ужасно приятно отчитывать Робера. — Невсегда все разворачивается смолниеносной быстротой, хотя ты сосвоими студентками, может быть, именно так привык действовать.
        —Тутвсе дело всиле притяжения, — безмятежно ответил Робер. — Нучтож, всякий волен считать, чтоон прав. Вовсяком случае, желаю тебе сполна насладиться радостным ожиданием. Надеюсь, непридется ждать понапрасну.
        Сарказм, явный сарказм слышался вего тоне! Яначал злиться:
        —Даскакой стати ты вообще мотаешь мне нервы? Тоесть что ты хочешь мне доказать? Чтоя простофиля? Ну,простофиля. Ладно, ядолжен был спросить номер ее телефона. Ая неспросил. Нуичто! Вконце концов, Мелани знает, гденаходится мой кинотеатр. Ая знаю, гдеона живет.
        —Еезовут Мелани?
        Якивнул. Впервые, говоря сРобером, яупомянул ее имя.
        —Да. Забавное совпадение, верно?
        —Адальше?
        Яненашутку растерялся имолчал. Даичто я мог сказать? Действительно, простофиля. Только теперь я сообразил, чтонезнаю фамилию Мелани. Иэто непростительная оплошность. Япопытался подавить вдруг накативший наменя панический страх. Что, если Робер окажется прав?!
        —Д-да… — Язамялся.
        —Малыш, малыш… Ну,видно, дело твое труба, — вздохнул Робер.
        Затем он прочитал мне небольшую лекцию натему: почему наша жизнь — это некино, вкотором люди находят друг друга, потом теряют, потом через неделю вдруг, совершенно случайно, встречаются уфонтана Треви — потому какоба, синхронно, решили пойти туда водин итотже день ичас, чтобы бросить монетку вфонтан, загадав желание.
        —Нояже знаю, гдеона живет, — упрямо повториля. Ивдруг моему мысленному взору явилась картина: длинный список фамилий возле кнопок домофона, там, уворот дома наулице Бургонь. — Если покакой-то причине она через неделю непоявится, ямогу пойти кее дому, расспросить людей. Ноя уверен, онапридет. Чувство мне говорит, чтоона придет. Авэтих вещахты, Робер, ничего несмыслишь.
        —Ну-ну. Ладно. Может быть. Будем надеяться, всепойдет поплану. — Оннедоверчиво хмыкнул. — Аесли нет, тебе только иостанется стоять столбом напарижских мостах идожидаться, пока однажды вечером наодин изних непридет Мелани. Тыже сказал, оналюбит мосты…
        Мелани оставила в«Синема парадиз» письмо дляменя. Втотже день. Этобыл триумф! Ноинекоторое огорчение. Триумф — потому что мой друг попал пальцем внебо. Огорчение — потому что меня небыло наместе ия неполучил письмо лично изрук вруки. Былбы, такеще раз доотъезда увиделбы Мелани. Иуж вэтот раз непозабылбы попросить телефон!
        Авдействительности Франсуа молча протянул мне белый конверт, когда я впять часов пришел вкинотеатр. Яудивленно повертел вруках конверт, накотором стояло только мое имя.
        —Чтоэто?
        —Отженщины вкрасном плаще, — преспокойно сообщил Франсуа и, поправив круглые очки вникелированной оправе, посмотрел наменя как-то особенно внимательно. — Онаспросила Алена, потом оставила вот это письмо.
        —Спасибо.
        Ячуть небегом бросился вкинозал, гдевэто время еще никого небыло. Торопливо разорвал конверт, сотчаянной мыслью, чтосейчас узнаю что-то прекрасное. Ноувидел совсем короткое послание. Мигом пробежав темно-синие, написанные отруки строчки, яоблегченно вздохнул итогда уж прочитал неспеша, слово засловом.
        Милый Ален!
        Тыведь благополучно добрался додому вчера? Больше всего мне хотелосьбы проводить тебя доулицы Юниверсите, нотогдабы мы всю ночь так ибродили туда иобратно, амне утром надо было встать пораньше. Ивсе равно я неспала. Поднялась вквартиру — иуже соскучилась потебе. Апроснувшись утром, когда поглядела вокно иувидела старый каштан, вдруг почувствовала, чтоя очень счастлива. Совсем незнаю, застанули тебя вкинотеатре (это былобы самое прекрасное, конечно!) илипросто подсуну письмо подрешетку надвери, чтобы ты сразу его заметил. Этомаленький привет отменя перед отъездом. Ален, янелюбительница приключений, ноя так радуюсь следующей среде, встрече стобой ивсему, чтоеще случится вбудущем.
        Целую тебя,
М.
        Онанаписала: «Янелюбительница приключений» — это меня тронуло, несмотря нато что эти слова — цитата. Аможет, какраз потому итронуло. Цитата изфильма «Зеленый луч», который шел унас вчера. Этислова говорит Дельфина, отшивая своих ухажеров: «Янелюбительница приключений».
        —Ах,Мелани, моямилая, — пробормотал я вполумраке зрительного зала. — Да,ты нелюбительница приключений, ноэто пустяки. Этоя какраз илюблю втебе. Твою ранимость, твою робость. Мирсоздан нетолько длясмельчаков инеустрашимых авантюристов, горластых иупрямых бойцов, нет, вмире есть место идлятихих, ибоязливых, длямечтателей ифантазеров. Безних несуществовалобы полутонов, нежных светлых акварелей иневысказанных слов, вкоторых только иживет фантазия. Иразве мечтатели незнают, чтонастоящие великие приключения всегда происходят всердце?
        Я,конечно, могбы еще долго говорить речи взащиту «людей второго плана», еслибы нешелест, который заставил меня обернуться. Вдверях зала стояла мадам Клеман вцветастом рабочем халате, онаопиралась нашвабру исмотрела наменя сумилением. Явскочил сместа.
        —Мадам Клеман! — воскликнуля, мысленно давая зарок впредь неподдаваться эмоциям. — Ужвы неподслушиваетели? Давно вы тут стоите?
        —Э-эх, мсье Боннар, — вздохнулаона, неответив, однако, намой вопрос. — Вытак хорошо говорили отихом омуте иголубых мечтах да грезах. Слушалабы ислушала. Была иуменя когда-то вдетстве коробка сакварельными красками… поди знай, гдеона теперь… Когда перестаешь рисовать, тоимечтать перестаешь. Жаль, вообще-то, верно? — Поее лицу скользнула задумчивая улыбка. — Авот каквлюбишься, таксразу опять принимаешься мечтать.
        Порядком смущенный, янесколько раз торопливо кивнул. Драгоценное письмо сложил испрятал вовнутренний карман пиджака. Ктобы мог подумать, чтовмоей уборщице вдруг проснется философ?
        —Онанаписалавам? Очемже? — Онасмотрела наменя вупор имногозначительно усмехалась.
        —Что? — Ячуть неподпрыгнул отудивления. — Ну,знаетели, мадам Клеман! Совершенно непонимаю, каквы могли… — Ябыл пойман споличным, нововсе несобирался откровенничать освоих сердечных делах. Икакэто она ухитрилась обовсем пронюхать?
        —Франсуа, конечно, рассказал мне прописьмо. — Онаодарила меня взглядом, полным благожелательности.
        Явысоко поднял брови:
        —Тоесть как — «конечно»?
        После чего имел удовольствие услышать, чтообмен информацией между работниками моего кинотеатра функционирует превосходно.
        —Дауж можете несомневаться, намвсем было очень интересно, какпрошел увас вечер сэтой приятной женщиной вкрасном плаще, — продолжала мадам Клеман, слюбопытством поглядывая наменя. Онаивсамом деле сказала «нам всем», словно какая-нибудь важная фрейлина придворе, гдевсе глаза следят закаждым шагом влюбленного правителя. — Ноесли эта дама уже сегодня пришла исправлялась овас идаже написала любовное послание, значит вечер прошел самым наилучшим образом.
        —Этоточно. — Янеудержался отсмеха. — Но,мадам Клеман, дорогая, откуда увас такая уверенность, чтописьмо — любовное?
        Онанаклонила кплечу голову иподбоченилась одной рукой:
        —Вотчто я вам скажу, мсье Боннар. Я,слава богу, неодин десяток лет прожила наэтом свете. Данавас посмотреть — сразу ясно, чтосвами творится. Онанаписала вам любовное письмо. Да-да! — Мадам Клеман сжала палку большими руками ивподтверждение своих слов крепко ударила шваброй обпол. — Атеперь идите-ка, мненадо тут подмести, пока еще есть время доначала.
        Ясделал легкий поклон ивышел. Вфойе я посмотрел насебя вбольшое зеркало встиле ар-деко. Да,надо признать, мадам Клеман попала всамую точку. Этот высокий стройный парень сгустой темной шевелюрой, спредательским блеском вглазах исовершенно особенной улыбкой, безусловно, влюблен. Иэто было ясно всякому, имеющему глаза, чтобы видеть.
        Яотошел отзеркала. Правдали письмо любовное? Явытащил его изкармана и, улыбаясь, перечитал строчка застрочкой — нежные, ласковые слова.
        Яулыбался, инебыло уменя нималейшего предчувствия, чтоя буду перечитывать это письмо снова иснова втечение нескольких недель, чтобуду хвататься занего какутопающий засоломинку, потому что оно останется единственным свидетельством того счастливого вечера, который завершился подстарым каштаном вовнутреннем дворе наулице Бургонь.
        Потом я долго стоял, глядя наплакат картины «Мелочи жизни», который вчера вечером повесил вфойе рядом санонсом: «Вследующую среду впрограмме „LesAmours auParadis“». Ямечтал, чтобы уже настала среда. Ах,какбы мне хотелось сокрушить все законы времени иотдать неделю своей жизни, чтобы сию минуту снова увидеть Мелани. Ноона, наверное, сейчас уже напути вБретань.
        Вследующие дни письмо Мелани оставалось уменя вкармане. Яносил его какталисман, онобыло сомной везде, словно надежный залог счастья. Вечером я перечитывал его поднедреманным оком Орфей — лежал надиване, пилкрасное вино, вкровать неложился. Надругое утро я перечитывалего, когда пил кофе эспрессо, сидя закруглым столиком в«Старой голубятне», идолго рассеянно смотрел надождь, хлеставший помостовой.
        Конечно, этобыло любовное письмо. Исамый прекрасный сюрприз, который преподнесла мне необычная, полная волнений неделя.
        Вовсяком случае, такя думал дотого момента, когда впятницу, после окончания последнего сеанса, опустил решетку надвери итут увидел, какизтени выступил маленький человек втренчкоте, который тутже заговорил сомной.
        Язнал этого человека, знал иего спутницу. Нопонял это несразу, алишь через несколько секунд.
        Необессудьте, ноя вытаращил глаза иотнеожиданности выронил связку ключей. Казалось, всепроисходило восне инапоминало ситуацию впервых эпизодах фильма «Ноттинг-Хилл». Передо мной, точно свалившись снеба, стоял собственной персоной знаменитый американский режиссер Аллан Вуд, арядом сним изумительная красавица, которой я столько раз восхищался, видя ее наэкране.
        Солен Авриль, одна изсамых знаменитых актрис нашего времени, подала мне руку какстарому знакомому.
        —Добрый вечер, Ален, — сказалаона, одарив меня ослепительной улыбкой. — ЯСолен, ия люблю этот кинотеатр.
        11
        ^ —^Бог мой, даздесьже все осталось таким, какбыло, япомню! Чудесно, эточудесно!
        Солен Авриль, радуясь какдитя, шламежду рядами кресел, похлопывая рукой постарой бархатной обивке.
        —Нет, этоже просто невероятно! Аты что скажешь, cheri?[10 - Дорогой (фр.).] Слишком много я обещала илинет? Согласись, ничего подобного мы вАмерике никогдабы ненашли.
        Аллан Вуд поправил очки вчерной роговой оправе ихотел что-то ответить, ноСолен, неслушая, опустилась вкресло играциозно закинула ногу наногу.
        —Совершенство! Этонастоящее совершенство! — Онаотбросила свою белокурую гриву наспинку кресла. Вкакой-то момент я невидел ничего, кроме ее волос, которые, словно текучее золото, разлились покрасному бархату, иеще я видел ее точеное колено, нетерпеливо приподнимавшееся иопускавшееся. — Акакая безумная аура! Ужеодин этот запах, тут, встаром зрительном зале… Онвдохновляет. А-ах, великолепно, неправдали? Идисюда, cheri, посиди здесь тоже!
        Аллан Вуд, который стоял рядом сомной инесколько более сдержанно наслаждался «безумной аурой» моего кинотеатра, улыбнулся мне сизвиняющимся видом, азатем прошел вперед истал пробираться потому ряду, гдесидела Солен. Я,все еще ошарашенный, проводил его взглядом. Вэтом нереальном сценарии мой кинотеатр предстал тоже каким-то совершенно новым инезнакомым.
        Тяжелый занавес красного бархата, сейчас он сверху донизу закрывал экран, двадцать три ряда кресел, полснебольшим подъемом, взадней стене проделано прямоугольное оконце, чтобы киномеханик мог видеть экран изал; настенах — портреты втемных деревянных рамах, черно-белые фотографии: Чарли Чаплин, Жан-Поль Бельмондо, Мишель Пикколи, Роми Шнайдер, Мерилин Монро, Хэмфри Богарт, Одри Хепбёрн, Джейн Сиберг, Катрин Денёв, Фанни Ардан иЖанна Моро. Ониулыбались сзатянутых темной тканью стен, какживые, подсветом матово-белых светильников ввиде шаров.
        Носамым прекрасным взале был полукруглый купол, накоторыйя, вообще-то, редко поднимал взгляд, амои гости сейчас разглядывали его вполном восторге. Купол надзалом был украшен росписью: темно-зеленые ветви, ананих, среди листвы, райские птицы изолотые плоды апельсинов.
        —Теперь ты понимаешь, почему я говорю, чтосмогу сыграть те сцены только здесь? — Солен Авриль драматическим жестом простерла вперед руки срастопыренными пальцами. — Я,конечно, нехотелабы впадать впафос, нивкоем случае, новот этовсе… этовсе… совсем нето, чтокакие-нибудь выгородки впавильоне настудии, неправдали, cheri? Здесь я смогу быть подлинной, играть правдиво, всем сердцем, о, яуже чувствую, просто чувствую. — Онавздохнула сосчастливой улыбкой.
        Аллан Вуд сел рядом снею ираскинул руки наспинки соседних кресел. Некоторое время он молча сидел, подняв голову иглядя накупол, потом сказал:
        —Yeah, it seems like theperfect place. Ireally like it![11 - Да,кажется, место идеальное. Мнеочень нравится! (англ.)] — Онпокрутил головой, оглядываясь вокруг, потом опять посмотрел напотолок. — Ипахнет… — Онпомахал перед лицом маленькими белыми ладошками. — Туточень ностальгическая атмосфера. — Самериканским раскатистым «р» получилось унего забавно: «атмосферрра». — Здесь пахнет… — он щелкнул пальцами, точно пораженный внезапной идеей, — пахнет историей!
        Ястоял удальней стены моего кинозала, молча, уженевсостоянии объективно судить отом, чтотам говорит Аллан Вуд. Насамом деле я был невсостоянии даже понять, происходит все это реально илиуменя галлюцинации.
        Время близилось кполуночи. Ну,подумаля, наверное, ровно вдвенадцать две головы, высящиеся надспинками кресел, растворятся ввоздухе ия проснусь дома, всвоей кровати, встряхнусь и, пожимая плечами, пробормочу: вот, дескать, приснился знаменитый американский режиссер иодна изсамых красивых женщин насвете, привиделось, будтобы они пришли вмою киношку изаявили, чтохотят сделать ее местом действия кинокартины. Ведь это так похоже насон.
        Язакрыл глаза инесколько раз глубоко вдохнул. Яощутил пряный, сладковатый аромат, который принесла ссобой Солен Авриль, — прикаждом ее движении волны благоухания разбегались позалу идостигали меня. Если так пахнет история, тоона прямо-таки дурманит.
        —Тутправда так пахнет, Ален, иливы используете ароматический спрей?
        —Да? Простите? — Вздрогнув, яоткрыл глаза.
        Аллан Вуд, обернувшись, смотрел наменя, егочерные брови поползли вверх.
        —Ну,вы понимаете. Есть такой спрей дляосвежения воздуха, — объяснилон. — Яиспользую усебя дома. Запах — каквстарой библиотеке. Создает очень уютную атмосферу. — Легко, точно молодой парень, онподнялся скресла.
        Япокачал головой:
        —Нет-нет. Здесь все настоящее. — Япосмотрел начасы. Полночь! Иничего неслучилось. Покоряясь судьбе, яразвел руками. Было ясно: мненичего неснилось, этот удивительный ночной визит, который вскоре совершенно перевернул всю мою жизнь, происходил вдействительности. Невероятно, нофакт.
        Аллан Вуд иСолен Авриль были здесь, передо мной, вярко освещенном зрительном зале моего кинотеатра. Иони, ничуть несомневаясь, чтозамоим согласием дело нестанет, твердо решили вближайшие недели начать в«Синема парадиз» съемки нового фильма.
        Яснова потряс головой ивдруг прыснул:
        —Здесь-то все настоящее, ноя должен признаться, чтовсе еще немогу поверить ввашу реальность! — Япожал плечами. — Ведь подобное некаждый день случается собычным человеком… я имею ввиду себя.
        Аллан Вуд подошел комне почти вплотную, ябыл выше ростом, такчто он даже закинул голову, устремив наменя взгляд карих глаз, полный добродушного лукавства. Онпротянул руку ипотеребил рукав своего тренчкота.
        —Однако мы настоящие, — сказалон. — Вот, пощупайте! Абсолютно настоящие!
        Япотрогал рукав ирасплылся вулыбке. Ониправда был «абсолютно настоящий».
        Несмотря нато что поначалу я решил было, чтопередо мной привидение, этот невысокий щуплый человек втренчкоте ссамой первой минуты стал мне симпатичен. Оночень деликатно неподал виду, чтозаметил мое дикое смущение. Авот креальности Солен Авриль я все еще немог привыкнуть, хотя она стояла вкаком-нибудь метре отменя, разглядывая известную фотографию Одри Хепбёрн, накоторой актриса подносит кгубам длинный мундштук.
        —Очень элегантно, — сказала Солен Авриль. — Что, если имне завести такой аксессуар, какты думаешь, cheri? — Оназадумчиво вытянула губы ивдруг вздохнула: — Дачто уж там, сегодня даже вбарах неразрешают курить. Нашмир совершенно утратил чувство стиля, выненаходите, Ален? — Онаулыбнуласьмне. — Всеменяется, ивосновном меняется кхудшему. — Онанаморщила лоб; ясвосхищением следил заее выразительной мимикой. — Какхорошо, чтохотябы «Тиффани» еще есть. Меня это примиряет сдействительностью.
        Мывышли вфойе, ия, бросив взгляд через стеклянную дверь наулицу, подумал обудивительной встрече, произошедшей всего какой-нибудь час тому назад ипоразившей меня неменьше, чемеслибы там, перед входом, приземлились инопланетяне. Вероятно, когда-нибудь я буду рассказывать внукам, чтооднажды ночью наулице, перед моим кинотеатром, вдруг появились Аллан Вуд иСолен Авриль.
        «Аллан Вуд? — пролепеталя, когда человек втренчкоте, стоявший перед дверью моего кинотеатра, назвал себя, имое неопределенное чувство, чтоя его знаю, превратилось вуверенность. — Даэтоже… тоесть… вот это да! Тотсамый Аллан Вуд изНью-Йорка? О,ну конечно, конечно, ваше имя мне знакомо!»
        Режиссер держался скромно. «Ярад, чтовы меня знать, мсье Боннар. Язамечаю, унас одинаковое имя. Аведь это забавно, а? Можно я буду называть вас Аллан?»
        «Ален», — смущенно поправиля. Аллан Вуд вроде незаметил никакой разницы. «Очень рад, Аллан», — сказалон, приветливо кивая.
        «Ален, cheri, егоимя Ален, анеАллан!» — вмешалась Солен Авриль иулыбнуласьмне, точно заговорщица. Звезда Голливуда, родившаяся ивыросшая вПариже, незабыла тонкостей французского произношения.
        «Oh, Isee…[12 - А,понял (англ.).] А-а-лэн. — Онпопробовал произнести имя еще раз, теперь уже сударением навторой слог, какполагается. — Итак, Аллэн, извинитенас, пожалуйста, завторжение. Солен меня — какэто сказать? — притащила сюда. Онанепременно решила показать мне „Синема парадиз“, итакая удача, мысразуже встретиливас…»
        Солен кивнула исулыбкой подмигнуламне, ятоже кивал иулыбался, точно малость слабоумный. Дамне ивпрямь было как-то трудно следить занитью разговора.
        «Яхотелбы поговорить свами, Аллэн, омоем новом фильме», — сказал тщедушный человечек втренчкоте.
        Если несчитать акцента имелких ошибок, Аллан Вуд объяснялся по-французски наудивление бегло. Окинув взглядом старинный фасад кинотеатра, ондаже присвистнул отудовольствия. Потом он дал мне визитную карточку, ясунул ее внагрудный карман.
        «Вашкрасивый старый кинотеатр, наверное, понадобится мне длясъемок».
        «Ага», — ничего более умного мне вголову непришло. Нозачемже Аллану Вуду моя киношка? Правда, ходила молва, чтоамериканский режиссер любит почудить, вотиочки носит круглые, вмассивной роговой оправе, ночтобы его чудачества доходили доприобретения старых парижских кинотеатров ссерьезным репертуаром — обэтом я никогда неслыхал. Дамне втот момент это было глубоко безразлично — я стоял, завороженный, уставившись, точно сомнамбула, навеликолепную Солен Авриль, — белокурая красавица грациозно поправляла мягкую белую шаль, которая, словно легкое облако, лежала унее наплечах, придавая облику актрисы нечто ангельское. Казалось, онапарит ввоздухе, некасаясь булыжной мостовой.
        «Ах,все это так волнительно! — произнесла она спридыханием. — Ясловно опять стала маленькой девочкой. Можно нам войти ипосмотреть ваш кинотеатр, Ален? Пожалуйста!»
        Глядя наменя, онаположила — всего намиг — руку мне наплечо, ия почувствовал, чтоколени уменя сделались ватными.
        «Ясное дело, — пробормоталя. — Ясное дело». Япопятился копущенной надвери решетке. Надо сказать, чтомне все это тоже казалось «очень волнительным». Даже всамых смелых мечтах мне непригрезилосьбы, чтознаменитая королева экрана Солен Авриль водин прекрасный день обратится комне спросьбой. Этоже каквкино!
        Итак, яподнял упавшие ключи, ивскоре мы втроем вошли внаше маленькое фойе. Ивот мы стояли вфойе, иСолен Авриль внезапно обнаружила здесь много чего давно знакомого.
        —Потрясающе! Япомню это зеркало! — восклицалаона. — Посмотри сюда, cheri, этанадпись: «Lereve est realite» — ведь она итогда висела тут, возле кассы! Помнишь, ярассказывала тебе?
        Пока Солен Авриль совершала маленькое путешествие впрошлое, Аллан Вуд, оживленно жестикулируя, посвятил меня всвой замысел.
        Поначалу я все никак немог взять втолк, чемвызван этот ночной визит икакова его цель: режиссер иактриса, похоже, были мастерами вискусстве перебивать собеседника чутьли ненакаждом слове. Слушать их было трудно, однако через некоторое время я уразумел примерно следующее. Аллан Вуд задумал снять новый фильм сСолен Авриль вглавной роли.
        Было уже известно название картины — «Нежные воспоминания оПариже» и, разумеется, место действия — наш город. История любви — женщина ищет потерянную любовь своей юности, когда-то вспыхнувшую встаром кинотеатре ипотом еще некоторое время сним связанную.
        Вотзаэтим они иприехали вПариж. Ана«Синема парадиз» остановили свой выбор потому, чтоСолен ходила сюда вдетстве итеперь капризную актрису прямо-таки одолела навязчивая идея, чтотолько вэтих старых стенах она сможет сыграть свою роль действительно убедительно. Кроме того, онапрожила вАмерике уже десять лет итеперь предавалась сентиментальным воспоминаниям освоей жизни встолице Франции. Парижские реминисценции любимой актрисы Аллана Вуда вконечном счете ивдохновили пожилого режиссера наего последний кинопроект.
        —Ах,Ален, цените то, чтовы живете вПариже. Яуже погорло сыта Америкой. Vraiment![13 - Всамом деле (фр.).] — заявила Солен исполнейшей непринужденностью взяла меня подруку, когда через час мы снова вышли наулицу, предварительно осмотрев все уголки изакоулки моего кинотеатра. — Какя скучала поэтим горбатым улочкам, почудесным старым домам, поотражению огней вводах Сены… Акакпахнет наэтих улицах после дождя, акакблагоухают каштаны всаду Тюильри! Мнеужасно нехватало всех этих маленьких кафе, бистро ипестроты магазинов вСен-Жермен… Акрохотные tartes aucitron[14 - Лимонные пирожные (фр.).], амеренги! — Онащебетала, неумолкая нинаминуту, пока мы спускались кнабережной, гдеАллан Вуд решил взять такси. — ВКалифорнии все такое огромное, вызнаете? Пиццы, порции мороженого, магазины, люди, приветливые улыбки официанток — все там размераXXL. Этонервирует! Апогода вечно одна итаже. Солнце исолнце. Каждый распроклятый день. Знаете, ведь это жуткая тоска, когда даже времена года неменяются!
        Яподумал онашей отвратительной февральской погоде, откоторой большинство парижан форменным образом впадает вдепрессию, ипокачал головой.
        —Эй,такси! — Аллан замахал рукой.
        Секундой позже машина подъехала, остановилась утротуара, мигнула фарами.
        Напрощание Солен легко коснулась губами моей щеки; Аллан Вуд вэто время придерживал длянее дверцу такси. Потом он обернулся комне:
        —Итак, Аллэн. Спасибо завашу любезность. — Онобстоятельно похлопал себя покарманам идал мне — второй раз! — свою визитную карточку. — Если вдруг что-нибудь помешает вам прийти, просто позвоните. Аесли ничего неслучится, ввоскресенье вечером встретимся в«Рице». Итогда обсудим все дела, о’кей?
        Онпротянул мне руку. Длямужчины стакой тщедушной фигуркой унего было неожиданно крепкое рукопожатие.
        —Обдумайте наше предложение, друг мой. Если вы предоставите нам кинотеатр, вкассу потекут реальные деньги. — Онподмигнул, точно Аль Пачино собственной персоной. — Яхочу сказать, real money.
        Сэтими словами он уселся втакси. Дверца захлопнулась, машина рванула сместа ивскоре уже растворилась вбесконечном потоке огней, бежавшем полевому берегу Сены. Направом берегу высились черные нафоне темно-синего неба здания Лувра. Была половина первого ночи. Ястоял нанабережной Сены, взбудораженный, вполнейшем смятении после событий нетолько этого вечера, ноипоследних трех дней.
        Япоцеловал женщину вкрасном плаще, яполучил любовное письмо, мненазначена встреча вотеле «Риц» сСолен Авриль иАлланом Вудом, которые запросто называли меня Ален илиАллэн.
        Если моя жизнь идальше так пойдет — совсем по-новому, бурно, пожалуй, уменя ивремени-то неостанется, чтобы смотреть кинофильмы, подумаля. Такибыло: оказалось, чтоБельмондо замной неугнаться, а«Напоследнем дыхании» — просто скучная история посравнению стем, чтодовелось пережитьмне. Вторую визитную карточку Аллана Вуда я сунул втот карман куртки, гдележало письмо Мелани, ивдруг уменя возникло чувство — я вцентре событий. Ненапериферии, авцентре. Опьяняющее чувство.
        —Нуакто сказал, чтовжизни уже неможет быть никаких неожиданностей? — Робер ткнул впепельницу свою седьмую посчету сигарету «Голуаз». Онвсе-таки старался сохранить невозмутимый вид, нонеполучалось — лицо его выдавало.
        Редко доводилось мне видеть друга таким ошарашенным, каквэтот субботний предвечерний час. Мыуже довольно давно сидели подкрасно-бело-синим полосатым тентом кафе «Бонапарт», куда я вызвал Робера нашим особым паролем: «Сенсационные новости».
        —О-ох, Ален, дружище, ипоэтому ты меня разбудил? Ясплюеще, понимаешь? Дакакие уж там сенсации могут быть втвоей жизни… — проворчал он недовольно. — Вотуменя сМелиссой — ода, сенсационная была ночка, несомневайся.
        —Яинесомневаюсь, — сказаля, втоже время соображая, какуюже изего студенток зовут Мелиссой? — Темнеменее посравнению смоими новостями это полная ерунда.
        —Попробуем угадать. Тыраздобыл номер ее мобильника? Вотуж ивпрямь сенсация. Моипоздравления. — Робер сладко зевнул. — Ну,все, чтоли?
        Язатряс головой:
        —Нет-нет, Робер, всенетак просто, кактебе кажется. Если я говорю «сенсационно», значит именно это я иимею ввиду. Тебе никогда вжизни недогадаться, ктопригласил меня завтра вечером наужин в«Рице».
        —Нунетяни. Выкладывай.
        Ядержал паузу.
        —Анджелина Джоли? — Робер сам захохотал своей шутке.
        —Эй,Робер, аты почти попал вточку. Молодец, — сказаля, итут смех оборвался.
        —Нуговори, тычто, шутишь?
        —Нет, нешучу. Вобщем, приходи давай ивсе узнаешь.
        Неочень-то приятно сознаваться — может быть, таким образом я выставляю себя вневыгодном свете, — новсеже нескрою: после стольких лет, втечение которых я влачил существование «человека напериферии», было ужасно приятно увидеть Робера всмятении. Ярассказал все попорядку, иРобер довольно долго сидел, непроизнося ниединого слова. По-моему, впервые вжизни он отудивления потерял дар речи. Оннезнал, чтосказать. Но,конечно, непотому, чтоочаровательная Мелани написала мне такое важное письмо и, вопреки убийственным прогнозам Робера, непременно собиралась сомной увидеться, — эту новость мой друг удостоил лишь мимолетной лаконичной реплики, небрежно бросив: «Мило, мило, нудавай дальше!» Зато история споявлением Солен Авриль была событием совсем другого масштаба.
        —Солен Авриль? Обалдеть! — Онзакурил новую сигарету. — Вотэто так да! Слушай-ка, ачто, онаивжизни такая супербомба, какнаэкране?
        Якивнул и, надорвав пакетик, лежавший возле моей чашки, неторопливо высыпал сахар вкофе.
        —Ябы сказал, да. Когда вдруг видишь такую женщину совсем рядом, живую, воплоти, — здорово шарахает поголове.
        Робер вздохнул, потом отчаянно затянулся сигаретой изадымил какненормальный.
        —Слушай! Нет, какпредставлю себе, прямо вжар бросает. И,говоришь, этаконфетка целый час провела втвоей киношке?
        —Вместе сАлланом Вудом.
        —САлланом Вудом? Чтотам устарого хрыча свеликолепной королевой секса?
        —Мнекажется, ничего, насколько я могу судить, конечно. Просто он собирается снимать ее вглавной роли всвоем новом фильме. Ивмоем кинотеатре!
        —Какже, повериля! Этоя насчет Солен Авриль. Скажу тебе, ктоупускает шанс заарканить такую диву, тотпопросту слабоумный. — Онбросил наменя совершенно недвусмысленный взгляд. — Иуже завтра вечером ты опять сней встречаешься? В«Рице»? Держу пари — усекс-бомбы там роскошные апартаменты икровать шириной вполовину комнаты. Малыш, малыш, аведь тебе повезло!
        —Боже правый! — воскликнуля. — Робер, мывстретимся, чтобы обсудить ход ипорядок съемочных работ. Нухотьбы раз утебя были какие-то другие мысли, неужели ты невсостоянии думать очем-нибудь, кро…
        —Нет. — Робер решительно покачал головой. — Если речь идет отакой женщине — нет.
        —Ну,что касается меня, яниначто непретендую. Илиты забыл, чтоя уже влюблен?
        Тутя вспомнил оМелани, которая должна была вернуться изБретани только всреду, иподумал: интересно, чтоона делает вэту минуту? Может быть, гуляет поберегу моря ивспоминает обомне.
        —Причем здесь любовь? — Робер снедоумением смотрел наменя. Имне, какнаяву, представилось, каквего голове снаморщенным лбом складываются буквы, составляя слово «идиот». Впрочем, вего мозгу, должно быть, тутже молниеносно промелькнула другая мысль — лицо Робера посветлело. — Скажи-ка, Ален… Какпо-твоему, нельзяли мне завтра вечером пойти стобой? Приведешь ссобой друга, а?
        Яотдуши расхохотался:
        —Ниподкаким видом, дорогой мой! Ужин в«Рице» — сугубо деловое мероприятие.
        —Ха-ха, сугубо деловое! Этотолько ты так думаешь. — Робер обиженно надул губы. — Нуладно, нокогда съемки начнутся, позовешь?
        —Посмотрим, удастсяли это устроить. — Яухмыльнулся.
        —Э,парень! Какприкажешь тебя понимать? Неужели ты лишишь меня блестящего шанса вжизни? Яже просто хочу познакомиться сэтой женщиной.
        Онвоззрился наменя своими светло-голубыми глазами, сиявшими такой обезоруживающей невинностью, чтоя начал понимать, почему женщины, заредчайшими исключениями, немогли устоять перед его обаянием. Добыче трудно уйти отэтого леопарда сглазами зайчишки.
        —Нуачто твоя сенсационная Мелисса? — поинтересовалсяя, хотя итак знал, какой будет ответ.
        —Нуачто сней может быть? — Робер удивился. — Мелисса славная девчонка. Мучается сейчас сзаконами Ньютона, унее скоро экзамены. — Ондопил последний глоток кофе. — Ипотом, всеэто относительно, какговаривал столь высоко чтимый мной мсье Эйнштейн.
        —Безусловно, онимел ввиду совсем другие вещи.
        —Безусловно, онимел ввиду именно эти вещи. — Полицу Робера скользнула хитроватая ухмылка. — Короче, друг ты мне илинет?
        Яотодвинул свою чашку иобреченно вздохнул:
        —Несомневайся, ятебе друг.
        —Ая тебе. Тымне вот что скажи — утебя одежонка-то найдется подходящая? Дляужина в«Рице»? Держу пари, стебя сталосьбы заявиться туда всвитере. В«Риц»!
        Уменя множество недостатков, новот это пари мой лучший друг Робер Руссель, профессор астрофизики, кумир всех студенток, проигралбы. Потому что ввоскресенье вечером, подъехав натакси к«Рицу», ябыл вбелоснежной рубашке, элегантнейшем темно-синем костюме ипригалстуке. Мойвнешний вид неоставлял желать лучшего. ИРоберу пришлосьбы это признать.
        Однако водном пункте мой друг все-таки оказался прав. Ужин сСолен Авриль завершился совсем нетак, какрисовалось мне ввоображении. Идалеко непо-деловому.
        12
        Драматургия любого хорошего фильма основана натом, чторежиссер выбирает момент, когда сгероем случается что-нибудь неожиданное илион внезапно узнает очем-то, решительно меняющем его жизнь. Этот поворотный момент, разделяющий жизнь человека надо-того ипосле-того, обращающий все события вхорошую или, наоборот, вплохую сторону, иесть подлинное сердце экранного действия. Нередко вдело вмешивается случай илисудьба — вконечном счете между ними нет большой разницы.
        Мужчина видит, чтовпроезжающем мимо поезде кого-то убивают. Чиновник находит утром втелефонной будке билет вРим и, махнув рукой наслужбу, решает отправиться впутешествие. Женщина обнаруживает вкармане пиджака своего мужа предательский счет заномер вгостинице. Ребенок погибает вавтокатастрофе, исуществование всей семьи рушится. Мужчина вовремя пикника вБулонском лесу осознает, чтонасамом деле любит подругу своей невесты. Трое рассорившихся детей, похоронив мать ивскрыв ее завещание, узнают, чтодолжны вместе совершить паломничество кгробнице святого Иакова, иначе наследство никому изних недостанется. Молодой библиотекарь предотвращает самоубийство несчастной девушки, которая хочет броситься смоста, имежду ними вспыхивает любовь. Дочь миллионерши прячет усебя симпатичного грабителя, который постучался вдверь ее номера вотеле. Женатый мужчина через пять лет после окончания войны неожиданно встречает вкафе свою первую любовь.
        Ахда, вотеще один сюжет: владелец маленького кинотеатрика изнаменитая кинозвезда вечером совершают прогулку поодной изкрасивейших площадей Парижа.
        Всегда есть момент, который приводит все вдвижение исоздает новые взаимосвязи. Причины иследствия, поступки ирезультаты… Бабочка бьет крылышками — из-за этого где-нибудь очень далеко, замного тысяч километров, происходит землетрясение.
        Новреальной жизни вотличие откино, какправило, неудается распознать эти судьбоносные моменты, которые влекут засобой радикальные перемены, исделать правильный выбор. Часто унас невозникает даже предчувствия, чтовжизни такой момент скоро настанет.
        Вандомская площадь ввечерних сумерках была тиха ивеличественна — заповедный остров, который словно предан забвению огромным городом. Чугунная статуя Наполеона, воздвигнутая наверху грандиозной колонны, возвышающейся вцентре площади, важно взирала сосвоей высоты натечение времени ичеловеческую суету. Вокаймляющих площадь зданиях саркадами разместились банки всех мастей, самые элегантные магазины исамые дорогие ювелирные салоны Парижа. Просто так наВандомскую площадь никто незабегает. Вотия, когда такси остановилось увхода отеля «Риц», задумался, припоминая, когда последний раз был наэтой площади. Нет, невспомнил.
        Швейцар открыл дверцу машины, явышел ивпервые вжизни переступил порог старейшего гранд-отеля Европы.
        Вхолле я огляделся. Справа была стойка портье, ичерез секунду, никак непозже, оттуда поспешил комне служащий отеля, господин сседыми висками, который негромко осведомился, неугодноли мне воспользоваться его услугами, он-де готов помочь.
        —Bonsoir. Уменя назначена встреча смсье Алланом Вудом и… э… мадам Авриль. — Явдруг испугался, чтомне неповерят.
        Нонаоблаченного вливрею почтенного господина мое заявление непроизвело впечатления.
        —Разумеется, мсье Боннар, — ответствовалон. — Господа ожидаютвас. Несоблаговолители последовать замной? — Иразмеренным шагом направился через холл.
        Ябыл подсильнейшим впечатлением, ужепотому хотябы, чтоон знал, какменя зовут. Мыпересекли холл, миновали внутренний двор смраморными статуями, тамвэтот час еще сидели застоликами икурили.
        Кчаю здесь подают маленькие tartes auframboises[15 - Пирожные смалиновым кремом (фр.).] иизысканные сэндвичи, которые разложены наспециальных серебряных подставках, — это сообщил мне Робер, мойдруг ценил уединенность «Рица» иизредка заглядывал сюда скем-нибудь изсвоих избранниц, если нехотел показываться налюдях. «Чайв„Рице“ покарману даже малоимущему профессору», — сусмешкой пояснилон.
        Толстая ковровая дорожка соранжевым орнаментом поглощала звук шагов. Мынаправлялись кобставленному встаромодном вкусе уголку — диван икресла перед мраморным камином, наполке которого красовалась гигантская цветочная композиция изтемно-лиловых гладиолусов, пунцовых тюльпанов, розовых роз ибелых орхидей, этоцветочное чудо поднималось чуть неподсамый потолок. Ясизумлением огляделся. Куда нипосмотришь, всюду цветы, картины, зеркала, старинные безделушки, нокое-где были илюди, онисидели вкреслах, ктосбокалом, ктосайфоном.
        —Прошу сюда, мсье Боннар! — Господин вкрасной ливрее отворил высокую дверь, иоттуда донесся негромкий монотонный гомон многих голосов. Какя понял, мыприбыли вресторан.
        Ноказалось, тывходишь вхрам весны! Надбелыми столиками раскинулось нежно-лазурное небо сосветлыми облаками — живописная иллюзия, ещебольшую убедительность которой придавало настоящее дерево вцентре зала, усыпанное цветами. Яподнял глаза, ожидая увидеть щебечущих птиц, порхающих подпотолком, — нотаких высот здешняя имитация природы все-таки недостигла.
        Кнам подошел молодой официант сгладко зачесанными солба черными волосами; обменявшись несколькими тихими словами сгосподином вливрее, онпринял насебя дальнейшие заботы омоей особе:
        —Прошу, мсье Боннар! Пожалуйте сюда! — Онловко лавировал между столиками, ая, идяследом, уженеудивлялся, чтоон тоже знает мое имя.
        Мало-помалу я начинал сознавать себя эдакой вип-персоной.
        —Прошу, мсье Боннар, пожалуйста, мсье Боннар, сиюминуту, мсье Боннар, каквам будет угодно, мсье Боннар…
        Никогда еще небывало такого, чтобы втечение одной минуты меня столько раз назвали мсье Боннаром, астого момента, когда я переступил порог старого гранд-отеля, ятолько это ислышал. Честное слово, янеочень удивилсябы, еслибы кто-нибудь попросил уменя автограф.
        Впрочем, раздача автографов осталась прерогативой белокурой красавицы вмаленьком черном платье, которая, издали заметив, по-приятельски махала мне рукой, — она только что расписалась вальбоме какого-то толстяка, итот, унося драгоценность, сиял отсчастья.
        Яподнял руку, изобразил обаятельную улыбку, расправил плечи иразмеренным шагом двинулся кстолику, гдеменя уже ждали.
        —Онакаксолнце, каждому хочется быть кней поближе. — Аллан Вуд свосхищением поглядел вслед своей любимой актрисе, когдаона, горделиво вышагивая навысоких каблуках, направилась через зал, «немного освежиться», поее выражению.
        Якивнул. Вневсякого сомнения, Солен была ослепительной звездой этого вечера. Очаровательная, разговорчивая, ввысшей степени любезная, она, держась абсолютно непринужденно, умела привлечь ксебе внимание целого зала, иникто немогбы сказать, какей это удается. Может быть, вседело вманере, скакой она что-нибудь рассказывала, иливтом, какоткидывала голову, заливаясь смехом, аможет, втом, каквосклицала: «Oh la-la, cheri!» — глядя наАллана Вуда, дапросто даже втом, какона намазывала маслом кусочек белого хлеба.
        Чтобы она ниделала — вкаждом ее движении чувствовалась увлеченность ивтоже время необычайная легкость играция.
        Волнение, непокидавшее меня ссамого утра, мгновенно исчезло, кактолько я сел застолик иСолен радостно предложила:
        —Давайте-ка, Ален, выпейте снами шампанского. Мыуже вовсю тут веселимся!
        Ивсамом деле, вечер был изумительным. Может показаться странным, ноуже через четверть часа я идумать забыл, чтосижу застоликом сдвумя знаменитостями. Меня захватила атмосфера непринужденного веселья, окружавшая эту необычную пару, которая, какя идумал, парой неявлялась.
        Втечение следующих недель я убедился, чтоСолен Авриль говорила «cheri» всем безисключения мужчинам всвоем окружении. Потому что ей это было гораздо проще, чемзапоминать фамилии иимена.
        «Мнеприходится заучивать такие огромные тексты, янемогу перегружать свою память именами-фамилиями», — нераз говорилаона. Операторы, осветители, журналисты — стоило актрисе поговорить скем-то изних хотябы десять минут, иновый знакомый становился «cheri». Нестали исключением даже официанты «Рица», которые подавали напитки иблюда смаксимально возможным почтением иблагородством манер иничему насвете неудивлялись. Кстати, втот вечер только они ислужили напоминанием, чтоя здесь ненавечеринке сдрузьями в«ЛаПалетт».
        Конечно, Солен неназывала «cheri» мужчин, ккоторым чувствовала антипатию. Этих она именовала «идиотами» или«занудами», причем «зануда» звучало вее устах, пожалуй, хуже, чем«идиот». «He was abore, wasn’t he, cheri?»[16 - «Онведь был таким занудой, дорогой?» (англ.)] — сказала она длянадежности по-английски, самериканским раскатистым прононсом, обращаясь кАллану Вуду иговоря освоем последнем сердечном друге, итальянском автогонщике Альберто Тремонте.
        —Нет, выможете представить? Гонщик истрашный зануда! Скажувам, ячуть неумерла соскуки.
        Мужчин, скоторыми своенравная кинодива действительно была близка, онаникогда неназывала «cheri». Ееизбранники получали другие прозвания — mon lion илиmon petit tigre[17 - Мойлев… мой тигренок (фр.).]. Последним ее «тигренком» был крупный землевладелец изТехаса, насамом деле его звали Тед Паркер.
        Номое имяона, какнистранно, запомнила сразу.
        —Ален, — сказалаона, — поведайте нам какую-нибудь интересную историю извашей жизни. — Еебезумно веселило, чтоАллан Вуд постоянно коверкал мое имя, исудовольствием делала режиссеру замечания: — Егозовут Ален, анеАллэн.
        —Яже так иговорю — Ал-лэн, — каждый раз оправдывался он и, добродушно удивляясь, поднимал брови. — Ал-лэн — супер-мен.
        Солен толкнула меня вбок, мырасхохотались исмеялись дослез.
        Смеялся иАллан. Унего было отличное чувство юмора, ктомуже он обладал завидным качеством — умел посмеяться надсобой. Язаметил это еще тогда, когда мы выбирали закуски. Аллан, изучив громадное меню, остановился наяйцах кокот.
        —Яйца кокот — вэтом есть нечто эротическое, — сказалон. Непрошло иполучаса, ион вужасе уставился наподанную тарелку — наней стояла мисочка, авмисочке вслизистой бурой жиже плавали полусырые яйца икусочки грибов. — Боже милостивый, чтоэто такое! — вскричалон, сопаской глядя надымящееся варево, которому, между прочим, приписывают свойство повышать потенцию. — Кто-нибудь вресторане уже ел это? Боже мой, ненадо было заказывать. Я,конечно, старик, нозубы уменя еще ого-го!
        —Вотэто, cheri, мужчины едят, когда уних что-нибудь намечается, — просветила его Солен, причем уголки ее губ подозрительно подрагивали.
        —Неверю, — проворчал Аллан, качая головой, исотвагой камикадзе обмакнул кусочек багета впресловутые «яйца кокотки», потом осторожно попробовал. — Интересно… — Оннесколько раз кивнул. — Вкус своеобразный. Ноfried eggs, sunny side up[18 - Яичница-глазунья (англ.).], мнепочему-то больше нравится. — Онрешительно запил противную размазню добрым глотком красного вина, отбросил салфетку ипосмотрел наменя. — Чтож, темвкуснее будет стейк. Нопрежде нам свами надо кое-что обсудить.
        Сказав это, Аллан Вуд разом перешел кделу, ради которого, собственно, мыивстретились. Солен, любые разговоры оделах считавшая «скукой смертной», поднялась и, захватив свою черную лакированную сумочку, пошла, какона выразилась, «немного освежиться».
        Онаеще невернулась, авсе важнейшие вопросы мы уже решили. Даже еслибы раньше уменя были какие-то сомнения илия колебался, действительноли стоит предоставить кинотеатр длясъемок «Нежных воспоминаний оПариже», топосле разговора сАлланом Вудом отлюбых сомнений неосталосьбы иследа. Режиссер умел разговаривать слюдьми, авнушительная сумма, которую он определил вкачестве компенсации замелкие неудобства изато, чтонаодну неделю кинотеатр придется закрыть, была более чем убедительной.
        —Занеделю управимся, семи дней вполне хватит, чтобы снять две-три сцены, которые я наметил, — уверилон, иизего слов я сделал вывод, чтовсе будет просто илегко.
        Когда всамом прекрасном настроении мы подняли бокалы «занаш совместный проект» иАллан Вуд заявил, чтонамеревается приступить ксъемкам ровно через три недели, яеще неподозревал, чемэтот совместный проект обернется длямоего скромного кинотеатрика и, главное, дляменя самого. Уменя ведь небыло нималейшего представления оволнениях, которые ждут меня вближайшие три недели. Омоем отчаянии. Имоей надежде. Онеобычайно хитро запутанной интриге, начавшейся сдраматической истории, которая случилась вПариже почти десять лет тому назад.
        Пока нам подавали заказанные блюда, яслушал разъяснения Аллана Вуда, говорившего освоем новом фильме, ивдруг мельком подумал: акакбы отнесся ковсей этой истории мой дядюшка Бернар? Даже если допустить, что«Нежные воспоминания оПариже» небудут «импрессионистическим» фильмом вдядином понимании этого слова, всеравно история старику понравиласьбы. Да,наверняка. Скакой радостью я рассказалбы дяде Бернару, чтоего маленький кинотеатр удостоился столь блистательного отличия. Ичто в«Синема парадиз» я встретил любовь своей жизни.
        Аллан Вуд завершил свой рассказ.
        —Нучто, каквам сюжет? — спросилон.
        —По-моему, должен получиться действительно хороший фильм, — сказал я ивдруг ощутил гордость исчастье. Явспомнил оМелани, подумал, какбы мне хотелось увидеть ее сейчас. Нетерпелось узнать ее мнение, ноя был уверен, чтоона пришлабы ввосторг, какия сам.
        Ввоображении мне уже виделся новый плакат настене моего кинозала: двойной фотопортрет Солен Авриль иАллана Вуда сразмашистой надписью: «Здесь, в„Синема парадиз“, намочень понравилось. Аллан иСолен».
        —Яиправда очень рада, чтомы будем снимать уАлена, анеуэтих зануд из«Пагоды», — заметила Солен, когдамы, дружно отказавшись отдесерта, принялись зачерный кофе, ккоторому было подано печенье всеребряной вазочке. — Будет веселая неделя. Яуже заранее радуюсь.
        «Пагода» наулице Бабилон вСемнадцатом округе — старейший кинотеатр Парижа. Дядя Бернар вдетстве ходил туда смотреть фильмы комедийного дуэта Стэна Лорела иОливера Харди, онже рассказал мне иотом, чтовчудесном здании «Пагоды», сбогатейшим декором вяпонском стиле, первоначально устраивались балы иприемы, вконце XIXвека здание вподарок дляжены заказал архитектору Александру Марселю владелец универмага «БонМарше». «Пагода» стоит взачарованном саду, гдеСолен, тринадцатилетняя, впервые вжизни поцеловалась.
        —Садбыл чудесный, апоцелуй отвратительный, — сообщила она сосмехом. — Авот внутри «Пагоды» я никогда небыла. Мысродителями жили вСен-Жермен, иеслимы, дети, ходили вкино, что, честно скажу, бывало нечасто, товсегда в«Синема парадиз». Какже это мы свами невстретились тогда, Ален?
        Яулыбнулся: верно, мымоглибы встретиться вте далекие годы. Номежду мной иСолен было лет пять разницы. Пять лет имеют очень большое значение вдетстве, акогда ты взрослый, незначат совсем ничего.
        Яподумал овечерах моего детства в«Синема парадиз», одяде Бернаре — я рассказал онем своим новым знакомым, — вспомнил свой первый поцелуй идевочку скосичками, имне вдруг почудилось, будто замкнулся, оставшись впрошлом, какой-то круг ивмоей жизни начинается новая полоса.
        —Уменя мысль! Ачто, если нам устроить премьеру картины в«Синема парадиз»? — Солен, покончив своспоминаниями, вернулась креальности итеперь загорелась своей идеей. — Ведь это будет так очаровательно! — Онастряхнула спиджака Аллана Вуда маленький белый цветок. — Неправдали, cheri?
        Вначале первого мы перебрались вбар. Подконец ужина, когда принесли счет, Аллан Вуд велел приписать сумму ксвоему счету заномер, итут ему тоже пришла идея.
        —Атеперь идем вбар «Хемингуэй», выпьем попоследней, — сказалон. — Думаю, рюмочку насон грядущий я еще осилю.
        —Да-да, последний nightcap![19 - Стаканчик спиртного перед уходом (англ.).] Идемте, Ален. — Солен взяла меня подруку иповела побесконечно длинному коридору сгромадными стеклянными витринами, тянувшимися вдоль обеих стен, гдебыли выставлены длябогатых икрасивых людей мира сего драгоценные украшения иизящные сумочки, сигары ифарфор, костюмы, платья, туфли, купальники — вещи, которые далеко некаждому покарману. Солен неудостоила витрины даже взглядом икрепче прижала ксебе мой локоть.
        Вскоре мы приземлились накожаном диване вотделанном деревянными панелями баре, гдевзгляд повсюду натыкался напортреты ибюсты Хемингуэя, охотничьи ружья, удилища истарые пишущие машинки, черные, смелкими круглыми клавишами. Мызаказали мохито[20 - Известен каклюбимый коктейль Хемингуэя.] ивыпили заПариж, ибоПариж — это поистине «праздник, который всегда стобой».
        Нескрою, моиновые друзья мгновенно переключились наволну того безудержного праздничного настроения, которое царило вПариже вдвадцатые годы прошлого века, когда люди напропалую радовались жизни, стараясь забыть обужасах первой мировой бойни.
        —«Если тебе повезло иты вмолодости жил вПариже… — совторой попытки слегка заплетающимся языком процитировал Аллан эпиграф романа[21 - Изписьма Э.Хемингуэя другу (1950). Эпиграф кроману «Праздник, который всегда стобой» (перевод М.Брука, Л.Петрова, Ф.Розенталя).], — то, гдебы ты нибыл потом, ондоконца дней твоих останется стобой». — Аллан резко поднял бокал, чуть невыплеснув мохито. — ЗаПариж!
        Мыподхватили:
        —ЗаПариж!
        —Изавеличайшего писателя всех времен!
        —ЗаХемингуэя!
        Мыпорядком расшумелись, икакие-то посетители, слюбопытством посмотрев внашу сторону, засмеялись.
        Яже весьма удивился, вдруг осознав, чтощуплый ималенький нью-йоркский режиссер, которого, даже посоображениям его собственной безопасности, янерискнулбы представить сдробовиком вруках, избрал своим кумиром некого-нибудь, ачеловека, чьеимя стало символом охоты накрупного зверя, войны иопасных приключений; ктомуже, какговорят, прикаждом мало-мальски подходящем случае писатель лез вдраку.
        —Знаете, Аллэн, ябольшой фанат Хемингуэя, — доверительно поделился сомной Аллан, когда мы вошли вбар. — Яхочу сказать, этобыл парень, а? — Онпотрепал пощеке бюстик Хема, стоявший вуглу возле стойки. — Яим восхищаюсь. Онумел бороться. Акакумел писать! Сегодня пускай кто-нибудь попробует так писать, какон, амы посмотрелибы. — Аллан Вуд остановился перед черной пишущей машинкой, водруженной наконсоли сдругой стороны стойки, ипотюкал поклавишам. — Когда-нибудь я сниму картину, вкоторой будет роль Хемингуэя, — сказал он икивнул ссамым решительным видом.
        Аллан Вуд был здесь невпервые. Бармен, словоохотливый ирадушный, кстати тоже судовольствием раздававший автографы насвоих произведениях — сборниках рецептов коктейлей, которые можно было приобрести вбаре, — дружески пожал ему руку, затем быстро убрал содного изстоликов табличку «зарезервировано» ипредложил нам располагаться.
        Усевшись надиване, мыпопивали мохито, иАллан разговорился. Онрассказывал освоей дочери, которую видел последний раз именно здесь, вбаре «Хемингуэй», несколько лет назад.
        —Увы, встреча была нерадостная, — задумчиво сказал Аллан. — Кажется, онатак инепростиламне, чтоя оставил ее мать иженился надругой женщине. Ипосле того злосчастного вечера никаких известий отдочери я больше неполучал. — Онбеспомощно развел руками.
        Напитки разносила молодая женщина счерными волосами, тщательно собранными вузел назатылке. Онапоставила перед нами новое блюдечко ссоленым миндалем. Наее белой блузе была приколота карточка сименем.
        —Спасибо… — Аллан поправил наносу очки иприветливо добавил: — Мелинда.
        Девушка, высокая истройная, улыбнулась иотошла кстойке. Аллан Вуд грустно поглядел ей вслед. Ясно было, чтоон вспоминает свою дочь.
        —Девочка всегда так прямо держалась, — сказалон. — Какбалерина.
        Солен встала, исразуже несколько человек слюбопытством подняли головы.
        —Ах,cheri, ну, будет тебе. Такой прекрасный вечер, зачем наводить тоску. Ясовсем невнастроении грустить. Водин прекрасный день ты опять встретишь свою дочь. Всегда ведь вконце все снова встречаются! — Онавзяла свою сумочку. — Хочу покурить. Ивообще пройтись немного повоздуху перед сном. Ктосомной?
        Аллан отрицательно качнул головой. Онрешил еще посидеть вбаре иподошел кбармену. Когда мы сСолен уходили, уних уже завязался оживленный разговор.
        Вкреслах почти усамой двери развалились два типа вкожаных куртках. Надих головами Хем нафотографии демонстрировал улов — большую рыбу. Парни проводили нас взглядом иочем-то зашушукались.
        Только наплощади, перед входом вотель, когда я поднес Солен зажигалку, аона чуть наклонилась комне ссигаретой, апотом снаслаждением выдохнула дым, яосознал, чтомы совсем одни. Вэтот поздний час даже швейцар немаячил удверей.
        Ятоже закурил истал смотреть наколонну вцентре площади — ярко подсвеченная, нафоне черного ночного неба она высилась точно золотой обелиск. Нето чтобы были какие-то причины инето чтобы уменя были какие-то намерения, ноздесь, натихой пустынной площади, япочувствовал странную скованность, вдруг очень ясно осознав экстраординарность ситуации.
        —Очем вы думаете, Ален? — спросила Солен.
        —Ниочем. Нет, этоневерно. Яподумал сейчас… э-э… гм… отом, чтоздесь очень тихо, — сказаля. — Какнауединенном острове.
        —Счастье — это всегда маленький островок. — Солен улыбнулась. — По-моему, мысейчас думали ободном итомже. Давайте немного пройдемся.
        Онавзяла меня подруку. Втишине раздавался звук наших шагов, мышли мимо магазинов сосвещенными даже сейчас, ночью, витринами, дымсигарет смешивался сбархатистым запахом ее духов.
        —Увас очень необычные духи, — сказаля. — Какие это?
        Онапосмотрела наменя искоса исвободной рукой поправила выбившуюся изпрически прядь.
        —Вамнравится? ЭтоГерлен. «L’Heure bleue»[22 - Букв.: «Синий час» (фр.) — «сумерки».]. Очень старые духи. Представляете, онипоявились втысяча девятьсот двадцатом году.
        —Потрясающе. Этот запах мне так нравится.
        —Авы мне нравитесь, Ален.
        —Я? Ах,господи… Яже сущая катастрофа всмысле мужских доблестей. — Ясмущенно ухмыльнулся. — Неохочусь, небоксирую, даже неумею играть напианино.
        —Вотуж ивсамом деле катастрофа. — Оназасмеялась. — Держу пари, выитанцевать неумеете. Ноэто неимеет значения. Вотздесь… — она тронула мой лоб, — здесь находится то, чтоимеет значение, то, чтоважно, привлекательно иочень нравитсямне. Вымного знаете, выумны, увас богатая фантазия. Подобные вещи я замечаю спервого взгляда. — Онапосмотрела наменя сплутовским видом. — Да-да. Выинтеллектуал. Настоящий интеллектуал, немножко, пожалуй, застенчивый, ноя нахожу это очень милым.
        «Застенчивый интеллектуал»! Япокачал головой. Удивительно, чего только невообразят отебе просто потому, чтоты неболтаешь сутра доночи, незакрывая рта.
        —Ну,нетакой уж я интеллектуал.
        —Зналибывы, какие мозги утехасских фермеров… — Солен вздохнула. И,внезапно остановившись, посмотрела мне вглаза. — Ая? Явам нравлюсь? Чисто теоретически, разумеется.
        Еетонкие светлые волосы чуть колыхались, касаясь лица, губы улыбались. Онастояла передо мной — образ, нарисованный втемноте световым лучом, — иждала ответа.
        Ямысленно ахнул. Чтоже это? Ужнепредложениели мне отСолен Авриль? Именя вновь охватило ощущение нереальности происходящего. Земля подногами какбудто слегка качнулась, мнепочудилось, чтоя ощущаю вращение планеты. Вгорле вдруг пересохло, яоткашлялся.
        —Мойбог, Солен! Чтозавопрос! Нуконечно, вымне очень нравитесь. Причем нетолько теоретически. Давы посмотрите насебя — оттеории вы также далеки, как… каклетний день от… отканцелярского скоросшивателя. Яхочу сказать: найдетсяли навсем свете мужчина, который устоялбы перед вами? Выизумительно прекрасная, блестящая женщина… ивы, всамом деле, очень… очень соблазнительная… — Янаполуслове умолк ипровел рукой полбу.
        —Ачтоже дальше? «Но»?
        —Солен… я…
        —Ну-ну? — Вее голубых, сейчас совсем темных, глазах появился странный блеск.
        Ситуация была неизпростых, ия, наверное, действительно величайший идиот, какого когда-либо видел свет, потому что, безсомнения, настал один изтех моментов, которые никогда вжизни неповторяются. Однако передо мной вдруг, словно лунный диск понебу, проплыл другой образ.
        Яувидел старый каштан иженщину вкрасном плаще, похожую надевочку, иуслышал ее тихий вопрос: «Несейчасли тот самый момент?»
        —Мнеочень жаль, — сказаля. — Носейчас нетот момент.
        —Значит, увас кто-тоесть?
        Якивнул:
        —Есть. Инекто-то. Солен, ясерьезно влюбился. Вженщину, которая втечение нескольких месяцев ходила вмое кино, нафильмы моей специальной программы. Всреду я впервые ее поцеловал. Иуменя такое чувство, какбудто я любил ее всегда, хотя никогда раньше мы сней невстречались. Понимаете? — Яприжал ладонь ксердцу. — Вынесердитесь наменя, нет?
        Солен неотвечала. Потом она улыбнулась:
        —Ну,видно, судьба наша такая — могли встретиться, ноневстретились. — Онаснова взяла меня подруку. — Конечно, янесержусь, нонеужели так трудно было денек-другой обождать споцелуями? Тогдабы уменя сегодня был маленький шанс.
        Язасмеялся, сразу почувствовав себя свободнее, оттого что она восприняла все так спокойно исюмором. Чего-чего, ашансов уСолен Авриль хоть отбавляй, иона это прекрасно знает. Мыпродолжили нашу прогулку вокруг площади. Солен бросила наменя кокетливый взгляд ивздохнула:
        —Нухорошо. Итак, высней безумно влюблены друг вдруга. Желаю вам большого счастья. Алет через десять я опять вынырну навашем горизонте.
        —Летчерез десять вы меня начисто забудете.
        —Иливы меня.
        —Авот это врядли. Выже все время будете улыбаться мне сэкрана.
        —Поделом, сами виноваты.
        Между тем мы уже обошли вокруг Вандомской площади, иСолен подвела меня квитрине ювелирного салона, находившегося внескольких метрах отподъезда «Рица».
        Онапоглядела наблестящие кольца, часы ицепочки, састрономическими ценами, конечно:
        —Может быть, вамстоит купить длявашей девушки какое-нибудь красивое украшение.
        —Боюсь, меня чуть-чуть неустраивает уровень цен.
        —Аменя устраивает. Вовсяком случае, сегодня. Картье, Шанель, Диор — никаких проблем. Недадите мне еще сигарету?
        Япротянул ей раскрытую пачку иподнес огонь.
        —Спасибо. — Онапроводила серое облачко дыма задумчивым взглядом. — Умоих родителей сденьгами было туго. Вечно нехватало то наодно, тонадругое. Ився наша квартирка была размером небольше, чемванная, которая теперь вмоем доме вСанта-Монике. Девчонкой я была красивой, сбольшим честолюбием исотвратительным характером. Кактолько подвернулась возможность, удрала изПарижа. Содним студентом изСан-Франциско. Онтут постуденческому обмену учился. Виктор. — Лицо Солен намиг омрачилось, иона щелчком сбила пепел. — Потом я несколько лет жила вКармеле. — Приэтом воспоминании ее голос стал очень нежным. — Выбывали вКармеле?
        Ясделал отрицательный жест, ноона, кажется, инезаметила.
        —Кармел. Само название красивое… Ивообще там красота неописуемая… Крохотный городок прямо уТихого океана. Старый монастырь, золотой песчаный пляж безконца икрая, абольше ничего там нет. Простор просто невообразимый. Когда сидишь там наберегу, обовсем забываешь… — Онавдруг запнулась.
        Ямолча курил, стоя рядом сней, иждал продолжения исповеди. Ночь — надежная хранительница тайн ипризнаний.
        —Вотнаберегу вКармеле комне иобратились, — сказала Солен после долгой паузы. — Яработала вто время вкафе, надо ведь было хоть что-то зарабатывать. Ивнезапно оказалось, чтоэти люди ищут именно мое лицо. Дальше — кинопробы, собеседование, первый фильм. Ивсе вдруг закрутилось невероятно быстро. Даже как-то непосебе было. — Оназасмеялась. — Иденьги появились. Большие деньги. Всеэто просто неукладывалось вголове. Всетак легко получилось. — Онапокачала головой. — Напервый гонорар я купила родителям тур вСен-Тропе. ВБельроз.
        Солен прислонилась плечом кстене возле витрины ювелирного салона иплотнее запахнула нагруди просторную темную накидку.
        —Мама всегда мечтала хоть разок вжизни поехать отдохнуть вместе сотцом вСен-Тропе. Онинемогли позволить себе такую роскошь, какдорогостоящие путешествия. Сен-Тропе был пределом их мечтаний. Вмаминой швейной мастерской, которая занимала одну комнату внашей квартирке, висел старый рекламный плакат свидом Лазурного Берега, мама часто его разглядывала. Аперед отъездом мама позвониламне. Голос унее прямо-таки звенел отволнения, совсем молодой был голос. Онабыла так счастлива. Сказала: «Доченька, этосамый прекрасный день вмоей жизни…»
        Солен замолчала. Лицо унее сделалось скорбным.
        Явстревоженно подумал — отчего это? — иосторожно заметил:
        —Чудесная идея…
        Солен подняла голову, еетемно-голубые глаза блестели.
        —Совсем нечудесная, — сказала она сгоречью ибросила сигарету наземлю.
        Яиспугался, вдруг она сейчас расплачется, — увидев, чтоона сильно сжала губы.
        —Напути туда родители попали вавтокатастрофу. Грузовик, еговодитель, сонный отусталости, непосмотрел взеркало заднего вида, когда менял полосу. Недобрались они доСен-Тропе.
        —Господи помилуй, Солен! Этоже ужасно! — Япорывисто обнялее. — Бедняжка Солен!
        —Ладно, всевпорядке. — Онабыстро смахнула слезы. — Давно это было. Непонимаю, почему я именно сейчас все это вспомнила. Наверное, потому, чтоочень странно чувствую себя, снова, спустя столько лет, оказавшись вПариже. Да,наверное, поэтому.
        Онапопыталась улыбнуться, потом легким движением откинула волосы солба.
        —Ну,Ален, спасибо вам запрогулку. Выправда очень милый. Повезло вашей подруге.
        Итут оно грянуло. Счистого неба. Впервый миг я подумал, наднами разразилась беззвучная гроза. Явтянул голову вплечи иждал — вот сейчас загрохочет гром. Темноту прорезала яркая молния, одна-другая… Явскинул руку, защищаясь, зажмурился отслепящей вспышки. Открыл глаза иуставился прямо вобъектив фотоаппарата.
        13
        ^ —^Три вещи насвете совершенно точно существуют, — сказала Солен. — Любовь, смерть ипапарацци.
        Ееслова мне вспомнились, когда вовторник утромя, ниочем неподозревая, шагал побульвару Сен-Жермен. Сутра пораньше я занимался некоторыми срочными делами исовсеми благополучно разделался. Отдал квартальные финансовые отчеты бухгалтеру, забрал впрачечной рубашки, купил большой пакет кошачьего корма. Вчера я в«Синема парадиз» неходил, иесли несчитать того, чтоОрфей, улучив минуту, сбросила состола вкухне ипорядком обгрызла цыпленка, которого я собирался зажарить себе наобед, топонедельник прошел тихо-мирно, безкаких-либо событий. Япочти забыл, какчувствуешь себя, когда по-настоящему выспишься.
        День только начинался, солнце наколдовало весну наулицах Парижа. Идеальное утро, чтобы посидеть где-нибудь наулице сбольшой чашкой cafe creme, почитать газеты. Янадел солнечные очки илихо продефилировал мимо двух девушек — влегких пальтишках ибольших шарфах, несколько раз обернутых вокруг шеи, онистояли возле киоска илистали иллюстрированные журналы.
        Яподумал, чтопосле обеда надо будет поговорить смадам Клеман иФрансуа, сказать им, чточерез три недели кнам вкинотеатр пожалуют высокие гости имы нанесколько дней закроемся дляпублики, навремя съемок… Тутя чуть неврезался вгруппу японских туристов; вооруженные фотоаппаратами иобвешанные пакетами спокупками, они, смеясь ишумно переговариваясь, семенили задевушкой-гидом, которая шествовала впереди ивтакт шагам вскидывала надголовой раскрытый красный зонтик.
        Отскочив всторону, яочутился укиоска, гдепродавались ежедневные газеты.
        «Кольца отКартье — это ее новая страсть?»
        Заголовок в«Паризьен» сразу бросился мне вглаза. Яошарашенно уставился нафотографию. Наней темноволосый молодой человек, вужасе вытаращив глаза, смотрел прямо вобъектив. Он,каквидно, неожидал, чтоего сфотографируют. Рядом сним улыбающаяся блондинка вчерном вечернем туалете.
        Лишь через несколько секунд доменя дошло, ктоэтот парень.
        —Неможет быть… — пробормоталя.
        Продавец вкиоске был очень предупредителен, предложил мне пакет. Яже купил нетолько «Паризьен», ноеще и«Монд», «Фигаро», «Либерасьон», «Эко», «Экип» инавсякий случай последний выпуск «Пари матч». Нагруженный, какосел, пакетами скошачьим кормом, свежими рубашками исвежими газетами, взволнованный, ябросился вкафе «ДеФлор», благо бежать было недалеко, иподнялся навторой этаж.
        Вэто время дня навтором этаже кафе немноголюдно, такчто никто мне немешал. Вообще-то, если ты парижанин, обходишь стороной такие заведения, как«ДеМаго» или«ДеФлор», потому что там сутра доночи непротолкнуться оттуристов, жаждущих вкусить отостатков былого великолепия, подышать воздухом старого Парижа. Ноесли другого варианта нет, лучше идти вкафе «ДеФлор», оновсе-таки подальше отцеркви Сен-Жермен; нуавсамом кафе лучше подняться навторой этаж, куда туристы заглядывают разве только впоисках туалета.
        Япересек большое светлое помещение, гденебыло посетителей, кроме двух дам, увлеченно очем-то беседовавших ипочему-то показавшихся мне подозрительно похожими насотрудниц редакции илииздательства. Когда я вошел, ониподняли головы, нотутже опять принялись штудировать какой-то список, лежавший перед ними настолике. Одна дама говорила, оживленно жестикулируя, другая, ссосредоточенным выражением, кивала иделала пометки вмаленьком черном блокноте-молескине.
        Яокопался вдальнем углу, уокна. Солнечные очки, осторожности ради, неснял. Подошел гарсон втемном жилете.
        Заказав большую чашку кофе смолоком ияйцо всмятку, яожидал услышать привычное: «Сиюминуту, мсье Боннар!» Однако гарсон несказал даже: «Хорошо, мсье». Буркнул что-то себе поднос, вроде «ага», изабрал меню.
        Гарсонов кафе «ДеФлор» ничем неудивишь, и, какправило, ониневдухе. Нуда, ведь каких только знаменитостей неперебывало вэтом кафе замногие годы его существования. Ктотолько несиживал тут, невел важных умных разговоров, небеседовал обискусстве, философии илитературе. Чтоуж там какой-то хозяин киношки, пусть даже ипробившийся напервую полосу «Паризьен», дакстати итам-то лицо унего неслишком умное…
        —Папарацци, ч-ч-черт! — точно кошка, зашипела Солен, когда ввоскресенье вечером наобманчиво пустынной Вандомской площади нас подкараулили увитрины ювелирного салона иослепили блицами двух фотоаппаратов. — Идем, Ален! Только никаких эмоций!
        Взяв меня заруку, онабыстро направилась кподъезду «Рица», который, ксчастью, былсовсем рядом. Солен шла, неглядя надвух парней вчерных кожаных куртках, хотя те буквально вертелись подногами инаперебой выкрикивали вопросы, надеясь дождаться ответа отактрисы.
        Яподивился независимости, скакой Солен игнорировала назойливых папарацци. Глядя перед собой, молча, онабыстро подошла кдверям отеля итут, вдруг повернувшись, холодно улыбнулась:
        —Господа, если увас есть вопросы относительно нового фильма, вкотором я снимаюсь, приходите завтра. Вдва часа будет пресс-конференция. Доброй ночи.
        Понятно, чтоэти «господа» охотились незаинформацией оновом фильме Аллана Вуда. Гораздо больше ихбы устроили сплетни, ктоскем спит.
        —Оборотная сторона славы! — смеясь, сказала Солен, когдамы, точно два сорванца, запустившие мячом вокно, проскользнули мимо портье ирешили еще пару минут посидеть влобби. — Оней-то я совсем забыла. — Солен сшутливым отчаянием воздела руки. — Раньше я всегда жутко злилась, когда какой-нибудь идиот-фотограф вдруг вылетал изкустов сосвоим фотоаппаратом, апотом вбульварных газетенках печатали обомне черт знает какую несусветную ахинею. Нолучшая тактика — оставаться невозмутимой. Паблисити — часть нашей профессии, ничего сэтим неподелаешь. Если газеты перестают печатать отебе всякий бред, значит ты уже ненаподъеме, акатишься подгору, значит можешь отправляться напокой или… — она усмехнулась, — илизаняться борьбой заохрану природы. Ноесли эти газетные шавки слишком обнаглеют, янатравлю наних моего адвоката. — Онасидела напротив меня, положив ногу наногу, изадумчиво глядела наострый носок своей черной лакированной туфельки. — Выинепредставляете себе, каких только историй уже ненасочиняли омоих якобы амурных похождениях. Тримесяца назад писали промоего садовника. Азаголовок! «Онаназывает его cheri. Новый
„любовник леди Чаттерлей“?» — Онанеудержимо заулыбалась. — Мило, неправдали? Газетки-сплетницы хватаются буквально залюбую соломинку, лишьбы непойти кодну вконкурентной борьбе. Надеюсь, Ален, вынеочень испугались?
        —Данет, конечно. Ничего страшного, — ответил я сусмешкой.
        Покрайней мере, происшествие наВандомской площади мгновенно вернуло Солен кдействительности. Еепечальное настроение улетучилось. Вобщем, благодаря налету папарацци я довольно скоро отправился домой.
        Итак, поднявшись навторой этаж кафе «ДеФлор» иудобно устроившись всветлом кожаном кресле, ясвеселым любопытством изучил первую страницу «Паризьен». Ввысшей степени странные истории сочинили журналисты, писавшие текст подфотографией, накоторой были Солен ия:
        Неужели прекрасная Солен изменила своему латифундисту изТехаса? Ввоскресенье вечером кинодиву видели вдвоем спривлекательным мужчиной — они стояли увитрины ювелирного салона наВандомской площади.
        Ясамодовольно усмехнулся. Привлекательный мужчина — это обомне.
        Гарсон так треснул постолу подносом, чтосеребряный кофейник, стакан сводой, чашка имолочник сгорячим молоком подпрыгнули. Налив себе кофе имолока, япоперхнулся иобжег язык, порассеянности сделав слишком большой глоток, когда стал читать дальше:
        Надо полагать, онивыбирали кольца длясвоей помолвки. Голливудская звезда, владелица роскошной вилы вСанта-Монике (Калифорния), прибыла вПариж срежиссером Алланом Вудом, который вближайшее время начинает унас съемки своей новой картины. Входя вместе снеизвестным мужчиной вотель «Риц», актриса выглядела спокойной исчастливой.
        Яоторопело потряс головой иненадолго отложил газету, таккакгарсон принес яйцо ибелый хлеб. Поглощая свой завтрак, янетерял времени, просматривал другие газеты.
        Вних тоже напечатали кое-что оновом фильме Аллана Вуда иобисполнительнице главной роли. Писали, чтоона уже много лет живет заграницей, чтовоФранции ее очень любят, прежде всего потому, чтоона является уроженкой Парижа инезабыла родной язык.
        Опривлекательном незнакомце, который покупает кольца отКартье, вэтих газетах ничего несообщалось, зато я прочитал, чтонесколько сцен нового фильма будут снимать в«Синема парадиз», — должно быть, Солен Авриль упомянула обэтом напресс-конференции, ижурналисты записали: «Вэтом кинотеатре я нераз бывала вдетстве, маленькой девочкой. Сниматься вего старых интерьерах — дляменя совершенно особенный опыт. НуаПариж — это Париж. Только теперь я поняла, какмне все это время нехватало родного города». Этуцитату привела «Фигаро». А«Монд» подброским заголовком «Париж, ялюблю тебя! Солен Авриль иАллан Вуд в„Парадизе“» поместила статью, вкоторой содержание будущей картины освещалось более подробно:
        «Нежные воспоминания оПариже» — история Жюльетт, которая сопровождает будущего мужа Сэма (его будет играть Рон Баркер) вделовой поездке вПариж ислучайно встречает вкинотеатре своего детства прежнюю любовь — Александра (Ховард Галлоуэй). Вих распоряжении три дня, втечение которых они посещают любимые прежде места ивоскрешают прошлое — дни, когда все вжизни казалось возможным ичувства отличались силой ияркостью, утраченной обоими сгодами.
        «Конечно, многое вжизни уходит безвозврата. Однако „Нежные воспоминания оПариже“ — это фильм, вкотором я покажу, чтомечты прошлых лет неисчезают. Может быть, ихоттесняют назадний план, отних отказываются, ихзабывают. Номечты существуют. Какилюбовь. Еенужно только найти. Агдеже искать любовь, если невПариже?» — поделился снами Аллан Вуд. Застенчивый режиссер! Онпоявился напресс-конференции буквально наодну минуту.
        Некоторые натурные съемки будут проводиться водном изстарейших кинотеатров — «Синема парадиз», чему особенно радуется Солен Авриль, которой вновой ленте Аллана Вуда предстоит сыграть главную женскую роль.
        «ВСША эти маленькие кинотеатры, ксожалению, почти исчезли, — сказала кинозвезда. — Мнекажется, мыможем быть спокойны, пока насвете есть такие люди, какАлен Боннар, кому дороги старые ценности ифильмы высокого художественного уровня, даже если подобные взгляды инеотвечают духу времени».
        Тутже была помещена фотография — Солен Авриль иАллан Вуд нафоне старинного камина. Идаже в«Пари матч» напечатали фотомонтаж — Солен Авриль, Ховард Галлоуэй иЭйфелева башня. Подэтой картинкой коротко сообщалось, чтонекоторое время актеры проведут вПариже, аподконец задавался вопрос: нестанутли красавица Солен ивеликолепный Ховард счастливой парой вовнеэкранной, реальной жизни?
        Ясложил газеты исунул их впластиковый пакет. Осталось дождаться гарсона, который довольно давно блистал своим отсутствием навтором этаже кафе «ДеФлор». Наконец я положил двадцать евро ичек подблюдечко, забрал свою куртку, мешки ипакеты иушел, спустившись полестнице, гдеввитрине выставлены чашки ипепельницы склеймом кафе «ДеФлор», которые здесь можно купить. Внизу, возле кассы, стояли три гарсона, занятые беседой. Ониравнодушно взглянули вмою сторону ипродолжали разговаривать. Невежды, ониинеподозревали, ктоуних пил кофе! Ален Боннар, человек, которому дороги старые ценности ивысокий художественный уровень.
        Начитавшись газет иразвеселившись, яначал чувствовать, чтоэто значит — очутиться вполе зрения любопытной публики; меня впервые посетила мысль, чтовтечение нескольких недель мне придется пережить немало волнений. Янеошибся.
        Нагруженный мешками, япрошел пару шагов поулице Бонапарта, итут зазвонил мой мобильник.
        —Слушай, япотрясен, — сказал Робер. — Снимаю шляпу, мсье Боннар! Явсегда подозревал утебя нераскрытый талант светского льва. Тылетишь сосверхзвуковой скоростью.
        —Иты тоже, илия неправ? — сказаля. — Давноли ты заделался читателем «Паризьен»?
        —Давот кактолько мой друг появился напервой странице сего достопочтенного издания! — Робер засмеялся, нокак-то натянуто. — Правда, янесразу узнал тебя нафотографии. Доводилось видеть твои снимки получше.
        —Подстерегли ищелкнули. — Яусмехнулся, вспомнив свои вытаращенные глаза натой фотографии. — Папарацци недремлют.
        —Ичто теперь?
        —Ничего. Былпрекрасный вечер. После того мы вышли наулицу, выкурили посигарете.
        —Выкурили посигарете — после того?
        Якакнаяву увидел осклабившуюся физиономию Робера. Онявно меня поддразнивал. Ноя всеже покраснел:
        —Да. После того. После ужина. Закоторым последовал поистине сказочный час.
        Робер вздохнул:
        —Лишаешь друга последних иллюзий.
        —Скорблю стобой. Аты никогда незадумывался отом, чтомогбы сделать карьеру в«Паризьен»? Утебя фантазия работает какраз втом направлении, которое уних там идет нарасхват.
        —Самзнаю. — Робер принял мои слова закомплимент. — Ноастрофизика мне все-таки больше подуше. Вобед увидимся?
        Япокачал головой:
        —Нет, язанят. Позвоню тебе.
        —О-о-о! Don’t call us, we call you[23 - Просьба небеспокоить, мыперезвоним (англ.).]. Тызапел, какэти чертовы знаменитости.
        Язасмеялся:
        —Да,дружище. Ятеперь, понимаешьли, известная личность.
        Клянусь, япросто пошутил, безвсякой задней мысли. Новечером в«Синема парадиз» я получил хороший урок.
        —Омсье Боннар! Подумайте, нет, вытолько подумайте, чтотворится! — воскликнула мадам Клеман, размахивая перед моим носом номером «Монд». — Изгазеты приходили! Спрашиваливас. Хотят написать статью о«Синема парадиз». Воткарточка журналиста. Сказал, чтобывы, какпоявитесь, сразу ему позвонили. Аеще сказал, чтоотнашего старого кинотеатра он прямо-таки ввосторге. Яего тут поводила, показалавсе, оночень внимательно все осмотрел. Какое волнующее событие! Теперь мы знамениты! — Онапригладила короткие седые волосы перед зеркалом вфойе иокинула себя довольным взглядом. — Богмой! Непременно расскажу обовсем Габриэль… Солен Авриль иХовард Галлоуэй внашем кинотеатре!
        Богмой, иуменя вголове крутились теже слова. Должно быть, яколоссально недооценил скорость, скакой распространяется подобная информация. Вовсяком случае, в«Синема парадиз» были уже неплохо осведомлены.
        —Мсье Боннар, чтоже вы ничего несказали нам опредстоящих съемках? — спросил Франсуа. Голос унего был спокойный, каквсегда, итолько потому, чтоон слегка поднял левую бровь, можно было догадаться, вкаком он смятении.
        Мойкиномеханик, добряк ипростая душа, принимает мир таким, какой он есть. Франсуа неколебимо спокоен, чтобы нистряслось. Вотитеперь он лишь вопросительно смотрел наменя, амадам Клеман вполголоса все перебирала знакомых, прикидывая, кому непременно нужно сообщить наши потрясающие новости.
        —Дая сам только наднях узнал, — сказаля, чувствуя себя немного виновато. — Собственно, всерешилось только вечером ввоскресенье. Асегодня я влюбом случае поставилбы вас визвестность. Но,видимо, газетчики меня опередили.
        Явзглянул навизитную карточку. Журналист из«Монд», некий Анри Патисс, оннацарапал накарточке несколько слов — просил позвонить. Янаморщил лоб. Журналистами я был уже сыт погорло.
        —Ачто именно интересовало этого господина? Если он насчет колец отКартье дляпомолвки, тутя ему ничем несмогу помочь.
        —Кольца дляпомолвки? ОтКартье? — воскликнула мадам Клеман. — Мсье Боннар! Чтоэто значит? Выскем-то обручились? — Онаглядела наменя вовсе глаза. Вотличие отмоего друга Робера, мадам Клеман ничего неслышала оночном эпизоде наВандомской площади.
        —Разве вы нечитаете «Паризьен»? — Тонполучился более циничный, чемя рассчитывал.
        —«Паризьен»? Закого вы меня принимаете, мсье Боннар! — Мадам Клеман явно оскорбилась. — Неужели вы думаете, если я сижу закассой ипродаю билеты, точитаю только эти желтые листки? Я,мсье Боннар, изхорошей семьи. Унас вдоме зазавтраком читали «Фигаро». Яведь невсю жизнь сидела закассой — вы незнали? Раньше я работала вбиблиотеке, и, только когда умер мой супруг имне пришлось одной поднимать детей, яустроилась кассиршей в«БонМарше», да, явзялась заэту работу, потому что она лучше оплачивается, ивконце концов, тутнет ничего зазорного и…
        —Прошувас, мадам Клеман! — Яумоляюще поднял руки. Никаких сомнений — я наступил ей налюбимую мозоль. — Этошутка, япросто пошутил. Давайте забудем это глупое недоразумение, ладно? Насамом деле я очень рад, чтовы нечитали «Паризьен», поскольку чаще всего там печатают совершенно безобразную чепуху.
        Мадам Клеман, оттаяв, кивнула.
        —Итак, чтонужно было этому Анри Патиссу?
        —О,он очень солидный господин. — Полицу мадам Клеман расплылось выражение глубокого удовлетворения. — Итакой обходительный, любезный. Онделал заметки вблокноте, пока я рассказывалавсе, чтознала, — что раньше кинотеатр принадлежал вашему дядюшке ичто он передал его вам ивы теперь хозяин, хотя вообще увас университетское образование идругая специальность. — Онасмотрела наменя какмамаша, гордая успехами сына, имне поневоле вспомнилось, чтомоя мама иначе отнеслась крешению бросить хорошо оплачиваемую должность вкомпании, поставлявшей роскошные ванны вОбъединенные Эмираты, ивернуться влюбимый мир кино, — мама тогда сказала, этокрайняя степень непрактичности.
        «Тывитаешь воблаках. Всели ты продумал? Уйти стакой замечательной работы ради какой-то старой, пропахшей нафталином киношки… Просто инезнаю, чтотебе сказать…» Мама сомневалась, отец сважным видом ее поддержал: «Внаше время отхорошей работы неотказываются, хорошая работа надороге неваляется». Имне тогда впервые пришло вголову: стать взрослым — неозначаетли это, чтоты должен изменить своей мечте изарабатывать какможно больше денег? Видно, таконо иесть.
        Явздохнул.
        —Ноя ведь правильно сделала, чторассказала обэтом господину из«Монд»? Илинет? Мсье Боннар? — Онаждала ответа.
        —Да-да, конечно. — Якивнул. — Этоже несекрет.
        —Кстати, онвосхищался нашей программой старых кинофильмов «LesAmours auParadis». «Боже мой, — сказал, пролистав программу, — „Жюль иДжим“, яже тысячу лет невидел этой картины. Приду посмотреть, обязательно приду».
        Мадам Клеман простерла руку кстарому черно-белому плакату настене: Жанна Моро, всмешной клетчатой кепке, снарисованными усами, идва ее друга, смеясь, бегут помосту.
        —Оночень долго стоял тут, глядел наплакат икачал головой… Одним словом, обещал написать статью о«Синема парадиз» иовас, мсье Боннар. Напишу, говорит, какнепросто сегодня удерживаться наплаву хозяину кинотеатра, если унего настоящий, высокохудожественный репертуар. Этоведь ивсамом деле далеко непросто, правильно я говорю? Имы все это понимаем!
        Онаоглянулась наФрансуа, тотпробормотал что-то одобрительное, потом оба уставились наменя так, точно я д’Артаньян. Ещенемного, ия возопилбы: «Один завсех ивсе заодного!»
        Мадам Клеман иФрансуа ссамого первого дня всячески помогалимне, ното, чтосейчас они прямо-таки встали горой замой кинотеатрик, меня растрогало.
        —Хорошо… Позвоню этому репортеру позже. — Якивнул им иулыбнулся. Всамом деле, быть хозяином маленького кино невсегда просто, ивсе-таки моя профессия обладала совершенно особенным шармом и, каквыяснилось впоследние дни, могла быть очень иочень увлекательной.
        Однако я небыл настолько наивен, чтобы поверить, будто неожиданное появление журналиста имело отношение кмоей персоне илибыло связано спроснувшимся вдруг интересом прессы к«Синема парадиз». Даже такую газету, как«Монд», врядли привлеклабы история маленького старого кинотеатра. Разве что вавгусте, когда журналисты судорожно ищут сюжеты итемы, чтобы заполнить летний вакуум, вожидании возвращения парижан изотпусков. Иливапреле — раз уж «Синема парадиз» назвала своим любимым кинотеатром, предавшись сентиментальным воспоминаниям, актриса, имякоторой Авриль[24 - Avril — апрель (фр.).].
        Прежде чем закрыть засобой дверь кабинета, находившегося рядом сбудкой кассирши, яеще раз оглянулся:
        —Ахда. Чтокасается киносъемок… Вначале мая мы наодну неделю закроемся. Помещение будет предоставлено враспоряжение актеров. Сеансы отменяются. Авостальном все будет идти по-старому.
        Вэтот моментя, конечно, самверил, чтотак оно ибудет. Номногое пошло по-другому. Алучше сказать — всё.
        14
        Сияющее синевой небо надПарижем увидел я надругой день утром, открыв окно. Авнебе — белое облачко, парившее какбудто прямо надо мной, ипервая моя мысль была оМелани: сегодня вечером я наконец снова ее увижу. Явспомнил ее прелестные непослушные волосы, нежные губы истоской вздохнул. Ровно неделя стого вечера, когда мы целовались ипрощались, прощались иснова целовались подстарым каштаном, амне показалось, стех пор прошел целый месяц. Ведь много чего случилось заэти семь дней. Уменя почти неоставалось свободного времени, чтобы предаваться новому любимому занятию — мечтать одевушке вкрасном плаще. Впрочем, благодаря бурным событиям мне непришлось скучать вожидании среды. Такчто минувшие семь дней показались мне временем иболее долгим, иболее коротким, чемобычная неделя.
        Нотеперь вмоей жизни неосталось ничего нормального. Заодин только вчерашний день позвонили еще три журналиста, собиравшиеся что-то написать о«Синема парадиз». Анри Патисс из«Монд», какиобещал, опять явился — вчера вечером он задал несколько вопросов, потом сфотографировал меня возле старого кинопроекционного аппарата, привиде которого ужурналиста заблестели глаза: такое воодушевление мне доводилось наблюдать только ушестилетних малышей, впервые вжизни получивших вподарок игрушечную железную дорогу «Марклин».
        «Великолепно, мсье Боннар! Просто чудо! — восклицалон, поглядывая надисплей своей цифровой камеры. Ия немог понять, мной он так восхищен илистарым проектором. — Отлично, теперь еще снимочек… Улыбнитесь!»
        Мойпрестиж рос какнадрожжах. Робер — мы сним вместе ужинали поего настоянию, причем ради такого случая он даже отменил свидание ссенсационной Мелиссой, — так вот, Робер, какя заметил, былподсильным впечатлением отволнующих событий, происходивших вмоей жизни. Идаже родители — наверное, прочитали статью в«Фигаро» — позвонили иоставили сообщение наавтоответчике, поздравили меня с«впечатляющим успехом». «Этофантастическая возможность, моймальчик, — сказал отец. — Добейся чего-нибудь». Янеочень-то понял, чтоон имел ввиду. Чтоя теперь должен постоянно предоставлять свой кинотеатр разным режиссерам длясъемок? Даразве отменя что-нибудь зависит вэтих делах? Однако нескрою, похвала отца меня порадовала.
        События последних дней вихрем ворвались вмое созерцательное существование, но, несмотря наэто, меня непокидало чувство, чтоМелани постоянно сомной, чтоона живет где-то вуголке моего сердца. Иногда, нащупав вкармане ее письмецо, скоторым я нерасставался, язадумывался: ачто сказалабы Мелани обэтих событиях? Сколько всего произошло, сколько всего я расскажуей, исколько еще впереди событий, вкоторых иона будет участвовать. Носэтим пока можно неторопиться.
        Потому что главное, очем я хотел ей сказать, касалось только нас двоих. Заэти дни мое желание увидеть Мелани выросло неимоверно, мнеприходили вголову тысячи слов, которые я хотелбы шептать ей наушко, когда вечер сменится ночью, аночь — утром.
        Сварив себе кофе, япредставил, какМелани, вкрасном плаще, легкими шагами идет поулице кмоему кинотеатру, высоко подняв голову, сулыбкой, полной радостного ожидания.
        Ябуду ждать ее увхода, обнимуее… Нет, невыдержу, брошусь навстречу. «Наконец-то ты вернулась, — скажуя. — Больше я никуда тебя неотпущу».
        Какдавно этого неслучалось — чтобы я пел, стоя поддушем. Авэто утро вот запел! «Viens, jesuisla, jen’attends quetoi, — снова иснова заводил я припев старого шансона Жоржа Мустаки, — tout est possible, tout est permis»[25 - «Приди, яздесь, яжду лишь тебя, / Все возможно, всеразрешено» (фр.).].
        Япо-настоящему жил — редко я ощущал всебе такую полноту жизни, каквэто утро. Иждал, ждал — ждал Мелани, которая придет сегодня вечером. Всебыло возможно, несуществовало никаких границ, казалось, всяжизнь — это один-единственный бесконечный весенний день, обещавший столь много.
        Мурлыча этот чудесный припев, яприбрался вквартире. Поставил свежей воды инасыпал корма Орфей, которая, почувствовав мое взволнованное состояние, крутилась подногами, чего-то отменя ожидая. Потом я положил вхолодильник две бутылки шабли иединым духом сбегал вцветочный наулице Жакоб, купил охапку роз ирасставил их повсей квартире.
        Ярешил, чтозакажу сегодня столик в«ПтиЦин» — хороший ресторан наискосок отцеркви Сен-Жермен ивдвух шагах отмоего дома. Да,закажу столик уокна, внише, тамеще такие красивые нежно-зеленые колонны сросписью встиле модерн, сидишь словно всадовой беседке.
        Несколько роз осталось. Япоставил их встеклянную вазу, авазу накруглый стол вишневого дерева. Красные, розовые инежно-кремовые розы, по-летнему пышные, тяжелые, склонили головки, свешиваясь через края вазы. Солнечный луч заиграл вводе, инаполированной столешнице заплясали светлые блики. Вэту минуту мне подумалось — все вточности каквмоем сердце: свет, тепло ирадостное беспокойство.
        Немного постояв устола срозами, япригладил еще влажные волосы, потом окинул комнату придирчивым взглядом — иостался доволен результатами своих трудов. Совершенство, даитолько, никчему непридерешься. Яотлично подготовился кнеобыкновенному вечеру иквстрече слюбовью, которая легкими шагами войдет сегодня вмой дом.
        Позже, уходя вкинотеатр, яулыбнулся своей физиономии взеркале. Ещеникогда вжизни уменя небыло такого явственного ощущения, чтоя напороге счастья.
        В«Синема парадиз» все билеты втот вечер были проданы. Вседоединого, ониразошлись еще заполчаса доначала первого сеанса. Кажется, впервые завсе время мне пришлось отказать маленькому толстячку спортфелем, когда тот, каквсегда впопыхах, заминуту доначала сеанса вкатился вфойе, гдебыло уже полно зрителей. Ябыл вынужден отказать ибрюнетке, которая сегодня прикрыла свою черную копну волос изумрудно-зеленым шелковым платком; жаль, ноей, пришедшей безмаленькой дочки, тоже недосталось билета. Ялишь развел руками, провожая взглядом моих постоянных зрителей, когда эти двое, обескураженные, направились кстеклянной входной двери. Выйдя, они, удивленно пожимая плечами, постояли увхода, обменялись какими-то репликами ивместе перешли улицу.
        Ониудивились неменьше моего. Или, каквыразилась мадам Клеман, «удивились, каквсе мы тут».
        Безсомнения, «Двадня вНью-Йорке» сЖюли Дельпи — комедия вовсех отношениях примечательная. Ауж «Мелочи жизни» Клода Соте — картина, стоявшая впрограмме ночного сеанса, — это фильм, пересматривая который всякий раз заново открываешь длясебя, чтo вжизни действительно ценно. Нонеэтим объяснялся внезапный наплыв публики, вдруг повалившей валом и, хорошоеще, несокрушившей «Синема парадиз».
        Цунами — вот счембы я сравнил волну интереса кнашему кинотеатру, мощный вал обрушился иподхватил всё ився, даипотом еще долго, неодин месяц, неостывал интерес публики. Благосклонность капризной прессы, вдруг, разнообразия ради, избравшей своим фаворитом кинотеатр, вкотором непродается попкорна, что, очевидно, расценили какоригинальничанье иособо лакомую приманку длявысоколобых интеллектуалов, — это раз. Второе — предстоящие съемки картины «Нежные воспоминания оПариже», и, наконец, потрясающее предложение, обсуждавшееся вАкадемии киноискусства, — отметить «Синема парадиз» иего хозяина за«особые заслуги перед французским кинематографом». Всеэто привлекло массу зрителей.
        Отпублики небыло отбою, асама публика изменилась: шливосновном люди, которых я никогда еще унас невидел, ивсе они открывали всебе любовь кCinema d’Art, покорялись волшебству старого, чуть нафталинного, почти забытого парижанами кинотеатра, места, гдесловно остановилось течение времени инанесколько часов можно выбросить изголовы заботы монотонных будней.
        Может быть, большинство зрителей приходили только излюбопытства, может быть, кнам нахлынули любители сенсаций, встрахе какбы, недай бог, неупустить что-то новенькое, авсе-таки многие покидали «Парадиз» всовсем другом настроении, явидел это полицам людей.
        Магическое мгновение, которое есть вкаждом хорошем фильме, оставляло свой след, изменив их глаза. Полные впечатлений отобразов более значительных, чемсами зрители; отжестов, которые нежным имягким прикосновением преображали сердца; обогатившие свою память фразами, которые уносишь домой, словно пригоршню сверкающих изумрудов, — вот какими уходили зрители измоего кинозала. Иэто было поменьшей мере также прекрасно, кактот весьма приятный факт, чтоя вдруг сделался хозяином кинотеатра, имеющего успех, — меня подхватила иуносила все выше волна всеобщей симпатии ивосхищения, замной попятам ходили журналисты, аподконец даже бизнесмены; владельцы крупной сети киноцентров заметили меня ипредложили включиться всистему, посулив замечательные условия изаверяя, чтоподих протекторатом уменя «все останется по-прежнему».
        Мало того, владелец элитарной парижской дискотеки высказал грандиозную идею: хорошобы сделать из«Синема парадиз» кинотеатр премиум-класса иустраивать закрытые сеансы дляпривычной кроскошествам публики, вовремя которых избранное общество моглобы потягивать коктейли, отдавать дань кулинарным изыскам илипокуривать…
        Явсех поблагодарил ивсем отказал, отлично понимая, чтоцена обещанного материального благополучия — свобода. Вте суматошные недели «Синема парадиз», пожалуй, надолго обеспечил мне какфинансовый успех, такипредпринимательскую независимость. Ачто может быть лучше длячеловека, который спокойно ипоследовательно воплощал свою идею, наконец начавшую приносить сладкие плоды.
        «Алену Боннару удалось сотворить некое волшебство, редкое внаши дни чудо, владельцу такого кинотеатра остается только позавидовать», — написал всвоей публикации мсье Анри Патисс.
        Ядавно сообразил, чтовниманием, которого меня неожиданно удостоили, впервую очередь обязан Солен Авриль, еепрекрасному отзыву, ставшему пусковым механизмом успеха. Явовсе небыл вплену иллюзий, будто вПариже нистого ниссего грянула ностальгическая революция имне выпало ее возглавить. Однако длялюбого успеха необходима капелька удачи. Иудача выпала именномне.
        Вневсякого сомнения, этоибыла вершина моей профессиональной карьеры вкинобизнесе, каксказалбы мой отец.
        Поэтому вторая среда апреля моглабы стать полнозвучным аккордом, открывающим прекрасную музыкальную пьесу — лучшие недели моей жизни… нотут кое-что случилось. Вернее, какраз неслучилось.
        Вобщем, стряслось. Стряслось то, очем я непомышлял даже какопотенциальной возможности, когда утром врадостном легком настроении украшал свою квартиру цветами.
        Девушка вкрасном плаще непришла.
        Ввышине надстарыми домами города висела луна. Еекруглый диск доверчиво прижался коблаку, одиноко парившему втемно-синем небе. Икогда я наконец нерешительно направился всторону улицы Бургонь, мнеподумалось, чтоэта ночь словно создана длядвух влюбленных. Ноя-то брел поузким улочкам один, икаменные стены тяжело отзывались эхом намои шаги, инасердце уменя было тяжело.
        Мелани непришла, апочему, янезнал.
        Ввосемь часов, когда зрители, пришедшие навторой сеанс, ужеуселись поместам исмотрели, какблагополучная жизнь Жюли Дельпи вдруг затрещала повсем швам, когда вНью-Йорк прилетела изПарижа родня воглаве сэкстравагантным папашей, явышел наулицу встречать Мелани. Двадцать минут девятого ее все еще небыло, ноя подумал, онапросто опаздывает. Может быть, Мелани изтех людей, которые понатуре неспособны быть пунктуальными, яведь еще совершенно незнаю ее сэтой стороны. Яснисходительно усмехнулся — ну кто хотябы раз вжизни куда-нибудь неопоздал? Ничего страшного. Бывает. Вероятно, еезадержал непредвиденный телефонный звонок, аможет быть, поезд изБретани пришел сопозданием. Илиона решила навести красоту, вотизамешкалась.
        Тысяча причин, ивсе возможны. Явытряхнул изпачки сигарету, закурил истал прохаживаться перед входом. Нокогда прошло еще четверть часа, апотомеще, улыбаться мне расхотелось, япочувствовал беспокойство.
        Если случилось что-то непредвиденное, топочему Мелани непозвонила вкинотеатр? Унее нет моего номера, нотелефон «Синема парадиз» совсем нетрудно узнать. Онамоглабы позвонить.
        Второй сеанс подходил кконцу, всевозможные недоразумения искандалы сненормальной американо-французской семейкой вНью-Йорке уже приключились, действие устремилось кфинальной кульминации, яже, точно тигр вклетке, нинамиг неостанавливаясь, кружил пофойе.
        Может быть, Мелани вообще неприехала изБретани? Предположим, уее тетушки серьезное воспаление легких, иМелани, дежуря упостели больной, захлопотами просто позабыла онашей встрече?
        Вопреки здравому смыслу я вытащил мобильник ипроверил входящие звонки. Нувотже — три неотвеченных вызова. Тринеизвестных номера. Япринялся торопливо нажимать накнопки.
        Двараза звонили журналисты, понятия неимею, гдеикакони раздобыли номер моего мобильника; третьим позвонившим оказалась очень вежливая пожилая дама, ещененаучившаяся пользоваться своим новым телефоном, подарком отдочери навосьмидесятипятилетний юбилей. Старушка принесла мне тысячу извинений. «Кнопочки такие маленькие, явсе время нажимаю нете, какие нужно», — объяснилаона, смущенно посмеиваясь. «Пустяки, — сказаля. — Ничего страшного». Исунул мобильник вкарман. Потом опять вышел наулицу — ждать. Ивдруг я засомневался: всамомли деле мы договорились сМелани наэту среду?
        Онаже сказала, чтоуезжает нанеделю ктетке вЛе-Пульдю… Илинадве недели? Чепуха, уменяже ее письмо, еемаленькое письмецо, которое я семь дней ношу ссобой ивыучил уже наизусть допоследней строчки. Атам ясно сказано: «…ноя так радуюсь следующей среде, встрече стобой ивсему, чтоеще случится вбудущем».
        Следующая среда — сегодня. Ужвэтом-то сомнений нет. Вздохнув, яспрятал письмо. Сунув руки вкарманы, подошел кстеклянной двери, посмотрел наулицу.
        Закассой сидела мадам Клеман, читая газету, ивсякий раз, когда я проходил мимо, стыдливо опускала ее настолик. «Паризьен», какя наконец заметил, даневсели мне равно? Амадам Клеман посмотрела наменя озабоченно.
        —Всевпорядке, мсье Боннар? Мнекажется, вынервничаете, — сказалаона. — Верно, потому, чтосегодня столько людей набежало?
        Япокачал головой. Нет, непотому. Какое мне дело довсех этих людей? Мнебыла нужна только одна женщина — из-за нее я нервничал. Женщина, которая приходила сюда каждую среду, точно какпорасписанию. Асегодня вот непришла.
        Картина кончилась, яоткрыл дверь кинозала, имимо меня стали выходить наулицу зрители, кое-кто брал программку срепертуаром, изтех, чтобыли разложены возле кассы; яслышал смех иобрывки разговоров вперемешку сголосами людей извстречного потока, вливавшегося вфойе сулицы, — это были зрители, пришедшие напоследний сеанс, намою специальную программу.
        Вфойе едва хватало места всем этим людям, которые слюбопытством оглядывались, подходили ккассе, спешили взять билеты нафильм, созданный всемидесятых годах режиссером, поставившим своей целью рассказать историю безвсякой лжи.
        Втолпе пришедших наночной сеанс я заметил профессора. Сбилетом вруке, онвошел самым последним и, проходя взал, вполголоса поделился сомной своим изумлением — он, дескать, никогдабы неподумал, что«Мелочи жизни» могут привлечь такую массу публики. «Мнекажется, этовеликолепно», — сказал старик, улыбнувшисьмне.
        Явымученно кивнул изакрыл заним дверь. Чтокасается программы «LesAmours auParadis», яждал одну-единственную зрительницу, адоостальных мне небыло дела.
        Язашел ваппаратную ипосмотрел вквадратное оконце, через которое был хорошо виден экран.
        Мишель Пикколи, разбившийся насвоей «альфа-ромео», лежал натраве, ивпоследние мгновения, отделяющие его отсмерти, перед ним проносились, казалосьбы, банальные, нонасамом деле очень значимые «мелочи» прожитой жизни…
        Меня охватила паника.
        Что, если Мелани попала ваварию? Что, еслиона, торопясь, побежала через бульвар Сен-Жермен, неглядя посторонам, иее сбила машина, ударила, швырнула ввоздух! Ястиснул зубы. Потом я ушел, махнув рукой Франсуа, который, каквсегда, сидел, уткнувшись вучебник. Подбдительным взором мадам Клеман еще немного покружил пофойе. Наконец решил пойти вбистро неподалеку, выпить кофе смолоком.
        —Если меня спросит молодая женщина, пожалуйста, скажитеей, чтобы никуда неуходила иобязательно дождалась меня, — проинструктировал я кассиршу.
        —Выотой миловидной девушке, скоторой вы встречались напрошлой неделе? — спросилаона, поднимая брови.
        Якивнул и, нежелая вдаваться вобъяснения, поспешил наулицу.
        Спустя минуту я сидел наобшарпанном деревянном стуле вбистро иторопливо глотал кофе смолоком. Отразливавшегося повсему телу тепла стало легче, нобеспокойство меня непокидало.
        Когда закончился последний сеанс, явсе-таки еще час прождал в«Синема парадиз». Ведь вопреки вероятности Мелани могла вдруг появиться, вбежалабы легкими шагами, запыхавшаяся, сосмущенной, виноватой улыбкой, ипроизнесла слова, которыебы тотчас разрешили все загадки.
        —Давы немучайтесь, мсье Боннар, — сказала мадам Клеман, собравшись домой иуже надев пальто. — Скорей всего, найдется какое-нибудь очень простое объяснение.
        Может, ибыло такое объяснение. Даже наверняка было. Ивсе-таки меня неоставляла тревога, ия решил пойти кдому, вкотором жила Мелани. Какинеделю тому назад, япересек бульвар Сен-Жермен, миновал пивной бар «Липп» соранжево-белыми полосатыми маркизами наокнах, потом, нетерпеливо прибавляя шагу, пустился поулице Гренель, сегодня показавшейся мне довольно-таки длинной. Наконец я увидел галантерейный магазин науглу улицы Бургонь иповернул налево. Ивот я снова стоял увысоких темно-зеленых ворот, которые, разумеется, были закрыты. Яврастерянности поглядел натаблички сфамилиями. Вэто время суток поднять кого-то спостели — просто немыслимо, даинепонятно было, кому тут позвонить.
        Япотоптался уворот, потом перешел надругую сторону улицы, ктому канцелярскому магазинчику, мимо которого ровно неделю назад прошаркал тот сумасшедший старикан вдомашних шлепанцах, крикнувшийнам: «Влюбленная парочка!» Ах, жаль, сегодня невидно этого старика. Язакурил сигарету. Яждал, самтолком незная, чего жду. Номне нехотелось уходить отэтого дома, ведь там, водворе, зазакрытыми воротами, старый каштан, аможет быть, идевушка поимени Мелани.
        Итут мне повезло.
        Стихим жужжанием ворота старого высокого дома отворились. Медленно, неуверенно подъехало кдому такси ивследующее мгновение скрыло отменя вынырнувшую из-за ворот мужскую фигуру вдлинном темном пальто, мужчина быстро сел втакси.
        Машина едва успела отъехать, какя, перелетев через улицу, ринулся вворота, прежде чем они стихим жужжанием закрылись.
        Водворе, залитом мягким лунным светом, стояла глубокая тишина, ивдруг вветвях старого каштана послышался шорох, яподнял голову, ноничего неувидел. Наверхних этажах дальнего флигеля светилось всего три окна. Одно изних, показалосьмне, иесть то, которое зажглось ипогасло втот раз, — окно Мелани. Ноя небыл вэтом уверен.
        Ябеспомощно смотрел наокно ввышине. Ставни были открыты, изокна лился теплый золотистый свет. «Может, окликнуть Мелани? — подумаля. — Илиэто будет глупо инеуместно?» Пока я колебался, вокне показалась белая женская рука — решительным движением захлопнувшая створку. Свет вокне погас, ия, порядком обескураженный, опустил голову.
        Былали там, вокне, Мелани, еели руку я увидел вто мгновение, когда она закрывала окно? Значит, онавПариже? Инепришла в«Синема парадиз», какмы договорились? Илия увидел руку другой женщины, незнакомой, ивообще перепутал — это чужое окно? Нухорошо, ноктоже тот мужчина, который пять минут назад уехал натакси?
        Вветвях надо мной опять послышалось шебуршание — я вздрогнул. Что-то метнулось сверху — прямо передо мной приземлился громадный черный кот иуставился наменя зелеными глазищами.
        Втот моментя, конечно, недогадывался, чтовсе это неспроста, даискакой стати пришлобы мне вголову, чтоявление водворе громадного черного кота сгорящими зелеными глазами могло навести меня наразгадку хотябы одной тайны измногих.
        Нотогда мне странным образом вспомнилась сцена изстарого фильма Престона Стёрджеса: вкадре пробегает черная кошка, женщина спрашивает мужчину, правдали, чтоэто примета, аон отвечает: примета илинет — зависит оттого, чтостобой потом произойдет.
        Улица Бургонь словно вымерла, наулице Варенн я тоже невстретил нидуши, когда взадумчивости, порядком приунывший, побрел домой. Невидно было даже никого изохранников, темные силуэты которых вечно маячат нафоне светло-песочных фасадов правительственных зданий. Газетные киоски, антикварные магазины, маленькие зеленные лавки, булочные, издверей которых поутрам тянет таким заманчивым запахом свежего багета, кондитерские, гдевас всегда ждут искусно приготовленные пирожные ипирожки ичуть желтоватые меренги, формой напоминающие мелкие кучевые облака, акогда надкусишь, рассыпающиеся ворту втончайшую сладкую пудру; рестораны, кафе, дешевые забегаловки, гдеднем вам засмехотворную цену подадут coq auvin, цыпленка ввине, слистьями цикория истакан красного вина… Всезакрыто, всежалюзи опущены.
        Вэтот час Париж был точно покинутая планета. Ия был бесконечно одиноким ее обитателем.
        15
        ^ —^Н-да… — Робер безмятежно принялся намазывать круассан маслом иповидлом. — Яведь сразу тебе сказал, чтоты допустил оплошность, невзяв унее номер телефона. Воттеперь ирасхлебывай. Разуж ты спросил омоем мнении, изволь: дело твое плохо.
        Спросил-то я поглупости. Да,я сам позвонил ему рано утром ипредложил встретиться. Мненадо было скем-нибудь поговорить. Нет, нескем-нибудь — схорошим другом. Ноунастоящих хороших друзей есть плохое свойство — они невсегда говорят то, чтотебе приятно слышать.
        Мыуже сдевяти утра сидели наулице Жакоб, натеррасе маленького кафе, перед отелем «Дануб», иобсуждали случившееся.
        Яподозвал официантку — высоченную, снеестественно вытянутой вперед шеей ибольшим тяжелым узлом темных волос назатылке — изаказал еще кофе смолоком, надеясь, чтопосле второй чашки мысли мало-мальски придут впорядок.
        Спал я плохо. Робер, конечно, молодчина: этоутро он могбы провести дома, благо унего небыло лекций, ноон согласился прийти вкафе ивыслушал мой рассказ особытиях минувшей ночи, моих сомнениях ипредположениях. Признаюсь, явел себя какнеблагодарный чурбан, нояже надеялся, чтополучу более ощутимую моральную поддержку. Яугрюмо посмотрел надруга, который сневозмутимо благодушной физиономией прихлебывал кофе иуплетал круассаны.
        —Нучто ты несешь, Робер. Намслишком мало известно, чтобы вот так сразу объявлять — дела плохи, дела хороши… — сказаля, стараясь рассеять собственные сомнения. — Ладно. То,что она непозвонила, напервый взгляд может показаться странным, ноэтоже совсем неозначает, чтоона… что…
        Язамолчал. Вспомнился тот мужчина, которого я видел вчера ночью наулице Бургонь. Аесли он вышел изквартиры Мелани? Илион вышел изкакой-нибудь другой квартиры? Из-за него Мелани непришла насвидание сомной? Илион просто живет втомже доме? Неизвестность — отнее болезненно сжалось сердце.
        Робер допил кофе исмахнул состола крошки.
        —Чего ради, Ален, тыосложняешь себе жизнь? Говорю тебе — забудь ты эту малышку. Уверяю тебя, история куда запутанней, чемты думаешь. — Наклонившись вперед, онпосмотрел наменя вупор своими светлыми, неподкупно правдивыми глазами. — Этоже яснее ясного.
        Язатряс головой:
        —Робер, неможет быть, чтобы я так обманулся! Тыневидел, какие унее были глаза, когда мы прощались. Онахотела прийти, яуверен вэтом абсолютно. Случилось что-то очень серьезное, этоочевидно. Что-то такое, из-за чего она неможет прийти инеможет мне позвонить.
        —Да-да, тыуже говорил. — Робер нетерпеливо поерзал настуле. — Новероятность того, чтотвоя милашка втот самый день попала подгрузовик илисверзилась слестницы исломала ногу, ничтожно мала. Погоди… — Онзакатил глаза иякобы занялся вычислениями. — Один шанс изста тысяч, — по-моему, такова вероятность. Разумеется, тыможешь обзвонить все больницы иполицейские участки Парижа, нолично я убежден: результат будет нулевой.
        —Совсем необязательно сразу думать онесчастном случае, — сказаля. — Может быть, тутчто-то другое… Чего мы сейчас даже непредполагаем.
        —Видишьли, уменя какраз есть довольно-таки ясные предположения. Хочешь скажу, какие?
        —Нет.
        —Итак, — неморгнув глазом продолжал Робер, — оставим встороне твое шестое чувство ипрочие мечты да идеальные представления. Сосредоточимся нафактах. — Онподнял вверх палец. — Я,понимаешьли, естественник исмотрю навещи реально.
        Великанша сувесистым шиньоном принесла мне кофе. Ястиснул чашку обеими руками. Межтем Робера было уже неостановить. Излагал он превосходно — понятно, подумаля, почему студенты так любят его семинарские занятия. Онумел держать внапряжении. Поток слов затягивал подобно водовороту, логика обезоруживала.
        —Ну-с, суммируем. Тызаводишь разговор сженщиной, которую уже довольно давно держал наприцеле. Она, очевидно, одинока, вовсяком случае так она говорит. Разве она нерассказала тебе, чтоей все время подворачивались неподходящие парни? О’кей. Высней проводите бесподобный вечер. Прогулка, поцелуи, нежные взоры. Задействована вся палитра, яправ илинет?
        Робер, сосвойственной ему прямолинейностью, всепредставил грубо исхематично, новпринципе правильно. Якивнул.
        —Выпрощаетесь. Идоговариваетесь овстрече вследующую… — тут он выдержал драматическую паузу, — среду.
        —Потому что она едет ктетке, — напомниля.
        —Правильно. Онаедет ксвоей старой… тетке! — Онтак это произнес, чтослово «тетка» прозвучало чутьли неиздевательски. — Далее, выцелуетесь водворе, время — заполночь, вседонельзя банально. Ноона неприглашает тебя подняться наверх, всвою квартиру. Инедает тебе номер своего телефона.
        Ямолчал.
        —Онауезжает нанеделю ктетке, ией неприходит вголову дать тебе свой телефон? Притом что она только недавно втебя влюбилась? Тыпойми, ведь втакой ситуации обычно-то бросаются ктелефону каждую минуту. Онаженщина, дорогой ты мой. Аженщины обожают болтать потелефону. Теперь, друг мой, переходим кархиважному пункту. — Робер грозно воздел нож, наставив острие наменя. — Онавовсе нехочет, чтобы ей звонили. Может быть, этодлянее слишком большой риск. Кто-нибудь прослушивает ее разговоры. Кто-нибудь контролирует ее мобильник…
        —Глупости! — воскликнуля, чувствуя, чтовдуше поднимается тихий ужас. — Honi soit qui mal ypense![26 - Пусть стыдится подумавший плохо обэтом! (фр.)] Ты валишь сосвоей собственной больной головы наздоровую, дорогой мой. Иперестань размахивать ножом уменя перед носом. — Яоткинулся наспинку стула. — Это, по-твоему, факты? Датыже нагородил инсинуаций — дальше некуда.
        —Язнаю женщин, — коротко ответил Робер.
        Оннепреувеличивал — он действительно знал женщин, унего их было предостаточно, имне нераз приходило наум, чтомой друг применял ксвоим приятельницам тотже научный подход, чтоикзвездам Млечного Пути.
        —Онанетакая, — сказаля.
        Робер бросил наменя взгляд, полный сострадания:
        —Ну,хорошо. Оставим эту тему. Вернемся кнашей небольшой хронике. Мелани…
        —Мелани пишет мне письмо, — сторжеством подхватиля. — Разве дляэтого имелась внешняя причина? Разве сталабы она писать письмо, еслибы ей было безразлично, увидимся мы снова илинет?
        Робер протестующим жестом поднял руку:
        —Минуточку! Этоже еще один аргумент впользу моей теории. Пошевели-ка мозгами. Пишет письмо, апозвонить нехочет. Еслибы хотела, спросилабы твой номер.
        —О’кей, оставим впокое письмо. — Япочувствовал себя задетым. — Такие люди, какты, наверное, ужезабыли отом, чтосуществуют чернильные ручки.
        —Воздержимся отличных выпадов, — сказал Робер собезоруживающей улыбкой. — Кому что нравится. — Теперь он постукивал ножом постолу. — Неопровержимый факт: целую неделю она тебе незвонит, даже втот день, когда оставляет тебя набобах. Притом что ей известен адрес кино. Впрочем, может быть, онанастолько старомодна, чтонезнает, какразыскать вИнтернете телефон кинотеатра. Тысказал, онаработает вантикварной лавке?
        —Надоже! Оказывается, тыслушал меня очень внимательно.
        —Я,Ален, всегда все слушаю внимательно. Вконце-то концов, тымой друг, итвои беды ирадости я принимаю близко ксердцу.
        —Если оно утебя вообще есть.
        Робер важно кивнул иприжал руку кгруди:
        —Ода, сердце уменя есть. Здоровое, красное иочень темпераментное. Хочешь послушать?
        Япокачал головой.
        —Факт номер два. Онанеявляется насвидание, хотя, какты вчера убедился, находится дома.
        —Яже неуверен, чтоэто было окно ее квартиры! Мойбог! — вскричаля. — Яже всего один раз там был, итогда, неделю назад, явообще необратил внимания, какой этаж, второй, третий иличетвертый…
        —Факт номер три. Поздней ночью изозначенного дома выходит мужчина, неисключено, чтоон выходит изее квартиры. Этим, конечно, моглобы объясниться ито, почему унее ненашлось времени длятебя. Вероятно, тотмужчина — один изпресловутых «неподходящих». — Сдовольной физиономией Робер откинулся наспинку стула. — Думаю, этаМелани очень ловко тебя надула, прикинувшись мимозой-недотрогой. Может быть, этокрючок. Решила покрепче зацепить своего приятеля, атут иты подвернулся, какпозаказу. Онапросто поругалась сосвоим дружком, нуапотом уехала сним нанедельку, помирилась, всеуних наладилось. Воттакая мне представляется картина. Ещевариант: онадействительно была вБретани утетки, авдень приезда, откуда нивозьмись, вынырнул приятель. Великое примирение напросторном ложе. Конец фильма. — Робер вонзил нож вкусок багета иподнял надстолом, кактрофейное знамя. — Послушай, Ален, нухватит уже! Ненадо делать такое скорбное лицо. Даже сомной была подобная история. Воттак, нежданно-негаданно, угодишь впередрягу, апотом непонимаешь, чтостобой творится. Ноты нивчем невиноват. Утебя ссамого начала небыло шансов.
        —Нет, нет, нет! Робер, язнаю! Всесовсем нетак! — Ястарался развеять чары, разорвать опутавшую меня неумолимую логику Робера. — Почему ты всегда предполагаешь самое плохое? — Мойвзгляд упал наофициантку-великаншу, которая вэто время стояла, прислонившись ккосяку, вдверях кафе ислюбопытством поглядывала внашу сторону. — Мойдруг пессимист, понимаете? — сказаля, глядя нанее.
        Онаодарила меня ослепительной улыбкой вдухе Кармен, норасслышать мои слова, конечно, немогла — стояла слишком далеко, поэтому она нарисовала ввоздухе вопросительный знак: ненадоли еще кофе? Яотрицательно покачал головой.
        —Твой друг реалист, — возразил Робер.
        —Мыже незнаем, еели было то окно. Если свет горел невее квартире, всетвои теоретические построения рушатся, каккарточный домик.
        —Тогда остается только один выход. — Робер потряс ввоздухе своим трофейным знаменем ипосмотрел наменя сочувственно. — Отправляйся наулицу Бургонь ивыясни все наместе.
        —Представь себе, этаидея мне тоже пришла вголову. Ятак исделаю сегодня вечером. Атогда посмотрим.
        Робер ухмыльнулся:
        —Посмотрим. Вовсяком случае, желаю тебе получить массу удовольствия отобщения сжильцами.
        —Небеспокойся, ужкак-нибудь сумею расспросить людей. Вконце концов, чтотут трудного?
        —Ровным счетом ничего. Тебя ждет премилое развлечение. Приобретешь множество новых знакомых. — Роберу, конечно, ужасно понравилась картина, которую он нарисовал всвоем воображении: какя стою перед табличками сфамилиями жильцов извоню поочереди вовсе квартиры, пытаясь что-то разузнать. — Здорово, чтоты знаешь только ее имя, безфамилии. Ато слишком простенькая былабы задачка. — Онвесело захохотал.
        —Здорово, чтоты такой остроумный.
        —О! ВотиМелисса!
        Робер вскочил изамахал рукой — кнам спешила стройная девушка сдлинными игладкими рыжими волосами. Вджинсах, белых кроссовках, вкоричневой замшевой курточке ипестрой футболке. Девушка улыбалась.
        —Мелисса, этомой друг Ален. Садись, мыужевсе, можно сказать, обсудили. — Робер обнял Мелиссу ипоцеловал вгубы, потом усадил поближе ксебе.
        Уэтой девушки были необыкновенные глаза — совершенно прозрачные ичистейшего зеленого цвета.
        —Привет, Ален! Много овас слышала. Лучший друг Робера. О-ла-ла!
        «Лучший друг Робера» — это было сказано скаким-то особенным выражением, ивеселая, приветливая Мелисса сразуже мне понравилась. Яулыбнулся имельком подумал: интересно, чтоже Робер говорил обомне своей новой приятельнице?
        —Яовас тоже много слышал, — сказаля, иее зеленые глаза заблестели.
        —Ах,всамом деле? — Онашаловливо взлохматила Роберу волосы. — Интересно, ичтоже ты рассказываешь променя? Надеюсь, только хорошее, mon petit professeur?
        —Конечно, малышка, — ответил Робер. — Ничего другого я инемогбы. — «Маленького профессора» он безмятежно пропустил мимо ушей иподмигнулмне. Лицо Робера говорило безслов: нучто, яслишком много обещал? Сенсация или, скажешь, нет?
        Яулыбнулся.
        —Моямиленькая, надеюсь, тынеобиделась, чтоя сегодня утром вдруг умчался сломя голову? — Робер игриво потянулся круке Мелиссы исплел ее пальцы сосвоими. — Иначе нельзя было. Уэтого молодого человека, понимаешьли, проблемы.
        —О! Какжаль. Надеюсь, ничего серьезного?
        —Вобщем, ничего, — сказаля.
        —Мелочи жизни, — добавил Робер.
        Мелисса судивлением посмотрела наменя, потом наРобера.
        —Вчера вечером Алена оставила сносом женщина, скоторой он разок поцеловался. Ивот он считает, чтоэто самый тяжелый удар судьбы завсю его жизнь, — ссамодовольной ухмылкой пояснил Робер итеатральным жестом воздел руки. — Иксожалению, ксожалению… ему известно только ее имя. Мелани. Аты знаешь кого-нибудь поимени Мелани?
        —Нуконечно! — Мелисса засмеялась. — Мояпреподавательница музыки, виолончелистка, еезовут Мелани. Мелани Бертран. Датолько наверняка это неона. Унее седые волосы, ицелые дни она пилит навиолончели какодержимая. Маленький тощий бесенок сгромадной виолончелью. Акогда я фальшиво играю, ужасно сердито смотрит — вот так… — Мелисса наморщила хорошенький лобик иприщурила глаза. — «Мадемуазель Мелисса, выдолжны заниматься, заниматься изаниматься, — передразнила она старческий ворчливый голос. — Иначе извас невыйдет толку».
        Мызасмеялись.
        —Нет, — сказаля, — эта Мелани нета, которую я ищу. Упаси бог.
        —Мойдруг вбил себе вголову, чтодолжен разыскать ту девушку. Яего отговариваю. Человек может найти более дельное применение своему времени. — Онположил руку наколено Мелиссы иулыбнулся свидом человека, который умеет столком распорядиться своим временем.
        —Всеравно я буду ее искать, — улыбнулся я свидом человека, который вэтих вещах разбирается лучше. — Влюбом случае, спасибо тебе, чтопришел. — Яподнялся идостал кошелек.
        —Ох,его невозможно наставить наверный путь. Вотэто я внем какраз иценю, — сказал Робер. — Нет-нет, ужпозвольмне… — Онотстранил мою руку сбумажником. — Авсе-таки, Ален, если серьезно: негорячись. Тыже можешь спокойно выждать какое-то время. Сейчас утебя стресс, хорошоли это? Оназнает, гденаходится твой кинотеатр, такчто, если ты длянее хоть что-то значишь, онасама объявится. Верно? — Онобернулся кМелиссе, ожидая подтверждения своих слов.
        —Необязательно, — сказала девушка. Исразу показалась мне еще симпатичней. Опершись подбородком наруку, онакокетливо взглянула наменя. Переливающиеся зеленые глаза ирыжие, разделенные прямым пробором волосы, закрывавшие виски, узкое личико — она походила нарусалку илинимфу ручья. — Вобщем, по-моему, всеэто очень романтично. — Онамечтательно вздохнула. — Несдавайтесь, Ален. Ищитеее.
        16
        Двадцать фамилий. Ровно двадцать фамилий иниодного имени. Ястоял перед зелеными воротами наулице Бургонь ивнимательно изучал гравированные латунные таблички возле звонков.
        «Задача гораздо сложнее, чемты думаешь», — сказал Робер. Нотогда он даже непредставлял себе, очем шла речь. Иникто непредставлял.
        Атеперь-то стало ясно, чтомой друг, отом неведая, попал вточку, ивэтом была некая ирония судьбы. Задача действительно оказалась гораздо сложнее, чемвсе мы думали, алучше сказать, онаоказалась настоящей головоломкой.
        Новтот четверг, ранним вечером, когда я смущенно ивтоже время преисполнившись решимости иизвестного оптимизма смотрел натаблички сфамилиями жильцов, тепло заходящего солнца еще непокинуло узкую улицу, ая еще непотерял надежды. Ладно, подумаля, дело, разумеется, предстоит непростое, однако оно непревышает пределов возможного.
        Ярешил действовать планомерно. Квартира Мелани расположена наодном изверхних этажей той части дома, которая вглубине двора, тутсомнений нет, вотиначнем сверхнего ряда фамилий. Чтоже здесь зафамилии? Можно заметить, чтодовольно часто имя ифамилия хорошо сочетаются друг сдругом, какбы составляют единство. Ястал произносить фамилии, вслушиваясь вих звучание:
        —Бонне, Руссо, Мартен, Шевалье, Леблан, Пеннек, Дювалье, Дюпон, Леду, Бошан, Мирабель…
        Мирабель? Мелани Мирабель. Очень неплохое сочетание.
        Носначала надо позвонить вкакую-нибудь квартиру иподкаким-нибудь предлогом попросить открыть ворота.
        Сказано — сделано: янажал кнопку внижнем ряду, гдебыли звонки квартир, расположенных напервом этаже и, вероятно, втой части дома, которая смотрела наулицу. Подождал. Ответа небыло. Яуже поднял руку, чтобы позвонить куда-нибудьеще, каквпереговорном устройстве что-то щелкнуло.
        —Алло! — Дребезжащий голосок, принадлежащий, наверное, дряхлой старушке. — Алло?!
        Янабрал побольше воздуха ирешил говорить быстро, новтоже время равнодушным тоном, какбудто я один изпосыльных UPS, техсамых, чтовечно паркуют свои машины где придется, даеще оставляют невыключенными мигающие задние огни.
        —Этодоставка. Уменя тут пакет дляМирабель. Вынемоглибы открыть ворота?
        —Алло?! — раздался тотже голос, нотеперь он звучал визгливо. — Ничего неслышу.
        —Да! Алло! — Язаговорил громче. — Мадам, извините, уменя тут пакет для…
        —Алло? Димитрий, этоты? Димитрий! Опять ключи забыл? Ахты, шалунишка!
        Чутьли неуткнувшись носом вдомофон, язаорал:
        —ЭтонеДимитрий! Этопоч-таль-он! Будьте любезны, мадам, откройте дверь!
        Раздался короткий вскрик, вдомофоне что-то подозрительно затрещало.
        —Ради бога! Умоляювас, некричите! Каквы меня напугали… Я,между прочим, неглухая!
        Итишина. Наконец последовал настороженный вопрос:
        —Вамнужен Димитрий?
        —Нет! — крикнул я вовесь голос. — Уменя…
        —Димитрия нет! — пронзительно взвизгнула старуха.
        Хотелосьбы знать, подумал я созлостью, чтозаптица этот паршивец поимени Димитрий? Разыгрывалась сцена изплохого триллера прошпионов. Димитрий мне уже порядком осточертел.
        —Вотихорошо, — сказаля, стараясь успокоиться. — Мнененужен Димитрий.
        —Алло?! — крикнула она опять. — Молодой человек, потрудитесь говорить внятно, янислова непонимаю. Димитрий будет позже. Слышите? Приходите позже!
        Старуха глухая иличокнутая. Илиито идругое. Ярешил изменить тактику, кчерту подробности. Изаговорил отрывисто игромко:
        —Уменя почта дляМирабель. Пожалуйста, откройте, мадам. Япринес посылку.
        Мадам молчала, какбудто обдумывая мои слова, — мне почудилось, чтоя реально слышу, какгрузно ворочаются ее мысли.
        —Исабель? — крикнулаона. — Исабель тоже нет.
        Уменя вырвался смешок. Куда я попал? Всумасшедший дом? Испросил наобум:
        —АМелани? Мелани здесь? Мелани вэтом доме живет? Мелани вы знаете?
        —Мелани? — крикнула старуха. — Здесь нет никакой Мелани! — Ипробормотала еще что-то, неразборчиво, ноочень сердито. — Всевремя какие-то незнакомые люди звонят вмою дверь ивсе спрашивают, всеназывают какие-то имена. Аяже недавно сюда переехала сулицы Варенн. Никакой Мелани тут нет. Яничего незнаю! — Ееголос опять стал визгливым, чутьли неистеричным. — Ктовы такой?!
        —Ален Боннар, — громко сказаля. — Откройте ворота!
        —Ещечего! Убирайтесь!
        Вдомофоне щелкнуло, инастала мертвая тишина. Ну,подумаля, будем надеяться, ненапугал старушку досмерти. Ато будет лежать вприхожей довозвращения шалунишки Димитрия, который иобнаружит тело.
        Ясовздохом нажал звонок другой квартиры, должно быть расположенной вбельэтаже. Фамилия жильцов — Розне.
        Тутдело пошло веселей. Всего через секунду мне ответил мужской голос:
        —М-да? — Мужчина гнусавил, ноговорил вобщем нормально.
        Яперевел дух исказал спокойно ичетко:
        —Уменя тут посылка дляМирабель. Васнезатруднит открыть входные ворота?
        —Входи, чего там…
        Ивследующий момент ворота стихим жужжанием открылись.
        Налестнице вдальнем флигеле дома было прохладно, темно ипахло персиком. Должно быть, совсем недавно здесь убирали. Яувидел лифт, ноон, кажется, недействовал. Ястал быстро подниматься поистертым ступенькам наверхний этаж, скоторого решил начать разведку. Время — восемнадцать двадцать пять. Сердце сильно забилось. Япозвонил вквартиру Мирабель.
        Задверью послышались легкие шаги. Потом раздался женский голос:
        —Звонок был. Откроешь?
        Итопот вприхожей. Кто-то струдом отворил тяжелую деревянную дверь. Белокурая девчушка с«конским хвостом» слюбопытством уставилась наменя. Малышке было лет пять.
        —Ты — дяденька слимонадом? — спросилаона.
        Япокачал головой:
        —Нет. Скажи, пожалуйста, мама дома?
        Возможноли? Неужели Мелани скрыла отменя, чтоунее есть дочь?!
        —Мари! Ктотам пришел?
        —Дядя, — правдиво ответила девочка.
        Где-то вглубине квартиры раздались шаги, ивприхожую вышла женщина впестром одеянии, придерживая наголове темно-синий тюрбан измахрового полотенца.
        Увидев меня, онаулыбнулась:
        —Итак? — Онаждала объяснений.
        Еслибы я спервой попытки сорвал банк, этобылобы слишком невероятной удачей.
        —Добрый вечер, мадам. Прошу прощения, чтонарушил ваш покой. Ядумал, здесь живет женщина поимени Мелани… Онаработает вантикварном магазине, — добавил я растерянно.
        Мадам Мирабель смотрела приветливо, однако, выслушав меня, покачала головой. Кажется, япоказался ей симпатичным.
        —Увы. Здесь живем мы — мой муж, Мари ия. Акакфамилия дамы, которая вам нужна? Может быть, выперепутали этаж?
        Яразвел руками:
        —Вэтом-то изагвоздка. Янезнаю фамилии.
        —О!
        —Ейлет двадцать пять, самое большее двадцать восемь, унее темно-русые волосы икарие глаза, ходит вкрасном плаще. — Янетерял надежды.
        Мадам Мирабель ссожалением покачала головой, Мари стояла, прижавшись кней.
        —Мама, этозагадка?
        —Тише, япотом тебе объясню. — Мадам Мирабель погладила дочку поволосам иснова обернулась комне. — Боюсь, ямало чем смогу вам помочь. Мывэтот дом переехали недавно. Молодая женщина вкрасном плаще? Нет, ниразу невидела. Новедь это еще ничего незначит! Анеспроситьли вам мадам Бонне? Онаживет напервом этаже ивидит гораздо больше жильцов, чеммы тут, напоследнем. Когда-то она была консьержкой.
        —Да-да, спасибо. — Ябыл безутешен.
        —Очень, очень жаль, правда. — Мадам Мирабель опять сочувственно покачала головой. — Кнам сейчас должны прийти, ато я предложилабы вам кофе.
        Япоблагодарил ипобрел прочь. Надругой стороне площадки была еще одна дверь.
        —Тамживут мсье Пеннек сженой, — сказала мадам Мирабель. — Онсочинитель рекламных текстов, угрюмый брюзга. Ужасно возмущался, когда мы праздновали день рождения Мари ипригласили знакомых детей. Давы-то ведь наверняка неего жену разыскиваете. — Закрывая дверь, онасостроила забавную гримаску. — Обаони такие противные!
        Натретьем этаже, уЛебланов, дверь неоткрыли. Нозаней я услышал какое-то царапанье, потом мяуканье. Тогда я опять позвонил, понастойчивей. Явдруг твердо уверовал, чтоокно натретьем этаже, вкотором втот вечер загорелся свет, — окно именно этой квартиры. Подождав сминуту, япозвонил третий раз, какя решил — последний.
        Рывком распахнулась другая дверь — та, чтобыла замоей спиной. Яудивленно обернулся иоказался лицом клицу смаленьким японцем, глазки которого свирепо сверкали затолстыми стеклами очков.
        —Нуидолго вы собираетесь трезвонить, мсье? Видитеже, чтоникого там нет!
        Ясхватил фортуну заволосы.
        —Яищу молодую женщину — темно-русые волосы, зовут Мелани, вынезнаете, оназдесь живет? Мелани… Леблан? — Яподнял руку кдвери, возле которой стоял, иотэтого японец почему-то пришел вдикую ярость.
        —Мадемуазель Леблан нет дома, — проскрежеталон. — Можете звонить, пока непоседеете. Повечерам ее никогда небывает дома. Онавозвращается поздно ночью. Икаждый раз хлопает дверью так, чтоя просыпаюсь!
        Взапертой квартире истошно вопила кошка, маленький японец бранился начем свет стоит, нидать нивзять взъерошенный воробей, — я неудержался отулыбки. Ужнепоселиласьли заэтой дверью мисс Холли Голайтли?[27 - Героиня фильма «Завтрак уТиффани» (США, 1961), одна излучших ролей Одри Хепбёрн.]
        —Сочувствую. Авы незнаете, какимя мадемуазель Леблан? Случайно, неМелани?
        —Понятия неимею, — буркнул японец. — Авам что задело? Кто-то ее разыскивает?
        —Толькоя.
        —Выее бойфренд?
        —Можно сказать, да.
        Оняростно фыркнул:
        —Непитайте надежд! Подолгу она нискем невстречается. Онаизтех дамочек, которые несут мужчинам гибель!
        —Чтовы говорите… — Я,мягко говоря, опешил. — Аоткуда это известно?
        —Мнемсье Бошан говорил. Хозяин, укоторого я снимаю квартиру.
        Подойдя кдвери японца, ябросил взгляд натабличку:
        —Тоесть вы — немсье Бошан?
        Японец посмотрел наменя, точно насумасшедшего:
        —Какойже я Бошан? ЯТаши Накамура. — Онприосанился, выпрямился ивсе равно едва доходил мне доплеча. — СПьером Бошаном мы раньше работали в«Глобал электроникс».
        —Раньше работали? — Ярешительно ничего немог понять.
        Японец кивнул:
        —Пока эта маленькая брюнетка, пока эта ведьма несделала его настоящим психом. Если хотите знать мое мнение — унее слишком большой нос, нуда я неотом. Вобщем, Бошан надва года уехал вМичиган работать, амне сдал свою квартиру. Когда она порвала сБошаном, онбыл просто невсостоянии жить здесь, наодной лестничной площадке сней. Невынес.
        —Ах,вот оно что…
        Мнебыло жаль беднягу Бошана, ноеще больше было жаль самого себя. НосуМелани совершенно нормальный. Кстати, азиаты считают, чтоувсех людей белой расы слишком большие носы, имежду собой называют европейцев носачами, ах, давообще все вмире относительно, втом числе ипредставления овеличине носа… Всеэто так, ноженщина, которую я искал, определенно небрюнетка.
        Навсякий случай я спросил:
        —Авы незаметили, онаносит красный плащ?
        —Явсегда вижу мадемуазель Леблан вчерных тонах.
        Яразочарованно вздохнул:
        —Ну,втаком случаеее, наверное, зовут неМелани. Незнаете?
        Японец призадумался.
        —Незнаю. Или… погодите-ка, постойте! Однажды мне пришлось получать посылку вместо нее, инапакете было написано… написано…
        —Что?!
        —Люсиль илиЛоранс, аможет, Линда — как-то на«эл», несомневайтесь! — Таши Накамура решительно помахал пальцем.
        —Да… этого я иопасался. — Аведь еще недавно я был готов поклясться, чтовту ночь свет вокне загорелся ичерез минуту опять погас именно натретьем этаже. Выходит, яошибся.
        Мсье Накамура кивнул мне исобрался закрыть дверь.
        —Мсье Накамура!
        Онвздохнул.
        —Может быть, вызнаете какую-нибудь женщину поимени Мелани здесь, вэтом крыле дома?
        Онтак прищурился, глядя наменя, чточерный зрачок почти пропал.
        —Скажите-ка, мсье, ачто, собственно, происходит? Начто вам сдалась эта Мелани? По-моему, выпроявляете назойливость.
        Ястоически улыбнулся.
        —Нет, — сказал он наконец. — Даеслибы ижила тут такая… Мне-то что? Женщинами неинтересуюсь.
        Сэтими словами он захлопнул дверь, разговор был закончен.
        Навтором этаже уДюпонов никого неоказалось дома, ия позвонил вдругую дверь — вквартиру Монтабонов.
        Пришлось немного подождать, потом дверь осторожно приоткрылась. Напороге стоял представительный пожилой господин всветло-сером костюме. Белые колечки волос вились вокруг загорелой иусеянной темными старческими пятнышками лысины. Вероятно, влучшие времена унего была пышная шевелюра. Несмотря навечерний час идовольно сумрачное освещение налестнице, онвышел втемных солнечных очках. Поправивих, — я заметил, чтоего жилистая рука усеяна веснушками, — он стоял имолчал. Должно быть, ждал, чтоя заговорю первым.
        —Мсье Монтабон? — неуверенно спросиля.
        —Этоя. Чтовам угодно?
        Ясразу понял, чтонапрасно позвонил вэту дверь. Новсе-таки задал свой вопрос.
        Мсье Монтабон оказался человеком ввысшей степени учтивым. Онпредложил мне войти, заметив, чтоневего правилах разговаривать слюдьми налестнице. Жилон один, любил музыку Равеля, Пуленка иДебюсси, увлекался шахматами. Вмолодости он долгое время служил послом вАргентине иЧили, нопятнадцать лет назад оставил дипломатическое поприще. Каждый день кнему приходит помощница, онанаводит порядок, стирает, готовит обед иходит запокупками.
        Ноее зовут Марго. НеМелани.
        Яуверен, будь то впределах его возможностей, этот приветливый человек непременно помогбымне. Ноон никогда невидел женщины вкрасном плаще. Жакоб Монтабон был почти слепой.
        Между тем шел уже девятый час, инастроение мое заметно ухудшилось. Всеэти разговоры давались мне нелегко, акцели я так инеприблизился. Впрочем, кое-что изменилось, когда я спустился напервый этаж, гдечуть неугодил вобъятия полноватой особы лет зашестьдесят, вчерной юбке илиловой вязаной кофте. Онастояла внизу, словно только меня иждала. Если принять вовнимание ее массу, ножки унее были необычайно изящные. Яразглядел ималенькие лиловые туфельки, сильно разношенные, безкаблуков. Дама влиловом приветливо поздоровалась. Таким образом, я, незвоня нивкакие двери, познакомился смадам Бонне.
        Любимый цвет Франсины Бонне — лиловый, чтосразу бросалось вглаза. Когда она начала разговор, сопровождая речь оживленной жестикуляцией, язаметил блестящие лиловые стеклышки даже вдлинных, задорно раскачивавшихся серьгах, выглядывавших из-под ее серебряных куделек.
        Впрежние времена мадам Бонне была консьержкой водном изстаринных домов наплощади Вогезов. Потом умужа обнаружили рак поджелудочной железы, через несколько месяцев он сошел вмогилу, оставив вдове приличную ренту.
        —Бедный Юго! Всепроизошло так быстро, — горестно вздохнула мадам Бонне.
        Онаушла сработы. Но,сидя дома, занималась рукоделием — вязала пестрые шарфы изшелка ишерсти (конечно, всвоих любимых лиловых тонах) длянебольшого модного салона наулице Бонапарта, икаждое изделие — уникальная, авторская работа — снабжалось овальной этикеткой, накоторой отруки было написано «Шарфы отФрансины», этивещицы сразу пришлись подуше парижанкам. Такчто мадам Бонне, занимаясь своей приятной работой, целые дни проводила дома. Ейбыло кое-что известно ожильцах. Кактолько я произнес имя Мелани, онавспомнила, чтотак зовут мадам Дюпон — немадемуазель, нет-нет, мадам Дюпон, темно-русая, хорошенькая, внастоящее время незамужем.
        —Онаочень, очень славная, Мелани Дюпон, — сказалаона. — Аведь жизнь ее небаловала.
        Вдуше я возликовал.
        —Ноее, какнарочно, нетдома. Язвонил вее квартиру.
        —Нуда, — сказала мадам Бонне, иее серьги закачались. — Мадам Дюпон приедет завтра или, может быть, сегодня, носовсем поздно. Ейнадо было уехать нанесколько дней, иона попросила меня забирать изящика ее газеты.
        Внесебя отрадости я чуть неподпрыгнул. Янашел Мелани! Никаких сомнений. Ясжал вкарманах кулаки, боясь выдать свое волнение. После поисков, начавшихся, прямо скажем, неблестяще, явсе-таки нашел Мелани. Теперь было ясно ито, почему она непришла вкино. Онаже еще невернулась изБретани. Малоли что могло ее задержать. Вовсяком случае, незнакомец вдлинном темном пальто нипричем! Наверное, онвышел изквартиры мадемуазель Леблан. О,я теперь был неплохо осведомлен остаром доме наулице Бургонь иего обитателях.
        Ярешил оставить Мелани записку. Письмо! Резво побежал вмагазинчик напротивоположной стороне, едва неугодил подмашину, которая явно спревышением скорости мчалась поузкой улочке, и, ксвоему огорчению, убедился, чтомагазин уже закрыт. Выручила добрая мадам Бонне, презентовавшая мне лист бумаги иконверт.
        Торопливо нацарапав несколько строк, ясунул письмо вконверт иуже вчетвертый раз заэтот вечер, пересекая двор, прошел подстарым каштаном. Ячуть замедлил шаг, прикидывая, неприкрепитьли кстволу старого дерева мое письмо, накотором я написал коротко иясно: «Мелани отАлена». Идея показалась мне удивительно романтичной: сегодня ночью илизавтра утром Мелани войдет водвор иувидит надереве мое послание. Меня переполняли теже чувства, чтоюного Гёте изодноименного фильма, — он, влюбленный, готовый горы своротить, мчится, пустив коня вовесь опор, побескрайней зеленой равнине, какнакрыльях летит ксвоей возлюбленной.
        Немецкий фильм «Гёте!», вкотором заняты молодые, совсем неизвестные актеры, шелвмоем кинотеатре несколько месяцев назад.
        Да,Гёте, вневсяких сомнений, прикрепилбы письмо кстволу старого каштана. Но,поколебавшись, явсе-таки нерешился — уж очень ненадежное место: письмо может упасть наземлю или, чего доброго, угодит вчужие руки… Хотя мне исамому казалось маловероятным, чтобы вэтом доме, гдежильцы почти незнакомы, аесли изнакомы, тонеслишком лестно отзываются друг одруге, нашлась еще одна женщина поимени Мелани.
        Явернулся кдому инемного задержался там, списьмом вруках, учерных почтовых ящиков. Написал я вот что:
        Милая Мелани!
        Тынепришла всреду, ия уже начал волноваться. Япозвонилбы тебе, ноуменя нет твоего телефона. Сейчас мне сказали, чтоты вернешься сегодня ночью илизавтра утром. Хотьбы все утебя было впорядке! Твое милое письмо меня очень порадовало, япрочитал его неменьше ста раз. Минуту назад я стоял подстарым каштаном, там, гдемы целовались. Яскучаю потебе! Пожалуйста, кактолько вернешься, позвони, моямилая не-любительница приключений. Ждутвоего звонка снетерпением.
Ален
        Внизу я написал свой телефон. Просунув письмо вщель черного металлического ящика, накотором значилась фамилия Дюпон, яотпустил его иприслушался ктихому шороху — письмо скользнуло надно. Иулыбнулся, довольный. Теперь надо было просто ждать.
        Некоторое время спустя меня стали мучить сомнения: анелучшебы я втот день принял решение вдухе юного Гёте — послушался первого побуждения своего сердца?
        Примерно через час после того, какя, окрыленный надеждой, покинул дом наулице Бургонь, подстарым каштаном прошел через двор человек, который навернякабы сообразил, кому письмо адресовано икто отправитель. Прикрепи я письмо кстволу дерева, оно, быть может, вскоре очутилосьбы вруках женщины, которой предназначалось. Янеблуждалбы долгими окольными путями.
        Быть может…
        17
        Когда зазвонил телефон, явтотже момент понял — она! Вто утро я занимался составлением новой подборки фильмов длянаших сред, дляпрограммы «LesAmours auParadis». Ипоэтому пришел вкинотеатр пораньше. Посмотрел фильм, который последний раз видел давно, «Бенжамен, илиДневник девственника» сКатрин Денёв, итут запиликала мелодия из«Третьего человека», явыбрал ее длязвонка своего мобильника.
        Чуть неопрокинув стакан сколой, ясхватил телефон состолика вбудке киномеханика, гдевэто время находился.
        Втрубке что-то шуршало.
        —ЭтоМелани…
        Сердце заколотилось какбешеное.
        —Мелани! Наконец-то! — Отволнения я охрип. — Этоты! — Господи, какже я обрадовался, услышав ее голос.
        —Ая говорю… сАленом? — Голос втрубке звучал нерешительно. Мелодичный женский голос. Ивродебы… незнакомый? Странно. Номожет быть, помехи, плохая связь?
        —Да! Да,конечно. Этоя, Ален. Тыполучила мое письмо? Господи, какже я рад, чтоты звонишь. Ачто стобой случилось-то?
        Долгая, долгая пауза. Яиспугался. Видно, стряслось какое-то несчастье. Ужнескончаласьли старая тетушка?
        —Мелани? Утебя такой странный голос. Нучто стобой? Тыдома? Можно мне прийти?
        —Ах, — вздохнули втрубке. — Да,я сразу подумала, чтовышло недоразумение.
        Яопешил. Недоразумение? Чтозначит недоразумение?
        —Чтотакое?
        —ЯнеМелани.
        Дачто зачепуха! ЭтоМелани иэто неМелани? Яплотнее прижал трубку куху, явственно чувствуя, чтонаш разговор сбивается вкакую-то очень нежелательную сторону.
        —Понимаете, яМелани. Нуда, Мелани Дюпон. Номы свами незнакомы.
        —Незнакомы… — повторил я ошеломленно.
        —Сегодня утром я достала изящика ваше письмо. Янезнаю, ктовы, Ален, нобоюсь, выперепутали меня скакой-то другой Мелани.
        Прикаждом новом слове мое сердце ухало вниз. Янаконец осознал, чтосразу показавшийся чужим звук ее голоса ивсамом деле чужой идело вовсе невпомехах илиплохой связи. Просто это был неее голос. Яэто осознал, нонемог этому поверить.
        —Но… ты… Тоестьвы… Вы… живете наулице Бургонь? Ивдальнем отулицы крыле дома? Этоведь так?
        —Да, — ответила другая Мелани. — Этотак. Номы свами неназначали свидания. Иникогда нецеловались подкаштаном водворе. Янезнаювас, Ален, ия сразу подумала, чтописьмо предназначено немне. Вотирешила сказать вам обэтом.
        —О,да ведь это… ведь это… очень печально, — сказал я упавшим голосом.
        —Да. — Онавздохнула. — Согласна свами, печально. Яочень давно неполучала подобных прекрасных писем. Пусть даже письмо адресовано было немне…
        Япришел всебя лишь через несколько секунд. Мысли путались, япопытался внести вэту неразбериху хоть каплю ясности.
        —Нодолжнаже… должнаже быть та Мелани. Яже проводил ее додома, додвора. Мыпопрощались. Онавошла вподъезд того корпуса, который вглубине, явидел это своими глазами. Явидел, какзагорелся свет вокне, потом свет погас. Понимаете, яже несумасшедший, — заключил я неслишком уверенно.
        ЭтаМелани молчала. Вероятно, подумала, чтоуменя невсе впорядке сголовой. Яисам уже так думал. Наконец она сказала:
        —Этоивсамом деле очень странно.
        —Авы незнаете, живет вдоме еще одна Мелани?
        —Незнаю. Мневсамом деле очень жаль.
        Янесколько раз кивнул, плотно сжав губы.
        Помолчав, ясказал:
        —Чтож, примите мои извинения, мадам Дюпон. Яошибся, вышла путаница. Ибольшое вам спасибо, вытак быстро позвонили.
        —Незачто, Ален, — ответила эта Мелани. — Называйте меня просто Мелани.
        Чтокасается следующих дней, помню только, чтоя был точно вгустом тумане. Звуки внешнего мира доходили доменя каксквозь вату, яочень неуверенно, словно ощупью, передвигался вкадрах своего коротенького кинофильма, финал которого невозможно было предугадать. Янемог понять, чемя провинился, зачто судьба сыграла сомной эту злую шутку. Ещетрижды я побывал наулице Бургонь, надеясь напасть наслед Мелани. Яходил туда вразное время, вообразив, чтоотэтого повысятся мои шансы науспех, новсе было напрасно. Опять встретил мадам Бонне, видел угрюмого мсье Пеннека, атакже его супругу — старую клячу сочень ухоженным лицом, высоко взбитыми желтыми волосами ивсю увешанную золотыми украшениями, отчего она смахивала нарождественскую декоративную композицию где-нибудь ввитрине «Прентам». Даже мадам Дюпон, тоесть «другую Мелани», явстретил как-то раз возле почтовых ящиков. Онаоказалась очаровательной дамой лет сорока скоротко подстриженными пепельными волосами имеланхолическим взором. Япредставился. Онаобрадовалась мне какстарому знакомому, апрощаясь, обещала как-нибудь прийти в«Синема парадиз».
        Мадемуазель Леблан, ночная бабочка, разбивающая мужские сердца, где-то порхала. Еесосед мсье Накамура, накупив подарков, улетел вродной Токио, накакое-то семейное торжество, — обэтом сообщиламне, конечноже, мадам Бонне. Благородный мсье Монтабон, должно быть, покидал квартиру крайне редко, — вовсяком случае, яего невидел.
        Язвонил ивдвери других жильцов, звонил даже втакие квартиры, окна которых выходили неводвор, анаулицу. Напрасный труд. Никто немог мне помочь. Явычеркнул последние фамилии изсписка, который себе составил.
        Вконце концов я почувствовал, чтоскоро рехнусь истану вроде того чокнутого старикана встоптанных шлепанцах, который опять попался мне наглаза, когда я последний раз пришел наулицу Бургонь. Онбрел согнувшись и, когда заметил меня, неостанавливаясь, скривил губы взлобной ухмылке. «Дилетанты, вседилетанты», — буркнул он иплюнул наземлю.
        Непонятно, чембыла вызвана его злость. Ночто касается моей персоны, старик был абсолютно прав. Никогда вжизни я еще нечувствовал себя таким бездарным дилетантом, каквте дни. Сэтими горькими мыслями я пошел домой.
        Было около полудня, когда я плелся поулице Гренель. Большинство магазинов закрылись наобеденный перерыв, вокруг была тишина.
        Яраздраженно поддал ногой подвернувшуюся банку отколы, та, загремев, подскакивая натротуаре, подкатилась квитрине сопущенными жалюзи.
        «Впоисках утраченного времени» — прочитал я название магазина набелой эмалированной вывеске. Издевательская насмешка судьбы, подумаля, отворачиваясь, игорько засмеялся. Всамом деле, язанимался поисками нескольких счастливых часов, канувших, какмне казалось, безвозвратно.
        Наследующей неделе несколько раз случалось, чтоя вдруг замечал втолпе наулице красное пальто илирусую головку ибросался вдогонку. Однажды возле «БонМарше» увидел женщину вкрасном плаще, сволосами цвета карамели — она садилась вавтобус, ия сразу поверил, чтоэто Мелани.
        Яметнулся кней, ябежал заавтобусом, пока незапыхался, якричал, махал руками, потом вгруди закололо, ия схватился засердце, совсем какдоктор Живаго втой глубоко трагической сцене, когда он видит Лару изокна трамвая, стучит встекло, аона неслышит иничего незамечает, ивследующую минутуон, выскочив, бросившись заней, замертво падает наулице.
        Новотличие отнесчастного доктора Живаго я все-таки привлек внимание женщины вкрасном плаще. Собрав последние силы, яподпрыгнул истукнул кулаком встекло — она повернула голову… ия увидел удивленное незнакомое лицо.
        Вочередной раз налетев наглухую стену, яупрямо доставал иперечитывал письмецо Мелани. Имне становилось легче. Ноэто было никудышное утешение. Женщина вкрасном плаще исчезла бесследно.
        Вконце концов я позвонил Роберу.
        —Онанеживет втом доме, — уныло признался я ирассказал другу освоих долгих бесплодных поисках. — Никто там незнает женщины поимени Мелани, — заключил я печальную повесть.
        Робер присвистнул сквозь зубы.
        —Авот теперь история становится интересной, — заявилон, кмоему удивлению. — Может быть, твоя Мелани — тайный агент. Может быть, онаугодила вкакую-нибудь опасную заваруху ией пришлось срочно залечь надно. Илитут действует программа защиты свидетелей, хе-хе-хе. — Онпротивно засмеялся своей дурацкой шутке.
        Яобиженно молчал, потому что друг несерьезно отнесся кмоему горю.
        —Шучу-у-у! — крикнул Робер, насмеявшись вдоволь. — Нуатеперь серьезно, Ален. Может быть, онапросто назвалась чужим именем. Заженщинами такое водится. Вероятно, тызанимался поисками полиповому имени, инасамом деле твоя Мелани — маленькая ведьмочка стретьего этажа, которую так невзлюбил японец. Мнекажется, интересная особа.
        —Огосподи! Знаешь, Робер, хватит уже, уймись. Зачем она сталабы это делать? Вконце концов, ееникто незаставлял, онамоглабы непринимать приглашения инепроводить сомной вечера. Акакпо-твоему, каждую среду, столько времени, онаходила вкино, нацепив парик? Так, чтоли? Мадемуазель Леблан брюнетка, ты, олух! МнеНакамура сказал, акомуже знать, если неему? Онисоседи, живут наодной площадке, ион терпеть неможет эту женщину. Ипотом, известноже, точно известно, чтоего соседка работает невантикварном магазине!
        —Н-да, верно. Нет, погоди, ведь это, может быть, тоже выдумки! — (Яуслышал, какРобер чиркнул зажигалкой, закуривая.) — Особа, называющая себя Мелани, каким-то образом тебя одурачила, вотивсе, чтонам точно известно. Яверю толькотому, чтовижу собственными глазами. Меня никто необведет вокруг пальца! — Мойдруг явно любовался собой: эдакий Дэниел Крейг, кремень, парень, которого ничем непроймешь.
        —Робер, этоабсурдно. Исам ты абсурден. Разве невидишь, чтовтвоих доводах нет никапли смысла? — Явздохнул. — Рехнуться можно. Встретил единственную женщину, которая мне нужна, иона исчезает… просто исчезает. Чтомне теперь делать? Чтоя могу сделать?
        Робер тоже вздохнул:
        —Эх,Ален. Поставь-ка ты наней крест. Смирись. Ну,сколько можно? Вовсей этой истории что-то нетак, азначит, добра нежди, яже сразу это сказал. Инастроение утебя все хуже ихуже. Знаешь, давай вечером закатимся вджаз-клуб сМелиссой иее подружкой, выпьем виски сауэр. Надо придумать что-нибудь приятное.
        Ясердито затряс головой:
        —Нелюблю виски сауэр. Тожемне, идеи получше ненашел? Ядолжен разыскать эту женщину, ядолжен докопаться доправды, узнать, чтослучилось. Такесть утебя идея илинет?
        —Ядолжен разыскать эту женщину, ядолжен разыскать эту женщину! Вотзаладил! Ей-богу, силнет, какты мне надоел, — проворчал Робер. Ноидея унего все-таки появилась.
        Вечером, когда я шел кРоберу, наулицу Гюйгенса вЧетырнадцатом округе, моедомашнее задание было уже выполнено.
        Вего холостяцкой квартире напятом этаже была просторная кухня, таммы иустроились, положив перед собой «Полный список фактов», какозаглавил Робер мое произведение.
        Настоле стояли два высоких стакана дляводы, наполненные красным вином, иобъемистая хрустальная пепельница, тоже наполненная, ноокурками, атакже миска сорешками взеленой оболочке васаби, и, когда я порассеянности съедал один изних, отострого вкуса шибало внос.
        Дверь вспальню была приоткрыта. Там, наширокой кровати снемыслимым количеством подушек, нежилась Мелисса, одетая втемно-зеленое кимоно, инехотя листала брошюру спресным заглавием «Физические свойства межзвездной среды. Черные дыры. Некоторые вопросы притяжения небесных тел».
        —Необращайте наменя внимания, яучусь! — крикнулаона, когда я снимал куртку вприхожей.
        Однако она прислушивалась кнашему разговору ивремя отвремени подавала реплики изспальни.
        —Так, дай-ка посмотреть, — пробормотал Робер, устремляя насписок экзаменаторский взор. — Будем искать то, чтоможет послужить отправной точкой.
        Яблагодарно кивнул. Робер вглубине души добряк, явсегда это знал.
        «Составь список, — сказал он вконце нашего телефонного разговора. — Пишивсе, чтопридет вголову. Чтоона говорила, какбыла одета, очем вы болтали. Постарайся все вспомнить. Неторопись. Сосредоточься. Любая, даже микроскопическая, деталь может оказаться важной».
        Онбыл Шерлоком Холмсом, нуая, конечно, доктором Ватсоном, скромным сборщиком информации, который удостоился чести ассистировать гению классического детектива.
        Вто воскресенье я непошел вкинотеатр.
        Мадам Клеман иФрансуа проявили понимание.
        «Небеспокойтесь, мсье Боннар, безвас справимся», — заверила мадам Клеман. Такчто я весь день просидел дома, разговаривая разве что сОрфей, которая вспрыгнула написьменный стол ивсякий раз толкала лбом мою руку, кактолькоя, перестав писать, задумывался иначинал грызть карандаш. Хотелось есть, ноя решил игнорировать урчание вживоте. Поесть можно ипотом.
        Через полтора часа было записановсе, чтосохранила моя память овечере в«ЛаПалетт» ивообще оМелани. Япостарался все вспомнить точно, даэто инепотребовало труда. Некоторые фразы Мелани я запомнил слово вслово. Иее прелестное лицо — досамой крохотной черточки.
        Втишине резко заскрипел стул, когда я откинулся наспинку иеще раз перечитал весь список, озаглавленный «Чтоя знаю оМелани».
        Чтоя знаю оМелани
        1.Внешность. Средний рост, прямая осанка, большие карие глаза, шатенка, цвет волос необычный, напоминает блестящие конфеты — карамель илизасахаренный миндаль.
        2.Часто (всегда?) носит ярко-красный плащ старомодного фасона, длиной доколен.
        3.Набезымянном пальце золотое кольцо, украшенное чеканными розочками.
        4.Всегда приходит посредам нафильмы последнего сеанса.
        5.Всегда берет билет всемнадцатый ряд.
        6.Любимый фильм — «Сирано де Бержерак».
        7.Есть тетка, зовут Люсиль (Люси? Люс?), проживает вЛе-Пульдю.
        8.Там, утетки, онапровела неделю, перед тем какисчезла.
        9.Вероятно, неживет наулице Бургонь (иливсе-таки живет?), вовсяком случае живет вПариже. (Родилась вПариже? Родилась вБретани?)
        10.Семьи вПариже неимеет, замужем небыла (поее словам). Живет одна (совсем одна!).
        11.Домашних животных недержит. Нолюбит кошек.
        12.Последний друг ее обманывал (нефритовая серьга!). Всегда встречалась снеподходящими мужчинами («Уменя талант влюбляться внеподходящих мужчин»).
        13.Мать умерла (память оней — кольцо срозочками). Печальные воспоминания. Семья? Мужчины?
        14.Есть подруга, работает вбаре отеля.
        15.Работает вантикварном магазине. Шефлежит вбольнице своспалением легких (страстный курильщик); вмагазине есть еще одна служащая.
        16.Работает до19часов, почетвергам работа заканчивается позднее.
        17.Напервый взгляд застенчива. Втоже время — озорная.
        18.Любит старину.
        19.Любимый мост — Александра Третьего. («Знаете, какая красота, когда ранним вечером идешь помосту Александра ивидишь, какначинают загораться фонари нанабережных, иогни отражаются вСене, инебо становится лиловато-серым, лавандовым? Иногда я ненадолго останавливаюсь там, намосту».) Отсюда вывод: живет и (или) работает поблизости отэтого моста? Если ненаулице Бургонь.
        20.Когда ищет любовь, идет вкино.
        Яулыбнулся, довольный своей работой, ипробормотал: «Дляначала совсем неплохо». Орфей посмотрела наменя сзагадочным выражением, которое так свойственно кошкам, япогладил ее потигровой спинке. Раздавшееся вответ мурлыканье я счел знаком одобрения. Однако добиться одобрения известного профессора астрофизики, ккоторому я затем отправился, оказалось далеко непросто.
        —М-м… — Робер, прищурившись, перечитывал мой список. — Иэтовсе?
        —Целых двадцать пунктов, — сказаля.
        Робер неодобрительно хмыкнул.
        —Когда ищет любовь, идет вкино? — Онсовздохом покачал головой. — Нуичто это нам дает? Боюсь, итот замечательный факт, чтоцвет ее волос напоминает засахаренный миндаль, неукажет нам правильного направления поисков. — Робер опять пробежал глазами список. — Всегда приходит посредам нафильмы последнего сеанса. — Онпосмотрел мне вглаза. — Тыхотел сказать, приходила. Тихо, тихо! Всегда берет билет всемнадцатый ряд. Непошаритьли там подкреслами, а? Какдумаешь?
        —Тыже сам сказал, нужно записатьвсе, чтопридет вголову! — стал я оправдываться. — Все! Яинаписалвсе. Аесли ты намерен потешаться, нуипожалуйста. Новрядли это пойдет напользу делу, скорей наоборот.
        —Хорошо, хорошо. Зачемже сразу лезть вбутылку, — сказал Робер. — Делаю что могу. — Оннаморщил лоб иссосредоточенным видом уставился налисток. — Ле-Пульдю? Гдеэто?
        —ВБретани. Унее там тетя. Думаешь, заэто стоит зацепиться? Исходя изсегодняшней ситуации, нельзя уверенно предположить, чтоМелани вернулась изБретани вПариж. — Япридвинулся ближе ккухонному столу.
        —Нет, нучтоты! — Робер недовольно махнул рукой. — Неехатьже тебе вЛе-Пульдю, всамом деле, — чтож ты приедешь ибудешь расспрашивать тамошних жителей, анегоститли тут утети Люсетты, илиутети Люси, илиутети Лоранс, племянница, которую зовут Мелани? Беда, чтоты незнаешь фамилии.
        Яобескураженно молчал. Все-таки вглубине души я надеялся, чтоблагодаря моему списку обнаружатся какие-то ускользнувшие отвнимания обстоятельства иличто мой друг углядит вперечне фактов какую-нибудь важную подсказку.
        —Подруга работает вбаре отеля, — неуверенно сказаля.
        —Эх… Еслибы знать имя подруги, вотбылабы отличная наводка.
        —Нуизвини. Ноя непомню, чтобы Мелани называла ее имя. Вродебы неназывала. Зато помню другое — кошка ее подруги, сказалаона, любит пить воду извазы сцветами.
        —О! — Робер поднял бровь. — Аты, случайно, незнаешь, какзовут эту кошку? Этобылбы бесценный фактический материал. — Онухмыльнулся.
        —Смейтесь, смейтесь, мистер Холмс. — Яподумал, несказатьли очерном коте, которого я видел водворе наулице Бургонь. Нонехотелось услышать еще какую-нибудь шуточку насвой счет. Ия промолчал. Всеравно улица Бургонь оказалась, таксказать, тупиком.
        —М-м… — снова промычал Робер. — Единственный приемлемый пункт, который я здесь нахожу, — это антикварный магазин. Вотонем можно что-то разузнать. — Онпосмотрел наменя. — Онаговорила, какмагазин называется? Илиукого она работает? Илихоть вкаком округе находится лавка?
        Яуныло покачал головой.
        —Может, онакак-нибудь так сказала: яработаю тут неподалеку? Ну,давай вспоминай!
        —Еслибы помнил, ябы записал.
        —Ашеф? Онаупоминала его имя? Чаще всего антикварные лавки называются пофамилии владельца.
        Якивнул, окончательно пав духом:
        —Упоминала. Помню даже, онарассказывала освоем шефе, когда мы переходили бульвар Распай. Нохоть убей, непомню, какего звали.
        —Ален, соберись смыслями ивспомни. — Робер строго посмотрел мне вглаза. — Тынаверняка можешь вспомнить. Надо только захотеть. Любое забытое воспоминание можно воскресить.
        Язакрыл глаза имысленно перенесся набульвар Распай. Яхотел вспомнить, ахкакхотел…
        «Уменя славный шеф, — сказала Мелани, — только слишком много курит. Вотилежит теперь своспалением легких вбольнице. Когда мы пришли его проведать, онпервым делом пошутил, чтовсе унего просто замечательно, новот сигар нет, иэто катастрофа. Мсье… — тут она назвала его фамилию, — ужасно неблагоразумный человек».
        Мсье… мсье… Яизовсех сил напряг мозги, уставившись встол, который, казалось, усилием моей воли вот-вот поднимется ввоздух.
        Яподнял голову исказал:
        —Лапен. Егозовут Лапен.
        Одна буква встала между мной исчастьем, одна-единственная, ноона решилавсе.
        Робер взялся задело всерьез.
        —Тывот что, предоставь мне заняться этой проблемой, — распорядилсяон. — Постарайся хоть немного поспать. Видок утебя — краше вгроб кладут.
        Надругой день он впряг вработу трех студенток, поручив им розыски мсье Лапена иего маленького антикварного магазина. Студентки были какнаподбор хорошенькие и, кактеперь говорят, мотивированные — разве откажешь вуслуге обожаемому профессору? Однако через несколько дней, после усердных поисков вИнтернете ителефонных звонков, милые девушки выбросили белый флаг. ВПариже насчитывались сотни мелких антиквариатов, но, судя повсему, небыло ниодного, зарегистрированного подназванием «Магазин Лапена».
        —Либо этот курильщик, невыпускающий иззубов сигару, впоследние дни отправился кпраотцам и, стало быть, лавочка его закрылась, либо мы пошли положному следу, — подытожил мой друг. — Что-то нетак сэтим Лапеном.
        Да,Робер был совершенно прав. Наша неудача была вызвана элементарной ошибкой, которую сыграла сомной память: яперепутал буквы — вместо «л» должно было быть «п».
        Ябеспокоился, нервничал. Неукладывалось все это вголове. Кураж пропал, настроение было хуже некуда. Последние две недели я изодня вдень просыпался утром сявственным ощущением, чтожизнь моя пошла прахом.
        Стал много курить. Безобразно много. Того игляди, отправилсябы кпраотцам, следом зазлополучным мсье Лапеном. Явообразил себе картину: Мелани сама находит меня, но — поздно, иона, безутешная, падает безчувств намою могилку. Сначала шеф, затем друг… Трагедия, да, трагедия.
        «Ален, тыневероятно все преувеличиваешь. Пойми, малыш, тыпотерял всего лишь женщину. Как-нибудь переживешь потерю», — заявил Робер сосвойственной ему обворожительной прямотой. Японимал, чтосверх всякой меры упиваюсь своими страданиями, японимал, чтопреувеличиваю, нокакой толк отэтого понимания? Ононеутешало.
        Каждый день я приходил в«Синема парадиз» иснаступлением вечера начинал смотреть наулицу. Мадам Клеман иФрансуа озабоченно переглядывались — тогда я прятался отних всвоем кабинете, чтобы избежать сочувственных вопросов.
        Чембольше проходило времени, темменее вероятным представлялось, чтокогда-нибудь я снова увижу Мелани. Каждую среду мое волнение взвивалось донемыслимых вершин. Среда, еедень… Нашдень! Адонамеченного начала киносъемок, окоторых я всвоем великом горе чуть незабыл, осталось меньше недели.
        Япридумал некий символический жест — заменил картину, стоявшую впрограмме «LesAmours auParadis»: наближайшую среду была намечена «Прохожая изСан-Суси», ая вспешном порядке поставил вместо нее «Сирано де Бержерака». Вкакое-то краткое, безумное, заклинающее космические силы мгновение я вообразил, чтоэта придумка мистическим образом заставит Мелани прийти вмой кинотеатр.
        Господи, когда так страстно чего-то хочешь, залюбую соломинку схватишься…
        Всреду все билеты опять были проданы. Женщина вкрасном плаще непоявилась. Может быть, онауже иненосит плащ, подумал я сгоречью. Ведь настал май, наулице теплынь, какие там плащи…
        Втот вечер я опять вышел наулицу, покурить. Воздух был мягким, иодетые по-весеннему зрители, шедшие вмой «Парадиз», неспешили. Развевались юбки, трепетали наветру кашне ишейные платки нежных пастельных тонов, пуловеры небрежно наброшены наплечи. Улыбающиеся глаза, легкая походка.
        Ястоской посмотрел вконец улицы иувидел там пару, шедшую подруку. Впервую минуту я их инеузнал.
        Этобыла женщина скопной черных волос, прежде выглядевшая всегда так уныло, носегодня она шла бездочки. Арядом сней бодро вышагивал маленький толстячок, обычно впоследнюю минуту вбегавший вфойе скаким-то затравленным видом, носегодня он был безпортфеля. Оба, по-видимому, очень радовались, чтоидут смотреть «Сирано де Бержерака». Аможет быть, дане«может быть», анаверняка они радовались просто так, безпричин. Весело прошли мимо, наменя даже невзглянули.
        Ятогда непонял, вчем было дело, — заметил только, чтобрюнетка, вопреки обыкновению ярко подкрасившая губы, совсем неказалась приунывшей, атолстячок, сменивший деловой пиджак напушистый синий джемпер, выглядел подтянутым ипостройневшим.
        Сделав последнюю затяжку, яотбросил окурок влюк. Похоже, вэту первую среду мая я был единственным несчастливым человеком вовсем Париже.
        18
        Какнередко бывает вжизни, помощь подоспела, откуда ее неждали. Аллан Вуд — вот кто навел меня наважнейший след. Этоон обнаружил отчетливую связь, совпадение, которое мы сРобером упустили извиду. Аоно дало событиям совершенно новый оборот.
        —Может быть, мояидея напервый взгляд кажется диковатой, новы должны признать — вней что-тоесть.
        Аллан Вуд откинулся накожаном диване рыжеватого коньячного цвета изадумчиво разглядывал земляничку, которой был изящно украшен край его бокала сдайкири.
        Якивнул. Былвечер субботы, мыуже довольно давно сидели снью-йоркским режиссером вего любимом баре «Хемингуэй».
        Утром неожиданно позвонила Солен Авриль, скоторой после той ночной прогулки поВандомской площади я невиделся.
        «Мывсей съемочной группой отправляемся наэкскурсию поМонмартру. Нехотите присоединиться, Ален? — сказалаона. — Этоотличная возможность, сразу совсеми познакомитесь».
        «Все» — тоесть костяк команды Аллана Вуда, ивсе эти люди наследующий день ворвались кнам вкинотеатр. Операторы, осветители, гримеры, режиссер иассистенты, личная ассистентка Солен Авриль и, разумеется, актеры. Список участников съемочной группы иактерский состав помещают вфинальных титрах любого фильма, ночаще всего нам невдомек, какое великое множество людей принимает участие всъемках кинокартины идаже внескольких ее сценах.
        Втот первый вечер внепринужденно-веселой атмосфере, царившей вовремя нашего ужина сАлланом Вудом иСолен Авриль, мнепредставлялось, чтокиносъемки будут чем-то потрясающе увлекательным. Нотеперь меня несколько пугала предстоящая суматоха, как, впрочем, сомной всегда бывало, если какие-то происшествия нарушали нормальное течение моей жизни.
        Вотличие отРобера, мадам Клеман иФрансуа, которые снетерпением ждали великого события исвязывали сним определенные надежды, ярешил, чтовближайшие дни постараюсь, если удастся, держаться откинотеатра подальше.
        «С3 по7мая кинотеатр закрыт послучаю проведения киносъемок». Вотиэто объявление я вешал надвери, испытывая смешанные чувства. Несколько прохожих остановились излюбопытства, однако ибезвсякого объявления было ясно, чтовкино творится что-то необычное. Часть узкой улицы перегорожена, сразу увхода припаркован автоприцеп, торчавший, точно уродливая пристройка среди старых домов, азаним фургон кейтеринговой компании имашина соборудованием.
        Впонедельник я намеревался ненадолго заглянуть вкинотеатр, чтобы совсеми познакомиться, — наэтом настояла Солен, ноотперспективы ввоскресенье тащиться совсей киногруппой намногочасовую экскурсию, даеще наМонмартр, меня прошиб холодный пот.
        Издали она еще более илименее ничего, этапышная белая церковь, похожая наторт, возвышающаяся назнаменитом холме, накоторый можно подняться нафуникулере, маленькой канатной дороге. Нокогда поднимешься туда иоглядишься, сразу поймешь, чтоМонмартр — довольно неказистое место, особенно днем. Уподножия холма лепятся дешевые лавчонки, какие-то подозрительные типы роются там внижнем белье, егопродают прямо наулице, грудами навалив настолах. Выше большие туристические автобусы протискиваются поузким улочкам, гдевкаждом доме ресторан, авкаждом ресторане, несомневайтесь, когда-то ел, пилилирисовал какминимум один великий художник, очем спешат сообщить памятные доски, таблички ивывески.
        Напаперти церкви иналестнице сидят влюбленные студенты иобвешанные фотоаппаратами туристы совсего света, малость разочарованные, потому что отсюда невидна Эйфелева башня.
        Орды цыганок, какстаи голубей наплощади Святого Марка вВенеции, налетают натебя, едва зазеваешься, ачто цыганкам нужно? — погадать поруке, илистащить бумажник, илизаполучить подпись подкакой-нибудь петицией либо все это разом. Большинство людей, которые поднялись нахолм ибродят туда исюда, слюбопытством поглядывая посторонам, слегка ошарашены исбиты столку, потому что все они — туристы; нигде вПариже они небросаются вглаза так, какздесь. Вокрестности церкви Сакре-Кёр легко может возникнуть впечатление, будто парижан здесь нет, кроме гарсонов иофициантов всевозможных баров иресторанов. Ипожалуй, этовпечатление недалеко отистины.
        Наживописной площади Тертр художники, пытаясь продолжать стародавнюю традицию, малюют более илименее удачные картинки. Насамой площади всегда бурлит пестрый людской водоворот, авокруг теснятся кабачки, ресторанчики, кафе, теснится ипублика вних.
        Ночью присвете старых фонарей, скрашивающих убожество, Монмартр исегодня очень живописен, волшебство былых времен кажется нерушимым. Ноприбеспощадном свете дня он смахивает наярко накрашенную бабенку, видавшую лучшие времена, которые теперь, увы, впрошлом.
        ВидМонмартра днем меня угнетает, ая итак-то пребывал вмеланхолии. Словом, яотказался, пожелав Солен Авриль получить побольше удовольствия отэкскурсии.
        Чуть позже позвонил Аллан Вуд испросил, неужели я иправда несогласен поехать сними наМонмартр. Погода-то просто какпозаказу, идеальный денек дляпрогулки поМонмартру! Вих распоряжении три машины сводителями, решено хорошенько обследовать квартал художников, ивсе уже пляшут отвосторга впредвкушении удовольствий.
        Представить себе идеальный денек дляпрогулки поМонмартруя, какнистарался, немог, но, вконце концов, янеамериканский турист. Такчто я вежливо промолчал.
        —Солен Авриль живописала нам радужными красками, — продолжал Аллан Вуд, — какая там красота. — Онбыл полон энтузиазма, ая подумал, чтопосле десяти лет жизни вСША нежные парижские воспоминания кинозвезды, каквидно, стали еще иужасно сентиментальными. — Мыхотим посмотреть музей Монмартра, апотом зайдем перекусить в«ЛеКонсулат», ведь там рисовал сам Пикассо!
        Яухмыльнулся, поскольку насчет Пикассо небыл уверен, норесторан-бистро «Консулат» знал неплохо. Оннаходится нахолме довольно высоко, там, гдеподострым углом сходятся две мощенные булыжником улочки. Возле дома есть крохотная терраса, накоторой ия сиживал, смакуя луковый суп. Кстати, супбыл отменный.
        —Отличный выбор, — сказаля. — Незабудьте отведать лукового супа.
        —Таквы действительно непоедете?
        —Да,действительно непоеду.
        Аллан Вуд никому ненавязывает свою волю. Ондляэтого слишком умный человек.
        —Нухорошо, Аллэн, — сказалон. — Тогда приходите вечером, посидим вбаре «Хемингуэй», выпьем клубничного дайкири. О’кей?
        —О’кей. — Почемубы инет.
        Воттак получилось, чтоввоскресенье вечером я сидел сАлланом Вудом вбаре «Хемингуэй». Тихо наигрывал джаз, вокруг, куда ниглянешь, всякое охотничье ирыболовное снаряжение, идовольно неожиданно унас завязался доверительный мужской разговор.
        Вернее, сначала мы решили кое-какие организационные вопросы, связанные сосъемками, апотом Аллан Вуд вдруг наклонился вперед ивнимательно посмотрел мне вглаза:
        —You are so blue[28 - Вытакой грустный (англ.).], Аллэн. Чтосвами? Увас раздавленный вид. — Онпошевелил пальцами, какбы нащупывая слово. — Раздавленный — это правильно?
        —Подавленный. — Янемного смутился исделал изрядный глоток дайкири. Ночто толку-то? Подавленный был, подавленный иостался. — Э,чепуха. — Япожал плечами. — Просто немного устал.
        —Нет-нет, Аллэн. Выраздавлены. Ятакие вещи замечаю. — Режиссер покачал головой. — Последний раз, когда я вас видел, занашим веселым ужином в«Рице», выбыли радостный исчастливый. Атеперь вы абсолютно переменились. Ясвами очень комфортно себя чувствую, Аллэн, правда, вымне нравитесь. — Егокарие глаза смотрели наменя озабоченно. — Вынехотите сказать, чтосвами? Может быть, ямогу помогать?
        —Едвали. Дело довольно сложное.
        —Позвольте мне угадать. Этоженщина.
        Ямолча кивнул.
        —Очень красивая женщина?
        Явздохнул иопять кивнул.
        —Вывлюблены?
        —Да,меня порядком шарахнуло.
        —Навашу любовь неотвечают?
        —Незнаю. — Яскинул вдайкири земляничку скрая бокала исмотрел, какона опускается надно, этобыл третий бокал завечер. — Сперва я думал, онаотвечает намои чувства. Всеказалось совершенным. Неповторимым. Вмоей жизни еще небыло ничего подобного. — Ягорестно засмеялся. — Неповторимым истало насамом деле. Онанепришла насвидание истех пор вообще ниразу непозвонила инепоявилась. Иногда мне кажется, чтовсе происходило только вмоем воображении. Такое чувство, какбудто вреальной жизни ее никогда небыло, понимаете?
        Онсмотрел сочувственно.
        —Да, — сказал он просто. — Очень хорошо понимаю, чтовы хотите сказать. Oh, boy, этого я иопасался. Этоочень типично. Онатакая очаровательная. Такая удивительная. Ивдруг она изменяет отношение ктебе, бросает, просто раз — ивсе. — Онщелкнул пальцами. — Вотибеднягу Карла она точно так бросила. — Аллан Вуд грустно отхлебнул дайкири.
        Яудивился:
        —Карл? Ктоэто — Карл?
        Карл Зуссман — оператор. Унего были черная борода, бразильское происхождение икороткий бурный роман сСолен Авриль. Онабросила Карла, влюбившись втехасского латифундиста поимени Тед Паркер. «Карл, — сказал Аллан Вуд, — воплощение мужественности. Нокактолько нагоризонте появлялась красавица Солен, онделался мягче воска. Карл ужасно страдал. Однако теперь, поскольку Тед Паркер безвылазно сидит насвоем ранчо вТехасе, уКарла снова появились надежды».
        Встранном оцепенении, ужемалость захмелев, яслушал многословное повествование, которым Аллан Вуд надеялся меня утешить.
        —Новы, Аллэн, ради бога, неотносите все это ксебе, — завершил он свой рассказ. — Солен очень соблазнительная женщина, ией это отлично известно. Ужтакаяона, какая есть. Новы, Аллэн, ейнравитесь. Язнаю. Онабыла очень разочарована сегодня, когда вы непоехали снами. — Онподнял голову, поглядел вокруг. — Н-да. Надоже! Здесь ведь все началось несколько недель назад. Oh, boy… Мнеочень жаль, старина. — Онпокачал головой.
        Ясмотрел нанего врастерянности. Очем этоон?
        —Послушайте, Аллан… Мнекажется, вычто-то неправильно поняли… Солен ия…
        —Небойся! Ямолчать какмогила. Солен незнает, чтоя все знаю.
        —Нояже неоСолен говорил, — сказаля. — Явлюбился вМелани.
        Аллан Вуд вытаращил глаза:
        —Мелани? Ктоэто — Мелани?
        Ярассказал емувсе. Ссамого начала. Слушая, режиссер беспокойно снимал какие-то пушинки сосвоего вельветового пиджака ичасто прерывал меня короткими восклицаниями: «Ахвот оно что!», «Да,это иправда странно!»
        —Ая думал, вывлюбились вСолен, — сказалон, когда я закончил. — Воттак история!
        Потом я рассказал осоставленном мной полном списке фактов иобесплодных поисках маленького антикварного магазина, иАллан Вуд опять посмотрел наменя ссостраданием:
        —Oh, boy, этоиправда очень сложно. — Онподозвал официантку изаказал еще два дайкири. — Чтоже вы намерены предпринять?
        —Неимею нималейшего представления, чтотут можно предпринять. — Яоткинулся намягкую спинку дивана итупо уставился водну точку.
        Аллан Вуд тоже молчал. Воттак исиделимы, бокобок, двое мужчин вбаре, молча пили, думали каждый освоем ипонимали друг друга безслов.
        Хемингуэю эта картина навернякабы понравилась.
        —Авы когда-нибудь думали, что, возможно, есть связь между киносъемками ввашем синема иисчезновением этой женщины? — спросил вдруг Аллан Вуд, присоединив свой голос кзвучавшим вэту минуту последним тактам «Spring Fever»[29 - «Весенняя лихорадка» (англ.).] Эллы Фицджеральд.
        Явздрогнул, очнувшись отпокойно-безразличного оцепенения, вкотором пребывал уже довольно долго.
        —Что?
        —Э-э… я хотел сказать… разве все это нестранно? Мыпоявляемся — исовсем скоро женщина бесследно исчезает. Неможетли быть, чтоэто как-то связано?
        —М-м… Какаяже тут может быть связь? Скромному владельцу маленькой киношки улыбнулась удача, изаэто он расплачивается потерей большой любви? Выэто хотели сказать? Повезло вкарты — неповезет влюбви? — Япожал плечами. — Неисповедимые силы судьбы карают меня зато, чтовкассе наконец зазвенели монеты?
        —Нет-нет. Янеэто имел ввиду. Неисповедимые силы судьбы — нет. Ясейчас неосправедливости, которая что-то дает, ачто-то другое отнимает, илиоНемезиде. — Онзадумался, какбы получше выразить свою мысль. — Вотчто я хочу сказать: может быть, этисобытия, двасобытия, как-то связаны, одно идругое. Есть ниточка, понимаете? Иливы думаете, все — чистая случайность?
        —М-м… Вэтом направлении я еще недумал… Новедь много чего случается одновременно, разные вещи… прекрасные истрашные. И,какправило, онинеимеют отношения друг кдругу. Нималейшего. Потому что так все устроено вэтом мире. — Явдруг впал вфилософский тон, уподобившись своему другу Роберу. — Укого-то день рождения… Ивэтот самый день умирает его отец. Илиучеловека угоняют автомобиль, ивтотже день он крупно выигрывает влотерею. Американский режиссер прилетает вПариж снимать картину вмаленьком кино… адевушка, которую зовут Мелани, вкоторую влюбился — да, вэти самые дни — хозяин кино, исчезает. Бесследно. — Янаклонился вперед, сжал руками виски. — Может быть, между тем идругим существует взаимосвязь, ноя ее невижу. — Яустало улыбнулся, апотом глупо пошутил: — Разве что американский режиссер иесть большая любовь этой женщины. Онаего потеряла, атеперь вот они нашли друг друга инезнают, какпризнаться вэтоммне. — Язасмеялся. — Новсе-таки, мнекажется, слишком велика разница ввозрасте.
        Аллан Вуд долго смотрел наменя имолчал. Яиспугался — уж необиделсяли он намою неуклюжую шутку.
        Итут он сказал:
        —Аесли этот режиссер — ее отец? Чтотогда?
        Сначала я подумал, нувот, теперь он шутит. Наверное, Аллану Вуду захотелось пофантазировать. Как-никак утворческих людей это впорядке вещей, иной раз они просто неспособны совладать сосвоей фантазией. Но,какпрекрасно заметил всвое время сэрАртур Конан Дойл, если ты исключишь невозможное, то, чтоостанется, — это иесть правда, какойбы невероятной она ниоказалась.
        —Чтовы хотите сказать?
        —Именно то, чтосказал. — Сняв очки, Аллан Вуд принялся их протирать неторопливо итщательно. — Ваша Мелани моглабы быть моей дочерью.
        —А-а! Чисто теоретически, да? — Ярешительно непонимал, кудаон, собственно, ведет. Должно быть, нанего накатила стариковская сентиментальность, вотон ифантазирует: ах, боже мой, онаже мне вдочери годится…
        НоАллан Вуд покачал головой:
        —Нет. Вполне серьезно. Imeanit[30 - Яимею ввиду это (англ.).].
        Яуставился нанего недоверчиво:
        —Все-таки шутка?
        Оннадел очки.
        —Нешутка. — Иглубоко задумался, положив руку наспинку дивана ипостукивая поней пальцами. — Моей дочери сейчас должно быть двадцать пять лет. Онаживет, насколько мне известно, вПариже. Втот раз, помните, ясказал, онамне непростила, чтоя бросил ее мать, ноя слишком деликатно выразился. Онаменя ненавидит. Однажды я хотел ее навестить — вэтой конюшне наЛуаре, которую держит ее матушка, помешавшаяся налошадях. Ичтоже? Онаудрала. Тринедели пропадала неизвестно где. Неверится, да? Тогда ей было шестнадцать. Стех пор мы виделись только один раз. Однажды вечером вэтом баре. Встреча закончилась катастрофой. — Онобреченно вздохнул. — Дочка — вылитая Элен. Такаяже упрямая исамонадеянная. Итакаяже красавица. Унее огромные карие глаза, глаза ее матери.
        Аллан Вуд умолк, погрузившись ввоспоминания, ивомне зашевелилось сомнение: неслишкомли много дайкири, ужнезнаю, сколько их там было, — длянего, такого субтильного инемолодого?
        —И… что? — довольно нетерпеливо напомнил я осебе. — Какое отношение все это имеет комне? ИкМелани?
        —О! — Онвстрепенулся иудивленно поднял брови. — Разве я несказал? Извините, мысли что-то путаются. Еезовут Мелани. Дома все мы звали ее короче, Мела. Вотпотому я несразу сообразил… Настоящее-то имя — Мелани. Аполное имя моей дочери — Мелани Бекассар.
        Втот вечер мы порядком засиделись вбаре. Аллан Вуд рассказал мне одавно минувших событиях изсвоего прошлого, которые, каквыяснилось позднее, действительно имели самое непосредственное отношение кмоей истории.
        Врасцвете сил — думаю, онхотел сказать, когда ему было лет сорок, — потерпев крах сосвоим первым браком, он, отдыхая вНормандии, познакомился сЭлен Бекассар. Неукротимая Элен, сбуйными каштановыми локонами, развевающимися наветру, упала кего ногам — вбуквальном смысле слова! Онасвалилась сбелого жеребца: нашироком песчаном пляже Перламутрового берега конь вдруг понес исбросил наездницу. Последовал страстный, нополный всяких сложностей роман, отэтой связи родилась девочка, Мелани, которую все звали Мелой. Девочка росла робкой иотличалась чрезмерно богатым воображением. Еесвоенравная, неочень-то молодая мамаша, родившая втридцать девять лет первого ребенка, происходила изстаринного дворянского рода, ейдостался внаследство маленький замок наЛуаре. Больше всего насвете она любила природу, была страстной наездницей — итипичного городского жителя Аллана Вуда это безмерно восхищало, напервых порах.
        Ноона становилась все упрямей, всестроптивей, вдобавок была вплену предрассудков относительно американцев, онанесоглашалась даже недолго пожить вбольшом городе ивсе чаще уезжала кататься верхом, прогулки становились все дольше, ивконце концов обидчивый иделикатный Аллан сбежал.
        —Понимаете, Аллэн, эторешение далось мне нелегко. Ноя вырос втаких местах, гденикаких лошадей небыло, японятия неимел, каккней подступиться, такой громадине сдлинными желтыми зубами… Лошади внушали мне ужас, Аллэн. — Онпередернул плечами. — Ивообще, дело было нетолько влошадях. Ужеутром, зазавтраком, всеначиналось… Понимаете, янемог спокойно почитать газеты — она трещала безумолку окаких-то арабских жеребцах, которые были ей нужны, чтобы покрыть кобылу. Кобылу звали Флер. Ух,зверюга… Спервого взгляда невзлюбила меня, японял это поее хитрющим глазам. Истрашно ревновала комне Элен. Однажды я понеосторожности подошел кчертовой Флер сзади — лягнула! Вотпрямо сюда копытом. — Аллан прижал руку кживоту иболезненно скривился.
        Звезды неблагоприятствовали Элен иАллану, ислучилось то, чтодолжно было случиться. Ониоставались вместе, нокаждый жил своей жизнью, онивсе больше отдалялись друг отдруга, причем вбуквальном смысле слова. Аподконец их разделял Атлантический океан, инетолько: имстало неочем говорить друг сдругом.
        Когда Меле было уже восемь лет, ееотец однажды зашел вБэттери-парк наМанхэттене, селнаскамейку — сидел ирассеянно смотрел наводы Гудзона. Итам, наэтой скамейке, овеваемой свежим весенним ветром, сним заговорила очень словоохотливая молодая женщина. Каквскоре выяснилось, онапреподавала литературу вКолумбийском университете вНью-Йорке и, чтобыло просто замечательно, питала глубокое отвращение клошадям. Вообще, сказалаона, природа вслишком больших количествах ее нервирует, тутони сАлланом мигом нашли общий язык. Разговаривая исмеясь, онивместе вышли изпарка, направились дальше поулицам Манхэттена, иАллан, который загоды жизни сбессловесной лошадницей почти разучился разговаривать слюдьми, сделал чудесное открытие: всечто угодно обретает новизну исвежесть, если рассказываешь обэтом молодой красивой женщине, чейинтерес, казалось, былнеиссякаем.
        Возбуждение ираскаяние сменяли друг друга, вконце концов победило возбуждение — ума итела. Аллан Вуд оставил Элен, скоторойони, кстати, несостояли вофициальном браке, иженился наЛюсинде. Онабыла натринадцать лет моложе Аллана. Вскоре уних родился сын.
        Элен пришла внеописуемую ярость. Встряхивая каштановой гривой, оназлобно поклялась, чтонеувидится сним никогда вжизни. Иуехала нанесколько месяцев вИндию, гдеудалилась водин изашрамов. Мелу отдали винтернат, ноЭлен успела привить дочери ненависть кпредателю-отцу.
        Аллан Вуд свиноватой улыбкой опустил глаза, добравшись доконца своей истории.
        —Конечно, всеэто было неочень-то красиво, — сказалон. — Но,знаете, друг мой, постарев, начинаешь больше размышлять ожизни иоднажды постигаешь, чтоона длится совсем нетак долго, кактебе казалось раньше, иосознаешь, чтоэто поистине дар небес — если ты можешь разделить жизнь смолодой подругой… снова насладиться той беспечностью илегкостью, которые сам задолгие годы растерял, ноокоторых никогда непереставал мечтать.
        Якивнул. Допоры довремени эти мысли ненаходили вомне отклика.
        Аллан Вуд остался верен своей теории одаре небес. Несколько лет назад он расстался спреподавательницей литературы. Теперь он был женат втретий раз.
        —Ивы думаете, Мела, тоесть Мелани, может быть, иесть женщина вкрасном плаще? — спросиля, чувствуя, какзасосало вдруг подложечкой.
        —Ясчитаю, чтоэто неисключено. Мела всегда отличалась большой импульсивностью. Должно быть, онаузнала, чтоя прилетел вПариж иснимаю картину ввашем кинотеатре. Вотона иудрала.
        —Но… Откудаже… Тоесть каким образом…
        Аллан Вуд высоко поднял брови:
        —Всегазеты писали, чтокартину я буду снимать вПариже, в«Синема парадиз».
        Отволнения я задергался, сужасом вспомнив, очем разливался соловьем винтервью, которое дал Анри Патиссу, — яже говорил, вкаком я восхищении отАллана Вуда, икакой он удивительно симпатичный человек, ичто ссамой первой встречи сним я почувствовал, чтобеседую сдобрым другом.
        «Аллан иАлен — лучшие друзья!» — озаглавил журналист ту статейку ибыл безумно горд, чтозаглавие получилось снамеком наизвестный кинофильм[31 - ВРоссии этот фильм известен подназванием «Неприкасаемые» (Франция), вГермании — «Довольно-таки лучшие друзья».].
        Если разобраться, Мелани действительно исчезла, скрылась сгоризонта моей жизни именно втот момент, когда нанем появился Аллан Вуд. Сотни мыслей разом пронеслись вмоем мозгу. Имяивозраст теже! Красивые карие глаза — да, иумоей Мелани такие! Авродебы Аллан Вуд что-то говорил раньше, втот первый вечер, иопрямой осанке, опоходке, какубалерины. Ялихорадочно искал впамяти: чтоеще совпадает? Испросил:
        —Аволосы? Унее темно-русые волосы, цвета карамели?
        Аллан Вуд призадумался.
        —Э-э… Даведь женщины, они, знаете… — сказалон. — Онилюбят менять цвет волос. Вдетстве волосы уМелы были каштановые, какуее матери. Потом вдруг стали черными. Когда я видел ее последний раз, онабыла блондинкой, тоесть унее были волосы несовсем цвета карамели. — Онулыбнулся. — Авы превосходно замечаете детали, Аллэн. Яподумал обэтом, когда вы рассказывали овашем списке фактов. Знаете, мнетогда еще одна вещь бросилась вглаза. Высказали, Мелани вам говорила, чтоее мать неносила украшений. Таквот Элен тоже неносила. «Мояпривлекательность другого рода, моянежная кожа невыносит ничего металлического» — вот буквально ее слова. Я-то хотел подарить ей браслет. — Онусмехнулся. — Понятное дело, обручальное кольцо онабы согласилась носить, ужэто точно. — Онзадумчиво покрутил вбокале соломинкой. — Онаведь через несколько лет вышла замуж. Но,насколько мне известно, онивскоре разругались, идетей втом браке небыло.
        Явспомнил прокольцо срозочками наруке уМелани ивдруг засомневался. Меланиже сказала, чтоэто кольцо — память оее матери. Покойной матери!
        —АЭлен жива? Выэто знаете? — спросиля, боясь услышать ответ.
        Аллан Вуд вздохнул игорестно покачал головой:
        —Онабыла такая упрямица. Вшестьдесят слишним ей вздумалось оседлать норовистого жеребца ипуститься вскачь. — Оннахмурился, ауменя отлегло отсердца, нопосле пережитого волнения все поплыло перед глазами.
        Итак, всесошлось. Мать Мелани скончалась, Мелани носит кольцо Элен — единственную вещь, которая унее осталась впамять оматери. Унее нет нисестер, нибратьев. Ито, чтоона нисловом необмолвилась оботце, меня уже неудивляло, потому что теперь я знал, покакой причине она молчала.
        —Сколько раз я говорил, чтоэти твари опасны. Ноейже всегда надо было настоять насвоем… Онаполучила перелом основания черепа. Несчастный случай. Двагода назад. Мнеприслали сообщение… Ноуже спустя несколько недель после несчастья. Ипосле похорон, накоторые пришли только самые близкие родственники. Якним, конечно, уженеотношусь. ДляБекассаров я персона нон грата. — Онотхлебнул дайкири. — НосМелой я всеже хотелбы увидеться. Может, мыбы нашли какой-то путь, чтобы заключить мир. Вконце концов, яее отец. — Голос его звучал горестно.
        —Ятоже хотелбы увидеться свашей дочерью, — сказал я ипочувствовал, каксильно забилось сердце. Голова вдруг стала ясной. Всебыло настолько невероятно, настолько безумно радостно, янемог привыкнуть кмысли, чтопосле всех напрасных усилий ибезрезультатных поисков напал наслед Мелани.
        Такбы иобнял этого славного старика вкруглых роговых очках, который вэтот вечер стал, можно сказать, моим родственником!
        —Уменя нет желания сильнее, чемувидеть Мелани, — повториля. — Аллан, поможетемне?
        Аллан Вуд улыбнулся ипротянул мне руку:
        —Янайду Мелу. Даюслово.
        19
        Съемки начались. Назад пути небыло. Мойстарый кинотеатрик превратился вделовой, сумасшедший гудящий микрокосмос, почти неуправляемый иввысшей степени взрывоопасный конгломерат бесконечно длинных кабелей, ослепительно-ярких юпитеров, раскатывающих туда-сюда камер, щелкающих хлопушек, командных выкриков инапряженной тишины. Этобыл совершенно особенный мир, вкотором причудливо перемешались банальное человеческое тщеславие, непримиримое соперничество ивысочайший профессионализм.
        Впонедельник, когда я пришел вкинотеатр иперебрался вфойе через два ряда кресел, нагроможденных друг надруга ипоставленных так, чтоони загородили вход, японял, чтовмоем «Парадизе» неосталось камня накамне. Колоссальные, потрясающие перемены постигли «Синема парадиз». Даже царь гуннов Аттила, некогда ураганом пролетевший сосвоим войском поравнинам Паннонии, неучинилбы более жутких разрушений.
        Внесебя отизумления я застыл посредине фойе — вокруг был хаос. Взмокший отпота рабочий, шумно отдуваясь, тянул пополу тяжеленный кабель иедва несбил меня сног. Шагнув всторону, ячуть негрохнулся, натолкнувшись наштатив осветительного прибора, отчего тот угрожающе закачался.
        —Осторожно, мсье! Сдороги! — Двапарня, кряхтя, протащили мимо меня громадную люстру иуволокли вкинозал.
        Яеще отступил всторону итут натолкнулся нанекое существо вярком цветастом одеянии. Мадам Клеман.
        —Обоже, обоже! Мсье Боннар! Этовы, наконец-то! — Онанеистово жестикулировала. — Богмой, чтозанеразбериха! — Щеки умадам Клеман горели, глаза сверкали. — Выуже видели, вочто они превратили мое помещение? Мсье Боннар, яничего немогла поделать, этилюди изкейтеринговой компании решительно нискем нецеремонятся, даеще поставили свой громадный фургон прямо перед входом! — Онаснегодованием взмахнула рукой, указав настойку кассира. Тамвсе было загромождено ящиками снапитками, картонными стаканчиками, пластмассовой посудой. Настолике, гдевсегда стояла касса, шипела иплевалась кипятком кофеварка. — Остается лишь уповать, мсье Боннар, чтоони, когда сделают свое дело, приведут помещение впорядок. Богмой, чтозанеразбериха! — повторилаона.
        Яобреченно вздохнул. Да,мне тоже оставалось лишь уповать, чтомой кинотеатрик уцелеет вэтом тайфуне инепонесет больших потерь.
        —Авы уже видели Солен Авриль? — поинтересовалась мадам Клеман. — Обворожительная особа. Онасейчас ввашем кабинете, тамгримерная, — сважностью пояснилаона. — АХовард Галлоуэй вбудке Франсуа освежается. Оннедоволен своей ролью, хочет, чтобы ему дали больше текста. — Онапожала плечами. — Яотнесла ему туда кофе смолоком. Онпьет стремя кусками сахара.
        Мадам Клеман сияла отвосторга, ая подумал: интересно, какэто «освежаются» вбудке киномеханика? Нопредпочел неприподнимать завесу тайны, темболее что я уже уставился вовсе глаза наофицианта: вдлинном белом переднике, накаждой руке поогромному подносу сгорами сэндвичей итартинок, оншагал спокойно илегко, взяв курс нараскладной стол, который занял один изуглов фойе. Потом я увидел, каксреди усилителей имотков кабеля лавировал высокий лысый человек, онпрокладывал себе путь суверенностью лунатика инаходу записывал что-то вблокнот, направляясь кпомещению, ещенедавно служившему мне кабинетом. Теперь там разместилась гардеробная. Ясопаской заглянул внутрь.
        Надлинной вешалке, вроде тех, чтовмагазинах, висели наметаллических плечиках платья, жакеты, шали. Заней я обнаружил бельевую корзину, вкоторую кто-то свалил папки искоросшиватели. Написьменном столе неосталось ничего — его очистили, вернее сказать, смели снего все дочиста, зато теперь нанем теснились баночки, кисточки итюбики, пуховки ибаллончики соспреем, авцентре важно высился пластиковый парикмахерский манекен снахлобученным париком. Надстолом повесили гигантских размеров зеркало, иуменя промелькнула мысль: акуда подевались две симпатичные акварели свидами мыса Антиб?
        Солен сидела перед зеркалом, спиной кдвери. Вокруг актрисы хлопотали две дамы, занимавшиеся ее волосами. Солен меня незаметила. Меня тут вообще никто незамечал, несчитая, конечно, мадам Клеман, которая, каквидно, ужечувствовала себя своим человеком всъемочной группе.
        Спотыкаясь накаждом шагу, яперебрался вкинозал, гдесразу окунулся втропический зной инасекунду ослеп отсвета. Снова открыв глаза, яувидел высокого бородача, стоявшего возле кинокамеры.
        —Чуть правей, Жасмин! Так. — Онставит свет, сообразиля. — Воттеперь полный порядок. — Бородач поднял левую руку ипосмотрел ввидоискатель.
        Прямо перед моим носом, спикировав откуда-то сверху, вонзилась впол отвертка. Яотскочил иподнял голову. Наверху высокой стремянки стояли двое, тесамые, чтоминуту назад проволокли через фойе огромную люстру, теперьони, забравшись подпотолок, демонтировали мои старинные светильники. Каквидно, ностальгический шарм, присущий интерьеру «Синема парадиз», решено сделать поярче раз эдак вдвадцать.
        Впереди, гдебыли убраны первые ряды кресел, стояли камеры имощные юпитеры. Итамже я увидел щуплого коротышку втемных очках, который сжаром убеждал вчем-то красивого господина стемно-русыми волосами, аристократической физиономией ибрюзгливым выражением, — вскоре выяснилось, чтокрасавец — некто иной, какХовард Галлоуэй. Коротышка радостно взмахнул рукой, заметив меня.
        Аллан Вуд, мойдруг, человек, подчиняющий своей воле весь этот чудовищный хаос.
        —Эй,Аллэн, сюда, сюда! — закричалон, просияв широкой улыбкой. — Нучто, разве это невеликолепно — мыже преобразили ваш маленький дворец киноискусства! — Онвзмахнул рукой, указывая напотолок, тамугрожающе покачивалась титанических размеров люстра. — Воттеперь интерьер приобрел ауру неподдельной старины, авы какдумаете?
        Спустя три часа человек, подчиняющий своей воле чудовищный хаос, нервно вытирал платком лоб. Отрадостной широкой улыбки наего лице неосталось иследа. Судя повсему, терпение его было напределе. Кто-то сказалмне, чтовпериод съемок бывают дни хорошие иплохие. Иеще бывают очень-очень плохие дни.
        Каквидно, сегодня выдался один изочень-очень плохих дней.
        —Так, всееще раз ссамого начала. Соберитесь! Внимание… мотор… начали! — скомандовал Аллан Вуд.
        Онстоял рядом соператором Карлом и, подперев рукой подбородок, следил засъемкой. Снимался уже девятый дубль. Этобыла сцена неожиданной встречи героев — Жюльетт иАлександра — взале кинотеатра. Через несколько секунд режиссер, нетерпеливо замахав рукой, остановил съемку:
        —Нет, нет, нет! Этоникуда негодится. Солен, обернуться ты должна раньше. И,будь добра, побольше удивления! Тыже невидела Александра несколько лет ибыла уверена, чтоон давно умер. Аты смотришь нанего так, какбудто он отлучился наминутку втуалет. Ясно? Сделаем еще дубль, но — счувством! — Оннесколько раз нервно промокнул платком взмокший лоб. — Ахда, текст! Твой текст: «Явовсе незабывала тебя, Александр». Аты что говоришь? «Якаждую секунду думала отебе, Александр» — нето! Дальше. Сказала — исюда смотри, вкамеру. Крупный план… Cut[32 - Снято (англ.).].
        —Знаете что? Уменя есть идея! — воскликнула Солен. Причем таким тоном, словно она открыла поменьшей мере секрет вечной молодости.
        Все, ктобыл вэтот момент насъемочной площадке, закатили глаза. Солен Авриль давно славилась тем, чтосвоими «идеями» водну секунду сводила нанет всю проделанную работу.
        УАллана Вуда задергалось правое веко.
        —Нет! Солен, нет. Насегодня новых идей хватит. Режиссеря, ирешения принимаюя.
        —Ах,ну пожалуйста, прошу тебя, небудь таким педантом cheri! — Солен очаровательно улыбнулась. — Мыпросто переделаем всю сцену. «Ядумала отебе каждую секунду, Александр!» Это звучит гораздо лучше, тыненаходишь? Звучит так красиво, так… сильно! Чтотебе стоит изменить текст?
        Аллан Вуд замотал головой:
        —Нет, нет, этосовершенно… пойми, этоже совершенно нелогично. Нукакже ты непонимаешь? — Онвздохнул. — Тыневидела Александра тринадцать лет. Немогла ты думать онем каждую секунду.
        —Конечно! Онакаждую секунду думает освоем Теде, — подал язвительную реплику оператор Карл.
        Солен бросила сердитый взгляд набородача всиней рубашке:
        —Очень интересно! Неподозревала, чтоты умеешь читать чужие мысли! Ядумала, тычитаешь только чужие эсэмэски, которые нетебе адресованы! — Онакапризно надула губки, Карл угрюмо уставился впол. — Вовсяком случае сегодня никаких крупных планов. Этоневозможно. Категорически! Явсю ночь несомкнула глаз, — сказала Солен.
        Карл зажмурился.
        —Вэтом виноват только чертов тупица-ковбой, — проворчалон. — Какого дьявола ему понадобилось звонить среди ночи? Недошло донего, чтоли, чтовПариже другое время, чемвего родном Техасе!
        —Ну,знаешьли, Карл, довольно. Сколько можно! Вечные придирки. Мешает тебе Тед?
        Карл покачал головой:
        —Немешает, пока безвылазно сидит насвоем треклятом ранчо.
        Солен рассмеялась:
        —Вотэтого немогу тебе гарантировать, stupid[33 - Дурачок (англ.).]. Ноты, конечно, сделал все возможное, чтобы убедить Теда: лучше ему сидеть вТехасе, чемлететь вПариж.
        —Вынемоглибы выяснять ваши отношения вдругое время? Меня это нервирует. — Ховард Галлоуэй соскучающим видом изучал свои идеально наманикюренные ногти. — Может быть, продолжим? Ато уже есть хочется.
        —Намвсем хочется есть, cheri, — возразила Солен. — Невсе время тебе быть вцентре, даже если ты тут самый красивый мужчина. Ачто ты самый красивый — этоже само собой разумеется! Ипоэтому ты воображаешь, чтоутебя должен быть самый большой текст итебе…
        —Тишина! Абсолютная тишина! Прошу тишины! — Аллан Вуд раскачивался спятки наносок; язаметил, чтоон быстро кинул что-то врот, ужнетаблеткули отболи вжелудке? Онподнял руку, требуя внимания. — Ну,соберитесьже, наконец! Ещеодин дубль, потом — перерыв накофе.
        Оноглянулся ипоманил Элизабет. Гримерша, длявсех попросту Лиз, добродушная толстушка свеселым круглым лицом, которой, казалосьбы, место ненасъемочной площадке, авдеревне, наферме, легко иловко орудуя кисточками ипуховкой, мигом наколдовала розовую свежесть нащеках рассерженной актрисы иподкрасила ей губы.
        Вскоре все снова встали поместам. Сцену сняли, насей раз обошлось безпререканий инеточностей, иАллан Вуд перевел дух.
        —О’кей, дети мои. Перерыв, — объявил он иснова кинул врот маленькую таблетку.
        Солен уже знала. Улыбаясь свидом заговорщицы, онапривела меня вбывший мой кабинет, указала натабурет иплотно закрыла дверь, сама села напротив, взяла состола картонный стаканчик сгорячим кофе ипосмотрела наменя:
        —Ах,какая история! — Глаза Солен восхищенно заблестели. — Потрясающе. Хозяин кинотеатра влюбляется втаинственную незнакомку, аона, именно она — поссорившаяся сотцом дочь режиссера, который вэтом кинотеатре снимает свой фильм. Этопосильнее любого кино! Ха-ха-ха! — Иона искренне расхохоталась.
        Якивнул, судивлением заметив, чтоее звонкий серебристый смех мне уже полюбился. Капризная, жизнерадостная, носившаяся сосвоими потрясающими идеями Солен успела поселиться вкаком-то уголке моего сердца.
        —Да, — сказаля. — Случай действительно невероятный. Дочь Аллана Вуда! Вернее, яхочу сказать, надо еще выяснить все окончательно. — Ямысленно вернулся вбар «Хемингуэй» и, вспомнив рассказ Аллана Вуда оего отношениях сЭлен идочерью, озабоченно добавил: — Хотьбы он нашел Мелу. Наверняка известно толькото, чтонаулице Бургонь женщина пофамилии Бекассар непроживает, яобратилбы внимание натакую фамилию[34 - Фамилия созвучна сназванием болотной птицы бекас (becasse). Этослово вофранцузском языке может означать глупую женщину и, кроме того, входит видиому, означающую «обмануть, одурачить».].
        —Конечно, онее найдет, — сказала Солен, поправляя локон, выбившийся извысокой прически. — Небеспокойся, Ален, найдет. — Онаположила руку мне наплечо. — Вконце концов, ведь все мы хотим, чтобы драма вфинале превратилась вкомедию, неправдали?
        —Все? — переспросиля. — Акто еще знает?
        Солен поправила нашее нитку жемчуга.
        —О,только Карл. Янемогла нерассказатьему, акакже иначе? Мысним были когда-то очень близки. НуиЛиз рассказала, конечно. Унее страстишка — запутанные любовные истории, онанаходит их необычайно романтичными. Между прочим, ятоже. — Солен улыбнулась итак проникновенно посмотрела мне вглаза, чтоя решил сменить тему испросил:
        —Асчего Карл так разъярился?
        Карл Зуссман — блестящий оператор, несколько раз получавший премию «Оскар» засвою работу. Ивтоже время, если верить Солен, величайший идиот, какого когда-либо видело небо Франции.
        ОтАллана Вуда я уже знал, чтобородатый гигант категорически нежелал смириться стем, чтолегкомысленная звезда, считая их роман законченным, обратила свою благосклонность натехасского латифундиста. Астех пор какгруппа собралась вПариже длясъемок «Нежных воспоминаний…», пылкий Карл неотходил отСолен нинашаг. Онстащил ее мобильник, прочитал сообщения, присланные Тедом Паркером, всеудалил, атехасцу отправил ответ: «Несуйся кСолен, ковбой. Онамоя невеста».
        Разумеется, актрисе пришлось вправлять мозги разъяренному техасцу, изнывавшему отлюбви насвоем ранчо. Крепко влетело отнее иКарлу. Онадаже пригрозила, чтодобьется замены оператора, если Карл ненаучится держать себя вруках. Ногневные отповеди непроизвели впечатления набородача.
        «Мысозданы друг длядруга, corazon»[35 - Сердце (исп.).], — твердилон, пытаясь вернуть Солен припомощи красных роз ипылких признаний. Карл был неизтех, ктомирится сотставкой. Онходил попятам заСолен, когда она покупала себе туфли наулице Фобур, авечером явился в«Риц» изабарабанил вдверь ее номера. Солен сказала: «Все, хватит, Карл, янехочу! Поймиты, наконец» — идумала, чтоон этим удовольствуется. Какбы нетак, оночень решительно заявил: «Молчи, женщина! Будешь делать то, чтоя скажу!» — исжал ее вобъятиях. Онадействительно замолчала, поддавшись порыву страсти — впоследний (иединственный) раз.
        —Ну,да… Карл такой мужественный, такой настойчивый, ипотом, мыже выпили несколько «Маргарит», — смущенно призналасьона. — Нозачемон, идиот, ответил, когда ночью зазвонил мой мобильник?
        Вместо нежного сопрано Солен техасский затворник услышал густой бас бразильца Карла, атот инедумал уклоняться отидентификации своей личности. «Карл слушает!» — пробасил он втрубку. Итут разразился грандиозный трансатлантический скандал. Катастрофа просто идеальная. Карл сиял отудовольствия, Солен кипела отярости, атехасский Отелло, который, сидя насвоем ранчо, совсей возможной дотошностью изучал разнокалиберную французскую прессу, дабы следить засобытиями, такилииначе связанными скиносъемками вПариже, пришел всильнейшее волнение.
        Уверения Солен, чтотрубку взял зашедший вномер официант, который, дескать, вчетыре часа утра принес ей сэндвич, разумеется, неубедили Теда, тотсоображал туговато, однако слабоумным небыл.
        —Одна надежда уменя, чтоТед все-таки успокоится. Понимаете, оночень импульсивный. — Вглазах Солен появилось мечтательное выражение. Потом она наклонилась вперед иснова посмотрела наменя.
        Огромные голубые глаза, небесно-голубое шелковое платье помоде пятидесятых годов, спышной кружевной нижней юбкой, вздымавшейся надузкими коленями, — невинная Офелия, накоторую возвели чудовищную напраслину. Наконец, легонько вздохнув, онасказала:
        —Охуж эти ревнивцы, сколько их вокруг. Этоочень утомительно, правда, Ален, можете мне поверить. — Солен грациозно откинулась наспинку стула иположила ногу наногу. И,подмигнув, задорно ткнула меня вколено острым носком синей туфельки. — Вдругой жизния, пожалуй, предпочлабы симпатичного французского интеллектуала. Каквам такая идея?
        20
        Всебыло каквсказке. Ведь это всказках число три обладает магическим значением. Прекрасной дочке мельника даются три попытки, чтобы отгадать имя Румпельштильцхена. Заколдованная принцесса три раза является ночью королю. Золушка трижды трясет дерево намогиле своей матушки, чтобы получить красивое платье, вкотором она поедет набал.
        Тридня прошло после того, какСолен сказала: «Небеспокойся, Ален. Онее найдет», — имое заветное желание, казалось, начало исполняться. Всказках вести приносит скачущий вовесь опор гонец, вмоей реальности начала двадцать первого века роль гонца досталась прозаическому мобильному телефону.
        Вопреки обыкновению, Аллан Вуд сразу перешел ксуществу дела.
        —Язнаю, гдеона живет, — объявилон.
        Яиздал радостный вопль, подпрыгнул ивскинул вверх руку сосжатым кулаком, нидать нивзять футболист, забивший последний решающий гол.
        Всеэто было науглу улиц Вьё Коломбье иРенн. Выходившая скрасивым бумажным пакетиком изювелирного магазина иудовлетворенно улыбающаяся дама взглянула наменя слюбопытством, ия втуже минуту почувствовал, чтодолжен поделиться скем-нибудь своим счастьем.
        —Онее нашел! — крикнуля, ошарашив даму.
        Она, впрочем, развеселилась и, подняв брови, ответила сюмором:
        —Иэто великолепно.
        —Онее нашел! — сообщил я спустя пару минут Роберу, который спешил налекцию, ноеще невыключил мобильник.
        —Великолепно, — сказал имой друг. — Давай созвонимся после обеда.
        Четверг, позднее утро, мирбыл лучшим измиров[36 - «Всеклучшему вэтом лучшем измиров» — слова Лейбница, ставшие крылатыми благодаря Вольтеру, иронически обыгравшему их вповести «Кандид, илиОптимизм».]. Аллан Вуд, знаменитый режиссер, великий детектив, аснедавних пор мой друг исоюзник, достиг цели. Нашел, оннашел ее — свою дочь, женщину, которой я отдал сердце.
        Поначалу дело шло неслишком удачно, потребовалась целая серия непростых переговоров сродственниками Элен, которые жили взамке наЛуаре, ивсе какодин швыряли трубку, стоило им услышать, чтозвонит Аллан Вуд. Нонаконец нашелся некий троюродный племянник, проявивший сочувствие кбывшему невенчанному супругу покойной тети Элен исогласившийся сообщить глубоко взволнованному Аллану Вуду адрес его дочери.
        Выяснилось следующее: около года назад Мела, после, должно быть драматического, расторжения своего брака сфранцузом — парень был родом откуда-то изюжных провинций, ничего более конкретного племянник онем немог сказать, — перебралась изАрля вПариж. Итеперь она живет подсвоей девичьей фамилией вквартале Бастилии, недалеко отплощади Вогезов, анакакой улице, племянник, ксожалению, незнал. Новсе-таки он дал Аллану Вуду ее домашний телефон.
        —Яуже навел справки, — гордо доложил режиссер. — Онаживет наулице Турнель. Тамдействительно проживает кто-то пофамилии Бекассар.
        —Этосенсация! — завопил я втелефон, ипроходивший мимо японец сбольшим фотоаппаратом испуганно вздрогнул исердито поджал губы. Япочувствовал себя наверху блаженства, однако вследующий миг мне вспомнились мытарства вдоме наулице Бургонь. Явздохнул. — Мойбог! Аллан, этослишком прекрасно, чтобы быть правдой. Надеюсь, чтонасей раз это действительноона.
        —Этоона. Яуже позвонил.
        —Что?! Ичто она сказала?
        —Ничего. Вернее, она, какпринято, назвалась, сняв трубку. — Голос Аллана Вуда звучал смущенно. — Уменя нехватило духу заговорить сней, япросто повесил трубку. Ноэтоона. Голос Мелы, никаких сомнений.
        Язадергался, какотнеслабого удара током. Первым моим побуждением было нырнуть вметро иехать кМелани. Однако Аллан Вуд возразил, сказав, чтонадо действовать более осмотрительно.
        —Небудем бросаться туда сломя голову, друг мой. День-два сейчас уже неимеют значения, анам нужно выработать хороший план. — Вего голосе звучал самый настоящий страх.
        Режиссер попросил меня дождаться окончания съемок в«Синема парадиз», таккакони лишают его последних моральных сил. Если чуть-чуть повезет, сказалон, съемки будут завершены завтра. Адоэтого он нечувствует себя готовым встретиться лицом клицу сдочерью, потому какисход встречи предсказать невозможно.
        —Японимаю, Аллэн, вамнетерпится. Номне нужно иметь ясную голову. Вконце концов, речь идет нетолько овашей подруге, ноиомоей дочери. Давайте тянуть нашу баржу водном направлении, о’кей?
        Яприуныл, мнеже хотелось встретиться сМелани немедленно. НоАллан заклинал меня сохранять спокойствие иположиться вовсем нанего. Онобъяснил, чтоэта крайне щекотливая ситуация потребует большого такта. Ведь уМелы Бекассар были основания втечение многих лет избегать любых контактов сотцом, давот итеперь она перестала ходить вкино, кактолько узнала, чтотам снимает картину режиссер Вуд. Вэтой истории важнейшая роль принадлежит чувствам, сильным чувствам. Можно предполагать, чтота, кого мы наконец разыскали, вовсе незапрыгает отрадости, открыв дверь ивнезапно увидев напороге своего отца именя.
        Чтож, хотя мое сердце летело наулицу Турнель, рассудок мне говорил, чтоАллан Вуд прав. Витоге мы условились, чтовпятницу вечером он придет комне домой, мыспокойно все обсудим ирешим, каклучше всего приступить кделу.
        Всубботу, вполовине восьмого утра, квартал Марэ казался вымершим. Тротуары влажно блестели, моросил мелкий дождик, небо надПарижем заволокли свинцово-серые тучи — идеальное утро, чтобы отоспаться после бессонной, полной радостных волнений ночи.
        Вэтот ранний час двое вплащах сидели запомутневшим отвлаги окном вмаленьком кафе неподалеку отстанции метро «Бастилия», пили черный кофе исовещались. Потом они нанекоторое время погрузились вмолчание итолько обменивались заговорщицкими взглядами. Начерной деревянной скамье возле их столика лежали два гигантских букета. Нетрудно догадаться: этидвое что-то замышляли. Иуних, каквидно, созрел некий план.
        Нетрудно догадаться икто эти двое. Норади полноты повествования назовемих. Аллан Вуд ия.
        —Может быть, все-таки будет лучше, если первым войдетевы, Аллан, — сказаля. Через несколько минут мы должны были позвонить вдверь Мелани Бекассар вдоме наулице Турнель, иотволнения уменя все плыло перед глазами.
        —Нет-нет. Нивкоем случае. Кактолько она узнает меня — сразу захлопнет дверь. Первым пойдетевы. — Аллан Вуд нервно постукивал пустой чашечкой поблюдцу. — Неувиливайте, Аллэн. Будем действовать точно поплану, который выработали вчера.
        План был гениальный, насколько может быть гениальным план, составленный двумя мужчинами, намеренными вернуть себе любовь женщины.
        Дляначала мы реализовали то, чтовмужскую голову приходит прежде всего прочего, — купили цветы. Дикое количество роз, сирени, левкоев игортензий. Спониманием улыбнувшись, продавщица собрала изних два гигантских букета. «Комуже предназначены эти цветы?» — поинтересоваласьона, имы хором ответили: «Моей дочери!», «Моей девушке!» Тогда она полюбопытствовала, ненаденьли рождения мы идем? Мыдружно помотали головами, нодали понять, чтоэкономить ненамерены, ивыложили зацветы сумму, которая равнялась цене маленького автомобиля.
        «Сногсшибательные цветы», — сказал Аллан. Такими они ибыли. Мыедва непадали сног, пока тащилиих; втоже время громадные букеты врозовой инебесно-голубой бумаге привлекали одобрительные взгляды всех проходивших мимо женщин. Аэто было хорошим знаком.
        Мымного чего обсудили впятницу, когда Аллан, порядком измотанный, носчастливый, пришел комне из«Синема парадиз», гдепосле обеда была отснята последняя сцена. После долгих раздумий мы решили, чтовсубботу сутра больше всего шансов застать Мелани Бекассар дома. Если она откроет, ядолжен преподнести ей букет исказать что-нибудь вроде: «Пожалуйста, прости меня, позволь мне зайти только наминуту, янепременно должен стобой поговорить». Потом из-за моей спины выступит вперед Аллан Вуд сосвоим букетом. Прилюбых обстоятельствах просить уженщины прощения — сильный ход, сказал Аллан.
        Ровно вдевятьмы, взволнованные досердцебиения, стояли перед дверью ее квартиры. Мыбы, конечно, проникли вдом влюбом случае, но, ксчастью, вфешенебельном особняке наулице Турнель внизу сидела консьержка. Этадама — сама предупредительность — охотно впустиланас, кактолько увидела букеты иуслышала, чтомы идем кмадемуазель Бекассар, укоторой сегодня день рождения, и, чтобыло истинной правдой, хотим сделать ей сюрприз. Ясное дело, отмужчин сцветами неждут ничего плохого.
        Налестнице было тихо, мирно. Весь дом, казалось, ещеспал, когда мы поднимались поскрипевшей прикаждом шаге деревянной лестнице. Вотитретий этаж.
        Глядя насвой букет, яподумал, чтониодной женщине еще недарил такой охапки роз. Яподнял руку кзвонку.
        Раздалось три мелодичных тона. Прислушиваясь кзатихающим звукам, язатаил дыхание. Заспиной уменя шебуршал Аллан, снимавший бумагу сцветов. Мыждали. Сколько раз запоследние недели стоял я вот так, перед чужими дверями, звонил, ждал… Нобольше уж непридется! — подумаля.
        Замассивной дверью темного дерева нераздавалось низвука.
        —Чтозачертовщина, еенет! — прошепталя.
        —Тсс! Кажется, ячто-то слышу, — ответил Аллан.
        Мызатаили дыхание. Вотия услышал… Шаги, слабый скрип половиц. Взамке повернулся ключ, инапороге… Напороге появилось крохотное создание срастрепанными волосами, вбело-голубой ночной рубашке, босиком. Девушка стояла перед нами ипротирала глаза.
        —Ах,боже мой! Чтоэто? — Онаизумленным взглядом окинула два огромных букета, затем двух мужчин, стоящих напороге.
        Именно тут нашим сценарием предусматривалась сцена, вкоторой я должен был произнести свой текст. Ноя молчал. Ясмотрел наэту крошку ичувствовал, чтоземля уходит уменя из-под ног. Исловно откуда-то издалека донесся голос Аллана, из-под груды голубых гортензий прозвучало лишь одно слово:
        —Мела!
        —Папа? — Девушка вночной рубашке была слишком изумлена, чтобы рассердиться. — Ачто ты тут делаешь?!
        21
        Чехов пишет, жизнь — это мыльный пузырь[37 - Слова изпьесы А.П.Чехова «Дядя Ваня». Войницкий говорит оСеребрякове: «Ягордился им… теперь виден весь итог его жизни… он ничто! Мыльный пузырь!»]. Мояжизнь лопнула. Растроганный Аллан Вуд заключил вобъятия свою дочь, она, после смерти Элен повзрослевшая иставшая терпимей имягче, повела его вкомнаты, яже опустил напол свой букет, словно возложил цветы намогилу. Мела — немоя Мелани. Такова была горькая правда.
        Какже я надеялся, когда медленно открывалась эта дверь, чтовот-вот увижу милое лицо вформе сердечка, сбольшими карими глазами. Какуверен был, чтолишь краткий миг отделяет меня отсчастья.
        Анаменя удивленно уставилась незнакомая молодая женщина. Ия полетел вбездну. Случилось то, чтоказалось невозможным после всех сделанных нами открытий. Ястоял напороге, точно каменный истукан, молчаливый свидетель примирения Мелы сее отцом.
        Аллан Вуд, обуреваемый чувствами после первых сбивчивых объяснений вприхожей, все-таки вспомнил обомне и, спохватившись, спросил, незайдули я тоже, невыпьюли сними кофе. Япокачал головой. Этобылобы уже слишком.
        Щуплому невысокому человеку вроговых очках иего славной дочке, наверное, омногом надо было поговорить. Япобрел поулицам квартала Марэ, словно оглушенный крепким ударом, исам себе казался каким-то нереальным. По-прежнему моросило, ночто уж там дождь… Ядаже неподнял воротник плаща.
        Очень хорошо, очень правильно, чтодождь льется мне заворотник, чтоя уже вымок. Впрочем, нет, мнеэто было попросту безразлично.
        Вместе сдождем наменя изливалась вся печаль города, ивсе-таки дождь — это всего лишь дождь, анеремарка всценарии твоей жизни. Какое мне дело допогоды. Разве нужно кому-то синее небо, если он несчастлив?
        Робер, конечно, прав. Небо, серое илиголубое, остается холодным ибесчувственным, солнце, посуществу, представляет собой огненный шар, швыряющий вкосмос комья пылающей магмы иравнодушный ковсему, чтотворится тут, наземле. Яплелся поулицам бесцельно, насердце было тяжело, немогу сказать, чтобы я очем-то думал, вроде нет, аесли идумал, тоуже непомню очем. Какавтомат переставлял ноги, ничего нечувствовал, неощущал даже сырости, хотя она пробирала докостей, нечувствовал голода, хотя вживоте ныло.
        Япроиграл сражение иотступал, какдвести лет назад отступала изРоссии армия Наполеона. Сказать, чтоя был деморализован, былобы колоссальным преуменьшением. Этапопытка отняла уменя последние силы, ия окончательно пал духом.
        Уменя небыло нималейшего представления отом, чтоя могбы еще предпринять. Ничего уже я немог предпринять. Всепропало. Всекончено.
        Ведь все время я обольщался. Какнаивно, всущности, было предполагать, чтодочь Аллана Вуда идевушка вкрасном плаще действительно одно лицо! Какнаивно было верить, чтоуженщины, которая уже несколько недель непоявляется инезвонит, есть ктебе хоть капля интереса. Этоже смехотворно. Ясмехотворен. Танцующий вмечтах, какменя часто называл папа.
        Всеэто я неожиданно ясно осознал, когда проходил поНовому мосту именя веером брызг излужи окатило такси. Вода плеснула поногам, итут я очнулся: добро пожаловать вреальный мир, Ален!
        Снекоторым саморазрушительным цинизмом, который принес мне странное чувство удовлетворения, явспомнил доктора Детуша из«Любовников сНового моста»; этот доктор, чтобы разыскать ослепшую девушку, которую он надеялся вылечить, расклеил впереходах парижского метро плакаты сее портретом. Скажите какой находчивый! Ауменя нет даже фотографии. Ничего уменя нет. Ничего. Кроме письма икаких-то красивых фраз.
        Ия решил навсегда выбросить изголовы девушку вкрасном плаще.
        Измученный, вымокший, расстроенный, злой насамого себя, ятолкнул дверь «ЛаПалетт», ужнезнаю, вкотором часу. Здесь все началось, здесь я ипокончу совсей этой историей. Какмужчина. Ясел застолик взадней комнате бистро изаказал себе перно ибутылку красного. Дляначала хватит.
        Вообще-то, янелюбитель напиваться сутра пораньше. Однако, управившись срюмкой молочно-белой анисовой водки, апотом счетырьмя стаканами бордо — причем пил я безостановочно, какавтомат, — я заметил, чтовыпивка встоль ранний час помогает обрести удивительное душевное равновесие.
        Наулице все еще лил дождь, номоя вымокшая одежда успела подсохнуть, ивообще я погрузился вглухое спокойствие, ощущать которое было приятно.
        Махнув гарсону, явелел принести еще бутылку.
        Онпосмотрел наменя ссомнением:
        —Нехотители что-нибудь поесть, мсье? Может быть, бутерброд?
        Яупрямо затряс головой исердито буркнул что-то вместо ответа. Чтозаоколесицу городит этот идиот? Поесть! Янапиться хочу, аотеды разве будешь пьян?
        —Яхочу что-нибудь выпить! Выпить! — потребовал я внятно ичетко.
        Вскоре гарсон принес, хотя я инезаказывал, корзиночку сосвежим багетом. Затем неторопливо откупорил новую бутылку:
        —Мсье кого-нибудь ждет?
        Этот вопрос насмешил меня невероятно.
        —Я? — Размашистым жестом я ткнул себя пальцем вгрудь. — Даничего подобного! Господи помилуй, разве я похож начеловека, который кого-то ждет? Яодин. Совсем один. Каквсе идиоты… — Язасмеялся своей потрясающе остроумной шутке иотхлебнул изнаполненного пузатого бокала. — Нехотители винца? Замой счет! Ноприодном условии… Если вы такойже идиот, какя.
        Гарсон, поблагодарив, отказался отвыпивки иудалился, физиономия унего была недоумевающая. Мнепоказалось, чтоон скрылся, шагнув водну избольших картин, висевших здесь настенах. Очень странно! Янесколько раз энергично тряхнул головой итогда опять увидел гарсона, тотстоял сосвоими собратьями возле стойки. Ивсе они смотрели наменя. Бистро постепенно наполнялось посетителями.
        Хлопнула дверь. Вошел высокий осанистый господин вразвевающемся плаще, сильно встряхнул зонтик, потом закрыл его свозгласом: «Нуипаршивая погодка!» Мой гарсон сразу подлетел и — странное дело! — принял унего зонтик иплащ.
        Яслюбопытством наблюдал завновь прибывшим. Каждый жест этого крепко сбитого брюнета был полон важности. Дакем он себя считает, императором китайским? Когда он уселся недалеко отменя, тоже взадней комнате, грузно придвинулся состулом кстолику изаказал жареный стейк, ясдосадой ощутил, чтоуменя кружится голова.
        Онразвернул газету иссамодовольным видом огляделся посторонам. Ясидел и, прищурив глаза, раздумывал, откуда я могу знать этого надутого типа. Инаконец вспомнил. Жорж Траппатен, владелец одного изгромадных мультиплексных киноцентров наЕлисейских Полях.
        Однажды я имел сомнительное удовольствие весь вечер просидеть рядом сним накаком-то показе воФранцузской синематеке ипоневоле должен был выслушивать его дурацкие замечания. «Ичтовы, хозяева мелких киношек, вечно носитесь скакими-то фантазиями, — рассуждалон, пожимая плечами. — Кино — это дело, конечно, хорошее, потому что кино выманивает людей издому, ато сиделибы всвоих гостиных. Ноденьги делаются нарекламе, попкорне инапитках. Всеостальное неокупается».
        Яотхлебнул бордо итут сужасом заметил, чтомсье Траппатен обратил наменя внимание. Онвстал и, грузно переваливаясь, подошел кмоему столику. Красная физиономия закачалась, точно китайский бумажный фонарь, прямо перед моим носом.
        —Надоже! Мсье Боннар! Воттак сюрприз, — сказалон. — Long time, no see[38 - Давненько невиделись (англ.).], хо-хо-хо-хо!
        Сосредоточенно наблюдая движения его толстых губ, тооткрывавшихся, тозахлопывавшихся, точно рот марионетки, япромычал вответ что-то неопределенное.
        —Аведь я недавно овас вспоминал, янешучу. Маленькое «Синема парадиз»… — Онпокачал головой. — Дело-то увас пошло, а? Читал вгазетах, какже. Вотэто я понимаю, этоназывается хорошо отхлебнуть избутылки, верно? — Егогубы скривились водобрительной ухмылке.
        Припоследних его словах я перевел сосредоточенный взгляд набутылку. Онэтот взгляд неупустил.
        —Икаквижу, ужепразднуете, сразмахом! Хо-хо-хо-хо! — Жорж Траппатен фамильярно хлопнул меня поплечу, датак, чтоя чуть несвалился состула. — Шумок впрессе — это половина успеха, скажу явам. А? — Иопять он разразился оглушительным хохотом, откоторого уменя уже гудело вголове. Ядаже сморщился, такэтот смех был неприятен. Жорж Траппатен, очевидно, расценил мою гримасу какодобрительную улыбку. — Ну,рад завас. Пускай вашей старой хибаре тоже перепадет кусок пирога, — произнес он покровительственным тоном. — Лично я неверю, чтоумелких киношек есть хоть какое-то будущее.
        Онтяжело оперся руками остолик, явтянул голову вплечи ивсем телом подался назад.
        —Онипережили свой век, этояснее ясного. Надо идти вногу современем, верно я говорю? Людям сегодня экшен подавай. Эвенты нужны, презентации, тары-бары всякие. — Онвыпрямился. — Быля тут недавно нафестивале вТокио. Азиаты эти — нет, невмоем вкусе, нонемогу непризнать, чтокасается всякой техники, онинас здорово обскакали. Ивпереди уних — ого какие перспективы, дело ясное, ненадо быть пророком. — Отвоодушевления он фыркнул. — Ая теперь взялся за4D. Это, скажу явам, нехухры-мухры. Кресла свибрацией, форсунки, запахи — внашей отрасли пора разрабатывать физические эффекты. Нужно инвестировать вэто дело.
        Япорядком устал иуже немог поспевать заЖоржем Траппатеном вего странствиях почетвертому измерению. Время ипространство слились, образовав некую туманность Андромеды, вкоторой речи этого великого могола кинобизнеса утрачивали смысл.
        —Кресла сфорсунками, вибрация… — повториля, струдом ворочая языком, иснова наполнил свой бокал. — Звучит здорово. Алетать наних тоже можно?
        Явдруг наминуту представил себе, каквмультиплекс-киноцентре зрители, прижимая кгруди заветные ведерки спопкорном, плавно покачиваясь вкреслах, летят наЛуну, итихонько захихикал, глядя встакан.
        Жорж Траппатен изумленно поднял брови ивдруг опять разразился хохотом.
        —Хо-хо-хо-хо! Отлично! — развязно бросилон, тыча вменя пальцем. — Ценю ваше чувство юмора, мсье Боннар, всамом деле!
        Потом он объяснил, каковы непревзойденные достоинства новейшего оборудования вего кинозалах. Слова наветер. Абсолютно ничего непонимая, яизредка кивал, немешая ему говорить.
        Всем известно, чтоЖорж Траппатен большой мастер монолога. Ночерез некоторое время он все-таки заметил, чтобеседа получается, таксказать, асимметричная.
        —О! Вотимое мясцо принесли! — воскликнулон. — Ну,чтоже, мсье Боннар… Увидимся! Надеюсь, вынезабудете пригласить меня напремьеру ввашем кинотеатрике? «Нежные воспоминания оПариже» — судя поназванию, кассового успеха ждать неприходится, а? Впрочем, жизнь полна неожиданностей. Воткакподумаешь отой истории пропарня винвалидной коляске… Япрямо-таки обалдел, честно, когда эта лента вдруг пошла, даеще как! «Неприкасаемые» — я уверен был, чтофильм провалится, ломаного гроша занего недалбы. Э,ладно, ятоже несвятой пророк, чтода, тода, хо-хо-хо-хо! — Онподмигнул. — Фильмы Аллана Вуда мне идаром ненужны, слишком много вних болтовни. Ноэту Авриль, конечно, хотелосьбы разглядеть получше, сблизкого расстояния. Сногсшибательная баба. — Онсделал скабрезный жест, плотоядно облизнулся ипочмокал.
        Ясненавистью уставился нанего. Мневдруг разом стало ясно, кого я вижу перед собой, — этоже дьявол из«Иствикских ведьм». Надо предостеречь Солен, подумаля. Небыло никаких сомнений, чтоэтот отвратительный тип собирается заней приударить.
        Наконец мсье Траппатен, несколько обескураженный моим молчанием инеподвижным взглядом, вернулся засвой столик, ая дал себе клятву, чтоноги его небудет вмоем кинотеатре. Емуподавай жареное — вот пусть ижарится всвоем аду.
        Допив очередной стакан, яуже непомнил одьяволе вобличье Жоржа Траппатена. Яснова думал оМелани, отом, чтоона ходила в«Синема парадиз» впоисках любви. Чтож, по-видимому, онанашла любовь где-то вдругом месте. Аллан Вуд нашел свою дочь. Всенашли то, чтоискали. Ая… я оказался лишним.
        Ясовсем сник, сидел, облокотившись настолик, обеими руками держа бокал, тупо уставясь наколыхавшийся внем красный диск. Ивдруг, какнаяву, увидел руки Мелани, сомкнутые вокруг бокала скрасным вином, увидел ито, какя обхватил их ладонями, — всего-то несколько недель прошло стех пор… Боль накрыла меня тяжелой волной. Япечально отставил бокал.
        «Синема парадиз» впонедельник снова откроется, ноМелани больше непридет. Онаникогда непридет. Женщины вкрасном плаще словно никогда небыло насвете. Женщина вкрасном плаще словно умерла.
        —Какая грустная, грустная история, — пробормотал я уныло, чувствуя, чтоотжалости ксебе вот-вот заплачу. — Бедный, бедный Ален… Какое горе, старина, какое горе…
        Несколько раз я сострадательно кивнул, жалея себя, хотя уже неочень-то ясно соображал, кто, собственно, этот «старина», яилидругой печальный персонаж, которого тоже зовут Ален. Какбы то нибыло, ярешил, чтолучший выход вэтой ситуации — выпитьеще.
        —Залюбовь! — захныкаля. — Залюбовь…
        Красное вино угрожающе заплескалось, когда я небезтруда поднял бокал. Аможет быть, этооттого, чтокачается земля?
        Ямахнул рукой, подзывая гарсона:
        —С-скажит-те… вы тож-ж… з-замет-тли? — Ястарался отчетливо произносить каждое слово. — Земля… качается. Этоземле… трясение?
        Гарсон понимающе усмехнулся:
        —Нет, мсье. Яуверен, вампросто показалось.
        Самонадеянность гарсона страшно меня разозлила.
        —Мсье, вынесете околесицу! Ничего подобного неможет показаться! Былподземный толчок. — Янаставил нагарсона указательный палец. — Меня непроведешь, ненадурака напали… — Япривстал было, нотутже тяжело опустился настул.
        Поток моего красноречия оборвала коротенькая мелодия. Назойливые два-три такта, отних прямо-таки зазвенело вушах.
        —Ивыключите дурацкую шарманку, онанарушает ход моих мыслей.
        Гарсону было незанимать терпения.
        —Мсье, по-моему, звонит ваш мобильный телефон, — сказал он иделикатно отошел всторонку.
        Япорылся вкармане плаща, брошенного насоседнем стуле, — это ктоже его там бросил? Я? Такиневспомнил кто. Наконец я выудил проклятый мобильник иизмученно ответил:
        —Да! — Говорить было трудно. — Кому тут вз… взду… малось меня беспокоить?
        —Ален? Чтослучилось? — Этобыл Робер. — Утебя все впорядке? Голос как-то странно звучит. Нучто? Вынашли Мелани?
        —Друг мой, — вымолвиля, — уменя все вполном порядке. Ноты задаешь слишком много вопросов. Мынн-шли Мелу. АМела… Мела неМелани. Мелани умерла. Аты незнал? Бедный Ален. Емухреново. Мы… тут… сним, сидим… винцо попиваем… Прих-хди кнам…
        —Великий боже! Ален! — Друг страшно переполошился, асчего — я немог понять. — Даты напился!
        —Н-не напился. Ащщё пью, — упрямо возразил я итут заметил, чтобистро начинает кружиться.
        —Гдеты?!
        —Я? «Ла… па… пала… лет»… — Ия повалился головой настол изаснул сном праведника.
        После омлета итрех двойных эспрессо бистро «ЛаПалетт» перестало кружиться. Довершил дело марш-бросок втуалет. Робер придерживал мне голову, Робер иводу спустил.
        —Милое дело — такая вот чистка, — сказалон, когда я полоскал рот.
        Яоперся руками ораковину ипосмотрел взеркало. Мертвенно-бледная физиономия, спутанные черные волосы прилипли колбу. Утром я выглядел куда лучше…
        —Мнебы лечь…
        Робер кивнул:
        —Первые разумные слова, которые сегодня оттебя слышу. — Онободряюще похлопал меня поспине. — Главное — хорошенько выспаться, сразу почувствуешь себя лучше. Всенетак страшно.
        Якивнул, хотя ибезвсякой уверенности. Яуже настолько протрезвел, чтонемог разделять оптимизма моего друга. Ичувствовал себя далеко неблестяще. Новсе-таки отслов Робера, всущности самых банальных, мнестало легче.
        —Ага. — Ямужественно ухмыльнулся. — Жизнь продолжается, так, чтоли?
        —Вотувидишь, через неделю-другую будешь смеяться надэтой историей. Ая познакомлю тебя сподружкой Мелиссы. Онасовершенно твой тип. Волосы темно-русые, мордашка прелесть. Иувлекается кино. Недавно она инас сМелиссой вытащила, посмотрели кинишко продом престарелых где-то вИндии, «Отель „Мэриголд“: лучший изэкзотических», — небезгордости сообщил Робер. — Хорошая картина. Мнеочень понравилось.
        Невозможно было незаметить, чтоРобер изовсех сил старается, просто изкожи вон лезет, чтобы развеселить меня.
        —Этохорошо, — сказаля. — Картину я знаю.
        —Ичто особенно здорово — там девушка настоящая, живая, — Робер потер глаза, — анекакой-то, понимаешьли, призрак вкрасном плаще.
        Робер втот день заботился обомне самым трогательным образом. Онирасплатился посчету, идодвери квартиры меня проводил, несмотря намои протесты.
        Когда мы вышли из«ЛаПалетт», язаметил неподалеку высокого плечистого парня, который стоял один-одинешенек, прислонившись кфонарному столбу. Онисподлобья глянул внашу сторону и, закурив, эдаким шикарным жестом мачо срекламы «Мальборо» отбросил спичку. Да,видно, одинок вмире нетолькоя…
        Вэтот катастрофический вечер Робер непреминул напомнить мне еще одну цитату изкинофильма, которую, наверное, специально приберег дляподобной жизненной ситуации:
        —Непринимай все так близко ксердцу, Ален, иесли что — звони. О’кей? Аесли уж охота выпить, такдавай вместе выпьем. Питье водиночестве еще никого недоводило додобра.
        Якивнул. Мойдруг вданном случае, впорядке исключения, оказался прав. Мневсе еще было довольно муторно, однако я твердо держался наногах. Ястоял вдверях своей квартиры исмотрел, какРобер спускается полестнице. Оноглянулся:
        —Кактам говорит тот симпатяга, нутот парень изфильма «Отель „Мэриголд“: лучший изэкзотических»? «Вконце все будет хорошо. Аесли нехорошо, значит это неконец». — ИРобер, смногозначительным видом подмигнувмне, скрылся.
        Язакрыл дверь.
        Слова действительно примечательные. ВИндии, гдеверят впереселение душ иновые рождения, ониимеют совершенно особенный смысл. Ноунас, наЗападе, надо жить, даже если все кончается плохо.
        Ивсе-таки Робер оказался прав. Доконца истории было еще далеко. Очень далеко.
        Когда через несколько минут раздался звонок вдверь, яподумал, мойдруг, наверное, что-нибудь забыл, вотивернулся. Тихонько чертыхаясь, явстал и, какбыл, вполосатой пижаме, пошел вприхожую. Попути чуть негрохнулся — Орфей подноги подвернулась, вечноона, любопытная кошка, суетится увходной двери, услышав звонок. Орфей снегодующим воплем отскочила всторону, яшикнул нанее иоткрыл дверь.
        НонеРобера я увидел. Поистине то был день изумленных физиономий. Теперь настал мой черед таращить глаза. Передо мной стоял человек, которого я знать незнал иникогда вжизни невидел. Нотут он сдвинул шляпу назатылок, ия сообразил: этотот парень, копия рекламы «Мальборо», чтоскучал водиночестве подфонарем недалеко отвхода в«ЛаПалетт».
        —Пар-рдон, — пророкотал он самериканским акцентом. — Ален Боннар — этовы? — Упарня было добродушное, задубелое ответров идождей лицо испокойный внимательный взгляд.
        Якивнул, просебя удивляясь. Нопрежде чем я успел что-то сказать, онврезал мне кулаком вглаз.
        Яповалился напол. Земля опять качалась, нотеперь я видел еще извезды, ониплясали. Какнистранно, боли я непочувствовал — только приятное легкое головокружение, недававшее мне подняться наноги.
        Парень вшляпе бросил наменя свысоты своего роста взгляд, полный неколебимого спокойствия.
        —Только попробуй сунуться кСолен, лягушатник! — услышаля.
        Потом услышал, каксгромовым ударом захлопнулась дверь. Апотом уже ничего больше неслышал.
        Когда я пришел всебя, прямо перед собой я увидел два зеленых глаза, смотревшие наменя неотрываясь. Япочувствовал легкий толчок вгрудь исудивлением огляделся, щурясь отсвета. Вушах звенело, звенело, звенело… Матрас был ужасно жесткий, даинематрас насамом деле.
        Ялежал посреди прихожей наберберском ковре, нагруди уменя сидела Орфей, издавая испуганное мяуканье, вглаза бил свет отлампочки, горевшей подпотолком, голова раскалывалась отболи, алицо — понему точно проехало колесо грузовика. Инеумолкал этот чертов звон вухе.
        Ясостоном сел, потом, ухватившись закомод, поднялся наноги. Взгляд взеркало подтвердил мои худшие опасения. Человек, глядевший наменя иззеркала, покончил счеты совсем наэтом свете. Ивыглядел соответственно. Яосторожно потрогал левый глаз, опухший, синий. Ивспомнил наконец крепкого парня стяжелой рукой, который вчера вечером явился сюда иобозвал меня лягушатником. Зачто? Ятерпеть немогу лягушек.
        Удар кулаком вфизиономию — вот таким финалом ознаменовался день, который начался столь светлыми надеждами, нозатем, вполном соответствии сзаконами античной драматургии, неудержимо устремился ктрагической развязке.
        Однако я все еще был жив. Хотя иконтужен наодно ухо.
        Вкакой-то момент надоедливый звон вдруг прекратился, ачерез некоторое время начался опять, итогда я сообразил, чтоэто звонит домашний телефон. Впорядке исключения трубка находилась набазе, абаза там, гдеей иполагалось быть, — накомоде вприхожей. Ясхватил трубку. Наверное, Робер хочет узнать, какя себя чувствую. Данет, мойдруг повоскресеньям вэто время еще спит. Такиесть — втрубке раздался взволнованный голос Солен Авриль.
        —Слава богу, Ален, наконец-то я дозвонилась! — воскликнула она радостно. — Почему ты неотвечал помобильному? Язвоню, чтобы предостеречь тебя!
        Якивнул и, какуже нераз впоследнее время, подумал, чтоокончательно перестал ориентироваться впроисходящих событиях. Поэтому ответил неопределенным:
        —Да?
        —ТедвПариже! Онпустился впогоню! Емунепонятно каким образом попалась наглаза та статья в«Паризьен» ифотография, накоторой ты сомной, ну, помнишь, наВандомской площади. Япыталась ему объяснить, чтомы просто вышли, немного прогулялись, ноего невозможно было утихомирить. — Солен вздохнула. — Онобезумел отревности. Вобщем, онотправился наохоту затобой. Ален, янезнаю, чтоунего науме, нобудь осторожен, очень осторожен, слышишь? Снего станется заявиться ктебе домой. Явужасной тревоге.
        Яусмехнулся, какзаконченный фаталист:
        —Можешь нетревожиться, Солен. Онуже побывал уменя.
        22
        Морские гребешки заставили себя ждать. Мысидели задлинным столом натеррасе «УЖоржа». День выдался неожиданно теплый, парижане оделись по-летнему; наресторан, который находится накрыше Центра Помпиду иславится бесподобным видом, открывающимся сего террасы нагород, неторопливо опускался синевато-серый вечер.
        Неторопливость, каквидно, взяли себе девизом издешние официантки иповара. Вотуже полчаса, какмы напрасно старались привлечь ксебе внимание хоть одной издлинноногих красоток, которые явно метили втоп-модели, аневобслуживающий персонал. Сразвевающимися волосами, состандартно миловидными мордашками, цокая высоченными каблуками, онипроходили мимо, неудостаивая нас даже взглядом.
        Солен, улыбнувшисьмне, подняла бокал сшампанским. Онапраздновала день рождения итвердо решила, чтосегодня никому недаст испортить себе настроение. Ястарался неотставать отнее вэтом благом намерении.
        Вминувшие солнечные майские дни все вернулось внормальную колею — какв«Синема парадиз», гдевпонедельник Франсуа снял свходной двери объявление «Закрыто послучаю киносъемок», такивмоей жизни. Если несчитать того факта, чтотеперь подпотолком зрительного зала висела гигантская люстра имой старый кинотеатр все еще нежился влучах славы мировых знаменитостей, тоничто уже ненапоминало оминувшей бурной неделе, когда съемочная команда все унас буквально перевернула вверх дном. Фургоны покинули улицу, съемки «Нежных воспоминаний оПариже» мало-помалу подходили кконцу. Ещечетыре недели, небольше, ибудут сняты последние сцены, местом действия которых является Париж.
        Аллан Вуд широко улыбался. Онсидел наискосок отменя, положив руку наплечо рыжеволосой молодой женщине сгромадными золотыми серьгами, которые каскадами филигранных дисков спускались вдоль стройной шеи. Этобыла Мела, егодочь, которой стали открываться симпатичные черты ее родителя, некогда демонизированного ее покойной матерью.
        После того дождливого утра, черного утра моей жизни, вквартале Марэ, яневидел дочери Аллана. Ихотя был искренне рад, чтомоему другу наконец улыбнулось счастье, насердце я чувствовал тяжесть, стоило лишь вспомнить онеповторимом, чудесном моменте, когда мы сгромадными букетами стояли перед дверью квартиры Мелы ия был твердо уверен, чтонашел Мелани.
        Карла Зуссмана после завершения съемок в«Синема парадиз» я доэтого вечера тоже невидел. Расплываясь отудовольствия, онуселся рядом сСолен Авриль иподмигнул мне — сгрехом пополам. Левый глаз бородатого оператора, также какмой, переливался всеми оттенками синего ифиолетового. Мыпереглянулись спонимающей ухмылкой. ТедПаркер сделал свое дело насовесть.
        Кстати, техасца сухватками ковбоя небыло застолом вэтот веселый вечер натеррасе «УЖоржа», гдесобралась, наверное, добрая половина съемочной команды, чтобы поднять бокалы заздоровье Солен Авриль. Разгневанная кинодива сослала ревнивого обожателя втехасскую глушь, пока он неуспел натворить еще каких-нибудь бед. Чему невероятно радовался Карл, теперь нинашаг неотходивший отСолен.
        Красавец Ховард Галлоуэй, вэлегантном сером костюме отАрмани, по-видимому, тоже сбольшим облегчением узнал, чтоСолен спровадила заокеан, надругой конец света, драчливого американца, который, говорят, наведался вбар «Хемингуэй» исословами «Есть мужской разговор» предложил актеру выйти, дабы помериться силой вкулачном бою.
        «СТедом все кончено. Cela suffit[39 - Хватит (фр.).], — объявила Солен, когда приглашала меня насвою маленькую вечеринку послучаю дня рождения. — Если все прошло, тонадо вовремя это понять».
        Хотя закуски нам все еще непринесли, настроение застолом было веселым. Яподнял бокал, глядя наСолен, сидевшую напротив меня, раскрасневшуюся отшампанского. Вэтот вечер она была неотразима, вшелковом платье цвета морской воды, который вточности повторял цвет ее глаз. Словно благодушно настроенная Шахерезада, онаоживляла праздник всевозможными рассказами иневыражала неудовольствия, когда Карл нежно пожимал ее руку. Унее был день рождения, иона радовалась, какмаленькая девочка. Еепрекрасное настроение передалось ивсем остальным. Дажемне, унылому, какникто другой, заэтим столом.
        Откинувшись наспинку стула, яокинул взглядом изысканно подсвеченную террасу. Тригромадные изогнутые белые трубы, внекотором отдалении торчавшие изпола, придавали ресторану сходство спалубой океанского лайнера, который плыл надночным Парижем, словно вбескрайнем, мерцающем мириадами искр морском просторе. Временами перестаешь замечать этот город, какпрекрасную картину, которая давным-давно висит утебя вгостиной надстолом. Ноесли весенней ночью ты хотябы раз придешь сюда, накрышу Центра Помпиду, тысразу вспомнишь, чтоПариж называют городом света.
        Слева высился подсвеченный собор Нотр-Дам, вдали переливалась исверкала Эйфелева башня. Ясмотрел наогни Больших бульваров, гденепрерывным потоком бежали маленькие, точно игрушечные, машины. Ясмотрел намосты, золотыми дугами повисшие надСеной. Смотрел насмеющиеся лица занашим столом идумал, какбылобы хорошо, еслибы комне вернулась прежняя легкость. Талегкость, скакой я шел ночью поулицам Парижа, воображая, будто вовсей вселенной нет человека счастливей меня.
        Иопять я подумал омаленьком измятом письмеце, которое лежало теперь вящике моего письменного стола, сверху. Какчасто впоследние недели я вынимал его инежно разглаживал…
        Мелани небыла любительницей приключений. Такона написала. Ногдебы она сейчас нинаходилась, чтобы ниделала, онаподарила мне недели, столь богатые приключениями, каких вмоей жизни никогда прежде небыло.
        «Унас все-таки остается Париж» — так в«Касабланке» говорит, обращаясь кИнгрид Бергман, Хэмфри Богарт. Ауменя все-таки остался один прекрасный вечер, завершившийся подстарым каштаном.
        Девушка вкрасном плаще останется сладостной раной вмоей биографии. Обещанием, которое неисполнилось. Тайной, которая никогда небудет раскрыта. Ивсеже я ниочем нежалел[40 - Аллюзия наизвестную песню Эдит Пиаф.].
        Когда-нибудь боль станет тише. Когда-нибудь инасердце полегчает. Надо было только примириться сослучившимся.
        Яосушил бокал сшампанским. Солен права. Если все прошло, надо вовремя это понять. Вближайшие выходные Робер специально дляменя затевает ужин, накоторый будут приглашены Мелисса иее подруга. Тасамая, чтокакраз вмоем вкусе, якобы. Ну,там видно будет.
        Лиз, сидевшая рядом сомной, что-то спросила, яподдержал разговор.
        Ичерез полчаса судивлением заметил, чтовсе это время непредавался печальным размышлениям. Икогда принесли наконец тарелки сморскими гребешками — их состуком выставила настол неважная пародия наКлаудию Шиффер, — я, каквсе остальные, принялся возмущаться нелюбезностью здешней обслуги, акогда подали горячие блюда, я, также каквсе, отдуши расхохотался, ибоАллан Вуд скомическим отчаянием заявил, чтоагнец наего тарелке определенно отдает гарью, — действительно, мясо снизу пригорело ибыло черное. АКарл так отчаянно пилил свой кусок, чтостол трясся. «Даразве можно резать мясо таким тупым ножом! — вознегодовал Карл. — Сейчас я расправлюсь сним голыми руками».
        Солен поманила ксебе блондинку, числившуюся тут вофициантках. Спустя некоторое время та неторопливо продефилировала кнам натонюсеньких шпильках.
        —Можно? — обронила несостоявшаяся модель и, недожидаясь ответа, принялась собирать тарелки.
        Солен отрицательно покачала головой исделала девице короткий, новнушительный выговор, показала злополучного агнца натарелке Аллана ипотребовала нож длястейка, безкоторого мучился Карл.
        Белокурая куколка надула коралловые губки, сдосадой вздохнула изабрала тарелку спригоревшим ягненком. Натарелку Карла она бросила томно-скучающий взор:
        —Послушайте, мсье, мясо мягкое, какмасло, ненужен вам нож длястейка. — Сделав это нахальное заявление, онаудалилась.
        —Э-э, минуточку! — возмущенно закричал Карл ей вслед. — Давы хоть знаете, ктосюда квам пришел? Истейк ваш вовсе немягкий, какмасло. Можете забрать! — Бородач, казалось, сейчас сорвется ишвырнет тарелку состейком вэту невежественную куклу, которой явно было наплевать, чтових ресторане сидит мировая звезда экрана.
        Солен положила руку ему наплечо:
        —Брось, Карл, нестоит. Такой прекрасный вечер…
        Вечер иправда был прекрасный, невзирая нато что кухня оказалась посредственной, аобслуживание — изрук вон плохим. Всемы порядком выпили, весело смеялись, ивообще ведь это фантастическая эксклюзивная возможность — сидеть натеррасе Центра Помпиду ичувствовать себя так, словно плывешь ввышине надночным Парижем.
        Десерт вопреки нашим ожиданиям был просто великолепен. Подали малину, землянику, крем-брюле ивоздушные «макарон» сфисташковым кремом, и, когда мы все это уплели, яизвинился ивышел из-за стола, покурить. Отойдя ккраю террасы изакурив сигарету, яоперся оперила, стоял там, стряхивал пепел вниз исмотрел напереливающийся огнями город.
        —Волшебство, верно?
        Ещенеобернувшись, японял, чтоэто Солен. Онаподошла бесшумно ивстала замоей спиной. Ввоздухе повеяло ароматом гелиотропа, яощутил тепло, исходившее отСолен, иее желание разделить сомной этот момент тишины. Мыстояли вмолчании уметаллических перил террасы, словно упалубного ограждения большого корабля, любовались картиной блистающего города, иказалось, унаших ног простерлось ночное небо, усыпанное звездами.
        —Иногда я чувствую тоску отом, какой я была когда-то, — сказала Солен через некоторое время.
        —Какойже ты была? — Яповернулся кней.
        Вэтот момент ее глаза, блуждавшие вдали, гдеискрились огни Парижа, казались темно-синими.
        —Такой… самоотверженной. Бескорыстной. Знавшей простое счастье. Вдетстве я была счастлива, хотя сама того нежелала. Яхочу сказать, яникогда неразмышляла вдетстве отом, счастлива я илинет, недумала, чтовот я хочу быть счастливой. Япросто была счастлива.
        —Атеперь?
        Онаответила несразу:
        —Иногда — да, чаще — нет. Когда становишься старше, однажды вдруг понимаешь, чтотак называемое счастье вдействительности состоит изотдельных счастливых моментов. Изтех особенных мгновений, которые потом вспоминаешь. — Онамечтательно улыбнулась. — Вотсейчас такой момент. Япросто сама несвоя отэтого поразительного чувства, чтоя снова дома.
        Ямолча кивнул. Простиравшийся перед нами вид ночного города пробудил уменя скорей неопределенную тоску, какбудто вдали затемным горизонтом скрывалось что-то, чего мне вжизни ужасно недостает, хотя я инемог подобрать этому точного имени.
        —Аты, Ален? Тысчастлив? — спросилаона.
        —Вовсяком случае, счастье однажды было очень близко.
        Мненехотелось, чтобы эти слова прозвучали печально, правда нехотелось, но, должно быть, по-другому неполучилось. Солен порывисто обняла меня, крепко сжав мои плечи.
        —Мнеочень жаль, Ален, — сказала она тихо. — Мнебы хотелось, чтобы ты ее нашел. Еслибы я могла что-то длятебя сделать… Понимаю, этосовсем неодно итоже, номнебы хотелось быть небезразличной тебе. Тымне очень нравишься.
        Намгновение мы застыли, обнявшись. Потом я мягко отвел ее руки:
        —Спасибо, Солен. Тымне тоже очень нравишься. — Явздохнул. — Глупо, ночасто мы неможем повлиять наважные вещи внашей жизни.
        Онаулыбнулась:
        —Иногда можем.
        Мысмотрели друг надруга ивэто мгновение думали каждый освоем. Ястоял, прислонившись спиной кперилам. Ивдруг уменя возникло чувство, какбудто занами кто-то наблюдает.
        Смущенно оглядевшись, япосмотрел вту сторону, гдебыл наш стол. Нет, тамвсе заняты разговорами иникто вродебы незамечал нашего отсутствия, даже Карл, который, пересев наместо Солен, очем-то оживленно болтал сдочерью Аллана Вуда.
        Странное ощущение. Ятряхнул головой. Ипредложил:
        —Давай вернемся костальным, застол. — Ииз-за плеча Солен еще раз окинул взглядом террасу.
        Итут я увиделее.
        Надругом конце террасы, возле входа, стояла молодая женщина влетнем белом платье. Онастояла неподвижно, выпрямившись инеотрываясь смотрела нанас.
        Иволосы ее были цвета карамели.
        23
        Мелани. Никаких сомнений. Яосознал это вкакие-то три секунды. Наши взгляды встретились надголовами всех этих смеющихся ивесело болтающих людей — все вдруг стихло, словно кто-то резко отключил звук.
        Вседальнейшее мчалось сневероятной скоростью, ивтоже время меня непокидало ощущение, будто действие раскручивается какпризамедленной съемке.
        Женщина вбелом платье увидела, чтоя смотрю нанее, повернулась ибыстро направилась квыходу. Явыдохнул: «Богмой!» — отстранил изумленную Солен иустремился заисчезающей белой тенью. Ябросился надругой конец террасы, лавируя между столиками, ячуть нестолкнулся сдвумя официантками, которые воззрились наменя снегодованием, яналетел настарую даму, которая взвизгнула ивозмущенно закричала мне вслед, яопрокинул поднос — некогда извиняться, ятолько поднял руку, услышав звон разбитого стекла, набегу я угодил ногой впетлю длинного ремня дамской сумочки, брошенной настуле, и, споткнувшись, сразмаху упал начетвереньки, рубашка вылезла избрюк, явскочил — какподгипнозом, неотрывая взгляда отдверей.
        —Мелани! — крикнуля, прорвавшись наконец квыходу ибросившись вон изресторана; яувидел, какженщина вбелом платье, сразвевающимися волосами бежала вниз поодному изэскалаторов встеклянных трубах. — Мелани, постой! — Яотчаянно замахал руками, ноона необернулась. Онаубегала отменя. Этобыло непостижимо, иуменя мелькнула мысль, ужнесошлали она сума? Ноя решил: нуипусть, всеравно я должен ее догнать. Любой ценой.
        Ия помчался вниз поэскалаторам, соединяющим пять этажей Центра Помпиду, ярасталкивал людей, инакаждом повороте я видел внизу, наследующем эскалаторе, белую тень, новот я напервом этаже, вхолле, ислышу торопливые шаги, удаляющиеся квыходу наулицу.
        Наплощади перед Центром снова были люди — они глазели нафокусы парня, глотавшего огонь. Дальше — цыган наскладном стуле. Оннаигрывал набандонеоне печальное танго ипел прокакую-то Марию. Прогуливались парочки.
        Язамер иогляделся, гдежеона? Сердце колотилось вгорле. Мелани небыло. Ятихо чертыхнулся иснова бросился бежать, оглядываясь вовсе стороны.
        Вдалеке мелькнула белая тень, оналетела кстанции метро «Рамбуйе». Она!
        Совсех ног я помчался туда. Яуже догонялее, остались какие-нибудь сто метров. Итут я увидел, чтоона нырнула вметро. Явыкопал вкармане билет ичерез две секунды ворвался вметро иринулся вниз полестнице.
        Оборванец сгитарой, стоявший уменя напути, почему-то предупредительно отступил всторону.
        —Ну-ну… полегче, — сказалон.
        —Женщина! — выдохнуля. — Вбелом платье!
        Оборванец неопределенно махнул рукой всторону проходов, ведущих все дальше ивсе ниже.
        —Спасибо! — крикнул я набегу, бросаясь внедра парижского метро. Влицо мне ударил теплый воздух соспецифическим запахом, оншел изглубины самой земли, запах мусора ипыли. Явыбежал наперрон, тамвожидании поезда стояли какие-то люди. Наскамейке парочка панков сзелеными патлами целовалась какусебя дома.
        Втот момент, когда наменя накатила теплая воздушная волна — знак, чтоприбывает поезд, — я увидел Мелани. Онастояла среди ожидающих надругой платформе, какраз напротивоположной стороне, подогромным щитом срекламой шампуня. Онастояла исмотрела наменя. Просто смотрела.
        —Мелани! Даподождиже! Чтовсе это значит, черт побери! — закричаля.
        Несколько человек оглянулись иопять тупо уставились впространство. Шумные ссоры влюбленных наплатформах метро, каквидно, впорядке вещей.
        —Стой, гдестоишь! Никуда неуходи, ясейчас! — крикнуля, итут ее скрыл вылетевший изтуннеля поезд, подкативший кмоему перрону. Меня охватила вдобавок котчаянию ярость.
        Дачто сней такое, сэтой женщиной? Почему она так странно себя ведет? Илиэто неМелани, аее двойник? Илиона думает, заней погнался маньяк? Неважно! Сейчас, сейчас все разъяснится. Япобежал клестнице, поней наверх, туда, натот перрон. Наверху я опять ощутил теплую волну воздуха, поднявшуюся изтуннеля. Кперрону подъезжал поезд.
        —Нет! — заораля, бросаясь вниз полестнице. Последние пять ступенек я взял одним прыжком иотважно приземлился накаменный пол. Покатился, потерял ботинок — черт сним! — побежал, хромая, водном ботинке вдоль поезда, лихорадочно обшаривая глазами перрон. Мелани вошла впоследний вагон.
        Сердце чуть невыскакивало изгруди, стучало, какмолот, вгорле пересохло, левую ногу дергало отболи, ноя ее увидел!
        —Мелани!
        Поздно. Резкий предупредительный свисток полоснул понервам.
        Двери поезда равнодушно, неописуемо синхронно закрылись.
        —Нет! — завопил я вдиком отчаянии. — Стой!
        Яувидел застеклом двери Мелани изаколотил кулаком встекло. Вбешенстве несколько раз пнул дверь ногой. Хорош я был: лицо пылало, подглазом синяк, волосы взлохмачены, рубашка вылезла избрюк — человек, начисто потерявший контроль надсобой. Громила, нарывающийся надраку, илипсих, вслепой ярости расстреливающий все вокруг.
        —Мсье, чтозабезобразие! Чтозадикое поведение! — одернул меня какой-то респектабельного вида тип вфутболке «Lacoste».
        —Заткнись, крокодил! — взвизгнуля, ипарень мигом ретировался ипропал замусорным контейнером. Послышалось змеиное шипение поезда.
        Бессильно опустив руки, ясмотрел наМелани — она стояла ввагоне, удвери, держась запоручень, имолча смотрела наменя. Еевзгляд был полон печальной покорности судьбе, иподэтим взглядом я потерял последнюю уверенность. Таксмотрят натого, скем прощаются навсегда. Прощаются, потому что иначе нельзя.
        Янемог понять, чтопроисходит. Немог понять, вчем моя вина. Ябыл идиотом изфильма, сценария которого незнал. Стоял наперроне настанции «Рамбуйе», смотрел, какисчезает женщина моей жизни, иничего немог сделать.
        Последним, беспомощным жестом я поднял руку иприжал ладонь кдверному стеклу, неотводя умоляющего взгляда отМелани.
        Поезд тронулся, итут всамую последнюю секунду Мелани подняла руку иприложила ладонь кстеклу — кмоей ладони.
        Какпобитая собака, тащился я домой. Было полдвенадцатого ночи, вернуться к«Жоржу» иобъяснить свое внезапное бегство — невозможно, немыслимо.
        Дачто я могбы им сказать? Чтонаконец увидел, наконец нашел женщину, которую люблю, аона отменя убежала?
        Этобыла Мелани, она, вневсяких сомнений. Она? Всамом делеона?
        Сомнения-то были — я начал сомневаться всвоем здравом рассудке. Может, япросто спятил? Рехнулся отлюбви кзагадочной женщине, которая стала мне близка, какниодин человек вмире, исвоим непонятным поведением довела меня досумасшествия?
        Глубоко несчастный, яплелся, хромая, помосту Искусств, водном ботинке. Ботинок уменя остался один, надежды — неосталось вовсе.
        Да,все было безнадежно. Ковыляя помосту, яскаждым шагом все больше падал духом.
        Неожиданное появление Мелани натеррасе Центра Помпиду разбередило старую рану, сладко саднившую, ноуже ставшую привычной, — нет, правильней будет сказать, язаставил себя привыкнуть кэтой постоянной боли. Ябыл уверен, насколько может быть вчем-то уверен человек, совершенно сбитый столку: этобыла Мелани — женщина, смотревшая наменя сдругого конца террасы. ЭтоМелани бросилась бежать отменя, точно пугливый единорог всказочном лесу. Иэто Мелани стояла застеклянной дверью вагона вметро.
        Яузнал ее лицо. Яузналбы его среди тысячи лиц. Яже касался его рукой, моипальцы помнили каждую его черточку. Ятонул вглубине этих карих глаз, яцеловал эти мягкие губы, опять иопять. Сколько раз она дарила мне свою волшебную несмелую улыбку… Атут ее лицо было строгим, почти суровым. Даже если она видела, чтоя накакое-то несчастное мгновение обнял другую женщину — абольше-то ничего небыло! — этоже непричина бежать отменя какотчумы.
        Ябыл взвинчен, ломал себе голову, вопросов была масса, аответа я ненаходил нинаодин. Нога разболелась, норазве можно было сравнить эту пустяковую боль стой, чтожелезным кольцом сдавила мне сердце. Когда я наконец доковылял доугла ипоплелся дальше поулице Сены, меня пронзила внезапная мысль, которая сэтой минуты все настойчивей крутилась вмозгу, всебольше подавляла меня ипритом была нелишена логики.
        Досегодняшнего вечера я считал, чтоженщина вкрасном плаще бесследно исчезла. Ееисчезновение могло иметь тысячи причин, совершенно несвязанных сомной. Ипока я неувидел Мелани натеррасе, я, покрайней мере, могобольщаться мыслью, чтопути нашей любви преградили неведомые силы судьбы. Даже предположение, чтоМелани невернулась вПариж, было легче принять, чемсокрушительное открытие, которое преподнес мне сегодняшний вечер.
        Женщина, которую я столько времени искал, находится здесь, вПариже. Онажива, онареальна, этоочевидно. Ещеочевиднее то, чтоона нежелает меня знать.
        Молодая женщина вбелом платье отменя убежала, иэто несомненно была Мелани, акакие унее были причины убегать — неважно. Чтоэтоона, японял втот самый момент, когда увидел ее натеррасе Центра Помпиду. Идаже еслибы — предположим невероятное — впервый миг уменя возникли хоть какие-то сомнения, наперроне вметро они рассеялисьбы раз инавсегда.
        Насразделяло несколько сантиметров, онастояла застеклянной дверью вагона, иее взгляд сказалмне, чтоона меня узнала. Будь это незнакомая женщина — разве она сталабы смотреть наменя таким взглядом? Чего ради прижалабы ладонь кстеклу против моей ладони? Этобыл прощальный, заклинающий жест любви вмиг расставания, когда поезд вот-вот тронется иумчится прочь…
        Ягорько усмехнулся. Всеэто недавало никакой ясности.
        Ивдруг мне вспомнился первенец кинематографа, черно-белые зернистые кадры: подъезжающий поезд. Вспомнилась икартина импрессиониста, накоторой был паровоз вклубах белого дыма, давным-давно я впервые увидел ее вгалерее Жё-де-Пом; вспомнились имои детские размышления отом, чтотакое импрессионизм. Французское кино глубоко импрессионистично, говорил дядюшка Бернар.
        Вто время я был уверен, чтокое-что понимаю. Нота действительность, вкоторую я сейчас снова вернулся, была глубоко сюрреалистической. Ивней ничего было непонять.
        Ябрел втемноте, словно впараллельном мире, гдедействуют неведомые законы, идумал, станули я когда-нибудь настолько взрослым, чтобы расстаться сэтим параллельным миром?
        Тойночью мне приснился сон. Этобыл один изтех снов, которые после пробуждения помнишь еще долго, наверное, даже доконца жизни, потому что ничего более тяжелого неможет человеку присниться.
        Существуют, говорят, образы страха, которые обитают где-то вколлективном бессознательном, чаще всего это короткие бессвязные картинки — падаешь вбездну илитонешь, илиты заблудился, илитебя преследует некто темный иты впанике бросаешься бежать, нонеможешь сдвинуться сместа. Нобывают идругие сновидения, онисвязаны ссугубо индивидуальными страхами исостоят изфрагментарных личных впечатлений, всновидении укаждого человека складываются изэтих фрагментов его собственные, особенные, темные фантасмагории.
        Воттакие, например. Яиду через кладбище ивдруг вижу надгробие любимого человека, который насамом деле жив. Другой сон: ястою вкомнате, гдедевять дверей. Яочень хочу изнее выйти, нозакаждой дверью, которую открываю, янатыкаюсь нанепроницаемую стену изрезины. Илитакой: явотеле, едувлифте, мненужно вернуться нашестой этаж, таккактам находится мой номер, гдеменя ждет женщина. Новсякий раз, когдабы я нинажал кнопку шестого этажа, лифт доставляет меня всовершенно незнакомый коридор. Ия немогу попасть туда, куда непременно хочу добраться.
        Насколько различна жизнь людей, настолькоже разнообразны формы, вкоторых проявляются их бессознательные страхи. Ихотя вмоем сновидении небыло ниножей, нитемных призраков, бросающихся наменя, чтобы убить, исход этого сна, поначалу сказочно прекрасного, былтаким, чтоповерг меня вбеспросветное уныние. Вконце я терялвсе.
        Мнеснилась Мелани. Канун Нового года. НаМелани был ее красный плащ. Мыпришли напраздник иподруку гуляли позалам большого старинного здания. Настенах повсюду висели зеркала ввычурных золоченых рамах, мерцали свечи, везде было полно людей. Женщины вшелках, вплатьях спышными кринолинами, затянутыми врюмочку талиями, мужчины вузких коротких штанах, вжилетах ибелых рубашках скружевными манжетами. Может быть, мынабалу вВерсале? Нет, язнал, чтомы вПариже. Вэтом легко было убедиться, бросив взгляд навысокие окна, закоторыми сверкал огнями наш город.
        Когда колокольный звон возвестил наступление Нового года, мысМелани вошли взал, гденастене висел огромный плоский экран. Нанем мелькали картинки — веселье наулицах иплощадях, праздник бурлил уТриумфальной арки, наЕлисейских Полях, уподножия Эйфелевой башни, возле стеклянной пирамиды наплощади Лувра, навершине Монмартра, намостах ибульварах, где, словно одурев отрадости, сигналили автомобили.
        Мыеще некоторое время побродили позалам, апотом я спохватился — где Мелани? Онаотстала, где-то задержалась. Явернулся взал, гдевисел большой монитор, иувидел, чтотеперь там показывают изображение нашей планеты. Земля, голубой шар, какбудто покачивалась. Нистого ниссего наменя напал дикий страх. Ябросился квысоким окнам иувидел — заними ничего нет, пустота имрак.
        Итут я понял — Париж превратился вкосмический корабль, который неудержимо уносится прочь отЗемли. Насуже отделяют отнее несколько световых лет, атолпа веселится, люди, нарядившись вкостюмы эпохи рококо, хохочут, танцуют иниочем неподозревают.
        Ямечусь, бегаю позалам, ищуМелани, ищувтолпе хоть какое-нибудь знакомое лицо. Вкакой-то комнате я натыкаюсь набольшую вешалку содеждой илихорадочно перебираю платья, раздвигаю плечики, накоторых аккуратно, поразмерам, повешены чьи-то вещи: летние женские платья, мужские костюмы. Янадеюсь обнаружить хоть какой-то знак.
        Ивыхожу водин избесконечно длинных коридоров, атам стоит очередь, люди чего-то ждут, хотят что-то получить. Проходя вдоль очереди, яснадеждой вглядываюсь влица: вдруг найдется кто-нибудь знакомый. Через некоторое время я наконец вижу среди ожидающих своих родителей. Арядом иМелани, иРобер, идаже мадам Клеман — ивсе они стоят вочереди. Обрадованный — яже нашелих! — я громко кричу. Ноони, один задругим, поворачиваются исмотрят наменя, неузнавая, какбудто я им чужой.
        —Папа! Мама! — кричуя. — Этожея, Ален!
        Отец ссожалением поднимает брови, качает головой. Мама смотрит наменя пустыми, ничего невыражающими глазами.
        —Мелани, гдеже ты пропадала столько времени! Яискал тебя… — Явсе-таки нетеряю надежды.
        НоМелани, пожав плечами, равнодушно отворачивается. Оникакбудто забыли меня, непомнят, незнают, все, даже мадам Клеман, которая тоже здесь, даже Робер, мойдруг.
        Мояпаника неудержимо растет, явглубоком отчаянии. Почему они стоят здесь? Почему словно невидят меня? Яиду дальше иразличаю впереди фигуру, которая мне какбудто знакома. Дядя Бернар! Только тут я замечаю, чтоочередь выстроилась ккассе «Синема парадиз».
        Какже так? Ведь дядя Бернар умер, думаюя, новсе-таки окликаюего. Старик оборачивается — ну наконец-то, вотона, умиротворенная, добродушная улыбка моего дядюшки.
        —Ктовы? — спрашивает он удивленно. — Явас незнаю.
        Вотчаянии застонав, якорчусь, какотболи.
        —Неможет быть! Дядя Бернар, этожея, Ален. Неужели непомнишь? Яже всегда приходил вкино, каждый день, мывместе смотрели фильмы. Люмьер! — кричуя. — Поезд! Импрессионистическое кино! Кокто, Трюффо, Шаброль, Соте… — Явыкрикиваю имена великих режиссеров, все, какие приходят наум, внадежде, чтохоть что-нибудь дрогнет наконец вдобродушном лице моего дядюшки, нотеперь он смотрит наменя безулыбки, ступым недоумением, илицо унего какустарика сболезнью Альцгеймера. — Джузеппе Торнаторе! — кричуя. — «Новый кинотеатр „Парадизо“»! Этоже твой любимый фильм, мыстобой вместе его смотрели! Нунеужели непомнишь… Внашем кино смотрели, в«Синема парадиз»! — Ятвержу одно итоже, точно заклинание, волшебное слово, отворяющее двери.
        Ивдруг полицу дяди Бернара проскальзывает тень узнавания. Оннасекунду закрывает глаза, потом смотрит наменя. Егогубы чуть растягиваются — ивот он опять улыбается, всешире ишире.
        —Да, — говоритон. — Да,конечно. Япомню. Хотя иочень смутно. Тыже Ален… Ален, моймальчик… Новсе это было так давно… Ятогда еще был жив…
        Яплачу — так я счастлив, ноя плачу ипотому, чтоменя узнал умерший. Может быть, ятоже умер. Иобретаюсь где-то впросторах вселенной, инет уменя ниодного близкого человека.
        Япытаюсь растолковать дяде, кактрагично мое бытие, ноон лишь растерянно качает головой.
        —Нукакже ты непонимаешь? Явсе потерял! Всепотерял! — твержу я упрямо.
        Лицо дяди Бернара расплывается вмоих глазах.
        —Тебе надо в«Синема парадиз», моймальчик. Идивкино, тамты найдешьвсе… В«Синема парадиз»…
        Егоголос удаляется, затихает, япростираю кнему, умершему, руки илечу вниз, вниз, вниз…
        24
        После того какя проснулся, прошло немало времени, ностранный этот сон все снова иснова прокручивался уменя вголове. Досамого обеда я немог отнего избавиться, он, словно навязчивый минорный мотив, сопровождал мои воспоминания обезумных событиях вчерашнего дня.
        Когда я открыл глаза, когда услышал множество привычных негромких утренних звуков, явстал ипервым делом подошел кокну — выглянул водвор, дабы удостовериться, чтоПариж никуда неулетел изобласти земной атмосферы. Убедился, чтогород наместе, иоблегченно вздохнул. Ноизбавиться отмрачного настроения, вкоторое повергли меня образы ночного сна, такбыстро неудалось. Даималовато было поводов радоваться — ктакому заключению я пришел, когда варил вкухне кофе, надеясь, чтоон поможет отделаться отночных призраков.
        Мневсе еще виделось бледное лицо ислабая печальная улыбка, промелькнувшая вглазах Мелани втот момент, когда поезд уносил ее втуннель метро.
        Намобильнике, который я отключил, придя напраздничный ужин вЦентре Помпиду, оказалось несколько новых сообщений. Три — отСолен, пытавшейся дозвониться доменя после того, какя сломя голову бросился изресторана. Отсообщения ксообщению ее голос звучал все более встревоженно и, какя заметил, немного смущенно. Один звонок был отАллана Вуда, теперь впочте моего мобильника увековечено прославленное имя изнак внимания режиссера: онозабоченно спрашивал, ужнесделалосьли мне плохо отресторанной стряпни. Следующий звонок был отконсультанта налоговой службы — напоминание онепредставленных отчетных документах. Кроме того, позвонила мама, хотя она никогда незвонит помобильному, даинет унее мобильника — она где-то услышала, чтоволны имеют канцерогенное действие. Атут позвонила, даеще изКанады, изтуристской поездки. Мама беспокоилась, всели уменя хорошо.
        Наэтот вопрос ответить было проще простого — нето что намножество других вопросов, свалившихся намою голову впоследние недели…
        Всеплохо, алучше сказать, такплохо, чтохуже некуда. Иотвечать нехотелось нинаодин иззвонков. Яхотел одного — покоя, хотел засесть вбочке, какДиоген, пускай я нефилософ, неважно, ячувствовал сильнейшую потребность забиться втихое укромное место, чтобы побыть наедине сосвоими мыслями.
        Япослал сообщение Солен — извинился инаписал, чтоушел, таккакразболелась голова.
        Потом позвонил Робер. Ярешил, ладно, отвечу. Робер сего фатализмом, проистекающим отзанятий естественными науками, былединственным человеком, скем я втот момент мог общаться. Ярассказал онепостижимом появлении Мелани иопогоне, совсем каквкино, впереходах парижской подземки. Ужначто трудно удивить Робера, нотут даже он намгновение потерял дар речи.
        —Робер? Тытут?
        —Да. — Голос Робера звучал растерянно. Помолчав, онсказал: — Умунепостижимо. Ятебе вот что скажу: этамалышка чокнутая, вероятность — сто процентов. Должно быть, онаизтех, знаешь, психопатов, укоторых мания преследования. Думаю, этим все объясняется.
        —Даты сам-то соображаешь, чтозаахинею несешь? Мелани непсихопатка. Нет-нет, тутчто-то другое…
        —Что — другое? Другой мужчина, наверное. Сней был кто-то?
        —Нет. Никого небыло. Онатолько посмотрела наменя исразу побежала квыходу.
        —Ктоее знает, — проворчал Робер. — Может, связалась скаким-нибудь, знаешь, жутким типом, ион ей угрожает, говорит, чтосделает сней что-нибудь ужасное, если она хоть однажды стобой встретится… Елена Грин изфильма проДжеймса Бонда.
        —ЕваГрин, — поправил я безулыбки. — Дауж конечно, таконо иесть. Ая-то дурак недогадался!
        —Даладно тебе. Яже стараюсь помочь. — Робер необиделся. — Ага, есть! Эврика! Этоее сестра-близнец. — Онужасно обрадовался своей замечательной идее. — Быля когда-то знаком ссестрами-двойняшками… Искажу тебе, тынеотличилбы одну отдругой: обеблондинки, уобеих веснушки ифигура — обалдеть можно… Каждую минуту я гадал: может, яперепил иуменя вглазах двоится? — Онщелкнул языком. — Этоиесть разгадка. Тебе-то никогда неприходило вголову, чтоунее может быть сестра-близнец?
        —Да-да… — Яприжал трубку кплечу, чтобы намазать маслом иджемом кусок багета. Конечно, мнедаже такой экстравагантный вариант приходил вголову. Уженеосталось ниодной версии, какую я непродумалбы запоследние часы. — Конечно, этонеисключено. Чисто теоретически. Носчегобы ее сестра-близнец, которая меня знать незнает, вдруг пустилась наутек? Этоже абсурд. Понимаешь, явсе-таки нетакое страшилище, чтобы девушка, увидев меня, удирала вовсе лопатки.
        —Да,пожалуй, этоправда. — Робер замолчал, размышляя омоих словах, ая подумал, чтофизиономия-то уменя ивпрямь устрашающая, сфингалом подглазом, дая еще иорал там, вметро, какоглашенный, ибился взакрытую дверь поезда…
        —Честно говоря, янадеялся, чтотвоя история закончена раз инавсегда. Атеперь твоя загадочная женщина вдруг снова появилась. Всамом деле, можно спятить, — Робер вздохнул.
        Вздохнул ия:
        —Да. Насчет спятить, этоточно.
        Имы опять замолчали. Нарушил молчание Робер:
        —Ален, надо сэтим кончать. Всеэто никчему неведет. Этовточности какчерные дыры — чем больше вних попадает чего угодно, тембольше делаются они сами. Единственное, чтотебе остается, — поместить эту историю врубрику «неразгаданные тайны Вселенной» инаправить свою энергию надостижение более реалистических целей.
        Затем последовало то, чтоя иожидал услышать:
        —Впятницу ты ведь идешь снами ужинать? Анн-Софи сказала, онабудет очень рада познакомиться стобой.
        —Анн-Софи? — переспросиля, приуныв.
        —Да. Подруга Мелиссы.
        —Угу. — Мойголос сделался совсем угрюмым. — Незнаю, Робер, имеетли это смысл. Моесостояние настолько неутешительно…
        —Богмой! Ален, ну, соберисьже! Нучто ты себя жалеешь, этоже ниводни ворота! Сколько можно киснуть? Что, собственно говоря, стряслось?
        —Тоистряслось. Растянул ногу, иподглазом фингал.
        —Фингал подглазом? — Робер отнеожиданности расхохотался. — Дану! Неужели подрался скем-то?
        —Нея подрался, асомной подрались, — буркнуля. — Ревнивый дружок Солен Авриль прилетел вПариж иврезал всем, кого заприметил поблизости отнее. Этовдовершение всего прочего.
        —Ухты! Ничего нескажешь, событий втвоей жизни хватает. Прославленные артисты итаинственные психопатки, погони, драки… Брюс Уиллис против тебя сопливый мальчонка. — Робер восхищенно присвистнул сквозь зубы. — Фингал подглазом, да-а… — уважительно протянулон. — Но,погоди, этоже оптимальные параметры дляинтересного вечера! Женщинам безумно нравятся подобные…
        —Робер, прошу тебя! Яповержен исломлен. Давай отложим этот ужин. Уменя нето настроение, чтобы болтать отом осем сдевушками, даже самыми хорошенькими. Моесердце разбито.
        —Ах,господи милосердный… Ален, умоляю, невпадай впафос, тыже несешь текст измыльной оперы. Сердца неразбиваются.
        Я,стиснув зубы, дождался, когда он всласть насмеется, имечтал вэту минуту страстно, какникогда, — пустьбы Робер раз вжизни, один-единственный разок, смертельно влюбился инасвоей шкуре испытал, каково человеку, если сердце унего вдруг стихим щелчком раскололось. Воттогда настанет мой черед смеяться.
        —Ну,смейся, смейся, — сказаля. — Погоди, найдется ипотвою душу… Тынезнаешь, чтоэто такое — увидеть, какее уносит поезд метро… Ивообще увидеть ее снова. Этасцена неидет уменя изголовы. Япришел домой инемог уснуть. Онадала мне отставку, апочему — непонимаю. Еслибы понимал, мнебылобы легче.
        —Вот-вот, этонегативная черта женщин, — деловито подтвердил Робер. — Инесуществует формулы, которой это можно выразить. Нетникаких аксиом. Таксам Стивен Хокинг[41 - Стивен Хокинг (р. 1942) — английский физик-теоретик икосмолог, создатель ируководитель Центра теоретической космологии Кембриджского университета, популяризатор науки.] говорит, аон настоящий гений. Онсказал, женщина представляет собой абсолютную загадку.
        Робер опять был всвоей стихии.
        —Акакподумаешь, чтовечно они носятся сосвоими настроениями ивсякими там чувствами… Ялично нивгрош неставлю всю эту эмпатическую трепотню. Вроде того, чтовсегда нужно стараться понять друг друга. Нучто это дает? Яхочу сказать: люди всеравно непонимают друг друга, покрайней мере впятидесяти процентах случаев. Нуда, мыкасаемся друг друга, тянемся друг кдругу, новглубине сердца остаемся чужими. Ивитоге понимания нет, каждый замкнут всебе самом. Втом, чтоон считает истиной. Вотпоэтому я так люблю астрофизику. Вовселенной царит ясность исуществуют закономерности.
        Явспомнил освоем сне.
        —Мнеприснился ужасный, страшный сон, — сказаля. — Париж превратился вкосмический корабль, мыудалялись отЗемли спостоянно возрастающим ускорением, иниодин человек немог меня вспомнить, дажеты!
        —Нуда, нуда, — нетерпеливо перебил Робер. — Сновидения всегда бывают путаными ибезотрадными. Мозг перерабатывает отходы. Наверное, тыслишком плотно поужинал.
        Явздохнул:
        —Ипочему ты все-таки мой друг, Робер? Что-то я забыл почему…
        —Потому что крайности сходятся, ия, вотличие оттебя, должен бежать сейчас кстудентам, пора растолковать им законы Ньютона. Вечером зайду, кконцу последнего сеанса, сходим куда-нибудь, выпьем. Нет-нет, никаких возражений! Тогда вернемся кразговору обужине, который будет впятницу. Янедопущу, чтобы ты тут сидел один ипредавался мировой скорби.
        Робер повесил трубку.
        Ядопил кофе, поставил чашку враковину. Орфей вскочила намойку иукоризненно мяукнула, глядя наводопроводный кран. Япустил воду идолго смотрел, какона лакает, довольная жизнью. Вэтот день мне хотелось перевоплотиться вкошку.
        Главная черта моего друга — упорство вдостижении цели. Вечеромон, конечно, пришел вкино, ия, конечно, согласился пойти сним выпить: никаких возражений Робер непринял. Новодном пунктеон, каквыяснилось впоследствии, все-таки был неправ.
        Мынеговорили отом, придули я впятницу вечером наужин, дабы произвести неизгладимое впечатление наАнн-Софи своим подбитым глазом. Мывообще невспомнили опятнице. Мысидели вполупустом бистро иобсуждали мужские имена. Потому что днем я сделал открытие, которое дало новую пищу дляразмышлений остарой истории.
        Вэтот понедельник умадам Клеман был выходной, какобычно, ипоэтому некто иной, какя, после окончания двух сеансов, накоторых крутили один итотже фильм, должен был прибрать вкинозале, пройти повсем рядам исобрать забытые зрителями вещи.
        —Тыпока посиди тут, ая сейчас, ябыстро! — крикнул я Роберу, который разглядывал новые плакаты иафиши вфойе. Мыбыли одни. Франсуа почему-то вдруг сорвался сместа иубежал, едва дождавшись конца показа.
        —«Английский пациент» — это что? Хорошее кино? — поинтересовался Робер.
        Онстоял перед плакатом кфильму Энтони Мингеллы, намеченному мной дляпоказа всреду напоследнем ночном сеансе впрограмме «LesAmours auParadis», иоценивающим взглядом смотрел наРэйфа Файнса иКристин Скотт Томас.
        —Экранизация серьезного романа. Трагическая история большой любви. Такчто это недлятебя, — поддел я Робера. — Смотри уж лучше «Основной инстинкт» ипрочее втомже духе.
        —Ачто такого? Держит внапряжении, иШэрон Стоун такая сексапильная милашка.
        —Вотименно.
        Спылесосом наперевес я побежал вярко освещенный зрительный зал, аРобер уселся навертящемся стуле вмоем кабинете изанялся ничегонеделанием.
        Пылесосить кинозал, аможет быть, вообще уборка припомощи пылесоса — занятие, создающее созерцательное настроение. Можешь предаваться размышлениям, и, пока гудит пылесос, никто тебя нестанет отвлекать разговорами, всеравноже неудастся.
        Янеслышал, чтозазвонил мой мобильник, янеслышал икогда Робер отвечал назвонки своего мобильника исам кому-то звонил, разговаривал игромко смеялся. Размеренно шуруя туда-сюда щеткой, япроходил порядам, посматривая, незавалилсяли где платок илимонета, имонотонное гудение окружало меня, словно кокон.
        Вспомнилось, какмного лет тому назад я сидел здесь, напервом ряду, сдевочкой скосичками, какдержал ее заруку. Дойдя допятого ряда, явспомнил, какподбдительным оком дядюшки впервые собственноручно зарядил кинопроектор, приэтомя, конечно, засуетился иотволнения забыл, что, доставая пленку, нужно крепко держать ее обеими руками, иковарная лента вдруг шустро выскочила изкоробки, извиваясь, какзмея. Вдвенадцатом ряду я размышлял отом, чтовмоем странном космическом сне впервые мне приснился дядя Бернар. Тутя, какнаяву, увидел его добродушную усмешку ивгудении пылесоса снова услышал последние слова, произнесенные вмоем сне покойным дядюшкой: «Тебе надо в„Синема парадиз“, моймальчик. Идивкино. Тамты найдешьвсе… В„Синема парадиз“…»
        Какой-то непонятный совет, даинелюблю я вообще всякие спиритические фокусы, новэтом пустынном зале, гдея был наедине сосвоим сердцем, мневдруг подумалось: ачто, если все-таки существует что-то вроде посланий стого света? Может быть, слова покойного дяди Бернара вмоем сне были таким посланием? Илипробудилось что-то вмоем подсознании, всплыло наверх, чтобы я осмыслил это, понял, уразумел?
        Нувот я вкино, в«Синема парадиз», ичтоже? Яненашел ничего сколько-нибудь примечательного, разве что шарфик втретьем ряду да тюбик губной помады впятнадцатом…
        Дойдя досемнадцатого ряда, явыключил пылесос. Попытка непытка.
        Мелани всегда брала билет всемнадцатый ряд. Уменя это обстоятельство вызывало любопытство еще тогда, когда я гадал просебя, какая история моглабы подойти девушке вкрасном плаще.
        Явернулся вкабинет, нужен был фонарик.
        —Нукакты, управился? — Робер, всееще болтавший потелефону, поднял взгляд, но, по-моему, незаметил, чтоя преисполнен решимости ичто-то задумал.
        —Ещечуть-чуть, — сказаля.
        Ссильно бьющимся сердцем я вернулся вкинозал ипринялся обстоятельно проверять семнадцатый ряд.
        Согнувшись втри погибели, яобшаривал каждую складку ищель, светил фонариком впроходе. Янашел два катышка жвачки, прилепленные подсиденьями, шариковую ручку, торчавшую вщели между креслами. Ярассматривал царапины надеревянных спинках кресел шестнадцатого ряда, япросовывал голову подкаждое кресло. Чего искал, мнесамому было неясно, ноискал я усерднейшим образом, вишневые плюшевые кресла семнадцатого ряда еще никто необследовал так тщательно. Явдруг почувствовал абсолютную уверенность, чтоздесь я что-то найду.
        Инашел.
        Когда минут через двадцать вкинозал пришел Робер, явсе еще сидел, глубоко задумавшись, сердце по-прежнему громко стучало. Ясидел всемнадцатом ряду напредпоследнем месте иводил пальцем поинициалам, вырезанным наспинке кресла, которая была передо мной. Двебуквы нелегко было разглядеть, такони потемнели, — должно быть, ихнацарапали очень давно.
        Здесь сидели влюбленные, которым пришло вголову вот так увековечить свою любовь. Двебуквы, между ними знак плюс, авокруг сердце, тонкая линия, которая почти стерлась. Нобуквы были четкие: М + В.
        Имне вспомнились загадочные слова Мелани, те, чтоона сказала вовремя нашего первого свидания в«ЛаПалетт». Ееслова меня тронули, ноя, вполне понятно, подумал, чторечь идет омоем кинотеатре иозамечательном репертуаре, который я составляю, даивообще я весьма смело отнес эти слова ксвоей персоне.
        «Когда я ищу любовь, явсегда иду в„Синема парадиз“», — сказала Мелани. Итеперь я догадывался, вчем причина.
        25
        ^ —^О’кей! — Голубые глаза Робера заблестели. — Дело яснее ясного. «М» — это, конечно, Мелани. Тыабсолютно прав, этонеслучайное совпадение.
        Яубежденно кивнул. Наконец-то Робер ия вчем-то сошлись. Мысидели в«ШеПапа», уютном джаз-клубе, который какбы прячется закафе «ДеМаго» наулице Сен-Бенуа. Теперь, когда я сделал потрясающее открытие, обнаружив инициалы всемнадцатом ряду, мнебыло прямо-таки необходимо выпить бокал красного вина. Ато идва. Негромко наигрывал пианист, второй джазмен лениво щипал струны контрабаса.
        —Ноктоже этот «В»? — сказаля.
        —Ну,если исходить изтого, что«М» нелесбиянка, то, наверное, этокакой-нибудь, знаешь, типчик.
        —Некакой-нибудь типчик. Этоее друг. Может быть, тот, который изменил ей сприятельницей сее работы. Укоторой серьга снефритом.
        Робер отрицательно покачал головой:
        —Нет-нет. Пораскинь мозгами. Ненадо быть Шерлоком Холмсом, чтобы установить: инициалам неодин год, аявно побольше. Тут, конечно, история, которая произошла довольно-таки давно. — Онвытащил изкармана куртки потрепанный черный блокнот-молескин и, полистав, открыл начистой странице. — Так. Мужские имена, которые начинаются на«В»… Вконце концов, небезумно многоих… Валентин, Вирджил, Виктор, Винсент… Ещезнаешь?
        —Виан, Вивьен, Валер, Вито, Васко… Аимя должно быть непременно французское илидругие тоже годятся?
        —Тоже годятся. — Робер педантично записал имена встолбик. — Так, нуктоеще? Вадим, Вар, Василий?
        —Владимир, — добавил я иусмехнулся, вдруг вспомнив чокнутую русскую старушенцию, скоторой я пытался объясниться через домофон вдоме наулице Бургонь.
        —Чего ты ухмыляешься?
        —Давот вспомнил Димитрия.
        —Димитрия? Акто такой Димитрий? — заинтересовался Робер.
        —Ох,это… — Меня разбирал смех. — Вобщем, неважно. Ну,скажем, старый приятель. — Все-таки я прыснул, несовладав сосмехом.
        —Мнекажется, тыотносишься кделу недостаточно серьезно. — Робер удивленно поднял наменя глаза ичуть нахмурился, — похоже, унего появились опасения засвой авторитет. — Чтоэто значит, Ален? Кончай дурачиться. Намнужны только те имена, которые начинаются на«В».
        —Да-да, понимаю. Извини. — Явзял себя вруки.
        Робер отпил вина ипридвинул комне свою записную книжку сосписком имен:
        —Вот. Теперь сосредоточься. Смотри идумай — незнакомоли тебе какое-то изэтих имен? Неупоминалали Мелани какое-то изних?
        Робер ждал.
        Яуставился всписок и, бормоча, несколько раз перебрал попорядку все имена. Потом попытался вспомнить, чторассказывала мне Мелани. Данет, если даже она иназвала какое-то мужское имя, тооно неначиналось на«В».
        —Очень жаль, нониодно изэтих имен ничего мне неговорит, — разочарованно заключиля.
        —Подумайеще! Яуверен, этот «В» играет важную роль. Если мы выясним, чтозасубъект этот «В», сразу раскроются все прочие тайны.
        —Вотчерт! — Яразозлился. — Нетли еще каких-то имен на«В»?
        —Какнебыть. — Робер состроил таинственную мину. — Вовсяком случае, одно имя я знаю.
        —Ну? — Язатаил дыхание.
        —Верцингеторикс![42 - Верцингеторикс — вождь древнего кельтского племени вэпоху Галльской войны; персонаж кинофильмов «Друиды» и«Юлий Цезарь».]
        Мыпопрощались вдвадцать минут двенадцатого. Нивосне, нинаяву я немогбы вообразить, чтооколо полуночи, поймав такси, куда-то поеду.
        «Если вдруг что-нибудь вспомнишь илиидея какая осенит — звони влюбое время», — сказал Робер напрощание исунул мне вкарман список имен. Мойдруг казался энергичным ипреисполненным решимости, нидать нивзять комиссар полиции изстарых телесериалов; должно быть, оничувствовал себя соответственно. Видно было, чторасследования поделу онеустановленном «В» доставляли ему огромное удовольствие, ондаже невспомнил освоем грандиозном проекте — ужине сМелиссой иАнн-Софи, который наметил навечер пятницы.
        Яспустился поулице Сен-Бенуа иповернул направо, наулицу Жакоб. Нога все еще ныла, ноя был настолько поглощен своими мыслями, чтопочти незамечал боли. Конечно, разгадывая загадку мужского имени, мынеслишком преуспели, однако, несмотря наэто, уменя появилась твердая уверенность, чтомы вышли наслед тайны, вернее — одной изтайн.
        То,что Мелани ходила вмой кинотеатр ивсегда брала билет всемнадцатый ряд, объяснялось ностальгическими воспоминаниями. Ностальгия! Вполне вдухе Мелани.
        Сколькоже прошло времени стех пор, какдвое влюбленных, сидевших вэтом ряду, нацарапали свои инициалы надеревянной спинке кресла, таксказать, увековечили свою любовь, внаивном убеждении, чточувства их будут вечными? Частоли они ходили в«Синема парадиз» илизаглянули один-единственный раз? Онисидели, прижавшись друг кдругу, всемнадцатом ряду исмотрели любимый фильм Мелани «Сирано де Бержерак», самый прекрасный фильм длявлюбленных, лучше которого нет инеможет быть?
        Япочувствовал укол ревности. Нупочему нея был парнем, державшим Мелани заруку вте минуты, когда Сирано писал красавице Роксане страстные любовные послания.
        Вздохнув, яостановился перед витриной «Ладюре» иравнодушно скользнул взглядом покоробочкам бледно-розового инежно-зеленого цвета, наполненным миндальными «макарон» ипрочими изысканными лакомствами. Еслибы я был неодин, еслибы Мелани была сомной, яоднажды вечером принесбыей, просто так, безвсякого повода, коробку «макарон» смалиновой прослойкой. Еегубы, ихнежность ицвет так напоминали малину… Да,я осыпалбы ее знаками внимания, лишьбы видеть ее улыбку. Вчера вметро ее улыбка была другой — надрывающей сердце. Онасмотрела так, словно это я ее измучил, анеона меня. Какаяже тайна нас разлучила, помешала нашему счастью? Связанали эта тайна с«Синема парадиз»? Иопять я словно воочию увидел два инициала. Чтоже стряслось с«М» и«В»? Чтостало сих любовью?
        Ноя ведь помню слова, которые втот первый иединственный вечер Мелани обронила омужчинах, встретившихся ей вжизни, значит ничего хорошего эта любовь ей непринесла. «Уменя талант влюбляться внеподходящих мужчин. Вконце концов всегда появляется другая женщина». Вотее слова.
        Может, этот мистический «В» был женат, аМелани морочил голову? Илидействительно появилась другая женщина? Аможет, произошел какой-то трагический случай, парень погиб, иМелани, потеряв любимого, осталась одна? Может быть, — кто знает? — уменя есть какое-то сходство, какая-то общая черта спресловутым «В»? Ипотому Мелани, собственно, мной увлеклась? Акто тебе сказал, чтоона увлеклась?!
        Ничего этого я незнал. Вообще я очень многого тогда незнал. Ивсе-таки втот момент я чувствовал, чтоМелани очень близкамне. Встекле витрины отражалось мое лицо, ия чутьли неждал, чтовот сейчас, вэту самую минуту, рядом смоим появится лицо Мелани.
        Удивительно, ноточно такоеже ощущение возникло уменя ивчера вечером натеррасе вЦентре Помпиду, когда я стоял там уограды исмотрел наПариж, словно вокеанскую даль. Комне тихо подошла женщина, яневидел — почувствовал ее легкое беззвучное приближение. Этобыла Солен, ичто это именноона, ятоже почувствовал. Носегодня никакой женщины поблизости небыло, никто бесшумно неподошел комне ивстекле витрины ничего неотразилось.
        Яхотел уже двинуться дальше своей дорогой, новдруг услышал шаги — торопливые, приближающиеся. Женщина вшляпе исбольшой тяжелой сумкой через плечо спешила вверх поулице, махала рукой, подзывая такси, которое какраз повернуло сулицы Бонапарта всторону бульвара Сен-Жермен. Женщина открыла дверцу изатолкала назаднее сиденье свою сумку. Садясь втакси, она, ещенеотдышавшись, крикнула: «Авеню Виктор Гюго, ипоскорей!»
        Машина отъехала, ая зашагал дальше, размышляя отом, чтовот иуписателя Виктора Гюго имя начинается на«В». Должно быть, уменя уже выработался рефлекс обращать внимание навсе мужские имена, начинающиеся на«В». Незнаю, может быть, имяВиктор поневесть каким причинам мне особенно симпатично, нововсяком случае, изглубин подсознания всплыло какое-то смутное воспоминание. ИмяВиктор… Оночто-то говоритмне? Нет, ничего неговорит…
        Ивсе-таки…
        Пожав плечами, япрошел несколько шагов ивдруг остановился ихлопнул себя полбу. Вмозгу молниеносно промелькнула картина — я, какнаяву, увидел тихую площадь, вспышку поднесенной ксигарете зажигалки иуслышал слова ночной исповеди возле витрины ювелира.
        Да,он таки есть, человек, всего несколько недель назад упомянувший вразговоре имя Виктор! Женщина, которая знала «Синема парадиз» еще впрежние времена — что опятьже очень интересно! — имного лет спустя вернулась впоисках прошлого, впоисках моего кинотеатра, нонесегодняшнего, атого, каким он остался вее памяти. Втемноте передо мной проступило лицо женщины сбелокурыми волосами, изумительно красивое лицо.
        Ноэто было нелицо Мелани.
        26
        Ковер подногами приглушал звук шагов.
        Полчаса тому назад, почувствовав некий импульс, япрямо посреди дороги повернул впротивоположную сторону, добежал достоянки такси возле пивного бара «Липп» иприехал сюда. Мысли кружились иплясали, точно яркие осенние листья наветру, однако сейчас, когда я подошел кдвери ее апартаментов, вголове внезапно воцарилось безжизненное спокойствие. Дополуночи оставалось несколько минут, явсем сердцем надеялся застать ее вномере.
        Япостучал вдверь, сначала тихо, потом сильнее. Только тут заметил кнопку звонка. Ноя еще неуспел позвонить, какдверь медленно приоткрылась.
        Босиком, всеребристо-сером ночном одеянии изструящегося атласа, передо мной стояла Солен, изумленно глядя мне вглаза.
        —Ален? — Ивсе. Нопоее лицу медленно разлился нежный румянец.
        —Можно мне войти?
        —Да-да, конечно.
        Онаоткрыла дверь шире. Явошел. Придругих обстоятельствах я непреминулбы уделить побольше внимания роскошному убранству комнат: изысканная мебель, обитая драгоценным желтоватым крепом срозовым узором, тканные золотом занавеси, наполке мраморного камина стояли два канделябра ичасы, словно перекочевавшие сюда изВерсаля, — новтот момент меня интересовала только поселившаяся вэтих апартаментах женщина.
        Онамолча прошла вперед иуказала мне накресло.
        Ясел. Сердце сильно забилось.
        —Извини, чтоврываюсь втакое позднее время… — начал былоя.
        —Ненадо извиняться, Ален. Раньше часа я никогда неложусь. — Солен картинно расположилась вкресле напротив, прислонившись квысокой спинке изагадочно улыбаясь. — Ялюблю ночные вторжения. Кактвоя голова? Больше неболит?
        Ясделал глубокий вдох:
        —Послушай, Солен, мненадо стобой поговорить. Этоочень важно.
        —Нуда, ясразу так иподумала. — Онаперебросила нагрудь длинный белокурый локон ииграла им, перебирая пальцами. Предо мной сидела прекрасная таинственная Лорелея, укоторой взапасе вечность.
        —Итак, чтоты хочешь мне сказать, Ален? Смелей. Янекусаюсь.
        —Вчера вечером натеррасе ты сказала, чтохотелабы мне помочь…
        —Да. — Онаоставила впокое свой локон ивнимательно смотрела наменя.
        —Таквот, ядумаю, тыдействительно можешь оказать мне помощь.
        —Сделаювсе, чтовмоей власти.
        —Итак… — Япостарался собраться смыслями. — Всенастолько невероятно иудивительно… Даже незнаю, счего начать. — Язамялся. — Вчера вечером уменя неболела голова. Вернее, янеиз-за этого… неиз-за этого так внезапно убежал…
        Солен кивнула:
        —Знаю. — Онасмотрела наменя, наклонив голову кплечу. — Яже давно знаю, дурачок. Потвоему лицу видно было, чтостобой творится что-то необыкновенное. Иненадо ничего объяснять, ярада, чтоты пришел. Вдруг бросился бежать сломя голову… — Онанегромко засмеялась. — Ноя прекрасно тебя понимаю. Этобывает — вдруг бросаешься наутек отсвоего чувства… Впервую минуту… — Онанаклонилась вперед, иподее мягким, многое обещающим взглядом я смутился.
        Явыпрямился вкресле.
        —Солен! Янебросился наутек отчего-то илиоткого-то. Вчера я увиделее. Мелани. Япобежал заней, ноона буквально метнулась прочь, онаспасалась бегством, отменя. Выскочила наулицу, нырнула вметро ипропала. Ибыло ясно, чтоона нехочет сомной говорить…
        —Мела? — Теперь уже Солен выглядела смущенной.
        —Нет, неМела. Мелани, женщина вкрасном плаще. Женщина, которую я ищу все это время. Онастояла надругом конце террасы инеотрываясь смотрела нанас — натебя именя. Яуверен, онаменя узнала. Икактолько узнала, бросилась бежать. Какбудто ей явился дьявол собственной персоной.
        Язаметил, чтовлице уСолен что-то дрогнуло, ноона тутже овладела собой:
        —Нуичегоже ты хочешь отменя, Ален?
        Янабрал вгрудь побольше воздуха, ислова полились сами собой, быстро, безостановки:
        —Сегодня вечером я был в«Синема парадиз», итам всемнадцатом ряду — это ряд, вкотором она всегда сидела, — я обнаружил очень важный знак. Сердце, ивнем две буквы, инициалы. Онинацарапаны наспинке кресла, которое впереди. Сердце почти стерлось, едва можно различить. Нобуквы очень хорошо видны. «М» и«В».
        Солен слушала внимательно, широко раскрыв глаза.
        —«М» — это Мелани, ничего другого «М» просто неможет означать, — волнуясь, продолжаля. — А«В» — это первая буква имени мужчины. НоМелани никогда неупоминала ниокаком мужчине, имякоторого начиналосьбы на«В». Ноупоминалаты! Иты тоже сдетства знаешь «Синема парадиз». Янесразу это сообразил, новсе-таки вспомнил, чтоты говорила. Тыхотела уехать изПарижа состудентом изСан-Франциско. Этобыл твой близкий друг, если я правильно тебя понял. Виктор. Егозвали Виктор.
        Уменя перехватило дыхание, язамолчал исделал глубокий вдох, после чего смог продолжать:
        —Солен, всеэто неслучайно. Ия хочу узнать утебя только одно: ктоэтот Виктор? Чтотогда произошло? Чтосвязывало Мелани сВиктором, ведь он вто время был твоим парнем? Каким образом связаны ты иМелани?
        Солен побледнела. Еевзгляд беспокойно блуждал. Ивдруг она встала и, неговоря нислова, подошла ктуалетному столику. Ичто-то взяла там. Картинку втонкой серебряной оправе. Солен протянула еемне, явзял…
        Старая черно-белая фотография: дведевочки внеуклюжих теплых пальтишках, онигде-то вПариже, уограды моста, стоят, держась заруки, исмеются. Одна чуть выше ростом, еебелокурые, очень светлые волосы подобраны кверху, инамакушке огромный белый бант, онакокетливо выставила вперед ножку ввысоком сапожке. Удевочки поменьше ростом темно-русые косички, авзгляд ее больших темных глаз очаровательно робок.
        Невсилах поверить своим глазам, ясмотрел надве веселые детские мордашки, вкоторых уже угадывались черты, современем ставшие более резкими иопределенными удвух взрослых женщин. Вкаком-то потаенном уголке моей эмоциональной памяти всплыл радостный, непосредственный смех — ха-ха-ха! — ия ведь узнал этот смех, ноя непонял, чтоон мне знаком, когда услышал смех другой женщины. Той, которая сейчас стояла передо мной исмотрела ужасно растерянно ивиновато.
        —Даведь… Этого неможет быть… — тихо сказаля.
        Солен едва заметно кивнула.
        —Всетак, — сказалаона. — Мелани моя сестра.
        27
        ^ —^Бывают вжизни слова ицелые фразы, которые мы незабываем никогда, — сказала Солен, ия заметил, чтоее голубые глаза заволокло тенью глубокого горестного переживания.
        Слова, которые она никогда немогла забыть, однажды были сказаны ее сестрой. «Длятебя главное — получить, чтоты хочешь, абольше тебя ничего неинтересует! — сненавистью бросила ей Мелани. — Видеть тебя больше нехочу, слышишь? Прочь смоих глаз!»
        Тойночью вроскошных апартаментах отеля «Риц» я совершил путешествие впрошлое, ионо привело меня краненым сердцам двух сестер, вдетстве бывших неразлучными.
        Перед тем какначать рассказ, который продолжался почти дорассвета, Солен попросила меня еще раз изложить ей все события какможно точнее.
        —Яхочу быть вполне уверенной, — пояснилаона.
        Яподробно все рассказал, хотя уменя небыло нималейших сомнений, чтомладшая изсестер нафотографии — это Мелани.
        Когда я упомянул озолотом кольце срозочками, Солен сокрушенно кивнула.
        —Огосподи боже мой, — пробормоталаона, — да, этокольцо мамы. — Онавзглянула наменя, страдальчески сдвинув брови, ия кивнул:
        —Мелани сказала, чтоее мать умерла икольцо — единственная вещь, оставшаяся напамять оней. Оботце она никогда неговорила нислова.
        —Мелани обожала маму. Аспапой уних как-то неладилось. Унас всемье роль папиной любимицы досталасьмне. Яже была настоящий сорванец, авантюристка, всех смешила, водилась ссоседскими мальчишками. АМелани росла тихонькой. Онажила всвоем особом мире. Была большой фантазеркой иочень тонкой, чувствительной. Однажды мама пришла домой начас позже, чемобещала Мелани, такеле ее нашла — она забилась вшкаф исидела там, умирая отстраха, подумала, чтосмамой стряслось какое-то ужасное несчастье. Унее было богатое воображение, онасочиняла разные истории, которые записывала вшкольных тетрадках иревниво прятала подматрасом, онаникому непозволилабы хоть одним глазком заглянуть всвои записи. — Солен улыбнулась. — Хотя мы сней были такие разные, мыочень любили друг друга. Иногда Мелани забиралась вечером комне вкровать, ия должна была гладить ее поспине, иначе она незасыпала. Когда я постигала азы вотношениях смальчишками излицея нанашей улице, моямладшая сестренка тайком подглядывала, стоя задверью, какмы целовались. Иногда мы ходили вкино, в«Синема парадиз», нечасто. Папа служил впочтовом ведомстве, нокарьеры
несделал, такчто деньги наразвлечения находились далеко невсегда. Амы любили кино. Мелани — даже больше, чемя. Дляменя кинотеатр тогда был прежде всего местом, гдеможно тайком встречаться скаким-нибудь мальчиком. Адлясестры воскресные часы, проведенные вкино, были поистине драгоценны. Онапо-настоящему жила вкаждом кинофильме, уносилась вмечтах вдругой мир.
        Солен запнулась.
        —Судя потому, чтоя тут рассказываю, можно подумать, будто мы росли бедными инесчастными. Ноэто нетак. Унас было счастливое детство. Мычувствовали себя защищенными отневзгод. Уродителей часто возникали затруднения из-за денег, ноони никогда нессорились, ну, может, ислучались ссоры, норедко. Мыпостоянно ощущали, чтоони тепло ислюбовью относятся друг кдругу. «Какя радуюсь, когда твоя мама входит вдом», — сказал мне однажды папа. Онглубоко страдал оттого, чтонеможет дать маме чего-то лучшего, чемнаша темноватая квартира напервом этаже, вкоторой зимой мы иногда протапливали только гостиную икухню, потому что нехватало денег. Номама, очень тихая, всегда приветливая, была довольна жизнью. Единственная роскошь, которую она себе позволяла, — цветы. Всегда нанашем кухонном столе стояли цветы. Подсолнухи ирозы, незабудки игладиолусы, исирень, сирень… Больше всего она любила сирень… Всеунас шло хорошо…
        Солен замолчала ибережно поставила натуалетный столик фотографию двух девочек.
        —Нопотом… Даже немогу сказать, когда это случилось. Мневдруг стало тесно внашей квартирке. Явсе чаще уходила, уменя завелись друзья, которые жили вбогатых домах инесчитали каждый грош. Меня уже неустраивала прежняя жизнь. Мнеочень хотелось учиться пению, новместо этого пришлось поступить накурсы кройки ишитья, стать портнихой. Мелани какраз исполнилось семнадцать, онаеще заканчивала школу. Амне было уже двадцать, ия дала себе клятву, чтонеостанусь прозябать вмастерской умужского портного, чтонабульваре Распай. Ярешила покорить мир.
        —Апотом? Чтобыло потом? — спросил я итутже сам ответил: — Потом появился Виктор, приехавший постуденческому обмену, иты влюбилась внего спервого взгляда, безумно.
        —Потом появился Виктор… Ивнего спервого взгляда безумно влюбилась моя сестра. Безумно влюбилась вкрасивого молодого блондина свеселыми глазами. Онснимал комнату вдоме понашей улице, неподалеку отнас. Мелани впервые увидела его вкино, в«Синема парадиз». Явто воскресенье сней непошла — уменя выдалась возможность провести время поинтересней, родители подруги пригласили меня летом пожить наих вилле уморя.
        Я,конечно, неупустила шанса. Ипока я вДовиле кружила головы молодым людям, уМелани вПариже состоялось знакомство, разом изменившее ее судьбу.
        Солен вздохнула, провела рукой поволосам ипечально, тихо засмеялась.
        —Виктор случайно оказался рядом сней вкино. Онипосмотрели друг надруга — ивспыхнула любовь, спервого взгляда, какпринято говорить. Мояробкая сестренка, никогда еще невлюблявшаяся и, какпринцесса Турандот, отвергавшая все ухаживания — между нами говоря, неочень-то много их было, — отдала свое сердце безмалейшего колебания. Онистали неразлучны, Мелани была наседьмом небе отсчастья. Онабоготворила Виктора. Когдабы она низаговорила онем, вглазах унее появлялся мягкий такой свет — словно загорались две свечечки. Трогательно было смотреть нанее. Ядумаю, онапошлабы заВиктором накрай света.
        —Апотом? — струдом произнеся.
        —Потом появилась злая сестрица. — ТонСолен стал сухим. Ейхотелось говорить равнодушно, нопоее лицу было видно, какнелегко ей продолжать рассказ. Онавстала иотошла кмини-бару, чтобы налить себе виски. — Пожалуй, непомешает, — сказалаона. — Хочешь?
        Яотрицательно покачал головой.
        Солен медленно отпила несколько глотков измассивного хрустального стакана, потом встала, прислонившись ктуалетному столику.
        —Лето кончилось, яприехала домой. Мелани познакомила меня сосвоим возлюбленным. Онбыл всамом деле очень мил, настоящий калифорнийский санни-бой; должна признаться, меня порядком удивило, чтоМелани сумела заарканить такого симпатичного парня.
        Онаотпила еще глоток виски.
        —Ну… Дальше рассказ недолгий. Мывтроем ходили вэто маленькое кафе набульваре Сен-Жермен, я, какмне свойственно, нинаминуту незакрывая рта, болтала, рассказывала оканикулах, отом, каквсе там наморе было чудесно. Смеялась, шутила инемножко флиртовала спарнем сестры. Немогу сказать, чтобы я преследовала определенную цель, нет, япросто была самой собой, такой, какая я есть, понимаешь?
        Ямолча кивнул. Представить себе эту ситуацию было нетрудно.
        —Апотом случилось то, чтовсегда случалось, когда мы сМелани куда-нибудь ходили вместе. Внимание окружающих безраздельно принадлежаломне, сестра рядом сомной бледнела, точно маленькая луна, ипостепенно умолкала.
        —Огосподи! — вырвалось уменя. «Онакаксолнце, — это Аллан Вуд сказал проСолен. — Каждому хочется быть кней поближе». Яуже знал, чтопоследует дальше.
        —Через некоторое время Виктор уже несводил сменя глаз. Какбы он нибыл очарован Мелани, онвсе-таки увлекся ее старшей сестрой, которая похарактеру иповозрасту, пожалуй, больше ему подходила. Онподкарауливал меня набульваре Распай, когда я шла наработу, оннезаметно следил замной, онтайно отсестры целовался сомной. «Даладно тебе, яже только разок поцелую, — говорилон, когда я сосмехом его отталкивала. — Никтоже неувидит. Аутебя такой красивый ротик, просто невозможно устоять». Потом он стал предлагать: «Поедем сомной вКалифорнию, тамкруглый год светит солнце, жизнь унас будет просто великолепная». Онбыл очень хорош собой иотносился ковсему счудесной легкостью, которая нравилась мне все больше ибольше. Вобщем, однажды я его неоттолкнула.
        Солен вздохнула.
        —Может быть, вмоей власти было поставить точку, ноя тогда мало что понимала вжизни. Вконце концов, сказала я себе, яже невиновата, если парень вменя влюбился, пускай даже парень моей сестры. Ктознает, осталсябы Виктор сМелани, еслибы я вела себя по-другому инеответила наего ухаживания? Ябыла молода, привыкла действовать безоглядно, аперспектива уехать сВиктором вАмерику была так заманчива, чтовсе мои сомнения рассеялись.
        Взглянув наменя, онаумоляющим жестом стиснула руки.
        —Мойбог, дактоже остается сосвоей первой любовью? — Онапокачала головой. — Япросто непоняла, насколько серьезно все это было дляМелани. Ейже только семнадцать исполнилось.
        Солен помолчала, кусая губы.
        —Однажды она засталанас. Этобыло ужасно. Самое страшное, чтобыло вмоей жизни. — Солен запнулась идовольно долго молчала, прежде чем продолжить. — Оназастыла вдверях, очень бледная, иникто изнас троих неосмеливался заговорить. Апотом она вдруг раскричалась. Этобыла настоящая истерика. «Солен, боже мой, какты могла, тыже моя сестра! Чтоты наделала! Тыже моя сестра!» Она все повторяла иповторяла эти слова. «Тыможешь получить кого захочешь! Зачем ты отняла уменя Виктора? Зачем?» Апотом она произнесла те слова, которые посей день иногда звучат уменя вушах, иее милый нежный голосок дрожал отненависти: «Длятебя главное — получить, чтоты хочешь, абольше тебя ничего неинтересует! Видеть тебя больше нехочу, слышишь? Прочь смоих глаз!»
        —Господи, какже это ужасно… — пробормоталя.
        —Да. Именно ужасно, — сказала Солен. — Втечение нескольких недель Мелани несказала мне ниединого слова. Япросила унее прощения, родители тоже пытались нас помирить, нодаже когда я перед отлетом вСан-Франциско зашла кней вкомнату попрощаться, — ниединого слова. Онасидела записьменным столом идаже неповернула головы. Онаточно окаменела. Яее предала, янанесла ей глубочайшую рану. Онанесмогла меня простить.
        Ясидел, стиснув рукой подбородок, и, потрясенный, смотрел набелокурую женщину, согромным трудом сохранявшую самообладание.
        —Апотом? Вывиделись сней потом?
        Солен кивнула:
        —Мывиделись один-единственный раз. Напохоронах родителей. Новстречи неполучилось… — Онаотставила стакан.
        —Когда это было?
        —Почти через три года после моего отъезда. ВКалифорнии я ктому времени уже неплохо устроилась, получила первые большие роли. Успех пришел комне сам собой, ия была так счастлива, когда смогла наконец подарить родителям путешествие наЛазурный Берег. Яведь рассказывала тебе обэтом, когда мы гуляли поВандомской площади, помнишь?
        Якивнул. Разве мог я забыть ту ночную прогулку?
        —Родители погибли вавтокатастрофе подороге вСен-Тропе. Обаумерли сразу. Мнесообщила сестра мамы, спасибоей. Обатела уже были доставлены вПариж. Яприлетела. Когда Мелани увидела меня напохоронах, онасовершенно вышла изсебя, закричала, чтовот я отняла унее любимого, атеперь иродителей отняла. Ивелела мне убираться, сказав, чтоя несу гибель всем, ктосомной рядом.
        —Боже мой, новедь это абсурд! — вскричаля, пораженный. — Здесьже нет твоей вины.
        Солен смахнула слезы ипосмотрела наменя несчастными глазами:
        —Ятолько одного хотела: чтобы исполнилась заветная мечта папы имамы.
        —Солен, тынивчем недолжна себя винить, — убежденно сказаля. — Вовсяком случае втом, чтокасается родителей. Господи боже, этоже трагическая случайность. Никто невиноват.
        Солен кивнула, доставая платок:
        —Вотитетя Люси так сказала. Онапозвонила мне ирассказала, чтоуМелани случился нервный срыв. Ичто Мелани, конечно, нехотела ничего такого мне говорить. Через некоторое время я услышала, чтоона поселилась вЛе-Пульдю, гдеживет наша тетя Люси. Наверное, вПариже ей было невыносимо. Онаведь жила сродителями, когда случилось несчастье…
        —Апотом?
        Солен развела руками:
        —Ничего. Стех пор я больше неслышала оМелани. Ячестно подчинилась ее приказанию. Ноникогда непереставала скучать поней.
        28
        Солен отошла оттрюмо ивизнеможении опустилась вкресло. Поее лицу видно было, дочего она взбудоражена.
        —Афера сВиктором — позорная страница моей жизни, янелюблю обэтом говорить. — Онанаминуту закрыла лицо ладонями. Потом опустила руки ивзглянула наменя. — Какбы мне хотелось, чтобы ничего этого небыло! Еслибы я могла совершить чудо! Увы, этоневозможно. Сколько раз я проклинала тот день, когда связалась сВиктором. Аведь надо было только сказать нет. Чего проще?.. — Онавыпрямилась исжала руки. — Поверь, Ален, еслибы вмоей власти было повернуть время вспять, явсе исправилабы.
        —Ачтоже стало сэтим Виктором? — спросиля.
        —Незнаю. ВСан-Франциско я очень скоро потеряла его извиду. Даисама там незадержалась надолго, поехала дальше. — Онапоглаживала пальцами подлокотники кресла. — Роман сВиктором неимел дляменя большого значения. Просто потянуло кнему.
        —Также, каккомне?
        Лицо Солен слегка порозовело.
        —Да… Может быть. Тымне нравишься. Тысразу мне показался симпатичным, чтоже прикажешь делать? — Онаподмигнула мне заплаканными глазами, стараясь разогнать мрачную, словно тень воронова крыла, атмосферу, повисшую вкомнате. — Иты, конечно, сразу это заметил. Нонасей раз уменя явно нет шансов.
        Онаулыбнулась. Ия улыбнулся. Потом опять заговорил серьезно:
        —Тымне тоже нравишься, Солен, даже очень. Ещевчера я тебе обэтом сказал, натеррасе Бобура. Тогда был чудесный момент, который я незабуду, какнезабудешь его иты.
        —Ноименно этот момент стал длятебя роковым.
        Якивнул ипотер лоб.
        —Мелани любит меня, ялюблю Мелани, — сказал я горестно. — Ядействительно люблюее, какникого насвете. Аона считает, чтоповторилось самое ужасное потрясение вее жизни… эта мысль надрывает мне сердце. — Япосмотрел наСолен. — Почему ты раньше несказала, чтоона твоя сестра?
        Солен уставилась наменя врастерянности:
        —Ален, мнеэто ивголову неприходило! Дакакже я могла сообразить? НаВандомской площади ты сказал, чтовлюбился, нотыже неназвал имени. Потом налетели папарацци, потом посыпались все эти газетные статьи ифотографии, вэто время твоя женщина вкрасном плаще исчезла. Нояже сначала вообще незнала, чтоона исчезла, аеслибы изнала, товсе равноя, конечно, недогадаласьбы, чтоесть какая-то связь между нашим приездом вПариж иее, тоесть Мелани, исчезновением. Позднее Аллан мне сказал, чтовы сним разыскиваете его дочь Мелу. Воттогда я впервый раз услышала это имя — Мелани. Ида, признаюсь, когда выяснилось, чтоего дочь — это нетвоя Мелани, уменя вдруг шевельнулось некое подозрение. Новедь последнее, чтоя слышала осестре, — что она живет вБретани. Какже я могла предположить, чтомоя сестра иесть твоя Мелани? Совершенно невообразимо. Нет, тыподумай, какая идиотская случайность! После десятилетнего перерыва приезжаю вПариж, итут, именно вэто время, моясестра влюбляется вчеловека, который могбы понравиться имне. — Онапечально усмехнулась ивдруг схватила мою руку. — Ален, поверь, яниочем неподозревала! Уменя ивмыслях
небыло водить тебя занос. Только сегодня, когда ты рассказал обинициалах иотом, чтов«Синема парадиз» она всегда садилась всемнадцатый ряд, японяла, чтоэто Мелани. Тыдолжен мне верить. — Голос ее звучал горестно.
        —Разумеется, Солен. Конечно, ятебе верю. Беда втом, чтоваши пути пересеклись в«Синема парадиз». Вовторой раз. Нотеперь, покрайней мере, всяистория становится понятной.
        Долгое время мы молчали. Ясидел, откинувшись вкресле, рассеянно скользя взглядом позолоченым завитушкам часов, стоявших накаминной полке. Онипоказывали начало пятого, ябезмерно устал, новтоже время нечувствовал нималейшей вялости. Находясь втаком вот странном оцепенении, какое, наверное, охватывает человека, когда уже пройдена так называемая критическая точка, явновь ссамого начала прокрутил вголове эту историю совсеми подробностями, поворотами ислучайными совпадениями, среди которых далеко невсе, кактеперь выяснилось, были случайными.
        Чтотакое судьба? Чтотакое случай? Надэтими вопросами ломали себе голову люди поумнее меня. Случай илисудьба распорядились так, чтозримый образ, непохожий надругие, — образ женщины вкрасном плаще поразил меня всердце ия влюбился? Судьба илислучай подстроили, чтоее сестра надругой день нежданно-негаданно явилась в«Синема парадиз»? То,что мы сСолен гуляли ночью поВандомской площади ия растроганно обнял Солен, когда она рассказала огибели ее родителей, вневсяких сомнений, было неслучайностью, асудьбой. Ведь нас подстерегли папарацци, ивгазетах появилась двусмысленная фотография, которая попалась наглаза женщине, ужеперенесшей тяжелый удар судьбы. Влюбленной женщине, находившейся вто время далеко отПарижа, вбретонском городке Ле-Пульдю, утетки, иповерившей, чтоповторился трагический момент ее жизни.
        Инаоборот, то, чтоя вначале считал случайностью, совпадением вовремени, тоесть лишенной какого-то особого смысла синхронностью двух событий, случайностью небыло.
        Солен Авриль прилетела вПариж, Мелани непришла насвидание сомной. Янемог увидеть между этими событиями какой-то связи. НоМелани скрылась отменя совершенно сознательно, итеперь причина была мне известна.
        Янезнал, случай илисудьба привели Мелани натеррасу Центра Помпиду какраз вту минуту, когда Солен меня обняла. Ноэто невинное, хотя инесовсем уж ненамеренное объятие стало вглазах Мелани доказательством того, чтовот иопять мужчина, которого она полюбила, неустоял перед прелестями ее красавицы-сестры. Возмущенная, вбесконечном отчаянии, онабросилась прочь отэтой ужасной картины, ипотом вметро, спонтанным жестом приложив через стекло ладонь кмоей ладони, онаподарила мне загадочную улыбку, вкоторой — я только теперь понял — была покорность судьбе.
        Первой снова обрела дар речи Солен:
        —Мыдолжны ее найти, Ален. Ещеничего непотеряно. Мыдолжны найти Мелани ивсе ей объяснить.
        Янесразу ответил. Голова пошла кругом поднаплывом множества ошеломительных открытий, ия лишь постепенно начал соображать, чтонаконец-то уменя появились верные шансы достичь цели моих желаний.
        —Вовсяком случае, ятеперь знаю ее фамилию, аэто упрощает задачу.
        Невольно улыбнувшись, явспомнил, каквыступал вроли частного детектива наулице Бургонь. Нотеперь, поскольку рассеялись все подозрения, чтоуМелани есть друг, мнепоказалось тем более странным, чтоона исчезла втот вечер, когда я проводил ее додома состарым каштаном водворе. Нинаодной табличке там небыло фамилии Авриль.
        —Мелани Авриль, — произнеся, пробуя имя наслух. — Звучит так чудесно, таклегко… Похоже напарижскую весну — то капли дождя скачут поулицам, тоопять небо синее, ивлужах блестит солнце, иулюдей хорошее настроение…
        —Ален, нет, тывсамом деле неисправим. Фамилия Мелани вовсе неАвриль. Еефамилия Фонтен. Имоя тоже. Авриль — мой артистический псевдоним.
        —Охты! — Яоторопел. Ипоспешил добавить кнелепому «Охты!» стольже изящный оборот: — Воттак штука! — Могбы, вообще-то, идогадаться, чтоАвриль — псевдоним актрисы. Артисты часто берут себе красивые, звучные псевдонимы, ктоже этого незнает…
        Солен сусмешкой откликнулась:
        —Нуда, мойдорогой, таков мир кинобизнеса. Меня ведь инеСолен зовут… все придумано.
        —Акактвое настоящее имя?
        —Мари. Нооно мне показалось слишком заурядным. Даинебыло уже той Мари издешевой квартирки напервом этаже вСен-Жермен. Явыдумала самое себя заново. — Онакриво усмехнулась. — Надеюсь, янеуничтожила твои последние иллюзии?
        —Нет-нет. — Ямахнул рукой. — Новедь «Фонтен» звучит тоже очень красиво.
        Ясказал это абсолютно искренне. Мнедействительно нравилась эта фамилия. Единственная проблема всвязи сновой фамилией Мелани заключалась втом, чтовПариже сотни жителей носят фамилию Фонтен. Этовообще одна изсамых распространенных французских фамилий, независимо оттого бесспорного факта, чтовдоме наулице Бургонь небыло ниодной Фонтен. Моему изобретательному другу Роберу пришлосьбы поднять наноги всех своих студенток, чтобы провести телефонный обзвон парижских Фонтенов.
        Этоесли исходить изтого, чтооМелани есть сведения втелефонных справочниках. Аесли допустить, чтоунее, какумногих сегодня, только мобильный телефон? Онет, мневсе-таки легче представить себе Мелани возле старого черного бакелитового телефонного аппарата, чемсосмартфоном вруках. Словом, поиски Мелани Фонтен, похоже, необещают стать чем-то вроде небольшой прогулки.
        Солен будто прочитала мои мысли:
        —Небеспокойся, Ален. Вкрайнем случае, попробую разыскать ее через нашу тетушку. Тыговоришь, Мелани сравнительно недавно ездила кней. Значит, утети Люси наверняка есть ее адрес. Ох,да ведь тетя… — Солен наморщила лоб, — онаже после смерти дяди снова вышла замуж. Хотьбы вспомнить, какая унее теперь фамилия! — Скомическим отчаянием она закатила глаза. — Ладно, непаникуй, янепременно вспомню. Анадо будет — сяду впоезд ипоеду вЛе-Пульдю. Даивообще, наверное, давно нужно было съездить. Родственников-то уменя почти неосталось.
        Солен, чьенастоящее имя было Мари, воодушевилась надеждой найти сестру.
        —Вотувидишь, яее найду, — повторяла она снова иснова.
        —Спасибо, Солен, — сказаля. Дляменя она все-таки осталась Солен.
        Ранним утром, когда я прощался сСолен, онакрепко меня обняла исказала:
        —Какхорошо, чтомы обовсем поговорили. Яже столько лет молчала… — Онапосмотрела мне прямо вглаза. — Знаешь, Ален, мнекажется, то, чтомы встретились, — это вовсе некакая-то там бессмысленная случайность. Яприлетела вПариж, чтобы сниматься вкартине. Нонасамом деле я прилетела, потому что тосковала. Ятак часто думала опрошлом, осестренке, когда бродила познакомым улицам ипереулкам вСен-Жермен, игадала, агде теперь Мелани, чтосней? Ясходила кнашему старому дому, посмотрела натаблички сфамилиями жильцов. Была инамогиле родителей. Ясказала им, какмне недостает их вжизни. Икакнедостает мне Мелани. Атеперь уменя наконец появился шанс исправитьвсе, чтоя изломала. Вэтот раз я ничего несломаю. — Онарешительно тряхнула головой. — Вэтот раз я позабочусь, чтобы моя сестра получила парня, которого она любит. — Помолчав, онадобавила: — Икоторый любитее.
        Ясмотрел нанее растроганно.
        —Атеперь проваливай. — Онабыстро чмокнула меня вгубы. — Новследующей жизни я непоручусь низачто.
        —Вследующей жизни утебя наверняка будет брат, — сказаля.
        —Вотименно. — Глаза Солен заблестели. — Похожий натебя.
        Вконце длинного коридора я еще раз оглянулся.
        Солен стояла удвери исмотрела мне вслед. Онаулыбнулась, еебелокурые волосы поймали луч света, падавшего спотолка, изасияли.
        Ещечерез несколько мгновений я вышел наВандомскую площадь. Париж просыпался.
        29
        «Любовная зараза носится ввоздухе ипроникает вовсе щели», — сказал Сервантес. Онатолько иждет подходящего случая. Ия ждал подходящего случая, чтобы наконец заключить вобъятия женщину, которую люблю. Инеслишком был этим доволен. Яимею ввиду ожидание. Естьли вообще насвете люди, которым нравится чего-нибудь ждать? Мнечто-то непопадались такие.
        Дваследующих дня я прожил врадостно-тревожном волнении, которое живо напомнило мне детство, нетерпеливое ожидание Рождества, когда я то идело подкрадывался кдвери гостиной, надеясь хоть одним глазком увидеть приготовленные подарки. Ято идело смотрел начасы. Редко бывало, чтобы я так часто справлялся овремени, каквэти дни.
        Ноя неполучил никаких известий отСолен, если несчитать весьма таинственного звонка — я еле расслышал ее голос сквозь треск ишум втрубке, понял только, чтовсе обстоит далеко нетак просто, какона думала, однако она несдается иупрямо гонит мяч кворотам.
        Вэти дни она была занята насъемках — снимали сцены пикника вБулонском лесу, поэтому исвязь была плохая.
        Чтобы чем-нибудь себя занять, яперелистал телефонную книгу Парижа, раздел набукву «Ф». Результат, какиожидалось, былубийственный. Похоже, никуда неденешься — Солен придется поехать вЛе-Пульдю итам, наместе, разыскивать тетушку.
        Робер заявил, чтовся эта история — сенсация.
        —Леденящая душу драма! — воскликнулон. — Аона, Солен, сногсшибательная девчонка! Дорого я далбы, чтобы сней познакомиться. Ален, тынезабыл, чтоты мой должник? Услуга зауслугу.
        Мойдруг был уверен, чтосамый главный совет дал мне некто иной, какон, — ведь это унего родилась идея записать встолбик мужские имена, начинающиеся на«В».
        —Вотвидишь, клюбой задаче надо подходить системно, — сказалон, — тогда решение обязательно находится. Держи меня вкурсе событий. Ясгораю отлюбопытства, скорейбы что-нибудь узнать!
        Яисам сгорал. Когда небыл занят вкинотеатре, шелгулять вЛюксембургский сад, этоуспокаивало, илисидел вкафе, мечтательно глядя вокно, адома неподвижно лежал надиване, уставясь водну точку, пока обиженная невниманием Орфей, мяуча, невспрыгивала мне нагрудь. Ввоображении мне рисовалась предстоящая встреча сМелани. Гдеона произойдет, каквсе это будет, чтоскажет Мелани, чтоя скажу, — я придумывал самые возвышенные ипоэтичные диалоги, о, вте дни я могбы стать превосходным сценаристом, сочиняющим фильмы пролюбовь. Ноодного вопроса я себе незадавал: состоитсяли вообще наша встреча?
        Всреду наночном сеансе «Синема парадиз» шла «Серенада трех сердец» Эрнста Любича, гдевоснове сюжета столь популярный треугольник: одна женщина идвое мужчин. Когда я вывешивал вфойе старые афиши сМириам Хопкинс, Гэри Купером иФредериком Марчем, мнепришло вголову, чтовремейке этого фильма Солен Авриль моглабы великолепно играть героиню белокурой решительной Мириам Хопкинс, которая мечется между двумя влюбленными внее парнями — они, вдобавок ковсему, настоящие друзья — инеможет сделать выбор, такчто витоге предлагает обоим дружбу, нонеболее того. Вошедшая впоговорку последняя фраза этого фильма: «It’s agentleman’s agreement»[43 - «Этосоглашение джентльменов» (англ.).] — Солен наверняка понравиласьбы. Джентльменское соглашение между женщиной имужчиной, какправило, ниодна сторона несоблюдает.
        Яулыбнулся. Наш«любовный треугольник», или«серенада трех сердец», имел другую конфигурацию, однако я был уверен, что, каквстарой доброй комедии Любича, вконце все друг сдругом помирятся. Янадеялся нахеппи-энд.
        Вечером, подумаля, надо будет позвонить Солен, спросить, нетли новостей. Потом я вытащил изкармана мобильник ипроверил: вдруг пропустил какое-то сообщение. Нет, конечно, новых сообщений небыло.
        Вперипетии этой безумной истории, персонажами которой были две совсем непохожие друг надруга сестры инеподозревающий обих родстве хозяин маленького кинотеатра, я, разумеется, непосвящал мадам Клеман иФрансуа. Однако отних, чтоопять-таки разумеется, неукрылись нимоя любовная тоска, нислишком частые впоследние недели резкие перемены настроения. Эйфорическая радость, гордость иволнение влюбленного, затем полнейшая растерянность иглубокая депрессия, атеперь вот взвинченность исильнейшее нервное возбуждение.
        Франсуа, сосвойственной ему невозмутимостью, ограничился тем, чтослегка поднял брови, когда я впятый раз задень заглянул кнему вбудку, что-то мурлыча себе поднос, порылся вкоробках спленкой ивзавершение смахнул напол чашку скофе. Авот мадам Клеман выдержкой неотличалась.
        —Чтосвами творится, мсье Боннар? Просто сил нет навас смотреть! Неиначе увас шило взаду! — провозгласила она безвсяких китайских церемоний, когда я всотый раз принялся раскладывать укассы проспекты ипрограммки, поглядывая втоже время надисплей своего мобильника. — Нучто вы тут вертитесь уменя подногами. Пошлибы лучше куда-нибудь, пропустили стаканчик.
        —Мадам Клеман, вымного себе позволяете, — сказаля. — Всвоем кинотеатре я могу вертеться где вздумается.
        —Безусловно, мсье Боннар. Нотолько неуменя надороге, — безапелляционно заявила моя уборщица.
        Я,вздохнув, решил принять кисполнению ее приказ. Ближе кшести часам, когда вфойе потянулись первые зрители, пришедшие посмотреть «Маленькие секреты» Гийома Кане, явышел наулицу, закурил, сделал несколько шагов, неглядя посторонам, истолкнулся спарочкой — обнявшись заплечи, онинаправлялись в«Синема парадиз».
        —О,пардон, — пробормоталя, поднимая голову. Женщина спышной черной гривой икоротышка-предприниматель, безпортфеля иопределенно сбросивший пяток килограммов!
        Онипоздоровались:
        —Добрый вечер!
        —Добрый вечер. — Якивнул, оторопев, таккаквид уних обоих был вопиюще счастливый.
        Черногривая дама замедлила шаг идернула своего спутника зарукав:
        —Жан, адавай скажемему? — И,недожидаясь согласия Жана, обернулась комне. — Выведь мсье Боннар? Хозяин «Парадиза», верно? — спросила она навсякий случай.
        Якивнул.
        —Мыхотим поблагодаритьвас! — Наее лице засияла улыбка.
        —Да? Зачто?
        —Заваш кинотеатр. За«Синема парадиз». Понимаете, благодаря ему мы полюбили друг друга.
        Ну,что уних любовь, заметилбы ислепой.
        —Богмой! Вотэто да! Тоесть… я хотел сказать, эточудесно! — Яулыбнулся. — Этоже самое чудесное, чтотолько может случиться слюдьми вкинотеатре.
        Они, счастливые, дружно закивали.
        —Втот вечер мыже непопали вкино: недосталось билетов, всебыло распродано. Амы оба так радовались, когда шли нату картину. Ивдруг — билетов нет! — Бизнесмен похлопал глазами, поправил очки. — Онарасстроилась, ия расстроился. Непонятно было, куда податься втот вечер.
        —Итогда он мне предложил, пойдемте, говорит, выпьем кофе, нутут ивыяснилось, чтомы уже давно ходим в«Синема парадиз». Хотя дотого вечера я вовсе необращала внимания наЖана. — Женщина засмеялась, амне вспомнилось, какой она была несчастной, когда приходила вкино одна илисмаленькой дочкой. — Воттак мы ипознакомились. Жану было очень плохо вте дни, егобросила подружка, ая тоже переживала кризис, потому что узнала обизменах мужа. Мысидели вкафе ивсе говорили, говорили, ну, вобщем, теперь мы вместе. Ивсе благодаря билетам, тоесть, наоборот, благодаря тому, чтонам недосталось билетов. Совершенно невероятная случайность, ведь правда? — Оназасмеялась удивленно, какбудто все это неукладывалось унее вголове.
        Якивнул. Вжизни полным-полно невероятных случайностей. Ужкто-кто, ая это знал.
        Вкафе неподалеку откинотеатра меня ждал старый знакомый. Тоестьон, конечно, неждал меня. Он,какнередко бывало ираньше, пришел сюда незадолго доначала последнего сеанса — посидеть, выпить вина. Когда я вошел, онподнял голову отгазеты, которую читал. Профессор. Мыкивнули друг другу, потом я сел заодин измаленьких круглых столиков. Ятолком незнал, чтозаказать — опять кофе? Впоследние дни я пил его вбезумных количествах. Если идальше так пойдет, язва желудка мне обеспечена.
        —Слушаювас! — Гарсон старательно протер столик, смахнув хлебные крошки.
        Все-таки кофе, ничего другого непридумаешь. Вкризисных ситуациях кофе просто незаменим.
        —Кофе смолоком, пожалуйста, — сказаля.
        Вскоре передо мной стояла большая белая чашка сгорячим кофе. Явытащил изкармана мобильник. Восемь часов, понемногу начинало темнеть; если Аллан Вуд уже закончил съемки сцен пикника вБулонском лесу, Солен сможет сомной поговорить, подумал я снадеждой.
        Онаответила сразуже. Однако ничего действительно нового по-прежнему небыло. Солен еще раз наведалась вдом, гдеони жили раньше, поговорила слюдьми, нодаже те соседи, которые вспомнили семью Фонтен, незнали, куда много лет назад переехала Мелани после возвращения изБретани. Моюидею обзвонить всех парижан пофамилии Фонтен Солен отмела:
        —Этомы всегда успеем сделать. Внастоящий момент звонки отнялибы слишком много времени. Унас, ксчастью, есть другие варианты.
        —Один вариант, — буркнул я угрюмо.
        —Нуодин. Зато очень перспективный. Ален, яделаювсе, чтовмоих силах. Илиты думаешь, янехочу какможно скорей увидеться ссестрой? Нонам определенно придется подождать доконца недели, раньше мне отсюда невырваться.
        Язастонал:
        —Этоже целых три дня!
        —Вконце недели, — повторила Солен. — Вконце недели я поеду вБретань, вЛе-Пульдю. Неволнуйся. Если отыщу тетушку, томы иМелани найдем. Теперь это только вопрос времени.
        Яглубоко вздохнул изабарабанил пальцами посветлой мраморной столешнице. Ужасно хотелось закурить сигарету.
        —Солен, отожидания я итак уже, считай, спятил. Уменя такое чувство, какбудто мы совсем близко подошли кцели. Черт, толькобы опять непошло все вкривь да вкось всамый последний момент. Вдруг окажется подзанавес, чтотвоя тетя свалилась слестницы, занимаясь уборкой, исломала себе шею. Иличто Мелани отправилась вморской круиз налайнере ипознакомилась скаким-нибудь идиотом-миллионером. Меня тогда точно снимут сдистанции, инаэтом все закончится.
        Солен засмеялась:
        —Слишком много фильмов смотришь, Ален. Всебудет хорошо.
        —Ага, яэти слова уже сто раз слышал, — проворчаля. — Ненавижу оптимистические прогнозы. Вплане оптимизма тебе очень подошелбы Робер, высним два сапога пара!
        —Робер? Ктоэто?
        —Мойдруг, астрофизик. Любит женщин ивсегда пребывает впрекрасном настроении, чтобы вокруг нитворилось. — Тутя подумал, чтосказал сущую правду: ниразу вжизни я невидел Робера вплохом настроении. — Снего станется заявить: «Всебудет хорошо!» — если он прыгнет спарашютом, апарашют нераскроется.
        —По-моему, эточудесно — сказала Солен. — Надеюсь, тыменя познакомишь.
        —Всему свое время, сейчас мы должны найти Мелани.
        Яположил мобильник рядом скофейной чашкой и, встретившись взглядом спрофессором, кивнул ему взнак извинения: когда звонишь помобильному, надоедаешь окружающим своими личными делами, говоришь почему-то вовесь голос, какбудто сидишь дома вкресле.
        —Выкого-то ищете? — Прозрачно-голубые глаза профессора смотрели ссочувствием. — Извините старика, спрашиваю безвсяких церемоний, ноя невольно услышал ваш разговор. — Ондружески улыбнулся. Ая подумал — это дежавю.
        Ситуация повторялась — я уже сидел вэтом маленьком кафе итутже пил кофе профессор. Онпожелал мне всего наилучшего. Абыло это два месяца назад, втот самый вечер, когда я впервые заговорил сМелани.
        Япожал плечами икивнул. Вуютном маленьком кафе профессор какбудто стал моим старым добрым знакомым.
        —Да, — ответил я навопрос. — Ноэто длинная история. — Явздохнул.
        Профессор отложил всторону газету ипосмотрел наменя еще более внимательно:
        —Видители, одна изнемногих положительных сторон старости заключается втом, чтопоявляется много свободного времени. Ябы послушал вашу историю, если вы ничего неимеете против.
        Мудрый взгляд этого старого человека, которогоя, всущности, незнал, располагал коткровенности. Ия начал рассказывать. Профессор слегка наклонился вмою сторону идаже приставил ладонь куху — он ловил каждое слово.
        —Давыже знаетеее, — сообразил я вдруг, — это та молодая женщина вкрасном плаще, скоторой уменя было свидание около двух месяцев тому назад. Вывидели ее вфойе, этобыло всреду, может быть, помните? — Явздохнул. — Господи боже мой, яуже сосчета сбился, сколько раз я ходил втот дом наулице Бургонь. Ябыл уверен, чтоона там живет. Яже проводил ее додому иводвор заходил, тамеще большой такой старый каштан… Новдоме наулице Бургонь ее неоказалось, иникто изжильцов ее никогда невидел. Вте дни я начал сомневаться всвоем здравом уме. — Яглотнул кофе итут заметил, чтопрофессор смотрит наменя удивленно, высоко подняв брови.
        —Ноона была наулице Бургонь, — сказал он срасстановкой. — Ясвоими глазами ее видел. — Ион утвердительно кивнул, ая никак немог взять втолк, очем этоон? — Язнаю дом состарым каштаном, — продолжал профессор, — какраз напротив него находится канцелярский магазинчик. Верно?
        —Да! — закричаля. Должно быть, яиспытал мощный выброс адреналина. — Да! Значит, все-такиона… Нооткуда… — Ясмущенно замолчал.
        —Видители, яхожу вэтот дом наулице Бургонь каждую неделю, тамживет мой старый друг, скоторым мы знакомы еще поуниверситету. Кнесчастью, онпочти потерял зрение. Егозовут Жакоб Монтабон. Иесли неошибаюсь, вконце марта, да, думаю, незадолго довашей среды, тоесть среды, когда увас состоялось свидание, явстретил втом доме, налестнице, молодую женщину. Более того, мыобменялись несколькими словами. Онасказала, чтовременно живет вквартире своей подруги, чтобы присматривать закошкой. Девушка, бесспорно, совершенно очаровательная.
        Вотоно! Наконец! Вседетали головоломки сложились, составив единое целое. Черный зеленоглазый котище, который спрыгнул скаштана наземлю прямо перед моим носом! Ячуть неиздал торжествующий вопль. Ивспомнил, чтонатретьем этаже, задверью квартиры, вкоторую я звонил инедозвонился, слышалось встревоженное мяуканье. Явспомнил икошку, которая любит лакать воду извазы сцветами. Этоже кошка ее подруги, подруги Мелани! Тойсамой подруги, которая работает вбаре какого-то гранд-отеля. Явспомнил разъяренного Таши Накамуру — японец ведь сказал, чтоего соседки повечерам никогда небывает дома, исозлостью добавил, чтоона приходит поздно ночью исовершенно беспардонно хлопает дверью.
        Ночная бабочка!
        Ночная бабочка, подруга Мелани, которая никогда немогла пойти сней всреду вкино, намою специальную программу, потому что занята наработе. Азвалиее… какже ее звали-то?.. Ябудто наяву увидел перед собой лицо японца.
        —Леблан! — заораля. — Ееподругу зовут мадемуазель Леблан!
        Профессор насекунду задумался.
        —Да,помнится, онаназвала какраз это имя — Леблан. Линда Леблан.
        Вскочив, япорывисто обнял профессора. Ибросился кдвери.
        —Стойте, мсье Боннар! Вызабыли ваш телефон! — закричал он мне вслед, ноя неуслышал — я был уже наулице.
        30
        ^ —^Ждите здесь, ясейчас вернусь! — крикнул я водителю такси, когда мы подъехали кдому наулице Бургонь.
        Явыскочил измашины икаксумасшедший стал совсей силы нажимать назвонок против таблички сфамилией Леблан. Никто неответил. Вобщем-то, япредполагал, чтоврядли застану хозяйку, нонадо было убедиться, чтобы потом действовать наверняка.
        Рывком распахнув дверцу машины, ябуквально повалился назаднее сиденье:
        —Едем дальше! Вотель «Риц». Ипоскорей! Быстро, быстро!
        Водитель, темнокожий сенегалец, накоторого слово «быстро», по-видимому, непроизвело нималейшего впечатления, покосился наменя выпуклым черным глазом изасмеялся, показав все зубы.
        —Почему люди вПариж всё хотят быстро? Сильно хотят! — хрипло вымолвил он инеторопливо включил вторую скорость. — Вашвстреча вы непропустите, ався жизнь пропустите. — Онвыразительно повращал глазами. — Намоя родина есть один поговорка: тихо едешь — самое важное видишь. — Довольно покачивая головой, онеле тащился — все еще поулице Бургонь.
        Да,это впорядке вещей. ВПариже, если ты сел втакси, товодитель либо политический радикал ичитает тебе обстоятельные лекции осовременном положении «великой нации», авподтверждение своих мудрых мыслей жестикулирует ихлопает ладонью порулю, либо доморощенный философ. Нашсенегальский парень относился ковторой категории. Охотно допускаю, чтоунего народине исчисляют время пофазам Луны, однако меня сегодня неустраивала африканская система времяисчисления.
        —Нельзяли все-таки побыстрей? Накарту поставлено самое важное. — Ямногозначительно похлопал себя полевому нагрудному карману.
        Сенегалец полуобернулся ивдруг осклабился:
        —О’кей! Тыговорить, яехать, цык-цык!
        Ужнезнаю, чтоэто зацык-цык — боевой клич сенегальцев или, например, искаженное насенегальский манер «вжик-вжик», нозанесколько минут мы наголовокружительной скорости промчались поузким улицам содносторонним движением, мимо правительственных зданий ивылетели кмосту Согласия, адальше путь лежал направый берег Сены.
        Яоткинулся наспинку сиденья исмотрел вокно — мимо пронесся обелиск; сенегалец, непрерывно сигналя, проскочил накрасный.
        Какой-то прохожий вужасе шарахнулся всторону — я успел увидеть разъяренную физиономию, онамелькнула вокне иисчезла.
        —Старый человек! Думает, улица его собственность, — невозмутимо пояснил мой фаэтон. — Мыпочти успеть назеленая. — Несбавляя скорости, онобернулся комне — машина вошла врискованный вираж. — Унас вдоме пословица, унас говорят: старый человек, сиди хижина, ато лев тебя кушать.
        —Унас говорят: водитель, всегда смотри туда, куда едешь, — находчиво парироваля, хоть ичувствовал себя довольно неуютно.
        —А-а! Ха-ха! Добрый душа. Тыговорить очень весело. — Ион расхохотался вовсе горло, какбудто услышал невесть какую остроумную шутку. Новсе-таки стал смотреть надорогу.
        Мыуже выехали намногополосную улицу Ройяль, гдемашины тянулись непрерывным потоком. Наконец выбравшись изнего, свернули наменее оживленную Сент-Оноре. Яоблегченно вздохнул иоткинулся наспинку сиденья.
        Линда Леблан, чутьли неединственный человек вмире, который мог абсолютно точно сказать, гдесейчас находится Мелани, работала вбаре какого-то старого парижского гранд-отеля. Вотличие отлюдей пофамилии Фонтен, старых гранд-отелей вПариже совсем немного.
        Конечно, неисключено, чтонадо искать в«Мерис», «Фуке» или«Плаза Атене», новтогдашней ситуации я стемже успехом мог попытать счастья ив«Рице», гдебар «Хемингуэй», покрайней мере, мнехорошо знаком.
        Ещенесколько минут — имой таксист затормозил наВандомской площади.
        Взглянув начасы, сенегалец удовлетворенно хмыкнул:
        —Хороший быстро, да?
        Онполучил самые щедрые чаевые, какие я давал вжизни.
        Вбаре «Хемингуэй» вэтот час было еще довольно тихо. Янаминуту задержался увхода, обшаривая взглядом помещение. Бармен застойкой самозабвенно встряхивал шейкер, потом вылил содержимое — розового цвета — ввысокий бокал, украсил насаженным напалочку ломтиком какого-то фрукта.
        Возле стойки стояли две официантки. Одна изних подошла упругой походкой, кактолько я уселся застоликом подфотографией Хемингуэя, гдеон всвоем доме наКубе сидит запишущей машинкой.
        Ясразу ее узнал. Молодая женщина сгладкими темными волосами, убранными ввысокую прическу. Этоее Аллан Вуд сравнил сбалериной.
        Онаулыбнулась заученно-приветливой улыбкой:
        —Добрый вечер, мсье. Чтовам принести?
        Яподался вперед, чтобы разглядеть надпись набедже.
        «Мелинда Леблан». Линда. Бинго!
        «Спасибо, Мелинда», — явственно послышался мне голос Аллана Вуда, ивголове зашумело.
        —Мсье? — Мелинда смотрела наменя вопросительно. — Такчто вы хотелибы?
        Яподпер подбородок руками инекоторое время молча смотрел нанее снизу.
        —Какнасчет адресочка? — спросил я наконец.
        31
        Когда я назвал оторопевшей Мелинде Леблан свое имя, улыбка сее лица исчезла.
        —А-а, так, значит, этовы! — Прямо скажем, радости вее голосе неслышалось, ия смутился:
        —Да. Ясамый иесть. Авы подруга Мелани Фонтен, неправдали?
        Онаедва заметно кивнула.
        —Слава богу. — Яоблегченно вздохнул. — Послушайте, выдолжны дать мне адрес Мелани. Яуже несколько недель ее ищу.
        Линда смерила меня холодным взором:
        —Явам ничего недолжна. Видители, янедумаю, чтоМелани вообще захочет вас видеть. После всего, чтоона пережила из-завас.
        —Захочет! — яростно выдохнуля. — Яхочу сказать… нет… Боже милостивый, японял, чтовы имеете ввиду… Новсе это было ужасным недоразумением. Яже ничего несделал. Пожалуйста, помогитемне!
        —Так-так… Авот поверсии Мелани, всебыло совсем по-другому, — сурово возразила Линда.
        —Авы мою версию выслушайте, — потребоваля. — Прошувас. Уделите мне десять минут, явсе объясню. Ядолжен поговорить сМелани, просто поговорить. Я… огосподи, неужели вам непонятно? Ялюблю вашу подругу.
        Любовь — безотказный аргумент. Сминуту Линда сверлила меня взглядом и, по-видимому, раздумывала, проявить милосердие илиостаться неумолимой.
        Новот она вернулась кстойке, очем-то коротко переговорила сбарменом исделала мне знак идти заней.
        Охкакнепросто оказалось заставить эту брюнетку саккуратной строгой прической поверить вмою порядочность ичестные намерения, мнепришлось пустить вход все свое умение убеждать, прежде чем я наконец вытянул изнее бесценный адрес. Ядобился иобещания, чтоона ниединым словом необмолвится Мелани.
        Нашразговор сЛиндой продолжался счетверть часа, мыспорили тихо ияростно, сидя вхолле, внескольких шагах отдвери бара «Хемингуэй». Довольно скоро выяснилось, чтообАллане Вуде Линда отнюдь невысокого мнения. Мелани, впрочем, несказала подруге, чтоСолен Авриль ее родная сестра, однако призналась, чтобезпамяти влюбилась вхозяина «Синема парадиз», аон, какформенный негодяй, через каких-то пару дней после их первого свидания связался сдругой женщиной — обэтом она подруге рассказала.
        —Несколько недель уМелани небыло ничего другого науме: всеонем да онем — охозяине кинотеатра, необычайно милом молодом человеке, скоторым она нерешалась заговорить первой. Я-то какрада была, когда наконец он сам догадался сней познакомиться, этот недотепа… ой, извините!
        —Пустяки. Рассказывайте дальше!
        Надругой день после нашего сМелани первого свидания Линда приехала ивернулась всвою квартиру, вдоме наулице Бургонь, гдеее ждала подруга, атакже веселый идовольный жизнью кот, завтрак ипотрясающая новость.
        О,я так хорошо помнил нерешительный взгляд Мелани, когда мы стояли уворот, ееколебания — уменя ведь даже намгновение появилась надежда, чтоона спросит, нехочули я зайти. Ноквартира была чужая, подруга надругое утро должна была вернуться изпоездки. Такчто Мелани стайным сожалением простилась сомной водворе. Потом она исчезла, ислед ее затерялся.
        —Через неделю она приехала изЛе-Пульдю, итогда она была уже сама несвоя отгоря, — продолжала Линда. — Всебыло кончено. Хозяин кино нашел себе другую. Вовсяком случае, Мелани так сказала. Нукому могло прийти вголову, чтовсе несчастье произошло из-за какой-то дурацкой фотографии истатьи вгазете? Аеще из-за тяжелой психологической травмы, которую Мелани пережила вюности. Онапредставила всю историю так, будто ей действительно изменили, иникаких сомнений нет. Какбы то нибыло, онаплакала навзрыд, когда пришла комне. Исказала, чтоникогда вжизни больше непереступит порога проклятой киношки.
        Линда сокрушенно покачала головой:
        —Япробовала ее переубедить, уверяла, чтоей все-таки надо пойти поговорить свами, выяснить все доконца. Ноответ был один: она, дескать, отлично знает, кчему приводят подобные объяснения. Онаговорила, чтовсе это уже пережила однажды. Онарасстроилась вконец. Ия решила, чтолучше всего неприставать кней ссоветами. Какбы я могла предположить, чтоСолен Авриль ее сестра? Янезнала даже, чтоунее вообще есть сестра! Мелани очень нелюбит говорить освоем прошлом.
        Линда посмотрела наменя ипожала плечами.
        Она, конечно, хорошо помнила, какСолен Авриль иАллан Вуд приходили вбар «Хемингуэй». Онасказала, чтотеперь именя вспомнила.
        Нолишь через некоторое время после того она прочитала вгазете, чтосвой новый фильм Аллан Вуд снимает впомещениях «Синема парадиз». И,каквсемы, Линда неуловила связи между событиями — она ведь тоже поверила, чтоковарный соблазнитель Ален Боннар, хозяин киношки, часто упоминавшейся впрессе, завел шашни скакой-то другой женщиной.
        —Мойбог, дочегоже запутанная история, — сказала Линда, написав наконец адрес. Восьмой округ. Недалеко отмоста Александра Третьего. — Мелани нравится этот мост, онадаже наработу иногда ходит пешком, чтобы ненадолго остановиться там, намосту, постоять уперил. Авы обэтом знаете?
        Якивнул:
        —Да. Внаш первый вечер она говориламне, чтолюбит мост Александра.
        Линда улыбнулась:
        —Понимаете… зачем я обэтом упомянула? Чтобы вы поняли: Мелани совершенно особенная девушка. Очень своенравная. Иочень ранимая. Выдолжны дать мне слово, чтосделаете ее счастливой.
        —Этомое самое сильное желание, — сказаля. — Толькобы наконец увидетьее.
        —Аведь вовремя ваших детективных рейдов наулицу Бургонь вы запросто могли ее встретить. Онаже работает вантикварном наулице Гренель. Маленький магазинчик, онназывается «Впоисках утраченного времени». Наверняка вы хотябы раз прошли мимо.
        Улыбаясь, яспрятал записку садресом.
        Говорят, Париж — надежный сообщник влюбленных, когда речь идет овоплощении романтической мечты. Моим первым побуждением было сиюже минуту поехать кМелани — позвонить вдверь иошеломить ее своим приходом. Яуже стоял наВандомской площади иподзывал такси, каквдруг почувствовал неуверенность.
        Хорошоли я придумал — нагрянуть кМелани впоздний ночной час? Какзнать, может быть, онавообще неоткроет дверь? Может быть, онанеповеритмне, если вот так, среди ночи, явозьму изаявлюсь, дазакричу вдомофон, чтоуменя, понимаетели, нетинебыло амуров сее сестрой? Онаже своими глазами видела меня иСолен натеррасе вЦентре Помпиду…
        Впившись зубами всогнутый палец, ямучительно соображал.
        Главное сейчас — недать разыграться нервам, Ален, внушал я себе. Никаких спонтанных акций. Адрес Мелани утебя есть, этосамое важное. Новсе дальнейшие шаги необходимо тщательно продумать.
        Может, лучше прийти завтра сбольшим букетом цветов? Икакследует подготовиться кразговору? Иприйти вантикварную лавку, гдеона работает, анедомой? Вэтот момент я вспомнил имя, вернее, фамилию хозяина антикварного магазина, хотя она уже неиграла роли. Мсье Папен. НеЛапен, аПапен — втот раз я ошибся, перепутал одну-единственную букву.
        Яистерически засмеялся.
        Таксист, опустив стекло, поглядывал наменя вопросительно:
        —Такчто, мсье? Поедем куда-нибудь?
        —Нет, япередумал! — крикнуля. Нетакси мне было нужно, адобрый совет моей союзницы.
        Ивот тогда-то, собравшись позвонить Солен, яобнаружил, чтомобильника вкармане куртки нет. Ясразу понял, чтооставил его вмаленьком кафе неподалеку от«Синема парадиз». Досадно, чтоиговорить, нонесмертельно. Яподнял голову ипоглядел наокна «Рица». Ладно, как-нибудь беззвонка. Повезло, однако, — я находился внужном месте.
        —Ален! Опять ты здесь! — ошеломленно воскликнула Солен, открыв дверь своих королевских апартаментов. — Какбы эти ночные визиты несделались дурной привычкой!
        Онасулыбкой посторонилась, ия вошел.
        —Тынеповеришь, — выпалиля. — Язнаю, гдеживет Мелани.
        32
        Следующий день был самым длинным днем всей моей жизни. Однако ввоспоминаниях эта сладостная мука ожидания, этобеспокойство, вкотором все еще оставалась тень сомнения, уженачинают бледнеть.
        Таковы люди. Если что-то вих жизни заканчивается хорошо, неприятности забываются. Ия вэтом смысле неисключение.
        Итак, еслибы сегодня меня спросили отом столь памятном дне, третьем четверге мая, когда только после полудня солнце разорвало завесу облаков изатопило Париж почти нереальным светом, янаверняка ответилбы, чтоэто был счастливейший день моей жизни. Закоторым последовала, нескрою, счастливейшая вмоей жизни ночь.
        Солен оказалась права, ия был рад, чтопослушался ее совета, несмотря нато что далось мне это — поначалу — нелегко. Адрес Мелани раздобыля. Однако нея надругой день, незадолго доперерыва наобед, пошел вмаленький антикварный магазин наулице Гренель.
        Солен настойчиво уговаривала меня дать ей возможность пойти первой идобилась своего.
        «Начинать что-то новое можно толькотогда, когда все старые помехи устранены ипуть расчищен», — сказалаона. Расположившись вее апартаментах, мыдержали совет, точно заговорщики.
        Итак, Солен предоставлялась возможность первой попытаться поговорить сМелани. Онавсе объяснит сестре, ауж потом ия могу появиться.
        Мыдоговорились, чтоСолен позвонитмне, кактолько закончится их сМелани объяснение. Хорошо хоть впоследнюю минуту я сообразил, чтоостался безмобильника, идал Солен свой домашний телефон.
        Рано утром я буквально напару минут выскочил издому — купить цветы. Ссильно бившимся сердцем я выбрал два десятка нежно-розовых, тонко благоухающих чайных роз и, радуясь, принес их домой. Поставив розы вводу, ясел надиване, положил рядом ссобой телефон истал ждать звонка Солен.
        Я,конечно, понимал, чтопридется потерпеть, пока сестры ненаговорятся. Двое мужчин вэтом случае обошлисьбы двумя-тремя скупыми фразами икрепким рукопожатием, разом совсем покончив. Ноженщины-то цепляются ккаждой мелочи, имнадо обсудить все допоследней детали. Япопробовал заняться чтением газет, новскоре заметил, чтоквеликим мировым событиям более чем равнодушен.
        Настал полдень, прошло еще несколько часов, приближался вечер — телефон молчал, япил кофе чашка зачашкой, сердце трепыхалось. Орфей нюхала розы.
        Вполовине пятогоя, запаниковав, позвонил пономеру службы точного времени, чтобы проверить, исправенли мой телефон. Исправен. Впять часов наменя навалилась невообразимая тоска. Уменя возникла совершенно определенная уверенность, чтовстреча сестер обернулась чудовищной драмой итеперь, значит, конец всем моим надеждам.
        Вполовине шестого я вскочил изабегал вгостиной изугла вугол. Никто насвете неможет столько времени выяснять отношения, даже женщины!
        —Черт, черт, черт! — вскричаля. Орфей юркнула подкресло иоттуда, изукрытия, сопаской поглядывала наменя. Япроклинал идиотскую идею Солен, япроклинал себя — зачем сам непоехал наулицу Гренель! Наконец вприступе бессильного отчаяния я выхватил цветы извазы исунул вмусорное ведро. — Начтоони, теперь ничего уже небудет…
        Итут телефон зазвонил.
        —Ален? — проговорила Солен сквозь слезы.
        —Да, — ответил я сдавленным голосом. — Почему ты незвонила? Чтостряслось? — Я,волнуясь, теребил волосы. — Увиделась ты сней илинет?
        Солен кивнула, вернее, ядогадался, чтокивнула. Тутона всхлипнула иразревелась вовесь голос.
        —Ах,Ален… — Ирев.
        «Ах,Ален» — ивсе!
        Мойбог, какже я злюсь иногда наженщин! Сколько часов я тут промучился, весь день провел внемыслимом напряжении, чуть недовел себя доинфаркта, аженщина лепечет: «Ах,Ален…»
        Чтослучилось? Онинепомирились? Победила старая вражда? ИлиСолен пришла слишком поздно? ИМелани бросилась смоста вСену? Илиприставила квиску антикварный пистолет инажала курок?!
        Явзял себя вруки испокойно, срасстановкой, потребовал:
        —Солен, скажимне, чтослучилось.
        —Ах,Ален… — Онаопять зашлась плачем. — Этобыло так ужасно. Яконченый человек. Мелани уже ушла домой, ия тоже еду вотель. — Онапрерывисто вздохнула. — Всеиз-за нервов, понимаешь? Мытак кричали, иона ия. Иплакали. Нопотом мы все-таки помирились. Теперь все хорошо. — (Тутя услышал непонятный звук, похожий разом инаплач, инасмех.) — Япросто все плачу, плачу, имне никак неостановиться, Ален… — Онапричитала ивсхлипывала, ая визнеможении опустился напол рядом смусорным ведром.
        Посей день незнаю, чтотам застолько невообразимо долгих часов разыгралось между ними икакие говорились слова, после чего сестры наконец, впервые после десятилетнего разрыва, повисли друг удруга нашее, заливаясь слезами. Дляменя имело значение лишь одно: Мелани хочет меня видеть.
        Вдевять вечера она будет ждать меня натеррасе вкафе «Эспланада».
        33
        Вжизни каждого человека есть волшебные места. Места, гдезагадываешь желание. Места, гдеснова обретаешь утраченное понимание самого себя. Места, лучше которых нет насвете.
        Может быть, этопредрассудок, даже наверняка так оно иесть.
        Однако мост Александра Третьего стал дляменя именно таким волшебным местом.
        ВПариже много мостов, некоторые очень знамениты. Аэтот вот старый мост спрекрасными фонарями, счетырьмя высокими колоннами — сних, кажется, вот-вот взлетят прямо внебо позолоченные кони, — скаменной балюстрадой, чугунными дельфинами, амурами инимфами — нет, этот мост определенно непохож нинаодин другой, какие я знаю.
        Если ты живешь иработаешь вСен-Жермен, тебе редко доводится бывать намосту Александра. Янераз, конечно, проезжал здесь, номне никогда неприходило вголову выйти измашины, недоводилось иидти помосту пешком. Дотого дня, когда я снова встретился сМелани.
        После разговора сСолен я осторожно извлек розы измусорного ведра иопять поставил вводу. Кафе «Эспланада» я знал. Оносовсем недалеко отмоста Александра, науглу улиц Гренель иФабер, впогожий день там хорошо допозднего вечера сидеть натеррасе илюбоваться красивым видом.
        Восемнадцать ноль-ноль. Довстречи сМелани целых три часа. Невозможно долго. Ябыл невсостоянии очем-то спокойно подумать, только суетился, бродил поквартире, искаждой минутой моя растерянность возрастала. Язашел вванную ипосмотрелся взеркало. Синие разводы подлевым глазом уже почти незаметны. Явернулся вгостиную, селнадиван инаминуту закрыл глаза. Авследующую минуту опять вскочил ипереоделся вчистую рубашку, второй раз задень. Второй раз побрился, протер лицо лосьоном, причесался, нашел вшкафу коричневые замшевые туфли, ядаже пиджак надел заранее.
        Ясобирался тщательно, волнуясь, какникогда вжизни, ипредставлял себе, чтоМелани усебя, надругом берегу Сены, сейчас тоже собирается нанаше свидание.
        Орфей, усевшаяся накомоде вприхожей, внимательно следила закаждым моим движением, какбудто чувствовала, чтопроисходит что-то необычное. Подее невозмутимым взором я занервничал еще сильнее.
        Итут мне пришла замечательная идея, японял, чтоделать, если ненаходишь себе места отнетерпения. Зачем сидеть дома? Сколько можно? Вечер чудесный, теплый, япросто пойду навстречу Мелани.
        Уменя небыло нималейшего сомнения, чтоподороге вкафе «Эспланада» она пройдет посвоему любимому мосту. Какбудет прекрасно, если я дождусь ее там, намосту.
        Явытащил розы изводы. Двацветка немного помялись, новсе остальные благополучно перенесли низвержение вмусорное ведро.
        —Пожелай мне удачи, Орфей, — сказаля, открывая входную дверь.
        Кошка восседала накомоде, невозмутимая, точно сфинкс, устремив наменя внимательный взгляд зеленых глаз.
        Язакрыл засобой дверь иотправился впуть.
        34
        Кмосту Александра Третьего я пришел безчетверти восемь. Первое, чтоя там увидел, — новобрачная впышном белом платье, прижавшаяся ксвоему свежеиспеченному мужу. Онистояли налевой стороне моста, уперил, и, улыбаясь, позировали фотографу, отбежавшему ккраю широкого тротуара инаводившему наних объектив.
        Невесты сродни трубочистам: говорят, увидеть невесту — счастливая примета, поэтому, когда встречаешьих, всегда радуешься. Ноэто еще невсе!
        Дойдя досередины моста, яостановился возле одного изтройных фонарей, опершись окаменную балюстраду, итут меня поразило волшебство, равного которомумне, наверное, ещенедоводилось пережить.
        Воздух был нежный изолотистый, открывшийся смоста вид, простор икрасота заставили радостно вздрогнуть каждую мою жилку.
        Налевом берегу Сены поавеню Нью-Йорк непрерывной лентой бежали машины, направом, гдевысились остекленные крыши Гран-Пале иПти-Пале, уличного движения небыло. Тамзеленели липы — уже скоро, непройдет имесяца, воздух Парижа наполнится их благоуханием. Каменные ступени спускались ктихой набережной, гдепрогуливались несколько человек, наводе покачивались яхты икатера.
        Почти бесшумно скользил поводе речной трамвайчик «бато-муш», чуть дальше перекинулись сберега наберег арки моста Инвалидов, авдали вонзалась внебо совсем маленькая наэтом расстоянии Эйфелева башня.
        После всех бурь иволнений последних недель наменя снизошел чудесный, волшебный, совершенный покой.
        Яглубоко вздохнул. Никаких мыслей уменя неосталось — их вытеснила одна: «Теперь все будет хорошо».
        Небо уже окрашивалось вечерними тонами, иПариж наглазах превращался вмагический лавандово-сиреневый город, который словно парил, поднявшись надземлей.
        Втот момент, когда загорелись фонари инадмостом словно повисли маленькие белые луны, яувиделее.
        Онапоявилась начас раньше назначенного времени инеспеша шла помосту. Влетнем платье инаброшенной наплечи вязаной кофточке, вкрасных балеринках, прикаждом шаге колыхалась оборка ее платья. Онашла потой стороне моста, гдестояля. Нобыла настолько погружена взадумчивость, чтозаметила меня, только когда приблизилась почти вплотную.
        —Ален! — Отнеожиданности она улыбнулась самой волшебной, самой чудесной своей улыбкой ипоправила волосы милым, знакомым жестом. — Чтоты здесь делаешь?
        —Ждутебя, — ответил я сдавленным голосом.
        Забыты были все те прекрасные слова, которые я собирался сказать, забыты были ирозы, лежавшие замоей спиной наперилах. Ясмотрел вее опухшие отслез глаза, наее нежно порозовевшие щеки, смотрел навздрагивающие губы, исердце уменя едва неразрывалось отрадости, ирастроганности, иоблегчения, исчастья.
        —Яже только тебя жду!
        Миг — имы обнялись, плача исмеясь. Безвсяких красивых слов наши губы нашли друг друга. Мыцеловались — секунды превращались вгоды, агоды вчастицу вечности. Мыцеловались подстарым фонарем, подбелым шаром, висевшим ввышине, словно луна, одна избесчисленных лун. Мыцеловались наодном изкрасивейших парижских мостов, ивэтот момент он принадлежал только нам двоим, мылетели ввысь, кнебу, уносились все выше ивыше, иПариж стал одной избесчисленных звезд.
        Мыеще долго стояли намосту инемогли прийти всебя, такмы были счастливы, двое странников вовремени, которые наконец-то добрались досвоего зачарованного места. Мыстояли исмотрели наСену иотражавшиеся вней огни. Мыопирались набалюстраду, инаши руки сплелись, каквтот первый вечер.
        Ятихо спросил:
        —Почему ты тогда просто непришла в«Синема парадиз»? Тебе надо было только поверитьмне.
        —Ябоялась, — сказалаона. Темные глаза ее сияли. — Мнетак страшно было тебя потерять… я ирешила: ужлучше потеряю тебя посвоей воле.
        Яснова привлек ее ксебе.
        —Ах,Мелани… — тихо сказаля, зарывшись лицом вее волосы, пахнущие ванилью ифлердоранжем.
        Яобнимал ее крепко, хотя сам струдом держался, таксильна была нахлынувшая наменя волна нежности.
        —Никогда больше — обещаю! — ты непотеряешь меня, — сказаля. — Тыникогда несможешь отменя отделаться, такизнай.
        Онакивнула, засмеялась, смахнула слезы. Апотом сказала именно те слова, которые имне пришли вголову, ночуть раньше, когда я остановился здесь, намосту:
        —Теперь все будет хорошо.
        Совсем близко раздался вдруг странный шаркающий звук. Мыобернулись иувидели… когоже? Старикана вдомашних шлепанцах! Онтащился помосту, пригнувшись, иразмахивал сжатым кулаком.
        —Все — дерьмо паршивое, — просипел он злобно. — Дерьмо паршивое!
        Мывзглянули друг надруга изасмеялись.
        Чуть позже мы подруку перешли помосту Александра Третьего натот берег Сены, гденаходится кафе «Эспланада»; было полдевятого.
        Там, гдемы целовались, накаменной ограде остался забытый букет роз — какбы вподтверждение того, чтодаже умудренный жизнью старикан иногда ошибается.
        —Аведь насамом деле мы должны были встретиться только через полчаса, вдевять, — сообразиля. — Почемуже ты так рано пришла намост?
        —Мнепросто захотелось сюда прийти. — Мелани смущенно пожала плечами. — Понимаю, этоможет показаться немного странным, нобезчетверти восемь я вдруг почувствовала, чтодолжна пойти намост Александра. Непременно должна. Ия подумала, чтомогу там, намосту, подождать дотого часа, когда мы должны встретиться вкафе. Атут иты, тоже намосту! — Онапосмотрела наменя сулыбкой, качая головой. — Выходит, намобоим пришла одна идея! Да?
        —Да, — сказал я иулыбнулся. — Никаких сомнений.
        Темвременем мы уже дошли доконца моста, мневспомнилось, очем недавно говорил Робер.
        Робер, конечно, прав: жизнь некино, вкотором он иона встречаются, потом теряют друг друга, апотом, спустя несколько недель, совершенно случайно встречаются снова уфонтана Треви — просто потому, чтоуобоих водин итотже час появилось желание пойти туда, бросить монетку вфонтан изагадать желание.
        Жизнь некино. Однако непостижимым образом иногда бывает вжизни «все каквкино».
        Эпилог
        Прошел год, ив«Синема парадиз» состоялась премьера фильма «Нежные воспоминания оПариже». Извсех картин, снятых Алланом Вудом, этот фильм имел самый большой успех.
        Занесколько месяцев допремьеры произошло множество событий. Во-первых, комне вернулся мой мобильник. Профессор принес его надругой вечер в«Синема парадиз», номеня там незастал, ксчастью: ябыл уМелани, позабыв обовсем насвете.
        После съемок Аллан Вуд сосвоей дочерью Мелой улетел вНью-Йорк, онрешил показать ей свои любимые места исвозить нарыбалку вХэмптонс. Рыбалка — его новая страсть.
        Солен купила громадную квартирищу врайоне Эйфелевой башни, чтобы иметь вПариже «маленькое гнездышко», какона пояснила, подмигнув. Мелани иСолен встречались каждый раз, когда Солен прилетала вПариж, аэто случалось часто. Иногда сестры вдвоем приходили в«Синема парадиз» посмотреть какой-нибудь старый фильм. Нотеперь Мелани уже никогда небрала билеты всемнадцатый ряд.
        Мадам Клеман завела себе крохотную собачку. УФрансуа снедавних пор появилась подруга. Оначасто сидит рядом сним вбудке киномеханика итерпеливо дожидается окончания сеансов.
        Вмоем кабинете, набольшой доске длязаписок, приколото приглашение насвадьбу. Теперь они станут супругами Пети, тедвое, внедавнем прошлом одинокие инесчастные, которые нашли друг друга, потому что им недосталось билетов вкино.
        Мелисса сблеском сдала экзамены иуехала вКембридж, ейпредстоял post graduate year[44 - Годобучения после получения степени (англ.).].
        Робер остался один, чембыл порядком огорошен, однако утешился он очень быстро: через месяц после отъезда Мелиссы мой друг познакомил меня сяркой красавицей-брюнеткой поимени Лоранс.
        Нопрекрасней всего было то, чтомою квартиру вот уже четыре недели какоккупировала женщина. Мелани переехала комне, ивовсех углах досих пор громоздятся нераспакованные коробки иящики. Амне они немешают. Утром, просыпаясь, первое, чтоя вижу, — ее милое лицо, ия чувствую себя совершенно счастливым.
        Итак, всезагадки были разгаданы, навсе вопросы нашлись ответы. Кроме одного, который посей день меня занимает: ктобыл тот старик вдомашних шлепанцах? МысМелани часто приходили наулицу Бургонь, вдом состарым каштаном водворе, — Линда, подруга Мелани, приглашала нас вгости. Кулинарные таланты Линды были скромными, зато коктейли она смешивала умопомрачительные. Ностарика вшлепанцах я так никогда больше инеувидел. Чтож, некоторые явления навсегда остаются тайной.
        Вечером вдень премьеры в«Синема парадиз» собралась толпа. Яувидел немало знакомых лиц. Разумеется, прилетела Солен Авриль, ведь, помимо того что мой кинотеатр был, таксказать, еедомашним кино, ейвыпало быть единственной инеповторимой звездой предстоящего шоу. Дело втом, чтоХовард Галлоуэй свалился сострой вирусной инфекцией, лежал вотеле идулся навсе человечество. Приехал Аллан Вуд, исним еще несколько человек изкоманды, язаметил даже Карла, хотя внешне он разительно переменился: сбрил свою большую бороду итеперь гулял посвету сусами, какуХемингуэя вбытность его вПариже. Взрительном зале журналисты дожидались появления звезд, ждал иРобер — я должен был наконец представить его Солен Авриль. Собрались все мои друзья изнакомые, атеперь уменя их гораздо больше, чембыло всего-то год назад.
        Линда взяла выходной ивпервые посетила «Синема парадиз». Пришел профессор, исупруги Пети, идаже Мелани издома наулице Бургонь, еея тоже увидел вфойе.
        Всеони пришли посмотреть «Нежные воспоминания оПариже», ая радовался этому фильму совершенно по-особенному, ведь, глядя назнакомые улыбающиеся лица, я, конечноже, вспоминал собственную историю.
        Робер вдруг вынырнул изтолпы.
        —Давайже, познакомь меня, наконец, — потребовалон. — Янарочно пришел один.
        Явздохнул.
        —Нуты ифрукт, Робер. Тысам-то понимаешь это? — Япотянул его зарукав всвой кабинет, гдевожидании начала пили кофе Солен Авриль, Аллан Вуд иКарл Зуссман. — Потом, после окончания, пойдем впивной бар «Липп», тамзарезервирован стол, — сказал я Роберу.
        Солен была суеверна. Поднять бокал послучаю премьеры можно только после показа, адотого — плохая примета.
        —Солен, вотчеловек, который сгорает отжелания познакомиться стобой. — Яподтолкнул вперед своего друга. — Несокрушимый оптимист Робер, якогда-то рассказывал онем.
        Солен обратила взгляд намоего друга — белокурого, загорелого, сярко блестевшими голубыми глазами, ивтотже миг стало ясно, чтоРобер ей понравился.
        —А,Робер! — воскликнулаона. — Очень, очень приятно! Ипочему, собственно, Ален столько времени прятал вас отменя? Выведь химик, верно?
        —Астрофизик, — сказал Робер иусмехнулся, асам буквально пожирал глазами блестящую красавицу.
        —Астрофизик — это великолепно! — заявила Солен, ивсякий, ктоее незнал, прозакладывалбы голову, чтоона всю жизнь восхищалась астрофизикой иничем другим. — Выдолжны будете рассказать мне обастрофизике подробнее, астрофизика — моя любовь!
        Апотом мы пошли вкинозал, иначалась презентация.
        Театр икино — это, конечно, совершенно разные вещи. Экран нето что представление насцене. Изрители вкино невыражают своего восхищения илинедовольства непосредственно, тогда каквтеатре режиссер иактеры сразу воспринимают реакцию публики. Можно, конечно, уйти сфильма, недожидаясь окончания, если картина ненравится, ноэтим возможность продемонстрировать свое отношение иограничивается. Обуспехе фильма судят главным образом потому, проданы билеты илизалежались вкассе. Ноесли ты хотябы раз побывал накинопремьере, когда взале присутствуют создатели фильма, тознаешь, чторедкий праздник сравнится сэтим событием.
        Даипомимо этого, кинематограф имеет большое преимущество перед сценическим искусством — ниводном театре мира иллюзия недостигает такого совершенства, идентификация сактерами небывает столь полной, каквтемном кинозале, когда реальность исчезает напрочь, словно ее инет вовсе.
        Втеатре люди смеются, порой плачут, правда скорей висключительных случаях. Аискусство кино пробуждает большие чувства, и, когда смотришь фильм вкинотеатре, все, чторазыгрывается внестен темного зала сего бархатным занавесом, нанекоторое время абсолютно теряет значение.
        Кино — волшебное место, гдемечта становится реальностью.
        «Нежные воспоминания оПариже» — фильм именно такого рода. Милая инемного грустная комедия, задевающая самое чувствительное вчеловеке — его сердце.
        Когда завершились финальные диалоги иподзвуки прощальной музыки поэкрану побежали титры, взале настала непривычная тишина. Урони кто иголку — былобы слышно. Апотом зал разразился громом аплодисментов. Ясидел рядом сМелани. Онасжимала вруке смятый платочек, нотоже хлопала. Вэтот момент я был одним иззрителей, такимже, каквсе взале моего кинотеатра.
        Когда насцену вышли режиссер иисполнительница главной роли, зрители закричали: «Браво! Браво, браво!» — чудесное слово, выражающее высшее признание извучащее одинаково насамых разных языках. Овация продолжалась несколько минут.
        Потом вышел кэкрану ия. Журналисты задавали вопросы, фотографировали. Короткое слово сказал Аллан Вуд; Солен, каквсегда, была ослепительна. Зрители хлопали, смеялись.
        Новот Солен сулыбкой подняла руку:
        —Этот фильм имеет дляменя совершенно особенное значение. Яуверена, мненикогда незабыть съемки, которые проходили здесь, вПариже, и, главное, вэтом кинотеатре, вего помещениях. Дело втом, чтоблагодаря удивительным счастливым случайностям — рассказывать оних пришлосьбы слишком долго, настолько сложно все было запутано, — я нашла свою потерю, снова встретилась счеловеком, который очень иочень много дляменя значит. Этомоя сестра.
        Солен простерла руки взал, иМелани нерешительно поднялась.
        —Онанелюбит яркого света рампы, — сказала Солен, подмигнув, — носегодня ей придется впорядке исключения подняться насцену. Вдетствемы, сестры, ходили сюда, вэтот кинотеатр, ивместе смотрели здесь фильмы.
        Подаплодисменты публики Мелани вышла вперед ивстала рядом сСолен. Щеки унее пылали, онасмущенно улыбалась. Солен ее обняла. Двесестры, такие разные, вместе после долгой разлуки — это зрелище никого неоставило равнодушным.
        —Ага, вотипопробуй-ка, переплюнь этакую историю, — совздохом сказал Аллан Вуд иподмигнулмне.
        Зрители один задругим поднимались смест ихлопали каксумасшедшие. Потом я вышел вперед, ответил накакие-то вопросы ивсех поблагодарил. Публика понемногу потянулась квыходу, каквдруг последовал еще один вопрос.
        —Мсье Боннар, назовите, пожалуйста, вашлюбимый фильм! — крикнул кто-то изжурналистов.
        —Любимый фильм… — Янасекунду задумался. Взале вдруг стало очень тихо. Яберу заруку Мелани, стоящую рядом сомной. Онасмотрит наменя — вее глазах все мое счастье, весь мой мир. — Мойлюбимый фильм непоказывают ниводном кинотеатре, — ответиля, улыбаясь. — Даже здесь, в«Синема парадиз».
        КОНЕЦ
        LES AMOURS AU PARADIS

25кинофильмов олюбви
        Специальная программа кинотеатра «Синема парадиз»
        Напоследнем дыхании
        Перед восходом солнца
        Камилла Клодель
        Касабланка
        Сезар иРозали
        Новый кинотеатр «Парадизо»
        Сирано де Бержерак
        Зеленый луч
        Английский пациент
        Мелочи жизни
        Девушка намосту
        Последнее метро
        Любовники сНового моста
        Невыносимая легкость бытия
        Американец вПариже
        Хороший год
        Завтрак у«Тиффани»
        Гёте!
        Дети райка
        Орфей
        Серенада трех сердец
        Гордость ипредубеждение
        Любовь поправилам… ибез
        Комната свидом
        Адавайте жить все вместе?
        notes
        Сноски
        1
        Привет! (англ.)
        2
        Между прочим, отличный фильм (англ.).
        3
        Неважно… Радпознакомиться, мсье Боннар (англ.).
        4
        Французская синематека — крупнейший вмире архив фильмов иразличных документов, связанных скинематографом, основан в1936г., находится вПариже.
        5
        Lumiere — свет (фр.).
        6
        Очевидно, речь идет окартине Клода Моне «Вокзал Сен-Лазар» (1877).
        7
        «Любовь враю» (фр.).
        8
        Аллюзия наэпизод изсредневекового романа Вольфрама фон Эшенбаха «Парцифаль». Вовремя встречи скоролевой Кондвирамур Парцифаль нерешается задавать вопросы. «Молчит наш рыцарь перед ней. / (Намсвами, стало быть, известно: / Герой решил незабывать / Совет, чторыцарю невместно / Вопросы первым задавать…» (перевод Л.Гинзбурга).
        9
        Прошедшие времена, прошлое (ит.). Атакже название песни Анны Марли (Смирновой) (1917 —2006), писательницы, поэта икомпозитора, автора свыше 300 песен напяти языках, среди их исполнителей Эдит Пиаф, Джоан Баэз, Ив Монтан.
        10
        Дорогой (фр.).
        11
        Да,кажется, место идеальное. Мнеочень нравится! (англ.)
        12
        А,понял (англ.).
        13
        Всамом деле (фр.).
        14
        Лимонные пирожные (фр.).
        15
        Пирожные смалиновым кремом (фр.).
        16
        «Онведь был таким занудой, дорогой?» (англ.)
        17
        Мойлев… мой тигренок (фр.).
        18
        Яичница-глазунья (англ.).
        19
        Стаканчик спиртного перед уходом (англ.).
        20
        Известен каклюбимый коктейль Хемингуэя.
        21
        Изписьма Э.Хемингуэя другу (1950). Эпиграф кроману «Праздник, который всегда стобой» (перевод М.Брука, Л.Петрова, Ф.Розенталя).
        22
        Букв.: «Синий час» (фр.) — «сумерки».
        23
        Просьба небеспокоить, мыперезвоним (англ.).
        24
        Avril — апрель (фр.).
        25
        «Приди, яздесь, яжду лишь тебя, / Все возможно, всеразрешено» (фр.).
        26
        Пусть стыдится подумавший плохо обэтом! (фр.)
        27
        Героиня фильма «Завтрак уТиффани» (США, 1961), одна излучших ролей Одри Хепбёрн.
        28
        Вытакой грустный (англ.).
        29
        «Весенняя лихорадка» (англ.).
        30
        Яимею ввиду это (англ.).
        31
        ВРоссии этот фильм известен подназванием «Неприкасаемые» (Франция), вГермании — «Довольно-таки лучшие друзья».
        32
        Снято (англ.).
        33
        Дурачок (англ.).
        34
        Фамилия созвучна сназванием болотной птицы бекас (becasse). Этослово вофранцузском языке может означать глупую женщину и, кроме того, входит видиому, означающую «обмануть, одурачить».
        35
        Сердце (исп.).
        36
        «Всеклучшему вэтом лучшем измиров» — слова Лейбница, ставшие крылатыми благодаря Вольтеру, иронически обыгравшему их вповести «Кандид, илиОптимизм».
        37
        Слова изпьесы А.П.Чехова «Дядя Ваня». Войницкий говорит оСеребрякове: «Ягордился им… теперь виден весь итог его жизни… он ничто! Мыльный пузырь!»
        38
        Давненько невиделись (англ.).
        39
        Хватит (фр.).
        40
        Аллюзия наизвестную песню Эдит Пиаф.
        41
        Стивен Хокинг (р. 1942) — английский физик-теоретик икосмолог, создатель ируководитель Центра теоретической космологии Кембриджского университета, популяризатор науки.
        42
        Верцингеторикс — вождь древнего кельтского племени вэпоху Галльской войны; персонаж кинофильмов «Друиды» и«Юлий Цезарь».
        43
        «Этосоглашение джентльменов» (англ.).
        44
        Годобучения после получения степени (англ.).