Дочери Ганга Лора Бекитт
        Индия. ХІХ век. Для индийской вдовы есть только два пути - либо сгореть вместе с мужем на погребальном костре, либо провести остаток жизни в приюте…
        Сона не готова с этим смириться. Чтобы быть вместе с любимым Аруном, она совершает дерзкий побег из приюта - и Ратна следует за ней. Их ждут страшные испытания - война, разлука с любимыми, человеческая жестокость… Но счастье стоит того, чтобы за него бороться.
        Лора Бекитт
        Дочери Ганга
        Предисловие
        Тысячи поклонников Лоры Бекитт с нетерпением ждали эту книгу - и вот она перед вами. Талантливая писательница, автор девяти романов, дарит вам незабываемое путешествие в загадочную, полную чудес и тайн Индию. Здесь вы найдете мастерские описания прекрасной природы Востока и жестоких обычаев, жизни людей разных каст - и высокородных брахманов, и нищих шудр. С искренним уважением и глубоким пониманием писательница рассказывает о древней культуре страны, быте и обычаях, внутренних конфликтах и о том, что принесли с собой в Индию завоеватели.
        В яркий неповторимый узор в романе сплетаются роскошь и нищета, ненависть к англичанам и кастовые предрассудки, любовь и предательство, отчаяние и безумная надежда. И в центре этого удивительного полотна - судьбы двух прекрасных, мужественных женщин. Именно надежда и вера в силу чувства помогли героиням преодолеть все препятствия, выжить и обрести наконец любовь и счастье.
        Судьба свела Ратну и Сону в Варанаси, в приюте для вдов, которые после смерти мужей остались живы. Ратну от восхождения на жертвенный костер спас еще нерожденный ребенок. Никто не догадывался, что отец малыша - вовсе не пожилой торговец, а его младший сын.
        Ребенок спас жизнь матери, но не смог уберечь ее от горькой участи вдовы. Родные покойного отняли у нее новорожденную малышку, а Ратну отправили во вдовий приют. Там девушку до глубины души поразила стойкость и самоотверженность красавицы Соны, брахманки, которая с удивительным терпением переносила полную лишений жизнь в приюте. Сона даже не догадывалась, что она еще встретит истинную любовь.
        Когда Сона поняла, что ни дня не сможет прожить без любимого Аруна, она решилась на неслыханную дерзость - побег из приюта. Ратна последовала за подругой - она готова была заплатить любую цену, чтобы вернуть дочь… Невольно герои оказываются в самом центре кровавых столкновений колониальной армии с гордыми повстанцами-сипаями.
        Испокон веков Индия делилась на мелкие княжества, которые вели друг с другом непрекращающиеся войны. Захватившие страну англичане быстро осознали преимущество ружей и пушек перед саблями. Но европейцев было совсем мало, потому основной силой колонизаторов стали отряды сипаев - индийских наемников. Но пренебрежение захватчиков к традициям местного населения стало причиной восстания. Бекитт мастерски описывает сложность и неоднозначность исторических событий, чудовищную жестокость обеих сторон.
        Среди этого хаоса в сердце Ратны вспыхивает запретная любовь к офицеру-англичанину. А Сона теряет возлюбленного и вынуждена просить подаяние, чтобы спасти от голодной смерти ребенка. Путь к счастью этих женщин окажется долгим и тернистым. Разлука с друзьями и возлюбленными, человеческая жестокость будут следовать за ними. Но даже смерть бессильна перед их любовью.
        Роман заставит вас забыть проблемы и заботы, подарит незабываемые эмоции и переживания. Тонкое знание человеческой души, самых сокровенных тайн женского сердца помогли автору создать удивительно яркие, живые образы героев. Итак, добро пожаловать в таинственную и романтичную Индию!
        Глава I
        Город делился на две половины - обветшалую, унылую и яркую, праздничную. В одной были белые, как слоновая кость, здания, золотой блеск шафрана, женщины в ярких сари, ухоженные до кончиков ногтей, тогда как в другой - покосившиеся хижины, помои, грязное белье, скверная пища, полуголые дети и множество проблем, бывших сродни дырам, которые никак не удается залатать.
        В детстве Ратна не замечала границы, при пересечении которой менялся даже воздух, потому что город стоял на берегу Ганга, а она знала: эта река принадлежит всем и каждому. А еще вода, как и огонь, уничтожает всю грязь и скверну.
        Гул площадей, шум рынков, голос ветра, крики птиц и животных, журчание реки сливались в единую песню, которой Ратна внимала с восторгом и нежностью. То была жизнь многообразная, противоречивая, жизнь вечная, окружавшая ее с раннего детства.
        Детство закончилось рано: она была старшей дочерью в бедной семье и ее воспитала мачеха. Родная мать Ратны умерла очень давно и не оставила о себе почти никакой памяти.
        Девочке приходилось возиться с младшими братьями и сестрами, похожими на стайку вечно голодных воробьев, помогать по дому. И все же, когда Ратна стояла на берегу Ганга, наблюдая, как алое солнце медленно опускается в темную воду, и ее лицо овевал влажный и теплый ветер, она чувствовала себя счастливой.
        Это продолжалось до тех пор, пока однажды Мина, мачеха, не велела падчерице выстирать сари, причесать волосы и вообще привести себя в порядок, добавив, что вечером ожидается важный гость, которому она, возможно, понравится.
        Ратна недоумевала: кому может понравиться девушка-шудра[1 - В Индии было и есть четыре основных общественных сословия - касты. Брахманы - жрецы, кшатрии - воины, вайшья - торговцы и шудры - слуги всех остальных каст. За пределами кастового общества стоят неприкасаемые. (Здесь и далее примеч. автора, если не указано иное.)] в старом сари, не звенящая дорогими браслетами и не благо ухающая цветочным маслом? Она еще не знала, что естественная, сияющая, как солнечный день, красота способна заменить любые украшения.
        Мина приготовила все самое лучшее, что когда-либо появлялось в их доме: дал, роти и даже карри[2 - Дал (дхал)- гороховая или чечевичная похлебка, роти - пресные лепешки из пшеничной муки, карри - блюдо с пряностями и рисом.].
        Ратна сидела смирно, сложив руки на коленях, и не знала, что ее ждет. Рави, отец, суетился и явно нервничал.
        Когда вошел гость, девушка почувствовала, как холодеет ее душа. Это был грузный старик с кустистыми бровями, мясистым носом и торчащими из ушей волосами. Его внешность не могли спасти ни добротная одежда, ни кольца на пальцах, ни запах благовоний.
        Он внимательно оглядел Ратну, словно оценивая длину ее волос и ресниц, свежесть губ и стройность тела. Потом задал отцу девушки несколько вопросов, таких, какие задал бы торговец на рынке. После этого ей велели уйти, а назавтра Мина сообщила падчерице, что ее ждет. Зрачки Ратны расширились от страха, и она сложила руки в мольбе.
        - Прошу, не отдавайте меня за него!
        Мина подбоченилась.
        - С чего бы вдруг? Тебе будет там хорошо, гораздо лучше, чем дома! Поплывешь по Гангу на красивой лодке, с цветочной гирляндой на шее! Родители господина Горпала давно умерли, тебе не придется жить со свекровью. Будешь хозяйкой в собственной кухне.
        Ратна в отчаянии бросилась к отцу и повторила свою просьбу. Отвечая дочери, Рави отвел глаза.
        - В нашей семье слишком много девочек,- сказал он,- и всем нужно приданое. Где его взять? А господин Горпал берет все расходы по свадьбе на себя.
        - Лучше я пойду в услужение!- воскликнула Ратна, но Рави покачал головой.
        - Если ты выйдешь замуж, с тобой не случится ничего дурного, муж станет заботиться о тебе, все решать за тебя. А если попадешь к чужим людям…
        Он не мог взять в толк, что брак с господином Горпалом и был самым худшим, что могло произойти в ее жизни, и что она предпочла бы сама отвечать за свою судьбу.
        Однако об этом можно было только мечтать. Обрадованная Мина раззвонила соседкам о предстоящей свадьбе и о том, что им с Рави повезло - они смогут обойтись без приданого для Ратны.
        В последующие дни девушке чудилось, будто она утратила способность воспринимать краски, звуки и запахи. Все казалось однообразным, глухим и серым. Даже Ганг, символ великого прощения и неиссякаемой любви, казалось, замедлил свое вечное движение. И каждый глоток воды из него, в коем прежде ощущалась святость, теперь был горьким.
        Ратна убежала бы, если б знала куда и если б у нее хватило смелости. Однако она выросла в условиях, где каждый шаг был скован неким правилом и запретом.
        В назначенный день господин Горпал приплыл, как и обещал, на крепкой лодке, с цветочными гирляндами и деньгами.
        Ратна, не поднимая глаз, молчала. Мина преподнесла девушке в качестве подарка от жениха алое, с золотыми блестками сари и тяжелые украшения, но та осталась безучастной. При этом ее сердце стучало гулко, как кузнечный молот, а душа словно сжалась в комок.
        Ее причесали и умастили. Украсили, будто священное дерево. Жрец произнес над ней и мужчиной, который должен был стать ее мужем, соответствующие обряду мантры. Потом Ратну посадили в лодку и отправили в неизвестность.
        Мимо проплывали деревни с разбросанными по берегам Ганга хижинами и степенно гуляющими коровами. Пахло землей, водой и навозом. Женщины с полными кувшинами - один на голове, другой на боку - шли домой, оживленно болтая. Обгоняя их, куда-то мчались неугомонные дети. Мужчины в дхоти[3 - Дхоти - мужская одежда. Кусок ткани обвязывается вокруг бедер, пропускается между ног спереди назад и подтыкается на спине у поясницы.] возвращались с полей с мотыгами на плечах.
        На прощание Рави сказал дочери, что они будут связаны Гангом, как тайной нитью, но сейчас река представлялась Ратне порванной артерией, из которой хлещет невидимая кровь.
        За всю дорогу она не проронила ни слова, но, казалось, ее новоиспеченный муж и не ждал, что она заговорит. Наверное, как и большинство мужчин, он привык к покорным и безмолвным женщинам.
        Между тем была серединаXIX века и властвовавшие в Индии англичане предлагали местному населению свободу и счастье по своему рецепту, согласно которому женщина не была столь бесправна, как прежде. Но только мало кто из индийцев был способен это принять.
        Когда лодка причалила к какому-то берегу, господин Горпал сказал:
        - Твоя мать расхваливала тебя как хорошую хозяйку. В моем доме как раз нужна такая. Я вдовствую несколько лет. У меня двое сыновей. Младший живет со мной.
        Он подал Ратне руку, но та сделала вид, будто не заметила этого.
        Девушка не задавалась вопросом, из какой он касты. Это не имело значения. Важным было то, что господин Горпал олицетворял ужас, в котором ей суждено жить. Отчего-то она сразу почувствовала, что в его груди бьется черное сердце.
        Очутившись в доме мужа, Ратна через силу глотала пищу, и каждый кусок казался ей отравленным. На пиру присутствовали соседи, какие-то родственники и младший сын Горпала, взор которого был полон любопытства и, возможно, даже сочувствия. Это был миловидный и кроткий юноша; впрочем, погруженная в себя девушка не обратила на него никакого внимания.
        Большой дом был обставлен мебелью из ротанга и устлан цветными циновками, что в среде, где выросла Ратна, считалось роскошью.
        Когда настало время идти в спальню, девушка побледнела, ее лицо стало белым, будто его присыпали рисовой пудрой.
        Здесь горели лампы, а ложе казалось распахнутой бездной. Тело Ратны словно окаменело. Она ни за что не разделась бы сама, однако жадные руки господина Горпала разорвали на ней свадебное сари. Девушка похолодела от ужаса и была не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, а он, взгромоздившись на нее, кряхтел и пыхтел, однако так и не смог сделать того, что должен делать муж в первую брачную ночь.
        В конце концов, произнеся несколько ругательств, он грубо отшвырнул Ратну, повернулся на бок и захрапел.
        Девушка долго лежала, прислушиваясь к себе. Ее преследовали непонятные и мрачные видения, картины грядущей жизни в этом незнакомом городе, рядом с чужим человеком. В ту ночь сердце Ратны покрылось невидимыми рубцами.
        Каким-то чудом ей удалось заснуть, а на рассвете, открыв глаза, она увидела, что мужа нет рядом. Ратна испытала большое облегчение.
        Облачившись в одно из новых сари взамен порванного свадебного и причесав волосы, она отыскала кухню. Там никого не было, зато нашлись вода и кое-что из остатков вчерашнего пиршества, так что девушка смогла умыться, попить и поесть. Она не знала, есть ли в доме слуги и каковы будут ее обязанности.
        Обычно замужние женщины ходили за покупками, но Ратна не имела понятия, где находится местный рынок. Она даже не знала, как называется этот город. Возможно, ей говорили об этом, как и о том, чем занимается ее муж, но она была столь убита горем, что ничего не запомнила.
        Обстановка кухни действовала на нее успокаивающе. Ратна видела то, что обычно и можно увидеть в таком помещении: большой очаг, нишу с мисками, чашами, кувшинами, блюдами и горшками, мешочки с приправами, камни для перемалывания специй.
        Девушка проверила запас продуктов. Было ясно, что в этом доме питались гораздо лучше, чем в ее родной семье. Ратна с любопытством заглядывала в очередной мешок, когда услышала:
        - Намасте![4 - Распространенное индийское приветствие; обычно сопровождается легким поклоном и складыванием ладоней перед грудью.]
        Девушка обернулась. Перед ней стоял сын господина Горпала. Когда она ответила на приветствие, юноша спросил:
        - Что ты тут делаешь?
        Ратна не смутилась. Обычно она совершенно свободно разговаривала с соседскими мальчиками, а этот парень был ее ровесником или, быть может, опередил ее на какие-нибудь пару лет.
        - Смотрю, что тут есть и что можно приготовить. Кто этим занимается?
        - Наша служанка Диша. Сегодня у нее выходной. Отец отпустил ее в честь вчерашнего праздника.
        Выдержав паузу, Ратна спросила:
        - Где он?
        - На рынке.
        - И что он там делает?
        - У нас лавка. Мой отец торгует коврами.
        - Так вы вайшья?
        - Да.
        Умом Ратна понимала, что должна радоваться тому, что ее взял в жены мужчина из касты выше, чем та, к которой принадлежала она сама, но ее сердце упрямо застыло.
        Юноша не поинтересовался ее происхождением; может, он слышал, из какой она семьи, а может, это не имело для него значения.
        - Как тебя зовут?
        - Нилам. А тебя Ратна?
        Девушка кивнула.
        - Наши имена похожи[5 - Ратна - драгоценный камень, Нилам - сапфир.].
        - Правда.
        - А нам можно разговаривать?
        Нилам оглянулся.
        - Не знаю. Здесь никого нет, так что нас никто не услышит.
        - А почему ты не в лавке?
        - Отец не разбудил меня. Такое случилось впервые. Сам не знаю, что произошло. Неужели он забыл?- пожав плечами, сказал юноша и добавил: - Сейчас я пойду на рынок. Если хочешь, возьму тебя с собой.
        Ратна колебалась. Ей очень хотелось посмотреть город, но она не знала, можно ли ей выходить из дома.
        - А кто ходит за покупками? Диша?- спросила девушка и обрадовалась ответу Нилама, который сказал:
        - Да, она. Только Диша очень стара. Отец говорил, что теперь это станет твоей обязанностью.
        - Тогда пойдем!
        Ратна отыскала плетеную корзинку, накинула на голову конец сари, и они с Ниламом вышли из дома.
        - А как называется это место?- запоздало поинтересовалась девушка.
        Нилам удивленно посмотрел на нее.
        - Хардвар.
        Как и родной город Ратны, он располагался в долине Ганга, и река здесь была не прозрачной, степенной и медленной, а быстрой, грязно-серой, несущей по волнам обломки деревьев. К воде вели каменные пристани, на которых толпились паломники, среди зелени деревьев выделялись крыши храмов небесно-голубого или золотистого цвета. Горизонт окаймляли заснеженные горы, каких Ратна никогда прежде не видела.
        В Хардваре тоже были огромные острова ветхих домов, кишащие крысами узкие улочки с тошнотворными запахами, запахами несчастья и нищеты. Существовали и оазисы роскоши, где гуляли облаченные в яркие ткани женщины с золотыми ожерельями, кольцами, подвесками и серьгами, красными и белыми цветами в красиво причесанных волосах, а мужчины ездили верхом на покрытых парчовыми чепраками конях.
        Безжалостное солнце обрушивало на голову потоки огненных лучей. От земли поднималось золотистое марево, отчего окружающая действительность напоминала картинку из сна.
        Как и положено, Ратна шла чуть позади Нилама, подставив лицо горячему ветру, щурясь от яркого света, и жизнь уже не казалась ей такой безнадежно тяжелой.
        - Где твой брат?- спросила она.- Кажется, вчера я его не видела.
        Юноша нахмурился.
        - Амит не захотел торговать коврами. Он разругался с отцом и поступил на службу к англичанам. Сейчас он находится в гарнизоне сипаев[6 - Сипаи - наемные солдаты в колониальной Индии, рекрутировавшиеся из местного населения.], носит саблю, красный пояс и белый тюрбан.
        Ратна никогда не слышала, чтобы старший сын жил отдельно от отца и занимался чем-то иным, чем то, что передавалось из поколения в поколение, но ничего не сказала.
        Базар представлял собой нескончаемую, полную народа улицу. Ратна любовалась керамической, медной и глазурованной посудой, охапками цветочных гирлянд, волнами ярких тканей, разноцветными горками специй и трав, пирамидами фруктов.
        Заклинатель змей дудел в свою дудку, и кобра в открытой плетенке покачивалась, словно стебель на ветру. Мастерица мехенди[7 - Переводится как «хна» или «рисунок хной».] рисовала на руках желающих диковинные цветы, витиеватых бабочек или священные раковины. Глядя на этих людей, Ратна подумала о том, что готова обучиться любому ремеслу, дабы иметь возможность существовать самостоятельно.
        Когда они вошли в лавку Горпала, от обилия разноцветных ковров со сложными и простыми узорами у девушки зарябило в глазах. Ратне почудилось, будто она оказалась в некоем пышном, радужном, но неживом и душном саду.
        Обернувшись, господин Горпал с изумлением уставился на жену и сына. Нилам поклонился отцу.
        - Я привел ее, чтобы вы дали ей денег. Ратна хочет сделать покупки.
        Лицо господина Горпала перекосилось от злобы.
        - Ты не должен разговаривать с ней и тем более гулять по базару! Сейчас ты проводишь ее обратно, но больше никогда не бери ее с собой!- Он швырнул Ниламу кошелек.- Пусть купит все, что надо, но отныне - ни шагу без моего позволения!
        Юноша кивнул и попятился. Ратна кожей ощущала его униженность и страх. Сама она выслушала Горпала, не дрогнув, с нескрываемой твердостью и, не произнеся ни единого слова, пошла прочь от лавки.
        Когда они с Ниламом отошли на значительное расстояние, девушка спросила:
        - Как получилось, что господин Горпал женился на мне?
        Юноша замялся, но потом сказал:
        - Я подслушал разговор отца с его приятелем. Тот вступил уже в третий брак и говорил, что знает человека, разыскивающего в городах и селениях красивых девушек, за которых родители просят очень мало денег. Вероятно, отец обратился к нему. Я думал, он едет за товаром, а когда отец сообщил, что привезет жену, чуть не потерял дар речи. Я сказал себе, что буду тебя ненавидеть, но, когда ты вошла в дом, понял, что у меня ничего не получится.
        - А… твоя мать? Она давно умерла?
        - Пять лет назад. Я по наивности думал, что отец больше не женится.
        Они помолчали.
        - Почему ты не можешь меня ненавидеть?- тихо спросила Ратна.
        - Потому что ты слишком молода и в самом деле очень красива.
        Девушка смутилась. Она редко задумывалась о своей внешности. Между тем она была не столько красива, сколько таила в себе некую искорку, мелькавшую и в улыбке, и во взоре, и в каждом движении легкого, гибкого тела.
        Несмотря на низкое происхождение и смуглую кожу, Ратну в самом деле можно было назвать драгоценным камнем, несущим в себе яркий живой свет.
        - Ты боишься отца?- спросила она Нилама.
        - Да,- признался юноша,- очень боюсь. Амит сумел освободиться от его власти и выбрал свой собственный путь, но я едва ли способен на такое.
        С тех пор, повинуясь приказу отца, Нилам избегал Ратну. Девушка ходила на рынок сперва с Дишей (которая оказалась ворчливой старухой, весьма неохотно впустившей девушку в свое кухонное царство), а потом с замужними соседками, с коими ей пришлось свести знакомство. Ратна чувствовала себя среди них неуютно: эти женщины были гораздо старше и большинство из них родилось в Хардваре.
        Что касается отношений с мужем, то они вызывали у Ратны отвращение и страх. Горпал так и не смог исполнить супружеский долг, а свою досаду и злость вымещал на жене.
        - К кому ты обращалась, чтобы лишить меня мужской силы?- шипел он в ночной темноте, намотав волосы Ратны на одну руку, а другой больно сжимая ей грудь.- Я знаю, что все это не просто так!
        Такое поведение не удивляло девушку. Она с детства знала, что мужчины всегда делают женщин виноватыми в своих проблемах.
        Ратна никому не жаловалась, потому что помощи ждать было неоткуда. Соседки страдали от своих собственных мужей, а по закону всякая женщина считалась собственностью мужчины.
        И все же, когда она порой ловила сочувствующий, понимающий взгляд Нилама, ей становилось немного легче, а иногда в ее душе быстрыми птицами проносились какие-то странные мечты, сладкие и пугающие.
        Постепенно Ратна привыкла к городу, этому большому муравейнику из домов и храмов. Главное, что с ней был Ганг, река-кормилица, приют и жизни, и смерти. В самом деле, человек рождался из воды и в конце своего земного существования вновь возвращался туда. В Ганге набирали воду для питья, и в его же волнах обмывали покойников. Шум реки успокаивал Ратну и внушал надежду на то, что в конце концов судьба подарит ей хотя бы частичку счастья.
        Через месяц после свадьбы Горпал собрался за товаром. Как правило, он объезжал пригималайский район, где была самая лучшая шерсть, из которой выделывались на редкость качественные ковры. Лавку он обычно оставлял на Нилама. Когда Ратна узнала об отъезде мужа, ее сердце радостно подпрыгнуло.
        В то утро, когда Горпал покинул дом, Ратна наслаждалась даже запахом кизячного дыма. Она отпустила Дишу, чтобы та отдохнула: едва ли в эти дни им понадобится много еды. В доме оставался только слуга, неприветливый, молчаливый мужчина.
        Ратна ощущала то, что зовется предвкушением. Каждый звук, аромат или цвет таили в себе свободу. При мысли о том, что она проведет вечер с Ниламом, девушка испытывала какое-то особенное, весьма приятное чувство. Дело было даже не в симпатии, а скорее в некоем единении двух юных душ, очутившихся в схожих обстоятельствах и вынужденных подчиняться человеку, которого они боялись и не любили.
        Позднее Ратна задавала себе вопрос: о чем думал Горпал, оставляя их в доме одних (не считая слуг)? И отвечала: о правилах морали, предписываемых дхармой[8 - Дхарма (санскр. «закон, правило»)- индийский философский или религиозный термин, который используется для обозначения морального долга, обязанностей человека или, в более общем значении,- пути благочестия. (Примеч. ред.)]. О божьей каре. Ему и в голову не приходило, что человек может поступиться чем-то святым в угоду чувствам или желанию.
        Порой отец может посягнуть на жену сына, но никак не наоборот. В кастовом обществе высший есть высший, а низший есть низший, и это неизменно от века. Нилам еще ни разу в жизни не ослушался отца, и Горпал полагал, что так будет всегда.
        Однако мало что на свете остается неизменным. Самоуверенный и недальновидный Горпал совершил первую ошибку, когда, будучи вне себя от досады и злости после неудачной брачной ночи, отправился в лавку, забыв разбудить сына, и эта ошибка повлекла за собой череду других.
        Ратна приготовила овощи с пряностями и рассыпчатый рис. А потом решила прогуляться к Гангу. Одна.
        Она наблюдала, как солнце нисходит с безоблачного неба в темную воду, и та сперва закипает расплавленным золотом, потом вспыхивает кроваво-красным и, наконец, розовеет, как лепестки роз, и в ее сердце расцветала радость. Душа каждого человека связана с душой Ганга, как ручеек с полноводным потоком, а любая минута жизни - с Вечностью.
        Когда Нилам вернулся домой, Ратна позвала его ужинать. Подав еду, она собралась уйти, однако он сказал:
        - Останься.
        Ратна покачала головой.
        - Я не могу есть с тобой.
        - Почему? Ведь я тебе не муж,- сказал юноша и покраснел.
        В свою очередь смутившись, девушка неловко опустилась на циновку.
        Некоторое время они ели молча. Заметив, что Нилам за чем-то наблюдает, Ратна проследила за его взглядом. На стене сидела одна из тех очаровательных домашних ящериц, которые кажутся игрушечными, чье тельце изящно изогнуто, а глаза похожи на черные бусинки.
        Юноша и девушка взглянули друг на друга и улыбнулись.
        - С тех пор как ты появилась в доме, все изменилось,- сказал Нилам.- Мне все равно, каким будет день, потому что я знаю: вечером я увижу тебя!
        Она потупилась.
        - Ты не можешь так говорить.
        - Почему нет? Это же просто слова.
        И Ратна подумала о том, насколько опасны бывают слова, в которых скрывается истина.
        - Ты слишком молода для отца,- продолжал Нилам,- наверное, он и сам это понял, потому что после женитьбы сделался еще мрачнее и злее. Раньше он любил торговлю, а теперь, как мне кажется, недоволен даже лавкой.
        - Ты продолжишь его дело?
        - Да. Больше некому.- Он помолчал.- Прежде я всегда знал, что со мной будет, и нельзя сказать, что меня это радовало. А теперь я думаю, что, возможно, моя жизнь сложится иначе, не так, как я предполагал.
        - У меня все наоборот,- сказала Ратна.- Прежде я не задумывалась о будущем, а потом оно вдруг открылось передо мной во всей своей страшной правде.
        - Давай будем думать, что и у тебя, и у меня все еще впереди.
        Они провели время так, как провели бы его два молодых человека, внезапно лишившихся опеки сурового наставника. В эти дни в доме звучал смех, а слова, улыбки и взгляды были полны надежды. У Ратны все спорилось в руках, а Нилам так развернул торговлю, что оставалось только дивиться, откуда у прежде робкого в поступках, бедного фантазией, вялого умом юноши взялось столько сообразительности и умения.
        Потом появился Горпал, и все вернулось на круги своя. Однако теперь и Нилам, и Ратна знали, чего им следует ждать: его следующего отъезда..
        Глава II
        В поворотные минуты жизни в человеческую душу проникает мрак или свет - третьего не дано - и начинает расти, определяя его дальнейшее существование.
        При появлении Нилама Ратна столь поспешно опускала глаза и так усердно изображала равнодушие, что это могло показаться неестественным, но Горпал ничего не замечал. Постепенно он стал относиться к девушке как к служанке, которой не надо платить жалованье и на которой в случае плохого настроения можно выместить злобу.
        Ратна привыкла к женщинам-соседкам, их разговорам о том, как кого-то заела свекровь, насколько жаден чей-то муж, а в какой-то семье без конца болеют дети. О хорошем говорили редко и мало, но это не вызывало удивления. Так было везде и всегда.
        Девушка изучила улицу вдоль и поперек, здоровалась почти со всеми ее обитателями, а потому больше не было ни любопытных взглядов, ни шепотка за спиной. В сущности, все казалось таким же, как в ее родном городке, только Хардвар был больше, как и ее новый дом, и она куда лучше одевалась и питалась.
        Все шло своим чередом; даже жестокие и злобные, но безуспешные домогательства Горпала уже не вызывали у нее такого ужаса. Ночь пройдет, наступит день, муж отправится в свою лавку и оставит ее в покое.
        Ратна знала, что в жизни каждого непременно есть что-то плохое, а что до бесконечной работы, так она еще ни разу не встречала человека, который даром ел бы свой хлеб. А еще она начала понимать: хотя мужская воля непоколебима, можно обойти даже ее, если быть похитрее.
        В ночь после того, как Горпал в очередной раз отправился за товаром, разразилась сильная гроза, ветер сменился настоящим вихрем. Ветвистая молния напоминала гигантское огненное дерево, и стоял такой грохот, что чудилось, будто палят из сотен пушек.
        Вид низких черных туч над Гангом лишил Ратну радости ужина с Ниламом. Подавленная, она не знала, о чем говорить, да и есть не хотелось. Юноша тоже казался странно тихим и серьезным. Они посидели недолго и быстро простились, разойдясь на ночлег.
        Очутившись в спальне, Ратна опустилась на чарпаю[9 - Чарпая - легкая деревянная кровать с проволочной сеткой.] и задумалась. Зря она питает какие-то надежды. Ничего не изменится. Начать с того, что ее пробор уже никогда не станет чистым![10 - Замужние женщины проводят красную полоску на проборе синдуром (порошок красного цвета, используемый в индуизме).]А если Горпал умрет раньше, что вполне вероятно, поскольку он намного старше, ее ждет костер. И тогда в слепом отчаянии она сочтет за счастье все, что имела до этого: прикосновение горячего песка к босым ногам, сияние солнца между ресниц, танец ветра, игравшего ее волосами.
        Девушка сидела, вздрагивая при каждой вспышке молнии и каждом ударе грома. Потом легла и все думала, думала, вспоминая отца, мачеху, братьев, сестер и задавая себе вопрос: могла ли ее жизнь сложиться иначе?
        В какой-то момент раздался такой грохот, что Ратна подпрыгнула на кровати. А если дом разнесет в щепки? А если Ганг выйдет из берегов и унесет ее с собой, как сорванные листья и сломанные ветки?!
        Девушка бросилась к выходу и столкнулась с Ниламом.
        - Ты куда?!- вскричал он.- Там такое творится!
        Снаружи доносился нарастающий шелестящий звук - шум сильнейшего ливня. Ветер дул порывами, а река гудела, словно гигантская утроба.
        - Я боюсь!
        - Не бойся! Такое уже бывало. С домом ничего не случится.
        Ратна дрожала. У нее мелькнула мысль, что в подобную ночь как раз и можно сбежать: стихия смоет все следы и на вопросы будет отвечать неизвестность.
        - Я останусь с тобой,- сказал Нилам и привлек ее к себе.
        Если Ратна воспротивилась, то лишь на какое-то мгновение; прижавшись друг к другу, юноша и девушка словно стремились удержать жизненные силы и вместе с тем оттолкнуть противный липкий страх, от которого немело тело.
        Оба чувствовали, как кровь горячей волной приливает к сердцу, ощущали жар губ и рук. Что-то обрушилось на них и увлекло за собой подобно Гангу, который вышел из берегов. Первое сильное чувство потрясло их обоих до глубины души.
        Внезапно океан тоски в груди Нилама, порожденный невозможностью обладать этой юной женщиной, превратился в лавину счастья. А Ратна раскрылась перед тем, что давно стучало в невидимые двери. Точно так же за стенами дома слились воедино земля и небо, скрытые пеленой дождя.
        Больше Нилам и Ратна ничего не слышали. Ничего, кроме взволнованного дыхания и безумных слов, что слетали с губ. Их тела содрогались, словно в ритуальном танце, под звуки порожденной ритмом сердец музыки, что звучала внутри; казалось, они были не властны над тем, что влекло их друг к другу.
        Утро оказалось неожиданно ясным. Последние звезды сверкали так ярко, будто умылись в ночном дожде, а восходящее солнце было ослепительно-алым, каким оно не было никогда прежде.
        Лицо Нилама сияло гордостью и любовью. Но в глубине его глаз таился страх - как если бы к горлу приставили острие невидимого меча. Ратна сидела странно притихшая. Она как будто чего-то ждала, каких-то слов или, возможно, действий.
        - Так, значит, у вас с отцом ничего не было?- с облегчением произнес Нилам. Она покачала головой, и он заметил: - Тогда то, что мы совершили, вовсе не так ужасно. И все же я опасаюсь, как бы он не узнал!
        - Мы можем попытаться забыть о том, что произошло, тогда нам будет проще это скрыть,- прошептала Ратна.
        - О нет! Только не это!- В голосе Нилама звучала мольба.- Я никогда ни о чем не забуду и уж тем более не откажусь от тебя!- Протянув руку, он коснулся ее волос, потом провел ладонью по ее щеке и с восхищением произнес: - Ты прекрасна, словно рани![11 - Рани - титул индусской княгини в Индии. В переносном смысле - красавица, божественная особа.]
        Еще не родилась женщина, которой бы не польстили такие слова. Ратна почувствовала, как раскаяние, вставшее комом в ее груди, начинает таять.
        - Если мы будем осторожны, он не догадается.
        - Наверное.- Юноша улыбнулся.- Я чувствую себя счастливым, потому что впереди у нас еще несколько дней!
        Ратна кивнула, а после произнесла слова, которых не услышала от него:
        - Что, если нам убежать?
        Плечи Нилама чуть поникли.
        - Куда, как? Да и на что? Я родился здесь и больше не знаю никаких мест. Красть я не могу… И если даже я не возьму у отца ни анны[12 - Анна - разменная индийская колониальная монета, равная 116 части рупии], меня настигнет другая кара. Ты понимаешь, о чем я?
        - Да,- ответила девушка, зная, что он ждет от нее именно этого, а сама подумала о том, почему боги не наказывают мужей, издевающихся над своими женами, или завоевателей, обворовывающих индийский народ?
        О мужьях постоянно болтали женщины, а про англичан порой говорил Горпал, обозленный как ослушанием старшего сына, поступившего на службу к иноземцам, так и их грабительскими налогами.
        Ратне было пора за водой, а Ниламу - в лавку. Оба понимали, что сейчас их спасение - в поддержании хотя бы видимости привычного порядка вещей.
        Надев чистое сари, девушка тщательно расправила складки. Гладко и туго причесала волосы. Она боялась, что что-нибудь может выдать ее перед женщинами: краска в лице, дрожание рук, растерянный взгляд.
        Кувшин сделался скользким, оттого что у нее сильно вспотели ладони. Вытерев их, Ратна попыталась взять себя в руки. В конце концов, все эти женщины думают, будто то, что произошло с ней минувшей ночью, свершилось давным-давно.
        И все же, когда девушка вышла на улицу, у нее звенело в ушах, дыхание прерывалось, а чужие лица расплывались перед глазами.
        Ратна напрасно боялась: всех интересовали только ураган, натворивший немало бед, да каждодневные проблемы. Она пошла в толпе женщин, не способных поверить в то, что можно нарушить нечто такое, что ни при каких обстоятельствах нельзя нарушить.
        Девушка обращала внимание на встречных мужчин. У многих были заострившиеся лица с резко выступающими скулами, а их дхоти жалко болтались вокруг кривых костлявых ног. Другие, наоборот, казались непомерно грузными, с как будто надутыми губами и почти женской грудью. Нилам же был красивым и стройным, от него словно исходило сияние юности.
        Подумав об этом, Ратна невольно утешилась и провела день не только в привычных трудах, но и в радостном ожидании.
        Пришла ночь, и они с Ниламом вновь разбудили друг друга для жизни куда более яркой и полной, чем та, какую они когда-либо могли себе представить. Страстное желание и неописуемое наслаждение побеждали все. В эти минуты и страх, и чувство вины превращались в пыль. Происходящее казалось им неизбежным, естественным и прекрасным.
        Потом они лежали обессиленные, и тишину нарушал только громкий стук сердец. Это повторялось каждую ночь, и им больше не хотелось говорить о будущем, они жили лишь настоящим, сверкающим, тонким и острым, как солнечный луч или стальной клинок.
        Когда Горпал вернулся, Ратна постигла одну важную вещь: Нилам сделался ее возлюбленным, однако не стал защитником.
        - Если я вынужден принимать пищу из рук шудры, тогда от тебя должно быть больше толку!- будучи не в настроении, орал Горпал на жену и замахивался на нее чем попало.
        Ратна испуганно шарахалась, а Нилам сидел, опустив глаза, с таким видом, будто его тут нет или как если бы он растерял все свои чувства.
        Хотя девушка понимала, что их может выдать любое неосторожное движение или взгляд, ее сердце точила обида.
        Их жизнь с Ниламом разделилась на две половины: одну заполнял всеобъемлющий страх, другую - безудержная любовь.
        Однажды Горпал сказал ей:
        - Хотел бы я знать, чем ты тут занимаешься, когда меня нет!
        Ратна ничего не ответила. У нее был вид человека, который только что проснулся и не может взять в толк, где находится. Присутствовавший при этом Нилам зажмурился и затаил дыхание. Не шелохнулся он и тогда, когда Горпал с воплем «Дура!» ударил жену.
        По прошествии нескольких дней Ниламу удалось шепнуть возлюбленной:
        - Меня мучает совесть, но я ничего не могу поделать!
        Ратна только кивнула, и они продолжали жить так, как жили. Когда отца не было, Нилам расточал нежности, когда Горпал возвращался, юноша поневоле становился отстраненным и равнодушным.
        В тот день, когда Ратна поняла, что она беременна, все валилось у нее из рук, а в груди безжалостно щемило.
        Девушка знала, что должна как можно скорее поговорить с Ниламом. Боги, когда же уедет Горпал! Он никогда заранее не предупреждал об отъезде, тем более молодую жену.
        Сила мужчины - это упорство буйвола, тогда как сила женщины - увертливость змеи. Ратна без конца повторяла себе, что должна что-то придумать.
        Сидя в очереди возле источника, она разглядывала женщин, которые обменивались сплетнями, жевали бетель[13 - Пряная смесь для жевания, которую приготавливают из листьев бетеля - перечного растения жгучего вкуса, семян арековой пальмы и небольшого количества извести.], шутили, ругались, смеялись или грустили. Они были разными, но ни одна из них не смогла бы понять, отчего зарождение новой жизни обернулось для Ратны чудовищным наказанием. Она забыла все, что должна помнить женщина, возжелала мужчину не только в своем сердце! И этот мужчина был не кем иным, как сыном ее господина, в преданности которому заключалась ее честь и открывался путь к вечной жизни.
        В ее голову вновь ворвалась мысль о бегстве. Если б только Нилам согласился! А если бежать одной? Но тело Ратны превратилось в кокон, таящий в себе новую жизнь, и она должна была помнить об этом.
        Да и что она знала или могла? От рождения до смерти женщина существует под присмотром отца, мужа или брата. Она не имеет права жить и тем более путешествовать одна. Что она будет есть и где станет спать? Если вернуться к отцу и мачехе, те прогонят ее с позором и, скорее всего, отправят обратно к мужу. И тот ее убьет.
        Девушка подумала о том, как бы повела себя ее родная мать, если бы она была жива? И решила, что даже та не смогла бы принять такую дочь. Ратна в отчаянии сжала руки. Она сама обрекла себя на то, чтобы быть хуже неприкасаемой!
        Соседка толкнула ее, и девушка поняла, что подошла ее очередь. Наполнив кувшины, Ратна медленно, как старуха, побрела прочь; ей казалось, будто у нее связаны ноги.
        Ей удалось поговорить с Ниламом лишь спустя несколько дней. Девушка выследила его, когда он вышел из лавки, чтобы помочь богатому покупателю донести ковер до повозки, а потом повернул обратно.
        Увидев Ратну, юноша ахнул.
        - Что ты тут делаешь?!
        - Жду тебя.
        Он взмолился:
        - Иди домой!
        - Мне нужно поговорить с тобой.
        - А если отец увидит? Если он выйдет из лавки, чтобы узнать, куда я запропастился?
        - Не выйдет.
        - Тогда он спросит, почему я задержался.
        - Скажешь, что покупатель дал тебе денег и велел отвезти ковер к нему домой. Вот, возьми.
        И Ратна сунула Ниламу рупию, оставленную на хозяйство.
        Юноша сильно нервничал, но все же пошел за ней. Ему было известно, насколько болтливы торговцы («А о чем это, Горпал-джи[14 - Джи - вежливое, уважительное обращение.], Нилам разговаривал с твоей женой?»), однако во взоре, тоне, движениях Ратны было нечто такое, чему он не мог противиться. Он догадывался, что услышит что-то плохое, даже ужасное, и не ошибся.
        Не теряя времени, девушка сообщила:
        - У меня будет ребенок.
        Нилам так резко отшатнулся, что, казалось, он сейчас упадет.
        - Что ты сказала?- пробормотал он, а потом добавил: - Это точно?
        - Да.
        Ратна стояла, не двигаясь, и ожидала, что последует дальше. Ей было неприятно наблюдать, как уверенный в себе мужчина превращается в растерянного мальчика. Впрочем, уверенность его проявлялась только в тех случаях, когда он приходил к ней по ночам в отсутствие отца.
        - Что же нам делать?
        Ратна обхватила плечи руками, будто защищаясь от порыва ветра.
        - Надо подумать.
        - Как долго это можно скрывать?
        Девушка решила, что под сари, да еще учитывая абсолютное неведение Горпала, довольно долго, но что это даст? Правда все равно откроется.
        Кроме того, ее каждый день видят соседки, от которых ничего не утаишь.
        - Не знаю.
        - Если бы у тебя что-то было с моим отцом!- в отчаянии воскликнул Нилам, и Ратна вздрогнула. Неужели он был бы готов выдать этого ребенка за своего брата или сестру?
        - Но ничего нет,- твердо произнесла она,- потому он все поймет.
        - Так же, как и то, кто виновник!
        Небеса над головой Ратны вновь померкли, а в горло словно воткнули нож. И все же она сумела ответить:
        - Я могу не называть тебя. Пусть убивает меня одну.
        - Нет! Только не это!
        Уловив, что Нилам боится не только за себя, но и за нее, что он не хочет ее терять, девушка перевела дыхание.
        - Тогда как быть?
        - Ты ведь шудра, ты видела всякое, неужели ты ничего не можешь придумать?
        Значит, он считает ее простолюдинкой, способной выпутаться из любой переделки! Да, возможно, она нашла бы выход, например сбежала бы. Но ведь он отказывается от этого!
        Когда Нилам ушел, девушка стояла, глотая горячий воздух и собственные слезы, хотя и знала, что плакать - это привилегия богатых; бедные страдают молча, потому что им неоткуда ждать помощи.
        За ужином Ратна поняла, что в ее душе все это время зрела ненависть к мужу. Горпал клял англичан, не понимавших, что у индийцев можно отнять все, кроме чувства собственного достоинства, что они не терпят незаслуженной обиды, а сам между тем покрикивал на жену за то, что она якобы нерасторопна; однажды даже схватил за косу и сильно дернул. Нилам сидел напряженный, как струна, и отвечал отцу только «да» или «нет», прибавляя уважительное обращение, и девушке казалось, будто ей всякий раз дают пощечину.
        Когда мужчины ушли, она наконец смогла поесть сама. Поглядев на блюдо, по которому были разбросаны полуобглоданные кости, Ратна почувствовала отвращение. Пусть лучше ей вообще не достанется мяса, чем эти объедки!
        Взяв блюдо, она вышла из кухни, подошла к ограде и принялась кидать кости соседской собаке. За этим занятием ее и застал Горпал.
        Он стоял, словно не веря своим глазам, однако его взгляд был сосредоточенным, тяжелым и гневным.
        - Значит, я целый день надрываюсь в лавке, а проклятая шудра кормит моей пищей собак!
        - Здесь совсем мало мяса,- пробормотала Ратна.
        - Тебе бы хватило! Ты обязана за мной доедать! А может, ты воруешь у меня лучшие куски?!
        Горпал замахнулся, и Ратна отпрянула, выронив блюдо. Однако бежать было некуда, и череда яростных хлестких ударов обрушилась на ее голову и тело. Уличив жену в тяжелейшей, на его взгляд, провинности, Горпал дал себе волю.
        Земля завертелась перед глазами Ратны, но она не стала молить мужа о снисхождении. Пусть лучше убьет! К счастью, его запал быстро иссяк, и Горпал, схватив жену за плечи, втащил ее в кладовку и запер дверь.
        - Посидишь взаперти, на воде и лепешках. Зато будешь знать, как выкидывать мясо!
        Лепешки и вода не испугали Ратну: в ее семье временами только так и питались; часто у них не хватало денег даже на горстку самого дешевого дробленого риса и капельку горчичного масла.
        Девушка думала о другом. О том, как ей придется припадать к стопам мужа, готовить для него еду, служить ему, несмотря на унижения и побои, а потом сгореть вместе с ним на погребальном костре. Она проведет остатки дней в муках и умрет страшной смертью.
        Больше ее ничто не радовало, даже свидания с Ниламом. Подумать только, как быстро жизнь потеряла всю радость, надежду и красоту, стала однообразной, унылой, как выжженная солнцем пустыня!
        А потом Ратна вспомнила: ребенок! Все свершится намного раньше. И несчастный малыш, даже не успев родиться, погибнет вместе с ней, потому что Горпал ни за что не простит ей измены.
        Девушка провела в кладовке несколько дней. Диша, вздыхая, приносила ей еду и милосердно выпускала на несколько минут по нужде. Все остальное время Ратна сидела в углу или лежала на жидкой соломенной подстилке и думала. Никогда еще у нее не было столько времени для размышлений, однако это ни к чему не привело.
        Наконец ее освободили, и на следующий день Горпал уехал. Однако его отъезд не принес Ратне никакой радости. Нилам ходил как побитая собака. Легкомысленное развлечение, недолгий любовный пыл обернулись ожиданием неминуемой и жестокой расплаты. Юноша по-прежнему не соглашался бежать, теперь оправдываясь тем, что у них с Ратной есть в запасе несколько месяцев. А она задавалась вопросом, стоит ли уповать на время, каждая минута которого истязает сердце?
        Погруженные в невеселые мысли, Ратна и Нилам почти не общались. Жажда любовных утех тоже сошла на нет. Их разлучило то, что обычно объединяет мужчину и женщину.
        Ратна представляла себе, как соседки скажут: «И давно ли ты ждешь прибавления в семействе? Твой господин, наверное, рад?» А потом муж одной из самых болтливых возьмет да и заговорит об этом с Горпалом! Или Горпал первым заметит, что она начала поправляться, и заорет: «Ты воруешь мою еду, проклятая шудра, потому и толстеешь!» А затем заподозрит нечто другое, а когда все откроется, быстро догадается, кто виновник.
        Вечер и ночь перед возвращением Горпала вновь ознаменовались ненастьем: сначала серая мгла поглотила солнце, а потом над Гангом черным пологом нависли тучи; казалось, они стелются над самой водой. Когда поднялся ветер и хлынул дождь, река бешено вскипела, и одиноко сидевшей в своей комнате Ратне вдруг пришла в голову мысль: хорошо, если в непогоду лодка перевернется и Горпал пойдет ко дну!
        Девушка была рада, что сейчас ее никто не видит, потому что едва ли сумела бы скрыть мстительный блеск своих глаз!
        Горпал явился под утро. Лодка не затонула, но он был обессилевшим, продрогшим, мокрым с головы до ног.
        - Подай гамчу![15 - Гамча - кусок хлопчатобумажной ткани, используемой как шарф или полотенце.] - просипел он, обращаясь к жене.- И завари шафран или имбирный чай!
        Горпал, пошатываясь, прошел к кровати и рухнул на нее. Он дрожал всем своим большим телом и никак не мог согреться, а его кашель сотрясал воздух.
        Ратна позвала Нилама, и тот сбегал за лекарем. Хмурый важный старик осмотрел больного и сказал, что всему виной непогода: Горпал попал под холодный ливень, вот у него и началась грудная болезнь. Он прописал травы, которые сам же продал Ниламу, и заметил, что, если в ближайшее время больной не выздоровеет, придется купить английские лекарства. Однако юноша знал, что отец скорее умрет, чем станет их принимать.
        Так и случилось: прошло немного времени, и Горпал отошел в мир, где нет ни горя, ни боли, где дни ярки, а праздник души нескончаем.
        Все это время Ратна, ухаживая за умирающим, старалась быть хорошей женой: заваривала травы, вытирала с его лба пот, отгоняла от ложа мух. Она не думала ни о ребенке, ни о своей вине, ни о вдовьей доле.
        Когда Горпал навсегда закрыл глаза, его жена и сын несколько минут стояли молча, потом юноша, зарыдав, припал к ногам покойного, а после повернул лицо к Ратне и очень просто произнес:
        - Мы спасены!
        - Теперь все решаешь ты?- тихо, словно Горпал все еще мог услышать ее, спросила девушка.
        Нилам заметно сник.
        - Не я, а мой старший брат.
        - Но ведь он разругался с отцом!
        - Неважно. Все равно отныне главный - он. Амит должен приехать на похороны, и тогда мы все узнаем.
        - Что он решит?
        - Неизвестно. Однако он совершенно точно не отправит тебя на костер, ведь ты ждешь ребенка!- ответил Нилам и неловко добавил: - Теперь ты можешь и даже должна объявить об этом.
        - То есть ты хочешь, чтобы я сказала, что ребенок от моего мужа, твоего отца?!
        - Разве у нас есть другой выход?
        С полминуты они смотрели друг на друга, словно борясь взглядами. Нилам первым отвел глаза.
        - Хорошо,- согласилась Ратна.- А что будет дальше?
        Он повторил:
        - Неизвестно. Но ты будешь жить.
        Они еще постояли в ногах усопшего, однако не осмелились ни соединить рук, ни дать друг другу какие-то обещания.
        Глава III
        Дом наводнили люди, выражающие сочувствие, искреннее или притворное, делающие подношения, щедрые или такие, чтоб был только повод посмотреть на вдову и покойника.
        Было объявлено, что похороны состоятся по прибытии старшего сына господина Горпала, а потому тело последнего, умащенное веществами, способными приостановить разложение, утопало в цветах и ветках вечнозеленых растений. И все же жара сделала свое дело: к концу третьего дня большинство посетителей едва сдерживались, чтобы не зажать себе нос.
        Ратна вела себя стоически. Она без малейшего сожаления сняла украшения, а также цветное сари и надела белое, не думая о том, что отныне ее судьба должна стать такой же определенной, лишенной красок, что теперь ей придется существовать в странном мире между жизнью и смертью.
        Голову ей пока не обрили, потому приехавшему на пятый день Амиту ничто не помешало разглядеть, как хороша его юная мачеха.
        - Это она готовила? Или Диша?- спросил он Нилама, когда они сидели вдвоем за важным мужским разговором и перед ними стояли приличествующие погребальным обычаям блюда.
        - Обе,- тяжело вздохнув, произнес младший брат.
        - Я и не знал, что отец женился!
        - Я тоже не ожидал, что такое может случиться.
        - И как ты отнесся к этому?
        Взгляд Амита был проницательно-острым, и Нилам смутился.
        - Сперва плохо, а после… Мне казалось, Ратна чересчур молода для отца, к тому же он не слишком хорошо относился к ней.
        - Бил?
        Нилам едва не задохнулся от сознания собственной беспомощности и вины, но при этом довольно сдержанно произнес:
        - Бывало и такое.
        Наступило долгое молчание, во время которого Амит заметил, как сильно изменился младший брат - вытянулся, окреп, возмужал, а Нилам догадался, что Амиту только и надо, что поскорее завершить дела и убраться восвояси.
        - Завтра похороны. Как ни жаль, Ратна должна взойти на костер,- проронил Амит.
        Нилам собрал волю в кулак.
        - Она в положении.
        - Вот как? А это точно?
        - Вроде бы да.
        Амит сцепил пальцы.
        - Тогда ее надо устроить у каких-то родственников - до рождения ребенка.
        - Разве она не может остаться здесь?
        - С тобой? Конечно нет.
        У Нилама пересохло в горле.
        - А что будет дальше?
        - Что ты имеешь в виду? Лавка перейдет тебе, мне она не нужна, и ты это знаешь. Дом - тоже.
        - Я не об этом. Я хочу знать, что станет с Ратной, когда ребенок появится на свет?
        Амит задумался.
        - Полагаю, ей придется отправиться в приют для вдов, какие существуют при некоторых храмах. У нас не осталось ближайшей родни, и едва ли кто-то захочет взять ее к себе.
        Нилам выслушал все это, затаив дыхание.
        - А ребенок?
        Амит сделал большую паузу, потом раскурил хуку[16 - Трубка.] и, не отвечая на вопрос брата, начал рассказ о себе.
        Сипайский лагерь состоял из трех-четырех тысяч хижин, заменявших военные палатки. Они образовывали кварталы, обведенные водосточными канавками и отделенные мощеными переулками. Обстановка хижины состояла из постели, медного сосуда для омовения, глиняной посуды и плетеной корзины для хранения платья. Каждый сипай носил оружие, подчинялся воинской дисциплине и получал жалованье.
        - А как вы живете вне службы?
        - Так, как приписывают кастовые правила. Мы не питаемся из общего котла, как англичане. А когда я в увольнении, для меня готовит жена.
        Нилам едва не подавился куском лепешки.
        - Жена?!
        Амит хранил спокойствие, присущее военному человеку.
        - Да. Я женился полгода назад. Взял в жены девушку из нашей касты. Пока что она живет в городе со своими родителями.
        - Ты вступил в брак, не спросив отца?!- воскликнул Нилам, забыв о том, какой проступок совершил он сам.
        - Я отделился от него и начал самостоятельную жизнь. Я получаю жалованье и могу содержать семью.
        За этими словами скрывалось нечто большее. Нилам понимал, что старшему брату удалось переступить некую грань, созданную суровым кастовым строем. Род занятий вайшья нес на себе печать обыденности. Они не могли посвятить себя военной службе, как кшатрии, или отдавать свое время изучению религии, как брахманы. Их участью была обработка земли - в деревнях - или торговля, если они жили в городе. Теперь же Амита окружал блеск рыцарства, не данного ему при рождении.
        В порыве изумления и зависти юноша забыл, о чем спрашивал, и потому невольно отпрянул, когда старший брат сказал:
        - Когда Ратна родит, мы с Кумари возьмем ребенка себе.
        От растерянности Нилам едва не начал заикаться.
        - Зачем он… вам?!
        - А куда его девать?- рассудительно произнес Амит.- Кому нужен лишний рот? А я вполне могу воспитать младшего брата или сестру.
        - А если он останется со мной?
        - Нет, так не годится. Ты даже не женат.
        - А когда женюсь?
        Амит покачал головой.
        - Ты слишком молод. Сперва научись вести дела в лавке, ведь это источник твоего существования.
        - А я,- осторожно произнес Нилам,- не мог бы жениться на Ратне?
        - На вдове собственного отца? Ты сошел с ума?! Конечно нет. Будь у нашего отца брат, он бы имел право взять Ратну в жены. Но только не ты. Как такое могло прийти тебе в голову!
        - Я просто подумал о том, нельзя ли спасти ее от вдовьей доли,- пробормотал юноша.
        - Это невозможно,- твердо заявил Амит, и судьба Ратны вместе с еще не родившимся ребенком была решена.
        Тело Горпала водрузили на кучу хвороста, обложенного растопкой. Языки пламени поползли вверх, и вскоре взметнувшийся вверх огонь стал виден далеко вокруг. Люди стояли плотно, но рядом с вдовой образовалось пустое пространство.
        Ратна замерла, опустив голову. Она не кричала и не рвала на себе волосы - просто не могла заставить себя это делать. И думала не о покойном муже, а о своем отчаянии и рухнувших надеждах.
        Горпал умер, но по счету уплачено не было. Молодой женщине предстояла разлука с ребенком - еще не появившись на свет, он уже был не ее. Теперь ей вообще ничего не принадлежало. Завтра Ратне предстояло отправиться в чужой дом, где она будет вынуждена, как печальный призрак, прятаться в дальних комнатах, молчать и есть самую простую пищу без сахара и соли.
        Ей не удалось поговорить с Ниламом. Его старший брат тоже был немногословен. Она только поняла, что он вновь приедет после того, как родится ребенок,- чтобы отнять у нее самое дорогое.
        Последующие месяцы Ратна провела в незнакомой семье на положении существа, которого не нужно ни видеть, ни слышать. Ее не заставляли работать, из чего девушка заключила, что эти люди, дальние родственники Горпала, получили достаточно денег. Впрочем, иначе и быть не могло.
        Раз в день ей приносили пресные лепешки и воду, да иногда кто-то из женщин, сочувствуя Ратне, на свой страх и риск совал ей миску с толченой баджрой[17 - Баджра - распространенная в Индии просяная культура, обладающая питательными свойствами.], слегка приправленной пальмовым сахаром.
        Когда Нилам увидел ее через несколько месяцев, он был поражен происшедшей перемене. Ратна была похожа на цветок, выросший не на лугу или в саду, а в затененном углу, на горсточке почвы с каплей воды. Конец белого сари прикрывал обритую голову, лишенные браслетов запястья казались слишком тонкими, а глаза на исхудавшем лице напоминали черные провалы.
        Было нетрудно догадаться, что ее душа представляет собой бесплодное поле: ни желаний, ни мечтаний, ни надежд. В руках Ратна держала небольшой сверток - плод горького опыта и обманутой любви.
        Амит должен был приехать только завтра, потому ей выпала возможность поговорить с Ниламом.
        Они смотрели друг на друга и чувствовали себя чужими. Ратне больше не хотелось припасть к нему в безудержном и - увы!- напрасном стремлении обрести защиту, а он воспринимал ее как гостью с того света, нежданно-негаданно и совсем ненадолго посетившую сей мир.
        Нилам смотрел на живой сверток с жадностью и одновременно со смущением и страхом.
        - Мальчик?
        - Девочка.
        - Можно взглянуть?
        Ратна сделала паузу.
        - Ты этого хочешь?
        - Конечно.
        Она показала Ниламу ребенка, вопреки всему родившегося здоровым и крепким. Девочка была прелестна: кожа - нежнейший бархат, губки - спелые ягодки, реснички - крылышки мотыльков.
        - Какая красивая!- искренне восхитился Нилам.- Как ее зовут?
        - Анила[18 - Анила - ветер, воздух.]. Потому что она никому не принадлежит,- ответила Ратна и неожиданно разрыдалась.- Сделай так, чтобы нас не разлучали! Попроси, чтобы мне позволили взять ее с собой в приют или… отпустили меня на все четыре стороны! Лучше я стану просить милостыню на дорогах, чем сходить с ума от тоски по своей дочери!
        На глазах Нилама появились слезы.
        - Я поговорю с Амитом.
        - Ты не можешь решить это сам?
        Он привычно втянул плечи, словно прячась в скорлупу.
        - Я ничего не решаю.
        Молодая женщина не удержалась от горькой усмешки.
        - Понятно.
        Ночью Ратна сняла белое сари и надела другое, припрятанное еще со времен кончины Горпала под старыми циновками, куда с тех пор никто не заглядывал (все остальные ее наряды, как водится, сожгли). А еще там лежал золотой браслет - тоже осколок прежней жизни.
        Молодая женщина покормила дочь грудью, чтобы Анила как можно дольше не плакала, и как следует запеленала ее. Затем она тихо вышла со двора и направилась к Гангу.
        Ратна думала об открытых просторах деревень, окруженных зелеными полями молодого риса и золотыми - цветущей горчицы. О больших городах, где английским дамам требуются преданные служанки. Она надеялась где-нибудь укрыться, чтобы ее никто никогда не нашел. Она была согласна голодать и терпеть лишения, изворачиваться и лгать.
        Ганг тянулся в бесконечность широкой белой лентой. Лунный свет играл на воде, пронизывал воздух. Вдоль реки застыли деревья с пышными кронами в невесомом пуху весеннего цветения. Невнятный шорох листьев звучал волшебной песней. Дальние горы высились темными громадами, сливаясь с небом и линией горизонта.
        Вблизи берега покачивались лодки, а на суше дремали гребцы. Ратна знала, что здесь можно нанять лодку по сходной цене,- так всегда делал Горпал.
        Одна из фигур отделилась от мрака и шагнула ей навстречу.
        - Чем могу помочь, сестра?
        - Мне нужна лодка. Я заплачу.
        Мужчина замялся.
        - И куда ты направляешься?
        - Мне нужно навестить мою мать. Она живет там.- Ратна показала вниз по течению.
        - Почему ты одна?
        - Мой муж занят, он не может поехать.
        - И он отпустил тебя? Ночью? Одну?
        Ратна попятилась.
        - Я заплачу.
        - Дело не в этом, сестра. Мне не нужны неприятности. Приходи днем.
        - Возьми!- Молодая женщина протянула браслет.- Неужели этого мало?!
        На сей раз отшатнулся мужчина.
        - Если явится твой муж, он отберет и украшение, и… мою свободу, а то и жизнь!
        После нескольких бесплодных попыток нанять лодку Ратна ушла с берега ни с чем. Через несколько дней ее задержала полиция при попытке покинуть город пешим путем. Молодая женщина была измучена, однако отказывалась говорить, кто она и откуда, пока ей не пригрозили тюрьмой.
        Приехавший Амит не стал укорять вдову отца и грозить ей наказанием. Он только сказал:
        - Кумари - хорошая женщина. Она позаботится о твоей дочери и моей сестре.
        Ратна не повалилась ему в ноги ни с благодарностью, ни с мольбой. Она сидела, сжав губы и уставившись перед собой. Под ее глазами залегли темные тени. Ей было всего пятнадцать[19 - Индийских девочек выдавали замуж с десятилетнего возраста.], но сейчас она выглядела на десять лет старше.
        - Почему я не могу поехать с вами? Я буду преданной служанкой вашей жене. Мне ничего не надо, я согласна на все. Только не отнимайте у меня Анилу!
        Мужчина смущенно прокашлялся.
        - Присутствие вдовы в доме ограничено множеством предписаний. Ты должна удалиться от мира. Да, ты не умерла вместе с моим отцом, но тебе надлежит вести себя так, будто ты находишься там, в загробном мире.
        Ее глаза опасно сверкнули.
        - Как такое возможно, если я - живая?!
        Этого Амит объяснить не смог. Однако позже, в разговоре с братом, заметил:
        - Ратну нельзя назвать покорной. Ей совершенно несвойственно смирение чувств. Мне кажется, я понимаю, почему отец был недоволен ею. Она совсем не думает о нем, о спокойствии его души, а только о себе.
        - Это понятно, ведь у нее - дочь,- ответил Нилам, пряча глаза.
        - Разве забота о муже, даже если он отошел в иной мир, не самое главное для женщины?
        - Не знаю,- тяжело вздохнув, произнес младший брат.
        - А почему ты так обеспокоен судьбой Ратны?
        Уловив в тоне Амита нотки подозрения, Нилам испугался.
        - И я, и она находились под властью отца. К тому же мы почти одного возраста, а потому невольно сдружились.
        Старший брат выдержал многозначительную паузу, дающую понять, что он сделал определенные выводы, а после заметил:
        - Пусть так. Но теперь ты должен о ней забыть.
        Когда Ратну усадили в лодку, чтобы отвезти в приют для вдов, она словно окаменела. Нилам напрасно боялся, как бы она не бросилась в воду. Девушка дошла до судна, с трудом передвигая ноги; ее взгляд был остановившимся, пустым.
        Сопровождавший Ратну Амит делал вид, будто не замечает ее состояния. Впрочем, Нилам не мог не признать, что старший брат проявляет большое участие в судьбе молодой женщины: ему предстояло не только отвезти ее в приют, но и сделать достойное пожертвование храму, чтобы Ратну приняли во вдовью обитель. С Нилама Амит не взял ни рупии.
        По небу тянулись караваны белоснежных облаков, ветви деревьев, растущих по берегам реки, сотрясались от порывов ветра. Светило солнце, и, если прищурить глаза, казалось, будто по воде расплываются радужные пятна. Девушке чудилось, что это цветные одежды, сброшенные несчастными вдовами.
        Ратна отправилась в последний путь; ей предстояло ждать конца истории, которая едва успела начаться. Самым страшным казалось то, что она должна была умереть для своей дочери. Анила вырастет, так и не узнав, какой была ее родная мать!
        Заснеженных вершин больше не было видно. Жестокое солнце иссушило речные берега; пейзаж - небольшие рощицы, рисовые поля, пустынное небо, песок и пыль - казался неподвижным.
        Плыть пришлось довольно долго; по вечерам они приставали к берегу и ночевали в деревнях, названий которых Ратна не спрашивала. Амит беседовал с хозяевами, а она, отказавшись от еды и питья, лежала в углу, безмолвная и безучастная.
        Однажды, когда они вновь очутились у какой-то пристани, Амит сказал, что это и есть конечная цель их путешествия. Огромный город протянулся по излучине левого берега Ганга. Здесь было полным-полно храмов, чьи красочные верхушки вздымались в небо. К зеленовато-коричневым водам реки спускались многочисленные каменные лестницы - гхаты, потемневшие от слоя копоти и древесного угля.
        Ветер разносил аромат сандалового дерева, смешанный с запахом сожженной человеческой плоти. Мрачные носильщики опускали на ступени бамбуковые носилки с очередным трупом. Тлеющие угли и обгоревшие человеческие кости с шипением опускались на дно. Слышались молитвы брахманов и позвякивание их колокольчиков. В небе парили коршуны.
        - Это Варанаси,- сказал Амит,- самое святое место Индии. Ангрезы[20 - Англичане.] называют его Бенарес. Воды Ганга здесь имеют особую волшебную силу, они очищают душу и тело - вот почему по берегам построено столько храмов. Как говорится, если ты не можешь жить в Варанаси, постарайся хотя бы умереть в этом городе!
        Он был прав: сотни паломников мылись в зеленой пузырящейся воде, заходя по грудь прямо в сари и дхоти, пили ее и набирали в медные или глиняные сосуды, чтобы унести с собой. А еще в Ганге плавали останки тех, кто не удостоился сожжения, в том числе трупы животных.
        Поднявшись по лестнице, Амит отыскал храм, при котором находился приют для вдов.
        Мужчины не имели права переступать его порог, потому молодой человек поговорил с одним из храмовых служителей, который пообещал позвать женщину, которая руководила приютом. По всей видимости, вдовья обитель представляла собой некую общину, расположенную на закрытой территории и ограниченную строгими правилами.
        Вскоре появилась пожилая, явно многое повидавшая женщина в ослепительно-белом сари.
        - Меня зовут Сунита,- сообщила она после приветствия и добавила: - Мне сказали, что вы привезли к нам молодую женщину, однако я вынуждена отказать вам: приют переполнен.
        - Но нам негде ее держать. Я состою на службе у англичан, а мой младший брат еще не женат и живет один. У нас нет родственников, которые согласились бы взять к себе вдову.
        - Почему, в таком случае, она не взошла на костер?
        - Когда ее муж, он же мой отец, умер, она ждала ребенка,- ответил Амит и прямо заявил: - Я сделаю щедрое подношение и храму, и приюту.
        Сунита склонила голову набок и внимательно посмотрела на Амита. В ее глазах появился жадный блеск.
        - Вдовья обитель нуждается в деньгах. Ведь мы нечистые, да к тому же почти мертвые - нам мало жертвуют. А заработать деньги как-то иначе достаточно сложно.
        Когда Амит понял, что Ратну примут, у него вырвался вздох облегчения. С этой минуты он мог забыть об отцовской вдове. Отныне ее судьба была в руках жрецов и этой суровой практичной женщины.
        Сжав пальцы девушки в своей твердой ладони, Сунита потянула Ратну за собой. Та пошла, с трудом переступая ватными ногами. Она ничего не сказала Амиту и даже не оглянулась на него.
        Молодой человек подождал, пока Ратна скроется за стенами и ворота приюта навсегда захлопнутся за ней, и направился в храм, где состоялась передача денег. Потом он поспешил покинуть Варанаси, чтобы больше никогда не возвращаться сюда.
        В приюте было много серого, голого и местами замшелого камня. Ни цветочка, ни деревца, ни травинки. Вдовы рано вставали и поздно ложились, много времени проводили в молитвах, а также занимались работой - носили воду, готовили, стирали. Выходить за пределы приюта позволялось только по делу, да и то далеко не всем.
        - Для начала я познакомлю тебя с Соной,- сказала Сунита.- Она в самом деле настоящее золото[21 - Сона - «золотая».]. Эта девушка чуть старше тебя, но она одна из немногих, кто умеет читать и писать, а потому ведает расходами приюта. Разумеется, под моим руководством.
        Сунита привела Ратну в небольшую комнату с голыми стенами, где на джутовой циновке сидела девушка, чья внешность не оставила бы равнодушным ни одного мужчину.
        Хотя волосы Соны были коротко острижены, Ратна легко могла представить ее с длинной толстой, украшенной жасминовой гирляндой косой. Равно как вместо белого вдовьего сари мысленно облачить ее в пурпурное или ярко-синее балучари[22 - Балучари - знаменитые красочные сари из Бенгалии.] с широкой, богато вышитой каймой.
        - Это новенькая,- сказала Сунита.- Она из Хардвара. Ее зовут Ратна.
        - Садись,- приветливо произнесла Сона, и девушка присела на корточки.
        - Объясни ей, что к чему,- велела Сунита.
        Кивнув, Сона повернулась к Ратне:
        - Значит, ты жила в Хардваре? Его еще называют вратами Ганга. Говорят, этот город часто посещают Шива и Парвати[23 - Шива - один из богов верховной триады, наряду с Брахмой и Вишной. Парвати - его божественная супруга.].
        Ратна понятия не имела о таких вещах. Она сразу увидела, что эта девушка намного умнее и грамотнее ее самой. На вид ей было лет восемнадцать; ее речь звучала подобно музыке, а жесты казались такими царственными и плавными, что невольно внушали уверенность и ощущение покоя. Ратна многое отдала бы за то, чтобы подружиться с Соной.
        - Давно ты здесь?- осмелилась спросить она.
        - Три года.
        - Так долго!
        - Разве это много? Иные вдовы живут в приюте по тридцать-сорок лет.
        По спине Ратны пробежал холодок, и у нее вырвалось:
        - Лучше умереть раньше, чем мучиться столько времени!
        Сона внимательно посмотрела на нее.
        - Об этом не принято спрашивать, но… тогда почему ты не совершила сати?[24 - Сати - ритуал самосожжения вдовы на костре покойного мужа.]
        - Когда мой муж умер, я ждала ребенка. Это девочка, ее зовут Анила, и я была вынуждена расстаться с ней, но никогда не смирюсь с этим! А… ты?
        Она произнесла эти слова не просто с отчаянием, а с невольной ожесточенностью и вызовом, тогда как голос Соны прозвучал спокойно и ровно:
        - У меня нет детей. Я была третьей женой своего господина, потому на костер взошла его старшая супруга.
        Ратна вздрогнула. Перед ней была брахманка! Стало быть, мечтам о дружбе сразу стоит положить конец. Ни одна из представительниц высшей касты даже не приблизится к шудре! Вероятно, эта девушка просто не знает, с кем она разговаривает.
        Сона будто прочитала ее мысли.
        - Если ты думаешь о кастах, забудь. Мы умерли, потому все равны. В этом - наша единственная свобода.
        - Но не для тебя!- вырвалось у Ратны.- Ведь ты выше других, ты - брахманка!
        - Здесь,- сказала Сона,- я - никто.
        В эту фразу было вложено слишком многое, чтобы Ратна могла возразить.
        Глава IV
        Со временем Ратна поняла: несмотря на то что в приюте они были вынуждены влачить существование в убийственной духовной пустоте, строгом покаянии, самобичевании и тяжком труде, многое зависело от характера каждой из вдов. А нрав Ратны был слишком живым и непокорным, чтобы она могла смириться с тем, что ей уготовано.
        После трех месяцев пребывания в приюте юной вдове позволили выйти за ворота, чему она была несказанно рада. Разумеется, речь шла не о развлечениях, а о работе. Ратна давно заметила, что, невзирая на слова Соны о равенстве вдов, кастовые различия соблюдались даже здесь. Так, например, готовили чаще всего брахманки, дабы не вкушать пищу из рук низших каст, а стирали шудры.
        Ратна не ожидала, что так сильно обрадуется, увидев потоки мутной пенящейся воды и алую, как пробор замужней женщины, линию горизонта. Варанаси был расположен на левом берегу Ганга, солнце всходило за рекой, и его первые лучи били в лицо тем, кто явился сюда для молитвы.
        На восходе солнца сотни индийцев совершали ритуальное омовение, набирали воду из Ганга, а иные даже окунались с головой. Священная река была главной притягательной силой Варанаси. Жить в этом городе, каждое утро с благоговейным трепетом окунаться в воды Ганга, одновременно приветствуя солнце,- в этом заключался самый прямой и верный путь к духовному спасению.
        Многочисленные прачки волокли тюки грязного белья, а потом били его о гладкие камни и раскладывали вдоль берега под палящим солнцем белые дхоти и пестрые прямоугольники сари. Что-то светлое, радостное и непередаваемо земное исходило от людей, для которых река была не только священным, но и удобным местом для стирки.
        Ратна держалась в стороне - вдовы считались нечистыми; согласно поверью, встреча с ними могла принести несчастье.
        Она долго стирала белые сари, стараясь выполнить работу как можно лучше. А пока одежда сохла, присела отдохнуть.
        Здесь, на берегу священного Ганга, перед Ратной словно представала вся Индия с ее крайностями - чрезмерным богатством и ужасающей нищетой, поразительной красотой и непередаваемым уродством. Она видела бритоголовых брахманов, распевавших молитвы, и жалобно стонущих калек; в ноздри бил запах мочи, перемешанный с ароматом благовоний.
        В какой-то миг Ратна заметила спускавшегося по лестнице юношу, который показался ей прекрасным, как Кришна [25 - Кришна - земное воплощение бога Вишну. В индийской культуре наибольшую популярность приобрел образ Кришны-любовника, соблазняющего пастушек звуками волшебной флейты.], хотя, в отличие от темнокожего бога, он обладал достаточно светлым для индийца лицом. Его тело поражало гибкостью и стройностью, большие миндалевидные глаза мерцали, как угли на ветру, а кудри были похожи на охапку черных цветов. Ему была свойственна неуловимая утонченность, но при этом в нем угадывалась мужская сила.
        Ратна бессознательно любовалась его красотой, а он, подойдя к воде, опустился на колени и принялся плескать себе в лицо, не заботясь о том, что мутные брызги попадают на новую и чистую одежду.
        Как всякая индианка, девушка достаточно хорошо разбиралась в жестах, чтобы понять: этот человек не благодарит небесную реку[26 - Согласно индуистской мифологии, небесная река Ганга, спустившись на землю, стала рекой Ганг, почитаемой индусами как священная и являющейся объектом паломничества.], он пытается что-то смыть - вину, отчаяние или позор. Когда он повернулся, Ратна увидела, что его глаза обведены темными кругами, а губы бледны. Его красота уже не казалась ей столь чистой и совершенной.
        По дороге в приют она задавалась вопросом: кто он? Если он богат, то почему пришел один, без слуг? Следуя привычке, Ратна приписывала благородную внешность представителям высших каст, а некрасивую - низших.
        О том, как выглядит она сама, девушка старалась не думать. В приюте не было зеркал, да и какой от них толк, если голова обрита, а тело обернуто тканью цвета смерти!
        Ратне очень хотелось с кем-то сблизиться, подружиться, поговорить о своей дочери, но на прошлую жизнь, как и на тесное общение вдов, был наложен негласный запрет. Каждая обитательница приюта была вынуждена предаваться воспоминаниям и переживать свое горе в одиночку. Общими были только хозяйственные дела да забота о немощных старухах. То был дом скорби - вся его суть отражалась в названии.
        Девушке по-прежнему нравилась Сона, но, несмотря на всю приветливость, та держалась отстраненно; впрочем, не только с Ратной. У этой юной красивой вдовы было много хлопот, на фоне которых стирка и приготовление пищи казались чем-то простым, не требующим особых способностей или ума.
        Сона ежедневно ломала голову над тем, как прожить на скудные средства, причем не только ей, а всем вдовам. Ратна это знала и потому очень обрадовалась, когда ей представилась возможность пополнить приютскую казну. Однако она ошиблась в том, что золотая дорожка станет путем к сердцу Соны.
        Солнце выплыло из-за горизонта, коснулось водной глади и принялось подниматься по невидимой лестнице, чтобы к полудню залить пламенем храмы, вознесшиеся своими верхушками к небу в вечной безмолвной мольбе. Ветер пел свою бесконечную песню, волнуя кроны деревьев. Густые клубы дыма от погребальных костров струились вдоль Ганга.
        Протащив тяжеленную корзину по ступенькам, Ратна решила передохнуть и тут увидела запомнившегося ей юного красавца. Сегодня на нем была другая одежда, но его жесты и выражение лица были такими, как в первый раз.
        Девушка с любопытством наблюдала за ним и, когда он поднялся с колен, не успела отвести взгляд.
        - Простите, господин,- пробормотала она, верная врожденной привычке преклоняться перед высшими кастами.
        - Почему ты назвала меня господином?- медленно произнес он и, не дождавшись ответа, спросил: - Ты живешь в приюте при храме?
        - Да.
        - А сколько тебе лет?
        - Пятнадцать.
        - Всего лишь?! И много вас там?
        - Да, много. И молодых, и старых.
        Юноша смотрел на груду застиранных сари у нее в корзине.
        - Вы, вероятно, бедствуете?
        Ратна замялась, не зная, что сказать. Заметив это, он протянул ей кошелек, не забыв приложить другую руку к груди и слегка поклониться. Его манеры показались девушке столь изысканными, что ее душа затрепетала.
        - Едва ли это облегчит вашу скорбь, но наверняка немного поможет приюту.
        Ратна приняла подношение и долго смотрела вслед юноше, жалея, что не осмелилась спросить, кто он такой. В то утро она стирала небрежно, потому что спешила вернуться обратно.
        Девушка застала Сону в ее каморке - та склонилась над какой-то книгой. Умение читать и писать казалось Ратне чем-то священным: она не понимала, как можно извлекать слова из всех этих черточек и закорючек, похожих на букашек и червячков!
        Увидев девушку, Сона поспешно спрятала переплетенный в кожу том. Ратна знала, что в числе прочего в приюте запрещено держать книги. Все, что должны были знать вдовы, им говорили жрецы на ежедневных молитвах.
        - Вот,- сказала Ратна, кладя кошелек на циновку,- это для приюта.
        В ее взгляде светилась гордость за то, какую пользу она, оказывается, способна принести обители скорби. Сона взяла кошелек без удивления и улыбки и раскрыла его. Выражение ее лица изменилось.
        - Где ты это взяла?
        Ратна набрала в грудь побольше воздуха. Вот она, разница! Вечно голодная шудра просто примет деньги, а благородная брахманка непременно поинтересуется, откуда они взялись.
        - Мне дал один человек. Там, на берегу, когда я стирала белье.
        Взор собеседницы похолодел.
        - Разве ты не знаешь, что вдове запрещено разговаривать с посторонними? Это был мужчина?
        - Да,- пролепетала Ратна.
        Сона поджала губы.
        - Ты совершила серьезный проступок.
        - Я просто хотела помочь приюту. У нас мало денег. Мне кажется, этот человек пожертвовал их от чистого сердца.
        - Почему ты уверена, что он их не украл?
        - Он не был похож на вора. Очень красивый и хорошо одетый молодой господин.
        Сона едва заметно усмехнулась.
        - Это ни о чем не говорит. Нельзя судить о людях по внешнему виду. А если он хотел помочь приюту, то пусть бы отнес деньги в храм.
        Ратна молчала, однако ее взгляд был красноречивее всяких слов. Многое ли из пожертвованного храму доставалось вдовам? Как и другие люди, жрецы считали их нечистыми и выделяли им ровно столько средств, чтобы те не умерли с голоду.
        Она не понимала Сону. Неужели в угоду правилам эта прекрасная девушка готова есть чечевицу, в которой кишат черви!
        - Что я должна сделать?- наконец спросила она.
        - Отнести их обратно.
        Ответ прозвучал, как удар грома, и Ратна прижала руки к груди. В этом жесте были несогласие, мольба и горькое непонимание шудры, для которой даже мелкая монета была подарком судьбы. И у нее против воли вырвалось:
        - Нет!
        - Почему?
        - Потому что на эти деньги можно купить муку, чечевицу и рис. И новую ткань для сари.
        Хотя взгляд Соны по-прежнему оставался строгим, Ратне почудилось, что в душе брахманки зародились сомнения.
        - А как я объясню это Суните?
        - Не надо ничего объяснять. Спрячем деньги и будем брать понемногу - никто не заметит.
        - Ты предлагаешь лгать?
        Ратне почудилось, что Сона ее испытывает, но она все же сказала:
        - Я не вижу другого выхода. Я знаю, что это очень поможет приюту. Ведь у нас много пожилых, больных, истощенных женщин. А одежда некоторых так прохудилась, что я не представляю, как ее стирать!
        - И все же я не уверена, что можно принять эти деньги, потому что не знаю, каким способом они заработаны.
        - Тогда пойди со мной и сама поговори с тем, кто их дал.
        - С мужчиной?
        - Это просто человек, который захотел нам помочь,- ответила девушка и добавила: - А мы вовсе не женщины, мы - вдовы. Никто не смотрит на нас иначе.
        Ратна не была уверена в том, что ей удастся уговорить Сону, но, к ее радости и удивлению, та все-таки согласилась.
        Следующим утром они отправились на берег. Здесь уже пробуждалась яркая, многоцветная жизнь. Несколько примостившихся на лестнице женщин деловито и ловко плели гирлянды. Их окружал цветочный аромат, а темно-красные, кремовые, шафрановые и солнечно-желтые краски радовали глаз. Однако закутанная в белое Сона не обратила на них никакого внимания. Ратну в очередной раз поразила ее холодная отстраненность истинной брахманки.
        Она не ждала столь счастливого совпадения, но оно свершилось: юноша был тут. Ратна без колебаний подошла к нему и поклонилась.
        - Господин! Со мной Сона-джи. Она ведает расходами приюта и хочет знать, где вы взяли деньги, которые дали мне вчера.
        Взглянув на Сону, юноша поразился. Он увидел то, что был способен увидеть человек, умеющий чувствовать: чистую душу, жаждущую света, однако замкнутую в стенах, не имеющих выхода. Тоскливую рассеянность и странную усталость, порождающую медленную походку; суровую определенность, угнетающую до пронзительной боли. Вместе с тем эта девушка была красива той красотой, какую не способно победить даже время, а только смерть. Причем настоящая, а не мнимая.
        Он взволнованно произнес:
        - Я их не украл, если вы имеете в виду именно это! Я служу у белых господ и получаю жалованье. Пожалуйста, примите мое подношение. Мне будет приятно, если эти деньги послужат добру. Я просто хочу помочь приюту.
        Услышав, что он всего лишь слуга, Ратна испытала разочарование. Неужели перед ней шудра? Нет, его манеры опровергали это. С другой стороны, любой простой индиец, поступающий на службу к белым, мнит себя выше своих собратьев по касте. Украдкой взглянув на руки юноши, Ратна решила, что едва ли он зарабатывает деньги тяжким трудом.
        - А почему?- не сдавалась Сона.
        - Потому что все это несправедливо. Вы не сделали ничего дурного. Вы страдаете безвинно.
        В его словах было что-то пронзительное и искреннее, заставившее Сону содрогнуться и, возможно, впервые усомниться в том, что она считала незыблемым.
        Кошелек остался у юных вдов. Всю обратную дорогу Сона молчала, а Ратна думала о том, что слова юноши перекликаются с ее собственными мыслями. Не случайно она ни единой минуты не посвятила тому, чтобы попросить у богов прощения за свои прегрешения. Те самые прегрешения, о коих ее спутница ничего не знала, а узнав, наверняка пришла бы в ужас.
        Подумав, что ей нечего терять, Ратна спросила Сону:
        - У тебя есть родители? Где они?
        - Были. Они живут в Матхуре, на родине Кришны.
        - Они умерли?
        - Нет. Это я умерла для них.
        - Почему ты не осталась в своей семье?
        Наступила пауза, во время которой слышалось лишь тихое шуршание шагов босых ног по раскаленным каменным плитам.
        Потом Сона ответила:
        - Они слишком сильно меня любили. Они никогда не смогли бы соблюсти то, что пристало содержанию вдовы.
        - И они согласились отправить тебя в приют?!
        - Это было нашим общим решением.
        Ратна подумала, что, будь ее воля, она бы ни за что не поехала во вдовью обитель! В отличие от брахманов, шудра рождается только однажды и может воплотить свои желания лишь в этой жизни. Увидеть и обнять свою дочь, а быть может, еще раз насладиться запретной лаской мужчины, который так и не сумел стать ее защитником, но которого она еще не забыла.
        - Ты любила?
        Это вырвалось против воли. Сона изумилась.
        - О чем ты?!
        - Ты любила мужчину?- повторила Ратна и, испугавшись, что позволила себе слишком многое, добавила: - Своего мужа?
        - Господина? Я уважала его, как и принято, но… что такое любовь?
        Ратна вспомнила древний как мир восторг от слияния душ и тел, порождавший нечто более сильное, чем совесть и здравый смысл.
        Вероятно, в супружеской жизни Соны не было ни радости, ни глубины, а ее поведение объяснялось вовсе не скорбью по умершему супругу - она всего лишь следовала обычаям. И вместе с тем она тоже осмелилась нарушить запрет: под ее циновкой была спрятана книга.
        Ратне было приятно, что отныне их, брахманку и шудру, соединяет некая тайна, хотя сама Сона наверняка не придавала этому особого значения.
        Ратна сочла возможным и даже нужным еще раз поблагодарить юношу. После этого случая они всегда здоровались и иногда болтали, хотя это и было запрещено.
        - Как тебя зовут?- как-то спросил он.
        - Ратна. А вас?
        - Обращайся ко мне запросто, я не сахиб[27 - Господин.]. Меня зовут Арун, и ты можешь обращаться ко мне Арун-бхаи[28 - Бхаи - брат, обращение к лицу, равному по положению.].
        Арун - «красота восходящего солнца!» Его имя как нельзя лучше подходило к его внешности. Ратне хотелось верить, что душа юноши тоже светла и чиста.
        - Разве это возможно? Я вдова, и нас все презирают!- с некоторым вызовом произнесла девушка.
        Он задумался.
        - Прежде я относился к вам, как и все другие индийцы. Но потом услышал, что говорят об этом белые. Они не всегда неправы. Вы не должны страдать только из-за того, что ваши мужья умерли раньше вас!
        Ратна опустила голову.
        Я шудра, и меня не испугаешь лишениями. Я могу питаться хоть каньджи[29 - Каньджи - кислый рисовый отвар, обычно используемый в деревнях как пойло для скота.]. Я мучаюсь, оттого что меня разлучили с дочерью.
        - У тебя есть дочь?!
        Арун выглядел потрясенным до глубины души.
        - Да. Ее взял к себе старший сын моего покойного мужа.
        - Как можно отнимать у женщины ребенка!
        Они помолчали, глядя на тихие воды Ганга, великую колыбель жизни, реку, на берегах которой границы, отделяющие мир живых от мира мертвых, стираются и теряют свой смысл. Потом Ратна промолвила:
        - Не будем об этом. Лучше скажи, у тебя есть семья?
        - Родители, братья и сестры. Они живут не здесь. Я тоже не из этого города. Я пришел в Варанаси в поисках лучшей доли.
        - Ты нашел ее?
        - Как сказать? Я могу отсылать родным достаточно денег, чтобы они не нуждались. Мои сестры могут выйти замуж, потому что теперь у них есть приданое.
        Ратна чувствовала, что Арун не хочет говорить о себе. Девушка не могла отделаться от подозрения, что за блистательным ореолом, окружавшим этого юношу, скрывается некая тайна, причем не очень красивая.
        А еще она догадывалась, что он вспоминает Сону. Когда он впервые ее увидел, его изумленный и просветленный взгляд сказал довольно много.
        Как-то раз он и в самом деле спросил о ней:
        - Как поживает твоя подруга? Почему она не приходит на берег?
        - Мы не подруги, потому что она брахманка. И нам запрещено покидать приют просто так.
        - Эта девушка слишком красива, чтобы коротать свою жизнь в обители скорби!- отрезал Арун.
        В его тоне звучало глубокое сожаление, но не было и тени смирения. Ратна поняла, что в жизни Соны появился человек, готовый во что бы то ни стало избавить ее от вдовьей доли. К сожалению, это казалось невозможным.
        А потом в приют пришла болезнь. Конечно, они недоедали, пили плохую воду и спали на циновках, сквозь которые ощущался голый пол, но, вероятнее всего, кто-то из них заразился за воротами приюта и принес смертельный недуг в его стены. Все начиналось с недомогания и тошноты, а заканчивалось кровавым поносом, жаром, потерей сознания и смертью.
        Храмовые жрецы прочитали молитвы, но они не помогли. Сона купила у почтенного брахмана каких-то толченых корней, но и они не возымели действия.
        Когда Ратна пожаловалась Аруну на неожиданное бедствие, он сказал:
        - Надо попробовать английские лекарства.
        - Но они дорого стоят, да и где их взять?
        - Не думай об этом. Я принесу. Только у меня одна просьба.
        - Какая?
        - Пусть за ними придет… Сона-джи.
        - Я постараюсь ее уговорить.
        - Я буду ждать! Приходите вместе.
        Ратна быстро шла по каменному помещению, разделенному деревянными перегородками. В душных тесных закутках с соломенными подстилками, глиняными плошками и ветхим тряпьем ютились вдовы. Клетушки никогда не пустовали: стоило кому-то умереть, как это место тотчас занимала новая женщина.
        Сона была у себя. Она всю ночь возилась с больными и теперь решила немного передохнуть. Когда Ратна вошла, девушка привычным жестом набросила край сари на свои короткие волосы. Ратна вновь поразилась прекрасной форме ее кисти, длинным пальцам и бледно-розовым овальным ногтям.
        В других закутках чаще всего пахло так, как обычно пахнет там, где живут неопрятные, опустившиеся люди, одолеваемые болезнями и телесными нуждами. Но в жилище Соны витал легкий аромат благовоний, и здесь было чисто, хотя ей и приходилось убираться самой, чего в миру представительницы высшей касты почти никогда не делали.
        Ратна охотно прислуживала бы брахманке, но не решалась об этом сказать. Зато она рассказала о лекарствах, и, к ее радости, Сона не стала возражать. Вероятно, в чем-то и она была способна дойти до точки и уповать на разум и чувства, а не на долг.
        При появлении девушек Арун вскочил со ступеней. Ратна смотрела то на него, то на Сону. Два юных прекрасных необычных человека могли бы стать друг для друга волшебным зеркалом, если б Соне пришла в голову хотя бы тень подобной мысли. Что касается юноши, Ратна без труда уловила в его взоре особый огонь - отражение жара любящего сердца.
        Арун передал девушкам какие-то порошки и объяснил, как их нужно принимать.
        - Жаль, что мы не можем вас отблагодарить,- произнесла Сона со своим обычным отстраненным видом.
        Он встрепенулся.
        - Нет, сможете! Обещайте, если лекарство подействует, вы придете сюда еще раз. Я буду ждать каждый день в этот час.
        - Я вдова, и мне запрещено общаться с посторонними.
        Он сложил ладони.
        - Простите, если я вас обидел, но мне бы очень хотелось узнать, помогут ли порошки.
        Ничего не сказав, Сона повернула обратно, а Арун послал Ратне просительный, почти умоляющий взгляд. Она едва заметно кивнула.
        Лекарства подействовали. Жизнь нескольких вдов была спасена, а поскольку зараза перестала распространяться, то же самое можно было сказать обо всех остальных.
        Ратна вошла к Соне поздним вечером. Огонек в углу ее клетушки напоминал крохотного светлячка, угнездившегося на просторах ночи. Сона склонилась над раскрытыми страницами. На сей раз она не стала прятать книгу под циновку, лишь заложила страницу сухим цветком и подняла глаза на гостью.
        - Что это?- спросила Ратна.
        - Одна из книг «Махабхараты»[30 - Знаменитое произведение древней Индии, включающее в себя целую серию эпических повествований, новелл, легенд и притч. Центральное место занимает сюжет о соперничестве двух династий царского рода Бхарата - потомков Куру и сыновей Панду.], сказания о тех временах, когда жизни людей и богов свободно пересекались. Это единственное, что я взяла с собой из родительского дома.
        - Книга тебе помогает?- догадалась девушка.
        - Да. Благодаря «Махабхарате» я все еще не сошла с ума. Читая эту книгу, я переношусь в ее волшебное царство.
        - Там есть про любовь?
        - Да, есть. Но больше про стойкость и верность долгу,- ответила Сона и вдруг сказала: - Я знаю, что нарушаю правила.
        - Я делала это намного чаще,- заметила Ратна.- Просто я шудра, нам приходится постоянно бороться за жизнь.
        - Я поняла, что ты намного смелее меня. В моем мире все и всегда решали только мужчины.
        - Тогда почему бы тебе не подчиниться воле и желанию одного из них?
        - Кого ты имеешь в виду?
        - Аруна. Он просил тебя прийти.
        - Я не обязана это делать. Он чужой для меня.
        - Но он нам очень сильно помог. Будет невежливо не откликнуться на его просьбу.
        - А если Сунита узнает, что я разговаривала с мужчиной, да еще не однажды, меня ждет суровое наказание. И тебя тоже.
        - Разве ты не сказала ей про лекарства белых?
        - Нет. Я давала их женщинам под видом порошка из кореньев, купленных у индийского лекаря.
        Неожиданно для себя Ратна несказанно обрадовалась. Несмотря на внешний аскетизм, Сона была обычным живым человеком, способным принимать рискованные решения и уклоняться от правил.
        А еще Ратна поняла, что Арун и Сона похожи не столько своей красотой, сколько одной особенностью: ни он, ни она никогда не улыбались. В глазах обоих застыла давняя печаль. Но если поведение девушки было вполне объяснимо, то о юноше Ратна ничего не знала.
        Утром они с Соной пошли к Гангу. Прохладная вода была розовой, как лепестки нежнейших цветов, тончайшая рябь походила на зари[31 - Зари - шелковые нити, пропитанные серебром или золотом, которые используют в вышивке или вплетают в саму ткань.], а шелест легких волн напоминал шепот приложенной к уху раковины. В высоком небе медленно таяли облака и кружились птицы. Люди непрерывным, но пока еще редким потоком спускались к реке. Аруна среди них не было.
        - И где же он?- спросила Сона.
        - Не знаю.- Ратна выглядела расстроенной.- Он обещал прийти!
        - Почему ты ему веришь?
        - Он сделал для нас то, чего не делал еще никто, причем бескорыстно.
        - А если нет? Может, ему что-нибудь нужно?
        - Что именно?
        Сона не нашлась что ответить.
        Девушки присели на ступеньку. У их ног плескался Ганг, река, которая великодушно принимает и очищает все, в зеркале которой можно прочитать ответ на любой вопрос.
        - По утрам он всегда находил время прийти на берег,- сказала Ратна.- Странно, что он не был занят в доме.
        - Быть может, он не слуга, а скажем, музыкант или танцовщик?
        - Разве брахман может заниматься такими вещами?- усомнилась Ратна.
        - Нет. Но он не брахман. В нем очень много приобретенного,- ответила Сона.
        Как истинная представительница высшей касты, она мгновенно и без труда отделяла врожденное от наносного.
        Через некоторое время девушки решили вернуться в приют: обеих ждала работа. Когда они поднимались по гхатам, Ратна повернула голову и, бросив взгляд на реку, произнесла:
        - Старший сын моего покойного мужа сказал, что лучше всего умереть здесь, в Варанаси, потому что это святейший из всех святых городов, но я… не хочу умирать, потому что еще не жила.
        - Я тоже,- неожиданно прошептала Сона.
        Взгляды двух юных вдов встретились, и в них впервые промелькнула искра взаимного понимания.
        Глава V
        К середине XIX века Индия превратилась в грандиозный источник сырья. Ост-Индская компания экспортировала хлопок, сахар, индиго и опиум. Две последние культуры крестьяне сеяли принудительно.
        Британцы приезжали в страну с единственной и вполне конкретной целью - нажить состояние. Большинство из них относилось к местным жителям с презрением, как к людям низшего разряда. Одни считали Индию полудикой страной, населенной невежественным, забитым народом, другие впадали в иную крайность, воспринимая ее как землю, полную чудес, неисчерпаемых богатств и диковинной роскоши.
        Супруги двух высокопоставленных чиновников компании были ошеломлены какофонией звуков, горами мусора, невыносимой вонью, толпами суетящихся, непривычно смуглых, зачастую полуголых людей.
        Все это царило на берегах величайшей индийской реки, воды которой казались мутными, грязными, источающими заразу.
        Кроме того, обнаружилось, что пища здесь чересчур остра, солнце буквально прожигает кожу и, что самое скверное, днем с огнем не сыскать белых слуг.
        Губернатор, на приеме у которого они в отчаянии пожаловались на неудобства, успокоил дам:
        - Вы привыкнете. Первое время моя супруга чувствовала себя точно так же. Сейчас она гостит у родственников в Англии, но я советую вам поговорить с госпожой Флорой Клайв. В свое время именно эта женщина помогла нам воистину бесценными советами. Она прожила в Индии не один десяток лет и прекрасно знает эту страну и ее обычаи.
        - Она леди?
        - Миссис Клайв - опиумная королева,- ответил губернатор, а когда дамы испуганно захлопали глазами, со смехом добавил: - Нет-нет, не в том смысле! После смерти мужа ей достался пакет акций торговой компании, а в придачу - опийная фабрика. На нее работает куча народа, а сама Флора Клайв живет, как рани.
        Айрис Маколей и Вивьен Синклер решили послушаться совета, послав миссис Клайв свои карточки, и вскоре получили приглашение.
        Дом опиумной королевы оказался настоящим дворцом. Особняк сверкал полированным мрамором, а ворота кованого железа с украшениями в виде вздыбленных львов поражали воображение.
        Дамы ожидали увидеть увешанную звенящими украшениями и завернутую в яркие ткани экстравагантную особу, но их встретила типичная английская вдова. Наглухо застегнутое черное платье, гладко причесанные седые волосы, бледная кожа, голубые водянистые глаза, тонкие губы создавали впечатление чопорности и строгости.
        Обстановка дома сочетала в себе традиционное с экзотическим. Вероятно, нельзя было прожить в Индии столько лет и не поддаться ее веяниям.
        Хотя вдоль стен выстроились книжные полки темного дерева, а время отмеряли старинные часы, в особняке нашлось место и накрытым вышитым бархатом диванам, и толстым узорчатым коврам, и золотым чашам для ароматических масел, и серебряным светильникам с фитилями, распространявшими индийские благовония.
        Когда Флора Клайв попросила дам рассказать о путешествии, те не удержались от жалоб на всевозможные тяготы. Терпеливо выслушав их, она спросила:
        - А как вам страна?
        Айрис и Вивьен переглянулись.
        - Мы представляли ее другой. Здесь столько зловония и грязи! Мы буквально боимся до чего-то дотронуться,- призналась одна из них.
        А другая добавила:
        - Господин губернатор сказал, что вы сумеете нам помочь.
        Губы Флоры тронула улыбка, но ее глаза сохранили холодноватое выражение.
        - Могу, но несколько в ином смысле, чем вы думаете. Прежде всего оставьте мысли о превосходстве всего английского над индийским. Многие белые люди, приехав сюда, считают ниже своего достоинства изучать культуру и обычаи этого народа. Между тем их язык, философия, литература куда древнее всего, что знаем мы, города больше и красивее, чем наши, а ремесла великолепны. Я прожила в Индии сорок лет и уже не представляю, что на свете есть еще какие-то земли и страны.
        - А слуги? Вы нанимаете индийцев? Они надежны? Насколько мы поняли, с белой прислугой тут совсем плохо.
        - Полагаю, надо вас чем-нибудь угостить,- промолвила Флора, не отвечая на вопрос, и добавила: - Не беспокойтесь, я в том возрасте, когда вредно употреблять острую пищу.
        Она позвонила в колокольчик. Через несколько минут в зале появился юноша в белой курте[32 - Курта - длинная рубаха свободного покроя.] с подносом в руках. Он бесшумно прошел по ковру и аккуратно поставил поднос на резной деревянный столик.
        - Это расгулла,- сказала Флора, показывая на аппетитные ноздреватые шарики,- а еще попробуйте ласси и паеш[33 - Ласси - напиток на основе йогурта, воды, сахара, фруктов и специй, паеш - сладкий пудинг из риса, молока и орехов.].
        Айрис занялась лакомствами, тогда как Вивьен обратила внимание на слугу. У того был золотистый оттенок кожи, ресницы подобны стрелам, а брови будто крылья птиц в парящем полете. Все его движения казались отточенными, грациозными, как у танцовщика; он смотрелся живым украшением комнаты.
        - Твоим родственникам помогли лекарства, о которых ты просил?- как бы между прочим спросила Флора у юноши, и тот, почтительно кланяясь и не поднимая глаз, ответил на хорошем английском:
        - Благодарю вас, мэм. Я еще не получил известий.
        - Ладно. Иди.
        Флора небрежно махнула рукой. Когда слуга удалился, Вивьен восхищенно произнесла:
        - Вижу, вы относитесь к ним как к родным!
        - Иногда приходится. Собственно, для нас, британцев, индийцы и есть «усыновленные дети»!
        - И многие из них знают английский?- поинтересовалась Айрис.
        - Нет, но они легко и быстро обучаются. Конечно, среди индийцев есть и плутоватые, и вороватые - тут уж как повезет! Однако они умеют быть благодарными.
        Флора Клайв долго потчевала дам увлекательными рассказами о традициях и обычаях местного населения, а под конец заметила:
        - Если вы не сумеете полюбить Индию, вам придется очень трудно. Но если вам это удастся, она откроется вам как волшебный сундук с несметными ценностями.
        - Скажите,- с воодушевлением произнесла Вивьен,- здесь случаются чудеса?
        Флора ответила с легкой усмешкой:
        - Конечно. Если б этого не было, я бы тут не жила.
        Признав в хозяйке дома настоящую английскую леди, дамы были в восторге и пообещали зайти еще. Между тем Флора Клайв ни за что не выдала бы им своей тайны. На самом деле она происходила из низов, родилась в лондонских трущобах, выросла в нищете и грязи. Она бы закончила свои дни так, как их заканчивали многие девушки, если б не была практичнее, терпеливее, дальновиднее и умнее других.
        После нескольких лет строжайшей экономии на грани голода и других лишений Флоре удалось оплатить проезд на корабле, следующем в далекую Индию. К сожалению, она не встретила там султанов, живущих во дворцах, облицованных яшмой и ониксом, зато ей удалось соблазнить немолодого сладострастника Ральфа Клайва, к концу жизни сумевшего сколотить немалое состояние.
        Флора сделала ставку на то, что в те времена юные хорошенькие англичанки в Индии были наперечет, и не прогадала. Несколько лет душевных и телесных мучений - и она обрела свободу. Она так и не успела подарить супругу наследника, однако не горевала об этом. В Лондоне осталась ее младшая сестра, но Флора никогда о ней не вспоминала и не пыталась связаться.
        Вот уже много лет миссис Клайв думала только о своей персоне и жила исключительно для себя. Сумев приобрести необходимый лоск и обладая большим богатством, она с успехом дурачила местное «высшее общество».
        Остаток дня пожилая женщина провела как обычно: читала, предавалась размышлениям, просматривала документы и почту, гуляла в саду. А потом наступило время, по сравнению с которым все минувшие часы казались бледной тенью чего-то по-настоящему стоящего.
        С наступлением сумерек Флора прошла в свою спальню, где стояло широкое, воистину царское ложе, по которому подобно пестрым островам были разбросаны шелковые подушки. Сняв с себя черное вдовье платье, женщина подошла к низкому столику, на котором помимо золотого кальяна с длинной изогнутой трубкой лежала простая бамбуковая хукка с мундштуком на конце. Здесь же стояла коробочка с темно-коричневыми шариками. Это был опиум.
        Глубоко затянувшись, Флора закрыла глаза и медленно выпустила из ноздрей белый дым.
        Тысячи алых цветов плавали в знойном мареве полдня. Воздух был наполнен гудением насекомых; сладкий запах дурманил и навевал сон. Флора видела маковые поля давным-давно, но сейчас она словно стояла посреди одного из них.
        Она сделала ровно столько затяжек, сколько потребовалось для того, чтобы тело наполнилось восхитительной слабостью, а мысли перенеслись в более яркий, совершенный мир, где юность подобна вечнозеленому венку, надетому на шею очередной пастушки, с которой забавлялся любвеобильный Кришна.
        Положив трубку на место, Флора подошла к большому зеркалу. В нем отразилась девушка в полупрозрачной ночной сорочке, облегавшей гладкое стройное тело, с длинными распущенными волосами насыщенного каштанового оттенка, пленительным взором, обещавшим избавление от всех горестей и бед, и улыбкой, которая выдавала желание расправить крылья и взлететь.
        Вдоволь налюбовавшись собой, Флора протянула руку и позвонила в колокольчик.
        - Кришна!- в страстном нетерпении позвала она за секунду до того, как порог спальни переступил юноша.
        Тот самый, которого молодые англичанки видели днем, только сейчас он был совершенно голый.
        Флора дышала отрывисто и поверхностно. Если несколько опиумных затяжек лишили женщину ощущения времени и места, то вид прекрасного юношеского тела сделал ее почти невменяемой. Она сумела взять себя в руки лишь колоссальным усилием воли.
        - Немного,- предупредила хозяйка, подавая индийцу трубку,- иначе расслабишься. А мне нужна твоя сила!
        Он сделал несколько коротких затяжек, а потом Флора потянула его на ложе. На мгновение ей почудилось, будто она покидает собственное тело. Впрочем, так оно и было: она оставляла свою плоть и превращалась в ту девушку, какой была сорок лет назад. Никто не сумел проделать такого фокуса - обмануть время!- а она смогла. Проведя молодые годы в постылых объятиях старого мужа, не познавшая ни любви, ни страсти, она яростно наверстывала упущенное, благо возраст надежно защищал ее от слухов и сплетен.
        На какое-то время губы, язык и руки юного любовника стали центром ее существа.
        - Сегодня я хочу быть девственницей, соблазненной богом Кришной!- простонала она.
        Он исполнил ее желание, как исполнял всегда, жаждала ли она покорности, грубости, нежности или нетерпеливой страсти.
        Сама Флора тоже в точности следовала игре. Она никогда не делала лишь одного - не заглядывала в глаза юноши, ибо там могла увидеть свое истинное отражение и прочитать свой приговор. Однако нынче она помимо воли сделала это и узрела в них древний как мир восторг мужчины, который жаждал только ее, одну ее.
        Флора не знала, что опиумные пары воссоздали в воображении юного любовника образ женщины, являвшей собой воплощение его грез. И он взял ее в теле той, которая была не девушкой, а старухой. На протяжении ночи они еще несколько раз курили опиум, после чего он овладевал ею так, как она желала и приказывала. А после оба провалились в глубокий сон.
        Флора всегда ненавидела утро, суровую реальность, неизменно приходившую на смену упоительным грезам. Теперь ей вновь было шестьдесят, а не двадцать.
        Однако она не спешила отсылать своего юного любовника, ей надо было с ним поговорить. Тогда как тот явно спешил и нервничал, поглядывая в окно. Флора это заметила.
        - Куда ты торопишься?
        - Хочу умыться в Ганге.
        - Это подождет. Нужно кое-что обсудить.
        Он посмотрел на нее со скрытой мольбой, надеясь, что она не потребует утренних ласк, что было выше его сил.
        - Я помню,- начала Флора,- как подобрала тебя маленьким оборванным паршивцем, не имевшим ничего, кроме редкой красоты, на которую, впрочем, никто другой не обратил бы внимания. Я отмыла тебя, обучила, пригрела, и какое-то время ты не чаял себя от счастья. А потом обнаглел.
        - О чем вы? Я всегда исполнял все ваши желания!- тихо произнес он.
        - Сперва - с подобострастием, а после - со снисхождением. Я могу называть тебя богом в любовных играх, но никогда не потерплю этого в реальности!
        Юноша откинулся на подушки. Его тело казалось расслабленным, бессильным.
        - Отпустите меня!- в отчаянии прошептал он.
        - Отпустить тебя?!- Флора приподнялась на локте, и в ее глазах сверкнула злоба.- Нет! Ты останешься со мной до конца моей жизни! Если будешь послушным, перед смертью я кое-что тебе отпишу. А если попытаешься сбежать… Ты видел маковые плантации, работал на опийной фабрике? Нет? Так увидишь и поработаешь. Или я скажу, что ты украл у меня украшения и деньги, и тогда ты сгниешь в тюрьме!
        С этими словами она отвесила юноше такую пощечину, что на его глазах появились слезы.
        - Ты меня понял?!- в бешенстве вскричала Флора.
        - Я понял, мэм,- прошептал юноша и с поклоном поцеловал протянутую морщинистую руку.
        - Я тебя прощаю - благодаря минувшей ночи. Ты был великолепен. Ступай к своему вонючему, грязному Гангу, да сгниют в нем кости всех индийских брахманов, как и всех священных коров!
        Когда юноша ушел, Флора натянула на себя покрывало, дабы проспать до полудня. Позже другой слуга, не исполнявший обязанности любовника, подаст ей несравненный индийский чай масала с хрустящими коричневыми треугольничками - лепешками-парота и ароматной зардой[34 - Чай масала - чай со специями, зарда - десерт из риса, орехов, молока и специй.].
        Арун понимал, что не сумеет скрыть последствий употребления опиума, не успеет смыть с себя запах Флоры, так же как избавиться от неуверенности, стыда и раскаяния, и все-таки поспешил на берег в надежде встретить Ратну и Сону.
        Увидев, как девушки поднимаются навстречу по каменной лестнице, он сложил ладони в приветственном жесте.
        - Намасте!
        Они остановились. Сзади струился Ганг, воды которого казались покрытыми миллионами сверкающих чешуек. Солнце изливало потоки ярких лучей, и в их сиянии растерзанный вид юноши был особенно заметен.
        - Намасте. Но мы уже уходим.
        - Я опоздал,- потерянно произнес он и добавил: - Возможно, вы уделите мне хотя бы несколько минут?
        Ратна молчала, понимая, что Арун хочет поговорить не с ней, а с Соной.
        - Чего вы от нас хотите?- спросила та. Он и сам не знал, как у него вырвалось:
        - Мне нужна ваша помощь!
        Сона слегка отстранилась.
        - Помощь? Разве я могу вам помочь?
        - Можете!- выдавил он и неожиданно пошатнулся: от спешки и еще не выветрившихся опиумных паров у него закружилась голова.
        - Давайте присядем,- предложила Сона.
        Арун кивнул. У него был тупой, помертвевший взгляд, запекшиеся губы и темные круги под глазами.
        - Я вернусь в приют,- заметила Ратна.- Отвлеку Суниту.
        И, не оглядываясь, пошла наверх.
        - Вы брахманка,- сказал Арун Соне, когда они спустились к воде и сели на ступени,- вы выше всех, и вам не должно быть дела до других каст… И все-таки я хотел бы…
        - Это не так,- мягко перебила Сона.- Мои родные всегда говорили, что главное в жизни - это понимание. Я выслушаю вас, даже если вы признаетесь, что принадлежите к неприкасаемым.
        - Нет, мои родители - вайшья, правда, деревенские, а не городские. У меня много братьев и сестер, и мы всегда очень бедно жили. Потому, когда мне исполнилось тринадцать, я отправился в Варанаси на поиски лучшей доли.
        Сона внимательно слушала, и Арун продолжал рассказывать, воскрешая в памяти восторг от вида священного города, сверкающего красками и вибрирующего звуками, и встречу с белой женщиной, неожиданно выглянувшей из богато убранного паланкина.
        - Она была немолода, если не сказать, стара, и сперва я не подозревал ничего такого. Думал, просто поступаю в услужение. Госпожа Флора многому меня научила: хорошим манерам, английскому языку. Она всегда повторяла, что ей не нужен дикарь. Так продолжалось два года, и только потом я узнал, что меня просто купили, как покупают вещь, а главное - осознал, для чего она это сделала. Для любовных утех, как говорила сама госпожа Флора. Понимая, что едва ли она может быть для меня хотя бы чуточку привлекательной как женщина, она прибегла к помощи зелья. Поначалу я был в ужасе, а потом подумал: накурюсь опиума и все забуду. Зато мои родители наконец разогнут спину, а сестры получат приданое. Так и случилось и продолжалось довольно долго. А после я встретил вас и окончательно понял, насколько отвратительно то, что я делаю. Я продаю свою молодость и внешность, тогда как ваша красота навеки заперта в приюте для вдов!
        К своему облегчению, Арун не увидел на лице Соны ни тени отвращения. Она не произнесла осуждающих слов, а только сказала:
        - Но при чем тут я и моя судьба?
        - Вы и есть та самая женщина, к которой отныне устремляются все мои помыслы и мечты.
        Арун смотрел ей в глаза. Сона не шевельнулась, не отвела взгляда, и выражение ее лица не изменилось. Концы ее белого сари казались крыльями птицы, присевшей отдохнуть, грудь мерно поднималась и опускалась, и лишь на высокой шее тревожно билась тонкая жилка.
        - Но вы не можете…
        - Это происходит помимо моей воли. Ваше лицо, ваш взгляд преследуют меня повсюду. Вы дивно прекрасны даже в этом белом сари!
        Сона пыталась взять себя в руки. Она не знала, что делать. Вскочить и убежать? Немедленно вернуться в приют, придумав по дороге, что сказать Суните? Девушка остро ощущала присутствие мужчины, которому она желанна. То была не старческая похоть ее мужа, или женщины, о которой поведал ее собеседник, а нечто сильное, страстное и чистое, как священный огонь!
        Сона чувствовала, как ее душа невольно откликается на безмолвный призыв юноши, и это вызвало в ней величайшую растерянность и почти панический страх.
        Она с трудом осознала, что единственное спасение заключается в том, чтобы не выйти из роли внимательной слушательницы, спокойной и мудрой советчицы.
        - Почему вы решили рассказать о себе?
        - Потому что минувшей ночью произошло нечто страшное. Вместо госпожи Флоры я представил вас и… Невозможно так пачкать свою любовь!
        Он закрыл лицо руками и покачал головой. В эти минуты он мог показаться жалким, но Сона ощущала не презрение, а что-то совсем другое. К своему величайшему изумлению, ей хотелось прижать его голову к своей груди и погладить по густым волосам. Произнести слова понимания и утешения.
        - Не терзайте себя. Уходите оттуда.
        - Я бы так и сделал, но, чтобы избавиться от нее, мне надо покинуть Варанаси. Госпожа Флора - очень могущественная женщина, ей ничего не стоит отыскать меня. Она постоянно угрожает, что обвинит меня в краже, даже если я ничего у нее не возьму.
        - Тогда вам надо поехать в другое место. Индия - большая страна, и в ней много городов.
        - Я не могу вас покинуть. Если бы вы согласились бежать со мной, я был бы счастлив! Хотя после того, что я вам рассказал, меня можно только презирать.
        У Соны задрожали руки, и она поспешно спрятала их в складках сари.
        - Я знаю, что ваше признание потребовало от вас большого мужества, и я ценю вашу искренность. Далеко не каждый сумел бы так поступить. Дело не в вас, а во мне. Я не могу бежать вместе с вами, потому что я вдова и закончу свои дни в приюте.
        - Так я вам… не безразличен?
        Взгляд его потухших глаз неожиданно загорелся, и Сону будто пронзило насквозь. Пелена спала, и она вдруг увидела правду. Разом утратив самообладание, девушка поднялась и заговорила взволнованно и отчаянно:
        - Не говорите так. Нельзя нарушать то, что незыблемо! Обещайте, что больше не будете искать встреч ни со мной, ни с Ратной. У нас будут большие неприятности, мы можем понести наказание не только от старших вдов и жрецов, но и от самих богов! Неужели вы этого не понимаете?!
        Когда она принялась поспешно взбираться по крутым ступеням, Арун крикнул ей вслед:
        - Сона! Я дал приюту заработанные мною грязные деньги в надежде, что это хоть как-то поможет мне очиститься от скверны! Боги не остались равнодушными - они подарили мне любовь, и теперь я знаю, что она меняет все.
        Глава VI
        Рожденная в семье брахманов, Сона с детства слышала о том, что, дабы удержаться на высшей ступеньке бытия, человек должен соблюдать чистоту не только в поступках, но и в помыслах. Еще при жизни высшая каста пытается победить свою плоть, убить в себе все земное ради торжества духовного.
        Девушка поняла, что совершила падение и в делах, и в мыслях. Боги послали ей испытание и искушение в лице Аруна, и она потерпела сокрушительное поражение. Оставалось одно: покаяться. Сона отправилась к Суните и во всем призналась.
        Выслушав девушку, та помрачнела.
        - Ты разговаривала с мужчиной? Когда и где это произошло?
        - На лестнице, ведущей к Гангу.
        - Этот мужчина пытался тебя соблазнить?
        - Нет. У него было тяжело на сердце, и он решил довериться мне.
        - Но почему именно тебе?
        - Не знаю,- ответила Сона, слегка покривив душой.
        - Зато я знаю. Потому что ты красива, а еще ты - вдова. Многие мужчины думают, будто вдовы - это те же вешья[35 - Вешья - в индуистском тантризме - женщина, у которой при виде предметов культа возникает сексуальное желание. Вешьи живут при храмах и участвуют в сексуальных ритуалах, посвященных Шакти и Шиве.]. Ни один честный человек не станет искать общения с посторонней женщиной! Почему ты поддержала разговор?
        - Потому что он искал помощи.
        - Уверена, что он думал о другом. Ты совершила серьезный проступок, Сона, и я должна посоветоваться со жрецами. А пока тебе запрещено покидать приют.
        Девушка покорно склонила голову.
        - Хорошо.
        Зарядили дожди. Они шли вот уже несколько суток; с потолка начало капать, на стенах поселилась плесень, а на полу собирались лужицы воды. Некоторые обитательницы приюта, запертые в сыром и холодном каменном помещении, начали кашлять.
        Сона потеряла аппетит и с трудом заставляла себя проглотить горсть чечевицы. Ее терзало не ожидание наказания, а нечто куда более страшное. Она только сейчас начала понимать, что в определенном смысле ее жизнь кончена.
        Когда Ратна зашла к ней, чтобы узнать, не заболела ли она, Сона, поколебавшись, рассказала, что во всем призналась Суните.
        - Но я ведь тоже говорила с Аруном, и ты познакомилась с ним из-за меня. Тогда меня тем более должны наказать!- воскликнула Ратна.
        - Нет. Я старше тебя и дольше живу в приюте. Мое поведение нельзя ни объяснить, ни простить.
        - Ты не сделала ничего плохого!
        Сона опустила голову.
        - Я поняла, что в моей душе больше нет прежнего смирения и чистоты.
        - У меня их никогда не было!- вырвалось у Ратны.- Когда мы молились в храме, я не слушала жрецов, я думала о своей дочери.
        - Возможно, если б у меня был ребенок, я поступала бы точно так же,- ответила Сона, и тогда Ратна сказала:
        - Я родила дочь не от мужа. Еще при жизни своего супруга я вступила в связь с его младшим сыном.
        Девушка ждала осуждения и презрения, но собеседница всего лишь спросила:
        - Почему ты это сделала?
        Ратна подумала, что Сона никогда не осудит человека с ходу, и, как истинная брахманка, постарается вникнуть в суть вещей.
        - Потому что влюбилась в Нилама. Муж бил меня, и у нас не было супружеских отношений. Я вообще не понимаю, зачем он на мне женился.
        - Не знаю, можно ли оправдать твой поступок любовью,- задумчиво произнесла Сона.- В песнях о ней говорят как о силе, которая движет миром. В любом случае эта история осталась в прошлом, сейчас тебя не за что судить. Иное дело - я. Ведь для вдов любовь к мужчине запретна. Мы должны помнить о своих мужьях.
        Ратна не осмелилась сказать, что в ее душе и сердце любовная история не похоронена и не забыта, и не нашла в себе решимости посоветовать Соне не отказываться от Аруна, если он ей действительно нравится.
        На третий день Сунита позвала Сону к себе и сказала:
        - Жрецы приняли во внимание, сколько пользы ты принесла приюту и принесешь еще. Они не станут судить тебя слишком строго. Ты должна отправиться в храм и подробно рассказать, о чем тебе поведал тот мужчина.
        В глазах девушки появился испуг.
        - Но я не могу!
        Сунита не поверила своим ушам.
        - Как это не можешь?
        - Человек доверился мне, и я не должна передавать его признание другим людям!
        - Полагаю, это нечистая тайна?
        - Не важно, какая это тайна. Главное - она не моя.
        - Если ты откажешься, жрецы не смогут тебя простить,- сурово произнесла Сунита.- У тебя есть время до завтра. Подумай.
        Когда она ушла, Сона опустилась на циновку. Снаружи стонал и метался ветер, и в душе у нее было не лучше. Теперь она жалела о том, что не возлегла на шамшан[36 - Шамшан - погребальный помост из деревянных брусьев, на котором сжигают умерших.] рядом со своим мужем.
        Она полагала, что в приюте у нее не будет выбора, но оказалось, если человек жив, выбор все равно остается. Его лишены только мертвые. Так же, как и надежд.
        Никто не видел, как Сона вышла из своего закутка, а потом выскользнула из ворот приюта. Она верила в то, что смерть мужа приписывается к серьезным проступкам женщины в одном из ее прежних существований, как не сомневалась в том, что в грядущей жизни ее ждет все та же вдовья участь.
        Сона не была согласна только с одним, с тем наказанием, которое для нее определили жрецы, даже если им казалось, что они проявили не суровость, а милосердие.
        Небо было темным от грозовых туч. Иногда в редких просветах появлялись бледные звезды, похожие на чьи-то заплаканные глаза. Запах реки заглушал все остальные запахи, а шум дождя - все другие звуки.
        Холодный ветер пронизывал тело Соны. Ее босые ступни скользили по камням, отполированным за долгие годы десятками тысяч ног. Безлюдный берег скрывала темнота, но девушка хорошо знала дорогу. Да и куда еще могли привести гхаты, кроме как к последнему пристанищу измученных тел?
        В то время как она спускалась к воде по широкой крутой лестнице, Арун стоял в гостиной особняка Флоры Клайв с пустой чашкой в руке. Он собирался унести ее, но задержался, слушая свою покровительницу.
        - В Англии дождь другой - это я еще помню. Он похож на тонкую сеть, а облака напоминают клочки ваты. Серые промозглые дни надолго берут душу в плен. В Индии же ничто не бывает унылым, во всем проявляются сила и страсть.- Сказав это, Флора зевнула.- Сегодня лягу спать пораньше. В иные вечера не может быть ничего лучше, чем чашка горячего чая и теплая постель.
        Услышав это, Арун облегченно перевел дыхание. Значит, он проведет ночь один. Однако женщина была начеку.
        - Только не думай, что я окончательно постарела. Просто уж очень ненастная нынче погода и у меня разболелась голова. Кстати, мне пришла на ум одна идея. Надо как-нибудь пригласить сюда молодую проститутку или лучше двух. Мне будет интересно понаблюдать за вашим совокуплением!
        У Аруна так сильно задрожали руки, что серебряная ложечка несколько раз звякнула о чашку. Вспоминая о разговоре с Соной, он чувствовал себя отвратительно. Кто же начинает знакомство с женщиной с таких чудовищных, постыдных признаний! Не иначе опиум развязал ему язык, а демоны вложили в уста предательские слова. И теперь его ждет очередное унижение - новая прихоть Флоры.
        Молча повернувшись, юноша вынес посуду. Когда он вернулся, старуха разворачивала газету. Многие годы пресса служила для нее единственной связью с утраченной родиной, по которой она, впрочем, нисколько не тосковала.
        - Смотри-ка!- сказала она.- Британское правительство рассматривает закон о повторном замужестве индийских вдов! Давно пора положить конец этим диким обычаям самосожжения или удаления от мира до конца жизни после смерти супруга!
        - Это правда?
        - Да. Если только индийцы согласятся соблюдать этот закон. Вполне возможно, он останется мертвой буквой. Ведь если речь идет о варварстве, вы на редкость упрямы. Не хотите получать счастье из наших рук!
        С трудом дождавшись, когда Флора уйдет к себе и уснет, Арун выскользнул из особняка через черный ход и направился к задней калитке. Несколько дней назад он тайком сделал оттиски с ключей, которые стянул у Флоры, пока она лежала, одурманенная наркотиком, и попросил мастера изготовить дубликаты. Он хотел быть уверенным в том, что сумеет в любую минуту покинуть особняк.
        На улице лил дождь и свистел ветер. В такую непогоду никто не заметил исчезновения юноши, а тот спешил по улицам, причудливо переплетенным, словно корни огромного дерева, не страшась ни ливня, ни даже молнии, порой сверкавшей так ярко, что чудилось, будто наступил Дивали[37 - Дивали - праздник огней в честь богини Лакшми.].
        Когда одна из вдов приоткрыла маленькое решетчатое окошко, она не поверила своим глазам. За воротами стоял мужчина! Он был совершенно мокрый; одежда облепила тело, с волос текла вода. Однако он не был похож на нищего, потому женщина спросила:
        - Что вам надо?
        Она ожидала ответа, что он заблудился, но юноша сказал:
        - Я хочу увидеть Сону.
        - Сону? Вы ее родственник?
        - Нет, но…
        - Это запрещено. Мужчинам нельзя сюда входить.
        Окошко захлопнулось. Арун продолжал стоять перед воротами, потому что просто не знал, куда ему теперь идти. Он не напрасно задержался: створки со скрипом приоткрылись, и юноша увидел… Ратну.
        - Ты!- обрадованно воскликнул он, но девушка не улыбнулась.
        - Арун-бхаи, Сона исчезла!- взволнованно произнесла она.- Я искала, но ее нигде нет!
        - Давно она пропала?
        - Не знаю. Я боюсь, как бы не случилось самое худшее!
        - Оставайся в приюте,- решил Арун.- Я постараюсь ее найти.
        Он поспешил к Гангу под неутихающим дождем. На берегу не было ни души. Несколько лодок качались на приколе, рискуя быть сорванными. Шум вспученной, бурлящей воды оглушал, но бешеный стук сердца в груди был гораздо сильнее.
        Позднее Арун говорил, что Сону спасло ее белое сари, хорошо заметное в темноте. Не успев броситься в воду, девушка поскользнулась на ступенях и упала. Ударилась о камни и осталась лежать, захлестываемая волнами.
        Тонкая безжизненная рука погрузилась в воду. На голове с начавшими отрастать волосами виднелась ссадина. Бледные губы были скорбно сжаты, а веки печально закрыты.
        Арун подхватил на руки ту, которую хотел защитить, чью боль желал уничтожить, и в отчаянии огляделся. В стороне, чуть выше гхатов, сгрудились лачуги. Когда их сносило водой, нищие обитатели складывали стены снова - из всего, что попадется под руку. Юноша поспешил туда, надеясь найти приют.
        В одной из хижин Арун обнаружил двух женщин. К счастью, у них была медная жаровня, от которой шло тепло. Когда с Соны стянули мокрое сари и принялись растирать руки и ноги, она застонала, а потом закашлялась. Женщины укрыли девушку. Тряпье было ветхим, зато сухим, и вскоре она согрелась.
        Открыв глаза, Сона увидела Аруна, который смотрел на нее с невыразимой нежностью.
        - Ты жива!
        - Я умерла.
        - Пусть так. Ты умерла, сбросила в Ганг старую оболочку вместе с бременем кармы и можешь начать все заново, если только захочешь,- промолвил юноша, а поскольку девушка молчала, спросил: - Почему ты хотела утопиться?
        - Я призналась Суните, что говорила с вами, а она передала это жрецам. Те велели мне пересказать им наш разговор. Я не могла этого сделать, и вместе с тем мне нельзя было их ослушаться.
        Арун был потрясен ее великодушием и порядочностью. Он подумал, что его душа напоминает вывернутую наизнанку грязную одежду или пересохший колодец. Чистота этой девушки казалась чем-то беспорочно светлым и недосягаемо высоким. Как он осмелился отягощать ее совесть постыдными признаниями!
        - Вы зря меня спасли,- добавила Сона.- Как я теперь вернусь в приют?
        - Не возвращайся!- теряя голову, пылко воскликнул Арун.- Хотя ты брахманка, а я вайшья и недостоин целовать следы твоих ног, я все же прошу тебя уйти со мной! Английское правительство готовит закон, разрешающий вдовам повторно выходить замуж. Прошу, не отталкивай меня! Я люблю тебя! Будь моей! Прими от меня мангалсутру![38 - Индийское свадебное ожерелье, аналог обручального кольца.] Даже если откроется, что ты была вдовой, белые нас защитят.
        Взяв руку девушки в свою, он слегка сжал ее, нежно погладил, а потом покрыл поцелуями.
        Когда Сона посмотрела на него, Аруну почудилось, будто его душа взмыла ввысь, ибо, несмотря на нерешительность, сомнения и страх, в глубине ее взора словно зажглось маленькое солнце.
        - Так ты согласна?
        - Не знаю,- прошептала девушка, но юноша видел, что она просто не может сразу сказать «да».
        - Оставайся здесь. Я заплачу этим женщинам. Мне надо… немного подготовиться. А еще зайти в приют и предупредить Ратну, что ты жива. Она очень беспокоилась о тебе. Надеюсь, Ратна нас не выдаст.
        - Нужно взять ее с собой.
        - О да! Я согласен.
        - Ратна хочет найти своего ребенка, и мы должны помочь ей.
        - Конечно, мы это сделаем.
        Арун знал, что ему надо вернуться до того, как на востоке загорится небо, а воды Ганга пронзят солнечные лучи, а еще - что он должен быть очень хитрым и осторожным.
        Прошло два дня. Сона оставалась в хижине на берегу. Услышав о плане Аруна, Ратна сразу же согласилась бежать. Юноша принес в приют белую дупатту[39 - Дупатта - длинный широкий шарф, которым прикрывают голову или плечи.] Соны, которую якобы нашел на берегу, из чего Сунита и другие вдовы должны были заключить, что девушка утонула. Причина тоже была ясна: она не вынесла вдовьего бремени и поддалась пагубным страстям.
        Найти тело Соны не представлялось возможным. Ганг, бурный после прошедших ливней, стремительно мчал свои воды к океану, увлекая за собой упавшие деревья, обломки смытых с берега хижин и плохо привязанных лодок, всякий хлам, мусор и грязь. Его неумолчный рокот разносился далеко вокруг. Поднявшаяся до средних ступеней гхатов вода гневно крутилась и бурлила.
        В это время года Флора Клайв всегда ощущала свой возраст: у нее болела голова и ломило спину. Она покуривала опиум, но на время отказалась от любовных утех. И крайне удивилась, когда Арун сказал:
        - Мне нужно цветное сари, а лучше два. А еще - длинные искусственные волосы.
        - Это называется парик. И зачем они тебе? Для кого?
        - Для меня.
        Флора издала смешок.
        - Ты хочешь стать похожим на хиджру?[40 - Хиджры - одна из особых каст, в которую входят представители «третьего пола». Физически это мужчины (часто - кастраты) или гермафродиты, которые одеваются и ведут себя, как женщины.]
        - Нет. Просто если вы желаете, чтобы я совокуплялся на ваших глазах с женщиной, то почему бы мне не проделать то же самое с мужчиной?
        - Что это с тобой?- насторожилась Флора.- Никогда не замечала в тебе подобных наклонностей!
        - Я уже все попробовал. Все, кроме этого.
        - Ты изменился,- заметила женщина, и в ее голосе прозвучало сожаление.
        - Я повзрослел.
        - Сними одежду.
        Арун с легкостью проделал это, оставшись в одной набедренной повязке. Флора обошла его со всех сторон, прикасаясь то тут, то там к гладкой золотистой коже и твердым мускулам.
        - Да, ты уже не мальчик. Ты стал красивым молодым мужчиной. Хотя таким ты мне тоже нравишься, но… Помню, когда я впервые приказала тебе раздеться, ты так смутился и испугался, что заплакал. А потом я развратила тебя и пристрастила к опиуму.
        Арун вздрогнул. Опиум. Он не подумал о том, что, возможно, первое время ему будет трудно без него обходиться! Впрочем, если с ним будет Сона, он преодолеет все, что угодно.
        - Хорошо,- сказала Флора,- я закажу парик. Тогда, наверное, нужны и браслеты?
        - Да, и браслеты.
        - Мы вдоволь повеселимся!
        - Я тоже так думаю,- ответил Арун, стараясь скрыть жесткий блеск своих глаз, которые старуха называла глазами Кришны.
        Ратна пребывала в радостном предвкушении. Ей казалось, будто она пересекла пропасть между живыми и мертвыми и выбралась на спасительный берег.
        Жрецы были правы в одном: нет ни истинного рождения, ни вечной смерти, существует лишь жизнь, жизнь в настоящем, за которое она цеплялась, как всякая шудра. Это для брахманов всякое земное благо является препятствием к постижению высших миров, а низшие касты ценят реальность, какой бы суровой она ни была.
        Увидев, как быстро в приюте забыли Сону, девушка укрепилась в своем решении. Сунита запретила вдовам упоминать имя той, которая оказалась плохой женой, не захотевшей поддержать пребывание супруга в вечном блаженстве. Обязанности Соны перепоручили кому-то другому. А Ратна почти каждый день отправлялась стирать, и в ее положении сбежать было проще простого. В один из ближайших дней Арун придет за ней на берег, и она без сожаления покинет мир белых фигур, каменных стен, скудной пищи и непонятных запретов. И наконец-то вернет себе право самой вершить свою судьбу.
        Соне же каждую ночь снилось, как гребень из слоновой кости в ее руках скользит сверху вниз, от макушки до самых кончиков волос, струившихся подобно темной воде. То было одно из величайших женских наслаждений, какое она не испытывала уже три года.
        Арун принес парик. Он был сделан великолепно, и юноша сказал, что, если во время свадебного обряда она прикроет фальшивые волосы палу[41 - Паллу - свободный конец сари, который женщины обычно накидывают на голову, как шаль.], ни жрец, ни кто-либо другой ничего не заподозрят.
        Несмотря на все волнения, Сона удивилась бы, узнав, как мало она размышляет о трудностях и перипетиях грядущей жизни в сравнении с той же Ратной. Уверенность и забота Аруна окутали девушку, словно волшебное покрывало, защитившее ее от внешнего мира. Соне нравилось, что ей не надо ни о чем думать, да и Арун постоянно напоминал ей об этом.
        Если Сона со вздохом говорила, что была плохой женой, юноша смеялся:
        - У тебя будет возможность стать хорошей!
        А если она сетовала, что слишком быстро уступила его уговорам, он отвечал:
        - Любовь - не унылое тление, а жаркое пламя, оно не должно разгораться долго.
        Иногда девушка успокаивалась до такой степени, что ей чудилось, будто она просто-напросто перенесется на невесомом вимане[42 - Виман - мифическая воздушная колесница.] в лучший мир, сияющий и радостный.
        Отчасти виной тому была прежняя жизнь Соны в богатом родительском доме, где ее все любили и баловали. А также три невыносимых года, проведенных ею в приюте. Можно быть стойкой до определенного момента, а потом наступает неминуемый прорыв. Сона только сейчас начала понимать, что, не встреть она Аруна и не впусти в свое сердце любовь, ее доля напоминала бы участь быков, которые ходят по кругу, приводя в движение мельничные жернова.
        Девушка знала, что никогда не сможет вернуться к родителям, потому что даже они не сумели бы понять ее поступка. Для них она умерла, и отныне ее единственной семьей должны были стать Арун и Ратна.
        Арун предложил Соне представляться диди[43 - Диди - старшая сестра.] Ратны, но последняя воспротивилась. Не дело шудры считаться сестрой брахманки, тем более они совсем не похожи. Она хотела назваться служанкой, но против этого возразила Сона. Девушкам, разделившим нелегкую участь вдов, не пристало играть роль госпожи и прислуги.
        - Тогда,- сказал Арун,- Ратна будет моей сестрой.
        На том и порешили.
        Когда Ратна появилась в хижине, одетая в простое полотняное, но не белое, а цветное сари, в дешевых, но весело звенящих, будто колокольчики на ветру, браслетах и прикрывавшей стриженую голову дупатте, Сона так обрадовалась, что обняла ее.
        А потом Арун привел полуслепого жреца, такого старого, что казалось, будто он с головы до ног посыпан пеплом. Он был похож на лесного отшельника, который питается только кореньями, или аскета, живущего подаянием набожных почитателей.
        Жрец читал ту же ведическую мантру, какая произносилась во время первого бракосочетания Соны, когда тяжелые от золотых браслетов руки невесты были до локтей разрисованы хной, на грудь свисало ожерелье в семь рядов, когда ее окружали несколько сотен свадебных гостей в ярких нарядах.
        Теперь на женихе и невесте была простая одежда и скромные венки, а на свадьбе присутствовали только Ратна да две бедные женщины, приютившие Сону в своей хижине.
        Девушка не смела наслаждаться моментом соединения судеб, а юноша все еще не мог поверить в случившееся.
        Когда жених и невеста кормили друг друга сладостями, глаза Аруна сияли радостью, любовью и страстью, опущенные ресницы Соны подрагивали, а щеки пылали от смущения.
        Брачная ночь откладывалась, потому что с наступлением темноты им предстояло покинуть Варанаси. Хотя это вполне соответствовало трем дням воздержания[44 - Согласно обычаю, новобрачные должны были в течение трех суток после бракосочетания воздерживаться от интимных отношений.], Арун предпочел бы не ждать. Но он дал себе слово быть хитроумным и осторожным. А Сона поневоле вспоминала свою прежнюю жизнь.
        Когда она выходила из спальни после ночи, проведенной со своим престарелым мужем, то стыдилась смотреть в глаза окружающим, потому что казалась самой себе оскверненной прикосновениями его дряблых рук и слюнявыми поцелуями. Не говоря уже о другом.
        Может, лингам, детородный орган Шивы, и являлся символом божественной мощи, но мужской был создан для женских мучений. Хотя на свете наверняка существовали женщины, которым казалось иначе.
        Поняв, что Арун исчез, Флора Клайв пребывала в бешенстве. Решив обвинить молодого индийца в краже, она обратилась к начальнику местной полиции (он именовался суперинтендантом) и рассказала о случившемся.
        - Он взял у вас деньги, мэм?- спросил тот, приготовившись подробно записывать ответы.
        - Да, деньги и украшения.
        Арун в самом деле прихватил с десяток рупий, но драгоценности не трогал. А еще он стащил у Флоры бумагу с ее личной печатью и подписью и сочинил для себя отличную рекомендацию.
        - Вы не можете предположить, куда он отправился?
        - Кто его знает! К родителям? Едва ли. Он зачем-то взял из моего дома парик с длинными волосами и сари. Возможно, он решил присоединиться к хиджрам?
        - Так этот юноша - евнух?
        - Как бы не так!- Глаза Флоры сверкнули злостью, и она выпалила, не думая о том, что может выдать себя: - Это великолепный образец молодого самца!
        Начальник полиции пообещал сделать все для поимки индийца, и женщина поехала домой. Войдя в казавшийся опустевшим особняк, Флора Клайв заскрежетала зубами, а после произнесла, словно клятву:
        - Ты украл нечто большее - мою возвращенную молодость! И ты поплатишься за это!
        Потом она поднялась в свой кабинет и села за стол, охваченная внезапным намерением написать в Лондон своей младшей сестре Этель. С большим опозданием Флора возжелала хоть как-то заполнить неожиданно возникшую в жизни пустоту.
        Глава VII
        При каждом взмахе весел вода вспыхивала холодным блеском. Огромная белая луна, освещавшая путь, двигалась по усыпанному звездами небу, будто диковинный воздушный корабль.
        Троица беглецов, нарушителей вековечных законов и запретов, плыла по Гангу в гуфе - круглой лодке, сплетенной из ивняка. Этот план предложил Арун: покинуть город так, чтобы никто не видел и не знал, когда, куда и как они исчезли. Гуф был куплен у какого-то бедняка, которого никто не станет расспрашивать. Удалившись на значительное расстояние, беглецы собирались затопить лодку и потом следовать сушей.
        Ратне не верилось, что она направляется в Хардвар, где вновь увидит Нилама. Она заставит его сказать, где найти Амита, и заберет свою дочь.
        Впрочем, сейчас она думала не о будущем, а о настоящем: о том, не перевернется ли лодка, смогут ли они благополучно причалить к берегу. Она ни о чем не спрашивала, но, чувствуя ее волнение, Арун заверил, что справится: он родился на берегу реки и в детстве часто плавал в гуфе.
        Сона молчала, лежа на дне лодки. Казалось, она потеряла чувство времени, ее мысли растворились в ночи, и она не видела перед собой ничего, кроме великолепных небесных чертогов. Но такое забвение было только на пользу.
        На рассвете они причалили к какому-то берегу. Кругом простирались желто-серые поля, вдали виднелась кучка приземистых, наполовину скрытых деревьями хижин.
        При виде деревянного колеса с привязанными к ободу глиняными кувшинами, каким испокон веков подавалась вода на посевы, тащивших соху быков и тощих, словно высушенных зноем крестьян в набедренных повязках или рубахах из кхаддара[45 - Кхаддар - грубая ткань ручного производства.], Арун почувствовал ностальгию. Едва ли ему когда-то доведется увидеть своих родных! Юношу успокаивало лишь то, что он сделал для них все, что мог.
        Путники отправились в деревню. Они так устали, что даже не разговаривали.
        Захолустное селение казалось сонным. Узкие улочки были зажаты глинобитными стенами, кое-где виднелись старинные колодцы. В пыли возились полуголые дети и бездомные собаки. Найдя более-менее приличный дом, Арун попросил у хозяев приюта до следующего утра.
        Как всегда, рупии открывали любые двери. Пока женщины приводили себя в порядок и отдыхали, Арун узнал, где можно нанять повозку, и прикинул маршрут. Им предстоял долгий путь с остановкой в разных местах. Сейчас прежде всего нужно было добраться до ближайшего крупного города.
        Когда он вернулся, Сона и Ратна выглядели оживленными и посвежевшими. Пища была простой, а вода не слишком вкусной, но они радовались и этому. Остаток дня беглецы обсуждали подробности грядущей поездки и возможные трудности. А потом наступила ночь.
        Конечно, Арун куда охотнее уединился бы с Соной не здесь, но выбирать не приходилось. Поскольку в этом чужом доме было слишком много народа, ему пришла в голову мысль переночевать в саду под большим фиговым деревом.
        Он взял подушки и циновки, и Сона беспрекословно последовала за ним. В брачной ночи, проведенной под пологом звездного неба, таилось что-то возвышенное и судьбоносное, пусть даже в воздухе разносилось не только благоухание цветов, но и запах сжигаемого навоза, используемого бедняками вместо топлива.
        Арун все еще терзался своей опрометчиво выданной тайной, тогда как Сона смотрела на него совсем другими глазами. Ее жизнь в печальном вдовьем царстве была схожа с существованием жалкой сухой травинки в выжженной солнцем степи.
        Теперь же в жизни Соны вновь появился мужчина, «земной бог женщины», и она отдала свою судьбу в его руки. Девушка знала, что всегда будет помнить о том, что он взял ее в жены без единой рупии приданого. Она не могла принести в дар мужу даже свою девственность.
        А еще у нее были острижены волосы, а под кожей проступали ребра, поскольку, как и положено вдовам, Сона ела один раз в день - пресные лепешки или ничем не приправленную чечевицу. Да и этой скудной пищи никогда не было вдоволь.
        Арун же впервые ложился с женщиной, для овладения которой ему не был нужен ни опиум, ни мучительные усилия над собой. Он мечтал, как они ночь за ночью станут отдаваться взаимной страсти, не заботясь о том, чем это оплачено и что ждет их впереди, и думая лишь об одном: как продлить эти мгновения до бесконечности!
        - Ты рада?- смущенно произнес Арун, взяв жену за руку.
        - Да. Теперь у меня есть все.
        - Кроме домашнего очага, богиней которого ты должна стать. Я надеюсь, скоро у нас появится и дом, и все остальное.
        Сона кивнула. Она ни о чем не расспрашивала, просто смотрела на мужа, всецело доверяя ему. Он был человеком, не только вызволившим ее из пут вдовства, но и принявшим на себя груз ее вины. Ее благодарность была безмерной. Впрочем, как и любовь.
        Арун размотал ее сари и перед тем, как перейти к чему-то более интимному, взял лицо Соны в ладони и заглянул в глаза, словно хотел увидеть ее душу. Прочитав там безмолвное согласие, порывисто и крепко прижал девушку к груди.
        Сона никогда и ни перед кем не раздевалась полностью, а сейчас на ней не было даже нижней юбки и чоли[46 - Короткая кофточка, надеваемая под сари.]. Так хотел ее муж, и она покорялась ему. Его ладони двигались по ее коже, будто две лодки по глади воды. Сона впитывала каждое прикосновение Аруна и внимала ему, но не радостно, а испуганно и тревожно. Осознав ее неопытность и почувствовав страх, он исполнился нежности и ласкал ее трепетно, осторожно, почти целомудренно.
        Их тела блестели под луной, а в глазах отражался свет далеких звезд. Арун был гибким и сильным, Сона - изящной и хрупкой. Мягкие изгибы ее бедер, ее небольшая, совершенной формы грудь сводили его с ума.
        Хотя Сона уже была с мужчиной - со своим старым мужем, почтенным брахманом, пожелавшим молодой плоти,- ей казалось, что все происходит впервые. Ей чудилось, будто жар тела Аруна проникает внутрь, растопляя давний холод и страх.
        Сона пыталась противиться нараставшему сладостному ощущению, но после сдалась и растворилась в нем. Арун же боялся потерять, спугнуть этот волшебный миг, бесценность которого он только что осознал. Они льнули не только телом к телу, а и сердцем к сердцу, душой к душе. Она отдалась ему безраздельно, а он получил гораздо больше, чем мог себе представить.
        - Прежде ты спала со стариком, а я со старухой, и все же мы сумели сохранить себя друг для друга!- прошептал Арун.
        - Когда-нибудь я тоже состарюсь,- заметила Сона.
        - Это произойдет нескоро. Впереди у нас целая жизнь! И мы будем стариться вместе, а это совсем другое.
        Утром Ратна сразу заметила, как окрепла их связь, и боялась почувствовать себя третьей лишней. Однако Сона вела себя все так же дружелюбно, а Арун по-прежнему называл Ратну сестрой. Они тронулись в путь и за несколько переходов добрались наконец до Хардвара.
        Увидев город, вблизи которого Ганг начинает свой путь в гранитных скалах, из хрустального горного потока постепенно превращаясь в могучую темно-серую массу воды, девушка почувствовала, как на ее глазах выступили слезы. Она вернулась в прошлое, к источнику своего счастья и своих бед.
        Когда они подошли к дому, где жил Нилам, в душе Ратны всколыхнулась память о первом волшебном чувстве и отдалась в душе резкой болью утраты.
        Во дворе какая-то девушка раскладывала на горячих камнях выстиранное белье. Обернувшись на стук калитки, она вопросительно посмотрела на незваных гостей. Ратна обратилась к ней:
        - Мы бы хотели видеть Нилама.
        - Мой муж в лавке.
        У Ратны потемнело в глазах. Это была не столько ревность, сколько осознание того, что она в самом деле умерла для других людей.
        Когда человек покидает этот мир, время не останавливается, жизнь по-прежнему течет, и в ней происходят события, не имеющие никакого отношения к тому, кто никогда не вернется обратно. А вот она вернулась и получила доказательство того, что ее больше нет. Ни для Нилама, ни для его жены, которая едва ли вообще слышала о ее существовании.
        - В вашем доме есть дети?
        - Нет.
        - Приезжал ли к вам Амит, старший брат вашего мужа?
        - Да, на нашу свадьбу.
        - С ребенком?
        - С женой.
        Поняв, что эта девушка ничего не знает, Ратна направилась к выходу. Сона и Арун молча пошли за ней. Во взоре первой отражалось сочувствие, второй выглядел встревоженным.
        - Куда мы теперь?- спросил он, когда они очутились за воротами.
        - В лавку.
        Ратна была погружена в себя, а Сона втайне радовалась ярким краскам рынка, которые ее ожившая душа не уставала впитывать. Золотые холмы шафрана, звездоподобный анис, животворящий пажитник, полный целебных соков имбирь - все это таило в себе множество оттенков вкуса различной сладости и остроты. Сона охотно скупила бы весь базар и растворилась в магии цветов и запахов. Единственное, что бы она не взяла, так это асафетиду - противоядие от любви.
        Ратна вошла в ковровую лавку. Арун и Сона остались снаружи. Когда девушка увидела бывшего возлюбленного, она не испытала ни сожаления, ни горечи; напротив, в ее душе зародился гнев. Ратна предчувствовала, чем обернется этот разговор, потому что давно разгадала натуру Нилама. А он застыл с таким выражением на лице, словно перед ним предстал выходец с того света.
        Ратна знала, что она - исхудавшая, с остриженной головой, покрытой краем сари, и острым непримиримым, ожесточенным взглядом запавших глаз - выглядит ужасно, но сейчас это не имело значения.
        - Почему ты так смотришь?- резко спросила она.- Ты же знаешь, что я не умерла!
        - Да, но ты… ты не можешь здесь находиться!- пробормотал он.
        - Меня привела сюда боль, которая не дает мне покоя. Где моя дочь?
        - Ты же знаешь, она у Амита.
        - Ты видел ее с тех пор, как мы расстались?
        - Нет.
        - Почему? После женитьбы ты мог бы взять Анилу к себе! Пусть ты забыл обо мне, но как ты мог бросить дочь!
        На щеках Нилама вспыхнула краска.
        - Я не забыл о тебе, Ратна. Но я не думал, что ты вернешься, ведь для вдов не существует пути в прежнюю жизнь. И я не бросал Анилу. Моя жена ничего не знает ни о ней, ни… о нас с тобой. Амит говорил, что его супруга Кумари привязалась к девочке. Аниле там хорошо.
        - Я хочу забрать ее к себе.
        Нилам выдержал паузу. Теперь в его взоре сквозила жалость и, возможно, остатки прежних чувств.
        - Неужели ты вернулась в Хардвар одна? Есть ли у тебя деньги и что ты ешь?
        - Я не одна, со мной еще одна вдова и… ее новый муж. А если ты хочешь дать мне денег или что-то еще, то мне от тебя ничего не нужно. Я желаю знать только одно: где мне найти Амита? Потом я навсегда исчезну из твоей жизни.
        Нилам вздохнул.
        - Он не отдаст тебе Анилу.
        - Посмотрим. Она не его, а моя дочь.
        - Он в Канпуре, в тамошнем гарнизоне. Я запомнил название города, но понятия не имею, где это.
        - Мы найдем. Отныне я иду куда хочу и делаю то, что считаю нужным. А ты… ты навсегда останешься в этой лавке! По мне, это немногим лучше приюта.
        Ратна вышла на улицу. Внезапно свет показался слишком резким и ярким. Девушка покачнулась, и Арун поддержал ее за локоть.
        - Что он сказал?
        Ратна лишь покачала головой: она не могла говорить, ее душили рыдания. Сона ласково погладила девушку по плечу.
        - Мы сделаем все, чтобы найти твою дочь и вернуть ее тебе!
        Арун выяснил, что Канпур находится на правом берегу Ганга, между Аллахабадом и Дели. До 1801 года это была деревня, которую захватили англичане, превратив ее в пограничный пункт. К настоящему времени важность Канпура сильно возросла: к нему протянулась телеграфная линия и там шло интенсивное строительство железной дороги.
        Город насчитывал сто восемнадцать тысяч жителей, включая и гарнизон, состоявший приблизительно из трех тысяч сипаев и немногим более трехсот английских солдат и офицеров.
        На северной окраине Канпура, носившей название Навабгандж, находились воинский арсенал, казначейство и гражданские службы, на южной протянулись ряды бараков военного городка сипаев.
        Этот лагерь мало чем отличался от других подобных лагерей: строения из глины, соломы и бамбука с узкими комнатами, отдельными для каждого солдата. В одной из таких клетушек Ратна, Арун и Сона и обнаружили Амита - он как раз сменился с караула и собирался готовить обед на мангале, который дымился во дворе. Вероятно, его жена и Анила жили отдельно, потому что здесь не было никаких следов присутствия женщины и ребенка.
        Амит не сразу узнал Ратну, а узнав, отшатнулся, как и Нилам.
        - Ты?!
        - Да. Я пришла за своей дочерью.
        - Ты не можешь покинуть приют!
        - Я уже это сделала. Отдай мне ребенка!
        - Нет.
        - Почему?
        - Потому что это нарушение обычаев, установленных от века. Ты - внекастовое существо, оскверняющее все, до чего дотронешься. Я не должен стоять рядом с тобой, не то что разговаривать. Возвращайся обратно, иначе я сам отвезу тебя туда.
        - Я никогда не вернусь в приют!- вскрикнула Ратна, отпрянув от него.- Ты не сможешь меня принудить!
        - Послушайте,- вмешался Арун,- это бесчеловечно. Отдайте ребенка матери, и вы больше никогда нас не увидите. Клянусь, мы позаботимся о девочке.
        Амит окинул его суровым взглядом.
        - Кто ты такой, чтобы представлять интересы Ратны?
        - Я ее брат. А это моя жена.- Арун кивнул на скромно стоящую в стороне Сону.
        Амит покачал головой.
        - Чутье подсказывает мне, что у вас подобралась подходящая компания! Я не верю, что ты ее брат. Где же ты находился, когда я отвозил эту женщину в приют?
        - Тогда меня еще не было в ее жизни.
        - В таком случае у тебя нет никакого права вмешиваться. Все давно решено. И если ты помогаешь отступнице, значит, ты того стоишь. Уходите. Я сам воспитаю свою сестру.
        - А вот тут ты ошибаешься!- Ратна сжимала в кулаке конец сари, ее глаза сверкали.- Анила - вовсе не дочь твоего отца! Я родила ее от Нилама!
        Хотя Амит попытался скрыть эмоции, было видно, что он сражен услышанным.
        - Если это правда, тогда ты - развратная женщина, проклятая богами. Тебе нигде не найти ни спасения, ни убежища,- мрачно произнес он и добавил: - Только попытайся похитить Анилу, и тебе несдобровать! Это военный город, в котором все решается очень просто и быстро.
        Им пришлось уйти. Ратна брела, опустив голову. Она думала о том, что можно собрать и склеить все, кроме разбитого сердца. Ей казалось, будто ее душа исполосована острыми когтями.
        Девушка выглядела такой потерянной и жалкой, что Арун и Сона очень удивились, когда она вскинула голову и гневно промолвила, глядя сухими глазами в высокое прозрачное небо:
        - Я ни за что не сдамся!
        - Конечно,- сказал Арун, стараясь усмирить жестокий мятеж ее сердца,- только нам надо быть осторожными и ни в коем случае не спешить. Не стоит давать волю чувствам. Мы наверняка узнаем, где живет его жена, и наведаемся к ней. А пока остановимся в этом городке.
        На южной окраине Канпура, за сипайским лагерем, размещались утопающие в садах бунгало англичан. Здесь же располагались больничные бараки, игорный дом, бильярдная, офицерский клуб и церковь.
        Жизнь офицеров полка протекала хотя и рутинно, но вместе с тем весело: сезонные балы, спортивные состязания, скачки. Форма военных была на редкость живописна: красные мундиры, увенчанные длинным плюмажем латунные каски, белые лосины и высокие ботфорты.
        Арун принялся одно за другим обходить одноэтажные кирпичные здания, в которых жили офицеры. Один из них посоветовал молодому человеку обратиться в канпурский магистрат.
        В те времена образованные индийцы не были редкостью, но, как правило, они происходили из высших каст, а потому не желали служить белым. Красивый, обходительный, хорошо говорящий по-английски юноша вызывал у окружающих доверие и симпатию. Сыграла свою роль и блестящая рекомендация, предоставленная Аруном от имени Флоры Клайв. В Канпуре ее никто не знал, но великолепная бумага с витиеватой подписью и личной печатью произвела должное впечатление.
        Едва ли не впервые юноша подумал о Флоре с оттенком благодарности. При встрече с ней он обладал разве что привлекательной внешностью и хорошей памятью, хотя не сознавал даже этого. Еще до того, как Арун стал ее любовником, Флора упорно шлифовала его красоту, направляла ум и оттачивала манеры, да и после не прекращала этого делать. И теперь он мог сполна воспользоваться плодами ее трудов.
        Беглецы сняли маленький домик в районе старого Канпура с его бесчисленными переулками, хаотично разбросанными зданиями и пестрыми базарами. Вероятно, где-то здесь жила и Кумари, жена Амита.
        Арун предполагал, что он будет работать, тогда как Сона и Ратна останутся дома, но последняя решила иначе. Она ценила дружеское отношение молодой пары и вместе с тем желала обрести независимость. К тому же работа помогла бы ей отвлечься от тоскливых мыслей. В конце концов Арун нашел для нее место поломойки в семье одного офицера. Как всякая шудра, Ратна не гнушалась тяжелого труда, к тому же впервые в жизни она получала за него деньги.
        Теперь им стоило запастись терпением, а еще - по возможности наслаждаться той свободой, какую они наконец обрели.
        Глава VIII
        Когда Арун и Ратна уходили из дома, Сона брала зеркало и смотрелась в него, мысленно приближая тот день, когда к ней вернется величайшая женская отрада - возможность расчесывать волосы. Хотя Арун говорил, что ее стриженая головка выглядит просто очаровательно, Соне так не казалось. Из-за жары она не носила парик, а прикрывала голову дупаттой.
        По утрам молодая женщина посещала ближайший рынок, где покупала продукты и специи. Английские мужчины останавливались и смотрели ей вслед, ибо походка Соны, подчеркнутая тяжелыми передними складками и струящимся тонким шлейфом сари, казалась походкой ожившей статуи. Ей была свойственна особая одухотворенная красота и некая таинственная, едва уловимая обособленность от внешнего мира.
        Вместе с тем к приходу мужа и Ратны белье было постирано, дом убран, а в кухне ждали дал, панир[47 - Домашний сыр с горячей подливкой.], чапати, кебабы, халва. Кувшин холодной воды, чтобы утолить жажду, и другой, потеплее,- для омовения.
        Хотя в домике было всего-навсего две тесные комнатушки с узкими окнами, а из предметов мебели и обихода - только две кровати, корзина для одежды, несколько циновок и самая простая посуда, женщины не могли нарадоваться.
        Арун повторял себе, что, не будь Сона вдовой, ему вряд ли удалось бы жениться на столь утонченной особе. Она была искренне предана мужу и в то же время никогда не растрачивала свое достоинство. Арун не позволял Соне припадать к его стопам, он сам целовал ей ноги. Он приучал ее ложиться с ним в постель обнаженной, чтобы чувствовать друг друга всем телом. Многим мужьям бывает довольно спокойной, рассудительной привязанности жены, но Арун жаждал любви, и он ее получил.
        Спальня была особой Вселенной, где они сполна обретали друг друга, двигаясь в неизменной гармонии и даже дыша в унисон. Охваченные желанием, они становились единым целым, сплетались, как лепестки лотоса. И, познав нечто немыслимое, вновь с благодарностью и любовью искали объятий друг друга.
        Сона очень хотела родить ребенка; глядя на падающие звезды, она всегда загадывала только это желание. Но ничего не говорила мужу: согласно обычаю, он должен узнать об этом только тогда, когда в ее теле зародится жизнь.
        Ни Сона, ни Ратна не задумывались о том, надолго ли они задержатся в Канпуре, но однажды вечером, наслаждаясь ароматным чаем, который подала жена, Арун сказал:
        - В армии что-то назревает, я имею в виду индийцев. Многие ангрезы беспокоятся за судьбу своих семей.
        - Откуда ты знаешь?- спросила Ратна.
        Арун улыбнулся.
        - Распахивая двери перед высшими военными чинами, вынося пепельницы и подавая чай, можно многое услышать, особенно если делать вид, что ничего не понимаешь.
        - Нам угрожает опасность?- промолвила Сона, присаживаясь на циновку.
        - Просто я думаю, что, если начнутся волнения, нам придется держаться англичан.
        Женщины понимали, что имеет в виду Арун. Своим бегством из приюта - а Сона еще и повторным браком - они навсегда провели черту между собой и единоверцами.
        - Чем недовольны сипаи?- резко произнесла Ратна.- Они одеты, обуты, сыты и даже вооружены.
        - Англичане не желают вникать в обычаи, а тем более религиозные чувства индийцев. Зачастую они творят жестокости, которым нет оправдания. А сипаи… Им уже мало того, что у них есть. Сейчас нет войны, значит, нет повышения по службе и военной добычи. К тому же есть князья, которые хотят вернуть себе власть, отнятую белыми.
        Сказав это, Арун вспомнил родную деревню, скудный урожай, который крестьяне были вынуждены почти даром отдавать скупщикам, непомерные налоги, лишившие население возможности покупать прежде всего соль[48 - Налог на соль был самым тяжелым, а цены на нее - непомерными. Это было вызвано монополией на продажу данного продукта со стороны Ост-Индской компании.], что приводило к болезням и смерти.
        Женщины внимательно и с волнением слушали о важных вещах, на их взгляд, до конца понятных только мужчинам, а потом Арун осторожно произнес:
        - Ратна… Я узнал, где живет жена Амита со своими родителями и твоей дочерью.
        Девушка быстро вскинула голову - ее взгляд обжигал.
        - Я хочу видеть Анилу!
        - Мы можем попытаться сделать это, но незаметно, издалека. Не стоит врываться к ним в дом и требовать вернуть ребенка. Надо действовать по-другому. Подать в суд, и пусть он решает, кому принадлежит Анила.
        - А если мне откажут?
        - У нас все равно нет другого выхода. Амит - сипай, и, если ты выкрадешь девочку, в суд подаст он. Тогда против нас будут не только индийцы, но и англичане.
        - Когда мы пойдем туда?
        - Завтра вечером. Ты и я. Сона пусть останется дома.
        Последняя согласно кивнула, хотя была вовсе не против пойти вместе с ними. Но она не считала возможным перечить мужу.
        На следующий день Ратна выглядела куда более оживленной, чем обычно. Собираясь на работу, она надела яркое сари и красиво причесалась.
        Потом они с Аруном вышли из дома и направились по освещенной солнцем улице. Они шли рядом, о чем-то разговаривая, и Сона услышала, как Ратна засмеялась. Молодая женщина не могла разобрать слов, и это ее задело.
        Вернувшись в дом, Сона села и задумалась. Переступая порог, Арун и Ратна словно оставляли ее в другом мире. Они вели себя так, будто их что-то связывало, и общались совершенно запросто. Но они не были братом и сестрой, они назвались так для удобства, да еще для того, чтобы соблюсти приличия.
        Подумав о приличиях, Сона испытала крайне неприятное чувство. Молодая женщина вспомнила рассказ Ратны о том, как та отдалась младшему сыну своего супруга. Такое поведение считалось неслыханно развратным - в этом Амит, без сомнения, был прав.
        Соне казалось, что Арун чаще обращается не к ней, а к Ратне. А тем временем она, его супруга, подает на стол и убирает за ними, поскольку они оба вернулись с работы и, стало быть, устали.
        Сона понимала, что ее муж хочет, чтобы они переняли английские порядки, и все же… где это видано, чтобы брахман-ка прислуживала шудре! Разумеется, низшие касты могут принимать пищу из рук высших, а никак не наоборот, но ни одна шудра не посмеет есть вместе с брахманами! Если у Ратны нет препятствий даже к этому, то она способна презреть и все остальное. Например, заигрывать с чужим мужем, тем более что сейчас у нее нет своего мужчины.
        Когда вечером Арун и Ратна собрались уходить вдвоем, Сона сделала вид, что воспринимает это как должное, хотя на самом деле ее душу терзали обида и ревность.
        Жилье родителей Кумари стояло в окружении деревьев амалташ, усыпанных ярко-красными цветами, напоминавшими алые языки или ожившие признания в любви. Дом был покрыт обычной тростниковой крышей, зато имел два этажа. Высокая ограда не позволяла заглянуть во двор и увидеть, что происходит внутри.
        Арун предполагал, что обитателей дома предупредили о том, что к ним могут нагрянуть незваные гости, а потому не рискнул постучаться в калитку. Они с Ратной смогли увидеть Кумари только на третий вечер, когда женщина с корзинкой в руках вышла из дома и медленно двинулась по улице.
        Ее длинные волосы были закручены на затылке изящным узлом, глаза слегка оттенены каджалом[49 - Сурьма.], лоб украшен бинди[50 - Знак замужней женщины, цветная точка в центре лба.], на тонкой талии красовалась ажурная подвеска с ключами. Вечернее солнце весело переливалось в крохотных зеркалах, украшавших кайму ее сари. То была спокойная замужняя женщина, живущая в гармонии с миром и самой собой.
        Ратну обуяла злоба. Руки этой незнакомки прикасались к ее дочери, этой женщине было суждено поймать первое слово Анилы, и не исключено, что этим словом стало заветное «мама»!
        Арун не успел ничего предпринять, как Ратна бросилась наперерез Кумари с криком:
        - Отдай моего ребенка!
        Та в испуге обернулась и едва не выронила корзинку. Она явно не понимала, что происходит. А Ратна продолжала извергать слова, которые, точно камни, летели прямо в лицо Кумари:
        - Ты змея, крадущая яйца из чужого гнезда! У тебя черная кровь и гнилое сердце! В твоей душе только пепел!
        Когда слова иссякли, обуреваемая гневом женщина с размаху ударила Кумари в грудь, причем настолько сильно, что та чуть не упала, и она продолжала бы бить, если б не под бежавший Арун. Ему пришлось буквально скрутить Ратну и удерживать, пока Кумари, спотыкаясь, бежала обратно к своему дому.
        Ратна пыталась высвободиться из рук Аруна; несмотря на невысокий рост и худобу, она была удивительно сильной. И тогда он подумал, что этой юной женщине удастся выбраться из любой переделки, что она во что бы то ни стало вырвет свое из зубастой пасти судьбы.
        - Зачем ты это сделала?- огорченно произнес Арун.- Ты навредила прежде всего себе! Эта женщина ни в чем не виновата. Это не она отняла у тебя ребенка. Мы не знаем, что она почувствовала, когда ее муж принес в дом младенца, и как она его приняла.
        - Вот именно! А если она обижает Анилу? А если ей и ее родственникам наплевать на мою дочь?
        - Не думаю, что это так.
        Они вернулись домой в подавленном настроении, а потому неохотно отвечали на вопросы Соны. Арун только сказал, что они видели Кумари, но это ничего не дало.
        Сона возилась в кухне, когда услышала, как ее муж и Ратна о чем-то разговаривают. Осторожно выглянув из закутка, молодая женщина увидела, как Арун бережно обнимает Ратну за плечи.
        - Ты не должна себя винить,- говорил он.- Что случилось, то случилось. На твоем месте я бы тоже не сдержался. Каково юной прекрасной женщине жить с таким горем в душе! Запомни главное: я навсегда останусь твоим братом и другом, готовым защитить и помочь.
        Сона отпрянула, а потом прислонилась к стене. Ее сердце громко стучало. Она ощущала себя деревом, в которое внезапно ударила молния, хрупким цветком, случайно упавшим в мутную воду реки и безжалостно подхваченным ее мощным потоком. Где были эти двое и чем они занимались?! О какой вине говорил ее муж?
        Войдя в комнату, Сона попыталась вложить в свое молчание как можно больше эмоций, но, похоже, этого никто не заметил. Арун и Ратна тоже не проронили ни слова. Их будто объединяла какая-то тайна. Сполна оценив этот тяжкий момент, Со-на спрятала слезы и приклеила на лицо улыбку.
        В воскресенье Ратна занялась приготовлением обеда, а молодые супруги отправились прогуляться по городу.
        Центральная улица Канпура была широкой и ровной, с многочисленными магазинами и домами индийской знати. Навстречу плыли дамы в шелковых сари, с благоухающими веточками жасмина в иссиня-черных волосах, с золотыми натхами[51 - Натх - украшения для носа в форме большого кольца.], вес которых свидетельствовал о благосостоянии семьи. Женщин сопровождали мужчины в джиббах[52 - Джибба - куртка наподобие кителя.] с блестящими пуговицами и в тонких муслиновых дхоти с изящно переброшенным через плечо верхним концом.
        - Давай купим тебе украшение,- предложил Арун, увлекая Сону в ювелирную лавку.
        Как всякая женщина, она не возразила против такого предложения и вскоре стала обладательницей сережек и ожерелья из филигранного серебра. Пока Сона любовалась сложным воздушным узором из переплетенных между собой нитей, листиков, капелек и цветов, Арун, выудив из кучи украшений недорогой браслет из финифти, сказал:
        - Как ты считаешь, он понравится Ратне?
        - Да,- сдержанно произнесла Сона, мгновенно утратив радостное воодушевление. Она подумала о том, что яркая цветная эмаль - это, без сомнения, то, от чего придет в восторг любая шудра.
        Арун заплатил за украшения, и супруги вышли на улицу.
        - Вы в самом деле считаете Ратну своей сестрой?- спросила молодая женщина.
        Хотя муж много раз говорил ей, чтобы она совершенно спокойно обращалась к нему по имени и на «ты», как это принято у белых, Сона, как преданная индийская жена и истинная брахманка, не решалась нарушить традиции[53 - В традиционной индуистской семье жена не имеет права называть мужа по имени и всегда использует уважительное обращение.].
        - Я сочувствую ей. Она потеряла все, и у нее никого нет.
        - Она надолго останется с нами?
        - Не знаю,- неуверенно произнес Арун.- Если б в ее жизни появился мужчина, способный о ней заботиться…
        Не уловив в тоне мужа ничего большего, чем дружеская симпатия и простое человеческое сочувствие, Сона слегка успокоилась.
        Ратна порадовалась браслету, но явно не так, как если бы его подарил мужчина, в которого она была влюблена, и это смягчило сердце Соны.
        Вечером они вместе трудились на кухне. Одна перемалывала специи, другая начищала большой круглый поднос тхали и металлические чаши для соусов. По стенам сновали шустрые ящерки-гекконы, ярко-нефритовые или травянисто-зеленые, с крохотными ладошками и детскими пальчиками.
        - Тебе не тяжело работать в чужом доме, у белых?- спросила Сона.
        - Если работа выполнена хорошо, они обращают на меня не больше внимания, чем на мебель. Главное, что теперь я могу откладывать деньги, рупия к рупии, чтобы когда-нибудь вызволить свою дочь. Арун сказал, что за суд придется заплатить, и мне бы не хотелось брать деньги у вас.
        - Ты не задумывалась о том, чтобы снова выйти замуж, как это сделала я?- ровным тоном произнесла Сона, не отрывая глаз от посуды.
        - Я не уверена, что когда-нибудь найду себе мужа. Да еще такого хорошего, как твой Арун! Кто из наших мужчин способен взять в свой дом вдову? Но если Анила будет со мной, я не буду чувствовать себя одинокой.
        Ратна по привычке говорила то, что думала, и Сона вновь почувствовала укол ревности. Но она ничего не сказала.
        Когда солнце один за другим гасило свои лучи и на землю постепенно опускалась прохлада, две женщины и мужчина обычно сидели на улице, наблюдая за тем, как краски неба меняются на глазах, переходя от буйных закатных тонов к густеющей вечерней синеве, а после - к черному бархату ночи.
        Аруну захотелось пить, и Сона пошла в дом за чаем. Возвращаясь, она вновь услышала разговор, участницей которого ей не суждено было стать.
        - Судебные дела длятся долго. Надо начать что-то делать уже сейчас.
        - Ты сказал, что этим людям придется заплатить. Я должна скопить достаточно денег.
        - Мы тебе поможем. Я получаю жалованье и еще не израсходовал рупии, взятые в дорогу.
        - Нет, Арун-бхаи. Возможно, скоро у вас с Соной появятся свои дети. Я не хочу обделять вашу семью.
        - С детьми лучше повременить. Наше положение слишком непрочно. К тому же - я уже говорил об этом - в городе что-то назревает. Неизвестно, где мы окажемся через месяц и что с нами будет.
        - Тогда не лучше ли уехать отсюда?
        - Здесь Анила,- веско произнес Арун.
        - Я имею в виду не себя, а вас с Соной.
        - Нет. Мы с самого начала были вместе и ни за что не бросим тебя одну.
        - Если б и я могла чем-то помочь тебе и Соне!
        - Ты - подруга моей жены, и этого довольно. А если говорить обо мне… Бывали дни, когда я мысленно видел перед собой только трубку с опиумом, и ночи, когда я корчился от нестерпимой жажды дурмана. Тут ты ничем не поможешь, с этим я должен справиться сам. А в остальном у меня все в порядке.
        Сона застыла с подносом в руках. Ее супруг решил, что им «лучше повременить с детьми», даже не подумав посоветоваться с нею! Зато он преспокойно обсуждает столь интимный вопрос с Ратной! А еще, оказывается, у него есть проблемы иного рода, но он не стал делиться этим с женой, однако, опять-таки, доверился своей названой сестре, которая, по сути, была ему совершенно чужой.
        Подслушав этот разговор, молодая женщина поняла: в ее душе не будет покоя до тех пор, пока между ней и Аруном стоит Ратна. Муж назвал эту девушку ее подругой, но Сона сказала себе, что низкая шудра не более чем грязь, прилипшая к подошвам чаппалов[54 - Чаппалы - сандалии.] благородной брахманки!
        В довершение всего в одну из ночей, когда, сжимая ее в объятиях, Арун в порыве страсти воскликнул «моя Радха!»[55 - Радха - возлюбленная Кришны.], Соне почудилось, будто он произнес «моя Ратна».
        Хотя население Канпура и личный состав полков гарнизона не проявляли недовольства англичанами, командующий, генерал Уилер, получил депешу о восстании в Мируте[56 - Мирут (Мератх)- город, расположенный в 80км к северу от Дели.]. За короткое время новость распространилась по всему городу, и белое население запаниковало.
        Генерал приказал укрепить два больничных барака из кирпича, расположенных близ домов офицеров гарнизона,- их обнесли невысокой насыпью и окружили неглубоким рвом. Очень скоро эта импровизированная крепость получила название «форт безнадежности».
        По городу блуждали темные слухи, на прежде шумных, беспечных базарах царила угрожающе напряженная атмосфера, и воздух был полон предчувствия надвигавшейся беды.
        На первый взгляд, причина волнения сипаев казалась пустяковой. В армии ввели нарезные ружья, и заговорщические группы, давно существовавшие во всех провинциях, пустили слух, что бумажная обертка патрона, которую при зарядке винтовки надо было срывать зубами, смазана коровьим или свиным жиром. И индус, и мусульманин, согласившийся взять такого рода патрон, неминуемо осквернялся и ставил себя вне общества. Это послужило последней каплей в чаше терпения индийцев, и они ринулись избавляться от ненавистных британцев.
        Накануне роковых событий Ратна вернулась с работы раньше обычного, сообщив, что ее хозяева заколотили особняк и так же, как и другие англичане, укрылись в укрепленном госпитале. Девушка слышала обрывки разговора о том, что некоторые белые пытались покинуть город, но не смогли этого сделать, поскольку дороги патрулировали вооруженные крестьяне.
        Сона расхаживала по дому, сцепив руки в замок; ее грудь тяжело вздымалась. Время шло, а Аруна все не было. Наконец он прибежал, растерянный и взволнованный.
        - Городская знать нанимает охрану из числа местных горожан! Все магазины и лавки закрыты! Надо бежать. Берите самые необходимые вещи - мы укроемся в крепости. Командующий гарнизоном приказал принести туда боеприпасы, еду и побольше воды.
        Сона без разговоров бросилась собирать одежду, украшения, посуду - все те домашние «сокровища», которыми она так дорожила, тогда как Ратна стояла посреди комнаты, не предпринимая никаких попыток ей помочь.
        - Побыстрее!- поторопил Арун женщин, и тогда Ратна сказала:
        - Я пойду к дому жены Амита. Я должна быть уверена, что Анила в безопасности!
        - Тебя все равно туда не пустят,- нетерпеливо возразил Арун.- Амит - сипай, потому, полагаю, с твоей дочерью ничего не случится.
        И тут Ратна поняла: она не могла быть с белыми, потому что те люди, в чьих руках оставалась Анила, отныне принадлежали к другому лагерю.
        - Я останусь здесь.
        - Что ты несешь!- раздраженно воскликнул Арун и бросил жене: - Сона, прошу тебя, уговори ее!
        Он вышел во двор, чтобы выкопать спрятанные в земле деньги, а Сона повернулась к Ратне. Глаза брахманки были темными и бездонными, четко очерченные скулы и царственный лоб свидетельствовали о высоком происхождении. И когда она заговорила, ее слова были произнесены тоном человека, облеченного властью:
        - Ты мыслишь правильно. Ты должна остаться.
        - Почему?- прошептала Ратна.
        - Ты только что сама ответила на свой вопрос. Но у меня есть другая причина желать этого. Ты плохо действуешь на людей. Ты несешь на себе знак беды.
        Ратна прижала руки к груди.
        - Я сделала тебе что-то плохое, Сона?
        - Ты каждый день откусываешь по кусочку от моего хлеба и, полагаю, не остановишься, пока его не доешь! Если ты не понимаешь, что я имею в виду, значит, боги дали тебе не больше ума, чем всякой шудре, хотя наглости и хитрости тебе явно не занимать!
        - О чем ты? Я всегда была честна с тобой! Если тебе что-то во мне не нравится, я готова это спрятать и…
        - Будет лучше,- перебила ее Сона,- если ты сама спрячешься так, чтобы мы с моим мужем никогда тебя не нашли!
        Ратна кивнула и попятилась. В ее глазах стояли слезы, а лицо напоминало трагическую маску. Она осознавала, чего от нее хотят, но не понимала почему. Вероятно, дело было все-таки в касте, ибо чистота брахманов есть чистота огня, а незыблемость их порядков - нечто святое и вечное. В приюте для вдов они с Соной были равны, но теперь их вновь разделяла пропасть.
        - Хорошо, я уйду,- твердо произнесла Ратна и, не сдержавшись, спросила: - Арун думает так же, как ты?
        Сона сполна оценила последнюю выходку дерзкой шудры. Гордо вскинув голову, словно ее украшала не скромная шапочка стриженых волос, а золотая корона, она сказала:
        - Не все ли тебе равно, что он думает? Ведь он не твой муж!
        Ратне показалось, что теперь она знает правду. Ее присутствие в этой семье было как нож, разрезающий плод на две половины. Сона ревновала. Ведь ей уже довелось быть третьей женой! Едва ли это было приятно, хотя она и не испытывала к прежнему мужу ни капли любви.
        Тогда что говорить о нынешнем браке, ставшем смыслом ее новой жизни! Сона желала безраздельно владеть чувствами своего супруга, даже если он испытывал к другой женщине только дружеское участие.
        Глава IX
        Обычно в этот час дома были объяты глубоким молчанием и покоем, луна напоминала зеркало, нашитое на полотно черного сари, а деревья словно кутались в ночные тени. Но сегодня все выглядело иным.
        После условного сигнала - трех гулких выстрелов - сипаи были подняты по тревоге и по темным улицам Канпура помчалась кавалерия. Одно за другим загорались бунгало европейцев, и город озарило высокое яркое пламя. Были захвачены банк, арсенал и тюрьма, перерезаны телеграфные линии.
        А тем временем со стороны Мирута к Канпуру двигались вереницы восставших, катились орудия, плыли серые громады слонов. Участь укрывшихся в крепости англичан была незавидной.
        Ратна быстро шла по улице вдоль сплошной стены домов, не обращая внимания на дробный стук копыт, треск ружейных выстрелов и громкие крики мужчин. Всадники мчались как одержимые, с боков лошадей летела пена, а в воздухе клубилась густая пыль. Хотя все это происходило буквально на расстоянии вытянутой руки, Ратна не испытывала никакого страха. Ее терзало иное волнение: она думала о судьбе дочери.
        Вероятно, та несгибаемая сила, что гнала и вела молодую женщину вперед, уберегла ее и от шальной пули, которая могла сразить в любой момент.
        Ратна была готова ко всему: что ей не откроют дверь, что Кумари с родителями и Анилой покинула город, что ее встретят пустые темные комнаты и брошенные за ненужностью вещи,- но она никак не ожидала, что дома просто не будет.
        Калитка была открыта, ограда уцелела, но на месте особняка громоздились руины. Вероятно, в него угодил случайный снаряд. Белесые струи дыма медленно поднимались ввысь и исчезали в ночном небе. Ратна не слышала никаких звуков; казалось, застыли и мир, и само время.
        Прошло около минуты, и ее начала бить дрожь. Молодая женщина обхватила плечи руками, но потом у нее начали стучать зубы. Вот что такое жизнь! Бурлящий многолюдный город в мгновение ока превратился в безмолвный каменистый холм, любовь - в пустоту, а надежды - в осколки.
        Мгновение - и Ратна повернулась спиной к развалинам. Она не станет искать трупы: там их просто нет. Амит наверняка увел свою семью в безопасное место! Теперь надо узнать, где они скрываются.
        Тем временем Аруну и Соне удалось найти приют в укреплении, где находилось около тысячи человек,- наряду с офицерами и их семьями здесь были служащие магистрата, работники связи и транспорта, торговцы и другие гражданские лица. Прошло всего трое суток, а в крепости уже не хватало воды - ее выдавали раз в день строго дозированными порциями.
        В узле, взятом Соной в дорогу, были посуда, одежда и «Махабхарата», укладывая которую молодая женщина невольно испытала угрызения совести.
        Старая книга, взятая ею из родительского дома, осталась в приюте, и Сона ни за что не стала бы просить мужа купить ей новую. Однако Ратна рассказала Аруну о пристрастии его супруги к чтению (хотя сама даже не знала букв), и тот немедленно отправился в книжную лавку. Ратна любила Сону и тянулась к ней не как к высшему существу, а как к человеку, которого постигла такая же, как и у нее, нелегкая вдовья судьба.
        Пока Арун пытался что-нибудь разузнать об их будущем, Сона, дабы не сидеть на месте, принялась (разумеется, с согласия мужа) ухаживать за ранеными вместе с белыми леди. Она не знала английского, но страданиям не нужны слова, и индианка легко угадывала, чего хотят солдаты. Сона приносила им воду в медном лота[57 - Лота - низкий сосуд с широким горлом.] и разливала в глиняные чашки, а когда они благодарили ее на своем языке, смущенно улыбалась.
        Ходили слухи, что, когда несколько представителей канпурской знати попытались передать осажденным воду и продукты, сипаи задержали их и расстреляли как изменников. Уличенным в шпионских действиях отрезали язык и уши, выкалывали глаза и отправляли назад в укрепление.
        Потому, когда Аруна позвали к генералу Уилеру, он испугался и растерялся. Теоретически его могли казнить и те, и другие - он с самого начала стоял на пограничной полосе. Арун был индийцем, в силу обстоятельств утратившим связь со своими, и он использовал белых просто для того, чтобы спастись. И, возможно, поставил не на ту карту.
        Генерал Уилер, сгорбившись, сидел за столом. Казалось, он признал свое поражение, хотя, возможно, за его спиной были спрятаны крылья, которые он пока не решался расправить. Арун больше склонялся к первому.
        - Я узнал, что среди нас, помимо служанок и нянек, есть и другие индийцы, в частности ты. Как ты здесь оказался?
        Арун попытался что-то выдумать, но генерал махнул рукой.
        - Не морочь мне голову! У меня мало времени и сил, чтобы выслушивать вранье. Любой на твоем месте убежал бы к своим. В чем истинная причина?
        Колеблясь и запинаясь, Арун рассказал правду.
        - Мне наплевать на это,- заявил генерал Уилер.- Наши вдовы вольны выходить замуж хоть по десять раз. Если ваше общество готово вышвырнуть вас за ворота только за подобный «проступок», я вам не завидую. Значит, ты на нашей стороне и готов нам помочь?
        - Да, но едва ли я…
        - Все предыдущие попытки переговоров,- перебил генерал,- не увенчались успехом. Нана Сахиб[58 - Нана Сахиб (1824 - год смерти неизвестен)- один из лидеров индийских повстанцев в ходе восстания сипаев 1857г. Участвовал в ряде сражений против колонизаторов, провозгласив себя правителем (пешвой).], прежде бывший нашим союзником, встал во главе восстания, и он не дает нам никаких послаблений.- Подняв глаза, командующий в упор посмотрел на замершего Аруна.- Ты индиец, ты знаешь английский, производишь впечатление разумного, грамотного человека. Не думаю, что твои соотечественники и единоверцы убьют тебя, даже не выслушав.
        Арун затрепетал.
        - Вы хотите отправить меня к повстанцам?! Да они разрежут меня на куски! Я же перешел на вашу сторону! Какой от меня может быть толк! Тем более здесь моя жена, которую я ни за что не покину! Она - индианка и не знает английского. Что она станет делать среди белых?!
        - Если ты не вернешься, о ней позаботятся,- сухо произнес генерал Уилер.
        - Это невозможно!- воскликнул Арун и осекся.
        Он все понял: взгляд генерала не давал обмануться. Его с легкостью приносили в жертву, а если надо, в тот же костер полетит и Сона с ее любовью, преданностью, наивностью и верностью. Они не стали своими среди чужих, они оставались изгоями. Их жизни не стоили и мелкой монеты.
        Англичане защищались с отчаянием обреченных, и пока им кое-как удавалось отбивать атаки сипаев. Но едва ли это могло затянуться надолго. Укрепления ежедневно подвергались обстрелу из множества орудий; при этом внутри крепости взрывалось не менее трех десятков снарядов.
        - Что я должен делать?- спросил Арун.
        - Постараться вступить в переговоры со знатными людьми Канпура. Надо внести раскол в ряды восставших. Тем, кто согласится сотрудничать с нами, я обещаю именем королевы дальнейшую свободу и пожизненную пенсию в тысячу рупий. Рано или поздно восстание будет подавлено. Нужно быть глупцом, чтобы не понимать этого.
        - Я не хочу быть предателем,- сказал Арун и вновь натолкнулся на холодный немигающий взор генерала.
        - Тебе тоже назначат пенсию, и ты заживешь, как тебе и не снилось. В противном же случае тебя ждет виселица. Надеюсь, я выражаюсь предельно ясно?
        - Да,- прошептал Арун.
        - Вот,- сказал Уилер, наливая воду из стеклянного графина,- выпей сам или отнеси жене.
        Выслушав подробный рассказ о том, какова его задача, молодой человек отыскал Сону. Ему предстояло выйти из крепости вечером, потому у них было немного времени, чтобы проститься.
        Ее кожа была сухой, как пергамент, глаза потускнели, из губ вырывалось тяжелое дыхание - она, как и все, страдала от жажды. Арун протянул Соне чашку с водой.
        - Нет! Пейте сами. Или давайте поделимся.
        Нежно глядя на нее, он как можно мягче произнес:
        - Мне придется покинуть крепость, и снаружи наверняка есть вода, а вот ты… останешься здесь.
        Молодая женщина подскочила, едва не расплескав драгоценную влагу.
        - Как?!
        Осторожно поставив чашку на пол, Арун взял Сону за руки и поведал о разговоре с генералом Уилером.
        - Мы не белые! Почему мы должны слушаться их приказов?
        - Волей или неволей мы - с ними. Если осада будет успешной, сипаи не станут задаваться вопросом, как мы здесь оказались. Просто расстреляют или повесят. А если я откажусь помогать англичанам, тогда нас казнят они.
        - Вы уйдете, а… как же я?- вырвалось у Соны.
        - Я договорился, о тебе позаботятся. Я надеюсь, что мы скоро увидимся.
        - Арун! Мой дорогой!- воскликнула она, впервые называя его по имени.
        У Соны перехватило дыхание, и она крепко прижалась к мужу. На губах и языке были ее и его слезы. В прощальном поцелуе была яростная страсть обреченных людей, стремящихся испытать то, что дано пережить только перед смертью.
        Полулежа в объятиях мужа, Сона думала о том, что должна не плакать, а радоваться. Она полюбила и вышла замуж, будучи вдовой,- словно ожила после смерти. Ей было дано понять, что она больше никогда не сможет вынести похоть чужого мужчины и безмерное унижение от этого, а значит, она стала свободной.
        Арун колебался, но все-таки ему пришлось сказать Соне то, что он хотел сказать:
        - Любовь моя! Если вдруг случится так, что я не вернусь, обязательно отыщи Ратну - вместе вы сможете выстоять!
        Сона вздрогнула. Арун был прав. Зачем она отослала Ратну?! Вдвоем им было бы легче и проще.
        - Прости!- прошептала она.
        - Ты просишь прощения у меня?- удивился Арун.
        - Нет. У другого человека. А что касается нас… В первый раз я не видела смысла восходить на костер и боялась этого, но теперь… Ради чего мне жить? Ради себя, тоскующей и одинокой? Пусть наши души сольются воедино и мы никогда не расстанемся!
        Ее слезы высохли, а в голосе звучал почти благоговейный восторг перед чем-то высшим, недоступным пониманию, но всесильным. Арун не стал спорить, он только сказал:
        - Поклянись, что не убьешь себя, пока не увидишь мой труп. Что бы ни случилось, продолжай надеяться, что я жив, и верить в то, что мы встретимся. Это единственное, о чем я тебя прошу.
        И Сона прошептала:
        - Клянусь!
        Арун покинул крепость во время перестрелки, под прикрытием огня и дыма. Он полз, пока не достиг развалин какого-то дома, где и поспешил спрятаться. Будь его воля, он никогда бы больше не показался на глаза ни англичанам, ни индийцам, но сердце жарко стучало: «Сона, Сона, Сона!» И он ничего не мог с ним поделать.
        Ближе к полуночи Арун выбрался из укрытия. Перестрелка прекратилась. Прежде суетливый и шумный, как всякий перекресток торговых и военных путей, заставленный палатками и лотками Канпур сейчас застыл в угрожающей тишине и безлюдье.
        Арун видел брошенные кем-то в паническом бегстве тюки и коробки, игрушки и книги с обгоревшими страницами, атласную женскую туфлю, тележку со сломанным колесом.
        В голову пришла мысль о том, чтобы зайти в какой-нибудь пустой дом и поискать еду и воду. Обнаружив английское бунгало, до которого не добрался огонь, он медленно и осторожно, поминутно оглядываясь, прошел через сад и тихо поднялся по ступенькам веранды.
        Внутри валялись обломки мебели, тряпки, какой-то мусор. Дверь кладовой была распахнута, и Арун нашел на полках жестянки с консервами и винные бутылки. Банки было сложно открыть, а вина ему не хотелось. К счастью, в кухне нашлась миска холодной чечевицы и черствые лепешки, а в сохранившемся во дворе колодце была вода.
        Умывшись, напившись и утолив голод, Арун почувствовал себя увереннее. Он отряхнул одежду, пригладил волосы и двинулся по улочке, вдыхая знакомый запах ночных цветов, угля, навоза и непривычный, пугающий - порохового дыма, кирпичной крошки, тлеющих тростниковых крыш и обгоревших деревянных балок.
        Днем он попытался проникнуть в особняк одного из представителей канпурской знати, прежде весьма лояльно относившегося к англичанам. Однако все переменилось: теперь они верили Нане Сахибу с его возрожденным княжеством.
        Когда Аруна задержали и передали в руки повстанцев, он даже испытал некоторое облегчение - до того противным казалось то, чем ему предлагал заниматься Уилер. Именно тогда молодой человек окончательно понял: отныне он никогда не сможет заставить себя продаваться кому бы то ни было.
        Вскоре он стоял перед одним из самых жестоких приспешников Нана Сахиба, Азимуллой-ханом, и его людьми. Хотя дело происходило в богато обставленном особняке с пышным садом, где гуляли ручные павлины, резвились олени и косули, по лицам собравшихся было ясно, что им ничего не стоит обагрить роскошные ковры человеческой кровью.
        - Нам надо было убить тебя сразу, как и других шпионов,- густой голос Азимуллы отдавался под потолком гулким эхом,- но те были белыми.- Он сделал паузу.- Хотя ты жалкая собака, я могу дать тебе возможность купить себе милосердную смерть. Мы хотим знать, каковы планы этого ничтожного интригана, генерала Уилера.
        В его тоне было столько презрения, что к лицу Аруна прихлынула кровь и он едва не потерял самообладание, однако сдержался и спокойно ответил:
        - Я не собака. И мне неизвестны планы генерала. Я согласился на это, потому что в крепости в заложниках остался близкий мне человек.
        Азимулла-хан раздраженно махнул унизанной тяжелыми перстнями рукой.
        - Мне это неинтересно! Какое оправдание можно услышать из пасти поганого шакала, сбежавшего вместе с белыми!
        - Просто я совершил нечто такое, чего никогда не поймет ни один индиец. Возможно, вы удивитесь, но…
        - Я много лет ничему не удивляюсь,- перебил Азимулла-хан и, зловеще усмехнувшись, добавил: - Впрочем, если тебе удастся удивить меня, то я тебя выслушаю.
        - Я взял в жены вдову, выкрав ее из приюта в Варанаси,- сказал Арун и почувствовал, как отголосок его слов прозвучал в мозгу присутствующих, словно удар колокола.
        - Да ты отступник, каких я еще не встречал!- протянул Азимулла-хан.- А женщину надо было закопать в землю и разбить ей голову камнями!
        - По крайней мере теперь вы понимаете, что нам некуда было деваться.
        - Понимаю. Расскажи-ка нам про обстановку внутри английских укреплений: сколько там человек, оружия, еды. Мы знаем многое, но не все. Важны всякие новые сведения.
        Арун молчал, и тогда Азимулла-хан бросил своим людям:
        - Я зря потратил на него время! Выколите ему глаза, вырвите ноздри, отрежьте уши и бросьте на дорогу!
        Молодой человек принялся вырываться с таким отчаянием и силой, что его с трудом могли удержать четверо воинов. Послышался смех.
        - Что, не хочешь?
        - Моя жена слишком молода и красива, чтобы коротать свою жизнь с уродом и калекой!
        - Вот как? А если мы тебя оскопим, это будет лучше?
        Теперь, не сдерживаясь, хохотали все - до тех пор, пока Азимулла властно не вскинул ладонь.
        - Так что?- произнес он.- Выбирай: слепец или евнух?
        - Ни то, ни другое,- сдавленно проговорил Арун.- Лучше убейте меня! Пусть жестоко, мне все равно. Только сделайте так, чтобы мой труп никто не нашел: сожгите, бросьте собакам!
        - Первый раз вижу, чтобы человеку было все равно, какой смертью он умрет. Сейчас посмотрим…
        С этими словами Азимулла-хан взял железный прут, поданный по его знаку одним из приближенных, и приложил к руке юноши. Арун услышал, как шипит его горящая кожа, и почувствовал боль, какой не испытывал никогда в жизни. Он едва не потерял сознание, однако не издал ни звука, только прокусил язык. В глазах потемнело, а рот наполнился кровью. Звуки отдалились и слабо звенели где-то вдалеке.
        - Развлекаешься, Азимулла?- Незнакомый голос выплыл из темноты и врезался в уши.
        - Это английский шпион, повелитель.
        - Английский? Но он индиец.
        - Он прибыл из крепости. Знает их язык. А еще утверждает, что женился на… вдове и потому пытался укрыться у белых.
        - Вот как? Погоди, возможно, его удастся как-то использовать.
        - Он предатель!
        - По крайней мере не трус. Не торопитесь убивать его, для начала отправьте в тюрьму.
        Азимулла-хан склонил голову перед Нана Сахибом, а на Аруна бросил гневный взгляд.
        Переговоры между генералом Уилером и повстанцами начались через несколько дней. К тому времени осажденные были настолько измучены, что согласились принять условия Нана Сахиба, хотя это было очень рискованно.
        Условия были такими: если гарнизон сдастся, англичане получат возможность отправиться в Аллахабад. Вновь созданное индийское правительство даже обещало снабдить белых людей провизией и транспортом.
        И вот английский флаг над укреплениями был спущен, а вместо него взвилось знамя пешвы[59 - Пешва - титул первого министра, главы государства маратхов. В 1817г. последний пешва Баджи РаоII потерпел поражение в борьбе с Ост-Индской компанией; его владения были аннексированы.]. Солдаты сложили оружие, и длинная вереница европейцев потянулась к пристани, где их ждали лодки.
        Это было жалкое зрелище. Кое-кто ехал в паланкине на плечах индийских слуг, но многие брели сами. Женщины тащили на руках или вели за собой едва переставляющих ноги, изнуренных жаждой и голодом детей.
        На всем пути следования к Гангу их сопровождали ненавидящие взгляды и гневные выкрики жителей Канпура и беженцев из разграбленных англичанами городов.
        Сона брела в толпе англичан, низко опустив голову и надвинув на лоб дупатту. Молодая женщина не понимала, что говорят европейцы, и не представляла, куда они направляются. Здесь было несколько индианок - служанок белых леди, но Сона не решалась заговаривать с ними, ибо они держались своих хозяек.
        Дул знойный ветер, и палящие лучи солнца были невыносимы, но от реки веяло прохладой. Индийские солдаты стояли, опустив оружие, и Сона немного успокоилась.
        Европейцы принялись грузить кладь и размещаться в лодках. Индийцы внимательно следили за ними. Ничто не предвещало опасности, однако внезапно сипаи вскинули ружья. Раздались выстрелы, а следом - крики и стоны. Лодочники-индийцы быстро выскочили на берег и скрылись в толпе. Многие англичане бросились бежать, но всадники сипайской конницы с обнаженными клинками тут же догнали их и завершили расправу.
        Английских женщин и детей вместе с их индийскими служанками и няньками оттеснили в сторону. Белые леди испуганно кричали и заламывали руки, а дети истошно плакали. Совсем потеряв голову, Сона присела на корточки, закрыла глаза и зажала уши руками. Она не сомневалась в том, что с минуты на минуту ее постигнет жестокая смерть.
        Она вскочила на ноги, оттого что кто-то с размаху огрел ее палкой. Сипаи погнали женщин и детей, которых было около сотни, вдоль берега, а потом по одной из узких улиц Канпура. Когда одна из англичанок, споткнувшись, упала, ее тут же зарубили саблей, и Сона с ужасом смотрела, как по веселому цветочному узору ее муслинового платья расплывается зловещее багровое пятно.
        Рядом, цепляясь за материнский подол, брел какой-то мальчик в матросском костюмчике. У него больше не был сил плакать, и он лишь размазывал по лицу грязной ручонкой слезы и сопли. Сону поразили его глаза чистейшей синевы, похожие на два сапфира, и она впервые подумала о том, что человеческая жестокость не имеет ни национальности, ни вероисповедания.
        Их привели в какой-то дом, где заперли в большом зале, не предложив даже воды. Сона наконец решилась подойти к индианкам. Они были напуганы до полусмерти, но все же надеялись, что сипаи отпустят их.
        Большинство этих женщин были шудрами. Молодые, но изнуренные ежегодными родами и глубоко разочарованные в жизни, они выглядели намного старше своего возраста. При этом им все же хотелось жить. Невзгоды заставили их стать служанками белых, кормилицами и айями[60 - Айя - няня.] их детей, а преданность - последовать за своими хозяевами в крепость. Однако теперь эти женщины были готовы признать, что у них нет ничего общего с англичанами.
        Вскоре одну из индианок увели, и она не вернулась. Ее товарки гадали, что с ней случилось: отпустили ли ее, убили или с ней произошло кое-что похуже? Неужели сипаи станут насиловать своих?
        Сона не разделяла их надежд. Она уже поняла: война разрушает все устои и границы. Когда один из солдат, охранявших зал, в очередной раз подошел к сбившимся в кучу индианкам, он показал на молодую брахманку. Сона поднялась с корточек и поправила дупатту, жалея, что не взяла с собой парик. Возможно, искусственные волосы помогли бы ей. Она могла бы сказать, что, как и другие, поступила на службу к англичанам, а потом последовала за ними из страха или повинуясь долгу.
        В соседнем зале ждали несколько сипаев в полурасстегнутых от жары мундирах. Они пили что-то прохладительное, а может, и кое-что покрепче. В эти дни все праздновали победу пешвы: в городе раздавались артиллерийские залпы и гремела музыка. Опьяненные победой сипаи вели себя как безумные, из дисциплинированных воинов превратившись в неуправляемое сборище.
        Сона остановилась перед солдатами, придерживая край сари, а они смотрели на нее во все глаза, потому что она была намного красивее других женщин, как индианок, так и белых.
        - А вот эту мы никуда не отправим и никому не отдадим,- вполголоса произнес один из индийцев, по-видимому главный.- Я буду первым, а потом - вы.
        Сипаи схватили Сону за руки и за ноги и повалили на ковер. Она пыталась кричать, но ей заткнули рот тряпкой. Вытаращив от ужаса глаза, молодая женщина видела, как они выстраиваются в очередь, ощущала всей кожей, как они сгорают от нетерпения.
        Дупатта сползла с головы Соны, и мужчина, собиравшийся надругаться над ней первым, остолбенел.
        - У нее нет волос! Она… она… нечистая! Я не стану ее трогать, иначе на меня и весь мой род падет проклятие!
        Солдаты толпились в растерянности. Немного придя в себя, их командир рывком поставил Сону на ноги и вытащил у нее изо рта кляп.
        - Кто ты?
        Мгновение - и она обрела спасительную твердость. Теперь, когда ее обман раскрылся, у Соны было чувство, будто она выхватила из ножен долго скрываемое оружие. Пусть оно не спасет ее от смерти, но хотя бы убережет от насилия.
        - Я вдова. Сбежала из приюта в Варанаси, а потому укрывалась среди белых.
        Раздался всеобщий возглас изумления, а потом кто-то сказал:
        - Что с ней делать? Убить?
        Сона стойко ждала приговора и невольно вздрогнула, когда командир сипайского отряда сказал:
        - Нет. Это уже не наши дела. Пусть решает пандит[61 - Пандит - почетное звание ученого брахмана.].
        Молодую женщину заперли в отдельной комнате. Много позже до нее дошел слух, что все белые дамы и их дети были убиты, а их тела сброшены в колодец. О том, что стало с их индийскими служанками, оставалось только догадываться.
        Под вечер сипаи привели в особняк старого брахмана. Вдохнув исходящий от него привычный запах сандаловой пасты, Сона немного успокоилась. Неважно, что решит этот старик, главное, что теперь солдаты не решатся до нее дотронуться.
        - Ты вдова?- спросил брахман, когда она поклонилась ему.
        - Нет, у меня есть муж.
        - Но ты сказала, что жила в приюте для вдов!
        - Я убежала оттуда и вновь вышла замуж.
        Сона знала, что говорит неслыханные вещи, что она презрела правила, установленные от века, но сейчас она осознавала одно: ее любовь сильнее и важнее любых законов.
        - Из какой ты касты?
        - Мой отец - брахман.
        - И ты так легко сознаешься в своей нечистоте, в том, что презрела обычаи своей касты!
        - Если б я этого не сделала, надо мной бы надругались солдаты, а потом, наверное, убили бы. Полагаете, я этого заслуживаю?
        Пандит был сбит с толку ее гордым, даже заносчивым видом, смелостью, ярко сверкавшей в темных глазах, и явным желанием защищаться до самого конца. Она держалась не как преступница, а как рани. В ней словно воплотились величие Сарасвати и красота Лакшми[62 - Сарасвати - богиня мудрости, знания, искусства, супруга Брахмы; Лакшми - богиня изобилия, удачи и счастья, воплощение грации, красоты и обаяния.], она напоминала благородный цветок, красивый и нежный.
        - Ты заслуживаешь быть изгнанной из касты.
        - Я уже изгнана.
        - Ты утратила понятие о чистом и нечистом, а самое главное для женщины - стыд. Тебе надо вымазать лицо сажей, а голову - куриным пометом, посадить на осла и провезти по городу.
        Ее молчание было таким пронзительным, что брахман невольно вздохнул, а после махнул рукой.
        - Ты одержимая! Я не знаю, что с тобой делать. Будет лучше, если тебя вернут обратно в приют и отдадут на суд тамошних жрецов. В Варанаси есть коллегия пандитов, пусть они решают, как с тобой быть.
        Как ни странно, Сона не дрогнула. Она очень надеялась, что в этой неразберихе ей удастся сбежать.
        Глава X
        Ратна безуспешно искала Амита: его никто не знал, никто не мог сказать, где он, а тем более что стало с его семьей. Убийства перемежались празднованиями победы, люди словно сошли с ума! Толпа разъяренных сипаев продолжала преследовать оставшихся в живых европейцев. Мирные жители помогали охотиться на них в лабиринтах городских улиц.
        Трупы никто не убирал, и над Канпуром кружили тучи ворон и стервятников; по ночам вокруг города выли гиены, днем не давал покоя жужжащий рой мух, а тошнотворный запах разложения перебивал все остальные.
        Отчаяние и непролитые слезы застыли в горле Ратны тугим болезненным комом. На что бы она только ни пошла ради того, чтобы просто узнать, жива ли ее дочь, не говоря уже о том, чтобы прижать ее к груди!
        Иногда молодая женщина заставляла себя купить какой-то еды, хотя ей ничего не хотелось. Обычно она ночевала в развалинах какого-нибудь дома, а умывалась в реке. Сейчас она была даже рада тому, что ей не нужно ухаживать за волосами, иначе они быстро превратились бы в паклю.
        Ратна старалась не попадаться на глаза горожанам, чтобы избежать лишних вопросов, однако бесстрашно выходила навстречу сипаям, не знавшим о том, что она прячет под сари горлышко разбитой бутылки. К счастью, пока никто не делал попыток оскорбить ее или надругаться над ней; напротив, кое-кто из солдат советовал ей быть осторожнее и предлагал покинуть город. Но Ратна поклялась не уходить из Канпура до тех пор, пока не найдет следов своей дочери.
        Узнав о судьбе английского гарнизона, она встревожилась за Аруна и Сону. Оставалось надеяться, что укрывшиеся в крепости индийцы не разделили участи белых.
        Однажды утром, выбравшись из развалин, Ратна увидела, как несколько индийцев тащат по улице англичанина в запятнанной кровью военной форме. Проследив за тем, как они повалили белого на землю и принялись… приколачивать его ладони к двум перекрещенным доскам, девушка застыла от ужаса. Она никогда не слышала о столь жестоком наказании или казни!
        Громкие крики индийцев, которыми они распаляли себя, заглушали стоны несчастного.
        - Эти собаки изнасиловали мою дочь, и она утопилась в Ганге!
        - Да я лучше убью своих женщин, чем отдавать этим скотам!
        - Я слышал, в Мируте они зашивали мусульман в свиные шкуры и мазали жиром, а индусам заливали в глотку коровью кровь!
        - А мы казним этого нечестивца так, как был убит их бог!
        - Да, пусть получит свое!
        Ратна не знала, о каком боге они говорят; она, случалось, путалась даже в своих божествах, потому что происходила из касты, которой запрещено изучение Вед[63 - Веды - священные книги индусов.].
        Что касается белых, девушка не испытывала к ним ни симпатии, ни ненависти. Они были существами из другого мира. Работая у англичан, Ратна видела, что и они относятся к ней с той же смесью непонимания и опаски.
        Завершив кровавое дело и немного покуражившись, индийцы устремились вверх по улице - возможно, в поисках новой жертвы.
        Густая серая пыль под неподвижным телом и вокруг него мигом побагровела. Подойдя ближе, Ратна увидела, что ладони англичанина пронзены двумя кинжалами, воткнутыми в доски. Едва ли лезвия глубоко вошли в дерево, и она подумала, что, пожалуй, сумеет их вытащить.
        Мужчина уже не стонал. Его глаза были закрыты, а лицо казалось белее речного песка. Однако грудь тихо вздымалась и опадала - он был жив.
        Глядя на него, Ратна содрогалась от страха, отвращения и жалости: ей казалось, будто внутри ее существа копошатся черви. Сделав над собой невероятное усилие, она рывком вытащила сперва один, потом второй клинок. Англичанин застонал и принялся хватать ртом воздух. А после неожиданно открыл глаза.
        Его покрытые пылью волосы казались седыми, а глаза были блекло-голубого цвета, каким обычно бывает подернутое знойной дымкой летнее небо.
        Ратна понимала, что у нее не хватит сил оттащить его с дороги в какое-нибудь укрытие, если только он не сможет встать сам. И как с ним общаться? Работая у белых, она выучила несколько английских слов, но этого было явно недостаточно для того, чтобы вести диалог.
        То и дело оглядываясь по сторонам, она мучительно размышляла, что делать, как вдруг раненый прошептал, глядя в лицо стоявшей над ним девушки:
        - Спасибо!
        Ратна помнила это английское слово. Она была уверена в том, что он ее не поймет, однако произнесла на своем языке:
        - Эти люди могут вернуться. Вам надо попробовать встать. Попытайтесь спрятаться в развалинах.
        - Да, я попробую…
        Голос англичанина был слабым, а взгляд далеким и тусклым; казалось, он вот-вот потеряет сознание. И все же Ратна молча вознесла благодарность богам: он знал хинди! Оторвав от сари несколько узких полос ткани, она, как могла, сделала перевязку, после чего англичанину удалось сесть на корточки, а потом кое-как распрямить дрожащие ноги. При этом он расставил в стороны руки с окровавленными ладонями, отчего напоминал какое-то странное существо, похожее на большого птенца.
        На его лице застыла гримаса мужественно переносимой боли, он шатался так, будто его сдувало ветром, и все-таки шел за Ратной. Девушка укрылась с англичанином в развалинах, где провела прошлую ночь.
        Она спала урывками и большую часть времени не смыкала глаз. Нервное возбуждение, лишившее ее аппетита, на время уничтожило и потребность в отдыхе, равно как притупило чувство страха. А ведь прежде Ратна ни за что не решилась бы помогать чужому, тем более белому мужчине.
        Ратне оставалось только догадываться, как и почему он оторвался от своих. А еще девушка думала о том, что на жаре загрязненные раны, скорее всего, загноятся и он не выживет.
        Ратна устроила в своем укрытии что-то вроде постели, и англичанин улегся на эту кучу тряпья.
        - У вас есть вода?
        - Да, немного.
        То была вода из Ганга, мутная и теплая, но раненый с жадностью выпил ее. А потом на улице послышались шаги и крики, и Ратна решила, что это вернулись мучители белого. Она оказалась права: они громко переговаривались, удивляясь, куда он мог деться.
        - Подождите здесь!- на всякий случай шепнула она молодому человеку, хотя едва ли он смог бы уйти.
        Вооруженная теперь уже не бутылочным горлышком, а одним из предусмотрительно взятых с собой кинжалов, Ратна вышла из укрытия.
        Услышав шаги, индийцы обернулись как по команде. Они увидели перед собой тощую босоногую девушку в запыленном изорванном сари. Ратна держала правую руку под тканью, но это не настораживало, ибо от ее фигурки веяло неприкаянностью и робостью. Девушку могли выдать только глаза, но она смотрела в землю.
        - Вы ищете белого человека?
        - Да, да, сестра!
        - Его увели два других англичанина - они пошли вон туда!
        - Они наверняка не успели далеко уйти!- радостно вскричал один из индийцев, и мужчины устремились в конец улицы, возбужденно переговариваясь и размахивая руками.
        Ратна подумала о том, как быстро перевес в войне изменил этих людей. Совсем недавно ее соотечественники казались боязливыми и послушными, а теперь без малейшего содрогания и страха расправлялись с белыми буквально голыми руками.
        - Они ушли,- вернувшись, сообщила она англичанину.
        - Я подвергаю вас опасности.
        - Это неважно,- натянуто произнесла Ратна, с удивлением ощущая, что вместе с думами о судьбе Анилы, сидевшими в ее сердце острым шипом, там поселилась вторая заноза. Ей не давали покоя мысли о небольших и неопасных, на первый взгляд, но вместе с тем страшных ранах англичанина.
        Молодой человек тяжело дышал, его лицо было покрыто бисеринками пота. Немного поколебавшись, девушка промолвила:
        - Я схожу на рынок. Надо купить какое-нибудь лекарство.
        - Хорошо.
        Это слово он произнес на своем языке, но Ратна его поняла. Базары всегда жили своей собственной жизнью и в то же время были сродни ртути, откликавшейся на малейшее повышение градусов в атмосфере города. Они цвели красками, бурлили голосами, струились запахами, но все это в один миг могло куда-то исчезнуть, спрятаться, будто черепаха в панцирь, и явить миру закрытые лавки, пустые лотки, клубы пыли, клочки соломы и другого мусора, разметаемого ветром меж осиротевших торговых рядов.
        Сегодня базар гудел. Буквально на каждом шагу обсуждалась победа Нана Сахиба. Было много разговоров о полном и беспощадном истреблении ферингов[64 - Феринги (ференги)- иноверцы, чужеземцы; презрительная кличка англичан в Индии.].
        Ратна прошла мимо бледной, незаметной тенью, но услышала и узнала многое. Она купила сандал, куркуму и несколько неизвестных ей, но, как уверял торговец, очень действенных трав для лечения ран и настойку для снятия лихорадки. Девушка не знала, захочет ли англичанин есть, но все же принесла ему несколько лепешек-чапати и молоко в глиняном кувшине.
        Пробравшись в развалины, Ратна увидела, что лицо раненого пылает. Она с трудом дала ему лекарство и безуспешно пыталась влить в рот молоко, а когда бинтовала ладони, приложив к ним траву, он даже не стонал.
        Англичанин лежал, впав в забытье, а Ратна сидела, прислонившись к обвалившейся каменной стене. Из-за этого человека она лишилась возможности искать свою дочь, однако злиться на него не имело смысла. Оставалось ждать, когда он испустит дух или когда ему станет лучше.
        Под вечер Ратна попыталась выйти, но быстро вернулась, увидев на дороге… гиену! Она прогнала животное, швырнув в него несколько камней, и пару мгновений стояла, потрясенная до глубины души. Гиена на улицах Канпура! В разоренном городе с почерневшими английскими бунгало без крыш, сгоревшими дотла казармами, вытоптанными садами и кладбищами, где могильщиками служили хищные птицы.
        Когда она склонилась над англичанином, проверяя, жив ли он, его глаза вдруг открылись и он произнес:
        - Я думал, вы ушли.
        - Я не могу уйти.
        - Но ведь я ваш враг!
        Она покачала головой.
        - У меня нет ни друзей, ни врагов, я сама по себе.
        - Дайте мне воды.
        Девушка выполнила его просьбу, и он, напившись, сказал:
        - Мне стало немного лучше. Ваши травы помогли.
        - К сожалению, я не могу позвать к вам врача-индийца, а белых в городе нет. Кто сбежал, а кого убили.
        Он сделал паузу.
        - Я знаю.
        - А вы… почему вы остались?- задала вопрос Ратна, хотя ей было совершенно неинтересно об этом знать.
        - Так получилось. Я не успел. Мне пришлось спасать кое-какие важные документы.
        - А где они теперь?
        - Спрятал в надежном месте. Если я умру, едва ли кто-то когда-либо их найдет, хотя я должен передать их командованию.
        - Вы имеете в виду, что сюда вновь придут ваши люди?
        - Да, это неизбежно. К Канпуру движутся британские войска, вскоре они будут здесь.
        - Они возьмут город?
        - Думаю, да.
        Ратна не заметила, что он не сказал «надеюсь», и спросила, невольно вовлекаясь в разговор:
        - Потому что вы считаете себя сильнее?
        - Нет, не поэтому. Многие годы сипаи просто подчинялись английским офицерам, у них не умеют управлять войсками, а это очень важно при ведении боевых действий. К тому же у нас есть преимущество в артиллерии и мы вооружены нарезными ружьями, которые поражают издалека,- сказал он и, подумав, добавил: - Простите, если это звучит обидно для вас.
        - Я ничего в этом не понимаю, и мне, признаться, совершенно все равно.
        - Почему?
        - Потому что у меня есть дело, которое важнее всего остального.
        - Значит, я вам мешаю?
        Если Ратна и колебалась, то очень недолго.
        - Да.
        - Тогда уходите и оставьте меня!- уверенно произнес он.
        - Нет. Я дождусь, когда вам станет лучше или когда вы умрете.
        Он усмехнулся.
        - Спасибо! Вы довольно прямолинейны, но мне это нравится. Как вас зовут?
        - Ратна. А вас?
        Когда он назвал себя, она удивилась.
        - Джей? Это индийское имя, оно означает «победа».
        - Я сказал «Джейсон», но вы можете называть меня Джей. Кстати, и фамилия у меня подходящая - Блэйд[65 - Блэйд (англ. blade)- лезвие.].
        Утомившись, он закрыл глаза и замолчал, однако между ними установилось пусть пока еще хрупкое, ненадежное, но ощутимое понимание.
        Спустя несколько дней Ратна поняла, что поиски и Амита, и Кумари, и Анилы обречены на провал: город лихорадочно готовился к обороне против британских войск, которые двигались к Канпуру, уничтожая все на своем пути.
        Ратна и Джейсон по-прежнему не покидали развалин. Вернее, выходила только она - за водой, едой, лекарствами, слухами - и благополучно возвращалась обратно. Мужчины не зарились на худую, оборванную девушку, напоминавшую испуганную птицу со сломанным крылом; напротив, сочувствовали и, принимая за нищенку, случалось, давали ей лепешки или мелкие деньги.
        Джейсон предупреждал, что, когда его соотечественники вступят в город, вновь начнется резня, но только уже с другой стороны.
        - Они станут мстить,- уверенно заявил он,- и это будет ужасно.
        Девушка продолжала ухаживать за англичанином, и его раны понемногу заживали. Отлежавшись, он набрался сил, его глаза ожили, из бледно-голубых сделавшись ярко-синими, и порой на лице его появлялась улыбка.
        Однажды Ратна спросила, какого бога имели в виду напавшие на него индийцы, и Джейсон удивился.
        - Ты ничего не слышала о Христе?
        - Нет.
        - Впрочем, в этом нет ничего странного,- помолчав, сказал он,- это мы пришли в вашу страну и должны изучать вашу веру, а не наоборот. Только, к сожалению, мы пожаловали не за этим.
        Ратне нравилось, что он не переходит определенную грань: никогда не спрашивает у нее ничего лишнего. Джей не интересовался, откуда она, что задержало ее в Канпуре, какова ее цель, где ее родные. Заметив, что у нее короткие волосы, он только спросил:
        - Ты вдова?
        - Да. Я сбежала из приюта в Варанаси,- с некоторым вызовом ответила Ратна, лишний раз убеждаясь в том, насколько хорошо этот белый знаком с обычаями ее страны.
        - Для меня это не имеет значения. Ведь я феринги!- сказал Джей, почувствовав ее настроение, и вдруг улыбнулся.- Мне всегда нравились смелые женщины, но я не знал, что такие есть среди индианок.
        Это невольно напомнило Ратне о том, что в глазах соотечественников она - преступница, а еще - дважды развратница, потому что вновь проводит время наедине с посторонним мужчиной, теперь уже с белым.
        А еще девушка сказала себе, что смелость тех, кто вынужден изыскивать средства к существованию, бороться с беспощадной нуждой в суровых тисках жизни, умываться кровавыми слезами над судьбой своих детей, оплачена слишком дорого.
        И вот прозрачная голубизна неба вновь осквернилась черным дымом орудий, а канонада заглушила все остальные звуки. Ночью темноту прорезали багровые сполохи, по земле заметались черные тени, а ветер сделался сухим и жарким, как в полдень.
        Джей предположил, что войска пешвы, покидавшие Канпур, взорвали арсенал. Однако ни он, ни тем более Ратна не знали, взят ли город, потому не спешили выходить из укрытия.
        А чуть позже раздались крики, тяжелый топот марширующих ног, стук копыт конницы, грохот армейских фургонов, и стало ясно, что Канпур пал.
        Уничтожение войсками Нана Сахиба гарнизона генерала Уилера поставило население Канпура в безнадежное положение. Англичане жаждали крови. Быстро превратившись в банду пьяных мародеров, они рыскали по домам жителей города, грабили, насиловали и убивали.
        Женщины, дети и старики приносились в жертву так же, как и виновные в восстании сипаи. Площади и базары украсились виселицами, на которых зачастую болталось по нескольку трупов сразу. Дабы избежать насилия и позора, многие индийцы покончили с собой.
        - Я должен идти к своим и передать генералу документы,- сказал Джей.
        Он был небритый и грязный, в измазанной засохшей кровью одежде, и все-таки в нем угадывались достоинство и некая особая гордость. Ратна, как и всякая индианка, легко распознавала принадлежность к той или иной касте, и потому она почти не сомневалась, что в своем обществе, в своей стране Джей стоит далеко не на последней ступени условной лестницы.
        Она протянула ему кинжал.
        - Убей меня! Только потом опусти мое тело в Ганг.
        Ратна представила, как течение подхватывает ее окоченевшую бездыханную плоть и несет к морю, а англичанин смотрит вслед с непониманием и смутной тоской, а после уходит, навсегда ее позабыв.
        Такое решение пришло к ней не вдруг. Амит, если он жив, покинул Канпур вместе с другими сипаями, но вот ей уже не уйти! А его жена и Анила… Их наверняка тоже не было в городе. Возможно, их не было… нигде. Но если они все-таки уцелели, Кумари позаботится о девочке.
        Джей отшатнулся.
        - Я должен наградить тебя, а не убивать!
        - Это и будет наградой. Я не хочу очутиться в руках белых солдат.
        - Этого не случится. Ты спасла мне жизнь, и мой долг - защитить тебя.
        Он осторожно взял ее за руку, и, хотя на его ладони еще не зажила рана, Ратна впервые ощутила настоящее мужское прикосновение, полное надежности, спокойствия и тепла. Вместе с тем она помнила, что он - белый, а потому ему не следует доверять.
        Глава XI
        По дороге двигалась большая группа людей, связанных общей веревкой; они тащились, еле переставляя ноги. Взгляды многих из них выдавали безмерную усталость от жизни. Бороться никто не хотел. Пленники думали о смерти как об избавлении от гнета бесславного и тяжкого бытия.
        Среди ведомых на казнь были примкнувшие к сипаям крестьяне, ограбленные англичанами купцы, а также заключенные городской тюрьмы, которых воины Нана Сахиба, спешно покинувшие город, не успели или не удосужились выпустить из тюрьмы. Среди последних был и Арун. По приказу пешвы его бросили в застенки, а потом забыли о нем.
        Все это время он вспоминал Сону. Ее переливчатый смех, отдававшийся в сердце звоном серебряных колокольчиков, голос, сладостней мелодичных звуков вины[66 - Вина - семиструнный щипковый музыкальный инструмент.]. Ямочку на щеке, появлявшуюся, когда она улыбалась, и похожую на след, шутливо оставленный пальцем одного из богов, ваявших ее прекрасное, как цветущая лиана, тело.
        Пьянящий напиток счастья превратился в яд. Арун знал, что делали белые солдаты с беззащитными индийскими женщинами. А укрывшиеся в крепости генерала Уилера англичане все до одного были истреблены сипаями - об этом он тоже слышал.
        Хотя все это время Арун питался гнилым рисом и пил мутную воду, его взгляд не утратил живости, и сейчас, в отличие от других пленников, он то и дело тайком шевелил кистями рук, проверяя, не удастся ли ослабить путы.
        Англичане вели их на казнь. Белым солдатам не было дела, кто перед ними: брахман, неприкасаемый, индус или мусульманин, честный человек или преступник, крестьянин или раджа. Они убивали всех индийцев подряд.
        Поскольку к тому времени генералы, чинившие расправу в Канпуре, получили от командования письма с обвинением в «чрезмерной жестокости», казни стали совершаться «гуманно». В частности, повешение нередко заменялось расстрелом.
        Сезон дождей закончился, Ганг обмелел, и его воды текли медленно и спокойно. Песчаные берега казались ослепительно-белыми, а на коричнево-золотых равнинах не было и следа зелени. Кое-где виднелись заросли терновых кустов, вокруг которых вились облака пыли.
        Пленников выстроили в ряд возле самой воды. Арун прикидывал, что можно сделать, и не мог ничего придумать. Привлекать к себе внимание было нельзя, иначе тут же раздастся выстрел. С другой стороны, это произойдет в любом случае. Выхода не было - сейчас отсчет времени вела уже не жизнь, а приближавшаяся смерть.
        Арун замер, ожидая залпа, после которого связанные люди падают прямо на мелководье. Столкнут ли палачи их трупы в реку или так и оставят гнить на берегу?
        Он прислушивался к тому, что говорят англичане, но те в основ ном бранились. Когда они вскинули ружья, стоявший с краю Арун слегка попятился. Он и сам не понимал, на что рассчитывает, но в это время его сосед, старый брахман, прошептал:
        - Упади чуть раньше выстрела, быть может, они не заметят… Ты слишком молод, чтобы умирать!
        - Ты думаешь, это поможет?
        - Попробуй!
        Арун не знал, что заставило его колени подогнуться за секунду до выстрела и как он уловил этот момент. Падая, он перевернулся, и небольшой островок его лица оказался обращенным к небу и - к воздуху. Он ничего не слышал и не видел, но он дышал, и это было спасением. Вода мягко обнимала тело, слегка приподнимая, но не увлекая за собой.
        Англичане не потрудились отправить трупы в плавание по Гангу, они просто ушли, предоставив воде, жаре, черепахам, рыбам и птицам делать свое дело.
        Когда Арун выбрался из реки, солдат уже не было. Сталкивая лежавшие на мелководье тела в реку, он обнаружил, что его сосед-старик еще жив. Вероятно, дав Аруну совет, он проделал то же самое - во всяком случае, юноша не заметил на его теле ни одной раны. Однако старик еле дышал, и казалось, что он вот-вот распрощается с жизнью.
        Арун попытался напоить его водой и услышал, как он прошептал:
        - Оставь меня. Я скоро уйду. Да и к чему мне жить, если привычный мир раскололся, словно глиняная чашка, расползся, как ветхая ткань! Тому были знамения. Я встретил женщину, прекрасную, как Лакшми, и она изрекла нечто немыслимое: будто, став вдовой, она повторно вышла замуж! Если женщина нарушает установленное от века - жди большой беды!
        В первый миг Арун решил, что старик бредит, а потом до него дошел смысл его слов. Он едва не схватил старца за плечи, но вовремя опомнился.
        - Как ее звали?!
        - Я не спросил. Да и зачем мне имя дочери тьмы?
        - Где ты ее встретил и что с ней стало?
        - Меня позвали сипаи: женщина была у них. Я не знал, как решить ее судьбу, ибо в ее сердце не было ни раскаяния, ни страха. А потому велел отправить ее туда, откуда она сбежала: в Варанаси, в приют для вдов.
        - И теперь она там?!
        - Не знаю. Я ее больше не видел. А почему ты об этом спрашиваешь?
        - Я ее муж!
        Вероятно, чаша знамений в сознании брахмана была переполнена, потому что он, ничего не ответив, тихо испустил дух.
        Арун молча возвел хвалу Вишну[67 - Вишну - бог солнца, хранитель всего живого. Один из главных божеств индусского пантеона. Имеет ряд воплощений (Рама, Кришна и т.д.).] за то, что ему было позволено узнать самое главное. Он предал бы тело старика огню, но огня не было, и юноша похоронил его в Ганге.
        Итак, теперь он знал, куда ему идти: в Варанаси. Если Сона в приюте, он найдет способ вызволить ее оттуда. Главное, чтобы она была жива!
        Арун вышел на дорогу, хотя это было небезопасно. К счастью, кругом царило безлюдье. По обочинам, словно огромные зонты, торчали пальмы, росли невысокие раскидистые гранаты. Кое-где цвели желтые цветы тамаринда; в далеких рощах стоял неумолчный стрекот цикад.
        Потом стали попадаться выжженные деревни, безглазые смердящие трупы на виселицах, построенных вдоль дорог,- так был отмечен путь британских войск от Варанаси к Аллахабаду и дальше - в Канпур. Видя все это, Арун холодел. А что, если Варанаси, как и Канпур, затоплен кровью?! Что стоило обезумевшим пьяным белым солдатам ворваться в обитель беззащитных вдов!
        Он нашел приют в уцелевшей деревне под названием Архирван, расположенной возле манговой рощи, где его напоили, накормили и позволили немного отдохнуть. Ему категорически не советовали идти в наводненный англичанами Варанаси, одна ко Арун был непреклонен и продолжил свой путь.
        Сону привели в храм на рассвете, когда там еще было безлюдно и тихо. Первые торговцы только-только начинали раскладывать на ступенях гирлянды из белого жасмина, оранжевых бархатцев, розовых магнолий и кроваво-красного гибискуса.
        Сунита пылала праведным гневом, а пожилой жрец выглядел усталым. В последние дни служители храма, как и все жители города, пережили слишком многое. Приходилось неустанно молиться и приносить жертвы, дабы Вишну, обычно спускавшийся на землю во время народных испытаний и бедствий, отвел беду от святыни.
        Жрец долго и нудно объяснял девушке, что теперь, когда перевес ее поступков явно не в пользу добрых дел, ей не видать небесных миров, где души наслаждаются сладкозвучной музыкой и всяческими яствами. Скорее всего, она попадет в ад, где на берегу кровавой реки Вайтарани жестокие слуги бога Ямы[68 - Бог смерти и справедливости.]пытают грешников огнем.
        Все это было хорошо известно Соне, которая читала священные книги. Куда больше ее интересовало, что станет с ней сейчас, при жизни.
        К сожалению, теперь земной мир мало чем отличался от подземного, где обреченные на страдания, мучимые жаждой и голодом, исхудавшие, покрытые грязью и кровью несчастные плакали от страха и кричали от боли.
        Сипаи бросили Сону на подходе к Варанаси. Они долго вели девушку, не давая сбежать, потому как полагали, что получат за нее награду, но в конце концов реальное зрелище сотен трупов оказалось сильнее призрачной горы золота.
        Возвращаться было некуда, и Сона вошла в город. Она удивилась, не услышав плывущих над Гангом, завораживающих душу гимнов в честь бога Шивы, не увидев на воде плошек с зажженными фитильками, отправлявшихся в путь к океану. Зато священная река была полна окровавленных мертвых тел.
        Сона в ужасе бросилась бежать, и не напрасно. Девушка успела спрятаться, благодаря чему не угодила в руки солдат - на сей раз англичан, коих в городе было великое множество. Несколько дней она скрывалась то тут, то там, почти не спала и ничего не ела.
        Сона не знала, куда ей идти, не видела никакого выхода, а потому… вернулась в приют. Если Арун жив, он непременно вызволит ее из обители скорби, а если он умер, тогда ей совершенно все равно, что с ней будет. Так убеждала себя Сона, но, как оказалось, ошибалась.
        Сунита встретила ее с суеверным страхом, как восставшую из мертвых, однако страх быстро сменился гневом и невольным торжеством. Женщина не удержалась, чтобы не отпустить в адрес Соны несколько язвительных и назидательных замечаний. Боги справедливы, все возвращается на круги своя!
        Разумеется, приют не миновало нашествие англичан, и Соне, при ее красоте, очень повезло, что в это время она находилась в другом месте. Молодых вдов в обители скорби значительно поубавилось, но Сунита не стала высказываться по этому поводу: и без того было ясно, какова их судьба.
        На ночь Сону заперли в одной из клетушек, а утром отвели к брахману.
        - Мы не можем ее убить,- сразу сказал он, и Сунита заметила:
        - Сейчас многие считают смерть избавлением, так что это не самое страшное наказание.
        - Она пришла в приют от безысходности, а не потому, что раскаялась. Придет время, и она вновь убежит. Будет лучше посадить ее на цепь и кормить раз в три дня.
        - Тем более сейчас у нас очень мало еды!- воскликнула обрадованная его решением Сунита, и Сона впервые увидела в ее глазах обыкновенную женскую зависть, зависть к ее молодости и красоте, к тому, что ей удалось вырваться из плена условностей и, пусть ненадолго, снова увидеть жизнь.
        - А еще ей нужно обрить голову,- сказал жрец, и тут Сона вскричала:
        - Нет!
        Они не знали, как она радовалась отрастающим волосам, как мечтала о том, что однажды Арун наконец-то увидит ее, окутанную темным облаком шелковистых прядей, хотя и понимала, что волосы отрастут до прежней длины далеко не за один год.
        А еще Сона почувствовала, что окончательно освободилась от душевных мук, терзавших ее на протяжении трех последних лет, и в ней зарождается чувство протеста.
        Она бросилась бежать, но ее поймали служащие храма. Сона царапалась и кусалась, и ее пришлось связать. Когда ей брили голову, она рыдала так, будто у нее живьем вырывали сердце.
        - Смотрите,- сказала Сунита,- эта женщина оплакивает не свою душу и не своего законного супруга, а свои волосы! Кстати, а где вторая девчонка, Ратна?
        - Она никогда сюда не вернется!- воскликнула Сона.
        - Будем надеяться, что эта нечестивица уже мертва!- торжественно заявила Сунита.
        Ослушницу облачили в застиранное белое сари и, как советовал жрец, приковали цепью к стене в крохотной каморке, углы которой были затканы паутиной. Постелью узнице служила драная джутовая циновка, на которой ночью она лежала без сна, а днем молча сидела, подтянув колени к подбородку и обняв их руками.
        Мисочку дала и горсть риса узнице приносили раз в три дня и давали с таким видом, будто она объедает весь приют. Вода стояла всегда, но ее редко меняли, потому Сона постоянно рисковала заболеть. А еще девушку тревожило, что она стремительно теряет силы.
        Ее показывали вновь прибывшим вдовам как пример существа, осквернившего и оскверняющего все на свете, чья карма тяжела, как набитый камнями мешок.
        Сона старалась не обращать внимания на эти посещения. Она молчала с истинно брахманской отрешенностью, хотя при этом в ее голове кипели мысли. Сбежать она не могла. Передать послание - тоже. Да и кому? Надежда на то, что Арун догадается, где она очутилась, была довольно призрачна. Да и жив ли он?
        Сона запрещала себе думать о том, что, возможно, ее муж мертв. Вместо этого она вспоминала, как растворялись сомнения, исчезали угрызения совести, уходила боль, уступая место волнующему ощущению новой жизни, как возрождались ее душа и тело, как любовь казалась рекой, затопившей все на свете. Если люди стремятся друг к другу так, как она и ее супруг, они обязательно будут вместе. Арун велел ей верить, и она верила, он убеждал ее ждать, и она ждала.
        Аруна схватили еще на подходе к городу. Напрасно он пытался уговорить англичан отпустить его, объясняя, что он не лазутчик и не принимал участия в восстании. Единственное, чего он добился, так это того, что его доставили на суд в Военную комиссию, члены которой отнюдь не были склонны к милосердию. По большей части задержанных приговаривали к смертной казни.
        На одной из площадей Варанаси была сооружена виселица, где ежедневно вздергивали с десяток индийцев. Некоторые английские офицеры любили сидеть здесь и, покуривая сигары, наблюдать за предсмертными судорогами жертв, которые в шутку называли «брахманским танцем».
        Светило яркое солнце, над плоскими каменными плитами дрожал горячий воздух. Аруна снова вели на казнь, только на сей раз он не испытывал никакой надежды на освобождение. Можно единожды избежать смерти, но дважды это возможно только тогда, когда ты отмечен божественной печатью.
        - Только бы все побыстрее закончилось,- пробормотал идущий рядом с ним изможденный мужчина лет сорока.
        - Я не хочу умирать!- ответил Арун.- Я ничего не сделал!
        - Если феринги приговорили тебя к казни, то так тому и быть. Теперь они вершат наши судьбы,- уныло произнес мужчина.
        Их подтолкнули к эшафоту, и Арун почувствовал, что ноги не слушаются его. Ганг, дробивший свои волны о каменные ступени гхатов, переливался серебристой рябью. В вышине слышался радостный щебет птиц. Знойный ветер гнал по небу белые пушистые облака. Кругом все останется прежним, тогда как ему придется умереть!
        Аруну приказали встать на какой-то чурбак и набросили на шею петлю. Юноша переживал острейшие мгновения своего существования, понимая, что он в последний раз видит этот мир. Он не знал, вспоминать ли прожитое, думать ли о Соне или о том, кем он станет в следующем воплощении, если такое вообще случится.
        Виселица высилась над ним, как рука судьбы. Тело соседа дрогнуло и закачалось в воздухе; по нему пробежали страшные судороги. Натянутая веревка стонала под его тяжестью, но ветер раскачивал повешенного с такой легкостью, словно в нем не было никакого веса.
        Стоявший справа мужчина тоже лишился опоры. Через несколько мгновений должна была наступить очередь Аруна. Когда к нему подошел солдат, чтобы выбить из-под его ног чурбак, юноша не выдержал и зажмурился. Однако англичанин вдруг обрезал веревку и велел Аруну спуститься на землю.
        Не понимая, что происходит, юноша сполз с эшафота. Он не слышал, что ему говорят: вроде бы это были знакомые слова, но их смысл не доходил до сознания. Его голова отяжелела, тело ослабло, свет в глазах померк, и Арун рухнул на каменные плиты.
        Он очнулся в странно знакомой обстановке - шелковые обои, резные, с бронзовыми ручками двери, богато вытканный ковер,- но не сразу сообразил, где находится. Умиротворенно тикали часы, а ткань, на которой покоилось его измученное тело, была очень приятной на ощупь. Внезапно лепной потолок, на который он смотрел, заслонила чья-то тень, и в следующий миг он узнал лицо склонившейся над ним женщины.
        - О нет!- пробормотал Арун и вновь смежил веки, словно пытаясь отгородиться от действительности.
        - Первый раз я спасла тебя от нищеты, а теперь - от смерти,- послышался скрипучий голос Флоры Клайв.- Я случайно проезжала через площадь и остановилась посмотреть на казнь. Честно говоря, я узнала тебя только благодаря твоим прекрасным глазам, глазам Кришны! Ты сильно изменился, и ты ужасно грязен. До чего ты дошел! Выглядишь и пахнешь, как последний неприкасаемый! Я не хочу, чтобы ты пачкал мои диваны, потому изволь вымыться и привести себя в порядок.
        Она говорила презрительно и брезгливо, без тени сочувствия, и он сразу понял, что ему не стоит ждать пощады.
        Сделав над собой усилие, Арун сел. Голова кружилась. Только сейчас он вспомнил, что много дней толком не ел, не пил и не спал.
        Арун потащился в помещение, где обычно мылись слуги. Юношу сопровождали два дюжих безмолвных охранника, незнакомых ему. В этом не было особой нужды, поскольку у него не осталось никаких сил, чтобы сопротивляться или бежать, но они не отставали ни на шаг.
        Когда Арун вошел в комнату, на столе стояли блюда с карри из баранины, овощами, заправленными дахи, сабджи[69 - Дахи - приготовленный в домашних условиях йогурт, используемый в составе блюд; сабджи - овощное блюдо.], лепешками и сладостями.
        - Ешь,- сказала Флора,- не то снова упадешь в обморок. А потом мы поговорим.
        Молодой человек глубоко вздохнул, не сводя с нее глаз. От Флоры можно ожидать чего угодно! Эта женщина была подобна змее: ни за что не угадаешь, когда и в какое место ужалит.
        - Лучше сейчас.
        - Что ж,- протянула она,- ты вернулся, а все потому, что никому не уйти от кармы!
        - Если такова моя карма, то я избавлюсь от нее любым способом.
        - К сожалению, у тебя мало возможностей. В данном случае твою карму определяю я.
        - Вы не богиня.
        - Тот, кто имеет деньги, давно уже выше богов, и не только в этой стране. Я все равно бы тебя нашла. Твоим избавлением могла бы стать только смерть, однако я опередила даже ее.
        Флора говорила спокойно, но ее ноздри раздувались, а в сузившихся глазах появился стальной блеск.
        Арун молча потянулся к еде. Зачерпнул одно кушанье лепешкой, отправил в рот и тут же схватил другое.
        - Где твои манеры?- усмехнулась Флора.
        - Я очень голоден.
        - Меня ты тоже заставил голодать! В определенном смысле. Так с кем ты сбежал? С хиджрами?
        - С женщиной.
        Флора откинулась на спинку дивана, изо всех сил пытаясь скрыть раздражение, отчаяние и ревность.
        - Кто эта женщина?
        - Индианка. Вдова.
        - Вдова?!
        - Да. Я уговорил ее сбежать из приюта, и мы поженились.
        На лице старухи появилась хищная усмешка.
        - С ней все понятно: с твоими данными ты способен соблазнить даже камень,- но зачем это понадобилось тебе?- Она сделала ударение на последнем слове.
        - Я ее полюбил,- просто ответил он.
        Флора почувствовала, как в ее сердце воткнулся невидимый нож. Взяв себя в руки, она сдержанно спросила:
        - И где теперь эта женщина?
        Глядя в одну точку, Арун тяжело произнес:
        - Не знаю.
        - В свете последних событий я бы посоветовала тебе поискать ее среди мертвецов!- прошипела старуха.
        - Я надеюсь, что она жива. А если нет, то мне тоже нечего делать в этом мире.
        Протянув руку, Флора отвела с его лба прядь блестящих черных волос.
        - Отдать такую красоту на съедение червям или черепахам в Ганге? О нет! Ты похудел, но и возмужал. А твоя кожа стала такой темной по сравнению с моей!
        - И гладкой.
        - Если не считать этого уродливого шрама,- заметила старуха, показав на след ожога, причиненного Азимуллой-ханом.- Откуда он?
        - Мне пришлось многое пережить. Но я ни о чем не жалею. Любовь, как и истина, стоит любых жертв.
        Наступила долгая пауза. Потом Флора сказала:
        - Я тебя понимаю: ты молод, тебе захотелось погулять, попробовать что-то новое. Хотя, надеюсь, ты не забыл и о старом.- Взяв со столика трубку с опиумом, она протянула ее Аруну со словами: - Кури сколько хочешь. Тебе надо отдохнуть. Сними дхоти и ложись на диван. Я буду ласкать тебя - тебе станет приятно. Я полью твой лингам маслом и украшу цветами, будто это лингам самого Шивы!
        Опиум! Арун знал: стоит ему согласиться, и его воля потеряет твердость, превратится в вязкую кашу! Его нервы дрожали, как натянутые струны, а зрачки расширились.
        - Нет,- выдавил он, облизнув пересохшие губы,- я больше не курю опиум и не выполняю ничьих приказов!
        Если Флора и не ожидала такого ответа, то не подала виду. Она положила трубку на стол.
        - Что ж, тогда поговорим о другом. Ты украл у меня деньги.
        - Я взял взаймы. Я отдам.
        В ее глазах появился жесткий режущий блеск.
        - Так отдавай! Я жду!
        - У меня их нет.
        - Тогда расплачивайся иначе! Если я и даю в долг, то под большие проценты! А еще изволь оплатить свое обучение - я немало потратила на то, чтобы грязный деревенский мальчишка сделался подобием Кришны!
        - Я отработаю.
        Старуха усмехнулась.
        - Ты только что отказался это делать.
        - Я имею в виду другой способ.
        - Какой? Я могу отправить тебя на опийную фабрику, и ты узнаешь, что такое ад на земле!
        Арун молчал, и тогда Флора добавила:
        - Маленький паршивец! Разве я учила тебя врать и красть?!
        - Вы купили мое тело и едва не изувечили душу. По сравнению с этим меркнут любые грехи.
        Когда Флора вновь заговорила, в ее голосе звучали нотки, которых Арун прежде не слышал:
        - Хорошо, я признаю, что стара, в том числе и для плотских утех. Будь я молодой, я родила бы от тебя ребенка и воспитала бы его, как принца, но, к сожалению, это невозможно. Если ты останешься со мной, я прощу тебе и побег, и долг. Если хочешь, я готова отказаться от физической близости… Просто будь рядом. Когда ты сбежал, я написала в Лондон, своей сестре, но она до сих пор не ответила. Возможно, Этель умерла, и я не знаю, есть ли у нее дети. Полагаю, мне едва ли удастся отыскать хоть каких-то наследников. Я завещаю все свое состояние тебе, а ты даже не представляешь, какие это деньги! На них ты сможешь жить, как раджа. Пусть местное английское общество изумляется прихоти сумасшедшей старухи, пусть строит домыслы - я вдоволь посмеюсь, глядя на них с того света! Я предлагаю тебе такое первый и последний раз. Если ты откажешься, больше мы не увидимся. И ты наверняка умрешь раньше меня.
        Арун замер. На какой-то миг то, что предлагала Флора, показалось ему полным соблазна, осязаемым, доступным. Эта женщина не вечна, и ей не победить время. Что стоит переждать с десяток лет, тем более если она больше не заставит его спать с ней (хотя в это верилось с трудом). Когда Флора отойдет в иной мир, он наверняка еще будет молод. И вкупе со свободой получит кучу денег.
        А потом Арун подумал о Соне. Вспомнил, какие чувства испытал, впервые увидев эту девушку, и в его душу словно проник солнечный луч. Вот оно - истинное золото! Плоть тленна, деньги - нет, но и любовь - тоже. Если он пожертвует Соной, пропадет и она, и он.
        - Я отказываюсь.
        Флора приподняла брови.
        - Тебя не интересует богатство?
        - Мне это не по душе.
        Она встала с дивана и нервно прошлась по комнате. Костяшки ее судорожно сжатых пальцев побелели, губы задергались, а морщины, идущие от крыльев носа к углам рта, стали глубже и резче, отчего в ее лице словно проступило нечто дьявольское.
        - Тогда, мой мальчик,- отрывисто произнесла она,- ты отправишься в ад.
        Глава XII
        В Лондоне зарядили дожди. Туман, темные здания, угрюмые пустоши, скользкие булыжники - все это стало таким привычным, что, казалось, сроднилось с душой. Даже ее имя, Грейс, созвучное со словом «серый»[70 - Gray - «серый» (англ.).] (хотя на самом деле оно должно было напоминать о грации и изяществе), соответствовало всеобщей унылости.
        Наверное, поэтому она чаще всего рисовала в своем альбоме черно-белые картинки и не пыталась изобразить что-нибудь яркое. А еще потому, что ей попросту не хватало денег на краски.
        Со вздохом закрыв альбом, Грейс собралась погасить свечу, слепленную из множества огарков и напоминавшую уродливую башню, и лечь спать. Хорошо бы, если бы эта свеча еще и грела, ведь в приюте для бедных девушек, существующем на пожертвования, никогда не бывало тепло.
        Грейс хотела помолиться, но потом передумала. В молитве полагалось упоминать благотворителей, а у нее не было ни желания, ни сил благодарить тех, кто одаривал их безвкусным чаем, пустым супом, сырым хлебом с прозрачным слоем масла, а иногда и без него, и жидкой склизкой овсянкой.
        Впрочем, здесь у нее хотя бы была крыша над головой. В пансионе девушкам преподавали Закон Божий, заставляли петь гимны и слушать проповеди. Грамматика, история, рисование и музыка занимали куда более скромное место. В перерывах между классами воспитанницы шили или выходили погулять, если позволяла погода. О будущем никто не говорил, потому создавалось впечатление, что его просто нет.
        Впрочем, какое будущее могло ждать бесприданниц? Когда такая, как Грейс Уоринг, выйдет из стен пансиона с крохотным пособием на руках, ей не стоит надеяться на персонального благотворителя или на то, что какой-то мужчина предложит ей вступить в брак!
        - Представь, что означает попасть в зависимость к негодяю!- с ожесточением говорила Эйприл, подруга Грейс.
        Так рассуждали далеко не все. Большинству оставалось уповать лишь на замужество, причем неважно, с кем.
        С некоторых пор Грейс не задавала себе извечного вопроса: что делать? Она просто знала, что тут уже ничего не изменить. Служанка, горничная, в лучшем случае гувернантка, камеристка или жена бедняка - вот ее судьба. Бывало, когда девушки из приюта, отчаявшись, попадали в работный дом или (впрочем, об этом никогда не говорилось вслух) в бордель.
        Едва они с Эйприл улеглись в ледяные постели, как раздался решительный стук в дверь, и девушки подскочили в кроватях.
        - Кого еще дьявол несет?- прошипела Эйприл.
        Она, одна из немногих, без колебаний и страха выражалась подобным образом, тогда как Грейс слыла тихой и послушной воспитанницей. Она так и не оправилась после смерти матери. Хотя в том мире, где они существовали, смерть была частью жизни, а возможность покинуть грешный мир порой почиталась за везение, Грейс знала, что никогда не смирится с этой потерей.
        Своего отца девушка не помнила. Он погиб, когда Грейс была совсем мала, от несчастного случая на бумажном заводе, где ему пришлось работать. И с тех пор мать и дочь выбивались из сил, чтобы прокормиться и прожить. А потом Этель Уоринг тихо угасла, не выдержав непосильной борьбы, и Грейс осталась совсем одна.
        В дверном проеме появилось туповатое лицо одной из воспитательниц, мисс Николс.
        - Начальница вызывает,- проговорила она, уставившись на девушек.
        - Кого? Меня?- проворчала Эйприл.
        - Нет, не вас, а мисс Уоринг.
        Вызов в столь неурочное время мог означать лишь что-то из ряда вон выходящее. Пожав плечами, Эйприл бросила вопросительный взгляд на Грейс, а та молча встала, надела серое платье с высоким воротом и сунула ноги в туфли с жестяными пряжками. У нее не было никаких догадок, почему ей велено явиться к начальнице.
        Пока девушка шла по коридору, ее голые ноги нещадно мерзли, но в кабинете миссис Гриффин было тепло.
        На плечах начальницы приюта лежала горностаевая горжетка, а лоб украшали тщательно завитые фальшивые локоны. У миссис Гриффин было две дочери, которые, как болтали воспитанницы, щеголяли в бархате, шелках и мехах.
        - Садитесь, мисс Уоринг.
        Робко поблагодарив, Грейс села на краешек стула. Она не ждала от этого разговора ничего хорошего.
        - Вы знаете даму по имени Флора Клайв?
        Начальница произнесла эту фразу с необычным участием. Что-то словно растопило ледяную стену между ней и воспитанницей.
        - Нет, мэм.
        - Неужели? Разве ваша мать не говорила вам, что у вас есть тетушка?
        В памяти Грейс всплыли обрывочные фразы матери, однако она не слышала от Этель Уоринг никаких подробных рассказов.
        - У моей мамы действительно была старшая сестра. Она уехала в Индию много лет назад, и никто не знал, что с ней стало.
        - Ваша тетя в полном здравии,- многозначительно заметила миссис Гриффин,- и она написала вашей матери. Поскольку миссис Уоринг скончалась, я сочла возможным передать письмо вам.
        Конверт был вскрыт, что нисколько не удивило Грейс. В приюте никто не имел права на секреты. Не торопясь передавать письмо девушке, начальница сообщила:
        - Ваша тетя очень богата, но в Индии у нее нет наследников. Потому она решила разыскать тех, кто остался в Лондоне, и пригласить их к себе.
        Развернув послание и пробежав его глазами, Грейс сникла. Девушке было нечем оплатить это путешествие, к тому же Индия представлялась ей страшно далеким и диким краем.
        Заметив на лице Грейс тень безразличия и печали, миссис Гриффин сказала:
        - Я знаю, о чем вы думаете. О том, что у вас нет средств. Но миссис Клайв позаботилась об этом. Она перевела деньги на проезд и прочие расходы. Вы сможете их получить.
        В кабинет заглянула мисс Николс, и начальница велела ей принести чай. Две чашки, что было уж совсем необычно.
        Грейс не удержалась от соблазна. В приюте всегда было голодно. Напиток оказался ароматным, крепким и сладким, поданные к нему лепешки сочились маслом, а начиненный цукатами кекс рассыпался в пальцах. Воспитанницы приюта видели подобные лакомства только во сне.
        Девушка обрадовалась паузе, но в следующую минуту миссис Гриффин огорошила ее заявлением:
        - Мне кажется, вам не надо ехать.
        Хотя Грейс вовсе не думала, что поедет, она не удержалась от вопроса:
        - Почему?
        - Индия - ужасная страна. Там жарко, грязно, полно заразных болезней, ядовитых насекомых и змей.
        - Но моя тетя…
        - До тети еще надо добраться. Я бы посоветовала вам отложить эти деньги и воспользоваться ими, когда вы выйдете из пансиона.
        Грейс поняла: миссис Гриффин не желала брать на себя никакой ответственности. Впрочем, возможно, она была права.
        - Подумайте,- добавила начальница.- И я советую вам молчать о том, что вы узнали.
        Ошеломленная и растерянная Грейс вернулась в спальню. Несмотря на совет миссис Гриффин, она не могла не поделиться новостями с Эйприл.
        - Не вздумай отказываться!- с ходу заявила подруга.- Это письмо - билет в новую жизнь! Здесь присланные теткой деньги быстро закончатся, а там они никогда не иссякнут.
        - Но как туда добраться?! Это же край света!
        - А как попали в Индию тысячи англичан?! Тебе надо найти семью, которая в ближайшее время отправляется в эту страну, списаться с ними и попросить взять тебя с собой.
        - И как мне их отыскать?
        Эйприл закатила глаза.
        - Боже мой, Грейс! Подай объявление в газету! Но только остерегайся мошенников. Не верь никому на слово и не давай деньги вперед.
        Грейс смотрела на подругу с уважением. Что ни говори, Эй-прил была куда практичнее, сообразительнее и умнее, за что ее не раз наказывали в приюте. Человека всегда наказывают за стремление высказать свое мнение или следовать собственной воле.
        Холод и голод были забыты. Сидя в кроватях и закутавшись в одеяла, девушки проговорили почти всю ночь. Другие воспитанницы спали как убитые; когда в дортуар заглядывала ночная воспитательница, две нарушительницы приютских правил быстро ныряли в постели. А потом поднимались снова.
        - Если старуха Гриффин намекнет, что ты должна помочь пансиону, отвечай, что она ничего не получит. Мало ли что понадобится в дороге, пока удастся добраться до Индии, и потом ты должна подумать о гардеробе,- рассуждала Эйприл.- Конечно, ехать в шляпе со страусовыми перьями и шелковом платье не годится. Вместе с тем ты не должна выглядеть убого. Кстати, сколько лет тетушке?
        - Полагаю, не меньше шестидесяти. Когда она уехала, моя мама была еще ребенком.
        - И миссис Клайв написала, что в Индии у нее никого нет?
        - Да, никаких наследников.
        Эйприл задумалась.
        - Одинокая пожилая вдова? Я знаю, как в этом случае выглядела бы англичанка, но дама, сорок лет прожившая в экзотической стране… Вполне возможно, она обвешивается амулетами и ездит на слоне.
        Девушки захихикали.
        - А как ей удалось разбогатеть?- спросила Эйприл.
        - Если б я это знала!- вздохнула Грейс и продолжила: - Меня угнетает мысль, что, если что-то пойдет не так, вероятнее всего, я не смогу вернуться. Мне придется отправиться в полную неизвестность. Я ничего не знаю о тете и совершенно не представляю, что такое Индия.
        В самом деле, сколько бы она ни пыталась вообразить себе нечто грандиозное и многоцветное, перед мысленным взором вставала глухая стена.
        - Мы мало читаем,- заметила Эйприл,- и нас ничему не учат. А все для того, чтобы мы никогда не вышли за рамки насущного!
        Это было правдой. Они практически ничего не знали ни о своей стране, ни тем более о колониях и, что самое прискорбное, не знали самих себя. Они были вынуждены посвящать свое время не познанию, а выживанию.
        - А если тетка заставит меня делать то, что мне совсем не понравится? Ведь, по сути, я окажусь в ее власти! Чтобы получить наследство, мне придется всегда смиренно отвечать «да, тетя», «я рада, тетя» и выполнять ее прихоти.
        Эйприл рассмеялась.
        - Но оно того стоит! Едва ли миссис Клайв выслала бы деньги на проезд, чтобы выписать себе горничную. Она стара, и ей нужен близкий человек, родня. Вряд ли она станет тебя угнетать.
        - Может, для начала мне написать ей и рассказать о себе?
        - А если она при смерти? Потом ты никому ничего не докажешь. К тому же письмо может потеряться, и ты будешь напрасно ждать ответа.
        - Мне противно думать о себе как о бедной родственнице, прибывшей затем, чтобы пробавляться чужой милостью!
        - Но ты и есть бедная родственница. В любом случае там тебе не будет хуже, чем здесь,- сказала Эйприл.- Радуйся хотя бы тому, что у тетки тебе наверняка не подадут пригоревшей овсянки и не накормят гнилой картошкой!- И со смехом добавила: - А представь, что в тебя вдруг влюбится какой-нибудь индийский раджа, весь в золоте и шелках, и ты станешь королевой или как это там у них называется!
        Грейс улыбнулась. Такие мечты были слишком далеки от реальности. А вот на внимание английских мужчин ей, как наследнице большого состояния, пожалуй, стоит рассчитывать.
        Утром девушка сообщила начальнице, что намерена поехать в Индию. Миссис Гриффин выразила недовольство, но не посмела отказать и выделила девушке провожатую для того, чтобы сперва заехать к нотариусу для подтверждения родства с теткой, а потом в банк - за деньгами. А еще Грейс собиралась наведаться в Британскую библиотеку: она хотела найти статьи, а если повезет, то и книги об Индии.
        Утро было холодным и тусклым. Падающий снег тут же смешивался с сажей, отчего казалось, будто город покрыт серым налетом. Мерзлая земля была тверда как камень, а спешащие по улицам люди напоминали тени. Грейс засунула руки в старенькую потрепанную муфту. Подошвы ее ботинок были слишком тонкими, а поля шляпки не защищали лицо от ветра.
        Не может быть, чтобы Индия была такой же неуютной, унылой и промозглой! Нет, она наверняка сверкающая, яркая, полная жизни, запахов и звуков. Грейс слышала, что в этой стране царит вечное лето. Она заметила, что мысли об Индии согревают ее не хуже, чем согрела бы теплая одежда. Девушка грезила, как будет срывать лотосы, склонившись над водной гладью, гулять по саду, наполняя корзину дивными плодами!
        К счастью, ей удалось подтвердить родство с Флорой Клайв. Нотариус составил бумаги, и в банке Грейс выдали деньги. Сумма показалась ей просто огромной, но проезд наверняка стоил очень дорого. В любом случае тетушка представлялась человеком дальновидным и щедрым.
        В Британской библиотеке девушке выдали кипу газет и несколько книг. Статьи в «Таймсе» и «Стар» были скучны и непонятны, как и тома «Английская Индия» и «Британская империя в Индии». Зато немногочисленные записки путешественников Грейс впитывала с такой же жадностью, с какой промокательная бумага впитывает свежие чернила.
        Она не знала, зачем захватила с собой альбом для рисования, но теперь не пожалела об этом. Великолепные храмы, буйная растительность, богатый животный мир! Грейс срисовала слона под узорчатым чепраком и обмотанную тканью фигурку девушки с длинной косой, а потом наткнулась на изображение молодого мужчины в тюрбане с удивительными загадочными глазами, такими темными, что в них терялись зрачки.
        Изящно изогнутая, будто тетива лука, верхняя губа говорила о высокомерии и благородстве; в линиях лица было что-то суровое, твердое и вместе с тем необычайно притягательное. То был образец мужественной красоты, явившейся то ли из легенды, то ли из тьмы веков. С виду ни один англичанин - дитя туманного Лондона - не годился этому яркому, сильному мужчине даже в подметки.
        Грейс взялась было за грифель, но в этот миг в ее душе что-то дрогнуло, и, оглянувшись, не видит ли кто, она вырвала страницу, быстро свернула и спрятала под одеждой.
        Она решила, что в любом случае копия будет бездарной, и невольно позавидовала художнику, сумевшему изобразить этого человека. Такого человека! Грейс ни минуты не сомневалась, что этот мужчина, выглядевший сказочным принцем, существует на самом деле. Она решила взять картинку с собой в Индию, надеясь, что та послужит ей талисманом.
        - У меня есть невеста,- признался Джейсон Блэйд, показывая Ратне крохотный портрет, помещенный в серебряный медальон.
        Индианка из вежливости полюбовалась на блеклое лицо какой-то девушки, показавшейся ей далекой, словно луна, и спросила:
        - Как ты очутился в нашей стране?
        Джейсон, или Джей, как она продолжала называть его на индийский манер (впрочем, он не имел ничего против), ответил:
        - Мне трудно объяснить, что такое закрытое учебное заведение с его однообразием, строгими правилами и невозможностью уединения. Воинская дисциплина есть и в здешней армии, от нее никуда не уйти, и все же Индия… она освобождает душу. Я никогда особо не верил в так называемое священное право Британии править всеми цветными народами, а потому мне хотелось увидеть все это своими глазами. И конечно, я не стану скрывать, что приехал сюда затем, чтобы заработать денег.
        - Заработать денег?- удивилась девушка.
        - Да, как и все англичане.
        - Но ведь ты не из низшей касты?
        Джейсон улыбнулся.
        - Применительно к нашему обществу… да, не из низшей. Как ты догадалась?
        Ратна пожала плечами.
        - Я это вижу. Он вздохнул.
        - Но я не богат.
        - В нашей стране знатные люди всегда богаты. А простые - бедны. Я не могу представить нищего раджу!
        - Прежде у нашей семьи были деньги, а потом…
        Джейсон умолк, и Ратна с пониманием произнесла:
        - Вы попали в зависимость к сетхам?[71 - Сетх - ростовщик.]
        - Можно сказать и так. Мы разорены.
        - Твои родители живы?
        - Мать. Я хочу заработать денег в основном ради нее. Я перед ней в долгу. Если меня постигнет неудача, наш дом и все остальное пойдет с молотка. Там и так все заложено-перезаложено. Впрочем, не стоит об этом. У тебя хватает своих проблем.
        Джейсон сидел на походной кровати в своей палатке, а Ратна - на циновке у его ног. Он сдержал свое слово и не позволил британским солдатам тронуть девушку.
        Молодой англичанин предлагал Ратне отвезти ее в безопасное место, но она не знала такого. Он с сочувствием отнесся к истории с Анилой и обещал помочь, если, конечно, представится возможность.
        - Ты хорошо говоришь по-нашему. Я думала, никто из белых не знает хинди!
        - Когда я приехал в Индию, тоже не понимал ни слова. Но я считал своим долгом овладеть хинди. Чего стоит превосходство тех, кто не в состоянии изучить ни язык, ни культуру завоеванной страны!
        В его голосе прозвучала ирония, но Ратна ничего не ответила. Такие темы были далеки от нее, она предпочитала говорить о насущном.
        - Я не знаю, что с тобой делать,- признался Джейсон.- Сейчас повсюду тревожно, ты не можешь жить одна, но держать тебя при себе мне не очень удобно и неприлично. Я подумал о генерале Кормане - он знает нашу семью, потому что когда-то учился с моим отцом. Я служу под его началом и покровительством. Здесь, в Индии, его жена и дочери. Они живут в Варанаси. Что, если я попытаюсь устроить тебя в их доме? Едва ли стоит рассчитывать на чистую работу и большое жалованье, но там тебе не грозит опасность. И я смог бы тебя навещать.
        Последняя фраза понравилась Ратне, но она не подала вида и ответила:
        - Я согласна. Для шудры всякая работа сойдет. Пока не началось восстание, я мыла полы в доме одного англичанина.
        К тому времени как Джейсон и Ратна прибыли в Варанаси, волнения в городе уже улеглись.
        Огромный солнечный шар медленно опускался к горизонту, и вода отливала червонным золотом. День угасал, тогда как на гхатах царило привычное оживление. Гремели барабаны, звенели колокольчики, гудели большие белые раковины. Начиналась пуджа[72 - Пуджа - религиозный обряд: молитва и выражение почтения богу или богам.] - вечернее моление великой реке.
        - Прикосновение к вечному!- прошептал Джей, глядя на темно-красный купол Золотого храма, возведенного в честь Шивы.
        Вид священного города пробудил в душе Ратны воспоминания и тревогу. Поиски дочери - самое важное, это бесспорно, но где ее бывшие спутники? Хотя Сона прогнала Ратну, девушка вовсе не собиралась вычеркивать ее и Аруна из своей жизни. Внутренний голос подсказывал ей, что Сона осознала свою ошибку и жалеет об этом. Если Ратне и был нужен Арун, то только как брат. Она больше не собиралась искать мужской любви.
        Джейсон Блэйд попросил индианку подождать за воротами, заверив, что постарается справиться как можно быстрее.
        Молодого человека приняли супруга генерала и две его дочери. Было заметно, что они рады его визиту.
        - Последние недели мы никуда не выходили,- пожаловалась миссис Корман.- Эти кровавые события… Нам пришлось усилить охрану. Мы очень боялись, что индийцы ворвутся к нам в дом,- ведь со многими так и случилось!
        - А потом ветер подул в другую сторону,- заметил Джейсон, и миссис Корман сказала:
        - Этого мы тоже не хотели видеть.
        «Потому что для вас Индия всегда была страной порфировых дворцов, бриллиантов, жемчуга и парчи. А на остальное вы всегда закрывали глаза»,- подумал молодой человек.
        - Кстати, а что с мятежом?- спросила одна из девушек.- Мы так волнуемся за папу!
        Юные леди смотрели на Джейсона с интересом, потому что он был хорош собой, но их мать, зная о состоянии его дел, вела себя с холодноватой вежливостью.
        - Когда я передавал командованию документы, генерал Корман пребывал в добром здравии. Канпур наш, однако повстанцы взяли в осаду английский гарнизон Лакхнау. Туда подтягиваются войска. Больше я, к сожалению, ничего не знаю. Я получил небольшой отпуск, но сейчас мне предстоит вернуться в полк.
        - Вы были ранены?
        - Да.
        - Лежали в госпитале?
        - Нет. Мне пришлось остаться в захваченном мятежниками городе. Там меня ранили, и я бы погиб, если б не одна индийская девушка. Собственно, я пришел к вам затем, чтобы просить за нее.
        Воцарилась неловкая пауза, и Джейсон продолжил:
        - Не могли бы вы ее приютить? Не в качестве гостьи - она может и хочет работать.
        - Вообще-то, мы не нанимаем индийцев. Мы намеренно взяли с собой из Лондона весь штат прислуги,- в замешательстве произнесла миссис Корман, а потом все же осведомилась: - Она чистоплотна? Не ворует?
        - Уверен, что нет.
        - Она понимает по-английски?
        - Пока не слишком хорошо, но она быстро научится языку. В этом смысле индийцы очень понятливые, у них на редкость хорошая память.
        Выдержав выразительную паузу, миссис Корман спросила:
        - Как здоровье вашей матушки? Вы переписываетесь?
        - Конечно. Правда, я не сообщал про ранение - не хотел ее беспокоить. Она и без того переживает за судьбу нашего имущества.
        - Надеюсь, вам удастся поправить свои дела. Кстати, когда вы женитесь?- Миссис Корман одарила Джейсона материнской улыбкой, а ее дочери потупились.
        - Я бы хотел пробыть в Индии хотя бы пару лет.
        - А ваша невеста не может к вам приехать?
        - Пока я не вижу в этом смысла. К тому же положение в стране достаточно напряженное.
        Генеральша сокрушенно покачала головой.
        - И мы оказались заложниками всего этого! Боимся выехать даже с охраной и в паланкине! Да и слуги с большой опаской выходят за ворота.
        - В этом случае весьма полезно иметь в доме хотя бы одного индийца или индианку,- вставил Джейсон.
        Миссис Корман отозвалась притворным вздохом.
        - Что ж, приведите вашу девушку. Где она?
        - За воротами.
        - Хорошо, я прикажу ее впустить. Надеюсь, она ни с кем не связана? Нам не нужны предатели и шпионы!
        - Она совершенно одинока, поэтому я за нее и боюсь.
        Особняк генерала был огромен, как и окружавший его сад. Когда Джейсон и Ратна шли по дорожке, их преследовали резкие крики павлинов. Большие птицы перелетали с дерева на дерево, их роскошные хвосты отливали самыми разными цветами, а хохолки напоминали изящные короны.
        - Надеюсь, тебе поручат что-то не очень сложное - например, кормить этих красавцев,- улыбнулся Джейсон.
        Он с удивлением признался себе, что ему жаль расставаться с Ратной. За эти дни он привязался к индианке. Джейсону нравилось, как трогательно сочетаются в этой девушке беззащитность и сила, незнание мира и уверенность в себе.
        - Я проведаю тебя при первой же возможности,- пообещал он.- Если, конечно, останусь жив.
        Он коротко проинструктировал ее, как себя вести, и вот Ратна предстала перед миссис Корман и ее дочерьми. Она стояла, как истукан, чуть согнув плечи, опустив глаза и руки, а женщина и две девушки бесцеремонно разглядывали ее, переговариваясь с Джейсоном на языке, которого индианка не знала.
        - Как они умудряются обматывать себя этими сари!
        - Это целое искусство.
        - Она очень смуглая.
        - Она хороша собой,- мягко произнес Джейсон.- Приглядитесь к ней!
        - Мы не привыкли к такой красоте. Она чужеродна. А почему у этой девушки острижены волосы?
        - Ей пришлось многое пережить. Она вдова. Родственники отвезли ее в приют, но она ушла оттуда.
        - Значит, она не отличается покорностью?
        - У нее отняли ребенка. Она хотела его найти.
        - И где этот ребенок?
        - Мне кажется, девочка погибла. В дом, где она находилась вместе с приемной матерью, попал снаряд.
        - А эта индианка не знает об этом?
        - Знает, но не верит, что ее дочь мертва.
        - Почему?
        - А вы попробуйте поверить в такое!- тихо произнес Джейсон.
        - Что ж,- вздохнула миссис Корман,- отправлю ее на кухню и велю накормить. Нам тоже скоро подадут ужин. Составьте нам компанию, мистер Блэйд!
        - Боюсь, я не смогу остаться.
        - Нет-нет, отказ не принимается. Мы здесь умираем от скуки!
        Ратну отвели на кухню. Это была английская кухня, где не готовили индийских блюд. Повариха сразу заявила, что не потерпит в своих владениях индианку, так что пусть ей дают какую-нибудь другую работу!
        Две горничные в черных платьях, белых фартуках и кружевных наколках, уставившись на коротко остриженную девушку в полотняном сари, о чем-то живо защебетали.
        Ратна натянула на голову дупатту и сжалась у стены, будто готовясь к защите. Однако когда ей протянули миску со щедрой порцией вареного картофеля и кусочком мяса, она взяла, потому что была голодна.
        Под любопытствующими взглядами слуг Ратна давилась пищей, которая казалась ей на редкость безвкусной и пресной. Что едят эти белые! Как можно готовить без специй!
        Миссис Корман не желала видеть индианку в комнатах, потому место поломойки Ратна тоже не получила. В результате ей поручили помогать садовнику, и она копала, полола, уничтожала гусениц, носила воду.
        Работа была тяжелой, но девушка не жаловалась. Здесь она могла ни с кем не разговаривать и без помех предаваться воспоминаниям и мыслям. Ратна любила смотреть на цветы, над которыми старательно гудели пчелы. Ей нравился круглый каменный бассейн с выложенным синей плиткой дном и нагретой солнцем водой, а также окружавшие его мраморные скульптуры. Девушка старалась не попадаться на глаза хозяевам, и чаще всего ей это удавалось.
        Когда она проработала неделю, ей вручили несколько анн и дали понять, что она может выйти в город.
        Ратна не стала отказываться и вскоре шла по улицам Варанаси, наслаждаясь привычными запахами пыли, сточных вод, цветов и фруктов, благовоний и дыма. Шла особой походкой индийской женщины, ставя ноги в одну линию, выпрямив спину и грациозно покачивая бедрами.
        Девушка не удержалась от удовольствия отведать родной, обжигающе острой пищи, а после ноги понесли ее к приюту.
        Ратна вовсе не собиралась возвращаться в обитель скорби. Она хотела узнать о Соне.
        Постучав в дверь с прорезанным в ней окошком, девушка поразилась собственной решимости. Она ощущала себя независимой. У нее не оставалось иного выбора, кроме как идти своей дорогой. И никто не мог ей помешать.
        В окошке появилось лицо незнакомой молоденькой женщины.
        - Что тебе надо?- испуганно спросила она.
        - Позови Суниту!
        Увидев Ратну, Сунита вытаращила глаза.
        - Ты?!
        - Да. Я хочу спросить, знаете ли вы что-либо о Соне?
        Когда Сунита приоткрыла дверь, Ратна на всякий случай попятилась.
        - Ты сбежала из приюта, а теперь являешься сюда в цветном сари и браслетах и запросто спрашиваешь о Соне?! Я расскажу тебе о ней, если ты вернешься обратно!
        Темные глаза Ратны метали молнии, а губы скривились в дерзкой усмешке.
        - Я ни за что не вернусь!
        - Тогда убирайся отсюда!- прошипела Сунита.- Сона умерла, утонула в Ганге - разве тебе неизвестно?!
        - Неправда! Мы убежали вместе. Она вышла замуж и была счастлива.
        - «Другой муж нигде не предписан для добродетельной женщины» - так написано в священных книгах. Ты, презренная шудра, станешь спорить с брахманами?!
        - Я хочу видеть Сону!
        - Вы обе прокляты!- со зловещей тожественностью объявила Сунита.- И обе падете в ад! Только там вы и сможете встретиться.
        Не удержавшись, Ратна плюнула прямо под ноги женщине и гордо зашагала прочь. Ей показалось, будто Сунита что-то скрывает. Об этом говорил ее бегающий взгляд и покрывшееся красными пятнами лицо.
        Ратна подумала, что, если Сона и Арун по какой-то причине разлучились, первая вполне могла вернуться в приют. Или ее отвезли туда насильно. Брахманку нельзя было назвать приспособленной к жизни.
        А если… если она вторично стала вдовой? Нет, в этом случае Сона, не колеблясь, взошла бы на погребальный костер. У нее бы достало стойкости и хватило сердечной боли.
        Ратна брела по улице, ничего не слыша и не видя; она будто очутилась в пустоте. Так бывало, когда на нее накатывали воспоминания. Она представляла спящую Анилу: плотно зажмуренные глазки с изящными веками, пухлые губки, темный пушок на круглой головке. Теперь дочка подросла, наверное, и ходит, и говорит! А вдруг она, Ратна, обманывает себя и Анила…
        Зачем тогда жить?! Остановившись, девушка вонзила ногти в ладони. Нет! Надо гнать от себя эти мысли! Но они не давали ей покоя, и Ратна едва не стонала. Если брахманы утверждают, что порядок вещей в мире неизменен и строг, тогда почему все кажется таким неопределенным и шатким?
        Девушка подумала о Джее. Если он когда-то и впрямь приедет ее навестить, она скажет, что ей во что бы то ни стало надо попасть в приют, чтобы узнать, там ли Сона. Ратне казалось, что он сумеет помочь. Англичане считают себя хозяевами этой страны, значит, им открыты любые пути.
        Когда Ратну вновь отпустили в город, она не пошла в обитель скорби, а спустилась к реке.
        В этот ясный солнечный день город представлял собой умопомрачительно красочную панораму дворцов, храмов, мечетей, увенчанных башенками.
        Гхаты прерывались широкими площадками, на которых под большими соломенными зонтиками расположились окруженные толпами проповедники. Над рекой витала легкая перламутровая дымка, воды казались удивительно безмятежными. Священный город словно успел позабыть о недавних кровавых днях.
        На ступеньках стирала девушка - молодая вдова, еще моложе Ратны. Последняя присела рядом на корточки.
        - Как тебя зовут?
        Та повернула голову и испуганно заморгала - ей, как и всем вдовам, было запрещено разговаривать с посторонними.
        Ратна стянула с головы дупатту.
        - Не бойся. Я твоя сестра и не выдам тебя! Так как твое имя?
        - Сита,- нерешительно прошептала девушка.
        - Меня зовут Ратна. Я тоже вдова. Вернее, была ею. Носила белое сари. И так же, как ты, стирала здесь белье.
        - А теперь ты кто?
        - А теперь… не знаю.- Достав из-под сари небольшую коробочку со сладостями, она протянула ее Сите.- Съешь, сколько ты хочешь.
        Та отпрянула.
        - Ты искушаешь меня! Мне нельзя есть сладкое! Кто тебя послал?!
        - Не боги, но и не демоны. Хотя кто-то из них обрек меня на одиночество,- промолвила Ратна и принялась рассказывать о себе. Она говорила медленно, долго, а закончив, добавила: - Если ты не можешь это съесть, тогда прошу тебя: отнеси коробку Соне, молодой брахманке, которая тоже живет в приюте. Некогда она сбежала оттуда вместе со мной, потому что полюбила мужчину.
        Она внимательно наблюдала за лицом Ситы, на котором отразилось смятение.
        - Я… я ее не знаю. И не могу исполнить твое поручение. Я боюсь Суниту и жрецов!
        - Я тебя понимаю,- сказала Ратна, надеясь, что ей все-таки удалось посеять в душе девушки драгоценное зерно сомнений.
        Она стала взбираться по лестнице, ловко лавируя в толпе поющих людей, звенящих колокольчиками, обнаженных и измазанных золой или облаченных в ниспадающие одеяния оранжевого цвета, с бусами из священного дерева тулси на шее, брахманским шнуром и тремя полосками на груди - знаком трезубца Вишну.
        Коробочку со сладостями Ратна оставила на ступенях.
        Проводив девушку взглядом, Сита долго колебалась, прежде чем взять покрытый сахарной пудрой шарик, а затем, убедившись, что за ней никто не следит, быстро отправила его в рот.
        Несколько дней после этого Сита ходила сама не своя. Она совершила серьезный проступок, и ей было необходимо его искупить. Девушка ощущала себя так, будто пробралась в комнату для пуджи и съела подношения, предназначенные богам!
        Сита не знала, почему решилась заговорить с незнакомкой. Хотя в приюте женщины жили и трудились бок о бок, каждый был сам по себе: Сунита строго следила за этим. В огромной бело-серой расплывчатой массе молодых и старых вдов не находилось места чему-то личному. У них было общее горе, они несли одно и то же наказание, и хотя все это знали, никто не делился друг с другом.
        Сита попала в приют совсем недавно. Понимая, что навсегда разлучилась с близкими, девушка часто плакала. Вспоминала родную деревню, хижину с плоской крышей, на которой сушились кизяки - круглые лепешки, приготовленные из коровьего помета, перемешанного с соломой и водой. Воскрешала в воображении посиделки у колодца, где перемывались косточки каждого жителя деревни, от младенцев до старцев.
        Казалось, не прошло и мгновения с тех пор, как она тонула в свисающих длинными гирляндами цветах, и украшения покрывали ее тело во всех местах, на которые их только можно было надеть и прицепить, а солнце ослепительно сверкало на золотом шитье ее свадебного сари. Она сидела в позе лотоса, расправив широкие складки алого одеяния так, чтобы оно раскинулось широким веером, и смотрела на своего супруга сквозь полуопущенные ресницы.
        Муж Ситы был таким же юным, как и она, и девушка радовалась этому браку. А потом его укусила змея, и кто-то словно стер из жизни Ситы яркую радостную картинку, заменив ее пустым серым полотном. Оказалось, она беременна, потому ей сохранили жизнь. Но позже - вероятно, от всего пережитого - плод покинул ее тело, и Ситу отправили в обитель скорби.
        Она долго присматривалась и прислушивалась к тому, что творится в приюте, попутно размышляя о судьбе незнакомки Ратны. Их одиночество было разным, но одинаково жестоким по своей сути.
        Сита помнила, как ее привели в комнату, где лежала некогда красивая, а теперь страшно изможденная молодая женщина. На ее ноге было кольцо с цепью, другой конец которой крепился к стене. Сунита сказала, что эта вдова совершила страшное преступление. Теперь Сита знала, что молодая женщина осмелилась полюбить.
        Набравшись храбрости, Сита как бы между прочим спросила у одной из приближенных к Суните вдов:
        - Та женщина, что прикована к стене в одной из дальних комнат, еще жива?
        - А тебе зачем знать?
        - Просто я думала, может, ее не кормят?
        Не выдержав, вдова ответила:
        - Кормят, но только на той еде долго не протянешь. К тому же там сыро. Она давно и безнадежно больна. Вот, кстати, отнеси ей это. Заодно и посмотришь, как там она.
        Сита радостно схватила поднос, на котором был только пури[73 - Пресный хлеб.] и чашка с водой.
        Затворница лежала на спине. Печать горя и отчаяния на ее исхудалом лице сменилась чем-то более страшным - печальным равнодушием и близостью к тому, что сокрыто за гранью земного мира.
        Поставив тхали на пол, Сита осторожно потрясла молодую женщину за плечо.
        - Очнись! Мне надо с тобой поговорить.
        Длинные ресницы встрепенулись, веки медленно приподнялись, и обведенные темными кругами бездонные глаза уставились на Ситу.
        - Тебя зовут Сона?
        Губы молодой женщины казались непослушными, онемелыми, а каждое слово - тяжелым как камень.
        - Да.
        - О тебе спрашивала одна девушка. Ее зовут Ратна.
        - Где она?
        Сита на мгновение задумалась, а потом ответила:
        - На свободе.
        - Я прогнала ее. Как она меня нашла?
        - Не знаю.
        - Арун с ней?
        - Кто это?
        - Мой муж.
        - Нет, она была одна.
        - Передай Ратне, что я умираю. Пусть простит меня. Попроси ее отыскать Аруна и рассказать ему о моей смерти.
        Когда Ратна в очередной раз спустилась к Гангу, Сита сама подошла к ней и взволнованно произнесла:
        - Я видела твою подругу. Она просит у тебя прощения. Она очень плоха. Боюсь, скоро умрет!
        Ратна сжала кулаки. Как вызволить Сону из приюта?! Конечно, она могла бы попытаться проникнуть туда, надев белое сари, а перед этим взять у садовника молоток, чтобы разбить цепь. Но как вывести пленницу наружу? И даже если удастся это сделать, за ними снарядят погоню. Вдвоем им не справиться. Нужен помощник. Мужчина. Джей, чье имя означает «победа». Подумав об этом, Ратна сказала Сите:
        - Передай Соне, что она не умрет. Клянусь, она непременно увидит свое «восходящее солнце»!
        Глава XIII
        Прежде Арун никогда не видел опийной фабрики, хотя много слышал о том, что крестьян заставляют сеять и выращивать мак. То была тяжелейшая и неблагодарная работа. Мак требовал беспрестанного удобрения и полива, а чтобы получить каплю сырья, приходилось кропотливо и тщательно выскребать коробочки.
        Выращивая мак вместо чечевицы, риса и овощей, крестьяне терпели большой убыток, но никто не смел ослушаться белых агентов, заставлявших местное население подписывать контракт с фабрикой, куда они были обязаны сдавать урожай.
        Опийная фабрика занимала огромную площадь в шестьдесят акров; крытые железом строения сливались в сплошную массу и загораживали небо. Арун сразу заметил охрану - башни с часовыми и караульных вдоль высокого ограждения. Он приуныл: похоже, отсюда не сбежишь!
        Его провели вдоль пакгаузов с готовым опием на сотни тысяч фунтов стерлингов, сараев с сухими стеблями и листьями, непригодными для производства, огромных баков с водой, роскошного бунгало управляющего. В воздухе белым маревом висела едкая пыль, от которой хотелось чихать и кашлять.
        Наконец Аруна втолкнули в какую-то дверь, и у него тут же перехватило дыхание от ужасного зловония. Пахло жидким опием и грязными человеческими телами.
        Десятки мужчин топтались в больших баках, полных вязкой жижи. Слышалось тяжелое дыхание людей, чавканье опия под их ногами, да еще надсмотрщики с палками в руках покрикивали на тех, кто, по их мнению, пытался отлынивать.
        Сперва одуревший от вони Арун не мог ничего сказать, но потом его мысли завертелись с бешеной скоростью, и он обратился к охранникам:
        - Послушайте, я знаю грамоту, могу говорить по-английски! Неужели для меня не найдется иной работы?!
        Один из мужчин повернулся к другому:
        - Может, отправить его на весовую или склад? Уж больно он ухоженный и чистый.
        - Нет-нет,- возразил второй,- насчет этого парня даны очень четкие указания. Это приказ самой хозяйки! Он служил у нее в доме и что-то украл.
        Его напарник усмехнулся.
        - Если он такой идиот, тогда пусть в самом деле месит опий!
        Когда к ним подошел один из надсмотрщиков, охранник сказал:
        - За этим парнем смотрите в оба!
        Надсмотрщик окинул Аруна с головы до ног.
        - Такой долго не выдержит. Ему здесь нечего делать.
        - Похоже, хозяйка отправила его сюда как раз для того, что бы извести.
        Услышав это, надсмотрщик усмехнулся.
        - Тогда другое дело! Это у нас быстро! А ну, снимай с себя все и полезай в бак!
        Теперь, когда его глаза привыкли к полумраку, Арун разглядел, что топтавшиеся в баках люди были совершенно голыми. До пояса, а иной раз и выше их тела были измазаны опийным зельем. Едва ли им доводилось часто мыться, потому что в воздухе стоял крепкий запах пота.
        Арун повернулся к своим палачам. Их глазами на него, казалось, смотрела сама смерть, но он не стал просить пощады. Он не доставит Флоре такого удовольствия!
        Медленно стянув с себя одежду, он погрузился в опийную слякоть. Не только запах, но и ощущения были невыносимо мерзкими. Арун понял, что наряду с физическими тяготами ему придется испытывать и моральные муки.
        Охранники ушли. Некоторое время надсмотрщик наблюдал за новеньким, а потом отошел.
        - Если устанешь, можешь присесть на край бака, только ненадолго,- прошептал кто-то.
        Только тут Арун заметил рядом с собой юношу примерно такого же возраста.
        - Я выдержу,- сказал он.
        - Тебе так кажется, потому что пока ты не растерял силы.
        - Неужели вы работаете сутками?
        - Скоро наступит перерыв. А потом будем месить до вечера. Вскоре у Аруна заныли ноги, тело будто сделалось ватным, а голова - невероятно тяжелой. Хотелось сесть, а еще лучше - лечь, не двигаться и ни о чем не думать.
        Когда раздался удар гонга, мужчины принялись выбираться из баков. Многие пошатывались, их глаза казались остекленевшими, мутными.
        Очень хотелось пить, но к баку с водой выстроилась очередь. Заговоривший с Аруном юноша стоял за ним. Повернувшись, Арун обратился к нему:
        - А помыться можно?
        - Сейчас - нет, только вечером. Но обычно воды не хватает.
        - Нас накормят?
        - Да, если это можно так назвать.
        - Неужели нам придется есть прямо здесь? В этом зловонии?
        - Нас не выпускают отсюда целыми днями. А поздно вечером провожают в бараки. На рассвете - опять на работу.
        Напившись, Арун присел у стены. Раздавали какое-то месиво, и он невольно подумал: «Неужели тут даже кормят жидким опием?» Оказалось, это была чечевичная похлебка, отвратительная по вкусу и запаху.
        - Такое и свиньи есть не будут,- сказал Арун, на что сосед ответил:
        - Эта еще ничего! А во вчерашней кишели черви!
        - Как тебя зовут?- запоздало поинтересовался Арун.
        - Шанкар.
        - «Приносящий удачу»?
        - Об удаче здесь можно забыть.
        - Как ты сюда попал? А другие люди? Наверняка не по своей воле? Я думал, в нашей стране уже нет рабства!
        - Об этом лучше вечером. Кстати, мне бы хотелось знать и твою историю. Ты не похож на остальных.
        - Скоро буду похож.
        Перерыв закончился быстро, и пришлось снова нырять в сырец. Теперь Аруну было не до разговоров. Он не имел привычки к тяжкому и монотонному труду. День тянулся бесконечно, и Арун не мог представить, что таких дней в его жизни будет еще очень много. Несколько раз его огрели палкой - «за лень». Он все чаще присаживался на край бака, но, завидев надсмотрщика, тут же спрыгивал в жижу.
        Наконец раздался удар гонга, означавший временное избавление. Пока Арун ожидал своей очереди напиться, другой бак, с водой для мытья, почти опустел, хотя каждый рабочий выливал на себя не более одного ковша.
        Когда Арун зачерпнул жалкие остатки, вместе с водой в ковш попал мусор и… черви. Эту воду уже нельзя было пить, она протухла, и потому ее использовали для мытья. После им позволили надеть набедренные повязки - единственное, чем они могли прикрыть наготу.
        Под наблюдением надсмотрщиков рабочие выстроились в колонну и направились к баракам, на ходу жуя испеченные еще утром, а потому успевшие зачерстветь чапати. Арун с наслаждением вдыхал вечерний воздух, пусть и насыщенный опийной пылью, но все-таки не зловонный.
        Он ощущал себя грязным, у него не было ни гребня, чтобы расчесать волосы, ни мыльных листьев[74 - Листья индийского растения тали, употребляемые вместо мыла.], ни веточки нима[75 - Индийцы чистят зубы только что сорванной веточкой дерева ним (маргоза).], чтобы почистить зубы.
        В бараке Шанкар подтащил свою циновку к циновке Аруна.
        - Долго говорить не будем - здесь дорога каждая минута сна.
        - Хорошо. Так как ты сюда попал?
        - Белые сахибы заставили моего отца подписать контракт о поставке мака на опийную фабрику. Ничего другого сеять не позволяли - за этим следили надсмотрщики. Отцу навязали деньги, и он угодил в кабалу, потому что доходы не покрывали долг: тот все рос и рос. Отец говорил, что он прикован к этой фабрике, что она взяла его в тиски и освобождением может стать только смерть. Он постоянно твердил об этом, и я испугался. А если он покончит с собой? Я - единственный сын в семье, и у меня несколько сестер. Как собрать им на приданое? В конце концов мы решили, что я должен устроиться на фабрику. Думали, так сумеем рассчитаться с долгами.
        - Нанявшись сюда, ты сам выбрал, что станешь делать?
        - Конечно нет! Здесь есть счетоводы, учетчики, весовщики, но для такой работы у меня не хватало знаний. Чтобы устроиться в охранники или хотя бы в грузчики, надо иметь знакомства на фабрике, а у меня их не было. Потому я и попал в мешалку. Знал бы, что меня ждет, лучше бы утопился в колодце!
        - У тебя контракт?
        - Да.
        - Ты его читал?
        - Читать я не умею, да и писать тоже - просто приложил палец. Мне зачитали бумагу, но что там было на самом деле? Короче, я должен провести на фабрике год.
        - И давно ты здесь?
        - Три месяца. А кажется, будто тысячу лет! Ты-то как сюда угодил? Судя по всему, ты вполне бы справился с другой работой!
        Когда Арун закончил рассказ, Шанкар долго молчал. Потом сказал:
        - На твоем месте я бы согласился. Я бы согласился на все, лишь бы не попасть на опийную фабрику. Потому что это - ад.
        - Она мне так и сказала. Но тогда я еще не знал, каково это на самом деле.
        - Стало быть, теперь ты не отказался бы от ее предложения?
        - Отказался бы. Теперь - тем более.
        Шанкар так удивился, что даже приподнялся на локте.
        - Почему?!
        - Потому что находиться в руках того, кто допускает все это,- хуже, чем продать себя, свою душу и жизнь самому страшному демону.
        - Но ты был бы богат…
        - Я бы не был свободен. Ожидая ее смерти, я окончательно потерял бы себя.
        - А что ждет тебя здесь? Да это страшнее всякого рабства!
        - Бежать нельзя?
        - Нет.
        - Кто-то пытался?
        - Не знаю. Если я сбегу, что будет с моей семьей?
        - У меня все наоборот,- сказал Арун.- Если я не вернусь, что станет с Соной?
        - Она, наверное, красивая?- с невольной завистью промолвил Шанкар.
        - Да. А еще беззащитная. Ты не женат?
        - Нет. Я даже ни разу не был с женщиной.
        - Мы выберемся отсюда!- с ожесточением произнес Арун.- Ты заплатишь долг, и тебе больше не придется сеять мак! У тебя будет красавица жена и много детей. А я верну себе то, что утратил, и получу все, что хочу получить!
        - Кажется, среди нас появился сказочник?- с хриплым смехом произнес сосед справа.- Удивительно, но когда ты говоришь, тебе хочется верить.
        - А что еще остается беднякам, кроме надежды на чудо?- заметил Шанкар.- Иногда только и думаешь, что появится какой-нибудь бог и спасет тебя от всего этого!
        - Спите, ребята,- вздохнул сосед,- здесь спасает только сон. Я работаю на фабрике пять лет, ничего не покупаю и не имею, а мой долг все растет. И дело не в том, что белые считают лучше нас, а в том, что у них собственный счет.
        - Мой долг не оплатишь,- сказал Арун.- Я должен бежать на свободу.
        - Свобода наступает только раз или два в году, когда по случаю праздников нам дают немного опиума. Тогда ты способен улететь туда, где нет горя, царит нескончаемый праздник и вечная весна,- произнес все тот же мужчина.
        - Если так, тогда лучше смерть,- твердо заявил Арун.
        - Но ведь и она не будет легкой!
        Эта ночь, как и многие другие, пролетела быстро, словно одно мгновение. Прошло еще сколько-то времени - он точно не знал, потому что здесь минуты и часы незаметно сливались в монотонные дни, пустые и тяжелые.
        По утрам Арун едва поднимался на ноги: все тело болело и ломило. Несмотря на это, он всегда старался протиснуться к чану с водой одним из первых, чтобы хотя бы сполоснуть лицо.
        Надсмотрщики нещадно подгоняли рабочих палками, поэтому все делалось второпях. Пока они шли к мешалке, Арун пытался осмотреться. Ему было необходимо изучить фабрику, дабы узнать, нет ли здесь хоть какой-то лазейки.
        Однажды во время перерыва надсмотрщики решили проучить какого-то мужчину, якобы отлынивавшего от работы. Они усердно охаживали его палками, хотя едва ли он стал бы лучше трудиться после побоев. Остальных заставляли смотреть. Шанкар шепнул Аруну, что время от времени охрана устраивает показательные экзекуции.
        В какой-то момент Арун заметил, как от пояса одного из надсмотрщиков что-то отцепилось и шмякнулось в темную жижу, выплескивавшуюся из баков во время работы и покрывавшую пол. Не зная, видел ли это еще кто-нибудь и следят ли за ним, юноша не удержался от соблазна наступить на предмет ногой.
        После Арун умудрился наклониться, поднять его и сжать в кулаке. Судя по всему, то был матерчатый кошелек, пропажу которого надсмотрщик непременно обнаружит.
        Юноша мог уронить добычу на дно бака и навсегда похоронить ее там, а мог попытаться вынести наружу в набедренной повязке, а после где-нибудь спрятать. Он думал об этом до конца дня, сомневался и трусил, но все же решил рискнуть.
        Арун заметил, что при выходе образовалась заминка. Значит, охрана затеяла обыск! Он быстро вытащил кошелек и открыл. Там были деньги. Он сунул их в рот. А кошелек бросил себе под ноги, в жижу, и слегка притоптал. Возможно, этот кусочек материи найдут. Но, скорее всего, нет.
        Оглянувшись, Арун встретил беспомощный взгляд Шанкара. Напарник все видел! А возможно, заметил и кто-то еще. Но теперь было уже поздно.
        Все рабочие боялись надсмотрщиков, страшились фабричных порядков, благоговели перед белыми. Опийная фабрика Флоры Клайв имела власть над их жизнью, душой и нравами. Никто из трудившихся здесь индийцев не получал денег, все шло на уплату реальных или мифических долгов.
        Арун подумал о том, что прежде не знал и никогда не задавался вопросом, что на самом деле представляла собой старуха и как она нажила свое состояние! Он плавал в опиумном дурмане и ничего не соображал.
        Его нервы были словно чуткие струны, тело напряглось до предела, но внешне он казался спокойным. Показал руки. Когда велели обнажиться, покорно снял набедренную повязку. Если бы ему пришлось говорить, он бы пропал. Но надсмотрщики ни о чем не догадались и не задали ему никаких вопросов.
        Шанкар шел следом. И, как оказалось, ему можно было доверять, потому что он не выдал Аруна.
        Ночью пошел дождь, и в бараке запахло мокрой соломой. Кое-где крыша текла, и на полу образовались лужи. Проснувшись, Арун выглянул наружу. Молнии Индры[76 - Индра - бог-воитель и громовержец.] то и дело разрезали небо, дождь струился жемчужным потоком.
        Охранник не выпустил юношу на улицу, и ему оставалось только смотреть на разлохмаченные гривы скачущих в вышине огненных коней и вдыхать острый и свежий запах небесной влаги.
        Вернувшись на свое место, он осторожно растолкал Шанкара.
        - Ты все видел, но не выдал меня. Спасибо!
        - Ведь я не один из них!- с ноткой обиды в голосе произнес юноша, а после спросил: - И что ты станешь делать с деньгами?
        Об этом Арун пока думал. Едва ли удастся подкупить кого-то из охраны - она в основном состояла из англичан.
        - Когда кто-то серьезно заболевает и не может выйти на работу, что делают надсмотрщики?
        - Зовут доктора.
        - Он англичанин?
        - Индиец. Тиндал Сингх. Жадный и злобный. Отправит на работу даже мертвого!
        Утром выяснилось, что Арун заболел. Он задыхался, хрипел и бредил, не открывая глаз. Все его тело сотрясала дрожь. Охран ники пытались поднять его пинками, но из этого ничего не вышло, и тогда они решили позвать врача.
        Вскоре приковылял старик в грязном дхоти, с хитрыми бегающими глазками. Он склонился над юношей.
        - Что с тобой?
        Арун поднял веки. Единственный охранник сидел у входа и, кажется, не следил за ними.
        - Мне надо сказаться больным. Остаться здесь. И чтобы меня никто не беспокоил.- Он разжал руку.- Вот!
        Лицо Тиндала Сингха исказилось в гримасе.
        - А если я позову того, кто охраняет барак?
        - Я проглочу деньги, и их не будет. Тебе не достанется ни рупии, и ты ничего не докажешь.
        - Ты их украл!
        - Не твое дело.
        Через несколько минут Тиндал Сингх, шаркая, плелся к выход у.
        - Этот человек болен,- с кислой миной на лице произнес он, обращаясь к охраннику.- Едва ли он сможет подняться. Не трогайте его. Я дал ему лекарство. Надеюсь, к завтрашнему дню он выздоровеет.
        Надсмотрщик несколько раз приходил взглянуть на Аруна, а после куда-то ушел: охранять пустой барак и тяжелобольного не имело смысла. Тогда, соорудив на своей циновке «куклу» из тряпок, Арун выбрался наружу.
        Сияло солнце, отчего висевшая в воздухе пыль казалась золотой, а небесная синева словно была подернута легкой вуалью.
        Арун исследовал фабрику, стараясь не попасться на глаза охра не. Вот весовая - высокое помещение, святая святых, где взвешивали опий, вот соседнее помещение - с глиняными горшками, на которые рабочие пришлепывали ярлыки. А это - сушилка с рядами полок, уставленных опиумными кругляшами.
        Потом он набрел на приемную, вокруг которой толпились сдававшие опий крестьяне. Здесь стоял сплошной гвалт, но к этой толпе стоило присмотреться.
        Арун приметил среди мужчин нескольких женщин. Одна из них, совсем молодая, взяв бумажку, которую дал ей учетчик, отошла в сторону, присела на корточки и заплакала.
        Молодой человек не знал, с чем он может к ней подойти. Он понимал, что выглядит далеко не так, как прежде. Его волосы свалялись в колтуны, а на теле выступили ребра. Кожу покрывал слой грязи, и Арун был уверен в том, что от него сильно воняет.
        А потом он вдруг вспомнил: глаза, о которых говорила Флора! «Я узнала тебя благодаря твоим прекрасным глазам!» - такими были ее слова. Она всегда подчеркивала, что именно они сразу привлекли ее внимание, если не сказать, приворожили. «Глаза Кришны»,- с усмешкой повторяла она.
        Ни один индиец не являлся на фабрику полуголым. Если он попытается выйти отсюда в таком виде - в одной набедренной повязке, заляпанный опиумной грязью, его непременно задержат. И тогда не придется ждать пощады.
        Арун подошел к девушке и присел рядом с ней.
        - Почему ты плачешь?
        Взглянув на него, девушка испуганно отшатнулась. Возможно, потому, что он отвратительно выглядел, а может, родные запрещали ей разговаривать с чужими мужчинами.
        - Кто ты? Что тебе надо?
        И тут он вспомнил слова Шанкара: «Что еще остается беднякам, кроме надежды на чудо? Иногда только и думаешь, что появится какой-нибудь бог и спасет тебя от всего этого!» И еще: «Удивительно, но когда ты говоришь, тебе хочется верить».
        Он обладал бесспорным даром располагать к себе людей, о чем сполна догадался только сейчас.
        - Пока я не могу открыть тебе, кто я, скажу только, что я хочу тебе помочь. Так почему ты плакала?
        Арун постарался придать своим глазам самое одухотворенное выражение, на какое только был способен. О доверчивости индийских крестьян впору было складывать легенды. Когда он жил в деревне, сам был таким.
        Уловка удалась: девушка рассказала о себе. Ее родители умерли, и она погрязла в долгах. Взяла в лавке продуктов, чтобы прокормиться, и оставила на какой-то бумаге отпечаток своего пальца. А вскоре выяснилось, что ей не рассчитаться, потому что плата удваивалась каждые три месяца! Сейчас она принесла часть урожая, но в будущем - она это точно знала!- в одиночку ей ни за что не обработать маковое поле! Эта кропотливая и тяжелая работа под силу только мужчинам.
        - Когда ты снова появишься на фабрике?
        Девушка показала растопыренные пальцы: через три дня.
        - Возьми,- Арун сунул ей в руку рупию,- мне надо, что бы ты принесла одежду мне и моему другу. А потом, в случае чего, скажешь, что мы - твои родственники. Нам надо выйти отсюда. Я же, в свою очередь, сделаю для тебя все, что ты только захочешь! Я тебя выручу. Исполню любые желания. Клянусь богом Кришной!
        В сказаниях о Кришне воплощалась извечная девичья жажда испытать настоящую любовь. Юный бог мог стать возлюбленным каждой женщины, которую ему вздумается призвать мелодией своей чудесной флейты.
        Окончательно сбитая с толку, девушка молчала, и тогда Арун добавил:
        - В следующий раз я тебе все объясню. Главное - верь.
        И улыбнулся своей самой обаятельной улыбкой.
        А потом он заметил, что в их сторону смотрит охранник, и бросился прочь. Арун прокрался в барак, думая о хрупкости того, что задумал, терзаясь стыдом из-за своего обмана и произнося про себя молитву Кришне, богу-любовнику, соблазнявшему простодушных пастушек, кумиру простых людей.
        Черные, коричневые, красные поля перемежались желтовато-зелеными посевами риса, проса и изумрудными - сахарного тростника. Посадки чередовались с рощами манго и пальм и террасами, на которых рос бетель.
        Изможденная, смертельно уставшая женщина упорно тащилась по дороге с живым грузом. Девочка была еще слишком мала, чтобы подолгу идти самостоятельно, и Кумари несла Анилу так, как носят детей все индийские женщины: верхом на своем боку, поддерживая под спинку рукой.
        Еду приходилось добывать попрошайничеством, и это в стране, где и без того полно обездоленных и нищих людей!
        Чтобы не сбиться с пути, женщина постоянно спрашивала дорогу, а когда достигла цели, то не поверила своим глазам. На горизонте сияли белые горы - престолы богов, где зарождается Ганг. Город выглядел удивительно мирным - сюда не дотянулись кровавые щупальца восстания.
        Кумари нашла дом торговца коврами Нилама. Во дворе ее встретила его жена, когда-то видевшая невестку. Однако Кумари так изменилась, что ее было трудно узнать. Манджу поверила женщине на слово и побежала на рынок за мужем.
        В ожидании Нилама Кумари бессильно присела на корточки. Если ее примут, это станет спасением. Если прогонят, лучше не жить. Плохо садиться на шею родственникам, но голодать - еще тяжелее и хуже.
        Анила заплакала, девчушка хотела есть.
        - Потерпи,- пробормотала Кумари и погладила ее по головке.
        Сколько раз за долгие дни малышка слышала это слово!
        С рынка прибежал Нилам, на нем не было лица.
        - Кумари! Откуда ты? Что случилось?!
        Она отрывисто и четко произнесла:
        - Амит исчез. Наверное, его убили. Снаряд попал в дом, и мои родители погибли. Мы с Анилой в это время были на рынке, и это спасло нам жизнь. Когда в город нагрянули белые солдаты, мне пришлось бежать из Канпура. Я решила отправиться в Хардвар. Я не знаю другого места, где мы с Анилой можем укрыться. Вдова я или нет, но больше я не смогу выйти замуж. Мне не суждено иметь других детей. Если меня отправят в приют, а Анилу отнимут, мое сердце разорвется!
        Кумари разрыдалась. Нилам постарался взять себя в руки.
        - Мне очень жаль, что мой брат пропал без вести. Страшно и подумать о том, что его могли убить. С другой стороны, никто об этом не знает, никому нет до этого дела. Как жена Амита, ты можешь жить в нашем доме. Веди себя так, как вела прежде. Благодарю тебя за то, что ты сберегла этого ребенка! Надеюсь, ты подружишься с моей женой.
        Манджу стояла рядом, сочувственно и согласно кивая. Нилам обратился к жене:
        - Принеси самой лучшей еды, что есть в доме!
        Та метнулась в кухню, а Нилам посмотрел на Анилу. Его дочь! Огромные глаза, нежное личико, какие-то черты его самого, а какие-то… Ратны. Ему было жаль бывшую возлюбленную, но он знал, что она навсегда потеряна для него.
        Появление Кумари с Анилой стало своеобразным знаком судьбы. Пусть она останется здесь, пусть носит цветные сари и браслеты. У него хватит средств, чтобы прокормить невестку и… своего собственного ребенка!
        Прошло несколько дней. Постепенно Кумари отошла от последствий тяжелых событий и в самом деле подружилась с Манджу. Это было нетрудно, потому что последняя была сговорчивой и приветливой девушкой. Повеселевшая Анила радостно топала по двору, и Манджу, у которой пока не было своих детей, охотно присматривала за ней.
        Кумари не стала рассказывать зятю о столь напугавшей ее встрече с Ратной, хотя она не забыла ни единого слова, произнесенного молодой женщиной.
        Кумари изъявила желание работать и, хотя Нилам возражал, вскоре подрядилась плести цветочные гирлянды. Иногда она брала работу на дом, и тогда Манджу ей помогала.
        Ниламу нравилось, что в его доме живут две привлекательные, работящие женщины. Им не было скучно вдвоем, и они отлично справлялись со всеми делами. Вместе начищали посуду, ходили за покупками, готовили еду, шили, стирали белье. И при этом, как это свойственно женщинам, непрерывно болтали.
        Кумари нравились и город, и природа, и здешний климат. На горизонте высились величественные заснеженные горы, вокруг простирались долины с террасами рисовых полей. Летом, когда равнинная Индия напоминала раскаленную сковородку, здесь было относительно прохладно.
        Анила была веселой, забавной, жизнерадостной девочкой, и Нилам быстро ее полюбил. Он часто брал ее на руки, думая о том, о чем никто не догадывался.
        В глубине души Кумари не переставала тревожиться и однажды поделилась с Манджу.
        - Я не виновата в том, что Амит принес в дом ребенка. Сперва я не слишком обрадовалась, но потом привязалась к Аниле и теперь не мыслю жизни без нее. Однажды на меня напала какая-то ужасная женщина с безумным взглядом, она кричала, что это ее дочь!- Кумари вытерла слезы.- Я испугалась. Ведь это могло быть правдой! А я никому и никогда не смогу отдать Анилу!
        - В наш дом тоже приходила какая-то странная женщина. Она спрашивала о тебе и об Амите. Интересовалась, есть ли у вас дети,- задумчиво произнесла Манджу.- Я сказала, что вы приезжали на нашу свадьбу, но без детей.
        Кумари кивнула.
        - Тогда мы оставили Анилу с моими родителями, потому что столь дальняя дорога была бы слишком тяжелой для маленького ребенка.
        - Эта девочка твоя,- заключила Манджу.- Она зовет тебя мамой и не знает другой матери. А я - ее тетя. Мы вместе воспитаем Анилу. И никому не позволим ни забрать ее, ни украсть.
        После этого разговора женщины еще больше сдружились. Обе были простодушны и наивно кокетливы. Окрашивали ладони и ступни охрой, надевали серьги, кольца, браслеты, помня о том, что их не зазорно носить ни богатым, ни бедным, и охотно принимали подарки от Нилама, потому что, как известно, «боги создали женщин для того, чтобы мужчины могли дарить им украшения». Маленькая Анила была их общей радостью, они любили и баловали ее. С каждым днем Кумари все меньше думала о том, что кто-то сможет прийти и отнять у нее ребенка. Ее муж пропал без вести, однако жизнь продолжалась, и она ощущала себя почти счастливой.
        Глава XIV
        Ратна прекрасно понимала, что Джей мог забыть и о ней, и о своем обещании. К тому же шла война, а на войне убивают. Но он все-таки приехал.
        Джейсон увидел девушку в саду: она стояла между розовых кустов и осторожно срезала цветы. Выглядывавшие из-под дупатты короткие волосы были иссиня-черными, линия тонкой смуглой шеи поражала изяществом. Прежде чем добавить цветок к букету, индианка долго разглядывала его с необыкновенно милым, почти детским выражением лица, и в эти мгновения в ней было что-то удивительно беззащитное.
        Ратна обрадовалась Джею. Они сели на скамейку и принялись разговаривать. При этом молодой человек помнил, что ему не стоит оставаться наедине с девушкой, потому что и Корманы, и их слуги способны неверно истолковать его поведение. Он знал, что надо гнать от себя любую мысль о симпатии к индианке, поскольку это ведет в тупик.
        - Я не могу войти в приют, ведь туда не пускают мужчин. И я тем более не имею права применять какое-либо насилие. Одно из моих внутренних правил таково: не вмешивайся в жизнь чужого народа и не осуждай их обычаи.
        - Ты всегда живешь по правилам? И разве я тебе чужая?
        Джейсон не знал, как объяснить все это Ратне. Тогда, в Канпуре, они были равны перед жизнью и смертью, но сейчас все изменилось. Он считался завоевателем, иноземцем и во всех отношениях занимал куда более высокое положение, чем она.
        - Я не знаю, как быть.
        - Если ты откажешься мне помочь, Сона умрет. К тому же от тебя требуется не так уж много.
        Джейсон улыбнулся: Ратна умела настаивать на своем.
        - А где ты устроишь ее потом? Ты ведь не сможешь привести ее к Корманам.
        - Я что-нибудь придумаю. Сейчас главное - спасти Сону от смерти. А после, если ты не хочешь, мы можем больше не видеться.
        Она была проницательна, и Джейсону стало стыдно. Он внимательно посмотрел на Ратну. Из-за короткой прически выразительные темные глаза на ее худом лице казались слишком большими, а брови были трагически надломлены. Во внешности и характере этой девушки ощущалось что-то нервное, острое, ей были свойственны почти безжалостная откровенность и прямота, но именно этим она отличалась от всех женщин, каких он когда-либо знал.
        - Ты так легко сможешь меня забыть?
        Он произнес эту фразу как шутку, но Ратна ответила без тени улыбки, сделав ударение на последнем слове:
        - Если это надо тебе.
        - Хорошо,- сказал Джейсон,- я постараюсь помочь. В конце концов, я перед тобой в долгу. Возможно, мы и правда больше не увидимся. Я военный человек, и мой полк могут перебросить куда угодно.
        Они вышли из дома на закате. Девушка несла в руке корзинку, делая вид, будто возвращается с покупками. На самом деле на дне лежал молоток. Джею было немного неловко, оттого что на его долю выпало самое легкое (если Ратне удастся осуществить основную часть плана), но другого выхода не было.
        Подкараулив одну из вдов, девушка вошла в приют вместе с ней. Она низко надвинула на лоб конец белого сари, и ее не узнали. Собственно, ее могла вспомнить только Сунита, но та в этот час находилась в храме. Вскоре в приют придет жрец и вдовы соберутся на молитву. И тогда у Ратны появится возможность проникнуть к Соне.
        Сона спала; вернее, пребывала в забытьи. Ей виделся брачный павильон, сооруженный из бамбуковых шестов и украшенный разноцветной соломкой, бумажными фонариками и цветочными гирляндами. Она слышала гул нарядной толпы, бой барабанов, пронзительное гудение раковин.
        Сона сидела в парадном кресле рядом с Аруном и улыбалась ему. Она плохо различала его лицо сквозь брачное покрывало, просто знала, что это он.
        Но когда его пальцы осторожно приподняли край ткани, Сона вдруг увидела лицо своего первого мужа, старого брахмана, и поняла, что он призывает ее к себе. Стоило ей вспомнить, что она умирает, как свадебный интерьер исчез. Только ветер гнал по земле увядшие цветы, клочья мятой бумаги и посеревшую солому.
        Вдруг Сона почувствовала, что кто-то трясет ее за плечо. Она открыла глаза. Над ней склонилась женщина в белом - ее лицо виделось, как в тумане. Она была похожа на Ратну, но это мог быть и кто-то другой.
        - Сона, вставай! Это я, Ратна!
        - Ратна,- слабо произнесла молодая женщина,- я прогнала тебя, ибо думала, что ты желаешь отнять у меня мужа.
        - Я не замышляла ничего подобного, Арун был мне как брат. Я пришла, чтобы забрать тебя отсюда.
        Ратна потрогала цепь. Она казалась достаточно прочной, и девушка не была уверена в том, что сумеет ее разбить. К тому же у нее было мало времени. Хотя Сита стояла на страже, их могли настигнуть в любой момент.
        Когда в храме забили в барабаны, Ратна несколько раз ударила по цепи молотком. Металлический звук был достаточно громким, он отдавался эхом от каменных стен, и девушка боялась, что его услышат. Если бы здесь был Джей! Но ему пришлось остаться снаружи.
        Она потеряла всякую надежду, как вдруг звенья с жалобным звоном распались. Оставалось не менее сложное дело - вывести Сону из приюта.
        Им надо было спешить, но, похоже, молодая женщина настолько ослабла, что не могла встать. К тому же Сона потеряла самое главное - веру.
        - Прости, но я… не могу. Расскажи обо мне моему мужу. Я очень жалею, что больше никогда его не увижу.
        Ратна стиснула зубы.
        - Увидишь, если поднимешься и выйдешь отсюда. Арун ждет тебя снаружи. Мы пришли вместе, просто он не мог войти в приют.
        - Это правда?
        Сона улыбнулась призрачной улыбкой, какой порой улыбаются люди, отходящие в иной мир. В ее прекрасных глазах вспыхнул неземной свет, тогда как взгляд Ратны был жестким и трезвым.
        - Да, правда. Не заставляй его разочаровываться и ждать.
        Приподняв молодую женщину за плечи, она заставила ее сесть. Теперь Сона старалась изо всех сил и вскоре каким-то чудом встала на ноги. Ее вели любовь, желание увидеть мужа, пусть ненадолго, в последний раз.
        - Скорее,- прошептала Сита, когда они выбрались из каморки,- пока никого нет, но они могут появиться в любой момент.
        - Знаю. Однако быстрее не получается.
        Ратна закинула руку Соны себе на плечи и почти потащила ее к выходу. Сита то забегала вперед, то возвращалась назад, проверяя, не идет ли кто. Когда она отодвигала засов, вдали появилась белая фигура, потом еще и еще одна - вдовы возвращались с молитвы.
        - Куда это вы?!- закричала возглавлявшая процессию Сунита.- Стойте! Не смейте! Задержите их!
        - Бежим с нами!- бросила Ратна Сите, протискиваясь в проем.
        Снаружи стоял Джей. Подхватив легкое тело Соны, он бросился к поджидавшему их рикше, нанятому заранее.
        - Вперед, да побыстрее!
        Они отвезли Сону в хижину на берегу, которую тоже сняли загодя. Ратна надеялась, что здесь их никто не найдет.
        Небо постепенно меркло, но река еще розовела в последних лучах заката. Далекие звуки казались волшебной музыкой. Сона уснула. Джей с трудом сумел упросить английского доктора осмотреть индианку. Тот согласился лишь за хорошую плату и, как он заметил, «из уважения к вам».
        Врач дал лекарства, порекомендовал хорошее питание и велел согревать больной руки и ноги. Ратна принесла кангра, грелку в виде небольшого глиняного горшка, оплетенного ивовыми прутьями и полного тлеющих углей.
        - Почему ты солгала?- прошептала Сона.- Где мой муж?
        - Я не знаю. Но мы обязательно найдем его, или он отыщет нас. Я обманула тебя, чтобы ты смогла встать. Я знала, что желание увидеть Аруна придаст тебе сил. А теперь любовь к нему должна заставить тебя выжить.
        - Мои волосы! В приюте мне снова обрили голову. Как я покажусь ему на глаза!
        - Ты же знаешь, что он поймет.
        - Когда у нас снова будет дом, я разрисую его яркими красками, чтобы больше нас не коснулись никакие беды!- сказала Сона.
        Ратне тоже нравился прелестный обычай расписывать стены домов с внешней стороны. Эти яркие наивные рисунки служили просьбой к богам подарить семье счастье и охранять его. В своих рисунках женщины-брахманки, которые обычно занимались этим, использовали самые насыщенные и разнообразные оттенки.
        Девушка погладила Сону по плечу.
        - У тебя прекрасно получится! Ни один злой дух не войдет в твою дверь!
        Сона заплакала, и то была влага, вымывающая горечь и ужас долгих дней заточения. Потом молодая женщина закрыла глаза. С ней осталась ошеломленная неожиданным бегством Сита, а Ратна вышла проводить Джея.
        - Ты остановился у моих хозяев?
        - Нет, в гостинице.
        - Это далеко?
        - На другом конце города, в английском квартале. Уже поздно, потому я должен спешить.
        - Сейчас стемнеет,- сказала Ратна, глядя на небо.
        Джей это знал. Индийский закат неуловим, краски незаметно перетекают одна в другую; на какой-то миг небо превращается в розоватый мерцающий купол, а после на землю с невероятной быстротой обрушивается ночь с ее бархатистым всепроникающим мраком.
        - Здесь и сейчас ты не возьмешь даже рикшу. Оставайся ночевать в хижине. Там есть вторая комната.
        Джей почувствовал, что она волнуется за него. Возможно, Ратна была права: квартал населяли индийцы, и одинокий феринги не мог чувствовать себя в безопасности.
        - Хорошо. Только давай поедим. Из-за волнения я совсем позабыл об этом. Твои подруги, наверное, тоже голодны,- сказал Джей и купил у позднего разносчика паратхи[77 - Паратхи - лепешки из пшеничной муки.], овощи и фрукты.
        Сону напоили теплым молоком. Сита стеснялась есть вместе с чужим мужчиной и, взяв свою порцию, пошла к больной. Ратна и Джей устроились в соседней комнатке. Им было о чем поговорить, но они смущенно молчали.
        Солнце село, наступила ночь. Россыпь звезд там, где Ганг встречался с землей, была особенно густой. Луна набросила на город пелену своего царственного сияния, которое, казалось, пропитало листву каждого дерева и проникало в каждое окно.
        - Ты скучаешь по дому?- наконец спросила Ратна.
        Джей вспомнил глаза матери, вытертую подушку, которую она обычно подкладывала под спину во время шитья, картины на высоких стенах, вдохновлявшие его детское воображение и постепенно растерявшие свое очарование, запущенный парк с большими старыми деревьями, тусклый солнечный свет, с трудом прорвавшийся сквозь густой туман.
        - Да, но теперь я иногда не знаю, где моя родина.
        Взяв его за кисти рук, Ратна повернула их ладонями кверху и, глядя на шрамы, промолвила:
        - И это после того, что с тобой сделали в моей стране?
        - Это сделали не со мной, а с завоевателями Индии, не ведающими ни стыда, ни совести.
        Выпустив ладони англичанина из своих рук, Ратна посмотрела на него. Прежде она не знала, что человеческие глаза могут иметь такой удивительный небесный цвет.
        Девушке стало грустно, оттого что они с Джеем слишком далеки друг от друга. В голове этого человека, в его душе и сердце жил иной мир, о котором она не имела никакого понятия.
        Но когда он осторожно коснулся ладонью ее щеки, Ратна почувствовала, что он гораздо ближе, чем ей казалось. Она ни за что бы не осмелилась так свободно держаться с посторонним индийским мужчиной, но Джей не принадлежал к ее народу и не находил в ее поведении ничего предосудительного.
        - Ты вся словно обласкана солнцем. Ты двигаешься иначе, чем белые женщины, в тебе живет какая-то тайна, которую мне никогда не разгадать!
        - Ты все обо мне знаешь.
        - Нет. Ты только кажешься открытой. А на самом деле ты - сплошная загадка! Я подумал, что если прикоснусь к тебе, то, может, хоть что-то пойму!
        Джей провел рукой по ее волосам. Они еще не отросли, но было видно, какие они густые. Талия девушки казалась удивительно гибкой и тонкой, а грудь - высокой. Ее кожа отливала темным золотом, а в глубине ее глаз можно было запросто утонуть. Она была естественна и прекрасна, как сама природа.
        Он взял ее лицо в ладони. Мгновение они смотрели друг на друга в невероятном напряжении, а потом что-то словно оборвалось внутри у обоих, все преграды рухнули, и они будто закружились в водовороте, который уже нельзя было остановить.
        Джей обнял Ратну, и она покорилась его сильным рукам без сомнений и слов. Поспешно соединившись, они едва не задохнулись от счастья, радости и страсти. На стенах неистово плясали черные тени ветвей, колеблемых за окном порывистым ночным ветром, а на полу, на циновке, два молодых тела сплелись в еще более яростном, горячем, сводящем с ума танце.
        А потом на Джея обрушилось отрезвление. Возможно, он не имел права считать себя джентльменом, однако он хотел им быть. Но если джентльмен не следует правилам благородства, грош ему цена.
        Чтобы покрыть долги и спасти имущество, он примирился с женитьбой ради денег. Он уехал в Индию, чтобы вдали от родины до конца осмыслить и просчитать свою жизнь, а сам запутался еще больше.
        - Прости. Я ничем не лучше своих сослуживцев, которые, имея в Англии жен и детей, обманывают местных девушек,- тяжело произнес он.
        - Ты меня не обманывал.
        Джей не хотел быть жестоким, но другого выхода не было.
        - Таким образом я дал тебе надежду.
        - Нет,- твердо произнесла Ратна и, помолчав, спросила: - Ты не хотел быть со мной?
        Джей вздохнул.
        - Конечно, хотел, но я не должен был этого делать.
        - Я обещаю все забыть.
        - Это будет не так-то просто,- сказал он и погладил ее по волосам.- Я причинил тебе горе.
        - Это не горе,- медленно произнесла она.- Горе сидит во мне давно и едва ли когда-то исчезнет или утихнет. А ты, пусть и ненадолго, сделал меня счастливой.
        Видя, что в ее глазах больше нет ни радости, ни тепла, Джейсон ощутил душевную боль. С одной стороны, он желал бежать от Ратны, с другой - его неудержимо влекло к этой девушке. Несмотря на видимую сдержанность, именно она обладала способностью одарить мужчину сильным и ярким чувством. С ней Джейсон обрел нечто такое, чего в его жизни еще не случалось.
        Вдовство и последовавшие за ним несчастья не смогли погасить пылавшего в Ратне огня. Несмотря на все горести, она оставалась удивительно естественной и живой и всегда во всем следовала велению своего сердца. Невзирая на дерзкое, порой на грани допустимого нарушение всех законов и правил, она вовсе не казалась распущенной и порочной.
        Джейсону хотелось, чтобы она его полюбила, но он боялся разбить ей сердце. Он знал, что их отношения возможны только в Индии, но он не мог навсегда остаться в этой стране.
        - Я не желаю, чтобы ты думала, будто это просто порыв мужчины, изголодавшегося по женской ласке.
        - Я так не думаю.
        - Ты давно мне нравишься, иначе бы я не приехал. Мне неинтересны Корманы, я мечтал увидеть тебя. Я все время о тебе вспоминал.
        - А я - о тебе. Хотя я не ожидала, что все так получится. Я даже не могу сказать, как такое произошло!
        Она стыдливо опустила голову, а Джей с улыбкой прочитал:
        Когда он подошел к моей постели,
        Стал сам собою распускаться пояс,
        Едва-едва на мне держалось платье,
        Но это вспомнить я еще могу.
        Когда ж сомкнулись жаркие объятья,
        Уже не помню, где был он, где я,
        Где были наши руки, где колени,
        А что мы делали - совсем не помню![78 - Перевод С. Северцева.]
        Ратна вскинула удивленные глаза.
        - Что это?
        - Стихи одного индийского поэта. Я забыл его имя, оно слишком сложное. Они написаны очень давно.
        Как ни странно, Ратна погрустнела.
        - Я не умею ни читать, ни писать. Я никогда не стану равной тебе. Ты многое знаешь о моей стране, обо мне. А я о тебе - ничего.
        - Я уже говорил тебе, что ты для меня - загадка.
        - Теперь загадок не осталось.
        - В тебе есть тайна, которую мне хочется постигать снова и снова.
        Несмотря на эти слова, Ратна вернулась в соседнюю комнатку, где спали Сона и Сита, и остаток ночи присматривала за больной.
        Утром Сона выглядела значительно лучше. Сита накормила ее кхичри[79 - Каша из бобов и риса.] и напоила чаем с молоком. Ратна спросила, из какой она касты. Сита оказалась деревенской вайшьей. Ратна усмехнулась: все окружавшие ее люди были выше ее. Но что-то подсказывало ей, что сейчас и ее, и их положение определяет не каста, а нечто другое: везение, веление богов и умение выживать.
        Она вышла проводить Джея. Ратна не спрашивала, приедет ли он еще, да он и сам этого не знал. Его могли куда-то перевести, а могли и убить.
        - Я никогда не забуду того, что было,- сказал он.
        - Я думала, ты не захочешь помнить.
        - Я просто не смогу иначе.
        - Я знаю, что ты должен жениться на белой девушке.
        Джейсон усмехнулся.
        - Вот именно, должен!.. Из-за этого я чувствую себя особенно паршиво.
        Ратна смотрела вдаль, на набегавшие из-за горизонта пушистые облака. Ниже вода переливалась золотом и зеленью под тонкими нитями серебристого тумана. Поймавшие воздушное течение птицы невесомо парили над миром.
        Издалека доносился привычный шум барабанов, но сейчас в нем словно таилась угроза. Джею почудилось, что, хотя в эту ночь они были близки так, как только могут быть близки мужчина и женщина, многое осталось невысказанным.
        - Когда я выходила замуж, мне внушали, что муж дан богами, что это - судьба. Что я должна жить интересами мужчины. У нас говорят: «Женщина рождается в касте своего отца, но приобретает дхарму своего мужа». Так вот, с некоторых пор я хочу иметь свою собственную дхарму.
        Джейсон не знал, что слова, произнесенные Ратной, заключали в себе немыслимую суть для индианки, но он понял, что она хотела сказать.
        - Ты не веришь мужчинам, они кажутся тебе ненадежными и слабыми?
        - К сожалению, жизнь не давала мне доказательств обратного.
        Джей взял ее за руки.
        - Я постараюсь сделать так, чтобы ты мне поверила!
        Когда он ушел, Ратне впервые за много дней захотелось плакать, но она сдержалась. Ее ждали дела.
        Войдя в хижину, она увидела, что Джей оставил ей деньги. Конечно, они пригодятся для лечения Соны и еще для многого, и все же Ратну посетило неприятное чувство. Неважно, хотел ли англичанин откупиться от нее или поблагодарить, все равно вышло так, что он ее оскорбил.
        Когда Ратна поправляла сари, нить ее дешевого ожерелья порвалась, и по полу запрыгали бусинки. На глаза вновь навернулись слезы. Пусть бы лучше Джей преподнес ей подарок, самый простой, но зато от души!
        Сита тоже плакала. Она совершила то, что навсегда изменило ее жизнь, и боялась последствий.
        - Я не смогу вернуться - Сунита меня убьет!
        - Не сможешь,- подтвердила Ратна и заметила: - Ведь я не вернулась!
        - Ты говорила, что тебе пришлось пережить немало горя. Не было ли это наказанием за твой проступок?
        - Горе еще прежде, капля за каплей, крало у меня жизнь. Я сбежала именно для того, чтобы уберечь и сохранить хотя бы частичку своей души.
        Ратна шла вдоль берега. Жрецы разжигали благовонные курения в глиняных чашах, и ароматный дым поднимался к небу. Торговцы раскладывали на продажу раковины, большие и маленькие, играющие всеми оттенками воды и неба.
        Один из торговцев, молодой парень, окликнул девушку:
        - Не желаешь ли купить сокровище Кришны, сестра?
        Замедлив шаг, Ратна увидела, что он показывает ей перламутровую раковинку, похожую на бутон чайной розы, какие росли в саду у Корманов.
        - И чем она отличается от других?
        - Ее завитки идут в другую сторону. Такая раковина священна и приносит большую удачу в любовных делах. Я возьму с тебя две анны.
        - Это дорого.
        Он улыбнулся.
        - Счастье стоит дороже.
        Усмехнувшись, Ратна протянула ему деньги, а после сжала раковинку в кулаке. И не слишком удивилась, когда на душе стало значительно легче.
        Глава XV
        Флора Клайв давала большой прием. Если у тебя есть деньги, надо их на что-то тратить, и если располагаешь кучей свободного времени, это надо как-то использовать.
        Под туго натянутыми навесами, украшенными побрякушками и кистями, были расставлены столики. Казалось, вот-вот появятся мужчины в белоснежных тюрбанах, куртах и дхоти и женщины в золототканых, вышитых или расписных шелковых сари, кованых, филигранных, массивных или ажурных украшениях, оттенявших смуглость кожи и черноту волос. Однако публика была белой, а угощение - европейским, ибо не каждый желудок способен выдержать пожар индийских яств.
        Флора, как и приличествует пожилой хозяйке дома, с царственным и вместе с тем несколько усталым видом восседала на импровизированном троне и снисходительно наблюдала за гостями. Время от времени кто-то из них подходил к ней, и тогда она любезно поддерживала беседу.
        За ее спиной опускалось и поднималось опахало из радужных павлиньих перьев, которое держал в руках молодой слуга, но сама Флора была в черном. Чопорная английская вдова, в чьей жизни нет места наслаждениям, удовольствиям, похоти - всему, что низменно и противно духу.
        - Что с мятежом?- спросила Флора у губернатора, хотя ее совершенно не интересовали ни война, ни политика.
        - К сожалению, Дели все еще в руках повстанцев. Но нам уже ничего не грозит. Индийцы зря устроили мятеж, ведь больше всего пострадали именно они!
        - Жестокость британцев, несомненно, войдет в историю,- заметила Флора и сделала небольшую паузу.- Отчасти поэтому я намерена заняться благотворительностью в поддержку больниц и школ. Там наверняка много чего не хватает!
        - Это выше всяких похвал!- незамедлительно вставил губернатор.
        Миссис Клайв была человеком, с мнением которого нельзя было не считаться.
        - Вы поможете мне привлечь нашу общественность?
        - Разумеется. Уверен, дамы примут в этом живейшее участие!
        В это время к ним подошел домоправитель и дал понять, что у него есть дело первостепенной важности.
        - Там прибыл человек с фабрики, мэм. Он должен сообщить вам нечто важное.
        Флора подняла брови.
        - Фабрика взорвалась или сгорела?
        - Она стоит на месте. Случилось кое-что другое.
        Извинившись перед губернатором, Флора слезла с трона и проследовала за домоправителем. Тут явно скрывалось что-то, о чем нельзя слушать и говорить при посторонних.
        - Если это какая-нибудь ерунда, и ты, и посланник поплатитесь местом!- прошипела она.
        Приезжий был белым. Поклонившись, он заговорил с Флорой, стараясь подчеркнуть, что является всего-навсего гонцом, пусть и принесшим плохие вести.
        - Один из работников вашей фабрики, мэм, утонул в баке с жидким опием. Ему стало плохо, он упал, а пока его поднимали и вытаскивали, он успел захлебнуться.
        - И это - новость? Ради этого нужно было ехать сюда и отвлекать меня от гостей?! Дайте его семье деньги на похороны, спишите часть долгов, вот и все.
        Мужчина смешался.
        - Но это тот человек, которого вы, так сказать, поручили особым заботам. На фабрике решили, что, поскольку он умер, следует доложить вам об этом.
        - Будет лучше, если ты назовешь его имя.
        - Его звали Арун.
        Внезапно то, что было отпечатано в ее душе подобно тавро на коже животного, отдалось нечеловеческой болью. Флора онемела. Много дней она забавлялась и играла со своей ненавистью и местью, но только сейчас поняла, на что она себя обрекла. Лучше б она заперла Аруна где-нибудь здесь, в доме, а не отправила его на фабрику, где он так быстро погиб, не выдержав тяжелых условий!
        Ей мучительно хотелось сесть или найти опору, но сесть было не на что и опоры тоже не было. И тогда Флора, словно утопающий, хватающийся за соломинку, в надежде спросила:
        - Это точно? Нет никакой ошибки?
        Посланник пожал плечами.
        - Я сказал то, что мне велели передать.
        - Почему на словах?!- В ее тоне прорезалась такая ярость, что мужчина невольно отшатнулся.- Я хочу увидеть документы, бумаги! Человек не может сгинуть просто так!
        - Хорошо, мэм, вам обязательно их пришлют.
        Чувствуя, что не владеет собой, Флора отпустила его. Домоправителю было велено убраться с глаз еще раньше, чтобы он не подслушивал разговор.
        Старуха медленно шла по дорожке к белому, утопающему в пышной зелени особняку под красной черепичной крышей, мимо мраморных фонтанов и статуй индийских богов. Она бросила взгляд на беспощадную многорукую Дургу, пронзающую мечом злого демона. То была богиня-воительница, покровительница богатства и успеха, которые далеко не всегда являются пределом человеческих мечтаний!
        Из-под морщинистых век Флоры выкатилось несколько крупных слезинок. Она знала, что у нее слишком мало времени для того, чтобы скрыть эмоции, сделать так, чтобы никто ничего не заметил.
        Увидев, что хозяйка дома не в себе, поджидавший ее губернатор осторожно поинтересовался:
        - Плохие новости?
        - Небольшие неприятности. Погиб один из рабочих на моей фабрике - утонул в баке с сырцом.
        - Индиец?
        - Да,- неохотно ответила Флора, и на лице губернатора отразилось недоумение: жизнями индийцев никто не дорожил и один легко заменялся другим.
        - Мм-м,- неловко промычал он, не зная, что сказать.
        - Увы!- Женщина с усилием улыбнулась.- С возрастом поневоле становишься жалостливой.
        Едва дождавшись окончания приема, Флора поднялась к себе. Она не знала, как пережить этот день, и потому ее рука сама собой потянулась к бамбуковой трубке.
        Женщина не успела сделать затяжку, как в дверь постучали. Флора давным-давно дала слугам строгий наказ беспокоить ее только в случае крайней необходимости, но, чуть поколебавшись, впустила дворецкого.
        - Там молодая мисс, мэм. Спрашивает вас. Говорит, что прибыла из Лондона. Называется вашей племянницей.
        Флора нахмурилась. Она уже не ждала ответа из Англии, и вдруг ей на голову сваливается родственница, дай бог, чтобы не самозванка!
        Ломая голову над тем, хорошо это или плохо и прикидывая, как себя повести, женщина спустилась вниз.
        Перед ней стояла девушка в наглухо застегнутом темном платье с высоким воротом, отделанным скромным кружевцем. На ней была шляпа из грубой соломки с узкими коленкоровыми завязками. В руках она держала маленький обшарпанный сундучок.
        - Как вас зовут?
        - Грейс Уоринг. А вы миссис Клайв?
        - Да.
        - Я - дочь вашей сестры Этель. У меня есть документы. Я приехала из Лондона.
        - А где ваша мать?
        - Умерла.
        На лице Флоры не отразилось особых эмоций.
        - Вот как?- только и сказала она, а после спросила: - Как вы себя чувствуете? Надеюсь, путешествие прошло не слишком тяжело?
        Обычно Флора говорила с соотечественниками без особых интонаций, но сейчас придала своему голосу оттенок приветливости, что должно было свидетельствовать о родственных чувствах.
        Грейс чувствовала себя неуютно. Казалось, ее ноги отвыкли от стояния на твердой земле. Ей было тяжело дышать из-за жары и духоты. Здешнее солнце прогрело тело так, что платье прилипло к коже, и девушка представляла себя закованным в латы рыцарем.
        Долгие месяцы пути были нелегкими. Грейс жестоко страдала от морской качки, ее пугала мысль о том, что корабль может затонуть.
        Последовав совету Эйприл, девушка нашла через газету одного порядочного человека, офицера, который уезжал в Индию вместе с семьей. Всю дорогу и он, и его жена были очень милы, заботливы и добры и даже не приняли вознаграждения. Но в самой стране их пути разошлись, и до Варанаси Грейс добиралась самостоятельно.
        Еще на корабле она не раз задавалась вопросом, не сходят ли здешние люди с ума от жары, ибо прохладу не приносил даже бриз. Грейс не удивилась бы, если б они еле ползали, как сонные мухи, но все оказалось наоборот. Тяжело было только европейцам.
        Индия напоминала гигантский котел с непрерывно бурлящим и кипящим содержимым. Смуглые и худые, словно иссушенные солнцем, люди с бешеной скоростью носились взад-вперед, энергично жестикулировали и шумели. Однажды в сундучок Грейс вцепились сразу два рикши, но в этом ей как раз повезло. Выпустив из рук багаж девушки, мужчины повернулись друг к другу и принялись злобно орать, брызжа слюной, тогда как ей тем временем удалось сбежать.
        Она думала, что Индия населена божественно красивыми людьми, но тут ее ожидало жестокое разочарование. Очевидно, лицо человека на вырванной ею картинке было плодом воображения художника, ибо на самом деле большинство индийцев не казались ей привлекательными.
        Грейс воспринимала каждого встреченного ею англичанина как посланника Небес, потому что не понимала ни слова на хинди, а большинство индийцев не знали ее языка.
        Английские офицеры были воплощением галантности, они смотрели на белую девушку как на фею, хотя Грейс выглядела далеко не блестяще: усталая, бледная, в запыленной, пропитанной потом одежде.
        К счастью, миссис Клайв признала в ней родственницу. Как ни была измучена Грейс, на нее произвел впечатление большой полутемный прохладный холл с множеством высоких дверей. Хозяйка оказалась обыкновенной английской дамой, пожилой, чопорной и суховатой; впрочем, Грейс не имела ничего против. Главное, что после многодневного душевного и физического напряжения она наконец достигла безопасной пристани.
        - Я рада, что благополучно добралась до вас, мэм,- слегка присев, промолвила она.
        - Давайте поднимемся наверх. Там вы сможете привести себя в порядок.
        На первый взгляд, этот дом казался кусочком Англии, но, очутившись в верхних покоях, Грейс увидела и множество вещей, говорящих о том, что она все-таки находится в Индии.
        - Моя сестра Этель, ваша мать, давно умерла?
        - Пять лет назад, но я до сих пор пребываю в трауре.
        - В этом смысле Индия действует исцеляюще. Прежняя жизнь забывается. Вот почему я так долго вам не писала.
        Грейс с наслаждением приняла ванну, расчесала мокрые волосы и не без смущения примерила старое платье своей тетки. Оно пришлось впору, потому что миссис Клайв и поныне отличалась стройной фигурой. И все-таки Грейс надеялась, что в будущем ей не придется надевать обноски.
        Они с Флорой сидели в комнате, где были потемневшие от времени стенные часы в футляре с причудливой резьбой, глубокие кресла и чайный столик с фарфоровыми чашками, чайником и угощением: тонко нарезанной ветчиной, сыром, пшеничными лепешками.
        - Не стану потчевать вас индийской едой - к ней надо привыкнуть. В последнее время я тоже предпочитаю европейскую кухню. Надеюсь, вы ничего не покупали на улице?
        - Нет.
        - Это хорошо. Будьте осторожны. Вместе с тем мне бы хотелось, чтобы вы получше узнали Индию. Невозможно жить в этой стране и не соприкасаться с ее обычаями и культурой.
        Флора принялась рассказывать обо всем понемногу - о религии индийцев, о кастах, о положении в стране, и Грейс жадно слушала. Когда речь зашла о том, что основной доход миссис Клайв получает от продажи произведенного на фабрике опия, девушка напряглась: она слышала, что это ужасное зелье.
        Заметив реакцию племянницы, Флора пояснила:
        - На самом деле опий в основном используется в медицине, для изготовления лекарств. Во многих случаях без него пришлось бы плохо.
        - Вы сами управляете фабрикой?
        Флора рассмеялась сухим отрывистым безрадостным смехом.
        - Конечно нет. Я там даже не бываю. На фабрике огромный штат специально обученных людей. Это механизм, обеспечивающий нашу жизнь; если какой-то из его винтиков сломается, его легко заменить другим.
        Грейс заметила, что тетка совершенно не интересуется ее жизнью в Лондоне, не спрашивает, ни от чего умерла ее мать, ни кем был ее отец. Впрочем, возможно, по каким-то причинам ей было не до этого.
        - У меня был тяжелый день,- заметила Флора, словно подтверждая мысли племянницы,- и твой приезд несколько скрасил его. Я сумела отвлечься. Не беспокойся, завтра я приглашу портниху - закажем для тебя платья. Ты получишь все, что тебе нужно.
        Грейс смутилась.
        - Мне не надо ничего особенного, просто…
        - Совсем недавно мне пришла в голову мысль заняться благотворительностью,- перебила Флора.- Собственно, я и прежде отдавала распоряжения о пожертвованиях, но теперь хочу полностью взять это дело в свои руки. Вижу, ты выросла в бедности, и именно потому можешь оказаться полезной: ведь ты не понаслышке знаешь, что такое быть обездоленным и голодным. К тому же у тебя появится возможность войти в местное общество и произвести хорошее впечатление. А еще тебе не придется терзаться мыслью, что ты даром ешь мой хлеб.
        - Я с радостью помогу вам, тетя!- промолвила девушка, впервые называя ее этим словом.
        - Хорошо, Грейс,- ответила Флора и накрыла ее ладонь своей восковой рукой.
        - Я все думаю о том бедняге, что утонул в баке!- признался Шанкар, задыхаясь от запаха взбаламученного сырца.- При мне такого еще не случалось!
        - То же самое будет с нами, если мы здесь останемся,- сказал Арун, топчась в темном месиве. Однообразные движения стали настолько привычными, что он мог не задумываться о них.
        - Я уже говорил тебе, что мне нельзя бежать: я беспокоюсь за своих родных,- вздохнул Шанкар.- Меня станут искать, чтобы бросить в долговую тюрьму, а имущество семьи распродадут. К тому же я не верю, что незнакомая девушка согласится помочь нам. С какой стати?
        - Главное - вырваться на свободу, а там мы что-нибудь придумаем,- возразил Арун.
        - Мой случай тем и отличается от твоего, что для меня нигде нет свободы.
        Кого-то огрели палкой, и эхо пронзительного вопля разнеслось по огромному, как гималайская пещера, зданию. Если человек кричит, у него еще есть силы; зачастую рабочие принимали удары молча или всего лишь тихо постанывали.
        - Долго мы не протянем,- сказал Арун, думая о скудной, по большей части испорченной пище, затхлой воде и отупляющей работе, а после паузы спросил: - Так ты согласен притвориться больным?
        Лицо Шанкара посерело.
        - А если доктор нас выдаст? Или охрана что-то заметит? Нас же забьют латхи![80 - Латхи - индийская боевая трость с металлическим наконечником. Используется, в частности, полицией для разгона толпы.]
        - Надо попытаться,- упрямо произнес Арун и стиснул зубы.
        Почтенный Тиндал Бхайни не отказался от второй рупии.
        - Чтобы это было в последний раз!- прошипел он.
        - Надеюсь, что в последний,- сказал Арун.
        Как выяснилось, Шанкар не представлял размеров фабрики и высоты ее зданий, потому что прежде постоянно смотрел лишь себе под ноги. Теперь, когда они выбрались из барака, он увидел и цеха, такие высокие, что кружилась голова, и ряды складов, и бесконечную каменную полосу ограды.
        - Значит, все это принадлежит ей? Твоей бывшей хозяйке?- потрясенно прошептал Шанкар.
        - Да.
        - Ты ее ненавидишь?
        Арун задумался. Случались моменты, когда Флора вызывала в нем не злобу, а презрительную жалость.
        - Она дала мне шанс понять, что даже те, кто, казалось, имеет над нами абсолютную власть, способны нам завидовать.
        - Если девчонка не придет, вернемся обратно?- В голосе Шанкара звучала невольная надежда.
        - Нет. Здесь есть где спрятаться. Потом отыщем другой выход.
        - А что будем есть?
        - Я видел, как с повозки сгружали мешки с гороховой мукой. Сейчас они лежат возле склада. Думаю, пару горстей мы сможем украсть.
        Прошли сутки. Если беглецов и искали, то пока не нашли, но и девушка тоже не появлялась. Арун и Шанкар напрасно рисковали, дежуря возле приемной.
        Наконец Арун сообщил:
        - Кажется, я ее вижу.
        - Где?
        - Вон там!
        Встав в очередь, девушка терпеливо ждала, пока проверят ее горшки с опиумом - обнюхают, осмотрят и взвесят. Получив от учетчика бумагу и выслушав его ответ, она заплакала пуще прежнего, а потом поплелась к выходу. Аруну стало ясно, что она и думать забыла о нем. У нее были свои горести и проблемы. И все же, когда девушка поравнялась со складом, за стеной которой прятались беглецы, Арун негромко окликнул:
        - Эй!
        Она повернулась, и юноша поманил ее.
        - Иди сюда, только осторожно.
        К счастью, девушка не удивилась и не испугалась.
        - Я принесла вам одежду.
        Она развязала узелок. Две курты, два дхоти, ткань для тюрбанов. Одежда была не новой, но чистой, и Арун надеялся, что им с Шанкаром удастся выйти за ворота. Один мог назваться мужем девушки, а второй - ее братом.
        Казалось, прошла вечность, прежде чем они очутились за усеянными медными заклепками воротами. Арун зажмурился от ослепившего его солнца. Здесь оно было другим, как и чистый, лишенный опиумных испарений воздух.
        Вдали виднелись заросли манговых деревьев и тенистый баньян, от чьих мощных ветвей вниз шли воздушные корни, впоследствии становившиеся новыми стволами. Они подпирали зеленую кровлю, в гуще которой обитали разноголосые птицы.
        Вид огромного дерева пробудил в душе Аруна воспоминания о великолепном, широко разросшемся баньяне возле храма в его родной деревне. Мальчишкой он любил забираться на него и смотреть на мир с высоты.
        Когда им повстречался небольшой пруд, юноша устремился к нему. Он с такой яростью отмывал опийную грязь, словно хотел содрать с себя кожу. Шанкар последовал его примеру. Девушка осталась за деревьями, и молодые люди надеялись, что она их подождет.
        - Не надо, чтобы вас здесь видели,- сказала она, когда они вернулись после купания.
        Овеваемая знойным ветром, почерневшая от солнца, она стояла перед ними в выгоревшем сари, медных украшениях на тонких руках, с пыльными босыми ногами. Аруну стало до боли жаль ее.
        - Как тебя зовут?
        - Приянка.
        - Ты нас выручила. Я очень благодарен тебе. К сожалению, пока я не знаю, чем тебе помочь. Прости меня.
        Плечи девушки еще больше согнулись. Арун заметил, что ее глаза полны слез.
        - Ничего. Я не очень на это надеялась.
        У Аруна сжалось сердце.
        - Прошу тебя, не плачь!
        Она вытерла глаза тыльной стороной ладони.
        - Половину собранного мною урожая отправили в брак. Мне ни за что не выполнить условия контракта!
        - Они наверняка тебя обманули!- не выдержал Шанкар.
        Приянка пожала плечами.
        - Теперь все равно. Они отберут у меня и дом, и поле.
        - У тебя есть родственники? Где-то в другом месте?
        - Есть. В Варанаси. Но я не могу прийти к ним ни с чем - они и сами не богаты.
        В голову Аруна пришла неожиданная мысль.
        - А что было в бумажке, которую дал тебе учетчик?
        Разжав кулак, Приянка показала скомканный листок. Арун взял его, расправил и внимательно рассмотрел. Внезапно юноша вспомнил давнюю историю о том, как он написал себе рекомендацию от имени Флоры Клайв.
        - Надо переписать ее. Тогда ты получишь деньги!
        - Никто в деревне не умеет писать. По соседству есть писарь, но он ни за что не согласится, даже за плату, и обязательно проболтается.
        - Я сам перепишу, если удастся достать бумагу, перья и чернила. У меня еще остались деньги.
        - Я не знаю, продается ли все это в лавке,- испуганно произнесла девушка.
        - Наверняка. Веди нас к себе домой. Любопытным в деревне скажем, что мы родственники, приехавшие за тобой из Варанаси. Но сперва зайдем к цирюльнику,- решил Арун, надеясь обрести хотя бы некое подобие привычного облика.
        Приянка жила в хижине с земляным полом, кое-где прикрытым соломенными циновками. Утварь была старой, и бедность выглядывала буквально из всех углов. Было ясно, что жизнь одинокой девушки совершенно беспросветна.
        Как ни были голодны молодые люди, они не позволили ей поделиться с ними горсточкой риса и парой черствых лепешек.
        Поскольку Приянка отчаянно трусила, Арун сам отправился в лавку. Появление постороннего человека не осталось незамеченным. И лавочник, и покупатели гадали, кто он такой. Явно не простой человек, раз спрашивает бумагу и чернила, которые сроду не были нужны неграмотным крестьянам!
        Арун долго упражнялся в выведении чужого росчерка, а вот написание цифр, обозначающих количество сданного сырца и выплату, не вызвали у него никаких затруднений.
        - Не будем мелочиться!
        Когда он показал Приянке результат, девушку вновь охватил страх.
        - Наши учетчики и белые сахибы обо всем догадаются!
        - Ну и что? В это время ты будешь уже далеко отсюда.
        - Я не знаю, как добраться до города! Я никогда нигде не бывала.
        - Ты пойдешь со мной. Давай, прикладывай палец!
        Он был обязан Приянке свободой, а потому решил доставить девушку к родственникам. Арун старался не думать о Соне - чудесном лотосе, плывущем по водам его души. Даже если она в самом деле находится в приюте, вызволить ее оттуда не так-то просто: ее наверняка держат под замком! Он был мужем Соны и вместе с тем не имел на нее никаких прав.
        Приянке пришлось отправиться с ним в контору, иначе бы ему не поверили. Шанкар остался караулить снаружи.
        Индиец, помогавший белым сахибам, уставился на бумажку, а потом с величайшим подозрением - на Аруна.
        - Это фальшивка!
        - И что тут фальшивое?- с усмешкой спросил Арун.- Отпечаток пальца девушки? Она сдала урожай и должна получить деньги!
        - А почему за нее просишь ты? Откуда ты взялся? Ее-то я видел, а вот тебя - никогда!
        Бледная, как тень, Приянка отчаянно задрожала.
        - Я ее родственник,- веско произнес Арун, заслонив собой девушку.- Приехал из Варанаси. А прошу потому, что, в отличие от некоторых, хорошо умею считать!
        Он сильно рисковал: если в эту контору с фабрики пришла весть об их побеге, несдобровать и ему, и Шанкару, и Приянке.
        Индиец беспомощно оглянулся, и тут в комнату вошел белый. Церемонно поклонившись, Арун заговорил. Его беглый, к тому же правильный английский, более-менее приличный вид и хорошие манеры произвели должное впечатление.
        - В чем дело?- свысока обратился белый сахиб к подручному индийцу.- Выдайте деньги!
        Получив рупии, троица поспешила восвояси.
        - А ты можешь сделать такое для меня?!- задыхаясь, произнес Шанкар.
        Взор Аруна потеплел.
        - Конечно, могу.
        В результате Шанкар получил бумагу, в которой значилось, что он выплатил все долги, а также должен получить еще десять рупий. Во времена повальной безграмотности ни один индиец не сумел и не посмел бы подделать такой документ. А белые сахибы держались друг друга - во всяком случае, в том, что касалось получения прибыли.
        Навсегда покидая родные места, Приянка с грустью смотрела на хижину, в которой прошло ее детство. Какое-то время все трое шли вместе, а потом Шанкар свернул в сторону своей деревни. На прощание они с Аруном крепко обнялись.
        - Может, когда-нибудь свидимся!
        Ближе к городу стало более людно: многие крестьяне с голодухи покидали насиженные места. Их дхоти и сари были покрыты пылью, на головах и плечах покачивались узлы с пожитками. Арун радовался возможности затеряться в людской толпе.
        Вскоре они с Приянкой очутились в сумятице переулков Варанаси. В городе ничего не изменилось: все тот же запах сандала, заунывные молитвы брахманов и жадные черепахи, пожирающие плывущие по воде куски человеческой плоти.
        Дядя Приянки был из чамаров[81 - Чамары (от «чамра» - кожа)- скорняки, кожевники, башмачники.]. Поскольку племянница явилась не с пустыми руками, он не рассердился, а даже обрадовался. Прощаясь с девушкой, Арун сказал:
        - Я желаю, чтобы ты была счастлива!
        Она смотрела на него с благоговением, как на спасителя.
        - Ты все-таки помог мне. Я буду молиться за тебя Кришне.
        - Пусть он поможет мне отыскать жену.
        Прошло несколько дней, и Арун понял, что его дела плохи. Он знал, что многие женщины в Варанаси подверглись насилию и покончили с собой. Англичане наверняка проникли и в приют. А вот он не мог туда попасть!
        Несколько дней Арун толкался возле приютских ворот, пока его не приметили и не принялись гнать. Тогда он спустился к воде.
        На восходе и на закате он смотрел на розовую или алую дорогу, ведущую через Ганг к горизонту, и она казалась ему дорогой в никуда. Прежде, даже на фабрике, он видел свой путь и догадывался, как надо действовать, а теперь ему не могли помочь ни терпение, ни мужество, ни отчаяние.
        Арун проводил время среди садху[82 - Отшельники, аскеты.], натертых пеплом с погребального костра, с разукрашенными белой и красной краской лицами и спутанными космами до пояса. Зачастую на них были только грязные набедренные повязки, а порой вообще ничего. Она спали прямо на гхатах и пробавлялись только пожертвованиями. Многие жевали опий и постоянно пребывали в забытьи.
        Однажды один из садху, видя молчаливые страдания Аруна, протянул ему темный шарик. Тот взял, подумав: «Почему бы и нет?» - положил в рот и вскоре ощутил приятную расслабленность. Мысли куда-то унеслись, а тело стало легким, почти невесомым.
        Арун посмотрел вверх и увидел, как струящиеся с неба солнечные лучи и золотая светящаяся пыль превращаются в силуэт девушки. Она медленно спускалась вниз, ветерок перебирал складки ее сари и звенел браслетами, и в ее взгляде отражалась любовь, такая же необъятная, как бесконечность Вселенной.
        Из его горла вырвался сдавленный крик. С трудом поднявшись с каменных ступеней, Арун протянул руки к Соне, и она упала в его объятия.
        Глава XVI
        - Я привез вам письмо от мистера Кормана, а еще хочу сообщить, что моя невеста выходит замуж,- промолвил Джейсон Блэйд, стараясь придать лицу выражение, соответствующее этой неожиданной новости.
        У дочерей миссис Корман загорелись глаза, а сама хозяйка дома притворилась обеспокоенной.
        - Она вам написала?
        - Да.
        - И как она объяснила свой… поступок?
        - Я далеко и вернусь неизвестно когда, а ей подвернулась подходящая партия - примерно так.
        - Ваша матушка знает?
        - Я постараюсь известить ее в следующем письме.
        - Вероятно, она будет огорчена?
        - Для нее главное, чтобы я был жив и здоров, а остальное как-нибудь устроится.
        Уловив в тоне Джейсона плохо скрываемую беспечность, миссис Корман нахмурилась. Последовавшая за этим просьба молодого человека повидать индианку вызвала у нее явное неудовольствие.
        - Я думала, вы забыли об этой девушке.
        - Я уже говорил, что Ратна спасла мне жизнь. Такое не забывается. Она здесь?
        - Да, где-то в саду. Кстати, она попросила позволения отлучаться по вечерам. Якобы у нее есть подруга, которая серьезно больна.
        - Это правда. Так я могу пойти к Ратне?
        - Извольте.
        Когда Джейсон, откланявшись, ушел, миссис Корман сказала дочерям:
        - Я запрещаю вам строить глазки мистеру Блэйду. Да, он красив и хорошо воспитан, но у него ничего нет. Неудивительно, что его невеста решила выйти за другого! Теперь ему придется поискать новое богатое семейство.
        - Вы полагаете, он женится только на той, у кого есть деньги?
        Миссис Корман презрительно усмехнулась.
        - У него нет иного выхода. И тем более странно, что Джейсон Блэйд тратит свое время на индианку, вместо того чтобы позаботиться о будущем. Он, похоже, не думает, как это скажется на его репутации. Я имею в виду, не в армейских кругах, а среди нас.
        Глаза старшей дочери миссис Корман округлились.
        - Вы думаете, между ним и этой девушкой что-то есть?
        - А зачем же ему искать ее общества?- веско произнесла мать.- В этом смысле белые женщины для него недоступны. Иное дело - индианка. Все мужчины одинаковы! Конечно, мистер Корман благоволит к Джейсону Блэйду, и все же я намерена просить вашего отца отправить этого молодого человека в какой-нибудь отдаленный гарнизон.
        - А индианка? Вы ее прогоните?
        Миссис Корман небрежно махнула рукой.
        - Нет, зачем? Садовник доволен ею. К тому же мы платим ей сущие гроши. И,- она помедлила,- мне ее жаль. Ведь мистер Блэйд просто использует эту девушку. А она не понимает, что он никогда не сможет относиться к ней как к ровне.
        Когда Джейсон увидел Ратну, у него перехватило дыхание. От того, что она была рядом и потому, что он принес ей хорошую весть.
        Она стояла среди цветов и, когда он радостно окликнул ее, порывисто обернулась. Джейсону почудилось, что ее взгляд из пронзительного и острого, каким он был всегда, сделался ласковым, нежным.
        Никто из них не мог до конца понять, какое именно притяжение возникло между ними, и назвать это каким-то определенным словом. Влечение, любовь, страсть? Они были словно две различные стихии, внезапно поймавшие некий единый ритм.
        Джей и Ратна устремились друг к другу в одновременном порыве, но после застыли, как две натянутые струны. Девушка облизнула пересохшие губы.
        - Я не ожидала, что ты приедешь.
        - Генерал захотел передать письмо семье, и я ухватился за эту возможность…
        - Чтобы встретиться со мной?
        - Да!- выдохнул он и предложил: - Давай сядем.
        Когда они опустились на нагретую солнцем скамью, напряжение постепенно отпустило их. Джейсон достал из кармана медальон.
        - Помнишь, я показывал его тебе?
        Ратна кивнула.
        - Моя невеста выходит замуж. Теперь на этом месте может быть твой портрет.
        Шутка получилась натянутой, неловкой, и Ратна серьезно сказала:
        - Где же ты его возьмешь?
        Джей рассмеялся.
        - Ты права. Будет лучше, если я стану носить его - нечто воображаемое!- в своем сердце.
        Воображаемое. Ему почудилось, что он не зря произнес это слово. Внезапно у Джея возникло ощущение, будто он видит и хочет видеть лишь то, что лежит на поверхности. Так было проще. Некий райский сад с великолепными цветами, но без навоза, острых шипов, увядших листьев и опавших лепестков.
        - Ты огорчен?
        - Я рад. Я потому и сбежал в Индию, что мне приходилось принимать решения вопреки желаниям своей души.
        - А теперь ты свободен?- Ратна по-прежнему держалась настороженно.
        - Не вполне, но… Мне больше не придется испытывать угрызения совести, оттого что я веду двойную жизнь,- ответил он и поинтересовался: - Сегодня вечером ты возвращаешься в хижину?
        - Да. Хозяева позволяют мне отлучаться после того, как я закончу работу.
        - Как твоя подруга?
        - Сперва она пошла на поправку, а потом ей стало хуже. Со-на долго верила в возвращение мужа, а теперь ее надежда иссякла, потому силы убывают.
        - Ты думаешь, он погиб?
        - Мы ничего о нем не знаем.
        Оглянувшись, не видит ли кто, Джейсон сжал ее руки в своих.
        - В этом мире и рождение, и смерть, и болезнь, и разлука приносят страдания. Слишком много несчастья, а счастье… только в любви.
        Он вдохнул аромат роз. Когда краски цветов растворятся в сумерках, запах станет еще сильнее. Но сейчас все, куда бы ни обращался его взор, зеленело и купалось в золоте солнца. Каждый лепесток был ярким и, казалось, светился изнутри.
        - Я приду. Отпразднуем мое избавление. Ты сможешь что-нибудь приготовить?- спросил он, и Ратна молча кивнула.
        Однако когда Джейсон вернулся к миссис Корман, его ждал сюрприз.
        - Мы с барышнями получили приглашение на прием к одной леди,- сообщила женщина,- и намерены присутствовать на нем, тем более у нас есть провожатый. Вы же не откажетесь поехать?
        Джейсон смешался. Он не мог возразить, потому что, помимо прочего, генерал был его начальником. Но ведь он обещал Ратне прийти к ней вечером!
        - Заодно и развеетесь,- заметив его смятение, добавила миссис Корман.
        - Я неподобающе одет и вовсе не собирался…
        - Что может быть лучше военной формы!
        Завершив туалет, дамы сели в паланкин. Джейсон ехал верхом на лошади. Узнав, что они направляются в дом какой-то опиумной королевы, он нарисовал в своем воображении некую экстравагантную особу в нелепом балахоне, в дорогих, но безвкусных украшениях и с облегчением вздохнул, увидев строгую пожилую леди. Как выяснилось, она давала прием в честь недавно приехавшей из Лондона племянницы.
        Здесь собрался весь цвет местного английского общества. Закуски «а-ля фуршет» были европейскими. Ничто не напоминало об Индии. Это воскресило в памяти Джейсона короткое пребывание в Шимле, живописном городке среди смолистых сосен и деодаров[83 - Гималайский кедр.], где британская элита спасалась от зноя. Старомодные коттеджи были увиты цветами, а в клубе можно было спокойно выпить, потанцевать, сыграть в карты и пообщаться со знакомыми. Таков был идеал англичан: Индия без индийцев. В лучшем случае это могли быть незаметные, безмолвные, как тени, слуги.
        В безуспешной попытке расслабиться Джейсон взял со столика бокал с вином, потом второй. Миссис Корман с дочерьми растворилась в толпе гостей, но молодой человек был только рад этому. Из-за них ему пришлось обмануть Ратну, заставить ее напрасно ждать.
        Джейсон нервничал и потому постоянно оглядывался. Он невольно вздрогнул, услышав:
        - Вы кого-то ищете, сэр?
        На него смотрела незнакомая девушка. Каштановые волосы, серые глаза. Не красавица, но очень мила.
        - Нет. Я никого здесь не знаю.
        - Я тоже. Почти… никого.
        - Вы недавно в Индии?
        - Да. Мои родные умерли, и мне пришлось приехать к тете.
        - Простите.
        Она кивнула.
        - Я понемногу прихожу в себя.
        - Вам нравится Индия?
        - Здесь все другое,- уклончиво ответила она.
        В это время Джейсон увидел миссис Корман, увлеченно беседующую с хозяйкой дома. Его так и подмывало спросить, долго ли они здесь пробудут, но он не решился.
        Проследив за его взглядом, девушка сказала:
        - Это моя тетя, госпожа Флора Клайв. До недавнего времени я не подозревала о ее существовании. Вернее, когда-то моя мама рассказывала о том, что у нее была сестра, но никто не думал, что та еще жива. Тетя уехала в Индию много лет назад, и от нее не было никаких вестей.
        - А потом она вспомнила о вашей матери и написала?
        - Да. Письмо попало ко мне, потому я и очутилась здесь.
        «Классическая история о старой богатой тетушке»,- подумал Джейсон, а вслух произнес:
        - Я думал, такое бывает только в романах.
        - Я тоже. Это стало моим спасением. Я жила в пансионе для бедных барышень и не имела никакой надежды на будущее.
        Он кивнул, отдавая должное ее откровенности.
        - Тетя знает об Индии очень много, и мне нравится слушать ее рассказы,- добавила девушка.
        «Что может знать об Индии богатая старуха, проводящая дни в своем особняке?» - подумал Джейсон.
        В это время его собеседницу окликнули, и она, извинившись, отошла. Джейсон с запозданием сообразил, что даже не спросил ее имя. Впрочем, он не думал, что они еще когда-нибудь увидятся.
        Между тем спутницы Джейсона продолжали разговаривать с Флорой Клайв.
        - Ваша племянница очень мила и скромна,- заметила миссис Корман.
        - Она выросла в бедности. Конечно, мне надо было выписать сюда Грейс гораздо раньше, а не тогда, когда я почти готова покинуть этот мир. Но я так давно уехала из Лондона, что прежняя жизнь и все, что в ней было, казались мне чем-то бесконечно далеким, почти нереальным.
        - Вам еще рано умирать!- воскликнула миссис Корман, и Флора ответила:
        - Я не боюсь смерти. В этом случае надо брать пример с индийцев. Мы приходим в этот мир естественным образом и так же его покидаем. Не остается ничего. Вот почему придуманы все эти перерождения и другие жизни.
        - Ничего?- Миссис Корман окинула взглядом великолепные дом и сад.
        - Я имею в виду - от самого человека,- заметила Флора.- Кроме разве что его дел. Потому я намерена заняться благотворительностью вместе с племянницей. Кстати, а кто тот молодой человек, в сопровождении которого вы приехали? Жених одной из ваших дочерей?
        Отдав должное ее зоркому взгляду, миссис Корман поспешно ответила:
        - Нет-нет. Джейсон Блэйд служит под началом моего мужа. К сожалению, у него ни гроша за душой.
        - Давно он здесь?
        - Точно не помню. Года два или три.
        - Если белый живет в Индии два года, но до сих пор не разбогател, значит, он честный человек,- усмехнулась Флора.
        - Что верно, то верно. Но мы подозреваем его в низменных вкусах. Мне кажется, он сожительствует с индианкой.
        - Какой ужас,- ровным голосом произнесла Флора.
        - Для меня они все одной касты,- подхватила миссис Блэйд и пояснила: - Грязной. А их Ганг, которому они поклоняются,- река трупов!
        - Ганг - это символ святости. Даже если вы не омоетесь в реке, а просто повторите ее название, вы обеспечите себе очищение от грехов и скверны.
        Хотя Флора говорила без намека на сарказм, миссис Корман услышала то, что хотела услышать.
        На приеме звучали речи о том, как важно помочь индийцам сломать стену, возведенную кастами, верами и национальностями, дабы они осознали себя единым народом, но Джейсон Блэйд полагал, что гораздо важнее их накормить. Или хотя бы перестать отбирать у индийцев то, что они вырастили непосильным трудом.
        Тем не менее, когда начался сбор средств для бедных, Джейсон постарался спрятаться в толпе. У него было мало денег, и он считал, что лучше отдать их Ратне.
        Он знал, что англичане не делают никаких попыток понравиться местным жителям и подружиться с ними. Они стремились только управлять, перекраивать все на свой лад, невзирая ни на религиозные убеждения, ни на общественные устои туземцев.
        Джейсон надеялся, что понимает индийское население лучше, чем большинство собравшихся здесь англичан. Хотя на самом деле ему хотелось постичь душу одной- единственной индианки - Ратны. При этом он был вынужден признать, что никогда не сможет на ней жениться. Он окончательно запутался, заблудился между чувствами, желаниями, долгом и мнением окружающих.
        В это время Ратна сидела на пороге своей хижины. Джей произнес слово «отпразднуем», и хотя у нее не было настроения для праздника, женщина решила, что должна приготовить достойное угощение и нарядиться.
        Ратна приготовила рыбу, сварила рис и сделала овощное рагу. Она надела синее сари с набивным рисунком в виде маленьких желтых цветов и браслеты, расписанные тонким растительным узором.
        За ее спиной возвышался город, а впереди простирался Ганг. Поверхность воды казалась зеркалом, в котором отражались краски гаснущего неба. Закатное солнце дарило миру свои последние лучи. Настанет момент, когда все цвета в одно мгновение потускнеют и наступит темнота.
        Решив, что Джей не придет, Ратна вернулась в хижину, потушила очаг, а после дала волю слезам. Стараясь не разбудить Сону и Ситу, она плакала беззвучно, и все же это были самые горькие слезы на свете.
        Когда они высохли, Ратна погрузилась в размышления. Наверное, все это случилось с ней, потому что она дурная женщина. Никто не совершает безнаказанно столько тяжких проступков. Ей надо отказаться от этой безумной связи с белым мужчиной, и тогда боги, возможно, вернут ей хотя бы часть того, что отняли. Помогут отыскать Анилу или сделают так, чтобы Сона выздоровела.
        Джей появился после полуночи, и было заметно, что он очень спешил.
        - Прости. Мне пришлось сопровождать твою хозяйку и ее дочерей на прием, а потом провожать их домой. Они предлагали мне остаться ночевать, и я с трудом выкрутился. Кажется, они что-то заподозрили. Но мне все равно, лишь бы только это не повредило тебе.
        - Все, что могло мне повредить, я уже сделала. Сама.
        Джей приписал натянутый тон Ратны обиде за свою задержку. Он попытался растормошить девушку, но она отстранилась.
        И тогда он прочитал:
        На ложе одном, в полутьме, отвернувшись, молча,
        Страдали они - не знали, как помириться.
        Уже не сердились они, и лишь юная гордость
        Прервать им мешала томительное молчанье.
        Но вот осторожно, искоса друг на друга
        Они наконец взглянули - и слились их взоры,
        И вздорная их размолвка тотчас сменилась
        Смехом счастливым и новым бурным объятьем[84 - Перевод С. Северцева.].
        Ратна затаила дыхание. Джейсон сгреб ее в охапку. Обоих била дрожь. Оба знали, что это неправильно, но не могли устоять перед желанием.
        Слитые воедино, они вновь плыли по воображаемой реке. То было соединение земли и неба на линии горизонта, плодородной пашни и благодатного семени в прекрасную весеннюю пору. Отринуть сомнения и отдаться страсти - в большем они не нуждались. Во всяком случае, в эти минуты.
        Сердце Ратны больше не было открытой раной; в объятиях Джея она испытывала то, что только и могло ее исцелить. Она видела, что он готов позаботиться о ней, и чувствовала, что все это не просто так, что едва ли она для него - всего лишь инструмент для развлечения, и уж точно не одна из многих.
        Утром Джей проведал Сону и пообещал купить лекарства. Атмосфера, царившая в хижине, мало способствовала выздоровлению. По-прежнему носившая белое вдовье сари Сита была печальна, а окружавшая обстановка буквально вопила о бедности.
        Когда они с Ратной вышли из хижины, Джей сказал:
        - Вам надо переехать.
        - Другое жилье мне не по карману.
        - Я заплачу.
        - Ты не можешь содержать меня, Сону и Ситу.
        - Ты не виновата, что тебе мало платят. Когда Сона поправится, они с Ситой тоже смогут работать.
        Ратна разжала руку и сунула ему в ладонь какой-то мелкий предмет.
        - Я хочу подарить тебе это - на удачу. И на счастье.
        Джейсон увидел маленькую раковину, переливающуюся десятками поразительно свежих, почти неземных оттенков. Он смутился.
        - А я ничего тебе не дарил!
        - Это неважно. И ты мог бы не оставлять денег.
        - Ты обиделась?
        Взгляд Ратны был полон мужества.
        - Я с тобой не ради этого.
        Джей покраснел.
        - Я с тобой… тоже не ради того, о чем ты, возможно, думаешь. Ты мне веришь?
        Она промолчала, но он с облегчением прочитал ответ в ее глазах.
        Когда он ушел, Ратна вошла к Соне и увидела, что молодая женщина сидит на постели и ее взор горит странным огнем. Ее лицо и руки исхудали, она выглядела давно и безнадежно больной, но вместе с тем сейчас к ней словно вернулась часть сил.
        - Я хочу спуститься к Гангу. В последний раз, пока еще жива. Помоги мне. Поддержи меня.
        - Но стоит ли…- начала Ратна, и Сона прервала ее:
        - Я видела во сне лотос - это хороший знак. Я должна пойти туда, даже если это будет стоить мне жизни.
        С помощью Ратны и Ситы Сона облачилась в лучшее сари и надела дешевые украшения, какие прежде, будучи брахман-кой, никогда не носила. Прикрыла свои короткие волосы, которые так и не успели отрасти.
        Она шла, придерживаясь за Ратну, и солнечные лучи обтекали ее тело, скользили по рукам, гладили лицо. Даже сейчас, после долгих дней болезни, Сона своей красотой напоминала ожившую статую.
        На ступенях сидела большая группа садху. Ратна знала, что они безобидны, но решила обойти их стороной, поскольку было принято давать им деньги, а ей приходилось экономить каждую пайсу[85 - Пайса - мелкая монета, 164 часть рупии.]. Однако Сона продолжала спускаться к воде.
        Внезапно один из сидящих на ступеньках мужчин поднялся на нетвердых ногах и протянул к девушкам дрожащие руки. На его лице была смесь неверия, изумления и просветления. И только когда Сона бессильно упала в его объятия, Ратна поняла, что это Арун.
        Они давно не были так счастливы, а порой казалось, что вообще никогда. Их души словно наполнил яркий, раскаленный добела свет. Сидя у постели Соны, Арун держал ее за руку. Он поведал о своих злоключениях, а потом наступил черед ее рассказу, и оба не могли сдержать слез.
        Ратна боялась, как бы это, пусть и радостное, потрясение не лишило Сону остатков сил, но, воссоединившись с любимым мужем, молодая женщина стала стремительно поправляться. К ней вернулся смысл жизни, а с ним - и мечты о будущем.
        - В приюте меня снова остригли,- сетовала она.- Похоже, ты никогда не увидишь мою косу!
        - Я собираюсь жить долго, и ты проживешь не меньше, так что твои волосы успеют отрасти еще сто раз!- заметил Арун и предложил: - Давай я тоже обрею голову?
        - О нет!- испуганно воскликнула Сона.
        Она нежно прикоснулась к его густым волосам, и оба засмеялись.
        А потом исчезла Сита. Ратна предполагала, что девушка вернулась в приют.
        - Она все время жалела о том, что сбежала,- подтвердила Сона.- Говорила, что боится божьей кары.
        - Что ж,- сказал Арун,- это ее выбор.
        - Надеюсь, ее не прикуют к стене, как меня!- вздохнула Сона.
        - Теперь Сунита может узнать, где мы скрываемся,- заметила Ратна, и Арун заключил:
        - Нам надо уехать подальше отсюда. Тем более в Варанаси живет Флора Клайв, и если она узнает, что я жив, то ни за что не оставит меня в покое.
        - Ты поедешь с нами!- повторяла Сона Ратне.- Больше мы не расстанемся.
        Она рассказала мужу о том, почему и как прогнала девушку, и он ласково пожурил жену за беспричинную ревность. И Сона, и Арун были бесконечно благодарны Ратне, потому не на шутку огорчились, когда она отказалась поехать с ними.
        - Ты не будешь лишней!- уверял Арун.
        - Я думаю о другом,- уклончиво сказала Ратна, и Сона догадалась:
        - Это из-за того англичанина!
        - Отчасти.
        - Но ведь он не останется с тобой навсегда, он уедет, и тебе придется жить одной, у чужих людей, да еще у белых!
        - Пусть поступает, как она хочет,- сдержанно произнес Арун.
        Он не считал ее решение разумным, но старался уважать право Ратны на свою собственную жизнь. А еще Арун знал, что в глазах ангрезов индийцы не имеют вообще никаких прав.
        Белые не желали ни понимать, ни признавать обычаи местного населения и считали Индию страной крайностей. Колония была для них выгодным местом службы, не более того. Все их сокровенные помыслы обращались к дому, к Англии.
        И если англичанин сходился с индианкой, то однозначно для того, чтобы развлечься и бросить. Хорошо, если дело не заканчивалось беременностью и появлением незаконного ребенка-полукровки!
        Ратна улыбнулась. Она знала другое: Джей относился к ней не так, как многие индийцы относятся к своим женам,- воспринимая их как бессловесных, не умеющих думать созданий и рабочую скотину.
        - Я непременно приеду к вам в гости.
        Ратна убедилась в правильности своего выбора, когда Джейсон Блэйд пришел к ней накануне своего отъезда (к тому времени Арун и Сона покинули Варанаси) и, глядя в глаза, сказал:
        - Идет война, и я не ведаю, где окажусь завтра. Возможно, я не смогу дать о себе знать или появлюсь очень нескоро. Но я хочу, чтобы ты ждала меня и верила в то, что мы обязательно свидимся.
        Глава XVII
        Флора Клайв действительно получила бумагу, в которой фабричное начальство засвидетельствовало смерть ее бывшего любовника. Такой случай в самом деле имел место; просто в документ вписали другое имя. Когда выяснилось, что Арун сбежал, на фабрике решили, что, дабы сохранить свои места (а может, и головы), лучше пойти на обман.
        Между тем Арун и Сона отправились в Патну, большой старый город на правом берегу Ганга. По индийским меркам расстояние между Патной и Варанаси было не так уж велико [86 - От Варанаси до Патны примерно 260км.], и Ратна всегда могла навестить своих друзей. Они договорились, что Арун сообщит об их местонахождении в письме, которое отправит на адрес Корманов.
        Здесь Ганг был удивительно широк, особенно в сезон дождей; и хотя вдоль берега были воздвигнуты защитные дамбы, наводнения зачастую прорывали их. Сам город протянулся длинной узкой полосой с запада на восток. С древних времен Патна являлась перевалочным пунктом при путешествии в любую часть Индии.
        Сона была полна впечатлений: она впервые ехала в поезде по железной дороге. Солнце нагрело вагон, ветер швырял в окна раскаленную пыль. Проходы были заставлены вещами, и попутчики непрерывно болтали: казалось, здесь можно узнать новости со всего света. На станциях разносчики предлагали горячие лепешки и чай в глиняных чашках.
        Деньги на билеты и первоначальные расходы пришлось занять у Ратны. Арун надеялся в ближайшее время найти работу и отослать долг.
        По приезде в Патну молодые супруги все еще пребывали в радостном возбуждении, но потом оно начало гаснуть.
        - За такую цену вы найдете жилье только здесь,- заявил шустрый человечек, к которому они обратились за помощью.
        Арун огляделся. Вдали виднелось несколько одиноких тамариндовых деревьев, словно дремлющих под жгучим полуденным солнцем, зато прямо перед глазами были кучи мусора, узкие голые улочки, вдоль которых сушилось застиранное белье, покосившиеся лачуги с дырявыми крышами.
        - Может, поищем что-то другое?- обратился он к Соне.
        - На первое время сойдет и это,- ответила она, зная, что у них мало денег.- Мне все равно, где жить.
        В результате они очутились в домишке с закопченными потолками, грязными полами, трухлявыми стенами и старой глиняной печью. Пол на веранде кое-где провалился, и из дыр тянуло сырой землей. Крохотный дворик зарос сорняками.
        - Здесь можно найти работу?- спросил Арун у провожатого.
        - Из какой ты касты?
        Сона напряженно смотрела на мужа. Еще в дороге Арун сказал: «Я больше не хочу быть слугой». Он желал заняться чем-то таким, что бы радовало его душу и приносило пользу людям.
        - Вайшья. Но моя жена брахманка, и я хочу, чтобы она жила, как брахманка. Я говорю по-английски, умею читать и писать.
        Мужчина почесал за ухом.
        - Есть тут один белый чудак. Он открыл школу для ребятишек - мой сын туда ходит. Правда, не все отпускают детей учиться, хотя от Бернем-сахиба никто не ждет зла. Он просто с ума сходит от радости, если индиец знает английский. К сожалению, среди нас таких почти нет.
        - А где он живет?
        - Я покажу.
        Арун сомневался, разумно ли оставлять Сону одну с кучей дел, но она успокоила мужа, сказав, что справится. Пока его не будет, она постарается узнать, где колодец и лавка, и немного приберет в доме.
        Когда муж с провожатым ушли, Сона расправила складки сари и как следует прикрыла голову. Иначе ее сочтут нечистой и все станут шарахаться от нее. Арун предлагал жене сослаться на болезнь, из-за которой якобы пришлось остричь волосы, но молодая женщина не хотела рисковать.
        Вдохнув пыльный воздух пустого дома и окинув взглядом заросший сорняками двор, Сона вдруг подумала, что ей ничего не надо, кроме любви и преданности мужа, сознания того, что он рядом.
        С ним она была точно сахар, растворенный в воде. Со дня встречи они еще не были близки: Арун говорил, что она должна окончательно окрепнуть. Но каждую ночь он так бережно и нежно обнимал ее, что в каждой клеточке ее тела словно звенела чудесная музыка.
        В конце концов, в судьбе каждого человека горе и радость сливаются, как воды Ганга и Джамны[87 - Джамна - самый длинный и многоводный приток Ганга.]. Сона надеялась, что после всех злоключений они с мужем заживут по-новому. Теперь ей есть из чего черпать жизненные силы! В Патне их никто не найдет. У них уже есть дом, а потом наверняка появятся дети. Дочь она назовет Латикой, а сына - как захочет Арун.
        Сону огорчала разлука с Ратной и Ситой. Вместе с тем ее терзали противоречивые мысли. Не выдержав, молодая женщина поделилась с мужем:
        - Мне кажется, я знаю, почему Сита вернулась в приют. Она говорила, что Ратна плохо себя ведет. Вот, мол, что случается с вдовами, которые нарушают установленные правила!
        - Что ты имеешь в виду?
        - Ратна принимала у себя того белого, и он давал ей деньги.
        - Но она же не вешья! Мне кажется, англичанин просто помогал Ратне.
        - Мне не дает покоя мысль, что она делала это из-за меня. Мои лекарства стоили дорого.
        - А мне показалось, она его любит.
        - Это неправильно.
        Арун улыбнулся.
        - Любовь редко бывает правильной, мой цветок!
        - Я боюсь, что англичанин причинит ей горе - еще большее, чем тот индиец, Нилам.
        - Я тоже этого боюсь.
        Теперь молодая женщина утешала себя тем, что Арун может написать Ратне, рассказать, где они поселились, и если та попадет в беду, они сумеют прийти ей на помощь.
        Стоило Соне оказаться на улице, как ее окликнула какая-то женщина. Оказалось, она жила по соседству. Спустя несколько минут Сона уже знала, где колодец и лавка, а также имена ближайших обитателей этой улицы. Соседка пригласила молодую женщину в гости, пообещав одолжить ей самое необходимое.
        Между тем Арун подошел к глинобитному строению под соломенной крышей.
        - Вот здесь,- сказал провожатый и улыбнулся, довольный тем, что ему дали две анны.- Входи, не бойся. Бернем-сахиб никого не прогоняет.
        Рядом с домом росли две огромные смоковницы, кроны которых отбрасывали густую тень. Их листья тихо шелестели от легкого ветерка.
        «Хорошее место»,- подумал Арун.
        Изнутри тянуло прохладой. Привычно сняв обувь, молодой человек зашел в дом. Стены и пол были усыпаны солнечными бликами. В углу виднелась груда циновок, на которых во время уроков, вероятно, сидели ученики, а в центре помещения стоял деревянный стол, заваленный кипой книг и бумаг. За ним сидел серьезный старик. Заслышав шаги, он повернул голову и уставился на посетителя.
        Тот поклонился на индийский манер, но приветствие произнес по-английски - и сразу заметил, как взор старика просветлел.
        - Кто ты?- спросил Бернем-сахиб.- И что тебе нужно?
        Спустя несколько минут они оживленно беседовали. В молодости Бернем-сахиб участвовал в войнах с маратхами[88 - Англо-маратхские войны - войны между Британской Ост-Индской компанией и Маратхской Конфедерацией за гегемонию в Западной и Центральной Индии. Всего вXVIII и XIXвв. прошли три англо-маратхские войны (1775-1782, 1803-1805 и 1817-1819).], а под конец службы - в сикхских войнах[89 - Англо-сикхские войны - войны Ост-Индской компании против государства сикхов в Пенджабе в 1845-1846 и в 1848-1849, завершившиеся победой англичан.]. Он сделал военную карьеру, но это не принесло ему счастья. Теперь он получал пенсию от британского правительства, которую почти целиком тратил на содержание школы. Арун подозревал, что Бернем-сахиб искупает какие-то грехи, но спросить об этом, разумеется, было нельзя.
        Старик считал принятие в Индии английского языка в качестве государственного очень правильным решением: по его мнению, это должно было помочь местному населению усвоить западные традиции. Он ратовал за то, чтобы образованным индийцам были предоставлены почетные должности, чтобы они участвовали в управлении страной.
        - Необходимо познакомить индийский народ с английской литературой и наукой. Разумеется, я не стану утверждать, как лорд Маколей[90 - Маколей Томас Бабингтон (1800-1859)- британский государственный деятель, историк, поэт и прозаик викторианской эпохи. В 1833-1838гг. занимал видные посты в администрации Британской Индии.], который говорит, что «одна полка хорошей европейской литературы стоит всей индийской библиотеки». Но я согласен, что это вовсе не атака на нашу культуру, просто нам очень нужны прогрессивные люди из числа местного населения! Англичане не только разрушители! Взять хотя бы реформы генерал-губернатора Далхаузи[91 - Далхаузи Джеймс Эндрю (1812-1860)- в 1848-1856 - генерал-губернатор Индии.], строительство железных дорог и Гангского канала! Не говоря о борьбе против кастового общества! Кучке брахманов удалось внушить всем остальным людям, что одни изначально стоят над другими и что такое положение неизменно!
        Поскольку старик оседлал своего любимого конька, они проговорили довольно долго. Еще не зная, чем, собственно, ему может быть полезен Бернем-сахиб, Арун поведал свою историю, но при этом умолчал об истинных отношениях с Флорой Клайв и не назвал ее имени. А затем признался, что женился на вдове.
        В ответ старик восторженно закивал.
        - Хотя бы один индиец последовал закону об индийских вдовах!
        - Так этот закон уже принят?- обрадовался Арун.
        - Да, не так давно. Я внимательно слежу за всеми новшествами. Мне известно, что скоро будут открыты три крупных индийских университета. Надеюсь, этому ничего не помешает,- сказал Бернем-сахиб и спохватился: - Да, кстати, насчет работы… Не согласишься ли ты стать учителем? Прежний недавно уехал - тут, к сожалению, далеко не все задерживаются. А у меня много других дел.
        - Я?!- опешил Арун.- Но я не умею…
        - Если человек что-то может сам, почему бы ему не научить этому других?
        - Не знаю,- с сомнением произнес молодой человек.- А какое жалованье?
        - Не слишком большое, но, полагаю, достаточное. А еще есть такая бесценная вещь, как уважение окружающих.
        Бернем-сахиб принялся излагать идеи, касающиеся просвещения индийцев. Его фантазия и энергия казались неиссякаемыми. Когда старик на мгновение умолк, молодой человек поспешно произнес:
        - Хорошо, я подумаю.
        Вернувшись домой, Арун увидел, что пол подметен, на нем лежат новые циновки, в хижине появилась посуда, а на плите ждет ужин. Обняв и расцеловав жену, молодой человек рассказал ей о предложении Бернем-сахиба.
        - Конечно, это весьма неожиданно, но учить детей куда лучше, чем быть слугой. Очень достойное занятие для супруга брахманки! Как думаешь, у меня получится?
        - Не знаю,- сказала Сона,- но я уверена в том, что мой муж - самый лучший.
        Поужинав, они легли в постель и прильнули друг к другу. Арун и Сона занимались любовью безудержно, страстно, ненасытно и вместе с тем нежно. Они не были близки несколько месяцев и теперь не могли насладиться друг другом. Прежде Сона и представить не могла, что будет так желать мужчину, а теперь это стало частью ее жизни. То, что он думает не только о себе, а стремится доставить удовольствие в первую очередь ей, казалось настоящим чудом.
        Утром, готовя Аруну чай, молодая женщина вспомнила, как вошла в кухню в доме своего первого мужа после ненавистной и постыдной брачной ночи, когда никого не волновало, какие чувства и мысли владеют ею. Она хотела сделать себе чаю, но одна из старших жен со злобой выхватила чашку из ее рук и чуть не плеснула напиток прямо ей в лицо со словами: «После нас!»
        Теперь у Соны была своя кухня и любимый муж, для которого она навсегда останется единственной женой.
        Арун в самом деле безмерно восхищался и гордился своей супругой, все больше расцветавшей от его любви. Каждая минута, проведенная с ней, казалась волнительной. Ее глаза, лицо, походка, манера разговаривать, улыбка ослепляли, как блеск молнии. Сона была прекрасна, как цветок золотой чампы.
        Когда, согласившись на предложение Бернем-сахиба, Арун несмело вошел в класс, он встретил любопытные взгляды нескольких пар живых и быстрых глаз. Учеников было немного, и все - мальчики. Никто не видел смысла учить девочку, пусть даже бесплатно. Сону, как брахманку, научили читать и писать, но лишь для того, чтобы повысить ее стоимость на рынке невест, а не затем, чтобы она любила книги. Ученость была не более чем частью ее приданого.
        Многие считали грамотность вредным даже для мальчика: пусть лучше помогает отцу, перенимая его ремесло. Кто знает лишнее, тот много думает, а это ни к чему, потому что так можно усомниться даже в том, что незыблемо.
        В школе не хватало письменных принадлежностей и учебников, но Бернем-сахиб выкручивался, как только мог: рассылал прошения благотворителям, напоминал о себе местному правительству.
        Выведя на доске первую английскую букву и увидев, как дети старательно повторили это в своих тетрадях, Арун испытал непривычное чувство причастности к чему-то светлому и высокому и окончательно утвердился в своем решении.
        Бернем-сахиб еще и кормил ребятишек, и получилось так, что еду стала готовить и раздавать Сона. Поскольку она была брахманкой, принимать пищу из ее рук могли представители любых каст.
        Иногда ей помогала соседка Хема, с которой Сона сдружилась. Хема была мастерицей готовить всякие вкусные блюда, любимые местными жителями: чивру - рис с творогом и сахаром, сатту - запеченные бобы со специями, пуа - кушанье из смеси пшеничной муки, молока, топленого масла гхи, фруктов и меда.
        Вскоре жители улицы почтительно здоровались с Аруном и Соной, а учеников в школе становилось все больше. Не было дня, чтобы в дом молодых супругов не приходил кто-нибудь с просьбой написать или прочитать письмо, пожаловаться на нерадивость детей, спросить совета или за чем-то еще.
        Стремясь узнавать что-то новое, Арун часто выписывал книги. Ему хотелось видеть жену нарядной, потому он постоянно делал ей подарки. Конечно, денег не хватало, но уважение окружающих, как и предсказывал Бернем-сахиб, сполна искупало эти тяготы.
        В свободное время супруги гуляли по городу. Патна издавна считалась индийским торговым центром и центром древностей. А еще это был город, в котором они наконец обрели счастье.
        Пока Арун работал, Сона проводила время с Хемой, и она настолько прониклась чувством безопасности и спокойствия, что забыла о том, что ее могут разоблачить.
        Однажды женщины сидели на веранде дома Хемы и делали ракхи, защитные амулеты из шелковых нитей; они нашивали на них розетки и украшали бисером. Из сада доносились крики детей - у Хемы и ее мужа Чару подрастали сын и дочь.
        - Зачем ты так кутаешься? Тебе не жарко?- спросила Хема. Ее дупатта лежала на плечах, открывая гладко причесанные, густые, как у всех индианок, отливающие синевой волосы. Сона не знала, что сказать, и Хема продолжила: - Недавно я купила новое масло для прически, хочешь попробовать?
        Она сделала легкое, почти неуловимое движение, и конец сари, которым прикрывалась Сона, сполз, открыв едва начавшие отрастать, торчавшие, как щетка, волосы.
        Увидев это, Хема в ужасе вскрикнула и отшатнулась с таким видом, словно в ее дом обманом проник демон.
        - Что это?! Почему?!
        Сона хотела наплести что-нибудь о болезни, как советовал Арун, но она была слишком ошеломлена и растеряна, а потому сказала правду:
        - Я была вдовой. Это мой второй брак.
        Хема продолжала смотреть на нее с изумлением и страхом. Она едва сумела вымолвить:
        - Арун-джи решился жениться на вдове?!
        - Ему было все равно, кто я. Он меня полюбил.
        - А твои родные? Неужели они позволили?!
        - Я жила не дома, а в приюте для вдов и сбежала оттуда. Потому нам и пришлось уехать из Варанаси.
        Молодая женщина поднялась с циновки. Она знала: если Хема не станет держать язык за зубами, ее, Сону, осыплют похожими на пощечины словами, побьют камнями и заставят покинуть эту улицу, а возможно, и город. Им с Аруном вновь придется скитаться, без надежды найти пристанище.
        Сначала Хема смотрела на соседку как на прокаженную, но потом ее взгляд потеплел.
        - Волосы отрастут, а пока продолжай кутаться. Я никому не скажу, но только не открывайся другим.
        - Спасибо, Хема!- с искренней признательностью произнесла молодая женщина.
        - Брось! Просто я вспомнила свою историю. Садись, я тебе расскажу.
        От волнения у Соны дрожали руки, и она не сразу смогла вернуться к шитью. Между тем Хема принялась говорить:
        - Я давно нравилась Чару, да и он был мне по сердцу. Однако мои родители хотели найти мне более состоятельного жениха. Как-то раз он подкараулил меня и предложил убежать вместе, но это было немыслимо, и я отказалась. Вскоре Чару уехал - говорили, будто на заработки. Я не чаяла его увидеть и постепенно забыла о нем. А после пришла беда. В сезон дождей здесь случаются сильные наводнения - тебе, наверное, рассказывали? Однажды стихия уничтожила наше жилье и все мои родные погибли под обломками. Чудом выжила одна только я. Три дня я просидела перед разрушенным домом, оплакивая свою семью. А потом поняла, что надо куда-то идти и что-то есть. Обездоленных людей было много, а работы совсем не осталось. Я превратилась в нищенку и собирала объедки, воюя за них с обезьянами. Так продолжалось, пока ко мне не подошла одна женщина и не объяснила, что я глупа и могу зарабатывать деньги очень легким, по ее словам, способом. Первый раз я переспала с мужчиной, потому что сильно хотела есть, а после стала брать за это деньги. Жила не роскошно, но все же лучше, чем прежде. Мой стыд, моя женская гордость превратились
в пыль. Так прошел год или два. Однажды какой-то мужчина окликнул меня на улице, и я пошла с ним. В темноте я не видела его лица, но это не имело никакого значения. Мужчина привел меня к себе и заговорил со мной. Но и тогда я его не узнала. Только утром, при солнечном свете, я увидела, что это Чару! Все чувства вернулись ко мне, и самым главным был жгучий стыд. Я утопилась бы в Ганге, но в тот же день Чару отвел меня к пандиту, и мы поженились. За все эти годы он ни разу меня не упрекнул и ни о чем не напомнил. Потому мне известно, какова сила любви.
        - У нас хорошие мужья.
        - Да.
        - Это редкость, не правда ли?- осмелилась произнести Сона.
        Игла в руках Хемы замедлила движение.
        - Многие женщины не слишком довольны браком, но они рады тому, что хотя бы смогли выйти замуж,- подумав, сказала молодая женщина и добавила: - Ведь для нас существует только одно счастье.
        Сона понимала, что имеет в виду Хема. Жизнь большинства индийских женщин составляли одни и те же ежедневные занятия: уборка, стряпня, стирка, мытье посуды. Они не представляли себе ничего другого, а потому боялись любых новшеств и перемен. Мир для них заканчивался если не за порогом дома, то на соседней улице. И Сона втайне надеялась, что ее жизнь будет другой.
        Молодая женщина не стала рассказывать о происшествии Аруну и выдавать ему секреты Хемы. Она лишь задала мужу вопрос:
        - Тебе здесь нравится? Или ты хотел бы уехать?
        - Нет. Тут спокойно, нас окружают хорошие люди. Конечно, наш дом слишком беден, но…
        Сона покачала головой. Она знала, что настоящее горе порождает не бедность, а чувства безысходности и бессмысленности происходящего. А еще - одиночество. Здесь они с Аруном нашли друзей, и вместе с тем им казалось, будто луна и звезды светят для них двоих. В Соне вновь пробудился древний инстинкт, корень существования каждой женщины, и она осторожно спросила:
        - А если у нас появится ребенок? Что ты об этом думаешь? Арун улыбнулся.
        - Я считаю глупым, обучая чужих детей, не иметь своих.
        Ей, как птице, хотелось свить гнездо в безопасном месте, и она промолвила:
        - Ты уверен, что нас никто не найдет?
        - Да. Я написал Ратне и сообщил, где мы находимся. Но она нас не выдаст.
        Собственно, разыскивать их мог только один человек, имени которого они никогда не произносили вслух.
        Ратна в самом деле получила письмо от Аруна, которое ей с важностью прочитал писец. Заплатив и выйдя на улицу, девушка прищурилась от яркого света, но на душе у нее было темно и печально.
        Ратна была рада, что друзья так хорошо устроились в Патне; ее терзало другое. В отличие от Аруна, Джей не мог ей написать, и она ничего о нем не знала. Ее дочь, если она и была жива, не помнила свою настоящую мать и наверняка даже не слышала о ней. Потому нынешнее существование напоминало Ратне топтание на одном месте или ходьбу по кругу.
        Так продолжалось до тех пор, пока она не обнаружила, что беременна. Хотя после того, что произошло у них с Джеем, это было вполне естественно, Ратна не ожидала ничего подобного и теперь не знала, радоваться ей или огорчаться.
        С одной стороны, умело заматываясь в сари, она могла скрывать беременность довольно долго и продолжать работать, не опасаясь, что ее выгонят. А с другой… Что будет потом? Как сообщить Джею и что он скажет на это? Ведь они никогда не говорили о будущем и тем более о детях! Для него это будет ребенок от цветной женщины, прижитый во время случайной связи. Захочет ли и сможет ли он заботиться о нем?
        В это время происходила срочная консолидация сил колонизаторов. Англичане перебросили в Индию войска из Бирмы, Цейлона и Китая, подтянули части, дислоцированные в Иране. Арун и Сона видели, как по городу, в котором они нашли пристанище, провезли тяжелую артиллерию и прошли колонны солдат, направлявшихся к центру восстания - Дели.
        Среди этих военных был и Джейсон Блэйд. Он тоже пребывал не в лучшем настроении, поскольку получил из дома неутешительные вести. Его мать осаждали кредиторы, требовались деньги, причем немалые, а взять их было неоткуда.
        Грабить и мародерствовать, как это делали другие, он не хотел и не считал возможным. Джейсон навсегда запомнил слова своего отца: «Джентльмен не может быть джентльменом, если ведет себя не как джентльмен». Эта фраза с трижды повторенным словом звучала как девиз, хотя сам глава семейства Блэйдов никогда не стремился ему следовать.
        Однако Джейсон понимал, что, если он потеряет право называться джентльменом, у него вообще ничего не останется.
        Глава XVIII
        «Дорогая Эйприл! Совсем недавно я подумала о том, сколь незаметно течет время. Вот уже почти год, как я живу в Индии. В своих письмах ты интересуешься, хорошо мне или плохо и что представляет собой моя тетя. Хотя я вижу ее каждый день, мне до сих пор не вполне понятно, что она за человек. Я не могу назвать ее доброй, мне кажется, она никогда никого не любила, а если и любила, то это было очень давно. Она ничем не напоминает мне маму, хотя они родные сестры. Но мама прожила жизнь в бедности, и у нее была я, тогда как у Флоры Клайв куча денег (которые она отнюдь не выбрасывает на ветер), и она привыкла жить одна. Иногда мне кажется, что ей никто и не нужен, но при этом я не могу сказать, что чувствую себя бедной родственницей.
        В доме есть слуги (и индийцы, и белые), но я так и не обзавелась личной горничной и все делаю для себя сама, благо после пансиона это совсем не сложно. Тетя заказала для меня несколько легких ситцевых платьев, и я почти не ношу корсет, потому что в Индии очень жарко. Я пробовала местную пищу, но она слишком остра, потому тетя велит готовить для меня то, к чему я привыкла в Англии. Разумеется, меню куда разнообразнее, чем в пансионе: мясные и молочные пудинги, бифштексы, картофель, яйца, пироги, рыбный суп, имбирный лимонад. Что я с удовольствием ем, так это индийские фрукты: они удивительно вкусные и сочные.
        Хотя тетя постоянно рассказывает про Индию, я до сих пор не знаю страну и мне сложно понять индийцев с их странными обычаями и сложной религией. Каким образом женщины наматывают на себя и как держатся на их телах куски ткани, где нет ни крючков, ни пуговиц, для меня по-прежнему остается загадкой. Полагаю, это целая наука.
        Ты спрашиваешь, красивы ли индийцы? Не знаю, зачастую мне трудно отличить одного из них от другого. Могу лишь сказать, что они совсем не похожи на нас. Природа тоже другая. В Англии я думала, что мне захочется рисовать только Индию, но на самом деле на бумагу просятся родные лондонские пейзажи. Когда я все же решилась показать тете свои работы, она сказала, что у меня нет особых способностей. Впрочем, добавила она, местное общество ценит, когда у молодой леди есть занятие для души.
        Дорогая Эйприл, не хочу, чтобы ты считала меня бездельницей, потому сообщаю, что сейчас я занимаюсь весьма полезным делом: мы с тетей посещаем больницы, приюты, школы и помогаем бедным. Зачастую бываем в других городах; путешествуем, конечно, в отдельном, очень чистом и удобном вагоне, потому что индийские поезда - это что-то ужасное. Общаемся в основном с соотечественниками, потому, к сожалению, я знаю на хинди только несколько слов.
        Ты спрашиваешь, обзавелась ли я претендентами на мою руку и сердце. О, Эйприл! Если мы с тетей посещаем званые обеды и балы или приглашаем к себе гостей, кавалеры достаточно сдержанны со мной. Возможно, их отпугивает суровый вид миссис Клайв и они не уверены в том, что в конце концов ее деньги станут моими.
        Она еще не говорила со мной о наследстве, но я не волнуюсь. Главное - я нашла дом, пусть и не такой, о каком мечтала (несмотря на всю его роскошь!), и человека, с которым сложно поделиться сокровенным, но который, по крайней мере, не выставит меня на улицу. Пожалуйста, напиши, удалось ли тебе найти место гувернантки или камеристки, какая погода в Лондоне и что слышно о наших общих знакомых. Твоя подруга Грейс».
        Мысленно перечитав недавно отправленное в Лондон письмо, Грейс повернулась к окну. Поезд замедлил ход - приближалась какая-то станция. Девушка знала, что сейчас люди станут проталкиваться к двери вместе с вещами, курами, козами, карабкаться в окна и даже взбираться на крышу,- и приготовилась к бесплатному развлечению.
        Им с Флорой Клайв не грозили подобная давка и суета. Они ехали в вагоне с гербом британского королевства, предназначенном только для англичан; к их услугам было отдельное купе с обивкой из синего бархата, мягким ковром, фарфоровой и серебряной посудой.
        На протяжении всего пути Грейс видела тощих крестьян: они стояли, разинув рты, и глазели на поезд, как на диковинку. И немудрено - состав был буквально увешан живыми человеческими гроздьями. Индийцы ехали, уцепившись за подножки, свисая с окон, сидя на крыше.
        Оказалось, плохая погода бывает даже в Индии: со всех сторон надвигались черные тучи - приближался сезон дождей. Зато в такое время дамы могли путешествовать, не умирая от жары.
        Когда поезд остановился и дверь открылась, внутрь ворвался ветер и холодные брызги. К счастью, Флора и Грейс сразу отправились в отель.
        Дождь бился о стекла, от намокших за время пути вещей тянуло сыростью. Грейс знала, что тетка приехала в этот город из-за писем какого-то чудака, с завидным упорством отстаивавшего свои идеи. Он открыл и содержал на собственные средства школу в каком-то бедном квартале, уверяя, что создает особую прослойку для нового индийского общества.
        Разумеется, Флора могла передать деньги через своих людей, но не стала этого делать. Она бы не потерпела, если бы у нее из-под носа украли хотя бы один пенни, а тут речь шла о довольно крупной сумме. Поэтому старуха пожелала увидеть все описанное в послании собственными глазами.
        В номере был камин, и дамы быстро согрелись. Погода за окном перестала иметь значение - во всяком случае, до утра. Сидя в глубоком кресле и попивая ароматный горячий чай, Флора неожиданно произнесла:
        - Ты думала о своем будущем, Грейс?
        При звуке ее не слишком приятного голоса, хотя и ставшего привычным, девушка невольно напряглась.
        - В каком смысле?- осторожно спросила она.
        Пожилая женщина усмехнулась.
        - Только не говори, что в твоей голове нет мыслей о женихах!
        Грейс пожала плечами.
        - Действительно нет. Если б я кого-то знала, а так…
        - Не беспокойся, ты выйдешь замуж. Просто этот шаг надо серьезно обдумать. Разумеется, окончательный выбор останется за тобой.
        - А вы?- Грейс наконец решилась задать вопрос, который интересовал ее не первый день.- Почему вы больше не вступили в брак?
        - Потому что я была очень богата и мне не хотелось становиться добычей какого-нибудь ловца за приданым. Если человек приезжает в Индию, он приезжает за деньгами - это известно всем и каждому.
        Грейс покраснела.
        - Но я…
        - Речь не о тебе. У тебя не было выхода. И я сама тебя пригласила. К тому же я вижу, что деньги для тебя - не самое важное в жизни. Едва ли я пригрела бы у себя корыстную девицу! Надеюсь, богатство тебя не испортит. Тем более ты уже увидела, да и еще увидишь, что творится в этой стране!
        Грейс молчала. Она так и не смогла привыкнуть к теткиной манере резко и прямо выражать свои мысли.
        - А еще,- добавила Флора,- я боялась за свое сердце. Ведь оно - самая сильная и вместе с тем самая хрупкая вещь на свете. Я сохранила его неприкосновенность и твердость, потому до сих пор жива.
        - Вы считаете, любовь - это плохо?
        - Это опасно. Чувства переменчивы. Верящие в силу денег рассуждают безнравственно, но они во многом правы. Грезы и золото - вещи разные. Не становись игрушкой судьбы - вот главная заповедь, которой нужно придерживаться. И если бедные зачастую не вольны в своем выборе, то богатым надо быть очень осторожными. И тебе тоже, Грейс.
        Девушка вздохнула с облегчением.
        - Я не богата.
        Флора смотрела на нее пристально и хищно.
        - Но ведь ты не откажешься от богатства?
        - Если в пользу кого-то…
        - У меня нет других наследников. Когда мы вернемся в Варанаси, я напишу завещание. Только обещай соблюдать осмотрительность.
        - Я буду во всем советоваться с вами.
        Флора изобразила подобие улыбки.
        - Меня это радует. И все же позволь один вопрос: ты не жалеешь о том, что приехала в Индию?
        Грейс не стала медлить с ответом.
        - Нисколько. И не только из-за денег.
        Флора откинулась на спинку кресла.
        - Это хорошо, Грейс. Я давно присматриваюсь к тебе. Мне нравится, что ты искренна, но при этом не простодушна. Романтична, но в меру.
        Утром Грейс проснулась первой. Сквозь шторы проникал неяркий свет, потому казалось, что еще очень рано. Выглянув в окно, девушка увидела отсвет зари, напоминавший полосу белого инея. Похоже, день будет пасмурным.
        Ей отчаянно захотелось, чтобы хмурое небо засияло чистой лазурью. Индия должна быть Индией - внушать не уныние и тревогу, а радость и волю к жизни. Быть волшебным миром, где все дышит красотой и полыхает яркими красками!
        Завершив туалет, они с Флорой отправились по делам. Грейс было нечем дышать; по телу сбегали струйки пота. Слабый ветерок не спасал. Даже бездомные собаки сидели, разинув пасти и вывалив языки, будто пытались напиться влагой из воздуха. Индийские женщины с кувшинами на плечах и в руках сгрудились у фонтана, откуда еле капала вода.
        Грейс поражалась выносливости своей тетки. В предчувствии явной грозы она на ее месте непременно осталась бы дома. Или лучше посмотрела бы город, какие-то красивые места, а не те, что, казалось, забросили все боги на свете! Но девушка не могла сказать об этом вслух.
        В том заключалось основное неудобство ее положения: будучи существом зависимым, не имеющим собственных средств, она не смела возражать тетке. Следовало с осторожностью задавать вопросы и с не меньшей осмотрительностью высказывать свое мнение.
        Когда Флора заговаривала с местными жителями, они смотрели на нее и Грейс как на пришельцев непонятно откуда. Однако все они знали Бернем-сахиба и без колебаний указывали путь.
        Англичанки прошли по улице, вдоль которой тянулись канавы с нечистотами, где бегали крысы, сновали покрытые паршой собаки, играли оборванные грязные дети. Казалось, стоявшие вдоль дороги хижины сложены не из камня и досок, а из изломанных человеческих судеб.
        Однако строение, к которому они подошли, выглядело иначе. Его глиняные стены были хотя и не слишком умело, но с явным старанием разрисованы; на них были синий Кришна, золотая колесница Индры, белые лебеди, розовые лотосы, разноцветные павлины.
        - Значит, Бернем-сахиб не лгал,- вполголоса произнесла Флора.
        Чтобы перешагнуть через лужу, Грейс старательно подобрала подол. Она дорожила новыми нарядами так же, как делала это в пансионе, когда у нее было всего два платья, шерстяное и ситцевое.
        Дам встретил седовласый пожилой человек с военной выправкой.
        - Миссис Клайв? Это вы, мэм-сахиб?!- с удивлением, но не без достоинства произнес он, узнав о том, кто пожаловал к нему в гости.
        - Да, собственной персоной. Хочу посмотреть вашу знаменитую школу. Ведите.
        Что всегда нравилось Грейс, так это глаза индийских детей. Яркие, любопытные, живые. Казалось, они вбирают и вместе с тем дарят свет.
        Бернем-сахиб с гордостью продемонстрировал дамам класс и учеников, дружно проговоривших на довольно чистом английском «good morning!»[92 - Доброе утро (англ.).]. И пояснил:
        - У нас очень грамотный молодой учитель. И на редкость красивый. Дети его обожают, и он добился с ними больших успехов.
        - Правда?- с явной заинтересованностью улыбнулась Грейс, и Бернем-сахиб со смехом добавил:
        - Он женат, мисс. К тому же он индиец.
        - Где вы взяли такого? Здесь, в этой глуши?- вставила Флора.
        - Он сам к нам приехал.
        - Я могу на него посмотреть?
        - Конечно. Он здесь. Сейчас я его позову.
        Бернем-сахиб сказал правду. Юноша был очень хорош собой. Красивое лицо, великолепные глаза, безукоризненное сложение.
        Грейс подумала, что надо бы нарисовать его портрет, а потом задала себе вопрос, не тот ли это индиец с заветной картинки? И, присмотревшись, решила, что это не он.
        - Это Арун,- с гордостью представил Бернем-сахиб.
        - Очень приятно.
        Флора протянула руку, и Аруну ничего не оставалось, как ответить на пожатие. Голос женщины был лишен эмоций, но острые ногти впились в его мягкую ладонь. Он стерпел. И точно так же выдержал ее изумленный, пылавший бешенством взгляд.
        Рядом с Флорой стояла белая девушка, которую он никогда прежде не видел. Старуха представила ее как свою племянницу.
        Арун не помнил ни вопросов, которые задавала ему Флора, ни то, что он отвечал. Он пребывал в смятении. Как она очутилась здесь, какая злая судьба привела ее в это заброшенное место?! Бернем-сахиб говорил про какую-то пожилую даму благотворительницу, которой он отсылал свои письма, но Аруну и в голову не могло прийти, что это Флора Клайв!
        Вспомнив по опийную фабрику, куда она послала его на смерть, юноша подумал о том, что одной рукой Флора раздает то, что отнимает другой.
        Настал сезон муссонов, так называемое «гнилое время». Деревянные предметы набухали, книги и обувь покрывались плесенью, соль и сахар таяли, было трудно высушить одежду. Но Арун и Сона не расстраивались. Они окончательно уверились в том, что жизнь прекрасна. А что будет теперь?!
        У Аруна не было никакой надежды на то, что Флора оставит его в покое. А Бернем-сахиб как назло принялся расхваливать Сону:
        - У Аруна-джи красавица жена. Настоящая Лакшми! Она нам помогает. Индийцы не отпускают дочерей в школу, и Сона-джи придумала собирать малышек у себя дома. Она читает девочкам «Махабхарату» и заодно обучает грамоте.
        Флора кисло улыбнулась.
        - Прекрасная идея. А где вы живете?
        Неизвестно, что бы ответил Арун, но его опередил Бернем-сахиб:
        - Неподалеку, в этом квартале. Вам каждый покажет.
        - Сейчас я должна вернуться в гостиницу. Я обязательно помогу вам, Бернем-сахиб.
        Последнюю фразу Флора отчеканила со странным каменным выражением лица. Ее голос казался механическим, неживым. Грейс подумала, что тетке плохо, и не на шутку встревожилась. Напрасно Флора в ее возрасте разъезжает по городам и весям, да еще посещает такие кварталы. Здесь куда легче подцепить заразу, чем в лондонских трущобах!
        Над Гангом висели тучи, и низкий звук реки казался угрожающим. Ветер рвал подол платья. Грейс была уверена, что они отправятся прямо в отель, но Флора упорно шла по улице. Казалось, старухой движет некая исступленная сила.
        Девушка видела, что тетка вне себя, но не могла понять, что так разозлило Флору. Бернем-сахиб был приятным собеседником и производил впечатление очень доброго, честного, бескорыстного человека, да и молодой учитель-индиец был выше всяких похвал.
        - Куда мы идем?- осмелилась спросить Грейс, и Флора язви тельно процедила сквозь зубы:
        - Посмотреть на жену этого красавчика, на Сону-джи!
        Они остановились, чтобы спросить дорогу. В воздухе расползался дым печей: местные женщины готовили ужин. Грейс улавливала запахи вареного риса, маринованного манго, жареной рыбы и острых приправ.
        Домик Аруна и Соны был небольшим и старым. В крохотном садике росли цветы. Вышедшая навстречу молодая хозяйка с удивлением уставилась на нежданных гостей.
        Обрамленные густыми длинными ресницами глаза, светившиеся любовью к жизни, казались огромными, зубы сияли нетронутой белизной, а кожа была нежна, как миндаль. Индианка была в изумрудном сари с широкой желтой каймой, в шарфе с золотыми арабесками и многочисленных браслетах. Грейс не видела ее волос, но была уверена, что они великолепны.
        Флора заговорила по-английски, но, поняв, что собеседница плохо знает язык, перешла на хинди. Грейс не поняла ни слова, но заметила, что подбородок тетки неестественно вздернут, взгляд холоден и жесток, а голос полон резких, властных интонаций.
        Однако Сона не выглядела ни растерянной, ни испуганной, значит, содержание речи Флоры было вполне безобидным.
        - Какая красивая пара!- заметила Грейс, когда они повернули обратно.
        - Такие союзы недолговечны!- бросила Флора.- Боги завистливы, они не терпят совершенства.
        - О чем вы с ней говорили?- полюбопытствовала девушка.
        - Спросила, кто она и откуда. Надо же - из семьи брахманов!
        Флора задыхалась от бессильной зависти и злобы, и Грейс вновь задалась вопросом: какая муха укусила тетку?
        Едва они вошли в гостиницу, как хлынул дождь. Грейс стояла у окна, глядя на длинные струящиеся серебристые нити, когда тетка велела ей идти в ванную. Обычно Флора мылась первой, но сегодня порядок был нарушен.
        Многие годы теплая ванна была для Грейс предметом роскоши и бесплодных мечтаний, потому девушка охотно согласилась. Как она ни укрывалась от солнца, ее лицо и руки были куда темнее тела, а волосы, наоборот, посветлели. А еще они стали гуще. Вместе с потерей лондонской бледности она обрела живость взгляда, к ней вернулась улыбка.
        Когда Грейс, намотав полотенце на манер индийского тюрбана, выходила из ванной комнаты, ей послышалась странная фраза, произнесенная голосом тетки: «Труп бросьте в Ганг».
        Флора закрывала дверь номера. Кто находился по ту сторону, оставалось только догадываться.
        - С кем вы разговаривали?- удивилась Грейс.
        - С коридорным. Сейчас нам принесут чай.
        - Хорошо,- ответила девушка, ломая голову над тем, что ей послышалось, а что - нет.
        - Умоляю, Бернем-сахиб, мне нужно домой!
        В помещении было темно. Снаружи ветер гнал по дороге песок и пыль, в окна влетали охапки сорванной с деревьев листвы. Внезапно раздался такой грохот, что показалось, будто разверзлась земля.
        - Да что с тобой такое? У нас еще столько дел!- Старик покачал головой.- Ты неважно выглядишь. Это все гроза. Ладно, иди. Завтра придешь пораньше.
        Еще не успев подбежать к дому, Арун уже знал, что внутри пусто.
        - Сона!- закричал он.
        Она не ответила, и его тело охватила дрожь. Он бросился к соседям.
        - Хема!
        Женщина появилась на веранде.
        - Что случилось? На тебе лица нет!
        - Где Сона? Не у вас?
        - Нет. К ней приходили две белые женщины, и она разговаривала с ними. Я не успела узнать, что им было нужно: прибежала Уша, дочка Даршана, что-то сказала Соне, и твоя жена пошла с ней.
        - Давно это было?
        - Не очень.
        Арун направился к выходу.
        - Может, подождешь Чару? Он скоро должен вернуться!- крикнула Хема вслед.- Пойдете вместе.
        - Нет, мне нельзя медлить!
        Арун отыскал Ушу в стайке играющих детей. Девочка ответила, что к ней подошли четверо незнакомых мужчин и, дав монету, попросили позвать Сону-джи к Гангу, мол, на берегу ее ждет муж с каким-то важным делом. Уша выполнила поручение, а что было дальше, не знает.
        Подул резкий ветер, начался дождь. Он стучал по крышам так, что казалось, будто с неба сыплются камни. Время от времени, рассекая темный покров туч, сверкала огненная молния.
        Арун бежал что есть мочи. Месил ногами густую грязь на дороге, продирался, выбиваясь из сил, сквозь колючую акацию, что росла на берегу. Одна-единственная мысль, будто острый нож, нанесла быстрый жестокий удар, а после прочно засела в мозгу. Если он не успеет, Сона умрет.
        Молодая женщина тоже бежала. Каким-то чудом ей удалось вырваться из рук поджидавших ее мужчин. Они спросили, как ее зовут и чья она жена, а потом принялись рвать на ней сари и снимать с рук золотые браслеты. Они не скрывали своих дальнейших намерений. Сказали, что изнасилуют ее, задушат, а тело бросят в Ганг.
        Еще день назад душа Соны сияла, как синий купол неба над головой, а сейчас погрузилась в глубокий беспросветный ужас.
        Здесь река была не скованной гхатами, как в Варанаси, а бурной, свободной. Мутную воду окружали густые заросли колючего кустарника. Сердце Соны больно колотилось в груди. Молодая женщина слышала приближавшееся к ней тяжелое дыхание и почти физически ощущала, как чужие пальцы смыкаются на ее горле.
        На вскипающей взбаламученной воде болталась еле-еле привязанная лодка. В глубине глаз Соны блеснула искра надежды. Лучше погибнуть в реке, чем достаться насильникам!
        Она принялась отвязывать суденышко. Преследователи приближались. Когда молодая женщина уже влезла в лодку и оттолкнулась веслом, раздался крик:
        - Сона!
        По берегу мчался Арун. В его руках была длинная палка, и он со всего маху огрел ею ближайшего мужчину. Все четверо мигом обернулись навстречу неожиданному противнику. Гнев и отчаяние придали Аруну сил, и сперва незнакомцы не могли с ним справиться. Он отбивал их удары и словно бешеный наносил свои.
        Тем временем лодку с Соной относило от берега. Течение было бурным, и молодая женщина не могла с ним справиться. Легкое суденышко металось из стороны в сторону. Вокруг быстро темнело, а река бежала вперед, вздувалась и захлестывала волнами. Ветер сорвал с головы молодой женщины дупатту, и та, промелькнув яркой полосой, исчезла в воде. Сона сложила руки в молитвенном жесте:
        - Милосердная Ганга, пощади!
        Тучи все ниже сползали к реке. Сона смотрела на клокочущую воду расширенными от страха глазами. Она силилась стряхнуть с себя чудовищное оцепенение, но у нее ничего не получалось. Порой над головой сверкала молния и оглушительно рокотал гром. Казалось, стихия хлещет жестокими плетьми. Молодая женщина знала, что одолеть Ганг не легче, чем перебороть судьбу. Оставалось уповать на милость богов.
        Между тем на берегу один из мужчин обрушил на голову Аруна беспощадный удар, и юноша рухнул наземь.
        - Что делать с этим парнем?
        - О парне она ничего не говорила. Оставим его здесь. Он свое получил.
        - А девчонка?
        - Она все равно утонет. Скажем, что выполнили работу, как и велела англичанка.
        С трудом дождавшись мужа, взволнованная Хема рассказала о том, что с Аруном и Соной случилось что-то плохое. Несмотря на грозу, Чару пошел к Бернем-сахибу. Восстановив цепочку событий, мужчины поспешили на берег, где нашли лежащего без сознания Аруна.
        Бернем-сахиб позвал к нему знакомого белого доктора.
        - Он будет жить,- сказал врач.- Но положение серьезное. У него сотрясение мозга. Он должен лежать. Успокойте его, ему нельзя волноваться.
        Это оказалось непросто. Очнувшись, Арун без конца спрашивал про Сону и порывался ее искать.
        - Подожди,- уговаривал Бернем-сахиб.- Она найдется.
        - Она села в лодку, и ее унесло течением!
        - Но почему и как это произошло?
        - Во всем виноват я один!- простонал Арун.
        - Ты? Ты знаешь, кто это сделал? Ему было нечего терять, и он ответил:
        - Да. Та англичанка, что приходила в школу. Флора Клайв. Она наняла людей, чтобы они надругались над Соной, а потом убили ее.
        - Но ведь она приехала по моей просьбе, чтобы оказать помощь школе!
        - Она не знала, что найдет здесь меня. Это стало для нее полной неожиданностью,- мрачно усмехнулся Арун.- Но она быстро сообразила, что нужно делать.
        - Ты что, был знаком с ней раньше? Это та самая дама, что дала тебе воспитание?
        - Да, только я сказал не всю правду. На протяжении нескольких лет, еще до женитьбы на Соне, я был любовником Флоры.
        - Любовником?! Да ты годишься ей не то что в сыновья, а чуть ли не во внуки!
        - Мне очень стыдно, но это правда. Я жил на ее содержании, а взамен оказывал ей интимные услуги. Первый раз я сделал это то ли из страха, то ли… не знаю почему. Воле этой женщины было трудно противиться. К тому же она пристрастила меня к опиуму. Влюбившись в Сону, я просил Флору дать мне свободу, но она присосалась ко мне, как пиявка.
        Рассказ Аруна потряс Бернем-сахиба. Он долго не мог ничего сказать, а потом, то ли в качестве утешения, то ли взаимного откровения, рассказал свою историю.
        - Все удивляются, отчего я не вернулся домой. Конечно, у меня были родственники, но все забылось за давностью лет. Мое сердце принадлежит Индии. И что такое чувство к женщине, мне тоже известно. Мне нравилась девушка. Индианка. Она жила здесь, в Патне. Я увидел ее во время войны и не смог забыть, хотя мы не перемолвились ни единым словом. Ваши люди, при всей суровости жизни, мастера рассуждать о любви. В общем, как говорят индийцы, при воспоминании о ней в огрубевшей от сражений душе расцветали тысячи лотосов. Я решил, что непременно отыщу ее и сделаю все, чтобы жениться на ней. Но этого не случилось. Во время войны дом, где она жила со своими родителями, сравняли с землей. Может, они успели уехать, а может, ее убили. Поэтому поверь, я знаю, что такое навсегда потерять. И еще… мне невыносимо стыдно за своих соотечественников.- Он сокрушенно покачал головой.- Они ценят только деньги. Приезжают сюда, чтобы грабить вашу страну. Я надеялся что-то исправить, хотя понимаю, что это капля в море. Старался привлечь к этому делу других людей, и они откликались. Что касается Флоры Клайв, обещаю тебе, что не
приму ни рупии от этой мерзкой старухи!
        - Нет,- прошептал Арун,- возьмите. Эти деньги нужны детям. А ее покарают боги.- И, подумав, добавил: - Или я сделаю это сам.
        Глава XIXI
        Обжигающий вихрь поднимал огромные тучи пыли и срывал листья с деревьев. С многих крыш слетала черепица. Обычно сухая буря предшествовала дождям, но пережить это время, когда все покрывалось слоем песка, а воздух буквально обжигал легкие, было непросто.
        На горизонте скопились огромные тяжелые тучи. Приближалась гроза, но люди не боялись ее, а ждали, надеясь, что она принесет облегчение после долгих месяцев непрерывного зноя.
        Ратна почувствовала первые схватки, когда находилась в кухне. Она не была уверена, что справится одна, но боялась обратиться за помощью. Она не знала, что помогло ей так долго скрывать свое состояние: сари или то, что на нее почти не обращали внимания. Для белых слуг Ратна была чем-то вроде безмолвной тени, хуже кошки или собаки.
        - Что это с ней?- спросила кухарка, когда девушка побрела к своей каморке, полусогнувшись, с перекошенным от боли лицом.
        - Похоже, живот прихватило,- сказала судомойка.
        - Только не из-за моей еды!- немедленно повысила голос кухарка.
        - Я и не говорю, что из-за твоей. Может, она наелась чего-нибудь в городе.
        - Не надо было пускать ее сюда. Не очень-то эти индианки чисты. Они сродни нашим цыганкам. Не оберешься заразы!
        На какое-то время Ратна была забыта, а потом одна из служанок, войдя в кухню, заметила:
        - Эта индийская девушка стонет в своем сарайчике. Я слышала, когда проходила мимо.
        - Сказать хозяевам?
        - Давайте сначала сами посмотрим,- предложила судомойка, и вместе со служанкой они направились к Ратне.
        Индианка в самом деле жила в сарайчике, куда складывали садовый инвентарь. Никто не интересовался, каково ей там и что она об этом думает.
        Когда женщины распахнули дверь, Ратна сидела в углу. Ее взгляд казался блуждающим, лицо было покрыто потом, она задыхалась и порой скрежетала зубами, точно от невыносимой боли.
        - Что с тобой?- спросила девушка-служанка.
        Ответа не последовало. Но тут судомойка кое-что поняла и всплеснула руками.
        - Боже милосердный! Да она рожает!
        - Как она может рожать, если не была беременна?
        - Значит, была, просто мы не видели.
        - У себя под носом?
        - Вот именно.
        - Подумать только - все это время она работала в саду!
        - Да, до последнего дня. Значит, никто не знал. В том числе и хозяева.
        - И что теперь делать? Доложить?
        - Погоди. Сперва надо ей помочь.
        На свой страх и риск женщины решили справиться сами. Вдвоем они приняли у Ратны ребенка - мальчика с изумительным цветом кожи и большими черными глазами, после чего служанка сочла нужным сообщить о случившемся господам. Миссис Корман была в шоке и гневе.
        - Сдается, я знаю, кто отец этого ребенка!- прошипела она.
        - А что нам делать с девушкой?- спросила ее старшая дочь.
        - Помните кошку, которая без конца рожала котят, пока садовник куда-то ее не отнес? Индианка напоминает мне это животное. Она безнравственна. Ее нельзя оставлять в доме. Пусть плодит незаконных детей в другом месте. Надо дать ей немного денег, и пусть она убирается восвояси.
        - А если появится Джейсон Блэйд? Ведь вы думаете, что это его ребенок?
        - Следы Блэйда затерялись во время штурма Дели, он числится пропавшим без вести. Мне кажется, он погиб, просто его тело не опознано. Ваш отец писал, что такова судьба многих английских военных. Но даже если он вернется и узнает о ребенке, едва ли ему захочется позорить свою семью. Он желал всего лишь позабавиться с этой девкой и вовсе не ждал, что она осчастливит его потомством!
        Через несколько дней Ратна получила расчет. Миссис Корман не пожелала с ней разговаривать; впрочем, девушка и не надеялась на это.
        Ратна оказалась на улице с крохотным ребенком, да еще в сезон дождей. Зная, что друзья поделятся с ней и хлебом и кровом, она отправилась в Патну. К тому же она рассчитывала хоть что-то узнать о Джее, от которого давным-давно не было ни слуху, ни духу. Быть может, Арун подскажет, куда обратиться и кому написать.
        Дождь лил и лил, а когда он ненадолго прекращался, от земли поднимался пар, зависавший в воздухе плотным туманным облаком почти до колен. Капли влаги собирались в кучки наподобие созвездий. Реки выходили из берегов, питая поля, но в этот сезон умирало много детей: было слишком душно и влажно.
        Смертельно боясь за своего сына, Ратна нарекла мальчика Айроном. Джей - победа, Блэйд - лезвие, а Айрон - железо[93 - Айрон (англ. iron)- железо.]: она надеялась, что такое имя не только защитит ребенка, но и неким мистическим образом соединит его с отцом.
        Индианка знала, что ей не приходится рассчитывать на что-то большее, чем недолгая любовная связь. Джей дал ей ребенка - новый смысл жизни,- и она мысленно благодарила его за это.
        Ратне стоило труда добраться до Патны и отыскать дом Аруна и Соны, но ее ждало разочарование. Соседка молодой пары рассказала девушке, что с ее друзьями произошло несчастье: Сону унесло в лодке течением Ганга, Аруна избили, и он долго лежал, а потом отправился искать свою жену, да так и не вернулся.
        Ратна огорчилась до глубины души. Она совершенно не представляла, что ей теперь делать. Хема предложила девушке переночевать у них, и Ратна с радостью согласилась.
        - У тебя есть деньги?
        - Есть, но немного.
        - Можешь какое-то время пожить у нас. Еды хватит, а там, быть может, вернется Арун. Ты ведь вдова? Подруга Соны?
        - Да.
        - Она о тебе рассказывала.
        Ратна переждала сезон дождей, когда земля и небо сливались в бесконечной пелене воды, у Хемы и Чару; тем временем Айрон немного подрос и окреп. В дом Аруна и Соны вселились другие люди, и Ратна ломала голову над тем, что стало с ее друзьями.
        Девушка не представляла, что делать дальше, а потом ей пришло в голову отправиться в Хардвар. Нилам был перед ней в долгу - за то, что не смог ее защитить, и за отнятую дочь. А еще Ратне хотелось показать ему, что она все еще жива и что ей есть для чего жить.
        Наступило время Кришны, плодородной природы и любовной магии. Поля желтели цветами горчицы, в небе парили громкоголосые птичьи стаи. Цвели яркие, как солнце, нарциссы. Жасминовые кусты весело трепетали под легким теплым ветерком.
        Хардвар оставался мирным городом, в котором время течет медленно и незаметно. Именно так показалось Ратне, когда она подошла к дому Нилама. Здесь ничего не изменилось. И молодой женщине вдруг почудилось, будто все, что она пережила за последние годы, было просто сном. Сын, которого она держала на руках, являлся единственным доказательством того, что это происходило в реальности.
        Увидев женщину с ребенком, в выцветшем сари, с усталым лицом, покрытыми пылью ногами, жена Нилама протянула ей несколько пайсов, однако Ратна отвела руку Манджу.
        - Мне надо увидеть твоего мужа.
        Манджу растерялась.
        - Моего мужа? Он в лавке.
        - Я могу подождать во дворе?
        Жена Нилама всмотрелась в лицо Ратны. Несмотря на то, что молодая женщина была измучена долгой дорогой, она не походила на попрошайку или воровку. Ее взор пылал странной решимостью: было видно, что она точно знала, что пришла именно туда, куда должна была прийти. Манджу молча посторонилась, пропуская незваную гостью.
        Во дворике было несколько больших камней, которые Ратна помнила с незапамятных времен. Присев на один из них, она дала сыну грудь.
        Деревья над головой все еще пахли недавним дождем. Над уходящими вдаль холмами простиралось синее небо. Шум листвы, прикосновение легкого ветра к лицу и телу принесли Ратне мимолетное чувство свободы, ощущение раскованности души, когда ее ничто не заботит и не тревожит.
        Она могла быть счастлива в этом месте, как и в десятках других, но этого не случилось. Она все время подспудно ждала, что из мрака жизни появится кто-то, могущий стать родным и близким, но он так и не пришел. Поэтому все, что ей оставалось,- это продолжать бороться в одиночку.
        Из дома вышел маленький мальчик и поковылял по двору. Вероятно, то был сын Нилама и этой девушки, его жены. Любили они друг друга или поженились по сговору? Ратна поймала себя на мысли, что для нее это не имеет никакого значения.
        Манджу подала ей воды в глиняной чашке, и это немного тронуло Ратну, как и вопрос, который задала девушка:
        - Вы прибыли издалека? Вы хотите есть?
        - Нет,- солгала Ратна.- Но я устала, потому немного отдохну.
        Отворилась калитка, и во двор вприпрыжку вбежала девочка лет трех-четырех, а следом вошла молодая женщина в фиолетовом сари, заколотом на плече изящной брошью. Через ее руку был перекинут целый ворох цветочных гирлянд, и еще столько же она несла в большой плетеной корзине.
        - Удачный день!- заявила она с порога, обращаясь к Манджу и не замечая Ратну.- Целых три заказа на свадьбы! Все это нужно доделать. Поможешь?
        В ее лице было что-то знакомое. А еще она выглядела счастливой. Шла уверенно и гордо, будто едва касаясь земли ступнями в легких сандалиях. Ее ножные браслеты радостно звенели в такт шагам.
        - Мама, я хочу есть!- сказала девочка.
        - Сейчас, моя радость. Думаю, у Манджу все готово.
        - Все готово, Анила,- подтвердила та.
        Ратну будто ударили ножом в сердце. На несколько мгновений у нее перехватило дыхание. Значит, женщина с гирляндами - Кумари, жена Амита, а девочка - дочь, которую Ратна не просто потеряла, а почти что оплакала.
        Наверное, Амит отправил уцелевшую семью к брату. О боги, почему она до сих пор не догадалась об этом! Ратне хотелось кричать, но на самом деле из ее уст вырвался только сдавленный шепот:
        - Анила…
        Девочка не обратила на это никакого внимания, зато Кумари стремительно обернулась и тут же уронила корзину. Гирлянды легли к ее ногам подобно цветным змеям. Во взгляде Кумари застыли такой испуг и такая боль, что душа Ратны на мгновение дрогнула. Эта женщина присвоила ее ребенка, но она же сохранила его живым и здоровым.
        - Манджу! Зачем ты впустила ее сюда?!
        Глаза Кумари были полны слез, она в отчаянии ломала руки.
        - Она сказала, что ей нужно повидать Нилама…
        - И ты ее не узнала?! Это… это…- Кумари разрыдалась.
        Ратна встала, не выпуская из рук сына.
        - Я ничего вам не сделаю. Просто отдайте мне моего ребенка!
        Бросившись к Аниле, Кумари сгребла ее в охапку и крепко прижала к себе. Девочка доверчиво обхватила ручонками шею женщины, которую считала своей матерью.
        У Анилы были шелковистые волосы, густые ресницы, словно нарисованные тонкой кистью узкие брови, губки цвета спелого граната и оттененные нежным румянцем пухлые щечки. Устремленный на Ратну взгляд ребенка казался удивленно-настороженным, в нем не промелькнуло и малейшей искры узнавания.
        Ратна, еще минуту назад готовая броситься в бой, отступила. При всем желании она не могла вырвать Анилу из рук Кумари. Девочка была еще слишком мала, чтобы что-то понять. Она лишь испугается и заплачет.
        - Я дождусь Нилама,- бессильно произнесла Ратна.
        - Умоляю, не забирай Анилу!- пролепетала Кумари.- Она - единственное, что у меня есть!
        - А где твой муж?- жестко спросила Ратна.
        - Амит пропал без вести. Он так и не вернулся с войны.
        - Значит, теперь ты вдова?
        - Я не знаю. Нилам принял меня в свой дом. Мы не объявляли о моем вдовстве. Получается, я все еще жду мужа.
        Когда пришел Нилам, Ратна увидела в его глазах испуг и досаду. Она была для него помехой, она была помехой для всех. Она являлась только для того, чтобы причинять людям беспокойство и горе.
        Нилам велел растерянной Манджу и плачущей Кумари оставить его наедине с Ратной.
        - Кумари ты не отправил в приют!- с ходу заявила молодая женщина.
        - Мне хватило истории с тобой. И тебя, будучи старшим в семье, я бы оставил в доме. Это было решение Амита.
        - Почему ты женился на Манджу? Любовь?- резко спросила Ратна.
        - У ее отца лавка рядом с моей. Она приносила ему еду. Приглянулась мне, и мы сговорились.
        - Анила знает о том, что ты ее отец?
        - Нет. Зачем все запутывать? Для нее я - дядя. А отцом пусть считает Амита, раз уж матерью для нее стала Кумари.- Нилам вздохнул и добавил: - Манджу ничего не знает о нас с тобой. Она думает, что ты - вдова моего отца, и только. Теперь у нас есть сын и…
        В его взоре ясно читалась просьба не разрушать его маленький устоявшийся мирок. Молодая женщина молчала, и это молчание напоминало тишину глубокого колодца, в котором не отдается даже эхо.
        - Я рад, что у тебя есть ребенок,- заметил Нилам и поинтересовался: - От белого?
        - Индийцы отвернулись от меня.
        - А… он?
        - Он на войне.
        - Как зовут мальчика?
        - Айрон.
        Нилам покачал головой.
        - Это не индийское имя.
        - Неважно. Отныне я все решаю сама.
        - И все же тебе надо на кого-то рассчитывать,- сказал Нилам и предложил: - Я дам тебе денег.
        Взгляд черных глаз Ратны обжег его презрением и жесткой насмешкой.
        - Хочешь откупиться?
        - Нет. Деньгами тут ничего не решишь; я могу только просить, чтобы ты оставила Анилу Кумари. Девочка имеет право узнать правду, но… не сейчас.
        - Когда? Прожив без меня половину жизни?
        - Скажем, перед свадьбой,- нерешительно произнес Нилам.
        - Нет!- взвилась Ратна.- Я могу назваться ее тетей, а когда она привыкнет ко мне, открыть, что на самом деле я ее мать. Анила забыла меня, забудет и Кумари.
        - Это разобьет Кумари сердце. Она проделала долгий путь от Канпура до Хардвара, думая только об Аниле. Все это время она заботилась о ней. Она любит ее больше жизни. Кумари - честная женщина и больше не намерена выходить замуж. Стало быть, у нее не будет других детей. И еще… твое положение непрочно, Ратна. Ни мужа, ни крыши над головой. А у меня - жилье и хороший доход. В моем доме Анила будет сыта, одета и… счастлива. Мы уже копим ей на приданое[94 - Копить на приданое девочке в Индии принято с раннего возраста.]. К тому же сейчас в Индии неспокойно, подумай об этом. А Хардвар - мирный город, едва ли сюда доберется эхо каких-то междоусобиц.
        Все эти слова казались Ратне камнями, падающими в ее душу, и вместе с тем они не могли уничтожить страстного желания забрать своего ребенка и больше никогда не видеть этих людей.
        - Мне безразлично то, что ты говоришь. Анила - моя дочь! Без нее я не уйду.
        Отчаяние окружающих было таким пронзительным, что казалось, будто оно разливается в воздухе. Кумари рыдала в доме. Верный своему характеру, Нилам пребывал в нерешительности. Печальная Манджу не знала, что сказать.
        Ратна присела перед Анилой. Ее сердце разрывалось от любви и радости.
        - Моя хорошая! Меня зовут Ратна. Я… твоя тетя. Ты поедешь со мной.
        - А куда?
        - В другой город. Так надо.
        - А мама?
        Ратна заморгала, словно в ее глаза попал песок. Это было невыносимо! Она наслаждалась музыкой голоса своей дочери, но эти слова…
        - Она останется здесь.
        - Почему? Она заболела?
        - Да. То есть… не знаю.
        - Мы уезжаем надолго?
        - Не очень. Я покажу тебе много интересного.
        - А это кто?- спросила Анила, показывая на Айрона.
        - Твой брат.
        - Мой брат Сунил.
        - А теперь будет еще и другой.
        Нилам стоял, опустив руки. Манджу застыла, как статуя. Из дома доносился плач Кумари. Эти трое, привыкшие к существованию в своем маленьком неизменном мирке, не умели бороться с судьбой.
        Ратна вышла за ворота, уверенно держа дочь за руку. Отчаяние оставшихся за порогом людей било ей в спину, точно порыв ветра, но она не согнула плечи и не опустила голову.
        Прежде щебечущая, как птичка, девочка посерьезнела. Анила была еще слишком мала, чтобы задумываться о том, куда ее ведет незнакомая женщина. Но девочка хорошо чувствовала, насколько Кумари, которую Анила привыкла считать своей матерью, и эта женщина разные. Маму отличали спокойствие и особая глубокая ласка, тогда как незнакомка была полна неумолимой, непримиримой, стремительной силы, которая гнала и увлекала вперед.
        Анила хотела заплакать, но не решилась, потому что привыкла слушаться взрослых. Почувствовав перемену в ее настроении, Ратна остановилась.
        - Должно быть, я иду слишком быстро?
        Стремясь поскорее удалиться от дома Нилама, она в самом деле спешила и тянула девочку за руку. Едва заметно вздохнув, Анила пожала плечиками. Она казалась умненькой и беззащитной.
        - Ты проголодалась? Чего ты хочешь? Может, купить тебе морковной халвы?
        - Я хочу домой. К маме.
        Ратне казалось, будто ее тело пронзают раскаленные иглы, а ноги наливаются свинцовой тяжестью. Только смерть делает человека бесчувственным, как камень, а пока он жив, он терзается сомнениями, сопереживает и… понимает.
        В душе Ратны словно пронесся смерч, в глазах потемнело. Она поняла, что не сможет распорядиться судьбой маленького существа против его воли, даже если это причинит ей самой новое страшное горе.
        Когда она, едва волоча ноги, вошла в ворота дома Нилама, ей почудилось, что остановившееся там время вновь потекло, а стершиеся краски ожили. Обрадованная Анила бросилась в объятия Кумари, которая едва не упала в обморок от счастья. У Ратны пересохло в горле, и все же она сумела сказать Ниламу:
        - Я передумала. Пусть Кумари научит меня плести гирлянды. В Варанаси на это можно прожить.
        - Ты собираешься туда вернуться?- В голосе Нилама звучала надежда.
        - Да. Мне надо кое-кого дождаться.
        Через несколько дней, простившись с обитателями дома и своей дочерью, Ратна отправилась в путь, бережно прижимая к себе крохотное тельце сына. Ощущение детского тепла вызывало в женщине дрожь; глядя на сына, она испытывала счастье и переполнявшую ее любовь. Но все эти чувства смешались с болью, которая - Ратна это знала!- никогда не утихнет. Молодая женщина понимала: пройдет время и Анила окончательно удалится в собственный мир, недоступный ее матери.
        Ратна не могла сказать, сумеет ли она жить дальше, не жалуясь на судьбу, не жалея о потерянном, питая надежды на лучшее. Чтобы отвлечься, она принялась думать об Аруне и Соне, но и эти мысли оказались безрадостными.
        А в это время на одной из песчаных отмелей, протянувшихся вдаль ровным белым полотном, пожилая чета индийцев, живущих в деревушке на правом берегу Ганга, обнаружила неподвижное женское тело. Решив, что женщина мертва, они долго не решались приблизиться к ней, но когда подошли, то увидели, что она дышит, а еще - что она молода и красива.
        - На ней почти нет одежды!- смущенно произнес мужчина.
        - И никаких украшений,- добавила женщина.- Ганга раздела ее, но не пожелала взять себе ее жизнь. Как мы узнаем, кто она?
        - Придет в себя - сама скажет. Надо отнести ее в деревню.
        - К нам?
        - Да, раз уж мы ее нашли.
        - Наверное, она стала жертвой бури!
        Ураган бушевал целые сутки, но сейчас совершенно стих: земля и вода замерли в глубоком покое. Жители деревеньки занимались привычными делами. Меж глиняных лачуг бродил скот и бегали дети, над крышами стелился дым, уходящий далеко в поля.
        Супруги уложили девушку на циновку. Что-то подсказывало им, что незнакомка происходит далеко не из низшей касты. Однако они заметили и кое-что другое.
        - Как думаешь, волосы ей тоже Ганга обрезала?- задумчиво произнесла женщина.
        Мужчина помрачнел.
        - Неверная жена? Тогда ее, возможно, бросили в реку, чтобы она утонула!
        - Мы не можем ничего решать,- ответила женщина.
        - Ты права. Позовем жреца.
        Когда незнакомка пришла в себя, они ничего не добились. Казалось, она потеряла дар речи, а быть может, и память. Жрец предположил, что девушка просто не хочет говорить, кто она, но, похоже, ее уста в самом деле сковало какое-то глубокое потрясение.
        Оставлять эту странную женщину у себя было неразумно и даже опасно. Поразмыслив, брахман велел пожилой чете подождать, пока незнакомка немного окрепнет, а потом отправиться вместе с ней в город, чтобы спросить совета у всемогущего Шивы. По мнению жреца, это происшествие относилось к тем случаям, когда люди бессильны докопаться до правды без помощи высших сил.
        Глава XX
        Открыв глаза, Джейсон понял, что ему приснилось осеннее английское утро.
        Блеклое солнце мягко освещало разноцветную листву парка и черные гнезда грачей на деревьях. Склоны холмов, окружавших усадьбу, были тихими и пустынными.
        Мысленно войдя в дом, Джейсон словно воочию увидел, как горничные отдергивают занавеси с высоких окон, выметают из каминов золу, чтобы зажечь новый огонь, а тем временем в комнаты вползает туман и врывается свежий холодный воздух. То была картинка из его детства, поры радостной безмятежности, странного заколдованного времени.
        Внезапно молодой человек ощутил такую тоску по былому, что у него вырвалось:
        - Я хочу домой!
        - Очнулся?- Его сосед приподнялся на постели.- Это хорошо. Если ты хочешь домой, можешь попросить отпуск по ранению.
        Не ответив, Джейсон вновь смежил веки. Он не мог поехать домой, потому что у него не было денег. Даже если б и хватило на дорогу, что ждало его в Англии? Конечно, он бы с радостью встретился с матерью, однако на следующий день к нему бы нагрянули толпы кредиторов.
        Разумеется, многие сослуживцы сказали бы, что он дурак, потому что не сумел поживиться на войне.
        Во время штурма Дели сипаи защищали каждую пядь земли. Уличные бои продолжались не один день. Но когда англичанам удалось овладеть почти третью города, солдаты занялись грабежом и ударились в такое пьянство, что командование едва не отдало приказ к отступлению.
        Соблазненные богатой добычей, британцы оставляли свои ряды и не слушались приказов командиров. Они выламывали двери домов, срывали замки с подвалов, грабили и крушили все подряд. Мертвецки пьяные солдаты валялись в погребах в лужах вина среди бутылочных осколков.
        Однажды Джейсон Блэйд увидел, как четверо его соотечественников волокут по улице индийскую женщину, на ходу разрывая ее яркое сари и стаскивая с рук золотые браслеты.
        Преградив им путь, молодой человек приказал отпустить индианку. Солдаты принялись оскорблять его, угрожая оружием. Джейсон вступил с ними в схватку. Что стало с женщиной, он не знал, потому что его ранили. Ранили свои, бросив на дороге и равнодушно переступив через его тело. Кто нашел его и доставил в госпиталь, Джейсон тоже не ведал.
        Когда он вспомнил об этом, душевная и физическая боль снова взяли его в тиски, и он с тоской думал о прежнем бессознательном состоянии, уносившем его за пределы страданий и страха за будущее.
        - Одна привлекательная молодая особа будет рада, что ты пришел в себя,- вновь подал голос сосед и, желая поднять Джейсону настроение, подмигнул.- Она часто заходит. Твоя невеста?
        Перед взором Джейсона встали черные глаза Ратны. В них светилось то, что судьба способна подарить только однажды, но о чем они никогда не говорили вслух.
        - Индианка?
        Сосед рассмеялся.
        - С какой стати? Очаровательная белая леди!
        Джейсон почувствовал, как у него все перемешалось в голове.
        - У меня нет невесты,- ответил он и поинтересовался: - Где мы?
        - В Варанаси.
        - Как я сюда попал? Я был в Дели.
        - Возможно, на санитарном поезде. Я слышал, тебе покровительствует какой-то генерал.
        Джейсон смутно припомнил, как он приходил в себя, а затем снова терял сознание. Наверное, о нем каким-то образом узнал генерал Корман и приказал доставить в Варанаси, поближе к своей семье. Вероятно, в госпиталь приходила одна из его дочерей.
        - Он знал моего отца,- уклончиво произнес Джей.
        Ему не хотелось, чтобы другие думали, будто он находится на особом положении.
        Впрочем, будь это так, едва ли его поместили бы в этот госпиталь, представлявший собой длинный барак с рядами железных коек, стоящих почти впритык. Из помещения не выветривался запах медикаментов, приготовляемой на кухне пищи, табака и человеческих тел.
        Снаружи барак был облупившимся, грязноватым, а спущенные полосатые маркизы на верандах ничуть не спасали от зноя. Днем жаркое солнце так сильно нагревало помещение, что хотелось раздеться догола, а еще лучше - завернуться во влажную простыню.
        Когда сестры милосердия принялись разносить тарелки с жидкой овсянкой и тепловатым чаем, Джей вспомнил блюда, которыми его потчевала Ратна: ее непередаваемо вкусный итли, дахи маач и аппетитный самбар[95 - Итли - колобки из рисовой муки с различной начинкой, приготовляемые на пару; дахи маач - рыба с карри в йогурте с имбирем; самбар - чечевичная подлива со специями.].
        А еще он вспоминал ее чистую, яркую, как пламя, страсть, столь необычную с точки зрения европейца. Правда, сейчас ему было не до любовных утех, как, впрочем, и не до еды. Джей просто хотел увидеть Ратну.
        Если кто-то из Корманов зайдет его навестить, он спросит о девушке. Ратна наверняка обрадуется, узнав, что он жив!
        Врач объяснил Джею, что его ранение было достаточно серьезным, однако теперь оно не представляет опасности для жизни. Через какое-то время он окончательно поправится.
        Джей принялся ждать, изнывая от скуки. Он мечтал о том, как, выйдя отсюда, вдохнет полной грудью воздух, полный неповторимых ароматов Индии, почувствует себя узником, выпущенным из темницы.
        Он дремал, когда к нему пришли. Открыв глаза, Джей увидел перед собой девушку, стоявшую в узком проходе между кроватями. На ней было отделанное воланами платье из розовой кисеи и соломенный капор с красной репсовой лентой.
        - Здравствуйте, мистер Блэйд!- Ее взгляд сверкнул радостью.- Вы очнулись!
        - Да, мисс,- пробормотал он, терзаясь, что не может вспомнить ее имени. Они наверняка встречались, но он понятия не имел, где и когда.
        - Сестры Корман сказали, что вы в Варанаси, в госпитале, и я решила вас навестить. Вы меня не помните?
        - Сожалею, но… нет.
        - Неудивительно, мы ведь даже не представились друг другу. Меня зовут Грейс Уоринг. Мы виделись на приеме, устроенном моей тетей.
        Зная, что он ужасно выглядит, Джей испытывал чувство неловкости и стыд. А еще он совершенно не представлял, кто ее тетя.
        Видя его замешательство, Грейс подсказала:
        - Миссис Флора Клайв.
        Джей вспомнил. Опиумная королева! Тогда он еще опоздал к Ратне.
        - Простите меня. Это было давно.
        Девушка кивнула.
        - Понимаю. К тому же с тех пор вы многое пережили. Я хочу вернуть вам вот это. Медальон был при вас, а когда я пришла в госпиталь, его отдали мне, чтобы он не потерялся.
        Грейс протянула ему медальон, в котором все еще хранилось миниатюрное изображение. Не зная, заглядывала она внутрь или нет, Джей на всякий случай сказал:
        - Благодарю вас. Там портрет моей невесты, вернее, бывшей невесты.
        - Бывшей?
        - Она вышла замуж за другого мужчину.
        - Здесь?
        - Нет, в Англии.
        - Сожалею,- сказала Грейс.
        - Все это в прошлом,- заметил Джей и спросил: - Вы не знаете, мою мать извещали о моем ранении? Мне бы не хотелось ее беспокоить.
        - Я ничего не слышала об этом, но обязательно спрошу у доктора.
        Разговаривая с ним, Грейс Уоринг, казалось, не замечала ни угнетающей обстановки, ни ужасающей тесноты, ни неприятных запахов. Остальные мужчины исподволь с любопытством разглядывали ее, но она не удостаивала их и малейшего внимания.
        - Вам нравится в Индии?- спросил Джей, чтобы поддержать разговор, а потом вспомнил, что когда-то уже интересовался этим.
        - Да. Теперь я уже не чувствую себя здесь настолько чужой. Мы с тетей посетили много городов,- ответила Грейс и запнулась.
        Поездка в Патну оказалась последней. Девушку поразили перемены, происшедшие с Флорой, когда они вернулись в Варанаси. Необъяснимый гнев сменился безразличием и пустотой; тетка сутками сидела у себя, а Грейс чувствовала себя заброшенной и никому не нужной.
        В надежде найти себе подругу она попросила позволения навестить кого-то из тех, с кем была знакома Флора. Та назвала сестер Корман, но девушки не понравились Грейс. Они были заносчивы, не слишком умны и с беззастенчивым любопытством рассматривали гостью, наверняка обсуждая ее за спиной. Настоящая племянница опиумной королевы или самозванка? Бесприданница или завидная невеста?
        Грейс заинтересовалась Джейсоном Блэйдом, потому что Корманы говорили о нем как о человеке с хорошими задатками, но с отсутствием перспектив.
        - Такой симпатичный и благородный молодой человек! Давно бы сорвал хороший куш, отыскал выгодную партию и жил припеваючи, но что-то ему мешает,- заметила миссис Корман.
        Они относились к нему с некоторым пренебрежением, и это задело Грейс. Первый раз она навестила Джейсона вместе с Корманами, а после - одна. Тетка ничего не знала об этих визитах: Грейс решила, что она вправе иметь свою маленькую тайну.
        Когда девушка пришла к нему снова, молодой человек выглядел гораздо лучше и держался намного приветливее. Она принесла ему купленные у разносчиков горячие паратхи и несколько газет.
        - Пища для желудка и для ума!
        Джейсон улыбнулся.
        - Это то, что мне нужно.
        Он обрадовался газетам, потому что хотел знать, что творится в мире. Хотя Дели, Ауд и Лакхнау были взяты, бои все еще шли, и где бы ни появлялись англичане, они везде превращались в банду грабителей и убийц.
        Видя, насколько сильно это расстроило Джейсона, Грейс осмелилась спросить:
        - Почему вы записались в армию и приехали сюда?
        - Я бы мог сказать, что меня влекла Индия, но на самом деле я просто не видел другого выхода. Мистер Корман был приятелем моего покойного отца и, когда его назначили в колонию, предложил мне свое покровительство. А вообще,- горько усмехнулся Джейсон,- я классический неудачник. Все, за что бы я ни брался, терпит фиаско.
        - Не говорите так,- мягко промолвила Грейс.- Я вас понимаю. Я сама приехала сюда от безысходности. Я ничего не знала о стране, не была знакома с тетей и не представляла, что меня ждет.
        - Это говорит о вашей смелости.
        - Скорее, о трусости. Я не была готова работать горничной за тринадцать фунтов в год.
        Джей закрыл глаза.
        - Тринадцать фунтов в год! О Боже! Мой отец мог просадить столько за пару минут!
        Наконец он признался в том, что скрывал от всех: мистер Блэйд-старший был игроком и, попросту говоря, спустил состояние своих предков за карточным столом. Вот почему Джейсон так дорожил семейной честью: он был единственным, кто еще мог сохранить ее остатки.
        - Так вы из богатой семьи?- спросила девушка.
        - Некогда богатой.
        - Тогда между нами пропасть.- Грейс заметно погрустнела.
        - Напротив, мне кажется, у нас много общего.
        Джейсон имел в виду дружбу и не задумывался о том, как девушка воспримет его слова. А она стала приходить все чаще и задерживаться все дольше.
        Ему было интересно с ней, она была для него кусочком родины, его привлекали ее искренность и простота. Джейсон рассказал Грейс о заколдованном мире своего детства с его видимой неизменностью, первозданной прелестью и тишиной, а она поведала ему о жизни тех, кому ежедневно приходится бороться за свое существование.
        - А ваша тетя?- как-то спросил он.- Как ей удалось стать той, кем она стала?
        Щеки Грейс порозовели.
        - Она нашла богатого мужа. А дальше сыграли роль ее характер и воля.
        Джейсон усмехнулся.
        - Я тоже едва не исправил положение выгодным браком. Но, думаю, это бы обернулось большой ошибкой. Я рад, что моя невеста меня покинула. Она хорошая девушка, но мы были слишком разными.
        - Что, по-вашему, соединяет людей?
        Джейсон подумал о неодолимом безумии, толкавшем друг к другу его и Ратну. О горячей волне, увлекавшей туда, где ты уже не принадлежишь самому себе, ни о чем не думаешь и не помнишь. О том, что соединяет несоединимое, плавит в огне страсти, превращая их в единое целое.
        Но сейчас перед ним была невинная девушка, наверняка мечтавшая о романтических отношениях, и он коротко произнес:
        - Чувства.
        Такой ответ явно пришелся по душе Грейс. Она улыбнулась, и в ее серых глазах заплясали золотые огоньки.
        В тот же день Джейсон узнал, что его выписывают. Он послал матери довольно бодрое письмо, хотя на душе лежал камень. Раз за разом окунаясь в очередное бурное событие, он не приобретал ничего, кроме горького опыта. Единственное, что его радовало,- это предстоящая встреча с Ратной.
        Джейсон вышел из госпиталя. Вокруг все бурлило, мелькало разноцветными пятнами, до краев наполнялось жизнью. Облака, напоминавшие раздерганную вату, цеплялись за верхушки храмов, а после растворялись в синей пустоте неба.
        Он отправился к Корманам, где ему пришлось ответить на множество совершенно неинтересных вопросов.
        Всякий раз, когда в саду раздавались резкие крики павлинов, Джейсон вздрагивал и его мысли обращались к Ратне. Но ему пришлось выдержать достаточное количество времени, чтобы как бы невзначай спросить о девушке.
        Казалось, миссис Корман доставило особое удовольствие ответить:
        - А она ушла. Больше здесь не работает.
        Этого он никак не ожидал. Джейсон невольно провел рукой по лицу, словно пытаясь прогнать дурной сон.
        - Почему?
        Миссис Корман пожала плечами.
        - Откуда нам знать! Надумала уйти - и ушла. Мы никогда не могли понять, что у нее в голове. К тому же она почти не говорила по-английски.
        - Никто из вашей прислуги не знает, куда она пошла?
        - Сомневаюсь. Она ни с кем не общалась.
        Когда Джейсон, не сумев скрыть смятения и досады, ушел, одна из дочерей миссис Корман спросила у матери:
        - Почему вы не сказали ему о ребенке?
        Миссис Корман вздернула брови.
        - Мы же не уверены, что это его ребенок! Кто знает, с кем гуляла эта индианка! Джейсон Блэйд, будучи порядочным человеком, бросился бы ее разыскивать, да еще, не дай бог, принял бы на себя чужое отцовство!
        На следующий день Джейсон встретился в парке с Грейс - они заранее договорились об этом.
        Он собирался рассказать ей о Ратне, но теперь передумал. Он не знал, где и как искать индианку. Ходить из лавки в лавку, из дома в дом? А что, если она, решив, что он ее бросил, вообще ушла из Варанаси?
        Увидев Грейс, Джейсон понял, что ее присутствие действует на него успокаивающе. Он желал, чтобы она заговорила о чем-то постороннем, что помогло бы ему отвлечься от мрачных дум, и его надежды сбылись.
        Сегодня Грейс выглядела необычно притихшей и кроткой. Тень от шелковой шляпки с коралловой лентой и розовыми цветами скрывала выражение ее глаз.
        - Вчера тетя показала мне завещание - вы первый, кому я решила в этом признаться. Оно целиком составлено в мою пользу. Она сказала, что я оправдала ее ожидания, хотя на самом деле я ничего не делала.
        - Значит, вы не сделали ничего лишнего. С этого дня вам не надо терять осмотрительность - завещание в любой момент можно изменить.
        - Я знаю. Я не спала всю ночь и пришла к выводу, что меня пугает это наследство. Я бы предпочла жить с кем-то, при ком-то, а не сама распоряжаться богатством. Пока тетя жива, все в ее руках, а что будет потом?
        - Существуют управляющие конторы, специально нанятые люди - вам не о чем беспокоиться.
        - Мне кажется, я буду очень одинока. Зачем мне эта фабрика? Что я стану делать с кучей акций и деньгами в банке?
        Джейсон улыбнулся.
        - Тратить.
        - Вы полагаете, я должна жить для себя?
        - Не знаю. Если б у меня появилась возможность расходовать деньги на какое-то великое, грандиозное дело, я бы, конечно, не отказался. Но что это может быть?
        - Я никогда ничем не владела. Я не знаю, что мне нужно. А еще я поняла, что далеко не всегда в состоянии объяснить поступки своей тети.
        - Вы слишком поздно узнали друг друга.
        Грейс печально кивнула.
        «Мы похожи,- подумал Джейсон.- Ее не радуют деньги в чистом виде, ей нужно что-то другое».
        - Вы долго пробудете в Варанаси?- спросила девушка.
        - Все зависит от приказов начальства.
        - Мы будем видеться?
        - Вы хотите этого?
        - Да. Вы мужественный человек, мне проще с вами.
        - Вы ничего обо мне не знаете.
        - А мне кажется, знаю.
        Грейс запрокинула голову, и молодой человек увидел ее глаза. И не только увидел, но и прочитал в них ее нерешительность, страх и… надежды.
        - Вы придете к нам на чай?- спросила девушка.
        Джейсон растерялся.
        - Я? Разве ваша тетя позволит?
        - Почему нет? Она предлагала мне приглашать всех, кого я захочу видеть. Просто до этого времени у меня не было друзей.
        Девушка смотрела на него так, словно молила о помощи. Хотя она произнесла слова о дружбе, Джейсону казалось, что он нравится ей как мужчина.
        Молодой человек не знал, как выпутаться из щекотливой ситуации, и вместе с тем в его мозг вползали предательские мысли. Он не мог жениться на индианке и тем более привезти ее в Англию. Все его окружение (не только в Лондоне, но и в Индии) восприняло бы этот брак с изумлением и насмешкой. Его бы сочли сумасшедшим. Смешение рас не приветствовалось. В данном случае женитьбу на Ратне не мог оправдать даже долг, то, чему он, Джейсон Блэйд, был так сильно привержен.
        Зато все бы поняли и одобрили брак с девушкой, чья знатность не доказана, зато размер состояния не вызывает сомнений. Пройдет время, и Грейс Уоринг будет окружена толпой поклонников. Просто никто из них пока не знает о завещании. Ему выпала не только честь стать первым претендентом на ее руку, но и редкая возможность закрепить свое положение.
        Джейсон выглядел весьма живописно в алом мундире с блестящими пуговицами, белых лосинах и высоких сапогах. А еще в нем чувствовались и воспитание, и порода.
        - Я приду,- сказал он и сдержал свое обещание.
        Грейс нервничала, отчего ее движения были прерывистыми, а улыбка - немного жалкой. Она не была уверена в том, что Джейсон понравится тетке.
        Обстановка дома поражала роскошью, но вместе с тем странным образом угнетала. Подавали европейские закуски и английский чай. Грейс продемонстрировала игру на пианино (в пансионе девочкам изредка давали уроки музыки), не сумев скрыть отсутствие мастерства. И Джейсон, и Флора сделали вид, будто не заметили этого.
        Что касается рисунков, Грейс не рискнула их показать, особенно после случая, который потряс ее накануне.
        Вернувшись из Патны, она, как и было задумано, нарисовала по памяти Аруна, а потом и его жену. Грейс не собиралась показывать эти изображения тетке, та сама их увидела. Девушка никогда не прятала альбом, и случилось так, что Флора взяла его в руки.
        Когда она увидела портрет Аруна, а в довершение еще и потрет Соны, ее лицо исказилось до неузнаваемости.
        - Что это?! Зачем ты это делала?!
        - Ничего,- в страхе промолвила Грейс.- Иногда я рисую необычные, хорошо запомнившиеся лица. Это тот молодой человек - учитель, которого мы встретили в Патне.
        - Я помню,- натянуто произнесла Флора.
        Ее костлявая рука потянулась к грифелю. Старуха с такой силой перечеркнула рисунок, что бумага порвалась.
        - Чтобы больше я этого не видела,- сказала она и отшвырнула альбом.
        Грейс не знала, что и подумать, но не осмелилась о чем-либо спросить. Она спрятала альбом и доставала его только тогда, когда тетка удалялась к себе в спальню.
        Джейсон Блэйд сразу понял, что Флора Клайв - непредсказуемый и опасный человек. Ее подлинная натура была глубоко спрятана под толстым слоем лжи, уловок и манер. И ее дом вовсе не казался волшебным королевством для Золушки.
        Джейсону чудилось, будто Грейс преследуют невидимые черные тени, отбрасываемые зловещей фигурой миссис Клайв. Очевидно, девушка тоже чувствовала что-то подобное, потому и не радовалась наследству.
        Беседуя с Джейсоном, Флора безукоризненно прямо держала спину. Ее морщинистые бледные, как у покойницы, руки лежали на коленях. Худое лицо тоже казалось лицом мертвеца, но глубоко посаженные глаза пронзали и жгли. Ее тело было изношено временем, однако внутренняя энергия далеко не иссякла.
        Она не задавала прямых вопросов и вместе с тем узнала все, что хотела узнать и о нем, и о его семье. Цель визита Джейсона, как он ни пытался это скрыть, сразу стала ясна ей, как божий день, но это вызвало у Флоры лишь снисходительную усмешку.
        Когда Джейсон ушел, Грейс осторожно спросила тетку:
        - Он вам понравился?
        - Главное, что он нравится тебе.
        Лицо девушки залил румянец.
        - Это плохо?
        - Это естественно.
        - А он? Вы думаете, я ему симпатична?
        Флора была предельно откровенна:
        - Да. Но он присматривается. Хорошо, если только к тебе, а не к моим деньгам!
        Грейс сникла.
        - Полагаете, он тот самый ловец за приданым?
        - И да, и нет. Думаю, он не против заполучить тебя, но еще не до конца поверил в то, что вместе с тобой огребет кучу денег!- усмехнулась Флора и добавила: - Не беспокойся, я не стану чинить препятствий. Не думай, что мне нравится тебя притеснять. Я не хочу, чтобы твои чувства зависели от моей воли. Этот молодой человек из хорошей семьи, по рождению он выше нас. В отличие от других военных, ему по-настоящему интересна страна, он хочет узнать ее изнутри, уловить ее дух, понять, чем живет индийский народ. Это большая редкость.
        Грейс облегченно вздохнула, однако Флора продолжила:
        - Слава богу, у меня хорошая память. Джейсон Блэйд был на приеме, устроенном мной в твою честь: он приехал вместе с Корманами. Миссис Корман сказала, что у него связь с индианкой. Он тебе не рассказывал?
        Девушка вздрогнула.
        - Нет!
        - Неудивительно. Мужчины не докладывают о своих похождениях потенциальным невестам. Каждый из них до брака развлекается подобным образом. Тут речь идет уже не об изучении культуры, а кое о чем другом. Важно, чтобы эти отношения не продолжились после свадьбы.
        - Англичане,- голос Грейс дрожал,- женятся на индианках?
        - Крайне редко и по большой глупости. Если рядом нет других женщин. Как правило, такие браки быстро распадаются.
        - А наоборот?
        Грейс подумала о картинке с прекрасным индийским принцем, которая до сих пор лежала в ее дорожном сундучке, о наивной сказке, придуманной ею, когда она собиралась в Индию.
        Что-то странное промелькнуло в лице Флоры: тень сожаления о том, что она никогда больше не будет цельной, неискушенной, наивной, не будет молодой. Ее душа казалась покрытой одним сплошным шрамом. Такое сделала с ней смесь ненависти и любви к плоду своей собственной порочности.
        - Разумеется, некоторые из наших дам желали бы выйти за какого-нибудь раджу и сделаться принцессой. Но богатые туземцы женятся только на своих. Что касается бедных, то кому они нужны? Хотя… Ты уже взрослая и, возможно, скоро выйдешь замуж, потому я могу сказать то, что хочу сказать… Индийцы - непревзойденные мастера заниматься любовью,- Флора вновь усмехнулась, а Грейс смутилась и покраснела,- в этом отношении европейцам до них далеко. Это касается и мужчин, и женщин. Вот в чем главная опасность. Высшие касты изучают «Камасутру» - руководство по любовной науке, а низшие, которых мы считаем примитивными, слишком близки к природе, а потому не менее страстны. Так что будь осторожна. Если мистер Блэйд всерьез привязался к какой-то индийской девушке, это чревато сложностями. Делить его внимание с туземкой по меньшей мере унизительно. Ты достойна лучшего, Грейс. Самого лучшего, ибо ты больше не нищая. Ты - моя наследница, опиумная принцесса. Такие, как мы, способны разрушать и строить, спасать и губить, не склоняясь ни перед кем, не останавливаясь ни перед чем.
        Именно этого и боялась Грейс. Могущества, которого не выдержат ее хрупкие плечи. Ответственности, которая сомнет ее нежную душу. Она не хотела становиться такой, как Флора Клайв. Она желала остаться самой собой.
        Глава XXI
        Издали город переливался красками, словно раскинувшаяся над берегом радуга. Его дворцы и храмы напоминали россыпь драгоценных камней, брошенных на землю божественной рукой.
        Над рекой плыли будоражившие душу гимны во славу богов. Слышались гортанные крики лодочников и монотонное бормотание брахманов.
        - Вот он, город Шивы,- сказала пожилая женщина, глядя на покрытые чеканной медью и листовым золотом купола храмов.- Может, благодаря милости великого бога ты наконец вспомнишь, кто ты!
        Стоявший рядом мужчина, ее супруг, согласно закивал, но та, к которой обратилась женщина, не ответила. Однако что-то странное промелькнуло в ее лице, когда она увидела стелы, напоминавшие о сати - жертвоприношении вдов, добровольно восходивших на костер, в котором горели тела их покойных мужей.
        Троица продолжила путь. Над гхатами поднимался горький запах дыма, к воде тянулась вереница носильщиков хвороста и неприкасаемых, которые сперва разжигали костры, а после разбрасывали пепел в водах Ганга.
        Очутившись на противоположной стороне реки, мужчина и две женщины спустились вниз. Все трое зачерпнули воду, затем вылили обратно и бросили в реку цветы. То был привычный обряд поклонения Гангу. Девушка знала, что ей доводилось его совершать, но больше ничего не могла сказать.
        Ужасная ночь, когда ревел ветер, хлестал ливень, а река напоминала кипящий котел, начисто стерла из ее памяти картины прошлого. Кругом не было ни единой живой души, только давящая темнота, гигантские тучи и бешеная стихия. Ветер нес лодку по Гангу, точно ореховую скорлупу, брызги вонзались в лицо, а потом сверху обрушилась тяжелая волна - и все окончательно померкло.
        - Теперь пойдем в храм,- сказала пожилая женщина.
        Поднявшись по гхатам, они побрели тихими запутанными, отделенными от шума и суеты Ганга улочками. Затем, сняв обувь, вошли в храм и, сотворив положенные действа, обратились к жрецу, седому старику с глубоким и цепким взглядом.
        - Мы бы хотели попросить помощи у бога,- низко кланяясь, пробормотала женщина.- Мой муж и я нашли эту девушку на берегу Ганга - она пострадала во время бури. Какие-то недобрые силы лишили ее памяти и речи.
        Брахман окинул взором застиранное деревенское сари женщины, ее морщинистое лицо и перевел взгляд на мужчину с его будто выдубленной солнцем кожей. Потом посмотрел на девушку, истинную красавицу, но неподвижную и безмолвную, словно статуя.
        - Нам кажется, она из высших каст,- добавил мужчина,- но у нее слишком короткие волосы. Мы не знаем, что это может означать. Неверность мужу?
        - Мне кажется, я ее знаю,- медленно произнес жрец.- Я ежедневно вижу не менее сотни лиц, но в мире существует нечто такое, что никогда не забудешь.- И тихо сказал слуге: - Позовите Суниту из приюта для вдов.
        Вскоре их взору предстала фигура в белых одеждах.
        - Вот оно - колесо кармы!- всплеснув руками, вскричала Сунита.- Боги вновь привели ее туда, где она и должна находиться! Говорите, она ничего не помнит? Что ж, тем лучше - мне будет проще объяснить ей, что именно она должна делать и знать!
        Девушку увели. Она оставалась безучастной и продолжала молчать. Казалось, вид холодных каменных стен и грязно-белых, как осенний туман, вдовьих одежд не произвел на нее никакого впечатления.
        Однако когда к ее голове поднесли бритву, это подействовало на нее, как удар молнии. Зловещий блеск лезвия словно прорезал ее память, вспорол невидимую оболочку сердца, и она отчаянно закричала:
        - Меня зовут Сона! Я не вдова, я замужем! Не трогайте мои волосы!
        С ней не могли справиться, и на какое-то время Сунита оставила ее в покое. Она пожаловалась жрецу:
        - Эта женщина два раза сбегала из приюта. Она повторно вышла замуж! Она укусила меня за руку, словно бешеная собака. Я не знаю, что с ней делать. Я не желаю оставлять ее в приюте: она послужит плохим примером для других вдов. Она одержимая, а это хуже всего. Ее надо наказать.
        Жрец задумался, а потом сказал:
        - Пусть зарабатывает деньги для храма.
        Сунита поклонилась, едва сумев скрыть радость. Она все поняла. Обычно деньги для храма зарабатывали танцовщицы - девадаси. То была проституция, носящая религиозный характер; тонкое, сложное и на диво хорошо организованное дело.
        Чаще всего эти девушки еще в детстве посвящались богу бедными родителями. Среди них было много подкидышей. Эта особая женская каста, отмеченная красотой и изяществом, отнюдь не презиралась окружающими. Девушки знали грамоту, были искусны в танцах и музыке, опытны в любовных утехах, остроумны, живы и красивы.
        Но, как правило, в старости их участь была незавидна. Они не доживали век в кругу большой и дружной индийской семьи, а пробавлялись милостыней. На их бедре или груди выжигали символический знак Шивы, и они блуждали по городам и деревням, посещая празднества и вымаливая подаяние; никому не нужные, забытые богом, коему посвятили дни беззаботной молодости.
        Но существовало и нечто другое. Тайные подвальные комнаты, где провинившиеся несчастные женщины зарабатывали деньги для Шивы самым низким и ужасным способом. В отличие от девадаси, им не были положены ни темно-красные сандаловые духи, ни сверкающие драгоценными нитями сари.
        Сона ничего об этом не знала. Она испытала облегчение, оттого что ее на время оставили в покое, и размышляла о том, как бы сбежать. А позже к ней тайком прокралась девушка.
        - Меня зовут Сита. Я тебя помню. Когда-то я ухаживала за тобой, а потом вернулась в приют, потому что испугалась божьей кары. Я валялась в ногах у Суниты, и она меня простила. У тебя есть верная подруга Ратна и очень красивый муж. Почему и как ты вновь угодила во вдовью обитель?!
        - Это долгая история, и я еще не все вспомнила. Если ты увидишь Ратну, прошу тебя, дай ей знать, где я! Надеюсь, она все еще в Варанаси.
        Больше им не удалось поговорить. На волосы Соны больше никто не посягал, но это не насторожило девушку. На самом деле ей всего-навсего отчасти сохранили привлекательность. Не каждый клиент согласится платить за обритую женщину.
        Сону отвели вниз, в одно из тайных храмовых помещений. Здесь была только циновка, маленький светильник и глиняный кувшин с водой. Ей исправно приносили еду, но никто не отвечал на ее вопросы и не выполнял просьб.
        А потом в подвал спустился мужчина. Он был таким огромным, что занял собой почти всю каморку. Когда Сона услышала тяжелое дыхание, ее пробрал холод.
        Немигающие глаза мужчины плотоядно разглядывали девушку.
        - Кто вы?- в страхе прошептала она.- Уходите!
        Очевидно, в его планы не входило разговаривать с ней, но он все же сказал:
        - Я заплатил за тебя. В течение часа могу делать с тобой все, что захочу.
        - Нет! У меня есть муж, и я не могу принадлежать другому мужчине!
        - Насколько я знаю, ты принадлежишь храму. Мне говорили, ты достаточно согрешила, чтобы быть наказанной. Впрочем, мне нет до этого никакого дела. Главное, что ты действительно недурна собой и, похоже, здорова. Ложись на циновку - время пошло!
        Сона забилась в угол. Она знала, что справиться с ним не легче, чем одолеть тигра, но вовсе не собиралась сдаваться. Она сразу поняла, что бесполезно кричать и звать на помощь. Она могла надеяться только на себя.
        Мужчина засмеялся, хищно оскалив зубы, а после схватил ее за руку. Сона пыталась вырваться, а потом вцепилась зубами в пальцы, сжимавшие ее запястье. Мужчина заорал и в дикой злобе навалился сверху. Его горячее дыхание обожгло ей лицо, она не могла пошевелиться, словно придавленная горой.
        Огромные руки шарили по ее телу. Спасения не было, но вдруг Сона извернулась и каким-то чудом смогла дотянуться до светильника. Запахло палеными волосами. Мужчина с диким криком схватился за лицо. Теперь ему было не до Соны.
        - Выпустите меня отсюда!- стонал он.- Эта дрянь выжгла мне глаза!
        Девушка стояла в углу, вжавшись в стену. На ее губах едва ли не впервые в жизни сияла жестокая торжествующая улыбка.
        У нее отобрали почти все, но она умудрилась припрятать осколок глиняной чашки, и следующий клиент покинул подвал с исцарапанным лицом. Выдрав из циновки солому, Сона изловчилась и сплела веревку, а после накинула ее на шею очередного мужчины и чуть не задушила его.
        Ее били, но она казалась нечувствительной к ударам и ничего не боялась. Тюремщики понимали: стоит сломить ее один раз, и дальше все будет гораздо проще. Они долго думали, а потом обратились к одному из жрецов.
        Помолчав, тот поднял вверх высохший желтый палец и глубокомысленно изрек одно-единственное слово:
        - Опиум.
        Варанаси с полным правом можно было назвать городом цветов. Они плавали по воде, были разбросаны по ступенькам гхатов, горами лежали на огромных металлических подносах возле входов в храмы. Неудивительно, что плетение гирлянд и их продажа приносили хороший доход.
        Ратна отказалась торговать (ее могла увидеть та же Сунита), зато с удовольствием проводила дни в мастерской, где женщины выполняли заказы к свадьбам, похоронам и различным праздникам.
        Она не переставала горевать по Аниле, хотя и старалась утешиться мыслью о том, что дочь осталась жива и воспитывается в любящей семье.
        Зато Айрон всегда был с ней, и молодая женщина радовалась, что его с младенчества окружают созвездия гирлянд и буйство красок.
        Лотос, гибискус, жасмин, ашока, чампа - Ратна не только запоминала названия, но и училась правильно сочетать цветы. Она не стеснялась спрашивать совета у более опытных женщин и исправлять свои ошибки.
        Нередко, одну за другой нанизывая пышные цветочные головки на прочную нить, она думала о Джее, гадая, жив ли он, а если жив, то забыл ее или нет. У нее не было особой надежды разыскать его, если только боги не смилостивятся и не подарят случайную встречу.
        Как-то раз Ратна спустилась к Гангу на рассвете, чтобы встретить первые лучи солнца. Люди на гхатах замерли в напряженном ожидании, обратив лица к горизонту. Едва светило появилось из-за красной черты, разделявшей землю и небо, как сотни тел погрузились в воду и над рекой взвился фонтан искрящихся брызг.
        Ратна вполголоса произнесла молитву и умыла Айрона в Ганге. Потом опустила в воду бледно-золотой, еще не распустившийся, но уже благоухающий розовый бутон, какие не использовались для плетения гирлянд, но вполне годились для подношения богам.
        Был тот редкий миг, когда Ратна ощущала всем сердцем величие жизни и благодарность за то, что она существует на свете. Она мысленно обращалась к Гангу, восходящему солнцу и бесконечному небу с мольбой о простом человеческом счастье.
        Вечером молодая женщина снова пришла сюда, чтобы совершить еще один обряд. На сей раз между зонтов из пальмовых листьев бродили козы, подбирая упавшие цветы, и лежали буйволы с черной лоснящейся шкурой и изогнутыми рогами.
        Волны прибили к берегу увядшие гирлянды и всякий мусор. Огромный оранжевый солнечный шар почти касался воды. На гхатах по-прежнему было много народа.
        Ратна держала в руках глиняный светильник. Все, что она могла сделать,- это вновь обратиться с просьбой к матери-Ганге и всемогущим богам. Она терпеливо ждала. Когда солнце ушло за горизонт, молодая женщина опустила светильник на воду, а после не спускала глаз с плывущего огонька.
        Многие огни гасли, но ее лампадка упорно плыла по реке. Все это время можно было загадывать желания, но у Ратны их было не так уж много. Сона и Арун, Айрон и Анила - она просила за них. А еще молила богов подарить ей хотя бы одну, последнюю, встречу с Джеем.
        Глава XXII
        «Здравствуй, дорогая Эйприл! У меня много новостей, но, пожалуй, начну с самой сногсшибательной из них. Мне неловко об этом писать, но… кажется, у меня появился кавалер! Молодой англичанин, офицер. Он воспитан, умен и хорош собой, правда, беден.
        Как это ни удивительно, тетя одобряет мой выбор. Наверное, из-за того, что на ее долю не выпало любви (насколько мне известно, она вышла замуж по расчету), или потому, что Джей-сон Блэйд происходит из уважаемой семьи, а деньги, как говорит тетя,- это еще не все. Поразительно, но когда ты обретаешь богатство, становится ясно, что это действительно так.
        Джейсон еще не сделал мне предложение, но я надеюсь на это. У нас много общего, и все-таки я не знаю, выбрал бы он меня, не будь я наследницей Флоры Клайв. Что ж, боюсь показаться циничной, но если деньги помогут мне обрести личное счастье, то так тому и быть. Также они, как выяснилось, дарят свободу перемещений.
        По окончании службы Джейсон намерен вернуться в Лондон, поэтому не исключено, что мы с тобой снова увидимся! Странно, совсем недавно я полагала, будто навсегда останусь в Индии. Мне нравится страна, я привыкла даже к жаре, хотя в наших европейских платьях здесь можно просто умереть! Меня по-прежнему занимают индийские женщины в их загадочных сари: они облегают тело так естественно, будто складки задрапированы не человеческими руками, а порывом ветра».
        Дописав строчку, Грейс прикусила губу. Она до сих пор ничего не выведала о связи Джейсона с индийской девушкой, потому что не знала, как к этому подступиться.
        Они проводили вместе достаточно времени, и даже Флора считала, что намерения Джейсона серьезны. Она хотела, чтобы племянница вышла замуж при ее жизни и желательно за порядочного человека.
        - Он не пустоцвет и не пустозвон,- говорила она о Джейсоне.- И если ему не повезло, то это вовсе не признак глупости. Просто порой порядочность играет с людьми дурную шутку.
        Закончив письмо, Грейс спустилась вниз, чтобы передать его лакею для срочной отправки. Она не клала свои послания на стол Флоры из опасения, что тетка вскроет их и прочтет.
        Грейс было стыдно за свое недоверие, но она ничего не могла с собой поделать. Иногда девушка писала подруге о таких вещах, которые наверняка насторожили бы, а то и оскорбили бы Флору: о переменчивости в настроении тетки, о внезапных откровениях, перемежавшихся с непонятной закрытостью, о характере, в котором было много жесткости и твердости, если не сказать, черствости и равнодушия.
        После посещения Патны они с Флорой перестали разъезжать по стране, но Грейс не огорчалась и не скучала: ее время, ее внимание, ее мысли полностью поглотил Джейсон Блэйд.
        Он был весьма предупредителен: иногда целовал ей руку, но не более, и о любви пока не было сказано ни слова, что, впрочем, отвечало представлениям Грейс о романтических отношениях. Настоящая жизнь, полноценная, полнокровная и бурная, начинается после свадьбы - в это она свято верила.
        В то время как Грейс передавала лакею письмо, к воротам особняка Флоры Клайв подошел человек с более темной, чем у европейцев, кожей и черными волосами - индиец. Привратник узнал его.
        - Ты?! Какими судьбами? Говорят, ты сбежал! Покинул теплое место.
        - Вот и скажи хозяйке, что я вернулся.
        - Хорошо, доложу. Подожди здесь.
        Едва услышав, кто к ней явился, Флора поспешно спустилась вниз. В тот миг она ни о чем не думала. Она просто желала его увидеть.
        Он сильно изменился - словно перешел на некую темную сторону. Его губы кривились, глаза полыхали смесью отчаяния и злобы: в их черноте рдел кровавый отблеск.
        Флора жадно разглядывала его. Хотя от нее не укрылись происшедшие в нем перемены, это не внушило ей опасения. Какое-то время оба молчали. Потом женщина спросила:
        - Что тебе нужно? Зачем ты пришел?
        - Чтобы получить по счетам.
        - Я тебе что-то должна?
        - Свою жизнь взамен жизни Соны! И пусть она ничего не стоит, я все же хочу ее взять!- произнес он и сомкнул пальцы на шее старухи.
        Флора извивалась и хрипела. И хотя у Аруна, возможно, хватило бы сил ее задушить, он, внезапно ощутив нечто непередаваемо страшное, выворачивающее наизнанку, гадливое, ослабил хватку. Его, как всякого индийца, с детства учили быть терпеливым, не причинять зла другим живым существам, позволять жизни течь естественным образом, быть сдержанным в проявлении чувств. Он понял, что не сможет убить даже такого человека, как Флора Клайв.
        Ей удалось позвать на помощь. Сбежались слуги. По приказу старухи Аруна посадили под замок. Она намеревалась передать его властям.
        В доме царил переполох. Хозяйка дома лежала на диване. На ее шее остались зловещие следы, напоминавшие трупные пятна, и Грейс впервые подумала о том, что слово «наследство» сопряжено со словами «смерть» и «похороны».
        Девушка не знала, как утешить Флору и что ей сказать. Лицо женщины выглядело безжизненным, холодным, глаза потухли. Грейс казалось, будто она сидит у теткиного гроба.
        - Почему он это сделал?- осторожно спросила она, вспоминая реакцию Флоры на ее рисунок.- При первой встрече он произвел достаточно хорошее впечатление: такой привлекательный, умный, милый…
        - Прежде он служил в моем доме,- прошелестела Флора.- Потом убежал, прихватив с десяток рупий. Тогда, в Патне, я узнала его, а он - меня. Я не знаю, что привело его сюда и почему он на меня набросился. Возможно, он сошел с ума.
        - Где он?
        - Внизу, в подвале.
        Она закрыла глаза, словно давая понять, что больше не желает об этом говорить.
        Хотя объяснения Флоры показались Грейс недостаточно правдоподобными, она ничего не сказала. Ей очень хотелось повидаться с Джейсоном и обо всем ему рассказать, однако она не сочла возможным оставить тетку после столь ужасного происшествия.
        Вернувшись к себе, Грейс легла, но не могла заснуть. Она размышляла, почему тетка сразу не вызвала полицию, и начала догадываться, что та задумала совершить что-то еще, возможно, как-то расправиться с индийцем.
        В окно светила серебристо-белая луна, огромная, кристально-ясная, какая бывает лишь в южных странах. Сад был безмолвен и пуст, а залитые прозрачным сиянием листья казались почти белыми.
        Грейс не знала, что заставило ее накинуть капот и выйти из комнаты. Она просто чувствовала, что должна это сделать. Миновав поворот, она увидела Флору. Судя по всему, тетка намеревалась сойти вниз, причем не одна, а с группой мужчин. Присмотревшись, Грейс узнала ее верных охранников. Немного поколебавшись, девушка решила последовать за ними.
        Спустившись в подвал, Флора остановилась перед решетчатой дверью, за которой томился пленник. Несколько мгновений она молча разглядывала его, потом удовлетворенно произнесла:
        - Значит, мне все-таки удалось уничтожить ту, из-за которой ты заварил эту кашу.
        Арун заскрежетал зубами.
        - Я намерена позаботиться о том, чтобы у тебя больше не было женщин, чтобы ты никому не нравился, никому не был нужен, в том числе и мне,- продолжила старуха и подозвала одного из своих телохранителей.
        - Утром я отправлю этого человека в тюрьму и навсегда забуду о нем. А сейчас я хочу, чтобы ты оставил на его лице память обо мне и моих чувствах к нему. Разрисуй его так, чтобы от его красоты не осталось и следа! Открой дверь.
        Когда дверь отворилась, Флора протянула охраннику нож, и хотя он взял его, было видно, что мужчина не решается исполнить приказ хозяйки.
        - Чего ты медлишь?
        - Мэм, если он расскажет, что с ним сделали…
        Флора жестко усмехнулась.
        - Кто поверит индийцу? Он мог порезать себя сам. Он же сумасшедший! Чего ждать от человека, который врывается в дом и начинает душить хозяев!
        Двое мужчин завели Аруну руки за спину. Он не сопротивлялся и только смотрел на Флору полным ненависти взглядом.
        - Страшно, Кришна?- прошипела она.
        - Режь! Мне все равно.
        В его голосе было столько неподдельного равнодушия и стального холода, что охранник вновь опустил руку. Тогда Флора в бешенстве вырвала у него нож и сама нанесла удар.
        Арун инстинктивно отшатнулся, и лезвие лишь оцарапало его щеку. Флора собиралась продолжить, но тут вдалеке послышался дрожащий девичий голос:
        - Что происходит?
        К ним приближалась Грейс. Сунув нож охраннику, Флора быстро вышла в коридор, бросив через плечо:
        - Запирайте дверь!
        Решетка с лязгом захлопнулась. Флора преградила племяннице путь.
        - Что ты здесь делаешь?
        Грейс подняла свечу. Увидев раздувавшиеся ноздри тетки, ее гневно сжатые губы, жесткие очертания подбородка, девушка испугалась. От волнения она не могла придумать никакого объяснения своему поступку, потому сказала правду:
        - Мне не спалось, я вышла в коридор и, заметив вас, решила узнать, что случилось.
        - Ничего. Возвращайся к себе,- отрывисто произнесла Флора и, видя, что племянница колеблется, добавила: - Я тоже иду. Придется выпить настойку опия, чтобы заснуть.
        Они поднялись наверх. Грейс чувствовала, что тетка кипит от злобы, однако она ничего не сказала племяннице.
        Войдя в свою комнату и присев на кровать, девушка твердо решила не спать. Какие бы отношения ни связывали ее с Флорой, Грейс во что бы то ни стало желала знать, зачем тетка спускалась в подвал и что там произошло.
        Минул час или два. Ночь казалась непроницаемой, особняк словно замер. Грейс снова зажгла свечу. Она знала, где Флора держит ключи от всех помещений в доме: на ночь она всегда клала их в большую раковину на туалетном столике.
        Пересилив страх, девушка тихо вошла в теткину спальню. Флора не двигалась. Со стороны могло показаться, будто она умерла. Вспомнив, что тетка решила принять опиум, дабы крепче спать, Грейс облегченно перевела дыхание.
        Девушка сжала связку ключей в кулаке, чтобы они не звенели. Металл холодил пальцы, и ей казалось, что нечто леденящее проникало и в душу.
        Спустившись вниз и открыв дверь в подвал, Грейс прошла по каменному коридору, где было темно и тихо и пахло чем-то затхлым. Такой запах обычно стоял в помещениях, где хранят старые вещи, давно ставшие ненужными.
        Внизу было несколько каморок, похожих на кладовые. Но одна из дверей поразительно напоминала дверь тюремной камеры. Девушка сразу поняла, что пленник находится там, хотя из помещения не доносилось ни звука. Немного поколебавшись, Грейс тихонько произнесла:
        - Эй!
        Арун подошел к решетке. Сперва Грейс испугалась, но после решила, что ей нечего бояться. Она не собиралась его выпускать, а он, судя по всему, не имел намерения нападать.
        Впервые увидев этого человека, Грейс подумала, что природе, без сомнения, понадобилось немало вдохновения, чтобы создать такую внешность. Поражали даже не столько черты, словно изваянные божественной рукой, сколько живость, яркость, сияние, пленительное выражение глаз.
        Сейчас молодой человек выглядел совершенно иначе. Он был в крови, щеку пересекала глубокая царапина, которую было бы неплохо зашить и на месте которой мог остаться шрам.
        Но это было не все. И даже не самое главное. Из молодого индийца, казалось, вынули душу. Его глаза были холодными, а лицо словно окаменело. Усилием воли Грейс взяла себя в руки.
        - Ваше лицо в крови! Вам нужна помощь! Кто это сделал?
        - Вы не догадываетесь?
        - Возьмите. К сожалению, больше у меня ничего нет.- Протянув ему платок, Грейс быстро оглянулась.- У меня мало времени. Что привело вас сюда и почему вы напали на миссис Клайв?
        Арун приложил ткань к лицу, и она мгновенно пропиталась кровью.
        - Я решил отомстить.
        - Вы чуть не задушили ее!- В голосе Грейс звучал упрек.
        - К сожалению, это оказалось сложнее, чем я думал.
        - Что она вам сделала?
        - Приказала убить мою жену.
        - Вашу жену?- повторила Грейс, и в ее памяти всплыла фраза: «Труп бросьте в Ганг».- Но почему?
        - Флора пыталась уничтожить меня, но у нее ничего не вышло, и тогда она решила вырвать мое сердце. А я всего лишь хотел быть счастлив с Соной, мечтал радоваться жизни. Я учил детей… Наверняка со временем у нас бы появился и свой ребенок. Но теперь ничего не будет. Сона утонула в Ганге.
        - А если она жива?
        - Я чувствую, что больше никогда ее не увижу.
        Завороженная его печальным голосом, Грейс забыла и об осторожности, и о времени.
        - Вы уверены в том, что это вина моей тети? Миссис Клайв не настолько жестока. Она занималась благотворительностью, помогала и взрослым, и детям.
        - Благотворительностью? Вы были на опийной фабрике, куда она сослала меня в надежде, что я погибну, и откуда мне удалось бежать? Люди попадают туда за долги и редко возвращаются обратно. Там такие условия, что легче даже в аду!
        - Я не могу понять, неужели миссис Клайв так жестоко поступила с вами из-за того, что вы украли у нее деньги?- в замешательстве произнесла Грейс.
        Арун усмехнулся.
        - Не думаю, что ее способна огорчить потеря нескольких рупий. К тому же в этом случае было бы достаточно отправить меня в тюрьму. Она не может простить мне другого.
        - Чего?
        - Вы правда хотите это знать?
        Грейс не колебалась ни единой секунды.
        - Да, иначе я не пришла бы сюда.
        Арун заговорил. Хотя он выбирал выражения, Грейс будто окатило горячей волной. Это было гнусно и унизительно. Она не могла ни предположить, ни представить, что Флора не только не отличалась воздержанностью и нравственной чистотой, а что ее дурные наклонности граничили с сумасшествием.
        - Я вам не верю!- прошептала она.
        - Я знал, что вы это скажете.
        Наступила пауза.
        - Ваша жена знала?
        - Да. Так же, как я знал, что она вдова. Нам нельзя было жениться, но мы это сделали. Флора не хотела с этим смириться, она обещала оставить мне свое состояние, но я отказался. Я отобрал у нее игрушку - самого себя, и вот за это она мне мстит.
        - Я рада, что ей не удалось изуродовать ваше лицо!
        - Поверьте, мне все равно.
        - Я на вашей стороне,- сказала Грейс.- Но, к сожалению, я не знаю, как вам помочь.
        - Это лишнее.
        - У меня есть друг, я посоветуюсь с ним,- решила Грейс и добавила: - Простите, что не принесла вам даже воды.
        - Мне ничего не надо. Похоже, у меня не осталось никаких человеческих желаний, кроме желания убить эту женщину.
        Осторожно положив ключи на место и вернувшись к себе, Грейс была ни жива, ни мертва. Девушка не знала, спала ли она прежде или спит сейчас, что больше похоже на правду, а что - на кошмар.
        Она понимала только одно: ее жизнь больше никогда не будет течь спокойно и ровно, отныне ей придется существовать в окружении угрожающих рифов и кипящих волн.
        Грейс чудилось, будто некая холодная и скользкая змея каким-то образом нашла себе путь в глубины ее сердца. У этой змеи было имя - Флора. И ее яд мог оказаться смертельным.
        За завтраком Грейс дрожала от страха, что выдаст себя. Ее тошнило, и она не могла ничего есть. Она словно ощущала запах старости, который не могли заглушить ни ароматические курения, ни духи. Но даже тело Флоры в неизменном черном футляре платья вызывало меньше отвращения, чем ее гадкая, гнилая душа.
        Грейс с трудом заставила себя справиться о теткином самочувствии. Впрочем, должно быть, Флора была крепка, как камень, если в таком возрасте могла курить опиум и предаваться оргиям!
        - Я чувствую себя вполне нормально,- ответила тетка и больше ничего не добавила.
        Воцарилось тягостное молчание. Грейс незаметно вцепилась руками в сиденье стула. Девушка представила, как она сейчас выглядит: пунцовые щеки, встревоженный взгляд. Ей так и не довелось узнать, о чем думала Флора в эти мгновения, потому что через пару минут та промолвила, неспешно помешивая ложечкой чай:
        - Предлагаю забыть об этом молодом человеке. Сегодня его увезут в тюрьму. Я уже вызвала полицию.
        - Да, хорошо.- Грейс перевела дыхание.
        Однако когда девушка вернулась в свою комнату, ей стало стыдно, и она быстро нацарапала взволнованную записку: «Мистер Блэйд! Нам надо срочно увидеться - я очень нуждаюсь в вашем совете». Грейс хотела написать «в помощи», но постеснялась.
        Они встретились в парке. Вечернее солнце нежно просвечивало сквозь листья пальм, напоминавшие ярко-зеленое оперение попугаев, на глади подернутого ряской пруда белели кувшинки, дорожки были посыпаны крупным желтым, точно золото, песком.
        Внимательно выслушав Грейс, Джейсон сказал:
        - Но ведь он и впрямь взял у нее деньги, да еще хотел задушить ее!
        - Но он объяснил, почему это сделал,- многозначительно произнесла Грейс.
        Она рассказала Джейсону про фабрику, но постеснялась признаться в том, что Арун был любовником ее тетки.
        - Никто не станет слушать оправданий индийца. Думаю, его судьба решена.
        - Я чувствовала, что мне не нужно ехать в Индию,- сдавленно промолвила девушка.- Но отчаяние и бедность заставили меня пересечь океан. Я забыла о том, что большие деньги чаще всего невероятно грязны. Я не хочу иметь ничего общего с фабрикой, где мучают людей!
        - Вступив в права наследства, вы можете избавиться от акций компании и продать предприятие,- сказал Джейсон.
        Грейс заметила, что он вовсе не призывает ее отказаться от теткиного богатства, и вспомнила его фразу: «С этого дня вам не надо терять осмотрительность - завещание в любой момент можно изменить».
        Если она лишится денег, ей нечего рассчитывать на внимание Джейсона. И не потому, что он предельно расчетлив и циничен, просто положение не позволит ему жениться на бесприданнице.
        А если он узнает, насколько порочна ее тетка?! Не взбунтуется ли его честь?! Собравшись с силами, Грейс решила идти до конца.
        - Я узнала про Флору Клайв совершенно ужасные вещи.
        - Вы имеете в виду условия на фабрике? Поверьте, исколесив половину Индии, я повидал много такого, что…
        - Нет, не это.- Грейс в волнении сжала руки, а после опустила глаза и быстро проговорила: - Она держала этого молодого индийца в своем доме, чтобы… развлекаться с ним. Все думали и думают, будто она суровая и строгая английская вдова, а на самом деле… Когда он сбежал от нее и женился на индианке, она принялась ему мстить. Минувшей ночью по ее приказу ему чуть не изуродовали лицо. Помешало только мое появление.
        Джейсону с трудом удалось скрыть свое изумление. Вот это тетушка! Значит, его догадки относительно Флоры Клайв были еще достаточно скромны.
        - А где сейчас этот индиец?
        - Тетка сдала его полиции.
        - Надеюсь, теперь она оставит его в покое,- заметил Джейсон, прекрасно зная, какова судьба туземца, угодившего в колониальную тюрьму. Лицо там ему, возможно, не изуродуют, но душу покалечат точно.
        Грейс продолжала смотреть в землю.
        - Миссис Клайв что-то заподозрила, а может, поняла все, просто не подала виду, потому что не знала, как себя вести. Когда она все обдумает…
        Джейсон всей кожей ощущал, как напугана девушка и как она нуждается в защитнике. Не временном, а постоянном, надежном. Когда Грейс наконец подняла взор, ее серые глаза умоляли: «Не уходите! Останьтесь со мной… навсегда».
        Стало быть, он должен защищать молодую здоровую девушку от старухи, чьи дни, возможно, сочтены? Джейсон горько усмехнулся. На самом деле будущее Грейс казалось ему куда более предсказуемым, чем его собственное.
        Восстание сипаев было подавлено. Нана Сахиб бежал, Азимулла-хан умер, кого-то приговорили к пожизненной каторге, других повесили. Кое-где еще шли партизанские бои, но расправа с этими отрядами была вопросом времени.
        Джейсону Блэйду предстояло получить новое назначение. Куда именно, он не знал. Быть может, в некое малярийное захолустье. Какой бы страшной женщиной ни была опиумная королева Флора Клайв, мужу ее племянницы будет куда проще продвинуться по службе, чем остальным молодым офицерам колониальной армии.
        Он ужаснулся при мысли о своих планах. Под налетом благородства (уберечь бедную девушку от безумной тетки!) скрывался голый расчет. Да и была ли Флора Клайв сумасшедшей?
        Джейсон представил старуху, ошалевшую от одиночества, сознания неосуществившихся грез, приближавшегося конца и непомерного богатства, которое не принесло ей никакого счастья. Наверняка Флора Клайв лучше других знала, в чем разница между деньгами и чувствами.
        Потом он подумал о другом, вернее, о другой. Какое-то время Джейсон бежал вслед за каждой молодой индианкой, хотя бы отдаленно напоминавшей Ратну. Женщины испуганно шарахались от него. От англичан и прежде нельзя было ожидать ничего хорошего, а теперь колониальное иго было сродни беспросветному мраку. И если раньше союз между белым и индианкой не одобрялся ни той, ни другой стороной, то теперь это и вовсе казалось немыслимым.
        - В случае угрозы вы можете поведать миру, что на самом деле представляет собой Флора Клайв,- испытывая неловкость, произнес Джейсон.
        Грейс печально вздохнула.
        - Разве мне поверят?
        - Тогда забудьте о том, что узнали. В конце концов, это не ваши тайны, не ваши пороки и вам не в чем себя винить.
        Она молчала. Джейсон понимал, что не оправдывает ее ожиданий, и снова прикинул, как ему быть. Грейс казалась ему симпатичной, вдобавок она была совестливой и обладала отзывчивым сердцем. Эта девушка могла дать сто очков вперед тем же дочерям генерала Кормана, если бы даже не имела ни гроша за душой.
        - Хотите, я приду к вам завтра? Возможно, со стороны намерения вашей тетки будут лучше видны?
        Она радостно встрепенулась.
        - О да!
        Джейсон в самом деле пришел и постарался уделить побольше внимания Флоре. Слушая ее старушечий голос, ощущая на себе проницательный взгляд, он раздумывал: правда ли то, о чем поведала Грейс?
        Взять в любовники не просто мужчину, а индийца, да еще намного моложе себя,- это было немыслимо! Даже здесь, на задворках империи, условности английского общества соблюдались весьма строго.
        Джейсон не ожидал, что Флора заговорит о своей племяннице, и потому отчасти угодил в ловушку. Девушка вызвалась собственноручно подать чай, и молодой человек остался наедине с ее теткой.
        - Бедная девочка пока так и не освоилась с тем, что на нее свалилось. Казалось бы, вот оно - пиршество жизни, сияние солнца! Но Грейс выросла в лондонских туманах, и в ней слишком мало веры в счастье. Понятно: деньги порабощают, чувства тоже, и лучше не иметь ни того, ни другого…
        - В таком случае лучше всех приходится мертвым,- пошутил Джейсон.
        - Я охотно стала бы мертвой еще при жизни, но мне этого не дано! В моей душе все еще что-то теплится. Вы не поверите, но мой возраст благодатен: теперь я могу думать и заботиться о других. Скажем, о моей племяннице. За это время я успела ее изучить. Грейс необходима надежность. Не празднество, не риск, а именно тихая гавань. Семейная жизнь с порядочным и честным человеком. Таким, как вы.
        Не ожидавший подобной прямоты Джейсон страшно смутился. Флора усмехнулась. Ее взгляд был таким же цепким, как тонкие сухие пальцы.
        - Вы же знаете, у меня ничего нет.
        - Зато у меня есть все. Или почти все. А чего нет у меня, есть у вас.
        - Возможно, мне придется вернуться в Лондон.
        - Возвращайтесь. Может, и мне пора повидать родные края?
        Представив свою мать, у которой тоже был сложный характер, рядом с Флорой, Клайв Джейсон подумал, что этому никогда не бывать. Но старуха была начеку.
        - Я пошутила. Я не намерена удерживать Грейс в Индии. Она вправе поехать туда, куда пожелает.
        Джейсон молчал, обдумывая ситуацию. Впрочем, он размышлял обо всем этом уже давно. Непростительно давно.
        Он вновь вспомнил Ратну с ее знойной красотой и тайной преданностью во взоре. Он не выдержал изнурительной борьбы с самим собой и все еще думал о ней. Оковы этих безнадежных, наверняка ошибочных отношений оказались слишком крепкими.
        Флора угадала его мысли.
        - До меня дошли слухи, что у вас была связь с индианкой.
        Джейсон посмотрел ей в глаза, а потом вспомнил о шрамах на своих ладонях. Он никому не рассказывал об этих метках, как и о старых ранах в сердце, все еще продолжавших ныть.
        - Это правда.
        Флора усмехнулась.
        - Понимаю… Обычная интрижка молодого белого мужчины, который…
        - Я не назвал бы это интрижкой.
        Старуха выдержала паузу.
        - Надеюсь, эти отношения в прошлом?
        - Да.
        Джейсон вложил в свой короткий ответ очень многое, но Флора Клайв услышала только то, что ожидала и хотела услышать.
        В комнату вошла Грейс с подносом в руках. На ней было платье из солнечно-желтой тафты, выглядевшее празднично и ярко, но лицо девушки казалось осунувшимся и бледным. В эту минуту Джейсону почудилось, что она никогда не сравнится с Ратной ни красотой, ни живостью.
        Спустя две недели Грейс Уоринг отправила своей подруге очередное письмо.
        «Дорогая Эйприл! Свершилось то, на что я втайне надеялась, о чем давно мечтала: я выхожу замуж. Мы уже разослали приглашения. Я не думала устраивать пышное торжество, Джей-сон - тоже, но тетя настаивает.
        К слову, я узнала сногсшибательный секрет своей тетушки, но не рискую об этом писать, а лишь намекну: Флора Клайв не совсем та, за кого себя выдает. Нет-нет, она в самом деле богата и пользуется уважением в обществе, но у нее есть свои тайные пороки. Потому я вдвойне рада, что, став женой Джейсона Блэйда, смогу избавиться от теткиной опеки. Возможно, мы, как я уже писала, вернемся в Лондон. Если это случится, уверяю, дорогая Эйприл, тебе больше не придется искать место гувернантки или горничной.
        Итак, у нас будет обитый яркой тканью свадебный шатер, куча цветочных гирлянд, блюда английской и индийской кухни, танцовщики, музыканты и множество гостей. Мы с Джейсоном проедем по улицам на лошадях, чьи хвосты и гривы будут украшены лентами (тетя предлагала слонов, но я сочла, что это уж слишком!), под дождем из розовых лепестков!
        Свой брачный наряд я пока держу в секрете от жениха. Это не совсем обычное платье из знаменитого местного шелка, вышитое золотыми и серебряными нитями, в котором я надеюсь выглядеть настоящей принцессой. У меня будет специальное украшение для волос - цепочка с медальоном, проходящая через пробор в центре головы, золотое ожерелье и серьги.
        После свадьбы я все подробно тебе опишу. По-моему, я наконец стала получать удовольствие от того, что богата! Думаю, моя бедная мама порадовалась бы, увидев все это! Никто не ожидал, что в моей жизни возможно такое.
        Надеюсь, я буду счастлива с Джейсоном. Он написал своей матери о предстоящей свадьбе, но едва ли она сможет приехать, так что со свекровью мы увидимся в Лондоне. По правде говоря, я немного трушу; мне кажется, Патриция Блэйд - настоящая английская леди, но тетя уверяет, что ее сердце дрогнет, как только она меня увидит (и узнает, сколько я стою).
        Мой жених держится довольно сдержанно (признаюсь тебе, что мы даже ни разу не целовались!), но это в его характере. К тому же, думаю, он переживает из-за того, что у него нет денег. Но уверяю тебя, он обладает чем-то более важным, и это признает даже Флора Клайв, а она, насколько мне известно, больше всего верит именно во власть золота.
        Пожалуйста, порадуйся за меня, дорогая Эйприл, а я помолюсь о том, чтобы тебе тоже улыбнулось счастье.
        Твоя Грейс Уоринг (без пяти минут миссис Блэйд)»
        Глава XXIII
        Тюрьму опоясывали высокие каменные стены. Внутри были унылые коробки зданий с железными дверями и решетчатыми окнами, дворы, где гуляли заключенные и где совершались казни.
        Аруна посадили в отдельную камеру, расположенную в верхнем этаже, под железной крышей. Здесь не было отсыревших склизких стен и влажной соломы, зато за день помещение нагревалось так, что напоминало раскаленную печь. На прогулки его не водили. Окошко было слишком высоко, и узник мог видеть в него лишь крохотный кусочек неба.
        Умываться заключенным не полагалось. Раз в день из камеры выносили отхожее ведро, дважды подавали узникам пищу. Утром это была отвратительная на вкус чапати с кружкой чайной бурды, вечером - похлебка, в которой плавали очистки, или каша, сваренная непонятно из чего. Тюремщики были мрачны и не отвечали на вопросы, потому Арун не знал, что его ждет.
        Каким-то чудом царапина на лице не загноилась; она почти не болела, и все же он ее чувствовал и никогда о ней не забывал: она, словно граница, отделяла его нынешнее существование от прошлого.
        Арун думал о том, как тонка грань между жизнью и смертью, счастьем и горем, любовью и потерей любимой. К нему пришло осознание, что он побежден. Когда любовь превращается в муку, в когтистую лапу, терзающую сердце,- это конец. Флора все-таки добилась своего: растоптала его душу, отняла у него самое дорогое.
        Однажды в его притупленном жарой сознании возник какой-то посторонний звук. Иногда Арун слышал леденящие чудовищные крики, издаваемые преступниками, которых вели на казнь, но они доносились издалека, а это был близкий стук, тихий и осторожный.
        Нехотя поднявшись с пола, он подошел к стене. Звук доносился именно оттуда. Арун постучал в ответ, и тут же услышал негромкий голос:
        - Кто ты?
        В соседней камере сидел индиец. По каким-то признакам молодой человек догадался, что тот находится тут уже давно, гораздо дольше, чем он сам.
        - Меня зовут Арун.
        Он не знал, что бы еще мог или хотел сообщить о себе.
        - Приговор знаешь?
        - Нет.
        - За что тебя сюда?
        - Хотел убить…- Арун помедлил, подбирая нужное слово,- своего врага.
        - Помешали?
        - Не хватило духу,- признался Арун и спросил: - А ты кто?
        - Раджпут[96 - Раджпуты - высшая каста воинов в Северной, Западной и Центральной Индии. Термин появился в раннем средневековье и означал сначала «сын раджи».].
        Это означало, что собеседник Аруна брошен в тюрьму, скорее всего, по политическим причинам.
        - Давно ты здесь?
        - Три месяца.
        - Как тебя зовут?
        - Допустим, Санджит[97 - Неукротимый.].
        Судя по голосу и речи, собеседник был человеком довольно молодым, грамотным и сдержанным. Сам того не желая, Арун почувствовал к нему расположение. Ему стало легче, оттого что он был не один.
        - А почему ты не постучал сразу? Я здесь тоже почти месяц.
        - Из осторожности. Я тебя не знал.
        - А теперь знаешь?
        - Я достаточно разбираюсь в людях, чтобы понять, что они из себя представляют. Я слышал, как с тобой обращались надзиратели и что ты им говорил.
        С неделю они общались через стену. Как ни странно, Арун рассказал о себе гораздо больше, чем его собеседник, и эти переговоры подействовали на него намного благотворнее, чем он ожидал. Разговаривая с Санджитом, он не так сильно ощущал бремя бесплодного и бессмысленного пребывания в этих стенах. Это общение помогало отвлекаться и от гнева, который было опасно выражать, и от безысходной сердечной тоски.
        Санджит отнесся к истории Аруна с сочувствием, хотя было ясно, что его куда больше занимают совсем другие проблемы.
        - Что бы ты стал делать, очутившись на свободе?- как-то спросил он.
        - Не знаю. Отныне я не вижу для себя никакого пути.
        - Как ты относишься к англичанам?- продолжал расспрашивать Санджит.
        - Я не из тех, кто когда-либо интересовался политикой,- ответил Арун.- Полагаю, далеко не все англичане - убийцы и воры. Я близко знал одного из них - его звали Бернем-сахиб,- и он был очень хорошим человеком. Он считал, что образованные индийцы составят новую элиту.
        - Индийцы с мозгами, начиненными тем, что туда решили вложить белые. «Удобные» индийцы,- усмехнулся Санджит и добавил: - Прежде элиту составляли раджи. А потом англичане одним росчерком пера отменили то, что создавалось и охранялось веками. Конечно, иные раджи, особенно пожилые, рады английским пенсиям и думают только о том, как бы спокойно дожить свои дни, но другие мечтают о мести за попрание своих прав! Клянусь, война не закончена. Если б я смог убежать отсюда, а потом добыть достаточно денег для вооружения армии, тогда…
        Он резко замолчал, и Арун почувствовал, что собеседник, сам того не желая, сказал слишком много.
        - Разве отсюда можно сбежать?
        Ответа не последовало, и тогда Арун спросил:
        - Кому ты служил?
        - Главе одного из раджпутских кланов, Дамару Бхайни.
        - А где он сейчас?
        - Не знаю. Может, убит. Но я мечтаю отомстить за него. У него отняли все: и власть, и землю, и честь.
        Подобная преданность удивляла Аруна. Он никогда не мыслил так, как его невидимый собеседник. Раджи с их проблемами были так же далеки от него, как их великолепные дворцы, пышные сады, золотая и серебряная посуда и боевые слоны.
        Этой ночью Арун не спал, но не из-за духоты или жары. В его голове созрел безумный план, дерзкий и отчасти жестокий. Утром он заявил соседу:
        - Если ты соберешься бежать, возьми меня с собой.
        - Зачем мне Кришна, сладкоголосый соблазнитель пастушек?- жестко произнес Санджит.- Какой от него прок? Я привык иметь дело с воинами.
        - Я больше не желаю быть Кришной. Моя Радха умерла, а больше мне никто не нужен. Поверь, от меня может быть польза. Ты говорил о деньгах, так вот: я знаю, как достать много денег.
        - И как?
        - Я расскажу об этом, если мы выйдем из этих стен,- твердо произнес Арун.
        - Тебе кажется, что я замышляю побег?
        - Не знаю. У меня есть некое предчувствие.
        Через несколько дней Санджит сказал:
        - До меня дошли сведения, что нас наконец выведут на прогулку. Надеюсь, мы узнаем друг друга. Если получится, я тебе кое-что передам. Но если за нами будут следить, придется подождать.
        - Меня нетрудно узнать. На моем лице шрам.
        - У тебя? Ты же Кришна.
        - Я говорил тебе, что это осталось в прошлом.
        Аруна вывели первым. Несколько мгновений он неподвижно стоял, глядя в перевернутую синюю чашу неба. Призрачное ощущение свободы вернуло ему часть утраченных надежд. Его дыхание сливалось с ветром, а свежий воздух (после вони и духоты камеры он казался поразительно чистым!) омывал его лицо.
        Большинство заключенных мирно грелись на солнышке. Иные были в наручниках или ножных кандалах. Арун гадал, где Санджит и доведется ли им увидеться?
        Тюремный двор постепенно заполнялся. Надзиратели с дубинками в руках выводили все новых и новых заключенных.
        Один из них выразительно посмотрел на Аруна, и тот сразу догадался, что это Санджит. Он был высок и строен, имел красивое мужественное лицо и обладал повадками воина. Каждый мускул его тренированного гибкого тела казался напряженным, как у леопарда перед прыжком, а взор притягивал удивительной внутренней силой. За такими людьми идут, им подчиняются, а главное - их обещаниям верят.
        Вопреки всему Аруна посетило чувство, что в его жизни еще не все потеряно.
        Ратне нравилось наводить порядок в мастерской. Женщины занимались этим по очереди, и она никогда не оставляла после себя увядших цветов, спутанных нитей или пыли. Медные подносы блестели, как золотые, все было расставлено по полкам.
        Когда Ратна сидела рядом с другими мастерицами, проворно нанизывая цветы на нить и вдыхая их нежный аромат, ее радовали и льющиеся через открытую дверь лучи солнца, и видневшийся кусочек неба с облаками, которые напоминали плывущих по воде лебедей, и болтовня товарок. Айрон лежал тут же, переворачиваясь то на животик, то на спинку и дрыгая ножками.
        У Ратны отросли волосы - теперь они падали на плечи блестящей шелковистой волной. Собрав их в пучок и украсив цветком, она выглядела как любая другая индианка, и это придавало ей уверенности в себе.
        В последнее время Ратна нередко принимала участие в общих разговорах, и женщины все чаще слышали ее смех. Она не стала рассказывать окружающим правды о своей судьбе. А мастерицы, зная, что Ратна может за себя постоять, не задавали ей лишних вопросов.
        Молодая женщина, обеспечивавшая себя честным трудом и сохранившая добрый, веселый нрав, заслуживала уважения и сочувствия. Ее муж мог сбежать с другой или пропасть без вести, а если она родила вне брака от белого, это тоже не вызывало осуждения: все знали, что делали англичане с индианками в дни восстания. С другой стороны, хорошо, что у нее есть сын: даже если рядом не будет мужа, он станет достойной опорой в старости. А молодость индийской женщины, как известно, весьма коротка.
        Ратне нравились мастерицы, нравилось, что они принимают ее как равную. Несмотря на нелегкий труд с утра до вечера, она не слышала от них жалоб или грубых слов. Когда Ратна впервые взялась за плетение гирлянд, она была неопытной, неумелой, но ее никто не бранил.
        Женщины были само спокойствие, руки их двигались размеренно. Они относились к тому, что предлагала жизнь, как к чему-то неизбежному. Радость так радость, горе так горе. Века смирения, тысячелетия покорности судьбе сделали свое дело. Индианки знали: им не на кого опереться, кроме как на самих себя. Боги требуют неустанного поклонения, семья - каждодневных жертв.
        Все оживились, когда в мастерскую вошла старшая со словами:
        - Мы получили большой заказ! Некая очень богатая мэм-сахиб выдает замуж то ли племянницу, то ли дочь. Боюсь, что бы справиться, нам придется работать даже ночью! Так что отпрашивайтесь у мужей.
        Никто не огорчился, потому что это означало дополнительный заработок.
        Женщины неустанно трудились, озаренные колеблющимся светом двух ламп. Разговоры постепенно стихали, на их место приходили думы. Ратна вспоминала Аруна и Сону. Живы ли они? А Джей? Каждый день она ждала, сама не зная чего, и не переставала на что-то надеяться.
        Цветочная гора непрерывно росла, она заполнила собой почти всю мастерскую, а им предстояло сплести в три раза больше гирлянд.
        - Это что-то невероятное! Я хочу посмотреть на свадьбу. А ты, Ратна?- спросила соседка.
        - Кто же нас пустит? Это развлечение для богатых.
        - Говорят, жених и невеста поедут по улицам верхом на лошадях. Сказали, что тем, кто будет кидать в них бутоны, заплатят по нескольку анн. Заработаем денег, а заодно поглядим на молодых.
        - Тогда ладно,- согласилась Ратна.
        Ее не слишком волновало чужое счастье, к тому же счастье каких-то ангрезов, которым некуда девать деньги и которые бездумно смешивали европейские и индийские традиции. Возможно, это будет красивое зрелище, однако лишенное всякого смысла.
        Они закончили только к утру. Айрон спал, и Ратна осторожно взяла его на руки. Подняв занавеску, она вышла на улицу. Лучи восходящего солнца были нежны, как румянец невесты, а само светило напоминало набухший, готовый распуститься бутон.
        Развязав обмотанный вокруг талии конец сари, Ратна привычно накинула его на голову. Она побрела вдоль Ганга к своей хижине, надеясь немного отдохнуть. Одну гирлянду, белую с красным, молодая женщина прихватила с собой.
        Она не совсем понимала, почему выбрала именно эту гирлянду, и только потом догадалась, что в ней повторялись цвета формы Джейсона Блэйда, отца ее сына, человека, разлука с которым до сих пор причиняла ей боль.
        Сона очнулась от того, что кто-то вылил на нее кувшин воды. Ей очень хотелось пить, потому она старалась поймать губами хотя бы несколько капель. По крайней мере в эту воду никто ничего не подмешивал.
        Они перехитрили ее, добавив в питье и пищу опий. Веки Соны смежились, она бессильно упала на циновку и погрузилась в мертвый сон.
        Очнувшись, она ничего не помнила, однако догадалась, что произошло. Они впустили к ней клиента. Она была с мужчиной, чужим мужчиной, который сделал с ней все, что хотел. Сама того не желая, она изменила мужу, превратилась в вешью.
        Сона твердо решила не пить воду и не принимать пищу. Лучше смерть, чем бесчестье! Отвращение к себе причиняло ей такую боль, что она была готова на что угодно.
        Над ней склонились две фигуры. Не подав виду, что пришла в себя, молодая женщина слушала их разговор.
        - Что с ней делать? Если так будет продолжаться, она просто умрет.
        - Тогда выбросим тело в Ганг.
        - Лучше избавиться от нее, пока она еще жива. Все равно мало кому нравится, что она лежит, словно мертвая. Дело не спасает даже ее красота.
        Сона почувствовала, как ее поднимают. Ее голова бессильно свесилась, руки тоже болтались. Молодой женщине казалось, что в ней не осталось ни воли, ни чувств, лишь осознание того, что ее несут по темному сырому коридору навстречу неизвестности.
        Второй раз она очнулась от неумолчного шума - то был гул города. Сона могла сколько угодно лежать возле стены дома, где ее оставили, но никто не обращал на нее внимания: такие картины в Варанаси были привычными. Многие спали, расстелив на камнях тряпку, а то и вовсе обходясь без нее.
        Молодая женщина с трудом поднялась и побрела, опираясь о стену. Она была так слаба, что ей казалось, будто ее ноги прилипают к земле.
        Ее вышвырнули в мир, где у нее не было никого и ничего. Сари напоминало тряпку. Живот сводило от голода. Единственным богатством молодой женщины были отросшие волосы, но теперь она не радовалась даже им.
        Пошатываясь, Сона спустилась к Гангу и прямо в одежде вошла в воду. Она надеялась, что священная река смоет с ее тела следы позора. А вот очистить душу и унести прочь память о случившемся не мог даже великий Ганг!
        Молодая женщина напилась воды. Больше ей не грозила смерть от жажды, но где взять еду? Что делать дальше? Вернуться в Патну? Она не представляла, как рассказать Аруну (если он остался жив!) о том, что с ней произошло.
        Сона чувствовала, что она очень слаба, что ей надо хотя бы немного прийти в себя после долгих недель заточения.
        Пройдя по узкой улочке и обогнув какие-то здания, она очутилась перед храмом. Не утруждая себя, мучители бросили женщину неподалеку от обители Шивы.
        Зная, что у всего есть как темная, так и светлая сторона, она все же не подозревала о том, что иные вещи таят такие бездны мрака, каких, наверное, не может представить даже бог смерти Яма.
        Неопрятные, грязные нищие сидели и стояли в ряд, ожидая, пока из храма хлынет толпа народа. Мало кто поднимал глаза - как будто им запретили смотреть на других людей. В подолах некоторых женщин спали дети. Кто-то молился или пел, другие молча протягивали руки. Большинство из нищих едва набирало за день денег на чашку чая и лепешку. Обездоленных и голодных было слишком много.
        В надежде, что ей подадут хотя бы несколько пайсов, Сона присела на корточки у стены. Как ни странно, брахманская каста не видела для себя ничего унизительного в том, чтобы просить милостыню.
        Сона подумала о Хеме, которая торговала собой для того, чтобы выжить. Зная об этом, Чару все же женился на ней. Потому что если один человек искренне полюбит другого, то примет его таким, какой он есть.
        Понимая, как и почему все это случилось, Арун наверняка простил бы ее. Но молодая женщина знала, что она никогда не простит себя.
        - Если хочешь здесь остаться, плати анну,- заявил какой-то мужчина с жестким взглядом и злым лицом.
        Заприметив новенькую, он остановился перед ней и бесцеремонно тронул ее ногой.
        - У меня нет денег,- прошептала Сона.
        - Тогда отдашь в конце дня. Я к тебе подойду.
        - Будь у меня такая внешность, я бы здесь не сидела!- прошамкала какая-то старуха.- Мужчины выстраивались бы в очередь и горстями сыпали бы рупии мне в подол!
        - Я не вешья,- через силу произнесла девушка.
        Старуха хрипло засмеялась.
        - А кто же ты? Мужняя жена? Тебя что, выгнали из дома?
        Сона ничего не ответила. Ей хотелось спать, и она опустила веки. Несколько часов прошли, как один миг. Когда она открыла глаза, лицо обжигало солнце. Большинство нищих переместилось к другой стене, в тень. Зато в руке Соны оказалось несколько пайсов.
        Заставив себя подняться, она добрела до ближайшего торговца лепешками и купила одну. Утоляя голод, Сона не чувствовала вкуса. Наверное, должно пройти много времени, прежде чем ей удастся хотя бы отчасти вернуться к прежнему состоянию. Состоянию тела, но не души.
        Прожевав лепешку, Сона вернулась на свое место и села, подтянув колени к груди, обняв их тонкими, без браслетов руками. Она осталась одна, совсем одна. Раньше, когда было особенно тяжело, она представляла рядом Аруна, и ей становилось легче. А сейчас это лишь причиняло новую боль.
        Потекли смутные дни. У нищеты имелись свои законы, которых Сона не знала, но жизнь сама подсказывала, как ей себя вести. Она была слаба и почти ничего не делала. У нее был изможденный и неопрятный вид, хотя люди легко догадывались, что она знала лучшие времена. Впрочем, никто не интересовался ее историей.
        Если Соне удавалось собрать достаточно денег, она платила анну мужчине, которого все звали Бриджеш[98 - Король.], а если подаяния только-только хватало на еду, за ней оставался долг.
        Иногда Сона задавалась вопросом, почему ей не становится лучше? Отчего не проходит слабость, а приступы голода перемежаются тошнотой? Виновато ли в том душевное потрясение или то, что она ест одни лепешки, а спит на голом камне?
        Как-то раз старуха-соседка сказала:
        - Ты бы шла вон к тем - им всегда подают больше.
        Она показала на группу беременных женщин, которые обычно держались вместе. Они будто составляли особую касту, единственным признаком которой являлось наличие живота.
        - Я?- непонимающе спросила Сона.
        - А кто же? Я давно заметила, что ты в положении. А ты не догадывалась?
        Лицо Соны побелело. Она провела рукой по влажному от пота лбу. Вот откуда эта бесконечная слабость и равнодушие ко всему! Полуденное солнце било ей в глаза, но она сидела, как истукан.
        Она давно мечтала о ребенке, но теперь… Как можно пережить то, что с ней произошло, и как заставить себя подарить жизнь этому… существу?! Первым желанием Соны было желание избавиться от чудовищной ноши, но… как?!
        - Не переживай, с новорожденным ты заработаешь куда больше!- заявила старуха.- Родишь, искупаешь в Ганге и попросишь, чтобы боги сохранили ему жизнь.
        Сона закрыла лицо руками. Перед мысленным взором, словно воды бурной реки, протекало все, что с ней было. Прежде она считала судьбу чем-то, данным раз и навсегда, но теперь понимала, что ошибалась. Она успела прожить несколько жизней, и сейчас начиналась новая. Возможно, самая жестокая и безрадостная из всех.
        - Эй!- Старуха тронула ее за плечо.- Слышала новость? Завтра хороший день: будут давать гороховую кашу в честь чьей-то свадьбы! И это не просто каша, в ней будет полно овощей, и она темно-красная от специй! На моей памяти такое бывало всего несколько раз! Богатые молодожены делают это на счастье. Может, оно улыбнется и нам?
        Глава XXIV
        Грейс Уоринг стояла перед зеркалом. Ее щеки заливал румянец, а с губ не сходила улыбка. Она в самом деле выглядела принцессой. Вышивка на ее наряде напоминала прожилки сердолика и зачаровывала причудливой красотой узоров, слегка покачивающиеся серьги бросали на щеки светлые блики.
        В саду были разбиты шамианы - обитые ярким шелком шатры. В самом большом из них стояли два золоченых кресла-трона для жениха и невесты. Ворота, ограда, даже деревья были обвиты пышными цветочными гирляндами. Слуги с утра развешивали повсюду яркие фонарики - вечером сад утонет в фонтанах света.
        Даже если Флора устроила все это, чтобы отвлечь ее внимание от каких-либо непонятных и неприятных вещей, оно того стоило. Хотя Грейс и Джейсон должны были венчаться по христианскому обычаю, их свадьба запомнится людям как восточная сказка.
        Столы ломились от еды. Английские закуски чередовались с яствами для приверженцев местной пищи. С раннего утра нанятые Флорой повара-индийцы метались по кухне: одни раскатывали тесто, другие переворачивали куски мяса, третьи резали овощи. Их смуглые полуголые тела были озарены жарким пламенем печей.
        От волнения Грейс покусывала губы. Дробь барабанов становилась все ближе - сейчас за ней приедет Джейсон!
        Она знала, что ему не нравится вся эта суета, что он находит затею Флоры сумасбродной. Но то ли он не хотел ссориться с теткой, то ли был готов стоически вытерпеть весь этот балаган ради Грейс.
        О любви до сих пор не было сказано ни слова. Грейс приписывала сдержанность Джейсона его воспитанию и статусу военного. Впрочем, после свадьбы он мог оставить службу. Ведь богатый человек волен делать все, что угодно!
        В комнату вошла Флора. На ней было темно-синее платье с узким белым кружевным воротничком, на шее - тонкая золотая цепочка, в ушах - серьги.
        - Он приехал. Скоро твоя жизнь навсегда изменится,- торжественно сообщила старуха.
        Грейс подумала, что ее судьба уже изменилась, причем так сильно, что она даже не предполагала. Девушка вспомнила письмо подруги. Эйприл рассказывала, что минувшее лето выдалось очень жарким и Темза обмелела настолько, что вместо воды по ее дну струились потоки нечистот. Люди на улицах падали в обморок.
        Эйприл не удалось наняться ни в гувернантки, ни в камеристки, и она стала служанкой: мыла полы, выгребала золу из камина и выносила ночные горшки. Она редко ела что-то, кроме устриц[99 - В викторианской Англии устрицы считались пищей бедняков.], селедки и дешевого хлеба. Иногда ее ужин составляла одна-единственная печеная картофелина за полпенни!
        Когда Грейс прочитала письмо подруги, ей стало стыдно. Она подумала, что ничем не заслужила наследство и ту жизнь, которой теперь жила.
        Девушка тряхнула головой, отгоняя предательские мысли, и вернула на лицо улыбку.
        Джейсон держался с присущей ему серьезностью. Он поклонился Флоре и протянул руку Грейс. Тетка перекрестила племянницу, и все трое спустились вниз. Флора поехала в церковь в паланкине, а жених и невеста - верхом.
        Свадебное шествие напоминало богато вытканный ковер. Гривы лошадей были украшены султанами, в хвосты вплетены шелковые ленты, а спины покрыты яркими попонами. Дудки и барабаны создавали такой шум, что было невозможно услышать друг друга.
        В синих, как небо, глазах Джейсона застыло странное выражение. Казалось, он в чем-то сомневается или не до конца верит в происходящее.
        Вдоль улицы стояли индийские женщины (их сари сливались в сплошную цветную полосу, от которой рябило в глазах) и кидали в жениха и невесту цветы, выкрикивая пожелания на хинди.
        Время от времени Джейсон смотрел в толпу. Ему было страшно неловко, и он желал, чтобы это действо поскорее закончилось. Ведь он не принц, не герой, а бедняк, решивший поправить свое положение женитьбой на состоятельной девушке.
        Возможно, из-за угрызений совести он не испытывал ни возбуждения от предвкушения свадебной ночи, ни малейшей радости при мысли о подписании брачного контракта. Временами ему даже казалось, что он не имеет к этому празднику никакого отношения.
        Ратна стояла среди других индианок. Одной рукой она прижимала к себе Айрона, другой бросала на дорогу цветы.
        - Смотри!- сказала соседка.- Вон жених и невеста!
        Неожиданно на фоне бесконечной небесной лазури возникло освещенное яркими солнечными лучами лицо Джейсона. Он казался странно замкнутым и хмурым. Ехавшая рядом с ним белая девушка, разукрашенная, как праздничное дерево, выглядела, как и все белые девушки - страшно чужой.
        Ратна пошатнулась. То была свадьба Джея, ее Джея, который на самом деле никогда ей не принадлежал!
        Грудь индианки тяжело вздымалась от волнения, она не знала, как успокоить бешено бьющееся сердце. Охваченная душевным смятением, она едва сдерживала охватившую ее дрожь. По лицу молодой женщины струились слезы, которые она не пыталась вытереть.
        Ратна не отрывала горящего взора от лица Джея, словно стремясь навсегда запечатлеть его облик. Она не замечала ничего из того, что творилось вокруг. Перед ней был только он, человек, который навсегда ее покидал.
        Ее возлюбленный, отец Айрона, предстал перед ней в образе некоего небожителя, и она возносила к его сердцу безмолвную мольбу. Ей хотелось протянуть ему сына, чтобы Джей узнал правду, и в то же время она сознавала, что должна бежать, бежать как можно дальше отсюда!
        Ратна не успела исчезнуть: их взгляды встретились, и она увидела, как лицо Джея исказилось от изумления и волнения, как оно преобразилось, ожило от… любви?
        Джейсон придержал коня. Увидев Ратну, он окончательно понял, чего ему недоставало все эти дни. Ее. Никакая реальность не могла вырвать из его памяти и сердца образ этой девушки. В ее волосах пылал цветок, а на руках она держала ребенка. Ребенка?!
        Молодой человек понимал, что находится на пороге выбора, какой едва ли когда-либо предлагался другому человеку. У него было всего несколько секунд, чтобы принять судьбоносное решение или отказаться от него.
        Разомкнув шеренгу женщин, Ратна скрылась в ближайшем проулке. Джейсон мог направить коня вперед и постараться навсегда забыть об этом видении, а мог…
        Выпрыгнув из седла, он бросился за девушкой. По толпе волной пронесся возглас недоумения. Люди вертели головами и пожимали плечами.
        Грейс не знала, что ей делать. Кругом пылало такое разноцветье, стоял такой шум, что голова шла кругом.
        Опустив глаза, девушка заметила, как много растоптанных, смятых, смешанных с пылью бутонов валяется под ногами, и эти бутоны показались ей символом загубленного счастья.
        Сидевшая в своем паланкине Флора ничего не видела, и Грейс решила не устраивать комедию прямо на дороге, на потеху публике. Она продолжила путь, бледная от растерянности, с израненным в клочья сердцем.
        Кто-то из слуг подхватил коня Джейсона под уздцы. Те женщины, на чьих глазах жених сбежал, остались позади, а другие, не понимавшие, почему невеста едет одна, тем не менее продолжали что-то выкрикивать и кидать цветы, честно отрабатывая плату.
        «Счастье не продается»,- такой была последняя мысль Грейс перед тем, как ее глаза застлала пелена слез.
        Единственное, чего она сейчас хотела,- это забраться в какую-нибудь дыру и сорвать с себя все эти нелепые украшения и яркие ткани. А еще лучше - вновь очутиться в Лондоне, в пансионе, рядом с Эйприл, и пусть эта поездка в Индию окажется сном.
        Внезапно девушка подумала, что ее ждет участь женщины в наглухо застегнутом платье, суровой, поблекшей старой девы, потому что она, Грейс, больше никогда никому не поверит.
        Она пыталась восстановить в памяти то, что успела увидеть. Похоже, Джейсон побежал не от нее, а… за кем-то! Кого он увидел в толпе индианок? Близкая к догадке, Грейс прикусила губу. Наверное, это была та местная девушка, о которой они никогда не говорили.
        Догнав Ратну, Джей схватил ее за локоть. Она стремительно обернулась, и он наконец смог заглянуть в ее бездонные, влекущие и… несчастные глаза.
        Испуганно заплакал ребенок. Джей отступил.
        - Зачем?- прошептала Ратна.
        Он не понял вопроса, а потом догадался: она думала, что он вернется обратно, туда, где дудели дудки, били барабаны, шел дождь из цветочных лепестков. Но Джей оставил тот заманчивый, красочный, но призрачный мир далеко позади. Выплыв из яркого моря, он очутился на суровом острове, где росла одна-единственная роза.
        - Прости. Я не мог тебя найти.
        Его хинди не был богат, но, даже зная его в совершенстве, Джей едва ли сумел бы сполна выразить свои чувства. Они стояли и молча смотрели друг на друга.
        - Мальчик?- наконец спросил Джей.
        - Да.
        - Мой сын?
        Она кивнула.
        - Как его зовут?
        - Айрон.
        Молодой человек улыбнулся.
        - Айрон Блэйд? Это звучит!
        На смуглой коже Ратны играли отблески солнца. Когда она неуверенно ответила на улыбку, ее губы напомнили Джею розовые бутоны, но в ее глазах была не только любовь, но решимость и сила, которыми он всегда восхищался.
        Ветер все еще доносил до них лепестки цветов. Джейсон вздохнул.
        - Я предал Грейс. Обманул ее. Если бы я не встретил тебя, мы бы уже подъехали к церкви.
        - Вернись,- просто сказала Ратна.
        - Нет. Я рад, что ты очутилась на моем пути. Ты и Айрон. Можно мне взять его?
        - Да.
        - Я никогда не держал на руках детей.
        - Это не страшно.
        Джей осторожно подхватил мальчика на руки. Его тельце было легким, но плотным, глаза - большими и не по-детски серьезными.
        Молодого человека охватило странное трепетное чувство, удивительно глубокое и почти незнакомое, и он подумал о том, что его главный долг - любить, окружать заботой и защищать своего сына. Это так гармонично и естественно сплеталось со стремлениями и желаниями его сердца, что Джей едва не заплакал.
        Возможно, он прижал к себе ребенка сильнее, чем хотел, потому что губки Айрона скривились, и малыш принялся испуганно и недовольно хныкать. Ратна улыбнулась.
        - Он не привык к мужчинам.
        - Привыкнет,- сказал Джей, передав ей мальчика, и спросил: - Куда мы пойдем?
        - Я живу в хижине на берегу Ганга.
        Ратна махнула в сторону квартала, где лачуги лепились друг к другу, как пчелиные соты.
        Джей кивнул. Он понимал, что ему придется распутывать куда более сложный клубок, чем представлялось сейчас, но решил пока не думать об этом. Главное - освоиться с тем, что он только что узнал, увидел, выбрал, получил от судьбы.
        «Больше я не стану терзаться сомнениями,- сказал он себе.- Отныне это моя жизнь».
        Войдя в хижину Ратны, Джей вдохнул запах благовоний и специй, запах Индии. В маленьком помещении не было даже чарпаи, только циновки, но комнатка была чисто убрана, в ней царил уют.
        Ратна уложила Айрона на циновку. Энергичная, ловкая, она казалась Джею выпущенной из клетки птицей. Повернув к нему сияющее лицо, женщина сказала:
        - Моя дочь жива!
        - Правда? И где она?
        - В Хардваре,- ответила Ратна и рассказала о своем путешествии.
        - Если хочешь, мы можем взять ее к себе,- не очень уверенно произнес Джей.
        - Да, я хотела бы,- промолвила Ратна с ноткой неистребимой грусти,- но ей там хорошо.- И, помолчав, добавила: - Надеюсь, когда-нибудь Анила узнает правду обо мне.
        Она положила перед Джеем пальмовые листья с паратхами, паниром и сабджи: получив плату за участие в свадебном шествии, молодая женщина смогла купить эту незамысловатую пищу, которая была все же лучше, чем та, которой она обычно довольствовалась.
        Джей подумал о сверкающей серебряной посуде, свернутых пирамидками салфетках тончайшего белоснежного полотна, благоухающей ветчинной нарезке, разнообразных горячих рыбных и мясных блюдах, кувшинах со свежевыжатым соком и охлажденных в погребе винных бутылках. Флора не пожалела денег на праздничный стол. И куда все это девать?
        Ничего не сказав Ратне, Джей принялся за еду. Молодая женщина молча смотрела на него. Своим взглядом она вновь отдавала ему то, что больше не желала отдавать никому.
        Джей мог рассказать Ратне о том, что произошло с ним за это время, но он понимал, что это не так уж важно. Она принимала его целиком таким, каким он был. С ней он ощущал себя другим человеком, не тем, который был на войне, участвовал в подавлении восстания ее народа и стремился к выгодному браку.
        Джей любил эту женщину, которая, на первый взгляд, была примитивна, проста, но вместе с тем загадочна, ибо многое в ней так и осталось для него за пределами понимания. Любил не только таинственный, головокружительный, неповторимый аромат ее плоти, но и необозримое и непостижимое пространство ее души, щедрость и преданность сердца.
        Джей говорил себе, что Ратна досталась ему просто так, упала в руки подобно звезде, но теперь он был обязан бороться за право быть рядом с ней. Но это потом, а пока…
        Он обнял женщину одной рукой, а другой гладил ее тело. Мягкие шелковистые волосы Ратны щекотали его щеку, ее браслеты тихо позвякивали в такт ласки его пальцев. Ее просвечивавшие сквозь ткань груди напоминали две нежные лилии. Освободив их из плена кофточки, он погрузился в то самое забвенье, о котором мечтал.
        Он не был подлецом и испытывал мучительный стыд перед Грейс, но что оставалось делать? Явиться к ней и просить прощения? Джейсон боялся, что извинения лишь причинят ей лишнюю боль. Он догадывался, что ему придется терзаться содеянным всю оставшуюся жизнь.
        Однако сейчас все угрызения совести куда-то испарились. И Джей, и Ратна волей-неволей являлись частичкой жизни, бурлившей за стенами хижины, но в эти мгновения, укрывшись в этом крохотном мирке, они принадлежали только друг другу.
        Утром в лучах солнца тело Ратны, казалось, было окружено теплым сиянием. Ее темные глаза были полны света. Хижина наполнилась гуканьем и лепетом проснувшегося ребенка, и Джей удивленно сказал себе, что никогда не слышал таких удивительных звуков. Он наконец осознал, что у него есть семья. Не вполне обычная и пока не совсем законная, но та, которую он создал и по влечению сердца, и по велению судьбы.
        Во время завтрака Джей промолвил:
        - Ясно, что ты не крестила Айрона. Это христианский обряд, о котором я когда-то рассказывал тебе.
        Он опасался, что Ратна начнет возражать, но она осталась спокойной.
        - Я знаю, что вы делаете это, только не понимаю зачем.
        - В данном случае надо совершить обряд хотя бы затем, чтобы Айрона приняли в моем мире. Ведь он наполовину белый. И еще…- Джей помедлил, не зная, как к этому подступиться, и после паузы добавил: - То же самое придется пройти и тебе.
        - Зачем?- повторила Ратна.
        - Я прошу тебя стать моей женой по нашим обычаям, иначе я не смогу взять тебя с собой на место службы. Я не призываю тебя отказываться от твоей религии, но ты должна посещать нашу церковь и носить крест. Ты не услышишь от меня ни слова осуждения, если в душе будешь продолжать верить в своих богов, но перед другими тебе придется… притворяться, что ты веришь в Христа.
        - Почему?
        Джей взял ее за руки.
        - Когда мы с тобой вдвоем, между нами нет никакой стены, но если мы появимся в обществе, она вырастет до небес. Нам надо попытаться исправить это… хотя бы внешне. Ты согласна?
        - Я сделаю все, что ты скажешь.
        В порыве благодарности Джей прижал Ратну к груди, хотя и не был уверен в том, что она сумеет до конца понять, что от нее требуется.
        Для начала - он знал - ему придется поговорить с начальством.
        Идя по улицам Варанаси, Джейсон очень волновался, но вместе с тем все в нем дрожало от радости. Его сердце было окончательно разбужено, он словно слышал некую внутреннюю музыку, звучавшую в унисон звону украшений Ратны, ее смеху и голосу ее страсти.
        - Явились?- произнес генерал Корман, смерив застывшего навытяжку молодого человека удивленным взглядом.
        Поскольку генерал был в числе приглашенных на свадьбу, он уже знал о случившемся. Вчера его жена и дочери с восторгом перемывали кости и Джейсону Блэйду, и Грейс Уоринг, и Флоре Клайв.
        - Мне был дан отпуск, но я решил, что ввиду сложившихся обстоятельств не имею права им воспользоваться.
        - Да, отпуск был предоставлен вам по случаю бракосочетания,- сказал генерал и сделал многозначительную паузу.- Никто не ожидал, что вы бросите невесту у алтаря. Полагаете, она этого заслуживала?
        - Ни в коем случае, сэр. Моему поступку нет оправдания.
        - Но ему есть объяснение. Интересно какое?
        - Я встретил другую женщину, которую прежде считал потерянной.
        - Во время свадебного шествия?
        - Именно так.
        - Кто она?
        В свете последних событий и решений не имело смысла лгать.
        - Индианка, сэр.
        Густые брови мистера Кормана поползли вверх. Многие военные сожительствовали с местными женщинами, в этом не было ничего удивительного, как, впрочем, и запретного. Другое дело, что среди них едва ли нашелся бы глупец, готовый бросить богатую белую девушку ради самой расчудесной индийской красавицы.
        - Ваша бывшая любовница?
        - Теперь я охотно назову ее своей женой.
        - Разве она христианка?
        - Ради нашего счастья Ратна согласна принять мою веру.
        - Никогда не знал, что честность может переродиться в глупость,- заметил генерал и добавил: - Я не могу закрыть глаза на ваш поступок, Джейсон Блэйд, даже учитывая, что ваш отец был моим другом. Скажу правду: в последние годы я не слишком уважал его, потому как он был игроком и пустил семейное состояние по ветру. Однако, на мой взгляд, вы поступаете еще хуже. В вашем положении это неслыханно, непрактично, необъяснимо. Считайте, что ваш род погиб.
        - Не думаю, сэр. Моя возлюбленная родила ребенка. Теперь у меня есть сын, и я намерен узаконить его.
        - Но он полукровка! Известно ли вам, что такие дети имеют очень мало прав? В Англии на него будут показывать пальцем и не посчитают за человека!
        - Я не вернусь в Англию. Я останусь в Индии.
        Решение было быстрым, как удар молнии, мгновенно отсекающим прошлое от будущего.
        - А как же ваша матушка?
        - Я выпишу ее сюда.
        - Едва ли миссис Блэйд перенесет путешествие.
        - В нашем роду женщины всегда были хрупкими, но стойкими. Моя мать выдержит.
        - И жизнь в Индии?
        - Уверен, что да.
        - С индийской невесткой? Не станет ли это для миссис Блэйд самым жестоким ударом?
        - Насколько мне известно, индийские невестки - самые лучшие невестки на свете,- серьезно произнес Джейсон.
        Генерал поморщился.
        - А что с вашим домом?
        - Отдадим за долги. Если мой отец проиграл все наше имущество, то так тому и быть. Я намерен жить своей жизнью, а не разгребать то, что натворил он.
        Мистер Корман долго смотрел на молодого человека.
        - Я считаю, что произнесенное вами не что иное, как неудачная шутка. Вернемся к серьезным вопросам. В частности, поговорим о вашем назначении.
        - Думаю, вы не станете оставлять меня при себе, сэр,- сказал Джейсон, и генерал кивнул.
        - Вот сейчас вы мыслите правильно. Кстати, вам не приходило в голову, что Флора Клайв способна вас уничтожить?
        - Я слышал о ее наклонностях. Но я ее не боюсь.
        - Не знаю, что вы имеете в виду. Миссис Клайв вполне порядочная пожилая дама. Просто у нее слишком много денег, а с их помощью можно сотворить все, что угодно. Вам прекрасно известно, кто истинные хозяева этого города. Я же лишь могу пожелать вам удачи и помочь очутиться подальше отсюда.- Генерал Корман взял карту.- Полагаю, город Лакхнау не самое плохое место на земле? Правда, там все еще неспокойно. Земля провинции Ауд[100 - Провинция располагалась на территории современного штата Уттар Прадеш.] конфискована в пользу британского правительства, но не все с этим согласны…
        Джейсон представил разоренный, разграбленный, полусожженный город и окружавшие его обширные равнины, где весной воздух раскаляется до немыслимых температур, земля покрывается трещинами, под ногами шуршит опавшая, иссушенная зноем листва.
        При этом в Ауде так мало деревьев, что временами поднимаются ничем не сдерживаемые пыльные бури. По опустевшим полям и дорогам бродит отощавший скот, а люди умирают сотнями. Зимой там не легче: ветер гонит волны холодного воздуха, отчего в предрассветные часы трава покрывается изморозью.
        Однако возразить было нечего, и Джейсон кивнул. Настоящий солдат всегда принимает удар грудью, не дрогнув, не опуская глаз.
        Так поступает и жена солдата. Услышав о том, что им придется покинуть Варанаси и отправиться в незнакомый и явно неприветливый Лакхнау, Ратна не возразила ни словом, ни жестом. Она лишь тихонько вздохнула, и Джей прочитал ее мысли. Молодая женщина подумала о своей дочери, от которой ее постепенно отдаляли расстояние и годы.
        - Если хочешь, мы съездим за Анилой. Надеюсь, мне удастся уговорить командование отпустить меня на неделю-другую.
        - Нет…- медленно ответила Ратна, не поднимая взора и теребя край сари.- Пока не стоит.
        Джей обнял ее.
        - Нам надо успеть пожениться. Я постараюсь поскорее найти священника. Тебе придется ответить на его вопросы. Я научу тебя, что говорить.
        Ратна уткнулась в его грудь. Запах Джея никогда не казался ей чужим, и его сердце билось в том же ритме, что и ее. И даже его слова казались ей понятными и простыми, потому что он произносил их тем голосом и тоном, которые согревали душу.
        Джей не требовал, чтобы она во всей полноте и безоговорочно приняла его веру. Он соглашался с тем, чтобы в их жилище был алтарь индийских богов, вроде того, что он увидел здесь: низкий столик, увитый цветочной гирляндой. Там стояла медная чаша с маленьким светильником, крохотные сосудики с какими-то цветными порошками и тарелка из банановых листьев с жертвенной пищей.
        Его поражала и восхищала простота, непосредственность и естественность индийцев во всем, что они делали: любили, жили, умирали, совершали религиозные обряды.
        Джейсону Блэйду было стыдно, что он явился сюда в числе тех, кто нес новые порядки, разрушения и войну. На фоне этого возможность сделать счастливой одну-единственную индийскую женщину была равна бриллианту, найденному в куче золы.
        Глава XXV
        «Здравствуйте, Грейс! Я буду одинаково жесток, если отправлю свое письмо и если не стану этого делать. То же самое можно сказать и о нашем несостоявшемся браке. Я поступил подло, бросив вас у алтаря, но повел бы себя не лучше, женившись на вас, потому что таким образом по моей вине пострадали бы сразу две женщины. Рано или поздно я все равно бы узнал, что та, с которой я был связан прежде (я ничего вам не говорил, но уверен, что ваша тетя упоминала о некоей индианке), находится в Варанаси и что она родила от меня ребенка. Мне пришлось бы или предать ее, или обманывать вас. Знаю, что фраза о том, что вы достойны лучшего мужа, чем я, звучит банально и пошло, но это действительно так. Не смею просить прощения, хотя меня разрывает стыд и мне искренне жаль, что так получилось. Я желаю вам счастья, и пусть все поскорее забудется. Джейсон Блэйд».
        - Каков наглец!- воскликнула Флора, на всякий случай вскрыв и прочитав письмо прежде, чем отдать его племяннице.
        Грейс думала о другом: о своих мечтах, которые только вчера цвели и сверкали, тогда как сегодня поблекли и умерли.
        Несколько часов назад обрамленные цветочными гирляндами розетки на потолке, поблескивающие золотом медальоны на стенах, пушистый и яркий ковер под ногами вызывали в ней раздражение и усиливали горе, а сейчас ей было все равно. Ей больше не хотелось смахнуть на пол изящные безделушки с консолей и шифоньерок и разбить вазы с цветами. Пусть все остается как есть: прошлого не вернешь и ошибок уже не исправишь.
        - Он втоптал твои чувства в грязь!- заключила Флора.
        - Он просто последовал своим.
        - Ты столь великодушна?
        - Нет, я его не прощаю.
        - Нельзя позволять так обращаться с собой!- подхватила Флора.- Хочешь, я его уничтожу? Это в моей власти.
        - Я не желаю мстить. Если он заслуживает наказания, пусть это сделают Бог или судьба.
        - В подобном случае не стоит уповать на Бога. У него свои представления о справедливости.
        Флора чувствовала себя уязвленной тем, что какой-то бедный молодой офицер посмел обмануть ее и унизить. Теперь ее имя и имя ее племянницы трепали по всему городу.
        Грейс не интересовало, что скажут люди. Она была озабочена своим внутренним состоянием, своей судьбой.
        Выйдя из комнаты, девушка увидела, что нигде не осталось и следа несостоявшегося свадебного приема. Грейс так и не узнала, куда подевались изысканные яства и что Флора сказала гостям. Гуляя по саду, вдыхая жаркий воздух, насыщенный ароматом фиалок, бугенвиллей и роз, она вспоминала Англию и говорила себе, что ни там, в пансионе для бедных девушек, ни здесь, в Индии, в богатом особняке тетки, она не была и не будет хозяйкой своей судьбы.
        Спустя несколько дней Грейс отправила подруге короткое письмо:
        «Дорогая Эйприл! Спасибо за поздравления, но свадьба не состоялась по вине моего, теперь уже бывшего, жениха. Мне слишком больно об этом рассказывать, потому позволь опустить подробности. Напишу лишь, что если я и любила Джейсона Блэйда, то далеко не всем сердцем, как и он меня. У нас мог бы получиться хороший союз, но не более того. Возможно, этот брак устроил бы меня, но не Джейсона. Если даже наши пути проходят очень близко, они никогда не смогли бы слиться в один. Мне лишь непонятно, почему у него не хватило храбрости вовремя отменить свадьбу? Ведь его самого когда-то бросила невеста, но она заранее и честно написала об этом.
        Ты не поверишь, Эйприл, но я тоскую по Лондону, по тем временам, когда мы жили в пансионе. Здесь у меня нет ни одного близкого человека. Что толку в богатстве? У меня не осталось никакой надежды на то, что я кого-либо полюблю и что кто-то полюбит меня. Твоя подруга Грейс».
        - На каждом этаже находится по два коридорных надзирателя, на центральном посту сидит дежурный, а на вышках - часовые,- сказал Санджит.
        - Мне кажется, нам не удастся сбежать без посторонней помощи,- заметил Арун.
        Собеседник не ответил, как случалось уже не однажды. Аруну всегда казалось, что он знает намного больше, чем говорит.
        Стояла жаркая, влажная, душная ночь. До того времени, когда раздастся привычный грохот отворяемых и запираемых металлических дверей, оставалось несколько часов, а сейчас лишь кто-то где-то кашлял, храпел или стонал.
        - Что мне делать с куском жести, который ты мне передал?- спросил Арун.
        - Если его наточить, он станет острым как бритва.
        - А как это сделать?
        - Шлифовать о стену. Только осторожно, пока в коридоре никого нет.
        - А что потом?
        - Не спеши. Сначала надо сделать эту работу.
        Аруну нравилось, что Санджит умеет внушать человеку спокойствие и уверенность в себе, равно как подчинять чужую волю.
        Он рассказал, что англичане отняли у клана, возглавляемого Дамаром Бхайни, почти всю землю, потому что раджпуты не смогли предъявить на нее документы, а то, что осталось, обложили непомерным налогом - даже пустоши, на которых ничего не росло.
        - Какие документы, если клан владел землей на протяжении многих веков!- в сердцах заметил Санджит.
        Арун понимал, что, если он хочет отправиться вслед за этим человеком, ему придется идти неведомо куда и заниматься неведомо чем, но это его не пугало. С некоторых пор мало что вызывало в нем истинное волнение.
        Вспоминая о Соне, он думал о том, что значит ощущать опьяняющий трепет любви и жизни, иметь все и в то же время всегда чего-то желать. Сознание того, что такое никогда не повторится, превращало его сердце в камень.
        Ему наконец сообщили приговор: повешение. Никакого суда не было - в отношении индийцев, совершивших преступление против англичан, этим никто не утруждался. Все должно было произойти тут же, в тюремном дворе, а когда - об этом Аруну никто не собирался заранее докладывать.
        - Мой приговор будет таким же. При аресте я убил нескольких англичан, так что мне не миновать смерти,- сказал Санджит.
        Арун был поражен услышанным: этот раджпут был истинным воином!
        Приближалось утро. Скоро послышится тяжелый металлический скрежет, а затем - лязг отпираемых дверей, громкая ругань надзирателей и приглушенный гул голосов заключенных, в котором невозможно разобрать отдельных слов.
        Арун принялся потихоньку точить пластинку, рискуя привлечь внимание коридорного надзирателя странным шуршанием. Молодой человек понимал, что он нужен соседу постольку-поскольку, если нужен вообще. Он боялся выдать свой план, потому что Санджит вполне мог воспользоваться им в одиночку.
        Через несколько дней, когда все было готово, Санджит сказал:
        - Теперь надо дождаться ненастной ночи.
        Арун подумал о муссонах - воистину божьем даре, когда льющиеся с небес потоки воды поили изнывающую от жажды землю и все живое на ней. Прежде он, как и другие индийцы, с радостью встречал это время, но теперь вспоминал, что в период дождей погибла Сона.
        Ливень начался тогда, когда должен был начаться, и, слушая стук капель по крыше, вдыхая врывавшийся в оконце прохладный воздух, Арун думал о единственном оставшемся у него желании: не доставить Флоре Клайв удовольствия осознать, что он окончательно повержен. Хотя чаще всего ему казалось, что это действительно так.
        Когда наступил вечер и он увидел в зарешеченном окне мятущееся небо, у него то ли от страха, то ли от ожидания перемен перехватило дыхание.
        Санджит сказал Аруну, что надо делать. И хотя дальше им предстояло действовать вместе, выйти из камеры он должен был сам. В этом ему никто не мог помочь, и молодой человек надеялся, что на этот раз он сумеет справиться.
        Когда раздался грохот отпираемого засова, Арун напрягся, сжав в руке кусок жести. Раздавая ужин, надзиратели заодно проверяли, все ли в порядке в камере.
        За месяцы заключения Арун зарекомендовал себя как достаточно смирный заключенный, потому надзиратель не проявлял особой бдительности. Мысленно померявшись с ним силами, молодой человек пришел к неутешительным выводам. Арун был полон сомнений: даже если удастся выбраться в коридор, здесь слишком много дверей, слишком много решеток и сторожей! Вместе с тем он убеждал себя, что следует попытаться, в противном случае его жизнь не будет иметь никакой цены.
        Когда надзиратель поставил на пол миску с баландой и для порядка осмотрелся по сторонам, Арун набросился на него и схватил за шею. Это была не тонкая старушечья шея Флоры Клайв, а шея крупного, сильного мужчины, и все же Арун не позволил себе разжать руки, а как можно увереннее прижал к коже надзирателя острие жестянки.
        - Дай мне выйти отсюда, иначе я тебя зарежу.
        Возможно, сыграла роль внезапность нападения, и у него все получилось. Выскочив в коридор и заперев дверь, Арун встретил Санджита. Вероятно, тот хорошо знал план тюрьмы, потому что, не мешкая ни секунды, устремился вперед.
        Из-за ненастья большинство охранников сидело по своим углам. На вышках тоже было тихо. С ближайшей стены свисала веревка, по которой им предстояло забраться наверх.
        - Давай!- сказал Санджит.- Сначала я, потом ты.
        Арун невольно отступил.
        - Я не смогу!
        - Тогда оставайся здесь.
        Впоследствии Арун с трудом мог воспроизвести, как ему удалось сделать то, чего он никогда прежде не делал. Он помнил только, что дождь хлестал так, что было невозможно вдохнуть, помнил предательское натяжение готовой оборваться веревки и собственный страх, липкий и неотступный.
        Санджит ждал снаружи. Вдвоем они обогнули стену. Навстречу из темноты выступили какие-то люди, они держали в поводу оседланных лошадей.
        - Верхом ездить умеешь?- спросил Аруна Санджит.
        - Нет.
        - Тогда садись сзади и держись за меня.
        Они летели вперед, будто на крыльях, несмотря на ураганный ветер и тьму. Арун различал толпу всадников, сопровождавших Санджита, и именно тогда ему впервые пришло в голову, что на самом деле его спутник гораздо могущественнее, чем казалось на первый взгляд.
        Когда Арун почти потерял силы, они добрались до какой-то деревни. Санджит привел его в чью-то хижину; стянув с себя ненавистную тюремную одежду, Арун рухнул на циновку и погрузился в мертвый сон.
        Он столь внезапно очнулся, что ему почудилось, будто его откуда-то вырвали. Должно быть, он проспал очень долго, потому что чувствовал себя отдохнувшим. Молодой человек обрадовался, увидев возле изголовья полосу чистой ткани, и, обмотавшись дхоти, вышел из хижины.
        Деревня стояла у подножия горы. Увитые ползучими растениями домики выглядели весьма живописно. Кругом простирались поля, зеленели омытые дождем деревья, меж которых протекал ручей. Круторогие буйволы неторопливо тянули за собой соху. Светило солнце, заливались пением птицы. Именно так и должна была выглядеть долгожданная свобода.
        Умытый, причесанный и переодетый Санджит сидел в саду вместе со своими людьми перед циновкой, на которой были расставлены давно позабытые Аруном яства.
        Увидев рыбу, покрытую золотистой корочкой, под которой сверкало белое мясо, горку приправленного горчичным семенем рассыпчатого риса, юноша почувствовал, что возрождается к жизни.
        Он обрадовался возможности привести себя в порядок. Ему выдали все, что нужно, даже кусок настоящего английского мыла.
        Арун наконец увидел свое лицо. Правую щеку пересекал тонкий шрам, но его поразило не это. Его глаза больше не были глазами Кришны; теперь их взгляд не пленил бы ни деревенскую девушку Приянку, ни кого-либо другого: он мог только отталкивать и пугать.
        Арун вернулся к Санджиту. Того окружали воины в традиционной индийской одежде, но вооруженные английскими винтовками новейшей системы «Ли-Энфилд».
        Взяв себе порцию рыбы и риса, Арун сел в стороне. Он старался держаться незаметно, но Санджит быстро нашел его взглядом и, подозвав к себе, без колебаний спросил:
        - И каков твой план?
        Было ясно, что Арун должен немедля раскрыть свои карты. Выслушав собеседника, Санджит произнес нечто неожиданное:
        - Но это бесчестно.
        - Разве это так важно в данном случае?
        - Это важно всегда.
        Арун вздохнул.
        - Я был на опиумной фабрике, которая принадлежит Флоре Клайв, и могу заверить, что это место превращает людей в скот. Работая там, я почти поверил в то, что в Индии до сих пор существует рабство.
        - Оно никуда не исчезло,- сказал Санджит и задумался. Потом промолвил: - Говоря о бесчестье, я имел в виду не старуху, а девушку.
        - Если сделать так, чтобы она не пострадала…
        - Физически она не пострадает в любом случае. Но наверняка сильно испугается.
        - Она знает меня,- сказал Арун.- И я ей все объясню.
        - Я должен подумать,- медленно произнес Санджит.- Война с англичанами толкает меня на поступки, каких я прежде не совершал, потому что они превратили мою страну в пустыню, где нет ни закона, ни порядка, ни чести, а правит только нажива. Но я хотел бы знать, почему на это способен ты. В чем причина?
        Аруну не было смысла задумываться о том, почему и как его счастье переродилось в горе, а отчаяние переросло в ненависть. Он ответил коротко и просто:
        - Я тебе рассказывал. Потеря любимого человека.
        - Нам не до любви, мы воюем,- жестко произнес Санджит.- И если ты хочешь остаться с нами, тебе придется научиться тому, что умеем мы. Стрелять, ездить верхом. Тебе будет нелегко, поскольку все мы владеем этим с детства, а у тебя очень мало времени.
        - Я готов,- ответил Арун, и ему пришлось подтвердить свои слова делом.
        Со стрельбой вышло просто. Глаз у него оказался метким, а рука на удивление твердой. Другое дело - кони. Едва Арун садился в седло, его тут же обдавало холодом или обжигало жаром. В груди было пусто, а стук лошадиных копыт отдавался в животе, и ему чудилось, будто он с трудом удерживается на краю пропасти. Но он учился чему-то новому, и это отвлекало его от тоски. Извечной, неистребимой тоски по Соне.
        В блеклом свете занимавшегося дня бесцветное небо сливалось с водной гладью. Торговцы только-только начали раскладывать на берегу свой товар: большие и маленькие, однотонные и пестрые, гладкие и игольчатые, словно хранящие шум и прохладу речных волн раковины, гроздья зачаровывавших блеском и красотой узоров украшений, глиняные и металлические изваяния богов.
        Сюда же приковыляла старуха, продающая корешки, порошки и травы, которые, по ее словам, могли погасить огонь и остановить воду, оживить мертвого и извести соперника.
        Сона прошла мимо, не глядя на нее: снадобья этой колдуньи не помогли ей изгнать из чрева нежеланный плод.
        Молодая женщина выглядела измученной: минувшей ночью она родила девочку. Ей помогли соседки-нищенки, и она приняла их заботу, не задумываясь о том, из какой они касты.
        Девочка жалобно пищала, но Сона не собиралась давать ей ни капли своего молока. Это маленькое существо являлось живым свидетельством ее невольной измены мужу, насилия над ее телом, ее унижения и позора, и его следовало лишить возможности оставить на земле хотя бы какой-то след. Молодая женщина собиралась исполнить этот долг спокойно и сурово, без страха перед наказанием, без угрызений совести.
        Утро выдалось безветренным, тихим. В этот час на берегу реки не было слышно других звуков, кроме монотонного плеска воды и криков птиц в небесной вышине.
        Сона погрузила девочку в Ганг. Она бесстрастно следила за тем, как крохотное личико скрылось под мелкими волнами, как почти невесомое тельце без единого звука ушло на дно.
        Всему рано или поздно приходит конец. Слишком многое в этом мире исчезает без следа, распадается, не оставляя после себя даже тени. Ганг безропотно принял едва начавшее жить существо. Потому что Сона сочла его лишним на этой земле. Потому что она решила возложить на невинное создание вину за козни своей судьбы и жестокость других людей.
        Глядя на воду, Сона ощущала себя пустой оболочкой, без воспоминаний, без чувств. Арун, которого она повстречала на этом берегу, Ратна… их будто никогда и не было в ее жизни. Как и ребенка, которого она только что утопила. Она была свободна… от всего. Осталось повернуться спиной к Гангу и подняться по гхатам навстречу… чему?
        Прошло с полминуты, прежде чем Сона осознала, что она натворила.
        Молодая женщина погрузила руки в реку, но никак не могла найти тельце девочки. Где же она?! Сону охватила такая паника, какой она не испытывала ни разу в жизни.
        Неподалеку худые голоногие, прокопченные солнцем мужчины в ветхих дхоти переворачивали лодки и сталкивали их в воду. Сона бросилась к ним.
        - Там мой ребенок! Я уронила его в реку! Помогите!
        Двое индийцев побежали за ней. Они шарили по дну, а молодая женщина неподвижно стояла, прижав руки к груди и не веря в чудо.
        Мужчины достали девочку. Она была маленькой, милой, нежной и… посиневшей, с печально закрытыми глазами и скорбно изогнутым крошечным ртом.
        Индийцы принялись что-то делать, тогда как Сона была готова рвать на себе волосы.
        Потом они вложили ребенка ей в руки. При мысли, что ей придется похоронить его, вновь опустив в воду, Соне хотелось завыть. Но крошка порозовела и… задышала. А потом разразилась упрямым и громким плачем.
        Хлопнув себя по коленям, мужчины дружно рассмеялись и вернулись к своей работе.
        Наклонившись, молодая женщина осторожно поцеловала дочь в еще влажную щечку, теплую и нежную.
        - Латика,- прошептала Сона, чувствуя, как в душу тихим потоком вливается такая животворящая, безмерная, трепетная любовь, о какой она не могла и мечтать.
        Глава XXVI
        Джейсон Блэйд с матерью стояли на платформе, ожидая поезда, следовавшего в Лакхнау.
        - Здесь так же шумно, как в Лондоне,- заметила Патриция Блэйд и постаралась улыбнуться.
        Зычные крики уличных торговцев и рикш, пение брахманов и нытье нищих, перестук колес повозок, звуки музыкальных инструментов. В Индии не было только привычных слуху лондонца шарманок и вместо ржания лошадей слышалось мычание буйволов.
        Джейсон кивнул, подставляя лицо горячему ветру. Видя, как мать провожает взглядом вереницу индийских женщин в сари, придерживающих на бедре детишек и несущих на голове поклажу, он подумал о том, каково ей в наглухо застегнутом платье, да еще и в корсете!
        Они стояли под деревом, листья которого, свернувшись от зноя, казались жестяными. Все вокруг выглядело мертвым, выжженным, тусклым; лишь на дороге там и сям краснели пятна от бесчисленных плевков бетеля.
        В письме Джейсон велел матери по возможности продать все и теперь видел, что она выполнила его указания и прибыла в Индию налегке, с одним дорожным саквояжем и небольшим сундуком. Вероятно, там были личные вещи и семейные реликвии, с которыми она не могла расстаться.
        Патриция Блэйд была худощавой, но крепкой женщиной, всегда очень прямо державшей спину и крайне редко отступавшей от своих принципов.
        Зная это, Джейсон весьма уклончиво отвечал на ее вопросы о службе, а особенно - о жене и ребенке. О том, что у нее есть внук, миссис Блэйд узнала лишь по приезде в Индию.
        Разумеется, она думала, что мальчику от силы несколько недель, а еще ведать не ведала, что ее невестка - индианка. Об этом Джейсон так и не решился сообщить. Мать полагала, что он женился на богатой девушке, с которой и собирался заключить брак, и, наверное, представляла, что сможет отдохнуть от тягот пути в просторном бунгало, где есть все необходимое, в том числе, конечно, слуги.
        На самом деле все было не так. Перед отъездом из Варанаси Ратна приняла христианство, умудрившись толково ответить на вопросы священника. Едва ли она до конца понимала, о чем идет речь, но у нее была хорошая память, и она внимательно выслушала наставления Джейсона. Потом они тихо и скромно поженились.
        Каким-то шестым чувством Джейсон угадал, что для Ратны обряд не будет полным, если они не совершат его еще и по индуистскому обычаю. Когда он сказал об этом, она искренне обрадовалась и серьезно заметила, что на берегах Ганга каждый человек вольно или невольно становится индусом, так что Джею не о чем беспокоиться.
        Они натерлись куркумой, обменялись цветочными гирляндами и семь раз обошли огонь, соединяя свои судьбы на семь грядущих жизней.
        Джейсон постарался отнестись к этому действу со всей серьезностью. Он видел, что, совершая множество мелких обрядов, кладя на домашний алтарь кусочки фруктов, головки цветов и ароматические вещества, читая молитвы, Ратна приобщается к чему-то вечному, неотделимому от жизни ее народа.
        На новом месте службы Джейсон оказался единственным мужчиной, женатым на индианке, потому к нему относились настороженно, можно сказать, сторонились, а о том, чтобы Ратна (к тому времени достаточно хорошо понимавшая по-английски) нашла себе подруг среди других офицерских жен, не могло быть и речи.
        Формально молодая женщина стала христианкой, но, поскольку она расписала стены своего дома цветными магическими узорами, носила браслеты и сари, соорудила в одной из комнат небольшой алтарь для пуджи (Джейсону не хватило духу запретить ей все это), ее считали язычницей.
        Ратна не могла сказать мужу, что костлявая изможденная фигурка Христа вызывает в ней недоумение. Облаченные в яркие одежды индийские боги были откровенно красивы, полны жизни и сил! И хотя ей пришлось выучить основную христианскую молитву, она по привычке обращалась с просьбами только к своим божествам.
        Город был обескровлен войной, разграблен английскими солдатами, внушавшими местному населению ненависть и страх. Ввиду такого положения небольшое военное поселение располагалось на окраине Лакхнау, где Джейсону и его семье выделили небольшой дом с верандой. Жилище было запущенным и тесным, но Ратне оно показалось пределом мечтаний.
        Она впервые поверила, что эта жизнь - с любимым мужчиной и сыном - не сон, который вот-вот оборвется. Ратна не задумывалась о том, жалеет ли Джей, что женился на ней: она просто делала все для того, чтобы у него не было для этого поводов. Поднимаясь до рассвета, она принималась за работу. Приносила воду из колодца, потом бралась за стряпню. Джейсон никогда не видел, чтобы она грустила, и не слышал, чтобы она на что-то жаловалась.
        Однако, узнав о приезде его матери, Ратна не на шутку разволновалась. Встреча со свекровью - событие, важность которого было трудно переоценить. Тем более если придется жить с ней под одной крышей.
        Толпа орущих индийцев принялась штурмовать сильно опоздавший поезд. Люди протискивались в двери, лезли в окна, взбирались на крыши вагонов. Патриция Блэйд застыла в растерянности, а Джейсон ринулся в свалку.
        На полках, на полу, в проходах сидели, стояли, лежали мужчины, женщины, старики и дети. Джейсон с трудом отвоевал краешек скамьи и усадил мать. Сам встал рядом, пытаясь хоть как-то оградить ее от толпы.
        За окнами проплывали серовато-желтые дали. Кое-где мелькали зеленые заплаты рисовых полей, появлялись и исчезали тонущие в жарком мареве деревушки.
        Патриция Блэйд достала веер и принялась обмахиваться. Джейсон подумал, что матери придется очень и очень нелегко: она привыкла к многослойной одежде, а еще всегда и всюду, что называется, соблюдала протокол. Для нее было немыслимо выйти на улицу без шляпки или перчаток.
        А еда? Ратна готовила индийскую пищу, к которой Джейсон уже привык. Он попросил ее сварить к приезду свекрови простой рис, без специй, и нарезать овощей, также ничем их не приправляя.
        Ратна обещала приготовить курицу «не остро», но он не был уверен, что она справится, просто потому что любое, с ее точки зрения, «не слишком острое» блюдо вызывало во рту европейцев самый настоящий пожар.
        Незадолго до прибытия поезда Джейсон купил матери связку ароматных, тающих во рту бананов и пару сочных манго, но на большее не рискнул.
        Патриция Блэйд продолжала разглядывать смуглых индианок в ярких сари, с корзинками и узлами в руках. Усевшись на вещи, они беспрерывно тараторили на совершенно непонятном, каком-то тарабарском языке.
        - Мне очень хочется познакомиться с твоей женой. Кажется, у нее есть тетка? Она живет с вами?- промолвила она и тут же продолжила: - Надеюсь отдохнуть в их обществе после всех этих…
        Обведя взглядом соседей, она сделала неопределенный, но на самом деле достаточно выразительный жест. Джейсон понял, что дольше тянуть нельзя.
        - Я должен кое-что сказать тебе, мама. Это не та девушка. Свадьба, о которой я тебе писал, не состоялась. Я женился, но не на англичанке, а на индианке. И у нее, как и у меня, ничего нет.
        Мать замерла. Джейсон ее понимал. Знаменитая британская гордость, смешанная с инстинктивным презрением к жителям колоний, была у нее в крови. Вопрос заключался даже не в деньгах, а в чести семьи, судьбе рода, испорченной «грязным» браком. Ему было нелегко подобрать надлежащие слова.
        - Но как же так получилось? А главное - почему?- растерянно проговорила Патриция.
        Перед взором Джейсона встало лицо Ратны. Что бы он ни говорил ей, что бы ни делал, какие бы решения ни принимал, она смотрела на него широко раскрытыми глазами, полными безграничной доверчивости и безмерной любви. В ее взгляде было некое колдовство, какие-то чары, названия которых он не ведал.
        Джейсон не был настроен делиться сокровенными мыслями ни с кем, даже с матерью. К тому же она едва ли могла бы его понять.
        - Мне трудно объяснить это, мама.
        Ее взор был полон тревоги. Джейсон понимал, что должен быть признателен матери хотя бы за то, что она не упала в обморок от такого известия.
        - И ничего нельзя изменить?
        - Ничего. Ратна - моя жена, а Айрон - мой сын,- ответил Джейсон и добавил: - Не беспокойся, я постараюсь воспитать его в наших традициях.
        Патриция Блэйд покачала головой.
        - Англичанин с кожей индийца и индиец с образом мыслей белого человека будут одинаково чужими и тут, и там.
        - Я приложу все усилия к тому, чтобы этого не случилось.
        - Есть вещи, на которые человеку сложно повлиять. Ты наверняка уже одинок в своем окружении.
        Здесь мать попала в точку. Она всегда была проницательна и умна. Джейсон не на шутку встревожился. Если Патриция Блэйд категорически отвергнет Ратну им всем придется несладко.
        - Твоего сына не возьмут ни в одно английское учебное заведение… И чем он займется?
        - Зачем задаваться таким вопросом? Он еще слишком мал.
        - Я задумывалась о твоей судьбе с того самого мгновения, как ты родился.
        - Тем не менее все вышло совсем иначе.- Джейсон взял мать за руки.- Пойми! Здесь нет людей, которые осудят нас до такой степени, чтобы нам было некуда податься. Мы живем в военном поселке, где нет ничего похожего на общество, к которому ты привыкла.
        Сказав это, он подумал о том, что там нет и много чего другого.
        - Она очень черная?- обреченно произнесла Патриция.
        - Вовсе нет. Темнее, чем мы, но ненамного.
        - И как мне с ней общаться?
        - Ратна говорит по-английски. Конечно, не очень хорошо, да и не все понимает, но она постепенно запоминает все новые и новые слова. В тех условиях, в каких мне приходится жить, лучше иметь индийскую жену. Они очень преданные и неприхотливые.
        Конечно, Джейсон женился на Ратне совсем не поэтому, он просто пытался хоть как-то оправдаться перед матерью.
        - Ты собираешься остаться в Индии?
        Джейсон обратил взор к окну. Они ехали мимо какой-то деревни. Во дворах женщины месили руками кизяк. Тянуло дымком, виднелись окаймленные низким кустарником поля, манговые деревья с их раскидистыми кронами и желтовато-коричневая кромка далеких холмов.
        - Да,- медленно произнес он.- Того, что было в Лондоне, уже не вернуть.
        Патриция сжала руки.
        - Но ты мог жениться на той девушке, о которой писал, и все бы устроилось!
        Он повернулся к ней, и она увидела его глаза, сверкавшие, словно ярко-синий лед.
        - Ты представляешь, каково бы мне было пользоваться деньгами жены! И даже не жены, а ее тетки!
        Но Патриция не собиралась уступать.
        - Любая другая, пусть небогатая, но белая девушка по своему происхождению, образованию и воспитанию все равно была бы выше индианки!
        Джейсон вспомнил историю своих отношений с Ратной. Сходясь с ней, он едва ли хотя бы на миг представлял себе, что дело закончится браком, однако все-таки женился на ней, предпочел ее Грейс. Появление на свет Айрона сыграло большую, но не главную роль. Дело было не только во внутреннем импульсе, не в чувственных желаниях, а в том, что простая человеческая любовь значила больше, чем все остальное.
        - Я сделал выбор. У меня есть служба, у меня есть семья. Я счастлив.
        - Вероятно, мне тоже придется остаться в этой стране,- мужественно произнесла Патриция.
        Поскольку она еще не видела ни места, где он жил, ни его дома, ни Ратны, Джейсон уклончиво ответил:
        - Посмотрим.
        Как и он сам, Патриция Блэйд, впервые приехав в эту страну, не имела понятия об ужасающей бедности индийцев, о жестокости их каст и многообразии богов.
        Джейсону хотелось, чтобы Лакхнау был чистым, аккуратным, благоухающим городом, утопающим в зелени садов, но - увы! В тесноте грязных улиц с выщербленными мостовыми копошился человеческий муравейник. Кое-где люди варили еду прямо на улице, на небольших кострах, и в воздухе стоял едкий смрад тлеющих кизяков. Слишком многих индийцев война лишила имущества и крова.
        Даже нищие казались озлобленными: они не просто клянчили подаяние, а бранились, грозили костлявыми кулаками, иные пытались ухватить англичан за одежду. К счастью, мундир Джейсона вызывал у них не только ненависть, но и страх.
        Взяв рикшу, Блэйды поехали мимо хижин из прутьев, покрытых кусками гнилого джута. Патриция молчала. Когда Джейсон попытался сказать, что не все так плохо, она ответила, что многое повидала в жизни и ее трудно удивить или испугать.
        Молодой человек перевел дыхание. Он подумал, что, быть может, матери понравится дом с верандой, перила которой увиты плющом, а нагретые солнцем полы отшлифованы босыми ступнями вечно хлопочущей Ратны. Хотя едва ли Патрицию впечатлит ее домовитость. Куда больше мать устроила бы девушка с белыми нежными руками, не старательно стирающая белье, а не спеша отдающая приказания слугам.
        Джейсон рассказал матери, что установил на крыше бак с водой, что в доме стоит мебель старого, но удивительно приятно пахнущего дерева. Он словно забыл о том, что ее невозможно впечатлить столь обыденными вещами.
        Собираясь в эту поездку, Патриция Блэйд наверняка рассчитывала по меньшей мере на викторианский особняк с ажурными металлическими решетками, большими балконами и тяжелыми воротами.
        Англичанин, поселившийся в колонии, должен иметь хороший дом, черных слуг, а иначе какой смысл туда отправляться? Так говорили в Лондоне, и миссис Блэйд вполне разделяла эти взгляды.
        Сойдя на землю у ворот форта, молодой человек расплатился с рикшей, предъявил пропуск, и они с матерью вошли внутрь.
        Здесь было больше порядка, но тоже не слишком уютно и чисто. Попадавшиеся навстречу солдаты и офицеры с любопытством смотрели на Патрицию Блэйд. Кое-кто отдавал честь Джейсону и здоровался с его спутницей. Та коротко и чинно кивала в ответ.
        По пути Джейсон продолжал свой рассказ. Продукты можно было покупать в офицерской лавке (правда, Ратна предпочитала посещать рынок за пределами форта). В военном поселении появилось немало всяческих служб, телеграф и прочее, хотя следовало обзавестись еще очень многим. В том же Канпуре офицеры жили куда богаче, имели и конюхов, и грумов, и водоносов, и лакеев, но сейчас, когда едва закончилась разрушительная война, об этом приходилось только мечтать. Со временем все образуется.
        Дом Блэйдов располагался на окраине поселка. Стоявшая на крыльце Ратна с Айроном на руках выглядела взволнованной. На ней было парадное сари в переливах коралловых и розоватых оттенков, звенящие браслеты и серьги. Она гладко причесала волосы, смазав их маслом, и украсила черную косу белым жасмином.
        Миссис Блэйд не нашла ничего привлекательного во внешности этой похожей на цыганку девушки с ее излишне ярким нарядом, крупными и блестящими украшениями. И это ее невестка! С этой женщиной ее сын делит и до конца своей жизни намерен делить кров и постель!
        В голову Патриции немедленно пришла мысль, которая только и могла прийти в такой ситуации: Джейсона околдовали и приворожили.
        - Вы обвенчались, как и полагается?- запоздало и не без особой надежды поинтересовалась она.
        - Конечно. И зарегистрировались в мэрии.
        Патриция обреченно вздохнула.
        Джейсон взял у Ратны ребенка, и молодая женщина по обычаю припала к ногам свекрови. Не зная, как реагировать, мать Джейсона едва не отскочила в сторону и не оттолкнула девушку. Поднявшись, Ратна сложила руки в приветственном жесте и произнесла несколько слов сначала на хинди, а потом - очень старательно - на английском. Должно быть, она их долго учила, но от волнения все-таки многое перепутала.
        Патриция поморщилась. Какое ужасное произношение, какой убогий словарный запас! О чем ее сын может говорить с этой женщиной!
        Она перевела взгляд на внука. Патриция ожидала увидеть младенца, но этому мальчику было больше года, и тогда она поняла, что Джейсон жил с индианкой задолго до свадьбы. Возможно, он пытался оборвать эту связь, вступив в брак с белой девушкой, но не сумел. Его всегда отличало обостренное чувство долга, чем так любят пользоваться бесчестные люди.
        Ребенок был здоровым, крупным и сильным, но не походил ни на кого из их английской родни. Смуглая кожа, большие темные глаза, отливающие синевой волосы. Индианка все испортила своей черной кровью!
        Пересилив себя, Патриция пожала ручонку Айрона и поспешно прошла в дом вслед за Джейсоном. К счастью, он дал матери передышку, предложив привести себя в порядок. Вода была теплой, полотенца - чистыми, а все остальное миссис Блэйд привезла из Англии.
        Когда она появилась в комнате, Ратна закончила накрывать на стол. Они с Джейсоном привыкли сидеть на полу, но его матери такой обычай наверняка показался бы диким.
        По совету мужа Ратна не стала заменять тарелки банановыми листьями, а вот про ложки и вилки не подумали ни он, ни она. На вопрос матери о столовых приборах Джейсон смущенно ответил:
        - Вообще-то, мы берем пищу руками.
        Есть руками?! Патриция остолбенела. Это считалось верхом невоспитанности, и она тут же приписала столь невообразимые привычки влиянию Ратны, не знавшей ни вилки, ни ложки.
        - Таковы обычаи этой страны, и я…
        - Но ты не индиец! И твой сын тоже! Или ты хочешь, чтобы он был индийцем?!
        Миссис Блэйд сделала движение, чтобы встать из-за стола, но умоляющий взгляд Джейсона вернул ее на место.
        Ратна не садилась с ними. Она подавала еду и следила за малейшим движением свекрови и мужа. Когда Джейсон сказал, чтобы она присоединялась к ним, молодая женщина так мотнула головой, что черная коса взвилась, описав полукруг.
        - В индийских домах гости приравниваются к священным особам,- сказал Джейсон.
        Миссис Блэйд почти ничего не ела. Пища, приготовленная руками невестки, не внушала ей доверия. А ведь Ратна провозилась все утро: сделала и шарики расгулла, упругие, пористые, полные прохладного и сладкого сиропа, и сандеш - плотные творожные квадратики, покрытые сахарной глазурью.
        После неудавшегося обеда миссис Блэйд пожелала отдохнуть. Расстроенная Ратна убирала со стола.
        - Моя мать привыкнет,- неловко произнес Джейсон.- Просто она сильно утомилась с дороги.
        - Мы с Айроном чужие для нее. Я прочитала это в ее глазах.
        Ратна выросла без матери, а теперь ее отвергала и мать мужа. Молодая женщина со страхом думала о том, как останется вдвоем со свекровью, когда Джейсон уйдет на службу.
        В тот день миссис Блэйд больше так и не вышла из отведенной ей комнаты, объяснив это усталостью. Возможно, это было правдой, хотя Ратна подозревала, что свекровь просто не хочет ее видеть. Она не решалась задать мужу терзавший ее вопрос: вернется ли миссис Блэйд в Лондон или навсегда останется с ними?
        Наступил вечер, потом пришла ночь. Надежде, что темнота подарит благословенную прохладу, было не суждено оправдаться. Однако мрак милосердно скрыл похождения и полеты ночных обитателей дома: ящериц, жуков, москитов. От последних защищали сетки, но насекомые все же давали знать о себе беспрестанным гудением.
        - Не переживай,- сказал Ратне Джейсон, когда они улеглись спать.- Приготовь на завтрак что-нибудь очень простое. Подай паратхи, чай или молоко, только не добавляй в паратхи специй, а в молоко не клади сахар.
        «Разве дело в еде»?- хотела произнести Ратна, но промолчала. Она знала, что не должна жаловаться. Улаживать отношения между двумя женщинами - не мужское дело.
        Она чувствовала, что Джейсон тоже огорчен. Ратна знала его достаточно хорошо, а потому замечала, как омрачается его лицо, темнеет взор, и понимала, что означает каждый непроизвольный жест или что таит в себе затянувшееся молчание.
        И все же она не могла не задать мужу очень важный, с ее точки зрения, вопрос:
        - А твоя мама знает, что я была замужем за индийцем и что кроме Айрона у меня есть дочь?
        - Прости, но я не смог ей сказать. Ей без того пришлось узнать слишком много такого, к чему она не была готова. И потом… это неважно. Теперь ты моя жена, а про Анилу я уже говорил: мы сможем взять ее к себе, когда ты только захочешь.
        Последние слова немного успокоили Ратну. Джейсон почувствовал, как ослабло напряжение в ее теле, ощутил ласковое прикосновение ее руки к своей щеке. За это он и ценил Ратну: она умела говорить на безмолвном языке, недоступном чопорным англичанкам. Она была чуткой к любому проявлению внимания и любви.
        Едва узенькая полоска неба налилась шафраном, Ратна поднялась с постели. Приготовить чай и лепешки было привычным и нехитрым делом, но сейчас она переживала и волновалась, потому что отныне ее работу должна оценивать свекровь.
        Поцеловав жену и полусонного сына, Джейсон ушел на службу. Он никогда не задумывался над тем, что индийские мужья обычно так себя не ведут. Между тем такие мелочи казались Ратне высшим проявлением уважения и заботы.
        Патриция Блэйд вышла на веранду строго причесанная и безукоризненно одетая, однако заспанная и недовольная. Едва ответив на трепетное приветствие Ратны, она с величайшей осторожностью съела половинку лепешки и сделала несколько глотков чая.
        - Где ты берешь молоко?- спросила она невестку, когда та поставила перед ней кувшин.
        Ратна поклонилась и кое-как сумела ответить, что покупает его у крестьян за пределами форта.
        Миссис Блэйд пришла в ужас. Если все продукты поставляются сюда грязными индийцами, тогда рано или поздно не миновать заразы! А на чае и лепешках долго не протянешь.
        Накормив Айрона, Ратна принялась готовить дал, ломая голову над тем, положить ли туда специй как обычно, половину или не класть совсем. Ребенок ползал возле ее ног, и хотя пол был чистый, миссис Блэйд недовольно поморщилась. Когда она заявила сыну о своих опасениях насчет инфекции, Джейсон лишь рассмеялся.
        - Вспомни английские продукты, мама! Там в муку подсыпают мел и гипс, кофе смешивают с желудями и землей, спитую чайную заварку сушат и продают заново. Здесь ты ничего подобного не встретишь, и не потому, что индийцы так уж честны,- такое просто не приходит им в голову!
        - Она моет руки? Я нигде не встречала столько грязи, как в этой стране!
        - Ратна очень чистоплотная женщина. А в Англии грязи не меньше, чем в Индии.
        «Но не в нашей среде»,- подумала Патриция.
        Через пару дней миссис Блэйд выразила желание прогуляться и вышла из дома в шелковом платье, атласных туфлях, кружевных перчатках и под зонтиком.
        Ее появление не только не осталось незамеченным, но и имело успех. Она была хорошо воспитана, умна, держалась с достоинством, но без высокомерия, и ее сразу признали. В считаные дни Патриция Блэйд обзавелась множеством знакомых. Она посещала обеды и ужины, выслушивая жалобы офицерских жен на жару, скуку, отсутствие необходимых вещей и острую пищу. Многие из них прежде жили в других гарнизонах, где устраивались пикники, скачки, балы, а здесь ничего этого не было.
        Большинство ненавидело Индию и скучало по родине. Недавно прибывшая из Британии Патриция Блэйд служила источником самых свежих новостей. Она была англичанкой до мозга костей, от нее словно веяло прохладой и туманом лондонских улиц.
        Миссис Блэйд привечали даже жены высших чинов. Одна из них, супруга полковника Финча, снискавшая звание местной дамы-патронессы, прониклась к ней особой симпатией и одарила своим покровительством.
        Не выдержав, Патриция пожаловалась на сына, женившегося на индианке, «женщине, которую в Лондоне никто не пустил бы в дом даже с черного хода».
        - Подумать только: она не умеет пользоваться столовыми приборами!- сокрушалась миссис Блэйд.- Ее интересы заключаются в том, чтобы убирать в доме и готовить еду, которую приходится запивать галлонами воды! Когда я спросила ее, почему индийцы едят такую острую пищу, она ответила: «Чтобы наполнять кровь силой!» Эта индианка на редкость невежественна и суеверна.
        - Однако для местных женщин семейный уклад - основа жизни, тогда как наши дамы, очутившись в колонии, зачастую заботятся только о том, как развлечься! Индианки распускаются под солнцем, словно цветы, тогда как из англичанок оно высасывает все соки,- пошутила миссис Финч, а потом серьезно произнесла: - Не волнуйтесь, это временно. Рано или поздно на смену опьянению приходит трезвость. Через несколько лет ваш сын и не вспомнит об этой связи.
        - Но они женаты!
        Миссис Финч рассмеялась.
        - Все понимают, насколько несерьезны и непрочны подобные браки. Такую пару с легкостью разведет любой судья, даже без присутствия индианки.
        - Но у них есть ребенок!
        - Ваш сын обеспечит его, не так ли? Будет достаточно пары десятков рупий в год, а это совсем немного. Большинство туземных женщин знают свое место и не предъявляют претензий. Да и кто станет их слушать! Они должны быть благодарны британцам за улучшение их породы. Вода точит камень: исподволь внушайте вашему сыну, как сильно он ошибся, старайтесь открыть ему глаза. Индианка не сможет вам помешать. В конце концов, вы не случайно сюда приехали.
        Патриция глубоко вздохнула.
        - Боюсь, Джейсону не видать повышения по службе!
        Миссис Финч улыбнулась.
        - Я постараюсь похлопотать за вашего сына перед своим мужем. Насколько я понимаю, в последнее время генерал Корман не слишком благоволил к Джейсону Блэйду из-за истории с той английской девушкой, племянницей весьма влиятельной и богатой вдовы, иначе он не послал бы его сюда. Но я надеюсь, полковник Финч сделает скидку на молодость вашего сына.
        Патриция Блэйд воспрянула духом. Она смотрела на Ратну как на служанку, крайне редко заговаривала с ней и порой едва замечала. Айрона она тоже не баловала вниманием, как бы подчеркивая, что он не достоин быть ее внуком.
        Ратна все понимала, хотя, на первый взгляд, ей было не на что жаловаться. Свекровь не бранила ее, не придиралась к ней, но ощущать себя пустым местом было обидно и горько.
        Пытаясь успокоиться, Ратна говорила себе, что индийские свекрови обычно не только не лучше, а еще хуже. Она хорошо помнила рассказы замужних женщин о том, какими проклятиями разражались свекрови, если невестки забывали вовремя застелить им постель, растереть ноги или расчесать волосы.
        Что касается Джейсона, он радовался, что мать нашла себе подходящую компанию и вписалась в местное общество. И хотя он относился к жене и сыну с прежней заботой, теплотой и любовью, Патриция Блэйд знала: все на свете приносит свои плоды.
        Глава XXVII
        С некоторых пор Грейс Уоринг приобрела привычку гулять по рынку. Разумеется, англичанке было трудно затеряться в толпе индийцев, однако пестрота и шум отвлекали ее от грустных и тягостных мыслей.
        То был не Лондон: хотя на одинокую белую девушку обращали внимание, никто не смел отпускать непристойные шуточки, не позволял себе бесстыдных подмигиваний и похотливых взглядов.
        Здесь можно было найти что угодно: бетель, сладости, зерно, сахар-сырец, топленое масло гхи, зелень, овощи, молоко. В нос били пряные запахи, в глазах рябило от разноцветья приправ: зиры, куркумы, шамбалы, корицы, перца. Торговые ряды казались бесконечными. Тут же звякали молоточки, жужжали гончарные круги, стучали ткацкие станки. Каждый мог понаблюдать, как делается то, что он задумал купить.
        Грейс на минутку остановилась перед прилавком с тканями. Нежнейший бархат, тонкий муслин, бенаресская парча, кашемировые шали. Рядом лежали браслеты, в которых дробились солнечные лучи, выстроились узкогорлые вазы, чьи формы, казалось, повторяли изгибы женского тела.
        Торговец с соседнего ряда поманил англичанку, показывая на россыпь камней: дымчатых топазов, сиреневых аметистов, прекрасных изумрудов, пестрых агатов.
        При виде свадебного сундука с изображением богини Лакшми, сидящей на цветке лотоса, Грейс невесело усмехнулась. Она могла купить все, что душе угодно, но ей ничего не хотелось. Краски Индии для нее поблекли. У нее не было аппетита, и она похудела. Флора опасалась, что племянница больна, но это было не так, если не считать болезнью апатию и скуку.
        Почувствовав жажду, Грейс выпила мутноватого кокосового молока. Неподалеку расположился заклинатель змей. Раздувшая капюшон кобра раскачивалась, как жгут, под заунывные звуки дудки. Девушка положила в глиняную плошку монету, хотя не любила и боялась змей.
        Флора пыталась развлечь племянницу, но та от всего отказывалась. Тетка предлагала Грейс отправиться в Англию, однако девушка знала, что там она будет чувствовать себя не лучше. Попросту увезет свои проблемы с собой.
        Кто-то осторожно тронул Грейс за плечо.
        - Мисс?
        Повернувшись, она увидела молодого индийца. Обычно они не смели прикасаться к белым, но девушка узнала его.
        - Арун?!
        Ей понадобилась пара минут, чтобы осознать, что это действительно он. Молодой человек сильно изменился. Его взгляд сделался еще жестче, и даже голос звучал по-другому.
        - Да, это я.
        - Вы на свободе?
        - Меня должны были повесить, но я сбежал из тюрьмы.
        - Вас ищут?
        - Наверное.
        Грейс подумала, что перед горем этого человека ее несчастье кажется надуманным, ненастоящим.
        Она всего лишь не нашла себя, тогда как он все потерял.
        - У вас остался шрам,- с сожалением промолвила девушка.
        - Меня это не волнует,- ответил он, а потом спросил: - Вы гуляете одна?
        - Да.
        - А… ваша тетя знает, где вы?
        Грейс прикусила губу. Вот уже не первый день она врала Флоре, будто идет к сестрам Корман, и тетка охотно ее отпускала. На самом деле Грейс не хотелось никого видеть; отправляясь на рынок, она стремилась очутиться в чужом мире, чтобы забыть о своем.
        - Нет.
        Арун покачал головой.
        - Если с вами что-то произойдет, она не будет знать, где вас искать.
        Девушка слабо улыбнулась.
        - Не думаю, что со мной может случиться что-то худшее, чем уже случилось.
        Грейс не заметила в нем ни интереса, ни сочувствия, однако не удивилась. В то время как Арун томился в колониальной тюрьме, она ехала по улицам Варанаси на белом коне навстречу своему счастью, в итоге обернувшемуся полнейшим разочарованием.
        - Вы хотели что-то купить?
        - Нет. Я просто гуляю.
        - У меня к вам есть разговор. Вы можете пойти со мной?
        В обществе Аруна Грейс чувствовала себя очень неловко. Ей было трудно представить Флору в постели с этим молодым индийцем; она не могла смириться с тем, что это все-таки правда. Вместе с тем она ощущала смутную вину перед ним, а потому кивнула.
        Миновав бесчисленные торговые ряды, они прошли по узкой улочке и очутились на небольшой площади, где ждала тонга - повозка с двумя скамеечками, защищенная легким навесом. Арун предложил Грейс забраться внутрь, и девушка, ничего не подозревая, согласилась. Повозка тронулась с места. Правивший низкорослой лошадкой индиец даже не оглянулся на странную пару.
        Хотя Арун молчал, его взгляд не предвещал ничего хорошего. Грейс занервничала.
        - Куда вы меня везете?
        - Скоро узнаете.
        - Вы хотели о чем-то поговорить?
        - Ни о чем. Я вам солгал. Это похищение.
        Девушка отпрянула.
        - Похищение?! Что я вам сделала?
        - Дело не в вас.
        - А в чем? Зачем вам меня похищать?
        - С целью выкупа.
        - Вам нужны деньги?
        - Мне - нет. Другим людям. Я просто решил им помочь.
        - Я бы дала вам денег. У меня есть украшения, я могу их продать.
        - Мне нужны не ваши деньги, а деньги вашей тетки.
        - Вы хотите ей отомстить?
        - Я хочу ее уничтожить. Она убила Сону и сломала мне жизнь.
        Наверное, в эту минуту Грейс еще могла бы попытаться выскочить из повозки или закричать и позвать на помощь. Едва ли Арун стал бы применять силу. Но она спокойно сидела на скамейке и смотрела ему в глаза.
        - Я вам сочувствую, но это не выход.
        - К сожалению, другого выхода я не вижу.
        - Вам не кажется, что мстить женщине бесчестно?
        Арун отметил, что она произнесла те же слова, что и Сан-Санджит. Но для него все было решено.
        - Это не женщина, это чудовище.
        - А я - порождение этого чудовища?
        - Порождением, скорее, можно назвать меня. Вы выросли в другой стране, и вы ничего не знали.
        «Но, узнав, не отказалась от того, что получила»,- подумала Грейс и спросила:
        - И все же, куда мы едем?
        - В одно место. Там будет много мужчин, но вы не должны бояться. С вами ничего не случится - я отвечаю за это.
        Грейс подумала, что едва ли в подобных обстоятельствах слово одного человека может влиять на решение многих.
        - У меня нет даже самых необходимых вещей.
        - Вам все дадут. Вы не будете чувствовать себя пленницей.
        Грейс не могла понять, почему она так спокойна, отчего ее не волнует ни собственная судьба, ни чувства Флоры.
        - Когда вы сообщите моей тете о том, что я в ваших руках?
        - Скоро. Мы прибудем на место, вы напишете письмо, и я…
        - Я не стану ничего писать,- перебила Грейс.- Я не сопротивляюсь, но и содействовать вашему замыслу тоже не буду. Это затеяли вы, вот и выкручивайтесь сами.
        - Я не вправе вас заставлять. И те люди, которых вы вскоре увидите, тоже не будут этого делать.
        Арун умолк. Они выехали на неровную проселочную дорогу, и тонгу стало кидать из стороны в сторону. Спустя несколько утомительных часов пути впереди показалась окруженная банановыми рощами деревушка с ярко расписанными традиционными узорами хижинами.
        Чуть в стороне, у подножия большого холма, стоял двухэтажный каменный дом с портиком и колоннами. Во дворе было множество мужчин и лошадей.
        Арун помог Грейс сойти на землю. Одновременно на крыльце появился человек, при виде которого девушка невольно замерла.
        На нем была белоснежная курта, расшитый серебром синий кафтан и мягкие кожаные сапоги на высоких каблуках и с загибающимися вверх носками. Белый тюрбан был украшен переливчатым павлиньим пером с драгоценной брошью. На поясе висела кривая сабля с серебряной рукоятью.
        Он был молод, статен, красив, держался воистину с королевским достоинством и, казалось, явился из волшебной индийской сказки. Судя по всему, его появление в подобном облачении явилось неожиданностью и для Аруна.
        Юноша низко поклонился и отступил, тогда как Грейс продолжала стоять неподвижно и прямо, открыто разглядывая человека, по чьему приказу ее, очевидно, похитили.
        С виду она казалась спокойной, хотя на самом деле ее сердце едва не выпрыгивало из груди. Но не от страха. Просто в этом человеке с внимательными черными миндалевидными глазами она узнала мужчину с картинки, того самого, чей образ давно не давал ей покоя!
        Возможно ли такое наяву или ее воображение в конце концов сыграло с ней дурную шутку? Рисунка при себе не было. Оставалось полагаться на память.
        - Я - Дамар Бхайни, бывший правитель этой области. Прошу вас стать моей гостьей.
        Грейс ничего не ответила, однако вошла в дом вслед за хозяином, чувствуя на себе любопытные, но ненавязчивые взгляды его соратников.
        - Я предлагаю вам отдохнуть до завтрашнего дня. Если вы не найдете чего-то необходимого, воспользуйтесь колокольчиком.
        В комнатке пахло сандалом. Мебель была розового дерева, пол устилал расшитый сказочными птицами ковер. Оконные жалюзи отзывались на порывы ветра нежным звоном. В высоких вазах стояли цветы.
        - Вам понадобится служанка?
        - Думаю, нет,- ответила Грейс, впервые заговаривая с ним,- я все привыкла делать сама.
        Коротко поклонившись, Дамар Бхайни вышел. Грейс осталась одна. Умывшись и причесавшись, она села на кровать. Интересно, дадут ли ей бумагу, чернила и перья, позволив отправить письмо Эйприл, если при этом она откажется писать тетке?
        Впрочем, пока рассказывать было особо нечего. Не могла же она сообщить, что встретила мужчину с картинки, которую прижимала к сердцу еще в Лондоне, в Британской библиотеке, и что он оказался ее похитителем!
        Облик Дамара Бхайни вызывал ощущение величия, но никак не опасности. Он казался благородным человеком, хотя кража женщины с целью выкупа не вязалась с благородством.
        Близилась ночь. Рассыпанные по темно-синему небу звезды были похожи на серебряные украшения на изысканном сари индийской красавицы.
        Арун остановился на веранде. Он не знал, как отныне обращаться к человеку, который позвал его сюда.
        - Садись,- пригласил тот.- Будет лучше, если мы станем общаться, как прежде. В конце концов, ты не мой подданный.
        Арун присел на резной табурет. Перед ними стояли медные чашечки с кофе. Курильница источала сладковатый опьяняющий аромат.
        - Ты не говорил, что эта англичанка столь молода и красива,- задумчиво промолвил Дамар Бхайни.
        - Для меня существовала лишь одна красивая женщина,- ответил Арун.
        - Ты знал о том, кто я?
        - Такие догадки приходили мне в голову.
        - Ты удивлен?
        - Не очень. Ты всегда казался мне особенным человеком. Я рад, что мы вовремя повстречали друг друга, хотя у нас разные цели. Тебе нужны деньги, мне - месть.
        - Дело не в бедности,- помолчав, произнес Дамар Бхайни.- На личные нужды мне бы хватило денег до конца моей жизни. Суть в гордости. Я не могу признать свое поражение и поражение моего народа. Уж лучше смерть.
        - Понимаю. Мне тоже все равно, буду я жить или нет.
        - Я хочу жить,- возразил Дамар Бхайни.- Только не так, как сейчас. Не под англичанами.
        - Боюсь, такое положение сложилось надолго, если не навсегда,- осторожно промолвил Арун.- Это не покорность, а доводы разума.
        Глаза Дамара Бхайни сверкнули гневом.
        - Ты считаешь, я должен это принять?
        - Не знаю. С ними нельзя договориться?
        - Ангрезы предлагали мне сделку, как и другим раджпутам, но я отказался. Буду идти до конца.
        - Это заслуживает уважения.
        Дамар Бхайни сделал глоток кофе.
        - Ты останешься с нами?
        - А куда мне идти?
        Сказав это, Арун подумал, что утратил цель жизни, перешел ту грань, за которой на него могли влиять чужое одобрение и сочувствие, а также собственная совесть. Отныне в его душе жили только горечь, безнадежность и отчаяние.
        Как ни странно, Грейс проснулась в хорошем настроении. Оказалось, ее уже ждали вода для умывания и завтрак.
        На медном подносе стояли кофейник, кувшинчик с молоком, сахарница, фарфоровая чашечка с серебряной ложечкой, тарелка с вареными яйцами и мясными пирожками и бокал с манговым соком. Грейс тронуло, что ей не предлагают индийскую еду, хотя она была готова к этому.
        После еды девушка вышла на веранду. Вчера она не разглядела, в какую красивую местность ей довелось попасть. Залитая ярким светом округа развернулась перед ней, словно большая карта. Холмы окаймляли ее подобно поясу, облака в вышине сияли, как жемчуг. Розовые кусты обсыпала еще не успевшая высохнуть бриллиантовая роса, а ветер был благоуханным и свежим. Торжество солнца, зелени и небесной синевы кружило голову. Хотелось мысленно обнять эти просторы и благоговейно прижать к груди.
        На несколько минут Грейс почудилось, будто из ее души изгнаны все печальные чувства и разум свободен от мрачных воспоминаний. Она подумала о том, что сегодня ее ожидает разговор с Дамаром Бхайни. Он производил впечатление образованного человека и говорил по-английски почти без акцента. Грейс было интересно послушать, что он скажет.
        Когда он вошел, раздвинув бесчисленные нити цвета утренней росы, служившие занавеской, девушка нисколько не испугалась и стала с любопытством разглядывать его.
        Дамар Бхайни говорил серьезно, Грейс - с легкой иронией.
        - Вам нравится ваша комната?
        - Да, если учитывать, что я очутилась в ней не по своей воле.
        - Мне не хочется, чтобы вам казалось, будто вы - пленница.
        - Но ведь я пленница, не так ли?
        - Обещаю, что с вами ничего не случится и вы скоро окажетесь дома.
        - При этом вы избавите мою тетю от нескольких тысяч фунтов стерлингов,- заметила Грейс и задала вопрос: - Что будет, если миссис Клайв откажется платить?
        - Такое возможно?
        Девушка пожала плечами.
        - Вполне.
        Дамар Бхайни посмотрел ей в глаза.
        - Обещаю, что вы не пострадаете.
        - Тогда какой смысл устраивать все это?
        Он помолчал, потом произнес:
        - Мне кажется, вас не слишком страшит потеря денег.
        - Вы правы. Потому что у меня их нет и никогда не было. Это деньги моей тети.
        - Так вы не из богатой семьи?
        Грейс задалась вопросом, зачем ему знать подробности ее биографии, а потом представила себя, худую бледную девочку, лица которой редко касались солнечные лучи, бесприданницу в поношенном платье, грубых башмаках и штопаных чулках, существо, на которое другие, хорошо одетые дети смотрели как на пустое место. Вспомнила, как ломала голову над тем, что купить, пирожки или бумагу и краски.
        - Я бы сказала, из бедной.
        - Обычно бедные люди дорожат нежданно свалившимся на них богатством.
        - Думаю, они не знают о том, что само по себе оно не приносит счастья.
        Дамар Бхайни вновь сделал паузу, а после сказал:
        - Наверное, я в самом деле сделал неправильный выбор. Просто мне сказали, что ваша родственница, Флора Клайв,- известная угнетательница индийцев, сотнями гибнущих на ее фабрике.
        - Даже если то, что вы говорите,- правда, я не имею к этому никакого отношения.
        - Вы ее наследница,- веско произнес Дамар Бхайни.
        - Если б я могла повлиять на ситуацию, то непременно сделала бы это. Или сделаю в будущем.
        - Отмоете деньги от крови? В одиночку вы не сможете пойти против течения. Если попробуете, то превратитесь в изгоя.
        - У меня и так нет друзей,- ответила Грейс и заметила: - Вы - странный похититель! Пытаетесь объяснить жертве причины своего поступка. Мы с вами заведомо находимся по разные стороны границы. Так что просто делайте то, что задумали.
        Давая понять, что разговор окончен, она отвернулась к окну, но Дамар Бхайни не спешил уходить.
        - На эти деньги я хочу вооружить армию и освободить район Лакхнау от англичан. Я желаю вернуть своему клану отобранные земли, а себе - былую власть. Прежде я ни за что не стал бы добывать средства таким способом. Но белые люди не учат нас хорошему.
        - В таком случае, зачем перенимать привычки белых людей?- не выдержала Грейс.- И что толку отвоевывать небольшой кусочек земли, если вся Индия принадлежит англичанам!
        Дамар Бхайни выпрямил и без того ровную спину. Его тело напряглось, а в темных глазах отразился блеск солнца.
        - Индия не принадлежит англичанам, потому что они не видят ее сути, не знают ее духа, не признают гордости индийцев и их права на собственную жизнь, не приемлют их традиций! Вы давно утратили свой прежний мир, а мы стремимся его сохранить! Наши люди до сих пор исповедуют ту же религию, почитают тех же богов и поют те же гимны, одеваются в те же одежды, что и тысячи лет назад, и не собираются отказываться от этого!
        Он покинул комнату, исполненный важности своей миссии, наконец сумевший найти доводы, способные загнать в клетку внезапно пробудившуюся совесть.
        В это время Флора Клайв беседовала с начальником полиции Варанаси. Узнав, что Грейс не появлялась у Корманов и проведя бессонную ночь, она решила обратиться к властям.
        - Вы полагаете, вашу племянницу похитили?- сразу спросил суперинтендант.
        - Я не исключаю этого.
        - Она не могла уехать сама, то есть сбежать?- осторожно поинтересовался собеседник Флоры.
        Ответом была издевательская усмешка.
        - Сбежать от чего? От наследства, от заботы? И потом - сбежать куда? И с кем?
        - У мисс Уоринг был жених?
        - Полагаю, эту непривлекательную историю знает весь город,- мрачно произнесла Флора.
        - Если вашу племянницу похитили с целью выкупа, к вам скоро явятся с требованиями. Вы никого не подозреваете?
        - Конкретно? Нет.
        - Кстати,- начальник полиции неловко кашлянул,- преступнику, напавшему на вас в вашем собственном доме и приговоренному к повешению, удалось сбежать из тюрьмы. Мы полагаем, он сделал это вместе с другим заключенным, как позже выяснилось, весьма влиятельным человеком.
        От возмущения на губах Флоры вскипела пена.
        - Как вы допустили такое?!
        Суперинтендант приложил немалые усилия, чтобы не отвести глаза.
        - Виновные будут наказаны. Вы не предполагаете, что похитителем может оказаться тот самый преступник?
        Флора стиснула костлявые пальцы.
        - Еще как предполагаю! Этот индиец, некогда служивший у меня, сошел с ума, он способен на что угодно! Что мне делать, если он вновь появится здесь?
        - Надо попытаться его задержать. Я дам вам своих людей. Хотя, скорее всего, похитители отправят письмо или подошлют к вам человека, которому ничего не известно об этом деле.
        Так и вышло. Два дня спустя к дому Флоры подошел нищий старик с бумагой в руках. Неизвестные заплатили ему, велев доставить письмо в особняк. Больше он ничего не знал. В послании содержались требования, которые привели Флору в бешенство. Ее вынуждали расстаться с немалой суммой!
        Флора не умела и не собиралась проигрывать. Она с трудом сдержалась, чтобы не разорвать бумагу, а потом тщательно изучила почерк. Он не был похож на почерк Аруна, но вместе с тем было ясно, что писал грамотный человек, возможно, даже белый. Значит, у Аруна имелись сообщники. Или похитителем был не он? Тогда кто?
        Когда она показала письмо начальнику полиции, он сразу спросил:
        - Миссис Клайв, вы согласны платить?
        - Разумеется, нет!
        Голос Флоры звенел и срывался от злобы. Ее собеседник задумался.
        - Хотя в письме нет прямых угроз жизни вашей племянницы, на вашем месте я бы не расслаблялся. Она вам дорога? Кажется, вы выписали ее из Лондона?
        - Да, из Лондона. Потому как не могла допустить, чтобы мое состояние досталось проходимцам, не имеющим к нему никакого отношения!
        Флора смотрела на него старческими глазами, в которых угадывалась далеко не старческая сила, и начальнику полиции почудилось, что эта женщина ценит свое богатство куда больше благополучия, чести, да и жизни племянницы. Грейс Уоринг была для нее не более чем средством вложения капитала.
        - Так что мы будем делать?
        - Вы,- с нажимом произнесла Флора,- сделаете все, чтобы моя племянница обрела свободу, а я при этом не потеряла ни фунта.
        - Это будет нелегко. Риск слишком велик.
        - Полиция предпочитает легкие задания, не любит рисковать?- усмехнулась Флора и небрежно добавила: - Я заплачу. Лучше вам, а не каким-то грязным индийцам!
        Суперинтендант с удовольствием задушил бы старуху собственными руками, но, к несчастью, она была слишком влиятельна и богата.
        - Хорошо. Я займусь разработкой плана.
        - Поспешите,- твердо произнесла Флора.- Я хочу как можно скорее увидеть племянницу живой и здоровой. А ее похитителей - пойманными и сурово наказанными.
        Начальник полиции, сам человек далеко не сентиментальный, коротко поклонился, подумав: «Как хорошо иметь стальные нервы, железное сердце и слепую приверженность золотому тельцу».
        Глава XXVIII
        Дни заточения пролетели быстро. Впрочем, Грейс не ощущала себя пленницей. Она не пыталась бежать, хотя за ней никто особо не приглядывал. Она свободно гуляла по саду, проводила время на веранде или в отведенной ей комнате. Все, в чем она нуждалась, ей приносили по первому требованию.
        Хотя Дамар Бхайни редко разговаривал с ней, девушка постоянно ощущала его присутствие, его власть над этим местом и окружающими людьми. Грейс случалось видеть, как суровые с виду воины слушались одного его взгляда, словно он стоил их всех.
        Только Арун держался так, будто был сам по себе и мог в любую минуту собраться и уехать куда глаза глядят.
        Вероятно, Флоре уже сообщили о том, что ее племянницу похитили. Тетке предстояло принять решение, и, как ни странно, Грейс не знала, каким оно будет.
        Девушка считала себя виноватой перед Флорой - за то, что заставила ее волноваться, за то, что обманула ее, сказав, что идет к Корманам, а сама в одиночку отправилась на рынок, за то, что поневоле вынуждает ее платить.
        Вместе с тем Грейс не могла не признать, что эта история удивительным образом отгородила ее от прошлого, в том числе и от недавних переживаний.
        Она не понимала, почему воспринимает случившееся как неожиданное приключение: из-за поразительного сходства Дамара Бхайни с индийцем, изображенным на картинке? Оттого что все это кажется нереальным, будто происходящим во сне?
        А потом наступил день, когда Грейс покинула особняк. С ней были Дамар, Арун и другие вооруженные всадники. Хотя ей ничего не говорили, она сразу поняла, куда ее везут. На встречу с Флорой или с теми, кому тетка доверила передачу выкупа. Сегодня все должно было закончиться. И ее это нисколько не радовало.
        Грейс не знала, чего она ждет. Просто ей казалось, будто в этой истории отсутствует некий эпизод, какое-то важное звено.
        Сидя в крытой повозке, девушка любовалась пейзажем. Ей чудилось, что вокруг на многие мили нет ни деревень, ни людей. Пели птицы, жужжали пчелы, а солнце сияло настолько ярко, что слепило глаза.
        Они прибыли в незнакомое пустынное, вероятно, заранее оговоренное место. Люди Дамара Бхайни и лица, сопровождавшие Флору Клайв, застыли друг против друга, как две маленькие армии.
        - Пусть миссис Клайв подойдет одна!- громко произнес Дамар по-английски.- Ей ничто не угрожает.
        О чем-то посовещавшись с окружавшими ее мужчинами, Флора сделала несколько шагов.
        Дамар с Грейс тоже двинулись навстречу. Она шла вровень с ним, остро осознавая и чувствуя пугающую напряженность момента, способную обернуться чем угодно.
        Флора протянула руку с чеком так, чтобы Дамар мог видеть проставленную в нем сумму. Грейс пыталась поймать взгляд своей тетки, но ей не удавалось это сделать. Вместе с тем она видела, что в глазах Флоры застыли хищная настороженность и холодная злоба.
        Казалось, Дамар Бхайни готов взять чек. Не зная, что делать, и не смея нарушить молчание, девушка подалась вперед, и в этот миг Флора резко отдернула руку.
        Грейс не знала, было ли так задумано или у тетки не выдержали нервы, однако создалось впечатление, будто нечто, натянутое до предела, вдруг стало стремительно рваться.
        Со стороны сопровождающих Флоры раздался выстрел, и люди Дамара Бхайни как по команде вскинули свои винтовки.
        С этого момента все пошло не так, превратилось в хаос. Началась перестрелка; Грейс упала на землю, вернее, кто-то толкнул ее, одновременно прикрыв своим телом.
        Она почувствовала, как по телу течет что-то теплое - кровь; вероятно, чужая, потому что она не ощущала иной боли, кроме боли от падения. Все смешалось в ее мозгу и в душе, все испытанное ранее вдруг показалось никчемным, жалким, не достойным ни переживаний, ни страха, ни сожалений.
        Грейс подняли и увлекли в повозку. Она не сопротивлялась, ибо впала в прострацию и ничего не соображала. Окружение Дамара Бхайни среагировало мгновенно: людям Флоры не удалось отбить девушку.
        Когда туман в ее голове рассеялся, она поняла, что тетка осталась далеко позади, а повозка мчится по выжженной дороге. Рядом находился Арун, двое незнакомых мужчин и Дамар Бхайни. Последний лежал с закрытыми глазами и посеревшим лицом.
        - Слишком тряско,- заметила Грейс, увидев, как на его груди расплывается кровавое пятно.
        - Нам нужно оторваться от погони,- сказал Арун.
        Девушке показалось, что повязка наложена неумело и затянута слабо.
        - Давайте сделаю так, как надо,- предложила она, вспомнив о своих скромных медицинских познаниях, полученных в лондонском пансионе.
        - Вы сумеете?
        Грейс кивнула. Воспитанниц водили в госпиталь, где они могли попрактиковаться в перевязках. Тогда она боялась крови, но сейчас был другой случай.
        Ей не стали мешать, и она впервые прикоснулась к телу своего похитителя. В тот же миг он перестал казаться ей человеком с картинки, и пугающая жестокая реальность встала перед ней во весь рост.
        Когда Дамар открыл большие черные глаза, они вспыхнули незнакомым огнем. Все в нем было влекущим и вместе с тем далеким, чужим. Его губы разомкнулись, и он промолвил:
        - Мы увезли вас не потому, что не смогли получить выкуп, просто так получилось. Все произошло слишком быстро. Вы могли угодить под пули.- Он сделал паузу и, глубоко вздохнув, продолжил: - Все-таки я был неправ. Когда мы вернемся обратно, вы получите свободу. Вас проводят в Варанаси, к вашей тете.
        - Вы были неправы?- повторила Грейс.
        - Да, потому что вы подверглись куда большей опасности, чем я думал.
        - Вы закрыли меня своим телом,- прошептала девушка.
        - Это меньшее, что я мог сделать. Вы ни в чем не виноваты.
        - Я - наследница Флоры Клайв,- напомнила Грейс.
        - Это неважно,- твердо произнес Дамар Бхайни.- Нельзя использовать женщин в мужских делах. А еще борьба должна быть честной. Так меня учили с детства, а я отступил от своих правил.
        Внезапно Грейс захотелось узнать, женат ли он, есть ли у него семья, в каких условиях он воспитывался. Дамар казался человеком, отринувшим радости мирной жизни, всецело посвятившим себя войне, человеком, который никому не открывает душу.
        - Скажите,- вспомнив о Флоре, девушка перевела взгляд на Аруна,- моя тетя жива?
        - С ней никогда ничего не случится,- хмуро ответил тот.
        - Полагаете, она бессмертна?- невесело пошутила Грейс.
        - Просто у нее нет сердца.
        Когда они прибыли в особняк Дамара Бхайни, Грейс впервые вошла в его покои. К ее удивлению, здесь была очень скромная обстановка, граничившая с аскетизмом.
        - Рана не опасна?- вполголоса спросила Грейс у Аруна после того, как Дамара осмотрел врач.
        - Она не смертельна. Хвала богам! Говорят, что вопреки всему они всегда милосердны к нам,- ответил Арун и добавил: - Я провожу вас домой. Мы выедем завтра утром. Постарайтесь отдохнуть.
        Однако Грейс не могла заснуть. Стоя на веранде, она смотрела на небо, сперва казавшееся раскаленным докрасна, после ставшее желтым, как латунь, затем сделавшееся фиолетовым и, наконец, черным.
        Сверху подмигивали звезды, на землю снизошел глубокий покой. Девушка говорила себе, что в эти часы волей Бога все во Вселенной бьется в едином ритме, все, кроме человеческих сердец, каждое из которых живет чем-то своим.
        Грейс знала, что завтра увидит тетку, и не понимала, почему ей настолько тоскливо. Она вспоминала Англию, где многое из того, что проникало внутрь ее существа, было подобно медленному яду: унылые мысли, всплески бесплодных надежд. Сейчас с ней творилось что-то похожее, только то был яд иного рода. Она не хотела принадлежать к миру Флоры Клайв, она желала чего-то другого.
        Утром, перед отъездом, Грейс попросила позволения увидеться с Дамаром Бхайни. Ее вновь поразило, что его комната лишена всякого декора, а все вещи имеют чисто практическое назначение. Только раз он появился перед ней в роскошной одежде, но ни тогда, ни после не казался человеком, утверждавшим свой статус с помощью чего-то материального.
        Дамар лежал на диване, и его взгляд выражал удивление и еще что-то, недоступное ее пониманию.
        - Я пришла проститься,- неловко промолвила Грейс.
        - Вот как? С похитителем?
        - Я поняла ваши мотивы. К тому же я еще раз хочу поблагодарить вас за то, вы уберегли меня от пуль.
        - А я - вновь попросить прощения,- произнес Дамар, и девушке почудилось, будто он хотел что-то добавить, но не счел нужным.
        - Как же теперь ваша армия?
        - Я найду возможность вооружить ее другим способом,- ответил Дамар и вдруг спросил: - Вам нравится Индия?
        Ей часто задавали этот вопрос, и Грейс всегда отвечала по-разному. Сейчас она вдруг вспомнила о щелястом, продуваемом сквозняками доме, в котором они жили с матерью, и о комнатах пансиона, где топили так плохо, что даже ночью девушки не имели возможности раздеться до сорочки.
        - Здесь я впервые узнала, что такое тепло.
        - Это хорошо. И все же будьте осторожны. Кожа белых не приспособлена для нашего солнца,- сказал Дамар, но это прозвучало не как забота, а как лишнее напоминание о том, что, как и все остальные англичане, Грейс - чужая в этой стране, на этой земле.
        Когда девушка выходила из комнаты, ей почудилось, что она оставляет позади себя нечто очень важное. Почти судьбоносное.
        В дороге они с Аруном молчали. Грейс ощущала исходящие от него отчужденность и холод. Когда впереди показался пригород Варанаси, привычная картина с густыми деревьями, под которыми возчики распрягали быков, чтобы те могли пожевать солому и жмых, пока они сами будут печь на огне круглые лепешки, приправляя их солью, чесноком и топленым маслом, она спросила:
        - Значит, я по-прежнему твой враг?
        - Против вас я ничего не имею. Я раздосадован тем, что ни Дамар Бхайни, ни я не получили желаемое.
        - С помощью мести ты не вернул бы себе ни душевное равновесие, ни… жену.
        Арун молчал.
        - Расскажи, что творится на фабрике моей тети,- попросила Грейс.
        - Зачем это вам?
        - Если когда-то эта фабрика в самом деле перейдет ко мне, я хочу знать, с чем имею дело.
        Арун заговорил, и хотя он старался обойтись без лишних эмоций, в его голосе слышалась боль, которую он так и не смог загнать в дальние уголки души, как не сумел настолько иссушить свое сердце, чтобы оно превратилось в камень.
        Грейс стало жаль его, и она спросила:
        - Почему ты с Дамаром Бхайни?
        - Так получилось.
        - Ты мог бы уйти, но не уходишь.
        - Потому что мне некуда идти. А еще я преклоняюсь перед ним. В отличие от меня, Бхайни знает, кто он и для чего живет на свете. Я никогда не гнушался бесчестных поступков, а он на редкость благородный человек.
        Они расстались за два квартала до улицы, на которой стоял особняк Флоры Клайв. Не зная, что сказать индийцу на прощание, Грейс просто кивнула, и он сделал то же самое. В отличие от Дамара Бхайни, Арун не попросил у нее прощения, но девушка не винила его за это.
        На город опустился вечер. Солнце медленно катилось к золотистому краю горизонта. Откуда-то доносились печальные голоса засыпающих павлинов, слышался вечный, как сама жизнь, плеск Ганга. В эти часы над городом словно раскинулась шамиана - сказочный восточный шатер.
        Подойдя к воротам теткиного особняка, Грейс с новой силой осознала, что ей не хочется возвращаться.
        - Ты цела и невредима? Тебе удалось сбежать?!- воскликнула Флора, окинув внимательным взглядом племянницу.
        - Меня отпустили.
        - Без выкупа?
        - Они поняли, что совершили ошибку.
        - Неужели? Тогда их глупость нам на руку,- усмехнулась Флора и добавила: - Пойдем. Ты наверняка устала и голодна. Пережить такое потрясение - это не шутка!
        - Со мной хорошо обращались,- сказала девушка.- Скорее не как с пленницей, а как с гостьей.
        - Благородные похитители? На мой взгляд, это просто свора бандитов. Полагаю, тебе придется рассказать властям все, что ты знаешь: сколько их, где находится их логово. Похоже, это важное политическое дело. Раджпуты пытаются вернуть отнятое и изыскивают способы вооружить свою армию. Хотя ясно, что, если бы к ним не прибился этот паршивец Арун, они никогда бы не вышли на нас с тобой.
        Когда Грейс с Флорой устроились в гостиной за чашкой чая, тетка продолжила:
        - Вот гаденыш! Мало того, что хотел задушить меня, так еще посмел протянуть свои грязные руки к тебе! Я рада, что мне все-таки удалось оставить метку на его красивом лице!
        Молодой, но далеко не такой привлекательный, как Арун, слуга-индиец держал медный сосуд, из которого струился горячий густой крепкий чай с ароматом кардамона и еще каких-то приправ. Однажды, когда юноша был недостаточно расторопен, Флора отшвырнула чашку. Обжигающий напиток попал ему на руки, но он только кланялся и извинялся.
        Грейс не стала задумываться над тем, какие последствия может иметь то, что она собиралась произнести.
        - Скорее вы оставили метку в его душе. А еще Арун рассказал, что творится на опийной фабрике.
        Взор Флоры был немигающим и холодным, как у змеи.
        - И что? Ты ему веришь?
        - Ему было трудно не поверить.
        - Ты не должна была разговаривать с ним!- взорвалась Флора.- Он едва не убил меня!
        - Я могу побывать на фабрике?- спросила Грейс, игнорируя ее тон.
        - Зачем?
        - Чтобы увидеть производство.
        - Зачем?- повторила Флора.- Я уже говорила тебе, что особы нашего уровня не участвуют в управлении фабриками, не вникают в суть мелких проблем. Для этого существуют другие люди, которые заботятся о наших деньгах. Мы только снимаем сливки, наслаждаемся, развлекаемся, воплощаем свои мечты, живем так, как хотим жить.
        Грейс, пока что не получившая от жизни ничего из того, что ей хотелось бы получить, спросила:
        - Правда, что при перемешивании опийного сырца люди зачастую гибнут от бессилия, тонут прямо в котлах?
        - Индия сама есть гигантский котел, человеческая мешанина,- ничуть не смутившись, усмехнулась Флора.- Сколько индийцев умрет, сгинет в грязи, столько и народится. Это чужая жизнь, жизнь насекомых под нашими ногами. Не стоит пытаться их понять, а тем более глупо сочувствовать им. С тобой я могу быть откровенна, не так ли?
        Поскольку Грейс молчала, явно осуждая тетку, та добавила:
        - Что это за мужчины, один из которых ради денег похищает девушку, а второй готов вырвать чек из рук старухи!
        Это был веский довод, и все же Грейс сказала:
        - На Аруна сильно повлияла гибель его любимой жены. У второго человека англичане отняли власть, а у его людей - землю.
        - Ты поёшь с чужого голоса. Ведешь себя неразумно и ранишь меня своей неблагодарностью. Похоже, ты забыла, как жила в Лондоне! Думаешь, выйдя из пансиона, ты нашла бы место гувернантки в приличной семье? Твоей судьбой стал бы работный дом. Тебе бы пришлось набивать коробки спичками и травиться фосфором - за шиллинг в день или задыхаться от пуха в чесальном цехе хлопковой фабрики - за полтора!- презрительно произнесла Флора.
        Грейс вспыхнула.
        - Я ничего не забыла!
        - В таком случае я нахожу наш разговор бессмысленным. Ты жива и здорова, а мои деньги, которые в конце концов достанутся тебе, целы. Все сошло, как надо. Сейчас нам стоит подумать, как замять последствия этой истории. Я дам свое согласие на то, чтобы власти допросили тебя, но только один раз.
        - Я не стану давать никаких показаний.
        - Почему?- раздраженно произнесла тетка.- Потому что «благородные индийцы» кормили и поили тебя и при этом не насиловали?
        Грейс покраснела.
        - Не поэтому. Я ничего не запомнила. Я не знаю, кто эти люди и где находится это место.
        Флора поднялась с кресла.
        - Я забочусь о тебе и твоем будущем. Я предельно откровенна с тобой. Чего тебе не хватает?
        Не выдержав, девушка опустила глаза.
        - Я знаю, что стала для вас источником проблем, и сожалею об этом.
        - Тогда почему ты не хочешь следовать моей воле?
        Грейс молчала. Разговор разладился. Через некоторое время девушка поднялась к себе, чтобы отдохнуть, но вместо этого погрузилась в размышления.
        Тетка была права: она могла посещать приемы, ездить на пикники и балы, заказывать наряды, не брать в голову то, что не стоит брать, то, что ей все равно не удастся изменить.
        Вместе с тем Грейс говорила себе, что жизнь не может быть только лишь удовольствием, чередой подчиненных правилам действий, погоней за материальной выгодой. Такие цели очень легко могут обернуться против самого человека.
        Этого ей никто не объяснял, даже мать, родная сестра Флоры, о которой последняя никогда не спрашивала и не вспоминала. Не объясняла, потому что они всегда жили в бедности.
        Минула пора, когда Грейс желала спастись от нищеты и суровой доли. Сейчас главным было заполнить пугающую внутреннюю пустоту, найти собственный жизненный путь, путь своего сердца.
        Грейс хотелось стать хозяйкой своей судьбы, но не такой, как Флора, потому что та всегда была рабыней жадности, жажды власти, бесплодной страсти, опиумных грез. И в итоге не получила ничего стоящего.
        Порывшись в своих вещах, девушка отыскала заветный рисунок и с трепетом развернула его. Да, это был Дамар Бхайни или его брат. В крайнем случае - кровный родич. Тот же тип лица, тот же взгляд. Он принадлежал к числу могущественных, облеченных властью людей, тех, что выше человеческих слабостей и обычных мирских дел. Было глупо думать, что он не забыл ее через пять минут после того, как она уехала.
        Несмотря на внешнее сходство, живой человек оказался вовсе не таким, как тот, которого она себе придумала. Как и ее соотечественники, он полагал, что жизнь индийцев и жизнь англичан не должны смешиваться. И был совершенно прав.
        Когда девушка немного пришла в себя, тетка принялась таскать ее по приемам, вероятно надеясь восстановить репутацию племянницы, но это произвело обратное действие.
        Сперва Грейс бросил жених, причем прямо во время свадебной процессии, а после ее похитили, к тому же это сделали индийцы! Люди глазели на нее так, будто она была поражена неведомым и опасным недугом, и тайком перешептывались за ее спиной. После таких вечеров раздосадованная тетка едва разговаривала с племянницей.
        В этом смысле Грейс принесла Флоре одно разочарование, вместо предмета гордости сделавшись бельмом на глазу. Оставалась надежда, что кто-то опять клюнет на ее приданое. Но едва ли саму девушку устроил бы такой вариант.
        Прошло несколько недель. Как-то раз, проснувшись еще до рассвета, Грейс вышла в сад. По тусклому небу плыли длинные растрепанные пряди облаков. Внезапно на нее с новой силой нахлынуло одиночество, и она обхватила руками плечи, будто под порывом холодного ветра.
        Девушка невольно вспомнила запах снега и свинцовое небо Лондона, а потом подумала о том, что постигать себя - это все равно что разматывать туго смотанный клубок. Можно увлечься настолько, что перед тобой откроется то, во что трудно поверить.
        Грейс поднялась к себе. Взяв кошелек, в котором лежало несколько рупий, она выскользнула в коридор и осторожно вошла в комнату тетки.
        Флора еще спала. Девушка сразу почувствовала сладковатый запах. На столике стояла небольшая спиртовая лампа, лежала трубка и пара небольших коричневых шариков. Значит, уединяясь по вечерам, тетка все же курила опиум. Грейс немного постояла в раздумьях. Если зелье и способно дать возможность заглянуть в суть иного мира, это все равно происходит не наяву.
        Сделав шаг, девушка осторожно взяла со столика большую перламутровую шкатулку и открыла ее. То, что она искала, лежало внутри, среди кучи других бумажек. Грейс не знала, почему Флора не уничтожила чек,- вероятно, просто забыла.
        Было еще рано, но девушке удалось нанять тонгу, сторговавшись с молодым индийцем. Какое-то время повозка ехала вдоль Ганга, и Грейс смотрела на медленно текущую мутную воду, в которой мерцали пузырьки и крутились частички мусора. Она впервые мысленно обратилась к реке, прося поддержки и удачи.
        За городом было удивительно тихо, запах пыли смешивался с ароматом цветов. Все казалось первозданным, далеким от человека и его несовершенного разума. Грейс не очень хорошо помнила дорогу, а ее хинди был весьма скромен. И все же каким-то чудом ей удалось добраться до цели.
        Разумеется, ее остановили еще на подходе к усадьбе, и девушка кое-как объяснила, что ей надо и кого она хочет видеть. Ее не стали обыскивать, но непонимающие, а то и враждебные взгляды были не лучше откровенных прикосновений.
        Вокруг кипела жизнь, слаженная, подчиненная определенной цели, жизнь, в которой не было места праздности, сомнениям, слабостям. И конечно, не было места ей, женщине, да еще англичанке. Грейс была права: здесь о ней давно позабыли.
        Ей пришлось долго ждать, а потом Дамар Бхайни все-таки вышел к ней. Он хорошо выглядел, хотя при этом казался странно растерянным, даже смущенным. Похоже, то был один из немногих случаев, когда он поневоле потерял самообладание.
        Грейс пришлось заговорить первой:
        - Вы выздоровели?
        - Да.
        - Я рада.
        - Вы приехали, чтобы узнать о моем самочувствии?- спросил он без тени иронии.
        - Нет, не за этим.
        Когда Грейс протянула руку с чеком, ей почудилось, будто расстояние между ней и Дамаром не сокращается, а стремительно увеличивается.
        - Откуда это?
        - Это тот самый чек. Просто моя тетя, Флора Клайв, забыла его уничтожить.
        - И вы его взяли? Чем это объяснить?
        Грейс вспыхнула.
        - Поверьте, это не порыв, а результат долгих размышлений.
        - Вы решили уничтожить мою гордость?
        - Нет. Я пришла к выводу, что вы правы: эти деньги принадлежат вам. Вашему народу. Пусть хотя бы какая-то часть отнятого у вас вернется обратно.
        - На свет еще не родился англичанин, который бы согласился финансировать борьбу против своих соотечественников, колонизаторов, белых.
        - Вы мне не верите?
        Дамар Бхайни покачал головой.
        - Полагаю, это чисто женский поступок. Или вы хотите что-то купить.
        - У вас?
        - Да.
        Грейс охватили смятение и стыд. Что-то будто перевернулось в душе.
        - Едва ли у вас есть то, что мне нужно! К тому же далеко не все продается и покупается - жизнь уже дала мне это понять.
        Он внимательно смотрел на нее.
        - А вы? Куда вы пойдете после всего этого? Что будет с вами?
        Грейс опустила плечи.
        - Не знаю, мне все равно.
        - Спрячьте это.- Дамар кивнул на чек, который она все еще протягивала ему.- Я подумаю. А пока я вновь приглашаю вас стать моей гостьей. Комната, в которой вы жили, сохранилась в прежнем виде. Если она вас устраивает, вы можете занять ее.
        Грейс поспешно кивнула. Когда дверь за ней закрылась, она приложила руки к пылающему лицу и прошептала:
        - Я сошла с ума!
        Девушка кое-как скоротала время до вечера, мучаясь от странной давящей боли в сердце. Что она наделала! Стала бременем для тетки, а теперь - к своему стыду - еще и для Дамара Бхайни. Она окончательно погубила свою репутацию, до которой индийцам, впрочем, не было никакого дела.
        Когда совсем стемнело, дверь открылась и на пороге появился человек. Грейс не поверила себе. Зачем он явился сюда в такой час?! Дамар Бхайни держал в руках простую глиняную чашку, в которой тлели угольки.
        - Прошу прощения за поздний визит. Надеюсь, я смогу вам все объяснить.
        Грейс смотрела на него во все глаза, и он продолжил:
        - Первое унижение я испытал, когда наше войско потерпело поражение от англичан. Второе - когда попал в плен. Это страшный позор для раджпута. Тогда я сильно изменился, несмотря на то что освободившие меня подданные сохранили веру в справедливость и силу моей власти. Мне показалось, что я могу использовать те же способы, что и ваши соотечественники. Это было ошибкой. Ни при каких обстоятельствах нельзя превращаться из вождя в разбойника, просителя, вымогателя. Представителей раджпутских родов всегда считали профессиональными героями, главная цель которых - стойко оборонять свою землю от захватчиков. Но при этом действовать честно.
        - Вы не похожи на картинного героя,- промолвила Грейс, надеясь, что ее слова не прозвучат обидно,- потому что способны прямо признаться в своих слабостях и недостатках.
        - Идите за мной,- сказал Дамар,- я вам кое-что покажу.
        Девушка безропотно кивнула. Они прошли по коридору и спустились в подвальное помещение. Звякнули ключи - Дамар Бхайни отпер железную дверь.
        - Входите,- сказал он, поворачиваясь к Грейс, и она увидела глубину его глаз, озаренную пламенем, которое он держал у лица.
        Она могла предполагать что угодно, но ни за что не догадалась бы, что он хочет ей показать. Это была богатейшая коллекция оружия, когда-то, вероятно, развешенная по стенам, а теперь сложенная в тяжелые сундуки.
        Дамар одну за другой поднимал крышки, и Грейс с искренним любопытством и благоговейным трепетом разглядывала прямые, кривые или чуть изогнутые клинки, покрытые гравировкой, чернью или насечкой, украшенные драгоценными камнями, с канавками для стока крови, в кожаных, стальных, роговых ножнах или обтянутые слегка потускневшей парчой.
        Это оружие видело яростные бои, бесстрашную смерть и славные победы раджпутов, предков Дамара Бхайни. Слышало лязг металла о металл, торжествующие или предсмертные человеческие крики. Оно не позволяло забыть прошлое.
        - Я собирался продать его, чтобы вооружить моих воинов английскими винтовками, купить снаряжение и лошадей,- сдержанно произнес Дамар.- Но едва ли я сделал бы это быстро, к тому же мне пришлось бы расчленить коллекцию. Я могу принять ваш чек взамен на это оружие.
        Ошеломленная Грейс пыталась подобрать слова.
        - Это… очень красивые предметы, но… мне не нужны кинжалы, мечи и сабли! Я даю вам деньги… просто так.
        - Вы не понимаете. Это дело чести. Я отправляюсь на войну. Вы будете жить в этом доме под охраной моих людей, а коллекция останется вам в залог. Поверьте, это оружие стоит во много раз больше суммы, что указана в вашем чеке.
        - Вам было жаль расставаться со всем этим?- догадалась Грейс.
        Дамар покачал головой.
        - Ради борьбы за то, что является самым справедливым и священным для каждого раджпута, я всегда готов к любым лишениям и личным потерям. Если я верну главное сокровище этой земли - независимость, это будет лучшей заботой о памяти моих предков.
        Облизнув пересохшие от волнения губы, Грейс ответила:
        - Я принимаю ваше предложение.
        Глава XXIX
        Ратна растапливала печь, собираясь заняться стряпней. Она делала это ежедневно, как было принято в Индии, где приготовленное тут же съедали. Да и жара не позволяла оставлять пищу на завтра.
        Заслышав на веранде шаги свекрови, женщина вздрогнула. Ратна знала, что сейчас миссис Блэйд начнет морщить нос от запаха дыма и горчичного масла. Выложенная из кирпичей печь с отверстием для горшка наверху и дверцей для дыма сбоку, как и повсюду в Индии, топилась сухим навозом.
        То, что свекровь не ест пищу, приготовленную ее руками, даже сладости, в которых не было и не могло быть острых приправ, унижало и тревожило Ратну, хотя муж говорил, чтобы она не обращала на это внимания.
        Когда на территории форта появился магазин с готовой английской едой, миссис Блэйд зачастила туда. Она покупала мясные пироги, жареных цыплят и вареный язык и съедала все это одна, в своей комнате.
        Между тем наступила засуха, земля потрескалась, растения поникли, и все вокруг выглядело безжизненным и тоскливым. Из устроенного Джейсоном душа лился кипяток. Воздух был нагрет буквально до дрожи; вдобавок жгучий ветер приносил мелкую пыль, которая лезла и набивалась повсюду. Не помогали ни мокрая ткань, ни тростниковые жалюзи на окнах.
        Несмотря на все это, будучи настоящей английской дамой, миссис Блэйд и не подумала отказываться от корсета и кринолина, хотя от жары кожа зудела и покрывалась сыпью.
        Джейсону все чаще казалось, что мать никогда не смирится с его браком. Патриция постоянно напоминала, что в будущем Айрону не удастся ни получить хорошего образования, ни занять более-менее оплачиваемую должность. Она указывала на недопустимость того, что Ратна одевает мальчика в одну короткую рубашонку и что она разговаривает с ним на хинди.
        - Но она не может рассказать Айрону английскую сказку,- возражал Джейсон.
        - Тогда надо взять для него белую няню!
        Сын качал головой: белую няню к мальчику, мать которого - индианка! И мать тут же отвечала:
        - Вот видишь!
        - Мне кажется, Ратна прекрасно справляется с воспитанием ребенка без всякой помощи.
        - Не уверена.- Патриция поджала губы.- Откуда я знаю, что она ему говорит и чему учит на своем варварском языке!
        Миссис Блэйд беспокоило и то, что, как она считала, Джейсону не видать повышения по службе, пока он женат на Ратне. Словом, индианка являлась препятствием во всем и от нее мог быть только вред.
        Когда Джейсон в очередной раз заметил, что Ратна спасла ему жизнь, мать заявила:
        - И поэтому ты решил посвятить свою жизнь ей?!
        Миссис Блэйд не любила Индию. Казалось, черно-белый английский пейзаж ей милее, чем все многоцветье этой страны. Она не замечала ни буйства дневных красок, ни очарования звездного неба. Она жаловалась на запахи грязи и гнили, забывая о сточных канавах британской столицы, поражалась бедности Индии, забыв, как в свое время ужасалась нищете лондонских трущоб.
        Обычно Джейсон старался не реагировать на слова матери, но однажды, когда Патриция в очередной раз сказала о Ратне что-то пренебрежительное, сообщил:
        - Боюсь, вам придется держаться вместе. У меня не слишком хорошие новости. Несколько наследственных владельцев этих земель, из клана раджпутов, собрали армию и пытаются вернуть отнятое. Самая воинственная часть населения так и не смирилась с нашей властью. После того, что недавно творили англичане, у раджпутов много сочувствующих. На их стороне приспособленность к знойному климату и скорость передвижения. В округе неспокойно. Никто не знает, что будет завтра. Сегодня в штабе было принято решение вывезти женщин и детей в безопасное место. Тебе, Ратне и Айрону придется уехать. На сборы дано мало времени. Вы должны явиться на площадь к восьми утра. К сожалению, я выеду из форта на рассвете и не смогу вас проводить.
        Мать побледнела.
        - Куда ты едешь? Джейсон коротко ответил:
        - На войну.
        - Опять!
        - Что поделаешь, я офицер королевской армии. Я прошу тебя позаботиться о моей жене и сыне.
        Патриция не сдержалась.
        - Меня?!
        - Ты англичанка. Боюсь, без тебя другие дамы не примут Ратну и ей придется нелегко.
        Женщина не спешила давать обещание. Она лишь спросила:
        - Что я должна взять с собой?
        - Только самое необходимое. Вполне возможно, форт устоит, а может, повстанцев удастся остановить раньше. Надеюсь, это последний всплеск восстания,- сказал Джейсон, и Патриция почувствовала, как сильно он устал от войны.
        - Ты уже говорил… со своей женой?
        - Пока нет. Я поговорю с ней после ужина.
        Патриция передернула плечом. Иногда ей казалось, что индианка считает приготовление пищи для мужа делом всей своей жизни. Тогда как другая - английская жена - могла бы удивить и осчастливить супруга какими-то иными талантами.
        Хотя Ратна послушно носила крест, миссис Блэйд прекрасно знала, что ее невестка - язычница.
        Когда она сказала сыну, что возмущена устроенным Ратной алтарем с нелепыми подношениями, Джейсон ответил, что не имеет ничего против. Более того, он заявил, что, по его мнению, религия жены куда оптимистичнее той, что исповедуют они. В христианской вере столько мрака, муки и боли, каких сполна хватает в реальной жизни! И если их Бог где-то далеко, среди неба и звезд, индийские божества несравненно ближе, ими пронизано все сущее, они помогают всегда и везде.
        Патриция пришла в ужас и молилась о том, чтобы больше никто и никогда не услышал от Джейсона столь крамольных слов.
        Пока Ратна подавала мужу еду, он рассеянно следил за быстрыми движениями ее рук, унизанных множеством блестящих тонких браслетов. Ее юбка и кофточка были ярко-зелеными, как молодая трава.
        Патриция выговаривала сыну, что он не пытается приучить жену носить европейскую одежду, однако Джейсон не представлял Ратну в платье с кринолином. Это была бы уже не она.
        После ужина он осторожно и терпеливо объяснил жене, почему она должна уехать. Джейсон знал, что Ратна не станет возражать или спорить, но ему не хотелось, чтобы она сильно огорчилась или, того хуже, испугалась. После долгих скитаний она привыкла и приспособилась к здешней жизни и, несмотря на недовольство свекрови, чувствовала себя почти счастливой. Она не знала, что им вновь суждена разлука.
        Утром обе женщины вышли его проводить. И Патриция, и Ратна пытались скрыть слезы. Джейсону оставалось надеяться, что любовь к нему и совместная поездка хотя бы немного сплотят их.
        Патриция уложила вещи в дорожный саквояж, а Ратна возилась с узлами. Она не знала, что брать с собой, а что оставить. Женщина понятия не имела, где им с Айроном придется жить, что ждет их на новом месте.
        На площади выстроилась длинная вереница вещей; кучера ломали головы над тем, как уместить все это в каретах. Дамы с обшитыми бахромой кружевными зонтиками и ридикюлями в руках суетились, давая слугам и растерянным нянькам с детьми в дорожных костюмчиках по большей части совершенно ненужные указания.
        При мысли о том, что едва ли кто-то из женщин захочет сидеть рядом с ее невесткой, миссис Блэйд охватила досада. В это время Ратна что-то сказала на хинди, а потом попыталась объяснить по-английски, что забыла в доме некую важную вещь. Патриция не успела ничего ответить, как невестка поспешила обратно с Айроном на руках. Ее разноцветные узлы с одеждой, украшениями, приправами, кухонной утварью остались лежать на земле.
        Супруга полковника Финча поманила миссис Блэйд, в растерянности стоявшую со своим саквояжем.
        - Не хотите составить мне компанию? В моей карете есть место.
        - Я не одна. Со мной невестка-индианка и внук,- мрачно произнесла Патриция.
        Миссис Финч поджала губы. Патриция чувствовала, что та презирает ее за нерешительность и слабость, за то, что она так и не сумела убедить своего сына расторгнуть этот позорный брак.
        - Где же они?
        - Она решила вернуться - что-то забыла. Думаю, скоро будет здесь.
        - Но мы выезжаем сейчас! Вот-вот прозвучит команда трогаться.
        Патриция беспомощно оглянулась, не зная, бежать ей за Ратной или оставаться на месте. В этот миг миссис Финч приоткрыла дверцу кареты.
        - Садитесь! Кучер разместит ваш багаж.- И тут же вкрадчиво добавила: - Зачем вам брать с собой эту девушку? Пусть остается. Что вы станете делать с нею на новом месте? Если она поселится с вами, наши дамы вытаращат глаза!
        - Но форт могут занять!
        - С ней ничего не случится. Она индианка, не так ли? Мы же воюем с ее соотечественниками! Они ее не тронут.
        - А как же мой внук?
        - Набравшись ума, ваш сын заведет других детей. С белой женщиной,- добавила миссис Финч, и на сей раз ее голос звучал непререкаемо и твердо.- Вы прекрасно понимаете, что индийская кровь лишит вашего внука нормального будущего. Англо-индийцев не принимает никто и нигде. Индиец - это индиец, белый - это белый, тогда как полукровки - не что иное, как угроза нашему образу жизни.
        Патриция прочитала в жестком взгляде жены полковника свой приговор. Если она не откажется от Ратны и Айрона, ее тоже вычеркнут из общества. Удивительно, что, имея индийскую невестку, она вообще сумела в него проникнуть! Но терпение английских кругов никогда не было беспредельным.
        - Но что я скажу сыну?!
        - Да что угодно! Мы вместе что-нибудь придумаем,- отмахнулась миссис Финч и поторопила: - Ну же!
        Подобрав юбки, Патриция взобралась на подножку кареты. Выбор был сделан.
        Когда Ратна с Айроном на руках прибежала на площадь, там было пусто. На том месте, где совсем недавно стоял целый поезд из карет, сейчас летал мусор и кружилась пыль. Из вещей остались только ее узлы.
        Возможно, она еще смогла бы догнать уехавших, но не стала этого делать. Они не хотели брать ее с собой - это было очевидно. Потому Ратна вернулась обратно.
        На самом деле она оставила в доме раковинку Кришны, некогда подаренную Джею. И он тоже забыл взять ее с собой. Хотя, наверное, такие вещи не имели для него значения. Ни талисман, ни любовь Ратны не могли оградить его от неминуемой судьбы.
        Прошло несколько дней. Форт готовился к обороне. Если Ратна случайно попадалась на глаза военным, они не обращали на нее внимания. Возможно, ее принимали за чью-то служанку, брошенную своими хозяевами. Ее участь никого не волновала. Сейчас мужчины думали о другом.
        Ратна могла бы уйти за стены форта, туда, где жили индийцы, но она боялась, что тогда им с Джеем ни за что не найти друг друга.
        Каждый день она с тоской гадала, что будет дальше. Происходящее слишком сильно напоминало то, что ей довелось пережить в Канпуре, и Ратна не была уверена, что выдержит такое еще раз, тем более с маленьким ребенком на руках.
        Ночью она проснулась от грохота орудий, напоминавшего гул далекой грозы. Где-то шли бои, дороги и поля орошались кровью. Выйдя на улицу, Ратна вглядывалась в душный мрак и чувствовала, как страх постепенно сдавливает ей сердце. А если повстанцы ворвутся сюда? Она помнила, как канпурцы расправлялись с изменниками. С одной стороны, Ратна была индианкой, а с другой - женой английского офицера. Что будет, если второе перевесит первое?
        Она все же решила уйти из форта, но не успела: утром ворота оказались запертыми - началась осада.
        Потянулись долгие томительные дни, полные жестокой жары, страха, тревоги и… ленивых мух. Продуктов осталось немного, но, к счастью, в такую погоду ни Ратне, ни Айрону не хотелось есть.
        Женщина поделила муку на равные порции, потом, поразмыслив, сделала кучки поменьше, чтобы их хватило на большее количество дней. Куда хуже было с водой: она быстро портилась и, сколько ни процеживай ее через редкую ткань, имела неприятный запах. Потому Ратна щедро добавляла в пищу куркуму, надеясь на ее обеззараживающие свойства.
        В основном женщина проводила день в комнате с опущенными жалюзи, но это мало помогало. Ребенок капризничал, и Ратне с трудом удавалось его успокоить.
        А потом наступил вечер, когда оборона не выдержала. По улицам военного городка, сверкая обнаженными саблями, на скаку стреляя из ружей, пронеслась цепочка передовых всадников, пригнувшихся к шеям взмыленных, храпящих коней.
        В воображении Ратны возникла картина окровавленных, раздавленных копытами канпурцев - женщин, детей, стариков. Могла ли она представить, что такое ждет ее и в Лакхнау?!
        Схватив сына, молодая женщина выскочила наружу и побежала по улице. Она не знала, сможет ли где-то укрыться. Оставаться дома было опасно: повстанцы имели обыкновение поджигать жилища.
        Англичане из последних сил пытались защищаться; кругом слышалась пальба. Вероятно, пули попали в тростниковую солому, используемую для изготовления циновок, ширм и настила крыш, и та вспыхнула. В такую сушь для возникновения пожара было довольно крохотной искры.
        Огонь быстро разгорался. Ратна беспомощно оглядывалась вокруг. Внезапно она поняла, что они с Айроном оказались в быстро сжимавшемся кольце пламени. Почувствовав на лице его жаркое дыхание, Ратна отчаянно закричала:
        - На помощь, на помощь!
        Кто мог ей помочь? В такую засуху потушить пожар не представлялось возможным. К тому же солдатам было не до нее.
        Откуда-то сверху дождем сыпались золотистые искры. У Ратны загорелся край сари: пламя лизнуло ее жадным и жарким языком. Спасения не было. Скоро они с Айроном будут объяты огнем.
        Ратна вспомнила свою жизнь. Вот оно, ее сати, которого ей чудом удалось избежать! Судьба все же настигла ее! Женщина подумала об Аниле: хорошо, что она не взяла дочь к себе,- та останется жива! Расскажут ли ей когда-либо правду о том, кто ее настоящая мать?
        Перепуганный Айрон громко плакал; пытаясь защитить сына от пламени, Ратна крепко прижимала его к себе.
        Вдруг она увидела человека верхом на коне. Он появился по ту сторону огненного кольца. Пламя ярко освещало его фигуру, отчего зрелище казалось величественным, почти фантастическим.
        Лошадь в страхе попятилась, но всадник решительно послал ее вперед. Перемахнув через огненный барьер, он наклонился, подхватил Ратну с ребенком, усадил в седло впереди себя и вновь заставил коня сделать прыжок.
        Женщина успела заметить, что это не англичанин, а индиец, значит, он прибыл с повстанцами. Немного отъехав, он остановил лошадь и занялся тлеющим сари Ратны. Через несколько секунд с огнем было покончено.
        - Кто вы такая? Как оказались здесь?- спросил он на хинди и вдруг отшатнулся.
        - Ратна?!
        Она тоже узнала его.
        - Арун! Бхаи!
        Ее радости не было предела. Она сразу почувствовала себя в безопасности.
        - А ты здесь откуда?
        - Долго рассказывать. Лучше потом. Я увидел, что по улице бежит индийская женщина с ребенком, и бросился за вами. Мне и в голову не могло прийти, что это ты!
        - Я вышла замуж за англичанина,- смущенно произнесла Ратна.- А это мой сын. Мы жили в военном городке.
        - За англичанина? Того самого?
        - Да.
        - И он бросил тебя одну в этом месте?!
        - Нет,- мягко промолвила Ратна,- просто так получилось.
        Арун покачал головой.
        - Я не думал, что когда-нибудь встречу тебя!
        - А я - тебя,- сказала Ратна и добавила про себя: «Особенно на войне».
        Через некоторое время Арун замолчал. Казалось, его мысли бродят где-то далеко. И эти мысли явно были невеселыми.
        Несмотря на шок, Ратна заметила, как сильно он изменился. В нем появилась некая сосредоточенная мрачность; во взгляде прежде ярких, а ныне словно утративших молодой блеск глаз затаилась давящая тяжесть. Он будто застыл посреди кошмара и никак не мог проснуться.
        Ратна боялась спрашивать про Сону, полагая, что услышит самое худшее.
        Аруну удалось вывести свою названую сестру за пределы форта и устроить в доме какой-то насмерть перепуганной индийской семьи.
        Ратна не знала, вернется ли он - ведь его могли убить!- но он вернулся и, к ее удивлению, принес бутылку тари[101 - Пальмовое вино.]. Не желая его обижать, она согласилась немного выпить после того, как уложит сына спать.
        - Как зовут твоего мальчика?- спросил Арун, наблюдая, как Ратна устраивает ребенка в большой плетенке, заменявшей кроватку.
        - Айрон.
        - Имя, созвучное с моим, но с совершенно иным значением,- сказал Арун, при этом подумав о том, что наверняка человек, чье имя означает нечто очень конкретное, да к тому же твердое, будет иметь в жизни больше счастья, чем он. Впрочем, даже железо разрушается, а красота восходящего солнца вечна.
        - Да.
        Ратна заметила, что он смотрит на ее сына с искренним любопытством и глубокой печалью.
        Чтобы не мешать и без того стесненным хозяевам, они с Аруном вышли во двор и сели под высохшим деревом. Обоим хотелось поговорить, особенно Ратне, только сейчас сполна осознавшей, насколько она соскучилась по общению с человеком своего народа.
        Прошлой ночью дул сильный ветер, потому пожар и распространился так быстро, но к этому моменту он стих; небо затянули тучи, отчего оно напоминало гигантскую закопченную сковородку. Со дня на день должен был наступить сезон дождей, когда на землю обрушиваются потоки воды и улицы вмиг превращаются в грязные реки.
        - Наверное, ты уже поняла, что я потерял Сону,- помолчав, промолвил Арун.
        - Как это произошло?- тихо спросила Ратна.
        Он стал рассказывать, запинаясь от горьких спазмов и запивая боль тари.
        - Я приезжала в Патну,- вставила молодая женщина.- Хотела вас разыскать, потому что нуждалась в поддержке и помощи. Твои соседи рассказали о том, что произошло. Но я не знала, что Соны… больше нет. Я надеялась на лучшее.
        Арун тяжело молчал, и тогда Ратна продолжила:
        - Я не ожидала встретить тебя на войне. Ты мстишь англичанам?
        - Англичанам? Нет. Я случайно познакомился с человеком, собравшим эту армию. Мы вместе сбежали из тюрьмы. Теперь он сводит кровавые счеты с теми, кто держит за горло наш народ. А я… отныне я не знаю, для чего мне жить. Прошлое стерто, будущего нет.
        - И все же мне кажется, что война - это не твое.
        - Ты права. Во мне никогда не было жажды крови.
        - Тогда выбирай покой.
        - В одиночестве? Это покой могилы.
        - А может, тебе вернуться к своим? У тебя же есть родители, братья и сестры?
        - У них давно своя жизнь. И я настолько изменился, что им будет трудно меня принять.
        - А Бернем-сахиб? У него ты занимался тем, что тебе нравилось. И там у тебя были друзья, Хема и Чару. По-моему, они прекрасные люди.
        - В их присутствии все будет напоминать мне о Соне.
        Вздохнув, Ратна дотронулась пальцем до шрама на его щеке.
        - Откуда это?
        Он усмехнулся.
        - Флора. После того как я пытался ее задушить, она решила изуродовать мое лицо. Ее остановила племянница. А по мне, так лучше бы она изрезала мою плоть, чем искромсала сердце!
        - Ты хочешь ее наказать?
        - Я знаю, что это ничего не даст. К тому же жить иногда гораздо тяжелее, чем быть мертвым. Насколько я понимаю, Флора осталась совсем одна. Рано или поздно она сойдет с ума от такой же безысходности, что и я.
        Ратна не стала возражать, однако подумала, что эта женщина - старуха, тогда как Арун еще молод.
        По листьям зашуршал дождь. Его звуки напоминали невнятную, но успокаивающую мелодию. Изнуряющую засуху наконец-то сменила небесная благодать.
        - Наша жизнь тоже состоит из сезонов,- сказала Ратна.- В моей судьбе было столько как неожиданно хорошего, так и нежданно плохого, что я уже не знаю, на что мне рассчитывать.
        - В твоей жизни не было жестокой и безвременной смерти любимого человека!- резко произнес Арун.
        - Ты забыл, что я разлучена с дочерью.
        - Но она жива!
        - Сона тоже жива. Ничто не исчезает навсегда. Мы помним о ней, она присутствует в наших разговорах, снах.
        - Но вместе нам больше не быть.
        - А если тебе… попытаться найти другую женщину? У тебя еще могли бы быть дети,- осторожно произнесла Ратна, вспомнив, как Арун смотрел на ее сына.
        - Нет,- угрюмо ответил он,- мне никто не нужен. Я уже не смогу начать все заново.
        Допив тари, Арун вдруг произнес с каким-то новым выражением и неожиданными нотками в голосе:
        - Я очень рад, что встретил тебя! Каким-то образом тебе удалось облегчить то, что я чувствую. Послушай, Ратна…- он замялся,- у меня появилась мысль: не уехать ли нам в Варанаси? Я прикипел к этому городу и верю, что он поможет мне исцелиться. Мы бы могли поселиться вместе…
        Она смотрела на него с изумлением, и Арун добавил:
        - Конечно, как брат и сестра.
        - Но это невозможно! Я не могу поехать в Варанаси, я должна дождаться мужа!
        - Здесь опасно.
        - Разве это имеет значение? Мне все равно.
        Он опустил голову.
        - Прости. Разумеется, ты не можешь. Это был мимолетный порыв. Завтра я вернусь к Дамару Бхайни. А ты… Я сделаю так, чтобы о тебе позаботились.
        - Ты пользуешься доверием этого человека?
        - Не знаю. Мы слишком разные. У него есть цель, а у меня… ничего.
        Дождь усилился, и они зашли в дом. Арун хотел уехать, но Ратна уговорила его остаться.
        Ночью женщина не могла уснуть. Ее снедала тревога, однако она думала не о себе, не о муже, а об Аруне. В его глазах больше не было огня, свойственного человеку, готовому сражаться за свою жизнь. Внутри него что-то оборвалось, рассыпалось, разъехалось по швам.
        Ратна подумала, что, если сейчас не уведет его с войны, он неминуемо погибнет, потому что не видит в своей жизни никакого смысла. И она никогда себе этого не простит. Она должна помочь Аруну, ведь он спас жизнь и ей, и ее сыну. А еще когда-то они с Соной взяли ее с собой и благодаря им она вырвалась из обители скорби, вновь обретя будущее.
        У Ратны оставалась надежда, хрупкая, как бабочка, и драгоценная, словно священный сосуд. Ведь сама она не единожды теряла и обретала вновь!
        Когда утром Арун проснулся, Ратна, пожелавшая помочь приютившим их людям, сидела на корточках перед печью, подкидывая кизяк в огонь, тогда как жена хозяина умело замешивала тесто для лепешек, старшая дочь быстро лущила горох для пакаури[102 - Кушанье из гороховой муки.], а младшая ловко резала лук.
        При виде таких трогательно-привычных женских хлопот у Аруна сжалось сердце.
        Он понимал, что вчера допустил ошибку. Ратна могла подумать что-то не то, тогда как на самом деле ни она - в качестве сестры,- ни какая-либо другая женщина - стань она его женой - не заменили бы ему Сону.
        Иногда в безбрежности небес ему грезился чудесный облик Соны, и тогда Арун думал о временах, когда простое прикосновение к ее теплой, золотистой, как мед, коже порождало молнию в теле. Порой, просыпаясь от мнимого ощущения женской ласки, ласки Соны, он вспоминал ее сдержанность в их первые ночи и то, как она раскрылась потом. Воскрешал в воображении ее улыбку, напоминавшую яркое солнце, внезапно проглянувшее в ненастный день.
        - Я поеду,- неловко произнес он, отказываясь от завтрака.- Мне пора к Дамару Бхайни. Несмотря на относительную свободу, все-таки сейчас я - его человек. Возможно, мы с тобой еще увидимся, а может, и нет.
        Ратна поднялась на ноги. Ее щеки заливал румянец.
        - Не уходи. Мы не чужие люди. Пока мне тоже некуда податься. Оставь эти кровавые дела - это не твое. Я готова отправиться с тобой в Варанаси.
        Арун отступил.
        - Вчера я сказал не то. Виной всему воспоминания и… тари. Ты принадлежишь своему мужу. Конечно, ты должна его ждать.
        - Я и буду ждать. Теперь я знаю, куда обращаться, чтобы найти его, даже если я уеду в Варанаси, а он вернется в Лакхнау.
        В ее голосе звучала не свойственная индийской женщине настойчивость, и Арун горько улыбнулся.
        - Ты не нуждаешься во мне. Ты хочешь мне помочь. Я предстал перед тобой слишком слабым. Но, повторяю, это было вчера.
        - Арун! Сейчас мне необходима мужская поддержка, поддержка брата!- сказала Ратна и, прижав руки к груди, добавила: - Я говорю правду.
        Это было больше, чем соблазн, это было то, чего в глубине души хотел сам Арун. Почему-то он был уверен в том, что если возвращение в Варанаси и не исцелит его душу, то хотя бы поможет рассудку обрести броню, необходимую для того, чтобы не сойти с ума.
        Он не знал, как объяснить это Дамару Бхайни, но тот понял его с полуслова.
        - Я рад, что у тебя появилось желание, которому ты хочешь следовать. Чужая жизнь - это жизнь тени. Ищи свою. Тем более что моей скоро придет конец.
        - Откуда ты знаешь?
        - Вивек, известный прорицатель-садху в Варанаси, предсказал, что я обрету свою власть с помощью пролитой крови. Но ненадолго.
        Арун встрепенулся.
        - Прорицатель? А я могу к нему обратиться?
        - Он никому не отказывает. Но он редко говорит что-либо прямо. Тебе придется догадываться о смысле его речей.
        Арун кивнул, и Дамар Бхайни добавил:
        - А еще возьми вот это.
        Молодой человек посмотрел на саблю.
        - Я же не воин…
        - Сабля что третья рука, только более твердая, безжалостная и сильная. Человек никогда не ведает, какие придут времена и кого придется защищать.
        Покинув мятежный Ауд и очутившись в Варанаси, Арун и Ратна попросили рикшу отвезти их к реке. Они хотели получить благословение великой Ганги.
        Едва они уселись на жесткую доску, рикша схватился за оглобли и помчал свою шаткую тележку по узким улочкам, быстро лавируя между прохожими. Аруна и Ратну не смущали ни сточные канавы, ни зловоние, ни мусор, ни толпы нищих. Оба любили этот город. Они принадлежали ему, а он принадлежал им.
        Они замерли, завороженные течением священной реки, гулом Варанаси, краски и линии которого сливались в нечто могучее и вечное, в то, что обрушивалось на них и увлекало за собой.
        Внезапно и Ратну, и Аруна охватило чувство необычайной легкости и восторга. Их души будто парили высоко в небе, рождая мимолетные мечты. Их не раздражали бесконечные напевы жрецов, звон колокольчиков, тупой бой барабанов и вопли рожков. Они давно сроднились с жизнью этого города, он стал для них своим.
        Только теперь Ратна поняла, насколько сильно ей не хватало Варанаси с его храмами, дворцами, гхатами, шамшанами, брахманами, девадаси, садху, священными коровами с ритуальными кругами на лбу, кобрами, напоминавшими черные стебли,- всем, что воплощало в себе настоящую Индию.
        Арун и Ратна удовольствовались хижиной с двумя комнатками и кухонькой. Главное, что, выйдя за порог, они могли видеть широкую светлую ленту Ганга, слышать мягкие всплески течения, наблюдать за жизнью на берегу.
        В первый вечер, немного обустроившись и сходив днем на рынок, Ратна приготовила кеджери - блюдо из рыбы и риса с карри, и Арун заметил, что никогда не ел ничего вкуснее. Молодой человек заметно повеселел, и Ратна догадалась, насколько сильно он соскучился по простому семейному уюту и женской заботе. После ужина Арун сказал:
        - Мне нужно найти предсказателя по имени Вивек.
        - «Знание»?
        - Да,- сдержанно подтвердил Арун.
        - Где именно?
        - Здесь, в Варанаси, при одном из храмов. Если он еще жив. Судя по всему, это глубокий старик, да к тому же слепой.
        - А я могу пойти с тобой?- встрепенувшись, промолвила Ратна.
        - Я хотел просить тебя об этом.
        Вероятно, Арун желал узнать, что ему делать дальше. А она могла спросить только об одном: жив ли Джей и когда ей ждать встречи с ним.
        Просверлив «раковинку Кришны» и продев шнурок, Ратна повесила ее на грудь как украшение, как амулет, оберег для своей любви. Она надеялась, что он ей поможет.
        Глава XXX
        Едва наступало утро, из каких-то неприметных щелей, будто проснувшиеся насекомые или улитки после дождя, на свет выползали настоящие и мнимые калеки и рассаживались возле храма по строго определенным местам.
        Здесь были слепцы, паралитики, прокаженные, обмотанные окровавленными тряпками, молодые оборванные матери с детьми, в уголках глаз которых копошились насекомые.
        Кто-то из них в самом деле лишился последних денег и крова и был вынужден побираться, для других попрошайничество давно стало делом всей жизни. То был особый, уродливый и мрачный мир, в котором, на первый взгляд, не сохранилось ничего человеческого.
        Иные нищие ночевали прямо на улице, другим удавалось найти место в жалких покоробленных, покосившихся хижинах, больше напоминавших не дома, а собачьи будки.
        Этим миром, обладавшим вопреки всему поразительной живучестью, управлял Бриджеш, который сумел выбиться в «короли» благодаря хитрости и уму, а также жадности, жестокости и силе. В конце дня или недели все попрошайки платили ему дань. Подходя к Бриджешу, Сона, дабы не привлекать к себе внимания, всегда низко опускала голову и старалась надвинуть на лицо анчал[103 - Верхний край сари.].
        Днем она поневоле становилась частью грязного болота, в котором была вынуждена существовать, но вечером всегда тщательно мылась и мыла Латику, стирала сари, расчесывала свои отросшие волосы.
        Она говорила с дочерью на правильном языке, а не на жаргоне, порожденном нищетой, и постоянно думала о том, как вырваться отсюда. Сона достаточно хорошо изучила здешние законы, чтобы понимать, как это трудно сделать. По сути, перед теми, кто подавал ей деньги, представала только надземная часть того, что видела она и что было еще хуже.
        Красота молодой женщины стала ее врагом; ей приходилось прятать ее, равно как скрывать, что ее дочь здорова. Такой, как Бриджеш, мог умышленно покалечить ребенка! Здесь было немало маленьких слепцов, которым выжгли глаза, и калек, которым переломали ноги!
        А еще в этом мире нельзя было жить с сердцем, исполненным сострадания, со строгим нравом или целомудренной душой.
        Обычно рядом с Соной и ее дочерью сидели две молодые женщины, тоже с детьми: Малати и Падма[104 - Жасмин и лотос.], чьи имена им совсем не подходили. Их дети не были ухоженными и хорошенькими, как Латика, да и сами матери всегда ходили неопрятными, лохматыми, грязными.
        Тем не менее Соне подавали больше - в основном из-за ее прекрасных глаз, в которых застыла неподдельная скорбь. Многие не без основания полагали, что, если такая женщина просит подаяние, значит, ее вынудили к этому очень серьезные обстоятельства.
        Вымаливая милостыню, Малати пела гимн во славу Шивы, хотя ее голос был некрасивым, надтреснутым, слабым. Падма, в чьем подоле с утра, не шевелясь, спал ребенок, хранила угрюмое молчание. Она тоже почти не двигалась, лишь изредка поправляла непослушную прядь волос, в которой, невзирая на то, что этой женщине едва минуло двадцать, уже мелькали седые нити.
        - Совсем плохой день,- заявила Малати, закончив петь.- Я съела утром только кусок чапати, и мне до смерти хочется риса.
        Лицо Падмы исказила гримаса, как будто слова товарки причинили ей нестерпимую боль.
        - Вот уже месяц, как я живу впроголодь! Это все из-за засухи. Сейчас, когда пошли дожди, может, станет полегче,- пробормотала она.- А то я боюсь, как бы Виру не помер.
        - Помрет, родишь другого!- отрезала Малати.
        - Тебе хорошо говорить! Это зачать нетрудно, а вот как выносить, чтобы он родился живым или не умер в первый же месяц?
        - А чем мне лучше? Мой ребенок тоже еле живой! Что я ему даю? Несколько кусочков лепешки, размоченной в чае! Это ей хорошо!- Малати кивнула на Сону, которая не вмешивалась в их разговор.- Она не похожа на нищенку, а ей подают, как нам двоим, вместе взятым, а то и больше! Эй, слышишь! Тебе не надо сидеть с нами, тебе стоит пойти к ним!
        Она кивнула на стайку женщин в ярких сари, с алыми, как цветы рододендронов, губами, густо насурьмленными бровями и ресницами, высматривающих и завлекающих мужчин. Случалось, неугомонные мальчишки свистели и громко хохотали им вслед, тогда как мужчины, те, что в своем кругу отпускали непристойные шуточки по поводу этих женщин, воровато оглядываясь, подходили к ним в укромных углах и начинали торговаться. Ни за что на свете Сона не желала для себя такой доли!
        Она не ответила Малати, лишь ниже склонилась над Латикой, прикрыв ее личико от жаркого солнца. Если б вот так же можно было бы защитить дочь от жестокой судьбы!
        День в самом деле выдался неудачный: три пайсы у Малати, две - у Падмы. Только Сона собрала целых четыре анны. Пересчитав милостыню, Падма сокрушенно вздохнула.
        - Что делать? Я задолжала Бриджешу за целых пять дней! Он с меня шкуру сдерет! Даже если я отдам все, что заработала сегодня, это мне ничем не поможет. Я не покрою долг, да к тому же останусь без еды! И Виру тоже!
        В голосе женщины звучали истерические нотки, но Малати не прониклась ее горем. Деловито завязав деньги в уголок сари, она встала, с трудом выпрямляя затекшие ноги. Она была должна Бриджешу всего две пайсы, да и на ужин должно было хватить.
        Хотя они с Падмой никогда не были дружны, Сона протянула ей две анны - половину заработанного.
        - Отдай Бриджешу, сколько посчитаешь нужным, а на остальное купи еды.
        Падма недоверчиво смотрела на деньги. В их среде не было принято помогать друг другу. Чаще всего в мнимом сочувствии скрывался подвох, так же как костыль легко превращался в дубинку.
        - Почему ты даешь мне деньги? Что ты за это хочешь?- с тихой тревогой спросила она.
        - Мне просто жаль тебя.
        - Надо же, какое великодушие!- вмешалась Малати, чье лицо исказилось от жадности и зависти.- Не верь ей, Падма! Никто никогда и ничего не делает даром!
        Сона повернулась к ней:
        - А люди, что подают нам милостыню?
        В ее лице было столько наивности, что Малати расхохоталась.
        - Таким образом они выражают свое презрение, унижают тебя! Платят дань богам, чтобы не очутиться на твоем месте!
        Она собиралась еще что-то сказать, но вдруг замолчала. Сона увидела, что к ним приближается Бриджеш. Быстро забрав у Соны деньги, Падма сжала их в кулаке.
        - Много собрали?- деловито спросил мужчина.
        Малати протянула две пайсы. Падма колебалась, не зная, сколько отдать в счет долга.
        - Что там у тебя? Небось, целый латх?[105 - Сто тысяч рупий.] - с издевкой произнес Бриджеш.
        Женщина разжала ладонь, и он сгреб все, что там было. На глазах Падмы заблестели слезы.
        - Неужели нельзя оставить ей хотя бы немного?- прошептала Сона.
        - Она должна мне!- рявкнул Бриджеш, одновременно поворачиваясь к той, что посмела с ним спорить.
        Глаза Соны были глубоки, как ночное небо, густые волосы струились подобно темной реке. В ней было столько благородства и чистоты, что мужчина невольно замер. Это не укрылось от Малати, и она зашипела:
        - Падма солгала! Сегодня ей удалось заработать только две пайсы, остальное дала ей она!
        Женщина ткнула пальцем в Сону, и Бриджеш нахмурился.
        - Это правда?
        - Да. Почему бы мне ей не помочь?
        Хотя лицо мужчины недовольно скривилось от такой дерзости, было видно, что он колеблется, не зная, что делать.
        - За тобой,- наконец сказал он Падме,- по-прежнему долг. А ты,- обратился он к Соне, предварительно окинув ее долгим взглядом, не обещавшим ничего хорошего,- пойдешь со мной.
        Когда мужчина и женщина удалились на значительное расстояние, Малати удовлетворенно произнесла:
        - И поделом ей! Такой, как она, нечего делать среди нас!
        Сона чувствовала себя так, будто посреди жаркого дня ее вдруг обдало ледяным ветром. Грудь стеснило от предчувствия чего-то очень нехорошего. Бриджеш был не просто жестоким человеком, его жестокость сочеталась с полным бездушием и беспросветной алчностью.
        Она пошла за ним, потому что боялась ослушаться, потому что у нее на руках спала Латика. Сона замерла перед Бриджешем, точно вытесанная из камня статуя. Сейчас в ней жили только глаза.
        - Если одни будут отдавать заработанное другим, у стен храма появится много лишних людей. А лишние люди мне не нужны. В этой жизни каждый имеет только то, что в состоянии взять, и не больше. Иные сражаются за клочок иссохшей земли и чашку скверной воды, живут, как звери, и умирают, как насекомые, а другие правят целыми государствами,- назидательно произнес Бриджеш.
        Сона подумала о том, что если ее удел - жить в государстве, которым правит он, то лучше умереть. Она напряженно ждала, что будет дальше, и тогда он, усмехнувшись, добавил:
        - Думаешь, я стану тебя наказывать? Нет. Этот случай просто расставил все по своим местам. Эти девки, одной из которых ты дала деньги, а другая тебя выдала,- жалкие побирушки, ни одна из них не стоит даже пайсы. Иное дело ты. Тебе в самом деле нечего сидеть у стен храма Шивы, где на тебя глазеют мужчины. Я отведу тебя в храм, который принадлежит мне. Ты горда и красива, и я не намерен делить тебя с кем-то!
        В сердце Соны будто впилась пиявка.
        - У меня есть муж!
        - И где он?
        Подумав, Сона ответила:
        - Нас разлучили злые силы.
        - Полагаю, навсегда,- удовлетворенно произнес Бриджеш и добавил: - Впрочем, если он вернется, пусть померяется силой со мной!
        Сона представила толпы подчинявшихся ему калек и уродов, то ли человекоподобных зверей, то ли людей, наделенных чертами животных. Облепившие храм Шивы, они напоминали болезненные наросты и язвы. А разве было когда-то, чтобы разложение и смерть не побеждали красоту и жизнь?
        - Я подумаю,- прошептала она, пытаясь выиграть время.
        - Я уже подумал и решил за тебя!- он повысил голос.- Нынешней ночью ты будешь спать на моей циновке. Жди меня здесь!
        С этими словами он удалился, чтобы продолжить сбор дани. Он и помыслить не мог, что она уйдет, разорвав невидимые, но прочные путы.
        Сона тоже сомневалась в этом и все же решила сбежать. Она давно собиралась это сделать. Ей была невыносима мысль о том, что когда-нибудь Латика поймет, что ее мать - нищенка, побирушка.
        У нее не было денег, значит, оставался один выход: найти работу. Но где? Прежде чем подумать об этом, Сона должна была кое-что совершить.
        Ночь они с Латикой провели на гхатах, под казавшейся очень холодной, твердой и сверкавшей, словно алмаз, луной, а перед рассветом женщина спустилась к воде.
        Солнце еще не взошло; из-за горизонта пробивались слабые струйки молочно-белого света. Поверхность воды казалась гладкой, как масло, и все вокруг вырисовывалось удивительно четко. Камни хранили ночную прохладу, и их прикосновение к босым ступням было очень приятным.
        С дочерью на руках Сона спустилась по ступеням и вошла в реку прямо в сари, как это делали все индианки. Течение пенилось вокруг ее ног, его свежие струи ласкали кожу.
        Сона умылась и умыла Латику. То было не просто омовение, а некий ритуал. Ганг пробуждал ее, возвращал чистоту, смывал пелену сомнений, давал силы для новой жизни. Все наносное, все ошибки и страхи вытекали из нее, освобождая место для чего-то иного.
        Вскоре Сона шла по улице, подхваченная позабытым ощущением перемен. Легкий ветер словно помогал ей двигаться вперед. Солнечный диск постепенно наливался золотом, и дорога казалась удивительно светлой. Сона прислушивалась к запахам и звукам, вглядывалась в лица людей, надеясь, что судьба подарит ей знак.
        Прошло несколько дней, но молодая женщина только и делала, что пряталась от Бриджеша и его приближенных. Работы не было, вокруг лишь толпились люди, зачастую такие же обездоленные, как и она. Чтобы получить хоть какие-то гроши, Сона пыталась просить милостыню у других храмов, но ее оттуда тотчас прогоняли.
        На пятое утро, когда она почти отчаялась, ей наконец повезло. Латика хотела есть и потому заплакала, когда они проходили мимо какого-то двора, откуда тянуло аппетитными запахами.
        Сама не зная зачем, Сона заглянула внутрь. Какая-то девушка в подоткнутом сари мела дворик короткой метелкой. У противоположной стены, под навесом, на угольных очагах стояли огромные котлы, в которых варился благоухающий пряностями рис. Истекающие потом, несмотря на прохладную рань, мужчины проворно раскладывали на огромных железных листах треугольные самосы, чтобы затем отправить их в печь.
        Навстречу Соне вышел мужчина, по виду - старший. У него было волевое, но доброе лицо.
        - Что тебе, сестра?
        Сона поклонилась.
        - Я хотела узнать, нет ли какой работы?
        - У меня работают только мужчины.
        Сона посмотрела на девушку.
        - Это моя племянница,- пояснил хозяин.
        - Я бы очень старалась.
        Мужчина оглядел ее изящную гибкую фигуру в изношенном, но чистом сари, задержался на красивом лице, потом перевел взгляд на Латику.
        - Ты замужем?
        - Да, но нас с мужем разлучила война.
        - Кто ты?
        - Я брахманка.
        Мужчина сделал паузу.
        - Вижу, когда-то ты неплохо жила.
        Сона переступила с ноги на ногу.
        - Да, но настали тяжелые времена.
        - У тебя ребенок. Он не будет плакать?
        - Моя дочь очень спокойная.
        Сона сказала правду. Дети тех, кто выпрашивал милостыню возле храма Шивы, редко устраивали истерики. Что-то словно давило на них, сковывало движения, усыпляло эмоции.
        - Вижу, сестра, за тебя некому заступиться. Оставайся.
        В глазах Соны вспыхнула радость, но она тут же добавила:
        - Мне негде ночевать.
        - Я дам тебе небольшую комнатку, если ты будешь стараться, как обещала.
        Сона поклонилась. Больше всего она опасалась, что этот великодушный незнакомец проявит к ней чисто мужской интерес, но он вел себя вполне пристойно.
        Они с Латикой остались у Харшала (так звали мужчину). Он не только продавал еду на улицах, но и развозил ее по домам и различным учреждениям. Даже иные англичане заказывали обеды у Харшала-джи. То было новшество, диктуемое временем, и заведение процветало.
        Сона держалась тихо и незаметно. Чистила кабачки, шинковала кинзу, выбирала темные зернышки из риса басмати, отделяла от костей вареное куриное мясо, до воскового блеска протирала фрукты.
        Латика крутилась тут же, то съедая яблоко, то обливаясь манговым соком. Она сделалась подвижной и веселой и стремительно развивалась; девчушка росла под тем же солнцем, слышала звуки того же города, но неким образом, казалось, уловила нынешнюю свободу и независимость.
        Сона не разговаривала с мужчинами, как и они с ней, разве что по делу. Иногда она перекидывалась парой фраз с Гори, племянницей Харшала, но по большей части жила сама по себе.
        Получив первое жалованье, Сона не могла отказаться от того, чтобы купить одежду для Латики и себя. Она выбрала ткань ярко-розового цвета с нежной серебряной вышивкой.
        Облачившись в новое сари, женщина глянула в зеркало и прикусила губу. Она была прекрасна! В царстве, которым правил Бриджеш, естественные эмоции и чувства поневоле покрывались невидимой коростой. Но теперь они вновь просыпались в ней.
        Случайно увидев ее в этом наряде, хозяин сперва изумленно застыл, а потом поручил Соне отнести готовый обед в дом одного богатого англичанина, захотевшего побаловать гостей блюдами индийской кухни.
        Молодая женщина согласилась не без некоторого колебания. С одной стороны, ей хотелось пройтись по улицам, с другой - Сона боялась встретить кого-либо из людей Бриджеша.
        Первое стремление победило, и вот она шла, ведя одной рукой Латику, а в другой держа большую тростниковую корзину с едой.
        Вскоре Сона покинула ту часть города, где в бескрайнюю даль побережья уходили шаткие дощатые, крытые чем попало сараюшки, меж которых текли зловонные ручьи, где в небо поднимался едкий запах угольных очагов и гниющих отбросов, слышалось блеянье коз, кудахтанье кур и шлепки прачек, отбивавших мокрое белье о большие камни.
        Сейчас перед ней была другая Индия, с окруженными садами виллами, с верандами, уставленными терракотовыми горшками, в коих росли пышные цветы, и широкими ступенями, ведущими в просторные светлые покои.
        Подойдя к задней калитке одного из таких особняков, Сона постучала прибитым к дверце железным кольцом.
        Появившийся слуга в белых перчатках забрал у нее корзину, молча вручил ей деньги и быстро исчез.
        Вернувшись, Сона подошла к Харшалу и протянула рупии, но он отвел ее руку.
        - Господа платят за заказ вперед. Это твои чаевые,- сказал он и подмигнул.
        Сона оторопела. Чтобы получить такие деньги, ей пришлось бы просидеть возле храма под палящим солнцем, выслушивая брань товарок и унижаясь перед прохожими, по меньшей мере несколько дней. И половину отдать Бриджешу.
        С тех пор Харшал время от времени посылал ее с заказами. Порой Сона видела белых господ; иные даже заговаривали с ней, наклонялись к Латике, трепали малышку по волосам, угощали сладостями, задавали вопросы.
        Смущаясь, Сона пыталась отвечать на их языке. Она выучила несколько десятков английских слов, раздавая детям еду в школе Бернем-сахиба, где некогда работал Арун, но с тех пор половину забыла.
        А вот Аруна ей забыть не удалось. Было глупо мечтать о случайной встрече, равно как думать о том, что они вновь сумеют обрести счастье. Разве смогла бы она объяснить ему появление на свет Латики, ведь мужчины относятся к таким вещам с ревностью, подозрительно, непримиримо! А перестать любить дочь, уделять ей меньше внимания, променять на кого-то другого Сона уже не могла.
        Она осмелела настолько, что отправилась с Латикой на рынок, где любовалась пурпурными башнями из гранатов, пушистыми персиками, осторожно сложенными в большие корзины, стенки которых были обшиты мягкой тканью, дабы не повредить нежные плоды, грудами полных желтого сока, медово-сладких манго. Сона накупила лучших плодов - всего понемногу - и собралась повернуть обратно, когда увидела Падму.
        Она никак не ожидала встретить здесь кого-то из тех, кто выпрашивал милостыню возле стен храма Шивы, и потому невольно отшатнулась. Несчастная женщина выбирала подгнившие фрукты, надеясь купить их по дешевке. Сона попыталась незаметно исчезнуть, но Падма неожиданно обернулась, и перезрелые яблоки посыпались у нее из подола.
        - Сона?!
        Падма недоверчиво и жадно разглядывала женщину, гадая, почему она так изменилась.
        - Да, это я.
        - Куда ты подевалась?
        - Я нашла работу.
        - Нашла работу?- словно эхо повторила Падма.
        Ее взгляд остановился на Латике, пухленькой, веселой, здоровой.
        - Твоя дочь похорошела - ее не узнать!
        - А как Виру?
        - Он умер.
        Между двумя женщинами словно пронеслась огромная волна, отшвырнув их друг от друга.
        - Мне очень жаль,- прошептала Сона.
        Падма кивнула, продолжая смотреть на Латику.
        - Прошу тебя,- проговорила Сона, думая о последствиях этой нежданной встречи,- не говори Бриджешу о том, что ты меня видела.
        - Не скажу,- медленно ответила Падма, в глазах которой читалась неприкрытая зависть,- ты всегда хорошо относилась ко мне.
        - Хочешь, я куплю тебе что-нибудь? Или дам денег…
        - Не надо. Все равно я не стану богаче,- вяло произнесла Падма и, повернувшись, побрела прочь.
        Сона вернулась к себе расстроенная, с испуганно бьющимся сердцем. Из головы не выходили мысли о Падме, взор которой был полон горечи и зависти. А если она проболтается? Варанаси - большой город, но, как известно, тот, кто ищет, всегда находит, а Бриджеш ни за что не простит ей того, что она сбежала.
        Несколько дней она никуда не выходила, а потом Харшал снова послал ее с заказом. Сона попыталась отказаться, и тогда он спросил:
        - Что случилось?
        В глазах женщины мерцали слезы.
        - Я встретила кое-кого из прошлой жизни. Нам с Латикой угрожает опасность!
        - Ты говоришь о мужчине?
        Сона потупилась.
        - Да. Но это не то, о чем вы, возможно, подумали…
        - Не важно, о чем я подумал.- Взяв длинный нож, которым чистили и потрошили рыбу, Харшал показал его женщине и добавил: - Пусть попробует здесь появиться!- А после смущенно произнес: - Я давно хотел сказать тебе, да все не решался… Не согласишься ли ты… стать моей женой? И ты, и твоя дочь будете под защитой. Муж совсем не то, что хозяин! Я нанял тебя, потому что ты показалась мне очень красивой и беззащитной, и с тех пор мысли о тебе не дают мне покоя.
        Ошеломленная тем, чего она никак не могла предвидеть, Со-на промолвила:
        - Я принадлежу другому мужчине.
        Харшал ревниво поджал губы.
        - Но где он? Жив ли? Почему не приходит за тобой? Если ты нужна ему, пусть предъявит свои права!
        - Прежде всего их предъявляет моя любовь к нему,- тихо ответила женщина.- Вы очень добры, но я не могу.
        Несмотря на неожиданное предложение, Сона немного успокоилась. Она пошла одна, без Латики, и всю дорогу оглядывалась, не следит ли кто. Ей до смерти надоело бояться - сперва Суниты, а потом - Бриджеша. Она хотела наконец стать свободной.
        Он ждал ее в переулке. Вероятно, Падма не сдержала слова и разболтала о том, что видела Сону на рынке. Возможно, она сделала это из зависти или в надежде получить несколько анн.
        Нарядная, чистая, с красиво заплетенными волосами, женщина посмотрела на Бриджеша так, будто их разделяло огромное расстояние, и это его взбесило. И все же он уловил в глубине ее глаз страх, вызвавший в нем злобное торжество.
        - Ты посмела удрать?! Возвращайся обратно, слышишь! Пойдем со мной!
        Он попытался схватить Сону за руку.
        - Нет!- вырвалось у нее, и в ее голосе звучала такая непримиримость, что Бриджеша передернуло.
        - Тогда пеняй на себя! Я отрежу твоей девчонке уши и нос или сделаю так, что ей придется молиться покровителю Сурдасу![106 - Сурдас (ок. 1483 - ок. 1563)- слепой странствующий певец, слагавший стихи на брадже (диалект хинди).]
        То было самое ужасное из всего, что ожидала услышать Со-на. На следующий день она исчезла, и Харшал мучительно размышлял над тем, что могло произойти. Он пытался разыскивать женщину, но поскольку Сона так и не призналась в том, что прежде была попрошайкой, ему не пришло в голову высматривать ее возле стен храма великого Шивы.
        Глава XXXI
        На протяжении нескольких недель положение в Ауде день ото дня становилось все более угрожающим. В Лакхнау царила сумятица. Войска Ост-Индской компании вперемешку с королевскими полками[107 - До 1859г. английские войска, дислоцированные в Индии, принадлежали или к королевской армии, или к войскам Ост-Индской компании.] акр за акром теряли территории, приносящие сотни тысяч рупий годового дохода.
        Армия раджпутов двигалась вперед, захватывая населенные пункты, громя английские судебные и налоговые учреждения и дома индийских ростовщиков, сжигая найденные в них документы, разгоняя всех, кто попустительствовал колониальной политике. На всем пути их поддерживали долговые рабы - крестьяне, которые собирали продукты, предоставляли нужные сведения, укрывали раненых.
        А потом наступил перелом в пользу белых. Сыграло роль военно-организационное и техническое превосходство англичан, о котором некогда говорил Ратне Джейсон Блэйд.
        Грейс Уоринг могла бы прочитать обо всем этом в газетах, если бы хоть одна из них попала в ее руки. Но она продолжала жить в полной изоляции и неведении, будто все, что с ней случилось, происходило во сне.
        Никто не мешал ей проводить дни так, как она хотела. Она имела возможность отправить письмо Эйприл, но не стала этого делать. О чем было писать? О том, что она до сих пор живет надеждой на нереальное счастье? О мечтах, дабы это непонятное безвременье, ожидание, которое она в глубине души считала бесплодным, никогда не кончалось?
        Грейс не знала, искала ли ее Флора, какое впечатление произвела на тетку покаянная записка, в которой, как казалось девушке, сквозили нотки безумия?
        Сон закончился с приездом Дамара Бхайни. Возможно, грезы продолжились бы, вернись он с победой, но это было не так.
        Хотя он предстал перед Грейс одетым в чистое и умытым, ей почудилось, что он пахнет порохом, сталью и кровью. Собранный и погруженный в себя, Дамар напоминал туго сжатую пружину, ибо его воля, стиснутая в кулак, должна была защитить душу от гнетущих мыслей о поражении в деле, которому он посвятил свою жизнь.
        - Мне стоило труда вырваться сюда. В моем распоряжении сутки, не больше,- сразу сказал он.
        - А что потом?
        - Давайте сядем,- предложил он, не отвечая на вопрос.- Сейчас принесут кофе. Я устал с дороги. А вы? Как вы тут жили?
        - Хорошо,- ответила Грейс, едва удержавшись, чтобы не добавить: - «Я ждала вас, я волновалась за вас!»
        Дамар Бхайни кивнул. Девушка видела, что он крайне уставший, но не просто от дороги, а от всего, что ему пришлось пережить в последние дни и недели.
        Грейс не могла скрыть удивления, что он не забыл о ней среди нечеловеческого напряжения, кромешного разочарования, дурмана безнадежности, урагана смерти, горя от потери товарищей. А ведь она была англичанкой, коих он ненавидел и презирал. Или он приехал ради своего сокровища - коллекции оружия?
        Она решилась задать вопрос, и Дамар Бхайни ответил:
        - Сундуков много, они тяжелые. Такой груз не провезти незамеченным.
        - Но тогда оружие достанется англичанам!
        На лице Дамара появилось выражение, которого Грейс предпочла бы не видеть.
        - Это всего лишь предметы. Они неживые. К тому же у меня все равно нет наследников, которым я смог бы передать их. Я приехал не ради оружия, а чтобы решить вашу судьбу. Надо вместе подумать, как быть.
        - Мои соотечественники не тронут меня.
        - Кто знает? На войне люди зачастую перестают отличать добро от зла. Я должен быть уверен в том, что вам ничто не угрожает. Что, если я дам вам отряд моих людей? Они проводят вас в Варанаси или куда скажете…
        - Мне некуда ехать,- призналась девушка.
        - Я верну вам часть денег - хватит на то, чтобы жить независимо. В Индии. Или на вашей родине, в Англии.
        Грейс прикусила губу. Она не видела себя нигде. Разве что в этом особняке. Или в другом, нереальном месте, созданном с помощью собственных грез.
        - Дело не в деньгах. Хотя мне бесконечно жаль, что они так и не помогли вам добиться своей цели.
        - Я попытался.- Он сделал паузу.- Возможно, я не учел прежних ошибок, но нам так и не удалось сбросить эти цепи. Но главное… да, главное, что мы попытались.
        Грейс понимала, что ему тяжело говорить об этом. Можно пережить личное горе, но за Дамаром Бхайни стояло слишком много людей, за которых он отвечал, коим вольно или невольно внушил надежду на победу.
        Принесли кофе, и он собственноручно разлил его по медным чашечкам. Напиток был густым, крепким, обжигающим, горьким. Таким, какой, вероятно, сейчас и требовался Дамару.
        Отхлебнув кофе, Грейс почувствовала, что мысли разлетаются, словно вспугнутые птицы. И все же она решила, что должна сказать самое важное. Больше они наверняка не увидятся, и у нее не будет другой возможности.
        Остались сутки, чтобы сделать то, что нужно сделать, произнести то, что необходимо произнести. В эти минуты каждая мелочь приобретала особый смысл.
        - Вы были правы, когда говорили, что я совершила чисто женский поступок.
        Рука Дамара, подносящая ко рту чашку, замерла на полпути.
        - О чем вы?
        - Дело вот в этом.
        Отвернувшись, Грейс вытащила из лифа много раз сложенный и изрядно помятый рисунок. Однако он не выцвел. Как и ее мечты. Глядя на сидящего перед ней человека, она с новой силой чувствовала это.
        Расправив бумагу, Дамар непонимающе разглядывал ее.
        - Что это?
        - Не узнаете… себя?
        - Человек на картинке…- Он поднял глаза на Грейс.- Немного похож на меня, но это…
        - Всего лишь страница, вырванная из книги. Я сделала это в Лондоне, в Британской библиотеке, накануне отъезда. Наверное, мне чего-то не хватало в детстве. Красок, грез, волшебства…
        Дамар Бхайни молчал, и она вдруг увидела за его плечами целый мир, огромный, как океан, и одновременно сжатый до капли, ужасающе мощный и вместе с тем тонкий, как паутинка, непередаваемо красочный и в то же время серый и плоский, будто пустыня.
        Спустя несколько минут он тяжело промолвил:
        - Вы должны подумать о своем будущем. Реальном будущем.
        Глаза Грейс блеснули.
        - Думать о будущем - значит строить его. Пока я ничего не вижу впереди.
        Он кивнул.
        - Я тоже.
        - Куда вы отправитесь?- спросила Грейс.
        Дамар напрягся, но после, заглянув в ее глаза, мягко промолвил:
        - Пока не знаю. Ходят слухи, что Нана Сахиб укрылся в Непале. Может, и я отправлюсь туда. Благо, Непал независим и граничит с Аудом.
        Сердце Грейс забилось жарко и гулко.
        - Тогда, быть может, возьмете меня с собой? В качестве попутчицы.
        - Это будет сложный и долгий переход. Дороги патрулируются, некоторые перекрыты. За мою голову наверняка объявлена большая награда. Если вы окажетесь рядом, вам не избежать обвинения, а то и расправы. Я не могу рисковать вашей жизнью. Будет лучше, если мы поговорим о чем-то другом. Я долго куда-то мчался, сражался, неистовствовал. Мне нужна хотя бы короткая передышка.
        Он в самом деле выглядел утомленным.
        - Поспите,- с искренней заботой промолвила Грейс.
        Дамар возразил:
        - Сон - это забвение. Практически смерть. А я хочу еще немного пожить. Провести эти часы в человеческом обществе. В вашем обществе.
        Грейс смотрела на него внимательно, непонимающе и… с благодарностью. Ведь у него были соратники, друзья! И, возможно, родные.
        - В моем? Я англичанка, человек чуждого вам мира.
        Дамар подался вперед.
        - На самом деле я никогда не отрицал возможность единения Востока и Запада. Человеческие сердца соединяют не традиции и не обряды.
        - Сердца?- повторила Грейс.
        Он вновь улыбнулся.
        - А что же еще? Мне кажется, вы - человек, способный следовать его голосу, зову. Вы это доказали. И я хотел бы узнать о вас как можно больше.
        - Я из простой семьи. В моем роду не было ни одного знатного человека. Моя жизнь всегда была бедна событиями.
        - В данном случае я ценю благородство души и золото сердца.
        Грейс поняла, что Дамар и сам пришел к ней с открытыми намерениями и обнаженной душой. Он не мог позволить себе быть таким на людях, но сейчас был другой момент.
        - Расскажите о себе,- попросила она.
        Он сцепил руки в замок, и Грейс заметила, что его пальцы унизаны сверкающими кольцами. Это наверняка тоже было что-то родовое, то, что не продается, хотя и представляет собой немалую ценность. Девушка невольно подумала о безликих мертвых деньгах Флоры Клайв.
        Этот человек казался ей гордым, мужественным, выносливым, загадочным, могущественным. И она видела, что Дамар Бхайни понимает это. Он заговорил, и его речь была удивительно спокойной, поэтичной, плавной:
        - Да, я из богатого и знатного рода. Но я отнюдь не наслаждался жизнью, пьянящий угар развлечений был мне неведом. Из меня с детства растили воина, дабы мои глаза горели вожделением при виде меча, а дух захватывало от дикой скачки. Я с раннего возраста искал повод испытать судьбу. Обычная жизнь казалась мне слишком пресной. Разумеется, я отличался от простых воинов - хотя бы тем, что получил хорошее образование. Но главное - меня всегда учили, что свобода и благо моего народа важнее собственного обогащения. Что я в вечном долгу перед этой землей. Мне внушали, что я должен любить свой край, клан, родителей, дом. Воинов, лошадей и оружие. Все, что мне принадлежало, чему принадлежал я. Что находилось под моей защитой, что питало мою душу и придавало смысл моей жизни.
        - В таком случае вам не понять, как я могла добровольно потерять родину.
        - Но ведь вы поехали на поиски чего-то?
        Грейс вздохнула и опустила глаза.
        - За деньгами.
        - Вы заблуждаетесь. Не только и не столько за ними. Иначе вы не вырвали бы ту картинку.
        Когда девушка подняла взгляд, Дамар Бхайни улыбался лукаво и в то же время открыто. Сейчас он выглядел гораздо моложе, чем показалось Грейс при их первой встрече; он стал таким, каким был на самом деле. Их наверняка разделяло пять-шесть лет. Девушка видела его благородство, ум и невероятный магнетизм, но вместе с тем этот мужчина больше не был для нее загадочным и далеким.
        - Человеку свойственно ошибаться и не замечать очевидного. Например, я всегда полагал, что мужчина, преданный своим принципам, способен устоять против женских чар.- Он сделал паузу.- Я говорю о вас.
        Это были неожиданные слова, открывавшие перед ней то, на что она не смела надеяться. Однако он смотрел на Грейс так, словно преклонялся перед ней, не испытывая при этом каких-либо чувственных желаний. Наверное, таким образом Дамар хотел показать, что уважает ее? Или она неверно истолковала его слова?
        Грейс вдруг подумала, что выглядит непривлекательной, неловкой и блеклой. Она не знала, куда девать руки, и предполагала, что ее платье в сравнении со златоткаными нарядами индийских красавиц смотрится как обыкновенная дерюжка.
        Она давно заметила, что с Дамаром проще придерживаться правды, как бы ни было трудно говорить ее. Наверное, он делал то же самое. На протяжении разговора они постоянно что-то преодолевали; это происходило непредсказуемо и стремительно. И у них - она должна была помнить об этом каждую минуту!- оставалось совсем мало времени.
        - Я не использовала чары. Я… не умею. Английское общество сковано в выражении чувств. Индия совсем другая.
        - Это только так кажется. На самом деле мы очень целомудренны. Жених и невеста не видят друг друга до свадьбы, и все свершается по сговору.
        - У нас так же. Женятся и выходят замуж, потому что так принято или, что еще хуже, от безысходности.
        - Времена безнадежности, катастроф и хаоса хороши только одним - можно сполна отдаться своим желаниям. Последствия не важны, потому что будущее может просто не наступить. Существует правило: на пороге смерти подумай о том, что ты еще не сделал…
        Взор Дамара обжигал, и девушка вдруг почувствовала, что дошла до точки. Она не знала, что это - сумасшедшее счастье или унылое горе, она лишь понимала, что желание быть с ним, пусть в первый и последний раз, разрывает ее на части. Все остальное не имело значения. Даже больше - ничего другого не существовало на свете.
        - Если вы хотите знать, люблю ли я вас, отвечу, что да,- просто сказала она.
        А потом ощутила неподвижность этой минуты, мысленно увидела замершие стрелки часов, готовые начать отсчет нового времени. Сердце девушки простучало ровно три раза, после чего Дамар произнес, впервые называя ее по имени:
        - Простите, Грейс, у меня не хватило мужества сказать это первым.
        Он поклонился, медленно, учтиво, при этом не опуская горящих глаз. Таким поклоном Дамар словно сложил к ее ногам все, чем владел, что имел, что составляло его судьбу, чем жило его сердце, вместе с тем сохраняя свою безмерную власть над ее волей и чувствами.
        Небо раскинулось над землей, как живая громада. Звезды рассыпались несчетными огоньками. Вселенная простиралась, как бесконечная таинственная карта всех людских судеб и происходящих на земле событий. Однако мир влюбленных сжался до этой комнаты. И в то же время оставался загадочным и беспредельным.
        Грейс подумала, что такие минуты выпадают раз в жизни. И такая ночь - тоже.
        - За что ты меня полюбил?
        - Я не знаю,- немного потерянно произнес он, и это тронуло девушку.- Все в моей жизни совершалось с какой-то конкретной целью. А теперь я хочу только чувствовать. Не задавая вопросов, ничего не планируя и ни о чем не думая.
        Дамар протянул Грейс руки, и она кивнула. Его ладони были горячими и сильными, и она надеялась, что его сердце окажется таким же.
        Он расстегнул ее платье. Он преодолел себя, зная, что она никогда не решится сделать это первой. Ее белое тело настолько поразило Дамара, что сперва он не смел до него дотронуться. Оно было таким мягким, нежным, невинным, восхитительным, прекрасным!
        Грейс мало что знала о плотской любви, потому просто доверилась Дамару, и вскоре не понимала, где находится, потому что все в ней сосредоточилось на чувствах.
        Она ощущала, как бьется сердце ее возлюбленного, но вместе с тем время словно остановилось. И хотя умом она еще не осознавала происшедшего, в ее душе расцвела весна, а тело говорило о том, что она не ведала ничего лучшего.
        Рассвет окрасил комнату в нежно-розовый цвет, отчего она напоминала сказочную шамиану.
        Утром, осыпав Грейс благодарными поцелуями, Дамар произнес:
        - Я должен сказать тебе правду: меня все равно убьют. Это всего лишь миг счастья, нереального счастья перед вечной разлукой.
        Девушка похолодела. Ей суждено было стать последней яркой вспышкой на закате его жизни. Если бы он был уверен в своем будущем, то не сделал бы того, что сделал. Он взял бы в жены индианку знатного происхождения и продолжил бы с ней свой бессмертный род. Неважно, любили бы они друг друга или нет. Их близость проистекала бы из глубокого древнего неиссякаемого источника, коему не придумано названия.
        В этот миг Дамар Бхайни протянул Грейс золотой браслет, на котором была выгравирована какая-то надпись. Вглядевшись, девушка прочитала: «Мы далеко друг от друга, но ты всегда со мной».
        - Я приготовил его заранее. Но не знал, подарю или нет.
        - Ты чувствовал, что мы будем вместе?
        - Да.
        - И предполагал, что мы расстанемся?
        - Тоже верно.
        - Неужели посреди крови и смерти ты думал обо мне?- прошептала Грейс.
        - На войне всегда надо помнить о чем-то подобном… О розе, которая выросла в саду, о недочитанной книге, о мгновениях детства. Иначе перестанешь быть человеком. Но о любви я думал впервые.
        Дамар посвятил ей последние мирные минуты, отдал нерастраченные крупицы душевного пламени, и все же она по-прежнему ощущала свою незначительность в кругу того, что являлось основой его существования. А все потому, что вопреки происходящему думала о будущем.
        Грейс понимала, что вошла в его жизнь не для того, чтобы выйти за него замуж, заниматься семьей и детьми, стать частью его рода и клана. Она очутилась здесь, чтобы побыть только с ним и только в эту ночь.
        - Твои родители живы?
        Дамар покачал головой.
        - Я один.
        - Нам могли бы помешать традиции и… разная вера?
        - Не знаю. Теперь мне кажется, что нет. Простые ценности везде одинаковы. Божества только выглядят по-разному, а вещают об одном и том же. У всех народов есть бог войны и бог любви. И сейчас я хочу, чтобы мне покровительствовал второй.
        - Но ты уезжаешь. Могу ли я ждать тебя? Я не о верности - едва ли мне когда-то захочется быть с другим!
        - Любовь, отягощенная ожиданием, слишком тяжела. Не жди. Просто знай, что когда-нибудь я вернусь. Неважно, в каком обличье. Главное - я приду,- сказал Дамар и, помолчав, добавил: - Если б не ты, я бы не знал, как мне все это пережить.
        Утром Грейс вышла его проводить. Ветер резал глаза и тут же смахивал слезы. На ее руке сверкал золотой браслет, и это видели все.
        Люди Дамара держались настороженно, но почтительно. В их среде не было принято осуждать действия повелителя, какими бы абсурдными они ни казались. Он был непогрешим в их глазах, несмотря на поражение, на связь с женщиной чужого народа, иной веры. Несмотря ни на что.
        Дамар сказал, что его воины проводят Грейс до Варанаси. Она не стала возражать. Одетый в простую одежду, не имеющий никаких знаков отличия, Дамар Бхайни все равно выделялся среди своих людей. Он был человеком, закаленным войной, привыкшим к беспрекословному подчинению. Если его сердце когда-то и смягчалось, то рука оставалась железной.
        Когда возлюбленный уехал, у девушки появилось ощущение, будто она стоит на палубе корабля: ее шатало от усталости и нервного перенапряжения. А еще - от внезапно нахлынувшего счастья и его скорой потери. Но она не имела права расслабляться - ей предстояло осуществить кое-какие планы.
        Она велела индийцам достать хоть из-под земли крепкую повозку, а лучше - две, вынести из подвала и сложить в них сундуки с оружием. Грейс не удивляло, что воины Дамара слушаются ее приказаний. Должно быть, на ней еще лежала тень их повелителя.
        Девушка как могла объяснила им, что, если они знают не слишком длинную, а главное - пустынную дорогу к Варанаси, пусть едут по ней.
        Хотя Грейс была мэм-сахиб, груз, с которым она ехала, наверняка вызвал бы подозрения. И Грейс знала, что англичане под любым предлогом конфискуют оружие Дамара Бхайни. То же самое сделают и индийцы.
        Они сумели собраться и выехать к вечеру и за ночь преодолели мили и мили плохой дороги. В середине ночи Грейс задремала и очнулась к утру, когда еще не рассвело, однако небо на горизонте сделалось дымчато-серым.
        Немолодой хмурый индиец в тюрбане подал ей лепешку, и она принялась медленно отщипывать кусочек за кусочком. Другой, совсем юный воин, принес молока. Она заметила, что окружавшие ее воины или слишком молоды, или стоят на пороге старости.
        В голову Грейс пришла неожиданная догадка, и девушка спросила:
        - Куда вы направитесь потом? Что приказал вам ваш правитель?
        Поколебавшись, мужчина ответил на ломаном английском:
        - Чтобы мы, если останемся живы, возвращались к своим семьям.
        Вероятно, Дамар в самом деле был уверен в том, что погибнет.
        - Он велел защищать меня?
        - Если вам будет угрожать опасность. Если нет, передать в руки белых.
        Через пару часов вдали появилось несколько красных пятнышек, мелькавших в клубах пыли. Англичане!
        Войны Дамара обнажили оружие. Грейс привстала в повозке.
        - Подождите,- срывающимся голосом произнесла она.- Я попробую поговорить с ними.
        Она знала, что это ничего не даст. Англичане ни за что не пропустят повозки без досмотра. Присутствие белой женщины ничего не меняло. К тому же она ехала в сопровождении индийцев.
        Грейс представила, как чьи-то жадные руки сбивают замки с сундуков, в нетерпении откидывают крышки. Как глаза незнакомых людей зажигаются алчностью при виде золотых насечек на дамасских клинках, серебряных рукоятей, украшенных драгоценными камнями. Они разграбят все это, выковыряют, переплавят или продадут целиком - оружие попадет в руки тех, кто не имеет понятия об истинной ценности этой коллекции, о славных поколениях раджпутов, скакавших на быстрых конях в клубах горячей пыли во главе безудержного войска.
        Выдать себя за освобожденную пленницу, за посланницу? Сказать, что все это принадлежит ей и что солдаты не имеют права трогать ее вещи? В голову не приходило ничего толкового. Там была полная мешанина, тогда как в животе, подобно ледяной глыбе, медленно стыл страх.
        Остановившись на расстоянии двух ружейных выстрелов, англичане принялись совещаться. В это время Грейс выбралась из повозки, подобрала юбки и побежала к ним. Ветер нес в лицо острые пряные запахи индийских растений и сухую пыль. У нее срывалось дыхание, в глазах то и дело темнело.
        Один из мужчин, вероятно возглавлявший отряд, спрыгнул с коня и поспешил ей навстречу.
        - Кто вы? Кто те люди? Вам нужна помощь?
        Грейс моргнула. Перед ней стоял Джейсон Блэйд.
        - Мисс Уоринг!- Казалось, он не верит своим глазам.- Откуда вы здесь? Что случилось?
        - Это вы, Джейсон? Да, это вы…
        Грейс испытала такое облегчение, что у нее едва не подкосились ноги. Джейсон деликатно поддержал ее. Молодой человек выглядел растерянным и смущенным. Возможно, он вспоминал обстоятельства, при которых они виделись в последний раз, тогда как девушке было странно думать о том, что он был ее женихом, что они едва не вступили в брак. Все это принадлежало какой-то другой, прошлой жизни.
        - Я могу вам помочь?- Его голос звучал взволнованно.
        - Наверное, можете. Это ваш отряд?
        - Да, мы едем на задание.
        Грейс не стала ничего уточнять. Последние сутки сотворили из нее новую женщину, которая в каждый момент жизни знала, чего она хочет, и не страшилась правды.
        - Вы передо мной в долгу,- твердо произнесла она.
        - Да, это верно. В неоплатном долгу. Но сейчас…
        - Дайте мне солдат - сопроводить повозки до Варанаси. Отпустите индийцев.
        - Откуда вы? Что вы везете?
        - То, что принадлежит только мне. Неважно, что там. Вы ничего не видели. Ваши люди - тоже. Прикажите им. Если надо, я заплачу.
        Джейсон выглядел озадаченным. Без сомнения, ее несгибаемая настойчивость выбила его из колеи. Он знал Грейс другой.
        - Вы возвращаетесь к своей тете?
        Внезапно Грейс вспомнила большое подвальное помещение особняка Флоры Клайв, где можно было спрятать все, что угодно, и куда никто не посмеет ворваться.
        - Да,- ответила она и добавила: - Прошу вас, Джейсон, поспешите, у меня мало времени. У вас, без сомнений, тоже.
        Он задумался. Потом вынул какую-то бумагу.
        - Вот вам пропуск. Вы получите сопровождающих. Может, мне светит трибунал, но я вижу, что для вас это вопрос жизни и смерти. К тому же, смею надеяться, таким образом мне хотя бы отчасти удастся искупить свою вину.
        В лице Грейс промелькнуло что-то такое, чего он раньше не видел.
        - Я вас простила. Сейчас я даже рада тому, что у нас ничего не вышло. А вы женились на своей индианке?
        - Да,- неловко промолвил Джейсон.- У нас сын.
        Услышав это, девушка произнесла нечто неожиданное для себя самой:
        - Моя судьба тоже сложилась счастливо.
        Флора Клайв проснулась на рассвете и почти сразу выбралась из постели. Путаясь в подоле ночной сорочки, она подошла к окну и выглянула наружу. В саду пробуждались птицы, вдали поблескивали купола храмов, где-то шумел Ганг. Все было, как и прежде, между тем ей привиделось, будто она очутилась в Англии.
        Хотя был день, в небе застыл прозрачный серп раннего месяца. Холодный ветер обжигал лицо, подошвы ботинок скользили по обледенелой мостовой, и Флора думала, что надо быть осторожной, ведь теперь ноги держат ее далеко не так хорошо, как раньше, когда она была молода. А еще она очень четко осознавала, что, если все-таки упадет, никто не поможет ей подняться.
        Отойдя от окна, женщина приблизилась к зеркалу. Посмотрев на себя, Флора вздрогнула. Пигментные пятна на лице. Высохшая, как у мумии, кожа. Глубокие морщины. Только глаза смотрели проницательно и пытливо, но все же не так, как прежде. В них не осталось надежды. Да и на что ей было надеяться? Что у нее было? Старое тело, пустая душа.
        Она легко могла составить отчет о своей жизни, сложить столбцы дебита и кредита, подвести итог. По сути, все достижения и провалы, жесты доброты и акты жестокости ничего не значили. Большинство встреченных на пути людей не оставило в ее душе никакого следа, расставания с ними были ей безразличны.
        Флора поняла, что слишком долго скрывала от себя чудовищный факт: она - неудачница. Полная нищенка в том, что касалось человеческих связей, привязанностей и чувств. Ее не спасли ни похоть, ни деньги. Она представляла собой существо с высохшим сердцем. Она от всего устала. Ей было незачем жить.
        Самое страшное - остаться наедине с самой собой, когда ты себе совершенно не нравишься.
        Старуха в отчаянии вернулась в смятую постель и, проглотив шарик опиума, погрузилась в некое подобие сна, из которого ее вырвал слуга. Флора предпочитала не держать в доме индианок, полагая, что куда приятнее смотреть на молодых красивых мужчин, чем на женщин. Но теперь она не знала, что хуже.
        Оказалось, ее ждали. Спустившись вниз, Флора увидела… Грейс. Она не искала племянницу, не подавала заявления о ее исчезновении. Просто смирилась с тем, что ее покинула даже эта девчонка. Грейс оставила записку, потому было ясно, что на этот раз ее никто не похищал.
        Девушка сделала шаг вперед, и Флора невольно попятилась. Она слишком хорошо помнила, как внезапно появившийся в доме Арун вцепился руками ей в горло.
        - Что тебе нужно?!
        Грейс молчала. Возможно, не придумала, что сказать. Флора с удовлетворением отметила, что девчонка выглядит как привидение. Растрепанные волосы, бледное лицо, круги под глазами. Платье и башмаки покрыты пылью. И только во взгляде появилось что-то новое.
        Девушка видела, что тетка не изменилась. Черты Флоры застыли в маске ледяного презрения, губы сжались от гнева. А в душе по-прежнему тлеют тщеславие и эгоизм.
        - Ты украла у меня деньги,- сухо произнесла старуха, и Грейс уточнила:
        - Взяла.
        - Называй, как хочешь. Главное, что ты сделала это без разрешения.
        - Я привезла то, что стоит намного дороже.
        - Чтобы отдать мне?
        - Чтобы спрятать у вас.
        - Во что ты вложила мои деньги? Мне не терпится посмотреть!- усмехнулась Флора, и Грейс отметила, что тетка говорит только о деньгах и даже не спрашивает, где она была.
        - Хорошо. У ворот две повозки. Велите своим людям разгрузить их.
        - Сейчас.
        Обойдя Грейс, Флора направилась к выходу.
        Сундуки были тяжелыми. Их крышки украшала искусная резьба и вправленные в дерево бесчисленные кусочки цветного стекла. В центре каждой было изображено глазастое солнце с длинными волнистыми лучами.
        Увидев содержимое сундуков, Флора присвистнула.
        - Ты что, купила все это?!
        - Обменяла.
        Старуха усмехнулась.
        - Ты побывала во дворце у раджи?
        - Это был не дворец.
        - Нужно позвать оценщика.
        - Нет. Никто не должен ничего знать. Возможно, когда-то мне придется вернуть оружие его законному владельцу. Я надеюсь на это.
        - Кто он?
        Грейс твердо ответила:
        - Это неважно.- А после добавила: - Я могу уйти. Главное, чтобы вы сохранили эти сундуки и то, что в них находится.
        Флора прищурилась.
        - Тебе есть куда пойти?
        - Нет.
        - Тогда оставайся. Тебе надо умыться и переодеться. Ты плохо выглядишь. Потом расскажешь, где была.
        Грейс покачала головой.
        - Это сложно. Пройдет много времени, прежде чем я смогу что-то осмыслить. Скажу лишь, что встретила Джейсона Блэйда и он мне помог.
        - Тот самый Джейсон Блэйд?!
        - Да.
        Грейс смыла с себя дорожную пыль. Ей было странно прикасаться к себе, к тем местам, какие гладил и ласкал Дамар. Она боялась, что когда-нибудь пережитое покажется ей просто сном. Далекой мелодией, ускользающим ароматом. Из пьянящей действительности вновь превратится в смутную грезу. Ритм любви и человеческого сердца не похож на ритм морских волн, он не вечный. И даже память не всегда можно взять с собой в будущее.
        В столовой ждал прозрачный куриный бульон, зажаренные на решетке цыплята и творог с пажитником. Мясо было обильно посыпано корицей и приправлено зеленью.
        Ели молча. Грейс подумала, что надо бы поблагодарить тетку и извиниться перед ней, но не нашла подходящих слов. Флора ни о чем не расспрашивала, лишь время от времени поглядывала на племянницу, да и в последующие дни тоже была сама сдержанность.
        Грейс опасалась грядущего. Что ей предстоит делать в ближайшие дни, недели, а то и годы? Тосковать, ждать, бездельничать или попусту суетиться?
        Ответ пришел неожиданно. Впрочем, она не сразу догадалась, что с ней происходит, ибо ее познания в столь деликатных делах были почерпнуты из тайных перешептываний пансионерок (которые, впрочем, ничего толком не знали) или туманных замечаний наставниц, тоже не особо сведущих в этом.
        Грейс нездоровилось. Она чувствовала постоянную утомленность, хотя почти ничем не занималась. То она не могла смотреть на пищу, а то буквально набрасывалась на какой-нибудь маринованный фрукт. И при этом не была уверена, что меньше чем через четверть часа все съеденное не окажется в тазу. У нее болела грудь, а настроение менялось каждые пять минут.
        В конце концов она все поняла. И, поразмыслив, решила признаться тетке. Будет лучше, если Флора узнает об этом как можно раньше. Пока она, Грейс, еще может позаботиться о себе.
        Они сидели в гостиной. Разделенные молчанием и вместе с тем объединенные тем, что им нечего делать и некуда спешить.
        Грейс слушала тиканье часов. Теперь ее время шло по-другому и вмещало в себя гораздо больше. Девушка поймала себя на мысли, что совершенно спокойно переносит отстраненность Флоры. Грейс не хотелось никаких взрывов и всплесков, но она не знала, как этого избежать.
        Ее признание было похоже на прыжок с обрыва в ледяную воду, а слова прозвучали отчетливо и звонко:
        - У меня будет ребенок.
        Грейс не боялась гнева или презрения Флоры, ее не мучил стыд. Девушка была уверена в том, что не совершила ни одного неправильного поступка, отныне она знала, что ее жизнь не будет потрачена зря. Только едва ли тетка сможет это понять.
        Взгляд старухи сделался острым. Хотя Грейс привыкла к ее манере подходить ко всему чисто по-деловому, к тому, что Флору Клайв трудно вышибить из седла, девушка все же не ожидала, что тетка спокойно спросит:
        - От кого?
        Грейс на миг растерялась, а потом решила сообщить главное. Сногсшибательное. Запретное.
        - Он индиец.
        Флора встрепенулась. Больше того - задрожала всем телом.
        - Неужели?! Где ты его повстречала?
        - Мне бы не хотелось рассказывать.
        - Это была любовь?
        Грейс задумалась. Она не ждала такого вопроса.
        - Не знаю. Я не назвала бы это одним словом. Он не сделал ничего для того, чтобы меня обольстить, но…
        - Ты очутилась в плену. В особом плену. Понимаю.
        Тонкие бесцветные губы Флоры тронула улыбка, а в ее голосе прозвучала неожиданная теплота. Грейс не знала, что и думать. Неужели тетка уцепилась за возможность заботиться и думать о ком-то?
        - Это его подарок?- Флора кивнула на браслет, который, конечно, заметила давным-давно.
        - Да.
        - Он не простой человек.
        - Да.
        - И где он теперь?
        - Я не знаю.
        - Он тебя бросил!- Это прозвучало как утверждение.
        - Он не смог взять меня с собой.
        - Все так говорят,- усмехнулась Флора и тут же добавила: - Это ничего. Так даже лучше. Во всяком случае, для меня.
        Грейс замерла от неожиданности. Она ждала, что тетка окатит ее презрением, обзовет шлюхой и с позором выставит вон.
        - У него светлая кожа?
        Девушка смутилась, но все же ответила:
        - Достаточно светлая.
        - Тогда все в порядке. Всем, кто посмеет заикнуться, что ребенок - полукровка, мы заткнем рот.
        Грейс по-прежнему ничего не понимала. С точки зрения английского общества, такое было просто немыслимо. Между тем Флора с воодушевлением продолжала:
        - Это будет наш принц. Или принцесса. С кожей цвета чая с молоком и огромными черными глазами! Англо-индийский ребенок, которого мы воспитаем так, как никому и не снилось. У него будет все!
        Вспомнив рассказ Дамара о его детстве, Грейс тут же спустила тетку на землю.
        - У него будет то, что ему необходимо,- заявила она.- Я не желаю, чтобы наследник клана раджпутов проводил время в развлечениях и праздности и ценил деньги больше чего-то другого!
        Похоже, Флору вполне удовлетворило услышанное. Она только спросила:
        - Думаешь, это будет мальчик?
        - Не знаю. Мне кажется, да.
        - Тебе придется уехать в Англию,- произнесла Флора после паузы.
        Грейс оторопела.
        - Почему?!
        - Чтобы создать иллюзию, будто ты вышла там замуж. Нам не нужны лишние сложности. Моя девичья фамилия и фамилия твоей матери - Тайгер. Возьмешь ее. Когда вернешься сюда, никто ничего не заподозрит. А если и посмеют, то, как я уже говорила, мы закроем им рты. А в Англии пусть думают, что твой муж остался здесь.
        - Не лучше ли укрыться где-то поблизости?
        - Нет. Тогда все неминуемо выплывет наружу.
        Грейс зажмурилась. Лондон. Подернутые туманом улицы, серые здания, низкое небо, стылая земля. Она не была уверена, что вынесет это, потому что теперь ее родиной была жаркая красочная Индия. Все, что отныне могло сделать ее счастливой, находилось в этих пределах.
        А потом Грейс подумала: Эйприл, лучшая подруга. Она сможет встретиться с Эйприл! Все рассказать, посоветоваться, а главное - получить дружескую поддержку.
        - Это нужно для сохранения вашей репутации?
        - Нет. Для ребенка.
        Поняв, что имеет в виду тетка, Грейс ответила:
        - Хорошо.
        Хотя она плохо представляла, как сумеет совершить путешествие, будучи беременной.
        - Когда я должна отплыть?
        - Надо достать билеты. А пока,- подытожила Флора,- тебе придется появиться в обществе.
        Девушка вспыхнула.
        - Зачем?!
        Тетка накрыла руку племянницы своей твердой ладонью.
        - Так надо. Чтобы все видели, что ты вернулась, что у нас все хорошо.
        - Будет лучше,- сказала Грейс после паузы,- если мы посетим те же госпитали. Появляться на приемах и балах - это уже не для меня.
        Глава XXXII
        К прорицателю Вивеку шло много людей: кто-то надеялся получить ответ на свои вопросы и заглянуть в будущее, другие жаждали исцеления от болезней для себя или своих близких. Здесь были и крестьяне - женщины в скромных сари, с многочисленными детьми, и полуголые мужчины с тряпками на головах, и солидные господа в дорогих ачканах[108 - Вид узкого длинного сюртука; национальная одежда индийцев.] со своими спутницами в переливчатых, красиво задрапированных шелковых нарядах. Все стояли вперемешку, и никто не пререкался, не спорил.
        Ратна и Арун встали в конец длинной очереди. Ожидая, они наблюдали за жизнью храма. Из сосуда, висевшего над каменным лингамом Шивы, тихой струйкой лилась вода, стекая по тонкому желобку. Время от времени кто-то из очереди подходил к лингаму, собирал воду в ладони, плескал в лицо, смачивал волосы. Молодые ученики брахманов, сидевшие у подножия статуи Шивы, перебирали четки и вполголоса повторяли мантры.
        Взгляд бога был устремлен внутрь самого себя. Он выглядел гордым, величавым, спокойным; его длинные волосы были высоко закручены на голове жгутом, спину покрывала тигровая шкура, в руках он держал трезубец и барабан. Во лбу Шивы, словно звезда, сиял третий глаз.
        Очередь двигалась медленно, шаг за шагом. У Ратны затекли ноги, а Айрон у нее на руках начал капризничать. Чтобы дать ей возможность передохнуть, Арун осторожно взял мальчика на руки, и Ратна в который раз подумала: как плохо, что боги не успели подарить им с Соной хотя бы одного ребенка!
        У Вивека была длинная седая борода и такие же волосы. Морщинистые веки прикрывали слепые глаза. Дхоти было грязным и местами рваным, смуглое тело - тощим. В руках прорицатель держал посох, которым он касался некоторых просителей.
        Когда Арун шагнул к нему, Вивек сразу спросил:
        - Что тебе нужно, человек с обугленным сердцем?
        Арун вздрогнул.
        - Я потерял любимую жену и не знаю, как мне жить дальше.
        Вивек помедлил, потом сделал рукой движение, будто листал страницы невидимой книги.
        - Жизнь - бесконечно вертящееся колесо. Оно никогда не останавливается, но ты можешь выпрыгнуть из него, если только захочешь.
        - Ты говоришь о смерти?- осмелился спросить Арун.
        - Нет. Ты должен прийти в чувство, восстановить порядок в своей душе. Ты потратил впустую слишком много времени.
        - Я тебя не понимаю. Что я должен делать?
        - Оставь суету, мысли о себе и займись тем, чего требует жизнь.
        - Я не понимаю,- повторил Арун, и Вивек ответил:
        - Значит, ты напрасно сюда пришел!
        Он произнес еще несколько слов, а потом взмахнул посохом, словно прогоняя молодого человека.
        - Иди!
        Следующей была Ратна. Когда она робко приблизилась к прорицателю, тот промолвил:
        - Мать железа и ветра! Ты не обременяешь эту землю собой, ты делаешь то, что можешь делать. Продолжай так же. Ступай!
        Растерянную Ратну тут же оттеснила какая-то женщина, между тем как она хотела спросить о многом: жив ли Джей, что ожидает в будущем Айрона, какова судьба ее дочери.
        Выйдя из храма, Ратна подошла к поджидавшему ее Аруну. Тот был мрачен.
        - Он не сказал мне ничего толкового.
        Ратна вздохнула.
        - Мне тоже. Правда, он угадал имена моих детей, а ведь я не произносила их вслух.
        - Может, мы просто не в состоянии постичь то, что он пытался до нас донести?
        - Наверное,- устало согласилась Ратна и оглянулась.
        Улица казалась потоком без берегов, с причудливо переплетенными узорами встречных течений, где невозможно угадать, а тем более встретить свою судьбу.
        Они с Аруном сильно проголодались, потому подошли к разносчику, чтобы купить паратхи. Ратна зазевалась, и быстро спрыгнувшая с дерева наглая обезьяна выхватила лепешку у нее из рук.
        - Вот так и бывает,- усмехнулась женщина.- Ты что-то держишь в руках, а в следующую секунду оно исчезает неведомо куда.
        - Значит, стоит держать покрепче или… отпустить?
        Сказав это, Арун задумался над последними словами Вивека: «Обугленное сердце, не страдай понапрасну. Помоги другим»! Кому он мог помочь? Разве что нищим, сидящим возле храма Шивы?
        На следующий день, когда Ратна пошла на рынок, Арун отправился к храму и принялся раздавать оставшиеся у него пайсы и анны, однако это занятие не принесло ему никакого удовлетворения. Он казался себе таким же нищим, неизвестно почему возомнившим себя королем, а зрелище облепленных мухами язв на телах стариков, еле дышащих рахитичных детей и их чахлых, измученных матерей заставляло его содрогаться.
        Какую жемчужину он хотел отыскать в этой человеческой грязи? Неужели надеялся наполнить деньгами этот бездонный колодец несчастья и порока?
        Между тем Падма как ни в чем не бывало подошла к Соне, которая сидела, не меняя позы, с опущенной головой и повисшими, как плети, руками. Латика копошилась рядом.
        - Ты видела человека, который раздавал нам чуть не по горсти монет?!
        Сона еле заметно покачала головой.
        - К тебе он не подходил?
        - Нет.
        - Теперь я смогу отдать Бриджешу долг, еще и останется!
        Услышав про Бриджеша, Сона вздрогнула. Когда она вернулась, он попытался ее изнасиловать, но она не далась. Тогда он изорвал ее розовое сари, а взамен кинул какие-то тряпки. Но этого показалось мало, и он принялся стегать ее плеткой, оставляя кровавые следы на прекрасном, как лотос, теле.
        Сона, стиснув зубы, увертывалась, а после сумела поймать конец плети и, задыхаясь, боролась с мужчиной, чьи силы вдвое превышали ее собственные. Оставив наконец ее в покое, он заявил, что намерен получить с нее дань за все дни, что она отсутствовала. Это была непомерная сумма, и Сона поняла, что им с Латикой суждено умереть с голоду.
        Она не хотела втравливать в это дело Харшала; он был добрым человеком, но все же чужим для нее. К тому же Сона знала, на что способен Бриджеш. Оставалось в очередной раз покориться судьбе.
        Многие сказали бы, что, не согласившись на предложение Харшала, она поступила глупо, ибо женщине всегда нужна защита и поддержка в лице мужчины. Сона могла пойти против себя, но не была способна предать свои чувства. С некоторых пор она слишком хорошо понимала, в чем заключается разница между достойным человеком и тем, кого искренне любишь.
        Чуть поколебавшись, Падма протянула Соне две анны.
        - Я должна тебе.
        - Не надо. То, что ты мне и вправду должна, все равно не сможешь вернуть.
        Подняв голову, она посмотрела на Падму взглядом, от которого пробирал озноб.
        - Гордая ты,- с осуждением произнесла та,- не поддаешься. А зря. Тебе среди нас не место.
        И ушла, оставив Сону на солнцепеке, наедине со своими мыслями, оцепенением и горем.
        Пришла ночь, но женщина не стала искать ночлега. Закутав спящую Латику в подол сари, она продолжала сидеть возле храма.
        Со стороны Ганга доносились тихие всплески. Сверху лился лунный свет, наполняя мир таким великолепием, какого никогда не увидишь днем. По небу медленно и бесшумно текла огромная, искрящаяся звездами река Млечного Пути.
        Сона думала о крохотном огоньке, горевшем в ней все это время. По странной случайности он не погас, несмотря на то что его овевало столько могучих ветров. Она понимала, что все еще верит в чудо, хотя эта вера была подобна ходьбе по шаткому мостику.
        Где-то вдалеке люди разговаривали, ели, смеялись, готовились ко сну, тогда как вокруг Соны царили ночь и тишина. Храм сиял в лунном свете, как огромное ювелирное изделие работы божественных мастеров, и все, что его окружало, казалось волшебным.
        Внезапно подняв глаза к небу, женщина прошептала, обращаясь к человеку, которого любила:
        - Если б на одной чаше весов был весь мир, а на другой ты, я выбрала бы тебя!
        На рассвете, пока Ратна еще спала, Арун тихо поднялся и направился к Гангу. На гхатах уже лежали артхи[109 - Носилки, на которых кладут тело покойного индуса.], где покоилось чье-то тело, закутанное в белое покрывало и усыпанное желтыми цветами. Вокруг суетились люди из касты «дом», сжигавшие умерших. Они были, пожалуй, единственными из неприкасаемых, которые жили безбедно, ведь за погребальный обряд зачастую платили немалые деньги.
        Арун присел на корточки. Он подумал, что когда-то и ему придется пройти через очистительное горнило огня. Он знал свои грехи, но избавит ли священное пламя душу от бесконечных переживаний или ему придется унести их с собой в Вечность? Что случается с человеком, когда он покидает здешний мир и уходит за пределы земного существования? По большому счету этого никто не знал, потому что никто не возвращался оттуда. Во всяком случае, в прежнем теле.
        Почти рассвело; дворцы и храмы уже не выглядели таинственными, а со стороны кварталов, прилепившихся к берегам Ганга, словно огромный улей, спешили толпы людей.
        Нехотя поднявшись на ноги, Арун побрел к храму. Он решил, что помолится и уйдет, а после подумает, что делать дальше.
        Возле стены обители Шивы, неподалеку от входа, прямо на голых камнях спала женщина. Или она была мертва?
        По изящно изогнутому телу и черной как ночь гриве волос Арун определил, что она молода. Незнакомка прижимала к себе ребенка.
        Арун подумал, что той, которой негде спать, наверняка нечего есть. Склонившись над ней, он осторожно заглянул в ее лицо. У женщины был облик Соны, ее шелковистые ресницы, длинный разрез глаз, жемчужные зубы, мерцавшие меж приоткрытых коралловых губ.
        Арун зачарованно смотрел на нее, боясь тронуть, разбудить и тем самым уничтожить самую большую, прекрасную и одновременно горькую иллюзию в своей жизни.
        Он перевел взгляд на ребенка, заботливо и умело закутанного в подол сари. У девочки были маленькие изящные кулачки и удивительно крохотные ноготки.
        Арун почувствовал, что плачет. Он не хотел вторгаться в жизнь этой женщины, стучаться в ее душу, он желал просто смотреть на нее. Он понимал, как больно ему будет, когда она откроет глаза и скажет, что не знает его и никогда прежде не видела. Он мечтал, чтобы этот миг длился вечно, он не хотел его терять.
        «Это моя жена и ребенок,- сказал себе он.- Все, что мне, собственно, нужно в жизни».
        На лицо женщины упал предательский солнечный луч, и она пошевелилась, а потом приподняла веки.
        Над ней склонился какой-то мужчина. У него было лицо Аруна, только с небольшим шрамом на щеке, и его глаза, в которых блестели слезы. Он выглядел старше примерно настолько, сколько длилась их разлука, хотя Сона чувствовала, что происшедшие в нем перемены тянут на десятки лет. И вместе с тем только она могла заглянуть в глубину его души и увидеть, что там есть и ростки счастья, и искорки света, и сердечное тепло, сохранившиеся, словно угли под пеплом, и даже трогательные юношеские мечты.
        - Ты знаешь меня?- тихо спросил он.
        - Я не знаю вас, но вы пришли ко мне в облике моего мужа.
        - А ты явилась мне в образе моей покойной жены Соны.
        - Я жива!- прошептала она.
        Сердце Аруна рвалось наружу. В нем проснулась и бурлила жизнь, вскипая волнами счастья, в которое он еще не до конца поверил. Чтобы разрешить сомнения, он дотронулся до Соны. И сразу понял, что это она. Живая, настоящая, теплая!
        Сейчас он чувствовал ее руку как нечто единственное реальное в этом мире. Сона сжала его пальцы, а потом вдруг отпустила.
        - У меня ребенок.
        - Вижу. Мой?
        - Нет. Я не хотела тебе изменять и никогда бы этого не сделала, но так получилось…
        - Не по твоей вине?
        - Да.
        Он стиснул кулаки, и в его глазах мелькнуло выражение, которого она раньше не видела.
        - Я так и знал.
        Сона с горечью покачала головой.
        - Ты ничего не знаешь.
        - Ты расскажешь мне, и я накажу того, кто посмел тебя обидеть!
        - Это в прошлом. Латика дала мне силы жить дальше.
        - Так нашу дочь зовут Латика?
        Сона заплакала. Бережно обняв жену, Арун поставил ее на ноги и крепко прижал к себе.
        - Я не искал тебя, потому что думал, что ты мертва! Я приехал в Варанаси вместе с Ратной и ее сыном. Я не видел смысла ни в чем, мое горе казалось неисчерпаемым. Я бы ни за что не поверил, что боги способны на такие чудеса!
        - Я верила, что ты жив, но думала, что нам не суждено быть вместе,- прошептала Сона.
        - Почему? Из-за ребенка?
        - Не только.
        Сона думала о Бриджеше. Разве сможет Арун тягаться с ним, ведь он никогда не держал в руках оружия!
        - Нас ничто не разлучит больше, если я - твой муж!
        Латика проснулась. Привыкнув к мельтешащей вокруг толпе, девчушка не боялась людей и с любопытством смотрела на незнакомого мужчину.
        - Дай мне ее! Не бойся, благодаря сыну Ратны я научился обращаться с маленькими детьми.
        Однако когда Арун протянул к ней руки, Латика заплакала.
        - Это от голода,- сказала Сона.- Мы ничего не ели со вчерашнего дня. Своего молока у меня давно уже нет, и мне не на что купить даже лепешку.
        - Идем!
        К счастью, Ратна успела вернуться домой. Ее изумлению и радости не было предела. Пока Сона и Латика пили чай с молоком, она занялась стряпней. Приготовила суп из баранины с приправой из смеси простокваши, кардамона и аниса и шарики из белого куриного мяса под острым соусом, сварила целую гору риса.
        Сона не хотела рассказывать все и сразу, и Арун это понял. Он заговорил о себе, и, слушая мужа, молодая женщина смотрела на него столь завороженно и с такой любовью, что он задыхался от счастья.
        Когда она поведала, как вновь угодила к Суните, Арун произнес сквозь зубы:
        - Я убью ее!
        И после еще несколько раз повторил эти слова как заклинание.
        Ратна удивленно покосилась на Аруна. Вероятно, ее названый брат изменился намного больше, чем она предполагала.
        На самом деле Арун не желал видеть льющуюся кровь, вдыхать удушливый дым, слышать пронзительные крики - воспоминания о коротком военном периоде жизни до сих пор тревожили его по ночам. Он надеялся, что больше ему не придется думать о мести,- если только кто-то вновь не посмеет встать на пути у него и Соны.
        Несмотря ни на что, этот день был счастливым и прошел быстро. В час, когда шафранное солнце опустилось в дымку над Гангом, Арун с Соной уединились в одной из комнат. Ратна сказала, что присмотрит за обоими детьми.
        Молодой человек чувствовал себя богом Рамой, отыскавшим свою возлюбленную Ситу, которую похитил коварный демон Раван. Его сердце сжалось от горечи, когда Сона рассказала ему историю появления на свет Латики.
        - Они не могли справиться со мной и ни за что не заставили бы меня принимать мужчин! Но когда им обманом удалось опоить меня опием, я оказалась бессильна перед ними. Я не знаю, кто отец Латики. Когда она родилась, я хотела утопить ее в Ганге, но вовремя одумалась.
        У Аруна пересохло в горле, и он с трудом вымолвил:
        - Я ее отец! Я уже говорил тебе.
        Сона смотрела в стену.
        - Девочке нужно приданое. Несправедливо, если заботиться об этом придется именно тебе.
        - Так ведь я твой муж! Мы молоды и найдем, чем заработать на жизнь.
        - Я просила милостыню у стен храма. Я не стала бы этого делать, но…
        Когда Сона сказала про Бриджеша, Арун заскрежетал зубами.
        - Я найду его и перережу ему горло! Я больше не хочу бояться: ни его, ни Суниты, ни… Флоры.
        - Да,- тихо ответила она,- я тоже. Только лучше оставь их в покое. Они лишние в нашей жизни. Они нам не нужны.
        - Ты права. Давай подумаем о другом. А лучше вовсе ни о чем не думать…
        Арун обнял ее. От волнения у Соны подгибались колени. Он отнес ее на чарпаи, осыпал страстными поцелуями и нежными ласками. Ей казалось, будто внутри у нее распускается алый лотос, и вместе с тем сердце ни на миг не покидала тревога.
        Сона боялась. Бриджеш не смирится с тем, что она снова исчезла, как в свое время не смирилась Сунита. Рано или поздно он встретит ее и наверняка примется за свое, угрожая теперь им обоим. Предложить Аруну уехать? Вновь бежать и скитаться неведомо где? И потом с ними Ратна. Она говорила, что у нее есть дела в Варанаси: женщина хотела разузнать о том, что творится в Ауде, о судьбе мужа. Ни Сона, ни Арун не могли ее бросить, как в свое время она не бросила их.
        - Я люблю тебя! Как ты красива! У тебя роскошные волосы!
        - Больше всего я рада тому, что ты все же увидел мою косу!
        Старое сари Соны Арун сжег, чтобы от него не осталось и следа. Он сказал, что разоденет жену, как рани, под стать ее красоте.
        - А как тебе это?- Он с усмешкой коснулся пальцем шрама, короткой молнией прорезающего его безупречное лицо.
        Глаза Соны сияли.
        - Ты прекрасен.
        Она говорила правду. Эта отметка не портила его, а лишь придавала его облику что-то новое. Это был уже не любовник Кришна, а мужественный Рама с божественной печатью героизма.
        Арун самозабвенно и благодарно зарылся лицом в густые волосы жены. А после сказал:
        - Я вижу, что ты боишься будущего. Но это пройдет. Надо отпустить прошлое, и тогда оно отпустит нас. Я обещаю, что все будет хорошо.
        Они боялись заснуть, будто во сне могли вновь потерять друг друга. В их любовном слиянии было столько блаженной истомы, что Сона наконец поверила в то, что все ее горести остались позади.
        На рассвете она поднялась, совершила омовение и вошла в кухню. Там уже тихо возилась Ратна. Поприветствовав ее, молодая женщина выразила желание помочь. Сухое трение камней, которыми Ратна перемалывала специи, звучало в ушах Соны волшебной музыкой.
        Пока они готовили завтрак, она расспросила Ратну о ее браке с англичанином. Та рассказала о жизни в военном городке, о приезде свекрови.
        - Значит, белые тебя не приняли?- задумчиво произнесла Сона.
        - Нет.
        - А как у тебя с мужем?
        - Все было хорошо. Я смотрела в его глаза, чувствовала его руки, понимала даже его молчание. Я могла ждать его терпеливо, сколько потребуется.- Сделав паузу, дабы коснуться воспоминаний, которые никогда не покидали ее сердце, а также подавить невольную тоску по той жизни, которую ей пришлось оставить, когда она выбрала Джея, Ратна продолжила: - Англичанки делают много ненужного. У них все напоказ. Они не умеют заглядывать внутрь человека, чувствовать его душу.
        Проснулись дети. Латика оказалась бойчее Айрона, который был и старше, и крупнее, и быстро отобрала у него игрушки. Женщины засмеялись, а потом на лицо Ратны набежала тень. Она вспомнила о своей дочери, и в ее голосе зазвенело отчаяние:
        - Быть может, все эти испытания даны нам из-за того, первого греха, когда мы не совершили сати?
        - Нет!- ожесточенно произнесла Сона.- Я больше не желаю думать о прошлом! Надо наконец сломать этот мост позади себя, и тогда нам откроется дорога в будущее. Необходимо лечить раны, иначе они никогда не затянутся.
        Проснувшись и позавтракав, Арун вызвался присмотреть за детьми, а женщины пошли на рынок.
        - Из твоего мужа получится очень хороший отец!- улыбнулась Ратна.
        Она сказала, что, поскольку в доме прибавилось народу, им нужно купить еще посуды, и женщины остановились возле лавки горшечника. Тут же вертелся тяжелый гончарный круг, возле которого сидел сам мастер, методично бросая на середину вращавшейся плоскости комья мокрой глины и почти неуловимыми движениями превращая ее в сосуды. Ратна и Сона зачарованно следили за его работой. Им казалось, что у них на глазах распускаются цветы, нечто хаотичное обретает форму, из ничего рождается чудо.
        Рядом месили глину и формовали заготовки подмастерья, они же - сыновья горшечника. Одному было лет шесть, другому - около десяти.
        «Я должна родить Аруну сына,- подумала Сона.- Это мой долг и самое большое желание».
        Днем Ратна решила посетить военное ведомство. Поскольку это было мужское царство, Арун отправился с ней.
        Молодая женщина надела желтое сари, оттенявшее цвет ее волос и кожи. Сона помогла ей сделать прическу, украсив косу изящными заколками и цветами. Конец сари, свободно лежащий на плече Ратны, напоминал лебединое крыло.
        Неожиданно молодой женщине пришла в голову мысль, что, несмотря на разлуку с мужем, она и впрямь будто расправила крылья. Среди своих ей было легче и думать, и даже дышать. И все же она любила Джея, а потому соглашалась вернуться в его мир и была готова поверить в свою стойкость.
        Ратна и Арун узнали бы намного больше, если б не были индийцами. А так им нехотя сообщили, что капитан Джейсон Блэйд не числится в списках погибших и что в Ауде еще неспокойно, хотя перевес на стороне англичан.
        Подходя к хижине, Арун и Ратна услышали детский плач и какие-то странные звуки. Вбежав в кухню, женщина увидела перемазанного в саже, громко ревущего Айрона и веселую Латику, которая беспечно гремела горшками и мисками. Соны нигде не было. Она пропала.
        Арун заметался по крохотным комнаткам. Где она? Где?! Казалось, он еще чувствовал аромат ее тела, ощущал следы ее поцелуев на своих губах. Он вновь был раздавлен необъятностью потери.
        - Почему мы ушли и оставили ее одну?!
        Ратна продолжала стоять посреди кухни, красивая, нарядная, но поникшая.
        - Тот, кто увел Сону, все равно подкараулил бы ее. Думаю, нам надо искать твою жену возле храма Шивы.
        Арун и сам это знал. Он побежал к храму и, словно пытаясь найти некий знак, долго бродил, вглядываясь в потемневшие лица нищих с тусклыми глазами и запекшимися губами. Какая-то девушка с ребенком на руках узнала его.
        - Добрый господин! Не осталось ли у вас рупии?
        Хотя Арун прекрасно знал, сколь хрупка грань между достатком и беспросветной нищетой, сейчас в его сердце не было жалости.
        - Рупии? Не слишком ли много?
        - Ну, анны…
        - И анны нет. Хотя… ты получишь гораздо больше, если скажешь, где обитает твой хозяин.
        - Хозяин?- Притворно улыбнувшись, девушка слегка попятилась.- Я принадлежу Шиве, Гангу, ветру и солнцу…
        Дав ей три пайсы, Арун пошел дальше. Он не сделал и десятка шагов, как кто-то дернул его за одежду. Он оглянулся: перед ним стояла другая женщина, тоже молодая, но без ребенка.
        - Я скажу, господин,- быстро оглянувшись, произнесла она.- Мы ночуем где придется, чаще - возле храма, но тот, о ком ты спрашивал, живет в другом месте. В развалинах на окраине города.
        Арун затаил дыхание, а потом спросил:
        - Где именно?
        - Место называется «Дом кобры». Это все, что мне известно. Я никогда там не была,- добавила незнакомка и, отказавшись от платы, скрылась в толпе оборванцев, облепивших стены храма, будто ракушки - борта корабля.
        Вокруг города было много развалин - индуистские храмы Варанаси много раз разрушались завоевателями. Далеко не все из этих сооружений были отстроены заново, и, чтобы их обойти, понадобится не один день.
        Когда Арун рассказал Ратне о том, что ему удалось узнать, она заметила:
        - «Дом кобры»… Мне не нравится, как это звучит. Ты можешь угодить в ловушку. Не ходи туда один.
        - А с кем мне идти? Тебя я точно не возьму. Если что-то случится с нами обоими, что станет с детьми?
        - А если сообщить властям?
        Арун только покачал головой. А потом сказал:
        - Я пойду туда с «третьей рукой».
        За окнами хижины бушевала непогода. Тугие струи стучали по крыше, плескались в водах Ганга, хлестали в окна, так что порой казалось, будто дождь идет в самой комнате. Временами он стихал, уносясь в глубину ночи, но потом, словно подхваченный мощными крыльями ветра, возвращался снова.
        - Может, тот, кто похитил Сону, объявится сам?
        - Нельзя надеяться на это. Я должен искать.
        Несколько дней Арун расспрашивал о месте под названием «Дом кобры» всех подряд. Наконец ему удалось узнать, что так называют развалины джайнистского[110 - Джайнизм - одна из национальных религий Индии, возникшая в 6в. до н.э. Отрицает святость Вед и господствующее положение брахманов. Проповедует ненанесение вреда всем живым существам.] храма, где, по слухам, и впрямь обитало много змей.
        Решив отправиться туда вопреки уговорам Ратны, Арун долго смотрел на Латику. Этот ребенок был частичкой Соны, и он мысленно дал клятву вернуть девочке мать. Он и сам не мог сказать, что скрывается за этим обещанием, хотя и осознавал, что в нем таится готовность пожертвовать собой.
        Сердце Ратны сжималось от дурного предчувствия: она не желала отпускать Аруна одного. Вместе с тем у нее не было знакомых, которые бы согласились помочь ему. Вспомнив, как Со-на рассказывала о том, что работала у мужчины, который развозил и разносил по городу индийскую еду, она бросилась на поиски, и вскоре ей повезло.
        Во дворике пахло жарящимися на гриле баклажанами, па-падами[111 - Тонкие сухие лепешки из нутовой муки.] и рыбой. Появился хозяин и неприветливо произнес:
        - Что тебе надо?
        - Ты Харшал?
        - Да.
        - Мне кажется,- сказала Ратна,- рыба вчерашняя, а к па-падам необходимо иное сочетание приправ.
        Во взгляде мужчины промелькнуло любопытство.
        - А какое?
        Ратна ответила, и Харшал одобрительно кивнул. Они немного поговорили о том, что остроту красного перца можно смягчить корицей и кардамоном, а хитрые торговцы сплошь и рядом подкладывают под свежую рыбу слой почти протухшей.
        - Отбросы, человеческие отбросы!- проворчал мужчина.
        Ратна сочла этот момент удобным для того, чтобы заговорить о своем:
        - Именно они похитили близкого мне человека. Женщину.
        Харшал вопросительно приподнял густые брови.
        - Мне кажется, она вам знакома. Ее зовут Сона,- добавила Ратна.
        - Ты ее знаешь?!
        - Она замужем за моим братом.
        Когда Ратна досказала все остальное, Харшал нахмурился.
        - Полагаешь, он нуждается в моей помощи?
        - Мне кажется, больше ему не на кого надеяться. Даже если он этого не понимает.
        Когда Ратна призналась в содеянном, лицо Аруна омрачилось: по-видимому, Сона не говорила ему о Харшале. Ратна предположила, что та просто не успела, ведь за время их разлуки произошло слишком многое.
        - Он чужой,- упорствовал Арун.- Я не могу.
        - А если тебя убьют, что станет с Соной? Вдвоем у вас будет больше возможности их одолеть,- убеждала Ратна.
        В конце концов он согласился, и они отправились к Харшалу.
        - Я человек мирный,- сообщил тот, поигрывая ножом.- Все, что я могу,- это выпустить кишки дохлой рыбе и разделать мясную тушу. Однако Сона - хорошая женщина, и в ту пору, когда она была одна, я обещал ей покровительство.
        Они с Аруном обменялись откровенными взглядами.
        - Я знаю, что ты ее муж,- добавил Харшал после довольно долгой паузы,- и потому готов тебе помочь.
        Глава XXXIII
        Насколько было известно Аруну, днем Бриджеш отирался возле храма Шивы, значит, ехать в «Дом кобры» предстояло ночью.
        Им с Харшалом удалось нанять тонгу за тройную плату - любой здравомыслящий человек в городе боялся и ночной тьмы, и лихих людей.
        Дождь прекратился, и в нежданно наступившей тишине были ясно слышны малейшие звуки: шепот листвы, плеск Ганга, тявканье полусонных собак, шелест крыльев ночных птиц. Рокот колес повозки и стук лошадиных копыт разносились далеко вокруг.
        Арун молчал. Мысли словно шли по кругу: рождались, обрывались, полные невыносимых мук, и повторялись снова. Теперь, благодаря стараниям Ратны, он отвечал еще и за жизнь постороннего человека, хотя тот наверняка думал иначе.
        Наконец они с Харшалом сошли с повозки. Перед ними простирался заросший колючей травой пустырь, в конце которого виднелось беспорядочное нагромождение камней. Колонны и стены словно рухнули от непосильной тяжести небес, хотя на самом деле их погубили люди и время.
        - Вот,- сказал Арун, передавая вознице половину платы,- остальное дам, когда мы вернемся.
        - Мы так не договаривались!- завопил тот.
        - Ладно,- согласился Арун, вручая ему все.- Тогда получишь еще столько же, если дождешься нас!
        Он обнажил саблю, подаренную Дамаром Бхайни. Харшал держал в руках два ножа, короткий и длинный.
        - Ты сможешь ими воспользоваться?- спросил Арун.
        Харшал усмехнулся.
        - Постараюсь. Хотя я бы не отказался иметь такое оружие, как у тебя.
        Мужчины пересекли пустырь. Землю окутала вечерняя мгла; Арун и Харшал знали, что через несколько минут на землю опустится ночь. Слышались крики летучих мышей, обычных обитателей развалин. А еще в таких местах, как правило, водилось много змей, отчего, вероятно, и произошло название - «Дом кобры».
        Туман страха и сомнений рассеялся. Перед глазами Аруна стоял образ Соны: темные, как вишни, глаза сияют, густые волосы рассыпались по плечам. Он больше не желал цепляться за призрак, он хотел видеть ее живой!
        Он скорее почувствовал, чем увидел, что за ними вдоль уцелевшей стены храма крадется фигура. Кто-то незримый тихо дышал у них за спиной, готовясь к внезапному нападению.
        Молодой человек стремительно обернулся. Раздался свист рассекаемого воздуха, и на голову преследователя обрушился тяжелый рубящий удар, в который Арун вложил не столько силу, сколько ярость и ненависть.
        Тело дрогнуло и затихло в луже крови.
        - Неплохо!- не без зависти выдохнул Харшал.
        Арун пошел дальше, забыв вытереть клинок, с которого медленно стекали капли крови. Его спутник следовал за ним, выставив перед собой свои ножи для разделки рыбы.
        - Думаю, тут могут быть змеи,- прошептал он.
        - Да, надо идти осторожно.
        Обогнув давно высохший, выложенный потрескавшимися от солнца плитами водоем, они очутились перед входом в храм, у которого увидели обломки статуй, некогда изображавших слившихся в объятии полногрудых красавиц и широкоплечих красавцев, чья страсть явно не выдержала времени.
        Сейчас проход был почти завален, возможно, умышленно; между тем откуда-то сбоку появилось живое существо.
        Недаром говорят, будто внутренний мир человека сполна отражается в его облике. Этот мужчина напоминал обезьяну; не благородного Ханумана, обезьяньего царя, преданного слугу Рамы, а злобное, хитрое, подлое и трусливое порождение неких темных сил.
        - Зачем ты убил моего человека?- спокойно, даже вкрадчиво произнес Бриджеш.
        - Он хотел напасть на нас.
        - Потому что тебя никто сюда не звал.
        - Ты украл мою жену. Я знаю, что она у тебя!
        - У меня,- согласился Бриджеш,- и я готов отдать ее тебе за латх.
        - Ты ничего не получишь!
        Бриджеш усмехнулся.
        - Она стоит дешевле?
        - Сона бесценна.
        Бриджеш захохотал.
        - Как статуя, которой отсекли ноги и руки, как разграбленная сокровищница, как старая вешья, на чье тело больше никто не польстится!
        Глаза Аруна сузились, превратившись в две узкие пылающие щелки, лицо нервно дернулось. Стоявший рядом Харшал едва успел разглядеть молниеносное летящее движение. Прежде он никогда не видел, как человеческая голова отделяется от тела, и полагал, что для такого удара нужна недюжинная сила. Теперь на его глазах это произошло на удивление легко.
        Из перерубленных артерий бил фонтан крови, но Аруну было мало этого. Он кромсал и кромсал поверженное тело, и потрясенному Харшалу казалось, будто его спутник сошел с ума.
        Наконец удары стихли. Арун не знал, что это было, однако все, что терзало его душу, не давало жить и дышать, вдруг отпустило - раз и навсегда. Непонимание, боль, унижения, годами копившиеся в сердце обиды растаяли без следа.
        Он без малейшего содрогания поднял голову за волосы. От лица почти ничего не осталось, его было невозможно узнать. Из треснувшего черепа сочилась серая масса и текли коралловые ручейки.
        Отыскав пролом, Арун вошел в развалины и почти сразу увидел под ногами большое отверстие с полуразрушенными ступенями, ведущими вниз. Он, не колеблясь, спустился по ним, и Харшалу ничего не оставалось, как пойти следом.
        Тусклый свет, зажженный где-то в глубине, едва позволял разглядеть помещение. Стены подземелья были сложены из камня. Большие шестигранные колонны раскинули в стороны массивные дуги, смыкаясь со сводчатым потолком. Там, среди закопченных балок, обитали поколения тварей - тараканы, москиты и неизвестно кто еще.
        А внизу жила своя колония разумных или, скорее, полубезумных существ.
        - Эй!- крикнул Арун, и его голос отозвался звонким эхом.- Кажется, это ваше?!
        Он швырнул голову, и она покатилась по полу.
        Из темноты проступили глаза, много глаз. Собравшиеся в развалинах люди молчали. Толпа, казалось, тоже была обезглавлена, а потому не знала, что делать.
        - Сона!- позвал Арун.
        Она вышла навстречу. Ее никто не удерживал. Возможно, он был страшен и от него пахло зверем, но она доверчиво прильнула к нему, и он постарался не испачкать ее кровью.
        - Ты цела? Если они что-то сделали с тобой…
        - Нет. Не успели. Как Латика?
        - С ней все хорошо. Она с Ратной.
        - Надо уходить,- встревоженно произнес Харшал.
        Он боялся, что толпа очнется от оцепенения и нападет на них. Буря, которая только что пронеслась над ними, могла вернуться и обрушиться с новой силой.
        Они направились к выходу, и тут навстречу выкатилось какое-то странное существо, в котором с трудом можно было распознать человека. Оно держало в руках круглую плетенку. Каждый видел такие на базаре. Они принадлежали заклинателям змей. Если двинуть ногой по корзинке, оттуда как по команде взвивалась змея с раздутым, напоминающим серый гриб капюшоном.
        Раскрыв плетенку, существо бросило ее под ноги Аруна, Харшала и Соны. Они отшатнулись, но разъяренная змея оказалась проворнее и успела сделать бросок.
        Арун прикрыл Сону, выставив вперед руку, в которую и пришелся укус. Толпа одобрительно загудела.
        - Идем скорее!- крикнул своим спутникам Харшал, отшвыривая корзинку ногой, в то время как змея, извиваясь, уползала в укрытие.
        Арун не почувствовал ничего, кроме легкого укола, и вместе с тем что-то отозвалось зловещим жжением в глубине отчаянно бьющегося сердца.
        Пока ничего не изменилось, он мог идти. Они выбрались наружу.
        Харшал озирался, пытаясь определить кратчайший путь к тонге, если та еще не уехала. Впрочем, сперва, и как можно быстрее, надо было сделать кое-что другое.
        Схватив Аруна за руку и найдя след от укуса, Харшал глубоко погрузил в него острие ножа. Сделав два крестообразных надреза, из которых тотчас хлынула кровь, он обратился к Соне:
        - Надо попытаться высосать яд. Попробуй ты! Это не опасно.- И добавил: - Возможно, тебе поможет любящее сердце.
        В его голосе слышались нотки обреченности. Арун опустился на траву. Сона прильнула губами к ранке. Теплая живая солоноватая кровь, кровь Аруна наполнила ее рот, тогда как в сердце проникла холодная тяжесть. Если это была кобра, от ее яда нет спасения!
        Оторвав от своей одежды полосу ткани, Харшал затянул руку Аруна выше кисти. Поднимаясь с земли, тот слегка пошатнулся.
        - Голова кружится?- спросил Харшал.
        - Немного.
        - Надо спешить. Надеюсь, возница не удрал. Не поднимай руку, прижми ее к телу!
        Тонга была на месте. Жадность возницы пересилила его страх.
        - Я знаю одного хорошего лекаря,- сказал Харшал.- Поедем к нему.
        И Сона вновь не уловила в его голосе ожидаемой надежды.
        Повозку трясло и мотало из стороны в сторону; при этом им казалось, что она тащится очень медленно. Харшал то и дело поторапливал возницу. Вновь пошел дождь, и вода фонтанами била из-под колес. Арун устало закрыл глаза, а когда вновь поднял веки, Соне показалось, что его зрачки расширились.
        - Как ты?- спросил Харшал.
        - Все хорошо,- ответил Арун, но Сона почувствовала, что его голос дрогнул.
        Доктор жил на узкой улочке, где все дома, казалось, были расположены под одной крышей. Несмотря на позднее время, он открыл почти сразу, будто и не думал спать, и немедленно приступил к расспросам.
        - Вы ранены?
        - Нет. Это не моя кровь,- ответил Арун, и Харшал сказал про змею.
        - Это действительно была кобра?- уточнил врач.
        - Да,- тяжело вздохнув, подтвердил тот.
        - Вы все сделали правильно и, надеюсь, достаточно быстро,- сказал лекарь и осмотрел место, куда ужалила змея.- Пока я не вижу угрожающих признаков.
        - Все мы знаем, что укус кобры смертелен,- спокойно произнес Арун.- Говорите правду.
        - Были случаи, когда такие пациенты выживали,- возразил врач.- Чаще это были… заклинатели змей. Бытует мнение, что в этой касте детей с раннего возраста приучают к яду. Отцы понемножку втирают его в ранки на теле своих сыновей.
        - Мне не повезло,- сказал Арун,- мой отец не заклинатель.
        - Мы не знаем, была ли это молодая или старая змея, сколько яда она успела накопить со времени последнего укуса и какое количество попало в кровь твоего мужа. Может, все обойдется,- ответил доктор на молчаливый вопрос Соны и, видя, что глаза женщины блестят от слез, мягко добавил: - Надо подождать. Завтра все решится. Больше я ничем не сумею помочь.
        Женщина средних лет в темном сари, очевидно жена врача, принесла воду, чтобы Арун смыл с себя кровь.
        - Что делать, когда начнется самое страшное?- спросил он.
        - Принимайте опиум.
        Арун усмехнулся.
        - Нет. Я хочу быть в сознании, пока это возможно.
        - Дело ваше. Вот порошки,- сказал доктор, протягивая мешочек.- Надо размешивать в воде и пить каждый час. И, конечно, не забывайте молиться.
        Шаткой походкой Арун дошел до тонги. Харшал проводил их с Соной до дома. Возле входа в хижину Арун протянул ему саблю.
        - Это тебе. Полагаю, мне она больше не понадобится.
        Чуть поколебавшись, Харшал взял оружие.
        - Я сохраню ее. Завтра зайду узнать, как у вас дела.
        Навстречу выбежала Ратна. Она хотела обнять Сону, но та отстранилась со словами:
        - Аруна укусила кобра.
        Зажав рот рукой, Ратна подавила крик.
        Женщины устроили постель. Они почти не разговаривали, но каждая чувствовала, что их терзают одинаковые мысли. Теперь, когда Арун и Сона чудом соединились и все было позади, он мог умереть.
        Приняв лекарство, Арун лег. Сона прислушалась к ритму его сердца, и ей показалось, что оно бьется с небольшими остановками. Он тоже начал ощущать действие яда. Конечности похолодели, тогда как лоб пылал от жара. Дыхание то замедлялось, то учащалось. А еще он боялся, что скоро не сможет говорить.
        - Я рад, что ты жива и здорова,- медленно произнес Арун.- А я… Не станем притворяться: наверное, я скоро умру.
        - Тогда и я - тоже. Мы вместе взойдем на костер!
        Теперь Сона понимала, что означает всей душой и сердцем желать совершить сати. Рука об руку, душа к душе войти во врата бесконечности. Подарить мужу счастье не только в этой, но и в других жизнях. Познать спасительное забвение. Так будет проще, чем на долгие годы погрузиться в бездну беспросветной тоски.
        - Ты не сможешь оставить Латику.
        - Я попрошу Ратну позаботиться о ней. Я должна быть с тобой.
        - В жизни, но не в смерти. К счастью, мы успели провести вместе ночь. Возможно, у тебя родится еще один ребенок.
        - Не знаю.
        - Мне бы хотелось оставить после себя хоть какой-то след. И в любом случае помни: ты должна жить!
        Сона ничего не ответила. Она сидела, то бережно вытирая лоб мужа, то поправляя покрывало, то поднося к его губам чашку с лекарством.
        - Ты утомилась. Отдохни,- сказал Арун.
        Сона покачала головой. Она хотела быть вместе с ним, пока это возможно.
        Длинная процессия двигалась медленно. Это был последний путь, и им не следовало спешить. Голову Соны прикрывал конец алого сари, на второй палец каждой ноги были надеты гладкие серебряные кольца, нос украшало изящное колечко с жемчугом, шею обвивало свадебное ожерелье из золотых и черных бус. Вечное соединение супругов на погребальном костре сродни еще одной, прощальной, брачной церемонии!
        Носилки с телом Аруна - мужа Соны и ее земного бога - водрузили на деревянный помост. Женщина устроилась рядом, чтобы до последнего момента видеть его лицо. Она многое отдала бы за то, чтобы еще раз заглянуть в его глаза, которые уже никогда не откроются.
        Она видела Ратну, Харшала, каких-то скорбно смотревших на нее людей, отныне очень далеких, принадлежавших другому миру. Латику Сона оставила Ратне. Та мечтала о дочери, и теперь у нее будет дочь.
        Она не видела, кто и как зажег погребальный костер. Сона сидела на горе пепла, зола забилась ей в глотку и нос, ее кожа была покрыта красными лопающимися волдырями, ее глаза застилала жаркая пелена, она ощущала зловоние обгорелого мяса, от одежды ничего не осталось, но… Смерти не было. Она не умерла. Почему?!
        Подумав об этом, Сона вздрогнула и очнулась от сна, в который погрузилась, сама не зная как. И тут же сказала себе, что мертвые не просыпаются.
        Она со страхом взглянула на Аруна. Его глаза были закрыты, лицо спокойно. Он словно надеялся уйти незаметно, пока она смотрела свои страшные сны. Однако его грудь тихо поднималась и опускалась.
        Сона прошла в кухню. Лицо Ратны, которая уже встала, а возможно, и не ложилась, было осунувшимся, печальным.
        - Мне бы хотелось красиво одеваться - для мужа, а вместо этого придется носить белое сари. Я мечтала радоваться каждому дню, но мне суждено горевать до конца жизни. Уж лучше я совершу сати. Ты возьмешь к себе Латику?
        - Я сделаю все, что ты скажешь,- тихо ответила Ратна.
        В эти минуты они, как никогда прежде, понимали друг друга.
        Размешав порошок в глиняной чашке, Сона вернулась к Аруну. Открыв глаза, он с усилием произнес:
        - Я совсем забыл: тех, кто умер от укуса кобр, не сжигают! Шива, как покровитель змей, забирает их души к себе. Ты не умрешь вместе со мной, даже если очень сильно захочешь!
        Сона не успела ответить: в комнату вошла Ратна, а с ней Харал и вчерашний доктор, который тотчас воскликнул:
        - Ты жив! Тогда, как мне кажется, самое страшное позади. Возможно, змея была молодой или, напротив, слишком старой. Или совсем недавно укусила кого-то, не успев накопить яда.
        - Я почти не чувствую ног, и мне тяжело говорить.
        Лекарь покачал головой.
        - Было бы неплохо отвезти тебя в английский госпиталь.
        - Английский?- повторила Сона.- Что белые понимают в змеиных укусах?
        - Я сделал все, что мог,- сказал индийский врач.- У них есть свои, достаточно сильные лекарства. Только, боюсь, тебя туда не примут.
        Харшал сжал кулаки.
        - Я знаю одного белого доктора - он часто покупал у меня карри. Я обращусь к нему. А если он не согласится, я сделаю так, что все англичане в Варанаси отравятся моей едой!
        В двери английского госпиталя вошли две дамы, старая и молодая. Грейс была в отделанном желтыми фестонами платье темно-синего муара и капоре с лентами янтарного цвета. Они с теткой прибыли в паланкине, хотя девушка не любила путешествовать в сооружении, которое люди несут на своих плечах.
        Лицо Грейс было бледнее обычного, а Флора, напротив, словно помолодела. Она ступала энергично и твердо и, отдавая приказания, резко поворачивала голову. В госпитале побаивались ее безапелляционного тона и безжалостного хлесткого языка. Она всегда делала щедрые пожертвования, при этом на нее не действовали ни притворные жалобы, ни хитроумный обман.
        Собираясь в госпиталь, Флора спросила Грейс:
        - Тебя по-прежнему интересует, что происходит на опийной фабрике?
        В голосе старухи звучала ирония, и девушка не решилась лукавить. С некоторых пор она напрочь позабыла об этом. Грейс могла не отвечать, тетка и так все знала.
        - Женщин всегда волнует лишь то, что близко их сердцу в данный момент. Так называемые большие цели, переделка мира, ломка устоев - привилегия мужчин. Мы боремся с судьбой иначе: просто перекраиваем и приспосабливаем ее под себя,- удовлетворенно произнесла Флора.
        Грейс предстояло отплыть в Англию через несколько недель. Тетка забронировала место на корабле; и хотя она утверждала, что племяннице предстоит путешествовать не так, как в первый раз, а со всем доступным комфортом, девушка с трудом представляла, как доберется до Лондона.
        Она тайком побывала в храме богини-матери Шакти, где бездетные женщины молили о потомстве, а беременные просили благополучных родов и здорового ребенка. Подражая индианкам, Грейс привязала к одному из деревьев, растущих во дворе храма, шелковую ленту. Еще здесь полагалось оставить необязательно дорогую по стоимости, но самую памятную вещь, однако девушка не решилась расстаться с браслетом - подарком Дамара Бхайни.
        Грейс постоянно просматривала газеты, но ей ни разу не встретилось его имя. Последняя вспышка восстания была погашена. Часть возглавлявших его представителей раджпутской верхушки уничтожили англичане; кому-то удалось бежать. Где укрылись спасшиеся, газеты не сообщали, и Грейс боялась, что след Дамара навсегда потерян. Во всяком случае, для нее.
        Пересилив себя, она стала появляться в обществе. Флора усиленно распускала слухи о состоятельном лондонском женихе, на встречу с которым якобы отправлялась ее племянница. Она лгала, что они познакомились по переписке, и Грейс приходилось вторить тетке. При этом ей было трудно смириться с тем, что ее ребенок, наследник Дамара Бхайни, станет воспитываться в английских традициях.
        Еще не покинув Индию, Грейс воображала, как будет по ней скучать. Когда она обмолвилась об этом, Флора ответила:
        - Я, как и многие другие люди, сделалась пленницей Индии. Она очаровала, одурманила меня, но так и не сделала своей.
        Тетка пожелала пройтись по палатам. Иной раз она расспрашивала кого-то из раненых и больных об их житье-бытье и, если находила это необходимым, помогала деньгами.
        Почти у самого входа лежал молодой индиец. Темные подглазья, потрескавшиеся губы, неподвижное тело. И все-таки Грейс узнала его. Она почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног.
        Чтобы не привлекать внимания тетки, девушка решила пройти мимо, но Флора остановилась. Следовавший за ними белый врач тут же принялся извиняться:
        - Простите, мэм. Обычно мы не принимаем индийцев, но за этого очень просил один знакомый мне человек. Не беспокойтесь, сейчас мы его уберем!
        Грейс покоробило, что о живом (пока еще живом!) человеке говорят как о каком-то предмете. Она с тревогой взглянула на тетку. Глаза Флоры сузились, на губах зазмеилась хищная усмешка.
        Неизвестно, что случилось бы дальше, но Грейс заметила идущую по проходу женщину в сари.
        - Вот его жена!- сказал доктор.- Она почти все время находится при нем.
        Видя, что англичанки не предпринимают никаких действий, а просто стоят возле кровати, на которой лежал ее муж, индианка тоже остановилась. Она была красива: светлая кожа, нежные черты лица. Толстая черная коса вилась по спине, словно живая.
        Грейс с изумлением узнала Сону, и ей тут же захотелось сказать индианке, что она не допустит, чтобы тетка причинила им с Аруном хотя бы малейший вред.
        Флора пораженно смотрела на Сону. Наверное, старуха впервые в жизни испытала такое потрясение. Грейс почудилось, что окружающее пространство буквально искрит от эмоций находящихся в нем людей, а действительность подвешена на тонкой, готовой в любой момент оборваться нити. Флора считала, что у нее есть основания ненавидеть Сону, и, вне всякого сомнения, у Соны был повод желать Флоре любых горестей, вплоть до жестокой смерти.
        - Что с ним?- спросила старуха, резко повернувшись к врачу.
        - Последствия укуса ядовитой змеи. Каким-то чудом он выжил, но не может ни ходить, ни говорить.
        - Что можно сделать?
        Доктор замялся.
        - Есть новые лекарства, но они дорогие…
        - Так дело только в деньгах?
        - Не знаю. Думаю, он все равно умрет.
        Приблизившись к кровати, Флора медленно, словно во сне, протянула руку. Бережно пригладила волосы больного, осторожно провела пальцами по щеке, на которой белел шрам. Ее лицо было непроницаемо, но Грейс подумала о том, что такими движениями старуха могла бы прощаться с близким ей человеком, уже покинувшим этот мир. Прощаться, прощать и просить прощения.
        Грейс с замиранием сердца следила за действиями тетки. Она видела, что Сона тоже напряжена. Казалось, индианка готова в любой момент сорваться с места и броситься на защиту своего мужа.
        - Обеспечьте этому человеку самый лучший уход. Перенесите его в отдельную палату, приставьте сиделку. Достаньте хоть из-под земли все необходимые лекарства. Если надо, пригласите других врачей, самых лучших и знаменитых. Вы обязаны поставить его на ноги. Все расходы будут оплачены. Я лично прослежу за вашими действиями. Если он умрет, больше вы не получите ни одного фунта.
        Глава XXXIV
        Индийское восстание, столь потрясшее англичан, заставило их пересмотреть управление страной. Власть Ост-Индской компании передали британскому правительству, а ответственность за ситуацию в стране возложили на министра по делам Индии. Англичане нехотя признали, что беспокойство местного населения было вызвано их политикой, потому отныне запрещалось грубо вмешиваться в обычаи и религию индийцев.
        Все это вызвало облегчение и у той, и у другой стороны. Отныне британцы отказывались от всяких контактов с местными; военные городки строились исключительно для англичан. То были поселения с широкими тенистыми улицами, просторными домами, со своими магазинами, больницами, церквями и тюрьмами.
        К тому времени как Джейсон Блэйд вернулся в Лакхнау, нечто подобное возникло и на месте разрушенного форта. Патриция Блэйд поселилась одна, рядом с семьей полковника Финча. Она была довольна и этим соседством, и новым образом жизни; главной и единственной ее проблемой оставалась тревога за сына.
        Фигурка матери на фоне плоской, потрескавшейся под лучами знойного солнца равнины и безграничных просторов неба казалась совсем маленькой. В одной руке Патриция Блэйд держала кружевной зонтик, а другой энергично махала сыну, разглядев его в колонне солдат и офицеров.
        Ратны и Айрона рядом не было, но Джейсон не встревожился. В своем неизменном сари она едва ли хорошо чувствовала бы себя среди английских дам. Наверное, жена и сын остались дома.
        - Слава богу, войне конец!- выдохнула Патриция, обняв Джейсона, и тут же принялась говорить, демонстрируя завидную осведомленность в армейских делах: - Надеюсь, теперь все пойдет по-новому! Моя приятельница, супруга полковника Финча, рассказала о создании так называемого штабного корпуса. Отныне отправка на службу в Индию приравнивается к назначению на штабную должность. Офицерам будут предоставлены различные льготы, они смогут быстро продвигаться по службе. У тебя много заслуг, к тому же миссис Финч обещала похлопотать за тебя. А еще у нас новый офицерский клуб с большой бальной залой. Дамы очень довольны.
        Джейсон был рад, что мать наконец освоилась в Индии, он только не мог понять, почему она не говорит о Ратне. Он получил от Патриции несколько писем, в которых сообщалось, что «все в порядке, все живы и здоровы». И потому не имел оснований беспокоиться.
        - Как Ратна и Айрон?- спросил он.
        Патриция решила, что не стоит рассказывать обо всем прямо сейчас. Надо немного подготовиться и подготовить Джейсона.
        - Ты обо всем узнаешь. Пойдем домой. Теперь у нас другой дом, там все устроено по-европейски.
        Усевшись в повозку, Джейсон прикрыл глаза. Видит Бог, он нуждался в отдыхе! Командование обещало отпуск, и он надеялся провести его с семьей. Уделить побольше внимания сыну, порадовать жену.
        Он видел, что Патриция не хочет говорить о Ратне, и решил, что они так и не нашли общего языка. Неудивительно, что жена не поехала его встречать. Наверное, мать дала понять, что не желает видеть ее рядом.
        Должно быть, Ратна готовит праздничный обед. Джейсон соскучился по тем удивительным блюдам, которые творили ее фантазия и руки. Он истосковался по всему: ее взглядам, ее запаху, ее объятиям. И ему не терпелось увидеть сына.
        На железных крышах заново отстроенного поселения сверкали ослепительные блики. Дома казались белыми, как слоновая кость. День был прозрачным и светлым, тени деревьев - густыми.
        - Мы живем в центре,- удовлетворенно произнесла Патриция.- Это очень удобно, потому что все находится рядом.
        При виде незнакомого, столь непривычного жилья, которое должно было стать его домом, Джейсон испытал странное чувство. Ему хотелось обрести постоянное пристанище, наконец начать строить жизнь, которую ничто не сможет разрушить, перекинуть мост в будущее, на многие годы вперед.
        Джейсон вошел внутрь. Мать с гордостью показала ему комнаты. Патриция не лгала: обстановка была совершенно иной, чем прежде. Платяной шкаф, секретер, комод, большая кровать и мягкий диван, стулья с цветастой обивкой, туалетный столик с коробочками, шкатулками и флаконами, умывальник с кувшином и тазом. В гостиной слышалось мерное тиканье часов.
        Джейсон сразу понял, что ни Ратна, ни Айрон никогда не переступали порог этого дома.
        - Откуда все это?- глухо произнес он.
        - Нам выдали компенсацию. Ведь во время взятия форта мы лишились имущества. Я все устроила по своему вкусу. Надеюсь, ты не против?
        Джейсон вспомнил почти лишенные обстановки комнатки, скромную утварь. Все это явно не стоило того, что он увидел здесь. То ли командование невиданно расщедрилось, то ли мать проявила недюжинную смекалку.
        - Ты утомился. Сейчас заварю чай,- сказала Патриция, потянувшись за фарфоровыми чашками.
        Молодой человек ступал тяжелее обычного. Его мундир был покрыт пылью, а взгляд выдавал глубокую усталость. Женщина твердо решила, что отныне сама будет заботиться о своем сыне. У индианки, даже если бы она каким-то чудом очутилась здесь, не оставалось ни единого шанса быть на первых ролях.
        Джейсон продолжал стоять посреди комнаты.
        - Где мои жена и сын?!
        - В другом месте.
        - Где именно?
        Патриция махнула рукой.
        - Наверное, где-то там… Ратна ушла к своим.
        - Что значит «к своим»?!- Джейсон почти кричал.
        - К индийцам.
        - Вы поссорились?- резко спросил он, на самом деле зная, что Ратна никогда не смогла бы «поссориться» с его матерью.
        - Нет.
        - Ты ее прогнала?
        - Прошу тебя, сядь. У тебя нет поводов для волнения. Я все объясню,- быстро произнесла Патриция, ломая голову над тем, что сказать в оправдание.
        Джейсон сел и провел рукой по лбу.
        - Я ничего не понимаю. Вы должны были уехать сразу после меня. Когда Ратна успела «уйти к своим»?
        Патриция заметно нервничала.
        - Мы вместе отправились на площадь. Там уже ждали кареты. Вдруг она решила, что ей надо вернуться. И убежала вместе с ребенком. Ее очень долго не было, и мне пришлось уехать одной.
        - И ты не пошла ее искать?!
        - Нас бы не стали ждать.
        - Почему? Что дало бы промедление в четверть часа и даже в час?
        - Не знаю. Там распоряжалась не я.
        - Послушай, мама! То есть ты оставила Ратну и Айрона в форте, который через несколько дней был взят в осаду и от которого в результате не осталось камня на камне?!
        - Я подумала, что она не хочет ехать. Я не беспокоилась за нее, потому что она наверняка ушла оттуда и укрылась среди индийцев.
        - А за своего внука?!
        - Он же был с ней.
        Взгляд Джейсона резал, обжигал, обвинял.
        - Я не настолько глуп. Признайся, ты не хотела брать их с собой!
        Патриция почувствовала, что должна проявить известную твердость.
        - Да. Не хотела. И никто не хотел. Для нас не нашлось бы места ни в одной карете.
        - Тогда тебе нужно было остаться с ней.
        - Где, в военном городке? Ты желал мне смерти?
        - А ты желала смерти ей?!
        - Ни ей, ни кому-то другому. Я просто хотела, чтобы она исчезла из моей и твоей жизни, чтобы ты мог все начать с чистого листа.
        - Как?! Взять и поменять одну семью на другую? Забыть о том, что у меня есть жена и ребенок?
        - А твой ли он? Мальчик не похож на тебя ни единой чертой.
        У Джейсона вырвалось:
        - Думай, о чем говоришь!
        - Думать надо было тебе, когда ты женился на язычнице, на женщине, которой чуждо все, что ты с детства впитал с молоком матери!
        - Ратна носила крест.
        - Но в ее душе не было нашего Бога! Это издевательство над религией. Если веришь, то веришь искренне, а если нет, то не притворяйся!
        - Это нужно было, чтобы мы смогли пожениться.
        - Значит,- Патриция продолжала гнуть свою линию,- ты не должен был жениться на ней. Я привыкла к Индии, мне мешала только эта женщина. Сейчас мы стали получать приглашения на званые обеды и ужины, пикники и балы. Разве ты смог бы появиться там с женой-индианкой?! Она ни за что и никогда не сняла бы свое сари! Она учила ребенка говорить на каком-то варварском языке!
        - Он должен знать его, если живет в этой стране! И если он - наполовину индиец.
        Патриция почувствовала, что выдохлась.
        - Беда в том, что он никогда не сможет покинуть эту страну. И никогда не станет белым.
        - Господи!- Джейсон закрыл лицо руками.- Неужели мои жена и сын мертвы?!
        - Эти туземцы способны выбраться из любой переделки. Это же их страна,- пробормотала Патриция.
        - Страна, в которую мы влезли без спроса!
        Последующие дни выдались напряженными и тревожными. Джейсон пытался узнать о судьбе Ратны, но, во-первых, почти все оборонявшие форт солдаты и офицеры погибли, во-вторых, никто из уцелевших не помнил, чтобы на территории появлялась индианка с ребенком.
        Живущие за пределами военного городка индийцы шарахались от Джейсона и не желали отвечать на вопросы. Едва ли кому-то из них было что-то известно о Ратне.
        И она, и Айрон могли погибнуть при взятии форта, а их тела - сгнить в какой-нибудь канаве. Джейсон чувствовал, что никогда не узнает правды.
        Подать объявление в газеты? Но Ратна не читала газет. И едва ли обращалась в военное ведомство. Индия настолько велика, что искать ее следы, не имея никакого ориентира, было просто бессмысленно.
        Минуло несколько недель. Патриция напрасно пыталась завлечь сына приглашениями на приемы и балы. Джейсон замкнулся в себе и не желал никого видеть. Все происходящее в английском обществе казалось ему напыщенным и фальшивым.
        Мать надеялась, что это дело времени, да и Глория Финч тоже уверяла, что так и будет. А потом Патриция получила письмо.
        Собственно, оно было адресовано не ей. Просто однажды утром, после того как Джейсон ушел на службу, ее окликнула миссис Финч. Перегнувшись через ограду, она махала каким-то конвертом.
        - Это письмо,- сказала она, когда Патриция приблизилась к границе их участков,- пришло в городок вчера. Мне удалось его перехватить. Возможно, там что-то неожиданное для вас. Будет лучше, если вы прочитаете его первой.
        Патриция повертела письмо в руках. Супруга полковника Финча не собиралась уходить, вероятно полагая, что послание будет вскрыто в ее присутствии. Хотя, вполне возможно, она уже распечатывала конверт, а потом заклеила снова.
        При некоторых обстоятельствах миссис Блэйд умела проявлять завидное упрямство и не позволяла командовать собой.
        - Здесь стоит имя моего сына,- твердо произнесла она.
        Миссис Финч хитровато прищурилась.
        - Боюсь, если вы не заглянете в письмо, вам придется об этом пожалеть.
        Резко повернувшись и не поблагодарив, Патриция ушла к себе. Пройдя в гостиную, опустилась в кресло и задумалась. Конверт был изрядно потрепан и испещрен штампами. Письмо пришло из Бенареса, из тамошнего военного ведомства. Что могло содержаться в послании? Почему-то мысль об этом наполняла ее душу тревогой. Дело было даже не в намеках миссис Финч, а в неведомом предчувствии.
        Взяв ножичек, Патриция вскрыла конверт так, чтобы потом его можно было заклеить.
        Ее сердце билось взволнованно и гулко. В послании кратко и сухо сообщалось о том, что капитана Джейсона Блэйда разыскивает его супруга, ныне проживающая в Бенаресе.
        Патриция глубоко вздохнула. Значит, индианка жива! Это принесло ей и разочарование, и облегчение. Отныне она была свободна от груза вины за то, что бросила Ратну и Айрона в форте, но, с другой стороны, если индианка снова окажется здесь, их семья будет изолирована от местного общества.
        А ведь все было так хорошо! Патриция сама ходила за покупками и готовила сыну английскую еду. В комнатах больше не витал запах специй, розового масла и сандала, и в глазах не рябило от ярких тряпок. По вечерам они с Джейсоном сидели на веранде вдвоем за чашкой чая и любовались закатом. Потом - естественно и незаметно - в доме могла появиться скромная белая девушка, а позже и дети, которым можно передать имя и семейные традиции.
        Весь день Патриция не находила себе места. Ее терзали сомнения и, в известной мере, совесть. Под вечер она решила, что отдаст письмо сыну. В конце концов, это была его жизнь.
        Джейсон пришел домой позже обычного. В последнее время он нередко задерживался на службе, но не потому, что мечтал о карьере, а потому, что дома его не ждали ни жена, ни сын.
        Пока он умывался, мать собрала на поднос чай и поджаренный хлеб с кусочками бекона. Она заметила, что загорелое лицо сына словно покрыто слоем пепла. Он выглядел привычно собранным, но под этой собранностью таились подавленность и тоска.
        Патриция уже собиралась протянуть ему лежащий на комоде конверт, как вдруг Джейсон устало произнес:
        - Ты была права. Во всем этом есть нечто искаженное и лицемерное. На войне я убивал индийцев, а потом женился на их женщине!
        Патриция затаила дыхание.
        - Что ты имеешь в виду?
        - В нашей разлуке с Ратной есть своя логика. Несчастья не происходят просто так.
        - Главное, чтобы ты себя не винил,- пробормотала Патриция, понимая, что во всем виновата только она.
        - Не буду. Что толку?- коротко и резко произнес Джейсон.
        Патриция незаметно убрала письмо с комода. Она решила, что ей надо еще немного подумать.
        В выходной день Джейсон отправился в Лакхнау. Мать не спросила зачем. Возможно, он просто хотел побродить по индийским кварталам и базарам. В отличие от сослуживцев, ему надоедала чисто английская жизнь.
        В его глазах все краски мира померкли, а между тем был праздник Холи, символизирующий возрождение жизни, во время которого индийцы весело осыпали друг друга и все вокруг темно-желтым и красным порошком или поливали крашеной водой. То было короткое время нарушения кастовых запретов, когда шудры могли окрасить брахманов, за что те еще и давали им деньги.
        Джейсон слышал, что это неуемное веселье обрывается, когда солнце проходит через зенит. Индусы моются, меняют заляпанную краской одежду, а вечером идут в гости, где угощаются сладкими молочными и мучными кушаньями.
        Джейсон подумал о том, что Ратна наверняка тоже праздновала бы Холи и мать снова назвала бы ее язычницей. И так бы продолжалось всегда. Они бы никогда не пришли к согласию и не сумели жить вместе. Так или иначе, но Ратне не было места в его мире.
        Целая толпа индийцев сопровождала довольно молодого человека в длинной хламиде и с посохом в руках. Иногда он останавливался и что-то говорил, а потом шел дальше. Джейсон подумал, что это один из индийских прорицателей. Может, спросить у него, что ему делать дальше?
        Он не стал пугать индийцев своим красным мундиром, а просто пошел следом, держась в отдалении и дожидаясь, когда прорицатель останется один.
        Тот сел под большим деревом и развернул тряпицу, в которой были лепешка и несколько яблок. Приблизившись, Джейсон нерешительно заговорил с ним на хинди.
        - Садись,- дружелюбно пригласил индус, показав на землю рядом с собой.- Чего ты хочешь?
        В его ясных глазах не было и тени страха перед англичанином в военной форме.
        - Я потерял жену и сына и не представляю, как жить дальше.
        - Они умерли?
        - Не знаю.
        - Почему ты обратился ко мне?
        - За тобой бежала толпа, и я подумал…
        - Я не прорицатель. Я ученик Рамакришны[112 - Рамакришна Парамахамса (1836-1886)- реформатор индуизма, мистик, проповедник, один из религиозных авторитетов Индии.].
        - Кто такой Рамакришна?- спросил сбитый с толку Джейсон.
        - Великий учитель.
        - И чему он учит?
        - Тому, что Бог един, просто известен нам под разными именами. Что в случае необходимости брахман может принять пищу из рук шудры. Что всякая религия истинна настолько, насколько она проповедует чистоту души. Что человек не должен предаваться самоосуждению или унынию. Что Бог во всех людях, но не все люди в Боге. Что мы должны уважать чужую веру.
        Джейсон невольно посмотрел на свои ладони, где навсегда остались зловещие отметины.
        - У нас своя иерархия, у индийцев - своя. А я… я бы хотел быть свободным от всего этого.
        - Так будь свободным. Оставь все, что тебя гнетет. Преодолей условности. Ни о чем не жалей.
        Джейсон задумался.
        - Как тебя зовут?
        - Дашан. Это означает «видеть».
        - А куда ты идешь?
        - К учителю, в Калькутту. А потом - куда велит он, куда направит сердце.
        - Ты тоже что-то ищешь?
        - Я просто присоединился к великому каравану Истины и Вечности.
        - Ты сумасшедший?- с надеждой спросил Джейсон.
        - Нет,- спокойно ответил Дашан.- Просто ты делаешь то, что нужно, а я то, что хочу.
        - Мне приходилось убивать.
        - Убийством ничего не добьешься, лишь покалечишь собственную душу.
        - Но прошлое не вернуть.
        - Тогда думай о будущем.
        Джейсон задумался. В Калькутте находился знаменитый храм черной богини Кали, пляшущей на кладбищах и на кострах мертвых и, как ни странно, разжигающей огонь в сердцах живых. Той, что говорит, будто смерть человека не может перевесить тяжесть грехов и ошибок, но их можно исправить при жизни.
        Следующим вечером, вернувшись с очередного званого ужина, Патриция Блэйд с изумлением увидела, что мундир Джейсона висит на гвозде, но его самого нет ни в доме, ни в саду. Напрасно прождав сына до темноты, женщина едва не сошла с ума от тревоги. Обнаружив, что сапоги и остальная часть обмундирования Джейсона тоже остались в доме, Патриция не знала, что и думать. Получается, сын ушел неизвестно куда и непонятно в чем.
        А потом она нашла и прочитала записку, содержание которой не смогла разгадать ни она сама, ни позже - другие люди. Джейсон писал о бытии без границ, о безмятежности души, о поисках самого себя. Если б мать не знала его почерка, она бы ни за что не поверила, что он способен выдумать такой бред!
        На следующий день Патриция обратилась в штаб, но там никто ничего не знал. Спустя неделю отсутствия Джейсона на службе командование пригрозило, что капитана Блэйда объявят дезертиром и разжалуют, но Патриция лишь разводила руками: она не имела понятия, где находится ее сын. По городку поползли слухи о внезапном помутнении рассудка совсем еще молодого человека, и несчастной женщине было нечего возразить.
        Она умоляла командование бросить все силы на поиски ее сына, и ей отвечали, что это будет сделано (хотя бы для того, чтоб отдать его под трибунал), однако найти человека в Индии не проще, чем отыскать крупицу золота в груде камней.
        Раскаленный поезд с грохотом и пыхтением катил по равнинам Индии. Пассажиры, как водится, сидели даже на крыше и чуть ли не свисали с дверей и окон. На станциях было пыльно, душно и жарко и почти ничего не слышно от гула толпы, криков носильщиков и воплей водоносов.
        В вокзальном воздухе клубились испарения; люди усталым потоком текли к выходу. Среди них, как всегда, было много темнокожих женщин; за их руки, унизанные дешевыми браслетами, цеплялась куча детей. Рядом шли мужчины с голыми торсами, в застиранных лунгах[113 - Лунга - полоса ткани, сшитая наподобие юбки и завязанная на талии. Как и дхоти, является национальной одеждой индийцев.].
        Арун и Сона, наняв носильщика, попросили его не спешить. Арун мог нести разве что самые легкие вещи: хотя самое страшное было позади, его здоровье восстанавливалось медленно и он еще не до конца оправился.
        Они с Соной решили уехать в Патну, к Бернем-сахибу, к Хеме и Чару, если те еще жили там. Саблю Арун оставил Харшалу, хотя тот и порывался ее вернуть. Очередной период его жизни подошел к концу, и Арун больше не желал прикасаться к оружию. Супруги звали Ратну с собой, но та осталась в Варанаси. Она не теряла надежды отыскать своего мужа.
        Аруна и Сону несказанно обрадовал привычный пейзаж. Все те же узкие улочки с ветхими домишками и кучей белья, чуть поникшие тамариндовые деревья, неглубокие канавы с нечистотами, неторопливые священные коровы с бусами на шее и обмотанными яркой тканью рогами, испуганно хлопающие крыльями куры.
        Хема и Чару обитали на прежнем месте, но их не было дома. Велев носильщику сложить вещи в саду, Арун и Сона вместе с Латикой отправились к Бернем-сахибу, лелея надежду на то, что старик еще жив.
        Окна школы оказались заколоченными, двор перед ней зарос. Супруги обнаружили Бернем-сахиба в пристройке, где прежде хранился кое-какой инвентарь. Здесь был полный беспорядок и стояла влажная духота.
        Лежавший на циновке в окружении хлама старик выглядел неухоженным и больным. Он напоминал иссохшее дерево. Казалось, он вообще не встает.
        Увидев Аруна и Сону, Бернем-сахиб подал голос:
        - Сона! Ты ли это или всего лишь твое видение? Ты прекрасна, как лотос на заре! Ты словно осыпана лепестками роз! И ты с ней, Арун? А это ваша дочь? Какой прелестный ребенок! Значит, боги все-таки проявили свое милосердие?
        - Да, они услышали наши мольбы,- ответил Арун, склоняясь над ним.- А вы как, Бернем-сахиб?
        Старик махнул рукой.
        - Никак. Школа закрыта, все разбежались.
        - Вы так и лежите здесь целыми днями один?
        - Хема с Чару заходят меня проведать, да кое-кто еще. А вы надолго?
        - Возможно, навсегда. Если вновь не вмешаются какие-то злые силы.
        - Мне кажется, с вас этого хватит.
        - Да, нам надо где-то обосноваться, растить детей. Через несколько месяцев родится второй. Сона беременна.
        - Вот это радость! Ваш прежний дом по соседству с жильем Чару и Хемы снова пустует, так что вы наверняка сможете его снять.
        - Мы возьмем вас к себе, Бернем-сахиб,- пообещал Арун.- И обязательно восстановим школу. Ключи у вас?
        - У меня.
        Не желая медлить, Арун тут же открыл помещение школы. Там бегали тараканы и крысы. На полу лежала груда пыльных циновок, на стене криво висела надтреснутая доска. Ржавые листы над головой, заменяющие крышу, жалобно дребезжали, когда мимо проносился близкий поезд. Арун стиснул зубы, а после сказал:
        - Мы все восстановим. Здесь будет не просто деревенская школа, а учебное заведение, где дети индийцев смогут получить хорошее образование, не впадая в зависимость от белых.
        Вечером они собрались у Хемы и Чару. Дети (у соседей Аруна и Соны их было уже четверо) сладко спали, тогда как взрослые сидели за вкуснейшим ужином и разговорами. Сона мечтала, что вскоре в ее доме будет так же, как у соседей: натертый до блеска пол, разноцветные циновки, домашний алтарь с красиво расставленными статуэтками.
        В окна виднелись верхушки деревьев; пробившаяся сквозь путаницу листьев луна светила прямо в комнату. Аруну казалось, что красота величественного светила бледнеет по сравнению с безупречной прелестью нежного лица Соны. Сейчас ей было нечего скрывать: волосы отросли, живот округлился в ожидании желанного ребенка, их ребенка!
        «Ее чары никогда не рассеются, и пелена желания не спадет с моих глаз, а сердечный голод не иссякнет!» - говорил себе Арун.
        Все они выпили немного пальмового вина. Без него было бы трудно выдержать эти воспоминания, рассказать обо всем, что случилось.
        - Одно событие тянет за собой другое, случайностей не бывает. Потому мы с Соной решили вернуться сюда и продолжить прерванный путь.
        Чару смущенно кашлянул.
        - Ты намерен восстановить школу, но ведь нужны деньги.
        - Это не проблема. Купим все, что нужно.
        Деньги принесла Грейс. Она убеждала Аруна не отказываться. Она не сказала, что деньги прислала Флора, иначе он бы, конечно, не взял. Арун долго упорствовал, а потом подумал о Бернем-сахибе, о детях, о школе и согласился.
        - Разве вам самим ничего не надо?- спросил Чару.
        - Нам с Соной,- с этими словами Арун с любовью посмотрел на жену,- неведомы желания, которые можно осуществить за большие деньги. С нас довольно спокойной жизни и сердечного огня. Чего только мы ни повидали и кем только ни были, однако же остались самими собой.
        Последующие дни прошли в лихорадочном возбуждении. Арун чувствовал, как к нему буквально на глазах возвращаются силы. Он заказал школьные принадлежности, нанял строителей. Обладающая обаянием, грамотностью и авторитетом брахманки, Сона обошла соседей, предлагая вновь отправить детей учиться. Вдохновленный происходящим Бернем-сахиб за несколько дней сумел встать на ноги и ходил по двору с палкой. Латика играла с детьми Хемы и Чару. Она успела привязаться к Аруну, а он к ней.
        По вечерам, когда на зубчатые верхушки деревьев медленно спускалась луна, Арун нежно гладил живот жены. Ему было немного странно: дети рождались сотнями и тысячами каждый день, но именно этот ребенок казался истинным чудом. Он должен был появиться на свет после того, как Арун едва не умер, после того, как он думал, что Сона погибла.
        Они никогда не говорили о Флоре, о том, какую роль она сыграла во всей этой истории. Они постарались просто забыть.
        Несмотря ни на что, жизнь все-таки продолжалась, и Арун с Соной надеялись на то, что она принесет им еще немало счастья.
        Глава XXXV
        Когда Грейс проснулась и выбралась из постели, за окном по-прежнему шел снег. Девушка раздвинула шторы, и комната наполнилась мягким светом. Снег лежал на крышах домов, пригибал ветки деревьев. Грейс знала, что, когда она выйдет на улицу, снежинки станут налипать ей на ресницы и таять на щеках, а по воздуху поплывут облачка ее дыхания. Горизонт исчезнет, останутся лишь туманные очертания ближайших зданий и бесконечное мерцание бесшумно падающих белых хлопьев.
        По ночам Грейс видела один и тот же сон: она входит в огромные холодные залы Британской библиотеки и движется к полкам. Находит книгу и раскрывает ее именно в том месте, где некогда вырвала страницу. Во сне она не помнит об этом, потому ее настигает жуткое разочарование.
        Ей казалось, что она забывает Индию, чудилось, будто то, что случилось совсем недавно, произошло много лет назад.
        На самом деле в ее нынешнем существовании было много хорошего. Грейс не последовала советам тетки и не стала останавливаться в дорогом отеле. Она чувствовала бы себя там чужой.
        Вместо этого девушка сняла комнату в обычном пансионе. Тут были громоздкий шифоньер и кровать, застеленная голубым покрывалом с синими оборками, пергаментный абажур, от которого веяло древностью, скрипучее кресло и видавший виды туалетный столик. Из окна виднелась полоска деревьев, окаймлявших соседнее здание, и пустынная боковая улица.
        Здесь было спокойно и тихо, и она могла без помехи читать, размышлять и… мечтать.
        К счастью, тошнота осталась в прошлом, потому, пригласив Эйприл в кафе, Грейс заказала побеги спаржи, тушеную баранину с картофелем, горячих угрей, а еще пирожные и кофе.
        Девушка не рискнула появиться в работном доме, куда в конце концов угодила Эйприл (та сообщила об этом в своем последнем письме), а просто отправила туда посыльного с запиской.
        Она ждала уже четверть часа, когда звякнул колокольчик и в помещение вошла Эйприл. Она выглядела худой и бледной; тяжелая жизнь будто стерла с ее лица свойственные юности краски.
        Резко поднявшись с места, Грейс бросилась к ней и крепко обняла.
        Она боялась, что подруга посмотрит на нее как на богатую выскочку. Эйприл была очень скромно одета, тогда как Грейс в своем элегантном меховом жакете, тяжелой бархатной юбке, модной шляпке с вуалью и кожаных башмаках с розетками на носках выглядела роскошно.
        Однако встреча прошла сердечно. Эйприл долго согревала озябшие ладони о чашку с кофе. У нее не было ни муфты, ни даже перчаток.
        - Грейс! Не верю своим глазам! Неужели передо мной действительно ты! Ты пересекла океан!
        - Да, это я. Просто в моей жизни появилось нечто такое, о чем не напишешь в письме.
        - Так ты потому и приехала!- засмеялась Эйприл.
        - Не только.
        - Надолго?
        - Не навсегда.
        - Ты хорошо выглядишь,- помолчав, сказала подруга.
        Грейс вспомнила, как сошла на землю в Ливерпуле, шатающаяся, бледная, с задубевшей от ветра кожей и жесткими от соли волосами.
        - Расскажи о себе!
        - Сначала ты,- попросила Эйприл.- Ты же видишь, этот мир нисколько не изменился, разве что в худшую сторону. Так что говорить особенно не о чем.
        - Хорошо,- согласилась Грейс и принялась рассказывать.
        Она сама не знала, почему так получилось, но по ее словам выходило, что Индия - это страна, где оживают сказки и где наслаждаешься свободой. Край, в котором возможно осуществление райских грез. Но под конец обмолвилась:
        - Если б не ребенок, мне бы казалось, что ничего этого со мной просто не было.
        - Это Лондон,- вздохнула Эйприл,- он уничтожает мечты. А вообще, все, что с тобой приключилось, просто удивительно. Мне не верится: ты ждешь ребенка! И ты будто бы вышла замуж.
        - Будто бы,- повторила Грейс.
        - Наверное, этот браслет сродни обручальному кольцу. Он… золотой?- Эйприл смотрела на украшение почти со страхом.
        - Да.
        - И ты… будешь ждать своего возлюбленного?
        Девушка накрыла пальцы подруги своей ладонью.
        - Я буду ждать его всегда, много лет, до конца своей жизни. Ведь он сказал, что вернется. Сейчас я понимаю, что ждала бы его даже в том случае, если бы он не существовал вообще.
        - Мне кажется, тебе нужно остаться в Лондоне до родов и уехать, когда ребенку исполнится несколько месяцев.
        - Да, я тоже так думаю. Я напишу тетке.
        - Как у тебя с ней?
        Грейс задумалась. Потом достала альбом и протянула подруге. На рисунках были пейзажи Индии, особняк Флоры и сама тетка. Холодное лицо, пристально смотрящие глаза, плотно сжатые губы. Грейс удалось не только достоверно изобразить внешность Флоры, но и передать ее внутреннюю сущность.
        - У меня мороз по коже!- призналась Эйприл.
        - Она далеко не ангел, но и не дьявол, как мне порой казалось,- заметила Грейс.- Она уязвима, как и все мы.
        - А как выглядит Дамар Бхайни?
        - Я не могла его нарисовать, сколько ни пыталась. Его образ ускользает от меня. Но он… примерно такой.
        Грейс показала подруге картинку из книжки.
        - Красивый!- протянула Эйприл после недолгого молчания. Но больше ничего не сказала. Грейс поняла: человек на иллюстрации казался слишком необычным, чтобы быть настоящим.
        - А теперь ты расскажи о том, как жила все это время.
        Эйприл оперлась локтями о стол и приложила пальцы к вискам. Грейс подумала, что в пансионе ее лицо не было таким жестким, а во взгляде не сквозило столько отчаяния. Подруга никогда не теряла гордости и всегда могла постоять за себя. Но сейчас создавалось впечатление, что жизнь сломала даже ее.
        Грейс вспомнила где-то услышанную фразу: «Смерть неспособна раздавить человека. Это может сделать только жизнь».
        - Я уволилась из служанок, потому что мне надоело работать сутками и делать буквально все. Наговорила хозяйке гадостей, и мне не заплатили,- сказала Эйприл.- Но жить как-то надо, потому я попала в работный дом. Делю комнатушку с девятью другими девушками. На фабрику всегда добираюсь пешком, под дождем или снегом. Мне кажется, хозяева считают, что мы должны радоваться тому, что нас вообще наняли. Нам без конца говорят, что, если мы вздумаем жаловаться, нас выставят вон и наймут ирландцев, которые согласны работать за любые гроши. Я провожу на фабрике по шестнадцать часов и должна получать один шиллинг два пенса, но такое случается крайне редко. С нас вычитают за все: за опоздание, разговоры, отлучку в уборную. По вечерам я съедаю кусок хлеба и выпиваю чашку чая. Иногда получается поесть селедки с картошкой - это уже настоящий пир! Несколько раз я встречалась с молодыми людьми, и они угощали меня улитками с хлебом, купленными у уличных торговцев.
        Эйприл рассказывала обо всем этом как-то буднично и уныло, не жалуясь, а просто констатируя факт. Создавалось впечатление, будто она не верит, что в ее жизни возможно что-то другое.
        - С молодыми людьми?- повторила Грейс.- У тебя кто-то есть?
        - Никого,- ответила Эйприл и добавила: - Я еще не забыла наши мечты!
        В пансионе они всегда клялись друг другу в том, что не станут выходить замуж от безысходности, а непременно дождутся суженого.
        - Ты должна уйти оттуда, Эйприл,- твердо произнесла Грейс,- и поселиться со мной. А после мы вместе поедем в Индию.
        - А на что я буду жить? И у меня нет денег на билет.
        - Я все оплачу.
        Воцарилось долгое молчание. Было слышно, как на улице тренькает конка, а звон столовых приборов внутри кафе, разговоры посетителей, приказания, отдаваемые хозяином официантам, казались просто оглушительными.
        - Это невозможно!- наконец воскликнула Эйприл.
        - Твои письма долгое время служили мне единственной поддержкой,- тихо сказала Грейс.
        - Но ведь это ничего не стоит!
        - Это стоит гораздо больше, чем то, что можно купить за деньги.
        - Их так много?- недоверчиво спросила Эйприл.
        - У моей тети,- с нажимом произнесла Грейс,- явный излишек того, что не мешает потратить на добрые дела!
        - А как она посмотрит на это?
        - Она сделает все для того, чтобы мне было хорошо,- это прозвучало немного резко, но было правдой.
        Они долго глядели друг другу в глаза, прежде чем одна кивнула другой.
        На следующий день, последовав совету Грейс, Эйприл покинула работный дом и даже не побеспокоилась об оплате за текущий месяц.
        Им было весело; общение подруг скрашивало тайное одиночество Грейс и пока еще болезненные сердцу воспоминания Эй-прил. Они поселились вместе и, случалось, болтали до утра. Они посещали модные магазины, где Грейс, как опытный фокусник, всегда была готова достать из сумочки любое количество купюр. Они купались в тюле, кисее, тарлатане и кружевах. Примеряли не только приличествующие леди белые, но также коричневые, черные и красные корсеты. Покупали батистовые ночные чепчики и муслиновые шапочки для завтрака. Восторгались нижними юбками из тонкой хлопчатобумажной ткани с кружевной прошивкой и каймой.
        Они посещали театры и смотрели спектакли, ели в ресторанах и кафе, ходили по выставкам, гуляли по заснеженным улицам. Они увидели такой Лондон, какой прежде не могли представить даже во сне.
        Грейс заранее оплатила место в новом лечебном заведении, которое называлось «Клиника для женщин». Она родила ранней весной, когда в стекла слегка постукивали ветки с набухшими почками, а небо тускло поблескивало, как состарившийся жемчуг.
        Эйприл была единственным человеком, который ее навестил. Грейс навсегда запомнила, что платье подруги было желтым, как и цветы, которые она держала в руках.
        Когда Грейс впервые принесли ребенка - ее сына!- она увидела, что у него большие темные глаза. Он являл собой живой кусочек Индии, куда она не чаяла вернуться, он был реальностью, подтверждавшей все то, что с ней произошло. А еще она знала, что непременно еще хотя бы раз приедет в Лондон, чтобы показать город своему мальчику, чтобы не обрывать и сохранить хотя бы какие-то корни.
        Эйприл вызвалась быть крестной матерью малыша, и они с Грейс окрестили малыша в церкви Святого Павла. Возможно, это было неправильно по отношению к Дамару Бхайни, но Грейс не видела другого выхода. В конце концов, у ее сына впереди была целая жизнь для того, чтобы познакомиться с религией, традициями и обычаями Индии, родины его отца.
        К середине лета Ратну охватило безудержное желание увидеть свою дочь. Она вновь и вновь размышляла о том, как славно им жилось бы вместе, пусть даже в хижине, где дым ест глаза и не всегда бывает хорошая еда. Ратна опять устроилась в мастерскую, где женщины плели гирлянды; и Анила могла бы работать там же. А потом и Айрон подрос бы и обучился бы какому-нибудь делу.
        От Джея по-прежнему не было вестей. Долгое время Ратна наведывалась в военное ведомство, а потом перестала. Она постаралась смириться, но внутри все равно тлела боль.
        На этот раз Ратна не стала брать Айрона с собой, а оставила в семье одной из мастериц, где за ним обещали присмотреть. Она подошла к Хардвару в ранний час, когда хозяйки растапливали печи и все вокруг было затянуто темным кизячным дымом. Только горы на горизонте сияли вечной холодной недосягаемой чистотой.
        Подойдя к дому Нилама, Ратна заглянула в калитку. Она сразу заметила, что внутри стало красивее и лучше: дорожка, по обе стороны которой были высажены розы и жасмин, посыпана толченым кирпичом, стены дома аккуратно побелены и разрисованы умелой женской рукой.
        В предчувствии того, что она совсем скоро увидит свою дочь, у Ратны запело сердце. В воображении она сотни раз переживала эту встречу. Ее охватило то особое состояние, когда хочется видеть и чувствовать чудесное буквально во всем: в свежем утреннем ветерке, тихо покачивающихся цветах, в разливавшейся по небу заре, гомоне просыпавшихся птиц.
        Ратна не стала входить в калитку, а дождалась, пока во дворе появилась Манджу. Через некоторое время та вышла на улицу с кувшином в руках, и тогда женщина подошла к ней.
        Узнав ее, Манджу вздрогнула.
        - Ты пришла…
        - Повидать Анилу. Попытаться рассказать ей правду. И, быть может, наконец взять ее к себе.
        Манджу не стала возражать. Однако она смотрела как-то странно, не просто горестно, а… озадаченно. У Ратны дрогнуло сердце.
        - Что-то случилось?
        - Амит вернулся.
        - Амит?!
        Это было большой неожиданностью и не предвещало ничего хорошего.
        - Говорили, он пропал без вести.
        - Так и было. Никто уже и не ждал его, даже Кумари. Было время, она все глаза выплакала, вся извелась, а потом успокоилась. И вот…
        - Значит, теперь у них могут родиться собственные дети!
        - Не думаю,- сказала Манджу и предложила: - Пойдем к колодцу?
        Ратна поняла, что ей предстоит услышать какой-то печальный, а возможно, даже страшный рассказ. Женщина решила, что в любом случае не позволит себе расслабиться и не уступит.
        Она вспомнила, как ходила за водой той же самой дорогой, какой ее повела Манджу. Как давно это было! Какой груз событий с тех пор пришлось вынести ее душе! Думала ли она тогда, что будет так спокойно беседовать с женой своего первого возлюбленного и отца своей дочери!
        - Как Анила?
        - С ней все хорошо.
        - А что с Амитом?- пересилив себя, спросила Ратна.
        Манджу поправила кувшин на голове.
        - Он вернулся, но не сам. Его нашла Кумари и привела домой.
        - Нашла?
        - Да. Он был полумертвый от усталости и голода. Амит бродил по дорогам Индии, и в конце концов некая сила привела его на родину, в Хардвар. Думаю, он пострадал во время войны: был ранен или с ним что-то сделали. Кумари едва его узнала: какие-то лохмотья вместо одежды, спутанные волосы, длинная борода, багровые шрамы на теле.
        - А он… узнал ее?
        - Неизвестно. Он не сказал ни слова, но… заплакал.- Сделав паузу, Манджу покосилась на Ратну, а после продолжила: - Кумари заботится о нем, да и Анила тоже. Она считает Амита своим отцом. Когда она рядом с ним, Амиту лучше. Тогда нам кажется, будто он начинает что-то понимать. Поднимает голову и больше не смотрит в землю. Протягивает к дочери руки.
        Ратна долго не могла прийти в себя. Беспорядочные мысли сменяли одна другую.
        - Твой муж не против того, чтобы Амит жил с вами?- резковато спросила она.
        - Это же его брат!
        Они дошли до колодца и встали в очередь. Был тот ранний час, когда свет и тень кажутся живыми, а красота природы - молчаливой, нежной и юной.
        Еще не все женщины проснулись, но многие уже вышли на улицу и болтали. Разговоры, как отметила Ратна, были все те же: о мужьях и детях, невестках и свекровях. О горестях и болезнях. О том, как сберечь лишнюю пайсу и не переплатить на рынке.
        - Ты сама все увидишь,- печально промолвила Манджу.- Сейчас я наберу воды и пойдем обратно. Остальные, наверное, уже встали. Сегодня моя очередь идти к колодцу, а Кумари с Анилой готовят еду.
        Ратна набрала полную грудь воздуха и долго не могла выдохнуть. Потом развязала уголок сари, достала любовно и бережно сшитую и вышитую повязку с амулетом, какие девушки и женщины носят на руке повыше локтя, и глухо произнесла: - Я не стану входить в ваш дом. Передай это украшение Аниле. Обещай пригласить меня на ее свадьбу. Я расскажу, как меня найти. А еще дай слово, что вы не станете неволить мою дочь и позволите выйти за того, кто ей понравится.
        Три месяца спустя обитатели военного городка под Лакхнау были шокированы видом индийской женщины в цветном сари, уверенно идущей по улице и ведущей за руку ребенка. Обычно индийцы не смели переступать границ английского поселения.
        Несмотря на то, что солнце уже клонилось к закату, знойный ветер метался по дороге, поднимая столбы пыли. Выползшие на веранды после целого дня заточения белые дамы вяло обмахивались веерами и вели такие же медленные, будто скованные жарой разговоры.
        Когда индианка проходила мимо их домов, они вытягивали шеи и изумленно смотрели ей вслед, словно никогда не видели женщин в национальном наряде. Создавалось впечатление, что они позабыли о том, что живут в Индии.
        Если Ратна спрашивала дорогу, они с неохотой отвечали ей, а после провожали женщину испуганным взглядом. Некоторые крестились. Шепот нарастал, словно шелест дождя. Но если прежде Патриция Блэйд, узнав об этом, сгорела бы от стыда, то теперь ей было все равно.
        Индианка с ребенком остановилась возле ее дома. Женщина долго осматривалась, не решаясь войти, а потом наконец толкнула калитку.
        Небольшой сад напоминал кусок пустыни: земля потрескалась и запеклась, пожухлые листья слабо трепетали на ветках. Ратна подумала, что, если бы ее попросили остаться, она возродила бы сад, но женщина знала, что никто ничего подобного ей не предложит.
        На веранде появилась мать Джейсона. Увидев индианку, она бросилась к ней с таким выражением лица, какого Ратна никак не ожидала увидеть.
        - Боже мой! Ты! И мой внук! Не знаешь ли ты что-либо о Джейсоне?!
        Патриция шарила взглядом по лицу Ратны, словно надеясь увидеть на нем нечто обнадеживающее, но та лишь покачала головой.
        - Входи,- пригласила свекровь, и индианка нерешительно переступила порог незнакомого жилища.
        Точно так же, как Джейсон в свое время понял, что его жены нет в этом доме, Ратна сразу же осознала, что его давно тут не было.
        - Садись. Вы, должно быть, устали и хотите есть? Чего желает Айрон? Молока, чая или сахарной воды? Сейчас я все приготовлю.
        Малыш удивленно таращился на бабушку: люди, которых он привык видеть, выглядели совершенно иначе.
        - Ничего не надо.- Ратна поразилась тому, насколько ей сложно подбирать английские слова. Она поймала себя на мысли, что разговаривает с сыном (а иначе и быть не могло!) только на хинди. Похоже, рано или поздно Айрон совсем позабудет язык своего отца.
        - Ты, наверное, сердишься на меня? Я за все поплатилась,- с горечью произнесла Патриция.- Джейсон исчез, как в воду канул. Если б он только вернулся, я бы не стала вам мешать! Благословила бы ваш брак и пресекла бы все сплетни.
        Ратна смотрела на свекровь, а та - на Айрона, словно пыталась разглядеть в нем частичку своего пропавшего сына. Каким-то шестым чувством индианка догадалась, насколько трудно было матери Джея произнести все то, что она сейчас сказала.
        Ратна не знала, как выразить свое сожаление и дать понять, что она не держит на свекровь ни малейшего зла. Как бы глубоко она ни проникла в душу этой белой женщины, та все равно оставалась для нее непонятной. Как и Джейсон, она пришла к выводу, что в конце концов не смогла бы существовать в его мире. А он был не в состоянии пересечь невидимую границу, чтобы навсегда поселиться там, где обитала она.
        - Прошу тебя,- прошептала Патриция, когда Ратна покидала ее дом,- если ты когда-нибудь найдешь моего сына, приведи его ко мне!
        Индианка обещала. Это было меньшее, что она могла сделать для осиротевшей и почти отчаявшейся женщины, хотя сама чувствовала себя не лучше. Ратна знала, как исчезают люди. Запутываются в паутине дней, теряются в непонимании собственной жизни. Каждый должен служить богам так, как это у него получается лучше всего. Но далеко не все представляют, кем они являются на самом деле.
        Она осознавала все это, хотя не могла выразить словами. Она знала только, что отныне ее существование будет пронизано молчаливой молитвой о том, чтобы Джей нашелся. Ратна не подозревала, что ее просьба дойдет до богов лишь через несколько лет.
        Глава XXXVI
        - Что это у тебя, бабушка?- спросил быстроглазый шустрый мальчик, кивнув на книгу, и Флора Клайв прочитала: - «Братья мои, существует на свете темный юноша, играющий на флейте. Я постоянно вижу его рядом с собой, куда бы ни шел. Куда бы ни обращался мой взгляд, я вижу Кришну. Я не могу без того, чтобы не повторять его имя».
        - Кто это написал?
        - Чайтанья[114 - Чайтанья (1484-1532)- индийский философ, реформист и поэт, ярый поклонник и автор жизнеописания бога Кришны. Отвергал наличие каст, верил в исконное равенство всех земных существ.]. Он сочинил много песен во славу бога Кришны.
        Мальчик серьезно посмотрел на бабушку. Он одинаково хорошо говорил и читал по-английски и на хинди: и Грейс, и Флора строго следили за этим. По документам он назывался совсем иначе, но в семье его звали Дамар. Согласно индуистской традиции, зачастую у ребенка было два имени: официальное и домашнее. Как правило, второе было главным. О другом иногда даже не вспоминали. Флора, которая провела в Индии большую часть своей жизни, и Грейс, оставшаяся здесь навсегда, считали, что они вправе следовать местным обычаям. Что касается мнения окружающих, то им не было до него никакого дела.
        Обитатели дома Флоры Клайв буквально дышали в одном ритме с этим ребенком. Никто не мог нарадоваться его появлению на свет. Больше всех его обожала бабушка; когда он стал старше, Грейс, которая не хотела, чтобы ее сын вырос избалованным, как восточный принц, приходилось сдерживать порывы ее безумной любви. Лучшие учителя, красочные книжки, дорогие игрушки, изысканные лакомства, пони - к услугам этого мальчика было буквально все.
        Если сердце Флоры когда-то и было покрыто коркой равнодушия, то Дамар с легкостью взломал ее. Аура безысходности исчезла; хотя с некоторых пор старуха ходила с палкой, она словно помолодела на десять лет. Иногда Грейс думала о том, что в своей одержимости и жестокости тетка почти дошла до черты, однако не переступила ее и этим хотя бы отчасти спасла себя и свою душу.
        Перед ликвидаций Ост-Индской компании Флора Клайв продала и акции, и предприятие. Вырученных и положенных на банковский счет денег должно было хватить нескольким поколениям. Грейс втайне радовалась тому, что больше ничто не связывает ни ее, ни Дамара с фабрикой, где было загублено столько жизней и исковеркано столько судеб, как и с проклятым опием. Она старалась оказывать помощь нуждающимся индийцам (которых, как всегда, было слишком много) и внушала сыну, что далеко не все живут так безбедно, как он.
        Порой она размышляла о своей жизни и будущем Дамара. Если кто-то в местном английском обществе сомневался в том, что она действительно была замужем (ведь никто никогда не видел ее мужа!), и предполагал, что ее сын - полукровка, то вслух об этом не говорилось. У Грейс были поклонники, предлагавшие руку и сердце, но она всем отказывала. Она по-прежнему ждала, вопреки словам Дамара Бхайни о том, что любовь, отягощенная ожиданием, слишком тяжела.
        В течение нескольких лет, раз или два в году, Грейс подавала в газеты объявление, содержащее в себе одну-единственную фразу: «Мы далеко друг от друга, но ты всегда со мной». И адрес. Однако никто так и не откликнулся.
        Иногда по ночам молодая женщина распахивала ставни и впускала в комнату ночной ветер, словно надеясь, что тот принесет ей тайные вести. За окном мерцали звезды, изящно подстриженные кусты в саду казались сделанными из серебряной проволоки.
        Ветерок тихо шевелил легкие занавески. В комнате можно было различить контуры мебели: туалетного столика, высокого платяного шкафа, кресел, кровати. На полу лежали бледные квадраты лунного света, по стенам были развешаны самые удачные рисунки Грейс.
        Понемногу мысли молодой женщины возвращались в привычное русло, она говорила себе, что в ее положении глупо считать себя одинокой, что она по-прежнему молода и в ее распоряжении еще есть время.
        У нее был сын, была Эйприл. Через два года после приезда в Индию подруга вышла замуж за английского офицера, в которого без памяти влюбилась. Молодой человек не был ни богатым, ни знатным, они жили достаточно скромно, но именно в обществе этих людей Грейс чувствовала себя лучше всего.
        Недавно она показала Дамару коллекцию оружия и картинку из книжки, взяв с него обещание хранить тайну. Возможно, ребенок решил, что его отец - сказочный принц, однако не удивился: дети нередко не отделяют выдумку от реальной жизни. Случалось, Грейс думала о том, что и она не умеет этого делать, если до сих пор надеется на чудо.
        Прожив в этом городе немало лет, Ратна не раз слышала, что Варанаси - особое место, не подлежавшее исчезновению, не поддающееся разрушению. Он вечен, как и Ганг, на берегах которого миллионы людей обрели внутреннюю свободу, ощутили покой, смыли свои грехи и прикоснулись к божественному.
        Она по-прежнему плела цветочные гирлянды. Подросший Айрон стал настоящим помощником. Он посещал школу и при этом работал у Харшала разносчиком еды. Родившись наполовину белым, он знал английский ровно настолько, насколько этого хватало для самого простого общения с клиентами, и в душе был стопроцентным индийцем.
        Ратна все еще верила, что в жизни не бывает случайностей и что если людям суждено встретиться, то рано или поздно их пути непременно пересекутся. Однажды на берегу Ганга она столкнулась с Ситой, которая так и осталась во вдовьем приюте и жила под суровым надзором Суниты, как и десятки других женщин. Но Сита, по крайней мере, любила своего покойного мужа и искренне скорбела о нем.
        Ратна ни о чем не жалела. У нее был сын, были друзья. Однажды в мастерскую, где она работала, устроилась молодая женщина по имени Приянка, и вскоре выяснилось, что она знает и помнит Аруна.
        - Он очень помог мне,- сказала девушка.- А ему удалось отыскать свою жену?
        - Да,- ответила Ратна.
        - Он просил меня молиться за него, и я это делала,- с гордостью сообщила Приянка, которая, приехав в Варанаси, удачно вышла замуж и уже имела детей.
        Ратна обещала передать Аруну сердечный привет, тем более что как раз собиралась навестить его и Сону. Молодая женщина решила сделать это перед поездкой на свадьбу Анилы, которая должна была состояться в следующем месяце. Ратну, как и положено, известили заранее, и она с волнением думала о долгожданной встрече с дочерью.
        Они с Айроном стояли на вокзале Патны, ожидая Аруна, обещавшего их встретить. Вокзал был как вокзал, ничего не изменилось с тех пор, как они побывали здесь в последний раз.
        Вокруг кишели толпы людей, звуки многократно усиливались гулким эхом. Носильщики с поклажей на голове спешили по перрону, ловко отпихивая в сторону зазевавшихся пассажиров. Ратну задевали редко: ее оружием была и жесткость в голосе, и яростный взгляд. Она давно жила одна, без мужчины и научилась защищаться.
        Торговец с натугой катил тележку, полную золотистых, налитых соком, почти прозрачных персиков, при этом ни на минуту не переставая во все горло зазывать покупателей. Когда тележка проезжала рядом, Айрон, как типичный индийский мальчишка, который нигде и ничего не упустит, стянул с нее пару фруктов. Увидев это, Ратна хотела было возмущенно ударить его по руке, но он опередил мать, с обаятельной и невинной улыбкой протянув ей ароматный персик.
        Она говорила Айрону об отце. Они с Джеем были женаты, и ей нечего было скрывать. Однако мальчик рос среди индийцев, и рассказы об отце-англичанине наверняка казались ему неправдоподобными и странными.
        Ратна увидела Аруна, пытавшегося пробиться сквозь гущу народа вместе со старшим сыном Куналом, и радостно помахала ему. После некоторых усилий они наконец очутились рядом.
        Женщина с мальчиком не раз приезжали в Патну, потому Айрон и Кунал хорошо знали друг друга и сразу принялись болтать и обмениваться новостями. Арун сказал Ратне, что уже нанял рикшу, который ждет их на привокзальной площади.
        Сона осталась дома готовить угощение, и вечером гости из Варанаси, а также приглашенные по такому случаю Чару и Хема сидели за роскошным ужином, оживленно болтая, рассказывая о своей жизни и делясь планами.
        - У нас новая школа и учителя из числа образованных индийцев. Я мечтаю, чтобы наши выпускники могли сдавать экзамены на индийскую Гражданскую службу,- рассказывал Арун, и белый как лунь Бернем-сахиб, сидевший рядом, одобрительно кивал. Он так и жил с ними.
        - Я пока не знаю, что будет делать мой сын,- заметила Ратна. Она прекрасно знала, как трудно найти занятие для мальчишки, у которого нет отца.- Сейчас главное для меня - повидаться с дочерью и узнать, как сложилась ее судьба.
        - За Латику сватались, но мы с Соной решили не выдавать нашу дочь замуж слишком рано. Пусть подольше побудет ребенком,- ответил Арун, глядя на застенчивую грациозную девочку, такую же красивую, как ее мать.
        Когда Ратна передала Аруну привет от Приянки, он сказал:
        - Недавно я тоже случайно повстречал человека из прошлой жизни, Шанкара. Когда-то мы с ним вместе сбежали с опийной фабрики. Тогда он еще говорил, что у него нет невесты. А теперь я узнал, что он обзавелся семьей и у него уже в два раза больше детей, чем у нас с Соной!
        Сона улыбнулась. Несколько месяцев назад она родила второго сына. Ратна помнила, как она выглядела, когда вышла из приюта: ключицы выпирали под кожей, а запястья можно было обхватить двумя пальцами. Теперь же, в фиолетово-желтом сари, в золотых украшениях, с массой искусно заплетенных, украшенных цветами волос, с полным жизненных соков, словно зрелый плод, телом, Сона была неотразима.
        С удовольствием погостив у друзей, Ратна вернулась в Варанаси. Что-то тревожило ее: обрывки снов, тайные, будто родившиеся на краешке сознания мысли. Арун и Сона нашли себя и друг друга и были счастливы. Им ничего не мешало, они спокойно смотрели в будущее. Ратна не могла похвастать ничем подобным.
        Однажды, когда Айрон убежал в школу, а у нее выдался выходной, она пошла к Гангу. Как всякая индианка, Ратна знала, что иногда, вместо того чтобы куда-то бежать, что-либо делать и что-то искать, нужно погрузиться в бездействие, безмолвие и одиночество. И тогда ответ на твои вопросы, возможно, появится сам.
        Ратна присела на гхаты. Ее давно не стесняла оживленная, шумная, суетливая атмосфера, царившая на берегах Ганга. Как река несла свои воды наперекор тому, что происходило в ней и над ней, так и Ратна без всяких усилий отстранялась от всего, что творилось вокруг.
        Какие-то люди (гхаты, как всегда, кишели различного рода проповедниками) говорили о том, что боги всех религий различны и в то же время едины, что истина одна, просто каждый познает ее так, как умеет и может.
        - В христианстве есть противоположность Богу - дьявол,- услышала Ратна от одного из проповедников.- У индийцев же нет ничего подобного. В их вере отсутствует даже смерть, ибо жизнь бесконечна в череде перерождений.
        У него было спокойное молодое лицо, добрый взгляд, приятный голос. Внезапно Ратна поняла, что он не индиец, хотя бы потому, что его кожа была загорелой, а не смуглой от природы, а волосы не жгуче-черными, а просто темными. А еще она заметила, что у него синие глаза, такие, как у…
        Они встретились взглядами, и Джейсон пошатнулся.
        - Ратна!
        Не зная, разделяет их что-либо или нет, она не решалась двинуться навстречу, потому он первым подался к ней.
        - Наконец-то!
        - Джей…
        - Да, Джей, твой муж!
        У Ратны голова шла кругом. Она не верила в то, что это происходит наяву. Ей казалось, сейчас он скажет, что не может пойти с ней, потому что его душа давно принадлежит чему-то другому.
        Джей улыбался. Теперь у него была другая улыбка, светлая улыбка счастливого человека, знающего, почему он счастлив.
        - Ты свободен?
        - Я связан только любовью к тебе, но это лучший плен из всех возможных.
        Они шли вдоль берега, и воздух над Гангом чуть дрожал, отчего чудилось, будто город вот-вот начнет таять в воздухе, растворяя свои яркие краски, а дворцы и храмы с их ажурными украшениями сольются с облаками.
        В тот день Ратна успела приготовить зажаренные до золотистой корочки, хрустящие баклажаны, дал и имбирный чай. Джей с удовольствием попробовал все, а после сказал, отвечая на молчаливый вопрос свой жены:
        - Тогда я ушел вслед за человеком по имени Дашан. Мы отправились в Калькутту к знаменитому учителю Рамакришне. Получив часть знаний, я решился проповедовать и вместе со своими сподвижниками обошел едва ли не всю Индию.
        - Почему ты решил это сделать?- тихо спросила Ратна.
        - Это было как вспышка молнии. В один-единственный миг я увидел весь свой путь до самого горизонта. Конечно, без каких-то важных моментов и деталей. Например, я не знал, когда в моей жизни вновь появишься ты и Айрон. Я просто верил, что это произойдет. Иначе и быть не могло.
        - И я верила.
        Джей сжал руку жены.
        - И ждала. И растила нашего сына. Я верну тебе все, что смогу вернуть!
        - Ты ничего у меня не отнимал. Только давал.
        Он рассмеялся. Его смех, его улыбка, его взгляд были удивительно свободными, легкими. А еще он великолепно говорил на хинди.
        - У меня есть кое-какие планы. Они вновь раздвигают мой горизонт, но мне нисколько не страшно. Кстати, только тогда, когда это впервые случилось со мной, я сполна осознал, что в свое время сделала, совершила, на что осмелилась ты.
        Ратна не знала, что и думать. В нем было столько духовной силы, что она могла купаться и растворяться в ней. Молодая женщина надеялась, что Айрон тоже это почувствует.
        - Ты останешься с нами?
        Джей удивился.
        - Конечно, я останусь с вами. Ведь вы - моя семья.
        - Твоя мать не знает, где ты,- помолчав, сказала Ратна и увидела, как омрачилось лицо мужа.
        - Я виноват перед ней.
        - Я обещала, что если встречу тебя, то мы обязательно ее навестим.
        - Разумеется.
        - Только чуть позже,- заметила Ратна и пояснила: - Я собираюсь поехать на свадьбу дочери.
        - Мне можно с тобой?
        Женщина просияла.
        - О да!
        - Я всегда мечтал побывать на индийской свадьбе!
        Они не успели продолжить разговор: снаружи послышалось «Мама!» - и в следующую секунду на пороге появился Айрон. Он с размаху швырнул мешок с книгами в угол и только потом увидел незнакомца.
        Мальчик застыл. На его памяти порог их с матерью дома не переступал ни один мужчина.
        У Джейсона замерло сердце. Он смотрел на своего сына. Было ясно, что этот мальчик вырос на вольном воздухе, без особых притеснений и запретов. Джейсон вспомнил свое воспитание: Итонский колледж, суровые правила, усталость и холод в глазах наставников, тяжелые трости и терновые розги в их недобрых руках.
        - Ты вырастила его индийцем. Иначе и быть не могло.
        - Подойди ближе, Айрон,- тихо сказала Ратна.- Это твой отец.
        Тот приблизился, озадаченный и смущенный. В его темных, как у Ратны, глазах не было радости, но не было и страха. Джейсон глубоко вздохнул. Он знал: пройдет немало дней, прежде чем возникшая между ними пустота заполнится. А многое не вернется вообще никогда.
        - Я украл это у себя,- произнес он вслух.- А хуже всего, что украл у вас. Я никуда не ушел бы, если б знал, где вас искать.
        - Мы нашлись,- ответила Ратна,- и это самое главное.
        Вскоре они поехали на свадьбу Анилы. Их встретили с почетом и почти без настороженности. Кумари и Манджу волновались и суетились. Нилам выглядел немного скованным. А Амит… Амиту стало гораздо лучше. Анила относилась к нему с нежностью и заботой и звала отцом, из чего Ратна заключила, что никто так и не открыл девушке правду.
        Глядя на все это, Джейсон думал о том, что если у них с Айроном еще достаточно времени, чтобы узнать друг друга, то потерю, понесенную Ратной, можно считать невосполнимой. Судьба отняла у нее дочь, отдав ее другим людям.
        Ратна держалась стойко. Перед церемонией ей в числе других близких родственников позволили побеседовать с Анилой.
        Обвешанная украшениями невеста сидела в шатре. На ней было сари цвета заходящего солнца, из такой тонкой ткани, что его, наверное, можно было пропустить через кольцо. Кайма брачного наряда была расшита кусочками зеркал, а в прическу вплетены цветы гибискуса.
        - Здравствуй!- неловко промолвила Ратна, разглядывая сандаловые узоры на лбу своей дочери.- Я…
        - Я знаю, кто вы,- ответила Анила, не поднимая пушистых ресниц.- Вчера… мама сказала мне об этом.
        Глаза Ратны наполнились слезами.
        - И… что ты почувствовала? Ты поверила? Пойми, я не была виновата, и я сильно страдала!
        - Мне было нелегко это принять…- Анила вздохнула, выдержав паузу.- Однако мама объяснила мне, что вы сделали все для того, чтобы и я, и… они с отцом жили спокойно.
        - Мне было тяжело,- ответила Ратна.- Возможно, я была бы для тебя недостаточно хорошей матерью, но я всегда любила тебя, желала заботиться о тебе, мечтала тебя воспитывать.
        Терзания не оставили ее. Она обрела свою дочь и вместе с тем снова ее теряла. После брачной церемонии Анила уйдет своей дорогой, в другую жизнь.
        Ратна постаралась взять себя в руки.
        - Ты видела своего жениха?
        - Да, мне позволили.
        - И что ты можешь о нем сказать?
        Анила зарделась.
        - Он мне по сердцу.
        Ратна облегченно перевела дыхание.
        - Я живу в Варанаси. В этом священном городе должен побывать каждый индиец. Я буду ждать тебя и твоего мужа! Там у нас будет возможность получше узнать друг друга.
        Анила подняла глаза и посмотрела на Ратну взглядом, в котором читалось обещание.
        - Мы обязательно приедем.
        Теперь им предстояло навестить мать Джейсона. И это стало испытанием уже для него.
        Недавно прошедший дождь смыл с улиц грязь и пыль. Листва уже не казалась выцветшей и увядшей, а небо сверкало голубизной. За стенами аккуратных, чистеньких, увитых глицинией английских бунгало скрывалась чужая, непонятная жизнь. Джейсону казалось странным, что когда-то он мог ей принадлежать, что она была частью его души.
        Ратна плохо помнила, где живет или жила Патриция Блэйд. Дорогу спрашивал Джейсон, и люди шарахались от него еще больше, чем от индианки. Едва ли кто-то узнал его.
        В первые минуты встречи, увидев сына, Патриция решила, что ей это пригрезилось или он сошел с ума. Какая-то странная одежда, сплетенные из ниток и кожи браслеты на запястьях, волосы куда длиннее, чем в те времена, когда он был военным. Однако у Джейсона были ясные, спокойные, сияющие и… виноватые глаза.
        - Мама!
        Он обнял ее, а она покачала головой и заплакала. Ратна с Айроном скромно стояли поодаль, пока Патриция не подошла к ним и не проговорила сквозь слезы:
        - Ты сдержала слово! У тебя золотое сердце. Идите в дом.
        Эта встреча была потрясением для всех. Спустя какое-то время они сидели в гостиной: Патриция и Джейсон - на диване, Ратна и Айрон - на циновках.
        - Каждый день и час у меня появлялось ощущение, будто в двери моей тюрьмы вбивается новый гвоздь,- говорила Патриция.- Мне ничего не хотелось: ни появляться на приемах, ни даже ходить в церковь. Я старалась ни с кем не общаться. В виде исключения командование выделило мне пенсию… за тебя, но я не проживала и половины. Все утратило смысл.
        - Я понимаю, мама. Я очень виноват перед тобой. Но я… я не мог поступить иначе.
        - А я - могла, но не сделала этого. Я передумала о многом. И сейчас я не осуждаю, а… понимаю тебя. Видя несправедливость, ты никогда не оставался спокойным. Ты не был ни злым, ни жадным, ты всегда обладал достоинством. Ты отличался от тех солдафонов, которые отправляются на войну, чтобы грабить и убивать, как небо от земли.
        Джейсон покачал головой.
        - Я обычный человек со своими недостатками, заботами и невзгодами. Просто будем считать, что я был болен и излечился. Или,- он едва заметно улыбнулся,- заболел чем-то другим.
        - К сожалению, тебе нельзя здесь находиться,- с горечью произнесла Патриция,- иначе тебя объявят дезертиром.
        - Я оставил прошлую жизнь далеко позади.
        - Ты стал индийцем?
        - Я не могу стать индийцем, потому что я англичанин. Возможность такого выбора есть только у моего сына. И, кажется, он его уже сделал. А я… я просто стал собой.
        - Ты прав, иногда лучше плыть по течению, следуя своей судьбе, за своим сердцем.
        - Я не собираюсь плыть по течению. У меня много планов, и я надеюсь, что большинству из них суждено осуществиться.
        Патриция взволнованно оглядела присутствующих.
        - Вы возьмете меня с собой? Я постараюсь не быть обузой. Я хочу находиться рядом со своим сыном, невесткой и внуком.
        Джейсон бережно сжал руку матери в своих ладонях.
        - Я больше не позволю себе потерять никого из вас.
        Глава XXXVII
        Они остановились в Блумсбери, известном как центр интеллектуальной жизни Лондона, откуда было рукой подать и до вокзала Кинг Кросс, и до Британской библиотеки с Британским музеем, и до Университетского колледжа Лондона, где Джейсону Блэйду предстояло прочитать несколько лекций по истории индусской религии и обычаев индийцев. Это учебное заведение нравилось ему прежде всего потому, что принимало студентов вне зависимости от их веры и выступало в качестве светской альтернативы консервативных Оксфорда и Кембриджа.
        Многочисленные зеленые парки и скверы, в которых утопал район, несколько скрашивали то ошеломляющее впечатление, какое произвел на Ратну и Айрона совершенно новый для них уголок цивилизации.
        Что касается Джейсона, он был приятно взволнован тем, что ему предстоит выступить в качестве популяризатора живых традиций индуизма. Будучи англичанином, он собирался внести в это дело лепту именно как англичанин, имеющий образование, владеющий двумя языками и возможностью проникать в определенные круги.
        Он долго готовился к этой миссии, приобретая знания и совершенствуясь духовно. К счастью, с открытием Суэцкого канала путешествие в Индию стало гораздо более простым и быстрым. Потому Джейсон смог взять с собой и жену, и сына, и мать.
        Они сидели в первом ряду. Патриция была в европейском наряде, Ратна - в сари, а Айрон - в смеси чего-то английско-индийского: курте, ачкане, штанах и ботинках, поскольку в Лондоне не очень-то походишь босиком.
        Джейсон был готов начать рассказ о величии индийской истории, достижениях индийской цивилизации, наиболее интересных индийских литературных памятниках, как вдруг заметил среди слушателей знакомое лицо. Это была Грейс Уоринг.
        С мягким взглядом серых глаз, нежным румянцем на щеках, с красивой прической, она выглядела привлекательно и молодо. Рядом с ней сидел серьезный мальчик в матросском костюмчике. Возможно, белый. Но скорее полукровка, как и Айрон. Джейсон решил подойти к женщине после лекции. Он помнил, как встретил ее на дороге, помнил ее взгляд и ее слова. Грейс нашла себя гораздо раньше, чем это удалось сделать ему самому.
        В заднем ряду сидели несколько индийцев в тюрбанах, но в европейской одежде. Джейсон знал, что они станут самыми придирчивыми слушателями, но не боялся этого. Он любил Индию, научившую его искать истину, причем так, как не делают ни в одной другой стране. Он мечтал, чтобы европейцы увидели в ней сокровищницу высокой духовности, древней мудрости, сокровенных знаний, а не только источник материального обогащения.
        Джейсон Блэйд говорил долго и складно. Без лишних эмоций, с надеждой на веру, интерес и эмоции тех, кто его слушал. Когда ему задали несколько вопросов о детских браках и сати, он рассказал историю своей жены и представил Ратну публике, которая с любопытством разглядывала экзотическую красавицу, чье усыпанное серебристыми блестками элегантное темное сари могло поспорить с самыми изысканными английскими туалетами.
        Лекция имела большой успех, однако Джейсон был не из тех, кто упивается славой. Его не вдохновляли овации. Ему очень хотелось побеседовать с индийскими гостями, но прежде он направился к Грейс и тут же увидел, как она сама пробирается ему навстречу. Мальчик, бывший с ней, отошел к столу, на котором Джейсон разложил привезенные из Индии предметы и книги.
        - Здравствуйте, мисс Уоринг.
        Ее глаза сияли.
        - Джейсон! Это было великолепно. Я вас не сразу узнала. Мне кажется, вам удалось перекинуть невидимый мост между Востоком и Западом.
        Он смутился.
        - Мне очень приятно это слышать, хотя я не обольщаюсь. Предстоит много работы. Донести до наших людей духовное послание Индии, равно как превратить индуизм во влиятельную общественную силу, не так-то просто. Кстати, как вы здесь оказались?
        - Мы с сыном в очередной раз приехали в Лондон, я увидела объявления в газетах, и мне стало интересно.
        - Так это ваш сын! А миссис Клайв жива?- спросил Джейсон.
        - Да. Но она уже не может преодолевать такие расстояния,- ответила Грейс и добавила: - У вас красивая жена. Настоящая индианка.
        - Спасибо. Кстати, я рад, что вы вышли замуж. Вы теперь миссис…
        Грейс не хотелось с ним лукавить.
        - Миссис Тайгер. Однако это ложь. Я не выходила замуж. Но в моей жизни была любовь.
        Джейсон смотрел внимательно и серьезно.
        - Вы говорите об этом в прошедшем времени?
        - Я давно потеряла след того человека.
        - Я вижу в ваших глазах очень яркое, живое ожидание. Ваши мечты сбудутся.
        Грейс встрепенулась.
        - Вы уверены?
        - Мне так кажется. Все самые важные встречи в моей жизни были внезапными и случайными. Хотя на самом деле это, конечно, судьба. Кстати, завтра мы идем в театр на пьесу «Кольцо Шанкуталы». Не желаете присоединиться? Поближе познакомитесь с моей супругой и матушкой.
        - Благодарю за приглашение. Я подумаю, потом передам ответ,- ответила Грейс и спросила: - Где вы остановились?
        Джейсон сказал и в свою очередь поинтересовался:
        - А вы?
        Она назвала отель.
        - Совсем рядом! Я буду ждать. В любом случае я рад нашей встрече,- улыбнулся Джейсон.
        - Я тоже,- искренне промолвила Грейс и поинтересовалась: - Вы вернетесь в Индию?
        - Да. Вы тоже?
        - Конечно. Теперь это моя вторая родина.
        Сказав так, она словно вдохнула напоенный неповторимыми ароматами воздух Индии, а перед мысленным взором встала череда тянущихся вдоль дорог цитрусовых и манговых деревьев, величественный Ганг, многоцветные храмы, толпы индусов, несущих корзинки с цветами, блюда со сластями и фруктами - скромные дары своим добрым и одновременно жестоким богам.
        Извинившись, Джейсон отошел, чтобы не упустить из виду индийских гостей. Грейс проследила за ним взглядом и… внезапно вздрогнула всем телом. Один из шагнувших навстречу англичанину индийцев словно сошел с ее любимой картинки. Дамар Бхайни. Мог ли он очутиться здесь столь же просто, как и она, причем в тот же день и час? Неужели на свете возможны такие чудеса?!
        За окнами шумел Лондон, Грейс окружала публика, но она ничего не видела и не слышала. Она много раз представляла себе эту встречу, но никогда не думала, что это произойдет в Англии.
        Джейсон беседовал с Дамаром, который стоял в профиль к Грейс на расстоянии каких-нибудь десяти шагов, так что она могла любоваться благородными чертами его красивого лица.
        Боясь спугнуть этот миг, разрушить иллюзию, молодая женщина едва дышала. А если это не он? А если… Грейс случалось думать о том, что, если Дамар Бхайни остался жив, все эти годы он не мог быть один, что у него наверняка есть и жена, и дети. Но она была готова вынести что угодно, лишь бы снова его увидеть.
        Грейс не предполагала, что ей понадобится мужество, чтобы всего лишь подойти к нему. Внезапно нахлынувшие воспоминания и чувства бросили ее душу в стремнину смятения, словно утлую лодочку - в бурлящий океан.
        Машинально поправив прическу, Грейс сделала несколько шагов. Ей казалось, что она идет по канату, хрупкому мостику или тонкому льду.
        У мужчины было лицо Дамара Бхайни, его притягательный взгляд, его стать, его внутренняя сила, от которой перехватывало дыхание. Но она не заметила радости и не почувствовала искры. В горле пересохло, и молодая женщина с трудом выдавила:
        - Вы меня помните? Я - Грейс.
        Он слегка поклонился.
        - Простите, нет. Вероятно, вы обознались.
        - А вот это? Не узнаете?- сказала она, протянув руку с браслетом, который никогда не снимала.
        - Красивая вещь,- вежливо произнес он,- но прежде я ее никогда не видел.
        - На нем написано «Мы далеко друг от друга, но ты всегда со мной».- В голосе Грейс слышался вызов.
        Мужчина кивнул.
        - Очень поэтично.
        - Это господин Каран Нанд, он из Непала,- видя растерянность Грейс, Джейсон решил прийти на помощь.
        Ее сердце упало.
        - Вы правы. Наверное, я ошиблась.
        Наступила тягостная пауза. Грейс понимала, что мужчины ждут, когда она удалится. Но она была ошеломлена, почти раздавлена и не могла сдвинуться с места.
        - Куда вы теперь, господин Нанд?- спросил Джейсон, решив нарушить неловкое молчание.
        - На выставку восточного оружия,- ответил тот, и Грейс промолвила по себя: «Если ты ищешь то, о чем я думаю, ты не найдешь его там, как не найдешь нигде».
        Наконец она нашла в себе силы отойти в сторону. Негнущиеся ноги ослабели, все виделось, словно в тумане. Она ожидала чего угодно, но только не этого. В лице и голосе мужчины не было и намека на узнавание. Великолепно владея собой, он держался отчужденно. Его глаза напоминали черный лед. Он казался далеким, как сияние звезд.
        Молодая женщина продолжала наблюдать за Дамаром Бхайни, или Караном Нандом, как он теперь себя называл. Тот продолжал разговаривать с Джейсоном, не обращая на Грейс ни малейшего внимания. Складывалось впечатление, что он уже позабыл о ней. Покидая зал, он ни разу не оглянулся, как и его спутники. Грейс видела только его прямую гордую спину.
        Он ушел, не оставив ей никаких надежд. Много лет эти надежды были сродни колеблющемуся на ветру огоньку, который теперь навсегда погас.
        Молодая женщина сжала руку своего сына. К счастью, Дамар-младший ничего не заметил.
        Грейс пошла в гостиницу пешком, решив не брать кеб: после пережитого ею потрясения она нуждалась в небольшой передышке. Между тем она понимала, что окончательно никогда не оправится. Все это было слишком жалко, жестоко, недостойно и мучительно.
        Мог ли человек столь сильно измениться с течением времени? Или чистота души Дамара Бхайни была ее собственной выдумкой? Он думал, что умрет, и решил сделать себе прощальный подарок, а после навсегда выбросил ее из памяти и из жизни? Если так, то эта встреча стала для него досадным недоразумением. Даже покажи она ему сына, это ничего бы не дало, а лишь растревожило душу ребенка.
        Грейс шла мимо многочисленных книжных и антикварных лавок Блумсбери, размышляя о том, что она приобрела и что потеряла. Главное - у нее есть сын; в противном случае ей бы оставалось только броситься с моста.
        Дамар-младший оживленно болтал, спрашивая то об одном, то о другом, и Грейс с трудом заставляла себя не терять нить разговора. Мальчик был не по возрасту умным, очень воспитанным и на редкость красивым. Любой отец гордился бы таким сыном. Любой, кроме Дамара Бхайни.
        Значит, ему удалось добраться до Непала, и он остался там. А сейчас что-то привело его в Лондон. Она могла бы проститься с ним, но при этом вернуть ему оружие. Но он не дал ей такой возможности.
        Вечером, пожелав Дамару спокойной ночи, Грейс прикрыла дверь своей спальни, опустила шторы, чтобы не видеть суетливую улицу, села в кресло и снова задумалась. Она решила, что никому не расскажет об этой встрече - ни тетке, ни даже Эйприл. Возможно, когда-нибудь - сыну. И еще внушит ему, что он сможет купить все, что угодно, кроме самого главного - простого человеческого счастья, возможности быть рядом с тем человеком, который тебе действительно нужен.
        Грейс пришла в голову мысль отправиться в Британскую библиотеку, взять с полки книгу и вложить в нее вырванный лист, который всегда был при ней, как и подаренный Дамаром браслет. Да, так будет правильно. Хотя из жизни невозможно ни выдрать страницу, ни вставить ее обратно.
        Наверное, ей нельзя было столько мечтать. В этом мире стоит быть гораздо расчетливее. Теперь Грейс казалось, что слишком многое обошло ее стороной. Эйприл была счастлива и в полной мере жила своей собственной жизнью. Даже пустышки сестры Корман обрели спутников; пусть не сказочно красивых, не похожих на книжных героев, но зато земных, простых и надежных.
        В дверь постучали. Это была горничная. Она передала ей карточку со словами:
        - В холле ждет господин. Он хочет увидеться с вами.
        Грейс прочитала имя: «Каран Нанд». У нее сжалось сердце.
        - Скажите, пусть поднимается сюда.
        Она повернулась к зеркалу, но потом подумала: «Не все ли равно, как я выгляжу?» Он уже видел ее и… не узнал. Ей не хватало воздуха в легких. Грейс не могла казаться невозмутимой, как он. Единственное, на что она была способна, так это быстро вытереть выступившие слезы.
        От Карана Нанда, или Дамара Бхайни, по-прежнему исходили напряженность и холод. Грейс отступила, впуская его в номер. Она ждала. Теперь была его очередь говорить.
        - Я пришел, чтобы объясниться. Попросить прощения. Я знаю, как это выглядело. Но я… просто не мог. Кругом были люди. Я приехал в Лондон под чужим именем. Для британцев я по-прежнему вне закона. На меня охотятся, потому я везде появляюсь с охраной,- сказал он и добавил: - Я не боюсь смерти, но есть люди, за которых я отвечаю.
        - Но сюда ты пришел один?
        - Да, сюда - один.
        По мере сил Грейс старалась казаться спокойной и слегка отстраненной.
        - Как ты узнал, где я?
        - Спросил у господина Блэйда. Кажется, ему можно доверять?
        Грейс кивнула.
        - Быть может, сядешь? Или тебе пора?
        - Если не возражаешь, я бы хотел поговорить.
        Грейс перевела дыхание. Дамар опустился в кресло.
        - Как мне тебя называть?
        - Для близких людей я по-прежнему Дамар Бхайни.
        - Значит, ты уехал в Непал?
        - Да. К счастью, этому государству удалось сохранить независимость от англичан. Большинство уцелевших членов моего клана тоже перебралось туда. А как жила ты?
        Грейс на секунду задумалась.
        - Не сказать, чтобы счастливо, но неплохо.
        - Ты вышла замуж?
        - Нет.
        - Почему?
        Ответ был очевиден, но если он этого не понимал… Грейс медлила, выразительно глядя на своего собеседника.
        - Тебе было тяжело?- спросил Дамар, не дождавшись ответной реплики.
        - Жизнь женщины не заканчивается только потому, что у нее нет мужа.
        - Судя по всему, ты помнила обо мне.
        - Я искала тебя. Давала объявления в газеты.
        Слегка улыбнувшись, он покачал головой.
        - Прости, наверное, я не читал этих газет. Первые годы жизни в Непале у меня было слишком много забот.
        - А семья? Ты женат?- спросила Грейс, надеясь, что вопрос прозвучал небрежно.
        Она заметила, как по лицу Дамара пробежала тень, а во взоре застыло понимание чего-то такого, что было доступно только ему одному.
        - Был. Но все закончилось печально. Жена умерла в родах, ребенок тоже не выжил. С тех пор я не рисковал. Думаю, я приношу несчастье тем, кто оказывается рядом со мной. Конечно, подданные недовольны. Клану нужен наследник. Но я все не могу решиться… Думаю, это подождет.
        - Мне жаль,- искренне произнесла Грейс.- Это был мальчик?
        - Да. Сын.
        Молодая женщина сочувственно кивнула. Ее не терзала ревность, она слишком многое понимала. У Дамара были обязательства перед кланом, он зависел от традиций. И все же Грейс не удержалась от вопроса:
        - Ты любил… свою жену?
        Дамар ответил не сразу.
        - Она мне нравилась, потому что была умна, порядочна и красива. Мы поженились по сговору. Положение клана было настолько непрочным, что для стариков была важна определенность хотя бы в этом… Ничего не вышло. Наверное, потому что я решился на этот шаг скрепя сердце.
        Грейс затаила дыхание.
        - Почему?
        - Тогда во мне была еще очень жива память о тебе.
        - А… сейчас?
        Дамар посмотрел на нее так, будто заглядывал в душу.
        - На что я могу претендовать?
        - На все, что захочешь, что тебе нужно. Я свободна. Мое сердце по-прежнему принадлежит тебе.
        - Только мне?!
        Она загадочно улыбнулась.
        - Не совсем. Но я имею в виду не мужчину.
        Дальнейшее не требовало слов. Грейс не думала, что когда-нибудь ей доведется снова познать такое: горячее солнце внутри и поцелуй на губах - будто средоточие Вселенной. Дамар прикасался к ней так, словно она была самой хрупкой драгоценностью на свете. Он ласкал ее с бесконечной нежностью. Повторял ее имя как заклинание. Они были единым целым, а возможно, даже чем-то большим.
        - Я все еще чувствую себя юной неопытной девушкой,- призналась Грейс.
        Дамар склонился над ней.
        - Почему?
        - Потому что в моей жизни была одна-единственная ночь любви, ночь с тобой.
        - Неужели это правда?
        - Ты же сказал, что вернешься. И я ждала тебя. Именно тебя, только тебя. И… ты дал мне гораздо больше, чем я могла представить.
        - О чем ты?
        - В соседней комнате спит наш сын. Утром ты познакомишься с ним. Он будет счастлив.
        На губах Дамара затрепетала улыбка, какую Грейс не чаяла увидеть в самых волшебных снах.
        - Он знает обо мне?!
        - Я ему рассказывала. И показывала портрет. Тот самый, из книжки. Кстати, что привело тебя в Лондон?
        - Оружие. Несколько лет подряд я просматриваю каталоги выставок, описание частных собраний, пытаясь найти хоть какой-то след. У меня появилось ощущение, будто я наконец на верном пути, но нет… Я снова ошибся.
        - Вся коллекция до последнего кинжала хранится в подвале дома моей тети в Варанаси. Об этом не знает никто, кроме нее, меня и Дамара.
        - Ты назвала сына моим именем?!
        - Это домашнее имя. Официальное звучит по-другому. Это было сделано в целях предосторожности.
        - Ты сохранила любовь ко мне, родила сына и спасла гордость клана! На свете нет другой такой женщины!
        Грейс ничего не ответила. Она слишком долго жила прошлым. Теперь ей хотелось знать свое будущее.
        - Мы непременно поженимся. Не думаю, что кто-то из членов клана станет возражать после того, что ты совершила. Правда, мне опасно появляться в Индии…
        Когда он заговорил о родной стране, в его голосе явственно прозвучала боль.
        - Зато я могу жить где угодно,- мягко промолвила Грейс.- Хотя, конечно, я тоже предпочла бы Индию.
        Дамар сжал ее в объятиях.
        - Мы что-нибудь придумаем. Мы любим друг друга, а значит, будем вместе.
        Он не спрашивал, согласна ли она выйти за него замуж, он утверждал. Однако Грейс нравилось покоряться этому мужчине. Он ничего не обещал, он просто был уверен в том, что говорил.
        Дамар немного рассказал о Непале, загадочной стране, похожей на гигантскую лестницу, ведущую к безмятежным, непорочно-белым заснеженным вершинам Гималаев, и молодой женщине казалось, будто она уже видит себя в ней.
        Утро выдалось неожиданно светлым для Лондона. Грейс попросила подать завтрак в номер. Тосты были поджаристыми, а кофе - крепким. Грейс надела капот, умылась и причесалась. Все выглядело так, будто Дамар Бхайни явился в отель минуту назад, и только сияющие страстные взгляды влюбленных не давали обмануться.
        - Сынок,- сказала Грейс, когда заспанный Дамар-младший появился в комнате,- познакомься: это твой отец.
        Наблюдая за тем, как два самых дорогих для нее человека, преодолевая смущение, начинают общаться, потихоньку узнавать друг друга, она дала себе обещание сказать сыну еще и о том, что мечты сбываются, если в них очень сильно верить. Что с их помощью можно оживить даже то, что изображено на обыкновенной картинке.
        Вечером они отправились смотреть пьесу «Кольцо Шанкуталы» по тексту знаменитого Калидасы[115 - Калидаса - величайший поэт и драматург древней Индии, писавший на санскрите. Точные время и обстоятельства жизни неизвестны. По некоторым исследованиям его творчество относится к IV-Vвв. н.э., периоду правления династии Гуптов.], в основу которого лег один из сюжетов «Махабхараты». То была первая индийская театральная постановка в Европе, вызвавшая бурю восторгов.
        Содержание пьесы было хорошо известно Грейс. Прекрасная Шанкутала вскоре после замужества потеряла волшебное кольцо, которое подарил ей супруг, правитель Душьянта, и потому он перестал ее узнавать. Но один рыбак нашел кольцо в брюхе рыбы, отдал женщине, и она обрела законное место в царских покоях.
        Все это было символично и не случайно. Грейс и Дамар Бхайни сидели рядом, глядя на сцену, где разворачивалось сказочное действо. И хотя на руке женщины сверкал браслет с надписью «Мы далеко друг от друга, но ты всегда со мной», она как никогда верила в то, что больше они не расстанутся.
        Ратна сидела на берегу священной реки рядом со своей дочерью Анилой, приехавшей ее навестить. Сейчас ей казалось, будто настоящее счастье возможно только здесь, потому что Ганг - единственное, что ты не можешь покинуть, и одновременно то, что никогда не покидает тебя.
        Она побывала на другом конце света, повидала много такого, о чем прежде не имела ни малейшего представления и что граничило с чудом, и все же ничто не могло сравниться с волшебством Ганга.
        Молодая женщина могла ничего не рассказывать своей дочери - Аниле было достаточно слышать и видеть.
        Река текла, рождаясь где-то на небесах и пропадая в вечности, и ее голос был созвучен невидимым потокам чувств, омывающим человеческую душу.
        Теперь Ратна знала, что не бывает ни пожизненного отчаяния, ни безнадежного одиночества. Бесконечна только любовь, пусть даже не великая и страстная, а терпеливая и тихая: та сила, какой всегда питалось ее сердце, то, чем жили и живут сердца сотен и тысяч других дочерей Ганга.
        notes
        Примечания
        1
        В Индии было и есть четыре основных общественных сословия - касты. Брахманы - жрецы, кшатрии - воины, вайшья - торговцы и шудры - слуги всех остальных каст. За пределами кастового общества стоят неприкасаемые. (Здесь и далее примеч. автора, если не указано иное.)
        2
        Дал (дхал)- гороховая или чечевичная похлебка, роти - пресные лепешки из пшеничной муки, карри - блюдо с пряностями и рисом.
        3
        Дхоти - мужская одежда. Кусок ткани обвязывается вокруг бедер, пропускается между ног спереди назад и подтыкается на спине у поясницы.
        4
        Распространенное индийское приветствие; обычно сопровождается легким поклоном и складыванием ладоней перед грудью.
        5
        Ратна - драгоценный камень, Нилам - сапфир.
        6
        Сипаи - наемные солдаты в колониальной Индии, рекрутировавшиеся из местного населения.
        7
        Переводится как «хна» или «рисунок хной».
        8
        Дхарма (санскр. «закон, правило»)- индийский философский или религиозный термин, который используется для обозначения морального долга, обязанностей человека или, в более общем значении,- пути благочестия. (Примеч. ред.)
        9
        Чарпая - легкая деревянная кровать с проволочной сеткой.
        10
        Замужние женщины проводят красную полоску на проборе синдуром (порошок красного цвета, используемый в индуизме).
        11
        Рани - титул индусской княгини в Индии. В переносном смысле - красавица, божественная особа.
        12
        Анна - разменная индийская колониальная монета, равная 116 части рупии
        13
        Пряная смесь для жевания, которую приготавливают из листьев бетеля - перечного растения жгучего вкуса, семян арековой пальмы и небольшого количества извести.
        14
        Джи - вежливое, уважительное обращение.
        15
        Гамча - кусок хлопчатобумажной ткани, используемой как шарф или полотенце.
        16
        Трубка.
        17
        Баджра - распространенная в Индии просяная культура, обладающая питательными свойствами.
        18
        Анила - ветер, воздух.
        19
        Индийских девочек выдавали замуж с десятилетнего возраста.
        20
        Англичане.
        21
        Сона - «золотая».
        22
        Балучари - знаменитые красочные сари из Бенгалии.
        23
        Шива - один из богов верховной триады, наряду с Брахмой и Вишной. Парвати - его божественная супруга.
        24
        Сати - ритуал самосожжения вдовы на костре покойного мужа.
        25
        Кришна - земное воплощение бога Вишну. В индийской культуре наибольшую популярность приобрел образ Кришны-любовника, соблазняющего пастушек звуками волшебной флейты.
        26
        Согласно индуистской мифологии, небесная река Ганга, спустившись на землю, стала рекой Ганг, почитаемой индусами как священная и являющейся объектом паломничества.
        27
        Господин.
        28
        Бхаи - брат, обращение к лицу, равному по положению.
        29
        Каньджи - кислый рисовый отвар, обычно используемый в деревнях как пойло для скота.
        30
        Знаменитое произведение древней Индии, включающее в себя целую серию эпических повествований, новелл, легенд и притч. Центральное место занимает сюжет о соперничестве двух династий царского рода Бхарата - потомков Куру и сыновей Панду.
        31
        Зари - шелковые нити, пропитанные серебром или золотом, которые используют в вышивке или вплетают в саму ткань.
        32
        Курта - длинная рубаха свободного покроя.
        33
        Ласси - напиток на основе йогурта, воды, сахара, фруктов и специй, паеш - сладкий пудинг из риса, молока и орехов.
        34
        Чай масала - чай со специями, зарда - десерт из риса, орехов, молока и специй.
        35
        Вешья - в индуистском тантризме - женщина, у которой при виде предметов культа возникает сексуальное желание. Вешьи живут при храмах и участвуют в сексуальных ритуалах, посвященных Шакти и Шиве.
        36
        Шамшан - погребальный помост из деревянных брусьев, на котором сжигают умерших.
        37
        Дивали - праздник огней в честь богини Лакшми.
        38
        Индийское свадебное ожерелье, аналог обручального кольца.
        39
        Дупатта - длинный широкий шарф, которым прикрывают голову или плечи.
        40
        Хиджры - одна из особых каст, в которую входят представители «третьего пола». Физически это мужчины (часто - кастраты) или гермафродиты, которые одеваются и ведут себя, как женщины.
        41
        Паллу - свободный конец сари, который женщины обычно накидывают на голову, как шаль.
        42
        Виман - мифическая воздушная колесница.
        43
        Диди - старшая сестра.
        44
        Согласно обычаю, новобрачные должны были в течение трех суток после бракосочетания воздерживаться от интимных отношений.
        45
        Кхаддар - грубая ткань ручного производства.
        46
        Короткая кофточка, надеваемая под сари.
        47
        Домашний сыр с горячей подливкой.
        48
        Налог на соль был самым тяжелым, а цены на нее - непомерными. Это было вызвано монополией на продажу данного продукта со стороны Ост-Индской компании.
        49
        Сурьма.
        50
        Знак замужней женщины, цветная точка в центре лба.
        51
        Натх - украшения для носа в форме большого кольца.
        52
        Джибба - куртка наподобие кителя.
        53
        В традиционной индуистской семье жена не имеет права называть мужа по имени и всегда использует уважительное обращение.
        54
        Чаппалы - сандалии.
        55
        Радха - возлюбленная Кришны.
        56
        Мирут (Мератх)- город, расположенный в 80км к северу от Дели.
        57
        Лота - низкий сосуд с широким горлом.
        58
        Нана Сахиб (1824 - год смерти неизвестен)- один из лидеров индийских повстанцев в ходе восстания сипаев 1857г. Участвовал в ряде сражений против колонизаторов, провозгласив себя правителем (пешвой).
        59
        Пешва - титул первого министра, главы государства маратхов. В 1817г. последний пешва Баджи РаоII потерпел поражение в борьбе с Ост-Индской компанией; его владения были аннексированы.
        60
        Айя - няня.
        61
        Пандит - почетное звание ученого брахмана.
        62
        Сарасвати - богиня мудрости, знания, искусства, супруга Брахмы; Лакшми - богиня изобилия, удачи и счастья, воплощение грации, красоты и обаяния.
        63
        Веды - священные книги индусов.
        64
        Феринги (ференги)- иноверцы, чужеземцы; презрительная кличка англичан в Индии.
        65
        Блэйд (англ. blade)- лезвие.
        66
        Вина - семиструнный щипковый музыкальный инструмент.
        67
        Вишну - бог солнца, хранитель всего живого. Один из главных божеств индусского пантеона. Имеет ряд воплощений (Рама, Кришна и т.д.).
        68
        Бог смерти и справедливости.
        69
        Дахи - приготовленный в домашних условиях йогурт, используемый в составе блюд; сабджи - овощное блюдо.
        70
        Gray - «серый» (англ.).
        71
        Сетх - ростовщик.
        72
        Пуджа - религиозный обряд: молитва и выражение почтения богу или богам.
        73
        Пресный хлеб.
        74
        Листья индийского растения тали, употребляемые вместо мыла.
        75
        Индийцы чистят зубы только что сорванной веточкой дерева ним (маргоза).
        76
        Индра - бог-воитель и громовержец.
        77
        Паратхи - лепешки из пшеничной муки.
        78
        Перевод С. Северцева.
        79
        Каша из бобов и риса.
        80
        Латхи - индийская боевая трость с металлическим наконечником. Используется, в частности, полицией для разгона толпы.
        81
        Чамары (от «чамра» - кожа)- скорняки, кожевники, башмачники.
        82
        Отшельники, аскеты.
        83
        Гималайский кедр.
        84
        Перевод С. Северцева.
        85
        Пайса - мелкая монета, 164 часть рупии.
        86
        От Варанаси до Патны примерно 260км.
        87
        Джамна - самый длинный и многоводный приток Ганга.
        88
        Англо-маратхские войны - войны между Британской Ост-Индской компанией и Маратхской Конфедерацией за гегемонию в Западной и Центральной Индии. Всего вXVIII и XIXвв. прошли три англо-маратхские войны (1775-1782, 1803-1805 и 1817-1819).
        89
        Англо-сикхские войны - войны Ост-Индской компании против государства сикхов в Пенджабе в 1845-1846 и в 1848-1849, завершившиеся победой англичан.
        90
        Маколей Томас Бабингтон (1800-1859)- британский государственный деятель, историк, поэт и прозаик викторианской эпохи. В 1833-1838гг. занимал видные посты в администрации Британской Индии.
        91
        Далхаузи Джеймс Эндрю (1812-1860)- в 1848-1856 - генерал-губернатор Индии.
        92
        Доброе утро (англ.).
        93
        Айрон (англ. iron)- железо.
        94
        Копить на приданое девочке в Индии принято с раннего возраста.
        95
        Итли - колобки из рисовой муки с различной начинкой, приготовляемые на пару; дахи маач - рыба с карри в йогурте с имбирем; самбар - чечевичная подлива со специями.
        96
        Раджпуты - высшая каста воинов в Северной, Западной и Центральной Индии. Термин появился в раннем средневековье и означал сначала «сын раджи».
        97
        Неукротимый.
        98
        Король.
        99
        В викторианской Англии устрицы считались пищей бедняков.
        100
        Провинция располагалась на территории современного штата Уттар Прадеш.
        101
        Пальмовое вино.
        102
        Кушанье из гороховой муки.
        103
        Верхний край сари.
        104
        Жасмин и лотос.
        105
        Сто тысяч рупий.
        106
        Сурдас (ок. 1483 - ок. 1563)- слепой странствующий певец, слагавший стихи на брадже (диалект хинди).
        107
        До 1859г. английские войска, дислоцированные в Индии, принадлежали или к королевской армии, или к войскам Ост-Индской компании.
        108
        Вид узкого длинного сюртука; национальная одежда индийцев.
        109
        Носилки, на которых кладут тело покойного индуса.
        110
        Джайнизм - одна из национальных религий Индии, возникшая в 6в. до н.э. Отрицает святость Вед и господствующее положение брахманов. Проповедует ненанесение вреда всем живым существам.
        111
        Тонкие сухие лепешки из нутовой муки.
        112
        Рамакришна Парамахамса (1836-1886)- реформатор индуизма, мистик, проповедник, один из религиозных авторитетов Индии.
        113
        Лунга - полоса ткани, сшитая наподобие юбки и завязанная на талии. Как и дхоти, является национальной одеждой индийцев.
        114
        Чайтанья (1484-1532)- индийский философ, реформист и поэт, ярый поклонник и автор жизнеописания бога Кришны. Отвергал наличие каст, верил в исконное равенство всех земных существ.
        115
        Калидаса - величайший поэт и драматург древней Индии, писавший на санскрите. Точные время и обстоятельства жизни неизвестны. По некоторым исследованиям его творчество относится к IV-Vвв. н.э., периоду правления династии Гуптов.