Бабочки В Животе, №01 Я Сплю Среди Бабочек- библиотека РусЛит

Я сплю среди бабочек Евгения Бергер
        Бабочки в животе #1
        Шарлотта не могла и предположить, что скоро проверит истинность данного высказывания на собственном горько-сладком опыте, и уж тем более не могла и представить, что данный опыт станет для нее возможен, благодаря ее давней и, казалось бы, безответной влюбленность в главного красавчика факультета, который - да быть такого не может! - в один прекрасный день обращается к ней с маленькой и на первый взгляд абсолютно безобидной просьбой…
        Евгения Бергер
        Я сплю среди бабочек
        Пролог
        - Еще так рано, милый, - кричит мне вслед мама. - Куда ты так торопишься? Школа от тебя не убежит.
        Но я игнорирую ее слова - она каждое утро говорит одно и то же, а я каждое утро все также не отвечаю - и выбегаю за порог. До школы пятнадцать минут пешего хода, но, если поехать на велосипеде - дорога сокращается до семи, а при особо быстрой езде и до пяти минут - я знаю это с точностью до секунды, так как неоднократно проверил все это на практике.
        Но сегодня мне придется бежать - мой велосипед нуждается в серьезной починке, а вчера у меня так и не дошли до него руки - закидываю рюкзак за спину и припускаю быстрым бегом по тротуару в сторону школы.
        - Эй, Адриан, тебя подвезти? - кричит мне наш сосед Кристиан, у которого крутой серебристый байк и он совсем не прочь им похвастаться. А я был бы не прочь проехаться с ним, но в таком случае мне придется потратить драгоценные минуты на выслушивание бесконечных похвал в адрес этого самого байка, а такое расточительство я себе позволить не могу. Абсолютно никак!
        - Спасибо, приятель, - машу я ему рукой. - Но у меня утренняя разминка… для улучшения общего тонуса, так сказать.
        Он крутит пальцем у своего виска и давит на педаль газа: его байк взвизгивает и уносится прочь, оставив меня далеко позади. Смотрю на часы: я потратил на этот разговор ровно три четверти минуты - непорядок. До звонка остается еще двадцать пять минут… Нужно торопиться!
        И я бегу, бегу до колотья в боку, до мушек перед глазами, до вспотевших подмышек и растрепавшихся во все стороны волос, но укладываюсь ровно в десять минут.
        Итак, еще три минуты до кабинета, и у нас будет ровно двенадцать минут…
        Целых двенадцать полновесных минут! Я широко улыбаюсь. Все-таки жизнь чудесная штука, что бы там пессимисты не говорили на этот счет…
        Школа уже кипит своей привычной утренней жизнью: ребята группками толкутся на школьном дворе, обсуждая кому что на душу легло, а кто-то даже смолит за ближайшим углом, и среди этих парней мой лучший друг Аксель - машу ему рукой и спешу скрыться в школьном коридоре, торопясь на свое утреннее свидание.
        От быстрого бега у меня яростно грохочет сердце, и я вваливаюсь в аудиторию класса, упираясь обеими руками в колени, чтобы хоть малость отдышаться.
        - Адриан, - слышу я голос нашей учительницы математики фрау Рупперт. - Что с тобой приключилось? - она чопорно смотрит на меня из-под своих узких очочков, а рядом с ней моя одноклассница Мартина Прюффер - смотрит и улыбается. Вот ведь проклятие! Меньше всего я ожидал увидеть здесь ее лисью мордашку.
        - Я… я, - пытаюсь было проговорить я сквозь одолевающую меня отдышку, но от разочарования сердце, как назло, ухает лишь еще отчаяннее.
        - Присядь и отдышись, - снова говорит мне учительница. - Я должна закончить с Мартиной… - И они начинают обсуждать некую математическую формулу, которой этой невыносимой Мартине пришло в голову озаботиться именно сегодня. Сегодня, когда у меня было ровно двенадцать полновесных минут!
        Бросаю тоскливый взгляд на часы: восемь… семь… пять… Двери открываются, и в класс вваливаются остальные мои одноклассники. Я удушу эту подлую девчонку своими собственными руками! Скрежещу зубами и со всего маху бухаю по парте своим тяжеленным рюкзаком - по четвергам он у меня забит будь здоров. Убить можно! Все с интересом оглядываются на меня, но я только пожимаю плечами… Мне, черт возьми, плакать хочется от разочарования, а они тут со своей этикой и эстетикой.
        Весь урок я сижу как на иголках, вперив гипнотизирующий взгляд в сторону той, ради которой я так торопился добраться в школу пораньше, но она даже не смотрит на меня… Как она может?! Что за медленная пытка.
        - Эй, - Аксель тычет меня локтем в бок, - ты бы это, задание выполнял, что ли? Заметит ведь кто-нибудь, - совсем тихо добавляет он следом. - Она тебе спасибо за это не скажет. Брось дуться… Она не виновата.
        - Я придушу эту Мартину Прюффер, - цежу я сквозь стиснутые зубы. - Клянусь вот на этом учебнике математики…
        - Да ты совсем того, как я посмотрю, - вздергивает он свои светлые брови, вновь возвращаюсь к арифметическому заданию. - Это к добру не приведет, уж поверь мне.
        - Заткнись уже, - сердито кидаю я и снова перевожу взгляд на фрау… то есть на Элеонор. Она по-прежнему занята своими уравнениями, но в этот самый момент вскидывает глаза и в упор смотрит на меня… Я тоже не отвожу взгляд. У нее самые красивые голубые глаза в мире, но распознать это можно, только если сидеть совсем близко-близко и заглядывать непосредственно в их колдовскую глубину: текстурой они напоминают голубой мрамор с его особыми прожилками и рисунком - мне кажется, в такие глаза можно смотреться вечно. Особенно если перемежать это поцелуями, об одних мыслях о которых, у меня в миг ускоряется пульс…
        Наконец звенит звонок, и Аксель проталкивается мимо меня к выходу.
        - Ты это, не глупи, - бросает он мне мимоходом. - В школе слишком много глаз!
        Но мне плевать: я намеренно долго рассовываю по папкам свои листы с домашним заданием, а потом начинаю завязывать внезапно оказавшиеся развязанными шнурки, и все это до тех самых пор, пока класс полностью не пустеет.
        Потом я с вызывающим видом подхожу к учительскому столу и беру с него ключ от кабинета - Элеонор пытается удержать мою руку своей раскрытой ладонью, но я иду к двери и запираю ее на ключ. После чего прислоняюсь к ней спиной и складываю руки на груди…
        - Я так торопился к тебе утром, а ты мало того, что оставила меня с носом, так еще и весь урок игнорировала меня - это жестоко, знаешь ли?
        Щеки Элеонор покрываются мгновенным румянцем.
        - Ты сам видел, Мартина пришла обсудить со мной дифференциальные уравнения - я не могла выставить ее за дверь.
        - Однако меня ты постоянно выставляешь за дверь и ничего…
        - Тебе и сейчас не следует здесь быть, - шепчет она в ответ. - Кто-то может догадаться…
        В этот момент кто-то, действительно, дергает за ручку с другой стороны двери, и краска мгновенно отливает от лица женщины. Я на цыпочках подхожу к ней и прижимаю к себе ее тонкое, ивоподобное тело… Слышу, как за тонкой тканью ее шелковой блузки бьется ее же взволнованное сердце!
        - Не будь такой трусихой, Нора, - шепчу я ей едва слышно. - Никто ничего не узнает. - Потом заправляю прядь волос ей за ухо и целую в уголок слегка подкрашенных губ. - Ты задолжала мне ровно двенадцать минут поцелуев. Не думай, что я так легко прощу тебе это!
        Она смотрит на меня снисходительно-встревоженным взглядом.
        - Адриан, я не могу, - пытается противиться она. - Это неразумно (я целую ее)… опасно (я снова целую ее)… и так неправильно… - Теперь я заставляю ее замолчать, касаясь кончиком языка ее приоткрытых от частого дыхания губ.
        - Я люблю тебя и это правильнее всего, - выдыхаю я между поцелуями, почти пьянея от запаха ее кожи и возбужденного, полухриплого дыхания.
        1 глава
        1 глава.
        «… Бабочки летают между двумя мирами, поэтому следовать за ними в сумерках опасно».
        ****
        1 глава.
        «… Бабочки летают между двумя мирами, поэтому следовать за ними в сумерках опасно».
        ****
        Я просыпаюсь со странным ощущением на душе: это то ли предчувствие чего-то хорошего, то ли просто отголосок приятного сна - сложно сказать определенно - только я начинаю напевать в ванной во время чистки зубов и продолжаю делать это, причесывая волосы и ничуть не психуя по поводу их «дикого» цвета и извечного беспорядка. А цвет у них каштаново-рыжий, медного оттенки - мои извечные боль и печаль…
        Однако не сегодня.
        Сегодня я полна ликования, и этому нет обычного объяснения. Быть может, вселенная готовит мне подарок и как бы намекает на скорые перемены в судьбе: к примеру, заставит Юлиана Рупперта обратить на меня внимание. Посмотреть другими, новыми глазами.
        Об этом мечтается больше всего, ведь я уже год безнадежно и абсолютно по-глупому влюблена в этого сногсшибательного красавчика под метр восемьдесят ростом с копной белокурых волос, которые заставляют женские сердца нашего факультета сжиматься от тоски и восторга одновременно.
        Есть в Юлиане Рупперте нечто завораживающее: возможно аура плохого парня, на которую мы, даже такие благовоспитанные девочки, как я, реагируем с безошибочным постоянством. Среагировала и я: влюбилась с первого взгляда, подпала под влияние широкой улыбки и ярко-голубых глаз. Очаровалась до звездочек перед глазами, сердечной аритмии при каждой встрече.
        Стыдно признаться, но это сродни болезни, умопомешательству в тяжелейшей форме. И стоит придумать таблетки для самых безнадежно влюбленных дурочек на свете… Таких как я. И потчевать ими с утра до вечера во избежание катастрофы. Такой, как сейчас.
        - Лотта, милая, ты сегодня сногсшибательно выглядишь! - Голос парня вырывает меня из мечтательной созерцательности, с которой я лицезрею его фигуру в окружении нескольких девушек. - Этот свитер тебе очень идет. Никогда и не подозревал, что ты такая красотка…
        У меня замирает сердце. Темнеет перед глазами… Вот-вот хлопнусь в обморок.
        Предчувствие не подвело…
        - Тебя ведь Шарлоттой зовут, не так ли? - продолжает свой монолог парень моей мечты. - Надеюсь, я не ошибся. У тебя милая челка… э, всегда удивляюсь ее… э… расцветке.
        Что, ему и в самом деле нравятся мои волосы?!
        - В общем я хотел сказать… э… ты очень бы меня выручила, сделай кое-что для меня…
        - Я?! - от неожиданности подобной просьбы отдел разумного восприятия действительности в моем мозгу полностью закоротило.
        - Ты, - улыбается он своей фирменной улыбкой, и я понимаю, что сделаю для него ВСЕ. Это чистой воды гипноз, а не улыбка!
        На заднем плане мельтешат расплывчатые лица двух-трех красоток нашего универа, они тихонько посмеиваются, переговариваясь заговорщицким полушепотом. Я едва ли их замечаю, сосредоточившись на изгибе красивых мужских губ и трепетании ресниц…
        - Что я могу для тебя сделать? - интересуюсь враз осипшим голосом.
        Вот сейчас он попросит написать за себя зачетный реферат или любую другую контрольную работу, и пусть, выполняя его просьбу, я провалю свой собственный экзамен, это не имеет значение, если сам Юлиан Рупперт знает мое имя и даже счел необходимым похвалить мою челку.
        А он и говорит:
        - У меня сегодня важный футбольный матч, Лотти, - от интимности его тихого голоса у меня подрагивают кончики пальцев, - и я непременно должен быть на поле, как ты понимаешь, а тут такая незадача: отец срочно уехал в командировку и строго-настрого наказал присмотреть за моим младшим братцем, которого ну никак нельзя оставить одного. Как думаешь, могла бы ты подсобить мне с этим?
        Пытаюсь работать головой и в растерянности выдаю:
        - Посидеть с твоим братом?
        - Бинго! - восклицает парень так громко, что я невольно отшатываюсь. - Так и знал, что ты самая умная девчонка на факультете. Давай смартфон, забью в него свой номер и скину тебе домашний адрес…
        Словно на автопилоте я протягиваю ему свой старенький смартфон с трещиной по правому краю; «задний план» продолжает хихикать и перешептываться. А я «позор рода человеческого» и «самая умная девчонка факультета» продолжаю стоять дуб дубом и зачарованно пялиться на пальцы парня моей мечты, бегающие по кнопкам моего же сотового и вносящего в него свой номер телефона.
        - Лови! - он пасует в меня связкой ключей. - От входной двери, - поясняет на ходу, уже разворачиваясь и спеша прочь к красоткам на заднем плане. Хватает одну из них за руку и, обернувшись, с улыбкой добавляет:
        - И, смотри, не шали там особо. Иначе мне придется тебя отшлепать!
        Заливаюсь предательской краской и, пока онемевший язык возвращает способность к осознанной речи, вся эта хихикающая орда из десятисантиметровых каблуков и коротеньких платьев поспешно удаляется прочь под неумолчный хор хихикающих шепотков и веселого настроения.
        Уж не надо мной ли они смеются?
        Способность соображать возвращается вместе с увеличивающимся расстоянием между мной и Юлианом. Гляжу ему вслед с благоговением и тоской… Что это вообще сейчас было? Тренькает мой смартфон и на экране высвечивается смс с адресом Юлиана… Так это не шутка? Какое-то время тупо пялюсь на экран с высветившимся адресом и сжимаю в кулаке ключ. От чужого дома. От дома Юлиана Рупперта…
        Боже, я увижу дом самого Юлиана Рупперта!
        Это все равно что войти во святое святых, пробраться за кулисы и увидеть скрытое от глаз человеческих. И пусть внутренний здравый смысл продолжает бубнить о бессовестном использовании и насмешливых шепотках за спиной, я гоню его прочь, как назойливую муху.
        Сегодня я увижу дом Юлиана Рупперта и плевать я хотела на все доводы рассудка.
        До района, в котором проживает парень моей мечты, я доезжаю минут за двадцать, едва ли больше, а вот отыскать нужную улицу удается далеко не сразу. Я долго блуждаю по пустеющим улицам, всматриваясь в таблички и выискивая нужную…
        Сам район, благопристойный, застроенный красивыми особнячками в современном постмодернистском стиле, радует глаз ровно подстриженными кустами и яркостью красок… Темнеет. Ноги, в осенних полусапожках на тончайшей подошве, отсыревают и мерзнут все сильнее. Если в скором времени не отыщу дом под номером семьдесят шесть, взвою от разочарования…
        К счастью, выть не приходится: аккуратный беленький заборчик и дверь вишневого дерева заставляют меня расплыться в блаженной улыбке. Нашла!
        Робко толкаю калитку, прислушиваюсь… Я, конечно, доверяю Юлиану (наверное), но как-то не хочется становиться жертвой жестокого розыгрыша или ошибки, когда он вдруг забыл предупредить меня о своем псе-убийце самой жуткой породы и тот выскочит из-за угла с разинутой пастью.
        Тишина. Мелко сеющий дождь собирается перейти в первый в этом году снежок…
        Я вставляю ключ в замочную скважину, радостно отметив его совместимость с механизмом замка, и распахиваю дверь… Рывком. Дом встречает меня темной прихожей, пахнувшей в лицо теплым, сухим воздухом с запахом чистящего средства.
        И где же ребенок, за которым я должна присмотреть?
        Сколько ему лет?
        Как долго он сидит здесь в одиночестве?
        Эти вопросы хороводом кружатся у меня в голове: сам Юлиан не удосужился ничего объяснить, а от всей этой круговерти вопросов толку, надо признаться, маловато.
        - Привет, - окликаю полумрак прихожей, все еще не решаясь затворить дверь, - есть тут кто живой?
        Ни звука. Прикрываю дверь и нащупываю выключатель.
        - Кто ты такая? - раздавшийся из темноты голос заставляет меня подскочить на месте. Я даже вскрикиваю и прижимаю руку к отчаянно заклокотавшему сердцу.
        - Шарлотта Мейсер, подруга Юлиана, - отвечаю чуть дрогнувшим голосом, - он прислал меня присмотреть за своим братом.
        Раздается тихий смешок, и комнату озаряет яркий электрический свет.
        - Так Юлиан прислал тебя за мной присмотреть? - любопытствует тот же голос. - Забавно. И где же он сам?
        - У него важный футбольный матч. Думаю, сейчас он на поле…
        - Ну да, ну да, этого стоило ожидать, - снова смешок откуда-то со стороны, и голос, надо признать, не совсем детский.
        Что происходит?
        - Я тебя не вижу. Где ты? - вопрошаю невидимого собеседника, вцепившись в бесконечный шарф, результат дедушкиного эксперимента со спицами. - Как-то неловко говорить в пустоту…
        - Я на кухне. Иди на мой голос…
        И я иду: пять шагов прямо по коридору, поворот направо и вот она - современное чудо техники в бело-черном оформлении, а у стола мой голос, то бишь «младший братец» лет этак пятнадцати (совсем не ребенок!) в инвалидном кресле.
        Я застываю столбом, не в силах пошевелиться, и мой визави произносит:
        - Александр Зельцер, но все зовут меня Алексом, так что и ты можешь не заморачиваться Александром… Это имя, если честно, меня самого пугает: оно словно обязует пойти и завоевать полмира, а я, как видишь, особой подвижностью не отличаюсь, - и он, лихо крутанув колесо своей инвалидной коляски, подъезжает прямиком ко мне. - Рад, что ты никакая ни взломщица: боялся придется бить тебя сковородой и вызывать полицейский наряд. Я видел тебя в окно, - добавляет для ясности и протягивает руку. Я в ступоре ее пожимаю, вернее это он пожимает мою - я безропотно ему позволяю.
        Он, между тем, продолжает говорить, и я ощущаю себя оглушенной.
        - А ты хорошенькая, знаешь ли, - признается парень с улыбкой, - и бить сковородой первую же хорошенькую девушку, попавшую в наш дом за последнее время, было бы верхом неприличия, - он подмигивает мне. - Извини, если я тебя смущаю, но я, правда, не ожидал, что вместо смазливого личика своего брата увижу сегодня Шарлотту Мейсер (правильно я запомнил?), которая, кажется, совершенно растерянной и перепуганной, не зная, как поступить… Садись для начала.
        Алекс пододвигает стул и подталкивает меня к нему. Я сажусь.
        - Ты так и будешь молчать или, может, прервешь наконец мой затянувшийся монолог…
        Вот я и произношу первое, пришедшее в голову:
        - Не думаю, что ты нуждаешься в моем присмотре.
        Брат парня моей мечты начинает негромко посмеиваться.
        - В этом ты, конечно, права, Шарлотта Мейсер, плакать в одиночестве я не стану, но любому обществу буду рад, особенно такому приятному, как твое.
        - Уверен, что мое общество приятно тебе? - интересуюсь не без робости. Все-таки ситуация сложилась престранная: я собиралась присмотреть за ребенком, а тут подросток… инвалид… и я вся такая смущенная. Никогда прежде не общалась с людьми-инвалидами…
        - Мне уж точно, можешь поверить, - его улыбка шире дедушкиного шарфа на моих коленях. - А тебе?
        Он словно прочитывает мои мысли, и от осознания этого факта делается нестерпимо жарко, я тяну за молнию куртки.
        - С радостью с тобой посижу. Не уверена, что найду дорогу до остановки самомтоятельно… У вас здесь настоящий лабиринт.
        - У тебя нет машины?
        - Нет.
        - Тогда тебе по любому придется дождаться Юлиана. Снимай куртку и, - глядит на мои поджатые от холода ноги, - мокрые носки. Я принесу сухие. Включай чайник! - командует уже на ходу. - Он справа от холодильника.
        Я даже воспротивиться не успеваю, да и не хочу: ноги действительно очень замерзли; слезаю со стула и топаю искать чайник - кухня по-настоящему большая, примерно с половину дедушкиной квартиры - и наполняю его водой из-под крана…
        - Вот и твои носки, думаю, подойдут, - Алекс вкатывается на кухню, протягивая мне пару рождественских носок. Красных-прекрасных… Принимаю их с нерешительностью. - Они чистые, можешь не волноваться! - добавляет при этом, по-своему расценив мою робость. - Я ношу их только в ночь Рождества, чтобы Санта заценил мое старание, - следует хитрое подмигивание, - и не обделил меня подарком.
        Невольно поддаюсь его шутливому тону:
        - И о чем же таком особенном ты просишь Санту, что ради этого готов подкупать его носками с рождественскими оленями? - усмехаюсь я.
        - Прошу о паре нормальных ног и парочке крыльев в придачу, о большем и не мечтаю!
        - О! - произношу с очередной смущенной гримасой и добавляю, чтобы скрыть неловкость: - Про ноги, допустим, я понимаю, но зачем тебе крылья?!
        И Алекс отзывается:
        - Крылья - это свобода, даже большая, чем ноги, вот почему. - Велит: - Переодевай носки и будем пить чай. - Он ловко водружает на стол стаканы и тарелку с рождественским печеньем.
        - Сам пек сегодня. Хочешь попробовать?
        - Конечно, я люблю печенье.
        - А брата моего тоже любишь? - следует неожиданный вопрос.
        Переход от печенья к чувствам кажется несколько оглушающим - озвучить очевидное не так-то и просто. К счастью, Алекс не допытывается: прочитывает все по лицу.
        - Очередная жертва его коварных чар, - констатирует он, опуская на стол молочницу. - Жаль только, он предпочитает пустоголовых блондинок… Тебе ведь об этом известно, не так ли?
        - Известно, - отзываюсь несколько сконфуженно и засовываю в рот шоколадное печенье. Жаль, горькую истину не заесть никакими сладостями… - Очень вкусно, - констатирую факт в надежде сменить тему разговора. - У тебя настоящий талант! Я, например, вообще не умею готовить.
        - Когда сидишь дома целыми днями, надо себя чем-нибудь занимать.
        Мы замокаем, заполняя неловкую тишину звуками пережевываемого печенья.
        - Как с тобой это случилось? C ногами, - наконец решаюсь поинтересоваться я. - Если не хочешь говорить…
        - Да нет, ничего такого, - отзывается Алекс обыденным тоном. - Неудачно упал с велосипеда… Уже два года прошло.
        - О, - тяну с искренним сочувствием, - мне очень жаль.
        Мне, действительно, жаль. Алекс кажется чудесным парнем, и явно не заслуживает подобного.
        - Ты не виновата. Так просто вышло… - на какую-то долю секунды он становится тихим и серьезным, но после снова расплывается в широкой улыбке: - Ты пей, пей чай, иначе не отогреешься! Давай я лучше расскажу тебе историю любви. Хочешь?
        - Все девушки любят истории про любовь, - улыбаюсь парню, глотая обжигающий напиток. - Главное, с хэппи эндом в конце.
        - Ну, это как посмотреть, Шарлотта Мейсер, - отзывается мой собеседник, - счастливая или нет… Тут все зависит от восприятия.
        Я предлагаю:
        - Можешь звать меня Лоттой, если хочешь.
        Алекс согласно кивает, мол, почему бы и нет.
        - Итак, Лотта-Шарлотта, - начинает он с интонацией истинного рассказчика, - жили-были парень-выпускник и его молодая учительница математики…
        - О, звучит многообещающе! - невольно хмыкаю, не удержавшись от вздернутых кверху бровей.
        - Поверь, так оно и есть. - Я вдруг понимаю, что этот рассказ больше, чем просто история: рассказчик как бы предвкушает то впечатление, что он произведет на меня. Что ж, теперь мне действительно становится любопытно… - И вот однажды они посмотрели друг на друга и между ними словно искра пробежала. Знаешь, как это работает?
        Я утвердительно киваю, мол, продолжай, дело бывалое.
        - Он был симпатичным, молодым, мечтательным и одиноким, она - красивой, молодой, мечтательной и… одинокой. Сама понимаешь, поначалу она противилась взаимному притяжению, избегала встреч и совместных бесед, но сердцу, как известно, не прикажешь… и вот эти двое тайно встречаются на ее квартире, считая себя самыми счастливыми смертными в мире.
        - Это конец истории? - любопытствую я, наблюдая за тем, как Алекс неторопливо жует свое печенье.
        - Не совсем. Вскоре их связь стала явной, молодую учительницу уволили с работы. Ее юный возлюбленный закончил школу…
        - И напрочь забыл о своем былом чувстве? - не смогла удержаться от шпильки.
        - Шарлотта Мейсер, да вы настоящий циник! - Алекс тыкает в мою сторону шоколадным печеньем с разноцветной крошкой. - Ни за что бы не подумал о вас такого. Но ты не права: он закончил школу… и женился на учительнице, которая к тому времени носила в животе шестимесячного меня! Как тебя такая история?
        Я округляю глаза, точно округляю, иначе как объяснить громкий хохот рассказчика, который едва не давится своим чаем с печеньем, прыснув и тем, и другим прямо на столешницу перед собой.
        - Ты меня разыгрываешь, - скептически отзываюсь на этот почти оскорбительный хохот. - Признайся, ты все это выдумал, чтобы разыграть меня…
        - Ничуть, это чистая правда, - Алекс от души наслаждается произведенным на меня эффектом. - Так появился я, и мои родители стали самыми счастливыми людьми в мире, если верить их словам, конечно!
        - Послушай, - мой мозг усиленно работает, - но ведь Юлиан старше тебя, как такое возможно?
        Алекс загадочно посмеивается. Древний Сфинкс, не иначе…
        - Вот ты и дошла до сути вопроса, - провозглашает высокопарно, - мы с Юлианом не родные братья, сводные… по матери. То есть у мамы уже был ребенок, когда она выходила за отца… и этот ребенок никогда меня особо не жаловал. - Пожимает плечами, как бы признавая тщетность попыток: - Отец все пытается вызвать у нас братские чувства - потому и поручается Юлиану «присмотреть» за мной, - изображает руками невидимые кавычки, - словно совместно съеденная пицца и просмотр телевизора могут сделать нас чуточку ближе. Только это не работает, говорю, как есть. Мой брат меня терпеть не может! - Он глядит на меня из-под челки и добавляет: - Я не то, чтобы хочу разрушить твой образ идеального героя, но Юлиан не совсем тот идеал, который ты, должно быть, себе нарисовала.
        - С чего ты взял, что я непременно что-то нарисовала?! - парирую беззлобно, с улыбкой. - Может, я вообще рисовать не умею!
        Мы снова улыбаемся друг другу. Общаться с Алексом легко и непринужденно, давно не испытывала подобного чувства покоя и умиротворения.
        - А я немного рисую, - признается он просто, - может, однажды покажу тебе… Но не сейчас. И спрашивает: - Ты согрелась?
        Прислушиваюсь к себе: согрелась до кончиков пальцев! Киваю головой в знак согласия.
        - Тогда переходим ко второму пункту нашей программы! - провозглашает Алекс, подкатывая к холодильнику. - Какое мороженое предпочитаешь?
        - Мороженое, ты шутишь? Я только что отогрелась.
        - Но отогрелась же, - искренне восклицает он. - А что за вечер без хорошей порции мороженого!? - И тут же подозрительно прищуривает правый глаз: - Нет, только не говори, что ты не любишь мороженое, это разбило бы мое бедное сердце…
        Его театральные ужимки снова заставляют меня улыбнуться. Не помню, когда в последний раз так много улыбалась…
        - Я вовсе не собираюсь разбивать твое сердце, Алекс: я люблю мороженое, только, если ты не заметил, за окном промозглый ноябрь и скоро пойдет снег… Не самое подходящее время для мороженого!
        - Ерунда! Не будь занудой и неси две ложки. - С этими словами он вынимает из морозильника контейнер с ледяным лакомством и водружает его на стол между нами. Послушно исполняю его просьбу, и вот мы смакуем ванильно-клубничное мороженое с шоколадной крошкой, приятно таящее на языке…
        - Нравится? - прерывает Алекс наш молчаливый пир. - Мое любимое.
        - Да, очень вкусно, хотя сама я предпочитаю шоколадное.
        И он обещает:
        - В следующий раз куплю и его. - Произносит так просто, словно между нами все решено, и новая встреча не за горами, вот только я полагаю иначе.
        - Не думаю, что тебе нужна нянька, Алекс.
        Он вскидывает на меня серьезный, оценивающий взгляд и без тени иронии или сарказма, так свойственных ему, произносит:
        - Но мне нужен друг. Просто необходим… Разве ты не хочешь стать моим другом, Шарлотта Мейсер?
        Очередной неловкий вопрос от Александра Зельцера!
        - У меня не так много друзей, чтобы я стала отказываться от подобного предложения, - отзываюсь искренне, подпадая под чары его лучезарной улыбки.
        - Значит еще увидимся, подруга! - кладет в рот ложку мороженого с самой счастливой улыбкой на лице.
        После недолгого молчания я интересуюсь:
        - А ваша мама, где она?
        По его мгновенно помрачневшему лицу я понимаю, что ответ будет не самым приятным.
        - Умерла, - отвечает собеседник с небольшой заминкой. - Четыре года назад… от рака мозга. Звучит ужасно, я знаю, но я как-то свыкся с этой мыслью… Не парься. - Даже мысленно приготовившись к чему-то подобному, слова парня глубоко затрагивают меня. А он продолжает: - Ее преследовали головные боли, она отмахивалась: пустяки, хроническое переутомление. А когда все выяснилось - помочь уже было нечем, разве что продлить агонию на месяц-другой… Мама на это не согласилась. Ее не стало в течение трех месяцев, - он бросает ложку в опустевший контейнер с мороженым. - Мы даже осознать ничего не успели. Был человек и нет его…
        Я корю себя за чрезмерное любопытство, ругаю почем свет. Не стоило спрашивать о его матери… И вот.
        Но Алекс в очередной раз поражает меня неожиданным предложением:
        - Пойдем смотреть телевизор - я сыт по горло этим мороженым! - и выкатывается из кухни, а я, сбитая с толку и исполненная недовольства собой, выглядываю в окно (даю Алексу время прийти в себя), пытаясь оценить свои шансы на возможное бегство. Нулевые… Дождь, действительно, перешел в снег, и мелкие хлопья плавно парят в воздухе, подобно мотылькам… Невольно любуюсь этим неспешным танцем, размышляя о матери Алекса и его неподвижных ногах, о себе, потерявшей родителей восемь лет назад, и на сердце становится невероятно тоскливо…
        2 глава
        - Ты где пропадала? - Алекс окликает меня издалека, словно из параллельной Вселенной.
        И я, направляясь на его голос, нахожу парня у телевизора, экран которого призывно светится в полумраке большой комнаты.
        - Смотрела в окно - любовалась снегом, - отзываюсь, останавливаясь рядом. - Там очень красиво… и холодно. Когда вернется твой брат? Может, нам стоит ему позвонить, - пожимаю плечами.
        Пора бы, наверное, и честь знать. А на такси у меня нет денег…
        - Не советую, - отвечает Алекс ноткой обиды в голосе, - он либо не услышит звонка, либо… жутко разозлится на ту, что отрывает его от приятного времяпрепровождения. Готова вызвать на себя его гнев? - и он вскидывает на меня вопрошающий взгляд.
        Я выдыхаю: перспектива «жутко разозлить» парня своей мечты прельщает не очень. Влюбить «до жути» - дело другое. Но речь сейчас не о том…
        - Ну, - как бы сдаюсь я, - может, фильм какой посмотрим?
        И лицо Алекса расплывается в торжествующей полуулыбке - он провозглашает:
        - Так я, примерно, и думал. - Спрашивает: - Какой именно? Только не из розово-девчачьего репертуара! - добавляет, закатывая глаза. - Такого моя чуткая психика может не вынести.
        - И ничего кроваво-пацанячьего, - в тон ему парирую я. - Такого, в свою очередь может не вынести уже моя чуткая психика.
        Одариваем друг друга насмешливыми взглядами, и Алекс вскидывает вверх руку с диском:
        - „Пятьдесят первых поцелуев». Это не слишком для твоей чувствительной психики? - осведомляется он не без иронии. - Или вот «Дневники принцессы», к примеру? Выбирай что хочешь. У меня даже есть… «Пятьдесят оттенков…»
        Резко вскидываю руку ладонью вперед, чтобы прервать список предлагаемых им фильмов. Предлагаемых в шутку, не всерьез…
        - “Шесть дней, семь ночей», - выстреливаю встречным предложением и даже руки на груди складываю, готовясь к яростному отпору.
        Алекс замечает негласный язык моего тела и демонстрирует свое отношение к выбору фильма покашливанием в кулак - глаза так и искрятся насмешливым блеском.
        - Лучше молчи! - предупреждаю воинственным тоном. - Это мой любимый фильм.
        - Разве я произнес хоть слово? - невинно осведомляется он, щелкая пультом от телевизора. - Если тебе нравятся мужчины постарше, мне-то какое дело? Я вообще молчу.
        - Ты не молчишь! В том-то и вся проблема.
        Алекс вскидывает на меня все те же невинные глаза и добавляет:
        - Мы и знакомы-то не больше двух часов, а ты уже докопалась до главной проблемы всей моей жизни, - он театрально посмеивается. - Некоторые в этом доме полагают, что мне стоило бы лишиться языка вместо ног… Такая вот правда жизни.
        Я молча качаю головой.
        - Какой же ты ребенок, - в сердцах выдаю я, хлопая его по колену. - Включай уже фильм, клоун!
        - Это было жестоко, - Алекс оглаживает якобы ушибленное место. - Два оскорбления за раз. Такое трудно снести безропотно…
        - Трудно, не значит, не невозможно. А фильм - твое наказание за глупые шутки! Все, не мешай мне наслаждаться…
        - Харрисоном Фордом?
        - И им тоже.
        - У меня есть на примете один старичок, очень на него похожий… Хочешь познакомлю?
        Бросаю на надоеду разъяренный взгляд, призванный усмирить его насмешливость. Но тот совсем не кажется устрашенным, когда, тихо посмеиваясь, пристраивает свое инвалидное кресло рядом с моим краем дивана и начинает следить за происходящим на экране.
        - Гаррисон Форд лучше Юлиана, - провозглашает он через время с задумчивой интонацией в голосе. - Может, тебе лучше продолжать сохнуть по нему, чем по моему братцу?
        - Надеюсь, это риторический вопрос? - интересуюсь, не отрывая взгляд от экрана.
        - Скорее гипотетический, - отзывается парень столь же задумчиво. - Сама подумай, он мог бы сейчас смотреть фильм рядом с тобой, а вместо этого зажимается с пустоголовыми блондинками с большими…
        - Так, - снова прерываю поток его красноречия, - либо мы смотрим фильм, либо я ухожу.
        - У тебя носки мокрые, - находит он контраргумент.
        - Уже высохли!
        - Неа, я не положил их на батарею.
        - Ты меня из себя вывести хочешь? - в сердцах вопрошаю я. - Ты самый несносный мальчишка из всех виденных мной доныне!
        - Правда глаза колет? - любопытствует он самым невозмутимым голосом, так контрастирующим с моей экзальтацией.
        Взмахиваю руками и… резко сдуваюсь, словно проколотый воздушный шарик.
        - Мы с твоим братом вообще не друзья, - признаюсь Алексу на полном серьезе. - Он на меня до сегодняшнего дня даже не смотрел - я ему просто под руку подвернулась. Так что не надо меня наставлять: сама знаю, что мы с ним разного поля ягоды… Доволен теперь?
        Алекс молчит, должно быть, глядит на мою поникшую голову и жалеют дуреху.
        По телевизору же бегут финальные титры, тенями отражаются на наших лицах, и он наконец произносит:
        - Поможешь мне улечься в постель? Я устал.
        Пожимаю плечами, мол, конечно, почему бы и нет. Меня ведь для этого и подрядили: присматривать за «ребенком»…
        У Алекса спальня на втором этаже, он поднимается в нее при помощи лестничного лифта, я иду рядом с грустной физиономией - тяжело падать с облаков на землю - и планирую завтрашний день. Первым пунктом: перестать сохнуть по парню своей мечты.
        А пока дожить бы до завтра…
        Спальня Алекса оказывается на удивление маленькой и необжитой, словно безликий номер в отеле, заселенный на одну ночь. Осматриваюсь не без удивления: справа кровать подле большого окна, слева - уютный, угловой диванчик. Тут даже стола нет… Ничего нет, если говорить начистоту. Ничего, кроме шифоньера и люстры на потолке.
        Алекс замечает мое удивление, оно заставляет его улыбнуться.
        - Что, не нравится? - посмеивается он. - Ожидала красоты в стиле французского рококо?
        Приходится признать:
        - На королевские покои я и не рассчитывала, но хоть что-то личное здесь должно быть. В самом-то деле! Где рисунки, которые ты обещал как-нибудь показать? Где книги? Компьютер? Грязные носки, в конце-то концов! Это вообще твоя комната? - произношу, осматриваясь по сторонам в поисках называемых предметов.
        Алекс продолжает тихонько посмеиваться.
        - Ты здесь ничего не найдешь, - признается он мне. - Это всего лишь спальня - все остальное… в другом месте. Моя штаб-квартира на первом этаже - отведу тебя туда в следующий раз. Ты будешь впечатлена, обещаю!
        Другого раза может и не быть, думается мне не без сожаления, но об этом я не говорю. Только помогаю Алексу перебраться на кровать, с чем, уверена, он легко справился бы и сам, и замираю в растерянности.
        - Ну, - произношу я, - наверное, мне пора… Свои обязанности я выполнила. Да и поздно уже…
        - Опять та же песня? - вздергивает парень правую бровь. - Забыла, твои носки еще не просохли, - и он насмешливо улыбается. - Иди вон лучше на диван: там есть подушка и покрывало… Устраивайся поудобней, и можем еще поболтать.
        Послушно выполняю его слова: укладываюсь на диван и блаженно вздыхаю. Как же я устала! И тут меня настигает пугающая мысль:
        - А где твой отец? Что если он вернется и застанет меня здесь?
        - Он в Мюнхене по делам, - отзывается Алекс. - Раньше завтрашнего дня ждать и не стоит! Не бойся - не съест.
        Съесть не съест, а знакомиться с отцом… отчимом Юлиана как-то боязно, особенно после рассказа Алекса. Каким человеком надо быть, чтобы сначала влюбиться, а потом жениться на собственной учительнице, ничуть не страшась косых взглядов окружающих? А то, что они были косыми, я даже не сомневалась. Интересно, каково ему было тогда и каково теперь, когда женщина, ради которой он пошел на такие жертвы, мертва?
        - О чем задумалась? - прерывает мои размышления Алекс. - О Юлиане, должно быть?
        - Вовсе нет, - отзываюсь с ленивой тягучестью, радуясь, что не приходится врать. - Я думала о твоем отце.
        - Как неожиданно, - хмыкает парень. - И что же ты о нем думала?
        - Думала, что он, должно быть, необыкновенный человек. Человек сильного духа. Не каждый бы решился на такой смелый поступок.
        - Ты о том, что он женился на маме? - уточняет Алекс на всякий случай. - Думаешь, для этого нужна была смелость?
        - Определенно.
        - Никогда не задумывался об этом, - он поворачивает голову и глядит на меня задумчивым взглядом. - Мне всегда казалось, если любишь - все остальное неважно.
        - Так только в фильмах бывает…
        - Я люблю кино.
        - Я тоже.
        Мы ненадолго замолкаем, разморенные приятным теплом плюшевых покрывал, и я вдруг выдаю свою главную мечту:
        - Знаешь, что я сделаю, когда разбогатею достаточно, чтобы позволить себе исполнение самой заветной мечты?
        - И что же, если не секрет?
        - Уеду на тропические острова… Туда, где много пальм и белого, разогретого солнцем песка. Буду бродить по берегу океана, зарываясь голыми пальцами ног в прибрежный песок, и слушать крики чаек…
        - Звучит классно. Вот почему ты любишь этот фильм… - А потом добавляет: - Возьмешь меня с собой?
        - Обязательно так и сделаю, - обещаю парню, не особо задумываясь о сказанном, проваливаюсь в благодатный сон.
        Открываю глаза внезапно, как от толчка - надо мной чужое лицо, мужское, глядящее с видимым недовольством. Я даже немного пугаюсь… Так, самую малость. И улавливаю терпкий аромат цитрусового парфюма, обволакивающий меня с ног до головы.
        Базилик…
        Чуточку тмина.
        Лимон…
        Как можно более незаметно втягиваю аромат грудью… Прикрываю глаза, получая ни с чем несравнимое удовольствие, и прихожу в себя от многозначительного покашливания в сжатый кулак… Вскакиваю и, наконец, окончательно просыпаюсь.
        - Ну вот, ты ее разбудил. Доволен? - Развеивается мой сон инвалидной коляской Алекса и мужчиной, к которому он обращается. - Доброе утро, Шарлотта! Как спалось? Что снилось? Завтракать будешь?
        Пулеметная очередь этих вопросов заставляет меня стушеваться и безмолвно взирать на обоих мужчин, молодого и… очень даже красивого.
        А в голове только одно: Суровое лицо - отец Алекса, и я - в комнате его сына, непричесанная, с помятым лицом. Да еще нюхаю его, словно кот - валерьянку!
        Может, мы все сделаем вид, что меня нет в этой комнате?
        - Вы уже познакомились? - интересуется Алекс, заглядывая мне в глаза.
        Так и отлупила бы его, честное слово.
        - Не имел такой чести, - слышу голос Сурового лица. - Юная леди сладко спала… а после к чему-то принюхивалась.
        Мысленно стону и прикрываю глаза. Уж лучше бы мне и вовсе не просыпаться!
        - Должно быть, учуяла запах моей стряпни! - спасает положение Алекс, сам того не осознавая. - А ты говорил, яичница пригорела…
        - Возможно, она учуяла ее прогорклый запах, - абсолютно серьезным голосом предполагает мужчина, но мне слышится в его тоне улыбка. Кидаю на него быстрый взгляд… Нет, он все так же серьезен. Должно быть, ошиблась…
        Алекс одергивает отца:
        - Перестань пугать нашу гостью. Ты как продолжение страшного сна, если бы таковые ей вообще снились… - Глядит на меня вопросительно: - Тебе ведь не снятся кошмары, правда?
        Отрицательно машу головой, слишком рьяно, как на мой взгляд, только это, похоже, нервное: если раньше кошмары мне и не снились - теперь точно будут. Что за странная семейка?!
        - А ведь я вас так и не познакомил! - продолжает словесную атаку Алекс. - Итак, Шарлотта, это мой отец, Адриан Зельцер, - поворачивается к отцу, - отец, это моя подруга Шарлотта. Они с Юлианом сокурсники… Правильно я говорю?
        Молча киваю.
        - Можете пожать руки, - провозглашает Алекс с той толикой торжественности, что предполагает привычное «объявляю вас мужем и женой». Невольно краснею и неловко протягиваю руку… Чувствую себя донельзя неловко, и едва наши пальцы соприкасаются, электрический разряд ударяет по пальцам, словно в розетку их засунула - отдергиваю ладонь, прижимая ее к отчаянно заголосившему сердцу.
        Отец Алекса глядит на меня несколько удивленно. Неужели тоже почувствовал? До сих пор кончики пальцев искрят.
        - Что с тобой? - Алекс тоже глядит на меня. - Отец укусил тебя, что ли?
        - Нет, просто током ударило…
        Уж лучше б я смолчала! Лицо парня расплывается в насмешливой улыбке.
        - Пап, ты не Зевс-громовержец, - подначивает родителя. - Незачем карать Шарлотту за ночь на жестком диване. - И подмигивает: - Разве тебе впервой застать девушку в комнате сына?
        - В твоей - впервые, - припечатывает Адриан Зельцер, и понять, насколько он серьезен, совершенно невозможно.
        Алекс, между тем, закатывает глаза и хватается за сердце:
        - Даже не знаю, воспринимать это, как комплимент или же оскорбление…
        - Воспринимай, как тебе угодно, - кидает тот сыну, а после выходит из комнаты, так больше ни разу и не взглянув на меня.
        Выдыхаю долго удерживаемый в легких воздух…
        - Что это с ним? - хмыкает Алекс. - Должно быть, поднялся не с той ноги… - И заметив мой перепуганный взгляд: - Нет, ты не думай: он вовсе не так страшен, как может показаться. Это все нервы… Стряслось что на работе, вот он и дергается. Не бери в голову!
        Легко сказать, не бери в голову, а у меня все еще пальцы подрагивают и сердце не унимается.
        Итак, бежать отсюда и как можно скорее…
        Бежать и никогда не возвращаться!
        - Я, пожалуй, пойду домой, Алекс. Мне пора!
        Парень глядит на меня задумчивым взглядом, как бы решая, выпустить меня на свободу или еще чуток порезвиться…
        - Что, так и пойдешь? - вопрошает с улыбкой, кивком головы указывая на мои ноги в красных рождественских носках.
        И тогда я сливаюсь по цвету с носками на ногах: вот, значит, почему отец Алекса так странно смотрел на меня! Ну и конфуз.
        - Можно мне в ванную? - обращаюсь я к Алексу.
        И тот пожимает плечами:
        - Конечно. Буду ждать внизу! Только поторопись: яичница стынет.
        Захожу в ванную и захлопываю дверь. Наконец-то одна, в тишине… Прикрываю глаза, прислоняюсь лбом к холодным плиткам стены. Прокручиваю в голове все происшедшее… Каждую мелочь. И понимаю: это было самое жуткое начало дня в моей жизни!
        3 глава
        «Если у вас бабочки в животе, совсем не обязательно, что это любовь. Возможно, вы просто птичка…»
        ******
        Выхожу из ванной чуть менее нервным комком и более - человеком. Мечтается уйти по-английски: не прощаясь. Вот только Алекс поджидает меня у лестницы, и мысль о побеге приходится отбросить.
        - А, вот и ты наконец! Идем скорее за стол.
        Парнишка тянет меня к столу, услужливо отодвигает стул и подает белую салфетку. Кладу ее на колени, мучительно соображая, не присоединится ли к нашему завтраку кто-то достаточно сердитый, приятно благоухающий парфюмом…. Алекс же поднимает крышку со своего «фирменного блюда», и я вижу яичницу в форме сердца. Сердце-глазунью. Кто-то явно расстарался ради меня!
        - Надеюсь, это не признание в любви? - с улыбкой любопытствую я. - Для этого мы слишком недолго знакомы.
        Алекс тут же включается в игру:
        - Ты провела ночь в моей комнате, - он непередаваемо поигрывает бровями, - как честный человек, я просто обязан на тебе жениться.
        - Согласна, если только наша свадьба состоится на Карибах!
        - Заметано, - Алекс выставляет ладонь, и я хлопаю по ней со всей силы.
        Несмотря на шутливые препирательства, на душе неспокойно, есть совершенно не хочется. Кусок в горло не лезет…
        И Алекс это замечает:
        - Что, вышло не очень? - спрашивает он.
        - Просто нет аппетита, - признаюсь с покаянной улыбкой.
        И он изучает меня внимательным взглядом:
        - Надеюсь, не из-за Юлиана? - Пожимает парень плечами. - У него нынче выдалась бурная ночка, и я не уверен, что он хотя бы имя твое после этого вспомнит…
        Смысл его слов не сразу доходит до меня…
        - Он дома? - вскидываюсь не без испуга. Только встречи с Юлианом мне и не хватало!
        - Отсыпается на диване в гостиной. Видок у него еще тот!
        Только не это! Срочно бежать, и чем дальше, тем лучше. Вскакиваю со стула, так что посуда подскакивает.
        - Куда ты? - удивляется Алекс. - Хочешь на Юлиана посмотреть? Поверь, там одно сплошное разочарование. Хотя, - тут же одергивает он самого себя, и глаза его загораются хитрым блеском, - как противоядие от любовного томления, этот вариант тоже имеет место быть.
        Гляжу на него в недоумении, и он поясняет:
        - Я о ниспровержении кумиров: увидишь его в столь гадком состоянии и сразу же поймешь, что он тебя недостоин. Идем! - манит меня за собой.
        Вот только я снова плюхаюсь на стул и хватаю вилку.
        - Ты чего?
        - А ты чего? - парирую в ответ. - Думаешь, пойду пялиться на него спящего, словно сталкер какой-нибудь?! В своем ты уме или нет? - И добавляю: - Я завтракаю, между прочим. Прошу не тревожить!
        Едва успеваю положить в рот маленький кусочек яичницы, как хлопает входная дверь, и по дому разносится женский певучий голосок:
        - Адриан, свет очей моих, ты дома?
        Бросаю на Алекса обалдевший взгляд, но он лишь плечами пожимает, мол, ничего особенного, в порядке вещей.
        Вслед за певучим голоском на кухню врывается сама обладательница оного, симпатичная итальянка с копной иссиня-черных волос, собранных в высокий хвост. Глаза светло-карие, искусно подведенные черным, отчего они кажутся еще больше, а кожа такая матово-персиковая, что хочется проверить ее мягкость на ощупь. Мечта, а не женщина!
        Что-то прохожее на ревность вспыхивает глубоко в сердце. Заставляет сглотнуть комок в горле… Кто она, эта красотка в не по-зимнему короткое платьице, сапожках на высоком каблучке и целой плеядой позвякивающих браслетов на тонких запястьях?
        - У нас гости? - осведомляется незнакомка, сканируя меня быстрым взглядом. - Я ее знаю? - обращается к Алексу, не ко мне, словно этот осмотр выявил меня недостойной ее царственного внимания.
        - Это Шарлотта, моя подруга.
        - Твоя подруга? - она изгибает идеально выщипанную бровь. - Ты времени зря не теряешь, как я погляжу… У, шалун! - протягивает руку и треплет парня за щеку. Тот кривится, но терпит. Должно быть, привык к подобному поведению. А женщину вопрошает: - Так где же мой милый Адриан? Видела у дома его автомобиль.
        - Думаю, он в гостиной… с Юлианом.
        - О, - женщина театрально округляет бледно-розовые губы, - наш милый Юлиан снова чудит?
        Алекс одаряет меня многозначительным взгляд, закатывает глаза.
        - Он всегда немного чудит, - отвечает не без насмешки, - такой уж он уродился. Нам, смертным, остается только терпеть! - И предлагает: - Может, хоть ты по-матерински наставишь его?
        Женщина на секунду меняется в лице - едва приметная, быстрая эмоция - а после снова треплет парня по волосам:
        - Ты такой сhiacchierone (балагур), мой дорогой! - и выходит из кухни, окутанная шлейфом цветочных духов.
        Продолжаю глядеть ей вслед: пытаюсь прийти в себя после этого почти знакомства.
        - Кто это был? - любопытствую у Алекса.
        И он как бы оправдывается:
        - Франческа, папина подружка. - И больше ни слова, а я так жажду подробностей.
        Откладываю вилку и устремляю на парня взгляд чуть прищуренных глаз.
        Он пожимает плечами:
        - Сама видишь, итальянка, что с нее взять?
        - Твой отец встречается с итальянкой? - округляю глаза.
        - Правильнее сказать: он живет с итальянкой, - поправляет меня Алекс. - Она наша неофициальная мамочка… И скучно нам, поверь, не бывает!
        В очередной раз донельзя удивленная, откидываюсь на спинку стула в невольных раздумьях. Каким образом Суровое лицо и пылкий итальянский темперамент уживаются вместе?
        Я почти собираюсь озвучить свою мысль, когда на кухню входит сам Юлиан Рупперт, замирает в паре шагов от стола и глядит на меня расфокусированными глазами. Итак, у него двоится в глазах, от него несет перегаром, его одежда в жутком беспорядке, а на лице следы красной помады - и все равно я взираю на него с благоговением, словно на некое божество, поклонение которому записано в моей X-хромосоме.
        - Каролина, - хриплым голосом стонет он, приближаясь к столу, - не знал, что ты все еще здесь…
        - Вообще-то ее зовут Шарлоттой, - поправляет его Алекс, подмигивая мне. - Никак запамятовал с перепоя? Так скоро и свое имя придется с бумажки читать…
        Юлиан награждает брата убийственным взглядом и молча плюхается на стул подле меня.
        - Проклятье, - стонет болезненным голосом, - голова просто раскалывается, а тут еще Адриан со своими нравоучениями… и ты, Репейник Густорастущий… Дай аспирина, что ли!
        - Пить надо меньше, - резонно замечает Алекс и ставит перед братом пузырек с лекарством. - Отца расстраиваешь…
        - Плевать, - отмахивается тот, запивая таблетку из моего стакана с чаем. - Еще яичница есть?
        Сижу ни жива, ни мертва, и когда он косится в сторону моей тарелки с исковерканной Алексовой яичницей - молча двигаю ее в его сторону, и парень, ни секунды не мешкая, сует в рот огромный кусок.
        - Спасительница! - провозглашает с набитым ртом, вызывая краску на моем лице. Алекс качает головой… Осуждает за целое торнадо неугомонных бабочек, мятущихся в диком подобии танца у меня в животе. И все из-за близости Юлияна… Ничего не могу с собой поделать, а он вдруг вопрошает: - Мой братец еще не уморил тебя своими бабочками? - и, заметив полнейшее недоумение на моем лице, взмахивает вилкой и добавляет: - Считай, тебе повезло! Видно, есть в нем еще что-то человеческое - пожалел твою тонкую женскую психику. Молодец!
        Я перевожу на Алекса вопросительный взгляд, хочу понять, о чем говорит Юлиан, однако тот выглядит хмурым и замкнутым и не спешит удовлетворить мое любопытство.
        Юлиан же с насмешкою продолжает:
        - Так чем вы тут вчера занимались, детишки? Если уж не были заняты бабочками…
        Алекс продолжает упрямо молчать, и я отвечаю:
        - Фильм смотрели…
        - Фильм смотрели?! Да ты что, Каролина, - последний кусок яичницы исчезает с моей тарелки. - У вас, значит, было что-то вроде свидания, правильно понимаю? - глаза парня лучатся нескрываемым ехидством. - Наверное, тебе стоило бы сказать мне спасибо, - обращается он к брату. - Иначе так и чах бы в одиночестве посреди своих…
        Алекс не дает ему договорить:
        - Благодарность получишь в письменном виде под красной печатью! - И не менее насмешливо: - И вечер я провел получше твоего, можешь поверить.
        Юлиан смеривает брата все тем же насмешливым взглядом и вдруг подается ко мне, смачно чмокает в правую щеку… Вот так, ни с того, ни с сего! Меня обдает кипятком от макушки до пяток! Глядеть на Алекса неловко, так, словно он стал свидетелем эротической сцены с пометкой плюс восемнадцать, не предназначенной для его глаз.
        - Это в благодарность за то, что ответственно подошла к своим обязанностям и присмотрела за моим братцем… с должным вниманием, - комментирует парень свой поцелуй. - Видимо, я не ошибся, выбрав тебя, Веснушка. Дай пять! - и он подставляет ладонь, которой я не решаюсь коснуться. Юлиан вскидывает брови, да так не дождавшись моей ответной реакции, опускает руку: - Ладно, - произносит с пожатием плеч, - проехали. - Встает из-за стола. - Ну, я пошел досыпать. Всем отличного дня! Пока, Веснушка.
        - А отвезти Шарлотту домой? - тормозит его вопрос брата. - По-моему, это входит в твои прямые обязанности… Она, между прочим, весь вечер тебя прождала, но ты, конечно, не соизволил явиться.
        Юлиан одаривает меня улыбкой:
        - Ты в самом деле ждала меня, детка? - осведомляется с игривою интонацией, чем вызывает в моем организме очередной адреналиновый прилив. Ехать в машине с Юлианом - это как сбывшаяся мечта! Мысленно верещу, напуская новые розовые облака вокруг своего кумира, и тут появляется его отец… Мои розовые облачка рассеиваются как бы сами собой.
        - Девушку отвезу я, - заявляет с порога Адриан Зельцер. - Юлиан не в том состоянии, чтобы садиться за руль! Иди и отоспись хорошенько.
        Парень салютует нам ручкой и молча выходит из комнаты.
        Только не я и Суровое лицо в одной машине…
        - Я могу доехать и на автобусе, - делаю слабую попытку откреститься от этой безрадостной перспективы.
        Мужчина в сером костюме и со столь же ярко-серыми выразительными глазами глядит на меня из-под слегка насупленных бровей.
        - Вы наша гостья и я отвезу вас, - категорически заявляет он, не обращая внимания на руки обворожительной итальянки, обхватившие его за талию. Она старательно делает вид, что не замечает меня
        - Тогда, - поворачиваюсь к Алексу, - спасибо за вкусный завтрак… и за мороженое… и за кино, - добавляю почти шепотом: намеки Юлиана не оставили меня равнодушной, и я немного тушуюсь перед Алексом. - Было приятно с тобой познакомиться!
        - Мне тоже, - улыбается он в ответ. - А весь твой завтрак съел Юлиан…
        - Все равно спасибо, - пожимаю плечами, подхватывая сумку. - Я готова.
        Мы молча выходим в прихожую, и я слышу, как итальянка шепчет моему сопровождающему:
        - Не задерживайся там - у меня для тебя сюрприз.
        И даже запинаюсь на пустом месте.
        - Все в порядке? - осведомляется мужчина.
        - Лучше не бывает, - цежу в ответ, натягивая просохшие за ночь полусапожки.
        Когда мы выходим за дверь, в проеме которой Адриана Зельцера награждают страстным поцелуем, он произносит:
        - С вашим-то везением, Шарлотта, стоит быть поосторожнее…
        «Адриан и его нравоучения», припоминаю слова Юлиана и незаметно закатываю глаза.
        Осведомляюсь:
        - О чем это вы?
        - Вы только что запнулись на ровном месте, - поясняет мужчина, - а чуть ранее… вас ударило током. Тоже, заметьте, ни с того ни с сего!
        Кидаю на Зельцера раздраженный взгляд, недоумевая, к чему бы ему наслаждаться моим унижением. Бедный Юлиан, которому приходится терпеть этого жуткого сноба!
        - Током меня ударило не просто так, между прочим, - колко парирую я. - Должно быть, кто-то искрил от раздражения… С некоторыми такое случается, знаете ли!
        Суровое лицо распахивает передо мной дверцу серого «лексуса», и я, взглянув мимоходом в его лицо, замечаю хрупкий отголосок улыбки в уголках красиво очерченных губ.
        С трудом могу поверить в нечто подобное…
        4 глава
        Весь путь до квартиры мы с вынужденным шофером упорно молчим: мне нечего сказать, его тоже не тянет на разговоры. Должно быть, жаждет вернуться домой - его поджидает сюрприз… в кружевных оборках нижнего белья.
        Я искоса приглядываюсь к нему: высокий, ладно сложенный, глаза под цвет собственного автомобиля - светло-серые, стального оттенка. Одет просто, но со вкусом… Кому вообще достаются такие отчимы?
        Автомобиль тормозит у подъезда, цежу свое негромкое «спасибо, что подвезли», распахивая его дверцу и не решаясь подать руки для прощания: памятую о нашем прошлом контакте.
        - Доброго дня, Шарлотта, - произносит Адриан Зельцер, и я спешу отгородиться от его взгляда дверцей автомобиля. Толкаю ее от себя и вскрикиваю от неожиданности! Электрический разряд ударяет по пальцам. Снова. Дважды за утро!
        Брови за черной оправой очков вопросительно вздергиваются, глядят на меня с видимым любопытством. Становится неловко за собственную невезучесть: спешу развернуться и скрыться в недрах подъезда. Подальше от серых глаз…
        Поднимаясь на свой этаж, прокручиваю события сегодняшнего утра снова и снова, рассматриваю со всех сторон, понимаю, что в доме на Максимилианштрассе ноги моей больше не будет. Никогда. Ни за какие деньги мира. Даже под страхом смертной казни… Даже…
        - Где ты пропадала со вчерашнего дня?
        Голос подруги заставляет подскочить на месте.
        - Уморить меня хочешь?! - в сердцах восклицаю я. - Едва сердце не остановилось.
        Моя компаньонка по квартире глядит на меня с подозрением во взгляде. Чуть насмешливо улыбается:
        - Неужели наша девочка-недотрога нашла себе милого мальчика? - вопрошает с тихим смешком. И требует: - Я жажду подробностей. Рассказывай да поживее!
        Не представляю, с чего начать - столько всего приключилось разом - пожимаю плечами с многозначительным видом.
        - Зависит от того, считаешь ли ты милым Юлиана Рупперта, ведь я ночевала в его доме…
        Глаза Изабель округляются до размеров чайного блюдца.
        - Ты ночевала у Юлиана, - вопрошает она, - ты ночевала… с Юлианом? - перефразирует мою фразу.
        И я позволяю себе секундную заминку, так ради эпатажа:
        - Не с ним, у него. Зато завтракали мы вместе!
        Изабель встряхивает головой, поцокивает языком.
        - Ты меня разыгрываешь, не так ли? - осведомляется с недоверием. - А я и уши развесила, дуреха.
        Я пожимаю плечами.
        - У Юлиана отличный дом… и самая необыкновенная семья, которую я только можно себе представить, - выдаю с полнейшей невозмутимостью.
        - Расскажи, - требует она, и я пересказываю ей события прошлого вечера и утра, лишь опускаю несколько подробностей, одной из которых оказывается Адриан Зельцер… Заговорить о нем не получается, как бы я ни старалась. Язык словно ватный, а в голове картинка жгучей брюнетки, целующей его на пороге. Образ настолько навязчив, что только злополучным последствием двойного удара током его и можно объяснить!
        Так я и провожу выходные: брожу словно во сне, бесконечно прокручивая в голове одни и те же картинки, и - тревожное наблюдение - мне становится до странности тоскливо от одной-единственной мысли о том, что мое приключение может никогда больше не повториться.
        В понедельник высматриваю Юлиана в учебных коридорах, никак не желаю признавать простого факта о том, что одна тарелка яичницы на двоих и ничего не значащее прозвище «Веснушка» - еще не признак мгновенно вспыхнувшего чувства. К яичнице, к сожалению, приворотного зелья не прилагалась… А жаль.
        И это подтверждается очень скоро, когда Юлиан проходит в двух шагах от меня, едва ли хотя бы заметив мое присутствие.
        Хочется зареветь от обиды и разочарования… Спрятаться в туалете и выплакать свое горе. Исторгнуть его из себя…
        Меня отвлекает звонок телефона - номер незнакомый.
        - Алло? - отзываюсь с дрожью в голосе.
        - Привет, подруга! - трубка взрывается голосом Алекса Зельцера. - Не ожидала?
        Действительно, не ожидала, и губы расплываются в улыбке.
        Произношу:
        - Как ты узнал мой номер?
        - Ну, - напускает тот тумана, - пусть это останется моим маленьким секретом. Лучше скажи, как поживаешь. Скучала по мне?
        - Почти ежеминутно, - пытаюсь сострить, выдавая истинную правду.
        Парень заливается смехом.
        - Тебя разве мама не учила, что быть такой убийственно прямолинейной неприлично? - И поучает: - В женщине должна быть загадка… тайна. Флер неопределенности… А ты мне в лоб заявляешь, насколько твоя жизнь тоскливее без меня. Непорядок, Шарлотта! Не - по - ря - док. С такими успехами тебе никогда не заполучить моего братца, - он понижает звук своего голоса до едва слышного шепота, - если, конечно, он тебе все еще нужен.
        Нужен! Конечно, нужен.
        И пытаюсь сменить тему разговора:
        - Так зачем ты звонишь, Алекс? Тоже соскучился по мне?
        - Примерно так, - признается он без «флера неопределенности». - Хотел позвать тебя в кино… Согласишься?
        - В кино? Только мы вдвоем? - любопытствую я не без настороженности.
        И Алекс смеется:
        - Ты, я и, скажем, Дилан О'Брайен. Нравится такой расклад? Или постой, - Алекс снова понижает свой голос, - может, он для тебя недостаточно зрелый… Тебе ведь нравятся постарше, не так ли?
        - Нет, отчего же, Дилан вполне подходит, - елейным голоском сообщаю я в трубку. - Такой милашка, как он, даст фору любому. - И спрашиваю о дне и часе намеченного киносеанса. Нажимаю «отбой» с широкой улыбкой на лице и вдруг натыкаюсь взглядом на Юлиана: он одаривает меня озорным подмигиванием и направляется в мою сторону…
        - Ты мне ключ забыла вернуть, - произносит скучающим тоном, протягивая руку ладонью вверх. - Уж не обессудь…
        Смысл его слов не сразу доходит до меня - все как обычно, ничего нового - секундой позже я достаю ключ-талисман из кармашка своего рюкзака и вкладываю его в раскрытую ладонь парня. Жаркое тепло его кожи опаляет меня на миг, а после вновь погружаясь в сиротливое одиночество.
        И пока я стою, оглушенная свершившимся таинством, тот перехватывает лямку рюкзака с музыкальным инструментом и уходит прочь, так ни разу и не оглянувшись.
        Мне остается только вздыхать и жить дальше…
        На этот раз нахожу дом Зельцеров намного быстрее, чем два дня назад, и нажимаю звонок в тайной надежде на встречу со старшим из братьев. Он, ясное дело, удивится при виде меня, осведомится, что я здесь делаю, а, выяснив, согласится составить нам с Алексом компанию.
        И вот мы сидим в полутемном зале кинотеатра…
        - Проходи, я тебя жду. - Голос Алекса возвращает меня с небес на землю. - Готова поработать шофером? - И протягивает ключ от автомобиля.
        Гляжу на ключ на ладони, стискиваю его в кулаке.
        - Давненько я не водила, - признаюсь, как есть. - Не боишься доверяться мне?
        Алекс улыбается:
        - Думаю, ты справишься. Однако на всякий случай… я написал завещание. Хочешь поступить также?
        Вздергиваю бровь в немом укоре, шутки на подобные темы не кажутся мне смешными.
        - Мне нечего вписать в завещание, - говорю при этом. - Разве что завещать тело науке… - И сама же пихаю парня кулаком в плечо: - Ну ты и бестолочь! Теперь я точно не сяду за руль…
        - Не будь трусихой! - подначивает меня он и направляется в сторону гаража. - Нас ждут великие дела, Шарлотта. Так что не дрейфь! - Улыбка его становится шире. - Как тебе наша «карета»? - осведомляется, указывая на голубой «фольксваген». - Специально предназначена для мальчиков в инвалидных колясках…
        Под неумолчный Алексов аккомпанемент, я постигаю азы работы с выдвижным помостом для инвалидной коляски и необходимыми креплениями внутри самого автомобиля, после сажусь за руль и присматриваюсь к панели управления - словно собираюсь к звездам на космическом корабле.
        - Два года не сидела за рулем, - стенаю я не без ужаса. - Мне кажется, я забыла, как это делается.
        - Брось, - не унимается мой спутник, - это как езда на велосипеде: если научился однажды - уже не разучишься.
        - Легко тебе говорить.
        Вставляю ключ в замок зажигания, завожу двигатель. И пока тот утробно урчит, задаю неожиданно пришедший в голову вопрос: - А твой отец знает о нашей поездке?
        По лицу Алекса понимаю, что Адриану Зельцеру о нашей вылазке не известно, и это меня не радует.
        - То, о чем мы не знаем, - нас не напрягает! - поучительно провозглашает парень. Командует: - Ну, дави на газ! Опаздываем.
        Скрепя сердце соглашаюсь с таким положением дел, и мы выезжаем из гаража, ползем по улицам на самой минимальной скорости и, конечно же, опаздываем к началу сеанса. К счастью, пропускаем только десятиминутный блок рекламы, и Алекс милостиво прощает мою черепашью езду по городу, за которую высмеивал меня последние десять минут кряду.
        К счастью, фильм нас не разочаровывает, и мы покидаем зал в приподнятом настроении: улыбаемся, обмениваясь впечатлениями. Тут-то и происходит наша встреча с одной из сокурсниц, Мелани Штро. Рядом с ней девушка-блондинка со смущенной полуулыбкой…
        - Привет, Шарлотта! Ты тоже была в зале? Мы и не знали.
        - Да, мы сидели в двадцатом ряду, - нехотя отзываюсь я.
        - Мы? - быстрый взгляд в сторону Алекса. - Мы думали, ты здесь одна. Познакомишь?
        Я, отчего-то страшно нервничая, представляю их друг другу, упускаю только сам факт их родства с Юлианом. Не желаю, чтобы они подумали разное…
        Алекс между тем сыпет веселыми шутками, и девчонки хихикают, впечатленные его остроумием, я же как на иголках. Сама не пойму причину этого…
        - Ты какая-то дерганая и понурая, - говорит мне Алекс по дороге домой. - Тебя расстроила встреча с подругами? Стеснялась меня? Можешь признаться, я не обижусь.
        Не отвожу взгляд от дороги, когда отвечаю:
        - Не бери в голову, ладно? Просто дай мне время…
        Скорее чувствую, чем вижу, как парень кивает, принимая мое неловкое извинение, и какое-то время мы едем в тишине. Только «дворники» протяжно поскрипывают, разгоняя вновь полетевшие с неба пушинки. Снег. К утру снова все станет кипенно-белым, сказочным… Хорошо.
        - Чувствую себя обязанным скрасить неприятное впечатление этого вечера чем-то более прекрасным, - неожиданно нарушает наше молчание Алекс. Мы как раз сворачиваем на Земмельманнштрассе в двух перекрестках от его дома… От нервного напряжения у меня болят глаза и скрюченные на руле пальцы кажутся одеревеневшими.
        - Ты ничем мне не обязан, - отмахиваюсь от его слов. Мне все еще стыдно за свое поведение. - Перестань.
        - И все же, - не успокаивается он, - позволь мне все исправить. Поверь, я знаю, как это сделать!
        - Станцуешь для меня канкан?! - осведомляюсь не без насмешки я и тут же меняюсь в лице: - Прости, я не нарочно!
        Алекс невозмутимо улыбается, но я чувствую, что эта его улыбка слегка натянутая и не совсем искренняя.
        - Ну, станцевать, к примеру, я не смогу, - в его голосе слышится тщательно скрываемая тоска, - зато могу кое-что показать… Уверен, тебе понравится!
        Мы въезжаем в гараж, и я глушу двигатель, выдыхая от облегчения. Мы живы - и дома. Уф!
        - Мне помочь отодрать твои пальцы от руля? - интересуется Алекс, заметив мою неподвижность.
        И я отзываюсь:
        - Спасибо, я как-нибудь сама. - И наконец выхожу из автомобиля на негнущихся ногах.
        - Меня тут не забудь.
        Я замечаю серый «лексус» Адриана Зельцера, припаркованный у дороги.
        - Твой отец дома! - восклицаю испуганным голосом, распахивая для Алекса боковую дверь автомобиля. - Как думаешь, влетит нам за эту самоволку?
        Парень выкатывается на подъездную дорожку и осматривается по сторонам: красное «Пежо» у обочины привлекает его внимание, и парень расплывается в довольной полуулыбке.
        - Полагаю, если нам достаточно повезет, отец будет слишком занят, чтобы заметить наше возвращение. Пойдем! - И отпирает входную дверь.
        Мы входим в дом, замираем, прислушиваясь… Темно и относительно тихо. Лишь странные стуки, как при потустороннем контакте с помощью доски Уиджа, раздаются откуда-то сверху.
        - У вас в доме водятся привидения? - шепотом осведомляюсь у Алекса и замечаю проблеск зубов в темноте.
        - Если только Франческа не превратилась в привидение и не изводит отца своими дьявольскими потусторонними штучками! Ну, ты понимаешь, о чем я… надеюсь?
        Догадка удушливой волной растекается по лицу и шее.
        - Ты меня разыгрываешь, - шепчу в смущении, радуясь наличию темноты.
        - Я же говорил, с Франческой скучать не приходится! - буднично подытоживает Алекс, увлекая меня за собой. - Ни отцу, ни нам с Юлианом. - Потом добавляет: - Пойдем, я наконец покажу тебе свой сюрприз! Уверен, ты враз забудешь о призраках и других, сопутствующих им звукам. Мой сюрприз того стоит!
        Мы молча крадемся по полутемному дому, залитому мягким светом льющейся сквозь незашторенные окна луны, и я с боязливой недоверчивостью гадаю, что, собственно, за сюрприз ожидает меня впереди?
        5 глава
        Мое восхищение увиденным буквально зашкаливает:
        - Это невероятно, Алекс! Сногсшибательно. Прекрасно и невероятно! - набираю полные легкие воздуха. - Откуда здесь все эти бабочки? Это как райские кущи посреди зимнего мегаполиса…
        Мы стоим посреди алексовой «берлоги», комнаты, которую он обещал мне однажды показать, и он глядит на меня довольными, улыбающимися глазами. Мой восторг приятен ему, а я, между тем, ничуть не преувеличиваю: стоять в зимней куртке, с шапкой в руках, посреди настоящих тропических джунглей, устроенных с помощью кадок со всевозможными растениями, которыми комната уставлена от пола до потолка - это ли не настоящее чудо?! Узнаю лишь некоторые из них: монстеру с ее похожими на лапу страшного чудовища раскидистыми листьями, алоказию с ярко-белыми прожилками вдоль широких листьев и хлорофитум, к которому мой дед питает особое пристрастие, уставив им все подоконники в нашем доме в Ансбахе - остальные растения мне не знакомы, но от этого не менее поразительны в своем разнообразии.
        Но даже не это поражает больше всего: бабочки, настоящие тропические бабочки порхают над нашими головами, подобно осыпающимся с небес розовым лепесткам. Они перелетают с цветка на цветок, вьются под потолком, над цветами, и я наблюдаю за ними, едва ли не раскрыв в восхищении рот!
        - Откуда здесь эти бабочки? - повторяю вопрос, завороженно вертя головой из стороны в сторону. - Никогда не видела ничего подобного!
        - Знал, что тебе понравится, - Алекс тепло улыбается. - Смотри! - он подъезжает к столу и капает чем-то на кончик указательного пальца. - Это мед! - поясняет при этом, поднося палец с лакомством к сидящей на цветке краснокрылой бабочке, и та, привлеченная его ароматом, перебирается на его руку и опускает в медовую каплю свой черный, маленький хоботок.
        - Как тебе это удается? - ахаю в восхищении, готовая захлопать в ладоши от восторга, и только боязнь спугнуть краснокрылое очарование на Алексовой руке заставляет меня сдержать свои порывы.
        - Она просто проголодалась, - отвечает он. - Хочешь тоже попробовать?
        Утвердительно киваю.
        - А у меня получится?
        - Не попробуешь - не узнаешь, - отвечает парень, заламывая бровь. - Капни на палец и делай как я…
        Послушно повторяю за действиями Алекса и замираю от радости, когда мне на руку опускается большая черная бабочка с желтыми пятнами по краю задних крыльев.
        - Баттус полидамас, - называет ее Алекс, и латинское имя бабочки звучит для меня, как некое таинственное заклинание, призванное покорить большекрылых насекомых его, Алексовой воле. - Ареал обитания: страны Южной и Северной Америки. Правда, она очень красивая?
        - Она восхитительная! - выдыхаю, едва дыша от волнения. - У меня не хватает слов, чтобы выразить свои чувства. - И устремляю на парня слегка опьяненный восторгом взгляд: - Откуда у тебя эти бабочки? Ты их коллекционируешь или что-то вроде того?
        - Что-то вроде того, - он слегка взмахивает рукой, и его бабочка взлетает в воздух. - Я их развожу. - Он подкатывает к большим стеклянным аквариумам, наполненным листьями и… гусеницами? - Это что-то вроде выгодного хобби, которое занимает уйму моего времени…
        Я в недоумении пялюсь на волосатых «чудовищ», ползающих внутри аквариумов.
        - Это аквариумы-инсектарии, - с радостью поясняет Алекс. - В них поддерживаются специальная температура и повышенная влажность, будто в тропическом лесу, - он обводит удовлетворенным взглядом свои обширные цветочно-бабочковые владения. - Не буду надоедать подробностями, - отступает в сторону, - просто любуйся. Смотри, это Красный Мормон, - указывает на красивую черно-красную бабочку, сидящую на цветке над моей головой. - Она как будто позирует для фотографии… Моя любимая.
        Я некоторое время любуюсь прекрасной представительницей отряда чешуекрылых, указанной Алексом, а после интересуюсь:
        - И что же ты делаешь со всеми этими бабочками?
        - Продаю.
        - Продаешь? - не могу не удивиться я. - Но кто станет покупать бабочек?
        Алекс одаривает меня снисходительным взглядом, мол, ты отстала от жизни, и я пожимаю плечами. Мне действительно ничего об этом неизвестно…
        - Тот, кто хочет произвести впечатление на гостей за свадебным столом, - объясняет парень, указывая на заставку «рабочего стола»: на ней запечатлены несколько десятков бабочек, устремляющихся ввысь, подобно фейерверку. - Выпускать голубей нынче уже не модно, теперь дело за бабочками… Не слышала о таком?
        Отрицательно машу головой, и Алекс посмеивается над моим невежеством в этом вопросе.
        - И где ты берешь всех этих «монстров»? - указываю на гусениц в инсектарии, старательно готовящихся к своему триумфальному перевоплощению.
        - Заказываю в интернете. Раз плюнуть! - И добавляет доверительным полушепотом: - Теперь ты знаешь, где заказать бабочек на свою свадьбу. Впрочем, - сам же одергивает себя, - это будет моим свадебным подарком тебе! Есть лишь одно «но»…
        Внутренне замираю, не зная, чего ожидать от насмешливого собеседника.
        - И что же это за «но» такое? - задаю ожидаемый вопрос.
        Он почесывает макушку, как бы не решаясь его озвучить.
        - Боюсь, если ты вдруг соберешься замуж за Юлиана, с бабочками ничего не получится, - признается он. - У него, знаешь ли, лепидоптерофобия.
        - Лепидоптеро… что? - переспрашиваю я, позабыв от удивления отреагировать на само предположение о нашей с его братом возможной свадьбе.
        - Лепидоптерофобия, - повторяет Алекс не без удовольствия. - Боязнь бабочек - одна из самых редких фобий, встречающихся у людей, наряду с боязнью пуговиц и собственного обнаженного тела…
        - Да ты меня разыгрываешь!
        - Ничуть, - машет головой Алекс. - Юлиан до смерти боится бабочек. Называет их модифицированными червяками с ножками и крылышками. Его трясет уже от самого вида бабочки хотя бы с расстояния в четыре метра…
        По глазам вижу, что он не лжет.
        - Но как такое возможно? - Подобное не укладывается в моей голове. - Они ведь такие красивые… и вовсе не похожи на червяков. - Тут мой взгляд падает на гусениц в инсектарии, и я спешу поправиться: - Ну разве что поначалу…
        Алекс отвечает:
        - Отец считает, это связано с детскими страхами… что-то с погибшей бабочкой, однажды попавшейся ему под ноги. Я точно не знаю, - он пожимает плечами. - Главное, Юлиан никогда не заходит в эту комнату: она - мое надежное укрытие, моя «берлога», моя штаб-квартира, выбирай любое название на свой вкус. - И предлагает: - Мы можем владеть им вместе, если захочешь…
        Мне нет надобности в убежище от Юлиана - очень даже наоборот - но сама мысль о совместном владении сказочной красотой этой комнаты невероятно вдохновляет.
        - Хочу, - отвечаю без обиняков. - Спасибо, Алекс. - И тут же выстреливаю градом вопросов: - А ты еще расскажешь мне о бабочках? Почему ты вообще выбрал такое хобби? Как долго они живут? Сколько их в этой комнате? Научишь меня ухаживать за ними?
        Алекс вскидывает обе руки и останавливает мое словоизлияние такими словами:
        - Отвечу… я отвечу на все твои вопросы, только сначала кое-что тебе подарю. - Окидывает свои импровизированные джунгли ищущим взглядом, но, похоже, того, что ищет, так и не находит. - Должно быть, позабыл твой подарок в комнате наверху… Сможешь сходить и принести его для меня? Ты ведь помнишь дорогу, не так ли?
        Дорогу-то я помню, не знаю только, что собственно должна отыскать, о чем и сообщаю Алексу.
        - Когда увидишь - не ошибешься, - напутствует меня он. - Там на оберточной бумаге много-много бабочек! Хватай сверток и возвращайся сюда.
        - Есть, шеф, - салютую рукой и выхожу из комнаты.
        Я настолько восхищена увиденным в Алексовой комнате и настолько далеко мыслями от окружающей реальности, что от внезапного окрика «кто там?» испуганно вскрикиваю и застываю на месте - сердце клокочет в груди, как оглашенное, смазывая полумрак гостиной до сплошного желто-белого пятна.
        - Снова ты! - передо мной вырисовывается стройный женский силуэт, в котором я не сразу признаю Франческу: она в шелковом халатике, едва прикрывающим ее округлые бедра, а ее волосы рассыпаны по плечам в живописном беспорядке. - Что ты здесь делаешь? - Она крутит в руках высокую ножку фужера с темно-бардовой жидкостью и смотрит на меня далеко неласковым взглядом.
        - Алекс пригласил меня в гости, - пытаюсь оправдаться, как бы совершив некое преступление, и голос как назло предательски подводит. Сипит, как у придушенного попугая… Ощущаю себя жалкой недотепой.
        И женщина прерывает меня вопросом:
        - Алекс пригласил тебя? - Издевательский смешок в ее голосе, словно пощечина. - Послушай, девочка, не станешь же ты в самом деле уверять, что таскаешься к этому жалкому фрику только ради его прекрасных глаз… Он и с ногами-то был тот еще недотепа, а уж будучи калекой, стал и вовсе невыносим! - Она продолжает сверлить меня презрительным взглядом. - Мне стоит огромных усилий терпеть его рядом и потому ни за что не поверю, что ты можешь добровольно хотеть проводить с ним свободное время. Здесь явно дело в другом… - И она вперивает в меня прищур своих чуть раскосых глаз.
        От ее пренебрежительного высказывание в отношении Алекса, меня даже слегка подташнивает, как от ощущения ядовитого аспида, проползшего по телу.
        И почему внешняя красота не всегда соотносится с красотой внутренней?
        - И в чем же, по-вашему? - любопытствую я. Ее агрессивность придает мне смелости…
        Она отпивает вина из фужера и с холодной насмешливостью произносит:
        - Полагаю, ты здесь ради Юлиана. Надеешься втереться в доверие к одному брату, чтобы подобраться ко второму. Иначе тебе ведь никак не обратить на себя его внимание, - окидывает меня оценивающим взглядом, точно таким, как и при нашей первой встрече, - не та весовая категория, милочка. Слишком простенькая… Слишком невзрачная! Слишком… рыженькая.
        Возмутительная прямолинейность. Даже оскорбительная…
        - Вам не кажется, что это уже слишком? - делаю ударение на последнем слове. - Я даже не рыжая, да и Юлиан ваш мне даром не нужен…
        И пусть я кривлю душой - мы обе это знаем - уступать беспардонной итальянке я не намерена.
        Франческа же одаривает меня жалостливой улыбкой:
        - Не будь жалкой и не лги нам обеим, - произносит она, - ты хочешь его сильнее, чем можешь признаться, только такие парни, как он - уж не обессудь за правду - такие парни, как он, - повторяет с особой интонацией, - никогда не обратят внимание на девушку с такими, - она тычет пальчиком в сторону моего носа, - пятнами на лице.
        - Это веснушки! - парирую в сердцах. - И многим они нравятся.
        Франческа продолжает сверлить меня взглядом, ничуть не убежденная.
        - Избавься от них, - советует, как бы делая этим великое одолжение. - Иначе так и останешься жалкой подружкой несчастного калеки!
        Оскорбительные слова так и рвутся с языка, злые, недобрые слова, о которых я после, конечно же, пожалею - срываюсь с места и бегу вверх по лестнице, едва ли разбирая дорогу перед глазами. Хочется ворваться в комнату Алекса, уткнуться лицом в подушку и заорать, громко, истошно, исторгнуть весь негатив, впрыснутый в меня ядовитой итальянкой.
        Что я и делаю, внутренне предвкушая момент освобождения от эмоций: распахиваю дверь, вбегаю вовнутрь и… вдруг понимаю, что комната не та самая. Другая. Кровать слишком широкая, двуспальная, к тому же развороченная сверх всякой меры, а на полу - женские трусики. Красного цвета…
        Делаю шаг назад… Тяжело сглатываю. Кому принадлежит комната, догадаться несложно, и, словно одной догадки мало, из ванной появляется полуобнаженный мужчина с обернутым по бедрам банным полотенцем. Замирает, заметив меня, и как бы сомневаясь, меня ли видят его глаза, вопрошает:
        - Шарлотта?
        Отозваться на этот полувопрос-полуутверждение никак не получается: во рту суше, чем в чилийской Атакаме, сердце отбивает похоронную дробь во всем теле одновременно.
        - Шарлотта, - снова повторяет Адриан Зельцер, и я пялюсь на его обнаженную грудь, покрытую капельками воды, на его маленькое полотенце, чудом не соскальзывающее к ногам.
        - Шарлотта!
        Третий отрезвляющий окрик приводит меня в себя: взмахиваю ресницами пересохших как при температуре глаз, протяжно выдыхаю и бегу прочь из комнаты.
        Забыты Алексовы бабочки, слова Франчески и обещанный мне подарок - утрачивает значение все, кроме только что произошедшего. Стыдно так, что хоть ором кричи… Несусь по лестницы, едва не сбивая Франческу, в расслабленной позе стоящую у резной балясины лестницы все с тем же фужером в руке.
        - Полоумная! - кричит она вслед, но я не реагирую: врываюсь в Алексову «берлогу», захлопываю дверь, припадая к ней спиной. Так, Шарлотта, только дыши! Раз, другой, третий… Ловлю на себе недоуменный взгляд Алекса и отвечаю тяжелым хрипом перетруженных стремительным бегством легких.
        Он молча наблюдает за мной, пока не произносит:
        - У нас в доме все-таки водятся привидения, и ты только что столкнулась с одним из них…
        Ах, лучше бы я столкнулась с полуистлевшим скелетом в белом, заляпанном кровью саване, чем увидела то… что увидела.
        И признаюсь:
        - Я только что видела твоего отца голым. - И, высказанная вслух, эта истина кажется только еще более ужасающей. Утыкаюсь лицом в раскрытые ладони…
        - Совсем голым? Без ничего? - уточняет Алекс с неизменной насмешливостью в голосе. Хотела бы я воспринимать все так же легко…
        - Нет, конечно, - шиплю не без осуждения, - он был в полотенце и…
        - … И самого главного ты не видела.
        - Боже, Алекс, ты просто невыносим! - стону я в голос. - Как мне теперь ему в глаза смотреть? Это просто катастрофа какая-то, жуткая, жуткая катастрофа мирового масштаба…
        Алекса мое отчаяние лишь забавляет: он подкатывается ближе ко мне и таинственным шепотом осведомляется:
        - А как ты вообще попала в комнату отца? Высматривала причину таинственных стуков?
        Пронзаю его таким злобным взглядом, что он невольно пятится, если можно сказать такое про обездвиженного человека.
        - Хорошо, я понял, - как бы догадывается он, - ты попала туда случайно… - И добавляет: - Так и не заморачивайся - отец все поймет.
        Снова протяжно стону, словно раненое животное, и слышу стук с той стороны двери. Кидаю на Алекса перепуганный взгляд и налегаю на дверь всем своим телом…
        - Помоги мне, - умоляю парня одними губами, но он то ли не понимает, то ли делает вид, что не понимает и продолжает смотреть на мои жалкие потуги по забаррикадированию двери со снисходительной полуулыбкой.
        - Могу я войти? - раздается голос Адриана Зельцера, и я, краснея от натуги, пытаюсь воспрепятствовать его проникновению в мое далеко не тайное убежище.
        - Надеюсь, на этот раз ты достаточно одет для того, чтобы не вгонять Шарлотту в краску? - отзывается Алекс, наслаждаясь разворачивающимся действом. - Боюсь, она была не совсем готова к твоей неприкрытому одеждой мужественности и теперь пребывает, как бы это помягче сказать, в некоем душевном раздрае…
        - Я убью тебя! - произношу одними губами. Жаль нельзя сделать этого взглядом!
        - Я вхожу, - говорит Алексов отец и толкает дверь от себя. Ему хватает минимального усилия, чтобы отодвинуть меня в сторону и появиться на пороге. Прикрываю глаза, готовясь ко встрече с неизбежным… и сразу за полузакрытыми веками вижу мужчину в одном полотенце с отлично развитыми грудными мышцами.
        - Пап, не пугай моих бабочек, - слышу насмешливый голос Алекса и наконец открываю глаза. Наши с его отцом взгляды молча пересекаются…
        Я выдыхаю:
        - Простите, что ворвалась в вашу комнату. Это вышло случайно, и мне очень неловко за случившееся. Обещаю, такого больше не повторится! Никогда.
        Он молча кивает, как бы принимая мои извинения, и произносит:
        - Я, так понимаю, твою гостью нужно доставить домой, - обращается к сыну, хотя смотрит все-таки на меня. - Уже слишком поздно, чтобы бродить по городу одной…
        И я восклицаю:
        - Не стоит беспокоиться, я и сама прекрасно доберусь!
        Однако мужчина не кажется убежденным.
        - Дайте мне пять минут на сборы, - бросает он как бы в пространство комнаты, ни к кому особенно не обращаясь. - И будьте готовы к этому времени.
        Выходит за дверь, прикрывая ее за собой, и в тот же момент я хватаю со стула свои вещи, единым махом натягивая их на себя.
        - Что ты делаешь? - Алекс с любопытством следит за моими действиями.
        - Ухожу, а на что это похоже? Где мой рюкзак?
        Алекс указывает на рюкзак у цветочного горшка.
        - А мой подарок? - осведомляется он. - Ты его так и не принесла…
        - Заберу в другой раз, извини, - кидаю на ходу, однако в дверях все-таки оглядываюсь: - Прости, что все так вышло, но я не могу сейчас видеть твоего отца… Передай ему, что… что… Впрочем, ничего не передавай. Прощай!
        Я незамеченной выскальзываю из дома и бегу прочь на негнущихся ногах.
        6 глава
        Идти до остановки в темноте, да еще в снегопад оказывается удовольствием не из приятных: подмерзшие улицы превратились в каток - ноги разъезжаются в разные стороны.
        Эх, будь они трижды неладны, эти мои чрезмерные стыдливость и уязвленная гордость! Падаю на ледяную скамейку и с отчаянием гляжу на часы: ночной автобус ходит раз в полтора часа… Страшно представить, как долго мне еще ждать.
        Так и сижу нахохлившимся воробьем, готовая дойти до последней стадии жалости к себе, когда темноту дороги со стороны Алексова дома прорезают два желтых пятна автомобильных фар, и я узнаю «лексус» Адриана Зельцера. Тот останавливается передо мной, и его владелец, опустив боковое стекло, окликает меня будничным голосом:
        - Шарлотта, садитесь в машину. Автобус не скоро придет!
        Стараюсь изобразить полную невозмутимость, хотя сердце стучит у самого горла.
        - Шарлотта, не испытывайте моего терпения, - повышает голос мужчина. - Не будьте ребенком.
        Понимаю, что именно так и стоит поступить, но мозг не дает команду ногам, и я продолжаю сидеть, не шелохнувшись.
        Слышу хлопок автомобильной двери и замечаю пару ботинок, остановившихся подле меня.
        - Что за упрямая девчонка! - произносит утомленный уговорами голос, мужские руки обхватывают меня за талию и ставят на ноги, подталкивая к автомобилю. - Идите в машину, горе вы луковое.
        Подхожу к серому «лексусу», ныряю в его теплое нутро, обволакивающее меня ароматом мужского одеколона. Хорошо-то как! Благодать. Незаметно растираю окоченевшие пальцы на руках…
        - Где ваши перчатки? - интересуется мужчина, присаживаясь за руль.
        - Дома забыла, - отвечаю чуть виноватым голосом, как на упрек собственного родителя.
        - Хорошо, что голову дома не забыли…
        - Вы точно моя преподавательница музыки, - ворчу в тон собеседнику. - Только симпатичнее, - последнее добавляю чуть слышно. Не хватало еще, чтобы Адриан Зельцер это услышал!
        Дальше мы едем в тишине, и к моим пальцам на ногах возвращается благодатное тепло. Откидываюсь на спинку кресла и прикрываю глаза… а за веками все та же проекция: мужчина в одном полотенце, с шикарной фигурой.
        - Вот ведь напасть! - шепчу в сердцах, перехватывая на себе внимательный взгляд серых глаз. - И с вызовом поясняю: - Я пережила тяжелый психологический стресс - мне простительно разговаривать с самой собой.
        Губы мужчины изгибает едва заметная полуулыбка.
        - Хотите недвусмысленно намекнуть, что это я был тому причиной? - осведомляется он.
        И мне бы смолчать или отделаться ничего не значащей фразой, а я возьми и брякни:
        - Я видела вас голым! Это не так-то просто забыть.
        Понимаю, что сморозила очередную глупость (рядом с этим мужчиной ощущаю себя извечной дурочкой) и утыкаюсь лицом в ладони. Снова. Опять…
        А он улыбается:
        - Это был комплимент или оскорбление?
        - Сами знаете, что комплимент. - Его улыбка оказывается заразительной, и я тоже невольно улыбаюсь. - Ходите в спортзал? - Он молча кивает. - А я вот совсем не спортивная. И тушуюсь под его чуть насмешливым взглядом. - Следите за дорогой, пожалуйста!
        Он улыбается и отводит взгляд на дорогу.
        Я замечаю:
        - Теперь мне понятно, от кого Алекс унаследовал свою чрезмерную насмешливость.
        - Что делать, - отзывается Адриан Зельцер, - гены - коварная штука, Шарлотта! - и продолжает посмеиваться надо мной. - А от кого из родителей вы унаследовали свое ослиное упрямство? Любопытно было бы узнать.
        Обижаться на нелестную характеристику вовсе не хочется.
        - Сложно сказать: мои родители умерли прежде, чем я сумела это выяснить…
        - Кажется, они погибли в горах? - произносит он не без сочувствия. - Алекс что-то рассказывал об этом…
        Меня удивляет его осведомленность, и я восклицаю:
        - Вы расспрашивали его обо мне?! Зачем?
        Он пожимает плечами:
        - Должен же я знать, кто носит рождественские носки моего сына!
        - О, нет, только не вы тоже! - стону я в мнимом отчаянии. - Двух насмешливых представителей семейства Зельцер мне точно не вынести. Мне больше нравилось, кода вы были донельзя серьезным, и я называла вас Суровое лицо.
        - Странное прозвище, - улыбается Адриан Зельцер с непередаваемой улыбкой на лице и тут же добавляет: - Я ведь могу говорит тебе «ты», не так ли?
        Утвердительно киваю: так мне нравится даже больше. Как-то по-дружески… А друзьям признаются во всем.
        - Мы были с Алексом в кино. - И невольно замираю в ожидании ответа.
        - Я знаю, - отвечает он.
        - В самом деле?
        - Именно так, - отвечает мой собеседник. - Сам посоветовал ему пригласить тебя.
        - Вы?! - не могу удержаться от восклицания. - А он-то заставил меня полагать, что наша вылазка - тайна, и я страшилась получить нагоняй за разбитую машину.
        Адриан Зельцер вздергивает черную бровь:
        - А ты разбила нашу машину? - любопытствует как-то слишком спокойно для человека, получившего подобное сообщение.
        - А если и так? - отвечаю вопросом на вопрос.
        - Тогда придется отрабатывать стоимость ремонта.
        У меня вытягивается лицо, и мой спутник опускает руку мне на плечо.
        - Шарлотта, это была шутка. Расслабься! - Даже через пальто я ощущаю обжигающее тепло его широкой ладони… Хочется закрыть глаза и увидеть все ту же соблазнительную проекцию, проигрывающуюся в моей голове последние часа полтора - это желание настораживает, и я дергаю плечом, отгоняя внезапное наваждение.
        - Ваша машина в полном порядке, - произношу слегка осипшим голосом. - Чего нельзя сказать обо мне. За эту поездку в кинотеатр я заработала десятка два седых волос…
        Мужчина продолжает улыбаться:
        - А по тебе и не скажешь. Ты все такая же…
        - Рыженькая? - охотно подсказываю верный эпитет.
        - Такая же солнечная, хотел я сказать.
        Его слова заставляют меня смутиться, горячей волной ударяют по сердцу. Даже дышать становится трудно…
        А он вопрошает:
        - Почему замолчала? Недовольна своей внешностью?
        - Покажите хоть одну девушку, которая была бы довольна собой, - отвечаю с невольным вздохом. И высказываю наболевшее: - А я ведь даже не рыжая: это каштановый с рыжим отливом. Его и видно только на солнце… А веснушки… Они мне по-своему нравятся.
        - Мне тоже, - признается Адриан Зельцер без тени усмешки. - Ты словно зацелована солнцем…
        И я признаюсь:
        - Дедушка тоже так говорит. Спасибо!
        Последние метры до моего дома мы проезжаем в молчании. Когда же «лексус» тормозит у подъезда, мужчина произносит:
        - Шарлотта… - Выжидающе смотрю на него. - Я только хотел сказать, что благодарен тебе за дружбу с моим сыном, - его лицо серьезно, как никогда. - Сама понимаешь, в его ситуации заводить друзей крайне непросто… и ты первая, с кем он по-настоящему сошелся за последнее время. Я благодарен тебе за это, по-настоящему благодарен, - берет мою руку и слегка сжимает ее. - Буду рад, если станешь бывать в нашем доме…
        - Я тоже была бы этому рада. Алекс - прекрасный человек!
        Мужчина кивает, как бы соглашаясь с моими словами, и разбавляет серьезность момента замечанием:
        - Он показал тебе своих бабочек - это дорогого стоит, можешь мне поверить.
        - Бабочки, между прочим, великолепные, - и я открываю дверь автомобиля. - И я буду рада любоваться ими почаще. Спасибо что подвезли!
        Захлопываю дверь и направляюсь к подъезду - на сердце на удивление легко и спокойно. И кажется, стоит оттолкнуться и раскинуть руки, как я взлечу под самые облака, подобно одной из Алексовых бабочек…
        Всю следующую неделю мы перебрасываемся с Алексом шутливыми сообщениями, в которых он закидывает меня фотографиями полуобнаженных мужчин: пытается выветрить образ отца из моей головы. Страшится, что произошедший конфуз послужит препятствием для моих визитов в их дом… Но я лишний раз убеждаюсь, что Адриан Зельцер очень даже ничего. Ни одно из сравнений не выигрывает в моих глазах…
        Юлиан же по-прежнему недосягаем для меня, даже его маленькая тайна - лепидоптерофобия! - столь неожиданно открывшаяся мне, не сделала его ближе и понятнее для меня… Лишь породила новые вопросы, на которые жаждется получить ответы.
        И когда в тихий субботний вечер звонок Алекса отрывает меня от просмотра любовной мелодрамы и без приветствия произносит: «Собирайся и приходи за своим подарком», я послушно встаю с дивана и выхожу за порог. Я скучаю по дому на Максимилианштрассе под номером семьдесят шесть… По дому и всем его обитателям. Даже Франческа с ее уничижительными комментариями по-своему интересна мне…
        - Мы дома одни, - сообщает Алекс прямо с порога. - Это так, к слову…
        - Спасибо за информацию. Так где мой подарок? Тот самый, на котором много-много бабочек…
        - Здесь бабочки не только снаружи, но и внутри, - сообщает парень с многозначительностью, протягивая прямоугольный сверток.
        - Книга? - высказываю предположение.
        Алекс улыбается и кивает.
        - Так и есть, это книга про бабочек. Подумал, тебе будет интересно!
        Снимаю подарочную упаковку и вижу солидный том-энциклопедию, „Бабочки мира» вытеснено на обложке золочеными буквами.
        - Спасибо, с удовольствием ее почитаю, - обещаю дарителю и прижимаю книгу к себе.
        Парень выглядит по-настоящему довольным, а еще чуточку таинственным и совсем немного предвкушающим что-то…
        Я интересуюсь:
        - В чем дело? Выглядишь загадочным, словно сфинкс.
        Лицо Алекса расплывается в широкой улыбке, его буквально распирает от восторга.
        - Это не все сюрпризы, что я тебе приготовил, - сообщает он восторженным голосом.
        - Еще одна книга? - улыбаюсь я.
        И он оглушает меня:
        - Мы отправляемся на свадьбу! На мексиканскую свадьбу, если быть точным. И ты тоже приглашена! - Разводит руки в разные стороны. - Та-там. Скажи, что рада? - Я округляю глаза, и плевать, как это выглядит со стороны. - Ты же хотела увидеть фейерверк из бабочек! - добивает он меня новой порцией информации. - А мне как раз заказали один, и я обещал явиться с подругой, с тобой, Шарлотта… Франц обещал приберечь для нас место за праздничным столом!
        Мои глаза округляются еще больше, если такое в принципе возможно.
        - Парень по имени Франц пригласил тебя на свою мексиканскую свадьбу? - переспрашиваю с искренним недоверием в голосе. - Я ничего не перепутала?
        - Нет, все верно, - пожимает парень плечами. - Невеста - мексиканка, вот они и решили устроить свадьбу в традициях ее народа. - И вопрошает: - Ты рада или нет? Я ждал, признаться, несколько иной реакции.
        Набираю в легкие воздуха и произношу:
        - Это довольно неожиданно, Алекс. Я как бы не собиралась на праздничное мероприятие… - И указываю на свои джинсы и толстовку.
        Алекс окидывает меня изучающим взглядом, задумчиво сводит брови на переносице - похоже, об этом аспекте он не подумал. Или подумал? Лукавая улыбка расцвечивает его лицо, подобно мгновенно вспыхнувшей лампочке.
        - Смотри, - стягивает теплый пуловер и демонстрирует ярко-оранжевую рубашку с черными пуговицами. Приподнимает штанину своих черных брюк, и я вижу носки точно ей в тон: оранжево-приторные. Аж глазам больно… - Я уже принарядился по случаю, - сообщает с широкой улыбкой. И заключает: - А теперь принарядим и тебя! - И тянет меня за собой вверх по лестнице.
        Мы поднимаемся на второй этаж и подходим к хорошо знакомой мне двери.
        - Комната твоего отца… - шепчу со значением.
        - … и Франчески, - добавляет Алекс шпионским полушепотом.
        И тогда я догадываюсь, что он задумал…
        - Не стану я надевать ее платье, даже не думай! - восклицаю, взмахивая руками. - Это ненормально.
        Алекса мой отпор нисколько не обезоруживает: он толкает дверь спальни и вкатывается вовнутрь.
        - Всего лишь одно маленькое платьице, - увещевает меня с порога. - Поверь, у Франчески их столько, что она не заметит временного исчезновения одного из них! Идем.
        Я робко заглядываю в комнату и осматриваюсь: на этот раз ни разоренной постели, ни «павших смертью храбрых» кружевных трусиков… Все чинно и невинно.
        Алекс распахивает едва заметную за цветочными обоями дверь, и я удивленно ахаю.
        - Пещера Али-Бабы! - посмеивается он. - Поражает воображение, не так ли?
        Я же такую гардеробную разве что в кино и видела: четыре метра замкнутого пространства, забитого туфлями и вешалками с одеждой.
        - Невероятно!
        - Ага, - хмыкает парень, - итальянки те еще модницы! Да и работа обязывает…
        Кидаю на него вопросительный взгляд.
        - Она менеджер по продажам в отцовском магазине, - поясняет он, проводя пальцами по атласной юбке какого-то платья. - Положение обязывает, так сказать.
        - Не знала об этом. И что они продают?
        - Одежду. У папы с дядей Акселем сеть итальянских бутиков, расположенных по всей Баварии. Франческа заведует нюрнбержским филиалом в Альтштадте. - Молча киваю. - Итальянские бренды и все такое. «Modaiola»… Ты точно видела его в центре.
        Я несколько ошеломлена этим открытием и потому не сразу нахожусь с ответом. «Модница» - один из самых дорогих бутиков города, я к нему и на пушечный выстрел не подходила…
        Алекс посмеивается:
        - Язык, что ли, проглотила?
        - Есть немного, - признаюсь на это. - Теперь понятно, почему Франческа глядит на меня с такой брезгливостью.
        - Да брось ты, - отмахивается Алекс, - она просто итальянская задавака и ничего больше. Лучше смотри, что я тебе присмотрел! - и он раздвигает ворох платьев, указывая на нечто изумрудно-воздушное, одним своим видом вызывающее стеснение в моей девичьей груди.
        Аккуратно снимаю вешалку с платьем и провожу рукой по расшитому стразами лифу, тот непередаваемо переливается под моими пальцами, рождая настоящую радугу… Вниз струится легчайший поток изумрудного шелка, и я мысленно предвкушаю его соприкосновение со своим телом. Это как облачиться в волшебство… Не платье - воплотившаяся мечта!
        - Нравится? - любопытствует Алекс, хотя, уверена, не нуждается в ответе: мои горящие глаза выразительнее всяких слов. - Зеленый подойдет к твоим волосам, - добавляет, не дождавшись ответа, - а шелк… Ты знала, что его производит тутовый шелкопряд, бабочка, чьи коконы выдерживают в горячей воде при температуре сто градусов два с половиной часа, чтобы облегчить раскручивание нити?
        Гляжу на парня не без восхищения его непосредственностью: думать о бабочках при виде столь сногсшибательного платья способен только Алекс Зельцер и больше никто.
        - Нет, о таком я не знала, - отвечаю, прижимая платье к себе. - Где я могу его примерить?
        - В спальне за ширмой, - пожимает своими плечами.
        А я испуганно ахаю:
        - А туфли? Какие я надену туфли?
        - Выбирай любые! - Алекс указывает на ряды всевозможных туфель, но даже отсюда я вижу: слишком большие. Беру одну из туфель и констатирую:
        - У Франчески тридцать девятый размер, а у меня тридцать седьмой. Они явно не подходят…
        Эта дилемма, по-настоящему не учтенная Алексом, ставит парня в тупик, и мы замираем в задумчивой растерянности. И только через минуту, как бы приняв важное решение, Алекс говорит:
        - Иди надевай платье - с туфлями я разберусь. - И выкатывается из комнаты.
        Понятия не имею, где он собирается раздобыть для меня туфли, разве что вызовет фею-крестную, и та наколдует хрустальные башмачки, однако послушно направляюсь за ширму и примеряю чудесное платье. Очень хочется хотя бы раз в жизни почувствовать себя настоящей принцессой!
        7 глава
        Платье садится идеально, разве что чуточку длинновато, но эту проблему могли бы решить туфли на каблуке… Интересно, получится ли у Алекса решить эту проблему? Выхожу из-за ширмы и кручусь перед зеркалом: шелковая юбка каскадом завивается вокруг ног. Непередаваемое ощущение!
        - Примерь вот это, - отрывисто кидает Алекс, вкатываясь в спальню и протягивая мне пару белых босоножек. Он держит их на вытянутой руке, словно не хочет к ним прикасаться, и выглядит непривычно серьезным.
        - Хорошо. - Забираю туфли из его рук. Они выглядят несколько старомодными, но в целом довольно новыми. Очень красивыми…
        - Свадебные туфли моей матери, - произносит Алекс с запинкой, глядя куда-то в сторону. - Она только раз их и надевала… Храню как память о ней.
        Его слова заставляют меня почувствовать неловкость, и я гляжу на ноги в белых босоножках в тревожном молчании. Наверное, не стоило мне их надевать…
        - Думаю, будет лучше, если я сниму их, - произношу едва слышно, и Алекс вскидывает глаза:
        - Жмут? - любопытствует он. - Казалось бы, твой размер…
        - Нет, они идеально подходят. Просто… это туфли твоей мамы… я… наверное… будет неправильно…
        - Ничего подобного, - отрезает Алекс с решительностью. - Буду рад, если мамины туфли сделают кого-то чуточку счастливее. - И добавляет: - Вот, посмотри, тебе это тоже пригодится.
        У него в руках маленькая бархатная коробочка, в таких обычно хранят ювелирные украшения, и я с трепетом - сама не знаю, почему! - ее открываю. На черной бархатной подложке лежит небольшого размера камея с выгравированной на ней бабочкой, распростершей хрупкие крылья в застывшем в камне полете.
        - Как красиво, - шепчу в восхищении, проводя по ней пальцем. - Это тоже принадлежало твоей маме?
        Алекс кивает.
        - Там гравировка на другой стороне, - произносит он, и я переворачиваю украшение. Надпись такая мелкая, что я с трудом могу разобрать витиеватые завитки готического шрифта…
        - Там написано, - приходит он мне на помощь, - что счастье капризно и непредсказуемо, как бабочка: когда ты пытаешься его поймать, оно ускользает от тебя, но стоит отвлечься - и оно само опускается прямо в твои ладони.
        У меня сжимается сердце, к горлу подкатывает комок.
        - Очень поэтично, - отзываюсь с дрожью в голосе. - Теперь понимаю твое увлечение бабочками: они напоминают тебе о матери.
        Парень дергает головой, как если бы ему натирал воротничок оранжевой рубашки, а после одаривает меня лучезарной улыбкой - не хочет говорить о серьезном, и я могу это понять.
        - Надевай украшение и будь готова выезжать, - командует он, стремительно выкатываясь из комнаты. - Иначе мои мотыльки охладятся сверх меры и передохнут дорогой.
        Застегиваю на себе белоснежную камею и некоторое время любуюсь ее отражением в зеркале - она идеально смотрится на груди, дополняя красоту изумрудного платья. Видел бы меня дедушка! Сегодня я нравлюсь самой себе, и это восхитительное ощущение.
        Вести машину в вечернем платье весьма неудобно, не менее неудобным представляется сама необходимость появиться в нем перед толпой незнакомых людей…
        И Алекс, заметив мою нервозность, загадочно произносит:
        - Оранжевый с зеленым. - А сам улыбается. Многозначительной, таинственной улыбкой.
        - Не понимаю, о чем ты.
        Выруливаю на парковку под монотонный голос навигатора и замечаю огромное сомбреро у входа. Кажется, мы прибыли по назначению…
        Алекс продолжает загадочно улыбаться, и мы направляемся ко входу в отель - на коленях у парня подарочная коробка, украшенная оранжевым бантом.
        Мы входим в фойе и безошибочно определяем верное направление: заводные аккорды мексиканского марьячи манят за собой, подобно магниту, у входа в зал нас приветствует высокий мужчина… в оранжевом пиджаке.
        - Дресс-код? - Неожиданно догадываюсь я, и Алекс молча кивает.
        Оранжевый пиджак ведет нас к нашему столику.
        - Франц просил позаботиться о вас, - произносит он. - Позвольте возьму коробку.
        Алекс передает ему коробку с бабочками, мы занимаем свои места, и я, восхищенная буйством голубых, оранжевых и зеленых цветов, замираю с открытым ртом. Рассматриваю их невообразимое сочетание вплоть до мельчайших деталей декора: разноцветные ленточки пышной бахромой свисают у входа и под потолком, стулья задрапированы оранжево-голубой материей, повсюду гирлянды из больших бумажных цветов и разноцветных флажков «папель пикадо». Все гости одеты столь же живописно, под стать банкетному залу… Словами не передать, насколько меня поражает солнечная атмосфера этого места - и все это пиршество красок прямо посреди зимы!
        Даже наш столик украшен не привычными случаю цветами, а милыми горшочками с цветущими кактусами.
        - Сеньорита! - Меня отрывает от созерцательности голос дородной женщины в пестрой накидке. Не иначе, как мексиканки! - Вам непременно стоит украсить волосы этим цветком, - и она с мастерством истинной фокусницы выхватывает из воздуха пышный цветок гибискуса, ловко заправляет его мне за ухо.
        Смутившись, благодарю ее за подарок, и та отзывается:
        - Благодарите не меня, юная сеньорита, благодарите родителей, наделивших вас той несравненной красотой, которую мой цветок может лишь отчасти подчеркнуть.
        Еще более смущенная, замечаю мужчину в кипенно-белом костюме, направляющегося в нашу сторону. Он похож на капитана средиземноморского лайнера, случайно заплывшего в воды этого пышащего красками празднества… Он приобнимает пожилую «весталку» за плечи, с улыбкой произносит:
        - Матушка, не смущайте юную сеньориту своими пышными мексиканскими комплиментами, боюсь, она может быть к ним не привычна. - И доверительно склоняясь к уху пожилой женщины: - Агуэда просила вас проследить за свадебным тортом, мы на вас полагаемся.
        Женщина молча кивает и направляется к выходу. Виновник торжества (а это именно он), провожает ее внимательным взглядом, и говорит:
        - Моя новоиспеченная свекровь. Она может показаться несколько назойливой и странной, но вы не обращайте внимание. Разница менталитетов. - Пожимает мне руку. - Спасибо, что пришли! - И в сторону Алекса: - Я хотел бы выпустить бабочек уже перед следующим танцем, как думаешь, они достаточно отогрелись для этого?
        Они с Алексом обмениваются еще несколькими фразами, и мужчина в белом заключает беседу, обращаясь ко мне:
        - Вы истинное украшение нашего праздника, сеньорита, благодарю, что почтили нас своим присутствием… - На этот раз он целует мою ручку и наконец уходит.
        - Что это было? - спрашиваю одними губами.
        И Алекс смеется:
        - Мескаль и текила. Они уже пару часов отмечают…
        В этот момент свет в зале слегка приглушают, и тихая музыка наполняет его романтической атмосферой. На середину выходят жених и невеста - оба в белом, что разительно отличает их от всех гостей в зале - и Франц, обращаясь к своей избраннице, начинает произносить некие замысловатые фразы на испанском, которые сами по себе звучат как музыка…
        - Стихотворение о любви, - шепотом поясняет Алекс. - А выпущенные в конце бабочки - что-то вроде символа будущих счастья, любви и благополучия. Сейчас сама все увидишь…
        Голос жениха затихает - в глазах невесты стоят слезы. Вижу их отблеск в уголках ее глаз, и сама готова прослезиться… В сердце что-то дрожит, вибрирует, мелко-мелко, как тронутая пальцем струна.
        Жениху подают коробку с бабочками, и он вручает ее своей возлюбленной. Та вскидывает брови, улыбается и тянет за оранжевую ленту… Целый фейерверк бабочек, вырвавшись из-под приподнятой крышки, устремляется вверх, подобно взметнувшемуся ввысь пламени.
        Я ахаю в восхищении - никогда не видела ничего подобного! - а Алекс поясняет:
        - Цетозия Библис. Своей оранжево-красной окраской она как нельзя лучше подходит для сегодняшнего торжества…
        Его слова заглушают восторженные охи и ахи, раздающиеся со всех сторон, а бабочки метутся под потолком живыми разноцветными конфетти, расцвечивают банкетный зал еще более яркими красками.
        - Незабываемое зрелище, Алекс! У меня просто нет слов, - с чувством констатирую я, прижимая руку к груди.
        И Алекс улыбается, отпивая из высокого стакана:
        - Тебя легко впечатлить. А ведь ты даже не видела, как это выглядит летом под открытым небом… Вот где настоящее зрелище!
        Продолжаю следить за порхающими бабочками.
        - Возможно, еще увижу. Спасибо, что позвал с собой!
        - Пустяки, - отзывается он со скучающим видом. - Без тебя я и вовсе не попал бы сюда.
        Наш столик заполняется вернувшимися гостями, они обсуждают бабочек и все происходящее, а мой сосед слева, порядком навеселе, начинает настойчиво потчевать меня замысловатым коктейлем на основе текилы и апельсинового сока: мол, это любимейший напиток мексиканских женщин, я же не имею права не выпить за здоровье молодых. Я не противница новых впечатлений, однако пьянею даже от ложки настойки, выдержанной на спирту. И это не входит сейчас в мои планы…
        - Тогда потанцуйте со мной! - умоляет мой пышноусый поклонник, и я не решаюсь отказать еще и в этом. Посылаю Алексу извиняющийся взгляд и иду на танцпол, где звучит быстрая заводная музыка…
        Красивое платье ли тому причиной или цветок в моих волосах, только я ловлю на себе восхищенные взгляды, и это буквально окрыляет. Вот значит, как чувствовала себя Золушка, явившаяся на бал в платье от феи-крестной!
        После танца ко мне подходит девушка в белом и обнимает за шею. Так просто, словно всю жизнь с ней знакомы…
        - Хотела сказать спасибо за бабочек, - с чувством произносит она. - Только благодаря вам стал возможен подарок Франца. А он был выше всяких похвал! - она тискает меня, словно плюшевого медвежонка, и я понимаю, что Алекс подставил меня. Вон как улыбается, во весь рот!
        Я собираюсь было откреститься от Алексовых заслуг, только невеста с розой в волосах отмахивается от меня своим быстрым «ах, не скромничайте, вы такая душка в этом зеленом платье!», так что я мгновенно прикусываю кончик языка. А она продолжает честить своим незабываемо милым акцентом:
        - Вам нравится наш праздник? Надеюсь, вы тут не скучаете… Мы с Францем мечтали устроить нечто незабываемое, нечто, о чем будем вспоминать все последующие годы… до самой старости, - прижимает руки к груди и одаривает своего нареченного влюбленным взглядом. - Это он предложил свадьбу в мексиканском стиле, и я, конечно же, согласилась. И вот, - она разводит руками в разные стороны, - что из всего этого получилось!
        Вежливо поддакиваю: мол, да, праздник получился выше всяких похвал, и я восхищена им безмерно…Но девушка в белом слишком опьянена собственным счастьем, чтобы на самом деле вслушиваться в мои слова; вскоре ее зовут разрезать свадебный торт, она взмахивает рукой и обещает приберечь для меня самый лучший кусочек.
        С облегчением падаю на стул и незаметно грожу Алексу кулаком - он продолжает посмеиваться.
        - За лучшую разводчицу бабочек всех времен и народов! - провозглашает с улыбкой, поднимая вверх полупустой стакан.
        - И за самого бессовестного лгуна в придачу! - вторю ему тем же тоном.
        За куском свадебного торта нам приходится выстоять длинную очередь, но, стоит заметить, оно того стоило: шоколадное лакомство буквально тает на языке, рождая во рту массу незабываемых ощущений. Я с таким аппетитом уминаю свою порцию, что наблюдающий за мной Алекс пододвигает мне свою тарелку.
        - Хочешь? - спрашивает с улыбкой.
        - А ты? Пожалеешь, если не попробуешь.
        - Я уже попробовал. Ешь, если хочешь!
        - Хочу. - И съедаю второй огромный кусок.
        Вместе с молекулами сахара по венам разливаются странные умиротворение и легкость… Счастье обволакивает меня. Заставляет сделаться безрассудной! Я уступаю нападкам пышноусова кавалера и решаюсь попробовать расхваливаемый им коктейль. Почему бы и нет, в самом деле?! Делаю большой, едва ли не лишающий дыхания глоток и позволяю увлечь себя на танцпол. Внутри какое-то бешеное торнадо, закручивается в желудке и поднимается к самому горлу…
        - Танцевать, сеньорита, теперь только танцевать! - подначивает меня мужчина, увлекая в танце по кругу. Веселье заполняет каждую клеточку моего естества, я улыбаюсь, я не чувствую пол под ногами…
        И тут:
        - Шарлотта, - Алекс тянет меня за платье с видимым укором, - ты захмелела. Я позвоню отцу…
        - Зачем? - вскидываюсь я. - Он только испортит веселье! Не будь занудой, - и улыбаюсь Оранжевому пиджаку, призывно машущему рукой.
        Парень хмурит насупленные брови, качает головой.
        - Зато он сможет отвезти нас домой. Сама-то ты вряд ли сумеешь…
        И я вопрошаю:
        - Хочешь сказать, я немного навеселе?
        - Ты сильно навеселе, - парирует Алекс. - Еле на ногах держишься.
        И я не без возмущения:
        - Да я только один коктейль и выпила!
        - И съела два куска ромового торта, - присовокупляет к этому Алекс
        - О! - зажимаю рот ладонь, чтобы сдержать пьяное хихиканье. Так и знала, что все это неспроста! И виновником всему праздничный торт. Вот ведь засада!
        - Будь осторожна, ладно, - предостерегает меня парень, прослеживая наши с Оранжевым Пиджаком переглядывания. - Я скоро вернусь.
        - Я - сама осторожность, не стоит волноваться, - кидаю на ходу, с трудом переставляя заплетающиеся ноги.
        - Хотелось бы верить, - шепчет Алекс, но я этого не слышу. Кружусь в объятиях Оранжевого пиджака, и его прохладные губы на моей разгоряченной коже рождают невероятные ощущения во всем моем практически невесомом теле.
        8 глава
        Один бокал мексиканского коктейля, два куска ромового торта, и вот я словно другой человек…
        Казалось, зайди в двери банкетного зала сам Юлиан Рупперт, я бы не спасовала, как обычно: я бы открылась ему в танце, показала себя настоящую, и эта новая Шарлотта понравилась бы ему н порядок больше прежней.
        Но вместо Юлиана, в дверях появляется Адриан Зельцер. Окидывает помещение пристальным взглядом, замечает Алекса и направляется к нему…Радужные мечты, окрыляющие меня еще секунду назад, выцветают до бледно-салатового, радость откатывает, подобно морскому прибою, сердце тревожно сжимается в груди.
        Я подвела Алекса…
        Я напилась в его присутствии.
        Нет мне прощения…
        Алекс, между тем, переговаривается с отцом, указывает пальцем в моем направлении.
        Прикрыться своим оранжевоярким кавалером, увы, не получается, пусть я и верчу его во все стороны, подобно оборонительному щиту. Мужчина начинает движение в моем направлении… Его серый пиджак неестественно диссонирует с яркими красками банкетного зала. Спешу отвернуться, притвориться не ведающей о его появлении, и мой кавалер, неожиданно осмелев, целует меня за ухом… У самой линии волос.
        Едва успеваю среагировать, когда ледяной, полный арктического холода голос, произносит за спиной:
        - Могу я переговорить с юной леди? - И мои цепкие пальцы буквально отдирают от плеч Оранжевого пиджака.
        В тот самый момент понимаю, что только они и удерживали меня от падения: охнув, начинаю заваливаться вбок, практически падаю… К счастью, сильные руки подхватывают меня, и я, вцепившись в серый пиджак их обладателя, с напускной бравадой произношу:
        - Не хотите потанцевать? Уверена, вы давно этого не делали…
        Неловко буквально до дрожи, как и всегда в присутствии Адриана Зельцера, но выпустить лацканы мужского пиджака я все-таки не решаюсь. Ноги - ягодное желе, словно не существующие вовсе. Мужчина глядит на меня с видимым осуждением, разве что головой не качает… И я понимаю, что должна оправдаться:
        - Это все из-за торта, - шепчу в опасной близости от его губ, - двух кусков торта и бокала коктейля.
        Теплые руки на моей талии кажутся обжигающе горячими, словно тавро, выжженное на коже, а серые глаза такими глубокими и… печальными. Другая галактика из тысячи астероидов, в которой так просто затеряться…
        - Шарлотта, - смущенное покашливание возвращает меня с небес на землю (практически буквально), - поедем домой - ты на ногах не стоишь.
        - А как же танец? - спрашиваю я и утыкаясь головой в грудь партнера. Ткань его пиджака, слегка колючая под щекой, согревает теплом и тихонько вибрирует от бьющегося под ней сердца. Приятный, умиротворяющий звук… Так просто раствориться в удерживающих меня объятиях, уплыть в уютное небытие, из которого не хочется возвращаться.
        - Шарлотта, - зовет меня тихий голос, и я открываю глаза.
        - Что?
        - Наш танец закончился пять минут назад.
        Вокруг грохочут басы заводной танцевальной музыки, люди танцуют - мы одни стоим неподвижно.
        - Как жаль, мне понравилось с вами танцевать, - признается алкоголь внутри меня, и Адриан замечает камею на моей груди. Чуть касается ее пальцами…
        Осведомляется:
        - Где ты взяла ее?
        Жесткость этого тона отрезвляет меня на мгновение.
        - Мне дал ее Алекс… - Голос дрожит на выдохе.
        Мужчина глядит на камею, не отводя глаз, и серая галактика в них окрашивается черным.
        - Алекс не должен был этого делать, - произносит он.
        Я порываюсь было расстегнуть застежку, отдать ему злополучное украшение, однако в моем состоянии это вряд ли возможно.
        - Если вы мне поможете…
        - Дома, снимешь ее дома, - отрывисто бросает мужчина, увлекая меня за собой. Перемена в нем столь разительна, что это ранит меня… Вот так, ни с того ни с его.
        И я, как бы решив покаяться во всем сразу, произношу:
        - А платье на мне Франческино…
        Наверное, это звучит донельзя жалостливо, потому что Адриан Зельцер вдруг говорит:
        - И это платье тебе очень идет. Ты сегодня очень красивая, Шарлотта!
        Слезы наворачиваются на глазах. Одни из тех, которым невозможно найти определения… Они - то ли радость, то ли отчаяние. Сложно сказать наверняка… Такой, с блестящими глазами и комком в груди, я и предстаю перед Алексом.
        - Как ты себя чувствуешь? - интересуется он. И улыбается, чтобы подбодрить меня: - Мне тут тортик для тебя передали… с ромовой пропиткой, все как ты любишь.
        - Выброси в мусорку, - стону в сердцах, абсолютно не готовая к батальным перепалкам с Алексом. - Я больше никогда не стану есть торты… в незнакомых местах.
        И он обещает:
        - Я испеку тебе правильный торт. Вкусный и безопасный!
        Бабочка вспархивает над нашими головами, и я, закинув голову, восклицаю:
        - Смотрите, наша бабочка! - ноги в босоножках подкашиваются, и я валюсь навзничь, выпустив на мгновение поддерживающее плечо.
        Голос надо мной возмущается:
        - Шарлотта, ты невыносима! - И я понимаю, что лежу на чьих-то руках… на Адриановых руках, если быть точной. Благодать! Алекс где-то внизу тихо посмеивается… надо мной, конечно, но мне все равно. Я приникаю головой все к той же шершавой материи уже знакомого мне пиджака и тихо произношу:
        - Не такая уж и невыносимая - вы держите меня, словно пушинку.
        Похихикивания Алекса становятся чуточку громче. Ну и пусть, мне так хорошо, что не хочется забивать голову посторонними мыслями. Подумаю об этом завтра… За - втра. На трезвую голову. А пока закрываю глаза и вдыхаю незабываемый аромат мужского парфюма, от которого моя голова кружится еще чуточку сильнее.
        В очередной раз за недолгое время просыпаюсь в незнакомом месте, и это даже не комната Алекса, нет, я лежу на большой двуспальной кровати, заботливо прикрытая одеялом, а на прикроватной тумбочке - стакан с водой и таблетка «Аспирина». Это ненавязчивое напоминание о моем вчерашнем дебоше заставляет болезненно скривиться, а гулкая пульсация в голове и сухость во рту лишь усиливают ощущение катастрофы. Похмелье, приправленное муками совести, - то еще удовольствие!
        Пытаюсь припомнить, как здесь оказалась, и где собственно «здесь»… Опасливо приподнимаю край одеяла и с облегчением выдыхаю: хотя бы платье на мне. То самое прелестное платье, в котором еще вчера я ощущала себя сказочной принцессой, а сегодня похожа на измятый кусок мятного торта… Как же вернуть его Франческе… таким?!
        Приподнимаюсь и кладу в рот таблетку «Аспирина», запиваю ее водой.
        На стуле у кровати - моя вчерашняя одежда, на ней - листок бумаги с единственным словом «ванная» и стрелкой в указанном направлении. Стягиваю изувеченное платье и направляюсь в ванную комнату: там нахожу стопку полотенец, шампунь, остальные банные принадлежности… Так бы и расцеловала своего заботливого помощника!
        Душ и таблетка «Аспирина» возвращают мне человеческий облик, только на душе по-прежнему скверно: я как будто перед всем человечеством провинилась, а не только перед Алексом и его отцом. Именно так себя и ощущаю… Предательницей.
        Мысль об Адриане Зельцере вызывает болезненный стон. Воспоминания разрозненными пятнами мелькают перед глазами, выхватывая то один болезненный эпизод, то другой… Вот тебе и тихоня-музыкантша! Хорошо хоть на стол не полезла танцевать.
        Подхожу к дверям и прислушиваюсь: дом хранит странную, ничем не нарушаемую тишину, словно забывшийся сном мастодонт. Быть может, Франчески нет дома или она крепко спит… Тогда удалось бы улизнуть потихоньку, избежать вполне заслуженного линчевания.
        Который сейчас час?
        Десять утра. Десять утра! Прячу зеленое платье под одеяло и выхожу из комнаты. Кто-то гремит посудой на кухне, оттуда же раздаются тихие голоса… Спускаюсь по лестнице, едва касаясь ступеней, прислушиваюсь к ним.
        - … Это было безответственно, Алекс, - слышу суровый голос Адриана Зельцера, - она отвечала за тебя и должна была вести себя соответственно. - Понимаю, что речь обо мне и меняюсь в лице. - А если бы меня не было в городе, что тогда? Кто бы отвез вас домой в таком случае?
        - Юлиан? - делает предположение Алекс.
        - Юлиану самому нужна нянька, - отмахивается мужчина, и я почти вижу, как он хмурит красивые брови. - Я думал, могу положиться на тебя… твое благоразумие, выходит, ошибся. И меня это сильно огорчает. Шарлотта тоже казалась приличной девушкой…
        Я до крови прикусываю губу, железистый вкус растекается по языку.
        - Она не виновата, - вступается за меня Алекс, и этим заслуживает мою вечную благодарность. - Она сразу сказала, что ей нельзя пить… От слова «совсем», понимаешь? Только она не знала, что торт с ромовой пропиткой. Послушай, - в его голосе проступают виноватые нотки, - если на то пошло, это я угостил Шарлотту вторым злополучным куском. Хотел, чтобы она немного расслабилась… Ей это было нужно! Думал, она преувеличивает степень воздействия алкоголя на себя, но ее действительно развезло. А тут еще этот парень со своей «Маргаритой»… - И просит: - Не сердись на нее, ладно? Мне не стоило экспериментировать на ней. Хочешь злиться - злись на меня.
        Следует продолжительное молчание, заставляющее мое сердце болезненно сжиматься, мужчина наконец произносит:
        - Это не злость, Алекс, - разочарование. Ты должен осознавать, что каждый наш поступок влечет за собой последствия.
        - Ты о мамином украшении?
        - И о нем тоже. Ты не должен был давать его чужой, незнакомой нам девушке…
        Чужой и незнакомой?!
        Привкус крови становится сильнее, в ушах шумит с оглушающей силой.
        - Шарлотта нам не чужая, - Алекс снова заступается за меня. - Ты сам разрешил ей бывать в нашем доме… Ты знаешь, какая она.
        - Ты дал ей мамины вещи, - с напором произносит его отец.
        - И что? - вскидывается Алекс. - Она бы хотела, чтобы кто-то достойный носил их вместо нее.
        - Считаешь Шарлотту достойной?
        - А ты нет? - отвечает парень вопросом на вопрос. - Вы вчера мило смотрелись вместе во время танца. Прямо сладкая парочка… - Насмешливый смешок.
        - Девчонка была пьяна и не ведала, что творит…
        - Однако ты очень заботливо прикрывал ее одеяльцем в гостевой комнате.
        Они замолкают, возможно, сверлят друг друга взглядами, а я, ни жива, ни мертва, мечтаю только о том, чтобы земля разверзлась под моими ногами и поглотила всю целиком. Без остатка… Меня и воспоминания о вчерашнем вечере.
        - Похоже, не только Шарлотте ударил в голову ромовый торт, - саркастически припечатывает Адриан Зельцер и направляется в мою сторону. К счастью, останавливается у порога и добавляет: - Возможно, я ошибся относительно вашего с ней общения, и будет лучше прервать его.
        - Лучше для кого? - осведомляется Алекс.
        - Для всех, Алекс, лучше для всех нас. - Мужчина выходит из кухни стремительным шагом. Едва дышу, спрятавшись в узком пространстве за дверью…
        Значит, он ошибся относительно меня, думается с внезапным ожесточением, значит, Алексу было бы лучше перестать общаться со мной, мысленно негодую я… Значит, вот, что он обо мне думает: безответственная девчонка, не ведающая, что творит!
        Отталкиваюсь от стены и переступаю порог кухни. Напряженный взгляд Алекса теплеет при виде меня…
        - Доброе утро, Шарлотта! Как себя чувствует твоя голова? Очень болит?
        - Твоя таблетка пришлась очень кстати. - По вспышке недоумения понимаю: не он позаботился о лекарстве. - И платье абсолютно испорчено. Надеюсь, у него не заоблачная цена…
        И снова догадываюсь по его лицу, что надежда моя напрасна, и прибавляю к списку своих прегрешений порчу чужого имущества в особо крупных размерах.
        Адриан прав: я просто ходячее недоразумение!
        Алекс же оптимистически заявляет:
        - Да ты не волнуйся по пустякам. Вернем платье на место, Франческа и не заметит… - А сам размешивает что-то в мерном стаканчике. На столе перед ним три свежеиспеченных бисквитных коржа…
        - Это не пустяки, Алекс, - качаю головой, - твой отец разочарован во мне, и есть почему, надо признать. Наверное, и с тобой видеться запретит… А если не запретит, Франческа меня точно прибьет. Это как пить дать!
        Алекс замирает с ложкой в руке, глядит на меня.
        - Подслушивала? - спрашивает просто, я молча киваю. - Знаешь, что говорят про подслушивающих?
        - Знаю. Можно услышать много неприятного про себя, что со мной в данном случае и произошло.
        Он отводит взгляд в сторону, покачивая головой.
        - Слушай, не бери в голову, ладно? - произносит при этом. - Отец всегда делается желчным, когда речь заходит о маме… Это его защитная реакция. Просто надо перетерпеть… Переждать бурю. - И поясняет: - Отец был сломлен маминой смертью… Тяжело ее переживал. Именно потому мы редко говорим о ней… Стараемся не бередить раны. И эти вещи, что я дал тебе… они напомнили о многом, причинили боль. - Алекс говорит отрывистыми фразами, с присвистом: ему и самому непросто признаваться в этом. - Когда нам больно, мы становимся нетерпимыми к чужим ошибкам… Не суди его строго.
        И я очень стараюсь, по-настоящему стараюсь понять: я потеряла обоих родителей разом, вся жизнь переменилась в одночасье, и груз этой потери до сих пор в моем сердце. Я знаю, что такое, терять любимых…
        - Что делаешь? - решаю сменить тему разговора. - Надеюсь, не печешь мне обещанный торт? У меня нынче аллергия на торты.
        Тот рад заговорить о другом.
        - Так ты помнишь вчерашние события? Все-все до мельчайших подробностей?
        Я помню, как вдыхала запах его отца, уткнувшись в жесткую материю пиджака, как сладко замирала от касания нежных пальцев и рассматривала бабочек, лежа на его сильных руках…
        - Помню, что ты обещал мне торт - все остальное словно в тумане.
        Алекс делает вид, что верит моим словам, хотя мы оба знаем, что это не так. Вчерашний вечер я помню слишком хорошо… Лучше бы и в самом деле утратила память.
        - Хотел бы порадовать, сказав, что этот торт для тебя, Шарлотта, но, боюсь, я пеку его для другого человека: своего друга Килиана. У него сегодня день рождения!
        - День рождения друга - это здорово, - отзываюсь с улыбкой. - И где он живет, это твой друг?
        - В Мюнхене.
        - Разыгрываешь меня?
        - Ничуть. Даже и не думал.
        - А как же торт?
        - Что торт?
        - Ты делаешь для него торт… Как ты собираешься угостить его им?
        - Никак. Он задует свечи по Скайпу, как и обычно. А после мы съедим его за него!
        Оригинальная идея, ничего не скажешь.
        - Мог бы обойтись и кексом, - со скепсисом произношу я.
        Тот возражает:
        - Нет, это было бы не то.
        - А виртуальный торт через Скайп - это, по-твоему, то? - Во мне тренькает колокольчик справедливого негодования: - Твой друг должен непременно попробовать этот торт. Иначе какой же это подарок?! - заявляю я.
        Алекс посмеивается над моим возмущением с таким снисходительным видом, словно я несу самую несусветную чушь в мире.
        - Предлагаешь переслать ему торт через 3D-принтер? - осведомляется не без насмешки. - Или переслать с голубиной почтой? Или…
        - Или поехать и вручить ему торт самолично! - прерываю я поток его словоизлияния.
        Улыбка медленно сходит с Алексова лица - мне непривычно видеть его таким. Кажется, я задела его за живое…
        - Это невозможно, - отвечает он просто. - Отец ни за что не повезет меня в Мюнхен.
        - Он, возможно, и нет, а я повезу! - выдаю в запальчивости, упирая руки в бока. - Тут всего-то час-полтора езды - мы легко с этим справимся. Собирайся в дорогу, мой юный, насмешливый друг, новые впечатления ждут нас!
        Но Алекс совсем не кажется убежденным моим внезапным порывом и глядит все также скептически.
        - Отец не отпустит нас в Мюнхен, даже и не надейся.
        - Я утратила его доверие?
        - Есть такое дело, - нехотя признается он.
        - В таком случае возьмем его с собой, - заговорщицким шепотом предлагаю я, хитро подмигивая ошарашенному парню.
        - Но как?
        - Похитим его прямо из дома, - вхожу в некий раж, которому сама и удивляюсь. - Свяжем. Заткнем рот старым носком… тем самым с рождественским оленем. Закинем в багажник вашего «фольксвагена» и будем вести до самого Мюнхена, рассказывая ему жуткие истории про пьяных девушек в зеленых вечерних платьях.
        - А ты много таких историй знаешь? - решается уточнить Алекс, включаясь в мою игру.
        Многозначительно поигрываю бровями.
        - Достаточно, чтобы устроить твоему отцу жизнь… наперекосяк!
        Зловещий шепот и яростно сверкающие глазами вызывают у Алекс приступ неудержимого хохота.
        9 глава
        - Папа, мне не хватает миндальной стружки для торта, - обращается Алекс к отцу, занятому печатанием на лэптопе. - Мы с Шарлоттой сгоняем в магазин и купим необходимое.
        Адриан Зельцер отрывается от экрана компьютера и смеривает нас… меня скептическим взглядом.
        - Как ты себя чувствуешь? - осведомляется при этом. - Надеюсь, лучше, чем вчера?
        В смущении опускаю глаза и гляжу на свои ноги в огромных гостевых тапочках.
        - Таблетка «Аспирина» мне помогла. Благодарю! Чувствую себя вполне сносно и могу сесть за руль, если вы не против…
        Адриан не отвечает, переводя взгляд на сына.
        - Я должен подготовиться к важной встрече на завтра, - обращается к нему. - Может ли твой торт обойтись без миндальной стружки?
        Алекс изображает напускную серьезность, отрицательно качает головой.
        - Никак. Миндально-шоколадный торт без миндаля - это, согласись, как-то не очень. - И добавляет, тем самым вызывая у отца непроизвольный нервный тик: - Думаю, Шарлотта справится с управлением… даже несмотря на небольшое головокружение.
        Мужчина делает последнюю попытку урезонить сына:
        - В воскресенье магазины закрыты.
        - На железнодорожном вокзале есть круглосуточный магазин.
        Адриан Зельцер тяжело вздыхает и, не глядя на меня, произносит:
        - Поеду с вами, для подстраховки… Дайте мне пять минут.
        Мы с Алексом обмениваемся торжествующими взглядами и идем собираться в дорогу. Надеюсь, наш план сработает и при этом мы останемся живы… Подхватываю со стола готовый торт и несу его в багажник автомобиля, где старательно прикрываю тортницу полотенцем. Не думаю, что его отец станет заглядывать в багажник, но лучше все-таки подстраховаться.
        - Торжественно обещаю не въехать в ближайший фонарный столб! - обращаюсь к пассажиру на переднем сидении, тот хмурит брови и утыкается в свой лэптоп.
        - Хочется верить, - ворчит себе под нос.
        Выруливаю с подъездной дорожки… Дышу и то через раз. Увлеченность, с которой Адриан печатает на лэптопе, значительно облегчает нашу задачу, и вот мы несемся по А73-магистрали, выводящей на девятый автобан, в надежде, что он закончит не раньше, чем мы проделаем половину пути.
        И вот я слышу:
        - Мне кажется или твоя подруга везет нас не в том направлении?
        Не прошло и минуты, как я мысленно поздравила нас с победой, и сдаваться не собираюсь.
        - Это именно то направление, ехать в котором мы изначально и планировала, - отзываюсь, крепче вцепившись в баранку автомобиля. - Не стоит и беспокоиться.
        - Ты везешь нас в Мюнхен?
        - Не вас, а Алекса, - поправляю собеседника. - У его друга день рождения, и тот третий год подряд "ест" виртуальные торты. По-вашему, это нормально? - Хмурю брови. - Извращение какое-то…
        - Ты знал об этом? - обращается Адриан к сыну.
        Тот пожимает плечами с извиняющейся улыбкой.
        - Значит, сговор…
        - Сговор с целью похищения, - делаю я поправку. - Похищения с благой целью.
        Адриан не кажется сердитым, скорее задумчивым и мрачным, глядит на меня, словно под микроскопом изучает. О чем думает, не понятно, и это немного пугает. Даже больше, чем просто «немного»… Стараюсь ничем этого не выказать.
        Еще и мысли разные одолевают: зачем я придумала все это? Зачем везу Алекса в Мюнхен, противостою его отцу и вообще никак не могу выбросить их семейство из головы… Нужно прекратить эти безумства. Вернуться к привычной жизни без бабочек и модельных платьев!
        - Хочу сделать небольшое заявление, - произношу вслух. Уверена, отец Алекса будет доволен! - Вам больше не придется терпеть мои безответственные выходки, герр Зельцер, - обращаюсь к нему. - Это наша последняя встреча. Все как вы и хотели!
        Алекс глядит на меня в зеркало заднего вида, и лицо у него мрачнее мрачного.
        - Она слышала, что ты говорил утром, - поясняет отцу. И просит: - Скажи, что ты вовсе не то имел в виду…
        Мужчина молчит, и я только рада. Ничего хорошего он не скажет, а без плохого я и так обойдусь…
        - Брось, Алекс! - одергиваю парня. - Я приняла решение, и оно неизменно.
        - Глупейшее решение, надо заметить, - обращается он ко мне обиженным голосом, - в тебе все еще бродит ромовый торт… Согласись, такие решения не принимаются под воздействием алкогольных паров.
        Бросаю на него благодарно-насмешливый взгляд:
        - Я трезва, словно стеклышко, Алекс. Дело не в алкоголе… - И добавляю: - Спасибо, что показал своих бабочек. Они были незабываемы!
        Оставшуюся часть пути мы проделываем в полнейшей тишине, а вернее, под стук клавиш лэптопа под пальцами Адриана.
        Навигатор доводит нас точно по адресу, и мать Килиана Майера, узрев нашу троицу на пороге своего дома, всплескивает руками от удивления: она начинает взволнованно суетиться, сетуя на беспорядок в доме и отсутствие праздничного обеда, переживает, что мужа нет дома, чтобы приветить гостей. И только мальчишки, оба заядлые любители и коллекционеры бабочек, мгновенно принимаются обсуждать некую Danaus plexippus: ни торты, ни праздничный обед с беспорядком - ничто не кажется им достаточно значимым по сравнению с этим. Мы не успеваем и глазом моргнуть, как они уходят из комнаты, оставив нас с растревоженной нежданным визитом фрау Майер наедине.
        - Килиан с утра высматривал вашего сына в интернете, - говорит она Адриану, нервно проводя ладонями по голубым джинсам, - переживал, что тот забыл о его дне рождения, а тут такой… сюрприз. Муж сейчас на работе, - добавляет со смущенной полуулыбкой, - его смена закончится через пару часов…
        Я тоже смущенно улыбаюсь - выходит как-то неловко.
        Молчавший до этого Адриан, подхватывается с дивана и произносит:
        - В таком случае, к этому времени мы и вернемся, если вы не против. У нас дела в Мюнхене, которые требуют внимания. Пусть мальчики спокойно пообщаются между собой…
        Женщина кивает головой.
        - Конечно-конечно, пусть пообщаются. Это такой подарок для Килиана, такой сюрприз… Спасибо, что привезли Алекса к нам… Так мило с вашей стороны.
        По мне, так милым мой спутник точно не выглядит, хотя и одаривает женщину вежливой улыбкой.
        - Будем ждать вас к чаю - лепечет она уже на пороге, когда мы направляемся к машине. - Возвращайтесь скорее.
        Я отвечаю, что мы непременно останемся почаевничать, только вот решим для начала наши дела… те самые, о которых я не имею ровным счетом никакого представления. Адриан Зельцер скорее всего их просто-напросто выдумал…
        - Вы были грубы с этой милой женщиной, - пеняю ему, занявшему водительское кресло. - Могли бы быть чуточку повежливее…
        - А ты могла бы думать, прежде чем врываться в чужой дом без приглашения! - обрезает он довольно грубым тоном.
        Мы оба обиженно замолкаем, и Адриан выруливает на запруженную автомобилями дорогу.
        И я не выдерживаю:
        - Давайте не будем расставаться врагами. Мне бы очень этого не хотелось!
        - Не надо утрировать, Шарлотта. Мы вовсе не враги, и ты это знаешь. - Предлагает: - Давай просто помолчим.
        - Лучше всего я молчу в одиночестве…
        - Представь, что меня нет рядом.
        Приходится признаться:
        - Не замечать вас у меня не очень получается, - и пожимаю плечами.
        Мой спутник одаривает меня нечитаемым взглядом, и глушит мотор у «Макдональдса».
        - Никогда не встречал девушки страннее, чем ты! - делает ответное признание.
        - Правда? - улыбаюсь на этот сомнительный комплимент. - Вы не первый, кто говорит мне об этом. Наверное, все дело в кларнете…
        - А ты играешь именно на кларнете?
        - Да, именно на нем. - И добавляю без всякой видимой связи: - А Юлиан играет на саксофоне, и у него здорово получается. Вы им гордитесь?
        Мой вынужденный собеседник распахивает дверцу «фольксвагена» и выбирается наружу.
        - А ты влюблена в моего сына, не так ли? - отвечает вопросом на вопрос, и этим меня обескураживает.
        Только потому, верно, я и задаю этот глупый вопрос:
        - А которого из сыновей вы имеете в виду?
        Он глядит на меня, как на дурочку. И он прав.
        - А ты влюблены в Алекса? - вопрошает слегка насмешливо.
        - Нет, конечно! - выдаю так стремительно, что даже самой становится стыдно. - То есть да… но не так… то есть…
        - Что и следовало доказать, - безапелляционным тоном подытоживает Адриан и направляется ко входу.
        - Но… - начинаю было я, да так и замолкаю, не договорив.
        И собеседник осведомляется:
        - Но ты хотя бы дружишь с Алексом не только ради его брата, надеюсь?
        Краснею самым предательским образом и пытаюсь быть честной.
        - Я дружу с Алексом ради него самого… ради него самого и совсем чуть-чуть, - развожу пальцы на два миллиметра, - ради его старшего брата.
        Гляжу в землю у меня под ногами и вожу носком сапожка по едва запорошенной снегом дорожке… Вот я и призналась в этом, пала так низко, как только могла.
        Мужчина распахивает дверь и пропускает меня вперед.
        - Ты голодна? - осведомляется будничным тоном. - Лично мне нужна порция кофеина: общение с тобой выматывает нервы.
        Мне кажется или его взгляд чуточку светлеет?
        - Это выходит не нарочно, - одариваю его полуулыбкой. - Я вовсе не намеревалась портить вам жизнь. Правда-правда. Простите и… - припоминаю таблетку «Аспирина» на прикроватном столике и стопку полотенец в ванной, - спасибо за все. - Тянусь и целую его в колючую щеку.
        Он потирает потирает ее рукой, улыбается.
        - И за что мне такая честь? - вскидывает брови.
        - За вашу заботу обо мне. Вчера.
        Неожиданно хочется поцеловать его и в другую щеку, так, для равновесия. Почувствовать колкость щетины на губах…
        А он говорит:
        - Мне точно нужен кофе, да побыстрее. Выносить некоторых без кофеина - задача не из легких!
        Я улыбаюсь, прикусив болтливый язык. Мне нравится, когда он улыбается! Улыбается и не сердится на меня.
        Мы покупаем кофе и выходим на улицу…
        - Здесь неподалеку один из наших бутиков, - произносит Адриан, отпивая из бумажного стаканчика. - Алекс, должно быть, рассказывал тебе, чем я занимаюсь.
        - Да, он рассказывал про «Модницу». Про «Модницу» и про многое другое…
        Мужчина вскидывает брови.
        - Про «многое другое»? - переспрашивает он.
        - Всякое, - пытаюсь увильнуть я, - про бутики, про бабочек, про… свою маму.
        - И как много он тебе рассказал… про нее?
        Настороженность в его голосе предупреждает, что я ступила в опасную зону.
        - Немного, - пожимаю плечами. - Романтическую историю из прошлого.
        И Адриан отпивает большой глоток кофе, хмыкает:
        - Романтическую историю, значит. Что ж, вполне в его духе!
        И пусть эта тема донельзя меня занимает, так и хочется расспросить обо всем в мельчайших подробностях, я перевожу разговор на другое: менее болезненное для Адриана.
        - А пойдемте поглядим на ваше детище! Можем даже сфотографироваться на его фоне. Селфи с владельцем! - Как бы прочитываю я газетный заголовок.
        Адриан головой качает:
        - В воскресенье бутик не работает.
        - Ну и пусть. Мы только сфотографируемся у входа и заглянем в витрину! Не будьте букой.
        И вот мы бредем по замерзшим улицам города, кутаясь в теплые воротники пальто и выдыхая облачки пара, рассеивающиеся в воздухе, подобно туману. Весь путь занимает минут двадцать, не больше, и, когда мы доходим до здания с претенциозной вывеской на итальянском, я приближаюсь к витрине и заглядываю вовнутрь, прикрываясь руками от света.
        Мой спутник снисходительно за мной наблюдает.
        - И как, много смогла рассмотреть? - интересуется не без иронии. - Лучшего времени для визита ты и придумать себе не могла…
        Пожимаю плечами.
        - Вон то платьице бирюзового цвета очень даже ничего… Вон то, - тычу пальцем в витрину магазина, - хотите посмотреть? - Но Адриан так и стоит на тротуаре в пяти шагах от меня. - Ладно, как хотите. Сфотографируемся?
        Он кривит лицо, словно косточку апельсиновую раскусывает.
        - Да шучу я, расслабьтесь, - и вдруг подхватываю его под руку. Не знаю, откуда взялась эта смелость: может, дело действительно в ромовом торте, только он не вырывается. - Не собираюсь я с вами фотографироваться… против вашей воли, по крайней мере. Смотрите, снова снег пошел! - поднимаю ладонь и ловлю несколько белоснежных пушинок. - Правда, они похожи на бабочек? На маленьких белоснежных бабочек… - Я слизываю их кончиком языка.
        Губы Адриана тронуты легкой улыбкой, словно краской мазнули по лицу.
        - Попробуйте тоже, - советую ему, - снежинки такие вкусные!
        Он улыбается, качает головой, поднимает кверху лицо. Одна их снежинок запутывается в его волосах, другая опускается прямиком на ресницы, третья тает в уголке губ… Гляжу на него, не в силах отвести глаз, что-то теплое разливается по венам, горячит кровь, заставляет протяжно выдохнуть. Стиснуть пальцы, припомнив вчерашний вечер…
        - Я люблю снег.
        Брести под снегом, под руку с Адрианом Зельцером очень уютно. Мирно. Слова кажутся пустыми, когда идет снег. Он сам по себе откровение, безмолвное, кипенно-белое, пробуждающее лучшее в наших сердцах. Нельзя быть несчастным под осыпающимся с небес волшебством…
        - Куда мы едем? - впервые нарушаю молчание уже в машине, когда мой спутник выруливает с парковки на дорогу. Два оговоренных с фрау Майер часа еще не прошли…
        - К моему другу Акселю. Раз уж я все равно в Мюнхене - грех этим не воспользоваться…
        - Это ваш компаньон?
        - Да, компаньон и друг. Уверен, тебе понравится его жена…
        Меня охватывает паника: я совершенно не готова к новым знакомствам.
        - А, может, я лучше в машине посижу?
        Мужчина бросает на меня насмешливый взгляд.
        - С чего это вдруг? Испугалась, что ли?
        Есть немного, я не в том виде, чтобы знакомиться с серьезными мужчинами в дорогих пиджаках, а тут еще и жена в довесок… Если она такая же, как Франческа, салон автомобиля - лучшее место для меня.
        - Голова болит, - придумываю на ходу, но мой спутник твердо заявляет:
        - Пойдешь со мной, нечего притворяться.
        Тяжело выдыхаю, приглаживаю волосы рукой… От неприятного знакомства не отвертеться. А жаль…
        10 глава
        - Адриан! - Нас приветствуют двумя восторженными голосами, мужским и женским. - Каким ветром тебя занесло?
        - Попутным, - отзывается он, пожимая руку невысокому, довольно интересному мужчине в спортивном костюме. Небольшая, ухоженная бородка придает его веселому, насмешливому лицу схожесть со средиземноморским пиратом - только серьги в ухе и не хватает - и я в смущении переминаюсь с ноги на ногу.
        - А у этого ветра, случаем, не женское лицо? - подмигивает «пират», глядя на меня.
        - Это ты верно подметил, - отзывается Адриан, - тайфун по имени Шарлотта. Прошу любить и жаловать!
        Приходится покинуть хоть какое-то, но убежище за его широкой спиной и поздороваться с хозяевами.
        - Приятно познакомиться, - произношу в явном смущении.
        - А уж мне-то как приятно! Словами не передать, - восклицает жена пирата, чем вызывает мое ускоренное сердцебиение. - В жизни не видела такого дивного цвета волос и таких умильных веснушечек по маленькому, аккуратному носику, - сюсюкающим голоском перечисляет она, взбивая мои волосы руками. - Вы просто душка, Шарлотта!
        Я даже дыхание задерживаю, когда ее пальцы касаются веснушек у меня на носу.
        - Дыши уже, - шепчет мне Адриан. - Анна скоро угомонится, а ты, чего доброго, в обморок грохнешься.
        - Милая, ты шокировала нашу гостью, - обращается к супруге насмешливый пират, то бишь Аксель Харль, компаньон моего спутника. - Разве так ведут себя радушные хозяйки? Беги на кухню и ставь греться чайник - будем чай с пирогом пить.
        Анна Харль, маленькая, взбитая, словно сорокапроцентные сливки, с аккуратной мальчишеской прической, одаривает мужа укоризненным взглядом, а после начинает тараторить с такой феноменальной скоростью, что я едва успеваю проследить и половину из ею произнесенного. Улавливаю главное:
        - Аксель Харль, не указывайте мне, как встречать гостей в моем собственном доме, особенно, если на пороге появляется мой родной брат в компании милейшей девушки с очаровательнейшими веснушками!
        Там было еще много чего про тапочки для гостей, сладкие пироги и чаепития, но я зависла на информации про «родного брата» и потому прослушала даже двусмысленные для моих ушей комплименты про «очаровательнейшие веснушки» на моем вытянувшемся лице.
        Вот ведь странный человек, ни слова про родную сестру: «мы едем к другу» и только.
        Шуршание конфетного фантика отвлекает меня от собственных мыслей, и я вижу, как Аксель Харль сует в рот жены развернутую конфету.
        Это что еще за обряд?!
        - Ириска, - замечает мой взгляд «средиземноморский пират» и находит необходимым пояснить: - В противном случае, она нам и слова не даст вставить… У меня таких целый карман, - и он демонстрирует пригоршню конфет, которую выгребает из кармана спортивной куртки.
        Бросаю на Адриана встревоженный взгляд: не находит ли он подобные действия издевательством над собственной сестрой… Судя по реакции, не находит.
        Женщина, между тем, пытается что-то произнести, упорно открывая и закрывая рот, однако коварная ириска липнет к зубам и не дает ей продолжить начатую речь.
        - Дорогая, говорить с полным ртом невежливо, - пеняет ей супруг, и та, сверкнув глазами, стремительно выходит из комнаты.
        - Пошла включить чайник, - улыбается мужчина.
        Я же настолько шокирована, что едва могу сохранить вежливое выражение лица…
        - Шарлотта, главное, не забывать дышать, - снова шепчет мне Адриан Зельцер, а после подталкивает в спину. - Иди к Анне на кухне. Нам с Акселем нужно кое-что обсудить…
        Я, как самая послушная девочка в мире, направляюсь на кухню и нахожу Анну тихонько напевающей под нос… Похоже, ей удалось-таки справиться со злополучной ириской!
        - А, Шарлотта, - восклицает она, подталкивая меня к высокому стулу. - Присаживайся, дорогая, скоро будем чай пить. - И, должно быть, замечает мое лицо: - Что с тобой? Болит что-то? - Отрицательно машу головой. - Что тогда? - и вдруг ударяет себя рукой по лбу: -
        - Всегда забываю, как это выглядит со стороны! - плюхается на стул напротив меня. - Ты не волнуйся, ириски - моя собственная идея, - уверяет с широкой улыбкой, - сама видишь, я могу болтать без умолку, и Аксель вовсе не издевается надо мной. Всего лишь помогает вовремя остановиться! Ради нашего общего блага. Так что не бери в голову: единственная беда, что мне может грозить из-за этих конфет - это поход к стоматологу (а я их жуть как боюсь!), но, знаешь, результат того стоит.
        Судя по пышной фигурке моей собеседницы, неумеренное потребление ирисок грозит ей не только походом к стоматологу… Впрочем, быть может и так, что средиземноморские пираты как раз-таки и предпочитают пышнотелых блондинок с мальчишескими прическами!
        - Ты бы лучше о себе рассказала, - продолжает тараторить Анна на едином дыхании. - Кто такая, как здесь оказалась… Я ведь прежде о тебе ни разу не слышала, а тут - раз! - такой сюрприз: Адриан и ты - на нашем пороге. Ты ведь не его новая подружка, не так ли?
        Отрицательно машу головой. Надо же такое придумать!
        - Я так себе и сказала: «Не может тебе так повезти, чтобы он расстался с Франческой». Знакома с ней? - Молча киваю. - Жуткая ведьмочка, между нами говоря. Хотя и красивая, зараза. Мне бы ее фигурку и чувство стиля, этого у нее не отнять. - Она окидывает меня цепким взглядом: - Тебе-то волноваться нечего, ты и сама очень даже ничего, - вгоняет меня в краску мгновенной оценкой. - Так кто ты Адриану? Новая секретарша?
        Секретарша?! Мысленно закатываю глаза.
        - Нет, всего лишь подруга Алекса, - размыкаю наконец уста. - Мы привезли его к другу на именины…
        - Подруга Алекса? - она глазами дает понять, что ждет дополнитеьных разъяснений, и я рассказываю ей о нашем маленьком похищении и ромовом торте.
        Анна слушает с интересом и в конце разражается веселым, заливистым смехом.
        - Ты меня повеселила, Шарлотта, - сипит сквозь выступившие на глазах слезы. - Вот почему у брата такой трагический вид, теперь понимаю. И добавляет серьезным голосом: - Ты молодец, что устроила нечто подобное. Некоторым, чтобы почувствовать себя живыми, нужна небольшая встряска… И Адриану это необходимо в первую очередь.
        Ее слова порождают вполне оправданное любопытство, которое я не в силах перебороть.
        - Хотите сказать, он несчастен? - спрашиваю я.
        Анна задумывается, глядя поверх моего плеча, и отвечает:
        - Он не то, чтобы несчастен, если ты меня понимаешь, но и не счастлив одновременно. Кое-что сильно на него повлияло - он с тех пор изменился.
        - Вы говорите о смерти его жены?
        Она бросает на меня удивленный взгляд, как бы поражаясь моей осведомленности:
        - Да, я говорю о смерти Элеоноры. - И продолжает: - Она сгорела, как свечка! Никто не мог и предположить. А ведь у них была настоящая любовь, ну, знаешь, такая, о которой в книжках и пишут… к тому же жутко скандальная. Ты ведь знаешь, что Элеонора была учительницей Адриана? - Молча киваю. - Преподавала математику, и мне, девчонке пятнадцати лет - у нас с братом разница в два года - казалось тогда, что эта их тайная, недозволенная связь необычайно романтична. Я прикрывала их при случае… и втайне завидовала брату, - тяжело вздыхает. - Это сейчас я понимаю, что долго такое не могло продолжаться, что все тайное, рано или поздно, становится явным - вот и об их тайных встречах стало известно. Кто-то из учителей заметил Адриана, выходящим из дома учительницы в неурочное время, донес об этом директору… и та задала молодой учительнице прямой вопрос, на который бедняжка не сумела ответить. Помню только, как брат зашел ко мне в комнату - до этого они с родителями долго ругались в гостиной - и положил голову мне на колени (мы всегда были с ним очень близки). Глаза его странно блестели - я никогда прежде не
видела его таким. «Они хотят, чтобы я бросил ее, - простонал мне в сбившуюся на коленах юбку, - хотят, чтобы и думать о ней забыл, а я не могу…» Когда в тот момент он вскинул на меня свои потемневшие от переполнявших его чувств глаза - я испугалась. Честно. На меня смотрел другой, незнакомый мне человек. «Я люблю ее, Анна, очень люблю… и у нас скоро будет ребенок». Кажется, я тогда вскрикнула от удивления, но тут же прижала ладонь к своим расплывающимся в улыбке губам: я стану тетушкой Анной, невероятно. Я была слишком юна, чтобы оценить картину целиком, - Анна глядит на меня, и я боюсь шелохнуться, чтобы не спугнуть ее откровенность - так и вижу все происходящее, словно в немом кино. У мамы тогда чуть инфаркт не случился, - продолжает она свой рассказ. - Отец был сдержан в эмоциях, но, думаю… почти уверена, тоже был на грани нервного срыва: еще бы, двадцативосьмилетняя учительница с ребенком на руках соблазнила их несовершеннолетнего мальчика, с которого родители буквально пылинки сдували, - Анна невесело усмехается. - Он всегда был умнее меня - учился в школе на одни пятерки. Вундеркинд! И тут на
тебе… Ниспровержение кумиров всегда болезненно! Не знаю даже, как мы пережили последующие полгода, пока Адриан заканчивал школу и жил редкими встречами с возлюбленной, на которую родители только чудом не заявили в полицию. Пожалели ее ребенка…
        - И что было после? - любопытствую, едва голос Анны затихает. Я непременно должна это знать… Это как отложить книгу на самом интересном!
        Анна, должно быть, замечает мое нетерпение, поскольку улыбается особенной улыбкой, от которой враз теплеет на сердце, и спешит удовлетворить мое любопытство:
        - После окончания школы Адриан уехал учиться в Мюнхен - родители были рады держать его подальше от Нюрнберга и от Элеоноры, только они просчитались… После первого же семестра он приехал на каникулы вместе с ней, своей новоиспеченной женой, с которой они зарегистрировали брак в мюнхенской мэрии. Элеонора была практически на сносях, с огромным животом… и родителям волей-неволей пришлось смириться с их браком. Они слишком любили Адриана, чтобы накладывать на него анафему…
        Все это с трудом укладывалось у меня в голове, особенно соотносимое с образом Адриана Зельцера, который сформировался в моей голове. Этот серьезный, неулыбчивый мужчина никак не мог быть тем влюбленным подростком, о котором рассказывала его сестра…
        - Что, не укладывается в голове? - понимающе улыбается Анна. И я пожимаю плечами. - Сама с трудом узнаю в нынешнем Адриане того юного мальчика с большими влюбленными глазами… - Вздыхает: - Знаешь, Элеонора была идеальной для него, правда: она делала его чуточку бесшабашнее, проще. Могла заставить его улыбаться… Он ведь слишком серьезный, с детства был таким, а после ее смерти стал еще и грустным.
        Голос небритого «пирата» вырывает нас из задумчивости:
        - Жена, твой чай, должно быть, совсем остыл или ты решила кормить нашу гостью одними баснями, к которым у тебя особая предрасположенность?
        Мы оборачиваемся к мужчинам, стоящим на пороге, и я чуть дольше приличного вглядываюсь в лицо Адриана. Жалость, должно быть, прописано в нем, моем взгляде, огромными буквами… И Адриан, заметив его, мечет в сторону Анны недовольный взгляд: догадывается, о чем мы говорили.
        - Басни, милый, это по твоей части, - вторит Акселю Харлю супруга, ничуть не обиженная его отповедью. - А мы, девочки, говорим только о жизни… такой, какая она есть.
        Слышу, как пальцы Акселя Харля шебуршат оберткой фантика в кармане все той же спортивной куртки. Анна тоже слышит это и вскидывает бровь…
        - С удовольствием ее съем! - произносит таким голосом, что мне даже становится немного неловко. К счастью, от неловкости меня спасает сам герой недавней истории, который и говорит:
        - Пожалуй, чай мы будем пить уже в другом месте, Аннушка, - и целует сестру в розовую щеку. - Нам пора ехать: мы обещали быть через два часа, а уже и того больше… - Пожимает руку своему компаньону: - Увидимся завтра. Выспись перед тяжелым днем…
        И мы направляемся в прихожую.
        - Не позволяй ему запугать себя! - напутствует меня Анна. И громче: - Надеюсь, еще увидимся.
        - Сильно сомневаюсь, - бубню себе под нос и машу на прощанье рукой.
        Мой спутник по-прежнему молчалив, но и я не жажду разговоров: обдумываю рассказанную Анной историю. Как все-таки несправедлива жизнь, лишая нас тех, кого мы любим… Вспоминаю потерю собственных родителей. Надо позвонить дедушке, решаю под конец - он последнее, что осталось у меня в этом мире, и негоже садить ему сердце своими неожиданными исчезновениями. Обычно мы болтаем по воскресеньям… Вернусь домой и сразу же позвоню.
        Идти на чаепитие к Майерам совершенно не хочется: я слишком измотана, чтобы вести досужие разговоры. Забиться бы под одеяло и проспать до утра, а лучше - до весны.
        - И кто из нас теперь грубый? - одергивает меня мужчина, когда мы сидим за праздничным столом, и я безрадостно гоняю по тарелке кусок шоколадного торта. - Прекрати сидеть с траурным выражением лица, иначе мне придется принять срочные меры…
        - Накажете?
        - А надо?
        - Я устала и хочу домой.
        Он глядит на меня чуть снисходительно, понимающе.
        - День был тяжелый. Я поведу по дороге домой!
        Молча киваю и кладу в рот маленький кусочек торта. Он сладостью растекается по языку, однако на душе по-прежнему горько… И горечь эта понятная для меня: я боюсь окончания этого дня, боюсь, что в завтрашнем дне не будет ни Алекса с его насмешливыми нападками, ни Адриана, полного загадок, с грустинкой во взгляде. И Юлиана не будет тоже…
        Такое чувство, что я и сама перестану существовать!
        11 глава
        Обратная дорога выходит даже уютной: Алекс, полный радостного восторга, живопишет процессы окукливания и вылупления бабочек, процессы кормления и транспортировки их к местам намечающихся торжеств. Под эти убаюкивающие рассказы дорога пролетает почти незаметно, и в эти полтора часа на трассе Б9 я узнаю о бабочках больше, чем за всю свою предыдущую жизнь…
        - Как долго они живут, твои бабочки? - спрашиваю в какой-то момент.
        И Алекс говорит:
        - От семи до десяти дней в среднем. А что?
        - Их жизнь быстротечна и мимолетна, как и любое счастье на этой земле! - меланхолически замечаю я.
        - С чего вдруг такой пессимизм?
        - Это не пессимизм, Алекс, это отравление… реальностью.
        Он улыбается и пихает меня локтем в бок.
        - Послушай, будь выше этого… - говорит он мне. - Не хандри, ладно?
        - И выше чего, по-твоему, я должна быть?
        - Выше этой скучной реальности, конечно: будь нереально крутой, нереально… умной, в общем просто нереальной…
        - Дурой. Такой вариант подойдет?
        Алекс одаривает меня насмешливым взглядом.
        - А что, такой вариант тоже стоит обдумать! - ехидничает он, и мы наконец съезжаем с автобана.
        Впопыхах утренних сборов я позабыла в гостевой комнате рюкзак со всеми вещами: мои проездной, удостоверение личности и даже ключ от квартиры - все находится в нем. Пришлось переменить планы и отказаться от первоначального намерения, расстаться с Зельцерами у подъезда моего дома, и снова вернуться на Максимиллианштрассе, к дому под номером семьдесят шесть. Тот встречает нас светом одного-единственного окна - в одной из спален, я полагаю - и едва мы открываем дверь и вваливаемся в прихожую, сверху раздаются торопливые шаги, и на лестнице показывается Франческа… На ней длинный, развевающийся халат из переливчатого шелка, вспыхивающий мириадами звезд при каждом движении.
        - Дорогой! - восклицает она еще издали. - Где ты пропадал? Я извелась от беспокойства. Дорогоооой, - и повисает на Адриановой шее, стонет от избытка нежности. По крайней мере, именно так я трактую ее переливчатое «дороооогой»… Она же висит на мужской шее и косит на меня недовольным взглядом; невольно холодею: не обнаружила ли она испорченное платье раньше, чем я сумела покинуть этот дом навсегда?
        - Извини, забыл телефон дома, - винится Адриан, почти отдирая от себя любвеобильную итальянку. - Пришлось срочно ехать в Мюнхен… Надеюсь, ты не сильно скучала без меня?
        - В Мюнхен? - Ее лицо изображает недоумение. - Я полагала, мы должны быть там завтра.
        И тот разводит руками:
        - Извини.
        Я благодарна ему за намеренное замалчивание, и, желая поскорее убраться с Франческиных глаз, говорю:
        - Могу я забрать свои вещи?
        - Поторопись. - Кивает Адриан. - Я тебя отвезу.
        Не успеваю сделать и шага, как чуть хрипловатый голос с нижней ступеньки вдруг произносит:
        - Могу сделать это вместо тебя. Если ты, конечно, не против?
        Только теперь замечаю притаившегося там Юлиана. Словно хищника в темных джунглях… Мое сердце пропускает удар. Даже в горле пересыхает…
        - Конечно, если ты этого хочешь.
        Юлиан с отчимом обмениваются взглядами, словно ведут разговор, который я не понимаю. Да и не хочу понимать: слишком устала, вымоталась. Денек и так выдался не из легких, а тут еще Юлиан со своим «Могу сделать это вместо тебя»: готовая вот-вот исполниться мечта неожиданно ощущается бременем, от которого я бы с радостью отказалась.
        Произношу на ходу:
        - Только рюкзак заберу. - И спешу вверх по лестнице, проскользнув мимо парня, даже не двинувшегося при моем приближении. Лишь улыбающегося довольной улыбкой… Как бы желающего нашего контакта.
        Врываюсь в комнату со сбившимся от волнения дыханием. Даю себе отдышаться и нащупываю выключатель… Мягкий электрический свет освещает аккуратно застеленную кровать без каких-либо признаков спрятанного под покрывалом платья. Мамочки, я кровати не застилала! Сую руку под одеяло и, конечно же, не нахожу там искомого.
        Меня раскрыли!
        Подхожу к окну, как бы желая выпрыгнуть из него, сделать ноги как можно скорее… Пытаюсь выровнить дыхание. Взять себя в руки… Разве Франческа уже не набросилась бы на меня с кулаками, знай она об испорченном платье? Тогда где оно?
        Успокойся…
        Подхватываю со стула рюкзак и выхожу за дверь, страстно мечтая о том, чтобы Франчески и Адриана в холле не оказалось, но они там: словно так и застыли в одних и тех же позах в ожидании меня.
        - Можем ехать, - произношу почти недрогнувшим голосом. - И машу Алексу: - Спасибо за бабочек.
        Он отзывается:
        - Я тебе напишу. - И на мой молчаливый протест отзывается новым: - Все равно напишу.
        - Прощайте, - кидаю в сторону Адриана, стараясь не глядеть на Франческу.
        Тот одаривает меня кивком, а вот Франческа расплывается в широкой, наигранной улыбке и направляется ко мне. Обхватывает меня руками, как бы по-дружески, шипит прямо в ухо:
        - Если твои волосы пахнут моим шампунем, это еще не значит, что я не слежу за тобой. - И громче: - Прощай, милая Шарлотта.
        Меня передергивает от ее беспардонной двуличности, которую она и не пытается скрывать.
        - Прощайте, - произношу, недоумевая по поводу ее загадочной угрозы. Что она хотела этим сказать? Почему не лупила меня по щекам за испорченное платье, а произнесла эти до крайности странные слова…
        - Пойдем, - рука Юлиана ложится на мою поясницу и подталкивает к выходу. Мы выходим, не оглядываясь, и направляемся к его черному джипу: сколько раз я глядела ему вслед, мечтая оказаться на переднем сидении рядом с Юлианом. И вот мечта сбывается!
        - Давай позаботимся о твоей безопасности, - говорит парень и тянется к моему ремню безопасности. Нависает надо мной всем телом, обдает ароматом одеколона… Заставляет бабочек в животе забиться в тревожном танце.
        Я выдыхаю, когда он берется за руль и заводит мотор.
        - Чем занимались сегодня?
        Не уверена, что хочу говорить о сегодняшнем дне… По крайней мере, не о нашем общении с Адрианом и его сестрой.
        - Возили Алекса на день рождения друга, он испек для него именинный торт.
        - Даже так, - хмыкает парень. - Как интересно. - И замолкает на какое-то время, заставляя меня сгорать от неловкости повисшего между нами молчания.
        - Спасибо, что вызвался подвезти, - произношу наконец.
        - Пустяки, мне было приятно сделать это для тебя.
        И пусть он говорил то же самое сотне девушек до меня, краснею от удовольствия. И впадаю в эстетический транс при виде его задорной улыбки, посланной в мой адрес…
        - Отец все время был с вами? - спрашивает он.
        - Дда, именно так.
        И он, словно ему сложно поверить в нечто подобное, качает головой.
        - Как вам удалось его уломать? С трудом верится.
        - А мы его похитили, - пожимаю плечами. Бравирую, опьяненная его восхищением собой.
        - Похитили? - переспрашивает парень. - А ты, однако, шутница, Шарлотта Мейсер.
        Прав дедушка: порой достаточно сказать правду, чтобы обмануть.
        Но меня занимает даже не это: сам факт того, что Юлиан знает не только мои имя и фамилию, но и мой адрес тоже. Мы как раз паркуется около дома, и я не могу не спросить:
        - Знаешь мой адрес? Откуда?
        - У мальчиков свои секреты, - подмигивает он. И выходит из джипа: - Я провожу тебя, если не против. Помогу донести рюкзачок. - И подхватывает меня под руку. - Чтобы не поскользнулась.
        Несколько обескураженная его внезапной заботой, позволяю довести себя до дверей, и нажимаю кнопку звонка.
        - Живешь не одна?
        Юлиан откидывает челку со лба. Глядит вроде как с недовольством… Я объясняю про Изабель, которая и сама появляется на пороге. Смена его настроений непонятно для меня, зато выпученные глаза подруги, словно раскрытая книга: она не может поверить в подобное счастье. Лицезреть на своем пороге кумира всего факультета!
        - Привет, Изабель, - небрежно кидает Юлиан, а сам глядит на меня: - Миссия выполнена - мне пора. Спокойной ночи, Лотта. - И вдруг целует меня в щеку. Просто так, чисто по-приятельски.
        - Спокойной ночи, - шепчу ни жива, ни мертва.
        А он:
        - Надеюсь, этой ночью тебе приснюсь я.
        Через секунду исчезает за лестничным поворотом, и я, захлопывая дверь, припадаю к ней спиной.
        - Что это было? - округляет глаза Изабель, прижимая руку к груди.
        - Если бы я знала!
        Сама задаюсь тем же вопросом: что? Флирт? Простая вежливость в стиле «аля - Юлиан, дамский угодник» или нечто иное, не поддающееся классификации?
        - Тут и знать нечего, - хватает меня за руку Изабель, - он флиртовал с тобой! Сам Юлиан Рупперт флиртовал с тобой, Шарлоттой Мейсер, девчонкой с рыжими волосами.
        Этого она могла бы и не упоминать…
        - Они вовсе не рыжие, - ворчу по привычке. - Каштановые с рыжим отливом.
        - Не ворчи! - одергивает она меня грозным тоном и заключает в свои объятия. - Поздравляю, подруга, ты сорвала джекпот. - И тискает меня, словно плюшевого медвежонка.
        Высвобождаюсь из ее объятий, произношу:
        - Не думаю, что мы снова увидимся. Поэтому слишком не обольщайся!
        - Сплюнь! - хлопает она меня по руке. - А то сглазишь.
        - Я не суеверна.
        - Дура.
        - Сама знаю.
        - Да ну тебя!
        Мы продолжаем дурачиться в том же незамысловатом духе… В тот момент я даже не подозреваю, что готовит мне новый день. А у него, знаете ли, огромные планы в отношении меня…
        Я сижу на уроке вокального мастерства, когда наш урок прерывается стуком в дверь и просунувшимся в приоткрытую дверь длинным, веснушчатым нос…
        - Шарлотта Мейсер? - вопрошает Нос, и я, крайне заинтригованная, киваю головой.
        Парень распахивает дверь и протискивает в кабинет огромный букет красных роз… для меня. Что за диво-дивное! Фрау Xерст смеряет меня неодобрительным взглядом, я лишь пожимаю плечами. Простите, я здесь не при чем!
        - У вас появился поклонник, Шарлотта? - интересуется преподавательница. И велит рыжему Носу: - Положите его на стол, молодой человек. - А сама продолжает урок как ни в чем ни бывало.
        Но для меня это, как взорвавшаяся и распылившаяся на микрочастицы Вселенная, как что-то из ряда вон выходящее, такое, что обесценивает сонаты Бетховена, какими бы замечательными они ни были… Я просто не способно сосредоточить внимание на них, когда на столе лежит огромный букет алых роз, и я не имею представления, кто мне его преподнес.
        - Хорошо, идите уже! И цветы прихватите, - раздраженно кидает преподавательница, заметившая мою рассеянность.
        Уж я-то не забуду: прижимаю шуршащий оберткой букет к своему сердцу и спешу прочь из аудитории, с одной мыслью в голове: кто прислал мне цветы?
        Выхватываю из букета крохотную записку и пробегаю глазами три простых слова: «Для рыжей шутницы», ноги ослабевают и, я падаю на скамейку.
        Юлиан.
        Это все-таки он…
        Осознание этого факта подобно глотку «Маргариты»: пьянит и заставляет охнуть от счастья. Вновь подорваться на ноги и закружиться в радостном танце…
        - Куда идешь, рыжая? - окликает до боли знакомый голос.
        - Юлиан?
        - Собственной персоной. Как тебе мой букет, понравился?
        - Он сказочный, - признаюсь в преизбытке чувств.
        Ощущаю себя крохотным мотыльком, летящим на свет голубых глаз.
        - Рад, что понравилось. Прокатиться хочешь?
        - А?
        - Прокатиться, говорю, хочешь? Хотел кое-что сказать…
        - Да, конечно, - отмираю я наконец.
        И Юлиан распахивает передо мной дверцу джипа.
        - Замерзла? Добавить тепла?
        - Нет.
        - Хочешь переключить радио?
        - Нет, и это сойдет.
        В конце концов он закидывает руку на спинку моего сиденья и подается вперед: только букет и отделяет нас друг от друга.
        - Что с тобой? - интересуется парень, вздергивая бровь. - Я заставил тебя лишиться речи?
        Улыбаюсь чуть смущенной улыбкой:
        - Есть немного. Ты не мог бы, - несильно пихаю его букетом, - немного отодвинуться?
        - Ах да, прости, твои глаза меня примагнитили. - Он чуть отодвигается. И продолжает: - Предлагаю пойти прогуляться в парк. Там и поговорим…
        Киваю:
        - Там и поговорим.
        Не представляю, о чем он хочет поговорить, только цветы пахнут чудесно, и я зарываюсь в них носом, ощущая незабываемое наслаждение.
        12 глава
        - Будь моей девушкой!
        - Что? - должно быть, я ослышалась.
        - Будь моей девушкой, - повторяет Юлиан Рупперт, и я в сердцах восклицаю:
        - Почему?
        - Потому что ты мне нравишься?
        - Это вопрос или утверждение?
        - Утверждение.
        - А мне показалось, что вопрос…
        Не знаю, то ли я все еще нахожусь в шоке от услышанного, то ли лимит моей удивляемости превышен в несколько раз, только слова Юлиана не производят на меня должного впечатления: я не падаю замертво на мостовую, не покрываюсь предательской краской от макушки до пальчиков ног, даже дышу и то в привычном ритме. Кажется, просто не верю в его слова… Пусть они и кажутся донельзя соблазнительными.
        - К тебе вернулся дар речи, и это хорошо, - Юлиан кладет обе руки на мои плечи. Заглядывает в глаза. - Так ты согласна быть моей девушкой? - спрашивает как-то уж очень правдоподобно. - Не томи, рыжая. Не рви мне сердце.
        Понимаю, что о любви и речи быть не может: еще вчера он даже не замечал меня в коридорах академии. Но чем бы ни было вызвано это предложение, оно чрезвычайно лестно для меня.
        - Не понимаю, зачем тебе это, - говорю я, и Юлиан стискивает мои плечи.
        - Любовь не нуждается в объяснении, рыжая.
        - Ты меня не любишь.
        - Ты этого не знаешь! - возражает парень с горячностью. - Возможно, я давно присматривался к тебе, просто боялся признаться… - Забавно слышать от него такое признание, я невольно улыбаюсь. - Думаешь, я выбрал первую встречную на роль няньки для своего брата?! Не каждому можно доверить ключи от своего дома и… сердца.
        В его голосе столько искреннего энтузиазма, столько чувства (каким бы оно там ни было), что я невольно подпадаю под влияние его чар… Его удивительной харизмы и блеска голубых глаз. Так хочется верить, что он говорит правду…
        И Юлиан замечает, как я расслабляю плечи, делает шаг в мою сторону - теперь мы стоим практически вплотную - и отводит выбившуюся прядь волос из моей прически.
        - И все-таки я тебе не верю, - хриплю враз осипшим голосом.
        - И не надо, просто позволь мне доказать свои чувства…
        Склоняется и целует меня в губы. Нежно, трепетно… Понуждая раскрыться навстречу его языку, вызывая мучительный спазм прямо в сердце, отчаянно клокочащему в груди.
        - Почти как клубника, - Юлиан отрывается от моих губ.
        - Это, должно быть, губная помада.
        - Нет, это ты моя сладкая клубничка, Шарлотта! - улыбается парень и глядит на часы.
        - Опаздываешь куда-то?
        - Да тут один друг… - мнется он в нерешительности. - Впрочем, не важно, у меня еще есть пару минут… Можно? - и снова глядит на мои покрасневшие губы, смущенная, пожимаю плечами.
        Целоваться с Юлианом приятно… Его губы, уверенные и жесткие, порождают бабочек в моем животе, руки, скользящие вдоль позвоночника, - два восхитительных ожога, заставляющих пальцы на ногах неосознанно поджиматься. Хотела бы я остановить этот момент и продлить его до бесконечности…
        Но он произносит:
        - Мне пора, рыжая, я, правда, опаздываю. Но прежде хочу получить твой ответ…
        Не сразу вспоминаю, о чем идет речь: слишком опьянена поцелуем.
        Однако произношу:
        - Я стану твоей девушкой в одном-единственном случае, Юлиан Рупперт…
        - В каком же, Шарлотта Мейсер? - улыбается он.
        Одариваю его наигранно строгим взглядом и со всей серьезностью припечатываю:
        - … Если только ты перестанешь звать меня рыжей!
        - Договорились. - Он переплетает наши пальцы и тянет меня в сторону джипа.
        Чего я по-настоящему боюсь, так это встречи с Адрианом и Алексом, боюсь посмотреть им в глаза, признаться, что стала девушкой Юлиана. И это тогда, как я клятвенно обещала не попадаться им больше на глаза! Правда, тогда я не знала, что за сюрприз преподнесет мне судьба…
        И вот.
        После расставания с Юлианом второй час мечусь по комнате, пытаясь разложить случившееся по полочкам, классифицировать, понять, что к чему… Не выходит. И мысли о предстоящем свидании с Зельцерами привносит немало смятения в мою голову.
        «Давай встретимся вечерком, посмотрим кино, - предложил Юлиан при расставании. - Я даже приготовлю попкорн. Что скажешь?»
        Конечно же, я сказала да, а после начала изводиться от беспокойства. И извожусь до сих пор, стоя перед знакомой дверью под руку с Юлианом и переступая порог его дома…
        - Сейчас состряпаем по-быстренькому попкорн и поднимемся в мою комнату, - говорит он, направляясь на кухню. И начинается громогласное хлопанье дверцами кухонных шкафов и бренчание кухонной посуды… Я едва ли дышу, страшась увидать на пороге кухни привлеченных какофонией звуков обитателей дома. Так и хочется попросить Юлиана действовать потише, пожалеть мои и без того растрепанные нервы, однако я не могу: это его дом - чужая здесь я. Он может делать все, что захочет…
        - Может, обойдемся без попкорна, - предлагаю в какой-то момент. - Я даже не люблю его. Честно!
        - Нет, какой же фильм без попкорна!? - возражает мой новоиспеченный парень, устраивая очередной тарарам. Мог бы еще и в фанфары протрубить!
        - Что здесь происходит? - голос Адриана Зельцера заставляет меня замереть от ужаса, причины которого мне и самой не понятны.
        - Хочу приготовить попкорн. Не знаешь, какая чашка подойдет лучше?
        - Возьми эту, - отвечает мужчина, и, кажется, замечает меня, сидящую в самом углу, в надежде остаться незамеченной.
        - Пап, что у нас за концерт?
        Алекс вкатывается на кухню, окончательно разрушая мои надежды.
        - Привет, Алекс! - Встаю и подаю ему руку.
        - Привет, Шарлотта. - Он глядит на нас с Юлианом попеременно, как бы пытается увязать происходящее воедино, и, конечно, же обо всем догадывается.
        Так же, как Адриан…
        Не пойму, почему так стыдно перед обоими?
        - Шарлотта, милая, - произносит, между тем, Юлиан с довольной улыбкой, - раз уж все так удачно собрались, почему бы не сделать официального объявления. - Он приобнимает меня за талию. - Шарлотта согласилась стать моей девушкой. Сюрприз! - провозглашает не без самодовольства, вызывая судорогу на моем лице.
        - Твоей девушкой? - переспрашивает Алекс. - Вчера, помнится, вы еще не были парой.
        - Не были, - соглашается Юлиан. - Но много ли надо влюбленным сердцам, открытым навстречу друг другу? Сегодня мы вместе, и это самое главное, не так ли, дорогая? - он наклоняется и целует меня в щеку.
        Меня словно контузило поцелуями в щечку, величанием «дорогой» и рукой, лежащей на моей пояснице, - в ушах нарастающий гул, сердце ухает в пятки. Пытаюсь что-то сказать, но слова не идут. Я словно рыба, выброшенная из воды…Маленькая песчинка, подхваченная мощным торнадо и уносимая в неизвестном направлении.
        Так бы и провалилась сквозь землю…
        - От счастья бедняжка лишилась дара речи! - Юлиан тискает мою щеку, словно ребенку. Прижимает к себе на глазах брата и отчима… Я даже не отстраняюсь: слишком ошеломлена.
        - И что у нас тут происходит?
        На пороге появляется Франческа.
        Браслеты тревожно вздрагивают, когда она замечает руку Юлиана на моей талии, улыбка, секунду назад играющая на ее губах, пропадает, как ни бывало.
        Мой парень продолжает улыбаться:
        - Знакомлю семью со своей новой девушкой! - произносит он.
        И мнится мне, он получает от происходящего некое извращенное удовольствие. Ловит кайф, как сказала бы Изабель… Паясничает непонятно, с какой целью.
        - С твоей новой девушкой? - переспрашивает Франческа. Холодный блеск ее глаз кажется смертоносным…
        - Прошу любить и жаловать, - как бы урезонивает итальянку предупреждающим взглядом, и она презрительно кривится:
        - Адриан, - оборачивается к возлюбленному, - не пройдешь со мной в библиотеку? Хочу обсудить одно дело… наедине.
        И прежде, чем тот успевает ответить, Юлиан хватает меня за руку и тащит прочь из комнаты.
        - Нам тоже есть что обсудить… наедине, - кидает он на ходу, ни к кому конкретно не обращаясь.
        Слышала, в прежние времена провинившегося солдата проводили сквозь строй: каждый сек его плетью попеременно, ничуть не заботясь, переживет ли тот подобное наказание. Выходя в тот момент из комнаты вслед за Юлианом, я ощущала себя тем же проштрафившимся солдатом, только секли меня не плетьми - взглядами. И, поверьте, раны от них ощущались не менее болезненными!
        - Так и остались мы с тобой без попкорна, - сетует Юлиан, усаживаясь прямиком на постель. В любой другой раз подобная вольность заставила бы меня мучительно покраснеть, только не в моем нынешнем состоянии. Я слишком удручена мыслями о том, что думают обо мне Алекс с Адрианом… Кем меня считают: хитрой девицей, так или иначе подобравшейся к Юлиану? Исполнившей мечту с помощью мнимой дружбы…
        - Мне нужно поговорить с Алексом! - произношу, порываясь к двери. - Это важно. Вернусь в два счета…
        Но Юлиан ловит меня за руку и тянет на себя.
        - Неужели ты станешь тратить время на моего братца, когда прямо здесь, в этой комнате нахожусь я? - вопрошает соблазняющим тоном. Не успеваю опомниться, а его руки оказываются под моим свитером поглаживающими обнаженный живот.
        У меня вырывается нервный смешок.
        - Что ты делаешь? - и невольно сглатываю.
        - А что я такого делаю? - с невинным видом откликается Юлиан. - По-моему, то самое, о чем мечтает каждая девчонка рядом со мной… Разве нет?
        Издаю очередной нервный смешок: я не кошка, чтобы мне наглаживали живот и почти готова сообщить об этом, когда дверь неожиданно распахивается, буквально впечатываясь в стену, на пороге - Франческа с… тем самым платьем.
        - Ах ты мерзкая, маленькая дрянь! - вопит она истерически, швыряясь в меня платьем. - Думала, сможешь скрыть это от меня? Думала, я не узнаю, как ты тайком пробралась в мою гардеробную и украла одно из моих любимейших платьем? То самое, которое так нравилось моей маме… Так бы и расцарапала твои бесстыжие глазенки, мерзкая воровка! - шипит, вскидывая обе руки и сжимая пальцы с таким яростным видом, словно в каждой из них лежит мое трепещущее сердце. - Ты хоть знаешь, во сколько оно мне обошлось? - Сама же и отвечает: - В три тысячи евро. А ты превратила его в жалкий клочок туалетной бумаги… - От злости у нее перекашивает лицо: прежняя Франческа Барбиери, которой невозможно было не восхищаться, становится похожей на злобную фурию с горящими глазами. Стискиваю злополучное платье руками, испытывая вину за содеянное (три тысячи евро! Если бы знать об этом заранее), только тогда и замечаю, что рука Юлиана все еще покоится на моем животе, чем беззастенчиво пользуется: продолжает вырисовывать узоры на моей покрытой «мурашками» коже. Я не уверена даже, вызывают ли эти «мурашки» конкретно его прикосновения
или причиной тому то сытое самодовольство, с которым он глядит на разъяренную женщину на пороге своей комнаты.
        Я дергаюсь, пытаясь избавиться от его руки и произнести нечто в свое оправдание, однако парень подается вперед, утыкается носом в мою красную от стыда щеку и втягивает воздух, словно кот, учуявший дивный аромат свежей сметаны, произносит:
        - Франческа, тебя разве не учили, что врываться в чужую комнату без стука невежливо… и даже опасно? Можно увидеть нечто, не предназначенное для сторонних глаз. Не могла бы ты выйти и закрыть за собой дверь… пожалуйста.
        Мне становится почти жаль ее: настолько растерянной она выглядит, утратив весь боевой пыл. Словно маленькая девочка, толком не осознающая, где находится… Неотрывно глядит Юлиану в глаза - минуту, едва ли меньше - после разворачивается и молча выходит за порог. Дверь она не закрывает…
        - Вот ведь вздорная баба, - усмехается парень, спуская ноги с кровати и прикрывая распахнутую дверь. - Таким, как она, жизни нет без хорошего скандала. Не бери в голову!
        - Но она права, - шепчу, все еще слишком ошеломленная произошедшим, - я испортила ее платье. Мне не следовало слушаться Алекса и надевать его… Три тысячи евро! - произношу в ужасе. - Где взять такие деньги, чтобы с ней расплатиться?!
        - Да брось ты, - Юлиан садится рядом и мягко толкает меня на спину, нависая сверху с самой обольстительной улыбкой на лице, - у нее этих платье пруд пруди, одним меньше одним больше, не беда. Она это переживет.
        - И все же… - От близости его искушающих губ у меня враз ускоряется сердцебиение.
        - Перестань думать об испорченных платьях, вздорных итальянках и других малоприятных вещах, Шарлотта, - говорит он, прикусывая мою нижнюю губу. - Рядом со мной следует думать только обо мне, еще раз обо мне и… снова в сотый раз обо мне… и моих губах на своем теле.
        Под прикосновениями его рук и тихих нашептываний сторонние мысли действительно вылетают из моей головы, удовольствие закручивается в животе тугими жгутами. Нега патокой растекается по всему организму…
        - А кино? - шепчу в какой-то момент, ощущая мужскую руку, подбирающуюся к чашечке своего бюстгальтера.
        - Кино подождет, - отвечает тот с придыханием. - Разве то, что мы делаем, не интереснее всякого фильма?
        Сложно не согласиться, однако я пока не готова позволить большего: вскипающая кровь грохочет, подобно тревожному набату. Подбираю ноги и отстраняюсь от вездесущих Юлиановых рук.
        - Что, тебе не понравилось? - удивляется он.
        - Понравилось. - Пытаюсь отдышаться я. - Просто все это слишком быстро для меня… Я не готова.
        Замечаю вспышку недовольства на его лице, которую он споро маскирует улыбкой.
        - Хорошо, так тому и быть. Нам спешить некуда… - Отворачивается и берет пульт от телевизора. - Что будем смотреть? - осведомляется при этом. - Выбирай.
        Чувствую себя неуютно, вызвав его недовольство собой. Хочется проститься и отправиться домой… Остаться одной. Обдумать все хорошенько… Развлекаться просмотром фильма нет никакого желания.
        - Не знаю - выбери сам.
        Так он и делает. Я не особо вникаю в сюжет, мне безразлично, что герой постоянно размахивает пушкой, обещая пристрелить любого приблизившегося… В моей голове свое собственное кино, и оно не менее занимательное: прокручивается, словно в немом кино, кадр за кадром, сливаясь в какую-то странную фантасмагорию… То ли сон, то ли явь - уже и не определить.
        - Мне пора, - произношу, превозмогая зевоту. - Отвезешь меня домой?
        Фильм закончился, по экрану бегут финальные титры. Юлиан глядит на меня с недовольным, так, словно я нашкодившее дитя, нуждающееся в порицании.
        - Тебе этот фильм совсем не понравился, не так ли? - полуутвердительно интересуется он, хотя и сам знает ответ. Я молча киваю. - В таком случае мы должны посмотреть что-нибудь другое, - и он снова хватается за пульт.
        Надо бы возразить, сказать, что хочу домой и страшно устала, однако боюсь огорчить его снова и позволяю себя уговорить. Вскоре мы смотрим что-то любовно-ванильное, слегка пошловатое, очередной выбор Юлиана, и примерно на пятнадцатой минуте просмотра я проваливаюсь в сон.
        И просыпаюсь от звука пришедшего сообщения… Изабель закидала меня смс с вопросом, куда я пропала. В самом деле, куда… Почему Юлиан не разбудил меня? Оставил спать в своей комнате… Где он вообще? В комнате никого, лишь зеленое Франческино платье сиротливо наброшено на спинку дивана. Сдергиваю его оттуда и как попало запихиваю в свой рюкзак. Выдыхаю, как если бы справилась с настоящим монстром, и спешу в ванную привести себя в порядок. Вдруг явится Юлиан с чашечкой утреннего кофе, а я растрепанная да непричесанная…
        Проходит еще полчаса, а он так и не появляется. Что ж, сидеть в комнате дольше не имеет смысла, и я открываю дверь… Уж лучше бы выждала еще. Хотя бы с минуту-другую.
        - Шарлотта.
        Мы с Адрианом замираем нос к носу, каждый на пороге собственной комнаты.
        - Доброе утро, - вот все, что я могу произнести. Неловкость прошлого вечера наваливается с удвоенной силой, а легкий оттенок разочарования в глубине серых глаз лишь усиливает эффект.
        - Доброе утро, Шарлотта, - отвечает мужчина. - Не знал, что ты ночевала у нас.
        - Уснула… так получилось.
        Он молча кивает, принимая мое жалкое оправдание, желает хорошего дня и уходит вниз по лестнице.
        Я тоже волоку свое неподатливое тело туда же, в кой-то веке заинтересовавшись количеством ступеней, которые предстоит пройти.
        - И что, много ступеней насчитала? - слышу голос приятеля. Алекс глядит на меня, улыбаясь.
        - Пока только восемь, - отзываюсь на это и даже сбиваюсь со счета.
        Алекс пожимает плечами.
        - Могу облегчить задачу: их ровно двадцать. - И чуть неуверенно: - У меня бабочка вывелась. Хочешь посмотреть?
        С энтузиазмом киваю и преодолеваю оставшиеся ступени почти на едином дыхании, радуясь самой мысли о том, что Алекс говорит со мной, как прежде. Не презирает за желание быть с его братом…
        - Конечно, хочу.
        И едва эти слова срываются с моего языка, их поглощает эхо другого голоса:
        - Вот ты где, дорогая Шарлотта! Завтрак почти готов. Уверен, ты проголодалась… после такой-то ночи, - и Юлиан многозначительно вскидывает брови.
        Я же густо краснею, абсолютно не понимая, зачем говорить такое в присутствии младшего брата, к тому же заведомую ложь, неловкую во всех отношениях.
        Алекс не улыбается, когда говорит:
        - Иди завтракать, Лотта, бабочек можем и позже посмотреть.
        - Никаких бабочек! - темнеет лицом его брат. - Ты знаешь, как сильно я ненавижу летающих поганцев, моя девушка и близко к ним не приблизится. Даже и не надейся!
        - Юлиан, - пытаюсь было урезонить парня, но он сечет меня настолько яростным взглядом, что все мои возражения враз вылетают из головы.
        - Идем завтракать. - Хватает меня за руку и тащит в сторону кухни, словно непослушного щеночка на коротеньком поводке. Бросаю на Алекса виноватый взгляд, и стены кухни отделяют нас друг от друга.
        13 глава
        Посмотреть бабочек Алекса мне так и не удается… Ни тогда, ни в последующие дни. Я лишь забрасываю его извиняющимися сообщениями, на которые получаю легкомысленно-беззлобные ответы с огромным количеством смайлов. Все-таки некрасивая вышла сцена тем утром: с запретом Юлиана и моим безропотным подчинением - я должна была возразить, сказать, что, в отличии от него, мне бабочки очень даже нравятся и потому я хочу и буду смотреть на них столько, сколько угодно. Но я промолчала и не могу простить себя за это!
        Юлиану же все нипочем, он словно не замечает моих терзаний…
        - Сегодня идем на вечеринку! - сообщает за два часа до намеченного события и обещает подхватить у дома.
        Два часа на сборы?! Всего лишь два часа. А ведь это наш первый совместный выход, и статус девушки Юлиана Рупперта обязывает меня быть безупречной. В меру сил и возможностей, конечно… Стоит хотя бы постараться отшлифовать все «неровности», и мы с Изабель принимается за дело.
        - Вот, надень это платьице, - Изабель старательно роется в своем гардеробе, отыскивая лучший наряд для меня. Моя собственная одежда признана непригодной для столь важного события, как вечеринка у Тимо Блума, лучшего друга Юлиана. «Нужно что-то посексуальнее», заявила она пятью минута ранее, и теперь подает нечто весьма фривольное, едва прикрывающее попу.
        Отрицательно качаю головой, отвергая саму мысль о подобном наряде.
        - Это как-то уж очень… открыто. Слишком все на виду… Я ведь замерзну насмерть!
        - Глупости не говори, - возражает она. - Тебя на машине повезут, а не заставят бежать по улице в модельных туфлях.
        Она заставляет меня переодеться, что я и выполняю с кислым выражением лица. Стою у зеркала, пытаясь оттянуть платьице пониже, придать себе хоть какой-то пристойности - не получается. Страшно до ужаса: появиться на людях голой! Буквально всей на показ.
        Уж лучше бы дома остаться… Натянуть толстовку потолще да поваляться с книжкой. Ну ее, вечеринку эту и Тимо Блума в придачу!
        А тут еще Адриан из головы не идет: то, как столкнулась с ним в коридоре, как он смотрел на меня разочарованными глазами. Верно, подумал обо мне разного, решил, что я такая же, как все: не устояла в первый же вечер, в постель к парню прыгнула, не задумываясь. Припомнились слова Алекса: «Разве тебе впервой застать девушку в комнате сына?» Стону почти в голос, привлекая внимание Изабель.
        - Ты это чего? Голова разболелась?
        Если бы…
        - Юбка короткая.
        - Опять за свое, - всплескивает она руками. - Будь посвободней, покажи всему миру, за что тебя выбрал Юлиан Рупперт.
        - И за что же, по-твоему, он меня выбрал?
        Вопрос хоть и высказан с долей насмешки, интересует меня не в последнюю очередь.
        Почему Юлиан сделал это, почему выбрал меня?
        - За твои прекрасные глаза, - ерничает подруга. - Вот, надень эти сережки!
        Ответа от нее не добиться: она окрылена самой мыслью послужить своему кумиру, вроде как сделать меня привлекательней для него. Украсить жертвенного ягненка…
        Что за бредовые мысли в голове?!
        В условленный час Юлиан звонит в наши двери, целует меня на глазах восхищенной Изабель прямиком в губы и уводит под ручку, тихонько насвистывая под нос.
        - Прекрасно выглядишь, - он одаривает меня комплиментом.
        - Благодарю. В основном благодаря Изабель…
        - Нужно будет сказать ей спасибо.
        - Уверена, ее это осчастливит.
        Юлиан самодовольно улыбается: знает, что я не шучу. Только не в этом случае…
        Дом Тимо Хертеля оказывается большим, расцвеченным фонариками бунгало, еще издали вибрирующим громоподобной музыкой… Мой воспитанный на классической музыке мозг мгновенно испытывает приступ надвигающейся мигрени; стискиваю крохотный клатч и втягиваю воздух всей грудью, вроде как собираясь нырять в неизведанные глубины.
        - Ну, ты готова? - интересуется Юлиан, заглушая мотор автомобиля. - Все уже собрались - мы последние.
        - Мы опоздали? - Не могу скрыть паники в голосе.
        Юлиан изгибает губы в улыбке:
        - Некоторые не опаздывают, - менторским тоном провозглашает он, - некоторые намеренно задерживаются. - После берет меня за руку и тащит в сторону дома.
        Паника во мне только усиливается, жаром разливается по всему телу, даже дышу через раз.
        - Юлиан! - возгласы с именем моего парня перекрывают на время басы танцевальной музыки, худосочная девица, в которой я сразу же признаю виолончелистку с третьего курса, устремляется к нам на встречу и повисает на Юлиановой шее, словно мартышка.
        - Привет, дорогой, мы тебя заждались! - сообщает она своим высоким контральто. И только тогда замечает меня… - Шарлотта, - округляет свой розовый ротик, - рада тебя видеть. -
        Весь ее вид демонстрирует абсолютно противоположную эмоцию, однако я делаю вид, что не замечаю этого. - Миленькое платьице, - окидывает она меня внимательным взглядом. - Здорово выглядишь!
        Я выгляжу ее точной копией, словно намеренно того и добивалась, мимикрировала, подобно бабочке, подстраиваясь к чуждой среде, и эта мысль меня огорчает.
        - Пойдемте на кухню, - виолончелистка подхватывает Юлиана под руку, тянет в недра бушующего музыкой ада, зовущегося чьим-то домом. - Миха приготовил огромную кастрюлю ромового пунша. Будет весело!
        И Юлиан посмеивается:
        - Да вы, я гляжу, разошлись по полной программе! - и стискивает мои пальцы. До боли. В предвкушении радостного веселья, которого я сама совсем не испытываю.
        - Правда, здесь весело? - кричит в мое ухо, принимая дорогой королевские почести в виде поцелуев и похлопываний по плечу.
        - Держи! - не успеваю опомниться, как мне в руку суют стаканчик с горячим пуншем. Тот одуряюще пахнет корицей и другими незнакомыми специями. - Пей до дна.
        Юлиан осушает содержимое своего стаканчика залпом и утирает губы рукой, не прекращая улыбаться. Я же так и стою со стаканчиков в руках, соображая, как бы незаметнее от него избавиться…
        Юлиан говорит:
        - Пей до дна, Лотта, тебе понравится.
        Нет, не понравится, знаю точно, особенно памятуя о недавних событиях на свадьбе.
        - Я не могу, - произношу в ответ.
        - Что значит не можешь?
        - Мне лучше не пить. Совсем.
        - Это еще почему? - хмурится он. - От одного стаканчика еще никто не умирал. Пей, Лотта, тебе понравится, вот увидишь!
        Его настойчивость привлекает всеобщее внимание, его друзья взирают на нас с видимым любопытством. Жаждут скандала… Этим же тоном он запрещал мне приближаться к бабочкам Алекса, тогда я уступила - теперь не намерена.
        - Я не хочу, - произношу с твердостью в голосе.
        И он приказывает:
        - Пей!
        - Не хочу, - и опускаю стаканчик на стол.
        Стоило бы Юлиану улыбнуться, и вся ситуация рассосалась сама собой, однако он не улыбается, сверлит меня рассерженным взглядом, хватает отставленный стакан и пихает его в мою руку.
        - Не строй из себя святошу, - шипит с ожесточением. - Выпей уже этот чертов пунш, и дело с концом!
        Мои нервы и без того на пределе: я вышла из зоны комфорта и ощущаю себя страшно подавленной, и эти его слова задевают сильнее, чем можно предположить… Горячая волна негодования, поднимаясь из неведомых глубин, ударяет прямиком в голову. Пелена застилает глаза…
        - Я вовсе не святоша, - отчеканиваю по слогам, - но пить все же не стану. - Отталкиваю его руку и вижу, как содержимое стаканчика выплескивается парню на джинсы. Он глядит на расплывающееся по паху пятно, пытается осознать случившееся, и в следующую секунду прожигает меня по-настоящему взбешенным взглядом.
        Становится не на шутку страшно за собственную жизнь… Отступаю на шаг. Едва не падаю, запнувшись о ковер под ногами.
        - Позволь помочь тебе, милый! - Виолончелистка подскакивает к нему с охапкой бумажных полотенец и начинает активно промокать расплывшееся пятно. То, как она делает это, кажется донельзя стыдным… Неприятным. Еще один шаг - и я срываюсь с места, бегу через дом, не разбирая дороги, выхватываю из вороха верхней одежды свое куцее пальтишко и натягивая на себя. Выскакиваю за дверь, оглушительно хлопнув дверью… Правда, никто не слышит этого из-за громыхания музыки. И к счастью…
        Какая же я дура…
        Идиотка.
        Ругаю себя нехорошими словами. Поверила Юлиану, ввязалась в его нелепые игры… Что на меня нашло?
        На улице жуткая холодрыга, мороз мгновенно забирается под юбку, покусывает практически голые ноги в тонких колготках и туфлях на высоком каблуке. Как же холодно! Ккак жже ххолоодноо… Стою под уличным фонарем в надежде на появление Юлиана. Вдруг он все-таки выйдет, забеспокоившись обо мне. Напрасно… Зубами отбиваю барабанную дробь. Даже дыхание сперло: не продохнуть. Нужно либо вернуться в дом, переступив через свою гордость, либо искать иные пути вернуться домой самостоятельно.
        И первый вариант мне, определенно, не нравится…
        Тренькает телефон. Сообщение от Алекса: «Надеюсь, эпохальная вечеринка удовлетворила все твои самые смелые ожидания?!» - и смайлик с высунутым языком.
        Зачем только рассказала ему о вечеринке?! Дуреха.
        Почти негнущимися пальцами печатаю быстрый ответ: «Поставь «хуже некуда» в десятую степень!» - и смайлик с перекошенным ртом. Через мгновение мой телефон отзывается мелодией Вивальди, слишком жизнерадостной в подобных обстоятельствах.
        - Дда? - отзываюсь посиневшими губами.
        И Алекс мгновенно распознает клацанье зубов:
        - Ты чего зубами стучишь? - любопытствует он. - Покурить, что ли, вышла? Простудишься.
        - Я нне ккуррю, - отбиваю зубами-кастаньетами. - Я с Юллианном рразрругалась…
        - И что?
        - И сттою на улице в оддиночестве - он мменя ббросил.
        - Бросил одну на улице? - уточняет Алекс с настороженностью.
        - Дда, я его ппуншем облила.
        Против всякого обыкновения, Алекс не принимается подшучивать надо мной, выведывая подробности этого события, только осведомляется:
        - Такси вызвала?
        - Нне успела.
        - Подожди секундочку, кто-то звонит по другой линии, - кидает он в трубку и отключается. - Буквально через минуту я снова слышу его голос: - Я вызвал такси. Жди. И обещай не замерзнуть насмерть, договорились?
        - Ддоговорились, - отбиваю зубами, пряча телефон в карман.
        С каждой минутой ожидания мороз словно усиливается… Я настолько оледенела, что ни заботливые виолончелистки с бумажными салфетками, ни сердитые парни с голубыми глазами - ничто, даже окружающий меня холод, не кажется более достаточно важным. Находят такие покой и умиротворение… Такой пофигизм, что…
        - Шарлотта, - окликает знакомый голос, и я распахиваю глаза.
        Встряхиваю головой…
        - Я зддесь, - пытаюсь подняться на одеревеневшие ноги, но те заплетаются, как у новорожденного жеребенка.
        - Давай помогу.
        Заботливые руки ставят меня на ноги, не отпускают.
        - Сппасибо, - вцепляюсь в пальто Адриана Зельцера. - Кажется, я туфлю потеряла…
        - Она здесь, - отзывается он, поднимая с земли блестящую, словно хрустальную туфлю. - Пойдем уже. - И он ведет меня к серому «Лексусу».
        - А ггде ттакси? - спрашиваю на ходу. - Алекс, оббещал мне ттакси.
        - Я твое такси, Шарлотта, - отвечает мужчина, опуская меня на сиденье автомобиля. - Алекс попросил подхватить тебя, я был здесь неподалеку…
        - Ясно.
        В салоне тепло и уютно, пахнет все тем же пленившим меня парфюмом - пальто Адриана, наброшенное им на мои ноги, ощущается по-настоящему горячим. Почти обжигающим…
        - Ты совершенно оледенела, - подтверждает он очевидное. - Даже губы вон посинели, глупая ты девчонка. - После вдруг поднимает обе моих ноги и кладет себе на колени.
        - Что вы такое делаете? - в смущении лепечу я.
        И он отвечает:
        - Пытаюсь тебя отогреть, разве не ясно? - А сам касается моих ступней горячими пальцами, принимается растирать неживые, как будто бы омертвелые стопы. Не сразу, но выдыхаю залипший у горла воздух. Боюсь показать, насколько мне хорошо… Насколько невероятны касания его пальцев: приятнее поцелуев с Юлианом, насколько бы странным это ни звучало!
        И, кажется, все-таки издаю стон…
        Он поднимает глаза и глядит на меня.
        - Иголочками колит, - придумываю на ходу. - Больно немного.
        Адриан продолжает смотреть большими, серыми глазами, хотел бы что-то сказать - не решается. Вижу, как дергается его кадык… Как темнеют глаза. Замирают горячие пальцы…
        - Вы не сердитесь на меня больше? - вопрошаю тихим полушепотом.
        - А почему я должен сердиться?
        Пожимаю плечами:
        - Из-за всей ситуации с Юлианом. - Я видела разочарование в ваших глазах… в то утро, когда мы столкнулись в коридоре, - поясняю все так же тихо. Не отводя глаз. - Хочу, чтобы вы знали: между нами ничего не было.
        Адриан подбирается, расслабленность уходит со словами:
        - Меня это ничуть не касается! - и он спускает мои ноги с колен. - Полагаю, ты достаточно отогрелась, чтобы отправляться домой. - Заводит мотор и выводит машину на дорогу.
        Мы долго едем в тишине, безмолвные и отчужденные, мелькнувшее между нами нечто, ушло как ни бывало. Я ощущаю потерю его почти как сиротство…
        - Меня пытались напоить пуншем, - признаюсь ни с того ни с сего. - А вы знаете, что со мной вытворяет один-единственный глоток алкоголя…
        Его лицо освещается мягкой полуулыбкой:
        - Испытал, что говорится, на собственном горьком опыте!
        - Мне понравилось танцевать с вами, - выдаю, окрыленная его улыбкой. - Может быть, повторим при случае?
        Он отвечает после задумчивого молчания:
        - Возможно, на твоей собственной свадьбе, Шарлотта… Если ты нас, конечно, пригласишь на нее.
        Мне не нравится, как он это сказал, так, словно хочет избавиться от меня.
        - Я пока замуж не собираюсь, - невесело произношу я, и невеселость эта вовсе не связана с отсутствием достойного кандидата на мои руку и сердце, нет, просто грустно от самой мысли, что Адриан так об этом сказал.
        - В таком случае придется подождать с танцами.
        Накатывает такая тоска, что хоть волком вой. Давненько такого не испытывала… Утыкаюсь носом в пальто на своих коленях, вдыхаю его аромат и зубами впиваюсь в большой палец руки. Вот бы сейчас закричать: громко-громко, исторгнуть сжимающую сердце тоску.
        - Хочешь выпить чашечку кофе? - раздается вдруг над моим ухом. - Хочу убедиться, что ты полностью отогрелась.
        Вскидываю на Адриана глаза, достаточно удивленные, чтобы он улыбнулся… Если бы он только знал: его улыбка согревает вернее всякого кофе.
        - Хочу, - отвечаю без единой заминки. - Было бы здорово.
        Он демонстрирует мою потерянную туфлю:
        - Только учти: у тебя сломался каблук, - и выкручивает руль в сторону парковки.
        - Ох, надеюсь, подруга простит мне это вредительство.
        Адриан говорит:
        - Снова носишь чужие вещи? Не пора ли обзавестись собственным гардеробом?
        - Очень смешно, конечно, - отзываюсь с кислой гримасой. И пытаюсь оправдаться: - Просто обычно такие вещи я не ношу, - машу испорченной туфлей, - поэтому предпочитаю и деньги на них не тратить.
        - Бережливая?
        - Практичная.
        Мы стоим у незнакомой кофейни, пора выходить, и я отдаю Адриану его пальто, без которого мои голые ноги мгновенно покрываются «мурашками».
        - И как же так получилось, что настолько практичная девушка позволила себе выйти из дома в таком непрактичном зимнем наряде? - поддевает меня мужчина, наблюдая, как я скачу в испорченной туфле по обледенелой дорожке.
        - Бес попутал, - бурчу себе под нос, проклиная короткие платья и иже с ними.
        В кофейне тепло и уютно, звучит ненавязчивая тихая музыка и одуряюще пахнет свежезаваренным кофе.
        - Тебе какой заказать? - спрашивает Адриан, и я выбираю трехслойный латте - всегда любила этот напиток, себе он берет капучино.
        Мы проходим за столик в конце заведения и делаем первый обжигающий глоток.
        - Расскажи о себе, Шарлотта, - просит Адриан, грея руки о чашку. - Расскажи, чем забита твоя маленькая….
        - … Только не добавляйте «и рыжая», пожалуйста?
        Он улыбается.
        - … Маленькая, хорошенькая головка.
        Наигранно выдыхаю и начинаю рассказывать про живущего в Ансбахе деда, про его увлечение шахматами и хлорофитумами, про свой любимый кларнет, с которым мы неразлучны последние десять лет и даже про Изабель, чье платье доставляет мне столько неудобства… О Юлиане - ни слова. Нет ни сил, ни желания…
        Мне и самой хочется о многом, вот только я не решаюсь: все они слишком личные, а мы не настолько близки, чтобы обсуждать подобные темы…
        И вдруг Адриан удивляет меня, осведомляясь:
        - Вы говорили с сестрой обо мне, не так ли? Она рассказала про нас с Элеонорой?
        Киваю. И как бы с упреком:
        - Могли бы сказать, что мы едем к вашей сестре…
        - Зачем?
        - Просто так. Все нормальные люди так делают!
        - Прости, не подумал. - И признается: - К тому же вы с Алексом меня рассердили: еще никто не похищал меня из собственного дома.
        В его словах нет ни тени негатива, он вроде как насмехается над собой.
        И я вопрошаю:
        - Но ведь признайтесь, вам это понравилось? Понравилось же? Вижу по глазам.
        - Понравилось быть похищенным? Ну уж нет.
        - Понравилось совершить нечто незапланированное, - поправляю его. - Вспомнить безумства юности.
        Он задумывается на секунду, улыбка пропадает с его лица.
        - Безумства юности, - повторяет очень серьезно. - Это ты верно заметила.
        Потом отпивает из кружки и глядит куда-то поверх моего плеча.
        14 глава
        Алекс звонит, едва я переступаю порог своей комнаты и без сил падаю на кровать.
        - Твое такси никак заплутало дорогой, Лотти-Каротти? - произносит он вместо приветствия. - Как ты, все хорошо?
        - Лучше не бывает… в десятой степени.
        - Вижу, отец сумел поднять тебе настроение, - издает он смешок. - Рад за тебя.
        И я говорю:
        - Спасибо, что помог мне. Ты лучший!
        - Да пустяки. Замерзни ты насмерть, я так бы и не узнал подробности случившегося на вечеринке. Вот видишь, я очень даже корыстный, эгоистичный засранец!
        Улыбаюсь во весь рот. Он вовсе не такой, и мы оба это знаем!
        - Все расскажу в мельчайших подробностях, ты это заслужил, - обещаю ему. И пересказываю сцену с пролитым на Юлиана стаканчиком пунша. Он веселится от души, то и дело прерывает меня забавными комментариями, кажется донельзя довольным.
        Осведомляется:
        - Выходит, теперь ты можешь проведать моих бабочек?
        - С удовольствием.
        - Завтра?
        - Ох, завтра не могу: еду навестить дедушку в Ансбах.
        Алекс молчит, как бы обдумывая мои слова, интересуется:
        - А меня с собой возьмешь?
        - Куда? К дедушке?
        - К дедушке, к дедушке, - подтверждает он. И жалостливо: - Ну, пожалуйста, Лотти-Каротти!
        Я на секунду задумываюсь: почему бы и не взять, возил же меня Алекс на мексиканскую свадьбу… Есть лишь одно «но» ростом под метр восемьдесят.
        - А Адриан нас отпустит? - осведомляюсь у него.
        И парень улыбается:
        - А разве вы теперь не лучшие друзья? Кофе, полагаю, был вкусным.
        Очень! Правда, не столько кофе, сколько сама компания.
        - Это был только кофе и ничего больше. Будешь острить, останешься дома в любом случае! - И добавляю: - Адриана бы лучше спросить. Хватит с меня самовольных вылазок!
        - Мне шестнадцать, - отзывается Алекс, - и я могу сам решать, куда и с кем ехать. К тому же у отца с Франческой совместные планы на завтра, они будут отсутствовать весь день. - Осведомляется: - Так во сколько мне тебя ждать?
        - А во сколько они уедут? - задаю встречный вопрос.
        Алекс посмеивается в трубку:
        - Около девяти.
        - В таком случае жди меня в начале десятого.
        На том мы с ним и распрощались…
        И вот сижу я за рулем уже привычного мне «Фольксвагена-Кэдди», а Алекс вещает про жизненный цикл Калиго Мемнон, бабочки с коричнево-желтыми крыльями, ареалом обитания которой являются страны Южной Америки.
        Скажу честно, слушаю я вполуха: больше думаю о своем, девичьем. И бабочки к этому не имеют никакого отношения! Юлиан так и не позвонил… Ни разу. Даже смс не оставил… Где он и чем занят не имею представления. Считаемся ли мы еще парой - спорный вопрос!
        И тут замечаю повисшую в салоне автомобиля тишину.
        - Юлиан этой ночью дома не ночевал… - произносит вдруг Алекс, переходя от бабочек к людям. Похоже, прочитал все по моему лицу…
        Прикусываю внутреннюю сторону губы.
        - Мне все равно, - отзываюсь по возможности невозмутимее. И все-таки добавляю: - Думаешь, виолончелистка… она…
        - Всю ночь играла на его «инструменте»? - заканчивает парень со скабрезной улыбочкой.
        И я пихаю его в бок:
        - Боже, ты такой гадкий! Но даже если и так, мне все равно. Мы были, по сути, фейковой парой… Актерами в непонятной игре. Я даже не уверена, что нравилась ему по-настоящему… Вот хотя бы на столько. - Развожу пальцы на миллиметр, не больше.
        - Зато мне нравишься вот на столько, - улыбается Алекс, широко разводя свободные руки.
        И я констатирую:
        - И это главное. Я тоже тебя люблю!
        Паркуюсь в знакомом районе и помогаю Алексу выбраться из автомобиля - я значительно поднаторела в этом деле - и он смеется: «Если не заладится с музыкой - сможешь водить такси для инвалидов».
        После интересуется:
        - Надеюсь, предупредила деда о нашем визите?
        - Я сказала, что приеду с другом.
        - И он, конечно, подумал, о твоем парне. Вот ведь будет сюрприз!
        Но сюрприз ожидает нас прежде, чем мы добираемся до дедушкиной квартиры: отсутствие лифта оказывается тем обстоятельством, подумать о котором я совершенно забыла. Сколько раз сама сетовала на то, что деду приходится подниматься на третий этаж и это с его-то больными ногами, а тут так опростоволосилась.
        - Прости, Алекс. - Чувствую себя полной дурой!
        Как поднять инвалида-колясочника на третий этаж? От разочарования на самое себя и на сложившиеся обстоятельства слезы наворачиваются на глазах.
        А Алекс вдруг окликает:
        - Эй, парни, не подсобите с подъемом? Я заплачу.
        Обращается он к парням на балконе соседнего дома: они смолят сигареты и тычут в свои телефоны. Я знаю их: это Оле Штойдле и его друзья по училищу.
        - Сколько? - любопытствует Оле.
        - Десятку сейчас и десятку после.
        Те молча переглядываются, Оле отвечает за троих:
        - Идет, парень.
        И вот они тащат Алекса наверх, он подмигивает, вися на закорках одного из парней. То, с какой легкостью Алекс находит решение проблемы, до сих пор не укладывается в моей голове…
        - Вот, герр Шуманн, принимайте, что говорится, с рук на руки, - гогочут парни, вваливаясь в дедушкину прихожую. И Оле интересуется: - Вы когда назад собираетесь?
        - Вечером. Точно сказать сложно! - отвечаю я.
        И он велит:
        - Давай свой номерок. Позвонишь, когда понадобимся. - Подмигивает и выходит за дверь.
        - Здравствуй, дедушка, - произношу все еще немного расстрерянным голосом. - Вот мы и приехали.
        - Да уж я заметил, милая, - отвечает тот, и морщинки у его рта разбегаются во все стороны от вспугнувшей их улыбки.
        Моему деду шестьдесят пять и выглядит он довольно крепким для своих лет, хотя и жалуется подчас на непослушные ноги. Но и то крайне редко: он не любит говорить о своих болячках (в душе ему все еще тринадцать, и он гоняет мяч с соседскими мальчишками).
        - Это Алекс, мой друг, тот самый, о котором я говорила, - представляю своего гостя. - Мой дедушка, Йоханн Шуманн, будьте знакомы! - обращаюсь к Алексу. - Рада, что смогла к тебе выбраться. Как ты тут? Не очень скучал, я надеюсь?
        Дедушка с Алексом пожимают друг другу руки, после дед обнимает меня:
        - Скучал не скучал - дело одно, - отзывается своим слегка хрипловатым голосом, - а рад ли видеть тебя дома - другое, внуча. Ставь лучше чай, потом и поговорим.
        Иду на кухню и включаю чайник. Дед напек к нашему приезду блинов, и я облизываюсь: с малиновым вареньем они особенно вкусные.
        Во время чаепития я рассказываю деду про увлечение Алекса бабочками и о том, как это необычайно волнительно находиться среди них в Алексовой «берлоге», когда они порхают над твоей головой. Тот только головой качает и подкладывает нам с парнем блинчики, подливая в блюдце малиновое варенье. Дед его сам варит по рецепту своей покойной матушки… Ничего вкуснее я в жизни не ела.
        - А в шахматы ты играешь? - любопытствует дед.
        - А то, - отзывается Алекс с энтузиазмом, - я чемпион мира по виртуальной игре в шахматы.
        - Таки сразу и чемпион? - посмеивается дед. - А вот мы сейчас это и проверим, - он встает из-за стола. - Пошли, юнец, покажешь мне, какой ты у нас чемпион! - И дед, заядлый шахматист, увлекает Алекса к своему шахматному столику, за которым они и проводят ближайшие часы.
        Я тем временем занимаюсь домашними делами: вытираю пыль, мою полы и несу развешивать постиранное белье на дедушкин чердак - все то, в чем я поднаторела со своих двенадцати лет, когда погибли мои родители.
        - Этот малец действительно умеет играть! - торжественно сообщает дедушка, когда я возвращаюсь в квартиру. - Он трижды обыграл меня, Лотти, можешь себе такое представить?
        - Нет, не могу, дедушка.
        Алекс, немного смущенный, но и довольный одновременно, пожимает плечами.
        - Признайтесь, вы мне поддавались, - поддевает соперника, незаметно мне подмигивая.
        - Никогда! - возражает тот с горячностью. - Йоханн Шуманн никогда не поддается, заруби это на своем длинном носу, молодой человек.
        И Алекс разводит руками:
        - Значит, повезло.
        - Мне бы такое везение, - ворчит дед себе под нос. И в мою сторону: - Ты просто обязана привезти его к нам еще раз, Шарлотта, - я намерен отыграться.
        Обещаю непременно так и сделать; после мы ужинаем, и я звоню Оле, как мы и договаривались. Он появляется минут через пять, и Алекс как можно незаметнее передает ему деньги: деду не понравилось бы, узнай он, что гостю пришлось заплатить за визит к нему. Мы наконец прощаемся, и дедушка до последнего машет в окно…
        - Классный у тебя дед, - говорит Алекс на обратном пути. - Жаль, у меня нет такого.
        - А что случилось с твоими дедами?
        - Маминого я и не знал никогда, а отцов умер примерно лет пять назад… от инсульта. У меня теперь только бабушка. Правда, живет она под Мюнхеном и редко к нам выбирается - растит огород.
        - Печально…
        - Ага.
        - Однако надо уметь довольствоваться тем, что имеешь, - пытаюсь взбодрить я нас. - У тебя есть бабушка, у меня - дед. Аллилуйя!
        Припарковавшись в гараже, говорю Алексу, что в дом не пойду: предпочитаю избежать ненужных встреч. Он понятливо улыбается…
        - Может плюнешь уже на моего негодяя-братца и закрутишь с тем парнем из Ансбаха, - поддевает меня, намекая на Оле с его номером телефона. - Он показался мне неплохим парнем.
        - Кто показался тебе неплохим парнем? - вклинивается в наш разговор посторонний голос. Юлиан. Стоит у гаражной двери, небрежно прислонившись плечом к косяку… Вот тебе и избежала ненужных встреч!
        - Привет, братец! - расплывается Алекс в наигранно широкой улыбке. - А мы полагали, ты «музыкой» занимаешься…
        Юлиан смеряет его презрительным взглядом - соль шутки остается неясной для него.
        - А ты все не оставляешь надежду увести мою девушку? - саркастически отзывается в ответ.
        Алекс продолжает улыбаться, когда произносит свое:
        - Сделать это было бы несложно, желай я того на самом деле: ты - не лучший парень на свете. - Машет мне рукой: - Ладно, Шарлотта, я пошел… Увидимся еще.
        - Увидимся, - тоже машу в ответ и остаюсь с Юлианом наедине.
        Не скажу, что сердце мое облачено в броню, увы, нет: оно колотится, оно трепещет, оно заставляет меня переминаться с ноги на ногу… Сплошная катастрофа.
        - Ты весь день прячешься от меня, - первым произносит он, и голос у парня такой нежный, обволакивающий, словно растопленный шоколад, в который я, глупая клубничина, готова нырнуть не задумываясь. Но так не должно быть!
        - И не думала даже, - парирую спокойным голосом, - всего лишь ездила навестить дедушку. Ты бы знал об этом, кабы, действительно, искал меня. Мой телефон был включен весь день…
        Парень одаривает меня соблазнительным взглядом:
        - Ну не сердись, моя маленькая злючка, - приговаривает все тем же шоколадным голосом, - я этого вовсе не заслужил. - И берет меня за руку…
        - Ты дома этой ночью не ночевал, - выдаю тут же, пытаясь самой этой правдой ослабить реакцию тела на его горячую руку.
        - Пфф, - вскидывается он, закатывая глаза, - подумаешь, беда… Тебе об этом мой братец напел?
        - Какое это имеет значение, Юлиан? Факт остается фактом.
        - И ты сразу же предположила худшее, не так ли? - он заглядывает мне прямо в глаза. - Сама-то ты тоже не была пай-девочкой: окатила меня ни за что ни про что стаканчиком с пуншем и сбежала, бросив совсем одного…
        Мне так и хочется напомнить, что один он точно не оставался, однако вместо этого говорю следующее:
        - Да ты, увы, не пай-мальчик: мог бы проявить понимание и не приставать ко мне с этим своим растреклятым стаканчиком - я ведь понятным языком сказала: алкоголь мне противопоказан.
        На долю секунды наши взгляды пересекаются, и кажется, ни один из нас не готов уступать, но Юлиан первым вывешивает «белый флаг»:
        - О'кей, - поднимает он вверх обе руки, капитулируя перед моими словами, - давай сойдемся на том, что мы оба были теми еще засранцами и… поцелуемся. - Притискивает меня к себе, так что мне с трудом удается оттолкнуться, упершись обеими руками в его грудь.
        - Перестань, - неожиданно раздражаюсь я, - хватит продолжать этот бессмысленный балаган с нашей якобы любовью, - изображаю в воздухе кавычки. - И ежу ясно, что я тебе безразлична… Поэтому…
        - Поэтому я докажу тебе обратное, - шепчет он в самое ухо - Докажу, что на самом деле люблю тебя, Лотти, милая моя.
        - Перестань! - снова повторяю я, потому что его слова слишком большое искушение для моих девичьих ушей, и он это знает.
        - А вот и не перестану, - и Юлиан снова стискивает меня в своих объятиях, впиваясь в губы голодным поцелуем. Сердце невольно замирает, и я расслабляюсь в его руках…
        - Сладкая моя девочка, - продолжает нашептывать мне на ухо, понимая, что сопротивление сломлено, - сладкая и вкусная… Давай уедем на рождественские каникулы в горы: арендуем маленькое шале, станем кататься на лыжах и играть в снежки, а вечерами…
        - Нет, - возражаю совсем слабым голосом, - рождество я провожу с дедушкой. Если хочешь, можешь отпраздновать его с нами…
        Юлиан выпускает меня из рук и в смущении потирает переносицу.
        - А как же традиционные вечеринки в кругу друзей? - интересуется он. - Как же… я не знаю…
        - У нас с дедушкой свои традиции, - произношу с большей уверенностью, - мы печем рождественское печенье и играем в шахматы.
        - Да ты разыгрываешь меня!
        - Ничуть. Хочешь присоединиться? - предлагаю Юлиану, пусть даже и не уверена, хочу ли этого на самом деле. Целоваться с ним приятно, слов нет, но привезти его в Ансбах и познакомить со своим дедушкой… тут я не совсем уверена. Просто я не совсем уверена в самой его искренности, а если уж быть совсем честной: не уверена вовсе.
        - Дашь мне время подумать?
        - Конечно, - хмыкаю я, абсолютно уверенная, что влюбленные парни ведут себя совершенно иначе.
        Последующие пару недель проходят невероятно спокойно: я посещаю занятия и изредка вижусь с Юлианом, который упорно именует меня своей девушкой, хотя особого энтузиазма в наши краткие встречи не проявляет. Не понимаю, зачем я нужна ему… Но мы продолжаем играть наши роли, я даже по-своему счастлива: пусть и номинально, но я заполучила своего Юлиана Рупперта и плевать, какие у него на это причины.
        В одну из наших встреч Юлиан и говорит:
        - Сегодня я купил тебе подарок, Шарлотта, - и многозначительно приподнимает брови. - И очень надеюсь, что он тебе понравится. Думаю даже, ты будешь в восторге…
        По его хитрой моське догадываюсь, что меня ждет нечто не совсем пристойное.
        Отзываюсь:
        - А я тебе ничего пока не купила. Даже не знаю, чего бы ты хотел…
        Он прикусывает мою губу и сексуальнейшим образом проводит руками по моим бедрам, втиснутым в узкие джинсы.
        - Я бы хотел тебя, Лотти, - выдыхает в самые губы. - Обвяжи себя красной ленточкой и преподнеси мне как дар - о большем и не мечтаю.
        … В животе сладко замирает, словно лечу вниз с американских горок, а сердце так и стучит, так и стучит… Посещает отстраненная мысль: у меня нет ни только пресловутой красной ленты, но и желания вязать из нее пышные банты… тем более на себе!
        15 глава
        За неделю до рождественских каникул я сижу у инсектария в Алексовой «берлоге» и слежу за вылуплением бабочек монархов: ровно восемь ослепительно оранжевых чаровниц с характерным рисунком крыльев, от одного вида которых захватывает дух.
        Тогда и звонит мой телефон.
        Я не ожидаю плохого и потому слова в трубке повергают меня в настоящий ужас… Рука с телефоном плетью ударяется о бедро, и я почти падаю на стоящий позади меня стул.
        - В чем дело? - с беспокойством интересуется Алекс. - Что-то случилось?
        - Дедушка в больнице, - отвечаю бесцветным голосом. - Упал на улице и потерял сознание. Соседи вызвали «Скорую. - Я все еще в шоке. Глаза большие, испуганные, а в голове так и стучит: «Дедушке в больнице, дедушка в больнице…» Тук - тук - тук.
        Вижу, как Алекс распахивает дверь и окликает отца.
        - Да? - отзывается тот, появляясь на пороге комнаты. - В чем дело? - и заметив выражение моего лица, подходит ближе и присаживается на корточки передо мной. - Шарлотта, в чем дело? Ты как будто призрак увидела…
        - У нее дедушка в больницу попал, - отвечает Алекс вместо меня. - Ей только что позвонили…
        - Шарлотта, - Адриан протягивает руку и касается моей щеки, только тогда я и понимаю, что по ним текут слезы, - все уладится… Расскажи, что случилось.
        - Оон уппал на уллице, - всхлипываю через силу, и мужчина кладет мою голову себе на плечо, где я утыкаюсь носом в углубление его ключицы.
        - Нужно отвезти ее в Ансбах, - произносит за моей спиной Алекс, и аккомпанементом его словам служат мои усилившиеся всхлипы.
        - Я отвезу ее, - отрывисто кидает Адриан, а я ощущаю, как аромат его клетчатой рубашки притупляет мою боль, подобно ароматической анестезии.
        Когда он поднимает меня на ноги, замечаю в дверях Франческу: та глядит на меня прищуренными, злыми глазами, от которых кровь в моих жилах почти застывает.
        По дороге в Ансбах мы с Адрианом едва ли перекидываемся парочкой слов, я только раз набираю номер фрау Шпрингер, чтобы узнать, как все произошло с дедом, а после снова погружаюсь в молчание. Страшно… Мне так страшно! Я не могу потерять последнего родного мне человека. Слезы снова текут по щекам, и я смахиваю их, пока Адриан не протягивает салфетку.
        На регистратуре в больнице нам называют номер дедушкиной палаты, и мы с моим спутником спешим на второй этаж в травматологию, где тот, возлежа на больничной койке, встречает нас жизнерадостной улыбкой.
        - Дедушка! - ахаю с облегчением в голосе.
        Он не кажется умирающим, и это меня ободряет!
        - Шарлотта, милая, все хорошо, - он протягивает мне свою руку, и я прикладываюсь к чуть суховатой коже щекой. - Полагаю, эта старая склочница фрау Шпрингер перепугала тебя сверх всякой меры… А, между тем, я чувствую себя просто отлично: посмотри, на мне ни царапины.
        - Дедушка! - еще раз сиплю пулузадушенным голоском, так как от избытка чувств перехватывает дыхание. - Никогда больше меня так не пугай. У меня чуть сердце не остановилось от страха!
        - Бедная моя крошка, - поглаживает он меня по волосам, а сам поглядывает на Адриана. Тот молча наблюдает за нами, почти не двигается. - Не хочешь представить своего гостя? - обращается дедушка с вопросом, а сам протягивает мужчине руку: - Здравствуйте, молодой человек.
        Адриан пожимает его ладонь.
        - Рад нашему знакомству, герр Шуманн, - произносит при этом. - Адриан Зельцер к вашим услугам.
        - Он отец Алекса, - дополняю я, и глаза деда заинтересованно загораются.
        - Того юнца, что трижды обыграл меня в шахматы? - уточняет он с хитрым прищуром.
        - Да, дедушка, того самого. - И в сторону Адриана: - Это история двухнедельной давности, не бери…те в голову.
        - Мне понравился ваш мальчишка, - произносит дед, - умный шельмец, с которым я так и жажду свести счеты на шахматной доске.
        - Уверен, вам еще представится такая возможность, - отвечает Адриан с тонкой улыбкой.
        Вскоре в палату заглядывает молодой доктор: он просит разрешения переговорить со мной и сообщает новость о том, что дедушкино падение не прошло для него настолько благополучно, как он пытался меня в этом уверить. При падении он получил перелом шейки бедра, и доктор советовал соглашаться на операционное вмешательство, так как дед выглядел вполне бодрым для этого.
        От этой неутешительной новости у меня слегка кружится голова - я не знаю на что решиться, к счастью, рядом Адриан, который и говорит:
        - Соглашайся на операцию, Шарлотта, поверь, это лучше консервативного метода лечения с помощью гипса, который обездвижит твоего деда минимум на полгода, а то и больше. Я однажды уже видел такое…
        Смотрю себе под ноги и качаю головой - мне приятно, что он рядом и заботится о нас с дедушкой, а еще мне жутко хочется… снова уткнуться носом в его ключицу и вдохнуть аромат-анестезию, способный утишить все мои страхи и переживания. Я уверена в его способности сделать это…
        - Вам пора ехать, - произношу вместо благодарности, выныривая из темных глубин своих до странности непонятных мыслей. - Франческа будет сердиться, если я стану удерживать вас еще дольше.
        Адриан поправляет манжет своей клетчатой рубашки и вскидывает на меня практически такой же странно-непознанный взгляд, который, возможно, только что был у меня: могли ли мы думать об одном?
        Нелепая, но приятная мысль…
        - Ты права, мне пора. Попрощаешься с дедушкой за меня? - и он делает шаг к дверям комнаты ожидания. При виде его удаляющейся спины, сердце болезненно екает, и воздух с шумом вырывается из моих легких…
        Адриан оборачивается и глядит на меня. Не стоило ему этого делать, поскольку страстное желание прикоснуться к нему с удесятеренной силой бурлит в моей разгоряченной крови…
        - Спасибо, что привезли меня в Ансбах, - проговариваю на едином дыхании, делая стремительный шаг вперед и припадая к его груди в якобы благодарном порыве.
        Всем телом ощущаю, как он напрягается под моими руками и только секундами позже кладет ладони на мою спину. Так легко, осторожно, словно меня коснулась крылом одна из тропических бабочек Алекса, возможно, тот самый оранжевокрылый Монарх, вылупившийся в это самое утро.
        И мне кажется, я могла бы стоять так вечно…
        Но Адриан произносит:
        - Шарлотта, мне пора, извини. - И отходит.
        Мне стыдно глядеть на него, и отвечаю я мягкому стулу, стоящему у стены:
        - Да, я понимаю. Еще раз спасибо.
        И через секунду:
        - Хочешь, чтобы я позвонил Юлиану?
        - Нет, я сама это сделаю.
        Секундная заминка…
        - Прощай, Шарлотта. - говорит и выходит, оставляя меня с целой вереницей загадочно-непостижимых эмоций и мыслей, которые едва ли не разрывают меня пополам.
        Неужели мне нравится Адриан Зельцер, отец моих друга и парня одновременно?!
        Неужели я была настолько глупа, что позволила себе принять его мелкие знаки внимания за проявление взаимной симпатии?
        Неужели…
        Давлю на виски, пытаясь не дать этой тревожной, мучительной мысли завладеть всем моим существом: я вовсе не влюблена в мужчину старше себя, в мужчину, от которого дух захватывает и мурашки пробегают по коже.
        Мужчину, у которого есть своя страстная итальянка…
        - Возьми себя в руки! - строго одергиваю себя и направляюсь к дедушкиной палате.
        Операцию назначают на утро следующего дня, и ночевать я отправляюсь домой, как дедушка и настоял. Правда, я слишком взвинчена мыслью о притяжении к отцу своего фейкового парня, и сон никак не идет - я полночи ворочаюсь в постели.
        Возможно, я неверно истолковала собственные желания?
        Возможно, я ошибаюсь и дружеское участие приняла за любовь?
        Возможно…
        Но я понимаю: здесь что-то большее, нечто намного большее… Такое, что заставляет до ломоты в пальцах желать касаться, пусть даже облаченного в жесткий пиджак, тела с глазами серо-зеленого цвета.
        Тела, которое хочется обнимать…
        И голос которого заставляет трепетать бабочек в животе.
        Вспоминаю, как Адриан растирал мои замерзшие ноги, как заботился обо мне, и в груди что-то сладостно замирает…
        Как танцевала с ним в паре на мексиканской свадьбе и какое умиротворение и покой наполняли меня в тот момент…
        Стремительно сажусь на постели и констатирую: я влюблена в Адриана Зельцера! Хватаю подушку и кричу в нее что есть мочи…
        Это не то, чего я хотела! Я должна… просто обязана быть без ума от его сына. А не иначе… Что за нелепая насмешка судьбы!
        И тут же новая мысль настигает меня: если придется отложить учебу ради ухода за дедом, то это лишь к лучшему. Дистанцироваться от семейства Зельцер, обезопасить свое бунтующее сердце… Прекратить всякие контакты с Алексом, Юлианом и…
        Пробирает холодом до костей, и я, завернувшись в одеяло, как бабочка - в кокон, падаю на кровать с таким отчаянием на душе, что даже дышать не могу. Только хватаю губами словно разряженный воздух и впадаю в сон, словно в обморок.
        А хочется умереть…
        Утром, не выспавшаяся, с больной головой, я провожаю деда на операцию.
        Несмотря на все заверения, мне страшно до дрожи: вдруг что-то пойдет не так… Сижу в опустевшей палате и предаюсь горьким мыслям.
        И вдруг:
        - Привет, Лотти-Каротти! Как ты тут, держишься?
        Я узнаю этот голос и вскакиваю со стула с улыбкой от уха до уха.
        - Алекс! Как ты здесь оказался? - Бросаюсь к нему и заключаю парня в объятия. - Не ожидала тебя здесь увидеть.
        Он, явно смущенный, запускает в волосы пятерню.
        - Меня отец привез, мы здесь вдвоем.
        - О, - произношу я, и мое лицо невольно краснеет, бледнеет. А потом я пугаюсь!
        Я не хочу… хочу… не хочу… хочу, но боюсь ЕГО видеть…
        - Он беседует с доктором Кляйном, сейчас подойдет.
        - Ясно…
        - Слушай, все будет хорошо, - неверно истолковывает парень причину испуга на моем лице. - Это не такая уж сложная операция: я вчера малость погуглил, так что знаю, о чем говорю, - посылает мне насмешливую улыбку - Через шесть дней твой дед будет прыгать по комнате на костылях! Брось, не накручивай себя, Лотти-Каротти.
        Знал бы он, что это встреча с его отцом виной моим взвинченным нервам, рассмеялся бы в голос. Мы простились вчера, и казалось, что навсегда… А теперь он снова здесь, рядом, и сердце клокочет в груди, рвется наружу.
        Все верно: я влюблена.
        - Я не накручиваю… - начинаю возражать Алексу, но дверь открывается, и в палату входит Адриан Зельцер.
        Как всегда, безупречный и… недоступный, как звезды.
        - Здравствуй, Шарлотта, - приветствует он меня. И информирует: - Я поговорил с доктором Кляйном: он рассказал о реабилитации в постоперационный период…
        - Да, мы тоже с ним говорили, - не даю я закончить ему. - Думаю, мы как-нибудь справимся.
        Алекс глядит на отца, потом - на меня.
        - А как же учеба? - интересуется он.
        - Дедушка для меня важнее учебы, - отвечаю резче, чем хотелось бы.
        Алекс с отцом переглядываются.
        И он опять говорит:
        - Слушай, у нас есть к тебе одно предложение… - Я вздергиваю вверх бровь. - Почему бы на период реабилитации вам с дедушкой не перебраться в наш дом…
        - Что?! - не верю своим ушам.
        Вскакиваю и делаю круг по палате.
        Алекс, между тем, продолжает:
        - Слушай, не решай вот так в одночасье, но подумай сама: дома у нас предостаточно места, и ты сможешь продолжать обучение, зная, что твой дед под надежным присмотром, - Алекс улыбается мне. - К тому же мы с ним будем полезны друг другу: он сможет обыгрывать меня в шахматы, я буду мучить его тренировками для ноги. Это идеальное предложение. Не отказывайся. - Он умоляюще глядит на меня.
        От одной мысли о том, чтобы жить с Адрианом под одной крыши, невольно захватывает дух, но отрезвляющая мысль о Франческе возвращает с небес на землю.
        - Это так неожиданно… Не знаю, что и сказать, - отзываюсь, не зная точно на что решиться. - Не уверена, что это будет уместно… Боюсь, дедушка может не согласиться…
        - Он не захочет, чтобы ты бросала учебу ради него - возражает мне Алекс. - К тому же, мне будет не так одиноко в нашем большом пустом доме. И отец согласен со мной… Не думай, что это я сам все придумал. Ну, скажи, пап…
        И тот говорит:
        - Уверен, Юлиан тоже порадуется такому раскладу.
        Его слова лупят прямо под дых, и я отзываюсь:
        - А я более, чем уверена: дедушка на такое не согласится. Но за предложение благодарю… Правда, Алекс, мне очень приятно!
        Тот выглядит недовольным: его «бабочка» не оправдала возложенных на нее ожиданий.
        - Как твои новорожденные Монархи? - спешу сменить тему нашего разговора, и Алекс бросает краткое «хорошо», продолжая обиженно хмуриться.
        Мне неприятно быть предметом его недовольства, но иначе я не могу.
        Так мы и сидим какое-то время: три молчаливые фигуры в пустой больничной палате. И это почти невыносимо!
        На третий день дедушку выписывают из больницы - к слову, в самый канун Рождества - и я, складывая вещи в рюкзак, то и дело ловлю себя на мыслях о том, что все это время ни разу не слышала ни о ком из Зельцеров.
        Даже Юлиан ни разу не позвонил…
        - Милая, где ты летаешь? - обращается ко мне дед. - Я трижды спросил тебя, где мои шахматы, а ты и не слышишь!
        - Шахматы… Я уложила их в сумку, тебе не о чем волноваться.
        - Да я и не волнуюсь, родная… разве что о тебе… самую малость, - отзывается он озабоченным тоном. - Что у тебя на уме? Рассказала бы деду.
        - Я просто задумалась о своем.
        Дед покачивает головой, но расспрашивать прекращает.
        Что, если бы мы и взаправду перебрались на время в дом на Максимилианштрасе, думаю я.
        Что случилось бы в таком случае…
        Дергаю головой: хватит фантазий. И с решительным видом тяну застежку замка.
        Выкатываю коляску с дедушкой в холл и осматриваюсь: где-то здесь нас должны поджидать два санитара, которым предписано препроводить дедушку до квартиры. Они знают, что у нас в доме нет лифта…
        Но я никого здесь не вижу.
        - Я позвоню и уточню время, - произношу, устав от бесплодных ожиданий.
        Но дедушка отмахивается:
        - Подождем еще чуточку, уверен, они скоро будут.
        И мы ждем еще «чуточку», ждем до тех самых пор, пока в больничные двери не входят Адриан Зельцер и Алекс с улыбкой на лице.
        - Извините, попали в дорожную «пробку», - произносит мужчина. - И приветствует нас: - Доброе утро.
        Я счастлива и удивлена одновременно.
        Но дедушка ведет себя так, словно только и ждал их обоих.
        - Что происходит? - решаюсь спросить я.
        - Мы едем в гости к этому приятному молодому человеку, - отвечает дед, с трудом сдерживая восторг от отлично удавшейся шутки. - Он пригласил нас отпраздновать Рождество в своем доме, и я согласился. Ну, не стой столбом, милая, - торопит меня. - Поехали! - И взмахивает рукой, словно какой-нибудь полководец.
        Адриан берется за ручки его инвалидной коляски и увлекает нас к выходу.
        - Мы празднуем Рождество в вашем доме? - обращаюсь с вопросом в мужчине, все еще не до конца в это веря.
        И тот отзывается кратким «да».
        - А почему я об этом не знала?
        - Потому что мы все хотели устроить сюрприз для тебя! - отвечает мне дедушка.
        - Сюрприз, значит, - ворчу я с наигранным недовольством. - Вот почему ты был таким странный последние дни… - И вопрошаю: - А как же наше рождественское печенье?
        Наша с дедом традиция, коей мы в этот раз изменили не по собственной воле.
        - Его испечет за нас Алекс, - дедушка пожимает плечами, - мы бы все равно не успели ничего сделать. Ну согласись, сюрприз удался?!
        Бросаю на широкую спину идущего рядом мужчины несмелый, но донельзя радостный взгляд
        - Еще как удался, - отвечаю с улыбкой.
        Мы садимся в машину и выезжаем в направлении Нюрнберга.
        16 глава
        16 глава.
        Всю дорогу до Нюрнберга я мысленно гадаю над тем, когда дедушка успел сговориться с Зельцерами об этой поездке. Как им вообще удалось подбить его на подобную авантюру? Дед - рьяный приверженец традиций и чтит их подобно библейскому десятисловию! А Рождество по традиции празднуют дома, в сугубо узком семейном кругу, что к Зельцерам в данном случае не относится.
        Однако спрашивать я не решаюсь: сижу тихо, как мышь, и слушаю сугубо мужской разговор о выходе футбольной сборной Германии в полуфинал кубка мира, периодически уносясь мыслями то к ожидающей меня в безрадостном нетерпении черноволосой итальянке, то к своему ненастоящему парню, который так и не удостоил меня телефонным звонком, то и вовсе к Оле Хертлю, чей номер вбит в память моего телефона. Говорят, клин клином вышибает…
        А потом, не сдержавшись, произношу:
        - Должно быть, Франческа ждет не дождется, когда же мы с дедушкой займем место за вашим праздничным столом… Так и вижу ее «счастливую» улыбку!
        Адриан отводит взгляд от дороги и глядит на меня:
        - Франческа празднует Рождество вместе с семьей в Италии. Ее не будет до нового года.
        Я почти готова захлопать от радости, но все же сдержанно замечаю:
        - А вы почему не поехали? Италию не любите?
        - Италия - красивая страна, - отвечает он с полуулыбкой, - но Рождество по традиции празднуют вместе с семьей.
        Становится стыдно за собственные слова: веду себя словно ребенок.
        Нет бы радоваться столь неожиданному и приятному сюрпризу, но что-то не дает мне покоя… Что скребется маленьким червячком прямо у сердца.
        - Вот, испек ваше любимое кокосовое печенье, герр Шуманн! - Алекс буквально с порога приветствует нас подносом со свежевыпеченным печеньем. - С кокосовой стружкой, как вы и хотели. А это, - он подает мне другое печенье, - твое любимое. Видишь, я хорошо подготовился! Рада?
        - Более чем, - не могу удержаться от насмешливых ноток. - Особенно сговору за спиной у подруги.
        Алекс пожимает плечами: виновен, каюсь, но, ты ж понимаешь, все это только во благо тебе самой.
        И помахивает передо мной одной из печений:
        - Ешь печеньку, она настроение улучшает.
        Послушно сую в рот предложенное мне лакомство и вспоминаю ириски Акселя Харля.
        В этот момент на лестнице раздаются шаги, и Юлиан Рупперт, моя давняя, но ныне почившая в бозе любовь, предстает перед нами во всем великолепии своих ста восьмидесяти сантиметров роста и ослепительной улыбки в тридцать два зуба.
        - Шарлотта, девочка моя милая! - приветствует он меня объятиями и поцелуем. И шепчет на ухо: - Наконец, ты вернулась.
        Улыбаюсь ему наигранно-счастливой улыбкой, хотя от вранья его тошно.
        Как и от собственного:
        - Соскучилась по тебе. По тебе и твоим поцелуям…
        Вижу, что Юлиана эти слова удивляют также, как и меня самое: играть роковую красотку - не мое амплуа, но желание вызвать ревность у одного конкретного индивида оказывается много сильнее благоразумия.
        - Боже мой, Лотти, я готов одарить тебя поцелуями от макушки до кончиков пальцев, - интимным шепотом сообщает мне парень, сминая край моего свитера.
        Три пары глаз наблюдают за нами, и я слегка отстраняюсь.
        - Дедушка, это Юлиан, - представляю дедушке парня, невольно краснея.
        Он выглядит сбитым с толку, но здоровается, как должно: протягивает руку с улыбкой.
        - Рад знакомству, молодой человек. Жаль, не привелось свести его раньше, - подпускает он тонкую шпильку.
        - Взаимно, герр… э… - как ни в чем ни бывало отзывается Юлиан.
        - Шуманн, - подсказывает дед. - Моя фамилия Шуманн.
        - Взаимно, герр Шуманн. Какими судьбами к нам?
        И Алекс, не в силах сдержаться, встревает в их разговор:
        - Шарлотта с дедушкой будут праздновать Рождество вместе с нами. Полагаю, ты счастлив услышать об этом?
        Юлиан чуть изгибает широкую бровь и выдает с широкой улыбкой:
        - Кот со двора - мышам раздолье. - А сам зыркает на отца, не выпуская моей стиснутой в ладони руки. И добавляет совсем другим тоном: - Буду рад нашему совместному застолью, - и тянет меня за собой. - Пойдем, у меня есть для тебя кое-что интересное…
        Мне не очень хочется знать, что он для меня приготовил, да и дедушку оставлять неудобно. Но Юлиан столь решительно тянет меня за собой, что я не решаюсь противиться…
        Вхожу в комнату парня и слышу, как он щелкает замком на двери.
        Поворачивается ко мне и глядит чуть насмешливо.
        - Как, готова к незабываемым впечатлениям? - спрашивает и тянет вслед за собой на край широкой постели. Садится, приподнимает мой свитер и припадает губами к оголившемуся животу.
        Внутри у меня все сжимается в тугой узел… В висках стучит, сердце бьется о ребра.
        Может быть, если я уступлю…
        Может быть, если ЭТО случится…
        Невольно ахаю, когда губы парня замирают у края бюстгальтера, а руки, оглаживая кожу спины, нащупывают застежку.
        - Юлиан…
        Он опрокидывает меня к себе на колени и задирает свитер чуть выше.
        - Что, нравится? - обжигает горячим дыханием кожу. - Нравится, как я это делаю? - застежка бюстгальтера ослабевает, и язык Юлиана обводит полукружие моей левой груди. - Давай избавимся и от этого, - шепчет он, касаясь пуговицы моих джинсов.
        У меня внутри словно пожар: он разгорается ярче и ярче - я с трудом понимаю, что делаю.
        - Вот увидишь, тебе понравятся мои ласки, - шепчет парень, стискивая ладонью сосок.
        Это и больно, и сладко одновременно… Я стону, когда он кладет меня на кровать и наваливается всем телом. Заводит колено мне между ног, касается там, где…
        - Я не могу, - шепчу через силу, - не сейчас… Рядом мой дедушка.
        Юлиан словно не слышит и продолжает ласкать мое тело, и я не знаю, чего хочу больше: чтобы он продолжал или все-таки остановился.
        Разум и чувства противоборствуют между собой.
        - Юлиан… - Он тянет по ногам мои джинсы. - Юлиан, я не могу. Пожалуйста! Не сейчас…
        - А когда? - почти зло кидает он мне, и я вижу лицо с расширенными зрачками.
        - Нельзя распалить парня и продинамить его. Это, знаешь ли, очень жестоко, Шарлотта. Я, черт возьми, хочу тебя, детка! - кидает он, тяжело сглатывая. Так, что кадык дергается… - Я хочу трахнуть тебя, Шарлотта Мейсер.
        И то, как это звучит, по-настоящему пугает меня: в нем нет ни капли нежности или тепла, только желание обладать, слепая потребность совокупиться.
        Ни капли любви.
        - Мне надо идти, - произношу я, стараясь прикрыть обнаженную грудь.
        Мне стыдно смотреть на него… стыдно за свое обнаженное тело… за следы его пальцев на коже… За все, что я допустила, уступив разбушевавшимся гормонам.
        - Раз надо, так надо, - улыбается Юлиан, проводя ладонью по волосам. - Сделаем все, как должно: со свечами, шампанским и красивым бельем. Может быть, уже этой ночью…
        Тянется к шкафчику и подает мне пакет с логотипом магазина нижнего белья. Я однажды купила там себе милые трусики по баснословной цене…
        - Будь добра, надень это в нашу первую ночь. В этом наряде ты заставишь покраснеть и святошу! А я далеко не святоша и просто чертовски хочу тебя.
        Он чмокает меня в нос и выставляет за дверь. Я даже опомниться не успеваю… Так и стою у захлопнувшейся двери с розовым пакетом руках, пока неожиданная мысль быть застуканной с этим красноречивым подарком, не заставляет меня скорее ретироваться. Правда, куда?
        Выход один: поспешно ныряю в гостевую комнату, ту самую, в которой проснулась после пьяного запоя на мексиканской свадьбе, и иду в ванную комнату. Теперь можно, наконец, посмотреть, что лежит в розовом пакете… А в нем… кхе, кхе, невесомый клочок бежевого батиста, которому едва ли под силу прикрыть хоть что-то, скорее у него ровно противоположное предназначение.
        Никогда не держала такого в руках!
        … да и надевать не планировала, разве что в самых смелых фантазиях…
        Опрыскиваю лицо холодной водой и запихиваю батистово-кружевное нечто под ремень джинсов, а сам розовый пакет прячу в пустой платяной шкаф в комнате… Теперь можно и вздохнуть с облегчением! Осталось только отыскать свой рюкзак и перепрятать туда Юлианов подарок. И с этой мыслью собираюсь уже выйти из комнаты, когда кто-то толкает дверь с той стороны.
        От неожиданности я невольно пугаюсь и даже, кажется, вскрикиваю.
        А еще раздражаюсь:
        - Вы меня до чертиков напугали! - произношу в недовольстве.
        Адриан Зельцер глядит на меня чуть насмешливым взглядом. В руках у него мой рюкзак!
        - Прости, не знал, что ты здесь, - говорит он, - просто хотел оставить здесь твои вещи. - И любопытствует: - Юлиан предложил тебе эту комнату? Она ближайшая гостевая…
        - К чему? - Я невольно краснею, так как прекрасно понимаю, о чем идет речь.
        - Ближайшая к комнате Юлиана, конечно, - терпеливо, словно ребенку, поясняет мужчина. - Я так это и полагал…
        У меня сжимаются сердце… и кулаки. Я себе напридумывала то, чего нет, и теперь злюсь по пустой и надуманной причине. Но поделать ничего не могу: мне обидно, что Адриану нет до меня дела…
        - И вам все равно, что наши с ним комнаты будут соседствовать друг с другом? - любопытствую я. - Вы вольных взглядов, не так ли? - И вздыхаю: - Знал бы дедушка на что подписался.
        Мы глядим друг на другу одну долгую, томительную секунду, и хотя мне до дрожи в коленах хочется первой отвести взгляд, я не делаю этого.
        А Адриан спрашивает:
        - Сердишься на меня из-за дедушки? Считаешь, что мы сговорились за твоей спиной? - Я зачарованно слежу за движением его губ. - Пойми: мы хотели лучшего для тебя, и герр Шуманн, поняв это, не мог с нами не согласиться.
        И я вдруг понимаю:
        - Так мы не только праздновать Рождество к вам приехали, верно? Я теперь что-то вроде пленницы в этом доме? Еще одна бабочка в коллекцию Алекса…
        Мои слова вызывают у Адриана улыбку.
        - Ты не пленница вовсе, - отвечает, качая головой, - а если и бабочка, то самая очаровательная из всех.
        Зачем он говорит мне такое? Зачем заставляет сжиматься глупое сердце? Мечтательным девушкам вроде меня нельзя слышать подобные комплименты: они распаляют фантазию и приводят к беде. К такой, например, как влюбленность…
        - А ведь Юлиан бабочек ненавидит… - произношу не без грусти. - Они вызывают в нем омерзение. - И мы снова глядим друг на друга. Стая бабочек в моем животе оживает, шевеля полупрозрачными крыльями… - Скажите, - осмеливаюсь спросить, - вам безразлично, что мы встречаемся с вашим сыном?
        Не знаю, что у него сейчас на уме: Адриан Зельцер хорошо умеет скрывать свои чувства.
        Он произносит:
        - Что за странный вопрос, право слово. Что нашло на тебя?
        Провожу по джинсам вспотевшими от волнения ладонями, ощущаю безумный кураж, когда говорю:
        - А что, если это любовь нашла на меня? Что, если я… - Замолкаю, не в силах договорить. - С моим сердцем творятся странные вещи.
        Вижу, как губы Адриана сжимаются в тонкую линию.
        - Тебе следует лучше справляться с собой, - говорит он и протягивает мне мой рюкзак. И переводит совсем на другое: - Если хочешь съездить к себе и привезти необходимые вещи, то возьми для этого наш «Фольксваген»… Ключи на крючке в прихожей.
        Мои зубы так крепко стиснуты, что я едва ли могу ответить, а потому молча киваю.
        В этот момент я ненавижу его… и себя в большей степени. Ненавижу, но и люблю!
        - Ненавижу! - произношу, как мне кажется тихо, но Адриан вдруг замирает в дверях.
        Его спина, прямая, широкая, манит прижаться к ней, умолять о прощении… Но я не могу этого сделать. Не могу…
        Он выходит через минуту, так ни слова и не сказав…
        Я роняю рюкзак, обхватываю себя холодными пальцами и рычу в голос от ощущения собственного бессилия и безысходности. Падаю на кровать и долго лежу, уткнувшись в подушку, уговаривая свое беспокойное сердце вернуться с небес на землю…
        Вернуться к Юлиану, который хотя бы хочет меня…
        Вытягиваю наружу его фривольный подарок, гляжу на него и отчетливо понимаю, что не стану надевать ничего столь откровенного ради парня, которому нужно лишь мое тело. Я не из тех, кто залечивает душевные раны в чужой постели… Я не такая.
        Прижимаю к обожженным слезами глазам клочок батистового неглиже и снова утыкаюсь в подушку.
        17 глава
        Несчастная, с красными от слез глазами, я покидаю комнату и, обзаведясь ключами от предложенной мне машины, выскальзываю из дома. Из кухни все это время доносятся голоса Алекса с дедушкой: те, судя по запаху, продолжают выпекать рождественское печенье.
        За рулем, ведя авто по пустеющим улицам, я гадаю над тем, надо ли мне отказаться от нашей совместной с подругой квартиры или все-таки продолжать платить за нее, несмотря на временное проживание в другом месте… Я приезжаю на место, так толком ничего не решив.
        И удивляюсь, застав Изабель в квартире:
        - Не думала увидеть тебя так скоро, - восклицает она, - тем более в канун Рождества… Как твой дедушка? Как прошла операция?
        Отвечаю, что операция прошла успешно, что дед чувствует себя превосходно, а в остальном… вот, переезжаю к Зельцерам. Глаза Изабель делаются размером с чайные блюдца…
        - То есть ты переезжаешь к Юлиану? - уточняет она с придыханием в голосе.
        И мне неприятно смотреть, насколько чудесной находит она подобную новость.
        - В его дом, - поясняю с ударением на последнем слове. - Мы не съезжаемся, если ты, конечно, об этом…
        И она любопытствует:
        - Так вы еще не того, не переспали?
        Я покачиваю головой с осуждающим видом.
        - Будем считать, что мы об этом не говорили. Как можно спать с парнем до брака? - изображаю наигранное негодование.
        И Изабель закатывает глаза.
        - Не тупи, Лотта, - советует она на полном серьезе, - вы с Юлианом почти месяц встречаетесь, а ты все еще ему не дала… У тебя все хорошо с головой? - она стучит согнутым пальцем по моему лбу.
        Смотрю на нее грустным, снисходительным взглядом взрослого человека, освободившегося от давнего, угнетающего мозг морока, - в данном случае, влюбленности в Юлиана - и просто пожимаю плечами:
        - Думаю, я всегда была чуточку не от мира сего, но, Изабель, я обещаю подумаю над твоими словами.
        Потом укладываю в спортивную сумку вещи первой необходимости, надеваю свое любимое платье и, наконец, прощаюсь с подругой. И вдруг понимаю, что скорее возвращаюсь домой, нежели покидаю его…
        Около дома Зельцеров припаркованы два незнакомых автомобиля. Гости? Все может быть. Поправляю надетое платье и стучу в дверь…
        Дверь распахивается мгновенно, и я попадаю в объятия Анны Харль.
        - Шарлотта! - восклицает она. - Как же я рада снова видеть тебя, да еще в такой во всех смыслах приятнейший день, как Рождество. Во истину это настоящий подарок! Представляешь, - продолжает она скороговоркой, - подъезжаю я, значит, к дому брата и внутренне настраиваюсь ко встрече с Франческой: думаю, ну все, берегись, дорогая Аннушка, сейчас начнется веселая канитель с вашими экивоками, а тут - раз! - и Адриан сообщает об отъезде Франчески в Италию. Вот те новость! Я почти готова пуститься в победный танец, но в этот момент замечаю твоего деда: они с Алексом уплетают кокосовое печенье, запивая его огромными стаканами с молоком. И кто это у нас здесь, вопрошаю я, абсолютно заинтригованная. «Йоханн Шуманн, моя прекрасная леди!» - отвечает твой дед, и я влюбляюсь в него мгновенно. А потом Алекс сообщает ошеломляющую новость о вашем с Йоханном переезде, и я думаю: «Уж не из-за вас ли Франческа умотала в свою солнечную Италию?», и эта мысль побуждает меня расцеловать твоего дедушку в обе его морщинистые щеки, а теперь - ты уж не обессудь, дорогая, - я хочу расцеловать и тебя.
        И она, действительно, целует оглушенную своим многословием меня в обе щеки. После чего рот ее открывается, чтобы продолжить поток своего неумолчного словоизлияния, но Аксель Харль, мой средиземноморский пират, неожиданно материализуясь рядом с супругой, запечатывает ей рот сладкой ириской.
        - Отдохни, дорогая, - отзывается на ее рассерженный взгляд. - Ты оглушила несчастную девушку словно взорвавшаяся граната. Посмотри, она контужена и едва смеет дышать…
        Я не могу удержаться от веселой улыбки.
        - Ты пока шумку унеши, - шепелявит Анна, борясь с вязнущей на зубах конфетой и грозя своему потешающемуся над ней мужу маленьким кулачком.
        И я спешу через холл к лестнице, когда вдруг замираю на месте, заслышав заливистый дедушкин хохот со стороны кухни. Это кажется удивительным: я не слышала, чтобы он по-настоящему веселился, со дня смерти бабушки, а с тех пор минули долгие годы. Тогда еще были живы родители, и жизнь казалась простой и прекрасной. И вот мой дедушка снова смеется… И не просто смеется - заливается хохотом, от которого сотрясаются стены.
        Делаю несколько осторожных шагов в сторону кухни и заглядываю вовнутрь…
        - Подумаешь, фиалки, вот хлорофитумы - это дело другое! - говорит дед пожилой женщине у кухонного стола, заставленного печеньем. - У меня дома с десяток этих растений, и все пока живы-здоровы… Я посвятил им долгие годы. Так что, Глория, сама посуди…
        Так называемая Глория тихо посмеивается, хлопая моего дедушку по колену.
        - Ну ты, Йоханн, и хвастунишка, - с улыбкой пеняет ему, - знаешь, как заговорить женщине зубы.
        Спортивная сумка с вещами выпадает из моих рук на пол. Этот звук привлекает внимание кокетничающей парочки, и Глория, подхватившись со стула, подходит ко мне:
        - О, это, должно быть, наша дорогая Шарлотта, не так ли? Здравствуй, милая, - и женщина обнимает меня, утопив в густом фиалковом аромате своих духов. - Йоханн был прав, ты просто красавица и к тому же, - она касается руками моих волос, - такая… жгучая шатенка. Это просто очаровательно! Я понимаю теперь, почему в последнее время так много слышу о тебе от своих дорогих мальчиков… Похоже, ты очаровала всех разом. Я бабушка Алекса, - она протягивает мне свою крепкую руку, - и мать Адриана, с коим ты тоже знакома.
        Пожимаю ей руку, а сама думаю: «Дед флиртует с матерью Адриана». Час от часу не легче!
        - Ты ездила за вещами? - обращается ко мне дед, лихо подруливая на своей инвалидной коляске.
        Киваю в ответ. Слишком поражена для осознанной речи!
        - Она, верно, притомилась с дороги, - объясняет дед Глории мою молчаливость. - Давай отпустим ее отдохнуть… Юные девушки и их нервы, - многозначительно провозглашает он, пожимая плечами. Его собеседница понимающе улыбается: мол, и сама была некогда юной и нервной, к счастью, такой недостаток как молодость, быстро проходит.
        Поднимаясь по лестнице в свою комнату, продолжаю проигрывать в голове дедушкины слова: «Юные девушки и их нервы», пародирую их разными голосами. Это просто апокалипсис в его чистом виде… Уму не постижимо, как быстро все может меняться!
        Меня страшит дальнейшее взаимодействие с Зельцерами, и я прячусь в комнате до тех самых пор, пока Анна Харль самолично не приходит вызволить меня из этого добровольного заточения.
        - Ты решила бросить меня одну с мамой? - трагическим шепотом осведомляется она, осматривая обстановку моей светло-салатовой комнаты с миленькими занавесками на окнах. Моя спортивная сумка все еще стоит полуразобранной на кресле в углу, а розовый пакет из магазина нижнего белья, как назло, торчит одним своим краем из-под откинутого покрывала - перед приходом Анны, я как раз исследовала его на предмет чека, пытаясь выяснить стоимость подарка Юлиана.
        И по закону подлости Анна тут же замечает его броскую расцветку и хватает с маниакальным блеском в глазах:
        - Обновка? - восклицает она, заглядывая в пакет и тут же разочарованно куксится: - О, а где же прелестная тряпочка, которой здесь самое место? Шарлотта, ты просто обязана показать ее мне. У меня, знаешь ли, страсть к подобным вещам… Аксель, - продолжает она заговорщицким полушепотом, - страсть как любит все эти маханькие кружавчики и мини-мини бантички на самых… ну ты понимаешь, пикантных местах. И я ему в этом потакаю… в свою же пользу, конечно. Ну, показывай уже!
        Мне не остается ничего иного, как извлечь из-под стопки нижнего белья бежевое безобразие, к которому, по словам Анны, был так привержен ее супруг. Интересно, Адриан тоже любит мини-мини бантички на самых… пикантных Франческиных местах? И от одной этой мысли мне делается по-настоящему худо.
        - О, боже, Шарлотта, это самая прекрасная тряпочка из всех виденных мною! - ахает между тем Анна, расправляя измятые кружева. - Где ты ее нашла? Я тоже такую хочу.
        - Это подарок, - нехотя признаюсь я, густо краснея.
        - Ах подарок, - Анна издает тихий смешок в свой сомкнутый кулачок. - От кавалера? - сверкает горящим взглядом. - От Юлиана, я полагаю? - И я утвердительно киваю. - Ох, Шарлотта, - восклицает она, сжимая меня в объятиях, - если парень дарит девушке нечто ТАКОЕ, это о чем-то да говорит, ты не находишь?
        - Полагаю, что так.
        - Ах, она полагает, - передразнивает Анна меня. - Ты такая странная, Шарлотта…
        - Не ты первая говоришь мне об этом…
        Анна одаривает меня снисходительным взглядом.
        - … Но именно поэтому ты мне и нравишься. Как и Юлиану, я полагаю? - она мне подмигивает.
        Но мне нравится совершенно другой человек! И я, прокручивая было в голове саму идею о подобном признании, почти открываю рот, чтобы произнести его вслух, но… снова его закрываю. Нет, ни к чему нам с ней вести подобные разговоры: Адриану я безразлична, а значит, и говорить здесь не о чем.
        - Полагаю, что так, - покорно соглашаюсь я, хотя доподлинно знаю, что ни о какой любви со стороны Юлиана и речи быть не может. Простое животное вожделение и жажда первенства - вот и все, что движет им по отношению ко мне. Ну да ладно…
        - Пойдем вниз, - тянет меня Анна из комнаты. - Поможем накрывать рождественский стол. Вот увидишь, мама умудрится тыркать меня по поводу и без - это ее любимое развлечение при наших с ней встречах. Семейная традиция, так сказать. Кстати, тебе очень идет это платьице! Хотя, конечно, зеленый пошел бы тебе много больше… Но ты не бери в голову - уверена, парни не обращают внимание на такие мелочи, когда девушка щеголяет перед ними голыми ножками. А ножки у тебя что надо! Можешь поверить.
        Напутствуемая такими словами, пытаюсь оттянуть край своего короткого платьица ниже, но тот упрямо задирается выше. Вздыхаю и, натянув на лицо приветливую улыбку, спускаюсь к гостям.
        Я уже и забыла, каково это быть большой и дружной семьей, когда от неумолчного шума множества голосов в комнате как будто жужжит целый рой растревоженных пчел - именно так происходило сейчас за столом в этом большом и гостеприимном доме на Максимилианштрассе, частью которого мы с дедушкой неожиданно стали по странной прихоти судьбы.
        - Дорогой мой, вижу, ты решил малость остепениться и порадовать мое бедное старческое сердце? - обращается Глория к Юлиану, занимавшему место рядом со мной. - И я не могу не радоваться этому. Ты сделал хороший выбор!
        Ее внук одаривает женщину своей фирменной белозубой улыбкой, не способной очаровать разве что столетнюю старуху с двухсторонней катарактой на обеих глазах.
        - Сама видишь, твои наставления не прошли даром, бабуля, - отвечает он, накрывая мою руку своей ладонью.
        От неожиданности умудряюсь поперхнуться салатом, который едва успевала снять с вилки губами, и закашляться до выступивших на глазах слез.
        - Ну что ты, Лотта, в самом деле, - заботливо похлопывает меня по спине Юлиан. - Я всего лишь констатировал факт, как он есть. - И, уже обращаясь ко всем, добавляет: - Шарлотта у меня такая неловкая: с ней вечно что-то случается.
        Мне до жути охота придушить мелкого пакостника своими руками!
        - Думаю, тебе под силу справиться с ее маленькими женскими недостатками, дорогой, - отзывается Глория, ободряя меня понимающим взглядом.
        И ничего вы на самом деле не понимаете, так и хочется выкрикнуть мне, вскакивая из-за стола, но я не выкрикиваю и не вскакиваю, а продолжаю сидеть, позволяя Юлиану выставлять меня идиоткой. У него это как-то особенно мастерски получается!
        - Бесспорно, бабуля, не сомневайся.
        Ловлю на себе задумчивый взгляд деда и столь же загадочный Алексов взгляд - они как будто упрекают меня. Я и сама костерю себя на чем свет стоит: все, завтра же положу этому фарсу с нашими с Юлианом отношениями окончательный и бесповоротный конец. Надоело. Хватит! И пока я принимаю это мысленное решение, разговор за столом плавно перетекает в другое русло, и я слышу, как Глория опять же воодушевленно говорит:
        - Йоханн, вы с внучкой должны непременно приехать ко мне! Уверена, вам понравится мой маленький райский уголок, взращенный с такой заботой и любовью, - она улыбается с истинной страстностью увлеченного своим хобби человека. - По весне так одурманивающе благоухают кусты сирени и глициний, что с непривычки даже слегка кружится голова, а летом от розовых кустов просто невозможно отвести глаз… Три десятка сортов - мои гордость и вдохновение. Вы любите розы, Шарлотта? Каждая девушка должна непременно любить этот царский цветок… Юлиан, надеюсь, ты балуешь свою девушку цветами? Нет ничего лучше букета красных роз, дорогой.
        - Непременно это запомню, бабуля, - отзывается Юлиан с улыбкой, а я думаю о том, что терпеть не могу красные розы.
        - Так вы приедете или нет? Очень хотелось бы вас уговорить, - обращается к нам с дедом Глория, но Алекс успевает отозваться на ее слова первым.
        - Бабуля, можешь в нас даже не сомневаться, - помахивает в воздухе своей салфеткой. - Уверен, наши сердобольные жильцы не откажут в желании внука навестить свою славную бабушку в ее райском, выпестованным с такой любовью зеленом уголке, правда, Шарлотта? Ты ведь отвезешь нас к Глории, едва только расцветут тюльпаны, не так ли?
        Отвечаю, что с радостью сделаю это, на что Глория отзывается благодарной улыбкой в сторону деда.
        Постепенно разговор затухает, и мы переходим к десерту, хотя я более, чем уверена: от рождественских печений у каждого в доме уже оскомина на зубах… А после, хлопнув в ладоши, Глория радостно сообщает, что пришло время подарков.
        Время подарков? Я не купили ни одного.
        - Не бойся, - шепчет мне Алекс, - подарки дарит только бабуля: она весь год вяжет для нас шерстяные носки, и теперь будет рада избавиться от них. Думаю, тебе тоже не избежать пары разноцветных носков в коробочке с розовым бантиком! Смотри, вот и они.
        Старушка и в самом деле вносит в комнату огромный пакет с подарочными коробками, обвязанными разноцветными ленточками: голубыми - для мальчиков и розовыми - для девочек.
        - У меня в шкафу ровно десять таких пар собралось, - шепчет Анна с другой стороны, - не знаешь, куда бы их можно пристроить? У меня аллергия на шерсть.
        Мы улыбаемся, наблюдая, как Глория одаривает каждого коробкой с подарком.
        - А это тебе, Шарлотта! - доходит очередь и до меня. - Надеюсь, они согреют тебя длинными зимними вечерами.
        - Благодарю. Мне очень приятно!
        - Носи на здоровье.
        Едва Глория отходит от меня, Анна произносит театральным шепотом:
        - Согласись, подарок Юлиана намного симпатичнее и… эротичнее, правда? - и сама же посмеивается над собственной шуткой.
        Я невольно выискиваю глазами фигуру Адриана: он стоит в двух шагах и, наверное, слышал комментарий сестры. И пусть я уверена, ему дела нет до подарков Юлиана своим девушкам, мне все равно делается тошно и неприятно…
        Около одиннадцати все расходятся по своим комнатам, и я, помогая дедушке улечься в постель, получаю от него незамысловатый подарок в виде конверта с деньгами.
        - Ты лучше знаешь, чего бы хотела. Вот и сделай себе подарок о моего имени, дорогая! - говорит мне. И добавляет: - Ты не сердишься на меня из-за нашего переезда сюда? Я хотел только как лучше, ты же знаешь.
        - Конечно, знаю. Я сжимаю его сухую ладонь. - Просто было бы лучше, скажи ты мне об этом заранее… Мне не понравилось, что вы сговорились за моей спиной.
        - Прости, милая, но Адриан предполагал, что ты могла отказаться, и потому мы условились поставить тебя перед свершившимся фактом. Поверь, у нас и в мыслях не было обидеть тебя!
        Значит, это Адриан убедил деда согласиться на переезд… От этой мысли на сердце делается теплее.
        - Я знаю, дедушка, отдыхай. Я ни на кого не держу зла! - Обнимаю его и чмокаю в щеку. - Спасибо, что заботишься обо мне. Я очень тебе благодарна!
        - Благодари Адриана - не меня. Это он предложил нам пожить в его доме, что, сама понимаешь, очень щедро с его стороны.
        - Обязательно поблагодарю, - обещаю я, прикрывая за собой дверь.
        Потом иду в свою комнату и делаю то же с замком своей комнаты: запираю его не задумываясь.
        18 глава
        Оставшись одна, я долго сижу на кровати, погруженная в грустные мысли. Я словно в каком-то сказочном Зазеркалье, где все перевернуто с ног на голову… Перестаю понимать и себя самое, и окружающий мир.
        Что делать?
        В итоге решаю примерить так восхитившую Анну обновку: стягиваю одежду и с замиранием сердца разглаживаю по телу гладкую ткань неглиже, провожу ладонями по груди, касаясь сосков, скольжу вдоль плоского живота к бедрам и обратно - проделываю все это не глядя, закрыв глаза. Представляю мужские красивые руки, касающиеся меня… Руки Адриана. От сладкой истомы бросает в жар, и я блаженно стону.
        Адриан!
        В дверь негромко стучат.
        Адриан? Замечтавшаяся сверх меры, я почти готова поверить в то самое, несбыточное, но вовремя понимаю свою ошибку: это не Адриан - Юлиан. Это ведь он просил меня оставить дверь незапертой для него…
        Замираю прислушавшись.
        - Шарлотта, что за игрушки? - слышу обиженный голос парня. - Я думал, мы обо всем договорились. Открывай! - он снова стучит, и я, решившая было не отзываться, пугаюсь, что он перебудит весь дом.
        - Не открою, - говорю через дверь - Иди спать, Юлиан.
        На пару секунд повисает тревожная тишина, а потом он с раздражением произносит:
        - Так и знал, что ты снова решишь меня продинамить. Вот только со мной подобное не проходит… - Слышу звук вставляемого в замочную скважину ключа, и ключ, которым я заперта изнутри, падает на пол у моих ног.
        Откуда у него второй ключ?!
        Стремительно озираясь, хватаю с кровати банный халат и запахиваюсь в него. В тот же момент Юлиан входит в комнату и прикрывает за собой дверь.
        - Что тебе надо? - пытаюсь не выдать голосом страха, который одолевает меня.
        - Тебя, конечно, Шарлотта, - усмехается парень, делая шаг в мою сторону. - Думал, мы оба хотели одного и того же…
        Качаю головой и твердо произношу:
        - Мы больше не вместе, Юлиан. Прости, что утром этого не сказала… - И так вцепляюсь в халат, что пальцы покалывает. - Мы все равно ничего друг ко другу не чувствуем, вот и расстанемся по-хорошему…
        Вижу, мои слова не производят на Юлиана должного впечатления: он все также глядит на меня своим плотоядно-насмешливым взглядом, словно ядовитая кобра, готовясь к прыжку. Как я раньше не замечала у него этого взгляда?
        - Сегодня днем ты не казалась мне такой уж бесчувственной, - парирует он, делая очередной шаг в мою сторону. - Особенно, когда стонала под моими руками… - Его улыбка по-настоящему пугает меня. - Хочу снова услышать их, Лотта, хочу услышать, как ты будешь кричать мое имя, кричать так громко, что его услышит весь этот немаленький дом… каждая его комната задохнется от зависти, вслушиваясь в твои исступленные стоны. Согласись, мое предложение звучит приятнее твоего, ты не находишь?
        - Уходи, - произношу, увы, дрогнувшим голосом.
        Меня пугает блеск его глаз, блуждающих по моему телу… Такое чувство, что Юлиан знает, что скрывается под банным халатом и готов силой заставить меня продемонстрировать это.
        - Не могу, извини. Одна юная чаровница обещала мне дивный подарок, и я намерен его получить.
        И я решаюсь предупредить:
        - Я стану кричать. И совсем не от страсти…
        - Уверена, что хочешь привлечь к нам внимание милой старушки в розовом ночном чепчике и строгого папочки со слабостью к рыжим кудряшкам? Боюсь, они могут неправильно все понять. Ты ведь такая неловкая, Лотти, даже в любовном угаре кричишь как безумная! - говоря это, он подходит ко мне и сжимает плечи до хруста в суставах.
        Теперь мне по-настоящему страшно, и я понимаю, что не смогу урезонить его одними словами, осознание полной беспомощности окатывает волной.
        - Уходи, - хриплю что есть силы, отталкивая руками прижавшее меня к себе тело.
        - Не уйду - скорее наоборот, - шепчет он мне в самые губы, шаря рукой под халатом. - Сделаю так, чтобы ты кричала от страсти! Чтобы забыла свои нелепые бредни про расставание и про нашу якобы нелюбовь. - Он распахивает мой защитный халат. - Вот увидишь, тебе понравится, Лотти. Ты и думать забудешь о ком-то другом…
        - Не называй меня так, чертов урод! - шиплю в ответ, отбиваясь от опутывающих меня рук. Злость горячей волной ударяет в голову, придает сил. - Не трогай меня! Отпустиии… Ты мне противен.
        - «Ты мне противен»… «Не трогай меня», - передразнивает Юлиан ехидным голосом. - Небось, перед моим папочкой и сама бы ноги раздвинула, помани он тебя только пальцем… Что в нем такого особенного, черт тебя подери? - злобно рычит мне в лицо. - Думаешь, я чем-то хуже? - И улыбается: - Поверь, ты не почувствуешь разницы…
        Он пребольно впивается пальцами в мою кожу бедра, и я вскрикиваю не сдержавшись. В тот же момент мы опрокидываемся на кровать: тяжелое тело парня придавливает меня к матрацу. Я едва способна дышать…
        - Не строй из себя девочку-недотрогу, - шепчет он мне в самое ухо, - ты ждала меня… Ты надела подарок, что я тебе подарил! - Его губы рядом с моими, я не могу отвернуться. - Согласись, он прекрасен? Ты в нем прекрасна, Лотти-Каротти, - насмешливо шепчет он, касаясь рукой ненавистного мне неглиже. - Какие бесстыдство и страсть! - Он скользит раскрытой ладонью у меня между бедер, и я ощущаю, как ненавистные пальцы проникают под тонкую ткань и касается меня между ног.
        - Юлиан, - сиплю из последних сил, - я согласна, давай сделаем это… Только не так… я сама, хорошо?
        Он ослабляет хватку и глядит на меня. Оценивает правдивость.
        И улыбается довольной улыбкой:
        - Знал, что одумаешься, - хрипит он, оглаживая рукой мою грудь.
        Меня мутит от каждого из этих прикосновений, но я улыбаюсь так убедительно, как только могу.
        - Хочу быть сверху, - заявляю уверенным тоном, и парень согласно кивает.
        - Главное не тяни! - только и хрипит он, перекатываясь на спину и усаживая меня сверху.
        И я склоняюсь к его красивым губам:
        - Знаешь, - шепчу, превозмогая яростное желание съездить по его довольной физиономии, - мне кажется я кое-что поняла про тебя…
        - О чем ты, черт подери? - хрипит он, слишком взвинченный для разговоров.
        - О тебе и твоем отчиме, - отзываюсь в ответ. - Тебе ведь я не нужна… И не нужна была никогда. Ты просто-напросто нашел способ насолить Адриану и решил не упустить шанса. Что, скажешь, не так, чертов ты негодяй?! - выкрикиваю в лицо, а после единым махом подхватываюсь с кровати и бегу прочь из комнаты, ощущая, как полы распахнутого халата вьются за мной, словно победное знамя прославленного полководца. Успеваю добежать до середины лестницы, когда парень нагоняет меня и рывком дергает на себя за халат… Едва успеваю выдернуть руки из рукавов, словно скидывающая кожу саламандра, и юркнуть в благодатное тепло Алексовой «берлоги»…
        Мне даже не нужно запирать дверь: вижу, как Юлиан застывает за ее порогом с тяжело опадающей грудной клеткой…
        Я дышу не менее тяжело, черные «мушки» мечутся перед глазами беспорядочным роем.
        - Зайди и достань меня! - произношу с ожесточением в голосе. - Что, испугался? Думаешь, бабочки закусают тебя? Знаешь, я бы с удовольствием посмотрела на то, как эти крохотные создания обглодают твое жалкое мужское достоинство дочиста. - И растягиваю губы в язвительной улыбке: - Спокойной ночи, Юлиан. Аривидерче, мой милый! - в последний раз взмахиваю рукой и хлопаю дверью перед его носом.
        - Рано или поздно ты все равно выйдешь оттуда, - слышу его голос по то сторону двери. - Бабочкам не защищать тебя вечно, Шарлотта…
        - А это мы еще посмотрим, - отвечаю самой себе, зажигая свет и осматриваясь посреди зеленых, тропических зарослей. В комнате тепло, почти душно, но мне в моем практически обнаженном виде все равно зябко и холодно - ощущаю болезненный перестук зубов (возможно, тому виной выброс адреналина) и почти со стоном облегчения обнаруживаю в стенном шкафу старое покрывало, в которое и укутываюсь. После ложусь на диван и долго-долго всматриваюсь в порхающих по комнате ночных мотыльков… Ощущаю, как моя голова делается легкой и практически невесомой, словно крылья все тех же порхающих по комнате бабочек, а потом - сама не замечаю, как - закрываю глаза и засыпаю.
        Будит меня чье-то настойчивое потряхивание за плечо - это похоже на дежавю! - и я наконец открываю глаза. Передо мной - Адриан Зельцер (ну конечно!) с моим банным халатом в руках.
        - Что ты здесь делаешь? - задает он лобовой вопрос, и в ответ я улыбаюсь:
        - За бабочками присматриваю, разве не заметно?
        Вижу, как он пытается сдержать улыбку, и сама улыбаюсь еще шире, но ровно до тех пор, пока не вспоминаю, что на мне сейчас надето… вернее, толком ничего не надето и резко запахиваю свое покрывало… Мамочки, как долго он тут стоял и смотрел на меня?!
        - А халат почему на лестнице валялся? - задает Адриан новый вопрос, делая вид, что не замечает стыдливого испуга на моем лице.
        - Бабочки не любят девушек в халатах? - полуспрашиваю-полуутверждаю я, и мужчина с молчаливой укоризной качает головой, а потом все же произносит:
        - Честное слово, никогда не знаешь, чего от тебя ждать в следующий раз. Может быть, однажды, войдя в эту комнату, я замечу, что ты и сама превратилась в одну из Алексовых бабочек! Как знать…
        - Уверена, вы будете рады от меня избавиться…
        Он окидывает меня улыбчивым взглядом, продолжая покачивать головой:
        - Иди уже в свою комнату, Шарлотта, - только и говорит он. - Уверен, бабочки как-нибудь обойдутся и без твоего пристального внимания… И еще, - добавляет следом, наблюдая за тем, как я, задрапированная в покрывало, ковыляю к выходу, - лучше бы тебе не появляться в таком виде перед Алексом… Не думаю, что он дорос до подобного, извини меня, зрелища!
        Мне становится очень щекотно прямо где-то у горла, в гландах, такое чувство, словно веселые смешинки, засевшие прямо в моих миндалинах, булькают в них, подобно пузырькам шампанского…
        - Вы имеете в виду вот это самое зрелище? - любопытствую я, распахивая полы покрывала ровно на тысячную долю секунды, а потом снова стягивая края руками.
        Адриан откашливается в кулак.
        - Да, именно об этом зрелище я и говорил, - почти смущенным голосом подтверждает он и потирает заднюю сторону шеи. Слежу за движением его пальцев, как зачарованная… Черные волоски на предплечьях как будто бы шепчут мне: «Прикоснись к нам, Шарлотта! Почувствуй, какие мы на ощупь…» - прикрываю глаза и заглушаю этот настойчивый шепот неожиданным вопросом:
        - Почему Юлиан так непримирим к вам, Адриан? Какая кошка между вами пробежала?
        Тот, явно не ожидавший подобного вопроса, строго сводит брови на переносице.
        - С чего ты вдруг так решила, Шарлотта? Между нами нет никакой вражды…
        - Возможно, с вашей стороны и нет, а вот Юлиан…
        - Не думаю, что это подходящая тема для утреннего разговора, - резко обрывает он. - И тебе стоило бы уже поспешить в свою комнату, пока не проснулись остальные домочадцы…
        Теперь в наших взглядах нет и тени улыбки - вижу, что мужчина напротив схлопнулся, словно створки морской раковины. Нечего и пытаться вытянуть из него хоть что-то…
        - Так я и сделаю, - с кислым видом отзываюсь в ответ, а потом направляюсь наконец в свою комнату.
        От вида развороченной постели на меня с новой силой накатывают воспоминания о вчерашнем вечере, и я с ожесточением пинаю прикроватный столик… Ощущаю в себе горячее желание крушить и ломать, которого прежде в себе не наблюдала, и тут-то мой взгляд падает на собственное отражение в зеркале… Медленно скидываю с плеч Алексово старое покрывало, обнажая кружевной подарок его брата… Тут же срываюсь с места и бегу в ванную, где хватаю с полочки маленькие маникюрные ножнички, а потом с мстительным блеском в глазах начинаю кромсать дорогую вещицу без зазрения совести.
        Наверное, если бы кто-то увидел со стороны, как голая девица, прикрытая одним одеялом, сидит на кровати и старательно портит красивую кружевную одежку - вызвал бы, скорее всего, санитарный наряд из психиатрической клиники, но, к счастью, свидетелями моих безумных манипуляций с ножницами стали только салатово-фисташковые стены моей комнаты, которые, опять же к счастью, не имеют языка, чтобы поведать кому-либо о моем неадекватном поведении… А потому, когда все было готово, и я ссыпала в розовый пакет сотни две мелких клочочков - на душе моей снова воцарились мир и покой, о которых в противном случае я могла бы только мечтать.
        Облегченно вздохнув, я натягиваю свою привычную одежду и отправляюсь завтракать рождественским печеньем.
        Глория и чета Харль уезжают тем же вечером: первая берет с нас с дедушкой клятвенное обещание приехать погостить к ней весной, вторые (речь только о Анна, само собой) зазывают меня в Мюнхен на масштабный шопинг со всеми прилагающимися последствиями… Что это за «прилагающиеся последствия», я намеренно не берусь уточнять - мне и так хватает головной боли на сегодня… и не только на сегодня, как я полагаю.
        И когда за ужином Алекс сообщает нам об отъезде Юлиана в горы с друзьями, я только облегченно выдыхаю… Сомневаюсь, что смогла бы сейчас увидеть его лицо и не расцарапать его до крови.
        - Милая, у тебя все хорошо? - обращается ко мне после ужина дедушка.
        - Почему ты спрашиваешь? - пугаюсь было, что он каким-то образом узнал о ночных событиях.
        - Просто твой друг уехал без тебя… Это как-то странно.
        Радуюсь, что он не заговорил о другом и потому улыбаюсь с искренним чувством на лице.
        - Так ты же сам знаешь, как «хорошо» я стою на лыжах - хочешь, чтобы я себе все ноги переломала?
        Дедушка улыбается, припомнив, должно быть, как однажды учил меня стоять на лыжах, а мои ноги упрямо разъезжались в разные стороны, так что ничего-то из нашей затеи так и не получилось. А потом Алекс зовет его играть в шахматы, и я торопливо сбегаю в свою комнату…
        Те две ночи, даже зная, что Юлиана нет в доме, спится мне из рук вон плохо: я вскакиваю от каждого шороха и хватаюсь за скалку, которую незаметно умыкнула из кухни… Прямо ниндзя какой-то, честное слово. В один из таких моментов, рассерженная на собственные взвинченные нервы и на виновника этой самой взвинченности соответственно, я пробираюсь в комнату Юлиана и рассыпаю по его постели содержимое розового пакета - две сотни клочков от его несравненного подарочка. Пусть воспринимает это как безгласное предупреждение: с удовольствием превратила бы и тебя самого в две сотни разнообразных кусочков, чертов ты урод! Поэтому лучше не подходи.
        А на третий день утром едва не захлебываюсь воздухом, когда, войдя на кухню, вижу его за столом… Юлиан сидит в одиночестве и пьет кофе. Первым моим побуждением является бегство, взять и сбежать… к бабочкам, не хочу его видеть. Но я все же перебарываю этот порыв: рано или поздно нам все равно бы пришлось встретиться, ведь мы живем в одном доме, а лучший метод борьбы со своими страхами, как известно, - это встретиться с ними лицом к лицу и пересилить их. Я пересилю свои антипатию и страх перед этим парнем, даю себе мысленную установку, и направляюсь к кофемашине.
        - Привет, - первым обращается ко мне Юлиан.
        - Привет, - цежу почти через силу, стоя спиной к нему и производя манипуляции с кнопками. Клянусь, я практически ощущаю кожей, как его взгляд прожигает дыру в моей спине… Еще чуть-чуть, и моя одежда начнет дымиться!
        - Слушай, давай поговорим, - прерывает он затянувшееся молчание.
        - Не имею никакого желания делать это.
        - Да брось ты, - почти злобно бросает он, и я обжигаю пальцы о чашечку кофе. - Не будь ребенком, право слово.
        Оборачиваюсь и смеряю его самым презрительным взглядом, на который только способна.
        - Отдай мне второй ключ от моей комнаты! - произношу я, выставляя руку ладонью вверх. - Немедленно.
        Он тоже смотрит на меня, только его взгляд - это тщательно заточенное превосходство с примесью почти нежной снисходительности, от которого у меня крутит живот. В самом прямом смысле.
        - Ты же не думаешь, что я так легко сдамся, правда? - спрашивает он своим привычным тоном, разве что не включает, по обыкновению, свою стовольтовую улыбку - должно быть, чувствует, что в данном случае она не сработает. А у меня от возмущения даже рот открывается…
        - Да ты точно головой ударился! - почти кричу я, полная праведного негодования. - Думаешь, смазливое личико дает тебе право измываться над людьми? Думаешь, я прощу тебе ТАКОЕ? - по его лицу вижу, что именно так он и думает и это поражает меня еще больше. - Повторяю для особо непонятливых, - цежу сквозь стиснутые зубы, - между нами все кончено… да ничего и не начиналось, если говорить начистоту.
        Юлиан, опустивший до этого голову, теперь упрямо трясет ей и произносит:
        - Неправда, я люблю тебя.
        Боюсь, при этих его словах я так ехидно всхрюкиваю/вскрикиваю/хмыкаю - все разом, я думаю, что со стороны это могло бы показаться даже забавным, но мне совсем не хочется забавляться.
        - И когда же ты это понял? - сарказм так и сочится с кончика моего языка. - Не в тот ли самый момент, когда хотел изнасиловать меня? - последнее произношу шипящим полушепотом, намереваясь уйти прочь. Но Юлиан пребольно хватает меня за руку - так мы и стоим, сверля друг друга злобными взглядами - такими нас и застает Алекс, вкатывающийся на кухню с улыбкой на лице, которая при виде нас перетекает в молчаливое недоумение.
        - Ребята? - произносит он робко, видя, что мы продолжаем свой безгласный спарринг и выглядим при этом не очень дружелюбно. - Все нормально?
        - Все хорошо, - отвечаю я парню, когда Юлиан наконец выпускает мою руку и первым выходит из комнаты. Незаметно потираю то место, где только что находились его пальцы - боюсь, там останутся синяки.
        - Вы, типа, поругались? - решается уточнить Алекс, не убежденный моими словами.
        - Типа, того, - на автомате отвечаю я, все еще слишком возбужденная нашей с Юлианом стычкой.
        - И это, типа, из категории «милые бранятся - только тешатся»?
        Смотрю на Алекса долгим, полным тайного значения взглядом, но так ничего и не отвечаю - я просто еще не готова говорить об этом.
        19 глава
        19 глава.
        Весь тот день Юлиан бросает на меня странные взгляды, из которых я делаю вывод, что уповать на его благоразумие бессмысленно: у парня напрочь снесло крышу, а, возможно, он такой безбашенный уже уродился, просто я не знала об этом.
        И меня пугает, что он может повторить начатое две ночи назад…
        Я просто не смогу спать в двух стенах от него, зная, что тот в любой момент может воспользоваться ключом от моей комнаты! Забаррикадироваться, что ли? Или лучше уйти спать к дедушке… но тогда он спросит, в чем дело, а я совсем не хочу расстраивать его подобными откровениями.
        Может быть, стоило открыться Адриану… но что - то упрямо удерживало меня от подобного. Не могу. Да и не хочу портить их с пасынком и без того, как я понимаю, небезоблачные отношения!
        Алекс? Алекс, наверняка, расскажет о происходящем отцу, а это, опять же, не вариант.
        Значит, придется держать удар самой…
        - Не знаешь, куда подевалась моя скалка? - спрашивает однажды днем Алекс, и я только пожимаю плечами.
        - Может закатилась куда-то.
        - Может быть, - тянет он с сомнением в голосе, и пока он это делает, я ретируюсь из комнаты.
        Вот так я и остаюсь один на один со своими страхами, сжавшись в маленький, едва заметный клубочек на своей кровати - вслушиваюсь в затихающие шаги и почти готова начать грызть ногти. А я-то думала, прошлые ночи были тяжелыми, ан-нет, вот где притаился настоящий страх: он здесь, прямо в моем бешено колотящемся сердце, из-за грохота которого я ощущаю себя наполовину оглохшей, что в данном случае является только минусом, он в моих широко распахнутых глазах, почти пересохших от редкого моргания, и он прямо в этих скрюченных пальцах, сжимающих скалку и телефон.
        Почти уверена, что скалка - бесполезнейшая для меня вещь, но само ее наличие хоть чуть-чуть да успокаивает, а о большем я и не прошу…
        Шаги? Я слышу шаги? Так, сердце, тише, тише… Я должна слышать.
        Ручка на запертой на ключ двери медленно поворачивается - вскакиваю с кровати и несусь в ванную. Щелкаю замком и держу палец над быстрым вызовом: Алекс спасет меня при необходимости, другого варианта нет.
        - Шарлоооотта, - нараспев зовет меня Юлиан, вызывая стойкую ассоциацию с фильмами ужасов. И ему, действительно, удается напугать меня! Зубы буквально клацают друг о друга, вот уж не ожидала от себя подобной мнительности. - Шарлоооотта, выходи, давай поговорим, как взрослые люди! - голос приближается и затихает за дверью ванной.
        Да уж, знаю я твои разговоры… Не дождешься!
        - Шарлотта, хватит валять дурака, выходи, - уже обычным голосом обращается ко мне Юлиан, дергая ручку.
        - Уходи, - отвечаю так тихо, что сама едва слышу себя, и подобная реакция мне неприятна: - Вали отсюда, придурок! - зычно припечатываю я, невольно приободрившись.
        - Не серди меня, Лотта, - отзывается Юлиан уже менее миролюбивым голосом. - Не хочу с тобой ссориться.
        - Ах, так мы с тобой ссоримся?! - фыркаю через дверь. - А я думала, ты преследуешь меня, словно чертов сталкер, Юлиан. Лучше уходи из моей комнаты, иначе я позвоню твоему отцу… Мой палец на быстром вызове, так и знай!
        Целую минуту за дверью висит подозрительная тишина… Ушел? Нет, я не слышала шагов.
        Прикладываю ухо к двери, прислушиваясь, и тут парень со всей силы бьет по ней кулаком - отшатываюсь с тихим вскриком и отчаянно колотящимся сердцем.
        - Он мне не отец, - цедит тот шипящим полушепотом, от которого кровь в моих венах практически заледеневает. - Он просто чертов самозванец, угробивший мою мать, а потому не смей его так называть… - Следует еще один удар в дверь, а потом по быстро удаляющимся шагам я понимаю, что Юлиан вышел из моей комнаты.
        Ошалевшая и перепуганная, я еще около часа сижу, запершись, в ванной, и только после осторожно выглядываю в узкую щель: комната пуста, никого нет. Но могу ли я чувствовать себя в безопасности?
        Нет, определенно, не могу.
        Выглядываю в коридор - пусто, снимаю с ног тапочки и на цыпочках, беззвучно крадусь мимо комнаты Юлиана - слышу, как он мерит ее шагами - и спешу к своим бабочкам: им нынче одним под силу даровать мне чувство безопасности и покоя. Рядом с ними Юлиану не добраться до меня…
        Снова укутываюсь в Алексово покрывало и кладу голову на одну из декоративных диванных подушечек - как же хорошо, как спокойно! Слежу за мотыльками до тех самых пор, пока не засыпаю.
        Следующей ночью я снова сплю среди бабочек… Пробираюсь к ним тайком, уже после того, как все разойдутся по своим комнатам, тщательно выгадывая момент между затиханием и полным погружением дома в глубокий ночной сон. Я не знаю, усмирил ли Юлиан своих метущихся демонов - мы почти не видимся с ним днем - или те все еще злобствуют в его душе, но не хочу получить ответ в виде открывающейся среди ночи двери…
        Предпочитаю не рисковать, тем более что мне нравится этот маленький рай… мой персональный, тропический, маленький рай, который я собираюсь однажды увидеть своими глазами не в этой уменьшенной его инсталляции, а в полную, так сказать, величину.
        Иногда я ложусь навзничь на пол и представляю, что нахожусь на песчаном, омываемом одним из океанов пляже, в небе пригревает яркое тропическое солнце, а вокруг вьются сотни, сотни, сотни тропических бабочек… В такие моменты я ощущаю себя по-настоящему счастливой. Не достает только человека рядом со мной, зеленоглазого человека с утренней щетиной на лице и влюбленными в меня глазами.
        Иногда не могу понять точно, где порхает больше легкокрылых бабочек: в моем животе или все-таки в воздухе надо мной…
        Я как раз лежу с поднятой кверху рукой, как бы приглашая ночного мотылька присесть ко мне на руку, когда шум за дверью, шум, происхождение которого я никак не могу понять, отрывает меня от созерцательности и заставляет вскочить с дивана. В одну секунду я оправляю смятую головой подушку и хоронюсь за высокими цветочными горшками.
        Кто бы это мог быть?
        Или что бы это могло быть?
        В призраков я не верю - люди страшнее.
        Дверь стремительно распахивается, и яркий свет, заливающий комнату, практически ослепляет меня.
        - Шарлотта, я знаю, что ты здесь, - произносит голос того, о ком я только что грезила наяву. - Выходи.
        Подавляя тяжелый вздох, послушно появляюсь из-за кадки с раскидистой пальмой. Трахикарпус или как-то так она и называется - Алекс любит пичкать меня заумными названиями: бабочек ли, растений ли - ему все равно. Ах, Трахикарпус, Трахикарпус, нас с тобой изобличили самым постыдным образом!
        Вижу, что Адриан смотрит на меня скептическим, но до странности спокойным взглядом.
        - Даже не хочу знать, что ты здесь делаешь, - сразу же говорит он, а потом смотрит на мою смущенную физиономию и на ногу в шерстяным носке его матери, гоняющую по полу невидимую глазу пылинку, и со вздохом добавляет: - Пойдем пить чай, что ли? Все равно мне не спится. Тебе, я вижу, тоже…
        - А конфеты к чаю прилагаются?
        - Какой же чай без конфет. Пошли уже!
        И я иду, иду и радуюсь самой мысли о нашем предстоящем совместном чаепитии, самой возможности сидеть и смотреть в его глаза, слушать вибрацию приятного, чуть хрипловатого голоса… И я улыбаюсь. Все время, пока он кипятит чайник и готовит для нас два стакана ромашкового чая, я продолжаю улыбаться.
        - Что, на самом деле так и не спросите, что я делала в Алексовой комнате? - первой нарушаю наше молчание, когда Адриан ставит передо мной сочащуюся паром кружку с ароматным чаем. - Разве вам ни чуточки не интересно?
        Он подносит свою кружку к губам и слегка дует на воду. Пар растекается по его лицу, ретушируя любимые черты… Я не отрываю от него глаз - Адриан смотрит в сторону.
        - Жаль, а я бы вам рассказала, - отвечаю на его молчаливое «не спрошу, даже не надейся». И мне, действительно, почти хочется, чтобы он спросил, а я бы выдала ему правду… Только он не спрашивает. - Алексу не говорите, - прошу я тогда, и тот кивает:
        - Не скажу.
        - Совместные тайны сближают, - хмыкаю в ответ, пытаясь шуткой стереть хмурую морщинку на лбу Адриана.
        И он неожиданно улыбается:
        - Разве мы уже недостаточно близки, - любопытствует он, - ты живешь в моем доме и встречаешься с моим сыном…
        Упоминание наших с Юлианом фиктивных отношений нагоняет на меня тоску - не хочу говорить о нем рядом с Адрианом. Но, видимо, придется…
        - Кстати, об этом, - произношу я, прикрываясь горячей чашкой, словно рыцарским шлемом, - мы с Юлианом больше не встречаемся, это раз, два - этот парень неслабо так вас ненавидит. И будь мы героями какого-нибудь среднестатистического триллера я бы добавила: берегитесь, он хочет вас… то есть вам насолить.
        Вижу, как все та же упрямая морщинка снова прорезается на Адрианом лице.
        - Знаю, вы не хотите об этом говорить, - выпаливаю следом, хватая со стола предложенную мне конфету. - Давайте просто есть сладости и не думать о плохом. - И выдаю первое, что приходит мне в голову: - Вы рады Франческиному возвращению? - Вот зачем спросила, ведь будь моя воля, вовек бы ее не видела…
        - А ты рада? - отвечает он вопросом на вопрос.
        - Странный вы человек, - пожимаю плечами, - как будто сами не знаете, что я ее терпеть не могу, и она меня, кстати, тоже… Так что, - пальцами задираю кверху уголки своих губ, - будет весело, я полагаю! Покупайте билет в первый ряд.
        Адриан улыбается, и это меня окрыляет.
        - Вам надо почаще улыбаться, вам очень идет.
        - Ты мне это уже говорила.
        - Я помню… Но вы ведь все равно не послушались. Вечно хмуритесь и глядите исподлобья - хотела бы я знать, что творится в вашей голове…
        - Не думаю, что это было бы тебе интересно, Шарлотта. Хочешь еще чаю? - и он поднимается со стула.
        - А мне интересно все с вами связанное! - смело признаюсь его ускользающей спине. Но он даже не оборачивается - просто наливает кипяток в свою кружку. Вот ведь бесчувственный чурбан!
        - Так вы с Юлианом расстались? - прерывает он наконец наше молчание. - Думал, между вами все серьезно…
        - Вы, должно быть, шутите, - отзываюсь я со смешком. - Ему нет до меня никакого дела. - Потом секунду раздумываю и все-таки добавляю: - А я, как выяснилось, люблю другого. Не хотите спросить, кого именно?
        - Ох, черт! - ругается в этот момент Адриан, ошпаривая руку кипятком.
        - Давайте я посмотрю, - кидаюсь было к нему, но тот отшатывается прочь и почти гневно кидает:
        - Лучше не трогай меня, Шарлотта!
        От того, каким тоном он это произносит и вообще от самого выражения его лица, меня словно обухом по голове бьет: я ему, можно сказать, в любви признаюсь, а он… он… Встаю на носочки и целую его прямо в губы… Ровно две четверти единой секунды я ощущаю нежность его горячих губ и стойкий аромат растопленной на языке карамели, конфеты, что он недавно съел, потом подхватываю с пола свою королевскую мантию (и плевать, что она выглядит как старое Алексово покрывало!) и величественно удаляюсь в свои покои (и плевать, что они все лишь Алексова же лаборатория по выведению бабочек).
        Я не верю, что ему нет до меня никакого дела - просто некоторые умеют слишком хорошо скрывать свои чувства.
        Следующий день проходит под знаком «ожидания Франчески», даже дед, который с ней в принципе не знаком, кажется каким-то притихшим. Ну и, конечно же, она возвращается в тот самый момент, когда мы с Алексом и дедушкой смотрим фильм в гостиной (другого момента для своего триумфального водворения в дом на Максимилианштрассе она, конечно, и придумать не могла): разом раздаются звонок в дверь, поворот ключа в той самой двери, ее восторженный окрик «Адриан, солнце мое» и стук ее же каблучков по паркетному полу в направлении нашего дружного трио, которое разом подбирается, словно готовясь к триумфальной битве.
        - И где же мой Адрианчик? - вопрошает было она, но, заметив нас с дедом, темнеет лицом: - Непрошенные гости. - И тут же с наигранной веселостью: - Приятно познакомиться, Франческа.
        Дед, на секунду замешкавшись, пожимает протянутую ему ручку - должно быть, решает, не должен ли он облобызать ее по примеру средневековых трубадуров. Все-таки эта итальянка умеет пустить пыль в глаза своей красотой!
        - А с тобой… наглая шлюшка, - шепчет она мне на ухо, приобнимая в своих якобы приветственных объятиях, - я уже имела несчастье быть знакомой.
        - Ты тоже мне не особо нравишься, - вторю ей тем же приглушенным полушепотом.
        Мы одариваем друг друга убийственными взглядами, наверное, примеряясь к слабым местам противника, если вдруг придется схватиться в рукопашную. К счастью, в этот момент на пороге появляется Адриан - покинул-таки свое укрытие в кабинете - весь день просидел там, как сыч. Явно от меня прятался… Он сразу же видит наши с Франческой схлестнувшиеся взгляды, и мне почти хочется, чтобы он выбрал правильную сторону.
        Мою, не Франческину!
        Но он подходит и целует женщину в щеку. Предатель! Задираю подбородок повыше и сажусь рядом с Алексом на прежнее место, а та уже повисает на Адриане, одновременно трепля его волосы, касаясь пальцами его груди и целуя… пахнущие карамелью губы одновременно. От одного вида этого зрелища у меня начинаются спазмы в области желудка…
        - Кажется, меня сейчас стошнит, - шепчу Алексу ровно таким голосом, чтобы это мог услышать не только он один, но и чтобы при этом меня не сочли и дерзкой выскочкой тоже.
        Тот вскидывает на меня удивленный взгляд, но все же тут же подхватывает мой тон:
        - Поверь, если смотреть в сторону - станет легче! Доверься моему двухлетнему опыту.
        Слышу, как Франческа громко фыркает, словно разъяренная кошка, но продолжаю смотреть в сторону, радуясь возможности позлить ее. Раньше она наводила на меня оторопь, а теперь я ее просто ненавижу… Почему ей позволено то, о чем я могу только мечтать? Почему нельзя взять и вычеркнуть память о ее руках на любимом мною теле, руках, которые могут касаться его когда хотят и где хотят?
        Сжимаю кулаки и откидываюсь на спинку дивана - дедушка смотрит на меня умными, всепонимающими глазами… и от этого мне становится только горше.
        20 глава
        20 глава.
        Рождественские каникулы наконец заканчиваются, и я рада отвлечься, с головой погрузившись в учебный процесс.
        С Юлианом у нас тоже устанавливается некий шаткий нейтралитет: он кидает мне при встрече краткое «привет», а я отвечала столь же кратким «пока»; и, хотя я по-прежнему продолжаю спать в комнате с бабочками, мне всерьез начинает казаться, что он изжил свое маниакальное стремление переспать со мной во что бы то ни стало… Однако однажды утром нахожу следы сигаретного пепла на покрывале - неужели он сидел на моей постели и курил? Ждал моего возвращения? Как знать… В любом случае, в доме курит лишь он один.
        Однажды после особенно трудного дня в универе, я застаю деда за физическими упражнениями, настоятельно прописанными ему доктором Кляйном: он думает, я не догадываюсь, что все его рвение по восстановлению нормального функционирования ноги, целиком и полностью связано с Глорией, щеголять перед которой парочкой костылей вовсе не входит в его намерения. А, между тем, визит к ней назначен на конец марта… Она обещает заставить нас с Алексом полоть ее драгоценные грядки с тюльпанами.
        Показываю деду большой палец, мол, молодец, продолжай в том же духе, а сама иду к Алексу, который как раз занят размещением новых куколок бабочек в одном из приготовленных для них инсектариев.
        - Сипроетта стелена, - тут же отзывается парень наименованием будущих бабочек. - Ты таких еще не видела!
        Опускаюсь на свой диван - мы с ним в последнее время очень сроднились - и молча наблюдаю за действиями Алекса.
        - Ты знала, что существует древнее индейское сказание, гласящее, что живые бабочки не просто порхают над цветущими растениями - в тот момент они передают наши мечты и желания небесам?
        - Правда? - откликаюсь на слова Алекса, а сама думаю о том, как же много моих дум и мечтаний эти самые бабочки уже передали небесам… Тех самых мечтаний, которые я нашептывала им темными ночами, лежа на этом самом диване! Может быть, они однажды и в самом деле исполнятся? Может быть, все это было не зря?
        И без всякого перехода спрашиваю:
        - Скажи, почему Юлиан так не любит твоего отца? Что за черная кошка между ними пробежала?
        Парень как раз управляется с последней куколкой и оборачивается ко мне.
        - Заметила, значит? - произносит он с задумчивым видом. - А мне казалось, Юлиан научился неплохо это скрывать… - Потом ерошит свои темные волосы и продолжает: - Я и сам толком не знаю, в чем там дело, но только братец вбил себе в голову навязчивую мысль о том, что это отец виноват в смерти нашей матери.
        - А это так?
        - Нет, конечно! Это чистой воды бред, - возмущенно горячится Алекс. - У мамы был рак мозга. Каким образом отец может быть к этому причастен?! Он души в ней не чаял. Он Любил Ее, Шарлотта.
        Он замолкает, утыкаясь взглядом в один из своих цветочных горшков. Я робко кладу руку на его плечо и в знак сопереживания несильно ее сжимаю.
        - Прости, - шепчу виноватым голосом.
        - Ты не виновата, - бубнит тот, насупившись. - Не виновата в том, что некоторые с головой не дружат… Отец не очень любит распространяться на этот счет, но дело в том, что Юлиан не очень-то был счастлив заиметь отцом безусого мальчишку, едва ли на десяток лет старше себя самого… Я слышал, он стеснялся выбора нашей матери и всячески сторонился отца, не желая быть осмеянным друзьями, - Алекс вскидывает на меня потемневшие глаза - ему обидно за своего отца, и я его понимаю. - Пока мама была жива, Юлиан еще как-то сдерживался, хотя даже она не всегда могла обуздать его беспочвенную агрессию - отец всегда относился к нему по-доброму! - но после маминой смерти брат и вовсе слетел с катушек… Он вбил себе в голову, что не выйди мама замуж за нашего отца - она по-прежнему была бы жива. И ничто не способно убедить его в обратном… Это какой-то глюк, отклонение, я даже не знаю, как это правильно назвать… Только так вот мы и живем, - заканчивает он с тихим вздохом, невесело мне улыбаясь. - Не говори отцу, что я тебе рассказал - для него это больной вопрос.
        - Не скажу, - обещаю я, - но спасибо, что просветил.
        - А это правда, что вы с Юлианом расстались? - любопытствует в свою очередь Алекс.
        - Да, правда. И уже давно…
        Парень вскидывает брови и морщит свой длинный нос.
        - Слушай, я, конечно, не хочу тебя расстраивать, но не далее, как вчера, он настоятельно убеждал меня в обратном…
        Я почти готова разразиться нелестными эпитетами в адрес Алексова брата, но все-таки сдерживаюсь и говорю только:
        - Очередной глюк? Как думаешь, это лечится? - Потом подхватываю рюкзак и собираюсь подняться к себе, но Алекс останавливает меня.
        - Постой, Шарлотта, я забыл сказать тебе о театре.
        - О театре? - удивляюсь я.
        - Да, отец купил нам билеты на вечернюю постановку. Что-то авангардное - я особо не интересовался. Так что будь готова к семи! Мы едем развлекаться.
        Подавляю тяжелый вздох.
        - Я не особо люблю театр.
        - Я тоже, - легко признается Алекс. - Но почему бы не сделать приятное отцу? Он так старался.
        - О'кей, к семи я буду готова, - кидаю на ходу, раздумывая о том, следует ли мне позвонить Изабель и узнать, что подобает надевать в театр на авангардную постановку. Дилемма, как ни крути!
        Перед самым нашим выходом выясняется, что ни Юлиан, ни Франческа почтить нас своим присутствием не собираются… Я даже облегченно выдыхаю от внезапно нахлынувшего счастья! Вот это сюрприз так сюрприз. Почаще бы такие выпадали…
        - У Франчески обнаружилось важное дело, - поясняет нам Адриан, и по его недовольному виду я догадываюсь, что это «важное дело» тот еще сюрприз и для него самого тоже. Неприятный, одним словом, сюрприз, а вот мы все ликуем… Нам приятно это обоюдное отсутствие.
        Итак, мы едем в небольшой театр на Ауштрассе, в котором нас потчуют некой неудобовразумительной постановкой, едва ли не вызывающей у меня мигрень. А вот дедушке постановка нравится, да и Адриану, похоже, тоже, только мы с Алексом сидим с кислыми лицами и ждем не дождемся, когда вся эта галиматья закончится.
        Наконец пытка театром подходит к концу, и Адриан приглашает нас ужинать в ресторан, на что мы все, с радостью, соглашаемся и в целом проводим вечер в самой дружественной обстановке, которая была бы невозможна в присутствии Франчески и Юлиана. Можно сказать, они нам удружили, за что им огромное человеческое спасибо.
        Даже Адриан, слегка оттаявший в отношении меня, дважды поинтересовался моей учебой и предложил устроить нам с Юлианом небольшой домашний концерт, на что мой дедушка отозвался самой горячей поддержкой.
        - Шарлотта, прекрасно играет. У нее талант! - не преминул он похвалить мои скромные музыкальные навыки. - Как жаль, что вы до сих пор ее не слышали.
        Домой мы возвращаемся в самом приподнятом настроении, и дедушка сразу же ковыляет на кухню за стаканом воды - ему нужно выпить предписанную доктором таблетку.
        - Я только скину платье и помогу тебе подготовиться ко сну, - бросаю на ходу, направляясь к лестнице. Мне просто необходимо избавиться от своего узкого и невероятно короткого неудобства, которое некоторые называют маленьким, черным платьем - я с трудом в нем дышу. Возможно, в этом виноват сытный ужин, который оказался ну очень вкусным… Как знать.
        - Спасибо за прекрасный вечер, - кидаю Адриану, догоняя его на лестнице. - Постановка, конечно, была жуткой, но зато ужин превзошел все мои ожидания.
        Адриан улыбается:
        - Рад, что тебе понравилось. Спокойной ночи, Шарлотта!
        - Спокойно ночи, Адриан.
        Мы одновременно открываем двери наших комнат, и я едва успеваю переступить ее порог, как слышу звон разбившегося стекла и женский испуганный вскрик…
        Что бы это могло значить?
        Выхожу в коридор и спешу в направлении раздавшегося шума - мне кажется, кричали со стороны спальни Франчески и Адриана… Так и есть: дверь распахнута, и на дверной ручке все еще лежит Адрианова ладонь… Я заглядываю вовнутрь.
        На широкой кровати, скрючившись, сидит сгорбленная фигурка Франчески: она прикрывается тонким покрывалом и с ужасом смотрит на мужчину в дверях. У кровати же стоит обнаженный по пояс Юлиан и демонстративно застегивает… ширинку.
        Нет! Осознание происходящего наваливается со стремительностью снежной лавины, и я в ужасе прикрываю рот ладонью. Нет, он не мог этого сделать, проносится в моей голове, только дерзкое выражение на лице парня красноречивее любых слов - мог и сделал. И сделал намеренно, точно так же, как это было бы и со мной!
        Бросаю на Адриана все тот же испуганно-растерянный взгляд.
        Каково ему сейчас это видеть?
        - Уходи, - слышу его утрированно спокойный голос, обращенный к женщине на постели.
        Та громко всхлипывает.
        - Адриан, прошу тебя, - шепчет она сквозь слезы. - Все это было нелепой ошибкой…
        - … Ошибкой, длиною в полгода, дорогая, - саркастически подхватывает Юлиан, и Франческа награждает его таким уничижающим взглядом, что любой другой на его месте давно бы упал замертво. Но Юлиан только пожимает плечами, словно говорит «прости, милая, но факт остается фактом, тут уж ничего не попишешь».
        - Адриан! - снова заламывает руки Франческа. - Я, правда, люблю тебя, пожалуйста, поверь мне.
        - А ведь мне ты говорила то же самое, - дерзко вставляет Юлиан.
        Он настолько омерзителен в этот момент, что я едва удерживаюсь, чтобы не наброситься на него с кулаками.
        - Уходи, - повторяет Адриан, смотря куда-то поверх Франческиного плеча.
        Его выдержке можно только позавидовать…
        - Что ты вылупилась на меня, рыжая гадина! - взвизгивает в этот момент уличенная в адюльтере, швыряя в меня одной из своих туфель. Та пролетает в сантиметре от моего лица - едва успеваю отпрянуть.
        А тут уже и Юлиан оказывается рядом, когда, подобно ядовитому аспиду, шипит мне прямо в лицо:
        - А это она злорадствует, милая, ведь теперь она сама сможет занять место в покинутой тобой постели. Сбудется ее давняя эротическая мечта… - Замахиваюсь, чтобы влепить мерзавцу смачную пощечину, но тот успевает перехватить мою руку. - Что, правда глаза колет? - он настолько близко, что наши носы почти соприкасаются. - А зря. Признайся уже, как на духу…
        - Уходи! - зычно выкрикивает Адриан, и мы с Юлианом вздрагиваем одновременно. Не совсем ясно, к кому конкретно обращается мужчина, но Юлиан смотрит на отчима долгую томительную минуту, а потом выпускает мою руку.
        - Полагаю, меня это тоже касается, папочка, - развязным тоном произносит он, направляясь к двери. - И я, черт возьми, сделаю это с радостью: уберусь из этого мерзкого дома, в котором ты окружил себя грязными потаскушками, должно быть, радуясь в душе, что мама своей смертью развязала твои гребаные руки… - Он протискивается мимо отчима, едва ли не задевая того плечом, и я вижу, как яростно ходят желваки на лице мужчины, вынужденного выслушивать все это от мальчика, воспитанного им, подобно собственному сыну.
        - Адриан, - снова всхлипывает Франческа, неловко втискиваясь в брошенное на полу платье. У нее идеальной формы грудь, которую она бесстыдно выставляет на наше с Адрианом обозрение… Впрочем, не думаю, что он смотрит на нее, да и мне неловко видеть ее потекшую подводку и жалкое выражение обычно красивого лица - сейчас она способна вызывать разве что жалость. - Адриан! - Франческа пытается схватить его за руку, только тот не позволяет ей этого.
        - Просто уходи, - повторяет он снова, а потом оборачивается ко мне. В глаза при этом не смотрит…
        - Мне… - начинаю было я, но он просто качает головой и кивком указывает в сторону двери: ясно, меня выставляют так же, как и всех остальных.
        Я просто утыкаюсь глазами в пол и молча выхожу из комнаты. Дверь за мной захлопывается…
        У лестницы вижу Алекса, глядящего на меня большими, испуганными глазами. Вопросов он не задает - сам все понимает.
        - Он сделал это ему назло! - только и произношу я, ощущая, как от яростного стеснения в груди едва ли могу дышать. Еще чуть-чуть и почти задохнусь… - Где мой дедушка? - сиплю, вбирая в грудь побольше воздуха. - Я обещала помочь ему… я…
        - Он уже у себя, Лотта, сказал, что справится сам. Не волнуйся!
        Машинально киваю, отмечая данный факт.
        - Спасибо, Алекс, - шепчу в ответ и, как сомнамбула, иду по лестнице вниз, сама толком не осознавая куда. Или все-таки осознавая… Ноги приносят меня в комнату с бабочками, и я мешком падаю на диван, непрестанно повторяя «все будет хорошо, все будет хорошо, все будет хорошо», словно некое заклинание, способное разрушить все дьявольские козни Юлиана. А, может быть, я просто надеюсь, что бабочки подхватят мою молитву-заклинание и донесут ее до самых небес…
        Не знаю, сколько я сижу вот так в странном полузабытьи, знаю только, что мне нестерпима сама мысль о том, что я ничем не могу помочь Адриану, утишить его душевную боль… Я не знаю, каково ему сейчас, знаю только, что ему больно, и я хочу быть рядом… Просто находиться около него и поддержать самим своим присутствием.
        Иду на кухню и беру с полки пакетик с желатиновыми мишками - сладкое всегда помогало мне успокоиться - потом кладу в рот сразу трех разноцветных медвежат и крадусь по дому в сторону Адриановой комнаты…
        21 глава
        21 глава.
        В доме темно, только лунный свет прочерчивает яркие, призрачные дорожки сквозь незашторенные окна гостиной и кухни, а еще легкий росчерк лунного света - от окна коридора на втором этаже. Мне этого достаточно - я темноты не боюсь.
        Подкрадываюсь к дверям Адриановой комнаты и замираю - тишина. Возможно, он уснул…
        Подтягиваю свое узкое платьице, которое так и не успела сменить, и собираюсь было нести вахту у дверей любимого мною мужчины, да только мешочек с желатиновыми мишками выскальзывает из рук, и все его содержимое рассыпается по полу.
        - Только со мной такое и могло случиться, - ворчу недовольным голосом, опускаясь на колени и начиная сгребать рассыпавшееся добро.
        - Что ты тут делаешь? - слышу голос позади себя, и в проеме открытой двери, высвеченный все тем же золотистым лунным светом, вижу силуэт Адриана. И как это я не услышала открывающуюся дверь? Хорошо хоть достаточно темно, чтобы не различить, как я ползаю тут в своем непозволительно коротеньком платьице, задравшемся мама не горюй куда…
        - Конфеты собираю, - отвечаю, как есть. - Рассыпала случайно.
        - Это у тебя привычка такая, конфеты по ночам есть?
        - В хорошей компании почему бы и не поесть, - пожимаю плечами.
        Я не вижу глаз собеседника, но мне кажется, что он улыбается… Грустно, но улыбается.
        - Давай помогу собрать, - вызывается он, тоже опускаясь на колени, и мы начинаем на ощупь выискивать на полу мои рассыпавшиеся конфеты. В какой-то момент наши руки соприкасаются в темноте, и яркая электрическая вспышка вспыхивает перед глазами… Резко распрямляюсь, и мы ударяемся лбами. Со всего маху.
        - О, - стону болезненно, прижимая ладонь к ушибленному месту, - прямо искры из глаз посыпались! - На самом-то деле они посыпались еще прежде нашего столкновения…
        - У тебя голова прямо чугунная, - вторит мне Адриан, оглаживая свой лоб.
        - Да и у вас она не из сладкой ваты сделана, - парирую я, усаживаясь на пол. - Теперь точно шишка останется. - А потом начинаю улыбаться: - А знаете, что говорят, когда вот так ударяешься лбами?
        Мужчина молчит. А ведь не может не знать - значит, просто не хочет этого слышать. Но я все равно произношу:
        - Говорят, породнимся… Вот так.
        - Шарлотта?
        - Да?
        - Угостишь меня своими конфетами? Если не жалко, конечно…
        - Конечно, не жалко: вот, держите, - и я протягиваю ему весь пакетик. Но он не спешит его брать…
        - Нет, давай съедим их вместе. Не против?
        - Ннет, - слегка заикаюсь от удивления. - Я только за.
        - Тогда заходи, не бойся. - И он пропускает меня в свою комнату, освещенную едва теплящимся в дальнем углу синеватым огоньком ночника. Вижу, как на полу у кровати серебрятся осколки разбитой прикроватной лампы - вот, значит, что разбилось тогда в комнате, догадываюсь в одночасье, а ведь до этого даже не обратила на осколки внимание… Не до того было.
        - Хотите соберу? - предлагаю я, окидывая взглядом и кровать тоже. Та, все так же неприбранная, является живым напоминанием о свершившейся в ней измене…
        - Оставь, Шарлотта, - усталым голосом отзывается Адриан. - Разбитую «вазу» все равно не склеить… - И присаживается на диван, вплотную придвинутый к большому панорамному окну. Потом похлопывает по месту рядом с собой: - Присаживайся, я не кусаюсь.
        - Знаю, - бодрюсь я, хотя сердце почти замирает в груди. Еще ни разу не сидела так близко к нему, да еще в ночном полумраке… его собственной комнаты, в которой - хочу я того или нет - все еще витает призрак Франчески.
        Сажусь и всем телом ощущаю, как от находящегося рядом мужчины исходит одурманивающий аромат мужского парфюма, так восхитившего меня еще при нашей первой встрече (воспоминания об этом вызывают улыбку), и как его тепло медленно притягивает меня к нему, словно невидимым магнитом, это я ощущаю тоже (как же хочется положить голову на его плечо и забыть обо всех наших треволнениях)…
        - Можно я…
        - Посмотри…
        Произносим одновременно, и это вызывает обоюдные улыбки на наших лицах.
        - Что ты хотела сказать? - интересуется Адриан.
        - Я хотела… хотела спросить, можно ли мне положить голову на ваше плечо?
        Адриан на мгновение задумывается, а потом качает головой:
        - Лучше не надо, Шарлотта. Давай будем на звезды смотреть…
        Я предпочитаю смотреть на бабочек, но сейчас умалчиваю об этом - звезды так звезды, пассивно размышляю я, рядом с ним мне безразлично на что смотреть, лишь бы мы делали это вместе. Жаль только, мне не позволено положить голову на его плечо…
        - Я ничего не знаю про звезды, - признаюсь совсем тихо.
        И Адриан неожиданно улыбается:
        - Я тоже, Шарлотта, мне просто нравится, как они мерцают в ночном небе. Беспристрастные ко всем страстям человеческим…
        Мы снова замолкаем, смотря сквозь большое окно на расстилающееся перед нами небо, а потом я произношу:
        - Я вовсе не радуюсь тому, что с вами случилось… Юлиан был неправ.
        - Я знаю, Шарлотта, - снова вздыхает он. - Я знаю.
        - То, как Юлиан поступил с вами… это бесчестно и мерзко, - выпаливаю с горячностью. - Он не должен был этого делать…
        Адриан кладет свою руку поверх моей и слегка сжимает ее - своего рода благодарность за сопереживание.
        - На самом деле я не могу осуждать Юлиана, - произносит он в темноту. - Франческа добровольно пошла на это, никто ее не принуждал.
        Возможно, и так, только, уверена, Юлиан был особенно настойчив, соблазняя ее.
        - Он сделал это назло вам, - все-таки решаюсь произнести я. - Знаю, вы не хотите даже слышать о таком, только я знаю, о чем говорю… - И добавляю: - Мне не просто так пришлось спать в комнате с бабочками!
        Он поворачивает голову и вглядывается в мое лицо.
        - Хочешь сказать…
        - Да, у него был второй ключ от моей комнаты…
        - Боже, - Адриан проводит рукой по волосам. - Не знаю, что и сказать…
        И тогда говорю я:
        - Вы не должны позволять ему так поступать с собой!
        - Он мой сын, Шарлотта.
        - Нет, ваш сын Александр, а Юлиан…
        - Он тоже мой сын, - с напором повторяет мой собеседник. - И я обещал Элеонор, что буду присматривать за ним… И даже если мне придется терпеть такое… значит, так тому и быть.
        - Вы мазохист? - округляю глаза в притворном ужасе.
        - Нет, просто привык держать свое слово.
        - Что в данном случае является одним и тем же, - хмыкаю в сторону.
        Адриан невесело улыбается - наверное, мои суждения кажутся ему поверхностными, ведь у меня нет своих детей.
        - Вы любили ее? - решаю сменить тему нашего разговора. И пусть она тоже не самая безобидная, но по сути это тот самый вопрос, ответ на который я по-настоящему хочу получить…
        - Ты задаешь трудные вопросы, Шарлотта.
        - Когда любишь, - замечаю скептически, - на них очень просто ответить.
        - Возможно, ты и права, - легко соглашается он, откидываясь на спинку дивана. Моя шея тоже слегка затекла, и я сползаю немного ниже, поджимая под себя ноги.
        - Не замерзла? - интересуется Адриан, заботливо протягивая плюшевое покрывало.
        - Спасибо. - Он накидывает покрывало на нас обоих, и мы продолжаем смотреть в звездное небо.
        Сегодня звезды убаюкивают меня так же верно, как и мои любимые бабочки…
        Просыпаюсь от воинственного вскрика и щелканья ножниц перед глазами.
        - Вот тебе, мерзкая шлюшка, вот тебе, дрянь беспринципная! - приговаривает Франческа, кромсая волосы на моей голове. Испуганно охаю, когда она пребольно тянет каштановые пряди, и хочу приподнять голову, но острия ножниц мелькают так близко от моих глаз, что я опасаюсь остаться слепой и зажмуриваю глаза.
        - Что ты творишь?! - слышу я гневный окрик Адриана, который врывается в комнату и оттесняет разъяренную валькирию в лице своей бывшей возлюбленной подальше от меня. Та брыкается и рычит с такой бешеной яростью, что Адриану приходится обхватить ее вдоль тела, чтобы утихомирить мстительные нападки в мой адрес.
        - Эта мерзкая шлюха уже пробралась в твою постель, - рычит она злобным голосом. - Юлиан был прав - ей только то было и нужно! Гадина. Сучка… Ненавижу ее… Еще и дня не прошло… Отпусти меня, черт тебя подери! - последнее явно относится не ко мне.
        Я наконец поднимаюсь с дивана и провожу рукой по своим волосам…
        Половина из них остается лежать там же, где только что покоилась моя голова.
        От шока я почти не соображаю, только подхожу к зеркалу и смотрю на свое отражение… Праведный боже, что же она со мной сделала?!
        - Не мог и дня потерпеть? - продолжает неистовствовать Франческа, только теперь ее гнев направлен на Адриана. - Едва выставил меня за дверь, как сразу же нашел замену, сукин ты сын, Адриан Зельцер! И что, как тебе эта рыжая бестия с ангельским личиком, что обманом втерлась в наш дом и разрушила наши с тобой отношения…
        - Ты сама с этим прекрасно справилась, - парирует Адриан, продолжая удерживать женщину обеими руками.
        - Я убью эту рыжую сучку! - продолжает верещать она, и во мне что-то щелкает: отхожу от зеркала и с размаху влепляю Франческе оглушительную оплеуху. Ее голова дергается, как у марионетки, и итальянка хватается за враз вспухшую и покрасневшую щеку.
        - Сама потаскуха, - припечатываю ледяным голосом, ожигая мгновенно присмиревшую женщину ненавидящим взглядом, а потом с высоко поднятой головой выхожу вон.
        Реветь хочется так, что приходится сжимать горло руками, чтобы не перебудить весь дом своими стенаниями - нет, я не доставлю Франческе такого удовольствия! Падаю на край кровати и продолжаю ощупывать изувеченные волосы на голове, давясь невыплаканными слезами и обидой на весь мир.
        Нельзя в таком виде появляться перед дедушкой…
        Слышу, как Адриан продолжает увещевать теперь уже притихшую итальянку, и бегу вниз со всех ног: сдергиваю с вешалки пальто и натягиваю на голову шапку… потом снимаю с крючка ключи от машины и выхожу в раннее утро.
        Два часа до открытия парикмахерской я коротаю в маленьком кафе в центре города, а потом мужественно стягиваю шапку перед молоденькой девушкой-парикмахером, которая в ужасе громко ахает.
        - Кто же это вас так обкорнал? Просто варварство какое-то.
        Тяжело вздыхаю.
        - Просто сделайте что-нибудь… человеческое, - уныло вздыхаю я, отдаваясь в ее, хочется верить, надежные руки.
        - Придется очень коротко обрезать…
        - Режьте, - соглашаюсь я. - А еще покрасьте… покрасьте меня в рыжий цвет.
        - Ох, но зачем? - всплескивает та своими руками. - У вас такой очаровательный каштановый цвет.
        - Режьте и красьте, - кидаю безапелляционно, и та наконец берется за дело.
        То, что я вижу в зеркале после стараний несчастной девчушки (та вздыхала при каждом срезанном у меня локоне), поражает даже меня самое: это маленькое, бледное создание с мальчишеской стрижкой ярко-рыжего цвета просто не может быть Шарлоттой Мейсер! Той самой Шарлоттой, пушистые волосы которой являлись ее главной визитной карточкой… Теперь на меня смотрит абсолютно другая девушка.
        И не скажу, что она мне не нравится…
        В ней что-то есть… что-то особенное, глубинное. Возможно, то самое, что подспудно всегда в ней скрывалось и только теперь явило свое истинное лицо!
        Провожу рукой по коротким волоскам, наслаждаясь необычным ощущениям колючих кончиков под своими ладонями. Мне это нравится, в самом деле нравится! Мое лицо расплывается в счастливой улыбке.
        - Вам правда нравится? - робко осведомляется маленькая парикмахерша.
        - На все сто, - отзываюсь я, заключая ее в объятия. - Вы сделали меня другим человеком.
        Она краснеет и неловко мне улыбается, но я уже иду на кассу и предвкушаю момент встречи с домочадцами на Максимилианштрассе - вот уж кто, действительно, удивится! - и жизнь неожиданно расцвечивается для меня новыми… рыже-оранжевыми красками.
        Подъезжая к дому, я замечаю всколыхнувшуюся занавеску в окне второго этажа - комната Адриана. И едва глушу мотор и выхожу из гаража, как он уже встречает меня на подъездной дорожке: непривычно взволнованный, взъерошенный, если не сказать больше - перепуганный - и неожиданно крепко обнимает меня. Я не понимаю, чем заслужила подобную милость, но пользуюсь моментом, зарываясь носом в мягкую нежность его кашемирового пуловера и сладко замирая от близости любимого тела.
        Наконец он отстраняет меня на длину вытянутых рук и со вздохом облегчения произносит:
        - Как же я рад, что с тобой все в порядке, Шарлотта. Ты меня перепугала! Я думал… Я думал, ты…
        Тогда-то я и понимаю, что он себе напридумывал, и улыбаюсь счастливой полуулыбкой, обрадованная его тревогой за меня.
        - Ну не настолько же я глупа, чтобы прыгать с моста из-за каких-то там покоцанных волос, - произношу спокойным голосом. - Зря вы так волновались: вот я, целая и невредимая.
        Мужчина пристально вглядывается в мое лицо - хочет понять, насколько я искренна, произнося эти слова. Но я на самом деле абсолютно цела и невредима… во всех смыслах, если можно так сказать.
        - Мне жаль, что так получилось с Франческой, - произносит он, - у нее был ключ, и она вошла без спросу… Могу я посмотреть? - касается моей шапки, прося разрешения снять ее, но я качаю головой:
        - Давайте для начала войдем в дом. Так будет лучше!
        Вижу недоумение в его взгляде, но предпочитаю сохранить интригу.
        - Пойдемте. - Мы входим в дом, и я сразу же иду на голоса своего деда и Алекса, раздающиеся с кухни.
        - Ты пропустила завтрак! - с порога кричит мне парень, составляя грязные тарелки в посудомоечную машину. - Но я оставил тебе парочку гренок в микроволновке… Где ты вообще пропадала?
        - Мы тебя потеряли, - вторит ему дедушка, всматриваясь в мое лицо.
        Не думаю, что утренний концерт, учиненный Франческой, не поставил на уши весь дом, перебудив, как самого Алекса, так и моего дедушку в том числе. Но они ничего не спрашивают, и я им за это благодарна.
        - Да я, собственно, решила имидж сменить, - смущенно пожимаю плечами и стаскиваю с головы зимнюю шапку.
        Единодушный вздох то ли ужаса, то ли восхищения проносится по кухне, подобно порыву морского бриза. Не скрою: мне их реакция самую малость, но льстит.
        - Где твои прекрасные волосы, милая? - первым озвучивает свои эмоции дедушка. - У тебя были такие прелестные локоны, Лотта…
        - Я подумала, что пришло время перемен, - отвечаю с широкой улыбкой. - А меня так часто называли рыжей, что я подумала… а почему бы и нет. Что, разве вам не нравится? Мне, признаться, очень, - и я взъерошиваю короткие прядки руками. - Я как будто бы стала другим человеком.
        Вижу удивленно изогнутые брови Алекса, прячущиеся за россыпью темной челки.
        - Не уверен, что хочу знакомиться с новой Шарлоттой, - скептически замечает он, состроив забавную рожицу. - Меня и старая вполне устраивала.
        - А я думаю, новая Шарлотта понравится тебе не меньше старой, так что не куксись. - И уже обращаясь к Адриану, все еще не произнесшему ни единого слова, вопрошаю:
        - А вы что скажете: идет мне такая прическа или нет?
        Адриан несколько раз хмыкает, как бы прочищая враз осипшее горло, и смотрит, как мне кажется, виноватым взглядом.
        - Главное, чтобы тебе она нравилась, Шарлотта, а мы примем тебя любой, ты же знаешь.
        - Ответ истинного дипломата! - провозглашаю я, подкидывая к потолку свою шапку и ловя ее на лету.
        22 глава
        22 глава.
        В универе мой новый имидж производит настоящий фурор: то, что прежде я так яростно ненавидела, теперь вызывало во мне приступ неконтролируемого улыбкоизвержения…
        - Эй, рыжая! - кричали мне вслед сокурсники, а я только салютовала им ручкой и шла дальше. Что-то изменилось не только снаружи, но и внутри меня…
        - Эй, рыжая, тебя подбросить до дома?
        Стремительно оборачиваюсь, оглушенная звуком этого голоса. Я мечтала бы никогда больше не видеть его обладателя, отыгрывающего на мне свою безукоризненно соблазнительную улыбку самого дружелюбно-невинного толка, словно еще намедни я не была свидетельницей его подлости по отношению к отцу и его же оскорблений в собственный адрес.
        - Не думаю, что нам по пути, - отрезаю с холодностью, собираясь продолжить свой путь. Однако последующие слова Юлиана останавливают меня:
        - Разве мы не в одном доме живем, рыжая? Неужели папочка выставил вас с дедом за дверь? Вот ведь незадача, не так ли? - с наигранным ужасом вопрошает он.
        От возмущения у меня начинает подергиваться левый глаз - верный признак сдерживаемых эмоций.
        - Я думала, это ТЕБЯ выставили за дверь, - решаюсь напомнить парню, но тот лишь разражается насмешливым хохотом.
        - Тебе это, должно быть, приснилось, моя дорогая. - И, подаваясь к самому моему уху, добавляет: - Я всегда знал, что спать среди летающих червяков, которых ты упрямо величаешь бабочками, вредно для неокрепшего женского ума… - И с хищной полуулыбкой: - Лучше бы ты выбрала меня, рыжая! Я бы доставил тебе массу незабываемого удовольствия.
        - Лучше я пересплю с бабочками, которых ТЫ упрямо величаешь червяками, Юлиан Рупперт, чем позволю тебе хотя бы пальцем к себе прикоснуться, - шиплю я в ответ.
        Он на секунду замирает - уязвленная гордость борется со здравомыслием - а после снова улыбается:
        - И все равно ты будешь моя, - отчеканивает с непоколебимой уверенностью в голосе. - Так или иначе, но ты будешь моя, Шарлотта Мейсер, даже не сомневайся.
        Меня настолько обезоруживают эти слова, что я даже перестаю злиться на него:
        - Зачем тебе все это? - произношу с искренним недоумением. - Тебе ведь плевать на меня… Тебе не я нужна, а только лишний повод сделать больно отцу… За что, за что ты его так ненавидишь, Юлиан?
        Мои слова все-таки задевают его за живое, и я знаю, что он впервые честен со мной, когда произносит свое:
        - Ты ему не достанешься! Никогда. Я этого не допущу. - Потом хватает меня за локоть и добавляет: - Он просто не заслуживает быть счастливым, особенно после того, что сделал с мамой… Ты знаешь, что он с ней сделал? Знаешь? - Я не отвечаю. - Он отравил ее разум, спалил, словно свечку… Она не должна была выходить за него! - кричит мне прямо в лицо. - За этого проклятого мальчишку, который едва ли понимал, какое сокровище ему досталось… Он не ценил ее. Он ею пренебрегал. Это из-за него она умерла и оставила меня одного…
        Его грудь тяжело вздымается, зрачки с ненавистью пульсируют в горящих злобой глазах.
        - Я в это не верю, - смело произношу я, хотя почти уверена, что мои слова вызовут лишь новую волну агрессии. - Твой отец не такой.
        Юлиан еще сильнее стискивает пальцы на моем локте - я почти готова кричать от боли, но сдерживаюсь - такое чувство, словно он заглядывает прямо ко мне в душу и видит там то, что я никак не могу донести до его отца - мое чувство к последнему.
        - Вот поэтому ты ему и не достанешься, - с ненавистью цедит он сквозь зубы. - Я заставлю его страдать и ответить за каждую минуту маминого мучения. - Он выпускает мой локоть, идет к машине и стремительно ударяет по газам.
        Пригвожденная к месту его полными яда словами, я продолжаю уныло стоять и смотреть вслед быстро удаляющемуся автомобилю.
        Когда же я подхожу к дому, черный джип Юлиана, действительно, припаркован у дороги, и мое сердце болезненно екает. Зачем он здесь? Не может же Адриан и в самом деле простить ему выходку с Франческой?
        Или может…
        - Юлиан в доме! - врываюсь я к Алексу, распугивая по пути его любимых бабочек. - Что он здесь делает?
        - Живет, - спокойно пожимает тот плечами.
        - Живет?! - вскидываюсь я. - А как же его шашни с Франческой? Я думала, отец выгнал его. Разве нет?
        - Насколько я знаю, нет.
        - Боже, - стону я, обессиленно падая на стул рядом с Алексом. - Это какой-то кошмарный сон… Я не могу находиться с ним в одном доме. Я сегодня же вернусь в квартиру к Изабель - юридически я все еще там прописана, так что особых проблем быть не должно.
        - А как же Йоханн? Бросишь его?
        - Нет, конечно! - вскрикиваю в полном душевном раздрае. - Как ты мог такое подумать?!
        - А что тогда, отошлешь его назад в Ансбах? Ну что ж, дерзай. Уверен, он будет счастлив это услышать…
        С секунду анализирую его саркастическое замечание.
        - Ты меня без ножа режешь! - вскакиваю на ноги и начинаю кружить по комнате. - Он мне такое сказал… а ты, - я едва ли не заламываю руки, прямо героиня мексиканского сериала, не иначе. - Пока Юлиан в этом доме, я этой комнаты не покину, - заявляю с категоричностью, снова плюхаясь на стул.
        - А если он весь день будет дома…
        - Значит я целый день… и всю ночь, если потребуется, - добавляю уже менее воинственно, - проведу в этой комнате. Надеюсь, ты не против?
        Алекс невозмутимо пожимает плечами.
        - Да нет, мне, собственно, все равно, - произносит он с легкой насмешкой в голосе. - Будешь развлекать моих бабочек… Они это любят.
        Подхожу и крепко его обнимаю. Алекс смущенно хмыкает - он не любитель обнимашек, но сносит их терпеливо, как истинный спартанец.
        - Слушай, - робко обращается он ко мне, когда я-таки отпускаю его, - я тут давно хотел спросить да все никак не решался… - запускает пальцы в волосы и начинает смущенно их теребить.
        Так, признак явно тревожный, настораживаюсь я - сейчас я меньше всего готова к новым переживаниям.
        - Ты уверен, что это не может подождать? - столь же робко осведомляюсь я. - Я сейчас как-то не совсем готова к серьезным разговорам…
        Мы с Алексом смотрим друг на друга до тех самых пор, пока он не произносит:
        - О'кей, отложим на потом. Только давай договоримся: ты мне сама скажешь, когда будешь готова к серьезному разговору. Согласна?
        Утвердительно киваю, хотя почти уверена, что говорить мы будем о его отце и… обо мне. Но именно к этому разговору я сейчас и не готова - мне просто нечего ему сказать. Мы с Адрианом, как две планеты, которые хоть и ходят по одной траектории, все никак не способны сойтись в одной точке… Невольно вспоминаю наш долесекундный поцелуй на кухне, который я просто-напросто украла: лучше бы не делала этого вовсе - он только воспламенил мечты о большем, а будет ли это большее… одному богу известно.
        В ту ночь в комнате с бабочками, мне никак не дают покоя слова Юлиана, брошенные мне в лицо с такой отчаянной злобой и непоколебимой уверенностью одновременно: неужели он думает, я позволю ему манипулировать собой, неужели действительно считает, что я стану участницей его мстительных планов… Он безумец, если даже предполагает такое!
        И тут же другая мысль: если он считает меня приемлемым способом насолить своему отцу, значит знает, что я тому небезразлична.
        Неужели это правда? Мне хотелось бы всем сердцем верить в подобное.
        Кто-то негромко ударяет в дверь костяшками пальцев, а потом она медленно открывается:
        - Не пугайся, это я. Можно войти?
        Сажусь на диване:
        - Конечно, это ваш дом, Адриан, - отзываюсь из полумрака. Мне нравится засыпать при свете бледного ночника, который выхватывает из темноты очертания Алексовых бабочек - они вьются вокруг него в некоем ритуальном танце, который неизменно меня усыпляет.
        Ночной гость несет под мышкой нечто скрученное в рулон, которое при ближайшем рассмотрении оказывается походным спальным мешком.
        - На кемпинг собрались? - подшучиваю я.
        - Почти, - отвечает тот, расправляя спальный мешок на полу около дивана. - Если ты не против, я бы хотел понаблюдать с тобой за бабочками… ведь ты же смотрела со мной на звезды? - И после секундной заминки: - Решил отдать дань вежливости.
        - Дань вежливости, - фыркаю я, - и только?
        Мужчина молчит - он всегда молчит, когда речь заходит о главном, теперь я это понимаю. Наверное, мне стоит научиться читать между строк его молчания…
        - Шарлотта, я хотел сказать, - начинает вдруг он, тем самым проталкивая мое глупое сердце к самому горлу, - я хотел сказать, что тебе не стоит сердиться на Юлиана…
        - Что?! - вскрикиваю я, подскакивая на диване - это не те слова, которые я надеялась услышать. - Как вы вообще можете говорить мне такое? Я ведь вам призналась, что он…
        - Я помню.
        - Я вас не понимаю, - выдыхаю с отчаянием, плашмя падая на свою подушку. - Вы позволили ему вернуться в свой дом, а ведь он соблазнил вашу женщину… - Потом анализирую в голове все эпизоды, связанные с ненавистной мне итальянкой, и продолжаю: - Теперь-то я понимаю, почему так бесилась Франческа, когда увидела меня впервые… и после тоже… Вы ведь тоже это понимаете, правда: она просто-напросто ревновала меня к Юлиану - их связь длилась не один месяц! А теперь оно переключился на меня… Вы не должны позволять ему это.
        Тишина, повисающая между нами, сдавливает мне грудь, словно бетонная плита в тысячу тонн.
        - Ничего подобного больше не повторится, Шарлотта, - наконец говорит Адриан. - Мы с Юлианом серьезно поговорили… Тебе больше не стоит его бояться.
        «Что, правда?», так и хочется съерничать мне, но я прикусываю язык. Неужели он, действительно, верит, что их с Юлианом разговор разрешит тот гордиев узел ненависти, который тот выпестовал в себе? Это же просто смешно. В моих ушах до сих пор раздаются непримиримые слова парня: «Он просто не заслуживает быть счастливым, особенно после того, что сделал с мамой… Ты ему не достанешься. Никогда! Я этого не допущу». А потом новый виток мыслей: «Так или иначе, но ты будешь моя, Шарлотта Мейсер…» Что он имел в виду, произнося эти слова? Почему я раньше не задумывалась об этом…
        - Адриан, о чем вы говорили с Юлианом? - решаюсь поинтересоваться я. И снова тишину дробит звук секундной часовой стрелки на стене, а потом наигранно беспечный ответ:
        - Не думаю, что тебе стоит забивать этим голову, Лотта, - голос теплый, словно парное молоко, Адриан протягивает руку и сжимает мои похолодевшие от иррационального испуга, вызванного его уклончивым ответом, пальцы.
        Что ты от меня скрываешь, Адриан Зельцер?
        - Вы делаете мне больно, - шепчу с гулко клокочущим сердцем.
        - Извини, - мужчина поспешно выпускает мою руку, и та безжизненно падает вдоль тела.
        Он даже не догадывается, что я имела в виду совсем не физическую боль…
        С этого дня атмосфера в доме ощутимо меняется: во-первых, его стены покидает все еще витавший в нем дух Франчески (она приезжает однажды поутру, когда кроме дедушки и Алекса в доме больше никого нет и забирает все свои вещи), и все мы облегченно вздыхаем, неожиданно осознав, насколько подавляющим было ее присутствие рядом с нами, потом странные метаморфозы происходят с самим Юлианом, который начинает вести почти благочестивый образ жизни: забрасывает вечеринки и извечные попойки с друзьями, с новой силой берется за учебу и почти перестает интересоваться футболом, хотя однажды и зовет меня на одну из своих игр… Ну уж нет, ни за что на свете! Меня так просто не провести.
        Так незаметно проходит время до весны, и Алекс начинает всерьез готовиться к поездке к бабушке, которая - и это даже не преувеличение! - почти ежедневно ведет с дедом задушевные беседы по Скайпу. О чем они там говорят, я не знаю, но дедушка в последнее время как-то по особенному преобразился: и речь даже не о его восстановлении после операции (он теперь ходит практически самостоятельно), нет, речь о его блестящих глазах и жажде жизни, которых прежде я в нем не замечала.
        После смерти бабушки и обоих моих родителей он сильно изменился… не в лучшую сторону, само собой. Но теперь… Мы с Алексом подозреваем, что причиной тому маленький неугомонный карапуз по имени Амур! Получит ли наша теория подтверждение, ответит скорая поездка в Обераммергау… на деревню к бабушке, так сказать.
        Глория созывает все семейство отметить пасхальные праздники в своей сказочной горной деревеньке - мы планируем отправиться туда за неделю до общего сбора, и дедушка даже просит меня купить ему новую рубашку. К празднику, как аргументирует он свою просьбу! Мы с Алексом, к нашему стыду будет сказано, всю неделю посмеиваемся за его спиной, а потом однажды утром укладываем в машину наши чемоданы и отправляемся в путь.
        Адриан с пасынком обещают приехать позже - оба имеют неотложные дела, с которыми следует расквитаться еще до праздника…
        Так тому и быть: мы покидаем Нюрнберг с самыми радостными улыбками на лицах. Дедушка везет на коленях один из своих самых любимых хлорофитумов… в подарок Глории, и всю дорогу до ее дома мы перебрасываемся шуточками на этот счет. Дедушка позволяет нам это без единого худого взгляда в нашу сторону…
        Деревенька Обераммергау - так называемая «альпийская жемчужина» - очаровывает меня с первого взгляда, а лучше сказать, с первого же дома, примеченного мною еще на подъезде: расписанный самыми невероятными узорами и покрытый причудливой резьбой, этот дом сразу же влюбляет меня в себя. Я и прежде слыхала, что жители Обераммергау искусные мастера резьбы по дереву, но только сейчас смогла убедиться в этом воочию и потому легко поняла желание Глории жить в таком чудесном, практически незабываемом месте - одни вид на Альпы уже чего стоит!
        - Это просто сказка! - охаю и ахаю я, только и успевая вертеть головой во все стороны, пока навигатор ведет нас к пункту нашего назначения, к дому Алексовой бабушки и… дедушкиной тайной влюбленности. В итоге мы паркуемся на тихой, маленькой улочке, дома которой почти срастаются с густым, зеленым подлеском с обратной стороны от дороги, и буквально в то же мгновение попадаем в гостеприимные объятия маленькой Глории, в карман кардигана которой наспех засунуты спицы и клубок пряжи.
        - Наконец-то дождалась! - одаривает она нас своими приветственными поцелуями, обволакивая все тем же стойким ароматом лесных фиалок. Может быть, думается мне, это и не парфюм вовсе, а лишь натуральный аромат жителя предгорий альпийских лугов? Может быть, я тоже стану благоухать фиалками, если только проживу здесь достаточно долго?
        Дедушка смущенно топчется на месте, а потом несмело протягивает Глории свой цветок… Та краснеет. Самым натуральным образом краснеет… и прижимает цветочный подарок к груди с самым трогательным видом! Мы с Алексом заговорщически переглядываемся: все ясно, маленький карапуз, действительно, достал из своего колчана любовные стрелы и использовал их самым неожиданным образом… или не неожиданным? Любви, как известно, все возрасты покорны. Только почему бы этому сорванцу с маленькими крылышками на спине не подсобить бы и мне в делах амурных? Что-то с ними у меня явно не ладится… причем с самого начала.
        Нужно ли говорить, что время в этом гостеприимном доме летело для нас практически незаметно: мы с Алексом каждый день ходили любоваться на местные достопримечательности, и Глория обещала пригласить нас на известную постановку «Страстей Христовых», в которой она, по давней традиции, выступала в роли сердобольной женщины, напоившей Христа водой во время его крестного хода по улицам Иерусалима. Правда, постановка эта ставится раз в десять лет, и ждать нам оставалось каких-то четыре года… Подумаешь, какой пустяк. Ее фраза «всего-то четыре года и вы ее увидите» потешала нас Алексом невероятно: когда ты молод, четыре года - это как целая вечность, а для Глории, как я понимаю, четыре года представлялись всего лишь четырьмя взмахами ресниц.
        Хотела бы я знать, где буду после этих «четырех взмахов ресниц»… Возможно, дальше, чем могу сейчас и предположить!
        За два дня перед Пасхой приезжают Анна с Акселем, и однажды вечером, когда я самолично вызываюсь прополоть грядку с салатом и стою с лопаткой в руке посреди огородика Глории, у ворот останавливается серый автомобиль… «Лексус» Адриана. Лопатка выскальзывает у меня из рук и шлепается на любовно взлелеенный Глорией кустик салата, но я даже не обращаю на это внимание - я так истосковалась по хозяину этого автомобиля, что сердце едва не выскакивает из груди от самой перспективы скорого свидания с ним…
        Замираю, ожидая его появления на садовой дорожке. Раз, два, три…
        - Адриан! - робко взмахиваю рукой, едва он появляется в поле моего зрения.
        - Шарлотта, - отзывается тот, и его искренняя улыбка почти сбивает меня с ног.
        Он быстрым шагом направляется в мою сторону, и я с трудом сдерживаю жгучее желание броситься к нему на шею и утонуть в тепле крепких и нежных рук.
        Как же я люблю тебя, Адриан Зельцер, понимаю с удесятеренной силой, стискивая руками края футболки, тем самым пресекая зуд в кончиках пальцев, который медленно перетекает по рукам все выше и выше…
        Нет, с этим определенно надо что-то делать!
        23 глава
        23 глава.
        - Я по вам очень скучала, - произношу с глубоким чувством и вижу, как что-то едва заметно вспыхивает в глубине Адриановых глаз. Правда, этот проблеск столь краток, что почти подобен миражу, мелькнувшему перед глазами изнывающего от жажды путника… А я, действительно, изнываю… от неопределенности! Нет ничего хуже этой изматывающей, доводящей до отчаяния неопределенности.
        - Да и без тебя в доме было довольно тоскливо, - отзывается на мое нескромное признание Адриан. И я почти готова расцвести радостной улыбкой, как он добавляет: - Юлиан, уже приехал?
        Упоминание этого имени мгновенно вызывает во мне раздражение, и я возмущенно осведомляюсь:
        - Почему вы всегда переводите разговор на Юлиана? Я вам сто раз говорила, что мне нет до него никакого дела… - И, набрав в легкие побольше воздуха, решаюсь-таки выразить наболевшее: - И, если уж вы настолько недогадливы - хотя, видит бог, нужно быть полным болваном, чтобы не догадаться - я ВАС люблю, а не Юлиана! Зарубите себе на носу.
        Собственное признание немного пугает меня: должно быть, я и хочу и боюсь одновременно услышать те слова, которыми этот упрямый мужчина может отозваться на мое признание, и по его утрированно бесстрастному лицу я прочитываю приговор своему сердцу, своему глупому, влюбленному сердцу, которое враз словно оледеневает.
        - Шарлотта…
        - Нет, - стремительно обрываю его, - не надо, не делайте вид, что вы не знали об этом. - Чувствую, как перехватывает горло от избытка нахлынувших чувств: - Думаете, я просто так поцеловала вас тем вечером? Думаете, я не могу разобраться в том, что чувствует мое собственное сердце? А оно между тем замирает каждый раз, стоит мне только увидеть вас… Я люблю вас и не стыжусь в этом признаться.
        - Шарлотта… - Адриан смотрит то ли на меня, то ли сквозь меня - этот взгляд невозможно прочитать. Он как тайна за семью печатями, как чертов непрошибаемый сфинкс, которого хочется привести в чувство оплеухой… или поцелуем. Возможно, для таких как он, нужен особенный поцелуй любви! - Шарлотта, тебе не стоит говорить мне такие вещи… это неправильно.
        - Почему? - выдыхаю с таким возмущением в голосе, что почти лишаюсь кислорода. - Почему я не могу рассказывать вам о своих чувствах? Я хочу, чтобы вы знали о них… и чтобы сами сказали мне наконец, есть ли у меня хоть какая-то надежда на взаимность!
        - Шарлотта, - снова произносит он с такой бесконечной печалью во взгляде и интонациях голоса, что я разом утрачиваю весь свой запал. - Шарлотта, я не могу. Ты прекрасная девушка и ты знаешь, насколько дорога мне…
        - Нет, не знаю, - обрываю его слова. - Расскажите, насколько я дорога вам… Я хочу это знать. - И мы несколько секунд пристально смотрим друг на друга.
        - Будь ты мне безразлична, пригласил бы я тебя, по-твоему, в свой дом? - наконец произносит он.
        И я парирую:
        - Возможно, вы альтруист…
        - Нет, Шарлотта, я не альтруист, к сожалению, - вздыхает в ответ Адриан. - Но я очень хочу помочь своему сыну, а ты нужна ему больше, чем кому бы то ни было…
        - Что? - Что он вообще такое говорит?
        - Вы ведь не про Юлиана сейчас говорите, правда? - осведомляюсь тихим голосом, надеясь, что мы просто недопоняли друг друга. - Я не желаю ничего даже слышать о нем, тем более в тот момент, когда я признаюсь вам в своих чувствах. Как вы можете быть таким бесчувственным чурбаном?! Это просто выше моего понимания.
        - Шарлотта, он любит тебя.
        Тут, боюсь, я разражаюсь не самым лицеприятным смехом, поскольку никогда еще, как мне кажется, не слышала большего абсурда. Хотя нет, постойте, слышала: еще большим абсурдом было услышать те же слова от самого Юлиана наутро после его неудавшегося изнасилования… «Неправда, я люблю тебя». Да они издеваются надо мной!
        - И кто вам об этом сказал? - желчно осведомляюсь я. - Уж не сам ли Юлиан собственной персоной? - Потом качаю головой и продолжаю: - Это же полный бред, разве вы этого не понимаете?! Ему плевать на меня - он просто не хочет дать нам быть вместе. Он сам говорил мне об этом. Его цель - заставить вас мучиться и страдать, и я вижу, он неплохо продвинулся в продвижении своего плана: заморочил вам голову, а вы и пляшете под его дудку, словно послушная марионетка, - делаю захлебывающийся, рваный вдох. - Хватит, снимите уже свои розовые очки: Юлиан не тот милый мальчик, которым вы его себе представляете… Он умелый манипулятор и интриган. Не позволяйте ему влиять на свои чувства. Прошу, Адриан… В конце концов лишь одно имеет значение - ваши чувства ко мне. И если они у вас есть…
        Но он не дает мне договорить, качая головой:
        - Шарлотта, ты ошибаешься - Юлиан не такой. Он не стал бы обманывать меня…
        Смотрю на него, не до конца понимая, действительно ли он верит в свои слова или это просто отголосок самоубийственного чувства долга, которое абсолютно неподвластно моему пониманию.
        - А как же Франческа? - парирую я. - Разве спать с ней за вашей спиной не было бессердечным обманом? Да вы еще более слепы, чем я думала, - всплескиваю руками, не в силах выносить этот бесполезный разговор.
        - Ты нужна ему, Шарлотта: он не просто так изменился - он хочет быть достойным тебя. Он, действительно, неравнодушен к тебе…
        - Я НИКОГДА НЕ БУДУ С НИМ, - цежу сквозь стиснутые зубы. - И чтобы было понятнее, добавлю: я его ненавижу. Ненавижу, как он измывается над вами, бессердечный вы человек. Да и вас, пожалуй, ненавижу тоже: за то, что позволяете ему делать это.
        - Шарлотта…
        - Да что вы все твердите Шарлотта да Шарлотта, - в сердцах кричу ему прямо в лицо. - Вы мне между прочим сердце разбиваете, а ничего умнее беспрестанного повторения моего имени и придумать не можете… - Потом со всей силы толкаю его в грудь обеими руками и бегу прочь к маленькой калитке в заборе, которая, как я знаю, узкой тропинкой уводит далеко в лесные заросли елей и сосняка.
        Не знаю, как найду дорогу назад, но сейчас для меня главное убраться подальше как от самого Адриана Зельцера, так и от всех обитателей дома в целом. Не хочу никого видеть… Разбитое сердце нуждается в уединении.
        Слезы обиды и разочарования застилают глаза, когда я бегу, не разбирая дороги, прочь по едва утоптанной лесной тропинке… Смутно припоминаю, как Глория водила нас гулять к лесному ручью, который, мол, берет свое начало прямо с альпийских заснеженных вершин, в нем она набирает чистую родниковую воду - мы тогда наполнили две пятилитровые канистры. Но теперь все это не имеет для меня никакого значения, разве что голос за моей спиной, окликающий меня по имени, придает моим ногам дополнительное ускорение, о котором я прежде и представить себе не могла - по жизни я совсем не спортсменка.
        Наконец слышу впереди журчание воды, а потом выскакиваю прямо на то самое место, где Глория просила меня быть особенно осторожной: трухлявое дерево, перекинутое через прохладный ручей, едва на ладан дышит, говорила она, лучше не испытывай судьбу, добавила тогда следом, но сегодня все ее предостережения вылетают у меня из головы, и я, стремительно оглянувшись и заметив невдалеке своего преследователя, ставлю-таки ногу на ненадежный, изъеденный жучком ствол… Вроде прочный - делаю еще несколько шагов и замираю посередине, когда тот с надрывным стоном и последующим хлопком переламывается прямо под моими ногами, и я, перепуганная и визжащая, лечу прямо в воду спиной вниз.
        Едва успеваю понять, что происходит, а сама уже лежу в холодной воде, и надо мной порхает одинокая бабочка. Шок от резкого погружения постепенно проходит, и я, раскинув руки в разные стороны, позволяю кристально чистой альпийской воде смыть с себя все невзгоды, приведшие меня на этот шаткий и ненадежный мосток, опрокинувший меня прямиком на дно горного ручья.
        Все-таки как прекрасно порхают бабочки!
        Я могла бы наблюдать за ними вечно…
        - Простудишься, - слышу голос на берегу. - Купальный сезон откроется только через месяц.
        - А мне нравится ломать стереотипы, - отзываюсь невозмутимо, хотя и начинаю ощущать покалывание в замерзающих пальцах ног, а зубы вот-вот начнут отстукивать азбукой Морзе некое завуалированное послание, вроде «а ты вытащи меня отсюда, сама я лучше замерзну насмерть, чем сделаю хоть шаг в твою сторону». Нет, на самом деле замерзнуть насмерть мне вовсе не хочется, а вот быть спасенной - это, пожалуй, очень даже да.
        - С тобой всегда было нелегко, не так ли? - слышу насмешку в Адриановом голосе и слегка поворачиваю голову. Вода тут же заливается мне в нос, и я начинаю отфыркиваться, что вынуждает меня подняться-таки на ноги… Силы небесные, как же холодно! Я начинаю клацать зубами, уставившись на мужчину на берегу большими, непримиримыми глазами - пусть не думает, что мое позорное падение в воду аннулировало мои же претензии к нему. Ни за что!
        - Подхватишь воспаление легких, - произносит Адриан, наблюдая за моими отчаянными попытками согреться (я как раз обхватываю себя руками, чтобы хоть немного защититься от неведомо откуда взявшегося озорного ветерка).
        - Воспаление вызывают микробы, а не холодная вода, - упрямо стучу я зубами.
        А ветер-то не на шутку разошелся…
        - Что мне с тобой такой умной делать-то? - c улыбкой интересуется мужчина, а потом как есть в своих модных дизайнерских туфлях вступает в холодную воду и идет ко мне, разгоняя по зеркальной поверхности ручья длинные волнистые полукружия.
        Совру, если не признаюсь в том, что мое влюбленное сердце в тот момент и само воспаряет, подобно вьющейся над моей головой бабочке, а уж когда Адриан молча прижимает абсолютно мокрую меня к своей груди, оно и вовсе растворяется в чистом, незамутненном восторге.
        - Ты теперь тоже замерзнешь, - шепчу ему прямо в промокшую рубашку.
        И тот улыбается:
        - Знаю, но я ведь должен был тебя спасти, разве нет? - А сам гладит меня по продрогшим плечам, растирает замерзшие руки, и при этом я едва ли ощущаю окоченевшие в ледяной воде ноги. Зато ощущаю нечто другое: жгучее, почти неистовое желание…
        Боже, не успеваю додумать свою мысль, а Адриан уже обхватывает мою голову руками и прижимается своими теплыми губами к моим ледяным и, уверена, посиневшим губам. Этот резкий контраст температур так ошеломителен, что я громко стону, и тот настойчиво проводит горячим языком по моим враз раскрывшимся губам, которые буквально растворяются в тепле его жаркого тела, подобно кусочку сахара - в горячем чае.
        Тут же просовываю свои ледяные руки ему под ветровку и остервенело вытягиваю рубашку из-за пояса джинсов - я слишком долго мечтала об этом моменте и теперь ничто не остановит меня от возможности коснуться любимого тела кончиками пальцев. Пусть даже и ледяных…
        - О боже, - стонет Адриан, когда мои пальцы добираются-таки до теплого атласа его кожи и начинают осторожно поглаживать напрягшиеся враз мышцы. Не знаю, означает ли этот полустон сексуальное наслаждение от моих прикосновений или мужчине просто нестерпима холодная ласка моих пальцев, только я не могу думать о таком, когда его губы целуют меня в отчаянно рвущуюся жилку за моим левым ухом.
        Я уже почти не чувствую холода - только грубое, всепоглощающее желание.
        - Хочу тебя всего, - шепчу в исступлении. - Хочу тебя…
        И ахаю, когда Адриан подхватывает меня на руки и выносит наконец на берег, где бережно опускает на траву.
        Пугаюсь было, что теперь он отстранится от меня, снова заговорит о том, что Юлиану я нужна больше и бла-бла-бла-бла… Но он этого не делает: опускается рядом и прижимает меня к своему теплому боку. Прижимает настолько сильно, что едва возможно вдохнуть…
        Слегка высвобождаю руку и касаюсь его жестких, растрепавшихся волос - как же долго я хотела это сделать!.. Он поворачивает голову и всматривается в мое лицо долгим, задумчивым взглядом.
        - Ты непременно должна была случиться в моей жизни, Шарлотта Мейсер, - шепчет тихим, проникновенным голосом, - случиться равно для того, чтобы я смог-таки понять, что все еще жив. Спасибо тебе за это! - а потом наклоняется и с такой нежностью касается моих губ, что от избытка чувств у меня на глазах наворачиваются слезы.
        Смаргиваю их отчаянным усилием воли, но те все-таки бегут по моим щекам, осолоняя сладость наших поцелуев и придавая всему происходящему горький привкус сбывшегося-несбывшегося счастья.
        На следующее утро я просыпаюсь с саднящим горлом и с улыбкой на губах: неужели мы с Адрианом возможны, неужели это больше не бесплотная мечта влюбленной девчонки, неужели… неужели… неужели…
        … Неужели я могла быть ТАКОЙ дурой?
        За завтраком, к которому неожиданно спускается и Юлиан (должно быть, приехал поздно вечером), Адриан на меня даже не смотрит, и недоброе предчувствие ледяным осколком застревает в моем каменеющем сердце. Нет, только не это…
        - Шарлотта, хочешь еще один блинчик? - с предусмотрительностью обращается ко мне Глория, заметив, должно быть, что я так и не съела ни одного кусочка.
        - Спасибо, но у меня что-то нет аппетита, - произношу таким хриплым голосом, что сама пугаюсь собственного карканья. Зажимаю рот ладонью - только бы не накаркать! - и бросаю быстрый взгляд в сторону мужчины с поникшей головой. Он, к моему удивлению, этот взгляд перехватывает, но лишь затем, чтобы поспешно уткнуть свои покрасневшие (не от бессонницы ли?) глаза в кружку с ежевичным чаем.
        Нет, нет, нет, нет… Мысленно исхожу отчаянным криком, так что впору и вовсе охрипнуть на веки вечные.
        - Пожалуй, пойду к себе в комнату, что-то мне нездоровится, - еще раз хриплю я и поднимаюсь из-за стола.
        - Мама, пусть Юлиан отыщет у тебя в кладовой одуванчиковый мед и отнесет Шарлотте - ты всегда говорила, что он лучшее средство от всех недугов, - обращается Адриан к своей матери.
        Я со злостью швыряю скомканную салфетку на стол рядом с пустой тарелкой. Вот ведь бесчувственный болван, мысленно восклицаю я, ожигая своего вчерашнего любовника яростным взглядом: значит, вот как все у нас будет - я и Юлиан вместе, а он, альтруист проклятый, сбоку… ненавязчиво рядом. Гордый от осознания своей жертвенности…
        - Да, Юлиан, - каркаю я через силу, - почему бы тебе не принести мне меду, раз твой папа считает его панацеей от всех бед. Уверена, растоптанные мечты он тоже сможет залечить…
        Вижу, как недоуменно переглядываются Аксель и Анна, для которых смысл моих горьких слов так и остается непонятным, и только Алекс смотрит мне вслед всепонимающим, сочувствующим взглядом, от которого я почти готова разреветься от жалости к себе, но вместо этого стремительно покидаю столовую, ощущая себя едва ли на четверть живым человеком, поскольку остальные три четверти меня мертвы и безжизненны, словно выжженная ядерным взрывом радиоактивная зона.
        На душе такое чувство, словно за тем столом в уютной, с расписанными вручную стенами столовой Глории Шарлотта Мейсер просто-напросто умерла да так и осталась лежать там бледной, скомканной бумажной салфеткой, а кто-то другой… не она… идет теперь по этому милому дому, распространяя вокруг себя флюиды несбывшихся, рассыпавшихся в прах надежд.
        Эпилог
        Наш самолет приземлился в аэропорту Грентли Адамс два часа назад, и мы с Алексом с рекордной скоростью прошли паспортный контроль, направляясь к пункту проката машин. Мне было все равно, на чем мы станем разъезжать по окрестностям Барбадоса, но Алекс хотел непременно что-нибудь ярко - желтое или в крайнем случае красное, а в итоге нам пришлось довольствоваться серой «тайотой», единственной машиной, приспособленной для перевозки инвалидов - колясочников.
        Впрочем, сын быстро утешился райскими видами острова, предвкушая то неимоверное количество бабочек, которое он сможет здесь наблюдать, так сказать, в их естественной среде обитания. Но не бабочки стоят первым пунктом на повестке моего дня, и Алекс знает об этом… Поэтому после заселения в отель, я оставляю его в номере, а сам сажусь в видавшую виды «тайоту» и отправляюсь за шестнадцать километров от Бриджтауна в ботанический сад Андромеда, в котором, как мне удалось выведать у ее деда, Шарлотта работала последние три месяца.
        Шарлотта…
        Я не видел ее полгода, но с тем же успехом это могли быть и три-четыре и даже сто лет в целом - я так истосковался по ее теплой улыбке и смешинкам в глубине глаз, что сердце подчас буквально сбоило, стоило мне только дать волю воспоминаниям. Поэтому я старался делать это как можно реже, особенно после того, как Шарлотта съехала от нас, вернувшись в квартирку на Марктплатцштрассе, а ее дедушка, к слову, тоже съехавший вместе с ней, обосновался, правда, вовсе не в Ансбахе, как это можно было предположить, а в доме моей матери, что стало для меня, признаюсь честно, настоящим сюрпризом.
        В тот момент, когда это открылось, я почувствовал себя настоящим болваном: неужели я мог просмотреть такое, неужели был настолько глуп? И только ли в этом проявилась моя неожиданно открывшаяся слепота, возможно, Шарлотта была права, называя меня бесчувственным чурбаном… Я почти был готов в это поверить.
        Почти - верное слово…
        После смерти Элеоноры я почти жил и почти любил… По крайней мере мне казалось, что я любил Франческу, все-таки мы прожили с ней два долгих года (а, может быть, именно потому они и показались мне долгими, что я не любил ее в должной мере), два года, когда казалось, вся моя жизнь - это налаженный часовой механизм, в котором не может и не должно случиться никакого неожиданного сбоя…
        А потом случилась Шарлотта!
        Она, подобно шаровой молнии, ворвалась в наш дом, в нашу размеренную, устоявшуюся жизнь и разнесла ее в щепки… пробралась под кожу, которая казалась достаточно загрубевшей, чтобы не реагировать на забавно вздернутый носик и каштановые волосы на милом девичьем лице с неизменной слегка смущенной полуулыбкой.
        Шаровая молния по имени Шарлотта… Она ударила меня током при первом же рукопожатии, хотя, полагаю, была уверена, что сделал это именно я, а потом продолжала свои бесшабашные эскапады до тех самых пор, пока…
        … Пока я не понял, что ее присутствие делает мой день ярче и радостнее.
        Когда ко мне пришло осознание данного факта? Думаю, в тот самый момент, когда я привез ее в Ансбах в больницу к Йоханну и должен был оставить ее там одну, растерянную и перепуганную, повернуться спиной и уйти… а она вдруг бросилась мне на грудь, и я смог коснуться рукой ее хрупких спинных позвонков, ощущая от этого простого прикосновения небывалое прежде возбуждение и уханье крови прямо о свои барабанные перепонки. Это было оглушительно во всех смыслах!
        Тогда же мне стало, действительно, страшно…
        Страшно, поскольку это было слишком похоже на меня прежнего, на того самого Адриана, который несся по коридору школы с зажатой по мышкой папкой с учебными заданиями, чтобы только застать любимую в пустом кабинете… одну, краснеющую и заикающуюся, и сорвать краткий, запретный поцелуй с ее вожделенных губ.
        Я больше не хотел ничего подобного… Никогда. Жизнь научила меня тому, что большая любовь требует от нас больших жертв, и я не чувствовал себя способным вновь подвергать свое сердце давно забытым треволнениям. Мне это было ни к чему…
        … Дорога делает крутой поворот, и мне едва удается справиться с управлением - слишком глубоко я ушел в свои мысли. Так не пойдет… Нужно сконцентрироваться.
        Итак, я на Барбадосе, еду в ботанический сад, в котором работает Шарлотта…
        Йоханн никак не желал говорить мне, куда подевалась его внучка сразу же после сдачи выпускных экзаменов - однажды она просто пропала с квартирки на Маркплатцштрассе и больше не появилась там. Я знал об этом, ведь неоднократно проезжал мимо, и бывало мне везло увидеть ее выходящей или входящей в подъезд, а подчас только ее одинокий силуэт мелькал за светло-бежевой занавеской - но мне было достаточно и этого.
        А потом ее просто не стало…
        Ни еле слышного голоса в телефонной Алексовой трубке, ни темного силуэта в светлом проеме окна - ничего, кроме щемящего чувства одиночества и тоски. Я слишком хорошо знал это чувство: оно называлось утратой - я уже испытывал его однажды… когда умерла Элеонора.
        Но как я могу чувствовать такое к этой рыжей девчушке с веснушками на носу? Это не укладывалось у меня в голове.
        - Алекс, куда пропала твоя подруга? - не выдержал я однажды неизвестности, которая постоянно гложила меня, доводя до исступления. - Юлиан говорит…
        - Пап, - прервал меня мой ребенок с самым серьезным видом, - Шарлотты больше нет.
        - Что? - я почувствовал, как ослабели мои ноги, и рухнул на стул позади себя.
        Но Алекс, хотя и понял, насколько я шокирован его словами, не проявил ни капли сочувствия, жестко продолжая:
        - Шарлотты больше нет, так как она сбежала от Юлиана, которому ты ее преподнес, словно жертвенного агнца… Ей не оставалось ничего другого, как самой найти выход из сложившейся ситуации.
        - Где она? - сиплю я через силу. - Ты знаешь, где она?
        - Никто не знает. Она сказала, что так будет лучше…
        Шарлотты больше нет. От этой мысли комок размером с футбольный мяч застрял у меня в горле, перекрыв доступ кислороду… Я с силой рванул узел галстука, едва не удушив себя окончательно.
        Шарлотты больше нет… Помню, как твердил нечто подобное после смерти жены, не в силах поверить в смысл произносимых слов, - тогда я был готов на что угодно, лишь вернуть ее обратно или хотя бы утишить оглушающую боль в своем сердце.
        Теперь же я мог это сделать…
        … Паркуюсь на стоянке для посетителей ботанического сада и спешу по гравиевой дорожке до маленького бунгало, заменяющего здесь кассу… У дверей я замираю, не в силах побороть внутреннее волнение - Шарлотта здесь, в двух шагах от меня.
        И я делаю эти два шага…
        За кассой стоит миленькая, супертемнокожая девушка с желто-синим зонтом в руках, который она как раз протягивает группе из пяти туристов, приехавших полюбоваться на ботанические красоты барбадосского сада.
        Я все также продолжаю стоять с окаменевшим выражением на лице, когда темнокожая кассирша обращается ко мне на своем чистом, слегка певучем английском:
        - Сэр, вы тоже хотели бы посетить наш сад?
        Я встряхиваю головой, отгоняя пелену, нежданно застлавшую мне глаза…
        - Нет, извините, - с трудом ворочаю я враз отяжелевшим языком, - я лишь хотел встретиться со своей подругой… она работала тут раньше…
        - Рыжая? - уточняет моя собеседница, и я мгновенно ощущаю прилив новых сил.
        - Да, она рыжая. Вы знаете ее?
        - Она в больнице, - следует незамедлительный ответ. - В Бриджтауне.
        - В больнице? Что с ней?
        - Я не знаю. Меня просто попросили поработать за нее эти несколько дней…
        Она добавляет что-то еще, но я уже несусь к автомобилю и почти с разбегу падаю на водительское сиденье - не думаю, что бедная «тайота» предназначена для таких крутых виражей и разворотов, которым я ее подвергаю весь обратный путь до города.
        Шарлотта в больнице… Шарлотта в больнице. Шарлотта в больнице!
        С этими словами у меня связаны не самые приятные воспоминания, и я настолько накручиваю себя дорогой, что почти готов увидеть девушку бледной, с огромными синюшными впадинами вместо глаз и тоненькими косточками рук, выпростанными над белым, больничным покрывалом - труп, одним словом, я готов ко встрече с трупом. Укушенная ядовитым пауком, отравленная смертоносным растением, разбившаяся об острые береговые скалы…
        Страх так велик, что мне с трудом удается держать себя в руках, когда я бегу по больничному коридору, отсчитывая каждый шаг. Двадцать пять, двадцать шесть…
        - Нет, я вам не скажу, куда уехала Шарлотта! - вспоминаю категоричный голос ее деда. - Она просила меня никому и ни при каких обстоятельствах не говорить об этом. Тем более вам…
        - Прошу вас, Йоханн, это очень важно для меня.
        - Я сказал, нет, значит, нет.
        Категоричность его голоса повергает меня в отчаяние.
        - Разве вы не желаете счастья своей внучке?! - я почти был готов умолять его на коленях, если потребуется.
        - Именно поэтому я и продолжу молчать, - старик смеряет меня непреклонным взглядом. - Ваш сын, Адриан - причина всех ее бед, надеюсь, вы знаете об этом…
        - Но я думал…
        Открывается дверь и в комнату входит моя мать, уверен, она подслушивала под дверью.
        - Иногда ты слишком много думаешь, сынок, - произносит она с укором во взоре. - И тут же добавляет: - Ты ведь выспрашиваешь нас не ради Юлиана, правда? Девочка на самом деле сбежала от него. Тот некрасиво вел себя по отношению к ней… Да и не любит она его вовсе, ты сам должен знать об этом!
        Я так сильно сжимаю челюсти, что начинает ломить зубы, а язык так и вовсе перестает ощущаться в моей гортани - я словно онемел.
        - Дай ему адрес, дорогой, - говорит моя мать, похлопывает Йоханна по руке. - Видишь же, как его пробрало… Я уж думала, он никогда не одумается!
        Я был готов ожидать всего, чего угодно, но только не слова Барбадос в графе место нахождения…
        Шарлотта сбежала от меня на Барбадос!
        Не от меня - от Юлиана…
        «Я его ненавижу», сказала она мне тогда и, похоже, не лгала - это как же надо ненавидеть человека, чтобы сбежать от него на край света? Почти на край света.
        Она всегда мечтала о тропическом острове…
        Шарлотта.
        … Пятьдесят пять, пятьдесят шесть - толкаю дверь и вхожу в палату. На узкой койке у распахнутого окна лежит рыжая девушка, ее нога в гипсе, а большие карие глаза широко распахнуты и устремлены на меня.
        - Адриан? - неуверенно произносит она, словно не доверяет собственным словам.
        - Шарлотта, - я в два шага пересекаю разделяющее нас пространство и падаю на колени, прижимаясь головой к ее бледной руке. - Шарлотта, - шепчу я только, от облегчения едва ли ворочая неподатливым языком.
        - Час назад мне вкололи сильное обезболивающее, - произносит она над моим ухом, касаясь пальцами волос на затылке. - Надеюсь, ты не галлюцинация, вызванная моим одурманенным лекарством мозгом…
        Поднимаю голову и касаюсь четкой линии ее подбородка и маленькой родинки у нижней губы, которую мне так часто хотелось поцеловать.
        - Если ты галлюцинируешь мной, - шепчу едва слышно, - можно ли считать это доказательством того, что я все еще нужен тебе?
        Девушка улыбается мне такой лучезарной, влюбленной улыбкой, что это почти разбивает мне сердце… в лучшем смысле этого слова.
        - Мои чувства не изменились, - говорит она просто. - А твои, Адриан? Что ты здесь делаешь?
        Сажусь на кровать рядом с ней и тяну ее за слегка отросшие рыжие пряди.
        - Приехал полюбоваться с тобой на бабочек, - шепчу ей в самые губы, слегка касаясь нижней губы, приоткрывшейся для меня. - Мне понравилось смотреть с тобой на бабочек, как в тот день у ручья, помнишь?
        - Никогда не забывала. - Она сокращает миллиметр разделяющего нас пространства, и наши губы наконец соприкасаются, обдавая нас кипятком… или ударом тока…
        - Ты снова бьешь меня током! - возмущенно ахает Шарлотта, касаясь свой покрасневшей губы.
        - Нет, это ты бьешь меня током! - возражаю ей я. - И при чем не в первый раз. - Потом опускаю ее на кровать и продолжаю покрывать веснушчатое лицо горячими поцелуями, перемежая этот крайне приятный процесс необходимыми вопросами: - Что у тебя с ногой?
        Она тяжко вздыхает.
        - Перелом. Свалилась с лестницы. И лучше бы тебе помалкивать на этот счет, понятно? - воинственно сверкает она глазами. - Такое с каждым может случиться…
        - Со мной ни разу не случалось.
        - Позер! - она небольно бьет меня по плечу, но тут же поглаживает, якобы, ушибленное место.
        - Тебе нужен тот, кто станет за тобой присматривать, - продолжаю посмеиваться я, не в силах отвести глаз от ее слегка смущенного лица.
        - И кто же готов взвалить на себя такую нелегкую ношу? - косится она на меня, как мне кажется, не совсем убежденная в том, что все это происходит на самом деле.
        Я тут же вскакиваю с кровати и подхватываю ее на руки вместе с ее довольно-таки тяжелой загипсованной ногой. Демонстративно крякаю, и Шарлотта заливается смехом:
        - Я же говорила, что груз будет нелегким.
        Я слишком долго ждал, чтобы продолжать с ней эту шуточную перебранку, а потому интересуюсь:
        - Где ты живешь?
        - А что? - лукаво сверкает она глазами.
        - А то, - отвечаю я самым серьезным образом, - что в нашем номере меня ждет мой сын, а я, знаешь ли, абсолютно уверен, что ему не стоит видеть того, что я хочу с тобой делать ближайшие несколько часов… Так где ты все-таки живешь, Шарлотта Мейсер?
        Выношу ее из палаты и несу по больничному коридору в исступленном нетерпении - мне кажется, я никогда не чувствовал себя счастливее, чем сейчас.
        - Надо хотя бы доктора предупредить, - смущенно шепчет она мне в ухо. - Мы не можем уйти просто так…
        - А почему нет? - пожимаю плечами, а потом неожиданно спрашиваю: - Послушай, Шарлотта, а откуда ты взяла деньги на билет до Барбадоса? Недешевое удовольствие, как я имел возможность убедиться.
        Она утыкается лицом мне в плечо и тихо произносит:
        - А я продала зеленое Франческино платье, то самое, в котором была на мексиканской свадьбе и которое та так беспечно швырнула мне в лицо… Как думаешь, мне за это ничего не будет?
        Улыбаюсь, восхищенный таким простым решением вопроса… Кто бы мог подумать!
        - Разве что я отшлепаю тебя, - многозначительно шепчу ей в самые губы, и мы выходим наконец под яркое, тропическое солнце, которое мгновенно ослепляет обоих.
        Но для того, у кого в животе порхают тропические бабочки, такие пустяки не имеют никакого значения…-