Богданова Анна, Самое Гордое Одиночество- библиотека РусЛит

Самое гордое одиночество Анна Владимировна Богданова
        Модно любить можно # Свобода от личной жизни - счастье для современной женщины! В этом была твердо убеждена знаменитая писательница любовных романов Маня Корытникова, разведясь с четвертым мужем. И наслаждалась этим самым счастьем по полной программе. Тем более что ее окружали такие же свободные женщины - сестра, подруги и их матери, оставившие своих мужей и любовников. Но длилось это недолго - Маня стала встречать этих изменниц прогрессивной идее... с новыми кавалерами! Даже к матери в деревню прискакал иноземный принц с предложением руки и сердца. А знаменитая сочинительница любовных романов одна - и тоскливые мысли не дают покоя… Маня даже заболела. Но в ту самую минуту, когда даже таблетку подать некому, на пороге ее квартиры появился мужчина…
        Анна Богданова
        Самое гордое одиночество
        Автор спешит предупредить многоуважаемого читателя, что герои и события романа вымышленные.

«Мне надоело каждое утро видеть эту протокольную физиономию в зеркале!» - подумала я и решила, что спасти меня может только одно - стрижка. Нужно немедленно сменить имидж, обкорнать волосы, которые я никак не могу нормально уложить, и непременно поменять гардероб!
        Недолго думая, я стянула с себя пижаму, кое-как почистила зубы, оделась и вылетела из дома. С неба тяжелыми хлопьями валил снег, я утопала в сугробах, пробираясь к ближайшей парикмахерской. Пардон - это раньше она называлась парикмахерской. В те далекие времена, когда на пенсию еще не ушел Леонид Соломонович Бесфамильный.
        Помню, как впервые после долгого перерыва, лет десять назад, я вот так же решила сменить имидж. Надо сказать, подобное желание - это своеобразный индикатор. Если я покупаю ярко-розовое платье с рюшками, в котором похожа на поросенка, или трикотажный костюм цыплячьего цвета, значит, у меня критические дни. А уж если иду в парикмахерскую, то критические дни не иначе как совпали или с полнолунием, или c новолунием, или с особым расположением звезд на небосклоне.
        Так вот, пришла я десять лет тому назад к Леониду Соломоновичу (судя по всему, именно в этот день звезды на небе как-то по-особенному расположились), и поскольку была суббота, кроме него, мастеров больше не было. Меня ничуть не смутил этот факт, я села в кресло и сказала:
        - Режьте!
        - И правильно!- поддержал меня тупейный художник.- Что за мода пошла! Все вдруг стали отращивать волосы! Все желают быть похожими на Марианну!
        - На какую Марианну?
        - Как на какую?!- оскорбился цирюльник.- Из сериала. Вы что, не смотрите
«Богатые тоже плачут»?
        - Нет. Я вообще телевизор не смотрю.
        - Что ж тогда волосы отрастили, как у Вероники Кастро?- удивился он и безжалостно отхватил сантиметров двадцать.
        - Не знаю я никакой Кастро,- буркнула я.
        - Вам волосы ваши не нужны?- спросил он, указывая на длинные локоны, безжизненно валявшиеся на полу.
        - Нет.
        - И мне не нужны,- сказал он, но соврал. Месяц спустя, когда я снова пришла придать форму отросшей стрижке, в парикмахерскую влетела жена Леонида Соломоновича с куриным бульоном в термосе и принялась хвастаться своим шиньоном из натуральных волос, который ей подарил муж как раз месяц тому назад.
        - Надо же, какие дуры бывают!- тараторила она.- Такой роскошной шевелюрой бросаются! К старости облысеют, и пришпандорить даже нечего будет! Вот смотрите, смотрите!- И она, отколов с затылка пышный каштановый хвост из моих волос, потрясла им у меня перед носом.
        - Тамара, перестань! Прицепи хвост обратно,- приказал Бесфамильный и, вероятно, чтобы сменить щекотливую тему о моих локонах, проговорил: - Я вот свою голову никому не доверяю стричь,- категорично заявил он, лязгая ножницами у меня над ухом,- только Томику. Да, Томик?- Я посмотрела на его голову и удивилась - стричь там было абсолютно нечего: от виска к виску тянулся седой «кант», а на темечке пробивались, словно три тоненькие травинки сквозь асфальт, три волоска.
«Может, эти «три тополя на Плющихе» он доверяет Томику?!» - недоумевала я десять лет назад.
        Теперь, когда опытный куафер ушел на заслуженный отдых, парикмахерская стала называться «Салоном красоты», хотя, кроме маникюра, стрижки, «химии», укладки, мелирования и подобной чепухи, никаких иных услуг там не оказывают.
        Остановившись около двери, над которой красовалась вывеска «Салон красоты», я на секунду-другую засомневалась в правильности своих действий, но тут же без колебаний открыла дверь и ворвалась внутрь - у меня был неплохой повод для оправдания смены имиджа - сегодня вечером мы с подругами решили отметить старый Новый год в нашем кафе «У дядюшки Ануфрия».
        Несмотря на полдесятого утра в фойе уже сидела полная женщина в нутриевой шубе и ожидала своей очереди.
        - За мной еще одна дама занимала,- пробасила она.- Сейчас придет - она в булочную отошла,- объяснила женщина в нутриевой шубе и сняла норковую шляпу, под которой прятались жирные волосы подозрительного малинового цвета с псиво-русыми корнями.
        Я прошла и села на самый первый стул от зала. Отсюда все было видно как на ладони.
        - Девушка, вы за мной будете!- вызывающе воскликнула дама с батоном в руке.
        - Да, да, я знаю,- успокоила я ее.
        - А вы просто стричься или с укладкой?- спросила дама с батоном полную женщину, которая уже расстегивала нутриевую шубу.
        - Я цвет обновить, да к Утке.
        Уткой и сами коллеги, и клиенты величали маникюрщицу. Имени ее, кажется, не знал никто. А Уткой называли из-за врожденного дефекта - одна нога была короче другой, за счет чего маникюрщица, имени которой никто теперь уж не помнил, ходила, переваливаясь из стороны в сторону. К прозвищу своему она давно привыкла и совсем не обижалась, к тому же Уткой звали ее за глаза, а «в глаза» - Уточкой.
        Нельзя не сказать о том, что Уточка была высококлассным специалистом и помимо обычного маникюра делала еще расслабляющий массаж рук, поэтому у нее никогда не переводились клиенты.
        - Что ж сегодня народу-то столько?!- спросила неизвестно кого дама с батоном.- Ведь до весны-то далеко!
        - Старый Новый год! Что же вы хотите?!- Полная женщина не выдержала и наконец скинула с себя нутриевую шубу.- Невозможно, какая тут у них жара!
        - А по-моему, нормально,- я решила поддержать разговор.
        - Это тебе, деточка, нормально! А мне чертов климакс уже десятый год покоя не дает!- посетовала она, и вдруг лицо ее стало пурпурным с голубыми прожилками на щеках. Я хотела было ее утешить, сказав, что мне, мол, тоже несладко - у меня месячные, живот болит, ПМС только прошел, расходы на прокладки, неудобства опять же, но не успела: из зала вышла старушка с ярко-алыми ногтями, и малинововолосая женщина, схватив в охапку шубу, прошла в зал и села напротив Уточки.
        - Я даже не знаю, что мне делать!- отчаянно воскликнула дама с батоном.- Всегда стриглась у Вали, а она сегодня выходная. Может, волосы отрастить и вовсе не стричься?..- Она задумалась на мгновение и, посмотрев на меня как-то подозрительно, проговорила: - Нет уж! Раз очередь заняла, никуда не уйду и вас пропускать не стану! Лучше «химию» сделаю!- Стоило ей только это сказать, как мастер Галина неимоверных размеров и со стрижкой полубокс гаркнула:
        - Следующий!
        Дама с батоном проскользнула в зал, я же осталась сидеть на стуле в «первом ряду» и с нескрываемым интересом наблюдать за происходящим.
        Галина с необыкновенной быстротой вымыла голову даме, батон которой в полиэтиленовом пакете теперь болтался рядом с ее дубленкой на вешалке, нанесла на волосы раствор, закрутила на «костяшки», снова прошлась раствором и, нахлобучив колпак, отправила сушиться.
        - Я прямо не могу сегодня спокойно работать!- воскликнула Уточка.
        - Что случилось?- спросила настоящая профессионалка Галина, повернув бычью шею к маникюрщице (всем телом поворачиваться ей, наверное, было лень).
        - Купила вчера кольцо с бриллиантом. Пришла домой и думаю: зачем оно мне? Вот зачем?! До сих пор не пойму! Не схвати я его - деньги б были целы!
        - Вечно ты так! Плохо, что ли, ходить в кольце с брюликом?!
        - Деньги я люблю! Деньги!- горячо воскликнула Уточка.- И чтоб обязательно новенькие, чтоб шуршали, скрипели, душу грели! А кольцо - что? Оно не скрипит! Галь, купи у меня его! За полцены отдам, а?
        - Да оно мало мне будет! И что за манера у тебя купить, а потом продавать за полцены?!
        - Люблю, чтоб в кармане шуршало! Душу мне этот звук греет, говорю же! Дочери возьми! Дочери-то в самый раз будет!- настаивала Уточка. Галина отказывалась - мол, ни к чему ни ей, ни ее дочери это кольцо, у них все есть и ничего приобретать она не намерена. Так плавно протекал разговор между дамами, как вдруг в зале раздался пронзительный визг.
        Подобно сирене кареты реанимационной помощи вопила женщина с затянувшейся менопаузой.
        - Что?! Что такое?!- испугалась Галина и, оторвавшись от пола, подошла к маникюрному столику. К Уточке подскочили две молодые парикмахерши и уборщица с грязной половой тряпкой в руке.
        - Вы мне палец отрезали! А еще считаетесь хорошим специалистом! У-а-а-у-а-а-у!- заливалась женщина с малиновыми волосами.
        Тут началась полнейшая неразбериха: кто-то побежал за йодом, кто-то за бинтами, уборщица стояла рядом и, раскрыв рот, размахивала тряпкой.
        - Да что ж ты делаешь?! Утка ненормальная! Ты от нашего «Салона красоты» всех клиентов отвадишь!- орала Галина.
        - А ты в мое дело не лезь! Посмотри лучше, что у тебя под сушкой происходит!- закричала не своим голосом Уточка, крутя в руках кольцо, в надежде услышать от него хрустящий звук новых денег.- Подумаешь, заусенчик задела! Что ж так кричать-то!
        - Надо работать, а не трепаться о кольцах и шуршиках!- в сердцах воскликнула малинововолосая женщина.
        Галина словно назло Уточке упрямо не желала смотреть, что делается у нее под сушкой,- она неторопливо сложила все расчески и щетки в угол стола, долго поправляла полотенце на спинке кресла и, переминаясь с ноги на ногу, терзалась вопросом, что в действительности творится у нее под сушкой. Наконец она не выдержала и подошла к женщине, чей батон грозился вот-вот упасть с вешалки.
        - Ну, и что тут у нас?! Посмотрим, посмотрим.- Голос ее был неестественно ласково-веселым. Она подняла сушку, и я увидела красное, как переваренный рак, лицо женщины, которая вместо того, чтобы уйти и уступить мне тем самым очередь, отказалась от стрижки у своего мастера и решилась на подвиг - на химическую завивку. Но... Надо сказать, что ни кудрей, ни какой бы то ни было, пусть даже посредственной, скромненькой прически ей уже не грозило - Галина попыталась раскрутить «костяшки», но вместе с ними в ее руках оставались волосы героической женщины, батон которой все-таки свалился на пол.
        - Что это? Где мои волосы?- ничего не понимая, вопрошала она, дотрагиваясь до головы.- Что это за младенческий пушок?! Я вас спрашиваю!
        - Ну, передержали чуток, ничего страшного. Сейчас все сделаем. Вы только не нервничайте. Сейчас все сделаем. Садитесь в кресло.
        - Да что тут можно сделать?! Приклеить на «Бустилат», что ли?- Клиентка была в шоке.
        - Вы только взгляните! Какое чудо! У вас череп правильной формы, а вы всю жизнь скрывали это свое достоинство. Вы! Молодая девушка! И вам не стыдно? Да я сегодня открыла ваш стиль! Поразительная красота! Хрупкая, изысканная! Нефертити! Сколько вам лет - 25? 27?
        - 42,- заикаясь, отозвалась «Нефертити».
        - Да вы с этой прической скинули четверть века!
        - Правда?- В душу клиентки было посеяно зерно сомнения: теперь она не знала, что и думать.
        А в это время женщина с затянувшейся менопаузой и забинтованным указательным пальцем уже отсчитывала хрустящие денежные знаки Уточке за кольцо.
        - С такими красивыми, музыкальными руками, как у вас, грех было бы не купить это кольцо! Просто грех! Не сомневайтесь - будете довольны!- квохтала, не помня себя от радости, маникюрщица, а я, представив, как бы меня могли обкорнать под горячую руку, пустилась наутек из «Салона красоты», от души жалея, что Леонид Соломонович ушел на заслуженный отдых.

* * *
        Придя домой в одиннадцать часов, не теряя времени, я включила компьютер и сразу принялась за работу. «ПОСЛЕ ТОГО КАК МОЙ ПАСПОРТ БЫЛ ОКОНЧАТЕЛЬНО ОБЕЗОБРАЖЕН ЧЕТВЕРТОЙ ПЕЧАТЬЮ О РАСТОРЖЕНИИ БРАКА, ПРОШЕЛ МЕСЯЦ»,- написала я первое предложение 4-го тома своих «Записок» (какое поразительное совпадение - 4-й развод, 4-й том «Записок»!) и вдруг вскочила из-за стола как ошпаренная. Я совершенно забыла, что через полчаса ко мне должен явиться... смех сказать!- секретарь моей бабушки!
        Но нет, нет, нет! Все подробности потом!
        Я заметалась по квартире, распихивая колготы, футболки, носки по ящикам и только успела выключить ноутбук, как задребезжал домофон.
        - Кто?- спросила я на всякий случай (что, если там, внизу, не секретарь моей бабушки, а какой-нибудь маньяк или вор-домушник?). Сразу вспомнились захватывающие кровавые истории телевизионных криминальных хроник, которые мама с упоением любит рассказывать мне ближе к ночи. Потом почему-то в воображении нарисовался Раскольников с топором под пальто у двери старухи-процентщицы...
        - Вера Петровна должна была предупредить вас! Это ее секретарь - Амур Александрович Рожков. Мне нужно немедленно переговорить с вами и очень многое выяснить!- захлебываясь, кричал Рожков мне в ухо. «Наверное, всю стенку у подъезда слюной забрызгал»,- подумала я и решила вдруг не пускать этого самого Рожкова. С какой стати? Да и вообще, о чем это он так рвется со мной поговорить? Глупость какая! Но, несмотря на подобные мысли, я автоматически нажала на кнопку и тем самым зажгла ему «зеленый свет».
        Через минуту я открыла дверь и увидела...
        Это был маленький человечек (не больше ста пятидесяти сантиметров) лет шестидесяти пяти в клетчатом пальто с цигейковым воротником, какие годах в восьмидесятых любили носить африканцы, учившиеся в Москве. Каракулевую шапку «пирожок» он держал на ладони, как нечто драгоценное, более того - как символ власти монарха - державу (это такой круглый золотой шар с короной). А голова его напомнила мне яблоко, натертое до блеска шерстяной тряпкой с длинным ворсом (как часто делают продавцы на базарах для придания фрукту товарного вида), и будто ворсинки от той самой тряпки прилипли по бокам, над ушами потешными неровными овалами. Глаза живые, почти черные с огромными загибающимися, словно у коровы, ресницами, на которые можно положить спичек пять, и они не упадут, шныряют туда-сюда, вверх-вниз - да с такой быстротой, словно блох ищут и боятся упустить хоть одну. Рот, даже когда был закрыт, странно как-то шевелился - точно невмоготу ему молчать ни секунды - такое впечатление, что каждое мгновение безмолвия для этого человека равноценно танталовым мукам (все имеется для того, чтобы говорить да говорить,- и
язык, и кое-какие (пусть глупые) мысли, и зубы, только вот сказать ему постоянно кто-то или что-то мешает - то перебивают, то тишины требует обыкновенный этикет, а иной раз, может, и страх перед сильными мира сего).
        - Лорик! Лорик! Ну что ты там ковыряешься?! Иди быстрее сюда!
        - Мою верхнюю одежду удерживает гвоздок!- монотонно, не торопясь ответил женский голос у лифта.
        - Вечно ты куда-нибудь влезешь!- Слюна бабушкиного секретаря била изо рта фонтаном - так, что капли долетали до меня.
        Минуты через две «гвоздок» отпустил Лорика, и она во всей красе предстала передо мной.
        - Знакомьтесь, это моя супруга и помощница по партии - Глория Евгеньевна!- снова забили брызги фонтана.
        Надо заметить, жена и соратница Рожкова отличалась от мужа такой густой шевелюрой, что, казалось, ее седым, цвета черненого серебра вьющимися спиральками, словно накрученными на охотничьи колбаски, волосам уж не хватало места, и они постепенно перемещались на лоб; голова ее походила на шар правильной, безукоризненной формы. Лицо Глории Евгеньевны было несколько необычным - оно выглядело слишком узким, зрачки - огромные под круглыми очками с толстенными линзами, губы (не то что у супруга - влажные, готовые в любую минуту раскрыться и толкнуть речь) смахивали на замок от чемодана.
        Все эти наблюдения были произведены мной за долю секунды, и, увидев, что вместо одного непрошеного гостя передо мной стоят два, я совершенно растерялась, а потом разозлилась: появление секретаря моей бабушки еще можно было стерпеть из уважения к старушке, но его боевую подругу!.. Это уж слишком! «Вот наглость-то!» - подумала я, но «гости» бесцеремонно отстранили меня от двери и прошли в коридор.
        Амур Александрович резко сбросил на стул «африканское» пальто, наступил мыском правой ноги на левую пятку ботинка, скинул его, подбросив к потолку. То же самое секретарь проделал с другим башмаком, и я обратила внимание, что задники его чебот напоминают гармошку.
        - Куда можно поместить мою верхнюю одежду с головным убором?- спросила боевая подруга секретаря моей бабушки и протянула ярко-зеленую мохеровую шапку с облезлым кроличьим полушубком.- И еще... Где можно выпустить накопившуюся в почечных лоханках жидкость?
        - Что?- Я окончательно растерялась, не поняв из ее последнего вопроса ровным счетом ничего.
        - Туалет у вас где? В туалет она просится!- эмоционально, жестикулируя и нетерпеливо изображая в воздухе унитаз с бачком, объяснил Амур Александрович.
        - Вот,- удивленно проговорила я, а у секретаря в руках будто по волшебству появился блокнот с ручкой.
        - Стало быть, вы и есть Мария Алексеевна Корытникова, тридцати трех лет от роду, любовные романчики пописываете и приходитесь внучкой нашей всеми уважаемой Веры Петровны Сорокиной - коренной москвички восьмидесяти девяти лет, отличника народного просвещения, тыловика, заслуженного учителя России со стажем работы сорок три года...
        - В интернате для умственно отсталых детей,- поспешила добавить я, но Рожков на это мое уточнение не обратил ни малейшего внимания и продолжал, напористо повторив конец последней своей фразы, для того, видимо, чтобы не сбиться:
        - СО СТАЖЕМ РАБОТЫ 43 ГОДА. Этой достойной, исключительной женщины, каких в нашей стране остались считаные единицы!
        В этот момент в туалете громко полилась вода и заглушила на минуту дифирамбы секретаря в честь моей неповторимой бабушки.
        - А где можно избавиться от бактерий с моих верхних конечностей?- спросила Глория Евгеньевна, выйдя из уборной и одергивая юбку. Я вопросительно посмотрела на ее супруга, требуя расшифровки.
        - Ванная! Где у вас тут ванная комната?
        - Дверь рядом,- отозвалась я. Пока секретарь продолжал напевать хвалебные оды коренной москвичке и отличнице народного просвещения, я думала о том, что госпожа Рожкова обладает не только необычной внешностью, но и изъясняется крайне странно - подобно тем самым дамам из города N из бессмертной поэмы Николая Васильевича Гоголя, которые отличались необыкновенной осторожностью и приличием в словах и выражениях: «Никогда не говорили они: «я высморкалась», «я вспотела», «я плюнула», а говорили: «я облегчила себе нос, я обошлась посредством платка». Ни в каком случае нельзя было сказать: «этот стакан или эта тарелка воняет». И даже нельзя было сказать ничего такого, что бы подало намек на это, а говорили вместо того:
«этот стакан нехорошо ведет себя» или что-нибудь вроде этого». Вот и Глория Евгеньевна объяснялась аналогичным образом - может, это была привычка, выработанная в течение многолетнего самосовершенствования, может, такие завуалированные, витиеватые обороты она использовала, чтобы не сказать чего-нибудь лишнего, а может, просто пережитки строгого воспитания сверхкультурных ее родителей, которые, приучая дочь так неестественно изъясняться, тем самым облагораживали великий и могучий русский язык, выметая из него бранную, непристойную лексику.
        - Куда можно положить самую неприличную часть своего тела?- спросила она, выйдя из ванной.
        - Задницу?- Я все больше входила во вкус самостоятельной расшифровки и опрометчиво попыталась угадать, что на сей раз имеет в виду госпожа Рожкова.
        - Какой позор!- пролепетала она и покраснела, будто вышла на улицу средь бела дня в одном фартуке, забыв надеть все остальное.
        - Садись в кресло!- скомандовал супруг и сам плюхнулся в соседнее. Я же положила самую неприличную часть своего тела на стул возле письменного стола и сидела, как бедная родственница. Такое впечатление, что я приехала к ним из какого-то богом забытого городишка проситься пожить у них в квартире недельку-другую.
        - До нас дошли сведения, что вы, Марья Алексеевна, а также ваша мать - Полина Петровна позорите светлое имя одного из самых активных и достойных членов нашей партии - Веры Петровны Сорокиной!- проговорил Рожков так, как будто ему в рот вмонтировали душ и включили воду на полную мощность.
        - Что?- опешила я.
        - Да, да! Вы недавно развелись с мужем! А Влас, между прочим, достойный человек! Одно то, что он внук подруги вашей бабушки, говорит о том, что он никак не может быть плохим человеком!- Секретарь заглянул в блокнот и продолжал: - Нашей партии также доподлинно известно, что вы, потеряв всякий стыд, путались с извращенцем и сексуальным маньяком - неким Кронским - тоже бумагомарателем, который в данное время лечится от своих извращений где-то в Бурятии! И мать ваша недавно развелась! Мало того - у нее в наличии имеется двадцать кошек! Это что ж за семейка-то такая!
        - Никаких кошек у нее нет!- выпалила я.- Всех ее пушистиков по ошибке отправили в немецкий приют! Она живет в деревне Буреломы с одним-единственным котом - Рыжиком!
        Рожков вычеркнул что-то у себя в блокноте.
        - А эти ее связи?! То с охранником ювелирного магазина! То с каким-то немцем! Как его?!- Он силился прочитать фамилию маминого последнего поклонника, записанную в блокноте, но это ему никак не удавалось.- Гюнтер, Гюнтер, Кор... Корн... Коршун..
        - Корнишнауцер,- зачем-то сказала я. Вообще бабушкин секретарь с женой действовали на меня странным образом - такое впечатление, что все мое тело и мозг обкололи новокаином, я сижу в глубокой заморозке и безропотно отвечаю на его бестактные вопросы.
        - Вот, вот, Корнишнауцер.- Он размашисто чиркнул в блокноте.- А зачем, позвольте узнать, она ездила в Германию? Да еще на такой длительный срок? Ей что, своей страны мало?
        - Она искала кошек.
        - Не понял?
        - Что тут понимать! Злобная вдовица Эльвира Ананьевна, торговка из рыбной лавки, в отсутствие мамы и отчима отправила всех их кошек в немецкий приют. Вот родительница моя и поехала в Германию разыскивать своих пушистиков, но нашла одного только Рыжика, а герр Корнишнауцер помог ей - предоставил кров и даже сопровождал ее на родину.
        - Помедленнее, помедленнее! Я же не самопишущая машинка!- возмутился Амур Александрович, видимо, записывая имя и отчество злобной вдовицы.- Что за особа? Где живет? Лавка ее собственная или нет? Есть ли дети? И вообще, кто она такая?
        - Лавку она выкупила в крытом магазине на центральной и единственной площади райцентра, что находится в двадцати километрах от деревни Буреломы...
        - Где сейчас живет ваша мать с одним котом Рыжиком? Так? Я все правильно зафиксировал?
        - Правильно. У нее двое детей - Шурик и Шурочка, они вместе с ней торгуют рыбой.
        - Детский труд? Это противозаконно. Тут есть над чем поработать! Но я никак не пойму, какое она имеет отношение к вам и к вашей матери?
        - Какой детский труд?!- удивилась я.- Шурик - мне ровесник, его сестра на несколько лет моложе. А к нам с мамой они теперь не имеют никакого отношения. Просто Эльвира Ананьевна явилась причиной развода мамы с Николаем Ивановичем (моим отчимом). Точнее будет сказать, что измена отчима с торговкой из рыбной лавки явилась причиной их расставания.
        - Ха! Разве измена - повод для расставания?! Это обыкновенный физиологический процесс! Это совершенно не оправдывает размолвки вашей матери с этим... как его... Николаем Ивановичем. Вот что мы решим,- категорично заявил он и, выдернув из внутреннего кармана пиджака носовой платок не первой свежести, смачно высморкался, после чего этим же платком протер блестящую лысину и опять спрятал его во внутренний карман.- Вы с мамашей непременно должны снова выйти замуж за своих бывших супругов, и точка! Семья - это ячейка общества, и нечего ее разрушать, пороча тем самым имя кристально чистого человека, члена нашей партии Веры Петровны Сорокиной! Нечего подмачивать репутацию, возможно, будущего нашего лидера!- Слова сыпались пулеметной очередью.- А что вы делаете сегодня вечером? Каковы ваши планы?
        - Нельзя ли, промочив горло, согреть, таким образом, верхние и нижние дыхательные пути?- спросила Глория Евгеньевна, которая все это время сидела молча и пыталась скрыть колени, натягивая на них юбку.
        - Ах! Лорик! Да подожди ты со своим чаем!- вспылил супруг и с прежней горячностью продолжил допрос, а Лорик обиженно пожала плечами.- Итак, что вы делаете сегодня вечером?
        - Иду с подругами в наше кафе отмечать старый Новый год!
        - Ни к чему это! Совершенно ни к чему! Я бы вам не советовал! Кстати, о подругах. Кто они? Все ли замужем? Благонадежны ли? А? Я вас спрашиваю, Мария Алексеевна!
        - Благонадежны! Я с ними познакомилась, когда под стол пешком ходила!
        - Поподробнее, поподробнее,- и он приготовился записывать.
        - Нас четверо - я, Икки - фармацевт, заведующая проктологической аптекой (тут неподалеку), Пульхерия - гинеколог и Анжелка Поликуткина (в девичестве Огурцова) - бывшая балалаечница. У нее двое детей: Кузьма - ему три года, и Степанида - ей восемь месяцев. В наше содружество еще, правда, входил Женька Овечкин - мой сокурсник, переводчик с испанского, английского и французского языков, но после того, как они с Икки развелись, мы с ним больше не знаемся!
        - Как? И они тоже развелись?!- Бабушкин секретарь был возмущен до глубины души.
        - Мы все развелись!- не выдержала я.- И все мамаши моих подруг тоже развелись со своими мужьями!- Я вдруг почувствовала, что «заморозка» начала отходить.
        - Так, значит, эта ваша Огурцова теперь одинокая мать с двумя детьми на руках?
        - Нет, детей забрал ее муж Михаил. Анжела живет одна. Ее мамаша тоже одна занимает двухкомнатную квартиру, отец - Иван Петрович - ушел от жены к сватье... Собственно, все они и живут в квартире Анжелкиной свекрови: Михаил, его мать Лидия Михайловна, Анжелкин отец - Иван Петрович с Кузей и Степанидой.
        - Кукушка!- выкрикнул Рожков, вероятно, в адрес Огурцовой.
        - Какой позор!- воскликнула Глория Евгеньевна. Такое впечатление, что она поставила перед собой цель вытянуть юбку до пола и неуклонно шла к ней.
        - Вы должны порвать все отношения с подругами! Они сбивают вас с толку, и кончится тем, что вы не только опорочите кристально чистое имя своей бабушки, но и сами окажитесь на дне! И потом, что это за имена у них какие-то странные - Икки, Пульхерия, иноземное - Анжела?! Их родителям мало было нормальных имен? Елена или Светлана?
        - Вы считаете, что у вас с женой нормальные имена?!- «Новокаин» уже не оказывал своего обезболивающе-замораживающего действия.
        - А чем вам не нравится имя Амур?- возмутился бабушкин секретарь.- Стрела моего покойного отца была пущена, так сказать, в самое яблочко моей матери, в результате чего на свет появился я и был назван в честь сына богини Венеры, который поспособствовал стреле, пущенной моим отцом, попасть в мишень!
        - А имя вашей жены?! Оно, как и имя Анжела,- иноземное!- не отступала я.
        - Отец моей супруги был пианистом, мать преподавала музыку в школе. Они оба обожали творчество Антонио Вивальди, в особенности его произведение «Глория», в честь которого, собственно, и назвали свою единственную и любимую дочь! Что тут непонятного?! Все ясно, по-моему,- взахлеб тараторил Рожков.- А вот имена ваших подруг кажутся нам с Лориком в высшей степени странными! Мы требуем объяснения!- настаивал он, хотя Лорика в данную минуту совершенно не интересовали ни имена моих подруг, ни они сами - ее юбка, уже четко обрисовывая колени, дотянулась почти до середины икр.
        - Никакие они не странные! У Икки просто бабушка была рьяной коммунисткой и настояла назвать ее именно так и никак иначе.
        - Не вижу никакой связи!- Амур Александрович оторвал взгляд от блокнота и быстро-быстро заморгал.
        - Да что тут непонятного! Ее имя расшифровывается как Исполнительный Комитет Коммунистического Интернационала. Анжелку родители так назвали после просмотра двух серий популярного тогда фильма об Анжелике и Жофрее. Пульхерия тоже стала жертвой пристрастия своих родителей - они у нее филологи, специалисты по творчеству Гоголя. Вероника Адамовна и Аполлинарий Модестович дали ей такое имя в честь героини гоголевской повести «Старосветские помещики».
        - Ну, это все лирика! Подведем итоги...
        - У меня пересохла ротовая полость!- перебила супруга Глория Евгеньевна.
        - Налейте ей чаю, а то она не успокоится!- раздраженно воскликнул Амур Александрович. Я оторвала самую неприличную часть своего тела от стула и пошла на кухню. Бабушкин секретарь подпрыгнул, будто все это время сидел на пружине, сжимая ее весом своего тела, и поскакал вслед за мной, выкрикивая:
        - Я говорю, настало время подвести итоги!
        - Какие еще итоги?- Эта парочка начинала раздражать меня все больше.
        - Общение с подругами возможно лишь в одном случае - если они последуют вашему с Полиной Петровной примеру и снова соединятся законным браком со своими мужьями. Если они будут вести нормальный образ жизни в полноценной ячейке общества!
        - А кто вам сказал, что я еще раз выйду замуж за Власа?- Я оторопела от подобной наглости.
        - Это дело уже решенное,- твердо проговорил он и снова высморкался.
        - А кто, позвольте полюбопытствовать, это может решить, кроме меня?- спросила я, заливая пакетик бергамотового чая кипятком.
        - Как - кто?! Вы меня удивляете!- зашевелились влажные губы Амура Александровича. - Вчера на партийном собрании вы у нас висели на повестке дня!- Он, в свою очередь, был так изумлен моим непониманием, что из его слов выходило, будто бы я
«висела на повестке».- Все члены партии вчера битый час потратили на обсуждение вашей персоны и пришли к общему решению - вы должны опять выйти замуж и вести скромную жизнь, дабы не запятнать безупречную репутацию своей бабушки. Поверьте!- еще больше воодушевился Рожков.- Ее есть кому запятнать и помимо вас! (Я имею в виду репутацию.) Взять, к примеру, сына Веры Петровны - этого идиота Жорика!- Он расходился все больше и больше.- Это ж вообще изверг какой-то! Вчера хотели провести собрание в комнате вашей бабушки, так он со своей сожительницей Зойкой как начали орать - мол, у нас своя семья и нечего тут балаган устраивать! Пришлось всем идти к Зинаиде Петрыжкиной, что этажом ниже живет.
        - Да... с Гузкой нашей Мисс Бесконечности не повезло,- задумчиво проговорила я и добавила: - Вообще с Зожорами.
        - Что? Что вы такое сказали?- встрепенулся Амур Александрович: он еще больше как-то засуетился и забрызгал слюной.- Кто такая Гузка? Что за особа Мисс Бесконечность? А Зожоры? Лорик, ты что-нибудь поняла?- спросил он, но Глория Евгеньевна, которая в данный момент одной рукой продолжала тянуть юбку к полу (и надо заметить, небезуспешно), а в другой держала чашку с чаем, манерно оттопырив мизинец (промачивая, таким образом, горло и согревая верхние, а заодно и нижние дыхательные пути), будто не слышала мужниного вопроса, что вполне естественно - у нее было занятие поважнее: превратить мини-юбку в макси и при этом удержать чашку с кипятком.
        - Гузкой мы с мамой называем Зою...
        - Поразительно! Это ж надо, как метко, в самую точку, можно сказать, попали!- с восторгом вопил он.- Лорик! Ведь эта самая Зоя и правда напоминает жирную утиную. .
        - Хвостовую часть птицы,- вмешалась Глория Евгеньевна - видимо, побоялась, что супруг произнесет нечто такое, что никак не смогут выдержать ее уши.
        - Совершенно верно, дорогуша. Теперь, Марья Алексеевна, соблаговолите объяснить, кто такие Зожоры?- спросил бабушкин секретарь и, распахнув свои коровьи ресницы, уставился на меня, затаив дыхание.
        - Ну как кто?! Зоя с дядей Жорой!- Амур Александрович продолжал неотрывно смотреть на меня - даже моргать перестал.- Зоя плюс Жора равняется Зожоры!-
«разжевала» я и по глазам тут же поняла, что он наконец-то уразумел, кто такие Зожоры. Вслед за осмысленным взглядом бабушкин секретарь закатился смехом - так, что казалось, на кафельный пол из худого мешка посыпался горох, весело подпрыгивая и звонко ударяясь, вновь подскакивал вверх. Глория Евгеньевна не поддержала заливистого смеха мужа. Я пару раз благопристойно хихикнула, но потом неожиданно для себя вдруг захохотала безудержно и неприлично - можно сказать, заржала, как лошадь.
        - Хватит, Марья Лексевна, успокойтесь.- Активист пытался остановить мой нескромный откровенный приступ смеха, не ведая того, что разобрало-то меня не от слияния двух имен в одно, а самого Амура Александровича и его горохоподобного гогота.- Скажите лучше, что из себя представляет эта ваша Мисс Бесконечность?
        - Что представляет?- переспросила я через смешок.- Это всеми уважаемый, кристально чистый человек. Коренная москвичка 89 лет, отличник народного просвещения,- секретарь моей бабушки все недоуменно глазел на меня - он никак не мог понять, кого я имею в виду,- тыловик, заслуженный учитель России со стажем работы 43 года в интернате для умственно отсталых детей,- активист еще не мог уловить, о ком я говорю,- Вера Петровна Сорокина.
        - Что? Как? А почему Мисс Бесконечность?- Амур Александрович подскочил от удивления, а может, негодования за то, что самого почитаемого члена партии так странно называют, да не кто-нибудь, а ее собственная внучка.- Извольте объясниться!- потребовал он, снова усаживаясь в кресло.
        Кто бы знал, как мне надоело всем и каждому растолковывать, почему я называю Мисс Бесконечность - Мисс Бесконечностью! Согласитесь, можно оскомину набить, повторяя, как полтора года назад, когда бабушке стукнуло 88 лет, мне, в свою очередь, в голову стукнула мысль о том, что перевернутая горизонтально восьмерка обозначает бесконечность. С тех пор коренная москвичка и отличница народного просвещения стала называться Мисс Двойной Бесконечностью, а когда полгода назад бабушке исполнилось восемьдесят девять и она окончательно переместилась в зону бесконечности, я переименовала ее в Мисс Совершенную Бесконечность.
        - Не буду я ничего вам объяснять! И вообще, мне некогда, у меня мало времени, мне надо работать!- наконец-то я дала отпор нежеланным гостям, и тут же, в это самое мгновение раздался треск: Глории Евгеньевне не удалось все-таки сделать из своей юбки настоящее макси, и теперь в огромной дыре зияла ее узкая угловатая коленка в хлопковых колготах песочного цвета.
        - Лорик! Ну что ты опять натворила! Зачем ты привязалась к юбке? Совсем новая юбка была! Только позавчера ее тебе Зинаида по доброте душевной отдала на вечное пользование!- вовсю брызгался Амур Александрович.
        - Эта юбка повела себя крайне скверно - она не оправдала моих ожиданий!
        - Да у тебя любая вещь ведет себя безобразно!- не утихал он.- На прошлой неделе ты точно так же нахлобучивала вязаную шапку, которую тебе отказала в конце осени Евдокия Павловна, и до того дотянула, что та порвалась на самой лысине!
        - У меня нет лысины. Это у тебя, Мурик, открытый лоб до затылка,- возразила боевая подруга бабушкиного секретаря.
        - А вам, Марья Лексевна, не следует давать родной бабушке какие бы то ни было прозвища! Вы, наверное, забыли, что уже давно не ходите под стол пешком!
        - Амур Саныч! Мне некогда! Вы понимаете?!- Поражаюсь своей наглости - никогда и никому раньше бы не позволила сказать подобное. Да! Развод действует на меня потрясающе!
        - Ну хорошо, хорошо,- торопливо зашевелил он губами и, направляясь в коридор, проговорил: - Мне осталось задать вам два вопроса. Всего два!
        - Задавайте свои вопросы,- произнесла я вслух, а мысленно добавила: «и убирайтесь поскорее!»
        - Откуда взялась ваша сестра Ада Михайловна Корытникова, она что - незаконнорожденная дочь вашей матери, кто она по профессии, замужем ли, есть ли дети, кто такая Афродита? И второй вопрос. Куда это вы сегодня намылились отмечать старый Новый год, и с каких до каких?- заработал душ. В два вопроса Рожков умудрился интонационно уместить целых восемь! Несомненно, в нем умер гениальный оратор.
        - Адочка сама нашла меня несколько месяцев назад через телевизионное ток-шоу «От меня нигде не скроешься!». Она моя двоюродная сестра - дочь брата моего отца. Так что можете успокоиться - у мамы нет незаконнорожденных детей. Работает моя кузина уборщицей в овощном магазине, в настоящее время в разводе, совершенно одинока, если не считать меня и ее собаки - Афродиты. Ее отец давно приказал всем нам долго жить, а мать вышла замуж и уехала на Камчатку. Все,- выпалила я, надеясь, что после подобной тирады бабушкины гости немедленно покинут мою квартиру. Но не тут-то было!
        - Ваша сестра тоже разведена?! Это просто какая-то масштабная катастрофа повальных разводов! А вы подумали о демографическом положении в нашей стране?! Или вы думаете только о себе? Эгоистки!- Амур Александрович даже подпрыгнул - то ли от негодования, то ли захотел хоть на долю секунды казаться значительно выше своего роста.
        - Извините, но ваше время истекло,- сказала я.
        - Я не услышал ответа на мой второй вопрос,- настойчиво проговорил бабушкин секретарь, надевая «африканское» пальто,- а именно: куда вы сегодня идете и в котором часу?
        - Это вас не касается! Вы внедряетесь в мою частную, личную жизнь!- рассердилась я.
        - И все-таки,- требовал Амур Александрович, втискивая ноги в ботинки с задниками-гармошками. Я поняла: Рожковы никуда не уйдут, пока не отвечу на этот вопрос, и чтобы побыстрее отвязаться от назойливой парочки, раскололась:
        - В семь вечера в кафе «У дядюшки Ануфрия».
        - Вот и чудненько!- вдруг обрадовался бабушкин секретарь и, торжественно положив шапку «пирожок» на ладонь, отчеканил: - Теперь мы будем постоянно с вами связаны. Миритесь с Власом. Избавляйтесь от подруг. Они вам такие непутевые не нужны. Думайте о катастрофическом демографическом положении России и пытайтесь нормализовать его, создав ячейку общества. Пойдем, Лорик!- Амур Александрович напоследок громко высморкался, а Лорик послушно последовала за мужем, вытягивая теперь облезлый кроличий полушубок, пытаясь тем самым скрыть дырку на юбке.

«Наконец-то!» - подумала я, закрыв за ними дверь, однако буквально через минуту снова задребезжал домофон.
        - Кто?!- раздраженно не спросила, а крикнула я, потому что знала наверняка - это не иначе как Рожковы.
        - Я это! Я! Амур Саныч!- Он опять оплевывал стену у подъезда.- Я еще раз хочу призвать вас к благоразумию! Выходите замуж за Власа и прекратите порочить кристально чистое имя самого уважаемого члена нашей партии - Веры Петровны Сорокиной!
        - Счастливого пути!- пожелала я бабушкиному секретарю и повесила трубку домофона.

«Теперь точно ушли. Ну и фрукт этот Амур Саныч! Беспардонный, нетактичный, наглый, лысый кабачок!» - подумала я, еще находясь под впечатлением бесцеремонного допроса и настойчивых, не менее бесцеремонных назиданий по поводу Власа, моих подруг и нормализации демографического положения России. Но, как сказал Рожков, это все лирика. А теперь пришло самое время рассказать все по порядку.
        Полтора месяца назад, на следующий день после вечеринки свободных, разведенных женщин в уютном небольшом зальчике ресторана в терракотово-бежевых тонах, где собралось все наше содружество с мамашами, а также Адочка с чудесным образом ожившей Афродитой и Мисс Бесконечность, которая рассказала леденящую кровь придуманную историю о том, как чуть было не попала в гарем к заморскому хану, бабушка моя вступила в партию пенсионеров России, которая носит необычное, я бы даже сказала, романтичное название - партия «Золотого песка и вылетающих голубков».
        А случилось это так.
        Часов в 10 утра Зожоры отправились за продуктами на рынок, оставив Мисс Бесконечность наедине с самой собой. И надо же было так случиться, что именно в их отсутствие к ней зашла соседка с нижнего этажа - некая Зинаида Петрыжкина, да не одна, а в сопровождении уже известного читателю Амура Александровича Рожкова, и попросила луковицу для борща, потому что в такую мерзопакостную погоду хозяин даже собаку на улицу не выгонит. Надо сказать, что Зинаида Петрыжкина вообще выходила из дома крайне редко - эта сорокапятилетняя женщина, похожая на пересушенную на солнце серо-желтого неопределенного оттенка воблу (именно такого цвета у нее было лицо), предпочитала шататься по подъезду, подслушивать да подглядывать, а потом выводить жильцов на чистую воду. Вообще она слыла самым активным обитателем подъезда, а подъезд, в свою очередь, заменял ей все на свете - и врагов, и друзей, и улицу.
        Всякий раз, когда я навещала бабушку и случайно натыкалась на Петрыжкину, она неизменно была одета в длинный халат с запахом с яркими желтыми, зелеными и красными розами, видимо, купленный на вьетнамском рынке (однажды она сделала исключение и все же покинула границы подъезда), и тапочки с массивными бульдожьими рожами. Халат то и дело распахивался, так как рассчитан на миниатюрных вьетнамок, обнажая жилистые ноги Петрыжкиной; а волосы отчего-то всегда накручены на четыре больших бигуди - у меня сложилось такое впечатление, что эта женщина постоянно куда-то собирается, но когда я увидела ее в третий раз в халате и с четырьмя бигуди на голове, меня вдруг осенило: она никуда не собирается - просто у нее такая прическа!
        Именно Петрыжкиной Зожоры стали оставлять ключи, когда уезжали на все лето на дачу, после того как бабушка два раза чуть было не спалила квартиру, оставив чайник на включенной на всю мощность электрической конфорке. Второй раз был совсем критическим: потолок в кухне почернел, и тут терпение «сыночка» лопнуло, он не выдержал и отдал ключи Зинаиде - самой активной обитательнице подъезда.
        Луковицу Мисс Бесконечность дала - мало того, она пригласила соседку с Амуром Александровичем к себе в комнату и через десять минут настолько очаровала Рожкова своими меткими афористическими фразами, что тот сразу же предложил вступить старушке в партию «Золотого песка и вылетающих голубков». Название бабушке понравилось, и она, не задумываясь, согласилась.
        Тут непременно надо заметить, что после болезненного разрыва Мисс Бесконечности с искусственным осеменителем коров - Панкратом Захаровичем, после их ночного побега из Москвы в родную деревню зоотехника - Хрячкино, буквально принудительное вызволение старушки нами с Власом обратно в столицу подействовало на нее престранным образом. Сначала она дулась на меня и не разговаривала, демонстративно швыряя трубки. Видно, сердечная рана еще не успела затянуться, а в памяти свежи воспоминания о романтических посиделках на лестнице между квартирами Мисс Бесконечности и Оглобли (дочери Панкрата Захарыча, к которой он изредка приезжал посторожить квартиру во время ее отпуска). Она не забыла еще, как в 88 лет снова почувствовала себя четырнадцатилетней Джульеттой, как сидела в шелковой сексапильной сорочке и соблазняла Ромео семидесяти девяти лет, неприлично оголив морщинистые плечи и дряблые руки, как причесалась специально для него, лихо заколов с двух сторон серебристо-седые волосы ядовито-розовыми прищепками для белья. Старушка еще хранила в памяти и серенады, которые зоотехник страстно пел рано утром под
ее балконом, аккомпанируя себе на гармошке, а она кокетливо махала ему носовым платком, облокотившись на перила, и подготовку к свадьбе...
        Но вдруг после придуманной истории о ее похищении якобы для украшения гарема иноземного хана на вечеринке свободных женщин настроение отличника народного просвещения резко переменилось. Вернее будет сказать, не настроение, а отношение как к своему бывшему возлюбленному Панкратке, так и к противоположенному полу в целом. Я думаю, произошло это из-за той враждебной атмосферы ко всем подряд мужчинам, что царила среди разведенных женщин полтора месяца назад в уютном зальчике в терракотово-бежевых тонах. Бабушка быстро сориентировалась и почувствовала себя одной из нас - оскорбленной, разведенной и совершенно свободной от каких бы то ни было обязательств перед любым представителем мужеского пола - будь то Панкратка или ее новый ухажер все из той же деревни Хрячкино - Василий. Теперь она не должна отчитываться, где была, не должна, как сама выразилась на банкете, «стирать тухлые Панкраткины носки в корыте с холодной водой»... Одним словом, Мисс Бесконечность после бурного романа с зоотехником почувствовала, познала даже, что такое свобода и что значит быть не связанной ни с кем любовными узами. Поняла
она, что это ей совершенно ни к чему, не по ней это, и отдалась новой страсти, которая заключалась в коллекционировании афоризмов. Любую понравившуюся услышанную фразу она теперь немедленно заносит в тетрадь, по ночам разучивает пополнившуюся за день сокровищницу крылатых выражений, а утром нормально не говорит, а отвечает глубокомысленными чужими изречениями. Если на заданный вопрос в ее «золотом фонде» нет подходящего ответа, она попросту молчит, поджав губы, или тяжело вздыхает. Вот вчера взять - звонит, я ее спрашиваю:
        - Как Жорик твой любимый поживает?- Она молчит - ни одной мудрой реплики в ее словесном арсенале нет по этому поводу.- Ты почему не отвечаешь?- спрашиваю я. Интересно, как она выкрутится из этого положения посредством собственного лексикона?
        - Я говорю молчанием!- весомо сказала она, но тут же нашлась: - Круче Жорика только яйца!- и бросила трубку.
        Однако вернусь к визиту Зинаиды Петрыжкиной и господина Рожкова к бабушке под предлогом «луковки в долг» и попытаюсь рассказать о партии «Золотого песка и вылетающих голубков». Как потом оказалось, несмотря на то, что партия эта пенсионерская и принимали в ее ряды только тех, кто вышел на заслуженный отдых, была совсем еще молода - «семи месяцев от создания», и входило в нее всего 14 человек вместе с супругами Рожковыми и Зинаидой Петрыжкиной. Лидером данной организации является Нерон Павлович Тригубов шестидесяти шести лет, деспот и самодур, который держит в кулаке всех членов «Золотого песка». Настоящее его имя - Неон, но Тригубов самолично вставил в середину букву «р», чтобы добиться наибольшего сходства со своим кумиром - римским императором Нероном. Для достижения этой цели он еженедельно посещал бега, утверждая, что его страсть к скачкам столь же безмерна, как у великого цезаря. Примером для лидера пенсионерской партии были не только скачки, но также наглость, распущенность и жестокость объекта его восторженного обожания и поклонения. Как-то он проговорился, что хочет поджечь дом своего
соседа по даче, в точности, как его тезка спалил Рим.
        - А пока ничтожный домишко будет полыхать, я стану читать стихи собственного сочинения,- с упоением говаривал он.
        Хоть лидер был явно не в себе, у партии были намечены на будущее четкая цель и разнообразные программы для ее достижения. Цель звучит приблизительно так: «Спасти и восстановить Россию!» От кого именно 14 человек собирались спасать родину-мать, точно сказать не могу, как и не могу сказать, до какой степени они собрались ее восстанавливать. Но лозунг, на мой взгляд, возвышенный и благородный, хоть и несколько пространный.
        - Россию надо восстанавливать!- горячо, захлебываясь, говорил Амур Александрович бабушке в первую их встречу.- Это что ж творится! Вы только посмотрите на нашу молодежь! Она не стремится ни к чему хорошему! Демографическое положение катастрофично! Никто не хочет рожать - все отказываются! А образование?! Оно в упадке, как и текстильная промышленность! А куда делись с улиц города автоматы с газированной водой за одну и три копейки?! Скажите, кому они мешали? А эти платные туалеты по десять, а то и пятнадцать рублей! Беспредел! Кругом беспредел!- на что Мисс Бесконечность многозначительно ответила:
        - Люби свое корыто, даже если оно разбито!
        - Какая умная, глубокая мысль! Вы просто прелесть, Вера Петровна!- пришел в восторг Рожков и снова затараторил о безобразиях в стране. Говорил он долго, горячо и, если верить бабушке, истово. Когда же Амур Александрович закончил, старушка не менее истово воскликнула на всю квартиру:
        - Освободим страну от злокачественной опухоли!- После сей реплики отличнику народного просвещения России было незамедлительно предложено вступить в партию
«Золотого песка».
        На следующий день в квартире этажом ниже бабушка была торжественно принята в ряды партии пенсионеров, став 15-м ее достойным членом. А через день с 15-го места она перепрыгнула на второе и уже конкурировала с самим Нероном Павловичом Тригубовым. Она сразу проявила себя с самой лучшей стороны, выдвинув пару свежих лозунгов, и товарищи по партии решили между собой сместить нынешнего лидера, а на его место поставить наимудрейшую и справедливейшую Мисс Бесконечность. Так, еще через день соратники по общему делу прикрепили к ней секретаря в лице Амура Александровича, который с утра до глубокого вечера сидел рядом со старушкой и записывал все, что та говорила, несмотря на косые взгляды Гузки и злобные выкрики со стороны Жорика.
        Именно по причине того, что Мисс Совершенная Бесконечность в скором времени должна стать главой партии, чета Рожковых и заявилась ко мне сегодня с утра, засыпая меня в течение двух часов бестактными вопросами и направляя на путь истинный. И все это для того, чтобы у будущего лидера была безупречная репутация со всех сторон - даже со стороны подруг ее внучки.
        Если быть немногословной, то именно таким образом развивались события в бабушкиной жизни после расставания с Панкратом Захаровичем.

* * *
        Что же касается остальных свободных женщин, то тут можно сказать только одно - мы до сих пор ощущаем эйфорию после развода, причем все без исключения,- эйфорию, тонко и нераздельно связанную с ненавистью к противоположенному полу, которая у каждой из нас выражается по-разному.
        Мне ничего не остается, как уничтожать особей мужеского пола морально, так сказать, пером. Под сильным давлением своего редактора Любочки я пытаюсь начать новый любовный роман, но никак не получается переключиться на него с «Записок». Неделю назад она позвонила мне и похвалила за оперативную работу:
        - Молодец, Маня! За три месяца два романа - очень неплохой результат! Значит, все-таки можешь, когда захочешь!- прогремела она в трубку и настоятельно порекомендовала мне писать параллельно два романа - 4-й том «Записок» и какой-нибудь нежный, женский и романтический (Любочка так и выразилась тогда -
«нежный, женский и романтический»).
        Бедняжка, она не подозревает, какой план созрел в моей голове после развода! Ведь все темы я, кажется, уже осветила в своем творчестве - поведала читателю обо всем, о чем может поведать тридцатитрехлетняя женщина: и тему страстной любви закомплексованной девушки из автомеханического техникума к зрелому мужчине в
«Убийстве на рассвете», и тему неземной любви, предательства и измены, также раскрыла образ рокового мужчины в одноименном романе, и о неоправданных надеждах все было мною написано, и о прелестях любви в летнее время года. Даже деревенскую тему затронула, создав трогательную пасторальную историю любви пастуха и птичницы в последнем своем творении, которое, надо заметить, Любочке очень понравилось, и она дала ему зажигательное название - «Секс на сенокосе».
        Но теперь, после расставания с Власом, я не могла изобразить ничего нежного и романтического. Я как писатель считаю своим долгом раскрыть поганую натуру каждого мужчины, потому что каждый представитель сильного пола - или собственник, или изменник, или эгоист, или не знает, чего хочет, или ревнивый маньяк. Впрочем, если уж говорить, положа руку на сердце, то любая особь мужеского пола и состоит из всего этого перечисленного...
        Нет, Любочка, не получится у меня «нежного, женского и романтического» текста - напротив, у меня выйдет леденящий кровь триллер о муже-маньяке, который, ревнуя ко всем свою честнейшую и добрейшую жену, запирал ее на все замки в четырех стенах своей квартиры, уходя на работу, и отпирал только глубоким вечером, приходя домой. Он укорял ее за то, что она разбрасывала по квартире свои вещи, вытиралась его полотенцем и загибала странички книг из его библиотеки. Героя, вернее, монстра, деспота и тирана будут звать Стасом, а героиню - Марфой, Марфушенькой. Именно такой план романа созрел в моей бедной, «разведенной» голове, и именно так я смогу отомстить всем мужикам и рассказать о них правду наивным, милым женщинам! И никто не сможет помешать мне в этом! Никто не сумеет остановить мысль мою и перо мое праведное!
        Если говорить о моей маме, то после развода с Николаем Ивановичем, как уже было сказано выше, она поселилась в деревне Буреломы с единственно найденным на чужбине и привезенным на свою историческую родину котом Рыжиком.
        Кстати, перед отъездом она наконец-то купила себе мобильный телефон. Николай Иванович всегда выступал против каких бы то ни было нововведений и сумел внушить маме, что сотовая связь - это полнейшая чепуха, потому что без провода и розетки никакой телефон работать не может. На вопрос о том, каким же образом переговаривается вся страна (что страна! весь мир!) посредством этакой непрочной связи, отчим уверенно отвечал:
        - Они не разговаривают, а токо вид создают! Мода, видите ли, такая - трубку около уха на ходу держать! У нас же все с апломбом!
        После разрыва с мужем родительница моя вдруг поверила в то, что телефоны могут работать без проводов, и потащила меня на компьютерный рынок выбирать себе средство связи.
        - Мне не нужен дорогой!- доказывала она очередному продавцу,- Мне нужен новый, дешевый и чтоб работал! Я живу в 360 километрах от Москвы, в деревне, в полном одиночестве, и иной раз хочется позвонить кому-нибудь, потрекать. Оттуда будут долетать мои звонки?- Она, помню, так и выразилась: «потрекать» и «долетать».
        - Купите антенну. Это дешево. И сможете без проблем разговаривать из любой точки своей деревни,- посоветовал торговец телефонами.
        - Значит, и вся деревня за мой счет будет без проблем лясы точить?!- тут же смекнула она.- И Валька будет не на заборе висеть, чтоб до своего Ленока дозвониться, а лежа в кровати, вальяжно так, его номер набирать, и Жопова из свинарника своего сможет теперь дочери трезвонить, а не ездить в райцентр каждую неделю!..- призадумалась мамаша, вспомнив о ненавистных соседях деревни Буреломы.
        - А вы с них деньги берите - вы ведь будете, так сказать, провайдером.
        - С них возьмешь!- злобно отозвалась она и твердо сказала: - Не нужна мне никакая антенна! Лучше на заборе повисю! Или повишу? Маш, как правильно-то?
        - Правильно купить антенну.
        - Вот!- И она, показав мне кукиш, приобрела мобильник, наотрез отказавшись стать главным и единственным провайдером деревни.
        Пока родительница моя ехала в электричке по направлению к Буреломам, она позвонила мне раз восемь:
        - Маня, как дела? Это я, твоя мама!- в восторге кричала она - все ее сомнения по поводу того, что телефон никак не может работать без провода и розетки, были окончательно развеяны.- Проезжаю Ложки! Красота-то какая! Жаль, что тебя нет рядом! Деревья все в снегу! Как в сказке! Даже в электричке чувствую - воздух другой, свежий, чистый, не то что в Москве - загазованный! Ну все, пока! Конец связи!
        Минут через десять мой мобильник снова, рыча, подпрыгивал на столе.
        - Маня, это я! Что нового? А я Чашки проехала!- радостно кричала она мне в ухо.
        Но где-то предположительно в Вилках звонок ее хоть и «долетел», однако связь то и дело прерывалась - я лишь сумела разобрать: «Заплати за телефон. У меня на счете остался доллар». Это был последний звонок. С тех пор мамаша дозвониться до меня так и не смогла, зато написала письмо к Рождеству, в котором подробно изложила, как она, избавленная от общества старого развратника и изменщика, наслаждается зимними, занесенными снегом полями, белым безмолвием, полным спокойствием и безмятежностью:

«ЛЮБИМАЯ МОЯ СВОБОДНАЯ И СЧАСТЛИВАЯ ДОЧА! МОЯ ЕДИНСТВЕННАЯ КРОВИНУШКА И РОДСТВЕННАЯ ДУША! ДОРОГОЙ МОЙ ЧЕЛОВЕК!
        (С УЖАСОМ ВСПОМИНАЮ ТО ВРЕМЯ, КОГДА Я ПЫТАЛАСЬ, ПРИЛАГАЯ ВСЕ УСИЛИЯ, ВЫДАТЬ ТЕБЯ ЗАМУЖ ЗА ПОРЯДОЧНОГО ЧЕЛОВЕКА! ПРОСТИ МАТЬ СВОЮ! МАТЬ ТВОЯ БЫЛА ДУРОЙ! ПОРЯДОЧНЫХ МОЛОДЫХ (КАК, ВПРОЧЕМ, И НЕМОЛОДЫХ) ЛЮДЕЙ НЕТ! ПЕРЕВЕЛИСЬ ВСЕ! ВЫМЕРЛИ, КАК МАМОНТЫ! ПАЛИ СМЕРТЬЮ ХРАБРЫХ НА ПОЛЕ БИТВЫ ЕЩЕ В 1812 ГОДУ, ОСТАТКИ - В РЕВОЛЮЦИЮ, А УЖ ПОСЛЕДНЯЯ ГОРСТКА ПОРЯДОЧНЫХ МУЖЧИН (ТО БИШЬ НАСТОЯЩИХ!) В ВЕЛИКУЮ ОТЕЧЕСТВЕННУЮ ПОЛЕГЛА!)
        О СЕБЕ МОГУ СКАЗАТЬ, ЧТО НАКОНЕЦ-ТО ИЗБАВЛЕНА ОТ ГОТОВКИ БОРЩЕЙ, СУПОВ И ЩЕЙ НА МЯСНОМ БУЛЬОНЕ, ХОЖДЕНИЯ ПО ПРОДОВОЛЬСТВЕННЫМ МАГАЗИНАМ В ПОИСКАХ ДЕШЕВОЙ КРУПЫ И ВОНЮЧИХ СИГАРЕТ, ОТ СТИРКИ ТРИКО И СЕМЕЙНЫХ ТРУСОВ В ГОРОШЕК! НАКОНЕЦ-ТО Я ДЕЛАЮ, ЧТО ХОЧУ, А ИМЕННО - ОТДЫХАЮ И НАСЛАЖДАЮСЬ ЖИЗНЬЮ! НАКОНЕЦ-ТО У МЕНЯ ПОЯВИЛАСЬ ВОЗМОЖНОСТЬ СМОТРЕТЬ ПО ТЕЛЕВИЗОРУ ТО, ЧТО Я ХОЧУ, А НЕ ЭТИ ТУПЫЕ БОЕВИКИ С МОРДОБИТИЕМ, КОТОРЫЕ ТАК ЛЮБИЛ ТВОЙ БЫВШИЙ ОТЧИМ! НАКОНЕЦ-ТО Я САМА СЕБЕ ХОЗЯЙКА! ДАЖЕ ЧЕЛОВЕКОМ СЕБЯ ПОЧУВСТВОВАЛА, ЧЕГО НЕ СЛУЧАЛОСЬ ВОТ УЖ КАК ЛЕТ 10, А ТО И ТОГО БОЛЬШЕ!» и т.д. и т.п.

«P.S. НУЖНО БЫЛО ВСЕ-ТАКИ КУПИТЬ ЭТУ ЧЕРТОВУ АНТЕННУ! ТЫ ПРЕДСТАВИТЬ СЕБЕ НЕ МОЖЕШЬ, МАШЕНЬКА, ОТКУДА Я ТЕБЕ ТОЛЬКО НЕ ЗВОНИЛА! И НА ЗАБОРЕ ВИСЕЛА - ВИДИМО, ТАМ ТОЛЬКО ЛЕТОМ БЕРЕТ, И СО ВТОРОГО ЭТАЖА, И С ЧЕРДАКА ПРОБОВАЛА. ВСЕ БЕЗ ТОЛКУ! А ВЧЕРА ДО ТОГО ДОШЛА, ЧТО ЗАТАЩИЛА НА БАЛКОН СТРЕМЯНКУ, ВЗОБРАЛАСЬ НА НЕЕ - УЖ ДУМАЮ, ОТСЮДА-ТО ТОЧНО ЗВОНОК МОЙ ДОЛЕТИТ, ДА ЧУТЬ ВМЕСТЕ С БАЛКОНОМ ВНИЗ НЕ ПОЛЕТЕЛА: СЛЫШУ, ТРЕСНУЛО ПОДО МНОЙ ЧТО-ТО (ДУША АЖ В ПЯТКИ ПЕРЕМЕСТИЛАСЬ), НУ Я, КОНЕЧНО, СЛЕЗЛА, БАЛКОН ЗАКРЫЛА И НИ НОГОЙ ТЕПЕРЬ ТУДА! ЧЕГО Ж УДИВЛЯТЬСЯ, ЧТО ВСЕ НА СОПЛЯХ?! КТО СТРОИЛ-ТО?! ЛЕНОК-БЕЗДЕЛЬНИК ПО ПЛАНУ ПУСТОГОЛОВОГО ТВОЕГО ОТЧИМА!
        Она действительно стала сама себе хозяйка, избавившись сначала (правда, не по собственной воле) от девятнадцати кошек, а потом от неверного мужа - Николая Ивановича, и могла в любой момент, посадив Рыжика в переноску, прикатить в Москву, чего доселе было никак невозможно - казалось фантастикой и несбыточной мечтой.
        Так, около двух недель тому назад (еще до покупки телефона), а именно 31 декабря в два часа пополудни мамаша предстала передо мной в норковой шубе с бобровым воротником и переноской в руке и весело сказала:
        - А я Новый год приехала встречать!
        Впрочем, о том, как мы встретили Новый год, речь пойдет чуть позже. Излагать нужно все по порядку, а то немудрено и запутаться. Итак, родительница моя в настоящий период абсолютно счастлива и упивается вольной своей жизнью в обществе бессловесного, обожаемого Рыжика.
        Относительно Икки и ее матери можно сказать, что они тоже пребывают в состоянии крайнего блаженства, чувствуя каждой клеточкой своего тела освобождение от
«мужицкого ига», как выразилась Икки на вечеринке разведенных женщин в уютном зальчике ресторана в терракотово-бежевых тонах. Людмиле Александровне теперь не нужно готовить по утрам ненавистный омлет - она просто раскалывает пару яиц на сковородку и, быстро проглотив глазунью, мчится в телецентр на съемку ток-шоу «От меня нигде не скроешься!», где за последнее время стала настоящей звездой. Она то и дело ищет и находит свекровей своих бывших мужей, которые якобы, оставив ей «в подарок» ребенка, исчезали самым что ни на есть таинственным образом. На передаче отыскивались не только свекрови бывших мужей, но также и сами бывшие мужья, после чего их стыдили как ведущие, так и весь зрительный зал: «Невозможно! Оставить собственное дитя на руках хрупкой, молоденькой, несмышленой девушки?! Стыд и позор!» - поражались одни. «За такие дела в тюрьму сажать нужно!» - с пеной у рта кричали другие. Все шишки доставались нерадивым и безответственным отцам, а свекрови будто бы все это время находились в полном неведении, что у них вообще есть внуки. Одна подставная свекровь так вошла в роль, что чуть было до смерти
не избила псевдосына - когда дело дошло до ударов микрофоном по голове и возгласов:
«Я тебя, изверга, породила, я тебя и убью!», к ней из-за кулис вылетели два здоровяка и волоком утащили со сцены. Такова была месть Людмилы Александровны Моторкиной не только своему бывшему мужу - Роблену Ивановичу. Это был вызов всему противоположенному полу.
        Икки тоже не отставала от матери и сводила счеты с так называемым сильным полом по-своему. Особенное удовольствие ей доставляло, когда в проктологической аптеке, что расположена недалеко от наших с Икки домов (здесь нужно непременно упомянуть, что после того как Аркадий Серапионович Эбатов (бывший поклонник Пульхерии), оформил все документы касательно аптеки на Икки, рассчитывая этим широким жестом вернуть к себе Пулькино расположение, медицинское заведение вместо старого названия «Эбатов и К?» стало называться «Моторкина и С?», где буква «С?» символизировала наше содружество), выстраивалась длинная очередь за приготовленными ректальными свечами. Именно в этот момент Икки сама вставала за прилавок и отпускала лекарственную форму, громко объясняя (исключительно мужчинам) все подробности того, куда вводить суппозиторию, каким образом, на какую глубину и в какой именно позе. Женщины в очереди покатывались со смеху - мужчины краснели до корней волос и молча выслушивали дотошного фармацевта, такое впечатление, что они в эту минуту теряли дар речи или язык прилип к небу так, как прилипает, если пройтись
им в сорокаградусный мороз по чугунным перилам. Таким своеобразным способом Икки сводила счеты с Овечкиным, вымещая на бывшем муже злость на все мужское население, которое нуждалось в ректальных свечах, изготавливаемых в ее аптеке.
        Пулька тоже использовала свое служебное положение, дабы доказать всем женщинам гинекологического отделения, заместителем заведующего которого она являлась, с какими подонками, лицемерами и обманщиками живут ее пациентки.
        - Я раскрываю глаза этим несчастным бедняжкам!- доказывала она, патетично ударяя себя кулаком в грудь.
        А раскрывала глаза она следующим образом. Если даже какой-нибудь бедняжке был поставлен диагноз воспаление придатков, Пулька вызывала любящего супруга болящей к себе в кабинет и тоном, не терпящим возражения, заявляла:
        - Вы, голубчик, в курсе, что у вашей жены воспаление яичников (то бишь придатков в простонародье) случилось по вашей вине? Что она валяется тут и героически сносит уколы три раза на дню, грелки со льдом на животе и тампоны с мазью Вишневского исключительно из-за вас?
        - Позвольте! Но я-то тут при чем?!- растерянно вопрошал муж бедняжки.
        - Очень даже при чем, очень даже при чем! Кто ж, как не вы, «при сем»?
        - Так она упилась до невменяемости и посреди октября решила искупаться в неглиже! Да еще в грязном каком-то подмосковном пруду с застоялой водой!
        - Этот факт только усугубляет вашу вину. А вы задумались, отчего она упилась до невменяемости?- спрашивала она и тут же сама отвечала: - Чтоб забыться! Чтобы не реагировать на действительность, а хоть вечер побыть в ирреальности! Чтоб вашу, пардон, рожу один вечер не видеть! Она предпочла мутный грязный пруд вашему гнусному обществу! Вот до чего вы довели жену! И вы еще себя не чувствуете виноватым?! Поразительно!
        После эдакого разговора с заместителем заведующего гинекологическим отделением муж бедняжки действительно начинал сомневаться - не его ли вина в том, что супруге приспичило прыгнуть рыбкой в поросший трясиной пруд посреди октября.
        У Пульки существовало еще немало способов разоблачения и выведения негодников на чистую воду. И делала она это с таким рвением и даже азартом - такое впечатление, что не Аркадий Серапионович изменил ей со своей старой тощей одноклассницей, а все те мужчины, что приходили к своим болящим женам и подругам в гинекологическое отделение.
        Мать ее, гоголеведка Вероника Адамовна, выгнав из дома Аполлинарий Модестович Дерюгина (тоже гоголеведа) и швырнув в него при разводе фальшивое ребро, добыть которое стоило Пулькиному отцу немалых усилий и материальных затрат (а именно съездить в Кишковерстск, дать крупную взятку заведующему краеведческого музея и получить ребро под расписку на месяц, которое кишковерстцы считали вовсе не ребром Гоголя, а ребром основателя своего родного города - какого-то польского пана), казалось, успокоилась на этом и всецело отдалась поиску настоящего, подлинного ребра великого русского писателя. Этим ограничилось ее мщение мужескому полу.
        Мать с дочерью Огурцовы-Поликуткины просто блаженствовали, живя в разных квартирах. К тому же Анжелке по праздникам и выходным разрешили встречаться с детьми и стали даже отпускать с ней Кузьму на день-два. Однако на Новый год Кузю ей не отдали, и праздник для хватившей лишку Поликуткиной (в девичестве Огурцовой) закончился около двух часов ночи, когда все мы, свободные женщины, высыпали на улицу пускать петарды и играть в снежки.
        - Сектанты проклятые! Поганое гнездо адвентистов! Какое они имели право отнять у родной матери ее детей! Это я их в муках рожала, а не они!- кричала Огурцова с пьяными слезами на глазах, а все мамаши членов нашего содружества, тоже уже разгоряченные, поверили в эти винные брызги и бросились ее утешать.
        - Ничего, Анжевочка, еще наодифь,- уговаривала ее Пулькина мамаша, как обычно произнося вместо «ш» - «ф», а «р» пропуская вовсе,- и мужики дья этого не нужны вовсе! Зачнефь чейез пообийку!
        - Так и не дали мне у Кузи ни одного таланта отыскать!- выла Огурцова, а я вспомнила то ужасное для Кузьмы время, когда Анжелка, записав его в два с половиной года во все детские районные спортивные секции (вплоть до баскетбольной), а также в художественную студию, что находится в подвале ее соседнего дома, на «музыку» в ближайшую школу, на бальные танцы и верховую езду на пони, довела ребенка до нервного истощения, после чего тот пролежал больше месяца в больнице, за что, собственно, ее и порывался лишить материнских прав бывший муж-адвентист - чернобровый детина Михаил. Проще будет сказать - за жестокое обращение с детьми. Однако после развода сменил гнев на милость и разрешил ей даже видеться с отпрысками раз в неделю.
        - И правильно!- поддержала Веронику Адамовну моя родительница, а Адочка, беря Афродиту на руки, заговорила своим пронзительным голосом - словно стальную дребезжащую пластинку в мозги вставили:
        - Зачем эти дети-то нужны! Зачем они нужны! Зачем! Визжат, кричат, писаются! Никакого покоя! Покоя никакого!- У моей кузины особая манера говорить - без остановки, повторяя одно и то же слово или словосочетание по нескольку раз, как заезженная пластинка.- Вечно им что-то надо! Вечно они чего-то требуют! Никакой тишины! Тишины никакой! Ты вроде, Анжела, творческий человек. Человек творческий! На балалайке играешь! Тебе, как и мне, тишина нужна! Тишина! Какие дети! Дети какие-то!- наконец-то заключила она, сжав от раздражения свои пухлые африканские губы без контура так, что они стали похожи на маленький поросячий пятачок.
        Адочка, хоть и работала уборщицей в овощном магазине, в душе чувствовала себя творческим человеком. Если быть точной - великим модельером всех времен и народов: всю одежду, вплоть до обуви, как себе, так и Афродите, переделанной из болонки в йоркширского терьера с помощью стрижки и ежемесячного окрашивания животного хной, кузина моя делала своими руками. Она и по случаю Нового года сотворила себе эксклюзивный костюм снегурочки: поверх старого, вытертого светло-серого зимнего пальто Адочка надела будто сплетенную паутину - нечто вроде бледно-голубого платья; тоненькие ножки ее обтягивали вязаные рейтузы того же цвета, под коленками болталась голубая вязаная сумка-сарделька, где (не сомневаюсь) лежал хвойный освежитель воздуха, который выполнял две функции: использовался как духи и как средство самозащиты (зачастую она оборонялась, неожиданно брызгая обидчику в глаза аэрозолем). Вот только головной убор ее несколько не соответствовал образу внучки Деда Мороза, а напоминал колпак Санта-Клауса, но не красного, а небесного цвета.
        Здесь самое время вернуться к теме мщения свободных женщин противоположному полу. Замечу, что никто из нас не пламенел сим чувством так ретиво, как Адочка. Она намеренно причиняла зло совершенно незнакомым мужчинам с целью расплатиться за все сразу. И за свой неудачный брак с мужчиной небольшого роста с огромным пивным животом, имени которого я до сих пор так и не знаю. И за свою недавнюю любовь к обманувшему ее Шурику (сыну той самой злобной вдовицы Эльвиры Ананьевны, что стала причиной развода родительницы моей с Николаем Ивановичем и которая упекла, якобы по ошибке, всех их кошек в немецкий приют). И за безобразное, пренебрежительное отношение к ней ее начальника - директора овощного магазина, который нарочно дует (по словам Адочки) мимо унитаза и заставляет ее по три раза на дню мыть пол в туалете...
        Кузина в своей расплате немногословна, больше действует, не то что мы - пером, словом и воспитательными мерами...
        Как-то около месяца назад она попросила меня съездить с ней вместе в магазин пряжи и выбрать цвет ниток (к Новому году сестрица решила связать мне длинный-предлинный шарф, похожий на нескончаемую змею). Поначалу все было вроде бы нормально - Адочка, перекрикивая шум машин и по нескольку раз повторяя одно и то же слово, рассказывала о подонке Васюкове - директоре овощного магазина, но стоило нам только попасть в метро, где народ сновал взад-вперед в огромном количестве, где все брыкались, чертыхались и толкались, сестрица принялась осознанно и со всей силы отдавливать ноги представителям противоположенного пола. Мало того - она активно работала локтями и пихалась спортивной сумкой, взятой специально по случаю поездки за шерстью.
        Войдя в вагон, в страшной сутолоке я нечаянно наступила на ногу средних лет мужчине, на что тот слишком бурно отреагировал:
        - Нужно смотреть, куда ходули ставишь! У меня мозоль на пальце, а ты прямо на нее попала своей ножищей!- закричал он на меня.
        - Извините, пожалуйста, я не хотела...- промямлила я.
        - Мозоль? Мозоль?- встрянула кузина.- А грибка нет? Нет грибка?- Тот недоуменно глядел на нее. На минуту немолодой мужчина с мозолью на пальце даже растерялся.- Жаль, Маша, ты ему на одну только ногу наступила! Жаль! Но это ничего! Ничего! Сейчас я быстро исправлю ситуацию. Быстро!- И Адочка наступила на его вторую ногу.- Надо было еще локтем под дых долбануть! Под дых! И сумкой по башке со всего размаху! Вот так! Вот так!- продемонстрировала мне она все, что я должна была проделать с немолодым мужчиной с мозолью на пальце. Тут поезд остановился. Кузина с невероятной быстротой достала из маленькой сумки-сардельки хвойный освежитель воздуха, пшикнула пару раз ему в глаза и, схватив меня за руку, выдернула из переполненного вагона на перрон.- Вот как с ними надо! А ты стоишь и слушаешь его дурь! Дурь его слушаешь и еще прощенье просишь! Прощенье еще просить у такого ка-азла!- Особенно смачно она произнесла тогда слово «ка-азел», но после той поездки в метро я стала опасаться перемещаться по городу с кузиной в общественном транспорте, потому что понимала - ничем хорошим ее действенная и пламенная
месть не кончится.
        Но вернусь к Новому году.
        Огурцова уже не слышала эмоциональной Адочкиной речи - ее ноги устали держать отяжелевшее пьяное тело, подкосились, и кончилось тем, что Анжелка плюхнулась в сугроб и захрапела, забыв о так и не выявленных талантах Кузьмы - подруге нашей уже снился волшебный новогодний сон. На том праздник был завершен.
        А в целом мы очень неплохо встретили этот Новый год. Сначала собрались дома у гоголеведов - выпили, закусили, потом пошли к нам - у нас снова закусили и выпили, засим к звезде телеэкрана и заведующей проктологической аптекой, а в конце отволокли спящую мать двоих детей до квартиры Нины Геннадьевны Огурцовой и разошлись по домам. Адочка в ту ночь осталась у нас.
        Через день родительница моя, подхватив переноску с Рыжиком и с гордостью положив в сумочку мобильный телефон, отчалила в деревню Буреломы, строго-настрого наказав напоследок не связываться с кобелями (она так и выразилась - не связывайся, мол, ни с какими кобелями!), пообещав звонить мне каждый день и регулярно писать письма с подробным изложением тихой, счастливой и свободной жизни своей.
        Несомненно, этот Новый год я встретила во стократ лучше прошлого, как и предрекала Пулька. Она, бесспорно, права, когда говорит, что с мужиками, в особенности на праздники, лучше не повязываться - кончится тем, что будешь сидеть в одиночестве и реветь белугой от обиды и несправедливости. Никогда не забуду встречу прошлого Нового года. Как перед боем курантов раскрываются двери лифта и я вижу Кронского с жирной, вульгарной, крашеной блондинкой с черными, отросшими волосами у корней в недвусмысленной позе... И как потом я пешком плелась под хлопки петард до своего дома.
        К тому же всех нас - свободных, разведенных женщин, решивших справить этот Новый год вместе, объединяло совершенно одинаковое, если можно так выразиться, настроение или состояние духа. Все мы вплоть до «йоркширской терьерши» Афродиты, которая, по словам Адочки, никогда с кобелями не связывалась и до сих пор хранит девственность, испытываем чувство гордого одиночества - именно гордого - подобного тому, какое бедный, униженный и оскорбленный человек ощущает. По мнению великого нашего пророка Федора Михайловича Достоевского, человек, обиженный обществом и судьбой, горд своей бедностью и наслаждается этим своим социальным положением. Так, собственно, и мы упиваемся наступившим в нашей жизни одиночеством и гордимся им.
        Дзз!... Д-зззззз-дз-дз! Я вздрогнула от неожиданности - проклятый телефон!
        - Да! Але!- крикнула я в трубку.
        - Манечка, здравствуй, детка! Мы с тобой сегодня еще не разговаривали?- сахарным голосом проговорила бабушка.
        - Нет, с тобой я еще сегодня не разговаривала, зато уже вдоволь успела наговориться с твоим наглым секретарем и его супругой, которые суют свои длинные носы в чужие дела!- Я попыталась выразить недовольство по случаю нахального внедрения в мою частную жизнь четы Рожковых.
        - Сан Амурович был у тебя?
        - И Сан Глориевич тоже,- съязвила я.
        - Какой еще Глориевич?- Голос Мисс Бесконечности мгновенно переменился: из елейного - в обыкновенный, повседневный - властный и командный (43 года работы с умственно отсталыми детьми до сих пор давали о себе знать).
        - Твой секретарь с женой! Какие бестактные, наглые, беспардонные! Нет, это ж надо - я обязана снова выйти замуж за Власа! За этого параноидального ревнивца! Который со дня развода мне ни разу не позвонил! Что они себе позволяют?! Все им, видите ли, знать надо!- возмущалась я.
        - Не тот глуп, кто не знает, а тот, кто не хочет знать!- метнула бабушка выученным за ночь афоризмом.
        - Я с тобой серьезно разговариваю!- угрожающе проговорила я.
        - Ты слишком серьезна, а умное лицо - это еще не признак ума. Все глупости в мире делаются именно с этим выражением лица,- резала Мисс Бесконечность.
        - Прекрати выражаться чужими фразами!- вспылила я.- Я спрашиваю, почему они лезут не в свое дело?! Почему этот твой Амур Александрович...
        - Точно, Амур Александрович!- обрадовалась она, услышав правильное имя-отчество своего секретаря.
        - Почему он указывает, с кем я должна соединить свою судьбу? Почему он лезет в мою личную жизнь? Да еще напоминает об этом гнусном Власе, который так и зажал свадебное путешествие в Венецию! А я так мир хотела посмотреть!..
        - Хочешь посмотреть мир - обними глобус!- сказала бабушка.
        - Прекрати!- огрызнулась я.- И запомни, я с ними больше общаться не намерена! Нечего их ко мне подсылать! Тоже мне, придумали способ влезать в чужую жизнь, прикрываясь заботой о репутации самого уважаемого члена партии!- все больше расходилась я.
        - Водка белая, но красит нос и чернит репутацию!- выдала коренная москвичка, чем окончательно вывела меня из себя:
        - Ты как попугай повторяешь заученные выражения! Я не хочу больше разговаривать!
        - Подожди, подожди, Манечка.- Голос снова стал сахарным.
        - Ну что?
        - Ты должна приехать послезавтра ко мне,- заговорила она требовательным тоном.- То есть не ко мне, а к Зинаиде Петрыжкиной на выборы своей бабушки в лидеры партии. Тригубова скинут, а меня на его место поставят! Да девок всех своих захвати! И эту кликушу-то, как ее... Ну сестру-то свою! Адку!
        - Не знаю, не знаю. Как получится,- деловито проговорила я.
        - Что значит, как получится?!- возмутилась Мисс Бесконечность.- Твою бабушку в лидеры принимают, а тебе и дела никакого нет?!- Она говорила так, будто вступала в пионеры.
        - Ничего обещать не могу.
        - А давно эти... Амуры от тебя уехали?- поспешила сменить тему старушка. Я с ужасом посмотрела в окно - темнота беспросветная, потом на часы - полседьмого вечера! Кошмар! Я совершенно потеряла счет времени и теперь катастрофически опаздываю на встречу с содружеством!
        - Давно. Все. Я опаздываю!
        - Придешь на выборы, Манечка? А? Приходи!- жалостливо ныла старушка на том конце провода.
        - Потом, все потом, я опаздываю!
        - Нет, сейчас!- настаивала она и вдруг запела голосисто так, ни с того ни с сего:
        Мальчики да девочки
        Свечечки да вербочки
        Понесли домой.
        Огонечки теплятся...
        - Пока!
        - Нет! Обещай! Что я, зря пела, что ли?!- буркнула она и снова спросила: - Придешь с девьками?
        - Приду!- взревела я и, бросив трубку, принялась собираться со скоростью света отмечать старый Новый год с подругами.

* * *
        В кафе «У дядюшки Ануфрия» царил полумрак, и почти все столики были заняты; молодые официанты в длинных оранжевых фартуках (видимо, студенты на подработке) носились с подносами по залу, перелетая от одного клиента к другому, яко пчелы с цветка на цветок. Я стояла у дверей в полной растерянности и глазами искала подруг.
        - Вон свободный столик, около стенки, вон еще один, у двери,- подскочил ко мне подрабатывающий студент.
        - Мне не нужен свободный столик, меня тут подруги должны ждать,- рассеянно проговорила я и подумала: «Что, если все они опоздали, а я, как дурочка, сорвалась и прискакала сюда, даже не переодевшись и не причесавшись. Как нацепила на себя что попало с утра, в парикмахерскую, в том и пришла! А их нет! Опять буду среди них как чучело гороховое сидеть! Хорошо, успела с елки мишуру стянуть - на шею повешу». И тут за квадратным столбом я увидела до боли знакомую апельсиновую челку
«йоркширской терьерши».
        - Вот вы куда забрались! А я уж подумала, что первая пришла!- подлетев к членам содружества, воскликнула я, напрочь забыв о своей внешности.
        - Да-а! Ты придешь первая! Как бы не так!- усмехнулась Пулька - она, как всегда, выглядела потрясающе: безукоризненный макияж, золотистые волосы ниспадали на дорогую, изумрудного цвета шелковую блузку, которую мы купили в одном из центральных московских магазинов. Помню, Пульхерия, как увидела ее, прошептала завороженно:
        - Именно этого-то мне не хватало!
        - Пуль, а почему тут нигде цены не указаны?- удивлялась я.
        - Потому что если хочешь какую-то вещь, неважно, сколько она стоит,- рассудительным тоном выдала она тогда совершенно безрассудную реплику.
        - Ну да, неважно! А если у тебя нет таких денег?
        - Тогда тебе в этом магазине и делать нечего.
        - Ты спроси, спроси, сколько она стоит,- подбивала я.
        - Ничего я не буду спрашивать! Сейчас померяю и куплю.- Нечего сказать - блузка сидела на ней великолепно, будто для нее была создана.- Беру!- сказала Пулька и решительно направилась к кассе.
        Я была права - эта тряпка стоила один мой гонорар - то есть два месяца упорного труда как минимум (учитывая доплату за дополнительный тираж).
        - Маш, мне пяти тысяч не хватает,- смущенно пролепетала она мне на ухо,- у тебя нет?
        Я ей тогда добавила пять тысяч, но сделала для себя немаловажный вывод - пожалуй, никому из нашего содружества нечего делать в этом магазине.
        ...Господи! Я вообще забыла накраситься! Икки, как обычно, одета скромно, но со вкусом, аккуратно причесана. Интересно, что у меня на голове? Я даже в зеркало забыла посмотреться! Адочка с Афродитой по обыкновению в вязаных нарядах одинакового цвета - две снегурочки. Апельсиновую челку «терьерши» стягивал голубой бант, туловище облегало, как мне показалось, очень тесное шерстяное платьице, отделанное кружевами (или собака за это время успела потолстеть?) и ботики на шнуровке. Сестрица была в перекошенном каком-то самодельном хитоне, вязаных брюках; на столе лежала неизменная сумка-сарделька того же небесного цвета, что и весь ансамбль.
        Вообще, кузина моя негласно и незаметно влилась в наше содружество, успешно заменив после Иккиного развода Женьку Овечкина, и, кажется, была очень рада тому, что у нее наконец-то не только отыскалась сестра, но и появились подруги. За столом я не увидела Анжелы. Это на нее совсем не похоже - она всю жизнь приходит раньше положенного времени, а потом весь вечер пилит нас за то, что мы безответственные и непунктуальные.
        - Здравствуй, сестрица! Сестрица! Моя дорогая сестрица! Ты почему мой шарф не надела? Он тебе не нравится? Не нравится? Да?
        - Что ты, Адочка, очень нравится, просто я торопилась. Видишь, опоздала на двадцать минут.
        - Машка, а что у тебя на голове?
        - Такое впечатление, что ты только что с кровати встала!- засмеялась Пулька и, достав из сумочки зеркало, протянула его мне. Лучше бы я не видела того, что я в нем увидела! Хвост набекрень, вся голова в петухах, бледная физиономия с сонными глазами. Чтобы хоть как-то исправить ситуацию, я вытащила серебристую мишуру и обмотала ею голову:
        - А у меня Новый год!
        - Сними! Не позорься!- посоветовала Пулька, но я и не подумала этого делать - с мишурой на голове в моей душе появилось хоть какое-то ощущение праздника.
        - Нет, правда, Мань, откуда ты вылезла?- не удержалась Икки.
        - Ниоткуда я не вылезала. Если бы не бабушкин звонок, я вообще могла не прийти. С утра пошла в парикмахерскую, решила подстричься...
        - У тебя что, месячные?
        - Не надо это афишировать!- вспылила я.- Но стричься передумала и пришла домой. И тут ко мне заявился секретарь Мисс Бесконечности с женой и ровно два часа нес полнейшую околесицу. Потом села писать 4-й том «Записок» и совершенно потеряла счет времени. Вот и все.
        - Это тот самый, из партии «Золотого песка»?- поинтересовалась Пулька.
        - Вот именно. Амур Александрович Рожков. Про вас спрашивал, говорил, что я черню репутацию самого уважаемого члена их партии. Бабушка совсем сдвинулась - послезавтра просит нас всех приехать на ее выборы в лидеры «Вылетающих голубков». Хочет Тригубова, деспота, сместить! И это в 89 лет! Мне бы ее энергию и целеустремленность!
        - А что, поедем, поддержим старушку!- предложила Икки.
        - Как нечего делать!- легко согласилась Пулька.
        - И я с вами,- отозвалась Адочка, ее долго уговаривать не надо.
        - А что Анжелки-то нет?- спросила я.
        - Сами не знаем. Звоним на сотовый - недоступна. Да придет сейчас, куда она денется!
        - Слушайте, а у меня в аптеке черт знает что творится! Я вообще не представляю, что делать!
        - Что-то случилось?- осведомилась я.
        - Я стою перед выбором, кого оставить: твоего протеже - полоумного Иннокентия или свою помощницу Свету.
        - Это ту самую, у которой одна длинная бровь от виска к виску? Ну, полная такая? Да?- уточнила Пулька, расстегивая верхнюю пуговицу дорогущей блузки.
        - Мы будем чего-нибудь заказывать?- невпопад спросила я - очень есть хотелось.
        - Да подожди ты! Анжелка придет - закажем, а то опять весь вечер гундеть будет!- отмахнулась Икки и продолжила историю об Иннокентии - бывшем бабушкином ученике, страдающем вялотекущей шизофренией, которого я сдуру пристроила в проктологическую аптеку клеильщиком коробочек для свечей, сочинив для него историю, что устраивается он конструктором упаковок для микроторпед по точному и мгновенному поражению целей противника на сверхсекретное предприятие. Не скажи я ему этого, Икки с помощницами до сих пор сами клеили бы тару для суппозиториев - вряд ли они нашли кого-нибудь на такую тупую и низкооплачиваемую работу.- Бровь у Светы не одна, а две. Просто сросшиеся на переносице,- заступилась Икки за свою сотрудницу.- И надо же было ей влюбиться в этого болвана - Кешку! Нет, вы представляете, что он сегодня отмочил? Приволок с собой такую же чокнутую тетку, как он сам,- тоже, кажется, бывшую ученицу твоей бабушки, и оповестил весь коллектив, что Светку он бросает и женится на этой дуре - Кате Кучкиной. Светка полдня в туалете просидела - ревет белугой, я стою за дверью, ее успокаиваю, а Иннокентий твой
орет, черт картавый, так, что даже в торговом зале слышно: «Катька тепегь мне жена! И габотать тут будет! Могодой семье нужны сгедства!» Эта Кучкина так и просидела рядом с ним до закрытия аптеки, но вместо того, чтобы коробочки клеить, целый день какие-то треугольники Кешке на руках химическим карандашом рисовала - послюнявит, послюнявит и давай малевать. А взгляд у нее такой... Такой пустой, отсутствующий... Страшно даже! Света из туалета вышла вся в слезах и говорит: «Если он тут останется, я, Икки Робленовна, уж простите, уволюсь по собственному желанию». Я ей: брось, мол, из-за такого осла хорошую работу терять! Недостоин, мол, он тебя, найдешь себе нормального! Она ни в какую. Говорит: «Или он, или я!» Я не знаю, что делать! Если Иннокентия уволю, кто коробочки клеить будет? Ведь никто не пойдет на такую работу, а сами мы не можем - у нас сейчас столько рецептуры, еле успеваем! Увольнять Светку тоже нехорошо как-то - несправедливо, да и привыкла я к ней! И надо было ей в идиота влюбиться! Вроде нормальная девчонка. Голова кругом идет!
        - Н-да, у всех любовь рушится, все разводятся да расстаются,- глубокомысленно проговорила я и в этот момент увидела, как не торопясь, твердо ступая по полу своими упрямыми ступнями 42 размера, к нам приближается Огурцова, а за ее мощными ногами прячется Кузя.
        - Анжелка! На сорок минут опоздала! Где ж твоя хваленая пунктуальность?- подколола ее Пулька.
        - Вот,- Огурцова указала на Кузьму,- сегодня мне разрешили с собственным ребенком увидеться! Сектанты поганые! Логово адвентистов! Мать их...- Судя по всему, Анжелка хотела крепко выругаться, но, взглянув на трехлетнего сына, замолкла на мгновение, плотно сжав губы.- Мать-то их, Степаниды-то с Кузенькой - я,- выкрутилась она.- Кузя, что надо тетям сказать?
        - Бабачка!- в восторге закричало неудавшееся дарование и кинулось к Афродите.
        - Не трогай Фродю! Не трогай! Это моя собака! Моя! И нечего к ней лезть! Заведи свою и лезь к ней! А к моей нечего!- ревностно заверещала Адочка и изо всех сил прижала к себе «йоркширскую терьершу», что та даже взвизгнула.
        - Злая тетка!- заметил Кузя и забрался на стул.
        - Есть хочу! Давайте чего-нибудь закажем! И выпить тоже!
        - Огурцова, куда тебе пить! Ты за ребенка в ответе!
        - Мне его велено завтра к четырнадцати нуль-нуль домой вернуть. После детского утренника, то бишь «елки». Сучки пог...- Анжелу так и распирало выругаться, но она понимала, что это совершенно недопустимо - Кузьму только месяц назад отучили сквернословить, и если «поганые адвентисты» снова услышат из уст ребенка нецензурную брань, то не видать ей собственного сына, как своих ушей.- Ада, я спросить хотела, Фродя у тебя сучка или кобелек?- снова нашлась Огурцова, а мы с Икки покатывались со смеху.
        - Будто ты не знаешь! Не знаешь как будто, что Афродита у меня девочка! Девица она, девица!
        - Кузя, сядь и не ерзай на стуле!- И Анжелка по привычке замахнулась, чтоб отвесить Кузьме подзатыльник, но мгновенно отвела руку и, сделав вид, что поправляет прическу, ласково проговорила: - Котенок, сейчас ужин принесут, нужно сидеть ровно-ровно, не то подавишься.
        - Я не котенок!- воспротивилось несостоявшееся дарование.- Бауска называет меня зайкой от больсых усей.
        - Это какие это у тебя большие уши?! Дура старая! Сектантка мерзопакостная! Мало того, вообще ребенком не занимается - никаких талантов у него не отыскивает, так еще комплекс неполноценности в нем развивает!- Огурцова в конце концов не сдержалась и высказала все, что было на сердце.
        - Никакой я не зайка и не котенок!
        - А кто же ты? Ну кто? Кто?- прицепилась к нереализованному дарованию Адочка.
        - Я - Кузя Поликуткн.
        - Ха, Поликуткн,- засмеялись мы, а кузина моя, которая не любит детей, вдруг разрешила Кузе погладить Фродю:
        - Только осторожнее, а то она кусается. Кусается она!
        В этот момент к нам подошел молодой человек в оранжевом фартуке и спросил, что мы будем заказывать.
        - Так,- обстоятельно начала Анжелка,- мне капустки квашеной с солененькими огурчиками, водочки графинчик, картошку... Вот! Пюре с бифштексом,- и, сглотнув слюну, продолжила: - Ему тоже пюре, только с котлетой, и лимонад какой-нибудь. А потом видно будет.
        Вслед за Огурцовой мы тоже сделали заказ, после чего Пулька подозрительно спросила:
        - А чего это тебя на квашеную капусту с солеными огурчиками потянуло?
        - Жизнь пресная.
        - Н-да? Ну смотри,- и Пулька перевела тему: - У меня, Икки, на работе похуже, чем у тебя,- пожаловалась она.- Это вообще ад кромешный. Если я раньше туда как на праздник ходила, теперь хожу, как на каторгу. Заведующий нашим отделением Абрам Львович Розенштольц, с которым у меня были прекрасные, дружеские отношения, все-таки эмигрировал в конце декабря, а после праздников на его место назначили круглую дуру - Людмилу Васильевну Черепову. Вы бы ее видели! Это умора! У нее голова маленькая такая - младенческая. И как там только мозги помещаются?! И растет...- сказала Пульхерия так, будто страшную историю в полнолуние рассказывала,- вот прямо ощущение такое, что минуту назад и котелка-то у нее не было - только что вырос прямо из плеч, без шеи! Сама как буйвол - центнера два весит, и лысая-прелысая - младенческий такой пушок на башке. И все ее побаиваются. Мне кажется, мои коллеги от ее внешности в ужас приходят. В гинекологии она вообще ничего не смыслит, только по палатам шастает да высматривает, у кого из пациентов на спинке кровати верхняя одежда висит и что в холодильниках лежит. Весь медперсонал
загоняла: каждое утро чистоту рук проверяет да манжеты с воротничками на форме. А беременность не может определить на третьем месяце! Я навела справки, оказалось, перевели ее к нам из обычной районной женской консультации по блату. Я все усилия приложу, чтобы ее скинуть с этой должности!- Пулька была рассержена не на шутку, и мы-то знали - если она задумала кого скинуть с должности за незнание дела, обязательно сделает это. Так, в прошлом году она добилась, чтобы Динку, которая, проявив своеволие, неудачно прооперировала девяностолетнюю старушку, уволили по статье.
        - Все как-то складывается нехорошо,- сетовала Икки.- Я хотела своим сотрудникам новую форму заказать, чтоб все в одинаковой ходили. Разве наша аптека хуже «Лекаря Атлетова»?!- Икки припомнила ненавистную аптеку, что располагается напротив
«Моторкиной и С?» и где она проработала несколько месяцев и много претерпела от коллег, которые были одеты в форменную одежду из синтетического материала.
        - Так что тебе мешает?- удивилась я.
        - Как что?! Я не знаю теперь, сколько комплектов заказывать! Я вообще не знаю, кто у меня будет работать! Иннокентий с Катей Кучкиной или Света!
        - А ты уже решила, где будешь форму шить?
        - Не-а. Я даже не знаю, как она будет выглядеть. Может, брючки с куртками?..- призадумалась она, а я вдруг, совершенно не подумав, ляпнула:
        - Слушай, а закажи Адочке. Она ведь модельер!- Я замолчала, почувствовав, что сказала что-то не то, и в свое оправдание добавила неуверенно: - В душе...- но было уже поздно - моя кузина в неистовом восторге подпрыгнула на стуле и воскликнула:
        - Я уже придумала! Придумала! Придумала! Нужно сделать летний и зимний варианты! Зимой иногда отопление отключают, в щели дует! Холодно! Холодно! Надо всем связать полосатые гольфы и такие же полосатые треугольные колпачки с помпонами! Обязательно с помпонами и чтоб уши были закрыты, а то продует. Продует! Потом брючки широкие связать шоколадного цвета и кофточки тоже шоколадные с полосатыми рукавами! Да! С полосатыми! А летний...- Фантазия сестрицы забила ключом; я ощутила на себе укоризненный взгляд заведующей проктологической аптекой - взгляд этот был говорящим. А говорил он следующее: «Корытникова! И что у тебя за манера оказывать медвежьи услуги! То Иннокентия подсунула, от которого теперь не избавиться, теперь модельера в душе, который воспылал одеть весь персонал аптеки в шерстяные (!) брюки шоколадного цвета и полосатые колпаки с помпонами!»
        - Нет, нет, нет! У нас помещение теплое, и вообще шерстяная одежда в аптеке запрещена - это негигиенично,- воспротивилась Икки, все еще продолжая недобро смотреть на меня.- Пулька, ну что же ты молчишь?! Скажи, что шерстяная форма в медицинском учреждении недопустима!- в отчаянии призвала она подругу на помощь, прекрасно понимая, что отвязаться от Адочки ей будет не так-то просто.
        - Совершенно недопустимо,- категорично отозвалась Пулька.
        - Тогда из акрила! Из акрила тогда!- не отступала кузина.
        - Давайте обсудим это потом. Это очень сложный вопрос, нужно все продумать как следует,- пошла я на попятную.- Я просто хотела помочь и тебе, Икки, и тебе, Адочка.
        - Спасибо,- прошипела Икки.
        - Почему же потом, когда можно сейчас?! Все равно сидим, ничего не делаем! Не делаем ведь ничего!- настаивала сестрица.
        - Мы отмечаем старый Новый год. Я не понимаю, почему нас не обслужат-то никак!- Я изо всех сил пыталась переключить Адочку на празднование старого Нового года, в то время как она уже изрисовала четыре салфетки с летними и зимними вариантами формы для сотрудников «Моторкиной и С?».
        - Ну ладно.- Она неохотно запихнула изрисованные салфетки в сумку-сардельку и важно проговорила: - Но учти, Икки, это будет эксклюзивная коллекция форменной одежды от Ады Корытниковой, а следовательно, и стоить будет недешево. Да! Эксклюзивная!
        - О! Может, мы с тобой в цене не сойдемся,- с надеждой и облегчением сказала Икки.
        - Думаю, договоримся. Да, договоримся! Можно будет в кредит приобрести коллекцию, можно выплатить деньги потом, когда появятся. Мы же с тобой подруги! Вы мне тут все друзья! Что ж я, друзьям не помогу, что ли! За кого вы меня принимаете?! За кого?
        - А Маня самая класивая! Как снезная кололева!- вдруг заявил Кузя, глядя на серебристую мишуру на моей голове - видимо, ему надоело слушать о шерстяных и акриловых униформах.
        - Какая она тебе Маня?!- прокричала Огурцова и снова хотела было отвесить несостоявшемуся дарованию подзатыльник, но вовремя остановилась и опять сделала вид, что поправляет прическу.- Она для тебя, Кузенька,- с наигранной назидательностью молвила родительница,- тетя Маша. Тетя! А самая красивая для тебя должна быть мама - и больше никто. Понял, ирод?- Анжелке не хватило самообладания.
        - А вот эта слиском худая! Отчего она такая худая?- И Кузьма ткнул в воздух указательным пальчиком в Адочкином направлении.
        - Она не худая, а стройная,- поправила я его.
        - Смотри-ка, три года, а он уже на девок засматривается!- рассмеялась Пулька.
        - Все они кровопийцы, вампиры, изменщики и подонки! Да! Они уже из утробы вылезают хамами и бабниками!- возмущалась моя сестрица.
        - Ада, прекрати при ребенке такие вещи говорить!- возмутилась Икки.
        - А что, что я такого сказала?! Он уже разглядывает в три года, кто толстый, а кто худой! В три года!- негодовала Адочка.
        - А мама толстая!- не успокаивался Кузя. И тут Анжелка отвела душу - она все-таки отвесила ему крепкий подзатыльник и заорала на весь зал:
        - Да что ж это такое! Эти сволочи-адвентисты мало того, что моего отца из семьи увели, еще и ребят против меня настраивают! Им это просто так не пройдет! Я буду действовать через суд и заберу детей к себе! И ты у меня тогда получишь, гад! Будешь с утра до вечера на горохе стоять!
        В ответ Кузьма показал матери язык и отвернулся, а Огурцова изловчилась, протянула руку и треснула ему по губам.
        - Плохая!- крикнул отважный мальчик ей в лицо.- И на елку с тобой завтла не пойду! Сама иди!
        Анжела побагровела, и неизвестно, что бы она еще сделала, если бы к «Поликуткным» не подлетел официант с подносом и огненной шевелюрой под цвет длинному фартуку и не выставил бы на стол графин с водкой для мамаши, кувшин с компотом для Кузи, закуску из соленых огурцов и квашеной капусты, из которой торчали дольки моченых яблок, обильно сдобренных укропом. Анжелка тут же опрокинула рюмку и, захрустев огурцом, проговорила:
        - Совсем матери нервы поднял!
        - Какой милый юноша!- воскликнула Икки, очарованно глядя на огненного официанта. - И давно вы тут работаете?
        - Я подрабатываю вечерами, а утром учусь на юридическом. Обучение платное, нужны деньги...
        - Да, да, да, да,- с пониманием откликнулась Икки, глядя ему в глаза, и тут же спросила: - А что такой симпатичный мальчик делает по ночам?
        - Икки!- прикрикнула на нее Пулька.
        - Что?- легкомысленно отозвалась та и добавила: - Может, я ему чем-то могу помочь! Я все-таки заведую единственной проктологической аптекой в Москве!
        - Молодой человек, обслужите нас поскорее, мы уже час ждем,- потребовала Пульхерия и, когда официант-огонь убежал на кухню с подносом, накинулась на Икки: - Ты совсем, что ли, ополоумела? Опять за свое? Не прошло и двух месяцев после развода, как ты к первому попавшемуся клеишься! Неужели не понятно, что все мужики - сволочи?! Или тебе мало было драгоценного Игорька, с которым ты промучилась восемь лет, зная, что он изменяет тебе со своими студентками?! Мало дурака Овечкина, который то в бабу решит переделаться, то на Марс слетать? Мне надоело лечить твои кандидозы после сантехников и случайных знакомых!
        - Не лечи, обращусь к другому врачу, благо в Москве не одна ты - гинеколог,- надулась Икки.
        - Все они изверги, вампиры и кровопийцы! Никого не хочу! Никого!- высказалась Адочка.
        - Это точно! Мужик - он что геморрой - одно и то же. Живешь с ним - вроде ничего не беспокоит, все вроде нормально, а то ни с того ни с сего - на пустом месте - зуд, раздражение, слезы, боль,- многозначительно проговорила Огурцова, смешав симптомы варикозного расширения вен нижнего отдела прямой кишки с семейной жизнью.
        - Надо же! Откуда такие познания?!- колко спросила Икки, которая, будучи заведующей единственной проктологической аптекой в Москве, знала о геморрое все.
        - Тоже читаем!- не менее колко ответила Анжелка и, осушив еще рюмку, прикрикнула на Кузю: - Прекрати хватать огурцы руками! Вилка рядом! Это ужас какой-то! Они воспитают мне неандертальца!
        Юноша-огонь снова прилетел с подносом и заставил почти весь стол салатами, дымящейся картошкой с бифштексами, графинчиками с водкой и бутылками шампанского.
        - Вот, возьми на чай.- Икки не унималась и протянула официанту купюру, завернутую в салфетку, на которой что-то написала, попросив у Адочки ручку.
        - Премного благодарен, премного благодарен,- смущенно пробормотал тот и снова метнулся на кухню.
        - Что ты там нацарапала?- грозно спросила Пулька.
        - Если его как-нибудь замучает бессонница, пусть звонит мне. У меня есть от этого недуга подходящие свечи,- съязвила Икки.
        - Нет, это кошмар какой-то!- в сердцах воскликнула Пулька.- Ты соображаешь, что делаешь?
        - Отстань!
        - А сколько ты ему денег дала?
        - Как раз хватит на резиновое изделие № 2!
        - А что такое изделие № 2? Что? А? Что это?- оживилась Адочка, мучая дольку лимона - больше она ничего себе не заказала.
        - Ха! Что это! Презервативы - вот что это такое!- усмехнулась Пульхерия.
        - А разве не изделие № 1?- удивилась я.
        - Нет, изделием № 1 считается противогазная маска.- ответила Пулька.- Это уже нумерация изменилась. Очень уж нужное это изделие. Я про презерватив. Вот в народном сознании его номер и переехал со второго на первый.
        - А тогда что значится под третьим, четвертым номерами?- спросила моя сестрица.
        - Ты, Адочка, странная какая-то! Грелки, клизмы, груши и т.д.- ответила Пуля.
        - Пзетевативы! Пзетевативы!- Кузенька от души радовался новому слову.
        - Я т-те дам пзетевативы! Сядь прямо и прекрати цапать руками котлету!
        - Пуль, а тебе Серапионович не звонит?- спросила Икки.
        - Ты что, издеваешься, что ли?!
        - А чего я такого спросила-то? Вот мне Овечкин не звонит, может, умер уже,- предположила Икки и, тяжело вздохнув, задала мне тот же вопрос касательно Власа.
        - Нет, Иккусик, как в воду канул.
        - Вы еще скажите, что очень по ним соскучились!- расходилась Пульхерия.
        - Нет, я по Власу не соскучилась. Век бы его не видеть! Просто интересно, может, они и вправду померли с тоски, не пережили развода.
        - Вот именно, нам просто интересно.
        - А я хмыря своего... Я имею в виду отца этого ирода,- и Огурцова указала на Кузю,- ни разу после развода не видела. Когда к детям прихожу, он якобы на работе задерживается. Прячется! Думает, нужен он мне! Вот даже если б приплатили, в жизни с ним не сошлась бы!
        - А что, если зимний вариант формы сшить из фланельки? Зимний вариант? Зимний, я говорю! Из фланельки! Разрезать ее сначала на кусочки, а потом крючком эти кусочки связать! Соединить эти кусочки крючком! Очень красиво! Очень! И тепло. Дуть не будет. Я говорю, дуть не будет!- Адочка пыталась доказать, как эффектно будет смотреться форма из фланельки на сотрудниках аптеки «Моторкина и С?», но ее никто не слушал, только Икки закатывала глаза и метала в меня убийственные взгляды.
        - Нет, вы только посмотрите, он и картошку руками жрет! Ужас!- Огурцова чуть было в обморок не упала, когда увидела, как Кузя пытается снизу подцепить пюре пальцами.- Нет, я завтра его не только ни на какую елку не поведу, я его и к адвентистам не повезу! Весь день будешь в углу стоять! Понял?
        - Пезеватив ты!- беззаботно крикнул малыш и незамедлительно получил по губам.
        - А можно из трикотажа! Из трикотажного материала зимний вариант сшить!
        - Нет, все-таки Черепову я скину!
        - И что мне делать с этим любовным треугольником идиотов? Кого увольнять-то?
        - Ну кто там мне на ноги наступает?!
        - Гав! Гав! Ав-ва-ва-вав! Гав!

«Тррррррр», «Тррррррр», «Тар-лям-пар-ля-ля-ля-ля-лям, тар-лям...» - задребезжал мой сотовый.
        - Да! Але!- крикнула я.
        - Ма-а-чка! Здра-ийи-вуй! Эт я, ма-а!
        - Мамочка, здравствуй! Как ты там?
        - Гов-й-ри гром... плох... слы-ыуо!
        - Как ты там?- заорала я на все кафе, придя в состояние крайнего ликования и радости - это был первый звонок моей родительницы после того, как она проехала станцию Чашки на электричке и унюхала совсем другой воздух - не загазованный, как в Москве, а чистый и свежий.
        - Я звоню тебе с самого высокого дерева в огороде! Забралась на яблоню - ту, что побольше!- отчетливо услышала я и тотчас представила себе, как мамаша приволокла стремянку к одной из двух уцелевших (после добычи Эльвирой Ананьевной на нашем огороде биотоплива) яблонь, поднялась сначала по ступенькам, потом вскарабкалась на могучие ветки и теперь сидит там, яко павиан.- Алшан есв икат отсем! Алшан!
        - Мама! Ты что ругаешься?- вопила я, не понимая ровным счетом ничего из того, что говорила моя родительница, но слышала при этом ее очень хорошо.
        - Аквал абыр тупак! Аквал абыр тупак!- напоследок выкрикнула она и отсоединилась. Страшные догадки закружились в моей голове: «Что, если любезная моя мамочка упала с ветки? Или сошла с ума? Или разговаривать разучилась вдали от цивилизации в обществе бессловесного кота Рыжика?!»
        - Что случилось?- хором спросили меня члены содружества, а в глазах их я увидела страх, тревогу и недоумение.
        - Мама звонила. С дерева. Но я ничего не поняла. Ничего!- отчаянно воскликнула я и собралась было уже плакать.
        - Подожди, подожди, ты ведь как-то поняла, что она тебе с дерева звонит?- Икки произнесла эти слова таким тоном, будто еще не все потеряно.
        - Это единственная фраза, которую я разобрала! А остальные... Мне вообще кажется, что мама с ума там сошла!- И я захлюпала.
        - Вспомни, какие звуки до тебя донеслись, и прекрати реветь!- приказала Пулька.
        - Алшан есв икат отсем! Алшан! Аквал абыр тупак! Аквал абыр тупак!- выпалила я.
        - Точно?- с ноткой сомнения переспросила Икки.
        - Точно. Это хорошо было слышно,- все еще всхлипывая, пролепетала я.
        - И что это может означать?- тупо глядя на меня, спросила Анжела.
        - Откуда я знаю!
        - Нужно подумать.
        - А может, твоя мама связалась с каким-нибудь восточным мужчинкой и разучилась по-русски говорить?..- предположила Икки.
        - Это ты от своего Овечкина понабралась - всякую чепуху молоть!- рассердилась Пульхерия.
        - Можно форму, кстати, из гобелена сшить. Из гобелена! Зимнюю-то форму!
        - Давайте на салфетке эти слова напишем, а то забудем,- предложила Пуля.
        - Я писить хочу,- заныл Кузя.
        - Да подожди ты!- отмахнулась Огурцова, словно говоря: «Тут дела поважнее!»
        - Абыр, абыр... Что-то знакомое,- силилась разгадать тайну маминых слов Икки.- Это точно, девочки, какой-то восточный язык!- наконец вывела она.
        - Да кто ж у меня по ногам-то ползает?!- воскликнула Пулька и посмотрела сначала на Кузю, потом на Афродиту.
        - А можно сшить костюмчики из вискозно-шерстяной ткани! 50 на 50! Из вискозно-шерстяной, говорю!
        - Адочка, такое впечатление, что тебе наплевать на собственную тетю!- вспылила я.
        - Почему? Что случилось-то? Что? Пожар? Потоп? Я не понимаю ничего! Я-то тут при чем? Весь вечер голову ломаю, из чего им форму шить, а они меня еще и обвиняют! Хорошенькое дельце! Нет, ну надо же! Хорошенькое дельце!
        - У твоей сестры мать с ума сошла, какой-то чепухи ей по телефону наговорила, мы все сидим, гадаем, что бы это могло значить, а она, видите ли, голову ломает, из чего ей форму шить! Потрясающе! Времени больше не будет!- взорвалась Пуля.
        - А что она такое сказала-то? Что? Что такое можно сказать, что нельзя понять?!- вопрошала Адочка на весь зал.
        - Вот что!- И Пульхерия сунула ей под нос салфетку с загадочным текстом.
        - Господи! Да что тут непонятного?! Что? По-моему все понятно! Читаю для дураков! - И Адочка без запинки прочла то, что не вылетело из моей головы и было воспроизведено на салфетке: - НАШЛА ВСЕ-ТАКИ МЕСТО! НАШЛА! ЛАВКА РЫБА КАПУТ! ЛАВКА РЫБА КАПУТ! И чего тут непонятного?- Кузина уставилась на меня своими огромными, чуть выпуклыми глазами.
        - Потрясающе!- после минутного молчания восторженно воскликнула Икки.- Абыр... Что-то знакомое! Абыр-валг! Это ж Главрыба! Как же я сама-то не догадалась!- И она с силой ударила себя кулаком по лбу.
        - Тетька сама себя бьеть!- заметил Кузя.
        - Как гоголевская унтер-офицерская вдова, которая сама себя высекла,- подметила я.
        - Ой! Только не надо о Гоголе!- взмолилась Пульхерия.
        - У тебя мамаша в Шарикова превращается!- Икки не могла сдержать смеха.- Она палиндромами изъясняется. Теперь-то ты поняла, что она сказала: нашла, мол, место, где есть телефонная связь (а именно на дереве) и что рыбной лавке Эльвиры Ананьевны пришел капут, иначе говоря, конец - или проворовались, или еще что-нибудь, но одно ясно - закрылись они. Адочка, а как это ты с ходу так прочитала?
        - Я всегда, когда в метро еду, названия станций задом наперед читаю от нечего делать. Всегда задом наперед! Всегда! Тропорэа, Оверибиб, ХеНДеВ, Овохеро,- кузина демонстрировала свои способности.
        - Переведи,- приоткрыв рот, попросила Икки.
        - Орехово, ВеДэНХ, Бибирево...- и не успела сестрица перевернуть Тропорэа, как вдруг...
        ...В это самое мгновение произошло нечто невообразимое. Огурцова громко загоготала. На мою ногу под столом кто-то или наступил, или прополз по ней - непонятно, ясно лишь одно - этот кто-то был очень тяжелый. Скатерть возле меня зашевелилась, приподнялась... Я наклонилась и увидела очень знакомое лицо в платке. Когда же скатерть съехала с головы и я узрела, понятное дело, лицо без платка, то в ужасе отшатнулась и громко ахнула: у моего колена на корточках сидел Амур Александрович Рожков и смотрел на меня победоносным взором - мол, и тут я тебя достал!
        Буквально каких-то пару секунд спустя гомерический гогот Огурцовой, что восседала по другую сторону от бабушкиного секретаря, перерос в нечто большее - ее начало нещадно рвать, и на лысину Рожкова, словно вулканическая лава, изверглись картофельное пюре вперемешку с полупереработанными солеными огурцами, квашеной капустой, бифштексом и мочеными яблоками. Вдобавок масса на голове секретаря сильно отдавала спиртом, а на длинных коровьих ресницах его повисли иголочки укропа.
        Все с изумлением склонились над ним. Сам же Амур Александрович некоторое время никак не мог понять, что стряслось. Он указательным пальцем подцепил с лысины кусочек то ли моченого яблока, то ли капусты, посмотрела на него и, отбросив, закричал:
        - Что это? Что это было? Что за безобразие!- Душ включился на полную мощность.- Да как вы себе такое позволяете?!
        - А нечего за мной следить да под столами прятаться!- нашлась я.
        - Я не знаю, как это произошло! Ну правда! Как-то само собой - неожиданно. Я бы и до туалета не добежала,- оправдывалась Анжелка.
        - Амур Александрович, немедленно ступайте в уборную, отмойтесь там,- приказала я.
        - Нет! Как это вообще возможно?!- возмущался он.
        - Ступайте, ступайте - от вас дурно пахнет,- убеждала я его.
        - Я пойду. Пойду!- душещипательно воскликнул он.- Но я вернусь! И тогда-то мы разберемся! Разберемся во всем! Только посмейте улизнуть, пока я буду отсутствовать!
        - Ну что вы, как можно! Мы обязательно вас дождемся!- заверила я бабушкиного секретаря, и он отправился в мужскую комнату.- Девочки, сматываемся! Пулька, ты с нами?
        - Нет, я в больницу - мне сегодня Черепова дежурство подсуропила.
        - Юноша, юноша!- что было мочи закричала Икки.- Юрист! Немедленно рассчитайте нас, а то будет скандал. Давай, давай!- Она, не считая, выложила на стол деньги. - Сдачи не надо, оставь себе на обучение.
        - Спасибо. Огромное! Я позвоню вам,- пообещал рыжий официант в оранжевом длинном фартуке.
        - Но мне надо рот пополоскать!- капризно проговорила Огурцова.
        - А я писить хочу!- настаивал Кузя.
        - Успехов вам! Можете сходить в мужской туалет, помочь Рожкову отмыться!- съехидничала я.
        - На улице справите все свои нужды,- деловито проговорила Икки.
        - Правильно! Фроденька всегда свои нужды на улице справляет - не несет в дом дерьмо! Не несет! И что за манера у людей - высморкаться и потом повсюду у себя в кармане носовой платок таскать, будто бы это драгоценность какая! Будто драгоценность!- с мудростью Монтеня заметила Адочка, надевая пальто, связанное из толстенных ниток, с крашеным фиолетовым из воротником меха неведомого зверя.
        Пока моя кузина перефразировала «последнего гуманиста» Франции, Огурцова, достав из сумки огромный пакет, принялась сметать в него все, что осталось на столе.
        - Ты что делаешь?- поразилась Икки.
        - Продукты забираю! За все уплочено! Негоже, чтоб харчи пропадали,- тоном экономной хозяйки проговорила Анжела, заворачивая в салфетку недоеденную Кузей котлету.
        - Тарелки хоть оставь!- с сарказмом порекомендовала Пулька.
        - А я шампанское возьму!- И Икки, схватив бутылку, спрятала ее за пазуху.
        - И я тоже!- Мне стыдно, но я поддалась стадному чувству.
        - Ну, пойдемте быстрее! Фроденьке давно спать пора!- поторапливала нас Адочка, с отвращением глядя на нетронутую лимонную дольку.
        - Анжела!- окликнула подругу Пулька уже на улице.- Приезжай-ка на этой неделе ко мне в больницу! Не нравится мне что-то это твое пристрастие к соленым огурцам и неконтролируемые приступы рвоты.
        - Чего-чего?- прищурилась та.
        - В больницу приезжай, УЗИ хоть сделаем. Это я тебе как врач говорю!
        - Ерунда какая!- отмахнулась Анжелка и, схватив Кузю за руку, поволокла его к метро.- Пока, завтра позвоню!- крикнула она издалека.
        Пулька поехала своим ходом в больницу (сегодня она была не на «колесах», зная, что может хватить лишнего), Адочка с Фродей тоже спустились в метро, а мы с Икки прыгнули в троллейбус и поехали домой.

* * *
        - Вот зачем, зачем ты мне эту Адочку навязала?!- набросилась на меня Икки, сильно ударив ладонью по компостеру.- Теперь она не отстанет. А что она может сшить? Ничего хорошего! Навяжет каких-нибудь дурацких балдахинов в дырку, и еще деньги ей плати за это! Эксклюзив, видите ли!
        - Зато ничего похожего ты ни в одной аптеке не сыщешь. Форма будет лицом
«Моторкиной и С?»,- мне больше нечего было сказать.
        - Уж это точно! То, что создаст Адочка, не только ни в одной аптеке не найти, вообще нигде не откопать! Разве что в дурдоме. Это ж надо придумать - полосатые гольфы и треугольные колпаки с помпонами! Наша организация превратится в филиал Ганушкина.
        - Ты неправа. Я уверена - вы с Адочкой найдете компромисс. Она не до такой степени чудачка, чтобы не понять, что от нее требуется. И вообще, во всем есть свои плюсы и минусы! Но если ты такая упертая, можешь поехать в магазин спецодежды и купить там для всех своих сотрудников точно такую же синтетическую форму, какую носят твои коллеги-фармацевты из «Лекаря Атлетова», которая впитывает все запахи и не выветривается даже после стирки!- вспылила я - мне стало обидно за Адочку, видимо, родная кровь давала о себе знать.- Очень оригинально!- добавила я и плюхнулась на свободное место у окна.
        - Может, ты и права,- призадумалась Икки,- и даже если Адочка понавяжет полосатых колпаков - это будет, во всяком случае, нестандартно и своеобразно. Ладно, закажу ей форму. Правда: во всем есть свои плюсы и минусы. Хоть Иннокентий и приволок сегодня эту Катю Кучкину, зато у нас есть кому коробочки клеить. Наверное, придется все-таки его оставить. Только вот что с его новой пассией делать, не знаю - боюсь, она ему работать будет мешать. Маш, ну чего ты такая кислая сидишь? Ты обиделась на меня?
        - Нет! Ты ведь знаешь, я никогда не обижаюсь! Обижаться глупо. Так не приобретешь никакого жизненного опыта. Нужно просто делать выводы из складывающихся ситуаций и поступков окружающих.
        - И какой же ты сделала вывод?
        - Надо сначала хорошенько мозгами пошевелить, а потом рот раскрывать. Я стала слишком часто брякать что попало. Но не о том я сейчас думаю. Нехорошо как-то в кафе получилось с Амур Санычем. Помимо того, что Анжелка испачкала его...
        - Ха! Испачкала! Это мягко сказано!- И Икки затряслась от смеха.
        - Еще и убежали, точно школьницы. Я представляю, как он сейчас из туалета вышел, к нашему столику направляется - ему так много нужно сказать нам, столько в душе накопилось, пока он голову отмывал в раковине...
        - Перестань!- хохоча, пискнула подруга.
        - Приходит, а там никого. Надо было мне остаться, поговорить с ним. Икки, прекрати ржать. Мне его жалко!
        - А как он вообще-то в этом кафе оказался, да еще под нашим столом?
        - Я сама ему сказала. Он, когда утром у меня был, привязался: «Что вы делаете сегодня вечером? Куда идете? В котором часу?» И я поняла, что, пока не отвечу на все его вопросы, он со своей Глорией Евгеньевной не уйдет. Ну и выдала все как на духу.
        - Нечего лезть не в свое дело! За что боролся, на то и напоролся!
        - Слушай, а пошли ко мне, старый Новый год отметим, шампанское у нас есть, а то все как-то комом получилось - мы даже и за праздник не выпили,- предложила я.
        - Пойдем!- радостно согласилась Икки, и мы, купив по дороге ананас в ночном магазине, завалились ко мне домой.
        Мы с Икки сели прямо на пол около елки (как в детстве, бывало, любили сидеть) и, поставив перед собой две бутылки шампанского, фужеры, ананас на тарелке, ни с того ни с сего рассмеялись.
        - А Пулька все-таки злая!- вывела Икки после первого бокала.
        - С чего это ты взяла?
        - А какое ей дело до того, кому я телефоны даю? Кому хочу, тому и даю!
        - Не злая она! Просто беспокоится за тебя.
        - Тоже мне - мамочка нашлась! Кстати, о мамочках. Моя неделю назад втерлась в доверие к Векововскому и теперь торчит у него в павильоне до полуночи.
        - Кто такой Векововский?
        - Ты что, телевизор не смотришь? Он каждую среду ведет передачу «Прожить не век, а два» о том, как можно прожить двести лет, если следовать его советам и вести здоровый образ жизни. Старик такой глубокий, с длиннющей седой бородой, но глаза молодые-молодые, а щеки розовые. Уверяет, что ему уже 110 лет стукнуло, а он еще мужчина в полном соку. Ты понимаешь, о чем я.
        - Ну, щеки ему красят, в глаза для блеска что-нибудь закапывают, а в соку он или нет - бездоказательное заявление. Фамилия тоже не его - как пить дать псевдоним для передачи, да и насчет возраста, наверное, приврал. А что за советы-то?
        - Всякие обливания ледяной водой, зимние салаты из одуванчиков...
        - Какие одуванчики зимой?- удивилась я, терзая ананас.
        - Как какие? В мае нужно их собрать, засушить, а зимой размачиваешь и салат делаешь.- Мне вдруг вспомнился фирменный салат «Уходящая осень», что я приготовила из яблок, крабовых палочек и, приправив подсолнечным маслом с мускатным орехом, украсила листьями татарского клена, ветки которого упираются в мое окно. В доме тогда ничего не было, кроме яблок и палочек, я сгорала от любви к Кронскому, голодала, а он вдруг позвонил и попросился в гости. Нужно было чем-то угощать «лучшего человека нашего времени» - великого сочинителя детективов, и я сама выдумала рецепт.- Где ты витаешь?
        - Да так, пустое,- очнулась я.- А что мамаша-то твоя у него делает?
        - Предлагает из его программы ток-шоу сделать. Чтоб зал был, и народ сидел, и все делились своими секретами молодости и долголетия. Но мне кажется, это всего лишь прикрытие. Она просто, как Пулька сегодня выразилась, клеится к нему!
        - Так ему же 110 лет!- поразилась я.
        - Ну и что. Он ведь говорит, что в полном соку! А по мне было бы лучше, если б родители помирились. Тогда бы я снова переехала в отцовскую квартиру и жила одна..
- мечтательно проговорила Икки и спросила вдруг: - Маш, а скажи честно, ты по Власу не скучаешь?
        - Не-ет,- протянула я.
        - И тебя не задевает, что он ни разу не позвонил?
        - Об этом я думала и поняла, почему. Он меня боится. Ну не в том смысле, что боится.- После третьего фужера я начала путаться в фобиях Власа.
        - Ничего не поняла.
        - Как тебе объяснить? Если честно, то он первым хотел предложить мне развод. Я почувствовала, что он собирается это сделать, и заткнула уши, а когда увидела, что он замолчал, успела быстрее это сказать. Он все время боялся, что я изменю ему. Эта постоянная ревность... Мне даже кажется, что он подсознательно хотел, чтобы я ему изменила. Короче, мазохист. Что о нем говорить! К тому же я не успела привыкнуть к нему за период нашего короткого брака - виделись мы с ним мало: всю первую медовую неделю он искал утерянную при транспортировке машину из автосалона своего компаньона Ильи Андреевича, потом я уехала в деревню, сторожить дом от налетов отчима с Эльвирой Ананьевной за биотопливом. Вот до сих пор не могу понять, отчего Влас с таким подобострастием относится к Илье Андреевичу, причем это не подхалимаж, а искреннее чувство.
        - Илья Андреевич - это тот самый пожилой дядечка с родимым фиолетовым пятном на пол-лица, что на нашей свадьбе гулял?
        - Он самый. Мне кажется, если Илья Андреевич попросит Власа с 16-го этажа прыгнуть, тот перечить даже не станет, из уважения спрыгнет. И главное, что мой бывший муж совершенно независим от старика - у него свой автосалон, у того свой... А почему ты спросила, скучаю ли я по Власу? Уж не тоскуешь ли ты по Овечкину?- грозно спросила я, глядя прямо Икки в глаза.
        - Нет, Овечкин - пройденный этап.- Как она только сказала эти слова, у меня от сердца отлегло. Честно говоря, я не ожидала, что Женька окажется такой свиньей - он после развода с Икки и мне ни разу не позвонил, а еще друг называется!- Печаль у меня на сердце совсем не из-за него.
        - Из-за Иннокентия со Светкой, что ли?
        - Ой, да пусть они сами разбираются! Буду я еще о них думать! Понимаешь, тяжело мне. Мысли унылые в голову лезут. Мне уже не двадцать, а у меня ни мужа, ни детей. Когда я рожать-то буду?! В сорок, в пятьдесят? Пулька говорит, сейчас у всех ранний климакс, у некоторых даже в 28 лет начинается! Ну что у меня за жизнь?! Днем свечки выкатываю да созерцаю шальные физиономии Иннокентия с Катей Кучкиной, а вечером с мамашей ругаюсь! Вот умру - после меня ничегошеньки не останется! После тебя хоть книжки останутся, а после меня - ничего!
        - Ну, не знаю...- призадумалась я.- Может, тебе дерево посадить?
        - Загнется.
        - Ну сад, сад вишневый посади! Он разрастется, как раз к старости в парк превратится, платный вход сделаешь - неплохая прибавка к пенсии будет.- Шампанское ударило в голову, и меня понесло.
        - Совсем я не об этом! Ты тоже сравнила сад (пусть даже вишневый) с семьей!
        - Ох! Не знаю, что тебе и посоветовать!- беспомощно воскликнула я, наконец отрезав нам по кругляшку ананаса.- Вот, съешь лучше.
        - А Пулька все-таки противная! Мне ни с кем знакомиться не дает, говорит, все мужики - сволочи, а сама якобы в больницу поехала, на дежурство!
        - Почему - якобы?
        - Да потому что ни в какую ни в больницу она поехала!- прошептала Икки так, будто вот-вот откроет мне страшную тайну.- Она к любовнику понеслась!
        - Откуда ты знаешь?- у меня даже рот сам собой открылся: как это возможно - Пульхерия, которая в данный отрезок своего жизненного пути мужиков на дух не переносит, вдруг взяла предала нас и отправилась ни в какую ни в больницу, а к любовнику!
        - Что тут знать?! Тут и догадаться не сложно! Как же, проживет наша Пулька два месяца без мужика! А если и в больницу поехала, то не на дежурство, а к какому-нибудь очередному медбрату! Э-эх! Бессердечная! А мне Аркадий Серапионович каждый день звонит, все узнает, не переменила ли его Пульхэрия решение, все спрашивает, не надумала ли она снова с ним соединиться. И мамаша у нее такая же очерствевшая! Отца из дома выгнала! Так он теперь при институте, где свои семинары о творчестве Гоголя проводит, в каморке сторожа живет.
        - Так он у этого, коллеги своего жил... Как его... Специалиста по Жуковскому!- удивилась я.
        - Леонид Михалыч Протычкин тоже его вытурил! Вторая неделя уж пошла, как вытурил! А Вероника Адамовна все ребро это проклятое ищет! Каменная женщина! Никак я от нее такого не ожидала!
        - А почему Аполлинария Модестовича Протычкин прогнал?- мне стало ужасно жаль Пулькиного отца.
        - Во взглядах не сошлись. Оно и понятно: Протычкин - Жуковским болен, Аполлинарий Модестович грезит Гоголем. Где ж тут сойтись?! Подробностей не знаю, знаю лишь то, что переругались они. По-моему, выясняли, кто в литературу больше привнес: Василий Андреевич или Николай Васильевич.
        - Откуда тебе это все известно?
        - Пулька сама позавчера и рассказала. А сейчас она, точно тебе говорю, с каким-нибудь санитаром забавляется!
        - Это только твои предположения!- вздохнула я.- Мне все-таки кажется, что ты по Овечкину скучаешь.
        - Я ведь сказала - Овечкин для меня прочитанная книга. Я поняла, что это за человек, и поняла, что он мне не подходит. Он постоянно одержим какой-то новой бредовой идеей, которая поглощает его всего, целиком! Ему всегда будет не до меня. А женился он на мне знаешь почему? Знаешь почему?- с жаром спросила она.
        - Почему?
        - Потому что на тот момент я была его идеей. Вот и все.- Икки замолчала на минуту, а потом как закричит: - Без мужика я тоскую! Без мужика! И с ними плохо, и без них невозможно. Как тебе объяснить... Это, знаешь, как свет ночью. С одной стороны, он совсем не нужен, мешает только! Ну ты сама подумай, со светом-то кто спит? А вот проснешься среди ночи - пить, положим, захочешь,- нужно на кухню идти. А как в темноте, без света дойдешь? Нет, дойти-то, конечно, можно! У нас вчера отключили электричество, я в туалет пошла - и вот результат!- И Икки, задрав юбку, показала мне лиловый синяк размером с горлышко от трехлитровой банки.
        - Нечего ночью по квартире шляться! Можно стакан воды на прикроватную тумбочку поставить. Я всегда так делаю!
        - А по нужде?! По нужде-то как? В кровать, что ли?
        - Ночную вазу поставь!- не сдавалась я.
        - Да ну тебя! Это ж надо - два месяца секса не видеть! Ненормально это! На здоровье отражается самым что ни на есть губительным образом! Так и засохну, никому не нужная, в расцвете сил! Так ведь и засохну!- воскликнула она и залпом выпила бокал шампанского.
        После сего откровения мне сразу стало все понятно - все встало на свои места: Икки совершенно не заботило демографическое положение России и даже то, что она в данный момент в разводе, -ее волновало только одно - секс. Моей подруге был просто необходим постоянный партнер.
        Дзз!... Д-зззззз-дз-дз! Д-зззззззззззззззз!
        - Кто может звонить в такое время?!- удивилась я и схватила трубку.
        - Сестрица! Сестрица! Сестрица! Я придумала летний вариант формы! С крылышками, с крылышками, как у ангелочков! Из комбинированного материала - льна, батиста и сатина! Лучше использовать сатин, а не ситчик! Сатин прочнее! Он прочнее!- возбужденно кричала мне в ухо Адочка. По-моему, она была абсолютно счастлива и не страдала унынием и меланхолией по поводу того, что у нее нет ни детей, ни мужа, ни секса.
        - Адочка, давай завтра обо всем поговорим, сейчас уже поздно.
        - Да, да, да! Только ты передай Икки, что мне нужно, мне просто необходимо приехать к ней в аптеку, ознакомиться со спецификой работы. Это очень важно! Форма должна быть конструктивной, удобной, практичной! И снять мерки! Мерки снять! А к маю у них будет форма! Форма будет!
        - Хорошо, я все передам! Спокойной ночи, Адочка,- проговорила я и положила трубку.
        - Начинается! Я так и знала! Что хотела твоя бесценная сестрица?
        - Ей нужно приехать к тебе в аптеку, снять мерки с сотрудников. Она придумала летний вариант формы с крылышками - сказала, будете как ангелочки ходить.
        - Час от часу не легче.- И только Икки успела произнести эти слова, как задребезжал ее мобильник.- Мамаша, наверное. Домой пришла, а меня нет. Как же так?! Как же так?! Сейчас опять орать будет! Але! Да!- растерянно пролепетала она.- Да, конечно же, помню.- Подруга моя заметно оживилась, глаза заблестели. Она закрыла трубку ладонью и сказала мне шепотом: - Это юрист из кафе!- Похоже, Икки пришла в восторг от столь скорого звонка, которого она, судя по всему, и не ждала.- Сейчас? Свободна. Давай встретимся.- И она, теребя от волнения шкурку ананаса, продиктовала ему адрес аптеки.- Я через полчаса буду тебя ждать у вывески «Моторкина и С?». Договорились. Пока.- Икки бросила в сумку сотовый, подлетела к зеркалу, посмотрелась в него и, задрав голову к потолку, возгласила: - Наконец-то господь услышал мои молитвы! Как я выгляжу? Дай мне тушь и румяна! По-моему, я бледная, как поганка! Надо причесаться! А может, голову вымыть или вообще душ принять? Хотя я чистая и голову вечером мыла!
        - Икки, ты прекрасно выглядишь, и с прической у тебя все в порядке, подправь немного макияж - и все.
        - Ты действительно так думаешь?
        - Да. Сама, что ли, не видишь? Вы в аптеке будете... хм... встречаться?
        - Нет, а куда я его, по-твоему, должна была пригласить? Домой? С мамой познакомить? В аптеке очень даже удобно, никто не помешает. Жаль, что там душевой нет! Говорила я в свое время Серапионовичу - надо для сотрудников душ сделать! А он: «Это, Икконька, излишне, совершенно излишне»,- сказала она бархатным густым баритоном, копируя манеру говорить бывшего Пулькиного поклонника.- На всем деньги экономил! Правильно Пулька делает, что не возвращается к нему. Ну все, Машунь, я побежала, завтра утром позвоню, расскажу все в красках. Пожелай мне удачи!
        - Удачи тебе, Иккусик, и, пожалуйста, будь поосторожнее, чтобы потом не пришлось к Пульхерии за помощью обращаться.
        - Да, да! Конечно,- заверила она меня и, вознеся руки к потолку, снова поблагодарила господа, что он услышал ее молитвы. Потом расцеловала меня в щеки, поздравила еще раз со старым Новым годом и опрометью побежала к студенту с юридического факультета, который вечерами подрабатывает в кафе «У дядюшки Ануфрия».
        После ее ухода я поняла не только то, что Икки не волнует катастрофическое демографическое положение России, но и то, что у нее снова начался «постразводный» кризис, вызванный ее психическим состоянием страха перед одиночеством после расставания с очередным мужем, который выражался в следующем странном поведении моей подруги.
        Как показал опыт, после расторжения брака что-то переворачивается в ее мозгах, и до тех пор, пока она снова не выйдет замуж, Икки преследует одна и та же мысль: что до самой смерти у нее не будет близости ни с одним мужчиной. Мысль эта перерастает в болезненную манию, от которой ей становится тошно, в результате чего подруга моя начинает спать со всеми, кто встречается на пути: сантехниками, официантами, профессорами, бандитами. Социальный статус партнера ее не интересует. Как-то она по секрету призналась мне, что просто-напросто ей неловко отказать: «Ну не могу я твердо сказать «нет» мужчине, даже самому затрапезному, плюгавому, даже если он сразу на всех зверей похож!» Но теперь-то я знаю, что это был не секрет, а своего рода оправдание бурным и неудержимым желаниям своим.
        В эту ночь я долго не могла заснуть - сначала думала об Икки с официантом, как они сидят, а может, уже и лежат в пустой аптеке посреди столов с суппозиторными разделителями, инструментов, смахивающих на скалки (только плоских), досок для скатывания свечей, картонных заготовок (которые завтра посредством заботливых рук Иннокентия должны превратиться в коробочки), гор рецептов, что претерпят метаморфозу и превратятся в твердую дозированную лекарственную форму, предназначенную для введения в полость самой неприличной части тела.
        Потом я подумала о Пульке. Что, если она действительно не на дежурстве, а резвится с каким-нибудь медбратом? Но решив, что это ее личное дело, мысль моя полетала, полетала бесцельно минуты две и в конце концов приземлилась в деревне Буреломы, откуда вылезти не могла аж до пяти часов утра - в шестом ее придавил тяжелый сон.

* * *
        После празднования старого Нового года миновала неделя. Многое произошло за это время, а одно событие и вовсе потрясло меня (впрочем, не только меня, но и всех членов нашего содружества, за исключением, пожалуй, Адочки, которую уже ничего не могло потрясти из-за того, что она полностью погрузилась в создание эксклюзивной формы для сотрудников аптеки «Моторкина и С?»).
        Но нет, нет, нет! Все по порядку, а то обязательно упущу что-то важное.
        На следующее утро, выпив три чашки кофе и выкурив пять сигарет, я прямо в пижаме решительно села за компьютер, как-то уж очень ретиво открыла новый файл и, не щадя пальцев, забарабанила по клавиатуре. Однако стучала я недолго - хватило меня только на «ПЛАН РОМАНА „БЕЗУМНЫЙ РЕВНИВЕЦ“. Затем я призадумалась и стала подбирать в уме другое название: «Может, лучше „Полоумный ревнивец“, или
„Одержимый ревностью“, или „Маньяк-ревнивец“, а может, „В квартире с маньяком“? Я долго мучилась, выбирая название, потом написала их все, а чуть ниже в скобках припечатала: «ЛЮБОЧКА, ПОЛАГАЮСЬ НА ТВОЙ ВКУС)». Но затем весь этот текст уничтожила, поняв, что зря только время трачу - все равно название изменят, как изменили заглавие моего предыдущего пасторального романа - вместо романтического
«Птичница и пастух» его переименовали в «Секс на сеновале». На мой вопрос, чем им не пришлись по душе «птичница с пастухом», Любочка ответила, что «Секс на сеновале» будет раскупаться значительно лучше.
        Я оставила в качестве рабочего названия «БЕЗУМНЫЙ РЕВНИВЕЦ» и, уставившись в одну точку, принялась сочинять сюжет. На экране медленно проплыла заставка «ТВОРИ, СОЗДАВАЙ, СОЗИДАЙ, ГЕНИАЛЬНОСТЬ!» Надо сказать, что после развода все мои плакатики-вывески, развешанные по всей квартире (как, впрочем, и заставка на компьютере), кардинально изменились в содержательном плане. Вместо прежней
«РАБОТАЙ, БЕСТОЛОЧЬ!» мелькало напоминание, что я гениальна и не работаю вовсе, а творю и созидаю! Из старых объявлений осталось всего два - это «НИ ДНЯ БЕЗ СТРОЧКИ» и то, что висит на стенке над кроватью: «ДОРОГАЯ, ВСТАВАЙ, ТЕБЯ ЖДУТ ВЕЛИКИЕ ДЕЛА!» Все остальные претерпели крутые изменения. Не знаю, с чем это связано, но после расставания с Власом я стала ценить и любить себя намного больше, зауважала даже - наверное, за двоих. Жестокие плакатики на холодильнике:
«ПРЕЖДЕ ЧЕМ ОТКРЫТЬ ЭТУ ДВЕРЬ, ПОСМОТРИ НА СЕБЯ В ЗЕРКАЛО!», «ЕСЛИ И ЭТО НЕ ПОМОГАЕТ, ВСТАНЬ НА ВЕСЫ!», «ЗАКЛЕЙ РОТ СКОТЧЕМ!» заменили радостные, оптимистичные, как-то: «ГОЛУБКА, ЕШЬ, ЧТО ХОЧЕШЬ!», «НИ В ЧЕМ СЕБЕ НЕ ОТКАЗЫВАЙ!» и «НЕ ТАСКАЙ ТЯЖЕСТИ - ЭТО ВРЕДНО ДЛЯ ЗДОРОВЬЯ!» Согласно последнему объявлению, никаких тяжестей я не таскала, вследствие чего холодильник мой всегда был пуст, поэтому-то я никогда ни в чем себе не отказывала - открыв его, я моментально закрывала, так как взять там было ровным счетом нечего.
        На смену напоминанию на входной двери о том, что «много пить нельзя» и что меня
«это деморализует», пришло предостережение: «МИЛАЯ, ЧРЕЗМЕРНОЕ УПОТРЕБЛЕНИЕ СПИРТНЫХ НАПИТКОВ ПОРАЖАЕТ ПЕЧЕНЬ, ЧТО ПРЕДАТЕЛЬСКИ ВЫДАЮТ ТЕМНЫЕ КРУГИ ВОКРУГ ГЛАЗ И НЕЗДОРОВЫЙ ЦВЕТ ЛИЦА. НУЖНО ЛЮБИТЬ СВОЮ ПЕЧЕНКУ, КАК, ВПРОЧЕМ, И ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ!»
        До полудня, кроме названия будущего романа, я не написала ни строчки - на меня не самым лучшим образом подействовал вчерашний разговор с Икки. Я вдруг первый раз за два месяца почувствовала себя одинокой и никому не нужной. Мне тоже уже не двадцать, и у меня нет ни любящего человека рядом, ни детей, ни тому подобных семейных радостей. От этой мысли сердце мое сжалось, а душу будто в полиэтилен запаковали, и я впала в глубокую депрессию. «Ну почему, почему?- в отчаянии думала я.- Когда жила с Власом, нужна была и Кронскому - он каждый день письма мне строчил, словно добивался, чтоб я развелась, а когда добился - от него ни одного письма. Не может же знать он, сидя в Бурятии и лечась у тибетских монахов от импотенции и нездорового секса в общественных местах, что я рассталась с безумным ревнивцем! Почему тогда нет никаких известий от «лучшего человека нашего времени» с тех пор, как Влас привез мне в Буреломы целый ворох эпистол Кронского и устроил по этому поводу чудовищную сцену ревности, которая и положила конец нашим с ним отношениям?» Думать-то я так думала, но почему-то в тот момент меня не
посетила одна очень простая мысль: какова будет моя реакция, если великий детективщик современности вновь появится в моей жизни? И вообще, хочу ли я этого?
        Размышления мои были грубо прерваны телефонным звонком. Я сначала рассердилась, но вдруг где-то в подсознании мелькнуло - «А что, если это Кронский!», и я с надеждой схватила трубку.
        Однако это был не «лучший человек нашего времени» - в ухо ревмя ревела Икки.
        - Это я,- только и смогла сказать она. Моя подруга то заливалась, то заикалась, то хрюкала, то сморкалась.
        - Что случилось? Икки? Ты меня слышишь?
        - Эхр! Хр! Ой-й-й-ой-ой!- и снова приступ плача. Продолжалось так не меньше пяти минут, после чего она завыла, высморкалась еще раз и закричала в неистовстве каком-то: - Я старая? Скажи мне, я старуха? Только честно! Не пытайся меня успокоить! Я выгляжу старше своих лет? Я себя совсем запустила? Да?
        - Да что ты ерунду-то какую-то говоришь?! Ты выглядишь прекрасно, намного моложе своих лет!- Это было правдой - Икки нельзя дать больше двадцати восьми.
        - Я же просила: не надо утешать меня! Скажи хоть раз в жизни правду!
        - Наглость какая! Я тебе хоть раз врала? Или ты хочешь, чтобы я сейчас это сделала и сказала, что ты выглядишь на все сорок? Я не понимаю. Ты можешь объяснить, что стряслось?!
        - Этот молокосос, юрист поганый, студент на подработке, после всего, что между нами было (а я тебе скажу, что никакого удовольствия я не получила, и вообще он в свои 23 года уже импотент конченый!), потребовал с меня 150 долларов!
        - За что?- У меня челюсть отвисла.
        - За оказанную сексуальную услугу!- Икки снова было собралась плакать, но я своим вопросом, видимо, помешала ей это сделать:
        - А ты что?
        - Дала червонец и сказала, что он и этого не заработал. Он возникать начал, а я говорю: «Если сию секунду отсюда не уберешься, я сигнализацию включу - милиция приедет, а я скажу, что ты в мою аптеку забрался и деньги из кассы украсть хотел!»
        - А он что?
        - Потаскухой меня обозвал! По-одонок!- Икки снова завыла.
        - Сутенер! Альфонс!- Я очень сильно разозлилась - это что же получается? Женщинам после тридцати теперь мужикам за секс в долларах платить?! Нет, мир перевернулся! - Успокойся, Икки! Зря ты ему и десятку дала. Нужно было каблуком по причинному месту изо всех сил ка-ак долбануть! А потом скалкой по голове и пинком под зад!- высказалась я и поняла, что поездка с Адочкой за пряжей не прошла даром.- Забудь его! Надеюсь, вы предохранялись?
        - Да, были у меня тут противозачаточные пилюли собственного изготовления,- хлюпая, проговорила Икки.
        - Я не понимаю, при чем здесь пилюли? А если он болен чем-нибудь? Твои пилюли от этого защитят?
        - А откуда могут быть в производственной проктологической аптеке презервативы? Простите, но мы их не изготавливаем!
        - Ты должна всегда носить их в сумочке!- Я чуть было не ляпнула: «если такая безудержная».
        - Откуда я знала, что он мне позвонит?! Ой-хо-хо-й!- Икки горько плакала.- А что, если он меня какой-нибудь гадостью зарази-ил?
        - Не думай об этом! Вообще, забудь об этой ночи, будто не было ничего, а то так и с ума сойти недолго.
        - А вдруг у него СПИД?
        - Ничего у него нет, и его не было - тебе просто кошмарный сон приснился! Все. Забудь! И расскажи лучше, дома была? Как мамаша? Что в аптеке?- Я изо всех сил пыталась отвлечь бедняжку от печальных мыслей.
        - Они все хотят моей смерти! Они угробят меня! Мамаша заявилась в шесть утра и сообщила, что в самом скором времени выйдет замуж за Векововского и что мы будем жить все вместе!
        - Почему? Он бомж? У него квартиры нет?
        - Откуда я знаю! Мы с ней переругались, и я ушла на работу. А в аптеке вообще кошмар! Это даже не филиал Ганушкина, это хуже! Сначала пришел Иннокентий и приволок с собой помимо Кати Кучкиной еще одну дефективную, с блуждающим взглядом - тоже бывшую ученицу твоей бабушки - они все в одном классе учились - Лиду Сопрыкину. Я в ассистентскую даже заходить боюсь! Они там носятся, скалками друг друга дубасят и ржут, как лошади. Я в подсобке заперлась, Светка в туалете опять рыдает, Варя пытается еще там что-то приготовить. За прилавком никого. Это ужас какой-то! В довершение всего полчаса назад в аптеку заявилась Адочка с рулеткой - мерки с этих кретинов снимать. Теперь носится вместе с ними между столами. Нет, мое сердце не выдержит такого издевательства! Ну вот ты мне скажи, как можно рулеткой мерки снимать? Твоя кузина - она строитель или модельер? Слушай, Маш, приходи! Сделай что-нибудь! Или к вечеру ты найдешь тут мое холодное тело!
        - Ладно, сейчас оденусь и приду,- согласилась я, решив, что «Безумный ревнивец» может подождать, а моя подруга на грани помешательства.
        - Я тебя буду ждать в подсобке. Только на тебя надежда, Машенька! Ты хоть Аду выпроводи!- И Икки положила трубку.
        Я стремительно выключила компьютер, вскочила со стула...
        Дзз... Дззззззззз... Дз.. Дз..
        - Ну что еще?!- гаркнула я в трубку - я не сомневалась, что это была Икки.
        - Корытникова! Что значит - ну что еще?!- возмутилась Любочка.
        - Ой! Любочка! Я думала, что это не ты. То есть я не думала, что это ты,- растерялась я.
        - Совсем уже!- Мой редактор все еще не могла успокоиться.
        - Здравствуй, Любочка! Как дела?- как можно приветливее заговорила я.
        - Тебе в редакцию пришло письмо - наверное, от поклонника твоего творчества. Приезжай, заодно и книжки заберешь, я все время о них спотыкаюсь.
        - А что, вышел «Секс на сеновале»?
        - Уж две недели как вышел!
        - Завтра приеду, Любочка, обязательно приеду!- заверила я ее.
        - Корытникова, а ты начала новый роман - нежный и романтический?- спросила она и притаилась.
        - Конечно, уже заглавие придумала!- брякнула я.
        - Заглавие? И, кроме заглавия, больше ни на что не сподобилась?- выдавила она и закричала: - Это ужас какой-то! Нужно немедленно увольняться! С кем? Скажи, Корытникова, с кем мне работать?! Кронский застрял в Бурятии, Кабздецкий снова в запое, ты, кроме названия, ничего придумать не можешь! Один Мнушкин силится что-то изобразить! Опять пишет какой-то пошлый бульварный роман, где действие происходит в XIX веке. Снова все исторические факты переврет, снова у него все герои - масоны, снова он привозит мне по главе в неделю да приговаривает: «Еще тепленькое, из-под пера!». Дурак! А я сижу целыми днями и переписываю его ересь! Потому что мне за это отвечать - и никому больше! Надоели вы мне все!- Она хотела, видно, трубку бросить, но передумала и, немного успокоившись, проговорила: - Итак, Марья Алексеевна, завтра я вас жду.

«Не в настроении»,- подумала я о Любочке, надевая шубу.
        Дзз... Дззззззззззззз...
        Да что ж это такое! Как нарочно!
        - Да! Але!
        - Манечка, здравствуй, детка! Мы с тобой еще не разговаривали?- Это была Мисс Бесконечность.
        - Нет,- буркнула я.- Мне некогда, говори, что надо, я убегаю!
        - А мне ничего не надо! У меня все есть!
        - Что у тебя есть-то?
        - А что надо!
        - А что надо-то?
        - А чего есть!
        - Мне некогда, я убегаю! Икки спасать!
        - Событиев у людей! Событиев!- проговорила она не своим голосом. Опять где-то услышала и как попугай бездумно повторяет выученные ночью чужие фразы. Что-то знакомое: «Событиев у людей!» Вспомнила! Ну, конечно, бабушка вчера посмотрела фильм «Старый Новый год» и теперь сыпет из него вызубренными выражениями.
        - До свидания!
        - Поспешишь - людей насмешишь! Зачем Глория Амурыча обидели?- Старушка никак не могла запомнить имя-отчество своего секретаря - удивительно при ее-то отменной памяти!
        - Извинись перед ним за меня и скажи, чтоб больше не лез не в свое дело! Пока!
        - Не оставляй меня, мой друг!- страшно взревела Мисс Бесконечность.
        - Что такое?! Что стряслось? Ты упала?- испугалась я.
        - В обидах, боли и смятенье! Даруй мне, нищей, свет прощенья! Не оставляй меня, мой друг!- Тьфу ты! Она снова мозги мне пудрит!
        - Я кладу трубку!
        - Нет! Я самое главное не сказала! Мои выборы завтра отменяются! Их на послезавтра перенесли! Еще не время...- загадочно проговорила она.
        - Хорошо, приеду послезавтра!
        Наконец-то я вылетела на улицу, галопом добежала до проктологической аптеки, открыла дверь, ворвалась внутрь, скинула шубу и поняла, что дополнила дурдом им. Моторкиной. Я стояла посреди торгового зала в полосатой пижаме и тапочках!
        Я так спешила на помощь подруге, что даже забыла переодеться! В моей голове было только одно: «Спасать! Спасать Икки от кретинов (как она выразилась)!», но сама оказалась в их числе. Однако мне ничего другого не оставалось, как выполнить свою миссию до конца, поэтому я плюнула на свой внешний вид и рванулась в подсобку.
        - Икки, выходи, я пришла!- Повернулся ключ в замке, и я увидела бедную подругу свою с синяками под глазами от бессонной ночи.
        - Маш, ты чо в пижаме-то?- спросила она обреченно так, будто говорила: «И ты тоже с ума сошла!»
        - Не обращай внимания. Я просто очень спешила тебе на помощь. Где эта бездельница Света?
        - Вон, в туалете сидит,- Икки указала на соседнюю дверь.
        - Светлана!- решительно крикнула я в щелку.- Выходи!
        - Нет! Пока Иннокентий здесь, я не выйду! Ни за что!- И она заревела.
        - Что я тебе говорила?
        - Да в конце-то концов, мне дадут мои свечи?!- послышался мужской голос из торгового зала.
        - Варя! Отпусти больному его свечи да подробно объясни, куда вставлять и насколько глубоко! Проинструктируй как следует!- во все горло крикнула Икки своей помощнице и, снова взглянув на мою пижаму, повторила: - Ну что я тебе говорила?
        - Света! Не забывайся! Ты на работе! Не хочешь выполнять надлежащие функции - увольняйся, а общественное место нечего занимать! Нам что, на улице, что ли, свои нужды справлять?!- Рыдания прекратились, наступила тишина - наверное, полная девушка с одной бровью размышляла, стоит ли ей и дальше держать оборону или все-таки сдаться. Наконец дверь открылась, и перед нами появилась девица, страдающая от неразделенной любви, с красной, заплаканной физиономией - должно быть, Светлана поняла, что удерживать свою позицию в отхожем месте бессмысленно - у нее иссякли за эти два дня как моральные, так и физические силы.
        - Я напишу заявление об уходе, Икки Робленовна,- всхлипнув, пропищала она.
        - Нет, ну нельзя же вот так сразу!- поразилась Икки и умудрилась прошептать мне на ухо: - Сделай что-нибудь! Если она уйдет, мы с Варькой не справимся с рецептурой и обанкротимся!
        - Света, пойдем в подсобку, поговорим.
        - Нет, я все решила! Мне больно! Как же вы не поймете, я не могу смотреть на него! . Как он с другими!.. Обнимает их!.. Целует!..
        - Света! Как ты-то не поймешь, что он не совсем здоровый человек! Психически ненормальный!- вдалбливала я и тащила Иккину помощницу в подсобку - она с удивлением смотрела на мою полосатую пижаму.- Не смотри, что я так одета, я очень торопилась, когда узнала от Икки Робленовны, что ты уже второй день из туалета не вылезаешь. Скажи, для чего ты приходишь на работу? Чтобы в уборной посидеть?- Мне все-таки удалось заманить ее в подсобку и усадить на стул.
        - Вот я и хочу уволиться по собственному желанию!
        - Не говори глупостей! Было бы из-за кого! Я знаю Иннокентия с детства.
        - Правда?- наивно спросила она и приготовилась слушать - Светлана хотела знать о любимом все.
        - Конечно, правда! Зачем мне тебя обманывать! Моя бабушка 43 года проработала в интернате для умственно отсталых детей, и он учился в ее классе. Она всегда говорила и сейчас говорит, что более запущенного случая, чем Иннокентий, у нее за всю педагогическую практику не было,- торопливо начала я рассказывать, отчего Иннокентий превратился в запущенный случай. Мне очень хотелось доказать несчастной девушке, что ее избранник безнадежно болен.- У него бывают припадки ложной эпилепсии - он беспричинно ложится на пол и трясет ногами, при этом изо рта у него пена идет, знаешь, как иногда у лошадей бывает? Мало того, однажды, это, кажется, случилось, когда твой дорогой Кешенька в восьмом классе учился, он на рассвете пробрался в девчачью спальню и едва было не прирезал одноклассницу огромным ножом для мяса,- на ходу придумывала я. С каждым моим словом взгляд Светланы становился все более осмысленным.- А по ночам он вообще не спал - ходил по интернату, закутавшись в простыню словно привидение, и как-то раз забрался по пожарной лестнице на крышу. Чуть было с собой не покончил - спрыгнуть хотел! Хорошо в этот
момент сторож там случайно оказался.
        - Правда?
        - Конечно, правда! Кто полгода назад в аптеке пожар учинил?! Это ведь при тебе было! Кассовую книгу искрошил и поджег! И все из-за чего? Из-за того, что он, ко всему прочему, страдает манией преследования! Видите ли, когда он в субботу тут один коробочки клеил, в дверь постучали, а он подумал, что это не кто иной, как враги-конкуренты, и решил немедленно уничтожить все разработки, потому что вдолбил себе в голову, что ваша аптека - сверхсекретное предприятие! Ты же потом сама с Икки Робленовной и Варварой делала ремонт.- Я вспомнила о прошлогоднем пожаре для пущей убедительности.- Вот скажи, зачем мне врать-то?! А ты разве не знала, что он лунатик?
        - Не-ет, не замечала,- ошеломленно пролепетала Света.
        - Ну, это потому, что лунатизм у него в полнолуние в основном проявляется,- заметила я со знанием дела.
        - Да, да, да! Он вообще в полнолуние сам не свой! Такой странный! И глаза такие, аж мороз по коже!
        - Светочка, с кем ты связалась?! Он ведь убить может! И учти, ему за это ничего не будет, потому что он на учете состоит, потому что у него страшный диагноз - вялотекущая шизофрения вперемешку с маниакально-депрессивным психозом. Зачем он тебе такой сдался? Ты неординарная, красивая, молодая девушка,- с азартом доказывала я, чувствуя, что «лед тронулся»,- в скором времени найдешь себе нормального парня, выйдешь замуж, родишь ребенка и будешь жить припеваючи.- На лице Светы проскользнула блаженная улыбка.- Неужели из-за больного человека ты все вот так вот бросишь и уйдешь с работы?
        - Нет, Марья Лексевна, спасибо вам, что глаза мне раскрыли! Я дурой была! Не уйду я из аптеки! Никуда не уйду!- патетично воскликнула она и твердо добавила: - И с Кешей порываю все отношения!- Света так это произнесла, что я больше ни секунды не сомневалась в ее намерении.
        - Молодец! Пойдем, я тебя в ассистентскую провожу,- предложила я, потому что меня насторожили нечеловеческие возгласы, которые доносились оттуда на протяжении всего нашего разговора со Светланой.
        - Не догонишь, не догонишь!- в восторге кричал Иннокентий, носясь, как вихрь, по ассистентской, сшибая стулья и натыкаясь на столы. Не отставая от него ни на шаг, с нездоровым каким-то смехом летали еще две девицы, а за всей этой радостной и крайне возбужденной компанией гналась Адочка, держа наготове в одной руке рулетку, в другой - хвойный освежитель воздуха.
        - Стойте! Ка-азлы! Дайте мне ваши задницы измерить! Кому говорю, стойте!
        - Не догонищ-щь! Не догонищ-щь!- прошепелявила то ли Катя Кучкина, то ли Лида Сопрыкина.
        - Дугилка кагтонная! Ха! Ха!- И Иннокентий с необыкновенной резвостью и проворством, перепрыгнув стол, воскликнул: - За мной, мои кугочки!- И «кугочки», задрав юбки по «не балуй», вскарабкались на стол.
        - Ну-ка, немедленно прекратить это безобразие!- Я пыталась перекричать их, но мои слова утонули в безудержном хохоте.
        - Сестрица! Сестрица! Сестрица! Как хорошо, что и ты тут! Я никак не могу снять с них мерки! Не могу! Это идиоты какие-то! Идиоты! Я сейчас милицию вызову! Милицию! - гаркнула кузина, но эта угроза не возымела никакого действия. Адочка заскрежетала зубами, опять сорвалась с места и пустилась вдогонку за Иннокентием и его гаремом, разбрызгивая во все стороны хвойный освежитель.
        Я забралась на стол и снова крикнула:
        - Немедленно прекратить этот бардак!
        - Еще одна чегтова кукла пгишва! Бежим!
        - Если вы сию секунду не угомонитесь, я позвоню Вере Петровне и расскажу обо всем, что вы тут вытворяете!- Я выкрикнула это совершенно бездумно, просто так - оттого, наверное, что совсем уж не знала, как привести их в чувство. И вдруг они будто окаменели - застыли на месте, все трое. Мне это чем-то напомнило детскую игру «Море волнуется раз, море волнуется два, море волнуется три! Морская фигура на месте замри!».
        В ассистентской поначалу воцарилось гробовое молчание, потом то ли Катя Кучкина, то ли Лида Сопрыкина шепнула Иннокентию:
        - Она все Вере Петровне расскажет!
        - Ой! Пгостите, пожалуйста! Не надо Веге Петговне гассказывать! Мы больше не будем!
        - Тогда вы обе поезжайте домой, а ты, Кеша, после того как Адочка снимет с тебя мерки, садись коробочки клеить,- распорядилась я, и «кугочки» (одна из которых действительно очень напоминала курицу - у нее были маленькие мутные глазки без ресниц) моментально покинули аптеку.
        - Коговка моя!- Взгляд Иннокентия остановился на Светлане.
        - Не приставай к ней! С сегодняшнего дня никакая она не твоя!- рявкнула я.
        - Нет, нет!- воскликнула Света, прижав руки к груди.- Я не могу без него жить! Кешенька! Я так соскучилась! Так соскучилась!- И Света бросилась к нему в объятия.
        - Он же предал тебя! Изменил, наверное! Как ты можешь, Света?!- Я была удивлена до глубины души.
        - Ты мне изменял? Кеша! Ты изменял мне? Отвечай!
        - Не-е... Я с ними только побегал.
        - Поклянись! Поклянись мне самым дорогим, что у тебя есть!
        - Клянусь своим пагашютом!
        - Чем, чем он поклялся?- спросила Икки.
        - Своим парашютом - помнишь, в который мы Михаила связывали, когда похищение организовывали, ну, чтоб он пить бросил!- напомнила я ей.
        - Который у него вместо кровати, что ли? Нашел чем клясться! А эта дурочка ему поверила! Вот это любовь! Ой! Ну ладно, хоть никого увольнять не придется!- успокоилась Икки.
        - Ты мне вегишь?
        - Да, мой любимый! Я так истосковалась! Я, оказывается, тебя так люблю!
        - Я тебя тоже! Ты у меня самая тогстая!- с наслаждением заметил бывший бабушкин ученик и смачно чмокнул Светлану в щеку.
        - Хватит тут телячьи нежности разводить! Хватит! Смотреть тошно! Эту надо мерить?
        - Да, Адочка. И его тоже. Еще Варю - она за прилавком и меня.
        - 120-120-120,- пробормотала моя кузина, снимая мерки со Светы.- Не понимаю! Прямо анекдот, анекдот прямо! И где мне талию делать? Где талию делать-то?
        Мы с Икки, едва сдерживая хохот, убежали в подсобку.
        - Ой! Не могу! Интересно, у Огурцовой такие же объемы?- проговорила Икки после приступа дикого хохота.
        - По-моему, ее в последнее время разнесло. Тебе не показалось, что она еще поправилась?
        - Может быть,- сказала Икки и вдруг заерзала на стуле.- Что-то у меня какой-то дискомфорт!
        - Где?
        - Где, где!..- передразнила она меня.- Ну точно, меня этот сопляк заразил! Ясно, как белый день! Чем-то страшным и венерическим! Подонок!
        - Да еще и суток не прошло! Как ты можешь так уверенно об этом говорить?!
        - Потому что я точно знаю, что больна! У меня всегда инкубационный период очень короткий!
        - Поезжай к Пульке,- посоветовала я.
        - И что я ей скажу? Она меня со света сживет!
        - Скажи - провериться приехала, она сама говорит, что женщине необходимо раз в полгода показываться гинекологу, и Анжелку заодно захвати.
        - Правильно! Она на Огурцову отвлечется и не будет особо зацикливаться на моих похождениях!- Икки тут же замолчала, когда в дверях появилась моя кузина.
        - Адочка, не зайдешь ко мне на чашку чая?
        - Ой! Сестрица! Я бы с удовольствием, но у меня совершенно нет времени! Совершенно! Сейчас поеду в магазин «Ткани», присмотрю материал для формы, а к семи опять на работу! На эту работу проклятую! А Фроденька одна! Одна сидит! Икки, дай денег на материал!- без всякого перехода проговорила она.
        - А сколько?- Икки от неожиданности поперхнулась слюной.
        - Сколько! Сколько! Чем больше, тем лучше! Нечего сковывать полет моей творческой мысли! Нечего!
        - Ада, но аптека сейчас и так находится в стесненном финансовом положении.
        - Она всегда будет в положении! Всегда! Ты хочешь эксклюзивную форму? Или я нашью балдахинов! Балдахинов нашью и в сто рублей уложусь для каждого!
        Вид у Икки был совсем потерянный, Адочка посмотрела на нее и сжалилась:
        - Ну ладно, можешь вообще ничего не давать, я у кровопийцы, у вампира попрошу!
        - У кого?- удивленно спросила Икки.
        - У кого, у кого! У бывшего мужа! Мужа бывшего!- повторяла она, как заезженная грампластинка. Я давно заметила: когда Адочка начинает нервничать, она может повторять одно и то же слово или словосочетание бесконечно.- И пусть попробует не дать! Пусть не дать попробует! Мы с Афродиткой на него в суд подадим! Он по брачному договору обязан помогать мне и после развода! Так-то!- победоносно воскликнула она и поехала в магазин «Ткани».
        Я же отправилась домой, договорившись с Икки созвониться завтра вечером после ее посещения нашей заботливой гинекологини.

* * *
        До обеда следующего дня я пыхтела над первым предложением «Безумного ревнивца». Сначала хотела было начать роман со сцены знакомства Марфушеньки (главной героини) со Стасом (маньяком-ревнивцем), но никак не могла придумать место встречи. На улице? Нет. Это отдает пошлостью и вообще смахивает на начало бульварного романа (особенно если устроить встречу на одном из бульваров Садового кольца Москвы). В гостях? Тогда нужно еще и гостей описывать - что каждый из них представляет. Все не то! Не то все! Битых три часа я пыталась сочинить начало, но бесполезно. А первое предложение в моем деле - это самое главное, можно сказать, залог успеха будущего романа - своеобразная пружина, от которой я оттолкнусь и одним махом напишу гениальный текст...
        Заставка «ТВОРИ, СОЗДАВАЙ, СОЗИДАЙ, ГЕНИАЛЬНОСТЬ!» мне порядком поднадоела, и я со злости снова заменила ее на «РАБОТАЙ, БЕСТОЛОЧЬ!», потому что, кроме как бестолочью, меня никак нельзя назвать!
        И о чудо! Стоило мне только изменить текст бегущей строки на прежний, как в голову тут же пришла поистине гениальная идея. И зачем мне понадобилась эта пресловутая сцена встречи героев?! Можно прекрасно обойтись без нее!
        Итак, Марфа со Стасом уже давно знакомы, она думает, что он искренне любит ее, и за это любит его. Полным ходом идет подготовка к свадьбе. Первая глава почти написана, во второй речь будет идти непосредственно о самой свадьбе. А с третьей, собственно, и начнут разворачиваться события. Нестандартно, оригинально, неизбито! Все любовные романы, как, впрочем, и сказки, заканчиваются свадьбами (вроде того, что «Я там был, мед, пиво пил - усы лишь обмочил»), а у меня все только будет начинаться со свадьбы. Этот роман может потянуть на Нобелевскую премию за открытие нового сюжета!

«Однако пора собираться за письмом и «Сексом на сеновале» к Любочке»,- решила я и, сохранив файл, выключила компьютер. Собиралась я сегодня, надо заметить, довольно тщательно - мне надоело выходить из дома с хвостом набекрень, в сапогах от разных пар или полосатой пижаме и тапочках! А может, не поэтому я так скрупулезно наносила макияж и завивала кончики волос щипцами? Буду честной хотя бы перед собой - я надеялась... Нет, надеялась - это не то слово! Короче, мысль была такова: вдруг, как полтора года тому назад, я встречу в редакции «лучшего человека нашего времени»?! Никаких отношений между нами быть не может - это очевидно, но мне будет очень неприятно, если он увидит меня непричесанной, бледной, со слезящимися невыразительными глазами от долгого сидения за компьютером. Все же нужно, я думаю, хоть немного себя уважать, быть в форме и пройти (если, конечно, я его встречу) с гордо поднятой головой. Короче, надо быть на высоте.
        И я взметнулась на такую высоту, что, выйдя из дома, позволила себе поймать такси, а не толкаться в метро. Адочка была права, когда как-то сказала:
        - Ненавижу мужиков, которые, помимо того, что место в переполненном вагоне займут, еще и коленки свои растопырят, будто по-другому сидеть не могут! Будто у них между ногами что-то очень большое и драгоценное! Драгоценное как будто! А на самом-то деле у них там вообще нет ничего! Ничего нет!
        - Как, Адочка?- удивилась я тогда.- Совсем ничего? Да быть того не может!
        - Ну что-нибудь есть, наверное, но совсем незначительное! И поверь мне на слово - чем больше коленки растопыривает, тем меньше у него в штанах! Да, да!- заверила она меня, словно была знатоком в этом щекотливом вопросе или проверила это на практике.
        Через сорок минут я, задрав голову как можно выше, переступила порог редакции и сильно хлопнула дверью, чтоб все на меня внимание обратили - не каждый день я бываю так хороша собой, не каждый день я выхожу на улицу в одинаковых сапогах!
        Постучавшись ради приличия в дверь, я, не дождавшись разрешения войти, влетела к Любочке... Нет, все-таки буду честной до конца - я почти не сомневалась, что увижу там Кронского. Сначала я ожидала увидеть его у входа, поэтому-то и взяла такси (а вовсе не из-за растопыренных коленок «мужиков с пустыми штанами», как выразилась Адочка) - чтобы эффектно выйти из машины, подобрав шубку. И дверью я так картинно хлопнула отнюдь не для того, чтобы охранники издательства посмотрели на мои одинаковые сапоги - я и тут, в холле, ожидала увидеть великого детективщика современности. И в кабинет я ворвалась, уже злясь и сгорая от нетерпения, но вместо Кронского столкнулась нос к носу с Маркелом Маркеловичем Мнушкиным, у которого наконец миновал творческий кризис и он с новой силой застрочил свои (как мне вчера по телефону сказала Любочка) пошлые бульварные романы, в которых без зазрения совести перевирает все исторические факты. Столкнулась и отшатнулась, потому что как раз на носу у плодовитого писателя сидела внушительная бородавка с кустиком иссиня-черных волосков, которые он, видимо, регулярно подстригал.
        Вообще, если говорить о внешности г-на Мнушкина, то собственными усилиями, если можно так выразиться, он «подгонял» ее под внешность великого поэта нашего - гениального и всенародно любимого Александра Сергеевича Пушкина. Что он только не делал, чтобы быть на него похожим! Даже на шестимесячную завивку ради этого сподобился! Мне Кронский рассказывал, что как-то совершенно случайно столкнулся с романистом в парикмахерской - «лучший человек нашего времени» пришел стрижку подправить, а навстречу ему Мнушкин из женского зала с колпаком на голове.
        Одевался он соответственно - на голове цилиндр...
        Как только увижу этот его цилиндр, мне сразу вспоминается наш с мамой поход в Нижнетагильский драматический театр (мы гостили на Урале у одной мамашиной подруги, когда я еще совсем ребенком была). Актеры из Магнитогорска давали шутку в одном действии А.П. Чехова «Медведь». Играли так вдохновенно - на полную катушку выкладывались! Я и думать обо всем забыла - на сцену смотрю, открыв рот, и вдруг артист, игравший Григория Степановича Смирнова, в творческом экстазе, напрочь забыв о том, что рядом с собой, на скамейку, минут пять назад свой цилиндр положил, как закричит: «Ах, как я зол! Так зол, что, кажется, весь свет стер бы в порошок... Даже дурно делается...» да как хлопнет по цилиндру - в зале хохот, на сцене пыль столбом, будто зажигалку бросили, партнерша чихает - короче, сорвалась шутка. А родительница моя, сотрясаясь от смеха, наклонилась и в ухо мне шепчет:
        - И где только они эту шляпу откопали?!
        Вот и я, как увижу г-на Мнушкина, всегда тем же вопросом мучаюсь - откуда, ну откуда он взял этот цилиндр? И кажется мне, что в нем столько же пыли, сколько в том, по которому магнитогорский актер хлопнул в порыве страстной игры своей.
        Сразу доведу образ Маркела Маркеловича до конца, а то потом все детали растеряются и рассыплется Маркел Маркелович яко пепел.
        Надо заметить, что цилиндр, помимо того, что придавал некоторое отдаленное сходство с величайшим поэтом всех времен и народов, добавлял низкорослому романисту добрых пятнадцать сантиметров плюс каблуки на ботинках сантиметров семь (никак не меньше), подбитые не одной набойкой, а пятью-шестью, причем последняя (та, что к земле-матушке ближе) - стальная. Так, если послышится цоканье лошадиных подков - наверняка г-н Мнушкин где-то рядом.
        О лице сочинителя, которого время от времени мучает творческий кризис, можно сказать, что оно стремится, тянется, несется все куда-то вперед! Начиная от длинных бакенбардов, что торчат, словно бивни у слона, продолжая оттопыренной верхней губой и заканчивая длинным носом с выдающейся бородавкой.
        - О, Марья Алексеевна! Мое почтение! Позвольте, позвольте вашу ручку облобызать!- Он схватил мою руку, уткнулся носом в запястье и, больно уколов своим недавно подстриженным кустиком, обслюнявил всю тыльную ее часть.- Ах, какая у вас кожа - истинный бархат, право же!
        - Перестаньте, Маркел Маркелыч, в краску меня вводить!- Я выдернула руку и, спрятав ее в карман шубы, попыталась незаметно обтереть о носовой платок.- Здравствуй, Любочка! Как дела? Что нового?
        - Ничего нового. Кабздецкий пьет беспробудно. Вот Маркел Маркелович новую главу привез.
        - А что по почте не переслали?
        - Ой! Марь Лексевна, не люблю я весь этот прогресс! Я уж лучше по старинке - так оно надежнее.- Я слышала, что Мнушкин вообще в начале своей литературной карьеры даже печатную машинку отвергал. Да что там машинку! Шариковыми ручками наотрез писать отказывался, а творил исключительно гусиными перьями, но после того, как однажды не уложился в срок и сдал роман не через три месяца, как было условлено, а лишь спустя год, плюнул на свои принципы и все же купил компьютер. Но Интернету не доверяет по сей день и сам привозит Любочке каждую неделю новую главу -
«тепленькую еще».
        - Вот, возьми, Маш, письмо.- Я хотела было убрать его в сумку, но Любочка обиженно проговорила: - Нет, интересно, а прочитать?! Мы тоже послушать хотим!
        - Да, да, Марья Лексевна, уж извольте прочесть! Я в некотором смущении (а вдруг там что-то личное или гадость какая-нибудь?) вскрыла конверт и, взглянув на прыгающие буквы, принялась читать:

«МНОГОУВАЖАЕМАЯ МАРИЯ АЛЕКСЕЕВНА КОРЫТНИКОВА, ЗДРАВСТВУЙТЕ!
        ПИШЕТ ВАМ ТРИДЦАТИПЯТИЛЕТНИЙ МОСКВИЧ, СРЕДНЕГО РОСТА, С РУСЫМИ ВОЛОСАМИ, СЕРЫМИ ГЛАЗАМИ И ШРАМОМ НА ЛБУ, НАПОВАЛ СРАЖЕННЫЙ ВАШИМ ТАЛАНТОМ И «ЗАПИСКАМИ»! КАЖДУЮ ВАШУ КНИГУ Я ОЖИДАЮ С БОЛЬШИМ НЕТЕРПЕНИЕМ И ТРЕПЕТОМ, А КУПИВ НОВИНКУ, БУКВАЛЬНО ЗАПОЕМ ПРОГЛАТЫВАЮ ЗА НОЧЬ. ДНЕМ ПЕРЕЧИТЫВАЮ ЕЩЕ РАЗ, А ПОТОМ ПЕРЕПИСЫВАЮ РАЗНЫЕ ПОНРАВИВШИЕСЯ ФРАЗЫ В ОБЩУЮ ТОЛСТУЮ ТЕТРАДЬ.
        ОЧЕНЬ ХОТЕЛОСЬ БЫ УЗНАТЬ, ПРАВДА ЛИ ВСЕ ТО, О ЧЕМ ИДЕТ РЕЧЬ В ВАШИХ ПОТРЯСАЮЩИХ РОМАНАХ? ИЛИ ЭТО ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ВЫМЫСЕЛ? ЕСЛИ ЖЕ НЕ ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ВЫМЫСЕЛ И ВЫ, КАК И ВАША ПОДРУГА ИККИ, СУЩЕСТВУЕТЕ НА САМОМ ДЕЛЕ, УМОЛЯЮ, ПОЗВОНИТЕ МНЕ, ПОЖАЛУЙСТА, ПО ТЕЛЕФОНУ: 111-11-11 ИЛИ 222-22-22 (В КРАЙНЕМ СЛУЧАЕ 333-33-33) И ПОЗОВИТЕ КОРНЕЯ (ЭТО МЕНЯ КОРНЕЕМ ЗОВУТ, КАК ЧУКОВСКОГО). УВЕРЯЮ, С КЕМ-НИБУДЬ ИЗ ВАС Я МОГ БЫ СОЕДИНИТЬ СВОЮ СУДЬБУ. МНЕ ОЧЕНЬ НРАВИТЕСЬ ВЫ И ИККИ.
        P.S. КТО БОЛЬШЕ, НИКАК ПОНЯТЬ НЕ МОГУ, НО ЗНАЮ ЛИШЬ ОДНО, ЧТО НИ КРОНСКИЙ, НИ ВЛАС, НИ ОВЕЧКИН, НИ ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ НЕ СТОЯТ ВАШЕГО МИЗИНЦА.
        С УВАЖЕНИЕМ».
        Дата. Подпись.
        - Ничего себе!- усмехнулась Любочка.- Ты ответишь ему?
        - И что только стали позволять себе читатели?!- произнес г-н Мнушкин так, словно говорил: «Когда я жил в позапрошлом столетии, подобного безобразия со стороны читательской аудитории не наблюдалось!», и посмотрел на меня недобро как-то - во взгляде его проскользнула то ли зависть, потому что он ни разу не получал подобных писем от поклонниц (его романы читают в основном женщины), то ли ревность к этому самому Корнею (впрочем, мне, наверное, померещилось; поскольку я в настоящее время пишу об этом разрушительном чувстве, вот оно мне всюду и чудится. С чего бы Маркелу Маркеловичу меня ревновать?!). Скорее всего это была зависть.
        - Маша! Ты непременно должна ответить этому, как его... Корнею! Нельзя бросаться и пренебрегать своими читателями! Именно от них зависит, будут ли продаваться твои книги!- настаивала Любочка.
        - Но это возмутительно!- воскликнул г-н Мнушкин, и лицо его обратилось, хотя нет, не обратилось даже, а вознеслось к потолку.- Он ведь не столько талантом Марьи Алексеевны сражен, сколько имеет к ней, так сказать, личный интерес!
        - Маша! Ответь!
        - Хорошо, хорошо. Я, может, даже позвоню ему - он ведь указал целых три телефона, по которым с ним можно связаться.
        - И не вздумайте!
        - Это даже лучше!- успокоилась Любочка и, указав на стопку книг возле стола, сказала: - Вот твои авторские экземпляры.
        Я схватила верхнюю и принялась с интересом рассматривать обложку. На ней был изображен огромный стог сена, на который завалилась страстно целующаяся пара - судя по всему, главные герои: справный пастух Афанасий и пригожая птичница Ляля.
        - Позвольте-ка взглянуть, Марья Лексевна, позвольте-ка.- И я боковым зрением увидела нос г-на Мнушкина у себя за плечом.- Довольно откровенная иллюстрация!- прокомментировал он, наверное, поразившись больше всего оголенной Лялиной ногой, которая была больше не на ногу похожа, а на топор, устремленный в небо.- Роман столь же смелый, что и картинка?
        - Да нет там ничего особенного! Там о любви написано - о любви птичницы и пастуха, этакая пасторальная история, совсем безобидная,- я будто оправдывалась.
        - Можно полюбопытствовать?- И Маркел Маркелович вырвал книгу у меня из рук.
        - Оставьте ее себе.
        - Вы хотите сказать, что отдаете мне книгу в вечное пользование?- Я кивнула.- О, благодарю вас! Подпишите, прошу вас, подпишите: «Дорогому другу Маркеше от автора!
        - Как-то неудобно Маркешей вас называть,- замялась я.
        - Пустяки! Мне оно эдак приятнее будет.- Ну что ж, раз «эдак приятнее», почему бы не подписать, и я взяла у Любочки со стола ручку и чиркнула: «ДОРОГОМУ ДРУГУ МАРКЕШЕ ОТ АВТОРА!», после чего друг Маркеша, опьянев от радости, предложил мне немедленно отправиться куда-нибудь и отметить выход «Секса на сеновале» в свет.- Кутить! Кутить! У меня еще остались деньги от последнего гонорара, и мы обязательно должны их прогулять! Идемте в ресторацию!
        - Но я не могу... У меня на сегодняшний вечер были намечены несколько иные планы..
- нерешительно промямлила я.
        - Ах! Как это нехорошо! Какие времена настали безотрадные! Раньше, бывало, соберутся Золя, Флобер, Бодлер, Альфонс Доде примешается, братья Гонкуры опять же, сидят в какой-нибудь ресторации, об литературе толкуют, а сейчас и побеседовать не с кем - все заперлись у себя в клетках...
        - И кто пьет, кто бездельничает,- договорила Любочка за г-на Мнушкина.- А и правда, что бы тебе, Маша, не составить компанию и не сходить с Маркелом Маркелычем куда-нибудь?!
        - Любочка!- с укором прошептала я сквозь зубы.
        - Вы, Мнушкин, будьте добры, подождите Корытникову в холле, мне ей нужно дать кое-какие рекомендации по поводу ее нового романа.
        - Да! Да! Конечно же!- обрадовался он и пулей вылетел из кабинета.
        - А почему бы тебе и в самом деле не посидеть с ним в ресторане? Маркел Маркелович - писатель, еще не до конца сумевший реализовать себя, но подает большие надежды. Ты у нас женщина свободная, он тоже одинок. Попробуйте, может, что и получится!
        - Любочка! Ты издеваешься надо мной?!- Я чуть не плакала.- Ты ведь сама говорила, что он в своих романах перевирает все исторические факты!
        - Ох! Маш, а кто теперь знает, что там на самом деле-то происходило! Может, действительно все масонами были и наш Мнушкин прав!
        - Но ты ведь еще вчера злилась, что все за него переписываешь и дураком его называла!
        - Ой! Маш, да все вы тут особым умом не отличаетесь!
        - Спасибо тебе, Любочка, за ласковое слово, за сводничество - за все спасибо!- вспылила я - мне стало ужасно обидно (первый раз в жизни! Я понимаю, что обижаться глупо, но сейчас я не могла не оскорбиться, потому что из данной ситуации я не почерпнула никаких выводов, которые пополнили бы мой жизненный опыт ) - неужели я достойна одного только Мнушкина? Неужели мы подходим друг другу - я и он, который старше меня на пятнадцать лет, с колючей бородавкой на носу?!
        - Никакая я не сводница! Подумаешь, часок в хорошем ресторане посидишь! Это тебя ни к чему не обязывает! Небось скучно без мужика-то!- И Любочка лукаво захихикала. Все помешались на мужиках! Не живется спокойно!
        - А с чего это ты взяла, что у меня нет никого? Я, между прочим, снова замуж собралась!- Я решила идти напролом.
        - Да ладно тебе, Корытникова! Врать-то ты не умеешь! Бери свои книжки и иди к Мнушкину, а то он там заждался!
        - До свидания, Любочка.
        - Пока, пока,- ответила она, углубившись в монитор компьютера. Я не понимаю, почему мне не верят?! У меня что, на лбу крупными буквами написано: «РАЗВЕДЕНА И СОВЕРШЕННО ОДИНОКА»?
        - Дайте сюда! Дайте! Дамам нельзя такие тяжести таскать!- И историк-романист выхватил у меня из рук связку книг.- Посидим в ресторации, выпьем вина, а потом я вас до дома провожу.
        - Это совершенно излишне!- испугалась я.
        - А как же вы дотащите этакую ношу? Нет, нет, даже не смейте переубеждать меня!- У г-на Мнушкина, видно, было отличное настроение, он бежал впереди меня с книгами и насвистывал себе под нос «Турецкий марш» Моцарта.- Тут неподалеку есть одно премилое местечко! Уверяю вас! Именно туда мы и отправимся!- с восторгом прокричал он и запел на весь коридор: - Турлю-лю-ля-Ля, турлю-лю-ля-Ля, турлю-лю-ЛЯ-ЛЯ-ЛЯ-ЛЯ-ЛЯ-ЛЯ-ЛЯ-ЛЯ-ЛЯ-ЛЯ! ЛЯ-ЛЯ-ЛЯ-ЛЯ-а, ЛЯ-ЛЯ-ЛЯ-ЛЯ-а, ЛЯ-ЛЯ-ЛЯ-ЛЯ-а - ля-ля-ля... ТАР-ПАРА! ТАР-ПАРА! РА-РА-РА-РА-РА! ТАР-ПАРА!!! ТАР-ПАРА-ра-ра-ра-ра-ра-лям-пам-пам-па-пам-пам-м-м-м!..
        Перед выходом он наконец замолчал, приложил два пальца к виску, подпрыгнул перед охранниками (они тоже сказали ему: «До свидания») и зацокал по тротуару.
        Мы завернули за угол и вошли в так называемую ресторацию. Только данное «премилое местечко» даже с большой натяжкой нельзя было назвать рестораном, баром, кафе или забегаловкой. Это было нечто среднее между самой низкоразрядной закусочной и бесплатной столовой для нищих.
        Стоило мне только войти туда, как я чуть было не задохнулась от едкого дыма дешевого табака. Тут курили папиросы еще хуже тех, которые мой бывший отчим покупал на оптовом рынке. А я-то, глупая, раньше думала, что на свете не существует сигарет паршивее и вонючее тех болгарских, к которым еще в молодости пристрастился Николай Иванович.
        Пол в так называемой «ресторации» показался мне поначалу земляным, только присмотревшись, я увидела, что покрыт он тонкими черными резиновыми ковриками и кое-где действительно проглядывает земля.
        - Присаживайтесь, разоблачайтесь пока, а я пойду закажу их фирменное блюдо!- суетился Маркел Маркелович, однако «разоблачиться» я не рискнула, потому как в
«премилом местечке» было так же холодно, как и на улице.
        Я уселась на почерневший от времени стул и хотела было упереться локтями в стол, но он оказался засаленным, весь в крошках и пепле... Посредине стояло нечто, что, вероятно, служило в этом заведении в качестве пепельницы - жестяная плоская крышка, которыми обычно закатывают трехлитровые банки.
        По левую сторону от меня, у окна, сидели двое мужчин, пьяные настолько, что состояние их можно было определить как близкое к бессознательному - вот-вот и они вырубятся прямо за столом, но пока еще держатся, выясняя, кто кому из них первый нанес оскорбление, однако какого характера оскорбление было выдвинуто, оба они уже не помнили.
        Господин Мнушкин, словно самолет в тумане, летел к столику, держа в двух руках по тарелке с «фирменным блюдом», которым оказались две синеватые сосиски с заветренным зеленым горошком.
        - Сейчас хлеб принесу!- И он, лязгнув стальными набойками, помчался к стойке. Вернулся, в одной руке сжимая между пальцев горлышки двух бутылок, в другой - засохшие кусочки черного хлеба на бумажной тарелке.- Даме вино,- и он поставил передо мной бутыль самого дешевого портвейна «Анапа».- Мне водочку,- и, романист, подкинув верх поллитровку «Столичной», ловко поймал ее.

«Да он алкоголик!- подумалось мне.- Или у него от гонорара осталось так мало? В любом случае зачем брать спиртного в таком количестве и такого дрянного качества?!
        - Выпьем, добрая подружка бедной юности моей, выпьем с горя; где же кружка?- Мой собрат по перу с недоумением взглянул на стол и, сильно ударив себя ладонью по ляжке, возопил: - Бокалы! Забыл бокалы!- И снова умчался к стойке. Два друга по левую сторону утихомирились и безмятежно посапывали, уткнувшись в стол.- Теперь все!- радостно воскликнул Маркел Маркелович, поставив возле бутылок два пластиковых «бокала», снял с головы цилиндр и бережно положил его рядом с
«пепельницей».- Выпьем за вашу книгу! За вдохновенье!- Он мастерски откупорил бутылки и с чувством продекламировал: - Кубок янтарный полон давно, пеной угарной блещет вино,- и, осушив стакан, спросил: - А вы, что вы не выпили?
        - Я, Маркел Маркелович, вообще не пью.
        - Как так? Это нехорошо! Дурно это, смею вам заметить! Писателю невозможно не пить! Стыдно даже! Писатель завсегда пить должен! А за вдохновение непременно надобно осушить бокал! За что другое оно, может, и излишне будет, но за вдохновение всенепременно!- настаивал он. И мне ничего не оставалось, как выпить эту отраву. «Ну ничего, постараюсь залпом, не дыша»,- решила я, но не смогла - приблизив стакан к губам, я посмотрела на сомнительное его содержимое и вдруг увидела, как на дно медленно опускается дохлая здоровенная муха.
        - Нет, я все-таки воздержусь,- и я поставила стакан на стол.
        - Отчего же, позвольте узнать?
        - Оттого, что там муха плавает!- не удержалась я.
        - Экая важность!- легкомысленно проговорил Мнушкин.- А мы ее, негодницу, вот так! Вот так!- Романист полоскал алюминиевую вилку в портвейне «Анапа», пытаясь нанизать на нее дохлую муху. Два друга слева храпели на все заведение, распластавшись на столе. А мне тем временем вспомнился шикарный ресторан, куда полгода назад меня привез «лучший человек нашего времени», где по коврам бесшумно ходили официанты с кипенно-белыми полотенцами через локоть, где тихо и ненавязчиво звучала музыка, где не приходилось ждать два часа, пока принесут чашку кофе, а по взгляду, эффектному щелчку пальцев «человек» в мгновение ока уже стоял рядом и где не плавали мухи в портвейне! Эх, Любочка, Любочка! И зачем ты только склонила принять меня предложение Мнушкина?! «Подумаешь, часок в хорошем ресторане посидишь! Это тебя ни к чему не обязывает! Небось скучно без мужика-то!» - стояли в ушах слова редактора, и вдруг на меня такая злоба накатила, что я чуть было вслух не сказала: «Как бы хорошо сейчас купить в хозяйственном магазине хвойный освежитель воздуха, вернуться в редакцию и Любочке бы все глаза этим аэрозолем
вытравить!» - От-т она! Марья Лексевна, я пронзил ее, глядите!- И Маркел Маркелович сунул мне под нос вилку с мухой.- Теперь можете пить спокойно,- заверил он меня.
        - Нет, я не буду!
        - Ах, право же, что за женские капризы?! Впрочем, как вам будет угодно, а я еще, пожалуй, выпью.- И он опрокинул полстакана водки.- Над чем вы сейчас работаете? - спросил романист, но, не дожидаясь моего ответа, принялся витиевато и пространственно рассказывать, над чем работает он. Потом затронул извечный вопрос о смысле жизни, на который до сих пор ни у кого нет определенного и точного ответа, после чего заговорил о смысле своей собственной жизни, и уж совсем перестала я его понимать - потеряла, так сказать, нить повествования, когда Мнушкин завел речь о заранее определенном, особом предназначении его в этом мире, о роли провидения.- Лучший друг нам в жизни сей - вера в провиденье,- подкрепил он напыщенную и кудрявую речь свою строками баллады В.А. Жуковского «Светлана» и покосился на порцию моих нетронутых синеватых сосисок с заветренным зеленым горошком.- Что-то вы и не едите ничего!
        - Спасибо, я сыта, Маркел Маркелович.
        - Все капризы женские, причуды! Впрочем, не хотите, как хотите,- сказал он и хвать мою тарелку.- Вот ведь как думал!- воскликнул мой коллега и с горячностью продолжал: - Что хорошо-де мне одному и не нужен никто, по причине того, что я некую миссию на Земле выполняю - людям глаза раскрываю на историю, все как было пишу, без прикрас! А встретил вас - и все, так сказать, былое в отжившем сердце ожило, и время я вспомнил золотое, и сердцу так, знаете ли, легко стало! Я понял вдруг, как глубоко заблуждался, что только в одиночестве можно творить, не зная радостей семейной жизни! Марья Лексевна, Машенька, не откажите!.. Будьте моей женой!- бухнул Мнушкин и упал передо мной на одно колено.
        - Маргинал Маргиналыч!- в ужасе прошептала я - я совершенно растерялась, так что забыла, как звучит настоящее имя Мнушкина.- Вы что, Маркел Маркелович!- поправилась я.- Немедленно встаньте!
        - Не называйте меня Маркелом Маркеловичем!- закричал он на всю «ресторацию».
        - Как же вас называть-то?!- опешила я.
        - Маркешей!
        - Хорошо, хорошо, только подымитесь, пожалуйста!- взмолилась я, и Мнушкин уселся на стул.
        - А давайте выпьем за вас! Вот просто за вас! Чтоб вы, Машенька, никогда не болели и всегда были веселы и бодры!- Он налил себе; бутылка «Столичной» почти опустела, и я подумала, что нужно немедленно сматывать удочки - неизвестно, чем все это может закончиться.
        - Маркеша, вы так интересно рассказываете, мне очень жаль, но...
        - И никакая миссия не сравнится со счастливой семейной жизнью! Никакая!- кричал он, не обращая внимания на мои попытки как-то обосновать свой уход. «Нужно срочно что-то придумать!» - решила я и вдруг как заору:
        - Я забыла! Забыла!
        - Что такое, Машенька?
        - Ой-ой-ой! Какая я балда! Все! Мне сейчас же надо домой! Я забыла выключить конфорку. Поставила воду для вареников и напрочь забыла!- Я стремительно вскочила со стула, схватила свои книги и направилась к выходу.
        - Постойте, я провожу вас! Поверьте, я тысячу раз оставлял что-нибудь на плите, и ничего страшного не происходило!- Он вцепился в рукав моей шубы.
        - Ах! Ну что вы такое говорите! Пустите меня! Там, наверное, вода давным-давно выкипела, кастрюля сгорела...
        - Если так, то вам тем более торопиться незачем - вероятнее всего, там уж горит все давным-давно синим пламенем! Какой резон теперь спешить?! Поедемте-ка лучше ко мне!
        - Да как вы можете такое говорить!- возмутилась я, войдя в образ погорелицы.
        - Не умеете вы, Машенька, в ресторациях отдыхать,- заключил он и, выхватив у меня связку книг, ринулся вперед, цокая стальными набойками. Мужчины, что полчаса назад бурно спорили, кто кому из них первый нанес оскорбление и какого именно рода вообще было это оскорбление, сползли со стола и храпели на весь зал, лежа по разные стороны на двух составленных вплотную стульях.
        Маркел Маркелович, предварительно спросив, куда ехать, выскочил на шоссе и перед каждой проезжающей машиной с готовностью не протягивал, а как бы выбрасывал руку, словно она у него без костей была. Однако мало кто из водителей рисковал остановиться у странного вида гражданина в цилиндре и черном пальто, напоминающем сюртук. Тем, кто все-таки, несмотря на чудной его внешний вид, отваживался и тормозил, Мнушкин сначала долго и нудно объяснял, куда ехать, а потом твердо и непоколебимо выкрикивал:
        - Сто! И ни копейкой больше!- Естественно, что за такие деньги никто не довез бы меня до дома. Замечу, что за путь до редакции я отдала, не торгуясь, 300 рублей. Через десять минут романист повысил цену и выкрикивал: - Сто пятьдесят! И ни копейкой больше!- Но и за сто пятьдесят везти меня никто не пожелал, и тогда я вызвалась сама ловить машину.- Нет! Даме не к лицу с извозчиками торговаться!- противился собрат по перу, однако я довольно бесцеремонно встала впереди Мнушкина, загородив его собой.
        Притормозила «шестерка» (это, пожалуй, единственная модель автомобиля, которую я могу выделить среди остальных, потому что Николай Иванович так и не смог отсудить свой «жигуленок» шестой модели при разводе, который подарил мамаше, когда та сдала на права. Когда он понял, что машины ему не видать, воскликнул в сердцах:
«Подавися!» и был таков), я выкрикнула метро, у которого живу, водитель кивнул - согласен, мол. Я выхватила у романиста-историка свои книги, тот, в свою очередь, снял цилиндр и намеревался сесть рядом со мной на заднее сиденье, как в это мгновение к голове Маркела Маркеловича будто бы приросла другая голова...
        ...Другая голова принадлежала не кому-нибудь, а Амуру Александровичу Рожкову!
        - Так. Посадили Марью Алексеевну в машину, расплатились с шофером? И гуляйте!- забрызгал слюной бабушкин секретарь.- Да, идите по своим делам! Фу!.. Да от вас еще перегаром разит! Ступайте вон! Нечего порочить репутацию внучки будущего лидера нашей партии! Брысь! Брысь!- И Амур Александрович уселся рядом, поправляя полы своего «африканского» пальто.
        - Что за шутки?! Это ни на что не похоже!- Собрат по перу стоял на улице, ничего не понимая, словно громом пораженный. От возмущения он даже слова выговорить не мог, а бородавка на носу стала пурпурной - тоже, видать, вознегодовала.
        - Давай, давай! Катись колбасой! Да убери ты руку!- Рожков в отсутствие Глории Евгеньевны не стеснялся в выражениях. Маркел Маркелович руку убирать и не думал - он тоже пытался залезть в машину, но это ему никак не удавалось, и тогда он рухнул на колени прямо в самую лужу и громко, с большой страстью заговорил:
        - Машенька! Не откажите! Не погубите! Не отвергайте мою надежную руку и пламенное, горячее сердце! Станьте моей женой!
        - Вот пристал, чертяка окаянный! Как банный лист к самой неприличной части тела человеческого!- Амур Александрович пыхтел и ругался, изо всех сил стараясь отцепить от дверцы машины руки «окаянного чертяки».- Вытряхивайся, юбочник последнего разбора!- И бабушкин секретарь пошел на крайнюю меру - он взял вдруг и лягнул романиста ногой со всей силы в бок, хлопнул дверцей и скомандовал невозмутимому шоферу, который все это время преспокойно жевал гигантский бутерброд из разрезанного вдоль батона хлеба с колбасой, сыром, горчицей, зеленью и кетчупом внутри: - Трогай!
        Я сидела и во все глаза смотрела на Рожкова - мне казалось, что он материализовался из воздуха. Я никак не могла постичь, как он сумел найти меня!
        - Что глядите? Я вам не музейный экспонат! Удивлены моим появлением?
        - Если честно, то да.- На сей раз я была рада внезапному появлению бабушкиного секретаря - не очутись он именно сейчас и в этом месте, неизвестно бы, как я отвязалась от назойливого и занудного «Маркеши», который в придачу еще предложил мне свою надежную руку и пламенное сердце.
        - А вы думали, что после того гнусного инцидента в кафе я испугаюсь и больше не решусь с вами связаться? Так?!
        - Ой, простите нас за тот случай! Анжела не нарочно! Так уж получилось!
        - И убежали вы всем скопом тоже не нарочно?! Ну да мне не привыкать!- заработал душ. Я отодвинулась от бабушкиного секретаря на безопасное расстояние.- В меня завистники, ненавистники, злопыхатели и плевались, и тухлыми яйцами швырялись за правду-матку, и гнилыми помидорами! Однажды арбузом в голову запустили! И что? Арбуз пополам - голова цела!- И он, согнув указательный палец крючком, постучал по лбу своему.- Поразительно! Звук, как по пустой бочке! Но это все лирика! Подведем итоги. Кто этот отталкивающий, противный господин, который всю дорогу от самого издательства увивался за вами?!
        - Так вы опять следили за мной? Но как вам стало известно, что...
        - Я ведь при первой нашей встрече предупредил вас, Марья Лексевна, что теперь мы будем постоянно с вами связаны, но вы этому не придали никакого значения. Ясное дело, вы все больше в облаках витаете да о мужиках думаете! А у партии «Золотого песка» в распоряжении отменная, не имеющая аналогов ни в одной организации стран разведывательная группа! Знаете... Так...- Рожков замялся, решал, наверное, стоит ли говорить мне об уникальной разведывательной группе или нет, но ничего не смог с собой поделать - рот его открылся, и он затараторил: - Поспрашивать, у кого надо о ком надо, разнюхать, выяснить, разузнать, подслушать, выведать, подглядеть, зафиксировать... Кстати, если вам это интересно, то во главе агентурного отдела стоит брат Зинаиды Петрыжкиной - Зиновий.
        - Я что-то не поняла - за мной все время следят?- опешила я, но все еще не верила в то, что кто-то наблюдал за мной эти два дня со стороны.
        - К-конечно!- Он даже запнулся, поражаясь моей наивности.- Я ведь вас предупредил об этом! Сказал, что мы теперь с вами постоянно связаны! Так что все законно!
        И тут мне стало плохо - я представила, что какой-то совершенно незнакомый мне человек не спускает с меня глаз, видел, как я вылетела вчера из дому в полосатой пижаме и тапочках, помчалась к Икки в аптеку... А что, если Глория Евгеньевна, пока я ей чай заваривала, начинила всю мою квартиру «жучками» и слепок ключей сделала? Теперь они в любой момент, когда меня дома не будет, придут, «жучки» снимут и узнают обо мне все - с кем я говорю по телефону, во сколько просыпаюсь, кто у меня дома бывает... Все! Вплоть до того, какой у меня размер лифчика! Мне стало очень неприятно, не по себе как-то. Потом в голову закрались сомнения - что, если Рожков блефует? На мушку меня берет! Нет, все-таки непонятно, какая может быть разведывательная группа у партии, состоящей из четырнадцати человек? Бред какой-то!
        - Если у вас такой отменный агентурный отдел, то скажите, что я делала вчера днем, - я задумалась,- скажем, в 12.20 дня?
        - Минуточку, минуточку...- Амур Александрович достал из внутреннего кармана блокнот и, раскрыв его ближе к середине, проговорил так, будто меня не было рядом: - Так, так, так, так...- Он плюнул на пальцы и перевернул еще пару страниц,- 12.
0, 12.10... Вот!- обрадовался он (нашел что искал!).- В 12.20 вы откровенно хамили своей родной, неповторимой бабушке по телефону - все грозились трубку бросить, потому что очень спешили!
        - А в 12.30? Ну что я делала в 12.30?
        - Та-ак,- протянул он и, едва заглянув в блокнот, захлопнул его.- Нет уж, Марья Лексевна! Это секретная информация, и я не имею права ее разглашать! Зря я вообще вам об этом сказал! Теперь вы будете хитрить и изворачиваться.

«Во нахал!» - разозлилась я и попросила водителя сейчас же остановиться.
        - Вылезайте из машины! Давайте, давайте!- прокричала я. Рожков смотрел на меня с недоумением.- Нечего глазеть на меня! Выметайтесь!
        - Я-то вымечусь, вымечусь!
        - Мечитесь, мечитесь!
        - Я уйду!- с горечью проговорил он.- Но знайте, это вас не спасет! Мы следим за каждым вашим шагом! Да, и не забудьте, завтра самый решающий и важный день в жизни Веры Петровны, вашей бабушки! Наконец-то пришло подходящее время для ее избрания в лидеры партии! Так что не преминете быть у Зинаиды Петрыжкиной в 18.00! Выборы состоятся там! Явка обязательна!- выкрикнул он напоследок, и я захлопнула дверцу.

«Неужели я отвязалась от всех! Даже не верится! Кто бы знал, как мне надоели этот Рожков, его жена, агентурная группа... Еще Мнушкин - хвост подушкин!» - думала я, расплачиваясь с шофером.
        Войдя в подъезд, я взглядом поискала лазутчика, подосланного партией «Золотого песка», но, проверив даже закуток у мусоропровода и не найдя никого, со спокойной душой открыла дверь собственной квартиры. Однако вскоре тревога и беспокойство снова закрались в душу, и я принялась шарить по комнате, надеясь обнаружить
«жучки».

«Жучки» я искала до девяти вечера, но тщетно - от сего сверхважного занятия меня отвлек телефонный звонок - звонила Пулька. Что она пыталась мне поведать, я не могла понять в течение пяти минут: Пульхерия возбужденно выкрикивала бессвязные фразы, обзывала кого-то - одним словом, этот кто-то очень сильно разозлил нашу всегда уравновешенную гинекологиню - рассердил до чрезвычайности, до предела.
        Как потом оказалось, днем, когда я поехала в редакцию, Икки вняла моим вчерашним советам и своему внутреннему голосу рассудка и, подхватив Анжелку, отправилась к Пульке в больницу. После тщательного осмотра одна из них оказалась беременна, другая - больна трихомонозом.
        - Две дуры! Любвеобильные идиотки!- кричала Пуля мне на ухо - она была вне себя.
        - Кто, кто из них беременный?- Я пыталась перекричать разъяренную и возбужденную подругу свою, но она не слышала меня, продолжая возмущаться.- А кто, кто трихомонозом-то болен?- не унималась я.
        - Да ты еще всего не знаешь!
        - Пулька, объясни по-человечески! Я ничего не могу понять! Кто из них больной, а кто беременный?!
        - Да что ж тут непонятного?! Кто может быть в положении? Наша вечно беременная Огурцова!
        - Как?
        - Вот так! Я говорю, ты всего еще не знаешь! Мало того, что она на десятой неделе, так у нее еще и двойня! Мы ей УЗИ сделали.
        - Как?- тупо спросила я.
        - Вот так!
        - Но Анжелка ведь в разводе! От кого ж она залететь-то могла?
        - От своего Михаила драгоценного. Перед разводом решили, видите ли, примириться, но из этого ничего не получилось, кроме беременности!
        - И что она собирается делать?- спросила я, собравшись с мыслями.
        - В том-то и дело, что ничего не собирается. Когда я ей сказала, что она беременна, Огурцова начала ругать Мишку - подонок, мол, такой разэтакий. Я говорю - еще не поздно, можно все исправить, а она мне: «Это на что ты намекаешь?» Знаешь, злобно так спрашивает и надвигается на меня, будто в стенку впечатать хочет! Приперла и как заорет на всю ординаторскую: «Детоубийца!» Прибежала Черепова, и тут началось: «Почему посторонние в отделении? Что это вы себе, Пульхерия Аполлинарьевна, позволяете?! Вы мой заместитель, помогать мне должны, за порядком смотреть, а сами же его и нарушаете!» Огурцовой стоило только увидеть нашу Людмилу Васильевну, так она давай как лошадь ржать и еще представляешь, что ляпнула? У нее, говорит, правда голова младенческая! И как там мозги помещаются? А растет-то, растет-то из плеч, без шеи! Точь-в-точь, Пулька, ты ее нам описала, ну истинный буйвол! Маш, вот ты мне скажи, ну не дура? После того как я их проводила до первого этажа, Черепова вызвала меня в кабинет и провела часовую беседу. Она, конечно, не стала выяснять, что я думаю по поводу ее внешности, но шестьдесят минут
уверяла меня, и ты знаешь, почти убедила в том, что я отвратительно работаю и вообще никудышный заместитель заведующего гинекологическим отделением. Нет, я все же эту стерву скину с должности!
        - А Икки-то как?- затаив дыхание, спросила я, но тут же пожалела об этом.
        - Да это вообще падшая женщина! Она хоть мне и не говорит, но все-таки переспала с этим прыщавым юнцом, ну... официантом из «Ануфрия». Думала, я не догадаюсь! Как всегда не предохранялась - и вот результат - он наградил ее трихомонозом. Но она так и не раскололась! Говорит, у меня, мол, никаких половых контактов не было! Я спрашиваю, как же такое могло произойти без контактов?
        - А она что?
        - Ветром надуло - вот что!
        - А ты что?
        - А я ей выписала допотопные антибиотики, чтоб она месяц от этой заразы лечилась и хоть месяц ни с кем не связывалась! Вот что я!
        - Нет, ты меня, Пуль, извини, но это жестоко!
        - Ничего не жестоко! Пусть хоть прочувствует немного, может, поймет, что спать с кем попало опасно для здоровья! Может наконец приучится пользоваться презервативами! Ой, Машка, пойду спать! Устала я сегодня.
        - Завтра в 18.00 выборы моей бабушки в лидеры «Золотого песка»!
        - Я заеду за тобой в пять и скажи трихомонозной, пусть подгребает. А беременной полезно в общественном транспорте потолкаться - может, сделает соответствующие выводы! Я не могу себе представить Огурцову с четырьмя детьми! Ха! Ха! Ха!- И Пулька, звонко хохоча, бросила трубку.
        После разговора с Пульхерией я тут же набрала Анжелкин номер, дабы вразумить и поставить на место ее съехавшие мозги.
        - Але,- томно проговорила она.
        - Огурцова, я все знаю!- решительно начала я.- Тебе нужно предпринять какие-то радикальные меры!
        - Что?!- с презрением фыркнула она и взревела в религиозном экстазе: - Господь сказал: «Плодитесь и размножайтесь!» Вот я и размножаюсь! Меня должно быть много! А вы!.. Вы все!..- Ей очень хотелось, видимо, пообиднее нас обозвать.- Детоубийцы!
        - Анжела, но как ты собираешься жить с двумя детьми на руках, без мужа?- Я все еще пыталась образумить ее.
        - У меня будет четверо детей! Я и Кузьму со Степанидой отсужу! Я буду одинокой матерью-героиней! И пособие буду получать! И орден мне за это дадут!- фанатично прогремела она.- А то обнаглели совсем! Детей отбирать у родной-то матери! Я ведь тогда Кузьку не повезла к адвентистам поганым! Так мой бывший долдон сам приехал и силой ребенка увез!
        Я поняла, что съехавшие мозги подруги поставить на место никак не удастся, и мне ничего не оставалось, как позвать Анжелку на выборы моей бабушки в лидеры партии и продиктовать ей адрес Зинаиды Петрыжкиной.
        Потом я позвонила нашей болящей. Икки разговаривать была не расположена - сказала лишь, что тоже поедет на выборы и, обозвав Пульку коновалом, бросила трубку.
        Адочка позвонила мне сама, вся какая-то взвинченная, взбудораженная:
        - Сестрица! Сестрица! Я целый день тебе трезвоню! Ты трубку не берешь! Почему ты трубку не берешь?! Мне этот кровопийца в деньгах отказал - ни на какой материал денег не даст! Не даст! Сказал, что пошив формы для аптеки - это необоснованная просьба, это не трудный момент моей жизни, и он не намерен оплачивать мои заскоки! Заскоки мои!- Кузина сильно нервничала.- Вампир! Душегуб! Ничтожество! Что мне теперь делать? Что? Скажи Икки, пусть готовит деньги! Я присмотрела чудный сатин! То, что надо!
        - Завтра бабушкины выборы в лидеры. Приедешь?
        Адочка согласилась, не задумываясь, и записала адрес подъездной активистки, родной брат которой стоит во главе агентурного отдела «Золотого песка».
        - И батист, батист в тон нашла!- Кузина никак не могла успокоиться.
        - А у нас Анжелка беременна! Двойней! Уже на десятой неделе!- похвасталась я.
        - А на что брать-то? Денег-то нет!- Именно сейчас я поняла: Адочку уже ничто не может потрясти - даже такое грандиозное известие, что Огурцова беременна двойней вот уж как десять недель. Кузину интересовал лишь один вопрос - где взять деньги. Она полностью погрузилась в создание эксклюзивной формы для сотрудников аптеки
«Моторкина и С?».

* * *
        На улице уже сгущались сумерки - мы с Икки сидели около дома Мисс Бесконечности в Пулькиной «каракатице» горчичного цвета, которая всегда напоминала мне божью коровку, и поджидали Адочку с Анжелкой.
        - Икки, скажи честно! Ведь ты переспала с официантом из «Ануфрия»?!- Пульхерия всю дорогу мучила подругу, но та секрета своего не выдавала, держалась как партизан, время от времени повторяя одно и то же: «Отстань!» или «В бассейне заразилась!»
        Наконец вдалеке показалась худощавая фигура модельерши всех времен и народов в красном пончо, колпаке и рейтузах. Мне вдруг показалось на минуту, что кузину вот-вот подхватит ветер и унесет за тридевять земель.
        - Холод собачий!- сообщила она, усаживаясь на переднее сиденье. От Адочки повеяло морозом, свежестью и хвоей.- Опять Фроденька одна! Слишком часто она одна остается в последнее время! Слишком!
        - Огурцова снова опаздывает!- заметила Пулька.
        - Икки! Нужно отомстить этому юристу-малолетке из «Ануфрия»! Ну, который с тебя
150 долларов за сексуальные услуги потребовал! Я подумала и решила, что ему это не должно сойти с рук! Не должно! Я придумала, откуда взять деньги на форму! Нужно, чтобы Пульхерия выписала рецепт с дорогущими препаратами, а ты бы его этой сопле предоставила! Предоставила бы этому молокососу! И пусть оплачивает! Пусть! А покупать бы ничего не стала!- брякнула Адочка.
        - Я так и знала!- победоносно воскликнула Пулька.- И она мне всю дорогу лапшу на уши вешает, что заразилась в бассейне! Да ты отродясь в бассейн не ходила! Врушка!
        Икки укоризненно посмотрела на мою сестрицу и незаметно покрутила пальцем у виска.
        - А что, по-моему, хороший план! Чем вам мой план-то не нравится?! Сорвем с него куш - и формы сошьем, и проучим кровопийца!- настаивала кузина, а Икки посмотрела на меня - во взгляде промелькнул явный упрек.
        - Не надо на меня смотреть! Нечего было рассказывать! Тебя так и распирало поведать всему миру о своих похождениях!- дала я отпор.
        - Что за тайные игры?! Я не понимаю ничего! Вам что, форма не нужна? Не понимаю ничего!
        - Вон, кажется, Анжелка идет!- прищурившись, проговорила Икки.
        Я присмотрелась - вдалеке действительно шла Огурцова. Ее походка кардинально изменилась сразу после того, как она узнала, что оказалась в интересном положении. Будущая мать теперь переваливалась, словно утка, из стороны в сторону, выпятив вперед грудь вместе с желудком и животом - несомненно, она гордилась тем, что, будучи одинокой, носит у себя под сердцем не одного ребенка, а сразу двоих. Когда Анжела подошла совсем близко, то мне показалось, что Пулька ошиблась и подруга наша не на десятой, а на двадцатой неделе.
        - Ой! А чой-то у нее такой живот?- опомнилась Адочка.- Анжела, что это у тебя живот такой огромный? Ты - беременная? Беременная? Или потолстела? А?- И моя сестрица ткнула указательным пальцем Огурцовой во чрево.
        - Прекрати! А то еще кому-нибудь из них глазик выколешь!- возмутилась будущая мать-героиня и повернулась к нам спиной.
        - Ой! Я не могу, ну какие же Анжелка с Икки обе дремучие!- воскликнула, захлебываясь от смеха, Пульхерия.- Ладно, выходите, я машину закрою.
        - Зато ты у нас умная!- бубнили наперебой «дремучие», пока мы поднимались на лифте к самой активной обитательнице подъезда.
        Очутившись на четвертом этаже, я сразу сообразила, в какой из квартир живет Зинаида Петрыжкина - ее дверь была распахнута настежь, взад-вперед торопливо ходил народ.
        - Здесь будут выборы?- спросила я на всякий случай тучную женщину со стрижкой под
«горшок» в байковом халате с вазой из цветного стекла, из которой торчали три искусственных красных гвоздики.
        - А вы кто?- вопросом на вопрос ответила она и тупо уставилась на меня.
        - Внучка Веры Петровны Сорокиной.
        - Мы - группа поддержки,- объяснила Икки.
        - Евдокия Павловна! Ну где ваза-то с цветами в конце концов?! Скоро церемония начнется, а вы шляетесь не пойми...- послышался голос Амура Александровича.
        - Мурик, отчего ты используешь такие некорректные словесные единицы для выражения своих мыслей?!
        - Прости, Лорик, но меня тут, кажется, никто не понимает! Я бьюсь как рыба об лед, а они ничего понимать не желают! Иван Иванович! Ну куда вы галошницу понесли?! Я ведь сказал - чуть-чуть к стенке придвинуть, чтобы проходу не мешала!
        - Где ваза, где ваза?! Вот ваза! Тут группа поддержки пришла!
        - Какая еще группа?
        - Веры Петровны внучка с девками какими-то!- пронзительно прокричала Евдокия Павловна, и к нам сию же секунду выскочил бабушкин секретарь.
        - О, Марья Лексевна! Здравствуйте! Рад вас видеть! Это ваши подруги, надо полагать?- И он осуждающе окинул взглядом наше содружество.- Так. Сейчас подниметесь на 12-й этаж в 45-ю квартиру, к Захарчукам, возьмете у них стулья. Что вы на меня так смотрите? У нас стульев не хватает! Трудно себе стул принести?!
        - А они дадут?- усомнилась я.
        - Скажите, от Рожкова. Ну все, идите, идите!
        - Где бабушка-то?
        - Как где? Готовится к торжественной части: одевается, речь повторяет,- пояснил Амур Александрович и вдруг как закричит: - Карп Игоревич! Я не пойму, куда вы дорожку утащили? Ее нужно от лифта к входной двери расстелить! Ничего не могут сделать! Зиновий! Проследи, дружок!
        Мы поднялись на 12-й этаж, я робко позвонила в 45-ю квартиру. За дверью, к моему удивлению, не спросили: «Кто там?» (может, человеку, что вот так, с ходу, открывает незнакомым людям дверь, никто никогда не рассказывал с упоением захватывающих кровавых историй из телевизионных хроник? Может, этот человек столь отважен, потому что не читал первый русский детектив, написанный пророком нашим - Федором Михайловичем Достоевским о том, как Раскольников целый план разработал, как прикончить старуху-процентщицу, и специально даже петлю под пальто собственноручно для топора пришил). Звякнула цепочка, повернулся ключ, и на пороге вырос, вероятно, самый главный из семейства Захарчуков - крепкий, склонный к полноте мужчина лет сорока пяти в банном цвета чайной розы халате и в черной кепке на голове. Такое впечатление, что он только вылез из ванны, но внезапно ему захотелось пройтись после мытья, и первым делом для осуществления этого своего желания он нахлобучил кепку.
        - Что?- спросил Захарчук.
        - От Рожкова,- без лишних слов отозвалась я - прозвучало как пароль:

«- У вас продается славянский шкаф?
        - Нет, шкаф продали, но есть никелированная кровать с тумбочкой».
        Он молча повернулся и ушел, мы недоуменно переглянулись. Через мгновение неразговорчивый человек в кепке и банном халате выставил в коридор два стула, снова ушел, принес еще два и, не сказав ни слова, захлопнул дверь.
        Наконец мы, грохоча стульями, вошли в квартиру подъездной активистки. Квартира показалась мне несколько странной, как, впрочем, и ее обитательница, которая всегда ходила с четырьмя крупными бигуди на голове, в длинном вьетнамском халате с запахом с яркими зелеными, желтыми и красными розами и тапочках с массивными бульдожьими мордами. На кухню я не заглядывала, но в комнате повсюду были ковры: они висели на стенах, лежали на полу, устилали две кровати (вместо покрывал) и стояли по углам стоймя, свернутые в гигантские рулоны. В «стенке» все полки, даже предназначенные для книг, занимал хрусталь - вазы и вазочки, ладьи, салатницы, кувшины, графины, рюмки, стопки, стаканы, фужеры... Чего там только не было!
        В данный момент, несмотря на филистерскую атмосферу, комната была похожа на избу-читальню 20-х годов прошлого века: неровными рядами стояли стулья и табуретки, у окна - стол, накрытый красным ситцем, на столе графин с водой, стакан и ваза с искусственными гвоздиками.
        - Зинаида, Зиновий, товарищи! Пойдемте! Пойдемте скорее! Вера Петровна спускается! Марья Лексевна, ну что вы сидите-то?!- возбужденно кудахтал Амур Александрович. И тут я впервые увидела Петрыжкину в трикотажном вишневом платье с большим бантом, который по замыслу, вероятно, должен находиться сзади на талии, но так как платье ей было явно велико, он съехал на самую неприличную часть тела. Вместо бульдожьих морд на ногах - черные клеенчатые лодочки «под лак», а на голове - четыре не расчесанных букли после многолетней завивки.
        Все высыпали на лестничную клетку, лифт раскрылся, и на полосатую ковровую дорожку (какие часто можно встретить в деревенских домах) ступила Мисс Бесконечность в сопровождении Глории Евгеньевны. Бабушка по случаю выборов решила надеть свой единственный приличный костюм бутылочного цвета, укороченный в 1978 году в ателье, а не обрезанный собственноручно - вкось и вкривь, как все остальные вещи ее гардероба. На опухших ногах вместо разноцветных старых носков с продрысью - тапки леопардовой какой-то расцветки: коричневые пятна на желтом фоне.
        - А вот и наша многоуважаемая Вера Петровна!- вне себя от радости возопил Рожков. - Наконец-то, товарищи, настал этот счастливый день, когда лидером партии
«Золотого песка» станет достойнейший человек, а не старый развратник и тиран, душитель правды - Нерон Тригубов!
        - Глорий Амурыч, а где он сам-то?- спросила Мисс Бесконечность, по обыкновению перепутав имя и отчество своего секретаря.
        - Кто, Вера Петровна?- И Амур Александрович уставился на нее, часто моргая длинными ресницами.
        - Император Фунь-ка из династии Бздынь!- воскликнула она недовольно, с нетерпением даже каким-то. Все засмеялись, но Рожков не понимал, о ком идет речь, и, наклонившись над будущим лидером, снова спросил:
        - Кто, простите?
        - Тригубов, кто ж еще!- не выдержала Зинаида Петрыжкина.
        - О! У него сегодня, так сказать, вакханалия на даче - пир!- Душ включился на полную мощность.- Я однажды видел из окошка (снаружи), как у них это проходит! Лежат все на полу в таких, знаете ли, тряпках через одно плечо перекинутых и пьют лежа и едят прямо с пола, а как наедятся, так хоть свет туши, что они там вытворяют, но свет они почему-то не гасят, а все у них в открытую происходит! И заправляет этим наш, товарищи, между прочим, лидер - Нерон Павлович!
        - Кошмар! Позор! Хорошо б он сегодня соседний дом спалил! Ага! И его бы посадили! - волной пронеслось в толпе.
        - Тот самый человек пустой, кто весь наполнен сам собой!- с важным видом изрекла Мисс Бесконечность, после чего последовали громкие аплодисменты, а Амур Александрович записал что-то на ходу к себе в блокнот.
        - Ну, пора начинать торжественную часть! Пойдемте в зал,- Зинаида Петрыжкина пригласила всех в «избу-читальню».
        - Так как я сегодня баллотируюсь в президенты партии пенсионеров России под названием «Золотой песок», хочу рассказать о себе,- бойко прочитала бабушка по бумажке, когда члены вышеупомянутой партии расселись по своим местам. Затем будущий лидер скомкала со злостью шпаргалку и запустила ее в массы, решив поведать о нелегкой жизни своими словами: - Зовут меня, кто не знает, Вера Петровна Сорокина. Я коренная москвичка...- И бабушка очень подробно, долго, ничего не упустив, рассказывала о том, что корни ее огромной семьи идут из Владимирской губернии, а именно из села Судогда, и что громадная семья их жила в беспробудной нищете, и как чудом это самое семейство оказалось в Москве. Не могла она утаить от соратников по партии и того факта, что ее отцу именно по причине «беспробудной нищеты» (как она выразилась) приходилось подрабатывать - заменять пожарника - бить в какую-то колотушку и звонить в колокольчик. Также она не могла не рассказать и пресловутую историю о банке с вареньем, которую однажды на пожаре спер ее совестливый отец.- Пережить такого стыда и позора он не мог!- дрогнувшим голосом
проговорила старушка - зал ревел.- И семья переехала в Москву. Так мы стали москвичами!- Последние слова утонули в бурных овациях.- Я работала с пяти лет!- сообщила коренная москвичка. Члены партии сидели как вкопанные, боясь пропустить хотя бы один факт из биографии будущего президента - если бы сейчас на дворе было лето и залетела муха, не сомневаюсь, было б слышно ее жужжание. Я тоже замерла и напрягла слух - для меня было совершеннейшей новостью, что бабушкина трудовая деятельность началась со столь раннего возраста.- Да! Не то что нынешние избалованные дети! Мне пять годков было, когда я с братьями летом водой торговала! Бывало, наберем во дворике из колонки ведро да бидон и в центр Москвы идем. Пашка, что постарше, ведро несет, Ванька, помладше,- бидон, я - кружку. Кружка - копейка! Потом делили прибыль! Так-то!- Слушатели ахнули. Она долго еще рассказывала о своей сорокатрехлетней педагогической практике, потом пустилась в воспоминания об эвакуации в годы Великой Отечественной войны, не забыла и историю о том, как отправилась на телеге одна-одинешенька за продовольствием, а на обратном пути
чуть было не сорвалась в бездну вместе с лошадью и провиантом для детей.- Я (тогда еще молодой специалист!) уцелела только благодаря своей изобретательности, ловкости и сообразительности. И лошадь с харчами спасла!- хвасталась она, хотя на самом деле это не Мисс Бесконечность спасла кобылу, а умное животное ее: почувствовав пропасть впереди, кобыла что только не делала - то заржет, то задний ход даст, то на дыбы встанет, а молодой специалист Вера Петровна, вместо того чтобы выйти посмотреть, что это животное взбесилось так, кнутиком продолжает погонять, в тулупчик кутаться да песни орать на все белое вокруг лежащее безмолвие, да еще и подпрыгивает в тележке от нетерпения. Однако избиратели об этом не подозревали (откуда им знать!) - сначала долго рукоплескали, а потом и вовсе встали в знак глубочайшего уважения. И тут она вдруг обратила свои светлые очи на меня: - Машка, а что это ты не встаешь?!- Старушка, казалось, до этого момента напрочь забыла о моем присутствии и о том, что я знаю истинную историю о лошади наизусть.- Ну-ка, вставай!- Я же от удивления словно приросла к стулу.- Не тебе одной себе
дифирамбы в своих романах петь! Теперь мой черед настал! Во всем надо соблюдать меру, даже в скромности!- Она снова козырнула выдранной у кого-то фразой (снова громкие аплодисменты).
        - А теперь перейдем ко второй части нашего мероприятия,- важно сказал Рожков.- Товарищи, можете задавать вопросы Вере Петровне, прошу вас.
        - Вы будете, в отличие от Тригубова, считаться с интересами членов партии?- задал первый вопрос импозантный, молодящийся мужчина лет шестидесяти с подкрашенными бровями и ресницами - его, кажется, зовут Карпом Игоревичем (тот самый, который куда-то не туда утащил ковровую дорожку). Он уселся рядом с Огурцовой и весь вечер оказывал ей весьма откровенные знаки внимания. И самое поразительное, что Анжелка их принимала, мало того: то платок носовой нарочно уронит, то сделает вид, что задремала и голова ее нечаянно вдруг окажется на его плече...
        - Только в прятки или в салочки!- выкрикнула бабушка в ответ.
        - Вера Петровна, какой ваш камень по гороскопу?- спросила Зинаида Петрыжкина.
        - Кирпич!- отрезала Мисс Бесконечность.
        - Скажите, мы не пожалеем впоследствии, что выбрали именно вас? А, Вера Петровна?
        - Сами улей отворили, и потому некого винить, что пчелы жалят!- парировала кандидатка в президенты.
        - Какова ваша программа? Что вы собираетесь полезного сделать для отечества?
        - Это всем известно! Избавить его от злокачественной опухоли!
        - Каким образом? Какими, так сказать, средствами вы собираетесь этого добиться?- прорезался голос брата подъездной активистки - Зиновия.
        - Которые оправдывают цель!
        - Ну, я думаю, вопросов прозвучало предостаточно! Не будем утомлять нашу драгоценную Веру Петровну! Перейдем к третьей части нашего мероприятия!- зычно произнес Рожков.- Итак, кто за то, чтобы Вера Петровна Сорокина заняла место лидера нашей партии вместо распутника и самодура Тригубова, прошу поднять руки!- Словно по команде, руки всех присутствующих взметнулись к потолку.- Единогласно! - провозгласил Амур Александрович и кинулся поздравлять бабушку: - Вы теперь наш лидер! Наш лидер!- И секретарь, выхватив из вазы искусственные гвоздики, торжественно вручил их коренной москвичке.- Никто никуда не расходится! Переходим к четвертой части! У нас по плану чаепитие!
        - Девочки, вы извините, но мне нужно ехать!- проговорила Пулька и решительно встала.
        - Куда это?- разочарованно спросила Огурцова.
        - У меня сегодня свидание в восемь часов.
        - Что? Что ты сказала?- Казалось, Икки вот-вот лопнет от злости.- Мне, значит, нельзя! А у нее свидание! Нет, а где ж справедливость?
        - У меня другое свидание! Я не собираюсь лезть в кровать к первому встречному! И вообще, если хотите, поехали со мной!
        - И поедем! И поедем!- проговорила Икки, решительно накинув на плечи дубленку.- Маша, Ада, Анжела! Одевайтесь! Поедем с Пулькой на свидание!
        - Нет, я к Фроденьке! Она и так часто одна остается! Слишком часто!
        - А я на чаепитие останусь!- твердо сказала Огурцова, но отчего-то покраснела.
        - Я Анжелочку провожу!- послышалось за спиной.- Мы обернулись - перед нами с самоваром в руках стоял Карп Игоревич с растекшейся на ресницах тушью - видимо, так был тронут бабушкиным рассказом о «беспробудной нищете» и историей о спасении лошади с провиантом, что слезу пустил.
        - Ну, хорошо,- растерялась Пульхерия, подозрительно посмотрела на будущую мать-героиню и начала было что-то говорить, но я слушать не стала - побежала сломя голову к «трибуне», поздравить Мисс Бесконечность.
        - Спасибо, спасибо,- довольно высокомерно бросила в мою сторону лидер «Золотого песка» и вдруг спросила: - Маша! А где Полина? Что-то не пойму я, почему на моих выборах нет дочери?
        - Она в деревне.
        - На все ей наплевать! Даже не знает, что в стране творится! Что теперь ее мать - президент!- недовольно воскликнула она и поджала губы.
        - Она обязательно об этом по телевизору узнает,- брякнула я.
        - Н-да? Ты думаешь, в новостях передадут о моем избрании?
        - Несомненно.
        Лидер призадумалась, а потом визгливо так прикрикнула:
        - Ну и иди, куда шла!
        - До свидания, бабуля!
        - Давай, давай, у меня дел полно!- В эту минуту к ней подскочил глава агентурного отдела Зиновий и задал какой-то мудреный вопрос, но какой именно - я не разобрала, зато услышала очередной лапидарный ответ президента:
        - Если наденешь цепь на шею раба, другой ее конец захлестнет твою собственную!

«Нет, мои сентиментальные романчики ничто по сравнению с бабушкиными афоризмами», - подумала я, и через пять минут мы с содружеством (кроме Анжелки) сели в Пулькину
«каракатицу».
        Адочка вышла у ближайшего метро, а мы поехали на свидание.
        - Ты нас ему представишь?- ерзая на заднем сиденье, возбужденно спрашивала Икки.
        - Нет.
        - Я не понимаю, что это за свидание такое? Для чего мы едем, если ты нас даже не познакомишь? Где вы встречаетесь?- затараторила Икки.
        - У памятника Юрию Долгорукому,- невозмутимо ответила Пульхерия.
        - А с кем, с кем у тебя встреча? С кем?- не унималась заведующая единственной проктологической аптекой в Москве.- С Долгоруким, что ли?
        - Можно сказать и так. Не мешай, а то сейчас в столб врежусь!
        - А вам не показалось странным, что Огурцова вдруг осталась на чаепитие? Я вам точно говорю, это она из-за Горе-Карпа с нами не поехала! А вы заметили, заметили, что у него брови с ресницами накрашены?
        - Да брось ты, Икки! Анжелка никогда не свяжется с человеком, который либо старше нее, либо моложе хоть на пару лет! Она всегда Пульку осуждала за ее связи с юношами, да и связь с Серапионовичем не одобряла поначалу.
        - Это ни о чем не говорит! Некоторые в своем глазу бревна не замечают, а в чужом сучок приметят! Некоторые так против мужиков выступают, в чужие дела вмешиваются, встречаться ни с кем не дают, а сами на свидания едут к памятнику Долгорукому!
        - Икки! Если ты сейчас не уймешься, я тебя высажу!- рассердилась Пулька - в этот момент ее подрезала какая-то иномарка.
        - Ну не из-за твоей бабушки она на чаепитие осталась!
        - Может, просто есть захотела.
        - Да брось ты!- отмахнулась Икки и молчала всю оставшуюся дорогу.

* * *
        Пулька бросила машину во дворике, и мы пешком побрели к памятнику. На улице, казалось, похолодало еще больше - снежная крупа, гонимая ветром, неприкаянно носилась по городу. Мы почти дошли, как Пульхерия шепотом скомандовала:
        - Стойте!
        Мы остановились как вкопанные за углом дома прямо перед памятником.
        - Что случилось?
        - Дальше не пойдем,- загадочно проговорила наша подруга.
        - Это почему еще?
        - Потому что это свидание на расстоянии!
        - Пуль, объясни нам, зачем мы сюда приехали!- Мне начинала надоедать эта таинственность, да и любопытно было.
        - Отсюда будем наблюдать!
        - Что за чушь!- возмутилась Икки.
        - Ничего не чушь! Мое мщение противоположенному полу продолжается. К тому же пять человек мне назначили свидание в восемь вечера у этого памятника. Сначала двое. Я как-то не сообразила сразу и согласилась - не специально, просто забыла, что один уже назначил мне встречу у этого памятника в это же время. Потом еще один напросился - я ему возьми и назначь на этом же месте в тот же час. Я подумала - не смогу же я с двумя один вечер провести - вечер слишком короткий, а их двое, вот от безвыходности всех и согнала сюда... А потом мне в голову мысль пришла. Что я, зря их, что ли, тут собрала? Приеду хоть посмотрю из-за угла! Интересно же, кто придет, кто не придет, как они ждать будут - ходить вокруг основателя Москвы.
        - Ты - маньячка! А сколько их будет-то?
        - Пять.
        - Где ты их нарыла?- удивилась я, вспомнив вдруг, как Любочка склонила меня сходить с Маркелом Маркеловичем в «ресторацию». «Пять человек! А на меня обращают внимание только Мнушкины!» - с горечью подумала я.
        - А они не знают друг друга? Надеюсь, они - не все врачи из вашей больницы?
        - Один - муж моей пациентки, еще тот бабник, его сам бог велел проучить, пусть поморозится! Второй - любовник моей пациентки, ну, этот вообще кобель! Его девчонка в реанимации лежит, а он с новой теткой пришел да еще ко мне клеиться начал!
        - Может, это родственница была!
        - Родственницам под юбки не лазают!- отрезала Пулька.- Третий - педиатр из соседнего корпуса. Этот давно ко мне, как он сам говорит, нежные чувства питает.
        - Ну он-то, может быть, приличный!- попыталась вступиться я за доктора.
        - Как бы не так! Женат, двое детей, а все туда же!
        - А четвертый кто?
        - Скульптор.
        - Чем нам скульптор не нравится?
        - Во-первых, он чокнутый! Я, говорит, вас лепить хочу! Но это только предлог, он совсем другого хочет.
        - Откуда ты знаешь?- враждебно спросила Икки, будто говоря: «Ни себе, ни людям! Хоть бы с одним познакомила!»
        - Катька-медсестра от него месяц назад аборт сделала - он ее тоже поначалу лепить хотел.
        - А пятый? Пятый-то кто?- с интересом спросила я.
        - Серапионыч ваш любимый! Позвонил под горячую руку: «Пульхэрия, ну когда же мы вновь увидимся? Нельзя быть такой злопамятной дэвонькой! А как же всепрощение?» - передразнила она своего бывшего поклонника.- Надоел он мне, вот я его до кучи и позвала.
        - Бессердечная ты! Каменная!- с чувством пискнула Икки.
        - Смотрите, смотрите! Скульптор с педиатром вокруг памятника круги наматывают!
        - Где? Где? Покажи!
        - В пуховике с портфелем - педиатр.
        - В светлом или темном пуховике?
        - В темно-синем, а скульптор в шарфе длинном. Да вон он чудик, сутулый такой!
        - Вижу, вижу!- радостно воскликнула Икки.- Ой! Аркадий Серапионович с букетом! Посмотри, посмотри, какой букет шикарный! Подойди к нему! Пулька! Ну подойди!
        - Ага, сейчас!
        - Бездушная! Черствая!
        - Икки, ну как она подойти-то может, когда там педиатр со скульптором шныряют!
        - Даже если б их там не было, ни за чтоб не вышла!- легкомысленно сказала Пулька и притопнула ножкой.- О! Муж пациентки! Опоздал на пять минут!
        - Где?! Где?!
        - Да вон с букетиком жиденьким! В пальто!
        - Тоже с цветами!..- мечтательно проговорила Икки и затрясла Пульку за руку: - Можно, я к нему подойду?! Ну пожалуйста!
        - Ты что, с ума, что ли, сошла?!
        - Тебя Серапионович сразу узнает!
        - Я аккуратненько! И никто не заметит! Жаль, цветы-то пропадут! А мне так давно цветов не дарили!
        - Я тебе на обратном пути сама куплю! Успокойся!- Пульхерия уже, видимо, жалела, что пригласила нас на «свидание», в особенности Икки.
        - Нужны мне твои цветы! Я хочу, чтобы мне мужчина подарил! Он ведь все равно их выкинет! Ну можно я подойду?
        - Не выкинет! Завтра жене в больницу отнесет! И вообще, Икки, ты в своем уме?! Ты еще трихомоноз не вылечила! Остуди свой пыл! Ненормальная!
        - С такими препаратами, что ты мне выписала, я его полгода лечить буду!- отчаянно проговорила она и, прищурившись, добавила: - Думаешь, я не знаю, что сейчас есть лекарство, которое выпьешь, а на следующее утро встаешь совершенно здоровым человеком!
        - А еще год будешь лечиться от осложнений! Не нравятся мои методы, иди в женскую консультацию!
        Жаркий спор двух подруг уже начал привлекать внимание прохожих.
        - И пойду!
        - Давай, давай! Нет! И потом они удивляются, откуда у них фибромы с миомами!
        - Злая ты все-таки, Пулька!
        - Я не злая! Я как врач это тебе говорю!
        - Хватит вам кричать!
        - А что она на меня баллон катит! Меня, между прочим, все считают хорошим гинекологом, кроме Череповой, потому что она в гинекологии ничего не смыслит!- высказалась Пулька и, как ни в чем не бывало, заметила: - Что-то любовник моей пациентки опаздывает - видать, совсем в бабах запутался! Вон он! Вон! Вспомнишь о дураке, он и появится! Видите, в короткой дубленке и джинсах!
        - Без цветов?
        - А зачем ему цветы? Он в себе и без них уверен. Морда у него такая слащавая - все тетки западают!
        - Ну можно я на морду-то хоть пойду посмотрю? Я так бочком, бочком, по стеночке... Меня Аркадий Серапионович ни за что не заметит! И потом, ты ведь сама говоришь, что хочешь отомстить всему противоположенному полу. Я кого-нибудь заражу, и это будет настоящая расплата!
        - Как бы тебя саму чем похуже не заразили!
        - Тьфу!- со злостью плюнула Икки и чертыхнулась.
        - Маш, эту сексуальную маньячку нужно отсюда уводить!
        - Да, что тут стоять-то, морозиться! Все пришли, мы на них посмотрели!- поддержала я Пульку, потому что сочла совершенно бесцельным дальнейшее наблюдение за ее воздыхателями.
        - Дуры вы какие-то обе!- разозлилась Икки.- Ведете себя, как малолетки! Сейчас бы подошли к ним, куда-нибудь в ресторан все вместе сходили, весело бы время провели! В общем, вы как хотите, а я иду знакомиться!- И она рванулась было из-за укрытия, но Пулька схватила ее за руку мертвой хваткой хирурга с большим опытом и прокричала:
        - Маш! Держи ее!
        - Пустите! Я хочу дышать полной грудью! Развлекаться хочу! К мужчинам хочу! В ресторан хочу! Цветов хочу! Ванну с шампанским хочу! Хочу! Хочу! Хочу!
        - Икки! Да ты ополоумела совсем! Где твоя гордость?- то ли утешала, то ли укоряла ее Пулька.
        - Дома забыла!- буркнула любвеобильная наша подруга и, видимо, поняв, что не видать ей сегодня ни цветов, ни ванны с шампанским, ни мужчины, успокоилась как-то сразу - притихла.
        - Девочки, а пойдемте в книжный зайдем,- предложила я - я не могла пройти мимо, не взглянув на полку с собственными сочинениями.
        - Вот и все ваши интересы!- еще злилась Икки.- Книжные черви! Синие чулки!
        Пулька сразу ринулась в отдел медицины - ничто другое ее не интересовало, мы с Икки отправились в зал художественной литературы.
        - Зарубежная, юмор, мемуары, детективы...- бормотала я, ни на секунду не отпуская подругу от себя. Когда я практически волоком дотащила ее до «любовных романов», мы увидели нечто такое, что поначалу не смогли и уразуметь.
        Полку с моими романами загородил собой человек в потертых джинсах, которые были ему явно велики, впрочем, как и замшевая бежево-коричневая куртка. Он взобрался на стремянку и одни книги зачем-то заставлял другими. Я еще подумала, что это, наверное, сотрудник магазина и что он уже собрался домой (стрелка часов показывала половину девятого, а магазин закрывается в девять), оделся, а начальство потребовало выставить новые книжки. Я подошла поближе и увидела, что именно мои творения пренебрежительно задвигаются к стенке, а впереди выстроился ряд одинаковых, с очень знакомым названием: «Нетленные записки Евгения Овечкина».
        У меня от удивления открылся рот. Сотрудник магазина, сделав свое черное дело, слез с лестницы и, отойдя на метр от полок, стоял и любовался, как художник любуется своей новой только что завершенной картиной. Я не растерялась и дернула его за рукав.
        - Ну чего?- прогнусавил сотрудник, будто его отвлекли от важного дела.- Чего?- И тут он повернулся ко мне лицом...

«Сотрудником» оказался бывший член нашего содружества и бывший Иккин муж - Женька Овечкин. Он смущенно глядел на меня поверх очков, чуть наклонившись вперед, и снова напомнил мне желторотого цыпленка - жалкого и беззащитного.
        - Овечкин?!- вылетело у Икки - она была поражена и сказала мне потом, что подумала, будто Пулька пригласила его на свидание шестым, как та выразилась касательно Серапионовича - «до кучи».
        - Ты что, тут работаешь?- наивно спросила я.
        - Да, то есть нет,- замялся он и покраснел.
        - А-а!!! Этот Идейский петух свои книжки рекламирует!- догадалась Икки.- Твои ставит на задний план, чтоб никто не покупал, а свои на всеобщее обозрение выставляет! Что, нетленки не пользуются спросом? И реклама в общественном транспорте не помогла?- желчно спросила она бывшего мужа и вдруг захохотала, да громко так - на весь зал художественной литературы. Икки вспомнила те самые времена перед разводом, когда по утрам Женька спускался в метро, залезал в переполненный вагон, потом умудрялся сесть на освободившееся место, доставал из сумки книгу собственного сочинения, чтобы окружающим было видно название и имя автора и начинал ржать как ненормальный, надеясь, что пассажиры из разных концов вагона к нему проберутся и спросят, что он читает. А вечерами в самый час пик он совершал подобные поездки в спальные районы и катался там в битком набитых автобусах!
        - Куда вы пропали-то?- послышался позади Пулькин голос.- Икки, у тебя что, истерика?- И тут она увидела Женьку.- Овечкин! Как ты тут оказался? Ты что здесь делаешь? Снова в содружество наше влезть жаждешь? Можешь не мечтать! У нас был уже горький опыт! Два раза тебя, змею подколодную, на груди пригрели! И отстань от Икки!
        - Да!- воскликнула заведующая единственной проктологической аптекой, словно Овечкин действительно к ней приставал.- И не звони мне и на глаза не попадайся! Понял?!- Такое впечатление, что у гордости, которую Икки забыла дома, выросли ноги - она сама нашла дорогу до центрального книжного магазина и запрыгнула к хозяйке в душу или в голову (точно не знаю, где гордость живет).
        - Магазин закрывается! Просьба освободить помещение!- донеслось до наших ушей, и мы вместе с Овечкиным вышли на улицу.
        - Больно мне надо попадаться ей на глаза да еще звонить,- недовольно бубнил мой сокурсник.
        - Жень, ну что, на Марс-то летишь?- решила узнать я - все-таки Овечкин когда-то был моим другом.
        - Нет.
        - Что ж так?- язвительно спросила Икки.
        - Ходил по врачам - не разрешают, говорят, что у меня здоровье для полета слабое, да и зрение плохое. Я теперь в Африку собрался!- радостно сообщил он, и в его глазах появился блеск.
        - Новая бредовая идея. Я ведь говорила тебе, что он без них жить не может,- шепнула мне Икки на ухо.
        - А что ты в Африке-то собрался делать?- изумилась я.
        - Изучать банту - семью языков коренного населения Центральной и Южной части африканского материка.
        - Зачем?- изумилась я еще больше.
        - Как ты не понимаешь! На банту говорит 25 процентов общей численности населения Африки! А это почти 90 миллионов человек!- И Женька заговорил с такой горячностью, с какой убеждал меня полтора года назад в правильности своего намерения сделать операцию по перемене пола.- Все языки банту имеют сходный морфологический строй, синтаксис и некоторую часть общей лексики! Языки банту агглютинативные с элементами флективности. Фонетическая система характеризуется наличием музыкальных тонов, имеющих семантическое и грамматическое значение; в большинстве языков пять-семь гласных, слог открытый. Лишь в языках Камеруна...- он бы еще говорил и говорил, но Пулька прервала его:
        - Удачи тебе, Овечкин, а нам пора.
        - Ничего-то вы не понимаете! Э-эх! Бабы!- с негодованием и горечью воскликнул он и, обреченно махнув рукой, пошел прочь.
        - Хам!- со смешком вырвалось у Икки.
        - У тебя сердце не екнуло?- спросила я.
        - Что это оно у меня екать должно?! Я ведь сказала тебе: Овечкин - прочитанная книга!
        - А перечитать не хочешь?- не отступала я, думая, что лучше бы, наверное, для Икки было, если б она встречалась с одним, постоянным мужчиной.
        - Глупые книги не перечитываю!
        - И правильно!- поддержала ее Пулька, садясь за руль.
        - Вот скажите, почему мне одни дураки да подонки попадаются? За всю жизнь у меня не было ни одного нормального мужчины!- пожаловалась Икки, когда машина тронулась с места.
        - Мне тоже нормальных не попадалось.- И я рассказала о моем походе с Мнушкиным в
«ресторацию».
        - Ужас! Маш, я не понимаю, почему ты слушаешь какую-то Любочку? Может, она тебя разыграть хотела, а ты поперлась с этой колючей бородавкой в общепит?
        - Ну, во-первых, Любочка - «не какая-то»! Она мой редактор!
        - А зачем ты в редакцию ездила?- поинтересовалась Икки.
        - Моя последняя книга вышла - «Секс на сеновале», и еще письмо пришло от поклонника моего таланта.
        - Да ты что?!
        - Ему 35 лет, светловолосый, сероглазый, Корнеем зовут. Просит, если, конечно, мы с Икки не являемся художественным вымыслом, позвонить ему. Мы очень ему понравились в «Записках», и с кем-нибудь из нас он с удовольствием связал бы свою жизнь.
        - Как?- спросила Икки, и рот ее открылся сам собой - бесконтрольно.
        - Он в письме целых три телефона указал, по которым с ним можно связаться.
        - Машка, позвони ему сегодня! Давай с ним встретимся! А вдруг это судьба?- заканючила Икки.
        - Маш, ты какая-то болтливая в последнее время стала! Совсем не думаешь, что говоришь, а особенно - кому!- укоризненно заметила Пулька, и я поняла, что несколько погорячилась - не нужно было рассказывать о Корнее, пока Икки еще не совсем здорова.- Ладно, девочки, вылезайте. Приехали!
        - Спасибо, Пуль,- смиренно проговорила я, осознав свою ошибку.- Может, зайдешь?
        - Нет. Устала я сегодня, а завтра у меня ночное дежурство.
        - Что-то больно часто она по ночам стала дежурить! Ты не заметила?- спросила Икки, когда Пулькина «каракатица» отъехала от дома, и добавила: - Злая она!
        - Ничего не злая! Ты тоже хороша!
        - Маш, а позвони сегодня этому Корнею!
        - Да ну тебя!
        - Будь другом, позвони!
        - Поздно уже!
        - Ничего не поздно - всего десять часов! А что, если это моя судьба?
        - Ладно, позвоню,- неохотно согласилась я.
        - А потом мне перезвони! Слышишь?!- кричала Икки издалека.
        - Позвоню, позвоню.
        Я вошла в подъезд, огляделась по сторонам (не поджидает ли меня кто-нибудь из агентурной группы пенсионерской партии?) и открыла почтовый ящик. Теперь я лазала туда чаще, чем обычно. И для этого у меня перед собой было неплохое оправдание:
«Проверю, нет ли писем от мамы». Но буду честна хотя бы сама с собой - больше я ждала писем не от мамы, а от «лучшего человека нашего времени», и всякий раз, когда я, вытащив все рекламные газеты и тщательно ощупав холодное металлическое дно ящика, не обнаруживала там ровным счетом ничего, на душе становилось пусто - злоба, раздражение и отчаяние овладевали мной. И вдруг...
        Я наткнулась указательным пальцем на уголок конверта - сердце забилось в бешеном ритме, а меня словно подхватила морская волна и подняла к самому небосклону. «Не зря! Не зря ждала!» - промелькнуло у меня в голове, но, взглянув на конверт, я впала в глубокое разочарование - обратный адрес был написан кратко: дер. Буреломы.
        - Какая же я дура!- прошептала я и, озираясь, открыла дверь - в комнате разрывался телефон.
        - Да! Але!- кричала я, но мне почему-то никто не отвечал. «Мнушкин, наверное»,- подумала я.- Я сейчас же брошу трубку, если вы не скажите ничего умного!- Я была очень сердита, и тут подозрение мое пало на Власа - это точно он - кому ж еще звонить и в трубку дышать! Наверное, истосковался, держался, держался, и вот сегодня ему совсем невмоготу стало.
        - Маш...- послышался нерешительный голос с другого конца провода. Это, кажется, был не Влас и не Мнушкин - кто-то совсем другой это был!- Ты это... Это... Ну... Как жизнь-то?- наконец разродился Николай Иванович - мой отчим.
        - Хорошо, а у вас как?- ради приличия спросила я.
        - Да так... Нормально...- и снова тишина.
        - Вы что-то хотели?
        - Я это... Мобыть, чего помочь надо?- издалека начал он.
        - Да нет, не надо.- Интересно, чем Николай Иванович мне помочь может?
        - Мать где?- вдруг спросил он так, будто с цепи сорвался.
        - В Буреломах. А что?
        - Мрак какой-то!- рявкнул он и неожиданно бросил трубку.
        Выпив горячего чаю, я залезла под одеяло и принялась читать мамино послание:

«МОЯ ЕДИНСТВЕННАЯ КРОВИНУШКА, ЕДИНСТВЕННАЯ РОДСТВЕННАЯ ДУША МОЯ! ЛЮБИМАЯ ДОЧА, ЗДРАВСТВУЙ! -писала родительница.- КАК ТВОИ ДЕЛА? ЧТО НОВОГО? НЕ ЗВОНИЛ ЛИ ТЕБЕ ВЛАС?
        У МЕНЯ, С ОДНОЙ СТОРОНЫ, ВСЕ В ПОРЯДКЕ, НО С ДРУГОЙ - НИЧЕГО ХОРОШЕГО. СИЖУ ТУТ, КАК В ССЫЛКЕ - НИ ПОГОВОРИТЬ НЕ С КЕМ, НИ ПОРУГАТЬСЯ! СКУКА СМЕРТНАЯ! НИКОГДА НЕ ДУМАЛА, ЧТО БУДУ ТАК ТЯГОТИТЬСЯ ОДИНОЧЕСТВОМ! УЖ НЕ РАДУЮТ ГЛАЗ МОЙ НИ ЗИМНИЕ, ЗАНЕСЕННЫЕ СНЕГОМ ПОЛЯ БЕСКРАЙНИЕ, НИ БЕЛОЕ БЕЗМОЛВИЕ, НИ СПОКОЙСТВИЕ ЗДЕШНЕЕ, НИ БЕЗМЯТЕЖНОСТЬ. ОДНУ ТОСКУ ТОЛЬКО ВСЕ ЭТО ВО МНЕ ТЕПЕРЬ ВЫЗЫВАЕТ, НЕ БОЛЕЕ ТОГО. ОСТРО НЕ ХВАТАЕТ ОБЩЕНИЯ, И ЧАСТО ВОЗНИКАЕТ ЖЕЛАНИЕ ВЫПЛЕСНУТЬ, ЧТО В ДУШЕ НАКОПИЛОСЬ, ДА НЕКОМУ.
        СОСЕДКА НАША, ЖОПОВА, СОВСЕМ ОТУПЕЛА, ЖИВЯ БЕЗВЫЛАЗНО В ДЕРЕВНЕ, НИ С КЕМ НЕ ОБЩАЕТСЯ, КРОМЕ СВОЕГО ПОРОСЕНКА, КОТОРОГО СОБИРАЕТСЯ ПРИРЕЗАТЬ К ПАСХЕ. ВИЗГ СТОИТ И ДНЕМ И НОЧЬЮ, НО БОЛЬШЕ ОТ НОННЫ ФЕДОРОВНЫ, ЧЕМ ОТ ХРЯКА.
        КИСЛЯКИ ИЗРЕДКА ВЫПОЛЗАЮТ НА КОЛЕНКАХ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО К СВИНОРОЖКЕ ЗА САМОГОНОМ, ЛЯЛЯ БРОСИЛА АФАНАСИЯ И ПЕРЕЕХАЛА К КОЛЬКЕ В ЗАГРИБИХУ,ИНОЙ РАЗ СЛЫШНО, КАК НИНТЯ С ЛЕПТЕЙВ «ПРОУЛКЕ» ДЕРУТСЯ (СЧАСТЛИВЫЕ!). ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ РАЗЪЕХАЛИСЬ - БАБКУ ШУРУ В РАЙЦЕНТР УВЕЗЛИ С ВНУЧКОЙ СИДЕТЬ (ПОМНИШЬ, У ТОЙ, У КОТОРОЙ ВОСПАЛЕНИЕ ЛЕГКИХ БЫЛО?), СОСЕДИ НАШИ ПОГАНЫЕ В МОСКВУ ЕЩЕ ПОЗДНЕЙ ОСЕНЬЮ УКАТИЛИ. Я БЫ ТОЖЕ УЕХАЛА, НО В ГОРОДЕ ВОЗДУХ УЖ БОЛЬНО ЗАГАЗОВАННЫЙ, ДА И РЫЖИКУ ТУТ РАЗДОЛЬЕ. ЧТО ОН ТАМ В ЧЕТЫРЕХ СТЕНАХ БУДЕТ ДЕЛАТЬ?!
        СПЕШУ СООБЩИТЬ ТЕБЕ ОДНУ НОВОСТЬ - ЕДИНСТВЕННАЯ, КОТОРАЯ СЛУЧИЛАСЬ ЗА ВСЕ ЭТО ВРЕМЯ. У АНАНЬЕВНЫ ЛАВКА СГОРЕЛА! КАК ЭТО ПРОИЗОШЛО, НИКТО НЕ ЗНАЕТ, НО В СОДЕЯННОМ ПОДОЗРЕВАЮТ МУЖА ТОЙ САМОЙ ДЕВИЦЫ, ЗА КОТОРОЙ ШУРИК УХЛЕСТЫВАЛ. ОГОНЬ ПЕРЕКИНУЛСЯ НА СОСЕДНИЙ КОНДИТЕРСКИЙ ОТДЕЛ - НАСИЛУ ПОТУШИЛИ. А ПРОИЗОШЛО ЭТО В ЧЕТЫРЕ ЧАСА, ТО ЕСТЬ СПУСТЯ ЧАС ПОСЛЕ ЗАКРЫТИЯ МАГАЗИНА. ТАК-ТО! БОГ ШЕЛЬМУ МЕТИТ! НЕЧЕГО БЫЛО СЕМЬЮ РАЗРУШАТЬ!
        ДО СВИДАНИЯ, КРОВИНУШКА МОЯ! ЦЕЛУЮ КРЕПКО.
        P.S. А ТЕЛЕФОН Я, НАВЕРНОЕ, ВСЕ-ТАКИ НАПРАСНО КУПИЛА! ЗВОНКИ МОИ ДО ТЕБЯ НЕ ДОЛЕТАЮТ - НАВРАЛ МУЖИК ТОТ, У КОТОРОГО МЫ ЕГО БРАЛИ! СКОТИНА!»
        Прочитав письмо, я сразу поняла, что мамаша моя впала в уныние, и решила немедленно ответить ей. «Пусть хоть с Баклажаном пообщается!» - подумала я, нацарапав первые строки (Баклажаном в деревне прозвали почтальона Тимофея - угловатого мужика с сизым носом, очень напоминающим плод вышеупомянутого огородного растения семейства пасленовых).
        Дз...Дзззззззззз...
        - Маш, ну что, ты позвонила ему?- возбужденно прокричала Икки в трубку.
        - Кому?
        - Нет, она еще спрашивает! Поклоннику твоего таланта! Тебе совершенно наплевать на меня, на мою судьбу, на мое счастье! Звони немедленно и назначь ему свидание на завтра.
        Определенно с моей подругой происходит что-то страшное - она становится нетерпеливой, взвинченной и очень требовательной к окружающим. Скоро с ней совсем будет невозможно разговаривать! Помнится, такой она была в восьмом классе, в переходном возрасте, который проявлялся очень тяжело - настолько, что общаться с ней стало практически невыносимо - она мазала йодом прыщи на лице и курила
«Беломор».
        - Поздно уже звонить, Икки,- я пыталась сопротивляться.
        - Ничего не поздно! Еще одиннадцати нет, а до одиннадцати можно! Звони!- приказным тоном сказала она и бросила трубку.
        Я отыскала письмо поклонника и набрала первый указанный номер. И что я за человек такой? Как пластилин! Из меня может кто угодно слепить все, что заблагорассудится. Нет! Так нельзя!
        - Вас слушают, говорите,- попросил меня мужской голос. Я долго извинялась за столь поздний звонок, потом позвала к телефону Корнея.
        - Вам какого: Мухина или Пчелкина?
        Я совершенно растерялась, посмотрела на конверт, но фамилии там не было указано.
        - Не знаю... А что, их двое?
        - Да, сводные братья от разных отцов,- ответил голос. «Наверное, их мамаша очень любила творчество Чуковского, что назвала детей от разных мужчин одинаковыми именами. А может, у нее с этим именем связаны какие-нибудь приятные ассоциации?»
        - Понимаете, кто-то из них прислал письмо в редакцию на мое имя,- попыталась объяснить я,- на имя Марии Алексеевны Корытниковой...
        - Я не писал. Эй, Корней, тебя, наверное!
        - Кто это, Корней?
        - Не знаю, Корней, какая-то Корытникова!
        - Что ж ты, Корней, сразу-то меня не позвал!
        - Вот, зову, Корней!
        - Здравствуйте, Мария Лексевна!- радостным голосом поприветствовал меня другой Корней.- Это я вам писал!
        - А вы Мухин или Пчелкин?
        - Я - Пчелкин Корней, а Мухин - это мой сводный брат. Не сочтите за наглость, но я очень хотел бы с вами встретиться, Марья Лексевна. Можно просто Мария?
        - Д-да, конечно,- запнулась я.
        - Мария - вы мой кумир! Я сражен вашими «Записками»! Так, значит, вы с Икки - не художественный вымысел? Не представляете, как я этому рад!- Он тараторил так, что я даже слово вставить не могла.- После прочтения вашей книги мне открылся совершенно незнакомый до сих пор прекрасный, совсем иной мир женщин. Я даже не ожидал, что есть такие, как вы с Икки,- просто люди - человеки, так сказать, а не стервозные бабы, которые только о себе думают! У которых голова одними тряпками да побрякушками забита! Так вы не откажетесь со мной встретиться?
        - Ну, давайте завтра в четыре часа,- и я, сохраняя чувство собственного достоинства в голосе, назначила ему встречу около ближайшего метро.
        - Я вас узнаю!- как-то хвастливо заявил он.- Ведь на обложке книги есть ваша фотография - я каждую линию, каждый изгиб вашего тела наизусть выучил!

«Уж не маньяк ли он?» - пронеслось в голове.
        - А вы-то как выглядите?
        - Так я в письме написал - 35 лет, среднего роста, с русыми волосами, серыми глазами и шрамом на лбу. До завтра,- прошептал он и дал отбой.
        Я немедленно перезвонила Икки и пересказала весь наш разговор с Корнеем.
        - Так что завтра у метро он тебя ждет!- заключила я.
        - Я не поняла что-то! А ты? Ты не пойдешь?
        - Зачем? У меня работы выше крыши! Мне про безумного ревнивца надо писать! Ты просила позвонить - я позвонила. Мало того, даже свидание тебе устроила! Чего еще-то?!
        - Интересно, а как я его узнаю?
        - Я же тебе же русским языком сказала: ему 35 лет, он среднего роста, с русыми волосами, серыми глазами и шрамом на лбу!
        - Это какие-то особые приметы для милиции! Он даже не сказал, как одет будет!
        - Чем я могу тебе помочь?- Мое ангельское терпение было на исходе.
        - Пойдем завтра со мной. Тебя-то он точно узнает - каждый твой изгиб изучил на фото.- Или мне показалось, или на самом деле в ее голосе прозвучали нотки ревности (наверное, все-таки показалось - ведь я пишу роман об этом разрушающем чувстве).- Ты нас только друг другу представишь и можешь идти на все четыре стороны!
        - Ладно,- согласилась я, решив, что, вполне возможно, Корней Пчелкин - Иккина судьба.
        Я собралась уж было продолжить утешительное письмо родительнице своей, как опять надрывно зазвонил телефон:
        - Икки, это я, Анжела!
        - Анжела, это не Икки, а Маша.
        - Тьфу! Телефоны перепутала!- задыхаясь, проговорила Огурцова.- Ну ладно, тебе первой расскажу.
        - Что? Что ты хотела рассказать?
        Анжелка молчала, потом замялась:
        - Ой! Маш! Не знаю прямо!
        - Да что ты не знаешь?- Я ничего не понимала.- Что-нибудь произошло?
        - Ой! Мамочки! Не знаю прямо!- повторила она и снова замолкла.
        - Говори!- Я была уверена, что у Анжелы что-то стряслось: или ей запретили видеться с детьми, или она рассказала Михаилу о своем интересном положении... А может, они сойтись надумали? Я сгорала от нетерпения.- Анжел, не томи! Что произошло?
        - Трагедь! Трагедь произошла! Настоящая! Вот что!- И она завыла в трубку.
        - Ты меня пугаешь!
        - Я сама от себя такого не ожидала! Я - прелюбодейка и блудница! Ах! Забросайте меня камнями! Я изменила Михаилу! В моей жизни случился еще один мужчина! Ох! Несчастная я, слабая женщина!- запричитала она.
        - Кто он?- спросила я, затаив дыхание.
        - Все произошло так неожиданно, так быстро, что я даже не поняла ничего. Только когда он ушел, до меня дошло, что я натворила!- Огурцова не слышала меня.
        - Кто он?!- перекричала я блудницу.
        - Кто, кто! Карп Игоревич! Он вызвался меня провожать... До подъезда дошли, я говорю, спасибо, мол, до свидания, а он мне: «Очень пить хочется, да и зябко на улице. Не угостите чайком?»
        - А ты что?
        - Что - я? Я ж не зверюга какая-нибудь - конечно, говорю, мне заварки не жалко! Поднялись. Чайник включила, и тут меня повело что-то: голова закружилась, тошнота подступила, но, правда, сразу и отступила. Короче говоря, я на пол упала - обморок со мной сделался,- пояснила она.- Карп Игоревич полотенце схватил, сел на корточки надо мной и давай меня им обмахивать. А когда я в чувства-то пришла, он так рад был! Так рад! Целовать принялся, обнял... Сначала в щеки целовал, в шею, а потом в губы! У меня опять головокружение случилось, только другого характера. Я и не заметила, как он уж не сидит надо мной, а давно уже на мне лежит... Ну, в общем, свершилось!- сумбурно закончила историю своего грехопадения Анжела.
        - Н-да,- непроизвольно протянула я - никогда не ожидала от нашей православно-адвентистской подруги ничего подобного.
        - Осуждаешь? Осужда-аешь! Так брось, брось в меня камень!- истерично настаивала она - так у нее это получилось, будто не она согрешила, а я.
        - Вовсе я тебя не осуждаю! Какое я на это право имею?! Да и вообще, я, что ль, лучше или Икки, Пулька?
        - Правда? Спасибо тебе, Маш, спасибо, а то я думала, если ты узнаешь об этом, презирать меня начнешь!- горячо залепетала она и потом в ужасе, словно опомнившись, проговорила: - Что ж я наделала-то?! Маш, а вдруг я от него забеременела? От этого козла старого? Вот ужас!
        - Ничего не понимаю! Ты ведь уже беременна!- изумилась я.
        - А и то правда! У меня как-то это из головы вылетело совсем!- обрадовалась Огурцова и вдруг захохотала: - Маш, а ты заметила, что он ресницы с бровями тушью, как баба, красит?! Ой! Я не могу! Снег пошел, а у него все потекло! Ха! Ха! Ха! Пока, Машка! Только ты никому не рассказывай, что я тебе сейчас рассказала, особенно Пульке! Ой! Ха! Ха! Ха!- безудержно заржала она и бросила трубку.
        В 16.00 следующего дня мы с Икки стояли возле станции ближайшего метро и сосредоточенно вглядывались в толпы прохожих, пытаясь выделить из общей массы мужчину 35 лет, среднего роста, с русыми волосами, серыми глазами и шрамом на лбу.
        - Интересно, а Пульке Огурцова рассказала о своем грешке?- спросила Икки, которой Анжелка позвонила сразу после меня и поведала свою историю, только несколько в ином свете - что, мол, Карп Игоревич долго ее соблазнял, но она была тверда, как скала, что ни в какой обморок не падала, а член партии «Золотого песка» взял ее буквально силой. «Я же кричать и отбиваться не стала, а расслабилась и попыталась получить удовольствие. Этот совет я по телевизору как-то слышала - если на вас напал насильник, не отбивайтесь, а расслабьтесь и получайте удовольствие»,- именно так подруга наша преподнесла Икки вчерашнюю свою измену Михаилу. Что и как там было на самом деле, навсегда останется для нас тайной.- Сдается мне, что это не Горе-Карп ее соблазнил, а Анжелка сама его и снасиловала,- усмехнулась Икки, и в эту минуту к нам подошел мужчина лет сорока, ростом ниже среднего, с серыми, водянистыми небольшими глазками и огромным рубцом, который по диагонали стрелой пролег от левого виска по лбу, прячась где-то в жидких псиво-русых волосах.
        - Простите, вы Марья Корытникова?
        - Да.
        - Я - Корней. Корней Пчелкин,- уточнил он, а я подумала: «Может, он как человек хороший».- Очень рад вас видеть! И очень счастлив, что вы согласились со мной встретиться, что вы не возвышаетесь, а в народ идете.
        - Знакомьтесь - это Икки,- представила я свою подругу, а она вдруг задергала плечами. Нет, с ней что-то не то происходит! Однако Корнею, судя по его очарованному взгляду, пришлось по душе это нервное Иккино подергивание плечами.
        - Икки! Вы точно такая же, как вас Мария в книге описала!- Он не отводил от нее глаз, и я сразу поняла, что именно я тут - «третий», а он, как известно, всегда лишний.
        - Корней, Икки, вы сходите куда-нибудь, а я, пожалуй, пойду. У меня очень много работы!
        - Ну вот! Вы уже убегаете?!- спросил он, продолжая смотреть на Икки - было такое впечатление, что кроме нее он не слышит и не видит ничего вокруг. Подруга моя, в свою очередь, тоже ради приличия очень удивилась, что я так быстро покидаю их, но посмотрела на меня с благодарностью - иди, иди, мол: мавр сделал свое дело, мавр может уходить. Мы распрощались - влюбившаяся с первого взгляда парочка свернула влево от метро. Я пошла домой продолжить наконец историю о безумном ревнивце и бедной жене его Марфушеньке. «А что, если роман назвать «Бедная Марфа»?» - подумала я и оглянулась. Пара, что образовалась только что на моих глазах и при моем непосредственном содействии, быстро удалялась. Корней вцепился в Иккину руку и тащил заведующую единственной проктологической аптеки Москвы буквально волоком.
«А вдруг он маньяк?» - во второй раз промелькнуло у меня в голове. И походка у Корнея странная какая-то: зад отклячен, торс неумолимо стремится вперед, ноги будто постоянно пытаются догнать друг друга, но это никак не удается им сделать.
«Хотя походка еще не показатель маньячества»,- успокоила я себя и поспешила к рабочему столу.

* * *
        С тех пор, как я познакомила Икки со своим поклонником - Корнеем, прошел месяц с малюсеньким поросячьим хвостиком. Наступили первые мартовские дни, но на дворе весной и не пахло - напротив, февраль, казалось, только сейчас вступил в свои права: за окном свистел ветер, закручивая мелкий крупитчатый снег в длинные причудливые воронки. Однако, несмотря на это, то ли жилконтора, то ли ДЭЗ нашего района (не знаю, кто точно, потому что совершенно в этом не разбираюсь) приняли решение перекрасить дом, в котором я живу, из бледно-желтого в ядрено-розовый. Все в природе преобразилось - в начале октября стоит августовское тепло, весной свирепствуют метели. Маляры в люльках штурмуют первый подъезд.
        Впрочем, не только в природе все перевернулось с ног на голову. В нашем содружестве за это время произошли коренные изменения главным образом в настроении его членов по отношению к мужчинам.
        Как раз сейчас пришло время сказать, что массовое Пулькино свидание явилось последней местью противоположенному полу - больше никто из моих подруг, как, впрочем, и их матерей, не горел желанием насолить мужчинам. Все как-то успокоились, ненависть приутихла, постразводная эйфория как-то улетучилась сама собой (видимо, отправилась утешать других, только что освободившихся от мужицкого ига женщин).
        Начался второй этап нашего гордого одиночества - беспокойный, несколько суетливый, сопровождаемый порой то отчаянием, то унынием, то усталостью. Так называемый период поиска - период долгий и мучительный. Все дамы, которые буквально три месяца назад пребывали в состоянии некоего опьянения и радости, что теперь-то им не нужно стирать вонючие мужнины носки, готовить по утрам своим благоверным омлеты, что свободны они теперь, как Соединенные Штаты Америки или раскрепощенные женщины Востока после революции, и никто им не указ: отныне они могут делать все, что заблагорассудится, хоть целый день ходить по дому голыми, с маской на лице и в бигуди, сейчас как-то начали тяготиться этим своим одиночеством, которое сами же и выбрали для себя. (Замечу, что и я не являюсь исключением.)
        А все началось, как мне кажется, с Икки, вернее, с того самого знакомства ее с официантом из кафе «У дядюшки Ануфрия» - рыжим студентом с юридического факультета и ужасной ночи в аптеке «Моторкина и С?», после которой тот потребовал от моей подруги 150 долларов за оказанные сексуальные услуги (хотя услуги эти были более чем сомнительные и некачественные).
        Икки первую охватило томительное чувство, она первая ощутила в своей жизни пустую, ничем не заполненную нишу, которую стремительно пыталась ликвидировать, заставляя ее чем попало. Этим «чем попало» сначала был студент, потом Корней, затем...
        Но нет, нет, нет! Все по порядку!
        После того как я оставила влюбившуюся с первого взгляда парочку и побежала сломя голову к письменному столу, дабы продолжить историю о безумном ревнивце, они побрели куда глаза глядят и гуляли до темноты. Корней оказался очень хорошим человеком и добрым к тому же - два раза за вечер он угостил Икки шаурмой с уличных лотков.
        На следующий день он уже сам зашел за ней в аптеку, и они снова пустились в бесцельное блуждание по Москве. На сей раз он купил ей сосиску в тесте, а через два часа после ее употребления лицо Икки побелело, как нетронутый ослепительно белый снег в деревне Буреломы, и она ринулась в платный туалет, благо он оказался поблизости.
        Третий день их романа был самым прекрасным: сначала романтичным, потом по-семейному спокойным и уютным, затем страстным и безудержным. Дело в том, что Икки пригласила ухажера к себе в гости в отсутствие мамаши. Корней пришел не с пустыми руками, а принес даме сердца одну-единственную розовую гвоздику, сказав при этом:
        - Чем реже цветок - тем чудеснее его аромат,- покорив ее окончательно и бесповоротно.
        Кроме долгожданного цветка, поклонник моего таланта выложил на стол еще 350 граммов соевых батончиков к чаю в полиэтиленовом пакете.
        Они сидели в Иккиной комнате на диване рядышком, пили чай с батончиками и смотрели телевизор.
        - Я даже не помню, что это был за фильм,- рассказывала мне впоследствии заведующая единственной проктологической аптекой Москвы,- кажется, какая-то комедия. Все было так мило, уютно! В углу, на тумбочке, горел ночник, слабо освещая комнату, создавая причудливые тени от стола, шкафа, вазы с гвоздикой - они казались мистическими существами из готических ужасов. Мне почудилось даже, что я снова вышла замуж, что рядом со мной сидит не чужой человек, с которым мы знакомы третий день, а супруг, которого я знаю давным-давно. Комедия закончилась, началась реклама. Он привлек меня к себе, начал целовать, повалил на кровать, и телевизор выключился... Наверное, я легла на пульт. Машка! Я не могла сопротивляться! Мне он так нравится, что я не могла ему отказать!

«Снова это старое оправдание для новых глупостей!» - подумала я тогда.
        Роман между Икки и Корнеем продолжался после той необузданной, страстной сцены еще ровно три дня - за это время они успели сходить в Зоологический музей посмотреть на чучела медведей, волков, зубров и носорогов и надышаться отвратительным запахом чего-то или кого-то уже разложившегося, съесть по гамбургеру или чизбургеру (впрочем, это не суть важно), а на четвертый день... поклонник моего таланта бросил заведующую аптекой. Он ушел от нее не тихо-мирно, а с криками, обвинениями и упреками:
        - Ты меня заразила! Заразила! Ты такая же, как все бабы! Спишь со всеми подряд!- орал он на весь торговый зал «Моторкиной и С?». И что самое интересное и печальное одновременно - он, как и предыдущий Иккин герой-любовник, потребовал с нее денег, но на сей раз не за оказанные им сексуальные услуги, а за дорогущие лекарства, которые ему теперь придется покупать, и моральный ущерб, нанесенный его впечатлительной и восприимчивой натуре.
        Икки не растерялась (у нее уже имелся печальный опыт в подобных ситуациях) - десяти рублей даже не дала, а закричала в ответ:
        - Чем это я тебя заразила? Бабник! Вон из моей аптеки! Иннокентий! На территорию проник враг! Ну-ка, пойди разберись!
        И Корней, увидев бывшего бабушкиного ученика в синем рабочем халате с всклокоченными волосами, с огнетушителем в руках и взглядом, готовым уничтожить любого, кто посягнет на сверхсекретное предприятие по изготовлению микроторпед по точному и мгновенному поражению целей противника, поспешил выйти на улицу.
        Несмотря на скандальный разрыв с любовником, подруга моя долго еще тосковала по нему, заливая подушку слезами ночи напролет.
        Мамаша ее тоже изо всех сил пыталась заполнить освободившееся от Роблена Ивановича - Иккиного отца и любителя омлетов по утрам - пространство. Она втерлась в доверие к Векововскому и проводила все свободное время в телецентре, не отходя от ведущего передачи «Прожить не век, а два» ни на шаг, и, надо сказать, добилась неплохого результата. А именно, две недели назад он почтил Людмилу Александровну своим вниманием и пожаловал к ней в гости, чем привел Икки в бешенство:
        - Старый пердун! Надеется переселиться к нам!- жаловалась она мне.- Ты бы видела, как он себя вел! Словно живет в нашей квартире сто лет! Принес с собой какие-то клетчатые тапочки, переобулся и прямой наводкой на кухню. Открыл нараспашку холодильник и говорит: «Все, что у вас тут лежит, нужно немедленно выкинуть! Это яд!» - Я ему: «Не ваше - нечего распоряжаться!» Мамаша шикнула на меня, а он... Знаешь, что этот хрыч сказал?! «У девицы затянулся период полового созревания!» Вот мерзавец!
        После этой стычки телеведущий (будто и не произошло ничего) вытащил из сумки клеверные оладьи (на которые смотреть-то страшно, не то что есть) и, налив из бутылочки дистиллированной воды в кастрюлю, принялся подогревать их на пару. Икки плюнула и ушла к себе в комнату.
        Дальнейшая политика Людмилы Александровны ясна как белый день. Икки стала мешать строить ей свое счастье и заполнять освободившуюся от Роблена Ивановича нишу. Тогда она решила познакомить свою дочь с затянувшимся периодом полового созревания хоть с кем-нибудь - все равно с кем. Старшая Моторкина приложила к этому массу усилий и, кажется, добилась своего. Она разговорилась со своей знакомой с передачи
«От меня нигде не скроешься» и узнала от нее, что у некоей Виолетты Леопольдовны Юдиной, которая является постоянной участницей вышеупомянутой передачи и зачастую играет роли несчастных свекровей, от которых либо уходят, либо сбегают, либо таинственным образом исчезают невестки (что, впрочем, одно и то же) и которых она постоянно разыскивает, есть неженатый сын - очень положительный мальчик. Выудив такую важную... хотя нет, скорее нужную информацию, Иккина мамаша дремать не стала, а решила ковать железо, пока горячо. Она подошла к Виолетте Леопольдовне и с улыбкой радости и облегчения сказала:
        - Я слышала, у вас есть сын - очень хороший мальчик и не женат. А у меня дочь, тоже очень неплохая, симпатичная и не замужем. Что, если нам соединить их одинокие сердца? А? Как вы на это смотрите?
        - В общем-то, неплохо,- заносчиво ответила та.- Я давно мечтаю женить Сергея на достойной девушке, мечтаю о внуках...- Тут она задумалась на мгновение и с жаром спросила Людмилу Александровну: - А где они, достойные-то? Где их взять? У меня такой чудесный мальчик - умный, домашний, неиспорченный, не пьет, не курит, девственник, работает бухгалтером в солидной фирме!
        - У меня тоже прекрасная дочь - тоже домашняя, умная, неиспорченная, не пьет, не курит, девственница, бухгал...- и тут Людмила Александровна запнулась - видимо, поняла, что зарапортовалась,- то есть она у меня заведующая аптекой.
        - Да? Аптекой, говорите, заведует?- Этот факт очень заинтересовал Виолетту Леопольдовну, и она пригласила Икки в гости на День святого Валентина.- Я надеюсь, ваша дочь как приличная девушка появится у нас дома в сопровождении своей ближайшей подруги.
        - Конечно, конечно,- заверила ее Иккина мамаша и добавила: - не только в сопровождении подруги! Я тоже приду!
        Весь этот разговор Людмила Александровна в лицах передала дочери, а та, в свою очередь, мне, после чего спросила:
        - Маш, ты пойдешь со мной?
        - Я вообще не понимаю, к чему на смотринах этой Виолетте понадобилась твоя подруга?
        - Она сказала, что приличные девушки ходят в гости к молодым людям исключительно в сопровождении ближайшей подруги. А может, она выбирать вздумала? Из нас двоих?- Мучительная догадка поселилась в голове Икки с того нашего разговора.
        Но мне не только мое присутствие на смотринах показалось странным, но и само торжество по поводу иноземного праздника. Хотя сейчас многие отмечают 14 февраля, но лично я считаю это глупым. Тут одно из двух: или у нас в стране большая часть населения - католики, или своих праздников мало. Если мало, можно учредить еще один - 8 июля - в честь русских святых - Петра и Февронии, муромских чудотворцев, любовь которых неоспорима и сомнению не подлежит, а на основе повести о них Н.А. Римский-Корсаков даже оперу сочинил в 1907 году - «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии». Впрочем, что это я?! Пускай кто чего хочет, тот то и отмечает!
        Итак, 14 февраля, когда по православному календарю значилось аж четыре праздника (а именно: предпразднество Сретения Господня, день мученика Трифона, мученицы Перпетуи и иже с ней Преподобного Петра Галатийского, Преподобного Вендимиана, пустынника Вифинийского), мы с Икки во главе с Людмилой Александровной отправились отмечать католический - День святого Валентина, как ни парадоксально это может показаться.
        Виолетта Леопольдовна Юдина проживала с умным и домашним сыном-девственником на окраине Москвы в двухкомнатной квартире. Поднимаясь на 16-й этаж, мне стало как-то не по себе - зачем я еду, для чего? Но, взглянув на Икки, я вдруг поняла свою нужность - на подруге моей лица не было (словно на шею сползло), она очень волновалась (косметика то ли впиталась, то ли растворилась сама собой).
        - Успокойся,- шепнула я ей на ухо и взяла за руку.
        - Как-то неприятно! Я ни разу ни с кем так не знакомилась! И в то же время вдруг этот Сергей - моя судьба, половинка, которую я всю свою жизнь искала?!
        - Можешь не сомневаться. Он тот, кого ты ждала всю свою жизнь,- убедительно проговорила Людмила Александровна, решительно надавив на звонок. Дверь открылась, и на пороге появилась тучная женщина лет 68 в синтетическом, будто с добавлением толченого стекла платье с длинными рукавами расцветки «осень в шоколаде» или
«осень в ...», впрочем, неважно, в чем еще могут плавать желтые осенние листья. Лицо ее с первого взгляда поражало своей простотой и совершенно не сочеталось с заковыристым, иностранным именем и столь же заковыристым отчеством: широкий нос слишком вздернут, низкий лоб чрезмерно придавил брови, которые, в свою очередь, как-то уж очень нависли над небольшими круглыми глазками, а губы, резко очерченные, были несоразмерно велики по отношению к узкому челу ее. «Может, это не Виолетта Леопольдовна?» - подумала я.
        - Вилочка! Здравствуй!- И Людмила Александровна повисла на шее у Вилочки, как у давней знакомой, хотя сошлась с ней всего неделю назад.- Как поживаете?
        - Во взвесу,- ответила Вилочка, но что бы это могло значить, догадаться сразу было нелегко.- Сергей! Мальчик мой! Выйди, встреть гостей!
        И перед нами нарисовался «мальчик» лет 45, очень маленького роста - может, сантиметра на два выше Амура Александровича, с поразительно кривыми ногами (отродясь не видела таких кривых ног!), одетый в васильковый кримпленовый костюм с темными подтеками под мышками, в лакированных черных мокасинах с длинными мысами; брюки были несколько коротковаты - так, что из-под них выглядывали белые носки в ярко-красную широкую полоску; желтая рубашка того же оттенка, что и листья на мамашином платье; костюм довершала черная бабочка на резинке с синим стеклянным камушком, которую мне вдруг захотелось оттянуть и неожиданно отпустить. Голова что арбуз, уши в аккурат ручки у кастрюли, а физиономия круглая, пурпурная, залысины с двух сторон; расплющенный нос клювом вниз; рыбьи глаза с рыжими ресницами, брови отсутствовали вовсе; рот напоминал яму - длинную, но узкую...
        Мне показалось, что если б его самого посадить верхом на его же голову, то ноги безо всякого натяга плотно обхватили бы этот бесформенный арбуз, задев лишь «ручки кастрюли».
        И тут мне на ум пришли бессмертные строки из «Двенадцати стульев» Ильфа и Петрова:

«Ипполит Матвеевич, почти плача, взбежал на пароход.
        - Вот это ваш мальчик?- спросил завхоз подозрительно.
        - Мальчик,- сказал Остап,- разве плох? Кто скажет, что это девочка, пусть первый бросит в меня камень!»

«Но, может, он как человек хороший»,- утешила я себя.
        - Что ж вы встали?! Проходите! Проходите, гости дорогие!- пригласила нас Виолетта Леопольдовна.
        - А это вот моя Икки,- Людмила Александровна поторопилась сразу расставить все точки над «i».
        - Переобувайтесь, мадмуазели, переобувайтесь - сегодня мамочка все пропылесосила! - несколько писклявым голосом проговорил «мальчик» и подсунул мне чешки.
        - Да! И сразу за стол, в залу!
        Зала представляла собой большую из двух комнат, в разных углах которой стояли кресла в светло-бежевых чехлах из скользкого ацетата, у стены - кровать, устланная точно таким же покрывалом с аккуратно сложенной пирамидой подушек почти до потолка (от большущей к малюсенькой, в которую при шитье обычно иголки втыкают). Посредине стол, на котором в основном стояли стеклянные лохани с плавающими в майонезе салатами. Паркетный пол блестел, словно пасхальное яйцо, смазанное подсолнечным маслом. Повсюду шторы и шторки - перед каждой дверью - даже в ванную с туалетом.
        - Вилочка, как у вас миленько!- восторженно пролепетала звезда телеэкрана, усаживаясь за стол.
        - И все, заметьте, сделано вот этими руками!- И Вилочка всем нам показала потрескавшиеся ладони. Такое впечатление, что руки она либо забыла вымыть, либо с утра до вечера выкапывала картошку.- Сереженька, поухаживай за дамами!- приказала она, и «мальчик» тут же вскочил и начал кружить возле нас:
        - Какой салатик изволите, мадмуазель? Морсику? Прошу пани! А вы что соблаговолите?
- Он изо всех сил старался быть вежливым и наконец, устроив в наших тарелках неприглядное месиво из разных салатов, плюхнулся на стул и очень сосредоточенно принялся отправлять в рот-яму все, что попадалось под руку,- ел он слишком много, совершенно отключаясь в этот момент от внешнего мира и, кажется, не ощущая вкуса того, что поглощает.
        - Выпьем?- вежливо спросила хозяйка, и сын ее мгновенно оторвался от еды, включился, схватил бутылку водки и снова закружил вокруг нас, наполняя стопки.- Вот огурчики соленые. Предложи гостьям!
        Пил «мальчик» так же много, как и ел,- он отправлял в «топку» все, что можно было отправить, будь то салат, морс, водка или соленый огурец - он буквально сметал все со стола.
        - Икки, а чем занимается твоя подруга?- спросила потенциальную невестку Виолетта Леопольдовна.
        - Она писатель, романы пишет.
        - Неужели?!- И хозяйка всплеснула руками.- Ах! Если бы вы знали, как я люблю читать! Скажи им, Серж, как я люблю читать!
        - О, мамочка просто больна литературой! Читает все подряд!- оторвавшись от
«оливье», проговорил он.
        - Да, да, мой мальчик лгать не будет, это так.- И слезы умиления появились на глазах ее то ли от того, что ей удалось воспитать такого честного сына, то ли от того, что она больна литературой.
        - Я тоже люблю,- проговорила Людмила Александровна, похрустывая соленым огурцом и не замечая выразительного взгляда дочери, который говорил: «Ну что ты врешь-то? Я не помню, когда ты книгу последний раз в руки брала!» - Особенно люблю русских классиков - Куприна, Пушкина, Толстого. А намедни перечитала Мамина-Сибиряка. Вилочка, ты читала Мамина-Сибиряка?
        - Мамина читала, а вот Сибиряка что-то не припомню,- уверенно, со знанием дела ответила та. Икки, захлебнувшись морсом, закашлялась, пытаясь кашлем подавить неудержимый смех.
        - А из поэтов особенно я люблю Вертинского,- заявила звезда телеэкрана. Икки перестала кашлять и с удивлением взглянула на мамашу.- Да, да! Не Блока, не Маяковского, не Есенина даже, а Вертинского!
        - О, я тоже его обожаю,- поддержала хозяйка, возможно, свою будущую сватью. Мальчик доедал крабовый салат с кукурузой.
        - Помните, как там у него: «Из облаков, из роз...» - вдохновенно, нараспев проговорила Иккина мамаша.- Ну продолжите, продолжите! Вы ж читали!- И тут произошло то, чего никто из нас (приглашенных) не ожидал. Виолетта Леопольдовна опрокинула рюмку водки и, схватив кусок черного хлеба, «закусила носом», будто хотела вдохнуть в себя его целиком, потом отбросила, вскочила со стула и, согнув ноги в коленях, отклячила и без того внушительный зад свой, развела руками и прокричала довольно грубым, я бы даже сказала, базарным голосом:
        - Чо дальше, чо дальше! Выбегает пес Барбос! Во чо дальше!- Интеллигентность и ее претензия на аристократизм спали одним махом, и перед нами стояла женщина, которая будто всю свою жизнь прожила в деревне Буреломы и воевала, подобно нашей соседке Нонне Федоровне Поповой (которую родительница моя упрямо называет Жоповой), с поросенком.- Вертинские и Мамины - это все в нашем деле не так важно! Вы мне, Икки, лучше скажите, много ли у вас мужчин было? Сколько вы зарабатываете в своей аптеке? И все это такое...- Последнее предложение она произнесла в нос, на французский манер.
        - Да у нее не было мужчин! Не было!- словно оправдываясь, заверила ее Людмила Александровна.
        - А зарабатываю я когда как.- И подруга моя с большой серьезностью начала рассказывать о тонкостях своего дела - мол, доход зависит от количества изготовленных рецептов с прописанными в них ректальными свечами. А когда перешла к рассказу о налогах, Виолетта Леопольдовна не выдержала и, перебив подругу мою, с нетерпением спросила:
        - Я не пойму! При чем тут налоги? Вас-то почему налоги заботят?! Это ваша аптека? Вы ее, что ли, выкупили? Она - ваша частная собственность?
        - Пополам с приятелем моей подруги, но не этой,- Икки взглядом указала на меня,- другой.
        - Серж! Серж! Немедленно пригласи девушку в кино! Немедленно!
        - Мадмуазель! Не составите ли мне компанию, не согласитесь ли пойти со мной завтра в кинематограф?
        Мадмуазель дала свое согласие, которое негласно стало положительным ответом на вопрос: «Будете ли вы моей женой?»
        С того дня Корней был совершенно забыт, канул в лету, и начались походы в кино, театры, кафе (для ресторана у Сержа кишка была тонка) - одним словом, гулянья под луной, которые продолжаются и по сей день.
        Но мне кажется, что встречается она с ним от отчаяния или из боязни того, что до самой смерти у нее не будет близости ни с одним мужчиной.

* * *
        Анжела после своего грехопадения как-то присмирела, успокоилась и больше не связывалась с представителями мужского пола.
        Она всецело отдалась вынашиванию двойни - накупила книжек и четко следовала вычитанным рекомендациям: питалась строго по часам, после обеда (с 14.00 до 16.00) звонить ей было бесполезно - у Огурцовой по расписанию был тихий час, до обеда, впрочем, ей тоже не дозвонишься - она совершала ежедневный моцион, как и после полдника. Ко сну отходила ровно в 21.00. В остальное время она была страшно занята - не приведи господь побеспокоить ее! Подруга наша решила найти талант у будущих детей уже в утробе:
        - С Кузьмой не получилось! Стеха туповатая какая-то - это и сейчас по ней видно, но этих я не упущу!- повторяла она снова и снова.
        Поиски талантов осуществлялись следующим образом: Анжелка после прогулки полчаса слушала классическую музыку, полчаса читала вслух то Шекспира, то Пришвина, во второй половине дня музицировала сама, бренча на балалайке, и писала какие-то дикие, ни на что не похожие пейзажи, сидя на балконе в старом болоньевом пальто с крашеным песцовым воротником.
        - Они все слышат! Все чувствуют!- уверяла Огурцова.
        Но дальше - хуже. Беременная подруга наша просто помешалась на своем интересном положении - теперь в голову засела словно заноза мысль о родах в воде, правда, она не решила еще окончательно, где именно будет разрешаться от бремени.
        - Поехать к морю или сделать это в ванной у себя дома?- терзалась она.- Можно и на море. Это как раз должно произойти в конце июня. Уже тепло будет...
        Пулька негодовала:
        - Огурцова, что за самодеятельность! Какое море?! Ты соображаешь, что говоришь? Хочешь какую-нибудь дрянь подцепить? Там ведь все кому не лень опорожняются, а ты в этой воде собралась рожать!
        - В море вода проточная! Там никакая зараза не пристанет! Йода в ней полно, а он все дезинфицирует!- с пеной у рта доказывала та и с упоением добавляла: - Какая ж ты, Пулька, дремучая! Темнота!
        - А кто пуповину резать будет?
        - Ножницы возьму!- не сдавалась Анжелка.
        К концу февраля подруга наша окончательно решила рожать в Черном море в одиночку и собственноручно перерезать пуповину. Вслед за этим решением ею овладела другая страсть - вернее будет сказать, она страстно хотела достичь своей цели - а именно стать почетной гражданкой страны - матерью-героиней. Для ее осуществления Огурцова намеревалась сразу после родов, по приезде с Черноморского побережья, забрать к себе Кузю со Степанидой из адвентистского логова, получить орден, а также пособие на детей и большую четырехкомнатную квартиру в центре города неподалеку от дома своей матери, чтобы та приходила сидеть с младшенькими, пока она сама будет шляться со старшенькими по художественным студиям, баскетбольным секциям, музыкальным и танцевальным кружкам, отыскивая в них таланты.
        В отличие от меня, Икки и Людмилы Александровны, Анжела не испытывала ни беспокойства, ни отчаяния, ни уныния по поводу своего одиночества - она его попросту не чувствовала. Ее совсем не страшил тот факт, что она осталась без мужа и носила при этом у себя под сердцем двойню. Напротив, Огурцова была горда своей беременностью; гордость эта так и вылезала наружу посредством нарочного выпячивания живота, походки вразвалочку, будто она была не на третьем, а на седьмом месяце, ахов и охов по поводу того, что у нее внезапно закружилась голова или ее сейчас может стошнить.
        Нина Геннадьевна Огурцова в противоположность стойкой и мужественной дочери своей впала в уныние. Однако хандра ее была несколько иного свойства, чем у нас с Икки и Людмилы Александровны. Дело в том, что Анжелкина родительница как-то вдруг оказалась не у дел. Невероятно, но факт - на сегодняшний день у нее не было ни одного увлечения! А без них она никак не могла - чувствуя свою ненужность, она медленно угасала. Всю свою жизнь эта женщина постоянно была чем-то одержима, и одно увлечение плавно перетекало в другое. Пристрастие к индийским фильмам у нее вылилось в йогу, та, в свою очередь, в приверженность к изготовлению лекарств по рецептам народных целителей, что повлекло за собой слабость к самым различным диетам (рисовой, кремлевской, царской, клубничной и т.д.), за чем неминуемо последовало тяготение к голоду и настоящая мания к уринотерапии. Потом вдруг Нина Геннадьевна ударилась в религию и сделалась ревностной православной христианкой, и уж совершеннейшей неожиданностью для всех окружающих стало известие о том, что Анжелкина мать - потомственная ясновидящая и целительница в четвертом
поколении высшей категории с многолетней практикой, обладающая могущественной духовной энергией. Несколько месяцев называлась она госпожой Ниной и у себя на дому снимала с народа порчу, привораживала, отвораживала, возвращала и отшивала. А познакомившись с белым колдуном-вудуистом Куртей, госпожа Нина претерпела поразительную метаморфозу и стала просто Нитрой - белой колдуньей. В тот период своего жизненного пути она расхаживала по улице, пугая людей, в несуразном хитоне, который сшила собственными руками из старой занавески с драконами и змеями, на голове ее в разные стороны торчало 13 тощих косиц в разноцветных резиночках, веки она зачем-то мазала зеленкой, а на запястьях носила браслеты из настоящих человеческих зубов, которые, как мне потом рассказал Анжелкин отец - Иван Петрович, выклянчила у районного хирурга-стоматолога.
        Вся жизнь Нины Геннадьевны Огурцовой была одним сплошным увлечением. И вдруг - на тебе! Она оказалась не при деле - в Курте разочаровалась, когда наконец поняла, что он действительно нечист на руку. Анжелкина мамаша пригласила его в гости и собственными глазами увидела, как тот стянул плохо лежащую серебряную пудреницу, после чего случился скандал - Куртя был с позором выгнан из дома, а Нитра в тот же день сбросила с себя нелепый наряд и, с трудом оттерев веки от зеленки, поверила, что ни покинувший ее муж, ни дочь не лгали, когда утверждали, что на самом деле Куртя - никакой не Куртя, а Тимофей Тимофеевич Задрыжкин, и что никакой он ни гуру, а рецидивист, пять раз отбывавший наказание в местах не столь отдаленных за хищение государственного имущества в особо крупных размерах.
        И после инцидента с серебряной пудреницей ни одного увлечения! Нина Геннадьевна месяца полтора находилась в глубочайшей депрессии - она почти ничего не ела, почти не выходила из дома, а только лежала на кровати и сосредоточенно глядела в потолок. Что она могла рассматривать на нем так долго, неизвестно, известно лишь, что взор свой она оторвала от него в ту роковую минуту, когда узнала от дочери по телефону, что та на 11-й неделе беременности. Этот факт как-то встряхнул бедную женщину, она несказанно обрадовалась, что сразу в третий и в четвертый раз станет бабушкой. Хотя чему тут радоваться, не знаю, так как Михаил не собирался возвращаться к Анжеле, а та, в свою очередь, не собиралась говорить ему о своем интересном положении.
        - Это мои дети! И ничьи больше! Для чего я должна говорить этому ослу, что я от него беременна?! Чтобы он и этих, еще не родившихся, забрал в адвентистское логово? Только через мой труп!- возмущенно кричала она.
        И чем больше рос ее живот, тем реже она ездила к «старшеньким» - скоро, наверное, и вовсе перестанет. А вот мамаша ее, напротив, все чаще стала наведываться к Лидии Михайловне Поликуткиной, в чьей малогабаритной двухкомнатной квартире ютились бывший муж Нины Геннадьевны, бывший зять, двое внуков и, собственно, сама бывшая уже теперь сватья. Но самое удивительное - живот Анжелкиной родительницы тоже начал расти!
        Как потом оказалось, Нина Геннадьевна придумала себе довольно странное увлечение - заболеть мнимой беременностью. Она начала с фланелевого одеялки Кузи - свернув его в четыре сложения и засунув в резиновые утягивающие трусы, купленные на два размера больше как раз для этого случая, она отправилась к сватье под предлогом навестить внуков - мол, истосковалась по крошкам ужас как.
        Нина Геннадьевна настолько увлеклась этой придуманной собственной игрой, что сама поверила в свою беременность, и однажды ее даже стошнило в гостях у Лидии Михайловны в присутствии бывшего мужа. Иван Петрович удивленно посмотрел на ее увеличенное чрево, к которому та уже прикладывала небольшую думочку, взгляд его выразил сомнение и недоумение одновременно, однако тогда он промолчал.
        Итак, Анжелка Поликуткина (в девичестве Огурцова) и ее мать снова были абсолютно счастливы!
        Пульхерия не одобряла эти их действия - она то и дело недовольно фыркала, закатывала глаза к потолку и покручивала пальцем у виска - мол, что дочь, что мамаша - обе с закидонами. Отрицательно наша гинекологиня относилась и к Иккиному избраннику, а когда увидела его впервые, чуть было в обморок не упала - испугалась:
        - До чего ж страшный! И где они его только откопали с Людмилой Александровной?- делилась со мной своими впечатлениями Пулька.
        - Ну, может, он как человек неплохой!- отвечала я, то ли заступаясь за Икки, оправдывая ее выбор, то ли мне самой очень хотелось верить в то, что Сергей Юдин - хороший человек.
        Однако Пульхерия не унималась и стала осторожно капать Икки на мозги, повторяя одно и то же:
        - Не пара он тебе, не пара!
        - Это почему?- тут же переходила в наступление заведующая единственной проктологической аптекой Москвы, от всей души желая, чтобы наконец решилась ее судьба и домашний, умный «мальчик» все-таки стал ей парой.
        - Ну как бы это помягче сказать... Во-первых, намного ниже тебя ростом! Вы с ним ужасно, ужасно смотритесь!
        - Это не главное!- не отступала Икки.
        - Но он страшный!
        - А мужчина и не должен быть красивым, он должен быть немного симпатичнее обезьяны!
        - Что о твоем Юдине никак не скажешь!
        - Злая ты, Пулька!- На том обсуждение Иккиного жениха завершалось, а будущая бухгалтерша сказала мне как-то, что Пульхерия наша не только злая, но и завистливая, потому что у нее женихов и на горизонте не видать.
        Что правда, то правда - у Пульки действительно не было потенциальных претендентов в мужья, но зато поклонников - хоть отбавляй. Возле нее вились женатые и многодетные, просто женатые и бездетные, закоренелые холостяки, разведенные много лет тому назад и совсем недавно, которые мечтали поплакать на ее груди; врачи-коллеги, доктора из других отделений, санитары, один медбрат, мужья и любовники ее пациенток, даже тот самый чудик-скульптор все еще мечтал ее лепить. Но все ограничивалось легким флиртом, в крайнем случае - связями исключительно для укрепления здоровья и повышения жизненного тонуса.
        Все это время Пульхерию больше заботили не интрижки с противоположенным полом, а осуществление другой, совсем не касающейся мужчин цели, которая превратилась, пожалуй, из цели в заветную мечту. А именно: скинуть с должности заведующую гинекологическим отделением - Людмилу Васильевну Черепову, которую пристроили в больницу по блату, переведя из обычной районной женской консультации.
        Полторы недели тому назад, в пятницу, медперсонал в предвкушении выходных вторую половину дня ходил по отделению расслабившись, работать никто не хотел - все думали только о том, как бы пораньше покинуть свой пост. Все, кроме Пульки - она тайно решила остаться на работе и посмотреть, что будет вечером. Интерес ее был совсем не случаен, а вызван небывалым доселе рвением заведующей гинекологическим отделением подежурить вместо доктора Мартыненко. «Здесь что-то не так!» - подумала Пульхерия и закрылась на ключ в своем кабинете.
        В 16.00 Пулька услышала счастливый хохот Череповой возле своего кабинета, затем ослиное «и-го-го», которое принадлежало какому-то мужчине.
        - Сейчас возьму ключ от люкса! А ты сходи в мой кабинет, там поднос с фруктами, коньяком и шампанским,- возбужденно, даже задыхаясь как-то, проговорила Людмила Васильевна, и снова счастливый смех, потом ослиное «и-го-го!» и восторженный шепот: - Ах! Какой ты нетерпеливый, Хамитик! Ступай! Встретимся в 408-м! Ну, перестань! Ну не тут! Хи, хи, хи!
        - И-и-го-го!

«Так, так. Не зря я сегодня осталась! Хамитик, стало быть! Вот оно что! С новеньким санитаром связалась! Ну, ну!» - злорадствовала Пулька - ей оставалось только выждать удобный момент.
        Как она потом мне объяснила, люксами в их отделении принято называть платные фешенебельные палаты, где за немалые деньги лечатся богатые пациентки. В люксах предусмотрены отдельные ванные, телевизоры, холодильники; стоят какие-то привезенные то ли из Англии, то ли из Германии специальные кровати - очень широкие, напоминающие арабские, но в то же время все в них предусмотрено для медицинских процедур (для капельниц и т.п.). А Хамит - он либо абиссинец, либо ассириец, либо азербайджанец (короче, на «а» начинается его национальность - теперь и не вспомнить), недавно поселился в Москве, и его дядя-анестезиолог сразу по приезде пристроил племянника к себе под крылышко - в больницу санитаром. По-русски Хамит разговаривать еще не научился, знает всего несколько слов - «да»,
«нэт», «конэчно», «хачу» и словосочетание «будет изделинь», причем «да» он употреблял не только в качестве положительного ответа, а порой как присказку с самыми различными интонационными оттенками, например: «нет, да!», что означало не просто отрицание, а отказ в квадрате, или «будет изделинь, да?» - этакое сомнение, стоит ли ему делать то или се или можно не затрудняться. Однако для общения с заведующей отделением этого скудного словесного арсенала оказалось вполне достаточно.
        Через полчаса «разведывательная группа» гинекологического отделения в лице моей подруги Пульхерии осторожно приоткрыла дверь своего кабинета и высунула нос: в коридоре было довольно оживленно - как раз время, когда пациенток навещали их неверные мужья-лицемеры, дети и родители. Мимо, согнувшись в три погибели и держась за живот, проковыляла девица лет 25 с перемотанными эластичным бинтом ногами до колен. Тут Пулька не выдержала и прогремела, наплевав на то, что может испортить все дело:
        - Хавкина! Ты почему как крючок идешь?! Ты так всю оставшуюся жизнь собираешься ходить?!
        - У меня шов болит,- заныла девица.
        - Немедленно выпрямись! Расправь плечи и сними бинты! Операцию десять дней назад сделали, а она все скрюченная ходит! Еще раз увижу, что ты ходишь и носом землю роешь - не выпишу через неделю!
        - Но мне Людмила Васильевна велела так ходить! Она сказала, что шов может разойтись!
        - Ну, она у меня сейчас попляшет!- стиснув зубы, прошептала Пулька и ринулась к люксу № 408. Ей так хотелось раскрыть дверь нараспашку и застать заведующую отделением в неловком положении - в смешном, глупом положении! Но тут она остудила свой пыл и подумала рационально - дверь распахнуть никак не удастся, потому что любовники наверняка не забыли закрыть ее изнутри, значит, нужно взять запасные ключи у медсестры на посту. Это во-первых. Во-вторых, врываться еще рано - с момента уединения Череповой с Хамитом прошло всего 30 минут, а раз они захватили поднос с коньяком и шампанским, то к плотским удовольствиям прибавится еще и сердечный разговор, и говорить, скорее всего, будет Людмила Васильевна, а санитар в паузах - вскрикивать в знак поддержки и понимания - «конэчно, да!», а когда дело дойдет до главного, ради чего, собственно, они и уединились в люксе № 408, он коротко и ясно скажет - «хачу, да!», хотя может и «будет изделинь, да!»...
        Ну, а в-третьих, какой прок в том, что Пулька застукает их? Что и кому она сможет потом доказать? Еще, чего доброго, с работы вылетит! Следовательно, нужно пригласить кого-нибудь из руководства больницы. И подруга моя кинулась на второй этаж.
        Все складывалось просто замечательно! В кабинете главврача больницы как раз только что закончился консилиум по вопросу, стоит ли делать какую-то наисложнейшую операцию одному очень важному и старому господину или у него может не выдержать сердце и от операции лучше воздержаться.
        - Пульхерия Аполлинарьевна, как у вас дела в отделении? Как новая заведующая?- спросил, выходя из кабинета, главврач.
        - Вы сами можете на нее взглянуть, Роберт Иванович! Ей-богу, не пожалеете! Пойдемте со мной, пойдемте!
        - Да что у вас стряслось-то?!- удивился Роберт Иванович, но Пульхерия, наверное, выглядела в тот момент настолько возбужденной, что больше он ничего не стал спрашивать, а лишь попросил своего коллегу составить им компанию и пойти вместе с ними: - Голубчик, Лев Борисыч, поднимемся в гинекологию, а потом я снимки просмотрю.
        И Пулька с главврачом больницы и голубчиком Львом Борисовичем устремились на шестой этаж.
        - Катя, дай мне запасной ключ от 408-го люкса,- запыхавшись, попросила моя подруга медсестру, которая, вместо того чтобы быть вылепленной из глины или гипса чудиком-скульптором, пару месяцев назад сделала от него аборт. Катя широко раскрытыми глазами посмотрела на Роберта Ивановича, потом перевела взгляд на Льва Борисовича, залепетала что-то, но ключ в конце концов дала.
        С тех пор, как заведующая гинекологическим отделением заперлась наедине с санитаром в люксе, прошло больше часа.
        Пулька с замиранием сердца повернула ключ (а вдруг там не на что смотреть?!) и чуть-чуть приоткрыла дверь.
        - Там было на что посмотреть, уверяю тебя!- рассказывала она мне вечером.
        И они все втроем, выстроив головы вдоль щели по росту, принялись наблюдать за происходящим в люксе.
        Черепова, в чем мать родила, сидела на арабской кровати, привезенной то ли из Германии, то ли из Англии, по-турецки сложив ноги, Хамит стоял на коленках в одних плавках, повторяя новое выученное им слово:
        - Гору! Гору! Гору, да!- Видимо, это означало, что он весь горит.
        Заведующая отделением в ответ, икая, покровительственно трепала его по волосам - но пока ей было не до горящего и опьяненного желанием санитара. Она жаждала узнать судьбу - разложив перед собой пасьянс, Людмила Васильевна гадала на картах и хлестала коньяк из фужера для шампанского.
        - Луда! Хочу, да!- отчаянно воскликнул Хамит, «Луда» посмотрела на него довольно странно - ее глазные яблоки, казалось, созерцали не героя-любовника, а сфокусировались на кончике собственного носа. Потом она снова перевела взгляд на разложенный пасьянс и с визгом всей своей тушей бросилась к нему на шею (видать, пасьянс сошелся).
        Любовники с дикими, звериными какими-то воплями сначала катались по полу. Потом вскарабкались на арабскую кровать. Людмила Васильевна села верхом на Хамита и, схватив пустую бутылку из-под коньяка, начала вертеть и крутить ею над головой, словно это была никакая не бутылка, а рукоятка хлыста, свистящего в воздухе.
«Взжик, взжик, взжик, взжик». Хамит, в свою очередь, тоже перестал быть Хамитом, а превратился в резвого скакуна.
        - Что ж ты ржешь, мой конь ретивый!- взревела хриплым голосом Черепова.- Что ты шею опустил?- «Хлыст» полетел в угол люкса, в руке у заведующей появился белый пояс от халата, которым она пыталась приподнять опущенную шею «ретивого коня».- Не потряхиваешь гривой,- разочарованно пробасила Людмила Васильевна и вцепилась ему в волосы.- Не грызешь своих удил?
        И в момент, когда конь с наездником поменялись местами, Роберт Иванович распахнул дверь и прокричал:
        - Вы уволены! Оба!
        Любовники в первую минуту ничего не поняли, вскочили. Хамит, натягивая на себя простыню, коротко сказал (безо всякого «да»), как отрезал:
        - Будет изделинь.
        А Людмила Васильевна просто так, без боя, сдаваться была не намерена - она встала с кровати, гордо расправила плечи и, нацепив очки, нагло и вызывающе, с гордостью даже заявила:
        - А что тут такого?! У нас любовь!
        - Вы уволены за превышение служебных полномочий,- сквозь зубы повторил главврач и, повернувшись на каблуках, пошел просматривать какие-то рентгеновские снимки в сопровождении Льва Борисовича.
        Пулька была на седьмом небе.
        - Я все-таки сделала, что хотела! Я скинула эту тупицу, которая не может определить беременность на третьем месяце!- визжала вечером того же дня в телефонную трубку Пульхерия вне себя от счастья, так что у меня даже ухо заложило.
        Я была уверена, что подруга моя теперь займет место Череповой, хотя сама она, когда скидывала «тупицу», не думала об этом. Но я ошиблась - заведующим отделением назначили очень неплохого хирурга, переведенного из другой больницы.
        - Хорошо, хоть мужик!- радостно прокомментировала его появление Пулька. Но не только назначение нового заведующего обрадовало мою подругу. Больше даже не сей факт, а появление студента из медицинского института, которого направили к ним в отделение проходить месячную практику. Заинтересованность в нем, как бы Пульхерия не скрывала, была видна невооруженным глазом. Теперь она то и дело говорила:
«Скорее бы уж мамаша уехала! Все только обещает!» На мой вопрос, куда именно должна отправиться Вероника Адамовна, Пулька рассказала мне следующее.
        Родительница ее, после того как запульнула в своего бывшего мужа фальшивым ребром и выгнала его из дома, опять принялась за свое. Три недели кряду она обивала пороги самых различных инстанций в надежде добиться эксгумации трупа Николая Васильевича Гоголя. И только спустя три недели поняла, что хождения ее совершенно бессмысленны. Платок с драгоценным плевком потомка великого русского писателя - Миколы Тарасовича Яновского, который она чудом умудрилась поймать на лету, когда они еще с Аполлинарием Модестовичем ездили на хутор, что близ Диканьки, где и по сей день живет отпрыск (впрочем, родство его с великим писателем пока не доказано) автора «Мертвых душ», был постиран самым что ни на есть безответственным образом: вместе с остальными носовыми платками, не имеющими никакой ценности, вместе с полотенцами и постельным бельем. Страшно сказать даже, с чем еще - с лифчиками и трусами вместе он был погружен в стиральную машину! Так что анализ ДНК не может состояться в данный момент ни при каких обстоятельствах: попросту нет материалов для исследования как со стороны потомка, так и со стороны Николая
Васильевича: плевок отстиран, ребро оказалось фальшивым. Нужно было начинать все сначала.
        Поездку в одиноко стоящую от хутора, что близ Диканьки, хату Вероника Адамовна отложила на потом - к Яновскому можно поехать в любой момент - он там прожил сорок лет, никуда не вылезая, и еще столько же проживет. Главное - ребро! И она снова пустилась в поиски таинственно пропавшего при перезахоронении великого писателя ребра. Все пути сходились к тому самому Леониду Михайловичу Протычкину, который год назад рассказал супругам-гоголеведам о потомке и связал все воедино (то есть ребро с таксидермистом Миколой Тарасовичем). Больше об этом темном, канувшем в историю деле не знал никто, вернее, о тех важных подробностях, какими располагал литературовед, специализирующийся на творчестве В.А. Жуковского и у которого некоторое время прожил супруг Вероники Адамовны после развода.
        Пулькиной матери ничего не оставалось, как встретиться с Леонидом Михайловичем, и встреча эта не прошла даром - так сказать, принесла свои плоды.
        - Ваш бывший супруг - олух!- кричал Протычкин.
        - Совейфенно, совейфенно с вами согласна,- Вероника Адамовна действительно так думала и не могла не согласиться с жуковедом.
        - Помимо того что он до невозможности умалил вклад Василия Андреевича в русскую литературу, еще и перепутал Кишковерстск с Кишковерзстском! Он поехал за ребром в совершенно другой город! Надо было ехать не в тот, название которого происходит от слова, обозначающего русскую меру длины - 1,06 км, то есть не от слова «верста», а туда, где второй корень после соединительной гласной проистекает от слова
«верзила»! Чего ж ожидать! Это и понятно, что он привез не то ребро!- усмехнулся Леонид Михайлович.
        - Ба-атюфки!- только и смогла пролепетать Вероника Адамовна и без сил плюхнулась на стул.
        - Вот вам и батюшки! Кишковерзстск-то совсем в другой части нашей необъятной страны находится! Н-да-с! Совсем, замечу, не там, где Кишковерстск! Поблизости с Кишковерзстском никакого Кишковерстска нет! И никогда не было!
        Пулькина родительница сначала страшно разозлилась на бывшего супруга своего, но потом поняла вдруг, что перед ней раскрылись новые возможности - вдалеке, в конце тоннеля спасительным светом мерцало вожделенное ребро.
        - Тепей я займусь этим!- горячо воскликнула она.- Я поеду туда!
        - Я могу вас, уважаемая, сопровождать,- вдруг предложил Протычкин и добавил: - У меня в Кишковерзстске тоже кое-какие дела.
        Однако Пулька не верила, что у литературоведа, специализирующегося на творчестве Жуковского, могут быть дела в городе, где хранится ребро Гоголя.
        - Врет он все! По-моему, у них с мамашей роман. Я целыми днями только и слышу от нее: «Леонид Михалыч такой умный!», «Леонид Михайлович такой добрый!», а вчера вообще ляпнула: «Ленечка самый хоофый, самый чудесный!». Уже Ленечка!- Пульке явно было неприятно, что ее отвергнутый отец ютится в каморке сторожа при институте, а какой-то Ленечка (который, между прочем, выгнал Аполлинария Модестовича!) оказался самым лучшим. Но, с другой стороны, подруга моя с нетерпением ждала, когда мамаша уедет из Москвы и квартира (пусть временно) будет в ее полном распоряжении:
        - Хоть Алика пригласить смогу,- раскололась она позавчера (Алик и есть тот самый студент из медицинского института, что проходит практику у них в отделении).

* * *
        Касательно моих разведенных и одиноких родственниц, то тут все очень сложно и не однозначно.
        Мисс Бесконечность, став президентом партии «Золотого песка», первое время петушилась и хорохорилась - мол, мне некогда - столько дел, столько дел! Надо Россию восстанавливать! Мне звонила редко, о любви своей с Панкратом Захаровичем и думать забыла. Вообще, по-моему, не помнила, что был такой в ее жизни - искусственный осеменитель коров, почетный зоотехник. Может, от того, что действительно в ее памяти образовались некоторые провалы, а может, потому что боялась испортить этим фактом безупречную биографию лидера.
        Только недели полторы назад стала замечать я в бабушке некоторые изменения во взглядах на дело партии, а вернее, на ее членов:
        - Никто ничего делать не хочет! Меня никто не слушает! Как будто я не лидер! Говорю, сделайте то и се. Они ни то ни се не делают! Лоботрясы! Бездельники! Им бы только у селедки этой - Петрыжкиной - сидеть, чай пить да сплетни распускать! Рожковы тоже от рук отбились! Видите ли, к ним дочь из монастыря должна через месяц пожаловать, им, видите ли, нужно подготовиться к ее приезду! Сбыли девку с рук, а сейчас к ее приезду готовятся, изверги!- жаловалась мне отличница народного просвещения. Не так она себе представляла свое лидерство, совсем не так, однако еще пыталась направить силы партии на восстановление страны. Еще горячо было желание избавить Россию от злокачественной опухоли.
        Адочка за последнее время превратилась в настоящую отшельницу - никуда из дома не выходила, с членами содружества не встречалась - моделирование формы для аптеки
«Моторкина и С?» поглотило ее окончательно, правда, где она достала деньги на материал, одному богу известно. Икки ей ни копейки не давала, а на мой вопрос, откуда у нее средства на ткань, кузина выкрикивала в трубку:
        - Неважно! Неважно! Это совершенно неважно! Накопила! Накопила я! Свои трачу! Не своровала! Пока, сестрица, у меня совершенно нет времени!- Тем разговоры и ограничивались.
        А вчера я случайно позвонила ей в девять утра - она берет трубку.
        - Ты почему не на работе?- удивилась я.
        - А зачем ты мне звонишь, если знаешь, что я должна в это время полы драить да в туалете за Васюковым подтирать?! Зачем? Зачем? Ты меня проверяешь? Проверяешь? Контролируешь?
        - Что ты, Адочка! Как тебе такое могло в голову прийти?! Я случайно, случайно набрала твой номер, без всякой задней мысли!- Я не оправдывалась, я говорила правду.
        - А я вообще с работы уволилась! Совсем! Нужно мне больно за Васюковым в туалете по три раза на дню подтирать! Нужно больно! Я себя не на помойке нашла! Я талантливый модельер, а вовсе себя не на помойке нашла!- прогремела она и бросила трубку.

«На что ж она теперь жить-то будет?- подумала я.- И на какие шиши она формы шьет? Нет, тут что-то нечисто! Сестрица явно что-то недоговаривает, скрывает от меня».- И смутные догадки забрались в мою голову, словно воры в чужую квартиру среди бела дня, но тут же и вылетели оттуда, будто испугались злой собаки, которая сторожила дом.
        Пожалуй, из всех свободных, разведенных женщин удачливее и счастливее оказалась моя мамаша. Она хоть и тяготилась своим одиночеством, хоть и надоели ей белые, словно мертвые поля и спокойствие деревенской жизни, собственных усилий, чтобы найти кого-то и получать удовольствия от ежедневной ругани, она не прикладывала. Все как-то складывалось само собой.
        Но нет, нет, нет! Все по порядку!

6 марта я встала довольно рано и кинулась к компьютеру, не продрав как следует глаза - я последнее время именно кидаюсь к рабочему столу по двум причинам: во-первых, чтобы глупые мысли не лезли в голову, во-вторых, чтобы побыстрее дописать роман о безумном ревнивце и отправить его Любочке - она совсем извелась - звонит через день, узнает, на чем я остановилась.
        А остановилась я на том, как героиня Марфушенька совсем уж была истерзана необоснованной ревностью своего безумного мужа-маньяка Стаса, который запирал ее на целый день дома и уходил на работу, прихватив с собой телефон, чтобы бедняжка и поговорить ни с кем не могла. «А вдруг она займется сексом по телефону!» - думал он. Так маялась моя Марфа треть романа - плакала, разговаривала вслух, билась головой об стену от отчаяния. И нужно было срочно что-то придумать - не может же она биться об стену до конца романа! Так и от головы ничего не останется!

«Придумать, придумать, придумать»,- мухой жужжала мысль в уме моем. Замелькала заставка о том, что бестолочи надо работать... И тут я вспомнила про то, как Анжелка, полтора года назад сильно пристрастившись к зеленому змию, напивалась до бессознательного состояния, будучи запертой в своей комнате, находясь под домашним арестом у Нины Геннадьевны. На мой вопрос, как ей это удается, она выпучила глаза и воскликнула:
        - Ой! Ну, ты и вправду как из деревни! Улучу момент, стащу у матери немного деньжат, и пока она там гадает вечерами (в то время Нина Геннадьевна Огурцова называлась госпожой Ниной и слыла потомственной ясновидящей и целительницей в четвертом поколении высшей категории с многолетней практикой, обладающей могущественной духовной энергией), я к концу простыни кулечек привяжу и спущу за окошко, а там подруга ловит - и ей хорошо, и я не в обиде!
        - Что это за подруга?
        - Соседка с нижнего этажа.
        Точно! Как мне сразу-то это в голову не пришло! Однажды Марфушенька вышла на балкон, хотела воздухом подышать, а этажом ниже курит кто-то. Этим кем-то оказался мужчина лет 38: «ЗАЧЕСАННЫЕ НАЗАД, ВЬЮЩИЕСЯ СВЕТЛО-РУСЫЕ ВОЛОСЫ, БРОВИ С ИЗГИБОМ, ПОЧТИ ЧЕРНЫЕ, СОБОЛИНЫЕ, НОС - ЧУТЬ ПОХОЖИЙ НА КЛЮВ ХИЩНОЙ ПТИЦЫ. ОТ НЕГО СЛАБО ВЕЯЛО ДОРОГОЙ МУЖСКОЙ ТУАЛЕТНОЙ ВОДОЙ, А КОГДА ОН ПОДНЯЛ ГОЛОВУ И УВИДЕЛ МАРФУШЕНЬКУ, ПРОГОВОРИЛ ХРИПЛОВАТЫМ ГОЛОСОМ:
        - ВЫ СПУСТИЛИСЬ С НЕБЕС, ПРЕКРАСНОЕ СОЗДАНИЕ?» - Я сосредоточенно барабанила по клавиатуре, потом перечитала.
        - Господи! Кого это я описала?! Это ж Кронский!- ужаснулась я вслух, но переделывать ничего не стала (и так времени нет!) и опять забарабанила в творческом экстазе о том, как они сразу понравились друг другу и как через час Марфушенька покинула свою темницу посредством связанных простыней:

«ОНА ВИСЕЛА МЕЖДУ ЧЕТЫРНАДЦАТЫМ И ТРИНАДЦАТЫМ ЭТАЖАМИ, МОТЫЛЯЯСЬ В ВОЗДУХЕ, ПОДОБНО ОСЕННЕМУ ЛИСТУ, ОТОРВАВШЕМУСЯ ОТ ВЕТКИ, КОТОРЫЙ ЗАЦЕПИЛСЯ ЗА ЧТО-ТО, ЗАМЕР И СНОВА ПОЛЕТЕЛ ВНИЗ.
        БАЛКОНОМ НИЖЕ ЕЕ СХВАТИЛИ СИЛЬНЫЕ МУЖСКИЕ РУКИ. ОНИ СТОЯЛИ ЛИЦОМ К ЛИЦУ; ОН ТАК БОЯЛСЯ ЗА НЕЕ - ВДРУГ ПРОСТЫНИ ОКАЖУТСЯ ВЕТХИМИ И ДЕВУШКА СОРВЕТСЯ И ПОЛЕТИТ КАМНЕМ ВНИЗ; ОНА БЛЕДНАЯ, НО СЧАСТЛИВАЯ (НИ РАЗУ ЗА ТРИ МЕСЯЦА НЕ БЫЛА ОНА ТАК СЧАСТЛИВА) ЕЩЕ ДРОЖАЛА В ЕГО ОБЪЯТЬЯХ»,- и на этом самом надрывном месте моего романа на всю квартиру раздался душераздирающий звонок в дверь. Я вздрогнула скорее даже не от неожиданности, а от того, что меня грубо вырвали из творческого забытья, другой реальности. Только что я невидимо стояла на балконе рядом с Марфушенькой и ее соседом, от которого слабо веяло дорогой мужской туалетной водой, а меня оттуда выхватили и снова усадили за письменный стол. Вот наглость! Этот кто-то за дверью определенно хамил - он не просто нажал на звонок, а пытался еще изобразить с его помощью речевку: «Спартак - чемпион! Трам-пам-парам-пам-пам!»
        - Кто! Кто там!- раздраженно спросила я.
        - Это мама твоя!- весело проговорила мамаша и состроила мне козью рожу в глазок. Я открыла дверь, я была поражена, удивлена ее внезапным приездом. Мало того, она прикатила одна, без Рыжика.- Почему ты сначала спрашиваешь «кто там», а потом в глазок смотришь?!
        - Сама ведь рассказывала случай из какого-то телевизионного расследования, как девушка в глазок посмотрела, а ей кто-то в глаз выстрелил!
        - Ах, да, да, припоминаю! Молодец! Молодец, что мать слушаешь!- искренне порадовалась она и с гордостью заметила: - Наш домик красят в розовый цвет! Ты видела?
        - Видела, видела.
        - Деньги девать некуда, лучше бы в квартирах капитальный ремонт сделали!- Гордость сменилась недоумением и раздражением.
        - А где Рыжик? Ты что, его в деревне оставила, или он сбежал?
        - От меня кошки не сбегают, они ко мне прибиваются!- обиделась мамаша, бросила на стул сумку и заметалась по квартире. Шубу скинула мне на кровать, сапоги сняла в кухне, да так их там и оставила, подлетела к зеркалу, поправила прическу...- Не могла к тебе не приехать! Ужасно, ужасно соскучилась! А главное - мне нужно кое-что тебе рассказать!- Глаза ее заблестели, она покраснела, как пятнадцатилетняя девчонка при виде объекта своей любви.
        - У тебя опять кто-то появился!
        - Не кто-то! Ну подожди! Дай матери после дороги опомниться! У тебя есть чего-нибудь поесть?!
        - Сельдерей с соусом.
        - Фу, гадость какая! Ты ведь знаешь, я не переношу запаха сельдерея!- И она вскочила с дивана, нашла в столе пачку макарон, и полетело все - кастрюли, ковшики, сковородки. Такое впечатление, что в Буреломах свирепствовал голод и она недели две ничего не ела.- Отвари!- скомандовала мамаша и пошла в ванную мыть руки.
        - Так что ты хотела мне рассказать?
        - Вот наемся и расскажу! У тебя никакой догадки, честное слово,- мать с дороги, устала, вымоталась вся! А к макаронам что?
        - Сельдерей с соусом.
        - Сама ешь свой вонючий сельдерей! Как так можно жить?! У тебя вечно пустой холодильник! И объявлений опять понавешала! «Голубка, ешь, что хочешь! Ни в чем себе не отказывай!» - прочитала она.- Да что тут есть-то!- И мамаша поджала губы - никогда раньше не замечала за ней этой бабушкиной манеры - губы поджимать! Однако, несмотря на это, родительнице моей не терпелось все выложить и как можно быстрее - ее буквально распирало от той информации, которую она в себе держала и о которой она никому еще не рассказывала - мама то и дело подпрыгивала на диване, пытаясь долететь взглядом до кастрюли и разглядеть, не закипела ли вода.
        Пятнадцать минут спустя она с жадностью поглощала спагетти с топленым маслом, обжигая себе рот.
        - Ой, чо-то как-то тяжело! Чего съела, даже не поняла!- разочарованно проговорила она, отодвигая от себя грязную тарелку. Я вся обратилась в слух, но мамаша словно смаковала последние мгновения наполненностью своей тайны. Наконец она не выдержала, и из нее посыпались слова, словно песок в часах из одного сосуда в другой через узкое горлышко, пока не кончится.- Машка! Ты себе не представляешь, что было! Третьего дня я, как обычно, покормила Рыжичку, расчистила снег до туалета, растопила печку, позавтракала, побродила по огороду и легла немного почитать, но из этого чтения моего ничего не получилось - я заснула, будто провалилась. Проснулась - время уж четвертый час. Я отобедала, чаю напилась, телевизор посмотрела, думаю, дай-ка пойду прогуляюсь. Оделась, вышла за калитку, иду вдоль трассы (больше там негде гулять - все снегом замело). Иду я, иду не торопясь... А куда мне торопиться?- спросила она и тут же сама ответила: - Некуда. Иду, значит, а вокруг красота неописуемая, или, как наша соседка Жопова выражается: «Крысота, ну просто описанная!», и маму понесло, как обычно «несет», когда она меня
зовет в Буреломы. Песок в часах все сыпался и сыпался в нижний сосуд, и мне показалось, что он вечно будет сыпаться, что время перестало существовать.- Сосновые леса вдалеке, что изумруд в дымке, на придорожных елях, на корягах, серых поваленных остовах деревьев лежит снег, словно взбитые сливки - пышные, легкие, воздушные... Когда я шла вдоль трассы, в самый аккурат солнце закатываться начало. Ах, Маша, видела бы ты тамошние закаты! Это что-то совершенно фантастическое, неземное, инопланетное!- «Неужели она приехала, чтобы рассказать мне про зимние закаты в Буреломах? Или снова что-то задумала и без меня никак это задуманное не может осуществить? Наверное, опять меня в деревню хочет затащить!» - именно такие мысли крутились в моей голове.- Иду я, а на бледно-сиреневом небе точно белокрылый альбатрос распластался, подстреленный с земли каким-то подонком-браконьером, заливая небосвод жертвенной кровью своей густого насыщенного пурпурно-багряного цвета. Подул ветер, и альбатрос превратился в бегемота с жировыми складками на морде глубокого богатого желтого цвета - не банально лимонного или цыплячьего, а
с оттенками бежевого и лилового. И опять бегемот распался из-за ветра, а на его месте появилась настоящая жар-птица, отливающая золотом - кое-где розоватым, кое-где знаешь таким... Короче, 585-й пробы!- песчинки все сыпались и сыпались... Бреду и все наблюдаю, как жар-птица превращается в слона, слон в собаку, собака в гигантскую муху, словно в детском калейдоскопе. Вдруг слышу впереди, за сосновым мысом топот какой-то -
«цок-цок-цок!» Прислушалась, будто кто-то по трассе на коне скачет.- «А это Мнушкин на каблуках со стальными набойками пожаловал»,- пронеслась в моей голове глупая мысль.- Вглядываюсь я вдаль. И вдруг среди белых нехоженых снегов, на фоне бирюзовой мухи, расправившей свои этакие паутинчатые крылья на кроваво-малиновом небе, среди мертвенного беззвучия появляется рыцарь на коне,- сказала она и замолчала - видимо, ждала моей реакции.
        - А откуда ты взяла, что это рыцарь? Может, это Колька из соседней деревни за самогонкой приехал?
        - Рыцарь, я тебе говорю!- разозлилась мамаша.
        - А конь-то белый?- усмехнулась я, но она этого не заметила и очень серьезно продолжала:
        - Нет, не белый. Это вообще, как я потом узнала, лошадь Пржевальского оказалась.
        - И рыцарь оказался алкоголиком из Загрибихи.
        - Нет! Я не понимаю! Что ты мне весь рассказ портишь! Ты только портишь! Я такой путь проделала, чтобы с тобой этим поделиться! Вообще ничего говорить не буду!- И мамаша надулась.
        - Все, все, я молчу! Я просто в толк не могу взять, откуда там рыцарю-то взяться!
        - В том-то все и дело, что самый настоящий рыцарь! В шлеме железном с рожками, и прямо на меня скачет! Я в сторонку-то отошла, чтоб с ног не сшиб, а лошадь-то передо мной как взовьется на дыбы! Знаешь, даже мороз по коже, как я испугалась. Рыцарь с коня слез. Гляжу, что-то знакомое в нем и в шлеме с рожками, а вспомнить никак не могу! Он мне: «Гутен абенд, фрау Польхен! Я к вам навсегда прискокал». Ага, так и сказал - не прискакал, а «прискокал», и говорит: «Мой херц и мой ладонь!», что означает сердце и руку.
        - Так это герр Гюнтер Корнишнауцер!- поразилась я и осела на табуретку.
        - Вот именно! Мой хер Гюнтерхен!
        - А что ж он в Германию-то не уехал?
        Оказалось, что любовь началась полгода назад, после того как родительница моя пристроила никчемное ведро с круглым дном и рогами (что валялось никому не нужное на тумбочке) в отхожем месте для сжигания уже использованной туалетной бумаги, за что герр Гюнтер на нее страшно обиделся, потому что это оказалось вовсе не ведро, а реликвия, которую он собирался безвозмездно отдать то ли в Алмазный фонд, то ли в Оружейную палату. А именно, это был шлем его предка-тевтонца, который участвовал вместе с остатками разгромленного Ордена меченосцев в захвате Восточного Поморья с Гданьском в 1309 году. Собственно, шлем и явился причиной маминого разрыва с Корнишнауцером. Тот схватил тогда реликвию и бежал из Буреломов, как швед из-под Полтавы.
        Однако бежал он не на родину, а решил еще задержаться в России - пристроить шлем в какой-нибудь музей, потому что ни в Алмазном фонде, ни в Оружейной палате дар его не приняли, и герр Корнишнауцер рванул в Псков, потом каким-то ветром занесло его в Сибирь и на Дальний Восток, затем откинуло на Урал, в Пермь; из Перми он отправился в Санкт-Петербург, но реликвия в России оказалась никому не нужна. Из Санкт-Петербурга герр Гюнтер приехал в Москву, перевел дух, а через три дня сел в электричку и вышел на станции Вилки, арендовал лошадь за четыре бутылки водки у какого-то пропойцы (лошадь наверняка не того мужика, а коллективная), и от самых Вилок он скакал к любезной моей мамаше, чтобы предложить ей «свой херц» в придачу с ладонью.
        Через день он снова отбыл в Вилки, дабы вернуть лошадь, а к вечеру возвратился на попутке. С того самого дня у мамы с родовитым потомком - медовый месяц.
        - Но это еще не все!- воскликнула она после невероятного рассказа своего.- У нас на огороде появился барабашка!- Вслед за этим возгласом последовала совсем уж сверхъестественная и нереальная история.
        Якобы кто-то (предположительно домовой или барабашка) ночью, пока они с Гюнтерхеном спят, орудует на участке, но исключительно с благими намерениями. А все началось с можжевелового веника, который родительница моя обнаружила поутру воткнутым в снег, словно букет у самой калитки.
        - Да, да!- возбужденно доказывала она, боясь, что я не поверю или снова начну смеяться.- Сначала этот веник, на следующее утро просыпаюсь - все дорожки расчищены вплоть до бани, а снегопад ночью был страшный - такие сугробы намело, что и носа не высунешь с огорода! Потом кто-то три ведра с водой у двери поставил, я чуть было не грохнулась на них! Видно, под утро принес кто-то, потому что вода еще замерзнуть не успела. Но кто? Ума не приложу!- Мама совсем растерялась.- Конечно, барабашка!
        - Странно все это,- с сомнением в голосе протянула я.
        - Снова думаешь, что я тебя обманываю? Зачем?! Скажи, зачем мне придумывать всякую чепуху?- Действительно, зачем ей придумывать?
        - А вы бы проследили! Устроили б засаду, не поспали бы ночку!
        - Да пробовали! Один раз до четырех утра не спали - никого. А утром дрова так аккуратненько на лестнице сложены. Вот скажи, кто это может быть?- спросила она и сама уверенно ответила: - Барабашка!- Последняя песчинка упала поверх других в нижний сосуд часов.- Надо Гале Харитоновой позвонить, рассказать, может, она чего умное скажет, может, с ней случалось подобное.- И мамаша метнулась к телефону, перевернула часы, и песок снова медленно потек вниз из узкого горлышка.- Ты себе не можешь представить, Галь!- Мама пересказывала фантастическую историю своей шестидесятилетней подруге Гале Харитоновой с необъятным проблемным бюстом 12-го размера, для которого она собственноручно наловчилась шить лифчики из огромных хлопчатобумажных панам.- Я дождалась своего рыцаря на белом коне! Нет, в полном смысле этого слова! Корнишнауцер заявился намедни в рыцарских доспехах на белом как снег скакуне,- врала она.- Вот так! Ага, Галь! И я про то же: где ж ты раньше был? А как не принять, Галь?! Приняла, конечно, мало к кому в моем возрасте рыцари-то на белых конях прискакивают! Ну, какие у него намерения?! Ясное дело
- какие! Сердце с ладонью предложил! В смысле, с рукой! Я еще не решила,- кокетливо проговорила мамаша,- но, наверное, все же пойду за него! А что, Галь, ты вот сама подумай! Плохо, что ль: месяца три у него в замке пожить, три месяца в Буреломах! И я про то же, Галь! И я про то же - хоть мир посмотрю!- Ну и так далее.
        Родительница только и делала, что до глубокого вечера переворачивала песочные часы, и слова-песчинки сыпались, сыпались, сыпались... До тех пор, пока все - Мисс Совершенная Бесконечность, близкие мамашины подруги, а также подруги этих самых близких подруг, знакомые и знакомые знакомых не узнали, что в самом ближайшем времени она свяжет свою жизнь с рыцарем, который прискакал к ней в богом забытые Буреломы на белом коне, а также и о том, что в огороде у нее завелось какое-то паранормальное существо, которое вылезает из своего укрытия исключительно ночью и помогает хозяйке по дому - то дрова наколет, то воды принесет, то можжевеловый веник воткнет перед калиткой.
        В 11 вечера мама, сказав, что слишком утомилась за сегодняшний день, легла в постель и через пять минут захрапела, а наутро, позавтракав «вонючим» сельдереем с соусом, собралась в обратный путь.
        - Машенька, кровинушка единственная! Ты тут без меня на мужиков недостойных не разменивайся, будь бдительна и жди. Жди! И к тебе прискачет рыцарь на белом коне! - И уже одетая, в шубе, она вдруг подскочила к окну и с жаром проговорила: - Или нет, не на белом коне он к тебе прискачет! А проснешься ты в одно прекрасное утро, глянешь в окно, а там ни вот этого дома не будет,- она ткнула пальцем в соседний дом,- ни вон того! Вообще никаких домов тут не будет, и этой школы страшной серой не будет, а раскинется тут море. Ну, может, конечно, не море, а озеро какое-нибудь или пруд, и по водной этой самой глади прямиком к тебе плывет корабль... Ну, хоть бы и не корабль, а яхта (корабль-то вряд ли в пруду разместится) с алыми парусами. Ты только представь! Паруса тоже могут быть не алыми, а, к примеру, белыми какими-нибудь, да и зеленые тоже подойдут...- задумчиво проговорила она и трогательно так добавила: - Жди, дочь моя! Жди!- сказала, в лоб поцеловала и укатила к своему Корнишнауцеру.
        Я снова осталась наедине с безумным ревнивцем и бедной Марфушенькой, которая до сих пор стояла покинутая мной на соседском балконе этажом ниже.

* * *
        День международной солидарности женщин в борьбе за социальное, экономическое и политическое равноправие, учрежденный по предложению Клары Цеткин в Копенгагене аж в 1910 году, мы с членами содружества договорились отметить в кафе «Обжорка» по двум причинам. Икки наотрез отказалась идти к «Ануфрию» из-за рыжего официанта - студента юридического факультета:
        - Если я его рожу еще раз увижу, со мной сделается истерика, и вообще я за себя не отвечаю!- отрезала она.
        - Я тоже туда не пойду!- говорила Огурцова.- Там все курят, как паровозы, а меня нечего обкуривать! Я в положении!- И это была вторая причина.- Пойдемте лучше в
«Обжорку»,- предложила она, и остальным ничего не оставалось делать, как провести Восьмое марта в «Обжорке».
        По случаю праздника я накрутилась и всю ночь прыгала с правого бока на левый: бигуди словно камни!- заснуть невозможно. Всю ночь я думала о том, что утром, помимо кудряшек, на моей голове будут еще и синяки. Но красота требует жертв! И терпела. В результате чего глаза наутро были красные. Я сняла бигуди - какая прелесть! Расчесала... Господи! Лучше бы я вообще не брала в руки расческу - я стала похожа на барана! Ну вылитый баран! Все насмарку! Нельзя в таком виде появляться на улице, решила я и пошла в ванную мыть голову.
        Дзз... Дззззззззз..... Черт! Я вся в мыле!
        - Да! Але!
        - Мое почтение, Машенька! Поздравляю вас с Международным женским днем!- Это был Мнушкин - он звонил мне почти каждый день после того нашего похода в «ресторацию», говорил, что я его муза и что нам необходимо встретиться, снова сходить куда-нибудь, тонко намекал, что как в его, так и в моем возрасте надо уже иметь семью, чтобы дома раздавался детский смех, ну и так далее в таком же духе. А недавно прямо сказал, что я должна, обязана просто стать его женой. Я ответила, что это никак невозможно, потому что, извините, Маркел Маркелович, вы не герой моего романа, но собрат по перу не отступал, он говорил, что все это чепуха: герой, не герой - стерпится, слюбится. Вы обязаны! Вы должны! И точка! Я тогда бросила трубку, но он оказался настойчивым и упрямо продолжал звонить, доказывать, что мы созданы друг для друга, что мы удивительно смотримся вместе, что мы неотразимая пара и что я должна! Просто обязана выйти за него замуж! Я рассердилась (он вывел меня из себя этим своим «должна» и «обязана») и сказала, что никому ничего не должна, а что касается того, что мы неотразимая пара,- пусть чаще смотрится в
зеркало, да, так сказала я и бросила трубку. Может, погорячилась, конечно, но он меня вывел из себя. Дня три Мнушкин не проявлял никаких признаков жизни - не звонил, и я подумала было уже, что он обиделся и отстал от меня, но сегодня снова звонит как ни в чем не бывало, к тому же такой повод великолепный подвернулся - поздравить с Восьмым марта.- Хотя я не разделяю этой всеобщей суфражистской радости!- говорил он.- Женщине не пристало быть свободной! Женщина должна быть при муже, сидеть дома, поддерживать, так сказать, огонь в семейном, домашнем очаге. Детей воспитывать и мужа слушаться. А то что ж это такое?!- расходился Мнушкин - по моей шее стекали струи мыльной воды.
        - Спасибо вам за поздравление, но я опаздываю, я не могу сейчас с вами разговаривать!- отчаянно сказала я, щурясь - шампунь попал в глаза и безжалостно разъедал их.
        - То вы, Маша, торопитесь, то вы заняты! Эдак мы с вами никогда поближе не познакомимся, и придется нам узнавать друг друга после свадьбы!- сморозил он.- Хотя я и на это согласен!
        - Да отстаньте вы от меня со своей свадьбой! Найдите себе кого-нибудь другого!
        - Позвольте, позвольте! Как это - «другого»? Вы должны выйти за меня! Просто обязаны!
        - Маркел Маркелович!- сказала я очень серьезным тоном.
        - Да. Я слушаю, я вас очень внимательно слушаю.- И он затаил дыхание, ожидая, что я сейчас скажу: «Я согласна стать вашей женой. Я люблю вас. Я вас всю жизнь ждала! Давайте немедленно встретимся». Не сомневаюсь, что он ждал от меня именно этих слов.
        - Идите вы к черту!- крикнула я и, бросив трубку, кинулась в ванную смывать шампунь. «Опять, наверное, погорячилась. Но что он не уймется никак?! Лучше бы занялся писаниной и роман пораньше сдал, а то Любочка в последнее время сама не своя, говорит, что ей не с кем работать - никто ничего делать не хочет. Ей даже редактировать нечего! Нет текстов! А Мнушкин всерьез озаботился личной жизнью! Нет, я ему все правильно сказала!» - так думала я, высушивая волосы феном.

«Надеть шапку или нет? На улице вроде бы солнце! Не буду надевать эту противную шапку! Однако не май месяц. Пожалуй, лучше надеть, да и голову все-таки вымыла... Марток - надевай сто порток! Пар костей не ломит! Надену!» - решила я и положила шапку на видное место.
        Время шло и шло, нет, оно летело, как камень, брошенный вниз с высокой отвесной скалы в воду, оно мечтало покончить с этим Международным женским днем и, стремительно приблизившись к вечеру, утонуть в ночи.

«Теперь я понимаю, почему Петрыжкина не расчесала волосы в день выборов Мисс Бесконечности после многолетней завивки - она тоже, наверное, если ее расчесать, похожа на барана - худого, иссушенного солнцем тощего барана, которого я однажды видела на море. Там, на юге, что бараны, что коровы - все какие-то иссушенные. Наверное, от сильной жары у них совершенно нет аппетита. Я сама в жару ем очень мало. Я все думаю о какой-то ерунде. При чем тут бараны? Какие могут быть бараны, когда мне давно следовало бы выйти из дома! Я снова опаздываю!» Я рассердилась, рассердилась на себя, на истощенных баранов с юга, на Мнушкина, вообще, на Восьмое марта и, быстро одевшись, вылетела из дома и увидела одинокую, брошенную люльку, что висела над первым этажом второго подъезда - маляры тоже отмечали Международный женский день.
        На улице я пришла в еще большую ярость: повсюду, куда ни глянь, влюбленные парочки - у каждой женщины цветы в руках и улыбка до ушей. У некоторых, конечно, букеты неказистые, уродливые даже, будто их кто-то уже пытался засушить на память, но у меня и такого не было.
        Только подойдя к метро, я почувствовала, вернее, ничего не почувствовала у себя на голове - я все-таки забыла надеть шапку - я торопилась, я снова опаздывала и забыла надеть шапку.
        В метро все представительницы слабого пола, которые наверняка уже и забыли, что конкретно они сегодня праздновали (а именно освобождение от социального гнета и получение равных прав с мужчинами. «Почему же их спутники без цветов? Где ж равноправие?!» - Не знаю, с чем это связано, может, бессонная ночь в бигуди на меня так подействовала, но с самого утра в голову лезут какие-то глупые мысли!), тоже были с цветами: кто-то нес торжественно, сжимая стебли изо всех сил в кулаке, словно боясь уронить и не дай бог потерять (!), так, что еще не раскрывшиеся и уже распустившиеся бутоны упирались им в самый подбородок; кто-то, напротив, держал букет небрежно, цветками вниз, помахивая им время от времени, показывая всем своим видом, что мне-то де не только на Восьмое марта цветы дарят, у меня уж дома и ваз не хватает, чтобы поставить очередной веник!
        Наконец, поднявшись из метро и миновав площадь, я вошла в кафе. Народу было полным-полно, многие с детьми и все с цветами. Вдалеке я увидела Икки с бухгалтером и направилась к их столику.
        - Как всегда! Машка! Ты, как всегда, опаздываешь!- смеясь над чем-то, что было сказано до моего прихода, выкрикнула Пулька.
        Батюшки! Все! Все, кроме меня, пришли с кем-то! Икки, как уже было сказано выше, с Сергеем Юдиным (который снова был одет в васильковый кримпленовый костюм, из чего я сделала вывод, что наряд этот предназначен исключительно для торжественных случаев. Страшно представить, в чем он ходит каждый день!). Пулька сидела рядом с поразительно красивым молодым человеком в прямом смысле этого слова - ему не дать и двадцати лет; от него веяло свежестью, словно в душную комнату ворвался весенний шаловливый ветерок, перелистал пожелтевшие страницы развернутых на столе старых книг; он был похож на прохладное утро перед знойным полднем, на брызги колодезной воды, непонятно откуда появившейся посреди пустыни, на спокойное, слегка волнуемое дневным бризом море, на которое невозможно устать смотреть. Анжелка с двойней под сердцем. Одна я была одна (прошу прощение за тавтологию!).
        - Знакомьтесь, это Алик, мой практикант, а это наша вечно опаздывающая Маша, писатель,- проговорила Пулька, заметив, что я задержала взгляд на ее практиканте.
        - Как бы, здрассе, мне, как бы, очень приятно, как бы,- промямлил Алик, и я не поняла - ему действительно приятно со мной познакомиться или только как бы? Лучше б он вообще рот не открывал. Все впечатление испортил.
        - Маш, так я не поняла, твоя кузина придет или нет?
        - Она сказала, придет, если будет время.
        - Держись, Икки! Адочка задумала какую-то сногсшибательную форму!- усмехнулась Пульхерия.
        - Машка, закажи себе что-нибудь!- настаивала Икки.
        - Мадмуазель, рекомендую пельмени! Очень вкусненькие тут у них пельмешки! Очень, очень!- прихрюкивая, прицвыркивая, причавкивая, посоветовал мне Иккин кавалер, но я заказала себе фруктовый салат и мартини.
        - Да! Сержик уже третью тарелку уминает!- восторженно сообщила Икки.
        - Сколько ж вы тут сидите, если он третью тарелку уминает?- удивилась я.
        - Двадцать минут. Сержик любит поесть!
        - Да, мадмуазель, и причем ем я, как работаю, очень быстро,- добавил Сержик и хотел было вылизать тарелку, но, оглядевшись по сторонам, поставил ее на стол. Лицо Алика озарила едва уловимая улыбка.
        - Смотрите, Ада с каким-то мужиком идет!- воскликнула Пулька, и мы все как по команде посмотрели на дверь.
        Поразительно! Первый раз вижу кузину не в одежде собственного изготовления, а в фирменных джинсах и очень дорогой коротенькой дубленке. За ней степенно вышагивал мужчина лет сорока пяти, с очень солидной, значительной, я бы даже сказала, внешностью.
        - Здравствуйте! Я все-таки нашла время и пришла,- важно сказала Адочка, что на нее было совсем не похоже - она никогда не разговаривала так важно, но мгновенно вся та заносчивость, которую она копила и несла в себе по дороге в «Обжорку», слетела в одну секунду, она вцепилась в мою шею своими сильными, длинными, как щупальца паука-кругопряда, пальцами и по обыкновению, в знак несказанной радости, принялась душить меня, приговаривая: - Ах! Сестрица! Сестрица! Моя милая сестрица! Как мы с тобой давно не виделись! Если б ты знала, как я по тебе соскучилась!
        - Я тоже очень рада тебя видеть!- задыхаясь, прохрипела я.
        - Знакомьтесь - это Мстислав Ярославович Коротковский, недвижимостью торгует,- с нескрываемой гордостью проговорила она, оставив наконец мою шею в покое.- Никому не нужен милый загородный домик с видом на озеро и лес? На лес и озеро? Или квартира в Москве?
        - Ты, Адусик, не все сказала,- заметил Мстислав Ярославович и хитро прищурился. Вообще, он был довольно мил, хотя его нельзя было назвать красавцем, но было в нем что-то притягивающее. Глаза! Точно! Они жили, а не были мертвыми очами человека, которому ничего уж больше не интересно в этой жизни, который всем пресытился. Напротив, они искрились, блестели, смеялись - они были настоящим зеркалом его души. «Он, наверное, никогда не врет,- подумала я,- его глаза тут же выдадут!»
        - А что она не сказала?- полюбопытствовала Анжела, отправив в рот кусочек мяса.
        - Что я ее жених,- спокойно ответил господин Коротковский, вешая на крючок Адочкину дубленку.
        - Как это?- отрывисто спросила Огурцова и чуть было не подавилась.
        - И ты мне ничего не сказала?! Своей сестре?!- Я поразилась до глубины души.
        - А ты не дремлешь!- усмехнулась Пульхерия.
        - Я еще ничего не решила! Не решила ничего! Ничего еще!- затараторила сестрица, усаживаясь за стол.
        - Адусик, не волнуйся,- мягко сказал Мстислав Ярославович, с нежностью поглаживая ее руку, словно успокаивая таким образом. «Надо же, как хорошо он успел ее изучить,- подумала я.- Ведь когда Адочка начинает повторять одно и то же, как заезженная пластинка, это говорит только об одном - что она сильно нервничает». Официантка подлетела к столу, принесла мне салат с мартини, спросила, что будет заказывать кузина с женихом, улетела и прилетела снова с подносом.
        - Давайте выпьем за присутствующих здесь дам!- предложил господин Коротковский - мой будущий родственник. «Ведь если они с Адочкой поженятся, он мне станет родственником. Только вот как называется муж двоюродной сестры по отношению к другой двоюродной сестре?» - думала я, поднимая бокал с мартини. Господи! Да что ж мне сегодня целый день в голову лезут глупые мысли!
        - А ты почему не выпил?- тоном строгой учительницы спросила Пулька Алика.
        - Как бы... Я, как бы, не могу, не хочу как бы ...- робко пролепетал тот и, кажется, покраснел.
        - За присутствующих здесь дам выпить не хочешь? Смотри, Стрелецкий! Вот не зачту тебе практику - будешь знать!- шантажировала Пулька бедного студента медвуза, который ничего, кажется, в этой жизни не знал наверняка.
        - Я, как бы, дома сказал, что в библиотеку, как бы, пошел...- признался он и тут же, видимо, пожалел об этом, потому что еще больше покраснел.
        - Ой! Когда-то ты дома будешь! Мы еще ко мне заедем, я тебе покажу самые наисложнейшие и интересные случаи из гинекологической практики,- сказала Пулька, имея в виду коллекцию с заспиртованными чудовищами - удаленными кистомами, миомами, фибромами и тому подобной гадостью, которую она умудрилась собрать за несколько лет работы в больнице.
        - На практике?- уколола Огурцова Пульхерию и засмеялась.
        - Какая же ты, Огурцова, темная!
        - Темная не темная, а меня сегодня Михаил поздравил!- проговорила Анжелка с набитым ртом - она снова наворачивала картофельное пюре.
        - Да что ты?!- изумилась я.
        - Ага. Спросил, приеду ли я сегодня к детям.
        - А ты что?
        - Что, что! Как видишь, с вами сижу. К детям мамаша поехала. Подложила подушку под юбку и поперлась.
        - А отец?! Иван Петрович-то ничего не спрашивал по поводу ее ложной беременности?
        - Пока нет, но сегодня точно спросит! Такое пузо здоровенное! Просто жуть!
        - А меня Мнушкин... поздравил... сегодня...- рассеянно проговорила я. А вообще зря я это сказала, но мне почему-то было очень важно им сообщить об этом - мол, и меня хоть Мнушкин, но все же поздравил!
        - И что говорит этот твой хвост подушкин?- поинтересовалась Пулька.
        - Замуж зовет! Надоел он мне, я трубку бросила.
        - Ну и правильно сделала!
        - Ой! Что-то мне нехорошо! Сейчас, кажется, что-то произойдет! Конфуз! Какой конфуз!- воскликнул Сержик, и из его живота послышалось громкое урчание. Он сорвался со стула и умчался в неизвестном направлении.
        - Я тоже, пожалуй, пройдусь.- И Мстислав Ярославович удалился.
        - Я, как бы, сейчас приду, типа,- промямлил Алик и исчез.
        - Куда это они все убежали? Я не понимаю, не понимаю ничего!- возмущалась Адочка. И тут я заметила, что Пулька давится от смеха.
        - Нехорошо ему! Ха! Конечно, жрать-то столько! Четыре тарелки пельменей слопать!- осуждающе проговорила Огурцова, доедая вторую порцию мятой картошки.
        - Ты за собой лучше следи!- заступилась Икки за своего кавалера.
        - А что мне за собой-то смотреть?! Я и должна за троих есть!
        - Нет, а куда они все убежали? Я все-таки не понимаю! Встали все и убежали!- не унималась кузина.
        - И правда, все втроем ушли!- Мне тоже это показалось несколько странным.
        - Зато у нас появилась возможность поговорить. У нас есть полчаса,- вдруг выдала Пулька.- Ну что вы на меня уставились! Я подсыпала им в рюмки слабительное нового поколения. Мне Серапионович как-то дал. Оно приводит к полному очищению желудка. Полчаса как минимум в уборной проторчат! Ада, а ты нам ничего не хочешь рассказать?
        - Да! Мы все сгораем от любопытства!
        - А что? Что? Форма будет через неделю готова, но отдам я ее только через месяц. Через месяц только отдам! Потому что у меня выставка! Выставка у меня! Вот приглашения!- И она каждой из нас протянула пригласительный билет, на котором было напечатано:

«Выставка весенне-летней коллекции
        модельера А.М. Корытниковой.
        Состоится 5 апреля нынешнего года в 15.00».
        - Ну-ка рассказывай, где ты своего Славовича подцепила!- приказала Огурцова и впилась в кузину взглядом.
        - Ничего я его не цепляла! Сам пристал! Я мою пол в магазине, задницу отклячила и мою! Он об меня споткнулся! Простите! Извините! Как это возможно, чтобы такая очаровательная девушка уборщицей работала! А мне, говорю, удобно, потому что никакая я не уборщица, а модельер! С 9 до 12 поработаю, и иду себе спокойно домой до 19.00 моделировать, и зарплата капает, и стаж идет. А у меня в этом доме контора - я недвижимостью торгую, у меня сегодня секретарь заболел, пришлось самому за лимонами идти. Как вас зовут? О! Какое чудесное, редкое имя! А меня Мстислав! Давайте встретимся. Встретились. Раз. Два. Три. На четвертый - предложил спонсировать мою выставку, а на пятый сказал, что я слишком способный модельер, чтоб закапывать талант в овощном магазине. Увольняйся и выходи за меня замуж! Я уволилась, а замуж что-то не хочется! Не хочется что-то замуж!
        - Ты что, дурочка?! Такой мужик шикарный, а ты нос воротишь!- горячо проговорила Икки.
        - Да Фроденьке он не очень-то нравится. Она все порывается его за пятку укусить! Привыкла девочка, что мы все вдвоем да вдвоем!- сказала кузина тоном заботливой матери.
        - Адочка, ты что, так и собираешься всю жизнь с собаками прожить?- Я даже рассердилась.
        - А может, он женат и у него трое детей!- как-то нараспев предположила Пулька.
        - Нет, нет, нет!- запротестовала сестрица.- Меня в этих делах не проведешь! Он когда в душ ходил, я у него и паспорт проверила, и все документы, и телефоны даже переписала, какие надо, а потом позвонила по этим телефонам и все разузнала. Разузнала все! Не женат, детей нет, дом в Подмосковье и трехкомнатная квартира в Москве.
        - Так что ж тебе еще надо? Выставку-то он, наверное, устроил? И материал на форму для аптеки тоже оплатил, ведь так?- я негодовала, потому что знала - кузине, может, больше никогда не представится подобного случая.
        - Что ж я теперь, должна ему ноги мыть и воду пить? Ноги мыть и воду пить? Да?
        - При чем тут ноги с водой? Нужно выйти за него замуж, вот и все,- смягчилась Пулька, после того как узнала, что Мстислав Ярославович не женат и детей у него не имеется.- Взять хотя бы Икки! Она, чтоб замуж выскочить, вон с какой образиной встречается! Ты меня, конечно, извини, Иккусик.
        - Кто бы говорил!- взорвалась заведующая единственной проктологической аптекой Москвы.- Лучше посмотри, с кем ты встречаешься! Скоро совсем на младенцев перейдешь! Этому твоему Алику, поди, и восемнадцати нет еще.
        - Во-во!- поддержала Икки Огурцова с набитым ртом.
        - Между прочим, не такой уж этот Алик тихоня, каким хочет казаться. Сам завалил меня вчера в ординаторской на столе! К тому же он не мальчик - ему 23 года!
        - И ты его к себе повезешь сегодня?- спросила Анжелка.
        - Он не чемодан, чтобы его взять да повезти куда-нибудь! Сам напросился! А мамаша позавчера в Кишковерзстск с Протычкиным укатила. Слушайте! У них, по-моему, роман! Маманя так уж расфуфыривалась в дорогу, так расфуфыривалась - даже моей помадой губы намазала, а ведь никогда косметикой не пользовалась! Бедный папочка - ютится в каморке сторожа, а она с жуковедом в двухместном купе трясется!
        Потом я рассказала подругам удивительную историю о том, как к родительнице моей прискакал рыцарь в железном шлеме с рожками на лошади Пржевальского.
        - Все равно рыцарь,- с невыразимой печалью в голосе проговорила Икки.- А мне каракатица какая-то досталась! Ты права, Пуль! Что ж я, не вижу, с кем встречаюсь?
        Думаешь, я ослепла? Все это от безысходности!
        - Бедная, бедная Икки,- пожалела подругу Пульхерия.- Как же ты с ним можешь...
        - Как, как! Только после бутылки водки!- выпалила Икки.
        - Слушай, а он правда девственник?- поинтересовалась я.
        - Да уж, конечно! Это он мамаше своей лапшу на уши вешает! А на самом деле он такой же девственник, как я.
        Анжела доела блинчики с мясом, откинулась на спинку стула, выкатила живот и, похлопав по нему, сказала:
        - Ешьте, ешьте - насыщайтесь, пока мама добрая!
        - Огурцова, не сходи с ума!- прикрикнула на нее Пулька, и в этот момент у столика вырос Сергей Юдин.
        - Икки, а я опять есть хочу!
        - Я бы тоже не отказался,- проговорил Мстислав Ярославович у него за спиной.
        - Вы как хотите, а мы с Аликом у меня дома перекусим. Алик, подай мне шубку,- и Пульхерия решительно поднялась из-за стола.
        - А у меня сегодня весь день кувырком - ни тихого часа, ни прогулки, поеду хоть помузицирую,- недовольно сказала Анжела.
        - Я тоже домой поеду, мне главу еще дописать сегодня нужно.
        Мы оделись и вышли из «Обжорки», оставив Икки и Адочку с их кавалерами.
        Анжелка отправилась бренчать на балалайке, меня Пулька подвезла к дому и поехала показывать студенту медвуза свою коллекцию заспиртованных мутантов. Может, не только разглядыванием чудовищ они будут заниматься... Впрочем, меня это совершенно не касается - это не мое дело.
        Я вошла в подъезд, держа наготове ключи, и вдруг увидела белую розу, что торчала из моего почтового ящика. От непреодолимого любопытства (кто это воткнул розу в мой ящик? Может, Кронский? Или Мнушкин узнал мой адрес в редакции и, несмотря на то, что я сегодня утром не слишком-то хорошо с ним обошлась, решил таким образом поздравить меня с Международным женским днем, учрежденным по предложению Клары Цеткин в Копенгагене аж в 1910 году?) я никак не могла попасть ключом во втулку. Наконец открыла. На холодном металлическом дне ящика лежала открытка, на которой было написано следующее:

«Уважаемая Маша! Поздравляю тебя с праздником. Желаю счастья в личной жизни.
        Влас».

«Надо же, какая честь! А может, он помириться хочет? Нет, пожалуй, не хочет. Если б хотел, не желал бы счастья в личной жизни. Что ж он хочет? Может, он еще любит меня? Нет, пожалуй, не любит. Если б любил, розу воткнул бы не белую, а красную. Тогда зачем он приходил?» - так думала я, снимая шубу.
        Поставив розу в вазу, я села напротив нее и сказала:
        - Все-таки приятно, что я не осталась сегодня совсем уж без цветов.- И тут почувствовала, что простыла: меня бил озноб, в горле першило, щеки горели. Не прошла мне просто так прогулка до метро без шапки с вымытой головой. Я плюнула на безумного ревнивца и недописанную главу и, выпив аспирин, забралась в кровать.

* * *
        Утром я поняла, что никакая у меня не простуда, а заболела я по-настоящему. Может, кто-то из счастливых дам с букетом плюнул или чихнул на меня вчера в метро, но это был или грипп, или ангина. Но только не простуда, и не одно то, что я вылетела вчера из дома без шапки, сыграло тут роль!
        Я лежала в кровати - беспомощная, жалкая, с температурой и головной болью. И некому стакан воды подать! Мнушкин прав, конечно, в моем возрасте никак нельзя быть одной - дело идет к старости, одолевают недуги. Обязательно нужен кто-то, кто бы принес молока из магазина и аспирин из аптеки. Впрочем, аспирин у меня есть, только подать некому.
        Я лежала и жалела себя: «И почему же я такая несчастная-разнесчастная? Мамочки! Батюшки! Одна-одинешенька, как травинка посреди пустыни! Подул ветерок, и нет травинки! О-хо-хонюшки-хо-хо! И разовьется во мне болезнь, осложнится, и станет есть она меня изнутри, пока богу душу не отдам! И никто не узнает, как из жизни ушла талантливая (уж не буду кривить душой! Как сказала Мисс Бесконечность: «Нужно и в скромности знать меру!») писательница современности Марья Корытникова! О-хо-хонюшки-хо-хо!»

«Хватит! Надоело!- решила я и вскочила с кровати.- Нужно работать, дописывать эту историю о безумном ревнивце и бедной его женушке Марфушеньке, а то Любочку удар хватит, если в конце месяца я не сдам роман!»
        Выпив аспирин и обмотав шею длинным-предлинным шарфом, похожим на нескончаемую змею, который сестрица связала мне к Новому году, я уселась за компьютер и застучала по клавиатуре:

«ПОЧЕМУ ТЫ ПОСТОЯННО ХВАТАЕШЬ МОЕ ЛИЦЕВОЕ ПОЛОТЕНЦЕ!- КРИЧАЛ ИЗ ВАННОЙ СТАС, ПРИДЯ С РАБОТЫ (МАРФУШЕНЬКА К ТОМУ ВРЕМЕНИ УСПЕЛА ПОДНЯТЬСЯ НА СВОЙ БАЛКОН ТЕМ ЖЕ СПОСОБОМ, КАКИМ СПУСТИЛАСЬ).- СКАЖИ НА МИЛОСТЬ, ТЫ ИМ НОГИ ВЫТИРАЛА?- СТАС УЖЕ СТОЯЛ ПЕРЕД НЕЙ В БИБЛИОТЕКЕ, ВЫПУЧИВ ГЛАЗА ОТ НЕГОДОВАНИЯ И ЗЛОСТИ.
        - Я НЕ БРАЛА ТВОЕ ПОЛОТЕНЦЕ. С ЧЕГО ТЫ ВЗЯЛ?- ПРОЛЕПЕТАЛА ОНА, ЗАКРЫВАЯ КНИГУ, КОТОРУЮ ЧИТАЛА.
        - И СНОВА ТЫ ЗАГИБАЕШЬ СТРАНИЦЫ! ТЫ НЕ ЗНАЕШЬ О СУЩЕСТВОВАНИИ ЗАКЛАДОК? ТАК ЗАЧЕМ ТЫ ХВАТАЕШЬ МОЕ ЛИЦЕВОЕ ПОЛОТЕНЦЕ?
        - Я НЕ БРАЛА, У МЕНЯ ЕСТЬ СВОЕ,- РОБКО ПРОШЕПТАЛА ОНА И КАК-ТО УЖ СОВСЕМ ВДАВИЛАСЬ В КРЕСЛО.
        - БРАЛА! БРАЛА!- ИСТЕРИЧНО ЗАКРИЧАЛ СТАС.- Я ТОЧНО ЗНАЮ! Я, КОГДА НА РАБОТУ УХОДИЛ, ПЕРЫШКО ИЗ ПОДУШКИ ВЫУДИЛ И СВЕРХУ НЕГО ПОЛОЖИЛ, А ТЕПЕРЬ МОЕ ПЕРЫШКО В ВАННОЙ ВАЛЯЕТСЯ!
        - НУ, МОЖЕТ, ПОДУЛ ВЕТЕР, И ПЕРЫШКО СЛЕТЕЛО,- ПЫТАЛАСЬ ОПРАВДАТЬСЯ БЕДНЯЖКА.
        - КАКОЙ ВЕТЕР МОЖЕТ БЫТЬ В ВАННОЙ! В ВАННОЙ НЕ БЫВАЕТ СКВОЗНЯКОВ!- В БЕШЕНСТВЕ ВОСКЛИКНУЛ ОН, А МАРФА ПОЧУВСТВОВАЛА, ЧТО НАЗРЕВАЕТ ГРАНДИОЗНЫЙ СКАНДАЛ...»
        Зззззз... Ззззззз... Зз... Зз...
        От описания скандала из-за лицевого полотенца меня оторвал звонок в дверь. Интересно, кто бы это мог быть? Наверное, соседи, потому что, если б это был кто-то с улицы, сначала бы задребезжал домофон.
        - Кто?- все-таки спросила я.
        - Мосгаз,- ответили мне скрипучим голосом.
        - Я никого не вызывала!- крикнула я и посмотрела в глазок - на лестничной площадке была темнота беспросветная.
        - Мало ли что не вызывали! У вас авария в доме! Утечка! Откройте немедленно! Мне нужно вашу плиту проверить!
        - У меня все нормально с плитой!- Я не желала открывать дверь человеку из Мосгаза со скрипучим голосом.
        - Вы что, угореть хотите?
        Нет, я совсем этого не хотела и тут же открыла дверь. Передо мной стоял высокий мужчина в брезентовых штанах, заправленных в кирзовые, кажется, сапоги (было темно, я не могла рассмотреть как следует), в какой-то непонятной куртке на меху, в шапке-ушанке. В одной руке он держал большой и, по всей видимости, тяжелый рюкзак, а другой у него вовсе не было до локтя.
        Газовщик выпустил рюкзак - тот с грохотом упал на пол, снял свободной и единственной рукой шапку (специалист по газификации был побрит наголо.
«Рецидивист!» - промелькнуло у меня в мозгу) и сказал вдруг знакомым до боли хрипловатым голосом:
        - Маруся! Я вернулся!- и протянул мне огромный букет мелких красных гвоздик. Вторая рука у него оказалась, просто он держал в ней цветы и прятал их за спиной.
        Незнакомец ступил на порог. Я совершенно растерялась: с чего бы работнику Мосгаза дарить мне букеты? И с чего это у работника Мосгаза на подбородке вместо бороды лопатой заплетена нелепая длинная косица сантиметров в десять? И откуда он знает, как меня зовут?!
        Я стояла, широко раскрыв глаза, смотрела на мелкие соцветия - такое впечатление, словно в моем коридоре произвели микросалют,- и не понимала ровным счетом ничего.
        - Маруся! Я вернулся!- трогательно воскликнул незнакомец и захлопнул за собой дверь.
        Брови с изгибом, почти черные, соболиные, нос, чуть похожий на клюв хищной птицы, хрипловатый голос...
        - Кронский!- прошептала я, но все еще сомневалась - газовщик, с одной стороны, был очень похож на героя моего романа, но, с другой стороны, совсем на него не похож - черты лица слишком заостренные, щеки впалые, глаза мне показались намного больше, чем у «лучшего человека нашего времени», и еще идиотская косица на подбородке... Нет, он не может быть великим детективщиком!
        - Марусь, «кукурузница» моя, мой недоступный абонент, моя «уходящая осень»! Ты что ж, не узнаешь меня? Я ведь из Бурятии сразу к тебе, даже домой еще не заезжал! Ты не представляешь, как я соскучился! Чаем-то хоть напоишь?
        - Да, конечно, проходи,- растерянно проговорила я, воткнув гвоздики в вазу с белой розой.
        - Мне зеленый и, если можно, не в пакетиках.
        - У меня только бергамотовый.- Я никак не могла прийти в себя, мне казалось, что все происходящее - суть продолжение моего болезненного сна.
        - Ну и ладно, бергамотинка ты моя!- умилился он.
        И тут я взглянула на свои пижамные брюки и, поняв, что это не сон, воскликнула:
        - Боже мой! Я не одета!- волосы растрепаны, на шее нескончаемый полосатый шарф... Ужас!
        - Так даже лучше! А ты не заболела случайно? Что-то у тебя лицо красное,- с отеческой заботой расспрашивал он меня.
        - Заболела, кажется.
        - Так я схожу в аптеку?- не то вопрошающе, не то утверждающе проговорил он.
        - Потом, не сейчас.
        - Потом так потом,- легко согласился он.- Тогда немедленно ложись в постель! Давай, давай!- настаивал он.- Я вот тут, рядышком, на стуле посижу. Как твой Отелло ненормальный поживает? Как новорожденный? Мальчик? Девочка? Как назвала?
        - Какой новорожденный?- удивилась я и упала на кровать.
        - Так индюк-то твой мне в Бурятию письмо прислал, в котором просил больше тебя не беспокоить, посланий своих дурацких не писать (он так и написал «дурацких») - это тебя травмирует, а нервничать тебе сейчас никак нельзя, потому что ты беременна и возможна угроза выкидыша. Я больше тебе и не писал с тех пор. Так мальчик или девочка?
        - Да нет никого! И вообще я не была беременна!- выпалила я и замолчала, потому что у меня не было слов от Власовой наглости.
        - Вот петух! Марусь, а что ты с ним живешь-то? Он ведь дубовый обыватель, он никогда не поймет твоей тонкой натуры!
        - Да не живу я с ним! Мы развелись! И, между прочим, из-за твоих эпистол!
        - Правда?!- радостно воскликнул Алексей.- Великий Будда услышал мои молитвы! Снегурочка моя, значит, ты свободна?! Как я счастлив! Как счастлив!
        - Но это еще ничего не значит!- Эти слова выскочили как-то сами собой. Сколько раз я мечтала в душе об этой встрече! Сколько раз я представляла ее! Но даже в самых фантастических мечтах я не могла вообразить Кронского лысым, в брезентовых штанах, исхудавшего, неухоженного. Мало того, у него еще помимо косицы на подбородке точно такая же - сзади, на затылке! Нет, нет, дело даже не в том, как он выглядит! В чем-то другом! Он стал чужим для меня, совершенно чужим человеком. И сердце мое не екало, не сжималось, как бывало раньше при встрече с великим детективщиком, оно не билось учащенно, и ему вовсе не хотелось выпрыгнуть наружу от счастья, волнения и любви.
        - Ты хочешь сказать, что дала обет безбрачия?
        - При чем тут обет безбрачия?!
        - Вот и прекрасно.
        - Ты-то как? Накопил материал для следующей книги?- Я поторопилась перевести разговор на другую тему.
        - А я, Марусь, решил больше не писать!- бухнул Кронский и пустился в объяснения, почему именно так он решил. Начал откуда-то совсем издалека. Что столица Бурятии - Улан-Удэ (будто Америку открыл!), потом поведал о том, что автономная республика Бурятия расположена не где-нибудь, а в южной части Восточной Сибири, в Забайкалье и представляет собой преимущественно горную страну и что равнинных участков там крайне мало, да и те находятся на высоте 700 метров над озером Байкал. Затем Кронский плавно перешел к описанию хребтов Цаган-Дабан и Цаган-Хуртей и обширных межгорных котловин - Муйско-Куандинской, Тункинской, Окинской. Не забыл сообщить мне и о резкоконтинентальном тамошнем климате и вдруг перепрыгнул к бурятским летописям - мол, составлены они на литературном монгольском языке, а наиболее разнообразны по содержанию хроники некоего Юмсунова и Тобоева (хотя мне это ни о чем не говорит - ни тех, ни других я не читала). И снова вернулся к природе и животному миру Бурятии: - Соболя там водятся, колонки, из меха которых делают кисти для художников.
        - Почему только для художников?- спросила я.
        - Потому что они продаются в специализированных магазинах,- уверенно ответил он и вдохновенно продолжил: - Росомахи, рыси, изюбры, горные козлы.- «Лучший человек нашего времени» все перечислял и перечислял, а мне слышалось чеховское: «Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы, обитавшие в воде, морские звезды...» - Сурок-тарбаган, джунгарский хомячок, монгольский тушканчик, даурский еж, дикий кот манул...- И неожиданно повысив голос, он переключился на свою жизнь в одном из дацанов (что в переводе на русский язык обозначает монастырь), вернее, об уходе от мирской жизни в созерцание: - Только созерцая, можно понять смысл жизни!- горячо воскликнул он.
        - И ты понял?
        - Не до конца, потому что недосозерцал, сорвался и приехал к тебе, но многое понял! Нужно распрощаться с писательством, потому что это никчемное, пустое занятие, и начать творить что-то созидательное. При этом созерцание протекает эффективнее, а значит, скорее разгадаешь смысл существования. Я подумал и решил пойти чернорабочим куда-нибудь на стройку!
        - Да ты что! У тебя ведь талант!- удивилась я.
        - Дудки!- отмахнулся великий детективщик и заговорил о двух основных канонах ламаизма, составленных к XIV веку - Канджуре и Танджуре, но на этом месте я уж не могла следовать за сумбурным и малопонятным повествованием «лучшего человека нашего времени», а только вид делала. Изображать из себя заинтересованного слушателя пришлось довольно долго, потому что Кронский ораторствовал еще минут двадцать - говорил, говорил. И вдруг тон его изменился, и он завершил свой насыщенный рассказ так: - Марусь, а я не только созерцанию обучался! Я ведь там от импотенции лечился и избавлялся от страсти к сексу в общественных местах!
        - Помогло?
        - Давай проверим!- с энтузиазмом прогремел он и привстал со стула.
        - Ну вот еще!- Я была шокирована, оскорблена, словно мне только что в душу плюнули.
        - Нет, а что, я лечился зря? Напрасно торчал там девять месяцев - срок, положенный для вынашивания ребенка! Я, можно сказать, родился заново! Стал другим человеком! А ты меня отвергаешь?!- возмущался Кронский, и мне отчего-то стало жаль его: действительно, год ведь почти лечился. Но я не могла! В конце концов я не подопытный кролик! Я так и сказала ему об этом - мол, я не подопытный кролик.- Ты что, разлюбила меня?
        - Не знаю, ничего я не знаю!- отчаянно проговорила я.- Я отвыкла от тебя, мне нужно привыкнуть. Не знаю...
        - Я знаю!- твердо сказал он и бросился к рюкзаку. Копался, ковырялся в нем и, достав какую-то небольшую кожаную сумочку, закрылся в ванной. Через пять минут он предстал передо мной уже без косицы на подбородке, гладко выбритый.- Так лучше?- спросил он с надеждой.
        - Леша, дело совсем не в твоей потешной бороденке, которую ты отрезал...
        - Вот те на!- разочарованно воскликнул он и, словно спохватившись, добавил: - Зачем же я ее отрезал-то?! Теперь я чувствую себя так, будто голым заявился в Большой театр!
        Он снова уселся возле меня на стул. Он долго смотрел на меня очень внимательно и серьезно, даже печально как-то, с большой грустью.
        - Заболела, моя «бергамотинка»,- с тяжелым вздохом прокомментировал, наверное, он вслух какую-то свою мысль и снова уставился на меня с невыразимой тоской в глазах - с такой, что у меня даже сердце защемило. «Что ж делать-то?- думала я - мне хотелось поскорее как-то выпутаться из этого глупого положения.- И сколько он так вот будет сидеть и пробирать меня взглядом? Нужно что-то делать! А может, его в аптеку послать? Или в магазин за молоком? А потом что? Он придет, сядет на стул около меня и опять будет пялиться?»
        И вдруг, пока я размышляла, что предпринять, дабы избавиться от безотрадного взгляда «лучшего человека нашего времени», он ка-ак набросится на меня!
        - Нет!- задыхаясь под гнетом его тела, закричала я.- Нет, Алексей! Оставь меня! Это недопустимо! Я болею!- получилось несколько манерно.- Я не хочу!
        - А я женщину девять месяцев не видел! Считай, что я из заключения вышел или в армии отслужил! Имей сострадание!
        - НЕТ! НЕТ! НЕТ!- закричала я так, что горло заболело еще больше, и подумала:
«Зря он косицу отстриг! Интересно, как бы с ней...» - НЕТ! НЕТ! НЕТ!- снова заорала я, потому что Кронский пытался зубами размотать нескончаемый шарф на моей шее, одна рука его уже стягивала пижамные брюки, другая расстегивала полосатую пижамную куртку.
        Он, яко голодный волк, которому не встречалась добыча целую неделю, налетел на меня, будто на косулю или ягненка, пытаясь растерзать. Только вместо страшных укусов были страстные поцелуи, а вместо того, чтобы, подобно хищному зверю, задрать косулю, он пытался впечатать меня в стенку.
        - Ты с ума сошел!- сопротивлялась я. И в этот момент он еще раз взглянул на меня с большой серьезностью и поцеловал.
        Поцелуй это был таким долгим, знакомым, но почти забытым - я слишком давно не целовалась с ним! Я снова, как тогда, полтора года назад (когда «лучший человек нашего времени», буквально вдавив меня в дверцу своего автомобиля, поцеловал), будто вкусила приторного, ароматного меда, отчего вся онемела и чуть было окончательно не потеряла рассудок. «Что там Анжелка говорила?.. Если на вас напал насильник, не отбивайтесь, а расслабьтесь и получайте удовольствие»,- находясь будто в тумане, подумала я и поплыла по течению под названием Алексей Кронский.
        Он не казался мне уже чужим - напротив, близость достигла того предела, что не разобрать теперь, где он и где я... Наши души, тонкие (как говорит Алексей) натуры, которые вряд ли кто-нибудь сможет понять, поднялись куда-то очень высоко - то ли над хребтом Цаган-Дабаном, то ли над Цаган-Хуртеем, соединились в единую огромную и неделимую субстанцию, которая плавно полетела в одну из обширных котловин - может, Муйско-Куандинскую, может, Тункинскую, а может, и в Окинскую.
        И вдруг наше сакраментальное, метафизическое парение было прервано самым что ни на есть бестактным, грубым, я бы даже сказала, наглым образом. Поначалу я вообще ничего не поняла, потому что не могла сразу перенестись из небесных сфер на бренную землю, услышала лишь только, как кто-то далеко-далеко стучит: «Тук-тук! Тук-тук! Тук-тук! » Но когда до моего слуха донеслось настойчивое: «Трам-парарам! , я окончательно приземлилась и увидела в окне перепачканную краской смуглую физиономию незнакомого мужчины с перебитым носом, который стоял, вернее, висел у моего окна, открыв от изумления рот. Однако барабанил в окно не он, а стоящий рядом с ним человечек в клетчатом пальто с цигейковым воротником, какие годах в
80-х любили носить африканцы, учившиеся в Москве...
        Помимо того, что человечек этот готов был разбить окно, он вдобавок странным образом открывал рот: губы его перекашивались то в одну сторону, то в другую; он явно что-то доказывал, смачно оплевывая стекло. «Откуда они здесь?- удивилась я про себя.- Не иначе как на облаке спустились», но тут же вспомнила, что дом, в котором я живу, то ли жилконтора, то ли ДЭЗ (впрочем, это не суть важно) решили перекрасить из бледно-желтого в ядрено-розовый цвет.
        - В чем дело?- спросило то, что еще несколько секунд назад составляло со мной единую огромную субстанцию.- Что это за плешивое чудо с коровьими глазами?- Удивительно, «лучший человек» совсем не рассердился, а от души рассмеялся.
        - Это все ты!- вдруг осенило меня.- Это ты их попросил, чтобы они к нужному времени подняли люльку напротив моего окна! Ты все рассчитал и попросил!
        - Марусь! Да что с тобой!- Он смотрел на меня, будто и правда ничего не понимал: не имел к этому никакого отношения и людей этих никогда в глаза не видел.
        - Тебя не вылечили твои хваленые тибетские монахи! Ты до сих пор не можешь перенести близости с женщиной, чтобы на тебя никто в этот момент не смотрел!- И тут я сказала страшное, чего никогда не говорила, вернее, я вынесла Кронскому его окончательный диагноз: - Ты - эксгибиционист!
        - Как это не вылечили?- растерялся великий детективщик.
        - А так!- торжествующе воскликнула я и, указав на окно, проговорила разоблачающим тоном: - Это ты их нанял! Ты их попросил, чтобы они за нами подглядывали!
        - Дичь какая-то! Да как тебе такое в голову могло прийти?!- удивился он и, кажется, не врал.
        - Так, значит, не ты?- с сомнением в голосе спросила я.
        - Да я тут вообще ни при чем! Откуда они свалились?!- И «лучший человек нашего времени» уставился в окно.
        - Ну, я сейчас покажу этому гаду Рожкову, как в чужие квартиры заглядывать!- И, стащив с Кронского одеяло, завернулась в него, стремительно подошла к окну и, не задумываясь, распахнула его настежь.
        - Да что ж это такое! Что вы себе позволяете!- плевался Амур Александрович.- Вы так низко пали, что Вере Петровне до конца дней придется восстанавливать свое доброе имя и безупречную репутацию! Вы опозорили нашего президента! Это ж надо - среди бела дня непотребствами такими заниматься! И с кем?! С кем, я вас спрашиваю?
        С совершенно посторонним человеком! Ведь это не Влас?- спросил он и вопрошающе уставился на меня.
        - Я вот сейчас возьму и обрежу трос.- Я схватила ножницы со стола и повертела ими перед носом бабушкиного секретаря.
        - Вы не имеете права!
        - Вы тоже не имеете права вмешиваться в мою жизнь и к тому же подглядывать! Я сейчас милицию вызову!
        В глазах у смуглого, перепачканного краской маляра с перебитым носом промелькнул испуг.
        - Мне это не треба!- крикнул ремонтник.- Возьмите свой стольник, а мне такого совсем не треба!- Судя по всему, он не на шутку испугался.
        - Давай,- как бы между прочим сказал Рожков, схватил сто рублей и, засунув себе в карман, затараторил: - Постойте, постойте! Все на законных основаниях! Я ведь вас предупреждал об этом! При первой нашей встрече я сказал, что мы теперь с вами постоянно связаны! Так что все законно! Пустите меня внутрь! Пустите! Я должен все зафиксировать! Все! Кто этот человек, откуда он, зачем пришел и прочее.- И Амур Александрович закинул ногу, пытаясь перелезть через подоконник. Я одной рукой перекинула ее обратно в люльку (другой придерживала одеяло на груди).
        - Я могу вас впустить при одном условии,- заявила я, и бабушкин секретарь навострил ушки.- Если вы аннулируете все «жучки» в моей квартире!- Теперь-то я не сомневалась, что Глория Евгеньевна натыркала их повсюду, в то время как я наливала ей чай на кухне.
        - Какие «жучки»?- вылупился Рожков.
        - А то вы не знаете! Подслушивающие устройства!
        - Что?!
        - Не валяйте дурака! Если у меня в квартире нет «жучков», как же вы узнали, что я
14 января сего года в 12.20 разговаривала с бабушкой по телефону и, как вы выразились, откровенно ей хамила да грозилась трубку бросить, потому что очень спешила?!
        - Потому что я как раз 14 января сего года ровно в 12.20 сидел возле вашей дражайшей бабушки и записывал ее умные мысли,- невозмутимо ответил Амур Александрович.
        Черт! Как же я сама-то до этого не додумалась?! Вот бестолочь! Но я, конечно, не показала вида, что признала себя тупицей, и решила продолжить допрос:
        - А каким образом вы оказались около редакции, когда я ловила машину?- Я благоразумно опустила при этом тогдашнее присутствие Мнушкина.- И почему, позвольте узнать, вы в данный момент висите на моем окне?!
        - Марь Лексевна! Ну сколько можно вам говорить, что у партии «Золотого песка» в распоряжении отменная, не имеющая аналогов ни в одной организации страны, разведывательная группа, во главе которой стоит брат Зинаиды Петрыжкиной - Зиновий.
        - Не морочьте мне голову! В вашей партии всего 15 человек вместе с моей бабушкой! О какой разведывательной группе может идти речь?!
        - Правильно,- рассудительно проговорил он.- И все они, за исключением Веры Петровны Сорокиной, нашего дражайшего президента, и Зинаиды Петрыжкиной (она вообще никуда из дома не выходит!), по очереди следят за вами каждый день. 13 человек партии и составляют агентурную группу! И никто, никто из этих ослов ни разу, подобно мне, не вмешался в ситуацию, не помешал, так сказать!- Рожков с досадой завертел головой - мол: ая-я-й!- А сегодня моя смена, и тогда, когда я за вами в редакцию помчался,- тоже я дежурил. Утром гляжу... Бат-тюшки! У подъезда Марь Лексевны какой-то мужик мнется с цветами. Думаю, не к вам ли, часом? Проследил. Точно! К Марь Лексевне! И вот я тут - перед вами!
        Я устрашающе лязгнула ножницами и, успокоившись, что у меня дома нет никаких подслушивающих устройств, захлопнула окно и задвинула шторы прямо перед носом у Амура Александровича.

«Лучший человек нашего времени» сидел на постели, обмотавшись банным полотенцем, и давился от хохота.
        - Это бабушкин секретарь, он следит за мной,- объяснила я и рассказала Кронскому все, что касалось лидерства Мисс Бесконечности, партии «Золотого песка» и ее членов. Великий детективщик покатывался со смеху.
        По окончании моего содержательного рассказа снова последовал подъем то ли на хребет Цаган-Дабан, то ли Цаган-Хуртей и волшебное парение в одну из обширных котловин - может, Муйско-Куандинскую, может, Тункинскую, а может, и в Окинскую...
        Потом Алексей принес мне из магазина молока, черной икры, хлеба, спаржи, сырокопченой колбасы, йогуртовый торт какой-то... В аптеке скупил, кажется, все лекарства, включая слабительные и мочегонные средства и, поцеловав меня в лоб, сказал, что поедет домой, проверить, что там да как, а завтра снова навестит болящую свою скандалистку.
        Отходя ко сну, я подумала: «А мама была права - я дождалась своего принца! Правда, он не прискакал ко мне на белом коне и не снес близлежащие дома, не вырыл озеро или пруд за ночь, дабы приплыть наутро на яхте с алыми парусами. Но, на мой взгляд, нет ничего страшного в том, что принц явился ко мне под личиной газовщика».

* * *
        Наступил апрель. К запаху теплой, дышащей земли и к гнилостному духу «культурного» помойного слоя из окурков, плесневелых хлебных корок, алюминиевых банок, фантиков и прочих отходов жизнедеятельности человека, накопившихся под снегом за зиму, примешался наконец тот особый, характерный, будоражащий и побуждающий к необъяснимым, глупым поступкам аромат весны, который сворачивает людям головы настолько, что некоторые их даже теряют.
        Может, это весенний воздух взволновал и опьянил меня?.. Хотя нет - скорее всего,
«Лучший человек нашего времени», как всегда это бывало, ворвался в мою жизнь подобно тайфуну, но если раньше он сносил все благочестивые намерения и правильные, удобные для существования в этом мире мысли и представления о безмятежном будущем и двигался дальше, то сейчас он словно попал в западню - в каменный мешок без единой щелки, посредством которой без труда мог бы вырваться и продолжить свое разрушающее действие на свободе. Однако великий детективщик был этим своим «мешком» очень доволен и не стремился оттуда никуда вырываться.
        Пока я болела, он звонил мне каждый час, справлялся о моем самочувствии и узнавал, как ему лучше поступить: сначала вымыть окна или полы в квартире, сперва разобраться в шкафах или лучше затеять большую стирку. После девятимесячного отсутствия его дом превратился в хлев, а главная беда, по словам Алексея, была пыль - она витала повсюду, пряталась под кроватью, стояла столбами в солнечных лучах, вызывающе и нагло лежала, словно распутная девка, на столе: вот она я - возьмите меня! Кронский воевал с ней несколько дней, но бесполезно.
        - Я ее смахиваю тряпкой, а она поднимается, зараза, и снова ложится на свое место! - жаловался он мне.- Может, ее скотчем? Она к нему прилипнет, и я вместе с ней отдеру клейкую ленту?- советовался он.
        - А ты тряпку мочил?
        - А надо?
        - Наверное.
        - Сейчас попробую.- Он бросал трубку и кидался испытывать очередной мой совет, через час звонил опять.- Слушай, по-моему, я над ней одержал победу!- радостно кричал он.- Только теперь от тряпки повсюду какие-то разводы на мебели. Так и должно быть?
        - А ты тряпку-то хорошо выжал?
        - Я ее вообще не выжимал! А надо было? Что ж теперь делать-то?
        - Возьми сухую и пройдись по тем поверхностям, где у тебя разводы. Наверное, так нужно сделать.
        - Точно! Ну ты, Марусь, даешь! Нет, я, конечно, знал, что ты очень умная, но что до такой степени!..
        Не меньше недели «лучший человек нашего времени» боролся с паутиной в углах и на карнизе, пылью, что лежала повсеместно плотным слоем сантиметра в два (первое время великий детективщик забавлялся тем, что рисовал на ней пальцем затейливые пейзажи, навеянные еще свежими воспоминаниями о Бурятии), и неизвестно откуда взявшимся в марте месяце (!) тополиным пухом под кроватью, письменным столом и шкафами и все порывался приехать ко мне на ночь - я же была непреклонна как скала:
        - Нет, нет, Лешенька, не стоит, я еще не совсем здорова и вообще уже собираюсь лечь спать,- говорила я всякий раз, но заметила, что сердце мое с каждым звонком великого детективщика билось все учащеннее, екать даже начало, что к концу недели (невероятная стойкость с моей стороны!), когда с пылью, паутиной и тополиным пухом в квартире Алексея было покончено, я сдалась, и «лучший человек нашего времени» приехал с цветами и кучей продуктов. На следующий день он снова посетил меня, остался на ночь и утром никак не хотел уходить. Вечером того же дня Кронский явился опять с цветами и с изящным кольцом с довольно крупным бриллиантом (нечего сказать, не пожалел денег).
        - Марусь, снегурочка моя, мой недоступный абонент, выходи за меня замуж,- просто так, безо всякого пафоса и падения на колени проговорил он.- Я что-то без тебя совсем не могу. И потом, вдруг тебя снова кто-нибудь перехватит, какой-нибудь Отелло, который никогда не поймет твоей тонкой натуры!
        - Я не могу так сразу...- замялась я.- Мне нужно подумать, привыкнуть...
        Но надо сказать, что привыкала я к Алексею с космической скоростью. Образ его с такой же космической скоростью менялся, и он с каждым днем становился все больше похожим на того самого Кронского, которого я полтора года назад встретила в коридоре редакции. Вторую никчемную косицу на затылке постигла та же участь, что и ту, которая торчала на подбородке. Брезентовые брюки и несуразную куртку на меху с кирзовыми сапогами сменили шикарный костюм, дорогая дубленка и фирменные ботинки. На аппетит он не жаловался и поэтому быстро набрал недостающие килограммы - он уже не казался истощенным, его щеки нельзя было назвать впалыми, а черты лица уж не были заостренными, как при первой нашей встрече после путешествия его в автономную республику Бурятию. Волосы отрастали, и теперь на его голове была вполне приличная стрижка «под ежик». И все-таки чего-то не хватало для окончательного завершения образа. Но вот чего? Я никак не могла понять.
        А поняла только в тот вечер, когда «лучший человек нашего времени» протянул мне изящное кольцо с довольно большим бриллиантом. Сердце мое вдруг затрепыхалось, будто вольную птицу закрыли в маленькой клетке и которой не хватает в ней ни воздуха, ни свободы - вот-вот вырвется. И вовсе заколотилось оно не из-за кольца, через меня вдруг в тот момент, когда говорила: «Я не могу так сразу» и «Мне нужно подумать», словно электрический ток по всему телу пропустили, после чего все существо мое закричало внутри: «Это - он! Это - он! Это герой всей твоей жизни! И нечего больше ждать принцев!»
        Что вдруг произошло со мной? Я сама не могла ответить на этот вопрос, пока великий детективщик не прикоснулся губами к моему уху и не прошептал: «Все равно я склоню тебя к замужеству». «Запах!» - осенило меня. От него снова веяло его любимой туалетной водой! Вот чего мне не хватало все это время! Удивительно, как запахи могут воздействовать на центральную нервную систему человека! Я нередко вспоминала этот аромат, он порой стоял у меня в носу, и я словно бы находилась в одной комнате с Алексеем, будто он был не в Бурятии, а совсем рядом - стоит только руку протянуть - и я дотронусь до него, но, когда я открывала глаза, меня всякий раз ждало разочарование.
        Надо сказать, что герой всей моей жизни действительно излечился от своего недуга - об импотенции и речи не могло идти, к тому же он избавился от страсти к сексу в общественных местах. Теперь он дарил мне свою любовь на широкой постели. И прыти! Откуда у него столько прыти появилось?! Мы не спали ночи напролет, а днем, вместо того чтобы дописывать историю о безумном ревнивце и измученной его бедной женушке Марфушеньке, я отсыпалась, дабы быть готовой к ночи грядущей.
        Хотя, если задуматься, молодецкая резвость Кронского вполне объяснима. И, на мой взгляд, совершенно не обязательно было ехать за тридевять земель, чтобы избавиться от своих немощей и маний. Вполне достаточно было поселиться в дремучем каком-нибудь Муромском лесу и пожить там в полном одиночестве месячишко-другой. Не сомневаюсь, результат был бы аналогичный.
        О том, что ко мне пожаловал принц под личиной газовщика, я поведала поначалу только Икки. Пульке пока говорить об этом событии я не стала, прекрасно помня ее негативное отношение к «лучшему человеку нашего времени» и неверие в то, что он когда-нибудь сможет избавиться от своих сексуальных расстройств. Огурцова была полностью поглощена своей беременностью и слушать ничего не желала, говорила лишь о предстоящих родах в Черном море да мечтала об ордене матери-героини, сокрушаясь:
«Ах, жаль, что он не на ленте! Был бы на ленте красной или голубой, я б его на груди носила, не снимая, и все бы мне место в транспорте уступали. А так, мало ли что у тебя на лацкане приколото - может, не орден вовсе, а значок какой-нибудь непотребный!»
        Адочке я все порывалась рассказать о привалившем счастье, но удобного момента никак не подворачивалось - кузина сама утопала в любви к Мстиславу Ярославовичу, к тому же вовсю готовилась к выставке весенне-летней коллекции.
        Икки же меня выслушала, порадовалась, а через секунду заревела белугой.
        - Что случилось-то?- спросила я.
        - Опять я одинокая!- сквозь слезы бормотала она.
        - Как так? А как же твой Сержик?
        - Мы с ним расстались! Гад он ползучий! И мать его дрянь! Я знаю, это она его подговорила! Увидела, что от аптеки никакой прибыли нет, и потеряла ко мне всякий интерес!
        - Нет, я не понимаю! А как она это объяснила? Как вообще это все произошло?!- Я была ошарашена Иккиной новостью.
        - Она сказала так. Передаю дословно,- проговорила, хлюпая, моя бедная подруга.- Эта курва Виолетта сказала: «Мой мальчик поведал мне, что вы и ваша мать солгали! Вы оказались не девственницей! А моему мальчику не нужны подержанные женщины! Он чист, и вы недостойны его. Прощайте! И прошу нас больше не беспокоить».- Икки заревела пуще прежнего.
        - Вот нахалка! Если ее мальчик такой чистый, откуда ж ему знать, что ты не девственница?! Вот ужас-то! А потом, в нашем возрасте даже неприлично, мне кажется, сохранять девственность. Хотя, может, я и ошибаюсь. А сам-то он что тебе сказал?
        - Этот урод выхватил у мамаши трубку и выдавил из себя: «Мамочка совершенно права, и я полностью с ней согласен, поэтому прошу по этому номеру больше не звонить и не искать встреч со мной!»
        - Кошмар!- поразилась я.- А ты что?
        - Обозвала его каракатицей и сказала, что от одного его вида меня тошнит, а в постель я с ним ложилась под наркозом в виде бутылки водки, и трубку бросила.
        - Молодец, Икки, не растерялась!- горячо воскликнула я.
        - Какой в том толк, что я не растерялась?! Я снова одна!- И у Икки началась истерика.
        - Я сейчас же приду! Слышишь? Я сейчас приду!- Я решила забежать к Икки в аптеку, успокоить ее. Что-то в последнее время с появлением великого детективщика в моей жизни я несколько отстранилась от содружества и проблем его членов. А это просто недопустимо, мужчина в жизни женщины, что трамвай - пришел, ушел, новый подъехал..
        Друзья совсем другое - они постоянно с тобой, что бы ни случилось, и совсем, совсем не стоит тонуть с головой в личной жизни, а потом отфыркиваться от любви.
        Икки сидела у себя в кабинете и все еще хлюпала.
        - Перестань! Было б из-за кого!- сказала я и принялась утешать подругу, высыпая на ее брошенную голову обычный поток слов - мол, недостоин он тебя, пусть с такой
«квазимодной» внешностью еще поищет себе спутницу жизни - вряд ли кто рискнет связать с ним судьбу.- И вообще, хватит хандрить, пойди умойся, приведи себя в порядок, а то не пойми на кого похожа!
        - Ты права!- согласилась она, расправив плечи, словно сбросила с себя тяжелую ношу.- А мамаша-то моя с Векововским переругалась! Плюнула и вообще в телецентре вот уж как пять дней не появляется!- И Икки вдруг разразилась смехом поистине гомерическим.
        - И она тоже?!- Я изумилась синхронности событий в жизни матери и дочери Моторкиных.- Ну что ты хохочешь?! Объясни мне, что у нее-то произошло!
        - Ой! Я не могу!- все еще держась за бока, воскликнула она.- Неувязочка у родительницы моей с телеведущим получилась! Этот Векововский оказался обманщиком и пройдохой! Пять дней назад маманя бесшумно зашла к нему в павильон. Его нигде нет. Смотрит, дверь в гримерку приоткрыта - она туда. Посмотрела, а там сидит парень моложе меня лет на пять и приклеивает длиннющую бороду. Мама хотела было крикнуть:
«Что это вы делаете в гримерной у ведущего передачи «Прожить не век, а два?», но чудом сдержалась и, затаив дыхание, продолжила наблюдать за парнем. Тот напялил парик из натуральных седых волос, накрасился. Родительница моя чуть в обморок не упала, когда увидела двойника Векововского! Потом оказалось, что это, конечно, никакой не двойник, а Векововский собственной персоной. Ты была права - ему не 110 лет и Векововский - скорее всего псевдоним, а не его настоящая фамилия. Мамаша выяснять начала, потом плюнула и ушла домой. С тех пор в телецентр и носа не кажет. Представляешь, оказался совсем молодой парнишка! Вот почему он ее близко не подпускал!- весело проговорила Икки и принялась очень сосредоточенно красить губы.
        - Ну вот! Совсем другое дело! Ты посмотри, какая ты хорошенькая! Это даже к лучшему, что от тебя Квазимодо отвязался! А где Иннокентий со Светланой?- В аптеке было слишком тихо, и я тут же почувствовала, что не хватает влюбленной парочки.
        - В загс поехали, заявление подавать,- легкомысленно сказала Икки, но тут же скривила губы, видно, снова плакать собралась.- Даже они женятся, а я опять одна!
        - Икки, перестань, а то сейчас тушь потечет!
        - Она водостойкая!
        - Но у тебя же не вода из глаз течет!
        - Икки Робленовна, смените меня, я еще не обедала,- попросила ее помощница Варя - тощая девица с утиным носом.
        - Да, да, конечно. Маш, пошли за прилавком постоим?
        - Ничего, что я без халата?
        - Ерунда,- отмахнулась Икки, оглядывая пустой торговый зал.
        - А что они вдруг расписаться вздумали? Света беременна?
        - С чего это ты взяла?- на секунду усомнилась она, а потом твердо сказала: - Просто от большой любви.
        - Так Иннокентию ведь нельзя жениться!- опомнилась я.
        - Сейчас, по-моему, на его вялотекущую шизофрению всем наплевать! Сейчас времена другие. Вот если б раньше...- И Икки замолчала, уставившись на только что вошедшего гражданина, который приблизился к пустой витрине, с интересом разглядывая в ней полное отсутствие чего бы то ни было.
        Незнакомцу на вид было лет сорок с хвостиком, одет он был в черное пальто строгого английского стиля, без шапки (видимо, для него уже наступила весна, несмотря на минусовую температуру за окном). А лицо... Лицо какое-то удивительное, будто сошло с фотографии начала прошлого столетия: черты его хранили поразительное спокойствие, словно этот человек не знал о существовании радио и телевизора, не слышал о тех ужасах, о которых мы узнаем каждый день из новостей, не ведал о пробках на московских дорогах. Глядя на него, казалось, что выйдешь сейчас на улицу, и нет там ни одной машины, а всюду одни только лошади с фаэтонами, дрожками, каретами, линейками и кабриолетами. И уж тем более не слышал он ни о компьютерах, ни об Интернете, ни о полетах людей в космос.
        В каждом движении, во взгляде его сквозила умиротворенность, удовлетворенность собственной жизнью - спокойной, размеренной, тихой. Сдавалось, даже время специально для него идет медленнее, чем для всех остальных,- он никуда не торопился, все ему было интересно (даже пустая витрина единственной проктологической аптеки в Москве), любой пустяк занимал и изумлял его, как ребенка, который увидел что-то впервые.
        Черты лица были мягкие, излучающие теплоту, успокоение и безмятежность. Только иногда, когда он поражался чему-то, круглые очки в металлической оправе, похожие больше на пенсне, съезжали сами собой с переносицы и застывали, так и не добравшись до кончика носа, открывая добрые, по-детски удивленные ярко-голубые глаза. Вот и теперь, не увидев ничего за стеклом, они округлились и с недоумением посмотрели поверх очков-пенсне сначала на меня, а потом на Икки.
        - Вы хотели заказать свечи?- спросила моя подруга и вдруг покраснела.
        - Что? Я н-не понимаю,- растерялся посетитель, и лицо его тоже зарделось румянцем.
        - У. Вас. Есть... рецепт?- рассеянно спросила Икки - она явно тормозила.
        - Нет... Я, знаете ли, просто так зашел. Меня вывеска привлекла: «Проктологическая аптека «Моторкина и С?», дай, думаю, загляну. Это чисто профессиональный интерес.
        - Вы проктолог?- полюбопытствовала я.
        - Нет, нет. Я врач, но не проктолог. Я - кардиолог, хирург - Федор Александрович Лугов, хотя мое имя ни о чем вам не говорит, конечно же,- робко, с тенью смущения на лице проговорил он, снова посмотрел на Икки, и лоб его покрылся испариной.
        - Меня зовут Икки, а это моя подруга - Маша. У нас производственная аптека. Мы продаем только изготовленные по рецептам лекарственные формы, оттого-то и витрины пустые. А вы в больнице работаете?- Я почувствовала, что Икки приложила массу усилий, чтобы вымолвить все это да еще задать совершенно глупый вопрос (где ж может работать кардиохирург? Не в районной же поликлинике!), чтобы Федор Александрович не повернулся и не ушел навсегда, захлопнув за собой дверь.
        - Икки...- задумался он и, будто спохватившись, сказал, что ему очень приятно с нами познакомиться. И я вдруг почувствовала, как от Федора Александровича, вернее даже будет сказать (каким бы странным это ни показалось), от фамилии, что вырвалась из уст его и словно повисла облаком в центре торгового зала, повеяло скошенной травой, пряно запахло тысячелистником, сладким клевером, пронесся пьянящий аромат душицы и терпковатого зверобоя...
        ...Ярко-лазурное небо где-то далеко, на горизонте, сливается с темной, почти синей зеленью леса...
        Тишина... Такая тишина, что даже в ушах звенит от нее, и ничего не заботит, не печалит, на сердце легко, еще минута - и тело станет невесомым, поднимется в прозрачный до звона воздух и воспарит к небу...
        Но неожиданно луг с клевером, васильками и мелкими ярко-желтыми цветками «куриной слепоты» с будто покрытыми лаком лепестками, линия вдалеке, где темно-синяя черта соединяется с бездонной бирюзой, запах только что скошенной травы - все это разлетелось в одно мгновенье: моя сумочка задрожала, и из нее раздалось противное
«Тар-лям-пар-ля-ля-ля-ля-лям, тар-лям...»
        - Марусь!- вне себя от радости воскликнул Кронский.- Я устроился на работу! Завтра выхожу!
        - Куда? Куда ты устроился?- удивленно шептала я из подсобки.
        - Сейчас приеду и все расскажу,- загадочно проговорил он и отключился.
        - Икки, мне нужно домой!- сказала я громче, чем хотелось бы, и, подумав, совсем уж как-то наигранно прокричала, будто моя подруга глуха на ухо: - Так что тебе сегодня придется обедать одной! И ужинать тоже!- Я стояла уже одетая в торговом зале позади кардиохирурга, Икки смотрела на меня ничего не понимающими глазами, а я чуть было не брякнула, что и ночевать ей сегодня тоже одной предстоит, и кровать ее будет пустой и холодной - хорошо, удержалась, а то неизвестно, что бы мог подумать Федор Александрович.- В общем, займись чем-нибудь. Я понимаю, что одиночество съедает тебя изнутри, но ничего не могу поделать - у меня сегодня слишком много дел!- Иккины глаза округлились от изумления, а я указала на широкую спину Лугова и, подняв кверху большой палец, с энтузиазмом затрясла им. «Мужик - то что надо!» - говорило все мое существо, но я еще не до конца была уверена, что мои слова об одиночестве подруги и о том, что оно съедает ее изнутри, убьют робость кардиохирурга и он куда-то ее пригласит, поэтому решила действовать наверняка - чтобы судьбы бедняжки Икки и человека, для которого время движется
медленно, а от него самого веет только что скошенной травой, соединились, как ярко-лазурное небо с темной, почти синей зеленью на горизонте. Я выпалила, быстро и неожиданно: - Федор Александрович, может быть, вы составите Икки компанию, пообедаете с ней?
        - Маш, ты что?! Федор Александрович, наверное, очень занятый человек! К тому же он не обязан скрашивать мое одиночество!
        - Ой! Простите меня, пожалуйста! Я что-то последнее время стала сначала говорить, а потом только думать о том, о чем уже сказала,- оправдалась я, но отступать совсем не собиралась.- Чего это я?! У вас, наверное, жена, дети, одним словом, семья, дел полно, а я предлагаю вам отобедать с совершенно незнакомой, пусть и удивительной (но это совсем неважно) девушкой!
        - Нет, нет! Я с удовольствием! И у меня нет ни семьи, ни детей! Меня, знаете ли, тоже одиночество изнутри, как вы выразились, съедает,- он сказал это как-то торопясь, будто боялся, что мы его слушать не станем.- Икки, так вы согласитесь пообедать со мной?
        На лице моей подруги выражение радости смешалось с благодарностью и тупым блаженством.
        - Конечно,- с облегчением, так, будто километра три волокла на себе мешок с картошкой из пункта А в пункт Б и только сейчас сбросила его на землю, пролепетала она.

«Дело сделано!» - ликовала я и, распрощавшись со всеми, побежала домой, ждать
«лучшего человека нашего времени» и его захватывающий рассказ об устройстве на работу.
        Не успела я открыть дверь квартиры, как на лестничной клетке услышала разрывающийся телефонный звонок.
        - Да! Да!
        - Манечка, здравствуй, детка! Мы с тобой сегодня еще не разговаривали?- голосом, пронизанным печалью, проговорила Мисс Бесконечность.
        - Нет, бабуля. Мы с тобой и вчера, и позавчера не разговаривали! Ты же вся в делах - освобождаешь Россию от злокачественной опухоли!
        - Не под силу мне это,- с несказанной грустью молвил в ответ президент партии
«Золотого песка», и вдруг коренная москвичка как с цепи сорвалась - воскликнула властным своим голосом, разработанным за 43 года работы преподавателем в интернате для умственно отсталых детей: - Никто на благо отечества трудиться не хочет! Я говорю одно, а эти остолопы делают совершенно другое! Велела им тут дворик озеленить - деревца посадить, весна ведь наступила, а весной всегда деревца сажают, так Рожков - дурак, взял да накупил каких-то пластмассовых палок с матерчатыми листочками и воткнул их под мое окно! Не могу я больше с ними! Сил моих нет!- негодовала она, затем смиренно так проговорила: - Все это суета сует, Манечка.
        - Ну и правильно! В твои годы отдыхать нужно, а не чепухой заниматься!
        - В мои годы не отдыхать нужно, а о душе своей подумать,- прошамкала она.- Мне тут сестра Феодулия много чего нового рассказала, на многое глаза мои спящие раскрыла! Оказывается, все мы в грехах погрязли, а не молимся! В храм божий не ходим, милостыню не даем, молитву не творим, сквернословим да обжираемся! И за все за это гореть нам в геенне огненной! Много, ох как много поняла я за последние дни,- пророческим тоном заключила она.
        - Кто такая эта сестра Федула?
        - Не Федула, а Феодулия! Какая ты, Машка, глупая! Монахиня она, на побывку домой приехала. Дочь Рожковых,- гордо заявила Мисс Бесконечность.- Собственно, я и звоню сказать тебе, что сложила с себя все президентские полномочия и ухожу в монастырь!- бухнула отличница народного просвещения.
        - Чт... В как...- запиналась я, огорошенная невообразимым и фантастическим известием и в конце концов выговорила: - Хватит дурака валять! Куда тебе в монастырь-то?!
        - Лучше творить милостыню, чем собирать золото.- Она все еще резала афоризмами, только смысл их, кажется, несколько изменился.
        - Ладно, мне некогда, я еще не обедала,- сказала я, решив, что бабушку постигло новое увлечение и что оно, как и все остальные (будь то тщательное приготовление к собственным похоронам со скрупулезным составлением списка приглашенных - того самого списка смертников, из которого на сегодняшний день ни одного гостя нет уж в живых, или страстная любовь к искусственному осеменителю коров, которая так далеко зашла, что влюбленная восьмидесятивосьмилетняя Джульетта под покровом ночи бежала с ним из Москвы в деревню Хрячкино, или взять, к примеру, ее лидерство в партии
«Золотого песка»), скоро пройдет.
        - Не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст божиих! Зоечка! Зоечка! Возьми трубку и скажи Маше, что я ухожу в монастырь!- нетерпеливо воскликнула неофитка, призвав на помощь Гузку - Жорочкину пассию. Разговаривать у меня с ней не было никакого желания, но она схватила трубку и радостно заквохтала:
        - Да! Вера Петровна действительно уезжает послезавтра в монастырь на постоянное жительство! Там есть все, что нужно, мы будем ее навещать, и вообще ей будет там лучше.
        - А если бабушке там не понравится? Если ей не будет там так хорошо, как вам представляется? И вообще, что она там будет делать? Ей восемьдесят девять лет!
        - Молиться, что ж еще?!- усмехнулась Гузка.
        - Насколько мне известно, в монастырях еще и работают!
        - Найдут и для нее посильный труд!- Ей не терпелось, чтобы бабушка поскорее куда-нибудь исчезла из квартиры и освободила маленькую комнату.- Если хочешь попрощаться с ней, подъезжай послезавтра к полудню. В 12 часов за ней заедет сестра Феодулия.
        - А кто их повезет?- совсем растерялась я.
        - Рожковы кого-то попросили, я не знаю точно. Передаю трубку Вере Петровне!- Она аж взвизгнула от неожиданно привалившего счастья - недаром Зожоры терпели присутствие Амура Александровича полтора месяца - это принесло совсем неплохие плоды.
        - Слышала?!- Мисс Бесконечность сказала это так, будто в чем-то здорово обставила меня, утерев нос.
        - Да как же это?!
        - Вот так! Приезжай с девьками, проводите меня. И эту кликушу, сестру-то свою, Адку, прихвати. Со всеми хочу попрощаться!- приказала она.
        - А если тебе там не понравится?- недоумевала я.
        - Мальчики да девочки
        Свечечки да вербочки
        Принесли домой.
        Огонечки теплятся,
        Прохожие крестятся,
        И пахнет весной... -
        в ответ легкомысленно пропела старушка и бросила трубку.
        Я скинула пальто и, забравшись с ногами в кресло, уставилась в одну точку - мне не верилось в то, что Мисс Бесконечность, подчас властная, подобно коронованной особе, иногда капризная, словно дитя малое, порой страстно увлекаемая все равно чем, будто подросток, попавший под влияние более сильной натуры, взяла вдруг и решилась отказаться от мирской жизни - от лидерства, к которому так стремилась, от ежедневного общения со своим обожаемым Жориком, от любимого телевизора, из которого она черпала афоризмы, и холодильника, набитого яйцами (к которым старушка питает особую слабость и ест по полдесятка в день), сгущенным молоком, пельменями и котлетами быстрого приготовления.

«Через два дня назад прибежит! Не сможет она там без телевизора, Жорика и холодильника! Зря Гузка так радуется!- подумала я и совершенно успокоилась - так, что даже телеграмму отбивать в Буреломы по поводу бабушкиного ухода из мирской жизни передумала.- Что в том толку? Мамаша приедет, попрощается, а Мисс Бесконечность на следующий день обратно прикатит!» - так размышляла я, когда в дверь позвонили.
        - Маруся! Меня без разговоров приняли на стройку!- в неописуемом восторге кричал
«лучший человек нашего времени», едва переступив порог.- Даже не спросили, есть ли у меня опыт работы! Представляешь?! Только очень удивились почему-то, что я москвич и у меня есть прописка. Толковали о карьерном росте - мол, от разнорабочего можно вырасти до прораба. Я им говорю - мне это совершенно не нужно, а Клячкин - это фамилия такая у моего начальника - заявляет, прищурившись: «Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом!» Намекает, что я лукавлю. А мне ведь, Марусь, это совсем ни к чему - я в чернорабочие иду, чтобы созерцание ускорить и быстрее понять, в чем же смысл нашего пребывания на Земле!- Алексей говорил с жаром, слишком уж как-то возбужденно.- Так что завтра первый раз в жизни иду кабель прокладывать от котлована до огромного дома! Знаешь, Марусь, как вниз-то, в котлован посмотришь, голова даже кружится! Дна не видно! А чтоб на дом поглядеть, приходится так голову закидывать, что шапка на землю падает! Вот это масштабы! Вот это я понимаю! Не то что какие-то плюгавенькие буковки на экране монитора! Разве с ними смысл жизни разгадаешь, с литерами-то этими? Ни за что не
разгадаешь!
        Что Мисс Бесконечность, что «лучший человек нашего времени» думали о душе, жаждали постичь смысл бытия и даже замахивались на тайны мироздания, я же была занята только одним - мышиной возней безумного ревнивца с бедной женой его Марфушенькой. И мне вдруг стало очень стыдно от приземленности собственных интересов. Люди о вечном и высоком думают, усилия прикладывают, чтобы добраться до первоосновы всего существующего, а я все о каких-то глупостях пишу. Марфушенька сдуру вышла замуж за безумного ревнивца, который запирает ее, уходя на работу. Однажды бедняжка вышла на балкон подышать свежим воздухом и встретила свою любовь, которая, оказывается, была так близко - балконом ниже. Полромана они лазают друг к другу в квартиры по простыням туда-сюда, вверх-вниз. Потом их застает Стас, звереет, закатывает сцену ревности. Возлюбленные пускаются от него наутек, мчатся по опустевшему ночному городу неизвестно куда. Безумец уж почти нагнал их; в его руке появляется пистолет. Хлоп! Бабах!- выстрел! Сосед с нижнего этажа падает без чувств на асфальт рядом с постом ГАИ. Стас сам сдается, его увозят в обезьянник.
Любовник Марфушеньки в больнице приходит в себя - он всего лишь ранен в руку. Снова свадьба. Влюбленные счастливы, безумца отправляют туда, где ему и место,- в психбольницу. Роман почти дописан. Осталась только сцена отправления Стаса в лечебницу для душевнобольных, и нужно придумывать сюжет для нового романа... Интересно, занимаясь всю жизнь описанием подобных жизненных хитросплетений, можно ли добраться до первоосновы всего существующего? Или «лучший человек нашего времени», который, пока я думала о своей глупой писанине, продолжал в экстазе расписывать положительные стороны прокладки кабеля, начиная от котлована и заканчивая гигантским домом, прав, что, работая с плюгавенькими буковками, выскакивающими на монитор компьютера, никогда не понять смысла жизни?
        - «Кукурузница» моя, снегурочка! Переезжай ко мне! Будем жить вместе! И вообще, давай поженимся!- именно так Кронский закончил свою пламенную речь касательно прокладки первого в его жизни кабеля.
        - Нет, нет! Я работать, кроме как в родных стенах, нигде больше не могу!- Мне не хотелось никуда переезжать - у меня уже был печальный опыт. С меня и Власа хватило!
        - Но я без тебя жить не могу! Давай тогда я к тебе перееду? Все время не хватает чего-то - знаешь, будто у тебя во сне правую руку безболезненно отрезали, а наяву ты все время об этом забываешь и пытаешься ею постоянно чего-нибудь сделать: то сковородку с плиты переставить, то книжку с полки достать. Вдруг смотришь - а руки-то нет!
        - Очень яркий пример,- выдавила я из себя, думая о том, что же будет, если
«лучший человек нашего времени» переедет ко мне жить. С одной стороны, я привыкла постоянно быть одна, но с другой - мне очень не хотелось его терять, потому что я привязывалась к нему все сильнее и сильнее, и с каждым днем все роднее он становился для меня.
        - Так я переберусь к тебе?
        - Я не знаю, стоит ли это делать...
        - Конечно, стоит!- убежденно проговорил он.- Тогда я сейчас к себе, вещи подсоберу, кое-что для работы нужно взять, и опять к тебе.
        - Приезжай лучше завтра после смены.- Я надеялась за сегодняшний вечер написать про то, как безумного ревнивца увозят в психушку, или хотя бы набросать план эпизода.
        - Как скажешь, мой недоступный абонент. Я на все согласен. Так я поехал вещи собирать?
        - Ну да,- нерешительно проговорила я, сомневаясь в правильности своих действий.
        Однако после ухода Алексея мне не удалось не только набросать план заключительной сцены романа, но и вообще включить компьютер.
        Сначала позвонила Огурцова и сумбурно попыталась рассказать, что у ее мамаши окончательно съехала крыша (она так и выразилась - мол, у мамаши моей крыша съехала окончательно), но в чем конкретно выражался «съезд», я уразуметь так и не смогла, поняла лишь, что Нина Геннадьевна загремела в больницу.
        - А у меня бабушка в монастырь уходит!- словно хвастаясь, ввернула я.- Поедешь со мной проводить ее послезавтра в 12.00? Она хотела тебя видеть.
        - Дурдом какой-то!- возмутилась подруга.- Но я подъеду. Надеюсь, не встречу там мерзавца Карпа Игоревича.
        - Вряд ли,- сказала я, но тут же усомнилась - что, если вся партия «Золотого песка» решит с присущей ей помпезностью устроить Мисс Бесконечности грандиозные проводы в монастырь?
        Анжелка продолжила прерванный мною рассказ. Из дальнейшего хаотичного, взволнованного и взбудораженного какого-то повествования будущей матери-героини, переполненного междометиями и восклицаниями, я смогла лишь разобрать, что к ней домой сегодня заявился Михаил и был поражен огромным животом бывшей супруги.
        - Он сказал, что мы должны жить вместе! Сказал, что не потерпит безотцовщины и мы обязаны снова зарегистрировать свои отношения! Ха! Ух! Очень мне это надо! А он мне - мол, мы не для себя это сделаем, а для детей! Ага! Как же! Фиг ему на постном масле!- прогремела Огурцова и, сказав, что самодур и деспот Михаил совсем ей нервы поднял, бросила трубку.
        Минут пять я гадала, что же в действительности произошло в семье Огурцовых-Поликуткиных, но так и не добравшись до сути сей тайны, взглянула на серую крышку ноутбука, хотела было дотянуться и открыть ее, как снова:
        Дзз... Дзззззззз...
        - Маш! Тебе наша беременная звонила?- это была Пульхерия.
        - Только что. Но я ничего не поняла! Что с Ниной Геннадьевной? В какой она больнице?..
        - В моем отделении,- брякнула Пулька, а я чуть было со стула не свалилась.
        Оказывается, история эта началась довольно давно - еще тогда, когда Анжелкина мамаша впервые свернула Кузино фланелевое одеялко в четыре сложения и, засунув его в резиновые утягивающие трусы, купленные на два размера больше как раз для этого случая, отправилась к сватье под предлогом навестить внуков. Именно в тот момент, когда дочь поведала ей о своей беременности, в голове у Нины Геннадьевны созрел план, вернее будет сказать, что план этот она вовсе не вынашивала днями и месяцами, а ее просто осенило - озарило, только она успела положить телефонную трубку после разговора со своей вновь тяжелой дочерью.
        - Она сделала вид, что беременна от Ивана Петровича,- пояснила мне Пулька.
        - Зачем?- изумилась я.
        - Сначала, наверное, хотела в нем чувство вины вызвать - вот-де, поматросил, поматросил и бросил, к другой ушел, срамник! А потом и сама поверила в это и заболела так называемой мнимой беременностью. Ее даже стошнило на глазах у бывшего мужа.
        - Но зачем все это?- с нетерпением повторила я свой вопрос.
        - Да чтобы вернуть его!- воскликнула она и рассказала о том, как Нина Геннадьевна слезно попросила Пульку помочь ей. У нее в нужный момент будто бы начнутся схватки, она позвонит «своему доктору», то есть нашей Пульхерии, дабы та прислала за ней «Скорую» и поместила ее в послереанимационную палату, сама бы на глаза Ивану Петровичу не попадалась, а какого-нибудь другого врача подослала.
        - Зачем?- Мне казалось все настолько запутанным, я ничего не понимала.
        - Чтоб тот сказал, что у нее случился выкидыш, потому что в таком возрасте выносить ребенка очень сложно. К тому же, вероятно, болящую что-то угнетало - вот и выкинулся ребенок на нервной почве.
        - Я все равно не понимаю, зачем вся эта канитель!
        - Затем, что Иван Петрович уже полдня валяется у нее в ногах, прощение вымаливает, просит снова сойтись и богом клянется, что ничего у него с Лидией Михайловной не было, а ушел он к ней исключительно из-за внуков! Вот зачем! Помыкалась Анжелкина мамаша одна, не нашла ни одного нового увлечения - жизнь ее всякий смысл потеряла: ни мужа на старости лет, дочь ненормальная - только и знает, что рожать. Короче, почувствовала Нина Геннадьевна, что в то время, когда все камни собирают, она оказалась, как говорится, у разбитого корыта! А Иван Петрович - единственный оставшийся шанс для нее. Что тут непонятного?!
        - А у меня бабушка в монастырь уходит!- снова похвасталась я.
        - Зачем?
        - Как зачем?- Теперь настал мой черед пудрить Пульхерии мозги, повторяя то и дело
«как зачем?».- Молиться.
        - А что, она дома не может?
        - Странная ты, Пулька! Дома одно, а в монастыре-то - совсем другое! Там душу спасти можно!
        - Куда ж это она на старости лет?!
        - Подъезжай в субботу к 12.00 к ее дому. Она нам всем «до свидания» хочет сказать.
        - Конечно, подъеду. Ну надо же!- все еще удивлялась она.- А про Михаила-то тебе Анжелка рассказала?
        - Да. Только я не поняла: она собирается с ним сходиться или нет?
        - Пока хвостом вертит, но кончится все равно тем, что они снова распишутся! Лично я против этого, но у Огурцовой, по-моему, просто нет другого выхода с таким количеством детей! Вообще мне кажется, что все с ума сошли! У меня ведь мамаша из Кишковерзстска вернулась на прошлой неделе!
        - Нашла ребро?- затаив дыхание, с надеждой спросила я.
        Если верить Пульке, то никакого ребра Вероника Адамовна не нашла. Мало того, она переругалась с Леонидом Михайловичем Протычкиным так, что пух и перья летели. Но это и понятно. Было б удивительно, если б истовый специалист творчества В.А. Жуковского не сцепился бы с фанатичной гоголеведкой. Схватка была, надо заметить, не на жизнь, а на смерть!
        - Он пейвый начал!- жаловалась Вероника Адамовна Пульке.
        Мамаша поведала Пульхерии, что она держалась до последнего, стараясь обходить острые углы в разговорах с литератором касательно того, кто больше внес в русскую литературу - Гоголь или Жуковский.
        - Что ни говори, а Василий Андреевич повлиял на всю последующую русскую литературу!- начал первым жуковед. Тут Вероника Адамовна не выдержала - ей надоело молча сносить гнусные намеки на то, что Николай Васильевич пустая пешка, и она впервые дала отпор Протычкину:
        - Чем? Чем это он повлиял? Уж не своим ли «Сельским кладбифем» со «Светланой»?
        А он ей:
        - Вы бы, Вероника Адамовна помолчали, а то припомню вам позорного «Ганца Кюхельгартена», которого ваш любимый Гоголь выпустил под псевдонимом Алов, а потом бегал как ошпаренный по городу и пытался скупить все экземпляры - видимо, самому стыдно стало за такую писанину!
        - Пейвый бйин всегда комом! Зато все писатели втоой пововины девтянадцатого века выфли из его «Финели»!- не сдавалась Пулькина мамаша.
        - Какой вздор вы мелете! Слушать противно!- возмущался еще вчерашний соратник Вероники Адамовны.- Не было бы Жуковского - не было б и Пушкина. Сам Александр Сергеевич,- и Леонид Михайлович, проткнув воздух указательным пальцем, вознес взор свой к облупившемуся потолку кишковерзстсковской гостиницы,- признался, что он ученик Василия Андреевича! А ваш драгоценный Гоголь в письме к поэту от 22 декабря 1847 года, вспоминая свою первую встречу с ним, начертал: «Едва ли не со времени этого первого свидания нашего искусство стало главным и первым в моей жизни, а все прочее вторым».
        - Кафдому чевовеку свойственно офыбаться! Погоячился Николай Васильевич! Фто ж тепей!- стояла на своем гоголеведка.
        - Даже Белинский в седьмом томе на 221-й станице писал: «Без Жуковского мы не имели бы Пушкина»!
        На что Вероника Адамовна, совсем уж разъярившись, ответила - мол, что в пьяном угаре не напишешь? И, заметив, что Протычкин раскрыл уж рот, дабы сказать очередную гадость о бессмертном авторе «Мертвых душ», плюнула ему в лицо и закрылась в своем гостиничном номере.
        Обратно бывшие любовники ехали в разных вагонах - Вероника Адамовна урвала последний билет в купе, Леониду Михайловичу оставалось довольствоваться плацкартным. На вокзале в Москве они, завидев друг друга еще издали, отлетели в разные стороны, расставшись, таким образом, непримиримыми врагами.
        По приезду Пулькина родительница три дня пребывала в полной растерянности: она не знала, что делать дальше - ребро великого писателя бесследно исчезло, утонуло в бескрайних российских просторах. Да и вообще Веронику Адамовну посетила мысль, ранее никогда ее не посещавшая - а вдруг никакого ребра и не было вовсе? Что, если его никто не похищал при перезахоронении и оно так и покоится вместе с телом автора «Ревизора», вернее, неотъемлемо от него? Это предположение ввело гоголеведку в оцепенение в прямом смысле слова - она две ночи и три дня просидела в полной неподвижности, вглядываясь в портрет «отца русской прозаической литературы», как сказал о Николае Васильевиче в свое время Н.Г. Чернышевский, надеясь, что тот хотя бы подмигнет ей в знак того, что ребро-то действительно похитили - ищи, мол, Вероника Адамовна, ищи. Однако Николай Васильевич никакого знака не подал, и к исходу третьего дня Пулькина мамаша вскочила с насиженного места и умчалась в неизвестном направлении.
        - Ты знаешь, мне кажется, она к отцу в институтскую каморку рванула,- предположила Пульхерия после насыщенного повествования о поездке родительницы своей в славный город Кишковерзстск.
        - Почему это тебе так кажется?
        - А к кому ей еще податься? Один он остался у нее единомышленник, и только папа способен понять ту глубину оскорбления, которое нанес ей Протычкин. Ведь он сам из-за того же с жуковедом переругался, а общие враги делают людей друзьями.
        - Очень умная мысль!- воскликнула я, поразившись Пулькиной логике (раньше я за ней не замечала ничего подобного).
        - Ты не против, если я приеду попрощаться с твоей бабушкой в сопровождении одного человека?..- проговорила она так, будто шла по минному полю и боялась наткнуться на взрывной снаряд.
        - С кем это? С «Какбыаликом»?- съязвила я.
        - С каким Аликом?- Пульхерия напрочь забыла о существовании практиканта из мединститута.- Не-ет, что ты! С Олегом Игоревичем Черпаковым.
        - Пуль! Ты можешь прийти с кем угодно, но это имя я слышу впервые, и мне интересно, кто такой Черпаков Олег Игоревич.
        - О! Это очень талантливый патологоанатом!- восторженно воскликнула она.- Мы познакомились с ним в кабинете Роберта Ивановича...
        - У кого?
        - У Роберта Ивановича - главврача нашей больницы,- пояснила Пулька.- Тот приехал к нему по какому-то делу, я тоже зашла по делу... Впрочем, это не важно.- Пульхерия сочла излишним рассказывать подробности знакомства с Олегом Игоревичем. - Ах, Машка! Лелик - настоящий профессионал своего дела!
        - Кто?- удивилась я, не веря собственным ушам - неужели дело так далеко зашло, что подруга моя называет настоящего профессионала в области патологоанатомии Леликом?!
        - Кто! Кто! Ты меня вообще не слушаешь?- обиделась она.- Лелик! Кто ж еще-то?! Он производит ретроспективный клинико-морфологический анализ болезни и выявляет возможные дефекты диагностики и лечения, широко использует метод пункционной и аспирационной биопсии!- взахлеб сообщала Пулька нечто такое, в чем я совершенно не разбиралась - она говорила и говорила, а у меня было такое ощущение, что подруга моя изъясняется на иностранном языке.- ... методов микроскопического исследования - световой, фазоконтрастной, люминесцентной, поляризационной...
        - А где он работает?- перебила я ее.
        - Много где.- Видимо, Пулька надулась, потому что я оборвала ее на полуслове.- Он и преподает, и занимается исследовательской деятельностью, и служит в анатомическом театре при НУУ.
        - Он что, актер?- поразилась я - до моего слуха донеслось лишь то, что он служит в театре.
        - Какая же ты, Машка, темная! В анатомическом театре при НУУ, где мастерски вскрывает и препарирует трупы, в основном перед студентами медвузов.
        - А что такое НУУ?
        - Научно-учебное учреждение!- рассердилась она.
        - Ну ладно, это все лирика, как говорит Рожков. Мне, вообще-то, куда интереснее узнать, какие между вами отношения, чем слушать, что он там вскрывает и препарирует!
        - Отношения у нас с ним самые что ни на есть нежные.
        - Ты влюбилась!- Я пыталась разоблачить ее.
        - Я никогда ни в кого не влюбляюсь! И ты прекрасно знаешь об этом! Мне чуждо это чувство!- отбрыкивалась гинекологиня, но в голосе ее я уловила ложь. Несомненно, Пульхерия чувствовала на сей раз что-то большее, чем простой спортивный интерес (как она сама всегда выражалась).
        - Ты влюбилась.- Теперь я произнесла это словосочетание без тени сомнения - твердо и убежденно, чем пошатнула это вечное Пулькино - «Я никогда не влюбляюсь! Мне чуждо это чувство!»
        - Маш, я не могу уверенно сказать, что влюблена, но у нас с Леликом довольно серьезные отношения.
        - Серьезнее, чем с Серапионовичем?- изумилась я.- И тебя не смущает, что он - патологоанатом?
        - А почему меня должна смущать его профессия? Он же не проктолог, не уролог и не гинеколог! Он-то, в отличие от Серапионовича, при всем желании не сумеет изменить мне со своими пациентами!- с гордостью выпалила она и, сказав, что ей пора собираться на свидание с Леликом, распрощалась со мной.
        Наконец-то я раскрыла ноутбук и потянулась было нажать на кнопку, дабы включить его, как в эту минуту задребезжал домофон - почтальон принес телеграмму от любезной мамаши моей. Вот что она писала:

«Единственная кровинушка (зпт) здравствуй (тчк) Связи нет (тчк) Барабашка разоблачен (тчк) Им оказался твой бывший отчим Николай Иванович (тчк) Все это время он жил у Кисляков и оказывал мне знаки внимания в виде кучки дров на пороге и можжевелового веника (тчк) Я его выгнала (зпт) но он не может уехать обратно (зпт) потому что дороги размыло и грязь непролазная (тчк) Я бы давно к тебе приехала и все рассказала (зпт) но тоже выехать не могу (тчк) Автобусы не ходят (тчк) Не Буреломы (зпт) а настоящий Бермудский треугольник (тчк) Целую (тчк) Мать твоя (тчк)»
        Это послание совершенно обескуражило меня и укрепило в мысли о том, что человек, даже такой, казалось бы, независимый, как Николай Иванович, не может жить в одиночестве. Или он действительно настолько любит мою маму, что идет на сверхчеловеческие жертвы? Прожить целый месяц у Кисляков в холодном доме, с баней, в которой уже лет десять никто не моется, а обитает Славик Шпунькин, что лет одиннадцать назад в нетрезвом состоянии, сев за руль единственного уцелевшего в деревне трактора «Беларусь» МТ 3-80, переехал сразу четыре ноги мирно спящим в пшеничном поле не менее пьяным братьям Кислякам! Это поистине поступок героический, заслуживающий уважения! Но, судя по всему, мамино сердце не дрогнуло, раз она выгнала бывшего супруга своего и осталась с герром Гюнтером Корнишнауцером. Однако и ему надо отдать должное. Во имя любви к моей родительнице он тоже пошел кое на какие жертвы - во-первых, переступил через свою гордыню и все-таки вернулся в Буреломы, во-вторых, раскошелился на четыре бутылки водки, чтобы взять напрокат лошадь и достойно предстать перед дамой сердца, а в-третьих, преподнес ей в дар
бесценный шлем своего предка-тевтонца, который участвовал вместе с остатками разгромленного Ордена меченосцев в захвате Восточного Поморья с Гданьском в 1309-м году, с условием больше не приспособлять его в отхожем месте для сжигания уже использованной туалетной бумаги, потому что это оскорбляет его патриотические чувства.
        Я все думала о любви и одиночестве, пытаясь разгадать причину, которая движет людьми, когда они снова хотят сойтись с бывшими своими женами и мужьями. Любовь, которая в момент развода угасла, казалось, окончательно, а через некоторое время разгорелась с новой силой. Или дело тут вовсе не в любви, а в страхе перед одиночеством, мол, в болезни некому будет и стакан воды подать?
        Дз... Дзззззз... Дззззззззззз...
        - Машка! Привет!- Еще одна одинокая душа - Икки. Нет, мне сегодня решительно не дадут написать план эпизода, как безумного ревнивца увозят в психушку!- Если бы ты знала! Если бы только знала!- Она захлебывалась от счастья не в силах вымолвить больше ни слова.
        - Ну, как прошел обед с кардиохирургом?- спросила я, окончательно махнув рукой на Марфушеньку, безумного ревнивца и их соседа с нижнего этажа.
        - Это что-то невероятное! Маш! Я наконец-то нашла, что искала! Я влюбилась с первого взгляда!- воскликнула она и замолчала. Подумав с полминуты, подруга сформулировала свое чувство более точно: - Нет, я не влюбилась с первого взгляда. Я полюбила. Потому что влюбленность и любовь - два разных чувства. Влюбленность несет в себе уже два заведомо определенных исхода - либо ты разлюбишь, либо полюбишь. Неопределенность какую-то несет в себе это слово!- фыркнула Икки.- А мы с Феденькой полюбили друг друга с первого взгляда. Так-то!
        - Он сказал о том, что полюбил тебя в первую вашу встречу?- Мне показалось это несерьезным и легкомысленным поступком.
        - Мало того! Мы завтра же подаем заявление в загс!
        - Икки! Да ты что?! Ведь ты его совсем не знаешь! Нужно все взвесить, подумать, хотя бы пожить какое-то время вместе! Может, вы совершенно не подходите друг другу! И почему он в свои годы не женат? Ты об этом его спросила?
        - Такое впечатление, что ты совсем не рада за меня! А еще подруга!
        - Ты знакома с ним всего лишь несколько часов!- немного раздраженно проговорила я.
        - А ты не можешь себе представить, что за несколько часов люди понимают, что они искали друг друга всю свою жизнь? Что они и есть две половинки одного целого?!
        - Ну-у...- протянула я - мне нечего было ответить, потому что я знаю - жизнь преподносит нам подчас такие сюрпризы, о которых, прочитав в книге, никто не поверит в правдивость описанных событий. К примеру, у моего парикмахера, Леонида Соломоновича, на самом деле была фамилия Кастрадзе, но Любочка, узнав, что я хочу этакую фамилию внести в «Записки», замахала руками в знак протеста и воскликнула:
«Такой фамилии не может быть на самом деле! Не может и все тут!» Так в тексте у меня Леонид Соломонович получился Бесфамильным.
        - А жена у него была! Только она ушла от него - полюбила другого и ушла. Рассказывая о ней, Феденька не обливал ее грязью, как это любят делать многие, а сказал, что его бывшая жена - хорошая женщина, но ведь сердцу не прикажешь! Так-то! Машка, знала бы ты, какой он интеллигентный, какой добрый, скольким людям, наверное, жизнь спас, но об этом он не рассказывал - слишком скромный, просто я заметила, что он одержим своей работой. Он сам признался, что пока меня не встретил, кроме работы для него ничего не существовало! Федор занимается вопросами клинической физиологии кровообращения, регуляции сосудистого тонуса в норме...- Икки переключилась на профессиональную деятельность своего избранника, а я думала:
«Надо же, как хорошо все складывается - сердце заболит, есть знакомый кардиолог, геморрой замучает - подруга всегда свечи изготовит, если вздумается забеременеть или еще какие проблемы вдруг возникнут по этой части - Пулька на подхвате, голой тоже не останусь, даже если обеднею - Адочка без одежды не оставит, «лучший человек нашего времени» скоро научится дома строить, а если вдруг кирпич на голову упадет или что-нибудь в этом роде, Пулькин кавалер безошибочно определит причину смерти...» - физиология и патология коронарного кровообращения (в частности, инфаркта миокарда),- заключила Икки.
        - Хотя я ничего не поняла из того, что ты сказала, это, наверное, безумно интересно. А если честно, то я очень рада за тебя! И, может быть, ты права, что в первый же вечер согласилась стать его женой. Кто знает, что да как лучше сделать в этой жизни?! Вон я Власа знала с детства, а что толку-то?
        - У тебя есть Кронский! Он любит тебя, а у Пульки никого нет! И у Анжелки положение - не позавидуешь,- грустно проговорила она, и я выдала Икки все про патологоанатома, про мнимую беременность Нины Геннадьевны, про то, что рослый чернобровый детина Михаил наконец-то сегодня заявился к Огурцовой домой и, увидев ее огромный живот, пришел к решению соединиться с Анжелкой во второй раз исключительно во имя детей.- Вот здорово! Скоро, я чувствую, наступит сезон повальных свадеб, и с нашим гордым, никому не нужным одиночеством будет покончено! - радостно воскликнула подруга и шепотом заговорила: - А ведь к нам папаша пожаловал!
        - Да ты что!
        - Ага. Мать ему на кухне омлет готовит. Ну, пока, сейчас Феденьке позвоню и на боковую,- блаженно как-то сказала она и повесила трубку.
        Мне ничего другого не оставалось, как тоже лечь спать. Но рука сама собой потянулась к телефону, а указательный палец набрал Адочкин номер.
        - Ах! Сестрица! Сестрица! Моя пропавшая сестрица! Как твои дела? У меня все в порядке! В порядке все! Выставка почти готова! А я счастлива! Счастлива я!
        - Я очень рада за тебя, Адочка! Как Мстислав Ярославович? Фроденька?
        - Фроденька хорошо, но мне кажется, она начала мне изменять! Изменять мне начала! Больше пятки Стиву не кусает! Даже не предпринимает никаких попыток! Попыток не предпринимает!- разочарованно проговорила она.- Наоборот - руки ему лижет! Неблагодарная! Мать забыла! Совсем забыла мамочку!
        - А у тебя-то как со Стивом? Замуж-то за него пойдешь?- Последний мой вопрос прозвучал несерьезно и легковесно - я уже не верила в то, что кузина еще раз отважится связать с кем-то свою судьбу после неудачного брака с неприятным человеком с пивным животом - изменщиком и кровопийцей.
        - Да,- вдруг выдала она,- я уж пообещала ему. Пообещала! А слово не воробей - вылетит, не поймаешь. Не поймаешь слово-то! Свадьба будет летом - это уже дело решенное, потому что не хочу я поверх подвенечного платья пальто надевать! Что за глупость весной расписываться! Глупость! Глупость! И кто только это придумал?!- Кузина нервничала - в душе она наверняка сомневалась в своем решении.- Сестрица, я все хочу тебя спросить. А как ты думаешь, свадьба - это трудный момент моей жизни? Трудный? А? Как ты думаешь, если я попрошу дать мне денег на приданое, вампир и подонок не скажет мне, что это необоснованная просьба, как было с формой для аптеки?
        - Я не знаю...- Я действительно не знала, что ответить Адочке и уместно ли вообще просить у бывшего мужа средства на приданое для свадьбы с будущим.
        - А пусть попробует не дать! Пусть только не дать попробует! Мы с Афродиткой на него в суд подадим! Он по брачному договору обязан помогать мне и после развода!- с возбужденной уверенностью прогремела кузина.
        - Адочка, моя бабушка в монастырь собралась,- ввернула я.- Она очень хочет тебя видеть. Ты не смогла бы подъехать послезавтра к 12.00 к ее дому?
        - Это туда, где ее в президенты выбирали?
        - Да, да!
        - Хорошо, сестрица, я обязательно буду! Мы с тобой так давно не виделись! Не виделись так давно! Ну, пока. Мне еще сегодня нужно пришить одно крылышко к форме, и все будет готово к выставке! Совсем готово! Даже не верится!- и
«ту-ту-ту-ту-ту...»
        Кузину совершенно не потряс и даже не удивил тот факт, что Мисс Бесконечность в 89 лет собралась провести остаток жизни в монастыре.
        Теперь со спокойной душой можно лечь в постель - все члены содружества оповещены об уходе коренной москвички из мирской жизни, все они придут попрощаться с ней...
        Дз... Дззззззз...
        Да что ж это такое! Кто ж еще-то может звонить?
        - Але!- крикнула я в трубку и услышала тихий печальный голос:
        - Маша, привет. Это Влас,- молчание - будто он чувствовал неловкость, будто долго не решался набрать мой номер, борясь в душе с самим собой, но все же позвонил, а теперь пожалел об этом.
        - Привет! Как твои дела?- спросила я, чтобы поддержать разговор. Интересно, что он хочет от меня и почему всегда так бывает - то никого рядом (кроме Мнушкина), то вдруг сразу все объявляются? То густо, то пусто! Отчего Власу приспичило позвонить именно в тот момент, когда в моей жизни снова появился Алексей?
        - Да так,- неопределенно ответил он.- Маш, можно я к тебе завтра заеду в обед?
        - Что-то случилось?
        - Поговорить нужно,- словно преодолевая себя, выдавил бывший муж.- Посоветоваться... А то мне не с кем...
        - Хорошо, подъезжай,- растерялась я: Влас никогда не советовался со мной, он всегда все решал сам. Да и о чем со мной можно советоваться? Я была заинтригована.
        - Спокойной ночи,- сказал он напоследок.
        Но нет. На душе у меня, наверное, никогда не будет спокойно! До двух часов ночи в кромешной темноте я беспокойно прыгала на кровати с бока на спину и обратно - меня мучил ненаписанный план эпизода о помещении безумного ревнивца в психлечебницу и волновал вопрос, о чем безумный ревнивец из реальности хочет со мной посоветоваться.

* * *
        На следующий день я встала слишком поздно - когда все население нашей необъятной и многонациональной столицы уже обедало. Я потянулась в кровати, выпростала сначала правую руку из-под одеяла, за ней левую, потом вскинула одну ногу высоко-высоко, к потолку, за ней другую. Конечности показались мне какими-то распухшими и порядком потолстевшими. «Нужна зарядка!» - решила я и забилась в конвульсиях, не сомневаясь, что именно таким образом люди и делают гимнастику по утрам для поддержания здоровья, укрепления организма и бодрости духа. Дергалась я до тех пор, пока не начала задыхаться с непривычки, после чего с час валялась без сил, уткнувшись лицом в подушку. Нужно давно было б уж встать и, приняв водные процедуры, приступить к написанию плана о том, как безумного ревнивца определяют в лечебное учреждение для психически больных, но что-то удерживало меня, не давало подняться с широкой мягкой теплой постели моей. «Что это? Уж не заболела ли я снова?» - гадала я вслух и тут поняла, что прощаюсь сегодня с одинокой холостяцкой привольной жизнью своей и просторной кроватью. Отныне в меня будет упираться
локтями и коленками «лучший человек нашего времени», закидывать во сне куда попало руки, а то и ноги (не дай бог еще по лицу проедется!)...
        Что ж я валяюсь?! Ведь ко мне с минуты на минуту должен приехать Влас, посоветоваться о чем-то! Этот факт совершенно вылетел у меня из головы!
        Я резко вскочила с кровати, кое-как накинула на нее покрывало и со скоростью света принялась приводить себя в порядок. Когда я сосредоточенно красила правый глаз, затрындел домофон. Черт! На одном веке синие нерастушеванные тени, словно фингал, другое не накрашено вовсе.
        - Да, Влас, проходи Влас,- любезно проговорила я, нажимая на кнопку домофона и судорожно стирая синеву с правого глаза носовым платком.
        - Здравствуй, Маша,- и бывший муж протянул мне коробку конфет.
        - Спасибо.- Влас изменился - заметно похудел - так, что казалось, вырос даже. Но особенно поразили меня тоскливые-тоскливые глаза его, как у собаки, которую хозяин привязал к дереву у магазина, а сам вышел черным ходом, оставив своего четвероногого друга скулить у дерева навсегда.- Раздевайся, проходи, не стесняйся,- говорила я суетливо, потому что не знала, что ему сказать - у нас не было ни одной общей темы, которую мы могли бы обсудить.- Спасибо за розу на Восьмое марта.
        - Пустяки. А ты прекрасно выглядишь,- заметил он и уставился на мое правое веко. - Ты что, плакала? У тебя глаз красный.
        - Аллергия, наверное.- Я посмотрелась в зеркало - синие тени мне удалось стереть, зато веко теперь было воспаленное, будто я действительно плакала, но как-то странно - одним глазом.- Так что тебя привело ко мне?
        - Маш, я не знаю даже, с чего начать,- замялся он.- Может быть, неудобно с тобой обсуждать это... Но мне совершенно, совершенно не с кем посоветоваться!- в отчаянии воскликнул он.
        - А с Олимпиадой Ефремовной?
        - Бабушка ничего путного не может сказать по этому поводу. Говорит: «Если тебе, Власик, будет хорошо, то и мне тоже будет хорошо». А будет ли мне хорошо, я не знаю.
        - Влас, я не знаю предмета того, о чем мы с тобой говорим, поэтому мне очень сложно что-либо советовать тебе.
        - Да, да, конечно, я понимаю. Тут такое дело... С чего начать?.. С чего начать?- Влас никак не мог разродиться и выложить все как на духу.
        - А ты начни с самого главного,- я изо всех сил пыталась помочь ему.
        - Да в этом деле все главное. Так что я и не знаю, с чего начать!- Он замолчал, видимо, концентрировался, перебирая в уме, что из этого дела самое наиважнейшее, с чего можно было бы начать рассказ. Наконец он собрался и произнес крайне весомое для него имя: - Илья Андреевич...- Да, нельзя отрицать, что для Власа есть кто-то более значительный, чем его старший коллега Илья Андреевич, который добился невообразимых высот в своем деле, жизнь которого сравнима лишь с «судном посреди морей, гонимым отовсюду вероломными ветрами» и у которого пол-лица было изуродовано родимым пятном, будто при рождении растяпа-акушерка нечаянно опрокинула на лицо младенца флакон фиолетовых несмываемых чернил. Даже Олимпиада Ефремовна, почитаемая внуком еще полгода назад наравне с Ильей Андреевичем, была задвинута на второй план!- Так вот, Илья Андреевич узнал, что мы с тобой развелись, вернее, я сам ему об этом сказал. Он пожурил меня - мол, дурень, что такую девицу потерял - ты ведь знаешь, что он относился к тебе в высшей степени благосклонно...- Влас снова умолк.
        - Да, но к чему ты клонишь? Власик, я что-то никак не могу понять тебя.- Меня уже выводило из себя, что бывший супруг никак не может подойти к сути дела, а ходит вокруг да около.
        - Оказывается, у Ильи Андреевича есть дочь!
        - Да что ты говоришь!- искренне удивилась я.
        - Вот-вот! И я об этом факте ничего не знал! Илья Андреевич никогда не упоминал о Белле Ильиничне! Я знал, что у него есть семья - добродетельная жена - Белла Карловна, сын Илья Ильич, но о дочери я не слышал!

«Интересно, очень интересно!- пронеслось у меня в голове.- Теперь, кажется, я начинаю понимать, куда ветер дует!»
        - А что, дети названы в честь родителей?- спросила я лишь для того, чтобы несколько разрядить накалившуюся обстановку.
        - Конечно! В честь таких почтенных родителей, как Илья Андреевич и Белла Карловна, грех не назвать детей!- Влас поразился моему вопросу - для него не было ничего удивительного в том, что в семье его коллеги две Беллы и два Ильи. «А что, если б у Ильи Андреевича было три сына и три дочери?- подумала я.- Наверное, он всех их назвал бы в свою честь и в честь добродетельной супруги своей: Белла 1, Белла 2, Белла 3. Младшенькую для разнообразия можно было бы величать, как грузовой автомобиль,- «БелАЗ» - Так вот... Полтора месяца назад Илья Андреевич пригласил меня к себе - сказал, для серьезного разговора. Я приехал. И он мне говорит, искренне так - ведь этот человек не может хитрить: «У меня дочь есть - очень хорошая девушка и не замужем. Ты развелся - тоже, стало быть, свободен. Уважь старика, соедини свою судьбу с Беллой, моей малышкой! Согласен?». Я в тот момент ничего не понял, расслышал только слово «Согласен?» Маш! Ты же знаешь, я никогда и ни в чем не отказывал ему...
        - И что? Что дальше-то было?- затаив дыхание, спросила я.
        - Говорю: «За честь приму!», а он мне: «Вот и договорились! Хоть внуков на старости лет понянчу!» Только когда Илья Андреевич про внуков-то заикнулся, я начал понимать, что произошло - я согласился взять в жены девушку, которую ни разу в жизни не видел!
        - Ну что ты расстраиваешься? Может, она даже очень ничего!- попыталась утешить я его.
        - Вот она.- Влас достал из внутреннего кармана пиджака фотографию и демонстративно протянул ее мне. Со снимка... Непонятно кто смотрел на меня со снимка! На фоне темно-лилового неба была изображена чья-то физиономия фиолетового цвета с бежевой полосой. Вглядевшись, я вообще начала сомневаться, что это чье-то лицо - то ли это был причудливый вечерний пейзаж, то ли натюрморт с бананом, виноградом сорта «Изабелла» и лиловой велюровой занавесью...- Да ты фотографию-то переверни! Кверху ногами смотришь!- разозлился он, а я подумала: «Надо же, у этой фотографии даже ноги выросли!» Перевернула. Ну и что? Ничего особенно кардинально не изменилось. Ага! Вот глаз, половина носа... Странный какой-то снимок!.. Дошло! Наконец-то до меня дошло! Папашино родимое пятно на пол-лица перепрыгнуло по наследству «малышке» лет сорока (она явно была старше Власа) - такое впечатление, что и ей при рождении растяпа-акушерка тоже нечаянно опрокинула на лицо флакон фиолетовых несмываемых чернил. Бедняжка! Опасное все-таки это свойство живых существ - передавать свои основные признаки и качества потомству. Как правило, по
наследству передается от родителей все самое скверное - толстые ляжки, жидкие волосы, короткие пальцы, длинные носы, не говоря об алкоголизме, диабете и других заболеваниях. И почему так получается - если, допустим, у матери уши нормальные, а у отца большие, то ребенок непременно родится с локаторами, как у папаши? Хотя во всем есть свои плюсы и минусы. Взять, к примеру, Илью Андреевича - он никогда в жизни не усомнится, что это не его родная дочь, потому что Белла похожа на него, как упавшая из крана капля воды совершенно идентична всем предшествующим и последующим.- Что скажешь?- после долгого молчания спросил Влас - в глазах тревога, руки беспокойно теребят фантик от конфеты.
        Я не знала, что ему сказать! Говорить, что Белла - милая девушка и даже вполне симпатичная, было бы форменным издевательством. Произнести вслух то, что ее лицо несколько неординарно, тоже не имело никакого смысла - Влас и сам это знал, иначе не пришел бы ко мне за советом.
        - Да какая разница, как она выглядит! Разве это главное? Может, она человек хороший!- Этот аргумент действовал всегда, он не подводил меня никогда - даже в случае с «квазимодо» - Сергеем Юдиным!
        - Ты думаешь, что мне нужно переступить через себя и сдержать слово, данное Илье Андреевичу?
        - Всегда надо выполнять то, что ты обещаешь,- уверенно заявила я и, подумав, добавила безо всякой задней мысли: - И потом, ты избавишься наконец от страшного, разрушающего душу чувства, от которого, я слышала, некоторые даже умирают!
        - От какого чувства?
        - От ревности своей необоснованной!
        - Зря мы с тобой, Машка, развелись!- вдруг ляпнул он.

«Тут одно из двух: либо он еще любит меня, либо до смерти не хочет связывать свою судьбу с Беллой»,- пронеслось у меня в голове, в эту секунду в дверь позвонили.
        - Кто это?- вздрогнув от неожиданности, спросил Влас.
        - Не знаю. Кто там?
        - Марусенька, птичка моя, бергамотинка, открывай! Это твой любимый пупсик с проклятущей работы вернулся!- кричал Кронский на всю лестничную клетку. Я повернула ключ, на порог ступил «лучший человек нашего времени», обвешанный сумками, будто елка разноцветными игрушками. На какое-то мгновение все замерли - Влас с приподнятыми от неожиданности плечами, вытаращив глаза, уставился на Алексея, я застыла, воткнув ключ в замок, лицо великого детективщика все еще озаряла счастливая улыбка предвкушения встречи со мной.- У нас гости?! Проходите, сейчас будем обедать!- радушно проговорил Кронский, первым нарушив немую сцену.
        - Знакомьтесь, это Влас - мой бывший муж, а это Алексей Кронский...
        - Твой будущий муж, надо полагать!- яростно сверкая глазами, выдавил из себя Влас и вдруг решительно так прокричал: - Женюсь!- «Какие могут быть сомненья!» - мысленно добавила я.- Ты права! По крайней мере Беллу я не буду ревновать!- Он схватил с вешалки пальто.- За нее-то можно не беспокоиться!- И бывший мой супруг кинулся было прочь, но задержался на пороге и воскликнул: - А то, что я к тебе приходил сегодня,- забудь! Это была ошибка!- И он поскакал вниз по лестнице. На мой взгляд, Влас решил сейчас совершить нечто похуже, чем прыжок с 16-го этажа по просьбе своего старшего коллеги. Прыжок - это все же полет и мгновенная смерть, а женитьба на Белле - это мучение, на которое он обрекает себя на всю оставшуюся жизнь.
        - Психопат!- закрывая дверь, прокомментировал Алексей.- Даже отобедать с нами не захотел. А что он приходил-то, этот дубовый обыватель, который никогда не поймет твоей тонкой натуры?
        - У него беда - он женится.
        - Разве это беда?! Радоваться надо! Ему бы пережить то, что я сегодня испытал! Мало бы не показалось! А то жениться! Экая беда!- И «лучший человек нашего времени» принялся рассказывать о своем первом и последнем трудовом дне в качестве разнорабочего на стройке.- Ужас! Хамство! Беспредел!- Речь, будто лавина снега с гор, обрушилась на мою голову.- Не успел я переодеться, как мне дали в руки лопату, поставили, словно пешку безмозглую, прямо у обрыва того самого котлована, о котором я рассказывал тебе, и велели копать. И я копал! Вот!- Он вытянул передо мной руки и показал стертые в кровь ладони, за чем последовал поток нецензурной лексики. Никогда не слышала, чтобы Кронский ругался матом (недаром его назвали
«лучшим человеком нашего времени» полтора года назад в журнале «Литобр» и поместили его фотографию на 41-й странице номера).- Сначала я споткнулся и чуть было не полетел в эту чертову ямину, но схватился за кабель - тем и спасся, правда, герметически изолированный провод я несколько повредил, но плевать - главное, в живых остался! Когда выбирался, вывихнул руку в локте!- Снова нецензурная лексика.- Одна отрада, что левую! Копаю, копаю! Рою, рою! И не один гад не скажет, что рыть надо не вглубь, а вдоль! Гниды!- Снова фонтан ненормативного словарного запаса.- Кончилось тем, что я сам вырыл себе могилу и свалился туда. В этот момент рядом остановился экскаватор и высыпал на меня полковша песка! Я еще поначалу пытался кричать, чтобы привлечь к себе внимание, но на меня никто не реагировал, будто меня вовсе нет на прокладке этого чертова кабеля! А потом оказалось, никто из рабочих не знает русского языка! Все гастарбайтеры! Но тут сработал инстинкт самосохранения - я заработал руками так отчаянно и интенсивно, что, наверное, в тот момент был похож на гигантскую землеройку. Возможность настолько легко
стать заживо погребенным сразу отрезвила меня, и мои мозги мгновенно встали на место. Я собрался и сказал прорабу, что у них на стройке отсутствует элементарная техника безопасности, что на объекте может запросто погибнуть человек и этого никто не заметит, потому что всем тут друг на друга наплевать, и мне на них на всех наплевать, и я увольняюсь. Туды ее в качель! Развернулся и пошел к машине. Клячкин бежал за мной и выкрикивал чего-то - он явно выражал недовольство, что-то бормотал о трудовой книжке, а как увидел, что я сажусь в «Ауди», остолбенел почему-то и замолчал - мне даже показалось, дар речи потерял! Холоп! Я же заехал домой, подсобрал вещи, ноутбук прихватил и прямиком к моей снегурочке.- Алексей стоял напротив меня у холодильника с памятками-плакатиками, предостерегающими от ожирения, вдруг плавно как-то опустился на колени, как часто делают взрослые, чтобы сделаться с ребенком одного роста для более эффективного взаимопонимания, и сказал: - Марусь, выходи за меня замуж. Что-то тревожно мне без штампа в паспорте! Да еще бывшие мужья около тебя ошиваются! Выходи, а? Куплю тебе такое платье,
«кукурузница» моя, какого ни у одной невесты не было отродясь! Все из драгоценных камней!
        - Ну это ты загнул!
        - Из полудрагоценных!- с азартом воскликнул он.- Будешь в загс по ковровой дорожке идти и камешками позвякивать. Юбку короткую сделаем, как набедренную повязку, шею ожерельями украсим...
        - А тут что?- с интересом спросила я, указывая на то место, где по идее должен быть лиф.
        - Так ожерелье переходит в корсет! В волосах заколка с бриллиантом, на руках браслеты до локтей, а на ногах - до колен. И вся ты у меня будешь переливающаяся..
- мечтательно говорил он - такое впечатление, что он уже видел меня поднимающейся по ступеням Дворца бракосочетания в ослепительной неподъемной кольчуге из булыжников (хоть и полудрагоценных).- Марусь, а все-таки что бог не делает, то к лучшему! Я не жалею, что полдня отработал разнорабочим совершенно безвозмездно на благо отечества!
        - И повредил герметически изолированный провод,- напомнила я.
        - Дудки! Сделают они этот провод! Главное, я понял две наиважнейшие вещи. Вернее, сегодня я познал, что смысл жизни для всех людей разный - для кого-то важно одно, для второго - другое, а смысл моей жизни - это чтобы ты стала мне женой и чтоб у меня была моя любимая работа. Марусь! Я снова решил писать! Даже сюжет уже есть - расследование убийства эмчи-ламы в каком-нибудь буддийском храме на почве религиозных распрей. Так ты согласна?
        - Пиши,- отрешенно выговорила я, думая о том, что смысл моей жизни в точности совпадает со смыслом жизни «лучшего человека нашего времени» - я тоже больше всего на свете хочу всегда быть вместе с ним и при этом сочинять невероятные истории переплетения двух самых разных судеб, соединяя их в одну... Быть может, я напишу когда-нибудь леденящий кровь роман или повесть в духе гоголевской «Страшной мести» или «Вия»...
        - Моя «уходящая осень»! Так ты выйдешь за меня замуж-то?- И он посмотрел на меня так, будто стоял на эшафоте в числе остальных приговоренных к смертной казни, и все они ждали другого приговора, потому что в толпе прошел слушок, что жизни не всех лишат, кого-то в живых оставят... Так вот и он стоял теперь передо мной и ждал, что именно его и помилуют!
        - Конечно, выйду!- Я вдруг так четко представила себе эту картину, что мне стало настолько жаль Алексея, будто ему сейчас действительно был прочитан приговор смертной казни через повешение. Я обхватила его голову, опустилась рядом на колени и заплакала - так прониклась я той трагедией, которая разыгралась в моем воображении.
        - Марусенька! «Кукурузница»! Ну если не хочешь расписываться, давай жить просто так! Только не плачь! Не плачь, птичка моя!
        - Хочу-у-у! Хочу замуж!- хлюпала я, громко сморкаясь в носовой платок, испачканный синими тенями.- Выйду, если ты меня завтра к бабушке отвезешь попрощаться - она у меня в монастырь уходит.
        - Да хоть до монастыря отвезу! Снегурочка моя!- «Лучший человек нашего времени» задыхался от радости и, повалив меня на пол, целовал мое лицо. Стало холодно. Я не заметила, как оказалась в костюме Евы до грехопадения и вдруг взлетела высоко-высоко, только теперь, пожалуй, не над хребтом Цаган-Дабан я парила, а над тем самым небоскребом, к которому сегодня поутру прокладывал кабель великий детективщик. Я обхватила его крепко - уж если падать в глубочайший котлован, у которого, кажется, и дна-то нет, то хоть вместе.

* * *
        День ухода Мисс Бесконечности из мирской жизни выдался теплым и солнечным - весело падали капли с крыш, журчали ручьи под ногами, дети в неописуемом восторге шлепали в резиновых сапогах по лужам так, что брызги летели на одежды прохожих. Казалось, сама природа радовалась благодатному решению коренной москвички все бросить и удалиться в монастырь.
        У подъезда отличницы народного просвещения стояло множество машин, будто кто-то устроил здесь выставку автомобилей. Вон Пулькина «каракатица», вон «Газель», а вот чья-то незнакомая - серебристого цвета, длинная с хищной какой-то «мордой», а еще высокая черная - такие напоминают мне танки (тоже не знаю, кто на ней приехал), обыкновенное желтое такси...
        - Что это машин-то столько?!- удивился Алексей.- Даже не знаю, куда припарковаться.
        - Мою бабушку в монастырь провожают!- гордо сообщила я.
        Наконец «лучший человек нашего времени» пристроил свою «Ауди», я вылезла на свежий воздух и увидела Пульку в сопровождении незнакомого мужчины лет сорока. Это был высокий человек плотного телосложения (со спины его можно было бы принять за Аркадия Серапионовича, но это явно не уважаемый всей Москвой проктолог) с густой шевелюрой цвета вороного крыла; черты его были резкими, я бы сказала, острыми даже какими-то - прямой нос, как скальпель хирурга, будто разделял лицо пополам, по разные стороны которого угольками горели колкие глаза, скулы тоже выделялись своей остротой, губы - жесткие, правильной формы - не большие, не маленькие, раскрывались, казалось, только по мере крайней необходимости, этот человек, наверное, никогда не говорил ничего лишнего.
        К Пульке подошла Икки с Федором Александровичем - она смеялась, и, глядя на нее, можно было сказать, что подруга абсолютно счастлива; он заботливо поднял воротник ее пальто, сказав мягко: «А то простудишься, Кусик», и нежно стряхнул с ее плеча упавшую с крыши каплю воды.
        Рожковы стояли возле «Газели» рядом с бледнолицей девицей в черном монашеском одеянии - коровьи, загибающиеся ресницы ее были опущены так, что казалось, будто она спит стоя, как лошадь. Глория Евгеньевна плакала, то и дело сморкаясь в клочок туалетной бумаги вместо носового платка, и трясла перед монашкой шерстяными носками:
        - Возьми, Феодулия! Они согреют твои нижние конечности, когда термометр будет показывать минусовую температуру!- И опять залилась слезами.
        Амур Александрович не плакал, провожая свое чадо, он своеобычно раскрывал странным образом рот, перекашивая губы то в одну сторону, то в другую, наставлял дочь, смачно оплевывая ее рясу. Слышались обрывки фраз: «Ты должна», или «Ты не должна», или «Нехорошо это».
        Я подхватила великого детективщика под локоть и подошла к подругам и их спутникам.
        - Маша!- воскликнула Пулька так, будто говорила: «И ты туда же! Тоже с воздыхателем притащилась!», и с любопытством посмотрела на «лучшего человека».
        - Это Алексей Кронский,- напористо представила я его. У Пульки глаза на лоб полезли - она хотела было сказать что-то едкое и язвительное, но в этот момент ее спутник протянул ему руку.
        - Очень приятно, я - Олег Игоревич Черпаков, патологоанатом,- говорил он, чеканя слова металлическим голосом, словно рассекая ледяным острием хирургического ножа мягкие ткани бездыханного тела.
        - О, какая у вас печальная профессия!- легкомысленно брякнул Кронский.
        - Так рассуждают только те люди, которые ничего не смыслят в прозекторстве,- отрезал он.- Не правда ли, Пушинка?- Олег Игоревич называл Пульку - Пушинкой, и прозвучало это из его жестких губ настолько нежно и ласково, что мне почудилось, будто не он произнес эти слова, а кто-то другой, стоявший у него за спиной.
        - Да, да, милый,- отозвалась Пушинка.- Мы с девочками подойдем поближе к подъезду, а вы тут поболтайте.- Ей не терпелось остаться со мной и Икки наедине, чтобы озвучить все те негативные эмоции, что были вызваны появлением «лучшего человека нашего времени». Пулька всегда выступала против моих с Кронским отношений, доказывая всякий раз с пеной у рта, что он никогда не избавится от своих сексуальных извращений.
        - Вы что, обе с ума сошли?!- взревела гинекологиня, притащив нас за угол дома.- Одна вчера заявку подала! Икки, ты действительно собралась замуж за совершенно незнакомого человека? А ты, Маш! Как ты могла снова связаться с Кронским? И это после того, как ты собственными глазами видела, что он изменяет тебе с безобразной, толстой теткой в лифте и с уборщицей, повалив ее на урну средь бела дня прямо в редакции?! Откуда он вообще взялся? Как снег на голову свалился!
        - Из Бурятии,- ответила я и поспешила заверить ее: - Он теперь нормальный, он вылечился, и у нас все в порядке.
        - Даже так! Ты уже успела в этом убедиться?- ехидно усмехнулась она.
        - Пуль, да отстань ты от нас! Лучше на себя посмотри! Связалась с каким-то патологоанатомом! Мне бы с ним в кровать даже ложиться страшно было!- заявила Икки.
        - Дремучая ты! Я ведь замуж за него не собираюсь выходить!
        - А мы тоже с Алексеем пожениться решили,- ляпнула я.
        - Ну ты, Машка, дура!
        - Сама такая!
        - Ой! Делайте вы что хотите, только потом не плачьтесь и ко мне со своими женскими проблемами не обращайтесь,- насупилась Пулька.
        - Маш, а где твоя бабушка? Может, сходить за ней?
        - Нет, Икки, я не пойду в логово Зожор! Я в их присутствии никогда бабушку не навещала и сейчас не собираюсь нарушать это правило! Они меня на дух не переносят, да и мне их любить не за что! Сейчас выйдет. Двенадцати-то еще нет.
        - Что-то Анжела опять опаздывает, да и Адочки не видать,- заметила Икки.- Пойдемте обратно, а то они приедут - нас нет, развернутся и обратно уедут.
        - А вы помните, какое сегодня число?- прошипела Пушинка.
        - Пятое апреля,- я в этом не сомневалась.
        - И это не вызывает у вас никаких ассоциаций?
        - А в чем, собственно, дело?- в один голос спросили мы с Икки.
        - У твоей сестры, Маша, сегодня в 15.00 открывается выставка весенне-летней коллекции,- ядовито выговорила она и показала свой пригласительный билет.
        - Черт! Я совсем забыла!- воскликнула я, ударив себя кулаком по лбу.- Как же хорошо, Пулька, что ты напомнила! А то очень бы получилось неудобно!- Я с головой погрузилась в океан любви, оставив все важные мысли на его поверхности!
        - Смотрите, Огурцова идет!- воскликнула Икки и от удивления ткнула указательным пальцем в воздух.
        Действительно, к нам приближалась будущая мать-героиня. Она почти бежала, раскачиваясь от своего бремени из стороны в сторону, а за ней следом, буквально наступая на пятки, несся рослый чернобровый детина в темно-зеленой куртке и все пытался схватить Огурцову за руку, но она со злобой и ненавистью выдергивала руку, гордо вскидывая при этом голову и ускоряя шаг.
        - Отстань от меня! Оставь меня! Тиран! Ирод! Негодяй!- кричала она. Подойдя совсем близко к нам, она вдруг развернулась к отцу своих детей и прогремела: - Никогда! Слышишь, никогда я не выйду за тебя замуж! А теперь иди отсюда! Тоже мне! Навязался на мою голову!
        - Михаил, Анжела, что случилось-то?- спросила я, когда они, не замечая ничего и никого, тараном врезались в наш кружок.
        - Здравствуйте, девочки!- деловито поприветствовала нас Анжела, а когда заметила Лугова, Черпакова и Кронского, глаза ее округлились, и она тупо спросила: - А это кто?
        Мы наперебой принялись знакомить своих ухажеров с Анжелой и Михаилом.
        - Понятно,- сказала Анжелка, но, судя по ее виду, она ничего не поняла.- Вот этот деспот,- она с силой ткнула в Михаила большим пальцем,- притащился сегодня ко мне рано утром и увязался за мной! Всю дорогу не могла от него отцепиться! Требует восстановления отношений! Фиг тебе на постном масле, а не отношения!- Огурцова категорично повернулась к нему спиной, не видя, как во двор въехала длиннющая, словно автобус, неповоротливая машина цвета слоновой кости и остановилась рядом с «Ауди» Кронского. Дверца открылась, и из гигантского автомобиля выпрыгнуло существо мандаринового оттенка в ярко-лимонном вязаном пальтишке, желтых сапожках на шнуровке и цыплячьего оттенка бейсболке с двумя дырками для ушей и залилось громким, призывным лаем. Затем, вся в шафрановом облачении, выпорхнула Адочка, огляделась по сторонам и, увидев нас, так интенсивно замахала рукой, что казалось, та вот-вот оторвется. Мстислав Ярославович подскочил к невесте, развел руками и с досадой покачал головой - не успел, мол, ручку подать!
        - Адочка! Мы все поздравляем тебя с сегодняшним открытием выставки!- крикнула я, боясь, что Пулька опередит меня и скажет это раньше.
        - Вы помните?!- радостно воскликнула кузина.- А я специально тебе позавчера ничего о выставке не сказала! Думаю: вспомнит кто-нибудь или нет? Вспомнили! Вспомнили! Вспомнили! Вспомнили!
        И тут из подъезда вылетела вся какая-то возбужденная и, можно было бы сказать, взлохмаченная, если бы на голове у нее не красовались четыре больших бигуди, Петрыжкина, одетая, несмотря на холод, в свой неизменный длинный халат с запахом с яркими желтыми, зелеными и красными розами, купленный давным-давно на вьетнамском рынке, и в тапочки с массивными бульдожьими мордами. Халат то и дело распахивался на ветру, обнажая жилистые Зинаидины ноги. За ней на улицу высыпали все остальные члены партии «Золотого песка», в том числе и Карп Игоревич с накрашенными тушью бровями и ресницами. Огурцова, увидев его, метнула на меня злобный взгляд и отвернулась.
        - Скорее, скорее стелите дорожку! Вера Петровна уже спускается!- громоподобно провозгласила Петрыжкина. Полосатую ковровую дорожку, какие часто встречаются в деревенских домах и которая была свидетельницей торжественного вступления коренной москвички в лидеры партии пенсионеров, кое-как постелили. Дверь распахнулась, и на свет божий выплыла Мисс Бесконечность, одетая в драповое пальто с обтяжными пуговицами, на которое она много лет назад посадила пятно вишневым вареньем, из-за чего, собственно, оно и было перекрашено из белого в черное; на распухшие ноги коренная москвичка умудрилась натянуть войлочные ботики, боковые «молнии» которых ей все же не удалось застегнуть. На голове была престранным образом повязана допотопная прабабушкина шаль в коричнево-бежевую крупную клетку - концы ее не торчали впереди (под подбородком) и не обматывали шею, а скрещивались на груди, уходя на поясницу, и где-то на спине завязывались крепким узлом - именно так носили подобные шали в середине прошлого столетия, когда зимой стояли трескучие сорокаградусные морозы.
        За будущей монахиней на пороге появились, неся в руках тюки с вещами, любимый сын Жорик с дурацкими усами щеточкой и радостная Гузка в приталенном грязно-болотном пальто с засаленными рукавами.
        - Вера Петровна! Уважаемая! Вы покидаете нас! Так дайте напоследок нашей партии ценный совет на будущее!- заплевался Рожков, держа наготове исписанный блокнот и гелиевую ручку.
        - Други мои!- торжественно, чуть дрогнувшим голосом начала Мисс Бесконечность.- Да! Я покидаю вас! Живите мирно, молитесь богу, ходите в храм по воскресеньям, исповедуйтесь, причащайтесь, подавайте милостыню!
        - А что насчет партии?- выкрикнул Карп Игоревич.
        - Касательно «Золотого песка»?- поддержал его Амур Александрович.
        - И кого бы вы нам порекомендовали на ваше место?- затаив дыхание, спросил Зиновий - глава отменной, не имеющей аналогов ни в одной организации страны разведывательной группы. Он надеялся, что экс-президент скажет: «Да что ж тут рекомендовать! Вы! Именно вы, Зиновий, и должны стать лидером!», но экс-президент возмущенно воскликнула властным голосом, разработанным за 43 года работы преподавателем в интернате для умственно отсталых детей:
        - Да гнать вас всех надо к чертовой матери! Вам ли спасать Россию от злокачественной опухоли разврата?! Никто ничего делать не хочет! Лоботрясы! Бездельники! Вам бы только у Петрыжкиной сидеть, чай пить да сплетни распускать! Больше ни на что вы не годитесь!- И старушка, поджав губы, спустилась по ковровой дорожке.
        - Бабушка!- окликнула я ее.
        - Машенька!- обрадовалась она, увидев меня с членами содружества, но тут взгляд ее остановился на «лучшем человеке нашего времени», который не собирался скрывать своих чувств, крепко вцепившись в мою талию.- Ах, какой хороший паренек!- воскликнула бабушка, глядя на него влюбленными, горящими глазами, пытаясь взъерошить его волосы.- А кто это?- будто проснувшись, подозрительно спросила отличница просвещения и прищурилась.
        - Знакомься - Алексей Кронский, а это моя бабушка - Вера Петровна.
        - Я уж восемьдесят девять лет как Вера Петровна, а ты, Кронский, смотри - грех-то на душу не бери! Испортишь мне девку да бросишь! Знаю я вас!- Она пригрозила ему кривым пальцем, а Огурцова залилась смехом.- Анжела! Батюшки! Как ты раздалась-то! Ну, это и понятно.- Мисс Бесконечность махнула рукой и смачно воскликнула: - Девьки! Как давно я вас не видела! А помните, как вы после школы ходили к нам обедать? Анжел, помнишь, сколько ты жрала?! Как лесоруб! Вот тебя и разнесло-то!- Теперь от смеха затряслась Пульхерия.- Машка! Кронский! Негоже во грехе жить!- вдруг серьезным командным тоном проговорила коренная москвичка.- Вам венчаться надо! И все тут! Я с батюшкой поговорю, и он вас в монастыре обвенчает! Феодулия, дай моей внучке адрес монастыря! Ведь батюшка обвенчает их?
        - Нет, Вера Петровна,- еле слышно пролепетала дочь Рожковых и протянула мне клочок бумаги с записанным ровными крупными буквами местоположением монастыря.- Их сейчас венчать вообще никто не станет. Во-первых, сначала нужно в загсе печать поставить, во-вторых, Великий пост идет, а в пост не венчают. Да и вообще в монастырях не венчают.
        - Это еще почему?- враждебно спросила старушка.
        - Хотя,- задумчиво проговорила монашенка, будто не слыша вопроса,- отец Пафнутий служит в приходской церкви, что совсем неподалеку от нашей обители находится. Так вот он, если договориться, там сможет повенчать.
        - Ага, понятно,- немного успокоилась бабушка,- Феодулия, а в монастыре-то есть телефон? Могу я внучке позвонить?
        - Есть, но звонить можно, только если матушка-настоятельница разрешение даст.
        - Мне даст!- Будущая монахиня в этом ничуть не сомневалась. Она огляделась по сторонам, но не найдя того, чего (или кого) искала, повернулась ко мне и спросила: - А где Поля? Где она?
        - В Буреломах, никак выехать оттуда не может, распутица,- пояснила я.
        - Ей совершенно наплевать, что мать отказалась от лидерства, пожертвовала всем и уходит навсегда в монастырь!- обиделась она и снова поджала губы.
        - Вера Петровна, пора прощаться, водитель ждет,- робко прошептала Феодулия.
        - В общем, ты, Маша, и ты, Кронский, все поняли. Партии я тоже все сказала.- Она словно сама с собой разговаривала - мол, это я сделала, того предупредила, но все-таки что-то забыла! И тут она взглянула на Жорика и как кинется к нему на шею. - Сыночек! Мамочка не бросает своего мальчика, мамочка специально в монастырь уходит, чтобы молиться за него! Жорочка, если у тебя тут без меня головка заболит, привяжи ко лбу капустный лист. Если зубик задергает - прополис пососи, за щечку положи и пососи. Ой! Как ты тут без меня будешь-то?!
        - Ничего, Вера Петровна, я прослежу,- закидывая тюки в машину, проквохтала Гузка. - Садитесь, садитесь, а то шофер уже нервничает.
        Мисс Бесконечность вскарабкалась на ступеньку «Газели», пригнула голову и, повернувшись лицом к провожающим, изрекла торжественным, немного печальным тоном:
        - Что я делала не так - извините! Жила впервые на этой земле!- Старушка поджала губы, и в этот момент мне показалось, будто кто-то, сидевший внутри, схватил ее сзади за перекрашенное полвека назад пальто и втащил в машину. «Но не могла же это сделать сестра Феодулия?!- удивилась я.- Хотя как знать?»
        Наконец дверца захлопнулась, и автомобиль тронулся с места, унося Мисс Бесконечность в обитель строгости и суровости, ночных бдений и послушаний, душевного спокойствия и умиротворения.
        Мы все стояли и махали вслед удаляющейся машине, как вдруг я услышала:
        - Пойдем, Жорочка! Чего зря стоять-то?! Опять радикулит схватишь! Идем, идем!- Гузка подталкивала сиротинушку к подъезду, почувствовав наконец себя полновластной хозяйкой всей квартиры, включая маленькую, освободившуюся теперь, после ухода бабушки в монастырь, комнату.
        - Отстань!- рявкнул тот, но все же вошел в подъезд.
        - Ну поехали, поехали! А то на выставку опоздаем! Опоздаем на выставку! Поехали!- засуетилась Адочка, а ко мне подошел Федор Александрович и сказал с несказанной теплотой:
        - Какая, Маша, у вас дивная бабуля! Я тоже все порывался раньше в монастырь уйти, но работа держала. Мне казалось, что я еще здесь нужен, в миру... А теперь совсем расхотел от мирской жизни отрекаться - теперь у меня появилась Кусенька!- И он весело рассмеялся.
        - Отвяжись ты от меня в конце-то концов!- не своим голосом кричала на Михаила Огурцова.- Ни на какую выставку ты не поедешь! И не выйду я за тебя замуж во второй раз! С меня одного хватило! Хотя...- И она вдруг замолчала, будто какая-то очень важная мысль пришла ей в голову.- Выйду, если обвенчаемся!
        - Анжел, вы ведь уже венчаны!- искренне поразилась я.
        - Да!- Икки рот от удивления открыла.
        - Ха! Как же! Венчаны!- злорадно усмехнулась она.- В православном-то храме мы не венчались! Это у адвентистов над нами молитву прочитали, да и дело с концом!
        Мы с подругами уже как-то забыли, что чернобровый детина Михаил был адвентистом. Кто он сейчас - неизвестно, но тогда...
        - Но мы же были...- опешила я.
        - Где вы были-то? В загсе на бракосочетании были! А молитву в церкви над нами через неделю читали! Ну я называла это венчанием...- промямлила Огурцова и снова закричала, пожирая чернобрового детину испепеляющим взглядом: - А что мне еще делать оставалось?! Такое мое условие будет! А ты сам думай - ехать тебе со мной на выставку или нет,- отрезала будущая мать-героиня, и Михаил, по-моему, совершенно безотчетно поплелся за ней к длинной, как автобус, машине цвета слоновой кости.
        Пулька села в свою «каракатицу», напоминающую мне всегда божью коровку, патологоанатом залез в высокий черный «танк», а серебристая машина с хищной
«мордой» принадлежала Федору Александровичу.
        - Поезжайте за нами! За нами!- крикнула Адочка и исчезла в нескончаемой машине, которую по случаю великого дня (а именно выставки весенне-летней коллекции) Мстислав Ярославович взял напрокат.
        В 14.30 наш кортеж остановился у милого небольшого особняка небесно-розового цвета конца XIX века.
        - Весь первый этаж - моя выставка! Милости прошу! Милости прошу!- восторженно кричала Адочка на всю улицу, открывая дверь.- Через полчаса приедут гости! Гости приедут! И я разрежу красную ленточку! Да, Фроденька? Проходите, проходите!
        - А ленточка где?- недоуменно спросила я.
        - Ленточка внутри! Внутри уже натянута! Мы посидим пока в коридоре! Ой! Стива! Сестрица! Мне не верится, что у меня выставка! Моя! Моя первая выставка! Я - модельер! Я настоящий модельер!- говорила кузина в экстазе.
        - Я не поняла что-то!- недовольно промолвила Анжелка, усаживаясь на стул.- Ты чего сюда приволокся?- И она уставилась на Михаила.- Венчаться согласен?
        - Что ж мне еще делать остается?- печально ответил он.
        - И все-таки я не пойму что-то!- Огурцова пыталась во что бы то ни стало докопаться до истины.- Как это ты венчаться собрался, когда ты некрещеный?!
        - Почему это некрещеный?! Меня покойная бабушка в младенчестве окрестила!
        - Вероотступник!- фыркнула она, но заметно повеселела.
        - Кусенька, как было бы чудесно, если бы мы с тобой тоже обвенчались!- мечтательно проговорил кардиохирург.
        - Да, это было бы так красиво: мы с тобой у алтаря.- Икки закрыла глаза и, наверное, уже представляла себя в церкви, в белом платье с короной над головой.
        - А главное, ведь на всю жизнь!- благодушно заметил ее жених.
        - Решено?!- вопросительно, неуверенно как-то сказала Икки.
        - Конечно, решено!- вмешался «лучший человек нашего времени».- Все и поедем к Марусиной бабушке и там, вблизи монастыря, обвенчает нас отец Пафнутий после Великого поста! Нас обвенчают оптом!
        - Ха! Ха! Ха!- держась за огромный живот, залилась смехом Огурцова.
        - Давайте разберемся, кто будет венчаться,- предложила Икки.- Пуль, ты будешь?
        - Ты что, с ума сошла?!- испугалась гинекологиня, будто ей предложили выпрыгнуть из самолета без парашюта.
        - Пушинка, а почему ты не хочешь? Было бы прекрасно! Или ты вообще не собираешься за меня замуж?- нежно и как-то растерянно спросил патологоанатом.
        - Я ведь не сказала - «нет», просто я еще не готова,- отбрыкнулась Пульхерия и злобно посмотрела на Икки.
        - А ты, Адочка?
        - Мы со Стивом решили расписаться летом! Летом! Летом! Летом! Летом!- Кузина сильно разволновалась.- Я хочу выходить замуж, когда будет совсем тепло! Не хочу я поверх подвенечного платья пальто надевать! Я не капуста! Не капуста я!
        - Но в этом году Пасха поздняя. В мае будет уже тепло,- настаивала Икки - ей очень хотелось, чтобы все переженились в один день, и дело с концом.
        - Это еще неизвестно! Неизвестно еще! В мае иногда и снег выпадает! И вообще не хочу в мае замуж выходить - всю жизнь потом маяться! Маяться потом еще всю жизнь!
        - Дудки!- весело отозвался Алексей.- Все это суеверие! Правда, снегурочка моя?- Я не ответила.- Ты что молчишь? Мы-то с тобой точно в мае повенчаемся! Неужели ты посмеешь ослушаться свою бабушку?!
        После получасового спора мы наконец пришли к общему знаменателю - по истечении Великого поста в приходскую церковь, что находится в непосредственной близости с монастырем, куда уехала сегодня Мисс Бесконечность, отрекшись от мирской жизни, для совершения обряда венчания отправятся три пары - мы с Алексеем, Анжела с отцом своих уже родившихся и еще не появившихся на свет божий детей и Икки с Федором. Адочка маяться категорически отказалась, отложив свадьбу на июль, Пулька пространственно как-то сказала, что вроде бы соединить свою судьбу с патологоанатомом она не прочь, но только не сейчас, а чуть позже, но насколько
«чуть», гинекологиня не уточнила.
        Ровно в три часа пополудни Мстислав Ярославович открыл входную дверь, за которой, к моему удивлению, стояла толпа народа.
        - Адочка, кто все эти люди?
        - Как - кто? Пришли посмотреть на мою коллекцию! На коллекцию мою пришли посмотреть! Многие тут с работы Стива, даже один или два модельера обещались прийти! Да! Мои коллеги!- с гордостью заявила она.- Проходите, дамы и господа! Не стесняйтесь!- И господа с дамами зашаркали грязными подошвами по коридору. Кузина остановилась перед залом с натянутой красной атласной лентой, сняла со стены портновские ножницы и в полнейшей тишине выхватила ее кусочек из самой середины, торжественно оповестив всех присутствующих о том, что выставку можно считать открытой, затем она схватила длинную учительскую указку и любезно проговорила: - Сегодня, в честь первого дня, я проведу вас по залам и расскажу немного о своей коллекции. За мной! За мной!
        В первой довольно просторной круглой комнате с высоким потолком я увидела пар семь-восемь манекенов - один из манекенов обыкновенный, а рядом - маленький, напоминающий полено папы Карло, из которого им в дальнейшем был выструган Буратино. До меня не сразу дошло, зачем тут представлены эти маленькие «поленца».
«Конечно же!- вдруг осенило меня.- На них натянуты Афродитины наряды!»
        - Это вариант предназначен для ранней весны,- прокомментировала модельерша, тыркая длинной указкой в вязаный свитер цвета морской волны из ровницы и юбку, скрепленную сбоку тремя булавками. Сумка-сарделька лежала рядом на миниатюрном столике.- А этот костюм для йоркширской терьерши, для девочки! Вот для такой собачки! Смотрите!- И она, взяв на руки Фродю, подняла высоко-высоко, чтобы всем видно было, после чего ткнула указкой на «поленце» с розовой плиссированной юбочкой и жакетиком. На полу стояли микроскопические ботиночки на шнуровке. Кажется, именно в эти наряды были одеты Адочка с Афродитой, когда я впервые их увидела на ток-шоу «От меня нигде не скроешься».
        - Поразительно!- воскликнула полная дама в кепке с искусственной розочкой сбоку.
        - Великолепно!- всплеснув руками, восхитился от души очень худой молодой человек в джинсах и оранжевом кожаном пиджаке.
        - Как мило!- прошептала дама, не рискнувшая в начале апреля снять норковую шубу до пола.
        - Позвольте спросить, а нельзя ли приобрести ваши модели?- осведомился мужчина средних лет в шелковом красном кашне, явно расположенный к полноте, но, видимо, державший себя в ежовых рукавицах, не слезавший с беспощадной диеты.
        - Вам это дорого обойдется!- несколько высокомерно ответила сестрица.
        - И все-таки?- решила уточнить дама в шубе.- Я бы с удовольствием купила вот это красное пончо, шляпку и лосины!- И она указала на манекен у полукруглого окна.
        - Это не лосины! Лосины - это белые штаны из лосиной кожи! А они красные и шерстяные! Шерстяные и красные! Это рейтузы!
        - И все-таки?- настаивала дама.
        - Купить можно, но коллекция будет распродаваться только через две недели, после закрытия выставки,- неохотно проговорила кузина.
        - Извините, Ада Михайловна, а вы не согласились бы сотрудничать с нашим Домом моды?- спросил молодой человек в оранжевом пиджаке.
        - Потом, потом об этом поговорим,- нетерпеливо пробормотала кузина и, указав на лиловый полушубок с меховым фиолетовым воротником, пояснила: - Эта модель тоже для ранней весны или для поздней осени.
        - Это шиншилла?- с любопытством спросила тоненькая женщина в спортивной куртке и болоньевых скрипучих брюках.
        - Это смешанный мех ручной работы,- уклончиво ответила сестрица.
        Вскоре многочисленные посетители разбрелись по залам, а я улучила момент и спросила:
        - Адочка, а что это за смешанный мех такой?- В памяти моей еще было свежо воспоминание, когда кузина в проливной дождь заявилась в Буреломы именно в этом полушубке, и ее шея с рукавами тогда мгновенно стали фиолетовыми. Оказалось, что она собственноручно покрасила кроличий воротник с манжетами обыкновенными чернилами из пластмассового пузырька.
        - Что за мех! Что за мех! Кролик с Фроденькой!
        - Как... с Фроденькой?
        - Как! Как! Вычесанную шерстку Афродитки я закрепила в плешинках кроличьего воротника, потому что он порядком поизносился!
        - А как это ты закрепила?
        - Как! Как! Руками!- сердилась она.- На клей посадила! На суперклей! За пять рублей купила тюбик и посадила! Пойдем в зал аксессуаров!
        В зале аксессуаров были представлены бусы, браслеты, ожерелья из просверленных пивных крышек и канцелярских скрепок. Народ был в восторге и пытался склонить Адочку продать кое-что из коллекции сейчас, не дожидаясь закрытия выставки.
        В самом дальнем помещении была представлена форма для сотрудников аптеки
«Моторкина и С?». Мы с Икки вошли туда с трепетом - моя подруга боялась, что, увидев нечто экстравагантное (наподобие полушубка с крашеным воротником и закрепленными при помощи суперклея клоками Афродитиной шерсти), она не сможет отказаться от этого нечто из-за своего мягкого характера. Я же проклинала себя в душе за то, что сделала великую глупость, предложив кузине изготовить форму для сотрудников единственной проктологической аптеки Москвы: «Лучше бы Икки поехала в магазин и купила синтетическую спецодежду, какую носят ее коллеги-фармацевты из
«Лекаря Атлетова», которая впитывает все запахи и не выветривается даже после стирки!» - так думала я, входя в зал с закрытыми глазами. Однако, открыв их, я не увидела ничего страшного. Моему взору представились четыре манекена, на трех из которых были надеты юбки, безукоризненно сшитые из грубого льна в диоровском стиле
«нью-лук», измеренные точно в сантиметрах (40 см от пола), с накладными карманами из ситца в нежно-голубой мелкий цветочек (как оказалось потом, карманы надежно держались на «молниях», и когда необходимость в них пропадала, их можно было отстегнуть). Одна из юбок поразила меня своим размером - она была огромной, и линия талии, казалось, равна линии подола. «Это, наверное, для Светы!» - догадалась я, вспомнив, в какое замешательство пришла сестрица, снимая мерки с невесты Иннокентия: «120-120-120,- пробормотала тогда она.- Не понимаю! А где мне талию делать? Где талию-то делать?» Юбки великолепно сочетались с жакетами с высоко сидящим широким поясом из той же ткани, что и карманы на юбке, и забавными ситцевыми крылышками (как у ангелочков!), которые держались на липучках. Вместо несуразных медицинских колпаков Адочка сшила модные кепочки с козырьками.
        Один костюм был создан, несомненно, для Иннокентия - вместо юбки льняные брюки с отворотами и куртка с широкими плечами в стиле 50-х годов прошлого столетия.
        - Поразительно!- вырвалось у Икки.- Адочка, я даже не ожидала! Это великолепно!

«Слава богу!- отлегло у меня от сердца.- Хорошо, что хорошо кончается!»
        - А это чудо продается?- с азартом спросил мужчина, склонный к полноте.
        - Нет! Все, что представлено в этом зале, уже продано!- с гордостью отрезала кузина, но тут же шепнула Икки на ухо: - Это мой подарок твоей аптеке! Подарок! Подарок!
        Мы еще немного побродили по залам. Сейчас, когда Адочкина одежда была выставлена на всеобщее обозрение, она не казалась мне нелепой и чудной - напротив, такое ощущение, что я хожу среди шедевров, сотворенных фантазией и руками одаренного, великого модельера, имя которого знает уже весь мир и слава его неоспорима.
        Вскоре мы распрощались с Адочкой и Мстиславом Ярославовичем, сели в машины и разъехались по домам. Огурцову с Михаилом вызвался отвезти к ней домой Федор Александрович. Впоследствии я узнала, что чернобровый детина в тот вечер остался у Анжелки на ночь...

* * *
        Последующий месяц пролетел невероятно быстро - события развивались стремительно. Но главное для меня было то, что я наконец-то дописала книгу о безумном ревнивце, отправив его в лечебницу для психически больных и связав навеки любящие сердца Марфушеньки и ее соседа с нижнего этажа.
        Если говорить о членах нашего содружества, то все было решено уже на Адочкиной выставке весенне-летней коллекции. Никто из нас троих (меня, Икки и Анжелы) не готовился к формальному бракосочетанию в загсе. Это уже не вызывало в наших душах никакого трепета и волнения. Боже мой! Я пятый раз выхожу замуж! Икки - третий! Анжелка, правда, новичок в этом деле (она во второй раз соединяется законным браком), но у нее тоже нет никаких причин для беспокойства - оба раза она соединяет свою судьбу с Михаилом.
        Однако все мы венчались впервые, и думы, силы, эмоции были направлены исключительно на это предстоящее, наиглавнейшее событие нашей жизни. Мы с Икки весь месяц носились по городу, высунув язык, в поисках подходящих платьев для свершения сего таинства. Нужно, чтобы свадебный наряд был не слишком откровенным (следовательно, отпадали оголенные плечи и укороченные юбки), но в то же время оригинальным и неизбитым. Совмещения всех этих требований в одном платье, казалось, было невозможно нигде отыскать.
        - А как же подвенечное платье из полудрагоценных камней?- время от времени, оторвавшись от компьютера, разочарованно вопрошал мой избранник.
        - Ну как я появлюсь в таком одеянии в храме божием?!- возмущалась я и опять сломя голову выбегала из дома на поиски подвенечного наряда.
        Анжелка голову ломать не стала, а попросила Адочку немного расставить свое старое свадебное, пышное, чуть пожелтевшее от времени платье, в котором она похожа на бабу с самовара. Кузина сказала, что расставлять его нет никакого смысла и вообще тут уж, пожалуй, ничего сделать нельзя, так как беременная подруга наша раздалась раза в два, если не больше.
        - Как?! Совсем ничего нельзя сделать?- чуть не плача, спросила Огурцова, и тогда находчивая и гениальная сестрица моя предложила вшить, распоров платье по линии талии и чуть ниже, по шву, белый атласный чехол для ее непомерного живота. На том и порешили.
        Лишь за три дня до церемонии мы с Икки напали на подходящий салон вечерних платьев и купили наконец то, что хотели. Я приобрела платье, о котором давно мечтала, но фасона, который мне никогда не шел - для того, чтобы носить такие модели, мне еще месяца два назад нужно было сбросить килограмм пять-семь. Но чудо! Я не заметила, как похудела с 9 марта на десять килограмм! Не прошли даром наши с Кронским взлеты на хребет Цаган-Дабан и волшебные парения над Муйско-Куандинской котловиной. Но ближе к делу! Фасон его в точности совпадал с тем самым платьем, в котором полгода назад Икки собиралась расписываться с Женькой Овечкиным и которое было навсегда испорчено при тушении пожара в проктологической аптеке, учиненного накануне бракосочетания Иннокентием. Это модель в стиле 30-х годов цвета нежно-голубого неба, на котором одна маленькая тучка загородила солнце, на узких бретелях, с вышитым плотным поясом в тон вокруг бедер. К нему прилагалась легкая, отделанная по краям вышивкой шаль, которую можно было бы использовать как покрывало на голову при венчании.
        Икки же выбрала платье нежно-оливкового цвета по моде Первой мировой войны с узкой талией и широким кринолином до колен, которое очень шло ей.
        Пока у нас с Икки вовсю шла подготовка к таинству венчания, жизнь вокруг, естественно, не остановилась, не замерла, а неудержимо двигалась вперед.
        Людмила Александровна, к примеру, страстно полюбила омлет, возненавидев яичницу, и тем самым вернула себе расположение Роблена Ивановича, который не мог устоять перед кулинарным искусством бывшей жены и опять переехал к ней. Икки, в свою очередь, перебралась в папашину квартиру и теперь каждый день тратила на дорогу, чтобы добраться до единственной проктологической аптеки Москвы, ровно два часа своего драгоценного времени. Правда, нередко до работы ее подвозил Феденька.
        Нина Геннадьевна, переболев мнимой беременностью, навсегда вернула Ивана Петровича - теперь он окончательно забился жене под каблук, чувствуя вину и в полной мере осознав собственное предательство по отношению к бедной женщине, которая во чреве своем вынашивала его ребенка. Так, по крайней мере, он думал. Тут еще надо сказать, что Анжелкина мамаша вернулась в лоно православной церкви и заняла прежнее место за свечным ящиком, торгуя иконами, книгами и кассетами с проповедями священнослужителей и духовными песнопениями.
        Вероника Адамовна в тот самый день, когда Икки с Федором нашли друг друга, рванула (как и предполагала Пульхерия) в институтскую каморку к бывшему супругу и единомышленнику, который способен понять всю глубину оскорбления, что нанес ей Протычкин касательно того, что великий и неподражаемый Николай Васильевич Гоголь не внес в русскую литературу ничего нового. Они минут 20 обсуждали Леонида Михайловича, сидя рядом на топчане и придя к общему выводу, что жуковед - подлец и ничтожество, обнялись крепко, кажется, прослезились даже, после чего Вероника Адамовна собрала скудные мужнины пожитки и сказала ему сердечно:
        - Аполлинаий Модестович, пойдемте-ка домой! Фто это мы с вами на стаости лет какую-то въажду затеяли!- Пулькин отец очень этому обрадовался, воодушевленно вскочил с казенного лежака и по дороге домой все уговаривал Веронику Адамовну бросить искать ребро, потому что занятие это пустое и весьма сомнительное:
        - Можно всю жизнь на это потратить, да так ничего и не найти. Да-с. А давайте-ка, Вероника Адамовна, вернемся к прежней нашей деятельности!
        - Фто вы имеете в виду? Книги да статейки пописывать?
        - Да хоть бы и так! Но не только это! Будем снова работать! Искать рукописи величайшего писателя, его личные вещи - пуговки, кружавчики, предметы туалета. Ведь эти мелкие вещички могут поведать о нем гораздо больше, чем ребро!
        - Как так?- удивилась гоголеведка.
        - А что нам даст ребро? Вот предположим, мы нашли его, сделали все надлежащие анализы, и Микола Тарасович Яновский действительно оказался потомком Николая Васильевича. И что нам это дает-с? Ведь даже самому Яновскому это не нужно! Он занят только своими чучелами! К чему тогда это нам?
        - Я никогда об этом не задумывалась! А ведь вы, Апойинаий Модестович, пъавы!- Вероника Адамовна стояла в темноте (в подъезде кто-то выкрутил лампочку) как громом пораженная. Через мгновение она пришла в себя и вошла в квартиру совершенно счастливая, почувствовав впервые за четыре дня отчаяния и апатии, что жизнь не закончилась и что им с Аполлинарием Модестовичем предстоит еще очень многое найти, разгадать и поведать об этом всему миру в своих книгах и статьях. Спустя два часа окрыленная новыми идеями гоголеведка говорила дочери: - Пуфечка! Как я могла! Как я могла поугаться с твоим отцом?! Ведь это же человек с больфой буквы! Как я была непъава!
        Признав свою ошибку, Вероника Адамовна весь вечер извинялась перед мужем. Аполлинарий Модестович, в свою очередь, извинялся перед супругой - мол, в ссоре всегда оба виноваты, в чем-то неправ и он. Одним словом, в семье Дерюгиных был восстановлен мир.
        Теперь наступило самое время распутать тот сложный любовный узел, затянутый моей родительницей, потомком того самого тевтонца, что участвовал вместе с остатками разгромленного Ордена меченосцев в захвате Восточного Поморья с Гданьском в 1309 году, и бывшим мужем ее - Николаем Ивановичем, который во имя самых светлых чувств к ней заделался барабашкой.
        Спустя три дня после того, как Мисс Бесконечность отчалила спасать душу и молиться за любимого сыночка своего Жорика, связь с Буреломами была налажена. Мамаша позвонила мне и, услышав о бабушкином уходе из мирской жизни, забыла на несколько минут, зачем она мне вообще позвонила. Узнав точный адрес монастыря, мама радостно взвизгнула и сказала, что монастырь этот находится в 30 километрах от Буреломов и что завтра же поедет туда и навестит старушку. Засим она наконец-то вспомнила о цели своего звонка и долго рассказывала, как они с герром Гюнтером, решив проследить, кто все-таки хозяйничает в огороде, пока они спят крепким, сладким сном, бдели всю ночь:
        - И только под утро, когда светать начало, смотрю из окна - у калитки появилась знакомая фигура, резво перемахнула через забор и давай дрова колоть! Я вышла на улицу и крикнула - мол, я в твоей помощи, старый развратник, не нуждаюсь, у меня есть кому дров наколоть и воды принести!
        На что Николай Иванович, смачно харкнув в сторону, с горечью и злобой гаркнул:
        - Мрак! Я еще и виноват! Совсем распустилася!- И, отбросив топор в сторону, предложил мамаше снова сойтись.
        - Ха! Нашел дуру!- усмехнулась моя родительница и хвастливо сообщила: - Я скоро вообще в Германию уеду! Нужен ты мне сто лет! Изменщик! И нечего тут околачиваться! Уматывай в свою московскую загазованную берлогу!
        Отчим эти слова проглотил - ничего не ответил, а только еще раз плюнул, да и то неудачно - попал себе на телогрейку, повернулся и ушел. Ему не удалось в тот же день уехать в свою «загазованную берлогу» по причине весенней распутицы, и еще неделю он прожил у Кисляков. Потом исчез из Буреломов - мама увидела лишь удаляющийся бампер его машины.
        А через неделю после этого звонка мамаша пожаловала в Москву сама. Она, как обычно, вихрем влетела в квартиру (благо «лучшего человека» дома не было - он поехал в редакцию решить с Любочкой кое-какие, как он выразился, «писательские» вопросы), но, скинув с себя алый плащ, привезенный осенью из Германии, мама не кинулась, как это всегда бывало, к холодильнику, а тяжело опустилась в кресло и в ужасе воскликнула:
        - Маша! Я не знаю, что мне делать!- и схватилась за голову, после чего подробно рассказала мне, как Николай Иванович умудрился разрубить, подобно Александру Македонскому, тот гордиев узел, который хотя был завязан и не царем Гордием, а герром Корнишнауцером, но затянут крепко и тщательно.
        Поняв, что тайная и бескорыстная помощь его в ночные часы по хозяйству не возымела того благостного действия на бывшую супругу, на какое он рассчитывал, а также увидев в окне размытую невыразительно-бесцветную физиономию соперника, да еще и услышав из маминых уст, что она собирается в Германию, Николай Иванович решил действовать.
        Дней семь он отсутствовал. Родительница моя уж возрадовалась - надо же, как быстро и ловко я от него отделалась! Но не тут-то было! Через неделю он явился опять в своем неизменном коричневом опушенном костюме двадцатилетней давности с вонючей болгарской сигаретой во рту, по пять рублей за пачку, содержащую 18 мг смол и никотина, повис на калитке и, увидев свою бывшую супругу, крикнул:
        - Это... Полина! Я это!..
        - Что ты здесь делаешь?!- яростно воскликнула мамаша.
        - Я это... К тебе приехал!- И он глупо улыбнулся, нарочно показывая вставные белые зубы, держащиеся на клыках крючками.
        - Очень ты тут нужен! Я замуж собралась! Откуда приехал, туда и поезжай!
        - Поль! А я ведь не один приехал!- И он улыбнулся еще глупее - к ровному ряду вставных зубов прибавились еще и выпученные глаза.
        Родительница моя недоуменно посмотрела на отчима, а тот, распахнув дверцы машины, принялся вытаскивать оттуда кошачьи переноски, приговаривая:
        - Поленька! Я всех наших потерянных кошариков нашел! Смотри! Ровно 19 и Рыжик - двадцатый, у тебя! Мобыть, пересчитаешь?
        Николай Иванович выпустил кошек в огород - они расползались, словно тараканы, кто залезал под гараж, кто под скамейки, кто-то пытался проскользнуть между маминых ног и проникнуть в дом. Пушистики были, конечно же, не мамашины - Николай Иванович за неделю отсутствия облазил все московские подвалы и помойки и привез своей Поленьке дворовых, блохастых, лишайных, глистастых кошек. Он знал, что бывшая супруга неравнодушна к кискам и никогда в жизни рука у нее не поднимется выдворить их из дома. И не просчитался!
        - Неужели ты нас с детишками выгонишь?- жалостливо промычал он.
        - Пушистиков можешь оставить, а сам убирайся! Мы с Гюнтерхеном и без твоей помощи их всех в порядок приведем!
        - Польхен, что сдесь есть происходить?- На крыльцо вышел длинный рыжеволосый рыцарь с блеклыми, почти бесцветными ресницами.
        - Гюнтерхен, у нас теперь появилось еще 19 кошечек!- радостно сообщила мамаша потомку знаменательного тевтонца, что участвовал вместе с остатками разгромленного Ордена меченосцев в захвате Восточного Поморья с Гданьском в 1309 году, и, схватив белую пушистую кошку, проверила, нет ли у нее блох.
        - Я не понимать,- растерянно проговорил Корнишнауцер.
        - А что тут не понимать?! Что тут не понимать!- взорвалась мама то ли от того, что немец туго соображал, то ли от того, что увидела в длинной шерсти белой кошки слишком много блох.- Я говорю, теперь с нами будут жить цванцихь катцен!
        - Тут?! Хиир?!
        - Я, я! Хиир!- подтвердила мамаша.
        - Найн!- отрезал герр Гюнтер.- Это нельзя! Это слишком дорохо! Нет! Или я, или твой катцен!- рявкнул он и поставил свою любимую перед выбором. В этот момент белая пушистая кошка с необыкновенной нежностью обвила лапами мамашину шею, спрятав при этом когти. И выбор был сделан моментально в пользу бездомных, не видевших ласки дворовых блохастых кошек.
        - Они!- с гордостью провозгласила моя родительница.- А ты, Гюнтер,- скупердяй, если тебе на содержание моих пушистиков денег жалко!
        Герр Корнишнауцер после этих слов рванулся в дом, быстро собрал свои вещи и, схватив со стола подаренный совсем недавно даме сердца бесценный шлем своего предка-тевтонца, отправился на автобусную остановку.
        - Теперь-то он уж точно уехал в Германию,- тяжело вздохнув, заключила свой рассказ мама.- А я не знаю, что делать! Блох и глистов я кошечкам всем вывела, всех их вымыла, в порядок привела,- с умилением проговорила она.- Но вот что с развратником делать?.. Ума не приложу! Пока живет на первом этаже. Маш, может, мне его выгнать?- И она посмотрела мне в глаза, но, видимо, ничего не прочитав в них, сказала: - Но в то же время я одна не справлюсь с таким количеством кошек.
        - Конечно, не справишься! Или избавляйся от живности, или снова выходи за Николая Ивановича замуж.
        - Я, наверное, выберу второе. Не могу я, Машка, без кошек! А Коленька на них ничего не жалеет!- Мама смущенно покраснела, а глазки ее предательски забегали - так всегда бывало, когда у нее появлялся очередной воздыхатель. Однако сейчас спрашивать, кто он такой, этот ее воздыхатель, было бессмысленно, ибо я знала, что это бывший ее супруг и мой отчим - Николай Иванович, и дело тут не совсем в котах. .- Так, Маша! Я не пойму, когда ты меня познакомишь со своим будущим мужем?! Бабушка ждет не дождется, когда кончится Великий пост и вы приедете к ней венчаться!- Мамаша резко переключилась на меня.
        Теперь, когда Мисс Бесконечность находилась в 30 километрах от Буреломов, родительница моя виделась с ней каждые выходные и поведала мне о том, что коренная москвичка неплохо пристроилась в монастыре:
        - И там нашла тепленькое местечко! На кухне послушание несет, говорит: «Больше я ничего не могу, потому что стара уж и немощна!» Матушка-настоятельница на нее плюнула и так и оставила на кухне.
        В тот вечер мамаша наконец познакомилась со своим будущим зятем и, кажется, осталась им очень довольна. Особенно тем фактом, что он отвез ее рано утром на вокзал.
        - Ну не зять, а золото! Чистое золото! Как же тебе, Машка, повезло!- все повторяла она перед отъездом.
        Что касается Мисс Бесконечности, то старушка звонила мне каждый день, то есть чаще, чем когда жила в миру, и всякий раз напоминала, сколько дней осталось до Пасхи.
        - Я вас жду! Я договорилась с отцом Пафнутием! Он вас обвенчает!- повторяла она.
        Лишь два дня назад отличница народного просвещения сказала мне нечто новое:
        - А я, Маша, скоро стану невестой Христовой!
        - Что?
        - Постриг я решила, Маша, принять!- важно заявила она.
        - Что?
        - Что, что! Монашкой буду! Вот что!- с нетерпением воскликнула она, но тут же тон ее переменился: - Машенька, деточка моя, сейчас с тобой будет говорить матушка - сестра Амфилохия. Матушка Амфиплохия, матушка Плохия!- во всю глотку закричала будущая монашенка.- Поговорите с моей внучкой! Скажите, что нельзя жить с мужчиной во грехе!
        - Мария, отец Пафнутий обвенчает вас с вашим избранником 10 мая в 10 часов утра. Не опаздывайте,- тихим, монотонным, ничего не выражающим голосом молвила настоятельница.
        - Ой! А я не одна венчаюсь! Еще две мои подруги хотят повенчаться!
        - Если их решение тщательно продумано, а не является данью моде, то пожалуйста.
        - Продумано, продумано!- заверила я ее.
        - В таком случае мы вас ждем,- также монотонно изрекла она и повесила трубку, не дав бабушке возможности еще поговорить с любимой внучкой. У меня вообще возникает подозрение, что Мисс Бесконечность проболтала по телефону уйму денег - так, что теперь монастырь не расплатится за ее междугородние звонки.

* * *

10 мая свадебный кортеж из машин, перевязанных, словно праздничные торты, разноцветными атласными лентами, набитый невестами, женихами, их родителями, подругами и родственниками, остановился у высокой каменной стены монастыря, купаясь в нежно-розовых лучах восходящего солнца.
        Неподалеку от ворот я заметила старую иномарку отчима, которая, несмотря на свою старость, находилась в прекрасном состоянии. Мы с Алексеем выскочили из машины и побежали к ним.
        - Машенька! Какая ты сегодня красивая! Как я счастлива! Платье дорогое? Как же я счастлива, что ты наконец-то нашла свою вторую половинку!- воскликнула мамаша.
        - И я это... тоже... того...- поздравил нас и Николай Иванович.
        - Сестрица, сестрица, сестрица! Ты куда от меня убежала?- К нам навстречу неслась Адочка - в одной руке она держала мое легкое пальто, в другой - Афродиту в белом плащике, отделанном кружевами, в белой фате, державшейся на ушах, и в коротеньких ботиночках. За ней Мстислав Ярославович, Нина Геннадьевна под ручку с Иваном Петровичем, Пулька с патологоанатомом и родителями, Икки с Федором, Вероника Адамовна с Аполлинарием Модестовичем. Последней из автомобиля вывалилась Огурцова (она уже еле ходила, гордо выпятив живот в чехле, точно гигантский арбуз-мутант в сетке) и, завалившись всей тушей на Михаила, приближалась к нам.- Вот говорила я! Говорила! Что в мае совсем не жарко! Что в мае может даже снег выпасть! Накинь пальто! Пальто накинь!
        - В церковь с собаками нельзя!- ревностно заявила Нина Геннадьевна.
        - А мы кошек дома закрыли! Представляю, к чему мы приедем!
        - Я вижу, что красиво! Я не слепая! Да! И романтично! Но, Лелик, давай отложим свадьбу хотя бы на лето, как Адочка, или на осень!
        - Почему нельзя? Почему нельзя?! Я что, зря ей свадебный наряд шила? Бедняжка, что, должна одна в машине сидеть? Одна?
        - А кошкам в церковь можно!- хвастливо проговорила мамаша.
        - Что ты в меня вцепился?
        - А вдруг ты убежишь, моя «Уходящая осень»! Пока нас не обвенчают, я тебя не отпущу!
        - Стива, отнеси Фроденьку в машину! Несправедливость какая! Какая несправедливость! Кошкам можно, собакам нельзя!
        - Олег Игоович! А вот если эксгумиовать тууп...
        - Мама, да ты можешь хоть сегодня оставить Лелика в покое?
        - Пуфечка! Это пъекасный чеовек! Выходи за него, пока он тебе пъедлагает!
        - Отчего же, мне очень любопытна тема, которой интересуется Вероника Адамовна!
        Радость, возбуждение и беспечная легкомысленность - все это улетучилось в тот миг, когда я ступила за ворота монастыря. Сердце мое в каком-то неистовстве колотилось, ноги подкашивались, в висках стучала кровь - я ничего не соображала, а в голове пульсировала одна и та же мысль на все лады: «Что я делаю? Что я делаю? Что я делаю?» Я перестала ощущать реальность - золотые купола с ослепительными крестами, кирпичные стены, монашки в черных одеждах - все это я видела сквозь густой туман.
        - А где послушница Вера?- глухо донесся до меня мамин голос, и чей-то незнакомый ответил:
        - Она в трапезной.
        Лестница. Длинный узкий коридор. Мрачно. Серо все кругом.
        Туман рассеялся, когда мы вошли в трапезную.
        За деревянным столом сидела Мисс Бесконечность в черной рясе, жуя мякиш белого хлеба, и сосредоточенно чистила огромную картофелину. Увидев нас, она встрепенулась, швырнула картошку в чан и воскликнула:
        - Манечка! Полечка! Ах! Какой хороший паренек! А где Жорочка? Он что, не приехал?
        - Здравствуй, мамочка! Нет, не приехал,- ласково проговорила моя родительница и обняла бабушку.
        - Нахал! Ой! Прости, господи!- И Мисс Бесконечность, наскоро перекрестившись, вымыла руки.- А теперь пойдемте венчаться! Я готова! Анжела! Ты тоже в белом?
        - Да, и Анжела, и Икки. Мы все, как сказал Алеша, венчаемся оптом!
        - Я так рада! Я так рада! Мои молитвы дошли до господа!- В голосе коренной москвички послышались смирение и кротость.- Ну что встали-то как столбы? Идемте за мной!- И она засеменила по длинному узкому коридору.- Феодулия! Феодулия! Матушка Амфилохия! Матушка! Плохия!- захлебываясь, кричала она, затем подскочила к бледнолицей женщине лет пятидесяти и принялась дергать ее за рукав.- Матушка! Вот моя внучка с подружками приехала, и все венчаться хотят!
        - Здравствуйте. Все готово. Отец Пафнутий ждет вас. Пойдемте в храм, тут недалеко, - монотонно промолвила матушка, и мы, выйдя из монастыря, направились в сельскую церковь, которая действительно оказалась неподалеку - меньше километра по асфальтированной дорожке. Машины двинулись за нами.
        Глаза мои снова застлал туман, а уши словно ватой заткнули.
        Я почти не помню самого венчания - все мое внимание сконцентрировалось на запыленном узком луче солнца, проникшем сквозь стрельчатое окно высоко под сводом храма и пролегшем по диагонали его, едва касаясь мысков моих бирюзовых туфель. Я стояла, незаметно раскачиваясь из стороны в стороны, будто в забытьи. До моего слуха не доносилось даже обрывков фраз - лишь однообразное чтение, потом кто-то пел, потом ноги мои, кажется, оторвались от пола, и, наступив на луч, я сдвинулась с места, ведомая «лучшим человеком нашего времени», затем снова остановилась. Алексей легонько толкнул меня в бок.
        - Что? А?- Я словно проснулась.
        - Скажи «да»,- прошептал он мне на ухо, и я покорно сказала:
        - Да!- И «да» это заметалось сначала по полу, обвило солнечный луч и, взвившись под сводом, просочилось сквозь него, взлетев к небесам.
        - А теперь можете поцеловать друг друга!- зычно проговорил отец Пафнутий.
        Мисс Бесконечность, которая, оказывается, все это время стояла чуть позади Анжелы, подалась всем своим торсом вперед и довольно громко, указывая на огурцовский
«чехол», сказала:
        - Они уж, батюшка, давно поцеловались!
        - Сестра Вера!- одернула ее матушка Амфилохия.
        - Молчу, молчу, молчу! А что я?! Я ничего!- И коренная москвичка поторопилась исчезнуть в толпе свидетелей таинства.
        - Теперь все вы венчаны перед лицом господа,- проговорил отец Пафнутий, теребя свою длинную бороду, напоминающую мочалку.- Живите в мире и согласии, берегите друг друга,- и он прочитал небольшую проповедь о том, что такое православный брак и что жена должна почитать мужа своего, а муж, в свою очередь, любить и заботиться о жене, как господь о матери церкви.
        Мы вышли из храма, свежий майский ветерок обдал нас - пахнуло чем-то новым, еще совсем незнакомым и неизведанным... «Да, нелегко, оказывается, расставаться со своей свободой!» - подумала я и посмотрела на «лучшего человека нашего времени». Передо мной стоял высокий стройный мужчина моей мечты в белом костюме, который сидел на нем безупречно (мой муж, несомненно, умеет носить подобные вещи с достоинством и без комплексов - этот человек рожден для роскоши). Зачесанные назад вьющиеся светло-русые волосы, брови с изгибом, почти черные, соболиные, нос, чуть похожий на клюв хищной птицы,- обожаю такие носы! От него слабо веет дорогой мужской туалетной водой... Он тоже посмотрел на меня и воскликнул хрипловатым голосом:
        - Маруся! Женушка ты моя любимая!
        Я просто обожаю такие голоса!..
        Великий детективщик подхватил меня на руки, и перед глазами закрутились монастырская стена, купола церкви, поле, лес, машины, радостные лица.
        - Машенька! Поздравляю тебя, кровинушка моя!- Мама приготовилась пустить слезу, но тут подошел Николай Иванович и, схватив меня за локоть, запинаясь, пробормотал:
        - Я это... Ну... Это... Тоже тебя поздравляю. Маш! Отойдем на минутку,- и он потащил меня в сторону.
        - Что? Что случилось? Опять с мамой поругались?
        - Знаешь, Маш, что-то плохо я себя стал чувствовать! Прямо такая слабость, мрак какой-то!
        - Что это с вами?
        - Да не знаю. Ты мне не достанешь эти... Ну, для общего укрепления лекарства...- мялся он.- Ты уж как-то брала мне их - «Чих-пых», «Суньмувча» и «Трик-трах». Помнишь? Я заплачу скоко надо.
        - Помню! И помню, что это закончилось вашим с мамой разводом, потому что это вовсе не общеукрепляющие препараты, а повышающие потенцию, которую вы направили отчего-то не на мою бедную мамочку, а на торгашку Эльвиру Ананьевну. Так что извините, но покупать я вам ничего не стану! Попробуйте как-нибудь естественным путем!
        - Маша! Деточка!- кричала Мисс Бесконечность.
        - Простите, меня зовут.- И я, воспользовавшись полнейшей неразберихой, криками, слезами счастья и поздравлениями, убежала от отчима.
        - Не ругайся с ним! Такой хороший паренек!- И отличница народного просвещения, глядя на великого детективщика влюбленными, горящими глазами, встав на цыпочки, взъерошила его волосы.
        - Бабуля, тебе надо было в мужской монастырь идти!
        - Точно!- воскликнула она так, будто до нее только теперь дошло, какую непоправимую ошибку она совершила.
        - Сестра Вера! Вы почистили картофель для супа?- строго спросила мать игуменья, которая присутствовала на венчании и теперь вместе с бабушкой возвращалась в монастырь.
        - Прости, господи! Забыла совсем! Склероз,- объяснила будущая инокиня и помчалась обратно за монастырскую стену. Такое впечатление, что бабушке было не восемьдесят девять лет, а всего двадцать и что у нее никогда в жизни не болели ноги.

* * *
        ...Мы спускались по дороге с горы, медленно удаляясь от монастыря. Мы хохотали, дурачились, болтали, любовались друг другом; высоко в небе сияло солнце, огнем горело на куполах церквей, озаряя наши лица, а наши улыбки, казалось, играли, точно зеркальные зайчики, отражаясь в нем - такими искренними и счастливыми они у нас были.
        Интересно, что ждет нас всех - таких веселых и довольных сейчас, в недалеком будущем? Что будет с нами через час, неделю, год? Этого никто не может предугадать. И все-таки, согласитесь, это страшно любопытно!..