Жизнь взаймы у смерти Марина Владимировна Болдова
        Остросюжетный семейный роман
        Стоило Лизе обнаружить труп немецкой туристки, которая волей случая стала ее подопечной, как вся понятная, обычная во всех отношениях жизнь круто изменилась. Девушка вдруг поняла, что лучший друг ее обманывает, а с близкими происходит что-то странное. Мама, всегда холодно смотревшая в сторону мужчин, влюбилась, как девочка. И у нее, Лизы, вдруг обнаружились родственники, о которых она и не подозревала. И что со всем этим делать, когда довериться некому, а единственный человек, при виде которого отступают страх и неуверенность, встречается с другой?
        Тем временем расследование убийства идет своим ходом, и выясняется, что история погибшей немки уходит корнями в далекое прошлое, когда ее отец, офицер Вермахта, в оккупированном Гродно влюбился в местную девушку…
        Марина Болдова
        Жизнь взаймы у смерти
        
* * *
        – Кто такие ангелы, бабушка?
        – Наши близкие, кого уже забрали небеса…
        – Почему же только близкие? А чужие?
        – А чужим за нас зачем переживать?
        У них свои близкие есть…
        – Ich habe es nicht getan[1 - Я не сделала это (нем.).], – пожилая женщина произнесла это тихо, на последнем вздохе, но молодой человек, склонившийся над ней, вздрогнул. Он ни на миг не усомнился, что она уже мертва, настолько бледным было лицо и неестественной поза, в которой та лежала на пушистом белом коврике возле кровати.
        Он скосил взгляд чуть правее и негромко вскрикнул. Выпрямившись, быстро осмотрел просторную спальню. Задержав взгляд на портьере, медленно, словно раздумывая, развернулся спиной к окну, сделал два шага влево и вновь склонился над телом. Осторожно разогнув пальцы женщины, достал овальный медальон на цепочке, положил в кармашек своей куртки. Покосился на странный предмет, валявшийся рядом с ковриком, аккуратно взял его двумя пальцами и спрятал в рюкзак. Туда же отправил прихваченную с прикроватной тумбочки книгу с вложенной в нее обычной школьной тетрадкой. Более не задерживаясь, быстро вышел из квартиры…
        Глава 1
        – Фрау Марта! Вы опять забыли закрыть дверь на защелку! – Лиза скинула в прихожей сапожки, сунула ноги в домашние тапочки и прямиком направилась на кухню. Пакет с продуктами оттягивал руку, она с облегчением опустила его на стул и энергично тряхнула кистью. Конечно, фрау Марта не поняла ни единого слова из сказанного ею, но Лиза собиралась повторить ей все это медленно, переводя жестами и указывая на предметы.
        С первого дня знакомства, то есть с субботы, они обе пытались изъясняться, смешивая немецкие слова с русскими, порой запутывая друг друга и расходясь по разным углам, словно боксеры на ринге, улыбками сглаживая возникшую неловкость. Но вчера Лизе пришла в голову отличная идея привести к фрау Марте своего друга Шурку Огорелова, учившегося на инязе в университете. Тот быстро залопотал на немецком, старушка умильно слушала родную речь, иногда прикрывая веки и улыбаясь. Лиза почувствовала себя в их присутствии лишней, а потому ушла на кухню – обедала фрау Марта в одно и то же время, в два часа пополудни. Впрочем, расписание завтраков и ужинов было не менее четким: в восемь ноль-ноль утра и в семь часов вечера.
        Соглашаясь заменить штатную горничную в этой квартире, Лиза предполагала, что сможет объясняться с новой гостьей с помощью приложения в смартфоне, но из этого ничего не вышло: она заметила недовольство на лице фрау Марты, лишь только достала телефон из сумки и положила перед ней. Вздохнув, виновато улыбнулась и пробормотала: «Извините». По-настоящему извинился за нее и объяснил фрау Марте создавшуюся ситуацию с отсутствием горничной, владеющей немецким языком, уже Шурка.
        А ситуация и впрямь сложилась неожиданная для всех – для мамы Лизы, как менеджера риелторского агентства, для самой же горничной Ларисы, прикрепленной к квартире, и для, собственно, владельца этой доходной недвижимости Виктора Петровича Шведова, чьей любовницей до недавнего времени, как утверждала мама Лизы, была девушка. Неожиданно один из гостей, снявший жилье на время пребывания в городе, влюбился в Ларочку, не так давно окончившую институт сервиса, спешно женился на ней и увез в родной Краснодар. Ларочка по каким-то причинам не сочла нужным известить Шведова о переменах в своем статусе, уволившись в один день из горничных.
        Буквально через неделю желание поселиться в означенных апартаментах на верхнем этаже элитного дома на набережной, из панорамных окон которого открывался шикарный вид на реку и город, выразила немецкая фрау весьма преклонных лет – Марта Эрбах…
        Лиза сняла куртку, повесила на спинку стула и открыла холодильник. Молока она, пожалуй, зря не взяла – на полке одиноко стояла початая коробка. Решив, что на утреннюю кашу хватит, Лиза разложила продукты по местам и прислушалась: в квартире царила необычная тишина, хотя в это время фрау Марта была уже весьма активна. Прихватив куртку, чтобы повесить ее в прихожей в шкаф-купе, Лиза еще раз громко позвала гостью. Ответом была все та же тишина.
        Позже, когда она пыталась толком объяснить следователю свои дальнейшие действия, ее сознание подсовывало одну и ту же картинку – она зачем-то методично обыскивает тумбочку возле кровати, затем комод и небольшой секретер. Видимо, не найдя искомого предмета, склоняется над телом фрау Марты. И только тогда начинает громко кричать. Успокоившись, уже вполне осознанно набирает номер полиции, а после – мамин.
        «Что же я искала?» – Лиза смотрела на шевелящиеся губы полицейского и с трудом понимала, о чем тот спрашивает.
        – Лизавета Александровна, о чем вы все время так напряженно думаете? Упустили что-то важное?
        – Да… Я, кажется, поняла, что пропало у фрау Марты. Вчера она показывала медальон с портретом какой-то своей родственницы, если я ее правильно поняла, так как немецкого не знаю. Она сняла его с шеи, дала мне в руки, а когда я его вернула, положила вот сюда, – Лиза подошла к тумбочке и указала на небольшую круглую шкатулочку из бересты.
        – Какого размера был медальон?
        – Сантиметра четыре в длину, овальный, на крышке выгравированы инициалы, как мне показалось. Две буквы типа вензелей.
        – Латинские? – полицейский что-то записал в блокнот.
        – Нет! Вот, что меня и удивило: буквы были русскими – «к» и «ш».
        – Фотография внутри цветная?
        – Нет, что вы! Старый снимок, черно-белый, даже желтоватый какой-то. Лицо очень красивое!
        – А шкатулка современная…
        – А… фрау Марта ее вчера на набережной купила в сувенирном ларьке, там их много разного размера. Эта – самая маленькая.
        – Вы сказали, не знаете немецкого. Как же вы общались с фрау Эрбах?
        Лиза похолодела. Вот! И не в медальоне дело! Да, он пропал. Или лежит где-то в сумочке немки, не суть важно. А учебник Шурки! Вчера вечером, выходя из спальни, Лиза заметила его на прикроватной тумбочке как раз рядом с этой шкатулкой. А теперь его там нет! Его-то и искала она, пребывая, видимо, в шоковом состоянии и не отдавая себе отчета в действиях. И не нашла… «Шурка?!» – ужаснулась Лиза мысленно, но ответила следователю вполне спокойно.
        – Да, в первый день мы изъяснялись с фрау Мартой знаками и жестами, – она мило улыбнулась. – А вчера переводчиком у нас был мой друг Шура Огорелов. Он учится на инязе в университете.
        – Как его найти?
        – Мы живем в одном подъезде, дружим с детства. Могу ему позвонить, – предложила она, доставая телефон из кармана куртки, которую так и не донесла до прихожей, по пути заглянув в спальню.
        – Не нужно. Просто найдите в списке его номер, – следователь протянул руку.
        – Пожалуйста, – Лиза, успев открыть список контактов, отдала ему смартфон. – На букву «Ш» ищите – Шурка.
        Нажав вызов, следователь внимательно посмотрел на Лизу. Жестом подозвав полицейского, он что-то сказал ему, показав запись в блокноте. Тот быстро вышел из спальни.
        Она молча и, как ей казалось, спокойно ждала реакции следователя на фразу «абонент вне доступа», какую, она была уверена, услышит тот в ответ на звонок Шурке. В том, что друг отключил телефон или уже избавился от него, не сомневалась. Как и в том, что Шурка побывал утром в этой квартире до нее…
        Глава 2
        Старший следователь городской прокуратуры Егор Беркутов[2 - Беркутов Егор Иванович – герой романов «Два сына одного отца», «Клетка семейного очага».] с удивлением смотрел на девушку, до этого момента разговорчивую и вполне раскованную. Но при упоминании имени своего друга та вдруг напряглась и замкнулась. Легко считав нежелание говорить о Шуре Огорелове, как она того назвала, он решил дать ей время самостоятельно осознать мысль, связанную с ним. То, что Лизавета Ведерникова имела что сказать, но боялась озвучить, Беркутову было ясно. Он молча ждал ответа на звонок, но по выражению лица девушки уже понял, что та уверена – ответа не будет.
        – Возьмите, спасибо, – вернул он телефон, предварительно списав номер с экрана.
        – А? Да… – девушка испуганно посмотрела на него, поморгала, сдерживая слезы, и тяжело вздохнула.
        – Наверное, вам лучше все рассказать, Лизавета Александровна, – произнес Беркутов с сочувствием, прикидывая, насколько дорог той парень, которого, он не сомневался, она зачислила в убийцы немецкой старушки.
        – Он не мог! – голос сорвался, выдавая волнение, и девушка вновь подошла к тумбочке. – Вот здесь вчера лежал Шуркин учебник немецкого, он забыл его. А сейчас его нет.
        – То есть Огорелов, по вашему мнению, был в квартире до вас.
        – Да. Или поздно вечером после восьми, или рано утром. Но убить он не мог!
        – Почему? – спокойно спросил Беркутов, в общем-то, веря ей.
        – Потому что Шурка – ботаник, трус и… он комаров не убивает, а смахивает рукой! – она в отчаянии посмотрела на Беркутова влажным взглядом и вновь часто-часто заморгала.
        – Лизавета Александровна, присядьте, – он указал на кровать, а сам опустился на стул возле секретера. Девушка вызывала в нем искреннюю симпатию, чем-то напоминала его приемную дочь Маринку[3 - Марина Голованова – героиня романа «Два сына одного отца».], по которой скучал отчаянно – та уехала за мужем к месту его службы в небольшой гарнизон под Питером.
        – Хорошо. Я вам все расскажу, – решилась девушка, а он облегченно вздохнул. – Шурку к фрау Марте привела я. Решила, пусть попрактикуется в разговорном немецком, да и мне легче будет общаться. Он пробыл с ней вчера практически весь день, они гуляли по набережной, даже на такси съездили к драмтеатру и на площадь. Вернулись к ужину довольные оба. Фрау Марта заранее попросила приготовить ужин на троих. Я сделала салат и запекла курицу, нарезала сыр и чиабатту. Фрау Марта много рассказывала о своем поместье где-то в округе Дармштадт, как перевел Шура, о розах в саду, ландшафте, обстановке в доме. Когда я спросила о родственниках, ответила, что это – отдельная история, и сегодня она не готова ее поведать. Показала нам тот медальон с портретом, хотела надеть на шею, повозилась с замком цепочки, что-то у нее не застегнулось, затем отнесла его в спальню. Я сидела лицом к двери и видела, как она положила его в эту шкатулку.
        – Почему вы не упомянули об Огорелове, когда рассказывали мне о медальоне раньше, Лизавета Александровна?
        – Не знаю! Можете не верить, но мне показалось, что так… проще, что ли – не впутывать Шурку пока. Тогда я еще не поняла, что он был здесь без меня…
        – После ужина вы ушли с ним вместе?
        – Да. Пешком пошли домой, два квартала вверх по Базарной. И уже у подъезда он вспомнил, что учебник оставил у фрау Марты в спальне на тумбочке. Но не собирался за ним возвращаться!
        – Где Огорелов сейчас, как думаете?
        – Должен спать! Точно знаю, ему к третьей паре сегодня, а поспать он любит. Может быть, поэтому трубку не берет? – Лиза с надеждой посмотрела на Беркутова.
        – Скоро мы все узнаем, – заверил ее Беркутов, подавая планшет с листами протокола опроса. – Распишитесь, Лизавета Александровна. Сначала: «С моих слов записано верно…», число и далее подпись на каждом листе.
        «Арест парня – дело нескольких минут, если он, конечно, дома и спит. Хотелось бы верить, что не сбежал по дурости», – виновность Огорелова казалась сомнительной, слишком было бы глупо так подставляться, забирая учебник.
        – Да, слушаю, – Беркутов ответил на входящий вызов. – Понял. Оставайтесь там. Лизавета Александровна, еще пара вопросов.
        – Да? – Лиза вскочила с кровати, машинально поправив за собой покрывало.
        – Куда, кроме университета, мог поехать Огорелов? Знаете его друзей, подруг, сокурсников? Тех, кому он мог бы довериться.
        – Он что, сбежал?! Ой, дурак… Куда? Да, не к кому ему податься, кроме меня! Я же говорю – ботаник! Или в компе сидит сутками, или спит. Ну, еще на лекции ходит.
        – Что тут случилось?! Лиза?! – в комнату быстро вошла моложавая женщина в сопровождении участкового полицейского, и у Беркутова на миг перехватило дыхание.
        – Мамочка! – Лиза бросилась ей на шею и расплакалась.
        – Беркутов? Ты как здесь оказался? – она неприязненно смотрела на него поверх плеча дочери, хмурясь все больше.
        – Здравствуй, Алена, – Беркутов взял себя в руки. – Исключительно по службе.
        – Понятно. А я – куратор договора с хозяином, работаю в агентстве «Ситиленд». Что здесь произошло?
        Беркутов перевел взгляд на удивленную Лизу, внимательно вгляделся в ее лицо и все понял. Понял, почему она показалась ему смутно знакомой, даже ужаснулся, что не узнал сразу, не догадался, не почувствовал. Радость, страх, недоумение, обида сменяли друг друга, пока он рассматривал девушку, уже подозрительно косившуюся поочередно то на него, то на мать…
        – Твоя дочь обнаружила тело вашей гостьи, – коротко ответил Беркутов.
        – Вот как! Ее убили? И кто это сделал? Надеюсь, ты не подозреваешь Лизу? – она вновь обняла ее за плечи.
        – Господин следователь считает, что убийца – Шурка, – тихо сказала Лиза, отводя от Беркутова взгляд.
        – Кто? Шурик?! Кто угодно, но не он!
        – Когда вы, Алена Юрьевна, видели его в последний раз? – перешел на официальный тон Беркутов.
        – Рано утром, в семь. Он вышел из подъезда прямо передо мной, я окликнула его, но он не услышал.
        – Куда он направился?
        – К арке на въезде во двор. Я завела машину, созвонилась с клиентом, что выезжаю по адресу. Он в это время вышел на улицу. Когда двигалась по Вознесенской, Шурку не видела. Хотела предложить подвезти его к университету, мне как раз в ту сторону. Но он, видимо, повернул из арки налево и уже завернул за угол.
        – Почему вы решили, что он поедет на учебу?
        – А куда еще? В руках у него был рюкзак…
        – Ему только к третьей паре сегодня, мам… Да и к первой в семь утра рано!
        – Да? – она пожала плечами. – Ну, не знаю. Какие основания имеются, чтобы обвинять парня в убийстве?
        – Алена Юрьевна, мне необходимо задать вам несколько вопросов, – не отвечая ей, Беркутов указал на кровать, где недавно сидела ее дочь. – Лизавета Александровна, выпишите мне из вашего телефона все контакты, общие с Огореловым. Есть же у вас друзья, одноклассники?
        – Хорошо, – девушка вышла, плотно прикрыв за собой дверь.
        Беркутов решил, что не та здесь обстановка, чтобы говорить о главном. Сейчас он опросит Алену по делу официально и без эмоций. Хотя они, эмоции, так и рвутся наружу, чтобы обвинять и упрекать. Или… каяться? Он не сдержался и дотронулся до руки отвернувшейся к окну женщины. Та дернулась, бросив на него злой взгляд.
        – Беркутов, оставь эту… фамильярность. Несколько неуместно, не находишь? Задавай свои вопросы, у меня сегодня еще масса дел. Понимаю, что не отделаюсь от тебя, пока не поговорим. Ладно, предлагаю встретиться часов в пять на нейтральной территории. Например, в кофейне на углу Панской.
        Он лишь согласно кивнул. Эту страницу прошлого пора было дописать. Закрыть решением еще одной загадки, вспоминаемой хотя и редко, но с болью и недоумением. Ему очень хотелось знать, просить ли прощения или прощать самому, до того нелепо оборвались отношения с Аленой чуть больше двадцати лет назад…
        Глава 3
        Любопытство не давало Лизе сосредоточиться на подготовке к коллоквиуму. Две более важные темы, чем какие-то там вопросы по римскому праву, тревожили и заставляли нервно подскакивать к окну – не въезжает ли в арку мамина «реношка», либо выходить в коридор – вдруг да хлопнет дверь в квартиру непутевого друга.
        Выглядывала в окно она каждые две-три минуты: с такой частотой доносился с улицы хлюпающий звук от колес машин, проезжающих по апрельским лужам. И одновременно пыталась сообразить, куда мог деться Шурка. Ее сосед, друг, почти брат, подопечный. Волшебно преображаясь в делового современного юношу, когда в этом возникала необходимость, в быту Шурка не мог почистить картошку, сварить макароны или сосиски, чем бесил ее, Лизу, чрезвычайно. Она пыталась обучить его элементарной готовке, потому как не всегда могла кормить верзилу, просыпаясь раньше его и уезжая на лекции в университет. Ключ от его квартиры лежал в комоде на самом видном месте, в легкой доступности.
        Шуркина мама, выйдя замуж и отбывая на жительство в Германию, слезно просила Лизу «присмотреть за мальчиком». У Лизы даже не возникло мысли отказать, она лишь поцеловала на прощание совсем раскисшую тетю Нелли, вторую свою маму и просто подружку, всхлипнув вполне искренне. С кем она сможет поделиться девичьими секретами после ее отъезда, не представляла. Родная матушка для этого никак не годилась – стена непонимания между ними выстроилась как-то сама собой, дистанцию мама соблюдала строго, любя дочь по-своему: безумной любовью к так и не повзрослевшему, по ее мнению, младенцу, требующему лишь заботы и поучений. Считая Лизу несмышленышем (и это в двадцать-то Лизиных лет!), матушка четко отслеживала, завязан ли шарф, съеден ли полезный завтрак и не обидел ли кто ее девочку: найти и наказать преступника (никак не меньше) матушка кидалась, не разбираясь.
        Поэтому Лиза ничуть не удивилась, поймав сегодня злой ее взгляд, брошенный на следователя. Удивление пришло следом – эти двое явно были знакомы. И с давних времен…
        По ее расчетам, матушке пора бы и объявиться, если только они с Беркутовым, как тот представился, не договорились на встречу. А скорее всего, так и есть.
        Лиза насторожилась, услышав посторонний звук. «Ба, да это городской телефон трезвонит!» – кинулась она к единственному аппарату, висевшему на стене в прихожей со времен стойкого социализма. Выкинуть это черное чудище и заменить трубкой с базой не дал Шурка, показав ей в интернете цены на вещи той эпохи. Она тогда слегка обалдела – за пионерский значок просили сто рублей! В продаже были приемники с проигрывателями для пластинок, красные флаги разных размеров, даже коричневая школьная форма с жутким черным фартуком для девочки…
        Никто этим агрегатом связи не пользовался, да он и не звонил много лет, хотя и исправно оплачивались счета от Ростелеком.
        – Алло! – Лиза не сразу сообразила, что не нужно нажимать никаких зеленых кнопок, чтобы услышать собеседника, достаточно снять трубку с металлических рычагов. – Шурка, ты??? Блин, дурак, тебя ищут! Куда подойти? Я поняла, сейчас буду. Стой, где стоишь!
        Голову Шурки, торчавшую над кустами, посаженными вдоль аллеи набережной, она заметила сразу. Рыжие кудри шевелились на ветру, и Лизе пришла в голову мысль, что тот, если все время с утра пробыл на улице, замерз как цуцик. Сразу включилась жалость, на лавку рядом с ним приземлилась уже совсем раскисшая Лиза, минутами ранее собиравшаяся с ходу наорать на друга детства.
        – Замерз? – она погладила его по руке и заглянула в лицо. Жалость тут же сменилась ужасом – застывшее в отчаянной гримасе белое лицо Шурки напоминало восковой слепок.
        – У дома менты? Я видел на той стороне от арки машину, когда хотел вернуться.
        – Не знаю. Как-то не заметила… Шурка, ты убил фрау? – она резко за плечи развернула его к себе. – Отвечай быстро!
        – Ты что, Ветка! Сбрендила? – он разом покраснел и сбросил ее руки.
        – Но ты ж там был! Мне не ври!
        – Не вру – был. За учебником пришел…
        – Рассказывай по порядку, – успокоилась Лиза, поверив.
        – Фрау Марта позвонила рано утром, я спал, конечно, но так долго трезвонил телефон, что я проснулся. Номер ей оставил вчера, если вдруг что понадобится.
        – В какое время точно звонок был?
        – Шесть сорок восемь. Она таким уже бодреньким голосом меня поприветствовала, что я первым делом взглянул на часы на полке. Старушка проснулась, обнаружила учебник, переполошилась, что я на учебу поеду без него. Я хотел отговориться, что, мол, мне он не нужен, но она попросила прийти, чтобы помочь ей с «одним делом». Я, что ли, отказаться мог, Ветка? Сама б ты тоже помчалась!
        – Ну да! Давай дальше.
        – Пришел, звоню, не открывает! Нажал на ручку двери, подумал, что ждет, раз замок открыт. И мысли не было, что что-то случилось! Звал ее от порога и по-русски, и по-немецки, – он вздохнул.
        Лиза с сочувствием посмотрела на Шурку: тот чуть не плакал.
        – Она была мертва, когда ты ее нашел?
        – Я думал – да. Кровь же на коврике, красная. Прямо у головы! И взгляд такой, неподвижный. Наклонился, а она вдруг заговорила.
        – Что сказала?
        – «Ich habe es nicht getan». Дословно: «Я не сделала это».
        – И все?
        – И все! Глаза закрылись, голова набок упала.
        – И ты сбежал! Трус! – Лиза разозлилась. – Ты понимаешь, что тебя поймать – не фиг делать?! Ты на камерах наверняка во всей красе – и на входе, и на площадке. Твоя дурья рыжая башка – как фонарь в ночи!
        Шурка молчал, глядя себе под ноги. Под это его многозначительное молчание мозг Лизы искал выход. Их, выходов, по сути, было два – бежать, прятаться, но куда и где? Или идти, сдаваться Беркутову. «Закроют, факт – все улики против Шурки. Хотя, по логике, зачем преступнику так светиться? Но кто знает, что за человек этот следак – зачем разбираться, если вот он, убийца Шурка Огорелов», – она вздохнула.
        – Сам-то что делать собираешься? Молчишь? Ну понятно, мне решать. Значит так. Идем сдаваться. Мобилу куда дел?
        – В сарае в соседнем дворе, где замка нет. Там сундук старый с тряпьем.
        – Мне звонил откуда?
        – У мужика какого-то попросил, просто прохожий. Номера твоего мобильника не помню, а городской у нас на одну цифру отличается.
        – Понятно. Шур, можно сбежать попробовать, конечно. Я даже знаю, куда тебя спрятать. Сейчас в голову пришло. Там, – она кивнула на тот берег реки, где в ряд стояли небольшие домики, – мой дед сторожем на турбазе, если помнишь. Не откажет. Но ты скрываться долго собираешься? А как же универ, экзамены? Идем, сдадимся, а?
        – Посадят…
        – Разберутся! – Лиза поняла, что Шурка сам на это не решится, вскочила и потянула его за рукав куртки. Но вдруг одна мысль заставила ее сесть обратно. – Шурка, а ты не брал медальон фрау Марты?
        – Он там же, где телефон, – тихо ответил тот, отворачиваясь. – Он был у нее в руке. Забрал, когда она уже умерла… не знаю, зачем взял!
        – Она тебе ничего не рассказывала о нем? – Лиза задумалась. – Зачем она вообще приехала в наш город! Тоже, нашла туристическую Мекку!
        – Точно не знаю. Но то, что собиралась искать кого-то, это да. Ты же слышала, она обещала рассказать нам все позже. Не успела! Да, она же так и сказала: «Я не сделала это…» – Шурка решительно поднялся со скамейки и повернулся к ней. – Пойдем, Ветка, я замерз. Заберем из сарая мобильник и медальон и в полицию.
        – Правильно. Ты молодец у меня! Давай только домой зайдем, хоть поешь по-человечески, – улыбнулась она, беря его за руку. Хотелось плакать, до того было жаль Шурку, вляпавшегося на этот раз в серьезную историю, сильно отличавшуюся от их детских проказ.
        Они вышли к сараю, отодвинув две доски в заборе, как делали в детстве. Им были известны все закоулки окрестностей, лазы через прогнившие стены ветхих строений, проходные дворы и дома с выходом на обе стороны. Старая часть города имела много потайных мест, жители порой сами не знали, что найдут, доламывая полуразвалившийся сарай или бывшую голубятню. Лиза с Шуркой и сами жили в двухэтажном доме, построенном в позапрошлом веке каким-то зажиточным горожанином для своей семьи. Дом был разделен впоследствии на четыре квартиры, по две на этаже, оборудован удобствами и заново окрашен желтой краской…
        Дверь в сарай оказалась приоткрытой. Лиза осталась снаружи, отказавшись в новой куртке лезть в сомнительной сохранности строение.
        – Ветка, я, кажется, не могу ничего найти, – растерянная физиономия Шурки могла бы в другое время вызвать улыбку, но не сейчас.
        – Давай посвечу, – полезла она все же в низкий проем.
        – Осторожно, тут гвоздь, – Шурка придержал ее за плечо.
        – Куда светить, показывай, – Лиза нажала кнопку на телефоне, включая фонарик. – Ты в сундук положил?
        – Да, завернул в тряпку. Тряпка, вот, – он протянула ветошь.
        Лиза посветила на пол. В круге света лежали обломки телефона. Шурка пошарил рукой, что-то поднял и протянул ей. Сим-карта была сломана пополам. Стало понятно, что мобильник не просто упал, а был намеренно уничтожен.
        Они внимательно осматривали все вокруг, отодвинув сундук и разгребая палками мусор. В углы лезть было бессмысленно – подходы к ним закрывала паутина.
        Медальона нигде не было…
        Глава 4
        Алена ушла, Беркутов расплатился за кофе и вышел на улицу. Подумав, что домой совсем не хочется, пожалуй, впервые, как женился на Галине, решил пройтись по набережной. Лужи слегка подсохли, но вечерняя прохладная сырость, подгоняемая ветром, легко проникала под тонкую куртку. Гуляющих было мало. Он вышел к детской площадке, решая, не повернуть ли обратно, но ноги сами зашагали в сторону дома Роговцевых[4 - Роговцев Матвей – герой романа «Клетка семейного очага».]. Егору нужно было оттянуть время возвращения к жене, и гостеприимный дом старого друга казался самым подходящим местом, где можно перекантоваться за чашкой чего-нибудь горячего.
        Зайдя во двор, он первым делом бросил взгляд на окна первого этажа. Свет горел в одном, кухонном. Неплотные шторы не скрывали происходящего внутри – Беркутов увидел Матвея и его дочь Лилечку, сидящих за столом. «Я, кажется, не вовремя», – подумал Беркутов. Лилечка жила с мужем неподалеку, к родителям приводила своих близнецов, значит, дети находились сейчас здесь. Он постучал в окно, тут же шторка раздвинулась, и показалось лицо Матвея. «Заходи», – понял Егор по его жесту и направился к двери подъезда.
        – Здоров будешь, Егор! – Роговцев, проталкивая за плечи дальше в прихожую, щелкнул за его спиной собачкой замка.
        – Привет! Чаю дашь?
        – Ты без колес? Здорово! А я все думаю, с кем коньячком побаловаться. Лилька отказалась – мальцы на ней, да и я тоже. Муж ее отбыл к батеньке с маменькой в Москву, Надежда в больнице.
        – Что с ней? – испугался на миг Беркутов.
        – Все то же, Егор, давление, почки. Давай, топай на кухню сразу, Лилька там Мишку с Иришкой кормит, тебе тоже что-нибудь достанется. Ужинал?
        – Кофе пил, – не стал врать Беркутов, принюхиваясь – пахло молочной кашей.
        – Понятно…
        Поздоровавшись, он сел за стол, Лилечка поставила перед ним тарелку с пловом и положила вилку. Близнецы завистливо покосились в его сторону – им перед сном досталась манная каша.
        Протягивая «мальцам» по шоколадному яйцу, Егор похвалил себя за предусмотрительность – и не думал, что внуки Матвея здесь, а подарок купить на всякий случай не поленился. После дружного «спасибо» ложками близнецы заработали активнее.
        – Егор Иванович, балуете мне их! Кроме вас, никто шоколад им не дает – малы еще! – Лилечка строго посмотрела на детей.
        – Ой, прости, – ничуть не раскаиваясь, улыбнулся Беркутов, подмигивая совсем не напуганным строгим голосом матери Мишке и Иришке.
        Уже в кабинете Матвея, расположившись с разрешения хозяина в его любимом кресле, Беркутов понял, что просто молчанием и разговорами на сторонние темы не отделаться. Да и зачем бы ему вламываться в дом к Роговцеву, если не на исповедь. Хотя события, о каких он, Беркутов, готов был поведать, такое давнее прошлое, что Матвей может и не вспомнить. А познакомил их с Аленой именно он.
        – Выкладывай, сыщик. Дело какое новое?
        – Скорее старое. Алену Бойко помнишь? Из отряда ДПС.
        – Смутно. А что с ней не так? Подожди, с ней ты тогда роман закрутил? Так лет двадцать назад это ж было!
        – Ну ты сразу – роман! Встречался – да. Лерка[5 - Лера, Валерия Романова – героиня романа «Два сына одного отца».] тогда совсем с катушек слетела, скандал на скандале. Близко меня не подпускала. Алена жила одна…
        – Заканчивай оправдываться. Давай к делу.
        – Меньше года мы были вместе, потом она уехала. Без объяснений. Я тогда ничего не понял, записку в кармане куртки нашел: «Не ищи, из города уехала, выхожу замуж. Прости». Что-то в этом роде. Я удивился, даже как-то обидно стало – любить не любил, но привязаться успел. Потом забылось.
        – Встретил недавно?
        – Да, сегодня. И дочь ее. Лизавета Александровна. Я не сразу понял, что по-настоящему Егоровной ей быть бы нужно. Моя дочь, очень похожа.
        – Ты серьезно? Чем ты такой выдающийся, что сразу так и понял?
        – Глаза – мои, Ванькины[6 - Иван Дубенко – герой романа «Два сына одного отца».], отца нашего с ним. Ямочка на подбородке! Да и Алена не отпиралась. Сейчас в кафе встретились, рассказала мне все. Оказывается, Лерка ее тогда выследила, папочку-генерала на нее натравить обещала, если та из города не уедет. Алена тут же и смылась. Да, испугалась! И, дуреха, мне ничего говорить не стала. Родила у дальних родственников на юге. Вернулась, когда дочке исполнилось пять лет.
        – И не попыталась с тобой встретиться?
        – Хотела, но я же у Романовых жил. Решила не соваться в чужую семью. Говорит, не уехала бы с юга, если бы муж не умер. Родственники ее буквально выжили из дома.
        – В общем, она для тебя эпизодом прошла. Или вспоминал?
        – Вспоминал, конечно. Но что ребенок может быть… В голову не приходило: кажется, отношения легкими были, ненавязчивыми. Алена говорит, любила. А я? Я – точно нет. Что такое любовь, только с Галкой и понял.
        – История банальная. Что делать думаешь?
        – Так Алена сама все решила – не хочет, чтобы Лиза знала, что я ее отец. Ее право. Фамилия у Алены и Лизы – Ведерниковы, по мужу ее. Да, была замужем она недолго, два года, теперь вдова. А Лизу муж удочерил сразу, как поженились.
        – Тогда чего же ты маешься, Егор?
        – Галине говорить или нет? – Беркутов глотнул из рюмки коньяку. – Ни разу не врал ей, все на доверии. С первого дня!
        – Вот ты сам и ответил на свои сомнения. Не расскажешь, Галка по твоей потерянной физиономии уже сегодня догадается, что темнишь. Кстати, а столкнулись вы с Аленой где?
        – В элитной высотке у речного вокзала старушку убили на съемной квартире. Алена – риелтор агентства, что сдавало эти апартаменты в аренду. А Лиза горничной там подрабатывает. Извини, без подробностей пока: убиенная – гражданка Германии. Подозреваемый есть, скрывается.
        – Понял. Не тяни с разговором с Галиной. Зная ее, могу точно сказать – будешь скрывать, хуже себе сделаешь. Стенку выстроит – не пробьешь. Не гоню, посидели бы еще, но шел бы ты домой, Егор!
        – Спасибо, Матвей! – Беркутов прислушался: в прихожей звонил его мобильный, забытый в куртке. Он быстро вышел из кабинета. – Да, слушаю. Понял. Сейчас буду.
        – Что, задержали?
        – Парень сам пришел в отделение. Вместе с Лизой, он ее друг. Чувствую, не он убийца. Но будем разбираться. Точнее, передам дело кому-то еще: дочь моя тоже под подозрением. Дочь… как-то звучит – нежно и тепло, Матвей! Да что я тебе говорю – ты свою Лильку сам любишь до одури. Так что поймешь. Пока! – Беркутов застегнул молнию на куртке и вышел на лестничную площадку. – Да! К Надежде поедешь, передавай пожелания скорейшего выздоровления.
        Вновь моросил дождь. Егор зябко поежился. «Зря наобещал Алене, что Лиза ничего не узнает. Девочка умная, наблюдательная, догадается. Спросит – отпираться не стану. Но сначала к матери с вопросами отошлю. И кто ей этот парень? Влюблена в него или просто друг?» – он шел быстрым шагом, местами перепрыгивая через лужи или обходя их по проезжей части. До отделения полиции, где его ждали, оставалось пройти лишь два квартала, как вновь зазвонил мобильный.
        – Да, Галчонок, – он забежал под навес над крыльцом небольшого магазинчика. – Нет, ничего не случилось. Ничего я от тебя не скрываю, не выдумывай. Да, новое убийство. В отделение пришли свидетели, опрошу, пойду домой.
        «Вот и попробуй тут что-то утаить от нее. Хоть на полставки в следственный отдел устраивай!» – весело подумал он, двигаясь к цели в ускоренном темпе.
        Глава 5
        Виктор Петрович Шведов ни на миг не сомневался, что эта женщина доставит ему неприятностей. С той минуты, как привел в агентство «Ситиленд» Ларочку и попросил взять ее в горничные для обслуживания именно его квартиры, что сдавал через означенное агентство внаем. В офисе в этот момент находилась директор агентства и риелтор Алена Юрьевна Ведерникова, курирующая договор с ним.
        При первом знакомстве Алена Юрьевна показалась ему обычной теткой нейтральной наружности, с заученной улыбкой на лице и невероятно длинными стройными ногами. Вот на эти ноги он и косил взгляд невольно, пока ждал, как секретарь подготовит «рыбу» договора. Ведерникова ухмылялась, поймав его взгляд, кривила презрительно тонкие губы, чем, в конце концов, вызвала в нем чувство отторжения ее как объекта мужского интереса. «Стерва», – подумал он тогда, отворачиваясь к окну.
        Ларочку устроить горничной решил он сам – гостями, арендовавшими на время его владения, были в основном люди состоявшиеся, чаще иностранцы, и он посчитал, что языковая практика девочке не будет лишней. Что говорить, любил он ее, опекал и баловал.
        Взгляд, каким окатила Ларочку Ведерникова, вызвал в нем желание сразу же поставить на место тетку хлестким замечанием, отомстив и за этот взгляд, и за прошлые усмешки махом. Но сдержался. Объясняться и оправдываться, почему так настаивает на кандидатуре Ларочки, не стал. Перед кем другим – пожалуйста, но перед этой стервой – увольте.
        Сейчас, сидя в кресле лайнера Хельсинки – Москва, он с неприязнью вспомнил ехидный голос Ведерниковой, сообщивший ему неделю назад, что «его» Ларочка неожиданно покинула место службы. Причиной бегства, особо подчеркнула Алена Юрьевна, стало стремительное замужество, о чем девушка, видимо, не поставила своего покровителя, то есть его, Шведова, в известность. Он тогда ничего ей не ответил, просто отключив телефон. Да, Ларочка умела делать сюрпризы…
        Сегодня Алена Юрьевна своим сообщением сорвала его с переговоров с иностранным инвестором, после чего он спешно покидал вещи в чемодан и рванул в аэропорт Вантаа. Убийство, да еще иностранной гражданки, в его квартире напугало его, в общем-то, стойкого к неприятностям и разочарованиям, человека. И виновницей своего состояния он посчитал именно Ведерникову – а кого же еще: именно она должна следить за его недвижимостью.
        …Ему повезло: он получил в подарок от тестя часть бизнеса. Видимо, за долголетнюю службу и долготерпение, как подумалось тогда ему. Признав, наконец, свою дочь, то есть жену Шведова, дамочкой несерьезной, старик полностью устранился от дел, сохранив за собой приличный процент от прибыли, и отбыл в Грецию греть старые кости. Показав папочке свою преданность, дочь последовала за ним, исключительно чтобы не отрываться от дармовой кормушки. Шведов принял дело тестя с благодарностью, а жену отпустил с радостью, попросив лишь оформить развод официально. Квартира, что они делили вместе, принадлежала ему, и он планировал оставить ее детям. Детей не случилось, Анжелика категорически их не хотела, вспоминая неделю токсикоза при случайной беременности. Страх был таким, что она поспешила избавиться от этого состояния радикально. Тогда, по молодости, Шведову казалось – с возрастом одумается. Но и этого не случилось.
        «Бездетный вечный жених» – так называла его сестра Полина, периодически предпринимавшая попытки сосватать ему своих многочисленных приятельниц помоложе. Обожавшая мужа жена, сумасшедшая мать двоих детей, безумно любившая своих учеников и свой предмет училка математики, она остро переживала за неустроенного «мальчика» Витюшу, опекаемого ею с детства. Разница в возрасте у них была приличной, он родился, когда Полине шел одиннадцатый год. После смерти родителей она и вовсе стала считать себя ответственной за его судьбу. Шведов открыто не возражал, но жил своей жизнью, может быть и непутевой, но простой и понятной: работа, отдых и необременительные связи с приятными взору и телу женщинами. Эмоционально себя не нагружая, ровно вел дела, зарабатывая деньги скорее в удовольствие, чем по необходимости. К подружкам душой не привязывался, балуя каждую в силу возможностей. И очень надеялся в таком режиме прожить до старости, когда можно будет удалиться на покой.
        Эту квартиру в элитной высотке у речного вокзала Шведов приобрел по случаю. Можно даже сказать – невольно. Стоимость ее была бы неподъемной для него, но один из партнеров, разорившись, отдал ее в оплату долга по договору. Шведов посчитал, что ему повезло, – другие кредиторы не получили от того ничего. Вопрос, что делать с недвижимостью, не стоял – прежний владелец сдавал апартаменты через агентство, и Шведову оставалось лишь перезаключить договор на себя.
        А теперь там убили старушку-немку. И в такую стабильную жизнь Шведова вошла досадная помеха – разбирательство с полицией, родственниками убиенной и Аленой Юрьевной Ведерниковой, которая все это допустила. Так махом, без тени сомнений, он назначил виновную в начавшихся проблемах…
        Время пересадки в Москве на рейс до Самары было недолгим, Шведов подремал в кресле зала ожидания, заснул и в самолете. Разбудила его стюардесса, когда объявили посадку. Шведов бросил взгляд на часы – почти девять вечера по местному времени. Конечно, все дела откладываются на завтра, но сообщить о своем приезде Ведерниковой придется.
        Багажа с собой не было, он вышел из здания аэропорта налегке и направился к стоянке – машину он оставил там, зная, что в Хельсинки пробудет не дольше недели.
        – Виктор Петрович!
        – Да? – оглянулся он на голос и в изумлении уставился на окликнувшую его женщину. – Что вы здесь делаете?
        – Вас встречаю. Вы без машины?
        – Да, – соврал он неожиданно для себя, все еще удивленно глядя на Ведерникову, смотревшую на него снизу вверх, – она была на голову ниже его.
        – Вот и хорошо. Пойдемте. Мне нужно с вами поговорить до визита в полицию.
        – Я сам собирался вам звонить, – Шведов покорно шел к ее машине. Проходя мимо стоянки, бросил тоскливый взгляд на свою «Тойоту», что занимала место у самой будки охранника. «Черт меня дернул! Завтра придется ехать на такси в аэропорт, чтобы забрать ее!» – подумал он, слегка притормаживая.
        – Ну где вы там? Идете? – раздраженно окликнула его Ведерникова.
        Шведов, еще раз мысленно чертыхнувшись, поспешил за ней.
        Всю дорогу до дома он слушал женщину. Изредка вставляя вопросы, он со страхом следил за мелькающими впереди фарами автомобилей, лихо обгоняемых Ведерниковой. Она будто не замечала, что нарушает скоростной режим, да и другие правила дорожного движения. «Не разобьемся, так остановят!» – мелькнула мысль, и он невольно вскрикнул – на них надвигалась махина трейлера.
        – Вы чего? – Ведерникова, резко перестроившись, сбросила скорость и посмотрела на него удивленно и встревоженно. – Вам плохо, Шведов?
        – Вы, Алена Юрьевна, уж как-то лихо водите! – он перевел дыхание и расслабился. – Не боитесь?
        – Чего же? – усмехнулась она, отворачиваясь.
        – Правил не учили или жизнь недорога? Могут и права отобрать при такой езде! – разозлился он в первую очередь на себя: ехал бы сейчас аккуратненько на своей машине, а не с этой сумасшедшей!
        – А-ааа… так не отберут – мою машину знают, – она улыбнулась, а он неприлично хмыкнул.
        – Я дорожным инспектором проработала несколько лет. Впрочем, давняя история.
        И тут он вспомнил! Это случилось более двадцати лет назад. Он вез сильно подвыпившую жену с дачи в Царевщине. Время было позднее, ближе к полуночи, можно было бы остаться в доме, но Лика устроила скандал – ей хотелось «продолжения банкета» в клубе. Чтобы не нервировать соседей, у которых спали маленькие дети, громкими ее воплями, он загрузил жену в машину, пристегнул ремнем безопасности и повез в город. При подъезде к посту ДПС та заснула. Не успел он порадоваться этому факту, как увидел на обочине инспектора с поднятым жезлом. Послушно остановившись, он приоткрыл окно. Молодая женщина в форме попросила предъявить документы. А далее все напоминало театр абсурда – он никак не мог понять, что от него требуется. Команды – выйти, руки на капот, направленное на него вторым инспектором дуло автомата… Все это не могло происходить с ним, аккуратным и законопослушным водителем с хорошим стажем безаварийного вождения! Проснувшаяся от шума жена билась в истерике, угрожая судом и расстрелом. Как-то ей удалось успокоиться и дозвониться до отца. Разрешилось все одним звонком, извинения он принял (оказалось,
похожая машина в угоне, да еще алкогольный дух витал в салоне), но фразу, брошенную напоследок инспекторшей, помнил еще долго. Тихо и презрительно та высказалась, что, мол, женятся черт-те на ком, лишь бы папашка при деньгах был. Он смолчал…
        А теперь оказывается, неприятности с этой дамочкой начались еще тогда…
        – Виктор Петрович, вас куда доставить? В город въехали, – услышал он.
        – Домой, на Преображенскую. Вы, кажется, тоже в центре живете? – он подумал, что Ведерникова с тех пор изменилась сильно, да и фамилия у нее тогда была другая, как он помнил, короткая, букв из пяти, не более.
        – Да, на Вознесенской. Вроде бы я вам все рассказала, – она задумалась, что-то вспоминая. – А, вот еще. У немки медальон пропал, и орудие убийства не нашли. Деньги, кредитки, кольцо на пальце – ничего не тронули. Думаю, не ограбление это.
        – А следователь как считает?
        – Беркутов? – она пожала плечами. – Ну, этот никогда не скажет правду. Скользкий тип.
        – Вы знакомы? – он задал этот вопрос машинально, тогда как и сам понял, что Ведерникова его знает.
        – Познакомились… Чуть раньше, чем с вами, Виктор Петрович, тогда, на посту…
        Глава 6
        Она удивилась, что Лиза не дома. Более того, все указывало на спешное ее бегство из квартиры: не выключенная настольная лампа, тапки под стулом в комнате, а не в прихожей, и просто захлопнутая входная дверь. А у них было принято запирать ее на два замка – на первом этаже жила семейка наркоманов из трех бесполых особей, по очереди отбывавших срок за мелкие преступления. Сейчас, как назло, все трое были на свободе.
        Алена набрала номер мобильного дочери и одновременно нажала кнопку звонка на двери квартиры Огореловых. Первой откликнулась дочь, коротко бросив: «Мы в полиции». «Значит, Лизка нашла Шурку и уговорила сдаться. Правильно, Беркутов разберется, отпустит под подписку о невыезде. Шурка, конечно, струсил и сбежал. Но не убил же!» – она была твердо уверена в невиновности парня, которого знала еще ребенком.
        …Вернувшись с пятилетней дочерью в отчий дом, Алена никак не могла предположить, что все настолько плохо. Мать болела, отец пил. То есть, отправляя ее, беременную Лизкой, к деду в кубанскую станицу после угроз первой жены Беркутова, мама уже знала, что отца выгнали со службы за систематическое пьянство. А Алене не сказала ничего.
        Обучаясь в школе милиции, Алена занималась борьбой, к тому же характером была в свою бабку по отцовской линии, всю жизнь проработавшую надзирателем в женской колонии. Поэтому, лишь только переступив порог, сразу скрутила начавшего было размахивать кулаками подвыпившего папашу, заперла его в кладовке и вызвала скорую. Определив матушку в больницу, вернулась домой и зашла к соседям, где оставила Лизу. С Нелли они не виделись с девятого класса: та осталась доучиваться до одиннадцатого, а Алена уехала в Орловскую школу милиции, чем немало удивила всех, кроме бабки (та была в курсе планов внучки). Когда вернулась Алена, Нелли в городе уже не было – золотая медалистка поступила в МГУ.
        Она засиделась у них допоздна, начисто забыв про запертого в чулане отца. Дети, то есть Шурка с Лизой, заснули рядком на супружеской кровати Огореловых, муж Нелли был на дежурстве в больнице, подруги всласть наговорились, нахохотались, вспоминая школьную жизнь, и тут Алена услышала жуткий вой. Выбежав на лестничную площадку, они с Нелли поняли, что воют в квартире Лизы, а не у проблемной семейки этажом ниже, как ожидалось. Поняв это, Алена добежала до кладовки, повернула ключ в замке. Нелли, поспешившая за ней, испуганно вскрикнула – из открытой двери вывалился отец Алены. Вид его был страшен: волосы на голове торчали клочьями, словно их кто-то пытался вырвать с корнем, но не преуспел в этом, налитые кровью белки глаз таращились на подруг с ужасом. Кроме того, он утробно мычал, указывая куда-то вверх. Алена проследила за дрожащей рукой отца и на узком подоконнике небольшого оконца под самым потолком увидела голубя, лапки которого застряли в дырках гипюровой шторки. Видимо, птица залетела в открытое окно еще днем. Голубь отчаянно пытался выбраться из переплетения нитей, громко хлопая крыльями. Что
померещилось пьяному мужику в темноте кладовки, можно было только гадать.
        Успокоив отца, ставшего вдруг послушным, Алена отвела его в спальню. Они выпили с Нелли еще по кружке чаю, обсуждая происшествие и решая, что делать дальше с допившемся до предела Алениным отцом.
        Наутро проблема разрешилась сама – тот заявил, что бросает пить. Он покорно «зашился» (муж Нелли лично отвез его к другу-наркологу), устроился на турбазу МВД на той стороне Волги сторожем, где и жил круглогодично и по сей день…
        Алена разогрела ужин, поставила на поднос и отнесла его к компьютеру. Открыв Фейсбук, нашла страницу жены Беркутова. Конечно, она знала о нем все. Нелли давно показала ей фотографии Галины и ее детей, выложенные в сети. Несмотря на вспыхнувшую вдруг тогда ревность (а к первой его жене, ничего, кроме презрения, не было!), она признала, что та красива, хотя и полновата. Дочь ее и вовсе очаровала Алену. «Ален, просто забудь. Самое главное – не ищи с ним встреч, – уговаривала Нелли. – Посмотри, как я живу: думаешь, легко знать, что муж по разным бабам скачет? То со мной, то с очередной шлюхой. Мучаемся оба! Исполнится Шурке четырнадцать, разведусь к чертовой матери!»
        Алена ее послушалась. Жили они с Лизой вдвоем в родительской квартире, похоронив бабушку, к которой ребенок так и не успел привязаться, в тот же год, как вернулись с Кубани. Отец Алены на лето забирал и Лизу, и Шурку на турбазу. Нелли, как и планировала, развелась с Огореловым, сама же Алена находилась в постоянных поисках работы, подолгу не задерживаясь нигде. Наконец нашла себе место по душе – начала риелтором на вольных хлебах, позже устроившись в агентство «Ситиленд». Сосватав подругу за немца, – сама Нелли отказывалась размещать анкету на сайтах знакомств, Алена, однако, не торопилась устраивать свою личную жизнь. Оправдываясь тем, что в сутках ей не хватает на «эту ерунду» часов, важнее получить образование и строить карьеру, она постоянно отнекивалась от Нелли, которая пыталась в свою очередь знакомить ее с друзьями нового мужа. Слава богу, происходило это заочно, по интернету, Алена никому ничего не обещала, отговариваясь дальностью расстояний и незнанием немецкого языка.
        Встреча с Беркутовым, да еще и при таких обстоятельствах, доставила ей массу неприятных минут. Узнала его сразу – по блеснувшей синеве глаз, сердце ухнуло вниз, напоминая о той боли, что была в прошлом. И тут же пришел страх за Лизу – только увидев их рядом, дочь и отца, она поняла, насколько они похожи. По выражению лица Беркутова догадалась: объяснений не избежать. Опередив его вопросы, предложила встретиться в кафе.
        А сейчас, вновь глядя на фотографию его жены, похвалила себя за правильное решение – Лиза не должна знать, что Беркутов ее отец. Пусть остается дочерью трагически погибшего Сашки Ведерникова, что стал отцом ей при рождении. А она, Алена, так и будет считаться его вдовой.
        Услышав, как хлопнула входная дверь, Алена закрыла вкладку на экране монитора и вышла в прихожую.
        – А Шурка где? Отпустили? – она приняла из рук дочери куртку и повесила на крючок.
        – Домой пошел переодеться. Отпустили под подписку, завтра к девяти в следственный комитет. Мам, мы голодные, покормишь?
        – Что-нибудь соображу. Переоденься, я на кухню.
        Алена успокоенно вздохнула – все-таки Шурку могли и задержать до выяснения.
        – Ты сама почему так поздно вернулась? Я уходила, тебя не было, – Лиза показалась в дверях кухни.
        – С клиентом ездила по объектам. А потом в аэропорт. Шведова встретить нужно было.
        – Понятно. Ты мне скажи, Беркутов тебе кто? – Лиза в упор смотрела на нее. – Только не обманывай, мам. Вы давно знакомы, факт. Встретились в квартире Виктора Петровича случайно – было сразу понятно. Ты обозлилась. Почему? На чужих так не смотрят!
        – Как? – Алена отвернулась к плите, делая вид, что помешивает в кастрюле макароны.
        – С ненавистью и страхом! Скажи, он – мой биологический отец?
        – С чего вдруг такие выводы?
        – Они очень похожи, Алена Юрьевна, – незаметно появившийся Шурка, пригнувшись, прошел в кухню. – Я там дверь запер на задвижку. Снизу опять вопли какие-то от нарков раздаются.
        – Хорошо. Да, Беркутов – твой отец. Предваряя дальнейшие вопросы, сообщаю – нет, он о тебе ничего не знал, я уехала к деду в станицу, вышла за твоего отца, родила тебя, он удочерил. Все. Ты Ведерникова и точка.
        – Беркутов знает? Он как-то странно на меня все время посматривал.
        – Знает, догадался. Ты действительно на него похожа. Но, Лиза, у него семья, жену любит, лезть к ним ни ты, ни я не будем. Ясно? Его я просила с тобой эту тему не затрагивать. Думаю, и жене он ничего не скажет. Живем, как жили!
        – А брат или сестра у меня хотя бы есть? – с тоской спросила Лиза, а у Алены сжалось сердце.
        – У Галины, его второй жены, от первого брака взрослые сын и дочь. От первой жены у Егора детей не было. Получается, ты – его единственный ребенок…
        Алена заметила, с какой жалостью Шурка смотрит на поникшую Лизу. Хотя у самого с отцом отношения в последнее время разладились окончательно: последняя жена того, молодая медсестра его отделения, родила ему дочь, а Огорелов-старший даже не удосужился поставить в известность сына. Шурка о появлении сестры узнал из социальных сетей.
        – Тема закрыта, ребята. Теперь я слушаю вас.
        Пока Шурка, перебиваемый Лизой, рассказывал о своих приключениях, Алена приготовила пасту с фаршем и болгарским перцем, включила чайник и распаковала шоколадный кекс. Как она и думала, Шурка немку не убивал, сбежал с места, струсив, в чем сейчас искренне раскаивался. Помочь ему мог только Беркутов, найдя настоящего убийцу. Алена совсем успокоилась, почти уже не слушая заспоривших о чем-то Лизу и Шурку, как вдруг они оба смолкли, и она с удивлением посмотрела на них.
        – Мам? О чем думаешь? Ты слышала сейчас мой вопрос или мимо пролетел? – Лиза и Шурка переглянулись.
        – Простите… Так, что за вопрос?
        – Медальон из сарая пропал. Вот, строим версии, кому понадобился?
        – Беркутову сказали?
        – Конечно. И место показали, где Шурка его прятал. Полиция там все осмотрела, остатки телефона Шурки в пакет собрали. Я думаю, если это убийца Шурку выследил? Тогда он наверняка знает, где мы живем. И видел, как в машину к полицейским садились!
        – Стоп! В какую машину?!
        – Алена Юрьевна, после того, как обнаружили пропажу медальона из сундука в сарае, мы сразу в полицию не пошли. Напротив арки стоял автомобиль, в нем сидели двое. Думаю, следили за входом, меня ждали. Я поэтому не рискнул домой сунуться…
        – И я, когда Шурка позвонил, на набережную другими дворами шла, из арки не выходила. Вернулись так же, через проходной с Дворянской.
        – Так почему же не обратились к ним? Если сдаваться – чем быстрее, тем лучше.
        – Я побоялась, что Беркутов его закроет, мам. Все улики против Шурки! Решила сначала накормить…
        – И долго вы дома были? Здесь или у Шурки?
        – У меня. Пока Лизка яичницу жарила, я в интернете полазил. Хотел про Марту Эрбах что-нибудь узнать.
        – Узнал?
        – Про род Эрбахов инфы мало. Про Марту конкретно не нашел ничего. Единственное, что узнал из некролога, один из Эрбахов, Франц-Гюнтер скончался в марте этого года. Жена и сын скорбят о потере, ну в этом духе… Под некрологом небольшая статья, где упоминается, что тот был женат на русской балерине. Больше в связи с Россией никакой информации нет.
        – А при чем здесь Россия? Марта – чистая немка, по-русски не говорит даже и, насколько я знаю, приехала к нам по туристической визе…
        – Мам, на крышке пропавшего медальона были выгравированы русские буквы «к» и «ш». И фрау Марта Шурку просила оказать содействие в поисках кого-то именно в нашем городе. Обещала рассказать обо всем сегодня, но не успела!
        – И медальон пропал… – Алена задумалась и отошла к окну. – Лиза, посмотри – не твой знакомый? Торчит под окнами, уже не впервые его сегодня вижу.
        – Где? – Шурка и Лиза одновременно вскочили с мест.
        – Я его не знаю! – Лиза посмотрела на Шурку. Тот в знак отрицания помотал головой.
        Молодой человек стоял немного в стороне от уличного фонаря у выезда из арки и курил. Алена отметила, что роста он, пожалуй, такого же, как Шурка, но комплекцией плотнее. Пока они его разглядывали, слегка раздвинув шторы, тот затушил сигарету и, бросив быстрый взгляд на их окна, двинулся в сторону перекрестка.
        – Я успела сделать пару снимков! – Лиза потрясла телефоном. – Завтра отнесем Беркутову.
        Алена лишь покачала головой. «Встреч дочери с папочкой не избежать. Надо бы предупредить Егора, что она все знает. В конце концов, я Лизку ему не навязываю. Захочет, найдет время для общения, его дело. Мне уж точно свидания с ним не нужны! – она посмотрела вслед Лизе, которая пошла провожать Шурку. – Нелли позвонить нужно. Или нет? Переполошится, примчится, бросив своего бюргера. Все ж позвоню!» – решила Алена, доставая из кармана домашней рубашки мобильный телефон.
        Глава 7
        Галина, пообщавшись в скайпе с дочерью, закрыла крышку ноутбука. В глаза словно насыпали песку, спина затекла, к тому же она опять забыла пообедать – как никогда легко работалось с самого утра, и было жалко прерываться на прием пищи. Роман нужно было отослать в издательство в конце месяца, она вполне успевала, и торопиться, в общем-то, необходимости не было. Но, зная, что могут случиться дни простоя – по причине уважительной или просто накатившей лени, работала сегодня не разгибая спины. Только раз, мельком посмотрев на часы, удивилась – а где Беркутов? Позвонив, успокоилась, хотя и слегка кольнуло – что-то темнил муж, по голосу поняла, по торопливому ответу. Накручивать не стала, лишь усмехнулась – все равно все выяснится, и мысли тут же переключились вновь на роман. Как всегда, не дописав одного, уже обдумывала сюжет следующего – на днях, просматривая новостную ленту, вдруг заметила – слишком часто поминают Сталина. И не в связи с репрессиями, а чуть не героем, освободившим страну от буржуазной нечисти и врагов народа. Часто звучало: «Так им и надо!», а Галина сразу вспомнила рассказы выживших в
лагерях репрессированных, что собирала не один год. Вспомнила и ужаснулась… сколько поломанных судеб!..
        Она успела вскипятить воду в чайнике, разогреть пару пирожков, позвонить сыну и включить телевизор.
        – Галчонок, я дома! – нарочито бодренький голос мужа не обманул, тот явно был чем-то озабочен.
        – Привет, сыщик! Голодный? – она вышла в прихожую, чмокнула его в щеку и поймала ответный взгляд.
        Да, у Беркутова произошло «событие». И с работой это никак не связано. Что ж, давить смысла не было, она чувствовала Егора каждой клеточкой своего организма, знала и понимала любой его жест, движение седой головы, оттенки голубизны радужки при смене настроения. Болела с ним молча, когда он уставший возвращался в полночь и, едва проглотив ужин, засыпал на диване. Проспав несколько часов, приходил в спальню, обнимал крепко ее, толком так и не заснувшую, и лишь тогда отпускало. А утром, стараясь не шуметь, возился на кухне, готовя себе завтрак, чтобы дать выспаться ей. Он знал, что половину ночи она не могла заснуть… Говорят: «Будьте взаимно вежливы», а в их семье друг с другом были «взаимно бережливы».
        – Не суетись, Галь, я заходил к Матвею, Лилечка накормила, – принявший душ Беркутов появился на кухне, когда она доедала второй пирог. – Чаю выпью.
        – Близнецы тоже у деда гостят? – Галина не видела их уже с год, да и в последний раз лишь мельком, в парке, где случайно встретились.
        – Да, Надежда в больнице, муж Лилечки в отъезде, она с мальцами пока живет у Матвея.
        Галина не стала спрашивать, что случилось с женой Роговцева. Да, посочувствовать ей могла. Как любому больному. Но ее отношение к Надежде было настороженным. Зная историю семьи Роговцевых[7 - См. роман «Клетка семейного очага».], безоговорочно принимала сторону Матвея и не понимала, как тот смог простить жену. Жалея его, так и не сумевшего вернуть любовь женщины, что потерял много лет назад по ее вине, Галина при редких встречах держалась с Надеждой ровно, без эмоций общаясь на нейтральные темы и испытывая при этом неловкость, – ей было противно собственное лицемерие. Но Роговцевы были давними друзьями Беркутова…
        – Егор, у тебя что-то случилось? – не выдержала она, заметив потерянный взгляд мужа, брошенный вскользь. – Мне начинать волноваться?
        – Галя, у меня есть дочь, – выпалил Беркутов и лишь после этого посмотрел на нее прямо и открыто.
        – Уф… – выдохнула она облегченно. – Ну ты, Беркутов, из всего трагедию готов сделать. Я уже подумала… впрочем, неважно. Дочь твоя, точно? Родная? Сколько ей?
        – Двадцать… я не знал о ней! Только сегодня… это ведь никак не повлияет на наши отношения, а, Галь?
        – Как это – не повлияет? – она насмешливо посмотрела на мужа. – Вот странный вы народ, мужчины… иногда просто в ступор впадаю. Ты что, не рад, что у тебя родная кровинка нашлась? Ты, Егор, это слово – «дочка» – на вкус попробуй! Сладко звучит, нежно, ммм… вкусно. А похожа на тебя? Да? В таком случае, тем более – тебя от гордости сейчас распирать должно, а ты… отношения… А теперь выкладывай подробности!
        Она видела, как у Беркутова увлажнились глаза, как хочется ему сейчас обнять ее, прижать к себе и спрятать лицо, чтобы не заметила навернувшихся слез. Ее и саму тянуло к нему, мелькнула жалость, нет, сочувствие – двадцать лет не знать ребенка, не видеть, как растет, меняется – это же как?! И время назад не откатишь… Но Галина лишь молча ждала его рассказа.
        – Ее зовут Лиза. С ее матерью я встречался, когда впервые ушел от Лерки. Алена служила в отряде ДПС, молодая девчонка после школы милиции. А в девяносто восьмом она вдруг резко собралась и уехала из города – написала, что, мол, замуж выходит. Я и не переживал сильно – любви особенной к ней не испытывал. Но обидно стало, помню, что не объяснилась толком, получилось – бросила.
        – Ну да. Мужское эго пострадало, – усмехнулась, перебив, Галина.
        – Пусть так. Я вернулся к Лерке… забыть. Не забыл. Но и вспоминал не очень часто.
        – Где же вы встретились?
        – Сегодня убили немецкую туристку в элитке у речного вокзала. Квартира сдавалась внаем агентством «Ситиленд», риелтором оказалась Алена, а Лиза – горничной. Она-то и нашла тело старушки. Девочка сразу мне понравилась, но я тогда подумал, чем-то Маринку нашу напоминает. Но то, что на меня похожа, понял позже, когда подъехала на место ее мать – Алена. Сложилось сразу – дочь моя, Алена не отпиралась, только попросила не говорить Лизе, что я ее отец.
        – Как это?! И ты согласился? – Галина не могла поверить…
        – Да, Галь. А что я мог ей сказать? Я двадцать лет был чужим мужиком, чужим мужем, люблю другую женщину, не собираюсь с Аленой поддерживать никаких отношений, кроме как по необходимости. Как я могу диктовать свои условия?
        – Я бы так не смогла…
        – Как она? Или как я?
        – Как оба! Но, как говорила моя мама, видимо, не время. Уверена, Лиза за вас обоих все решит. Если вы так похожи…
        – Не поверишь, Галь… – перебил Беркутов, улыбаясь. – Глаза мои, ямочка на подбородке даже, только не такая глубокая.
        – Красивая?
        – Хорошенькая. И такая же, как Маринка, – врать не умеет, все эмоции на лице. Попыталась умолчать, что ее друг был в квартире, не смогла. Юрист из нее точно получится – взвесила, просчитала последствия и только после этого рассказала все без утайки. Умница!
        – Вот… ты уже ее нахваливаешь как отец! Осталось признаться девочке…
        – Нет, Галя! Это решать Алене, – твердо произнес Егор.
        – А как имя убитой немки? – Галина нахмурилась, вдруг вспомнив о разговоре с Карташовым[8 - Карташов Сергей Сергеевич – историк, герой романа «Клетка семейного очага», «Свои чужие люди».] буквально на той неделе.
        – Марта Эрбах. А что?
        – Сергей Сергеич на днях звонил, его немецкий друг подкинул очередную загадку. Его знакомая из Германии ищет родственников в России. Вроде как уже в Москве нашла следы, и ведут они в наш город. Ты же знаешь Карташова, в стойку встал сразу, мне сказал, что «начал рыть». Это, то есть скоро тему для романа подкинет! Я подумала, не эту ли немку лишили жизни? Хочешь, позвоню ему?
        – Не поздно? Тогда звони.
        Галина набирала номер Карташова, почти не сомневаясь, что услышит имя Марты Эрбах. Воображение уже нарисовало сюжет для будущего романа.
        – Сергей Сергеич, доброго вечера! Все в порядке со здоровьем, спасибо. Егор здесь, рядом. Да, вы угадали, я с вопросом. Не можете мне назвать имя той немки, что ищет родственников в России? Вот как. Завтра встречаетесь с ней… – она бросила вопросительный взгляд на мужа, как бы спрашивая, можно ли сообщить Карташову об убийстве. Тот утвердительно кивнул. – Сергей Сергеич, встреча ваша не состоится. Сегодня утром Марта Эрбах была найдена мертвой…
        Глава 8
        Шведов выспался как никогда, спал без сновидений почти всю ночь, но под утро все же приснился короткий сон: он крепко обнимал женщину, чувствуя исходящее от нее тепло, испытывая неземное блаженство и почти реально осязая запах волос. Слабели колени, женщина обмякла в его руках, и он осторожно уложил ее на широкую кровать, опускаясь рядом и не разжимая рук. Он четко увидел ее лицо… и тут проснулся. Сердце колотилось у горла, глаза сухо резало, руки дрожали. «Только не она!» – открестился он мысленно, спуская ноги и нашаривая тапочки. Ведерникова никак не могла присниться к добру…
        Чуть теплый душ и кружка кофе окончательно привели его в чувство, он смог вполне осмысленно прикинуть список дел на сегодня, первым пунктом в котором, конечно же, стоял визит в следственный комитет.
        Поговорив, точнее, послушав, вчера Ведерникову, он пришел к выводу, что квартиру эту нужно будет продавать – лишь бы нашелся покупатель. Год назад был такой – московскому чиновнику понадобились апартаменты для сына, пожелавшего учиться в Самаре. Но тогда он ответил отказом – денежка, стабильно капающая на карту сестры Полины от аренды, была не лишней. И никак он не думал, что доходная недвижимость станет вдруг с криминальным душком.
        «А интересно, кому понадобилось лишать фрау жизни в нашей стране? Если, как говорит Алена Юрьевна, это не ограбление? Стоило ехать через Европу и половину России, чтобы найти свою смерть!» Кроме любопытства по поводу загадочной кончины немки, Шведова в данный момент беспокоило еще одно – встреча с самой Ведерниковой, сон с которой все еще не выветрился из памяти, раздражая своей двойственностью. С одной стороны, он помнил то состояние кайфа, испытать которое можно, конечно же, лишь с любимой женщиной. С другой стороны, любимой женщиной Алена Юрьевна стать никак не может. «Или может?» – засомневался он вдруг, вспомнив об оставленной на стоянке в аэропорту машине. Оставил-то почему? Чтобы побыть с ней, пусть в тесноте авто, пусть слушая ее болтовню молча, но имея возможность без опаски смотреть на круглые коленки, обтянутые телесного цвета колготами. Охальные мысли возникали пару раз, но с ростом скорости движения автомобиля прекратились – ему страшно стало за свою жизнь, появилось раздражение на гонщицу. Он успокоился, лишь когда они въехали в город, уж тут правил Ведерникова не нарушала.
Расставаясь возле его дома, как вспомнил Шведов, он даже дотронулся до ее руки, видимо, благодаря за то, что не угробила… Вспомнил и как дернулась та, чуть не убив взглядом… И какая тут может быть любовь?
        Нет, не нужны ему никакие серьезные отношения – проще жить, не обременяя себя и временных подруг общими бытовыми заморочками, дележом финансов и заботой о детях. «Кстати о детях… у Ведерниковой взрослая дочь, вполне так симпатичная девочка (с Ларкой, конечно, не сравнить). Родила же она ее от кого-то, папа имеется или так, прошел мимо?» – он понял, что ничего о личной жизни Алены Юрьевны не знает, не интересовался, незачем было. А теперь-то почему вдруг важно стало?
        Вспомнив о Ларочке, улыбнулся – хваткая девочка и умная. Дай бог счастья… и почему ее Ведерникова так невзлюбила? Жаловалась Ларка, что та ее шпыняет за каждую пылинку и складку на постельном белье. Он даже поговорить с Аленой Юрьевной хотел, но не случилось, не успел, все оттягивал разговор, а потом и вовсе улетел в Хельсинки…
        Шведов стоял уже в куртке, когда раздался звонок домофона. Увидев на экране искаженное монитором лицо Ведерниковой, мысленно чертыхнулся – помяни всуе, и вот…
        – Доброе утро, – ответил он вполне приветливо и выдавил улыбку. – Я уже выхожу.
        «Что-то не припомню, чтобы я заказывал машину с водителем в агентстве», – мелькнула мысль, и он тут же сообразил, что и такси вызвать забыл. Получалось, Алена Юрьевна подъехала очень даже кстати.
        – Еще раз доброго утра, – Шведов посмотрел на женщину и удивился: выглядела она сегодня много приятнее, чем обычно, ярче, что ли. – Не стоило беспокоиться, заезжать за мной…
        – Ничего личного, ехала мимо, – небрежно перебила та. – Вспомнила, что машину вы вчера оставили в аэропорту. Нам к следователю к одиннадцати, как выяснилось, можем съездить за вашим авто. По моей же вине вы свою «Тойоту» там ночевать оставили!
        – Откуда знаете? – удивился Шведов, с опаской садясь на соседнее с водительским кресло.
        – Простая наблюдательность. Проходя мимо стоянки, заметила ваш тоскливый взгляд… кстати, жертва с вашей стороны была напрасной, могли бы ехать на своей, поговорили бы и сегодня утром.
        – Так зачем же вам понадобилось приезжать за мной в аэропорт? – искренне удивился он, проверив, хорошо ли пристегнут ремень безопасности.
        – Считайте это добрым жестом с моей стороны. Тоже напрасным, – пожала Ведерникова плечами, заводя двигатель.
        Этот день, начавшийся пробуждением от смутных сновидений с участием Алены Юрьевны и ее последующим реальным появлением, не мог не преподнести сюрпризов. Двигаясь на хорошей скорости, уже на подъезде к Царевщине, машина пошла юзом, вылетела на встречную полосу и, боком съехав по влажной земле в кювет, уткнулась носом в кусты. Шведов, выругавшись от души, повернулся к Алене. Та спокойно повернула ключ зажигания, улыбнулась Шведову виновато и попыталась открыть дверцу.
        – Простите. Заклинило. Попробуйте с вашей стороны. Вылезу за вами.
        Шведов, без труда выбравшись наружу, протянул руку, чтобы помочь и ей. Алена охнула, нога подвернулась, он едва успел подхватить ее, чтобы она не упала на землю.
        – Простите, – она вновь бросила виноватый взгляд на Шведова, а он вдруг разозлился.
        – Да что вы все извиняетесь! Колесо прокололось, с кем не бывает! Мы живы, а железо ваше починим! Давайте-ка, садитесь и ногу вот сюда, – он помог ей опуститься обратно на сиденье. – Я сейчас вызову аварийку и скорую.
        – Не надо скорую, перелома нет. Ушиб сильный, пройдет и так.
        – Уверены? В травмпункт бы нужно, – он с сомнением посмотрел на ее колено в разодранных колготах. – Нет? Ну, как хотите. Михалыч! – дозвонился он наконец. – Выручай. Небольшая авария у меня. Да, выйди на трассу из поселка, увидишь. Нет, не моя машина, синяя «Рено». Думаю, эвакуатор нужен и тут у меня раненый… до дома довезти. Да, до дачи. Хорошо, жду.
        – Послушайте, Алена Юрьевна. У меня здесь, в Царевщине, – он кивнул на видневшиеся невдалеке дома, – дача. И автосервис друга. Сейчас они с сыном подъедут, заберут машину в ремонт, нас отвезут в мой дом. И не спорьте, это лучший выход из положения. По пути будет сельская амбулатория, ногу вашу осмотрят. Пока отлежитесь в доме, я на такси доеду до аэропорта, вернусь на своей машине, на ней и в город поедем.
        Он замолчал, ожидая ее ответа. Алена согласно кивнула.
        – Ваша? – он достал с заднего сиденья черную сумочку. – Держите. Мобильный где? А, вижу.
        Он заметил телефон на коврике под водительским сиденьем, перегнулся через Алену, чтобы достать его. Алена вскрикнула.
        – Простите, ногу задел? – Шведов разогнулся, держа в руке телефон. – Сожалею, похоже, он пострадал больше вас. Он протянул ей мобильный, экран которого был весь в трещинах.
        Помогая Алене выйти из машины Михалыча у амбулатории, Виктор вдруг подумал, что та после двух «извините» не произнесла ни слова. «Шок? Не похоже, выглядит адекватной. Тогда чего ж молчит все время?» – он впустил ее в кабинет фельдшера и присел на стул в коридоре. Очередь из нескольких старушек сочувственно молчала. «В городе давно б уж обматерили сто раз за то, что вперед них полез», – подумал невесело, благодарно улыбнувшись всем сразу.
        – Что, милок, авария никак? Гляжу, Михалыч привез вас-то, – робко спросила по виду самая старшая.
        – Да, небольшая. Колесо лопнуло, – ответил вежливо.
        – Ну, ничего. Жене твоей сейчас наша Мария ногу подправит, хорошая у нас доктор, квалифицированная, – выговорила она трудное слово под одобрительные кивки односельчанок.
        Он расслабился под нестройный шепоток старушек, видимо, обсуждавших происшествие, даже прикрыл веки, отдыхая.
        – А вот и ваша, – раздалось у самого уха, и он стряхнул с себя сонливость и вскочил.
        – Спасибо, что пропустили нас, – вновь поблагодарил Шведов и кинулся к открывающейся двери кабинета, чтобы помочь «жене». – До свидания, будьте здоровы.
        – И вам не хворать, – ответил нестройный старушечий хор.
        На душе у Шведова вдруг стало как-то светло и покойно. То ли сельский воздух на него так подействовал, то ли искренняя доброта бабулек, то ли догнало, наконец, чувство облегчения, что все страшное, что могло произойти, уже в прошлом. Алена по-прежнему молчала, позволяя ему поддерживать себя за талию и опираясь на его плечо. А он на минуту представил, что и на самом деле вот так, бережно, ведет любимую жену до машины, чтобы отвезти домой, уложить удобно на диван, под ее больную ногу подсунуть подушку, а самому метнуться в кухню сделать чаю им обоим, пережившим такое происшествие, аварию, можно сказать. А потом успокаивать друг друга, что все, мол, закончилось, они целы, и пусть это будет самой большой бедой в их еще такой долгой совместной жизни. А потом…
        Шведов стряхнул с себя наваждение…
        – Михалыч, я сейчас в аэропорт, там машину оставил вчера, и вернусь. Алена Юрьевна останется в доме. Магазин-то работает? Нужно заехать, еды купить. Я же с лета тут не был.
        – Работает, заедем, – вот за что ценил Шведов своего старого приятеля – за немногословность…
        В доме было тепло, котел автоматически поддерживал температуру на комфортном градусе, соседи присматривали за дачей круглый год, вовремя счищая снег с крыши дома и следя за газовым хозяйством.
        Доведя прихрамывающую Алену до дивана, уложив удобно (ну, право, сцена из недавних грез), Шведов вышел в холл, там, в чулане под лестницей на второй этаж, хранился всякий хлам. Он нашел трость, которой пользовался много лет назад, сломав ногу, решив, что в его отсутствие Алене нужно будет хоть как-то передвигаться, мало ли! Прихватил и домашние тапочки…
        – Как вы? Болит сильно? – он осторожно снял с забинтованной ноги сапожок.
        Алена отрицательно помотала головой.
        – Вы бы, Алена Юрьевна, сказали хоть слово! – с досадой высказал он, расстегивая молнию на втором сапоге. – А то молчите, словно не нога травмирована, а язык!
        Он отвернулся, чтобы подвинуть столик ближе к дивану.
        – Туалетная комната вон там, – он показал на арку, за которой начинался коридор. – Вот, палка вам в помощь, а я поехал. Есть захотите, пока круассаны и сок, вернусь, приготовлю что-нибудь посущественней.
        Шведов развернулся было, чтобы уйти, но почувствовал, как холодные пальцы с силой сжали запястье.
        – Не уезжай…
        Замерев на мгновение, он обернулся на хриплый голос, взгляд его наткнулся на широко открытые глаза женщины, и он с ужасом заметил, что они полны слез. Испугавшись, не сделал ли что не так, не причинил ли боль, он рухнул на колени рядом с диваном…
        И тут же ему ясна стала собственная суетливая торопливость, желание сбежать из дома хоть куда, а машина – что ж, постояла бы еще, но удобный предлог же, оправдывающий бегство! Просто не было уже сил смотреть на нее, Алену, ставшую вдруг так похожей на ту, из предутреннего сна. Не было сил сдерживать желание взять ее всю, вместе с ее паршивым характером, замашками сумасшедшей гонщицы, взрослой дочерью, в единоличное пользование и что б никто никогда даже думать не смел в ее сторону! Ему, Шведову, выбрали ее в жены еще там, в коридорчике амбулатории, местные бабульки. Или, назначив их посланниками, кто-то свыше, кто знает, что ему нужно, лучше его самого…
        – Не плачь, – он целовал мокрые глаза Алены, чувствуя, как блаженно покрывается мурашками кожа на шее, где сплелись пальцы ее рук. – Никуда я не уеду… ну почему же ты плачешь!
        Он в отчаянии смотрел на нее, не понимая причины.
        – Никто… никогда обо мне не заботился… все сама… я думала, так всегда будет, я уже привыкла, что так! А ты… ты, откуда взялся такой?!
        Он счастливо рассмеялся, поняв все! Усмехнулся победно, вскочил с колен, подхватывая и ее. Нет, диван – не то место. Не было этого дивана в его сне! А вот женщина была эта…
        Осторожно укладывая Алену на кровать в спальне, он уже не сомневался, что и эта квартира, полученная за долги от разорившегося партнера, и, как ни кощунственно думать, погибшая там немка, и эта авария – все это эпизоды их общей с Аленой жизни. Самое ее начало…
        Глава 9
        – Ты пойдешь со мной к следователю? – Шурка смотрел на нее с надеждой, Лизе стало его жалко, но она твердо ответила «нет».
        Кроме коллоквиума, где присутствовать нужно обязательно, чтобы не заиметь проблем с преподом, была еще одна причина – она пока не решила, как общаться с Беркутовым. Делать вид, что не в курсах о родстве, или же, наоборот, броситься на шею с воплями «папочка, родной!». Этого она, конечно же, делать не собирается, но любопытно было бы заглянуть ему в глаза, чтобы увидеть там… что? О чем может сказать взгляд постороннего мужика, пусть и общей с тобой крови, которого ты знать не знала двадцать лет? В общем, не готова она, Лиза, пока встречаться с ним, никак не готова!
        – Ты маленький, что ли, Шура, чтобы тебя за ручку водить? Обойдешься без меня. Вот черт! Мало того, что к коллоквиуму не готовилась толком, еще и опаздываю. Все, пока, – она вытолкала парня на лестничную площадку, заперла дверь и ринулась по ступеням вниз. Выбегая из арки, споткнулась и с изумлением уставилась на подхватившего ее парня. Это был тот незнакомец, что топтался вечером под их окнами.
        – Что нужно? – невежливо поинтересовалась Лиза, осторожно высвобождая локоть из цепких пальцев.
        – Ничего. Вы бы упали… – он отпустил ее, но рук не убрал.
        – Спасибо, – она нахмурилась: показалось, тот готов схватить ее вновь, стоит ей лишь двинуться с места. Но раздумывать было совсем некогда, Лиза заспешила к остановке, к которой уже приближалась маршрутка.
        Вспомнила о нем лишь после третьей пары, освободив мысли от учебы. И даже не удивилась, заметив его у выхода из универа. Девушкой Лиза себя считала симпатичной, трезво оценивая стройную фигурку и личико с правильными чертами и яркими голубыми глазами, – главным своим украшением. Но была уверена: чтобы сразить мужскую особь наповал, да еще и заставить вот так нагло преследовать, мало быть просто заметной. Нужно быть красивой броско, ступать поступью уверенной в своей красоте женщины, а не шмыгать мимо мужчин в кроссовках и джинсах унисекс. А потому вновь задалась вопросом: чем заслужила внимание такого, можно сказать без преувеличения, красавца. Говоря иначе, чем могу быть полезна, сэр?
        – Ну? – озвучила она свои мысли, несколько упростив словесно и с насмешкой глядя на парня.
        – Добрый день, Лизавета, – улыбнулся тот мягко, а Лиза с удивлением отметила легкий акцент в очень четко выговоренной фразе.
        – Добрый, – решила она не отшивать его сразу. – Вижу, мое имя и адрес вам известны. С какой целью интересуетесь мною, можно узнать?
        – Скажу прямо, можете не верить – причина банальна: вы мне нравитесь. Очень.
        – Ну, я как-то так примерно и подумала, – произнесла Лиза задумчиво. – А имя у вас есть?
        – Герман Волошин. Проще – Гера. Перейдем на «ты»?
        – Согласна, – Лиза подумала, что со смертью фрау Марты стала слишком подозрительной.
        – Ты домой? Могу я тебя подвезти? – он сделал жест в сторону автостоянки, и Лиза согласно кивнула.
        «Вот по дороге и узнаю, как это вас, Герман Волошин, угораздило так вляпаться? Нет, ну бывает, конечно… но не в моем случае!» – она шла за ним, одетым в короткую куртку, явно приобретенную в бутике, потертые в нужных местах джинсы, белоснежные кроссовки, и ожидала увидеть нечто вроде «Майбаха» или, ладно, «Инфинити», и очень удивилась, когда тот открыл перед ней дверцу «Хендай Солярис», да еще с эмблемой каршеринга.
        – Герман, ты не местный? – задала она вопрос напрямую, усаживаясь на переднее сиденье.
        – Да, в городе несколько дней. Я живу в Каунасе.
        – Вот откуда у тебя акцент… Давай так. Ты мне рассказываешь о себе, затем делишься, как это я так вот тебе вдруг понравилась. Очень, – она хмыкнула. – А потом мы вместе решаем, что делать дальше.
        – Как скажешь. Однако предлагаю продолжить… хмм… собеседование в кафе. Правда, Лиза, есть очень хочется – караулил тебя несколько часов, боялся, сбежишь после первой пары, опять придется под окнами твоими бродить!
        Лизино сердце смягчилось, она расслабилась. Что-что, а не любила она, когда юлят и попусту комплиментами сыпят.
        – Тогда поехали, покажу кафе, где просто, недорого и вкусно, – махнула она рукой, указывая прямо. – На светофоре направо.
        Герман послушно кивнул, поворачивая ключ зажигания. Вел машину он уверенно, соблюдая правила, и Лиза подумала, как это их так в «европах» приучили к аккуратности, штрафами, что ли? До сих пор Лизина мать, подвозя ее, предупреждала: «Пристегни ремень, за поворотом наши стоят». «Наши», то есть сотрудники ГИБДД, где она когда-то служила. Правда, давно очень, когда Лизы не было и в проекте.
        Они с трудом отыскали свободный столик в дальнем углу зала, время было обеденным, офисный планктон из соседнего здания выполз перекусить, гомоня громко и привлекая внимание друг к другу, – а что, круто! Начальства, что знает тебе цену, рядом нет, можно и показать свою «значимость».
        – Клерки? – Герман с сомнением огляделся, видимо, пытаясь определить уровень заведения, а Лиза внутренне усмехнулась: «Что, не по чину забегаловка?», но вслух ответила:
        – Что-то вроде. Рядом офисный центр. А ты чем-то занимаешься? Или родительские деньги проживаешь? – получилось грубо, даже по-хамски, и Лиза смутилась.
        – Нет, – рассмеялся Герман. – Не проживаю. У нас семейный бизнес, работаю у отца – да. Но вполне обеспечиваю себя. А у тебя какие планы? Я понял, юристом готовишься стать?
        – Да, – ответила она односложно. – Мы договаривались, что ты сначала расскажешь о себе!
        – Хорошо. В семье я единственный ребенок, мама не работает, отец держит сеть небольших отелей. Здесь я, можно сказать, ищу возможности сотрудничества.
        – Именно в нашем городе?
        – Не только. Я был в Москве, Рязани, Твери, – он немного удивленно посмотрел на Лизу. – Можно один вопрос? У тебя есть какие-то личные причины не доверять мужчинам?
        – Нет, ничего личного. Просто в последнее время… впрочем, неважно. Вон, заказ, наконец, несут, – кивнула она на официантку, пробирающуюся к ним между столиками с полным подносом.
        Краем глаза она наблюдала за Германом, который не очень ловко вылавливал из горшочка пельмени, используя вилку. Соус, поданный в отдельной плошке, он и вовсе проигнорировал. «Никогда так не ел? Такое впечатление, что не знает, с какого бока подступиться. Странно, была в Риге, там в кафе русская еда не редкость», – она отвела взгляд.
        Герман ей немного нравился. Да, обаятельный мужчина и взрослый. Признаться в этом даже себе было для Лизы сложно, как строить с ним дальше беседу, она не представляла и решила, что пусть уж он как-то сам ее развлекает. В меру своего умения. А сейчас она доест пельмени и позвонит Шурке, который, по ее подсчетам, должен бы вернуться от Беркутова с новостями – успокоенный либо наоборот. Кстати, и мамочке пора бы объявиться – с утра она собиралась отвезти к Беркутову Шведова.
        Образ неожиданного отца то и дело всплывал в памяти, Лизе вдруг подумалось, что узнать о нем хочется несколько больше, чем выдала накануне матушка почти что под пытками. Обиды, что не заплетал косички и не помогал с уроками, не было – он не виноват в этом! Матушку упрекать, что сбежала беременная от него, бессмысленно – причину та не назвала, но была же она! Справедливо будет, не ссорясь с ней, все же наладить с Беркутовым контакт, пусть даже и руководствуясь чистым любопытством.
        – Лизавета, ты о чем-то задумалась, – голос Германа вернул ее к действительности.
        – Да, ты прав. Мне нужно сделать пару звонков, не обидишься? Я выйду на улицу, здесь шумно.
        – Хорошо, я пока рассчитаюсь, – он поднял руку, и тут же к нему поспешила официантка.
        Лиза, выйдя из кафе, отошла в сторону. Набрала номер матери, но та была «вне зоны доступа». Шурка же отозвался сразу, словно сидел дома у телефонного аппарата и ждал ее звонка.
        – Ну, как? – она не успела продолжить вопрос, как Шурка взволнованно затараторил. – Я поняла, не трещи так быстро! Телефон твой раздавили? Каблуком… И зачем это? Понятно, симку же ты нашел вчера и выкинул, толку-то от нее, разломанной. Как это, забыл сказать? Шура! Ладно. Ты купил трубку новую? Хорошо, отзвонись, я сохраню номер. Уже? Ну, не отвечала, на лекциях была, наверное. Что ты меня допрашиваешь? – Лиза уже собралась отключиться, думая, что друг все выложил, как тот произнес имя Марты Эрбах. – А что с ней не так? Почему ты считаешь, что она уже что-то узнала? Должна была встретиться сегодня… А кто такой этот Карташов? Понятно. Теперь-то, конечно, свидание его с фрау Эрбах никак не состоится! Если у этого историка была для нее какая-то инфа, Беркутов будет копать в этом направлении. Шура, скоро я буду дома, поговорим. Пока! – краем глаза она заметила Германа, стоящего в нескольких метрах от нее. «Ну надо же, я о нем совсем забыла!» – удивилась она и направилась к нему, навесив на лицо извинительную улыбку.
        Глава 10
        – Сергей Сергеич, вы присаживайтесь, – Беркутов указал Карташову на стул, а сам пересел из своего кресла на соседний.
        – Вы заметили, Егор, что встречи наши, мягко скажем, почти всегда по печальным поводам? – вздохнул тот, раскладывая перед собой содержимое папки, которую принес с собой.
        – Что вам мешает чаще приезжать к нам на чай с плюшками? – улыбнулся Беркутов.
        – Я-то приезжаю! Только плюшки, как вы изволили выразиться, мы с Галочкой потребляем в большинстве случаев вдвоем, без вашего присутствия! – рассмеялся в ответ тот. – Но не буду отнимать вашего времени, давайте о серьезном. Вот тут распечатки переписки с Куртом Зигелем, моим немецким другом. Да вы его знаете! Конечно, этот хитрец никогда сразу полностью информацию не выдает! Но исключительно для того, чтобы не лишать меня возможности покопаться в теме самому!
        На этот раз он и сам в полном неведении. Уж очень загадочно повела себя Марта Эрбах, обратившись за помощью. Вот, Егор, посмотрите, я здесь выделил цитаты из писем ему фрау Эрбах. Перевод на русский самого Курта.
        – «Мне бы не хотелось, чтобы вы, Курт, заранее поднимали архивы здесь, в Германии, пока я не вернусь из России хоть с какими результатами. На этот момент мне нужно от вас лишь одно – порекомендовать компетентного в вопросах составления родословной историка в городе Самара. У вас такой имеется?» – зачитал Беркутов. – Понятно, что Зигель рассказал о вас.
        – Да. Это письмо от девятнадцатого апреля. В это время, как я теперь знаю, она находилась в Москве. Прочтите еще чуть ниже.
        – «О своей поездке в Россию я никого, кроме своего поверенного Петера Шульца, в известность не поставила, для всех я в длительном путешествии по Европе», – Беркутов удивленно посмотрел на Карташова. – Пока я не очень понимаю, к чему такая секретность?
        – Признаюсь, этим же вопросом задался и я. Далее она сообщает Курту, что собирается просить меня помочь ей в поисках родного человека. Я, признаюсь, не очень понял, как я могу помочь в поисках мифических родственников, не имея никаких исходных данных.
        – Марта Эрбах жила в Москве неделю, в Самару она прибыла двадцатого апреля.
        – Понятно. То есть фрау Эрбах, видимо, знала, что ее родственник или родственница проживали в Москве. Затем выяснилось, что следы ведут к нам в город. Значит, по крайней мере, фамилия и имя ей известны.
        – Скорее всего, искала Марта Эрбах женщину.
        – Да? Почему вы так решили?
        – Два свидетеля: горничная и ее друг переводчик, которые плотно общались с ней в эти дни, утверждают, что та показывала им медальон с фотографией молодой женщины. Снимок старый, пожелтевший. На крышке медальона выгравированы две русские буквы «к» и «ш».
        – Интересно! А фотографию вынимали? На обороте что-то написано? Где этот медальон?
        – Почему вы решили, что там должно быть что-то написано?
        – Обычно снимки подписывали, – пожал плечами Карташов. – Имя, даже дата, возможно. Что мешает проверить?
        – Медальон пропал, Сергей Сергеич. С места преступления его забрал переводчик. Парень обнаружил тело женщины, испугался и убежал. Зачем прихватил, по его словам, сам не знает. Медальон спрятал в заброшенном сарае. Но, когда они с подругой пришли его забрать, на месте не нашли.
        – Неужели за ним кто-то следил? Тогда этот человек и есть убийца!
        – Вам, Сергей Сергеич, давно пора к нам в отдел! – улыбнулся Беркутов, вставая. Достав из папки, лежащей на столе, рисунок, положил его перед Карташовым. – Зарисовал сам парень по памяти. Размеры приблизительные, на глаз.
        – Весьма объемная вещица. И что, он даже не открыл его? Внутри, кроме фотографии, могло быть еще что-то!
        – Я тоже предположил, что вполне бы поместился небольшой предмет. Ключик, например. Но он утверждает, что накануне фрау Марта сама открывала медальон и показывала ему и горничной снимок. Девушка подтвердила это. Но ничего, кроме фотографии, закрепленной небольшими «ушками», внутри не было.
        – Ах, как жаль! Если бы на обороте снимка было бы имя… Мне было бы от чего оттолкнуться. А так я пока не представляю, как начать. Вне сомнений, преступление связано с поисками родственницы… В связи с трагическими обстоятельствами Курт Зигель, если ему известны какие-то факты, не станет скрывать их от меня. Да-да! Первое, что нужно сделать – получить от него информацию. Все о немецких родственниках фрау Эрбах.
        – Надеюсь на вас, Сергей Сергеич.
        – Да, вот еще хотел спросить. А горничная с этим молодым человеком никак не могли быть в сговоре? Возможно, бредовая версия…
        – Я не исключаю такого варианта, – помрачнел Беркутов, вспомнив Лизу.
        – Понял. А кто будет забирать тело? Уже известно, кто приедет?
        – В четверг прилетает племянник с семейным юристом. Кажется, по завещанию покойной, он является единственным наследником. У нее детей не было, замуж не выходила. В любом случае, с наследственными связями разобраться нужно. Наверняка ваш друг знает родословную Эрбахов. Наши официальные запросы – дело не быстрое, сами понимаете.
        – Все ясно, Егор Иванович. Сегодня же свяжусь с Куртом, – Карташов посмотрел на наручные часы и поднялся. – Успехов вам, супруге – поклон.
        – Сергей Сергеич, возможно, это дело передадут другому следователю. Буду просить, чтобы Артему Кораблеву, вы его знаете.
        – Могу спросить, отчего вдруг? – Карташов смотрел удивленно и встревожено.
        – Именно оттого, что ваша версия с горничной и ее другом может оказаться единственно верной. А Елизавета Ведерникова, как я узнал только вчера, моя родная дочь…
        Глава 11
        Лиза вбежала по лестнице на второй этаж, повесила рюкзак на перила, стукнула ногой в Шуркину дверь и вставила ключ в замок своей двери. Пока открывала, Шурка вышел на лестничную площадку.
        – Идем! – Лиза зашла в квартиру. – Рюкзак мой прихвати. Голодный?
        – Нет, дома поел, – Шурка выглядел уставшим. – Ты ешь, я посижу с тобой.
        – Я тоже ела. В кафе, пельмени.
        – Одна? – Шурка подозрительно покосился на нее и, не дождавшись ответа, направился на кухню. – Чайник поставлю.
        Лизе никак не хотелось рассказывать Шурке о новом знакомом, но и врать друг другу у них принято не было. Она могла лишь оттянуть время ответа, пока переодевалась и мыла руки в ванной комнате.
        – Ветка, колись, с тем хлыщом, что вчера тут маячил, познакомилась? – Шурка не оставил ей ни малейшего шанса.
        – Да. Странный парень, говорит, что просто понравилась, – Лиза старалась говорить небрежно, как о чем-то незначительном.
        – Ну да… похоже на правду, – задумчиво произнес Шурка, а Лиза вдруг обиделась.
        – Что уж я такая уродка, что и не могу вызвать мужской интерес? Ты, Шурец, хотя бы сделал вид, что ревнуешь! – разъярилась она, отключая закипевший чайник. – Пей свой чай и проваливай.
        – Ветка, ты что?! – натурально перепугался тот. – Я не об этом. Подозрительно как-то все. Зачем под окнами-то стоять? Тем более в такое время. У соседей бы спросил, кто такая, тут тебя все бабки знают.
        – Не все такие наглые, как ты, чтобы к чужим людям с вопросами лезть.
        – Ты уж определись, кто наглый. Это он к тебе на улице пристал, так понимаю, а не я!
        – Тебе и приставать не надо, и так как банный лист всю жизнь! Ладно, не о том думаешь. Если ты еще не понял – мы с тобой оба под подозрением. И тот факт, что следователь вроде как отец мне, ничего не значит. Что-то тут не вяжется, Шурка. Мотив должен быть у убийцы. То, как он попал в дом, да еще в квартиру, вообще не представляю! Камеры везде. Если засветился убийца, и его найдут – совсем хорошо. А если не найдут? Если он сразу из страны выехал? Иностранец, немец, например?
        – Детективов начиталась? На фига тащиться за старушкой в такую даль, чтобы убить? Он что, не мог ее в собственном замке грохнуть? Там, на родине? Не охраняет же ее рота гвардейцев как королеву?
        – Королева в Англии, Шурец, в Германии – канцлер.
        – Не придирайся! При любом раскладе убийцу в первую очередь ищут среди тех, кому выгодна смерть, то есть наследников. Кто у нашей фрау наследники? Мне она говорила, детей у нее нет.
        – А мне, как ты понимаешь, она могла хоть всю свою родословную до основателя рода упомянуть, я все равно бы ничего не поняла, – буркнула Лиза. – Давай, Шурка, расследования оставим Беркутову, но ты мне сейчас расскажешь, где ты вчера шлялся полдня, пока не позвонил мне!
        Она с удивлением и разочарованием слушала, как густо покрасневший вмиг друг детства, суетясь и пряча глаза, лепечет что-то про то, как мерз на скамейках парка и набережной, пока не открылись магазины и кафе. Как прятался потом в подъездах домов в одном из спальных районов города, куда доехал на трамвае под номером пять и как, не выдержав, все же вернулся и позвонил ей. Шурка врал, а Лиза не могла понять, почему. Доверяя ему, зная его патологическое неприятие лжи, его странную для других, но любимую ею привычку биться за правду даже в ущерб себе, сейчас была поражена этим его враньем. Лиза подумала, что легче перенесет и простит измену любимого человека, чем эту, навороченную для нее Шуркой, гору неправды.
        Она отвернулась к окну, чтобы скрыть выступившие слезы. Шурка замолчал, дотронулся до ее руки, Лиза непроизвольно дернулась.
        – Ветка, не обижайся. Не могу я тебе сейчас рассказать, где был. Мне нужно… время.
        – Врал-то зачем? – она в упор посмотрела на него.
        – Так вышло, прости.
        Ни одной нотки раскаяния в его голосе Лиза не уловила. «Мать права. В жизни можно полагаться только на себя. Поэтому всю жизнь одна?» – подумала она, вновь отворачиваясь к окну и тут же в изумлении вскочив со стула: из припаркованной у арки машины, бережно поддерживаемая Шведовым, выбиралась мать. Левая нога ее была забинтована, правой рукой она держалась за мощную шею мужчины.
        – Шурка, там мама! У нее, похоже, нога в гипсе! – она выбежала в прихожую. – Давай за мной…
        После подробного отчета о происшествии Шведов уехал, Шурка ушел к себе, Лиза же, уложив родительницу в спальне и убравшись на кухне, задумалась. Получалось, в их тихом семействе замутились события, связанные с мужским полом (Шурка не в счет). Мало того, что у нее самой появился неожиданный ухажер, нашелся папочка, так еще Шведов так смотрел на мать, что Лизе рядом с ними вдруг стало неловко находиться, словно она лишняя. Но самое удивительное было то, что и матушка бросала на Шведова стыдливые взгляды.
        – Лиза! – донеслось из спальни, и она поспешила на ее зов.
        – Да, мама, что-нибудь нужно?
        – Присядь. Ты меня знаешь, я не люблю недомолвок. Поэтому говорю сразу – мы с Виктором Петровичем решили жить вместе. На днях я перееду к нему. Ты не против?
        – Неожиданно… Мама, а как же его молодая любовница? Неужели выгнал?
        – Ты о Ларисе? – матушка улыбнулась, а Лиза с удивлением отметила, как преобразилось вмиг ее лицо.
        …Сколько Лиза себя помнила, мать никогда не была с ней ласкова. Разговаривая с дочерью строго, часто повышая голос, когда дочь упрямо гнула свое, она могла при случае наказать и многодневным молчанием, что для маленькой Лизы было самым страшным. Дома становилось тихо, мама молча кормила ее завтраками, ужинами, проверяла уроки, указывая на ошибки пальцем и презрительно качая головой. Лиза в такие моменты была готова расплакаться, но тоже молчала. А потом приходила тетя Нелли, что-то выговаривала подруге на кухне, после чего Лиза успокаивалась – она знала, что наутро будет все по-прежнему. Став старше, Лиза перестала заморачиваться по поводу маминых молчаливых протестов, равнодушно пережидая воспитательную паузу. Постепенно ссориться они перестали совсем, каждая жила своей жизнью, пересекались редко, вместе проводили время, исчисленное порой минутами: «привет-пока». Близости не было, секретами Лиза делилась с Нелли, вплоть до отъезда той за мужем в Германию. Поэтому то, что в день убийства Марты Эрбах Лиза со слезами бросилась к матери на шею, а та ее обняла, успокаивая, явилось неожиданностью для
самой Лизы. И, как думалось ей, для матушки тоже…
        – Именно о Ларочке. Отношения между ними были явно нежными, – Лиза наблюдала их вместе только раз, но понять, что эти двое никак друг другу не чужие, было несложно.
        – Лариса – родная племянница Виктора, дочь старшей сестры. Он опекает ее, своих детей у него нет. Да, характер у девушки сложный, сюрпризы преподносить умеет. Вот и замуж вышла, не посоветовавшись ни с кем. Виктор живет один. Переехав к нему, я не ущемлю ничьих интересов.
        – Я рада за тебя, мама! – вполне искренне сказала Лиза. – Только у меня один вопрос – как быть с Беркутовым?
        – Да уж, вопрос… Что ты от меня хочешь услышать? Никаких чувств к нему нет уже давно. Хотя любила его, не спорю. Да, он твой отец. Да, я виновата, что скрывала это от тебя. Прощения просить не буду. Так сложилось. Если хочешь, поддерживай отношения. Я разговаривала с ним сегодня, сказала, что ты в курсе вашего родства. Знаешь, – она ухмыльнулась, – а он обрадовался! И, по-моему, уже рассказал о тебе жене. Думаю, он позвонит тебе сам. А ты действительно на него очень похожа, Лизок. Говорят же, если любить отца, ребенок будет в него. Так и есть! Ладно, я сегодня отлежусь, все дела – на завтра. Поухаживаешь за мной?
        – Конечно, мама. Тебе что-нибудь принести?
        – Ноутбук и чашку кофе. Посмотрю документы, чтобы не терять время. Машину сделают к четвергу, возить меня по городу пока вызвался Виктор. На завтра у меня два клиента, оба помещения в центре, под офис, на первых этажах.
        – Хорошо, сейчас принесу.
        – Да, Лиза, еще одно. Беркутов решил отказаться от расследования убийства Марты Эрбах.
        – Почему?! – Лиза в изумлении обернулась к матери.
        – Он мотивировал отказ тем, что в деле фигурирует, хотя и как свидетель, его родная дочь.
        – Вот как… он меня в чем-то подозревает? – ей на миг стало не по себе.
        – Не думаю. Но он считает, что Шурка что-то недоговаривает. Или откровенно скрывает. Может быть, ты в курсе, так ли это?
        – Нет, – односложно ответила Лиза, отворачиваясь.
        «Так и есть, темнит Шурка. Не одна я подозреваю это. Почему? Возможно, старушка успела ему что-то рассказать о цели своего приезда в наш город? Что-то такое, о чем просила молчать? Да, такое объяснение самое безобидное. Или… Не мог ли он вляпаться во что-то серьезное? Убить не убил, а убийцу видел? Не поэтому ли и сбежал, испугавшись?» – Лиза решила поговорить с Шуркой сейчас же, не откладывая.
        Она отнесла маме ноутбук и кофе, тихо вышла на лестничную площадку и позвонила в квартиру напротив. Шурка дверь не открыл. Лиза набрала на мобильном его новый номер, но вызов тут же сбросили. Вернувшись к себе, взяла ключ от квартиры Огореловых.
        Она обошла все три комнаты, кухню, заглянула в ванную. Шурки нигде не было. На кухне в раковине лежала грязная посуда, стол был усыпан крошками. Беспорядок в Шуркиной комнате был обычным, но Лиза отчего-то не спешила оттуда уходить. Чего-то не хватало. Оглянувшись, она задержала взгляд на письменном столе – не было ноутбука Шурки. Она открыла шкаф – скудный гардероб друга отсутствовал полностью. «Сбежал! Идиота кусок!» – разозлилась она, возвращаясь к себе. В том, что Шурка Огорелов таки влип в нехорошую историю, Лиза более не сомневалась.
        Глава 12
        Шведов потоптался в прихожей, словно не понимая, зачем он здесь. Было бы объяснимо, если бы дом был чужим, а он забрел в гости, так, на чаек. Но в том-то и дело, квартира его, жил он в ней уже много лет, поначалу с женой. А сейчас любил холостяцкий свой быт, изредка нарушаемый временными подругами или Полиной. Сестра нечасто, но систематически приходила вычищать «авгиевы конюшни», казавшиеся ему лично идеально чистыми. Но после ее уборки он вытаскивал на помойку несколько мешков мусора и старого барахла, перевязанных ею веревочками. Где-то она его находила, этот хлам, поэтому он был ей молчаливо благодарен.
        Шведов шумно втянул воздух – пахло чистотой, почти стерильной свежестью, значит, Полинка провела генеральную уборку.
        Он все же скинул ботинки и куртку и прошел сразу на кухню. На столе, на блюде под льняной салфеткой высилась горка пирожков. Рядом лежала записка от сестры. «На удивление мало грязи. Поздравляю, растешь в моих глазах, братишка. Мешок с мусором унесла сама, не ищи, с тебя станется. Сможешь – позвони вечером, нужно поговорить. Р. S. Пирожки с мясом и рисом, как любишь», – прочел он четкий учительский почерк, волна тепла накрыла его, и он немного расслабился. Да, душа (она, оказывается, есть!) рвалась назад, в Царевщину, в старый дедовский бревенчатый дом. Сегодня там произошло чудо – он нашел себя, потерянного когда-то давно, еще в случайном браке с Ликой.
        Он, Витя Шведов, сын мастера производства номерного завода, внук деревенского плотника, умудрился жениться на первой красавице курса Анжелике Поплавской, дочери начальника строительного треста, в годы перестройки подмявшего под себя большую часть строительного бизнеса области. Со временем мелкие фирмы тот распродал, оставив себе стабильно дающую прибыль и не требующую больших вложений компанию. Лику папочка любил безумно. Мать ее давно была изгнана из дома с позором за измену, и он воспитывал дочь один, днем доверяя ребенка лишь пожилой няне, почти члену семьи. Шведов не был влюблен в будущую жену, считая их отношения легкой интрижкой, но Лика всерьез назначила его в мужья, озвучила свои планы папе, и Шведов сам не понял, как оказался за пышным свадебным столом. Жил в терпимости, поглядывал на сторону, в открытую не изменяя: себе дороже, если узнает тесть. Разбежались они с Ликой по обоюдному согласию, успев потрепать друг другу нервы.
        Последние годы Шведов бывшую жену не вспоминал. А вот сейчас вдруг вспомнил, сравнил с Аленой и ужаснулся, сколько лет в нелюбви потеряно, прикинул тут же – много еще впереди осталось для счастья, успеет ли?
        Поэтому и топтался в прихожей – решал, стоит до завтра ждать или уже сейчас поехать к ней и забрать сразу к себе, пока не передумала. Он набрал ее номер, Алена сонно ответила, он застыдился, что потревожил, торопливо простился до завтра. О том, что позвонить просила Полина, вспомнил лишь к вечеру.
        – Полинка, привет. Случилось что? Хорошо, завтра заеду. Точно все в порядке? Я не паникую, нет. Голос твой мне не нравится! Да, пирожками поужинаю, спасибо, – отключившись, Шведов посмотрел на часы: без десяти восемь. Вспомнив, что в Краснодаре московское время, набрал номер Ларисы. Долгие гудки без ответа насторожили его. Уж ему-то Ларка отвечала сразу, без промедления. «Хотя девушка у нас теперь при муже, семья у нее, блин!» – подумал с легкой обидой на племянницу. Вот и замуж выскочила в его отсутствие незнамо за кого, а он думай, все ли хорошо у нее с чужим мужиком, которого он видеть не видел!
        Он уже укладывался спать, когда услышал мелодию звонка Полины. Он сначала не понял ничего. О какой больнице идет речь и при чем здесь полиция. Но то, что он сумел услышать сквозь всхлипы сестры, повергло его в шок. Через несколько минут Шведов уже мчался к ее дому…

* * *
        Беркутов задремал в кресле перед телевизором, расслабившись после ужина. Проснувшись, понял: спал почти час, новости, что хотел посмотреть, закончились, и по второму каналу показывали какой-то сериал. Вглядевшись в экран, он увидел популярную актрису, но вспомнить ее имя не смог.
        – Беркутов, стареешь, засыпаешь под телевизор! – ехидно пропел голос жены над головой, и Галина, обойдя кресло, поставила перед ним на столик кружку чая. – Булочку принести?
        – Не нужно, спасибо, – ответил он, бросив на нее благодарный взгляд и совсем не обижаясь на откровенные намеки на старость.
        – Зря отказываешься, тебе можно, – она с завистью покосилась на него и вздохнула. – С маком испекла. А есть некому.
        Появлением у себя лишнего веса Галина озаботилась лишь недавно, чем сильно удивила Беркутова: и как она не понимает, что округлая попка и наличие выпуклостей в нужных местах женщину совсем не портят! Спорить на эту тему было опасно, Егор промолчал.
        – Что нового? Карташов был у тебя?
        – Да, утром. К сожалению, он мало что знает. Обещал связаться с Куртом Зигелем. Таинственной оказалась фрау Эрбах, одно точно – в Россию приехала в поисках родственницы.
        – Ты звонил ему? Днем, вечером?
        – Нет, жду звонка от него.
        – И не дождешься. Зная Карташова, могу сказать, что сейчас он нервно расхаживает по своей комнате в коммуналке, сжимая телефонную трубку, и ждет, когда вечно занятой, такой важный человек Егор Беркутов вспомнит о нем. Деликатность старика зашкаливает, он все время боится кому-то помешать и кого-то побеспокоить. Звони, сыщик, – Галина протянула ему мобильный.
        Беркутов послушно набрал номер Карташова. Тот ответил сразу, после первого же гудка.
        – Добрый вечер, Сергей Сергеич. Да, я уже понял. Слушаю вас…
        Он проговорил с ним больше получаса, а информации на выходе получилось не так много. Егор попросил его переслать все, что тот рассказал, на электронную почту Галины, поблагодарил и отключился.
        – Пока только историческая справка, – сказал он Галине. – Род древний, ветвей много, предки Марты не самые именитые. К тому же особенного богатства не наблюдается, правда, имеется небольшой замок в округе Дармштадт, где, собственно, Марта и проживала. Сейчас Карташов пришлет тебе на почту файл с родословной, иди, посмотри.
        «Завтра передам дело Кораблеву. Не нравится мне этот Шура Огорелов, темнит парень, а он – друг Лизы. Моей дочери… а вдруг она тоже замешана? Знает что-то и молчит. Тогда совсем худо! Парень, конечно, не убийца, но с пропажей медальона все как-то неясно. По его же словам, он петлял по центру города, прежде чем спрятать его и телефон в сарае. Это было утром. А Лизе он позвонил уже после трех. Где находился больше восьми часов? А в участок они явились и вовсе вечером. Кто-то врет. Или оба?» – Егор подумал, что можно бы позвонить Лизе сегодня, раз уж Алена разрешила им общаться. Или поздно уже? Егора от этих мыслей отвлекла вернувшаяся Галина.
        – Я тебе скажу, одно белое пятно в родословной имеется точно. Есть и второе, но об этом позже. Смотри. Отец Марты – Эрих-Эйнхард Эрбах тысяча девятьсот пятнадцатого года рождения. Мать, что очень странно, в родословной не указана. Вот тебе загадка номер один. Могу предположить, что Марта родилась не в законном браке. Возможно, от женщины из простой семьи, благословения родители Эриха не дали. В общем, о ней упоминаний нет, как будто ее не было. Но Марта рождена в сорок втором году, и тут встает вопрос – где был ее отец в самый разгар Второй мировой войны? Местом ее рождения указан Штайнхёринг. Эрих законно женился лишь в пятьдесят пятом, когда Марте исполнилось четырнадцать, на Гертруде Гаубе. Через год у пары родился сын Франц-Гюнтер Эрбах.
        Умер отец Марты в возрасте восьмидесяти пяти лет в двухтысячном году. Получается, у него двое детей: Марта и Франц-Гюнтер. И оба бездетны.
        – Как это?
        – Так бывает, Беркутов. Официальная родословная обрывается смертью Франца в марте этого года. Ну а со смертью Марты эта ветвь рода Эрбахов увяла на корню. Но…
        – Этого не может быть! – перебил Беркутов. – Чей же племянник приезжает в четверг за телом?
        – Не перебивай меня и узнаешь. Потому как белое пятно номер два – наличие у Франца жены и сына. Да, в родословной они не указаны, но вот, смотри, некролог на смерть Франца в печатных изданиях: «…вдова и сын скорбят…» Почему их нет в древе семьи, можно лишь предполагать. Самое простое объяснение – мезальянс. Лишь после смерти Марты вдова и сын ее брата предъявили свои права. Возможно, речь все-таки идет о каком-то наследстве, кроме пребывающего в упадке замка. И это «что-то» находилось в личном владении Марты.
        – И тогда эти двое – жена брата и племянник Марты – возможные ее убийцы? Но их нет в России! Не знаю насчет женщины, но с племянником общался лично по скайпу, тот во время разговора находился рядом с семейным юристом в его конторе, имя парня – Максимилиан-Александр Эрбах, паспорт его видел собственными глазами!
        – А вдова?
        – О ней речи не было. Но убийцей фрау Марты она может быть только в одном случае: если ее рост выше ста восьмидесяти пяти сантиметров. Именно с такой высоты был нанесен удар по голове бедной немке… – Беркутов прислушался: из прихожей доносились голоса.
        – Всем привет! – Никита[9 - Никита Голованов – герой романа «Два сына одного отца».] на миг задержался на пороге комнаты, а Беркутов в который раз подумал, что дверные проемы в этой квартире словно специально сделаны под почти двухметрового сына Галины: в обычном блочном доме пасынку пришлось бы «складываться» на треть.
        – О! Сын! Что топчешься как неродной? – Галина с улыбкой подошла к Никите. – А кого ты прячешь за своей широкой спиной?
        – Вот, нашел девушку у подъезда. Говорит, к вам, Егор Ваныч! – Никита шагнул в сторону.
        – Лиза?! – Беркутов ошеломленно смотрел на дочь, а в голове тут же возникла мысль, что случилось что-то страшное.
        – Егор Иванович, то есть, папа, я пришла… в общем, Шурка опять сбежал. Я боюсь, он влип в историю и боится признаться!
        – Папа? Я опять пропустил что-то интересное? – обиженно прогудел басом Никита.
        – Лиза, давайте-ка, присаживайтесь вот сюда, – Галина взяла растерявшуюся девушку за плечи и подвела к дивану. – Расскажите все подробно, а я пока пойду, поставлю чайник. Ну только что жаловалась вашему отцу, что некому отведать моих маковых плюшек!
        Глава 13
        Юлия оглядела спальню, взгляд задержался на фотографии мужа в простой рамке, она усмехнулась и, взяв ее двумя пальцами за угол, бросила в верхний ящик комода. Все! Наконец это чудовище, этот старый сатир освободил ее. Да! Свобода! Именно так она, жена, то есть уже вдова Франца-Гюнтера фон Эрбаха оценивала свое нынешнее состояние. Как долго шла она к этой свободе, успев состариться душой и уже совсем отчаявшись, – ее муж обладал на редкость крепким здоровьем, учитывая безалаберный образ жизни. Сегодня, наконец, Юлия решила, что для нее траур закончился, долг ему она отдала сполна, изображать горе теперь, когда кто-то лишил жизни и его сестрицу Марту, нет надобности. И нужно было той тащиться в Россию, чтобы там умереть!
        …Они ее не признали сразу, эти чванливые арийцы, кичившиеся своей чистой кровью. Ни отец Франца, ни сестра. Ее, юную танцовщицу, красотку с идеальной фигурой, посчитали неподходящей партией для рыхлого, с заметным пивным брюшком наследника рода фон Эрбах. Но тот неожиданно пошел против воли отца. Неслыханно! И его отлучили от дома… Юлия тогда чуть не совершила глупость – собралась уже было бежать от него: жить с изгоем, лишенным денег, в планы не входило. Но Франц, как оказалось, не был совсем уж беден – вполне приличный особняк и галерею, как источник постоянного дохода, ему оставила в наследство мать. Конечно, это не замок Эрбахов, но… Прикинув, что на родине она не будет иметь и этого, Юлия согласилась сочетаться законным браком с влюбленным в нее Францем-Гюнтером. Знала бы она, что за внешностью добродушного толстяка скрывается садист! До рождения ребенка муж еще как-то сдерживал себя, объясняя беременностью ее отговорки от близости, но после родов причин не убавилось. Его фантазия не знала предела, а Юлия просто боялась смотреть на себя в зеркало: однажды, заметив синие круги под глазами,
поняла, что долго не выдержит, сорвется. Играть в любовь становилось все труднее, но она понимала, если муж заметит фальшь, ей не жить.
        Помощь пришла, откуда не ждала. Уж кто-кто, а сестра Франца никак не должна была вмешиваться в их семейную жизнь! Марта приехала к ним, когда их сыну исполнился год. Особенных эмоций по отношению к племяннику не проявила, вручила подарок в огромной коробке, потрепала за пухлую щечку и уединилась с братом в его кабинете. Сколько ни пыталась Юлия понять, о чем шел разговор, дубовые двери пропускали лишь отдельные звуки. Говорила, в основном повышенным тоном, Марта.
        Этот ее единственный визит к ним перевернул всю их жизнь. Франц резко охладел к ней, Юлии, что ее очень устраивало. Редко появляясь дома, он совсем не интересовался сыном. Юлия сомневалась, что тот узнает ребенка среди других детей его возраста. Она голову сломала, мучаясь предположениями, что же такого наговорила Марта младшему брату, но версии ее ничем подкреплены не были, и ей пришлось принять новое свое положение как есть.
        Она обожала малыша, могла возиться с ним часами, отгоняя приставленную к нему мужем бонну. Та жаловалась Францу. Но если до визита Марты тот строго следил за тем, чтобы сына воспитывала профессиональная няня, то после беседы с ней ему стало все равно.
        Причину такого его поведения Юлия поняла многими годами позже…
        Стук в дверь вывел ее из раздумий.
        – Заходи, – она вздохнула, зная, что за дверями стоит сын: их спор о необходимости этой поездки в Россию продолжался уже второй день.
        – Доброе утро, мама! Пришел сказать, что оформил все необходимые документы для выезда. Петер Шульц едет со мной. Так тебе будет спокойнее?
        – Макс, ты знаешь мое мнение. Что меняет его присутствие? Это лишние расходы, а, учитывая скромную сумму наследства, мы можем получить лишь долги! – поверенный рода фон Эрбах вызывал в ней лишь неприязнь.
        – Но мы единственные родственники тети Марты. И, в конце концов, тебе совсем не интересно, кто ее убил? И зачем она поехала в Россию?
        – Просто в путешествие. Как туристка. Что такого необычного ты в этом усмотрел? – Юлия подумала, что ее никогда не тянуло на родину. Уехав в Германию, она оборвала все связи с оставшимися там родственниками и друзьями.
        – Допускаю. Москва – да, но Самара? Что ее могло заинтересовать в этом провинциальном городке? Почему после столицы она направилась не в Санкт-Петербург, например, а туда?
        – Макс, Самара – не маленький городок, а крупный город с миллионным населением! Впрочем, не в этом суть. Ты действительно рассчитываешь, что твое присутствие поможет найти убийцу Марты? Чем ты лично поможешь полиции? Да, кстати, обратный билет у тебя на какое число? – вдруг насторожилась она.
        – Я не заказывал. Не знаю, сколько времени пробуду там.
        – Ты сошел с ума! Как ты можешь оставить галерею без присмотра на неопределенный срок?
        – Не беспокойся, там остается Мария, – улыбнулся он. – Она справится.
        – Мария – чужой нам человек! А галерея на сегодняшний день – единственный источник дохода!
        – Мария не чужой нам человек, мама, она – моя девушка, – Макс произнес это спокойно и уверенно, а Юлия подумала, что и этот спор между ними длится уже не один месяц.
        Макс с раннего детства был упрям. Внешностью в нее, Юлию, а от отца унаследовал, с ее точки зрения, лишь худшее – то самое упрямство, не позволяющее соглашаться даже с тем, что очевидно. И еще скрытность. Впрочем, из хорошего от Франца-Гюнтера фон Эрбаха ему достался только титул, галерея и этот дом. Все остальное папочка прокутил.
        Вспомнив вновь покойного мужа, Юлия вздрогнула. «Нет, все продавать и уезжать во Францию, как решила! Чтобы ничто не напоминало о нем, ни эти стены, ни мелочи, что остались! Маленькая квартирка в тихом квартале Парижа, в доме, где на первом этаже уютное кафе, за углом – набережная Сены и улочка с булочной, мясной лавкой и цветочными павильонами. Огромные деревья, каменные скамьи под ними и неспешное течение воды. Покой и полная гармония. Достаточно было побывать там один раз, провести ночь и утро, чтобы влюбиться в город навечно», – подумала она. Если бы не встреча с Францем, мечта, из-за которой решилась не возвращаться в Россию, стала бы реальностью. Это сейчас понятно, что в тот момент Бог поставил ее перед выбором – остаться с нищим любимым в этом раю или уехать за сытой жизнью в Германию. Она выбрала второе, предав любовь.
        Юлия решительно поднялась, позвала горничную и попросила принести упаковочные коробки. Да, избавляться от хлама она начнет прямо сейчас.
        В кабинете мужа, куда со дня его смерти она заходила лишь раз, царил идеальный порядок – уж в этом-то Франц был фанатом! Еще одна черта его характера, раздражавшая до тошноты. Поставив одну из коробок на стул, Юлия движением руки смахнула туда все, что лежало на поверхности письменного стола. Вынимая из ящиков канцелярские мелочи, пачки старых счетов, какие-то письма, перевязанные куском веревки, она откладывала в отдельную коробку то, что вызвало любопытство.
        Этот старый кейс она уже однажды видела. Франц привез его, вернувшись с похорон отца. Кожа местами вытерлась, но в целом тот выглядел вполне прилично. Юлия попыталась открыть кейс, отстегнув замочки. Не получилось, видимо, нужен был еще и ключ. Нашла его, руководствуясь интуицией, – муж обладал забывчивостью, поэтому «прятал» нужное в одном и том же месте, в верхнем ящике старинного бюро. Он не знал, что она давно уже догадалась, что открывается тот простым нажатием на правый угол, выдвигается по металлическим полозьям сам, повинуясь хитрому механизму. Да, небольшой плоский ключ находился именно там.
        В кейсе лежала картонная папка с документами и предмет, явно хранимый ради памяти, – серебряная ложка. Увидев на первых же листах гитлеровский крест и эмблему СС, Юлия усмехнулась, ей сразу стала понятна причина, по которой отец Франца изгнал того из дома: наследник убежденного нациста женился на ней, девушке из ненавистной России.
        Она уже хотела было отложить папку в сторону, чтобы позже заняться переводом, но тут взгляд выхватил из текста знакомое имя – Марта. Оно стояло вторым, через дефис, а первым было написано – Ингрид. Документ был свидетельством о рождении. Фамилия Миллер ни о чем не говорила, но Юлия предположила, что это – фамилия матери Марты. Но в графах «отец» и «мать» стояли прочерки. Это показалось странным. Тем более, указанная дата рождения совпадала с днем рождения Марты Эрбах. Поначалу Юлия более ничего особенного не заметила, удивившись только, что такой важный документ лежит в этом кейсе, а не находится у самой владелицы. Но после названия города, где та родилась, стояло еще одно слово.
        Юлия знала, что оно означает. Она читала об этом, даже смотрела фильм. Но то, что семья ее мужа может быть связана с этим чудовищным проектом, предположить не могла.
        Глава 14
        Лиза вчера вернулась от Беркутовых поздно, уже в одиннадцатом часу. Подвез ее к дому «брат» Никита, по дороге она, ничуть не смущаясь, выложила про себя все сведения чуть не от рождения, а о нем узнала лишь, что живет он с девушкой по имени Ксюта на съемной квартире, жениться пока не собирается, так как планов громадье и вне брака. «Размножаться нужно, когда есть где и на что», – ответил он на ее удивленный вопрос «Что так?» Подход к браку ясный, но Лизой не одобряемый, что она и высказала ему открыто. «Ты как Маринка, сестрица моя, – сразу в лоб. Принимаю твою критику, обижаться не на что!» – усмехнулся он, но посмотрел ласково, как на маленького ребенка. А по ее телу пробежало неожиданное тепло…
        Никита был так не похож на Шурку, рядом с которым она чувствовала себя старой мудрой теткой. Лиза от этого взгляда расслабилась – сразу пришла мысль, что есть теперь, кому ее защитить, если что. Почему-то сразу вспомнился Герман, встреча с которым привнесла в ее жизнь скорее беспокойство, чем вот такое умиротворение. Она почти его забыла и сейчас поняла почему! Не было никаких эмоций при их свидании, ни радости, ни сожалений, ничего! Да, красивый парень, и, можно сказать, в любви признался, а нежных чувств или хотя бы благодарности у нее не возникло. И желания встретиться еще раз тоже.
        А в дом к отцу почему-то тянет, несмотря на то что прошла всего ночь с ее спонтанного визита. Лиза была совершенно очарована его женой Галиной, хотя та, как она догадалась, ничего такого нарочитого, чтобы угодить ей, не делала. Лиза видела, что та искренне рада появлению сразу двоих едоков, которые готовы попробовать ее маковые плюшки, кстати, обалденно вкусные, и совсем не удивлена приходу Лизы. Это обстоятельство обрадовало – значит, отец рассказал о ней сразу, как узнал. То, что в этой семье доверяют друг другу без сомнений, любят искренне, ругают за дело и радуются даже мелочам, она поняла за пару часов, проведенных за одним столом…
        Лиза услышала звуки со стороны кухни – наверное, мама уже встала. Вчера, когда она вернулась от Беркутовых, та спала.
        – Привет, дочь!
        – Доброе утро. Как нога? Давай, я налью, – она взяла у матери чайник, разлила кипяток в чашки. – Ты куда-то собираешься?
        – Шведов позвонить должен, – рассеянно ответила та. – У меня сегодня просмотры, обещал отвезти. Ты как к отцу съездила? Что сказал по поводу бегства Шурки?
        – Отец считает, что Шурка что-то недоговаривает. Он сказал, что на записях с камер перед ним в квартиру зашел высокий мужчина в куртке с капюшоном. Конечно, лица не видно. А из квартиры тот вышел уже после Шурки. Скорее всего, он и убийца. Найти его пока не могут. С утра я поеду в отдел, посмотрю его на записях. Отец просил подъехать и тебя, ты как?
        – Если только прямо сейчас, Лизок. Черт, где Шведов? – Алена удивилась, что мать так обеспокоена.
        – Позвони ему сама!
        – Вне доступа. Странно, договаривались на девять, сейчас половина десятого, – она вновь набрала номер, но тут телефон зазвонил сам. – Да, Виктор, слушаю. Где?! А как? Да, я поняла. Хорошо, до вечера.
        – Мама, что-то случилось?
        – Он в Краснодаре! Что-то там с Ларисой, точно не объяснил. С ним сестра. Наверное, что-то серьезное, если они оба так срочно сорвались туда! Вечером планирует вернуться… Так, заказывай такси. Сейчас съездим к Беркутову, а после я на встречу, ты – по своим делам. На сборы тебе минут десять. Хватит? – она выглянула в окно. – Ты посмотри, какой упорный! Кого же он караулит?
        – Меня, мам! – с досадой сказала Лиза, догадавшись, что под окнами Герман. – Познакомились вчера. Понравилась я ему, видишь ли!
        – Странно… – протянула задумчиво матушка, отходя от окна.
        «И что ж такого во мне уродливого, что я с ходу не могу понравиться?» – вновь, только теперь уже на родительницу, обиделась Лиза.
        – Ты идти сможешь? – перевела она тему.
        – Да, нормально. Перелома же нет, только ушиб. Лиза, не слышишь, телефон твой в комнате надрывается!
        Она не сомневалась, что звонит Герман. На ходу придумывая, как бы отказать ему в свидании, если попросит, не спеша пошла по коридору к себе. «Настойчивый!» – все же не без самодовольства подумала она, отвечая на звонок.
        – Доброе утро, Герман! Нет, в университет я поеду позже, к третьей паре. Сейчас нам с мамой нужно в следственный отдел. Ты на машине? – вдруг осенило ее. – Не мог бы ты подвезти нас, здесь недалеко, всего квартал, но у мамы нога болит, ей трудно ходить. Да? Спасибо. Мы спустимся минут через десять.
        – Я поняла, ты нашла средство передвижения? – рассмеялась мать, видимо, услышав ее последние слова.
        – Ну да, повезло! – Лиза вздохнула. Теперь от свидания с ним не отвертеться.

* * *
        О чем бы Алена ни думала, мысли возвращались к Виктору. Сутки – не срок, но в том деревенском доме его деда с ней произошло если не чудо, то уж точно что-то из ряда вон. Из всегда занятой, деловой, бесчувственной стервы, как она знала, ее называют в агентстве, она превратилась в слабое, полностью отдавшееся на волю мужика, существо. И ладно бы этим мужиком был кто-то другой! Но Шведов… слащавый хлыщ, каким она его увидела впервые, бабник, живущий за счет подачки бывшего тестя (как проинформировали девицы из агентства)! Как она вдруг с ним и… При воспоминании об этом «и» краска стыда выступала на скулах. Алена торопливо бросала взгляд в маленькое зеркальце, а увидев в нем зардевшуюся немолодую тетку, пугалась. Так прошел весь вчерашний вечер – в сомнениях и самоедстве.
        Она то дремала без сновидений, то снова, очнувшись, думала о нем. В один из моментов бодрости прибежала встревоженная Лиза, Алена отвлеклась на ее сообщение о бегстве Шурки и равнодушно отреагировала на желание той немедленно отправиться к отцу. Найдя в ящике тумбочки записанный в блокнот адрес Беркутова, Алена лишь после того, как за дочерью закрылась дверь, сообразила, что той достаточно было просто позвонить, а не тащиться так поздно в гости. Жил Беркутов в трех кварталах от них, адрес добыт был давно, когда еще мучили сомнения: не справляясь с Лизой в пору проявления той подросткового нигилизма, она решила было предъявить ее отцу – пусть подключается к воспитанию. Но, согласившись с доводами Нелли докладывать чужому мужику о наличии у того дочери, передумала.
        В детстве с Лизой проблем не было, та росла самостоятельной, примерно с третьего класса полностью обслуживая себя, да еще и Шурку в придачу. Как-то случилось, что Нелли уехала в командировку на месяц, а Алену на следующий день на скорой увезли в больницу с перитонитом. Операция прошла нормально, без осложнений, но предполагалось не менее чем неделю лежать в стационаре. Лиза с Шуркой остались одни. Алена не сразу сообразила, кому можно позвонить, чтобы присмотрели за ними: ее отец жил на турбазе, весной сообщение с тем берегом было нерегулярным, быстро вызвать старика было невозможно. Тогда она вспомнила о Шуркином отце, на тот момент сбежавшим из семьи на жительство к любовнице, и попросила медсестру позвонить в нейрохирургическое отделение. Ей повезло, тот оказался на дежурстве и сразу же примчался к ней. Огорелова она не любила остро, почти не скрывая неприязни, обвиняя в предательстве подруги злостно и безоговорочно. Но выхода не было, она обрисовала ситуацию, заручилась обещанием, что тот после работы съездит к детям, поможет по надобности, и лишь тогда успокоилась. А вечером на пороге палаты
стояли все трое – Огорелов, Шурка и Лизка. У каждого в руке было по пакету. Как оказалось, приехав к детям, Огорелов был накормлен сваренным Лизкой куриным супом, уложен отдыхать после дежурства на кровать в бывшей некогда его спальне, а когда, выспавшись, собрался домой, ее дочь попросила отвезти их к ней в больницу. Собрав судочки с бульоном, картофельным пюре и киселем, Лиза отчиталась перед ним о сделанных ею и Шуркой уроках на завтра, оделась тепло сама, завязала на Шурке шарф потуже и, выпроводив всех на лестничную площадку, закрыла дверь на два замка. Подробно описывая Алене все действия ее дочери, Огорелов все время покачивал головой, словно сам себе не веря. «Знаешь, даже домой идти неохота, остался бы у вас жить, сто лет куриного супа не ел, все пельмени да сосиски…» – тоскливо протянул он, прощаясь. «За что боролся!» – злорадно процедила она, наказав мужику доставить детей до дверей квартиры.
        За детей она была теперь спокойна. Огорелов регулярно покупал продукты, возил к ней Лизу, та кормила ее правильной едой, советуясь при этом с лечащим доктором. Когда Лизка научилась так готовить, Алена не знала. Только позже, уже после выписки, приехавший с турбазы отец признался, что минувшим летом внучка прошла у него курс кулинарии. «А вот у Шурки никакой тяги к самостоятельности! Ни картошки начистить, ни полы помыть! – упрекнул он смутившегося мальчишку. – На кой нашей Лизке такой муж? Одна обуза!» «Зато я умный!» – огрызнулся неожиданно обычно тихий Шурка. «Ну так и Лизка не дура!» – парировал гордый за внучку дед, обнимая обоих.
        Почему-то все, кто знал Лизку и Шурку, считали, что им суждено пожениться. Но Алена была убеждена в обратном…
        Алена подумала, что Виктор не уедет из Краснодара, пока не уладит все дела Ларисы. Они много о ней говорили там, в доме. Он – восторженно и с нежностью, она, поначалу не сумев скрыть ревность, едва отвечала. Очень уж долго она считала девушку его любовницей. Но по мере того, как узнавала все новые подробности, менялось и мнение о ней. Так, постепенно, Лариса из красивой избалованной пустышки, как Алена о ней думала, превратилась в ее глазах в цельную, умную и упорную в стремлениях молодую женщину. Да, Виктор ей помогал, даже баловал. Но Лариса многого добивалась сама. Чем-то девушка напоминала ее, Алену, в чем она, немного смущаясь, и призналась. «Я заметил», – мягко улыбнулся Виктор, целуя ее в висок. И столько в его голосе было нежности, что у Алены, в который раз за день, выступили на глазах слезы…
        – Мама, приехали, – Лиза, сидящая на заднем сиденье автомобиля, дотронулась до ее плеча.
        – Спасибо, – поблагодарила Алена нового друга дочери, открывая дверцу машины.
        – Алена Юрьевна, подождите, я вам помогу, – задержал ее Герман.
        Да, парень ей нравился. Воспитанный, видно, что неглупый. Легкий акцент… откуда? Она подумала, что, закрывшись в своем эгоизме, даже не расспросила дочь о нем еще дома. Впрочем, та могла и ничего не рассказать…
        Они отметились у дежурного, поднялись на третий этаж. Беркутов показался Алене уставшим, словно не спал всю ночь. «Впрочем, он просто выглядит не таким молодым, каким остался в памяти. Мешки под глазами могут быть всего лишь признаком возраста. Двадцать лет прошло, ему уже пятьдесят! Или еще не исполнилось? Даже не помню даты его рождения!» – подумала она, поздоровавшись.
        – Присаживайтесь вот сюда, – Беркутов указал на два стула по обе стороны стола и развернул экран монитора. – В первую очередь посмотрите записи с камер наблюдения. Их две, как вы знаете, первая над подъездом, вторая – на лестничной площадке этажа напротив двери в квартиру. Ее установили по распоряжению Шведова. На записях есть тот человек, которого вы либо опознаете, либо нет. Но имеется еще одна запись. С камеры у входа в банк со стороны улицы. На ней видна калитка. Попасть в этот огороженный двор можно, как вам известно, двумя путями – через нее или через шлагбаум. Вот, посмотрите. Запись сделана накануне убийства вечером. Двадцать тридцать восемь – группа молодых людей проходит через калитку, среди них этот человек в куртке с капюшоном.
        – Здесь не видно ничего! Ни лица, ни фигуры! – Алена пожала плечами.
        – Да, к сожалению. Запись с камеры у подъезда тоже ясности не добавляет. Важно то, что он не покидал здание до следующего утра, – Беркутов вывел на экран другое видео. – Вот он заходит в квартиру Шведова в семь шестнадцать, предварительно нажав на звонок. Здесь он в полный рост, лица не видно, но посмотрите внимательно обе. – Беркутов приблизил изображение и остановил воспроизведение записи.
        – Я его никогда не видела, – Лиза отрицательно помотала головой.
        – Егор, я тоже. Никого с такой бородой и шевелюрой в этом доме не встречала. И зачем было натягивать на голову капюшон, если и так видно буйную растительность! – Алена дотронулась до своего подбородка. Похоже, Марта Эрбах впустила его сама! Значит, знакомый?
        – Необязательно. Огорелов рассказал, что Марта его ждала, они созванивались предварительно. Могла решить, что за дверью он, и открыть. Вот ваш Шура, в семь двадцать три заходит и закрывает дверь. А через шесть минут выбегает.
        – Он напуган до смерти, это же видно! – Лиза возмущенно посмотрела на Беркутова. – Как его можно было подозревать?
        – А вот и вновь старый знакомый в капюшоне, – не ответил ей Беркутов. – Ровно через пять минут после Огорелова покидает квартиру. Веки опущены, глаз не видно, но к камере лицом. Смотрите внимательно, крупный план.
        – Нет, – Алена задумалась. – Не знаю его. А где он провел ночь, выяснили?
        – На четвертом этаже в восьмой квартире. Там живет семья коммерческого директора фирмы «Статус». Родители отбыли за границу на отдых, дочь весело проводит время. Как раз с компанией ее друзей он и зашел в дом. Ночевали все вповалку, видимо, он с ними. Непохоже, чтобы был пьян, передвигается уверенно. Вот запись с камеры у шлагбаума – спокойно покидает двор, заходит в супермаркет на первом этаже. Далее, – Беркутов вывел на экран другое изображение, – покупает продукты, расплачивается, выходит, поворачивает налево… все, больше его не видно. Я так понимаю, вы его не опознали. Жаль.
        – Я одного не понимаю, зачем Шурка сбежал во второй раз, – Алена вопросительно посмотрела на Беркутова.
        – Видимо, Лиза ему что-то рассказала после разговора со мной, да, Лиза? Например, то, что имеются записи с камер наблюдения. Так?
        – Да! Но чего ему бояться?!
        – Смотрите, вот он выбегает из подъезда, уже спокойнее идет через двор, останавливается за шлагбаумом…
        – Кому это он звонит в такую рань?! – возмущенно воскликнула Лиза. – Мне он точно не звонил!
        – Вот поэтому я и спрашиваю тебя, кому твой друг может доверять так, что звонит сразу после того, как нашел труп?
        – Я не знаю… – испуганно пролепетала Лиза. – Возможно, новые знакомые? Тогда понятно, где он после этого был столько времени!
        – Хорошо бы ему объявиться у нас, пока не поздно. И пока не наделал еще глупостей! – Беркутов выразительно посмотрел на Лизу. – Нарисуется, сразу веди своего друга в отдел!
        Глава 15
        Юлия разобрала все бумаги, что нашлись в кабинете мужа. При его жизни она мало интересовалась историей рода фон Эрбах, считая, что дворянское происхождение в современном обществе мало что значит. Тем не менее Франц, обычно в подпитии, кичился своими корнями, упрекая ее, что окрутила потомка аристократов, женила на себе, да еще и наградила «сомнительным» потомством. Поначалу она возражала, напоминая, что именно он уговаривал и убеждал, что будет счастлива и любима им. Так и было, но недолго.
        Конечно, она не смогла вот так просто забыть Париж, Анри, его мастерскую в мансарде, ту волшебную ночь, когда она, молодая танцовщица, стала его любовницей. Но он, художник, ничего не мог предложить ей, будучи женатым на женщине, содержавшей его уже много лет, оплачивающей кисти, холсты и, собственно, эту мастерскую. Жена была страшной внешне, Юлия видела ее портрет, но, со слов Анри, деловитой и умной. Юлия была уверена, что Анри влюблен всерьез, хотя и провели они вместе чуть больше суток. Расставаясь с ней в полдень следующего дня, он был очень расстроен, обещал вечером быть на представлении, целовал страстно, не в силах отпустить. Слезно умолял не уезжать, подождать немного, и они будут вместе. Юлия прождала напрасно, после выступления присоединилась к балетным, отмечавшим завершение гастролей в Париже, выпила много шампанского и сама не заметила, в какой момент рядом с ней оказался этот невзрачный мужчина, пожиравший ее взглядом. Это был Франц-Гюнтер фон Эрбах. Он повторял свое имя не раз, осыпая ее комплиментами и подливая в бокал игристого вина. Наутро труппе нужно было уезжать в Германию,
Франц откровенно обрадовался, выяснив, куда именно они направляются.
        Она согласилась выйти за него замуж после непрерывной трехдневной осады, скорее из нежелания возвращаться в Россию, чем уступив настойчивости. Образ Анри в памяти на время растаял…
        Вскоре после свадьбы выяснилось, что она беременна. Муж вился вокруг нее, упреждая желания и трепетно заботясь о здоровье. Из-за нее он пошел на разрыв с семьей. Она, оценив жертву, старалась быть хорошей женой, хотя после интима с мужем оставались лишь боль и неудовлетворение. Видимо, чувствуя это, Франц стал отдаляться от нее, часто возвращался за полночь, пьяный и злой.
        Родившийся сын, его воспитание, уход за ним стали поводами для ежедневных ссор. Визит сестры мужа, Марты, поставил точку – семья, кое-как державшаяся исключительно на терпении Юлии, распалась. Нет, они продолжали жить вместе, развод для Франца был бы крайне невыгоден – брачный контракт подразумевал равное владение всем имуществом, включая унаследованный Францем от матери дом, или «малый замок», как называл его тот. Таково было ее, Юлии, условие, поставленное перед свадьбой…
        А теперь она разбирает документы в кабинете мужа, пытаясь понять, какие тайны скрывали от нее члены семейства фон Эрбах.
        Юлия развернула лист плотной бумаги с потертостями на сгибах и поняла, что это родословная. В овальные медальоны древа были вписаны имена, почти везде двойные. Она нашла ветвь Эриха-Эйнхарда, отца Франца, и с удивлением отметила, что Марта и Франц были рождены от разных женщин! Гертруда Гаубе была матерью лишь Франца-Гюнтера, ее мужа. Имя матери Марты в родословной не значилось. Овал на ветке был пуст. Впрочем, как и медальон, где должно было быть имя ее, Юлии. Получалось, род фон Эрбах оканчивался ее мужем. А как же их сын? Он есть! И было бы двое сыновей, если бы… Юлия задержала на миг дыхание, чтобы не заплакать. Это – лишь ее боль…
        «Выходит, мать Марты, с точки зрения этих ярых арийцев, была недостойной партией наследнику рода. И я тоже. А вдруг она была русской? Поэтому Марта и поехала в Россию! Появился какой-то след? Но почему так поздно? Не знала раньше? Отец, умирая, не рассказал ей о матери?» – задумалась она: ее свекор скончался почти двадцать лет назад.
        Вопросов возникла масса, Юлия решила внимательно прочесть каждый документ, справку и попытаться понять, куда делась мать Марты.
        …Собственную родительницу Юля постаралась забыть сразу, как только сбежала в семнадцатилетнем возрасте из маленького волжского поселка в областной центр. Она родилась первой в многодетной семье алкашей, презираемой соседями и нелюбимой местными властями. Мать была попрошайкой, люди шарахались от нее, но четверых детей подкармливали у себя по домам. Юля же никогда не ходила с остальными, порой оставаясь голодной.
        Балетный кружок, или студия, как ее называла переехавшая из города бывшая балерина театра оперы и балета, открылся в здании местного клуба, когда Юле исполнилось девять. Но она была такой худенькой, что вполне вписалась в коллектив первоклашек, набранный педагогом. И стала лучшей. Вера Георгиевна Павлова часто приглашала ее к себе, но кормила не булками, которых у нее и не водилось, а овощными блюдами на пару, салатами и изредка фруктами. Однажды Юля прибежала к ней, избитая матерью, ругалась страшными словами, желая той смерти с последующим путешествием в ад. И была остановлена пощечиной Павловой. «Мать – больна! Ты ничем ей не поможешь, а желать смерти – тяжкий грех. Как бы тебе не пришлось жить в земном аду за это, девочка. Помоги себе выбраться из этой клоаки. Ты талантлива, и я помогу тебе поступить в хореографическое училище в городе. Остались еще связи…» – хриплый голос сорвался, и она закашлялась. «Почему же вы приехали в эту клоаку, Вера Георгиевна?» – она тогда даже не обиделась на нее за оплеуху. «Наказала себя сама. Я была примой в театре, но когда умер муж, не хватило сил пережить
это. Не остановил даже сын, стала такой, как твоя мать. Когда поняла, что ломаю ему судьбу, сбежала сюда. Просто села в первый попавшийся автобус и приехала в ваш медвежий угол», – усмехнулась Павлова. «А сын знает, где вы?» – Юля была поражена. «Нет! Для него я мертва. И хватит об этом!» – отрезала та.
        Юлия тогда поняла главное: нужно иметь волю решать самой. Все и всегда. Чтобы не винить никого в своих бедах и не быть обязанной за успехи и победы…
        Завтра утром Максимилиан с Шульцем улетают в Россию. Откуда такая привязанность у него к тетке? Кажется, общались нечасто, только по необходимости. Или она чего-то не знает?
        Юлия просидела еще час, изучая внимательно каждую строчку каждого документа, но так ничего и не поняла. Появилась лишь одна догадка, но она была столь чудовищна, что Юлия приписала все своей фантазии. Если бы найти еще одно, хотя бы косвенное доказательство! «Возможно, что-то знает Шульц?» – пришла в голову мысль, и она взяла в руки телефон.
        – Петер? Доброго вечера. Не отвлекаю? Вы могли бы подъехать ко мне сегодня? Скажем, часам к семи? Хорошо, буду ждать, – Юлия подумала, что присутствие сына тоже не будет лишним, но звонить ему не стала, будучи уверенной, что сегодня ночевать он приедет домой.
        Глава 16
        Полина, пока летели в самолете, молчала, Шведов косился на нее и, отмечая ее бледность, пугался. Будучи еще у нее дома, недолго ожидая, пока соберет вещи, обратил внимание, что двигается сестра как-то по-старчески неловко, задевает мебель боком, часто застывает на месте, словно не понимая, что делать дальше. И молчит, все время молчит.
        Эту ее особенность к полному погружению в себя, если вдруг беда, он помнил с детства, когда один за другим в течение суток ушли мать и отец. Полина тогда больше месяца жила на автомате, добросовестно выполняя обязанности жены и мамы, но мысли ее были где-то далеко. Хорошо, что было лето, каникулы, она не ходила на работу в школу, а копалась на огородике в Царевщине и каждый день по часу пропадала на сельском кладбище, где рядком выросли два могильных холмика. Очнулась ровно на сороковой день, словно отпустили ее души родителей. Тогда Полина переключилась на заботу о своей семье, добавив в список «подопечных» и его, младшего брата… Он и сейчас рядом с ней порой чувствует себя мальчишкой.
        Но, наблюдая за Полиной в самолете, Шведов думал о том, что разница между ними в десяток лет стала заметна лишь недавно, буквально перед зимними школьными каникулами, когда ей недвусмысленно намекнули, что работает она последний год. Полина сникла, сразу обострились болячки, до того дремавшие в организме, она стала остро обидчивой и слезливой. Однажды высказала ему в сердцах, что станет скоро никому не нужна, Лариска выйдет замуж, Лешка, младший, уйдет в армию, а муж не в счет! Вот и он, Витюша, с ней совсем не советуется, не слушает ее, хотя бы племянников подкинул, так нет, стойко отбивается от серьезных отношений. Он тогда посмеялся, хотя и заметил, что говорит она убежденно и без иронии. Ответив строго, что, мол, хватит ей опекать всех, теперь он за нее отвечает, Шведов заметил, как расслабилась Полинка, улыбнулась с надеждой и благодарностью.
        И сейчас, после звонка из краснодарской больницы, куда Лариса поступила в реанимацию с множественными травмами в тяжелом состоянии, за помощью обратилась к нему. Подробности ей не сообщили, точнее, как сказал позже муж Полины Иван, жена сразу отключилась от разговора, коротко пообещав вылететь ближайшим рейсом. И он почему-то решил, что Ларка с мужем попали в аварию, сразу обвинил мужика, которого знать не знал, племянницу, что выскочила за того, не подумав и не посоветовавшись ни с кем.
        В Краснодар прилетели глубокой ночью, он еле уговорил Полину остаться до утра в гостинице, позвонив на пост медсестры в реанимации.
        Ему сказали, что состояние Ларисы стабильно тяжелое, а все подробности они могут узнать утром у лечащего врача. Заставив Полину выпить пустырника, он лег на кровать и провалился в глубокий сон.
        Шведов никак не мог подумать, что в действительности все так… страшно! Слушая следователя, которого они застали в холле отделения интенсивной терапии, он сжимал кулаки, почти теряя сознание от бешенства и бессилия. Полина непрерывно плакала, время от времени порываясь встать с кушетки, где они сидели, и броситься к дверям, из которых выходили медсестры. Наконец вышел пожилой врач и, глядя почему-то на следователя, сообщил, что Лариса впала в кому. Полине разрешили пройти к дочери, следователь, оставив свою визитку с номером телефона, уехал, а Шведов вдруг вспомнил об Алене. Именно ее голос хотелось услышать сейчас, словно иного успокоительного для него не существовало, кроме как нашедшаяся вдруг половинка твоей души, готовая разделить горечь беды пополам. Он набрал ее номер, обрадовавшись до слез, что ответила сразу, после первого гудка, значит, ждала его наверняка, перебрав десяток причин, почему не приехал утром. Он почувствовал ее тревогу, никак не обиду, пообещал вернуться вечером и все рассказать. Прося не волноваться, точно знал, что Алена будет думать о нем весь день, отгоняя страхи и
считая поминутно время до встречи. Вот так он понимал, что теперь имеет место быть между ним и Аленой, вчера еще чужой и недоступной, но на этот момент родной и любимой. «Так не бывает», – скептически произнес какой-то голос как бы со стороны, но тут же другой твердо парировал: «Только так и бывает. Ты проснулся, Шведов, поздравляю!»
        Он дождался Полину, буквально выползшую из дверей реанимации, усадил на кушетку и достал из ее сумочки все тот же флакон с пустырником – единственным лекарством, что принимала она, когда нужно было успокоиться.
        – Как Лара?
        – На лице живого места нет, Витюша, – Полина вновь заплакала. – Сплошные кровоподтеки! Лежит, словно неживая, трубки везде, датчики. Что дышит еще, только по приборам и понятно. Он ее по голове бил ботинками, в живот пинал, руку сломал, выкручивая… Господи, как можно таким зверем быть! Он же здоровый, плотный мужик, а в ней весу-то пятидесяти килограммов нет! Следователь не звонил, нашли его?
        – Нет, Полюшка. Но найдут, дело времени. Убью сволочь! – он почувствовал, как ненависть туманит голову.
        – Что ты! И не думай! Судить его нужно, зачем себе грех на душу брать! – как всегда сразу поверила она ему.
        – Ты расскажи о нем, я же ничего не знаю! Как Ларка так вот, вдруг, замуж вышла? Что, любовь какая неземная приключилась?
        – Не знаю, Витя, ничего не знаю. Привела его к нам за день до росписи, поставила перед фактом – вот, мол, жених, завтра свадьба, гостей не зовем, уезжаем сразу к Сереженьке в Краснодар. С виду тот показался мне приличным, только взгляд такой, знаешь, холодный. Вроде улыбался, но одним ртом. А Ларка вся светилась! В ЗАГС без нас ходили, вечером в кафе столик на четверых он заказал, Лешка отказался идти – вот, кто за сестру переживал! Словно чувствовал, что… Все так быстро произошло, следующим днем мы их в аэропорт отвезли. Ларочка лишь наказала у тебя прощения попросить за нее, что, мол, без тебя свадьба была. А какая это свадьба! Правда, белое платье он купил ей шикарное, очень дорогое, и кольцо с крупным бриллиантом. Не бедный он, Сергей Давыдов. Только до сих пор не знаю, чем занимается!
        – Бандит он, Поля. Следователь сказал, агрохолдинг у него, в девяностые земли отбирал наездами. Сам из бывших спортсменов, сидел два раза за нанесение тяжких в драках. И первая жена пропала, так и не нашли. Признали умершей. Что ж Ларка-то нашла в этом старом уроде? Ему полтинник уже! Кстати, дочь есть. Ларкина ровесница!
        – Я и этого не знала. Ларочка звонила нечасто, говорила мало. Вроде, жили они в пригороде Краснодара, в каком-то элитном поселке. Рассказывала, что всю работу по дому делают нанятые люди, ей скучно. Ты же знаешь, она так не может! Накупила наборов для вышивки, занялась. Спрашиваю, город красивый? Ответила, что не знает, не была ни разу. Я чувствовала, что не очень-то ей там хорошо, но чтобы такое…
        Она замолчала, вскочила вдруг и побежала к дверям реанимации. Тот доктор, что выходил к ним утром, направлялся навстречу, глядя прямо на Шведова поверх ее головы. Уже по движению его взгляда, направленного на миг на Полину, по сдвинутым к переносице бровям и сжатым губам он все понял. Еще до конца не веря, холодея сам от одной лишь мысли, отгоняя ее, Виктор дернулся за Полиной, успел схватить за плечи и спиной прижать к себе. «Сожалею, мы сделали все возможное…» – выговорил доктор тихо, но четко, кивком головы подзывая застывшую поодаль наготове медсестру со шприцем в руках.
        Глава 17
        Беркутову удалось выкроить время на обед дома, он открыл дверь своим ключом и замер на пороге – мужской голос, что-то тихо бубнивший где-то в глубине квартиры, показался ему незнакомым. Он переобулся, вымыл руки, а когда вышел из ванной комнаты, взглядом наткнулся на насмешливую гримасу на лице жены.
        – Как в анекдоте, муж в дом, любовник в шкаф? – спросил он нарочито сурово, отодвигая ее с дороги рукой и направляясь в сторону, откуда только что раздавался примолкший вдруг голос.
        – Вот ведь, принесло тебя, Беркутов… вовремя! – рассмеялась в голос Галина, подталкивая его в спину. – Иди прямиком на кухню, Карташов у нас. С новостями!
        – Приветствую, Сергей Сергеич! – Беркутов пожал руку, искренне радуясь гостю.
        – И вам доброго дня! Как же кстати, Егор, как кстати! А мы сидим с Галочкой, обсуждаем как раз новости от Курта, что пришли по почте сегодня утром. Так-то он мне еще вчера сообщил, что добыл любопытные документы из архивов дочери офицера СС Зигфрида Гаубе, бывшего близким другом отца нашей Марты Эрбах. А сегодня прислал сканы их и фрагментов писем от Эриха-Эйнхарда Эрбаха. Вот, полюбуйтесь, – Карташов придвинул ему распечатки.
        – Егор, поешь, потом посмотришь внимательно, – Галина поставила перед ним тарелку с борщом. – Пока намекну: самое интересное, что письма с фронта сорок первого и сорок второго года и отправлены из Гродно, занятого немцами.
        – Эрбах был фашистом?
        – Да! В звании штабс-арцт, капитан медицинской службы. Если задуматься, связь с Россией могла у семейства Эрбах быть именно в годы войны. В родословной отсутствуют сведения о матери Марты. Что, если ею была русская женщина? Немецкие офицеры на оккупированных территориях монахами не жили, – ответил Карташов.
        – Но родилась Марта в Германии! В Штайнхёринге, как указано в паспорте. Допускаю, что мать – русская. Но как мог офицер Вермахта признать дочь полукровку? Такое возможно? – Беркутов доел борщ и отодвинул тарелку. – Спасибо, Галочка!
        – Практически нет, я согласен. Тем более, учитывая древность рода фон Эрбах. А вот письмо от пятого октября сорок первого года… так… вот это место, зачитываю: «…она очень мила и застенчива. Очевидно, мать воспитывала девочку в строгости. Клара даже не может раздеваться при включенной лампе…» И еще одно письмо, уже от двадцать второго марта сорок второго: «…Клара все еще помогает в госпитале, хотя ей тяжело ходить из-за большого срока беременности. Да-да, мой друг, мы ждем ребенка, и пусть тебя это не удивляет…»
        – Возможно, эта Клара – немка? Имя вполне даже, – Беркутов взял еще одну распечатку. – А это что за письмо?
        – Тоже от Эриха фон Эрбаха, от пятого июля этого же года: «…забери девочку, Зигфрид, пока не случилось беды… обратись к доктору Эрике Кляйн, она вам поможет. Я даже не знаю, под каким именем записали ребенка! Станьте моей дочери крестными родителями – ты и Гертруда».
        – Я пока ничего не понимаю, Сергей Сергеич. Поясните.
        – Тогда по порядку. По паспорту Марта Эрбах родилась в Штайнхёринге двадцать первого апреля сорок второго года. То есть получается, еще в марте, двадцать второго, Эрих Эрбах пишет письмо из Гродно, что мать Марты на большом сроке беременности, а через месяц та в Германии рожает девочку. Ну, допустим, она легко перенесла дорогу… А дальше начинаются загадки – больше о Кларе упоминаний нигде нет, сам Эрих, похоже, возвращается в Гродно – вспомните, он пишет Зигфриду оттуда в июле, чтобы забрал ребенка себе. Вопрос – откуда нужно его забрать, пока без ответа. От родителей? Сомневаюсь. Скорее всего, Эрих поместил девочку в лечебное учреждение, раз упоминает некоего доктора Эрику Кляйн. Да еще и не знает, под каким именем дочь находится в этом учреждении!
        – Кстати, а Зигфрид Гаубе почему был не на фронте в это время? – перебил Беркутов.
        – О том не ведаю… Так вот. Узнать, кто мать Марты, на сей день представляется мне невозможным. Кроме имени, мы ничего не знаем. Хотя… еще то, что она имеет какое-то отношение к медицине, помогая в госпитале Эрбаху. Определенно, она либо русская, либо немка, проживавшая на территории Советского Союза на момент вторжения гитлеровской армии. А попытаться выяснить, где девочка Марта находилась от рождения до того момента, как ее забрала к себе семья Гаубе, можно. Этим и занимается Курт.
        – Егор, а что, если попросить Матвея Роговцева помочь поднять военные архивы в Гродно? У него по всей территории бывшего союза свои люди, – Галина задумчиво посмотрела на его мобильный телефон. Беркутов хорошо знал этот взгляд – мысли жены работали сейчас в одном направлении: добыть информацию для будущего романа любой ценой.
        – Хорошо, я позвоню ему. Только, господа хорошие, все то, что вы мне наговорили, каким образом может помочь в расследовании убийства Марты Эрбах здесь и сейчас? Все это – дела минувших дней! – высказался он и замолчал под удивленными взглядами двух пар глаз. – Что не так?
        – Беркутов, тебе ли не знать, что за многими преступлениями тянется хвост из прошлого! – Галина с возмущением постучала рукой по стопке распечаток.
        – Да уж, Егор Иванович… вы как бы не впервые… гмм… пользуете историю в своих милицейских нуждах! – витиевато припечатал Карташов, осуждающе покачав головой.
        Беркутов молча набрал номер Роговцева.

* * *
        Лиза вышла из здания университета и сразу же попрощалась с сокурсницами. Затылком чувствуя их завистливые взгляды, не оборачиваясь, прямиком направилась к Герману. Тот тут же поспешил навстречу ей.
        Она сумела взять себя в руки, чтобы не дернуться как дикарка от его легкого поцелуя в щеку, хотя очень хотелось – таких, открытых взору кого попало нежностей, она терпеть не могла. Объяснить себе, что же так отталкивает в новом знакомом, она пыталась еще утром, когда он подвез их с матерью к следственному комитету. Герман вел себя безупречно галантно по отношению к родительнице, да и к ней, Лизе, попрощался вежливо, коротко сообщив, что позвонит позже. Когда она, поднявшись на крыльцо здания, оглянулась, машина Германа уже заворачивала за угол.
        И все-таки Лизу не покидало ощущение, что тот банально следит за ней. Только вот зачем?
        – Лиза, почему ты все время мыслями где-то далеко? – Герман открыл дверцу автомобиля со стороны пассажирского сиденья.
        – Да… зачет скоро, а тут эти проблемы… – соврала она, но тут же вспомнила, что и правда, зачеты на неделе перед майскими праздниками, да не по одному предмету!
        – Это как-то связано с вашим визитом в полицию? – Герман плавно выехал с университетской стоянки.
        – В общем да.
        – Может быть, поделишься, что тебя беспокоит? Я человек посторонний, могу лишь выслушать, что тебе, похоже, сейчас и необходимо.
        – Не знаю… возможно, ты прав. Свежий взгляд не повредит. Хорошо! Поехали куда-нибудь в тихое место, – решилась она.
        «Почему нет? Герман сегодня здесь, завтра уедет к себе. Что ему до наших дел? А выболтаться мне нужно. Что ж, пусть поработает «случайным попутчиком»! – Лиза почувствовала облегчение. Думать постоянно о Шурке, о его загадочном поведении, ну никак ему не свойственном, о влюбившейся в Шведова матери, о Беркутове, убийстве престарелой немки, пережевывать факты и делать выводы в одиночку стало невмоготу. Все ее близкие вдруг поменяли свой статус по отношению к ней, Лизе. Друг Шурка, которому она доверяла как себе, врет, да еще и в бегах. Мать, хотя и не проявляя особенной нежности, всегда интересовалась Лизиными делами, порой вызывая раздражение занудными нотациями. А со вчерашнего дня ее будто подменили – понятно, что думает только о Шведове и его проблемах, но никак не о ней, родной дочери. Не хватало Лизе Нелли, Шуркиной матери, но та прилетает из Берлина только завтрашним рейсом. Пожалуй, на сегодняшний день искреннюю заботу Лиза почувствовала лишь в доме отца. Если бы она узнала его и Галину Михайловну раньше, то сейчас бы направилась к ней на исповедь… «Ладно, сойдет пока и Герман!» –
окончательно успокоившись, покосилась на него она.
        – Рассказывай, – Герман, дождавшись, пока официантка унесет грязную посуду, разлил из чайника ароматный напиток по чашкам и пододвинул ближе к Лизе блюдо с крошечными пирожными.
        Они устроились в почти пустом зале швейцарской кондитерской, где кроме сладостей подавались и пирожки с мясными начинками. Лиза была здесь впервые, обычно перекусывали они с девчонками в залах фастфуда, даже не заглядывая за стеклянные двери дорогих кафе.
        – Хочется – слушай. Учти, напросился сам! – Лиза с насмешкой посмотрела на Германа, но, заметив, что тот серьезен, смутилась. – Все началось с убийства в съемной квартире, где я подрабатывала горничной. Убили немецкую старушку, ничего не украли, в общем, мотив неясен. И началось… Следователь оказался моим родным отцом, мой друг детства стал мне врать, матушка влюбилась вдруг в хозяина этой квартиры.
        Лиза замолчала, глядя на вытянувшееся от удивления лицо Германа.
        – Ничего не понял!
        – Так это вкратце… Фрау Марту нашла я. Утром рано пришла приготовить ей завтрак, а она лежит с проломленной головой в спальне на коврике. Вызвала полицию и позвонила маме.
        – А мама здесь при чем? Ты – взрослая девочка.
        – Она курирует эту квартиру от агентства «Ситиленд». А я временно замещала горничную, мама же и попросила меня, пока не найдут девушку на постоянную работу. Поскольку по-немецки не понимаю ни слова, я попросила своего соседа Шурку Огорелова побыть у нас переводчиком – он учится на инязе. Он почти целое воскресенье провел с гостьей, вечером мы втроем ужинали, фрау Марта рассказывала о своей жизни в Германии. Оказалось, в Россию приехала, чтобы отыскать каких-то родственников.
        – Нашла? – перебил Герман, а Лиза с удивлением отметила его неподдельный интерес.
        – Пока нет. По крайней мере, показав нам медальон с женским портретом, только попросила о помощи. При этом имея в виду Шурку, скорее даже как переводчика.
        – То есть на следующий день твой друг с фрау Мартой должен был отправиться куда-то на поиски? А ее убили? А медальон?
        – Его унес Шурка, – мрачно выдавила Лиза, уже понимая, что зря распинается, все равно складного рассказа не выходило. – Он его спрятал, а его кто-то украл.
        – Лиза, я мало что понял… но что тебя лично беспокоит? Эта убитая женщина – совсем посторонний тебе человек. Почему ты так переживаешь?
        – Да не в ней дело! Шурка сбежал! Понимаешь, он не врал мне никогда! Мы вместе с раннего детства, живем в соседних квартирах, про нас все говорят – «не разлей вода». Я ему доверяла, а он!
        – Ты его любишь? – тихо спросил Герман, а Лиза удивленно посмотрела на него.
        – Люблю? Конечно! Он мне брат, хотя у нас и родители разные… вот где он сейчас? Почему сбежал? Следователь Беркутов, мой биологический отец, как выяснилось, считает, что он что-то скрыл от него. Ааа… я же не сказала – Шурка теоретически мог убить фрау, потому что был в квартире рано утром до меня!
        – Почему же его не арестовали сразу?!
        – Так он не убийца. Изучили записи с камер наблюдения – там везде понатыкано, есть даже скрытая напротив двери квартиры! Видно, что еще какой-то мужчина зашел до него, а вышел после. Но все равно, Шурка о чем-то умолчал, теперь испугался и где-то прячется.
        – Возможно, видел убийцу? – Герман озвучил догадку, что осенила ее вчера после Шуркиного бегства. Отцу она ничего не сказала, посчитав версию слабой – как убийца его отпустил в таком случае? Почему не отправил вслед за Мартой?
        – Вот и я так думаю. Может быть, и не видел, но предположил, что тот еще в квартире, поэтому и сбежал. Он был напуган до смерти! Это было заметно на видео.
        – Что, такие четкие записи? – перебил ее Герман. – И убийцу видно? Кстати, его ищут?
        – Конечно, ищут! – ответила она, не отвечая на первые вопросы Германа. – И Шурку ищут, а я даже помочь не могу! У него и друзей-то нет…
        – Ты не думала, возможно, он у женщины.
        – У какой женщины?! Шурка?! Да что ты! Единственное любимое женское имя у него – Клава, то есть компьютерная клавиатура. А, ну еще Мышь! – рассмеялась Лиза, но, заметив скептическое выражение лица Германа, задумалась. Шурка не целыми днями у нее на глазах! И в универе проводит только полдня. А домой в последнее время возвращается позже ее… Получается, Герман высказал не такую уж бредовую мысль?
        – Лиза, он не маленький мальчик. Вы ровесники? Вот видишь. Поверь, в этом возрасте девственников практически не бывает, – улыбнулся он, а Лиза почувствовала, что краснеет. – У тебя телефон в рюкзаке поет, ответь…
        – Спасибо, – Лиза торопливо достала мобильный. – Да, мама. Нет, я не дома. Что?! Какой ужас… я скоро буду, мам.
        – Что-то случилось? – Герман дотронулся до ее руки.
        – Ларису, горничную, что работала до меня в квартире, муж избил до смерти. Она вышла за него недавно совсем, уехали в Краснодар. Шведов, хозяин квартиры, – ее дядя. Это он сейчас звонил маме, Лариса скончалась в реанимации только что. Отвези меня домой, пожалуйста, Герман, – ей было все равно, понял ли он хоть что-то из ее сумбурного рассказа.
        – Да, конечно, – ответил тот, подзывая официанта.
        Глава 18
        Юлия приказала накрыть к чаю в малой гостиной на троих – звонил Максимилиан, обещал приехать к семи часам. То, что ровно в девятнадцать ноль-ноль позвонит в дверной колокол Петер Шульц, она не сомневалась.
        Поверенный Марты ей не нравился своей показной спесивостью, тем более она знала, что он сын мелкого фермера на землях Эрбахов. Но, получив образование, крестьянский сын возвысился в собственных глазах, а теперь пытался убедить в своей исключительности всех окружающих. Юлия открыто посмеивалась над ним, но принимала на равных – в отличие от него, о своем происхождении помнила.
        Шульцу было чуть больше шестидесяти, но из-за грузной фигуры и небольшого роста он казался старше. Кроме того, от предков ему достались и топорные черты лица. Широкие скулы с редкой порослью бакенбард, нависающие низко дуги бровей, узкий лоб и широкие ноздри вызывали в ней отвращение. Юлия едва сдерживалась, чтобы не шарахнуться в сторону, когда тот слишком близко подходил к ней во время разговора. А такая привычка у него имелась – вторгаться в чужое личное пространство. Он считал, что таким образом создает обстановку для доверительной беседы. Возможно, с кем-то такое и срабатывало, в ней же лишь зарождалось противоположное чувство – настороженность.
        Шульц был многословен и суетлив. Можно было общаться с ним час-два, а информации получить на выходе лишь крупицы. Но поверенным он был грамотным, интересы старого Эрбаха, Марты и, впоследствии, мужа Юлии отстаивал грамотно, собирая в отдельную папочку даже сплетни из желтой прессы (по собственной инициативе!). Как-то она задала ему вопрос – зачем? На что тот ответил, что врага нужно знать в лицо.
        Конечно, сегодняшний разговор с Шульцем может ничего не прояснить, но попытаться расспросить можно, тем более что Петер сам напросился на поездку с сыном в Россию.
        Юлия была уверена, что знает обо всех объектах наследования за Мартой: родовой замок, оставшиеся от огромной коллекции не самые ценные картины, перстень с печатью фон Эрбах и несколько голландских гобеленов из спальни матери Франца Гертруды Гаубе. «Марта наверняка завещала все Максимилиану, меня она терпеть не могла», – Юлия бросила взгляд на каминные часы – до визита Петера Шульца осталось двадцать минут.
        Он был точен, как всегда. Живо передвигаясь на коротких ножках, приложился к ее руке и, повинуясь приглашающему жесту, опустился на стул. Губы растянулись в улыбке, но глаза остались холодными. «Рыба! Нет, жаба! Скользкая и противная», – брезгливо подумала Юлия, улыбнувшись в ответ.
        – Петер, не буду утомлять вас долгим ожиданием, скажу прямо – я позвала вас для того, чтобы задать несколько вопросов.
        – Я уже это понял, – склонил голову набок Шульц, еле заметно ухмыльнувшись. – Если вопросы касаются наследства Марты Эрбах, то могу лишь сказать, что завещания она не оставила. Впрочем, вы и сами могли об этом догадаться.
        – Нет, вопросы наследования меня не интересуют, – она сделал вид, что совсем не удивлена, хотя отсутствие документа показалось странным. – Я сегодня разбирала бумаги мужа и нашла много любопытного.
        – Что же именно? – насторожился Шульц, а Юлия удовлетворенно усмехнулась: как она и предполагала, он не мог не знать о наличии темных пятен в родословной Эрбахов.
        – Я бы хотела дождаться Максимилиана, он вот-вот подъедет. А пока – пейте чай, Петер, – добавила она просто, уже с открытой насмешкой глядя на поверенного – тот заметно растерялся.
        Максимилиан появился в гостиной стремительно, подошел к ней, прикоснулся губами к щеке и небрежно кивнул Шульцу.
        – Макс, ты невежлив, – упрекнула она машинально.
        – С Петером мы сегодня виделись, – парировал тот, делая глоток из чашки. – По какому поводу совет? Если вновь собираешься отговаривать от поездки, не трать время – решил, значит еду!
        – Я уже поняла, что это бесполезно. У меня вопросы к Петеру, но твое присутствие необходимо.
        – Я готов, – Макс поставил чашку и вышел из-за стола. – Нашла что-то интересное в бумагах отца?
        – Да, – коротко ответила Юлия, направляясь к кабинету.
        Она заранее разложила документы по порядку, чтобы не запутаться. Собственно, вопросов было всего три, но по ходу беседы, если она, конечно, не превратится в монолог из ее вопросов без ответов, могли возникнуть еще.
        – Присаживайтесь к столу. Начну с родословной. Петер, что вам известно о матери Марты? Ее имя, например? – спросила она прямо.
        – Скажем так, я кое-что о ней знаю. Предваряя ваши дальнейшие расспросы, скажу что именно. Во-первых, она, как вы заметили, не вписана в семейное древо. По той же причине, что и вы – была не признана отцом мужа. Во-вторых, не могу сказать, куда она делась после родов. Марта жила в приюте Штайнхёринга практически с рождения до момента, когда ее забрали к себе брат и сестра Зигфрид и Гертруда Гаубе. Допускаю, что мать Марты умерла родами. Это бы объяснило ее сиротство.
        – Вы знаете, в каком именно приюте находилась Марта? – Юлия в упор смотрела на Шульца.
        – Мама, зачем тебе эти подробности? Я пока ничего не понимаю, – сын смотрел на нее с удивлением.
        – Почему вы молчите, Петер? Сейчас уже можно сказать, что отец Марты был убежденным нацистом, не правда ли? – проигнорировала она вопрос Макса. – И что именно за приют был открыт в Штайнхёринге? Да и еще во многих городах Германии и оккупированных странах Европы? Марта была ребенком чудовищного проекта Гитлера по выращиванию истинных арийцев, так?
        – Вы хорошо осведомлены, Юлия, но весьма агрессивно настроены. Но позвольте спросить, с чего вы взяли, что рождение Марты имеет отношение к этому, как вы выразились, чудовищному проекту?
        – Вот, пожалуйста, – Юлия положила перед ним найденное среди бумаг мужа свидетельство о рождении. – Читайте. Ингрид-Марта Миллер, двадцать первое апреля сорок второго года, Штайнхёринг. Лебенсборн. Это же дата рождения Марты Эрбах, так? Мать и отец – прочерк. Как такое могло быть? Я знаю, читала, в документах детей, рожденных в домах матери проекта «Лебенсборн», прочерк ставился в графе «Отец».
        – Откуда это здесь?! Ваш свекор считал, что документ утерян!
        – Подозреваю, его выкрал у него мой муж. С какой целью, не представляю. Так кем была мать Марты?
        – Немкой, расовая чистота которой не была подтверждена документально. Ваш свекор очень сожалел об этом, утверждая, что любил ее. Именно по этой причине он не мог привести ее в замок, его отец никогда не принял бы этот брак. А в отличие от вашего мужа, ссориться с отцом он не стал.
        – Как же Марта попала в их семью?
        – Уже после смерти деда. Эрих-Эйнхард Эрбах удочерил собственную дочь. Но какое это имеет значение сейчас?
        – Вы собираетесь узнать, кто убил Марту и почему? Я думаю, корни преступления именно в тайне ее рождения. Мне кажется, она поехала в Россию искать следы матери. Подозреваю, та была немкой, но рожденной в Советском Союзе. Поэтому Эрих не женился на ней.
        – Ну, знаете… откуда такие мысли?
        – Думаю, в апреле сорок второго года нацист Эрих Эрбах находился в действующих войсках Вермахта на территории моей родины. Конечно, это – не факт. И, возможно, у меня бредовая версия, но, если Марта нашла какие-то следы матери в России, да еще обнаружились потомки, ее мог убить один из них.
        – Зачем?! Он же все равно не сможет претендовать на наследство? Да и кому нужен проблемный замок в чужой стране? – Юлия видела, как удивлен сын.
        – Да, Юлия, ваша версия критики не выдерживает. Однозначно, наследники…
        – А вы уверены, что знаете обо всех ценностях, какими владела Марта Эрбах, господин поверенный? И как она хотела распорядиться тем, о чем вам неизвестно?
        Юлия с удовлетворением отметила, как смутился Шульц…
        Глава 19
        – Лиза, посмотри, этот номер, выделенный желтым маркером, тебе знаком? – Беркутов положил перед ней распечатку детализации звонков с мобильного Александра Огорелова за последнюю неделю.
        – Нет. Ого! За день сколько соединений! А кому он принадлежит, выяснили?
        – Некоей Наталье Борисовне Шиловой тысяча девятьсот восемьдесят девятого года рождения.
        – Какого??? Да, это же… она же старше Шурки на десять лет! – Лиза возмущенно посмотрела на Беркутова.
        – Ты сразу определила, что между ними близкие отношения? – улыбнулся он.
        – А какие еще?! Смотри, в день убийства утром вообще каждые пятнадцать минут… стоп! Он же сказал, что телефон спрятал в сарае утром, позвонил мне с незнакомого номера после трех дня… Выходит, соврал? С этой женщиной перезванивался до… вот, четырнадцать пятьдесят две последний звонок с его номера. Вот гад!
        – Успокойся, – Беркутов окончательно убедился, что Лиза в действительности непричастна к исчезновению парня – тот обманывал и ее.
        То, что Огорелов скрыл какую-то информацию, было заметно по его поведению вечером в день убийства, когда они с Лизой пришли в участок. Беркутов тогда подумал, что тот видел больше, но боится признаться в этом. Что происходило внутри квартиры, неизвестно. А что, если Огорелов запуган убийцей? Несколько минут они находились там одновременно. Это бы объяснило его бегство.
        – А к ней уже ездили, к этой тетке? – Лиза задумчиво вертела в руках свой телефон. – Я набираю новый номер Шурки, но он не отвечает.
        – По домашнему адресу Шиловой нет. Соседи не видели ее уже несколько дней. Машина под окнами отсутствует – у нее там постоянное место. Кафе, принадлежащее ей, закрыто.
        – А она замужем? Дети есть?
        – Нет. Не замужем. А вот человека, по описаниям похожего на Огорелова, с ней видели не раз. Биллинг ее телефона за последние сутки ничего не дал, он находится, по-видимому, внутри квартиры. Где она сама – вопрос пока неясный. Думаю, твой друг с ней.
        – Это к гадалке не ходи… Вот же Шурка! Влюбился? А мне ни слова… я что, не поняла бы?! Всю жизнь ему доверяла, а он…
        Стук в дверь кабинета прервал ее горестный монолог, дверь приоткрылась, на пороге стоял Артем Кораблев.
        – Добрый день, можно?
        – Да, Артем, входи. Что нового?
        – Вот. Данные БТИ, – тот положил перед ним два печатных листа.
        – Это в каком районе?
        – Не наша область, Егор Иванович, Ульяновская. Майнский район, село Репьевка. Шилова там родилась. Глухомань на три улицы. С прошлого года оформила владение домом на участке в тридцать соток.
        – Телефон участкового?
        – Вот, – Кораблев положил перед ним на стол листок с цифрами и именем.
        Беркутов набрал номер.
        – Добрый день, Игорь Сергеевич. Старший следователь следственного комитета Самары Беркутов Егор Иванович. Меня интересует село Репьевка, Речная, один. Не в курсе, проживает ли там в данный момент Шилова Наталья Борисовна? Возможно, не одна. Вот как… давно? Я понял. Нет, задерживать не нужно, присмотрите за ними. Нет, не преступники, скорее, ценные свидетели. К вам выезжают мои сотрудники. Старшим прибудет следователь Кораблев. Спасибо.
        – Кого с собой брать?
        – Возьми Долгова, ехать всей группой смысла нет. Участковый базируется в райцентре, но его сын соседствует с домом Шиловой в Репьевке. Созвонитесь на подъезде к месту, вас встретят. Все, удачи.
        – Там Шурка? С ней? – Лиза утвердительно качнула головой.
        – Да. Нашли, куда скрыться. В селе все на виду!
        – Это говорит о том, что Шурка – не убийца! Он чего-то испугался, а эта Шилова ему помогает прятаться. Не от вас, от убийцы… наверное, – упрямо заявила Лиза, а Беркутов с удовольствием смотрел на ее раскрасневшееся личико.
        Тем поздним вечером, когда Никита привел ее, немного испуганную и смущенную к ним домой, Галина с ходу расставила все по местам – дочь его, Беркутова, а значит, наша. Плюшки, чай – накормить в первую очередь! Выслушать, понять, помочь, если нужно, следом. Порядок действий не нарушать, так как девочка еще не освоилась, с расспросами не торопиться, дать ребенку прийти в себя. Все эти команды Беркутов прочел в одном лишь взгляде на него жены, молча согласился и принял. Оказалось, все правильно. Волшебные маковые булочки сделали свое дело – Лиза на глазах оттаивала, исчезло беспокойство и настороженность. Через несколько минут она уже четко рассказала о том, что произошло, и изложила свои мысли по этому поводу. Убедившись, что никто арестовывать ее друга не торопится, окончательно расслабилась и стала отвечать на вопросы Галины о детстве, учебе и семье Огореловых. Беркутов тогда подумал, что Лиза словно торопилась выговориться.
        Домой вызвался отвезти ее Никита, вернувшись, поделился сомнениями, что как-то Лиза одинока, что ли, неприкаянна. Возмутился даже – что, мать с ней не общается толком? Как-то странно Лиза, мол, выразилась – у каждого своя жизнь. Как это? В одной семье, пусть из двух человек, но тем общих нет? Интересов? Со всей прямотой тут же заявил – не было бы в его жизни Ксюты, замутил бы с Лизой. Получив от матери смачный шлепок пониже спины, улыбнулся лукаво и скрылся за дверью своей комнаты. Вскоре оттуда донесся его бас, с пониженным на два тона уровнем громкости – лепеча оправдания, объяснял подруге, почему останется ночевать в родительской квартире.
        Беркутов порой его не понимал – почти пять лет морочит голову девушке: и жениться не женится, и бросить ее «воспитание не позволяет», как отшучивается сам Никита. Галина на его, Беркутова, сомнения на этот счет лишь улыбается. «Любви там нет, Егор, удобно вместе, вот и живут. Влюбится, башню снесет, сразу окольцует девушку. Только не Ксюту», – уверяет она.
        Глядя сейчас на Лизу, в задумчивости листающую распечатки звонков Огорелова, Беркутов представил вдруг их рядом – Никиту и свою дочь. И вздохнул мечтательно.
        – Мама как? – он взял у нее листы и положил себе на стол.
        – Мама? А… нормально. То есть переживает, конечно, за Шведова. Я Ларису почти не знала, но все равно жалко – вот так влюбишься, а он зверем окажется!
        – А ты не торопись замуж вот так, сразу. Узнай человека получше. Парень есть у тебя?
        – Можно сказать, есть. Или нет. Познакомилась на днях…
        – Не слышу энтузиазма… Что-то не так?
        – Да все не так! Если бы неделей раньше или потом когда-то. А тут – как раз в день убийства немки первый раз его под окнами квартиры мы его засекли.
        – Мы?
        – Мама, Шурка… вечером это было. А утром я, можно сказать, ему на руки упала, когда споткнулась. А теперь он за мной ходит как привязанный. Говорит – понравилась.
        – И что тебя не устраивает? Парень ухаживать пытается.
        – Не чувствую я ничего. Он как рыбка декоративная в аквариуме – красивый, холодный, глаз косит на тебя, но – за стеклом. Понимаешь? Вроде, слушает тебя, даже вопросы задает, а мыслями где-то далеко. Вот с Никитой вашим в машине… – она замолчала.
        – Так что там с Никитой? – Беркутов с удивлением заметил, как потеплел взгляд Лизы.
        – Хороший парень, вот что! Повезло Ксюте. Я пошла, – вдруг заторопилась она, пряча взгляд.
        – Зовут-то твоего парня как?
        – Герман. Волошин Герман. Он из Прибалтики, из Каунаса, говорит слегка с акцентом. У них с отцом гостиничный бизнес, собираются открываться здесь. Говорит, приехал на разведку. Все, я ушла. Когда привезете Шурку, арестуете сразу?
        – Давай не будем торопить события. Для начала его нужно найти. Маме привет. Нужна будет помощь – пусть обращается, помогу.
        «Герман из Прибалтики… – подумал Беркутов, пытаясь понять вдруг возникшую тревогу. – Это что, отцовская ревность проявилась вдруг, аж сердце защемило? Какой-то чужой мужик возник в жизни дочери… а сам-то ты ей кто? Не чужой ли?»
        Вздохнув протяжно, вот оно пока как… неопределенно, он вспомнил вдруг о Карташове. Найдя в контактах его номер, нажал вызов.
        – Сергей Сергеич, приветствую. Есть новости? Да, понял. К вечернему чаю непременно буду. Ну, раз Галина настаивает… – рассмеялся он: его жена никак не хотела пропустить ни капли информации, заманивая старика к ним домой, чтобы тот не приезжал отчитываться к нему в отдел.
        Глава 20
        Алена вчера на автомате съездила по адресам, показала клиентам помещения, один сразу же изъявил желание оформить договор найма, что ее обрадовало – деньги заканчивались, а процент со сделки начальство выплачивало сразу. Правда, второй клиент, точнее, клиентка, сорвалась – площадь помещения оказалась велика для ее магазина. Вот же люди, бизнес свой открывают, откуда-то средства находятся, как у этой, с виду невзрачной женщины примерно ее, Алениного, возраста. Она задала вопрос, что именно та собирается продавать, на что та ответила коротко: «Хенд-мейд». Алена лишь после того, как расстались, сообразила: ей нужно помещение на пешеходной улице, где летом полно туристов. Пролистав базу, нашла! Втиснутый между двумя старинными купеческими особняками одноэтажный домик на местном Арбате, то есть на Панской, из которого недавно съехали арендаторы, как нельзя лучше подходил под такой магазинчик. Она даже не стала говорить ничего начальству, обозначив в базе этот объект меткой «на просмотре», и набрала номер рукодельницы. В том, что та сама творит красоту своими руками, не сомневалась. Они встретились у
домика, женщина, едва переступив порог, восхищенно заохала, уверила, что это – то, что нужно. Но, узнав цену аренды, приуныла. К сожалению, Алена ей ничем помочь не могла. Обещав придержать помещение до следующего дня, закрыла на замок дверь и, распрощавшись с клиенткой, пошла по направлению к офису агентства. Доковыляв до перекрестка (нога еще ощутимо болела), обернулась и увидела, что женщина все еще стоит у домика.
        Тут же испортилось настроение. И не из-за потерянных процентов, а из-за того, что невольно оборвала чью-то мечту, пусть и чужого человека, а не близкого ей, Алене.
        Шведов позвонил ближе к обеду. И тут Алена впервые в жизни испытала такой животный страх, что долго не могла прийти в себя, окруженная суетящимися рядом с водой и успокоительным в руках, сотрудницами. Шведова знали все, Ларису тоже, скрывать, что ее больше нет в живых, смысла не было. Она с удивлением констатировала, что все без исключения искренне расстроены, хотя девушку никто не любил – незамужние офисные дамы считали ее молодой любовницей завидного жениха Виктора Шведова вплоть до дня ее свадьбы с краснодарским гостем. Ей пришлось пересказать все, что услышала от Виктора. О том, что Лариса его племянница, дочь родной сестры, не знала, как оказалось, даже начальница. Она же, выслушав рассказ Алены, задала резонный вопрос: почему Шведов сообщил о такой беде именно ей. Алена спешно перевела тему на выплату премиальных за подписанный утром контракт. В глазах начальницы «включился счетчик», она увела Алену к себе в кабинет, наказав остальным работать.
        Но расспросов избежать так и не удалось, Алена призналась, что со Шведовым они теперь «в друзьях», потому как помог он ей, а она в ответ благодарна. Но возникшая между ними временная, как она подчеркнула, близость, не повод строить далеко идущие планы. И не отпустит ли начальство ее домой, нога болит от долгого хождения по улицам, пора бы и на перевязку… В общем, заболтала Алена пожилую свою начальницу, получила свои рубли и ушла, выспросив на завтра выходной.
        Дома накрыла ее вторая волна страха за Шведова, ей срочно нужен был кто-то рядом и, прикинув, что у дочери лекции уже закончились, она набрала ее номер.
        Весь остаток вчерашнего дня они провели вдвоем в ожидании вестей от Шведова. Он больше так и не позвонил, Алена заснула в слезах, жалея его, бедную его племянницу, да и себя заодно.
        Утром проснулась поздно, на кухонном столе нашла записку от Лизы, пролистала список звонков на телефоне в надежде обнаружить пропущенный от Виктора. Он не звонил, впрочем, звонков со вчерашнего вечера не было совсем.
        Подумав, что ее годами отлаженная жизнь – дом, работа, дом, в одночасье превратилась в череду странных событий, она вдруг поняла, что началом этих перемен стало именно убийство Марты Эрбах. На месте преступления оказался давно забытый ею Беркутов, в результате дочь обрела отца, а она, Алена, окончательно решила – нет, не ее он человек, двадцать лет прошло, изменились оба, только и связывает, что общий ребенок. И вычеркнула все воспоминания о нем прежнем. Вторая странность касалась Шведова, такого чужого и неприятного ей раньше. А теперь самого родного. И любить она, оказывается, умеет, и сердце – не камень, и голова кружится от близости с ним, отключая разум. И беда его – ее беда, никак не иначе. Думать ни о чем не может, ждет его звонка, чтобы голос услышать. Как спасения от боли за него, ждет. Хуже неизвестности нет ничего…
        Звонок отвлек от мыслей, резко выдернув в действительность. Номер на экране был вчерашней клиентки, о которой Алена совсем забыла.
        – Да, здравствуйте, Ирина, я вас слушаю. Да, конечно, можно составить договор на двоих в долях. Хорошо, подходите в офис в течение часа, все оформим, – назначая встречу, Алена и не вспомнила, что у нее сегодня выходной.
        Глава 21
        «Как же это страшно, смотреть, как уходит жизнь из матери, потерявшей ребенка! Ее словно обескровили, вырвали огромный кусок плоти, отобрали душу и оставили высохшее за несколько часов тело двигаться, что-то говорить, отвечать на вопросы. А понимает ли она смысл того, о чем спрашивают? Где она? На этом ли свете или уже там, со своим ребенком?» – Шведов смотрел на Полину, сгорбившуюся на стуле перед столом следователя, а жалость и ярость смешивались в его душе, образуя горький ком, застрявший в горле. Он пытался сглатывать его, не спуская глаз с сестры, чтобы быть наготове, когда та вновь начнет терять сознание, заваливаясь набок. А они со следователем Самохиным, молодым крепким мужиком, вновь вдвоем ее уложат на узкий диванчик, вновь вбежит медичка со шприцем, сделает укол. А Полина, очнувшись, снова будет требовать от Самохина, чтобы рассказывал дальше об этом уроде Давыдове, убившем ее дочь. Все-все рассказывал, обо всех его преступлениях, чтобы понять – как?! Как она, мать, не смогла почувствовать, просчитать его, убийцу, не подпускать к дочери, запретить быть рядом с ним любой ценой, к черту
пресловутую свободу выбора!
        Шведов боялся, что Полина доживать будет теперь, не жить. А рядом с ней так же маяться будут муж, сын Лешка и он, ее брат. «До чего же все «справедливо» устроено создателем: получил подарок, любимую женщину, получи и удар вслед. И мучайся, вместо того чтобы радоваться жизни. Ладно я… Полина чем заслужила? Она же почти святая…» – он не сразу понял смысл заданного следователем вопроса: «Вы в курсе, зачем Давыдову понадобилось так срочно жениться?»
        – Что значит – понадобилось? Влюбился… Полина, разве не так? – Виктор удивленно посмотрел на сестру.
        – Что Ларочка полюбила, было видно. А он… смотрел на нее – да, с восхищением. Да она же всем нравилась, красавица! Подарки дорогие дарил, охапки цветов. Наверное, любил? – она беспомощно посмотрела на Самохина.
        – Возможно. Но главная причина, думаю, не в этом. Вы в курсе, что Давыдов сразу после свадьбы назначил генеральным директором агрохолдинга, владельцем которого является, вашу дочь? Уверен, нет. Она подписывала все документы по продаже холдинга третьим лицам, средства аккумулировались на ее личном счете в банке. Правом первой подписи обладал и сам Давыдов. Сегодня утром со счета была переведена практически вся сумма на счет некоей фирмы в офшоре.
        – Ничего не понимаю… они собирались уехать за границу? Почему Лариса мне об этом ничего не сказала?
        – Не уверен, что Давыдов планировал взять с собой вашу дочь. Минуточку, – Самохин взял зазвонивший мобильный. – Я понял. Хорошо.
        – Взяли? – догадался Шведов.
        – Давыдов задержан в аэропорту Шереметьево с поддельным паспортом. Его опознали по фото. Вы можете вернуться в гостиницу, Полине Петровне нужен отдых.
        – Хорошо. Поля, пойдем, – он вывел ее из кабинета. – Подожди минуту, я сейчас.
        – Когда мы можем забрать тело Ларисы? – вернувшись обратно, он плотно закрыл за собой дверь.
        – Завтра после одиннадцати жду вас здесь…
        Он заставил Полину съесть несколько ложек бульона с гренками в гостиничном ресторане и, купив минералки и фруктов, отвел в номер. Страшно захотелось увидеть Алену, положить голову ей на колени, расслабиться и плакать. Лить слезы, не смущаясь, не боясь быть осмеянным. Скопившееся напряжение этих суток, ответственность за сестру, бессилие что-либо изменить, давили на него. Он готов был взять билет и вылететь ближайшим рейсом домой, но не хотел оставлять Полину одну. И не только в благодарность за то, что та была рядом с ним в самые трудные моменты его жизни.
        …В девятом классе он напился впервые. День рождения одноклассника отмечали на даче (предки Сашки работали за границей), бар в гостиной был полон крепких напитков. Сашка жил «на доверии» у бабушки с дедом, так что тем в голову не могло прийти, что их внук-отличник, скромный, даже стеснительный, нарушит хотя бы один из пунктов списка запретов, выставленных ими в ответ на его просьбу разрешить праздновать день рождения в дачном доме. Но Сашка оказался слаб духом, по крайней мере, два пункта были нарушены в первые же минуты пребывания там: девчонки сразу побежали осматривать второй этаж и мансарду, где находилась мастерская деда Сашки, известного художника Семена Садальского (запрет номер два – посещение второго этажа). Номером первым определялось единственное место курения – площадка мангала, а парни закурили прямо на веранде, сидя в плетеных креслах и стряхивая пепел в горшки с цветами. Сам Шведов пытался как-то помочь Сашке навести порядок, попенял парням и высмеял любопытных девчонок, но кто б его послушал? Кто нашел спиртное и как оно оказалось в фужерах с лимонадом, он узнал лишь на вечере
встречи одноклассников через три года после окончания школы. А тогда, поутру после попойки, дед Сашки так и не смог выяснить, кто из восьмерых парней, включая внука, осмелился сотворить убийственный коктейль – девчонки остались вне подозрений, так как были трезвы! Не дознавшись, он собрал родителей, выговорил им за воспитание отпрысков, те организовали уборку дачного дома и участка, на этом конфликт был бы исчерпан. Но бабушка Сашки обнаружила пропажу старинных бус из шкатулки с комода ее дачной спальни. Вновь на квартиру Садальских были приглашены родители вместе с участниками попойки, учинено дознание. Со Шведовым пришла Полина, отец с матерью в тот день были в отъезде. Все без исключения предки угрозами принуждали своих детей сознаться, не доводить до милиции, которой грозили Садальские в случае отказа. И лишь Полина смело заявила, что ее брат, то есть он, Виктор Шведов, не мог взять чужого по определению – мол, так воспитан! Какую гордость за сестру и благодарность ей он испытал тогда, как победно смотрел на остальных, униженных недоверием самыми родными людьми! Молчание после ее слов было
минутным, но красноречивым. Прервала его Олеся Кравчук, веселая хохотушка, заводила на любом мероприятии класса, почему ее и приглашали на дни рождения и пикники. Она созналась, что примеряла бусы, но положила ли их обратно в шкатулку или в другое место, не помнит…
        Бусы нашлись в ящичке комода, она машинально кинула их туда. Неприятный осадок от происшествия остался – вроде и не украла, но больше в компании Олесю никто не звал. И почти никто не удивился, когда через три года именно Кравчук, хорошо подвыпив, заявила, что виски в лимонад на той вечеринке добавила тоже она…
        Виктор посмотрел на заснувшую Полину, вышел в другую комнату гостиничного номера-люкс, включил телевизор. Он так и провалился в сон, сидя в кресле с пультом в руках. Очнулся, словно от толчка, с колотящимся сердцем и болью в висках. Долго соображал, где он. За окном было темно, он бросил взгляд на светящиеся в темноте цифры на часах – одиннадцать тридцать две, почти полночь. Неясная тревога направила его в спальню. Он приоткрыл дверь – Полина лежала в той же позе на спине, но левая рука ее, ранее закинутая за голову, упала на низкую тумбочку. Он подошел, чтобы прикрыть сестру пледом, становилось прохладно, и уложить руку удобнее. Взял ее за запястье чуть выше ремешка часов и тут заметил, что циферблат весь в трещинах. «Как это она умудрилась их разбить?» – удивился он, переводя взгляд на лицо Полины. В свете ночника, что он включил, она показалась ему совсем бледной. Он дотронулся до ее щеки…
        В протоколе позже так и записали: «Смерть наступила в период от одиннадцати пятнадцати до одиннадцати тридцати пяти двадцать пятого апреля две тысячи девятнадцатого года». А он точно знал время – сердце Полины остановилось ровно в тридцать две минуты двенадцатого, когда он очнулся от забытья возле потухшего экрана телевизора. И это же время показывали остановившиеся от удара о поверхность тумбочки стрелки старых маминых часов, любимых Полиной.
        Глава 22
        Макс попытался заснуть или хотя бы подремать в кресле самолета, но ему так и не удалось отключиться – рядом громко храпел Шульц, а прямо за ним в следующем ряду сидел маленький ребенок, капризы которого достали, похоже, даже мать – та выговаривала ему раздраженно, даже назвала пару раз идиотом. Семья была русской, он заметил их еще в аэропорту, малыш и там вел себя неадекватно, то кидаясь на пол в истерике, то плача навзрыд. Спокойным оставался лишь отец мальчика – Макс тогда удивился, насколько безразличен тот к выходкам ребенка.
        Макс подумал, что сам он не готов иметь детей, да и возникнет ли у него желание завести потомство хоть когда-нибудь? Его вполне устраивали необременительные отношения с помощницей в галерее Марией, они жили в одной квартире уже два года, ни в чем не ущемляя интересов друг друга.
        Он не понимал, зачем Шульц напросился в эту поездку в Россию. В отличие от него, свободно владеющего несколькими иностранными языками, в том числе и русским, Петер, кроме родного, изъяснялся лишь на плохом английском. Смутные подозрения, что поверенный Марты знает больше, чем говорит, подтвердила матушка, поставив, как он заметил, Шульца своими вопросами в тупик: тот отводил взгляд в сторону и нервно вздыхал. Но так ничего вразумительного ей и не ответил.
        Странно, но будучи наполовину русским, Максимилиан никогда не стремился познакомиться с Россией. Возможно потому, что мама неохотно вспоминала о жизни там, рассказывая с теплотой лишь о своем балетном прошлом, о первом педагоге, волей случая оказавшейся в ее поселке. Всегда подчеркивая, что лишь благодаря ей она вырвалась из «этой дыры», как матушка называла свою малую родину, она добавляла, что дальнейшую судьбу себе построила сама. А Макс, наблюдая за ее жизнью с отцом, не мог понять, что же такого замечательного приобрела она взамен любви близких? Отец едва замечал ее, да и Макса тоже. Он не скупился, давая деньги на его образование, брал с собой в путешествия, правда, с ними ездила и няня, но никогда – мать. Макс не помнил, чтобы она выезжала куда-нибудь и одна. Однажды попытался расспросить ее о родителях, но получил ответ, что благодарить мать она может лишь за то, что та не сделала аборт, позволив родиться на свет. «Забудь, что ты русский! Ты Эрбах. Обещай, что никогда не будешь искать своих родственников в России!» – попросила она его, и Макс обещал. Да, он знал, где родилась матушка,
выписал из ее свидетельства о рождении, которое как-то обнаружил забытым на письменном столе, даже посмотрел на карте в интернете, где этот поселок, но желания туда ехать не испытывал никогда.
        Если бы не этот странный разговор с тетушкой после похорон отца, он не стал бы интересоваться и историей их рода. Да, льстило, что фамилия древняя и некогда значимая. Но кроме обветшалого замка, в котором жила тетя Марта, у них ничего не было. Он знал, что дед был суров с его отцом, когда тот женился на русской танцовщице без его разрешения. Знал, что они практически не общались. Да и сама тетушка не баловала вниманием брата и племянника. К его матери она относилась равнодушно, даже с легким презрением, но подарки к Рождеству и дням рождения присылала всем троим.
        На похоронах отца тетушка была спокойна, ничем не выдавая горе от потери. А было ли оно, горе, подумалось ему тогда. Сам он тоже скорби не ощущал. О матери и говорить нечего – когда закрылась дверь семейного склепа, она не смогла скрыть облегченного вздоха. А он поймал неожиданно злобный взгляд, брошенный на нее тетей Мартой. Но каково было его удивление, когда позже, проходя мимо ее спальни, он услышал приглушенный дубовыми дверями плач. Он постучал, через минуту дверь приоткрылась, и тетушка пригласила его войти. Он был здесь впервые за двадцать пять лет своей жизни, поэтому замешкался у порога, осматривая помещение с интересом. Казалось, он попал в спальню жены родоначальника фон Эрбах: не было ни одного предмета мебели, ковра или светильника, которые могли бы напомнить, что на дворе двадцать первый век. «Что, ищешь компьютерный стол или телевизор?» – усмехнулась она, усаживаясь в обитое бархатом кресло и указывая ему на второе. Он не ответил. «В кабинете есть и ноутбук, и лазерная панель, ты знаешь. Правда, пользуюсь редко, предпочитаю читать книги, библиотеку, слава богу, удалось сохранить.
Но интернет подключен. Дед твой последние годы, когда слег, в кровати с ноутбуком провел, все искал кого-то. Спрашивала, так и не сказал, кого. С твоим отцом как-то раз общался, просил помочь. Но тот отказал ему, знаю точно, часть разговора подслушала. Жаль, не весь! Франц вышел от него злой, даже взбешенный. И тут же уехал, – она усмехнулась. – А меня любопытство одолело, что же такое от меня отец скрывает. Послушай, Максимилиан. История нашего рода полна загадок. Я, например, так и не знаю, кто моя мать. Отец никогда не отвечал на мои вопросы о ней. Даже подлинник свидетельства о своем рождении не смогла найти в его бумагах до сих пор. Но сегодня утром обнаружила кое-что другое. Пока не могу поделиться с тобой, мне нужно проверить свои догадки. Ты – единственный настоящий наследник всего этого». Он тогда невольно проследил за круговым движением ее руки. «Но замок этот скорее обуза, чем подарок. Я даже не стала писать завещание. После моей смерти разберешься сам… А теперь слушай внимательно, Макс! Твой отец был здесь утром третьего дня, он сам попросил о встрече. Франц признался, что владеет
информацией о моем рождении и о моей матери, знает даже ее имя. Он был готов назвать его, мы лишь должны были сегодня подписать соглашение о передаче замка и всего, что в нем, ему. С условием моего пожизненного проживания здесь, конечно. А вчера твой отец неожиданно скончался от сердечного приступа. Он говорил, что документов никаких нет, лишь рассказ нашего отца перед смертью», – она вдруг заплакала. «Чем я могу помочь вам, тетя Марта?» – ему стало ее жаль, хотя до конца понять, зачем ворошить прошлое, когда уже самой скоро в небытие, не мог. «Я уже сказала тебе, что кое-что обнаружила в замке, и появилась зацепка для поисков моей матери. Конечно, ее самой наверняка нет в живых, но вдруг есть родные? Мне нужно лишь время, чтобы попытаться найти их. От тебя мне требуется одно обещание – если появятся еще претенденты на наследство, ты примешь это». Он немедленно ее заверил, что с удовольствием разделит груз забот о фамильном замке с кем бы то ни было.
        Он почти забыл о разговоре, посчитав просьбу тетки чудачеством. К тому же был уверен, что та никогда не найдет родственников матери, не зная ни фамилии, ни имени. Тем более, через день после похорон его отца тетя Марта слегла с воспалением легких, ее даже положили в госпиталь, где он ее навестил однажды. Но поправившись окончательно, та вдруг собралась путешествовать. Он уже подумал, что она оставила идею поиска, решив объехать Европу, но вдруг выяснилось, что билет она купила на рейс Франкфурт – Москва.
        Сообщив об этом непосредственно перед отъездом, тетушка попросила найти ей в помощь московского частного детектива. Он выполнил просьбу без труда…
        Макс посмотрел на наручные часы – до конца полета осталось минут сорок. Номера в отеле он забронировал, такси будет их ждать в аэропорту. Завтра с утра встреча со следователем, оформление кучи бумаг – этим займется Шульц, а он попробует разобраться с перемещениями тетушки по России. Не случайно же она оказалась в этом городе? Первым делом нужно будет связаться с поисковиком.
        Лайнер слегка тряхнуло, шасси коснулись полосы, раздались аплодисменты. Макс повернулся к Шульцу.
        – А вы были когда-нибудь в России, Петер? – спросил он просто так, будучи уверенным в отрицательном ответе.
        – Да, – коротко ответил тот, отворачиваясь.
        «Черт! Что происходит? – насторожился вдруг Макс без видимой причины. – Чувствую себя болваном, которого используют вслепую!»
        Глава 23
        Егор успел съесть лишь пару бутербродов, когда на кухню пришел Никита. Беркутов с удивлением посмотрел на него, затем перевел вопросительный взгляд на жену. Галина округлила глаза, мол, не знаю.
        – Не переглядывайтесь, я все вижу, – проговорил Никита, укладывая на булку слоями сыр, колбасу и вновь сыр. – Мам, кофе в турке остался?
        – Сейчас свежий сварю.
        – Не нужно, так сойдет. Я теперь не балованный, могу и чайный пакетик по пять раз в чашке полоскать. Предваряя ваши вопросы, говорю сам. Ночую третью ночь дома, потому что расстался с Ксютой. Точка. Не спрашивайте почему, сам толком не знаю. Не ссорились, не изменял, не грубил, не бил. Просто ушел. Вещи перевезу сегодня, надеюсь, вам не помешаю.
        – Болтун, – легонько заехала сыну по затылку открытой ладонью Галина, бросив торжествующий взгляд на Беркутова.
        Не далее как на прошлой неделе он заявил, что Никита уже созрел для законного брака с Ксютой, на что Галина лишь насмешливо скривилась. Ксюта, по ее определению, приятная внешне девочка, но в жены никак не годится. Не нагулялась, видно сразу: с легкостью променяет вечер дома в компании с сыном на любую тусовку. Не раз Никита забирал ее из клуба за полночь в неадеквате, не высыпался сам, уходил на работу, оставляя ее спящей. Об этом Беркутов не знал, стало ему за Никиту вдруг так обидно, словно это он жил с этой Ксютой.
        – Вот и хорошо, Кит. А то нам с твоей матушкой уже скучно вдвоем, – заявил он и тут же по возмущенному возгласу жены понял, какую сморозил глупость. – Ну ладно, я пошел.
        Он торопливо допил кофе, вылез из-за стола, дотронулся до плеча Никиты и поцеловал Галину.
        Звонок мобильного догнал его в спальне, когда он переодевался.
        – Привет, Матвей! Не поверишь – одной ногой в брюках, какой сон! Что-то нашли? Здорово! Хорошо, сейчас заскочу, время позволяет. До встречи.
        Он не забыл о том, что просил Роговцева напрячь коллег в Гродно, но как-то это все отодвинулось на второй план: главным было, что прилетел из Германии племянник Марты Эрбах с поверенным семьи, и Артем Кораблев сегодня должен будет доставить беглеца Огорелова и его пособницу. В чем именно та «пособляла», разбираться будет уже Артем – Беркутов был почти уверен, что начальство не откажет в передаче дела именно ему.
        – Заходи! Чай, кофе? – хозяин квартиры был гол по пояс, но ничуть не смутился.
        – Информацию, Матвей. Что голяком ходишь?
        – Лилька отопление в квартире держит для мальцов, жарко. Я в кабинете только батарею перекрыл. Пойдем туда.
        – У меня времени чуть. Родственник за телом немки прилетел вчера, к десяти будет в конторе, – он прошел вслед за хозяином сразу в его кабинет.
        – Понял. Ну, я тебе скажу как журналист, если Галка роман затеяла, тема вырисовывается интересная. Начну с комплимента немецкому порядку – бумажка к бумажке! Итак, Гродно был захвачен немецкими войсками на третий день войны двадцать четвертого июня сорок первого года. Половина населения, примерно тридцать тысяч, были евреями. Немцы создали два гетто, куда их всех согнали. Перепись всего населения города была сделана дотошно, учитывали всех с четырнадцати лет с одной целью – готовилась рабочая сила для отправки в Германию. Так вот, доктором, занимавшимся проверкой здоровья рабсилы, был штабс-арцт Эрих-Эйнхард Эрбах, отец вашей убиенной. Но главная загадка – кто мать? Эрбах находился на территории Гродно с июня сорок первого. Ваша немка родилась двадцать первого апреля сорок второго, так в паспорте значится? Вывод – зачата она была в Гродно. Собственно, и письмо его другу это подтверждает. Среди немецких служащих и офицеров женщин по имени Клара нет. Скорее всего, подругой Эрбаха была местная девушка. Именно такой вывод сделал Василь Фитцев, журналист от Бога и мой друг. Он поднял в архивах
документы по переписи, извлек всех Клар подходящего возраста. Их всего четырнадцать, вот список. Определенно, мать Марты Эрбах среди них. На всякий случай взял списки и евреек из обоих гетто. Крестики поставлены рядом с фамилиями расстрелянных и умерших во время оккупации, то есть до шестнадцатого июля сорок четвертого года. Но я сомневаюсь, чтобы офицер Вермахта с фамилией фон Эрбах связался с еврейкой.
        – Восемь в одном и шесть в другом. И из них дожили до освобождения только две, – ужаснулся Беркутов.
        – Зато в списке не евреек есть одна женщина, Клара Штурм, двадцати лет, забракованная по здоровью к отправке в Германию Эрбахом. Вот справка.
        – Что это дает?
        – Шпрехен зи дойч? Найн? Понятно, перевожу: причина «выбраковки» – беременность восемнадцать недель. Смотрим число – десятое декабря сорок первого.
        – Кажется, подходит? – Беркутов прикинул в уме расчет от даты рождения Марты.
        – Кажется… да точно она! – Роговцев отложил справку в сторону. Василь прислал сканы фотографий, немцы много снимали. Вот на этой сам Эрбах, рядом девушка. По тому, как нежно он ее обнимает, можно предположить, что это – Клара.
        – Не факт.
        – Согласен. Но подумай, если найдете медальон с фотографией той женщины, которую искала убиенная, можно будет сравнить. Это так, в дополнение. Подводя итоги, скажу – к Марте Эрбах каким-то образом попал медальон с фотографией женщины, где, возможно, есть имя на обороте, дата и город, где сделан снимок. Могу предположить, что это Москва, раз она туда и направилась. Сколько времени она там провела?
        – Около недели.
        – Видимо, ждала какие-то документы, справки. Далее след привел ее к нам в город.
        – И вместо родственников здесь она нашла свою смерть, – мрачно констатировал Беркутов. – Спасибо, Матвей. И передай благодарность другу. Все это, конечно, не объясняет мотива убийства, но, как говорится, ищите, кому выгодно. А выгодно наследникам, точнее одному – племяннику, который вчера прилетел из Германии. Пошел я на встречу с ним. Теперь у меня есть, что ему показать, и понятно, в каком ключе строить беседу.
        Глава 24
        Лиза собралась рано, ей нужно было к первой паре. Мама спала, Лиза, осторожно взяв с тумбочки ее телефон, посмотрела – был выставлен будильник на восемь ноль-ноль. «Правильно, в контору к девяти, успеет позавтракать. Шведов ей, похоже, вчера так и не позвонил. Или, возможно, совсем поздно, после того как я легла спать», – подумала она, тихо щелкая замком входной двери.
        Она даже не удивилась, увидев машину Германа, и сразу направилась к ней. После той встречи в кафе, где опрометчиво разоткровенничалась с ним, она ловко увиливала от свиданий, на которые Герман ее приглашал. Он так и спрашивал – не откажет ли в свидании, подчеркивая, что вовсе это не дружеская встреча. А она так и не могла решить – он ей кто? На друга не тянет со своими откровенными намеками на близость, а как раз близких отношений с ним Лиза не хотела.
        Мать Шурки, Нелли, называла ее «динозаврихой». Обижаться на нее не имело смысла, Лиза лишь вяло отмахивалась от попыток той сосватать их с Шуркой. Попытки эти участились, когда стало ясно, что Нелли вот-вот уедет к своему немцу на ПМЖ, а сынуля останется один в квартире. Однажды заявив Лизе прямо, что, если та сама не сдвинет ситуацию, тут была выдержана многозначительная пауза, этот рохля никогда на ней не женится. «А сдвинуть – это в постель затащить?» – возмутилась тогда Лиза и тут же поймала удивленный и настороженный взгляд Нелли. «А, прости… вы что, еще не?..» – Нелли смотрела на нее с недоверием, а Лиза вдруг разозлилась: «Я вообще не… и не собираюсь в ближайшее время! Думаю, и Шурка еще… девственник!» Она выпалила это на одном дыхании, выбежала из квартиры Огореловых и, скрывшись в своей комнате, захлопнула дверь. Она позорно расплакалась, стыдясь себя, такой несовременной, нескладной, без макияжа на лице, с прической в виде пучка волос на макушке. Вскоре под дверью послышались голоса мамы и Нелли, кто-то из них постучал пару раз, но она не отозвалась. После этого случая мать Шурки
оставила ее в покое и лишь накануне отъезда попросила присмотреть за ним в ее отсутствие.
        Она присматривала, но, видно, не очень хорошо – дитятко вырвалось из-под ее опеки и натворило глупостей.
        Нелли вчера прилетела берлинским рейсом, вечером они втроем обсудили ситуацию с Шуркой. Нелли расплакалась после второй рюмки коньяка, кляня себя, что плохая, мол, мать, бросила сынка одного в погоне за личным счастьем. Лиза оставила их с матушкой вдвоем и ушла спать, испытав чувство облегчения – не ее это дело больше, пасти Шурку Огорелова…
        Лиза улыбнулась Герману, мягко отстранилась, когда тот попытался поцеловать ее в щеку. И тут же обругала себя, заметив его удивленный взгляд – ну дикарка!
        – В университет? – коротко спросил тот, выезжая на дорогу.
        – Да. Две пары и зачет. Но приезжать за мной не обязательно, Герман.
        – Лиза… я понимаю, что мы знакомы недавно, но мне показалось, при последней встрече ты как-то…
        – Много тебе рассказала, – закончила она с досадой. – Это ничего не значит, Герман, и ничего не меняет. Мне вообще сейчас не до амуров! То есть, я хотела сказать, близкие отношения с кем бы то ни было не входят в мои планы.
        – Но ты мне очень нравишься!
        – Давай так, – вздохнула Лиза. – Или не торопи меня, или прощаемся. Ну пойми! Столько событий в жизни, убийство это, Шурка оказался причастен, а я, дура, его покрывала как соучастница! И ни сном ни духом! Из-за этого отец отказался от ведения дела, передает молодому помощнику.
        – А Шура, прости, нашелся?
        – Да, вычислили его. Ты оказался прав! В соседней области, у женщины какой-то скрывался. Сегодня доставят обоих в полицию.
        – Задержат? Арестуют?
        – Не знаю… Сначала допросят, выяснят, почему сбежал. Где-то он врал мне! И с кулоном непонятно… кто украл? Шурка говорит, взял он. А потом спрятал в сарае вместе со своим телефоном. Идиотский поступок! А вчера выяснилось, что после того, как он якобы сховал трубку, звонил этой женщине со своего номера.
        – А кулон-то где в результате?
        – Вроде кто-то выкрал из сарая… Герман! Ты поворот проскочил! Теперь по шоссе до кольца придется ехать, там развернешься.
        – Прости. Заслушался. Интересное дело. А не может медальон у Шуры быть?
        – Зачем он ему? Он даже не золотой! Внутри женская фотография.
        – И все?
        – В смысле – все? А что там, в этом крошечном овале, еще может поместиться? Бриллианты? – она улыбнулась.
        – Действительно, что? – он замолчал.
        – Герман, высади меня лучше на остановке, я перейду по подземке на ту сторону, тут всего два квартала на маршрутке вернуться. Я опаздываю.
        – Хорошо, – легко согласился тот, прижимаясь к обочине. – Пока, созвонимся.
        Лиза с удивлением отметила, что, похоже, Герман не обиделся, а как-то разом потерял к ней интерес. Она задумалась. Уже дважды, после разговора о Шурке, Герман легко с ней расстается, не интересуясь планами на следующий день. А потом вдруг звонит и приглашает на свидание. Почти сутки они не виделись, был от него лишь один звонок, поговорили все в том же ключе, попросил о свидании. Лиза как раз вышла из следственного комитета. Странное такое его поведение настораживало, но гадать о причинах было некогда, подъехала маршрутка. Усевшись на высокое заднее сиденье, она бросила взгляд на ту сторону шоссе. Машина Германа стояла на месте у павильона остановки, где тот ее высадил. Герман, стоя рядом, разговаривал по мобильному. «В принципе, ничего удивительного. Должен же он когда-то и делами заниматься!» – решила она, отворачиваясь от окна. Но неясное чувство, что говорит Герман с кем-то именно о ней, не покидало.

* * *
        Пожилая женщина, ожидавшая транспорт внутри павильона, с любопытством выглянула наружу. Молодой красавец мужчина в элегантном сером плаще громко и возбужденно выговаривал собеседнику, держа телефон у самого уха. Все бы ничего, но говорил он по-немецки, что и вызвало ее удивление. «Когда бы еще при советской власти в нашем закрытом городе иностранцы вот так, свободно, могли бы разгуливать по улицам?» – высказалась она вслух, призывая к вниманию старушку, сидевшую на скамье рядом. «И не говори, дочка! Сталина на них нет, на фашистов проклятых!» – согласилась та.
        Глава 25
        Алена проснулась от звонка будильника, словно вынырнув из бездонной глубины, где масса воды давила всей своей тяжестью на тело и голову. Она застонала, массируя виски и пытаясь сфокусировать взгляд на люстре под потолком. Вставать не торопилась, дождавшись, пока та перестанет раскачиваться и пока ясно не будут видны все три плафона.
        Она вспомнила, что они с Нелли вчера допили-таки бутылку «Хеннесси», периодически предлагая друг другу остановиться, пока не поздно. Так, со словами: «Давай, по последней!» и опустошили емкость.
        Уходя, Нелли унесла пустую тару с собой, чтобы ни-ни, Лизка не обнаружила.
        Коньяк пился пополам со слезами, у каждой нашлось, о чем поплакать, хотя раньше жалобилась на жизнь лишь Нелли, а Алена слушала ее, сочувствовала, но не понимала. Какая такая любовь могла быть у той к изменщику и подлецу Огорелову? Но Нелли вспоминала их молодыми, влюбленными друг в друга безумно, нищими студентами, рассказывала, как отбил ее будущий муж у старосты потока (сына завкафедрой, между прочим), увез в деревню к маме, где та отпаивала худую свою будущую невестку парным молоком. Как мазал ее, дуреху, густой сметаной, когда она, дорвавшись до летнего солнца, спалила кожу, свалилась с температурой сорок и не могла самостоятельно даже перевернуться с живота на бок. Огорелов целовал оголенные плечи, шею, лопатки, губы его были прохладными и влажными, отчего ей становилось легче. Уходила боль, он незаметно перекладывал ее на другую сторону двуспальной кровати. После того, как мама быстро меняла простыни, он бережно возвращал ее, Нелли, обратно.
        Нелли свекровь свою обожала, даже после развода ухаживая за той до последнего дня. Почти месяц до смерти та жила у них с Шуркой, родной сын лишь привозил лекарства матери, да ставил уколы и системы.
        Алена молодого Огорелова не знала и, слушая Нелли, могла лишь удивляться.
        А вчера уже она удивила подругу своими слезами. От неожиданности та не нашлась, что сказать, лишь молчала, а Алена говорила о Шведове, с которым и было-то всего раз! А вот теперь она страдает его болью, переживает за него: как он там, рядом с убитой горем сестрой. И ждет его звонка – обещал вернуться этим вечером… «Ты и влюбилась? Вот так сразу?» – не веря, спрашивала Нелли. Она лишь пожимала в ответ плечами. А как Алена могла бы ей объяснить, что нет, ни вот и ни сразу, а давно, при первой же встрече что-то произошло с ней. Тогда испугалась она частого биения сердца, подумала даже, не приступ ли, не пора валидол под язык? Но взяв себя в руки, вдруг поймала его взгляд, направленный на ее коленки, сразу же обозлилась, причислив одним махом к бабникам. А позже лишь утвердилась в своем мнении не без помощи дамочек из агентства, которые часто о нем говорили: холостой, богатый, красивый – вот бы… Какую боль она испытала в тот день, когда он привел к ним в офис Ларису, Алена помнит до сих пор. И ведь никто не знал, что девушка – его родная племянница! И в аэропорт она потащилась, стыдно вспомнить… Хотя,
уже не стыдно – Виктор признался, что, увидев ее, обрадовался как ребенок и про свою машину тут же соврал. Оказывается, и коленки при первой встрече рассматривал, так как на нее глаза поднять боялся – вдруг да заметит, как растерян он, оглушен стуками своего сердца, как судорожно сжимает похолодевшие пальцы. Не срослось тогда, оба не поняли ничего, испугались… «Не время еще было, видно, Витюша…» – оправдывалась она потом. «Вот я дурак… столько потеряно!» – сокрушался он в ответ, зарываясь в ее волосах лицом и смешно тычась носом в ухо. Алене было щекотно от его горячего дыхания, она терпела, сколько могла, чтобы не рассмеяться, но не отталкивала, боясь спугнуть эту нежную близость. А вскоре уже забывала обо всем, переставая ощущать себя как самостоятельную человеческую единицу, как индивидуума, толком не понимая, что с ней происходит. Только изредка поймав затуманенный его взгляд, почувствовав пальцами влажную кожу его спины, тяжесть тела, понимала: их двое в этом общем безумии – он и она…
        Алена несколько раз открыла и закрыла глаза, пошевелила ногой – колено почти не болело – и осторожно оторвала голову от подушки. Убедившись, что все предметы в комнате на своих местах, а не пляшут в хороводе, сунула ноги в тапочки и встала. В офис сегодня ехать придется к началу рабочего дня, утром в пятницу проводили планерку, подводили итоги, строили планы на следующую неделю. Приверженность к строгому порядку советского номенклатурного партийного работника, каким была в прошлом их начальница, являлась поводом для насмешек коллектива, но ослушаться ту никто не торопился.
        Душ и легкий завтрак из обезжиренной сметаны с сахаром восстановили ее силы, мысли заработали четко, и первой была вновь тревожная – вечером Виктор так и не позвонил. Словно в ответ на нее телефон мелодично тренькнул, возвещая о принятом сообщении. «Аленка, не дозвонился, буду вечерним рейсом, ты мне очень нужна», – прочла она на экране, открыла список вызовов и поняла, что пропустила его звонок, который так ждала со вчерашнего вечера, когда была в ванной.
        В дверь негромко постучали, Алена пошла открывать, догадавшись, что по ту сторону находится Нелли.
        – Заходи, чего скребешься? Звонок работает.
        – А вдруг спишь… после вчерашнего? – Нелли направилась прямиком на кухню. – Уходишь?
        – Минут двадцать еще есть, кофе будешь?
        – Нет, спасибо. Вот, думаю с утра к Беркутову в комитет наведаться, что скажет про Шурку?
        – Ничего нового. Сегодня привезут его с этой дамой из Ульяновской области.
        – Что же он натворил, паршивец? – Нелли, закурив, отошла к окну и открыла форточку. – Вот скажи, Ален, тихий омут – это про Шурку? Это я виновата, что он такой?
        – Про Шурку. Но ты не виновата! Что ты себя поедом ешь? Я уверена, не так все страшно. Скорее, видел больше, чем говорит, вот и прячется.
        – А баба эта? На десять лет старше! На фига она ему?
        – Эй, остановись! У тебя с Морлангом разница еще больше.
        – Ну да… это я так, из ревности. Я, на самом деле, вот что хотела спросить. Мне Огорелову звонить? Он отец Шурке!
        – Ты себя сначала спроси – что ты от него ждешь? Участия, чтобы поохал? Оно тебе нужно? Или… подожди, ты встретиться с ним хочешь?!
        – Нет. Не выдумывай, – слабо отговорилась Нелли, вновь отворачиваясь к окну и затягиваясь сигаретой.
        А Алена с удивлением отметила, что вчерашнее пьяное нытье подруги, что ей так плохо в Германии с молодым богатым мужем Морлангом, что она каждый день вспоминает их старую квартиру с потолками в три с половиной метра высотой, неровными полами и газовой колонкой, вовсе не рисовка. Нелькина душа рвалась сюда, где была та любовь к Шуркиному отцу, от которой сносило голову. Она все еще любила Огорелова, со всей его кобелиной сущностью, постоянной сменой любовниц и жен. И на что-то надеялась.
        – Нелька, нет! Не возвращайся к прошлому, – она подошла к ней и обняла за плечи. – Огорелов опять женился. В четвертый раз! Его не переделать…
        – Знаю… А он счастлив, как думаешь?
        – У него ребенок родился. А он даже Шурке не сообщил. Делай выводы! – сказала она жестко. – Все, мне пора.
        – Ладно, ухожу, – Нелли закрыла форточку.
        – К обеду вырвусь на часок. Сваришь что-нибудь? Лизка с учебы тоже голодная приедет…
        Она совсем не ждала звонка Беркутова. Тот просил зайти в комитет по возможности раньше, и она, договорившись с арендаторами о переносе просмотра офиса на час позже, поспешила к нему.
        – Познакомьтесь, Алена Юрьевна Ведерникова, риелтор. Максимилиан Эрбах, племянник Марты Эрбах. Поверенный в делах семьи Петер Шульц, – представил Беркутов поочередно каждого.
        – Очень приятно, – коротко ответила она, внимательно глядя на молодого человека. Неожиданно возникло чувство узнавания, словно встречались они уже в этой жизни, и не так давно.
        – Алена Юрьевна, господин Эрбах просит вас рассказать, каким образом был заключен договор найма квартиры. Действовала Марта лично или какое-то третье лицо от ее имени.
        – В агентство звонил ее, как он представился, помощник Петер Шульц. То есть, получается, вы? – она повернулась к поверенному. – По сканам документов Марты Эрбах, полученным на электронную почту агентства, я оформила договор.
        Она заметила, с каким удивлением обратился к Шульцу молодой Эрбах, переводя ее ответ.
        А она удивилась другому. Глядя на Шульца, вдруг догадалась, что тот прекрасно понимает, о чем говорят, и без перевода.
        Далее Эрбах и Беркутов обсуждали оформление документов, а она осторожно следила за выражением глаз поверенного.
        – Егор, я не знаю почему, но уверена, что Шульц все понимает и, возможно, даже говорит по-русски, – сказала она Беркутову, когда тот вышел за ней из кабинета и плотно закрыл за собой дверь.
        – Но на протяжении всего разговора Эрбах переводил ему каждое предложение! – с сомнением произнес Беркутов. – Но я проверю, спасибо.
        – И еще… может быть, и бред, но у меня чувство, что я видела парня совсем недавно здесь, в городе.
        – Это вряд ли, они оба только вчера с самолета. А днем раньше я говорил с ними по скайпу.
        – Ладно, разбирайся сам. Могу и ошибаться, – добавила она, глядя на него с сомнением…
        Глава 26
        У Юлии теперь появилась цель – докопаться до всех тайн этого семейства, так и не признавшего ее. Конечно, с выводами о еще каких-то ценностях, якобы имеющихся у них, она поторопилась. И сказала об этом так просто, чтобы задеть Шульца. А его реакция заставила насторожиться – не попала ли в яблочко.
        Замок фон Эрбах Юлию пугал своей мрачной неопрятностью, словно никто и никогда не пытался очистить каменные стены от зеленого мха, покрасить, наконец, рамы светлой краской, ободрать высохший плющ, опутавший балконы и подвесные кашпо. Юлия была в замке трижды за время брака с Францем, впервые переступив порог юной невестой. То, как приняли ее будущий свекор и Марта, она вспоминает до сих пор с ужасом. Во-первых, дальше первого зала ее не пустили, предложив присесть в глубокое кресло у камина. В другое кресло, напротив ее, опустился отец Франца. Марта смотрела на нее сбоку, издалека, от окна, и Юлии приходилось выворачивать шею, отвечая на ее вопросы. А они были отнюдь не деликатными, эти вопросы: об отношениях с матерью, материальном достатке ее семьи и женском здоровье. Последнее, что ее совсем смутило, стало утверждение Марты, что ее брата Юлия подцепила лишь ради того, чтобы не возвращаться в свой «нищий рай». Франц тут же выговорил что-то сестре, отец их встал на сторону дочери, однозначно указав сыну на дверь. Их выгнали, как догадалась она, без благословения на брак. И теперь все зависело от
решения Франца. Они вернулись в дом, унаследованный им от матери, где жили уже неделю, дожидаясь разрешения на аудиенцию от старого Эрбаха.
        Свадьбы как таковой не было, оформили брачный договор, завещания в пользу друг друга, и Юлия стала хозяйкой половины пусть не замка, но вполне приличного дома. Безумная любовь Франца давала надежду на счастье, но очень скоро она поняла, что нужно было бежать от него в тот день, когда ее не приняла его родня.
        Второй раз в замок она попала на похороны свекра, отдыхая после долгой церемонии и не чая, как бы уехать домой. Марта даже не пыталась быть гостеприимной, оставив ее в знакомом уже зале и удалившись к себе. Она терпеливо ждала мужа, который поднялся в кабинет своего отца. Знала ли Марта, что брат там, неизвестно. Но когда они, не попрощавшись с ней, покидали замок, та стояла у окна. Открывая дверцу машины, Юлия обернулась и заметила ее тощую фигуру.
        Теперь, после смерти Марты, родовой замок принадлежит ее сыну, она сможет находиться там сколько угодно, но боже упаси желать этого. И все же, чтобы отгадать семейные загадки, придется туда наведаться.
        Юлия никогда не видела свекровь Гертруду Гаубе, та умерла родами Франца. Муж, показав ей портрет матери впервые, коротко сообщил, что ее семья не менее родовита, чем фон Эрбах, да к тому же богата. Но он не раз жаловался Юлии, что ему непонятно, почему часть наследства рода Гаубе, принадлежавшая его матери, состоит лишь из этого дома и картинной галереи. Не знала этого, видимо, и его двоюродная сестра, дочь Зигфрида Гаубе Эрика.
        «Нужно связаться с ней в первую очередь. Наверняка ей известно что-то о Марте. Ее отец и тетка были той крестными родителями. Почему же Франц так редко общался с Эрикой? У нас с визитами она была несколько раз, возможно, он бывал у нее чаще?» – Юлия направилась в кабинет мужа, чтобы посмотреть в адресной книге ее телефон.
        Быстро отыскав имя Эрика Гаубе-Арнт, набрала на мобильном ее номер.
        – Эрика, добрый день. Юлия Эрбах беспокоит. Могли бы мы встретиться? Хорошо, вполне устроит. Я подъеду к половине одиннадцатого, спасибо.
        Ей показалось или Эрика даже как-то обрадовалась ее звонку? Особенно теплого отношения к себе Юлия ранее не замечала…
        Фамильярно вести себя с Эрикой она бы не осмелилась, хотя та была старше всего на одиннадцать лет. Поэтому, в каком тоне вести разговор, так и не решила. Эрика вполне могла указать ей на место, выговорив за интерес к истории семьи, – мол, не твое дело. Но по тому, как та радушно приветствовала ее на пороге своего дома, за руку провела в гостиную, а затем предложила вина, сделала вывод, что Эрика не так чванлива, как ее родственники.
        – Юлия, приношу тебе и твоему сыну соболезнования по поводу кончины Марты. Жаль, что узнала об этом от посторонних людей, а не от тебя или Максимилиана, – все же начала с упрека она.
        – Простите, Эрика, я виновата, – на самом деле Юлия никакой вины не чувствовала.
        – Да бог с тобой. Это так, к слову. Ты заинтриговала меня просьбой о встрече, признаюсь. Поэтому не томи, говори сразу – чем могу помочь?
        – Хорошо. Эрика, известно ли вам, кто мать Марты?
        – Какой интерес к этому вопросу со всех сторон! Буквально на днях меня об этом же спрашивал один человек, с которым я знакома через покойного отца. Он историк, занимается родословными. Курт Зигель, не слышали о таком?
        – Нет! – удивилась Юлия, внутренне настораживаясь.
        – Могу лишь повторить то, что рассказала и ему. Но Юлия, зачем тебе это? Марты нет, наследникам эта информация ничего не даст.
        – Марту убили, Эрика. И мой сын вбил себе в голову, что должен помочь русскому следствию найти убийцу. Я поначалу была даже против его поездки туда, но Максимилиан упрям так же, как и ваш кузен. В итоге, он уже в Самаре.
        – Самара? Постой… Курт упомянул в разговоре о своем коллеге из этого города. Именно ему понадобились сведения о русской матери Марты.
        – Все же она русская… – Юлия на миг задумалась. – Выходит, вот почему вместо путешествия по Европе, как я поначалу решила, она отправилась в Россию. И там нашла свою смерть!
        – Печально! И я в недоумении. В ее возрасте такая поездка рискованна, да и бессмысленна – матери наверняка нет в живых. В конце концов, Марта могла спросить, что известно мне – все-таки, мой отец был ей крестным! После его смерти я разбирала бумаги в кабинете и нашла несколько писем от твоего свекра. Сейчас я принесу их тебе, Юлия. И расскажу все, что знаю.
        Юлия, пока Эрика отсутствовала, осмотрелась. Как этот особняк отличался от мрачного замка Эрбах! Возможно, его перестраивали внутри, хотя внешне он и выглядел старым. Повсюду в антикварных вазах стояли цветы, гобеленовая обивка мягкой мебели была хотя и новой, но в стиле той эпохи, когда был построен этот дом. Немного не вписывались в обстановку лишь два предмета мебели, сделанные явно современниками: овальный сервировочный столик со стеклянной столешницей и стилизованное под старину кресло у камина.
        – Вот эти письма я отсканировала и передала Курту Зигелю для его русского друга. Мне известно мало фактов, но своими догадками могу поделиться. Уж не знаю, поможет ли это в раскрытии убийства… Начну с того, что отец был близким другом Эриха фон Эрбах. Оба были убежденными нацистами, но отец носил форму СС, а Эрих был врачом. Я далека от политики, но фашизм для меня – стыд и дикость немецкой нации. Возможно, я как-то коряво выразилась, но это так. После победы русских войск он не был арестован. Его спасло от суда то, что еще в сороковом году он потерял ногу. Случайно, даже не во время боевых действий. И очень сокрушался по этому поводу всю жизнь, считая такое увечье позором для немецкого офицера. Эрих же был в составе войск, вторгшихся в вашу страну. Письма эти из города Гродно. Там он и познакомился с Кларой, как называет девушку, в которую был влюблен. К сожалению, фамилию ее не назвал. Но в одном из писем однозначно писал о большом сроке беременности. Посмотри вот это.
        – Двадцать второе марта сорок второго года. «…Клара все еще помогает в госпитале, хотя ей тяжело ходить из-за большого срока беременности. Да-да, мой друг, мы ждем ребенка, и пусть тебя это не удивляет…» – прочла Юлия. – Ничего не понимаю!
        – Позволь мне высказать то, что думаю. Эрих фон Эрбах влюбился в русскую девушку по имени Клара. Жениться на ней, по понятным причинам, не мог. Но, очевидно, ребенку был рад. Видимо, девочку эта Клара родила в Гродно. А позже Эрих вывез ребенка в Германию. Мой отец Зигфрид и его сестра Гертруда, впоследствии мать твоего мужа, стали ей крестными родителями.
        – Нет, Эрика! В свидетельстве о рождении Марты, что я нашла в кабинете Франца, стоит Штайнхёринг. Шульц не далее как позавчера подтвердил, что Марта был рождена в приюте проекта «Лебенсборн». Мать и отец в свидетельстве не указаны.
        – Какой ужас! Не могу поверить… А как же Эрих стал ей отцом?
        – Удочерил, как сказал Шульц.
        – Ну вот! Вся моя стройная версия рассыпалась! Хорошо, не успела поделиться с Куртом! Хотя, постой. Почему я решила, что Клара родила в Гродно? Она была там на большом сроке, да. А что, если Эриху удалось ее, беременную, переправить в Германию? И родила она… а почему именно в приюте? Почему не в замке?
        – Причина как раз понятна и подтверждена Шульцем – русскую девушку не признал отец Эриха. Как меня позже не признал сам Эрих.
        – Но приют? Клару не приняли бы на роды в проекте «Лебенсборн» по одной причине – рожали там чистые арийки, и только. Чистота крови матерей и отцов проверялась тщательно.
        – В свидетельстве о рождении мать не указана. И фамилия у нее в документе – Миллер. Ингрид-Марта Миллер. Двадцать первое апреля сорок второго года.
        – Юлия, но почему ты решила, что это свидетельство о рождении Марты Эрбах?
        – Я лишь предположила. Пригласив Шульца, построила разговор с ним так, что у него не было времени обдумать ответ. Он сразу же проговорился, выдав себя, – оказывается, мой свекор давно потерял этот документ и искал его. К сожалению, другой информации из Шульца выжать не удалось, он быстро ретировался. Чем вызвал у меня лишь подозрения, что знает много больше, чем говорит.
        – Думаешь, что-то конкретное?
        – Уверена. Но сейчас не могу у него спросить – он улетел в Россию с моим сыном.
        – Жаль, ничем не смогла помочь. И, Юлия, я хорошо знаю Петера Шульца… Поверь, этот человек тебе не расскажет ничего. Может и соврать. Он вел дела моего отца, но я отказалась от его услуг.
        – Эрика, почему? Ты его в чем-то подозреваешь? – Юлия так удивилась, что перешла на «ты».
        – Скажем так. Он более не вызывает у меня доверия. Не секрет, что у нас был роман. Давно, двадцать пять лет назад. Он сделал предложение, я была готова пойти против отца, не одобрившего наш брак, но Петер внезапно отказался от меня сам. Заявил, что должен жениться на какой-то женщине, у которой уже два года как растет их общий сын. Просил прощения, уверял, что любит только меня, но не может бросить родного ребенка. Я простила его. Поверенным отца Шульц остался, я старалась с ним не встречаться, а через год вышла замуж за Александра Арнта и уехала сюда, в его родовое поместье.
        После смерти отца я вынуждена была встретиться с Петером по делам наследования. Он предложил остаться моим адвокатом, я согласилась. А чуть позже узнала, что его сын ему родным никогда не был. Когда он женился, они с женой взяли двухлетнего мальчика из приюта.
        – Выходит, Петер обманул?
        – Да. Видимо, чтобы оправдаться передо мной.
        – Эрика, я думаю, здесь не обошлось без вмешательства твоего отца. Скорее всего, он угрожал ему, чтобы тот от тебя отказался!
        – Это уже не столь важно! Он мог мне все объяснить, а не придумывать историю с ребенком. Мы могли уехать, у меня были собственные средства, а Петер имеет хорошую профессию. Что теперь говорить об этом? Я не могу ему доверять, и точка.
        – Надо же… Я никогда не интересовалась его семьей. И не знала, что у него есть сын. А сколько ему?
        – Примерно двадцать семь, по-моему. Да, точно. В девяносто четвертом, когда они его усыновили, ему было около двух лет.
        Юлия почувствовала, как перехватило дыхание. Нет, с годами боль никуда не уходит. Неправильно кто-то так решил. Она прячется в тайный уголок, куда нет доступа никому. А потом вдруг выпрыгивает, словно черт из табакерки, и бьет по живому, после чего ты еще долго мучаешься вопросом: «За что так?»
        Глава 27
        Беркутов злился. Начальство его не поняло, просьбу о передаче дела Марты Эрбах кому бы то ни было отклонило, да еще и выговорило, что слишком медленно движется расследование. Вот такое оно, начальство, в лице друга и соседа по лестничной клетке Борина Леонида Ивановича[10 - Борин Леонид – герой романов «Рубины для пяти сестер», «Трудные леди школы Бауман» и др.], непреклонное и строгое. Пожелав присутствовать на допросе Александра Огорелова, все еще подозреваемого в причастности к убийству старой немки, Борин высказал мнение, что покопаться в истории рода фон Эрбах нужно, мол, чует он, Леонид Иванович, что без семейных тайн не обошлось и здесь. И ему ли, Беркутову, не знать о «хвостах из прошлого»… В общем, присоединившись третьим к Галине и Карташову, начальство указало путь. Извольте следовать.
        Артем Кораблев отзвонился уже при подъезде к городу, сообщил, что задержанные Огорелов и Шилова смирно сидят на заднем сиденье служебной «Нивы», готовые по приезде на место рассказать все и искренне покаяться. Оставалось время на обед, но смысла идти домой не было: Галина дописывает роман, отрываться на кормежку мужа не станет, а разогревать еду самому ему лень.
        Беркутов уже собрался выходить из кабинета, но позвонил дежурный – приехал Карташов. Удивившись, что старик явился без предварительного звонка, он попросил его подождать внизу, решив сразу, что отобедают они вместе в ведомственном кафе на первом этаже за приятной беседой.
        – Сергей Сергеич, приветствую, – он тепло пожал ему руку.
        – Здравствуйте, Егор Иванович. Спешу доложиться о новостях от моего немецкого друга. У Галочки телефон отключен, понял, что работает над книгой, по надобности был в архиве, поэтому и без предупреждения к вам, – начал оправдываться Карташов, но Беркутов уже выписал ему пропуск и сделал приглашающий жест.
        «Как бы сохранить такую живость к семидесяти годам? А в придачу гибкость ума и память?» – подумал Беркутов, составляя тарелки с едой с подноса на стол.
        – Егор, вы слишком много принесли съестного, мне не осилить и половины! – покачал головой Карташов, а Беркутов понял, что тот невольно ответил на его мысленный вопрос: для этого нужно меньше в себя закладывать… «съестного»! Что, не знал?
        – Рассказывайте, Сергей Сергеич, – улыбнулся он.
        – Хорошо. Во-первых, Курт удивил меня сообщением, что очень живо историей рождения Марты Эрбах вдруг стала интересоваться вдова ее покойного брата.
        – А с чем связан столь внезапный интерес? Ее сын наследует, как я понял, за Мартой все. Поверенный утверждает, что завещания та не оставила.
        – Вот именно. Курту позвонила дочь Зигфрида Гаубе Эрика. Та, что прислала ему письма отца Марты с фронта. Она сообщила, что Юлия попросила о встрече. До смерти мужа та редко общалась с ней, в последний раз они виделись на его похоронах. Конечно, Эрика согласилась ее принять. Разговор шел о Марте. Эрика показала Юлии письма, а та, в свою очередь, сообщила, что нашла в бумагах мужа свидетельство о рождении Марты! Где указаны и место рождения, и дата, и даже точное время.
        – Пока ничего не вижу необычного. Данные есть и в паспорте.
        – Есть нюансы, – Карташов выдержал паузу.
        – Какие же? – улыбнулся Беркутов, прощая старику некую театральность.
        – Во-первых, фамилия указана другая – Миллер. Имя двойное – Ингрид-Марта. Во-вторых, в графах отца и матери прочерки. А главное – после названия города, где та родилась, то есть Штайнхёринг стоит еще одно слово – «Лебенсборн»! Вам о чем-то это говорит?
        – Подождите, с чего Юлия Эрбах вдруг решила, что это свидетельство о рождении Марты Эрбах? – искренне удивился Беркутов, пока мало что понимая.
        – Ааа… Юлия заявила, что Петер Шульц, поверенный семьи, подтвердил, что документ подлинный и принадлежит именно той. Но якобы Марта о нем не знает. Документ был утерян отцом Марты давно, видимо, был украден сыном, мужем Юлии.
        – Выходит, Марта – приемная дочь Эриха Эрбаха? А как же письма?
        – Шульц пояснил, что Эрбах удочерил собственную дочь. Но как она попала в Штайнхёринг, загадка! Как раз ее и пытается решить Юлия, а с ней и Эрика с Куртом.
        – Что такое нацистский проект «Лебенсборн», я, конечно, в курсе, хотя и без углубления в тему, – Беркутов вопросительно посмотрел на Карташова.
        – Страшное дело. Чудовищна сама подоплека его создания – во имя расовой чистоты. Первые дома матери и детские приюты были открыты в конце декабря тридцать пятого года в Германии. Автором проекта был сам Гиммлер. Родители будущих младенцев проверялись на чистоту крови ряда поколений. Многие женщины, чье арийское происхождение подтверждалось документами, рожали детей от немецких офицеров и оставляли на воспитание в специальных приютах. С сорокового года такие приюты открылись и в городах поверженной Европы. Более всего их было в Норвегии и Польше.
        – А на оккупированной территории Советского Союза?
        – Официально не было. Но в рамках этого проекта был еще один, «онемечивание славян». Попросту говоря, из семей на завоеванных территориях изымались дети до трех лет, внешне подходящие под арийский стандарт: светлые волосы, голубые глаза. Они отправлялись в распределительные приюты в Лодзи, Люблине, им давали другие имена, чаще древнегерманские, и после «выбраковки» отправляли в немецкие семьи или приюты «Лебенсборн», где их уже воспитывали как наци.
        – А если ребенок, как вы выразились, оказывался «браком»?
        – Уничтожали, пускали на органы. Проект находился под патронажем СС, шефом был штандартенфюрер СС Макс Золльман. Именно из интервью с ним впоследствии стало известно, что из СССР было вывезено около пятидесяти тысяч маленьких детей. Русские дети в основном свозились в распределительный приют Кракова и проверялись особенно тщательно.
        Скажу еще, что столкнуться с материалами по проекту «Лебенсборн» в процессе работы мне пришлось лишь однажды. Один из заказчиков своей родословной разыскивал пропавшую в годы войны в оккупированном Крыму сестру. По некоторым данным, в возрасте полутора лет немцы забрали ее у матери и увезли. Следов найти так и не удалось, почти весь архив проекта уничтожен в пригороде Мюнхена, а точнее, сожжен в Штайнхёринге непосредственно перед освобождением города американцами в конце апреля сорок пятого года. Если Марта родилась в Гродно, как мы предполагали, ее могли отправить в Штайнхёринг.
        – Но не в возрасте нескольких дней от роду!
        – Конечно, позже. Вспомните, письмо с просьбой забрать ребенка Эрбах написал Зигфриду Гаубе летом. А чем было вызвано его беспокойство о девочке, непонятно. В пользу того, что Марта родилась все же в Гродно, говорит и то, что мать в свидетельство не вписана.
        – Или мать не была признана арийкой. Например, не смогла представить документы или была русской, – добавил Беркутов задумчиво. – Итак, в итоге имеем вполне жизнеспособную версию. Вкратце: Марта Эрбах приезжает в Самару, узнав каким-то образом, что ее мать – жительница бывшего СССР. Ищет родственников, а кому-то это невыгодно. Понятно, кому – племяннику Максимилиану, наследнику. Но он убить не мог – физически находился в это время в Германии, страну не покидал, проверено. Имеются еще наследники? Возможно… Пока тупик, но есть над чем подумать. А с матерью Марты два варианта: немка, проживающая не на территории Германии, то бишь – фольксдойче, либо, собственно, русская, белоруска, украинка и так далее, любая национальность бывшего Союза.
        – Перебью, простите, Егор. Не забываем, что штабс-арцт Эрих фон Эрбах был убежденным нацистом! Хотя любовь, знаете…
        – Знаю, – улыбнулся Беркутов. – Продолжу: вариант с рождением в Гродно более вероятен, ребенка перевезти в Германию мог и Эрбах. Оставил в приюте, а сам вернулся к месту службы. Вопрос – куда делась мать Марты Клара? Кстати, сейчас поднимемся ко мне в кабинет, я вам покажу документы, что нашел журналист из Гродно – утром я заходил к Роговцеву.
        – А что там? – не смог скрыть любопытства Карташов.
        – Списки всех женщин по имени Клара. Я отдам их вам, вы лучше поймете, кто из них может быть матерью Марты. Хотя Матвей уже озвучил свою версию. Но посмотрите и вы свежим взглядом. А мне придется еще раз попросить о встрече поверенного семьи Петера Шульца. Сдается, он не так прост, как мы думаем. Возможно, ему точно известно имя матери Марты. А в таком случае, он может знать и мотив убийства, да и самого убийцу.
        Глава 28
        Лиза домой вернулась голодная, но, учуяв от порога запах куриного бульона, резво вбежала на второй этаж. Остановившись на лестничной площадке, принюхалась и уверенно позвонила в соседскую дверь.
        – Заходи, – Нелли, в фартуке поверх тонкого халата, кивнула головой в направлении кухни. – Мать наказала приготовить что-нибудь. Но не уточнила – из чего. Я рискнула купить куренка, муку и овощи. Пирожки с картошкой не готовы, тесто только замесила. Подождешь? Или супчику пока?
        – Супчику! Переоденусь и приду, – Лиза прикоснулась губами к щеке Нелли и направилась к двери.
        – У вас тостер жив еще? Гренок сделай, – догнал ее голос Нелли уже у входной двери.
        Их древний тостер делал сразу пару гренок. Но ловко «выплевывал» по готовности лишь одну. Вторую приходилось выковыривать из нутра вилкой, она оказывалась зажаренной с одной стороны дочерна, поэтому шла птичкам за окно. Но не заполнить второе отделение агрегата было нельзя – тостер не включался.
        Уложив полдюжины хлебцев на тарелку, прикрыв салфеткой, Лиза отправилась обедать к Огореловым.
        – Что мрачна как туча? – Нелли, укрыв тесто полотенцем, поставила его ближе к плите и взяла половник.
        – Все вроде нормально, – ответила Лиза неубедительно. Что уж тут нормального, когда Шурка в беде, мать вся на нервах, отец решил от дела отказаться из-за нее, Лизы. Вот так она его подставила, отца! Да еще странное поведение Германа не выходило из головы…
        – Ты мне-то не ври, Ветка! – укорила Нелли, ставя перед ней тарелку с супом. – Ешь и рассказывай.
        – Все как-то с ног на голову. Шурец врал, еще одна мужская особь около меня что-то мутит. Нелли, они все такие? Огорелов старший тоже… Что мешает честно жить? Чтобы тебе доверяли, чтоб мы, слабые, как щитом закрыты были мужем, другом или отцом.
        – Ну ты загнула! А что за особь? Мне мама твоя что-то рассказывала, но, по-моему, у вас все так неопределенно…
        – Вот именно. С самого начала странности. Ну скажите, зачем девушку караулить рядом с домом, рисоваться под окнами? А потом с ходу в любви признаваться? Все как-то наиграно, торопливо, навязчиво. Словно хочется ему быстро стать близким, зачем?
        – И как думаешь, зачем?
        – А вот это вопрос…
        – Включи логику, рассуждай поэпизодно, ты же юрист. Придешь к выводам сама.
        – Хорошо. Во-первых, замаячил он в день убийства фрау Марты. Ни позже, ни раньше. Познакомились на следующий: я споткнулась, он подхватил. Вроде ничего необычного, но стоял он рядом с аркой, пройти мимо я никак не могла. Думаю, если бы не споткнулась, так бы подошел. И в этот же день караулил меня возле универа.
        – Упорный! – Нелли одобрительно покачала головой.
        – Да уж. И сразу завел разговор о серьезных отношениях. Типа, влюбился!
        – Странно…
        – Вот и вы тоже! Третий человек, которому странно. Сначала Шурец, потом мама… я поначалу даже обиделась – уродка я, что ли? Чтобы нельзя вот так с ходу влюбиться? А потом поняла – не во мне дело. Вы все засомневались в нем.
        – А теперь подумай, о чем он тебя спрашивал, возможно, не единожды, касающемся убийства немки? – Лиза видела, что Нелли очень серьезна.
        – Шурец… Он не то чтобы выведывал специально… да, но после того, как говорили о Шурке, Герман как-то сразу терял интерес к дальнейшему разговору. Оба раза так и было! А потом пропадал на время…
        – Герман? Он не русский?
        – Из Литвы, говорит с акцентом. Он здесь по делам семейного бизнеса.
        – По акценту точно прибалт?
        – Нелли, я не лингвист! Да, некоторые слова произносит неправильно. Я поправляла, он смеялся. Сказал, в школе русский не учил толком.
        – Лиза, ты Беркутову о нем рассказала?
        – Только то, что познакомились…
        – А ты не подумала, что он каким-то образом причастен к этой истории с немкой? Акцент, возможно, иностранца, например, немца. То, что через тебя пытается к сыну моему подобраться, почти факт. Вспомни, что ты ему рассказала о Шурке при последней встрече? Кстати, когда виделись?
        – Сегодня утром. Он опять про любовь песню завел, а я ему в ответ – что, мол, некогда, проблемы. Да, я сказала, что Шурку нашли, привезут сегодня из соседней области…
        – А он?
        – Спросил, арестуют ли? Тут он поворот проскочил, я попросила высадить, он легко согласился. Потом уже из маршрутки видела, как разговаривал с кем-то по телефону. Все, больше мне не звонил пока.
        – Набери его сама! – приказала Нелли.
        – Хорошо, – Лиза нажала вызов, с удивлением глядя на взволнованную мать Шурки. – Номер не существует…
        – Звони Беркутову! В какой гостинице он остановился, этот Герман?
        – Не знаю! – Лиза нашла в меню номер отца. – Папа, привет! Нужно встретиться… хорошо, через полчаса.
        – Поедем вместе! – Нелли решительно сняла фартук.
        – Не нужно никуда ехать, он сюда придет.
        – Кто придет? – Алена, уже без куртки и в тапочках, появилась на кухне незаметно. – Вы что какие возбужденные? И дверь нараспашку – заходи, кто хочешь!
        – Отец Лизкин, – Нелли кивнула в ее сторону.
        – Почему сюда? Кстати, была у него в комитете недавно, там родственники убиенной приехали. Вы Беркутова на обед позвали, что ли? Его и дома неплохо кормят.
        – Угомонись. Твоя дочь, похоже, с убийцей все это время общалась, – мрачно оборвала ее Нелли.
        – Лиза? Это о Германе?
        Лиза молча кивнула. Облегченно вздохнув, виновато улыбнулась. Она поняла, чего ей не хватало: не с кем было поделиться сомнениями. Нужен был свежий взгляд, трезвый ум и опыт. Ей нужна была Нелли!
        Глава 29
        Юлия вернулась от Эрики со странным чувством: появился азарт, словно она играла в рулетку, а призом было что-то значительное, но неизвестное. И еще ей казалось, что она уцепила какую-то важную деталь, какой-то факт, что требует проверки. И тогда она поймет все остальное. Эрика, она видела, была ей рада, искренне старалась помочь. Странно? Да. Но расстались они по-дружески, Юлия впервые обратилась на «ты» к родственнице мужа, а та и не упрекнула, даже поддержала. Вспомнив, что выслушала в ответ, когда давно она, наивная молодая невеста Франца, назвала Марту фон Эрбах просто Мартой, Юлия усмехнулась. По иронии судьбы, заносчивая немка вполне может оказаться внебрачным плодом любви чистокровного арийца и сомнительного происхождения девушки из Советского Союза. Хорошо, если была любовь…
        Юлия решила, что еще раз внимательно осмотрит кабинет мужа. Была вероятность, что найдется еще потайное место, даже небольшой сейф, где тот хранил свои личные ценности. Она знала, что некоторые мужские фамильные штучки, как то галстучная булавка с бриллиантом, дорожный несессер, инкрустированный серебром, принадлежавший еще прадеду мужа, перстень матери, Франц увез из замка в день похорон отца. И была уверена, что о том не было известно Марте. Как и о пропаже документов, среди которых было и ее свидетельство о рождении.
        Книжные стеллажи занимали одну из стен от пола до потолка. Складная стремянка нашлась за китайской ширмой, которая никак не вписывалась в строгий интерьер кабинета. Юлия легко поднялась по ступеням, решив начать с верхних полок. Блок из пяти книг в общей картонной обложке-коробке она обнаружила на третьей. За ним и был сейф. Ее муж и тут не отличился оригинальностью – кодом замка оказалась дата рождения его матери Гертруды Гаубе.
        Сейф был пуст, не считая одного листка, сложенного пополам. Это была копия долговой расписки. Ее муж незадолго до смерти взял в долг сто тысяч евро у мужа Эрики.
        «Интересно, отдавать он из чего собирался? Или рассчитывал, что долг по-родственному ему спишут?» – Юлия закрыла сейф и спустилась вниз.
        Дела мужа мало ее интересовали, они с сыном уже давно жили на скромные доходы от галереи, но, не найдя в сейфе фамильных ценностей, она насторожилась. Как-то вскользь упомянутое Мартой пристрастие брата к азартным играм могло оказаться на деле болезнью заядлого игрока. Тогда понятно, почему сейф пуст, – Франц все проиграл. «Досадно. Бриллиант в булавке был приличным, да и на остальные вещицы можно было бы найти покупателя», – подумала она, уверенная, что сыну все это наследство не нужно: Максимилиан был бессребреником с очень скромными запросами.
        Она ему не говорила о своем желании уехать во Францию. Но была уверена, сын ее поймет.
        Продолжая методично обследовать стеллажи, Юлия и сама не знала, что конкретно ищет. Но представлялись ей некие документы, бумаги, письма ли, что продвинут расследование тайны рождения Марты еще на шаг.
        Она не удивилась, обнаружив вместо листов с репродукциями картин голландцев, как было означено на обложке альбома, коленкоровую папку. В ней находились старые документы, каждый в отдельном прозрачном пластиковом файле. Первая же надпись удивила – вновь свидетельство о рождении.
        Юлия аккуратно разложила на столе содержимое папки – четыре файла – и взяла в руки лупу. Да, документ был справкой о рождении, выданной городской комендатурой. Дата совпадала с датой рождения Марты. Имя тоже было ее, Марта Эрбах. И указаны были отец и мать: Эрих-Эйнхард фон Эрбах и Клара Эрбах. Только местом рождения значился город Гродно. «Но как же Марта попала в приют “Лебенсборна”? И куда делась Клара?» – Юлия посмотрела следующий документ – разрешение рейхскомиссариата на брак Эриха-Эйнхарда фон Эрбах и фольксдойче Клары Штурм.
        «Вот и имя той, кто родила Марту. Все-таки немка, Шульц не соврал. Но почему Марта отправилась все же в Москву, если знала, что родилась в Гродно? Или не знала? Скорее нет. Франц не показал ей эти документы. По какой причине? Что он дальше собирался с ними делать?» – поняв, что сдвинулась лишь на один шажок, Юлия взяла в руки оставшиеся файлы. Внутри были две книжицы. «Серая – паспорт Клары, аусвайс, а синяя… если я правильно перевела, книжка служащего медицинского и бытового обслуживания Вермахта. В общем, все ясно – спасла свою шкуру, выйдя замуж за фашиста! Да еще и обслуживала их!» – резюмировала Юлия, убирая документы обратно в папку.
        Поставив себя на место Марты, куда бы она в первую очередь поехала за правдой, если бы видела эти бумаги, она решила – естественно в Гродно. Толкнуло на поиски матери сестру Франца явно что-то другое – предмет или документ, каким завладела та совсем недавно. И найдено это было в замке. То, что там много тайных мест, Юлия не сомневалась. Марта могла обнаружить одно из них, неизвестное ей ранее.
        Она подумала, что может поделиться информацией о находках с Эрикой. Тайна родственницы вызвала у той неподдельный интерес.
        Юлия набрала уже известный номер.
        – Эрика, еще раз здравствуй. Да, есть кое-что новое. Нашла у Франца документы Марты. Могу я пригласить тебя на ужин? Хорошо, жду к семи вечера.
        Юлия вдруг поняла, до чего одиноко жила все эти годы. Приятельниц, с кем можно было выйти в театр или выпить кофе, было достаточно. Но почти не участвуя в разговорах о моде и политике, чем занимали себя они, она понимала, что светская болтовня ее скорее раздражает, чем дает какой-то позитив. Не хватало подруги в лучшем смысле слова – человека, рядом с которым и молчать можно об одном и том же. Она, конечно, не была уверена, что ею может стать Эрика, на сегодняшний день их сближало лишь одно – тайна рождения Марты.
        …Лишь однажды возникло желание узнать, как там, в России, живут ее родственники. Случилось это лет десять назад, когда она решилась завести страничку в социальной сети. Конечно, не указав имени. Единственным, кого нашла, был младший брат Николай. Она с удивлением рассматривала фотографии сорокалетнего симпатичного мужчины, его приятной стройной жены и взрослых своих племянников. Сын был копией Коли, каким она его помнила. Юлия всегда была уверена, что братьев ждет участь их отцов-алкашей: они были рождены один за другим от залетных сожителей матери. Но Николай на фотографиях выглядел вполне прилично, в личных данных была информация об окончании технического вуза, а дом на заднем плане говорил о достатке. Жил он в Новом Уренгое, отдыхал с семьей, как она поняла по фотографиям, на Черноморском побережье Кубани. Честно порадовавшись за брата, наставив «лайков» на фото, писать, однако, ему не собиралась. И очень удивилась, когда получила от него длинное послание. Он уверенно заявил, что догадался – за анонимом скрывается его любимая сестра. Написал о смерти матери и среднего брата, о том, что не
слышал ничего о сестре Елене – та исчезла, уехав в город, и очень хочет знать, как сложилась жизнь ее, Юли. Написал, что искал ее через подруг по танцевальному ансамблю, те сообщили, что Юля осталась в Германии, выйдя замуж. Юлия занесла в контакты своего мобильного номер телефона Николая, что тот написал, ответила ему одной фразой: «Вы ошиблись» и… удалила страницу. Позже всплакнула о потере, но менять свое решение не стала – прошлое свое вычеркнула из памяти давно, что ж его ворошить…
        Звонок сына догнал ее у двери кабинета.
        – Да, Макс, как ты там? Какой вопрос? Ну хорошо, задавай. Нет, я никогда не слышала, чтобы Шульц говорил по-русски. Да? А когда он был в России, не уточнил? Возможно, об этом знали Марта или твой отец. Я не была в курсе их дел, ты же знаешь. Все очень странно… Я тебя прошу, будь осторожен с ним. И звони мне чаще. Давай вечером после девяти свяжемся по скайпу. У меня для тебя есть кое-какая информация, касающаяся прошлого Марты. До связи, сынок.
        «Да, Шульц темнит. Но факт, что знает русский? Если это так, зачем скрывать? Уверена, этот жук мог бы многое прояснить в деле убийства Марты. Но по каким-то причинам не делает этого. И очень хотелось бы знать, что это за причины!» Юлия закрыла дверь кабинета на ключ и направилась на кухню, чтобы распорядиться об ужине с Эрикой.
        Глава 30
        – Никита, ты на обед? – Галина вышла в прихожую, услышав, как щелкнул замок входной двери.
        Сын приезжал обедать редко, только лишь когда был в центре города, обычно перекусывая в столовой завода, где работал. С одной стороны, Галина радовалась, что он чаще стал бывать дома, с другой – ее волновало, что тот ходит какой-то потерянный, редко улыбается и увиливает от расспросов. Не то, чтобы она была полностью спокойна за него, когда тот жил с Ксютой, но сейчас ее сердце подсказывало, что Никита чем-то озабочен, не может решить проблему или… действительно влюбился. Объектом, если это так, Галина не сомневалась, была дочь Беркутова Лиза. Это радовало, девочка ей нравилась своей прямотой и непохожестью на современных развязных девиц.
        – Мама, не суетись, я разогрею сам. Ты работаешь?
        – Да, но твой приход как нельзя кстати – поможешь мне, не могу выйти на один сайт, а очень нужно. Найдешь минутку?
        – Конечно.
        – Мой руки, обед в первую очередь.
        Сын съел суп и второе быстро и молча. Галина принесла ноутбук и показала ему сайт, доступа к которому не смогла получить. Сегодня она отослала редактору законченный ночью роман и в нетерпении принялась за новый. Конечно, Беркутов найдет убийцу Марты Эрбах, но им может оказаться вполне банальный вор, пытавшийся ограбить старушку, но не преуспевший в этом. Убить убил (пусть и не по умыслу), а обобрать не успел – помешали. Скорее всего, помешал тот самый Шура, что сейчас в бегах. А она уже придумала свою развязку, тоже, впрочем, вероятную в действительности.
        – Мама, готово. Тут все на немецком, перевести?
        – Давай. Мне в основном сами документы нужны, а не текст автора статьи.
        – Тогда автоматом только статьи. Я вечером приду, переведу остальное. Сейчас некогда. Это для Егора Ваныча? Он же у нас смерть немки расследует?
        – Нет, это мне для книги, – Галина пробежала глазами по первым строчкам перевода. – Спасибо, сын.
        – Нема за шо, – Никита отодвинул от себя ноутбук. – Успею еще кофе глотнуть, посидишь со мной?
        Она с болью смотрела на него. Нет, пожалуй, влюбленность – не повод так переживать. Она сняла турку с огня, перелила напиток в бокал и поставила перед ним.
        – Поделишься?
        – Не знаю, как начать. В общем, не вдаваясь в подробности, узнал то, что не предназначено знать нам, планктону. Элементарно, чинил слетевшую систему, восстанавливал документацию и нашел на компе замдиректора левые договора и расчеты по ним. Зама сейчас нет, в заграницах на отдыхе. Генеральный после обеда будет, сунуться к нему напрямую? Или с Егор Ванычем сначала переговорить? Там суммы со многими нулями.
        – Не спеши. Когда возвращается зам?
        – В понедельник выходит, сегодня пятница, сама понимаешь, осталось полдня. Тот сразу поймет, что я пароль вскрыл, историю не сотрешь. Я не знаю, какие отношения у него с генеральным, не вникал, сплетни не слушаю обычно.
        – Подожди, Егор Зотова[11 - Алексей Зотов – герой романа «Клетка семейного очага».] знает, давай-ка ему наберем, – Галина взяла мобильный. – Егор, занят? Да, срочное. Сейчас дам Никиту, он все объяснит.
        Пока сын разговаривал с Беркутовым, Галина пыталась вспомнить, что тот рассказывал о Зотове. Кажется, с год назад его заместитель вышел на пенсию, и он взял на работу сына чиновника мэрии. «Выходит, тот обворовывал Алексея. Что же ему так не везет на помощников?» – подумала она, вспомнив историю, случившуюся с Зотовым несколько лет назад.
        – Я пошел, мам, спасибо! – Никита отдал ей телефон. – Егор Ваныч сейчас позвонит Зотову, тот меня примет.
        Закрыв за сыном дверь, она вернулась на кухню. Вдруг подумалось, что мотивом для убийства Марты Эрбах могла стать жадность одного из наследников. Хотя Беркутов и Карташов утверждают, что имеется лишь один племянник, вероятность появления еще нескольких, живущих в России, исключить нельзя. Вдруг Марта все же успела с ними связаться? Нет, слабоватая версия. «Позвоню Карташову, его немецкому другу пора уже нарыть еще информации», – решила она.
        – Сергей Сергеич, добрый день! Не может быть, какая удача! Если вы так близко к моему дому, может быть, не откажитесь отобедать? – искренне обрадовалась она, услышав от старика, что тот только что вышел из здания следственного комитета. – Ах, мой муж вас накормил… тогда кофе! Очень хочется вас увидеть! Хорошо, буду ждать!

* * *
        – Вот такой получается расклад, Галочка. Егор любезно предоставил мне копии всех документов, добытых белорусским журналистом. Мы с вами сейчас же можем нарисовать практически полную картину встречи родителей Марты Эрбах, – Карташов сделал глоток кофе и поставил чашку на блюдце.
        – Хорошо! – Галина освободила половину стола для документов.
        – Вот справки из Гродно, – Карташов выложил бумаги из кейса на стол. – Мы с Егором еще у него в кабинете набросали схемку. Родители Марты: отец – Эрих-Эйнхард фон Эрбах, штабс-арцт. То есть в чине капитана от медицины он занимался, согласно справке, проверкой здоровья тех, кого отправляли на работы в Германию. Мать, как мы можем предположить, Клара Штурм. Получается, познакомились они летом сорок первого, потому как в справке о непригодности к тяжелым работам от десятого декабря беременность Клары указана уже четыре с лишним месяца. И вот это фото, где она еще стройная девушка, сделано летом. Правда, не факт, что рядом с Эрбахом именно Клара, подпись отсутствует.
        – Клара, выходит, жила в Гродно? Как она попала в перепись? Что-то тут не сходится, Сергей Сергеич. Если Марта поехала искать мать в Москву, значит, предполагала или даже знала, что она жительница столицы!
        – Могу дать лишь одно объяснение – на момент вторжения гитлеровских войск Клара находилась по каким-то причинам именно в Гродно. Приехала в гости или поменяла место жительства. А так как была фольксдойче, как указано в справке, работать могла и в сфере обслуживания немцев.
        – Этническая немка? Тогда законный брак между ними вполне вероятен.
        – Есть одно «но» – брак был возможен лишь с разрешения рейхскомиссариата. Неплохо бы этот документ поискать в архивах Гродно.
        Теперь обратимся к остальным письмам. То, что написано в октябре, говорит о нежном отношении Эриха к девушке. Второе, от двадцать второго марта, – о том, что ребенок для них желанный. А дальше загадка номер раз: где на самом деле родилась Марта? В Штайнхёринге, как указано в ее паспорте, или все же в Гродно? Мог ли Эрих перевезти ее, беременную, в Германию или же привез с ребенком уже после рождения?
        – Или одного ребенка… – задумчиво добавила Галина.
        – Вот и я подумал об этом! Тем более, Курт предоставил мне скан еще одного документа – подлинного свидетельства о рождении Марты Эрбах. Этот документ был найден Юлией Эрбах, вдовой младшего брата Марты, скончавшегося не так давно. Вот он, – Карташов торжественно выложил из папки еще один лист.
        – Ничего не понимаю… Кто такая Ингрид-Марта Миллер? Да, дата рождения совпадает, ни отца, ни матери не прописано. Сирота? А это что? «Лебенсборн»! Не может быть…
        – Это свидетельство выдано в доме матери проекта «Лебенсборн» в Штайнхёринге.
        – Не поверите, но только что Никита мне открыл сайт, где выложено много документов, касающихся этого проекта! Я хотела использовать такой поворот в сюжете… вот, смотрите, – Галина повернула экран ноутбука Карташову.
        – Ну-ка, ну-ка, любопытно!
        – Перед вашим приходом я прочла статью. Вот здесь выделено, что касается свидетельств о рождении. Обычно имя матери в документе указывалось. Кроме того, ей выдавалась брошь с рунами «Лебен» и «Зиг» и подсвечник с гравировкой, что она является лишь звеном в бесконечной цепи поколений. А младенцы получали серебряную ложку и кубок.
        – Юлия Эрбах думает, что Марте о месте ее рождения известно не было. А серебряную ложку Юлия нашла там же, где и документ. Сдается мне, Галочка, что ребенка у Клары отобрали насильно. Скорее всего, это сделал сам Эрих Эрбах. И отвез девочку в приют «Лебенсборн», надеясь, видимо, забрать после окончания войны.
        – А как же письмо Эриха Зигфриду Гаубе от пятого июля сорок второго года? Где он просит забрать дочь… Кстати, теперь ясно, откуда – из приюта! Забрать и стать крестным! Чего он вдруг стал опасаться?
        – Вполне возможно, чистота крови ребенка оказалась под сомнением. Сорок второй год, тогда еще немцы строго отслеживали арийское происхождение родителей. Немногим позже стала понятна бессмысленность затеи и ввели программу «по онемечиванию» славян. Кстати, в приюты «Лебенсборна» вывозились дети не только из европейских стран, но и с оккупированных территорий СССР. Если Эрбах не предоставил документы на мать ребенка, того могли и «забраковать»!
        – И… что делали с такими детьми?
        – Учитывая жестокость режима, все что угодно, вплоть до изъятия органов и уничтожения…
        – Тогда понятна озабоченность Эрбаха. Но, в таком случае, что сталось с Кларой?
        – Сие неизвестно. Не исключаю ее смерти родами или… все же война, Галочка, ее могли убить или арестовать, сослать в лагерь, да мало ли… – Карташов начал складывать документы обратно в папку.
        – А фон Эрбах сумел спасти лишь ребенка, – согласилась с ним Галина.
        Глава 31
        Юлия оглядела стол, удовлетворенно кивнула кухарке, застывшей с подносом поодаль, и бросила взгляд на часы. Эрика прибудет через пять минут, они поужинают, и она покажет той все найденные документы. Немного смутило то, что о семейных делах Эрбахов известно какому-то то ли историку, то ли архивисту Курту Зигелю. Но Эрика уверила в его порядочности, а оснований не доверять ее мнению у Юлии не было. Тем более, тот связан, как оказалось, обязательствами с Мартой. Неплохо бы узнать, что это за договор!
        Юлия решила, что выудит из сестры мужа всю информацию, которой та владеет. Даже если получится навязчиво и бесцеремонно. Хватит, «расшаркивалась» перед этим семейством всю жизнь. Бог бы с ними со всеми, но Юлия чувствовала во всем происходящем какую-то угрозу сыну. Пока разобраться, откуда идет это беспокойство, не смогла, но надеялась, что Эрика прояснит ей некоторые вопросы.
        Дверной колокол зазвонил ровно в семь. Она вышла в холл, выказывая тем самым свое уважение к гостье.
        – Добрый вечер, Эрика. Грета, примите плащ у госпожи Арнт, – приказала она горничной.
        – Оставь церемонии, Юлия. Брат мой давно уже не следит за тобой, можно расслабиться, – рассмеялась Эрика, отдавая плащ прислуге. – Я знаю, он был… как это по-русски… сатрапом, самодуром – правильно?
        Она вновь рассмеялась, а Юлия успокоилась – выходило, вся спесь Франца была лишь способом унизить ее, Юлию, а не приверженностью традициям. Да, он вышколил и ее, и прислугу…
        – Юлия, я договорилась на сеанс по скайпу с Куртом на семь тридцать. Поэтому на ужин у нас есть… двадцать минут! Прости, что не предупредила заранее, – Эрика мило улыбнулась, а Юлия вдруг поняла, что та умело «правит бал»: все получалось, как хотелось ей.
        – Хорошо, прошу к столу.
        Ужинали молча, Эрика показалась ей действительно голодной, с таким завидным аппетитом она поедала запеченный в духовке курник, запивая его бульоном. Юлия всегда готовила гостям блюда русской кухни. Особенно ценился винегрет и пельмени в горшочках. Но она вовремя вспомнила, что угощала этим сестру мужа в прошлый ее визит.
        – Ну, показывай! – Эрика села в предложенное кресло. – Здесь можно курить?
        – Да. Я сейчас включу вытяжку, – Юлия подошла к окну. – Посмотри пока то, что в папке.
        – Готовь скайп. Курт, думаю, уже в ожидании связи. Ух ты… еще одно свидетельство о рождении! Многовато для одной особы…
        – Да, заметь, указаны имена родителей.
        – Все-таки Гродно… а он где территориально?
        – В Белоруссии. На начало войны был на территории Советского Союза.
        – Русский город?
        – Можно и так сказать, – не стала Юлия вдаваться в подробности передачи территорий Польши Советскому Союзу незадолго до войны.
        – Все, вызывай Курта, вот номер, – Эрика посмотрела на часы. – Будем втроем дальше думать…
        Юлия очень удивилась, Курт Зигель оказался стариком. А она была почему-то уверена, что тот – ровесник Эрики.
        Диалог вели в основном Эрика и Курт, Юлии оставалось лишь подавать Эрике поочередно все документы, что нашла в кабинете мужа.
        – Я правильно понял, что теперь доподлинно известно, что родилась Марта в оккупированном Гродно?
        – Да, но я не понимаю, каким образом появилось второе свидетельство о рождении? С указанием на «Лебенсборн»? – Юлия развернула документ к экрану монитора.
        – Как раз это легко объяснимо. Ребенку выписали документ при рождении, не могли не выписать, таков порядок! Но позже (я думаю, это сделал отец) девочку перевезли в приют «Лебенсборн».
        – Почему не в замок, Курт? Почему Эрих не доверил ребенка своим родителям?
        – Но это же просто, Эрика! Представьте себе, что сын предлагает им воспитывать полукровку! Документов, подтверждающих немецкое происхождение матери ребенка, нет! Фон Эрбах никогда бы не принял его!
        – Поэтому мой родственник и сдал дочь в приют! Очень благородно с его стороны, – не удержалась от сарказма Юлия.
        – Но как же мой отец и тетушка Гертруда согласились стать крестными Марте? – удивилась Эрика.
        – Могу лишь предположить, что не смогли отказать в просьбе Эриху. Вероятнее всего, такой отказ привел бы к разрыву отношений!
        – Выходит, в приюте выписали Марте новое свидетельство, как сироте? Дав чью-то фамилию? И она так бы и росла там, воспитанная в нацистском духе…
        – Вероятно, с матерью Марты случилось что-то непоправимое, раз Эрих вернулся в Германию один. Он бы не оставил любимую жену. Кстати, а в каком году? Эрика, вы не спрашивали у отца, когда Эрих Эрбах забрал у них с сестрой дочь себе?
        – Нет, мы никогда не говорили на эту тему. Знаю лишь, что отец Эриха скончался до его окончательного возвращения из военного похода, впрочем, мать тоже.
        – Получается, Эрих, когда привез младенца (возможно, во время отпуска?), не смог убедить своих родителей, что Марта – чистокровная немка? И вынужден был отвезти дитя в приют… Как же так? Они были в браке, Эрих и девушка Клара!
        – Да, учитывая, что рейхскомиссариат дал разрешение на брак, это видится мне странным. Наверное, старый Эрбах не смог смириться с фактом, что Клара Штурм родом из Советского Союза.
        – Арийская спесь высшего разряда, – презрительно заметила Эрика, а Юлия бросила на нее благодарный взгляд.
        – В итоге, вся история мне видится так. Эрих Эрбах вступил на территорию Гродно в составе войск Третьего рейха. Клара Штурм была жительницей города. Вот тут остановлюсь. Скорее всего, гостьей, так как Марта уехала искать следы матери в Москву.
        Кстати, ее сопровождал в поездке Петер Шульц, поверенный. В качестве переводчика.
        – Как?! – воскликнула практически одновременно с Эрикой Юлия. – Он говорит по-русски?
        – Почему вас это так удивляет, Юлия?
        – Мой сын уверен в обратном. Он сейчас с ним в России.
        – Я тоже слышу об этом впервые, – добавила Эрика.
        – Насколько я знаю, Шульц вернулся в Германию сразу, как арендовал фрау Марте апартаменты в Самаре. Она отпустила его, потому как более в его услугах не было надобности. Кроме того, в помощь ей я определил своего русского друга, историка Сергея Карташова, чей немецкий безупречен.
        – Шульц точно не поехал за ней в Самару? – насторожилась Юлия.
        – Абсолютно. В день убийства с ним и вашим сыном по скайпу связывался следователь, оба находились в офисе Шульца. Об этом мне сказал Карташов. И я уверен, полицейские проверили сей факт, то есть, я имею в виду, алиби обоих. Но вернемся к девушке Кларе Штурм. Судя по документам, она поступила на службу новому порядку. А то, что аусвайс Клары имеет серую обложку, подтверждает, что она доказала свое немецкое происхождение. Допустим, ее национальность была вписана в советский паспорт. Все удостоверения личности на оккупированной территории были разного цвета. Немцам выдавали серые.
        Итак, они поженились, но уже после того, как Клара забеременела. Какая дата стоит на разрешении на брак?
        – Двадцать третье декабря сорок первого года. Марта родилась двадцать первого апреля. Отец отвез ее в приют, мои предки девочку забрали, крестили, и жила она в их семье вплоть до возвращения Эриха с фронта. Все правильно? – закончила за него Эрика.
        – Все логично. Но есть слабое звено: вопрос, куда пропала Клара Штурм-Эрбах. Думаю, если бы Марта поделилась с вами, Юлия, своими намерениями, попросила бы поискать среди бумаг брата документы, которые могли ей помочь…
        – Но с чего бы это? Какие основания у нее были думать, что они могли храниться у моего мужа?
        – Да… о документах она ничего не говорила. Но то, что ваш муж обладал тайной ее рождения, знала. Незадолго до своей смерти он просил ее переписать замок на его имя. Взамен обещал рассказать, что узнал от их общего отца Эриха фон Эрбаха о ее матери.
        – Значит, муж ничего о документах ей не сказал. И скоропостижно скончался. А что же тогда толкнуло Марту на поиски?
        – Найденный ею совсем недавно в одном из сейфов замка медальон с фотографией Клары Штурм.
        – Вы его видели? Медальон?
        – Да. Обычная недорогая вещица. На крышке два вензеля – русские буквы «к» и «ш». Внутри – старое фото очень красивой молодой женщины. На обороте снимка имя и фамилия – Клара Штурм, дата – тысяча девятьсот сороковой год, название города – Москва. Марта сразу решила, что на фотографии ее мать. Сергей Карташов сообщил, что медальон пропал. Это единственное, что украли у бедной фрау Марты.
        Глава 32
        Он вернулся в родной город один. «Или не один? Два безжизненных тела можно считать кем-то? Или это уже что-то?» – мысли, одна глупее другой, лезли в голову. «Это оттого, что устал, голова ничего не соображает!» – утешил он себя.
        Шведов позвонил Ивану, чтобы тот приехал в городской морг, лишь когда убедился, что санитарная машина, немного отставшая от его автомобиля по дороге из аэропорта, въехала во двор.
        Он никогда не видел, чтобы так быстро, буквально на глазах, седел человек. То есть ему рассказывали о подобном те, кто прошел Афган и Чечню. А он сам даже не служил в армии: в институте была военная кафедра, звание лейтенанта запаса он получил, пройдя лишь трехмесячные военные сборы.
        Глядя на мужа Полины, чьи волосы вмиг стали цвета тусклого серебра, Виктор испытал такой животный ужас, что санитар морга, где они находились уже больше часа, ожидая, когда оформят документы, протянул ему ватку с нашатырем. Ему! А не потерявшему сразу двух самых дорогих женщин, жену и дочь, Ивану. Но тот стоял твердо, замерев неподвижной скалой, и только сжатые в кулаки кисти рук с побелевшими от напряжения костяшками говорили о сильных переживаниях. Санитар молча откинул белую простыню с лица Полины, задержался на несколько секунд, косо поглядывая на них, аккуратно вернул ткань на место и перешел к следующему столу.
        – Это не моя дочь! – твердо сказанные Иваном слова прозвучали под гулкими сводами помещения громко и четко, словно выстрел. Санитар бросил вопросительный взгляд на Шведова.
        – Иван, это Лариса, – зачем-то произнес Виктор, хотя было понятно, что тот лишь оттягивает признание неизбежного.
        – Эта старушка не может быть моей Ларочкой, – уже тихо, но упрямо повторил Иван, закрывая лицо руками. А Шведова вдруг страшно задело, что факт смерти Полины тот принял так спокойно. Даже мелькнуло – а любил ли?
        Санитар опустил простыню и вновь вопросительно посмотрел на Шведова.
        – Иван, пойдем, – Виктор дотронулся до его плеча.
        Домой они приехали около десяти, их встретил Лешка. Он только взглянул на отца и с ужасом перевел взгляд на него, Виктора. Шведов лишь покачал головой.
        – Вы видели… их? – Лешка будто надеялся, что сестра и мама живы, так он его понял.
        – Нам отдадут тела завтра, Леша. Я сейчас уеду, отца не оставляй, пожалуйста, одного, – не ответил он на его вопрос. – Там уже контора занимается подготовкой похорон, я все оформил.
        – А мне что делать?!
        – Следи за отцом! – уже твердо приказал Шведов и понял, что выбрал правильный тон: Лешка весь подобрался, словно на него возложили важную миссию.
        Захлопывая за собой входную дверь квартиры Полины, Шведов вдруг понял, как устал. На миг прислонившись к стене, закрыл глаза и затем, резко открыв их, побежал по лестнице вниз. Он знал, куда поедет! Увидеть Алену, выговориться ей, выплакать беду стало жизненно необходимо. Он решил, что умрет сам, если по каким-то причинам этого не случится в ближайшие полчаса, до того ломило виски и давила тяжесть на сердце. Быстрым шагом дойдя до машины, сел за руль и взял мобильный…

* * *
        Алена не находила себе места. Она звонила в справочную аэропорта – рейс, которым должен был вернуться Виктор, приземлился вовремя. Умом понимая, что тот никак не сможет приехать к ней, пока не оформит печальный груз (ужас как звучит!), она все же надеялась на его звонок, что, мол, все нормально. Хотя, какое уж тут нормально?!
        Когда он днем звонил из Краснодара, что возвращается, она не сразу поняла, почему он говорит лишь о себе. Задала вопрос о Полине. По его молчанию догадалась – Полины больше нет, ушла вслед за дочерью. Не сумев скрыть ужас, вдруг заплакала в трубку, жалея его, Виктора, всем сердцем. Никаких слов не нашла, да и не искала, будучи уверенной, что тот уже понял, как ей за него больно.
        Позвонил Виктор уже после визита Беркутова. Вспомнив о нем, Алена внутренне усмехнулась: то, как общалась Лизка с отцом, удивило и даже обрадовало. Беркутов смотрел на нее с нежностью, Лизка, поймав взгляд, не смущалась, а открыто улыбалась в ответ. Алена даже пожалела, что столько лет прятала от него дочь.
        Лизка рассказывала о Германе, а Беркутов слушал внимательно, пару раз задав один и тот же вопрос: «Ты что, влюбилась?» И так это прозвучало ревниво, что Алена еле сдержалась, чтобы не рассмеяться в голос, уж очень потешно выглядел в эти моменты Егор. В первый раз Лизка вопрос проигнорировала, во второй огрызнулась, типа, ерунда какая! Алена с удовлетворением отметила, как расслабился Беркутов.
        Лиза вновь и вновь набирала номер парня, но тот был «вне зоны». Да, признаться, с самого начала его ухаживания выглядели странно, но на фоне остальных событий это казалось не столь важным. И не только Алене, но и самой Лизе. Алена не поняла лишь одного – ее дочь, всегда закрытая для откровенностей, вдруг стала обсуждать дела своего друга детства Шурки с посторонним мужиком. Скорее всего, нужно было выговориться, а Нелли (ее «подушки») не было, сама Алена была озабочена делами Шведова, девочка просто растерялась. Так решила Алена, облегченно вздохнув: теперь еще отец имеется у Лизки – выслушает.
        Алена вдруг задумалась – а не похож ли Герман на того парня на записях с видеокамер? Конечно, у парня борода, усы… а если представить без них? Жаль, глаз не видно. Нет, кажется, ничего общего…
        Алена бросила взгляд на часы: пять минут одиннадцатого. Где же он? Уже все конторы давно закрыты, даже если сейчас Шведов в доме Полины, мог бы и позвонить!
        Лизка давно легла спать, дождавшись Шурку. В город парня с подругой доставили только к семи вечера, по дороге пришлось заезжать на шиномонтаж, прокололи колесо. Беркутов, допросив обоих, отпустил их, взяв с Шурки подписку о невыезде. Вернувшийся из следственного комитета, Шурка выглядел больным, а они набросились на него с упреками. Первой опомнилась Лизка. Авторитетно заявив, что тот не должен разглашать тайны следствия, приказала всем отстать от «мальчика», накормить, дать выспаться, а уж потом, завтра… И вновь Алена, а с ней и Нелли, подивились разумности Лизки. Словно в их женском трио она – старшая!
        Алена схватила телефон, как только тот издал еще первый, приглушенный звук вызова.
        – Да, Витя… я поняла. Дай мне пять минут, я соберусь и выйду, – торопливо проговорила она, ища ручку: нужно было оставить записку Лизе. То, что она не вернется от Шведова до утра, не сомневалась.
        Она его едва узнала! В потоке тусклого света уличного фонаря, возле которого тот стоял, Виктор показался ей глубоким стариком.
        – Родной! – она не смогла сдержать слез, утыкаясь лбом ему в подбородок, заросший щетиной, и тут же чуть не задохнувшись в крепком объятии сомкнутых рук. Слегка отстранившись, подняла на него взгляд, поймала больной ответный и провела ладонью по щеке. – Как же ты устал… Поедем?
        Он кивнул, неохотно ее отпуская…

* * *
        Сквозь неплотно сдвинутые шторы пробивалась дорожка лунного света, очень тонкая, словно луч. Алена смотрела на Виктора, а тот на точку на ковре, куда упирался конец этого луча. Он говорил тихо, монотонно ведя диалог сам с собой, то обвиняя себя, то задаваясь вопросом – почему? Алена молчала, понимая, что любые ее слова бессмысленны. Да и не уверена была, что Виктор их услышит.
        – Я поразился ее материнскому чутью, уже в коридоре больницы, у отделения реанимации, Полинка выглядела так, будто самое страшное произошло и Лары уже нет. Хотя, когда она вышла от нее, та была жива. Я еще разозлился – что ж хоронить заранее? А она знала, знала… Обреченно молчала до тех пор, пока не вышел доктор и… Я виноват, что не предложил врачам помощь, ну лекарства, может быть, какие нужно было срочно, консультацию светила медицины… не знаю! Хоть что-нибудь! А я растерялся и ждал. Чего ждал?! Когда она своими ногами из реанимации выйдет?!
        И когда Полину укладывал спать, даже не екнуло – врача пригласить, чтобы давление проверили, кардиограмму сняли… Она же выглядела полутрупом! А я решил – а как иначе? Дочь потеряла… Сам держался лишь потому, что за нее отвечал. И не сберег! Она всю жизнь для меня была ближе, чем мать, а я, выходит, чем отплатил? Почему так? Где-то читал, что две даты изменить нельзя: рождение и смерть. В какой-то книге там, на небесах, они прописаны. То есть, если суждено умереть – умрешь в тот час, что предопределен. А как же других спасают? Медики с того света вытаскивают безнадежных! Неужели лишь потому, что час не пришел? От человека самого что-нибудь зависит? Выходит, нет! И я ни в чем не виноват? – он, наконец, оторвал взгляд от лунной точки и посмотрел на Алену.
        – Витя, не кори себя. В смерти Лары виноват этот урод, ее муж. Не бери на себя лишнего. А Полина ушла за дочерью. Видимо, не смогла бы жить без нее. Убийцу задержали?
        – Да! Уже в Шереметьево, смыться из страны хотел. И удалось бы! Документы новые. Спасибо таможенникам – опознали по фотографии.
        Я все время думаю, а человек ли он, этот Давыдов? Насколько нужно быть извращенцем, чтобы двух женщин на тот свет отправить из-за денег! Самому заработать никак, что ли? Он первый раз женился на дочери своего тренера. В девяностые из спорта они вместе ушли в бригаду. Занимались рэкетом, земли за гроши скупали. Давыдов-то шестеркой при тесте был. А лет через пять вдруг босса кто-то расстрелял в упор, Давыдов дела его принял. Если тот еще как-то по понятиям жил, этот прослыл беспредельщиком. В девяносто восьмом у него дочь родилась, нашей Ларочке ровесница, выходит. А через два года жена вдруг пропала. Надо сказать, что имущество ее отца все ей по наследству перешло. Ну, а после того, как ее признали умершей, Давыдов все получил. Представляешь, сколько лет не было известно, что он и отца ее, и ее саму убил? Только сейчас свидетель, точнее его соучастник, признался. И то лишь после ареста Давыдова.
        А Лару он подставить хотел, назначив директором своего агрохолдинга. Когда понял, что в разработке и земля под ногами горит. И все бы удалось, но девочка наша умная была, догадалась. Забил до смерти. Видимо, не хотел до конца – не все документы подписала…
        За ним еще эпизодов с трупами тьма. Заговорили его подельники, а то запугал их, молчали. Зверь…
        – Не могу поверить! Мне он показался при встрече нормальным адекватным мужчиной. Даже обаятельным. Видела я его, правда, два раза: когда квартиру оформляли и в день выезда. Лариса счастливой казалась рядом с ним, – Алена была ошеломлена услышанным.
        – Аа… да, он же в моей квартире жил. Как-то вылетело из головы! И немку теперь в ней убили. Какое-то черное место! Продать ее к лешему… Только Полинку и Ларочку уже не вернешь…
        Алена увидела, как глаза Виктора наполняются слезами. В этот момент он казался ребенком, который ищет у нее защиты. Она чувствовала, что ему совсем не стыдно этих слез, что ему необходимо сочувствие, и расплакалась сама. Они вместе оплакивали потерю, уже утешая друг друга, сбрасывая груз последних событий в бездну, освобождаясь от ненужной теперь злобы и ненависти к убийце, – пусть над ним вершится суд земной. И небесный! Алена знала, очень точно знала, что эта страшная беда – последняя в их жизни. Они переживут ее до конца вместе, до того момента, когда чистые души самых родных женщин ее любимого мужчины обретут покой.
        – Я люблю тебя, Шведов, – она смотрела на него серьезно и требовательно. – С этого момента, что бы ты ни делал, где бы ни был, я буду рядом. Сейчас молчи, не говори ничего! Я все про тебя знаю, не спрашивай – как? Знаю, что ты без меня умрешь, я тоже без тебя жить не буду. Знаю, что тебе ни одна женщина не будет нужна, потому что есть я. Я заполню все твое жизненное пространство, и там не останется места ни для кого. Только для нашего ребенка. Твоего сына, дочки, как уж Бог даст. Ты согласен, Шведов?
        Алена с удовольствием наблюдала, как меняется выражение лица Виктора: слезы высохли, из глаз исчезло выражение беспомощности. Она видела, как недоверчивость во взгляде уступает место недоумению, а затем радости. Алена широко улыбнулась – на нее восторженно смотрели глаза любимого мужчины.
        – Ты… уже?! – он так сжал ее плечи, что послышался хруст.
        – Ну не так скоро, Шведов! Я еще не была у врача! – насмешливо посмотрела она на него, будучи уже на девяносто девять процентов уверенной, что да! Сутки пошли, как на еду смотреть тошно. Вроде бы радоваться рано, но с беременностью Лизкой тоже все ясно стало с третьего дня…
        Глава 33
        – Прошу, присаживайтесь, – Беркутов указал на стулья, сам устроился за своим столом и развернул экран монитора к Максимилиану Эрбаху и Шульцу. – Посмотрите внимательно на этого человека, возможно, что-то в его внешности вам покажется знакомым.
        – Нет, впервые вижу, – Эрбах вопросительно посмотрел на поверенного, повторяя вопрос по-немецки.
        – Я тоже, – едва глянув на экран, быстро проговорил Шульц. – А кто это?
        – Вероятный убийца. И, господин Шульц, может быть, будете говорить по-русски? Вы же прекрасно общаетесь на родном языке вашей матери.
        – Петер?! Значит, это правда? – ошеломленный Эрбах перевел взгляд с Беркутова на поверенного. – Но зачем было притворяться?
        – Я бы тоже хотел это знать, – добавил Беркутов. – Не могу настаивать на ответах на мои вопросы, но они у меня к вам, господин Шульц, имеются.
        – Хорошо, спрашивайте.
        – Вы были в курсе причины поездки фрау Эрбах в Россию?
        – Да, конечно, я был ее доверенным лицом! Марта приехала в вашу страну искать свою мать. Дело в том, что недавно она нашла в одном из сейфов замка уже известный вам, как я понял, медальон.
        – Она мне говорила про находку, но не уточнила, что это медальон! Извините, что перебил, – Беркутов отметил, что Эрбах взволнован.
        – Внутри была старая фотография молодой женщины, а на обороте ее имя: Клара Штурм, дата – тысяча девятьсот сороковой год и город – Москва. Она сразу поняла, что это – ее мать. Хотя, нужно отметить, они не очень-то похожи.
        – Она сама вам предложила ее сопровождать?
        – Да. Именно по причине свободного владения мною русским языком. Хотя я этого никогда не афишировал, – Шульц бросил настороженный взгляд на Эрбаха. – По приезде в Москву она сразу связалась с человеком, который собирал для нее сведения о Кларе Штурм.
        – Вы знаете его имя?
        – Нет. Марта использовала меня как переводчика лишь в бытовых вопросах. Я понял, что этот детектив владел немецким. Я не знаю причины, по которой она предпочла не посвящать меня в подробности поисков, а после Москвы попросила вернуться в Германию. Что я и сделал.
        – То есть вы не в курсе полученных ею результатов?
        – Нет! В один прекрасный момент она заявила вдруг, что, выполнив два поручения: купить билеты на самолет до Самары и забронировать квартиру для проживания, я могу быть свободен!
        – Могу прояснить этот вопрос, – подал голос Эрбах. – Этого человека нашел ей я. Его имя Алексей Сироткин. Он ведет поисковую группу в одной из социальных сетей, являясь еще и частным детективом. У меня есть его телефон, я еще вчера поздно вечером с ним связывался, и он прислал мне на имейл копию своего отчета Марте. Я могу сбросить ее вам, господин Беркутов.
        – Да, спасибо, – Беркутов написал на листке адрес электронной почты.
        – Все, готово, – через минуту сказал Эрбах, убирая смартфон в карман куртки. – Во вложениях сканы документов. Сам я не успел толком разобраться, но кое-что мне стало понятно из разговора с Алексеем. Он в архивах переписи населения нашел две семьи с фамилией Штурм, проживавших в то время в Москве. В одной действительно в тысяча девятьсот двадцать втором году родилась девочка Клара. По адресу, увы, уже живут другие люди, никто из соседей семью не помнит. Но в домовой книге есть пометка о смерти матери девочки. Отец Клары погиб на фронте, в документах есть копия уведомления.
        – Да, вижу. Мать умерла в сорок втором, похоронка на отца сорок четвертого года.
        – Похоронка? Что это? А-а… сообщение о смерти. Да, но о девушке ни слова.
        – При оккупации Гродно в июне сорок первого войсками Гитлера Клара Штурм находилась там. Пока неизвестно, к кому она приехала – к родственникам или друзьям. Там же она познакомилась с вашим дедом, они зарегистрировали брак, а двадцать первого апреля сорок второго родилась Марта.
        – Да, обо всем этом мне рассказала вчера по скайпу мама. Они с кузиной отца и ее знакомым историком занимаются разгадкой тайны Марты! Вы в курсе, что каким-то образом девочка оказалась в приюте «Лебенсборна»? Да? Очень интересно, как это произошло…
        Алексей также мне сообщил, что Клара Штурм была отправлена в заключение после вашей победы. Я так и не понял, что она совершила преступного. После этого о женщине с таким именем нигде не упоминается. Но! Через десять лет в Москве у женщины по имени Клара Шторм родилась дочь. Разница в данных – лишь одна буква в фамилии! Алексей утверждает, что Марта сразу же уверилась, что это все та же Клара. При переводе на немецкий язык обе фамилии пишутся одинаково Sturm. Собственно, он с ней согласился, поэтому далее вел поиски потомков Клары Шторм. Кстати, эта фамилия оказалась более распространенной.
        – Женщины наверняка нет в живых, – Беркутов бегло просматривал документы, добытые Сироткиным. – Вижу карту роженицы… Интересно, как же ему удалось получить доступ к такому количеству архивных данных?
        – Алексей раньше работал в органах государственной безопасности, господин Беркутов. Он имеет лицензию частного детектива, и его работа стоит весьма дорого. Обратите внимание на адрес, по которому проживала женщина. Алексей в первую очередь направился туда. Я могу пересказать все, что он мне говорил, но, возможно, вы свяжетесь с ним сами? Вот номер его скайпа.
        – Да, спасибо. Вы намерены продолжить поиски родственников Марты Эрбах?
        – Да, хотел бы. Но, честно говоря, не представляю, с чего начать. Мама сообщила, что немецкий историк, с которым ее познакомила тетя Эрика, порекомендовал Марте местного коллегу, Сергея Карташова. Свяжусь с ним. Кроме того, поиски потомков Клары Шторм через архивы продолжает вести и Сироткин.
        – Я хорошо знаю Карташова. Он с удовольствием поможет вам, тем более, уже занимается сбором информации о матери Марты. Я попрошу его связаться с вами в ближайшее время. Боюсь, вам придется задержаться в городе до понедельника, когда мы сможем выдать тело Марты Эрбах.
        – Я понял, – Максимилиан поднялся и вопросительно посмотрел на поверенного.
        – Господин Шульц, вам известно, как и когда ваша мать попала в Германию? – задал вопрос Беркутов.
        – Да, она рассказала мне. Ее звали Оксана Милашенко. В сорок втором году, когда ей исполнилось четырнадцать лет, ее вывезли из города Гродно на работы в Германию. Она попала в семью отца. Он старше ее на десять лет, поженились они после смерти его первой супруги. На вашем языке я говорю с детства.
        – И так же хорошо им владеет ваш сын Герман? – Беркутов внимательно смотрел на поверенного.
        – Почему вы спрашиваете о сыне? При чем здесь он? – заметно занервничал Шульц.
        – У меня есть основания полагать, что он сейчас находится в России, господин Шульц. А точнее, в нашем городе. Может быть, вы подскажете, как нам его найти?
        – Мой сын сейчас в Германии! Ему совершенно незачем находиться здесь, господин следователь! И я приехал лишь для того, чтобы сопроводить мою клиентку в последний путь на родину.
        – Петер, не понимаю, зачем так нервничать? – Максимилиан Эрбах в изумлении смотрел на поверенного.
        А Беркутов окончательно убедился, что Шульц ведет какую-то свою игру.
        Глава 34
        Лиза нашла записку матери, порадовалась за нее, поняв, что та, наконец, успокоилась после звонка Шведова. Ей казалось, что это она, Лиза, теперь старшая в доме, раз ее матушка, такая всегда недоступная в своей взрослости, вдруг влюбилась как девочка и живет лишь мыслями о своем любимом. Да, неожиданно, но ревности не было, даже мелькнуло как-то: сразу двух отцов обрела она, Лиза, двух надежных мужчин рядом. Шурка же никогда не был в счет как мужик, скорее ребенок. Ха! Дитятко тоже выросло, вон, даже барышню себе нашел, то есть, извините, женщину! И при этой мысли Лиза ревности не почувствовала – в добрый путь, будьте счастливы! «Все вокруг по парам: Нелли с Морлангом, мама со Шведовым, Шура… и у отца есть Галина Михайловна! И сын ее с девушкой Ксютой…» – вдруг завистливо подумала она и вспомнила Германа. «А со мной-то что не так? Никому не нужна, даже ему!» – ей стало тоскливо и жалко себя. Вот так разом прогнав все эмоции от радости до тоски по кругу, вернувшись мыслями вновь к маме, она потянулась к телефону.
        – Доброе утро, мама! Не разбудила? Поняла, хорошо. Тогда жду дома. Нет, в институт не поеду, лекций нет, один зачет, я уже его сдала.
        Пинок в дверь возвестил о приходе Шурки. Еще с детства, когда ни Лиза, ни он не дотягивались до звонка, они колотили ногами в дверь, пока им не откроют. Лиза уже давно оставила эту привычку, но Огорелов по-прежнему иногда забывался.
        – Привет. Не прогонишь? – Шурка старательно прятал взгляд.
        – Проходи уж. Исповедаться пришел? Времени тебе час, после матушка вернется. Давай на кухню, я не завтракала еще.
        – Ладно, Ветка. Прости. Ну не мог я тебе о Наташе рассказать, она запретила.
        – Чем же она так грешна, что прячется? Как познакомились-то?
        – Подвезла до универа однажды, я опаздывал. Она в разводе, живет одна.
        – Любишь ее?
        – Да. И она тоже. Давай эта тема исчерпана, а? Я хочу тебе о другом рассказать. Только не перебивай, ладно?
        – Валяй, Шурец!
        – Начну с того дня, как с фрау Мартой гуляли по набережной. Поначалу она мне ничего о цели своего визита не рассказывала. Я думал, ее интересует архитектура, музеи, потащил ее на площадь. Только она все время была в какой-то прострации, слушала меня или нет, я так и не понял. Когда попросила кофе, я ее отвез в кондитерскую на Панской. Вот там она мне и показала фотографию своей матери, – Шурка вдруг полез в карман и положил перед ней на стол медальон. Лиза вскрикнула.
        – Ты обещала не перебивать, – он предостерегающе поднял руку. – Да, я его взял с трупа немки! Но я ее не убивал! Ветка, это пропуск в мое будущее, в наше с Наташей. И я не хочу его отдавать следователю.
        – Наталья в курсе?
        – Да. Она уговаривала с самого начала оставить эту затею и сдаться. Но тогда ей конец. Она никогда не найдет денег, чтобы расплатиться со своим бывшим. Он забрал ресторан, но накрутил на долг проценты, теперь требует квартиру.
        – Шурка, да цена этой безделушке рубль в базарный день! Это даже не золото!
        – Смотри, – Шурка вынул фотографию, за ней лежал крохотный клочок бумаги. Он вынул его и осторожно развернул перед ней.
        – Код? – Лиза посмотрела на ряд цифр, написанных группами по четыре в каждой.
        – Да, шифр замка сейфа. А в нем что-то очень ценное, целое состояние, как сказала фрау Марта. Но не это главное, бумажку бы забрал, и все. Но она мне намекнула, что просто шифром сейф не открыть. Вся фишка в самом медальоне. Я сразу догадался, все дело в буквах на крышке. Потрогай, они не вырезаны в металле, наоборот, выпуклые. Значит, их нужно куда-то приложить!
        – Ничего не понимаю – тебе это каким боком? Сейф где? В банке?
        – В замке в Дармштадте. По ее словам, обнаружила она это хранилище случайно и не так давно. Сейф двойной. Первую дверку она открыла без труда ключом. Причем ключ нашла несколько лет назад, а от чего он, поняла уже после того, как наткнулась на сейф. Мне она, естественно, не сказала, где конкретно тот находится, но уточнила, что при желании найти его можно.
        – Я пока не понимаю, зачем тебе этот шифр? И медальон? В замок ты никогда не попадешь.
        – Я – нет. А наследникам медальон с содержимым пригодится. Насколько я знаю, ее племянник сейчас здесь. Мне нужно с ним встретиться, он выкупит у меня его, не сомневаюсь!
        – Тупая затея, Шурец. Ему смысла нет платить тебе, достаточно сдать тебя следователю.
        – Я не собираюсь отдавать ему бумажку с кодом. Отдам медальон, а шифр он получит после перевода денег на указанный счет. Мне нужно в рублях два миллиона. Для него это – тьфу! Тогда Наташа откупится от мужа, и мы уедем из города. А возможно, и из страны. Но ты должна мне организовать встречу с наследником!
        – Каким образом? Я его даже не видела ни разу! – Лиза возмущенно посмотрела на Шурку. «Совсем крыша поехала! Что делать-то?» – запаниковала она.
        – Ветка, спасай! Ты не представляешь, какой скот этот ее муж! Он – бандит, хотя и занимает кресло в городской думе! Мужик мстит ей за развод. И действует всегда вроде как по закону! Сначала разорил проверками ресторан, Наташа его переоформила на его новую жену. Думала, отстанет! Нет, он подал в суд на проценты по просрочке долга.
        – А долг у нее откуда?
        – При разводе муж дал денег на открытие ресторана под расписку. На четыре года. Она уже собралась отдавать, не хватало миллиона, как пошли проверки. Вроде бы все, налоговая успокоилась, разные службы понаехали. Эти всегда найдут, на чем подловить. Ресторан закрыли. Прибыли нет, срок возвращения долга подошел, а денег даже тех, что собрала, почти не осталось. И по процентам суд он выиграл. У Наташи есть квартира и машина. Ну и этот домик в Ульяновской области. Даже если все продаст, останется должна около миллиона.
        – Все равно я считаю, что нужно все рассказать следователю. Ты не понимаешь, что речь идет об убийстве?! Ты медальон добыл с трупа, очнись! Ты все еще подозреваемый номер один! – припугнула она его.
        – Ну… тогда нам с Наташкой не выжить! Она без работы, я – голый студент, – он умоляюще посмотрел на нее. – Ветка, спроси у отца, где остановился племянник Эрбах! Дальше я сам…
        – Прости, не могу. Наташа, говоришь, тоже против? Умная женщина! Ты загонишь себя в угол, тогда придется с ней расстаться совсем!
        – Это еще почему?!
        – Потому что тебя посадят, дурак! За воровство! И мародерство! – распалилась она.
        – Ка… какое еще… мародерство??? – ошалело посмотрел на нее Шурка, а Лиза удовлетворенно подумала, что наконец-то до него что-то доходит.
        – А как еще назвать то, что ты труп обчистил, умник? А еще тебе светит статья двести тридцать седьмая за сокрытие улик и триста седьмая за дачу ложных показаний! – наступала она, чувствуя, что с мародерством, пожалуй, переборщила.
        – И что делать теперь? – совсем сник Шурка.
        – Чистосердечное признание смягчает наказание, что-нибудь слышал об этом? Сдавайся Беркутову, Шура! Другого выхода, поверь, нет.
        – Сейчас?
        – Нет, вчера! Не тупи, Огорелов. Кстати, спектакль с разбитым телефоном ради этой штуковины разыграл? Сам придумал?
        – Сам! – огрызнулся Шурка, поднимаясь с табурета.
        – Подожди, позвоню отцу. С тобой пойду, только не дергайся! Матери что-нибудь говорил?
        – Нет!
        – Хорошо. Жди, я сейчас.
        Лиза позвонила отцу, переоделась в своей комнате и вернулась на кухню. Шурка сидел в той же позе, в которой она его и оставила.
        – Пошли, Шурец! Поверь мне, все будет хорошо! Буду твоим адвокатом, доверяешь? – рассмеялась она, чтобы приободрить друга, но на душе у нее было неспокойно.
        Глава 35
        Роговцев подключил принтер, загрузил в печать все файлы, присланные Василем Фитцевым, и набрал номер Беркутова.
        – Привет, Егор! Приходи на обед, будет вкусно! Что вкусного? Лилькин суп и документы из Беларуси. Да-да, именно! Хорошо, жду.
        Конечно, тема Второй мировой войны не его, он пишет в последнее время больше о современной политике, но история матери убитой немки Марты Эрбах зацепила. Он раскрутил ее полностью, историческую часть, и собирался преподнести Беркутову как стройную версию. Последние документы от Василя заполнили пробелы, все встало на свои места.
        Он посмотрел на часы – если Егор уже вышел из здания следственного комитета, то минут через десять будет у него.
        – Кнопка, накрывай на стол, Егор Иванович на подходе, – попросил он дочь. Он так и продолжал ее называть детским прозвищем, несмотря на то что та уже четыре года как сама мама.
        – Хорошо, папа. После обеда в больницу?
        – Да. Но поедешь ты, я посижу с мальцами. Статью закончу.
        – Ну-ну, дед… попробуй, – усмехнулась дочь, уходя на кухню.
        Матвей не стал говорить ей, что уже давно нашел способ угомонить внуков. В его кабинете в коробках хранилось огромное количество старых фотографий, сделанных во время поездок по миру. Однажды показав их Мишке и Иришке, он с удивлением заметил, что они рассматривают их с неподдельным интересом. Час-другой тишины был гарантирован.
        Роговцев собрал распечатки в стопку и направился в прихожую, Лилечка уже открыла входную дверь Беркутову.
        – Вы опять балуете мне детей подарками, Егор Иванович! – услышал он ее приглушенный голос.
        – Что, спят? – тихо спросил Беркутов.
        – Уложила только что. Проходите на кухню, буду вас кормить…

* * *
        – Как ты понимаешь, история рождения Марты мало что дает для поиска убийцы, даже мотива я пока понять не могу.
        – Мотив есть, но подозревать некого. Пока без подробностей, прости. Давай излагай, что у тебя нового.
        – Во-первых, родственников у Клары Штурм в Гродно не нашлось. А приехала она из Москвы в гости к подруге. На момент переписи комендатурой нового порядка проживала по адресу: ул. Виленская, два. Дом на две семьи, первая квартира – Шацкие, вторая – Милашенко. У Шацких дочь Ида, ее ровесница. Еврейскую семью сразу же отправили в гетто, главу Иосифа Шацкого расстреляли, жена и дочь умерли позже. Вот сканы справок. Марию Милашенко с дочерью Оксаной угнали на работу в Германию. Причем, мать в сентябре сорок первого, а дочь – в июне сорок второго, ей едва исполнилось четырнадцать! Дальнейшая их судьба неизвестна.
        Кларе Штурм выдли паспорт, она была устроена на работу в медицинский кабинет Эриха Эрбаха личной помощницей.
        – Далее ясно. Сегодня утром племяник Марты предоставил сканы документов, найденных его матерью в кабинете умершего отца, брата Марты. Среди них разрешение рейхскомиссариата на брак Клары Штурм и Эриха фон Эрбаха. Марта родилась уже в законном браке, в Гродно есть свидетельство о рождении, где указаны отец и мать. Но! Имеется еще одно, где место рождения уже Штайнхёринг, в графах «отец» и «мать» – прочерки, фамилия Миллер, дата рождения та же, но стоит еще одно название «Лебенсборн». Марту вывезли в Германию и определили в приют «детей фюрера». Вопрос, куда делась в тот момент сама Клара.
        – Клара была отправлена в концлагерь «Малый Тростинец». Вот копия сопроводительного документа, который нашел в архивах Василь. Указаны даже место рождения Клары – Москва, имя матери и отца. Профессия – медицинская сестра, – Матвей положил перед Беркутовым распечатку.
        – Теперь понятно, как она попала в Шахтинский проверочно-фильтрационный лагерь в сорок пятом. Видимо, после освобождения из «Тростинца». Справку о полной ее реабилитации добыл поисковик из Москвы, некто Алексей Сироткин, работавший на Марту Эрбах. Но за что Клару упекли в концлагерь? Как же Эрбах не уберег жену? Или же сам постарался?
        – Клара Штурм-Эрбах доставала, то есть воровала у немцев медикаменты для раненых партизан. Это известный факт, подтвержденный свидетелями. Она была поймана через месяц после родов. Василь нашел ее имя в списках арестованных комендатурой двадцать второго мая сорок второго года. А сопроводительная справка в концлагерь от тридцатого мая. Больше недели она находилась в гестапо. Наверняка ее допрашивали, непонятно лишь, почему не повесили или не расстреляли сразу. Скорее всего, каким-то образом помог Эрбах, сейчас уже не узнать подробностей.
        – Вот почему она не сразу прошла проверку в фильтрационном лагере. Она попала туда как жена немецкого офицера, а пока собирали свидетельские показания о помощи партизанам, прошло два года! Понимаешь, есть пробел в биографии – реабилитировали Клару Штурм в сорок седьмом году. Далее она просто исчезает, сведений о женщине с таким именем нет. По крайней мере, Сироткин таковых не обнаружил. Но в пятьдесят пятом году Клара Шторм в роддоме номер три Москвы рожает девочку. Одна буква в фамилии изменена, но возраст совпадает, отчество Карловна тоже.
        – Подожди… Штурм и Шторм пишутся в немецком языке одинаково – Sturm! – Матвей написал на листе латинские буквы.
        – Вот именно. Поэтому и Сироткин, и Марта пришли к выводу, что эта Клара Карловна Шторм – мать, в том числе, и Марты Эрбах. Далее Сироткин нашел регистрацию девочки, ей дали имя Эльза.
        – Получается, у Марты есть младшая сестра! А отец?
        – Нет, о нем ничего. Самое интересное дальше. Сироткин нашел подругу Эльзы Шторм, проживающую до сих пор по старому адресу. Познакомился случайно, на лавочке возле подъезда – вот такая удача. Она и поведала Сироткину, что Клара умерла, когда Эльзе исполнилось восемнадцать. Эльза еще в девяносто третьем году с дочерью Катей уехала в Самару, поэтому Марта к нам и направилась на поиски… стоп! Невероятно! Нет, быть не может! – Беркутов ошеломленно смотрел на Матвея.
        – Егор, что с тобой? Все же сошлось! – Роговцев даже испугался, до того растерянным и бледным выглядел Беркутов.
        – Вот именно, Матвей! Вот именно! Слушай, мне нужно кое-что проверить, хотя я почти уверен, но… короче, я побежал, спасибо за документы Василю. Я позвоню! Как только подтвердится, позвоню тебе первому!
        Матвей не успел даже выйти за другом в прихожую, только лишь подскочил к кухонному окну: Беркутов быстрым шагом направлялся к выходу со двора, на ходу разговаривая по мобильному телефону.
        Глава 36
        – Мне нужно с вами поговорить, Петер, – Максимилиан остановился у своего номера, но дверь открывать не торопился.
        Всю дорогу от здания следственного комитета до гостиницы Шульц молчал, думая о чем-то своем. Максимилиан же мысленно готовился к разговору с ним, понимая, что расстояние в два квартала они пройдут быстро, спросить он что-то, возможно, и успеет, но ответит ли Шульц – большой вопрос.
        …Максимилиан с детства не любил тайн. А у родителей их было немало, это точно. Из-за странного, как он считал, отношения отца к жене и к нему, сыну, он постоянно чувствовал дискомфорт. Попытки говорить с матерью ни к чему не приводили: они могли болтать на любые темы, даже о любимой им футбольной команде, но вопросы об отце, тете Марте и старом Эрихе, как называла мать своего свекра, оставались без ответа.
        Малышом он бывал в замке деда, но общался лишь с тетей Мартой, да и то не более часа, после чего ему позволялось зайти в кабинет к деду, а позже, когда тот слег, и в спальню. Справившись о здоровье, сказав пару фраз о подготовительной школе и уроках живописи с педагогом (его нашла Максу тетя Марта), он прощался вежливо, прикасался губами к высохшей руке деда и уходил. Шофер отвозил его обратно в дом родителей. Все. Для него эти визиты были повинностью, для родственников, как он чувствовал, лишь обязанностью. Дед умер, когда Максу исполнилось шесть.
        Будучи подростком, Максимилиан ездил в замок охотно, тетя разрешала исследовать весь первый этаж, включая кабинет деда. Особенно он любил библиотеку, где на нижних полках стеллажей стояли книги о путешествиях и альбомы с репродукциями известных художников.
        Был лишь один запрет – спальня самой тети Марты. Ему не разрешено было даже заглянуть туда хоть глазком.
        Как-то в кабинете деда он нашел сейф. Случайно облокотился на край бюро, потерял равновесие, спиной ударился о стену, а кусок ее вдруг повернулся вокруг центральной оси и застыл в перпендикулярном положении к стене. Макс увидел металлическую дверцу с замочной скважиной. Поискав ключ в ящиках бюро, в шкатулках и даже в напольной вазе, не найдя его, он вынужден был вернуть часть стены на место. Подивившись, что не заметил на темных обоях следы стыка раньше, подумал, что тете Марте ничего говорить не станет. Вполне предсказуемой реакцией мог стать запрет заходить в дедов кабинет.
        Они с Мартой иногда говорили о жизни предков, но никогда о ней самой. Марта обрывала вопросы о своей матери на полуслове, лишь однажды обмолвившись, что, собственно, и не знает даже ее имени. Это было столь удивительно, что не могло не вызвать любопытства его, подростка. И он стал целенаправленно искать в папках с бумагами, коих было очень много и в кабинете, и в библиотеке, хоть какие-то документы, где бы упоминалась бабушка. Напрасно.
        Он уехал жить в город, где находилась картинная галерея – семейный бизнес требовал присмотра. Увлекся девушкой Марией, своей помощницей, и заразился ее энтузиазмом по выводу галереи из кризиса. Идеи сыпались из Марии одна за другой, проекты были толковые, организаторские способности исключительные, как любовница она его устраивала вполне. Родительские так и не раскрытые тайны, как и загадки замка, забылись.
        Макс любил мать, жалел ее, но жил своей жизнью, порой забывая позвонить и справиться о здоровье.
        Смерть отца, хотя и неожиданная для него, не поменяла в отношениях матери и сына ровным счетом ничего. Он отбыл возле матери три дня, убедился, что та, похоже, совсем не опечалена потерей супруга, успокоился и уехал к себе в небольшую квартирку, где жил с Марией.
        Если бы не странный разговор с тетушкой о наследстве, Максимилиан так бы и не вспомнил о том сейфе в кабинете деда, что обнаружил подростком. Когда Марта сообщила ему, что «кое-что нашла», он сразу понял где.
        А теперь он был уверен, что обнаружила она тот самый медальон, украденный у нее впоследствии этим молодым человеком.
        Они с Шульцем уже собрались уходить от следователя, когда позвонила, как он понял позже, его дочь. Беркутов попросил их задержаться, сообщив, что сейчас принесут пропажу.
        Все сложилось, когда он выслушал рассказ друга Лизаветы. Да, Марта нашла медальон, открыв сейф ключом. А шифр к внутренней дверке сейфа был написан дедом на клочке бумаги и спрятан в медальон. И куда-то еще нужно приложить выпуклые буквы на крышке, как предположил этот парень, чтобы сейф открылся. Не очень умно, если подумать. Но бог с ним. Осталось выяснить, что же такого ценного лежит во внутреннем хранилище, за что Марта поплатилась своей жизнью.
        Он заметил вслух, что тетя Марта просила его поделиться наследством с ее русскими родственниками, если она их найдет. И он, Максимилиан Эрбах, выполнит ее волю. В этот момент случайно поймал взгляд Шульца, брошенный на него, и поразился, насколько тот зол. Несомненно, то была злость, никак не скрытая, откровенная и совершенно непонятная. Да, тайн Макс не любил, поэтому твердо решил прояснить ситуацию, поговорив с Шульцем напрямую…
        – Я предлагаю зайти ко мне, Петер, – продолжил он, распахивая дверь в номер. – Скажу прямо, ваше поведение настораживает.
        – Извини, Максимилиан, я не очень хорошо себя чувствую. И ничего особенного в моем поведении нет, ты слишком мнителен, – с этими словами Шульц приложил карту к замку своего номера.
        Макс сделал два шага к нему, пытаясь остановить, но Шульц уже закрыл за собой дверь. Макс в остолбенении застыл по эту сторону. «Вот это уже наглость, господин Шульц! После возвращения домой вы близко не подойдете к делам моей семьи!» – разозлился он и собрался идти к себе, но прислушался. Из-за двери Шульца раздавался характерный попискивающий звук набора номера на мобильном телефоне.
        – Поздравляю, шифр у него! Ты так ничего и не смог сделать, идиот! Садись в самолет и возвращайся. В замок попадешь как раньше, через дверь в сад, там открыто. Марта перед отъездом отправила всю прислугу в отпуск, в замке никого нет. Ищи! Нужно найти этот чертов сейф до того, как туда сунется наследник! Кстати, одним набором кода сейф не открыть, нужен и медальон, а он сейчас у Макса! Я достану его! Даже, если мне придется убить его… – голос Шульца звучал четко, хотя и приглушенно.
        «С кем это он? Собеседник явно немец. Выходит, Шульц знает о содержимом сейфа? И этот человек тоже? Я лишь не в курсе! Я наследник, и не знаю, о чем идет речь! Здорово! Ай да тетушка…» Максимилиан отошел в сторону и, так и не зайдя в свой номер, направился к лифту.
        Вдруг одна мысль заставила его внезапно остановиться. «Шульц меня собрался убивать, никак? – весело подумал он. – Ну-ну. Это не так просто будет сделать такому хлипкому старикашке, как он! Однако в чьих же интересах Шульц действует? С кем сейчас общался?»
        Макс вышел из лифта в холл, набрал на мобильном номер Беркутова и стал ждать ответа. «Занято. Ничего, подожду у дверей кабинета. Уверен, он найдет способ допросить Шульца, хотя тот и иностранный подданный!» – решил он, выходя на улицу.
        Глава 37
        Галина отложила телефон и посмотрела на экран ноутбука – Карташов улыбался.
        – Вы что-нибудь поняли, Сергей Сергеич? – осторожно спросила она. Разговор с Беркутовым был на громкой связи, значит, Карташов должен был все слышать.
        – Галочка, собственно, я вас вызвал на разговор именно по этому же поводу! Вот видите, информация сошлась с двух сторон! Да-да, уже можно с уверенностью утверждать, что Катюша Шторм является родственницей убиенной Марты фон Эрбах!
        Катя была старшей приемной дочерью руководителя семейного ансамбля народных инструментов Веры Михайловны Бражниковой. Свой предпоследний роман[12 - См. роман «Тайна родной крови».] Галина написала на событиях, в действительности произошедших в этой семье. Конечно же, материал для книги был собран не без участия самого Карташова.
        – Я в шоке, – прямо заявила Галина, соображая, где сейчас находится Катя, дома в Самаре или на гастролях. – Сергей Сергеич, я даже не знаю, как ей сообщить об этом. Нужны документальные доказательства!
        – Как я понял, их предоставит ваш муж, Галочка. Он уже спешит домой?
        – Нет, на службу… обедал у Матвея Роговцева. Егор просит найти Катю…
        – Вижу, вы совсем растерялись. Галочка, вечером у меня самолет, я вас покидаю на неделю, а то и больше. Дела, знаете, земные – скончалась двоюродная сестра в Московской области. Печально, она была младше меня на три года… Но изложу вам сейчас всю линию родства нашей Кати и Марты Эрбах вкратце. Итак. Клара Штурм – мать двух девочек: Марты и Эльзы. Марта родилась в браке с Эрихом Эрбахом в апреле сорок второго в оккупированном фашистами Гродно. А Эльзу Клара родила в пятьдесят пятом в Москве. Уже пройдя фашистский концлагерь и проверку в фильтрационном лагере Советов. Отец, к сожалению, неизвестен. Сложность в том, что поменялась буква в фамилии, что, в общем-то, объяснимо. Но доказать родство возможно генетической экспертизой, взяв материалы на анализ у покойной Марты и здравствующей ныне Катерины, дочери ее родной сестры Эльзы. Вот так все просто. Я прощаюсь с вами, Галочка, до свидания. Катюше от меня огромный привет!
        – До свидания, Сергей Сергеич. Легкого перелета, – Галина закрыла крышку ноутбука и нашла список контактов в мобильном телефоне.
        Катя откликнулась не сразу, голос был тихий.
        – Катюша, Галина Беркутова беспокоит. Ты отдыхала… Господи, из головы вылетело, что в это время малыши спят! – Галина мысленно себя обругала: Катиному сыну не исполнилось и года. – Звоню вот по какому поводу. Коротко – у тебя нашлись родственники. Конечно, точно можно будет утверждать только после проведения генетической экспертизы… Вера Михайловна с детьми на гастролях? Хорошо. Я сейчас сброшу тебе в сообщении номер Беркутова, свяжись с ним по возможности быстро. Да, Катюша, и на этот раз, к сожалению, речь идет о преступлении.

* * *
        – Вы ко мне? – Беркутов с удивлением смотрел на Максимилиана Эрбаха: расстались они менее часа назад, а тот вновь пожаловал в следственный комитет.
        – У меня есть новая информация. Меня хотят убить, – совершенно без страха в голосе ответил тот.
        – Неожиданно. Проходите, – пропустил Беркутов племянника убиенной в кабинет и зашел сам. – Рассказывайте. Вам угрожают?
        – Я подслушал разговор Шульца, в конце которого тот пообещал собеседнику меня убить, если не отдам ему медальон. Понимаю, что сказано в гневе, конечно же, Шульц этого не сделает, побоится.
        – Почему вы так решили?
        – Он дотошно законопослушный человек!
        – Вы слышали весь разговор или часть его?
        – Весь. Хотел сам с ним поговорить, но Шульц сказался больным, захлопнул дверь в свой номер перед моим носом! Я не сразу отошел от двери… Речь шла о медальоне, он отчитывал собеседника, что тот его у кого-то не взял, не забрал ли… Шульц считает, что вы отдали его мне. И теперь…
        – Где сейчас Шульц?
        – В своем номере. А своему собеседнику он приказал ехать в аэропорт. Но я не знаю, кто он! Общались на немецком, наверное, мой соотечественник!
        – Одну минуту, – остановил его Беркутов, нажимая вызов дежурного. – Группу на выезд в аэропорт. Кораблева ко мне.
        – Вы собираетесь проверять всех подряд?!
        – Господин Эрбах, советую вам не возвращаться сейчас в гостиницу. Погуляйте по городу, по набережной. Там, где людно. И будьте осторожны, – не ответил на его вопрос Беркутов.
        – Хорошо. Вы мне дадите знать?
        – Позвоню я или Кораблев, – Беркутов невежливо указал на входную дверь.
        – Понял, – не стал спорить тот.
        – Да, слушаю, – уже у выхода из здания Беркутова догнал входящий звонок. – Катя Шторм? Здравствуй. Хорошо, что позвонила. Да, давай к семнадцати ноль-ноль подходи в комитет. Все, жду.
        Беркутов, направляясь к служебному выходу, оглянулся – на него изумленно смотрел Максимилиан Эрбах.
        «Ох, Лизка! Нужно же так вляпаться, да еще дважды! Труп нашла, с убийцей пообщалась. Если бы раньше спохватилась, что подозрительно тот как-то ухаживает за ней, взяли б парня. Впрочем, откуда ей было знать?» – махом оправдал дочь Беркутов, на ходу просматривая в телефоне расписание рейсов из Самары в Германию.
        – Артем, едешь с группой в аэропорт. Герман Шульц, вот фоторобот. Подданный Германии. Хотя Лизе наврал, что из Прибалтики. Говорит по-русски с легким акцентом. Я в гостиницу, к поверенному.

* * *
        Заплакал Сашенька. Катя, отложив коробку со старыми фотографиями, взяла его на руки и стала укачивать, напевая песенку. Ни Галина Михайловна, ни сам Беркутов не сказали ей, что же за родственники у нее вдруг так неожиданно обнаружились. Перезвонить и уточнить она постеснялась, поэтому пыталась угадать сама, перебирая снимки и выстраивая версии. Самым логичным казалось, что родные объявились по линии отца, но и эта версия вызывала сомнения – кажется, тот рассказал ей обо всех ветвях рода Хмелевских[13 - См. роман «Тайна родной крови».], живших в России и Польше когда-либо.
        О жизни матери в Москве до ее, Катиного, рождения она знала тоже от него, ведь дружили они с детства, жили в одном доме и были одноклассниками. Это позже их развела судьба. Снимок мамы сохранился лишь один, сделан он был еще в пору ее трезвости. Да, Эльза Шторм была красива, Катя даже ее такой и не помнила. Единственную фотографию бабушки, видимо с какого-то документа, так как один уголок был пропечатан, Катя нашла среди вещей матери уже после ее смерти. Эти снимки, мамино свидетельство о рождении, несколько конвертов с письмами от ее подруги из Москвы – вот и все документальные свидетельства прошлого Эльзы Шторм. Негусто…
        Сын заснул вновь, она положила его в кроватку и пошла на кухню. Проходя по коридору, заметила мигающий глазок на домофоне. «Странно, кто это? Кажется, наши все знают, что звонок я отключила», – подумала она, подходя ближе. Незнакомый молодой человек смотрел с экрана на Катю и улыбался. «Здравствуйте, Катя. Мы не знакомы, но я ваш брат! Вам уже сообщили, что у вас нашлись родственники?» – произнес тот с еле уловимым акцентом. «Вот как! Значит, брат…» – открывая замок, Катя ни на миг не усомнилась в правдивости слов незнакомца.
        Глава 38
        – Тебя отпустили под подписку о невыезде, Шурец, какая тебе Ульяновская область?! – Лиза от возмущения весьма ощутимо стукнула сидящего на табурете Шурку по плечу.
        – Я должен уехать с Наташей, здесь ее достанет муж, а про тот дом он ничего не знает! Беркутов разрешил ей уехать!
        – Ей – да. Она лишь свидетель твоего позора, а ты – вор! И подозрения в убийстве, кстати, с тебя не сняты, – зло припечатала она и махнула рукой. – Нелли, ну хоть ты скажи ему!
        – Но он же не виноват, Лизонька, – примирительно проговорила та и с жалостью посмотрела на сына. – Не арестуют его из-за этого?
        – Как это не арестуют?! Вы что! Не найдет его следователь по месту регистрации, доставят из деревни в наручниках! И в КПЗ сразу! Все, хватит. Доедет твоя Наталья одна, позвонит, успокоишься. А Беркутов пока убийцу поймает!
        – Где? Герман не звонил тебе больше? Пропал жених? – в голосе Шурки сквозила издевка, но Лиза сделала вид, что не обратила внимания на его тон.
        – То, что он убил Марту Эрбах, не доказано. Это всего лишь версия. Внешне Герман ничем не напоминает того мужика с бородой с видеокамер. Хотя фигурой… рост – да, примерно тот же. Бороду, конечно, приклеить можно, усы. Нет, я бы не стала утверждать, что это Герман. И мотив… какая может быть причина у жителя бывшей советской республики убивать незнакомую немецкую тетку?
        – А ты уверена, что он житель той республики, а не немец? Ты паспорт видела?
        – Нет, конечно! Ладно, не наш вопрос, следствия. А тебе пора учебой заняться, пропустил много, – Лиза задумчиво посмотрела на Шурку. Вот так проживешь с человеком дверь в дверь пятнадцать лет, кажется, все про него понимаешь, а он – бац, и оказывается с червоточинкой.
        «Как в голову-то могло прийти труп обчистить? И не испугался же! Или знал, что наказания не будет, то есть его, Огорелова, убийцей не посчитают. А значит, и медальон стащил не он. Откуда ж такая уверенность?» – Лиза с подозрением посмотрела на друга.
        – Шурец, а ты никого в квартире не видел?
        – Сдурела? Кого я мог там видеть? – отвел взгляд тот.
        – Ты о чем, Лизочек? – Нелли удивленно посмотрела на обоих.
        – Вот сейчас не ври. И как это мне в голову раньше не пришло? Ты знал, что на тебя никто не подумает, потому что убийца оставался после тебя внутри квартиры… Шурец, где он был? На кухне? Кто из вас унес орудие убийства? Отвечай!
        – Не я! – слишком торопливо выкрикнул Шурка, чтобы она, Лиза, смогла ему поверить.
        – Шурочка… – почти простонала Нелли, бледнея.
        – Рассказывай! – приказала Лиза и на всякий случай загородила собой дверной проем. – На этот раз хоть слово соврешь, скажу Беркутову, чтобы засадил тебя за решетку.
        – Не видел я его! Только ноги. Краем глаза зацепил, из-под портьеры носы кроссовок торчали. Испугался я! Ты знаешь, чем он ее убил? В воскресенье в сувенирном киоске я по ее просьбе купил эту дурацкую штуку – тяжеленную металлическую фигуру, держалку для мобильного в виде кисти женской руки! Фрау Марта как увидела ее в витрине, рассмеялась: искала, говорит, что-то эдакое в подарок одной падкой на такую пошлость приятельнице.
        – Зачем ты ее забрал?!
        – Ты не поняла? На ней мои отпечатки пальцев!
        – Вот дурень! Там и пальчики самой немки, продавщицы, да еще и убийцы! Куда ты ее дел?
        – Спрятал у Натальи на лоджии в вещах ее бывшего. Она складировала все, что от него осталось, в коробки. Говорила, заберет рано или поздно, выбросить боялась, мог и потребовать.
        – Наталья знает?
        – Нет, Ветка, ты что! Я не могу ее так подставить!
        – Да ты уже подставил, Шурец! Никогда не думала, что ты такой придурок, – зло проговорила Лиза. – Дальше рассказывай.
        – Я схватил учебник и ушел.
        – Звони Наталье, пусть задержится. Скажи, сейчас приедешь. Я звоню Беркутову. Поражаюсь тебе, Огорелов. Ведешь себя как тупой подросток! – Лиза набрала номер отца. – Папа, ты срочно нужен. Нашлось орудие убийства. Где ты? Поняла, а я у Огореловых. Хорошо, через час.
        – Скажи Наталье, что будешь в течение двух часов, – Лиза осуждающе покачала головой. – Шурка, теперь точно все рассказал?
        – Да, – обреченно и односложно ответил тот, держа телефон у уха.
        Глава 39
        Беркутов еще раз повторил вопрос менеджеру отеля – сдавал ли недавно ключи от номера Петер Шульц? Тот вновь отрицательно покачал головой, испуганно глядя поверх его головы. Беркутов резко обернулся – из лифта вышел Шульц, и, увидев его у стойки регистрации, свернул в коридор, ведущий к ресторану. Беркутов быстрым шагом отправился за ним. Бог свидетель, он хотел по-хорошему пригласить на беседу, пусть даже в холле гостиницы. Но теперь…
        – Господин Шульц, не спешите так, – он догнал его уже у входа в ресторан.
        – Вы не имеете права меня преследовать, господин следователь! Я – подданный иностранного государства.
        – Вы в первую очередь юрист, господин Шульц, и поэтому должны бы знать, что я могу задержать вас на сорок восемь часов, сообщив факт и причину вашему консулу. У нас есть веские основания подозревать вас в причастности к убийству Марты Эрбах.
        – Вы серьезно? – насмешливо проговорил Шульц, берясь за ручку двери.
        – Вполне. Давайте не будем пугать персонал отеля. Вы сейчас добровольно проследуете за мной к служебному автомобилю, – твердо приказал Беркутов, которому надоело это бессмысленное расшаркивание.
        Они уже миновали дежурного на входе в следственный комитет, когда позвонила Лиза. Выслушав ее, Беркутов недобро помянул начальство, так и не разрешившее передать дело Марты Эрбах Кораблеву. Не просто так же он просил освободить его, Беркутова, от следствия! Егор был уверен, не будь Огорелов другом Лизы, он допросил его с большей эффективностью еще при первой встрече. Парень все время что-то не договаривал, а давить не хотелось. Но чтобы тот унес с места преступления и спрятал орудие убийства, предположить не мог!
        – Присаживайтесь, господин Шульц, – Егор указал на стул, на котором тот сидел несколько часов назад. – Не возражаете, беседа будет записываться на диктофон? Хорошо. Утром мы остановились на том, что ваш сын Герман находится в Германии. Повторю вопрос: вы в этом точно уверены?
        – Да. И я вновь не понимаю, почему такой интерес к нему?
        – У вас есть его фотография? На телефоне?
        – Нет, конечно. Он взрослый мужчина, а не ребенок, чтобы я носил его изображение с собой. И мы довольно часто видимся.
        – Кто тот собеседник, с кем вы общались в своем номере не более часа назад? Речь шла о медальоне Марты Эрбах, не так ли? И самое главное – почему вы за ним охотитесь? Из-за спрятанного внутри шифра к замку сейфа? – не дал опомниться Шульцу Беркутов, внимательно наблюдая за его реакцией.
        – Максимилиан все слышал? – побледнел разом тот.
        – Да. Как и то, что вы грозились его убить, господин Шульц.
        – Я погорячился, вы должны понимать.
        – Рассказывайте все по порядку, возможно, это смягчит наказание вам за соучастие в убийстве Марты Эрбах.
        – Он не должен был ее убивать. Даже речи не шло о физическом насилии, но Герман очень невоздержан с детства. Мы пытались с женой как-то влиять на него, но лет с двенадцати он стал совсем неуправляемым. Я думаю, все произошло случайно. Марта могла спровоцировать его. Впрочем, подробности происшедшего он мне не раскрыл. Как получилось, что он убил ее, я не знаю.
        – Марта Эрбах впустила его в квартиру сама. Почему, как вы думаете? Она знала его в лицо?
        – Да, конечно. Как и то, что он нам не родной.
        – Герман об этом знал?
        – Да, мы ему сказали, когда он посещал еще начальную школу. После этого он начал нам дерзить, огрызаться. Но учился при этом неплохо, позже поступив в Берлинский технический университет. Образование он получил, я устроил его в крупную компанию. Мы вздохнули с облегчением, думая, что Герман взялся за ум.
        Как-то даже привел в дом девушку, представил как невесту. Мы обрадовались, я дал денег на кольцо, довольно крупную сумму. Мы слишком поздно поняли, что помолвка была всего лишь спектаклем. Эйфория длилась недолго, он начал играть в покерном клубе. Бывают игроки, которым сопутствует удача, Герман же проигрывал практически всегда. После его визитов из дома стали пропадать вещи. Когда мы его уличили, он даже не отпирался. Наконец дошел до того, что проиграл очень крупную сумму. На этот раз ему пришлось скрываться. И он приехал к нам. Поверьте, я не могу собрать и треть суммы, что он должен.
        – Ваш сын не работает?
        – Его уволили поочередно с двух мест. Причина одна – бесконечные опоздания и пропуск рабочих дней. Мы совсем отчаялись, но моя мать неожиданно предложила выход из положения. Да, моя мать, в девичестве Оксана Андреевна Милашенко, жива по сей день и обладает более ясным умом и памятью, чем мой приемный сын!
        Маме было тринадцать, когда к соседям, еврейской семье Шацких, в гости из Москвы приехала Клара Штурм. И буквально через две недели в Гродно вступили немецкие войска. Вскоре соседей, включая и гостью, отправили в гетто. Но спустя некоторое время Клара вернулась в квартиру. Ей выдали аусвайс, она вышла на работу в немецкий госпиталь. Клара оказалась фольксдойче, у нее в паспорте стояла национальность «немка». Моя мать помнила, как презирали Клару все знакомые. А после того, как стало ясно, что она ждет ребенка от немецкого офицера, то есть от Эриха фон Эрбаха, ее возненавидели.
        Бабушку вывезли на работы в Германию еще в сорок первом году. Моя мать, едва ей исполнилось четырнадцать, тоже была поставлена на учет и не сомневалась, что ее ждет та же участь.
        После рождения дочери Эрбах приказал ей помогать Кларе. Это было несложно.
        Клару арестовали, когда девочке исполнился месяц. Но предшествовала аресту ссора между Кларой и мужем. Немецкий мама уже тогда понимала хорошо – в польской гимназии, где она училась до тридцать девятого года, когда Гродно стал советским, язык преподавали с начала обучения. Эрбах обвинял жену в краже медикаментов для партизан. Самое удивительное, что Клара даже не отрицала этого. Тогда мама поняла, как все ошибались на ее счет, считая предателем. Она испугалась, когда Эрбах приказал им всем срочно собирать вещи – он намеревался отправить Клару с ребенком и ее, Оксану, в Германию к родственникам.
        Они сидели на узлах, ждали машину, когда пришли офицеры гестапо и увели Клару. Мама осталась с маленькой Мартой в доме. Немного успокоило то, что обращались с Кларой вежливо, офицер вел женщину к машине, придерживая за локоть.
        За пособничество партизанам грозила смертная казнь. Мама не знает, каким образом Эрбах добился лишь отправки жены в концлагерь. Прошло меньше недели со дня ареста, Эрбах приказал моей матери быстро собрать девочку в дорогу и добавил, что она едет с ним и дочерью в Германию.
        Она вошла в спальню, чтобы сказать, что готова, и увидела, как Эрбах складывает небольшие мешочки в саквояж. Она узнала их. Шацкий был ювелиром, его жена шила эти мешочки для украшений, которые он делал в своей мастерской. На каждом золотыми нитками была вышита буква «S». Мама сразу поняла, что Эрбах собирается увезти отобранные у ювелира изделия. То, что среди них есть украшения, принадлежавшие некогда членам семьи русского царя, она узнала позже…
        Эрбах привез их в замок к отцу. Оставив мою мать с ребенком в большом зале, удалился к нему в кабинет. Девочка спала, но вскоре проснулась и принялась плакать. Моя мать решила поискать прислугу и, проходя мимо кабинета, услышала, как Эрих говорит о царских украшениях отцу. Да, она подслушала! И еще он что-то сказал об алмазах, но мама побоялась быть обнаруженной, поэтому двинулась дальше по коридору.
        – Вы знали, где спрятаны ценности?
        – Нет, но предположения были. Эрих Эрбах доверял мне. Я знал, что во многих комнатах есть тайные хранилища. Местоположение некоторых мне было известно. В большинстве хранились документы, в частности те, что касались матери Марты. После смерти ее отца я хотел забрать папку с бумагами, у меня был дубликат ключа, но ее в сейфе не оказалось. Из дальнейшего общения с Мартой я понял, что забрала их явно не она. Я подозревал ее брата Франца, тот часто оставался в комнатах в одиночестве.
        Текст завещания Эриха фон Эрбаха был простым: сам замок и все, что в нем, доставалось Марте. Он так и не простил сына за то, что тот женился на русской танцовщице. Как когда-то его отец не простил ему женитьбу на советской партизанке Кларе Штурм. Семья Франца Эрбаха не имеет ничего, кроме дома и галереи. Впрочем, блаженную Юлию, запуганную мужем и Мартой, не интересуют ни замок, ни антикварная мебель, ни голландские гобелены. Максимилиан, к его несчастью, весь в мать. Но судьба уготовила все ж подарок – владельцем родового наследия ему быть! А о русских украшениях он не знает ничего.
        Герман сейчас уже на пути в Германию. Я понимаю, доказательств убийства Марты именно им у вас нет, орудие преступления не найдено. Вам нечего предъявить ни ему, ни мне!
        – На ближайший рейс ваш сын не зарегистрирован, господин Шульц.
        – Откуда вы… значит, ваши люди уже в аэропорту?! Герман не отвечает на звонки, я думал, он в лайнере…
        – Когда он сменил сим-карту, господин Шульц?
        – Сегодня утром купил новый смартфон и карту.
        – Номер?
        – Зачем вам? – занервничал Шульц. – Ну хорошо, вот, пишите.
        – Спасибо, – Беркутов взял ручку. – А орудие убийства нашлось. К счастью, тот, кто его унес с места преступления, решился его отдать. Думаю, мы найдем на сувенире отпечатки пальцев и Германа Шульца. Кстати, вы не в курсе, почему ваш сын представляется фамилией Волошин?
        Беркутов с удивлением заметил, что тот резко побледнел. С испугом глядя на него, Шульц поднялся со стула.
        – Нет, – произнес он тихо. – Я могу идти?
        – Да, вот пропуск, – Беркутов протянул подписанный бланк. – Просьба из города не уезжать. Если сын выйдет на связь, в ваших интересах сразу сообщить мне.
        Шульц согласно кивнул в ответ и вышел из кабинета.
        «Кажется, моя догадка насчет Германа Волошина-Шульца верна. Возможно, ситуацию прояснит Максимилиан. Или, скорее, его мать Юлия Эрбах», – решил Беркутов, убирая папку с делом Марты Эрбах в сейф.
        Глава 40
        Юлия смотрела на эту красавицу на экране монитора и поверить не могла, что та – родная племянница Марты. Ни одной общей черты лица! Когда Макс прислал на электронную почту ссылку на статью в журнале «Самара в лицах», она не сразу догадалась, зачем это ей. Сын пояснений не дал, но позже пришло сообщение от него: «Катя – моя сестра!»
        Статья была от августа прошлого года, журналист Матвей Роговцев писал о музыкальном семейном ансамбле Веры Бражниковой, известном во многих городах мира, но не признанном чиновниками от культуры родного города. Подпись под одним из снимков сообщала, что на фото Катерина Шторм, старшая приемная дочь Бражниковых. Молодая женщина обладала мягкой славянской красотой, Юлия невольно залюбовалась и сразу же решила, что та наверняка добра, но ранима. Вновь как-то нехорошо вспомнив Марту с ее обычной внешностью, далеко не красавицу, дочитала статью до конца и задумалась. Ее сын наверняка обрадовался появлению сестры в его жизни, но то, что та является законной наследницей Марты Эрбах, в голову ему не пришло.
        Впрочем, если речь идет лишь о замке, то разделить расходы на его содержание Катерина вряд ли захочет. Продать же этого монстра практически невозможно! Но, рассуждая логически, убийство Марты оправдать наличием такого сомнительного наследия, сложно. Пока Юлия даже представить не могла, кому выгодна смерть старухи. Выходило, лишь только ей, Юлии, и сыну. Загадочно! Они оба находились в день убийства здесь, в Германии. То, что Макс мог нанять киллера, и вовсе глупость – он спокойно мог лишить тетку жизни, не выезжая за границу!
        Юлия услышала сигнал вызова скайпа и нажала соединение.
        – Мама, добрый день! – Макс, улыбаясь, приветственно помахал рукой.
        – Здравствуй, сын. Ты не в отеле? – она с удивлением разглядывала книжные полки и портрет какой-то женщины в рамке за спиной сына.
        – Я у Кати! Сейчас она принесет из кроватки маленького Алекса, твоего внучатого племянника! Ты познакомишься с ними, пусть пока и виртуально! Но пока ее нет, я расскажу тебе, что произошло за последние часы. Похоже, к убийству тети Марты причастен Петер Шульц! Я случайно подслушал его беседу с каким-то человеком о пропавшем медальоне. Следователь полагает, что этот человек – сын Шульца. Ты знакома с ним?
        – Нет, Макс, я лишь недавно от Эрики узнала, что тот взял из приюта мальчика и воспитал его. Оказывается, Эрика была невестой Петера! Он сам отказался от нее буквально перед свадьбой.
        – И сколько этому мальчику сейчас лет?
        – Двадцать семь… – Юлия вновь почувствовала, как сжалось сердце.
        «Что же это такое! Да, Герхарду исполнилось бы в этом году столько же, но его нет! Почему же так больно до сих пор?!» – она глубоко вздохнула.
        – Мама? О чем задумалась? – сын смотрел на нее встревоженно.
        – Получается, сын Шульца – ровесник твоего старшего брата, Макс. Просто вспомнила Геру малышом, каким он был, когда погиб.
        – Мама, не грусти. У тебя есть я! – улыбнулся Макс. – А вот и Катя с Алексом.
        «Мадонна с младенцем!» – первое, что пришло в голову Юлии, когда на экране появилась молодая женщина с сыном на руках. Оба улыбались, и удивительным было то, насколько похож был ребенок на мать!
        – Мне очень приятно видеть вас, Катя! Надеюсь, когда-то мы встретимся в реальной жизни. Зная своего сына, могу утверждать, что он уговорит вас приехать к нам, как только малыш немного подрастет.
        – Ему нет еще и девяти месяцев, Юлия Александровна! – еще шире улыбнулась ей Катя, а она подумала, что хотела бы иметь такую дочь.
        – Когда он будет готов к путешествию, решать тебе. А я буду ждать!
        – Простите, Алекса пора кормить. Пока прощаюсь. Всего доброго!
        – Пока-пока, – помахала Юлия рукой, и на экране вновь появилось лицо сына. – Макс, теперь рассказывай обо всем подробно. Начни с того, как Марта оказалась в этом городе? И откуда у тебя адрес Кати?
        – В Москве на Марту работал поисковик, частный детектив, которого нашел ей я в интернете. Если бы Марта знала русский язык, она не взяла бы Шульца! Хотя я думаю, он напросился в поездку сам, преследуя свои цели. Не знаю, заподозрила ли она что-то, но, собираясь в Самару, Шульца отправила домой.
        – Да, в день смерти Марты он был здесь, я помню.
        – Он – да. Но, видимо, сын «сменил» его, прилетев в Самару. Я понял, их целью был медальон тети Марты, в котором лежал клочок бумаги с шифром от замка сейфа. Что в этом сейфе, я не знаю! Видимо, что-то очень дорогое, чем можно завладеть и продать или как-то еще воспользоваться. Тетушка никогда не упоминала о каких-то ценностях, хранящихся в замке. Но! В день похорон моего отца я имел с ней необычную беседу. Она сообщила, что нашла какую-то вещь, указывающую прямо, где ей искать мать. Сейчас я знаю, что этой находкой был медальон с портретом. На обороте фотографии женщины имя, дата и город – Москва. Поэтому тетя Марта в первую очередь направилась в столицу России.
        – О чем вы еще говорили в тот день?
        – Она попросила меня поделиться наследством с родственниками, если таковых найдет. Я охотно согласился. Катя – дочь Эльзы, младшей родной сестры тети Марты. Сведения о ней раздобыл поисковик, следы вели в Самару. Вот тетушка и приехала сюда, чтобы встретиться с Эльзой или ее детьми. Но не успела. Адрес Кати детектив сообщил мне буквально полчаса назад! Я сразу отправился к ней!
        – Значит, убил Марту сын Шульца? Как его имя, Макс?
        – Герман. Но ему не повезло сразу. Убив Марту, забрать медальон, видимо, не успел, в квартиру зашел переводчик, с которым та общалась. Он-то и похитил его у мертвой тетушки!
        – Странно… ему-то он зачем? А Германа задержали? Откуда известно, что там произошло?
        – Я не знаю пока. Следователь при мне направил полицейских в аэропорт. Возможно, Герман уже в полиции. Мы с Катей идем к следователю к пяти часам. Картина убийства стала ясна, когда переводчик признался в краже. Он вернул медальон и рассказал, как заметил за шторой мужские кроссовки, понял, что убийца еще в комнате, испугался и убежал…
        Мама, а я, кажется, знаю, где находится этот сейф! Обнаружил его еще в детстве, когда играл в кабинете деда. Но тогда открыть его не смог! Ты меня слушаешь?
        – А где сейчас Шульц? – не ответила Юлия на вопрос сына. – Мне нужно с ним срочно поговорить.
        – Думаю, в полиции. Зачем он тебе? Шульц – соучастник преступления! Будет отвечать за убийство вместе с сыном. Да! Вот еще что! Герман попытался через подругу переводчика подобраться к нему самому, с целью завладеть медальоном, не иначе! Он начал ухаживать за девушкой, представившись Германом Волошиным…
        – Как ты сказал?! – сильная боль в сердце заставила Юлию застонать в голос.
        – Мама! Что с тобой? Сердце?! Дома есть кто-нибудь? Позови горничную! Что ты молчишь! Мама!
        Испуганное лицо сына было последним, что увидела Юлия, прежде чем потерять сознание. «Не может быть… этого не может быть…» – успела подумать она.
        Глава 41
        Герман сидел за столиком кафе на окраине города, куда его привез трамвай номер двадцать два, первый, что пришел на остановку общественного транспорта у центральной площади.
        После разговора с отцом он со злостью закинул в мусорную урну телефон, уже третий за несколько дней пребывания в этом городе, выругался, мешая русские слова с немецкими, и подумал, что решать, что делать дальше, будет сам. Никуда он не улетит, пока отец здесь. Герман был уверен, что тот его не сдаст, потому как соучастник преступления! А так – никто его не ищет. Нашли бы давно, он был рядом с этой девчонкой, дочерью следователя, разыгрывал влюбленного. Возможно, продолжил бы и дальше, если б не отпала надобность в информации, получаемой от нее. Да, подобраться к этому парню не удалось, не успел. Уплыл медальон, а с ним и шифр от сейфа.
        Герман сейф в замке нашел, но отцу об этом докладывать не собирался. Он нашел и ключ, но хранилище оказалось «русской матрешкой» – открываешь емкость, а там еще одна. Уже с кодовым замком. Уверенность, что за ним его спасение, была полной. Старуха наверняка не стала убирать ценности в другое место – более надежное найти трудно. Если только в банк… да, об этом он не подумал! Отец наверняка тоже.
        Герман теперь знал, чей он сын. Впрочем, в детстве даже не интересовался, вполне удовлетворившись ответом отца, что взяли его из приюта, когда ему не исполнилось и двух лет.
        Любили его в приемной семье? На этот вопрос ответа не было. Бабушка относилась немного теплее, чем мать с отцом. Баловала вкусной русской едой: оладьями с вареньем и пельменями. Давала деньги на мелкие расходы, не спрашивая, на что именно он собирается их потратить. Перед родителями Герман отчитывался о каждой покупке, даже если это были леденец или бутылка колы. И каждый раз выслушивал нотации от матери – как нужно экономить, чтобы вырасти хорошим хозяином. А он не собирался жить на их землях, сажать что-либо, кормить живность и свору собак, которых ненавидел – приемная мать была заводчицей немецких овчарок.
        Он видел, что отцу эти псы тоже не нужны, он был поверенным семьи, владевшей землями, на нескольких гектарах которых арендатором был еще старый Шульц.
        Герман порой удивлялся, насколько разными были мать и отец. Он не понимал, как тот мог жениться на этой некрасивой женщине, интересы которой были ограничены забором их фермерского хозяйства. Она не смотрела телевизор, книги в руках, видимо, никогда не держала, а за компьютером была замечена им лишь раз – когда методично протирала влажной салфеткой поочередно все кнопки клавиатуры.
        Однажды он сбежал из дома, когда мать упрекнула, что совсем не помогает ей с собаками. «Это наше обеспеченное будущее, Герман! Твое, кстати, тоже!» – зло бросила она, когда он отказался чистить вольеры. «Я не собираюсь возиться с собачьим дерьмом!» – ответил он и заработал оплеуху. Ему было четырнадцать, он мнил себя взрослым, мать не любил и не боялся, поэтому развернулся и ушел. Мопед, на котором ездил в школу, стоял в гараже. Взяв из дома лишь куртку, поехал в город, к однокашнику. Не имея понятия, примут ли его там хотя бы на ночь, Герман всю дорогу недобро поминал приемную мать, отвесившую унизительную пощечину.
        Нужно было, чтобы в это же время возвращался на ферму отец. Они встретились на дороге, Герман на сигнал его автомобиля остановился, собираясь что-нибудь соврать. Но неожиданно выложил правду. «Не хочешь в навозе всю жизнь копаться – учись! – пожал плечами отец. – А сейчас у тебя есть выбор: вернуться домой под нашу опеку или через пару дней быть направленным в новую приемную семью. Не факт, что тебе там будет лучше. У нас ты один, а в семьях профессиональных опекунов детей около десятка».
        Уверенный спокойный тон, каким было это сказано, право выбрать самому, а главное, ни слова упрека – и Герман молча развернул мопед в обратную сторону.
        Видимо, отец что-то сказал матери, но больше та к работе в собачьих вольерах его не принуждала. На полях выращивали кукурузу и рапс нанятые работники, коровником управляла мать с молодой помощницей, домашнее хозяйство твердо вела бабушка. Герман решил последовать совету отца и взялся за учебу.
        Будучи уже взрослым, понял, что приемные родители выбрали правильную тактику его воспитания – невмешательство. Видимо, его неуправляемость с раннего детства, нежелание подчиняться порядку, вынудили их отступить.
        Возможно, он мог бы стать хорошим специалистом, окончив технический университет и работая в компании, куда попал по рекомендации одного клиента отца, но влюбился. Ева Краузе, взбалмошная, красивая дочь владельца сети ресторанов, с первого дня вовлекла его в бурлящий поток тусовок, часто оканчивающихся полной потерей ориентации в пространстве и чувства времени. Он с трудом просыпался по утрам, часто опаздывая на службу. Когда ей наскучило праздное шатание из клуба в клуб, она вдруг бросила его, прямым текстом заявив, что надоел. Он обозлился ненадолго, но, заподозрив, что не все так просто с такой резкой его отставкой, решил выяснить отношения.
        Ева плакала, а Герман в растерянности смотрел на любимую девушку, не зная, чем помочь. Только сейчас он понял все – длинные рукава рубашек, любимых ею, бледность кожи, секс только в полной темноте… А он думал, пусть у нее причуды, она же с ним!
        Она сказала, что отец выгнал ее, отобрав машину, карту и телефон. Как щенка на улицу. Но не сказала, что тот предложил альтернативу: клиника и полное выздоровление. Герман поздно понял, что от него ей нужны были лишь деньги на наркотики…
        Идею представить ее невестой подала Ева. А он искренне посчитал, что деньги, данные отцом на покупку обручального кольца, она хочет использовать для покупки якобы выписанных врачом антидепрессантов. Чтобы легче перенести отказ от наркотиков. Наивный сельский парень, он никогда ранее не сталкивался с наркоманами. И был прост и глуп. А Ева жить не могла без сложно выстроенных комбинаций с непредсказуемым концом. Нет, дозу на эти гроши, как она выразилась, не купила – убедила его, что непременно выиграет в карты больше, мол, кто не рискует…
        Они разделили фишки поровну. Да, она выиграла, забрала выигрыш и… ушла. А Герман даже не заметил, когда. Страсть по Еве отошла на второй план, главной в его жизни стала игра.
        Вот тогда он понял, что такое азарт. Жажда без удовлетворения, сладкий грех падения в бездну и полное отсутствие здравой мысли…
        Ева была забыта. Отец начал догадываться, что не все гладко в его жизни, когда он продал свой ноутбук.
        Герман не знал, что его давно «пасли», чтобы развести на крупную сумму. Подставился сам классически, когда, выиграв, не ушел. А потом стало поздно: «добрый» кредитор давал в долг, глядя сочувственно, но очередную расписку прятал в карман с довольной улыбкой. А Герману было уже все равно…
        Три дня, милостиво выделенные на погашение долга, прошли. Его били молча, короткими ударами вышибая надежду, что все как-то решится само собой. Тогда зализывать раны он уехал на ферму приемных родителей…
        Деньги на карте, выданной отцом для поездки в Россию, еще оставались, и Герман, допив кофе и перекусив, решил найти место для ночлега. Машину каршеринга он благоразумно сдал еще в тот день, как расстался с Лизой. В гостиницу идти глупо, хостел не для него, слишком людно, а квартиру снять дня на три реально.
        Эти доски с наклеенными объявлениями вызывали чувство брезгливости. Но Герман уже понял, что именно там можно найти подходящее ему сейчас предложение. «Однокомнатная квартира, этаж первый, окна на улицу, меблирована…» – прочел он и оторвал клочок бумаги с номером телефона.
        Он купил самый дешевый смартфон, коверкая русские слова, уговорил случайную девушку на свой паспорт приобрести ему сим-карту и отправился на встречу с хозяином своего будущего пристанища. Нет, четкого плана, как действовать дальше, не было. Но для начала нужно как-то выйти на наследника тетушки Марты. Герман скажет ему, где сейф, отдаст ключ, который унес из замка с собой. Конечно, за определенное вознаграждение. Сумма долга плюс немного еще. Чтобы отыграться. На этот раз эмоции в сторону. Только ясная голова и холодный расчет…
        Глава 42
        – Огорелов, почему ты такой гад? – Нелли накинула халат, встала с постели и потянулась к пачке сигарет.
        – Любимый гад, заметь, – тот довольно хмыкнул и ухватился за шелковый поясок, потянув его на себя. – Много куришь, Нелка, как врач говорю. Иди лучше сюда.
        – Нет, сейчас Шурка вернется, одевайся быстро, – Нелли бросила взгляд на часы.
        – И что? Родители любовью занимались, что ж такого? – вкрадчиво произнес тот, сыто потягиваясь. – Слушай, Нелка, я и забыл, какая ты…
        – Огорелов, собирайся, я сказала! Ну случилось, не строй иллюзий. У меня муж!
        – А я кто? Муж и есть… Твой немчик не узнает ничего, что ты так переполошилась?
        – Бывший ты… муж! И слава богу. Поистрепался ты, Огорелов, за то время, что мы не вместе. Живот отрастил – не мешает?
        – Не мешает! – зло бросил тот, резко вскакивая и натягивая джинсы.
        – Вот и ладненько, – Нелли, сделав затяжку, усмехнулась: настраивать сама себя против Огорелова она за годы их брака научилась мастерски.
        Даже понимая, что такая самозащита рано или поздно даст срыв, выуживала из памяти все дерьмо, связанное с ним, припоминала всех его девок, унижение, что испытывала, и становилось на время легче. Но, как говорила всегда Алена, Огорелов – ее, Неллин, хронический диагноз. Неизлечимо, нет лекарства. Есть приступы и ремиссия. Иногда стойкая – больше месяца. Чаще на третий день после ухода Огорелова из дома ее накрывало. Бывало, Огорелова Алена вызывала ей как скорую помощь.
        С годами приступов стало меньше, сумасшедшая любовь приобрела налет брезгливости – Нелли не могла преодолеть отвращения к его телу, побывавшему в чужих руках, соития в знак примирения происходили торопливо, виновато с обеих сторон. Огорелов, смущаясь, отмывал свой грех измены, она же чувствовала себя неуютно из-за того, что не может расслабиться. Принимая душ, долго потом не выходила – скрыть телесное неприятие мужа становилось все труднее.
        А что делать с сердцем и душой, не знала. Тянуло к нему страшно, не хватало понимающего взгляда, ласковых слов и легких дружеских объятий, когда было муторно на душе из-за ссоры с начальством или стычки с подрастающим Шуркой. Она всегда звонила ему, где бы он ни был, настаивая на совместном решении конфликта с сыном. И хотя отцом он был так себе, мог одной фразой перенаправить ее мысли в позитивное русло, после чего ей становилось легко и радостно – оказывается, все так просто! А она себя накрутила… Благодарно целуя Огорелова в лысеющую макушку, с шумом втягивала запах – родной, знакомый. От этого кружило голову, слабел разум, руки сами по себе тянулись к пуговицам его рубашки. Голос мужа становился хриплым, дыхание временами замирало, отчего вместо слов вырывались всхлипы. Обхватывая талию, он резко усаживал ее на колени, свободной рукой помогая справиться с его одеждой. Снять с нее домашний балахон и отнести ее в спальню было делом пары минут. Или секунд, этого они уже не замечали…
        И тут она почти впадала в ступор: прикасаясь к его коже, невольно отодвигалась, отбрасывала в сторону его руку, нагло осмелевшую в страсти. Включался вдруг рассудок, словно вспыхивала яркая лампочка, Нелли машинально подчинялась движениям мужа, не испытывая ни желания, ни даже легкого волнения.
        Потом не могла дождаться, когда же он уйдет к своей… не важно, лишь бы из их общей некогда постели – вон.
        Наконец наступил тот день, когда она твердо указала ему на выход, поблагодарив сухо за деньги для сына и полезный совет по его воспитанию. Пубертатный возраст Шурки прошел, хлопот с ним стало меньше, Огорелов стал приходить реже. Нелли решила, что теперь свободна…
        Скорее угождая социуму, а не следуя своему желанию, она завела мужчинку. Именно завела, как комнатную собачку для того, чтобы было кого приласкать или пнуть – по обстоятельствам. Мужчинка был изгнан женой, детьми не обременен, из недвижимости имел комнату в коммуналке. Встречались редко, но на людях. Продемонстрировав «своего» (а внешностью тот обладал приятной) дружному бабскому рабочему коллективу, Нелли соглашалась провести с ним ночь в его квартире при условии, что сосед, водитель скорой, на дежурстве. Ночь казалась длинной, терпеть до утра сопение чужого мужика не хотелось, и она вызывала такси, давая щедро чаевые.
        Хватило ее ненадолго. Стерла из памяти любовника как ластиком, легко и без сожаления, словно тот был нарисован простым карандашом.
        Нынешний муж Аксель Морланг при первой же встрече вызвал интерес. Подвижный и эмоциональный, остроумный немец сумел убедить ее, что разница в возрасте – не помеха счастью. Сказано это было просто, без патетики, с нежными нотками в голосе и легким прикосновением к Неллиной щеке. Она замерла на мгновение, накатило что-то родное, далекое, из прошлой их с Огореловым жизни, и она не устояла. Одно свидание, сутки вместе, и вся жизнь впереди, повторяла она для себя вновь и вновь, осознавая, что меняет судьбу кардинально: чужая страна, нравы и традиции. «Алена, а не поздно мне?» – вопрошала она у той, сомневаясь. «Забудь Огорелова, Нелька, вытрави его из себя, выдави сразу, без остатка, и наслаждайся молодым мужем!» – приказала Алена, слегка злясь на нее.
        Наслаждаться жизнью без Огорелова не получалось…
        Сейчас, глядя на голую спину бывшего мужа, усыпанную веснушками, она вспомнила гладкую загорелую кожу Акселя, широкие накачанные плечи регулярно занимающегося спортом мужчины и поняла, что Огорелов сдал последнюю позицию, теперь она «сотрет ластиком» из своей жизни и его. Все, чужой, сам виноват…
        – Закрой за мной, – Огорелов даже не повернул головы в ее сторону. – Когда возвращаешься к своему немцу?
        – Завтра в Москву, день-другой там. Потом домой. К Козловым заеду, давно не виделись, – Нелли затушила сигарету.
        – Домой… дом твой здесь! Где сын!
        – Не начинай, – равнодушно огрызнулась Нелли.
        – Ладно, я пошел, деньги на адвоката кину тебе на карту. Телефон ты записала. Корсун[14 - Корсун Дмитрий Олегович – персонаж романа «Тайна родной крови».] – юрист опытный, Шурке поможет наверняка.
        – Пациент твой?
        – Дочь его оперировал лет семь назад…
        Нелли подумала, что по привычке все еще интересуется делами бывшего мужа. Нет, до конца не вытравить, но ничего и не вернуть. Но прав Огорелов – гад он, но все еще любимый…
        Она закрыла за ним дверь, но ушла недалеко, остановил звонок.
        – Я правильно разглядела спину – Огорелов? – Алена смотрела с осуждением.
        – Да, принес координаты адвоката для Шурки, – отвела она взгляд.
        – А по телефону никак?
        – Я не приглашала его, если ты об этом, – вяло отбивалась Нелли.
        – Ну да… «не виноватая я, он сам пришел», – Алена прошла на кухню, выложила из пакета шоколадный рулет. – Все было? Все, по глазам вижу. Нелька, ты тряпка, уж прости. Больно за тебя… Ладно, ставь чайник. Будем компенсировать недостаток гормона счастья поеданием сладкого.
        Глава 43
        Макс с ужасом смотрел на монитор – мама полулежала в кресле, глаза были закрыты. Она потеряла сознание, ей плохо, а он ничего не может сделать, лишь бестолково зовет на помощь.
        – Что это? – Катя подошла незаметно и встала у него за спиной. – Макс, что с мамой? Звони же кому-нибудь! Что ты сидишь! У вас есть служба спасения? Звони!
        Макс удивленно оглянулся, до него дошел смысл того, что она говорит. Схватив телефон, он набрал экстренный вызов. Уже четко объяснив ситуацию, бросил благодарный взгляд на Катю.
        – Что ты ей сообщил такого страшного, пока меня не было?
        – Катя, я не знаю! Говорили о Германе, сыне Шульца. Я ей пересказал лишь то, что перед этим говорил и тебе! А она вдруг побледнела и потеряла сознание… О, наконец-то! Грета, помоги маме! – закричал он на немецком, увидев, как в кабинет, осторожно приоткрыв дверь, заглянула горничная. Девушка подбежала к маме и тут же посмотрела прямо на него. – Грета, я вызвал помощь! Встречай!
        Он видел, как девушка выбежала, вернулась, неся пузырек и ватный диск, смочила его в жидкости и поднесла к лицу матери. Та приоткрыла глаза.
        – Мама, что с тобой? – спросил тревожно. – Скоро будет помощь, потерпи.
        – Все нормально, Макс. Мне нужно полежать. Позже свяжемся. Не волнуйся, все в порядке, – она отключила скайп.
        – Я ничего не понял. Не помню, чтобы мама хотя бы раз теряла сознание.
        – Переволновалась, так бывает. Сколько ей лет?
        – Сорок восемь.
        – Она так хорошо говорит по-русски, практически без акцента. И ты тоже…
        – Мама родилась в России. Она танцовщица балетной труппы, была на гастролях во Франции, Германии, отец увидел ее и влюбился. Так, по крайней мере, рассказывала мне она. Но странно, какой-то особенной любви отца к ней я не замечал. Мне кажется, не все просто в их отношениях. Как-то пробовал расспросить тетю Марту, но она лишь подтвердила, что любовь у отца была «безумной», как выразилась, при этом презрительно поджав губы. Он даже пошел против воли деда, из-за чего тот перестал с ним общаться. Впрочем, они встречались, хотя и редко. И я в замок приезжал нечасто.
        – Почему? Дед тебя не признавал? Ты же ему родной внук!
        – В первую очередь, для него я сын не немки. Глупость по нашим временам, но для него этот факт имел значение. Поэтому он все завещал Марте, а сыну, моему отцу – ничего.
        – А Марта? Она тоже не признала твою маму?
        – В общем-то, да. Они практически не общались. Но ко мне она относилась нормально. Мне иногда кажется, что Марта была не способна ни на любовь, ни на сострадание. Она получила прекрасное образование, но не помню, чтобы работала где-либо. Были у нее подруги, приятельницы или мужчины? Я ее знаю затворницей, живущей в старом замке, среди мебели шестнадцатого века, пыльных ковров и гобеленов. Она никогда не смеялась, я не слышал! А улыбка Марты напоминала скорее кривую ухмылку.
        – Странно… зачем ей понадобилось, в таком случае, искать родных матери у нас в России?
        – Странно уже то, Катя, что дед никогда не искал свою жену. И еще более странным мне кажется, что он не говорил о матери с Мартой. Уверен, она спрашивала его. Почему он молчал? Ну хорошо, первые годы после войны – объяснимо. Он сам мог не знать, что с ней стало после отправки в концлагерь. Скорее всего, считал погибшей. Допускаю, не хотел травмировать маленькую дочь сообщением, что ее мама погибла. Но когда Марта стала взрослой?
        – Для него, нациста, жена была из лагеря врагов, раз помогала партизанам. Он просто вычеркнул ее из своей жизни и оградил тем самым свою дочь. И ты наверняка не знаешь, искал он ее или нет. Вы же с дедом не говорили на эту тему?
        – Нет, конечно. Он умер, когда мне было всего шесть. Скорее всего, не искал. Он не сразу вернулся в Германию. После окончания войны был в советском плену и вернулся лишь в сорок седьмом. Думаю, ненависть к русским лишь усилилась. Прости…
        – Все равно не понимаю, зачем твоя тетушка искала потомков матери? Ну вышла бы на меня… а по сути, я ей совсем чужой человек.
        – В день смерти моего отца мы говорили с ней. Она сообщила, что кое-что нашла и теперь знает, с чего начать поиски матери. Сейчас я уверен, что нашла она сейф, а в нем – медальон с фотографией и шифром от внутреннего сейфа. Конечно, она открыла его. Видимо, там находится что-то очень ценное в материальном плане. Я понимаю, что она имела в виду, когда взяла с меня обещание разделить наследство с родственниками ее матери, если таковых найдет! А тогда я очень удивился: замок в упадке, средств к его восстановлению почти нет, что делить? Лишь расходы и хлопоты по содержанию…
        – Мне ничего не нужно, Макс! – Катя с испугом посмотрела на него. – Никаких ценностей, включая те, из сейфа!
        – Ну, Катя, не тебе решать сейчас, – он строго посмотрел на нее. – Я обещал разделить наследство, я сделаю это! Но для начала нужно открыть хранилище и выяснить, из-за чего такие страсти? Я понял, следователя Беркутова ты знаешь хорошо… кстати, ты обещала рассказать, откуда?
        – Это – длинная история, Макс, не сейчас.
        – Ладно… Так вот. Он сейчас должен арестовать Шульца и допросить его. Тот наверняка знает, как и почему его сын убил тетю Марту! Возможно, Германа уже задержали, и он дает показания…
        – Макс, я поняла, ты – единственный ребенок у отца и матери?
        – Нет, Катя. У меня был старший брат, но он умер совсем малышом. Мама была беременна мной, когда он погиб в аварии.
        – Какой ужас… как это произошло?
        – Отец повез его в замок к деду и Марте. Шел сильный дождь, он не справился с управлением на повороте дороги, машина скатилась под обрыв. Отца спасли, он успел выбраться, но машина загорелась. Был взрыв, а мальчик оставался внутри.
        – Как пережила это мама?! Такая боль!
        – Она не была даже на похоронах, лежала в клинике. Думаю, всю жизнь винила отца, поэтому и отношения были такие натянутые. Отец часто не ночевал дома, а мама, похоже, была этому только рада. И совсем не расстроилась, когда его не стало.
        Она часто говорила о Герхарде как о живом. Это злило отца, а меня удивляло. Мне и сейчас кажется, что она все еще ждет его возвращения…
        – То есть мама не видела тело сына? – перебила Катя. – Тогда я понимаю, почему она никак не может смириться с его смертью. Макс, а мама давно не была на родине?
        – По-моему, ни разу со дня свадьбы с отцом. Она из многодетной семьи, родители вели асоциальный образ жизни, так однажды она мне объяснила свое нежелание говорить о них. Я искал по интернету Волошиных… Катя, я, кажется, понял! Звони Беркутову! Мы срочно должны встретиться с ним! – он вскочил со стула и схватил Катю за плечи. – Как же я раньше не догадался! Это же так просто!
        Глава 44
        Лиза видела, как мама вышла из машины и направилась к дому. Она была одна, видимо, Шведов занят печальными хлопотами.
        Лиза почувствовала, как на глаза навернулись слезы. Жаль было Ларису, незнакомую ей, Лизе, сестру Шведова Полину, самого его и заодно маму – Лиза была уверена, что у той разрывается сердце от переживаний за любимого мужчину.
        Она с удивлением обнаружила, что боль за близких сильнее собственной. Свое поболит и перестанет, нужно лишь уметь унять собственными силами: волей, если болит душа, или таблеткой, если боль телесная. Она считала себя сильной с раннего детства, потому что всегда за кого-то отвечала: за маму, когда та лежала в больнице, за Шурку, когда того пытались троллить в школе. Одноклассники, да и те парни, что старше на год-два, ее побаивались, это чувствовалось. Лиза владела несколькими приемами самбо (научил дед), могла и врезать по уху по-простому, а уж языком, одной язвительной фразой, опускала обидчика до плинтуса. Наверное, боялись именно слов – матом не ругалась, унижала противника интеллигентно и с достоинством. Пока тот соображал, что же ему высказали и как ответить, она с чувством исполненного долга удалялась прочь. Ни разу никто не догнал! И не пытался.
        Однажды пострадал так от нее молодой учитель физкультуры. Он был женат, имел годовалого сына, тещу – завуча школы и считал, что дозволено все. Девчонки на урок надевали под форменные шорты черные плотные колготы, майками грудь старались не обтягивать, но под масленым взглядом физрука все равно краснели. Хуже всего было, когда тот откровенно лапал их за выдающиеся места, якобы помогая выполнить прыжок через «козла» или спуститься с каната. Как-то Лиза, почувствовав его руку, цепко ухватившую ее ниже талии во время приземления с гимнастического бревна и задержавшуюся там, спокойно двумя пальцами сбросила ее. Развернувшись к мужику лицом, четко выговорила в наступившей тишине: «Денис Анатольевич, что ж вы себя ведете как озабоченный подросток? Вам жены не хватает? Если так – проконсультируйтесь у более опытных товарищей, они вам наверняка подскажут, в каких местах города можно снять женщин с низкой социальной ответственностью. По той цене, что позволит ваша учительская зарплата!» Он занес над ней руку для удара! Но был остановлен Шуркой! С высоты своего роста (в строю тот стоял первым) ботаник
Огорелов обхватил кисть руки физрука цепкими длинными пальцами. Рядом с Шуркой тут же выстроилась стена из одноклассников. Все угрожающе молчали.
        На следующий день физкультуры у них не было, а ее, Лизу, вызвала к себе завуч, то есть теща физрука. Весь класс стоял у двери учительской, куда зашла Лиза, готовый войти и поддержать ее. Пожалуй, именно с этого происшествия они и стали командой. Иду Львовну боялись все. Лиза исключением не была, поэтому благоразумно сохранила между ними дистанцию, остановившись по другую сторону стола. Неожиданно та подошла к ней и крепко обняла. «Молодец, Лизонька! Правильно ты его! Из школы этого подлеца я уволила. А из своей жизни моя дочь, думаю, выгонит его сама! – она отпустила ее, подошла к двери и распахнула ее настежь. – Принимайте героиню, народ!»
        На выпускном вечере больше всего цветов и слез расставания от их класса досталось ей, Иде Львовне…
        Лиза подошла к двери своей комнаты, осторожно приоткрыла, Шурка спал. После возвращения из следственного комитета, заметив машину отца, припаркованную у соседнего дома, к себе в квартиру не пошел. Лиза тогда подумала, Шурка боится встречи с ним, но позже поняла – нет, просто не видит смысла выслушивать упреки давно забывшего о его существовании родителя. «Пусть с ним мать общается, я им зачем?» – заявил он Лизе, когда она его обвинила в трусости.
        Боль за Шурку поутихла. Она нутром чувствовала, что на этот раз он рассказал обо всем. Теперь дело за полицией, поймают они убийцу, точно. То, что это Герман, уже не сомневалась. Жаль, поздно дошло…
        Лиза выглянула в кухонное окно – машины Огорелова не было.
        – Я долго спал? – Шурка с размаха опустился на табурет. – Телефон мой не видела?
        – На зарядку поставила в прихожей.
        – Что, папашка мой уехал? Машина стоит?
        – Уехал. Моя матушка вернулась, но, похоже, у твоей застряла. Шел бы домой, Шурец, устала я. Ну, правда… слишком много тебя в моей жизни, своих дел полно.
        – Конечно… кому теперь нужен уголовник, – огрызнулся тот.
        «Уголовник… Хорошо, если отделается штрафом за свои фокусы, а могут и реальный срок дать – исправительные работы до двух лет. Будет его подруга ждать?» – подумала она, закрывая за ним дверь.
        Звонок телефона вывел из раздумий о Шуркиной судьбе. Номер был незнакомым.
        – Слушаю. Галина Михайловна? Очень рада. На ужин? Завтра? Хорошо, спасибо. Да, обязательно.
        Лиза замерла – отчего вдруг стало так страшно? Всего лишь ужин в семье отца. И не факт… а о чем это она думает? Никиты может и не быть… за ужином! У него своя почти семья – Ксюта. Почти… если нет штампа в паспорте, так и нет ничего серьезного? Так? Или все же… а вдруг он будет с ней? Приведет ее в дом, ведь она, Лиза, ему кто? Почти сестра. Свою девушку с сестрой познакомит. «А мне оно надо? Нет, лучше не идти совсем! Откажусь!» – рука сама потянулась к телефону.
        Вот та боль, с которой справиться нет сил! Потому что неизвестность хуже правды. Гонишь от себя любое воспоминание о нем, а глаза закроешь – он словно рядом. И мысленный диалог ведешь как больная – выдумала сама, он так никогда не скажет! И до руки не дотронется, незачем, у него Ксюта! И ласковый взгляд не ей, Лизе, а Ксюте. И слова главные он тоже скажет не ей…
        Глава 45
        Юлия металась по спальне, кидая в чемодан вещи, на которые падал взгляд. Она никак не могла сообразить, что за погода бывает в конце апреля в Центральной России, вроде бы снег уже должен растаять, но прохладно. Значит, брюки, утепленный плащ, шелковый платок на шею – горло всегда было слабым, с детства.
        Час назад, проснувшись после успокоительного укола, она вспомнила разговор с сыном, ужаснулась вновь своей догадке и кинулась к ноутбуку. Выбрав подходящий рейс с минимальным временем перелета, решила заранее не предупреждать Макса, а позвонить лишь при пересадке в Москве. Хотя, нет, очень поздно! Хорошо, наберет его перед вылетом. А до него всего-то два часа с небольшим!
        У нее было мало фотографий старшего сына. Последняя сделана незадолго до аварии, она сняла его во время игры с мячом. Мяч наполовину закрывал лицо, видна была лишь кудрявая макушка, щека и кончик носа. Но Гера стоял на ножках, на остальных же снимках сидел – в коляске, на стульчике и на руках бонны. Бонна… Юлия ненавидела эту толстую немку с громким голосом. Но ее нанял муж, который первое время четко отслеживал время, проводимое Юлией с ребенком. Она же готова была возиться с сыном весь день.
        Первый год жизни Герхарда-Германа, как назвал сына муж, отмечали скромно. Из гостей были две родственницы – кузина мужа Эрика и родная сестра Марта.
        Эрика уехала, разминувшись с Мартой на полчаса. Юлия расценила визит обеих как формальность – один поцелуй в щечку племянника и вручение подарка, вот и все, чем ограничились тетушки. Ей показалось даже, что Марта приехала совсем с другой целью, ее разговор с братом за закрытыми дверьми его кабинета резко перевернул жизнь в доме Юлии. Настойчивый в своих сексуальных домогательствах Франц вдруг стал ее сторониться, что невольно насторожило, а резкое охлаждение к сыну вызвало недоумение и даже страх. Франц ребенка перестал замечать, порой не видя неделями. Юлия воспользовалась таким равнодушным отношением к сыну, проводя с ним столько времени, сколько считала нужным. И была счастлива…
        Она долго не говорила Францу о своей новой беременности, хотя и второго ребенка ждала с радостью. Франц догадался сам. Допросив ее с пристрастием о сроках, стал относиться к ней бережно, возил к доктору на осмотр, подолгу беседуя с тем о состоянии ее здоровья. «Фрау Эрбах, какой у вас заботливый муж!» – повторял ей доктор не раз. А она настороженно искала причину такого его поведения. Но отношение к первенцу у отца не изменилось.
        Однажды Франц приказал ей приготовиться к поездке в замок вместе с сыном. Обрадовавшись, подумала, что старый Эрбах, ее свекор, сменил гнев на милость. Но в самый последний момент муж объявил, что повезет сына один. Она лишь усмехнулась, надевая на малыша теплую курточку, – день был прохладным, шел легкий дождик. Юлия поцеловала его, успокаивая, Гера расплакался, поняв, что мама с ним не едет. Таким, с застывшими в уголках глаз слезинками, она его и запомнила…
        Он даже не оправдывался, ее муж! Не пряча глаз, рассказал об аварии, в красках описывая, как это произошло. Юлия смотрела на его шевелящиеся губы, затем на руки, которыми он размахивал возбужденно, то хватаясь за голову, то сжимая в кулаки. Он обвинял погоду, мокрое дорожное покрытие, скользкую траву склона. А она ненавидела его все сильнее после каждого его жеста, слова, взгляда. Наконец, чувство стало таким сильным, что она громко застонала. Муж резко замолчал, в испуге глядя на ее живот, и этот взгляд окончательно вывел Юлию из себя. «Не отдам! Этого сына тебе не отдам, убийца! Будь ты проклят!» – билась в истерике она, пока не лишилась чувств.
        Ее мальчика, ее любимого малыша похоронили без нее. Она больше месяца лечилась в клинике. До родов оставалось семь-восемь недель. Франца почти не видела, тот сам старался не попадаться ей на глаза. Юлия до сих пор не может с уверенностью сказать, как часто муж ночевал дома. Она собрала все свои силы, чтобы родить здорового ребенка, понимая, что судьба дала ей еще один шанс состояться как матери.
        Родившийся Максимилиан весил почти пять килограммов, обладал отменным для новорожденного здоровьем и совсем некапризным характером. Но у Юлии не было молока, чтобы кормить такого богатыря. Франц тут же нанял в дом кормилицу – бонну…
        На этот раз Юлия не позволила лишить ее полноценного общения с сыном. Начались скандалы, Франц все больше отдалялся от семьи, находя, видимо, утешение на стороне. Это радовало. В конце концов, Макс перешел на искусственное вскармливание, Юлия настояла на увольнении няньки, попросив вместо нее еще одну горничную. Муж спорить не стал…
        Он все еще появлялся в ее спальне, настаивая на близости. Юлия уступала, но ничего, кроме отвращения к дряхлеющему телу, не испытывала.
        Наверное, потому что не видела сына в гробу, Юлия никак не могла свыкнуться с мыслью, что его нет в живых. Ясные глазки, омытые слезами, часто снились в светлых снах, она просыпалась с чувством непонятного томления, предчувствия, но оно быстро таяло, приходило отчаяние, а за ним злость на мужа. Она желала ему смерти, искренне, без веры в Божью справедливость, не боясь греха. Юлия с потерей старшего сына, как она считала, получила индульгенцию за этот грех…
        Как-то во время прогулки с годовалым Максом в парке Розенхёэ в Дармштадте, у любимой скульптуры ангела с опущенными крыльями, к ней подошла женщина. Юлия вежливо приветствовала ее на немецком, но в ответ услышала русскую речь. Это было столь неожиданно, что она невольно задала вопрос: «Вы русская?» Та утвердительно кивнула. Взгляд ее переместился на присевшего на бордюр Макса, она посмотрела на него внимательно, после чего взяла Юлию за руку. «Это же ваш младший сын? Ваш общий с мужем ребенок?» – спросила без тени сомнения в голосе. «Да… первенца нет в живых», – пролепетала испуганно Юлия, почему-то даже не пытаясь высвободить руку. «Странно… его нет в стране мертвых», – произнесла она удивленно, отпуская ее. Она пошла прочь, но через несколько шагов обернулась и сказала: «Бегите от мужа, девочка… он страшный человек… впрочем, как и вся его семья! Уезжайте в ту страну, где были счастливы!»
        Она тогда долго не могла прийти в себя. Незнакомка лишь подтвердила ее уверенность, что мальчик жив. Вернувшись домой, она ворвалась к мужу в кабинет, с порога задав лишь один вопрос: «Где наш сын?» Он посмотрел на нее испуганно, но быстро взял себя в руки и… ударил по лицу! «Твой ублюдок сдох! Не наш, а твой! Шлюха!» – орал он, брызгая слюной. Угрожая вызвать санитаров, отобрать ребенка и упечь в психиатрическую клинику, муж связал ей руки и потащил в спальню…
        Униженная, избитая, изнасилованная, она на четвереньках доползла до своей комнаты. Сил не было даже плакать. Так этот садист не издевался над ней никогда…
        Она не смела больше даже заикнуться на эту тему. Догадка, что Герхард был зачат не Францем, крепла. Она вспомнила Марту, таинственный ее разговор с братом в день рождения малыша, после которого Франц резко отвернулся от сына, и поняла, что только та может прояснить ситуацию.
        Марта откровенно призналась, что тайно сделала экспертизу. Отцом Герхарда Франц не был. Им мог быть только Анри…
        – Фрау Юлия, такси вас ожидает, – горничная взялась за ручку чемодана. – Я помогу.
        – Спасибо, Грета, – Юлия остановилась на пороге, оглядела комнату. Все, пора. Уже завтра утром она будет на родине.
        Глава 46
        Герман следил за парадным входом отеля уже более двух часов. Расположившись за столиком кофейни у окна, надежно скрытый от взглядов прохожих листьями фикуса. Помещение было оформлено безвкусно, с претензией на стиль хай-тек, стеклянные столешницы и хромированные ножки столов плохо сочетались с деревянными балками, окрашенными в цвет пожухлой травы, а роль перегородок зонирования играли высокие кашпо с сочной зеленью. Тем не менее народу было много, в основном молодежь.
        Вспомнив, как удивился тишине, царящей в кофейне с таким количеством посетителей, вновь усмехнулся – доступность бесплатного интернета, видимо, было единственным, что притягивало посетителей.
        Отхлебнув откровенно дрянного кофе, Герман поморщился. И тут заметил, как по тротуару, оглядываясь по сторонам, движется Шульц. Вот тот остановился у входа в отель, еще раз огляделся и шагнул в открытую швейцаром перед ним дверь.
        Встреча с приемным отцом в планы не входила, ему нужен Максимилиан Эрбах. «Странно, что они не вместе. И куда же подевался братец?» – подумал Герман.
        Да, теперь он был в курсе, кто его настоящие родители. О владельцах земли, на которой была их ферма, как-то рассказала бабушка, она и поведала историю женитьбы Франца Эрбаха на русской балерине Юлии Волошиной. Рассказала и о гибели их первенца. Он тогда пожалел незнакомую женщину, даже ужаснулся. Но о том, что он и есть тот погибший якобы ребенок, и мысли не возникло. Да и с чего бы? Узнал об этом спустя много лет, подслушав ссору приемных родителей. Это случилось в тот день, когда сбежал домой от кредиторов. Мать упрекала отца, что тот до сих пор не рассказал Юлии о том, что ее первенец, то есть, он, Герман, жив. «Теперь тебе что мешает? Земли наши, из Эрбахов осталась только Марта. Что она тебе сделает? Отберет ферму? Не получится! Почему мы должны выплачивать его долги? Пусть это делает родная мать!» – кричала она ему. Герман поначалу не понял, как такое могло случиться? Как он попал в приют? Или не было никакого приюта? Он решил, что расспросит отца, но тот неожиданно твердо пригрозил матери: «Расскажешь Герману или Юлии – убью. Глупая баба, не понимаешь, чем это тебе грозит? О ребенке
забыла?»
        С этого дня он всячески избегал слов «отец» и «мать». В мыслях стал называть приемного отца «Шульцем», о его жене перестал думать совсем.
        И в этот же день Шульц с бабушкой рассказали ему о ценностях, хранящихся в одном из сейфов замка. Он задал лишь один вопрос: «Почему вы уверены, что они там есть?» Оказалось, Шульц понемногу распродавал украшения по просьбе Эриха Эрбаха – нужны были средства на содержание замка. Однажды одно из украшений он показал своей матери и от нее узнал, каким образом Эрбах ими завладел. Он, как оказалось, просто «изъял» их у еврейского ювелира, расстрелянного фашистами в оккупированном русском городе во время Второй мировой войны. Мать Шульца, в девичестве Оксана Милашенко, была соседкой этой еврейской семьи. Позже Эрбах вывез ее из России, ей было всего четырнадцать…
        Перед смертью Эрбах признался Шульцу, что сумел сохранить самое ценное для Марты и просил после того, как его не станет, рассказать той, что «сейф находится там, где любил играть внук». «Возможно, ей придется продавать украшения, как это делал и я, чтобы были средства на содержание замка», – добавил он. Эрбах и перед смертью думал лишь о сохранении родового наследия. Но Шульц Марте ничего не сказал, о наличии сейфа она так и не узнала…
        Оставалось найти хранилище. Конечно, в какой там комнате из трех десятков играл внучок старого Эрбаха, Шульц не знал. Решено было методично обыскивать поочередно все. Марта лежала в клинике, доступ в замок Шульц имел свободный, так как старуха доверяла ему, как и ее отец. Они начали с тех помещений, что выглядели жилыми. Простукивали стены, сдвигали картины и ковры, в библиотеке искали за книгами на стеллажах. Однажды он наткнулся на скрытую от глаз рядами книг нишу, но та зияла пустотой. Время шло, Марта вот-вот должна была вернуться. Две комнаты: спальня Марты и кабинет старого Эрбаха – были заперты. Шульц решил, что взламывать замки опасно, подозрение падет именно на него…
        В день возвращения Марты из клиники они в замок не сунулись. А на следующий Марта вызвала к себе Шульца и заявила, что завтра едет в Россию искать родственников матери. Она рассказала, что обнаружила в неизвестном ей ранее хранилище медальон с ее фотографией. Показывая ему обратную сторону снимка, где были написаны имя, дата и город, она выронила клочок бумаги. Он выпал из открытого медальона на пол, Шульц поднял его, заметив строку из цифр. Он все понял – Марта их опередила.
        Они втроем – он, приемный отец и бабушка решили, что Шульц напросится в поездку с ней. Марта, скорее всего, с медальоном не расстанется. Пока они ищут родственников Марты там, он, Герман, продолжит поиски сейфа в замке.
        Обнаружил он его на следующий же день после их отъезда. Сейф был в кабинете старого Эрбаха. Герман легко вскрыл замок, вошел в комнату, внимательно осмотрелся и сразу заметил тонкие полосы соединения обоев, образующие прямоугольник, на стене. Не найдя поблизости никаких механизмов, нажал на его угол, кусок стены повернулся, открыв нишу. Ключ лежал там же. Он открыл дверцу, за ней была другая, уже с кодовым замком.
        Созвонившись с Шульцем, доложил, что пока ничего не обнаружил. У того тоже новости были неутешительными – старуха медальон носила на шее, не снимая.
        Почему тетушка отправила Шульца домой и отказалась от сопровождения в Самару, тот и сам не понимал. Факт, что приемный отец вернулся в Дармштадт, а Герман отправился за ней…
        Ему надоело цедить отвратный напиток, но бродить по улице туда-сюда в ожидании Макса Эрбаха не хотелось. Герман посмотрел на часы – семнадцать ноль-ноль. Еще час – и уедет, решил он. А завтра с утра сядет в холле отеля лицом к лифтам. Не будет же братец весь день находиться в номере и выйдет хотя бы на завтрак!

* * *
        – Вы понимаете, господин следователь, что это означает? Сын Шульца представился Лизавете Германом Волошиным. Девичья фамилия моей мамы – Волошина. Очевидно, он ее якобы погибший сын, и знает об этом! – Максимилиан торжествующе посмотрел на Беркутова.
        – Да, похоже, – он уже и сам пришел к тому же выводу.
        – Тогда у него есть все основания претендовать на наследство. И зачем понадобилось убивать тетю Марту?! Он мог просто прийти к нам… или к ней! Она наверняка думала как все мы, что мальчик сгорел в машине.
        – Я не стал бы этого утверждать. Вы же не знаете точно, что произошло на дороге?
        – Нет. Мама тоже не в курсе – она сразу после аварии попала в клинику, была беременна мной. Похороны брата прошли без нее.
        – То есть тела ребенка она не видела.
        – Да.
        – Как близко она знала Шульца?
        – Он вхож в наш дом. Но не думаю, что мама хотя бы раз была у него.
        – То есть с Германом она не встречалась?
        – Уверен, что нет. По-моему, она не интересовалась семьей поверенного. Мы живем в городе, замок в десяти километрах, да и бывала она там считаные разы. Земли, что арендует семья Шульца, на севере владений. Зачем бы ей туда ехать? Простите, но Герман, возможно, уже в Германии…
        – Границу он не пересекал. Шульц сейчас в отеле, Герман на связь с ним не выходит. Скорее всего, ваш брат имеет свои планы и не собирается следовать приказам приемного отца. Возможно, ему нужны вы.
        – Я?! Но он должен понимать, что я в поле зрения полиции, и его сразу арестуют, как только он окажется рядом?
        – Возможно, он уверен, что о нем никто не знает. В любом случае, вам сейчас необходимо вернуться в отель. Вы будете находиться под постоянным наблюдением наших сотрудников.
        – Хорошо. Но как же Катя? Она одна дома с малышом. Что, если Герман знает ее адрес? Он не сможет ей навредить? Если он так легко лишил жизни тетю Марту…
        – Во-первых, маловероятно, что ему известно о ее существовании. Во-вторых, Катя не откроет ему дверь.
        – Но мне открыла!
        – Сейчас она предупреждена. В машине на парковке – оперативники. Не переживайте, Катерина не пострадает…
        Глава 47
        «Все, пора. Отрицательный результат – тоже результат. Ну не судьба сегодня близко познакомиться с братцем!» – Герман вложил в папку со счетом купюру, поднялся и оглядел зал – картина не изменилась: все посетители сидели, уткнувшись в смартфоны. «Не прошло и десяти лет, и мир перевернулся. Печально…» – подумал он, выходя из кофейни.
        Герман видел брата лишь на фотографиях в интернете. Удивившись сходству, решил, что узнать даже в толпе сможет без труда.
        Конечно, был соблазн открыться в тот же день, как подслушал ссору приемных родителей. Просто рвануть сразу к матери, заглянуть в глаза. С порога – я твой сын! Быстро опомнился, решив, что сначала закроет все свои проблемы. Нет, нельзя к ней нищим с долгами… И еще остановило сомнение, нужен ли ей? Ведь не искала его, сразу поверила, что нет в живых! А как же материнское сердце? Неужели не чувствовала, что он где-то рядом? В душе боролись желание бежать к матери и обида, что забыла…
        Он успел до отъезда в Россию найти дом, где та жила, прошелся рядом, но позвонить в дверь не решился. Дом был небольшим и очень старым. Герману повезло, не успел он дойти до перекрестка, подъехала машина такси, мать вышла на крыльцо – худенькая, элегантная в своем классическом кашемировом пальто. Сердце замерло – она посмотрела в его сторону! Он тут же поспешил завернуть за угол дома. Через пару минут машина проехала мимо него…
        Больше к дому не ходил. Нашел сайт галереи брата, посмотрел фотографии, программу выставок на ближайший месяц. Потом, когда все закончится, и он будет свободен – посетит. Рядом с братом на многих фотографиях была девушка. Он решил вдруг, что та ему не пара. Даже обидно стало – страшненькая, неухоженная.
        Герман не думал о разговоре с приемным отцом (мать не в счет!), был уверен, что тот не расскажет правды. Ссориться с ним не хотелось, но разоблачения тому все равно не избежать! Он и так украл у него, Германа, родных отца и мать. И фамилию – фон Эрбах! Самое главное, о чем спросит – каким образом он оказался в семье Шульца? Кто в этом виноват?
        Приемный отец был нужен, чтобы получить содержимое сейфа. Герман решил, что возьмет не все, только сумму, чтобы закрыть долг. Это же не воровство – по закону часть принадлежит ему как старшему сыну! Кстати, он так и не понял, почему старый Эрбах наследницей посчитал лишь дочь Марту. Да, тайн у семейки, похоже, много. Его, Германа, мнимая смерть – далеко не первая в списке.
        Он надеялся, что Шульц медальон у тетушки заберет без проблем. Достаточно было добавить старушке снотворное в чай, даже и красть не было нужды – вынул клочок бумажки из медальона, сфотографировал код и положил обратно. Дел на пять минут. Не справился! Почти неделя была потеряна! Оказалось, кофе-чай пить с Шульцем та и не собиралась… Почему отказалась ехать с ним дальше? Что-то заподозрила? Возможно…
        А теперь выясняется, что набора цифр для того, чтобы открыть сейф, недостаточно. Нужен и сам медальон.
        Еще в самолете, когда летел в Самару, вдруг дошло: а тетке придется открыться, кто он такой, иначе близко не подпустит. Наплетет что-нибудь слезливое, что, мол, только что узнал, что племянником ей приходится… старушки так сентиментальны!
        Хорошо, Шульц сам бронировал ей и билет, и отель. Точнее апартаменты в доме с видом на реку. Герман же снял для себя квартирку в скромной блочной пятиэтажке. И автомобиль в аренду взял попроще, чтобы не выделяться из толпы.
        Все пошло не так, как мечталось. И тетушка оказалась не сентиментальной старушкой, а монстром…
        Самое главное было – проникнуть в дом. Но сначала в огороженный двор. А можно это было сделать только двумя путями: через арку с будкой охранника и шлагбаумом или калитку, запертую на магнитный замок. Ему повезло, поздно вечером он смешался с толпой нетрезвой молодежи, миновал калитку и вошел с ними в подъезд. Его приняли за гостя, привели в квартиру к какой-то девушке, накормили, пытались и напоить… Герман, когда все угомонились, прилег на кухонный диванчик, выставил будильник на мобильном на семь утра местного времени и заснул. А утром тихо покинул гостеприимный дом. Когда выходил, бросил взгляд в зеркало в прихожей – сам себя не узнал: бородач с буйной шевелюрой на голове.
        Он позвонил в дверь апартаментов, которые арендовала тетушка, машинально повернул круглую ручку и… дверь открылась. Позже понял, что Марта ждала этого парня, наверняка договорившись о встрече с ним заранее.
        Марта была в спальне. Он вошел, она обернулась на звук его шагов. На миг замерев, удивленно спросила: «Герман? Какого черта тебе здесь нужно?»
        Он понял сразу все, как только признался, что знает, чей он сын. Знала и она…
        То, что старуха говорила ему, брызжа слюной, туманило голову. Он смотрел на нее, выкрикивающую проклятия его матери, «русской шлюхе», как она ее называла, и едва сдерживался, чтобы не ударить по перекошенному ненавистью лицу. Она рассказывала все в подробностях, усмехаясь довольно, что так красиво все продумала, когда решила избавить их семью от «ублюдка», то есть от него, Германа. Он уже понял, что он не Эрбах, даже подумать успел: и слава богу, нет в нем ни капли их гнилой арийской крови. Острая жалость к матери перекрыла собственную обиду. Теперь он знал, кто ее подло обманул, кто отнял у нее его, первенца. Это были ее муж и его сестра! Идейным же вдохновителем стал старый нацист, их отец! На миг забыв о цели своего визита, Герман собрался уже бежать вон, только бы не слышать визгливый голос старухи…
        Она сама достала медальон из маленькой шкатулки. Держа его на вытянутой руке, подошла совсем близко. «Это тебе нужно? Что, проигрался, дурак? Что еще можно было ожидать от тебя, внука нищих алкашей? Против генетики не пойдешь!» – торжествующе потрясла она перед его носом медальоном на цепочке. И тут же, резко дернувшись в сторону, спрятала его в кулак.
        Он схватил с верхней полки бюро что-то тяжелое, так и не поняв, что это за предмет. И резко опустил руку вниз, со всей силой стукнув по седой макушке.
        Герман смотрел, как падает старуха, зацепившись ногой за край пушистого коврика, но даже не сдвинулся с места, чтобы подхватить ее. Она упала рядом с бюро, задев его плечом. Он было шагнул к ней, но в наступившей тишине раздался мужской голос. Кто-то звал старуху по имени…
        Он едва успел спрятаться за плотную портьеру. На секунду отогнув край шторы, увидел, как над старухой склонился рыжий парень.
        Дальше ничего не видел, плотная ткань закрывала обзор. Он услышал слабый ее голос, но не понял, какие именно слова та произнесла. Секундой позже раздался приглушенный звук – негромко вскрикнул парень.
        Больше всего Герман боялся, что тот обнаружит его. И тогда…
        Через несколько минут хлопнула входная дверь, Герман покинул свое убежище. Он склонился над телом, старуха несомненно была мертва! Бросил взгляд на откинутую в сторону руку – медальона не было! Не было и предмета, которым он ударил старуху.
        Он подумал, что этот рыжий парень подставил себя сам. Медальон и орудие убийства унести мог лишь он. А его, Германа, в квартире и не было! Он видел камеры наблюдения у двери в подъезд, у шлагбаума, но спокойно вышел, не боясь засветиться, – скоро человека с такой внешностью не будет. Он даже зашел в магазин, купил там продуктов…
        Но о камере над входом в квартиру он не знал!
        О том, что медальон для него утерян навсегда, в тот момент не думал. Осознание этого факта пришло позже, уже в машине. Он было набрал номер отца, чтобы сообщить о неудаче, как увидел рыжего парня. Тот двигался по тротуару вдоль домов и говорил по мобильному. Герман тут же вылез из машины и поспешил за ним.
        Парень прошел два квартала, завернул за угол, остановился у арки. Герман услышал, как звонит его телефон. «Да, я у своего дома. Скоро приеду, не волнуйся. Мне нужно переговорить с Лизкой, пойми. Она обязательно поможет!» – услышал он, проходя мимо. Все было ясно, тот жил в одном из двух домов по обе стороны от арки. Выяснить, кто такая Лизка и ее рыжий друг, труда не составило, на его вопросы охотно ответила грязная баба, едва стоявшая на ногах. Она же ткнула пальцем в окна квартиры, где жила девушка. То, что он сумеет обаять девчонку, не сомневался…
        Оторвавшись от воспоминаний, Герман набрал номер вызова такси. Машину обещали прислать в течение десяти минут. Он посмотрел на вход в отель и увидел брата! Это, без сомнений, был Максимилиан Эрбах. Герман быстрым шагом направился к нему.
        Швейцар услужливо распахнул перед ним двери.
        – Герман Шульц? – услышал он спокойный голос.
        – Wer sind Sie?[15 - Кто вы? (нем.)] Was brauchen Sie?[16 - Что вам нужно? (нем.)] – произнес он, делая шаг назад и оглядываясь.
        – Следственный комитет, старший следователь Беркутов. Вы задержаны по подозрению в убийстве подданной Германии Марты Эрбах. Прошу пройти к машине. И говорите по-русски, господин Шульц. Или Волошин, как вам будет угодно!
        Он дернулся в сторону и, оттолкнув пожилого швейцара, выбежал на проезжую часть. Перед ним, отчаянно трезвоня, проехал трамвай. Оставалось пересечь еще рельсы, узкую проезжую часть, и он на противоположной стороне улицы. В кофейне, он знал, есть второй выход во двор, нужно лишь миновать длинный коридор, где расположены туалетная комната и подсобные помещения. Двор был проходным…
        И тут он споткнулся… Откуда взялся этот желтый микроавтобус, который местные жители называют маршруткой?! Он приближался так быстро, что Герман не успел сделать ни шагу. Последнее, что он почувствовал, – сильный удар в грудь.
        Глава 48
        – В прошлый раз, господин Шульц, вы заверили меня, что рассказали все, что известно, – Беркутов смотрел на поверенного и не мог понять одного – почему тот так спокоен. Только что ему сообщили, что Германа взяли, он в больнице. Реакция была, по меньшей мере, странной – Шульц лишь удовлетворенно покачал головой.
        – Все, что относится к делу, я рассказал, – упрямо заявил тот.
        – Хорошо. Вы должны понимать, что подозрение в соучастии в убийстве с вас не снято. Как только ваш приемный сын придет в себя, его допросят. Я задерживаю вас на сорок восемь часов до выяснения всех обстоятельств дела. С консульством наши действия согласованы. Вы по-прежнему не хотите ничего добавить к нашей прошлой беседе?
        – Что вы хотите знать? – в голосе Шульца послышалось раздражение.
        – Осталось еще много невыясненного, господин Шульц. О существовании ценностей вы знали давно. Неужели не предпринимали попыток найти сейф? Даже после смерти хозяина замка?
        – Да, я думал об этом. В замке мне был известен каждый уголок. Поскольку Марта доверяла мне не меньше Эриха, я был уверен, что постепенно осмотрю все помещения.
        Но мои надежды, что после смерти хозяина замка буду свободнее передвигаться, не оправдались. Марта была домоседкой, почти никуда не выезжала. Кроме того, я заметил, что она и сама обследует все комнаты. Не мог понять, зачем? Она спокойно могла это делать при жизни отца. Больше всего боялся, что меня опередит. Так и случилось, она нашла сейф первой, но это произошло уже после смерти ее брата Франца. Или незадолго до. Потому что после похорон Марта легла в клинику на лечение, а вернувшись домой, заявила мне, что завтра вылетает в Россию. Вот тогда и показала медальон. Вынимая фотографию, чтобы продемонстрировать надпись на обратной стороне, выронила клочок бумаги с цифрами. Я сразу понял, что это шифр.
        – Она сказала, что обнаружила сейф?
        – Да, но не сообщила, что нашла там что-то ценное. Я тогда подумал, вдруг это не тот сейф? Или, что хуже, он оказался пуст. Если бы не ее фраза: «Теперь есть, что делить наследникам», я не был бы уверен, что ценности на месте.
        – И вы напросились в поездку?
        – Да, сказал, что обещал ее отцу быть рядом. Она, помню, усмехнулась: «С чего бы вдруг он так озаботился моей безопасностью?» На самом деле Марта была циничным, черствым, даже жестоким человеком.
        – Как-то вы слишком нехорошо о своей подопечной, господин Шульц. Есть веские причины утверждать так?
        – Поверьте, есть, – зло бросил тот.
        – Поясните?
        – Мнимая смерть Германа – ее рук дело. Авария, в которой он якобы погиб, точнее, сгорел заживо в машине, подготовлена ею.
        Однажды Эрих предложил мне сделку. Дело в том, что мои предки земли у Эрбахов арендовали. Он же предложил мне их выкупить. В качестве платы я должен жениться на женщине с ребенком. Я знал, как мой отец мечтал о собственности, но попросил объяснить, зачем Эриху это нужно. Наверное, я бы отказался, если бы мне расписали весь чудовищный план от начала до конца! К тому же, у меня была любимая девушка из состоятельной семьи, дела которой я вел, Эрика Гаубе. Ее отец не давал разрешения на брак, это меня очень беспокоило, хотя Эрика готова была пойти против его воли.
        – Так вам объяснили причину столь странной просьбы?
        – Эрих намекнул, что этот ребенок ему не чужой. И он хочет, чтобы его воспитывал человек, которому он доверяет. Я тогда подумал, что малыш – его сын, хотя получалось, что зачал его Эрих в семьдесят семь лет! Позже пришло более логичное объяснение: мальчик – внебрачный сын Франца.
        Я попросил день на раздумья, рассказал все родителям. Глядя на счастливые слезы отца, решился и дал согласие.
        Меня познакомили с женщиной, моей нынешней женой. Да, я много позже понял, на какие жертвы мне пришлось пойти! Вместо красавицы Эрики, обладающей легким, позитивным характером, получил всегда недовольную, сварливую уродину. До дня нашей свадьбы ее маленького сына я видел лишь однажды и издалека. Она указала мне на играющего с мячом ребенка, когда подвез ее из города домой.
        Она переехала ко мне, занялась делами фермы, завела собачий питомник. Ее ребенок оставался у бабушки. Я же продолжал работать в юридической конторе в Дармштадте.
        Однажды по делам Эриха Эрбаха на несколько дней мне пришлось уехать в Берлин. Когда вернулся, узнал страшную новость: в аварии погиб сын Франца и Юлии. Сгорел заживо, Франц не успел его спасти… А через некоторое время жена привезла в наш дом своего сына. Мне и в голову не могло прийти сопоставить оба факта!
        – Вы хотите сказать, что ваша жена своего сына заменила ребенком Эрбахов?!
        – Да! Всю интригу сплели Марта с отцом. Под их нажимом Франц согласился участвовать в спектакле…
        Марта сразу заподозрила Юлию, что та вышла за Франца из корыстных побуждений. Юлия отчасти виновата сама – не скрывала, что не любит мужа. Сын у нее родился в срок, но ни одной черты лица брата Марта у него не обнаружила. Подумав, что все младенцы похожи, решила дождаться года. Незадолго до празднования дня рождения Геры Марта сделала генетическую экспертизу. Ребенок не был зачат Францем, как она и предполагала. Марта сообщила об этом отцу и брату. Старый Эрбах пришел в бешенство. Он требовал от Франца, чтобы тот развелся с Юлией и выгнал ее. Но о существовании брачного контракта, по которому Юлия была совладелицей дома и галереи, ему известно не было.
        – Вы должны были об этом знать, не так ли?
        – Конечно, я составлял документ, но Франц запретил мне говорить о нем отцу и Марте!
        Франц отказался разводиться, но чужого ребенка воспитывать тоже не желал. Тогда Марта придумала, как от него избавиться. Франц долго не соглашался. Но через несколько месяцев Юлия призналась, что беременна. Франц обрадовался, он подумал, что рождение общего ребенка, в особенности сына, могло бы примирить его с отцом и сестрой. Тем более, у Марты детей быть не могло…
        – Марта не была замужем?
        – Нет. Ее отец не позволил ей выйти за любимого мужчину. Более того, он заставил ее сделать от него аборт. Эту историю мне рассказала сама Марта. Ей было двадцать семь, когда в замок были приглашены реставраторы – Эриху вдруг вздумалось привести в порядок первый этаж.
        Марта влюбилась в одного из художников, почти мальчика, по-моему, ему не было и двадцати. А он ответил взаимностью. Реставраторы жили в замке на втором этаже, у каждого была своя комната, так что встречаться влюбленные могли без помех.
        Узнав, что Марта беременна, парень сделал ей предложение. И тут выступил в своих правах Эрих. Марта, когда говорила мне об отце, называла его самодуром, не иначе. Он выгнал ее избранника, настоял, чтобы она избавилась от ребенка. Тогда она не посмела ослушаться…
        – Чем же не угодил художник Эриху Эрбаху?
        – Молодостью, как я понял. А еще он был французом, сыном мелкого торговца булками и багетами. Презираемые Эрихом нация и сословие.
        Марта, потеряв смысл в жизни, озлобилась. И что самое странное, стала думать, как отец – их арийская кровь не должна быть разбавлена ничьей. Поэтому, когда Франц привел в дом русскую балерину и представил как невесту, поддержала отца и выставила Юлию из замка.
        Отношения Марты с братом были испорчены, но и с отцом она была холодна. Я думаю, такие понятия как любовь и нежность – не про нее.
        – Вернемся к мнимой смерти Германа, – напомнил Беркутов.
        – Хорошо! Марта продумала все! Нашла женщину, у которой двухлетний сын был неизлечимо болен, а она сама была в долгах. И, по сути, купила труп ребенка. Конечно, на убийство они не решились. Цинично дождавшись смерти мальчика, «организовали» аварию. Подменив спящего Геру на мертвое тело, столкнули автомобиль под откос и подожгли. В тот же день моя жена «привезла», якобы от бабушки, «своего» сына.
        – Почему же просто не отдали Германа на воспитание этой женщине?
        – Она не хотела одна воспитывать чужого ребенка, не имея постоянного источника дохода. А Марта отказалась оплачивать содержание неродного племянника. Ей проще было купить меня в мужья этой женщине за кусок ненужной земли. Не исключаю, там присутствовал и шантаж…
        – И вы тогда мальчика не узнали?
        – Нет! Я заметил сходство между ним и Максимилианом, когда Герману исполнилось десять. Я сделал снимок Макса, сравнил с фотографией Геры в этом же возрасте – они оба очень похожи на Юлию. Разница в два года между ними почти не видна…
        Первым делом я расспросил жену. Нужно сказать, она всегда относилась к Герману с прохладцей, часто попрекала деньгами, даже едой. Это меня удивляло, я считал, что он ей был родным сыном! Теперь же ее такое поведение стало объяснимо. Она призналась сразу, потому как я пригрозил разоблачением. В ответ заявила, что никто не поверит, что я не участвовал в авантюре. Да, я испугался, это конец моей репутации! Поэтому и молчал до сих пор. Герман никак не пересекался с Максом, да и случайно встретившись, они вряд ли могли что-то заподозрить.
        Если бы Герман остался в Берлине, спокойно работал в компании, куда я его устроил, женился… Если бы не карты! Марта бы была жива, а Герман не стал убийцей.
        – Похоже, вам не безразлична его судьба, господин Шульц.
        – Я и моя мать любили его. У меня нет своих детей, а матушка обладает очень доброй и отзывчивой душой. Я не представляю, как скажу ей, что Герман убил человека!
        – Вы понимаете, что Максимилиан сообщит обо всем своей матери Юлии Эрбах? Подозреваю, уже сообщил.
        – Бедная женщина… такой удар!
        – Несколько цинично прозвучало, господин Шульц! Вы могли вернуть ей сына пятнадцать лет назад! Живым и здоровым. И судьба его наверняка сложилась бы иначе…
        Глава 49
        – Галя, я так устал, что даже есть не хочу, – Беркутов сел в кресло и вытянул ноги. – Рассказывать ничего не буду, но на твои вопросы отвечу.
        – Уж как-нибудь потерплю до утра, – усмехнулась та, подсовывая ему под спину думку. – Может быть, чаю?
        – Нет, Галчонок, прости. Никита дома?
        – Поехал оставшиеся вещи из их с Ксютой квартиры забирать. Егор, мне кажется, твоя дочь добилась невозможного – Никитос влюбился! Да, и накрыло его… основательно! Бродит по дому, словно сомнамбула, на мебель натыкается.
        – А причем здесь моя дочь? – искренне удивился Беркутов, однако, настораживаясь.
        – Не дошло? В нее и влюбился. Кстати, завтра даем ужин. Звонила ей, по-моему, Лиза даже обрадовалась.
        – Давай не будем делать поспешных выводов, – заулыбался он, представляя их рядом – почти двухметрового пасынка и свою миниатюрную дочь.
        – Как хочешь, – пожала плечами Галина. – Скажи, а Германа нашли? Он же за Лизой ухаживал. Тебе не страшно за девочку?
        – Эк ты издалека! – засмеялся Беркутов, прекрасно понимая, что от расспросов все равно не уйти. – Германа взяли днем, но он в больнице, пока без сознания. Пытался скрыться, но попал под маршрутку.
        – Вот наказание! И признаться в убийстве не успел?
        – Да ты циник, Галина Михайловна! – Беркутов с насмешкой посмотрел на смутившуюся жену. – Человека тебе не жаль, лишь бы преступник получил свое! Не все так просто, Галя. Герман оказался родным сыном Юлии Эрбах, якобы погибшим в аварии двадцать пять лет назад…
        У Беркутова мелькнула мысль, что он со временем стал неплохим рассказчиком, ранее за ним этого не водилось. Он смотрел на жену, которая по ходу его повествования что-то помечала в блокноте, морщила лоб, шевелила губами, словно повторяя за ним. Он замолкал, давая ей осмыслить услышанное, продолжал, когда ловил вопрошающий взгляд. Это был странный диалог, когда один из собеседников не произнес ни слова. Впрочем, «говорить» друг с другом молча, лишь глазами, для них редкостью не было.
        – И все это придумала Марта… чудовищно! Знаешь, что я подумала – она мстила всем, кто был счастлив и любим, за свою неудавшуюся женскую долю. За то, что всю жизнь вынуждена была провести в замке со своим отцом, не позволившим ей выйти замуж за любимого. Вот посмотри, что получается – этим жестоким спектаклем она сделала несчастными многих. У Шульца на тот момент была невеста, Эрика Гаубе, они могли быть счастливы в браке.
        – Шульц сам сделал свой выбор! – возразил Беркутов.
        – Да, конечно… повел себя не по-мужски, согласна. Я думаю, он не хотел терять важного клиента в лице семьи Эрбах, отказав им. Именно это является основной причиной. Ну, и речь, как я понимаю, шла о собственности на землю. Добровольно или нет – налицо два несчастных человека: он сам и Эрика.
        Про Юлию и Германа я вообще молчу… То, что сотворили с ними Эрбахи, можно назвать лишь преступлением.
        – Марта наказана!
        – Я тебя умоляю, Егор! Мгновенная смерть – не наказание! Ей бы жить долго и мучиться от болей, вот тогда можно сказать, что настигло справедливое возмездие!
        – Экая ты кровожадная, Галина Михайловна, – покосился на жену Беркутов. – Мне уже начинать бояться? Грешен…
        – Не юродствуй, Егор. Я много в последнее время на эту тему думаю. Фраза «без вины виноватые» меня настораживает. Почему так говорят? Возьми этот нацистский проект «Лебенсборн». Кажется, цель вполне даже благородная – повысить рождаемость. То есть женщина реализует себя как мать, а заботу о ребенке берет на себя государство. Так? Нет вины таких женщин? Кажется, что нет. Но если разобраться, она, переспав с нацистом, разве не понимает, что, родив, отдаст свое дитя на воспитание его потенциальным убийцей? Вырастая с ненавистью ко всем, в ком течет не чистая арийская кровь, он будет их уничтожать. В лучшем случае, использовать как рабов. Евреев, полукровок, русских! Тех, кого фашизм признает вторым сортом! Все она понимает, значит виновата. Вины нет, а виновата… Не знаю, смогу ли писать об этом. Я пока материалы в интернете подбирала, столько узнала о детях «Лебенсборна»! Многие живы и знают, как и кем были зачаты и рождены. Узнают об этом, будучи уже взрослыми людьми, чьими-то отцами, матерями, уже и дедами! И вся жизнь – с ног на голову! У нормальных людей (я не говорю о нынешних фашистах)
отношение к Гитлеру однозначное – преступник! И все его деяния – преступления. Каково этим детям проекта узнать, что они рождены в угоду извращенному безумцу и его соратникам?
        – Не думаю, что их потомки откажутся от отца или матери или будут их осуждать, узнав, что те родились в роддомах «Лебенсборна»!
        – Не скажи. Известны факты самоубийств среди тех, кто узнал правду о своем рождении. И если бы в апреле сорок пятого архив «Лебенсборна» не был сожжен перед приходом американских войск, жертв суицида, я уверена, было бы многократно больше.
        Марта Эрбах, похоже, не знала, что какое-то время жила в приюте. Интересно, как отец объяснял ей отсутствие фотографий ее матери и каких-либо документов? Он воспитывал ее с рождения один…
        – Не совсем с рождения. После того, как они с ребенком и Оксаной Милашенко приехали к отцу в замок, а родители его фактически выгнали, Эрих отправил Оксану в работницы в семью отца Шульца. Ребенка, видимо, оставить у них побоялся, или те отказали – не суть важно. Тогда он каким-то образом устроил ее в приют «Лебенсборна», ведь ему нужно было возвращаться в Гродно к месту службы, шел сорок второй год! Вспомни письмо его другу Зигфриду Гаубе немногим позже, он просит забрать девочку к себе и стать крестным. Наверное, получил известие, что та в опасности. Сейчас мы можем только гадать о причинах.
        – До сорок третьего года чистоту крови родителей проверяли особенно тщательно. А у Марты мать по документам вообще неизвестна. Программа по «онемечиванию славян» была запущена позже. С лета сорок третьего в проект стали забирать детей и с территории Советского Союза. До сих пор неизвестно точное число детей, увезенных на перевоспитание в приюты «Лебенсборна». В общем, Егор, не могу я писать об этом детективный роман, душа болит.
        – Ну и не пиши… Давай-ка все-таки выпьем чаю, – переключил он внимание жены на действительность. – С плюшками, если есть!
        – Как не быть! – Галина тут же поспешила на кухню…

* * *
        – Мама, сейчас глубокая ночь, куда ты собираешься ехать? – Максимилиан пытался уговорить ее отдохнуть, она же рвалась увидеть старшего сына. И все задавала вопрос за вопросом: встречался ли он с Германом, узнал ли его, похож ли тот на нее? И что отвечать? Да, видел, но недолго и окровавленного. А потом приехала машина скорой помощи…
        – Макс, я все равно не смогу заснуть. Неужели ты не знаешь номер его мобильного? Как же ты не спросил?!
        – Он сменил номер. Прежний, что был у следователя, не отвечает.
        – То есть вы Геру так и не нашли? Что ты мне голову морочишь! Ты ясно дал понять, что видел его! – она устало опустилась в кресло и закрыла глаза. – Возможно, ты прав, я тороплю события. Но понять-то ты меня должен!
        – Я понимаю, мама, – он покосился на кровать: по его просьбе горничная застелила ее свежим бельем. Еще одна стопка лежала на диване в гостиной. Он отказался бронировать отдельный номер для матери не из экономии – побоялся оставить ее без присмотра…
        Когда она позвонила из аэропорта Франкфурта и сообщила, что прилетает в четыре тридцать утра, он кинулся было звонить Беркутову. Вовремя бросил взгляд на часы – тот уже наверняка спит.
        Макс решил немного отдохнуть, заказав такси до аэропорта. Но сон не шел, перед ним постоянно возникало лицо Германа, вновь подступал холодящий ужас, на глаза наворачивались слезы. Больше всего он боялся, что тот не выживет. Что тогда будет с мамой?
        Герман пришел в сознание до приезда машины скорой помощи. Макс, успевший к месту происшествия первым, быстро снял куртку и подложил ее под голову брата. Когда тот открыл глаза, он наклонился к самому его лицу, поняв, что Герман хочет что-то сказать. «Я не думал ее убивать… она назвала меня Bastard, а маму Hure! И сказала, что мы ничего не получим… я ударил ее… старая ведьма! А мама у нас красивая, правда? Передай ей… я не убийца…» – он говорил быстро, боясь не успеть сказать все, что хотел. Он вновь потерял сознание, а Макс так и просидел на коленях возле него до приезда врачей.
        Они с Беркутовым поехали следом за неотложкой. В больнице сказали, состояние Германа критическое.
        Макс с разрешения Беркутова присутствовал при допросе Шульца, наблюдал за ним, пару раз еле сдержался, чтобы не стукнуть с силой по прозрачной с его стороны перегородке. Был бы он в том же помещении, где Шульц, ударил бы того, не иначе. Наверное, поэтому его и усадили в этой комнате, да еще и полицейского приставили. Уже в гостинице, успокоившись, понял – вина Шульца несомненна, но сама тетушка? А дед, отец? Как им-то в голову пришло сотворить весь этот ужас? И главное, ради чего? Тысячи людей воспитывают приемных детей, даже Шульц признался, что Герман не был для него чужим. Почему было не оставить его родной матери? Неужели дело лишь в именитой фамилии и чистоте крови? Невероятно глупо… и подло!
        – Мама, приляг. Я разбужу тебя через два часа. Ты проснешься, и мы тут же позвоним следователю, – твердо приказал он, указывая ей на кровать.
        – А ты?
        – Мне тоже не помешает отдых.
        Он, конечно, знал, что не заснет. Завтра выходной день, Макс не был уверен, что их пустят в больницу. А это означает, что придется беспокоить Беркутова.
        Глава 50
        Шульц на стук открыл дверь номера и замер – перед ним стояла Юлия. Не говоря ни слова, она прошла в комнату и опустилась в кресло.
        – Что тебя привело в Самару, Юлия? – осторожно задал вопрос Шульц, присаживаясь на край стула. – И где Максимилиан?
        – Петер, ответь мне лишь на один вопрос – как ты мог участвовать в этой подлости? Неужели из-за получения в собственность куска земли ты предал любимую женщину и лишил меня сына? А Германа матери?
        – Значит, ты знаешь про Эрику… ничего я не смогу тебе объяснить, Юлия. Поверь, о том, что Герман твой сын, а не ребенок моей жены, я узнал не сразу.
        – Да, Макс мне рассказал подробности. Ну, а когда узнал, почему не пришел ко мне? Испугался Франца? Марты? Или старого маразматика Эрбаха? А-а… они лишили бы тебя работы, испортили репутацию. Так? То есть для тебя потеря любимой женщины, ее переживания, горе матери ничего не значат? Главное, не упустить крупных клиентов… Ты сам-то понимаешь, насколько это мерзко?
        – Юлия, не драматизируй, – поморщился Шульц. – Ты за этим пришла, обвинять?
        – Нет. Макс сейчас в душе, после завтрака он собирается звонить следователю. Возможно, удастся с ним встретиться, несмотря на выходной. Я так понимаю, Германа пока не задержали.
        – А? Как это… – пролепетал Шульц, не сразу сообразив, что Максимилиан не сказал ей о том, что старший сын в больнице…
        Он видел все из окна отеля. Подошел, чтобы приоткрыть форточку и впустить свежего воздуха.
        После возвращения из следственного комитета выпил бокал сухого вина и лег на диван. Тут же провалившись в сон, проспал больше двух часов. Голова болела, как если бы выпил лишнего. В номере было душно, и он решил проветрить помещение.
        С высоты второго этажа хорошо было видно противоположную сторону улицы, кафе на углу и павильон остановки общественного транспорта. Он уже собрался отойти от окна, как заметил Германа, выходящего из кофейни. «Так и не уехал, паршивец!» – успел подумать он, как тот вдруг в быстром темпе направился к отелю.
        Что произошло дальше, могло присниться лишь в кошмарном сне. Герман пропал из поля зрения, но буквально через мгновение появился вновь. Он выбежал на проезжую часть дороги, пересек рельсы прямо перед трамваем. Он бы проскочил и перед носом микроавтобуса, Шульц видел, что успевает, но нога Германа слегка подвернулась, он запнулся, и в этот момент маршрутка сбила его…
        Шульц завороженно смотрел, как к Герману со всех сторон бегут люди. Первым успел Максимилиан, Петер узнал его. Он упал на колени рядом с лежащим Германом и низко наклонил голову…
        Шульц почувствовал сильную боль в груди. Он вызвал коридорного…
        Позже, отлежавшись после укола, набрал номер Максимилиана, но тот не ответил. Зато позвонил следователь, пригласив вновь посетить следственный комитет.
        Он подумал, что эта беседа уже больше напоминает допрос. Да, наверное, так и было. Что ж, теперь скрывать что-либо не имело смысла…
        – Юлия, тебе действительно нужно встретиться со следователем. Я не смогу тебе рассказать, как произошло убийство, просто не знаю. Герман подробности мне не сообщил. Лишь то, что сорвался. Видимо, Марта сказала ему что-то оскорбительное. Зная ее, не удивлюсь, порой она была невоздержанна на язык. Да что там, хамски груба и надменна.
        – Петер, может быть, он успел уехать? – она с надеждой посмотрела на него. Шульц отвел взгляд.
        – Следователь уверяет, границу не пересекал.
        – Ладно, я пойду. Макс наверняка до него дозвонился. Знаешь, думаю, ты заплатишь за зло, что причинил мне и Герману. Сама прощать тебя не буду, не настолько религиозна. Верю лишь в закон бумеранга. А он работает на сто процентов. Ты украл у меня сына, но своих детей у тебя нет, и уже не будет. Променял любящую тебя женщину на чужую тетку. Уверена, счастье сомнительное. Что дал тебе этот кусок земли, из-за которого ты потерял все? Ты кому его оставишь, когда не станет твоей матери, жены, да и тебя самого? Несколько гектаров! Да тебе столько не понадобится – могила метр на два на сельском кладбище, вот и все! Ты мне противен, Шульц! – Юлия подошла к двери. – Да, еще. Даже не знаю, как сказать… Эрика просила передать одну фразу, сказала, поймешь: «Он был прав. Ты ничтожество». Он – это кто, а, Петер? Зигфрид Гаубе, отец Эрики? Не хочешь, не отвечай… Знаешь, я уверена, мой сын, когда мы встретимся, ничего хорошего о жизни с тобой и твоей женой, не расскажет. Мой сын не мог быть счастлив рядом с такими негодяями, как вы.
        – Он, возможно, вообще ничего уже не расскажет! – разозлился Шульц, с ненавистью глядя на нее.
        – Это еще почему? – усмехнулась та в ответ.
        – Потому что Герман в больнице, и неизвестно, жив ли! Когда убегал от полиции, попал под колеса микроавтобуса, – выкрикнул он.
        Он увидел, как теряет сознание Юлия, как в распахнутую дверь забегает Макс. Последнее, что зацепил взглядом, прежде чем упасть, – летящий ему в лицо кулак.

* * *
        Беркутов смотрел на женщину и впервые не знал, что сказать. Острая жалость к Юлии мешала произнести обычные слова, что говорят родственникам преступников, у которых нет ни малейшего шанса избежать суда и наказания. Юлия Волошина ждала от него подробностей: как ее сын мог совершить такое? Смотрела требовательно, Беркутов расценил этот взгляд как мольбу: ну скажи, что все ложь, дай шанс оправдать, оттяни приговор… А что он мог сделать? Он видел, разум матери отказывается принимать тот факт, что ее сын – убийца, она видит в нем лишь мальчика, которого потеряла четверть века назад! Беркутов же видел преступника.
        Герман дал признательные показания, подписал их, Егор заметил, что тот раскаивается, но готов принять неизбежное. Его фраза: «Я устал» не относилась к положению нынешнему, но ко всей его жизни в целом. Это было понятно не только Беркутову. Максимилиан, присутствующий при допросе, как выяснилось позже, понял эти слова брата именно так. «Я найму лучшего адвоката, сколько бы это ни стоило, господин Беркутов. И я, и Катя готовы отдать все, что есть ценного в наследстве Марты Эрбах. Это будет справедливо! – сказал он, когда они вышли из больничной палаты. – Мама уже связалась с Анри Дюморье, отцом Германа, тот тоже готов оказать помощь. Он прилетает в среду, вы ведь дадите ему свидание с сыном? Пожалуйста, он же его никогда не видел!» Беркутов мог лишь согласно кивнуть головой.
        Безумную жалость к Юлии, Максу и Герману, по прихоти и самодурству семейства фон Эрбахов потерявшим друг друга, Беркутов мог показать лишь Галине. Вчера вечером, пересказывая разговор с Юлией, не сдержался, чертыхнулся раз, поминая старуху, отца ее и брата. И тут Галина вспомнила о Зинаиде Берштейн, известной московской адвокатессе, которую боялись многие прокурорские – та часто разбивала все доводы обвинения в пух и прах. Беркутов обрадовался, тут же набрав номер Максимилиана…
        – В конце недели вашего сына переведут в тюремную больницу, – Беркутов, наконец, произнес фразу, которая должна была поставить точку в их беседе. – Вы собираетесь уезжать в Германию или останетесь здесь?
        – Мы с Максом остаемся. Тело Марты будет сопровождать Шульц. Мы решили, что наше присутствие на церемонии погребения необязательно. Впрочем, думаю, никто не придет проводить ее в последний путь. Даже ее кузина Эрика Гаубе, – ответила она, усмехнувшись.
        – Я понял… Одну минуточку, – он ответил на входящий звонок, глядя на замершую в ожидании мать Германа.
        – Юлия Александровна, ваш сын только что сообщил, что Берштейн согласилась взяться за защиту Германа. Она вечерним рейсом вылетает в Самару.
        – Да? Думаете, поможет? – Юлия с надеждой смотрела на него.
        – Думаю, как адвокат сделает все возможное…
        Она вновь сникла, опустила голову, чтобы не показать слез. А Беркутов заметил.
        – Я, наверное, пойду. Меня же пустят к Герману?
        – Да, свидание возможно, но в присутствии нашего сотрудника.
        – Спасибо.
        Беркутов посмотрел ей вслед, закрыл папку с делом об убийстве Марты Эрбах и убрал ее в сейф. Уже завтра он передаст это дело в суд.
        Глава 51
        – Галя, оставь их в покое! – Беркутов с удовольствием смотрел на раскрасневшуюся жену, которая все держала за руки своего сына и его, Беркутова, дочь.
        Вот так быстро Никитос решил перевернуть свою жизнь – никаких ухаживаний за Лизой не было, он просто сграбастал ее в охапку, затолкал в машину и отвез в ЗАГС. Конечно, не забыв проверить, лежит ли в ее рюкзачке паспорт. А еще Никитос позвонил ему, Беркутову, попросил всех собрать у них дома – готовит сюрприз.
        Он догадался сразу, но, набирая номер Алены, решил слукавить: позвал просто познакомиться с женой, мол, давно пора, а тут тортик ждет по ее, Галкиному, рецепту, да и сама Галка будет ей рада… Алена ответила согласием, но добавила, что придет одна, Шведов уже три дня как в отъезде.
        Это было час назад, а сейчас Лизка стояла перед ними и жаловалась, но как-то неубедительно, что придется ей, бедной, жить с сатрапом, что ее мнением уже сейчас никто не интересуется, а что будет после того, как этот – она ткнула пальцем в Никиту – ее окольцует! «Галина Михайловна, помогите!» – возопила она, обращаясь не к родной матери, скромно сидевшей в сторонке, а к будущей свекрови. А та лишь схватила ее за руку и подвела ближе к сыну. «Не упусти, оболтус, сокровище! – попеняла она ему. – Где кольцо-то? Что стоишь столбом и улыбаешься?» У Никитоса округлились глаза, он с ужасом посмотрел на мать, полез в карман куртки, достал бархатную коробочку. Торопливо вынул кольцо и замер, вопросительно глядя на насупившуюся Лизу. «Надевай уж!» – буркнула она, протягивая руку.
        Ну никакой романтики! Ни тебе слез умиления, преклоненного колена, потупленного взора невесты. Жених в рваных джинсах и босиком, Лизка – в платье и кедах, времени, чтобы скинуть их в прихожей, ей Никитос не дал, волоком протащил прямо в комнату.
        День регистрации им назначили на июнь, будущее торжество обсуждать они отказались по причине, что такового не планировали. «Сдам сессию, уедем к деду на турбазу – домик, думаю, нам найдет. Глупо тратить совсем не лишние деньги на пьянку! – заявила Лизка, бросив победный взгляд на будущего мужа, мол, не думай, что все решать будешь ты! – Нам еще за съемную квартиру платить, ползарплаты твоей уйдет!»
        Никитос замер, вновь с испугом глядя на мать, Галина потупилась, пытаясь скрыть смех. Лишь Алена одобрительно покивала головой, подтверждая слова дочери. Беркутов же спокойно ждал продолжения.
        – Мам, – с угрозой произнес Никитос, бросив укоряющий взгляд и на него. – Егор Ваныч! Ну скажите ей, что ли! Сами!
        – Я что-то не то сказала? – испуганно пролепетала Лизка.
        – Не бойся, дочь. К этому семейству привыкнуть нужно. Или принять их со всем их богатством, или бежать. Я убежать не смог, – притворно вздохнул Беркутов. – Видишь, влюбился. Теперь маюсь от сознания, что не могу обеспечить богатенькой жене достойное существование. – Он постарался выглядеть серьезным.
        – Какое… богатство? Никита, ты разве не на заводе работаешь? – подозрительно посмотрела Лиза на жениха.
        – На заводе! – уверенно ответил тот.
        – Не мучайте девочку! – не выдержала Галина. – Лиза, денег у нас в семье достаточно… Как они у нас появились и какой ценой, я расскажу позже[17 - См. роман «Рубины для пяти сестер».]. Пока прими как данность: они есть, их много, их нужно тратить. Тем более есть повод – ваша свадьба. Решать тебе. Хочешь банкет, пупса на капот и белое платье – без проблем! Не хочешь, поезжайте к деду на турбазу. Или в Европу, там интересней. Ты же нигде не была? Кстати, Никитос тоже. Не считая неудачной поездки в Италию еще в школьном возрасте[18 - См. роман «Два сына одного отца».]. Он тебе расскажет, если смелости хватит. Так, сын?
        – Расскажу, конечно, – буркнул тот.
        – Алена, сейчас Лиза растерялась. Вы поговорите дома, хорошо? Мое мнение…
        – Наше! – перебил Беркутов. – Погулять на свадьбе хочется! Потому как в этом семействе любят собираться вместе. Лучшего повода, чтобы познакомиться разом и со всеми, не придумать!
        – И много вас всех… разом? – осторожно спросила Алена.
        – Очень много! – ответили хором Беркутов и Галина, счастливо улыбаясь.
        – А будет еще больше, – добавил Никита, крепко обнимая Лизу.
        Апрель 2019
        notes
        Примечания
        1
        Я не сделала это (нем.).
        2
        Беркутов Егор Иванович – герой романов «Два сына одного отца», «Клетка семейного очага».
        3
        Марина Голованова – героиня романа «Два сына одного отца».
        4
        Роговцев Матвей – герой романа «Клетка семейного очага».
        5
        Лера, Валерия Романова – героиня романа «Два сына одного отца».
        6
        Иван Дубенко – герой романа «Два сына одного отца».
        7
        См. роман «Клетка семейного очага».
        8
        Карташов Сергей Сергеевич – историк, герой романа «Клетка семейного очага», «Свои чужие люди».
        9
        Никита Голованов – герой романа «Два сына одного отца».
        10
        Борин Леонид – герой романов «Рубины для пяти сестер», «Трудные леди школы Бауман» и др.
        11
        Алексей Зотов – герой романа «Клетка семейного очага».
        12
        См. роман «Тайна родной крови».
        13
        См. роман «Тайна родной крови».
        14
        Корсун Дмитрий Олегович – персонаж романа «Тайна родной крови».
        15
        Кто вы? (нем.)
        16
        Что вам нужно? (нем.)
        17
        См. роман «Рубины для пяти сестер».
        18
        См. роман «Два сына одного отца».