Бочарова Татьяна, Мой Суженый Мой Ряженый- библиотека РусЛит

Мой суженый, мой ряженый Татьяна Бочарова

«Суженый мой, ряженый…» Какая сила заключена в этих магических словах! И разлуки, и обиды - все становится неважным, когда вот он, твой суженый.
        Они разные… Она - красивая образованная девушка. Он - лодырь, разгильдяй, без особых стремлений. И объединить их в одно целое может только чудо. Но если это судьба? Пусть произойдет это чудо!
        Татьяна Бочарова
        Мой суженый, мой ряженый

1
        - Вот это загар! Класс! - Люба, не отрываясь, восхищенно глазела на Женю. - Везет же некоторым! А тут, сколько ни натираешься всякими кремами, сколько ни торчишь на солнце, все равно остаешься бледной поганкой.
        Женя посмотрела на подругу с улыбкой. Люба была слегка рыжеватой блондинкой - и, как большинство рыжеволосых людей, имела молочно-белую кожу, которая под воздействием ультрафиолета в худшем случае моментально сгорала, а в лучшем просто покрывалась россыпью золотистых веснушек. В отличие от нее - смуглянка Женя загорала замечательно: ровно, красиво, без ожогов и красноты, при этом практически не используя никакой пляжной парфюмерии.
        - Что ж ты хочешь, ведь Евпатория, - попыталась она утешить Любу, но та лишь досадливо отмахнулась:
        - Да что мне твоя Евпатория! Я-то тоже не в Антарктиде была, а в Египте, и вот, полюбуйся! - Люба вытянула перед Жениным носом подернутые нежным пушком, девственно белоснежные руки. - Смотреть противно, сметана, да и только.
        - Не расстраивайся. Лучше расскажи, как ты отдохнула в своей Хургаде.
        Люба оживилась и открыла было рот, чтобы начать повествование, но в это время к остановке, на которой стояли девушки, подъехал трамвай. Вагон оказался набитым до отказа. Любе и Жене пришлось поработать локтями, чтобы попасть в число пассажиров. В салоне стояла жуткая духота. Путь подругам предстоял неблизкий, поэтому они потихоньку протиснулись подальше от дверей, к раскрытому окошку.
        - Боже, так и задохнуться недолго. - Люба достала из сумочки крепко надушенный платочек и принялась энергично обмахивать разгоряченное лицо. - Так о чем бишь я? Ах, да, о Хургаде. Было классно. Отель пять звездочек, все включено, рядом бассейн, внизу ресторан, бильярдная, танцзал. Дискотеки всю ночь напролет, до самого утра. Я там познакомилась с обалденными парнями: двое голландцев и один турок.
        - Турок? В Египте? - Женя весело рассмеялась.
        - Да, турок! Хорошенький, просто загляденье, глаза огромные, черные. А ревнивый, жуть! Тарканчиком его звали. Такая у нас с ним любовь была, закачаешься. Потом, правда, он уехал.
        - Куда?
        - В Стамбул. Невеста там у него. Их родители в пять лет обручили, ослушаться нельзя, проклянут. - Люба горестно вздохнула и тут же задорно расхохоталась. - Вот так и отдыхала, Женюрочка. Теперь твой черед, ты рассказывай.
        - Да что рассказывать? - Женя пожала плечами, придвигаясь ближе к окну, из которого неслась заветная прохлада. - У меня все гораздо более прозаично. Жила у тетки. Ее дом в ста метрах от моря. Жара там страшная, в шесть утра солнце уже вовсю шпарит. Спать невозможно, приходилось вставать. На завтрак абрикосы в саду собирала. Или черешню. Намою, положу в банку и на пляж. Там в такую рань благодать, народу никого.
        - Так это ж скука смертная, когда никого, - встряла Люба.
        - Наоборот, - возразила Женя. - Не люблю, когда кругом суета. Да и море с утра чистое, в воду заходить одно удовольствие. Я часок, другой поплаваю - и назад, к тетке. Возьму конспекты, учебники, засяду с ними в беседке, там тень, прохлада. До обеда не заметишь, как время пролетит.
        Люба глянула на Женю, как на тяжелобольную, и покрутила пальцем у виска.
        - Ты что, на юг учебники брала?
        Та невозмутимо кивнула.
        - И учебники, и прошлогодние рефераты. Не забывай, что нам предстоит диплом. Ты, кстати, выбрала тему?
        - Еще чего! - Люба презрительно наморщила аккуратный носик. - На отдыхе голову всякой ерундой забивать! Мне было не до этого. И вообще, Женюр, напрасно ты так заморачиваешься. Девушке это ни к чему. Все равно - ученых из нас не выйдет. Окончим институт, найдем себе женихов с бабками - и будем в шоколаде.
        Женя слушала подругу спокойно, слегка прищурив зеленовато-карие глаза. Дождалась, пока та закончит, тряхнула головой, откидывая назад роскошную гриву блестящих темных волос, и произнесла задумчиво, но в то же время твердо:
        - Это ты найдешь.
        - А ты? - встрепенулась Люба.
        - А я и искать не буду. У меня другие планы.
        - Какие? - ревниво поинтересовалась Люба.
        - Остаться на кафедре. Начать работу над кандидатской. А там видно будет.
        Люба хотела, было, что-то возразить, но передумала. Ее остановил веский и решительный тон подруги. В глубине души она завидовала Жене. Завидовала ее целеустремленности, способности иметь свое мнение, не подстраиваясь под других, ее спокойной и вместе с тем непоколебимой уверенности. И, конечно же, ее красоте, хотя сама Люба была отнюдь не дурнушка.
        Они с Женей дружили с первого курса и отлично смотрелись вместе - обе стройные, высокие, у обеих правильные черты лица и длинные волосы, только масть разная. Кавалеров у них было великое множество, у Жени, впрочем, больше, чем у Любы, но она относилась к ним прохладно, охотней интересуясь лекциями и семинарами. А Люба быстро загоралась и так же быстро остывала, влюбляясь по три раза в год и столько же раз разочаровываясь в предмете своих воздыханий. Да, они были разные, как говорится «стихи и проза», «лед и пламень», и все-таки они всегда были вместе. Как и сейчас, встретившись по обыкновению на остановке у метро Полежаевская, откуда до их института ходил трамвай.
        Разговор, до этой минуты текший живо и непринужденно, сам собой иссяк. Обе девушки замолчали, думая каждая о своем. Женя - о том, что подруге легко рассуждать: в институт она пошла безо всякого интереса, просто потому что так решил ее отец. Он же оплачивал Любе репетиторов, которые подтягивали ее перед сессиями, снабжал заграничными путевками и шикарными шмотками, и, без сомнения, он уже держал на примете подходящего человека на роль Любиного мужа.
        Женя же была напрочь лишена такого надежного тыла. Ее отец ушел из семьи, когда ей исполнилось тринадцать. Его уход был как гром среди ясного неба. Он молча собрал вещи, потом так же молча вышел в кухню, где, повалившись головой на стол, рыдала Женя. Осторожно обнял ее за плечи.
        - Прости, дочка. - Голос его звучал глухо и простуженно.
        Она дернулась, сбрасывая с себя его руку, резко выпрямилась, отвернув к окну мокрое лицо.
        - Прости, - повторил отец. Помолчал немного, затем прибавил совсем тихо: - Я не перестану тебя любить. Просто буду жить в другом доме.
        - Почему? - шепотом спросила Женя, прижимаясь лбом к холодному стеклу.
        - Потому что… я не могу без нее. Без Инги. А она не может без меня. Так уж вышло, и ничего с этим не поделаешь, пичужка.
        Она едва заметно кивнула и вытерла слезы, но заставить себя обернуться так и не смогла. Продолжала сидеть спиной к отцу, до боли впившись пальцами в подоконник. Он постоял еще минуты три, потом Женя услышала тихий скрип половиц. Хлопнула дверь.
        Она не могла простить его почти два года. Если он звонил, бросала трубку, приходил - запиралась у себя в комнате, врубая на адскую мощность стереоколонки. Мать постепенно смирилась, перестала страдать, а Женя нет. Стоило кому-то из родственников или друзей упомянуть об отце, она превращалась в дикую кошку. Ей казалось, она его ненавидит.
        Потом, годам к пятнадцати, ее сердце смягчилось. Пришла первая любовь, а вместе с ней понимание того, что произошло с отцом. Женя уже не бежала от телефона, а по воскресеньям отец забирал ее к себе на весь день. Она познакомилась с его Ингой - та, действительно, была красавица из красавиц, в такую кто угодно влюбится до безумия. Да к тому же моложе отца на целых пятнадцать лет.
        Они с Женей даже подружились. Сообща обсуждали шмотки, косметику, модные диски. Инга научила Женю грамотно краситься, готовить настоящий итальянский «капуччино» и ухаживать за волосами, чтобы они всегда выглядели потрясающе. В общем, все шло совсем неплохо.
        Как-то осенью отец позвонил, сказал, что достал билеты в Большой, на «Аиду». Это была любимая Женина опера. Ей хотелось хлопать в ладоши от радости, но вместо того, она сдержанно поблагодарила отца и ревниво поинтересовалась:
        - Мы вместе с Ингой пойдем?
        Тот усмехнулся.
        - Нет, вдвоем.
        - Только вдвоем? Не может быть! Папа, ты супер! Отец снова усмехнулся, как показалось Жене, с грустью.
        Она готовилась загодя. Продумала наряд, купила новую помаду, дорогие колготки. На всякий случай перечитала либретто оперы, хотя знала его наизусть. Вечером накануне спектакля позвонила Инга.
        - Жень, отец не сможет пойти с тобой. Придется мне. Не возражаешь? - Она старалась говорить бодро, но голос ее предательски звенел.
        Женя почувствовала неладное, во рту у нее пересохло, руки мигом оледенели.
        - Что случилось?
        - Ничего. Ничего страшного. Ты только не волнуйся. Просто аппендицит. Обыкновенный приступ. С кем не бывает. Вот только, жаль, некстати. - Инга нервически хихикнула.
        - Где он? - запинаясь спросила Женя.
        - В больнице. Час назад его прооперировали.
        - Я поеду к нему.
        - Нельзя. Сейчас пока нельзя. Он в реанимации. Что-то неладное с кровью. Врачи говорят, это пустяки. Так бывает. И очень часто. - Инга говорила быстро, почти тараторила, словно хотела убедить саму себя в том, что ничего дурного не происходит, и все в полном порядке. От ее сбивчивой скороговорки отчетливо веяло ужасом.
        - Ты из дому звонишь? - спросила Женя.
        - Нет. Из приемного.
        - Я все-таки приеду. Скажи адрес.
        Инга послушно назвала станцию метро и улицу. Женя быстро записала. Повесила трубку, обернулась и вздрогнула: рядом стояла мать.
        - Поехали вместе. Я знаю, где это.
        Они ничего больше не сказали друг другу. В полной тишине оделись, заперли пустую квартиру. Потом так же молча ехали через весь город. Женя искоса смотрела на мать, силясь уловить в ее лице следы тревоги, но та выглядела спокойной. И Женя тоже успокоилась, решив, что Инга по молодости и неопытности сгустила краски.
        Отца она больше никогда не увидела. Он умер в тот же вечер - после операции образовался тромб, закупорив сердечный сосуд. До самой смерти он находился в сознании, но к нему никого не пустили: ни Женю, ни ее мать, ни рыдающую, обезумевшую от горя Ингу.
        После его смерти Женя мучительно вспоминала их последний разговор по телефону. Свой глупый и жестокий вопрос по поводу Инги. Горечь в отцовой усмешке. Она должна была успеть сказать, что простила его. Должна была успеть! Но не успела. А вместо этого продемонстрировала в очередной раз, что по-прежнему ревнует его и злится…

…Женя прервала поток грустных воспоминаний и глянула в окно: они почти приехали, их остановка была следующей. Она потормошила разомлевшую от духоты, сонную Любу.
        - Хватит мечтать. Пора пробираться к выходу.
        Та кивнула и двинулась вперед.
        Вагон плавно затормозил, девушки сошли на тротуар, с облегчением вдыхая свежий воздух.
        - Сколько времени? - спросила Люба, доставая из сумочки пудреницу.
        - Половина одиннадцатого.
        - Наши, небось, уже все в сборе. Сейчас глянем, к кому нас распределили на преддипломную, и поедем тусить.
        Списки с распределением на преддипломную практику должны были выверить еще вчера, и Женю очень занимал вопрос, к кому она попала. Хорошо бы - к Носову или Григорянцу. Оба считаются отличными преподавателями. Григорянц, правда, совсем молодой, но, тем не менее, очень перспективный. По прикладной математике Женя одна из самых сильных в группе, по идее, он должен быть не против курировать ее. А Любку наверняка запихнут к Перегудовой - ей вечно сваливают двоечников, благо она все равно две недели из четырех ежемесячно проводит на больничном.
        Размышляя подобным образом, Женя вошла вслед за подругой в институтский дворик. Неподалеку от крыльца курила компания парней. Один из них, долговязый и лохматый очкарик, приветственно помахал девушкам рукой.
        - Ну, наконец-то! Что так долго? Мы вас заждались.
        - Трамвая не было, - весело объяснила Люба, подходя ближе. - Здорово, Костик!
        Она и лохматый поцеловались в щечку. Затем Люба чмокнула поочередно всех остальных парней. Долговязый Костик горячо обнял Женю.
        - Выглядите блестяще. Хоть сейчас на подиум. Как отдыхалось?
        - Хорошо. - Женя сдержанно улыбнулась. - Вы списки видели?
        - Да. Я у Носова. Пашок с Гогой у Григорянца. Любашка и Соня у Перегудовой.
        - Так я и знала! - недовольно протянула Люба. - Как всегда, подфартило.
        - Да ладно тебе, - утешил ее румяный, светловолосый толстяк, стоявший сбоку от Костика, - Перегудова совсем неплохая тетка, и работой перегружать не будет. Моя сеструха у нее курсовую писала, осталась довольна. Правда, она на девятом месяце была. - Толстяк захохотал, довольный своей остротой, и облапил Любу пониже талии. Та добродушно усмехнулась и скинула его руку.
        - Заткнись, Вовик, а то в лоб дам.
        - А я у кого, не видел? - спросила у Костика Женя.
        Тот пожал плечами.
        - Точно, что не у Носова. У него всего трое - кроме меня еще Никита и Галка Соболева.
        - Может, у Григорянца?
        - Не помню. Чем гадать, ты сбегай да посмотри. Потом возвращайтесь, сходим в кафешку.
        - Правда, пошли. - Люба, которой надоело отбиваться от липнущего к ней Вовика, ухватила Женю под локоть и потащила к лестнице.
        Девушки поднялись на третий этаж, где находился деканат. На щитке висели отпечатанные на компьютере листки с фамилиями.
        - Ну вот, гляди. - Люба принялась водить пальцем по строчкам. - Паршин, Непомнящий, Кудинов - у Чибисова. Шарапов, Соболева, Романов - у Носова… Анисимова, Чакина, я то есть, - у Перегудовой. Литовченко, Мирзоев - у Григорянца. - Она дошла до конца страницы. - Здесь тебя нет. Посмотрим дальше.
        Женя сама уже внимательно изучала оставшиеся листки. Перед ее глазами одна за другой мелькали знакомые фамилии, однако отыскать среди них свою ей не удавалось. Она прочла списки до конца.
        - Странно. Меня здесь нет.
        - Может, мы проглядели? - предположила Люба. - Давай глянем по новой.
        - Давай, - согласилась Женя.
        Они просмотрели списки еще раз, для верности проговаривая фамилии вслух. Результат оказался тот же.
        - Не нравится мне это, - задумчиво проговорила Женя.
        - Не пори горячку, - успокоила ее Люба. - Зайди к декану и спроси, где они тебя потеряли. Наверняка, ты тоже у Григорянца - тебе ведь этого хочется?
        Женя промолчала и решительно толкнула тяжелую дверь. Декана на месте не оказалось, но зато в кабинете была замдекана Мурашова, симпатичная и довольно молодая женщина, прозванная студентами Мурашкой.
        - Здравствуйте, Наталья Леонидовна, - поздоровалась с ней Женя.
        Мурашка приветливо улыбнулась.
        - Здравствуйте, Зимина. Выглядите отдохнувшей.
        - Вы тоже.
        Мурашка ничуть не обиделась на Женину фамильярность и, продолжая улыбаться, поинтересовалась:
        - Вы что-то хотели?
        - Да. Узнать, почему меня нет в списках.
        - Как нет? - тонкие брови Мурашовой удивленно взлетели кверху.
        - Так. Мы с Чакиной два раза просмотрели.
        Мурашка на мгновение задумалась. Затем кивнула и проговорила, обращаясь к себе самой:
        - Ну да. Ясно. Яков Борисович просто решил не афишировать.
        - Не афишировать - что? - Женя в недоумении уставилась на замдекана.
        Лицо той сделалось серьезным.
        - Видите ли, Зимина, тут дело вот в чем. Вы ведь знаете, что ваши прошлогодние курсовые подписывал профессор Столбовой.
        - Да, знаю. Но какое это имеет отношение к делу?
        - Сейчас поймете. - Мурашова подошла поближе к Жене и остановилась, глядя на нее в упор. - Столбовой заинтересовался вашей работой. Весьма заинтересовался. Он назвал ее лучшей на всем потоке. И это еще не все. Он выразил желание лично руководить вашей преддипломной практикой, а впоследствии и дипломом.
        Женя слушала Мурашку затаив дыхание. Она не могла поверить, что все происходит в реальности, а не во сне. Ее курсовой заинтересовался сам Столбовой! Маститый профессор, автор множества научных книг и методик, широко известный за границей, много лет преподающий в университете и два года назад параллельно с этим возглавивший кафедру прикладной математики у них в институте! Он предлагает ей руководство дипломом! Ей, ничем не примечательной студентке, девчонке! Да быть этого не может!!
        Мурашка молчала, наслаждаясь произведенным впечатлением. Жене, наконец, удалось овладеть собой.
        - Вы шутите, - проговорила она, сверля замдекана пристальным взглядом.
        - Нисколько. Завтра в двенадцать вам нужно быть на кафедре. Столбовой будет вас ждать. Честь высокая, но нужно еще и оправдать ее. Так что - старайтесь, Зимина. Старайтесь, вы ведь девушка серьезная.
        - Да, да, конечно, - пробормотала Женя, чувствуя, как лицо и шею заливает жар, - я буду стараться. Спасибо. - Она резко развернулась и почти вылетела из кабинета.
        - Ну что, узнала? - тут же набросилась на нее Люба, ждавшая за дверью. - Да что с тобой! Ты вся красная как рак.
        - Угадай, к кому меня распределили! - потребовала Женя, скрестив на груди руки.
        - Неужели к Перегудовой? - изумилась Люба.
        - К Столбовому!
        - Чего ты мелешь! Столбовой не ведет дипломников.
        - Теперь ведет. Завтра я должна быть у него на кафедре.
        - Мама мия! - Люба всплеснула руками. - Что творится! Бедная твоя головушка! Мы ж тебя теперь не увидим.
        - Почему это? - удивленно проговорила Женя.
        - Да он тебя загрузит так, что мало не покажется. Он же маньяк, этот Столбовой, все говорят. Сам работает сутками напролет - и от других того же хочет.
        - Я согласна работать сколько угодно, - решительно отрезала Женя. - Такой шанс представляется раз в жизни. Будь уверена, я его не упущу!
        - Конечно, не упустишь. - Люба вздохнула и покачала головой. - Эх, Женька, Женька, тебе бы парнем родиться. Замечательный вышел бы карьерист. А так жалко - красота без дела пропадает. Ты в кафе-то пойдешь или сразу домой помчишься - к завтрашнему готовиться? - Она с надеждой глянула на подругу.
        - Пойду, пойду, успокойся, - смягчилась Женя - и тут же предупредила: - Но только учти, ненадолго. Дел полно.

2
        Назавтра без четверти двенадцать она уже стояла возле кафедры прикладной математики. Настроение у Жени было приподнятым, если не считать овладевшего ею легкого волнения. Она дождалась, пока стрелки на часах сойдутся на отметке «двенадцать», и, предварительно постучав, осторожно приоткрыла дверь.
        Столбовой был на месте. Он сидел за столом в полном одиночестве и сосредоточенно проглядывал лежащие перед ним записи, делая на полях пометки карандашом.
        - Здравствуйте, - негромко, но внятно проговорила Женя.
        Столбовой, не глядя на нее, кивнул, продолжая свое занятие.
        Она, стараясь двигаться как можно бесшумнее, пересекла комнату и уселась на стул, стоящий у стены. Оттуда ей хорошо было видно лицо профессора, склоненное над бумагами. До сего времени Женя видела Столбового лишь мельком - и теперь с любопытством изучала его внешний облик.
        Она не могла не признать, что он красив, а в молодости, пожалуй, был и вовсе покорителем женских сердец: безупречно прямая, благородная осанка, седые, но замечательно густые и элегантно подстриженные волосы, ясные черты лица. Крепкий подбородок и довольно тонкие губы выдавали упорный и твердый нрав. Одет Столбовой был вполне демократично - в темно-синий пуловер и легкие шерстяные брюки под цвет ему. Треугольный вырез пуловера украшал жемчужно-серый галстук.
        Жене пришлось подождать минут десять, пока профессор завершил чтение и посмотрел на нее. Взгляд у него был необыкновенно глубоким и пристальным, он окутал Женю с головы до ног, буквально вобрал в себя, подчиняя какой-то особой ауре. Она почувствовала себя точно под гипнозом, не в силах оторваться от светлых и пронзительных глаз Столбового.
        - Простите, - произнес тот низким, звучным голосом, - запамятовал, кто вы у меня?
        - Зимина, из второй группы. Вы назначили мне придти к двенадцати. - Женя удивилась тому, что может говорить так легко и свободно: внутри у нее все дрожало от волнения.
        - А, да, да. Зимина. Вспомнил. - Столбовой улыбнулся и скрестил перед собой длинные, холеные пальцы. - Как вас зовут?
        - Евгения.
        - Женечка. - Взгляд профессора потеплел. - Славное имя. Вы не против, если я так и буду вас называть - по-свойски, на правах старика?
        - Какой же вы старик? - Женя позволила себе слегка стрельнуть глазами на Столбового, совсем капельку, чуть-чуть, в пределах допустимой нормы. Он тут же отреагировал на ее кокетство, заулыбался, вольготно откинувшись на спинку кресла.
        - Не нужно лести, милая Женечка. Для вас я, безусловно, старик. У меня внучка вам ровесница. Но все равно, мне приятен ваш комплимент. А теперь оставим любезности и поговорим о деле. - Его лицо в мгновение ока стало серьезным и сосредоточенным, каким было несколько минут назад. - Знаете ли вы, что ваша курсовая произвела на меня огромное впечатление. Это не просто работа, это научный труд. Да, да, зря улыбаетесь, научный труд зрелого и чрезвычайно целеустремленного человека. Превыше всего я ценю в людях именно эти качества - серьезность и целеустремленность. Судя по тому, что я имел честь изучить, вы ими обладаете. Стало быть, мы сварим с вами кашу. Надеюсь, у вас уже есть какие-нибудь задумки и наработки для будущего диплома?
        Женя поспешно кивнула.
        - Есть.
        - Славно. Это означает, что летом вы не только отдыхали на югах, но и работали головой, хотя загар у вас великолепный, ничего не скажешь. - Столбовой снова улыбнулся, но уже по-другому, сдержанно и корректно, и наклонился к Жене. - Записи у вас с собой? Покажите все, что считаете нужным.
        - Конечно. - Женя поспешно достала из рюкзачка кипу толстых тетрадей и разложила на профессорском столе.
        - Так, - протянул Столбовой в задумчивости, открывая одну из них, - сейчас посмотрим. - Он замолчал и углубился в изучение каллиграфического Жениного почерка.
        Она стояла рядом, затаив дыхание, чувствуя, что в эти минуты решается ее судьба. Столбовой пролистывал страницу за страницей, иногда взгляд его цеплялся за тот или иной абзац, он задерживался на несколько секунд, затем снова методично продолжал чтение. Наконец он дошел до конца тетради, поднял голову и глянул на Женю.
        - Как называлась ваша курсовая?
        - Экономико-математическое моделирование выброса вредных веществ на примере завода химических волокон.
        - Да, верно. Вы хотели бы развить эту тему и дальше? Сделать на ее базе диплом?
        Женя пожала плечами.
        - Возможно. А возможно и нет. Я бы взялась и за что-то другое, если бы вы посоветовали.
        Столбовой усмехнулся.
        - Отчего ж не посоветовать, если я отныне ваш куратор? Видите ли, наша кафедра занимается математическим моделированием оценки техногенных рисков в крупных промышленных центрах. Поэтому выбранная вами тема не противоречит общему направлению. Более того, она весьма объемная и работы тут непочатый край. Но лично я всегда сторонник новизны. Идите дальше, попробуйте обдумать, например, следующее: «Обоснование и использование линейного программирования при оценке рисков технических катастроф». Как вам такая тема? Впоследствии из нее может выйти неплохая диссертация.
        - Интересно, - проговорила Женя. - Но, честно сказать, то, над чем я работала летом, имеет к этому мало отношения.
        - Я бы даже сказал, никакого, - засмеялся Столбовой. - Но ничего страшного тут нет. Сходите в библиотеку, почитайте Дуброва, «Моделирование рисковых ситуаций в экономике и бизнесе», Курицкого. «Поиск оптимальных решений». Можете еще взять американскую монографию профессора Принстонского университета, Вандерхуэлла. Пару дней, я думаю, вам хватит, чтобы бегло ознакомиться с литературой. Кое-какие материалы есть и в Интернете, так что придется засесть за компьютер. А к этому, - Столбовой похлопал по стопке тетрадок, - к этому мы всегда сможем вернуться. Всегда. Поняли?
        - Да.
        - Ну вот так. Жду вас, милая Женечка, в среду в это же время. Подготовьтесь как следует, мы сразу же начнем работать. Рад был знакомству.
        - Я тоже. Большое спасибо. - Женя сложила тетради и покинула кабинет.
        Настроение у нее было двойственным. С одной стороны Столбовой покорил ее, с другой несколько озадачил, чтобы не сказать - испугал. Видимо, правду про него говорят, что он фанатик от науки и его требования к студентам безумно завышены. Два дня на такую гору нового материала - это совершенно нереально. Хотя… как сказать. Если очень собраться, возможно, все получится. Во всяком случае, игра стоит свеч: она, Женя, не далее как вчера, призналась Любе, что мечтает о диссертации - и вот, ее мечта начинает осуществляться.
        Едва Женя вспомнила о Любе, как тотчас увидела ее саму, бодро поднимающуюся по ступенькам.
        - Приветик, - весело поздоровалась та, - ну что, пообщалась со своим профессором?
        - Пообщалась.
        - И как? Вид у тебя не слишком.
        - Да нет, все просто замечательно. - Женя улыбнулась. - Столбовой - мировой дядька. И умница, и красавец.
        - Правда? - Люба многозначительно усмехнулась. - Смотри, не втюрься в него.
        - Нет, для этого он все-таки, слишком стар. Но вообще, был бы Столбовой помоложе лет на тридцать, я бы с удовольствием приняла его ухаживания.
        - А сколько ему? - поинтересовалась Люба.
        - Не знаю точно. Что-то около шестидесяти. У него уже внуки взрослые.
        - Ну и Бог с ним, - махнула рукой Люба. - Слушай, я сейчас к Перегудовой. Думаю, через час уже освобожусь. Подожди меня, махнем по магазинам. Сейчас повсюду летняя распродажа, скидки до семидесяти процентов.
        - Да ты что? - Женя решительно помотала головой. - Я сейчас прямехонько в библиотеку. Мне нужно Курицкого читать. И монографию американского профессора.
        Люба закатила глаза.
        - Обалдела, девушка? Ведь еще только второе сентября. Что ж ты весь год делать будешь?
        - Все то же самое. Ходить в библиотеку и сидеть за компом. Так что, гуд бай.
        Люба безнадежно посмотрела на Женю.
        - Гуд бай. Так я и знала, что Столбовой запряжет тебя, как сивку-бурку. Ты хоть звони, когда выдастся свободная минутка. И не забудь - в следующее воскресенье у Ленчика день рождения. Он, как всегда, позвал нас к себе на дачу, на шашлыки.
        - Насчет шашлыков не уверена, а позвонить, позвоню обязательно. Пока. - Женя чмокнула Любу в розовую щеку и стала спускаться по ступенькам.

3
        Домой она попала лишь в семь вечера. Пять часов, проведенные в библиотеке, давали о себе знать - голова гудела, в глазах рябило. Однако Женя заметно приободрилась: чтение открыло ей кучу интересного, она получила представление о теме, которую дал ей Столбовой, и тема эта начинала ей нравиться.
        Мать уже вернулась с работы и вышла навстречу Жене в прихожую, а вместе с ней и пушистый сибирский кот Ксенофонт, любимец маленького семейства Зиминых.
        - Женюша, наконец-то. - Ольга Арнольдовна смотрела на дочь с тревогой. - Я уже волноваться начала. Ты бы хоть позвонила.
        - Мобильник разрядился, - объяснила Женя, снимая с плеч рюкзачок. - Мам, что у нас на ужин?
        - Рыба жареная с картошкой. Ксенофонт уже отведал. - Мать улыбнулась и обняла Женю. - Господи, да ты на ногах не стоишь от усталости. Пойдем, все горячее. Я уже дважды разогревала, а тебя все нет и нет.
        - Я в библиотеке сидела, - извиняющимся тоном проговорила Женя, послушно следуя за Ольгой Арнольдовной на кухню.
        Оттуда доносился упоительный запах жареной горбуши, Ксенофонт, подняв хвост трубой, путался у Жени в ногах. Мать усадила ее за стол, поставила перед ней тарелку с едой, налила чаю и устроилась напротив на табурете.
        - Ешь. И рассказывай, как прошло собеседование.
        - Все отлично, - с набитым ртом произнесла Женя, - Столбовой мне понравился. Кажется, и я ему. Уже дал тему для диплома.
        Мать слушала и удовлетворенно кивала.
        - Как его зовут-то хоть, профессора твоего? А то ты все по фамилии, неловко как-то.
        - Николай Николаевич. Мам, ты бы видела, с какой скоростью он считает! Как компьютер!
        - Ты ешь, ешь, не отвлекайся. Положить тебе добавки?
        - Нет, спасибо, а то я поправлюсь. - Женя отодвинула от себя пустую тарелку и блаженно откинулась на спинку кухонного уголка. - Уф! Сейчас выпью чаю, посижу десять минут - и залезу в Интернет.
        - Не много ли для одного дня? - обеспокоилась мать. - Нужно ведь когда-то и отдыхать.
        - Нет, в самый раз, - успокоила ее Женя. - Мне через два дня надо уже полностью во все въехать.
        - Въедешь. - Ольга Арнольдовна ласково потрепала дочь по волосам. - Ты же у меня редкостная умница. И характер у тебя отцовский: пока своего не добьешься, не угомонишься.
        - Верно. - Женя рассеянно улыбнулась.
        Мысли ее уже блуждали далеко, она старалась осмыслить то, что только что вычитала в книге Курицкого, и предвкушала, как удивит Столбового своей подкованностью и осведомленностью. Мать, заметив это, отстала от нее с разговорами, вымыла посуду, взяла на руки Ксенофонта и ушла к себе смотреть сериал.
        Женя напилась чаю, дождалась, пока ноющая от долгого согнутого состояния спина хоть немного придет в себя, и тоже скрылась в своей комнатенке. Села за компьютерный стол, вытащила из ящика чистый лист бумаги, взяла ручку.
        Для начала она решила составить распорядок на неделю. Семь ноль-ноль - подъем. Пятнадцать минут интенсивная зарядка для поднятия тонуса. Затем двадцать минут водные процедуры. Потом завтрак. Два раза в неделю занятия на кафедре со Столбовым. Еще два раза английские курсы - без них не обойтись, если изучать американскую монографию. Остальные дни - библиотека. Затем - в два обед и снова занятия, на сей раз за компьютером. В десять - ужин. В половине двенадцатого - сон.
        Женя закончила писать и пробежала глазами листок. Да, Любка права: времени на отдых не остается. Ну и черт с ним, с отдыхом. Отдыхать и развлекаться она будет потом, когда добьется поставленной цели. Когда ее оставят на кафедре и дадут возможность заниматься любимым делом. А сейчас нужно пахать, как проклятой, и пусть Любка бегает по тусовкам, ездит на шашлыки, влюбляется и страдает - она, Женя, прекрасно обойдется без этого.
        Женя вздохнула, вынула из маленькой коробочки пару канцелярских кнопок и приколола листок на видное место над столом. Затем решительно нажала на кнопку и включила компьютер.

4
        Три недели она держалась со стойкостью оловянного солдатика: строго следовала своему расписанию, не отступая от него ни на йоту. Столбовой был доволен - за это время она полностью проштудировала Курицкого, одолела больше половины труда американца и начала «Моделирование рисковых ситуаций» Дуброва. Кроме того, Женя отыскала в интернете несколько интересных статей. Две из них были на немецком языке - его она изучала в школе и могла худо-бедно читать со словарем.
        Ложиться в половине двенадцатого, конечно, не получалось. Столбовой работал взахлеб, не давая отдыха ни себе, ни Жене и заряжая ее своей энергией. Она почти ежедневно засиживалась до двух часов ночи, а иногда и до половины третьего, но вставала неизменно в семь.
        К концу третьей недели ее постепенно охватила апатия. Женя почувствовала, что переоценила свои силы. Ей постоянно хотелось спать, но в то же время она не могла уснуть. Стоило ей лечь и закрыть глаза, в голове начинал роиться целый ворох мыслей, мелькали отрывки из прочитанного, формулы и уравнения.
        Ольга Арнольдовна, поначалу старавшаяся не тревожить дочь и дать ей возможность распоряжаться временем так, как она считает нужным, не на шутку разволновалась.
        - Женечка, так нельзя, дорогая, - говорила она, пытаясь прекратить ночные бдения за книгами и компьютером. - Посмотри, на тебе лица нет. И похудела ты ужасно, за три недели добрых три кило скинула.
        - Ну и хорошо. - Женя упрямо мотала головой. - Любка завидовать будет. У нее худеть не получается.
        - Что ж хорошего? Так и до переутомления недалеко. Ты б сходила куда-нибудь, развеялась, а то сидишь сутки напролет в четырех стенах.
        - Некогда, мам.
        - Неправда! Я сама училась в институте и писала диплом. И на все у меня хватало время. Николай Николаевич замечательный преподаватель, но он, наверняка, не подозревает, как ты себя истязаешь.
        - Он сам себя истязает так же.
        - Ему можно. Он мужчина, и к тому же в возрасте. А тебе еще детей рожать.
        - Ой, мам, отстань со своими детьми! Мне до этого еще очень далеко. - Женя закрывала ладонями уши, давая понять, что спор окончен.
        Ольга Арнольдовна сдавалась и уходила, а она чувствовала, что мать права. Однако остановиться не могла.
        В последнее воскресенье сентября они, наконец, поругались по крупному. Были именины Веры, Надежды, Любови и матери их Софии. Ольга Арнольдовна собиралась в гости к своей сестре - Наде - и звала с собой Женю. Та наотрез отказывалась ехать. Слово за слово разговор перешел на повышенные тона, как вдруг, в самый кульминационный момент, раздался звонок в дверь. От неожиданности обе - и мать, и дочь - вздрогнули.
        - Кто это? - спросила Женя.
        - Мне откуда знать? Наверное, соседи - ты слишком громко кричишь!
        - Ничего подобного. Это ты кричишь. - Женя решительно встала со стула и направилась в прихожую, мать - за ней.
        За дверью на площадке стояла Люба, румяная, нарядная, в коротком белоснежном плаще и изящных сапожках. В руках у нее был огромный торт в прозрачной упаковке.
        - Если гора не идет к Магомету, значит Магомет мало заплатил горе. - Люба звонко расхохоталась и, потеснив Женю, зашла в квартиру. - А если честно, то совести у тебя нет, Зимина! Обещала звонить, и ни ответа, ни привета. Между прочим, сегодня мои именины, забыла?
        - Ой! - Женя смущенно качнула головой.
        - Вот и я о том же! Ладно, я знала, что тебя в гости не дождешься, сама пришла, с доставкой на дом. Вот, тортик принесла, идемте чай пить.
        - Конечно, Любаша, идем, - засуетилась Ольга Арнольдовна. - С днем ангела тебя. Хорошо, что приехала, а то с этой Женей просто беда. Совсем свихнулась на почве учебы, может хоть ты на нее повлияешь, а, Любушка?
        - Женюра у нас не поддается влиянию, - засмеялась та. - Ведет себя хуже некуда: друзей забросила, в кино с нами не ходит, день рождения Ленчика пропустила! Куда это годится? Я вот со своей Катериной Ивановной все прекрасно успеваю. - Люба сунула Жене в руки коробку с тортом. - Иди нарезай, горе мое! И не вздумай улизнуть за свой компьютер, обижусь на всю оставшуюся жизнь!
        - Не улизну, - пообещала Женя.
        В глубине души она была рада любиному визиту, надеясь, что подруга поможет ей хоть на время расслабиться и отвлечься от дел.
        За чаем мать и Люба принялись прорабатывать Женю на пару. Они наседали и наседали, и та не выдержала: к горлу ее подкатил комок, глаза защипало. Женя уронила голову на руки и разрыдалась.
        - Да ты что? - испугалась Люба. - Женюрочка! Прости, солнце мое, я тебя вовсе не хотела расстраивать.
        - Я… я… - Женя всхлипывала, не в состоянии произнести что-нибудь членораздельное, глядя на Любу и мать полными слез глазами.
        - Она устала, - со вздохом проговорила Ольга Арнольдовна. - Это самый настоящий стресс. От него до депрессии один шаг.
        - Так надо же что-то делать! - воскликнула Люба. - Хотите, я поговорю со Столбовым, чтобы он снял часть нагрузки?
        - Н-не надо, - с трудом выговорила Женя, вытирая слезы, - дело не в нагрузке.
        - А в чем тогда?
        - В том, что я не могу переключиться. Даже если пойду в кино или еще куда-нибудь, все равно буду думать об этом дурацком линейном программировании.
        Мать и Люба переглянулись.
        - Н-да, - протянула Люба негромко, - это называется «ку-ку». - Она замолчала, сосредоточенно кроша ложечкой остаток торта на блюдце.
        Женя тихо всхлипывала, почесывая за ухом Ксенофонта, который, вспрыгнув к ней на колени, громко и блаженно урчал.
        - Может быть… - робко начала Ольга Арнольдовна, но Люба внезапно перебила ее:
        - Я знаю, что делать! Женька, тебе нужно заиметь хобби. В сфере искусства.
        - Какое еще хобби? - не поняла Женя.
        - Ну, например, у тебя же есть слух. Когда Костик воет свои песни под гитару, ты ему всегда подпеваешь.
        - При чем здесь Костик и его гитара?
        - Правда, Любушка, при чем? - удивилась Ольга Арнольдовна.
        - Вот при чем. Помнишь, я тебе говорила, что хожу на хор? Уже второй год. Хор называется «Орфей», он любительский, в нем поет молодежь, все только по собственному желанию - и совершенно бесплатно, что немаловажно!
        - Господи, Любаша, и когда ты все успеваешь? - Ольга Арнольдовна всплеснула руками, глядя на Любу с восхищением.
        Та оставила ее комплимент без внимания и продолжала:
        - Тебе надо сходить к нам.
        - На хор?!
        - Да, на хор. Вторник и пятница вечером у тебя свободны?
        Женя задумалась. По вторникам и пятницам Столбовой работал в университете, и эти дни она целиком проводила в библиотеке.
        - Раз молчишь, значит ничего конкретного на это время у тебя не намечено, - тут же перешла в наступление Люба. - Да и что тут сомневаться, это почти рядом, от вас полчаса езды на автобусе. Репетиции с семи до девяти. В десять уже будешь сидеть за своим компьютером. А какую музыку мы там поем! И Чайковский, и Глинка, и русские народные песни. Сразу все термины из башки вылетят. И дирижер отличный, Всеволод Михайлович Лось.
        - Нет, это чушь какая-то, - попыталась возразить Женя, но Люба тут же состроила свирепую физиономию:
        - Ах, чушь? А в Кащенко не хочешь? Там целое отделение таких, как ты! Послезавтра ровно в половине седьмого я за тобой захожу, и что б была готова, как штык. Ясно?
        - Женюрочка, может и верно - тебе попробовать? - вмешалась мать. - Занятиям это нисколько не повредит, а голос у тебя с детства хороший. И слух. Не зря же музыкальную школу закончила.
        - Ну, я не знаю. - Женя беспомощно развела руками. - Вы обе ненормальные. Тут диплом, а вы мне какой-то хор подсовываете. Ну… - Она последний раз всхлипнула, судорожно вдохнула воздух и неожиданно улыбнулась: - Ну… я только попробую. Один единственный раз. Уверена, мне не понравится.
        - Тебе понравится, - тоном пророка изрекла Люба и потянулась за новым куском торта.

5
        Любина идея показалась Жене бредовой, но вместе с тем другого выхода из создавшейся ситуации она не видела, а потому решила рискнуть. В понедельник выполнила максимальное количество работы, во вторник днем съездила на курсы и к шести была уже дома.
        Интенсивные занятия, начавшиеся с первого сентября, настолько съедали все ее силы и время, что Женя почти отвыкла наряжаться и краситься, а потому простой вопрос, в чем пойти на хор, привел ее в замешательство. Она распахнула шкаф и застыла перед полками в глубоком раздумье.
        Выбрать вот эти симпатичные клетчатые бриджи и к ним обтягивающий трикотажный джемперок? Или предпочесть длинную узкую юбку с пикантным разрезом - она будет замечательно смотреться с замшевой жакеткой и осенними полуботинками на шпильке. А может, не выпендриваться и влезть в любимые джинсы, сверху натянуть простую водолазку, украсить ее кулончиком из «тигрового глаза» и чувствовать себя вольготно и уютно?
        Женя так и поступила. Джинсы сидели, как влитые, водолазка цвета морской волны выгодно подчеркивала загар, еще не успевший сойти с ее лица. Она слегка подвела глаза, мазнула тушью и без того длинные, пушистые ресницы, тронула губы блеском. Затем расчесала волосы, роскошной черной волной спускавшиеся до середины спины, и придирчиво глянула на себя в зеркало. Собственный вид ее вполне удовлетворил. Женя гордо распрямила плечи, и в это самое время на столе заверещал мобильник.
        - Ты готова? - в ухо ей поинтересовалась Люба.
        - Кажется.
        - Тогда спускайся, я уже у подъезда.
        - Ладно. - Женя отключила телефон, спрятала его в сумочку, поправила на груди кулон и вышла в прихожую. Там она сняла с вешалки ветровку и надела уличные туфли.
        В дверях комнаты показалась мать.
        - Вы поехали?
        - Да. Люба ждет внизу. Вернусь часа через два.
        - Да ты не торопись, - захлопотала Ольга Арнольдовна. - Пой в свое удовольствие. Музыка - великая вещь. Даже Шерлок Холмс в свободное от расследований время играл на скрипке.
        - Муть все это. - Женя махнула рукой. - Ладно, пока. - Она поцеловала мать и вышла за порог.
        На улице стояло бабье лето. Ярко светило солнце, легкий ветерок гнал по тротуару первые золотые листья. Люба, как всегда нарядная и веселая, бросала голубям кусочки обсыпанного маком бублика. Птицы хищно кидались на лакомство, отталкивая друг дружку.
        При виде Жени Люба состроила недовольную физиономию.
        - Тебе что, носить нечего?
        - Почему нечего? - удивилась Женя. - Что плохого в джинсах?
        - Ничего, если не считать того, что ты таскаешь их второй год.
        - Но это же не дешевка, а фирменные. Они и стоили прилично, - попыталась оправдаться Женя.
        - Да ну тебя. - Люба бросила на асфальт остатки бублика и крепко взяла подругу под руку. - Идем.
        Ехать и впрямь оказалось недолго. Через четыре остановки девушки сошли и зашагали к видневшейся впереди высокой темно-зеленой ограде.
        - Это бывший детсад, - на ходу объясняла Люба, - Всеволод Михалыч его отремонтировал на свои деньги, станки соорудил. Рояль откуда-то приволок списанный. Старенький, но играет прилично. Теперь у нас здесь репетиционный зал. - В Любиных словах звучала гордость.
        - И много народу в вашем хоре? - полюбопытствовала Женя.
        - Человек тридцать. Состав все время меняется. Кто-то уходит, кто-то, наоборот, приходит. В основном - студенты, молодежь до двадцати семи. Я-то пою сравнительно недавно, а есть «старички» - те в хоре уже четвертый год, с момента образования.
        - Неужели им всем нечем заняться? - Женя недоуменно пожала плечами.
        Люба прыснула.
        - Женюра, ты рассуждаешь, как человек, привыкший к тотальному планированию и целесообразности. Увы, не каждому даны твои способности переть вперед, как танк на окопы. Людям необходимо что-то для души, а не только для холодного разума.
        - Ладно, ты уж меня и расписала! - Женя усмехнулась. - Не думала бы я о душе, черта с два согласилась бы сейчас с тобой пойти.
        Подруги миновали калитку и зашли в подъезд одноэтажного кирпичного здания. Уже от дверей слышны были бравурные звуки - кто-то играл на рояле. Люба и Женя разделись в гардеробе и, одолев узкий коридор, очутились в просторном репетиционном зале. Левая часть его была пуста, правую занимали ряды новеньких станков. Точно посредине стоял огромный, черный, блестящий рояль.

«Ничего себе «списанный», - с невольным восхищением подумала Женя, глядя на его полированный, почти зеркальный бок.
        За роялем, спиной к дверям, сидела полная, седоватая женщина в свободном сиреневом платье. Ее пухлые пальцы ловко и стремительно бегали по клавишам, голова кивала в такт музыке. Рядом, склонившись к пюпитру, стоял высокий, сухопарый мужчина с кудрявыми рыжеватыми волосами и такой же бородой. Это и был Всеволод Михайлович Лось, основатель любительского молодежного хора «Орфей», композитор и дирижер.
        Кроме него и концертмейстера в зале находилось еще несколько хористов: двое ребят и три девушки. Они стояли тесной группкой неподалеку от станков и о чем-то оживленно болтали.
        Люба дождалась, пока пианистка закончит играть, и подвела Женю к бородачу.
        - Здравствуйте, Всеволод Михалыч. Это моя подруга Женя. Она хочет ходить к нам на репетиции.
        Лось окинул Женю цепким взглядом и кивнул.
        - Что ж, я рад. Вы любите петь?
        - Вообще-то нет, - с улыбкой начала Женя, но Люба тут же перебила:
        - Не слушайте ее! Она очень любит петь, и вообще, Женюра чрезвычайно одаренная девушка! Уже сейчас работает над темой для диссертации.
        Женя ткнула подругу в бок кулаком.
        - Замолчи сейчас же, что ты несешь! - Ей было ужасно неловко и стыдно. Вечно эта Любка ляпнет про нее какую-нибудь чепуху!
        Дирижер и седовласая концертмейстерша переглянулись.
        - Все ясно, - проговорил Лось с усмешкой. - Анна Анатольевна, сыграйте нам, пожалуйста, что-нибудь из распевок. Желательно попроще. Проверим ваши данные, - объяснил он смущенной Жене.
        Толстуха ударила по клавишам, воспроизводя легко узнаваемую мелодию.
        - Можете спеть на слог «лё»? - спросил у Жени Лось.
        - Могу, наверное.
        - Будьте добры.
        Она откашлялась и повторила то, что играла пианистка. Вышло вполне сносно. Бородач удовлетворенно кивнул.
        - Дальше, пожалуйста.
        Седоватая Анна Анатольевна послушно переместила пальцы вправо по клавиатуре и сыграла то же самое, но на полтона выше. Женя пропела мелодию снова. Так продолжалось до тех пор, пока она не почувствовала, что голос начинает ослабевать и давать петуха.
        - У вас альт, - заключил Лось. - Не самый шикарный, но вполне приемлемый для нашего коллектива. И слух хороший. Вы ноты разбираете?
        - Немного.
        - Совсем великолепно. Любочка, вон там, в папке, партии. Дай Жене все, что мы сейчас проходим. А вы, Женя, сегодня просто постойте, понаблюдайте и послушайте. Не надо пугаться, если что-то не выйдет с первого раза, постепенно вы втянетесь в процесс. Вам понятно?
        - Да. - Женя кивнула.
        Люба всучила ей целую кипу листков, испещренных нотными крючками и закорючками.
        - Держи. Это «Аида» Верди, это Петров, это русские народные.
        - Да я в жизнь это не спою, - ужаснулась Женя.
        - Споешь. - Люба оттащила ее подальше от рояля к станкам.
        В зале постепенно собирался народ. Вошел рослый, симпатичный и спортивный парень, заметил Любу с Женей и прямо с порога направился к ним.
        - Здорово, Чакина! Кто это с тобой?
        - Привет, Санек. Это Женюра, мы с ней вместе учимся.
        - Крашевников Александр. - Красавчик протянул Жене широкую, крепкую ладонь. - Для друзей и близких - просто Саня.
        - Женя, - представилась Женя, пожимая его руку. Глаза парня игриво заблестели.
        - Будем на «ты», ладно?
        - Не возражаю.
        - У тебя классная прическа. Обожаю, когда у девушек длинные волосы.
        - Спасибо. - Женя окинула Санька насмешливым взглядом.
        Она прекрасно знала цену своей внешности, знала, какое впечатление производит на ребят, и давно привыкла к восторженным взглядам и комплиментам. Честно сказать, последние порядком поднадоели ей по причине своей стандартности и повторяемости. И этот симпатяга Александр тоже лишен какой бы то ни было оригинальности - сплошные штампы, дежурные улыбочки, банальная стрельба глазами.
        Санька, однако, нисколько не смутил Женин скепсис. Он продолжал улыбаться во все тридцать два зуба, стараясь заглянуть ей в лицо.
        - А тебе какие парни нравятся?
        - Мне? - Женя слегка прищурилась и, покосившись на ухмыляющуюся Любу, произнесла веско и значительно: - Пожалуй, те, которые отличаются немногословностью.
        Санек понял намек, но не обиделся.
        - Ясно. Придется подрезать язык. Тогда есть шанс оказаться в числе твоих любимчиков.
        Люба хмыкнула. Женя весело расхохоталась.
        - К чему такая жестокость? Мне не нужны жертвы.
        - Ребята, по местам! - скомандовал дирижер и несколько раз звучно хлопнул в ладоши. - Начинаем репетицию.
        - Так, - засуетилась Люба, - ты стоишь в альтах. Это там, справа. Иди, давай.
        - А ты?
        - Я в сопрано. А Санек за мной, он в тенорах. В перерыве увидимся. Ни пуха!
        - К черту. - Женя на ходу кивнула Александру и поспешила туда, куда ей велела Люба.
        Весь первый ряд занимали девушки, во втором стояли юноши, слева теноры, справа басы. Несколько человек с любопытством покосились на Женю, но тут Лось снова захлопал в ладоши и произнес:
        - Поем гамму.
        Концертмейстерша заиграла, хор звучно и мелодично затянул:
        - До, ре, ми, фа…
        Женя попробовала тихонько подпевать. Ее голос тут же слился с остальными, создавая приятное ощущение причастности к общей гармонии и красоте.

«…Си, ля, соль, фа, ми, ре, до…» Хор допел донизу и перешел в новую тональность.
        - Сопрано, не халтурить! Альты неплохо. Не забывайте про цепное дыхание. - Лось дирижировал, делая плавные пассы руками. - Вот так. Сейчас молодцы! Дальше.
        Распевка закончилась. На смену ей пришла другая, затем третья.
        - Очень хорошо. - Лось обернулся к пианистке. - Попробуем Верди.
        Та кивнула, раскрыла перед собой ноты и с азартом забарабанила по клавишам. Хористы вступили дружно и громко, на мгновение оглушив Женю. Она напряженно всматривалась в ноты, стараясь поймать мелодию, но от волнения в глазах рябило, крючки и точки сливались между собой в полную неразбериху. Женя опустила ноты и молча стала слушать хор.
        Ей казалось, что ребята поют хорошо. Во всяком случае, никто не ошибался, все лихо крыли на итальянском. Девушки справа и слева от нее ловко выводили звонкие рулады. «Неужели и я так смогу?» - мелькнуло у Жени в голове. И тут же Лось перестал дирижировать и замотал головой:
        - Нет, нет! Так не пойдет! Басы, что вы там спели? Это же откровенная фальшь! Братцы, пора уже разбирать ноты, чай не первый день их видите!
        По хору прошел легкий гул.
        - Давайте еще раз. Соберитесь, будьте внимательны.
        Анна Анатольевна снова сыграла вступление. На этот раз Жене показалось, что она слышит кое-какие огрехи в исполнении: в частности, басы за ее спиной, действительно, пели грязновато и вразнобой. Лось еще пару раз остановил хор, затем все-таки они дошли до конца.
        - Так. Сейчас было недурственно. Теперь оставим Верди и займемся а капелла. Возьмите партитуру «Степь да степь кругом». Женя, вы тоже можете петь, здесь совсем легко.
        Женя кивнула и, пролистав ноты, вынула нужную страницу.
        В это время дверь распахнулась - и на пороге появился среднего роста светловолосый парень. Лицо его было замкнутым и каким-то отрешенным, на тощей фигуре болтался длинный, болотного цвета свитер.
        - А, это ты, Карцев? - тут же отреагировал Лось. - Снова опаздываешь? Мы уже двадцать минут как поем. Без тебя Верди хуже некуда, вас ведь в партии раз два и обчелся. Быстро вставай на место.
        Странный Карцев, ни слова не сказав, угловатой походкой пересек зал и забрался на станки как раз за Жениной спиной. Она вдруг почувствовала неодолимое желание обернуться и едва удержалась, чтобы не подчиниться ему.
        Гул в зале усилился. Девушки и юноши вовсю переговаривались вполголоса. Лось постучал по крышке рояля.
        - Тишина. Анна Анатольевна, дайте тон.
        Концертмейстер тихонько взяла пару печальных аккордов.
        - Внимание! Начали!
        Лось взмахнул рукой. В сопрано тихо, едва слышно, родилась щемящая мелодия, словно нарастающий ветерок она переметнулась к альтам. Затем ее подхватили теноры и басы.
        Теперь Женя не просто слушала, как поет хор, а пыталась различить в общем звучании присутствие нового голоса. Она могла поклясться, что слышит его - он звучал прямо у нее над ухом, сильный и красивый, подчиняющий себе всю партию целиком. Даже не верилось, что этот голос мог принадлежать такому невзрачному замухрышке, каким был вновь пришедший любитель опаздывать на репетиции. Тем не менее, именно он и являлся его обладателем - до прихода Карцева басовая группа пела несравнимо хуже.
        - Шире, шире! - Лось энергично дирижировал, успевая подпевать то одной, то другой партии. - Не теряйте дыхания, не давите на звук!
        Женя дождалась места, где мелодия шла в унисон и вступила вместе со всеми. Лось увидел, что она поет, и одобрительно кивнул.
        Песня окончилась.
        - Неплохо. Теперь кантату.
        После кантаты наступил перерыв. Лось ушел курить, а с ним больше половины ребят и треть девушек. Оставшиеся расселись на станках, кое-кто достал принесенные из дому бутерброды и яблоки.
        - Ну, как твое впечатление? - спросила Женя Любу.
        - Мне понравилось. Только я ничего не понимаю в ваших партиях.
        - Поймешь со временем. Тут есть такие, которые сроду музыке не учились, а и они понимают. - Люба придвинулась поближе к Жениному уху и произнесла заговорщицким тоном: - А Санек тебе как?
        - Никак. - Женя украдкой оглядела зал и увидела то, что искала.
        Карцев стоял в самом дальнем углу у окна, в гордом одиночестве. Курить он не пошел, есть - не ел, ни с кем не общался, продолжая пребывать все в том же полусомнамбулическом состоянии.
        - Что значит, никак? - Люба дернула Женю за рукав. - Эй, очнись! Куда ты все время смотришь?
        - Никуда.
        - Почему тебе не понравился Санька? Он отличный парень. По нему у нас все девки сохнут. А он, кажется, на тебя запал.
        - Не думаю. - Женя снова скосила глаза в другой конец зала.
        - Скромничаешь! Я же видела, как он на тебя пялился. Вот посмотришь, сейчас покурит и прибежит.
        - Ага, - рассеянно произнесла Женя. - Люб! А это кто?
        - Где?
        - Да вон там, у окна. Который еще опоздал.
        - А, это Карцев. - Люба пренебрежительно махнула рукой.
        - Я слышала, что Карцев. А кто он вообще такой? Учится где-нибудь?
        - Нигде не учится. И вообще, он - полный придурок. Отстой.
        - Почему? - Женя удивленно округлила глаза.
        - Потому. Себе на уме, ни с кем не общается. Работает, кажется, на почте.
        - На почте?
        - Да. Газеты разносит. А до этого с трудом какой-то колледж закончил, говорят, чуть ли не на двойки.
        - Разве он такой тупой?
        - А что, не похоже? - Люба вдруг прищурилась и пристально поглядела на Женю. - Слушай, Женюра, а чего это ты им так интересуешься? На него девушки вообще не смотрят.
        - Просто. - Женя пожала плечами. - Поет хорошо.
        - Поет он, верно, хорошо, - согласилась Люба. - Но в остальном козел, каких поискать.
        Карцев, кажется, почувствовал, что его обсуждают. Отошел от окна. Потоптался немного на месте, затем боком, как краб, направился к станкам. Проходя мимо девушек, он вдруг на мгновение глянул в их сторону. Женя хотела отвернуться, но не успела: их взгляды пересеклись. Глаза у Карцева были серые и очень серьезные. Будто он обдумывал новую модель солнечной системы - или сочинял трактат по философии, но уж никак не занимался разноской почты. Женя почувствовала, как что-то кольнуло ее в самое сердце, словно там, откуда ни возьмись, возникла заноза.
        - Ну, что я говорила? - громко и торжествующе проговорила Люба, кивая на дверь, - вот и Санек!
        Женя не удержалась и досадливо поморщилась. В следующую секунду Карцев уже прошел мимо нее к своему месту на станках. Люба проводила его презрительным взглядом.
        - Да, забыла тебе сказать, вы ведь тезки. Его тоже зовут Женька.
        - Надо же! - тихо произнесла Женя. Так тихо, что Люба не расслышала. Она сама не поняла, что заставило ее сказать эти слова - они выскочили сами, помимо воли.
        - Здрасьте, девушки, я пришел! - весело объявил Санек и дыхнул Жене в лицо ароматным табачным запахом.

6
        Женя решила, что будет ходить на хор. Лось произвел на нее приятное впечатление, репертуар показался интересным и многообразным, а сами хористы симпатичными и милыми ребятами. За два часа репетиции она действительно отдохнула душой, а главное, как и предсказывала Люба, полностью отключилась от своей работы. Голова ее стала свежей, настроение бодрым, от недавней апатии и уныния следа не осталось.
        Было и еще кое-что, повлиявшее на Женино решение посещать занятия «Орфея», но об этом она предпочитала не говорить вслух. Да что там вслух, ей и в мыслях было стыдно признаться, что ее интерес к хору в большей своей части обусловлен еще и интересом к своему угрюмому сероглазому тезке Женьке Карцеву. Женя с тайным нетерпением ждала пятницы. Интересно, будет ли он снова на нее смотреть? И вообще, жутко любопытно, что у него на уме? Почему он ни с кем не дружит и почему такой мрачный? Вот бы найти ответ на все эти вопросы.
        Впервые за последние недели Женя стала спать спокойно и крепко, есть с аппетитом и даже сократила часы пребывания в библиотеке. Мать сразу оценила произошедшие с ней перемены, повеселела, стала расхваливать Любу - вот, дескать, какой она тонкий психолог, решила проблему одним махом.
        Сама Люба позвонила в среду вечером.
        - Женюра? Тебе привет от Санька. Он просит дать номер твоего мобильника.
        - Ни в коем случае!
        - Вообще-то, я уже дала, - виноватым тоном призналась Люба, - так что жди звонка.
        - Любка, ну что ты за человек! - взорвалась Женя. - Зачем мне нужен ваш Санек? У меня таких, как он, было человек двадцать.
        - Не преувеличивай, пятнадцать. И вообще, Санек не такой, как другие. Я бы с радостью согласилась побыть на твоем месте.
        - Вот и будь.
        - Извини, - с завистью в голосе проговорила Люба, - я его настолько не интересую.
        - Сочувствую. - Женя положила трубку.
        Вскоре, действительно, позвонил Александр.
        - Привет, Жень. Узнала?
        - Да. Люба меня предупредила.
        - Вот глупая! А я хотел сделать тебе сюрприз.
        - Саш, ты не забыл, что это сотовая связь? У тебя деньги лишние?
        - Мне на тебя денег не жалко. Ты что завтра вечером делаешь?
        - Учусь.
        - Понятно. А на хор придешь в пятницу?
        - Приду.
        Санек заметно повеселел. Они перебросились еще парой фраз, затем Женя отключила телефон. Она уже понимала, что в лице Санька обрела стойкую помеху к сближению с Карцевым. Трудно вообразить себе более разных людей, чем они: Санек по женской части - король, победитель, он и не предполагает, что может иметь соперников, тем более таких, как Женька. А Карцев… да он, пожалуй, и не подойдет к Жене, пока возле нее вьется этот ловелас.
        Как она предчувствовала, так и вышло. Санек весь четверг слал ей эсэмэски, а в пятницу, едва Женя перешагнула порог зала, был уже тут как тут: улыбался, острил, сыпал комплиментами - словом, проявлял себя по полной программе. Карцев маячил где-то в отдалении, его отделял от Жени могучий торс Санька. Люба неотступно торчала рядом, от ее бесконечной болтовни и смеха у Жени даже голова начала болеть. То же происходило и в перерыв.
        Женя с трудом дождалась второй половины репетиции - и, улучив момент, когда дирижер замешкался, быстро оглянулась назад. Взгляд ее, как и в прошлый раз, тут же столкнулся с сосредоточенным и пристальным взглядом Карцева - тот смотрел на нее в упор, будто знал, что когда-нибудь она обернется к нему. Женя чуть помедлила, надеясь, что он что-нибудь скажет, но Карцев молчал. Лицо его было по обыкновению пасмурным и отстраненным, на нем не возникло ни намека на улыбку.
        В отношениях с парнями Женя никогда не отличалась робостью, запросто могла первой подойти к кому угодно, начать разговор. Но сейчас что-то мешало ей, лишая уверенности и естественности. Она чувствовала себя стесненно и неловко, точно подросток. Так ничего и не добившись, она отвернулась обратно к дирижеру и преувеличенно внимательно уставилась в свою партию.
        В довершение ко всему по окончании репетиции Санек, воспользовавшись Жениной растерянностью, стал напрашиваться ей в провожатые. Она попыталась, было, отказаться, но тут на нее насела Люба, и вдвоем они быстро сломили ее сопротивление. Санек довел ее до самого дома, и Женя видела, что он увлекся не на шутку: глаза у парня блестели, он смотрел на нее, не отрываясь, кивая на каждое слово. Руки не распускал, чувствуя, что встретит отпор, лишь пару раз, как бы невзначай, коснулся ее волос.

«И зачем он здесь? - с недовольством думала Женя, глядя на красивое, точеное лицо Александра, покрытое бронзовым загаром. - Ох, уж эта Любка!»
        Они немного постояли у подъезда, затем она решительно попрощалась и ушла. Дома ее встретила мать.
        - Кто это с тобой был?
        - Ты что, подглядывала? - удивилась Женя.
        - Нет. Просто выглянула в окно, смотрю, вы стоите. Какой красивый мальчик, просто картинка. Где он учиться?
        - В МАИ.
        - Твой ровесник?
        - Кажется.
        - Женюша, почему такой недовольный тон?
        - Потому что мне неинтересно его обсуждать.
        - Вот как? - Ольга Арнольдовна покосилась на дочь в недоумении. - А я думала, у вас начался роман. Этот паренек тебе очень подходит.
        - Откуда ты можешь это знать? - Женя вздохнула и принялась расчесывать перед зеркалом спутавшиеся волосы.
        - Рост хороший, комплекция. Лицо открытое. Видно, что человек достойный.
        - Мамуль, я и не знала, что у тебя такое бесподобное зрение, - язвительно пошутила Женя, - так много увидеть с третьего этажа!
        - Мать и с пятого этажа увидит то, что касается ее ребенка. Впрочем, тебе этого не понять. - Ольга Арнольдовна обиженно поджала губы. - Ты у меня скрытная, упертая. То ли дело Любочка - вся, как на ладони. Нет с ней никаких хлопот, одно удовольствие.
        Женя ласково обняла мать, поцеловала ее в ухо.
        - Ну, мамуль, не сердись. Я же не виновата, что уродилась не такой, как Любаня. Есть ведь у меня какие-то положительные стороны.
        - Есть, конечно, есть. - Ольга Арнольдовна улыбнулась, с нежностью глядя на дочь. - Скажи хоть, как его зовут, и я отстану.
        - Александр. Саша.
        - Как моего деда. Замечательное имя.
        - Хорошо, хорошо, замечательное. И сам он замечательный. А ужинать мы будем по этому поводу, или как? Ксенофонт, кстати, тоже голодный. - Женя со смехом указала на кота, в ожидании сидящего у порога кухни.
        - Что ж, пошли ужинать, - согласилась мать.

7
        Весь следующий месяц, а за ним и другой, Женя на репетициях регулярно играла в гляделки с Карцевым, и так же регулярно проводила все перерывы в обществе Санька. Люба деликатно отделилась от них, и теперь они общались один на один. После хоровых занятий Санек неизменно провожал Женю домой, и в какой-то момент оказалось просто неприличным не пригласить его зайти.
        Они пили чай в кухне, в обществе сияющей и любезной Ольги Арнольдовны, Санек обстоятельно рассказывал о своей учебе, о том, что после института решил поступать в аспирантуру, но одновременно с этим подыскивает какую-нибудь работу, чтобы не сидеть больше на шее у родителей. Ольга Арнольдовна с энтузиазмом кивала головой:
        - Вот и моя Женечка такая же. Все должна успеть, нисколько себя не щадит.
        Женя рассеянно помешивала ложечкой в чашке, и ей уже казалось, что все, что происходит, так и должно быть. Санек виртуозно вписывался в их с матерью спокойное и мирное сосуществование, он понимал и оправдывал все Женины поступки, готов был согласиться с любой ее идеей, все предсказать и предусмотреть заранее. Он даже чай любил пить с тремя ложками сахара - в точности, как Ольга Арнольдовна.
        А Женька Карцев как был загадкой, так ею и оставался. Он не говорил Жене ни «здрасьте», ни «до свидания», не подходил к ней в перерывах, и вообще напоминал ходячую тень. Впрочем нет, иногда Женя видела его в окружении других ребят. Он что-то рассказывал, они слушали и смеялись. Смеялись искренне, от души, просто животики надрывали. Им было весело. Женя подловила момент, когда Санек ушел в курилку, и подошла к компании. Карцев, увидев ее, тут же замолчал. Народ постепенно расползся кто куда, и Женя осталась рядом с ним одна. Она тут же почувствовала знакомую болезненную неловкость, резко повернулась и отошла в сторону. Ей было непонятно, почему Женька себя так повел - то ли тоже стеснялся ее, то ли считал недостойной слушать его шуточки.
        Она так привыкла тайком от всех наблюдать за ним, что, закрыв глаза, могла в деталях представить себе его лицо: всегда бледное с синеватыми кругами под глазами, угрюмо сведенными светлыми бровями и упрямо сжатым ртом. Ничего красивого или хотя бы просто симпатичного в нем не было, разве только глаза. Иногда Женя отчетливо различала в них тоску, а иногда и злость, но они всегда что-то выражали, манили ее какой-то скрытой от посторонних сущностью, притягивали, как магнитом. И одновременно отталкивали, держа на расстоянии, делая застенчивой и робкой.
        Ее работе над дипломом хор не мешал. Столбовой был доволен. После его консультаций Женя чувствовала себя выжатой, как лимон, но беспредельно счастливой. Они все больше сближались, Столбовой во время занятий держался свободно, добродушно, весело пошучивал и уже не казался Жене недосягаемым гением, почти божеством. Она не переставала удивляться его уму, а, главное, непредсказуемости, умению любой вопрос рассмотреть под таким углом, что смысл его кардинально менялся. Его знания были воистину безграничны и огромны - задавая читать Жене массу научной литературы, он всегда был в курсе всех мельчайших подробностей - и требовал от нее подобной же педантичности и скрупулезности.
        После занятий Столбовой собственноручно заваривал чай, и они с Женей подолгу пили его из стаканов в старинных серебряных подстаканниках, беседуя о том о сем. Столбовой любил рассказывать о своей внучке - та не пошла по стопам родителей и деда, окончила Строгановку и уже имела несколько персональных выставок. Профессор гордился ею чрезвычайно, называл «умницей» и «талантищем» и все обещал принести и показать Жене ее работы.
        Сама Женя так же охотно делилась со Столбовым домашними проблемами, он знал, что они живут вдвоем с матерью, и часто передавал ей приветы. Об одном в своих разговорах Женя умалчивала - о том, что ходит на хор. Занятия в «Орфее» казались ей недостаточно серьезными для профессорского внимания…

…Так незаметно прошла осень. Отшумел листопад, пусто стало на улицах, сиротливо стояли голые деревья, дожидаясь первого снега. Он выпал рано, в самом начале ноября, сразу укрыв промерзлую землю пышными сугробами. Вечерами и ночами играли ядреные морозцы, поэтому снег не таял, лежал себе, будто зима была в самом разгаре. Женя перелезла в теплое стеганое пальто и любимые ботинки на меху.
        В декабре ей пришлось-таки пропустить несколько репетиций кряду - Столбовой ездил в Дубну на симпозиум и позвал ее с собой. Когда они вернулись, он предложил заниматься вместо двух раз в неделю три. Женя поняла, что с хором пора заканчивать. По правде сказать, она особо не расстраивалась по этому поводу. Наоборот, предоставлялся шанс избавиться от ухаживаний Санька, с которым они виделись исключительно на репетициях - в остальное время он был занят не меньше самой Жени. Что же касается Карцева, то его таинственность и нерешительность ей постепенно наскучили. Она сочла, что Люба права, и он просто-напросто малообразованный и серый тип, действующий по принципу «молчи - и сойдешь за умного». Короче, Женя постановила для себя, что в ближайшие дни поговорит с Лосем и скажет ему о том, что больше не придет.
        Так она и поступила. Дирижер выслушал ее спокойно, без эмоций и обид и, покачав головой, проговорил:
        - Жаль. Очень жаль. Ты только-только распелась.
        - Мне самой жаль, - вздохнула Женя. - Но ничего не поделаешь, слишком много дел.
        - Хотя бы до Нового года дотяни, - произнес Лось просительно.
        - А какой смысл? - удивилась Женя.
        - Смысл есть. Я как раз сегодня хотел всем объявить - нас приглашают на фестиваль в Санкт-Петербург. Прямо на новогодние праздники, тридцатого, тридцать первого и первого. Два концерта, один из них в филармоническом зале. После них - гулянка до самого утра, фуршет, дискотека, словом, все, что вам, молодым, надобно. Днем экскурсия по городу, обед в ресторане и отъезд.
        - Какой отъезд? Вы о чем? - Из-за Жениного плеча высунулась любопытная физиономия Любы.
        - Да вот, уговариваю Женю не бросать пока что хор - предстоит интересная поездка.
        - Что за поездка? - оживилась Люба.
        - В Санкт-Петербург, - объяснила Женя.
        - Класс! Просто супер! - Люба просияла от восторга и тут же набросилась на подругу. - И ты хочешь слинять? Нет уж, дорогая, ничего у тебя не выйдет! Когда мы едем, Всеволод Михалыч?
        - Под самый Новый год.
        - Значит, новогоднюю ночь будем вместе праздновать?
        - Разумеется. - Лось улыбнулся и выразительно глянул на Женю.
        Та стояла, раздираемая сомнениями. С одной стороны, конечно, заманчиво смотаться на праздники в Петербург, тем более, это город ее мечты. С другой - что делать со Столбовым? Он как раз только вчера говорил, что намерен сразу после Нового года показать ее работу одному из коллег по университету. Это значит, что нужно пахать весь декабрь напролет, не поднимая головы.
        - Значит так, - прервала ее размышления Люба, - вы ее не слушайте, Всеволод Михалыч. Никуда она не уйдет, поедет с нами, как миленькая.
        - С каких это пор ты за меня решаешь? - недовольно проговорила Женя.
        - С таких! Только дурак откажется от того, что тебе предлагают. Давай хоть кого спросим, вон, Анжелку, например. - Люба кивнула в сторону хорошенькой и застенчивой Анжелы Бабченко.
        - Да брось ты! - Женя поспешно дернула ее за рукав. - Оставь человека в покое.
        Люба пожала плечами.
        - Не хочешь - пожалуйста, можем кого-нибудь другого спросить. - Она пошарила глазами по залу. Взгляд ее наткнулся на Карцева, который с отсутствующим видом направлялся мимо рояля к окну. - Его! Он у нас глупей всех.
        - Перестань! - прошипела Женя, но Люба, весело смеясь, уже шагнула вперед.
        - Эй, Карцев! Иди сюда, дело есть.
        Тот остановился и вопросительно поглядел на Любу.
        - Какое дело?
        Кажется, это были первые слова, которые Женя услышала из его уст - до этого в ее присутствии он только пел или молчал.
        - Иди сюда, говорю, - велела Люба.
        - Обойдешься, - холодно проговорил Карцев. - Я отсюда неплохо слышу. - Лицо его, как обычно, выражало угрюмость и неприветливость.
        - Ладно. - Люба улыбнулась. - Скажи нам, ты поедешь в Петербург выступать? Там фестиваль хоров, как раз под самый Новый год. Поедешь или нет, признавайся!
        - Не знаю. - Он неопределенно пожал плечами. Подумал секунду, потом добавил. - Поеду, наверное.
        - Вот, видишь! - Люба победоносно оглядела Женю. - Даже Карцев поедет! Даже он!
        Жене стало неловко и противно. И зачем Любка так издевается над парнем? Будто он, действительно, полный отстой, которого никто за человека не считает. Она посмотрела на Карцева и виновато улыбнулась. Тот на ее улыбку никак не отреагировал, лицо его осталось все таким же непроницаемым и отчужденным.
        Было ясно, что Любины слова его ни малейшим образом не задели и ему на них наплевать с высокой колокольни, равно, как и на Женино сочувствие.
        - Это все? - язвительно произнес он, немного погодя. - Можно идти?
        - Иди, свободен. - Люба шутливо помахала ему рукой.
        Карцев молча повернулся и продолжил свой путь.
        - Зачем ты так? - с укором проговорила Женя.
        - Правда, Люба, зачем? - поддержал Лось. - Мне казалось, у нас в хоре все друг к другу хорошо относятся.
        - К нему никто хорошо не относится, - отрезала Люба и тут же затормошила Женю. - Не увиливай от темы. Главное мы выяснили: если уж такой лох, как Карцев, понимает, что нужно ехать, то тебе и сам Бог велел.
        - Хорошо, - тихо сказала Женя. - Хорошо. Я поеду.
        Она удивлялась самой себе. Снова этот Карцев вынудил ее действовать против собственных принципов, и как вынудил - без малейших уговоров и усилий, одним своим присутствием! Действительно, Женя просто не могла не поехать, если он сказал, что едет. Значит, нисколько он ей не надоел на самом деле, а по-прежнему вызывает симпатию и жгучий интерес.
        Женя вдруг испугалась, что Люба поймет, почему она изменила решение. Однако та уже позабыла о Карцеве и принялась с жаром выпытывать у Лося подробности предстоящей поездки.
        Через несколько минут пришел Санек и, узнав о фестивале, принялся с ходу строить радужные планы.
        - Девчонки, надо будет стопудово сходить в Петропавловку. Говорят, там классно.
        - Лучше в Эрмитаж, - заспорила Люба. - А еще лучше съездить в Петергоф, только жаль, фонтаны зимой не работают.
        Постепенно вокруг дирижера собралась большая компания. Все шумели, спорили, высказывая свое мнение. Лось, отвечая на вопросы, смеялся:
        - Ну, раз все уже все знают, можно ничего не объявлять, а сразу начать репетицию.
        Женя встала на место и тут же спиной ощутила взгляд Карцева. «Не буду оборачиваться, - твердо решила она. - Хватит с него и того, что я еду в эту дурацкую поездку. Пусть поймет, что когда ему улыбается девушка, нужно в ответ тоже улыбнуться, хотя бы из вежливости». Она демонстративно расправила плечи и вскинула голову, а когда репетиция окончилась, ушла домой в обществе Санька, даже не оглядев зал.

8
        Столбовой размашистыми движениями чертил на доске схемы и формулы. Женя сидела за столом и задумчиво смотрела на его удивительно ладную и стройную для своего возраста фигуру. Интересно, как он отреагирует на то, что она сейчас скажет?
        Столбовой закончил писать и обернулся к Жене.
        - Как вам такой вариант?
        Она пожала плечами.
        - Если честно, мне это даже в голову не приходило.
        - Напрасно. - Взгляд Столбового сделался серьезным и суровым. - Должно было придти. Должно было обязательно придти, Женечка. Если вы хотите участвовать в конференции, да еще в качестве моего ассистента…
        - Николай Николаевич! - перебила его Женя. «Сейчас или никогда, - стучало у нее в мозгу, - потом будет поздно и неловко».
        - Да. - В светлых, пронзительных глазах Столбового промелькнуло удивление. - Вы что-то хотите мне сообщить?
        - Я… да… - Женя моментально залилась краской. - Дело в том, что… что до Нового года я, возможно, не успею привести материалы в нужную готовность. Возможно. - Она подчеркнула последнее словно.
        - Почему? - деловито осведомился Столбовой.
        - Это глупо, Николай Николаевич. Это так глупо. И мне… мне очень стыдно.
        - Да говорите же! - Он заметно повеселел. Видимо Женино смущение его не злило, а забавляло.
        - Понимаете, я… хожу в хор, - одним махом выпалила она.
        - В хор? - Лицо профессора вытянулось от удивления.
        - Ну да, в хор. Это занимает совсем немного времени, всего два вечера в неделю. И от дома недалеко. И вот сейчас, вернее, ближе к Новому году, там ожидается поездка в Петербург. Вы… презираете меня, да? - Женя опустила голову, не осмеливаясь взглянуть на профессора.
        Тот положил мел и легкой, пружинистой походкой сошел с кафедры. Приблизился к Жене, сел рядом с ней на скамейку.
        - Почему я должен вас презирать? - Его голос звучал мягко и даже участливо.
        - Потому что… я такая дура. Мне предлагают ехать на конференцию, а я… я…
        - А вы любите классическую музыку, - закончил Столбовой с улыбкой. - Что ж в этом плохого, милая Женя? Нельзя же существовать только расчетами и формулами, должно быть что-то для души.

«Он говорит как Любка», - с удивлением подумала Женя. Она чувствовала невероятное облегчение. Значит, профессор не сердится на нее и готов отпустить на несколько дней.
        - Я сам очень люблю петь, - признался Столбовой, похлопывая Женю по плечу. - И я прекрасно понимаю, что вам необходим отдых, разрядка. Вы же совсем еще юное существо, а вкалываете, как зрелый научный сотрудник. Конечно, поезжайте куда хотите, мы все успеем. Конференция лишь в конце января, до этого времени можно написать новый учебник или, на худой конец - статью.
        - А как же наши занятия три раза в неделю? - робко поинтересовалась Женя.
        - Что ж, пока отменим это решение. Будем встречаться, как раньше, два раза. По правде говоря, вы так плодотворно трудитесь дома, что мои советы в скором времени станут вам без надобности.
        - Что вы говорите, Николай Николаич! - Женя смотрела на преподавателя счастливыми глазами. Его лицо с суховатыми, волевыми чертами под ее взглядом смягчилось, разгладилось.
        - Я знаю, что говорю. Вот увидите, Женя, вас ожидает большое будущее. Только не вздумайте лениться, и все будет в порядке.
        - Ни в коем случае! - горячо пообещала Женя.
        Дома она, прежде всего, поделилась своей радостью с Ксенофонтом.
        - Ксён! Ты представляешь, мне прочат большое будущее! И меня отпускают в Питер!
        Кот, которого Женя держала в тесных объятиях, недовольно заурчал и сделал попытку схватить ее зубами за руку. Она ойкнула, увернулась со смехом, Ксенофонт соскочил с ее коленей на пол и гордо поднял трубой пушистый хвост.
        - Завидуешь, - укорила его Женя.
        - Мяу! - патетически возразил Ксенофонт.
        - Иди, ешь свой «вискас», там полная миска.
        Кот пристально поглядел на нее желтыми глазами-плошками и степенно удалился на кухню. Вскоре пришла мать. Женя встретила ее в прихожей с сияющей физиономией.
        - Привет, Женюра, как дела?
        - Все о’кей.
        - Обедала?
        - Не совсем. Чай пила.
        - Безобразие, - возмутилась Ольга Арнольдовна. - Заработаешь себе язву. - И тут же загадочно заулыбалась. - Угадай, кого я сейчас встретила в метро.
        - Не знаю. Тетю Иру?
        - Даже не тепло. Думай лучше. И отнести в кухню вот эти пакеты.
        Женя послушно подхватила две полиэтиленовые авоськи с продуктами и потащила их к кухонному столу. Мать, переодевшись и вымыв руки, вошла следом за ней.
        - Ну, так какие твои предположения?
        - Ma, не доставай! У тебя такой обширный круг знакомых, что я буду перечислять их полчаса, а то и больше. - Женя вытащила из пакета батон копченой колбасы и, принюхавшись, блаженно закатила глаза. - Ух ты, как пахнет! Можно отрезать кусочек?
        - Сначала суп! - категорично отрезала Ольга Арнольдовна. - И потом, почему ты решила, что это мой знакомый? - она хитро уставилась на дочь.
        - Знакомый? - Женя понимающе кивнула. - Значит это «он»?
        - Вот, вот. Уже теплее. - Мать достала из холодильника большую запотевшую кастрюлю.
        - Костик, что ли? Или Никита?
        - Снова холоднее.
        - Да ну, мам, что за детские игры! Неужели, Генка из трудового лагеря?
        - При чем тут Генка? - Мать потеряла терпение. - Это был Саша. Мы встретились с ним на Театральной. Он ехал в институт и передавал тебе привет. А еще он сказал, что вы собираетесь с хором куда-то ехать на самые праздники. Это верно?
        - Верно. - Женя зажгла газ и поставила суп на плиту.
        - И ты решила ехать с ними? - лицо Ольги Арнольдовны приняло озабоченное выражение.
        - Да, я решила.
        - А как же занятия?
        - Я уже договорилась со Столбовым. Он разрешил мне отдохнуть пару дней.
        - Честно говоря, я не в восторге от такой идеи. И Новый год мы привыкли встречать вместе.
        - На этот раз встретим его раздельно, - мягко проговорила Женя. - В конце концов, надо же когда-то начинать. А вдруг я выйду замуж - мне ведь уже двадцать один.
        - Что ж, замуж - это замуж. - Ольга Арнольдовна вздохнула и опустилась на табурет. - Тут я мешать не намерена, был бы человек хороший. Например, как Саша.
        Женя весело расхохоталась.
        - Кто про что, а вшивый про баню. Мамуль, как ты не можешь понять - ну не нравится мне твой замечательный и любимый Саша. Совсем не нравится. Вот вернусь из Питера, перестану ходить на хор и увидишь, он здесь больше не появится.
        - Жаль, - с печалью в голосе проговорила Ольга Арнольдовна. - Смотри, суп сейчас выкипит, снимай скорее.
        В дальнейшем разговор о Саньке больше не поднимался. Мать и дочь мирно обедали, Ксенофонт сновал взад-вперед около стола, выпрашивая куриную ножку. Затем Женя ушла к себе заниматься, а Ольга Арнольдовна взялась за хозяйство.
        Уже глубоко за полночь, лежа в кровати, Женя вновь подумала о Карцеве. И как ее угораздило запасть на такого мизантропа и бирюка? Кажется, его абсолютно не интересует происходящее вокруг. Возможно, и сама Женя тоже не входит в сферу его интересов, а тот факт, что во время репетиций он пялится ей в спину, так это просто оттого, что больше смотреть некуда. Тем не менее, настроение у Жени было отличное. Она уже считала дни, оставшиеся до поездки. Почему-то ее охватила твердая уверенность, что там, в Питере, что-то произойдет. Что-то хорошее и очень важное.

«Глупости, - укорила Женя саму себя. - Если что-то и случится, так это то, что Санек объяснится мне в любви. И придется его глубоко разочаровать. Жаль, как говорит мама, очень жаль».
        Она еще немного полежала, думая о своем, и заснула крепким, здоровым сном молодого человека, предвкушающего грядущие радости жизни.

9
        Лось увеличил время репетиций. К фестивалю готовили Верди, несколько народных песен и отрывок из кантаты Баха. Необходимо было каждый раз проходить всю программу целиком. Лось хронически не успевал, злился, срываясь на крик. Больше всего доставалось басам - вся партия насчитывала лишь пять человек с весьма ограниченными данными. Если бы не Женька Карцев с его крепким баритоном, был бы полный караул. Но тот, как всегда, опаздывал, да не на пятнадцать минут, как раньше, а на все полчаса. Лось орал на него, как резаный, обещая выгнать к чертовой матери. Карцев его вопли игнорировал и вообще вел себя так, будто был глухонемой. Ничего не говоря в свое оправдание, дожидался, пока иссякнет дирижерский гнев, и молча шел к станкам. С ним партия начинала звучать прилично, и Лось помаленьку успокаивался.
        Жене вовсе не улыбалось торчать на репетициях вместо двух часов два с половиной, а то и три. Дома ее ждал компьютер и внушительная стопка книг, которые, кровь из носу, нужно было успеть проштудировать до поездки. Но расстраивать дирижера ей тоже не хотелось. Она - скрепя сердце - отбывала занятие до конца, а потом стремительно сматывала удочки. Во всем этом был только один положительный момент: пользуясь ситуацией, Женя решительно пресекла чаепития с Саньком, мотивируя свой отказ пригласить его домой катастрофической нехваткой времени. Тот воспринял удар судьбы со свойственным ему стоицизмом, продолжая оставаться веселым, улыбчивым и предупредительным.
        За неделю до отъезда Лось зачитал распорядок фестиваля, объявил время отправления поезда и сбора на вокзале. Поезд уходил в девять двадцать утра, а хористы должны были быть на платформе без четверти девять.
        - Встретимся где-нибудь по дороге? - спросила Женя Любу, выслушав дирижера.
        - Обязательно. Давай я доеду со своей Щукинской до Баррикадной, и буду ждать тебя в центре зала. Потом вместе перейдем на кольцевую и доберемся до трех вокзалов.
        - Ладно, - согласилась Женя.
        Ее дом находился как раз между Баррикадной и Октябрьским полем, поэтому предложение Любы ее весьма устраивало.
        Назавтра они вдвоем прошвырнулись по магазинам. Люба купила себе обалденное платье для коктейля, а Женя присмотрела очередные джинсы, очень дорогие, расшитые стразами и украшенные замысловатой вышивкой. Любе ее выбор жутко не понравился.
        - В чем ты будешь встречать Новый год? В них?
        - Может быть. Еще посмотрю, - беспечно проговорила Женя, вертясь перед огромным блестящим зеркалом бутика.
        Джинсы шли ей замечательно, ничто не украшало ее фигуру так, как они, подчеркивая длинные, сильные и стройные ноги и в меру округлые бедра. Молоденькая продавщица, стоящая за прилавком, невольно залюбовалась.
        - Очень стильно и здорово. Девушка, не хотите к этому примерить вон ту кофточку? Мне кажется, она будет на вас смотреться потрясающе, и особенно с джинсами.
        Женя скосила глаза на вешалку. Кофточка, верно, была недурна - темно-сиреневая, отливающая лиловым, с глубоким вырезом и широкими, свободно спадающими, полупрозрачными рукавами.
        - Что ж, давайте ее сюда.
        Продавщица принесла кофточку, Женя скрылась в кабинке и выскользнула оттуда через пять минут.
        - Ну как?
        Прикусившая язык, Люба подняла вверх большой палец.
        - Ты похожа на испанку. Или на итальянку с карнавала. В любом случае, стоит брать, это твое, без сомнения.
        - Вот в этом и встречу Новый год, - с достоинством проговорила Женя.
        Блузка стоила очень недешево, ей пришлось выложить за нее все свои сбережения.
        - Теперь я совсем пустая, - призналась она Любе, расплатившись в кассе за покупку. - Даже на колготки не хватит. Придется ждать, пока дядя подбросит деньжат по случаю праздников.
        Брат Жениной матери, Святослав Арнольдович, работал врачом в хозрасчетной поликлинике и иногда баловал любимую племянницу. Впрочем, мать приучила Женю не слишком рассчитывать на его помощь и разрешала принимать подарки лишь изредка.
        - Если что, я тебе одолжу сколько нужно, - пообещала Люба, никогда не испытывавшая стеснения в средствах.
        - Спасибо, - поблагодарила Женя.
        В последующие дни она занималась сборами: гладила концертную блузку и юбку, упаковывала необходимую парфюмерию и маленькие новогодние сувениры, которые приготовила для Любы, Санька и еще нескольких парней и девчонок, с которыми тесно общалась. Для Лося Женя еще пару дней назад купила красивую ароматическую свечу в форме контрабаса, а для концертмейстерши Анны Анатольевны - нарядный газовый шарфик.
        Мать глядела на ее хлопоты с печальной улыбкой. Жене было ее безумно жалко: никогда прежде на новогоднюю ночь они не расставались. Даже когда Женя встречалась с кем-нибудь из кавалеров, этот праздник она всегда проводила дома, так уж было заведено с той самой поры, как ушел отец. Ей захотелось хоть чем-нибудь утешить мать.
        - Мамуль, ты не переживай. Я вернусь, и мы отпразднуем Рождество.
        - Я вовсе не этим огорчена, - со вздохом произнесла Ольга Арнольдовна.
        - А чем же тогда?
        - Волнуюсь за тебя. Вдруг простынешь там, ноги промочишь. Сейчас самое гриппозное время, потом будешь все праздники валяться с температурой.
        - С чего это я вдруг буду ноги мочить? Я ж не маленькая.
        - Кто тебя знает, - неопределенно проговорила мать.
        Вид у нее оставался подавленный, и Женя, для того, чтобы развеселить ее, решила продемонстрировать новые шмотки. Она надела джинсы и кофточку, сунула ноги в лодочки на высокой, тонкой шпильке и прошлась перед Ольгой Арнольдовной, как на подиуме.
        - Неплохо, - одобрила та. - На мой взгляд, каблук мог быть и поменьше. Слишком уж ты высокая в этих туфлях. И ноги ну прямо от шеи растут.
        - Это комплимент? - рассмеялась Женя.
        - Понимай, как хочешь, - улыбнулась мать. - Во всяком случае, парню, который захочет пригласить тебя на танец, нужно иметь приличный рост. Лучше - начиная от метра восьмидесяти. Саша под эти стандарты, пожалуй, подойдет.

«А Женька?» - неожиданно подумала Женя. Она вдруг отчетливо представила его рядом с собой - худого, в бесформенном, растянутом свитере, который он носил, не снимая, на все репетиции. Стиль явно не соответствовал. Пожалуй, стоило подыскать для новогоднего бала что-нибудь поскромней, да и каблуки снять.

«А, ладно, - решила Женя, - все равно он ни за что ко мне не подойдет. И танцевать я, наверняка, буду с Саньком - напоследок, перед разлукой».
        Она сняла вещи, аккуратно разложила их по пакетам и засунула в дорожную сумку.
        Вечером накануне отъезда они созвонились с Любой.
        - Я поставила будильник на семь, - сообщила та.
        - А я на шесть тридцать.
        - Зачем так рано? - удивилась Люба.
        - Мне надо. Я привыкла иметь в запасе много времени.
        - Ну хорошо. Не забудь, Баррикадная, центр зала. Гуд бай.
        - Бай. - Женя повесила трубку.
        У нее с самого утра болела голова. Где только она сегодня не была - и на курсах, и в библиотеке. И в гастрономе - покупала еду в дорогу. Устала, как собака. Сейчас - в душ и на боковую.
        Женя оккупировала ванную, провела в ней не меньше сорока минут, затем высушила волосы феном, выпила таблетку цитрамона и улеглась спать.
        Она проснулась от какого-то толчка. Ей что-то снилось. Кажется, связанное со Столбовым. Ну да, точно, ей снилась конференция. Огромный зал, куча народу, все смотрят на нее, стоящую на кафедре. Женя оглядывается в поисках Столбового, но почему-то его рядом нет. И вообще нигде нет. Вместо него в первом ряду она видит Женьку Карцева. Тот глядит на нее внимательно и серьезно, ожидая, когда Женя начнет доклад. Она хочет открыть рот и произнести первую фразу, но вдруг ее охватывает страх. Это даже не страх, а ужас. Женя не понимает причины этого ужаса, и от этого ей делается еще хуже. Ей хочется бежать прочь - с кафедры, из зала. Где же, черт возьми, Столбовой, почему он бросил ее на произвол судьбы? Женя шагнула вперед, нога ее нависла над пустотой. Она вздрогнула и открыла глаза…
        В комнате было не темно и не светло. Клубился серый сумрак. Женя тотчас почувствовала тревогу. Светает только в половине девятого, а она должна была проснуться в шесть тридцать. Женя рывком схватила с тумбочки мобильник. Так и есть! Часы на экране показывали восемь пятнадцать. Она проспала! Не услышала сигнал будильника! Никогда раньше с ней такого не бывало. Господи, вот кошмар! Через пятнадцать минут Любка будет ждать ее на Баррикадной. Ей даже позвонить нельзя, наверняка она уже в метро.
        Женя вскочила с кровати и бегом бросилась в коридор. Дверь в комнату матери была плотно закрыта - та спала, очевидно надеясь, что Женя ее разбудит. Она вбежала в ванную, включила кран с ледяной водой, наспех умыла лицо. Бог с ней, с Любкой, она догадается, что вышло недоразумение и поедет на вокзал одна. Сейчас главное - успеть к поезду. У нее в запасе ровно час, а добираться до Комсомольской площади не меньше сорока минут. Хорошо еще, что Женя с вечера собрала все нужные вещи вплоть до мыла и зубной щетки.
        Кое-как приведя себя в порядок, она забежала на кухню, включила электрочайник, приготовила себе чашку крепкого кофе и, обжигаясь, выпила его. В это время в дверях показалась взъерошенная со сна голова матери.
        - Ты почему не завтракаешь? - зевая, спросила Ольга Арнольдовна. - И чего не разбудила меня? Я бы тебе еду приготовила.
        - Мам, я проспала. У меня ни секунды лишней. Давай прощаться.
        - Как прощаться? - заволновалась Ольга Арнольдовна. - Без завтрака? Вот так, на бегу? Надо же присесть на дорожку.
        - Садись. - Женя подсунула ей табурет. Сама присела на краешек и тут же вскочила. - Все. Чао. Я позвоню.
        - Давай хоть бутерброды тебе с собой сделаю! - не унималась Ольга Арнольдовна.
        - Никаких бутербродов. У меня с собой полно еды. А у Любки еще больше. Пока, мамуль, - Женя ткнулась губами матери в щеку и вылетела в прихожую. Мигом обулась, накинула пальто, подхватила сумку и была такова.
        Она хотела для скорости поймать машину, но потом решила, что застрянет в пробках. Метро в этой ситуации казалось более надежным.
        Однако ей не повезло. Поезд, следовавший по кольцу, ежеминутно останавливался в туннеле. От страха опоздать у Жени снова разболелась голова. Она старалась не смотреть на часы, но взгляд ее против воли то и дело устремлялся на циферблат. Прошло не меньше двадцати минут, пока состав, наконец, одолел считанные станции от Краснопресненской до Комсомольской.
        Женя выскочила из вагона и почти бегом помчалась по лестнице. Едва она очутилась на улице, в сумочке тут же запел мобильник. Женя на ходу вытащила телефон.
        - Ты где? - кричала в трубку Люба. - Мы все уже собрались. Что случилось?
        - Ничего особенного, - тяжело дыша от быстрой ходьбы, сквозь зубы проговорила Женя. - Просто я проспала. Не услышала будильник.
        - А говорила, что любишь иметь в запасе много времени! - колко поддела Люба. - Сколько тебе еще идти?
        - Пять минут. Я уже около вокзала.
        - Ладно, я передам Саньку. А то он чуть с ума не сошел от волнения.
        - Передай. - Женя отключила сотовый и вошла под своды Ленинградского вокзала.
        Она еще издали заметила на одном из перронов большую, пеструю толпу и, стараясь не терять темпа, устремилась к ней. Вскоре от компании отделился силуэт и поспешил ей навстречу. Это, конечно, был Санек - Женя уже видела его радостное и возбужденное лицо и слышала обращенное к ней «Женя, наконец-то!» Он подлетел, обнял ее, выхватил из руки сумку. Она вдруг почувствовала, что ее не держат ноги и, против воли, повисла у него на локте.
        - Устала, бедная, - сочувственно произнес Санек. - Ты не торопись, мы успеваем.
        Женя, прищурившись, вглядывалась в толпу, тщетно пытаясь найти среди хористов Женьку Карцева. Мгновение спустя она увидела его, стоящего чуть поодаль от других, в потрепанной черной куртке и без шапки. Его светлые волосы были покрыты снежинками. Издали казалось, что это седина. Женя нарочно подольше задержала на нем взгляд, надеясь, что он почувствует его и обернется, но Карцев продолжал стоять к ней вполоборота, сосредоточенно разглядывая состав.
        К Жене бросилась Люба.
        - Ну, Женюра, ты и даешь! Сейчас бы уехали без тебя. Посадка уже идет полным ходом. Скорее! - Она схватила ее за руку и потянула к поезду. - У нас места рядом. Ты, я и Санек, а напротив Ольга Дурова, Наташка Козлова и Настя. Да что вы там копаетесь?
        - Спокойно, Чакина, - с усмешкой скомандовал Санек, занося в тамбур вещи. - А то взорвешься от избытка энергии.
        Он отыскал нужное купе. Там уже сидели подружки Наташа Козлова и Оля Дурова. Не хватало лишь белокурой и смешливой Насти Губаревой.
        Девушки устроились на скамейке, Санек запихнул сумки на багажную полку и сел рядом с Женей, вплотную прислонившись к ее боку. Она чувствовала, как от его тела исходит волна желания. Ей захотелось оказаться подальше.
        - Любань, давай махнемся. Я к окну, у меня голова со вчерашнего дня трещит.
        - Пожалуйста. - Люба озорно глянула на Санька, пожала плечами и встала.
        - Я тоже пересяду, - тут же заявил тот, передвигаясь вслед за Женей.
        - Что, и у тебя с головой непорядок? - съязвила Люба.
        Девчонки напротив весело пересмеивались и шушукались. Санек оставил вопрос Любы без внимания, наклонился поближе к Жениному уху и шепотом спросил:
        - Ты позавтракать-то успела? Хочешь пирожок с курагой?
        - Нет, спасибо. У меня и так в горле пересохло.
        - У меня есть бутылка «Нарзана». Достать?
        - Ну, давай, - согласилась Женя.
        Санек вытащил из рюкзака «Нарзан», открыл и разлил в пластиковые стаканчики. Хватило на все купе.
        - За отъезд, - провозгласила Люба, поднимая свой стаканчик.
        - А мы, действительно, тронулись! - закричала Наташка. - Смотрите, перрон движется.
        За окнами, действительно, медленно плыла платформа. В дверях показалась румяная физиономия Насти.
        - А вот и я. Не ждали?
        Компания дружно пила минералку.
        - Эх, - мечтательно протянула Люба, глядя на мелькающие за окном киоски. - Сейчас бы сюда пивка.
        - Всеволод Михалыч пиво запретил, - тут же встряла Настя.
        - Подумаешь! - Люба пренебрежительно хмыкнула и заговорщицки подмигнула Саньку. - Сейчас отъедем подальше, можно будет смотаться в вагон-ресторан. Возьмем там пару банок «Клинского», ничего страшного не случится.
        - Любаня, не нарушай дисциплину, - строго проговорила Женя.
        Она понемногу приходила в себя от бешеного бега. Головная боль утихла, на душе стало спокойно и хорошо. Это свершилось - они едут! Через семь часов она увидит Питер, в котором была лишь один раз в жизни, когда ей исполнилось пятнадцать. Они ездили туда с отцом и Ингой совсем незадолго до его смерти. Женя до сих пор помнила свой восторг, когда она увидела гранитную набережную Невы, ее свинцовые воды под таким же свинцовым небом, графически четкие силуэты зданий, наполненную воздухом ширь Дворцовой площади.
        Ее охватила эйфория. Даже сидящий рядом Санек больше не раздражал ее, наоборот, она почувствовала к нему нежность и благодарность. И тут же вспомнила свой сон. Что за галиматья ей привиделась? Будто она выступает на конференции одна, без Столбового. И опять этот Карцев! Где он, кстати?
        Посмотреть бы на него хоть краем глаза. Женя осторожно поднялась со скамейки.
        - Ты куда? - тут же спросил Санек.
        - Я сейчас вернусь.
        - Постыдился бы задавать девушке такие вопросы, - фыркнула Люба. - Сначала напоил ее водой, а теперь интересуется. Не может же она тебе признаться, что идет в туалет.
        Санек слегка покраснел и промолчал. Женя вышла из купе в коридор. Там было неожиданно прохладно. Она поежилась, поплотней запахнула вязаную кофту, раздумывая, в какой стороне искать карцевское купе, и, поколебавшись, двинулась в голову вагона. Интуиция ее не подвела: Карцев сидел во втором купе, в обществе двух парней из басов и трех девчонок из сопрано. Все шестеро азартно резались в какую-то неизвестную Жене карточную игру. Она прошла мимо, чувствуя в душе укол ревности - Карцев явно выглядел веселым и даже улыбался соседке напротив.
        Посетив туалет, который был ей без надобности, Женя вернулась назад, в свое купе. Там уже тоже достали карты, Настя деловито тасовала колоду, Наташа и Оля по-прежнему шептались и приглушенно хихикали.

«Как дуры!» - с внезапным раздражением подумала Женя. От ее чудесного настроения не осталось и следа. Захотелось закрыть глаза и подремать в тишине, чтобы никто не беспокоил.
        - Будешь с нами? - спросила Люба.
        - Потом, позже. - Женя пробралась на свое место к окну.
        - Ну! - разочарованно протянул Санек.
        - Баранки гну, - тихо проговорила Женя.
        Больше он ничего не сказал, взял у Насти из рук колоду и принялся сдавать карты. Женя откинулась на спинку и зажмурилась. Вскоре мерное покачивание и стук колес действительно навеяли на нее дрему. В полусне она слышала, как переговариваются Люба, Санек и Настя. Потом раздался громкий голос Лося.
        - Как самочувствие, ребята?
        - Отличное, - бодро отрапортовала Люба.
        - А Женя что, уснула? - поинтересовался Лось.
        - Кажется, да, - сказал Санек.
        - Нет, я не сплю. - Женя открыла глаза.
        - Тебе нехорошо? - заволновался Лось. - Укачивает?
        - Нет. Просто я не выспалась. Слишком резко вскочила.
        - Ну отдыхай, - проговорил дирижер и пошел по коридору обходить другие купе.
        - Ты, правда, поспи, - ласково посоветовал Санек. - Остановка будет только через полчаса.
        - А сколько мы уже едем?
        Он посмотрел на часы:
        - Три часа, пятнадцать минут.
        - Почти полпути проехали, - обрадовалась Настя.
        - Давайте в «дурака» сыграем, - предложила Оля.
        - Народу много, - возразила Люба.
        - А мы попарно.
        Снова стасовали карты. На этот раз Женя принимала участие в игре на пару с Саньком. Они вышли первые, за ними Настя. Люба продолжала сражаться против Ольги и Наташи. Жене стало скучно. Она уставилась в запотевшее окно.
        - Кажется, подъезжаем.
        - Рано еще, - возразил Санек.
        - Бологое! - донесся из коридора голос проводника. Стоянка двадцать минут. Кто хочет, может выйти.
        - Давайте выйдем, - предложила Женя, - а то здесь духота немыслимая.
        - А там холодрыга. - Люба недовольно поморщилась.
        - Ну и что. Я все равно пойду, прогуляюсь.
        - Пошли. - Санек послушно встал и подал Жене пальто.
        Она нарочно потащила его мимо купе, где находился Карцев. Там не было никого, кроме самого Женьки. Он спал, привалившись головой к оконной раме. Остальные ушли на платформу дышать свежим воздухом.
        - Вот соня, - насмешливо проговорил Санек.
        Женя дернула его за рукав.
        - Тише ты, не буди человека.
        Санек кивнул и, приглядевшись к тому, что творится за окном, схватил ее за руку:
        - Скорей! Там мороженое продают. Питерское, вкусное.
        - Никакого мороженого, - сурово произнес за его спиной невесть откуда взявшийся Лось. - Вы что, решили провалить концерты? Вам горло нужно беречь, как зеницу ока.
        Они вышли из поезда. Нос и щеки тотчас стал покусывать крепкий морозец.
        - В Питере минус пятнадцать, - сообщил пожилой проводник, с усмешкой наблюдающий с подножки, как народ, прогуливающийся по перрону, поспешно поднимает воротники и натягивает перчатки.
        - Ну и хорошо, - сказал Санек. - Зато будет настоящий Новый год. А то вечно в Москве слякоть и оттепель.
        Женя, однако, вскоре замерзла, и они ушли обратно в вагон. Санек принес кипятку, всем купе заварили чай, достали домашнюю снедь и вкусности и устроили пир. Затем снова играли в карты. Потом рассказывали анекдоты - Санек знал их особенно много, и девчонки животики надорвали от смеха.
        Незаметно начало темнеть. За окном висело серое, низкое небо. Пейзаж сделался черно-белым, лишенным ярких красок.
        - Почти приехали, - зевнув проговорила Настя.
        Наташа и Оля начали собирать вещи. Снова появился Лось, на этот раз в сопровождении Анны Анатольевны.
        - Осталось двадцать минут. У вокзала нас ждет автобус. Вас отвезут в общежитие, там приведете себя в порядок, перекусите. В половине восьмого общий сбор внизу, в актовом зале. Я зачитаю расписание на завтра и после этого всем спать. День предстоит тяжелый, ни минуты свободной не будет. Вам понятно?
        - Понятно, - недовольно произнесла Люба. Дождалась, пока Лось покинет купе, и скорчила ему вслед забавную мину. - Он с нами, как с детьми. Того нельзя, этого. Тоска, одним словом.
        - Просто он волнуется, хочет, чтобы мы хорошо выступили, - пояснила Наташа.
        - Да ведь мы не только выступать едем, но и потусоваться. Я, к примеру, не собираюсь ложиться спать в девять. Давайте лучше соберемся у кого-нибудь в номере и устроим дискотеку. Кто за?
        - Я. - Санек с готовностью поднял руку.
        - Женюра, а ты? - спросила Люба.
        - Я - нет.
        - Почему?
        - Не хочу нарываться. Раз руководитель велит отдыхать, он, вероятно, знает, что делает. Было бы свинством наплевать на его слова.
        - Придется нам отплясывать без нее, - с грустью констатировала Люба - и бросила кокетливый взгляд на Санька.
        Тот сделал вид, что не заметил этого.
        Поезд начал притормаживать. Из коридора слышался шум и веселые, возбужденные голоса. Люба встала и стащила с вешалки дубленку. Вагон дернулся и встал.
        - Питер! - радостно взвизгнул кто-то. Раздался могучий топот ног, будто по вагону несся табун лошадей.
        - Тише, тише! - покрывая общий гул, звучал мощный голос Лося. - Не торопитесь, все успеют выйти. Шеи друг другу не переломайте!
        Автобус ждал при выходе с вокзала. Это был вместительный, мягкий «Икарус».
        - Чур, я не в хвосте, - с порога громко заявила Люба. - Меня укачивает. Может стошнить.
        Сидевший возле водительской кабины Вовка Егоров тут же безропотно встал, уступая ей место.
        - Спасибо, Вовик. - Люба чмокнула его в щеку и плюхнулась в кресло рядом с тенором Пашей Звонаревым.
        Егоров пошел по салону искать свободное сидение. Женя и Санек устремились за ним. Все трое устроились ближе к хвосту. Подошел еще народ, постепенно автобус набился до отказа. Молодой усатый шофер выбросил в снег окурок, затоптал его ногой и, сняв куртку, уселся за руль.
        - Трогай! - весело крикнули ему сзади из салона.
        Водила усмехнулся в усы.
        - Я вам не извозчик.
        Он, не торопясь, завел мотор, «Икарус» мерно загудел и поехал, рассекая темень мощными фарами.
        Дорога заняла чуть меньше часа. Общежитие находилось за чертой города, в лесопарке. Это было трехэтажное здание старой застройки, когда-то принадлежавшее студентам пищевого техникума. Теперь техникум давно расформировали, а дом, требующий капитального ремонта и бывший муниципальной собственностью, использовали от случая к случаю - то проводили в нем молодежные слеты, то размещали участников детских Олимпиад, а одно время даже сдавали в аренду под склад. Помещение было вполне пригодным для жизни: на первом этаже располагалась вместительная столовая и актовый зал, на втором и третьем - двухместные номера, в каждом из которых имелся душ и туалет.
        Женя и Люба осмотрели свой номер и остались им довольны. Дизайн, конечно, не фонтан, но зато тепло и довольно чисто. Аккуратно заправленные деревянные кровати, столик у окна, на полу коврик. Пара стульев и овальное зеркало в потрескавшейся от времени раме.
        Люба тут же раскрыла чемодан и вывалила на постель груду тряпья, разные флакончики и коробочки, фен и щипцы для завивки.
        - Кто первый в душ?
        - Если не возражаешь, я, - сказала Женя. - А то я с утрам помыться толком не успела, так спешила.
        - Ну, валяй, - согласилась Люба.
        Женя сняла дорожную одежду и влезла под горячую воду. Она по-прежнему чувствовала себя неважно и с удовольствием последовала бы совету Лося - поужинав, улеглась бы на боковую. Через шум воды до нее долетал голос Любы - та во все горло распевала хоровые партии.
        Женя закончила мыться, вытерлась пушистым махровым полотенцем, накинула халат и вышла из ванной.
        - Все? - обрадовалась Люба. - Быстро ты. Я думала, застрянешь там на час.
        Она скинула шмотки и юркнула в еще окутанную паром душевую.
        Женя натянула каждодневные джинсы, свитер, подколола волосы и села у окна. За стеклом был непроглядный мрак. Лишь вдали светил один-единственный фонарь. Из темноты выступали неясные силуэты елей.

«Как в сказке, - с восторгом подумала она. - Можно будет встретить Новый год на улице. Нарядить живую елку и водить вокруг нее хороводы».
        В дверь постучали. Вошел Санек. Вид у него был свежий и бодрый.
        - Ну, как вы тут разместились? - спросил он, с любопытством оглядывая комнату.
        - Неплохо, - проговорила Женя.
        - Любка где? В душе?
        - Разумеется.
        - Я внизу был. Там такой шведский стол, закачаешься! Можно уже идти ужинать.
        - Надо бы Любку подождать, - засомневалась Женя. И тут же почувствовала, как сводит желудок голодной судорогой. Шутка сказать, она за целый день съела лишь пару бутербродов.
        - Придет твоя Чакина, что ты за нее беспокоишься. - Санек небрежно махнул рукой.
        - Ладно. - Женя решительно встала со стула. - Идем.
        Они спустились вниз. Санек оказался прав: стол просто ломился от закусок. Здесь было все, чего только душа ни пожелает: и салаты, и пирожки, и деликатесные фрукты, и сладости. На отдельном столике в углу дымились несколько чайников с кипятком, на широком блюде лежала горка пакетиков с чаем и кофе.
        Хористы уже вовсю питались. Женя заметила Лося - тот, не спеша, с удовольствием пил кофе, закусывая бутербродом с ветчиной и общался с распорядителем фестиваля. Зал был полон народу. Кроме «Орфея» в общежитии разместилось еще два коллектива: один из Тулы, другой из Нижнего Новгорода. Новгородцы были сплошь девушки, все, как одна, статные, румяные, русоволосые. Они сгрудились вокруг стола и налегали на пирожки.
        Санек отыскал для Жени чистую тарелку, набрал разной еды, сунул ей в руку вилку:
        - Ешь.
        - Спасибо.
        Женя откусила от пирожка.
        - С ума сойти. Вкусно!
        - Я же говорил, - подтвердил Санек.
        Она привычно пошарила глазами по залу, но Карцева не обнаружила. Может он уже поел и ушел к себе, спать? Интересно, с кем его поселили? Женя хотела, было, спросить об этом у Санька, но не рискнула. Незачем кому-то знать, что ее волнует Карцев.
        Они с Саньком наелись до отвала. В это время в столовой появилась Люба, розовая после горячего душа, с распущенными волосами. Издали ее можно было принять за новгородскую хористку. Она вразвалочку подошла к Жене и Саньку.
        - Не дождались меня, предатели!
        - Да тут все съели бы, если б мы тебя ждали, - оправдался Санек.
        - А вы у нас самые голодные! - ехидно проговорила Люба, накладывая в тарелку салат. - Вот же, все осталось, и нечего мне голову морочить.
        Лось по своему обыкновению громко захлопал в ладоши.
        - Москва! «Орфей»! Все поужинали?
        - Кажется, все, - крикнул в ответ кто-то.
        - Посмотрите внимательно, кого еще нет в зале?
        - Наташки нет, - проговорила Оля. - Она и не придет. Спать легла, устала с дороги.
        - Безобразие, - рассердился Лось. - В следующий раз кормить вас будут только завтра утром. Есть еще отказавшиеся?
        - Карцев, - произнес баритон Владик Сидоренко. - Он со мной в номере.
        - Почему не пришел ужинать? - строго спросил Лось.
        - Говорит, не хочет.
        - Я ему покажу «не хочет»! Вечно этот тип выпендривается, не живется ему нормально, по-людски. Влад, быстро наверх и передай ему, чтобы тут же топал сюда.
        - Так он меня и послушал, - насмешливо протянул Сидоренко, но все-таки двинулся к выходу.
        - Кто освободился, переходите в актовый зал, - велел Лось. - Проведем пятиминутку, обговорим наши проблемы, и - общий отбой. Нарушители дисциплины будут наказаны.
        - В угол поставите? - раздался шутливый голос.
        - Нет. Не пущу на новогодний банкет.
        - Это беспредел! - завопили ребята.
        Лось невозмутимо пожал плечами.
        - Кому не нравится, возвращайтесь в Москву.
        - Ужас! - с набитым ртом произнесла Люба.
        - Говорят, он в поездках всегда так себя ведет, - заметил Санек.
        - Вот зверюга! - Люба подцепила с блюда последний бутерброд с семгой. - Ладно, завтра после концертов мы отыграемся. Будем гулять всю ночь, и ничего он не поделает.
        Женя слушала ее вполуха, глядя на дверь. Она ждала, появится или нет Карцев. Тот не появлялся, подтверждая правоту Сидоренко. Любка закончила трапезу, напилась кофе, и они все втроем дружно направились в актовый зал.
        Лось пришел минут через десять. Зачитал завтрашнее расписание, повторил приказ не есть мороженого, не пить спиртного и не тусоваться в номерах до окончания концертной программы. Затем все разошлись по своим комнатам.
        Женя расстелила постель и легла. Люба тоже легла, включила над кроватью бра, достала из тумбочки журнал.
        - Я почитаю немного, не возражаешь?
        - Читай, - разрешила Женя и закрыла глаза.
        Ее тотчас сморил сон.

10
        Разбудил Женю звонкий Любин голос.
        - Ну что, приснился тебе Санек?
        - При чем тут Санек? - Женя сладко зевнула и села на кровати.
        - Как же! «На новом месте приснись жених невесте!» - Люба насмешливо подмигнула.
        Она была уже полностью одета и причесана, кровать застелена.
        - Ты слишком долго спишь. Явно, у тебя переутомление. Тебе нужно бежать от Столбового.
        - Заткнись, - спокойно проговорила Женя и не спеша спустила ноги на коврик.
        - Сегодня тридцать первое, - напомнила Люба.
        - Знаю.
        - В столовой уже елку наряжают. Я ходила смотреть, пока ты тут дрыхла. Огромная елка, до самого потолка. Я еще с ди-джеем познакомилась - классный парень.
        - Господи, как ты много успела. - Женя улыбнулась и, протянув руку, сняла со спинки стула халатик.
        - Кто рано встает, тому Бог дает, - гордо процитировала Люба.
        - Когда у нас завтрак?
        - Через пятнадцать минут. А через час мы уже должны сидеть в автобусе. Так что - пошевеливайся, лежебока!
        Позавтракав, хористы поехали в город. Открытие фестиваля происходило в зале филармонии. Назначено оно было на двенадцать дня, а с десяти шли акустические репетиции.
        Лось заметно волновался. Его обычно добродушное лицо приобрело каменное выражение, он то и дело рявкал на кого-нибудь из ребят, а на сцене и вовсе осатанел.
        - Что вы несете?! - орал он на сопрано. - У вас что, несмыкание связок? Опозориться хотите? «Фа» достать не можете! Нужно было спать, а не лясы точить!
        - Мы спали, - обиженно оправдывались девчонки.
        - Знаю я, как вы спали! Вон Карцев, тот действительно спал. Оттого басы и звучат.
        - Во дает! - шепотом проговорила Женина соседка по партии, Света Степанова. - Сам же вчера его крыл, а теперь в пример ставит.
        - Так, все, собрались! Еще раз Верди, с самого начала! И перестаньте сипеть! - Лось взмахнул рукой.
        Женя слушала, как сзади поет Карцев. Отчего бы ему вместо почтальона не стать певцом? Хотя нет, пожалуй, певца с такой физиономией публика забросает тухлыми помидорами.
        - Ну, хотя бы так, - смягчился Лось, когда они допели до конца.
        После репетиции было свободное время. Женя, Люба, Санек и еще пара ребят сидели в артистической, слушая из-за кулис, как поют другие хоры. Особенно им понравились новгородки - те были голосистые и заводные. Репертуар их сплошь состоял из народных песен.
        - Да, не чета нам, - завистливо проговорила Люба.
        - Почему? - возразил Санек. - Верди у нас тоже неплохо звучит.
        - Сам себя не похвалишь, никто не похвалит, - съязвила она.
        Ровно в двенадцать начался концерт. Он длился до трех. Публика встречала участников фестиваля искренними и горячими аплодисментами. Лось сиял: коллеги сделали ему кучу комплиментов, назвав коллектив абсолютно профессиональным. После выступления всех наспех погрузили в автобус, отвезли в ресторан на обед, а затем - на другой концерт, в библиотеку.
        К вечеру все валились с ног от усталости.
        - Ну, молодежь, - обратился к ребятам Лось, - спасибо вам за труды. Можете наряжаться, чистить перышки и отрываться по полной. Смотрите только, чтобы никто не перепил, желательно доставить вас домой в добром здравии.
        - Ура! - дружно заорали хористы. Люба схватила Женю за руку.
        - Бежим переодеваться. Я тебе один секрет расскажу.
        - Какой секрет?
        - Я с таким мальчиком познакомилась! Он из Тулы! Обещал танцевать всю ночь только со мной. Красивый, такой же как Санек!
        Люба залилась счастливым смехом и потащила Женю наверх, в номер.
        Одевшись и наведя марафет, девушки спустились в столовую. Роскошная елка переливалась всеми цветами радуги. На ней было целое море игрушек. На стенах и под потолком висели сверкающие гирлянды, пахло бенгальскими огнями. Часть зала была освобождена для танцев, в другой части красовался накрытый стол. В углу налаживал аппаратуру ди-джей, высокий, худощавый парень с длинными, заплетенными в косу волосами.
        - Супер! - оценила антураж Люба.
        Подлетела Настя в нарядном шелковом костюме, распространяя вокруг себя ароматное облачко парфюма.
        - Девчонки, круто повеселимся! Мне сказали, программа убойная, чего только не будет - и конкурсы, и игры, и танцы до упаду. Здесь всегда так.
        Люба и Женя согласно закивали, с интересом оглядывая зал. Подошли другие ребята, все подтянутые, отутюженные. Посыпались шуточки и приколы, кто-то с грохотом взорвал первую хлопушку. И понеслось! Вокруг стоял гвалт и визг, клубился сизый дым, упоительно пахло свежей хвоей, мандаринами, свечами. Вверху, на потолке вращались огромные, сверкающие разноцветными гранями шары, по разгоряченным, счастливым лицам скользили яркие лучи - синие, красные, оранжевые.
        - С наступающим Новым годом! - неслось отовсюду. - С наступающим!
        Девчонки окружили Лося, наперебой чмокали его, оставляя на щеках следы губной помады. Тот смеялся, прижимая к груди кипу подарков, которыми его наградили подопечные. Пришла празднично одетая Анна Анатольевна, ее тут же завалили конфетами и шоколадками. Женя тоже вручила дирижеру и концертмейстерше то, что заготовила для них. Свеча произвела фурор, Лось торжественно поставил ее на стол рядом с одной из бутылок шампанского.
        - Прошу садиться, - объявил в микрофон ди-джей, он же по совместительству ведущий вечера.
        Публика с шумом и криками рванула к столу. Стульев хватило далеко не всем, кто-то устроился на подоконнике с тарелкой и бокалом, кто-то просто на полу, поджав по-турецки ноги.
        Женя, наконец, увидела Карцева. Тот стоял далеко от нее, у самых дверей, рядом со своим соседом по номеру - Сидоренко. «Хорошо хоть пришел, - обрадовалась она. - А то мог и бы на Новый год завалиться спать». Карцев поднял голову и поглядел в ее сторону. Женя улыбнулась и помахала ему рукой. В этот момент она не опасалась Любы и Санька - кто знает, кому она машет в битком набитом зале? На лице у Карцева отразилось недоумение. Затем оно словно окаменело. В следующее мгновение он внимательно уставился себе под ноги.
        Грянула музыка. Над столом захлопали пробки от шампанского.
        - Внимание! Наполняем бокалы! - командовал ди-джей. - Кавалеры, не забывайте обслужить дам! Милые дамы, улыбайтесь, ведь сегодня самый лучший день в году!
        - Ура! Да здравствует фестиваль! - крикнули в ответ.
        Санек разлил шампанское в бокалы.
        - Что ж, проводим старый год. Он был не из худших.
        - Согласна, - серьезно подтвердила Женя.
        - Bay! - Люба звонко чокнулась своим фужером.
        - Пошли танцевать, - попросил Женю Санек, когда она допила шампанское.
        - Пойдем.
        Он увлек ее на середину зала. Верхний свет погас, помещение утонуло в полумраке, по стенам, полу и потолку метались разноцветные лучи. Женя и Санек танцевали, обнявшись, и вполголоса переговаривались.
        - Этот Новый год я надолго запомню, - сказал Санек, слегка наклоняясь к Жениному лицу.
        - Почему? - одними губами спросила она.
        - А ты не догадываешься?
        Она улыбнулась и покачала головой.
        - Потому, что я встречаю его с тобой. Ты самая лучшая девчонка, которую я когда-либо знал.
        - Это признание?
        Санек усмехнулся и тесней прижал Женю к себе.
        - Если хочешь, считай, что да.
        - Лучше я не буду так считать.
        По его лицу промелькнула тень разочарования, но он сдержался.
        - Ты очень неприступная, Женечка.
        - Все дело в том, что я не могу ответить на твои слова.
        - Понял. - Санек кивнул. - Ну и не отвечай. Не заморачивайся. Будем просто танцевать. Мне пока и этого достаточно.
        - Пока?
        - Не цепляйся к словам. Лучше слушай - это моя любимая музыка.
        Женя улыбнулась и качнула головой в знак согласия. Боковым зрением она видела Любу - та тоже танцевала с каким-то высоким темноволосым парнем. Вид ее выражал высшую степень блаженства.

«Наверное, это и есть тот самый кадр из Тулы, - догадалась Женя. - Ничего себе, симпатичный».
        Они протанцевали еще несколько медляков и вернулись к столу. На круглых настенных часах было без четверти двенадцать. Кто-то притащил здоровенный цветной «Рубин», и все увидели на экране изображение Спасской башни. Потом грянули куранты.
        Женю с головы до ног обсыпали конфетти. Она пила шампанское, заедала его шоколадом, кто-то целовал ее, желал счастливого Нового года, она смеялась и чувствовала себя совершенно пьяной. Оглушительно гремела музыка, острил в микрофон ди-джей. Затем Санек и Люба потащили ее танцевать в огромный общий круг. Женя пробовала отбиться, но они крепко держали ее за обе руки.
        Иногда ее мысли прояснялись, и тогда она вновь вспоминала о Женьке Карцеве. «Ну, и где же ты? - шептала Женя с горькой усмешкой. - Почему не подходишь? Чего ждешь? А Санек, между прочим, неплохой парень. Вот возьму - и влюблюсь в него, тебе назло».
        Ей казалось, что Женька слышит ее. Он по-прежнему торчал в самом дальнем углу зала - совершенно один, и вид у него был совсем не праздничный - какая-то поношенная рубашка и такие же старые, затертые джинсы.

«Через три танца подойду к нему, - отчаянно решила Женя. - Приглашу сама. Пусть знает, что есть женщины в русских селеньях».
        - Жень, скорее! - жарко выдохнул ей в ухо Санек. - Там конкурс на самую лучшую пару. Приз - бутылка шампанского. Пойдем, поучаствуем.
        - Ты что, Саш? Какая мы пара? - воспротивилась, было, Женя, но тут подоспела Люба.
        - Трудно тебе, что ли? Всего-то и нужно станцевать вальс. Ты же умеешь!
        - А ты не умеешь?
        - Я не так. Иди, давай! - Она принялась толкать Женю в спину по направлению к ди-джею.
        - Бред какой-то, - бормотала та.
        Однако ей не хотелось расстраивать Санька - он смотрел на нее с такой мольбой и надеждой. Они протанцевали вальс, получили обещанную бутылку, которую тут же распили на троих. Женя почувствовала, что ноги больше не держат ее.

«Нет, так нельзя, - приказала она самой себе. - Я же хотела пригласить Женьку. Кстати, где он там?»
        Женя глянула туда, где еще десять минут назад находился Карцев, но его место уже было занято другим. Она еще поискала его глазами, но он бесследно исчез, точно сквозь землю провалился. Женя ощутила, как на нее наваливается усталость и тоска. Санек и Люба тоже куда-то делись, она стояла одна посреди зала, ослепленная прожекторами и оглушенная ревом колонок. Ей захотелось немедленно уйти, очутиться в темноте и тишине, а главное, в одиночестве. Женя медленно, нетвердо ступая, побрела к выходу. У самых дверей ее догнала Люба.
        - Ты куда?
        - Пойду отдохну. Я, кажется, перебрала лишку.
        - Пошли лучше к Насте. Она в Москве книжку купила офигенную, «Оракул» называется. Предсказания на все случаи жизни, сбываются на сто процентов. Туда все девчонки сейчас придут гадать.
        - Любка, я лучше спать лягу. У меня голова кружится.
        - Перестань! Я тоже устала не меньше тебя. Нельзя же в новогоднюю ночь дрыхнуть, как сурок. Идем!
        Люба повлекла Женю за собой. Та хотела спросить, куда делся Санек, но потом решила, что лучше промолчит: делся и делся, ей же от этого легче, меньше проблем.
        В Настином номере уже сидело человек семь девчонок, все полупьяные, разгоряченные, с блестящими, шальными глазами. Вещую книгу Настя держала в руках - это был маленький томик в твердом черном переплете. На обложке золотым тиснением шла надпись старославянскими буквами «Оракулъ».
        - В очередь, девчонки, - потребовала маленькая конопатая Марина Звягина. - Будете за мной.
        - Ладно. - Люба кивнула, устраиваясь на краю одной из кроватей. - А первый кто?
        - Нинка. Мы уже начинаем. - Настя зачем-то потрясла книгу, будто в ней затерялись деньги, и произнесла, обращаясь к худенькой востроносой Нине Завьяловой. - Загадывай страницу.
        Нинка наморщила маленький лобик.
        - Пятьдесят пятая.
        Настя деловито перелистала том.
        - Так. Вот оно. «В будущем году вы добьетесь успехов в важном для себя деле. Вам будет сопутствовать успех в соревнованиях».
        Нинка охнула и залилась свекольным румянцем. Остальные потрясенно молчали. Все знали, что она учится на модельера, мечтает открыть собственное агентство и недавно послала несколько своих работ на всероссийский конкурс.
        - Ой, девочки, неужели сбудется? - прошептала счастливая Нинка прижимая к обеим щекам ладони.
        - Сбудется, не сомневайся, - авторитетно заявила Настя. - Кто дальше?
        - Я, - отозвалась Ника Пархоменко.
        - Страница.
        - Десять.
        - «Не знакомьтесь на улице и опасайтесь шатенов с карими глазами. В остальном год ровный, без особенных взлетов и падений». Следующий!
        Женя слушала, и ей становилось смешно. Неужели девчонки верят этой ерунде? Бывает, конечно, что предсказания попадают в точку, но ведь ежу ясно, что это чистая случайность. Постепенно она задумалась о своем, отключилась и очнулась, лишь когда Люба ткнула ее кулаком в бок.
        - Давай, твоя очередь.
        - Называй страницу, - велела Настя.
        - Семнадцать, - нехотя произнесла Женя.
        - Ух ты! - Настя многозначительно улыбнулась и подняла вверх указательный палец. - Это стоит послушать. «Вас ожидает в новом году очень страстная и такая же сложная любовь. Не бойтесь преград на своем пути, у вас есть силы, чтобы их преодолеть».
        - Классно! - завистливо проговорила Маринка.
        - Женька, это, безусловно, Санек, - хихикнула Ника.
        - Точно, Санек, - подтвердила Оля Мищенко. - Он и так с тебя глаз не сводит.
        Девчонки весело загалдели. Женя вдруг ощутила странное беспокойство и даже тревогу. Во рту пересохло, в висках гулко запульсировала кровь. Она резко поднялась с кровати.
        - Уходишь? - пробормотала Люба, скосив глаза на вожделенную книгу. - Подожди меня. Я сейчас, только попробую еще разок.
        Женя, ни слова не говоря, пошла к порогу, толкнула дверь и очутилась в темном коридоре. Сердце у нее в груди продолжала учащенно биться, словно после быстрого бега. Она сама не понимала, что ее так взволновало. Неужели глупое пророчество «Оракула»? Да ведь это просто чепуха - откуда у нее с Саньком может случиться любовь, если он ей до лампочки? Или… или это не Санек?
        Женя, затаив дыхание, сделала несколько шагов в темноту. Почему-то ей вспомнилось, как когда-то давно они с двоюродной сестрой Катькой гадали в деревне у бабки. Катьке было тринадцать, Жене девять. Сестра заставила ее распустить волосы, сама тоже расплела роскошную пепельную косу, налила в блюдце воды, кинула туда простенькое мельхиоровое колечко, рядом положила зеркальце. Потом они обе, обмирая от ужаса и восторга, глядели в зеркальце и шепотом повторяли: «Мой ряженый, мой суженый, приди ко мне, поужинаем». В соседней комнате мирно похрапывала бабка.
        Женя нащупала на пальце тонкое серебряное кольцо, подаренное отцом на ее пятнадцатилетие. Губы ее сами собой зашевелились, произнося заветные слова. «Мой суженый, мой ряженый…» - тихо приговаривала она и все шла, шла вперед, бесшумно ступая во тьме.
        Коридор завернул направо. Черным блеском сверкнуло окно. Женя застыла на месте, напряженно глядя перед собой. Там, у окна, кто-то стоял. На фоне стекла отчетливо вырисовывался силуэт, весь точно созданный из острых углов. Профиль со слегка выступающим, упрямым подбородком, знакомо спадающая на лоб челка. Это был Карцев! Это точно был он, и никто иной!
        Женя судорожно сглотнула вставший поперек горла ком. Она не знала, как быть. Карцев явно увидел ее. Улизнуть от него обратно за поворот - глупо. Подойти и заговорить - еще глупей. Вдруг он подумает, что она нарочно разыскивала его?
        Женя решила: будь, что будет.
        - Привет, - проговорила она негромко, стараясь, чтобы голос звучал как можно более ровно и спокойно.
        - Привет, - ответил Карцев.
        - Ты что тут делаешь?
        - Стою. Башка гудит от этого грохота.
        Она поняла, что он имеет в виду музыку, до сих пор доносящуюся снизу из зала.
        - А ты что делаешь? - спросил Карцев.
        - Ничего. Просто гуляю. Везде духота, а здесь ничего, свежо. - Женя слегка поколебалась и подошла поближе к окну.
        Карцев смотрел на нее, как всегда, внимательно и серьезно. Она видела, как блестят в темноте его глаза. Наверное, у нее самой они блестели так же.
        - Новый год, - тихо сказала Женя.
        - Новый год, - эхом отозвался Карцев. Помолчал немного, потом спросил другим, более живым тоном. - Ты желание-то загадала?
        - Какое желание?
        - Интересное дело! Ты что, не знаешь, когда бьют куранты, нужно загадывать желание. Тогда потом оно сбывается. Иногда.
        Она не увидела, а скорей почувствовала, что он улыбается.
        - Да, конечно, я загадала желание. Только это секрет. - Она врала. Никакого желания она не загадывала, просто не успела. Все время была занята тем, что разыскивала его в зале. А он убежал!
        Карцев пожал плечами.
        - Я не претендую на чужие секреты.
        Они еще помолчали, глядя друг на друга в упор.
        - А ты сам загадал желание? - наконец спросила Женя.
        - Загадал.
        - Тоже секрет?
        - Зачем? - Он подтянулся и уселся на подоконнике. - Могу сказать.
        - Скажи, - почти шепотом попросила Женя.
        Карцев чуть наклонился к ней так, что их лбы на секунду соприкоснулись.
        - Чтобы одна красивая девушка хотя бы иногда смотрела в мою сторону.
        Она снова ощутила, как перехватывает дыхание. Изо всех сил заставила себя улыбнуться.
        - Девушка? Вот как? Ты, оказывается, интересуешься девушками?
        - А ты думала, нет? - в тон ей произнес он.
        - Да нет, просто… - Женя развела руками. - Ты как-то все время один. Вот я и… - Не договорив, она деланно рассмеялась.
        - Я интересуюсь девушками, - отчетливо сказал Карцев ей в лицо.
        - И кто же эта счастливица?
        - Угадай с трех раз.
        Женя снова нервно хихикнула.
        - Неужто, Любка?
        - Еще чего! - сердито проговорил Карцев. - Нужна мне эта торпеда.
        - Кто же тогда? - Их лица уже были настолько близко друг к другу, что черты стали расплываться, таять. Остались только глаза, магически бездонные, черные от расширенных зрачков.
        - Кто?
        - Ты. - Женька спрыгнул с подоконника и оказался почти одного роста с Женей, лишь капельку выше.
        Она потерянно молчала. Ей вдруг стало до боли очевидно, как она ждала этих самых слов - ждала мучительно и долго, целых три месяца, ждала, когда сидела в библиотеке, за компьютером, даже во сне. Так не ждут, когда кто-то просто нравится.
        Жене захотелось плакать. Или смеяться. Короче, что-нибудь сделать, как-то выразить те эмоции, которые переполняли ее.
        - Почему ты молчал? - прерывающимся голосом спросила она. - Почему, Жень?
        - А что я должен был делать? Ты ведь с этим… с Крашевниковым. У вас роман?
        - Нет. Нет! С чего ты взял?
        - Все говорят.
        - Разве ты слушаешь, что говорят другие?
        - Иногда. - Он усмехнулся.
        - Ты придурок. - Женя осторожно коснулась его ладони. - Полный. Неужели ты ничего не видел? Не замечал?
        - Не знаю. Может быть. Ты… слишком крутая для меня.
        - Глупости. Я смотрю на тебя четвертый месяц. Я даже пригласить тебя хотела сегодня на танец. Куда ты делся?
        - Сюда.
        Они оба уже смеялись. Потом Женя положила руки ему на плечи.
        - Поцелуй меня. Или ты все еще думаешь, что я с Крашевниковым?
        - Нет, не думаю.
        Они поцеловались. Женя чувствовала, что жизнь разделилась на две части. Все, что происходило до этого момента, собственно и не было жизнью. Жизнь началась сейчас. Вот тут, в этом темном коридоре, под отдаленный гром хлопушек, в новогоднюю ночь.
        Где-то за спиной протяжно и тоскливо скрипнула дверь. Послышались веселые голоса.
        - Кто-то идет, - проговорила Женя настороженно.
        - Пусть идет. А мы от них смоемся.
        - Куда?
        - Сейчас узнаешь. - Женька потянул ее за руку.
        Она, смеясь, шла за ним. Они свернули на лестницу.
        - Учти, к вам в номер я не пойду, - предупредила Женя на всякий случай.
        - Не в номер. - Он поднимался все выше, ведя ее за собой.
        - Да ты куда? Там уже крыша!
        - Сейчас. - Женька в темноте нащупал что-то, немного повозился, потом рванул на себя невидимую дверную ручку.
        На Женю пахнуло пылью и одновременно холодом. Она с удивлением оглядывала просторное помещение, похожее на спортзал. У стены высились брусья, сверху, с потолка спускался канат, в углу аккуратной стопкой лежали маты.
        - Что это?
        - Это чердак. А раньше здесь спортом занимались, кажется. Ты зайди, не бойся. - Женька отступил с порога, пропуская Женю вовнутрь.
        Она вошла, осторожно ступая по замусоренному полу. Он закрыл дверь. Наклонился, поднял валяющийся под ногами обрывок веревки, один конец привязал к ручке, а другой обмотал вокруг брусьев.
        - Теперь сюда никто не войдет.
        Они стояли друг напротив друга, оба неподвижные и неловкие, точно парализованные. Женя отлично понимала, зачем Женька привел ее сюда. И вместе с тем, он ничего не делал, точно дожидаясь, пока она возьмет инициативу в свои руки.
        Несмотря на яркую внешность и успех у противоположного пола, Женя не могла похвастаться богатым интимным прошлым. За всю ее жизнь у нее было лишь трое мужчин. Первый - физкультурник в ее школе, красавец и атлет, в которого Женя тайно, а потом и открыто была влюблена все старшие классы. В последний школьный год он тоже заметил ее. У них вспыхнул бурный и секретный роман. Физрук был женат и имел ребенка. Незадолго до выпускного Женя решилась на близость - и очень скоро поняла, что любовью в их отношениях и не пахло. Они встречались еще несколько месяцев, а потом разошлись безо всякого сожаления - как с одной, так и с другой стороны.
        После этого Женя стала разборчивей. Весь первый курс она с завидным упорством отшивала от себя многочисленных воздыхателей. А летом, в трудовом лагере, влюбилась в очкарика Лешу. Тот был совсем не похож на Геркулеса-физрука, хлипкий и не спортивный, но зато милый и улыбчивый. К тому же он прекрасно играл на гитаре и собирал для Жени в поле огромные охапки лютиков и васильков. С Лешей они дружили целых полтора года. Может быть, дружили бы и дальше, но его родители уехали в Канаду и увезли сына с собой. Он поначалу противился, хотел остаться, намеревался найти работу и стать самостоятельным. А потом сник. Обещал писать Жене письма, но так и не прислал ни одного. Она страдала. Тайком от всех, от Любы, от матери. Даже стихи стала сочинять, правда, никому их не показывала. Примерно в это же время за ней стал ухаживать Лешин друг, Сергей. Женя, чтобы избавиться от тоски и разочарования, позволяла ему заботиться о себе, водить в кафе и театры, и вскоре как-то так получилось, что они стали любовниками. Сергей сделал ей предложение - он был старше на два года, заканчивал учебу и уже работал в перспективной
фирме. Почему-то его настойчивость Женю испугала. Она представила себя рядом с ним, представила, как он непременно захочет, чтобы все делалось лишь по его усмотрению и решению, и ей это не понравилось. Короче говоря, Сергея Женя прогнала и с этого момента осознала, что по большому счету, никто пока что ей не нужен: она с радостью готова была посвятить себя учебе и карьере, но никак не мужчине, неизменно проявляющему деспотизм и собственнические замашки.
        Это открытие принесло Жене невероятное облегчение. Теперь она смотрела как бы сквозь ребят, вившихся вокруг нее, точно мотыльки вокруг абажура, улыбалась своей заносчивой улыбкой, зимой и летом щеголяла в любимых джинсах и слыла самой недоступной девушкой на потоке.

…Однако все это осталось в прошлом. Сейчас Женя чувствовала, что ее опыт ничего не значит. Женька Карцев не походил ни на одного из тех, кто когда-либо проявлял к ней интерес. Она не могла разгадать его, и в то же время ей казалось, что она знает его лучше, чем он знает себя сам. Она боялась его и не сомневалась, что он точно так же боится ее. А, главное, на всем происходящем в данную минуту лежал отпечаток магии и волшебства: ведь Женька был ее суженый, он появился в момент, когда Женя прочла заклинание…
        Она улыбнулась. Ступая на цыпочках, добралась до матов. Села и тихо позвала:
        - Жень, иди сюда.
        Он послушно подошел.
        - Сядь.
        Женька сел, продолжая оставаться прямым и скованным, точно военный на плацу. Женя ласково коснулась пальцами его щеки.
        - Чего ты? Можно подумать, у тебя девушки никогда не было.
        - Такой, как ты, нет. Одни шалавы.
        - Расслабься, все женщины одинаковы.
        Она прижалась к нему всем телом и неожиданно ощутила под худобой крепкие, упругие мышцы. Именно про таких говорят «семижильный». Поначалу он вел себя замороженно, но постепенно оттаял, движения его стали уверенными и даже властными.
        Вокруг царил немой полумрак, причудливыми силуэтами обрисовывались спортивные снаряды. Жене стало казаться, что они вдали ото всех, на необитаемом острове.
        Ощущение было упоительным. Ничего подобного прежде она не испытывала.

…Стояла тишина, как в зачарованном царстве. Женя соскользнула на пол и подошла к исчерченному морозным узором окошку. Ее одежда, вся без исключения, осталась лежать на матах, но она не чувствовала ни стыда, ни холода, хотя по комнате гулял ветерок.
        - Оденься, - сказал Женька, - простудишься.
        - Не простужусь. - Женя беспечно махнула рукой и прижалась горячей щекой к ледяному стеклу. - Мне так хорошо. Мне кажется, я тебя люблю. Жень, может такое быть или нет?
        - Не знаю. - Он смотрел на нее и улыбался.
        Она хорошо видела его улыбку - ее глаза успели привыкнуть к темноте. Это было непривычно и удивительно: наблюдать за тем, как Женька Карцев улыбается.
        - Может, - решила Женя.
        Вернулась к матам, легла рядом с ним, устроив голову у него на груди.
        - Нас, наверное, ищут.
        - Ну и что? - равнодушно произнес Женька. - Пусть ищут.
        Женя посмотрела ему в глаза.
        - А ты сам ничего не хочешь мне сказать?
        - Хочу.
        - Тогда давай.
        - Мы теперь всегда должны быть вместе, - проговорил Женька очень серьезным тоном. - Всегда.
        Женя хихикнула.
        - Напрасно смеешься. - Он легонько дернул ее за волосы.
        - Да нет, - продолжая смеяться, сказала Женя. - Я нисколько не против. Я согласна.
        - Ты очень красивая. - Женька продолжал играть ее волосами, но уже не дергал их, а бережно гладил. - Очень. Я и не думал, что ты можешь обратить на меня внимание.
        - Ты тоже не урод, - успокоила его Женя. - Только уж больно всегда мрачный. У тебя часто бывает плохое настроение?
        - Настроение? А что это такое?
        Она глянула на него с недоумением.
        - Ну… я не знаю, как тебе объяснить. Это же все понимают. Настроение - это… состояние души. Или радостное, светлое, или темное.
        - Сомневаюсь, что у меня есть душа.
        - Не дури. - Женя шутливо щелкнула его по лбу. - Душа есть у каждого. И перестань выпендриваться.
        - Я не выпендриваюсь. Ты просто совсем меня не знаешь.
        - А ты меня?
        - И я тебя.
        - Это плохо?
        - Не знаю. Нет, наверное. Во всяком случае, мне это не важно.
        - А что тебе важно?
        - Чтобы ты меня поцеловала.
        - Ясно. Так уж и быть. - Женя снова обвила руками его шею.

…Ночь текла, как течет песок в песочных часах - по крупинке, неотступно, неумолимо. Все меньше минут остается, все меньше. Все светлее становится за окном…
        - Все, - шепнула Женя иссушенными губами. - Все. Теперь, наверное, можно умереть. Или, на худой конец, поспать хотя бы полчаса.
        - Здесь нельзя спать. - Женька осторожно приподнял ее за плечи. - Холодрыга. Получишь воспаление легких. - Он сунул ей ее вещи и посмотрел на часы. - Одевайся. До экскурсии еще два часа. Успеешь выспаться.
        - Да… да… - Она не двигалась, пребывая в сладкой, ленивой истоме. Глаза у нее смыкались.
        - Жень! - повторил Женька настойчивей. - Очнись. Мы тут не навсегда поселились. И у нас вечером поезд.
        - Сейчас. - Она усилием заставила себя встряхнуться и принялась натягивать шмотки. Женька тоже оделся, моментально, как пожарный по тревоге, и теперь стоял рядом, внимательно и пристально глядя на нее.
        - Как же я устала, - пожаловалась Женя, вставая с матов. - И ноги гудят от этих долбаных танцев. Повезло тебе, что ты вовремя ушел.
        Он усмехнулся.
        - Пошли.
        Они отвязали веревку и вышли на лестничную площадку. В глаза ударил яркий, дневной свет, который почти не проходил сквозь маленькое чердачное окошко. Женя охнула и пошатнулась.
        - Тихо, тихо. Осторожно. - Женька ловко подхватил ее сзади, затем крепко взял под локоть и стал спускать по ступенькам.
        Она прижалась щекой к его плечу.
        - Может быть, я просто пьяная?
        - Пьяная, пьяная. От счастья.
        - Прекрати издеваться! А то я над тобой тоже поиздеваюсь!
        Они доковыляли до второго этажа.
        - Ты в каком номере? - спросил Женька.
        - В двести третьем.
        - Это налево. Пойдем, я тебя провожу.
        Он довел Женю до самой двери.
        - Все. Ложись и спи. И помни, что я тебе сказал.
        - Это насчет того, чтобы всегда быть вместе?
        Женька кивнул.
        - Пока. До встречи.
        Прежде, чем она успела взяться за ручку двери, он отступил в сторону и исчез, точно испарился.

11
        Женя, крадучись, переступила порог, изо всех сил стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Любу. Однако та вовсе не спала. Она сидела на кровати, натянув одеяло до подбородка, и смотрела на вошедшую подругу уничтожающим взглядом.
        - Ну и ну! Скажи, у тебя совесть имеется?
        - А в чем, собственно, дело? - Женя с трудом доплелась до своей постели и рухнула на нее, как подкошенная.
        - Она еще спрашивает! - Люба возмущенно покачала головой. - Ты где была?
        - Какая тебе разница?
        - Большая. - Люба скинула одеяло и оказалась под ним полностью одетая: в длинном свитере и домашних лосинах в кокетливый желтый цветочек. - Я чуть с ума не сошла. Вернее, мы все, Настя, Светка, Санек. Думали, тебя маньяк утащил!
        Женя почувствовала стыд и виновато улыбнулась.
        - Любка, ну какой здесь может быть маньяк?
        - Обыкновенный! А что прикажешь думать, если лучшая подруга, ни слова не говоря, пропадает на целую ночь? Хорошо, что нам Влад встретился полчаса назад и сказал, что Карцев тоже куда-то делся. Тут-то мы и смекнули, что к чему.
        - Смекнули, и молодцы, - устало проговорила Женя и принялась расстегивать кофточку.
        Она совсем не была готова к тому допросу, который учинила ей Люба. Меньше всего ей сейчас хотелось обсуждать с кем бы то ни было произошедшее между ней и Женькой. Но та, похоже, не собиралась униматься.
        - Женюр, ты совсем ополоумела? Ты что… спала с ним? С этим…
        - Перестань, - резко перебила Женя. - Не смей ничего говорить. Слышишь, я не хочу! - Она сняла джинсы и улеглась, отвернувшись к стенке.
        Любка тут же подскочила к ее кровати.
        - А как же Санек? Ты о нем подумала?
        - Почему я должна о нем думать? Ты же знаешь, между нами ничего не было. Ничего.
        - Дура! Он влюблен в тебя по уши!
        - Я в этом не виновата. Я ничего ему не обещала.
        - А этому… этому обещала?
        - У него, между прочим, есть имя.
        - Да плевала я на него, - срывающимся голосом крикнула Люба. - Женюра, ты же сама себя опускаешь ниже плинтуса. Над тобой… над вами все смеяться будут.
        Женя рывком повернулась к Любе.
        - Кто все? Ты? Девчонки из хора? Может быть, Лось? Мне нету дела, кто и что станет про меня говорить. Тебе ясно?
        - Мне ясно, что ты спятила, - проговорила Люба с горькой усмешкой.
        - Вот и замечательно. - Женя сладко зевнула. - А теперь дай мне поспать, сделай одолжение.
        - Да Бога ради. - Люба стремительно направилась к порогу и вышла из номера, демонстративно хлопнув дверью.
        Женя снова повернулась к стене и закрыла глаза. Зря, наверное, она так нагрубила Любке. Однако, та тоже хороша. Сама путается с кем попало и разрешения не спрашивает, а ее воспитывает. И за что она так ненавидит Женьку? Просто жуть, как ненавидит. Как будто он ей что-то сделал.
        Постепенно мысли в Жениной голове стали путаться. На нее навалился сон.
        Ее разбудили приглушенные голоса. Их было несколько. Один точно принадлежал Любе, два других, кажется Насте и Нике.
        - Спит, - тихо проговорила Люба над головой у Жени.
        - Пусть спит. Не буди. - Это сказала Ника.
        - Да ведь она не успеет ни позавтракать, ни собраться.
        - Успеет.
        - Ой, девчонки, я просто балдею! - со вздохом произнесла Люба. - Женюра и Карцев! Знали бы об этом в институте!
        - Правда, странно, - поддержала ее Настя. - Я не замечала, чтобы между ними что-то было. Да и вообще, что она в нем нашла? Дурак набитый, да еще и хам.
        - Девочки, вы не правы, - возразила Ника. - Мне Карцев очень даже нравится. И вовсе он не такой, как вы говорите.
        - Не такой? - взвилась Люба. - Ты о нем у Вовика спроси. Он с ним в одном классе учился. Говорит, его все ненавидели. Все! И ребята, и учителя. Таких эгоистов поискать надо, для него люди - мусор.
        Женя почувствовала, что больше не может этого выносить и, открыв глаза, села на постели. Девчонки сразу притихли, сконфуженно глядя на нее.
        - Не стыдно вам? - спокойно проговорила она, откидывая за спину спутавшиеся со сна волосы. - Может, вы еще меня обсудите?
        - Ну зачем ты так, Женюр? - растерянно протянула Люба. - Мы ведь ничего такого не хотели, просто…
        - Вот что, - холодно перебила ее Женя. - Я уже один раз сказала тебе: перестань. Моя личная жизнь - не твоя забота. И не всего хора. Я сама разберусь.
        - Ладно. О’кей. Разбирайся. - Люба поднялась с кровати, на которой сидела. Вид у нее был в высшей степени обиженный и ущемленный. - Потом вспомнишь мои слова, но будет поздно. И не забудь, у нас сейчас завтрак. Чао! - Она вышла за дверь.
        Настя юркнула за ней, Ника слегка задержалась, глянула на Женю - то ли с сожалением, то ли с завистью - и затем тоже вылетела прочь.

«Господи, ты Боже мой, - с неожиданной злостью подумала Женя, - почему бы всем не оставить меня в покое?»
        Она наскоро приняла душ, оделась, застелила постель и спустилась в столовую. Первым, кто попался ей навстречу, был Санек. Он стоял у стены, понурившись. Жене показалось, он ждет ее. Она ощутила дикую неловкость и нежелание что-либо объяснять ему. Однако отступать было некуда. Женя, стиснув зубы, шагнула вперед. Санек поднял голову, на лице его возникла вымученная улыбка.
        - Доброе утро. С Новым годом.
        - Спасибо, и тебя также.
        Она хотела пройти мимо, но он мягко удержал ее за руку.
        - Послушай. Тебе не нужно чувствовать себя виноватой. Ты ведь мне все доступно объяснила. - В его голосе не было ни злости, ни осуждения, лишь спокойствие и мягкость.
        У Жени защемило сердце. Она опустила глаза, чтобы не смотреть ему в лицо.
        - Обещай мне только одно, - так же негромко и спокойно продолжал Санек. - Пусть мы, несмотря ни на что, останемся друзьями. Договорились?
        - Договорились. - Женя кивнула и тут же увидела Женьку, выглядывающего из дверей столовой.
        Ничего больше не сказав, она прошла мимо Санька и остановилась у порога.
        - Ну как, выспалась? - спросил Женька, окидывая ее внимательным взглядом, точно проверяя, все ли в ней на месте.
        - Слегка. - Женя улыбнулась и взъерошила ему спадающую на лоб челку. - А ты?
        - Я не спал.
        - Почему?
        - Не хотелось. Пойдем поедим. Я тебя ждал.
        - Пошли. - Она оглянулась по сторонам и демонстративно взяла его под руку.
        Они вошли в зал, будто жених и невеста. Не хватало только свадебного марша, зато Женя сразу поймала на себе многочисленные любопытные взгляды. Она краем глаза покосилась на Женьку - тот был непрошибаем. «Правильно, - решила Женя. - И мне надо быть такой же, плевать на всех с Эйфелевой башни».
        Все-таки ей было не по себе. Они дошли до середины зала и уселись за столом у окна. Женя чувствовала, как одеревенела спина. Аппетита не было. Она машинально взяла в руку вилку и принялась гонять по тарелке скользкий, желтый омлет. Женька насмешливо наблюдал за ней.
        - Ты чего не ешь?
        - Не хочется что-то.
        - Расслабься, Женя. Все девушки одинаковы. Все очень любят своих подруг и норовят устроить им пакость при первой же возможности.
        Женя невольно прыснула и от смеха уронила вилку. Женька смотрел на нее и самодовольно улыбался.
        - Вот так-то лучше. А то сидишь, будто на электрическом стуле.
        Женя и вправду сразу почувствовала себя гораздо спокойней и уверенней. Она удобно облокотилась о стол и проглотила, наконец, кусок омлета.
        - Откуда ты узнал про подруг?
        - Это бобику ясно.
        - Почему ясно? - Женя взглянула на Женьку с любопытством. - И вообще - почему они тебя так не любят?
        - Потому, наверное, что я не обращаю на них внимания, они мне по барабану все, включая твою Чакину. Девушки такого не прощают.
        - А я тебе тоже была по барабану? - кокетливо спросила Женя.
        - Ты - нет. Ты не такая, как они.
        - А какая?
        - Не знаю. Я не могу вот так, сразу ответить. И вообще, ты задаешь слишком много вопросов. Чересчур.
        Женя посмотрела на него серьезно и пристально.
        - Это потому, что мне нравится, как ты на них отвечаешь.
        - Я ведь не отвечаю!
        - Отвечаешь, - повторила она настойчиво. - Мне достаточно этих ответов.
        На самом деле, ей было достаточно одного его голоса. Она так долго мечтала, чтобы он поговорил с ней, и вот теперь ее мечты сбылись. Каждое его слово казалось ей исполненным какого-то значения, скрытого смысла. Или, может быть, Женя жестоко ошибалась?…
        - А мне достаточно того, что ты сидишь рядом, - просто проговорил Женька.
        Она наклонилась над столом совсем близко к нему.
        - Я уже соскучилась. Очень.
        - Я тоже, очень.
        Женя вдруг поняла, что совершенно позабыла о том, что кругом народ. Еще мгновение, и они бы вновь начали целоваться. У нее кружилась голова.
        - Доедай, - велел Женька. - Мы и так опаздываем. Автобус уже стоит.
        - Куда мы едем?
        - На экскурсию по городу.
        - Сядем вместе?
        - А как же еще?
        Женя кивнула и принялась добивать омлет. Потом она выпила стакан кофе с молоком и побежала в номер собираться.
        Люба в дубленке и сапогах стояла у двери.
        - Я пошла. Ключ на столике. Тебя ведь не надо ждать, я правильно поняла?
        Женя молча кивнула. Люба накинула на плечо сумочку, подхватила чемодан и вышла.

«Неужели, теперь она так и будет дуться? - с горечью подумала Женя, доставая из шкафа верхнюю одежду. - Как это глупо. Глупо и не по-дружески».
        Через пять минут зашел Женька.
        - Ты готова?
        - Да.
        - Тогда идем.
        Они взяли вещи, заперли номер и спустились в общежитский двор. Большинство мест в автобусе уже было занято. Женька прошелся по салону и в самом хвосте обернулся и помахал Жене рукой.
        - Сюда.
        Она протиснулась мимо девчонок, мимо Любки, старательно глядевшей в окно, мимо Санька - тот уткнулся в какую-то газету. В последнем, длинном ряду уже сидели Владик Сидоренко, Вовка Егоров и Глеб Сташук. Все трое, точно по команде, уставились на Женю. Женька помог ей забраться на высокую ступеньку, сам сел между ней и Сташуком.
        - Тебе удобно?
        - Нормально. Только эти… чего они смотрят? - Женя кивнула в сторону ребят.
        - Сейчас перестанут, - спокойно проговорил он и оказался прав.
        Через минуту парни уже вполголоса переговаривались между собой, начисто позабыв о находящейся по соседству скандальной паре.
        - Все на месте? - спросил Лось в микрофон.
        - Все! - заревели хористы.
        - Едем.
        Автобус мягко тронулся. Женька обнял Женю и потихоньку привлек ее к себе.
        - Как ты? Устала?
        Она помотала головой и счастливо засмеялась.
        - Нет. Мне очень хорошо. А ты не устал? Ты ведь вовсе не спал всю ночь.
        - Я привык мало спать. Мне на работу к шести, вставать приходится в пять утра.
        - Это на почту? - осторожно поинтересовалась Женя.
        Он кивнул.
        - Жень, а почему ты там работаешь? Столько мест есть нормальных.
        - А это что, ненормальное, что ли? - Женька пожал плечами. - Меня оно устраивает. Относил свое, и весь день свободен. А главное, голову не нужно напрягать.
        - Для тебя это главное?
        - Да.
        - А почему ты не пошел никуда учиться после школы?
        - Пошел. В колледж. - Его лицо приняло пренебрежительное выражение. - Напрасная трата времени.
        - Да почему? - удивилась Женя.
        - Потому что мне учиться противопоказано. Я - умственно отсталый. Если тебя это напрягает, можешь пересесть, там впереди есть свободное место. Одно. - Тон Женьки стал откровенно вызывающим, взгляд из доброжелательного превратился в колючий.
        Женя почувствовала, что наступила на больную мозоль.
        - Перестань, - попросила она мягко. - Ничего меня не напрягает. Я просто спросила. Просто, из любопытства.
        - Никогда не говори со мной ни о учебе, ни о работе. Я этого не переношу. - Женька продолжал щетиниться, точно рассерженный еж.
        - Ладно, не буду. Только… - Женя едва заметно улыбнулась. - Только о чем же тогда нам говорить?
        - Я вообще больше люблю молчать, - категорично произнес он.
        - Хорошо, молчи.
        Они посидели минут пять, ни слова больше не говоря друг другу. Затем Женька обнял Женю покрепче, придвинулся к ее уху и шепотом спросил:
        - Обиделась?
        - Зачем? - она усмехнулась. - На дураков не обижаются. Ты ведь именно таким хочешь казаться?
        - Почему казаться?
        - Потому что на самом деле ты вовсе не дурак, и оба мы об этом отлично знаем.
        - Жень. - Он осторожно провел пальцами по ее щеке. - Ты, хочешь, поспи. Облокотись на меня. Ехать долго.
        - О’кей. - Она прислонила голову к его плечу и затихла.
        Автобус мерно покачивался на рессорах. В салоне было тепло, даже душновато. Из динамиков лилась приглушенная музыка. Вскоре Женю действительно начала одолевать дремота. В полусне она почувствовала, как сверху на нее клонится отяжелевшая голова Женьки - кажется, тот тоже не выдержал и уснул. Потом явь и вовсе стала уплывать, а на ее месте возникли клочковатые видения, меняющиеся стремительно, как в калейдоскопе. Жене казалось, что они с Женькой проснулись и целуются на виду у всего автобуса. Она вздрогнула и приоткрыла глаза - но ничего такого не было: Женька мирно спал, касаясь виском ее виска. Да и большинство пассажиров автобуса дремали, укачанные длительной дорогой. Женя успокоилась, устроилась поудобней и снова провалилась в сладкое небытие.
        Потом автобус вдруг резко встал. Послышался отдаленный шум, голоса. Затем кто-то громко произнес над самым Жениным ухом:
        - Эй, Ромео и Джульетта! Приехали!
        - Уже? Так быстро? - Женя потянулась и с улыбкой посмотрела на слегка ошалевшего со сна Женьку.
        Тот потряс головой, стараясь сбросить с себя одурь.
        - Между прочим, я тебя во сне видела.
        - А я тебя. Мне снилось, что мы… - Он, не договорив, усмехнулся.
        Автобус стремительно пустел.
        - Может, останемся здесь? - неожиданно предложил Женька. - Ну ее, эту экскурсию.
        - Да ты что? - Женя решительно поднялась с кресла. - Нет, надо идти.
        Он нехотя встал и зашагал к выходу. Она шла за ним, чувствуя, как ее непреодолимо тянет дотронуться до него, хотя бы взять за руку. Ей Богу, если бы не здравый смысл и стыд, она бы и верно готова была бы остаться в автобусе, в надежном укрытии за высокими спинками кресел.
        Женька спрыгнул с подножки и подхватил Женю в охапку, не опуская на землю. Она, смеясь, пыталась освободиться, и не могла.
        - Вот глупый! Тебе ж тяжело. Я много вешу.
        - Не больше, чем ценные бандероли.
        Женя поняла, откуда у него эти стальные бицепсы.
        - Все равно, поставь на место!
        - Так и быть. - Он, наконец, разжал руки, и она коснулась ботинками асфальта.
        Над головой по-прежнему висело серо-багровое небо, вокруг был невероятный простор. Вдалеке мрачно чернел контур Петропавловки. На фоне черно-белой гаммы ярким пятном выделялась туристическая группа, и особенно экскурсовод в ядовито желтой шапочке.
        - Граждане, поскольку у нас всего полтора часа, экскурсия обзорная. В крепость заходить мы не будем, только постоим у ворот. Я расскажу о тех, кто томился в этих застенках.
        - А то мы сами не знаем, - недовольно проговорил Женька. - Кому вообще нужны эти экскурсоводы?
        - Ты не прав. - Женя взяла его под руку. - Идем, послушаем.
        Они догнали группу, от которой прилично отстали и остановились чуть поодаль от остальных.
        - Крепость была заложена шестнадцатого мая тысяча семьсот третьего года на острове Люст-Эланд в дельте Невы. Она предназначалась для защиты земель, отвоеванных в ходе Северной войны со Швецией. Крепость строилась по плану, составленному при участии самого Петра. Согласно правилам… - Женя рассеянно смотрела на желтоголовую экскурсоводшу и думала, что она ужасно похожа на попугая - такая же маленькая и пестрая, с такими же крохотными блестящими глазками. И говорит так же быстро, неразборчиво, налегая на шипящие.
        - …В тысяча семьсот двенадцатом году на месте деревянной церкви Трезини заложили каменный собор. При жизни Петра возвели колокольню с высоким шпилем…
        Женька сзади легонько потянул Женю за рукав. Она обернулась.
        - Ты что?
        - Ничего. - Он глянул на нее невозмутимо и одновременно хитро.
        - Ну и не мешай. - Женя хотела отвернуться обратно к экскурсоводу.
        В ту же секунду Женька неожиданно сделал ей подсечку и усадил в снег.
        - Ты с ума сошел? - Она глядела на него с изумлением.
        - Мне просто скучно. Вставай, давай. - Он подал ей руку.
        Женя, поколебавшись, уцепилась за нее, но вместо того, чтобы помочь подняться, Женька снова толкнул ее в сугроб.
        - Ладно. - Она показала ему кулак и встала на ноги, отряхивая пальто. - Сейчас узнаешь, где раки зимуют.
        Он, улыбаясь, ждал.
        - На твоем месте я бы спасалась бегством. - Женя приблизилась к нему и обеими ладонями толкнула в плечо, однако Женька даже не покачнулся.
        - Слабачка ты.
        - Сам слабак! - Она толкнула сильней, он перехватил ее руку. Они весело завозились, пытаясь повалить другого на землю.
        Те из группы, кто стояли сзади, начали оглядываться.
        - Ребята, вы спятили? Мешаете слушать! Как маленькие!
        - Все. - Женя решительно увернулась от Женьки и поправила сбившийся на бок шарф. - Все, прекрати. Стыдно.
        - Давай отойдем подальше.
        - Не буду я никуда отходить, мне не тринадцать лет.
        Он обнял ее сзади, прижал к себе.
        - Ладно, будем так стоять.
        Женя хотела воспротивиться, но внезапно почувствовала, что не может и пальцем шевельнуть от охватившего ее сладкого томления. Все остальное стало ей безразлично. Пусть ее считают сумасшедшей и бессовестной - ей сейчас не до экскурсии.
        - Правда, уйдем, - полушепотом проговорила она, оборачивая к Женьке загоревшееся лицо.
        - Они потихоньку покинули место, где стояла группа, и свернули за угол. Их точно кинуло друг другу в объятия. Это была настоящая страсть, дикая и необузданная, неподдающаяся контролю разума. В ней не было романтики, лишь животная сила, лишь иступленная ненасытность. Губы болели сладкой болью, тело мучительно ныло. Когда бы не зима, не пятнадцатиградусный мороз, они, не задумываясь, юркнули бы в первый попавшийся закуток…

…Женя пришла в себя и ужаснулась. Нет, не может быть! Это не она стоит тут, посреди улицы, белым днем - и целуется до самозабвения, почти до обморока. Откуда на нее свалилось это помешательство? Эта постыдная, порочная зависимость от прихоти практически незнакомого человека! Женя, сделав над собой неимоверное усилие, рванулась из Женькиных рук.
        - Ты… что… куда? - В его глазах плавал туман.
        - Хватит. Это немыслимо. Я… никогда не думала, что способна на такое. Это, в конце концов, неприлично.
        - Подумаешь, приличия… - он пожал плечами, понемногу тоже приходя в чувство.
        Женя взяла его за руку, как ребенка.
        - Пойдем к нашим. Хотя бы сделаем вид, что нам интересно.
        - Дура ты, Женька. Зачем делать какой-то вид? Перед кем ты хочешь выглядеть?
        - Перед ребятами.
        - Наплевать на них.
        - Тебе, может, и наплевать, ты привык. А мне - нет!
        - Ладно. - Он послушно побрел вслед за Женей.
        Экскурсия уже заканчивалась. Экскурсоводша-попугай отвечала на вопросы. Женька кинул задумчивый взгляд на высокие серые стены.
        - А казематы там будь здоров, мрачные. Я видел.
        - Когда? - удивилась Женя. - Ты разве был здесь?
        - Был. Лет пять назад.
        - И я была. - Женя посмотрела на строгие и торжественные Невские ворота. - Только это было давно.
        Минут через десять Лось велел идти в автобус. Следующим по плану шел Исаакиевский собор. Вместе с дорогой на его осмотр ушел час с небольшим. Потом хористов отвели в кафе на обед.
        Все это время Женя и Женька не разлучались. Они буквально приросли друг к другу, не замечая, что на них косо посматривают окружающие. В какой-то момент в поле зрения Жени попался Санек - он стоял отдельно от всех и ковырял носком ботинка снег. Вид у него был непривычно сумрачный и угрюмый. Женя глянула и тут же позабыла о нем.
        После обеда они съездили на Дворцовую площадь, оттуда в Мариинку, где для участников фестиваля были забронированы билеты на спектакль. В половине двенадцатого их, наконец, привезли на вокзал. Из брюха Икаруса выгрузили багаж. Ребята помогли девушкам донести сумки и чемоданы до уже стоящего на платформе поезда.
        На этот раз вагон был купейный. Женька довел Женю до ее двери и остановился в узком проходе, притиснувшись спиной к стене.
        - Я сейчас, - пообещала она. - Только вещи положу и разденусь.
        Он молча кивнул. Женя вошла в купе, где уже сидели Люба, Настя и Ника. Вся троица встретила ее ледяным молчанием. Она сняла пальто, аккуратно пристроила его на плечики. Затем задвинула сумку под сидение и вышла. За ее спиной тут же послышался оживленный шепот. Женя решительно и резко дернула дверь.
        - Теперь пошли к тебе.
        Пока Женька устраивался на своем месте, она точно так же ждала его в коридоре. Поезд тронулся. Они стояли, обнявшись, и глядели в окно.
        - До утра так продержимся? - спросил он, отодвигая накрахмаленную шторку, чтобы улучшить обзор.
        - Наверное.
        - Хочешь, можешь идти спать.
        - Не хочу. Я в автобусе выспалась.
        Со стороны тамбура послышался звонкий женский голос.
        - Мороженое! Шоколадное, сливочное, эскимо! Фирменное, ленинградское! Кто желает?
        Тут же двери купе стали с грохотом отползать. Хор почти полным составом вывалил в коридор. Все совали продавщице деньги.
        - Мне три эскимо.
        - А нам два сливочных.
        - Тут полтинник, с него сдача тридцать три рубля. Тетка растерянно замотала головой, обвязанной пуховым платком.
        - Сынки, дочки! Я так не могу. У вас у всех купюры крупные, у меня сдачи столько нету. Считайте все вместе, а потом разбирайте, кому что нужно. - Она выставила на пол большую корзину, доверху наполненную мороженым.
        - Тихо, люди! - прикрикнул Глеб Сташук, доставая из кармана калькулятор. - Давайте, говорите по порядку, кто чего берет.
        Ребята принялись диктовать заказы. Сташук быстро щелкал кнопками.
        - Ша! Проверяйте, ничего не перепутал? Пять по девять, два по двадцать пять, четыре по двадцать, три брикета по тридцать четыре и десять по одиннадцать. - Он стукнул пальцем по клавише.
        - Триста восемьдесят семь, - тихо произнес стоящий за его спиной Женька.
        - Триста восемьдесят семь! - Глеб торжественно вручил мороженщице четыре сторублевки. - Держите. Мы между собой сами разочтемся. Налетай, ребята!
        - Ты откуда узнал? - Женя удивленно поглядела на Женьку.
        Тот слегка прищурился.
        - Через плечо ему посмотрел. А ты что подумала?
        - Так я и подумала. - Женя весело рассмеялась. - А мы почему не взяли мороженое?
        - Ну его. - Женька поморщился. - Горло будет болеть. Мне сегодня утром уже на работу нужно.
        - А мне завтра в институт, к профессору, - спохватилась Женя.
        На нее внезапно напал страх. Диплом, конференция, Столбовой - все это показалось забытым, далеким и абсолютно бессмысленным. И что вообще будет, когда они вернутся в Москву?
        Точно прочитав ее мысли, Женька спросил:
        - Ты что вечером делаешь?
        - Занимаюсь. Я и так все запустила за эти дни.
        - Давай часов в пять встретимся на Пушке, у памятника. Успеешь закончить до этого времени?
        - Что ты! - Женя глянула на него почти с испугом. - Конечно, нет. Там работы невпроворот.
        - Когда же тогда? В шесть?
        - Жень, лучше завтра.
        Он мотнул головой.
        - Нет, завтра не годится. Это слишком далеко, я столько ждать не смогу. Сегодня, в семь, и точка.
        Его тон и вообще вид выражали полную категоричность и непреклонность. Глядя на него, Женя невольно подумала: «А ведь Любка права: он эгоист. Чужие проблемы для него ничего не значат. Интересно, что он видит во мне: новую забавную игрушку или… или ту соломинку, ухватившись за которую можно хоть капельку приблизиться к враждебно отвергаемому им миру?»
        Женька глядел на нее пристально и напряженно. Слишком напряженно, точно ожидая коварного и жестокого удара. Так, по крайней мере, показалось Жене. «Скорее, все-таки, второе», - решила она и, вздохнув, проговорила:
        - Хорошо. Сегодня, в семь.

«Конференция пойдет к черту, - мелькнула у нее в голове полная безнадежности мысль, - да и вообще, весь диплом».
        На его лице выразилось облегчение. Он осторожно взял ее за плечи, и развернул к окну.
        - Смотри. Там интересно.
        Они стояли и смотрели, как несутся навстречу заснеженные поля и угрюмые, черные леса. Коридор постепенно опустел, затем погас верхний свет. В наступившем сумраке они вновь целовались, от Женькиных рук веяло жаром, от оконного стекла холодом. «Стрела» летела во тьму, и Жене казалось, что она превратилась в героиню из оскароносного фильма «Титаник» - так же парит над землей, стоя на носу гигантского теплохода в объятиях любимого…

…Еще позже, когда уже не осталось сил, она сидела на откидном стуле, а Женька рядом, на корточках, и они о чем-то шептались. Женя плохо понимала, о чем. Язык и веки отяжелели от бессонницы, мысли текли заторможенно.
        А потом поезд прибыл на Ленинградский вокзал.
        - Всем до свиданья, - сказал Лось окружившей его на перроне толпе. - Неделю отдыхаем. Затем в пятницу, как обычно, в шесть.
        Женя и Женька вошли в только открывшееся, безлюдное метро. Москва отсыпалась после праздников. Они доехали по кольцу до Баррикадной. Дальше Женьке нужно было в другую сторону, он и так уже опаздывал.
        - Все, пока. - Он обнял Женю в последний раз, на мгновение крепко прижав к себе. - Мы обо всем договорились.
        - Да. На Пушке, в семь. - Она повернулась и пошла к эскалатору, стараясь не оглядываться.

12
        По квартире летал аромат свежесваренного кофе. Ольга Арнольдовна в халате и бигуди бросилась навстречу вошедшей Жене.
        - Женюся! Дорогая! Я так соскучилась!
        - Я тоже, мамуль, - сонно проговорила Женя и, не раздеваясь, опустилась на банкетку, стоящую в прихожей.
        - Ты какая-то бледная. - Мать встревоженно вгляделась в ее лицо. - Не простыла, часом? Не отравилась?
        - Нет, нет, я здорова. - Женя улыбнулась и принялась снимать сапожки. - Ты-то как? Отпраздновала Новый год?
        - Не спрашивай! Отвратительно отпраздновала. Тосковала по тебе. У Сони все сели телевизор смотреть, а по нему полная муть. Но ты не бери в голову. - Ольга Арнольдовна потрепала дочь по щеке. - Главное, что тебе было весело. Ведь было?
        - Было, - подтвердила Женя.
        - Ты раздевайся, мойся и за стол. Я пирожков напекла, твоих любимых, с капустой. Да, пока не забыла, тебе звонил Столбовой.
        - Не может быть! - Женя застыла с сапогом в руке.
        - Может. Поздравлял с Новым годом. У него такой приятный голос. Он и меня, между прочим, поздравил. Мы с ним немного поболтали.
        - Поболтали?
        - О тебе. - Ольга Арнольдовна рассмеялась. - О том, какая ты у нас замечательная и целеустремленная. Сегодня вечером, часиков в семь-восемь, ты должна ему позвонить, он хочет, чтобы завтра вы уже начали заниматься.
        - Вечером я должна уйти, - рассеянно проговорила Женя, вешая пальто в шкаф.
        - Куда уйти? - Ольга Арнольдовна остановилась на полпути в кухню.
        - Так, в одно место.
        - Я думала, ты будешь весь вечер готовиться к консультации. Сначала поспишь с дороги, а потом засядешь за книги.
        - Все так и будет, - успокоительно произнесла Женя. - Я посплю и засяду за книги. Но в шесть уйду.
        - Странно. - Мать пожала плечами. - Не похоже на тебя. Вы что, собираетесь какой-то компанией?
        - Можешь считать, что да.
        - Что значит «можешь считать»? - Ольга Арнольдовна обиженно поджала губы. - Ты что-то не договариваешь. Люба пойдет с тобой?
        - Нет. Она не дружит с этими людьми.
        - А ты дружишь?
        - Да, дружу.
        - И давно?
        - Мам, ты меня допрашиваешь? Я ведь совершеннолетняя даже по западным меркам - там в двадцать один год позволено все.
        - Я просто пытаюсь понять, - задумчиво проговорила Ольга Арнольдовна. - Ты ведь не с Сашей идешь?
        Женя покачала головой.
        - И вид у тебя… какой-то чумовой. Женюся, кто эти люди? Они из хора?
        Ей стало ясно, что мать не отвяжется. Все равно придется ей сказать, так лучше раньше, чем позже.
        - Мамуль, ты только не волнуйся. У меня… роман. - Она счастливо улыбнулась.
        - Роман? С кем же это?
        - Потом расскажу. Дай сначала привести себя в порядок. - С этими словами Женя скрылась в ванной.
        Душ, однако, ее нисколько не освежил, наоборот, она почувствовала, что падает с ног от усталости. «Выпью кофе и лягу спать», - решила Женя и побрела в кухню.
        Мать ждала за столом. На скатерти красовалось блюдо, полное пышных, румяных пирожков, и две чашки дымящегося кофе. Женя надкусила пирожок, глотнула обжигающую, ароматную жидкость и ощутила полное блаженство.
        - Ты меня вернула к жизни, - пошутила она, обращаясь к матери.
        Та в ответ даже не улыбнулась.
        - Я тебя слушаю. - Тон ее был серьезным и требовательным.
        Женя беззаботно пожала плечами.
        - Ну что я могу тебе рассказать? Он давно мне нравится, я ему тоже. - Она взяла еще пирожок.
        - Давно - это как?
        - С самого первого дня в хоре. Он классный, непохожий на других. Мне с ним очень хорошо.
        - В постели?
        Женя дернулась - и едва не вылила кофе.
        - Ма, зачем ты так?
        - Затем, что ты выглядишь как выжатый лимон. У тебя круги под глазами и щеки ввалились. Так бывает после медового месяца.
        - После медового месяца вовсе не выглядят как выжатый лимон, - возразила Женя.
        - Ошибаешься. Я сама была молодая и отлично все помню. Он… этот парень… он что, имеет богатый сексуальный опыт?
        - Ничуть. - Женя весело рассмеялась. - Совсем наоборот. Скорее, он полный профан.
        - Тогда, прости, я не пойму, откуда взялась такая страсть? - Мать отхлебнула из чашки и поморщилась.
        - А вдруг это любовь с первого взгляда? Как тебе такая гипотеза? - Женя, продолжая улыбаться, пристально смотрела на Ольгу Арнольдовну.
        Та покачала головой.
        - Не верю я этому.
        - А чему веришь?
        - Ну… положим… существует влечение, счастливое совпадение физических данных.
        - Разве это плохо?
        - Неплохо. Даже хорошо. На первых порах. Но только - на первых. Потому что страсть имеет свойство угасать, и тогда становится необходимым другое совпадение - совпадение душ. А для этого недостаточно знать друг друга три дня.
        Женя вдруг вспомнила слова Женьки: «Сомневаюсь, что у меня есть душа». Зачем он так говорил? Не для того ли, чтобы не допустить ее до своей души, уберечь от вторжения собственный внутренний мир?
        Ольга Арнольдовна смотрела на дочь выжидающе.
        - Молчишь? Значит, понимаешь, что я права.
        - Ма. - Женя отодвинула от себя чашку. - Постарайся не обидеться на то, что я сейчас скажу. Мне… все равно, права ты или нет, я останусь при своем мнении.
        - Но ты не должна тратить на него столько времени!
        - Должна. Столько, сколько он захочет.
        - Господи, Женюся, ты, похоже, потеряла голову! Иначе твое поведение не объяснить.
        - Вот и не объясняй. Спасибо за завтрак. Я пошла спать. - Женя, не дожидаясь ответной реплики матери, убрала чашку в раковину и вышла из кухни.
        Очутившись у себя в комнате, она быстро разобрала диван - и улеглась, предварительно поставив будильник на три. На этот раз сны ее не атаковали - видимо, организм настолько утомился, что полностью выключил мозг. Женя проснулась точно по звонку. Ополоснула под краном лицо и засела за американскую монографию. В мыслях у нее крутился один и тот же навязчивый вопрос - как быть со Столбовым? Позвонить ему в семь из дома она не сможет. Звякнуть с сотового? Но на завтра договариваться все равно бессмысленно - за три часа она ничего толком не сделает.

«Позвоню с Пушки, скажу, что очень устала. Попрошу перенести консультацию на послезавтра», - решила, наконец, Женя.
        Время неслось стремительно и неумолимо: не успела она оглянуться, как стрелки уже показывали без четверти шесть. Женя захлопнула книгу и начала одеваться.
        На пороге появилась мать.
        - Уже уходишь?
        - Да, мне пора.
        - Ты же ничего не успела!
        - Завтра докончу. Не поеду на занятия.
        - И тебе не совестно перед профессором?
        - Ма, мы уже обо всем договорились. - Женя вышла в прихожую и принялась натягивать перед зеркалом шапочку.
        Ольга Арнольдовна стояла за ее спиной, как страж.
        - Когда ты вернешься?
        - К девяти. Или к десяти. Максимум - к одиннадцати.
        - Что можно делать на улице столько времени?
        Женя обернулась и посмотрела на мать.
        - А ты предлагаешь позвать его сюда?
        Та поспешно замахала руками.
        - Нет, нет, ни в коем случае!
        - Ну вот, и нечего спрашивать. Пока. - Женя, уже полностью готовая, помахала Ольге Арнольдовне рукой и скрылась за дверью.
        По дороге ей в голову пришла мысль, что она так и не обменялась с Женькой мобильными номерами. Мало ли, какая может выйти нестыковка? «Как только увижу его, сразу спрошу», - решила она.
        Женька прогуливался у памятника Пушкину взад-вперед, несмотря на то, что до семи оставалось еще десять минут. Женя незаметно подошла сзади и закрыла ему глаза ладонями.
        - Угадай, кто?
        Он обернулся и сходу заключил ее в объятия.
        - Я почему-то думал, что ты не придешь.
        - Я похожа на лгунью? - Женя обиженно похлопала ресницами.
        - Ты похожа на сон, - серьезно проговорил Женька. - И мне бы не хотелось просыпаться.
        - Не просыпайся. Только скажи, куда мы пойдем. Холодно стоять на месте.
        - Скоро тебе станет жарко, - пообещал он. - Поехали в парк Горького.
        - Что мы там будем делать?
        - Кататься на коньках. Умеешь?
        Женя глянула на него в изумлении.
        - Ты серьезно?
        - Вполне.
        - Но у нас же нет коньков.
        - Ну и что? Возьмем напрокат.
        - Да я сто лет не каталась! Я себе нос расквашу.
        - Не расквасишь. Я тебе, так и быть, помогу.
        - Ну идем. - Она кивнула.
        Они вошли в метро и доехали до Парка Культуры. Отстояли очередь, взяли напрокат коньки. Женька помог Жене зашнуровать высокие ботинки.
        Лед переливался под лучами прожектора. Играла музыка. Жене показалось, что она вновь стала девочкой. Так легко и беззаботно ей бывало лишь в детстве, до того момента, когда ушел отец. Сначала она скользила довольно робко, потом приноровилась и даже стала закручивать лихие пируэты. Женька на коньках держался мастерски, как на ногах. Он возил Женю за руки по льду, кружил ее, как волчок, ловко подхватывал, если она спотыкалась. Они прокатались два часа кряду и не заметили, как прошло время. В конце концов, Женя заехала в сугроб, звонко взвизгнула и упала навзничь, раскинув руки. Было не больно, а мягко. Над головой медово сияла полная луна. Женька тоже опустился рядом. Обычно бледное лицо его слегка порозовело, глаза блестели. Женя взяла его за руку.
        - Я все-таки тебя люблю. Это точно.
        Он наклонился к ней, она думала, чтобы поцеловать. Но он не поцеловал, а проговорил, пристально глядя ей в лицо:
        - Если любишь, поехали ко мне.
        - Так сразу? Неловко как-то.
        - Глупости. Поехали.
        - А ты с кем живешь, с родителями?
        - С матерью.
        - А отец? Ушел?
        - Его и не было никогда, - небрежно проговорил Женька. - Идем, пожалуйста. Я тебя прошу.
        Женя вдруг вспомнила, что так и не позвонила Столбовому, но теперь ей было все равно. Она нисколько не расстроилась. Потом, все потом, не сейчас. Сейчас главное - это Женька. Главное, что он зовет ее, говорит «пожалуйста», и в глазах его страсть. Та самая, что кипит внутри нее самой, прогоняя прочь остальные мысли, делая малозначительным и ненужным все, чем она жила до сих пор.
        - Хорошо, поехали.
        Он помог ей подняться, бережно отряхнул со всех сторон, за руку довез до павильона, усадил на лавочку, снял коньки. Женя чувствовала себя настоящей королевой. Ей вдруг пришла в голову забавная мысль.
        - Женька, а вдруг мы родились в один день?
        Он глянул на нее, стоя на коленях с ботинком в руке.
        - Вряд ли.
        - Ну все-таки. У меня день рождения семнадцатого августа. А у тебя?
        - Седьмого сентября.
        Женя разочарованно качнула головой.
        - Чуть-чуть не совпало. И сколько тебе стукнуло? Двадцать один?
        - Двадцать.
        - Так ты еще и младше. - Она посмотрела на него с нежностью.
        - Какое это имеет значение? - недовольно произнес Женька, поднимаясь на ноги.
        - Ты прав, никакого.
        Он пошел сдавать коньки. Женя осталась сидеть на лавочке, ноги с непривычки ломило, но от утренней усталости не было и следа. «Хорошо, что я выспалась», - подумала она с удовольствием.
        Минут через десять Женька вернулся.
        - Все, пошли.
        - К тебе далеко ехать?
        - Прилично.
        Женя с тревогой глянула на часы. Была уже половина десятого.
        - Когда ж я домой-то вернусь?
        Он посмотрел на нее с недоумением.
        - А зачем тебе возвращаться? Останешься у меня до утра.
        Женя представила себе, как будет объясняться с матерью, и грустно улыбнулась.
        - Ты чего? - встревожился Женька. - Не хочешь ехать?
        - Хочу, хочу, успокойся. Просто, у меня тоже есть мать. Она не любит, когда я не ночую дома.
        - А тебе не плевать, что она любит и не любит?
        - Нет, - тихо и горячо проговорила Женя. - Мне ее жалко. Мы одни друг у друга. И не надо о ней в таком тоне.
        - Ладно, - произнес он безразлично.
        Застегнул куртку и пошел к выходу. Женя встала и на негнущихся ногах последовала за ним. В одно мгновение она словно спустилась с небес на землю. И как только уживаются в Женьке эта трогательная нежность, заботливость, с которой он минуту назад ухаживал за ней, и моментальное колючее отчуждение в случае, если их мнения расходятся?

«Мне придется всегда и во всем поддакивать ему, - думала Женя с обреченностью. - Иначе нам не сладить. Но ведь это ужасно - постоянно подлаживаться под кого-то!»
        Женька на ходу обернулся.
        - Женя, нам на троллейбус. Давай быстрей.
        Она прибавила шагу, насколько позволяли натруженные мышцы, но этого явно оказалось недостаточно. Троллейбус уже выехал из-за поворота и плавно катил к остановке.
        - Бежим. - Женька схватил ее за руку и потащил за собой.
        Снова он был прежний, ласковый, опекающий, падежный. Они успели, запрыгнули на подножку. Женя увидела свободное место и поспешила сесть.
        - Много остановок?
        - До конечной.
        - Это ты в такую даль ездишь на хор? - удивилась она.
        Женька кивнул.
        - А как ты вообще попал к Лосю? Меня вот Любка привела. А тебя?
        - Тетя Аня.
        - Это кто? - Женя непонимающе глянула на него.
        - Концертмейстер. Она наша соседка.
        - Анна Анатольевна?
        - Ну да.
        - И давно она тебя привела в хор?
        - Давно, еще четыре года назад. Сказала, чем болтаться по улицам, лучше пой, тем более, что слух и голос есть.
        - А ты болтался по улицам?
        Он поморщился недовольно.
        - Лучше об этом не распространяться - неинтересно. Ты о себе расскажи. Говорят, ты круглая отличница в своем институте?
        - Верно говорят. - Женя улыбнулась.
        - И чем ты занимаешься?
        - В общем-то, математикой.
        - Вот как. - Он кивнул и замолчал.
        Жене показалось, он думает о чем-то своем.
        - Жень, - тихонько позвала она.
        - Что?
        - А тебе нравится математика?
        - Терпеть ее не могу. Равно, как и физику, и вообще все точные науки.
        - А гуманитарные?
        - Те еще туда-сюда.
        Разговор снова не клеился. Женя стала смотреть в окно. Пейзаж постепенно становился все более серым и однообразным, мелькали типовые дома, похожие друг на друга, как близнецы, между ними белели снеговые пустоши.
        - Господи, ну и занесло тебя, - невольно вырвалось у Жени. - Это же у черта на рогах.
        - Потерпи, уже близко, - утешил Женька.
        Троллейбус, действительно, проехал еще квартал и остановился на кольце. Немногочисленные оставшиеся пассажиры двинулись к выходу. Женькин дом находился на возвышении, к нему вела довольно крутая уличная лестница. У подъезда он достал ключ, отпер железную дверь - и пропустил Женю вперед. Под ногами валялся мусор, обрывки бумаги, апельсиновая кожура. Лифт не работал. Они поднялись пешком на пятый этаж.
        Квартира оказалась крошечной и давно не ремонтированной, но, тем не менее, очень чистой и прибранной. Пока Женя раздевалась в узком коридорчике, из двери напротив вышла полная и рыхлая женщина неопределенных лет. Лицо ее было красноватым и точно обветренным, над светлыми, прозрачными глазами кустились белесые брови. Волосы на затылке туго стягивала резинка.
        Женщина молча уставилась на Женю. Та ощутила неловкость и опустила глаза. В прихожей повисла гнетущая тишина.
        - Женька, это кто? - наконец спросила рыхлая. Голос у нее был низкий и странно осипший, точно она непрерывно курила.
        - Тебе какое дело? - грубо и равнодушно бросил Женька. - Топай к себе.
        Тетка послушно повернулась и скрылась в комнате.
        - Это твоя мама? - почему-то шепотом проговорила Женя.
        - Да. Ты не обращай внимания, у нее… проблемы.
        - Она выпивает? - догадалась она.
        Он усмехнулся и покачал головой.
        - Нет. Наоборот, она не переносит спиртного. Просто… у нее много разных болезней. В том числе и с головой не все в порядке. Но ты не бойся, она вообще больше не появится.
        - Тебе не кажется, что ты с ней слишком резок?
        - Не кажется. - Женька аккуратно отодвинул в сторону Женины сапоги и сунул ей тапки. - Надевай и пошли в кухню.
        На кухне было так же тщательно прибрано, плита и раковина блестели, на крючке висело накрахмаленное полотенце.
        - Садись, - велел Женька.
        Женя уселась за маленький, квадратный столик, покрытый бежевой клеенкой.
        - Замерзла? Хочешь чаю?
        Она кивнула, продолжая с любопытством осматриваться кругом. На окне, занавешенном пестрой шторой, стоял горшок с разросшимся столетником. Рядом лежала горка каких-то лекарств в разноцветных коробочках. В углу ютилась старенькая стиральная машинка «Эврика», на ней красовались позабытые очки в темной роговой оправе. Отчетливо пахло хлоркой.
        Женька тем временем налил под краном полный чайник, поставил его на плиту и включил газ. Затем достал из холодильника сыр, масло и несколько яиц. Вытащил из шкафа сковородку.
        Женя с удивлением наблюдала за тем, как ловко и умело он хозяйничает: поджаривает яйца, режет тонкими ломтями хлеб, сверху кладет сыр, помещает бутерброды на противень и сует в духовку. В считанные минуты кухню окутал вкусный и соблазнительный запах. Чайник весело булькал. Женька налил в чашки темную заварку, аккуратно разрезал глазунью и разложил ее по тарелкам. Затем вынул из духовки душистые гренки.
        - Ешь.
        - Тебе бы поваром работать, - с восторгом проговорила Женя.
        - Еще чего. Охота была напрягаться.
        - Но ведь у тебя явные способности.
        - Ерунда. Просто мать редко готовит, да еще так, что ее стряпню в рот невозможно взять. Так что, волей-неволей, пришлось кое-что освоить. Вкусно?
        - Обалденно!
        - Ну и ешь, не болтай.
        Женя в два счета уничтожила глазунью, и Женька подсунул ей свою порцию, к которой не прикоснулся.
        - А ты?
        - Я не голоден.
        Она глянула на него с сомнением.
        - Тебе надо есть, вон какой ты тощий.
        - Это конституция такая, ничего не поделаешь. Даже если я буду лопать, как бегемот, все равно не поправлюсь.
        - Везет, - проговорила Женя с улыбкой.
        С глазуньей было покончено, от гренок в тарелке остались лишь золотистые крошки. Женя и Женька сидели за столом и молчали, глядя в упор друг на друга.

«Снова он тормозит, - думала Женя, ощущая ту же странную скованность, как и позавчера, на чердаке. - И я вместе с ним». Она чувствовала, как ее тянет к нему, и, вместе с тем, словно что-то мешало, что-то стояло между ними. То, чего не было, когда вокруг находились люди, и что появлялось, лишь когда они оставались наедине.
        - Женька, мы приехали сюда ужинать?
        Он встал. Ни слова не говоря, вышел из кухни. Женя шла за ним. Женька свернул в свою комнатушку, крепко прихлопнул дверь.
        - Я маме забыла позвонить, - спохватилась Женя.
        - Звони. - Он принес из прихожей телефон, протянул ей трубку, но она неожиданно отвела его руку.
        - Потом.
        Они стояли лицом к лицу - и слышали дыхание друг друга. Затем Женька медленно коснулся застежки на Женином джемпере. Она не двигалась, только опустила ресницы - и ждала. Он начал раздевать ее и делал это очень неловко и неумело, не в пример тому, как управлялся на кухне. И, тем не менее, его прикосновения заставляли ее тело трепетать от желания. Потом она сама помогла ему снять рубашку. Мгновение спустя они оказались на старенькой, продавленной тахте, покрытой клетчатым пледом. Женя покосилась было на дверь, за которой слышались шаркающие шаги, но тут прямо над ней возникли Женькины глаза, немигающие, как у кобры, и она позабыла обо всем…

…Домой Женя все-таки позвонила, но лишь в двенадцать. Вопреки ее ожиданиям, голос матери казался вполне спокойным.
        - Это ты?
        - Я. Прости, что так поздно…
        - Ты у него? - перебила Ольга Арнольдовна.
        - Да. Ты только не переживай понапрасну. Я утром приеду и весь день буду заниматься. Весь день. И ночь.
        - Женя, я говорила с Любой.
        - Зачем?
        - Затем. Я позвонила ей узнать, с кем пропадает моя дочь. Я имею на это право, я много лет растила тебя одна. Мне было трудно. И я…
        - Мам, не надо, я тебя прошу. Я все и так прекрасно понимаю. - Женя прикрыла рукой трубку. - И не вздумай слушать Любку. Не смей!
        - Я уже послушала. И я в шоке. Ты не могла найти ничего более подходящего?
        - Все! Спокойной ночи! - Женя надавила на «отбой».
        Женька полулежал на тахте и смотрел на нее спокойно и внимательно. Скомканный плед валялся на полу. Она положила телефон, подошла, нагнулась, подняла его и аккуратно сложив, повесила на спинку стула.
        - Что она сказала? - спросил Женька, отодвигаясь к самой стенке, чтобы дать ей место.
        - Ничего хорошего. Любка уже успела наговорить ей всякого про нас. Тоже мне, подруга! - Женя сердито сверкнула глазами и улеглась рядом.
        - Не хочешь иметь врагов, не заводи себе друзей, - философски заметил он и обнял ее.
        - Мне не нравится это изречение!
        - А мне нравится.
        Она прижалась щекой к его щеке.
        - Ты очень злой. Очень. Я даже не пойму, почему.
        - Если бы ты жила, как я, ты бы тоже была злой.
        - А как ты жил? - Женя снова невольно прислушалась к шагам в коридоре.
        Она уже понимала, что скорей всего, тяжесть Женькиного характера обусловлена странностями его матери.
        - Это неинтересно, - проговорил он тем же тоном, что и тогда, в троллейбусе. Осторожно отстранил от себя Женю и лег, закинув руки за голову.
        - Неправда. Мне интересно все, что тебя касается.
        - Только не это.
        Она ласково погладила его по волосам.
        - Может быть, твою мать можно вылечить?
        - Женя, не лезь не в свое дело. Ее нельзя вылечить. Вернее, ее уже лечили. Много раз.
        - И что? Безрезультатно?
        - Почему? - Женька усмехнулся. - То, что ты сейчас видела, называется состоянием ремиссии.
        Она молчала, закусив губу. Значит, Женькина мать душевнобольная? И он вынужден жить с ней под одной крышей, общаться каждый день. А вдруг она болеет уже много лет? С самого его детства?
        - Жень, а отца ты разыскать не пробовал? Может, он помог бы вам?
        Его лицо напряглось.
        - Я же тебе ясно сказал - отца не было. Никогда.
        - Но не от Святого же Духа ты родился? - мягко пошутила Женя.
        - Именно, что от святого. Все. Не будем об этом. Я не хочу.
        - Как хочешь. - Она прижалась к нему и поцеловала в губы.
        Он ответил на поцелуй. Половицы за дверью по-прежнему скрипели, тягостно и непрерывно, будто по ним ходил слон. «Все это теперь мое, - мелькнула у Жени в голове. - Все, что до этого нес он один. И эта убогая квартирка, и эта жутковатая, оплывшая женщина с рыбьими глазами. И едкий запах хлорки, от которого в лице не остается ни кровинки. Все это не менее важно, чем институт, диплом и дальнейшая карьера».

13
        Она очутилась дома лишь в десять утра. От Женьки до нее было полтора часа езды. Женя торопилась изо всех сил, опасаясь, что не застанет мать, и та уйдет на работу. Выходные кончились, Ольга Арнольдовна в половине двенадцатого должна была быть на службе.
        Женя отперла дверь и нос к носу столкнулась с матерью.
        - Явилась. - Та с невозмутимым видом сняла с вешалки пальто. - Я ухожу. Завтрак на плите, обед в холодильнике.
        - Подожди. - Женя взяла мать за руку.
        - Что еще?
        - Перестань сердиться. Я ничего дурного не сделала. Может быть у меня личная жизнь?
        - С почтальоном? - Ольга Арнольдовна вложила в это слово столько презрения и ненависти, что прозвучало, как ругательство.
        - Какая тебе разница? - возмутилась Женя. - Да хоть с гробовщиком. Разве имеет значение, кто кем работает?
        - Имеет. Пусти, мне пора идти. - Ольга Арнольдовна осторожно отодвинула ее с дороги.
        - Ладно. Раз так… - Женя не договорила.
        Молча дождалась, пока мать скроется за дверью, потом в сердцах громыхнула замком.
        - Какие мы все чистенькие, ё моё!
        На душе у нее было муторно и противно. Мать откровенно раздражала ее. Все раздражало: необходимость прямо сейчас, с порога, засесть за учебники и конспекты, звонить Столбовому, объясняться за вчерашнее. Ей казалось, она заразилась от Женьки острой формой мизантропии.
        Она сняла верхнюю одежду и прошла в свою комнату. От джемпера и от волос ощутимо пахло хлоркой. Женя вспомнила, как Женька утром сказал ей о своей матери: «Она каждый день полы моет «Доместосом». Ей кажется, вокруг полно микробов».
        Она поежилась и настежь распахнула форточку. Ее мать еще не знает главного: вечером они снова договорились встретиться. Женька предложил, а Женя не могла ему отказать.
        Со шкафа мягко спрыгнул Ксенофонт. Потянулся всеми четырьмя лапами, сначала передними, потом задними, широко зевнул, показав розовую, клыкастую пасть.
        - Здравствуй, дорогой, - поприветствовала его Женя.
        - Мурр-мяу, - ответил кот и приблизился, собираясь запрыгнуть на руки.
        - Нет, нет, сейчас не до тебя. - Женя принялась переодеваться.
        Ксенофонт обиженно поднял хвост и улегся поперек компьютерного стола.
        - Ну, что ты за кот? - укорила его Женя, застегивая домашний халатик. - Вечно всем мешаешь.
        Она прогнала Ксенофонта и включила монитор. Тотчас у нее заболела голова, будто в висок воткнули отвертку. Женя, сощурившись, напряженно всматривалась в экран. Кажется, вчера она успела это прочесть. Или нет? Она абсолютно не помнила, на чем остановилась перед тем, как ехать к Женьке. Женя решила перечитать текст заново и вернулась к началу главы.
        Строчки отчего-то прыгали, смысл, заключенный в них, куда-то ускользал. Она крепко зажмурилась, потом открыла глаза и снова уставилась на монитор - ничего не помогло.
        Затрещал телефон. Женя встала и взяла трубку.
        - Женечка! - Она узнала голос Столбового.
        - Добрый день, Николай Николаевич. Простите, что не позвонила вам вчера.
        - Ничего страшного. Как вы себя чувствуете?
        - Нормально, - удивленно ответила Женя.
        - Как ваше горло?
        - Горло?
        - Ваша мама сказала, что вы подхватили ангину.
        - Она так сказала? - Женя потихоньку начала понимать.
        Видимо, Столбовой, не дождавшись ее звонка, позвонил сам и попал на мать. Та не стала говорить ему, что Жени нет дома, а соврала про болезнь.
        - Женя, вам надо хорошенько отлежаться. С ангиной шутки плохи.
        - Да, но… как же конференция?
        - Бог с ней. Вы мне нужны здоровой. Вызовите врача, и не выходите из дому по крайней мере дня три-четыре. Если будут силы, почитайте в Интернете мои новые статьи. Но только, если будут силы.
        - Хорошо, - растерянно проговорила Женя.
        - Всего доброго.
        - До свиданья.
        Она положила трубку, чувствуя, как горят щеки от стыда. Господи, до чего она дожила - врет преподавателю так, как это вечно делает Любка! А главное, радуется тому, что ей нежданно-негаданно выпало три дня полной свободы!
        Из коридора послышалось глухое урчание. Женя выбежала в прихожую и вынула из сумочки сотовый. Экран содержал в себе эсэмэску от Любы.

«Привет. Чем занимаешься?»
        - Ага! - рассердилась Женя. - Теперь она интересуется.
        Она быстро забегала пальцами по кнопкам, набирая ответное сообщение.

«Разношу почту вместе с Карцевым».
        Ей показалось, что мобильник затих в изумлении, отражая Любкино состояние. Потом пришел ответ.

«Ты это серьезно?»

«Серьезней некуда», - злорадно улыбаясь, написала Женя.

«Желаю удачи», - обиделась Люба.
        - Так-то! - торжествующе проговорила Женя и, взяв телефон с собой, поспешила обратно в комнату.
        Позабыв про включенный компьютер, она уселась на диване, и принялась набирать номер, который дал ей Женька сегодня, перед ее уходом.
        - Аппарат заблокирован, - ответила трубка.

«Странно», - удивилась Женя.
        Она попробовала набрать еще раз, но результат оказался тот же. Тогда Женя отправила сообщение:

«Как освободишься, позвони».
        Они уговорились встретиться в семь, как и вчера, но она уже тосковала по нему и мечтала хоть на минутку услышать его голос.
        В ожидании звонка, Женя вновь уселась за компьютер. Прочитала главу целиком, сделала кое-какие выписки, затем нашла в Интернете статью Столбового. Сотовый молчал. Женя почувствовала голод, сходила на кухню, разогрела приготовленный матерью обед. Снова написала сообщение с тем же содержанием и отослала его на Женькин номер.
        В половине третьего позвонила мать.
        - Как у тебя дела?
        - Хорошо. Работаю.
        - Ну, работай.
        - Зачем ты сказала Столбовому, что у меня ангина?
        - А что я должна была сказать? Что у тебя свидание при луне?
        - Он, между прочим, очень беспокоился за мое самочувствие и отпустил на три дня.
        - А ты и рада.
        - Для чего ты позвонила? Чтобы меня пилить?
        - Я позвонила, потому что волнуюсь. Мне кажется, ты и впрямь не совсем здорова, хоть это и не ангина.
        - Правильно, мам, это любовь. Я тебя целую. - Женя улыбнулась и повесила трубку.
        Женька так и не объявился, хотя она ждала его звонка весь остаток дня. Ровно в шесть Женя написала матери записку: «Не волнуйся. Я ушла. Вернусь поздно, но все-таки вернусь».
        Она твердо решила, что больше не поедет к Женьке домой. Его мать приводила ее в состояние тихого шока. Лучше уж притащить его сюда, матери ничего не останется, как смириться и пережить это.
        Он ждал ее, как и вчера, у памятника. Увидев, пошел навстречу. Женя с ходу влетела в его объятия.
        - Что у тебя с телефоном? Я звонила весь день.
        - Деньги кончились.
        - Что ж ты с утра об этом не сказал?
        - Да я сам не знал, думал, осталось еще хотя бы центов двадцать.
        Они смотрели друг на друга и не могли насмотреться. Потом оба хором, одновременно, произнесли:
        - Жень! - и рассмеялись.
        - Нет, так нельзя, - решительно проговорил Женька. - Заколебало, что мы тезки. Надо тебе придумать какое-нибудь прозвище.
        - Почему именно мне? - заартачилась Женя. - Давай, лучше тебе придумаем.
        - У меня никогда в жизни прозвища не было. Даже в школе.
        - Почему это?
        Женька презрительно хмыкнул.
        - Потому.
        - Исчерпывающий ответ. - Женя вспомнила, как Люба говорила о том, что Женьку не любили одноклассники. Любить - не любили, а прозвища, стало быть, не придумали? Странно.
        - Так как мы тебя будем называть? - нетерпеливо произнес Женька.
        Она пожала плечами.
        - Не знаю. В детстве меня называли Пичужкой.
        - Кто называл?
        - Отец.
        - Где он сейчас?
        - Умер. А сначала влюбился в другую женщину и ушел от матери.
        - Ты его ненавидела? - спросил Женька.
        - Нет, что ты! Я его очень любила. Хотя… первое время после его ухода, пожалуй, действительно ненавидела.
        - А потом?
        - Потом поняла, что сердцу не прикажешь. Разве человек виноват в том, что полюбил снова?
        - Что полюбил - не виноват, - проговорил Женька. Голос его звучал странно глухо.
        - Вот и я про то же, - сказала Женя.
        - Значит, Пичужка, - произнес он задумчиво. - А ничего, сойдет. Мне даже нравится.
        - Комплекция у меня совсем не для такого прозвища, - рассмеялась Женя.
        - Неважно. Будешь Пичужкой, и все тут. Давай автограф оставим на памятнике.
        - Царапать? - испугалась она.
        - Зачем? - Женька поднял с земли обломок какой-то ветки и подвел ее к мраморному постаменту. Подножие было покрыто снегом. - Пиши. - Он протянул ей сучок.
        - Что писать?
        - Что хочешь. Ты же у нас умная.
        Женя подумала, потом вывела затейливой вязью на снегу: «Женька и Пичужка. Январь 2005».
        - Получается, как у Ильфа и Петрова. «Киса и Ося были здесь». Читал?
        - Может быть. Не помню.
        - Позор. Ладно, куда мы на этот раз пойдем? Снова на каток?
        - Можно. Ты как?
        - Честно говоря, ноги жутко болят с непривычки.
        - Тогда давай в кино.
        - Идет.
        Они купили билеты в Россию на «Призрак оперы». Фильм выбрала Женя. Женька протестовать не стал, но места попросил в последнем ряду. Едва вспыхнул экран, Жене стало ясно, что ничего смотреть они не будут. Неподалеку от них сидела такая же парочка. Сначала они смущались друг друга, но потом разошлись вовсю. Женя и незнакомая девчонка даже пальто сняли.

«Не хватает еще групповухи», - думала Женя, тая в Женькиных объятиях. Та, другая, тоже таяла и млела - Женя видела ее лицо, счастливое и блаженное, с заведенными глазами. «Наверное, им так же, как и нам, некуда деться, вот и шляются по кинотеатрам».
        Откуда-то спереди гремела музыка, на экране страдали герои - там тоже была любовь. Женя не заметила, как фильм закончился. Ей было жарко, голова шла кругом. Они с Женькой с сожалением поднялись со своих мест и побрели к выходу. У дверей их догнали «товарищи по несчастью». Женя услышала, как парень шепчет на ушко девчонке: «Солнышко, пошли к Вадику. Ну, пошли! У него предки в доме отдыха». Его подружка лишь обалдело хлопала глазами.
        В ту же минуту Женька, наклонившись к Жениному уху, жарко выдохнул:
        - Поехали ко мне.
        - Лучше ко мне, - проговорила она поспешно.
        - Не лучше. У тебя мать.
        - У тебя тоже.
        - Моя не в счет.
        - Пойми, я не могу каждую ночь исчезать из дому. Мне ведь потом весь день за учебниками сидеть.
        - А мне к шести на работу.
        - Значит, нам надо сделать паузу, - сказала Женя решительно.
        - Ну уж нет. Поедем к тебе, я в двенадцать уйду.
        Она обрадовалась, что сумела-таки его переспорить. Значит, не такой уж он упертый, надо просто тверже добиваться собственной цели.
        Они вошли в метро и через сорок минут были у ее дома.
        - Ты, главное, ни на что не обращай внимания, - проинструктировала она Женьку, прежде чем позвонить в дверь. - Моя мама вполне здорова, но у нее есть по отношению к тебе некоторые предубеждения, благодаря вчерашнему.
        Он неопределенно кивнул и промолчал. Женя нажала на кнопку звонка. За дверью послышались шаги. Щелкнул замок.
        - Молодец, что так рано… - начала Ольга Арнольдовна и осеклась. Лицо ее вытянулось, глаза опасно округлились.
        Женя сладко улыбнулась и шагнула через порог.
        - Мама, познакомься. Это Женя Карцев. Я тебе о нем рассказывала. Помнишь?
        - П-помню, - выдавила Ольга Арнольдовна, слегка отступая назад, в прихожую.
        - Замечательно! - бодро проговорила Женя. - Жень, ты заходи, не стесняйся. Чувствуй себя, как дома. Мою маму зовут Ольга Арнольдовна.
        - Очень приятно, - пробурчал Женька себе под нос и зашел в коридор.
        Мать застыла в оцепенении, как статуя, и буквально пожирала его глазами.
        - Будь добра, поставь чайник, - попросила ее Женя, предчувствуя, что сию минуту разразится буря.
        - Чайник… - как зомби, повторила Ольга Арнольдовна. - Ах, да, чайник. - Она стремительно развернулась и скрылась на кухне.

«Глядя на нее, запросто можно решить, что она тоже сумасшедшая», - с горечью констатировала Женя.
        Женька так и стоял посреди прихожей, не раздеваясь.
        - Ну, ты-то чего? - в сердцах проговорила она. - Окаменел, что ли? Снимай свою куртку, и пойдем. Теперь я буду тебя кормить, хотя кухарка из меня скверная.
        - Может, мне лучше уйти? - он на всякий случай взялся за ручку.
        - Я тебе дам, уйти! Делай, как я сказала.
        Он послушно расстегнул «молнию». Лицо его при этом сделалось сумрачным и непроницаемым - точь-в-точь таким, каким бывало во время репетиций. Женя подождала, пока он переобуется, затем потянула за собой из коридора.
        Электрочайник уже успел вскипеть. Мать сидела за столом, неестественно выпрямив спину. Женя, стараясь сохранять беспечный и веселый вид, заглянула в холодильник.
        - У нас есть что-нибудь к ужину?
        - Курица. И картошка. Но только одна порция - я не рассчитывала, что придут гости.
        - Прекрасно, - пропела Женя, доставая накрытую крышкой сковороду. - Я обойдусь, мне худеть надо. Жень, да ты садись.
        Женька подвинул к себе табурет и сел, неловко сложив на коленях руки. Ольга Арнольдовна с преувеличенным вниманием наблюдала за тем, как Женя ставит сковороду на плиту.
        - Убавь газ, а то сгорит.
        Та покладисто повернула конфорку.
        - Нет, не так. Теперь слишком мало.
        - Встань и сделай сама, - не выдержала Женя.
        Мать вскочила и подлетела к плите.
        - Вечно «сделай сама»! Я и так все за тебя делаю. Все! А благодарности не дождешься. Вот она, твоя благодарность! - она кивнула на Женьку. - Вот!
        - Выпей валерьянки, - тихо проговорила Женя, отходя к столу. - Выпей, тебе необходимо. Чтобы успокоить нервы.
        - Ты еще иронизируешь! - Ольга Арнольдовна швырнула крышку и быстрыми шагами вышла вон.
        Женя молча смотрела на Женьку, на ее глазах закипали слезы бессилия. Он мрачно усмехнулся.
        - Я ей не понравился.
        - Конечно, - горько произнесла она, опускаясь рядом с ним на табурет. - Ей нравился Крашевников. Вы не слишком похожи.
        - Он был здесь?
        - И не раз. Чай пил и мило беседовал с мамой. Надеюсь, ты не станешь ревновать?
        - Я подумаю, - произнес Женька без улыбки.
        - Думай. - Женя устало вздохнула, поднялась и пошевелила приставшую к дну сковородки картошку.
        Ужин они разделили по-братски пополам. Ольга Арнольдовна больше не появлялась, и Женя понемногу стала успокаиваться. Возможно, мать поняла, что вела себя недостойно, и ей стало стыдно. В следующий раз все будет иначе.
        - Пойдем, покажу тебе свою комнату, - предложила она Женьке.
        Они вымыли посуду и ушли из кухни. Он, засунув руки в карманы джинсов, методично оглядывал полки с книгами, заваленный бумагами компьютерный стол, этажерку, на которой стояли разные забавные фигурки. Одну взял в руки.
        - Ты что, коллекционируешь их?
        - Нет. Это просто подарки. От друзей.
        - Ясно. - Женька вернул безделушку на место.
        Потом приблизился к полкам и достал наугад толстый том. Это оказался справочник по высшей математике. Женька небрежно пролистал страницы, затем вернулся к началу и внимательно изучил титульный лист.
        - Ясно, - повторил он еще раз, и Жене вдруг показалось, что обращается он не к ней, а к самому себе.
        - Иди сюда, - позвала она его мягко. - До двенадцати всего полтора часа.
        Женька поставил книгу обратно на полку и подошел. Женя не видела, чтобы он пылал той страстью, какая владела им три часа назад - в кинотеатре. Лицо его было равнодушным и невыразительным.
        - Ты что, устал?
        - Немного. Спать хочется.
        - Может, поспишь здесь? Я тебя в пять разбужу, мы машину поймаем. Если денег нет, я одолжу.
        Она заметила, что он колеблется. Ему действительно хотелось остаться. Может быть, несмотря на неприветливый прием Ольги Арнольдовны, ему все равно было здесь несравнимо лучше, чем в своей клетушке, пропитанной запахом хлорки, с полоумной матерью за стеной?
        - Давай, ложись. - Женя решительно принялась разбирать диван. Женька взялся, было, помогать, но она отогнала его. - Я сама. Мне не трудно.
        В этот момент она не испытывала желания заняться с ним любовью, хотя до этого весь вечер мечтала об этом. Ей хотелось одного - дать ему расслабиться и отдохнуть, ревностно оберегать его покой, проявлять заботу и нежность, такую же, какую он проявлял по отношению к ней. Женя оправила простыню и тщательно взбила подушку.
        - Ну вот, готово. В ванную пойдешь?
        Женька кивнул и стащил через голову свитер.
        - Женя! - громко раздалось из-за двери.
        - Я сейчас. - Она на ходу поцеловала его и выбежала в коридор.
        Мать стояла у самого порога.
        - Что тебе? - шепотом спросила Женя.
        - Пусть он уйдет, - так же шепотом проговорила Ольга Арнольдовна.
        - Ты с ума сошла! Нет!
        - Это ты сошла с ума. Он же… он ненормальный! Ты не видишь?
        - Тише! Замолчи сейчас же!
        - Не замолчу! Мне Люба рассказала…
        - Не смей слушать Любку! Я ведь тебя предупреждала. И вообще: ты ведешь себя, как… я не знаю кто!
        - Я веду себя, как мать, у которой ребенок попал в беду!
        - Хорошенькая беда! Да я никогда в жизни так счастлива не была! - Женя поняла, что давно уже перешла с шепота почти на крик, и испуганно прикрыла ладонью рот.
        - Чего ты боишься? - Мать презрительно скривила губы. - Пусть слышит. Мне стыдиться нечего, это мой дом.
        - И мой тоже. Захочу, выйду замуж.
        - За этого? Только через мой труп.
        Женя в отчаянии махнула рукой и юркнула обратно в комнату.
        Женька шагнул ей навстречу. Свитер он уже успел надеть обратно.
        - Ты куда? - Она попыталась загородить ему дорогу, но он решительно отодвинул ее.
        - Пусти.
        - Не надо! Не уходи! Я прошу тебя! Мало ли, что она говорит?
        Женька молча вышел в прихожую и сдернул с крючка куртку. Ольга Арнольдовна глядела на него с нескрываемым торжеством.
        - Женька! - Женин голос задрожал и сорвался.

«Черта с два! - яростно простучало у нее в мозгу. - Не буду я перед ними плакать! Не дождутся!» Она подлетела к вешалке, схватила пальто.
        - Отлично! Я ухожу вместе с тобой. Слышишь? - она повернула гневное, пылающее лицо к матери. - Я уйду с ним! И больше не вернусь.
        - Вернешься, - проговорила Ольга Арнольдовна, впрочем, не слишком уверенно.
        - Посмотрим! - Женя выскочила на площадку вслед за Женькой и со всего маху саданула дверью.
        Он, не дожидаясь лифта, начал спускаться по лестнице. Она шла рядом, стискивая зубы, чтобы не зареветь. Очутившись на улице, Женька на мгновение остановился, обернул к Жене угрюмое лицо.
        - Иди домой.
        - Ты что, гонишь меня?
        - Я сказал, иди домой. Не осложняй себе жизнь.
        - Вот дурак! - Она больше не могла сдерживаться, по ее щекам ползли слезы. - Разве так можно? Почему ты за меня решаешь? Я хочу быть с тобой. Всегда. Несмотря ни на какие обстоятельства.
        - Не получится.
        - Получится! Даже зеков любят, а ты не зек. Обыкновенный человек, хотя почему-то считаешь себя чуть ли не прокаженным.
        - Все так считают.
        - Все тебя не знают.
        - А ты?
        - А я знаю. Теперь. - Ее губы дрожали, волосы растрепались и падали на лицо.
        - Хорошо. Спасибо. - Женька осторожно отвел темную прядь у нее со щеки. - Я тебе верю. И очень ценю твое отношение ко мне. Но сейчас, правда, иди домой. Правда, Пичужка.
        Женя вздрогнула от непривычного, прочно позабытого слова. Слезы высыхали на ледяном ветру, лицо саднило.
        - Ладно. Хорошо, - проговорила она обреченно. - Но ты… завтра мне позвонишь? Мы увидимся?
        - Обязательно. Я без тебя долго не смогу. - Он улыбнулся, хотя и с видимым усилием.
        - А я без тебя.
        Они поцеловались, но не страстно, а дружески. Затем Женька скрылся в темноте. Женя пыталась разглядеть вдали его силуэт, но он точно растаял безо всякого следа. Тогда она тяжело вздохнула и побрела назад, в подъезд.
        Квартира благоухала валерьянкой. Ошалевший Ксенофонт катался по полу, пытаясь поймать собственный хвост. Мать сидела в кухне за столом, перед ней стоял открытый пузырек и чашка. При виде вошедшей Жени, она криво улыбнулась и слабым голосом произнесла:
        - Ну вот, вернулась. Я была права.
        Женя решительно придвинула к себе табурет.
        - Нам надо поговорить.
        - Говори, я слушаю. - Ольга Арнольдовна сделала глоток из чашки.
        - Я люблю этого человека. Люблю. Ты понимаешь, что это значит?
        - Я понимаю только одно - тебя надо спасать. И как можно скорее.
        - От кого?
        - От этого дебила.
        Женя сделал глубокий вдох, стараясь не заводиться по новой.
        - Почему ты решила, что он дебил?
        - А кто же еще? Одно его место работы чего стоит!
        - Не понимаю, что плохого ты нашла в его работе? Почта - это ведь не бордель. - Женя язвительно усмехнулась.
        - Не говори глупостей! - вспылила мать. - И вообще, посмотри, как он выглядит!
        - Обыкновенно выглядит.
        - Черта с два, обыкновенно! Лицо какое-то злое, неприветливое. И одет, невесть во что.
        - Неправда! Одет он нормально, а что касается выражения лица… - Женя замялась, подыскивая нужные слова. - Просто у него дома не все гладко. Вернее, совсем не гладко. Его мать болеет.
        - Чем болеет? - тут же навострила уши Ольга Арнольдовна.
        - Я точно не знаю, - осторожно проговорила Женя.
        - Зато я знаю! Чокнутая она! И он тоже чокнутый. Психические отклонения наследуются генетически. Выйдешь за него замуж, нарожаешь шизофреников!
        Женя закрыла уши ладонями.
        - Все, хватит. С тобой бесполезно говорить, ты все переиначиваешь на свой лад, каждое мое слово. Слушай, что я тебе скажу: можешь успокоиться, он больше сюда не придет. Но я буду уезжать к нему. Каждый вечер. И на всю ночь. А утром тащиться через весь город обратно домой. И если через пару месяцев я отброшу копыта от усталости, виновата в этом будешь ты! Договорились?
        - Договорились, - сквозь зубы процедила мать.
        Женя резко поднялась и ушла к себе. Разделась, погасила свет и легла в уже расстеленную постель. Ее опять душили слезы, но она твердо решила больше воли им не давать - уткнулась в подушку, натянула на голову одеяло и принялась медленно считать: сначала до пятидесяти, потом до ста, потом до пятисот. Этому когда-то научила ее Инга. «Если тебе очень плохо, - говорила она, - старайся ни о чем не думать. Прогони из головы все мысли. Просто считай - что угодно: слонов, верблюдов, зайцев. Можешь представлять их себе в красках, главное, не останавливайся, считай. Увидишь, скоро станет легче».
        Женя считала и считала, пока не дошла до тысячи двухсот. Тогда ей, действительно, полегчало, а главное, неудержимо захотелось спать. Она заснула, свернувшись калачиком под одеялом, и уже не слышала, как мягко ступая по ковру, вошел Ксенофонт и улегся у нее в ногах.
        Ровно в десять ее разбудило урчание мобильника. Женя спросонья плохо соображая, схватила телефон с тумбочки.
        - Слушаю!
        - С добрым утром, - произнесла трубка голосом Женьки.
        - Это ты! - обрадовалась Женя. - Положил деньги на счет!
        - Целых четыре доллара. Можно теперь кучу эсэмэсок послать.
        - Погоди, я тебе сейчас напишу!
        - Давай.
        Связь прервалась. Женя устроилась в постели поудобней, подложив под спину подушку, и, секунду подумав, принялась набирать текст сообщения: «Здравствуй, любимый. Как дела?»
        Через минуту пришел ответ.

«Привет, Пичужка. Дела ничего. Скучаю по тебе».

«Я тоже, - написала Женя. - Где и когда мы встретимся?»

«Давай, как обычно, на нашем месте. Я буду ждать».

«О’кей, - согласилась она. - Целую».

«И я тебя».
        Больше Женя писать не стала. Встала, умылась и засела за книги. День прошел, как в тумане. Она то и дело смотрела на часы, нетерпеливо ожидая, когда же наступит шесть - и можно будет уйти из дому.
        Они с Женькой снова пошли в кино, снова сидели на последнем ряду и целовались, а потом поехали к нему. Там навстречу Жене опять вышла толстуха. На этот раз она не молчала, а вполне дружески представилась:
        - Зинаида. Можно просто Зина.
        - Женя, - проговорила Женя, стараясь соблюдать полное спокойствие и невозмутимость.
        Зинаида с любопытством оглядела ее и произнесла все тем же свойским тоном:
        - Ты спишь с Женькой, да?
        Пока ошарашенная Женя думала, что ей сказать в ответ, появился Женька, застрявший по каким-то хозяйственным делам. Мгновенно оценив ситуацию, он грозно глянул на мать.
        - А в лоб не хочешь? Ну-ка, пошла отсюда и побыстрей.
        Та посмотрела на Женю с сожалением, а на сына с испугом - и послушно ретировалась. Женька пытался отвлечь Женю, рассказывал что-то смешное и забавное, та слушала его вполуха и думала, что из двух зол нужно выбирать меньшее. Только вот что меньшее зло - собственная мать, брызжущая гневной слюной, или простодушная Зинаида с ее вгоняющими в краску откровенными вопросами? Так ничего и не решив, она ушла за Женькой в его комнату, и ночь они провели почти не смыкая глаз, наслаждаясь обществом друг друга.
        Под утро Женя все-таки задремала, а когда проснулась, то обнаружила, что Женька еще спит. Во сне он продолжал крепко прижимать ее к себе.
        Ей захотелось пить. Она попробовала высвободить тело из Женькиных объятий, но тщетно: он еще теснее придвинулся к ней, переместил ладонь с плеча чуть повыше.
        - Эй! - тихонько проговорила Женя, улыбаясь. - Ты меня сейчас задушишь. Пусти. - Она ласково коснулась губами его лица.
        Женька на ее поцелуй никак не отреагировал, продолжая дрыхнуть, как убитый.
        - Жень, - немного громче позвала она. - Женечка.
        Он не откликался. Ничего не оставалось, как разбудить его, иначе ей было не выбраться из постели. Женя глянула на часы - половина девятого. Сегодня суббота, стало быть, у Женьки выходной. Жалко его. Пусть себе спит, отсыпается за их практически бессонную неделю.
        Она снова заворочалась, на сей раз ей удалось выскользнуть из его рук. Женя мягко спрыгнула на пол, но спросонья не удержала равновесия и, ухватившись за край подушки, рванула ее на себя. Женька тотчас резко дернулся и открыл глаза.
        Женя, смеясь, навалилась на него сверху.
        - Ой, простите, маленькая авария. Меня уже ноги не держат… - Она вдруг замолчала на полуслове.
        В Женькиных глазах было странное выражение. Он смотрел на нее напряженно и тревожно, будто бы не узнавая, на лбу у него вдруг выступили капельки пота.
        - Ты что? - испуганно прошептала Женя. - Что с тобой?
        - Ничего, - выдавил он с трудом.
        - А чего так глядишь? Будто я Фредди Крюгер.
        Он несколько раз моргнул, ничего не отвечая. Она слышала его дыхание, тяжелое и прерывистое. Ей стало страшно.
        - Жень. - Она легонько потормошила его, пытаясь привести в чувство. - Ты меня слышишь?
        - Слышу. - Женька сделал глубокий вдох, немного помедлил и сел на тахте. - Не буди меня больше так внезапно, ладно?
        - Хорошо, конечно. - Женя осторожно присела рядом, погладила его по голове. - А… в чем дело?
        - Ни в чем. - Он пожал плечами и попытался улыбнуться. Улыбка вышла вымученная. - Просто я неврастеник. Слыхала про таких?
        - Ты же говорил, что ты умственно отсталый, - попробовала отшутиться Женя.
        - Ну да. И то, и другое вместе. Как говориться, два в одном.
        - Тебе снятся страшные сны? - Она заглянула ему в глаза.
        - Нет. Мне вообще ничего не снится. Никогда. Тем не менее, лучше не дотрагиваться до меня без предупреждения.
        Женя вдруг вспомнила, как он всегда ходил по залу, когда они еще не были близко знакомы - странно, несколько боком, как бы приготовившись в любую секунду совершить резкий прыжок или рывок. Тогда ей это казалось забавным и даже нравилось. Значит, вот откуда истоки этой походки.

«Я, действительно, совсем его не знаю, - мрачно подумала она. - У него кроме меня есть еще какой-то параллельный мир, в который он никого не пускает. Какой-то кошмарный мир - он возвращается туда раз за разом, и никакая моя любовь не в силах остановить это возвращение. Кто же ты, Женька Карцев - ангел или дьявол? Кто же ты?»

14
        Дни летели молниеносно. Женя уже снова ходила к Столбовому, по утрам пропадала в библиотеке и на курсах, а вечерами неизменно встречалась с Женькой. Пришла она и на хор, правда, лишь спустя пару недель после праздников. Женька задержался по делам, и в зал Женя вошла одна. Тут же на нее налетела Люба. Они так и не общались со времени поездки, и Женя, несмотря на то, что злилась на подругу, в глубине души уже соскучилась по ней.
        - Привет! - Люба, как ни в чем не бывало, смотрела на нее и улыбалась.
        - Привет, - сухо проговорила Женя.
        - Все еще дуешься?
        - Да нет. - Она пожала плечами. - Чего мне на тебя дуться?
        В конце концов, Женя знала по опыту, что лучшая подруга и бой-френд редко находят общий язык, скорее, наоборот.
        - Вот и умница, - искренне обрадовалась Люба и расцеловала ее в обе щеки. Потом окинула внимательным взглядом и покачала головой. - Выглядишь не блеск. Бледная какая-то.
        - Устаю. - Женя усмехнулась. - Приходиться много ездить.
        - К нему?
        - К кому ж еще.
        Люба понимающе кивнула. Затем спросила осторожно:
        - Насчет Сашки не жалеешь?
        - Нисколько.
        - У вас все хорошо с Карцевым?
        - Все просто отлично. - Женя сказала это искренне, и ее голос выдал ее состояние.
        В глазах Любы мелькнуло что-то, похожее на зависть.
        - Что ж, поздравляю. А вот и он, легок на помине! В зал, действительно, входил Женька.
        - Слушай, а он изменился. - Любка с интересом наблюдала за тем, как он идет. - Вроде как и осанка стала другой и даже физиономия не такая каменная.
        - Стараемся. - Женя улыбнулась.
        - Молодец, Женюра. - Люба похлопала ее по плечу. - Ладно, не буду мешать.
        Она упорхнула. Женька приблизился к Жене.
        - О чем ты с ней говорила? - он кивнул вслед Любке.
        - О тебе. Что ты изменился в лучшую сторону.
        - Прям-таки! - Женька пренебрежительно хмыкнул, но Женя видела, что ему приятно.
        Анна Анатольевна оторвалась от своих нот и, поглядев в их сторону, негромко позвала:
        - Женя, подойди, пожалуйста.
        Он кивнул и пообещал:
        - Я сейчас вернусь.
        Концертмейстерша принялась что-то вполголоса говорить ему, он слушал, время от времени кивая. Женя издали наблюдала за ними. Взгляд у Анны Анатольевны, когда она смотрела на Женьку, был теплый и доброжелательный. Женя подивилась, что раньше не замечала, какие у них доверительные отношения.
        Наконец, он отошел от рояля.
        - А вы о чем беседовали? - в свою очередь полюбопытствовала Женя.
        - О матери, о чем еще. - Женька задумчиво глянул себе под ноги, затем, спохватившись, потянул ее за собой. - Пошли, уже начинают.
        Лось неважно себя чувствовал, поэтому репетиция завершилась на полчаса раньше. Можно было погулять немного, однако на улице стояла такая холодрыга, что Женя, ежась и пряча в варежку нос, решительно потребовала:
        - Поехали домой.
        Теперь этим словом у нее назывался Женькин дом - у себя в квартире она практически перестала ночевать и приезжала туда лишь днем на несколько часов, чтобы поработать за компьютером.
        Женька согласно кивнул.
        В прихожей их встретила Зинаида. Подол ее юбки был высоко подобран, в красных и мокрых руках она держала тряпку.
        - Осторожно, не наследите! Я полы вымыла.
        Линолеум, действительно, был влажным. На нем отчетливо проступали белесые пятна. Женька с отвращением принюхался.
        - Мать, задолбала ты своей хлоркой! Возьму и выброшу твои порошки к чертовой бабушке, все до единого!
        - А я новые куплю, - почти весело пообещала Зинаида и, на всякий случай, тут же улизнула к себе.
        Женя и Женька поужинали и заперлись в комнате. Спать было еще рано, и Женька включил маленький японский телевизор. Показывали хоккейный матч.
        - Не люблю хоккей, - проговорила Женя. - Поищи что-нибудь другое.
        Он послушно пробежался по каналам и обнаружил какой-то сериал. Некоторое время они сидели на диване, обнявшись, и смотрели на экран. Потом Жене фильм наскучил.
        - Слушай, - обратилась она к Женьке, - а у тебя есть детские фотографии? Ну там, где ты маленький.
        - Это еще зачем? - спросил он с подозрением.
        - Интересно. - Она глядела на него с улыбкой. - Хочу узнать, ты всегда был таким букой?
        - С самого рождения.
        - Не верю! Жень, ну пожалуйста. - Женя просительно заглянула ему в глаза.
        - Ладно. Только там совсем чуть-чуть. - Женька встал, нехотя поплелся к секретеру и достал из ящика два тощих фотоальбома. Принес их на диван, небрежно сунул ей в руки. - Держи.
        Женя с любопытством раскрыла альбом. С первой страницы на нее смотрела молодая, эффектная блондинка, одетая в пикантный, сильно открытый сарафанчик.
        - Это кто? - удивилась она.
        - Это? - Женька усмехнулся. - Мать.
        - Да ты что? Быть того не может. Она ж у тебя красавица.
        - Знаю.
        - И молодая совсем. Ей сколько сейчас?
        - Сорок один.

«А выглядит на все шестьдесят», - подумала Женя и перевернула страницу. Дальше шли еще несколько снимков Зинаиды - на одном она стояла с коляской во дворе, на другом держала на руках совсем крошечного Женьку, ужасно похожего на девочку, с совершенно белыми, длинными кудряшками.
        - Просто ангел, - умилилась Женя.
        В ответ он скорчил зверскую мину. Она кинула на него безнадежный взгляд и вздохнула:
        - И что только с людьми делает жизнь!
        Женя полистала альбом дальше. По мере того, как Женька становился старше, количество снимков, изображавших их вдвоем с матерью, таяло. К школьным годам их не осталось вовсе.

«Наверное, в это время она и заболела», - решила Женя.
        Она просмотрела второй альбом, в котором молодой Зинаиды было намного больше. Женю, однако, удивило, что нигде на карточках рядом с Женькиной матерью не было ни одного мужчины. «Странно, - подумала она. - У такой интересной женщины наверняка должна была быть куча поклонников».
        Женька терпеливо ждал, когда Женя закончит свое занятие.
        - Все? - Он забрал у нее альбомы, спрятал на место и спросил с хитрецой: - Ну что, изучила мою биографию?
        Она кивнула.
        - Изучила, хотя и очень поверхностно. Хотелось бы глубже.
        - Хватит с тебя и этого. - Несмотря на пренебрежительный тон, вид у него был вполне мирный и домашний. Даже, можно сказать, счастливый.
        Он снова уселся на диване, придвинувшись к Жене вплотную.
        - Пичужка!
        - Что?
        - Может, тебе выйти за меня замуж?
        Она ласково погладила его плечо.
        - Можно и выйти. А где мы будем жить?
        - Здесь.
        - Только не это! - против воли вырвалось у нее.
        Тут же она пожалела о своих словах: Женька моментально ощетинился всеми иголками, глаза его сузились, губы сжались.
        - Извини. Ничего другого предоставить не могу.
        - Жень, не сердись. - Она ласково прижалась к нему. - Я не хотела тебя обижать. Пойми, мне все равно, где с тобой жить, хоть в конуре. Дело в другом.
        - В чем?
        - В дипломе. Здесь я его никогда не допишу.
        - А зачем тебе диплом? - сухо спросил Женька.
        - Странный вопрос. Чтобы закончить институт.
        - А институт зачем кончать?
        - Чтобы потом работать. Я же люблю свою будущую специальность. Я так долго мечтала, чтобы поступить именно в этот вуз. Я просто должна все довести до конца.
        - Кому должна? - Он смотрел на нее пристально и холодно, точно следователь на допросе.
        - Себе. Маме, в конце концов. Она во всем себе отказывала, чтобы дать мне возможность учиться.
        - Запомни, Женя, никто никому ничего не должен. В том числе и самому себе, - произнес Женька тоном оракула.
        Она усмехнулась.
        - У нас с тобой разные философии.
        - Это плохо. - Он глянул на нее без улыбки, сурово и требовательно. - У нас должна быть одна философия. Общая. Мы ведь договаривались.
        - Но не могу же я превратиться в твой придаток!
        - Почему в придаток?
        - Потому что ты хочешь, чтобы все и всегда решал только ты один, а я лишь поддакивала тебе, как бессловесная рабыня. Это же… это домострой какой-то!
        - Вот и хорошо. Мне нравится домострой.
        Она не понимала, шутит он или говорит серьезно. Лицо его было непроницаемым, но в глубине глаз, похоже, плясали черти. «Красивые у него глаза, - неожиданно для себя подумала Женя. - И сам он красивый. Вовсе не дурак и не дебил. Сильный, упрямый, независимый, настоящий мужчина. Почему этого не видят другие?»
        - Нет, Женька, - проговорила она твердо. - Так не пойдет. Я человек и требую, чтобы со мной обходились по-человечески.
        - По-человечески? - задумчиво переспросил Женька и, внезапно схватив ее в охапку, силком усадил к себе на колени. - Так подойдет?
        - Пусти! - запротестовала она. - Сейчас же!
        - Нет уж, сиди, - засмеялся он. - Или, лучше, лежи! - С этими словами Женька опрокинул ее на диван и сжал так крепко, что трудно стало дышать.
        Он срывал с нее одежду, яростно и нетерпеливо. Женя слабела в его руках и думала с изумлением и восторгом: «Что с ним стало? Раньше он боялся дотронуться до меня. Раньше…»

15
        Произошедшие в Женьке перемены вскоре стали заметны не только Любке. Остальные девчонки также начали украдкой поглядывать в его сторону, и особенно Ника. Последняя так и норовила пройти мимо и обязательно задеть его рукой или плечом.
        Если раньше Женя ловила на себе сочувственные взгляды хористок, то теперь многие смотрели на нее, не скрывая зависти. Этому отчасти способствовало то обстоятельство, что Женя позволила себе поработать над Женькиным имиджем, а попросту говоря, гардеробом. Она в мягкой форме убедила его выкинуть на помойку растянутый до неприличия свитер и заношенные почти до дыр джинсы. К ее удивлению, Женька беспрекословно подчинился. Вдвоем они порылись в его шкафу и отыскали там вполне удобоваримые брюки, а после съездили на барахолку и купили пару совсем дешевых, но приличных джемперов. Женя собственноручно подрезала Женьке его вечно спадающую на глаза челку, и он, как говорится в сказке, стал молодцем, хоть куда.
        Внимание, которым нежданно-негаданно наградил Женьку женский пол, доставляло Жене немало хлопот. Она и не думала, что может так ревновать. Каждый его взгляд, брошенный не на нее, заставлял ее сердце сжиматься от острой боли, а уж если он заговаривал с какой-нибудь из девчонок, Женя и вовсе приходила в бешенство.
        Вскоре она убедилась, что их ревность взаимна.
        Они в очередной раз пошли в кино. До сеанса оставалось время, и у Жени внезапно сильно разболелась голова. Женька спустился вниз, в буфет, купить ей кофе, а она осталась ждать его в фойе на втором этаже. Он долго не возвращался, очевидно, в буфете была очередь. Напротив Жени остановился незнакомый парень. Она из любопытства мельком глянула: лицо у парня было открытым и приветливым. Он заметил ее взгляд и дружелюбно улыбнулся.
        - Привет. Кого-то ждешь?
        - Друга, - ответила Женя и улыбнулась в ответ.
        - А я подружку, - доверительно сообщил парень.
        Они перекинулись еще парой фраз, и в это время в фойе возник Женька с пластиковым стаканчиком в руке. Увидев Женю, мило болтающую с незнакомцем, он мгновенно помрачнел и насупился. Брови его угрожающе сдвинулись. Не успела она произнести и слова, как он резко схватил ее за руку:
        - Пошли.
        Тон его не предвещал ничего хорошего, и Женя поспешила подчиниться. Из-за Женькиной спины она видела, как ее случайный собеседник состроил забавную физиономию: мол, ну и дружок у тебя, сущий Отелло.
        Они отошли в другой угол фойе. Там Женька протянул Жене стаканчик и вытащенную из кармана шоколадную конфету - все молча, глядя в сторону. Ей стало смешно.
        - Ты что, с ума сошел?
        - Нет. Что он тебе сказал?
        - Спросил, кого я жду.
        - Какое его собачье дело? - разъярился Женька.
        - Не понимаю, что в этом такого страшного. Ну поинтересовался человек. Я ответила, что жду друга, тебя то есть. Это что, преступление?
        - Для меня - да. Зачем тебе болтать с посторонними?
        - Может, ты еще мне «пояс верности» прикажешь носить, и паранджу в придачу? - рассердилась Женя.
        - Тебе паранджа бы не помешала, - пробурчал Женька сквозь зубы. - Только и делаешь, что строишь глазки каждому встречному.
        - Строю глазки? Я?! - Женя ахнула, настолько несправедливым и обидным показалось ей Женькино обвинение. - Да ты на себя посмотри, кобель несчастный!
        - Почему это, кобель? Мне кроме тебя никого не нужно.
        - Так я и поверила! А кто позавчера на репетиции кадрился с Настей? А пальто Нике кто подавал?
        - По-твоему, я не имею права подать девушке пальто? - Женька язвительно ухмыльнулся.
        - Можно подумать, кроме тебя там никого не было. Раньше ты галантностью не отличался!
        - Это все тебе спасибо. Ты меня приучила, а теперь еще и возникаешь не по делу!
        Кофе давно остыл, а они все пререкались. И в зал вошли, демонстративно не глядя друг на друга. Однако стоило им сесть рядом, как обоих одолел смех. У Жени даже слезы на глазах выступили.
        - Господи, ну и козел же ты! Таких поискать.
        - Ты сама не лучше, - колко проговорил Женька.
        Потом отыскал в темноте ее руку и осторожно сжал. Еще через мгновение они поцеловались и продолжали целоваться в течение всего фильма. Когда он окончился, их отношения снова являли собой образец нежности и преданности, однако в душе у Жени остался неприятный осадок. Он был тем более неприятен, что она отлично понимала: не только Женька выглядит комично в своей глупой ревности, она сама выглядит точь-в-точь так же, если не хуже.

16
        Снежный, но мягкий январь сменился февралем, вьюжным, с ледяными, задиристыми ветрами. Все устали от зимы. Хотелось тепла и света, хотелось снять тяжелую и громоздкую одежду, пройти по освобожденной от снега земле, вдохнуть полной грудью аромат свежей зелени, подставить лицо под струи первого весеннего дождя.
        Женя тоже чувствовала, что устала. Ее охватили апатия и вялость, она с трудом заставляла себя утром просыпаться, тащиться в библиотеку, оттуда на курсы. У нее стала часто болеть голова. Все это не могло не отразиться на занятиях - диплом, который был, кажется, почти готов, застопорился на мертвой точке. Оставалось совсем чуть-чуть, и это чуть-чуть никак не давалось Жене в руки. Столбовой, между тем, велел все систематизировать и привести в товарный вид - сроки медленно, но верно начинали поджимать.
        На очередной консультации он бегло проглядел последние Женины конспекты, задумчиво помолчал, потом произнес:
        - Не могу сказать, что это плохо. В целом, все верно. Но как-то… слишком уж сжато, по минимуму. Хотелось бы немного расшириться и углубиться. Женечка, вы не успели как следует изучить дополнительный материал? - Столбовой поглядел на нее вопросительно.
        Женя кивнула и опустила голову.
        - Ну да, - рассеянно пробормотал он. - Пожалуй, времени, действительно, было мало. Хотя… хотя нет! Времени было достаточно, по крайней мере, для вас. - Столбовой снова, на этот раз более внимательно, глянул на Женю. Его лицо смягчилось, в глазах мелькнуло участие. - Что с вами? Вы снова неважно себя чувствуете?
        - Нет, нормально.
        - Но я же вижу, вас что-то беспокоит. И это явно не линейное программирование. - Он улыбнулся и вдруг проговорил просто и как бы невзначай. - Вы, часом, не влюблены?
        Женя смущенно потупилась и ничего не ответила.
        - Угадал! - оживился Столбовой. - Ну, и чего же тут стесняться? В вашем возрасте странно было бы не иметь сердечной привязанности. Что же, ваша симпатия взаимна? Впрочем, глупый вопрос: в такую девушку невозможно не влюбиться. - Он неожиданно перестал улыбаться и вновь сделался серьезным. - Да, Женечка, доложу я вам, это проблема. Для человека, сосредоточенного на науке, особенно. Вам сейчас должно быть очень и очень непросто.
        - Верно, - совсем тихо проговорила она.
        - Знаю. - Столбовой вздохнул. - Помню себя в эти годы. Мне курсовую защищать, а я возьми и влюбись по уши в однокурсницу. Да еще и безо всякой взаимности.
        - Без взаимности? Вы? - изумилась Женя.
        - А чему вы удивляетесь? Думаете, я был эдаким, как сейчас принято говорить, мачо, и девушки штабелями падали к моим ногам? - Столбовой хитро подмигнул.
        - Ну… - Женя неопределенно пожала плечами, давая понять, что именно это она и думает.
        Столбовой весело рассмеялся.
        - Должен вас разочаровать. Это сейчас, когда мне перевалило за шестьдесят, я выгляжу еще более или менее. Стараюсь держать марку! - Он картинно поправил галстук, распрямил плечи, не переставая задорно и озорно улыбаться Жене. - А вот лет в двадцать я ничем не мог щегольнуть: ни внешностью, ни комплекцией. Моей возлюбленной нравились бравые парни, с косой саженью в плечах, а на меня, дохляка, она и не смотрела.
        - Вы страдали? - немного осмелев, спросила Женя.
        - Еще как! Потом, правда, это прошло. Годам к тридцати я как-то выправился, и женщины почтили, наконец, меня своим вниманием. Не скрою, мне это было ох как приятно. - Столбовой слегка коснулся пальцами своей роскошной седой шевелюры и замолчал.
        Женя смотрела на него с интересом и благодарностью. Он захлопнул тетрадь и через стол протянул ей.
        - Держите. Поработайте как следует, так, как вы это умеете. И помните, Женечка, вы еще счастливая: все, как говорится, при вас, не нужно ждать до тридцати и более. Лишь бы избранник оказался достойным. Тот, кто вас любит по-настоящему, должен понять, что у вас сейчас трудный период - подготовка к госэкзамену.
        - Спасибо, Николай Николаевич. - Женя встала. - До свиданья.
        - С Богом, - произнес Столбовой.
        Она вышла из аудитории и стала спускаться по лестнице. Ей показалось, что ее будто бы слегка знобит. «Не хватало еще простыть», - забеспокоилась Женя. Она зябко поежилась и плотней укутала горло шарфом. Ее медленно, но верно охватывала паника.
        Столбовому легко говорить «поработай, как следует»! А как ей работать, когда днем она вертится, как волчок, а все вечера напролет торчит у Женьки в его халупе, где даже компьютера нет? Заниматься там? Это невозможно: за стеной вышагивает свои километры Зинаида, не давая ни на минуту сосредоточиться. Да и какие занятия в Женькином присутствии! Две трети из того времени, что они вместе, они проводят в постели. Женя много раз пробовала отменить хотя бы одно из их ежедневных свиданий или хотя бы перенести его на свою территорию, но не тут-то было. Стоило ей заикнуться о том, что сегодня они не увидятся, Женька тут же вставал на дыбы. Перед его гневом она отчего-то была совершенно бессильна и беспомощна. Происходило как раз то, чего Женя боялась в самом начале их отношений: чем дальше, тем больше она привыкала подчиняться, игнорируя собственные интересы, усталость, плохое самочувствие. Ему достаточно было погладить ее по голове, взять на колени, сказать на ухо «Пичужка», и Женя таяла, как воск под воздействием пламени. Такое положение вещей ее откровенно угнетало, но поделать с собой она ничего не
могла…

…Выйдя из института на улицу, Женя ощутила себя совсем разбитой. По тротуару неслась колючая пурга, сухой, как пенопластовые крошки, снег моментально забился в рот и нос, мешая дышать. Тело ломило, лоб горел.

«Я, действительно, заболеваю», - с тоской подумала Женя. Она вспомнила, что до сих пор не позвонила Женьке, а он, наверняка, уже давно ждет, когда она объявится. С трудом удерживаясь на ногах под пронизывающим ветром, Женя вытащила из сумочки мобильник и оледеневшими пальцами набрала номер. Женька отозвался сразу.
        - Ты где, Пичужка?
        - Только что была на консультации. Освободилась пять минут назад.
        - Вот и отлично. Тебя встретить, или сама доберешься?
        Женя почувствовала, что вот-вот упадет от усталости и изнеможения.
        - Женька, я, кажется, подцепила грипп. У меня жар. Ты прости, я поеду домой.
        - Зачем тебе домой? - тут же возразил он. - Тем более, езжай ко мне. Мать целую банку меда притащила из магазина, будем тебя лечить.
        - Нет, Жень, я не хочу меда. Я хочу к себе. Мне очень много нужно сделать к четвергу.
        - Ну, как хочешь, - холодно произнес Женька.
        Это был его коронный номер. Он никогда не злился громко, не повышал на нее голос - просто становился убийственно равнодушным и совершенно чужим: как будто бы и не он только что сжимал ее до боли в объятиях, шептал ей забавные и ласковые словечки, трогательно и нежно заботился, оберегая от всякого пустяка.
        Именно этого мгновенного отчуждения Женя и не могла перенести, оно резало ее по сердцу, точно ножом. Сейчас от Женькиных слов она почувствовала все ту же острую боль.
        - Пойми, мне, правда, очень плохо, - проговорила она жалобно.
        - Понимаю. Со мной тебе будет гораздо лучше. Вот увидишь.
        - Мне нужен компьютер.
        - Больной гриппом? Тебе нужен горячий чай и отоспаться.
        - Ты рассуждаешь, как человек, которому нет дела до того, завалю я диплом или нет!
        - Мне есть дело до тебя. А на твой диплом я плевать хотел.
        Женя подумала, что у нее вот-вот кончатся деньги на телефоне и проговорила устало и безнадежно:
        - Ладно. Я приеду. Только выйди к остановке, а то меня ветром унесет.
        - О’кей.
        Она из последних сил побрела к метро, проклиная себя за бесхребетность. Еще один вечер пропал. И завтра пропадет. Она не может без Женьки. Он стал для нее как наркотик. Неужели они встречаются лишь полтора месяца? Жене казалось, что прошла целая жизнь. Любовь, еще так недавно полоскавшаяся крыльями у нее за спиной, теперь, точно пудовая гиря, тянула к земле. Она не может без него. Не может. О каком дипломе вы рассуждаете, уважаемый профессор? Той Жени Зиминой, которая мечтала стать доцентом на кафедре, больше нет. Есть другая Женя, она же Пичужка, она же полная дура…

…Женя ступила на эскалатор и едва не загремела вниз по ступенькам, поскользнувшись на осколке льдинки. Какой-то мужчина в шапке со спущенными ушами удержал ее за локоть.
        - Девушка, осторожней. Так можно все кости себе переломать.
        - Спасибо, - слабым голосом поблагодарила Женя.
        - Не за что. Вы очень бледная. Может, вам стоит обратиться к врачу - здесь внизу, на станции, есть медпункт.
        - Нет, я в полном порядке. - Она доехала до платформы, села в поезд.
        Вагон был битком, шел час пик. Женя ехала и дремала. Иногда поезд бросало из стороны в сторону, и тогда она просыпалась, машинально хватаясь за поручень. Потом, так же мучительно долго, она тряслась в троллейбусе…
        Женька подхватил ее прямо с подножки. Видно, он давно ждал на остановке - его волосы и куртка были сплошь облеплены снегом. Женя, как тряпичная кукла, обмякла в его руках.
        - Ну-ка. - Он коснулся холодными губами ее лба. - Да ты как кипяток!
        - Ума не приложу, где я могла подцепить эту заразу, - хрипло проговорила Женя. - Два часа назад я была совершенно здорова.
        - А теперь больна. И она еще печалится о компьютере! - Он осторожно вел ее под руку к подъезду.
        Повернулся ключ в замке, скрипнула дверь.

«Сейчас появится Зинаида, - обреченно подумала Женя. - И спросит что-нибудь этакое. Например, пользуюсь ли я шампунем от перхоти?»
        Однако прихожая оказалась пуста. Женькина мать куда-то делась или сидела у себя. Женька снял с Жени пальто, затем, усадив на банкетку, аккуратно стянул с нее сапоги - и, доведя до комнаты, уложил на тахту. Потом принес градусник.
        - Меряй десять минут.
        - Хватит и пяти, - мрачно пошутила Женя.
        Она явственно ощущала, что температура будет приличная. Так и вышло. Столбик за короткое время взмыл до отметки тридцать восемь и восемь.
        - Горло покажи, - скомандовал Женька.
        Женя послушно раскрыла рот. Он сунул туда чайную ложечку, глянул, прищурившись.
        - Красное, но без налетов. Значит, не ангина.
        - Ты, часом, мединститут не заканчивал? Профессор кислых щей! - Она улыбнулась, хотя на глаза от слабости наворачивались слезы.
        Женька на насмешку никак не отреагировал.
        - Лежи, я чайник поставлю. Выпьешь чаю с медом, жар спадет понемногу. - Он вытащил из-под нее плед, накрыл ее им, а сверху накинул покрывало с кресла.
        Жене, однако, все равно было холодно. У нее зуб на зуб не попадал. Она лежала, прикрыв глаза, и слушала, как Женька в кухне гремит посудой. Вскоре он пришел и принес кружку с чаем и блюдечко с желтоватым, густым медом.
        - Пей.
        Она так ослабла, что ему пришлось поить ее с ложечки. После меда захотелось спать. Женя отвернулась к стенке и провалилась в черную пропасть. Там ее тут же принялись терзать какие-то ужасные и злобные чудовища. Она отбивалась от них, как могла, но их было слишком много, целое полчище. Женя жалобно вскрикнула и открыла глаза.
        Женька сидел на стуле, подставив его почти вплотную к тахте, и смотрел на нее с тревогой.
        - Кажется, ты бредишь. Может «скорую» вызвать?
        - Не надо, - шепотом проговорила Женя. - Пройдет. У вас есть аспирин?
        - Есть.
        - Принеси.
        Он кивнул и поспешно вышел. Потом вернулся с таблеткой и стаканом воды. Женя растворила аспирин и выпила шипучий напиток. Через полчаса температура стала падать. Лоб у Жени взмок, ее одолела страшная слабость, но ломота в суставах прошла. Она снова уснула, на это раз спокойно, без видений и кошмаров.
        Разбудил ее пронзительный крик. Женя резко села на тахте, испуганно тараща глаза в поисках Женьки. Она обнаружила его у окна, он стоял и спокойно глядел на нее. Крик повторился.
        - Что это? - вконец осипшим голосом спросила Женя.
        Не успел Женька ничего произнести в ответ, как дверь с грохотом распахнулась. В комнату ввалилась растрепанная Зинаида, лицо ее было искажено нечеловеческим страданием.
        - А-а! Умираю! - она с маху рухнула на пол, как подкошенная, плечи ее дергались.
        - Что… что с ней? - в ужасе проговорила Женя, невольно прижимаясь к стенке.
        - Ничего. - Женька, не спеша, отделился от окна и, приблизившись к матери, опустился перед ней на корточки. - Показывай, что там у тебя? - Голос его звучал совершенно невозмутимо, без тени тревоги, но в то же время в нем не было обычного металла, как всегда, когда он общался с Зинаидой.
        Та, подвывая и всхлипывая, сунула ему в лицо указательный палец. На самом кончике алела капелька крови.
        - Уколо-олась! Иго-олкой!
        Женя нервно хихикнула и тут же испуганно прикрыла рот ладонью, но Женька даже не посмотрел в ее сторону. Он привычно и ловко подхватил Зинаиду за оплывшую талию и, подняв, усадил в кресло.
        - Не плачь, сейчас все пройдет.
        Она, как по команде, тут же умолкла и лишь громко сопела, жалобно глядя на сына полными слез глазами.
        - Последи за ней, - велел Женька, - я сейчас.
        Та кивнула, косясь на Зинаиду с опаской. Он принес из аптечки пузырек с йодом и вату, аккуратно и тщательно смазал ранку.
        - Ну что, легче? - Тон у него сделался совсем неузнаваемым, мягким и даже ласковым.
        - Легче, - согласилась Зинаида и тут же потребовала: - Теперь забинтуй!
        Женька покладисто сгонял в кухню еще раз, притащил стерильный бинт и в несколько слоев обмотал злополучный палец.
        - Все. Теперь иди и поспи. А проснешься, будешь чай пить, с пряниками. - Он увел мать в ее комнату и долго не возвращался.
        Женя продолжала сидеть на тахте, закутавшись в плед. Ей отчего-то сделалось невероятно тоскливо, так тоскливо, что она тихо расплакалась. Это чужой дом. Чужой! Он существовал до нее, существует и сейчас. Женька и его мать - одна семья, сколько бы он ни орал на нее, ни угрожал расправой, на самом деле он ее любит. Он не бросил ее, как бросила Женя свою мать одну в пустой квартире, он вообще ничего не бросил, продолжает жить так, как привык, как ему удобно. Жалеет Зинаиду за уколотый иголкой палец, а ее без угрызений совести заставил тащиться с температурой через весь город! Да ему просто плевать на нее, что бы он там ни говорил!
        В коридоре послышались шаги. Она поспешно вытерла слезы. Женька вошел в комнату и подсел к ней на тахту. Выражение лица его было угрюмым и усталым.
        - Часто она так? - осторожно спросила Женя.
        - Часто. У нее болевой порог снижен. Ей простой порез кажется почти полостной операцией. Это правда так, она не притворяется, мне врачи говорили.
        - Женька, она что, совсем сумасшедшая?
        Он вздохнул и придвинулся поближе к ее ногам.
        - Не совсем. Вернее, она вообще не сумасшедшая. У нее тяжелая форма диабета. Ну и… всякие там осложнения. Это долгая история, нечего тебе ее пересказывать. - Женька махнул рукой. - Лучше скажи, как ты? Тебе лучше?
        - Мне-то лучше, - сухо и недовольно проговорила Женя. - Но, вообще-то, мне все это надоело.
        - Надоело что? - он взглянул на нее непонимающе.
        - Все! - повторила она и, отвернувшись от него, уставилась в стену.
        - Ты мать имеешь в виду?
        - Я тебя имею в виду! Ты… ты достал меня!
        - Чем я тебя достал?
        - Своей ортодоксальностью! Своей глупой таинственностью! Ты не живешь по нормальным человеческим законам и хочешь, чтобы я тоже не жила вместе с тобой! Вечно говоришь загадками, ни о чем никогда не рассказываешь! Ни о чем и никогда! Стоит мне хоть чем-то поинтересоваться, ты отвечаешь, что это долгая история, и уходишь от ответа. Как я могу после этого общаться с тобой - и вообще тебе верить? А - главное… - Женя обернулась и посмотрела на Женьку в упор мокрыми, воспаленными глазами. - Главное, почему бы сегодня было не отпустить меня домой?
        Он несколько секунд молчал, выдерживая ее взгляд. Потом сказал тихо:
        - Разве я привел тебя сюда силой?
        - Ты мог бы не говорить со мной по телефону таким тоном! Ты ведь не говорил так сейчас с матерью? Не говорил!
        - Женя, это другое. Не сравнивай.
        - Почему другое? То, что у нее низкий болевой порог - это ты понимаешь, а то, что у меня диплом - нет? Ты вертишь мной как куклой, а я, идиотка, подчиняюсь тебе, потому что… потому что совсем спятила от любви.
        - Я тут ни при чем. Ты сама хотела приехать, вот и приехала.
        - Нет, при чем! При чем!! Меня мама дома полтора месяца не видела, мы почти не разговариваем, а раньше дружили!
        - Твоя мама меня ненавидит.
        - Ну и что?! - закричала Женя. - Это ее право! У каждого, как говорится, свои недостатки!
        - Тише, связки сорвешь. Когда горло болит, нельзя орать.
        - Престань меня все время поучать, это даже смешно!
        - Вовсе я тебя не поучаю. И вообще… я что-то не пойму: из-за чего весь сыр-бор? Из-за истории с пальцем?
        - Из-за твоей дури. - Женя вдруг почувствовала, что жутко устала.
        Ее запал кончился так же внезапно, как и возник. Она больше не ощущала злости на Женьку и даже огорчения по поводу того, что сегодня снова не сможет позаниматься. Кажется, он прав: если она приехала сюда, значит в глубине души хотела этого. Стало быть, злиться можно лишь на себя. На себя, а никак не на него.
        - Я, между прочим, тоже устал, - негромко сказал он. - Мы засыпаем в половине второго, а встаю я в пять. Каждый день, кроме субботы и воскресенья. Ты-то спишь до девяти, а то и больше.
        Женя молчала. Возразить на это было нечего.
        - Давай не будем ссориться, - мягко попросил Женька. - Мне нужно тебя видеть. Каждый день. Тебе тоже это нужно, иначе ты давно бы ушла. Значит, все остальное не имеет значения.
        Она кивнула.
        - Наверное.
        - Хочешь еще чаю?
        - Хочу.
        Он поцеловал ее и встал.
        - Сейчас принесу. Ты укройся, а то тебя прохватит.

17
        До вечера Женя так и пролежала в постели. Температура поднималась еще раз, она опять сбила ее аспирином. Женька приготовил ей царский ужин: голубцы в сметане с гарниром из овощей. Женя могла ручаться головой, что сама бы она, сколько ни мудрила бы у плиты, такой шедевр соорудить не сумела. Да что там она! Мать, бывшая знатной кулинаркой, и то позавидовала бы Женькиной стряпне. Есть, однако, было трудно: горло отекло, и каждый кусок она глотала с неимоверным усилием.
        Часов в одиннадцать Женька принялся разбирать старенькое кресло-кровать.
        - Спи. Не буду тебе мешать. Завтра не смей никуда уходить, лежи и жди меня. Я к трем постараюсь освободиться.
        - Слушаюсь, гражданин начальник, - колко проговорила Женя. Потом прибавила более миролюбиво. - Дай что-нибудь переодеть, а то я вся мокрая после аспирина.
        Он покопался в шкафу и достал старую рубашку в полоску. Женя надела ее и стала похожа на арестанта. Женька щелкнул выключателем, комнату скрыл мрак.
        - Спокойной ночи.
        - Спокойной ночи.
        Женя поудобней устроила голову на подушке и закрыла глаза, но спать не хотелось, Очевидно, сказывалось то, что она весь день провела в лежачем положении. Минут пятнадцать Женя ворочалась с боку на бок, затем приподнялась, опершись на локоть, и прислушалась: с Женькиного кресла не доносилось ни звука. «Неужели он уже спит?» - изумилась она. Потихоньку откинула одеяло и, на цыпочках ступая, приблизилась к нему. Женька, действительно, спал, до Жени долетало его едва слышное, ровное дыхание. Она задумчиво постояла, потом села по-турецки прямо на ковер у изголовья кресла. Осторожно дотронулась до его волос. Он тут же заворочался, пробормотал что-то сердито-неразборчивое. Женя поспешно убрала руку, вспомнив о том, как странно он реагировал на внезапное прикосновение.
        - Тихо, тихо. Спи.
        Она продолжала сидеть, разглядывая его лицо, насколько это можно было сделать в темноте. Почему она так любит его? Что в нем есть, чего не было в тех, других? Ведь не в привороженном же зелье дело, если говорить всерьез?
        Нет, конечно. Дело в том, что Женька нуждается в ней. Нуждается остро и болезненно, как в воздухе, без которого невозможно дышать. Она с самого начала видела в его глазах тоску и одиночество - они ее поразили, заставили сердце сжиматься от жалости и сострадания. А потом произошло чудо - с ее любовью Женька вдруг обрел силу и власть над ней же самой. Безграничную силу и безграничную власть.
        А что, если он вовсе не тот, каким его видит Женя? Недаром мудрые мира сего считают, что влюбленный человек слеп и внушаем. Что, если на самом деле правы все: и Любка, и мама, и остальные - и он самый обыкновенный невежда и упрямец, которому не дано понять и оценить жажду знаний и успехов в других? А она пытается бороться с ним, доказывает что-то, как Дон-Кихот, состязающийся с ветряными мельницами!
        Женя тихо вздохнула и переменила позу, давая отдых ноге, затекшей от долгого сидения. По полу ощутимо тянуло сквозняком, но уходить от Женьки ей не хотелось. У нее даже возникла крамольная и эгоистичная мысль осторожно разбудить его, однако Женя категорически запретила себе это: не хватало, чтобы еще и она превратилась в тиранку, удовлетворяющую любые свои прихоти.
        Так прошло минут сорок. Женька по-прежнему мирно спал, и его сонное дыхание начало навевать дрему и на Женю. Зевая, она поднялась и вернулась к себе на тахту. Ее самочувствие на удивление улучшилось - озноб прошел, равно как и боль в горле. «Наверное, Женька, сам того не ведая, обладает экстрасенсорными способностями», - улыбнувшись, подумала Женя. Свернулась калачиком под одеялом и сладко уснула.
        Она не слышала, как он уходил. Открыла глаза и увидела сложенное кресло. Горло больше не болело, но в теле все же ощущалась слабость, хотя и не такая, как вчера. Женя на всякий случай измерила температуру - оказалось тридцать семь и пять. «Ну вот, - удовлетворенно подытожила она, - на целый градус меньше».
        Она не стала снимать Женькину рубашку, просто надела колготки и получилось, будто на ней короткий халатик. Женя оправила постель, покрыла ее пледом и опасливо выглянула из комнаты. Обычно по утрам в кухне шуровала Зинаида - намывала полы своим «Доместосом», остервенело терла и без того зеркальную плиту. Но сейчас в квартире было тихо.
        Женя сбегала в ванную, наспех ополоснулась, опасаясь усугубить простуду, затем подогрела себе чай и доела остатки вчерашних голубцов. Шел десятый час. По плану у Жени сейчас должна была быть библиотека, но после вчерашнего жара и ломоты, она решила, что послушается Женьку и даст себе выходной.
        Делать, однако, было абсолютно нечего. Женя полежала, посмотрела телевизор, пришила пару пуговиц к Женькиным рубашкам, вытерла пыль с тумбочки. Потом сбегала в прихожую и принесла оттуда свою сумку с конспектами и учебниками.

«Чем терять время, попробую позаниматься здесь». - Она разложила тетради и книги прямо на тахте, за неимением стола, и углубилась в работу. Через полчаса в коридоре скрипнула дверь. Послышались тяжелые, шаркающие шаги.

«Зинаида встала, чтоб ей было пусто», - сердито подумала Женя, стараясь не отвлекаться от дела.
        Женькина мать побродила по квартире, потом пустила в кухне воду на полный напор - так, что шум долетал в комнату. Женя забеспокоилась, что та устроит потоп. Костеря Зинаиду на чем свет стоит, она отложила конспекты и поспешила на кухню.
        - Доброе утро, Зинаида Максимовна. Не слишком ли много воды?
        - В самый раз, - успокоила Зинаида и глянула на Женю с любопытством. - А ты чего сегодня дома? Совсем у нас будешь жить?
        - Совсем не буду. Просто я болею, температура у меня.
        - Я вот тоже болею, - пожаловалась Зинаида и продемонстрировала туго перебинтованный палец в резиновом напальчнике.
        - Ага… - Женя рассеянно кивнула, не зная, как вести себя дальше. Вода опасно рвалась из крана, брызгая на кухонный стол. Закрыть ее, невзирая на Зинаидины протесты? Или оставить все, как есть, и пусть Женька сам разбирается с соседями, когда придет?
        Пока она размышляла, Зинаида сама закрутила кран, насухо вытерла брызги и по-свойски обратилась к ней:
        - Ты «Исцеление любовью» смотришь? Сейчас должны повторять.
        Единственный телевизор находился у Женьки в комнате, и по вечерам Зинаида была лишена возможности смотреть то, что ей хотелось. Этот пробел она компенсировала с утра, когда оказывалась в квартире одна. Жене стало ясно, что ее занятия на сегодня закончены. Куда ей еще деться с книгами и конспектами? У Зинаиды она не была ни разу и не пойдет туда под дулом пистолета. В кухне до рези в глазах воняет хлоркой. А заниматься оценкой техногенных рисков под аккомпанемент сериальных страстей и вовсе не представляется возможным. Женя безнадежно махнула рукой.
        - Пошли.
        Они привела Зинаиду в комнату и включила ей экран. Та удобно развалилась в кресле, с трудом закинув одну тумбообразную ногу на другую. На канале шла реклама. В ожидании фильма, Зинаида кинула любопытный взгляд на тахту.
        - Это что? - Она имела в виду раскиданные по пледу Женины тетради и учебники.
        - Это мое, - объяснила Женя. - Я работала. Я ведь учусь в институте, пишу диплом.
        Зинаида кивнула со знанием дела. «Интересно, понимает она, что такое диплом? - мелькнула у Жени мысль. - Да и вообще, что такое институт? Где-то ведь она работала, до того как получить инвалидность - иначе, как ей удавалось содержать ребенка?»
        Между тем Зинаида вылезла из кресла и подошла к тахте. Взяла в руки одну из тетрадей и углубилась в чтение. Губы ее старательно и беззвучно шевелились, бесцветные брови ползли вверх.
        - Здорово, - проговорила она немного погодя.
        - Очень хорошо. - Женя снисходительно улыбнулась. - Идите, а то сейчас фильм начнется.
        - Здорово, - не обращая внимания на ее слова, повторила Зинаида. - У меня тоже такое есть.
        - Какое? - не поняла Женя.
        - Тетрадочки такие же. - Она радостно потрясла конспектами в воздухе. - Хочешь, принесу?
        - Ну… принесите, - удивленно проговорила Женя.
        Зинаида, переваливаясь, вышла из комнаты. Ее довольно долго не было, сериал уже успел начаться и вновь прервался рекламным блоком. Женя начала беспокоиться, не случилось ли чего, но тут Зинаида появилась на пороге. Вид у нее был чрезвычайно довольный и веселый. Она протянула Жене потрепанную тетрадь без обложки, всю исписанную мелким, бисерным почерком.
        - Вот, глянь-ка.
        Женя с изумлением смотрела на первую страницу. Перед ней был самый настоящий конспект, причем именно по линейному программированию, по той самой теме, которой она занималась со Столбовым.
        Записи, правда, весьма устарели, однако многое совпадало один в один.
        - Чье это? - спросила Женя, ошарашенно глядя на Женькину мать.
        - Мое.
        - То есть… это писали вы?
        Зинаида вдруг потупилась, опустила голову.
        - Не знаю. Может быть.
        Женя поняла, что более точного ответа ей не добиться. Она вернула тетрадку Зинаиде, та бережно прижала ее к груди.
        - А Женя знает, что у вас есть эти записи?
        - Женька? - Зинаида поспешно замотала головой. - Нет. И ты ему не говори. Ничего не говори, а то он будет ругаться.
        - За что ругаться?
        - Не знаю. - Зинаида взглянула жалобно. - Он всегда ругается. Я его боюсь.

«Я его тоже боюсь», - хотела сказать Женя, но промолчала, только мрачно усмехнулась. Она чувствовала себя полностью здоровой, и ей захотелось уехать. Немедленно, сейчас же. Она схватила одежду и бросилась в ванную. Руки у нее дрожали от нетерпения. Скорее, скорее, пока Женька не позвонил, пока она не услышала звук его голоса!
        Полностью готовая, Женя вернулась в комнату, собрала с тахты книги, побросала их в сумку. Зинаида увлеченно смотрела фильм, тетрадь лежала рядом с креслом на полу.
        - Зинаида Максимовна, я ушла, - сказала ей Женя. - Передайте Женьке, что я ему позвоню. Вечером.
        Та кивнула:
        - Передам.
        Женя вышла в прихожую, надела пальто и сапоги. Подумала - и надвинула на голову капюшон. Затем переступила порог и захлопнула дверь.

18
        Она решила, что позволит себе взять машину. Денег в кошельке было достаточно, и Женя, остановившись у шоссе, подняла руку. Рядом затормозил серебристый «БМВ». За рулем сидел красивый, молодой брюнет в шикарной, шоколадного цвета дубленке.
        - Привет, малышка. Далеко путь держим?
        - Далеко, - призналась Женя. - На другой конец Москвы. Вас это пугает?
        - Нисколько. - Парень подмигнул и распахнул дверку. - Садись.
        Женя вдруг заколебалась. По виду красавчик был вполне нормальным, но кто его знает? На таких дорогих тачках частенько ездят бандиты.
        - Ну, ты чего? - удивился брюнет. - Денег нету, что ли?
        - Есть.
        - Так давай, не тормози. Я тебя хоть на край света довезу, еще и телефончик спрошу. Ты такая красавица, просто отпад.
        Женя понемногу успокоилась. Она залезла в салон, откинулась на мягкую спинку. Машина понеслась вперед - почти беззвучно.
        - Учишься, работаешь? - поинтересовался парень, искоса разглядывая Женю.
        - Учусь.
        - В институте?
        Она кивнула.
        - А курс какой?
        - Последний. Весной диплом.
        - Не замужем?
        Женя улыбнулась.
        - Пока что нет.
        - А спонсор у тебя есть? - по-деловому осведомился парень.
        Женя пренебрежительно дернула плечиком.
        - Обойдусь без спонсора.
        - Да ты что? - водила присвистнул с изумлением. - Надо же, какая самостоятельная! Зря. Тебе с твоей внешностью только бровью шевельнуть - цацками забросают.
        - Меня это не прельщает.
        - А что тебя прельщает? - Брюнет, заинтригованный, наклонился к Жене поближе, насколько ему позволял руль. - Может быть, экстремальный секс? А? Так ты учти, я в этом спец.
        - Увы, снова мимо, - насмешливо проговорила Женя, отодвигаясь к окошку.
        Она уже совсем не боялась, попутчик был перед ней, как на ладони: нагреб кучу денег и думает, что стал круче ниагарского водопада. Все его спонсорство - это, небось, пара золотых колечек и цепочек, да кормежка в ресторане. Десятки девчонок мечтают об этом, как о манне небесной. Но только не она. Ей нужно другое, совсем другое. Что-то, что не измерить ни золотом, ни бриллиантами, ни количеством освоенных поз из Кама Сутры. Что есть только в Женьке, в ее Женьке, в нем одном, несмотря на его черствость, несговорчивость, тупое упрямство и сумасшедшую Зинаиду в придачу.
        Парень, будто услышав Женины мысли, неожиданно смолк, и продолжал рулить, уже не глядя на нее. За всю дорогу они больше не проронили ни слова. Лишь остановившись у ее дома, брюнет произнес со вздохом:
        - А характер у тебя стервозный. Кто-то намучается. Передай ему мои соболезнования.
        Женя невольно усмехнулась. Вот уже неправда. Если кто и мучается из них с Женькой, так это она и только она. Едет и трясется, вдруг он сейчас позвонит?
        Женя расплатилась с водителем и поспешила наверх, в квартиру. Она была уверена, что мать на работе, но та оказалась дома.
        - Ты? - Ольга Арнольдовна пристально смотрела на стоящую в прихожей дочь. - Ты же должна быть в библиотеке.
        - Я нездорова. Где-то подхватила грипп.
        - Что, и температура есть? - Тон Ольги Арнольдовны слегка смягчился, но все равно - остался отчужденным и недоверчивым.
        - Вчера была под тридцать девять.
        - А сегодня? - Мать глядела уже с откровенным испугом.
        - Сегодня тридцать семь и пять. Это почти нормально. Я буду заниматься. Весь день.
        - Давно бы пора. - Ольга Арнольдовна вздохнула и скрестила руки на груди. - Господи, на кого ты стала похожа!
        Женя, не обращая внимания на ее слова, снимала пальто.
        - Как ты могла больная поехать к нему? Как собачонка какая-то! Грипп почти всегда дает осложнение на сердце. Тебе надо было вызвать врача и лежать.
        - Я и лежала. До самой ночи. - Женя обезоруживающе улыбнулась матери. - Женька за мной ухаживал.
        - Знаю я его ухаживания, - ворчливо заметила Ольга Арнольдовна. - Небось, целый день из твоей постели не вылезал, пользуясь случаем.
        - Ничего подобного, - обиделась Женя, вспомнив, как бережно и осторожно вел себя вчера с ней Женька, ни разу даже пальцем не тронул, боясь причинить ей боль или неудобство. А мать считает его похотливым самцом!
        - Ах, Женя, Женя, - Ольга Арнольдовна сокрушенно покачала головой. - Хорошо, что отец этого не видит. Он бы ужаснулся.
        - Чему? Тому, что у меня есть любимый человек? Не думаю.
        - Тому, под какое влияние ты попала. Хотя… он ведь и сам такой был. Поддался девчонке, соплюшке, она из него веревки крутила. - Лицо матери сделалось злым и неприязненным.
        - Ты неправду говоришь, - тихо сказала Женя. - Он не поддался Инге, он влюбился в нее. И она его тоже любила. Как она рыдала на похоронах, вспомни.
        - Подумаешь. - Ольга Арнольдовна опустила глаза в пол. - Не верю я этим рыданиям. У нее спустя год уже был другой.
        - Что ж ей, в монастырь было идти в двадцать семь лет отроду?
        - Странно, что ты ее защищаешь, - удивилась мать. - Когда-то ты же первая терпеть ее не могла.
        - Это было давно. Я была маленькая.
        - Ладно. Есть будешь?
        - Нет, я не голодная. Женька мне оставил еду.
        - Опять Женька. Ты произносишь это имя каждые пять минут. Просто клиника какая-то. Надеюсь, сегодня вечером ты не сорвешься к нему?
        - Нет. - Женя сказала и вздрогнула: в сумке заверещал мобильный.
        Мать тоже вздрогнула, в глазах у нее мелькнула ненависть.
        - Не отвечай. Слышишь?
        - Да. - Женя заворожено глядела на сумочку, из которой исходил сигнал.
        - Не отвечай, - повторила мать ласковей и мягче. - Хочешь, дай мне телефон, я отключу.
        - Я сама отключу. - Женя поспешно вытащила сотовый, но вместо того, чтобы нажать на отбой, в последнюю минуту надавила клавишу приема. - Да, слушаю.
        - Эх, дурочка, что ж ты делаешь с собой! - дрожащим голосом проговорила Ольга Арнольдовна, резко повернулась и вышла из прихожей.
        Женя осталась стоять, прижимая телефон к самому уху.
        - Ты почему ушла? - прокурорским тоном спросила трубка. - Я специально с работы отпросился.
        - Потому что мне стало лучше, и я поехала заниматься.
        - Могла тут позаниматься.
        - Черта с два. Я пробовала. Твоя мать хотела смотреть телевизор.
        - Подумаешь! Послала бы ее подальше, и все дела.
        - Это только ты умеешь всех посылать. У меня к этому не такие способности.
        - Возвращайся.
        - Нет, Женька, это исключено. И не звони сегодня больше. Иначе в пятницу профессор меня убьет.
        - Да я тебя раньше убью, - совершенно серьезным тоном произнес Женька. - Пока.
        Женя вытерла выступивший на лбу пот. Убрала мобильник, вышла на кухню. Ольга Арнольдовна хлопотала у плиты.
        - Ма, дай чаю. Что-то в горле пересохло.
        Мать глянула искоса, плеснула в стакан из чайника, сунула заварочный пакетик.
        - Знаешь, Столбовой опять вчера звонил. Он теперь часто звонит, интересуется, что с тобой творится.
        - Это ты ему сказала, что я влюблена?
        - Я.
        - Понятно. - Женя усмехнулась невесело. - А я-то думала, он сам такой проницательный.
        - Он, между прочим, очень переживает за тебя. И Любочка. И даже Саша.
        - Саша? Ну, уж ему-то самый резон переживать за меня, - насмешливо проговорила Женя.
        - Напрасно ты так. Он просто по дружбе, без всякой корысти.
        - Мамуля, ты наивна. И чересчур. - Женя подошла к матери и обняла ее за плечи.
        Лицо Ольги Арнольдовны напряглось.
        - Женюся!
        - Мам! Я так соскучилась.
        - А я-то как соскучилась! Я живу, словно в аду. Сутками не вижу тебя. За что это все?
        - Мамуль, давай прекратим эту глупую войну. Женька тебе не враг. Знаешь, какая у меня самая заветная мечта?
        - Бросить институт? - испуганно проговорила мать.
        - Да нет, что ты! Сделать так, чтобы вы друг друга если не любили, то хотя бы уважали.
        - Уважать его? За что?
        - Хотя бы за то, что он много лет, с самого детства, живет бок о бок с тяжело больным человеком. Это нелегко.
        - Да, - согласилась Ольга Арнольдовна. - Нелегко. Но родителей не выбирают. Тебе тоже в отрочестве было довольно тяжело. Но ты же не пошла работать почтальоном.
        - У меня была ты. А у него никого.
        - Где его отец?
        - Не знаю. Он ничего про него не говорит. Возможно, его мать не была замужем.
        - Возможно. - Мать брезгливо поджала губы.
        Женя поняла, что дальше разговаривать бессмысленно. Достаточно и того, что она согласилась выслушать хоть пару фраз о Женьке - прежде, при одном упоминании его имени, ее охватывала истерическая дрожь.
        Женя залпом выпила чай, оказавшийся не горячим, а теплым.
        - Пойду я. Восстановлю свое доброе имя.
        - Иди. - Ольга Арнольдовна привлекла ее к себе и поцеловала. Потом подумала и осенила крестом.
        - Это еще зачем? - засмеялась Женя.
        - А чтоб побыстрее выздоравливала, - бодрым голосом проговорила мать. На слове «выздоравливала» она сделала многозначительное ударение.
        Женя кивнула и ушла к себе. До вечера она честно корпела над книжками, стараясь выполнить все требования Столбового. К ночи ее стала одолевать тоска. За прошедшие полтора месяца это была первая ночь, когда Женьки не было рядом. Женя физически ощущала его отсутствие, ее тело ныло, но не от жара, а от невозможности хоть на мгновение прикоснуться к нему, почувствовать плечом его плечо, ладонью его ладонь. Она даже согласна была на то, чтобы за стеной возилась Зинаида - лишь бы снова оказаться вместе, лишь бы он продолжал заботиться о ней со своей обычной серьезностью и обстоятельностью. В конце концов, благодаря Женьке, ее болезнь прошла, едва начавшись, значит, правда, их что-то связывает, что-то незримое, на уровне биотоков.
        Телефон молчал. Это означало только одно - Женька на нее обиделся. Возможно, без нее ему так же плохо или даже еще хуже, иначе бы он не цеплялся так отчаянно за их ежедневные свидания.

«Нужно самой позвонить ему, - решилась Женя. - Уговорить приехать. Пообещать, что мать не выйдет из комнаты». Она набрала давно выученные наизусть цифры.
        Женька долго не отзывался. Ей пришлось дважды перенабрать номер и повторить вызов. Наконец, он ответил:
        - Да, алё.
        - Это я.
        - Знаю, что ты. Вижу на определителе. Дальше что?
        - Жень, может приедешь?
        - К тебе?
        - Да.
        - Это исключено.
        - Ну, пожалуйста! Я очень тебя прошу.
        - И не проси. С меня хватило одного раза.
        - Больше так не будет. Я только что говорила с мамой. Она… она станет вести себя по-другому.
        - Я сказал, нет. Если хочешь, могу заехать за тобой. Встретимся в метро.
        - Я устала. Я весь день вкалывала, и - между прочим - у меня все еще есть температура.
        - Возьмем машину. Я премию получил.
        - Пошел ты! - одновременно зло и жалобно проговорила Женя.
        - Тогда спокойной ночи. - Он отключился.
        Женя едва удержалась от того, чтобы не швырнуть телефон на пол. До самого утра она проворочалась, не смыкала глаз, ей казалось, что болезнь вернулась и у нее снова сильный жар.
        На рассвете Женя, не выдержав, вскочила, сунула под мышку градусник, но, к ее удивлению, он показал ровно тридцать шесть и шесть. Она поглядела на часы: было шесть с мелочью. Значит, Женька уже не спит. Женя потянулась, было, за телефоном, но передумала и начала быстро одеваться. Разбуженный ее суетой Ксенофонт спрыгнул с дивана на пол - и начал деловито вылизываться. Женя, крадучись, вышла на кухню, подогрела чайник, стараясь все делать бесшумно, чтобы не разбудить мать. Потом соорудила себе пару бутербродов и наскоро позавтракала.
        Подгоняемая какой-то странной и неодолимой силой, она выбралась в прихожую, надела пальто и сапоги и выскользнула из квартиры, незамеченная Ольгой Арнольдовной.
        За вчерашний день метель поутихла. Еще горели с ночи фонари, но на улице быстро светлело. Проваливаясь по щиколотку в сугробы, Женя заковыляла к остановке. Она чувствовала себя школьницей, сбежавшей с уроков, ей было и весело, и тревожно одновременно.
        Транспорт оказался полупустым, утренний час пик еще не наступил. Женя довольно быстро доехала до Парка Культуры, пересела на троллейбус и вскоре была возле Женькиного дома. Ей в голову пришла шальная мысль подкараулить его где-нибудь на улице - наверняка он со своими газетами ходит где-то поблизости. Однако она побоялась, что долгие поиски на морозе заставят ее слечь окончательно. Женя поколебалась и позвонила Женьке по мобильному.
        - Да, - ответил он почти тут же. - Ты что, уже проснулась?
        - И не только.
        - А что еще?
        - Да ничего особенного, если не учитывать то обстоятельство, что я стою у твоего подъезда.
        В трубке на пару секунд воцарилась тишина. Потом Женька обалдело произнес:
        - У тебя все в порядке с головой?
        - Наверное, нет. - Женя улыбнулась. - Дело в том, что я всю ночь не спала.
        - Это еще почему? - в его голосе звучала язвительность.
        - Сам знаешь. Мне стоять тут и превращаться в снежную бабу, или у тебя есть другие варианты?
        Женька хмыкнул.
        - Ну ты и задаешь задачи! Ладно, стой, я сейчас подойду. Или вот что: набери «ноль семьдесят три» и зайди в подъезд, там теплей.
        - Хорошо.
        Она нажала на кнопки домофона. Дверь открылась. Женя поднялась по ступеням на пролет вверх, подошла к окну и стала ждать. Минут через пять она увидела Женьку - тот шел от соседних домов с огромной сумкой через плечо. Не дожидаясь, пока он подойдет, она выбежала ему навстречу.
        - Ну и чем ты отличаешься от моей матери? - Женька смотрел на нее и улыбался. Улыбка, правда, была скорей печальная, чем радостная, но, во всяком случае, приветливая, а не саркастическая, несмотря на смысл сказанного. - Так и будешь бегать туда-сюда и меня же в этом упрекать?
        - А что еще мне остается? - философски заметила Женя.
        - Ты бы хоть до вечера подождала, что ли.
        - Я не могла.
        - А. Ну, понятно. И что теперь ты предлагаешь, взять тебя с собой разносить корреспонденцию?
        - Можно.
        - Нет уж, обойдусь без таких помощников. - Он достал из кармана ключ и подтолкнул Женю к подъезду. - Иди, давай. Меня из-за тебя с работы скоро уволят.
        Очутившись в квартире, Женька сбросил на пол свою неподъемную сумку и, взяв телефон, скрылся в комнате. До Жени долетали обрывочные фразы, общее содержание которых осталось для нее загадкой. Она стояла, не снимая пальто, и ждала.

«После сочтемся», - произнес Женька немного громче, после чего дверь распахнулась, и он предстал на пороге перед Женей весьма довольный.
        - Все, Пичужка, я никуда не иду. Остаюсь с тобой.
        - Но тебя… не уволят за это? - испугалась она.
        - Нет. Напарник согласился выручить. Я потом за это должен буду отработать. Сейчас он подойдет, ты пока раздевайся.
        Очень скоро, действительно, пришел невероятно длинный и тощий, как жердь, молодой человек в бейсболке. Вокруг него в прихожей моментально распространился оглушающий аромат туалетной воды неведомой марки.
        - Это Григорий, - представил его Женька.
        Григорий кивнул Жене и легко подхватил с пола сумку, будто та была наполовину пуста. После чего обернулся к Женьке и проговорил высоким, смешным тенором:
        - Смотри, Жека, всю пятницу и всю субботу. Железно.
        - Ага. - Женька хлопнул сменщика по плечу и нетерпеливо раскрыл перед ним дверь.
        Долговязый Григорий послушно шагнул на лестничную клетку.
        - Ты бы хоть спасибо ему сказал, - укорила Женя, когда он скрылся внизу.
        Женька усмехнулся.
        - Зачем ему мое «спасибо», когда я вместо одного дня буду за него два горбатиться! Он свою выгоду понимает, не волнуйся.
        Только теперь он снял куртку и ботинки. Притащил из ванной швабру и вытер натекшие на полу грязноватые лужицы, объяснив:
        - Иначе крику не оберешься.
        Женя поняла, что он имеет в виду Зинаиду с ее маниакальной любовью к чистоте. Ее сердце наполнилось нежностью и сочувствием.
        - Прости за то, что я тебе вчера наговорила.
        - Чего там. - Женька небрежно мотнул головой. - Ты ж больная была. С больных какой спрос? Ты завтракала?
        - Да. Слегка.
        - Тогда пойдем, чаю попьем. Я что-то продрог, как бобик.
        Они сидели в кухне и мирно трепались. Женька, когда пребывал в благодушном настроении, становился разговорчивее, чем обычно. Сейчас у него было именно такое настроение. Женя видела, что ее приход явился для него сюрпризом, причем, сюрпризом чрезвычайно приятным. Возможно, он ожидал, что она тоже станет в позу, и теперь испытывал облегчение. Она вспомнила вчерашний случай с Зинаидиной тетрадкой и спросила с осторожностью, как всегда, когда речь шла о его матери:
        - Жень, мама кем раньше работала?
        Он ответил, не задумываясь, сразу:
        - Дворником. Но это было давно.
        - Странно, - пробормотала Женя.
        - Что тебе странно?
        - Откуда у нее могут быть конспекты по высшей математике?
        - Чего? - Женька даже привстал из-за стола.
        Лицо его вытянулось.
        - Да она вчера притащила мне тетрадь, а там явно институтские записи. Аккурат по той теме, над которой я сейчас работаю.
        Он молчал, слегка прищурившись. Потом пожал плечами.
        - Понятия не имею. Небось, нашла где-нибудь на помойке. Она иногда там любит покопаться.
        - Но она сказала, что тетрадка принадлежит ей!
        - Она тебе скажет, ты больше слушай. У нас в доме сроду не водилось математиков.
        - Ясно. - Женя вздохнула.
        Отчего-то ей стало жаль Зинаиду. Она представила себе, как та роется в мусорном баке, находит там чужую, выброшенную за ненадобностью тетрадь, несет ее домой, бережно прижимая к груди, и там, уже дома, ей начинает казаться, что все эти красивые, стройные формулы, все правила и формулировки, написала она сама, собственной рукой. Бедная, полоумная женщина!
        - Жень, - проговорила Женя, заглядывая ему в лицо. - Может… стоит сводить ее куда-нибудь? Ну там, погулять в парк или … на какое-то представление? Ей ведь жутко одиноко.
        - Ей не одиноко, - странным, чужим голосом произнес Женька, отворачиваясь к окну.
        - Откуда ты знаешь?
        - Знаю. Ей не одиноко. Ей хорошо. Гораздо лучше, чем, например, тебе.
        - Что ты несешь?
        - Пичужка, опять ты споришь о том, о чем даже не ведаешь!
        - Прости, - поспешно проговорила Женя, не желая нарушать наступившую в их отношениях идиллию.
        В голову ей пришла неожиданная и смелая мысль: «Вот бы встретиться один на один с Вовкой Егоровым, о котором Любка говорила, что он учился вместе с Женькой, и расспросить его начистоту обо всем: о Женькиных школьных годах, о Зинаиде, о том, почему она болеет». Идея показалась Жене заманчивой, хоть и опасной: упаси Бог, Женька узнает о ее любопытстве, и тогда, уж точно, проблем не оберешься. Все-таки она решила, что обязательно сделает это и прямо на ближайшей репетиции, благо, что в пятницу Женька на хор придти не сможет, так как будет отрабатывать свой отгул.

19
        В пятницу, во время перерыва она действительно подошла к Егорову.
        - Вов, мне нужно с тобой поговорить.
        Вовка пристально оглядел ее, губы его дрогнули в усмешке.
        - Кажется, я даже знаю, о чем. Вернее, о ком.
        Женя спокойно выдержала его взгляд.
        - Да, ты угадал. Давай отойдем отсюда.
        - Ну, давай, - согласился Егоров.
        Они вышли из зала и остановились в коридорной нише.
        - Спрашивай, что тебя интересует. - Вовка оперся плечом о стену, беззастенчиво разглядывая Женино лицо.
        - Это правда, что вы с Женькой учились в одном классе?
        - Правда.
        - Ты знал, что его мать болеет?
        - Мать? - Вовка отрицательно покачал головой. - Нет. Он ничего не говорил.
        - И учителя не знали?
        Егоров пожал плечами.
        - По крайней мере, если и знали, не распространялись на эту тему. А что с его матерью?
        - Ничего. - Женя облизала пересохшие губы. Немного подумала, потом проговорила. - За что его не любили ребята?
        - А за что его было любить? Вечно торчал один в каком-нибудь углу, злой, как волчонок. Подойдешь к нему по какому-нибудь делу, он так глянет, что забудешь, чего надо было. Его учителя на уроках даже не спрашивали - все равно, выйдет к доске и будет молчать: минуту, пять, десять, хоть пару ему ставь, хоть кол. Тянули его через пень-колоду до девятого класса, на второй год не оставляли - почему, сам теперь не пойму.
        - А друзья у него были?
        - Друзья? - Вовка презрительно хмыкнул. - Да кто с ним стал бы дружить? Он же как глухонемой был, а уж если открывал рот, то лишь для того, чтобы сказать какую-нибудь гадость. Это, кстати, он умел - попасть в самую точку, да побольней. В старших классах с ним предпочитали не связываться - себе дороже обошлось бы. Девчонки, те его особенно опасались, они же годам к тринадцати все ранимые становятся, упаси бог, если кто их унизит, высмеет их внешность.
        - Он издевался над девушками? - тихо спросила Женя.
        - Еще как. Да и не только над ними. Парней тоже не щадил. Ему за его долбаное остроумие даже предлагали стать членом команды КВН, в восьмом классе, кажется. Но он отказался. И слава Богу, а то представляю, какие бы шуточки были у нашей классной команды. - Вовка ухмыльнулся и вопросительно уставился на Женю. - Все о нем? Или еще что-то?
        - Почти все. Ты-то сам… как к нему относился?
        - Я? Тебе честно сказать?
        - Скажи честно.
        - Хреново относился. И сейчас так же отношусь. - Егоров на секунду смолк, затем проговорил другим, более мягким тоном. - Это, конечно, не мое дело, но я не понимаю, как такая девушка, как ты, могла связаться с этим недоумком.
        - Ты говоришь, как большинство.
        - Большинство всегда правее меньшинства.
        - Не всегда. - Женя улыбнулась. - Вспомни хотя бы октябрьскую революцию. У меньшевиков была более гуманная и демократическая платформа.
        - Но к власти пришли большевики!
        - Ладно. - Женя махнула рукой. - Не будем о политике. Спасибо за информацию.
        - Не за что. Для тебя всегда рад стараться. - Вовка дружески хлопнул ее по плечу и пошел обратно в зал.
        Женя задумчиво смотрела ему вслед. Ничего не вышло из ее затеи. Ничего. Только осадок неприятный остался на сердце. И уверенность в том, что она плывет против течения. Она одна против человеческой логики, против здравого смыла, против всех. Хватит ли у нее сил?
        Вечером она долго исподтишка наблюдала за Женькой, стараясь, чтобы тот не заметил ее взгляда. Однако он заметил. Брови его недоуменно приподнялись.
        - Ты чего? Надеюсь, у меня пока что не растут рога?
        Женя улыбнулась и помотала головой.
        - А что тогда ты меня разглядываешь, как музейную статую?
        - Ничего. Так просто.
        - Исчерпывающий ответ, - передразнил он, повторив ее слова.
        Она подошла и положила руки ему на плечи.
        - Знаешь, в детстве мы играли в карточную игру, она называлась «веришь - не веришь».
        - Да, знаю. У нас во дворе тоже в нее играли. Кажется, нужно было угадать, какая карта у партнера.
        - А он морочил тебе голову. Например, прятал даму, а говорил, что у него валет. Или король. И спрашивал: веришь ты ему или не веришь.
        - Ты предлагаешь сейчас сыграть?
        - Но только не в карты, - быстро проговорила Женя.
        - А во что же тогда? - удивился он.
        - Будем задавать друг другу вопросы. О чем угодно. Каждый волен отвечать, что захочет: либо правду, либо неправду. Задача в том, чтобы угадать, чему можно верить, чему нет.
        - Какая-то чушь, - недовольно произнес Женька. - Из области психиатрии.
        - Но ведь интересно!
        - По-моему, нисколько.
        - Чем ты рискуешь? - уговаривала его Женя. - Я все равно не буду знать, правду ты сказал или наврал. Ты, кстати, тоже. Давай хоть попробуем, все равно делать нечего.
        - Ну давай, - согласился он, наконец, со скрипом.
        - Сядь, - велела Женя и пододвинула ему стул.
        Сама она устроилась на стуле напротив. Расстояние между ними было не больше полуметра.
        - Кто начнет?
        Женька пожал плечами, демонстрируя, что вся затея - полнейшая глупость.
        - Ты и начинай, раз придумала.
        - Хорошо. Я начну. Ты, когда был маленький, дружил с девочками?
        Он подумал секунду, потом кивнул.
        - Дружил? Очень хорошо. Я тебе не верю.
        Женька улыбнулся.
        - И напрасно. Я действительно дружил с соседкой по парте, в первом классе. Может, хватит дурака валять? Пойдем лучше прогуляемся - погода нормальная.
        - Нет, погоди. Прикольно получается. Дальше ты спрашивай.
        - Что спрашивать-то?
        - Да что хочешь.
        - Тебе нравится петь в хоре?
        - Нет.
        - Не верю. Тебе нравится. Ты даже раскачиваешься из стороны в сторону, когда поешь. Мне сзади хорошо видно.
        Женя засмеялась.
        - Ладно. Один ноль в твою пользу. Попробуем еще?
        - Валяй.
        - Ты когда-нибудь… чувствовал себя очень одиноким? Никому не нужным, непонятым.
        - Нет.
        - Не верю. Любой человек когда-нибудь ощущает одиночество. Любой.
        - Ко мне это не относится.
        Женя напряженно глядела ему в глаза, стараясь отыскать в них хоть какую-то тень, хоть что-то, чтобы указывало на то, что ему небезразлична затронутая тема. И не находила. Глаза у Женьки были ясные и холодные, лицо совершенно спокойное.
        - Хорошо. Два ноль. Твоя очередь.
        - Ты когда-нибудь кого-то ненавидела? Так сильно, что хотела бы убить?
        Она невольно отшатнулась.
        - Нет! - тон ее голоса сразу выдал, что она не врет.
        Женька усмехнулся и откинулся на спинку стула.
        - Верю.
        - Почему ты спросил об этом? - Женя чувствовала, как что-то мешает ей дышать. Ладони ее стали мокрыми.
        - Спросил и спросил, - невозмутимо произнес он. - Ты же сама сказала, можно спрашивать о чем угодно.
        - Но… как-то странно. Разве ты сам кого-то ненавидел? До такой степени.
        - А при чем здесь я? - почти весело проговорил Женька. - Пичужка, ты, как обычно, переходишь на личности. Если ты думаешь, что с помощью своих дурацких игр сможешь выведать обо мне больше, чем я сам хочу тебе рассказать, то ошибаешься. Все, что тебе нужно знать, ты уже знаешь.
        - А есть что-то, что не нужно? - Она смотрела на него в упор.
        - У каждого есть то, что он не намерен обсуждать ни с кем. Даже с тем, кого любишь.
        - Ты меня любишь?
        - Люблю. - Он бережно накрыл ее руки своими ладонями. - Я тебя люблю, Пичужка. И буду долго любить. Наверняка дольше, чем ты меня.
        - Что за глупость? Почему это надо состязаться в том, кто кого будет дольше любить?
        - Не знаю. - Женька вздохнул и вдруг глянул на нее доверчиво и даже беспомощно. - Мне почему-то кажется, что скоро все это кончится и ты уйдешь.
        Женя покачала головой.
        - Я никуда не уйду. Но когда-нибудь, честное слово, возьму сковородку и тресну ею по твоей упрямой башке.
        Он прищурился и произнес со странным выражением:
        - Ну, это еще не самое страшное.

20
        Наконец наступил долгожданный март. Солнце припекало все жарче и жарче, и под его натиском сугробы сдались и начали таять. Дни стали светлыми и длинными, в воздухе отчетливо повеяло весной.
        В канун Восьмого марта Лось объявил о том, что в начале апреля ожидается новая поездка, на этот раз в Курск. Женю это известие повергло в шок. Она запустила учебу настолько, что не знала, как свести концы с концами. Столбовой, прежде лояльно относившийся к ее откровенной халтуре, в последние недели стал терять терпение. Его тон сделался сухим, в глазах отчетливо читалось осуждение и недоумение. Если бы в придачу ко всему Женя сообщила ему о своем отъезде, наверняка он взорвался бы окончательно.
        Однако не ехать с «Орфеем» ей тоже не хотелось. Хор стал неотъемлемой частью ее жизни, она любила его и благоговела перед ним - ведь именно он свел ее с Женькой. Женя решила, что пора браться за ум и проявить пресловутую силу воли, за которую ее прежде так расхваливали все знакомые и которая неизвестно куда подевалась с той памятной новогодней ночи в Питере. Это тем более необходимо было сделать, потому что Столбовой мог с минуты на минуту отказаться от руководства Жениным дипломом, сославшись на ее лень и безответственность.
        Она наметила себе час-икс: им должен был стать ближайший понедельник. Объясниться с Женькой ей предстояло в воскресенье вечером. Женя нарочно отложила разговор с ним на самый последний момент - она не представляла себе, как скажет ему о том, что их ожидает минимум неделя разлуки. Тем не менее, никакого другого выхода не оставалось - диплом и Женька оказались вещами абсолютно несовместимыми и взаимоисключающими.
        Она дождалась, пока они поужинают и выпьют чаю, перемыла посуду и прежде чем уйти в комнату, проговорила тихо:
        - Жень, я должна кое-что тебе сказать.
        Он глянул на нее удивленно.
        - Скажи.
        - Завтра я не приеду. И послезавтра тоже. До следующего понедельника, а, может, и дольше.
        - Как так?
        - Вот так. Буду спасать положение - или меня с позором выгонят из института.
        - Опять твой институт, - сердито произнес Женька, оставаясь, впрочем, спокойным, вопреки Жениным опасениям. - Надоело.
        - Ничего не поделаешь. - Она улыбнулась, надеясь перевести беседу в шутку. - Профессору тоже надоело выслушивать мою ахинею.
        - Пошел твой профессор! - грубо ответил Женька.
        Развернулся и, ни слова больше не говоря, вышел из кухни. Женя поспешила следом. В тесном коридорчике они нос к носу столкнулись с Зинаидой - у той в руках, как всегда, была тряпка и бутылка «Доместоса», она готовилась заступить на ночную вахту по поддержанию чистоты. Женька налетел на мать, едва не сбив ее с ног. Зинаида испуганно взвизгнула и ухватилась за Женю.
        - Тихо, тихо, - проговорила та мягко. - Спокойно. Ничего не случилось. Уйди с дороги, - велела она Женьке.
        Он пробормотал что-то ругательное, но отодвинулся в сторону. Зинаида, тревожно озираясь, шмыгнула в кухню.
        - Перестань себя так вести. - Женя глядела на Женьку с укором.
        - Ты еще будешь меня учить в собственном доме. - Он с силой толкнул дверь и зашел в комнату.
        - А ты еще будешь мне хамить! - рассердилась она.
        Он повернулся к ней лицом.
        - Прости. Я не нарочно. Просто вырвалось.
        - Хорошо. Прощу. - Женя прикрыла дверь у себя за спиной.
        - Ты приедешь завтра?
        - Я же сказала - нет.
        - Пичужка! - В его глазах мелькнула паника.
        Ей стало страшно. Именно этого она и опасалась больше всего.
        - Прекрати, Женька. Слышишь? Не нужно так смотреть. Я никуда не денусь, буду у себя дома. Ты, в конце концов, можешь приехать ко мне, но именно ты, а не я.
        - Я не приеду.
        - Дело хозяйское. Но тогда нечего устраивать сцены.
        Он помолчал. Потом кивнул.
        - Ладно. Ты приедешь послезавтра.
        - Не валяй дурака. Я ясно сказала, минимум - через неделю.
        - Это значит - никогда.
        Женя покачала головой.
        - Ты просто ненормальный. Хуже, чем твоя мать. Тебе надо к врачу.
        - А ты… ты… ты тупая, черствая карьеристка! И души у тебя нет, одни формулы.
        - Это у тебя нет души. Ты сам говорил.
        - Ладно, смейся. - Женька отошел от нее и с размаху плюхнулся на тахту. - Можешь хоть сейчас валить отсюда. Мне плевать.
        Она стояла у порога и смотрела на него в отчаянии. Ну и как ей быть? Послать его к чертовой бабушке и уйти? Это было бы правильнее всего. Но как уйдешь, когда сердце разрывается на части? Попробовать еще раз уговорить его? Бесполезно. Он просто не слышит ее.
        - Жень, - окликнула она тихонько.
        - Замолчи. Тебя здесь нет. - Он отвернулся к стене.
        Она постояла еще минуту, потом медленно побрела в прихожую. Сняла с вешалки пальто. Из комнаты не доносилось ни звука, зато на пороге кухни показалась Зинаида.
        - Уходишь? - На ее детски простодушном лице отразилось удивление. Еще бы, Женя на ночь глядя никогда не покидала их квартиру.
        - Ухожу. Вы идите к себе, а то Женька будет злиться.
        - А почему уходишь? - не обращая внимания на ее слова, спросила Зинаида.
        - Потому что мне нужно. У меня дела.
        - Больше не придешь?
        Женя закусила губу. Господи, да они одинаковые, мать и сын. Оба, как пятилетние дети.
        - Приду, Зинаида Максимовна. Обязательно приду.
        - Тогда ладно. - Зинаида удовлетворенно кивнула и скрылась в ванной.
        Женя полностью собралась, отперла замок.
        - Жень, я ушла. И не звони мне, чтоб не отвлекать. Лучше сообщение пришли.
        Ответом ей было гробовое молчание. Она вздохнула и вышла за дверь.
        Придя домой, Женя сразу улеглась, намереваясь утром встать, как можно раньше. Но едва она закрыла глаза, раздался сигнал мобильного. На экране светилось сообщение:

«Пичужка, ты дура».

«Сам дурак», - написала Женя. Подумала и прибавила: «Не мешай мне спать».
        Через минуту телефон звякнул снова. Женя, не отрывая голову от подушки, надавила на кнопку и отключила аппарат. Все! На сегодня с нее хватит. А завтра она что-нибудь придумает.
        К ее удивлению, она довольно быстро уснула. А когда проснулась, первые пару минут не помнила о том, что произошло вчера вечером.
        Ее взгляд привычно остановился на тумбочке, где лежал мобильник. Женя увидела мертвое табло, и сердце ее екнуло. Она никогда не отключала телефон, чтобы в любой момент Женька мог связаться с ней. Даже ночью, если вдруг это было бы необходимо.
        Женя сразу все вспомнила. Ее охватило гнетущее чувство тревоги. Интересно, как он там? Утихомирился или продолжает беситься? Позвонить ему что ли? «Нет, звонить не буду, - решила она минуту спустя. - Но телефон включу. Мало ли что?»
        Едва вспыхнул экран, на него кипой посыпались сообщения. Женя схватилась за голову. Очевидно, Женька слал их всю ночь - в час по несколько штук. Содержание сначала было язвительным и злым.

«Женька, ты идиотка». «Твой профессор - мудак, а ты - полная дура» и так далее в том же духе. Потом тон стал меняться, становясь все более отчаянным: «Пичужка, отзовись. Почему ты молчишь?» «Мне плохо без тебя». «Женя, так нельзя. Когда пишут, надо отвечать». И, наконец, под занавес, возник и вовсе крик души: «Пичужка!!!»
        У нее даже сердце разболелось при чтении этих жутких посланий. Она готова была все бросить и поехать к нему. К счастью, в это время проснулась мать. Увидев дочь в одной ночнушке, босую, сжимающую в руках телефон, Ольга Арнольдовна решительно подошла к дивану и потребовала:
        - Дай сюда!
        Не дожидаясь, пока Женя отреагирует на ее слова, она выхватила у нее мобильник и, даже не взглянув на экран, отключила его снова. Затем положила его на тумбочку и произнесла удовлетворенно:
        - Так-то лучше будет.
        Женя смотрела на мать безумными глазами.
        - Включишь через три часа, - спокойно проговорила та. - И ровно на двадцать минут.
        Женя кивнула, понимая, что это единственный выход из сложившейся ситуации.
        Ольга Арнольдовна чуть не за руку отвела ее в ванную, затем на кухню. Накормила завтраком и усадила за компьютер.
        - Сиди и работай. Ни о чем не думай. Если твой Карцев не психбольной, то переживет. А если… - Мать, не договорив, махнула рукой и вышла, оставив Женю одну.
        Та, стиснув зубы, принялась за дело. Ей всегда было присуще умение концентрироваться, и сейчас Женя использовала это умение на полную катушку. Она буквально вгрызалась в компьютерный текст, моментально отсекая все несущественное и маловажное, - и цепко выхватывая самую суть. Через три часа ровно четверть дипломного проекта была приведена в божеский вид. Оставалось лишь распечатать первую главу на принтере - и можно было нести ее на показ к Столбовому.
        Женя в изнеможении откинулась на спинку стула и так сидела минут пятнадцать, закрыв глаза и глубоко дыша. Почувствовав, что силы понемногу возвращаются, она встала и включила телефон. Корзина за это время пополнилась десятком новых «эсэмэсок». Женька все так же призывал ее откликнуться и не молчать. Она поколебалась и написала ему: «Если хочешь, чтобы все было хорошо, перестань дурить. Ты всю зарплату угрохаешь на телефон».
        Он тут же ответил: «Хоть две зарплаты! Мне не жалко. Только не исчезай больше так надолго».

«Я напишу еще, но вечером», - пообещала Женя и, не дожидаясь новой реплики, вырубила сотовый.
        Мать по-прежнему оставалась дома, хотя ей давно пора было уходить. Она возилась в кухне, гремела кастрюлями, до Жени долетал вкусный запах борща.
        - Обедать! - крикнула Ольга Арнольдовна минут через десять.
        Женя послушно притащилась и уселась за стол.
        - Ровно в восемь мы идем гулять, - безапелляционным тоном объявила мать. - А ровно в десять ты ляжешь спать.
        - Ага. - Женя вяло хлебала борщ.
        Аппетита не было, но она заставляла себя глотать ложку за ложкой. Ольга Арнольдовна молча наблюдала за тем, как она ест.
        - Ты написала ему?
        - Да.
        - И что?
        - Не знаю. - Женя пожала плечами. - Я не читала ответ.
        - Вот и умница. Нельзя же вдвоем сходить с ума, кто-то должен оставаться в добром здравии. - В ее голосе впервые Женя не слышала злости. Впервые, когда речь шла о Женьке.
        - Мам, я люблю его. - Она кинула ложку на скатерть и уронила голову на руки.
        - Люби. А борщ при чем? Борщ-то доешь, ты ж проголодалась, с утра, не разгибаясь, сидишь.
        Женя слабо улыбнулась и покачала головой:
        - Ведь правда, он ничем не хуже твоего Санька!
        - Хуже. В сто раз. К сожалению, Сашу это не спасает. Лучше или хуже - не главное.
        - А что главное?
        - Наверное то, что… он нужен тебе, невзирая ни на что. Что ты готова страдать из-за него. Саша с радостью сам пострадал бы из-за тебя, но тебе это без надобности.
        Женя с готовностью кивнула.
        - Я обещала написать ему вечером.
        - Напишешь. Ты теперь все отлично успеешь. Только ешь, прошу тебя.
        Женя вздохнула и снова взялась за ложку.
        После обеда она правила уже готовый текст. Потом сверяла его со статьей Столбового. Потом подбирала практические материалы. И так - до половины восьмого.
        Без четверти восемь она послала Женьке новое сообщение: «Как дела? У меня все в порядке. Целую».

«Можно тебе позвонить?» - написал он в ответ.

«Нет. Лучше будем общаться молча».

«Что, всю неделю?!» - Жене показалось, что она слышит, каким голосом он это сказал. Она нервно сглотнула и написала: «Да, всю неделю». Ответ оказался кратким: «Сдохнуть можно!»
        Женя улыбнулась и ответила: «Не сдохнешь. Спокойной ночи».
        На сей раз, чтобы отключить телефон, ей не потребовалось таких неимоверных усилий, как утром. Она почти успокоилась. Рядом, за стенкой, была мама, которая по какой-то счастливой случайности перестала быть ей врагом и стала, как прежде, союзницей.
        Они пошли гулять и гуляли целый час, до девяти. Сначала молчали, потом понемногу начали разговаривать. Ощущение было таким, будто они не виделись давным-давно. Да, собственно, так оно и было. Темы для беседы выбирала Ольга Арнольдовна - о погоде, об институте, о новом, вышедшем на экран фильме, о чем угодно. Только не о Женьке и не о Жениных к нему чувствах.
        За следующую ночь количество «эсэмэсок» уменьшилось вдвое, а в течение дня и вовсе не пришло ни одной. Женя поняла, что Женькины финансы подошли к концу, хоть он и впаривал ей насчет двух зарплат. Она была даже рада этому обстоятельству - ей, наконец, удалось втянуться в работу и не хотелось отвлекаться. К вечеру среды диплом начерно был готов. Женя позвонила Столбовому и попросилась в четверг на консультацию. Тот выслушал ее и холодно поинтересовался:
        - Вы уверены, что сможете показать мне что-то новое?
        - Уверена, Николай Николаевич. Я бы не звонила.
        - Хорошо, - проговорил Столбовой. - Завтра, в десять. Надеюсь, вы отвечаете за свои слова.
        - Да, спасибо. - Женя повесила трубку, взяла со стола только что отпечатанные листы и принялась в сотый раз проглядывать с самого начала.
        В комнату заглянула Ольга Арнольдовна. Лицо ее было хмурым и озабоченным, в руке она держала телеграфный бланк.
        - Женюся, представляешь, какое горе - тетя Рая умерла.
        - Не может быть! - вырвалось у Жени.
        Тетя Рая была дальней родственницей матери, но часто приезжала из своего Липецка к ним погостить, и она хорошо ее знала.
        - Как же так? Ведь она, кажется, ничем не болела.
        - Вот так. - Мать тяжело вздохнула и опустилась на стул. - Инсульт. Шестьдесят четыре года - и нет человека. Похороны завтра вечером.
        - Ты поедешь?
        - А как я могу не поехать? Рая мне была второй матерью. Я уже и на работе отпросилась. Ужасно только, что тебя придется оставить одну на несколько дней. Ты ведь, я уверена, будешь питаться всухомятку, одними бутербродами.
        - Господи, ма, о чем ты беспокоишься? Езжай и ни о чем не думай. Я практически большую часть работы уже выполнила. Завтра иду к Столбовому.
        Мать покачала головой.
        - И как только он тебя еще терпит? Я бы на его месте давно отказалась от такой дипломницы.
        Женя устало улыбнулась.
        - Нет, увидишь, он останется доволен. Я за эти дни горы своротила.
        - Это я заметила, - согласилась Ольга Арнольдовна. - Ладно, давай ложиться, а то мне завтра к семи утра на вокзал.

21
        Столбовой был в восторге. Весь его вид выражал высшую степень удовлетворения.
        - Ну и Женя! Вот это Женя! Это я понимаю! Что же вы дурью-то маялись все это время? Ведь вам три дня оказалось достаточно, чтобы сдвинуть с места эдакую махину!
        Женя сидела, скромно опустив глаза долу. Профессорская похвала была ей жутко приятна, тем более, что она ее заслужила кровью и потом. Особенно кровью, если вспомнить о Женькиных отчаянных «эсэмэсках».
        - Что ж, через неделю заседание кафедры, думаю, вы можете представить свою работу. Послушаем мнение моих коллег, заодно подкорректируем кое-что. Не возражаете?
        - Конечно, нет. Мне только неловко - вся кафедра будет слушать меня одну!
        - Женя, не прибедняйтесь. Вы - не рядовая студентка и даже не просто сильная студентка, вы - без пяти минут научный сотрудник, и вас стоит послушать. - Столбовой резко отодвинул стул и, встав из-за стола, заходил по кабинету взад-вперед. - Ваша тема интересна и современна, вы перелопатили гору материала, заметьте, ценнейшего материала, который еще надо было выискать и изучить! Отчего же не представить все это на суд общественности? Скажу вам даже больше - я уже подумываю о наших планах на будущий год, когда вы станете аспиранткой.
        - Стану аспиранткой? - переспросила Женя.
        - Ну да. А разве может быть как-то иначе? Аспирантура создана для таких, как вы, Женечка.
        - Николай Николаевич, вы мне льстите!
        - Ничуть. Я вообще ненавижу лесть и люблю называть вещи своими именами. Еще неделю назад вы сильно меня разозлили. Я подумал, что, к сожалению, ошибся в вас. Мне было весьма неприятно, даже больно. Но теперь… теперь, Женя, вы очаровали меня заново. Умница, золотая голова!
        - Я могу немного передохнуть? - робко поинтересовалась Женя.
        - Но только совсем немного. До вторника. Во вторник у меня отменились лекции в университете, и я смогу позаниматься с вами. Выведите все на чистовик, оформите окончательно. Посмотрим, что получится. Согласны?
        - Хорошо, я все сделаю. До свиданья. - Женя вылетела из кабинета, как на крыльях.
        На сердце у нее было так легко и радостно, как давно уже не бывало. Хотелось смеяться без причины и даже запеть в полный голос. Что-нибудь из хорового репертуара.

«Завтра схожу на репетицию, - подумала она. - А сегодня позвоню Женьке. Прямо сейчас, сию минуту!»
        Она набрала номер, но телефон оказался выключен. «Ладно, - успокоила себя Женя. - Отзовется попозже». На всякий случай она послала ему сообщение: «Где ты? Позвони!», и поехала домой.
        У двери ее встретил Ксенофонт. Вид у него был тоскливый и голодный.
        - Бедный ты кот, - посочувствовала ему Женя. - Уехала наша мама, теперь мы оба будем неухоженные.
        Она прошла на кухню, нашла в шкафу пакетик «Вискаса», вскрыла его и вывалила содержимое в кошачью плошку. Ксенофонт тут же принялся за еду.
        - Я, между прочим, тоже заслужила обед, - сказала ему Женя и полезла в холодильник.
        Там, однако, к ее глубокому разочарованию, стояла только кастрюля с куриным бульоном и лежала связка бананов - Ольга Арнольдовна, собираясь в спешном порядке, не успела наготовить обычных своих вкусностей.
        - Ладно, - Женя вздохнула и, поставив кастрюлю на плиту, ушла в комнату.
        Там она снова сделала попытку дозвониться до Женьки, но тот по-прежнему находился вне доступа. Она поглядела на часы: было уже половина четвертого. «Может, он дома?» - решила Женя. Поколебалась и набрала городской номер. Трубку взяла Зинаида.
        - Але! Это кто?
        - Зинаида Максимовна, это я, Женя. Женька дома?
        - Нет его, - проговорила та.
        - А когда будет, не говорил?
        - Не-а, не говорил. Он вообще сказал, чтобы я в его дела не лезла, а то он меня в комнате запрет. - Зинаида говорила с жаром, видно, ей давно уже хотелось кому-нибудь пожаловаться.
        - Вы ему передайте, что я звонила. Пусть перезвонит, когда придет. У него сотовый не отвечает.
        - А ты где? - деловито осведомилась Зинаида.
        - Дома я. У себя дома. Передадите?
        - Передам.
        Женя повесила трубку на рычаг и улеглась на диван, блаженно раскинув руки. Затем вспомнила про суп, вскочила и кинулась в кухню, но было уже поздно: из кастрюли на плиту с шипением бежала золотистая жидкость. Стекла запотели, пахло специями и лавровым листом. На полу сидел Ксенофонт и сыто облизывался.
        - За столько лет мог бы научиться выключать газ, - упрекнула его Женя, снимая кастрюлю и вытирая накипь тряпкой.
        Бульону осталась лишь капля, на самом дне, и тот имел вид весьма неаппетитный. «Мама, как в воду глядела, - подумала Женя, доставая с полки батон. - Придется питаться бутербродами». Она и представить себе не могла, чтобы тащиться в магазин, покупать там продукты, готовить из них что-нибудь полезное и питательное. Ей хотелось одного - лечь и отдыхать. Полностью расслабиться, выкинуть из головы сложнейшие уравнения со множеством неизвестных.
        Она сделала себе крепкий кофе, съела сэндвич с сыром и вернулась на диван. Ксенофонт устроился у нее в ногах и тихонько мурлыкал.
        Прошел час. Затем другой. Женька не объявлялся. Женей понемногу начала овладевать тревога. Куда он мог деться? С его характером Бог знает на что он способен!
        Не успела она об этом подумать, грянул телефон. Женя лягнула Ксенофонта и подбежала к аппарату.
        - Да, слушаю.
        - Пичужка, это я.
        - Слава тебе, господи, - вырвалось у нее. - Где тебя носит весь день?
        - Неважно. Ты звонила?
        - Я тебе с трех часов трезвоню по всем номерам Тебя достать нереально.
        - А что ты хотела? - его голос звучал очень сдержанно и спокойно. И очень-очень вежливо, просто невероятно вежливо для Женьки.
        - Да ничего особенного. Просто поделиться радостным известием.
        - Каким?
        - Я почти все доделала. Преподаватель меня похвалил.
        - Поздравляю. И что теперь?
        - Теперь я свободна до вторника. И мечтаю тебя увидеть. Как тебе перспектива встретиться?
        - Нормально.
        - Но только… - Женя запнулась на мгновение, потом решилась и проговорила твердо. - Только приезжай сюда. Я жутко устала, у меня все кости ноют от сидения за компом. Не волнуйся, мама уехала, ее не будет до воскресенья.
        В трубке воцарилось молчание. Она ждала, напряженно покусывая губы. Сейчас Женька по обыкновению скажет: «Нет. Это исключено». И придется снова ехать к нему, потому что больше не видеться с ним она не может. Придется ехать.
        - Хорошо, - произнес он очень тихо. Так тихо, что Женя толком не расслышала его слов. Вернее, расслышала, но побоялась поверить.
        - Я не поняла. Ты приедешь?
        - Я же сказал, да.
        - Когда?
        - Через два часа.
        - Женька!! - Она даже подпрыгнула от радости. Испуганный Ксенофонт пулей метнулся от нее, и взмыл на шкаф.
        Трубка по-прежнему молчала.
        - Жень, - позвала Женя.
        - Что?
        - Тебе адрес сказать?
        - Не надо. Я помню.
        - Даже квартиру?
        - Все помню. Лучше скажи, ты, небось, без матери голодная сидишь?
        Она улыбнулась.
        - Точно. Как ты угадал?
        - Будто я тебя не знаю. Продукты в доме есть хоть какие-то?
        - Есть чуть-чуть куриного бульона - то, что не выкипело. Еще бананы.
        Женька усмехнулся.
        - Понял. Ладно, жди. Через два часа буду.
        В трубке раздались короткие гудки. Женя с сияющим лицом несколько секунд стояла посреди комнаты. Потом в нее точно бес вселился. Она подлетела к зеркалу, с тревогой оглядела себя, вертясь из стороны в сторону. Нет, вроде все в порядке, никаких кругов под глазами, волосы, только вчера вымытые, лежат, как надо. Кажется, она немного похудела, но это как раз здорово.
        Продолжая пребывать в состоянии эйфории, Женя придирчиво осмотрела комнату. Бардак в ней был еще тот: компьютерный стол завален, на спинке стула неубранная одежда, на ковре возле дивана крошки - вчера перед сном она пила чай с мамиными пирожками.
        Женя быстренько принялась устранять беспорядок. Минут через пятнадцать ее жилище имело вполне приличный вид, хотя, конечно, до Зинаидиной стерильности было далеко. Она сходила на кухню, ополоснула свою чашку, отмыла с порошком плиту и надраила кастрюлю, выплеснув предварительно остатки ненужного бульона в раковину. Завершив на этом хозяйственные дела, Женя со спокойной душой отправилась в душ и вышла оттуда благоухающая, точно японская гейша. Ей хотелось, чтобы у Женьки при виде нее поехала крыша. Господи, как давно она его не видела! Целых четыре дня. Четыре дня они не глядели друг на друга, не цапались по пустякам, не мирились, не смеялись, не сидели рядом, бок о бок. Четыре дня - неимоверный срок!
        Женя достала из шкафа ту самую блузку, в которой встречала новый год, но вместо джинсов надела к ней короткую юбку. Расчесала волосы, слегка подкрасила глаза, надушилась. Она испытывала невероятное блаженство оттого, что может вот так, не спеша, готовиться к Женькиному приходу, что ее тело больше получаса ласкали упругие водяные струи и теперь оно готово дарить наслаждение и брать его в полной мере. Ничего подобного Женя не могла позволить себе в Женькиной квартире, где ванная почти всегда была оккупирована Зинаидой, а вместо душистых гелей и шампуней ее преследовал адский запах «Доместоса».
        Наконец все приготовления были закончены. Оставалось самое трудное - дождаться, когда же истекут нескончаемые два часа. Женя уселась на диван, взяла какой-то журнал и попыталась читать, но не смогла. Каждая минута казалась вечностью. Чтобы хоть как-то успокоиться и придти в себя, она позвала Ксенофонта и принялась гладить его по пушистой шерстке. Кот довольно мурчал и закатывал глаза, Женя завидовала ему белой завистью: сама бы она тоже с удовольствием мурлыкала в Женькиных объятиях.
        Когда раздался звонок в дверь, ее нетерпение достигло апогея. Она сунула ноги в тапочки и пошла отрывать. Щелкнул замок. Женька стоял на пороге, держа в руках два битком набитых пакета. Жене показалось, что с того момента, как они виделись, он побледнел и осунулся. А может, просто у них в прихожей было другое, более яркое освещение.
        - Привет, - проговорил он и поставил пакеты на пол.
        - Привет. - На нее точно ступор нашел, как когда-то давно, в первые дни их сумасшедшего романа.
        Она стояла, не смея протянуть руку и коснуться его. Он кивнул на пакеты:
        - Там еда. То, что ты любишь. И еще гранаты - тебе нужно много железа.
        - Спасибо.
        Можно было подумать, что он ее лечащий врач. Или повар. Или помощник по хозяйству.
        - Ты… заходи. Никого нет. Мы одни. - Слова произносились с трудом, будто она говорила на иностранном языке.
        - Да, хорошо.
        Женя смотрела, как Женька раздевается, вешает кутку, снимает ботинки - все очень медленно, как будто раздумывая, не скрыться ли ему обратно за дверь. Наконец, он разогнулся и встал перед ней, глядя куда-то мимо ее лица.
        - Женька, ты сердишься на меня? Все еще сердишься? - Она попыталась поймать его взгляд. Ей это удалось.
        Он смотрел на нее так же, как тогда, в его комнате, когда она затеяла дурацкую игру в «веришь - не веришь». Придумала для того, чтобы заставить его хоть как-то открыться, а он вдруг сказал, что будет любить ее дольше, чем она его.
        Сейчас в Женькиных глазах Женя отчетливо читала полную капитуляцию и вместе с ней облегчение. Кажется, он, и правда, не надеялся, что она когда-нибудь позовет его снова.
        - Я не сержусь. Я не могу сердиться на тебя. Мне только… было тяжело.
        - Я знаю. Думаешь, мне было легко? - Она взяла его за руку. И их пальцы переплелись.
        - Пичужка…
        Женя едва не раздавила еду, наступив на один из пакетов. Коридор кружил, как галерея, пока не привел в комнату. Они лихорадочно стаскивали друг с друга одежду - так нетерпеливо освобождают от упаковки вожделенный подарок. Какое счастье: можно делать все, что захочется, что душе угодно, и никто не станет мешать этому. Нет никого за дверью, квартира пуста и оттого прекрасна! Женя впервые дала себе волю - и перестала сдерживать стоны, а Женька так и не смог перестроиться, все шептал: «Тише, солнышко» - и пытался закрыть ей рот поцелуями. Она жадно ловила его губы и только смеялась бездумно: «Чего - «тише», глупенький? Никто не слышит».
        Потом ей стало не до смеха. Они неслись куда-то вниз, в бездну, как будто с «американских горок». Под тобой - пустота, и в тебе самом пустота, вокруг тишина, стрелки всех часов в мире остановились и замерли, в ушах свистит ветер, в груди восторг…

…Было уже совсем темно. Дверь тихонько скрипнула, и в комнату вошел Ксенофонт. Приблизился к дивану на мягких лапах, требовательно мяукнул.
        - Он, наверное, есть хочет. - Женя с неимоверным трудом заставила себя шевельнуться, протянула руку и почесала кота за ухом.
        - А ты не хочешь? Что ты ела за весь день - свой куриный бульон?
        Она засмеялась.
        - Ты ужасно похож на мою маму, хоть вы друг друга и не выносите.
        - Пошли, - распорядился Женька. - Буду тебя кормить.
        - Подожди. Не хлебом единым жив человек. - Она гладила его по волосам, осторожно, прядь за прядью, отводя их со лба. - А у тебя шрам. Откуда? - Ее пальцы коснулись выпуклой белой полоски у самого виска.
        - Упал, когда был маленький.
        - Бедняжка. - Женя поцеловала его в то место, где был след.
        Женька мягко, но решительно отстранил ее от себя и начал вставать.
        - Идем, а то ты помрешь от голода.
        - Ну, идем.
        Они принесли пакеты из прихожей на кухню. В них чего только не было - и любимая Женей колбаса, и пирожные, и свиные отбивные на косточке, и еще много всего.
        Женька деловито снял с крючка фартук и нацепил его.
        - Ты скажи, что нужно делать, я буду помогать, - проговорила Женя.
        - Сиди уж лучше. Твое дело - математика, мое плита.
        Он в два счета отбил мясо, поставил его в духовку, вывалил на сковородку мороженые овощи для гарнира. Затем соорудил салат из огурцов и поставил вариться кофе. Женя сидела и принюхивалась, чувствуя, как рот наполняется слюной.
        - Женька, я-таки выйду за тебя. Попозже, через пару лет. Напишу кандидатскую, опубликую ее за рубежом, заработаю кучу денег, мы сможем купить квартиру.
        - Ага. - Он посмотрел на нее насмешливо. - Заработаешь. Когда рак свистнет. Мы к этому времени уже состариться успеем.
        - Не успеем. По крайней мере, не всегда же я буду учиться. Всего-то ничего осталось, включая аспирантуру. Я даже могу тебе сосчитать, сколько дней. - Женя принялась загибать пальцы. - Три по триста шестьдесят пять да плюс месяц экзаменов, стало быть еще тридцать, ну и пару недель накинуть для верности. - Она подняла голову кверху и зашевелила губами.
        - Тысяча сто двенадцать, - тихо подсказал Женька.
        Он произнес это так мгновенно, что Женя удивленно уставилась на него. Сама она прекрасно ладила с устным счетом, но для того чтобы произвести в уме это не Бог весть какое, но все-таки действие, ей требовалось как минимум полминуты.
        На Женькином лице отчетливо отразилась досада. Женя тут же вспомнила, как на обратном пути из Питера он точно так же моментально назвал общую сумму, которую ребята должны были мороженщице. Тогда она объяснила это тем, что Женька подсмотрел через плечо считавшему на машинке Сташуку. Теперь подобное объяснение перестало ее удовлетворять.
        Женя, ни слова не говоря, протянула руку и, взяв с подоконника блокнот и карандаш, написала цифры в столбик. Подвела черту, выполнила действие - получилось точно тысяча сто двенадцать.
        - Ну, и куда ты смотрел на этот раз? - спросила она Женьку. - В какой калькулятор?
        Тот молчал, уткнувшись глазами в стол.
        - Женька, я тебя спрашиваю!
        - Никуда я не смотрел, - буркнул он. - Тут он, калькулятор. - Женька постучал указательным пальцем себе по лбу.
        - И ты нагло врешь, что у тебя нету никаких способностей, особенно к математике! - Женя даже захлебнулась от возмущения.
        - Какие это способности? - Он недовольно поморщился. - Дурь одна. Как безусловный рефлекс: слышу цифры и тут же начинаю их считать. Не хочу, а они все равно складываются, делятся, перемножаются. У меня вообще на числа какая-то патологическая память, могу подряд десять штук запомнить, и даже больше.
        - Не может быть! - Женя вскочила из-за стола. - Ну-ка, сейчас проверим! - Она, сгорая от нетерпения, нацарапала на том же листке цепочку самых разнообразных чисел, от одного до тысячи пятисот. Зачитала ее Женьке. Тот с ходу повторил все без единой ошибки.
        - Феноменально! - Женя всплеснула руками. - Да, гениальный ты мой, похоже, готовить придется мне, а ты у нас будешь Нобелевскую премию получать.
        - Скажешь тоже, - сердито бросил он.
        Она вдруг подумала, что Женька врет насчет своей матери. Не работала она никаким дворником, и конспекты по линейному программированию принадлежат ей. Именно ей - иначе, откуда у него такие способности?
        Жене захотелось вывести его на чистую воду окончательно, но она не рискнула: только-только у них все наладилось, так неужели из-за какого-то устного счета снова ссориться?
        Они доужинали и провели абсолютно сумасшедшую ночь. Назавтра у Женьки был выходной, и они на полдня ушли гулять в парк: катались на аттракционах, объедались мороженым, рискуя заработать ангину, смотрели какое-то шоу. Потом вернулись домой, и Женя засела за компьютер. К ее удивлению, Женька не злился, а, наоборот, отнесся к ее занятиям вполне корректно и даже помог проверить кое-какие вычисления, благо для него это было раз плюнуть.
        Она с радостью начала осознавать, что, наконец, в их отношениях возникло что-то новое, чего не было раньше, когда их соединяла лишь бешеная и безрассудная страсть. Этим новым было только-только родившееся взаимопонимание, готовность принять другого таким, какой он есть и не пытаться переделать под собственный вкус.
        Так, душа в душу, они прожили до субботнего вечера. В воскресенье должна была вернуться мать, и Женя осторожно сообщила об этом Женьке. Он воспринял это известие спокойно, без следа той подростковой истерики, которую он учинил ей неделю назад.
        - Ладно. Я утром уеду.
        Она ждала, скажет ли он еще что-нибудь. Женька немного помолчал, потом спросил делано безразличным тоном:
        - Тебе когда снова в институт?
        - Во вторник. Хочешь… - Женя на секунду запнулась, затем произнесла решительно. - Хочешь, встреть меня с консультации.
        - Хочу. А когда ты освободишься?
        - Около четырех. Ты как раз закончишь работать.
        - Хорошо. Говори адрес.
        Женя продиктовала ему, как ехать, не опасаясь больше, что Женька что-нибудь забудет или перепутает. Утром в воскресенье они попрощались - и он ушел.
        Через час приехала мать, убитая и измотанная. Увидела на плите и в холодильнике остатки пиршества, глянула удивленно.
        - Кто ж это тут хозяйничал в мое отсутствие?
        - Женька, - проговорила Женя с гордостью. - Он меня так откормил, что я теперь целый месяц худеть буду.
        На лице у Ольги Арнольдовны мелькнуло подобие улыбки, но вслух она ничего не произнесла.

22
        До вторника они с Женькой перезванивались и болтали с городского телефона по часу, а то и больше. Мать не встревала - Женя продемонстрировала ей начисто отпечатанную пухлую стопку.
        Во вторник, в два, она сидела в знакомом кабинете, и Столбовой читал ее работу. Он практически не сделал правок, прямо при Жене созвонился с деканом и попросил включить ее доклад в повестку дня. Разумеется, тот не мог отказать и ответил утвердительно.
        - Ну вот, все и устроилось. - Столбовой повесил трубку и довольно потер руки. - Заседание кафедры состоится через пятницу. Это будет ваш первый научный доклад. Глядите, не ударьте лицом в грязь.
        - Я боюсь, - призналась Женя, впрочем, радостно улыбаясь.
        - Не бойтесь. Я буду рядом. Если что, всегда помогу, выручу Я же, как-никак, ваш руководитель и, смею думать, наставник.
        Все оставшееся время консультации они проговорили о вещах, к диплому не относящихся. Женя так увлеклась беседой, что спохватилась лишь когда увидела, что стрелки на часах показывают десять минут пятого. Столбовой заметил, куда она смотрит, и заулыбался:
        - Торопитесь?
        - Немножко, - призналась она.
        - Опять на свой хор? Или вас ждет тот самый юноша, по вине которого вы два месяца проваляли дурака? Интересно посмотреть, как он выглядит.
        - Посмотрите. - Женя тоже улыбнулась, открыто глядя на Столбового. - Он должен быть тут, внизу.
        - Что ж. - Тот не спеша встал из-за стола. - Давайте спустимся вместе. Я провожу вас. Не возражаете?
        - Конечно, нет. Наоборот, мне так приятно!
        - Тогда, разрешите вашу руку. - Столбовой галантно взял Женю под локоток, и они вышли из кабинета.
        У лестницы им попался Григорянц. Хитро прищурился, щелкнул языком.
        - Вах, Николай Николаич, какая у вас дама!
        - Моя дипломница, Женечка Зимина, - с достоинством произнес Столбовой.
        - Да знаем мы такую, знаем. Захапали себе самую умную девушку на курсе, да еще такую красавицу. Мы вам этого не простим. - Григорянц шутливо погрозил профессору волосатым пальцем. - Ну, будьте здоровы.
        - Всего доброго. - Столбовой повел Женю вниз. Она шла, чуть прижимаясь к его плечу и чувствуя, как до нее долетает слабый, холодноватый и вкусный запах его туалетной воды.
        Женьку она увидела сразу, как только они дошли до последнего пролета. Тот стоял в вестибюле между двумя колоннами. Женя улыбнулась и помахала ему рукой.
        Он в ответ не улыбнулся. Она заметила, что он вообще выглядит как-то странно: его лицо было серым и напряженным, а в глазах отчетливо читался ужас и отвращение, будто у самых его ног свернулась клубком змея.
        Женя, еще продолжая машинально улыбаться, остановилась на предпоследней ступеньке, не понимая, в чем дело. Она искоса глянула на Столбового: тот застыл на месте, словно окаменел. Взгляд его был направлен куда-то мимо нее. В следующее мгновение Женя поняла куда: он смотрел на Женьку, прямо на него, не отрывая глаз, губы его беззвучно шевелились.
        - Ты?! - Женька сделал шаг назад, потом еще шаг.
        Столбовой выпустил Женину руку и неловко отер взмокший лоб. Она растерянно переводила взгляд с одного на другого, не в силах уяснить, что происходит. Они знакомы? Но как, каким образом?!
        - Николай Николаевич… - начала Женя.
        В это мгновение Женька резко повернулся и бросился к выходу.
        - Подожди, - слабым голосом произнес Столбовой ему вслед. - Слышишь… подожди!
        Оглушительно хлопнула тяжелая дверь. Столбовой прижал к груди ладонь.
        - Что с вами? Вам плохо? - Женя смотрела на профессора круглыми от испуга глазами.
        - Нет… нет. Все в порядке. Женя… вы идите… догоните его. Я прошу.
        - Но я… я ничего не понимаю. Откуда он… вы … - Она замолчала, полностью сбитая с толку.
        - Идите, - проговорил Столбовой немного тверже. - Он сам вам объяснит… может быть. За меня не беспокойтесь. - Он слегка подтолкнул Женю вперед.
        Она сбежала со ступенек и кинулась к двери. У порога она обернулась - Столбовой стоял, продолжая держаться за сердце, глядя куда-то вдаль невидящими глазами.
        Женя выбежала на улицу и оглянулась по сторонам: Женьки уже и след простыл. Она подумала, что деться ему некуда - только на трамвайную остановку - иначе, чем на трамвае, от института до ближайшего метро не добраться. Женя рванула туда, на бегу застегивая куртку.
        Ей повезло. Она увидела его влезающим в задние двери переполненного вагона. Бросилась наперерез нарушающей правила «Волге», успела ухватить за рукав.
        - Подожди!
        Женька дернулся из ее рук.
        - Женька, подожди! Слезь сейчас же! Слезь, я тебе говорю!
        Народ начал оборачиваться и недовольно роптать. Она собрала все силы и, обхватив его за плечи, потянула на себя. Они оба чуть не рухнули под колеса. Двери с натугой закрылись, трамвай звякнул и укатил, грохоча по рельсам.
        Женька хмуро смотрел себе под ноги.
        - Теперь объясни, что произошло, - потребовала Женя, тяжело дыша.
        - Ничего.
        - Ты что, знаешь Столбового?
        Он зло усмехнулся.
        - Еще как.
        У нее вдруг мелькнула догадка.
        - Он, что, знакомый твоей матери? Да?
        Женька глянул на нее пристально, подбородок его выдвинулся вперед, как у бульдога.
        - Он мой отец.
        - Кто?! - Она резко втянула воздух, поперхнулась и закашлялась до слез.
        - Глухая, что ли? Я сказал - отец. - Он повернулся и медленно побрел от нее в сторону сквера.
        Женя немного пришла в себя и бросилась ему вдогонку. Тронула за плечо - он снова отпрянул, будто у нее в руке был нож.
        - Что тебе еще?
        - Послушай, Женька, что ты врешь? Как это он может быть тебе отцом - у него есть семья, взрослые дети, внучка.
        Он поднял на нее глаза и произнес насмешливо и с презрением:
        - А ты думаешь, семья бывает только одна?
        - Я… - Женя не нашлась, что ответить. Пожала плечами, продолжая идти рядом с ним, шаг в шаг.
        Какое-то время Женька молчал, потом заговорил, негромко и с большими паузами. Голос его звучал тускло и невыразительно.
        - Мать училась у него в университете, он руководил ее дипломным проектом, все примерно, как у тебя. И доруководился - у них случился роман. Она залетела. Он плел ей разные басни о том, как любит ее, как готов бросить семью, с которой его давно ничего не связывает. Она верила, потому что дура была. Еще потому, что втюрилась, как чумовая. Ей надо было на аборт, а она сопли распустила и ушами хлопала. - Женька сплюнул себе под ноги. Лицо его по-прежнему оставалось каменным и безжизненным.
        - И что дальше? - робко спросила Женя.
        - Дальше? Дальше его жена обо всем узнала и накатала телегу в партком. Знаешь, тогда были какие-то парткомы и на них прорабатывали таких вот кобелей, загулявших от семьи, - почему-то личные дела считались достоянием общественности.
        - Знаю. Это было при социализме.
        - Ага. А он как раз собирался ехать на Кубу, в командировку. На несколько лет. И ему ясно объяснили: никуда ты, уважаемый, не поедешь, да еще и партбилет положишь на стол, коли не будешь вести себя, как подобает порядочному человеку.
        - И он…
        - Он сдрейфил. Снял матери комнату, сказал, что, как только вернется, сразу решит все проблемы. И укатил. Она к тому моменту уже была на восьмом месяце.
        - Господи, - невольно вырвалось у Жени. - Что ж она делала-то, бедная?
        - Что делала? Что и все в ее положении. Пошла рожать. Лучше бы у нее случился выкидыш.
        - Женька, замолчи! Слушать тошно, что ты несешь.
        - Не хочешь, не слушай. Ты сама меня из трамвая вытащила и пристаешь.
        Они уже почти подошли к скверу. На освободившихся из-под снега клумбах чернела голая земля. Женька побрел к ближайшей скамейке.
        - Расскажи, что было после, - мягко попросила Женя.
        - Весело было. У матери в Москве - никого, она приезжая. В родном городе у нее осталась мать, то есть бабка моя, а у той еще четверо детей, мал мала меньше. Возвращаться туда было глупо, никто ее там не ждал. Деньги за комнату кончились через полгода. Мать меня в ясли отдала, сама пошла работать. За квартиру казенную, дворником. Институт она так и не закончила, хотя, между прочим, была отличницей и шла на красный диплом.
        - А Столбовой… отец… он так и не появился?
        - Почему не появился? Очень даже. Через три года. Я уже говорить научился к тому времени. И даже считать - это ведь я в него такой урод со своим сложением-умножением, он тоже, как ходячий калькулятор.
        Женя вспомнила, как восхищалась способностью Столбового моментально производить в уме сложнейшие вычисления. И еще о том, как подозревала, что Женька врет насчет матери. Господи, могла ли она подумать, что все так обернется?
        - Что же, он ничем вам не помог?
        - А чем он мог помочь? Бабок у него тогда было не густо, он же не бизнесом занимался, а наукой. Ну, приносил какие-то подарки, матери тряпки, мне игрушки - они почему-то тут же ломались, у меня в руках. Да это все ерунда, помогал, не помогал.
        - А что же не ерунда?
        - То, что с матерью стало твориться. Она его любила до чертиков. Она раньше-то красивая была, ты же видела. А поработала три года, то дворником, то на заводе, в горячем цеху, так от ее красоты мало что осталось.
        - Зачем ей было в горячий цех?
        - За квартиру. А то б мы так и жили в подвале, рядом с метлами и лопатами. Он-то… папаша… ее уже давно разлюбил, не нравилась она ему больше. Может, новую себе завел, мало ли дур вокруг? А она ждала его приходов. Как ждала! За три дня готовиться начинала. Все мыла, чистила - ей казалось, у нас грязно, неуютно. Это у нее от дворницкой осталось, там действительно грязища была, пыль столбом. Он приходил, она не знала, чем его угостить. Две трети получки просаживала за раз. Мы потом на одних макаронах по две недели сидели. Но это тоже не главное. - Женька снова замолчал.
        Они сидели на скамейке, мимо проходили люди, в основном, это были молодые женщины с колясками и влюбленные парочки. Скамейка была холодная, Женя чувствовала, как ее начинает бить дрожь. В другой бы раз она приткнулась к Женьке, залезла бы ему под куртку и согрелась, но сейчас ей было страшно даже дотронуться до него. От него исходили, шли флюиды ненависти, такой острой и яростной, что Женя ощущала ее почти физически - собственным телом.
        - Говори уж до конца, - сказала она обречено. - Не молчи.
        - Он уходил, и мать становилась как ненормальная. Сначала ревела сутки напролет. Потом ее охватывала дикая злость. Она орала на меня, что это я во всем виноват, я разрушил ее жизнь, все - я. Из-за меня она потеряла красоту, молодость, любовь и так далее. Могла швырнуть все, что под руку попадется, я от нее прятался, чаще всего под кровать - туда она не могла залезть. Или за шкаф. Однажды не успел увернуться, и получил чугунной сковородкой по башке. Помнишь, ты спрашивала, откуда шрам? Мне тогда семи еще не было. Я попал в больницу, там на мать завели дело, хотели лишить ее родительских прав. Тогда вмешался он, поговорил, с кем надо. Дело замяли, но мать положили на обследование. Она долго лежала, он платил за ее лечение. У нее нашли диабет, такой серьезный и запущенный, что еще чуть-чуть и она бы сыграла в ящик. Этим и объяснялось ее состояние, как говорили врачи, «повышенной возбудимости».
        - С кем же ты жил все это время, пока ее лечили? С отцом?
        - С тетей Аней. Она забрала меня к себе. Потом мать выписали. Не знаю, чего ей там, в больнице, кололи, но вышла она неузнаваемая. От агрессии не осталась и следа, но она стала… она стала такой, какой ты ее видишь сейчас. И жутко растолстела. Была худенькая, как девчонка, а сделалась жирной коровой. И соображать перестала. Единственное, что она помнила, так это то, что в квартире должна быть чистота. А еще - она продолжала любить отца, но уже не страдала по поводу того, что ему не нужна. Ей достаточно было самой идеи, и она была счастлива. Работать она больше не могла, отец оформил ей инвалидность и стал подкидывать деньжат - ему к тому времени уже хорошо платили за публикации.
        - Значит, все как-то наладилось? - Женя почувствовала облегчение - от того, что страшному Женькиному повествованию пришел конец.
        - Смотря, что ты имеешь в виду под этим словом. - Он, наконец, перестал отводить глаза. Вместо недавней злости в них теперь была тоска. Вернее, не тоска, а какое-то тоскливое равнодушие. У Жени сердце сжалось, как когда-то давно, на самой первой репетиции, когда он проходя мимо, поглядел на нее. Именно так и поглядел, безнадежно, обреченно.
        - Ну, Жень… я имею в виду, что вы стали жить не так тяжело, что мать успокоилась, и кончился весь этот ад.
        Женька грустно усмехнулся.
        - Это для нее он кончился. А для меня только начинался.
        - Но почему? Я не понимаю!
        - Потому что, когда в пять лет отроду самый близкий на свете человек кричит тебе в лицо: «Чтоб ты сдох!», в мозгах что-то переклинивает. Навсегда. Понимаешь, Женька, навсегда. И как бы нормально потом ни было, у тебя самого ничего нормального уже не будет. Я чувствовал себя никем. Пустым местом. Знаешь, это, как отрицательные числа: значение есть, а самого числа вроде бы и нет. Ведь не бывает минус пять яблок или минус восемь апельсинов. Вот так было и у меня. Я пошел в школу и твердо знал, что я не такой, как все. Все существуют на этом свете законно, а я нет. Меня не хотели, а я появился. Сам, без спросу. И испортил жизнь матери. Так примерно я тогда думал. В семь лет трудно быть мудрецом и философом, я им и не был. Мне просто хотелось исчезнуть, чтобы меня перестали замечать все вокруг. Все - одноклассники, учителя. Я их боялся, а они почему-то решили, что я их ненавижу. А потом я и правда стал их ненавидеть. На уроках молчал, на переменах тоже молчал. Когда приходил домой, оказывалось, что у меня голос сел от пятичасового молчания. Дома, кстати, тоже разговаривать было особо не с кем. Мать или
спала, или драила полы своей хлоркой.
        Так было всю начальную школу. А дальше… дальше я стал старше и смог анализировать. Я начал думать - и думал сутками напролет. Я думал, почему так вышло, что я не воспринимаю окружающих, а они меня? Получалось, что во всем виновата мать, ее болезнь, ее несчастливая судьба. Я хотел злиться на нее и не мог. На нее невозможно было злиться, она была - как младенец и она… боялась меня. Боялась всего: незнакомых людей, боли, страшной музыки в телевизоре. К ней я испытывал только одно - жалость. И тогда я, наконец, понял, кто виноват: виноват был он. Он! Он бросил нас не из-за того, что не мог бросить кого-то другого, кто был так же дорог ему. Нет, он сделал это для того, чтобы не пострадала его карьера. Из-за него мать сошла с ума, а он продолжал радоваться жизни, писал свои труды, преподавал, кадрил молоденьких аспиранток - и не испытывал никаких мук совести. Никаких. Вот тут я и осознал, чего хочу больше всего. Не быть таким, как он. Быть непохожим на него, а быть другим - на все сто процентов. Думаешь, это было легко - стать другим? У нас в доме есть его фотография, где ему двадцать - он там одно лицо
со мной. Точь-в-точь. Смешно, правда? Он ведь сейчас весь из себя такой, в белом шоколаде. И математика его долбаная всю жизнь меня преследовала. Я контрольные в школе решал в уме за пятнадцать минут, а учительнице сдавал чистые листки. Она ставила мне пары, и я был счастлив. Потому что ему всегда ставили только «отлично».
        - Что же, он никак не относился к тому, что ты так учишься? - тихо спросила Женя.
        Женька язвительно ухмыльнулся.
        - А как же! Он переживал. Разговаривал со мной, стыдил, убеждал. Бегал к преподавателям, просил их быть снисходительнее. Из-за него меня так ни разу и не оставили на второй год, а я об этом мечтал. Он тоже боялся меня, как мать. Особенно лет с тринадцати, когда я, наконец, стал разговаривать. И сказал ему… все сказал, что я о нем думаю. Его тогда чуть кондратий не хватил. А мне было по фиг - пусть бы он сдох, как собака.
        - Женька!
        - Что Женька?! Ты считаешь, я не прав?
        - Я… я считаю, что так нельзя. Это не по-человечески.
        - А получать сковородкой по голове - это по-человечески? А сидеть за шкафом в соседстве с дохлыми тараканами? А когда тебя обещают выкинуть из окна?!
        - Все, все, замолчи! - Женя в ужасе закрыла лицо ладонями. - Не надо, я понимаю. Я тебя понимаю, но… он же… он не знал об этом.
        - Он? Прекрасно знал! Ему было плевать, пока гром не грянул. Только тогда он соизволил пошевелить пальчиком.
        - Не может быть. Ты чего-то не понял тогда, в детстве.
        - О каком детстве ты говоришь? У меня его не было. - Женька слез со скамейки и встал перед Женей, засунув руки в карманы куртки. - Если бы я только знал, кто твой хваленый профессор! Да я бы… я… разорвал твой реферат к чертовой бабушке. На мелкие кусочки. Ты еще с ним под ручку ходишь!
        - Может, ты меня ревнуешь к нему? - Женя улыбнулась. Улыбка вышла жалкой.
        - Очень надо! Ты не такая, как моя мать, тебе голову не заморочишь.
        - Но он мне нравился! Честное слово! Жень, я не могу вот так сразу взять и возненавидеть его. Не могу. Я очень тебе сочувствую, у меня сердце разрывается. Но представить себе его таким злодеем… нет, это выше моих сил!
        - Ах, выше? Какие мы добренькие! Да просто… просто ты такая же, как он. Такая же карьеристка, так же можешь предать человека из-за своей выгоды.
        - Какого человека? Что ты плетешь?
        - Меня!
        - Когда я тебя предавала? У тебя совесть есть? Я с тобой дни и ночи. Как… как сиделка какая-то!
        - Сиделка? - заорал Женька. - То есть, ты считаешь, я больной?
        - Ты больной. И замолчи, а то тебя куда-нибудь заберут, я не смогу ничего сделать.
        - Ладно. - Он в мгновение ока стал абсолютно спокойным, его лицо превратилось в гипсовую маску. - Все, Пичужка. То есть, все, Женя.
        - Что значит «все»?
        - То и значит. Больше ты мне никто. И я тебе соответственно тоже.
        - Ну, и зачем это все? - Женя тоже встала и подошла к нему, но он тут же отодвинулся. - Какое Столбовой… твой отец… имеет к нам отношение? Ты же не можешь разлюбить меня только потому, что я пишу диплом под его руководством.
        - Могу.
        Ей показалось, будто он ударил ее наотмашь. Она невольно отшатнулась в сторону.
        - Гуд бай. - Он повернулся и быстро зашагал к остановке. Женя ждала, что он вот-вот остановится, вернется, попросит, чтобы она его простила. Объяснит, что валял дурака. Но Женька не останавливался и даже не оборачивался. Он пересек сквер, вышел на шоссе. Увидел идущий трамвай, побежал. Запрыгнул на подножку.
        Она так и стояла возле скамейки, ей казалось, она превратилась в соляной столб. Ногам было холодно от долгого сидения, рукам тоже, все тело охватил холод, такой, что сердце оледенело.
        Что же все-таки случилось? Ведь не может быть, чтобы все кончилось вот так, в один момент? И что такого она сказала? Наверное, надо побежать за ним, догнать - трамвай еще почему-то стоит на остановке, может быть ток выключили, или еще какие-нибудь неполадки. Трамвай стоит - а у нее нет сил сдвинуться с места, будто она приросла к этой черной, только что оттаявшей земле. И крикнуть Женьке тоже нет сил. Да и что ему крикнуть - что она умрет без него, что готова вместе с ним на пару ненавидеть Столбового? Чушь какая-то, бред. Шизофрения.
        Трамвай захлопнул двери и тронулся, искря дугами. Женя еще немного постояла, тупо глядя перед собой, потом вернулась в институт. Столбового в холле не было. Она поднялась наверх, но кабинет был заперт. Внизу, на вахте ей сказали, что он уже уехал.

«Хорошо хотя бы то, что у него не случился инфаркт», - с некоторым облегчением подумала Женя. Она позвонила матери:
        - Мам, я скоро буду дома.
        - Да что ты говоришь? Я рада. К Карцеву своему не поедешь?
        - Нет.
        - Ну, значит, слон сдох в зоопарке. Ладно, целую.
        Женя нажала на отбой и пошла к остановке.
        Дома она набрала номер Женькиного сотового, но тот был отключен. Она позвонила на городской телефон - Зинаида сказала, что Женька куда-то ушел.
        Женя сидела на диване в обнимку с Ксенофонтом и ревела от души, размазывая слезы по лицу. Почему, ну почему все так несправедливо? Казалось бы, только-только все у них стало, как у людей, - и на тебе!
        Из кухни пришла мать. Увидела зареванную Женину физиономию, вытерла руки о фартук, подсела рядом.
        - Что случилось?
        - Ничего, - Женькиным тоном ответила она.
        - А по какому поводу сопли?
        - Просто так.
        - Просто так ничего не бывает. - Мать покачала головой. - Вы что, поссорились?
        - Да, - выдавила Женя с трудом.
        - Снова из-за твоей учебы?
        - Нет. Из-за Столбового.
        - Николай Николаича? - Ольга Арнольдовна глядела на Женю с изумлением.
        Та почувствовала, что сейчас снова разрыдается в голос, и сделала судорожный вдох.
        - Ради Бога, - попросила мать. - Объясни.
        - Господи, да ты не поверишь. - Женя бессильно уронила руки, плечи ее поникли. - Такое только в мексиканских сериалах бывает.
        - Что бывает? Перестань, наконец, говорить загадками!
        - Столбовой и Женька… они оказались родственниками.
        - Родственниками? Что за чепуха?
        - Не чепуха. Они отец и сын.
        Ольга Арнольдовна ухватилась за спинку дивана.
        - Женечка, детка, ты здорова? С тобой… все в порядке? Кто придумал этот бред?
        - Это не бред, мама. Они действительно - отец и сын. Женькина мать была студенткой Столбового, он бросил ее с ребенком. Она на этой почве рехнулась. Женька теперь ненавидит отца. И хочет, чтобы я его тоже ненавидела.
        Ольга Арнольдовна расстегнула верхнюю пуговицу халата.
        - Будь добра, накапай мне валерьянки. Капель тридцать, если тебе не трудно.
        - Легко. - Женя встала и вышла из комнаты.
        Прошла на кухню, достала с полки пузырек, разбавила лекарство водой и отнесла матери. Та выпила мелкими, нервными глотками и вернула Жене чашку.
        - Что ж теперь? Ты будешь ненавидеть Столбового за компанию со своим Женькой?
        Женя грустно покачала головой.
        - Я не могу никого ненавидеть.
        - Правильно. - Мать решительно поднялась с дивана. - Потому что ты нормальная, в отличие от него.
        - Он тоже нормальный. Просто… просто очень несчастный. Ужасно.
        - Герой нашего времени, - подсказала Ольга Арнольдовна. Печорин. Или, лучше, Онегин, как раз и имя подходящее.
        Женя глянула на нее исподлобья.
        - Зря смеешься. Ты бы послушала, какие страсти он рассказывал про то, как жил с матерью.
        - Да нет, Женечка, я вовсе не смеюсь. - Лицо Ольги Арнольдовны сделалось серьезным. - Мне жаль его не меньше, чем тебе. Только… - Она замолчала на полуслове и отвела глаза в сторону.
        - Что «только»? Договаривай.
        - Видишь ли, такие люди - я имею в виду обиженные на весь белый свет - вряд ли удовлетворятся обычной порцией жалости. Им нужно гораздо больше, чем остальным. Хватит ли тебя на такое самопожертвование?
        Женя пожала плечами.
        - Хватало же до сих пор.
        - Это потому, что ты не знала о нем всей правды. Теперь, с этим знанием, станет значительно тяжелее.
        - Ты мне лучше скажи, что делать? Он куда-то пропал, ни дома его нет, ни по сотовому.
        - Сколько времени прошло, как вы расстались?
        Женя глянула на часы.
        - Почти четыре часа.
        - Боже мой! Даже пропавших без вести заявляют в розыск не раньше, чем через сутки. А ты хочешь, чтобы он прибежал к тебе мириться через четыре часа. Этот парень - крепкий орешек, и нервы он тебе потреплет от души, уж поверь.
        - Верю. - Женя жалобно улыбнулась сквозь слезы.
        - Вот так-то лучше, - ободряюще произнесла Ольга Арнольдовна. - Сейчас ложись, отдыхай. А завтра или послезавтра поглядишь как будет. Можно ведь, в конце концов, съездить к нему домой - не выставит же он тебя из квартиры.
        - Вовсе не факт, - со вздохом ответила Женя и поплелась в ванную.
        Всю ночь ее атаковали мысли, не давая сомкнуть глаз. Нет, это совершенно невероятно. Женька, ее Женька - сын Столбового, знаменитого профессора, без пяти минут академика! Господи, как же она раньше не замечала, что они похожи! И эти глаза, светло-серые, глубоко посаженные, и выступающая вперед нижняя челюсть, и даже овал лица. Если бы Столбовой не был полностью седым, сходство было бы еще очевидней. Не потому ли она с первого взгляда выделила Женьку, обратив на него внимание, что он подсознательно напомнил ей профессора? Ведь Столбовой нравился ей не только как преподаватель, но и как мужчина, и лишь его слишком зрелый возраст мешал Жене относиться к нему всерьез.

23
        Два последующих дня никаких утешительных результатов не принесли. Поймать Женьку по телефону не удавалось, репетицию хора он пропустил. Женя начала не на шутку волноваться и в субботу утром решилась-таки съездить к нему домой.
        Дверь открыла Зинаида. После леденящего душу Женькиного рассказа Женя с трудом заставила себя приветливо улыбнуться, хотя и понимала, что вины Женькиной матери в том, что случилось когда-то давно мало - все дело в болезни и обстоятельствах.
        - Здравствуй, - обрадовалась ей Зинаида и тут же доложила, - а Женьки нет.
        - Как нет? Где же он? На работе?
        - Не знаю.
        - А вчера вечером его что, тоже не было?
        - Его уже три дня нету, - пожаловалась Зинаида.
        - Господи, - испугалась Женя, - где ж он может находиться?
        - Где-где! - неожиданно сердитым тоном передразнила Зинаида. - У Нюты он, где ж еще.
        - У какой Нюты? - Женя, было, напряглась, но тут же поняла, о ком идет речь. - Это у соседки что ли, у Анны Анатольевны?
        Зинаида с готовностью закивала.
        - Где ее квартира?
        - Да вон, рядом.
        Женя вздохнула с облегчением. Как, оказывается, все просто: она с ног сбилась, разыскивая Женьку, а тот торчит себе у концертмейстерши и в ус не дует.
        Женя попрощалась с Зинаидой и позвонила в соседнюю дверь. Послышались тихие шаги. Щелкнул замок. Перед ней на пороге предстала Анна Анатольевна в домашней юбке и блузке. С плеч ее почти до самого полу спадала длинная вязаная шаль.
        - Женя, вы? - близоруко сощуренные глаза концертмейстерши уставились на нее с удивлением.
        - Я. Скажите, Женька у вас?
        - Вообще, да. Но сейчас его нет. Он на работе.
        - Он же не работает по субботам.
        - Кто его знает. Взял что-то дополнительно. Вы… вы проходите, Женя, что ж на пороге стоять. - Анна Анатольевна слегка отодвинулась, давая ей дорогу.
        - Простите, что побеспокоила вас. - Женя неловко, боком, зашла в прихожую, такую же тесную и маленькую, как у Женьки.
        - Да Бог с вами. Что-то стряслось? Женя-то молчит, а сам ходит уже который день мрачнее тучи. От Зины ушел, ночует тут. Может, хоть вы меня просветите, в чем дело? А я бы быстренько чайку организовала.
        Женя послушно разделась, зашла в крошечную кухоньку и уселась за стол. В ожидании чая она поведала Анне Анатольевне всю драматическую историю Женькиной встречи со Столбовым и то, что произошло потом - в сквере. Концертмейстерша слушала ее внимательно, не перебивая, одновременно разливая заварку и кипяток и накладывая на блюдечки варенье.
        - Все понятно, - проговорила она тихо и печально, ставя на стол перед Женей чашку. - Вы пейте, Женя, пейте. У меня вкусный чай, по старинному рецепту.
        Та сделала пару глотков, хотя чаю ей вовсе не хотелось.
        - Даже не знаю, что вам сказать. - Анна Анатольевна уселась напротив за столом и подперла щеку ладонью.
        - Может быть, вы с ним поговорите? - осторожно предложила Женя.
        - Я?
        - Вы. Ведь он вам доверяет, раз пришел сюда жить.
        - Женя, милая, с чего вы взяли, что он станет меня слушать? Особенно, если дело касается его отца. Мы с ним, вообще, на эту тему никогда не говорим, это - табу. - Анна Анатольевна плотней запахнула шаль.
        - Да поймите же, Столбовой здесь не при чем. Только наши с ним отношения.
        - Ошибаетесь. Очень даже при чем. Из-за него все и случилось. Ведь, как я поняла, Женя увидел вас вместе, для него это было полной неожиданностью, шоком.
        - Для нас для всех это было полной неожиданностью!
        - Для вас - одно дело, а для него… для него совсем другое. Сказать по совести, Женя, его можно понять: отец, действительно, очень виноват перед ним. Очень. И ладно, был бы он какой-нибудь алкоголик, опустившийся тип, с такого что взять. Так ведь нет, культурный человек, даже известный. Как он мог быть таким беспечным? Вы не представляете себе, что там творилось! - Анна Анатольевна кивнула в сторону Женькиной квартиры.
        - Представляю. - Женя опустила глаза. - Мне Женька рассказал.
        - Вряд ли он рассказал все. Может быть, лишь малую часть того кошмара, которому я была свидетельницей. Зина… она ведь, когда заболела, стала совсем невменяемая. Как можно было оставлять с ней ребенка, тем более - такую кроху! Она его могла сто раз убить. Мы, соседи, не знали, как быть: в милицию идти, писать жалобу - неловко. Зина на самом деле матерью была вовсе не плохой, как у нее припадок проходил, так она вроде и не помнила ничего. Работала, старалась, чтоб у Жени все было, кормила его, одевала. А потом… словно бес в нее вселялся. Ему б, профессору вашему, разобраться надо было с ней, а он все тянул и тянул. Вот и дотянул до последнего. Когда Женечку с сотрясением мозга увезли, мы его папашу всем подъездом разыскивали. Ультиматум ему поставили: или даем на Зину показания, говорим все, как есть, или пусть он ее лечит - у нее, кроме него, никого из близких и родственников в Москве не было. Тогда он только понял, что само ничего не рассосется, начал действовать. - Анна Анатольевна вдруг замолчала, часто заморгала, тыльной стороной ладони отерла глаза и стыдливо улыбнулась. - Я даже спустя
столько лет вспоминать спокойно все это не могу. Я ведь старалась, как могла - Женю к себе забирала, пока Зина отходила от своего психоза, он у меня неделями жил, когда был маленький. Да и потом, когда уже вырос. Почитай, он мне вместо сына - своих-то детей Бог не дал. Я и жалею его, хотя характер у него, прямо скажем, не сахар. Да откуда ж другому взяться, если ему в самом начале жизни столько досталось, сколько другим и до смерти не выпадет? А вы, Женя, говорите, профессор ни при чем. - В ее голосе зазвучала укоризна.
        - Ничего я не говорю, - в отчаянии произнесла Женя. - И вовсе не оправдываю Столбового… Просто… невозможно вот так, в одно мгновение, признать любимого преподавателя негодяем и мерзавцем. На это нужно хоть какое-то время, а Женька мне его не дал. Когда он, кстати, должен придти?
        - Не скоро. Часа через три, четыре. Вы хотите дождаться его? - В голосе Анны Анатольевны послышалась тревога.
        - Да, хочу. Я хочу с ним поговорить.
        - Не стоит этого делать сегодня. - Концертмейстерша покачала головой.
        - Но почему?
        - Знаю я его. Он долго отходит. А начнешь тормошить, поторапливать, только хуже будет. Сделает вам больно - он это может.
        - Как же тогда быть?
        - Подождите еще немного. Я с ним попытаюсь договориться, правда, сразу скажу - ничего не обещаю.
        На том они и расстались.
        Во вторник на репетиции Женя убедилась в том, что Анна Анатольевна была права. Женька на хор пришел, но Женю не замечал в упор. Глядел сквозь нее, будто она была пустым местом, на лице его не дрогнул ни один мускул. Женя даже приблизиться к нему не рискнула - ей стало жутко, словно она связалась с пришельцем из потустороннего мира. Ей хотелось одного: чтобы поскорее закончилась репетиция и можно было уйти и не видеть этих пустых, равнодушных глаз.
        В перерыве к ней подскочила Любка.
        - Чего это с твоим? Лунатизмом заболел?
        - Мы поссорились.
        - Что, по-крупному?
        - Крупнее не бывает.
        Глаза у Любки жадно сверкнули.
        - Ты меня заинтриговала. Рассказывай, давай. Пришлось выложить ей всю правду о Женькином происхождении. Любка пришла в неописуемый восторг.
        - Круто! Карцев - профессорский сынок. Я всегда знала, что в нем что-то есть.
        - Ты говорила - ничего нет. А еще - что он дебил и придурок, - напомнила Женя на всякий случай.
        - Ничего подобного, - нагло заявила Любка. - Ты неверно трактуешь мои слова, я не это имела в виду.
        - А что же? - с иронией поинтересовалась Женя.
        Ей был неприятен Любкин ажиотаж, тем более, та почти ничего не знала о Женькином детстве и Зинаиде - Женя постаралась обойтись минимумом подробностей на этот счет.
        - Ну, я хотела сказать, что он себе на уме, слишком надменный, - объяснила Люба, глазом не моргнув.
        - Понятно, - проговорила Женя и под каким-то предлогом отошла в сторону.
        Ее охватила безнадежность. Сколько ж нужно ждать, пока Женька соизволит «отойти», по выражению Анны Анатольевны? А вдруг он так и будет ходить мимо нее, словно она - человек-невидимка? Черт разберет, что у него там внутри - может, и правда, нет души, а вместо нее кусок булыжника? Иначе, как это можно любить и вдруг, в одну секунду, разлюбить? Вычеркнуть из жизни того, кто еще вчера был ближе всех, не оставив даже шанса на примирение.
        Пока Женя думала да гадала, навстречу ей попался Санек.
        - Здравствуй, Женечка, чего грустишь? - Глаза у него были ясные и теплые. В такие глаза хочется смотреть, когда у тебя на сердце смертная тоска.
        - Я не грустная, Саня. Просто устала.
        - Наверное, много занимаешься. Как твой диплом?
        - Хорошо. Скоро представляю его на кафедре. - Женя сказала и вздрогнула.
        Действительно, совсем скоро. А она так и не увиделась со Столбовым, даже не позвонила ему, не договорилась о следующей встрече.
        - Ты что? - обеспокоенно спросил Санек. - О чем задумалась? Есть проблемы?
        - Похоже, что да. - Женя грустно улыбнулась.
        - Прости за нескромный вопрос, но в чем они заключаются? Может, я смогу помочь?
        - Нет, Саня, не сможешь.
        - О’кей. - Он кивнул и отошел.
        Женя поколебалась с минуту, затем вместо того, чтобы идти на свое место, побрела к выходу.
        - Куда вы, Женя? - окликнул ее Лось. - Мы сейчас начинаем.
        - Голова болит, - не оборачиваясь, проговорила она и вышла из зала.

24
        На хор она больше не ходила. Выждала еще пару дней и позвонила Столбовому.
        - Здравствуйте, Николай Николаевич. Это Зимина.
        - Женечка, что так официально? - голос у профессора звучал напряженно, хотя он и пытался бодриться. - Вы насчет консультации?
        - Да.
        - Приходите завтра - к трем. Сможете?
        - Смогу.
        - Ну и отлично.
        Она ждала, что он спросит про Женьку, но Столбовой поспешно попрощался и повесил трубку.
        Женя глянула на висевший на стене отрывной календарь и вздохнула. Ровно две недели, как случилась вся эта катавасия. И зачем только ей в голову пришло звать Женьку встречать ее из института? Пусть бы и дальше никто ничего не знал, глядишь, и не было бы у них конфликта.
        Тут же ей стало стыдно своих мыслей. Получается, что она и верно готова предать Женьку, оставить его один на один со своими страшными воспоминаниями, лишь бы у нее самой все шло гладко, по накатанной колее. И ведь прежде она так хотела знать о нем полную правду, ту правду, от которой он упорно ее оберегал! Нет, хорошо, что все выяснилось, и точки над «и» расставлены. Другое дело, как ей быть дальше, как доказать Женьке, что она ничего такого не имела в виду, не желала его обидеть? Ну, ляпнула сгоряча про сиделку - с кем не бывает. Можно подумать, они раньше никогда не грызлись. Еще как! И тут же мирились, десяти минут не успевало пройти. А теперь - будто оба на стену налетели, и стена эта - Столбовой, будь он неладен со своими любовными похождениями!
        Женя не сразу заметила, что стала думать о профессоре с неприязнью. А когда заметила, то отчетливо поняла, что идти к нему завтра на консультацию ей совсем не хочется. Выбора, тем не менее, у нее не оставалось. Она решила, что непременно поговорит с ним о Женьке, поговорит и послушает, что он ей скажет. А там видно будет.
        Назавтра, ровно в три, она постучала в его кабинет.
        - Женя, это вы? - отозвался Столбовой из-за двери. - Входите.
        Она вошла. Привычно уселась на стул, стоящий возле его стола. Он молчал, слегка опустив красивую, седую голову. Женя тихонько кашлянула.
        - Ну, как диплом? - спросил Столбовой глуховатым, неуверенным тоном.
        - В порядке. Я все окончательно доделала.
        - Очень хорошо. - Он зачем-то потер ладонью о ладонь и снова надолго замолчал. Потом, наконец, поднял на нее глаза. - Женя, Я хочу спросить… вы тогда… догнали его?
        Она кивнула утвердительно.
        - И… он, наверняка, наговорил вам Бог знает что. Нет, это просто сон какой-то! - Столбовой уронил руки перед собой на стол и сокрушенно покачал головой. - Такое вообразить себе невозможно. Чтобы он… мой сын и вы! Жека и такая девушка… Что, интересно, вас свело вместе?
        - Видимо, это была любовь, - сухо проговорила Женя. Подумала и прибавила. - По крайней мере, с моей стороны.
        - Любовь, - рассеянно повторил Столбовой. - Вот уж, признаться, не думал, что он способен будет кого-то любить.
        - А почему - нет? Вы говорите о Женьке так, будто он робот или какой-нибудь манкурт.
        - Нет, упаси Бог, вы не поняли меня! Давайте… давайте будем откровенны, Женечка. У нас просто нет другого выхода. Что вам рассказал Жека про нас с ним?
        - Правду.
        - Какую? Правда бывает разной.
        - А я полагала, она всегда одинакова, - проговорила Женя твердо.
        - Это вы заблуждались в силу возраста. - Столбовой сделал попытку снисходительно улыбнуться, но было видно, что он смущен и деморализован.
        - Не думаю, - спокойно возразила Женя, не сводя глаз с его лица.
        Красивый! Что бы он ни говорил о себе, как бы ни прибеднялся насчет внешности, все-таки он красивый. Пожалуй, в такого можно влюбиться - и даже сойти с ума от этой любви. Сколько лет ему было, когда он сбил с панталыку доверчивую Зиночку Карцеву? Сорок с хвостиком. В таком возрасте пора бы уметь отвечать за свои поступки.
        - Послушайте, Женя, - мягко произнес Столбовой, слегка наклоняясь к ней со своего места. - Я постараюсь вам объяснить.
        - Объяснить - что?
        - Все. Чтобы для вас не осталось никаких белых пятен. Выслушайте меня, прошу вас.
        - Я вас слушаю.
        - Вы думаете, что я не люблю Жеку? Что мне всегда было плевать на него? Что я - бездушное чудовище, обрекшее на страдание любимую женщину и ребенка? Ведь именно так он обрисовал вам ситуацию?
        - Не только он. Анна Анатольевна говорила примерно то же самое - и даже резче.
        - Не надо впутывать сюда Нюту! Она - замечательная женщина, добрая, отзывчивая, я ей очень благодарен за все, что она сделала для Зины и Жени, но… не стоит забывать, что она чужой человек. Чужой, к тому же одинокий, не имеющий собственных детей, не знающий всех проблем, с ними связанных. Да, мне пришлось оставить Зину одну в тяжелый для нее период. Уйти к ней в тот момент означало для меня начисто проститься с наукой. Вы, молодые, не совсем отдаете себе отчет, в какое время мы жили. За одну анонимку можно было в одночасье лишиться всего: работы, которой посвятил всю жизнь, коллег, даже друзей. Я был вынужден выбирать и выбрал то, без чего не мог существовать. К несчастью, к огромному несчастью, я ошибся: я переоценил Зинины силы, думал, что она более стойкая - такой она мне казалась, пока у нас была любовь. Если честно, я был уверен, что она уедет из Москвы, ведь она не была круглой сиротой, у нее имелись какие-то родственники. Так или иначе, я сделал для нее все, что мог - обеспечил жильем и кое-какими деньгами. Учтите, Женя, в то время я был отнюдь не Рокфеллер, но я отдал ей последнее. Я
рассчитывал пробыть за границей два года, но пробыл три. А когда вернулся, узнал, что в столице у меня растет сын. Только на нашей университетской кафедре, кроме меня, еще у троих преподавателей была сходная ситуация, и лишь один из них - один, Женя, из троих, - принял на себя заботу о неофициальной семье. Вторым был я. Я ведь не бросил Зину, я стал навещать ее, помогал ей, гулял с малышом - все это наряду с напряженной работой, с руководством кафедрой, которое на меня взвалили, с поездками по всей России на симпозиумы, с написанием научных трудов. Мне катастрофически не хватало времени не только оглянуться по сторонам, но и просто вздохнуть. Каюсь, я не заметил, что с Зиной творится неладное. При мне она была совершенно такая же, как и раньше, счастливая, уравновешенная. Мои чувства к ней, разумеется, за три года разлуки угасли, но сердцу ведь не прикажешь. Я продолжал относиться к ней с дружеской теплотой, как к матери моего ребенка. Мне и в голову не приходило, как обстоят дела в мое отсутствие.
        - Но ведь этого не может быть! - не поверила Женя. - Вы должны были видеть… должны. И соседи говорили вам, что она издевается над Женькой.
        - Из соседей это говорила лишь Нюта, но я думал, она сгущает краски. Все мы, родители, порой бываем несдержанны, и вы, Женечка, придет пора, вспомните мои слова.
        - Ничего себе «сгущает краски»! - возмутилась она. - Уж по ребенку-то можно было заметить, что с ним не все в порядке!
        - Да ничего нельзя было по нему заметить, в том-то и дело! Что он мог сказать в свои четыре-пять лет? Я приходил, он сидел себе в углу и играл в игрушки. Он был самый обыкновенный, такой же, как два моих старших сына. Разве что чересчур молчаливый. Но ведь мальчишки, бывает, поздно начинают разговаривать.
        Женя покачала головой:
        - Мне кажется, все объясняется просто - вы были равнодушны к ним обоим: и к матери, и к сыну. Оттого и эта странная слепота.
        - Я не был равнодушен. Просто… просто они не были единственными, на ком было сосредоточено мое внимание.
        - Но вы-то! Вы были для них единственным! Светом в окошке, тем, кто мог бы разобраться со всеми их проблемами, если бы хотел. Вы не хотели!
        - Нет, Женя, это не так. Я разобрался. Может быть, слишком поздно, но разобрался. Я понял, что по моей вине с Зиной произошло что-то страшное. Я готов был искупать вину перед ней и ребенком, искупать любой ценой. Но… легко сказать. Видимо, я действительно опоздал. Зине стало гораздо лучше, а вот Жека… он, почему-то не принял моей помощи. Я ничего не мог с ним поделать: он не желал учиться и не учился. Потом, когда подрос, стал и вовсе неуправляемым: неделями не ночевал дома, таскался черт знает где, по каким-то подворотням. Если бы Нюта не отвела его к себе в хор, неизвестно, что бы с ним дальше стало, возможно, он бы сейчас не почту разносил, а сидел в колонии. Нас с матерью он в грош не ставил, меня так просто люто ненавидел. Почему-то он решил, что всему причиной я и только я.
        - Потому что когда-то его мать точно так же решила, что в ее неудавшейся жизни виноват он.
        - Но ведь это полная чушь! Даже с точки зрения математики не может быть лишь одна предпосылка, их всегда несколько.
        - Математика здесь ни при чем. - Женя смотрела на профессора в упор. Под ее взглядом он будто становился меньше ростом, съеживался, старел на глазах.
        - Женя, я не мог на него влиять. Я его почти и не видел последние годы. Стоило мне придти к Зине, он вылетал из дома, как бешеный. И не возвращался, пока я не уходил. Я даже караулить его пытался на улице - бесполезно. Это какая-то маниакальная неприязнь.
        - А вы думали, Женька будет относиться к вам с сыновней нежностью? - Женя усмехнулась. - После всего, что было?
        - Нет, не думал. Но хотя бы просто по-человечески…
        У нее в ушах сразу возник Женькин голос, выкрикивающий ей в лицо: «А сидеть за шкафом рядом с дохлыми тараканами - это по-человечески? А когда тебя обещают выкинуть в окно?» Пожалуй, после такого всю жизнь будешь вздрагивать от любого неожиданного прикосновения, да что там, просто от вздоха за спиной.
        - Чтобы с вами обращались по-человечески, нужно самому быть человеком.
        - Зачем вы так, Женя? - подбородок Столбового задрожал. - Я же не изверг и не убийца.
        - Конечно, нет. Вы предатель. - Она говорила Женькиным языком и отлично понимала это. Но остановиться уже не могла. В глазах у нее стояли слезы, но она не вытирала их, хотя чувствовала - еще секунда, и они потекут по щекам, размазывая макияж. - Самый обыкновенный предатель, а еще жестокий и бездушный эгоист. На месте Женьки я ненавидела бы вас точно так же.
        Столбовой сидел, не двигаясь, и, не отрываясь, смотрел на нее. Женя вдруг на мгновение опомнилась и испугалась, что ему может стать худо с сердцем. Она резко вскочила.
        - Куда вы? - слабым голосом произнес он.
        - Ухожу.
        - Мы ведь совсем не поработали над вашим дипломом.
        Женя решительно мотнула головой.
        - Я не буду защищать диплом под вашим руководством!
        - Как - не будете? - его глаза изумленно округлились. - Женя, одумайтесь! Я понимаю, что все, что вы только что наговорили мне тут, это не со зла, а так сказать, в состоянии аффекта. Вы любите Жеку и сочувствуете ему. За это я не сержусь на вас. Я даже вам благодарен. Ему несказанно повезло, что он вас встретил. Что смог вызвать у вас такие чувства к себе. Но это все частная жизнь. А здесь у нас институт, кафедра прикладной математики. Наш с вами труд не должен иметь никакого отношения ни к вашей с Жекой любви, ни к его ненависти ко мне. Никакого. Это наука, а она превыше всяких житейских страстей.
        - Плевала я на вашу науку. - Это была точная цитата из Женькиного лексикона, и Женя проговорила ее с той самой интонацией, с которой всегда говорил он.
        Видимо, Столбовой также уловил сходство, лицо его вытянулось в недоумении. Он медленно покачал головой.
        - Женя, это немыслимо. Вы ведь уже включены в план заседания. Отказаться от доклада нельзя - это будет скандал на весь институт.
        - Я не отказываюсь. Я выступлю одна, без вашей поддержки. - Женя быстро пошла к двери.
        - Что ж, - донесся до нее его голос. - Что ж, флаг вам в руки. Всего хорошего.
        Она выбежала в коридор. Ее трясло, руки просто ходуном ходили. Черт с ним со всем, будь, что будет. Она ни в чем не раскаивается. Жаль только одного - что Женька не слышал ее минуту назад. Может быть, тогда бы он, наконец, поверил, что значит для нее больше, чем карьера. Гораздо больше!
        Она внезапно поняла, в чем кроются истоки его чудовищного деспотизма по отношению к ней - вовсе не в том, что Женька - самовлюбленный эгоист. Просто ему было необходимо чувствовать и знать, что для кого-то он дороже всего на свете, что ради него готовы на любые жертвы. И сама любовь по его представлению заключалась в том, чтобы всегда быть вместе, не разлучаться ни при каких обстоятельствах, как разлучились его отец с матерью.
        Жене стало так больно и тоскливо, как не было ни разу в жизни. Даже когда уходил отец, она не испытывала такой пустоты внутри, такой раздирающей душу безнадежности. А ведь впереди еще эта дурацкая кафедра, необходимость стоять перед всеми на трибуне, отвечать на множество коварных вопросов, бороться, защищаться. Или послать все это подальше, поехать к Женьке, подстеречь его, где угодно, плакать, просить, чтобы он простил ее?
        Она вспомнила его ледяной и отчужденный взгляд, и поняла, что не сделает этого. Бесполезно. Бессмысленно. В его глазах она теперь такая же предательница как и Столбовой.
        Женя постояла немного, потом принялась медленно спускаться вниз.

25
        Женька сидел на той самой скамейке в сквере, а на которой две недели назад происходила их ссора с Женей. За это время в природе не произошло никаких видимых изменений: все так же пусто чернели клумбы, лишь снега почти совсем не осталось - только несколько грязно-серых клякс на тротуаре.
        Со своего места Женьке хорошо было видно институтское здание, крыльцо с парой колонн, небольшой, аккуратный дворик, обнесенный оградой. Он сидел здесь давно и замерз. Но о том, чтобы зайти в корпус, и речи не было. Ноги его там не будет, ни за что и никогда! Хватит и того, что он торчит тут, как последний дурак, и ждет Женю с ее долбаной консультации. А что поделаешь, если на хор она в последнее время ходить перестала - и увидеться им больше негде? Не домой же к ней ехать, чтобы объясняться в присутствии ее матери, которая смотрит на него так, словно он зарезал, по меньшей мере, человек пять.
        А объясняться надо, и ничего тут не придумаешь. Тетя Аня верно говорит - Женька сам себя достал. Мечется, как волк, попавший в силки, и не знает, куда ему деться. Последние дни так орал на мать, что та от него в ванной стала запираться. Пришлось уйти от греха подальше, теперь вот торчит вечерами у соседки, благо она его терпит, добрая душа. Терпеть терпит, а пилит, как пила: «Помирись с Женей, она тебя любит. Потом будешь локти кусать». Зачем «потом», когда он уже сейчас их кусает. Он же без нее дня прожить не может, а тут целых две недели!
        А вдруг она уже забыла о нем? Посмотрела на то, какой он козел, и поняла, что не стоит связываться. И Крашевников этот, черт бы его побрал, ходит за ней по пятам, как тень отца Гамлета. Как там Женя говорила? «Вы не слишком похожи». Это уж точно, не слишком. До Крашевникова Женьке далеко. И что это на Женю нашло, что она предпочла его такому красавчику? Не иначе, как помутнение рассудка. Вот теперь он прояснится, и она поймет, что к чему. Поймет - и пошлет его к такой-то матери. Обязательно пошлет, если Женька не предпримет что-нибудь прямо сейчас.
        Он невольно поежился, сунул руки поглубже в карманы и принялся пристально изучать крыльцо институтского корпуса. По идее, Женя должна вот-вот появиться - Женька видел, как два часа назад она заходила внутрь со своим неизменным рюкзачком за плечами. Тогда он решил не рисковать и подождать, пока она освободится.

…Вот черт! Неужели Пичужка не понимает, каково ему знать, что она общается с этим… Женька со злостью треснул ребром ладони по спинке скамейки. Язык не поворачивается выговорить слово «отец». Наверное, тетя Аня права: она говорила ему вчера, что, для того, чтобы разделять его чувства к Столбовому, необходимо знать полную правду обо всем. О том, что происходило много лет назад, когда Женька еще пешком под стол ходил. Но как ее расскажешь, эту правду? Он уже и так-то жалеет, что наговорил лишнего, напугал Женю до полусмерти. А о скольком она и не догадывается? Да что она! Любой нормальный человек такого просто представить себе не может…
        Женька закрыл глаза. Тотчас его словно накрыла ледяная волна. Это было привычно, это происходило в тысячный раз. Он давно перестал сопротивляться - просто поддавался этой лавине ужаса, погружался в нее целиком и полностью, терпеливо ожидая, когда она схлынет и отпустит его. Отпустит на время, чтобы потом поймать заново.

…Он слышал крик. Свой собственный и такой пронзительный, что отчаянно звенело в ушах.
        - Ма-ама-а!!
        Рядом что-то пыхтело и сопело. Что-то огромное, необъятных размеров, похожее больше всего на огромного, выбравшегося из берлоги медведя. Страшная, когтистая лапа протянулась и схватила его за волосы.
        - Ма-ма!!! - снова, надрываясь, крикнул Женька. Она должна была быть где-то рядом. Прибежать на помощь, спасти от этого жуткого чудища. Но почему-то она не шла.
        Медвежий монстр издал какой-то сиплый рев и потащил Женьку за собой. Он отчаянно сопротивлялся, пытаясь ухватиться за все подряд - за ножку стола, за табурет, за край кровати. Руки скользили и срывались.
        - Мама! - кричать уже не было сил. Только пищать, как маленькая полузадушенная мышь.
        - Заткнись! - рявкнул внезапно медведь человеческим голосом. Лапа наотмашь ударила по лицу. В глазах сразу стало темно. Ноги подкосились. Женька повис, как тряпичная кукла, и замолчал.
        Медведь продолжал куда-то волочить его, глухо ворча. Сквозь пелену он различал его спину, почему-то лишенную шерсти, одетую в синий ситец с белым горошком. Знакомый белый горошек. У мамы было такое платье, совсем короткое с широкой юбкой и красивым светлым воротничком. «Он убил маму, - понял Женька и его охватил паралич. - Убил и съел. И надел ее платье. И меня он тоже убьет…»
        Все сделалось ему безразлично. Когда тебе четыре года от роду, жизнь без мамы не имеет смысла.
        Медведь остановился. Поставил Женьку на ноги и сильно тряхнул за плечи. Тот плавно съехал на пол.
        - Стой! Стой, тебе говорят! - жарко рычал в лицо медведь.
        Потом он снова ударил. Женька отлетел в сторону. В спину вонзилось что-то острое и нестерпимо горячее. Это была батарея парового отопления. Медведь продолжал наступать.
        От боли и ужаса Женьку прорвало. Он заорал с новой силой, захлебываясь криком и слезами:
        - Уходи-и! Уйди-и!! Ма-ама! Ма-амочка-а!
        Медведь яростно топтал его, потом мохнатые лапы сомкнулись у него на горле. Женька захрипел, но продолжал яростно сопротивляться, катаясь клубком по ковру, пытаясь отцепить от себя страшные, стальные конечности.
        - Заткнись, скотина! Ублюдок! Убью!!
        Колоколом грянул звонок. Еще и еще - пространство вокруг наполнилось трезвоном. Женька уже просто вопил, без слов, на одной высокой ноте:
        - А-а-а…
        Трезвон сменился стуком. В дверь барабанили изо всех сил.
        - Зина! Зина, открой! Что у вас там?
        Медведь, тяжело дыша, отвалился в сторону. Женька лежал навзничь на полу, раскинув руки.
        Что-то треснуло в прихожей. Затем раздался звучный щелчок. В комнату вбежала соседка.
        - Зина… - Она остановилась у порога, прижав руки к груди. - Что ж это такое?
        Раз она зовет мать, значит, видит ее. Значит, та жива. Женька с трудом шевельнулся и обвел комнату глазами, но матери нигде не было. Рядом раздавалось тихое рычание. Все-таки, он не сдался медведю, не дал себя уничтожить.
        Женщина, осторожно ступая, подошла и присела на корточки перед Женькой.
        - Зина, ты с ума сошла. Это же ребенок.
        Он никак не мог взять в толк, к кому она обращается. Его мутило, все тело ныло, как один огромный синяк. На губах запеклось что-то соленое.
        Медведь урчал. Уже не грозно и яростно, а тихо и даже жалобно.
        - Отойди, - велела ему женщина.
        Он послушно отполз в сторону. Морды его Женька по-прежнему не видел, но зато видел светлый воротничок, заляпанный красными пятнами.

«Это кровь, - подумал он, совершенно, как взрослый. - Моя кровь».
        Женщина взяла его на руки и подняла с пола. В глазах у нее застыли ужас и страдание.
        - Тетя Аня, - с трудом ворочая языком, прошелестел Женька. - Где мама?
        Ее лицо сморщилось, губы задрожали.
        - Пойдем ко мне. Мама ушла. Она потом придет. - Она понесла его к двери.
        - Она не придет. Он съел ее. Съел. - Женька тихо плакал. На громкие эмоции у него не осталось сил.
        Соседка прижала его к груди.
        - Не съел, не съел, успокойся. Она вернется. Завтра утром. Или вечером. Придет за тобой, вот увидишь. А пока тебе нужно лежать.
        Медведь в углу начал медленно, неуклюже подниматься. Несмотря на только что пережитый страх, Женька не смог преодолеть любопытства. Он завертел головой, пытаясь разглядеть своего мучителя. Заметив это, женщина поспешно прикрыла ему лицо ладонью.
        Но он все равно увидел. Сквозь пальцы, слабо пахнущие туалетным мылом. Увидел то, чего нельзя было объяснить. Ничем. Лишь тем, что происходящее - не что иное, как кошмарный сон.
        У медведя не было морды. У него было лицо. Красивое - женское лицо, очень бледное, с яркими синими глазами и белыми завитками надо лбом. Оно до ужаса напоминало лицо матери.
        - Мама? - скорее не произнес, а выдохнул Женька, и тут же женщина шагнула за порог, унося его из страшной комнаты, где у окна стоял оборотень…
        Потом он лежал на кровати в другой комнате. На подоконниках было множество цветов в горшках: веселенькие голубые фиалки, настоящие живые розы, правда, очень мелкие, нежные цикламены. Соседка поила его с ложечки теплым молоком, потому что пить из стакана он не мог - губы были искусаны в кровь и запеклись сплошной коркой. Она же, соседка по имени тетя Аня, читала ему книжку «Приключение Нильса с дикими гусями». Женька повторял понравившиеся ему имена гусят: Юкси, Какси, Кольме, Нельме, Витсе. Потом вдруг у него в голове что-то щелкнуло, и он посчитал самостоятельно, не дождавшись, пока ему прочтут дальше: один, два, три, четыре, пять. Тетя Аня пришла в восторг: надо же, какой умница, и всего-то четыре года.
        Она старалась, чтобы он забыл обо всем, что случилось. Искала для него по телевизору мультики, стояла в очередях, пытаясь раздобыть что-нибудь вкусненькое - в то время магазины Москвы щеголяли пустыми прилавками. Но Женька не забывал. Он помнил. Отчетливо помнил, как мать превратилась в медведя и хотела его задушить. Он боялся ее. И одновременно тосковал по ней. Ему хотелось, чтобы она вернулась. Пришла за ним и забрала обратно домой. Женька не решался спросить тетю Аню, когда это произойдет. Он интуитивно чувствовал, что лучше молчать. И молчал.
        Мать появилась дней через пять. Как всегда красивая, стройная, модно одетая. От нее пахло духами - любимый Женькин аромат, который он с удовольствием вдыхал, когда она брала его к себе на колени.
        Она стояла в дверях, он сидел перед телевизором на пушистом коврике… Оба оцепенело смотрели друг на друга. У матери глаза стали мокрыми. Она подошла к Женьке, опустилась на пол - на колени, подняла руку, не решаясь дотронуться. Тогда он сам прильнул к ней, в один момент прощая то, что было, как можно прощать лишь в детстве, в малышовом возрасте, когда главное, чтобы тебя приласкали, назвали ласкательным именем, а остальное не так уж и важно.
        Тогда ни он, ни она еще не знали, что это лишь начало. А впереди - череда страшных повторений, в процессе которых из нее уйдет все доброе и материнское, а из него все наивное и детское….

…Он вздрогнул и открыл глаза. Ну, и кому все это расскажешь? Как объяснишь, что такое бояться человека до рези в животе и одновременно с этим отчаянно жалеть его и любить? Что такое жить с этим долгие, нескончаемо долгие три года? И потом - жить дальше, непрерывно вспоминая обо всем этом кошмаре. Эмоций было слишком много в его жизни, получился перебор. Вот они и вырубились, все до одной. Осталась только ненависть к тому, кто все это устроил. К тому, по чьей вине мать стала оборотнем.
        Женька решительно встал с лавочки. Нет, не будет он Жене ничего объяснять. Пусть спит спокойно. Нужно постараться принять все так, как есть - другого выхода просто нет. Ведь он же любит ее. Любит, хотя никогда не думал, что способен на такое чувство, как любовь. Иначе не сходил бы с ума по ней, не ревновал к каждому столбу, не становился бешеным в ее отсутствие. Когда любишь, приходится смириться со всеми недостатками твоего избранника - даже если тот общается с ненавистным тебе существом.
        Женька кивнул в подтверждение своим мыслям и прошелся взад-вперед мимо скамейки. Сколько уже можно корпеть над этим дипломом - и так, небось, каждый абзац вылизан до неприличия.
        Сзади послышались шаги. Кто-то с маху толкнул его в спину.
        - Здорово!
        Он недовольно обернулся. Рядом стояла Любка и смотрела на него веселыми глазами.
        - Здравствуй, - пробормотал Женька с неловкостью.
        Только ее здесь и не хватало сейчас. После всех веселых, в кавычках, воспоминаний и перед разговором с Женей!
        - Ты что тут делаешь? Женюру поджидаешь, да? - Любка глядела с любопытством.
        Он мотнул головой.
        - Нет? А что тогда?
        - Ничего. Просто гуляю. - Женька понимал, что порет чепуху, но обсуждать с Любкой свои проблемы ему категорически не хотелось.
        - Гуляешь? - протянула она насмешливо. - Ты, оказывается, у нас любитель свежего воздуха?
        - Любитель.
        Выражение Любкиного лица слегка смягчилось.
        - Жень, да ты же продрог весь. У тебя губы лиловые. Можешь не сознаваться, зачем пришел, просто давай я тебя в корпус заведу, ты хоть согреешься там.
        - Нет, не хочу.
        - Странный ты. - Она пожала плечами. - Ты с Женюрой тоже такой?
        - Какой?
        - Дикий. Будто из джунглей вышел.
        - Сама ты из джунглей, - огрызнулся Женька.
        Не мог он, когда его вот так доставали. В ответ у него получалось или молчать или хамить. Хамить Любке ему сейчас не хотелось - он и так уже всю месячную норму по ругани выполнил за последние несколько дней. Лучше бы она ушла подобру-поздорову.
        - Ладно, Женя, - миролюбиво проговорила Любка. - Простынешь - пеняй на себя. А Женюра должна бы уже, по идее, выйти. Ой, вон она! - она махнула рукой вдаль.
        Женька пригляделся - действительно, с крыльца спускалась Женя. Спускалась медленно, будто у нее на ногах было по гире. Она пересекла двор и вышла за ограду.
        Он тупо смотрел, как она идет.
        - Что же ты? - Люба толкнула его в бок. - Беги, догоняй.
        - Зачем? - Женька не понял, кто это произнес. Явно не он. Ведь он же здесь именно затем и находится - чтобы догнать ее. Сказать, что не может без нее. Откуда же это идиотское «зачем»?
        Любка смотрела на него изумленными глазами.
        - Нет, ты, правда, даешь. Она же сейчас уйдет. Смотри, уже трамвай подходит.
        - Ну и что? - Ему стало абсолютно ясно, что все пропало. Женя, конечно, сейчас уедет, и ничего он ей не скажет. И все из-за этой глупой Чакиной, будь она неладна.
        Он с безнадежностью наблюдал за тем, как Женя садится в вагон. Дуги заскользили по проводам, вышибая синие искры.
        - Ты куда сейчас? - дружески спросила Любка.
        - Никуда.
        - То есть? У тебя какие-то дела?
        - Нет.
        - Может, тогда проводишь меня до метро? Я хотела пешком пройтись, а одной скучно.
        Женька рассеянно смотрел на нее. Теперь тетя Аня его съест. Да что она, он сам себя съест. Лучше не возвращаться домой как можно дольше, чтобы не остаться с собой наедине. Для этой цели сгодится и Любка Чакина - раз уж она так интересуется его персоной.
        - Давай. - Женька махнул рукой. - Провожу.
        - Спасибо, - обрадовалась Любка. - А под ручку тебя можно взять?
        Он молча подставил ей локоть. Они двинулись по скверу - по ходу движения трамвая.
        - Что я тебе расскажу! - заговорщицким тоном проговорила Любка и округлила глаза.
        Женька покосился на нее и приготовился слушать.

26
        Ольга Арнольдовна была дома. Она выглядела непривычно усталой и утомленной.
        - Ты почему не на работе? - удивленно спросила Женя, заходя в прихожую.
        - Отпустили. Давление подсочило. Вот, тебя ждала, будем решать, что со мной делать. - Мать сделала слабую попытку улыбнуться.
        - А что тут решать? - встревожилась Женя. - Нужно вызвать врача и немедленно.
        - Ты вызови, а я пойду прилягу. - Ольга Арнольдовна, с трудом ступая, вышла из прихожей.
        Женя, не раздеваясь, принялась звонить в поликлинику. Там ей ответили, что участковый уже закончил работу, и велели вызывать «Скорую». Она повесила трубку, сняла куртку и зашла в комнату, где лежала мать.
        Увидев Женю, Ольга Арнольдовна слегка приподнялась на подушке.
        - Посиди со мной. Хоть немножко.
        - Сколько угодно. - Женя села у матери в ногах.
        - Что новенького у Столбового? Как он чувствует себя после всего этого инцидента?
        - Нормально чувствует. - Женя понимала, что рассказывать матери о том, что она учинила сегодня в профессорском кабинете, ни в коем случае нельзя. Во всяком случае, не сегодня и даже не завтра. Пусть сначала в себя придет.
        - Что ж, он совсем не удивился, узнав, что ты дружишь с его сыном?
        - Удивился, конечно. - Женя улыбнулась с горечью. - Сказал, что Женьке повезло.
        - Ему, безусловно, повезло, - согласилась мать.
        - Теперь уже нет. - Женины губы задрожали.
        - Ну, перестань, - мягко проговорила Ольга Арнольдовна. - Вернется, никуда не денется. Он без тебя жить не может.
        - Это я без него не могу! А он - очень даже запросто. Он вообще привык быть один. Ему так даже лучше.
        - Глупости. Кому это приятно - все время быть одному? - Ольга Арнольдовна поморщилась и опустилась обратно на подушку. - Сил нет, голова разламывается.
        - Врач скоро приедет, - успокоила ее Женя. - Ты лежи себе, а я пойду поем, что ли.
        - Иди, конечно. Я там соорудила, что могла.
        Женя ушла на кухню. Поставила на плиту кастрюлю с супом и сковородку. Села за стол - в ожидании, пока еда согреется. Задумчиво глянула в окно. Потом сбегала в прихожую, достала из сумочки мобильный и в сотый раз набрала Женькин номер.

«Абонент не отвечает или временно недоступен», - проговорил ей в ухо электронный голос.
        - Черт с тобой, - вслух выругалась Женя.
        Она пообедала и села за учебники. Ровно через час приехала «неотложка». Матери измерили давление, оно оказалось высоким - двести двадцать на сто семьдесят.
        - Лежать, - сказала пожилая, суровая докторша. - Полный покой, принимать лекарства строго по графику. Если станет хуже, придется госпитализировать.
        - Упаси Бог, - замахала руками Ольга Арнольдовна, больше всего на свете ненавидевшая больницы.
        - Есть кому за вами ухаживать?
        - Конечно, есть. Вот, дочка. - Она с нежностью глянула на Женю.
        - Хорошо. - Докторша удовлетворенно кивнула, выписала рецепты и ушла.
        Женя сбегала в аптеку, потом в магазин, накупила продуктов на пару дней, притащила все это домой. Проследила, чтобы мать выпила таблетки, и села за учебники.
        Часа через два раздался телефонный звонок. Женя с замирающим сердцем взяла трубку.
        - Женюра, это я, - проговорила Любка.
        - А, ты. Привет.
        - Все убиваешься от горя? Голос, как после похорон.
        - Мама заболела, - сказала Женя.
        - Что с ней?
        - Давление. Гипертония.
        - Это серьезно. Помочь чем-нибудь нужно?
        - Да нет. Чем тут поможешь? Я на хоре сто лет не была, и, наверное, снова не приду. Объяснишь все Лосю.
        - Конечно, объясню. Ты, главное, не волнуйся.
        Любка замолчала, однако, Женя чувствовала, что она не хочет вешать трубку. Поговорить с ней о Женьке, что ли? Посоветоваться? Может, она подскажет что-нибудь дельное?
        - А я, кстати, сегодня Карцева видела, - неожиданно призналась Любка.
        - Правда? Где?
        - На улице. Я из института шла, смотрю - знакомая фигура.
        - Что он там делал, возле института? - удивленно проговорила Женя.
        - Не признался.
        - Вы с ним разговаривали?
        - Да, представь себе, я удостоилась этой высокой чести - пообщаться с Карцевым. - В Любкином голосе сквозило возбуждение.
        - Он… он обо мне ничего не говорил? Не спрашивал?
        - Нет, Женюр. К сожалению, нет.
        - А как он выглядел?
        - Обыкновенно. Видно, в отличие от тебя, он страдает гораздо меньше. Если вообще страдает.
        Жене захотелось с размаху швырнуть трубку на пол.
        - По нему незаметно, когда он страдает, - проговорила она холодно.
        - Может быть, - тут же с легкостью согласилась Любка. - Разве я спорю? Я только сказала, что видела его. Думала, тебе будет интересно.
        - Нет, мне совершенно все равно.
        - Оно и чувствуется. - Любка многозначительно хмыкнула. - Ладно. Если что потребуется, звони, не стесняйся. Я могу приехать, посидеть с мамой.
        - Спасибо. Я буду иметь в виду. - Женя положила трубку.
        Что, интересно, Женька забыл в их краях? Неужели… неужели хотел встретить ее? Вот ведь - упрямец, что ему стоит включить телефон или хотя бы появиться у себя дома? Так нет, все нужно перевернуть с ног на голову.
        Настроение у Жени заметно повысилось.

«Пойду на хор в пятницу, - твердо решила она. - Подойду к нему, что бы он ни вытворял. Заставлю выслушать».
        Женя снова взялась за книги. Она пыталась себе представить, как будет проходить заседание кафедры. Наверняка главным ее противником станет Носов - про него известно, что он всегда топит дипломников и аспирантов. Кроме того, Носов в позапрошлом году защитил диссертацию как раз по оценке риска техногенных катастроф, и это его конек. Перегудову можно не опасаться, ей вообще научная деятельность до лампочки. Григорянц… ну, с Григорянцем она как-нибудь справится, тот явно в числе ее поклонников. Есть еще ассистенты, но те не в счет - они совсем молодые, на пару лет старше самой Жени.

«Прорвемся, - подумала она. - Не впервой».
        Действительно, много лет назад, в школе, у нее уже был подобный случай. Женя очень любила математичку, Александру Григорьевну. Та тоже была к ней привязана, не раз говорила, что считает ее лучшей в классе по своему предмету, неизменно ставила пятерки за все ответы и контрольные.
        Как-то весной по школе пронесся слух, что грядет комиссия с проверкой. Проверять должны были предметников и в первую очередь тех, кто имел часы в старших классах. Педагоги заволновались. Женя видела, что Александра Григорьевна тоже опасается комиссии, хотя вслух та ничего не говорила. Потом учительница попросила ее остаться после уроков.
        - Вот что, Женечка. - Тон у Александры Григорьевны был очень серьезным и вместе с тем просительным. - Ты вся моя надежда. В РОНО на меня имеют зуб.
        - За что? - удивилась Женя.
        - Старые счеты. Не в этом дело. Меня постараются утопить по полной программе, станут искать, к чему бы прицепиться. Проверка будет проходить в форме открытого урока. Я могу вызвать к доске любого из учеников. Женя, я вызову тебя.
        - Меня?
        - Да. На кого еще мне рассчитывать? У тебя блестящие знания и по алгебре, и по геометрии, тебя невозможно будет заманить в ловушку. Но ты готовься, почитай учебник, посмотри по тетради все старые темы. Хорошо?
        - Да, я постараюсь. - Женя кивнула.
        С одной стороны ей было лестно, что Александра Григорьевна так ей доверяет, с другой страшно - вдруг она что-нибудь забудет или перепутает, и учительницу не аттестуют?
        Женя ушла домой и неделю, не разгибаясь, сидела над книгами.
        В назначенный для комиссии день она явилась в школу ни свет ни заря. В классе уже сидели какие-то люди: две женщины в строгих, деловых костюмах и лысоватый, сумрачного вида, мужчина. Он то и дело подносил к носу платок - очевидно, его мучил насморк.
        Женя села за свою парту, открыла тетрадь и принялась повторять назубок заученную теорему. Класс постепенно заполнялся народом. На часах была уже половина девятого. Прозвенел звонок. Ребята с ожиданием смотрели на дверь, откуда должна была появиться Александра Григорьевна, но той почему-то не было. По кабинету пронесся шепот. Лысый дядечка громко высморкался и, недовольно сморщившись, проговорил что-то на ухо одной из дам. Та кивнула, брезгливо поджав губы. В этот момент дверь, наконец, распахнулась и вошла завуч.
        - Здравствуйте, дети. Садитесь. - Голос ее заметно дрожал, по лицу шли красные пятна. - Мне придется всех вас огорчить. Дело в том, что Александра Григорьевна… не сможет сегодня вести уроки.
        - Как не сможет? Почему? - хором зашумели школьники.
        - Она… неважно себя чувствует. Ей пришлось остаться дома и вызвать доктора. Но урок должен состояться, независимо от этого. Кого Александра Григорьевна планировала сегодня спрашивать?
        Взгляды одноклассников дружно уперлись в Женю. Та встала из-за парты, чувствуя, как лицо заливается краской.
        - Очень хорошо, - обрадовалась завуч. - Зимина, иди к доске. Отвечай все так, как, если бы здесь стояла Александра Григорьевна. Наши уважаемые гости будут задавать тебе вопросы, ты не теряйся. Ясно?
        - Да.
        Завучиха села на последнюю парту, рядом с лысым. Женя медленно вышла к доске.
        - Пожалуйста, - ободрила ее одна из теток, - мы слушаем тебя.
        Она принялась доказывать теорему о пределах. Каждое слово этой теоремы было ей отлично известно и выучено наизусть. Женя оттарабанила материал, привела примеры и замолчала, глядя на комиссию.
        На лицах женщин читалось одобрение. Завучиха улыбалась во весь рот, демонстрируя золотые коронки. Один лысый и сморкатый дядька продолжал оставаться угрюмым и мрачным.
        - Можно вопрос? - спросил он, обращаясь неизвестно к кому - то ли к завучихе, то ли к самой Жене.
        На всякий случай та кивнула.
        - Вы доказали прямую теорему. А как насчет обратной?
        Женя пожала плечами.
        - Могу и обратную. - Она быстро стерла тряпкой написанное на доске, и принялась вновь чертить формулы.
        - Так, - не сдавался лысый. - А следствия?
        Женя вывела следствия.
        Лысый внимательно посмотрел на доску и мотнул головой.
        - Неверно.
        - Как неверно? - ахнула завуч.
        - Так. Она перепутала. Эти следствия относятся к первой теореме. Вопрос азбучный. Видно, что девочку натаскали и не более того.
        Женя в растерянности смотрела на свои формулы. Неужели она - действительно - допустила ошибку? Нет, быть этого не может. Следствия относятся к обеим теоремам в равной степени, и нечего морочить ей голову.
        - Эти следствия верны для двух теорем, и прямой и обратной, - проговорила она твердо.
        Тетки зашушукались. Лысый смотрел на Женю в упор и ничего не произносил.
        - Здесь нет ошибки, - повторила Женя еще уверенней и громче.
        - Правильно, нет. - Дядька вдруг улыбнулся. - Молодец. Тебя не собьешь.
        - Иван Иваныч, это нечестно, - вполголоса проговорила одна из дам.
        - Не учите меня, Светлана Игоревна. Я езжу с инспекциями вот уже пятнадцать лет. Ты можешь сесть. - Он кивнул Жене.
        Та вернулась за парту. Минут через пять комиссия ушла. На перемене Женю вызвали к завучихе.
        - Умница, Зимина. Александра Григорьевна хочет тебя поблагодарить.
        - Александра Григорьевна? Она что, звонила в школу?
        - Нет, не звонила. - Завуч понизила голос. - Она тут, у меня. Пойдем. - Она взяла изумленную Женю за руку и провела ее в соседнюю комнату, смежную с основным кабинетом.
        Там действительно сидела Александра Григорьевна, бледная, с заметными кругами под глазами.
        - Женечка!
        Женя бросилась к учительнице.
        - Что с вами? Вы заболели? Вы такая бледная!
        - Нет, Женя, я не больна. Я… нарочно отказалась присутствовать на уроке.
        - Нарочно?!
        - Да. Мне пришлось солгать, хоть это и непедагогично. Дело в том… я не могла видеть этого человека… - Александра Григорьевна запнулась, руки ее дрожали.
        - Лысого? - внезапно догадалась Женя.
        - Да. Это… это мой первый муж. Мы очень плохо с ним расстались, с тех пор он видит во мне врага. Наверное, я поступила малодушно, но… это было выше моих сил.
        - Успокойтесь, Александра Григорьевна, - вмешалась завуч. - Женя, хотя и совсем еще ребенок, все поняла правильно. И она вас не подвела, а это главное. Все, Женечка, иди. И никому не говори о том, что сейчас узнала.
        Потом, когда Женя стала старше, она узнала, что Александра Григорьевна много лет судилась с мужем из-за дочери - тот хотел забрать ребенка и не гнушался для этого никакими мерзостями, в том числе и клеветой. Будь она, восьмиклассница, в тот день хоть чуть-чуть менее уверенной в собственной правоте, это могло стоить учительнице ее карьеры и должности…

…Женя оторвалась от конспектов и задумчиво уставилась в стену. Так было тогда, много лет назад. А теперь… теперь все гораздо проще. Ей предстоит постоять не за кого-то, кто нуждается в ее помощи, а за саму себя. Она должна справиться, ведь на карту поставлена ее профессиональная честь.

27
        Женя нашла Женьку на его излюбленном месте - в коридоре на подоконнике. Ей показалось, что он ждал ее. Ее охватило радостное предчувствие: не зря, значит, она сегодня плюнула на все дела и притащилась на репетицию.
        Он смотрел на нее, не отворачиваясь, и в глазах у него не было давешней злости и неприязни.
        - Здравствуй, - сказала она ему и улыбнулась.
        Женька небрежно кивнул, но ничего не произнес.
        - Может, поговорим, наконец?
        - О чем?
        - О том, для чего ты отключаешь телефон. О том, почему тебя невозможно застать дома. А еще о том, что ты делал возле института.
        Его лицо вмиг точно окаменело: стало замкнутым и отчужденным.
        - С чего ты взяла, что я там был?
        - Любка сказала.
        - Тебе какая разница? Был и был, мое дело - зачем.
        - Большая. - Женя сделала шаг вперед и встала совсем близко от окна. - Женька, давай помиримся. Я тебя очень-очень прошу.
        - И не проси. Защищай свой диплом, успехов тебе.
        - Да не буду я у него заниматься! Я имею в виду, у Столбового.
        - Не произноси при мне этого имени.
        - Хорошо. Не буду. И ходить к нему на консультации тоже не буду. Честное слово. Так тебя устраивает?
        Женька глядел на нее, слегка склонив голову на бок.
        - Не знаю. Надо подумать.
        Ей захотелось стащить его с подоконника и залепить пощечину, такую звонкую, чтобы в зале было слышно.
        - Думай. - Она повернулась и стремительно пошла от него.
        Перед глазами была пелена. Снова слезы - кажется, она наплакала их уже целый океан. А ему все до лампочки. Он просто издевается над ней, и никакое трудное детство не может служить этому оправданием! Нужно забыть его. Перевернуть страницу и начать с чистого листа. Ей даже в партии перед ним стоять противно, она немедленно попросит Лося, чтобы тот поменял ее местами с кем-нибудь из девчонок.
        - Женя! - Она вздрогнула и остановилась. И тут же поняла, что окликнул ее не Женька, а Санек.
        Он стоял у самого порога - при входе в зал.
        - Жень, ты плачешь?
        - Нет, я смеюсь! - Злость на Женьку требовала выхода, и он нашелся. У Жени даже ноздри раздулись от гнева.
        - Ну, прости, что достаю, - мягко и потерянно произнес Санек. Подошел ближе, ласково тронул ее за плечо.
        Гнев сразу улетучился, а вот слезы покатились в три ручья. Так всегда бывает, когда кто-то начинает тебя жалеть и делает это умеючи.
        - Женя, ну, Женя. - Санек обнял ее и уволок куда-то в угол, подальше от любопытных глаз. Усадил на стул, дал свой платок. - Успокойся. Все будет хорошо.
        - Ничего не будет хорошо! - Женя, всхлипывая, мотала головой.
        - Да почему? Ну полаялись вы с Жекой, с кем не бывает. Мне Чакина рассказала, по какому поводу. Помиритесь еще сто раз.
        - Не буду я с ним мириться! Он козел!
        - Не хочешь, - не мирись. - Санек улыбнулся обезоруживающе. - Только не плачь. Я твои слезы видеть не могу, у меня от них зубы начинают болеть.
        Женя тоже улыбнулась, хлопая мокрыми ресницами.
        - Глупости. От слез зубы не могут болеть.
        - Смотря от чьих. - Санек забрал у нее платок и сам осторожно вытер ее лицо. - Вот так будет лучше.
        Они смотрели друг на друга и продолжали улыбаться, он - ласково и дружелюбно, она - печально.
        - А если честно, есть совсем простой выход, - произнес Санек неожиданно.
        - Какой выход?
        - Чтобы помириться вам с Карцевым.
        - Я же сказала, не хочу с ним мириться.
        - Это ты сказала. А твои глаза говорят противоположное. - Санек вздохнул, но так мимолетно, что Женя не успела этого заметить.
        Она молча и с ожиданием глядела на него.
        - Мы ведь совсем скоро уезжаем в Курск. Неделю там пробудем. Помелькаете друг у друга перед носом, все обиды как ветром сдует. Помяни мое слово.
        В сердце у Жени шевельнулась надежда. Может быть. Может Санек и прав: в конце концов - сколько месяцев Женька смотрел на нее, не решаясь подойти до той поездки в Петербург? А там за один День осмелел, да еще до какой степени.
        Санек добродушно усмехнулся.
        - Вижу, тебе полегчало.
        - Да, спасибо. - Женя потянулась и поцеловала его в щеку.
        В ответ он привлек к себе. В его объятиях было так спокойно, уютно, так надежно. Только дышалось все так же ровно, и мурашки по телу не бегали - как тогда, когда ее обнимал Женька. А жаль. Из них с Саньком получилась бы замечательная пара, и не нужно было бы решать никакие проблемы.
        Женя даже глаза прикрыла, мечтая о несбыточном. А, открыв, увидела Женьку. Тот стоял в двух шагах и, скрестив руки на груди, внимательно смотрел на них. Она поспешно отодвинулась от Санька и начала приглаживать волосы.
        Женька постоял еще несколько секунд и двинулся к станкам. Женя вспомнила о своем желании не стоять перед ним, решительно поднялась со стула и направилась к Лосю. Это потом, в поездке, они должны будут помириться, а сейчас они враги. Нечего ему пялиться на ее спину, пусть разглядывает Нику - та будет счастлива.
        Дирижер выслушал Женину просьбу и пожал плечами.
        - А в чем собственно дело, Женя? Чем вас не устраивает ваше место?
        - Карцев сзади громко поет. Я сбиваюсь на чужую партию. - Она решила быть нахальной и беспардонной. Пусть о ней думают, что угодно.
        - Но он же всегда стоял за вами, и вы никогда раньше не жаловались.
        - А теперь жалуюсь. Тем более, предстоит такая важная поездка.
        - Ладно. Так и быть. - Лось кивнул. - Встаньте правее, между Машей и Соней.
        - Спасибо.
        Женя подошла к станкам, кинула на Женьку уничтожающий взгляд и встала туда, куда ей велели. Она готова была поклясться, что чувствует спиной его недоумение. «Вот и стой себе один, - колко проговорила она про себя. - Я к тебе больше на пушечпый выстрел не подойду. Только, если сам на коленях приползешь».
        В течение репетиции она пела во всю глотку, но, несмотря на то, что Женька теперь был далеко, до нее долетал его голос. Женя даже пожалела, что она не среди сопрано - вот оттуда уж точно ей было бы его не слыхать.
        После репетиции к ней подошла Люба.
        - Как мама?
        - Лучше. Давление потихоньку нормализуется. На следующей неделе можно будет выйти на работу.
        - Ну, слава тебе, Господи. - Люба перекрестилась и с подозрением уставилась на Женю. - Ты опять, что ли, ревела?
        - Я? Нет. С чего ты взяла?
        - Тушь под глазами, вот с чего. - Любка полезла в сумочку и, достав зеркальце, протянула его Жене. - На, полюбуйся.
        Та глянула со стыдом и досадой. Ну и дура, совсем голову потеряла. Нужно было самой себя в порядок привести, а не поручать это дело Саньку. И в таком виде она мило беседовала с Лосем!
        Женя вынула салфетку и стала быстро стирать с лица черные разводы. Люба наблюдала за ней, выразительно уперев руки в боки.
        - Все? - Женя вернула ей пудреницу.
        - Все.
        - Ты домой идешь?
        - Не сейчас. Немного погодя. Я должна кое о чем поговорить со Всеволодом Михалычем.
        - Ну, тогда пока.
        - Пока. - Люба улыбнулась, помахала рукой и исчезла.
        Женя зашла в гардероб, оделась и вышла на улицу.
        Ярко светило солнце. Снег почти весь растаял, но земля еще оставалась сиротливо голой. «В этом году рано пойдет зелень», - подумалось Жене. Надо же - меньше чем через неделю уже наступит апрель! Учебный год почти пролетел, а она и не заметила. Скоро, совсем скоро последние экзамены.
        Раздался оглушительный трезвон. Прямо наперерез ей мчался велосипед. За рулем сидел мальчишка лет десяти, глаза его были круглыми от ужаса, он, не переставая, давил на сигнал. Женя поняла, что отскочить не успеет. В последнюю секунду пацан резко вырулил вбок, пронесся мимо, окатив Женю брызгами из соседней лужи, и метров через пять ухнул носом об асфальт. Она ожидала, что он заревет, но горе-велосипедист молчал. Потом, сопя, принялся неловко подниматься. На левой щеке у него алела здоровущая ссадина. Мальчишка встал на ноги и сделал попытку поставить свой транспорт на колеса, но одна рука его начисто не слушалась. Велосипед два раза с лязгом упал обратно на землю.
        Женя отряхнула куртку и подошла к нему.
        - Давай, помогу тебе.
        Пацан неохотно кивнул.
        Она поставила велосипед и осмотрела его. Цепь была сорвана и болталась.
        - Что ж ты ездишь на неисправной машине? - мягко укорила мальчишку Женя. - Так ведь и шею сломать можно.
        - Другого нет, - пробурчал тот.
        Она видела, что ему больно: лицо его было бледным, глаза напряженно щурились.
        - Ты руку, случайно, не сломал себе? Дай, посмотрю.
        - Да нет, все в порядке. - Пацан отодвинулся подальше, поддерживая пострадавшую руку под локоть.
        - Спасибо, что принял огонь на себя. - Женя дружески улыбнулась ему.
        - Не за что, - чуть более приветливо сказал парнишка. - Вы же все равно испачкались.
        - Ну, это ерунда в сравнении с теми потерями, которые понес ты. Подожди-ка. - Женя достала из сумки чистую салфетку и потихоньку вытерла кровь с его щеки. - Надо будет дома смазать йодом. Попросишь маму.
        - У меня нет мамы.
        - Как нет? - Женя прикусила язык. Потом спросила неловко и с осторожностью. - Где же она?
        - Уехала.
        - С кем же ты живешь? С отцом?
        - С сестрой. Ей уже восемнадцать.
        Вот почему он ездит на сломанном велосипеде. Женя понимающе кивнула.
        - А самому тебе сколько лет?
        - Через месяц одиннадцать будет.
        Пацан выглядел существенно младше, худенький, по-детски круглолицый, нос усыпан веснушками. Женю по-прежнему беспокоило, что он так и не опустил руку.
        - Больно тебе, говори честно?
        - Немножко. - Он поморщился.
        - Давай отведу тебя в травмпункт. Здесь, кажется, совсем недалеко.
        - Нет, не хочу. Само пройдет.
        - А сестра твоя сейчас дома?
        Он пожал плечами.
        - Не знаю. Вряд ли.
        Женя глянула на часы. Пожалуй, ему самому уж точно давно пора быть дома, а не кататься на велике - время почти девять.
        - Слушай, дай я тебя хоть провожу, - предложила она. - Ты же не дотащишь велосипед.
        - Дотащу.
        - Ну и упрямец, - рассердилась Женя. - Ладно. Пока.
        Она, не спеша, пошла к остановке. Мальчишка ковылял далеко позади, слышно было, как глухо позвякивает болтающаяся цепь. Шагов через десять он и вовсе отстал. Женя остановилась и обернулась.
        Пацан сидел на корточках, опустив лицо, велосипед снова валялся на асфальте.
        - Я же говорила, давай провожу. - Женя вернулась и присела рядом.
        Он на нее никак не среагировал, только прикрыл глаза.
        - Что с тобой? - испугалась она.
        - Тошнит.
        - Значит, это все-таки перелом. Вот что, хватит дурака валять. Я сейчас остановлю машину и едем к врачу.
        Случайный Женин знакомый ничего не ответил, но едва заметно кивнул.
        Она подошла к обочине и подняла руку. У бровки затормозила «Волга». Женя объяснила водителю, в чем дело, тот помог запихнуть ломаный драндулет в багажник, затем подхватил парня в охапку и сунул на заднее сидение.
        - Здесь рядом, - проговорил он ободряюще.
        Езды, верно, оказалось минут пять. Они вышли, шофер затащил велосипед на крыльцо поликлиники, затем Женя дала ему полтинник, и он уехал. Мальчик стоял и ждал.
        - Пошли, - ласково велела ему Женя и распахнула тяжелую дверь.
        Врачиха смазала ссадину зеленкой, осмотрела руку и направила их на рентген. Тот показал трещину.
        - Будем накладывать гипс, - сказала травматолог. - Говорите имя, фамилию ребенка, домашний адрес, телефон. Мы потом вам позвоним насчет номера страхового полиса.
        - Скажи им, как тебя зовут, - шепнула растерявшаяся Женя на ухо пацану.
        - Виталик.
        - А дальше? - Докторша нетерпеливо нацелилась ручкой в регистрационный листок.
        - Соколов Виталик. Улица Живописная, дом двадцать восемь, квартира три.
        - Вы мать? - спросила врачиха Женю.
        - Нет.
        - А кто?
        - Никто. Просто прохожая. Он на меня чуть не наехал на велосипеде, но в последнюю минуту резко вырулил. И упал.
        - Ясно. Надо позвонить его родителям.
        - Он живет с сестрой.
        - Значит, сестре. Какой у тебя телефон, зайчик? - обратилась она к пацану.
        Тот продиктовал ей номер.
        - Сейчас положим гипс, и я позвоню.
        Через десять минут левую руку мальчишки украшала плотная белоснежная повязка. Врач позвонила домой, но там никто не брал трубку.
        - Ну и что с тобой делать? - она озабоченно уставилась на Виталика.
        Тот сказал:
        - У меня есть ключ.
        - Мало ли, что есть. А вдруг тебе станет плохо, а дома никого из взрослых.
        - Я могу побыть с ним до прихода сестры, - предложила Женя.
        - Точно? - Женщина взглянула на нее испытующе.
        - Точно. Я сейчас абсолютно свободна.
        - Ну хорошо. Вы мне, на всякий случай, паспорт покажите.
        Женя сунула врачихе документ. Та кивнула.
        - Мы можем дать вам машину.

«Скорая» отвезла их по адресу, и через пятнадцать минут Женя уже сидела в небольшой двухкомнатной квартире. Обстановка вокруг была совсем не бедная: новые обои, модная мягкая мебель, огромный зеркальный шкаф-купе.
        - Твоя сестра работает? - спросила она у Виталика, который немного отошел от полученных травм, и слегка порозовел.
        - Работает.
        - А где?
        - Точно не знаю. Кажется, в каком-то клубе.
        - Что она там делает?
        - Танцует.
        - А папа куда делся?
        - Умер. Давно, пять лет назад.
        - Как же это ваша мама уехала, оставив вас совсем одних?
        Виталик пождал плечами.
        - Я откуда знаю? Ксюшка говорит, у нее роман.
        - Влюбилась, что ли? - уточнила Женя.
        - Ну да, влюбилась. В одного мужика. Я его видел. Он к нам на прошлый Новый год приезжал, а вообще-то он не здесь живет.
        - А где?
        - В Южно-Сахалинске. Мать туда к нему поехала.
        - И тебя с собой не взяла? - не поверила Женя.
        - Не-а. А потом - Ксюшка меня все равно бы не отдала.
        - Как это не отдала? Матери?
        - Она говорит - она моя мать. Я, правда, ее больше люблю. Она добрая.
        - А мама - злая?
        - Мама никакая. Ее и дома никогда не бывало.
        - Ну и семейка у вас, - невольно вырвалось у Жени.
        - Пить хочу, - сказал Виталик.
        - Сейчас поставлю чайник.
        Женя сбегала в кухню, приготовила чаю, слазила в холодильник - там оказалось довольно много продуктов: сыр, колбаса, домашние котлеты и творожок «Данон».
        Они поужинали, потом включили телевизор. Чересчур самостоятельная Ксюша все не возвращалась. Женя уже стала недоумевать - на часах было без четверти одиннадцать. Ровно в четверть двенадцатого, наконец, в двери заскрежетал ключ.
        В прихожую вошла симпатичная, совсем юная девушка, с копной шелковистых каштановых волос. Одета она была совершенно обыкновенно и очень просто, в длинное болоньевое пальто и ботинки без каблука, через плечо висела объемистая кожаная сумка. В руках девушка держала увесистый пакет с продуктами.
        При виде Жени, вышедшей к ней навстречу, на лице у девчонки отразился испуг.
        - Вы кто? Что случилось? - голос у нее был отрывистый и хрипловатый.
        - Ксюша, вы не волнуйтесь. Я - Женя. Ваш брат… с ним произошла неприятность. Он упал с велосипеда….
        - Виталька? - перебила девушка и, бросив пакет, прямо в ботинках кинулась в комнату. - Ты, дурень несчастный! Я же просила тебя потерпеть до завтра! - Она подбежала к пацану, который, понурив голову, с виноватым видом сидел на диване, пытаясь задвинуть подальше загипсованную руку. - Господи, это что? Перелом?
        - Трещина, - успокоила ее Женя. - Ничего страшного. Врач сказал: две-три недели, и все пройдет.
        - Только этого мне не хватало! - Ксюша принялась расстегивать пальто. Вид у нее был усталый и несчастный.
        - Ксюх, - потерянно позвал Виталик.
        - Что?
        - Ты… не расстраивайся. Мне и не больно совсем.
        - Горе ты мое! - плачущим голосом проговорила девушка и, обращаясь к Жене, прибавила доверительно. - Говорила ему, потерпи пару дней. У меня вся неделя занята была, завтра только выходной. Я уж и велосипед присмотрела, хороший, за две с половиной тысячи. А этот давно пора на помойку. Так ведь нет, олух царя небесного! Надо было сесть на развалюху и сверзиться! Спасибо, хоть шею себе не сломал!
        Женя видела, что она постепенно успокаивалась.
        - Я пойду, - мягко проговорила она. - Там вам из травмпункта звонить будут насчет полиса, вы им номер продиктуйте.
        - Хорошо. Спасибо. - Ксюша вышла следом за ней в коридор.
        Прихожая была ярко освещена, и Женя хорошо видела ее лицо: тонко выщипанные брови, пухлый, но вместе с тем твердый рот, слегка раскосые, красиво подведенные глаза.
        - Устала я, - сказала Ксюша и неожиданно улыбнулась. Улыбка вышла совсем детской, никак не вяжущейся с общим обликом секси-герл.
        - Может быть, вам нужна какая-то помощь? - спросила Женя. - Мне Виталик рассказал, что вы одни живете.
        - Помощь? - Ксюша решительно помотала головой. - Нет, нет. Я справлюсь. Мне хорошо платят, денег хватает. Жаль только времени свободного мало, Виталька вынужден один болтаться, а ему учиться надо.
        - А с матерью ему было бы не лучше? - осторожно поинтересовалась Женя.
        - С этой сучкой? - Выражение лица Ксюши моментально стало жестким и злым. - И думать нечего. Не видать ей его, как своих ушей. У нас все путем, все хорошо. Виталька еще у меня президентом станет, увидите. А эта… пусть катится к своему кобелю! Слышать о ней не хочу!
        Женя уловила в ее голосе Женькины интонации. Значит, не он один ненавидит своих родителей, таких полно. А она наивно полагала, что близких не выбирают, а принимают такими, какими Бог дал.
        - Пойду, - повторила Женя и стала одеваться.
        Ксюша стояла рядом, слегка наклонив голову.

«Кем, интересно, она работает? - подумала Женя. - Наверняка, стриптизершей, иначе за что ей платят такие бабки».
        - До свидания.
        - Всего доброго, - попрощалась Ксюша.
        Женя вышла на площадку. Дверь захлопнулась. Было уже без десяти двенадцать. Мать несколько раз звонила ей на мобильный, спрашивала, когда она вернется домой.
        Женя шла по темной улице и думала, что Ксюша, наверное, поняла бы Женьку лучше, чем она. Хотя нет, она тоже понимает. Иначе, зачем ей было устраивать всю эту разборку со Столбовым, осложнять себе жизнь отказом от его руководства дипломом? Проблема в том, что она при всем сочувствии к Женьке не может влезть в его шкуру, и он это чувствует. Оттого и не верит до конца в ее искренность. Что ж, остается лишь надеяться на то, что сказал Санек - на поездку в Курск.
        Она оказалась дома только в половине первого ночи. Мать не спала, ждала ее.
        - Где ты была?
        - Так, в одном месте. Парнишка с велосипеда упал, пришлось довезти его до дому. Ну и посидеть, пока не придет его сестра.
        - Боже мой, ты прямо мать Тереза! Я, признаться, думала, ты снова поехала туда.
        - Куда? К Женьке?
        - Ну да, к нему.
        - Нет. - Женя грустно покачала головой. - Нет. С ним все кончено. До поры до времени.
        - Вот именно, до поры до времени, - произнесла мать с иронией. - Когда хотят что-то завершить окончательно, сроков не ставят.
        - Не будем об этом, - мягко попросила Женя. - Тем более, послезавтра у меня кафедра. Для меня это сейчас важней всего.
        - Неужели? - Ольга Арнольдовна глянула на нее с недоверием. Потом улыбнулась. - Узнаю свою дочь. Тебя невозможно уничтожить.
        - Невозможно. - Женя кивнула. - Поэтому давай спать.

28
        Кафедра собиралась в двенадцать. Женя уже в одиннадцать была в аудитории. Странно, но она не чувствовала волнения. Голова была ясной, настроение агрессивным и веселым. Пусть попробуют ее подловить, ничего у них не выйдет!
        Она подготовила все материалы, начертила на доске схемы, написала под ними уравнения. Примерно в половине двенадцатого в зал вошел Григорянц.
        - Здравствуйте, Армен Ашотович, - поздоровалась Женя.
        - Здравствуйте, здравствуйте. - Тот игриво подмигнул. - Боитесь?
        - Нет. Если только самую малость.
        - Непорядок. Студентам положено волноваться. Примета такая.
        - Я не верю в приметы.
        - Ну, ладно. Сейчас схожу за Людмилой Ивановной. Вы пока осваивайтесь.
        Он немного повозился с какими-то бумагами, затем вышел. Вскоре появился Носов, сухопарый, слегка сутуловатый, с лицом холодным и непроницаемым. Он держался официально, корректно кивнул Жене, сел на свое место и углубился в чтение какой-то брошюры.
        Через пять минут после него пришла группа аспирантов. Они сели сзади, вполголоса переговариваясь между собой.
        Женя ждала, когда появится Столбовой. Однако его не было. Вернулся Григорянц, ведя под руку Перегудову, миловидную дородную женщину, больше похожую на заведующую детским садом, нежели на доцента. Все постепенно рассаживались на местах, время подходило к двенадцати.
        - А где Столбовой? - спросил Носов.
        Григорянц принялся что-то шептать ему на ухо.
        - Странно, - громко проговорил тот, всем своим видом демонстрируя неодобрение.
        - Может быть, начнем уже, - певучим, грудным голосом предложила Перегудова.
        - Остальные все тут? - Григорянц оглядел конференц-зал.
        Аспиранты затихли и полезли за блокнотами.
        - Пожалуй, действительно начнем. Первым у нас на повестке сообщение студентки пятого курса Зиминой Евгении. Тема претендует на будущую кандидатскую, если я правильно понял. Пожалуйста. - Григорянц масляно улыбнулся Жене.
        Та встала и не спеша взошла на кафедру.
        - Тема моего доклада называется «Обоснование и использование линейного программирования при оценке риска техногенных катастроф». Сегодня я хочу остановиться на нескольких особо важных аспектах…
        Женя излагала материал четко и сжато, голос ее звучал уверенно и твердо. Она старалась не смотреть в зал, но все же боковым зрением видела длинное, худое лицо Носова. Его глаза за толстыми стеклами очков, не отрываясь, смотрели на нее. Перегудова откровенно скучала и время от времени что-то шептала Григорянцу. Тот едва заметно улыбался и кивал.
        - Вот, собственно и все, что я могу сказать по этому поводу, - закончила Женя и мельком глянула на часы: она говорила тридцать минут.
        - Что ж, все очень продумано, - произнес Григорянц. - Послушаем теперь мнение преподавательского состава. Будут у кого-нибудь вопросы?

«Вот сейчас, - подумала Женя, искоса наблюдая за Носовым, - сейчас он возьмется за меня». Тот, однако, молчал. Зато с последнего ряда поднялся молодой долговязый аспирант с иезуитской бородкой.
        - Мне не совсем понятно, почему вы пользовались исключительно зарубежной литературой. На эту тему полно статей отечественных авторов.
        - Если вы имеете в виду монографию Вандерхуэлла, то этот труд содержит в себе исчерпывающую информацию по всем вопросам, которые интересуют всех нас.
        - Я тоже изучал Вандерхуэлла и считаю многое из того, что тот пишет, необоснованным.
        - Почему же необоснованным? - неожиданно вмешался Григорянц. - Ведь вам только что продемонстрировали массу примеров. Мне они показались весьма убедительными.
        - Ну, не знаю. - Аспирант стушевался и сел на место.
        - Мне понравился способ решения уравнений, - сказала Перегудова. - Красиво.
        - Красиво, - согласился Григорянц. - Я бы даже сказал, виртуозно…
        Женя молчала, глаза ее блестели.
        - Из этого, действительно, можно сделать научную работу, - проговорил Григорянц. - Титанический труд. Сколько часов вы провели в библиотеке?
        - Я не считала, но, кажется, много.
        - Оно и видно, - улыбнулась Перегудова.
        - Одну минуточку, - вдруг громко произнес Носов и встал.
        Сердце у Жени упало.
        - Мы рассуждаем сейчас так, будто перед нами уже состоявшийся коллега, у которого завтра-послезавтра защита. А ведь Зимина пока еще студентка. Всего-навсего студентка, и ее работа содержит в себе самые примитивные студенческие ошибки.
        По залу прошел шепоток. Женя облизала пересохшие губы.
        - О каких ошибках вы говорите, Валерий Ильич? - удивленно спросил Григорянц.
        - Ну, например. - Носов скрестил руки на груди и в упор уставился на Женю своими прозрачными, почти белыми глазами. - У вас нет ни малейших упоминаний о том, на основе каких экспертных оценок рассчитаны риски самих катастроф. А, между тем, это весьма существенный вопрос.
        Повисла пауза. Потом Григорянц мягко проговорил, обращаясь к Жене:
        - Можете дать ответ?
        - Да, могу. Здесь нужно прежде всего опираться на статистические данные и данные МЧС. - Она посмотрела на Носова.
        Тот кивнул.
        - Положим. Но это еще не все.
        - Пожалуйста, Валерий Ильич, - почти весело произнес Григорянц. - Мы вас слушаем.
        - Будьте любезны, расскажите нам, как администрация предприятия защищает себя от рисков. - Носов явно не замечал иронии коллег. Лицо его оставалось сумрачным и маловыразительным, он продолжал сверлить Женю пристальным и неприязненным взглядом.

«Неужели не может простить, что кто-то осмелился разрабатывать его тему? - мелькнуло у нее в голове. - Правильно про него ходят слухи в институте, что он чрезвычайно мстительное и злобное существо».
        - Что скажете, Зимина? - подала голос Перегудова.
        По ней было ясно заметно, что дискуссия ее утомила и она ждет не дождется, когда заседание окончится.
        - Администрация обязана консультироваться с дирекцией или с вышестоящей организацией. А так же со специалистами и с министерством по чрезвычайным ситуациям.
        - Грамотный ответ, - не удержался от похвалы Григорянц. - Я думаю, довольно на этом, и…
        - Позвольте еще минутку внимания, - нагло перебил Носов.
        Григорянц покраснел от гнева, но сдержался и процедил сквозь зубы.
        - Позволяю.
        Носов опустил руки по швам, отвел глаза в сторону и произнес глуховатым голосом:
        - Расскажите нам о рисках научного инвестиционного проекта.
        Женя пришла в замешательство. Столбовой ничего не говорил ей по этому поводу. Во всех материалах эта тема шла отдельным пунктом и требовала обстоятельного разбора. Она не была готова обсуждать ее сейчас, перед кафедрой, и тем более в отсутствие руководителя.
        В зале воцарилось молчание. Женя беспомощно глянула на Григорянца - тот за спиной у Носова делал ей какие-то знаки. Перегудова откровенно зевала. Аспиранты тихонько переговаривались между собой, девушки хихикали.

«Им всем плевать на меня, - с тоской подумала Женя. - Плевать на мой провал. Всем, кроме, разве что, Григорянца. Но и тот не особо напрягается, а мог бы выступить в мою защиту гораздо более активно».
        Она не знала, что ей делать. Сказать, что не может ответить? Носов тут же обвинит ее в непрофессионализме и школярстве. Потом, на защите, он, без сомнения, припомнит все, что было сегодня. Присутствуй в зале Столбовой, он бы не дал ее в обиду, моментально поставив на место не в меру дотошного доцента. Но со Столбовым Женя рассорилась.
        Она решила - будь, что будет. В конце концов, ее работа не может вмещать в себя абсолютно все, такого просто не бывает по определению.
        - Это отдельный вопрос, - твердо проговорила Женя, глядя прямо в лицо Носову. - Им нужно заниматься специально, исследуя дополнительные материалы, которыми я сейчас не располагаю. Поэтому я не буду отвечать.
        Доцент пренебрежительно хмыкнул.
        - Очень мило! Почему это, позвольте узнать, вы не располагаете материалами, которые обязаны были изучить? Я… - Он вдруг покосился куда-то в сторону и неожиданно резко замолчал. Желтоватое лицо его сделалось пунцовым. - Да, пожалуй… пожалуй, вы правы, - проговорил он мгновением позже. Тон его утратил недавнюю уверенность и нахальство и стал растерянным. - Обсудим это в другой раз.
        Женя увидела, как широко ухмыльнулся Григорянц, и поняла, что это победа. Полная, окончательная, но необъяснимая с точки зрения логики. Что произошло? Почему Носов в последний момент не захотел ее топить и добровольно сдался?
        Перегудова достала из сумочки зеркальце и начала пудриться.
        - Я думаю, на этом можно закончить. - Григорянц встал.
        Женя принялась собирать листы в папку. Она чувствовала, как дрожат ноги. Ее не оставляло ощущение, что все это с ней уже было. Этот зал, пристальные взгляды, уставленные на нее, ощущение загнанности и беззащитности.

«Сон», - внезапно вспомнилось ей. Тот сон, который она видела, когда проспала на вокзал перед поездкой в Питер. Ей снилось, что она выступает с докладом, а Столбового нет в зале. Вместо него в первом ряду сидит Женька, сидит и смотрит на нее. Неужели подсознание уже тогда вывело связь между ними? Возможно ли, чтобы то, что нас ожидает, уже было написано заранее и лишь ожидало своего воплощения?
        Женя сошла с трибуны вниз. В горле пересохло, адски хотелось пить. Сделать хотя бы глоток холодной воды. Она подняла голову и увидела Столбового - тот стоял у самой двери, скрытый от зала выступом стены. Их взгляды встретились. Лицо Столбового было серьезным и даже сумрачным. Женя поспешно опустила глаза, и тут же поняла, отчего так смутился Носов - побоялся связываться с именитым профессором.
        К ней подошел Григорянц.
        - Поздравляю. От всей души поздравляю. Если честно, я в полном восторге.
        - Не надо, не поздравляйте, - сквозь зубы проговорила Женя. - Это все его заслуга. - Она кивнула в сторону Столбового и быстро пошла к двери.
        За ее спиной слышался шепот. Женя стремительно прошла мимо профессора и скрылась в коридоре.
        Только сейчас она ощутила, как невероятно устала. Ей захотелось немедленно сесть, но рядом не было ни одного стула. Где-то впереди раздавался веселый голос Перегудовой, она смеялась. Сзади шли аспиранты. Женя свернула на лестницу, спустилась вниз. Заглянула в буфет, купила бутылку минералки и с жадностью выпила один за другим два стакана. Ей стала немного легче, она пришла в себя.
        Теперь можно со спокойной совестью ехать в Курск. Она сделала все, что могла - обошлась без помощи Столбового, если не считать того, что он спас ее от Носова. Но об этом Женя его не просила. Женька должен оценить ее жертву и вернуться. И он вернется, обязательно.
        Она позвонила матери. Та тут же схватила трубку.
        - Ну что, как?
        - Все хорошо.
        - Как приняли доклад?
        - Сказали, что это серьезная заявка на будущую научную работу.
        - Я тебя поздравляю!
        - Спасибо, мамуль. Я еду домой. Зайти в магазин?
        - Не нужно. Я уже ходила и все купила. Сейчас пеку пирожки.
        - Ты только не перегружайся, а то снова давление подскочит.
        - Не подскочит. Целую. Жду.
        Женя дождалась трамвая, села в него и расстегнула куртку. Жарко. Совсем жарко. На улице, наверняка, не меньше пятнадцати тепла. А в Курске, небось, и вовсе жара. Интересно, где их поселят - снова в общежитии или в гостинице? Лось после поездки обещал дать ей соло, пусть совсем крошечное, в десять тактов, но все-таки. Он сказал, что Женя замечательно распелась. Она с удовольствием споет соло, а самая заветная мечта ее спеть что-нибудь вместе с Женькой. С ним наверное, приятно петь, у него такой хороший голос…
        Женя вздохнула, прикрыла глаза, и принялась грезить наяву. Она не заметила, как доехала до дому. Из квартиры доносился упоительный запах свежеиспеченных пирожков.
        - Женюся! - Ольга Арнольдовна раскрыла ей свои объятия. - Скорее, раздевайся и за стол. Я хотела тебе позвонить и сказать, чтобы ты пригласила Николая Николаевича. Конечно, это может показаться нескромным, но я ведь от всего сердца. Мы бы его напоили чаем.
        Настроение у Жени сразу же упало. Елки зеленые! Мать же ни о чем не подозревает. Все это время она молчала о своем конфликте с профессором, опасаясь за ее здоровье. Но теперь придется во всем сознаться, а то, чего доброго, мать позвонит Столбовому с благодарностями, и тот раскроет ей глаза на их взаимоотношения.
        Женя решила, что сделает это за ужином, постепенно. Они сидели в кухне и чаевничали. Ксенофонт хрустел сухим кормом.
        - Знаешь, - тихо проговорила Ольга Арнольдовна. - Мне сегодня отец снился. Он пришел сюда, к нам, и сказал, что скучает. Особенно по мне. Представляешь, ну и сон.
        - Представляю, - сказала Женя с набитым ртом. - Вы расстались во сне?
        - Да. Он потом ушел.
        - Это главное. Когда снится покойник, нужно, чтобы он не забрал тебя с собой.
        - Знаю. - Мать вздохнула. - Интересно, как там Инга поживает? Сто лет не звонила, мы ей тоже.
        - Я звонила, но очень давно. Еще осенью. У нее все хорошо, растит дочку. Та, кажется, уже ходит в первый класс.
        - Ты ешь, ешь. Бери еще пирожок, вон те с грибами, а те с мясом.
        - Спасибо. - Женя взяла с блюда продолговатый пирожок с грибами и надкусила. - Ма, я хочу тебе кое-что сказать.
        - Это о Карцеве? - Ольга Арнольдовна тут же насторожилась.
        - Ну… нет, не о нем. Но связанное с ним.
        - Знаешь, я уже боюсь этого имени, - призналась Ольга Арнольдовна. - Как бы мне хотелось, чтобы ты влюбилась в Саню.
        - Увы. - Женя улыбнулась. - Так вот, выслушай меня и не волнуйся. Дело в том, что я… отказалась от кураторства Столбового.
        - Как отказалась?! - Мать выронила из рук пирожок.
        - Так. Я решила, что он, действительно, виноват перед Женькой. И сказала ему об этом.
        - Ты сказала Николай Николаичу, что не будешь у него заниматься? - лицо матери бледнело на глазах.
        - Ма, ты обещала не волноваться, - встревожилась Женя. - Да, я сказала, что считаю его бездушным эгоистом.
        - Прямо в лицо?!
        - Конечно. А что тут такого? Я ведь действительно так думаю.
        - Ужас какой! - Ольга Арнольдовна прижала обе руки к груди. - Как же ты сегодня выступала перед кафедрой?
        - Одна.
        - Что ж, он даже не пришел тебя слушать?
        - Пришел, но позже. Я его не видела. Вернее, заметила уже после выступления.
        - Женя, ты сошла с ума!
        - Ма, он правда сволочь, хоть и гениальный ученый. Он не должен был так поступать.
        - Как ты можешь его судить, ты, девчонка?! Он втрое старше тебя, вы… вы совершенно без тормозов, в наше время молодежь не могла позволить себе такого! - Ольга Арнольдовна почти кричала, голос ее срывался.
        - Мамуль, не нужно так! Я тебе специально ни о чем не говорила, боялась, что ты станешь психовать. Видишь, я была права.
        - Ты? Права?! Да ты такая же чумовая, как этот Карцев! Под стать ему! Хороша парочка! Что ж вы творите, черт бы вас побрал! - Ольга Арнольдовна, не договорив, вдруг резко замолчала. Губы ее сделались синими. Она тихо и жалобно застонала.
        Женя вскочила из-за стола и бросилась к ней.
        - Что? Что с тобой? Плохо?
        - Сердце, - сквозь зубы пробормотала мать. - Быстрей, дай таблетку.
        Женя стремительно подбежала к полке, где находилась аптечка, достала нитроглицерин.
        - На.
        Ольга Арнольдовна сунула лекарство под язык.
        - Пойдем, я тебя уложу.
        - Нет, не могу. Ой, господи, вздохнуть нету сил.
        - Я вызову «Скорую».
        Мать ничего не ответила, голова ее медленно клонилась к столу. Женя почувствовала, как ее охватывает леденящий ужас, и кинулась к телефону….
        - Слава Богу, не инфаркт, - сказал молодой врач с красивым, иконописным лицом. - Не инфаркт, но предынфарктное состояние. Нужна госпитализация.
        - Это обязательно? - слабым голосом проговорила Ольга Арнольдовна.
        - Без обсуждений, - отчеканил парень. - У вас сосуды изношенные, необходима интенсивная терапия. В противном случае… - Он выразительно развел руками.
        Женя с убитым видом стояла у окна.
        - Собирайте ее и поехали, - велел врач.
        - Господи, Женюся, как я тебя оставлю в таком состоянии? - шептала Ольга Арнольдовна. По ее щекам катились слезы.
        - Перестань, мама. Все будет хорошо. - Женя заставила себя улыбнуться. - Ты поправишься. Вот увидишь. Я буду навещать тебя каждый день.
        - Вы же уезжаете. Ты говорила… с хором….
        - О чем ты? - Женя изобразила на лице безмятежность. - Я никуда не поеду. Главное, чтобы ты была здорова.
        - Девушка, - поторопил врач. - Побыстрее, у нас еще куча вызовов.
        - Да, сейчас. - Женя принялась собирать материны вещи, халат, ночнушку, тапочки.
        Потом они вместе с фельдшером осторожно спустили Ольгу Арнольдовну вниз и уложили в машину.
        В больнице Женя дождалась, пока мать осмотрит врач, поговорила с ним, выяснила, что можно привозить из продуктов и, поцеловав на прощанье Ольгу Арнольдовну, уехала.
        Дома она позвонила Любе.
        - Привет, - обрадовалась та. - Как дела?
        - Плохо. Маму увезли в больницу. Сердечный приступ.
        - Час от часу не легче, - расстроилась Любка. - Ты сама-то в порядке?
        - Вроде бы. Скажи завтра Лосю, что я в эти дни не появлюсь. И в Курск тоже придется вам ехать без меня.
        - Ну, понятное дело. Жалко.
        - Ладно, перебьюсь. Лишь бы мама поправилась.
        - Женюра, держись. Ты сильная, ты все сможешь. Заехать к тебе?
        - Нет, не нужно. Я жутко устала, сейчас лягу спать. Завтра с утра пораньше поеду в больницу.
        - Женюр, я понимаю, что сейчас мой вопрос не совсем к месту, но… как у вас с Карцевым?
        - Никак, - коротко ответила Женя.
        - То есть? Прошла любовь, завяли помидоры?
        - Можешь считать, что так. - Женя говорила с неохотой.
        Ей казалось кощунственным обсуждать их с Женькой отношения сейчас, в тот момент, когда мама лежит в больнице. Ведь это она довела ее до такого состояния, она и ее сумасшедшая любовь!
        - Ладно, ясненько, - произнесла Любка. - Ну что ж, тогда чао.
        - Чао, - попрощалась Женя.
        Она положила трубку и глубоко задумалась. Не судьба им с Женькой помириться во время поездки. Может быть, позвонить ему прямо сейчас, рассказать, как плохо обстоят у нее дела? Неужели он не посочувствует ей, останется равнодушным? Ведь он же вовсе не жестокий и не злой, хотя и хочет таким казаться.
        Женя вспомнила, как он заботился о ней, ухаживал, когда она болела, готовил для нее разные лакомства, беспокоился, чтобы ее не продуло, чтобы ноги не промокли. Не могла же вся его нежность по отношению к ней испариться без следа. Причина, по которой она собирается к нему обратиться, весьма веская.
        Женя уже набрала номер, но внезапно передумала. Ни к чему все это. Пусть уж он съездит в Курск, а когда вернется, тогда они и поговорят. К тому времени и матери станет лучше, а сейчас что можно сделать? Только ждать.

29
        Анна Анатольевна бережно закрыла крышку рояля, спрятала в шкаф ноты и, погасив свет в зале, вышла в коридор. Сегодня она уходила с репетиции последней - нужно было выучить сложный аккомпанемент к грядущим гастролям. Конечно, можно было позаниматься и дома, но там соседи снизу сразу начнут стучать по батарее - у них хроническая непереносимость классической музыки.
        Анна Анатольевна прошла в гардероб, сменила лаковые «лодочки» на полусапожки, надела пальто и глянула на часы. Без четверти девять. Да, засиделась она за Рахманиновым и Гречаниновым, не заметила, как пролетело время. Гардеробщица, маленькая и сморщенная старушка, кивнула ей, стараясь подавить зевоту.
        - До свиданья, Марья Тимофеевна, - попрощалась с ней Анна Анатольевна.
        - Всего доброго.
        Она вышла на улицу и едва не налетела на темную фигуру, стоящую у самой двери.
        - Жень, ты?
        - Я.
        - Тьфу, напугал до смерти! - в сердцах проговорила Анна Анатольевна. - Притаился, все равно, как маньяк какой. Чего домой не идешь?
        - Вас жду.
        - Да чего ж меня ждать? Ехал бы себе. У тебя ведь ключ.
        - Неохота. Что я там буду делать, один в квартире? - Женька протянул руку и забрал у нее сумку с продуктами, купленными еще днем.
        - К матери бы зашел. Ей поговорить не с кем, совсем забросил ее.
        - Перебьется, - угрюмо бросил Женька.
        Они, не торопясь, направились к остановке. Анна Анатольевна искоса поглядывала на его лицо, на котором застыло выражение злости и растерянности.
        - Чудак человек! Ну чего ты добиваешься, скажи на милость? Тебе с девушкой гулять нужно, а не со старухой.
        - Вы не старуха.
        Она улыбнулась.
        - Старуха, кто ж еще.
        Какое-то время они оба молчали. Потом Анна Анатольевна проговорила другим, осторожным и мягким тоном:
        - Женя на репетицию не пришла. И в прошлый раз ее тоже не было. Что с ней, не знаешь?
        - Нет.
        - А должен бы знать, - произнесла она недовольно. - Должен бы. Может, какая беда?
        - Никакой беды. Прогуливает и все дела. Готовит свои проекты или в библиотеке торчит.
        - Вот бы тебе когда-нибудь там поторчать, - вздохнула Анна Анатольевна.
        - Очень надо.
        - Знаю. Тебе ничего не надо в отличие от всех нормальных людей. Была бы я на месте Жени, я бы давно поставила на тебе крест.
        - Она и так его поставила.
        По Женькиному тону Анна Анатольевна поняла, что это не просто треп. Видимо, что-то произошло за эти дни. Что-то такое, о чем он ей не рассказал. Она настороженно глянула на него.
        - Ты… ты говорил с ней?
        - Нет. Она сама.
        - Что сама?
        - Сама. Подходила на позапрошлой репетиции.
        - И что? - с надеждой спросила Анна Анатольевна.
        - Да ничего. - Женька уставился себе под ноги.
        - Как ничего? Такого быть не может. Не морочь мне голову, пожалуйста. Ты извинился перед ней?
        - С чего это я должен извиняться?
        - Опять двадцать пять! - Анна Анатольевна с досадой хлопнула в ладоши и остановилась. - Нет, тебя вправду нужно лечить. В больницу положить, как твою мать. Может есть какие лекарства, которые помогают в таких случаях?
        - Нет никаких лекарств. Пошли, а то пропустите свой фильм. - Женька нетерпеливо потянул ее за рукав.
        - Нет, ты подожди, - уперлась она. - Давай, выкладывай, как все было! Снова ей нахамил, да?
        - Нет! Просто сказал, что подумаю.
        - Подумаешь?! Да над чем тут думать, солнце мое?
        - Есть над чем. Я еще окончательно ничего не решил. Может, я и не смогу, если она будет… с ним.
        - Господи, какая тебе разница? Это ведь ее дело, ее учеба, она на это силы тратила в течение пяти лет. Пусть себе защищает диплом под руководством твоего отца - это же не означает, что она с ним будет спать!
        - Вообще-то, она сказала, что не станет больше с ним заниматься, - неожиданно проговорил Женька. Помолчал секунду и прибавил: - Если я правильно понял.
        Анна Анатольевна смотрела на него, раскрывши рот.
        - Ты… издеваешься надо мной? Да?
        - Нет. Я просто не верю ей. Не может быть, чтобы она так сразу отказалась.
        - Болван ты! Еще как может быть! - Анна Анатольевна резко развернулась и засеменила вперед, в темень.
        Женька постоял, потом двинулся следом за ней. Она шла, не глядя на него больше, всем своим видов выражая высшую степень осуждения. Они доковыляли до остановки, сели в автобус.
        - Я не знаю, что с тобой делать, - устало проговорила Анна Анатольевна. - Любому терпению рано или поздно приходит конец. Помяни мое слово, когда ты, наконец, соберешься что-либо предпринять, будет поздно. Столько раз обижать человека нельзя - последствия получатся самыми печальными.
        - Я ее не обижал.
        - Еще как обижал. Сам говоришь, что Женя поставила на тебе крест. Значит, прекрасно понимаешь, что натворил.
        - Я вовсе не поэтому так говорил.
        - А почему?
        - Потому, что она общается с Крашевниковым.
        - Женя? С Крашевниковым? Не говори глупости. Я не видела, чтобы они были вместе.
        - Зато я видел.
        Автобус остановился у метро. Анна Анатольевна и Женька присоединились к толпе, которая текла в подземный переход.
        Пожилая концертмейстерша молчала, погруженная в свои мысли. Странная молодежь пошла нынче. Вроде бы все такие продвинутые, современные, зубастые, знают свои права, и палец им в рот не клади. И в то же время какие-то они все инфантильные. Сущие дети. А ведь лет обоим Женям не так уж и мало. Сама Анна Анатольевна в девятнадцать окончила музыкальное училище и уехала по распределению в крошечный волжский городишко. Преподавала в клубе, театр организовала, они там целые оперы ставили. Никто ей не помогал, все сама: и педагог, и настройщик, и режиссер в одном лице. А потом влюбилась в парня, тот в клубе осветителем работал. Поженились, жили душа в душу, хотя и разные были: он деревенский, она городская, да еще столичная штучка. Разборками заниматься просто-напросто времени не было, каждый работал по десять часов в сутки. Пятнадцать лет, как один день промелькнули, а потом умер ее Боря. Сгорел от рака, не помогла ни операция, ни заграничные лекарства, на которые ухлопали все сбережения. И осталась Аня одна - ребеночек у них отчего-то не получился. Вернулась в Москву, в мамину квартирку, устроилась на
работу. Так больше и не встретила никого, кто бы стал ей дорог, как Боря. Растила соседкиного сына, как своего собственного, а вырастила не пойми кого. Разве у них с Борей так было - чтобы не верить друг другу, ревновать попусту, подозревать Бог знает в чем? Да они каждой минуте радовались, что были вместе, сообща откладывали жалкие свои копейки, покупали друг другу трогательные подарки - то, что завозили в их сельпо…

…Женька тоже думал о своем. О том, что, конечно, он кретин. Сам довел Женю до слез, а теперь пеняет на то, что она побежала плакаться к Саньку. Но с другой стороны, могла бы так не торопиться. Поплакала бы одна в сторонке, он бы не выдержал, подошел к ней. И мобильник свой Женька вот уже три дня, как включил, а Женя не звонит. Не звонит! Значит, не нужен он ей больше, и дело с концом.
        А кому он вообще может быть нужен с его тараканами и вечным ступором?

…В памяти отчетливо всплыла большая светлая комната. На потолке три ряда длинных ламп, впереди блестящая, новенькая черная доска. У доски нарядная женщина в светло-сером костюме, с каштановыми, вьющимися волосами. Женькина первая учительница, Екатерина Дмитриевна.
        Она берет со стола длинную указку и тычет ею вперед, туда, где за партами сидят мальчишки и девчонки, маленькие, с наивными круглыми глазами - ее первоклассники.
        - Все встали! С учителем нужно здороваться стоя. Поняли меня?
        - Да-а, - тянет нестройно разноголосый хор.
        - Теперь сели. Сели, я сказала. Ты почему стоишь? Глухой что ли? - Остро отточенная указка тянется к Женьке. Тот хотел сесть вместе со всеми, но не успел. Что-то помешало ему: может нога зацепилась за ножку стула, а может отвлек соседкин пышный бант, похожий на белоснежную бабочку. Он стоит, парализованный окриком, и видит только одно - тонкое жало указки, направленное прямо ему в лицо. А вдруг ему выколют глаза этим жалом?
        - Карцев! Ты здоров? Я тебя спрашиваю!
        Женька молчит. Он только месяц назад вышел из больницы, и пугается каждого шороха, а уж когда на него кричат, то из головы начисто вылетают все слова. Все до единого. Остается только ужас, руки и ноги деревенеют.
        - Нет, ты явно нездоров. Дети, оказывается, Карцев у нас дебил. Не понимает русского языка. Сядь на место или выйдешь вон.
        Женька, наконец, с трудом справляется с собой и лезет за свою парту. Екатерина Дмитриевна начинает урок. Тут же с соседнего ряда к нему на стол летит скомканный бумажный шарик. Женька берет его в ладонь, разворачивает. На обрывке тетрадного листа в косую линейку кривая надпись печатными буквами: «ДИБИЛ».
        У окна радостно ухмыляется огненно рыжий пацан с веснушками во все лицо. Женька отворачивается от него. Съеживается. Он не знает, куда ему смотреть. На доску нельзя - там стоит сердитая Екатерина Дмитриевна. На соседку? Она, кажется, тоже смеется. Он утыкается взглядом в парту. Кто-то толкает его сзади кулаком. Все. Точно лопнула пружина. Женька вскакивает и со всей силы лупит обидчика букварем по голове.
        - Вон! - кричит Екатерина Дмитриевна. - Вон из класса!
        Дома он ревет.
        - Не пойду больше туда! Никогда!
        Матери нет, она лежит на лечении. Вместо нее в квартире тетя Аня и отец. Он кажется Женьке совершенно нереальным - будто сошедшим с экрана телевизора. Красивый, солидный, рассудительный, громкоголосый. Никогда раньше он не оставался у них больше чем на два-три часа, а теперь сидит весь вечер.
        - Нельзя не ходить в школу, - поучительным тоном говорит он, обращаясь к Женьке. - Нельзя. Понимаешь?
        Тот упрямо вертит головой.
        - Не понимаю.
        Отец пробует докопаться до истины.
        - Почему ты не сел, когда тебе велели?
        Женька молчит.
        Тут вмешивается тетя Аня.
        - У него, как бы это выразиться… позднее зажигание. Вот.
        - Глупость какая. - Отец усмехается пренебрежительно.
        Женька видит, что ему надоело возиться с ним. Видит, что тот собрался уйти, но не решается. Неловко перед соседкой. Женьке вдруг остро хочется, чтобы он не уходил, остался. Поговорил с ним еще, просто побыл рядом. Но как об этом скажешь?
        - Жека, я последний раз тебя прошу - не валяй дурака. Завтра пойдешь в класс, как миленький. Ясно?
        Снова молчание.
        Он пожимает плечами.
        - Нюта, я не знаю, как еще с ним разговаривать.
        - Не переживайте, Николай Николаич, я знаю. - Тетя Аня обнимает Женьку за плечи, ведет в кухню.
        Там они сидят долго, может час, а может и все полтора. Женька пьет вишневый компот, она гладит его по голове и что-то тихо говорит. Смысла ее слов он не понимает, но постепенно успокаивается, перестает хлюпать носом. Может быть, все не так и страшно. Пойдет он завтра в эту дурацкую школу. Будет стараться успевать за остальными. Будет стараться. Только получится ли - вот в чем вопрос…

…Дорога до дому промелькнула незаметно. Женька и Анна Анатольевна вошли в подъезд. Лифт, как всегда, стоял намертво где-то между верхними этажами.
        - Ты все же зайди к матери, - велела она, с трудом одолевая ступеньки.
        - Зайду. Но ненадолго.
        - Хорошо. Тебе что на ужин готовить?
        - Все равно.
        Анна Анатольевна кивнула и скрылась за дверью. Женька вынул из кармана связку, на которой болталось сразу два ключа: один от своей квартиры, другой от соседкиной, данный ей ему собственноручно. Открыл замок, зашел в прихожую. Привычно принюхался, но сегодня хлоркой воняло не так яростно, как всегда. Из комнаты матери не доносилось ни звука.
        Он разделся, повесил куртку на крючок, пригладил волосы. И тут заметил, что на тумбочке у зеркала нет телефона. Интересное дело, куда это мать его задевала?
        Женька решительно распахнул дверь в комнату и увидел Зинаиду, сидящую с трубкой на кровати. Лицо ее сияло. Она слушала, и кивала головой, не произнося в ответ ни звука.
        - С кем это ты? - удивленно проговорил Женька.
        Никаких друзей-приятелей у матери, разумеется, не водилось. Может родственники из Челябинска позвонили?
        - Тише! - Зинаида замахала на него рукой, и поудобнее устроила свое громоздкое тело на постели. - Мешаешь.
        - Да кто это? - рассердился он. - Говори сейчас же.
        Физиономия Зинаиды расплылась в улыбке.
        - Отец.
        - Что?!
        Женька застыл на пороге.
        - Что еще ему надо? Какого черта?
        - Женька-а, - жалобно заныла мать. - Я из-за тебя не слышу!
        - Вот и хорошо. Вешай трубку, немедленно. Вешай, я сказал! - он сделал угрожающее лицо и шагнул к ней.
        - Не-ет! - Зинаида отчаянно замотала головой.
        Женька остановился. Он знал, что последует дальше: мать начнет вопить, как резаная. Его трясло от злости.
        - Чего он лезет? Сто лет не появлялся, а теперь вдруг ему пообщаться захотелось! Гад. - Женька с силой хлопнул дверью и прошагал в кухню.
        Налил под краном чайник, бухнул его на конфорку. С размаху пнул ногой табурет. Тот с грохотом полетел на пол, утратив при падении одну из ножек.
        Все одно к одному! Куда ни сунься - везде он. И Женя… что же она не звонит-то?!
        В коридоре зашлепали шаги. Мать вернула телефон на место и робко заглянула в кухню.
        - Наговорилась? - устало произнес Женька.
        - Да. Обещал приехать ко мне.
        - Ну, это только через мой труп, - заверил он хладнокровно.
        Зинаида ничего не ответила, быстро нагнулась, сколупнула с линолеума случайно налипший комок грязи и убралась восвояси.
        Женька поднял табурет, привинтил отвалившуюся ножку, перевернул его и сел к столу. Чайник кипел и посвистывал, но ему не хотелось ни есть, ни пить. Он сидел и ждал. Ждал, что Женя угадает его молчаливую мольбу и позвонит. И дождался. Освобожденный Зинаидой аппарат залился трескучим звонком.
        Женька пулей вылетел из-за стола и рванул в прихожую. Схватил трубку. Хотел произнести «Пичужка» и не решился. Тихо спросил:
        - Жень, ты?
        - Это не Женя, - отозвался в ответ веселый голос.

30
        Через три дня «Орфей» уехал. Перед самым отъездом Жене позвонил Санек.
        - Женечка, как ты?
        - Все в порядке, Саня.
        - Маме лучше? - в его голосе слышалось искреннее волнение.
        - Пока что нет. Но врачи говорят, что должна пройти хотя бы неделя.
        - Если хочешь, я могу остаться с тобой, не поехать.
        - Что ты! Я со всем справляюсь одна.
        - Ну, как знаешь. Мне жаль, что мои прогнозы насчет вас с Жекой не оправдались. Придется вам мириться после поездки.
        - Придется. - Женя вздохнула. Поколебалась немного и прибавила. - Ты там… приглядывай за ним.
        - В смысле? - не понял Санек.
        - Ну, чтобы он не натворил каких-нибудь глупостей. Он же без башни, тем более злится на меня невесть за что.
        - Ясно, - проговорил Санек. - Постараюсь выполнить твою просьбу.
        Женя подумала, что его самоотверженность и преданность достойны восхищения. И еще, что когда она увидела его в первый раз, то никак не ожидала такого рыцарского поведения.
        - Спасибо, Санечка, - тепло поблагодарила она.
        - Не за что, Женечка, - усмехнулся Санек. - Маме передавай огромный привет. Когда вернусь, обязательно навещу ее.
        - Хорошо, передам. Целую тебя.
        - И я тебя.
        Они расстались. Женя физически ощущала наступившее одиночество. Она представляла себе, как ребята едут в поезде, как веселятся, прикалываясь друг над другом, как ругается Лось, стараясь казаться суровым. Еще она представляла себе Женьку, сидящего где-нибудь в дальнем углу, либо спящего, либо взирающего на происходящее вокруг с отрешенным видом.
        Как замечательно было бы оказаться там - вместе со всеми, но ничего не поделаешь, сама виновата. Надо было молчать и дальше насчет Столбового, мать продолжала бы оставаться в счастливом неведении. И все было бы в порядке.
        Женя накормила Ксенофонта и поехала в больницу. Она провела там почти весь день до самого вечера. Вернулась домой, выпила чаю и легла спать.
        День за днем тянулась неделя. Жене казалось, что время застыло на одной точке. Каждый ее визит в больницу начинался с вопроса лечащему врачу: лучше ли матери? Врач отвечал уклончиво, что пока рано что-либо говорить, нужно подождать и посмотреть. Женя шла в палату, вынимала из сумки и клала в холодильник сок, молочные продукты и фрукты, затем садилась на стул возле кровати, брала мать за руку. Они тихо разговаривали, не касаясь болезненной темы.
        Домой Женя возвращалась лишь ночевать. Один раз она съездила в институт и встретила там Григорянца. Тот подозвал ее и мягко проговорил:
        - Женя, что вы думаете насчет защиты диплома?
        - Ничего, - ответила она.
        - Но вы же рассорились с профессором.
        - Да, это так.
        - Значит, вам надо найти другого руководителя. - Григорянц смотрел на нее испытующе.
        - Вы можете взять меня к себе? - спросила Женя.
        - Сожалею. У меня все часы заняты.
        - Что же тогда делать?
        - Идите к Людмиле Ивановне. У нее есть свободное время. Конечно, - Григорянц лукаво улыбнулся, - конечно, она будет руководить вами чисто формально. Вряд ли вы сможете почерпнуть для себя что-то полезное. Но, тем не менее, формальности необходимо соблюсти. Это распоряжение декана.
        - Хорошо. - Женя кивнула. - Я поняла.
        В тот же день она отыскала Перегудову.
        - Я не знаю, что там за история вышла у вас с Николай Николаичем, - сказала та. - И не хочу вникать во все это. Можете приходить ко мне по четвергам, показывать, что сочтете необходимым. Я считаю, что ваша работа готова и не требует никаких дополнений.
        - Спасибо, - поблагодарила ее Женя.
        Дома она зачеркнула в календаре еще одно число. До приезда ребят оставалось пять дней. Назавтра матери делали анализы, и все утро у Жени оказалось свободным. Она подумала и решила съездить - навестить Зинаиду.
        Та долго не открывала на звонок. Так долго, что Женя решила, что ее нет дома. Она уже хотела спускаться вниз, как неожиданно за дверью послышались шаги. Щелкнул замок. В нос шибанул позабытый уже запах хлорки.
        - Это ты? - Зинаида стояла на пороге и улыбалась. Ее жидкие, бесцветные волосы, всегда собранные на затылке, сейчас были распущены, и в них пестрела кокетливая заколка в виде бабочки. На губах алела помада.
        - Я, - сказала Женя, с удивлением отмечая перемены в Зинаидином облике. - Вот, пришла вас проведать. Женька ведь уехал.
        - Уехал, - подтвердила Зинаида. - Ты заходи. Только сразу переобувайся, а то я недавно убирала.
        Женя кивнула, сняла уличные туфли и остановилась посреди прихожей, не зная, куда идти. Поколебавшись, она двинулась в кухню, но Зинаида остановила ее, схватив за рукав.
        - Там тоже вымыто. Идем лучше ко мне.
        Ее комната оказалась еще меньше Женькиной. В ней стояла старомодная кровать с металлическими шишечками, очень пышная, покрытая каким-то чересчур цветастым, цыганского пошиба, покрывалом. В углу приткнулась немецкая швейная машинка. Почти всю стену напротив двери занимал гигантский шифоньер с большим количеством створок. Женя глянула на другую стену и невольно вздрогнула: там, прямо по центру, висела застекленная фотография в добротной, полированной рамке. Со снимка на нее смотрел Женька. Непривычно веселый, даже игривый. В следующий момент она поняла, что это вовсе не Женька, а Столбовой в молодости. Именно про эту фотографию, видимо, говорил ей Женька тогда, в сквере. Сходство было таким невероятным, что Женя даже зажмурилась. Потом осторожно открыла глаза.
        Зинаида наблюдала за ней, цепко перехватив направление ее взгляда.
        - Нравится? - в ее голосе отчетливо слышались восхищение и гордость, граничащие с благоговением.
        - Да, - ответила Женя. Помолчала немного и осторожно прибавила. - А это кто?
        - Коля, - с детским простодушием произнесла Зинаида. - Мой муж.
        - Он приходит к вам?
        - Конечно. Вот только вчера был.
        - Вчера? - Женя, наконец, поняла причину праздничного Зинаидиного вида.
        Вот, значит, в чем дело. Столбовой, пользуясь тем, что Женька уехал, решил навестить его мать. Никак совесть заела. Давненько он здесь не появлялся, во всяком случае - с Нового года, это точно.
        - Ты сядь, - пригласила Зинаида и подсунула Жене старый стул с жесткой спинкой. - Хочешь, я тебе еще карточек дам?
        - Хочу.
        Зинаида порылась в шифоньере и вытащила альбом, наподобие того, который показывал ей Женька, но только в два раза толще.
        - Вот, гляди, тут много.
        Женя смотрела, и у нее кружилась голова. Фотографий было действительно множество, и везде на них был Столбовой. Вот он в строгом костюме стоит на кафедре перед студентами, а вот в брезентовой куртке с рюкзаком за плечами - видно, собрался по грибы. А вот веселая компания у костра, и в центре нее Зинаида: волосы распущены по плечам, глаза сияют. Рядом снова Столбовой, улыбается, держит руку у нее на талии. Они же вдвоем в каком-то кафе. На столике бутылка шампанского и здоровенный арбуз. Они же в машине, Столбовой крутит руль, Зинаида смеется, положив голову ему на плечо. Еще, еще…
        Женя почувствовала, что задыхается. Ей захотелось рвануть створку окна, чтобы комнату продуло сквозняком.
        - Ну, как? - поинтересовалась Зинаида, бережно забирая у нее альбомы.
        - Здорово. - Женя встала. - Вам что-нибудь нужно, Зинаида Максимовна? Хотите, я схожу в магазин?
        - Нет. Лучше скажи, у тебя с собой случайно нет духов - тех, которыми ты обычно душишься?
        - Случайно, есть.
        - Дай чуть-чуть.
        - Пожалуйста. - Женя принесла сумку, достала маленький флакончик «Зеленого чая» и протянула Зинаиде.
        Та отвернула крышечку, с удовольствием втянула приятный, холодноватый запах, побрызгала себе на волосы, потом с сожалением вернула духи Жене.
        - Возьмите, мне не нужно. - Та отвела ее руку.
        - Спасибо, - обрадовалась Зинаида.
        Женя поняла, что Женька был прав, когда утверждал, что мать теперь счастливее многих. Зинаида, действительно, пребывала в каком-то своем мире, где у нее все было замечательно. Столбовой мог приходить или не приходить - для нее главное было, что на стене висит его портрет, а в альбоме аккуратно расставлены фотографии, фиксирующие то, как они когда-то были счастливы вдвоем.
        Жизнь, реальная, настоящая жизнь, осталась за бортом, и Зинаида не желала иметь к ней никакого отношения. Там же, за бортом, остался и Женька - кажется, Зинаида даже не понимала, что он ее сын. Он был для нее какой-то суровой, карающей фигурой, лицом, которое необходимо слушаться и которое не стоит выводить из себя. И только.
        - Вы скучаете по Женьке? - спросила Женя на всякий случай, почти зная, каков будет ответ.
        - Скучаю, - весело проговорила Зинаида и тут же прибавила. - Зато без него плита всегда чистая.
        Женя кивнула.
        - Ладно. Пойду я.
        - Пока, - беспечно бросила Зинаида.
        Проводила ее до двери, ревностно проследила, чтобы та переобулась на коврике и не испачкала пол.
        Женя шла домой, и в груди у нее с новой силой нарастала боль. Этой болью была тоска по Женьке. Разлука погасила гнев, она снова испытывала к нему только нежность. Господи, когда же он, наконец, приедет! Нужно будет запихнуть в карман свою гордость и обязательно поговорить с ним. Сказать, что она полностью разделяет его точку зрения насчет Столбового. Полностью и целиком. И не обижаться, главное, не обижаться, что бы Женька не отчебучил в ответ на ее покаяние. Ведь это он не от силы, а от слабости, от беспомощности.

31
        Прошло еще несколько дней. Наконец, при виде Жени палатная врачиха улыбнулась и проговорила:
        - Лучше. Вашей маме значительно лучше. Еще чуть-чуть, и вы сможете забрать ее домой.
        Вскоре Ольгу Арнольдовну действительно выписали. Больница находилась совсем недалеко от дома, и они с Женей не стали брать машину. Не спеша шли по солнечным улицам, Женя бережно поддерживала мать под руку.
        - Как же хочется жить. - Ольга Арнольдовна с наслаждением вдохнула свежий и влажный весенний воздух. - Только побывав на шаг от смерти, понимаешь, что многое еще так и не успел испытать. Еще бы хоть десяток лет остаться на этом свете.
        - Ма, что за глупости! - рассердилась Женя. - Ты совсем молодая. Люди живут до ста лет.
        - Так это где живут - на Кавказе. Или в Тибете. Там все мудрецы и философы, ничего не принимают близко к сердцу.
        - Вот и ты тоже не принимай.
        - Легко сказать. - Мать улыбнулась. - Рада бы, да не могу. Свои проблемы никогда так не переживала, как твои.
        - И напрасно. У меня нет никаких особых проблем.
        Они зашли в кафетерий, выпили по стакану апельсинового сока и съели по маленькому, очень вкусному пирожному. Дома Женя, не взирая на протесты Ольги Арнольдовны, уложила ее в постель.
        - Сегодня лежи. А завтра видно будет.
        Она сбегала в магазин, приготовила, как могла, обед и ужин, немного убралась в квартире. На душе у нее, впервые за последние десять дней, было легко и спокойно. Кажется, все пришло в норму: мать дома, здоровье ее не вызывает опасения, с дипломом все уладилось. А главное, завтра должны вернуться ребята. Неужели - конец черной полосе?
        Вечер прошел мирно и уютно. Они с матерью смотрели телевизор, пили чай и рано легли спать. Поезд из Курска должен был придти в девять утра. Уезжая, Лось предупредил, что в семь вечера того же дня состоится репетиция - через пару недель планировалось серьезное выступление в зале Чайковского, и время было на вес золота.
        Женя проснулась ровно в восемь. Будильник еще не прозвонил, но в окно весело светило солнце. Первой ее мыслью было: «Сегодня я увижу Женьку».
        Она соскочила с постели, ощущая давно позабытую бодрость и легкость во всем теле. У нее все спорилось, казалось, вещи вокруг приобрели одушевленность - и сами помогают справляться с ними.
        За полчаса в комнатах царил небывалый порядок, в кухне на плите кипела картошка и яйца, сытый и довольный Ксенофонт вылизывался, сидя на подоконнике.
        Ольга Арнольдовна продолжала спать. Женя двигалась на цыпочках, чтобы не будить ее. Дождалась половины одиннадцатого, взяла телефон к себе и позвонила Любе.
        - Да, - ответила та.
        - Любань, это я. С приездом.
        - Спасибо. Я только-только вошла в дверь.
        - Прости, что надоедаю. Так соскучилась по всем вам. Как съездили?
        - Замечательно. - Любка едва говорила, в голосе звучала усталость.
        - Репетиция будет?
        - Кажется. Я, честно сказать, забыла про нее.
        - Я приду, - пообещала Женя.
        - Приходи, - вяло проговорила Любка.
        Что-то в ее тоне показалось Жене странным. Будто она говорила с ней и параллельно была занята чем-то еще. Оттого тон ее был каким-то отстраненным, нехарактерным для Любки.
        Женя хотела спросить ее, как там Женька, но отчего-то не решилась. Ладно, вечером она сама все узнает: возьмет его за шкирку, и пусть попробует продолжать свои фокусы!
        - Отсыпайся, - сказала она Любе. - До вечера.
        - Чао.
        Едва Женя положила трубку, телефон тут же зазвонил.
        - Женечка! - это был Санек.
        - Привет, Саня. Рада тебя слышать. - Она действительно обрадовалась, у нее на сердце потеплело. Особенно после холодного любкиного тона.
        - Как мама?
        - Уже дома. Все хорошо. Ее подлечили, сердце больше не болит, и давление нормализовалось.
        - Ну, слава Богу. Я волновался за тебя.
        - Спасибо. Ты не в курсе, будет сегодня репетиция, а то Чакина мелет что-то невразумительное?
        - Репетиция будет, - сказал Санек. Помолчал и прибавил: - Ты хочешь придти?
        - Конечно. - Она удивилась его вопросу. И еще тому, как неуловимо изменился, его голос. В нем отчетливо слышалось напряжение.

«Странные они все какие-то приехали из Курска, - подумала Женя. - Может, устали сильно?»
        - Ладно, - проговорил Санек. - Увидимся. До встречи.
        Женя отложила телефон, подняла голову и увидела мать. Та стояла в дверях, придерживая на груди незастегнутые полы халата.
        - Доброе утро, Женечка.
        - Доброе, мамуль. Как спалось?
        - После больницы - замечательно. Я ведь там ночи напролет глаз не могла сомкнуть.
        - Ну, и отлично. Идем завтракать.
        Она провела с матерью весь день, до шести. Потом наскоро собралась и поехала к Лосю. Автобус пришел сразу же, и Женя оказалась в зале одна из первых. Любы еще не было, а о Женьке и говорить не приходилось - он никогда не появлялся вовремя, не то что заранее.
        Женя поболтала немного с Настей, та рассказала, что в Курске их замучили концертами, но зато классно кормили и развлекали на полную катушку. Потом пришел Санек.
        Он сразу подошел к Жене, они поцеловались, как старые, добрые друзья.
        - Я по тебе соскучился, - сказал Санек.
        - Я тоже.
        - Представляю, каково тебе было все это время. Очень рад за твою маму.
        Она заметила, что он упорно не смотрит ей в глаза. Ее это насторожило.
        - Сань, что-нибудь случилось? - спросила Женя в лоб.
        - Нет, ничего. - Он покачал головой, но лицо его оставалось странно пасмурным.
        - Но я же вижу, чувствую. - Ее вдруг кольнуло страшное подозрение. - Что… что-нибудь с Женькой? Да? Он что-то натворил? Что-то ужасное?
        - Да нет. - В голосе Санька звучала явная досада. - С чего ты взяла? С ним все в порядке.
        - Точно? Ты мне не врешь?
        - Когда это я тебе врал, Женечка? - мягко упрекнул ее Санек.
        Ей стало стыдно. Что она, в самом деле, набросилась на него, точно фурия, или сумасшедшая! Чтобы загладить неловкость, Женя спросила:
        - Интересно, что это Чакиной так долго нет?
        - Придет твоя Чакина, не волнуйся, - произнес Санек неожиданно грубо.
        - Вы что, поссорились с ней? - догадалась, наконец, Женя.
        - Мы? Да нет. Просто… - Он снова опустил глаза.
        Она начла терять терпение.
        - Саш, в чем дело? Ты весь какой-то дерганый. Объясни, что произошло.
        - Я не могу.
        - Как так? - изумилась Женя.
        - Так. Не могу. Мне… мне противно.
        - Ты меня пугаешь!
        - Ладно. - Он махнул рукой. - Ладно, раз ты этого хочешь. Мне очень жаль. Дело в том… что твоя любимая Чакина… - Санек презрительно сощурился и снова замолчал.
        - Моя любимая Чакина, - подбодрила его Женя. - Дальше давай.
        - Твоя Чакина и… - Он не договорил и резко уставился на дверь.
        Женя обернулась и увидела входящую Любку. Сразу следом за ней шел Женька. В первое мгновение Женино сердце подпрыгнуло от радости и тут же ухнуло вниз.
        Как-то странно они оба шли. Надо было хорошо знать Любку и Женьку, и она их знала. Знала, что означает, когда у Любки светятся глаза, точно у кошки. Когда она завивает свои длинные, золотистые волосы и крупные локоны спадают у нее по плечам, как у куклы Барби. Когда она смеется тихим, переливчатым смехом и слегка приподнимает правую бровь.
        А еще Женя отлично знала, что Женька никогда и никого не подпустит к себе ближе, чем на полметра. Единственным человеком, нарушившим это суверенное пространство, до сей поры была лишь она. Сейчас же Любкино плечо вплотную касалось его плеча. Казалось, они склеены невидимым клеем. На их лицах было одинаковое выражение: отрешенности от всего окружающего.
        Женя почувствовала, как пол уходит из-под ног. Санек, искоса наблюдавший за ней, проговорил хмуро:
        - Ну, ты все поняла.
        Она ничего не ответила ему. Любка подняла глаза, заметила, что на них смотрят, и резко изменила траекторию. Женька следовал за ней, как нитка за иголкой. Они прошли по краю зала и остановились далеко от Жени и Санька. Любка принялась что-то говорить Женьке на ухо, наклонясь так близко, что ее волосы падали ему на лицо. Тот улыбался. Женя отчетливо и ясно видела его улыбку, но взгляд поймать не могла - он глядел на Любку.
        - Не переживай ты так, - глухо, словно из ваты услышала она голос Санька. - Разве он стоит тебя? И вообще: не понимаю таких как он. Им все равно что, лишь бы как легче. Берут то, что само в руки плывет.
        - Само плывет в руки? - заморожено переспросила Женя.
        - Ну да. - Санек смотрел на нее в смущении и вместе с тем сердито. - На Чакину в поездке что-то накатило, она от Карцева всю дорогу не отходила. Как только в поезд сели - все «Женя» да «Женя». Ему бы послать ее подальше, а он смеется. Нравится, значит, внимание. А потом, когда приехали в Курск, они и вовсе слиняли от всех.
        Женя слушала, и ее охватывало мертвое оцепенение. Вот, значит, как обстоит дело! А она-то дура! Твердила всем про Женьку, какой он несчастный, слезы горючие лила, двоих немолодых людей едва до инфаркта не довела, чуть не запорола себе диплом! А он вовсе не несчастный. И вся его любовь к ней не что иное, как прекрасная сказочка, ей же самой и выдуманная. Все, что ему нужно было от нее - побыстрей затащить в койку. Не оказалось под рукой ее, сгодилась Любка. Разлучница, змея подколодная!
        - Жень, ты как? - несмело спросил Санек и положил руку ей на плечо.
        - Нормально. - Женя яростно сверкнула глазами.
        - Вот и правильно, - обрадовался он. - Пошли их к черту. Обоих.
        - Так и сделаю, - пообещала она.
        Пришел Лось. Началась репетиция. Женя чувствовала, что не может петь. Что-то стояло в груди, мешая дышать. Ей хотелось заплакать, но глаза были сухими. Она едва дождалась перерыва и, отойдя в сторонку, присела на стул в полном изнеможении. Тотчас к ней подобралась Любка, подкралась как лиса, мягко ступая.
        - Женюра, здравствуй.
        Женя отвернулась от нее к стене.
        - Женюр, ну зачем ты так? Будто я враг народа, в самом деле.
        - Почему народа? - безразличным тоном поинтересовалась Женя. - Просто враг.
        - Да брось ты, ей богу. - Любка наклонилась к ней, как только что наклонялась к Женьке.
        Женя почувствовала, что ее вот-вот стошнит от омерзения.
        - Отвали, сделай милость, - сказала она сквозь зубы.
        - Женюра, это несправедливо. Ты ведь сама сказала, что у вас все кончено. Прошла любовь, завяли помидоры. Помнишь? - Любка глянула на нее невинными глазами.
        - А ты и обрадовалась. Я не имела в виду, что можно брать чужое.
        - Почему же чужое? Ничье. Он ведь тебе не нужен больше. Ты просто так ревнуешь, по старой привычке.
        - Я одного не пойму. - Женя посмотрела на Любку в упор. - Тебе-то зачем он сдался? Ты ж его до недавнего времени всеми помоями поливала.
        - Я была неправа, - с готовностью проговорила Любка. - Он совсем не такой, каким я себе его представляла. И вовсе не глупый. Что-то в нем есть, это факт.
        - Ничего, кроме подлости и кретинизма, - отрезала Женя. Помолчала и прибавила с язвительностью: - Видно, это тебя и привлекает больше всего. - Она вдруг осознала, что они поменялись ролями: прежде Любка нападала на Женьку, а она его защищала, а теперь все наоборот. Как смешно. И как глупо. Невероятно глупо.
        - Ладно, Женюр, с тобой сегодня каши не сваришь. - Любка вздохнула и отошла.
        Женя видела, как она идет к Женьке - тот стоял в стороне и ждал. Ждал ее. Она приблизилась, и он обнял ее, точь-в-точь так же, как раньше обнимал Женю - сзади, за талию, плотно прижимая к себе. Любка звонко смеялась, глаза ее блестели. Женя невольно кинула взгляд на Анну Анатольевну - лицо концертмейстерши выражало недоумение и брезгливость. Заметив, что Женя смотрит на нее, она отвернулась и начала поспешно листать ноты.
        Остаток репетиции прошел, как во сне. Женя ничего не помнила, ей казалось, что она вообще выключилась из реальности и погрузилась в четвертое измерение. Лось что-то говорил - она не понимала что. Потом до нее дошло, что занятие окончено, и можно идти домой. Женя почувствовала невероятное облегчение. Наконец-то! Не видеть больше, как они обнимаются, как шепчутся друг с другом на глазах у всех - бывшая лучшая подруга и бывший самый близкий на свете человек. Она почти бегом поспешила в гардероб.
        У входной двери стоял Санек и пристально смотрел на нее. Женя поняла, что он ждет. Знает, что у него появился шанс. Решение пришло мгновенно.
        - Пошли. - Женя взяла его под руку.
        - Куда?
        - Ко мне. Навестишь маму. Ты же хотел.
        Он секунду колебался. Потом кивнул. Откуда-то сзади послышался Любкин смех. Женя вздрогнула и резко рванула дверь на себя.
        Они молча дошли до остановки. Так же молча дождались автобуса. Вошли. Женя села у окна, Санек рядом. Она тут же вспомнила, как они всегда сидели с Женькой, когда куда-то ехали: тесно-тесно прильнув друг к дружке, голова к голове.
        Женя зажмурилась, пытаясь прогнать видение. Потом осознала, что находится не одна, Санек все видит и понимает.
        - Прости, - отрывисто проговорила она.
        - За что ты извиняешься? - мягко произнес Санек и осторожно взял ее за руку. - Думаешь, я полный идиот, не понимаю, в каком ты сейчас состоянии?
        - Я в нормальном состоянии. И прошу тебя, не нужно обращаться со мной, как с тяжело больной.
        - Хорошо, не буду. - Он улыбнулся.
        Женя сделала попытку улыбнуться ему в ответ, но губы не послушались. Вместо улыбки вышла гримаса.
        - Давно я не ездил в эти края, - бодро произнес Санек, поглядывая в окно.
        - Теперь будешь часто ездить.
        Он покосился на нее.
        - Ты уверена в этом?
        - Ну, как же. Мама мечтает тебя увидеть, ты ведь хочешь, чтобы она поправилась.
        - А! Ну да, конечно. - Санек закивал с готовностью.
        Женя смотрела на него с тоской. Ну, почему, почему она ничего не чувствует по отношению к нему: ни малейшего душевного трепета, ни чуточки теплоты? Ведь он замечательный парень, о таком можно лишь мечтать. И любит ее. Любит по-настоящему, а не просто хочет, как примитивный самец.
        Автобус затормозил на остановке. Санек помог Жене выйти.
        - Купим что-нибудь из продуктов? - Он кивнул в сторону супермаркета.
        - Вообще-то, дома полно всего. Но, наверное, можно что-нибудь прихватить к чаю.
        Они ходили от прилавка к прилавку, и Санек все спрашивал ее, чего она хочет. Женя ничего не хотела. Ей было тошно, но она мужественно улыбалась резиновой улыбкой. Улыбалась и думала, что с Женькой все было намного легче: он никогда не интересовался ее гастрономическими вкусами, брал все по собственному усмотрению, а потом в два счета умел приготовить так, что у нее за ушами трещало. Наверное, из них двоих, ему нужно было родиться женщиной, а ей мужчиной, хотя, что за бред: ни с кем и никогда Женя не чувствовала себя настолько женщиной, как с ним.
        - Вот этот торт подойдет? - спросил Санек, указывая на огромную прозрачную коробку.
        - Вполне, - равнодушно проговорила Женя.
        - Тогда берем его и идем в кассу.
        Они оплатили покупки и двинулись к дому. Женя загодя достала ключ, чтобы не звонить в дверь и не заставлять мать бегать открывать.
        В прихожей дежурил Ксенофонт.
        - Привет, кот! - поздоровался с ним Санек. - Сто лет тебя не видел.
        Тот махнул пушистым хвостом.
        - Мя-яу!
        Женя разделась и понесла продукты в кухню.
        - Женюся! Ты не одна? - донесся из комнаты голос Ольги Арнольдовны.
        - Нет. Выйди, посмотри, кто к нам пришел.
        Послышались шаги. Мать предстала на пороге, изумленно и радостно глядя на Санька.
        - Я думала, это… - она не договорила. На лице ее мелькнуло выражение неловкости.
        - Здравствуйте, Ольга Арнольдовна, - поспешно произнес Санек. - Как вы себя чувствуете?
        - Спасибо, неплохо. Если честно, очень по тебе соскучилась.
        - И я по вам.
        - Ну, если так, идем чай пить.
        Они сидели и пили чай, как много месяцев назад. Ольга Арнольдовна и Санек непринужденно болтали. Женя больше молчала. Иногда она ловила на себе косые взгляды матери - та уже смекнула, что что-то случилось, в глазах ее читалось любопытство. «Придется обо всем ей рассказать, - устало подумала Женя. - И она начнет говорить, что всегда знала, что все кончится именно так».
        Санек самоотверженно поддерживал беседу, ни на секунду не закрывая рта. Так они просидели до десяти.
        - Кажется, мне пора, - проговорил Санек, взглянув на часы.
        - Куда ты? - засуетилась Ольга Арнольдовна. - Посиди еще.
        - Поздно уже. Вам нужно отдыхать. И Жене тоже. Она устала.
        - Что ж, очень благодарна тебе за визит. И торт чудесный.
        - Рад стараться для вас. - Он встал из-за стола и направился в прихожую.
        - Одну минутку, - остановила его Женя.
        Он, будто ждал этих ее слов. Сразу остановился, обернулся к ней. Лицо его выразило тревогу и - одновременно - надежду.
        - Давай зайдем ко мне. - Она взяла его за руку и провела к себе в комнату.
        Они стояли и смотрели друг на друга, пристально и испытующе.
        - Жень, - наконец тихо окликнул Санек.
        - Что, Саня?
        - Ты самая лучшая. Я… я на все для тебя готов.
        - Я знаю. Спасибо тебе за это. Если хочешь… останься.
        Он покачал головой.
        - Хочу. Но не сейчас. Не сегодня. Мне надо, чтобы ты все как следует обдумала.
        - Что обдумала?
        - Женя, ты же понимаешь. Ты сейчас, как бы это выразиться, слегка… не в себе. Тобой руководят эмоции, а не рассудок. Может быть, завтра ты начнешь жалеть о том, что сделала сгоряча.
        - Я ни о чем не буду жалеть.
        - Верю. - Санек улыбнулся. Наклонился и поцеловал ее. - Спокойной ночи. Я позвоню завтра, вечером. Я люблю тебя, Женечка. Очень люблю. Чакина - паразитка, но я благодарен ей за то, что она привела тебя к нам. - Он повернулся и пошел в прихожую.
        Женя проводила его до порога, захлопнула дверь. Хотела идти обратно в комнату и наткнулась на мать. Та смотрела на нее вопросительно.
        - Что все это означает?
        - Ничего, - спокойным голосом проговорила Женя. - Саша волновался за твое здоровье, вот, решил навестить.
        - Это очень трогательно. - Ольга Арнольдовна скептически поджала губы. - Но мне почему-то показалось, что дело не только в этом.
        - А в чем еще? - устало спросила Женя.
        - Женюся, не стоит пудрить мне мозги. Скажи честно, ты решила сделать перестановку на личном фронте? Так?
        Женя молчала, затравленно глядя на мать.
        - Что случилось? - тон Ольги Арнольдовны из язвительного стал серьезным и участливым. - Ты окончательно потеряла надежду?
        - Да.
        - Все так плохо?
        - Хуже некуда.
        - Что ж такого Карцев выкинул на этот раз? Ведь не изменил же тебе?
        - Вот именно. - Женя боком протиснулась мимо матери и скрылась в комнате, плотно прикрыв за собой дверь.
        Она ожидала, что та сейчас же войдет следом и начнет опять подробно и настойчиво обо всем расспрашивать, но Ольга Арнольдовна не появлялась.
        Женя разобрала диван, постелила постель и в задумчивости присела на ее край. Ей казалось, будто ее оглушили сокрушительным ударом в челюсть, и она пребывает в полнейшей прострации. Женька, Женька! Как он мог так поступить? Как мог? После всего того, что было - нет, в это поверить невозможно!
        Женя уткнулась лицом в подушку, но глаза по-прежнему оставались сухими. Сердце разрывалось от тоски и отчаяния. Как ей забыть его? Как? Кто бы подсказал.
        Она вдруг подумала, что именно так, возможно, сошла с ума Зинаида. Не стало рядом того, кто был ей дороже всего, и жизнь потеряла смысл, превратилась в ад. Вместо слез внутри пылал уничтожающий огонь, не оставляя ничего разумного, милосердного, человеческого. Опаленный этим огнем уже никогда не сможет побороть в себе жестокости.
        Женька жестокий. Он знает, как она мучается и ни капельки не жалеет ее. Он жалеет лишь себя. Что ж, наверное, он имеет на это право. И вообще, он имеет право жить так, как ему хочется: целоваться с Любкой, спать с ней, ненавидеть, кого угодно, презирать всех и вся. И не вспоминать о влюбленной в него наивной дурочке.
        Дверь тихо скрипнула. «Мама», - безразлично подумала Женя. Но это оказался Ксенофонт. Он пересек комнату и мягко вспрыгнул ей на ноги. Женя ма секунду оторвала лицо от подушки и тут же снова упала навзничь. «Не могу, не могу!» - Она старалась избавиться от адского пламени, терзающего ее изнутри, изо всех сил старалась заплакать. Хоть каплю слез, хоть малую толику - лишь бы смягчить эту невыносимую, жгучую боль, утолить бессильную ярость, остудить гнев.
        И, наконец, глаза подернулись спасительной влагой. Женя всхлипывала, плечи ее дергались, Ксенофонт смотрел на нее в недоумении, свесив с дивана свой роскошный хвост. Так она и уснула - лицом вниз, волосы разметались по подушке, одеяло сползло на пол. Потом, позже, когда время было уже за полночь, тихонько вошла Ольга Арнольдовна. Постояла возле дивана, осторожно поправила одеяло, хотела забрать кота, но Женя во сне жалобно застонала. Она отдернула руку и на цыпочках вышла.

32
        Санек позвонил вечером следующего дня, как и обещал.
        - Женечка, как жизнь?
        - Бьет ключом, - ответила она.
        - Хорошо, что не по голове, - сострил он. Тон его, однако, был серьезным. - Ты подумала? Я имею в виду нас с тобой.
        - Да, подумала.
        - И что? - Женя почувствовала, как ее через трубку атакует его нетерпеливое и страстное ожидание.
        - Саня, я еще вчера все решила. Жаль, что ты не поверил мне.
        Он громко выдохнул.
        - Тогда я сейчас приеду к тебе.
        - Давай.
        - Нет, не сейчас, - поспешно поправился Санек. - Завтра. Завтра с утра.
        - Опять завтра? - Женя усмехнулась. Усмешка получилась холодной и не слишком доброй.
        - Да. И мы пойдем куда-нибудь. Хочешь в театр?
        - Хочу в Большой. На «Аиду» Я однажды почти попала на нее, но видно, не судьба была.
        - Нет проблем. Я куплю билеты. На вечер. А днем мы просто погуляем по городу. Идет?
        - О’кей.
        Они распрощались. Женя повесила трубку. Зашла к матери и проговорила нарочито бодрым голосом:
        - Завтра к нам снова придет Саша. И мы с ним пойдем в Большой, на оперу.
        - Замечательно. - Ольга Арнольдовна кивнула. Поколебалась и прибавила. - Особенно хорошо, что вы не торопитесь.
        - То есть? - Женя уставилась на мать непонимающим взглядом.
        - Саша неглупый парень. Ему совершенно очевидно, что нельзя в одно мгновение разлюбить и влюбиться заново. В отличие от тебя.
        - Ты считаешь, я способна на безрассудные поступки?
        - Ты в состоянии шока. В таком состоянии люди порой выпрыгивают из окна.
        Женя презрительно фыркнула.
        - Не беспокойся, я не собираюсь из-за этого придурка ниоткуда прыгать.
        - Это я фигурально выразилась. Ты собираешься сделать другое. Кстати, не менее необратимое, чем прыжок из окна.
        - Это мое дело, - отчеканила Женя.
        - Конечно. Тогда ты говорила так же. - Мать выразительно наклонила голову.
        - Я ни о чем не жалею, - тихо и очень отчетливо проговорила Женя. - Ни о чем. Слышишь?
        - Слышу. Я не понимаю, почему Люба совсем не звонит. Даже не узнала, как я после больницы. На нее это не похоже. Может быть, - Ольга Арнольдовна улыбнулась, - может, у нее очередной роман?
        - Ты попала в точку, - колко произнесла Женя.
        - Интересно, кто герой на этот раз?
        - К сожалению, не герой. - Она увидела, как вздрогнула мать. Лицо ее, только что бывшее веселым и беспечным, вмиг посуровело.
        - Женя, ты что? Что ты такое говоришь? Или… я неверно поняла?
        - Ты все верно поняла. И вот что: в доме повешенного не говорят о веревке. Давай больше не будем произносить это имя вслух.
        - Ладно. Но ты меня убила. - Ольга Арнольдовна приложила к щекам ладони и так стояла перед Женей. Плечи ее поникли.
        - Не расстраивайся, мамуль. Бывает всякое. Может, это и к лучшему. Ты же всегда хотела, чтобы я влюбилась в Санька.
        - Хотела. - Мать вздохнула и двинулась на кухню.
        Женя ушла к себе. Утром она была у Перегудовой, и та попросила ее добавить кое-что к практическим материалам. Женя решила заняться этим прямо сейчас - чтобы отвлечься и, одновременно с этим, освободить завтрашний день.
        Она обложилась книгами - и углубилась в чтение, методично делая на полях нужные пометки. В какой-то момент ей понадобился справочник. Женя достала его с полки, отыскала нужную страницу, выписала формулы в тетрадь. Хотела захлопнуть обложку, но вдруг, осененная, вернулась к титульному листу. Так и есть: среди авторов числился Столбовой. Женя отчетливо вспомнила, как Женька просматривал справочник в тот день, когда она впервые привезла его к себе домой. Дошел до конца, затем полез в начало. Он искал фамилию отца. Нашел - и сразу скис. Отчего, интересно?
        Ей в голову вдруг пришла неожиданная и сногсшибательная мысль. Что, если Женька испытывал по отношению к отцу не одну только ненависть? А если… если вместе с ней была еще и любовь - тайная, загнанная глубоко вовнутрь, которой он стыдился и в которой боялся сам себе признаться. Неодолимая тяга к тому, кто изначально был сильнее, мудрее, ярче, слыл эталоном, образцом для подражания - и не признал до конца, не захотел приблизиться, навсегда остался получужим и приходящим. Любовь и ненависть вечно ходят в одной упряжке, рядясь одна под другую - не это ли происходило с Женькой, не давая ему спокойно существовать все эти годы?
        Женя решила, что все это слишком сложно для нее. Впору консультироваться с психологом по поводу Женькиного комплекса. А впрочем, какое ее дело…
        Назавтра в полдень приехал Санек и, действительно, привез два билета на «Аиду». Женя не могла взять в толк, где и как он ухитрился достать их за вчерашний вечер. Санек на все ее вопросы лишь загадочно улыбался.
        Они пообедали и поехали в центр. Шли по улицам и болтали. Вернее, говорил по преимуществу Санек, а Женя больше отмалчивалась. С Женькой все было наоборот - она трещала без умолку, а тот произносил два-три слова в полчаса. Вид у него при этом был погруженный в себя, но Женя точно знала, что он внимательно слушает ее. Иногда он смеялся над ее остроумием, иногда вставлял какие-то соображения и замечания - ей всегда было жутко интересно его мнение по тому или иному поводу.
        Она поймала себя на том, что машинально кивает Саньку, а сама думает о своем. Женя покосилась на него, но он, кажется, не замечал ее «отсутствия».
        Потом они слушали оперу, и Женя вспоминала отца. Какое счастье, что мать после его ухода не сломалась, сумела совладать с собой, не скатиться в уныние и депрессию. Выучилась новой профессии бухгалтера, стала самостоятельно зарабатывать деньги, продолжала в глазах Жени выглядеть надежной и сильной. А ведь она любила отца, очень любила, для нее эта потеря была невосполнимой…
        Солисты пели свои партии очень прилично. Грянул знакомый хор, который так любил Лось. Женя тут же представила, как они пели его с Женькой в Петербурге. Снова Женька! О чем бы она ни подумала, мысли неизменно возвращались к нему. Ей и в голову не приходило, что любовь может обернуться настоящей манией…
        После спектакля Санек довез ее до самого дома. Женя распахнула дверь и предложила ему:
        - Заходи.
        Он покачал головой и проговорил вежливо, но твердо:
        - Дел много.
        Она почувствовала невероятное облегчение и поняла, что мать права: не стоит торопиться и в отместку Женьке тащить к себе в постель человека, к которому не испытываешь ровным счетом ничего, кроме дружеской симпатии.
        В последующие дни они стали встречаться регулярно, и всегда куда-нибудь шли: в кино, в театр, на выставку. Санек продолжал вести себя сдержанно и корректно, не делая никаких попыток к физическому сближению. Исключение составляли лишь репетиции хора: там они с Женей сидели в обнимку, шушукались на ушко, всячески изображая сладкую парочку. Инициатором подобного представления являлась Женя - это была единственная ее возможность пережить то, что творилось у нее перед глазами. Женька и Любка по-прежнему были неразлучны, вечно стояли в стороне от всех, сцепив руки. Он что-то говорил, Любка смеялась. Вид у нее был счастливый и какой-то оглушенный.
        Один раз Женя застала их в коридоре целующимися. Они стояли вполоборота к ней, Женькино лицо заслоняла голова Любки, ее волосы, распущенные по плечам. Жене захотелось дать ей коленкой под зад, и она с трудом удержалась, чтобы не пойти на поводу у своего желания.
        Санек благородно и преданно подыгрывал ей в ее стремлении выглядеть благополучной и удовлетворенной. Однако наедине у них ничего не ладилось. Пора было переходить от чинных прогулок к более тесным отношениям, и Женя чувствовала, что этого не случится никогда. Ее тело точно заговорили - оно продолжало принадлежать Женьке, несмотря на то, что было ему без надобности. Она вспоминала со злой усмешкой, как заклинала его тогда, ночью, в студенческом общежитии. Ничего себе суженый! Скорее уж ряженый - прикидывался влюбленным барашком, а оказался подлым предателем.
        Санек все понимал и мрачнел на глазах. Женя ждала, когда наступит логический конец. И он настал. Через месяц после того рокового дня, в который начался их роман «в отместку», у них произошел серьезный разговор.
        - Прости, Женечка, - сказал Санек, глядя прямо ей в глаза своими ласковыми, голубыми глазами. - Прости, я не могу так больше. Ты вроде здесь, а на самом деле где-то далеко.
        - На луне, - тихо подсказала Женя.
        Он кивнул.
        - Наверное. Лучше нам сейчас расстаться. Потом, когда-нибудь…
        - Да, конечно, - с готовностью проговорила Женя и поцеловала его теплым, спокойным поцелуем, как сестра брата.
        Санек уехал. Она решила, что все к лучшему. Не зря великий Омар Хайям писал: «Ты лучше голодай, чем что попало есть, ты лучше будь один, чем вместе с кем попало».
        Женя задумала бороться с собой. Взяла несколько заказов на курсовые - ей нужны были деньги на летнюю одежду. Она просиживала у компьютера по шесть часов кряду, ездила в институт, в библиотеку, даже записалась в бассейн по воскресеньям. В бассейне был весьма симпатичный тренер, он тут же начал оказывать ей знаки внимания. Женя кокетливо улыбалась и разрешала провожать себя - ровно до выхода из спорткомплекса.
        Она продолжала ходить на репетиции, и однажды, войдя в зал, увидела Любку. Та стояла одна. Волосы ее не были завиты, глаза, все последнее время сиявшие, сейчас были тусклыми. Она выглядела буднично и как-то одиноко. Женя невольно пошарила глазами в поисках Женьки и не обнаружила его.
        Он пришел гораздо позже, когда хор уже распевался. Не глядя ни на кого, с порога поплелся на свое место, нога за ногу, вразвалочку.

«Что это с ними? - злорадно подумала Женя. - Неужто поссорились?»
        Она ждала перерыва. Едва кончили петь, Любка умотала в коридор. Женька сидел один у своего любимого окна, уткнувшись в какую-то потрепанную книжонку.

«Точно поссорились», - вынесла резюме Женя.
        Стоящие слева от нее в партии Маша Нечаева и Лиза Горбунова обе разом заболели, и она невольно снова сместилась на прежнее место, прямо перед Женькой. Во второй половине репетиции ее так и подмывало обернуться. Она придумала предлог - обратилась с какой-то ерундой к Женькиному соседу, Владику Сидоренко. Едва Женя повернула голову, как сразу наткнулась на знакомый, пристальный взгляд. В глазах у Женьки читалась потерянность, как у побитой собаки.
        Ей стало смешно и грустно одновременно. Неужели он такой наивный, что думает, стоит ему глянуть на нее проникновенно и сделать печальное лицо, как она тут же растает и позабудет обо всем, что было. «Нет, дружок, - колко проговорила про себя Женя. - Ты предательства по отношению к себе не прощал, так почему ж другие должны тебе прощать!». Она позабыла, что хотела сказать Владику и резко отвернулась обратно.
        После репетиции Женя ушла из зала с гордо поднятой головой, хотя на сердце у нее кошки скребли. Приехала домой, поужинала вместе с матерью. Та больше ни о чем не спрашивала - ни куда делся Санек, ни как поживает Любка. Время откровений кончилось, Жене не хотелось ни с кем обсуждать то, что творится у нее внутри.
        Поздно вечером она снова села за компьютер, на всякий случай положив рядом мобильник с тайной надеждой, что вдруг Женька позвонит ей. Правда, она не знала точно, что сделает в этом случае: может просто не возьмет трубку, а может ехидно пожелает ему горячей любви с Любкой.
        Но телефон молчал. Женя поняла, что Женька не позвонит. И еще - с удивлением обнаружила, что боль по нему куда-то ушла. Вместо нее на душе была странная пустота. Неужели она разлюбила его? Совсем разлюбила? И что это с ней было - сон, помешательство, наваждение?

33
        Теперь они сталкивались все время. Куда бы Женя ни шла, она непременно натыкалась на Женьку. Ей казалось, он нарочно караулит ее повсюду: в гардеробе, в коридоре, в зале. Один раз они ухитрились едва не налететь друг на друга прямо на улице, у входа в здание.
        Встретившись, они буравили друг друга взглядом. Женька первым не выдерживал и опускал глаза. Женя видела, что он ждет, надеется на то, что она заговорит первой. Но она не могла. Какой-то протест поднимался в ней, отторжение, едва ей стоило вспомнить все эти поцелуйчики в темном коридоре, шепоток на ухо Любке, то бесстыдное, самодовольное выражение, которое было на его лице в день, когда они вернулись из Курска. Ей хотелось покуражиться над ним, поиздеваться, как он куражился и издевался над ней.
        Потом, как-то вдруг, внезапно, они перестали встречаться. Женька превратился в невидимку - Жене стоило огромного труда отыскать его в зале. Он стал незаметным и почти бесплотным, и даже пения его слышно не было. Лось бесился, но ничего не мог поделать: партия безнадежно «плыла».
        В эти дни он снился ей. Снился часто, почти каждую ночь. В одних снах они мирно беседовали, в других она отдавалась ему, страстно и неудержимо, и так реально, будто это происходило наяву. Женя просыпалась в слезах. Пила валерьянку, завтракала и убегала в институт.
        На майские праздники забушевали грозы. Женя ездила к Перегудовой домой, на обратном пути попала под ливень и вдрызг промочила ноги. Слечь она не слегла, но подхватила противный насморк. Глаза слезились, в носу щипало, голос сел и охрип. Неделю она не ходила к Лосю, чтобы не заразить окружающих. А когда пришла, Женьки на репетиции не было.
        Не объявился он и в следующий раз, и потом. Женю понемногу начала грызть тревога. Она отмахивалась, осаживала себя: «Наплевать. Он мне теперь до лампочки». Но все же не выдержала, подошла к Анне Анатольевне.
        - Где… - Она замялась, не зная, как построить вопрос.
        Говорить «Карцев» при концертмейстерше было неудобно, а назвать его по имени у нее язык не поворачивался.
        Та, однако, поняла ее, качнула седоватой головой.
        - Он не будет больше ходить.
        - Совсем? - не поверила Женя.
        - Совсем. Не хочет.
        - Как же вы ему позволили? - вырвалось у нее невольно.
        Анна Анатольевна глянула на нее с недоумением и грустью.
        - А как ему не позволишь? Вы ведь взрослые, не дети.
        Они обе молчали, опустив глаза. Потом концертмейстерша тяжело вздохнула и проговорила:
        - Ума не приложу, почему все у вас так вышло. Я же тогда говорила с ним, он хотел помириться. Я видела, что хотел. И вдруг - на тебе, эта Люба. Как его только угораздило - он же от таких за километр шарахался. А тут, словно бес попутал. Не знаю, что и думать.

«Зато я знаю», - неожиданно подумала Женя. Ей вдруг стало все предельно ясно. Все, что произошло. Она сама виновата. Не надо было говорить Женьке о том, что Любка видела его у института. Он с трудом дозревал до того, чтобы идти на мировую, ему для этого требовалось время. И полное спокойствие. А она лишила его этого спокойствия. И потом ревела в объятиях Санька. Слезы ее Женька всерьез не воспринял, а вот объятия зафиксировал. Этого ему оказалось довольно, чтобы начать действовать.
        Господи, какие они оба дураки! Глупые, эгоистичные, жестокие, как дети. Сами, своими руками, убили то, что у них было. Задушили любовь, затоптали ее ревностью и подозрительностью, да еще, стараясь обскакать друг друга.
        - Теперь ничего не поделать, - тихо проговорила Женя, обращаясь не столько к концертмейстерше, сколько к себе самой.
        - У меня душа за него болит, - пожаловалась та доверительно. - Вся эта злость, жесткость - это же только внешнее. Внутри он совсем другой, мягкий. Даже чересчур.
        - Я знаю, - согласилась Женя и неожиданно для самой себя вдруг спросила: - Скажите, это он с вами ездил в Петербург - давно, еще в детстве?
        - Со мной. - Анна Анатольевна слабо улыбнулась. - Ему тогда только пятнадцать исполнилось. Он в поезде подружился с девочкой, дочкой попутчицы. Та была совсем малышка, лет шесть, не больше. Женя всю дорогу смешил ее, забавлял, сказки какие-то сочинял. Она за ним хвостиком бегала. Ее мать все умилялась: какой у вас хороший сын, чуткий, отзывчивый. А я перед тем, как уехать из Москвы, десять дней его дома не видела. Из училища звонили, что исключают, насилу уговорила подождать еще хоть немного. Билет купила, взяла его в охапку и на вокзал. Оказалось, правильно сделала, Питер на него благотворно подействовал.
        - Видно, он всегда на него так действует, - мрачно усмехнулась Женя. - Во второй раз тоже.
        Концертмейстерша оценила ее черный юмор и кивнула. Затем на лице у нее отразилась робкая надежда.
        - Может быть… - начала она осторожно, но Женя поспешно помотала головой.
        - Нет. Это конченая история. У меня нет сил.
        - Да, понимаю.
        Женя отошла от рояля. Голова была как в тумане. Она пыталась осознать, что они никогда больше не увидятся. Никогда. Женька живет черт знает где, им не встретиться просто так, случайно. Стало быть, вот все и закончилось.
        Она подошла к Лосю и попросилась домой, сославшись на то, что неважно себя чувствует. Тот отпустил ее, строго-настрого наказав не разболеться - впереди ожидалось очередное выступление.
        По дороге домой Жене пришла эсэмэска от Любки - та писала ее в перерыве.

«Женюра, прости меня, Христа ради. Я себя расстрелять готова».

«Расстреляй», - ответила Женя и выключила телефон. Ей хотелось поскорей оказаться в квартире, закрыть все двери и окна и очутиться в темноте и тишине. И пусть ее никто не беспокоит, ни одна живая душа.
        Было еще только восемь, но Женя отыскала среди лекарств таблетку «седуксена», выпила ее и легла. Транквилизатор подействовал минут через пятнадцать: ногам и рукам стало тепло, веки слипались, мысли текли с трудом, обрываясь одна за другой. Какое-то время она продолжала думать о Женьке, но вскоре провалилась в пустоту.

34
        Столбовому не спалось. Накануне жена уехала на дачу, звала его с собой, но он отказался - терпеть не мог всякие там теплицы, огурцы, помидоры. Ковыряться в земле, размачивать в ведре удобрения - все это удовольствие из разряда сомнительных. У него при виде сельской местности зубы сводит от скуки.
        Однако, одному в квартире было как-то неуютно. Столбовой настежь открыл окно в спальне, как следует проветрил комнату, покормил лимонно-желтого кенара по кличке Интеграл, накинул на клетку платок и включил телевизор. Шел теннисный матч. На экране молоденькие девчонки в коротеньких юбочках, открывающих сильные, мускулистые ноги, с гортанными криками резали по мячу.
        Столбовой сидел, развалившись в кресле, и курил сигарету за сигаретой. Если бы Алла застукала его за этим занятием, был бы скандал: курить ему строго-настрого запретили врачи, угрожая приступом стенокардии. Но жена находилась далеко, за сто десять километров от Москвы, а стенокардия профессора почему-то не слишком пугала. Во всяком случае, не так, как его нынешнее состояние.
        Он никак не мог отделаться от гнетущего чувства тревоги и тоски. Кажется, он знал, чем оно вызвано. Ну, конечно, знал - всей этой дурацкой историей с Женей Зиминой, ее отказом защищать диплом под его руководством, последовавшим после этого скандалом на кафедре. Тогда он вернулся домой, и Алла вызвала «скорую». Ему велели взять больничный и лежать, но Столбовой плюнул на это. Он продолжал ходить в институт. Его одолевало множество весьма неприятных мыслей.
        Неужели в глазах девушки он такой мерзавец и подлец? Женя не из тех, кто рубит с плеча, если она говорила что-то, значит именно так и думала. После сцены, которую она ему устроила в кабинете, Столбовой заставил себя набрать номер телефона, по которому не звонил уже года три или даже четыре. Нет, пять, ровно пять.
        Тогда они с Зиной виделись последний раз. Он приехал, поднялся в квартиру и застал там ее и Нюту. Лица у обеих были растерянные и заплаканные.
        - Ну, что опять? - спросил Столбовой с досадой, снимая в прихожей плащ.
        Ему бесконечно надоели эти визиты, надоело стучаться в каменную стену, надоело выслушивать соседкины упреки. Он ничего не мог поделать с повзрослевшим сыном - как, впрочем, ничего не мог поделать и тогда, когда тот был еще совсем маленьким. Женька казался ему ужасным: упрямым, вредным, неуправляемым. В какие-то моменты Столбового охватывала уверенность, что правы школьные учителя - у парня просто-напросто не все ладно с психикой. Благо есть в кого, в несчастную Зину.
        Он прошел в комнату и сел в кресло. Женщины стояли рядом, темные, поникшие, как на похоронах.
        - Я вас слушаю, - проговорил Столбовой, стараясь быть сдержанным.
        Зина тихо всхлипнула.
        - Коля, он опять не приходит домой.
        - Сколько?
        - Уже больше недели.
        Столбовой пожал плечами.
        - Я-то что могу поделать? Придет. Он же всегда раньше возвращался.
        - Так то раньше, - тут же вмешалась Нюта. - Тогда ему лет было мало. А теперь он совсем большой. За полгода вымахал ростом с вас.
        - Разве в росте дело? - Столбовой поморщился. - Дело в мозгах. У него их, видимо, вовсе нет.
        - Кто в этом виноват? - Нюта скорбно поджала губы.
        - Ну вот, начинается! - Столбовой встал на ноги и зашагал по комнате. - Опять станем разбираться во всем от Адама - кто прав, кто виноват! Хорошо, считайте, что я крайний, валите все на меня! Вам от этого легче?
        Нюта покачала головой. Зина продолжала тихо плакать, забившись в угол.
        Столбовой постепенно успокаивался. Достал сигареты. Закурил. Глянул для чего-то на часы.
        - В милицию заявляли?
        - Нет, - сказала соседка.
        - Почему?
        - Потому что там давно обещали поставить его на учет.
        - Ну и пусть ставят. Пусть! Может, так будет лучше для всех.
        - Николай Николаич! Не совестно вам? - губы Нюты задрожали. - Вы же Жене не чужой.
        - Чужой! Он меня считает чужим.
        - Он ничего не считает. Он просто… просто запутался. Не может выбраться из своего детства. Застрял в нем, как в силках. Как вы не понимаете?
        - Зато вы у нас все понимаете! - запальчиво произнес Столбовой. - Вам бы психологом работать, на зависть Макаренко.
        - Не нужно язвить и иронизировать. - Нюта вздохнула, подошла к Зине и стала ласково гладить ее по плечу.
        В это время в двери заскрежетал ключ.
        Все трое, как по команде, застыли на месте, напряженно прислушиваясь. В коридоре слышались тихие шаги. Потом на пороге комнаты возник Женька - лицо бледное, в желтизну, волосы до плеч, губы плотно сжаты, в прищуренных глазах волчье выражение. Воцарилось молчание.
        Столбовому казалось, что воздух вокруг наэлектризовался, вот-вот шибанет молния. Нужно было что-то сказать, и он проговорил, с усилием раскрывая рот:
        - Здравствуй.
        Женька глянул на него, все так же сощурившись, и усмехнулся. От этой усмешки Столбовому стало не по себе, и захотелось уйти. Он вспомнил, каким был сын всего несколько лет назад - маленький, незаметный, как тень, с вечно испуганными глазами. Держался за соседкину юбку, чуть что - сразу в слезы. И вот тебе на - совершенно взрослый парень, лицо бесстрастное, как у терминатора, ладони сжаты в кулаки. Такой заплачет, пожалуй! Скорее все вокруг будут от него рыдать.
        - Ты где был? - робко спросила Нюта.
        - Где надо. Не ваше дело. - Женька продолжал пристально смотреть на Столбового, точно собираясь загипнотизировать.
        - Не стыдно тебе? - тот попытался повысить голос, но отчего-то у него не получилось. - Тут все с ума сходят, волнуются. И как ты вообще разговариваешь?
        Женька снова усмехнулся. Прошел на середину комнаты, скрестил руки на груди.
        - Это кто? - он кивнул на Столбового. - Что он здесь делает? Я что-то не пойму.
        - Женя! - проговорила Нюта. В голосе ее звучала укоризна, однако, как показалось Столбовому, слишком мягкая.
        - Ну?
        - Не надо так. Это же отец.
        - Кто отец? Он? - Женька нагло ухмыльнулся. Затем выражение его лица снова сделалось каменным и безжалостным. Он обернулся к Столбовому. - Убирайся отсюда! Вали, я сказал! Надеюсь, у тебя со слухом все в порядке?
        Тот на мгновение замер, не зная, на что решиться. Подойти и ударить? Так, наверное, должен поступить нормальный отец в подобном случае. Так, без сомнения, поступил бы он со своими старшими детьми, если бы они позволили себе то, что сейчас вытворял этот… Этот… Столбовой попытался обозвать Женьку про себя каким-нибудь ругательным словом - щенок, гаденыш, паразит - ни одно не подходило. Руки у него дрожали.
        Нет, ударить нельзя. Пожалуй, он может дать сдачи. И завяжется драка. Мерзость какая. Мерзость. Столбового передернуло. Что же делать? Не может же он вот так взять и уйти? Подчиниться этому сопляку на глазах у женщин.
        - Ты… ты пожалеешь, - проговорил он севшим голосом.
        - Пожалею? Я? - Женька глядел на него холодно и спокойно. - А ты о чем-нибудь пожалел? Ты сам?
        Столбовому вдруг показалось, что лютая злость, которая минуту назад сверкала в его глазах, куда-то ушла. Он сделал шаг в сторону Женьки. Один маленький шаг. И остановился, точно его держала невидимая рука.
        - Да, Женя, я пожалел. Очень пожалел. И сейчас жалею. Честно слово. Не веришь?
        - Нет. - Женька тряхнул головой, отбрасывая с лица волосы.
        - Почему? Ведь я не вру.
        - Врешь. Ни о чем ты не жалеешь. И никогда не жалел. - Он бухнулся в кресло, в котором несколько минут назад сидел Столбовой. Вытянул руки на подлокотниках. Откинулся на спинку, прикрыл глаза - точно собрался спать. Весь его вид выражал жуткую усталость.
        Где он был всю неделю? С кем? Что ел? Где спал? Ему же всего пятнадцать, что он понимает? И на щеке слабый след от губной помады - значит, уже водится с девчонками.
        Столбовому захотелось подойти, погладить его по голове. Поднять с кресла, уложить на кровать, по-человечески. Снять прокуренную насквозь одежду. Просто посидеть рядом, пока он спит. Это же не бандит и не злодей. Это его сын. Младший сын, который нуждается в нем больше тех двоих, уже выросших. Столбовой колебался. Зина и Нюта тихо шептались о чем-то в углу.
        А вдруг он снова скажет «Иди вон?» Вдруг?
        Женькины веки слегка дрожали. Кажется, он наблюдал за ним. Ждал. Чего ждал? Его промаха - чтобы нанести последний сокрушительный удар? Или - ждал любви?
        Профессор ощутил страх и панику. Он не был готов к таким проявлениям чувств. Он вообще мало поддавался чувствам, по жизни все больше опираясь на логику и здравый смысл. В той, основной его семье, от него и не требовалось ничего другого. Алла принимала его таким, как есть, - ей было важно, чтобы ничего не выходило за рамки общепринятых норм, выглядело прилично. А здесь… Столбовой интуитивно и безошибочно догадывался, что здесь от него ожидали большего. Ни материального обеспечения, нет, ни социального статуса - в этом плане не было никаких притязаний. От него ждали нежности и преданности, душевной теплоты и терпения. Безграничного терпения. Это было выше его сил.
        - Я пойду, - понизив голос, проговорил он. - Пусть отдыхает. Ничего страшного не произошло.
        Зина молчала. Нюта кивнула.
        - Идите. - Лицо у нее при этом было недовольное.
        Столбовой прошел мимо неподвижно застывшего Женьки и очутился в прихожей. Нюта последовала за ним.
        - Это все переходный возраст, - полушепотом успокоил ее Столбовой, надевая плащ. - Увидите, еще пару лет, и он станет таким, как все.
        - Не станет он таким, как все. Для этого необходимо, чтобы вы… чтобы у вас… - Она не договорила, однако он понял, что она имела в виду. Что нужно было остаться, не уходить.
        - Лучше его сейчас не тревожить, - произнес Столбовой твердо. Шагнул за порог и захлопнул дверь….

…Больше он туда не пришел. Нюта регулярно звонила, сообщала, как обстоят дела. Ей удалось-таки как-то сладить с Женькой: тот постепенно смягчился, пел у нее в хоре, устроился на работу, подстриг свои космы и даже курить бросил. Столбовой был благодарен соседке. Благодарен и спокоен. Все хорошо. Женьке он не нужен, тому без него даже легче. А Зина… что уж о ней говорить, больной человек, этим все сказано.
        Почему же вдруг Женины слова о его предательстве пробудили в нем неведомые ранее комплексы? Он и раньше понимал, что виноват, но понимал не сердцем, а головой. Душа его оставалась безмятежной и холодной. И вот теперь, неожиданно, его прихватило. Думать ни о чем не может, днем и ночью - все об одном и том же.
        Смешно! Если раньше нельзя было ничего сделать, то что можно теперь? Ну, позвонил он Зине, навестил ее - Женьке-то что от этого? Ни холодно, ни жарко. Кабы тогда Столбовой послушал Нюту и задержался! Это был последний шанс, а он, дурак, не воспользовался им. Ведь не мог же, в самом деле, Женька ненавидеть его. Не мог, что бы он там ни говорил. Столбовой видел, как тот смотрел на него из-под опущенных ресниц - молча взывая о помощи. Так он ее и не дождался, этой помощи….

…Матч давно закончился, экран мерно гудел на одной ноте, но Столбовой ничего не замечал, продолжая сидеть перед телевизором, ссутулившись в кресле. Потом, как-то внезапно, он очнулся и встал. Оглушительно тикали часы, показывая половину четвертого. Столбовой потушил свет, оставив гореть лишь тусклый, зеленоватый ночник, не раздеваясь, прилег на диван. Что-то давило на грудь. Не что-то, а стенокардия, будь она неладна. Не зря же ее в народе так и называют - грудная жаба.
        Сон по-прежнему не шел. В голову лезли разные мысли, какие-то обрывочные, не связанные между собой.

…А Женечке-то хорошо было с его Женькой! Правда хорошо - Столбовой видел, как сияли у нее глаза во время их занятий. Стало быть у них натуральная любовь-морковь, как любят говорить его студенты. Чудно…
        Он проворочался до самого рассвета. В шесть утра неожиданно затренькал телефон. У него упало сердце - неужто с Аллой что-то? Или, упаси Бог, на даче пожар - там старая проводка, твердили же сто раз, нужно менять.
        Столбовой тяжело поднялся с дивана, дотянулся до аппарата…
        - Да, говорите.
        Это была не Алла. Он молча стоял и слушал - трубка говорила тихим и взволнованным женским голосом. Говорила без перерыва ровно пять минут. Потом наступила тишина.
        - Да, - сказал Столбовой. - Да, я понял. - Взгляд его уперся в старинные часы, висящие над столом. Он прикинул что-то в уме и решительно кивнул. - Понял. Я постараюсь что-нибудь предпринять. Все, что в моих силах.
        Он положил трубку на рычаг. Сделал глубокий вдох, пытаясь избавиться от одышки. Подошел к столу, достал из ящика пухлую и потрепанную записную книжку и начал поспешно листать страницы.

35
        Женя слышала во сне, как трезвонит телефон, но открыть глаза у нее не было сил. Таблетка продолжала действовать, тело точно онемело, руки и ноги были чужими и тяжелыми, как бревна.
        Звонок повторялся и повторялся, постепенно вытягивая ее из забытья. Она тихо застонала и подняла свинцовые веки. Голова трещала, во рту было противно и сухо. Женя села на постели, щурясь от света, пробивавшегося сквозь шторы. Пока она соображала, что к чему, телефон смолк. Женя глянула на часы, и обалдело моргнула: шесть пятнадцать. Кому она могла понадобиться в такую рань?
        Неодолимо хотелось вновь забраться под теплое одеяло и немедленно закрыть глаза. Но едва Женя собралась осуществить это, телефон залился вновь. Она с трудом поднялась, проковыляла к комоду и взяла трубку.
        - Слушаю.
        - Женя, здравствуйте.
        Спросонья, она не понимала, кто это. Какой-то мужской голос, вроде бы смутно знакомый.
        - Доброе утро, - проговорила Женя и откашлялась, чтобы прогнать хрипоту.
        - Вы не узнали меня? - спросил голос.
        - Нет, - недоуменно произнесла она.
        - Это Николай Николаевич вас беспокоит.
        - А… - Она с трубкой в руках присела на край дивана.
        Сквозь отупение, вызванное снотворным, проскользнуло изумление. Что ему нужно от нее? Неужели какая-то очередная конференция, и он хочет ее пригласить? Кажется, Перегудова говорила что-то такое. Однако он мог бы позвонить хотя бы на час-полтора позднее!
        - Женя, вы слышите меня? - окликнул Столбовой.
        - Да, слышу. - Она не пыталась быть с ним вежливой, отвечала холодно и равнодушно.
        - Мне нужно поговорить с вами. Это очень важно.
        - Насчет дипломной работы?
        - Нет. Совсем другое. Это касается Жени. Моего Жени. - Это уточнение заставило ее мигом проснуться.
        Она впервые слышала, чтобы Столбовой называл Женьку не Жекой, а Женей, да еще говорил «мой». В голосе его звучала тревога, искусно скрываемая, но все-таки ощутимая.
        - Что такое? - спросила она.
        - Дело в том, что… он собрался уехать из Москвы.
        - Куда?!
        Час от часу не легче. Что ни день, так что-то новенькое. И что это ему в голову взбрело?
        - Послушайте, я объясню вам все по порядку. Мне сейчас, только что, звонила Нюта. Он последнее время у нее жил, но ничего не говорил. Она вчера вечером взяла почистить его куртку и обнаружила в кармане билет. Зина родом из Челябинска, у нее там родня, младшие братья. Так вот он, оказывается, поддерживал с ними какую-то связь, минимальную, правда. И решил туда уехать насовсем. Там у них своя фирма, вроде как ему дают работу. Зину обещал забрать где-то через полгода, когда устроится и начнет деньги зарабатывать.
        Женя слушала и не верила своим ушам. Неужели Женька способен на такое? Зачем ему все это? Какая-то сомнительная романтика.
        - Когда он собрался ехать? - спросила она.
        - В том-то и дело, что сегодня. Сейчас! Нюта в шоке, она подозревала что-то такое - он неделю назад с работы уволился, звонил по междугородке несколько раз. Женя!
        - Что?
        - Он не должен ехать. Вы понимаете - не должен.
        - Понимаю. Но я-то что могу?
        - Вы одна только и можете. Остановите его, я прошу вас. - В тоне Столбового послышалась мольба.
        - Он не будет меня слушать. Я для него никто. - Женя зябко поежилась, но не двинулась с места, продолжая сидеть полуголая, прижимая к уху трубку.
        - Не говорите чепухи! - резко произнес Столбовой.
        - Это не чепуха. Вы ничего не знаете. Мы не общаемся с того самого дня, как… как он пришел в институт и увидел вас. У него за это время была другая, между нами все кончено.
        - Не может этого быть. Он вас любит.
        Женя нервно усмехнулась.
        - Откуда вы это взяли?
        - Да разве вы не понимаете, почему он уезжает?
        - Почему?
        - Из-за вас. Нюта в этом убеждена. Они иногда беседуют по душам, редко, конечно, но все-таки. Вчера, правда, они разругались в пух и прах, и она в укор ему сказала: «Как же ты уезжаешь, оставляешь Женю? Не стыдно тебе, она же будет страдать!» Знаете, что он ей ответил? «Женя меня теперь презирает, и правильно. Я бы на ее месте делал то же самое». Она его и так и сяк уговаривала: - «Позвони, попроси прощения. Если надо, в ноги упади, дело того стоит». Да вы же его отлично знаете, Женьку, - он упрямый, как осел. Заладил одно: «Она не простит», и хоть ты что с ним делай! Нюта говорит, он все ждал, что вы подойдете к нему, надеялся на что-то.
        - Я устала, - срывающимся голосом проговорила Женя. Ей казалось, она падает куда-то, с головокружительной высоты. Ничего не было под рукой, чтобы удержаться, спастись. - Я так устала. Не могу больше. Не хочу!
        - Понимаю, - мягко произнес Столбовой. - Но вам ведь не наплевать на него? Не все равно, что с ним будет?
        - Что с ним может быть? Везде люди живут, не пропадет. Ему никто не нужен.
        - Ошибаетесь. Ему вы нужны. А раньше я был нужен. Только… только я этого не понимал. Слишком эгоистичным был, слишком толстокожим. Теперь ничего не исправишь. - Столбовой на секунду смолк, потом проговорил тише. - Знаете, принято считать, что у каждого есть ангел-хранитель. Тот, кто помогает в критический момент, оберегает от необдуманных поступков, незримо присутствует рядом.
        - Да, знаю.
        - Так вот, у него ангела-хранителя нет. Мы с Зиной в этом виноваты или я один - сейчас это уже не важно. Важно одно - не оставить его наедине с самим собой. Я не фаталист, но предчувствую, что может случиться всякое… Женя, пока мы говорим, поезд уже стоит на платформе.
        - Как на платформе? - ахнула она.
        - Так. Неужели вы думаете, что я стал бы звонить вам в шесть утра? Отправление в семь десять.
        - Это же через сорок минут!
        - А я о чем толкую? Нюта позвонила мне двадцать минут назад, как только Женька ушел. Раньше она не могла, он бы не дал.
        - С какого вокзала? - отрывисто спросила Женя.
        - С Казанского.
        - Ладно. Все. - Она швырнула трубку. И тут же поняла, что не узнала ни номер поезда, ни вагон. Но времени на это уже не оставалось.
        Женя рывком вскочила с дивана, и ее качнуло. Голова резко закружилась - сказывалось действие «седуксена». Она уцепилась за кресло, прикрыла глаза и так стояла несколько секунд, пока ощущение дурноты не исчезло. Затем стремительно стала одеваться. Забежала в ванную. Мельком глянула на себя в зеркало, ужаснулась тому, какая она бледная, и тут же забыла об этом. Ополоснула лицо, на ходу вытерлась полотенцем, наступила на хвост Ксенофонту, тот дико вскрикнул.
        Дверь материной комнаты распахнулась.
        - Ты куда? - Ольга Арнольдовна в одной ночной сорочке стояла на пороге и смотрела на Женю с испугом.
        - Некогда, ма. Не сейчас. Потом. - Она принялась натягивать кроссовки.
        Чертовы шнурки, вечно они путаются, и приходится быть Акопяном, чтобы привести их в нормальное состояние.
        - Женя, я должна знать, - трясущимися губами проговорила мать. - У тебя ужасный вид. Ужасный. Ты молчишь все последнее время, я не лезу. Но… может тебе стоит обратиться к врачу?
        - Все хорошо, ма. Ты только не волнуйся. Я никуда не денусь, скоро вернусь. - Женя сдернула с крючка джинсовку, взмахом головы откинула назад не расчесанные толком волосы.
        Выбежала на площадку. Нажала кнопку лифта. Двери разъехались, она вошла в кабину. Из квартиры напротив появилась соседка, тощая, сердитая женщина неопределенного возраста.
        - Женя, подождите меня!
        Она надавила на первый этаж и успела увидеть на лице тетки гримасу возмущения. Лифт скрипнул и покатил вниз. Женя смотрела на часы: шесть сорок. У нее есть тридцать минут. Ровно тридцать и ни секундой больше.
        Она выбежала на улицу и кинулась к шоссе. Прямо на нее неслась грязная, бежевая «Газель». Женя, не задумываясь, шагнула с обочины вперед. Автомобиль протяжно взвыл и затормозил. Из кабины высунулся разъяренный пожилой водитель.
        - Пьяная, что ли?
        - Отвезите меня на Казанский вокзал.
        Мужик ошалело глянул на Женю.
        - Еще чего! Лови себе такси. У меня разнарядка.
        - Пожалуйста! - она намертво вцепилась в ручку двери и рвала ее на себя. Та не поддавалась.
        - Отойди, мать твою! Сумасшедшая! - водила прибавил пару смачных ругательств.
        - Я не отойду, - проговорила Женя очень спокойно. - Другую машину еще нужно остановить. У меня нет времени.
        - Да ты кто такая? - он, наконец, глянул на нее внимательней, что-то его зацепило.
        - Я Женя.
        - Красивая ты, Женя. Только драли тебя, видать, мало в детстве. Запросто могла под колеса угодить. - Мужик почесал в затылке и махнул рукой. - Ладно, садись. - Он снял блокировку.
        Женя залезла на высокое сидение. «Газель» рванула с места.
        Она снова поглядела на часы. Шесть сорок пять.
        - Скорее!
        - Она еще торопить меня будет, - ухмыльнулся шофер. - Что за пожар? Опаздываешь куда?
        - На поезд.
        Он кивнул понимающе.
        - Уезжаешь, стало быть. А почему без вещей?
        - В камере хранения. - Она ляпнула, чтобы он отвязался. Говорить с ним было выше ее сил.
        Машина неслась по пустым улицам. Минутная стрелка неумолимо ползла по циферблату. Шесть пятьдесят. Шесть пятьдесят пять. Семь ровно. Семь ноль три.
        - Скорее же! - отчаянно повторила Женя и увидела вдалеке вокзальный шпиль.
        Она лихорадочно пошарила в сумочке и вытащив оттуда пятисотку, протянула мужику.
        - Ого! - обрадовался тот. - Ладно, подброшу тебя прямо ко входу.

«Газель» сделала крутой разворот и затормозила. Женя спрыгнула с подножки и понеслась к стеклянным дверям. Водитель посигналил ей вслед.
        Первое, что бросилось ей в глаза, были большие круглые часы. Они показывали девять минут восьмого.

«У меня есть еще минута», - мелькнуло у нее в голове. Почему-то она была совершенно спокойна. Спокойна и уверена, что успеет. Нельзя не успеть. Просто невозможно. Женя столкнулась с каким-то толстым дядькой, тот больно отдавил ей ногу. Она тихо охнула и побежала дальше, вперед, туда, где висел указатель «Выход к поездам дальнего следования».
        В нос ударил характерный запах вокзала - смесь пыли, дыма и колесной смазки. Взгляд выхватил табло с надписью: «Москва - Челябинск», второй путь». Поезд стоял, упираясь хвостом в тупик, до него оставалось метров двадцать.

«Все-таки, я сделала это, - подумала Женя, прибавляя шагу. - Сорок минут вся дорога. Это рекорд».
        Она не знала, что станет говорить сейчас Женьке, она об этом не думала. Главное, что она успела. Успела!
        Раздалось угрожающее, змеиное шипение. Вагоны вздрогнули. Женя машинально сделала рывок вперед, нога ее наступила на что-то скользкое. В следующее мгновение она растянулась на асфальте.
        Она лежала и смотрела, как медленно отплывает хвост поезда. Медленно-медленно он отодвигался от нее вдаль, освобождая промежуток рельсов, который увеличивался с каждой секундой.
        - Нет, не может быть, - проговорила Женя вслух.
        Колеса отчетливо стучали. Она неловко поднялась на ноги. Ладони горели, джинсы на коленке продрались, сквозь прореху бурела ссадина.
        Зря она вчера говорила: «Вот и все». Это надо сказать сегодня, сейчас. Вот и все. И нет больше у нее никакого суженого. Хотя это глупо: ведь суженый - это тот, кто дается судьбой. Если судьба распорядилась так - значит, вышла ошибка. Что-то Женя не учла в ту новогоднюю ночь. Что-то не учла, это факт.
        Она медленно пошла по перрону вслед за уходящим поездом. Она не знала, зачем идет. Просто шла, как привязанная, будто ее магнитом тянуло за последним вагоном. Будто она собиралась пройти по шпалам до самого пункта назначения.
        Тогда по темному коридору она шла точно так же - без цели и без мыслей, повинуясь какому-то высшему чувству, которое не объяснишь ни физикой, ни математикой. Шла и шептала, как последняя дура: «Мой суженый, мой ряженый…»
        - …Мой суженый, мой ряженый, - повторила Женя, тихо, но внятно.
        Шедший навстречу носильщик с телегой покосился на нее с опаской.

«Он думает, я спятила. Конечно, спятила, если могла поверить всей этой чепухе. Конечно. Мой суженый, мой ряженый - красивые слова. Красивые, но пустые. Мой суженый…»

36
        Поезд тихо, но неуклонно набирал ход. Грузный, краснолицый проводник сунул под мышку планшетку с билетами и закурил.
        Женька, стоя в тамбуре, смотрел через пыльное дверное стекло, как плывет перрон - сначала медленно, толчками, затем чуть быстрей. И, наконец, замельтешил перед глазами асфальт.
        Все. Он едет. Конец тому, что было. Конец всему старому. Послезавтра у него начнется новая жизнь. Он попробует стать, как все, - будет зарабатывать нормальные деньги, заведет хоть каких-то друзей. Постепенно и девушку найдет. Обыкновенную. Без особых претензий. Не слишком красивую, чтобы не выпендривалась и знала свое место, но все-таки, хорошенькую. И… чтоб хоть чуть-чуть была похожа на нее. На Пичужку.
        Нет, не нужно об этом. Этого никогда не было. Не могло быть - с ним. С кем-то другим - да, но только не с ним. Он всегда, с самого начала, знал, что это когда-нибудь закончится, и она уйдет. От такого, как он, нельзя не уйти. Лучше уж не ждать и самому… Убежать, скрыться, уехать за тридевять земель. И не вспоминать. Главное - никогда не вспоминать…
        Впереди показался край платформы. Проводник успел сделать несколько затяжек и теперь шумно сморкался в несвежий платок.
        Женька последний раз глянул в окно и собрался идти на свое место, как вдруг его будто кто-то толкнул. Он еще ничего не успел понять, а его уже кинуло к двери. Он с силой дернул ручку, та не поддавалась.
        - Куда прешь, козел? - зло бросил проводник. - Закрыто, не видишь? Едем уже.
        Женька не слушал его. Он видел только торчавший из кармана фирменных штанов длинный ключ.
        Все пространство вокруг сузилось до этого металлического штыря с четырехгранным окончанием.
        В голове все раскладывалось четко - по полочкам. Если придется драться, пропало дело. Мужик намного сильнее, а, главное, тяжелее. Значит, необходимо действовать внезапно и молниеносно.
        Он замер ровно на секунду. Затем сделал резкий выпад в сторону проводника. Расчет оказался точным: тот застыл от неожиданности. Окурок прилип к его губе. В следующее мгновение Женька выхватил у него из кармана ключ, вставил в паз, повернул.
        - Сволочь! - заорал мужик. - Ах ты, падла! Я тебя…
        Дверь распахнулась. В тамбур с разбойничьим свистом ворвался ветер. Женька оттолкнулся от пола и прыгнул. Он даже не коснулся руками асфальта, приземлился точно в стойку, как гимнаст с брусьев. Возможно, это был лучший прыжок в его жизни, во всяком случае, весьма удачный.
        - Бляха муха… - донеслось из уходящего поезда. - Щас позвоню на станцию, тебя менты сцапают в два счета…
        Женька даже не обернулся. Он стоял посреди платформы, и постепенно его охватывало недоумение. Зачем он сделал это? Зачем? И куда теперь деваться? С работы он уволился, дома со всеми разлаялся вдрызг. И билет жалко, он стоил девятьсот рублей.
        Женька снял с плеча сумку, с которой так и не расстался в поезде, поставил ее на землю и хмуро глянул перед собой. Ему вдруг показалось, что его глючит. Прямо по перрону, навстречу ему шла Женя. Его Женя, Пичужка.
        Она шла, низко опустив голову, но все равно было видно ее лицо. Губы шевелились, будто она что-то подсчитывала про себя или читала молитву. Спутанные волосы спадали ей на плечи. Коленки джинсов были изгвазданы в пыли. Она выглядела так смешно и трогательно, что Женька невольно улыбнулся. И тут же вздрогнул. Она же к нему идет. К нему! Как еще она могла тут оказаться?
        Ему стало отчаянно страшно, что она не дойдет - свернет по дороге, или просто исчезнет, растворится в воздухе, как призрак. Но она все шла и шла, и он уже видел следы слез на ее щеках…

…Женя шла и шла, пока не почувствовала, что кто-то загораживает ей путь. Кто-то стоял прямо перед ней. Она подняла глаза и увидела Женьку.
        - Ты же… ты… - От изумления она никак не могла справиться с речью.
        Он молчал и смотрел на нее.
        - Ты ведь уехал. - Наконец ей удалось произнести нечто связное, членораздельное.
        - Нет.
        - Женька, я же видела поезд!
        Он пожал плечами. Он ничего не мог ей объяснить. Ни ей, ни себе самому. Но почему-то вдруг отчетливо и ясно осознал, что куча проблем, которые были у него еще пять минут назад, улетучились сами собой и неизвестно куда. Он ничего не чувствовал: ни боли, ни горечи, ни ревности, ни стыда. Но главное, он не чувствовал ненависти. Той ненависти, которая давно стала частью его жизни, самой жизнью, которой он привык подчиняться и молиться, как идолу.
        Куда она делась? Или, может быть, ее давно уже не было, а он искусственно разжигал ее в себе, боясь, что без нее останется совсем слабым и беспомощным?
        Никто не смог бы ответить ему на эти вопросы. Да и так ли нужно было отвечать? «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам…»
        Они стояли на платформе - лицом к лицу. Обоим одинаково казалось, что они неожиданно, в одно мгновение стали старше. Не на год или на два, нет - на целую жизнь. И знают все друг о друге. Все - до самых тайных и сокровенных мыслей, до глупых, детских обид, до несбыточных фантазий и грез. Так бывает, когда любишь по-настоящему. Любишь, а не угораешь от внезапно навалившейся страсти.
        Потом Женя взяла Женьку за руку.
        - Пошли.
        - Куда?
        - Домой пошли. Тебя там все ждут.
        - Кто все?
        - Мама. Анна Анатольевна. И отец. - Последнее слово она произнесла без церемоний, решительно и громко, не опасаясь, что он взбрыкнет.
        Женька и не думал ничего такого вытворять. Просто кивнул и поднял сумку. Они пошли. Пока они стояли, на поезд, уходящий с соседнего пути, объявили посадку, и теперь им навстречу валила целая толпа народу с чемоданами, баулами и тележками. Пару раз они налетели на каких-то сердитых теток и груженых мужиков. Потом приноровились и стали ловко уворачиваться: Женька влево, и Женя влево. Она вправо, и он вправо.
        Им было весело, они словно играли в какую-то игру. И смеялись. И шли, не расцепляя рук, пока не дошли до входа в метро.

…Столбовой видел, как они шли. И как скрылись за стеклянными дверями. Он стоял совсем близко, у киоска с пирожками. Ему в голову пришла забавная и сентиментальная мысль, что все это ужасно напоминает кино. Последние кадры длинного, но чрезвычайно быстро промелькнувшего фильма. Вот-вот должна возникнуть надпись «Конец». Или нет, иначе - «Продолжение следует».
        Столбовой невольно улыбнулся. Потом застегнул пиджак на все пуговицы и зашагал к стоянке, на которой оставил машину…
        ВНИМАНИЕ!
        ТЕКСТ ПРЕДНАЗНАЧЕН ТОЛЬКО ДЛЯ ПРЕДВАРИТЕЛЬНОГО ОЗНАКОМИТЕЛЬНОГО ЧТЕНИЯ.
        ПОСЛЕ ОЗНАКОМЛЕНИЯ С СОДЕРЖАНИЕМ ДАННОЙ КНИГИ ВАМ СЛЕДУЕТ НЕЗАМЕДЛИТЕЛЬНО ЕЕ УДАЛИТЬ. СОХРАНЯЯ ДАННЫЙ ТЕКСТ ВЫ НЕСЕТЕ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ В СООТВЕТСТВИИ С ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВОМ. ЛЮБОЕ КОММЕРЧЕСКОЕ И ИНОЕ ИСПОЛЬЗОВАНИЕ КРОМЕ ПРЕДВАРИТЕЛЬНОГО ОЗНАКОМЛЕНИЯ ЗАПРЕЩЕНО. ПУБЛИКАЦИЯ ДАННЫХ МАТЕРИАЛОВ НЕ ПРЕСЛЕДУЕТ ЗА СОБОЙ НИКАКОЙ КОММЕРЧЕСКОЙ ВЫГОДЫ. ЭТА КНИГА СПОСОБСТВУЕТ ПРОФЕССИОНАЛЬНОМУ РОСТУ ЧИТАТЕЛЕЙ И ЯВЛЯЕТСЯ РЕКЛАМОЙ БУМАЖНЫХ ИЗДАНИЙ.
        ВСЕ ПРАВА НА ИСХОДНЫЕ МАТЕРИАЛЫ ПРИНАДЛЕЖАТ СООТВЕТСТВУЮЩИМ ОРГАНИЗАЦИЯМ И ЧАСТНЫМ ЛИЦАМ.