Не девушка, а крем-брюле Татьяна Булатова
        Все девочки верят вПрекрасного Принца. Потом они вырастают ипонимают, что принцы бывают только всказках. НоВасилиса, которую жестокие одноклассники дразнили Периной, точно знала, что принцы существуют. Ее, вовсяком случае, Принц ждет инепременно дождется, ведь он обещал, что, когда она вырастет, он обязательно ее найдет иженится наней. Уэтого Принца небыло белого коня, белого плаща ипрочих атрибутов сказочного героя. Нопарень вспортивной майке был таким обаятельным иговорил так уверенно, что Василиса ему поверила.
        Шли годы. Подружки выходили замуж, рожали детей, влюблялись ирасставались, аВасилиса просто спокойно жила, несомневаясь, что каждый прожитый день — шаг навстречу кнему.
        Татьяна Булатова
        Не девушка, а крем-брюле
                
* * *
        Вто, что судьба существует, Василиса верила безоговорочно. Потому что ничем другим объяснитьто, что произошло сней, просто невозможно. Откудабы тогда взялись солнечный полдень, пустой трамвай ивеселый длинноволосый парень вбелой футболке снадписью «Спартак»? «По-моему, была еще мама», — вспоминала Василиса исусердием сдвигала свои бесцветные брови.
        —Альбинос? — ссочувствием спрашивали ее родителей.
        —Сами вы альбинос! — обижались они иотвсего сердца хватали дочь заруку, чтобы неисчезла ввоздухе, вся такая беленькая. Итолько тот веселый идлинноволосый изпустого трамвая, катившего всолнечном полдне, произнес, расплывшись вщедрой улыбке, неописуемое посвоей красоте изагадочности слово «КРЕМ-БРЮЛЕ».
        Отсчастья девочка ткнулась белой головой вцветастый материнский бок изамерла.
        —Стесняется, — объяснила Василисина мама ипошла красными пятнами отрадостного волнения, потому что впервые никакой неальбинос, аблагородное крем-брюле.
        —Эх! — признался длинноволосый. — Жалко, маленькая! Атобы женился!
        —Янемаленькая, — пробурчала Василиса ивыглянула изукрытия.
        —Маленькая, — вмешалась мама ибезуспешно попыталась усадить дочь налакированное красное сиденье.
        —Аона вырастет, — вступился забудущую невесту длинноволосый и, присев накорточки, взял девочку запухлую влажную ручку.
        —Расти быстрей, крем-брюле! — всерьез попросил он Василису. — Апотом я тебя найду иженюсь. Ладно?
        —Ладно, — шепотом пообещала девочка иподняла глаза.
        —Вот идоговорились, — улыбнулся попутчик и, поцеловав Василису вмакушку, выскользнул вразъехавшиеся соскрипом трамвайные двери наследующей остановке.
        —Ушел, — чуть незаплакала девочка изабралась сногами накрасное пышущее жаром сиденье.
        —Опусти ноги, — буднично произнесла мама и, непроверив, прислушаласьли дочь кзамечанию, стала смотреть вокно идумать просвою личную жизнь сгрустью. Ейбыло уже тридцать пять лет, муж любил ее раз внеделю, посубботам, идаже иногда обещал сводить втеатр. Нокактолько наступало воскресенье, он благополучно забывал обэтом. Недотого: впереди рабочая неделя, нужно отдохнуть. Иуж точно невтеатре, апо-простому, какпривыкли, утелевизора илинаприроде, судочкой.
        —Невыходи замуж, Васька, — всердцах посоветовала она дочери ичуть незаплакала отобиды.
        —Почему? — удивилась та, пытаясь разглядеть замутным трамвайным окном своего нареченного. Имать ненашлась, что ответить. Иушла вдругой конец вагона, чтобы посидеть водиночестве иподумать ожизни. Так они иехали еще две остановки отдельно друг отдруга, мать идочь, залитые солнцем, влучах которого плавала серебристая пыльная взвесь.
        Апотом нарыночной площади ввагон вошли пассажиры. Много пассажиров. Набились, какцветные карандаши вузкий пенал. Иособо нервные сосуждением смотрели насидевшую уокна наотдельном красном сиденье белую девочку, похожую наальбиноса. Имать быстро почувствовала негодование пассажиров вадрес дочери ипробралась ксвоему сокровищу, чтобы закрыть его отнедоброжелательных глаз цветастой спиной. Так они ипротомились, сросшись телами, еще пять длинных остановок, чтобы потом вместе выйти визмученный летней жарой мир, посреди которого сиротливо торчал киоск снадписью «МОРОЖЕНОЕ».
        —Хочешь? — вяло предложила Василисе мама, прижимая кгруди сплетенную изискусственной оранжевой соломки сумочку.
        —Хочу, — вяло ответила девочка.
        —Пломбир иликрем-брюле? — поинтересовалась изокошечка продавщица, хлопнув целлулоидными веками, покрытыми плотным слоем синих, подцвет киоска, теней.
        Услышав заветное «иликрем-брюле», Василиса смольбой посмотрела наутомленную мать ичуть слышно произнесла:
        —Крем-брюле.
        —Амне — шоколадное, — высказала свое пожелание грустная мама, иее тутже обдало жаркой волной возмущения.
        —Илипломбир, — пронзила ее продавщица гневным взглядом, — иликрем-брюле!
        —Тогда — пломбир, — послушно согласилась Василисина мама идостала изплетеной сумочки точно такойже плетеный кошелечек.
        —Макраме? — поинтересовалась продавщица исначала протянула Василисе обещанное крем-брюле.
        —Наверное, — промямлила непосвященная втайны ремесла мама.
        —Нате, — продавщица, моментально потеряв интерес, выдала сдачу иположила нарастрескавшуюся тарелку завернутый вспециальную бумажку пломбир.
        —Спасибо, — еле выговорила Василисина мама ичерез пару шагов выбросила мороженое вурну.
        —Надо было брать крем-брюле, — девочка снаслаждением лизнула замороженный «гриб», отчего нашляпке осталась бежевая лакированная полоса. — Вкусно!
        —Вот ихорошо, — печально вздохнула мама истала смотреть взеленую даль аллеи: все лавочки были заняты.
        Итогда Василиса забежала вперед ипротянула матери оплывающий нажаре гриб:
        —Хочешь?
        —Нет.
        —Крем-брюле, — продолжала соблазнять Василиса, вупор глядя нацветастый материнский живот.
        —Идем, крем-брюле, — улыбнулась дочери тогда еще молодая женщина истремительно зашагала всторону проглядывавших сквозь пыльную летнюю зелень новостроек.
        ИВасилиса вприпрыжку побежала заней, находу облизывая свой драгоценный «гриб», катастрофически уменьшающийся вразмерах. Правда, попути она еще несколько раз останавливалась, кактолько ее взгляд натыкался накого-то, кто внешне напоминал ей того длинноволосого вфутболке. Ихотя сердце ее предательски екало, проваливаясь вживот, наполненный сладостью, Василиса тем неменее мужественно переносила свои маленькие разочарования, потому что была умной девочкой иточно знала: отсудьбы неуйдешь. Именно поэтому она снаслаждением доела мороженое и, преисполнившись лучших предчувствий, помчалась догонять мать, дав себе слово хранить верность возлюбленному иззалитого солнцем трамвая.
        Стого незапамятного летнего дня верность стала отличительной чертой характера Василисы Ладовой. Онабыла верна родителям, музыкальным кумирам, нескольким киноактерам ибудущей профессии, выбор которой состоялся сразуже, кактолько выяснилось, что крем-брюле — это знаменитый десерт, анетолько название мороженого илизефира.
        —Кем ты хочешь стать? — снисходительно интересовались взрослые, заранее зная примерный перечень ответов: «врачом», «учителем», «певицей» ит.д. Иникто изних небыл готов ктому, что изрекала пухлая белоголовая второклассница Василиса Ладова, светло-серые глаза которой смотрели намир серьезно истрого.
        —Кем-кем? — переспрашивали взрослые ибросали беспомощные взгляды народителей Василисы.
        —Кондитером, — терпеливо повторяла она бестолковым взрослым ипредставляла, какзапишет взаповедный лакированный блокнот очередной кулинарный рецепт.
        Вэтот момент ввоздухе всегда провисала неловкая пауза, потому что взрослые, какпокоманде, замирали. Слово «кондитер» вих консервативном сознании рождало стремительный поток вызывающих интенсивное слюноотделение образов, врезультате чего перед глазами всплывало натуралистичное изображение трехэтажного торта, увенчанного огромной масляной розой, вокруг которой причудливо завивались белые кремовые вензеля.
        «Сладкая женщина!» — многозначительно улыбаясь, перешептывались родительские гости инепритворно ахали, когда повзрослевшая Василиса навытянутых руках вносила вкомнату очередное произведение кондитерского искусства, призванное стать украшением стола.
        —Быть тебе поваром, Васька! — гордо крякал отец, амать строго исправляла главу семейства:
        —Неповаром, Юра, акондитером.
        —Какая, хрен, разница, Галя! — пожимал плечами растроганный папаша итянул кдочери масляные губы. — Дай поцелую!
        Василиса, смущаясь, подставляла отцу щеку иторопилась оставить взрослых наедине сосвоим рукотворным сооружением.
        Поступательное движение Василисы Ладовой ккондитерскому олимпу способствовало тому, что вее родственно-дружеском окружении сформировалось стойкое убеждение: лучший подарок дляполной девушки сбелыми бровями — это книга овкусной издоровой пище иличто-нибудь «сладенькое»: торт, конфеты, пирожные. Василиса ктакому положению дел привыкла ислегкомысленным пристрастием продолжала пробовать навкус все, что приносилось наалтарь будущей профессии, мечта окоторой вдребезги разбилась окамни суровой действительности.
        —Значит, судьба! — потупившись, сделала вывод Галина Семеновна Ладова, когда ее дочь Василиса вподарок нашестнадцатилетие получила два торта отдрузей семьи, два — отбестактных родственников иодин — отравнодушных кее судьбе одноклассников. Итого — пять.
        —Что ты будешь сними делать? — неосознанно подлила масла вогонь Василисина мама изастыла возле косяка, внимательно наблюдая задочерью.
        —Ачто сними делать? — искренне удивился добродушный отец семейства идостал ложку, чтобы отведать даров.
        —Что, Юра, все пять? — уточнила его супруга ичуть нерасплакалась, почувствовав, каксжалось отобиды нежное сердце ее дочери.
        —Нет, Галя, пять несмогу, — отказался Юрий Васильевич ивоткнул ложку водин изтортов. — Может, соседям раздать? Илинаработу? Чё добро пропадать будет?
        —Ненадо, — всхлипнула обычно сдержанная именинница и, распахнув окно, один задругим выбросила стретьего этажа все пять тортов, даже неудосужившись вынуть изсамого маленького мельхиоровую ложку.
        —Васька! — всплеснула руками мать ипопыталась обнять значительно превосходящую размерами дочку, нонеуспела, та спешно ретировалась вкомнату, где проревела полночи. Утром кродителям вышел совсем другой человек. Настолько другой, что Галина Семеновна насекунду поверила впереселение душ, ибо перед ней предстала ее собственная, уже покойная, учительница начальных классов поимени Нонна Сергеевна истрого сказала: «Все, хватит. Будем менять профессию. Будем менять жизнь. Вконце-то концов, человек — сам кузнец своего счастья». — «Так точно!» — по-военному рявкнул Юрий Васильевич Ладов, напуганный произошедшими вдочери переменами.
        —Буду врачом, — сообщила родителям Василиса. — Психиатром, — она насекунду задумалась, апотом добавила: — Илидиетологом.
        Галина Семеновна хотела было спросить прокондитера, но, смущенная мистическим присутствием духа первой учительницы, промолчала.
        Вшколе известие отом, что Василиса Ладова предала профессию кондитера, было встречено безэнтузиазма.
        —Тычто, Ладова?! — возмутилась классная руководительница, учительница русского языка илитературы, и, облизнув губы, зашипела: — Сума сошла? Замесяц доэкзаменов! Мыуже все десятые укомплектовали. Мест больше нет. Ищи другую школу.
        —Янехочу другую, — отказалась Василиса ипосмотрела классной руководительнице, попрозвищу Ежиха, прямо вколючие маленькие глазки, сверкавшие из-под мохнатых спроседью бровей.
        —Малоли, ты нехочешь! Раньше надо было думать! Писала ванкете кулинарный техникум?
        —Писала, — эхом отозвалась ученица.
        —Вот ииди. Зрямы, чтоли, тебе всей школой пятерки рисовали? Выучишься — свой цех откроешь, ато идва.
        —Да она итри откроет, свашей помощью, Лариса Михайловна, — подала голос отличница Хазова, борец засправедливость вовсем мире, гроза учителей иголовная боль директора.
        —Аты, Юля, невмешивайся! Безтебя как-нибудь разберемся, — заворчала усатая литераторша ипопыталась свернуть этот неприятный разговор. НоВасилиса (непонятно, откуда смелость взялась) нависла надней, тщедушной ихрупкой женщиной сослабыми костями, ипроговорила также членораздельно, какговорят учителя начальной школы, когда диктуют первоклашкам их первый вжизни диктант издвух предложений:
        —Авы неможете запретить мне подать документы вдесятый класс, я узнавала.
        —Тебе виднее! — недобро усмехнулась иподжала узкие, ноярко накрашенные губы.
        —Между прочим, Ладова — помикрорайону, — встряла правозащитница Хазова и, дерзко встряхнув челкой напол-лица, дала необходимые рекомендации: — Скажи родителям, — роль адвоката Юльке явно нравилась, — пусть сами идут кдиректору иливрайоно. Время социалистического насилия ушло впрошлое. Унас, Лариса Михайловна, демократия игласность, — напомнила отличница. — Девяносто третий год надворе. Плюрализм ивсе такое прочее.
        —Ксожалению, — фыркнула классная руководительница, подумав, что отмена крепостного права вРоссии была непростительной ошибкой императора, инарочито медленно отползла всторону, держась засердце.
        —Смотри, Ладова, счас скажет: «Довели досердечного приступа», — скривилась Хазова и, подмигнув Василисе, встала впроход между рядами. — Лариса Михайловна, вам плохо?
        —Да, Юля, мне плохо. Мнеочень плохо, потому чтоты, гордость школы, гордость класса, моя личная гордость, победительница олимпиад, девочка изхорошей, я подчеркиваю, семьи, оскорбила меня доглубины души, — Ежиха капризно фыркнула иткнула вгрудь тоненькой лапкой скрасными коготками.
        —Это чем это я вас оскорбила? — искренне удивилась Хазова ивдва прыжка догнала классную руководительницу, направившуюся ксвоему столу.
        —Атем, Юлечка, что обвинила меня впредвзятом отношении кодной изнаших учениц. Амежду прочим, это ведь моя любимая ученица. Воспитанная, добрая, уважительная девочка. — Лариса Михайловна заискивающе посмотрела вглаза удивленной Василисе, закоторой уже выстроилась целая очередь излюбопытствующих учеников, из-за перемены пропустивших начало спектакля.
        —Да ладно! — усмехнулась Хазова ипосторонилась, дав возможность оппонентам лицезреть друг друга.
        —Ачто, ты незнала, Юля? — сгоречью воскликнула склонная ктеатральным представлениям классная руководительница ипровела рукой повоздуху, словно отодвигая всторону ненужную преграду между собой иЛадовой. — Иты, Василиса, тоже незнала?! — Голос Ежихи взметнулся вверх, оборвался иобрушился напритихший класс возгласом изумления: — Ка-ак?! — Лариса Михайловна присела запарту, апотом вскочила и, воздев руки кпотолку, неуклюже плюхнулась наголубое фанерное сиденье свыщербленным краем, отправившим вмусорное ведро неодну дюжину дефицитных капроновых колготок. — Столько лет ты сидела передо мной, напервой парте, напервом ряду, иничего нечувствовала?! Ничего-ничего?!
        Ладовой стало неловко: она шаркнула ногой, беспомощно взглянула наиронично сощурившуюся Хазову исделала шаг назад.
        —Все ясно, — задумчиво проронила Ежиха. — Надо уходить…
        —Куда? — Вылез из-за Ладовой хулиган Вихарев, всерьез рассчитывавший нато, что сейчас классная руководительница потребует умирающим голосом таблетку валидола подязык иотменит урок литературы. — Домой?
        —Вмедпункт, — ответила заЕжиху Хазова инаправилась кучительскому столу, вверхнем ящике которого были свалены средства скорой помощи, активно используемые классной руководительницей поповоду ибез.
        —Ненадо, Юля, — простонала Лариса Михайловна ипоправила сползшую набок норковую горжетку, увенчанную мордочкой сзелеными бусинами вместо глаз. — Начнем урок, дети.
        —Мынедети! — заволновались девятиклассники, поддавшиеся напровокацию Ежихи.
        —Если бы… — легко поднялась она состула и, оправив клетчатую юбку, загарцевала ксвоему месту. — Если бы…
        —Лариса Михайловна! — строго окликнула Ежиху Хазова: — Так неделают.
        —Садитесь, — объявила классная руководительница и, какщитом, прикрылась журналом успеваемости. — Сегодня мы будем писать сочинение натему… — Ежиха обвела класс глазами и, вонзившись взглядом вЛадову, изрекла: — «Хороший человек — это…»
        —Что «это»? — непонял тактического хода Вихарев истукнул Василису поплечу: — Подвинься, Перина, ничё невидно!
        —Ачё ты там хочешь увидеть? — поинтересовалась Хазова изабралась сколенками настул: надоске красовалась безупречная вплане каллиграфии надпись: «Двадцать пятое апреля».
        —Можно выйти? — Василиса подняла руку и, недожидаясь разрешения, спешно покинула класс.
        —Отличное воспитание, — какбы себе поднос, ноприэтом достаточно громко, отметила Ежиха иобвела класс торжествующим взглядом: — Еще раз объясняю. Тема классного сочинения — «Хороший человек — это…».
        —Что-о-о? — водин голос воскликнула половина класса.
        —То-о-о! — прикрикнула Лариса Михайловна и, повизгивая вначале каждого предложения, стала объяснять, какписать сочинение. — Ввашем сочинении три части.
        —Вступление, основная, заключение, — подсказала Ежихе Хазова.
        —Слушаем молча! — рявкнула классная руководительница идаже неповернула голову всторону неблагонадежной парты, где сидели большой хулиган маленького роста Вихарев ичем-то похожая нанего отличница Юля Хазова. — Вовступлении пишите, что хотите.
        —Чё, правда? — подал голос въедливый Тюрин, сидевший назадней парте вкомпании крупной Наумовой, известной своей любовью кспорту. Деятельность интеллектуальнаяей, какправило, неудавалась, поэтому засоседа она держалась крепко, так какименно вего голове зрели мысли, ей неведомые, апосему — бесценные.
        —Правда, — отмахнулась отнего Ежиха, апотом вспомнила, что тот иззнаменитой навесь город учительской семьи, ивальяжно добавила: — Свободная тема предполагает творческий подход. Я — затворчество!
        Хитрый Тюрин вступать вдебаты нестал имелким бисерным почерком написал начерновике: «Любое вступление — это чушь собачья. Ктобы его нинаписал. Аминь».
        —Ничё невидно, — пожаловалась глупая Наумова, думая, что работа началась инеобходимо перенести всвою тетрадь запись, сделанную Тюриным.
        —Рано пока, — успокоил он разволновавшуюся соседку иприготовился слушать Ежиху.
        —Восновной части необходимо перечислить основные черты хорошего человека, аименно: доброту, уважение кстаршим, благородство, любовь кродине, родителям, бабушкам, дедушкам, учителям. Воспитанность, — полетел камень вогород Ладовой. — Иможет быть, еще что-то. Откуда я знаю, чем ваш хороший человек отличается отмоего?
        —Ничем! — пискнула подлиза Кочевая ивпилась преданным взглядом предателя вучительницу.
        —Молодец, Кочевая Лиза, — оценила реплику сместа Ежиха ипродолжила: — Апотом, дорогие мои, нужно подумать, какими чертами будет обладать плохой человек… Какими? — обратилась она кклассу.
        Класс молчал.
        —Ну… — повела левой бровью Лариса Михайловна. — Можете вы мне сказать?
        —Можем, — заверила ее Хазова. — Давайте дальше.
        —Дальше, Юля, — пригрозила ей Ежиха, — я проверю твое сочинение сособой тщательностью, дабы небыло никаких неожиданностей изчисла непредсказуемостей.
        —Ачем непредсказуемости отличаются отнеожиданностей? — невыдержал интеллектуал Тюрин изадал очередной провокационный вопрос.
        —Неумничай, Илья, — выразительно посмотрела нанего Лариса Михайловна ивроде какдлясамоуспокоения сособой нежностью погладила свою горжетку.
        —Небуду, — пообещал Тюрин истоской посмотрел напустовавшее место Ладовой: Василиса ему нравилась. Правда, юношеская эта страсть носила тайный характер, ивесь класс был уверен, что настоящая любовь индивидуалиста иинтеллектуала Тюрина — это спортивная Наумова.
        —После того каквы опишете антиподов…
        —Кого? — обомлел Вихарев.
        —Антиподов, — повторила Ежиха иехидно посмотрела вглаза хулигана: — Незнаешь, бедняжка?
        —Ичто такого? — вступилась заподшефного сторонница равноправия Хазова. — Можно подумать, все знают, кто такие антиподы…
        —Ну, ты-то знаешь, Юля? — многозначительно произнесла классная руководительница, апросебя подумала: «Умная сволочь».
        —Я-то знаю, Лариса Михайловна, — бойкая Хазова засловом вкарман нелезла. — Ноученикам, чей словарный запас значительно меньше нашего свами, можно былобы иобъяснить.
        —Вот иобъясни, — оборвала ее Ежиха игрозно добавила: — Апока наша драгоценная Юлечка объясняет значение слова «антипод», прозвенит звоночек… Ичто получит мой драгоценный 9 «Б»?
        —Что? — заинтересовался Вихарев.
        —Сэмэ, — ответил заЛарису Михайловну находчивый Тюрин иеле заметно улыбнулся впробивающиеся усы.
        —Авот инет, — Ежиха даже подпрыгнула отрадости, авместе сней иизуродованная рукой таксидермиста норковая морда сзелеными бусинами. — Незачто будет вам «сэмэ» ставить. Потому что смотреть будет нечего. Понятно? — Онаторжествующе обвела класс взглядом. — Итак… Сосредоточились… Ипредставили, что вот сейчас вкласс входит хороший человек, портрет которого должен быть запечатлен вваших тетрадях. Начали!
        После слова «начали» 9 «Б» автоматически уставился надверь вожидании хорошего человека. Итот незаставил себя долго ждать. Вкласс вошла словно обсыпанная мукой Василиса и, нинакого неглядя, молча прошествовала ксвоей парте.
        —Явление хорошего человека народному собранию, — съязвил Тюрин ивытер вспотевшие ладони ошкольные брюки.
        —Чё? — прошептала ему Наумова.
        —Ничё, — огрызнулся Тюрин, измученный необходимостью «служить» надва фронта.
        —Ядумала, надо записывать, — соблегчением выдохнула Наумова иположила руки напарту, какпервоклассница.
        —Недумай, Ленка, тебе неидет, — съязвил Тюрин итутже раскаялся: спортивную Наумову было жалко. — Необижайся, — струдом выдавил он идлясолидности кашлянул вкулак.
        —Да я необижаюсь, Илюх, — себе поднос пробормотала Наумова изалилась краской: Тюрина Ленка любила, потому что тот разительно отличался отпролетарского окружения, выросшего вместе сней наулице Мира, известной всему городу какоплот подросткового бандитизма. Район, где жила его отстающая вумственном развитии соседка попарте, Тюрин иронично называл «кварталом греко-римской братвы». НоЛенка иронии непонимала. Итюринским названием малой родины простодушно гордилась, искренне недоумевая, почему юркая Хазова так весело ржет, когда Илья рассказывает опосещении улицы Мира всопровождении Ленкиных братьев-близнецов. Ихвнешний облик навевал ужас напай-девочек изноменклатурных домов, увходов которых красовались прозрачные будки сжизнерадостными милиционерами, больше смахивающими наконсьержей. Тюрин, кстати, жил водном изних.
        —Наумова! Лена! — сделала замечание Ежиха, ивзгляд ее маленьких глазок вонзился ввыдающийся вперед подбородок спортсменки. — Немешай соседу думать!
        —Янемешаю, — каким-то недевичьим баском отрапортовала Наумова истарательно вывела начерновике две загогулины.
        —Иты, Тюрин! — Лариса Михайловна, похоже, решила разом перекрыть кислород всему классу.
        —Ая-то кому мешаю? — удивился сосед Наумовой.
        Ежиха хотела было сказать: «Мне!» — новновь вспомнила опедагогической династии Тюриных иудержалась, вместо этого выдав вздох усталого человека.
        —Никомуты, Тюрин, кроме себя самого, немешаешь, — проникновенно сообщила Лариса Михайловна инежно погладила куцый норковый хвостик, кокетливо болтающийся наее груди рядом созначком «Отличник образования». — Если только вот Ладовой… Самовольно ушла… Когда захотела, пришла…
        —АЛадова-то тут причем?! — невыдержала Юлька исвызовом посмотрела нараздувшуюся отважности Ежиху. — Мне, Лариса Михайловна, кажется, что вы кней придираетесь!
        —Придираетесь, — подтвердил сидевший рядом Вихарев ирадостно заерзал настуле. — Точно!
        —Инетолько кЛадовой, — подал голос Тюрин, чем окончательно сбил насторожившийся класс столку.
        —Очень интересно, — скривилась Ежиха, ноуже через секунду взяла себя вруки: — Мыживем втяжелое время. Страна трещит пошвам. Рушатся многовековые нравственные ценности: «Неубий», «Неукради»…
        —Непрелюбодействуй, — автоматически подхватил эрудит Тюрин инавсякий случай уткнулся вучебник политературе.
        —Чего?! — напугалась незнакомого слова Наумова ибеспомощно уставилась напобагровевшую Ларису Михайловну, оторопевшую оттюринской дерзости.
        —Илья! — взвизгнула Ежиха, иголос ее слился стреском люминесцентных ламп дневного освещения. — Что ты себе позволяешь?!
        —Это неон. — Хазовой по-прежнему небыло покоя. — Это евангелисты: Марк, Лука, Иоанн, Матфей.
        —Что? — растерялась Лариса Михайловна ипочувствовала себя так неуютно, что готова была выбежать изкласса прочь, лишьбы невидеть этих осатанелых подростков, так иноровивших побольнее уколотьее, пожилого, какона любила говаривать, человека. — Я… — Ежиха взяла паузу, поправила элегантную дохлятину насвоей груди искорбно произнесла: — Пожилой человек. Ия требую уважения ксвоему возрасту икделу, которое я делаю. Я… — Вклассе повисла гробовая тишина. — Учитель. Пе-да-гог.
        —Сбольшой буквы, — подсказала Кочевая, икруглые глазки ее увлажнились.
        —Сбольшой буквы, — бездумно повторила заподлизой Лариса Михайловна, нечувствуя неловкости. — Ия хочу… спокойно доработать допенсии иуйти назаслуженный отдых счистой совестью исчувством выполненного долга. Какзавещал… — Онахотела сказать: «Великий Ленин», нововремя опомнилась ивзмахнула рукой, указывая наодин изтематических стендов, украшавших кабинет литературы. — «Сейте разумное, доброе, вечное…» — процитировала Ежиха иопустила голову.
        —Плачет, — огорченно прошептала Тюрину Наумова идаже приподнялась сместа, чтобы рассмотреть святые учительские слезы.
        Впрочем, Лариса Михайловна сдаваться несобиралась. Оназадорно вздернула подбородок, обвела притихший класс взглядом иторжествующе произнесла:
        —«Ивечный бой. Покой нам только снится». Ну… итак далее. Работаем!
        Порядам пронесся вздох облегчения, школьники завозились, аэнергичная правозащитница Юлька Хазова радостно ткнула Вихарева вбок: «Неуспеваем! — заговорщицки прошептала отличница исхватила своего подопечного зазапястье. — Сколько?»
        Счастливый от«ранения вбок» Вихарев протянул ей руку: дозвонка оставалось ровно пятнадцать минут.
        —Пятнадцать минут, — расплылся вулыбке Юлькин подшефный.
        —Ичё ты радуешься? — возмутилась Хазова ивсердцах шлепнула соседа поколену, отчего тот впал вневменяемое состояние, лукаво называемое мастерами слова «подлинным блаженством». — Вихарев! Серый! — потребовала вернуться вреальность Хазова, итот тутже повиновался изамер рядом впредвкушении нечаянного прикосновения. — Вихарев, дурак! — прошипела Юлька ипостучала указательным пальцем потетради, натитульном листе которой красовалась немногословная надпись: «Лит-ра. Вихарев С. 9 «Б». — Пиши, давай!
        Пока судились-рядились, Лариса Михайловна пошла порядам синспекцией. Добрая половина класса худо илибедно чего-то набрасывала вчерновиках. Итолько многостаночник Тюрин работал сразу вдвух местах: усебя вчистовике ивчерновике Наумовой.
        —Хоть ты меня неподводи, — нагнулась кней Ежиха ипокровительственно погладила твердую спину легкоатлетки.
        Боявшаяся разоблачения Наумова прикрыла исписанный Тюриным лист рукой иподняла голову.
        —Пиши-пиши, — промурлыкала великодушная Лариса Михайловна исделала вид, что незаметила уловки нерадивой ученицы. — Пиши, Лена. Немного осталось. Закончишь девятый и… станешь олимпийской чемпионкой. Обещай! — потребовала Ежиха, ожидая немедленного подтверждения своим прогнозам.
        —Ну, я незнаю, — промычала Наумова иснадеждой посмотрела наухмылявшегося Тюрина.
        —Ая знаю! — заверила ее Лариса Михайловна иснежностью подумала отом, каксобственноручно вручит этой дылде аттестат ивпридачу кнему сорок семь почетных грамот заподписью директора: «Награждается… Награждается… Награждается…»
        Вэту минуту она искренне гордилась своей ученицей, переползавшей изкласса вкласс исключительно потому, что наее счету, азначит, инасчету школы, был неодин золотой кубок. Инизкая успеваемость вэтом плане никакой роли неиграла, потому что Эйнштейн вообще был троечником, астал кем?! Вот иНаумова. Чем черт нешутит? Дура дурой, двух слов связать неможет, любимая книжка — «Три поросенка», авперспективе — «Имигордится школа» ифотографии спьедестала. Совсего мира.
        —Скажи, Лена… — Ежиха явно нуждалась всобеседнике.
        —Лариса Михайловна! — взмолился Тюрин. — Пять минут дозвонка! Онаж неуспеет.
        —Иненадо! — Ежиха всплеснула ручками иоживленно затараторила: — Записываем домашнее задание. Сочинение натему: «Хороший человек — это…» Все-таки тема непростая, требует серьезного размышления, поговорите сродителями, друг сдругом, посмотрите высказывания классиков… Одним словом: неторопитесь. Сдадите завтра.
        —Завтра? — удивился Илья Тюрин ирасстроился отодной только мысли, что сегодня после уроков ему придется тащиться домой кНаумовой, чтобы дописывать это чертово сочинение, потому что впротивном случае Ленка сама явится кнему свопросом, аправильноли она разобралато илииное слово вчерновике. Итогда пиши пропало, потому что издальней комнаты выползет любопытная бабка, ипотащит ее накухню, истанет угощать чаем ссухофруктами, попутно объясняя, что курага иурюк — это одно итоже: обыкновенный абрикос. АНаумова будет таращить свои навыкате глаза иискренне удивляться людской глупости:
        —Раз абрикос — один, то зачем слова — два?
        —Так абрикос абрикосу рознь, — терпеливо начнет объяснять бабка, — один — скосточкой, другой — без.
        —Ну ичто?! — будет стоять насвоем Ленка.
        —Ато, что укаждого явления — свое имя, — изречет бабка, незная, какпреодолеть глухое безразличие его одноклассницы ковсему, что располагалось запределами городского стадиона.
        —Какая целина! — прижмет руки кгруди заслуженная учительница, провожая Ленку взглядом.
        —Какая удивительная девственность сознания! — вочередной раз поразится Ольга Игоревна иподозрительно посмотрит навнука: — Янадеюсь…
        Итогда, Тюрин это предчувствовал, он заведется спол-оборота иначнет кричать:
        —Онадура! Полная! Конченая! Беспросветная дура!
        —Тогда пересядь отнее, — всотый раз посоветует бабка идаже предложит позвонить директору. Аон всотый раз отмахнется исгрустью добавит:
        —Янемогу, ба.
        —Почему? — устремит навнука свои пытливые очи Ольга Игоревна итщетно будет пытаться удержать подрагивающую голову.
        —Потому… — опустит он голову низко-низко исгрустью процитирует: — «Мывответе затех, кого приручили». Ипотом…
        —Что потом? — насторожится Ольга Игоревна.
        —Потом она безменя пропадет, — наврет Илья, авнутри будет елозить беспокойный червяк, подсказывавший разные ненужные гадости, вбыту называемые горькой правдой. Исостояла она втом, что Тюрин был трусоват иотказ отсоседства сНаумовой мог привести, какон думал, кнеобратимым последствиям: нос сломают илируку. Аможет, инос, ируку. Что-что, абратья Наумовы легко могли ему это гарантировать: хук слева, хук справа, бросок через колено…
        Другой вопрос: стоилоли вэтом признаваться? Ктомуже такой старорежимной бабуленции, какОльга Игоревна. Разумеется, нет. Вот Тюрин иподпитывал ее старческие иллюзии соответствующими цитатами изклассической литературы. Благодаря такому внутреннему конформизму Илья умудрялся непросто сохранять внешнее спокойствие, ноивыглядеть достойно: нидать нивзять Пигмалион советской эпохи. Точнее, постсоветской. Галатея, правда, оставляла желать лучшего. Носэтим-то какраз ничего нельзя было сделать, иТюрин решил, что Галатей невыбирают, исголовой бросился впросветительскую работу: «Икрест свой бережно несу…»
        Впредвкушении звонка 9 «Б» приступил кактивным сборам: урок был последним. Общему ажиотажу неподдались только трое: вышеупомянутый Тюрин, Кочевая иЛадова.
        —Лариса Михайловна! — пропищала сосвоего почетного места — вторая парта уокна — малорослая Лиза Кочевая ивстала упарты: — Аможно я сдам сочинение сегодня?
        Ежиха злобно сверкнула утонувшими подбровями глазками инедружелюбно спросила:
        —Зачем?
        —Яуже написала, — сообщила главная подхалимка 9 «Б» исмиренно опустила глаза. — Мнебольше сказать нечего…
        Налице Ларисы Михайловны промелькнуло еле заметное раздражение, ноона профессионально справилась сним, придав лицу выражение искренней заинтересованности:
        —Ну-ка, покажи.
        Лиза почтительно вложила вруки классному руководителю свою образцовую тетрадь вглянцевой обложке. Ежиха приняла ее всвои лапки каксвященную книгу пророков ираскрыла нанужной странице. Каллиграфическим почерком Кочевой была написана тема «Хороший человек — это…» Адальше — шло обращение:
        Дорогой читатель! Ты, наверное, ждешь отменя традиционного ответа навопрос: «Кто такой хороший человек?» Ноего небудет. Точнее — будет, ноневвиде отвлеченного рассуждения, аввиде признания влюбви. Да, именно: признания влюбви хорошему человеку. Ия нестану скрывать его имя, потому что скрывать мне нечего. Это Лариса Михайловна Мозуль — моя классная руководительница, учитель русского языка илитературы, которой поправу гордится нетолько моя школа, ноимой город…
        Пробежав глазами начало сочинения, Ежиха захлопнула тетрадь, сжала ее своими лапками и, прижав ее кгруди, взволнованно провыла:
        —Спасибо! Спасибо тебе, Лиза! Спасибо твоим родителям!
        —Спасибовам, — шаркнула ножкой Кочевая исела запарту. Пятерка ей была обеспечена. Все правильно: именно так, какипредупреждала ее дальновидная мамуля.
        Сердце хитромудрой Лизаньки радостно забилось, ноона ничем невыдала своего волнения испокойно начала складывать сумку, пряча отодноклассников торжествующий взгляд.
        —Интересно, — хмыкнула проницательная Хазова, наблюдавшая зареакцией Ларисы Михайловны. — Чего она там ей такое понаписала, что Ежиха чутьли наколени бухнулась ипоклоны неначала бить? Ладова, — навсякий случай обратилась она кВасилисе, широкая спина которой надежно закрывала отнее большую часть доски: — Тыэто видела?
        Василиса медленно развернулась кХазовой.
        —Здорово, Перина, — тутже поприветствовал ее Вихарев. — Давно невиделись.
        —Хватит уже! — сделала ему замечание соседка попарте: — Невидишь, чтоли, Ладова — наш человек.
        Этой рекомендации было достаточно, чтобы Вихарев накакое-то время возлюбил Василису всем сердцем. Точнее — той его частью, которая была свободна отвсепоглощающей страсти ксоседке-отличнице:
        —Перина… Блин! — осексяон. — Ладова! НеПерина! Неслышишь, чтоли? Тебя люди спрашивают.
        —Очем? — вяло уточнила Василиса ипровела рукой поволосам, словно стряхивая сних что-то невидимое глазу.
        —Ладова, — возгорелась Юлька ирезко дунула, чтобы убрать челку, занавесившую правый глаз. — Тычего? Спишь водном ботинке?! Ежиха чутьли неврай вознеслась!
        —Ачто случилось? — лениво поинтересовалась Василиса, думая очем-то своем.
        —Да я исама непоняла. Кочевая чего-то там такого понаписала, что та изштанов чуть невыпрыгнула: «Спасибо, мол, раз-спасибо. Итебе, Лиза, имаме твоей…» Хотела я сказать, такойже подлизе… Нет, ну ты подумай, Ладова. Все люди каклюди, принесут сочинение завтра, аКочевая, каквсегда: «Можно я сдам раньше? Больше мне сказать нечего», — похоже передразнила одноклассницу Хазова. — Ятоже, между прочим, могу сдать раньше. Ноя принципиально неотрываюсь откласса: все завтра, значит, ия завтра. Правда, Серый?
        Вихарев сготовностью затряс головой, каккитайский болванчик.
        —Аты, Ладова? — строго спросила Юлька, уверенная втом, что ита — завтра. НоВасилиса медленно заправила заухо выбившуюся изкосы белую прядь и, глядя Хазовой прямо вглаза, спокойно произнесла:
        —Ясдам сегодня.
        Такого предательства от«нашего человека» Юлька неожидала. Отпрянув отЛадовой, она беспомощно посмотрела наверного Вихарева иненашла ничего лучше, кактихо поинтересоваться:
        —Зачем?
        —Все равно больше ничего ненапишу, — пожала плечами Василиса.
        —Так тебя пол-урока небыло, — напомнила ей Хазова. — Когда ты успела?
        Ладова неудостоила ее ответом. Встала ровно созвонком ивручила Ларисе Михайловне свою тетрадь:
        —Это что? — Ежиха поморщилась, словно отнеприятного запаха.
        —Сочинение.
        —Яже сказала: завтра.
        —Аунас так теперь, Лариса Михайловна, — встряла Хазова. — Никогда неоткладывай назавтрато, что можно сделать сегодня. Кочеваяже сдала работу?
        —Лиза — это совершенно другое дело, — вступилась засвою любимицу классная руководительница.
        —Так Ладова унас тоже неизпростых, — напомнила Юлька. — Выведь сами сказали: «Моя любимая ученица». Араз любимая, значит, наособом счету.
        —Уменя нет любимчиков, — провозгласила Ежиха исненавистью посмотрела навсе подмечающую Хазову.
        —Конечно, нет, — усмехнулась Юлька. — Только Кочевая иЛадова.
        Лариса Михайловна почувствовала себя пойманной споличным ивысокопарно изрекла:
        —Ивсе-таки, Юля, чтобы ты неговорила, любимчиков уменя нет. Хочешь, тоже сдай работу.
        —Ну уж нет, — затрясла головой Хазова. — Сказано — завтра, значит, завтра. Да ипотом, тема ведь сложная. Так?
        —Так, — подтвердила Ежиха.
        —Аслуженье муз нетерпит суеты?
        —Нетерпит, — пришлось согласиться Лариса Михайловне.
        —Вот инебуду торопиться: почитаю классиков, подумаю надосуге. Загляну истине влицо, пока та неповернулась комне… — она хотела сказать «задом», нопредусмотрительно поменяла на: — спиной.
        Последняя сентенция Хазовой пришлась Ежихе повкусу:
        —Сама придумала?
        —Чтовы! Где ужмне! Мудрость народная!
        —Юлька, — невыдержал Вихарев, — идешь?
        —Иду, — подхватилась Хазова ивымелась вслед засвоим дружком, оставив Ладову один наодин склассной руководительницей.
        —Так что ты мне хотела сказать, Василиса? — встрепенулась Лариса Михайловна, всклокоченная после встречи сосвоим сумасшедшим 9 «Б».
        —Ничего. Ясочинение сдала.
        —Это? — Ежиха, оттопырив мизинец, помотала ладовской тетрадкой ввоздухе. — Непоторопилась?
        —Нет, — какотрезала Василиса инаправилась ксвоему месту, чтобы взять сумку инаконец-то покинуть класс.
        Привзгляде наширокую спину Ладовой Лариса Михайловна почувствовала очередной прилив раздражения. Причем вэтот раз она была абсолютно свободна впроявлении чувств: урок закончился, вклассе никого нет, одни только портреты писателей…
        —Откуда втебе, Ладова, столько гонора? — пошла внаступление Ежиха, неотводя глаз отперечерченной толстой белой косой спины Василисы. — Столько уверенности всебе? Откуда?
        Ладова обернулась.
        —Тывроде изобыкновенной рабочей семьи. Язабыла, кто утебя родители? Мама? Папа?
        —Апричем здесь мои родители, Лариса Михайловна? — Василиса пыталась избежать неприятного разговора.
        —Какпричем? — Ежиха подпрыгнула наместе. — Притом! Этоже они тебя такой воспитали!
        —Какой? — Ладова никак немогла понять, что отнее требуется.
        —Атакой… — Лариса Михайловна сощурилась, пытаясь подобрать нужное слово. Нооно никак ненаходилось, иэто вто время, когда душа требовала сатисфакции занапрасный учительский труд, занапрасно прожитый длячужих детей день. — Ядаже незнаю, кактебя назвать, Василиса. Какими словами донести дотебя правду жизни. Суровую. Горькую. Ноправду…
        —Янепонимаю, Лариса Михайловна, чего вы отменя хотите, — Ладова переступила сноги наногу, новыйти изкласса нерешилась.
        —Я-а-а-а?! — ахнула Ежиха.
        —Вы, — подтвердила Василиса, уставшая отневнятности учительских рассуждений.
        Итогда Лариса Михайловна оглянулась посторонам, погладила норковую горжетку ивполголоса произнесла:
        —Яхочу, Ладова, чтобы ты всерьез пересмотрела свою жизненную позицию.
        —Какую? — Василиса визумлении вытаращила глаза наЕжиху, перескакивающую содного надругое: то родители, то правда, то жизненная позиция… Мозг Ладовой отказывался воспринимать немотивированные колебания учительской мысли, она взмолилась:
        —Лариса Михайловна, отпустите меня, пожалуйста. Мненужно домой.
        —Впреддверии выпускных экзаменов, — какнивчем небывало, продолжила Ежиха, — тебе нужно еще раз взвесить все заипротив ипринять единственно верное решение. Подумай, Василиса, ты столько лет мечтала стать поваром! — Лариса Михайловна произнесла это стакой интонацией, какбудто Ладова мечтала полететь вкосмос. — Асейчас ты слегкостью отказываешься отсвоей мечты. Ябы сказала, ты предаешь свою мечту, смущая всех: меня, родителей, администрацию школы… Тытолько представь: вот ты пойдешь вдесятый, выпустишься, поступишь вкакой-нибудь вуз ичто?!
        —Ичто? — прошептала Василиса.
        —Да ничего! — рявкнула Лариса Михайловна. — Еще одним никчемным специалистом станет больше. Аведь мир нуждается вдругом: вкрасоте, врадости. Мир нуждается врабочих профессиях. Невсем, поверьмне, Ладова, невсем показано высшее образование. Рубить нужно дерево посебе. Поросту, так сказать, рубить нужно. Поэтому исоветую хранить верность любимому делу…
        Выслушав длинную тираду учителя, Василиса наконец-то поняла, кчему весь этот сыр-бор. Ежихе просто нехотелось напрягаться: рапорт был сдан, авнем исписок выпускников ираспределение поклассам: гуманитарному, физико-математическому, химико-биологическому. Иполучается, ниводном изних дляЛадовой места небыло. «Небудет по-вашему!» — мысленно поклялась Василиса инетипично длясебя широко улыбнулась: ей стало легко отсобственной смелости.
        —Что смешного я сказала?! — тутже отреагировала Лариса Михайловна изанервничала. «Возможно, я чего-то незнаю, — засомневаласьона. — ИзаЛадовой кто-то стоит?»
        НозаЛадовой никого небыло, даже Хазову иту ветром сдуло. Бей — нехочу. Нообескураженная улыбкой Василисы, классная руководительница навсякий случай сошла стропы войны ираспахнула объятия перед нерадивой ученицей:
        —Ну что, дружок? — пропела Ежиха изасверкала глазками: — Подумаешь?
        —Явсе решила, — Ладова повесила наплечо сумку.
        —Это тебе только кажется, — предприняла последнюю попытку Лариса Михайловна, нотутже отступила, почувствовав вВасилисе мощное внутреннее сопротивление, совершенно несочетающееся свнешним обликом белоголовой рохли. — Пусть будет по-твоему, — выдавила изсебя классная руководительница и, незная, что делать дальше, распахнула тетрадь Ладовой.
        Довольно неряшливым почерком подтемой «Хороший человек — это…» было написано несколько предложений. «Краткость — сестра таланта», — усмехнулась просебя Лариса Михайловна изачитала вслух:
        Нет такой профессии «хороший человек». То, что одному кажется хорошим, другому покажется отвратительным. Зато ипервый, ивторой захотят доброго ксебе отношения. Апроявляется оно вумении принимать человека таким, какой он есть. Поэтому «хороший человек» никогда неунизит, неоскорбит инеусомнится втвоем выборе, даже если он ему непонятен. Вот вэтом исостоит призвание быть «хорошим человеком»».
        —Ичто я должна заэто поставить?! — Ежиха потрясла тетрадью перед Василисиным носом.
        —Что считаете нужным, — опустила голову Ладова, нобуквально уже через секунду посмотрела наклассную руководительницу иснова улыбнулась победной улыбкой уверенного всвоей правоте человека: — Досвидания, Лариса Михайловна.
        —Дозавтра, Василиса. Инезабудь принести нормальное сочинение, — Ежиха протянула Ладовой ее тетрадь.
        —Это нормальное сочинение, — тихо проговорила ученица ивышла изкласса.
        —Онанеоставит тебя впокое! — сделала вывод закадычная подруга, верность которой Василиса хранила стого самого дня, когда та поклялась дружить сней доконца жизни ивподтверждение истинности своих намерений, неморгнув глазом, проглотила половину дождевого червя, безмятежно свернувшегося насамом дне большой лужи городского парка.
        —На! — Гулька протянула вторую половину скользкого бордового шнурка, непрекращавшего шевелиться, несмотря натяжесть проведенной экзекуции. — Ешь!
        —Янемогу! — попробовала было отказаться Василиса, ночерез минуту, справившись срвотным позывом, зажмурилась изасунула червяка защеку, изобразив приэтом глотательное движение.
        —Ну как? — заинтересовалась Гулька Низамова, поздняя иединственная дочь возрастных родителей.
        —Ныкак, — промычала обманщица изамотала головой.
        —Тошнит? — догадалась Гулька иссочувствием взяла белоголовую девочку заруку. Василиса кивнула, иотстыда, что неполучилось довести ритуал братания досвоего естественного конца, чуть незаплакала.
        —Выплюни, — посоветовала проницательная Гулька ипродемонстрировала, какэто делается.
        —Ны могу, — еле выговорила Василиса ипошла красными пятнами отволнения.
        —Аты смоги, — очень серьезно произнесла Гульназ, иее левый глаз уехал куда-то всторону. Сней всегда так происходило, когда та собиралась сказать нечто важное.
        —Нутыже съела! — объяснила свою медлительность Василиса.
        —Ну, я — это совсем другое дело, — безложной скромности заявила Гулька изаставила новоиспеченную подругу открыть рот. Неискушенная Ладова сготовностью повиновалась, иГульназ, подражая родителям-стоматологам, профессионально произвела осмотр ротовой полости. Правда, вместо стоматологического зеркала она воспользовалась огрызком карандаша, ноделу это непомешало.
        —Ничего нет, — сообщила Василисе Гулька. — Наверное, рассосался.
        —Ны рассосался, — промычала Ладова идостала из-под языка двумя пальцами свою половину.
        —Надоже! — удивилась Гулька иподнесла червяка кглазам: — Живой еще…
        Отэтих слов Василису замутило, иона разрыдалась отощущения собственной неполноценности: «Такая необыкновенная девочка! Полцарства затакую подругу — имимо!» Носудьба распорядилась иначе иприказала дружбе быть.
        —Тычё ревешь? — обеспокоилась Гулька.
        —Янереву, — Василиса торопливо вытерла слезы истала похожа набелого кролика скрасными глазами. Таких продавали вмагазине «Рыболов иохотник».
        —Тогда кровью поклянись! — потребовала Низамова идостала иззаднего кармана умопомрачительной джинсовой юбочки осколок стекла. Слава богу, иГулька, иВасилиса неособо разбирались втерминологии, поэтому кровопускание прошло дляобеих практически безболезненно: пара-тройка царапин, микроскопические капельки крови, ноиэтого было достаточно, чтобы дружба завязалась прочным межнациональным узлом.
        —Бятяч![1 - Татарское восклицание, которое выражает изумление, удивление.] — зашипела Низамова изакосила левым глазом. — Чё будем делать?
        —Ничего небудем делать, — отмахнулась отподруги Ладова ирасплела косу.
        —Васька! — Гульназ могла так называть Василису. — Вот почему тебе так повезло? Ты — белая! Ая — черная! Ямаме говорю: «Осветлюсь». Аона: «Все равно белой небудешь. Будешь желтой. Какя». Ая нехочу желтой!
        —Зато ты худая, — сзавистью вздохнула Ладова ипосмотрела насвои полные ноги: нидать нивзять бройлер.
        —Ну, такяже столько сладкого неем, какты.
        —Ятеперь тоже неем, — открыла секрет Василиса.
        —Чего-то случилось, ая незнаю? — хихикнула Гулька иткнула Ладову острым локотком вбок.
        —Все ты знаешь, — потерла ушибленное место Василиса. — Буду худеть. Ато нечеловек, абелый медведь.
        —Медведица, — слюбовью поправила ее Низамова ипредложила бегать поутрам вшкольном саду. — Давай, Васька! Движение — это жизнь. Кстати, ты подумай, может, вместо кулинарного пойдешь сомной вмедицинское?
        —Нет, — отказалась отпредложения Ладова.
        —«Нет» — это промедицинское илипробегать?
        —Ипрото ипродругое: ненавижу бегать.
        —Васька, я тоже много чего ненавижу… Вся жизнь такая: ненавидишь — иделаешь, ненавидишь — иделаешь. Янапример, козье молоко ненавижу. Апью, иначе абика[2 - Бабушка (тат.).] обидится.
        —Сравнила: молоко ибег два километра.
        —Ну, какхочешь, — отступила Гульназ икритично посмотрела нарассевшуюся рядом Василису. Онаиправда была вся какая-то неправильная: полная, старомодная, вужасных туфлях, словно избабушкиного сундука. Иэто всвои шестнадцать, когда нужно носить короткие юбки истрелять глазами направо иналево. Новместе стем иГулька это каким-то задним числом понимала, Василиса обладала какой-то завораживающей, космической, инопланетной красотой. Белые рассыпавшиеся поплечам волосы, широко расставленные глаза, светящаяся изнутри кожа, неподвластная подростковым прыщам, нежный, еле заметный румянец. Еенепортили нибелые ресницы, нибелые брови. Снежная королева! Правда, толстая.
        —Васька! — Гулькина честность пренебрегала тактом. — Тывообще-то ничего. Только это… надо схуднуть. Иресницы того… красить пора, ато тебя словно сахарной пудрой обсыпали. Какрахат-лукум.
        Услышав, какНизамова сравнивает ее свосточной сладостью, Ладова неожиданно расплакалась.
        —Вась! — напугалась Гульназ. — Тычё?
        Василиса покачала головой изакрыла лицо руками. Гулька отодвинулась отнее истала ждать, когда громкие всхлипы сменятся натоненькое жалобное подвывание. Кактолько это произошло, Низамова схватила Василисину руку иприжала ее ксвоей детской груди. Жалела, любила иненавидела Гулька всегда стакой силой, что рядом сней мало кто задерживался. Пожалуй, заисключением Ладовой, никто. Поэтому Василису Гульназ боготворила инеиспытывала никакого стеснения, если нужно было произнести слова любви иподдержки.
        —Васьк, — голос Низамовой дрогнул. — Прости меня, если я тебя обидела. Тынетолстая, — попробовала она обмануть подругу, нопрямолинейность взяла свое: — Вообще-то толстая, конечно. Ноэто сейчас. Апотом похудеешь. Иливыйдешь замуж заармянина.
        —Янехочу заармянина! — Ладова, вероятно, ненаревелась ирешила повторить все заново.
        —Иненадо, — Гульназ великодушно освободила Василису отнеобходимости вступать вбрак спредставителем дружественной нации. — Жди своего… этого, — Гулька наморщила лоб истрельнула внебо глазами.
        —Если верить — сбудется, — сквозь слезы проскулила Ладова ипосмотрела вверх, возможно, вожидании, что сквозь облака проглянет милый лик того самого, длинноволосого, вбелой майке.
        Низамова, почувствовав торжественность момента, придвинулась кВасилисе идоверительно сообщила:
        —Ая вообще замуж невыйду.
        —Выйдешь, — пообещала ей Ладова иположила руку той наплечо: — Твояже мама вышла.
        —Ага! Втридцать восемь! — буркнула Низамова стакой интонацией, какбудто ее мать совершила нечто противоправное, осмелившись выйти замуж встоль преклонном, каксчитала Гулька, возрасте.
        —Ичто стого? — Тридцать восемь лет Ладову несмущали.
        —Аничего! — отклеилась отнее Гульназ. — Тыпросто посчитай: втридцать восемь вышла, втридцать девять родила. Значит, сколько ей сейчас?
        Василиса наморщила лоб, складывая вуме роковые числа:
        —Пятьдесят пять.
        —Правильно. Атвоей матери сколько?
        —Сорок пять.
        —Вот идумай! — рассердилась Гулька ишмыгнула носом. — Бектимиров меня спрашивает: «Это твоя мама илибабушка?»
        —Дурак твой Бектимиров, — обиделась занизамовскую мать Ладова.
        —Да чмо просто! — тутже согласилась сней Гульназ, хотя внутри призвуке ненавистной фамилии коварно подпрыгнуло маленькое, номужественное сердечко. — Козел.
        —Козел, — согласилась Василиса.
        —Ятоже говорю — козел! — судовольствием повторила Гулька ивдруг обнаружила, что градус настроения стал чуть выше. — Вобщем, Васька, замуж надо выходить вовремя. Ато получится: ребенок школу заканчивает, аты — жизнь. Пятьдесят пять — это уже бабушка!
        —Да какаяже она бабушка?! — возмутилась Ладова, живо представив перед собой старшую Низамову: Гульназ была поразительно похожа насвою мать. Соспины их даже можно было спутать: обе невысокого роста, худенькие, сторчащими пирамидками локотков.
        —Ачё ты хотела? Впятьдесят пять женщины напенсию выходят ивнуков нянчат.
        —Невсе! — замахала руками Василиса ихотела было сказать, что уних вшколе половина учителей — дамы преклонного возраста, нопередумала, потому что дляНизамовой учителя были неуказ, априупоминании оЕжихе она вообще могла вспыхнуть, какбикфордов шнур, ипризвать напомощь тьму шайтанов[3 - Черт, злой дух (араб.).], чтобы те наконец сопроводили Ларису Михайловну Мозуль поместу назначения. — Знаешь, Гуль, — Ладова выложила свои руки набольшие круглые колени, каждая изкоторых раза втри-четыре превосходила мелкие Гулькины шарнирчики, ичистосердечно призналась: — Амне твоя мама нравится. Тетя Эля такая модная, современная. Онаивыглядит молодо. Мнекажется, даже моложе моей мамы, хотя ты говоришь, ей пятьдесят пять.
        —Это я только тебе сказала, — доверительно сообщила Низамова. — Все думают, ей меньше.
        —Тогда откуда Бектимиров знает? — усомнилась вГулькиной честности Василиса.
        —Никому нескажешь? — угрожающе прошептала Низамова, какбудто их разговор кто-то мог услышать.
        —Могила, — поклялась Ладова ивпилась взглядом втемные, каксушеные вишни, глаза подруги.
        —Мать Бектимирова — это первая жена моего папы.
        —Дяди Фаниса? — ахнула Василиса итутже закрыла рот ладонью.
        Гулька внимательно наблюдала заЛадовой, наслаждаясь произведенным эффектом.
        —Тоесть вы брат ссестрой? — обомлела Василиса, потому что кого-кого, авидеть Бектимирова вчисле Гулькиных родственников она нехотела.
        —Вот еще, — презрительно пожала плечами Низамова. — Только брата мне инехватало. Онже неНизамов. Он — отвторого Розкиного мужа, отБектимирова.
        —Асколькоже ей лет?
        —Кому?
        —Ну, матери Бектимирова.
        —Розке-то? Откуда я знаю? Нодумаю, что она младше мамы. Поэтому излится. Вроде какона молодая, аотнее мужик вбега подался. Да еще иженился. Какона говорит, «настарухе». Ноты прикинь! — сгордостью замать произнесла Низамова. — Этож уметь надо: отмолодой жены мужа увести. Видала, какая хватка!
        Прислове «хватка» Василиса тутже представила себе бульдога идаже вспомнила проприкус внесколько атмосфер, нообраз оказался ошибочным, потому что тетя Эля набульдога никак непоходила. Больше намаленькую собачонку, соседскую любимицу, той-терьера покличке Жужа.
        —Теперь понимаешь, почему Бектимиров бесится?
        —Нет, — покачала головой Ладова. — Непонимаю: ему-то какая разница?
        —Ну каккакая?! — вступилась заБектимирова Гулька. — Емуже обидно. Татары, знаешь, каккматери относятся? Какмать скажет, так сын исделает. Нето что увас, урусских.
        —Унас тоже нормально относятся, — вступилась засвоих Василиса.
        —Ага, — несогласилась сней Низамова, — очень нормально. Татарин никогда мать непошлет куда подальше. Арусский пошлет. Ясколько раз слышала. Поднами Ивановы живут, мать ссыном: она уборщица, он алкаш. Виделабыты!
        —Невсе такие. — ВЛадовой взыграло национальное достоинство.
        —Ая инеговорю, что все, — моментально исправилась Гульназ. — Придурков везде полно: иунаших, иуваших.
        Быстрый компромисс обезоружил Василису, иона щедро улыбнулась подруге, вкоторый раз пожалев отом, что та учится вдругой школе, довольно далеко отВасилисиного дома.
        —Гуль, — продолжая улыбаться, позвала ее Ладова, — скажи честно, почему ты мне единственная надень рождения торт неподарила?
        —Ячто, ненормальная? Кто дарит торт нашестнадцатилетие?! Съел изабыл. Унас, например, нашестнадцатилетие дарят золото. Увас — торты. Ятвоих родственников, Васька, прям ненавижу. Оничего утебя все какие жадные?! Сколько торт стоит?
        —Невэтом дело, — вступилась засвою родню Василиса. — Ясама виновата. Всегда говорила, что лучший подарок — это что-нибудь сладенькое.
        —Ичто? — вытаращила глаза Низамова. — Тымнетоже самое говорила, ноя-то понимаю… Ивообще: очень удобно.
        —Нельзя быть такой меркантильной, — наконец-то всерьез обиделась Ладова. Икажется, больше оттого, что чувствовала всловах подруги определенную правоту.
        —Можно! — тутже взвилась Гульназ. — Еще какможно. Иничего плохого вэтом нет, — подытожила она ивытянула ноги влаковых лодочках смаленьким бантиком. Василисе они показались игрушечными. — Нравятся? — перехватила завистливый взгляд Гулька иехидно захихикала: — Знаешь, сколько стоят?
        Ладова согласно кивнула.
        —Так вот: нет денег — нет шмоток. Ну адальше — сама знаешь…
        —Незнаю я ничего, — насупилась Василиса.
        —Знаешь-знаешь, — пропела Низамова. — Тыведь худеть собралась? Так?
        —Так.
        —Азачем? Можешь сказать?
        Ладова упорно молчала.
        —Можешь! Ну…
        Василиса отвела взгляд.
        —Любви тебе, Ладова, хочется. Большой исветлой. Вот ты ипялишься насебя взеркало идумаешь, мол, похудею ибудет любовь. Нифига! Сначала ты похудеешь, потом — нормально оденешься. Нормально, Васька, аневэту школьную форму фабрики «Русь».
        —Это нешкольная форма, — возмутилась Ладова. — Это мы смамой шили. Вателье.
        —Невтом ателье! — разошлась Гулька. — ВДоме моды надо было шить, анев«Звездочке».
        —В«Доме моды» дорого! — начала было оправдываться Василиса, апотом замолчала инизко опустила голову.
        —Дорого да мило, дешево да гнило! — процитировала житейскую мудрость Низамова ивскочила соскамейки. — Поняла?! Аты говоришь: невденьгах счастье.
        —Ая иправда думаю, что невних.
        —Да я тоже так думаю, Васька. Ноибезних тоже плохо.
        —Тогда зачем ты идешь вучилище? — удивилась Ладова. — Поступалабы сразу вмед. После одиннадцатого.
        —Ага! — ухмыльнулась Низамова. — Кто это меня туда возьмет? Смоими-то тройбанами! Атут уже идоговоренность есть. Потихоньку, полегоньку — ивсе срастется. Будет унас семейная стоматология. Приходи — приглашаю.
        —Приду, — пообещала Ладова иподнялась.
        —Кстати, — вдруг встрепенулась Гулька и, подскочив кподруге, по-хозяйски перекинула свисающую прядь белых Василисиных волос заспину: — Тыпочему мои серьги неносишь? Ненравятся?
        —Нравятся! — Ладова вернула прядь наместо, закрыв ухо. Небольшие круглые серьги, вологодская финифть: набелой эмали голубая незабудка, какнельзя лучше подходили кзимнему облику Василисы. — Только уменя уши непроколоты.
        —Как?! — ахнуло татарское дитя, чьи смуглые ушки были украшены золотыми полумесяцами чутьли несрождения. — Совсем?! Васька! Тычто? Ненормальная? Тебе сколько лет, Ладова?!
        —Шестнадцать.
        —Язнаю, что шестнадцать! Крепостных девок, нам поистории рассказывали, уже втринадцать-четырнадцать лет замуж выдавали. Вчетырнадцать-пятнадцать они рожали. Аутебя даже уши непроколоты!
        Тот факт, что Василиса дожила дошестнадцати сабсолютно девственными ушами, потряс Гульку доглубины души. Низамова даже хотела выступить собвинением вадрес ладовской матери, тети Гали, нововремя заткнулась искомандовала:
        —Пойдем! Будем уши прокалывать!
        —Якак-то, знаешь, несобиралась, — робко воспротивилась Ладова, нонавсякий случай двинулась вслед заподругой.
        —Ятоже несобиралась, — успокоила ее Гулька. — Ачто делать?
        —Так, может, вдругой раз? — предложила Василиса, плохо представлявшая, каковы дальнейшие планы ее безбашенной подруги, которой ничего нестоило сожрать червяка, провести кровавый ритуал братания, выжечь тавро налодыжке, если это требовалось длядела.
        —Вдругой раз мне будет некогда, — необорачиваясь проворчала Гульназ. — Илисейчас, илиникогда. Выбирай! — Онарезко встала иповернулась кЛадовой лицом.
        Сказать «никогда» было еще страшнее, чем согласиться накровавую экзекуцию.
        —Ну! — угрожающе потребовала ответа Гулька. — Сейчас илиникогда?
        —Сейчас, — выдавила Василиса, ивголосе ее непрозвучало инотки радости.
        —Ятак идумала! — Низамовское лицо обрело торжествующее выражение. — Пять минут — иты красавица.
        Вэто Василисе струдом верилось. Иона, представив себя вобразе папуаски соттянутыми доплеч мочками ушей, простонала:
        —Гуль, аэто больно?
        —Уши прокалывать? — уточнила Низамова иприбавила шаг, подозревая, что если так иидти вразвалочку, то уВасилисы появиться шанс сбежать. — Не… небольно. Только хрустит, когда иголку протаскиваешь.
        Эта деталь было явно избыточна. Ладова остановилась ивполуметре отнизамовского дома решительно заявила:
        —Янебуду!
        —Будешь, — заверила ее Гулька и, забежав той заспину, подтолкнула Василису кподъезду: — Второй этаж!
        Безвольная Ладова шагнула вполумрак подъезда иначала подниматься поступенькам подгрохот собственного сердца.
        —Гуль… — оборачивалась она кНизамовой накаждой второй посчету ступени. — Может, ненадо?!
        —Надо, — маленький бульдозер напирал сзади.
        —Нооткуда ты знаешь? — Василиса чуть неплакала.
        —Отверблюда, — буркнула Гульназ идва раза нажала накнопку звонка, рассыпавшегося канарейкой. Задверью послышалось громкое шарканье идребезжащее: «Кто-о-о-о?»
        Гулька ответила по-татарски. Дверь отворилась, ииз-за нее показалась сухонькая улыбчивая старушонка вбелом платке нароспуск.
        —Айда, кызым[4 - Дочка (тат.).], — пригласила она Ладову инасвоем языке что-то спросила увнучки.
        —По-русски говори, — сделала ей замечание Низамова итутже чмокнула абику всморщенную щеку.
        —Айда есть! Будешь? — тутже исправилась Гулькина бабушка инакривых ногах поспешила накухню.
        —Не, — отказалась Низамова и, чтобы нерасстраивать абику, прокричала той вслед: — Потом.
        —Зачем потом? — удивилась женщина иприветливо помахала девочкам рукой.
        —Потом! — притопнула ножкой Гулька и, усадив Ладову надиван, пошла вести сабикой переговоры.
        ДоВасилисы изкухни доносилась татарская речь, кое-что она даже понимала, ноособо невслушивалась, потому прекрасно знала, какбы абика неотказывалась помочь, Гулька всеравно своего добьется. Так ивышло.
        Низамовская бабушка вынесла изсвоей комнаты коричневый пузырек соспиртом, опустила туда иглу спропущенной сквозь ушко шелковой ниткой, прочитала намаз ипозвала Ладову:
        —Айда, свет садись.
        УВасилисы подкосились ноги.
        —Айда-айда, — улыбнулась беззубым ртом абика ипостучала сухой ладонью постулу, приглашая Ладову присесть.
        —Опять зубы ненадела, — проворчала Низамова иуставилась наВасилису, какудав накролика. Отступать было некуда: позади — запертая нажелезный засов дверь, впереди — обретенная вмуках красота. — Иди, чтоли, — заволновалась Гулька, какбудто это ей предстояло пройти через горнило испытаний.
        Ладова глубоко вздохнула и, мысленно попрощавшись сниочем неподозревающими родителями, выдвинулась напередовую.
        —Хава Зайтдиновна, — взмолилась Василиса. — Это больно?
        —Не, — прошамкала абика инацепила нанос очки. — Аллах поможет, — пообещала она православной Ладовой и, достав иголку, точным движением проткнула ее ухо.
        Василиса негромко ойкнула ивытаращила глаза: вушах стоял тот самый хруст, окотором ее предупреждала Низамова. Бабка завязала узелок, обрезала нитку иснова засунула иголку впузырек соспиртом.
        —Абика, — позвала ее Гулька иперешла нататарский, потому что так было проще: Хава Зайтдиновна половины русских слов, доступных среднестатистическому татарину России, просто непонимала. ИЛадова это знала, поэтому необижалась инечувствовала себя невсвоей тарелке, когда вдоме уНизамовых звучала татарская речь.
        Проткнув второе ухо, абика посмотрела насвою внучку какнаумалишенную ипротянула той руку ладонью вверх. Итут наконец Василиса поняла, очем переговаривались эти двое. Гульназ торопливо расстегнула болтавшийся вухе золотой полумесяц иловко вытащила серьгу изуха. Сначала — изодного, потом — издругого.
        —Ненадо! — взбунтовалась Ладова илихорадочно затрясла головой.
        —Брезгуешь, чтоли? — скривилась Гулька исобидой поджала губы.
        —Да чтоты! — разволновалась Василиса. — Ониж золотые!
        —Так золотые инадо, — успокоила ее Гульназ, аХава Зайтдиновна щелкнула портновскими ножницами, осторожно вытянула окровавленную шелковую ниточку илегко вставила серьги собственной внучки вчужие уши. — На, — Низамова протянула Ладовой зеркало, чтобы та полюбовалась собственной красотой.
        Василиса сопаской заглянула всверкающий серебром овал иувидела свое испуганное лицо, ккоторому приклеились два золотых татарских полумесяца.
        —Теперь ты татарка, — серьезно произнесла Гульназ, апотом задорно расхохоталась: — Васька! Все! Расслабься! Ато утебя вид, словно ты втуалет хочешь!
        Низамова вытаращила глаза, надула щеки инапряглась так, что ее смуглое личико побагровело. Абика быстро поняла, кого изображает ее внучка, изахихикала:
        —Айда! Есть давай!
        Это предложение понравилось Ладовой гораздо больше, чем все остальное. Онасготовностью отправилась нанизамовскую кухню и, пока шла, чувствовала, какпокачиваются вее истерзанных ушах довольно тяжелые золотые полумесяцы. Апотом напару сГулькой они наворачивали кыстыбый[5 - Блюдо изкартофеля.], запивая их наваристым говяжьим бульоном, вкотором плавала мелко порубленная свежая зелень. Иабика сидела напротив таких разных девчонок, сумилением переводя взгляд содного лица надругое, ипослушно отвечала навежливые вопросы Василисы оздоровье, опогоде, отелевизоре, возле которого Хава Зайтдиновна проводила весь день, периодически переключаясь наприготовление обеда илиужина.
        Внимание полной белоголовой девочки абике было особенно приятно, потому что она видела, какменялось выражение Гулькиного лица, когда речь заходила оВасилисе. Иплохо говорящая по-русски татарка ласково называла Ладову «кызым» иподкладывала ей натарелку очередной кусок, что вполне отвечало духу татарского гостеприимства, согласно которому настоле, равно какивтарелке, недолжно быть пустых мест.
        АВасилиса этого даже незамечала ибездумно отправляла врот всякие вкусности, напрочь забыв, что несколько часов тому назад поклялась начать новую жизнь, направленную напохудание. Непомнила обэтом иГулька, капризно отодвигающая отсебято чак-чак[6 - Восточная сладость изтеста смедом.], то пиалу ссухофруктами. Иабика настойчиво продолжала угощать Ладову, таким образом удовлетворяя свою самую насущную потребность — быть полезной взбалмошной худосочной Гульназ, внешний вид которой вполне подходил поджалостливое определение «Ивчем только душа держится?». «Толи дело ее подруга: какой простор длядуши!» — радовалась Хава Зайтдиновна имечтала отом, что рано илипоздно наступит время, когда тонкие низамовские кости обрастут мясом иГулька станет напоминать девочку, аневысушенное насекомое.
        Впрочем, сама Гульназ ниочем подобном немечтала. Восне кней настойчиво являлся придурок Бектимиров иделал всякие непристойные предложения: крепко прижимался, дышал ввисок иливзатылок, одним словом, докуда дотянется. Просыпалась Низамова растревоженная, сердитая, срывалась наабику, народителей идаже всерьез подумывала отом, нерассказатьли все Ладовой, потому что держать все это всебе было невыносимо. Новсякий раз, когда она собиралась «вывалить все начистоту», происходило нечто, что придавало внятный смысл ее жизни иотвлекало внимание отвсяких сомнительных глупостей, которые Гулька приписывала вмешательству нечистой силы иникак несвязывала спробуждающейся всебе сексуальностью. Ктомуже кандидатура Бектимирова никак несоответствовала ее представлениям онастоящей любви. Ислава богу, потому что иначе она извелабы себя зато, что испытывает странное влечение кглавному врагу всей своей жизни, доставшемуся ей внаследство ототца также, какиродинка надгубой.
        Короче говоря, дел унее было предостаточно, потому что мир был несовершенен иявно нуждался вулучшении. Надним Гулька ипродолжала активно работать, попутно исправляя ошибки природы илинеправильного воспитания. Например, вслучае сЛадовой.
        Низамова пристрастно посмотрела влицо подруге исмело разрушила царившую застолом идиллию:
        —Недумай, Васька, что уши проткнули идело сконцом. Унас стобой вообще-то другая задача.
        —Какая? — Ладова чуть непоперхнулась.
        —Худеть! — объявила Низамова, истало ясно, что если завтра Василиса добровольно неявится нашкольный стадион, то она обязательно заставит ее это сделать.
        —Янепобегу! — категорически отказалась Ладова иповернулась кабике: — Скажите, чтоб она отменя отстала!
        Хава Зайтдиновна пожала плечами: мол, сами разбирайтесь, я-то тут причем?
        —Нашла союзника! — скривилась Гулька, державшая, какона говорила, всю семью вкулаке. — Никто тебе, Василиса, непоможет. Даже температура. Поэтому готовь кроссы, спортивки, изавтра встречаемся вшкольном саду вшесть часов утра…
        Потом Низамова немного подумала ирешила поменять место встречи.
        —Не, Васька, невшкольном саду… Ятебя около твоего подъезда ждать буду.
        —Нежди, я всеравно невыйду, — воспротивилась Ладова насилию надсобой. Нонетут-то было: вошедшая вроль гуру Гулька спокойно проронила:
        —Выйдешь… Какмиленькая! Астобой — весь подъезд. Изнаешь почему?
        —Почему? — Василисе стало интересно.
        —Потому, что я буду орать. Вот так, — предупредила Низамова изаверещала что есть мочи: — А-а-а-а-а!
        Отистошного вопля подпрыгнула клевавшая носом вкухонном тепле абика ипогрозила внучке кривым указательным пальцем: «Шайтан, кызым!»
        —Я-то тут причем? — какнивчем небывало заявила Гульназ. — Это она идти нехочет… Сколько можно уговаривать?
        —Ненадо меня уговаривать, — рассердилась Ладова ибоком вышла изкухни. — Ядомо-о-о-ой! — крикнула она Низамовым иначала обуваться.
        —Ну ииди! — отказалась Гулька провожать подругу иосталась сидеть рядом сабикой.
        «Обиделась!» — догадалась Василиса, нотоже пошла напринцип имириться непредложила: просто аккуратно притворила засобой дверь низамовской квартиры.
        Когда домашние обнаружили изменения, произошедшие вовнешности дочери, застолом возникла продолжительная пауза.
        —Тыпроткнула уши? — задала глупый вопрос Галина Семеновна, аВасилиса молча кивнула головой, качнув золотыми полумесяцами.
        —Покажи, — насекунду заинтересовался Юрий Васильевич, апотом снова уткнулся втарелку: наужин были жареные караси. Иесть их нужно было медленно, тщательно пережевывая рыбье мясо, чтобы, недай бог, непропустить кость, так иноровившую впиться вгорло.
        —Юра! — старшая Ладова жалобно посмотрела наВасилису. — Юра! Тывидишь?
        —Вижу, — буркнул Ладов, вытащил изорта кость и, рассмотревее, аккуратно выложил наободок тарелки.
        —Васенька, — жалобно произнесла Галина Семеновна. — Ну почему ты непосоветовалась?
        —Потому что было нескем, — честно ответила Василиса. — Васрядом небыло. Да ипотом я исама неожидала…
        —Ну какже так? Неожидала? — Никак немогла взять втолк Галина Семеновна. — Тычто, водну секунду решила? Сидела-сидела ирешила?
        Ладова нерискнула посвятить родителей вперипетии своего сложного выбора ипросто кивнула головой взнак согласия.
        —Иктоже это тебе сделал? — разволновалась Галина Семеновна, потому что больше всего насвете боялась инфекций, неподчиняющихся лечению. Соответственно, кактолько она предположила, что прокалывание происходило невкосметическом кабинете, воображение сразуже нарисовало ей грязные иглы, лежащие рядком набелом лотке, грязные руки ивперспективе — очередь вСПИД-центр.
        —Дай догадаюсь, — промычал снабитым ртом Юрий Васильевич, занятый поиском очередной косточки.
        —Жуй лучше! — всердцах прикрикнула нанего жена иснова приступила кдопросу, ноуже сласковой интонацией: — Скажимне, пожалуйста…
        —Мам, — простонала Василиса. — Ну что ты комне пристала? Ну что ты сомной каксинвалидом разговариваешь?! Ну, если злишься, так искажи.
        —Янезлюсь, — возмутилась Галина Семеновна.
        —Ну какже незлишься! Яже вижу: напапуты, главное, кричишь, асомной — какспосторонней, очень вежливо. Какбудто наказываешь!
        —Умница, Васька, — хмыкнул старший Ладов исвызовом посмотрел насупругу: — Галь! Ну чего ты отнее хочешь? Ну, проколола ипроколола! Давай серьги купим, ато ты посмотри, что унее вушах болтается! Стыд один.
        —Ничё нестыд! — тутже вступилась зачесть золотых полумесяцев Василиса илюбовно коснуласьих, какбудто те придавали ей силы. — Апокупать мне ничего ненадо. Мнеже Гулька серьги подарила. Нашестнадцатилетие. Непомните, чтоли?
        —Ятак изнала! — всплеснула руками Галина Семеновна ивстала из-за стола: — Понятно, чья работа. Самабы ты недогадалась! Надеюсь, ее мать продезинфицировала иголку?
        —Продезинфицировала, — подтвердила Василиса, умолчав прото, что экзекуция проводилась полуграмотной абикой, анезнаменитым стоматологом Эльвирой Тимуровной Низамовой, кпомощи которой, кстати, ее родители прибегали неоднократно.
        «Все-таки молчание — золото!» — соблегчением подумала младшая Ладова, когда увидела, что приупоминании отете Эле материнское лицо просветлело, адыхание стало ровным. Ивсе потому, что страх распространения инфекции отступил, ижизнь показалась гораздо лучше, чем пять минут назад.
        —Ивсе-таки серьги надо вернуть, — напомнил осебе Юрий Васильевич, наконец-то закончивший ужинать. Татарские полумесяцы вушах единственной дочери лишали его покоя. Ненравилисьониему, хоть ты тресни. Напоминали, так сказать, одвухвековом монголо-татарском иге инеприятно теребили чуткую православную душу Ладова, хотя он ивцеркви-то ниразу небыл.
        —Да вернуя, верну, — заверила отца Василиса истоской подумала отом, что ей предстоит снова подвергать свои уши опасности. — Вот заживут чуть-чуть ивставлю свои.
        —Надо золотые, — задумчиво произнесла Галина Семеновна изажгла газовую колонку, чтобы вымыть посуду.
        —Агде я их возьму? — беззлобно поинтересовалась Василиса, абсолютно непретендующая нато, чтобы родители бросились вювелирный магазин.
        —Явозьму, — гордо объявила ее мать ивеличаво выплыла изкухни.
        Пока ждали возвращения Галины Семеновны, дважды прозвенел телефон. Идважды ниВасилиса, ниЮрий Васильевич нетронулись сместа, словно договорившись невпускать всвой домашний мир никого изпосторонних.
        Когда телефон зазвонил втретий раз, отец идочь поднялись одновременно. Новприхожую заторопилась именно Василиса, нутром чувствовавшая, что звонятей. Онадаже знала кто.
        —Васька! — заговорщицки зашелестела втрубке Низамова. — Язнаю, что делать!
        Ладова промолчала.
        —Тычё? Разговаривать сомной нехочешь?! — возмутилась натом конце Гулька ипопроводам ктравмированному уху Василисы потекли импульсы неудовольствия.
        —Хочу, — Василиса сознательно удерживала дистанцию, памятуя, что Низамова даже неудосужилась закрыть заней дверь.
        —Тогда говори, — приказала ей Гулька.
        —Ачего говорить? — замешкалась Ладова.
        —Чего хочешь, то иговори, — приободрила ее Гульназ иприготовилась слушать.
        —Вообще-то это ты мне звонишь, — напомнила подруге Василиса ипочувствовала, какочередной импульс неудовольствия впился ей вухо.
        —Точно! — Интонация уНизамовой изменилась. — Явот что звоню, — протянула она иперешла нашепот: — Тытам одна?
        —Одна, — подтвердила Ладова.
        —Тебе надо начать курить! — послогам проговорила втрубке Гулька, аВасилиса автоматически закрыла рукой нижнюю мембрану трубки.
        —Зачем? — изумиласьона, неотрывая руки.
        —Чё? — грохнула Низамова возле уха. — Чё ты там говоришь? Говори втрубку!
        —Зачем? — повторила свой вопрос Ладова, предусмотрительно сняв руку смембраны.
        —Когда курят, худеют, — сообщила ей Низамова. — Яточно знаю.
        —Откуда?
        —Какая разница? Главное — помогает!
        —Янебуду курить, — прошептала Василиса инавсякий случай огляделась посторонам.
        —Будешь! — пообещала ей Гулька иповесила трубку.
        Ладова еще пару секунд послушала приветливое пиканье иположила трубку наполочку вкоридоре.
        —Кто звонил? — полюбопытствовала Галина Семеновна, выглянув из-за двери вкоридор.
        —Гулька, — ответила Василиса ивыдернула шнур изтелефонной розетки, чтобы невступать вконтакт сподругой, чья активность увеличивалась скаждой минутой игрозила окончательно лишить Ладову спокойствия.
        —Идешь куда-нибудь?
        —Нет, — Василиса была предельно немногословна.
        —Тогда иди сюда, — позвала ее мать иуселась надиван стаинственным видом.
        Когда Василиса расположилась рядом, Галина Семеновна достала изкармана домашнего платья сизую картонную коробочку собтертыми краями ипротянула ее дочери.
        —Что это? — вяло проговорила та, невыказав особого интереса.
        —Открой — увидишь, — гордо произнесла старшая Ладова ивпилась взглядом вкоробочку.
        Безособых усилий сняв крышку, она обнаружила подней кусок желтоватой ваты снезначительными вкраплениями опилок. «Длягнезда тара явно маловата», — подумала Василиса иприподняла колючий комок. Подним надне располагались увесистые золотые серьги срубинами. Василиса вздрогнула: нечто подобное она замечала вушах матерых теток. Например, точно такиеже она видела вушах продавщицы измясного отдела соседнего гастронома. «Только неэто!» — расстроилась Ладова, понимая, что сейчас мать заставит ее это примерить.
        —Красивые? — залюбовалась серьгами Галина Семеновна. — Мамино приданое. Где-то еще кольцо есть, тоже срубином.
        —Яненошу кольца. — Василиса попыталась сразуже пресечь материнский энтузиазм.
        —Восемнадцать будет — наденешь. Сейчас рано. Неповозрасту, — отметила старшая Ладова идостала серьги изкоробочки. — Давай снимай свое безобразие. Фамильные надевать будем.
        —Так этоже тебе бабушка подарила, — попробовала улизнуть Василиса, нонетут-то было: Галина Семеновна решительно собралась изменить клучшему внешний вид собственной дочери.
        —Мама, — взмолилась девочка, — я вних кактетка буду!
        —Авэтих ты каккто? — резонно уточнила Галина Семеновна ипо-своему была права. Золотые полумесяцы нетак уж иукрашали ее дочь.
        —Эти лучше. — Василиса категорически нехотела расставаться сГулькиным имуществом.
        —Чем это они лучше? — продолжала окучивать дочь Галина Семеновна. — Вон папу послушай… Ипотом — это свои, родные, бабушкины. Разве ты нехочешь сделать моей маме приятное?
        Какможно было сделать приятное покойнице, Василиса непредставляла ипоэтому мысленно попросила почившую вбозе старуху, которойона, кстати, никогда невидела, заранее простить ее заотказ надеть это рубиновое сокровище.
        Еслибы это похожее наальбиноса создание обладало чуть большей твердостью поотношению ксвоему близкому кругу — родителям иНизамовой, жизнь его могла изменитьсябы водно мгновение. НодляВасилисы такой возможности несуществовало: ее преданность им была всепоглощающей. Означилоли это, что Ладова неимела собственного голоса? Неумела говорить «нет»? Непринимала серьезных решений? Неумела постоять засебя? Отнюдь! Нокогда дело касалось ее близких, боязнь обидеть делала Василису безвольной изаставляла вместо «нет» говорить «да».
        Вот исейчас, сидя рядом сматерью навидавшем виде диване, она неуклюжим паромом металась между двумя берегами трудного выбора: надевать — ненадевать.
        —Мама, — сделала еще одну попытку измученная внутренним разладом Ладова. — Давай завтра. Уменя еще уши незажили.
        —Азавтра твои уши заживут, — саркастично заявила Галина Семеновна ипозвала мужа: — Юра! Утебя водка есть?
        —Галя… — потер затылок Юрий Васильевич, — откуда?
        —Как, Юра, откуда? Яж оставляла!
        —Нет, Галь, я невидел, — заявил Ладов, предположив: — Ты, может, накомпресс извела?
        —Знаю я твой компресс! — махнула рукой жена изадала очередное задание: — Одеколон давай.
        —Одеколон — пожалуйста, — обрадовался Юрий Васильевич ибросился вванную.
        —Мама, — напомнила осебе Василиса. — Тыкакбудто меня неслышишь…
        —Я… тебя, Васька, слышу, — моментально отреагировала Галина Семеновна. — Авот ты меня нет. Серьги чужие — надо отдать.
        —Серьги нечужие, — воспротивилась Василиса. — Серьги Гулькины.
        —Вот именно, что Гулькины! Да еще итатарские. Ивообще, какя буду вглаза Эльвире Тимуровне глядеть? Мычто ствоим отцом нищие, золотые серьги неможем дочери купить? Можем! — воскликнула Галина Семеновна иподвинулась кдочери, протянув руку заодеколоном.
        Юрий Васильевич сготовностью открутил крышку иподал жене. Парфюм был французский илипочти французский, просто изПольши.
        —Нежалко? — Василиса попыталась насекунду отсрочить страшный момент.
        —Длятебя, дочь, — серьезно произнес Ладов, — нам сматерью ничего нежалко.
        «Вот иплохо!» — проворчала просебя Василиса ивымученно улыбнулась отцу.
        —Снимай, Васька, — приказала мать ипоказала дочери щедро облитую одеколоном серьгу иззаветной коробочки.
        —Янеумею, — вывернулась та.
        —Э-эх, атудаже! — укоризненно посмотрела надочь Галина Семеновна ихрабро взялась зазолотую дужку.
        Василиса ойкнула, ируки устаршей Ладовой предательски затряслись.
        —Больно? — побледнелаона.
        —Больно, — подтвердила дочь, наивно полагая, что сейчас мать отступится, махнет рукой иотложит все манипуляции нанеопределенное время, атам, глядишь, ипрорубиновые серьги забудется, иуши заживут, иможно будет вставлять все, что заблагорассудится. Но, заметив, какизменилась влице Галина Семеновна, младшая Ладова тутже преисполнилась кней невыносимой жалости ипредложила:
        —Давай я сама.
        Напуганная мамаша возражать нестала ибыстро-быстро закачала головой взнак согласия. ИВасилиса, переступившая через собственное сопротивление, мужественно вытащила излевого уха Гулькин золотой полумесяц ипротянула руку зафамильным сокровищем. Вот здесь иначалось самое неприятное: оказалось, что вытаскивать гораздо проще, чем вставлять. Во-первых, само движение напоминало прокол. Во-вторых, мочка распухла. Ив?третьих, младшая Ладова, какивсякий нормальный человек, вотличие отНизамовой, просто боялась боли.
        Родители застыли надВасилисой, какмолодожены взагсе.
        —Больно? — то идело спрашивала Галина Семеновна удочери ибросала красноречивые взгляды напобледневшего отнапряжения мужа.
        —Нормально, — успокаивала родителей Василиса и, зажав губу, снова иснова пыталась вставить сверкавшую рубином бабкину серьгу визмочаленное ухо. Икогда это произошло, изродительской груди вырвался вздох облегчения иэто приусловии, что Василисина мочка увеличилась ровно вдвое.
        —Теперь вторая, — прошептал Юрий Васильевич иприготовился кочередному этапу дезинфекции.
        —Может, небудем? — неожиданно сдала свои позиции Галина Семеновна, иее лицо скривила страдальческая улыбка.
        «Акакже?» — хотел спросить Ладов, новместо этого промычал что-то нечленораздельное, кивая всторону дочери. Икакэто нистранно, жена его поняла идаже ответила нанепрозвучавший вопрос:
        —Ну ичто, что разные? Кому это мешает? Даже экстравагантно: водном ухе — одна сережка, вдругом — другая. Подумают, что это последний писк моды.
        С«последним писком моды» Василиса несогласилась илегко вытащила золотой полумесяц изправого уха.
        —Давай, — протянула она руку зарубиновым кошмаром иприготовилась кновой серии драматического сериала «Какстать красивой».
        Совторой серьгой Василиса справилась гораздо быстрее, точным движением вставив ее вухо.
        —Слава богу! — водин голос воскликнули старшие Ладовы иначали обнимать друг друга.
        «Совсем спятили!» — подумала Василиса ивстала сдивана.
        —Вычего?
        —Да ничего, Васька, — подскочила кней Галина Семеновна истала обнимать дочь стаким энтузиазмом, какбудто невидела ее последние лет десять.
        —Ма-а-ам, — попробовала высвободиться изматеринских объятий Василиса, новместо этого оказалась веще более плотных тисках. Видя эту кучу-малу, обычно выдержанный Юрий Васильевич Ладов несправился снахлынувшими эмоциями исгреб вохапку свое женское царство.
        «Три медведя», — промелькнуло вголове уВасилисы, ноона смирилась сотсутствием кислорода ипослушно замерла, немешая родителям наслаждаться жизнью. Ачто? Ихчувства ей были понятны: вот они все вместе, вобнимку, довольны исчастливы… Иникого, насамом деле, неволнует, что сама Василиса предпочлабы оказаться вдругих объятиях. Носудьба неторопилась исполнять обещанное итерпеливо готовила Василису Юрьевну Ладову кглавной встрече ее жизни.
        Именно обэтом она подумала безпятнадцати шесть, когда затрещал будильник. Невстать было нельзя, потому что ровно через пятнадцать минут ее всеравно разбудилобы громкое Гулькино приветствие.
        То, что Низамова явится, Ладова знала наверняка. Имало того, что явится, еще иполдома перебудит. Хотя что это завремя, шесть часов утра? Добрая половина соседей наверняка уже наногах!
        Большая стрелка будильника неумолимо двигалась кдвенадцати — Василиса вздохнула ирешила неумываться, боясь, что свою сирену Низамова включит какраз втот момент, когда она будет вванной. Итогда все человечество узнает опредстоящей пробежке итерпеливо будет ждать, высунувшись изокон, чтобы рассмотретьее, Василисины, жирные ноги, обтянутые красным трико.
        —Идешь? — встретила ее Гулька, какиобещала, прямехонько около подъезда.
        —Иду, — буркнула Василиса, попутно отметив длясебя, что нагруди уНизамовой нацепочке висел хромированный свисток, ярко поблескивающий влучах апрельского солнца. — Это зачем?
        —Это? — Низамова прижала подбородок кгруди, чтобы рассмотреть висевшее наней спортивное снаряжение. — Это, Васька, длятого, чтобы давать команды, — объяснила она ирезко дунула всвисток: — Настарт! Внимание! Марш!
        —Слушай, — взмолилась Василиса иостановилась утропки, ведущей кшкольному стадиону. — Давай сюда непойдем. Давай пойдем натвой.
        —Намой?! — удивилась Гулька, жившая вдвух кварталах ходьбы отладовского дома. — Ачё? Поближе нельзя?
        —Нельзя, — грустно выдохнула Василиса, иНизамовой стало ее так жалко, так жалко, что она забежала вперед, резко обернулась икрепко обняла свою белоснежную толстуху, уткнувшись вуютный итеплый живот, втиснутый сначала всвитер, апотом вкрасную олимпийку.
        —Васька! — Гулька чуть незаплакала изаискивающе посмотрела наподругу: — Аможет, ну ее эту физкультуру? Может, лучше курить начнешь?
        Ладова опешила: столько мучений, проглоченных обид ивсе ради того, чтобы твоя близкая иединственная «подруга навсю жизнь» вдруг добровольно взяла иотказалась отнамеченных планов, отспасения утопающего безучастия самого утопающего?!
        —Тычто? — Онааккуратно отстранила Гульназ. — Неверишь, что я смогу?
        —Верю, — подпрыгнула Гулька, ноуже через секунду выпалила: — Тоесть нет, конечно.
        —Ясмогу! — проревела Ладова ипобежала трусцой. Низамова пристроилась рядом. Спустя десять минут стало ясно, что самая длинная дистанция, которую сегодня осилит Ладова, непревысит идвухсот метров.
        —Васька! — Гулька бежала легко, это было видно поее дыханию. — Тыпотерпи! Скоро откроется второе дыхание! — пообещала Низамова, нотутже заткнулась подкрасноречивым взглядом Василисы. Это был взгляд человека, приговоренного ксмертной казни, ноприэтом всерьез обеспокоенного тем, какпринять смерть исохранить приэтом человеческое достоинство.
        Щеки Ладовой зажили отдельной отсвоей хозяйки жизнью: прибеге они умудрялись сотрясаться стакой частотой, что состороны могло показаться — сквозь них пропустили электрический ток.
        —Васька, — заскулила Низамова изабежала вперед. — Ну правда хватит. Чё так мучится?!
        НоЛадова молча сжимала кулаки ипродолжала, какей казалось, нестись вперед. Насамомже деле ее бег напоминал танец слона наарене цирка. Другое дело, что слон танцевал весело, вызывая улыбку узрителей, аВасилиса являла собой зрелище столь печальное, что Низамова непридумала ничего другого, как, отбежав метров надесять вперед, лечь наасфальт, чтобы прекратить поступательное движение Василисы кнамеченной цели.
        —Непущу! — заорала Гулька иодновременно подняла вверх ируки, иноги, став похожей наперевернутую букву «П».
        —Куда ты денешься? — проворчала огнедышащая Ладова и, обежав подругу, двинулась дальше.
        Тогда Низамова оглушительно засвистела, напугав нетолько Василису, ноипроходивших мимо женщин. Издалека Ладовой было видно, какнадГулькой склонилось несколько прохожих, видимо, уговаривая ту встать сземли. НоНизамова несобиралась этого делать ниприкаких обстоятельствах. Так, лежа наасфальте, она, судя повсему, умудрилась рассказать любознательным гражданам, чем вызван этот ее акт протеста. Вовсяком случае, Василиса только так могла объяснить, почему незнакомые ей люди призывно выкрикивают ее имя иприветливо машут рукой, показывая, что надо вернуться.
        Перед Василисой встал выбор: бежать дальше иливернуться. Немного подумав, Ладова соблегчением выбрала второй, обосновав выбор тем, что иначе «эта дура Низамова вхлам простудит свои нежные почки».
        —Идет! — загудела окружившая Гульку стайка собравшихся ислюбопытством уставилась надевушку срастрепавшейся косой исвесившимися напунцовое отбега лицо белыми прядями.
        —Альбиноска! — догадался словоохотливый дядечка ипоказал пальцем наВасилису.
        —Сам ты альбиноска! — тутже выпалила Низамова ивскочила сземли: — Всем — спасибо, все свободны, всем — досвидания.
        Такого поворота страждущие неожидали, влегком Гулькином прощании сними прозвучала черная неблагодарность: аведь они тратили свое время, душевные силы и, если угодно, физические втом числе.
        —Такая молодая, атакая наглая. — Женской половине зрителей непонравилось это Гулькино «Всем — спасибо, всем — досвидания».
        —Наглость, женщины, второе счастье, — буркнула Низамова ирванула навстречу Ладовой: — Вась, — заискивающе поинтересовалась она уподруги. — Все? Идем домой?
        —Тебе вдругую сторону, — отбрила ее Василиса и, тяжело ступая всвоих доисторических кроссовках, двинулась всторону дома.
        Гулька почувствовала себя виноватой. Но, видит бог, она так старалась, так старалась: встала нисвет низаря, приперлась задва квартала кВаськиному дому, мерзла, какцуцик, апрель — это вам немай. Авсе длячего? Да чтобы этой толстой дурище помочь. Ну, нерассчитала, ну, бывает. Кто неошибается? Чегож сразу так: «Тебе вдругую сторону!»
        —Мненевдругую! — возмутилась Низамова, разобиделась и, резко развернувшись насто восемьдесят градусов, пошла домой.
        Василиса даже несразу поняла, что прошла половину пути вгордом одиночестве. Обнаружив пропажу, Ладова встала идолго смотрела вдаль, пытаясь обнаружить там следы словно испарившейся ввоздухе Низамовой. «Аведь она каклучше хотела», — призналась себе Василиса, ией стало неудобно: хоть беги иизвиняйся. Настроение испортилось окончательно. Причем чем ближе она подходила кдому, тем хуже оно становилось.
        Навстречу Ладовой двигались соседи, родители одноклассников, знакомые знакомых. Иукаждого налице Василиса читала искреннее изумление. Ионо ей было понятно: слон вспортивном костюме красного цвета — то еще видение.
        Тогда Ладова нарочно опускала голову вниз, кактолько нагоризонте видела знакомые очертания, иизображала глубокую задумчивость. Нолюдям хотелось сутра жить поправилам, быть хорошими, поэтому они радостно улыбались ей истарательно выпевали: «Здравствуй, Василиса! Следишь зафигурой? Взялась засебя?»
        Это был ужас: жизнь раскололась надве части. Иводоразделом между ними выступало сегодняшнее утро, когда благодаря дурацким стараниям Низамовой ниочем неподозревающая Ладова узнала, что ее полнота колет глаза стройному человечеству. Аведь еще вчера ее саму все устраивало, потому что она привыкла ксебе такой — белой ирыхлой. Василисе стало стыдно: она кляла себя засобственное прекраснодушие, залюбовь ксладкому, жирному, соленому, занелюбовь кспорту… После таких открытий хотелось либо свести счеты сжизнью, либо съесть чего-нибудь эдакого, что хотябы наминутку способно облегчить тягостное существование вмиру.
        «Побольшому счету, — успокоила себя Ладова, — лишний вес — это дело наживное. Есть ведь нетолько сложение, ноивычитание, даже деление. Сяду надиету. Перестану есть сладкое, откажусь отхлеба. Запишусь вбассейн. Когда похудею».
        Вобщем, Василиса выбрала жизнь иврадостном предвкушении озаботилась тем,

«ЧТО ЖЕ УНАС НАЗАВТРАК».
        Проведя ревизию, Ладова обнаружила, что меню невполне соответствует тем принципам, которые должны стать базовыми вее питании. Настоле стояла тарелка, полная истекающих маслом оладий. Пососедству снею — две розетки: мед, варенье навыбор. Вплетеной корзинке сиротливо торчали две вафли слимонной начинкой ирядом сними вузбекской пиале сотколотым краем белели овальным бочком два сваренных вкрутую яйца.
        Голодная из-за перенесенных страданий Василиса воровато оглянулась начасы — было начало девятого, — присела натабуретку исъела все. Раскаяние наступило сразуже, кактолько Ладова отправила врот щедро вымазанный вваренье оладушек.
        «Так дело пойдет!» — попробовала подшутить надсобой Василиса ирешила вшколу неходить. «Русский, две геометрии, физика ифизкультура», — напамять перечислила она расписание сегодняшнего дня ипопыталась вспомнить, что задали. Это заняло унее еще минут десять, потом Ладова обнаружила, что досих пор сидит вспортивном костюме, снова посмотрела начасы, поняла, что первый урок закончится через пятнадцать минут, исоблегчением объявила себе выходной.
        Подобными вещами Василиса никогда незлоупотребляла, хотя, безусловно, позволяла себе периодически прогуливать занятия, отсиживаясьто уНизамовой дома, то вместе сней усебя. Из-за того, что подобная практика небыла порочной, дородителей Ладовой никаких вестей изшколы недолетало, учителя спали спокойно, ипроцесс образования шел своим чередом, иногда прерываясь неким зигзагом вольнолюбия. Он, кстати, всегда проходил незамеченным, потому что ниодна живая душа изВасилисиных одноклассников никогда незадавалась вопросом: «Агде сегодня обретается наша пухлая Ладова?» Какэто нистранно, ноее отсутствия вклассе практически никто незамечал. Ну, может быть, заисключением Тюрина иобщественницы Юльки Хазовой, понимавшей, что Василисы нет, последующему признаку: значительно улучшался обзор доски — обычно ее половина была закрыта широкой спиной, перерезанной толстым белым канатом косы.
        Удивительно, носамая крупная посвоим габаритам девочка 9 «Б» средкой внешностью симпатичного альбиноса, вцелом дружелюбная, спокойная ипокладистая, никогда непользовалась особой любовью класса. Иктакому положению дел Василиса привыкла давно, иприняла его какданность, испокойно жила, сохраняя совсеми ровные иникчему необязывающие отношения. Наличие Низамовой легко заменяло ей все двадцать восемь человек одноклассников, придавая ее существованию весомую полноценность.
        Итак продолжалось ровно додвадцать шестого апреля, вошедшего висторию Василисиной жизни какдень открытия новой Вселенной.
        Еестарая, привычная, радовала своей неизменностью. Всего четыре планеты: мама, папа, Низамова иона сама собственной персоной, арядом — вечный «спутник» изчисла тех, что носят майки снадписью «Спартак». Одним словом, ничего лишнего.
        Василиса, конечно, догадывалась, что где-то рядом существуют параллельные миры, нодух первооткрывательства был чужд ее натуре также, какбыл чужд низамовский бабке русский язык. Авот Гулька, вотличие отабики, легко открывала двери незнакомцам, невзирая напредупреждения. Стакойже легкостью Низамова взялась изадверную ручку женской раздевалки чужой школы ибыла изрядно возмущена тем, что никто несмог дать ей внятного ответа навопрос, где вданный момент находится ее подруга — Василиса Ладова.
        После затянувшегося молчания Гулька дерзко обвела взглядом присутствовавших девочек ибезошибочно направилась всторону Хазовой, которую узнала поописаниям подруги: «Такаяже маленькая ихудая, какты. Только челка напол-лица ирусая».
        Ониивправду оказались похожи: одного примерно роста, содинаково дерзким взглядом игордой посадкой головы.
        —Ты Хазова? — нецеремонясь, спросила Низамова.
        —Ну… я, — выдержав паузу, ответила Юлька.
        —Поговорить надо, — склонила голову кплечу Гулька ипоказала глазами: — Отойдем?
        —Ну, давай, отойдем, — бесстрашно ответила Хазова, хотя внутри неприятно екнуло.
        —Ладова где? — Низамова переваливалась спятки наносок, манерно скрестив руки нагруди.
        Юлька понаитию приняла подобнуюже позу ихамовато ответила:
        —Откуда я знаю?!
        —Во, блин, дела, — пробурчала себе поднос Гулька иразжала руки: — Акто знает?
        —Ачё случилось-то? — полюбопытствовала Хазова иуставилась насвою визави.
        Инеизвестно почему гордячка Низамова преисполнилась доверия кэтой, какона сказала позже, «драной пигалице», и, присев нанизкую выкрашенную голубой краской скамеечку, рассказала ей «все-все», втом числе ипросегодняшнее утро.
        Рассказ незнакомки произвел наЮльку неизгладимое впечатление: отволнения она даже кроссовки перешнуровала. Теперь судьба Ладовой недавала ей покоя.
        —Ателефон унее есть? — уставившись перед собой водну точку, поинтересовалась Хазова.
        Низамова скривилась и, повернув голову кЮльке, прошипела:
        —Это чё ж вы залюди, блин! Девять лет учитесь водном классе иничего друг одруге незнаете: укого есть телефон, укого нет телефона. Ау! — Гулька хлопнула Хазову поколенке: — Девочка!
        —Слышишь, ты, — Юлька тоже была нелыком шита, — ты наменя ненаезжай! Это нея, между прочим, Ладову-то ищу!
        —Ладно, — прикусила язык Низамова иопустила голову.
        —Вот то-то ионо, — довольно хмыкнула Хазова, анаблюдавшая состороны заэтой странной беседой Ленка Наумова подала голос издругого угла раздевалки:
        —Юльк, — окликнула она одноклассницу. — Утебя там чё, проблемы?
        Уж кто-кто, аНаумова знала, какпоступать вподобных ситуациях. Незря она выросла взнаменитом «квартале греко-римской братвы».
        —Нет уменя никаких проблем, — отмахнулась отнее Хазова иповернулась кприсмиревшей начужой территории Гульке.
        —Ачё тогда? — Наумова вдва шага пересекла раздевалку инависла надНизамовой мраморной кариатидой.
        —Чё надо? — разозлилась Гулька идерзко уставилась нависевшую надней девицу.
        —Ничё, — слишком быстро длясвоего гигантского посравнению состальными роста спасовала Наумова исделала страшные глаза Хазовой: «Мол, если что, дай знать, живой эту невыпустим. Всю общественность подключим».
        —Ленка, — тихо проговорила одноклассница: — Никому нескажешь?
        Ленка старательно замотала головой, всем своим видом показывая, что готова служить незастрах, азасовесть.
        —Ладова пропала, — тихо сообщила Хазова иопустила голову.
        Ихотя Василисы пока еще небыло вшколе всего один день, иникто необъявил ее вовсероссийский розыск, прозвучало это так, что уНаумовой возникло чувство безвозвратной потери. Ией стало по-человечески жалко эту бесполезную, всущности, Ладову, иее родителей, исебя заодно, потому что нарайоне скажут: «Вон Ленка идет. Унее вклассе девочка пропала». Дальше воображение Наумовой нарисовало человека вмилицейской форме, идаже неодного, адвух — хорошо известного их семье участкового и, может быть, следователя поособо важным делам, насчету которого неодно раскрытое дело. «Лена, — скажутони, — помоги следствию. Вспомни, когда впоследний раз ты видела свою одноклассницу Василису Ладову?» ИНаумова сосредоточится, иподумает, итак им искажет: «Вчера!»
        —Ленка, — Хазова невыдержала затянувшегося молчания. — Тычё, неслышишь меня?
        —Слышу, — сдавленным голосом ответила Наумова исела чуть поодаль отдевочек, рискуя перевернуть скамейку.
        —Значит, делаем так, — Хазова вмиг стала серьезной. — Сначала — звоним. Потом, если неберет трубку, идем.
        —Аесли ее идома нет? — предположила Ленка.
        —Агдеже она тогда?! — водин голос воскликнули странно похожие друг надруга Хазова иНизамова.
        —Где-где… — печально протянула та. — Может, уж инет ее насвете…
        —Тычё?! Дура?! — несговариваясь, завопили девчонки, после чего все, неуспевшие переодеться, какпокоманде уставились наэту загадочную троицу.
        —Ачто? — начала оправдываться Ленка. — Унас впрошлом году маньяк объявился. Так меня мамка одну никуда непускала. Всегда — сбратьями.
        —Ну… ствоими братьями можно, — понимающе пробурчала Юлька ирезко встала. — Давай номер. Пойду вучительскую позвоню. Скажу, домой срочно надо.
        Пока Хазова набирала ладовский номер, Низамова сНаумовой подпирали стену вузком коридоре возле учительской.
        —Тебя какзвать-то? — Ленка довольно дружелюбно попыталась поддержать светскую беседу.
        —Гульназ, — отрывисто сообщила ей Низамова, прислушиваясь ккаждому шороху, доносившемуся изучительской.
        —Аживешь где? — спросила Наумова иснова получила односложный ответ:
        —НаПесках.
        —Так этож далеко! — искренне удивилась одноклассница Василисы, аГулька взмолилась:
        —Слушай, кактам тебя…
        —Лена, — подсказала Наумова.
        —Лена… Тыможешь помолчать?
        —Могу, — обиделась Наумова иперешла кпротивоположной стене какраз втот самый момент, когда Хазова кого-то поблагодарила вучительской, аНизамовой показалось, что это Юлька говорит потелефону. ИГулька чуть было неподпрыгнула отрадости, потому что поговорить поВасилисиному номеру можно было только сВасилисой. Аэто значит, что ровно через десять минут, оставив здесь эту надоедливую компанию, она уже будет настойчиво звонить вВаськину дверь… Акогда та откроет, то она просто повиснет насвоей Ладовой, какобезьяна напальме, ивсе пройдет, забудется, идружба снова потечет своим чередом, какраньше. Правда, теперь, поклялась себе Низамова, она никогда, вот точно никогда, небудет заставлять Ладову нибегать, нипрыгать, никраситься, низавиваться, нихудеть, если та сама этого незахочет…
        —Нету, — объявила Хазова итутже добавила: — Надо идти.
        —Пошли тогда! — скомандовала Низамова инаправилась покоридору клестнице стаким видом, какбудто вэтой школе ей был знаком каждый уголок.
        Удверей их перехватили два бравых молодых человека: юркий Вихарев ираздраженный Тюрин.
        —Юлька! — возмутился ее подшефный. — Сколько можно? — ОтВихарева заверсту несло куревом. — Тычё там? Уснула, чтоли?
        —Неори, — приказала ему Хазова. — Унас Ладова пропала.
        —Ну ихрен сней, — сгоряча ляпнул Вихарев итутже обжегся: нанего вупор смотрели две пары возмущенных глаз. Причем одна ему была хорошо знакома, авторую он видел впервые.
        —Это кто? — поинтересовалась уЮльки Низамова.
        —Это Серый.
        —Ичто стого? — Гульназ явно неудовлетворило объяснение Хазовой. Малоли их Серых вокруг бегает! Каждого, чтоли, ссобой брать?!
        —Это наш человек, — пустила вход безотказный аргумент Юлька.
        —Аэто, — Низамова кивнула всторону Тюрина, — тоже наш человек?
        —Это сЛенкой, — пояснила Хазова, какбудто Ленка была дляладовской подруги авторитетом.
        —Короче, — Юлька провела экспресс-совещание прямо укрыльца школы. — Это… — она показала рукой наНизамову.
        —Гульназ, — подсказала ей Наумова.
        —Гульназ, — завершила начатую фразу Хазова.
        —Кто? — расплылся вулыбке Вихарев. — Горгаз?
        —Молчи, дурак, — бесцеремонно оборвала его Юлька, — заумного сойдешь. Онаснашей Ладовой дружит.
        —СПериной? — снова встрял Вихарев, иХазова, недолго думая, пнула его полодыжке.
        —Вобщем, Василису надо найти.
        —Ачего ее искать-то? — Тюрин нашаг придвинулся кзаговорщикам, непереставая украдкой рассматривать Низамову. «Косая налевый глаз Шамаханская царица!» — подумал Илья иперевел взгляд насосредоточенную Наумову, возвышающуюся надними почти надве головы.
        —Ну незнаю, — вдруг осмелела Ленка и, воодушевленная доверием общественности иблизостью Тюрина, вновь мрачно предположила: — Вдруг ее уже ивживых-то нету.
        —Здрасте-пожалуйста! — всплеснула руками Юлька. — Тысейчас договоришься, Наумова.
        —Ладно! — Низамовой надоела вся эта таинственность. Иее ненашутку стала раздражать Хазова, почему-то возомнившая себя главной впоисках безвести пропавшей Ладовой. — Раздули измухи слона. Всем спасибо — я пошла.
        —Куда? — заволновалась Наумова.
        —Куда надо, туда ипошла, — огрызнулась Гулька, проклиная себя занеожиданно возникшую симпатию кэтой непонятно что возомнившей осебе Хазовой, окоторой она еще вчера изнать-то ничего нехотела, владея Ладовой полностью иединолично, нежелая делить ее нискем. Ивот натебе — пожалуйста, сразу четверо. Девять лет им небыло никакого дела доее подруги, атеперь шагу ступить нельзя.
        —Слушай, Гуля. — Юлька попыталась поговорить сновой знакомой спокойно. — Ну, намже тоже невсе равно.
        —Чо-о-о?! — возмутилась Низамова. — Девять лет было всеравно, атеперь невсе равно? Да еслиб я сегодня квам вшколу незаявилась, выбы ичерез год необнаружили, что пропал человек!
        —Ну, предположим, это нетак, — кашлянул вкулак Тюрин исделал шаг кХазовой.
        —Да ты вообще помалкивай! — рявкнула нанего Низамова. — Тебе-то что надо?
        —Слышь, ты, — грозно двинулся наГульку Вихарев, готовый разорвать каждого, кто проявит хоть толику неуважения вадрес Юльки. — Тычё разоралась-то? Янепонял! Да кому твоя Перина нужна?!
        —Мненужна… — неожиданно строго сказала Хазова, ивсе разом замолчали. — Онаправа, — Юлька кивком головы указала наразбушевавшуюся Низамову. — Девять лет! Ладова девять лет сидит передо мной напервой парте, ая ее рассмотрела-то только вчера, может быть, когда ее Ежиха прессовала.
        —Ну ичё? — растерялся Вихарев.
        —Ну ито. Нехорошо это, — погрустнела Хазова, отприроды наделенная чувством справедливости.
        —Да меня сейчас вырвет, — прошипела Низамова. — Эти ваши сопли-слюни: вот Ладова сидела, вот мы наЛадову необращали внимания, вот надо Ладовой помочь… Нена-до! Ненадо Ладовой помогать. Илюбить Ладову ненадо! Обойдется безвас Ладова! — выкрикнула Гулька исмело двинулась навытянувшихся перед ней Василисиных одноклассников. — Ану, дайте пройти, — бросилаона, ите послушно расступились.
        —Смотри, какчешет, — отметил Вихарев изаливисто засвистел Низамовой вслед.
        —Заткнись, придурок! — заорала Юлька. — Ятоже пойду.
        —Давай! — наконец-то разозлился Вихарев. — Иди! Скатертью дорога!
        —Амы? — робко уточнила уТюрина дылда Наумова.
        —Ну ачего мы будем отколлектива отрываться? — сехидной улыбочкой ответил Тюрин идвинулся заХазовой стаким выражением лица, какбудто ничего более неприятного ибыть неможет.
        Насамом деле сердце индивидуалиста Тюрина начало подпрыгивать вгруди, кактолько он услышал отом, что пропала Ладова. НоИлья ничем невыдал своего волнения, всем своим видом показывая, что ему насамом деле абсолютно всеравно.
        —Э! Илюха! — растерялся Вихарев. — Тытоже сними?
        —Мытоже, — ответила заТюрина Наумова идвинулась заИльей, какевреи заМоисеем.
        —Ну иидите вы все! — прокричал им Вихарев вслед, ночерез мгновение бросился заодноклассниками.
        Так они ишли, затылок взатылок, неосмеливаясь сократить дистанцию между собой ицелеустремленно шагавшей кладовскому дому Гулькой, очем та, кстати, неподозревала, потому что неимела привычки оглядываться. Если уж Низамова скем-нибудь ссорилась, она уходила сгордо поднятой головой, решительно иглядя исключительно вперед.
        Каковоже было ее изумление, когда возле самого Василисиного подъезда ее догнали эти четверо, запыхавшиеся так, какбудто преодолели многокилометровую дистанцию.
        —Чё надо? — зашипела наних Гулька.
        —Ничё, — ответила ей Хазова итряхнула головой, чтобы сдвинуть челку сглаз. — Мытоже идем.
        —Да кто вас звал-то? — делано засмеялась Низамова.
        —Никто, — Юлька несобиралась сдаваться.
        —Аможет, ее идома нет, — печально предположила Наумова, замирая впредвкушении трагического конца.
        —Сейчас узнаем, — водин голос воскликнули Гулька иХазова иринулись бегом натретий этаж, перескакивая через две ступеньки.
        Последним поднялся Тюрин. Ипредставшее его взору запомнилось Илье навсю жизнь: вдверях стояла заспанная Василиса иснедоумением смотрела настолпившихся перед ее квартирой одноклассников воглаве сНизамовой.
        Ладова протерла глаза изалилась краской: впервые вжизни она незнала, что делать. Поэтому, недогадываясь пригласить гостей вквартиру, глупо поинтересовалась:
        —Ачто случилось?
        —Да ничего собственно, — пожала плечами Гулька исмело перешагнула через порог. Заней это сделала Хазова итолько Ленка Наумова, занеся ногу, сообщила:
        —Мыдумали, тебя убили…
        Вот так 26апреля 1993года втри часа пополудни Василиса воскресла. Причем вновом качестве ивновой реальности. Произошедший наее глазах парад планет вызвал кжизни необратимые изменения. Настолько необратимые, что своя вдоску Низамова забилась вугол дивана исподозрением смотрела накаждого, кто покушался напрежде только ей принадлежавшее сердце Ладовой.
        Отзависти Гулька раздулась, каккошка перед родами. АВасилиса, будто нарочно, суетилась какзаведенная. Ивсе неподелу, ивсе нестеми, обходя разом окосевшую отзлости Низамову. Все правильно, она-то своя. Ачто делать сэтими заморскими гостями?!
        —Хотите чаю? — предложила растерянная Василиса, незная, чем занять паузу.
        —Апожрать утебя ничего нет? — по-простецки поинтересовался Вихарев, привыкший формулировать точно, чтобы небыло никаких разночтений.
        —Янеголоден, — тутже заявил Тюрин, напугавшийся, что вот сейчас иего усадят заладовский стол изаставят есть, недай бог, какие-нибудь котлеты. Аэто так пошло! Итак несоответствует моменту.
        —Ты, Илюха, может, инеголоден, — быстро вернул разговор впрежнее русло Вихарев, напуганный тем, что сейчас отеды откажутся все ион останется безобеда. — Амне…
        —Атебе надо есть меньше. Все равно невконя корм, — уничижительным взглядом смерила его Низамова ихотела еще добавить: «Каклилипута некорми, он всеравно вверх нерастет», ноудержалась, потому что почувствовала насебе просительный взгляд Василисы, отчего пришла веще большее раздражение.
        —Насебя посмотри, — неостался вдолгу Вихарев иназначил Гульку своим врагом. — Уселась тут, какдома. Моглабы Перине помочь.
        —НеПерине, аВасилисе, — демонстративно исправила его Хазова.
        Ей, похоже, нравилось строить изсебя великосветскую особу: говорила она нарочито вежливо, чутьли нена«вы» ивсячески старалась следовать правилам поведения вгостях. Это настолько невязалось спривычной всем Юлькой, что даже Наумова утратила спокойствие ипериодически бросала вопрошающие взгляды насведущего вовсех вопросах Тюрина. «Прикидывается!» — коротко объяснил Илья Ленке, ита успокоилась, тутже утратив интерес кХазовой.
        «Посмотрим, насколько тебя хватит», — мысленно пригрозила Юльке Низамова июркнула направах ближайшей подруги накухню.
        —Утебя даже хлеба нет, — выкрикнулаона, предварительно заглянув вхлебницу.
        Признаваться втом, что еще два часа тому назад там мирно покоились две городские булки, позже любовно разрезанные накусочки, каждый изкоторых был обильно смазан сливочным маслом ищедро полит вареньем, Василиса нестала. Да иникто неспрашивал, потому что впроцесс снова вмешалась Хазова иприказала своему верному Санчо Панса сходить захлебом.
        —Ачё я? — возмутился Вихарев, расстроенный отсутствием готовой еды вдоме.
        —Акто еще? — бросила нанего вопросительный взгляд полноправная владычица. — ИТюрина ссобой возьми, амы пока сдевчонками соорудим что-нибудь наскорую руку.
        Впрочем, сама Юлька надевать насебя кухонный фартук несобиралась. Дляэтого существовали Ладова иНаумова. Гордячку Низамову пришлось изсписка вычеркнуть сразу: повелевать той было невозможно.
        —Девчонки! — Хазова обратилась кодноклассницам. — Может, приготовите чего-нибудь?
        —Давайя, — вызвалась Наумова ивыдвинулась намаленькую кухоньку, где по-хозяйски распахнула холодильник, провела там ревизию, чем-то стукнула, что-то достала… Обрадовавшись тому, что Ленка своодушевлением выполняет обязанности кухарки, Юлька решила все расставить посвоим местам.
        —Вася, — проникновенно обратилась она кВасилисе, отчего та поморщилась, аГулька заметно напряглась. — Можно я буду тебя так называть? По-дружески.
        —Нет, — твердо заявила Ладова, алицо ее близкой подруги заметно просветлело, невзирая наазиатскую смуглость. — Так меня называть нельзя. ЯнеВася. Я Василиса.
        —Хорошо, Василиса, — Юлька струдом удержалась вроли высококультурной гостьи ипродолжила разговор: — Яхочу перед тобой извиниться.
        —Зачто? — разинула рот Ладова.
        —Заравнодушие, — глубокомысленно изрекла Хазова имельком посмотрела напритихшую надиване Низамову. — Еслибы Гуля непришла вшколу, мыбы так инезнали, какие утебя проблемы.
        —Акакие уменя проблемы? — удивлению Василисы небыло предела.
        —Мыобе знаем, какие утебя проблемы. Гульназ мне все рассказала.
        Василиса медленно перевела взгляд спокрасневшего Гулькиного лица натаинственную физиономию Хазовой иприсела настул.
        —Интересно… Что именно?
        —Ничего особенного, — заюлила Низамова ипридвинулась кладовской однокласснице, чтобы приудобном случае заткнуть ей рот, например, отдавив ногу.
        —Ивсе-таки? — глаза Василисы расширились.
        —Ладно! — сдалась Гулька. — Рассказала! Прото, какты сегодня утром бегала, чтобы похудеть, прото, что я тебя обидела, аты обиделась. Тыдумаешь, зачем я втвою чертову школу приперлась? Содноклассниками, чтоли, твоими познакомиться? Нужныонимне! Яктебе пришла: думала ты там. Извиниться хотела, атебя нет. Вот я испросила… Ну изаодно… высказала им все! Что человек непришел, может, заболел, может, подмашину попал, может, умер, аим хотьбы хны… Онидаже телефон твой незнают! Где ты живешь, незнают! Тыдевять лет сними учишься, аони…
        —Вообще-то, она права, — потупилась Хазова и, встав сдивана, подошла кЛадовой, чтобы по-мальчишечьи протянуть ей руку: — Будем общаться. Явсегда чувствовала, что ты наш человек.
        —Всегда — это сколько? — съязвила Гулька. — Три часа?
        —Еще совчера, — призналась Юлька иаккуратно высвободила руку излап Ладовой, оторопевшей отпоступившего предложения. — Я Василиса, когда ты сЕжихой сцепилась, тебя сразу зауважала. Конечно, навязываться нестану…
        —Чего-то непохоже! — подала голос Низамова, бросившись назащиту своей собственности.
        —Ачё нетак? — Хазова явно несобиралась сдавать позиции. Ейнравилась роль справедливого человека, способного признавать собственные ошибки.
        —Да ничё… — подскочила надиване Гулька изахотела было снова завести речь просволочей-одноклассников, но, бросив взгляд насмутившуюся Ладову, быстренько заткнулась. Оначувствовала Василису, каксаму себя: Ладовой было приятно. «Ну ипусть!» — чуть незаплакала Низамова изаторопилась домой.
        —Неуходи, Гуль, — попросила ее Василиса.
        —Конечно, неуходи, — попыталась оставить засобой последнее слово Хазова.
        —Да я инесобиралась, — легко соврала Гулька. — Все равно ключи дома забыла, абабка — вгостях. Так что нравится ненравится, принимай, красавица, — подмигнула Низамова Юльке иснова уселась надиван, по-хозяйски так, прямо сногами.
        «Волнуется», — догадалась Ладова, отметив, какубежал клевому виску Гулькин глаз. Меньше всего ей хотелось, чтобы Низамова чувствовала себя невсвоей тарелке. Ноиотказываться отприсутствия одноклассников Василиса несобиралась, потому что почувствовала насебе, какприятно неожиданное внимание. Оказывается, дружить хотелось нетолько сГулькой, призналась себе Василиса. Ичтобы избавиться отнеприятного чувства вины, предложила помочь запертой накухне Ленке Наумовой.
        Новот кто изних впомощи ненуждался, так этоона. Ипока взале устанавливались дипломатические отношения, ковсему приспособленная Наумова умудрилась разогреть духовку изасунуть туда наскоро сооруженный изчетырех последних яиц омлет.
        —Готово, — объявила Ленка и, неснимая ссебя кухонного фартука, присела натабуретку, положив свои крупные, никогда незнавшие нежного ухода руки наострые колени бегуньи.
        —Ну ты даешь, Наумова! — одарила ее искренним восхищением Хазова изаглянула вдуховой шкаф: — Это чё? Омлет?
        —Омлет, — кивнула Наумова, недвигаясь сместа. — Если надо, я иторт могу, ипирог. Норедко. Потому что жрать нельзя. Тренер кислород перекроет. «Лишний вес, лишний вес», — передразнила она своего наставника. — Попробовалбы, блин, побегать смое. Посмотрелабыя, будет унего лишний вес илинет!
        Когда речь зашла онаумовских тренировках, Ладова заметно погрустнела, потому что вспомнила суровые испытания сегодняшнего утра, изумленные взгляды соседей иволчий аппетит, разыгравшийся привиде еды.
        —Уменя диета, — сообщила Ленка иобвела взглядом присутствующих. — Больше пить, мясо отварное, жареное, соленое исключить, углеводы подсчитывать, хлеб черный…
        —Ачегож ты… — замялась Хазова.
        —Здоровая-то такая? — широко улыбнулась Наумова ивстала вовесь рост, по-гренадерски подперев потолок: — Метр восемьдесят. Плюс мышцы, — добавила Ленка и, задрав подол, что-то такое сделала сосвоей ногой, что наней скульптурно проступил мышечный рельеф. Хазова ахнула:
        —Ну ты это! — никак немогла она подобрать нужное слово. — Самсон!
        —Точно, — хмыкнула Гулька, впрошлом году вывезенная родителями подбрызги фонтанов Петродворца: — Самсон, разрывающий пасть льва.
        —Нормальнаяты, Лена, — поддержала Наумову Василиса, остерегаясь, что так скоро дело идонее дойдет.
        —Да, конечно, нормальная, — согласилась сней Ленка иснова скромно уселась натабурет: — Братья говорят: «Потрогать любо-дорого».
        «Ну незнаю», — хмыкнула себе поднос Гулька, представив Наумову идущей поулице: двухметровая дылда соспортивной сумкой через плечо, счерным лошадиным хвостом ивыдающейся вперед челюстью. Нидать нивзять неандертальская красавица! Непонятно, что только рядом сней Тюрин делает. Вроде он неизэтих, неизспортивных.
        —Давайте, рассказывайте, — заговорщицки предложила Низамова: — Кто здесь чей?
        —Илья — мой, — простодушно ответила Ленка идобавила: — Серый — вотее, — она кивнула наЮльку.
        —Наумова, — встряла Хазова. — Чего ты несешь-то?! Всеж знают, я заВихаревым присматриваю… — Брови Низамовой вопросительно поползли вверх. — Он — двоечник, я — отличница. Типа работа струдными подростками. Вот мы исидим вместе уже года два как. Ну идружим…
        —Инакакой стадии ваша дружба находится? — цинично улыбаясь, спросила Гулька.
        —Да нинакакой, — Хазова сегодня была крайне миролюбива. — Кудая, туда ион.
        —Такая стадия, Юлька, называется любовь, — мечтательно добавила Наумова.
        —Такая стадия, Лена, — снова усмехнулась Низамова, — называется «Школьные годы чудесные…» Искоро они уэтого увашего Вихарева закончатся: пойдет вПТУ, получит рабочую профессию ивстанет вочередь кпивному ларьку.
        Гулька еще хотела добавить, что, помимо выше перечисленного, возможны еще итакие вехи жизненного пути, как«армия», «тюрьма», «подвал», «наркологический диспансер» ит.д., нонестала лезть сосвоим уставом вчужой монастырь.
        —Да ладно, девчонки, — как-то очень по-бабьи произнесла Юлька. — Нормальный Вихарев парень. Унего исемья приличная, — замяласьона, апотом сважностью произнесла: — Отец — главный инженер завода.
        —УТюрина тоже семья приличная, — тутже встряла Наумова, беспокоясь отом, чтобы Илья предстал внаилучшем свете. — Знаете, какая унего бабка?
        —Знаем, — заверила ее Хазова. — Заслуженный учитель, почетный пенсионер и, когда трубку берет, вместо «Алё» говорит: «Явас слушаю» или«Ольга Игоревна утелефона». УТюрина, кстати, вся семья наголову больная, учительская…
        —Нормальная унего семья, — помрачнела Ленка, уже видевшая себя ее членом. Тайно, разумеется, новедь мамка говорила: «Будешь мать слушать, будешь вкусно кушать».
        —Да кто спорит-то! — легко согласилась сней Юлька. — Маман спапан всегда подручку, Тюрин бабку подлокоток — дворяне, блин.
        —Ачто вэтом плохого? — подала голос Василиса, которой ивставить-то было нечего: семья унее самая обыкновенная.
        —Слушай, — Гулька немогла безпровокаций: — Акактебе сним? Ты — во?о-о, — показала она рукой напотолок, — аТюрин твой — во?о-о, — рука опустилась доуровня табуретки.
        —Ну ичто? — пожала плечами Наумова. — Вырастет еще. — Онабезоговорочно верила внеограниченные возможности своего соседа попарте. — Главное, — она любовно сощурилась, став похожей нарыбу свыдвинутой нижней губой, — он умный.
        —Это заметно, — еле сдерживаясь, простонала Низамова. — Унего одно другим компенсируется. Вы, надо сказать, сэтой точки зрения гармоничная пара.
        —Гуля, хватит, — одернула ее Ладова, быстро, вотличие отНаумовой, понявшая истинный смысл высказывания подруги.
        —Иправда, — поддержала Василису Хазова. — Мы, между прочим, сТюриным их спасательный круг. Правда, Ленка?
        —Правда, — тутже согласилась Наумова, никогда непричислявшая себя клюдям просто умным, ноотэтого ее настроение неиспортилось, потому что рядом снею всегда витал «мамкин» образ. Аесли поднапрячься, да еще зажмуриться, то и«мамкин» голос. Зря, чтоли, она ей всегда говорила: «Ум бабе никчему. Чтоб дите сотворить, много ума ненадо. Пусть мужик, Ленка, думает, аты пироги пеки». — «Ибуду!» — пообещала Наумова иобвела кухню взглядом.
        —Мытут нерассядемся, — безошибочно определилаона.
        —Рассядетесь, — хихикнула Низамова. — Тыэтого своего наколенки посадишь, ая кВасилисе сяду.
        —Очень удачная шутка, — буркнула Ладова ипредложила сесть вгостиной.
        —Вот еще, — воспротивилась Ленка. — Чай непраздник никакой. Кто-нибудь постоит, несахарный, нерастает.
        —Чур, нея! — одновременно подняли руки Низамова иХазова. Онивообще сегодня очень часто синхронили, какблизнецы.
        Врезультате вторжественном карауле возле стола оказались Ладова, Тюрин инеразлучная сним Ленка Наумова.
        —Дуракты, Илюха, — поставил диагноз Вихарев. — Селбы, поел по-человечески. Тыначасы посмотри, столько нежрать!
        —Янехочу, — скривился Тюрин.
        —Может, чаю тогда? — предложила хозяйка. Нонеуспел Илья кивнуть вответ, какего верная Ленка тутже выбрала изстоявших напосудной полке самый красивый, какей показалось, бокал, налила внего чай иподала Тюрину.
        —Спасибо, — смущенно буркнул Илья ипринял бокал, хотя предпочелбы принять его изрук Ладовой.
        —Пожалуйста, — проворковала баском Наумова.
        —Поклониться забыла, — ехидно пробурчала Гулька, и, хотя, кроме сидевших застолом, ее никто неуслышал, это непомешало Хазовой посмотреть нанее осуждающе.
        Когда последний кусок омлета исчез ворту Юлькиного подшефного, вкухне повисло молчание, прервать которое нерешилась даже Низамова. Зато Ленка быстро сообразила: «Милиционер родился», — нашлась она ихихикнула, думая, что произнесла нечто остроумное. Да икакона могла мыслить по-другому, если вответ наэту фразу ее братья-близнецы начинали ржать, каксумасшедшие, итрепать друг другато поплечам, то позатылку.
        Кроме Вихарева, Ленкиной находчивости никто неоценил. Брезгливо поморщился Тюрин, криво усмехнулась Хазова итолько Гулька, непобоявшаяся показаться наивной, переспросила навсякий случай:
        —Это смешно?
        —Смешно! — заверила ее Ленка иподобострастно посмотрела наТюрина: — Может, пойдем?
        —Можно, — согласился Илья и, поблагодарив хозяйку заприем, направился квыходу. Заним следом ринулась Ленка, сшибая насвоем пути некместу возникающие предметы ввиде стульев, брошенных наполу тапочек иподставки длягазет.
        —Мнеже натренировку! — засуетилась она иначала натягивать куртку.
        —Подожди, помогу, — по-джентльменски, какучила незабвенная Ольга Игоревна, предложил Илья и, расправляя капюшон нанаумовской куртке, почувствовал насебе заинтересованный взгляд Василисы. Нужно было как-то отреагировать, улыбнуться, может быть, илиспросить что-то, ноподнять голову было жутко неловко, неговоря уж отом, чтобы посмотреть Ладовой вглаза.
        —Все, чтоли? — обернулась кнему Наумова, встревоженная непривычно долгим разглаживанием капюшона насвоей спортивной куртке. — Нормально теперь?
        —Нормально, — ответила заТюрина Василиса иподошла кЛенке: — Спасибо, что пришли. Очень неожиданно.
        —Да ладно, чё ты… — смутилась Наумова. — Главное, тебя неубили, — серьезно произнеслаона.
        Василиса перевела взгляд наИлью, нотутже опустила глаза, заметив, что утого даже сквозь пробивающиеся усы выступили мелкие капельки пота. Тюрин вытер разом взмокший лоб иповернулся кЛадовой спиной, пытаясь открыть входную дверь.
        —Заходите еще, — Василиса перехватила инициативу ищелкнула замком. — Все равно рядом живу.
        —Как-нибудь, — пообещал Тюрин ипропустил вперед Ленку, чтобы попрощаться по-человечески. Нонерешился и, резко вдохнув, бросился вниз заНаумовой, терпеливо поджидавшей его наплощадке второго этажа. — Ну все, давай, — резво попрощался он сней и, чтобы та непридумала никакой объективной причины длясовместного времяпрепровождения, скороговоркой отрапортовал: — Геометрию, физику, химию спишешь утром.
        —Янемогу, уменя сутра тренировка, эстафета скоро.
        —Тогда тем более… — Тюрину нетерпелось отделаться отНаумовой.
        —Аможет, я после тренировки ктебе зайду? — снадеждой предложила Ленка, нопореакции Ильи сразу поняла, что вечерний визит отменяется.
        —Уменя бабка болеет, — легко совралон. — Эта, какее… инфлюэнца…
        Слово звучало впечатляюще, Наумова нерешилась настаивать иповесила свою большую лошадиную голову свыпирающей нижней губой. Тюрину стало ее жалко:
        —Необижайся, Лен, правда. Если получится, я, может быть, тебя после тренировки встречу, тетрадки принесу, какраз вечером спишешь.
        —Точно? — Наумова хотела знать наверняка, стоит ей надеяться илинет.
        —Нет, Лен, неточно, — честно признался Илья. — Вдруг убабки ухудшение, тогда неприду.
        ИНаумова поверила каждому его слову идаже недопустила мысли, что тот отчаянно лжет ивсеми правдами инеправдами пытается увильнуть отнее вдругую сторону. Разве могла предположить наивная Ленка, что окончания девятого класса Тюрин ждет сэнтузиазмом каторжанина?! Конечно, нет. Вдохновляемая дальновидной мамашей, так иневырвавшейся израбоче-крестьянского квартала, Наумова мертвой хваткой держалась засоседский рукав иготова была превратиться вулитку, лишьбы вползти взаповедное тюринское царство, влюбую изкомнат вбольшой благоустроенной квартире. Ичтобы мечта стала ближе хотябы нашаг, Ленка потащилась провожать одноклассника доугла, хотя никакой нужды вэтом небыло.
        Следом заТюриным иего подопечной изладовской квартиры должна была бодро вывалиться еще одна пара. Причем Юльке уходить нехотелось: она степенно расхаживала поВасилисиному дому, рассматривая висевшие настене керамические тарелки свидами городов, картинки изянтаря. Особое внимание Хазовой привлек отрывной календарь стонкими серыми листочками иизображением фазы луны накаждой странице. Перевернув листок, Юлька обнаружила «Совет дня», адресованный людям, страдающим сердечно-сосудистыми заболеваниями. Открыв наугад еще одну страницу, Хазова вслух перечислила список продуктов, богатых витаминами группы В.
        —Нравится? — незаметно подкралась кней Гулька, нечаявшая, когда эта парочка покинет гостеприимный дом ее подруги.
        —Интересно, — задумчиво ответила Юлька исобралась было полистать еще, ноНизамова, положив той руку наплечо, предложила:
        —Хочешь, я тебе такойже подарю?
        —Зачемонмне? — удивилась Хазова.
        —Тактыж оторваться отнего неможешь, — встрял Вихарев. — Пойдем, Юлька. Якурить хочу.
        —Обойдешься, — оборвала его Хазова ипошла сревизией дальше. — Василиса, агде утебя книги?
        —Вбиблиотеке, — ответила заЛадову Гулька, опасаясь, что любопытная «пигалица» зайдет всвятая святых, вВаськину комнату.
        —Тычего? Вообще нечитаешь? — изумилась Хазова.
        —Читаю, — потупилась Василиса.
        —Ачто? — продолжала свой допрос Юлька.
        —Специальную литературу, — покраснев, сообщила Ладова. — Помедицине ипсихологии.
        —Здорово, — похвалила Василису Хазова, аГулька еле сдержалась, чтоб незаржать вголос.
        —Юль, — взмолился затосковавший потабачному дыму Вихарев. — Ну пойдем…
        Дляпущей убедительности он даже показал ей пачку сигарет.
        —Ну пойдем, — сжалилась надним Хазова идвинулась вприхожую. — Завтра придешь? — обратилась она кЛадовой.
        —Приду, — кивнула Василиса.
        —Приходи, — довольно улыбнулась Юлька изаорала наВихарева: — Серый! Ну сколько, блин, можно. Мнечас, чтоли, здесь стоять?! Идем уже!
        —Давайте, — благословила их Низамова ипредупредительно щелкнула замком. — Ничего незабыли?
        Вихарев хлопнул себя покарманам, вытащил спичечный коробок иостался недоволен его содержимым:
        —Перина, спички недашь?
        Василиса, пропустив обидное прозвище мимо ушей, бросилась накухню. Инаступил долгожданный Гулькин час: она вытащила изсвоей куртки рубль, протянула его Вихареву иязвительно произнесла:
        —Купи себе спички, мальчик.
        —Чё те надо? — взвился ладовский одноклассник.
        —Имя ее выучи, козел! Понял?!
        —Я, нахрен, твое имя выучу: Овца!
        —Иди давай, урод, — отважно толкнула Вихарева вгрудь Гулька, тот вылетел запорог, ноудержался наногах ирешил восстановить справедливость идвинуть этой татарве поморде. Новместо ненавистного низамовского лица перед ним забрезжила цифра «48»: дверь вквартиру была надежно закрыта.
        —Овца! — Вихарев сплюнул наладовский половик иначал быстро спускаться полестнице, предполагая, что Хазова умчалась вперед где-то наполквартала.
        НоЮлька спокойно стояла возле подъезда, наблюдая зажирными воркующими голубями.
        —Смотри, Серый, — брезгливо поежиласьона. — Крысы скрыльями. Ненавижу голубей!
        Это был приказ. Легкий наподъем Вихарев замахнулся нанивчем неповинных птиц сумкой, затопал ногами изаливисто свистнул. Тупые пернатые пару раз вспорхнули, отскочив всторону нашаг-другой, иснова начали ходить кругами, гортанно булькая.
        —Ишьты, — улыбнулся Сергей. — Какмы стобой.
        —Дуракты, Вихарев, — вздохнула Юлька, отдала ему свою сумку и, довольная, пошла рядом.
        —Ну иденек, — вздохнула Василиса ипоставила посуду враковину.
        —Денек какденек, — недала ей размякнуть Низамова. — Чё особенного-то?
        —Глупый вопрос, — намывая чашку, проронила Ладова, необорачиваясь всторону подпрыгивающей отудовольствия Гульки: наконец-то все ушли иможно поговорить.
        —Ничё неглупый, — всамое ухо прошелестела Низамова. — Жила ты жила, никому небыла нужна, нивком ненуждалась, атут — раз ибогатые родственники из-за рубежа: «Здрасте, Василиса, мы увас жить будем».
        —Ивсе благодаря кому? — миролюбиво огрызнулась Ладова.
        —Благодаря подружке твоей — Юленьке, — скривилась Низамова. — «Вовка — добрая душа» она увас, анечеловек. Мало того, сама пришла, еще иколхоз ссобой привела, кормиих.
        —Амне вот показалось, что Юлька здесь нипричем, — Василиса резко обернулась. — Мнепоказалось, что это ты их ссобой притащила.
        —Янечаянно, — виновато повесила голову Гулька.
        —Ну чтож, судьба такая, — иронично выговорила Ладова ивыключила воду.
        —Давай вытру, — предложила Низамова свою помощь.
        —Ненадо, — отказалась Василиса истала убирать посуду внавесной шкаф.
        —Ну, хватит злиться, — заходила вокруг нее кругами Гулька, — яже извинилась.
        —Ты?! — удивилась Ладова, иее белые брови влезли накруглый лоб, отчего тот сморщился истал похож наизмятый альбомный лист. — Ты, может быть, хотела?
        —Атебе надо обязательно, чтобы я наколени встала?
        —Мне? — Василиса многозначительно помолчала. — Мнененадо.
        —Ачё я сделала-то нетак?
        —Тывсе время наменя давишь, — всхлипнула Ладова. — Все время!
        —Это какэто я натебя давлю? — растерялась Низамова, никогда незадумывавшаяся надтем, что вее действиях есть некий оттенок, какбы сказала Хазова, «насилия надличностью».
        —Тыпросто незамечаешь, — Василиса расплакалась, аГулька вытаращила нанее глаза, причем только один, потому что второй, левый, умчался вдругую сторону.
        —Ну, например? — Низамовой хотелось услышать, вчем это проявляется.
        —Например, ты уши заставила меня проколоть, ая нехотела. Кросс этот бежать, ая ненавижу бегать.
        —Скажи еще, червяка съесть, — проворчала Гулька исела натабуретку.
        —Ичервяка. Ипотом валялась прямо наасфальте, пока вокруг себя толпу несобрала, ипотом все оралимне: «Василиса, вернись! Василиса, вернись!»
        —Ачто мне было делать? — похоже, Низамова вэтом вопросе особой вины нечувствовала.
        —Ничего ненадо было делать! — жестко ответила Ладова. — Яибезтебя знаю, что толстая, некрасивая инемодная. Ноневэтомже счастье! Ивконце концов это поправимо. Нозато, что ты комне вшколу явилась ивсем растрезвонила, кактолстая Ладова жирами трясла, тебе, конечно, большое спасибо. Это всеравно что я ктебе вкласс приду искажу: пожалейте Гулечку, унее глаз косит.
        Низамова вспыхнула, резко развернулась инаправилась кдверям.
        —Если дружат, — продолжала выкрикивать ей вслед Василиса, — то друг друга берегут, анеунижают, какты. Инеговорят, что хотели, каклучше. Мне«каклучше» ненадо. Яхочу так, какбыло.
        —Ну ихоти, — разрешила ей Гулька и, покопавшись всумке, вытащила изнее что-то и, повернувшись кподруге, скомандовала: — Лови! — вруках уЛадовой оказалась «золотая» пачка сигарет, украшенная тисненным вензелем. — Вдруг поможет, — бросила напоследок Низамова ихлопнула дверью.
        АВасилиса так изастыла соткрытым ртом, незная, что делать дальше. Глубоко вздохнув, Ладова разрыдалась. Голосила она так, что побатарее постучали соседи, встревоженные странными звуками изквартиры сверху. Ноэто Василису неостановило: она продолжала рыдать сособым сладострастием, вспоминая унижения сегодняшнего дня. Нодовольно скоро им насмену пришли образы непрошеных, но, каквыяснилось, желанных гостей, каждый изкоторых втой илииной форме выказал свое расположение кней, толстой, белой иникому ненужной. «Значит, нужна!» — счастливо догадалась Ладова ивзревела сновой силой.
        Новскоре слезы закончились, инасмену им явилась тихая грусть, авместе сней — удивительная легкость втеле. Василиса почувствовала себя заново родившейся, схватила зеркало, ожидая увидеть внем раздутое лицо, глаза-щелочки, нос картошкой. Новместо этого она разглядела встекле довольно симпатичную барышню, правда, сзаплаканными глазами, какраз подцвет рубиновых капель, повисших вушах.
        «Ничё я нестрашная», — удовлетворенно отметила Ладова ижеманно втянула щеки, чтобы лицо выглядело изможденным. Особой красоты это ей неприбавило, зато развеселило, потому что напомнило сдавленную побокам физиономию немецкого пупса.
        Потом Василиса долго плескала налицо холодной водой, пытаясь привести себя впорядок перед приходом родителей. Идумала очем-то незначительном, но, ей казалось, необыкновенно важном: какзавтра войдет вкласс, какпоздоровается, какповернется кХазовой искажет что-нибудь этакое, сюморком… Новсякий раз, когда воображение Ладовой долетало домомента, когда необходимо повернуться лицом ковторой парте, где восседала Юлька сВихаревым, происходило нечто странное: вместо лица одноклассника она видела смуглое низамовское лицо. Сознание Василисы противилось такой подмене, пыталось воскресить впамяти вихаревские черты, но, проступив, они тутже исчезали, коварно оборачиваясь Гулькой.
        «Нонемогуже я всю жизнь общаться только сНизамовой!» — возмутилась Ладова ипочувствовала себя предательницей. — «Ая вот могу!» — послышался ей Гулькин голос. — «Ая тоже могу. Ноэто неправильно», — вступила сней ввоображаемый спор Василиса. — «Меньше народу, больше кислороду», — привела неоспоримый аргумент боевая подруга, ноЛадова неторопилась сней соглашаться: ей нравилась Юлька, нравился молчун Тюрин, приглуповатая Наумова, даже Вихарев, несмотря нато что называл ее «Перина», ито был ей симпатичен.
        —Пусть будет, какбудет! — решила Василиса иулеглась надиван, положив подголову свалявшегося черного медведя, тоже, кстати, Гулькин подарок. Снова иснова она перебирала впамяти все детали неожиданного визита. Снова иснова мысленно проговаривала запомнившиеся фразы. Новсякий раз снова иснова видела перед собой напряженное лицо Низамовой. Иэто лицо мешало ей наслаждаться воспоминаниями, мешало строить планы набудущее, тянуло назад вдетство, кполоманным качелям, искореженным каруселям, разбитым коленкам иразорванным надвое червякам.
        Наконец Ладова невыдержала иподнялась сдивана, чтобы позвонить Гульке исказать ей выстраданное: «Оставь меня впокое». Новместо этого, кактолько втрубке прозвучало звонкое низамовское «Алё», Василиса буркнула:
        —Этоя, Гуль. Извини меня, пожалуйста.
        —Да ладно, — зазвенел счастьем низамовский голосок. — Фигня это все. Тымне тоже все правильно сказала. Ятоже дура.
        Ихотя Ладова дурой себя несчитала, она тутже повторила:
        —Ия.
        После минуты ничего напервый взгляд незначащего разговора мир враспавшейся Вселенной был восстановлен, аразлетевшиеся вразные стороны планеты выстроены водин ряд. Ипервая изних носила Гулькино имя. «Адальше будет видно!» — успокоилась Василиса, почувствовав, что произошедший компромисс неимел ничего общего сосделкой ссовестью.
        —Пока, — легко попрощалась сподругой Низамова.
        —Пока, — какобычно ответила ей Василиса иположила трубку нарычаг, параллельно разглядывая себя вбольшое зеркало. «Лицо каклицо!» — удовлетворенно хмыкнула Ладова ивздрогнула отнеожиданности: зазвонил телефон.
        «Чего-то забыла», — улыбаясь, она взяла трубку.
        —Да, Гуль.
        —Это неГуль. Этоя, Хазова.
        —Извини, — вытаращила отудивления глаза Василиса.
        —Да чё ты. Все нормально. Ячего звоню?
        —Чего? — эхом отозвалась Ладова: сюрпризы все продолжались.
        —Мытут сСерым подумали ирешили: всеравно утром через тебя идем — присоединяйся.
        —Спасибо, — поблагодарила Василиса ипредставила, какона пойдет сними, сэтими мелкими. Каквоспитательница вдетском саду: поодну сторону Хазова, подругую — ее сосед.
        —Ну все тогда. Дозавтра.
        —Дозавтра, — ответила Ладова, апотом встрепенулась: — Аоткуда утебя мой номер?
        —Подруга твоя дала, — честно призналась Хазова. — Мыже тебе изучительской звонили, когда искали… Акстати, ты чего трубку небрала?
        —Нехотела, — нестала скрывать Василиса, ноЮлька наее слова никак неотреагировала. Онапросто повесила трубку, потому что сочла разговор завершенным посмыслу. Прощаться, видимо, вее планы невходило.
        «Иснова Низамова», — тепло подумала Ладова онаходившейся вдвух кварталах ходьбы отсюда Гульке инабрала ее номер.
        —Приходи комне, — попросила Василиса.
        —Сейчас? — вголосе Низамовой небыло удивления, зато была готовность все бросить иринуться прочь издома, если это нужно единственному другу.
        —Сейчас, — Ладова произнесла это так, словно что-то случилось.
        —Давай ты комне, — предложила Гулька, долго оправдывавшаяся перед абикой насчет того, где она «таскалась полсутки». — Ато бабка родителям настучит…
        —Ну, тогда ненадо, — сжалилась надподругой Василиса. — Завтра увидимся.
        —Ну, если чё, приходи, — пригласила Низамова итакже быстро, какЮлька, повесила трубку.
        «Ну чтоже вас никто потелефону говорить ненаучил!» — посетовала Ладова иразом обмякла. Идти никуда нехотелось, ей даже показалось, что раньше, когда вее орбите вращалась одна Низамова, было спокойнее. Атеперь — сиди идумай, каких всех между собой связывать. «Ачего их связывать-то? — лениво подумала Василиса. — Никто больно инепривязывался. Подумаешь, дошколы предложили вместе дойти. Велика услуга».
        Велика невелика, нобыло приятно. «Жизнь вообще приятная штука», — призналась себе Ладова иприготовилась ждать. Иуж что-что, аждать Василиса умела. «Стратег изодчий», — иронично называла ее Гулька, недвусмысленно намекая нато, что ниодин изшагов, предпринятых Ладовой, ниразу неувенчался успехом инепридвинул ее квоплощению намеченных целей. НоВасилиса, невзирая наотсутствие убедительного результата, всеравно продолжала планировать, все свои надежды возлагая насудьбу, вера вкоторую сделала ее неуязвимой вглазах скептически настроенной подруги.
        —Небудет так! — бесновалась Низамова, крутя увиска пальцем. — Дура!
        —Будет! — упиралась Ладова, ивыходило поее, по-Василисиному.
        Ниокакой компании ладовских одноклассников Гулька ислышать нехотела, все время напоминая Василисе отом, что «старый друг лучше новых двух», что «задвумя зайцами погонишься — ниодного непоймаешь». НоЛадова необращала внимания нанизамовское ворчание инастойчиво предлагала, приглашала, уговаривала.
        —Гусь свинье нетоварищ, — воспротивилась Гульназ испревосходством посмотрела наподругу.
        —Тем более! Тогда полетели, — кместу процитировала бородатый анекдот Василиса ипочувствовала, что Низамова волевым усилием стерла зарождавшуюся налице улыбку.
        —Япрошу тебя! — Через месяц взмолилась наконец Ладова, исуровое Гулькино сердце дрогнуло: превозмогая ревность, влилась иосталась, сохранив свою автономность иособое право наблизость кВасилисе.
        «Государство вгосударстве!» — злобно называла Низамову Юлька, старательно вбивая кол между подругами. «Всем места хватит!» — убеждала их Ладова инаходила нужные слова длякаждой, подчеркивая абсолютную ценность одной иабсолютную незаменимость другой.
        —Если подумать, — убеждал Василису проницательный Тюрин, — то «ценность» и«незаменимость» — это синонимы.
        —Ну ичто? — насупившись, смотрела нанего Ладова. — Ониже недумают.
        —Онинедумают, — соглашался Илья икосился вЛенкину сторону. — Онизатебя борются.
        —Ерунда какая! — слабо сопротивлялась его доводам Василиса, новцелом это ей льстило. Подумать только, прежде никому неизвестная, никому неинтересная, никому ненужная, атеперь?
        «Необольщайся, — хотелось сказать Тюрину. — Дело невтебе. Посмотри лучше наменя: «никому неизвестного», «никому неинтересного», «никому ненужному», кроме Ленки. Мыстобой — одной крови! Тыия!» НоВасилиса была слишком занята сложным процессом вхождения Низамовой вее классную компанию ипропускала мимо ушей тюринские откровения.
        Ктобы мог подумать, что мечта Ладовой начнет сбываться благодаря распоряжению городской администрации? Новые правила проведения выпускных вечеров всистеме «девятые-одиннадцатые» (никаких турбаз, никаких прогулок наречных трамвайчиках, вшколе — торжественная часть, все остальное — поднеусыпным оком родителей) стали причиной, из-за которой шустрая Юлька предложила разбить лагерь вчесть завершения неполного среднего образования наВасилисиной территории.
        —Утебя удобнее всего, — мотивировала свой выбор Хазова прежде, чем Василиса успела задать вопрос: «Почему уменя?»
        —Ипотом, — добавила Юлька. — Комне нельзя. УТюрина — бабка. Заставит кринолины насебя нацепить ивдвадцать один нуль-нуль начнет поить всех горячим молоком. КНаумовой — вообще труба, — поежилась Хазова. — Унее там эти, братья. Неотцепишься… Ну акВихареву я непойду, — насупилась Юлька. — Меня его мамаша ненавидит.
        —Зачто? — изумилась Ладова.
        —Азато, что наша Юлька ее Сережечку портит ивсему плохому учит: пить, курить, матом ругаться… — предположил Тюрин, улыбаясь.
        —Ачё ты ржешь-то? — осадила его Хазова. — Так иесть. Вобщем, Василиса, надежда только натебя. Утебяже родители нормальные?
        —Нормальные, — сготовностью подтвердила Ладова, ноособой радости отпоступившего предложения непродемонстрировала. Что ине-удивительно, уВасилисы были другие планы: выпускалась Гулька, иЛадова собиралась быть там, потому что впереди уНизамовой медучилище, азначит, этот школьный выпускной унее первый ипоследний.
        —Ну? — Юльке нетерпелось услышать отодноклассницы восторженное: «Да, я согласна». Новместо этого, густо покраснев, Василиса ответила:
        —Уменя тоже нельзя.
        —Почему? — Хазова еле скрыла постигшее ее разочарование. — Тыже говоришь, утебя родители нормальные.
        —Нормальные, — вовторой раз подтвердила Ладова, хотя вэтом отношении она ниразу нормальность своих родственников еще непроверяла. — Номеня небудет дома.
        —Агде ты будешь? — Юлька несобиралась сдаваться.
        —ЯуНизамовой вшколе. Онаже тоже выпускается.
        —Ну ипусть выпускается, ктож против?
        —Такяже там, сней буду.
        —Да пожалуйста! — разрешила Хазова. — Побудешь иприходи, — пригласила она Василису кнейже домой.
        —Икакэто я безГульки приду?
        —Так ты сГулькой приходи.
        —Аесли она непойдет? — Ладова почувствовала себя припертой кстене. — Иона, скорее всего, непойдет.
        —Аты возьми исделай так, чтобы она пошла, — скомандовала Юлька иэтим явно перегнула палку.
        —Ну, уж нет, — твердо ответила Василиса. — Если вы хотите отмечать уменя ваш выпускной, сделайте так, чтобы Низамова была вместе снами. Безнее я ничего делать небуду.
        —Твою Низамову мы берем насебя, — пообещала Хазова, победоносно взглянув наТюрина. — Стебя родители.
        —Скакой стати?! — возмутилась Гулька, когда Ладова озвучила ей пожелание трудящихся. — Мой выпускной. Где хочу, там исправляю!
        Приэтом Василиса знала, что никаких особых планов всемье Низамовых насей счет небыло. Ну, может, сестры абики приедут, соседи поздравят ивсе. Сама Гульназ никакой особой значимости предстоящему событию непридавала, рассматривая его какзакономерный переход изодного состояния вдругое. Да ишколу, надо сказать, Низамова недолюбливала, ходила туда, словно накаторгу, перебивалась сдвойки натройку. Инепотому, что была глупа илинеразвита. Вшколе Гульке было скучно, ее кипучая натура требовала активной деятельности, авместо этого ей предлагали набор одних итехже операций, формирующих знаменитые ЗУНы. Эти «знания, умения, навыки» Низамова воспринимала каксовершенно неотвечающие потребностям сегодняшнего дня, иэто вело кпостоянному противостоянию спедколлективом школы. «Зачем мне синусы икосинусы? — возмущалась Гулька. — Мнематематика нужна ровно длятого, чтобы разбираться вцифрах, апосчитать я инакалькуляторе смогу. Длячего-то ведь придумали калькулятор?» — дляубедительности она даже трясла перед учительским носом адовой машинкой. Клитературе уНизамовой отношение было схожим: «Ненавижу вашу «Асю»! —
кипятиласьона. — Ниодного живого человека, все — бездельники. Художник рисовать неумеет, эта дура только иделает, что ввальсе кружится. Агосподин N незнает, куда деньги девать. Зачем мне это?!» — «Это классика!» — других аргументов уучителя небыло. — «Вот ичитайте свою «классику»!» — отмахивалась Низамова инеслась вхимико-биологический отсек школы, где супоением следила запревращением веществ, ростом грибов ишипением натрия впробирке. Больше, сее точки зрения, вшколе ничего интересного небыло.
        —АБектимиров? — иногда решалась задать провокационный вопрос Ладова.
        —Ачё Бектимиров? — криво улыбаясь, отвечала Гульназ. — Знаешь, сколько еще таких Бектимировых уменя будет?! — уверяла она подругу, аусамой сердце начинало биться судвоенной скоростью.
        —Ну-ну, — только иговорила Василиса, аНизамова начинала бурно выражать свое отвращение-презрение-любование к«этому придурку, который почти что родственник». Завершалась эта тирада каким-нибудь крепким татарским словечком, означении которого Ладова могла только догадываться, ибо налюбой вопрос Гулька всегда гордо отвечала: «Татары матом неругаются». — «Так я тебе иповерила!» — хотелось сказать Василисе, ноиз-за соображений толерантности она просто бурчала: «Ну-ну», — ипереводила разговор надругое.
        Втот день Низамова трижды получала приглашения отподруги итрижды отказывалась, объясняя этото запретом родителей, то приездом родственников, то отсутствием настроения. Наконец, Ладова сдалась и, прежде чем бросить трубку, всердцах выпалила:
        —Иногда мне хочется тебя просто послать кчерту! Ну неужели нельзя сделать так, чтобы всем было хорошо? Итебе, имне!
        —Нельзя, — очень серьезно ответила Гулька идрогнувшим голосом произнесла: — Васька, ты — моя единственная подруга. Ия нехочу тебя делить нискем. Особенно сэтой «драной пигалицей». Тыеще сней два года учиться будешь ивидеться каждый день, ауменя другая жизнь начинается. Взрослая…
        —Жизнь утебя, может, ивзрослая начинается. Новедешь ты себя, какребенок, — неожиданно длясебя рассвирепела Василиса иповесила трубку. Дальнейшие переговоры ей показались абсолютно нецелесообразными. Подумав какое-то время, она перезвонила Хазовой исообщила, что мероприятие несостоится. Причину объяснять нестала: итак все было понятно.
        —Яее убью, — пообещала Юлька исобрала совет влице Вихарева иТюрина сЛенкой. — Илимы ее уговорим, иливыпускной отменяется. Диплом получите иподомам: кмаме спапой.
        Тюрина, например, такая перспектива непугала, зато Вихарев сНаумовой всерьез призадумались. НаВасилису надеяться было бесполезно, Хазову ревнивая Гулька откровенно недолюбливала, Наумову сВихаревым, мягко говоря, презирала. Оставался только Тюрин, ноособых надежд нанего возлагать неприходилось.
        —Чё я ей скажу, этой сумасшедшей?
        —Ну скажией, что мы ее приглашаем, — посоветовала глупая Наумова, изголовы которой быстро выветрилась информация отом, что их приглашение Ладова уже озвучила трижды.
        —Ага, она тутже обрадуется ипобежит всельпо пиво покупать, — съязвил Вихарев, мрачный итомный.
        —Аможет, ей сказать, что так сдрузьями непоступают? — предложила Юлька, илицо ее приняло торжественное выражение.
        —Акто изнас ей друг-то? — Илья быстро вернул одноклассницу наместо. — Ялично ее терпеть немогу.
        —Ятоже, — тутже добавил Вихарев, так инезабывший отом, какНизамова вытолкнула его изладовской квартиры.
        —Ая Гульку уважаю, — вХазовой проснулся борец.
        —Вот ииди кней, — тутже предложил Тюрин, пытаясь избежать тяжкой повинности.
        —Вот ипойду, — взъярилась Юлька ивскочила. — Чего время терять? Выпускной уже через неделю. Пока суд да дело… Потом еще спасибо мне скажете.
        —Скажем-скажем, — разволновалась Наумова, имевшая наэту вечеринку далеко идущие планы.
        —Подожди пока, — остудил ее пыл Тюрин инасупил брови: что-то подсказывалоему, что эта затея никчему хорошему неприведет.
        —Подожду, — тихо пообещала ему Наумова, иее ресницы затрепетали.
        Раздобыв адрес Низамовой, Юлька нашла ее дом гораздо быстрее, чем можно было ожидать. Обыкновенная пятиэтажка, обыкновенный подъезд, двери которого были обильно помечены котами, запах сырости изподвала. «Ничего особенного. Откуда столько понтов?» — подумала Хазова исмело шагнула вподъезд.
        Около почтовых ящиков стояла группа подростков лет пятнадцати-шестнадцати, глумливо усмехнувшихся привиде неформально одетой девицы счелкой напол-лица.
        —Стоять, — перегородил ей дорогу один изних. — Откуда чалим?
        Юлька сдула слица челку идерзко спросила:
        —Чё надо?
        —Пиво будешь? — Онраспахнул легкую куртку ипоказал вставленную вбоковой карман бутылку.
        —Япиво непью, — отказалась Хазова ипопробовала обойти парня.
        —Апридется, — мерзко хихикнул второй исел наступеньку лестницы, ведущей навторой этаж, вытянув ноги.
        —Небоишься, сломаю? — прищурилась Юлька, апоспине потекла прохладная струйка: ей стало страшно.
        —Тогда мы тебе кое-что другое сломаем, — пообещал ей тот, что предлагал пиво. — Заодно проверим, чё там…
        Про«чё там» Хазова поняла молниеносно ивпервые пожалела, что рядом нет верного Вихарева. Стараясь ничем невыдать собственной растерянности ииспуга, Юлька посмотрела сначала натого, что спивом, потом надругого, что шлагбаумом закрыл ей проход книзамовской квартире.
        —Ноги убери, — приказалаона. — Быстро.
        —Ачё будет-то? — осклабился тот ипереглянулся стоварищем.
        —Аничё небудет, — хрипло произнес любитель пива ипритянул Хазову ксебе, надавив сгибом локтя нашею.
        —Пусти, — еле выдавила она ипопробовала вывернуться изцепких рук. Нонетут-то было, ее сопротивление, судя повсему, еще больше раззадорило стоявших вподъезде отморозков. Какстая шакалов, они подтянулись ксвоему вожаку иначали тискать Хазову, норовя прикоснутьсято кдевичьей груди, то кбедрам.
        Извиваясь, Юлька умудрилась сгруппироваться исовсей силы шарахнула пятками попричинному месту удерживающего ее навесу. Отнеожиданности тот отпустил руки, иХазова завизжала навесь подъезд: «Помогите!»
        Каковоже было ее удивление, когда вответ наее вопль опомощи открылась одна-единственная дверь, из-за которой выскочила Низамова истала орать, что она уже вызвала ментов ивсех этих подонков сдаст нараз, потому что знает их всех иникого небоится… Иеще она называла какие-то неизвестные Юльке имена, звучавшие какклички животных, ивсе время поминала каких-то Бабая, Ядзы иПрохора.
        Полминуты низамовского визга сравнялись сэффектом отприменения ядерного оружия: плацдарм был освобожден, несостоявшиеся насильники изгнаны, жертва спасена. Только тогда Гулька рассмотрела, что просившая опомощи — это Хазова, иостолбенела.
        —Тычего здесь делаешь? — ахнула Низамова ибросилась кЮльке, нота немогла вымолвить нислова. Ееколотило так, словно через тело пропустили ток высокого напряжения.
        Выглянула абика, что-то сказала по-татарски, обвела взглядом площадку ипризывно махнула рукой: «Заходи!» Гульназ попыталась приподнять Хазову, нота словно окаменела.
        —Юль, давай, вставай, — нежно проговорила Низамова ипогладила ладовскую одноклассницу поголове. Хазова, какбезумная, посмотрела насвою спасительницу сквозь растрепавшуюся челку ивсхлипнула.
        —Давай, давай, вставай, — вкрадчиво нашептывала Гулька той вухо, ноЮлька словно приросла кступеньке. — Вставай, я кому сказала! — наконец-то рявкнула Низамова ирванула скукожившуюся Хазову вверх. Вместе сабикой они затащили ее вквартиру иусадили напокрытый ковром диван.
        —Воды дай, — скомандовала Гулька абике, ита сестрой милосердия вбелом платке нароспуск метнулась вкухню, налила встакан воды исамовольно накапала корвалол израсчета капля накилограмм веса. Хава Зайтдиновна безошибочно определила, что весит их гостья столькоже, сколько ее зловредная кызым.
        Стуча зубами, Юлька заглотила всю воду ипопросила еще.
        —Канпот? — переспросила ее гостеприимная абика, уже давно переставшая удивляться всему, что происходило рядом сее внучкой.
        Хазова беспомощно посмотрела наГульку, непонимая, очем спрашивает ее эта кривоногая беззубая пожилая женщина вбелом платке.
        —Компот хочешь? — «перевела» Низамова ипоправила Юльке челку, открывая миру вечно спрятанный заволосами глаз.
        —Хочу, — сквозь слезы ответила потерпевшая и, обняв себя руками, уставилась водну точку.
        —Юль, — Гульназ присела рядом. — Онитебе сделали чего-нибудь?
        —Неуспели, — еле проговорила Хазова. — Помяли только немного.
        —Убью, — Низамова сжала губы, иее итак узкие глаза сузились додвух разбежавшихся квискам щелочек. — Найду иубью.
        —Ненадо, — буркнула Юлька. — Ясама их найду иубью. Атебе спасибо, Гуль. Кроме тебя, ведь никто дверь неоткрыл.
        —Боятся, — вступилась засоседей Низамова. — Авообще, сволочи, конечно. Человека убивают, аони телевизоры наполную мощность врубают, чтобы криков неслышать.
        —Ну невсеже, — Хазовой хотелось справедливости.
        —Ну, если нормальные, то все, — заверила ее Гулька. — Это мы сабикой две дуры: старая ималая. Грохнуть ведь могут… Ачё? — Низамова взгромоздилась надиван сногами. — Какраз платье новое купили, будет вчем вгроб класть, — усмехнулась она исложила крестом руки нагруди.
        —Аразве татар невсаване хоронят? — любознательность отличницы взяла вверх.
        —Всаване.
        —Тогда платье зачем?
        —Ну неголымже человека всаван засовывают! — объяснила Гулька иразом стала серьезной. — Аты чё вмоем подъезде-то делала?
        —Ктебе вообще-то шла, — призналась Хазова.
        —Это зачем? — насторожилась Гульназ.
        —Да вот уж исама думаю, ненадо было, — криво улыбнулась Юлька.
        —Авсе-таки?
        —Авсе-таки… — Хазова немного помолчала и, все взвесив, произнесла: — Пригласить тебя хотела. Снами. Выпускной отметить.
        —Счегобы это? — заволновалась Низамова. — Васька, чтоли, прислала?
        —Нет, — Юлька нестала приплетать сюда Ладову. — Онадаже незнает, что я ктебе пошла. Онасразу сказала, что стобой бесполезно. Ну, мы подумали ирешили: чего бесполезно? Поговорить-то всегда можно.
        —Ну… говори, — великодушно разрешила Гулька, раздувшись отважности: какие люди напоклон.
        —Да нехочу я сейчас ничё говорить, — отказалась Хазова изакусила губу. — Зналабы, что так случится, никудаб непошла. Мало того, наотморозков нарвалась, еще иупрашивать тебя надо. Нехочешь — неходи-и-и-и!.. — тоненько завыла Юлька иткнулась Низамовой вплечо.
        Отподобного нарушения дистанции Гульназ оторопела: Хазову стало так жалко, так жалко, что хоть сама плачь. Изкухни выглянула абика, вопросительно подняла брови: мол, все впорядке? «Впорядке», — кивнула головой растрепанная кызым изакрыла глаза, чтобы даже неуловимым движением век непотревожить всхлипывающую унее наплече Хазову. Авместе стем Юлька нетолько скулила, ноиневнятно произносила одну итуже фразу, которую Низамова никак немогла разобрать. Устав прислушиваться, Гулька взмолилась:
        —Ну что ты там говоришь-то все время? Никак неразберу! Попить, может, хочешь?
        ИЮлька, подняв зареванное лицо иглядя вузкие глаза Низамовой, всхлипнув, произнесла:
        —Спасибо, Гулечка.
        Отэтого «Спасибо, Гулечка» Низамовой стало так жарко иволнительно, что она стиснула эту раскисшую Хазову вобъятиях стакой силой, какая вней появлялась только вприсутствии Ладовой:
        —Дура, чтоли?! — пробормотала она и, секунду подумав, поцеловала эту «драную пигалицу» вовсклокоченную макушку. Онапочти уже любилаее, эту надоедливую Хазову. Нетак, какВасилису, нотоже навсю жизнь. «Ачё? — сгордостью подумала Гулька. — Яей непросто так. Яее спасла, между прочим».
        —Гуль, пожалуйста, — такой Юльку Низамова никогда невидела: обычно дерзкая, резкая даже вдвижениях, она небыла насебя похожа. Ичто самое главное — Хазова неотдавала приказания, Хазова просила. Итак по-детски, сострахом, что откажут.
        —Да придуя! Приду! — смилостивилась Гульназ иразжала руки. — Достала ты меня, конечно. Черт стобой, — Низамовой надоело быть нежной, иона вернулась ксвоему прежнему облику.
        Нарусское «Черт стобой» выглянула изкухни любопытная абика. Снова подняла брови, проверила, всели впорядке, удостоверилась иисчезла. Правда, потом появилась ипоказала своей кызым кусок чак-чака.
        —Не, — замахала руками Гулька. — Мыуходим.
        —Куда? — по-татарски спросила Хава Зайтдиновна.
        —Провожу, — ответила внучка ипоказала глазами назареванную Хазову.
        —Ненада, — покачала головой абика ипоказала рукой, что надо умыться: — Вода!
        —Вода? — удивилась Юлька.
        —Вода, вода, — проворчала Низамова. — Давай, иди умойся ипойдем. Подороге договорим.
        Хазову ненадо было просить дважды. Мысль отом, что через какое-то время она окажется дома, вбезопасности, заставляла ее все делать быстро. «Каксолдатик!» — усмехнулась просебя Гульназ, наблюдая затем, какчетко, словно автомат, Юлька открывает кран, пробует пальцем воду, плещет ледяной водой наставшими пастозными веки, фыркает иснова плещет, плещет, пытаясь уничтожить следы пережитых мучений.
        —Скороты? — заторопилась Низамова, уставшая отроли наблюдателя. — Пойдем уже, ато скоро родители придут — напугаются.
        —Ячё, такая страшная? — улыбнулась начавшая приходить всебя Хазова.
        —Не, неочень, — подмигнула ей правым глазом Гульназ, левым она старалась такие знаки неподавать, потому что тот всегда норовил умчаться куда-нибудь всторону.
        —Можно я небуду ствоей бабушкой прощаться? — сизвинительной интонацией попросила Юлька, вдруг неожиданно почувствовавшая какую-то неловкость. Иэто после того, какчас проревела начужом диване, вчужой квартире, рядом счужими, всущности, людьми.
        —Абика, — заорала вответ Низамова, икривоногая Хава Зайтдиновна юрко выкатилась вприхожую.
        —Айда! Кызым! Нада! — провозгласилаона, приветливо глядя нагостью.
        —Онапо-русски плохо говорит, — объяснила Гулька ивольно перевела: — Приходи еще. Досвиданья.
        —Досвиданья! — обрадовалась знакомому слову Юлька и, схватив низамовскую бабушку заруки, потрясла их стаким энтузиазмом, что абика содрогнулась всем телом.
        —Тишеты! — шикнула наХазову Гулька. — Уронишь. Унее итак кости слабые.
        —Остеопороз, — моментально поставила диагноз Юлька. — Тотальный дефицит кальция вкостной ткани. Унас уЕжихи такаяже беда: все время упасть боится. «Если вы меня уроните, я рассыплюсь», — писклявым голосом передразнила она классную руководительницу.
        Сравнение драгоценной абики сненавистной Ларисой Михайловной Мозуль Гульке непонравилось. Неговоря нислова, она открыла дверь, выпустила неумолкавшую нинасекунду Хазову ивышла следом, предварительно задрав голову: нестоитли кто выше?
        —Гуль, — увернувшейся кжизни Юльки нинасекунду незакрывался рот: — Акто такие Бабай, Ядзы иПрохор?
        —Бандиты, — буднично ответила Низамова, ауее спутницы пропал дар речи.
        —Банди-и-иты? — только исмогла вымолвитьона.
        —Бандиты, — подтвердила Гулька. — Наша крыша.
        —Чья крыша? — непоняла Хазова.
        —Наша, — повторила Низамова. — Уотца стоматологический кабинет: вот они его икрышуют, чтобы другие ненаезжали.
        УЮльки отвисла челюсть. Она, конечно, читала газеты, смотрела телевизор, общалась сдругими людьми изнала осуществовании «бандитского патронажа», новместе стем никогда несоотносила это сосвоей жизнью. Вроде какона, Юлька, отдельно, аони, бандиты, отдельно. Ивот теперь Низамова говорит обэтом стакой интонацией, какбудто рассказывает оприготовлении яичницы. Недевочка — ачерт изтабакерки! Ночерт, Хазова тутже размякла, премилый. Благородный. Свой, вобщем, черт.
        —Ачё ты так удивляешься? Можно подумать, ввашем районе таких нет.
        —Есть! — сготовностью бросилась назащиту своего благополучного района Юлька. — Повсей стране. Просто я никого незнаю.
        —Ятоже незнаю, — простодушно призналась Низамова. — Просто так сказала, чтобы напугать. Где я игдеони?
        Голова Хазовой оттакого признания пошла кругом: то знаю, то незнаю, то приду, то неприду. Господи! Ну что это зачеловек-то такой?! Неуспеешь приноровиться, какнужно снова перестраиваться. «Пора включать ум!» — приказала себе Юлька икритично посмотрела нашагавшую рядом Гульку:
        —Тычто? Додома меня решила проводить?
        —Додома, — отозвалась Низамова иподпрыгнула. Идти ровно было непоней: очень уж скучно.
        —Да я дойду, ненадо, — страх Хазовой прошел, ей снова захотелось самостоятельности.
        —Да ладно уж, — пробурчала Гулька и, увидев наасфальте начерченную мелом сетку дляклассиков, проскакала все клетки отначала доконца.
        —Нет, Гуль, правда. Ядальше сама, — остановилась Юлька иогляделась посторонам: непоторопиласьли?
        —Ачё ты кобенишься? — запыхавшись, прискакала кней Низамова. — Может, я хочу посмотреть, где ты живешь? Может, мне интересно? Тыведь вцентре?
        —Вцентре, — буркнула Юлька: — Спасская, 3.
        —Дворянское гнездо? — безошибочно определила Низамова ивстала каквкопанная. — Слушай! — она вытаращила глаза. — Так ты чё? Дочка Хазова?
        Юлька потупилась: позаведенному всемье правилу она никогда незаикалась ородстве сгородским головой — Андреем Александровичем Хазовым, хотя была его единственной дочерью илегко моглабы пользоваться многочисленными привилегиями избалованного номенклатурного дитяти. Безусловно, вшколе обэтом знали, нопредпочитали помалкивать, зная крутой нрав Андрея Александровича. Впрочем, исама Юлька легко отказывалась отсоблазна нажаловаться строгому папаше ипредпочитала строить свой жизненный маршрут сама, опираясь насобственные волю ижелания.
        Деспотичный наслужбе, старший Хазов млел вприсутствии дочери иготов был позволить той все, ноЮлька отметала любые предложения иделала все, чтобы разрушить образ «папиной дочки». ИАндрей Александрович терпеливо принимал все Юлькины выкрутасы, потому что та была совершенно самостоятельна, блестяще училась иоценки, кстати, себе зарабатывала сама, чем оказывала педагогическому коллективу школы огромную услугу, избавив отдавления состороны городской администрации.
        Вмомент, когда Низамова попрозвучавшему адресу безошибочно определила факт родства своей спутницы ссамим Хазовым, Юлька стушевалась и, дернув плечами, дерзко спросила:
        —Атебе это как-то мешает?
        —Мне? Мненемешает. Тыж невыбирала, вкаком роддоме родиться, — захихикала Гулька. — Подумаешь! Дочка Хазова!
        —Вот ия протоже, — пожаловалась Юлька. — Яотдельно, он отдельно. Иначе только ислышишь: кактебе нестыдно Юля?! Ачтобы сказал сейчас Андрей Александрович? Апомнишьлиты, чье имя затвоей спиной? Нет, блин, непомню! — разозлилась Юлька.
        —Да чего ты кипятишься-то? — Низамова поняла это по-своему. — Яже ктебе вгости ненапрашиваюсь, сродителями твоими знакомиться несобираюсь. Сейчас додома тебя доведу ипойду.
        —Вот все так! — расстроилась Хазова. — «Додома тебя провожу иуйду». Какбудто уменя дома тигры безнамордника гуляют. Заходи, давай, — неуклюже пригласила она Гульку. — Посмотришь, какживет мэрская дочка.
        Навходе вподъезд знаменитого номенклатурного дома, заселенного высшими чинами изадминистрации, девочек остановил прогуливающийся возле стеклянных дверей постовой милиционер:
        —Представьтесь, пожалуйста, — обратился он кЮлькиной спутнице. — Выккому?
        Низамова разволновалась: левый глаз умчался всторону, иона неуспела даже открыть рот, каквмешалась Хазова:
        —Дядя Вань, — защебетала она голосом пай-девочки. — Это комне. Это моя одноклассница — Гуля Низамова.
        —Невстречал раньше, — миролюбиво фыркнул вусы милиционер, перебарывая всебе желание перед дочерью Хазова вытянуться вструнку. — Андрей Александрович меня непредупреждал.
        —Забыл, — тутже нашлась Юлька. — Каквсегда. Ничего непомнит.
        «Дядь Вань» ненашелся, что ответить юркой девице, и, распахнув дверь, пропустил ее вместе сгостьей вподъезд. Ошеломленная Низамова поднималась натретий этаж взадумчивом молчании. Возле двери вквартиру Хазовых открыла рот ипроизнесла заповедное:
        —Ачто, квам сюда просто так даже зайти нельзя? — Встреча смилиционером произвела наГульку неизгладимое впечатление.
        —Да можно, конечно, — Юльке иправда было неловко. — Это только впоследнее время так, после того каквгубернатора стреляли. Меры безопасности, так сказать, — повторила она слова старшего Хазова иоткрыла вквартиру дверь.
        Вот где надо было собираться! Аникак неуЛадовой. Квартира Хазовых стала очередным потрясением дляНизамовой, довольно искушенной ввопросах материального благополучия.
        Происхождение янтарного свечения вЮлькином доме стало понятно, кактолько Гульназ опустила голову: светился паркет. Размеры комнат были столь велики, что приученная кпорядку Низамова сразуже задалась вопросом: актоже это все моет? Узнав, что этим занимается домработница, окончательно впала вступор имедленно пошла заразмахивающей руками Юлькой наознакомительную экскурсию.
        —Это холл, — покружилась Хазова, — это кухня. Это гостиная. Это папин кабинет. Аэто… — загадочно произнесла Юлька изаскользила попаркету вугол, изкоторого вверх поднималась тяжелая деревянная лестница.
        —Второй этаж? — взвизгнула Гулька иполезла вслед захозяйкой.
        —Да, — отвечала Хазова, необорачиваясь. — Здесь моя комната ипапина.
        —Амамина? — автоматически поинтересовалась Низамова итутже наткнулась накостлявый Юлькин зад.
        —Амамы уменя нет, — просто сказала Хазова. — Итему закрыли.
        Отом, что мама все-таки вЮлькиной жизни присутствовала, Гулька догадалась сразуже, кактолько увидела хазовскую комнату, все стены которой были увешаны разными поформату портретами женщины, очень похожей наЮльку. Только волосы были белые, иглаза накрашены густо. Красивые такие глаза. Светлые, состремительными стрелками навеках.
        —Красивая, — восхищенно изрекла Низамова, закосив левым глазом.
        —Да, — коротко ответила Юлька, новотцовскую комнату заглянуть непригласила, просто провела мимо, кзастекленному балкону, уставленному разномастными кактусами, грустно торчавшими врастрескавшейся почве.
        —Тыих неполиваешь, чтоли? — удивилась Гулька, ткнув пальцем водин изгоршков.
        —Яих ненавижу, — призналась Хазова и, резко развернувшись, повела одноклассницу клестнице.
        Подороге Низамова умудрилась заглянуть вприоткрытую дверь комнаты Андрея Александровича, ноничего, кроме края большой супружеской кровати, неувидела. — Онздесь редко спит. Восновном вкабинете. Напервом этаже, — походу обронила Юлька истала уверенно спускаться вниз. Потом ей надоели эти мелкие шажки, иона, усевшись налакированные ступени, умело скатилась вниз. Низамова легко повторилатоже самое, апотом смутилась ииспытала острое желание уйти.
        —Япойду, Юль, — объявила она инаправилась квыходу.
        —Подожди, — тронула ее зарукав Хазова. — Ятебе книги покажу.
        Такого количества книг вотдельно взятой квартире Низамова невидела никогда. Если только врайонной библиотеке, куда ей иногда приходилось заглядывать понеобходимости. Да ито, вбиблиотеке все книги были разномастные, затертые, часто сподклеенными корешками, аздесь — куда никинь взгляд — подписные издания.
        —Библиотека всемирной литературы, — прочитала Гулька.
        —Классная серия, — сразуже откликнулась Юлька иотодвинула стекло. — Хочешь что-нибудь почитать?
        —Не, — смутилась Низамова. — Янепоэтой части.
        —Жаль, — пожала плечами Хазова ипосмотрела насвою гостью сочувственно. — Ты Сэлинджера читала?
        Гульназ промолчала.
        —Ясно, — спониманием протянула Юлька. — Нечитала. Возьми, — она подошла кдругой полке, отодвинула стекло, провела пальцем покорешкам, нашла нужную ипротянула ее Низамовой.
        —Да ну, — стала открещиваться Гулька. — Нелюблю я эту вашу классику.
        —Это неклассика, — очень серьезно произнесла Хазова. — Точнее, это другая классика. Нетакая, каквшколе.
        —Лучше?
        —Просто другая. Прочитай. Непонравится, бросишь…
        Такое положение вещей Низамову устроило: она взяла книжку изасунула ее вджинсы, задрав джемпер.
        —Может, пакет дать? — предложила Юлька, привыкшая бережно относиться ккнигам.
        —Да ну! — отказалась Гульназ. — Терпеть немогу, когда руки заняты.
        Напрощание Хазова снова поблагодарила свою спасительницу, пригласила заходить вгости исопаской переспросила:
        —Гуль, точно все всиле? Придешь? Вместе отметим?
        —Точно, — Низамова нестала растекаться мыслью подреву иперешагнула порог волшебного царства. — Меня там выпустят?
        —Выпустят, — вздохнула Юлька, приклеившись виском ккосяку. — Пока.
        —Пока, — чирикнула Гулька иначала спускаться через две ступеньки.
        —Всего хорошего, — распахнул стеклянную дверь милиционер «Дядь Вань» идолго смотрел вслед хорошо сложенной Низамовой, снаслаждением затягиваясь сигаретным дымом насвежем воздухе. Больше ему заняться было нечем.
        Зато уЛадовой дел накопилось невпроворот. «Лучшебы она отказалась!» — подумала Василиса оНизамовой, понимая, что Гулькино согласие присоединиться, жизнь, скорее, усложнило, чем облегчило.
        Дляначала явное недовольство выказали родители, заподозрившие неладное. Ониведь тоже смотрели телевизор, слушали местное радио ибыли ознакомлены систинными причинами сложившегося положения вещей.
        —Кому эта ответственность, Галь, нужна? — Юрий Васильевич ходил изугла вугол ирассуждал: — Напьются, нахрен, глазом неуспеешь моргнуть, натворят чего-нибудь, аотвечать нам стобой.
        Галина Семеновна смужем была согласна навсе сто процентов, ноиинтересы дочери извиду невыпускала.
        —Какие унашей тетехи втом интересы? — нехотел верить старший Ладов ипопривычке пытался убрать исчезнувшие волосы соблысевшего лба.
        —Ну как, Юра? — разводила руками Галина Семеновна. — Дети только стали общаться. Только сдружились. Впереди — еще два класса. Как-то надо жить.
        —Надо, — тутже соглашался сженой Юрий Васильевич, даже непредполагая, что его наивная Галя озвучивает текст собственной дочери, ата — всвою очередь, тщательно продуманную Хазовой систему аргументов.
        —Но, знаешь, — Галина Семеновна сдуру путала все карты. — Мневсе равно как-то тревожно. Может, ненадо? Нуих! — сердилась она инаВасилису, инамужа.
        —Дык это, Галя, тыж сама… — терялся Ладов.
        —Сама, — тутже меняла направление движения Галина Семеновна иснова заводила шарманку прото, что впереди целых два года, что дети все, всущности, нормальные иизприличных семей, что главное доверять, потому что возраст — дурацкий. Аесли ивыпьют, так шампанского. Проще самим налить, чем они тайком…
        —Ну уж нет! — взбрыкивал Юрий Васильевич ивыпячивал грудь колесом. — Шампанское вмоем доме?!
        —Да ненадо нам никакого шампанского! — вмешалась вродительские прения Василиса исела рядом. — Ну чего вы боитесь?
        —Ну какчего, Васька? — прижала руки кгруди старшая Ладова. — Вамведь пошестнадцать. УЮли — мальчик. УЛены — мальчик. Гуля тоже, наверное, неодна? — попыталась она выстрелить одновременно вдвух зайцев. — Аты, дочь, все отменя скрываешь?
        —Мама, — Василиса закрывала лицо ладонями истонала: — Ничего я оттебя нескрываю. Какой мальчик?
        —Рано тебе омальчиках думать! — заводился спол-оборота Ладов иначинал безостановочно кружить покомнате.
        —Да сядь ты ради бога, Юра! — прикрикивала Галина Семеновна итутже, сменив интонацию, обращалась кдочери сзаискивающим выражением лица: — Правда, дочь, нет?
        —Мам, — Василиса чуть неплакала, — ну, посмотри наменя. Ну откуда уменя мальчик?
        Старшая Ладова всмущении отводила взгляд, аЮрий Васильевич, поизучав дочь какое-то время, удовлетворенно хмыкал:
        —Вот самоето, длямальчиков. Ябы мимо непрошел.
        —Юра! — закричала намужа Галина Семеновна.
        —Папа! — возмутилась Василиса.
        —Что «Юра»? Что «папа»? — пытался отец семейства ответить обеим одновременно: — Неправя, скажете? Вон, ты глянь, Галя, онаже унас уже все, того, — Ладов показывал руками грудь, бедра. — Какты, Галь.
        —Смотри! — невыдерживала Василиса ибросала отцу новый номер «Бурды», наобложке которого показывала все тридцать два зуба стройная брюнетка вкрасном дафлкоте[7 - Однобортное короткое пальто прямого силуэта (отангл. duffle coat).], красных перчатках искрасной сумкой вруках. — Вот!
        —Чё ты мне эту пакость суешь? — возмущался Юрий Васильевич, асам так икосился нажурнальную красавицу, было видно, что модель ему нравилась.
        —Гдеона? Игдея? — резонно интересовалась Василиса. Истарший Ладов отвечал, незадумываясь:
        —Вотона, — брезгливо тряс он журнал. — Авотты! Иты лучше! Ты… — шумно заглатывал воздух отец семейства. — Итвоя мать.
        —Правда, Васька, — неочень уверенно вступала Галина Семеновна исмотрела насвою дочь сплохо прикрытой жалостью: настолько была велика разница между рекламным плакатом иреальной Василисой.
        —Ичтоже мне теперь? — младшая Ладова чуть неплакала. — Взаперти сидеть? Паутиной обрастать?
        —Зачем взаперти? — искренне изумился Юрий Васильевич. — Вкино сходите, погуляйте. Ну, хотите, кнам зайдите — чаю выпейте.
        —Спасибо, ненадо, — обиделась народителей Василиса, обычно незнавшая отказа нивчем, ито потому, что практически никогда ниочем непросила.
        —Ну что ты обижаешься? Что ты обижаешься? — заюлила Галина Семеновна. — Сроду никто никогда никаких выпускных после девятого класса непраздновал: подумаешь, событие!
        —Ая вот помню, — неожиданно расплылся вулыбке старший Ладов. — Какмы сПетьком перед техникумом аттестат обмыли.
        —Каким Петьком? — обмерла Галина Семеновна исделала мужу страшные глаза.
        —Ну каккаким? СПетром? СПетькой Иванцовым! Онеще унас насвадьбе тамаду уронил.
        Привоспоминании освадебном инциденте старшая Ладова покрылась красными пятнами итяжело задышала, ноЮрий Васильевич, увлекшись воспоминаниями, поступающие сигналы распознавать отказался ивыложил перед дочерью правду-матку:
        —Мытогда сПетьком вшкольном саду портвейна надрались. Я-то ничего, аон вспомнил, что ему пофизике тройку поставили, аон унас самый головастый был: ниодного правила незнал, алюбую цепь соединить мог. Несошлось унего чего-то там сфизичкой. Ну, он иначал орать…
        —Юра, — поджала губы Галина Семеновна. — Давай несейчас…
        —Рассказывай, пап, — улыбнулась отцу Василиса.
        —Ну, короче, встал он напротив кабинета физики ипокрыл нашу Марфу. Да еще изадницу голую показал. Ауроки шли: вдве смены тогда занимались. Ребятня кокнам прилипла, пальцем наПетька показывают, смеются. АМарфа небудь дура, взяла да милицию вызвала. Те приехали, разбираться нестали ивобезьянник нас сПетьком. Мыеще сним здоровущие были, неповеришь, что только восьмой закончили.
        —Ну… — заинтересованно подняла бровь Василиса.
        —Ну ивсе. Отцу наработу позвонили. Матери. Позор такой! Батя приехал, желваки гуляют, бледный, вывел меня наулицу икаквдарил… — Ладов поморщился ипотер щеку. — Всю жизнь помнить буду, какон мне сказал: «Тебе что, щенок, дома несиделось? Ну, выпили, ну, бывает. Тебя какого черта вшкольный сад понесло?» Ястою, сопли глотаю: больно. Аонмне: «Запомни, Юрка, хоть допоросячьего визга пей, ночтоб ниодна живая душа тебя невидела. Дома сиди, впогребе прячься, асемью непозорь». Сказал иотвернулся.
        —Аты? — прошептала Василиса.
        —Ачё я? Всю дорогу заним шел, каксобака побитая. Онпотом сомной неделю неразговаривал. Навсю жизнь урок запомнил.
        —Ну вот, видишь, аеслибы вы дома сидели, ничегобы небыло, — прищурившись, выдала отцу Василиса ипокосилась намать.
        —Договорился! — прошипела Галина Семеновна, иразрешение напразднование выпускного вдоме Ладовых было получено. — Только приодном условии, — погрозила пальцем Василисина мать: — Безспиртного идоодиннадцати ноль-ноль. Край — додвенадцати.
        —Мам! — повисла нашее уматери Василиса. — Все будет нормально. Вот увидишь.
        —Незнаю уж, что я увижу, — снеподдельной печалью вголосе проронила Галина Семеновна иобвела взглядом зал, словно прощаясь совсеми интерьерными изысками, азаодно ипоблескивающим встенке хрусталем.
        —Обещаю! — поклялась Василиса ипонеслась звонить Низамовой, та — Хазовой итак покругу.
        После того какразрешение было получено, возникла другая проблема. Неожиданно выяснилось, что все выпускники имели родственников, которые также, какиладовские родители, испытывали определенное волнение засвоих чад, апотому хотели выяснить благонадежность приглашающей стороны. Первой позвонила Ольга Игоревна Тюрина и, старомодно поблагодарив заприглашение, смущенно поинтересовалась, кто извзрослых будет присутствовать приэтом акте подросткового вандализма ибудетли напраздничном столе спиртное?
        —Чтовы, чтовы! — заохала втрубку Галина Семеновна изаверила тюринскую бабку, что вих доме это категорически запрещено.
        —Новсе равно нужен контроль, — напомнила Ольга Игоревна инарвалась навстречное предложение:
        —Безусловно. Выможете приэтом присутствовать.
        После состоявшегося разговора Тюрины долго совещались друг сдругом, вспоминали Макаринскую педагогику, гасили друг вдруге невольную подозрительность инаконец приняли решение: «Доверие — прежде всего».
        Наумовская мать никуда звонить нестала. Посадив Ленку перед собой, предупредила:
        —Вподоле принесешь — удавлю собственными руками.
        Наумова зарыдала отобиды исказала, что вообще никуда непойдет.
        —Яте непойду, — проворчала мать ипоказала глазами нановое платье. — Аэто я кому шила?
        Самыми шумными оказались вихаревские родители: два колобка невысокого роста. Прикатив назаводской «Волге», они спристрастием осмотрели фасад ладовского дома, остались им недовольны, зашли вподъезд — иснова неиспытали особого удовлетворения, ну ауж когда дверь им открыл Юрий Васильевич вголубой майке испортивных трико, настроение старших Вихаревых совсем ухудшилось. «Пролетариат!» — подумала вихаревская мамаша, стершая всвоем сознании графу «Происхождение». Будучи родом изчувашской деревни «Трехизб-Шемурша», она продвигала вмир идею отом, что насамом деле вее жилах течет дворянская кровь, просто изсоображений политической безопасности всемье было непринято обэтом говорить, вот ижили, невысовываясь, некичась, кпростым людям поближе.
        Близкие квихаревскому дому вэту легенду, разумеется, верить отказывались, ибо видели хозяйскую родню. Причем старший Вихарев, вотличие отжены, своего происхождения нестеснялся идаже периодически наказывал секретарше принести ему жареных семечек вкабинет, чтобы полузгать дляуспокоения. Нонапублике фасон держал, галстук носил имысли имел государственные, какиположено директору завода. Ну ато, что жену периодически побивал, так это никому знать неследовало: семейное дело, скем небывает, вкаждой избушке — свои погремушки. «Должность нервная, хлопотная», — оправдывала вихаревская мать мужа икрепко держалась засвоего петушка сзолотым гребнем.
        —Вихарев, — протянул руку директор завода нелепому мужику, открывшему дверь.
        —Яузналвас, Игорь Николаевич. Выпонашему избирательному участку, — кашлянул Ладов отволнения ипропустил гостей вдом.
        —Ирина Вольдемаровна, — представилась супруга директора, и, пообыкновению, облагообразила свое отчество. — Посмотрим, каквы тут устроились, — мило улыбаясь, изображала она изсебя светскую даму.
        —Унас все очень просто, — вышла навстречу гостям Галина Семеновна итутже поймала насебе оценивающий взгляд низкорослого директора.
        —Непонимаю, — оглядывая стены, пожала плечами Вихарева, — почему нельзя все это было сделать централизованно? Вшколе. Подприсмотром учителей иродителей.
        —Приказ администрации, — вытер лысину директор иподобрался кГалине Семеновне поближе. — Скажите, хозяюшка, какая помощь? Средства?
        —Мнекажется, дети обовсем договорились, — пожала плечами Ладова. — Неутренник, конечно, нолишнего тоже ненадо. Онивсе сами.
        —Что, значит, сами? — скривилась Вихарева.
        —Ато изначит, — спокойно, нодовольно твердо ответила Ладова. — Это была их инициатива. Прощальный, так сказать, вечер. Ониуже именю составили. Ираспределили, кто что. Наше дело их поддержать. Инемешать.
        —Демократично, — скривилась Ирина Вольдемаровна ипредставила, какее младшенький, почуяв свободу, пустится вовсе тяжкие, невзирая нагруз отцовского имени. — Ноябы небыла так спокойна навашем месте…
        —Мыможем поступить проще, — Галине Семеновне порядком надоела эта строящая изсебя интеллигентку Вихарева. — Вывозьмете насебя контролирующие функции ипроведете вечер вместе сдетьми. Илиже… — она свызовом посмотрела надиректора. — Пригласите молодежь ксебе.
        —Это невозможно, — тутже отказалась вихаревская мать. — Правда, Игорь?
        —Ачё невозможного-то? Надо было сразу сказать, заказалибы автобус, отвезлибы эту шелупонь кнам впрофилакторий. Гуляй — нехочу.
        —Апотом — труп влесу, — мрачно пошутил Ладов. — Нет уж, Игорь Николаевич. Приказ есть приказ: время неспокойное. Пусть лучше подбоком.
        —Непонимаю, — сложила губы сердечком Ирина Вольдемаровна. — Зачем вам это все?
        —Яуже тоже непонимаю, — честно призналась Галина Семеновна иподумала отом, что, если еще явятся Низамовы иотец Хазовой, она просто снимет ссебя всю ответственность и, чегобы это ей нистоило, скажет Василисе решительное «нет».
        НонисНизамовыми, нисХазовым никаких проблем невозникло. Буквально накануне торжественного дня вручения аттестатов кподъезду Ладовых подкатила служебная машина Андрея Александровича, откуда вышел сам Хазов, открыл багажник, достал оттуда ящик минеральной воды, две бутылки шампанского, несколько коробок конфет. Банки сикрой, недолго думая, засунул вкарманы пиджака и, крякнув, поднял звякавший бутылками ящик ипошел кподъезду. «Помочь, Андрей Александрович?» — крикнул изокна водитель машины, ноответа недождался. Хазов никогда неперепоручал помощникамто, что мог сделать сам. Особенно если речь шла одочери.
        Андрею Александровичу долго неоткрывали. Похоже, старших Ладовых небыло дома. «Черт!» — выругался Хазов ипокрутил головой, пытаясь определить, вкакую изсоседских дверей впихнуть привезенный провиант. Пока соображал, заладовской дверью послышалось шуршание. Андрей Александрович, недолго думая, пару раз постучал носком ботинка попотрескавшейся филенке, инаудивление быстро дверь открылась.
        Напороге стояли три девицы, одна изкоторых пребывала сним вродственных отношениях, адвух других он видел впервые.
        —Папа? — удивилась Юлька ипокраснела.
        —Янаминуту, — Андрей Александрович словно заразился смущением дочери. — Вот привез.
        —Это Гуля, это Василиса, — быстро сориентировалась младшая Хазова, пока отец устанавливал ящик вприхожей.
        —Андрей Александрович, — представился Хазов. — Вамможно дядя Андрей.
        —Вы, наверное, хотели смоими родителями поговорить? — догадалась Ладова.
        —Да, собственно говоря, инесобирался, — хмыкнул Хазов. — Азачем?
        —Аунас все каксума сошли, — встряла Гулька, неробевшая перед авторитетами. — Васькиных предков уже замучили: «Ачто? Ачего? Кто будет? Будетли спиртное?»
        —Это нормально, — улыбнулся Андрей Александрович. — Обычное родительское волнение.
        —Обычное-обычное, — запыхавшись, поддержала Хазова Галина Семеновна, поднимавшаяся полестнице стяжелыми сумками вруках. Переставив их через порог, она соблегчением выдохнула: — Донесла, слава богу.
        Всумках стояла таже самая минералка, что привез Андрей Александрович. Заметив это, Хазов расстроился.
        —Галина, — представилась старшая Ладова высокопоставленному гостю. — Василисина мама. Авы, я так понимаю, папа Юли?
        —Я — папа, — растерялся Хазов.
        —Онимама, ипапа, — хихикнула Юлька истала гнать отца: — Давай, пап, уезжай, мы тут сами.
        —Уеду-уеду, — проворчал Андрей Александрович. — Можновас?
        Галина Семеновна вопросительно посмотрела наХазова.
        —Япривез шампанское. Женщины наработе сказали, что так положено. Все-таки повод. Носам незнаю. Распорядитесь этим, каксочтете нужным. Ивот еще… — Андрей Александрович, смутившись, достал изкарманов банки сикрой. — Торопился, неуспел упаковать. Уж извините.
        —Ничего страшного, — приняла извинения Галина Семеновна. — Выневолнуйтесь. Шампанское мы им откроем. Пусть выпьют чисто символически. Принас сЮрой. Апотом уйдем.
        —Забирать когда? — уходя, поинтересовался Хазов.
        —Мнекажется, девочкам стоит остаться ночевать унас, — предложила Галина Семеновна. — Все равно спать небудут. Положим их взале. Места хватит…
        —Спасибо, — поблагодарил Андрей Александрович.
        —Зачто? — удивилась Ладова.
        —Ну, что дочь мою привечаете…
        —Насамом деле — вам спасибо, — смутилась Галина Семеновна. — Еслибы неЮля, может быть, ничегобы этого инебыло. Атак уних вроде даже компания образовалась. Незнаю, надолголи. Новсе равно…
        —Амне невсе равно! — заорала наГульку Василиса, кактолько та вочередной раз озвучила свое отношение кпредстоящему событию. — Итебе невсе равно: только умудряешься, чтобы все тебя уговаривали.
        —Меня?! — возмутилась Низамова иподпрыгнула наместе. — Да я вообще могу неприходить, если я так тебе мешаю.
        —Тынемешаешь, — Ладова взяла себя вруки. — Тымне портишь настроение. Вот скажи, зачем ты все время называешь моих одноклассников идиотами?
        —Невсе время, — отказалась взять насебя вину Гулька.
        —Тыпросто незамечаешь! Ониже тебя неназывают так!
        —Ну… этого я знать немогу, — заюлила Низамова.
        —Зато я могу! — рявкнула наподругу Василиса. — Чего ты бесишься, Гуль? Тыкаксобака насене: вроде вместе совсеми ивтоже время сама посебе. Думаешь чего-то. Психуешь.
        Низамова промолчала, ноЛадова почувствовала, что попала всамую суть проблемы.
        —Уменя такое чувство, что ты вообще ищешь повод, чтобы сюда неприходить. Аповода нет, вот ты ковсем ицепляешься.
        —Янецепляюсь, — буркнула Гулька иуселась рядом сЛадовой, накручивающей розы наторте. — Тывроде сказала, больше кплите неподойдешь.
        —Впоследний раз, — объяснила Василиса иподхватила пальцем кремовую каплю, чтобы та неиспортила совершенного рисунка. — На, — мазнула она насупившуюся Низамову погубам.
        Та облизнулась ипроговорила:
        —Ячувствую себя дурой.
        —Всмысле? — Василиса застыла сошприцом вруке, изкоторого уже полезла зеленая субстанция. — Ч-черт! — выругалась Ладова ииспортила-таки торт обрушившимся наглазурь зеленым червяком впродольных полосках.
        —Все твои девчонки будут попарам, амы стобой, какбелые вороны. Медляк начнется, друг сдругом танцевать, чтоли, будем?
        ДоВасилисы наконец дошел смысл того, что пыталась объяснить Низамова. Итогда Ладова расхохоталась:
        —Гулька, это нея хочу любви. Этоты!
        —Ну ичто? — проворчала Низамова изабралась сногами натабуретку. — Утебя хотябы мечта есть.
        —Есть, — строго подтвердила Василиса. — Нонефакт, что сбудется.
        —Тыже говорила, судьба?! — подначила подругу Гульназ.
        —Яисейчас тебе говорю, что судьба. Ичто стого?
        —ЯсБектимировым помирилась, — выдала свою главную тайну Низамова иопустила голову наострые коленки. — Вот теперь незнаю, что иделать… Онмне предложение сделал, — оказывается, прозвучала еще невся правда.
        —Руки исердца? — хихикнула Василиса.
        —Дура, чтоли? — тутже возмутилась Гулька. — Ходить.
        —Чё, так исказал: «Давай сомной ходить»?
        Счастливая Низамова только потрясла головой, словно окончательно запамятовав, что еще несколько дней назад фамилия Бектимирова всплывала вразговоре исключительно всопровождении слов «козел», «идиот», «придурок» ит.д. Василисе нехотелось ловить подругу наслове. Втом, что Гулькина ненависть какой-то особой природы, Ладова подозревала давно, нотактично молчала. Зато Низамову словно прорвало:
        —Вот теперь инезнаю, что делать.
        —Делать нужното, что хочется.
        —Это как, интересно? — злобно посмотрела наподругу Гулька. — Яже уже свами договорилась! Кто так делает?!
        —Ах, вот вчем дело! — улыбнулась Ладова. — Тогда вообще проблем никаких нет. Тащи своего Бектимирова сюда.
        —Этого придурка? — Низамова словно стеснялась своего выбора.
        —Может, хватит? — укоризненно посмотрела нанее Василиса ипочувствовала небольшой укол зависти. — Быть мне елкой, — криво усмехаясь, проронилаона. — Будете вокруг меня хороводы водить.
        —Какие хороводы? — непоняла Гульназ.
        —А — махнула рукой Ладова. — Небери вголову…
        Вечером Василиса плакала трижды. Сначала потому, что жизнь неудалась. Потом — из-за того, что жизнь неудалась именно унее. Инаконец — платье дурацкое ижир свисает.
        —Васька, — ласковой кошкой ходила вокруг дочери Галина Семеновна ипоглаживала ее покруглому плечу. — Ну чтоты, глупенькая, плачешь?
        —Ничё, — отворачивалась Василиса исглатывала нетакие уж насамом деле горькие слезы.
        —Времени много свободного утвоей Васьки, — вставлял свое слово Юрий Васильевич, встревоженный происходящим. — Вдеревню ей надо, огород копать, сено кидать, коров доить. Тутже все слезы высохнут.
        —Да гдеже я возьму ей деревню? — удивлялась мужней глупости Галина Васильевна.
        —Вот то-то ионо, что нету унас деревни, — тутже сворачивал разговор Юрий Васильевич ипродолжал кружить позалу, периодически застревая около приоткрытой двери вкомнату дочери. Стоял — слушал. Вздыхал печально. Ихотел выпить сгоря. Но, судя порепликам жены, горе казалось каким-то неубедительным. Так… девичьи капризы.
        —Раньше ты такой небыла, — посетовала Галина Семеновна илюбовно разгладила висевшее наплечиках атласное платье. — Тыбыла веселая. Спокойная. Инедумала провес. Ела все подряд. Ижила прекрасно.
        —Вот инаела, — оторвавшись отподушки, проворчала Василиса. — Платье какнабарабане.
        —Пока толстый сохнет, тонкий сдохнет, — фальцетом пропищал взволнованный отец итутже ретировался вдругой конец комнаты.
        —Юра! — возмутилась Галина Семеновна. — Ну что ты подслушиваешь?
        —Янеподслушиваю, — прокричал издалека Юра. — Ятелевизор смотрю.
        —Вот исмотри… — посоветовала ему жена иснова переключилась надочь. — Папа прав. Ипотом… ты, Васька, необижайся, очень много ешь.
        —Тытоже очень много ешь, — неосталась вдолгу Василиса.
        —Амне-то чего? Ясвой выбор сделала — замуж вышла.
        —Тыкогда замуж выходила, тоже худой небыла, — решил отец поддержать дочь дистанционно. — Ниводни сапоги ноги невлезали, — напомнил жене Юрий Васильевич.
        —Ностолько я неела! — заявила Галина Семеновна исгрохотом закрыла дверь. — Васька, ну, правда, ну что стобой происходит? Всеж хорошо. Завтра тебе вручат аттестат, ты перейдешь вдесятый класс, определишься спрофессией. Амальчики… Так будут утебя еще мальчики, отгонять замучаешься…
        —Если непохудею, незамучаюсь, — улыбнулась Василиса.
        —Похудеешь еще, — пообещала Галина Семеновна ичуть было невыпалила: «Явот ствоим отцом жить начала ипохудела». — Вот увидишь, все утебя впереди.
        Василиса закрыла глаза, представила тенистую аллею, солнечный просвет вконце иидущего ей навстречу… почему-то хазовского отца. Отнеожиданности она резко села вкровати и, заикаясь отиспуга, спросила:
        —Тогда скажимне, если я такая толстая, некрасивая, неинтересная, то почему они меня выбрали?
        —Просто ты очень добрая, — всхлипнув, сказала Галина Семеновна иобняла дочь, попутно отметив просебя, что неплохобы сбалансировать питание, исключить мучное, соленое, жареное: «Имне, иЮре точно неповредит».
        —Просто ты меня любишь, — благодарно прошептала Василиса итутже добавила: — Апродоброту ты права. Смотри, — она взялась обеими руками зажирную складку, свисавшую поверх спортивных штанов: — Восколько добра!
        —Это поправимо! — заверила ее старшая Ладова, автоматически втянув всебя живот.
        —Поправимо! — согласилась сней Василиса ирешила, что курить начнет прям завтра: «Чем черт нешутит!»
        Остаток вечера младшая Ладова провела возле телефона запереговорами сподругами: звонилато Хазова, то Низамова. Три раза переносили время, три раза выясняли, кто вчем пойдет, три раза ругались из-за музыки, потому что Вихарев хотел рок, Наумова «Комбинацию», аГульке нравилась Алла Пугачева. «Да слушайтевы, что хотите! — вспылила Василиса. — Уменя всеравно неначем!»
        —Ка-а-ак?! — ахнула Хазова, обладательница японского двухкассетника.
        —Вот так, — заявила Ладова исама застеснялась собственного вранья.
        —Надо что-то делать, — озадачилась Юлька итутже перезвонила Низамовой.
        —Да чё она врет! — выдала подругу Гулька, апотом спохватилась истала что-то врать проремонт, провсякое разное ипообещала, что смузыкой проблем небудет.
        —Точно? — Хазовой хотелось знать это наверняка.
        —Точно, — заверила ее Низамова иперезвонила Бектимирову. Разговаривали нататарском.
        —Скем этоона? — удивилась Эльвира Тимуровна итревожно посмотрела намужа.
        —Скем? — тутже переадресовал тот вопрос Хаве Зайтдиновне.
        Абика только пожала плечами: подумаешь проблема, скем ее внучка говорит по-татарски.
        —Странно как-то, Фанис, — задумалась Эльвира Тимуровна ивнимательно посмотрела надочь: Гулька стояла кней спиной, отклячив худой зад, обтянутый лосинами. — Первый раз слышу. Онаже вроде нискем, кроме Василисы, неразговаривает, — старшая Низамова внимательно прислушалась ктому, что щебетала Гульназ. Фразы все, всущности, были безобидными: прокакие-то магнитофоны, промузыку, прозавтрашний день. Ничего особенного, ноинтонация, скакой Гулька все это щебетала, принципиально отличалась оттой, скакой она разговаривала вообще. «Мальчик!» — догадалась Эльвира и, чтобы невыдать собственного волнения, посмотрела насвекровь: Хава Зайтдиновна сидела, уставившись втелевизор, где показывали очередной бразильский сериал, ишевелила остреньким подбородком: туда-сюда, туда-сюда.
        Дождавшись, когда дочь закончит разговаривать потелефону, Эльвира Тимуровна вышла вприхожую и, подхватив Гульку подлокоток, потащила накухню, незабывая приэтом улыбаться. НоГулька знала цену этой улыбке: посузившимся материнским глазам она поняла, что та ненашутку встревожена.
        —Тычего? — Гульназ высвободила свой локоть изрук матери.
        —Скем ты разговаривала? — строго спросила дочь старшая Низамова.
        —Тыподслушивала? — Гулька перешла нататарский.
        —Нет, — покачала головой мать. — Ноты говорила по-татарски!
        —Я, — девочка подобно матери сузила глаза ирезко втянула воздух, — татарка!
        —Дляэтого паспорт ненужен, Гульназ, — Эльвира Тимуровна стала серьезной. — Утебя появился мальчик?
        —Уменя? — Гулька картинно расхохоталась.
        —Утебя, — мать усадила ее настул, асама встала рядом.
        —Откуда уменя может быть мальчик? — покраснела младшая Низамова, категорически нежелавшая произносить фамилии Бектимирова, памятуя странную историю родительского брака иненависть двух семейств друг кдругу. — Это Диляра, — назвала она первое имя, что пришло ей вголову.
        —Какая Диляра? — недоверчиво переспросила Эльвира Тимуровна.
        —Шарафутдинова, — легко продолжала врать Гулька. — Впараллельном сомной учится. Тоже вмедучилище идет.
        —Никогда неслышала, — пожала плечами мать исела рядом. — Гульназ, — смотрела надочь строго иодновременно просительно: — Тыуже взрослая. Знаешь, что бывает.
        —Что бывает, ани?[8 - Мама (тат.).]
        —Все ты знаешь, — устало выдохнула мать. — Будь осторожна. Город маленький. Тебя многие знают. Чтобы нимне, ниотцу непришлось краснеть.
        —Да ладно тебе, мам, — Гулька быстро поняла, что имеет ввиду Эльвира Тимуровна. — Язнаю. Это правда Диляра.
        —Яверю, — твердо сказала старшая Низамова, иэта твердость вголосе свидетельствовала обобратном: «Кому ты говоришь, глупенькая!» — Диляра — значит Диляра.
        —Правда, — поторопилась заверить мать Гулька ивыдала себя сголовой.
        «Врет», — безошибочно определила Эльвира Тимуровна исопаской подумала, какскажет обэтом Фанису. «Потом!» — пообещала она себе. Врезультате победила женская солидарность: «Невсе тайное становится явным. Да исколько их еще будет. Этих Диляр».
        Ночью Гулька ворочалась вкровати сбоку набок, представляя случайную встречу своих родителей сБектимировым. Онамучилась отсознания, что предает интересы семьи, хотела пить, проклинала себя заслабоволие, проклинала Бектимирова занаглость иврезультате заснула, так инетронув стоявшее рядом скроватью козье молоко смедом, заблаговременно приготовленное заботливой абикой. «Небудешь пить, титька расти небудет! — пугала внучку Хава Зайтдиновна исжалостью смотрела нахудосочную Гульку, тайком выплескивающую молоко заокно. — Пей!» Именно сэтой фразой иявилась она кНизамовой восне, погрозила пальцем, апотом заговорила голосом Бектимирова прозубные протезы, оставленные встакане смолоком.
        —Стонет! — приподнялась налокте Эльвира Тимуровна, прислушиваясь кзвукам, доносившимся изкомнаты дочери.
        —Спи, — сквозь сон пробормотал муж. — Это восне.
        —Наверное, переволновалась, — предположила старшая Низамова иповернулась ксупругу спиной. — Все-таки завтра выпускной.
        —Это, блин, невыпускной, адетский утренник! — возмутилась Гулька, истомившаяся нашкольной линейке. — Долго еще? — возилась она встрою, смущая одноклассников. — Немогу больше: задолбали! Равнение налево, равнение направо… Ать-два!
        Низамова кипятилась, непереставая. Инестолько оттого, что задержали линейку, долго имногословно говорили, сколько оттого, что рядом был Бектимиров. Егоприсутствие Гулька ощущала физически, хотя тот стоял достаточно далеко и, разумеется, немог слышать всего того, что она ворчала себе поднос. Нозато он мог видеть, какшевелятся ее губы, какона одним итемже движением закладывает заухо непослушную черную прядь, какпередергивает плечами ипериодически оглядывается вего сторону, стараясь невыдать себя. Одного Бектимиров немог видеть: того, что между ним иГульназ взвилась иискрила высоковольтная дуга разгоравшегося чувства, соединяя две темные макушки.
        Нечто подобное ивтоже время происходило ивдругом школьном дворе. Правда, вслучае ладовских одноклассников высоковольтная дуга успевала дойти только дополовины: ниТюрину, ниХазовой нехотелось принимать электрических сигналов своих товарищей. Поэтому иНаумова, иВихарев тихо горели синим пламенем напрасных надежд нато, что сегодняшним вечером произойдет нечто, что наконец-то внесет ясность вих новую жизнь.
        Вручение аттестатов онеполном среднем образовании иводной, ивдругой школе прошло скомканно. Итам, итам ждали представителей областной администрации. Итам, итам они запаздывали. Итам, итам отпросившиеся сработы напару часов родители стоской смотрели насвоих измученных ожиданием чад, проклиная непунктуальность властей.
        —Может быть, вы вручите аттестаты детям? — подлетела перевозбужденная Ежиха кхазовскому отцу. — Говорят, губернатор всоседней школе. Каквсегда опаздывает…
        —Лариса Михайловна, — замялся Хазов. — Яздесь все-таки какчастное лицо.
        —Ну ичто? Любое частное лицо легко превращается вофициальное, если того требует ситуация! — сверкнула она глазами и, найдя взглядом своих подопечных, заявила: — Андрей Александрович! Дети устали.
        Хазов завертел головой впоисках уставших детей, новместо них обнаружил веселившуюся отдуши гвардию Юлькиных одноклассников.
        —Что-то непохоже, — улыбнулся Хазов инаправился кдиректору, периодически выбегающему изактового зала, чтобы посмотреть, неприближаетсяли кшколе долгожданный глава области.
        —Андрей Александрович, — заволновался пойманный вдверях директор, — ну чтоже это такое! Официальное мероприятие. Время согласовано. Все расписано поминутам.
        —Такое случается. — Хазов подхватил директора подлокоть ивывел иззала вогромную спортивную рекреацию. — Ябы судовольствием предложил вам свою помощь, нознаю, что губернатор будет, ипотому считаю невозможным принять насебя полномочия…
        —Конечно-конечно, — спониманием зашептал совсем сникший отожидания директор. — Явсе понимаю. Я… все… понимаю, — повторилон, но, завидев губернаторскую свиту увхода вшколу, тутже забыл проХазова истремглав бросился навстречу высокопоставленным гостям.
        Андрей Александрович ссочувствующей улыбкой проводил взглядом директорскую спину инеспешно вернулся вактовый зал, чтобы занять свое родительское место рядом сдочерью. Навозвращение отца Юлька никак неотреагировала, что-то бурно обсуждая сНаумовой иТюриным. «Недоменя!» — подумал Хазов изакрыл глаза отусталости, которая как-то разом навалилась изаставила вспомнить ту, мысли окоторой непокидали его нинаминуту, хотя он честно пытался освободиться отних, длячего инагружал себя все больше ибольше, лишьбы некиснуть, неразмякать. Новсе равно неполучалось. Ачему удивляться? Разве еще три года тому назад он мог предположить, что будет вдов, одинок, никому ненужен. Даже собственной дочери.
        —Андрей Александрович, — робко коснулась его чья-то рука. Хазов оглянулся иувидел Галину Семеновну Ладову:
        —Здравствуйте. Вытоже здесь?
        —Ну акакже? — ответил Андрей Александрович ивнутренне сжался: «Сейчас спросит, апочему один?»
        —Безобразие, — прошептала ему вухо Ладова. — Юра невыдержал, ушел.
        —Сейчас начнется, — пообещал ей Хазов. — Барин приехал.
        —Слава богу, — вздохнула Галина Семеновна иубрала руку.
        —Да уж… — промямлил Юлькин отец ипочувствовал насебе чей-то пристальный взгляд. Егопринадлежность Хазов определил безошибочно: смотрела Василиса, одноклассница его дочери, окоторой снедавних пор Юлька говорила сиронией итеплотой одновременно.
        Андрей Александрович кивнул, Ладова стушевалась, опустила голову, апотом посмотрела вновь. «Какпохожа наАню», — отметил Хазов, хотя ничего общего между внешностью его покойной супруги иЮлькиной одноклассницы небыло. Абсолютно ничего: ирост, ивес, ицвет волос, ицвет глаз, и, наконец, возраст — все было другим. Ноприэтом Андрей Александрович чувствовал, что какое-то сходство существует, новот какое?!
        Поразмыслить надэтим неполучилось, взал всопровождении суетящегося директора вошел губернатор. Захлопали учителя, ученики, их родители. Все поднялись. Каквсе, поднялся иАндрей Александрович.
        —Явас приветствую, — сразуже заметил его губернатор и, нарушив строй, вышел на«частную» территорию, чтобы подать мэру руку. — Давайте снами…
        —Немогу, — улыбнулся Хазов. — Приисполнении… — он показал глазами надочь.
        —Тогда понятно, — нестал настаивать губернатор идвинулся попрямой ксцене. Речь Барина была явно придумана неим: половину слов он произносил, напряженно всматриваясь влисток, произнося конструкции безграмотно, непонимаяих: «Позвольте поздравитьвас, что сегодня…», «Вынедолжны забывать прото, чего говорят» ит.д. Наконец Барин устал путаться вподсказках иперешел ксобственному сценарию. «Помните, — погрозил он пальцем тем, кому собирался вручить аттестаты. — Кто первый встал, тому итапки!» После произнесенной тирады зал взорвался аплодисментами, идиректор озвучил фамилию первого вочереди навручение: «Хазова Юлия Андреевна!»
        —Мудак! — пробурчал поднос Хазов иуставился насцену, где хрупкая Юлька привычным движением сдула слица челку исмело протянула руку засерой корочкой.
        —Отличница? — губернатор посмотрел надиректора.
        —Так точно, — выпалил тот по-армейски ипередал Барину похвальную грамоту.
        —Неподведи отца, Юлия Андреевна, — обнял ее губернатор ипривычно улыбнулся сквозь усы вобъектив.
        Хазова, несмущаясь, задрала голову иответила главе областной администрации:
        —Ивы уж тогда тоже его неподведите.
        —Да уж… — недовольно прошептала Ежиха вухо стоявшего рядом учителя физики: — Яблоко отяблони…
        Еще одно «яблоко» — единственный отпрыск учительской династии — вэтот момент покатилось вдоль рядов ксцене. Взале сидела Ольга Игоревна ивнимательно следила запередвижениями внука: Ильей она была довольна. Умен, выдержан, воспитан, непогодам зрел всуждениях, ноучителем нестанет. «Ислава богу, — Ольга Игоревна желала ему другой судьбы, словно предвидев, какизменится школа вскором времени. — Писать ему надо», — она вспомнила покойного мужа, Александра Николаевича Тюрина, известного городского краеведа, художника, инемного всплакнула. Впрочем, безнадрыва. Вэтом плане оптимизм Ольги Игоревны могбы стать предметом зависти длямногих представителей молодого поколения. Сам Илья считал бабку неприлично восторженной, часто стеснялся ее «старорежимных» высокопарных выражений, ноприэтом любилее, наверное, сильнее, чем родителей. Потому что она была единственной, кто никогда ненапоминал ему отом, что Илюша — представитель известной вгороде учительской династии, азначит, должен жить соглядкой настоящую вцентре города Доску почета, где фамилия Тюриных упоминалась неоднократно. «Учись уних, удуба, уберезы… —
декламировала Ольга Игоревна, когда Илье родители объясняли, где «раки зимуют». — Онистоят, молчат. Молчи иты». Легко распознавая слог Фета, Тюрин кривился, вспоминал, что «переболит скорбящая душа», исподозрением вопрошал бабку: «Это ты кчему?» — «Ктому», — таинственно улыбаясь, отвечала Ольга Игоревна и, дождавшись, когда родители оставят ее внука впокое, озвучивала очередную цитату: «Непечалься, несердись! …День веселья, верь, настанет».
        —Поздравляю, — склонился книзкорослому Илье губернатор ибезошибочно определил принадлежность юноши кизвестной фамилии. — Ольге Игоревне привет.
        Тюрин вытаращил глаза наГлаву администрации: откуда?
        —Меня учила, — объяснил губернатор. — Никогда незабуду. Каквстрашном сне: «Подойдите, юноша». Какона?
        —Взале сидит, — буркнул Илья ипотянул насебя аттестат сотличием.
        —Где? — губернатор сложил ладонь козырьком ипосмотрел впритихший зал.
        —Вон, — показал Тюрин иначал спускаться. Губернатор — заним.
        —Ольга Игоревна, — растрогался Барин. — Глазам своим неверю.
        «Очки надень», — просебя посоветовал ему Илья ипошел ксвоему месту, недовольный.
        Ольга Игоревна поднялась и, пытаясь удержать трясущуюся голову, поклонилась своему бывшему ученику.
        —Имигордится область! Имигордится Россия! — произнес губернатор иполез обнимать пожилую учительницу.
        —Полно, полно, голубчик, — остановила его Ольга Игоревна иподаплодисменты учителей поклонилась публике, какнастоящая актриса.
        Совершив хождение внарод, губернатор наконец-то устал, церемония пошла своим ходом ибольше непрерывалась никакими импровизационными моментами.
        —Наумова Елена Вадимовна! — бросался фамилиями глава области исостервенением жал руку очередному выпускнику (выпускнице).
        —Гордость школы. Будущая олимпийская чемпионка, — подсказал директор губернатору, иНаумова застряла насцене квящему неудовольствию всех присутствующих: губернаторская свита ждала обещанного праздничного приема, родители — скорейшего завершения торжественной части, адети мечтали обосвобождении отпротокольных оков.
        Василису насцену вызвали одну изпоследних. Губернатор скользнул поней взглядом, привычно потряс руку ивопросительно посмотрел надиректора, сжимавшего вруках два последних аттестата.
        —Спасибо, — еле слышно поблагодарила Ладова иначала спускаться, внимательно глядя подноги, чтобы неупасть.
        —Сошествие вАид, — пророкотал энциклопедист Тюрин исловно сглазил: напоследней ступеньке Василиса запнулась инекрасиво рухнула.
        —Ч-черт! — ахнула Юлька ибезуспешно попыталась пробиться кЛадовой.
        —Да сядьты, — прошипел Вихарев итутже заткнулся: Хазова посмотрела нанего так, что проще было провалиться сквозь землю, чем вынести насебе этот взгляд, полный презрения. — Чеготы? — залепетал обескураженный Вихарев. — Вон идет, чё сней станет? Перинаж!
        Пунцовая Василиса, несмея поднять глаз, подошла ксвоему ряду исела скраю.
        —Ладова, — донесся донее Юлькин шепот. — Тыкак?
        —Никак, — отмахнулась Василиса отодноклассницы: меньше всего ей сейчас хотелось внимания ксобственной персоне. Нооно было, иисходило оно отчеловека, чье присутствие ее странно волновало. Ладова почувствовала насебе взгляд Юлькиного отца иопустила голову еще ниже. «Идиотка! — выругала она сама себя идляотвода глаз открыла аттестат, вкотором строчка налезала настрочку, абуквы предательски прыгали. — Да чтоже это такое!» — попыталась взять себя вруки Василиса, новместо этого разволновалась еще больше. «Корова!» — застонала она просебя.
        —Ладова! — Юлька наконец-то добралась доподруги. — Тыкакже так?
        —Незнаю, — чуть слышно ответила Василиса, пытаясь несмотреть всторону Андрея Александровича, что-то активно обсуждавшего сее матерью. Наверное, ее бесславное падение соступенек.
        —Больно? — Хазова была сама доброжелательность изабота.
        —Ядаже непоняла, — грустно улыбнулась Ладова инавсякий случай посмотрела наноги. Так иесть: порвала колготки.
        —Стрелка? — догадалась Юлька.
        —Стрелка — это мягко сказано, — расстроилась Василиса. — Дырища!
        —Прикрой чем-нибудь, — посоветовала Хазова изакрутила головой посторонам впоисках подходящего дляэтого предмета.
        —Чем? Аттестатом? — грустно пошутила Ладова.
        —Серый! — зашипела Юлька. — Пакет дай.
        —Какой? — несразу понял ее Вихарев.
        —Такой, блин! Подкреслом посмотри.
        Подкреслом иправда стоял пакет снехитрым Юлькиным скарбом: аттестат сграмотой, расческа, связка ключей. Сергей по-свойски сунул нос вцеллофановый мешок итолько потом передал его Хазовой.
        —На, — Юлька протянула пакет Василисе. — Дырку прикроешь.
        —Адомой я какпойду?
        —Так ипойдешь. Спакетом. Только ключи отдай. Ато ксебе непопаду…
        Ладова запустила руку впакет, накотором была изображена белокурая девица, доброжелательно улыбавшаяся потенциальному покупателю зубной пасты, наощупь нашла ключи ивернула их владелице.
        —Там еще документы.
        —Ну ичё? — их судьба Хазову, судя повсему, абсолютно неинтересовала. — Свои брось тудаже. Потом заберу.
        Через минуту оказалось, что внедра пакета должен быть опущен еще один аттестат, вихаревский. Итого — три.
        —Аесли я где-нибудь пакет оставлю? — припугнула одноклассников Василиса. — Вон мне каквезет сегодня. Какутопленнику.
        —Юлька! — тутже забил тревогу Вихарев. — СПерины станется. Онавон находу засыпает. Давай лучше я пакет понесу…
        —Сиди уже, — приструнила его Хазова. — Тыитак вштанах.
        —Ачё, Перина безштанов? — заржал Вихарев.
        —Много будешь знать, — зашипела нанего Юлька, — скоро состаришься. Ивообще, Серый, я вот тебя слушаю, слушаю сегодня. Ивсе больше ибольше склоняюсь кмысли отом, что ты идиот.
        —Насебя посмотри, — обиделся Вихарев. — Чё я тебе сделал?
        —Ещеб ты мне что-нибудь сделал, — ущипнула его Хазова и, сдув челку слица, предупредила: — Еще одно слово, иты отмечаешь выпускной влоне семьи. Спапой имамой. Понял?!
        —Напугала! — проворчал Вихарев, нонавсякий случай заткнулся, зная крутой Юлькин нрав: эта ведь какскажет, так исделает.
        Выйти изактового зала дети смогли только после того, какгубернатор сосвоей свитой последовал кпредупредительно распахнутым дверям. Следом заними квыходу бросились особо ответственные родители, так инерешившиеся уйти дотого момента, каких детям вручат этот злополучный аттестат. Последней актовый зал покидала Ладова, выставив перед собой науровне колен Юлькин пакет срекламой зубной пасты.
        —Ты, каквсегда, последняя, — непреминула сказать Ежиха, поджидавшая Василису увхода. — Живо! Фотографироваться!
        —Янехочу, — отказалась Ладова.
        —Через «нехочу», — скомандовала Лариса Михайловна изаблестела глазами, подкоторыми залегла неровная чернота отосыпавшейся сресниц туши. — Напамять!
        Василисе меньше всего хотелось оставлять этот несуразный день впамяти, ноотказаться вовторой раз она нерешилась ипослушно побрела зафыркающей Ежихой, послучаю вырядившейся врозовую атласную блузку согромным кружевным жабо, царапающим остренький подбородок.
        —Быстрее, Ладова, — торопила Лариса Михайловна. — Фотограф ждет, все собрались. Однаты, каквсегда, опаздываешь.
        —Уж какмогу, — проворчала Василиса, нохода все-таки прибавила, приэтом пару раз споткнувшись наровном месте.
        Потрадиции сфотографировались нафоне памятника Володе Ульянову: подкрупной кучерявой головой гранитного юноши застыли бледные пятна ученических лиц, напуганных приказом: «Неморгать! Смотреть вобъектив!»
        Наснимке Ладова стояла слевого боку, выставив перед собой нарядный пакет. Название рекламируемой зубной пасты Василиса запомнила навсю свою оставшуюся жизнь. Иникогда, даже вгостях, ею принципиально непользовалась.
        Спустя много лет эта ее принципиальность, конечно, выглядела странной, ноЛадову это несмущало: уж слишком хорошо она запомнила все сюрпризы того рокового, помнению ее родителей, дня.
        Асобственно говоря, что произошло? Да, ничего особенного, если несчитать, что кприходу гостей Василиса Ладова надела насебя нарядное атласное платье такогоже розового цвета, какиЕжихина блузка.
        —Красавица! — расчувствовался Юрий Васильевич иобнял дочь, струдом поместившуюся ввечерний наряд.
        —Ну… — Василиса разгладила складки наживоте, — какявам?
        —Прекрасно, — отозвалась изсупружеской спальни Галина Семеновна, попутно отметив, что цвет, конечно, выбран неудачно — полнит, нозаострять внимание наэтом нестала и, чтобы избавиться отневнятного чувства тревоги, снова повторила: — Прекрасно, прекрасно!
        Доприхода гостей оставалось минут двадцать, ародители все медлили имедлили, словно нарочно оттягивая момент выхода издома. Галина Семеновна пыталась отдать последние распоряжения, Юрий Васильевич вторил ей слабым эхом иочень беспокоился замолодежь.
        —Какони шампанское откроют?
        —Аты им сам открой, — советовала жена ивзбивала прическу стакой тщательностью, будто выпускной был унее.
        —Мама, — взвывала Василиса. — Ненадо! Мысами.
        —Самивы! — ворчал Ладов ипериодически поднимал голову кпотолку, мысленно прощаясьто срожковой люстрой, то сгипсовой розеткой.
        —Вконце концов, — вспомнила Галина Семеновна. — Мыже договорились сАндреем Александровичем, что дождемся прихода гостей, поздравимвас, вместе поднимем пофужеру шампанского итолько потом уйдем.
        —Ненадо, — застонала Василиса, только насекунду представив себе эту картину.
        —Ачего ты так противишься? — удивилась Галина Семеновна ипосмотрела намужа, который невыпускал изрук бутылку шампанского инаправлял ее горлышкото налюстру, то нависевшие настене картинки изянтаря, то взеркальное нутро серванта. — Юра! — невыдержалаона. — Ну сколько можно?! Что ты какребенок, ей-богу, никак ненаиграешься!
        Юрий Васильевич вопросительно посмотрел нажену.
        —Давай дождемся, — попросила она его стакой интонацией, какбудто тот категорически отказывался это сделать ибуквально взашей гнал ее изсобственного дома.
        —Давай, — легко согласился Ладов ивыстрелил избутылки впортрет покойной тещи.
        —Ясерьезно тебе говорю, — рассердилась Галина Семеновна, непочувствовавшая должного внимания ксвоему предложению. — Мыих дождемся, ты сам откроешь шампанское. Поздравим молодежь — икГусевым.
        —Да… — открыл было рот Юрий Васильевич, нонезакончил, потому что почувствовал насебе красноречивый взгляд дочери: — Нет! — вдруг заартачился он ивернул боевое оружие настол, любовно погладив обтянутое золотой фольгой горлышко.
        —Что значит «нет»? — обалдела Галина Семеновна игневно посмотрела намужа.
        —Ато изначит, что нечего ерунду городить, — залихватски ответил Юрий Васильевич ивстал наносочки, чтобы потом резко плюхнуться напятки. — Себя, чтоли, забыла, Галя? — укоризненно взглянул он нажену ипочувствовал, что сегодня, вчесть праздника, вчесть получения дочерью аттестата онеполном среднем образовании, напьется уГусевых вхламину искажет Гальке все, очем молчал несколько лет.
        Убитая мелким предательством, Галина Семеновна молча проглотила обиду и, подойдя кдочери, довольно бесцеремонно поправила наней съехавший набок пояс, сдула какие-то невидимые соринки срозового атласа, приказала покружиться имечтательно произнесла:
        —Везет тебе, Васька! Вся жизнь впереди!
        «Нето что уменя!» — стоской подумала обудущем старшая Ладова итоже почувствовала, что сегодня, вчесть праздника скажет мужу все, очем молчала несколько лет. Иплевать, что произойдет это уГусевых, пусть знает! Ивсе пусть знают!
        Решительно настроенные супруги Ладовы встали около порога, новместо того чтобы перешагнуть через него, снова замешкались, бессознательно оттягивая момент итогового объяснения. Судьба несчастных родителей вэтот момент Василису совершенно неинтересовала. Мало того, она открыто выказывала им недовольство ислезно просила какможно быстрее отправиться кдорогим Гусевым. Ейхотелось принять своих гостей вовсеоружии, адляэтого ей были необходимы десять минут тишины, полное одиночество исвободное зеркало. Поэтому, кактолько родители наконец-то покинули свой дом, добровольно переданный нарастерзание молодежи, Василиса замерла впредвкушении свободы ихорошего настроения. Ну адальше, какводится, ипроявился тот самый множественный эффект обманутого ожидания.
        Первое разочарование постигло Ладову прямо вдверях собственной квартиры. ИНизамова, иХазова явились одетыми непопротоколу. Наобеих были вытертые джинсы ипростенькие футболки, больше уместные дляспортивных соревнований ипикников, нежели длязваного ужина.
        —Вот идвое изларца, одинаковых слица, — насупилась Василиса, одевшаяся так, кактого требовал предварительный договор, по-вечернему. — Мыже договорились!
        —Перина! — Вихарев взлетел полестнице изастыл вдверях. — Да ты неПерина теперь! Ты — это… Юльк, какее, эту?..
        —Кого? — несразу поняла Хазова.
        —Куклу эту.
        —Какую? — никак недогадывалась Юлька.
        —Барби, — быстро сориентировался Ильсур Бектимиров, какстарший брат непонаслышке знающий, очем идет речь.
        —Во! — заржал Вихарев. — Ты Барби!
        —Сам ты Барби, придурок, — вихрем налетела нанего Гулька итак посмотрела наБектимирова, что тот сразу понял: подыгрывать товарищу нестоит.
        —Запридурка ответишь, — надулся Вихарев, нотоже вовремя остановился: заспиной уНизамовой вырос Ильсур, ростом значительно превосходивший всех, даже хозяйку дома.
        —Спокойно, братан! — Бектимиров отодвинул Гульку всторону и, раздувая тонкие ноздри, уставился нахазовского спутника.
        —Подеритесь еще, давайте, — встряла Юлька и, схватив Вихарева заруку, потащила засобой.
        Заруки взялись иНизамова сосвоим спутником:
        —Знакомься, Васька. Ятебе говорила, — представила Бектимирова Гулька ипокраснела.
        —Очень приятно, — улыбнулась ему Ладова ипоказала рукой: «Проходите».
        —Куда технику ставить? — Ильсур старался быть галантным, памятуя свод правил, которые озвучила ему Низамова перед входом вподъезд: матом неругаться, нататарский непереходить, кЛадовой относиться также уважительно, каккродной матери, сбалкона неплевать ит.д. «Может, я тогда непойду?» — криво усмехнулся Бектимиров. «Пойдешь», — приказала Гулька ибросила нанего тот самый взгляд, из-за которого повышалось артериальное давление икраска приливала кюношеским щекам.
        —Можно сюда… — Василиса показала нажурнальный столик, накотором заботливая Галина Семеновна заранее выложила все, что могло понадобиться вовремя банкета: сменные приборы, салфетки, хазовские коробки конфет, открывалку длябутылок, штопор зачем-то идаже бактерицидный пластырь.
        —Серега, — позвал Вихарева Ильсур. — Иди сюда…
        —Оннеслышит, — объяснила Ладова. — ОнисЮлей набалконе. — Позвать?
        Еще неосвоившийся начужой территории, Бектимиров молча кивнул.
        —Сергей, — Василиса приоткрыла балконную дверь. — Тебя там зовут.
        —Кто? — Вихареву явно нехотелось покидать наблюдательный пункт — прекрасное место длякурения.
        —Бектимиров, наверное, — предположила Юлька ишумно втянула носом дым.
        —На — подержи, — он передал Хазовой тлеющую сигарету ипроскользнул вкомнату, где моментально определил суть проблемы. — Удлинитель нужен. Пери-и-ина!
        Ладова накличку неотозвалась, зато Низамова — сразуже:
        —Тыкого зовешь, мальчик?
        —Онаменя достала, — пожаловался Вихарев Ильсуру. — Шило, блин…
        Вответ Бектимиров спокойно поставил магнитофон напол, повернулся кСергею, нонеуспел даже рта открыть, какВихарев поднял руки вверх.
        —Ясно-понятно. Недурак.
        —Явижу, — снова взялся зашнур Ильсур ипосмотрел накухонную дверь, сквозь стекло которой был виден точеный Гулькин профиль.
        Через пару минут шарманка, так называл магнитофон Вихарев, была установлена иоттуда полилось волнительное: «Осенний поцелуй после жаркого лета // Ты, может быть, один, кто почувствовал это…»
        Низамовское сердце сразуже отозвалось налюбимую мелодию. Гульназ выскочила изкухни снедорезанным батоном вруках и, пританцовывая, остановилась возле Ильсура, непереставая подпевать Пугачевой.
        —Ты, может быть, один захотел этот вечер // Сомною испи-и-ить… додна-а-а…
        Услышав музыку, неутерпела и«прикованная» кбалконным перилам Хазова, наблюдавшая заскоропалительным исчезновением вихаревской сигареты. Проскользнув взал, она задвигалась втакт изамурлыкала вунисон сГулькой.
        ИЛадовой тоже захотелось встать рядом икрасиво, какони, задвигать бедрами, новместо этого она молча наблюдала итихо завидовала их нежной хрупкости.
        —Классная песня, — приплясывая, заявила Хазова ипопросила повторить.
        —Ну, уж нет! — отказался повиноваться Вихарев. — Так мы доутра вашу Пугачиху слушать будем.
        —Небудем, — успокоила его Юлька. — Сейчас Наумова придет с«Комбинацией». Будешь проколбасу слушать: «Два кусочека колбаски…» — вихляясь, затянула Хазова иподмигнула Гульназ: — Слова учи, Гуль, ато Ленка обидится.
        —Агдеони, кстати? — вспомнила оботсутствующих Низамова.
        —Сейчас придут, — пообещал ей Вихарев, апотом спохватился, бросился вприхожую иприволок оттуда спортивную сумку. — Забыл! — стукнул он себя полбу. — Перина! Открывай морозилку! — Вруках уСергея призывно звякнули две бутылки водки.
        Василиса встала спиной кхолодильнику, скрестила нагруди руки и, уставившись наЮлькиного подопечного, сумрачно произнесла:
        —Слушай, Вихарев, проводку речи небыло. Тызачем ее приволок?
        —Тычё? Перина? Сдуба рухнула? Ачё мы пить смужиками будем?
        —Да тебя накроет, пацан, — встряла Гулька. — «Боржоми пей», здоровее будешь.
        —Нувы, это… — Вихарев отнеожиданности потерял дар речи. — Блин, даете… Чё занаезд?
        —Юль, — позвала Хазову Василиса. — Скажи ему…
        Юлька уставилась наодноклассницу.
        —Тывидела, сколько он водки принес? — выдала Вихарева Ладова, обеспокоенная моральным портретом своих родителей, пообещавших исключить спиртное издетского меню.
        —Сколько? — заинтересовалась Хазова иполезла впакет.
        —Всего две. Мамой клянусь! — выпалил Вихарев, незамечая, какпоморщился наблюдавший закухонной разборкой Бектимиров.
        —Слушай, Василиса… — ссомнением вголосе проговорила Хазова. — Тут вроде все взрослые люди. Может, небудем пионерлагерь устраивать?
        —Ачто я родителям скажу? — дрогнула принципиальная ввопросах семейной чести Ладова.
        —Да выветрится все! — обрадовался забрезжившим перспективам Сергей. — Мыспацанами сразу накатим, идоприхода родаков все выветрится. Точно, Перина. Яобещаю.
        —Меня зовут Василиса… — напомнила ему Ладова, пытаясь одновременно убить двух зайцев: мерзкое прозвище ивозможный пьяный шабаш.
        —Ну, — Сергей переступил сноги наногу.
        —Вот иобращайся комне поимени, иначе…
        —Иначе?
        —Иначе домой пойдешь, Серый, — пригрозила Юлька. — Вместе сосвоим барахлом. Понятно?
        —Понятно, — вмгновение ока сориентировался Вихарев изаголосил: — Прости-и-и меня, Ладова! Ладно?
        Хазова вопросительно посмотрела наподругу. Василиса опустила руки, разгладила торчащую атласную оборку инеожиданно серьезно произнесла:
        —Ятебе неверю.
        —Хошь, наколени встану? — продолжал ломать комедию Вихарев.
        —Ненадо, — остановила его Ладова и, пропустив кхолодильнику, вышла изкухни, бросив находу: — Веди себя просто по-человечески. Этого достаточно.
        Сергею стало неудобно. Хазова почувствовала это сразуже.
        —Вихарев, — зашептала она ему вухо. — Будь человеком.
        —Буду, — пообещал Сергей изажмурился.
        —Очень наэто рассчитываю, — сказала Хазова ивдруг рявкнула, какфельдфебель: — Понял?
        Ктакому повороту юноша готов небыл. Ибудь наЮлькином месте кто-нибудь другой, он тотчасже отвесилбы затрещину иливчелюсть двинул, аздесь — стой итерпи. Нотерпеть нехотелось.
        —Хватит орать, — тихо произнес Вихарев ивзял Хазову зазапястье. — Поняла? — Онлегко сжал ее руку. Юлька хмыкнула. — Поняла? — он сжал сильнее. НоХазова руки невырвала, взгляда неотвела. Онастояла иждала, что будет дальше. — Янеслышу…
        —Инеуслышишь. — Юлька прижалась кВихареву щекой изамерла, атот разжал пальцы исшумом втянул всебя ее запах. Даже голова закружилась. — Стой ровно, Серый, — почувствовала его настроение Хазова ипанибратски чмокнула прибалдевшего Вихарева внос. — Чего-то Тюрина сЛенкой нет…
        «Да пропади они пропадом», — сненавистью подумал Сергей обокружающих, скоторыми придется сегодня делить Хазову, ибодро ответил:
        —Придут. Никуда неденутся.
        —Семеро одного неждут, — Юлька покинула кухню споднятым указательным пальцем.
        Взале никого небыло, пораздувающемуся тюлю Хазова безошибочно определила местонахождение компании ивышла набалкон:
        —Чего-то Тюрина сЛенкой нет, — повторила она теперь уже им и, протиснувшись кперилам балкона, свесилась вниз. — Может, небудем ждать?
        —Будем, — отозвалась Василиса ипокосилась наГульку, словно приклеившуюся кБектимирову. «Любовь», — подумала Ладова ипочувствовала себя настолько лишней, что впору было прикинуться больной иотказать гостям отдома.
        Чувство абсолютноникомуненужности стало вторым глобальным разочарованием Василисы. «Дура! — мысленно ругала себяона, прежде незнавшая зависти квлюбленным. — Сейчас еще эти двое явятся, ивообще все будет прекрасно: неквартира, адом свиданий».
        —Вась… — Низамова словно почувствовала что-то неладное итронула подругу заплечо: — Тычё?
        Ладова молча пожала плечами.
        —Все впорядке? — Гулька намиллиметр отодвинулась отБектимирова иобняла Василису заталию. — Негрусти, — прошептала счастливая Низамова, безошибочно определившая причину ладовской тоски.
        —Ладно тебе, — буркнула Василиса и, высвободившись изГулькиных объятий, сделала шаг всторону.
        —Давайте уже садиться, — предложила Хазова и, сложив ладони рупором, заорала: — Ау! Тюрин! Где ты там?!
        «Здесь!» — захотелось прокричать вответ стоявшему вдверях ладовского подъезда Илье, который вот уже полчаса поджидал запаздывающую Наумову. «Привычка свыше нам дана: замена счастиюона», — попримеру Ольги Игоревны успокаивал себя Тюрин подходящей цитатой, новолнение отэтого неуменьшалось, астановилось все сильнее.
        Подумать только! Онспециально пришел пораньше, хотел вручить Ладовой цветы. Один, безвсех. Просто вложить ей вруки исказать: «Спраздником тебя, Василиса». Инечего больше. Адальше — будь что будет. Главное — первый шаг. Носделать его Илья неуспел, потому что еще издалека увидел этих четверых возле Василисиного подъезда. «Засмеют!» — испугался Тюрин испрятался зателефонную будку, откуда еще минут пять выглядывал: зашли илинет.
        Итолько когда площадка перед ладовским подъездом опустела, Илья покинул свое убежище и, посвистывая, медленно направился кзаветным дверям, пытаясь справиться снахлынувшим волнением. Подняться вквартиру Ладовой Тюрин так инерешился, подумав отом, что вроде каксЛенкой гораздо сподручнее, иостался ждать Наумову возле подъезда. Сначала он расположился налавке исел вальяжно — нога наногу. Нокактолько Илья понял, что Василисин балкон выходит именно наэту сторону, апотом еще иуслышал знакомые голоса товарищей, отего вальяжности неосталось иследа: он просто застыл темноголовым сурикатом возле обшарпанных дверей подъезда, оклеенных разноцветными объявлениями разного содержания. Именно заих чтением изастала его выросшая словно из-под земли Ленка Наумова.
        —Авот ия, — кокетливо проговорила она итронула Тюрина заплечо.
        —Чего так долго? — пробурчал Илья, незная, что делать дальше. Вруках — этот дурацкий букет, чертбы его побрал. Надо было выкинуть!
        —Какя тебе? — покраснев, поинтересовалась Наумова ипокружилась перед Ильей, какперед самым правдивым вмире зеркалом.
        Такой Ленку Тюрин никогда невидел: впраздничном голубом платье, слегкомысленными воланами поподолу, скакими-то кружевными вставками врукавах. «Снегурочка, ё-моё», — подумал Илья иеле сдержался, чтобы неусмехнуться.
        —Красиво? — Наумова была явно довольна произведенным наодноклассника впечатлением. Тюринское молчание она прочитала по-своему, каквысшую похвалу. — Априческа? — Ленка тряхнула головой, иее черный хвост, торчавший прямо, качнулся маятником — водну сторону, вдругую.
        Спрической Наумова немного погорячилась: волосы нависках были стянуты стакой силой, что немного навыкате глаза приобрели нетипично раскосую форму, отчего стала отчетливо видна выступающая вперед челюсть.
        —Ну? — потребовала ответа Ленка ивопросительно посмотрела налохматый букет взгрустнувших безводы белых пионов. — Этомне?
        —Ну акомуже? — нарочито браво ответил Тюрин ипротянул приготовленный дляВасилисы букет Наумовой. — Поздравляю.
        —Счем? — непоняла Ленка, апотом очем-то подумала иловко просунула свою руку подлокоть Илье. — Идем тогда?
        Тюрин тщетно пытался оторваться отНаумовой, то предлагая ей пройти вперед, то чуть затормозить, ноЛенка нехотела разлучаться нинаминуту исупорством висла унего наруке, какномерок навешалке.
        Илья сделал еще одну попытку высвободить руку, чтобы позвонить вквартиру, ноНаумова быстро опередила его иуверенно ткнула пальцем вчерную кнопку. Так они ипредстали перед своими товарищами — какпара.
        —Смотрите, что мне Илюха подарил, — тутже похвасталась перед девчонками счастливая Ленка иперешагнула через порог, втащив засобой бедного Тюрина.
        —Ба-а-а-а! — вылетел изкухни Вихарев, иневооруженным глазом уже было видно, что паренек немного навеселе: — Еще одна Барби. Только голубая! Братан, сочувствую… — прошептал Сергей ипоказал глазами нарозовую Василису. — Юлек!
        Юлек насупилась иушла вкомнату.
        —Ачё? — ДоНаумовой все доходило очень медленно. — Выуже начали, чтоли?
        —Нет, вас ждем, — успокоила ее Василиса ипредложила пройти кстолу: — Заодно сновым человеком вас познакомлю.
        После этих слов уТюрина душа ушла впятки. «Соперник!» — расстроилсяон, нобыстро оправился, обнаружив утого наруках разрумянившуюся Низамову.
        —Ильсур. — Ладова представила Бектимирова вновь прибывшим.
        —Илья, — протянул ему руку Тюрин исэнтузиазмом ее потряс.
        —Ятебя знаю, — тутже заявила Наумова. — Тывсборной области пофутболу. УСараева занимаешься. Так?
        —Так, — подтвердил Бектимиров. Ленкино лицо ему тоже показалось знакомым.
        Попримеру Ильи Наумова протянула Ильсуру руку итутже сделала замечание одетым вджинсу девчонкам.
        —Нормально! — возмутиласьона. — Мыж вроде договорились, — Ленка оправила платье иподошла кВасилисе. — Нет, ну ты подумай! Подруги называются.
        Ладова спониманием посмотрела навозмущенную Ленку ирешила держаться кней поближе. Нафоне субтильных Гульназ иЮли они выглядели ну просто двумя фонарными столбами. Только вокруг одного струился розовый свет, авокруг второго — голубой. Картина получилась, прямо сказать, гротесковая. «Смешались вкучу: кони, люди», — точно подметил Тюрин инаконец-то усмехнулся вслух.
        —Давайте застол! — дала команду Василиса идала гостям возможность самим определиться сместами.
        Расселись быстро. Какиподозревала хозяйка, точно попарам. Пришлось ей занять место воглаве стола, что она исделала. Ноотэтого вольготнее чувствовать себя нестала. Наоборот, язык унее присох кнебу, слова перестали выговариваться, изастолом повисла неловкая пауза. Надо было что-то сказать, асказать было нечего. Тогда роль тамады взял насебя неунывающий Вихарев ибодрым голосом объявил:
        —Ну что, давайте накатим?
        —Давайте, — какпокоманде отозвались все присутствующие иразом зашумели. Надо было открывать шампанское, аопыта небыло.
        —Ща все будет, — заверил всех тамада ибойко схватился забутылку ипотряс ею ввоздухе. Результат незаставил себя ждать, кактолько между пробкой игорлышком появился минимальный зазор, шампанское пенной струей хлынуло наскатерть, какпена избрандспойта. Больше всего досталось Ленке Наумовой: она какраз сидела напротив того места, где стоял первооткрыватель шампанского.
        —Дурак! — обиделась она наодноклассника ипонеслась вванную замывать испорченное платье. Заней ринулась Василиса, Юлька итолько Низамова оказалась способна посмотреть наситуацию критически иторжествующе изречь:
        —Вот поэтому я ипришла вджинсах.
        —Ну, предположим, непоэтому, — прокомментировал ее реплику Тюрин.
        —Аты, я смотрю, больше всех знаешь, — неосталась вдолгу Гулька иприслонилась кплечу Бектимирова.
        —Онмного чего знает, — вступился заИлью Вихарев. — Между прочим, могло быть ихуже — первый раз шампунь открывал.
        —Больше неоткрывай, — сложив ладони словно вмолитве, попросила его Низамова.
        —Ну, сама тогда открывай, — огрызнулся Сергей. — Ну, илипусть твой открывает. Умеешь? — ехидно поинтересовался он уИльсура.
        —Не, брат, неумею, — честно признался Бектимиров итутже добавил: — Мнеэто безнадобности. Ятатарин.
        —Ачё, татары непьют, чтоли?
        —Ну, впринципе, пьют, — замялся Бектимиров. — Ноя небуду. Коран непозволяет.
        —Кто?
        —Коран, — повторила вслед заИльсуром Гульназ.
        —Священная книга мусульман, — перевел своему недалекому однокласснику Тюрин.
        —А-а-а-а, — Вихарев побоялся прослыть необразованным испешно добавил: — Такбы исказали.
        —Атебе так исказали, — усмехнулась Хазова, аНизамова иее спутник переглянулись.
        —Японял, — надулся Сергей ирешил разлить шампанское пофужерам. Хватило только натри. Ито неполных.
        —Это все? — удивилась Юлька, уставшая успокаивать расстроенную Наумову.
        —Так вылилосьже.
        —Так вторую открой, — скомандовала Хазова икивнула головой всторону журнального столика. — Только аккуратно.
        —Яаккуратно, — заверил ее Вихарев ибросился исполнять приказание. Так иопределилась вторая жертва так иненачавшегося застолья.
        Непонимая, почему пробка остается вбутылке, хотя сняты ифольга, ипроволока, Сергей склонился надгорлышком, дабы рассмотреть, вчем причина столь завидного упрямства запирающего механизма. Неисключено, что взгляд юноши отличался особой гипнотической силой, потому что буквально через пару секунд пробка сгромким хлопком вырвалась избутылки и«впилась» вбровь «факиру».
        —А-а-а! — взвизгнула Юлька ибросилась ктоварищу. — Серый!
        Вихарев накрик Хазовой никак неотреагировал: согнувшись вдвое, он застыл возле журнального столика, закрыв правой рукою глаз. Левая рука намертво вцепилась вгорлышко бутылки снерасплескавшимся, между прочим, шампанским.
        —Что увас случилось? — примчались изванны Ладова иЛенка Наумова.
        —Сереге глаз выбило, — мрачно известил их Тюрин ипредставил себе реакцию вихаревских родителей.
        —Серый, покажи, — крутилась возле него Юлька ипыталась оторвать приклеившуюся клицу руку Вихарева.
        —Непокажу, — пробубнил тот иаккуратно поставил бутылку наковер.
        —Покажи, — Хазова чуть неплакала: друг сердечный был застрелен избутылки шампанского, доставленной вквартиру Ладовой самим мэром города, апосовместительству — ее родным отцом.
        —Серега, — вдело вступил Бектимиров. — Ну ладно, чего там утебя сглазом? Видишь что-нибудь?
        —Нет, — помотал головой Вихарев, ипоспине уЛадовой пополз холодок.
        —Как«нет»?! — напугалась Юлька исновой силой набросилась напострадавшего.
        —П-пах! — ткнул он ее вживот пальцем изаржал: — Испугалась?
        —Идиот, — Хазова залепила ему подзатыльник, иВихарев отпустил руку. Глаз был цел, рассекло только бровь, ноудар был такой внушительной силы, что раздулось все лицо — отвнешнего края правой брови досередины щеки.
        —Красавец! — чуть непоперхнулась отсмеха Гулька.
        —Бог шельму метит, — вставила свое слово Ленка Наумова ипочувствовала себя отомщенной. Итолько Василиса произнесла свое традиционное: «Судьба такая!», исуеверно покосилась напортрет бабушки, чьи рубиновые серьги были благополучно возвращены вкоробочку стехнической ватой испрятаны взаветную шкатулку сукрашениями сомнительной ценности.
        Все сегодня шло нетак. Вместо оживленной беседы застолом царила скука смертная. Иеслибы небедолага Вихарев, наверное, былобы еще скучнее: этот хоть исвоеобразно, новеселил присутствующих, заставляя их улыбаться какой-нибудь глупости. Анекдоты сыпались изнего какизрога изобилия. Часто фривольные, немыслимые вкомпании дам, нодевчонки ничего, практически несмущались, аместами хохотали дослез. Особенно Гулька. Еезастолом веселила любая глупость. Она, радостная ихмельная только отодного присутствия Бектимирова, наверное, моглабы расхохотаться напохоронах — только палец покажи.
        «Совсем сума сошла!» — мысленно осудила ее Василиса, улыбавшаяся через силу плоским шуткам одноклассника, нопрервать этот безудержный поток пошлости нерешалась, ибо видела, что никого, кроме нее, это особо небеспокоит. Искренне смеется Юлька Хазова, обычно нетерпимая клюбой глупости. Причем непонятно, что ее так расслабило: толи шампанское, толи желание любой ценой сегодня оторваться.
        Ленка так вообще вихаревские остроты пропускала мимо ушей. Онаинетакое всвоем пролетарском районе слышала. Гораздо забористей, сматерком.
        Пожалуй, также неуютно, какВасилиса, чувствовал себя только Тюрин, нооткрыто своего неодобрения невыказывал икриво хмыкал впробивающиеся усы, чтобы неотрываться отколлектива.
        —Пацаны! — периодически прерывал свое выступление Вихарев. — Давайте накатим.
        —Давайте! — поддерживал его Бектимиров ичокался сним рюмкой сминералкой.
        —Илюха! — Вихарев вскакивал сосвоего места, обходил стол, обнимал Тюрина заплечи ипытался выпить сним набрудершафт, правда, плохо представляя, какэто насамом деле должно выглядеть.
        Пить водку Илье ненравилось, ноСергей точно знал рычаг, накоторый необходимо нажать, чтобы ему неотказали: «Давай, Илюха. Тыже пацан!»
        Вот иприходилось Тюрину соответствовать этому гордому званию.
        —Тыешь-ешь, — оберегала его Наумова, вточности копируя поведение собственной матери. — Закусывай-закусывай…
        Онаготова была кормить Илью сложечки, лишьбы чувствовать себя сним одним целым. Неосведомленность Ленки втом, покакой причине Тюрин оказался вполном одиночестве возле ладовского подъезда сбукетом вруках, делало ее вполном смысле слова счастливым человеком. Онасвято верила, что ицветы, исмущение — все это посвящаетсяей. ИНаумова умела быть благодарной, поэтому Илье можно было небеспокоиться освоей дальнейшей судьбе хотябы втечение пяти-шести ближайших часов: небросит, незабудет, додома доведет.
        —Хочешь яблочко? — Ленка поднесла ктюринским губам потемневшую дольку. Илья отрицательно покачал головой: ему нето чтобы дольку съесть, ему уже исидеть-то застолом было трудно.
        —Илюха, — Вихарев снова, ноуже гораздо медленнее, поднялся из-за стола.
        —Сядь, — дернула его зарукав Хазова, итот тутже приземлился насвое место.
        —Ябыстро, — заплетающимся языком пробормотал Вихарев и, стянув старелки веточку петрушки, попытался вставить Юльке вволосы.
        —Офигел, чтоли?! — хлопнула его порукам Хазова. — Куда ты лезешь?
        —Ктебе, — мурлыкнул Сергей и, засунув петрушку врот, начал жевать.
        —Юльк, — позвала ее Наумова. — Недавай ему больше пить. Пусть чего-нибудь поест.
        —Яему немамка, — отмахнулась Хазова, нокнаумовским словам прислушалась ипотащила Вихарева набалкон.
        —Давай имы воздухом подышим, — по-матерински предложила бледному Тюрину Ленка. Нотот только отрицательно помотал головой. Любое движение давалось Илье согромным трудом: мало того что все кружилось перед глазами, еще инакрывало волной тошнотворной мутоты. Потому он истарался сидеть, нешевелясь инеоткрывая рта, что боялся — его прямо сейчас вырвет.
        Догадливая Наумова быстро сориентировалась ивсе-таки заставила Тюрина подняться, правда, потащила она его ненабалкон, автуалет, где ипредложила будущему, какона уже решила, мужу вставить два пальца врот.
        Чуткому ксловесным образам Илье проверенная веками рекомендация непонадобилась. Егостравило сразуже, кактолько он представил себе, что решится наподобную экзекуцию, да еще вприсутствии Ленки. Впрочем, выгнать Наумову изтуалета унего просто нехватило сил, ибо его выворачивало безостановочно.
        —По-моему, Илью рвет, — предположила Василиса, докоторой изуборной донеслись весьма характерные звуки.
        —По-моему, тоже, — подтвердила Гулька.
        —Отлично, — усмехнулась Ладова, восседавшая воглаве стала, какпредводительница уездного дворянства названом обеде. — Ради этого стоило собраться…
        —Ая тебе говорила, — тутже напомнила ей Низамова.
        —Проэто, — Василиса кивнула всторону туалета, — ты мне неговорила.
        —Ая-то откуда знала? — пожала плечами Гулька, отказавшаяся пригубить даже шампанское. — Намвот сБектимировым это негрозит, мы люди непьющие. Нам Коран запрещает.
        Ничего подобного отГульназ Ладова прежде никогда неслышала. Общаясь сНизамовой много лет, она никогда незамечала втой какой-то особой религиозности. Абика — та да. Полюбому поводу — намаз. Даже Гулька посмеивалась, нотак, чтобы та невидела. «Перед Бектимировым, чтоли, марку держит?» — предположила Василиса иотступилась.
        —Наверное, горячее никто небудет? — взадумчивости произнесла Ладова, незная, что делать дальше. Все шло вразрез сее представлениями осегодняшнем дне. Причем ссамого начала. Одно разочарование сменяло другое. Теперь вот еще эти дураки напились. «Больше никогда!» — поклялась Василиса, нопроговорить клятву доконца неуспела: злобная Хазова втащила вкомнату пьяного встельку Вихарева. Тот, вотличие отблюющего Тюрина, чувствовал себя прекрасно итребовал ухозяйки дома сатисфакции зананесенное увечье.
        —Хорош, мальчик, — неудержалась, чтобы несъязвить Низамова.
        —Заткнись, блин… — тутже отреагировал наее выпад Вихарев, аЮлька залилась краской: такое она тоже видела впервые.
        Недолго думая, Ильсур поднялся из-за стола имолча уставился наВихарева. «Какпохож наиндейца! — отметила Василиса. — Только длинных волос иперьев нехватает». Сбоку ей виден был только его профиль, ион был очень красив, этот профиль Бектимирова: тонкий, свырезанными ноздрями, раздувавшимися вгневе. Так что Гульку вполне можно понять!
        —Ильсур, пожалуйста, — обратилась кБектимирову Ладова, понимая, что позакону жанра сейчас унее вдоме состоится еще идрака.
        —Да чтоже это такое?! — возмутилась Юлька. — Вычто хотите, чтобы соседи еще милицию вызвали? Вот нормально тогда мы погуляем! Слушай, Ладова, нуих, этих придурков, нафиг, пусть чешут домой, ато ты еще ивиноватой останешься…
        —Все нормально, — успокоил всех Бектимиров. — Никто нискем драться небудет. Сейчас. Апотом я всеравно его найду иурою…
        —Потом — пожалуйста! — разрешила ему Хазова. — Сколько угодно! Асейчас давайте хоть потанцуем…
        —Янехочу, — сразуже отказалась Василиса, предвидевшая следующую ситуацию: заиграет медленный танец, иона, каквсегда, останется неудел.
        —Ая хочу, — притопнула ножкой Хазова. — Заодно пусть иэти растрясутся: быстрее протрезвеют.
        Ладова ничего незнала отаком способе выведения изалкогольного опьянения, поэтому Юлькин довод показался ей убедительным. Ипотом, кто знает, какие методики насамом деле существуют? Может, вмедвытрезвителях групповые танцы тоже используют длялечения недуга? Спросить было неукого: отличница Хазова уже танцевала, аэнциклопедист Тюрин, судя позвукам, принимал душ. Да еще неодин. АсНаумовой.
        —Агорячее когда? — Василиса никак немогла перестроиться.
        —Да нуего, твое горячее, — шикнула нанее Низамова иприсоединилась кизвивающейся втанце Юльке.
        «Какроботы», — вынесла им приговор Ладова ипобрела вкухню вроде поделу, авреальности, чтобы переждать медленную музыку, которая, Василиса это чувствовала, вот-вот заиграет. Чтобы невидеть происходившего наимпровизированном «танцполе», все эти кривляния иприжимания, Ладова отвернулась кокну ивнимательно стала рассматривать усевшуюся надетскую карусель компанию подростков. Оникурили исмачно сплевывали подноги. Курили иснова плевали, пока им несделала замечание проходившая мимо женщина. Прозамечание Василиса догадалась поее сердитому лицу. Потом она видела, какта остановилась иразговорилась спопавшейся ей навстречу знакомой. Иони что-то бурно обсуждали, оглядываясь наподростков, идаже что-то им кричали вместе, может быть, даже промилицию. Врезультате мальчишки встали иушли, продолжая плевать подноги.
        —Можно тебя? — Вкухню вошел Бектимиров итронул Ладову заплечо. — Потанцуем? — сказал он тоном, нетерпящим возражений. ИВасилиса легко подчинилась этому индейцу, ипошла рядом, превосходя его вдва раза потолщине, идаже неотняла руки и, пока танцевала, тепло думала оГульке, щедро уступившей ей своего молодого человека наодну, носамую лучшую песню, которая так нравилась Ладовой. Это была знаменитая «Отель «Калифорния».
        Рядом, еле передвигая ноги, топтались Хазова сповисшим наней Вихаревым — тот ради Юльки был готов простоять всю песню наодной ноге.
        —Я… — бормоталон, — затебя… убью нахрен.
        —Молчи, — закрывала ему рот ладошкой Хазова и, подобно Ладовой, пересчитывала все разочарования сегодняшнего дня. Ихбыло достаточно длятого, чтобы сказать, что все илипочти все изчисла присутствующих ей неинтересны идаже раздражают, вот какВихарев, например. Просто она кнему привыкла. Привыкла, что рядом. Нотеперь Юлька подумала одесятом классе, все будет по-другому. «Имне вообще никто ненужен, — рассудилаона. — Главное теперь — учеба. Поступлю вМГИМО иуеду». — «Аесли непоступишь?» — закралось сомнение вее голову. «Все равно уеду. Нарочно! Пусть теперь живет один иженится, наконец», — вспомнила она оботце ирасстроилась: сегодня такой день, аон там один. Аона здесь. Адолжна быть там, сним. Уних дома.
        —Янаверное, пойду, — прошепталаона, перегнувшись через вихаревское плечо, Василисе.
        —Сейчас? — изумилась Ладова.
        —Минут через пятнадцать, — уйти сразу Юльке показалось неудобным, иона, высвободившись извихаревских объятий, скользнула набалкон, где пряталась отВасилисы благородная Низамова.
        —Все? — Гулька встретила Хазову вопросом. — Песня закончилась?
        —Нет.
        —Ачего нетанцуешь?
        —Нехочу. — Юлька отвернулась истала смотреть сбалкона вдругую сторону. — Домой хочу.
        —Куда? — растерялась Низамова.
        —Домой, — насупившись, повторила Хазова, иглаза ее налились слезами.
        —Юль? — Гульназ тронула ее заплечо. — Тычего?
        —Ничего, — всегда бравая Юлька повесила голову.
        —Ну какэто ничего? — забеспокоилась Низамова. — Тыж плачешь?
        —Я? — картинно удивилась Хазова ивстряхнула своей знаменитой челкой. — Яплачу?
        Гулька молча кивнула.
        —Янеплачу! — провозгласила Юлька иразревелась.
        —Бли-и-ин, Юлька, да что стобой? — разволновалась Низамова, обняла ту заплечи идаже попыталась вытереть слезы: — Тушь потекла.
        —Ну ичто… — рыдала Хазова. — Пусть течет. Мнеплевать. Вообще, мне навсе плевать.
        —Это правильно, — поддержала ее Гулька идляпущей убедительности плюнула сбалкона вниз. Потому, какона это сделала, стало ясно, что данный вид деятельности ранее ей знаком небыл. Это она изблагих побуждений, излюбви кближнему. Хочет плевать Юлька? Пожалуйста, плюнем. Лишьбы неплакала. — Юль, — вилась ужом Низамова. — Ну чтоты? Что случилось-то?
        Хазова молчала, пытаясь справиться снакатывающими нанее рыданиями.
        —Ну, я прямо ничего непонимаю, — расстроилась Гульназ. — Может, тебе попить принести?
        Юлька отрицательно покачала головой.
        —Нет, все-таки принесу, — решила Низамова, просочилась взал подпоследние аккорды любимой ладовской песни, схватила состола бутылку сминеральной водой инезамеченной вернулась кХазовой. — Будешь?
        Юлька снова отказалась отпомощи. Тогда Гульназ, недолго думая, набрала врот воды ипрыснула ею нахазовское лицо.
        —У-у-ух! — вырвалось уЮльки. Онаперестала реветь иуставилась наНизамову: — Сума сошла?
        —Это ты сума сошла. Все танцуют — она ревет. Иди сюда, тиле[9 - Дурочка (тат.).], — Гулька задрала свою футболку, обнажив плоский подростковый живот, икраешком начала вытирать расплывшуюся тушь. — Сейчас все сделаем, — любовно бормотала она иприводила Хазову вчеловеческий вид.
        —Ты, прям, какмама, — прошептала Юлька ипотому, какунее задрожали губы, Гульназ все поняла. Онавообще была странно чуткой эта норовистая татарская девочка.
        —Чё ж, Юль, так бывает. Никтож невиноват… — утешалаона, какумела. — Уменя вон мать вообще пенсионерка, уже сколько лет, — сознательно преувеличила она материнский возраст. — Тоже незнаю, сколько проживет. Смотрю вот идумаю: какбы сиротой неостаться. Аабика? — супоением терла она Юлькины щеки. — Аабика вообще — полезное ископаемое: толи встанет утром, толи нет. Так что я тебя понимаю. Каксама подумаю, немогу прям…
        Хазова вовсе глаза смотрела навошедшую вроль будущей сиротки Низамову идумала: почему именноона? НеВасилиса, ее одноклассница, аэта приблудная все время оказывается рядом втот момент, когда ей невыносимо плохо.
        —Да исама могу умереть влюбой момент, — увлеклась Гульназ. — Отсердца.
        —Мама тоже отсердца, — прошептала ей Хазова. — Упапы сердце всегда болело, аумерлаона. Ондаже сказал: «Вместо меня».
        —Вон оно что, — удивилась Низамова испристрастием оглядела покрывшееся пятнами Юлькино лицо. — Припудритьбы тебя… Жалко, нечем. Илиутебя есть?
        —Нет, — Хазова была неиззапасливых.
        —УВаськи есть, — обнадежила ее Гульназ итутже, ввалившись взал, потребовала набалкон Ладову.
        —Онаэтого вашего укладывает, — сообщил заскучавший вожидании возлюбленной Бектимиров. — Может, пойдем?
        —Подожди, — отмахнулась отнего Низамова. — АНаумова где?
        —Это которая вголубом? — уточнил Ильсур.
        —Ну…
        —Тоже, наверное, укладывает. Аможет, сушит…
        Объяснения Бектимирова Гульку неудовлетворили: она решила удостовериться идляэтого направилась прямехонько вкомнату Василисы. Так иесть: настарой деревянной Васькиной кровати мирно полеживали два молодых человека: мокрый, какптенец, Тюрин идовольный Вихарев. Приэтом Илью так знобило, что он пытался завернуться вплед сголовой: смотреть налюдей было неловко. Зато Сергею по-прежнему хотелось праздника, поэтому он покачивался напружинном матрасе Ладовой вверх-вниз, вверх-вниз.
        —Ненадо было их вместе класть, — Ленка была недовольна созданными дляТюрина условиями.
        —Может, каждому отдельную комнату выделить? — вступилась запоникшую Василису Гулька. — Ябы их инакровать класть нестала. Больно жирно будет: сначала нажрутся — потом спать укладываются. Домой пусть идут.
        —Мне-то что? — пожала плечами Наумова. — Пусть Юлька своего берет иидет.
        —Яникуда непойду, — сразу предупредил всех Вихарев иистошно заорал: — Юлек!
        —Тихо! — шикнула нанего Ладова, подумав ососедях через стенку.
        —Юлек! — продолжал вопить тот, пытаясь перелезть через дрожавшего Тюрина.
        —Неори! — водин голос рявкнули нанего Василиса сЛенкой.
        —Небуду, — тутже подчинился им Вихарев ипопросил: — Только этой меня неотдавайте.
        —Нафиг ты мне нужен? — Низамова сразу догадалась, оком речь. — Лежи, давай! — Онаеле удержалась, чтобы недвинуть ему воставшийся целым глаз. — Вась, пудру дай. Кое-что замаскировать надо, — таинственно произнесла Гулька и, недождавшись ответа, безспросу начала копаться вящике письменного стола.
        —Что? — тутже заинтересовалась любопытная Наумова изабыла обущемленных интересах Тюрина.
        —Много будешь знать — скоро состаришься, — ехидно улыбнулась ей Низамова ивместе спудрой выскользнула изкомнаты. Ленка сразуже направилась заней.
        —Ятоже пойду, — объявил Вихарев ипопытался перелезть через трясущегося Илью.
        —Ненадо, — очень строго произнесла Ладова иприсела накраешек собственной кровати.
        —Ячё, сюда спать пришел?! — изпоследних сил возмутился Сергей и, уткнувшись вспину Тюрину, засопел.
        —Уснул, — прошептала Василиса ипочувствовала насебе тюринский взгляд. — Тычего?
        —Извини, пожалуйста, — чуть слышно взмолился Илья итутже отвел взгляд всторону: действительно, было стыдно.
        —Да ладно, — по-житейски ответила Ладова. — Бывает.
        —Сомной такого небывает, — признался Тюрин. — Яводку вообще пил впервый раз.
        —Так ненадо было, — поздновато посоветовала Василиса.
        —Задним умом ия крепок, — кИлье стала возвращаться присущая ему ирония, ион решил вовсем сознаться: — Между прочим букет был длятебя.
        —Дляменя?! — поразилась Ладова.
        —Длятебя. Недонес.
        —Бывает, — постаралась войти вего положение Василиса.
        —Ленку встретил уподъезда, — немного исказил истинное положение дел Тюрин. — Онаспрашивает: «Этомне?» Ну ичто мне оставалось делать?!
        Ход, конечно, Илья сделал великолепный: вЛадовой тутже проснулось сочувствие кпострадавшему.
        —Ясное дело, ничего, — сготовностью заверила его Василиса ипокраснела отудовольствия: сама мысль, что букет, который она увидела вруках уНаумовой, предназначалсяей, была наудивление приятна игрела душу.
        —Значит, ты меня понимаешь?
        —Понимаю, — затрясла головой Ладова ислегкостью признала заТюриным право наошибку.
        Это ее умение входить вположение позже использовали почти все мужчины, встречавшиеся наее пути. ИИлья втом числе.
        —Ленке неговори, — смиренно попросил Тюрин Василису идаже закрыл глаза, напугавшись собственной смелости.
        —Чё Ленке неговори? — выросла словно из-под земли Наумова.
        Илья сВасилисой переглянулись.
        —Сюрприз, — буркнул Тюрин, иЛенка расплылась вулыбке неандертальца, мысленно нарисовав себе предложение руки исердца.
        —Мыдоскольки? — по-деловому уточнила Наумова уЛадовой.
        —Родители вернутся кдвенадцати.
        —Авремени сейчас?.. — Ленка закрутила головой впоисках часов. Ненайдя их настене, нежно взяла Илью зазапястье ипочти прилегла рядом, чтобы разглядеть, что показывают стрелки часов.
        Тюрину было неприятно столь близкое соседство: он автоматически отодвинулся, и, вотличие отНаумовой, Василиса это сразуже заметила.
        —Еще три споловиной часа, — сообщила Ленка Тюрину иобернулась наЛадову стаким видом, что та вновь почувствовала себя лишней всобственной квартире. — Можешь чай поставить?
        —Могу, — Василиса пожала плечами и, выходя изкомнаты, краем глаза заметила, какНаумова быстро погладила горе-выпивоху поголове. «Господи, — сжалостью подумала Ладова. — Дура-то какая». Правда, Ленку было жалко. Василиса только наминуту представила, каково это заблуждаться насобственный счет, верить всвою красоту инеотразимость, анасамом деле быть посмешищем дляокружающих. Ией захотелось вернуться вкомнату, стащить сосвоей кровати урода Тюрина иоткрыть Наумовой глаза. Ноничего подобного Ладова, разумеется, делать нестала: тот факт, что тайной мечтой Ильи была она сама, по-женски ее окрылял ипридавал уверенности. Акто сэтим расстается добровольно? Вот иЛадова нестала.
        Оставшись неудел, Василиса вернулась кчестной компании, перекочевавшей набалкон.
        —Васька! — поприветствовала ее Низамова исмачно захрустела яблоком: — Наконец-то! Мытут воздухом дышим.
        —Понятно, — вздохнула Ладова инабрала вгрудь побольше воздуха.
        —Смотри нелопни, — хихикнула Юлька, набледное лицо которой невозможно было смотреть безсодрогания. Василисина пудра явно неисправила положения, наоборот, только усугубила, сделав Хазову похожей наактера изяпонского театра кабуки.
        —Может, погуляем? — предложил Бектимиров, помнивший обобещании матери быть водиннадцать дома. — Все равно набалконе висим. Так хоть пройдемся. Тыкак? — ласково посмотрел он наГульку, которой, собственно говоря, можно было инеотвечать. Итак все ясно: кудаты — туда ия.
        —Аэти? — Василиса вспомнила проНаумову, Тюрина ираненого Вихарева.
        —Пусть отсыпаются, — заявила Низамова.
        —Всмысле? — непоняла ее Юлька, пропустившая вхождение своих одноклассников вреабилитационный период.
        Перебивая друг друга, стали рассказывать. Сначала Бектимиров — отом, какмощная Наумова выволокла изванны мокрого, какмышь, Тюрина. «Вот так!» — Ильсур схватил Гульку подруки ипотащил содного конца балкона надругой, приэтом выпятив нижнюю челюсть вперед так сильно, что все легко представили наего месте Ленку.
        Потом Гулька смешно изображала, какВихарев пытался слезть скровати, ноникак немог перебраться через Тюрина, потому что покой Ильи охранял его верный оруженосец счерным хвостом намакушке. Аистория отом, какВихарев отключился сословами: «Ячё, сюда спать пришел?!», вызвала вообще гомерический хохот. Больше всех смеялась белолицая Хазова, настроение которой стало гораздо лучше, чем час тому назад.
        Насмех примчалась Ленка Наумова сглазами испуганной рыбы:
        —Вычё?
        —Ничё! — хором ответили стоящие набалконе. Стало еще веселее: градус настроения очевидно повышался.
        —Гулять пойдешь? — предложила ей Хазова. — Надоело дома сидеть.
        —Нет, — категорически отказалась отпредложения Ленка. — Я Илью неброшу.
        —Да чего сним будет, ствоим Ильей? — всплеснула руками Гулька. — Пусть спит.
        —Много ты понимаешь, — проворчала Наумова. — Восне чего только небывает? Умереть даже можно.
        —Этот неумрет, — заверила ее Юлька.
        —Почему это? — скривилась Наумова, какбудто втайне надеялась нато, что это случится.
        —Интеллект непозволит. Твой Тюрин еще невсе книги вгородской библиотеке прочитал.
        Эта фраза как-то странно отозвалась вдуше Бектимирова, ион ссочувствием поинтересовался:
        —Онувас того? — Ильсур покрутил пальцем увиска. — Сголовой недружит?
        Бектимировский вопрос Ленка восприняла какличное оскорбление.
        —Да если хочешь знать, — вступилась она заТюрина, — Илья унас вклассе самый умный.
        —Это правда, — водин голос подтвердили Хазова сВасилисой. — Онпросто странный немного, — добавила Юлька итутже почувствовала насебе возмущенный взор Наумовой.
        —Ничего он нестранный. — Онабилась заТюрина ненажизнь, анасмерть.
        —Короче, ладно! — Низамовой надоело выслушивать, кто уних самый умный. — Последний раз спрашиваю: гулять снами пойдешь?
        —Нет, — снова отказалась Ленка.
        —Тогда тебе задание, — улыбнулась ей Василиса.
        Задания ответственная иглупая Наумова любила. Когда она чувствовала доверие всвой адрес, то готова была побить мировой рекорд. Ейнравилось быть первой, потому что первой она могла стать только вспорте иливбыту. Ито идругое удавалось ей одинаково хорошо.
        —Пока мы гуляем, вскипяти чай, торт вхолодильнике. Может, твои воспитанники тоже тебе компанию составят.
        —Иди кдеткам, мамочка! — послала ей воздушный поцелуй Низамова ипонеслась обуваться.
        —Аты что? Тоже пойдешь? — искренне удивилась Ленка ипотащилась вприхожую вслед заХазовой.
        —Конечно, — подтвердила Юлька. — Ачто мне здесь делать. Народ спит, какпосле Нового года, никто нетанцует. Какие уменя тут свами перспективы?
        Надхазовскими перспективами Наумова голову ломать нестала, ее интересовало другое: кто будет присматривать заВихаревым? Подобно учительнице начальных классов, она хотела вокруг себя видеть слаженные пары послушных деток:
        —АСерый как?
        —Очень просто. — Гулька отодвинула Хазову всторону. — Тыостаешься заглавного.
        —Засмотрящего, — шепотом подсказал ей Бектимиров.
        —Засмотрящего, — повторила она иодним ловким движением натянула кроссовки сначала наодну ногу, потом — надругую. — Яготова! — отрапортовала Низамова иоткрыла дверь. — Ждем вас внизу.
        —Ябы натвоем месте непошла, — Наумова укоризненно посмотрела наЮльку, попримеру Низамовой собиравшуюся покинуть квартиру.
        —Вот инеходи, — бросила через плечо Хазова исбежала полестнице.
        —Может, ты останешься? — взмолилась Ленка истоской посмотрела назамешкавшуюся Василису.
        Ладовой стало непосебе: она вспомнила вранье Тюрина, ией эта ситуация показалась вкорне несправедливой. «Может, уж неходить?» — подумалаона, нособлазн оказаться стеми, кто уже стоял внизу, был сильнее чувства солидарности.
        —Нет, Лен, необижайся. Мыбыстро. Располагайся какдома: ешь, пей, телевизор смотри, музыку слушай…
        —Атобы я недогадалась, — сникла Наумова изакрыла заВасилисой дверь.
        Гуляли недолго: предупредительная Низамова сразу определила, что Бектимирову, парню сПесков, небезопасно «мотаться» поладовскому району, ипредложила расположиться надетской площадке, натой самой, что была видна изокна Василисиной кухни.
        Гостеприимная карусель радостно скрипнула подтремя разнокалиберными телами ипросела.
        —Раскрутинас, — приказала Бектимирову Гулька иподняла ноги параллельно земле.
        «Раскрути!» — это громко сказано. Карусель поддалась, ноникакого быстрого вращения неполучилось, хотя Ильсур очень старался. Мало того, она издавала такой скрежет, что резало уши.
        —Ну-ка, слезьте немедленно! — захлопали форточки, аособо нервные жильцы Василисиного дома высыпали набалконы, чтобы ускорить процесс: — Лошади! Надетскую карусель залезли. Мест, чтоли, нету? Сломаете качель нахрен!
        —Несломаем! — прокричала им вответ Низамова.
        —Ты, может, инесломаешь! — проорал дядька совторого этажа. — Тебя соплей перешибешь, аэта? — Он, скорее всего, имел ввиду Василису.
        —Небойтесь, мужчина, — вступилась заодноклассницу Юлька. — Эта карусель предназначена дляб?льшего количества человек.
        —Ящас дам тебе б?льшее количество человек, — продолжал орать дядька, наверное, просто соскучившийся поживому человеческому общению. — Ящас каквыйду…
        —Ичего будет? — дерзко поинтересовался Бектимиров.
        —Ильсур, — тутже шикнула нанего Ладова. — Молчи, пожалуйста. Это Родион Дмитрич. Ончокнутый. Может кинуть чем-нибудь.
        —Однако, — удивилась Хазова. — Ну идворик увас.
        —Аувас? — огрызнулась Василиса.
        —Ауних, Васька, вдворянском гнезде все по-другому, — язвительно прокомментировала Низамова. — Уних, например, выходишь водвор, садишься накачели, итутже ктебе милиционер спистолетом: «Покататьвас?»
        —Яща милицию вызову! — надрывался сбалкона Родион Дмитрич, мешая жильцам дома гораздо больше, чем группка подростков, оккупировавших карусель.
        —Отлично! — пошутила Хазова. — Будет кому покатать.
        —Точно! — рассмеялась Гулька ислезла скарусели. — Ну их вбаню! Психи какие-то.
        —Онправда ненормальный, — объяснила Ладова. — Араньше черчение винституте преподавал.
        —Явсегда предполагала, что этот предмет нидочего хорошего недоведет, — возликовала Хазова итутже добавила: — Ненавижу черчение!
        —Ия ненавижу черчение, — тутже поддержала ее Гулька, авместе сней иБектимиров.
        Выяснилось, что черчение ненавидели все. Ичестно сказали обэтом Родиону Дмитриевичу.
        —Сволочи какие! — ахнул повредившийся вуме преподаватель ишвырнул сбалкона небольшой цветочный ящик. — Убью гадов!
        —Началось, — мрачно подытожила Ладова, непервый раз наблюдавшая вспышку ярости уполоумного соседа. — Сейчас соседи «Скорую» вызовут.
        —Вот ихорошо, — усмехнулся Ильсур. — Будет начем додома доехать!
        —Тогда — безменя, — обняла его Гулька изадрала голову.
        Увидев, что между подростками происходит какое-то движение, Родион Дмитриевич разволновался еще больше ивыбросил сбалкона старые санки:
        —Мра-а-ази! Бесстыжие! — оралон, кидаясь изодного угла балкона вдругой.
        —Хватит ора-а-ать! — рявкнул Бектимиров иинтуитивно пригнулся, сбалкона полетело еще что-то. Понятно, что оно впринципе немогло достичь детской площадки, новсе равно стало как-то непосебе.
        —Весеннее обострение, — сознанием дела поставила диагноз Гулька ипредложила покинуть место обетованное.
        —Акуда? — Василиса чуть неплакала. Ейсегодня небыло места нигде: нидома, ниводворе.
        —Уподъезда посидим, — мрачно предложил Бектимиров иткнулся Низамовой вмакушку. Период взаимных стычек между ними плавно перерос впериод постоянного обмена прикосновениями. Эти двое каждую минуту либо обнимались, либо брались заруки, либо чмокали друг друга. Приэтом вид уобоих был абсолютно прибалдевшим.
        —Лемуры прям, — подмигнула Ладова Юльке, иобе задержались нашаг, чтобы полюбоваться Низамовой иБектимировым соспины.
        Усевшись налавку, молодежь радостно загудела.
        —Апомните, — сощурилась Юлька, — каквдетстве играли виспорченный телефон? Игра глупая, аржали, каквцирке… Сыгранем?
        Заставили водить Василису:
        —Ачего сразуя? — заворчала она дляприличия, новигру включилась синтересом идаже отошла, чтобы подумать надсловом.
        —Василиса, — поприветствовала ее вышедшая смусорным ведром соседка. — Утебя день рождения, чтоли? Вона, какая ты нарядная!
        —Спасибо, теть Люд, — поблагодарила ее Ладова иприосанилась.
        —Васька! — ахнула Низамова. — Точно! Тыправда каксодня рождения…
        —Ага! — буркнул Бектимиров. — Мальвина просто! — торжествующе провозгласил Бектимиров иуставился наВасилису.
        —Кто-о-о-о?! — расхохоталась Хазова, аГулька вновь сорвалась соскамейки, схватила Ладову заруку идетским голосом пропищала:
        —Так вот ты какая, девочка сголубыми волосами! Иты иди кнам, дорогой Артемон.
        ИБектимиров, воспитанный влучших традициях подростковых районных группировок, непостеснялся ивскочил сместа, чтобы потом очень натурально залаять, задрав голову вверх.
        —Тогдая — Пьеро, — объявила Хазова и, согнувшись втри погибели, чтобы руки казались длиннее, засеменила кукольными шажками кумирающей отсмеха Ладовой.
        —АГулька — Буратино, — сквозь слезы выдавила Василиса исхватила подружку занос.
        —Ой! — подыграла ей Низамова. — Ой-ой-ой-ой! Чего вы дразнитесь?
        —Сейчас злой Карабас-Барабас придет иутопит вас вболоте! — отнюдь неголосом Мальвины проревела Ладова исгребла вохапку обеих девчонок.
        —Чисто дети, — улыбнулась возвращавшаяся спустым ведром соседка, аБектимиров супоением затявкал. — Господи! — испугалась похожая напасечника теть Люда ихотела было сказать этому длинному все, что она думает поповоду бережного отношения кпожилым дамам, нонеуспела, потому что сбалкона свесилась Ленка Наумова иистошно заорала:
        —Вихарев умер!
        Вквартиру ворвались скопом: все участники спектакля ивстревоженная соседка. Ленка рыдала, усевшись прямо напол, возле телефона стоял хмурый Тюрин ивзадумчивости грыз ноготь.
        —Вмилицию позвонили? — тутже спорога начала допрос теть Люд.
        —Не-е-ет! — провыла Наумова.
        —Ав«Скорую»?
        —Вот стою, думаю, — сообщил плохо соображавший отпотрясения Илья.
        —Так звони, сынок, скорее. — «Теть Люда» оттолкнула Тюрина ивзялась затрубку.
        —Стойте! — крикнула Хазова, исоседка послушно положила трубку нарычаг. — Гдеон?
        —Втуале-е-е-те, — проблеяла Ленка изапричитала: — Ой, мамочки! Чё ж будет… Чё ж будет-та-а-а?!
        Бектимиров бросился куборной, рванул дверь: заперто.
        —Давно он там?
        —Полчаса, наверное, — предположил Тюрин иего снова замутило.
        —Ачегожвы, придурки, тянули?! — изумился Ильсур. — Сразу, чтоли, нельзя было «Скорую» вызвать?
        —Ябоюсь! — сновой силой зарыдала Наумова. — Насвсех теперь посадят! Скажут, убили…
        —Убили? — Лицо соседки оживилось, иона собралась выйти изквартиры, чтобы разнести эту сенсационную новость подому, нохитрая Низамова тутже захлопнула дверь, набросила цепочку ивстала рядом, какчасовой уполкового знамени:
        —Никто никуда доприезда милиции невыйдет, — объявила она итутже словно воды врот набрала.
        Прислове «милиция» Василиса побледнела иотиспуга задала грамотный вопрос:
        —Авы точно знаете, что он умер?
        —Да-а-а-а! — развеяла все сомнения Ленка. — МысИльей стучали, звали, аон неотзывается… Апотом Илья изванны посмотрел, аон там натуалете лежит.
        —Лежит? — выпучила глаза Хазова, представив Вихарева свернувшимся комочком насиденье унитаза.
        —Лежит, — угрюмо подтвердил Тюрин. — Явокно тоже стучал: неотзывается.
        Бектимиров тогда, недолго думая, забрался наванну изаглянул вокошечко: так иесть, Вихарев был там. Ильсур даже сумел разглядеть его стриженый затылок.
        —Ну что? — прошептала ему Хазова, снадеждой взирающая напрыгавшего пованне Бектимирова.
        —Чего-то непойму… — пожал плечами Ильсур иснова посмотрел на«покойника». Отнапряжения вглазах двоилось и, наверное, поэтому сверху казалось, что Вихарев дышит.
        —Ну? — снадеждой выдохнула Юлька.
        —Как-то странно… — побледнел Бектимиров: ему явно было непосебе. — Такое чувство, что он дышит…
        —Так, может, он живой? — разумно предположила Ладова, которая больше всего насвете сейчас мечтала отом, чтобы все происходящее оказалось дурным сном.
        —Недумаю, — опроверг ее предположение Тюрин. — МысЛенкой стучали так, что мертвого можно было поднять измогилы.
        Пока решали, что делать, любопытная теть Люда заглянула вкомнату, обнаружила там накрытый стол, накотором стояли недопитая бутылка сшампанским идве бутылки водки, неспрятанные предупредительной Наумовой хотябы вхолодильник:
        —Можа, водка паленая? — предположила соседка ивозмутилась чрезмерной прыти скороспелых подростков: — Надо Гале сказать… — пробурчала она себе поднос. — Только родители задверь, адочка — вона что! Василиса! — громовым голосом призвала она ксебе Ладову иткнула пальцем вбутылки: — Амамка-то знает?
        —Знает, — уверенно заявила Василиса, итутже залилась краской.
        —Вижуя, какзнает, — подвела итог соседка. — Где водку-то брали?
        Неуспела Ладова ответить напровокационный вопрос следователя-добровольца, какраздался голос Бектимирова: «Живой!», апотом вванной что-то загрохотало. Это потерявший равновесие Ильсур сорвал занавеску ипалку, накоторой та крепилась.
        —Живой, — радостно повторила Василиса ибросилась вкоридор. Там Бектимиров пытался выбить плечом дверь вуборную.
        —Топором надо, — посоветовала «Теть Люд». — Щас принесу.
        —Ненадо, — тутже замахала руками Ладова. — Унас есть.
        —Неси тогда! — заорала нанее Гулька ибросилась вперед раньше, чем Василиса выбрала направление поиска.
        Топора небыло нигде: предусмотрительный Юрий Васильевич, памятуя отом, очем рассказывают вкриминальных новостях, спряталего. Перевернули все. Даже диван открывали, где, кстати, обнаружили мирно покоившиеся еще две бутылки водки изнеприкосновенного запаса старшего Ладова.
        —Нету, — виновато произнесла Василиса исела накресло, уронив руки наколени.
        —Ну, какнету-то, Васька?! — толи возмутилась, толи удивилась Низамова. — Был удяди Юры топор, я видела.
        —Ятоже видела, — подтвердила Ладова, нолегче отэтого нестало. Вместе стем время катастрофически неслось крубежным цифрам.
        —Слушай, — догадалась Юлька, — может, утебя отец специально все спрятал?
        —Невсе, — выкрикнул изкухни Бектимиров, обнаруживший подмойкой сиротливо стоявшую засифоном монтажку.
        —Чё там? — понеслась кнему Гулька.
        —Фомка, — деловито пояснил Ильсур инаправился кдвери туалета. — Давай, братан, — окликнул он Тюрина, — помогать будешь.
        Вчем, собственно говоря, будет состоять его личный вклад вспасание Вихарева, Илья представлял струдом, ноБектимиров вызывал унего доверие, поэтому он старательно выполнял все команды, всерьез переживая, что сам сейчас упадет вобморок.
        Разломав монтажкой косяк, Ильсур сТюриным нараз-два надавили надверь исорвали покореженный шпингалет.
        —Серый! — бросилась кВихареву Хазова иподняла его голову.
        —А? — приоткрыл тот один глаз иснова принял прежнее выражение.
        —Правда, живой, — ахнула соседка. — Нопьяный, — строго подняла она указательный палец ипосмотрела наВасилису: — Все мамке расскажу.
        —Ненадо! — взмолилась Ладова исхватила «Теть Люду» заруку.
        —Пусть рассказывает, — быстро сориентировалась Гулька и, подобравшись поближе клюбопытной соседке, протараторила: — Рассказывайте, конечно. Намведь тоже есть что рассказать.
        «Теть Люда» вытаращила нанее глаза.
        —Ну, например, что водку пацаны увас купили. Аводка — типа самопал. Кто докажет?
        —Да я… — растерялась соседка. — Да меня все… Уважают. Ячестная женщина!
        —Да ктож спорит-то, — моментально согласилась сней Низамова. — Ночестные женщины тоже, между прочим, есть хотят. Авремя, знаетели, тяжелое: каждый выживает, какможет… — ворковалаона, аккуратненько подталкивая обомлевшую «Теть Люду» квыходу. — Вы, поди, пенсионерка?
        —Пенсионерка, — побледнела соседка.
        —Тем более… Ну вот иладно, — открыла перед ней дверь Гулька. — Инасолнце бывают пятна…
        Выставив «Теть Люду» задверь, Низамова, конечно, немогла услышать нежных слов всвой адрес, нозато была хоть какая-то, нонадежда нато, что обескураженная Гулькиной наглостью соседка будет молчать, атам, глядишь, Ладова родителей подготовит, ивсе само собой рассосется.
        Засыпающего находу Вихарева выволокли изуборной иуложили надиван взале.
        —Серый, — взмолилась Юлька, — давай я тебя домой отведу?
        —Зачем? — изумился оживший Вихарев и, какмилое дитя, сложил ручки лодочкой изасунул их подщеку.
        —Ну какзачем? Скоро уВасилисы придут родители, увидят тебя, выломанный косяк и… — стала объяснять ему Хазова.
        —Бесполезно, — остановил ее Тюрин. — Онвсе равно ничего несоображает. Уж пусть лучше спит.
        —Какэто спит? — возмутилась Ладова. — Ародителям я что скажу?
        —Непереживай, Перина, — произнес напоследок Вихарев иснова впал всон.
        —Авдруг водка ивсамом деле паленая? — подлила масла вогонь Ленка Наумова, стревогой посматривавшая начасы. Ровно кодиннадцати заней должны были прийти братья. «Еще нехватало девке одной поночам шастать», — вспомнила она материнские слова ипригорюнилась. Длянее сегодняшний вечер тоже оказался неочень удачным, аведь так все замечательно начиналось! Ивот — натевам, пожалуйста: изжеванное после стирки платье, блюющий Тюрин, воскресший Вихарев, выломанный косяк, морда отслез опухшая. Хорош праздник!
        —Отлично погуляли, — вторя ее мыслям, подытожил Бектимиров ипоказал глазами Гульке начасы: 22.15.
        —Ятебя провожу? — предложила ему погрустневшая Низамова.
        —Вместе проводим, — пресекла ее порыв Ленка. — Допятачка доведем, атам — Пески уже. Сам дойдет.
        Бектимирову этот план непонравился: поступившее предложение унижало его мужское достоинство, поэтому он категорически отказался отсопровождения. Уперлась Гулька:
        —Один ты непойдешь!
        —Да что сомной будет-то?! — начал раздражаться Ильсур.
        —Тычто?! — тутже подключилась Наумова. — Так нельзя говорить! Беду накличешь. Один пацан вот также: «Чё сомной будет?», апотом его убили.
        Такая перспектива напугала Низамову дополусмерти, иона, повиснув наБектимирове, по-бабьи запричитала:
        —Ну, пожалуйста, пожалуйста!
        —Нет, — отодвинул ее отсебя Ильсур инаправился вприхожую.
        —Адавайте такси поймаем, — предложила рационально мыслившая Хазова. — Напятачкеже стоят?
        —Так допяточка еще дойти надо! — всплеснула руками Ленка.
        —Тогда частника поймаем. Можно заодно иВихарева загрузить, — тутже сориентировалась Гулька.
        —Нельзя Вихарева грузить, — погрустнев, призналась Хазова. — Егоотец постенке размажет. Проще сразу подпоезд бросить, чтоб немучился.
        —Юль, — тронула ее заплечо Ладова. — Ародителям-то я что скажу? Вот смотрите — пьяный Вихарев, он унас жить будет, пока непротрезвеет?
        —Ну нет, конечно, — успокоила ее Хазова. — Сколько додвенадцати?
        —Полтора часа, — подсказал Бектимиров: он явно нервничал, начасах было 22.30. — Слушай, братан, — обратился он кТюрину. — Может, ты его ссобой заберешь? Утебя переночуете? Ну, вроде какдва пацана, погуляли.
        —Я? — обалдел Илья, ивсе присутствующие, заисключением мирно посапывающего Вихарева, посмотрели нанего какпокоманде. — Амне-то он зачем?
        —Таквыж вместе нажрались, — выскочила вперед Гулька, аНаумова промолчала.
        —Ичто? — Тюрин явно трусил. — Из-за этого его комне домой надо тащить? Я-то тут причем?
        —Ты, конечно, нипричем, братан, — переступив сноги наногу, изрек смуглый индеец Бектимиров. — Но, по-честному, ты говно.
        Дальше позакону жанра должен был последовать вызов надуэль, хук вчелюсть, плевок влицо, новместо этого Илья скрестил нагруди руки и, усмехаясь, произнес:
        —Ну, конечно, я говно. Авотты — нет. Так ивозьми его ссобой.
        —Аон-то скакой стати? — возмутилась Низамова. — Онсним непил, какты. Онвообще его впервый раз видит, аты сним девять лет проучился.
        —Ичто стого? — Илья, судя повсему, сдаваться несобирался.
        Все молчали.
        —Все, я пошел, — объявил Бектимиров иприготовился кбегу надлинную дистанцию: два квартала — это нешутка!
        —Пока, — погрустнела Хазова, аВасилиса распахнула перед ним дверь:
        —Спасибо, Ильсур.
        —Зачто? — удивился тот.
        —Зато, что мужиком оказался, — быстро сориентировался Тюрин, нопроизнес это стакой интонацией, что Бектимирову тутже захотелось вернуться ивдарить ему вкороткий нос.
        —Ну исука, — выдохнул он налестничной площадке, обнял выскочившую заним, каксобачонка, озабоченную Гульку, приподнялее, апотом очень осторожно поставил наместо.
        —Если что — беги, — попросила она его иуткнулась вгрудь.
        —Тактыж меня непускаешь, — улыбнулся ей Бектимиров.
        —Пускаю, — Низамова чуть неплакала. — Будут приставать — беги. Лучше быть трусом, чем покойником.
        —Это точно! — согласился Ильсур ирванул вниз, преодолевая водин прыжок целый пролет.
        —Позвони, что дошел! — крикнула ему вслед Гулька.
        —Завтра! — донеслось донее.
        Вернувшись вквартиру Ладовой, Низамова обнаружила товарищей все еще вприхожей:
        —Чего стоим, кого ждем?
        —Да вот, Ленку провожаем, — объяснила Хазова, словно незамечая, что прямо перед ней возится сошнурками поверженный Тюрин. После отказа помочь Вихареву Илья перестал длянее существовать. Непосебе было иВасилисе: думать плохо оТюрине нехотелось, ахорошо — неполучалось. Пожалуй, единственный, кто мог принять Илью таким, каким он был насамом деле, была Ленка Наумова, нодажеона, это чувствовалось, была несколько обескуражена.
        —Может, останешься? — неуверенно предложила Ладова, озабоченная сейчас только тем, какобъяснить родителям присутствие нетрезвого одноклассника надиване.
        —Не! Чтоты! — замахала руками Наумова. — Япойду. Пока, девочки, — попрощалась Ленка ивышла изквартиры. Заней следом двинулся Тюрин.
        —Пока, — буркнулон, ноникто, кроме Ладовой, ему неответил.
        —Ну вот, — грустно подытожила Хазова. — Праздник незадался.
        —Да ладно тебе, Юль, — успокоила ее Гулька. — Зато все всем теперь ясно.
        —Но, согласись, разочаровываться влюдях неочень приятно, — скривилась Хазова ипредложила выйти набалкон, посмотреть, пришлили заНаумовой.
        Сбалкона было хорошо видно стоявших всвете фонаря Тюрина иНаумову. Онинеразговаривали. Смотрели вразные стороны, какбудто оказались рядом случайно. Потом Ленка что-то сказала Илье, тот повернул голову итутже отошел наполшага. Изтемноты вынырнули близнецы Наумовы ипристроились ксестре какдва конвоира.
        —Пока-а-а-а! — прокричала им сбалкона Гулька изамахала руками.
        —Пока, — отозвалась Ленка, ипроцессия двинулась внаправлении, противоположном тому, где жила Наумова.
        —Тюрина пошли провожать, — догадалась Юлька.
        —Ну какже! Такая драгоценность! Будущий нобелевский лауреат! — ерничая, провозгласила Низамова ипоежилась: — Блин, ахолодно-то как!
        —Иди вкомнату, грейся, — посоветовала ей Василиса. — Ая еще постою.
        —Ястобой, — заявила Хазова. — Только куртку накину.
        —Мою тоже захвати, — попросила ее Гулька и, пользуясь отсутствием Василисиной одноклассницы, прижалась кЛадовой. — Нерасстраивайся, Васька!
        —Ачего радоваться-то?
        —Ачего грустить?
        —Акто грустит? — заинтересовалась утеплившаяся Хазова ипротянула Гульке ее одежонку.
        —Васька грустит, — потому, скакой интонацией это произнесла Низамова, стало ясно, что Юлька допущена вее мир иуже существует внем также полноправно, какиВасилиса.
        —Ачего? — доброжелательно уточнила Хазова.
        —Аты унее спроси…
        —Ненадо уменя ничего спрашивать, — тутже пресекла инициативу Ладова. — Итак все ясно: жизнь незадалась.
        —Это утебя судьба такая, — пошутила Гульназ итутже осеклась: Василиса смотрела нанее стакой укоризной, что проще было провалиться сквозь землю.
        —Может быть… — Ладова явно была немногословна. — Может быть, исудьба. Явсудьбу верю.
        —Ятоже, — проникновенно произнесла Юлька.
        —Ия, — Низамова нехотела отставать отподруг. — Вот скажи, — ткнула она вбок Василису, — разве это несудьба?
        —Бектимиров-то? — моментально сообразила Ладова.
        —Ну…
        —Судьба, конечно.
        —Аты говоришь, — покачала головой Гулька.
        —Я? — удивилась Василиса.
        —Смотрю я навас, девочки, иудивляюсь, — Хазова была невкурсе всех перипетий, поэтому половины изтого, очем говорили ее подружки, непонимала.
        —Неудивляйся, — мрачно предупредила ее Гульназ. — Унас инетакое бывает. Вот, какдумаешь, кто мне Бектимиров?
        —Кто? — Юлька даже непредполагала, что сейчас услышит.
        —Брат.
        —Ну что ты врешь-то? — возмутилась Ладова. — Какой он тебе брат? Онмог быть тебе братом, нонебрат же… Неслушайее, Юль. Онасейчас тебе такого расскажет, безбутылки неразберешься. Никакой он ей небрат. Просто мать уБектимирова была два раза замужем. Ипервый ее муж — Гулькин отец. НоИльсур неего сын. Новсе равно ненавидит дядю Фаниса.
        —Аему-то какая разница? — удивилась Юлька.
        —Это он из-за матери своей, — нехотя пояснила Низамова. — Татары, знаешь, какматерей уважают. Если кто обидит, никогда непростят. Поэтому, если я скажу дома, что встречаюсь сБектимировым, меня убьют. Иего…
        —Ну, дела! — ахнула Хазова. — Средневековье прям какое-то: Монтекки иКапулетти, блин.
        —Кто? — непоняла ее Гульназ, незнакомая створчеством Шекспира.
        —Ромео иДжульетта, — перевела ей Василиса иобратилась кЮльке: — Непреувеличивай, пожалуйста, ато наша Джульетта яд выпьет.
        —Какой яд? — заинтересовалась Низамова.
        —Читай книги, балда, — подколола ее Хазова, апотом загрустила, посмотрела натемное небо ивыдохнула: — Знаете, очем я мечтаю, девочки?
        Гулька сВасилисой уставились нанее синтересом.
        —Яхочу, чтобы папа женился.
        —Правда? — неповерила ей Низамова.
        —Хочу. Ачто такого? Мамы уже три года нет, аон досих пор сней разговаривает: «Эх, Аня-Аня…», «Зналабыты, Аня…» Думает, я неслышу. Ая слышу. Даже сестре его сказала…
        —Асестра чего? — Низамова ловила каждое Юлькино слово.
        —Ничего. Говорит, жениться ему надо.
        —Аон? — нетерпелось Гульназ.
        —Аон: «Пока тебя неопределю, ниочем неможет быть иречи».
        —Тоесть женитьсяон, впринципе, непротив? — уточнила Василиса.
        —Все равно против, — буркнула Хазова, иглаза ее снова наполнились слезами.
        —Эй! — это тутже заметила Гулька. — Даже недумай! Больше тебя успокаивать нестану… Замучили уже здесь слезы лить: то Наумова рыдает, тоты. Вон наВаську посмотри: нечеловек, азолото.
        —Сама ты золото! — огрызнулась Ладова, поголосу которой стало понятно: палец покажи — заплачет.
        —Вычто?! — взбесилась Низамова. — Сговорились, чтоли?
        —Помолчи лучше, — оборвала ее Василиса. — Посмотрелабы я натебя! Сейчас придут родители, ауменя свернут косяк втуалете ипьяный Вихарев спит надиване. Проходите, папа смамой. Нестесняйтесь! Чувствуйте себя какдома!
        —Да уж… — согласилась сней Гулька иобняла свою большую подругу. — Подставили мы тебя, Васька.
        —Иеще, — судя повсему, Ладовой хотелось выговориться. — Мыкакдоговаривались?
        —Как? — Хазова посмотрела нанее очень внимательно.
        —Все должны были прийти вплатьях. Авы пришли вджинсах.
        —Наумова была вплатье, — напомнила ей Гулька.
        —Наумовой всеравно, — отбрила ее Василиса. — Онанетакая толстая, какя. Авот вы моглибы исдержать слово. Представляете, какя себя чувствую? Мало того что никожи нирожи, белая, каксметана, так еще ивешу, какслон.
        —Неправда, — очень уверенно проговорила Юлька. — Тыочень необычная. Мнедаже папа мой сказал. Утебя особая красота. Инопланетная!
        —Да, — горько буркнула Ладова. — Ивешуя, каклетающая тарелка.
        —Аэтоты, между прочим, сама виновата, — неудержалась Низамова. — Ятебе когда еще сигареты принесла? Моглабы ипопробовать!
        —Ипопробую!
        —Азачем? — непоняла Хазова.
        —Она, — Ладова кивнула всторону Низамовой, — уверяет, что когда человек курит, он худеет.
        —Асколько надо курить, чтобы похудеть? — заинтересовалась Юлька исмерила Василису взглядом.
        —Попачке вдень, — уверенно заявила Гулька, какбудто знала это наверняка, чутьли непособственному опыту.
        —Если курить попачке вдень, — рассудила Хазова, — сдохнешь. Потому что капля никотина убивает лошадь.
        —Лошадь, может, иубивает, — согласилась сней Низамова. — НоВаська — это нелошадь, поэтому может ипотерпеть. Можешь?
        —Незнаю, — пожала плечами Василиса.
        —Как-то мне кажется, — осмелилась предположить Юлька, хотя уже видела, что Гулька начала злиться, — что это неспособ.
        —Ачто, по-твоему, способ? — вспыхнула Василисина подруга, иее левый глаз целеустремленно рванул квиску.
        —Незнаю, — призналась Хазова. — Но, впринципе, если задаться целью, можно изучить этот вопрос исоставить суждение.
        —Слушай, — разошлась Низамова, — вот чё ты умничаешь? «Изучить вопрос», «составить суждение»! — передразнила она Юльку. — Нормально говори, ато ты каквзале суда…
        —Ая, видимо, увас подсудимый? — иронично предположила Ладова. — Может, мне вообще всторонку отойти, чтобы немешатьвам?
        —Васька! — возмутилась Гульназ. — Тычего? Обижаешься еще?! Ячего-то непонимаю: это кому надо? Это ты худеешь илимы сЮлькой?!
        —Это вы сЮлькой меня худеете. Ая вас обэтом непросила. Ивообще! Мнекажется, это довольно бестактно говорить обомне втретьем лице.
        —Да кто это говорит отебе втретьем лице? — заорала Низамова. — Я? Илиона? — Гулька ткнула пальцем воткрывшую рот Хазову.
        —Выобе! — отрезала Василиса ивернулась взал.
        —Обиделась, — прошептала Юлька раскипятившейся Гульназ. — Неудобно как-то вышло…
        —Ничё! — успокоила ее Гулька. — Глядишь, наконец-то разозлится исделает что-нибудь. Ато только талдычит: «Худеть надо, худеть надо». Надо? Худей тогда, — проворчала Низамова ипопыталась сквозь занавешенную тюлем дверь разглядеть, чем занята Ладова. — Ипотом, Юлька, скажи честно: вот еслибы ты была парнем, когобы ты выбрала? Меня? Себя? ИлиВаську?
        —Тебя, — призналась Хазова.
        —Ия себя, — похоже, оскромности Низамова совсем запамятовала.
        —Новот мой папа, — Юлька была засправедливость изаплюрализм мнений, — считает по-другому.
        —Мой тоже, — буркнула ввалившаяся набалкон Ладова.
        —Тычто?! — водин голос воскликнули девчонки. — Подслушивала?!
        —Неспециально, — успокоила их Василиса ипротянула Гульке пачку ссигаретами. — Яодна небуду.
        —Здра-а-а-асте, — расплылась вехидной улыбке Низамова. — Амне-то оно зачем?
        —Одна я небуду, — настойчиво повторила Ладова. — Чтоявам? Подопытный кролик?
        —Ябуду, — вызвалась Юлька. — Мне Серый давал. Яумею.
        —На, — передала ей пачку Гульназ.
        Хазова покрутила золотую коробочку вруках, нашла красный целлофановый ярлычок, потянула.
        —Аговорит, некурила никогда, — подколола ее Низамова.
        —Ятакого неговорила, — попутно обронила Юлька. — Япробовала, просто мне непонравилось. Горло дерет иворту противно, кисло. Хотя, — она немного приосанилась, — сигарета мне идет.
        —Ну-ка, покажи, — неповерила ей Гулька ивпилась взглядом вХазову.
        —Смотри, — Юлька вставила сигарету врот, приняла манерную позу исделала вид, что выпускает дым. — Как?
        —Честно? — спросила ее Низамова.
        —Честно, — ответила та ипереложила сигарету вдругую руку ивыгнулась. Самой себе Хазова вэтот момент казалась красавицей.
        —Тыкакдура, — вынесла суровый приговор Гульназ ибесцеремонно вытянула сигарету изхазовских пальцев. — На! — протянула она ее Ладовой. — Примерь!
        Василиса беспрекословно вставила сигарету врот, ровно поцентру, и, выпучив глаза, уставилась наподруг.
        —Блин, Васька! — только исмогла выговорить Низамова, апотом прижала ладонь кгубам, чтобы нерасхохотаться.
        —Чё ты ржешь? — проворчала Юлька, подошла кЛадовой ивытащила сигарету. — Возьми так, — она продемонстрировала неискушенной однокласснице, какэто нужно сделать. — Врот вставляй непоцентру, агде удобно.
        «Удобно» оказалось ближе клевому уголку рта.
        —Так? — переспросила Хазову Василиса.
        —Попробуй еще… — порекомендовала та и, вытащив еще одну сигарету изпачки, приложила ту кгубам. Ладова старательно повторила заЮлькой.
        —Нормально?
        —Нормально, — заверила ее Хазова исердито посмотрела наГульку: — Аты чего сачкуешь? Давай, присоединяйся. Вместе, значит, вместе.
        Низамова сопротивляться нестала. Причем та уверенность, скоторой она повторяла все действия подруг, выдавала вней человека, непонаслышке знакомого спроцессом курения.
        —Илиты очень способная, илиты врушка, — попыталась пригвоздить ее кпозорному столбу поборница справедливости Хазова.
        —Атыбы хотела, конечно, чтобы я была врушкой? — скривилась Гулька.
        —Конечно, — Юлька подмигнула Василисе. — Мывсе хотим, чтобы ты оказалась врушкой изабрала назад свои слова отом, что когда человек курит, он худеет.
        —Обойдетесь, — махнула наних рукой Низамова. — Япросто очень способная, — заявила Гулька и, смело затянувшись сигаретным дымом, страшно закашлялась.
        —Судя повсему, неочень, — заметила Хазова играциозно выпустила струю дыма изорта.
        Дело осталось заВасилисой:
        —Ну? — Какпокоманде повернулись кней участники эксперимента, итой неосталось ничего другого, какнаконец-то испробовать насебе все рекомендации подруг.
        Вотличие отНизамовой первая затяжка невызвала уЛадовой ниудушья, никаких-то других неприятных ощущений. Немного саднило горло, новцелом — ничего страшного. Василиса затянулась вовторой раз, сильнее предыдущего, итутже поперхнулась этим злосчастным дымом.
        —Ужас! — прокашлявшись, выдавилаона, вытирая слезы. — Какая гадость!
        —Незнаю, — несогласилась сней Хазова. — Мненормально. Сигареты, кстати, хорошие.
        —Дерьма недержим, — неосталась вдолгу Гулька испристрастием посмотрела наЮльку. — Аты ведь нам тут очки втирала прото, что некурила никогда. Дымишь, отличница?
        —Скажешь тоже, — выдохнула Хазова иснова показала высший пилотаж, выпустив изорта пару табачных колец. — Балуюсь.
        —Явижу, — усмехнулась Низамова. — Васька, смотри, аты мне рассказывала, какая увас Юлечка правильная.
        —Ятебе такого нерассказывала, — отказалась подыграть подруге Ладова. — Неври!
        —Ладно, — смирилась соткрытием Гулька. — Ну вас вбаню. Нравится — курите. Яточно небуду. Гадость!
        Дальше посценарию должна была оповестить оботказе откурения Василиса, нота, подумав секунду, провозгласила другой вердикт:
        —Если уметь, то негадость. Терпеть можно. Если длядела.
        —Тогда терпи, — пробурчала Низамова иобняла размахивающую сигаретой Ладову, всем своим видом показывая, что унее, вотличие отХазовой, наВасилису прав больше. — Кстати, акоторый час?
        —Двенадцатый, — сообщила Юлька.
        —Двенадцатый вначале иливконце? — разумно уточнила Гулька.
        —Всередине, — развеселилась Ладова и, невыпуская сигарету изрук, свесилась сбалкона. — Скоро родители придут, — громко проговорила она втемноту, выпустив струю дыма.
        Через секунду Василиса уже сидела накорточках, прячась отстрогого родительского ока запотрескавшимся зеленым пластиком, прижатом кпрутьям балконной загородки.
        —Тычё? — непоняла ее маневра Хазова.
        —Затуши сигарету, — прошипела Ладова, чем добилась противоположного эффекта: Юлька непросто непотушила сигарету, апульнула ею вниз, прямо кногам Василисиных родителей.
        —Спокойно, — попытался остановить рванувшую кподъезду супругу Юрий Васильевич. — Спокойно, Галя.
        —Спокойно, Галя?! — заорала нанего Галина Семеновна ивырвала изцепких рук мужа свой многострадальный локоть. — Василиса!
        —Невысовывайся, — зашипела нанее Низамова. — Пусть думают, что это немы!
        —Акто-о-о-о? — Ладова была готова зарыдать.
        —Соседи, — виновато подсказала Юлька, проклиная себя захалатность.
        —Какие соседи? — прошипела младшая Ладова. — Времени двенадцать. Наднами одни бабки.
        —Василиса! — раздался снизу требовательный окрик Галины Семеновны. — Выгляни немедленно. Язнаю, что ты там.
        —Здрасте, теть Галь, — свесилась Гулька. — Василиса посуду моет.
        —Это ты курила? — призвала кответу подругу дочери старшая Ладова.
        —Я, — внятно произнесла Хазова ивстала рядом сГульназ.
        —Мы, — исправила ее Низамова ипнула поЮлькиной ноге совсей силы. — Этомы, теть Галь.
        —Все, — какотрубила Галина Семеновна ирешительно зашагала кподъезду. — Сменя насегодня достаточно!
        Пока разгневанная мать маршировала вверх полестнице, три девицы спешно инсценировали следы уборки: включали воду, прятали пустые бутылки ввихаревскую сумку, сдвигали посуду. Дляпущей убедительности Хазова даже нацепила наВасилису кухонный фартук изавернула той рукава долоктя:
        —Главное, недыши вих сторону, — раздавала она последние инструкции икосилась намирно сопящего Вихарева.
        Зрелище, представшее взгляду ворвавшихся вквартиру ладовских родителей, неимело ничего общего стем, что ожидала увидеть усебя вдоме Галина Семеновна. Стекла всерванте, равно какинаокнах, были целы иневредимы, янтарные картинки висели насвоих местах, анаполу небыло следов битой посуды.
        —Вот видишь, Галя, — сопаской улыбнулся ей Юрий Васильевич иикнул: — Все впорядке.
        —Здравствуйте, Галина Семеновна, — прихватив стопку грязной посуды, обратилась кстаршей Ладовой одноклассница ее дочери, приэтом нацепив налицо выражение глубокого раскаяния. — Извинитенас, пожалуйста.
        —Нас — это кого?
        —Нас — этонас, — повесила голову Низамова, стараясь нивчем неотставать отЮльки.
        —Я Гуля, — Галина Семеновна никак немогла успокоиться, — оттебя такого неожидала.
        —Ятоже, — навсякий случай согласился сженой Ладов, потому что очень надеялся напродолжение банкета.
        —Ятеть Галь, сама отсебя такого неожидала… — потупилась Гульназ ипокосилась назастывшую состопкой тарелок вруках Хазову.
        —Это, знаетели, болезни роста, — повела свою партию Юлька. — Каждый подросток рано илипоздно должен решить длясебя вопрос отом, что он собирается делать сосвоей жизнью: будетли он курить, пить, воровать, употреблять наркотики… Психологи уверяют, что это некомпания ищет человека, ачеловек — компанию, поэтому дело взрослых — принимать своих детей такими, какие они есть. Возможно, именно эта практика приятия близких совсеми их недостатками иесть залог честных идружественных отношений между родителями идетьми.
        Услышав это, Ладовы вытаращили глаза иуставились наодноклассницу дочери свыражением искреннего изумления. Житейский опыт говорил им отом, что перед ними нешестнадцатилетняя девица, апоменьшей мере инструктор поделам несовершеннолетних, ноглаза уверяли их вобратном.
        —Кроме того, — Хазова просто наслаждалась произведенным эффектом, — наблюдения надсобственными ощущениями впроцессе курения убедили меня втом, что это занятие мне неприятно. Ия приняла решение: никогда некурить. Согласитесь, моглабы я быть уверенной вправильности своего выбора, еслибы неприобрела этот опыт?
        Ладовы согласно кивнули, непроронив ниодного слова.
        —Влюбом случае, — Юлька перешла кзавершающей части своего выступления, — я еще раз прошу извинить меня имою подругу, — Гулька взнак причастности кизвинениям быстро пристроилась кхазовскому плечу, — запричиненные неудобства.
        Дожидаться ответа Василисина одноклассница нестала исгордо поднятой головой продефилировала накухню, держа навытянутых руках стопку грязных тарелок.
        —Подожди-ка, Юля, — наконец пришла всебя Галина Семеновна. — Атвой папа согласен стаким подходом?
        —Мой папа, — обернулась Хазова, — сним вообще незнаком. Онслишком занятой человек. Иунего совершенно нет времени нато, чтобы подумать, чем живет его собственная дочь, — последняя фраза произносилась Юлькой сособой интонацией горечи.
        «Слава богу, — подумала Хазова, — папа сейчас этого неслышит». Мысленно Юлька попросила прощения у«занятого человека» итутже нашла своему поступку достойное оправдание: «Если длядела, то можно исоврать».
        Последняя реплика одноклассницы Василисы произвела всознании правильной иответственной Галины Семеновны эффект разорвавшейся бомбы.
        —Господи! — чуть незаплакала старшая Ладова и, догнав Хазову, заключила ее вобъятия вместе состопкой грязной посуды. — Бедный ребенок! Бедная девочка!
        Это была победа. Враг был разбит наголову, моральные потери минимизированы, мир восстановлен.
        —Говориля, надо было вторую рожать, — расчувствовался Юрий Васильевич, имечта опродолжении банкета, например, вчесть примирения, приобрела реальные очертания.
        —Ну, где посуда-то? — выглянула изкухни Василиса изастала Юльку вобъятиях собственной матери.
        —Вокак! — подмигнула ей Низамова, наивно предположившая, что ураган пронесся мимо. Нонетут-то было. Наявление собственной дочери Галина Семеновна отреагировала особым образом.
        —Астобой уменя будет отдельный разговор… Истобой, — старшая Ладова грозно посмотрела наГульку.
        —Яже извинилась, — промямлила Низамова изахлопала ресницами.
        —Иди, девочка, — легко подтолкнула Юльку ккухонным дверям Галина Семеновна изаговорила словно стрибуны, обратившись кГульназ: — Тыдляменя какдочь.
        —Ну да, — мрачно согласилась сней Гулька.
        —Не«ну да», а«да», — встрял вразговор старший Ладов.
        —Мам, ты чего? — Василиса решила перевести огонь насебя.
        —Атого, — провозгласила Галина Семеновна. — Яконечно, Васька, тебя обнюхивать небуду, — втянула она всебя воздух, — носразу скажу: какого рожна нехватает тебе итвоей подруге?
        —Намвсего хватает, — ответила заобеих Низамова.
        —Наверное, невсего, раз тянет наприключения. Утебя, Гуля, вообще родители медики. Наша-то хоть нанего могла насмотреться, — кивнула старшая Ладова всторону супруга. — Дурной пример заразителен. Если отец курит, то почему мне нельзя? Аты-то? Ты-то, дорогуша?
        —Теть Галь, — голос Василисиной подруги приобрел особую пронзительность. — Япросто дура. Честно!
        Назвать вслух Гульку «дурой» уГалины Семеновны языкбы неповернулся, новыразить свое согласие свыдвинутым тезисом ей очень хотелось ипоэтому она себе поднос пробурчала:
        —Небезэтого…
        —Только, пожалуйста, теть Галь, неговорите моим. Явам заэто, когда стану стоматологом, все зубы бесплатно лечить буду. Правда! Отработаю…
        —Амне? — снова встрял Юрий Васильевич, раздраженный тем, что мечта опростых жизненных радостях так инестановится былью.
        —Ивам, — тутже пообещала Низамова. — Золотой пожизненный абонемент.
        —Да разве вэтом дело? — вдруг снова раскипятилась Галина Семеновна. — Разве вэтом? Вон Юля продоверие говорит. Акакое доверие? Вот, пожалуйста, вам — доверие. Можно унас собраться? Можно. Пожалуйста! Собирайтесь, сколько хотите. Никто, между прочим, Васька, изродителей натакое непошел, только мы сотцом — два дурака. Ноя даже подумать немогла! Что моя-я-я-я! Со-о-обственная! Дочь! Намоемже собственном балконе будет стоять ссигаретой взубах.
        —Онанестояла ссигаретой взубах, — встряла Юлька, почувствовавшая, что дело приобретает какой-то незапланированный оборот, аведь впереди было еще два этапа дознания: выбитый втуалете косяк иприкрытый скатертью Вихарев. — Этоя.
        —Мы, — сготовностью добавила Гулька.
        —Да какая мне разница! — вголосе старшей Ладовой зазвучали слезы. — Увас свои родители. Номоя дочь! Моя-я-я дочь! Итакой удар вспину.
        —Да что я сделала-то, мам?! — невыдержала Василиса. — Тыменя так чехвостишь, какбудто я преступление какое-то совершила. Ну хочешь, понюхай меня! Дыхнуть даже могу, — рискованно предложила она матери, рассчитывая наизвестное благородство Галины Семеновны.
        —Низачто! — гордо отказалась та ипобедоносно посмотрела намужа: — Янизачто небуду опускаться доэтого.
        —Правильно, Галь, неопускайся, — поддержал ее Юрий Васильевич, пытаясь сократить дистанцию между мечтой идействительностью. — Давай, вчесть примирения. Идело сконцом!
        Галина Семеновна отэтих слов поперхнулась итяжело дыша уставилась насупруга.
        —Как-то ты это, Галь, смотришь наменя странно, — сЛадова постепенно начал спадать хмель. — Недобро как-то. Непо-человечески.
        —Моя мама точно также, — бросилась навыручку ладовскому отцу Гулька, ноГалина Семенова смерила ее таким взглядом, что та быстро заткнулась.
        —Да делайте вы что хотите, — махнула рукой старшая Ладова и, резко отодвинув разграбленный стол всторону, плюхнулась надиван.
        —Сво-о-о-олочь! — заорал потревоженный Вихарев, как-то попричине сна незаметивший, что праздник давным-давно подошел кконцу ичто он неусебя дома.
        —Кто-о-о-о это-о-о-о?! — схватилась засердце Галина Семеновна, иперед глазами пронеслась вся ее бесполезная, всущности, жизнь.
        —Мама, — схватила ее заруку Василиса изажмурилась. — Этоже Вихарев.
        —Какой еще Вихарев? — НаГалину Семеновну нашло какое-то помутнение, что ипонятно: всобственном доме ее так громко сволочью еще никто неназывал.
        Напуганный Василисин одноклассник забился вугол дивана изакрыл локтем глаза, потому что перед ними поплыли картины жестокой расправы, причем внескольких сериях. Он, разумеется, ничего непомнил нипровыломанный косяк, нипроотказ Тюрина взять его ссобой. Нопрото, что он находится ночью вчужом доме, несовсем, так сказать, внормальном состоянии, да еще ипокрыв «сволочью» какую-то тетку, он оказался способен подумать заэти несколько секунд трагического пробуждения.
        —Ну-ка, Галя, отойди, — насупился Ладов идвинулся всторону найденыша. Серый наприближение хозяина дома отреагировал молниеносно, закрыв голову руками.
        Этот жест неускользнул отглаз Василисиных родителей, они переглянулись, аГалина Семеновна прижала ладонь кгубам исужасом посмотрела надочь.
        —Япросто неуспела тебе сказать, — прошептала ей Василиса, иправда несобиравшаяся утаивать правды.
        —Теть Галь, — бросилась кней Низамова. — Правда, Васька неврет. Мыхотели вам все рассказать сами, просто неуспели. Егонельзя было домой отпускать такого.
        —Какого? — выдохнула Галина Семеновна иоглянулась нанапуганного Вихарева.
        —Дайте я скажу, — помрачнела Хазова исела рядом. — УСерого родители, знаете, такие… — она мельком взглянула наВихарева. — Какэто сказать… Блин, незнаю даже…
        —Тебя какзвать-то? — навис надпарнем Ладов, внимательно изучая обезображенную фингалом физиономию Васькиного одноклассника.
        —Сергей, — буркнул тот иотвел взгляд.
        —Дядя Юра, — протянул ему руку Василисин отец. — Ладов.
        —Японял, — подтвердил Вихарев ипожал мозолистую ладонь нависшего надсобой мужчины. — Извините.
        —Аслицом чего? — поинтересовался Юрий Васильевич иприсел рядом.
        —Пробка… — Вихарев был немногословен.
        —Всмысле «пробка»?
        —Оншампанское открывал, — объяснила Низамова ивтиснулась между Юлькой и«дядь Юрой».
        После этих слов Галина Семеновна снова схватилась засердце, хотя досегодняшнего дня вообще незнала, где оно находится.
        —Ну, хотябы недрака, — подытожил Юрий Васильевич изадумался, какбыть дальше: — Ичто теперь стобой делать?
        —Да я счас уйду, — Вихарев попытался встать сдивана, нотутже был водворен обратно Василисиным отцом.
        —Сиди пока.
        —Галина Семеновна, — Юлька даже решилась взять старшую Ладову заруки. — Пожалуйста, неотпускайтеего. Егож дома убьют.
        —Неубьют, — вздохнул Сергей иснова попытался подняться. — Ну, илинедоконца…
        —Сиди, — снова вернул его наместо Ладов ипосмотрел нажену исподлобья. — Ну что, Галь, сним делать будем?
        Галина Семеновна промолчала.
        —Теть Галь, пожалуйста, — заворковала Низамова и, перегнувшись через Юльку, зашептала: — Придумайте что-нибудь. Все равно уже время час ночи. Ну, куда он пойдет?
        —Домой, — ответил за«теть Галю» Вихарев ивстал.
        —Никуда ты непойдешь, пацан, — прорычал Юрий Васильевич ивзял операцию поспасению Василисиного одноклассника всвои руки. — Решай, Галя.
        —Что значит «решай, Галя»? — возмутилась Ладова. — Вытолько представьте, что подумают омоей дочери? Иведь никто нестанет разбираться, что, кроме Васьки, здесь были другие дети.
        —Это ты прочто, мам?
        —Прото! — нахмурилась Галина Семеновна. — Знаюя, какдурная слава впереди человека бежит.
        —Да какая дурная слава? — водин голос воскликнули Низамова сХазовой.
        —Атакая! — поджала она губы. — Накормили, напоили испать уложили. Вы, девочки, подомам, анам сэтим жить.
        —Может, тогда моему папе позвоним? — быстро догадалась, очем идет речь, Юлька Хазова.
        —Никому мы звонить небудем, — заявил Юрий Васильевич. — Парень проспится, утром явится.
        —Интересно ты рассуждаешь! — несогласилась смужем Галина Семеновна. — Тывот только представь, твоя Василиса ушла, например, надень рождения, аявилась подутро. Кактебе?
        —Неочень…
        —Вот то-то ионо, что неочень, — подвела итог старшая Ладова. — Сейчас парня хватятся, звонить начнут. Чего говорить будешь?
        —Аненадо ждать, когда позвонят, — встряла вразговор взрослых Гулька, иВихарев впервые посмотрел наэто «шило» безявной неприязни. — Пусть он встает исам звонит: мол, так итак, уехать ниначем немогу, каквремя прошло, незаметил, давайте лучше останусь, чтоб никого небеспокоить, аутром — какштык… Авы, если чё, подтвердите, что жив-здоров, трезв иподприсмотром взрослых.
        —Да ненадо ничё, — Серый, увы, неверил всвое спасение.
        —Соглашайся, дурак, — налетела нанего Юлька, — ато поздно будет. Апросиняк чего-нибудь наврешь, непервый раз.
        —Ну? — Юрий Васильевич уставился налицо Василисиного одноклассника.
        —Аможно?
        —Можно, Галя? — Впоследнюю минуту Ладов спасовал ипосмотрел снадеждой нажену.
        —Детей бить непозволительно! — изрекла Галина Семеновна. — Пусть остается…
        —Ура-а-а-а! — завопили Хазова сНизамовой, нотутже были остановлены задумчивой Василисой.
        —Тогда уж давайте сразу ипрокосяк, — пробурчала она ивиновато посмотрела наотца.
        —Дело втом… — вступила Юлька, лихорадочно соображая, какпредставить ладовским родителям еще одно родимое пятно неудавшегося вечера поповоду получения аттестатов онеполном среднем образовании.
        —Лучше посмотреть, — перебила ее Низамова иуказала точный адрес: — Там, втуалете.
        —Это чегож такое? — растерялся струдом стоявший наногах Вихарев, рассматривая выломанный втуалете косяк.
        —Ятебе потом расскажу, «чегож такое», — наухо пригрозила ему Хазова, аЛадов дрожащей рукой провел поискореженному монтажкой лакированному дереву.
        —Пап, — тронула его заплечо Василиса. — Вобщем, так получилось. Ятебе, конечно, могу рассказать, из-за чего, новедь косяк-то отэтого целее нестанет.
        —Столько трудов, Галь, — расстроился Юрий Васильевич. — Яж его какродного… шкурил, лаком покрывал, чтоб красиво было. Это чтоже, вашу раз этак, должно было здесь случиться, что пришлось вредительством заниматься?! А?! — Онгрозно посмотрел нанесчастного Вихарева.
        —Замок, пап, наверное, сломался. Немогли дверь открыть…
        —Ты, дочь, говори да незаговаривайся, — непринял дочерней версии Ладов. — Какой замок? Шпингалет-то?
        —Аможет, заело? — попыталась спасти версию Василисы Гулька.
        —Это увас, девки, вмозгах куриных заело, — вдруг разобиделся Юрий Васильевич и, махнув рукой, вернулся взал содной-единственной мыслью отом, чтобы найти утешение внедрах дивана.
        —Япапе скажу, — пообещала Юлька, — пусть он рабочих пришлет. Ониэто быстро отремонтируют.
        —Точно! — иронично поддержала ее Галина Семеновна. — Пусть пришлет…
        —Ачто? — удивилась ее реакции Хазова. — Мнекажется это абсолютно нормальным: раз мы испортили, значит, мы должны иисправить.
        —Вот именно, чтовы, — строго проговорила старшая Ладова. — НиЮра, ниАндрей Александрович, атот, кто испортил.
        Приэтих словах Низамова залилась краской, иГалина Семеновна тотчасже отметила этот факт, нокомментировать нестала, потому что ее фантазии просто-напросто нехватало длятого, чтобы придумать причину, покоторой хрупкая Гульназ моглабы разворотить косяк втуалете.
        —Если есть еще что-то, очем я незнаю, говорите сразу, — предупредила подростков старшая Ладова, назидательно подняв вверх указательный палец. — Ну?
        Взагашнике еще оставалась пенсионерка «теть Люда» — невольный свидетель мнимой смерти Вихарева, нообъявить обэтом сейчас Гульке показалось нецелесообразным: «Авось, прокатит!» — понадеялась она и, скорчив довольную физиономию, правда сотъехавшим квиску глазом, отрицательно покачала головой.
        —Еще раз спрашиваю, — строго объявила Галина Семеновна испристрастием посмотрела влицо сначала Вихареву, потом — Юльке. Василису мать демонстративно игнорировала.
        —Мам, — робко прикоснулась кматеринской руке младшая Ладова, нотутже ее отдернула.
        —Потом, — оборвала ее Галина Семеновна. — Иди, звони, — наказала она Вихареву, апотом махнула рукой испросила: — Какродителей-то зовут?
        Сергей уставился наВасилисину мать, непонимая, чего та отнего хочет.
        —Кактвоих предков зовут, Серый?! — ткнула его вбок Хазова инасупилась, пытаясь вспомнить странное отчество вихаревской мамаши.
        —Ира, — подумав, ответил Сергей. — ИИгорь.
        —Чё так иговорить: «Ира иИгорь»? — усмехнулась Гулька, апотом по-хозяйски рявкнула наВихарева: — Отчество давай, тормоз.
        —Николаевич, — подсказал жене сдивана Юрий Васильевич, размышляя надтем, какбудет расценено его вторичное предложение завершить трудный день каплей животворящего эликсира.
        —Николаевич, — какзаговоренный, повторил заним одноклассник Василисы.
        —Ауматери? — снова вмешалась Низамова.
        —Ромуальдовна, — наморщив лоб, выговорила Хазова исдула слица челку.
        —Вольдемаровна, — исправил ее Сергей исовсем пригорюнился.
        —Все будет впорядке, — довольно залихватски хлопнула его поплечу Галина Семеновна инастроилась наразговор свихаревскими родителями. — Номер?
        Юлька быстро проговорила.
        Трубку взяли сразуже. Старшая Ладова представила несимпатичное лицо вихаревской матери иочень спокойно проговорила:
        —Ирина Ромуальдовна?
        —Вольдемаровна! — прошипела Василиса.
        —Вольдемаровна? — также спокойно исправилась Галина Семеновна.
        —Наконец-то! — заистерила натом конце Ирина Вольдемаровна. — Почему так поздно? Неужели нельзя было позвонить сразу? Что сСережей? Какбезответственно непредупредить родителей отом, что сын задерживается! Янезнала, что идумать! Уже прощалась сосвоим мальчиком! Да как…
        —Апочему втаком случае вы непозвонили нам сразу? — чуть отодвинув трубку отуха, нарочито спокойно поинтересовалась Галина Семеновна, хотя покрасным пятнам, пошедшим полицу, легко было догадаться, что она еле сдерживается.
        —Апочему я должна была вам звонить?! — перешла накрик вихаревская мамаша. — Это вы взяли насебя ответственность занесовершеннолетних детей, уверили нас втом, что все проконтролируете. Авремени второй час ночи, амоего сына досих пор нет дома.
        Дальше звук стал немного глуше: видимо, Ирина Вольдемаровна-Ромуальдовна прикрыла трубку рукой. ДоГалины Семеновны донесся какой-то звук, больше напоминающий мычание, нежели человеческую речь.
        —Ирина Вольдемаровна… — позвала она втрубку, нокроме повторившегося странного звука ничего неуслышала. — Ирина Вольдемаровна! — настойчиво повторила она ивдруг залилась краской: ей вухо полился поток грязной брани. Ипринадлежал он явно невихаревской мамаше.
        Дальше натом конце стало происходить нечто совсем странное. Мат перемежался сженским визгом, что-то падало, периодически слышались всхлипы, перемежающиеся фразами: «Игорь, ненадо», «Игорь, что ты делаешь? Прекрати!» Апотом все стихло, итрубка разразилась короткими гудками.
        Растерянная Галина Семеновна посмотрела насгорбившегося Вихарева ипожала плечами. Тот все понял:
        —Ядомой пойду, — проронилон. — Ато он убьет ее…
        —Только через мой труп, — бросилась кнему Юлька. — Давай милицию вызовем?!
        —Сдурела, чтоли? — Серый отодвинул Хазову всторону иначал искать свои кроссовки.
        —Ястобой, — вцепилась внего Юлька ипододвинула кего ногам обувь.
        —Еще чего нехватало! — проворчал понурый Вихарев истоской обвел взглядом всех присутствующих. — Дядь Юр! — позвал он Ладова ипротянул ему руку: — Спасибо.
        —Тыкуда? — непонял Юрий Васильевич.
        —Дядь Юр, — заголосила Низамова. — Неотпускайтеего. Унего там, блин, расстрел мирной демонстрации.
        —Да хватит уже! — разозлился Сергей. — Пошеля.
        —Ятоже, — пристроилась кнему Хазова.
        —Ия, — объявила Гулька имолниеносно нацепила насебя джинсовую куртку.
        —Никуда вы одни непойдете! — Галина Семеновна загородила дверь иприказала мужу: — Одевайся, Юра. Нельзя мальчика одного отпускать: малоли что…
        Ладов стоской посмотрел наоблюбованное застолом место, надел ботинки, апотом, взмахнув рукой — была нибыла, выпалил:
        —Тогда налеймне, Галя.
        ИГалина Семеновна послушно метнулась вкомнату иналила положенные мужику перед боем сто граммов иподнесла супругу, попутно меняя выходные туфли надомашние тапочки.
        —Пойдем вместе, — разволновалась она ивозглавила группу добровольцев.
        Потом Василиса часто вспоминала это удивительное чувство честного единения, которое стирает возраст, национальность, личную выгоду ипроявляет вчеловеке его настоящее «я». Втрудные минуты своей жизни Василиса Ладова порекомендации психологов неоднократно пыталась воскресить всвоей памяти этот незабываемый вечер, когда добрая воля ирешимость ее друзей иродителей рождала ощущение, что жизнь идет правильно, внужном направлении ивкомпании единомышленников.
        Вдомашних тапках браво вышагивала впереди всех Галина Семеновна, отставая отнее ровно наодин шаг, маршировал Юрий Васильевич, периодически проверяя, наместели небольшой топор длярубки мяса, прихваченный им навсякий случай, ибо время нынче опасное. Вокружении трех неравноценных граций — Хазовой, Низамовой, Ладовой — плелся сзаплывшим глазом Вихарев, пытаясь представить, что ждет его впереди.
        Ипусть состороны эта честная компания выглядела довольно комично, больше напоминая неприличных людей, асбежавших изпсихбольницы пациентов, всеже это была компания людей счастливых, просто обэтом тогда недогадывавшихся.
        Дверь им открыла растрепанная Ирина Вольдемаровна и, приложив палец кгубам, жестом показала, чтобы те непроизносили нислова. Наопухшем отслез лице вихаревской матери красовался свежий кровоподтек, была рассечена бровь исвернута скула.
        —Нифига себе! — неудержалась Низамова иуставилась вовсе глаза настоявшую перед ней женщину.
        —Сережа, — бросилась ксыну Ирина Вольдемаровна, даже необратив внимания нато, что лицо юноши напоминает наполовину сдувшийся спасательный круг. — Опять!
        —Пой-дем-те кнам, — послогам прошептала Галина Семеновна идаже махнула рукой всторону открытой двери.
        —Нельзя, — просипела вответ мать Вихарева. — Будет еще хуже.
        —Может, убитьего, нафиг? — Сергей посмотрел наЮрия Васильевича.
        —Может, иубить, — согласился Ладов итутже добавил: — Нонетебе. Инесейчас. Гдеон, кстати?
        —Спит, — также шепотом ответила Ирина Вольдемаровна икивком показала где.
        Игорь Николаевич Вихарев — уважаемый вгороде человек, директор завода, депутат поизбирательному округу, ккоторому относились Ладовы, — храпел, лежа надиване всемейных трусах, натянутых накруглое пузо, напоминавшее живот беременной женщины.
        —Ичасто он увас так хулиганит? — полюбопытствовала Галина Семеновна, струдом сдерживаясь, чтобы неразразиться гневной тирадой поповоду увиденного.
        —Нечасто, — Ирина Вольдемаровна попыталась хоть как-то сохранить репутацию своего мужа.
        —Часто, — вмешался Вихарев. — Завтра проспится, кольцо ей купит.
        —Нетебе судить, Сережа! — воскликнула она изаплакала. — Господи, стыдно-то как! Стыдно-то!
        «Чё-то непохоже», — подумала Низамова, которая все пыталась найти хоть каплю жалости всвоем сердце, нооно никак несоглашалось посочувствовать женщине, обменивающей свои страдания назолотые украшения. АГалина Семеновна легко верила словам вихаревской матери ипо-бабьи ее жалела, искренно недоумевая: «Какже так? Такая приличная семья! Известные люди!»
        —Ладно, — наконец-то созрел Юрий Васильевич ипротянул руку Сергею: — Пойдеммы. Мнееще этот женский батальон домой вести. Оставайтесь, ижелаювам, чтоб того… Чтоб доутра все тихо, атам — война план покажет.
        —Давай, Серый, — поочереди коснулись его плеча девчонки, аГалина Семеновна прижала парня кгруди ипрошептала наухо: — Если что, прибегай.
        —Спасибо, — скривившись, поблагодарил их Вихарев и, махнув рукой напрощание, закрыл заними дверь.
        —Какие все-таки бестактные люди! — всердцах бросила Ирина Вольдемаровна итутже упрекнула сына: — Тызачем их сюда привел? Чтоб весь город потом мне кости перемывал?
        —Никто тебе кости перемывать небудет, — отмахнулся отматери Вихарев исобидой заметил: — Между прочим, они тебе хотели помочь.
        —Запомни, Сережа, — Ирина Вольдемаровна сложила губы втрубочку, апотом разразилась: — Таким людям, какя итвой отец, никто никогда помочь нехочет. Наоборот, утопить, размазать, потому что счастью нашему завидуют.
        —Да какое утебя счастье?! — вспыхнул Сергей. — Это счастье? — кивнул он всторону отца, апотом показал пальцем наразбитое лицо. — Илиэто?
        —Ну ичто! — притопнула ножкой Ирина Вольдемаровна. — Все равно лучше, чем удругих. Аты неблагодарный: жрешь, пьешь, авсе издома вдругую сторону смотришь. Инас сотцом залюдей несчитаешь…
        —Несчитаю, — побледнел Вихарев. — Итебя тоже.
        —Мразь, — Ирина Вольдемаровна хлестнула сына полицу и, развернувшись насто восемьдесят градусов, ушла ксебе.
        —Дура! — бросил ей вслед Сергей, ноэтих словона, разумеется, уже неуслышала.
        Говорят, что дата появления насвет невсегда совпадает сдатой фактического рождения. Поэтому правы те, кто утверждает, что напротяжении жизни человек способен рождаться несколько раз. Эта гипотеза склонной кмистицизму Василисе нравилась невероятно, потому что логично объясняла наличие поворотных моментов вчеловеческом существовании.
        Например, Василиса Ладова была уверена втом, что вовзрослую жизнь она шагнула прямо изтого щедрого насюрпризы июньского вечера, после которого неосталось никаких вопросов: никродителям, никдрузьям.
        —Амоглабы ипоинтересоваться, — жаловалась мужу Галина Семеновна, видя, какстремительно меняется ее дочь, причем непонятно, вкакую сторону…
        —Моглабы, — поддерживал жену Юрий Васильевич, нободрился иподглядывал заповзрослевшей Василисой.
        —Итак все ясно, — отмахивалась отродителей Ладова иломала голову надтем, какжить дальше. Потратив два слишним года напоиски ответа, Василиса пришла кстранному выводу: «Ответа нет, нопромежуточные итоги присутствуют».
        Одним изних стало исчезновение Ленки Наумовой, укоторой, повсем прогнозам, были все права нато, чтобы поселиться вкакой-нибудь Олимпийской деревне иостаться там навеки вечные сначала вроли знаменитой бегуньи, потом — вроли знаменитого тренера. Между тем никаких известий офеноменальных спортивных победах Наумовой доушей Ладовой иее товарищей недолетало, втом числе идоотверженного всеми Тюрина. «Нашлась» Ленка ровно через три года заприлавком коммерческого магазина (впростонародье его называли «комком»), который, послухам, принадлежал ее братьям-близнецам.
        Заметив случайно забредшую вмагазин Ладову, Наумова нестала делать вид, что они незнакомы. Наоборот, она пригласила бывшую одноклассницу вподсобку и, обведя рукой набитые вещами полки, тутже предложила:
        —Выбирай, что нравится. Отдам посебестоимости.
        —Ненадо, Лен, — легко отказалась отщедрот Наумовой Василиса. — Тылучше скажи, где была.
        —Где я только небыла, — вздохнула Ленка имахнула рукой. — Даже говорить нехочу.
        Ладова настаивать нестала: нехочешь — ненадо.
        —Аты как? — дляприличия спросила Наумова.
        —Нормально, — ответила Василиса, иразговор дальше непошел.
        Ленке очень хотелось спросить проТюрина, нобыло неловко, можно даже сказать, стыдно. Итогда она поочереди уточнила ипроХазову, ипроНизамову, идаже пробесполезного, сее точки зрения, Вихарева внадежде нато, что Ладова сама что-нибудь да искажет обИлье. НоВасилиса никак недогадывалась отом, что отнее требовалось насамом деле.
        —Ая замуж вышла. — Наумова показала ей обручальное кольцо.
        —Поздравляю! — вяло отреагировала Ладова.
        Ленке такая реакция бывшей одноклассницы показалась несправедливой, иона выпустила еще один снаряд:
        —Вот жду, когда муж выйдет.
        —Откуда?
        —Ато ты непонимаешь, — усмехнулась Наумова. — Сидит он уменя. Через полгода жду.
        ДоВасилисы наконец-то дошло, очем идет речь, иона заторопилась. Ленка вывела ее измагазина, ткнула пальцем вприпаркованный старый «Мерседес»:
        —Моя тачка, — ипредложила подвезти.
        —Ненадо, — отказалась Ладова ипобрела впротивоположную сторону отсвоего дома.
        —Эй! — окрикнула ее Наумова. — Тебе туда.
        —Язнаю, — ответила Василиса, нонаправление движения непоменяла. Так ипошла, необорачиваясь. Больше они никогда невиделись. «Потому что несудьба», — объяснила себе Ладова ипопыталась выбросить Ленку изголовы. Получилось несразу: Наумову было почему-то жалко, ноВихарева жалко вдвойне.
        Вотличие отЛенки, укоторой вырисовывались довольно приличные длятого времени перспективы — муж-уголовник, семейный бизнес, личный автомобиль — уСергея будущего небыло. Изпредсказанного Гулькой — «армия», «тюрьма», «наркологический диспансер» — пункт третий проходил подзнаком стопроцентного совпадения. «Спаси меня, Юлек», — периодически просил Хазову Вихарев ипротягивал руку, какнищий напаперти. Сначала наивная Юлька предполагала, что речь идет олечении. Ипоэтому, кактолько поступал очередной запрос оспасении, неслась котцу ипросила сделать «хоть что-нибудь».
        —Апочемуя? — удивлялся Андрей Александрович. — Унегоже есть родители. Парню всего семнадцать лет, надо что-то делать.
        —Оним ненужен! — неистовствовала Хазова.
        —Хорошо, — соглашался отец, ради единственной дочери готовый навсе, даже научастие всудьбе Вихарева. Атот сдостоинством нищеброда принимал королевскую помощь, безропотно ложился, куда скажут, иблагополучно уходил ровно через два дня, предварительно войдя вдоверие кмедперсоналу, который подозревал, что сей непогодам увлекающийся спиртным юноша — внебрачный сын мэра города.
        Покинув диспансер, илитоксикологическое отделение БСМП[10 - Больница скорой медицинской помощи.], иличастную наркологическую клинику, Вихаревто втапках, то всланцах, то впозаимствованных илиукраденных кроссовках пускался вдолгий путь, внимательно вглядываясь влица прохожих — незнакомыли. Идаже невстретив никого избывших одноклассников, одношкольников, соседей ит.д., он всеравно умудрялся отыскать родственную душу схарактерным цветом лица итипичной дляалкоголизма одутловатостью.
        Впоисках приюта длясебя иродственной души Вихарев иногда посещал родительский дом, новсякий раз изгонялся визгливой Ириной Вольдемаровной, тщательно охранявшей безупречную репутацию семьи. «Лучшебы он умер», — жаловалась она мужу, апосле того какнетрезвый супруг засыпал, жаловалась уже Господу Богу и, извинившись загреховные мысли, просила обосвобождении отдомашней тирании: «Прибери иего тоже».
        Ихотя Бог пропускал мимо ушей просьбы измученной женщины, та надежд нетеряла итерпеливо ждала, когдаже наступит долгожданная свобода. Но, какоказалось, кней Ирина Вольдемаровна готова небыла, поэтому несразу узнала, кто скрывается подмаской врачей «Скорой помощи», идаже пыталась спорить игрозить расправой своим освободителям — усталым ангелам вбелых халатах.
        Ровно три дня они уговаривали мечтавшую освободе мать Вихарева прислушаться крекомендациям Всевышнего, аона все сопротивлялась исопротивлялась, непонимая, что Бог услышал ее молитвы. Итогда небесная канцелярия запретила ангелам вступать срабой Божией Ириной вбесполезные переговоры ивыпустила ее грешную душу наволю, сопроводив официальной справкой осмерти, вкоторой черным побелому было написано: «Разрыв аневризмы головного мозга».
        Осмерти матери Вихарев узнал спустя несколько месяцев, вынырнув изочередного подвала дляпоисков «живительной влаги». Онавтоматически добрел дородительского дома, струдом поднялся нашестой этаж, позвонил иобнаружил задверью какую-то дальнюю материнскую родственницу изблагословенной «Трехизб-Шемурши», которая исообщила ему ослучившемся.
        —Инеходи сюда больше, — по-хозяйски приказала молодая женщина, судовольствием занявшая место Ирины Вольдемаровны.
        —Амаму помянуть? — поинтересовался тогда Сергей, даже незаметив округлившийся живот новой хозяйки.
        —Бог подаст, — пообещала ему та и, захлопнув дверь прямо перед носом просителя, долго смотрела вглазок, чтобы определить уровень опасности.
        Отом, что приходил сын, Игорю Николаевичу она несказала, да он инеспрашивал, инавопросы знакомых сделаной скорбью отвечал: «Сгинул парень». Атот иправда сгинул. Вовсяком случае, Василиса совсем потеряла его извиду, хотя честно пыталась заглядывать влицо всякому попадавшемуся ей навстречу бомжу. «Наверное, умер», — предположила Юлька иперестала спрашивать освоем верном Санчо Пансе. «Наверное», — согласились сней все итоже закрыли тему. НоВасилиса всеравно попривычке вздрагивала, когда видела перед собой фигуру, хоть чем-то напоминавшую вихаревскую, иисправно подавала внадежде, что иему, если жив, хоть кто-то протянет руку помощи.
        —Ая нищим неподаю, — Гулька категорически отрицала такую форму жизни, незабывая подчеркнуть вразговоре сЛадовой, что «среди татар нищих небывает».
        —Бывает, — спокойно исправлял Гульназ Бектимиров ицеловал вмакушку, чтобы та некипятилась.
        —Небывает! — ворчала Гулька иподставляла мужу лоб: — Тыже ненищий.
        —Асчего это я должен быть нищим? — искренне удивлялся Ильсур иподмигивал Василисе, убегая наночное дежурство.
        Вотличие отРомео иДжульетты, история любви между Бектимировым иНизамовой развивалась повполне счастливому сценарию. Ровно год студенты медицинского училища умудрялись хранить втайне отродителей свои отношения, но, поубеждению Гульки, Аллах распорядился иначе изаполгода доих восемнадцатилетия наступила беременность, опрерывании которой нион, ниона нехотели даже слышать. «Коран запрещает!» — твердила Низамова исмело смотрела вглаза родителям, уговаривавшим принять меры, пока непоздно. Эльвира Тимуровна даже наколени перед дочерью вставала: «Семью непозорь! Жизнь себе неломай!»
        Отомже снадрывом вещала Бектимирову иего мать, отказываясь дать разрешение наниках[11 - Свадьба (араб.).].
        Настороне влюбленных была только беззубая Хава Зайтдиновна, непрерывно читавшая намазы, потому что другого средства борьбы засчастье единственной внучки незнала идаже боялась заговорить ссыном — тот ходил чернее тучи, какбудто вдоме притаилась смерть, анеблагая весть опродолжении рода.
        «Долг платежом красен», — вспомнила оГулькиных благодеяниях Хазова иснова пошла напоклон котцу. Благодаря вмешательству Андрея Александровича влюбленных расписали ровно через три дня после подачи заявления, вабсолютно будничной обстановке, безцветов ибезсвидетелей. Израйонного загса молодоженов забрала служебная машина главы города иотвезла взнаменитое «дворянское гнездо», где стараниями Юли иВасилисы был накрыт праздничный стол, закоторым, по-школьному сложив руки иуставившись водну точку, сидела маленькая Хава Зайтдиновна впраздничном белом платке нароспуск.
        «Совет да любовь», — очень серьезно ипроникновенно произнес Андрей Александрович иподвел кчете Бектимировых напуганную абику, отволнения чуть невыронившую изорта вставные зубы. Хава Зайтдиновна что-то сказала молодым по-татарски, отчего те сразу стали серьезными, аГулька расплакалась ипоцеловала бабке руку.
        «Хватит реветь!» — возмутилась раскрасневшаяся Хазова и, подхватив подруку взволнованную Василису, бросилась кмолодоженам споздравлениями. Позже явились старшие Ладовы иторжественно вручили Ильсуру иГульке конверт «напервоочередные нужды».
        Весь вечер новоиспеченная Бектимировато хохотала, то плакала, периодически хваталась заживот, словно напоминая всем освоем особенном положении, и, всущности, веселилась, какмогла, стараясь какможно реже смотреть вглаза грустной абике, которая все время сопаской поглядывала начасы. Приближался момент прощания, праздник подходил кконцу, ноЮлька небылабы сама собой, еслибы напоследок невыпустила еще один праздничный залп.
        —Внимание! — объявилаона, забравшись настул. — Дорогие хозяева идорогие гости нежно прощаются сновобрачными ирасходятся посвоим местам, аквартира Хазовых передается вовременное пользование чете Бектимировых сроком наодну ночь. Адальше будем решать проблемы помере их поступления. Правильно я говорю, папа?
        —Правильно, — улыбнулся усталый Андрей Александрович истащил легкого, какпушинка, оратора состула.
        —Мытак несогласны! — растерявшись, выпалила Гулька и, расставив руки, встала вдверях.
        —Все впорядке, — обняла ее Галина Семеновна. — Так положено. Все-таки это свадьба.
        —Ятак немогу-у-у! — разрыдалась Гульназ, разом растеряв все слова благодарности, которые собиралась произнести вконце вечера. Итогда, какпокоманде, ее окружили женщины истали гладить поголове, аВасилиса, неимея, впринципе, вэтом вопросе никакого опыта, начала взывать кответственности забудущее потомство. Ноотэтих слов молодая жена Бектимирова еще больше расклеилась, ипришлось Юрию Васильевичу нести стакан сводой, ноГульназ только стучала зубами остеклянный край инемогла сделать ниглоточка. Выручила, каквсегда, Хазова. Набрав врот воды, она прыснула ею прямо влицо подруге и, улыбнувшись сквозь слезы, объявила: «Ну вот мы иквиты».
        Молодоженов Бектимировых поджидала любовно украшенная Гулькиными подругами Юлькина комната, авсех остальных — служебная машина Андрея Александровича.
        —Сначала поадресам, потом — вконтору, — скомандовал мэр истал усаживать вмашину женскую половину команды. Нопосле долгих уговоров «комнату отдыха прикабинете мэра» обменяли надиван вдоме Ладовых, инаступила та самая долгожданная справедливость, окоторой никогда непереставала беспокоиться Юлия Андреевна Хазова. Правда, иее возможности были небезграничны. Например, так иненаступило долгожданное перемирие между враждующими семьями Низамовых иБектимировых, хотя, казалосьбы, рождение Резеды, девочки, вточности похожей наИльсура, должно было нейтрализовать конфликт. Нотеперь этому отчаянно противилась сама Гулька, непризнавая никого, кроме старенькой абики.
        Хава Зайтдиновна оказалась единственной изродственников, кому впоследствии было дано право непросто смотреть направнучку, ноидержать ее вруках. Непринимал помощи отродителей иИльсур, пытавшийся совмещать обучение идежурства на«Скорой», куда, кстати, умудрился устроиться благодаря протекции всемогущего Андрея Александровича. Вэтом смысле молодые были примером нетипичной длянашего времени самостоятельности впринятии решений иответственности засобственную жизнь. Результаты говорили сами засебя: меньше чем через полгода, какраз крождению ребенка, Бектимировы умудрились покинуть семейное общежитие механического завода, кслову, добытое все темже Андреем Александровичем, исъехали насъемную квартиру всоседнем сЛадовыми подъезде.
        —Это судьба! — обрадовалась тогда Галина Семеновна иотправилась инспектировать временную жилплощадь молодых супругов напредмет готовности кпоявлению младенца. Осмотром старшая Ладова оказалась довольна, привела Гульку впример своей дочери ичерез неделю после визита, когда Гульке пришло время рожать, сама вызвала ей «Скорую», отволнения продиктовав собственный адрес. — Теперь нас осталось только двое, — сгрустью поведала Василисе приехавшая изМосквы назимние каникулы вродной город Юлька перед тем, какотправиться свизитом кмолодой мамаше. Норовно через пятнадцать минут, проведенных рядом сгромкоголосой копией Бектимирова, безапелляционно заявила подругам:
        —Зд?рово, девчонки! Настеперь четверо.
        —Иэто непредел! — заверила Хазову Гулька, которой небыло еще идвадцати.
        Втом, что Бектимировы возьмут курс наразмножение, Василиса была уверена. Дляэтого ненужно быть провидицей, достаточно просто побыть несколько минут ватмосфере бушующих между супругами страстей, всущности недоступных нией, ниХазовой, которая после злосчастного июньского выпускного словно поставила крест наобщественной жизни ипревратилась всухонького сверчка, вгрызающегося вкнижные корки. Онадаже свою знаменитую челку тогда обрезала, чтобы незаслоняла книжную мудрость отвнимательных глаз.
        —Неужели тебе нехочется любить? — пытала ее романтично настроенная Василиса, скользя взглядом поприсутствующим вклассе молодым людям.
        —Этих? — уточняла, насекунду оторвавшись отучебника, Юлька и, недождавшись ответа, отрицательно качала головой.
        —Этих мне тоже нехочется, — соглашалась сней Ладова ипереводила взгляд набольшие окна, закоторыми виднелся школьный стадион, подорожкам которого чинно передвигалась команда молодых мамаш сразноцветными колясками.
        —Тыскоро дематериализуешься, — предупредил дочь Андрей Александрович, встревоженный тем, что та практически невыходит издома, плохо ест, плохо спит, бледнеет ичахнет понепонятной дляотца причине.
        —Что стобой? — бил тревогу старший Хазов. — Это ты из-за Сергея так расстраиваешься?
        Ихитрая Юлька сготовностью подтверждала отцовские подозрения, лишьбы неназывать подлинной причины: «Из-за тебя». Дочь Андрея Александровича утопала вразраставшемся чувстве вины: она жила сощущением, что «заедает» отцовскую жизнь, напоминая ему оматери.
        —Может, нестоит так убиваться? — робко интересовалась Василиса, сжалостью глядя назаморенную Хазову. — Ну непоступишь ты вэто свое МГИМО, чего случится?
        —Поступлю, — стискивала зубы Юлька итерзала репетиторов коварными вопросами, которые ставили втупик профессионалов, нослегкостью предлагались шестнадцати-семнадцатилетним соискателям знаменитым Вяземским впрограмме «Умники иумницы».
        —Вот увидишь, — ворчала Гулька. — Сдохнет, нопоступит.
        —Неуверена, что место накладбище стоит так дорого, — пожимала плечами Ладова ипродолжала наблюдать заХазовой.
        Зато когда Василиса разглядела Юлькину физиономию втелевизоре, она впервые задумалась отом, что впоговорке «Человек сам кузнец своего счастья» все-таки есть определенный смысл. Сказать поотношению кХазовой: «Судьба такая», — язык как-то неповорачивался. «Это несудьба такая, это Юлька такая!» — провозгласила Ладова ивместо школы потащилась нажелезнодорожный вокзал встречать подругу.
        Хазова выскочила извагона иповисла уВасилисы нагруди сословами: «Яже тебе говорила!» Ладова вответ промолчала, взяла Юлькины руки всвои, зачем-то встряхнула изаплакала.
        —Тычего? — обалдела Хазова иткнулась Василисе вживот, рискуя остаться безглаза, потому что ленивая Ладова вместо того, чтобы пришить кпальто пуговицу, приколола кнему декоративную булавку.
        —Дураты, Юлька, — понесла какую-то околесицу Василиса, апотом остановилась наполуслове ипризналась: — Нехочу, чтобы ты уезжала.
        —Поехали сомной, — взяла ее подруку Хазова ипотащила прочь сперрона кстоянке машин, где терпеливо поджидал ее отцовский водитель.
        —Куда-а-а-а? — удивилась Ладова. — ВМоскву? АсГулькой кто останется?
        —СГулькой останется муж, — напомнила подруге Хазова ираспахнула перед Василисой дверцу машины. — Садись. Меньше всего сейчас тебе надо оГульке думать, сосвоей жизнью надо определяться.
        Вот сэтим уЛадовой дело обстояло труднее всего. Содной стороны, ей хотелось также, какиЮльке, уехать изгорода, например, втуже Москву (всего-то десять часов ходу), сдругой — она нехотела ничего делать длятого, чтобы это состоялось.
        —Просто утебя нет цели, — легко определила Хазова Василисину проблему иснисходительно посмотрела наподругу: — Длячего ты живешь?
        —Ну… — растерялась Ладова, — я незнаю.
        —Вот именно, — усмехнулась Юлька. — Ая знаю.
        —Идлячего? — задала ей тогда вопрос Василиса, ожидая услышать вответ типично хазовское: «Профессионализм», «Карьера», «Высокий уровень жизни». Новместо этого прозвучала фраза, резанувшая Ладовой ухо:
        —Хочу научиться быть счастливой по-настоящему, сама посебе.
        —АМГИМО здесь причем?
        —Непомешает, — уверенно произнесла Юлька и, немного подождав, добавила: — Если я неуеду, папа неженится. Аесли неженится, нестанет счастливым. Нестанет счастливымон, небуду счастливойя. Следовательно, мое счастье — это конечный продукт, состоящий измассы ингредиентов. Иты, кстати, один изних.
        Ощущать себя ингредиентом было странно, нопричастность кформуле хазовского счастья Василису подбодрила настолько, что она вечером внимательно пролистала справочник высших учебных заведений страны исоблегчением его закрыла, потому что все самое необходимое было подбоком: педагогический, политехнический имедицинский.
        Галина Семеновна сразуже предложила технический университет:
        —Надо идти туда, где парней больше. Там замуж ивыйдешь.
        —Ошибка ума, — посмеялась наддоводами Василисиной матери Хазова ивернула одноклассницу креальности, задав один-единственный вопрос олюбви кточным наукам. Еевладовском сердце никогда небыло, поэтому политеху была дана отставка.
        Медицинский тоже был снят сосчетов довольно-таки скоро итоже благодаря одному-единственному вопросу довольно циничной Бектимировой оналичии блата всреде преподавателей, входящих всостав приемной комиссии.
        —Аможет быть, увас есть выход наректора? — буднично поинтересовалась Гулька ипогладила себя поживоту. Василиса передала эти странные слова родителям, чем вызвала бурю негодования поповоду того, что «внаше время очеловеке судили познаниям, анепознакомствам».
        —Зачем тебе эта шарашкина контора? — подлил масла вогонь умный Тюрин ипополочкам разложил все минусы местного медфака. Суммарно их количество перевесило количество плюсов, иЛадова соблегчением отказалась отмечты стать полезной людям, приэтом процитировав своего проницательного одноклассника: «Медицинское образование необходимо получать вуниверситетах, имеющих серьезную клиническую базу ибогатые традиции».
        —Агородской вуз, — утверждала Василиса, — кчислу таковых непринадлежит.
        Выбор, сделанныйею, абсолютно несовпадал ссумбурными размышлениями отом, кем она себя видит. Заверив учителей всвоей любви кхимии ибиологии, получив подтверждающие эту любовь грамоты обуспехах впредметах, Ладова подала документы нафакультет дошкольного воспитания, просто перейдя изодной очереди вдругую, неожиданно длясебя самой.
        —Сума сошла? — опешила Гулька. — Чужим детям всю жизнь сопли подтирать?
        —Почему чужим? — искренне изумилась Василиса. — Твоим, например.
        Единственным, кто подостоинству оценил выбор Ладовой, стал Андрей Александрович Хазов, столкнувшийся сподругой дочери наплощади, где располагалась городская администрация.
        —Только Юле неговорите, — попросила его Василиса иопустила голову.
        —Почему? — удивился Андрей Александрович.
        —Да ну… — Ладова пожала плечами. — Меня все ругают.
        Онахотела признаться Юлькиному отцу, что исама непонимает, какэто случилось, нозамешкалась испешно попрощалась.
        —Апо-моему, прекрасный выбор, — коснулся ее плеча Хазов. — Хорошая профессия. Рядом сдетьми всю жизнь. Ниподлости, нигрязи. Представляешь?
        Василиса сготовностью кивнула, шумно сглотнув непонятно откуда взявшийся ком вгорле.
        —Давай, подвезу? Домой?
        —Ненадо, — смутившись, отказалась девушка ипоказала рукой наворота городского парка: — Мнетуда.
        «Врет», — безошибочно определил Андрей Александрович ипроводил Василису взглядом. Высокая, немного сутуловатая, сширокой спиной, полными сахарными ногами, встоптанных босоножках, она странно тревожила сердце городского головы. «Аэлита», — подумал Хазов илегко представил ее вокружении белоголовых детишек, нанееже ипохожих. Андрей Александрович почувствовал странное давление внизу живота, но, списав его напоследствия столовской еды, стремительно двинулся кмашине, оставив инопланетное создание заспиной.
        Уезжая изгорода, каквыяснилось навсегда, Юлька бледной сомнамбулой двигалась погородским улицам, мысленно перенося их накарту своей внутренней памяти, чтобы, затосковав, вызвать их кжизни вместо того, чтобы покупать билет исломя голову мчаться домой, котцу. Накладбище, где была похоронена ее мать, она непоехала — незахотела. Только положила вчемодан несколько фотографий, апотом иих вынула, оставив одну, впаспорте, маленькую, любительскую, накоторой пятилетней девочкой соединяла руки родителей. Снимки Василисы иГульки Хазова приколола иголками кобоям всвоей комнате инавопрос отца: «Может, возьмешь?» — нарочито весело ответила: «Да нуих! Замучают!»
        Накануне своего отъезда Юлька провела выездное совещание уЛадовой дома истрого-настрого запретила ехать провожать себя навокзал.
        —Ага! — так ипослушалась ее Гулька. — Будешь ты мне еще указывать! Беременным вообще нельзя отказывать ирасстраивать меня нельзя!
        —Адругих беременным расстраивать можно? — въедливо уточнила уНизамовой Хазова итутже отвела глаза всторону.
        —Правильно, — осерчала Гулька. — Давай, поплачь еще! Давно мы тебя неслышали…
        Василиса видела, что Гульназ бодрится изовсех сил, нопотому, какупорно убегал квиску ее левый глаз, Ладова понимала: еще чуть-чуть ита разревется.
        —Пожалуйста, — взмолилась наконец Юлька. — Мнеитак тяжело: ивы, ипапа…
        —Хорошо, — как-то очень скоро согласилась Гулька и, сложив ручки наживоте, добавила: — Если ты нехочешь нас сВаськой видеть, ради бога!
        —Нехочу, — скривилась Хазова иозвучила еще одну просьбу: периодически навещать Андрея Александровича, чтобы «ему нетак тоскливо было». Больше обсуждать было нечего, норазойтись нехватало сил идоприхода ладовских родителей эти трое молча лежали набольшой супружеской кровати «теть Гали сдядь Юрой» ипялились впотолок. Юлька лежала всередине, периодически посматриваято натонкий профиль Низамовой, то напокрытую еле заметным пушком щеку Василисы.
        Вдень отъезда Хазова подругам звонить нестала, невзирая наактивные уговоры отца.
        —Нет, — категорически отказалась Юлька итенью метнулась ксебе навторой этаж, чтобы впоследний раз проинспектировать, незабылали чего. Понурый Андрей Александрович терпеливо ждал дочь, сидя напоследней ступеньке винтовой лестницы, исненавистью смотрел наэлектронные часы, красным огоньком намекающие нато, что пора выходить издома.
        —Вот зачем ты едешь сомной? — попривычке съехала кнему напопе Хазова иположила голову наплечо.
        —Акакже? — удивился вопросу Андрей Александрович. — Устроить-то тебя вМоскве надо. Может, квартиру снимем?
        —Нет, — снова отказалась прислушаться котцовским советам Хазова. — Сначала вобщежитии, атам будет видно.
        —Ну почему ты отказываешься отмоей помощи? — посетовал Андрей Александрович. — Тыже уменя одна.
        —Иты уменя один, — все-таки заплакала Юлька иобвила руками отцовскую шею.
        —Один плюс один уже два, — прошептал ей вухо старший Хазов иподнял дочь наруки: Юлька была практически невесомой.
        —Поехали, дочь… Опоздаем.
        Опаздывать было невхарактере Хазовых, новполне вдухе Василисы, метровыми шагами рассекающей перрон впоисках подруги. Следом заней стремительно шествовал смуглый индеец Бектимиров вбелом халате санитара «Скорой помощи». Третьей семенила Гулька ивнимательно вглядывалась влица встречных прохожих.
        —Вон наши! — взвизгнула она иизящно, насколько позволяло ее состояние, подкатилась квагону скрасными шторами, возле которого стояли Хазовы ибессменный водитель городского головы.
        —Юлька! — бросилась кней Гульназ иприжалась стакой силой, какбудто провожала подругу нафронт.
        —Дуры вы мои! — смеялась иплакала Хазова, пытаясь обнять одновременно обеих. — Приперлись все-таки!
        Мужчины снисходительно наблюдали зажужжащим, словно улей, женским царством исохраняли внешний нейтралитет, хотя все трое, пожалуй, испытывали какое-то странное волнение идаже избегали смотреть друг надруга.
        —Тюрина брось, — вдруг шепнула наухо Василисе Юлька.
        —Тыпрочто? — порозовела Ладова, ноответила ей неХазова, аподпрыгнувшая наместе Гулька:
        —Прото! Сволочьон.
        Василиса хотела сказать: «Да ладновам», но, мельком взглянув наАндрея Александровича, тихо проронила:
        —Хорошо!
        —Поклянись! — Гулька дернула Василису зарукав иуставилась наХазову впоисках поддержки. — Вот возьми иперед Юлькой поклянись, потому что она уезжает… Иоставляет тебя сомной, поэтому слушайся.
        —Детский сад какой-то, — выдохнула Василиса исраздражением подумала обовсех сразу, втом числе иостаршем Хазове: «Стоит, смущает».
        Готовность «бросить Тюрина» исчезла, кактолько заповоротом скрылся последний вагон московского поезда. Инепотому, что Ладова дорожила отношениями сИльей, апотому чтоих, поее мнению, просто небыло. Беременная Бектимирова считала иначе, называла Илью подлецом, Василису — дурой исиреной вещала, что спать смужчиной безлюбви безнравственно, аизлюбопытства безнравственно вдвойне.
        —Лучше скажи, что он тебе нравится, — умоляла подругу Гулька иснадеждой смотрела вотрешенное лицо Василисы.
        —Нет, — отказывалась та иставила подружку втупик.
        —Так небывает! — бесновалась соскучившаяся по«трагедиям» Гульназ и, сменив гнев намилость, интересовалась: — Может быть, ты мне чего-то недоговариваешь?
        «Конечно, недоговариваю», — мысленно отвечала Ладова и, подобно страусу, засовывала голову впесок накопившихся щелчков посамолюбию, щедро отвешиваемых Тюриным вее адрес.
        Миниатюрный Илья, стонкими, какудевочки, запястьями, маленьким размером ноги, торчал занозой вжалостливом сердце Василисы иранил его снепревзойденной виртуозностью интеллектуального садиста. Онписал Ладовой лаконичные письма, легко умещавшиеся начетвертушке страницы, вкоторых взывал осострадании котверженным, подкоторымион, разумеется, подразумевал себя. Иногда уВасилисы закрадывалось подозрение, что перед ней тщательно отобранные цитаты литературных шедевров, осуществовании которых она просто незнала, ибо никогда нечитала так много истаким упоением, какТюрин. Поймать Илью заруку непредставлялось возможным, ипоэтому Ладова упрекала себя впредвзятости, гнала прочь подозрения ипыталась оправдать Илью, все объясняя его закомплексованностью. Врезультате получалось черт-те что. Жалея, она слегкостью превращалась вжертву. Он — впалача.
        —Тыдура! — срывалась накрик Гулька ибыла права. — Всего один раз вжизни тебе намекнули нато, что ты нравишься, букет даже недонесли, передарили Наумовой, иты тутже растаяла. Нафига-а-а?
        Василиса сама незнала ответа наэтот вопрос. Она, конечно, догадывалась, что всему виной эта ее дурацкая благодарность, нопопривычке объясняла все происходившее вмешательством судьбы ипослушно повиновалась тюринской воле дотого момента, пока чаша ее терпения наконец непереполнилась. Именно вэтот момент Ладова, сбросив Илью сосвоей кровати, наблюдала сверху засудорожными движениями горе-любовника, забывшего снять носки. Именноони, сразноцветными полосочками вокруг щиколотки, показались ей такими смешными, что Василиса несдержалась ирассмеялась. Страшнее казни дляТюрина небыло. Онперекошенным ртом прошипел: «Жирная сука» — иисчез изее жизни навсегда, благо исторический факультет непересекался сдошкольным исовместной компании уних небыло.
        «Так тому ибыть», — подумала Ладова Василиса ипостаралась забыть все, что говорил ей Илья. Получилось несразу. Дляэтого она даже завела дневник и, пообещав себе его вскорости уничтожить, попыталась восстановить внем все тюринские фразы, прочно засевшие вее памяти. Дляэтого понадобилось всего восемь тетрадных страниц формата А5, накоторых свободно уместилась трехлетняя история их несуразных взаимоотношений.
        Первая ее часть включала всебя три встречи, десяток посланий, два телефонных разговора (каждый длиною вдва часа) ипроходила подзнаком куртуазной доктрины, где Ладовой была уготована почетная роль Прекрасной Дамы, аТюрину — влюбленного трубадура, упражняющегося вславословии. «Настаких только двое: ты ия», — настойчиво телеграфировал Илья один итотже тезис, подыскивая длянего разные формы. Витоге Василиса поверила, что ее красота — холодная истранная, ипонять ее сможет только ценитель, аих попальцам пересчитать можно, иТюрин — один изних. Ивообще, сексуальное влечение вторично, аглавное — это созвучие духовное. Чтобы такое положение вещей стало дляЛадовой привычным иестественным, Илья потратил ровно год, вглубине души надеясь, что вырастет напять-семь сантиметров иввысь, ивширь, ивовсех местах, которые потом будет нестыдно обнажить перед Василисой.
        Вторая часть интимной «летописи» оказалась приурочена кначалу одиннадцатого класса, когда стало понятно, что никакого прироста «ввысь, вширь иврозницу» несостоялось. Тогда Тюрин решил перейти крешительным действиям исообщил Ладовой отом, что больше неможет инехочет жить.
        —Почему? — проглотила наживку Василиса ипредложила поговорить.
        —Опять потелефону? — мрачно пошутил Илья исделал ход конем, хотя учебный день был всамом разгаре: — Пойдем ктебе.
        Это «пойдем ктебе» Ладову нисколько неудивило: акудаже еще? Иона слегкостью согласилась, мысленно обменяв два урока литературы надружеский разговор одноклассников.
        —Мыже стобой товарищи, — улыбнулась она Илье вмомент, когда тот упорно отказывался говорить онаболевшем, задумчиво помешивая чай ложечкой, удлиненную ручку которой венчал миниатюрный крокодил Гена.
        —Нет, — глаза Тюрина вэтот момент романтично сверкнули. — Мыстобой нетоварищи.
        Идальше полилась ария благородного юноши, изовсех сил борющегося ссоблазнами.
        —Никогда! — провозгласил Илья ивпился взглядом вто поднимавшуюся, то опускавшуюся ладовскую грудь, провокационно стянутую жилеткой меньшего, чем нужно, размера. — Только посогласию. Яготов ждать столько, сколько нужно. Год, два, три…
        Эта фраза Василису немного развеселила, заставив поразмыслить надтем, абываетли удевственности срок годности. Пока Ладова соображала, что кчему, Тюрин разливался соловьем отом, какже это мучительно находиться рядом инесметь, ибояться прикоснуться… Итут уВасилисы окончательно что-то вголове повернулось, иона, красная отвозбуждения, выдала однокласснику карт-бланш:
        —Аты небойся…
        —Тысама меня спровоцировала, — оправдывался потом Илья, наблюдая затем, какЛадова маскировала следы преступления, пытаясь замыть напокрывале несколько кровавых пятен. Вего голове неукладывалось, что произошлото, очем он так долго мечтал, вдеталях представляя, какмедленно будет расстегивать пуговицы наВасилисиной блузке, какраспустит ее белые волосы ибудет вздыхать их аромат, какпоцелует ее плечи, аее саму укроет шелковой простынею ит.д. Вреальностиже Ладова неносила блузок, апредпочитала водолазки. Волосы закалывала шпильками, чтобы нелезли вглаза. Стеснялась своего обнаженного тела инедавала раздеть себя присвете. Ашелковых простыней вее доме отродясь неводилось, ивсе одиннадцать лет ее кровать честно украшало старое пикейное покрывало избабушкиного сундука.
        —Яведь тебя нивчем необвиняю, — тихо отозвалась Василиса, продолжая тереть покрывало мокрой губкой. Отэтих слов Тюрину стало еще хуже, ион сненавистью посмотрел наЛадову, неоправдавшую высоких надежд: небыло никрасоты, ниудовольствия, ниудовлетворения. Небыло ничего изобещанного мировым литературным наследием, взволновавшим воображение несовсем психически устойчивого юноши. НиЛолита, ниАнна Каренина, ниПышка, наконец! Василиса недотягивала нидоодного известного образа, илитературный вундеркинд, учительский отпрыск, Илья Тюрин никак немог сориентироваться, чтобы выбрать генеральную линию поведения всоздавшемся положении. Итогда он рассердился наЛадову исказалто, что думал:
        —Вообще-то я ожидал большего. Аты?
        —Ия, — быстро ответила Василиса, неподнимая головы.
        —Обидно… — вголосе Тюрина прозвучала характерная длянего ироничная нотка. — Год работы надсобой ради сомнительного кайфа.
        Насамом деле Илью интересовал один-единственный вопрос, ответ накоторый могла дать только Ладова: состоялсяли он какмужчина? Испыталали она сним хоть что-нибудь? Итак хотелось, чтобы испытала, ноВасилиса упорно отмалчивалась, иТюрин готов был провалиться сквозь землю ипоэтому начал дерзить, маскируя таким образом собственную ущербность.
        —Ты, конечно, какженщина довольно соблазнительна, но… — Ладова вопросительно посмотрела назастегивающего штаны одноклассника. — Ноработой надсобойябы натвоем месте пренебрегать нестал, — Илья нарисовал ввоздухе гибкие очертания женской фигуры. — Ведь естьже дляэтого разные способы: диета, физкультура…
        —Это ты сейчас кчему? — побледнела Василиса, неповерив своим ушам.
        —Это я ктому, что если мы хотим продолжить наш эксперимент, то тебе придется немного… — Тюрин замялся, — ужаться вразмерах. Так сказать, вцелях нашего физиологического соответствия.
        —Ну, ради эксперимента, — нетеряя самообладания, ответила Ладова. — Яконечно, ужмусь… Постараюсь.
        Онаивправду пыталась предпринимать какие-то действия: курила, голодала, подсчитывала калории, отказывалась отеды после шести часов вечера, выбрасывала вмусорное ведро все сладости, найденные вдоме, отделяла белки отуглеводов, даже ходила нагрупповой сеанс кодирования отлишнего веса, новсе безрезультатно. Струдом отвоеванные утела пара килограммов легко возвращались сторицей после того, какВасилиса позволяла себе «хоть кусочек», «хоть чуточку» супротив диеты. Борьба проходила подзнаком системного поражения, иЛадова сдалась: «Будь что будет». Вконце концов, вперспективе судьба обещала ей законное место вряду молодоженов рядом стем длинноволосым любителем десертов издетского солнечного полдня. Надо просто подождать.
        Нолично Тюрину ждать нехотелось. Онтак ирвался повторить неудавшийся эксперимент иметался возле Василисиного подъезда мрачной тенью байронического героя.
        —Прости меня, — записки Ильи стали краткими иконцептуальными, — пожалуйста.
        —Прощаю, — отпускала ему грехи Ладова ипроходила мимо, втянув всебя живот изатаив дыхание.
        —Мыдолжны поговорить, — требовал отнее Тюрин ивсем своим видом изображал раскаяние.
        —Поговорим, — обещала Василиса иснова отказывалась отвстречи. Апотом как-то неожиданно длясебя соскучилась попоэтическим эскападам Ильи ивпустила его всвою квартиру.
        Аеще говорят, дважды нельзя войти водну итуже воду! Оказалось, что сТюриным можно. Ивновь соитие непринесло удовольствия ниодному, нидругому изакончилось унизительным смакованием подробностей, из-за которых якобы эксперимент претерпел очередную неудачу. «Насебя посмотри!» — огрызнулась тогда Ладова ипоказала Илье надверь, взяв нанесколько месяцев тайм-аут.
        Квесне экспериментаторам стало скучно, встречи участились, стали чуть-чуть разнообразнее, нопо-прежнему неспособствовали повышению самооценки участников.
        —Садомазохизм чистейшей воды! — призналась Тюрину Василиса ипредложила расстаться окончательно.
        —Подожди, — предостерег ее Илья, — только-только мы стали узнавать друг друга по-настоящему. Язнаю, что нравится тебе, ты знаешь, что — мне. Мыстановимся ближе друг другу…
        —Ошибка ума! — оборвала Илью Ладова, подражая Юльке, ижестко проговорила: — Тынезнаешь, что нравитсямне. Инехочешь знать. Янезнаю, что нравится тебе. Итоже нехочу знать. Ближе мы друг другу нестановимся, скорее — наоборот. Еще немного, имы начнем ненавидеть друг друга, потому что знаем все пронаши несовершенства: я — толстая, ты — трусливый. Мненеприятна сама мысль отом, что я сплю стобой, неиспытывая ктебе никаких чувств.
        —Никаких? — сощурился тогда Тюрин иуставился наВасилису.
        —Кроме одного…
        —Дай-ка попробую угадать…
        —Ненадо гадать, я сама скажу.
        —Может, ненадо? — вполне разумно предостерег одноклассницу Илья.
        —Надо, — отказалась повиноваться Ладова. — Мнетебя просто жалко… Жалко ивсе.
        —Мнетебя тоже, — неостался вдолгу Илья инестал дожидаться, когда Василиса укажет ему надверь.
        Втот вечер Ольге Игоревне Тюриной показалось, что она слышит, какплачет Илюша, ноона нерешилась постучаться кнему вкомнату и, встревоженная, сидела усебя вкомнате, размышляя надтем, какие трагедии происходят вжизни ее внука. Сточки зрения заслуженной учительницы, никаких оснований длябеспокойства небыло: подходил кконцу последний, одиннадцатый класс, впереди Илюшу ожидала студенческая жизнь, потом, хотела верить Ольга Игоревна, — писательская карьера. Отсутствие девушки несмущало старуху, ибо найти пару Илюше было делом неизпростых: уж слишком требователен иутончен был этот непогодам развитый юноша.
        Вотличие отОльги Игоревны, родители Василисы вповедении своей дочери незаметили ничего необычного: каквсегда, немного рассеяна, новцелом — дыхание ровное, чувство юмора сохранно, доброжелательность присутствует, аппетит устойчив, капризы отсутствуют.
        —Васька, — поцеловала ее вмакушку Галина Семеновна, даже неподозревая, что подподушкой уВасилисы спрятан календарик, вкотором та ссистемностью автомата подсчитывает дни прихода месячных, памятуя отом, какэто произошло уНизамовой. — Разве мы сотцом могли представить, что буквально через два месяца станем родителями взрослой дочери-студентки?!
        —Погодите представлять, — предостерегла мать Василиса. — Яже еще никуда непоступила.
        —Поступишь! — заверил ее Юрий Васильевич, по-мужски довольный тем, что вокруг дочери никто невьется инесбивает спути истинного. «Иначе бы… — думалон, — убилбы кчертовой матери».
        Вотличие отсупруга, Галина Семеновна дочернее одиночество неприветствовала идаже иногда позволяла себе «один бестактный вопросик», вответ накоторый Василиса отрицательно качала головой.
        —Асдругой стороны, — старшая Ладова секунду думала, апотом безапелляционно заявляла: — Ихорошо. Иначе ходилаб я сейчас, какЭльвира Тимуровна, иглазабы боялась поднять… Представляю, какей перед людьми стыдно… Так что спасибо тебе, Васька, что нас сотцом неподвела.
        —Пожалуйста, — какнивчем небывало, отвечала Василиса, ивнутри все холодело примысли отом, авдруг все-таки подвела.
        Пропасть между Ладовой иТюриным, кнесказанной радости Хазовой, которая отказалась откомментариев, увеличивалась наглазах. Даже навыпускном вечере они неперемолвились исловом, хотя поводов длятого, чтобы возобновить общение, было больше, чем достаточно. Танцы, например. Икстати, Василиса, какнистранно, пользовалась вэтот вечер особым вниманием. Правда, неуодноклассников, ауих отцов, чье присутствие стало обязательным условием, выдвинутым администрацией школы вобмен напразднование выпускного дляпараллели девяносто пятого года.
        —Тыделаешь успехи, — подмигнула ей Юлька итутже исчезла изполя зрения, сверкнув напрощание узкой голой спиной.
        —Моя дочь предпочитает танцевать смолодыми людьми, — пожаловался Андрей Александрович Василисе наодиночество ипригласил ее натанец.
        —Онаможет себе это позволить, — сдостоинством ответила ему Ладова, нопозиции неудержала ивстречно посетовала: — Нето, чтоя.
        —Лукавить небуду, — Хазов умело повел партнершу, — пары я длятебя здесь невижу. Ну аесли ивижу, то это те, чьи сердца давно ибесповоротно отданы вбережные руки жен. Вот, например, тот мужчина… — Андрей Александрович показал глазами наотца Лизы Кочевой. — Посмотри, какон натебя пялится.
        —Ябы тоже наего месте наменя пялилась. Яздесь самая большая. Можно сказать, громадная.
        —Тыздесь самая красивая, — перебил ее Хазов, нопобоялся быть превратно истолкован итутже добавил: — Это я тебе по-отечески говорю. Неподумай.
        —Да я инедумаю, — успокоила его Василиса ирасстроилась. Больше танцевать нехотелось, нобдительная Галина Семеновна берегла семейную честь итутже насмену Андрею Александровичу отправила старшего Ладова. Юрий Васильевич отдавил дочери все ноги, сказал, что он вообще непоэтой части, иподвел Василису кматери, какбудто следующей была ее очередь.
        —Неустала? — забеспокоилась та и, неуспев получить ответа навопрос, была увлечена подруку развеселившимся Хазовым.
        —Дочь, извини, — покаялся Ладов. — Больше немогу. Нелюблю я эти ваши туда-сюда…
        —Да ладно, пап, — махнула ему рукой Василиса, апотом снова оказалась вобъятиях, наэтот раз учителя ОБЖ, честно признавшегосяей, что так, какстрелялаона, Ладова, вее классе нестрелял никто. Поэтому, если вдруг захочется пострелять, соскучишься, так сказать, потиру, поматам, приходи, незадумываясь, буду ждать.
        —Приду, — пообещала учителю Василиса иуселась застол, чтобы переждать быструю часть дискотеки.
        Тюрин вэтот вечер нетанцевал ниразу, какего ниупрашивала раздухарившаяся Ежиха, вчесть праздника нацепившая насебя актуальную вэтом сезоне диадему сфальшивыми брильянтами. Илья был неприступен, держался мужской компании, новкоридор, где из-под полы разливалась водка, предпочитал невыходить, памятуя позор, когда-то пережитый вдоме Ладовой. Поначалу ему хотелось напомнить осебе, пригласить Василису натанец, может быть, даже произнести слова извинения, нопотом желание исчезло, ион супоением впился внее взглядом, чтобы множить имножить ее недостатки — отфигуры доцвета волос. Кконцу выпускного Тюрин уже ненавидел ту, скем периодически открывал новую длясебя часть взрослой жизни, инаслаждался победой надниочем неподозревающим противником.
        Итоговая часть воспроизведенной вВасилисином дневнике истории занимала всего полстраницы исостояла изнескольких предложений, ключевые слова которых Ладова старательно обвела ручкой понескольку раз. «Увиделись вноябре. Отнеожиданности (рядом сословом «неожиданность» стоял жирный вопросительный знак) затрясло. Сказал, что ниоком другом неможет думать, что несколько месяцев ищет встречи, нонезнает, какуговорить меня хотябы выслушать. Зачем я повела его ксебе (снова жирный вопросительный знак), незнаю. Переспали. Когда все закончилось, сказал, что «отымел половину группы» (вскобках жирным — «Врет?») итеперь точно знает, что именно я ему неподхожу. Просто хотел проверить, авдруг… Оказалось, никаких «вдруг». Егоженский идеал лежит вдругой плоскости. Мой мужской тоже».
        После заключительной встречи сТюриным Василиса сэнтузиазмом отдалась поиску идеальных отношений, нотак иненашла ответа намучивший ее вопрос: «Что вомне нетак?» Инилегкомысленные знакомства ссомнительными личностями брутального типа, нислучайные связи ровно наодну ночь, ниопыт чуть более долгих отношений непридвинули ее нинашаг кпониманию самого главного — секрета своей женской привлекательности. Вот тогда Ладова исдалась: махнула насебя рукой, набрала восемь лишних килограммов исожгла дневник, таким образом уничтожив все компрометирующие себя заметки. Но, правда, прежде чем приговор был приведен висполнение, печатными буквами написала: «Какаяже я была дура», — изакрыла страницу огромной буквой «Z».
        Вто, что наступит новая жизнь, Василиса больше неверила имеланхолично плыла потечению, успокаивая себя традиционным «Отсудьбы неуйдешь».
        «Еще какуйдешь!» — вдва голоса убеждали ее подруги, ноона только отмахивалась вответ, потому что признать их правоту означало начать что-то делать, авот именно этого ей инехотелось. Поэтому Ладова вошла вобраз, иэтот образ был отрех головах.
        Первая изних являла тип жизнерадостной подруги, иногда, правда, демонстрирующей приступы ипохондрии, нонезначительно, так сказать, неотягощая общения. Вэтом амплуа Василиса была всегда желанным гостем залюбым столом ивлюбой компании, потому что, какпоказала практика, унее было прекрасное чувство юмора, сверхтерпимость кчеловеческим недостаткам иискреннее дружелюбие. Ксобственным несовершенствам она относилась весьма иронично, корила себя зато, что любит поесть, любит покурить, любит выпить инелюбит физкультуру. Категорически. Аеще Василиса любила рассуждать онесбыточном. Например, отом, чтобы она сделала, еслибы стала министром культуры.
        —Ябы ввела жесточайшую цензуру наизображение женского тела влитературе, вмодных журналах ивкино. Ипервое, ивторое, итретье вкомплексе уничтожили всознании среднестатистического мужчины образ женщины снормальными человеческими формами. Переведиему, — требовала Ладова отзалетевшей вгород нанеделю Юльки, которая длякомпании прихватила ссобой бойфренда французского происхождения.
        —Зачем? — удивлялась Хазова.
        —Затем, что уних тоже есть такая проблема. Пусть знает.
        —Унего нет такой проблемы, — отказалась переводить Юлька. — Хватит молоть чепуху.
        —Хазова, — Василиса снаслаждением затянулась ивыпустила всторону француза струю дыма, — это нечепуха. Тыразговариваешь напяти языках?
        —Ну…
        —Тогда скажимне, вкакой литературе ты видела описание толстой женской ноги, отлицезрения которой мужчина впадает вполный восторг?
        —УРабле, — ответила Юлька, афранцуз, услышав знакомое имя, занервничал итронул ее заплечо. Оначто-то быстро прокартавила ему вответ, апотом по-русски перечислила имена раблезианских красавиц: Гаргамелла, Бадбек ируками попыталась изобразить их внушительные формы.
        —Это сатира, — скривилась Василиса. — Аты мне назови хотябы одно произведение несатирического характера, где былобы описано соитие между мужчиной иженщиной таким словами: «толстая лодыжка привела его втрепет», «широкое запястье приятно возбуждалоего», «бесформенное тело вызывало сексуальное желание», «ее толстые пальцы умело ласкали его живот» ит.д. Можешь?
        Хазова насекунду задумалась.
        —Конечно, неможешь! — торжествующе воскликнула Ладова. — Зато если поменять толстую лодыжку натонкую, широкое запястье — наузкое, бесформенное тело — нахрупкое илиточеное, толстые пальцы — хотябы надлинные, то ты попадешь вдесяточку. Тоесть встандартный набор художественных приемов, используемых длясоздания эротических образов. Неправая?
        —Несовсем права, — Юлька даже несразу находилась, что ответить. — Новедь есть, например, Рубенс, Кустодиев… Да малоли кто?!
        —Есть, — согласилась сней Василиса, — носогласись, это имя Рубенса делает привлекательным женский образ, аненаоборот.
        —Демагогия чистейшей воды, — отказалась отдальнейшего спора Хазова. — Если следовать твоей логике, то запрещать надо практически все, что напоминает тебе отвоих размерах.
        —Да, — отчетливо произнесла Ладова. — Иначе нам никогда нереабилитировать иной стандарт женской красоты. Между прочим, возвращение женского идеала кнормальным, анедистрофичным размерам, моглобы значительно улучшить демографическую ситуацию внашей стране иизбавить мир отанорексичек. Иуних — тоже, — Василиса кивнула всторону француза.
        —Очем она говорит? — поинтересовался Юлькин бойфренд, внимательно вслушивающийся врусскую речь инаблюдавший завыражением лиц споривших подруг.
        —Онаговорит отом, что хочет быть министром культуры, — схитрила Хазова, воспользовавшись тем, что Василиса незнала ниодного языка, кроме русского.
        —Это невозможно, — всплеснул руками француз иссостраданием посмотрел наЛадову.
        —Почему? — заинтересовалась Юлька.
        —Унее нет вкуса, она плохо одета. Некакминистр.
        —Что он говорит? — встряла Василиса вразговор Хазовой сосвоим бойфрендом.
        —Онговорит отом, что дляминистра культуры ты необладаешь должной толерантностью иплохо разбираешься вприроде эстетического.
        Ладова вытаращила глаза иснова озадачила Юльку:
        —Тогда спросиего, каких женщин он предпочитает: полных, какя, илихудых, какты.
        —Может быть, поставить вопрос по-другому: просто полных ипросто худых? Иначе ответ будет заведомо необъективным.
        —Каксчитаешь нужным, — нестала спорить Василиса и, немигая, уставилась нафранцуза, радостно защебетавшего вответ.
        —Емунравятся красивые женщины, — перевела Хазова.
        —Что он имеет ввиду?
        —Ладова, — Юлька покрутила пальцем увиска: — Тыненормальная?
        —Янормальная, пусть объяснит.
        Француз засуетился, начал размахивать руками, пытаясь подключить язык жестов, врезультате смерил Василису взглядом ипроизнес, что красота неимеет ничего общего сфизиологическими показателями, что Василиса очень красивая женщина ичто он вполне могбы влюбиться внее, небудь его сердце занято Юлией.
        —Пардон, — поклонился Ладовой молодой человек ипоцеловал ей руку.
        —Перевести? — захихикала Хазова.
        —Ненадо, — отказалась Василиса, предположившая поповедению француза, что ответ явно невее пользу, отсюда и«пардон». НоЮлька, нетерпящая никакой недосказанности, добросовестно перевела высказывание своего бойфренда иобняла Ладову.
        —Блин, — покраснела та. — Аеще говорят, они жадные…
        —Это ты жадная! — упрекнула дочь Галина Семеновна ипосетовала: — УГульки твоей уже двое, ая какбыла бездетной бабкой, так иосталась.
        Василиса «повернулась» кматери вторым своим ликом испокойно поинтересовалась:
        —Откуда убездетной бабки могут быть внуки?
        —Непридирайся ксловам, Васька, — насупила брови старшая Ладова. — Сколько нам сотцом еще ждать? Жалко тебе, чтоли, взять да замуж выйти?
        —Мам, мне нежалко. Никто незовет.
        —Потому что ты ничего неделаешь.
        —Мам, что я должна делать?
        —Откуда я знаю?! Ходить куда-нибудь: вмузеи, втеатры, втуристические походы. Только невресторан, — категорически заявила Галина Семеновна.
        —Почему невресторан? — удивилась Василиса, впринципе имевшая склонность именно кэтому роду деятельности.
        —Потому что двадцатичетырехлетняя девушка вресторане выглядит пошло: сразу видно, зачем она туда пришла.
        —Изачем туда она пришла? — заинтересовалась младшая Ладова.
        —Найти спутника жизни, — уверенно выпалила Галина Семеновна. — Но… найти вресторане спутника жизни невозможно. Спутника наодин вечер — пожалуйста, — сознанием дела уточнилаона, — ноэто нето, что ты ищешь…
        —Аоткуда ты знаешь, что я ищу? — Вголосе Василисы небыло вызова.
        —Яведь тоже женщина, — напомнила Галина Семеновна. — Итоже втвоем возрасте мечтала одетях. Сначала — омуже, — строго уточнилаона, — апотом одетях. Поэтому нежадничай, Васька, идуй замуж. Ато жизнь знаешь какая короткая?! Неуспеешь оглянуться, апоезд ушел.
        —Мам, — младшая Ладова прижалась кматери, — ну, ведь ты тоже меня родила нетак уж ирано.
        —Втридцать, — подсказала Галина Семеновна. — Нонепотому, что нехотела, апотому что раньше неполучалось. Никогда незабуду, какуменя Юрина мать заспиной говорила: «Хоть издетдома бери». Знаешь, какобидно?
        Василиса непонимала материнских чувств, равно какинепринимала новой интонации вголосе старшей Ладовой. Галина Семеновна все время говорила осебе, какодаме ввозрасте, хотя допенсии оставался еще год, впринципе — просто зрелая женщина. Нонасамом деле — кпятидесяти четырем годам неунывающая Галя вдруг засомневалась всвоей женской привлекательности инавсякий случай объявила себя пожилым человеком.
        —Хотим внуков, — постоянно напоминали Ладовой родители ивслух мечтали отом, какими те будут: «Беленькими, умненькими, веселыми… каких мама». Огипотетическом отце вэтот момент неговорилось нислова.
        Василиса чувствовала себя виноватой, пыталась отшучиваться инавсякий случай переспрашивала мотавшуюся посвету Юльку, анехочетли она детей?
        —Нет! — кричала Хазова изсвоего обширного «далека». — Мневсего лишь двадцать четыре. Какие дети?!
        —Азамуж?
        —Де-факто я замужем. Уменя есть Жан, — коротко сообщала Юлька. — Ачто случилось?
        —Ничего, — успокаивала ее Ладова ипросила неисчезать изполя зрения.
        —Какполучится! — ничего необещала Юлька иробко переспрашивала: — Тыдавно упапы была?
        —Давно, — честно отвечала Василиса.
        —Сходи, пожалуйста, — просила ее Хазова. — Мнекажется, ему плохо.
        «Мнетоже», — мысленно договаривала Ладова идумала отом, чтоже такого предпринять, чтобы иволки были сыты, иовцы целы.
        —Поменяй работу, — вылила нанее ушат холодной воды Гульназ Бектимирова. — Устройся всолидную фирму. Хочешь, я попрошу отца, чтобы взял тебя администратором вклинику? Ну илиеще кем-нибудь…
        —Авы что? Помирились? — удивилась Ладова, неосведомленная втом, накакой стадии находятся отношения младших Бектимировых сродителями.
        —Давно.
        —Ая инезнала, — хмыкнула Василиса, чтобы ненапомнить подруге окатегорических заявлениях поповоду невозможности возродить отношения сосвоей семьей.
        —Васька, — неожиданно присмирела Гульназ, — я вот тут подумала, подсчитала… Представляешь, сколько им лет?
        Вответ Ладова кивнула.
        —Ну вот… Впринципе, они мне несделали ничего плохого. Ну ато, что аборт заставляли сделать, так это тоже понятно. Разве они могли предположить, что мы сБектимировым вместе будем? Неразбежимся, неразлаемся? Абика совсем старая. Умрет — уних никого неостанется. Разве это справедливо?
        —Несправедливо, — выдохнула Василиса, почувствовав, что Гулька досих пор неуверена всвоем решении иищет подтверждения собственной правоты изуст близкой подруги.
        —Что скажешь?
        —Скажу, что ты поступила правильно. Яуж давно собиралась тебе сказать, новедь квам сБектимировым неподступишься. Сразу орать начинаете. Акак, кстати, Ильсур сосвоими?
        —Ачем он хуже? — улыбнулась Гульназ, ноулыбка получилась какая-то вялая, соттенком сожаления. «Наверное, ее так инеприняли», — подумала Ладова, новслух ничего говорить нестала. — Номеня кним незовут, — все также криво улыбаясь, призналась Гулька. — Поэтому он девчонок отмоих забирает иксвоим едет.
        —Какнадежурство, — усмехнулась Ладова, нопотом быстро переключилась: — Кстати, аты что решила? Винститут поступать будешь?
        —Нет, мне дляработы иучилища хватит. Ялучше побухгалтерии, пофинансам, чтобы быть вкурсе.
        —Апомнишь, вы сИльсуром свою клинику мечтали открыть?
        —Помню. Онисейчас хочет. Только профиль поменял: работа на«Скорой» заставила. Правильно говорят, нет ничего более постоянного, чем временное. Аведь незалети я тогда, ничегобы небыло: никакой этой дурацкой травматологии. Теперь вот подавай ему медицину катастроф.
        —Ну… — рассмеялась Василиса. — Так дело пойдет. Чуюя, невидать вам своей клиники каксвоих ушей.
        —Ну, я-то бездела неостанусь, — пожала плечами Гулька, видимо, имея ввиду родителей. — Авот он что делать будет, неясно. Тыгде-нибудь частный травмпункт видела? Ия невидела. Иденег ты так незаработаешь. Представь себе: привозят пострадавшего после аварии, утебя пять минут нато, чтобы спасти ему жизнь. Ичто? Тыбудешь денег отнего требовать? Сначала заплатите — потом спасем? Травматология кормить небудет. Азначит, вся надежда наменя…
        —Зато вы вместе, — привела неопровержимый аргумент Ладова.
        —Вместе, — согласилась Гульназ, новсловах ее Василиса непочувствовала прежнего энтузиазма.
        —Увас все хорошо? — напряглась Ладова.
        —Пока — да.
        —Что значит «пока — да»?
        —Ато изначит, Васька, что все нужно делать вовремя. Нетак, какя. Вот теперь сдвумя детьми сижу идумаю: правда, Бектимиров надежурстве илиеще где-нибудь?
        —Ачто? Есть повод так думать?
        —Конечно, есть, — закосив глазом, подтвердила Гулька, — тыже видишь, какой он красивый. Наверняка девки молодые вешаются: ипациентки, исокурсницы. Какпроверишь?
        —Гуль, — Василиса нежно тронула ее заруку. — Так ты ведь тоже красивая. Имолодая. Тебе всего-то двадцать четыре.
        —Я-то? Я Васька, косая-прекосая, да еще сдвумя детьми иплохим характером. Так что неповторяй моего примера, живи всвое удовольствие ирожай попозже. Невсорок, конечно, ноточно несейчас. Да ты инесможешь, чужие-то дети наверняка надоели…
        «Чужие дети» — это была третья ипостась многоликого Василисиного образа, вкоторой она чувствовала себя весьма комфортно идаже подозревала, что, когда она подавала документы ввуз, именно сила высшего порядка заставила ее перейти изодной очереди вдругую.
        «Василиса Юрьевна!» — радостно приветствовали ее дети иприжимались квоспитательскому сдобному телу, завернутому вбелый халат. Кконцу дня набелой ткани появлялись так называемые сложные пятна отслюней, соплей, шоколада, томатной пасты, пластилина, гуаши ичего-то неопределяемого впринципе. Если верить рекламе, они неподдавались воздействию «обычных» стиральных порошков, используемых вдошкольных учреждениях. Ладова вэтом смысле была человеком доверчивым и, чтобы облегчить жизнь детсадовской прачечной, относила свою форменную одежду домой иприводила ее впорядок припомощи разрекламированных моющих средств, чьи уникальные возможности, каквыяснилось, были явно преувеличены.
        Родители детей называли Василису между собой Белоснежкой, дети — Снегурочкой, аработники дошкольного учреждения, где служила Ладова, — Белым Слоном. Василиса обэтом знала, нонаколлег необижалась. Любви вее жизни было достаточно, особенно наработе.
        —Василиса Юрьевна, — краснел изаикался перед ней знаменитый драчун игроза песочницы Женя Щерб?на, — вы какСнежная королева. Только добрая…
        —Спасибо, Женечка, — обнимала его Ладова, атот открывал воспитательнице свои объятия истарался сжать ее вних какможно сильнее.
        —Хотьбы навас мой папа женился, — шепотом признавался мальчик исопаской оглядывался посторонам: неслышитли кто-нибудь.
        —Да ты что, Женечка! — делала страшные глаза Василиса Юрьевна иеле сдерживалась, чтобы нерассмеяться. — Утвоего папы есть твоя мама.
        —Ну ичто? — делился своими соображениями ренегат Щербина. — Пусть будет мама ивы.
        —Может быть, все-таки подождать, когда ты вырастешь? — Ладова предлагала промежуточное решение проблемы.
        —Аскоро? — Щербина срочно хотел жениться насвоей воспитательнице, если уж уотца нет такой возможности.
        —Ну… — Василиса критично осматривала Женечку, — лет так десять — двенадцать. Пролетят — незаметишь. Ая тебя подожду…
        —Точно? — сдвигал брови малолетний поклонник тучных женщин.
        —Точно, — обещала ему Ладова исобирала группу назанятие лепкой. — Только никому неговори.
        —Нескажу, — клялся Щербина и, окрыленный, мял свой кусок пластилина, зорко поглядывая навозможных соперников.
        Втом, что они существуют, сомневаться неприходилось, иначебы откуда вкарманах Василисы периодически обнаруживалисьто серьги сбриллиантами, ловко выуженные изматеринской шкатулки сдрагоценностями каким-нибудь влюбленным воришкой, то золотой браслет сбрелоком, накотором было выгравировано: «Ире — нарождение сына», то завернутая вдраную фольгу половина шоколадки, то неровно вырезанное изкартона сердечко… Чего только неоказывалось вбездонных карманах доброй Снежной королевы. Ивсякий раз Василиса безошибочно определяла дарителя поего преисполненной важности мордашке и, дождавшись прихода родителей, возвращала презент его настоящему владельцу.
        —Васька, так тебя твои чудо-мальчики подмонастырь подведут, — предупредила Гулька. — Иникто разбираться нестанет. Скажут: сама научила, дети нипричем. Недумай, будто кому-то нравится, что растаскивают его имущество. Вдруг твой Женя Щербина подороге мамочкино колечко потеряет, аскажет, что тебе подарил?
        —Якак-то обэтом даже неподумала, — растерялась Ладова ивсерьез задумалась оподстерегавшей ее опасности.
        —Тывообще редко думаешь, — надавила нанее Гульназ. — Все вигры сосвоими малолетними поклонниками играешь. Совсем нюх потеряла…
        —Между прочим, игровые методики самые действенные. Неверишь?
        —Верю! — саркастично воскликнула Гулька. — Особенно всилу игровых методик, насвоих проверяла.
        —Амне ипроверять ничего ненадо, — обиделась наподругу Василиса. — Явнекотором роде специалист.
        —Ну неюрист же…
        Напуганная грозным предупреждением Бектимировой, Ладова явилась наработу сзагадочным выражением лица.
        —Сегодня уменя смальчиками будет очень серьезный разговор, — сообщила она детям.
        —Асдевочками? — Женская половина группы активно ревновала Василису Юрьевну кмужской.
        —Апотом — сдевочками, — пообещала им Василиса изаперла девчонок вигровой комнате.
        —Значит, так, молодые люди, — объявила она мальчишкам. — Мненужна ваша помощь. Если вы мне непоможете, никто непоможет.
        —Может, папе сказать? — быстро сориентировался Женя Щербина, веривший вуникальные возможности своего всемогущего родителя.
        —Нивкоем случае! — запретила Ладова. — Нипапе, нидевочкам. Никому.
        Это «никому!» автоматически увеличило важность происходящего, иполовина мальчиков просто разинула рты.
        —Уменя беда.
        —Беда-а-а?! — прошептал, широко раскрыв глаза, Сеня Кулешов, также, какивсе остальные, влюбленный вВасилису Юрьевну.
        —Да… — Ладова многозначительно помолчала. — Меня заколдовала злая колдунья надва года. (Цифра «два» была выбрана неслучайно, ровно через полтора года Василиса должна была выпустить свою первую группу.) Теперь, если мне подарить хоть что-нибудь, я заболею иумру.
        —Совсем? — ахнул Женя.
        —Совсем. Ажить хочется. Могу я навас рассчитывать? — строго спросила уребят Василиса исделала вид, что вытирает слезы.
        —Неплачьте, Василиса Юрьевна, — загалдели мальчишки итутже решили установить тщательный контроль друг задругом.
        —Иначе — того! — сурово произнес Женька ивоспроизвел жест, известный половине мира как«голова сплеч».
        Приразговоре сдевочками Ладова придумала другую историю.
        —Просто хочу похудеть, — честно призналась Василиса, понимая, что ниодна изее подопечных небудет делиться снею материнскими сокровищами, ибо главное их предназначение состоит втом, чтобы украсить себя, аневоспитательницу детского сада, пусть илюбимую. — Понимаете?
        —Ятоже хочу, — вунисон снею поделилась заветными помыслами толстая Чебурахина.
        —Значит, будем худеть вместе, — поддержала ее Ладова итутже обратилась запомощью кдевчонкам: — Авы будете следить, чтобы нам сТаней ничего сладкого врот непопадало. Иэтим, — Василиса показала глазами надверь сматовым стеклом, закоторым легко угадывались приплюснутые носы иприставленные уши, — нислова!
        Команды: «Никому!» и«Нислова!» держали старшую группу детского сада №69 вособом тонусе доначала дневного сна. Нопереживать «доверенную» воспитательницей тайну водиночку некоторым оказалось неподсилу, итолстая Чебурахина кокетливо поинтересовалась углавного разбойника Жени Щербины, очемже все-таки шла речь назакрытом совещании.
        —Никому нескажешь? — поблескивая глазами, спросил Женечка ивысунул нос из-под одеяла.
        —Нет. — Чебурахина взнак серьезности своих намерений закрыла глаза.
        —Василиса Юрьевна скоро умрет, — открыл тайну Щербина, иТаня Чебурахина отужаса зажмурилась идаже прикусила язык.
        Что произошло всознании влюбленного молодого человека, одному только Господу Богу известно, ноизвсего рассказанного Василисой Женечка запомнил только одно: вконце пути его возлюбленную ждет смерть. Эта версия прояснила вголове уЧебурахиной какие-то невнятные моменты недавнего разговора, иона задумчиво произнесла:
        —Ичтоже делать?
        —Спасать! — по-мужски ответил Щербина инакрылся сголовой одеялом.
        Страшная «тайна», «доверенная» Василисой Юрьевной детям, оказалась слишком серьезным, просто невыносимым испытанием длярастущих организмов. Ичтобы уберечь любимую воспитательницу отгибели, дети пошли кродителям сословами: «Только никому неговори…»
        Наследующий день Василиса поймала насебе сочувствующие взгляды переминавшихся сноги наногу родителей своих воспитанников.
        —Увас что-то случилось? — напряглась Ладова инавсякий случай застегнула верхнюю пуговицу нахалате.
        —Нет, — покачали головой родители испониманием посмотрели друг надруга: «Какжаль! Еще такая молодая, ауже…»
        Слухи отяжелой болезни Василисы Юрьевны вскоре дошли идоушей заведующей детским садом, которая времени терять нестала, вызвала Ладову ксебе вкабинет и, усадив перед собой, сердобольно поинтересовалась:
        —Могу я чем-нибудь вам помочь, Василиса Юрьевна?
        —Да, — Ладова посмотрела ей прямо вглаза. — Вгруппе практически нет мела, заканчивается гуашь. Японимаю, вы скажете: «Что вы хотите? Конец года!». Но, поверьте, мне неудобно просить уродителей, чтобы они обеспечили своим детям раздаточный материал.
        «Эх, — чуть непрослезилась заведующая, — немного тебе, девочка, просить осталось… Тынеуродителей проси, уБоженьки», — захотелось произнести ей вслух, ноона удержалась изаменила одну тираду другой:
        —Разве это проблема?
        —Незнаю, вам видней.
        Ответ заведующей непонравился. Онанесколько иначе представляла себе разговор сЛадовой. Идаже репетировала: вопрос — ответ, вопрос — ответ. Нопочему-то вместо страшных откровений игорьких жалоб сидевшая перед ней, причем свиду абсолютно здоровая, Василиса Юрьевна демонстрировала довольно-таки нетипичное поведение длянеизлечимо больного человека.
        —Ядолжна вам сказать… — заведующей пришлось менять стратегию находу. — Что доменя дошли слухи овашем, так сказать, особом положении…
        Василиса побледнела, тотчасже вспомнив Гулькино предупреждение овозмущении родителей, недосчитавшихся всвоих сокровищницах некоторых экспонатов.
        —Вывправе ничего неговорить мне освоем самочувствии, — продолжила заведующая, — ногораздо честнее свашей стороны былобы уведомить меня оваших дальнейших планах…
        Ладова ничего непонимала.
        —Ястаршевас. Повозрасту вы вполне моглибы быть моей дочерью. Ия хочу сказатьвам, какмать: «Ничего небойтесь». Умолодых всегда есть шанс, потому что уорганизма есть силы кборьбе. Гоните болезнь! Сражайтесь засвою жизнь! — спафосом проговорила заведующая исмахнула слезу, ибо точно знала, что нет умолодых никакого шанса: процессы идут так быстро, что человек сгорает задва-три месяца. Нато он искоротечный рак.
        —Акакой уменя диагноз? — осторожно уточнила Василиса, докоторой, похоже, понемногу стало доходить, что произошло какое-то недоразумение.
        —Небудем обэтом, — заведующая стоской посмотрела напышущую здоровьем Ладову ипредставила свою сотрудницу вгробу. Гроб был обит розовым шелком, инаголове узаснувшей Белоснежки был скромный веночек свкраплениями флердоранжа. — Какимбы он нибыл, всеравно — боритесь, — она осторожно взяла Василису заруку. — Ирассчитывайте наменя: ваше место будет ждатьвас.
        —Спасибо, — растрогалась Ладова иуточнила: — Тоесть мне можно неписать заявление обувольнении?
        —Конечно, нет, — раскрыла ей объятия заведующая. — Берите больничный, идело сконцом.
        Вообще-то она хотела еще добавить: «Ачерез три месяца будет видно», нопромолчала, сочтя это негуманным, иподошла кдвери кабинета, всем своим видом показывая, что разговор закончен.
        Василисе ненадо было повторять дважды, она легко встала из-за стола ивдва шага оказалась около двери:
        —Если я почувствую себя плохо, то обязательно воспользуюсь вашим предложением. Апока — можно я пойду кдетям?
        —Можно, — грустно улыбнулась ей заведующая. — Дети лечат.
        Василисе хотелось усмехнуться вответ, ноона сдержалась и, выйдя изкабинета начальницы, натолкнулась насердобольный взгляд попавшейся ей вкоридоре нянечки ясельной группы. Потом снеменьшей жалостью нанее посмотрели иработники кухни, всознании которых никак неувязывалось два понятия: Белый Слон искоротечный рак. Нокогда кней еще иподошел всемогущий папа Жени Щербины и, опустив глаза, напомнил, что лучшая медицина — это медицина Израиля, Ладова взорвалась.
        —Дмитрий Владимирович, — еле сдерживаясь, прошипелаона, — что вы уменя такое подозреваете?!
        —Давайте небудем, — отступил нашаг назад Щербина ивпервые поймал себя намысли отом, что наверняка незнает, насколько точна информация, принесенная домой маленьким Женькой.
        —Давайте будем! — воскликнула Ладова ипотребовала объяснений.
        Ивот тогда всплыла наружу отредактированная детьми Василисина история овстрече снепознанным. ИВасилисе Юрьевне неосталось ничего другого, какосветить все подробности своего хитромудрого плана попресечению бытового воровства несовершеннолетних.
        —Спасибо, что это… объяснили, — обрадовался Щербина ивновь почувствовал квоспитательнице сына особое расположение. — Ато знаете, как-то неприятно: приводишь ребенка, атут недетский сад, ахоспис.
        «Идиот», — мысленно поставила диагноз Василиса Юрьевна илицемерно поблагодарила Дмитрия Владимировича заправду.
        Доконца рабочего дня Ладова размышляла надсловами придурковатого Щербины: «Недетский сад, ахоспис» — ивсерьез раздумывала наднизамовскими словами отом, что необходимо сменить место работы, иначе вся жизнь — псу подхвост. Точнее — псам. Ну аесли уж быть совсем точной — чужим детям.
        «Чтобы устраиваться нановое место работы, нужно привести себя впорядок», — решила Василиса иосторожно встала навесы. Весы тутже сней согласились. Неделю Ладова осваивала хитрости белковой диеты, хлестала литрами некипяченую воду, добросовестно привозимую старшим Ладовым сВинновского родника, иложилась спать вполовине десятого вечера, чтобы справиться сналетавшим особенно ближе кночи голодом.
        —Янемогу это видеть, — расплакалась Галина Семеновна ипозвонила Гульназ: — Поговори сосвоей подругой. Онасовсем сумасшедшая. Онаиздевается надсвоим организмом. Унее будет нервный срыв, гормональный сбой иодинокая старость.
        —Теть Галь, — полюбопытствовала проницательная Бектимирова, — авы случайно несидите сней наэтой белковой диете?
        —Нет, апочему ты спрашиваешь? — удивилась старшая Ладова.
        —Потому что, судя поинтонации, это увас нервный срыв игормональный сбой.
        —Тыкак-то очень дерзко сомной разговариваешь, Гуля, — обиделась наБектимирову Галина Семеновна ихотела было уже повесить трубку, нонеуспела.
        —Явас очень люблю, теть Галь, но, мне кажется, Ваське пора что-то делать сосвоей жизнью. Ну, сколько можно?! Ейдвадцать пятый год, аона так инезнает, чего хочет отдругих ивпервую очередь отсебя.
        —Никогда недумала, что диета способна решить эту проблему…
        —Диета — нет, авотвы — вполне. Отселитеее, теть Галь, иначе она так ибудет послушным домашним животным, которое состарится вместе сосвоими хозяевами, тоесть свами.
        —Низачто! — категорически отказалась старшая Ладова ибросила трубку нарычаг. — Учить она меня будет! — всердцах выпалила Галина Семеновна ирешила, что кактолько выйдет напенсию, тутже поставит вопрос ребром.
        —Какой вопрос? — непонял жену Юрий Васильевич.
        —Приватизации, — неохотно пояснила супруга. — Вот приватизируем квартиру, ибудем размениваться, иначе твоя дочь так ибудет послушным домашним животным, — незаметно длясебя воспользовалась она Гулькиным определением.
        —Ну незнаю… — усомнился вправоте жены старший Ладов иперевел разговор надругое: — Знаешь, кто меня сегодня сработы подвозил?
        —Кто?
        —Хазов. Чего-то непонравилсяонмне, Галь.
        —Ачего? — заинтересовалась Галина Семеновна.
        —Да ну, знаешь, какой-то он нетакой. Непоймешь: толи болеет, толи поЮльке тоскует. Споста собирается уходить: мол, хватит, пора ичесть знать.
        —АвМоскву перебираться недумает?
        —Нет. Говорит: «Зачем мне Москва?»
        —Какэто зачем? Тамже Юлька.
        —Юлькато вМоскве, то вБордо, сейчас вот, говорит, вМельбурн собирается. Развеж угонишься?!
        —Молодец она унего, — позавидовала Юлькиной карьере Галина Семеновна иснеприязнью подумала освоей дочери. — Нето что наша.
        —Зря ты так, Галь! — вступился заВасилису старший Ладов. — Зато она снами. Подбоком. Ата рыщет посвету, изсамолета всамолет прыгает. Асамолеты, знаешь, каксейчас летают?
        —Каквсегда, — огрызнулась Галина Семеновна.
        —Нет, Галь, нетак, каквсегда, аподприцелом террористов.
        —Это, Юр, неподприцелом твоих террористов, аподприцелом судьбы — чему быть — тому неминовать. Может, унашей Васьки карма такая, одинокая. Явот даже думала, может, ее кбабке сводить?
        —Только попробуй! — рассвирепел Юрий Васильевич, какогня боявшийся экстрасенсов иколдунов. — Лучше Кашпировского ей включи, пусть смотрит, — именно ему старший Ладов верил безоговорочно.
        —Много он может, твой Кашпировский!
        —Много! — воскликнул Юрий Васильевич ирубанул рукой воздух. — Япроверял!
        —Нако-о-о-ом? — делано расхохоталась Галина Семеновна.
        —Натебе, — кокетливо ответил супруг иположил руку жене набедро.
        —Когда это ты намне проверял? — возмутилась старшая Ладова, апотом спохватилась, закрыла рукой рот, выпучила глаза ипрошептала: — Так этоты, Юр, чего? Перед тем каксомной, кассету сКашпировским смотришь?!
        —Ачего, Галь, скажешь, непомогает? — Ладов опустил руку ниже.
        —Дуракты, Юр, — вздохнула Галина Семеновна и, довольная, вышла набалкон посмотреть, неидетли Василиса.
        Появилась она довольно скоро: понурая, она шла, еле передвигая ноги. Состороны вообще могло показаться, что Василиса невсебе: толи выпила, толи что-то случилось. Насамом деле ее жутко мутило где-то собеда. Икаждый шаг отдавался вголове болезненным сотрясением. «Приду — лягу», — решила Василиса и, неподнимая глаз, потащилась кподъезду.
        —Это все твои дурацкие эксперименты сдиетами! — раскричалась напуганная ее видом Галина Семеновна. — Посмотри, накого ты стала похожа?
        —Накого? — спросила младшая Ладова иулеглась надиван.
        —Напослушное домашнее животное… — Галину Семеновну просто несло.
        —Ну иладно, — уВасилисы небыло сил спорить. — Надомашнее животное, сбросившее пять килограммов.
        —Сколько? — неповерила ей мать иприсела рядом.
        —Пять, — повторила дочь изакрыла глаза. — Завосемь дней.
        —Господи! — Галина Семеновна чуть неплакала. — Тыпонимаешь, что это опасно? Тыпонимаешь, что ты станешь одной изних… Изэтих, — она забыла слово, ичтобы Василисе было понятно, втянула всебя щеки.
        —Анорексичек, — подсказала ей дочь иотвернулась лицом кстене.
        —Васька… — склонилась надней старшая Ладова. — Аможет, ты того? Беременна?
        —Угу… Отсвятого духа, мам.
        —Между прочим, все так говорят, апотом выясняется, что усвятого духа было имя, фамилия исемья.
        —Нет, я небеременна, — еле проговорила Василиса. — Мнепросто нехорошо. Наверное, давление. Пройдет.
        —Все пройдет зимой холодной. Нужда. Голод настает. Стрекоза уж непоет. Да кому ивум придет нажелудок петь голодный? — решил развлечь дочь Юрий Васильевич и, спотыкаясь накаждом слове, процитировал известную басню.
        Вответ Василиса заплакала.
        —Тычего? — испугался Ладов ивстал перед диваном наколени: дочку было жалко.
        —Так она тебе исказала, — взревновала Галина Семеновна истала гнать мужа: — Иди, Юр, ксебе. Невидишь, поговорить надо.
        —Ненадо… — улыбнулась сквозь слезы Василиса ипогладила отца поголове: — Нашло что-то.
        —Да чтоже это задень-то сегодня такой! — по-бабьи запричитал Юрий Васильевич, оглядываясь насупругу.
        —Неблагоприятная геомагнитная обстановка, — сознанием дела подсказала Галина Семеновна. — Магнитные бури. Аты говоришь, Андрей Саныч странный! АВаська твоя нестранная, чтоли?!
        После материнских слов Василиса резко поднялась, вытерла слезы исловно невзначай уточнила:
        —Ачего там сдядей Андреем?
        —Плохо там сдядей Андреем, — опередила мужа Галина Семеновна. — Юра вон сним разговаривал сегодня, говорит, подочке тоскует. Между прочим, твоя Юлька моглабы быть иповнимательнее котцу. Ато прыгает ссамолета насамолет, каккузнечик, — старшая Ладова даже незамечала, какслово вслово повторяет слова супруга. — Анам здесь сиди ижди, что свами будет подприцелом террористов. Ладно, хоть ты рядом!
        После этих слов уВасилисы насекунду замерло сердце, апотом быстро застучало, словно забило тревогу. Онавспомнила Юлькины слова: «Навести папу. Мнекажется, ему плохо» ипочувствовала себя предательницей. «Может, Гулька ему звонила?» — понадеялась Василиса ипомчалась вкоридор звонить Бектимировой.
        —Яему незвонила, — честно ответила Гульназ. — Ясвоим-то незвоню: мне некогда. Ачто? Должна?
        —Аразве тебя Юлька непросила?
        —Меня? Нет. Апочему ты спрашиваешь?
        —Просто так… — буркнула вответ Ладова иповесила трубку, ноГулька небылабы сама собой, еслибы всекунду неперезвонила:
        —Васька! Нафига ты трубки бросаешь? Чё случилось?
        —Янезнаю.
        —Тогда чё психуешь? — Гулька легко определила состояние подруги.
        —Папа сегодня хазовского отца видел.
        —Ну ичто? Яего два раза внеделю потелевизору вижу. Жив, здоров, хорошо выглядит, галстуки все время меняет, стрижка модная. Ядаже подумала, непоявилсяли кто-нибудь умужика.
        —Авот инет… — печально проронила Василиса ипосмотрела насебя взеркало: отсутствие пяти килограммов налицо, точнее — налице. Оно стало ?же икак-то тусклее.
        —Чего «нет»? — Бектимирова устала расшифровывать ладовские реплики. — Непоявился?
        Вопрос неприятно резанул Василисины уши: откуда она знает, появился илинепоявился. Дело вдругом:
        —Меня нетак давно Юлька просила кнему сходить, ая так инесобралась. Атут папа говорит: Андрей Саныч плохо выглядит, вроде даже болеет. Вобщем, точно незнаю, нокак-то нетак. Может, навестим мэра?
        —Яподумаю, — пообещала Гулька иотключилась, чтобы объявиться ровно через минуту: — Короче так, заезжаю затобой. Сразу предупреждаю — я сдевками, Бектимиров надежурстве, оставить нескем. Это раньше мы рядом стобой жили, можно было тете Гале подкинуть. Атеперь — все! Лафа закончилась. Двоих никто неберет. Поэтому туда исюда, потому что уних отбой ровно в21.00. По-другому неполучится. Идет?
        —Идет, — Ладова была навсе согласна, лишьбы неоткладывать визит кХазову вдолгий ящик.
        —Ипредупреждаю, будь уподъезда ровно через пятнадцать минут. Если опоздаешь, нежду нисекунды, разворачиваюсь иуезжаю.
        Заметив, какзаметалась дочь поквартире, Галина Семеновна насторожилась:
        —Икуда ты собираешься наночь глядя?
        —Сейчас Гулька подъедет, слетаем кАндрей Санычу иобратно.
        —Зачем? — голос старшей Ладовой стал строгим.
        —Навестим. Вдруг правда человек болеет.
        —Икто это навещает спустыми руками? — появился впроходе Юрий Васильевич, держа вруках бутылку водки. — Вот, — он постучал пальцем поголубому стеклу итоже пошел кдверям, — я свами.
        —Ятоже, — объявила Галина Семеновна иринулась кхолодильнику, чтобы достать оттуда кастрюлю стушеным мясом, которое она благородно собиралась презентовать больному. — Пусть чего-нибудь домашненького поест. Ипереоденься давай, — старшая Ладова смерила дочь взглядом. — Ато вся жеваная, какбудто вдоме утюга нет.
        Василиса посмотрела начасы и, поняв, что напереодевание времени нет, сточностью снайпера вставила ноги втуфли изаявила:
        —Сойдет длясельской местности.
        Когда Гулька увидела Ладовых возле подъезда, она рассмеялась вголос, чем привела своих девчонок ввосторг.
        —Авот имы! — елейным голосом пропищала Галина Семеновна иуселась напервое сиденье, даже неподумав, что, наверное, уподруг могли быть другие планы. — Чего стоим? Кого ждем? — прикрикнула она насвоих ихлопнула дверцей. — Какаяже ты молодец! — суважением посмотрела старшая Ладова наГульназ, уверенно державшую руль. — Водишь инебоишься.
        «Нето что наша», — снова захотелось посетоватьей, ноГалина Семеновна вспомнила, что «наша» рядом иуставилась сквозь стекло наусевшихся налавочке возле подъезда соседей.
        —Напобывку е-э-э-дет молодой моряк. Гру-у-удь его вмеда-а-алях, ленты — вя-а-а-к-а-арях, — пропела Гулька иссилой нажала наклаксон, отчего усевшиеся наскамейке подскочили насвоих местах. — Поехали!
        —Поехали! Поехали! — подхватили девчонки ипопытались встать между креслами, нотутже были водворены обратно строгим окриком матери:
        —Ну-ка, наместо! Быстро!
        Свыражением разочарования наличиках девочки влезли обратно насиденье инадулись.
        —Перелезай комне, — прошептала Василиса старшей Резеде.
        —Аты — комне, — поманил ксебе младшую Юрий Васильевич, ита, застеснявшись, прижалась кВасилисе иприкрыла глаза, какбудто ее здесь нет.
        —Уйди, — Резеда толкнула сестру иобняла предоставившую ей свои коленки «тетю Васю».
        —Ятебе счас дам «уйди»! — рявкнула Гулька, периодически бросавшая взгляд взеркало заднего вида. — Такое «уйди» получишь, что мало непокажется. Быстро слезла сВасилисы исела рядом. Аты, Рамиля, — поучала она младшую, — защищайся! Ато сразу — лапы вверх игубы скривила.
        Услышав, какмолодая мамаша разговаривает сосвоими дочерьми, старшие Ладовы притихли ивсю дорогу ехали молча, понимая, что нафоне Гульназ Фанисовны Бектимировой выглядят подлинными демократами.
        —Непугайтесь, теть Галь, — прошептала Галине Семеновне Гулька. — Сними по-другому нельзя, нашею сядут. Ауж если убабушек сдедушками побудут, то вообще хоть издома беги. Недевки, акиндер-сюрприз, начиненный взрывчаткой.
        —Ну, ониже девочки… — мечтательно пропела старшая Ладова иобернулась назад: — Акто маму неслушает?
        Сестры Бектимировы удивленно посмотрели настранную тетю ихором ответили: «Ты!» Ибыли правы, по-своему.
        Перед дверью вквартиру Хазовых две малолетних разбойницы притихли испрятались заматеринскую спину. Тогда разношерстную компанию посетителей возглавил Юрий Васильевич, уверенно нажавший назвонок три раза итри раза неуслышавший, кактот звонит.
        —Илиникого нет, илизвонок неработает. Одно издвух, — объявил он своей команде иотошел всторону.
        —Давай, Юра, я попробую, — вызвалась Галина Семеновна иаккуратно постучала вдверь. Эффект был точно такойже.
        —Никого нет дома? — удивилась Резеда.
        —Нет, — подтвердила ее предположение Гулька иотрасстройства пнула роскошную дверь. Девочки сочли ее жест запризыв кдействию иначали тарабанить вдверь мэра ногами. Причем взрослые, огорченные неудачей, неторопились делать им замечания имолча наблюдали запроисходящим.
        Каковоже было их удивление, когда дверь наконец-то открылась, изаней показался взъерошенный Андрей Александрович, судя повсему, благополучно заснувший после работы.
        —Ая открывать нехотел, — заулыбался он ираскрыл девчонкам объятия: — Давай, народ, проходи.
        —Мыненадолго, — отлица народа ответила Галина Семеновна ипервой вошла вквартиру. — Раньше, я помню, увас милиционер увхода стоял, асейчас — все настежь.
        —Домофон сломался, — объяснил Андрей Александрович. — Амилиционера давно убрали: нецелесообразно инедемократично. Пережиток прошлого, так сказать.
        —Амне нравилось, — шагнула через порог Гулька, держа заруки обеих девочек. — Разуваемся, — приказала она им иприсела, чтобы развязать шнурки насвоих легких туфельках.
        —Нивкоем случае, — бросился кней Хазов.
        —Ну прям еще! — Гульназ смэром нецеремонилась. — Рук нежалко?
        —Да кому они нужны?!
        —Ато никому? — подмигнула ему Гулька ивсе-таки заставила девчонок разуться, потому что вее вещмешке, так она называла свою сумку, всегда была припрятана запасная пара чистой обуви дляпохода вгости.
        Наблюдая затем, каксестры Бектимировы старательно натягивают насебя крохотные башмачки, Хазов почувствовал себя таким несчастным, что предпочел отправиться накухню, где бойкая Галина Семеновна пыталась водрузить наплиту кастрюлю смясом.
        —Где увас розжиг-то, Андрей Саныч? Что-то ненайду!
        —Да я исам несразу соображаю где. Плита новая, впрошлый приезд Юлька заставила поставить. Ноя ей практически непользуюсь. Вон даже инструкцию немогу прочитать доконца…
        —Акакже вы питаетесь? — удивилась старшая Ладова, отвзора которой неускользнулото, какХазов наблюдает зарезвящимися вхолле Гулькиными девочками. — Завидно? — сневероятной точностью определила она состояние Андрея Александровича и, забыв проплиту, стала рядом.
        Хазов кивнул.
        —Имне завидно. Смотрим мы сотцом наВаську идумаем: «Когда?» УЮли хоть увашей какая-то личная жизнь есть. Этот, какего, она говорила…
        —Жан, — подсказал Хазов.
        —Жан, — повторила Галина Семеновна. — Анаша-то ведь одна.
        —Совсем одна? — механически уточнил Андрей Александрович иперевел взгляд наВасилису, которая, сидя наполу, тискала Гулькиных девчонок, отчего те заливисто хохотали.
        —Ну, может, инесовсем. Наверное, был кто-то. Илиесть. Номы сЮрой невидели. Домой неприводила.
        —Василиса очень красивая, — выдохнул Хазов, глядя нато, какдевчонки зарываются вее белых волосах, прикладывают их ксебе, итак иноровят прижаться кгруди, особенно маленькая.
        После этих слов Галина Семеновна посмотрела наЮлькиного отца какнаумалишенного:
        —Выдействительно так считаете, Андрей Александрович?
        —Действительно, — подтвердил Хазов. — Яеще когда Юле говорил, увашей Василисы красота инопланетная, невсякий оценить сможет…
        —Авы знаете, — старшая Ладова прониклась кнему чувством материнской благодарности ичестно призналась: — Раньше все думали, что она альбинос. Даже дразнили, мы сЮрой так переживали, так переживали. Вот только выйдем куда-нибудь вместе, каксразу спрашивали: «Ачто? Ваша девочка — альбинос?» Только один раз помню, Ваське лет пять илишесть было, втрамвае сней едем, пустой трамвай. Кроменас, парень. Ионей: «Крем-брюле!» Ятогда отнеожиданности сама застеснялась, аВасилиса вменя уткнулась исквозь волосы нанего смотрит. Жениться обещал! Говорит: «Найду иженюсь». Онадолго помнила, даже кондитером хотела стать.
        —Акондитером почему? — неповорачивая головы всторону старшей Ладовой, чуть слышно спросил Андрей Александрович.
        —Потому что крем-брюле, — также чуть слышно ответила Галина Семеновна иснова посмотрела насвою дочь, показавшуюся ей невероятно красивой.
        —Ты, Васька, прям мадонна смладенцем! — вунисон их мыслям заявила Гулька.
        —Сдвумя, — подыграла ей Василиса иподнялась спаркета.
        —Да тебе итри, ичетыре особого труда несоставят. Год работы вдетском саду — иготовая мамаша. Дело замалым осталось… мужа найти.
        —Прикуси язык, — вдруг неожиданно огрызнулась Ладова иуселась нанижнюю ступеньку винтовой лестницы.
        Гульназ быстро сообразила, что допустила бестактность, ноизвиняться нестала, апошла поквартире сревизией.
        —Дядя Андрей, — окликнула она Хазова. — Увас так чисто, сами справляетесь?
        —Ну чтоты! Светлана Ивановна приходит: убирается, готовит, рубашки гладит.
        —Исколько этой Светлане Ивановне лет? — усмехнулась Гулька.
        —Апочему тебя это так интересует? — очень спокойно задал встречный вопрос Андрей Александрович.
        —Дамнебы тоже такая Светлана Ивановна непомешала. Ничего сними неуспеваю. Правда, молодая Светлана Ивановна мне вдоме безнадобности, мнебы женщину средних лет, ато ипенсионного возраста.
        —Тоесть опытную? — встряла вразговор Галина Семеновна, которую невероятно заинтересовала фигура неизвестной Светланы Ивановны.
        —Настолько, теть Галь, опытную, что нестанет укладываться между мной иБектимировым, — довольно цинично ответила Гулька ипосмотрела начасы. — Чай пить будем?
        —Кто — чай, акто — кое-что покрепче, — наконец-то обозначился Юрий Васильевич, все это время поджидавший удобного момента, чтобы приступить кделу. — Выкак, Андрей Саныч? — поинтересовался он иявил свету главное украшение стола.
        —Нет, Юрий Васильевич, немогу, необижайся, — категорически отказался Хазов. — Завтра аппаратное, странсляцией, да ичувствую я себя как-то подозрительно: вот здесь жмет, — показал он нагрудь. — Толи сердце, толи желудок. Черт его знает!
        —Здесь? — Галина Семеновна приложила руку кгруди.
        —Здесь, — ответил Андрей Александрович ипоморщился.
        —Вамнужно сердце проверить, — походя, бросила Гулька. — Ненравитесьвымне. Подглазами — синева, лицо отечное. Сходилибы всвою спецлечебницу длябоссов, там вочереди сидеть ненужно, сразу подлокоток — иккардиологу.
        —Боюсьяих, — честно признался Хазов. — Сейчас присоски свои подключат — идуй Андрей Саныч назаслуженный отдых.
        —Ахотите, я свами схожу? — неожиданно предложила Василиса, привстав соступеньки.
        —Тебе нельзя, — пошутила Гулька. — Тыже неСветлана Ивановна.
        —Да далась тебе эта Светлана Ивановна, — рассмеялся Хазов. — Ровесница она моя, ро-вес-ни-ца! Понятно?!
        —Да мне-то понятно, — расплылась вехидной улыбке Гульназ исобралась было предложить Андрей Санычу повнимательнее присмотреться ксвоей этой ровеснице, нонеуспела, потому что младшая надула назнаменитый паркетный пол цвета янтаря.
        —Ани! — напугалась Рамиля изаплакала так горько, что все бросились успокаивать малышку, словно договорившись неподпускать кней строгую Гульку.
        —Да ерунда это все! — разволновавшись, кричал Андрей Александрович идляпущей убедительности плевал напол сподмоченной репутацией, показывая, что втом, что попаркету разлилась лужа, нет ничего страшного. Егоактивно поддерживал Юрий Васильевич, всерьез приводя такие доводы, как«Тыдумаешь, твоя мама неписалась вгостях?», «Тыдумаешь, взяла исразу втуалет ходить научилась?»
        —Скажи-канам, мама, — поддержав мужа, потребовала отБектимировой Галина Семеновна ипопыталась взять малышку наруки.
        —Ненадо, — очень спокойно остановила мать Василиса ипротянула руки кдевочке. Тогда Рамиля бросилась кней, обняла заколенки, уместив крохотное смуглое личико вузком расстоянии между ними, изамерла. — Иди комне, — нагнулась кней Ладова ивзяла ту наруки, чтобы унести отэтих расшумевшихся взрослых. — Давай поплачем…
        После этих слов любовь младшей Бектимировой была Василисе гарантирована точно также, какинеподдельной интерес старшей девочки, впервые увидевший, что еще кто-то, кроме резкой истрогой матери, может определять погоду вдоме.
        —Господи, — вздохнула Гулька, наблюдая затем, какробко двинулась заВасилисой ее старшая дочь, — зачем мне Светлана Ивановна, когда есть Васька. Увольняйся, Ладова, — полушутя-полусерьезно предложила она подруге. — Будет утебя микро-детский сад.
        —Акакже Бектимиров? Небоишься? — поддел Гульназ Андрей Александрович иподмигнул Василисе.
        —Боюсь, — снова вздохнула Гулька. — Ачто делать?
        —Яневего вкусе, — успокоила подругу Ладова.
        —Неуверен, — подлил масла вогонь Хазов, иБектимирова тутже засобиралась домой.
        —Мыже еще чай непили! — расстроился Андрей Александрович, больше всего насвете желавший, чтобы вся эта честная компания нетрогалась сместа. — Побудьте еще чуть-чуть…
        —Немогу, — взмолилась Гулька. — Уних режим. Вдевять нелягут, пиши пропало.
        —Амы их здесь уложим, — нетерял надежды Хазов. — Ну? Соглашайся!
        —Нет, — отказалась Бектимирова, чуть неплача. — Даже неуговаривайте. Авы, — она обернулась кстаршим Ладовым, — если хотите, оставайтесь. Погода хорошая, можно ипешочком. Вамнепривыкать. Помните, какмы Вихарева тогда домой отводили, вообще ночью…
        Воспоминания отом июньском вечере всколыхнули вдуше Василисиных родителей пережитое ими тогда чувство солидарности, поэтому они единодушно отказались составить компанию Хазову ичутьли нехором заявили:
        —Нет — значит нет. Вместе пришли — вместе иуедем.
        —Ая останусь, — неожиданно длявсех объявила Василиса иподошла кГульке, чтобы переложить той наруки заснувшую Рамилю.
        —Юра, — произнесла тогда Галина Семеновна, — возьми малышку. Гуля зарулем.
        Всторону дочери она даже непосмотрела. Остерегался поднять глаза истарший Ладов, ему вдруг стало странно неловко оттого, что его дочь намеревается остаться вгостях увзрослого мужчины.
        —Яненадолго, — поспешила успокоить родителей Василиса…
        —Мынеинспекция поделам несовершеннолетних, — поджала губы Галина Семеновна ирешительно направилась квыходу плечом кплечу ссупругом.
        —Окак! — спониманием дела пробурчала Гулька иподтолкнула Резеду, что-то сказав ей по-татарски.
        Подороге кдому Ладовы непроронили ниодного слова. Галина Семеновна даже головы неподняла, так исидела, автоматически поглаживая поруке старшую дочь Бектимировых.
        Наблюдая заними взеркало заднего вида, Гульназ улыбалась себе поднос ипыталась представить, чем заняты сейчас Василиса иХазов. Онанедумала ниочем, что выходилобы запределы обыкновенного разговора зачаем, нотем неменее ей казалось, что домой сегодня ее подруга невернется.
        Тоже самое, видимо, мерещилось инадувшейся Галине Семеновне, избегавшей смотреть нарастерянного мужа, прижимавшего кгруди мирно посапывающую девочку. Наверное, ее соседство несколько компенсировало поднимавшееся вего груди волнение, поэтому он несводил глаз смалышки.
        —Если твоя дочь сегодня невернется домой… — решилась наконец Галина Семеновна.
        —То что будет? — недала ей договорить Гулька и, ловко завернув владовский двор, обернулась кВасилисиной матери. — Теть Галь, ей двадцать пятый год. Ейзамуж пора. Онавзрослая женщина, авы никак нехотите это признать. Ну непридет она сегодня ичто? Вынезнаете, укого она осталась?
        —Втом-то идело, Гулечка, — губы устаршей Ладовой дрогнули. — Втом-то идело, что знаю. Незналабы, былоб легче. Правда, Юра? — Онабеспомощно посмотрела намужа.
        —Незнаюя! — всердцах прошипел Ладов иприжал ксебе Рамилю стакой силой, что та поморщилась, нонепроснулась.
        —Андрей Саныч — Юрин ровесник, аей двадцать четыре. Онаему вдочери годится! — затараторила Галина Семеновна, пытаясь одномоментно выпалить все, что думает поэтому поводу.
        —Андрей Саныч, навсякий случай, не«Юрин ровесник». Онстарше. Ипочему, я непойму, вам нужен именно ровесник? Объясните!
        Старшая Ладова молчала. Юрий Васильевич тоже.
        —Хороший дядя, — неожиданно проговорила внимательно наблюдавшая завыражением лиц взрослых старшая дочь Бектимировых.
        —Какой? — уточнила Галина Семеновна ипосмотрела намужа.
        —Андрей… — вспомнила имя Хазова девочка, апотом, бросив быстрый взгляд наЮрия Васильевича, покраснев, добавила: — Иты.
        —Устами младенца глаголет истина, — торжествующе произнесла готовая расцеловать дочку Гулька изаторопила Ладовых: — Можете выходить…
        —Акакже?.. — хотела сказать Галина Семеновна, кивнув всторону сопевшей наруках уЛадова девочки.
        —Да нормально. Кладите ее насиденье, аРезеда придержит, чтобы несвалилась.
        Старшая девочка, неоднократно помогавшая вэтом матери, встала ивопросительно посмотрела наЮрия Васильевича.
        —Едем дальше, — объявил Ладов иуставился вокно: ему нехотелось расставаться сдевочкой, нехотелось возвращаться домой, куда сегодня непридет ночевать его дочь, нехотелось оставаться наедине сГалей, нехотелось ивсе.
        —Если вы из-за Рамилюшки, то это непроблема. Непервый раз, — попробовала их уговорить Гулька.
        —Поехали, — скомандовал Юрий Васильевич исвызовом посмотрел нажену.
        —Конечно, поехали, — быстро сориентировалась догадливая Галя, наверное, втот момент испытывавшая теже самые чувства, что исупруг.
        Врожденное умение улавливать все нюансы человеческого настроения непозволило Гульназ расстаться сродителями Василисы возле подъезда, иона гостеприимно пригласила их выпить чаю, раз уж уХазовых это сделать неполучилось.
        —Да ну, Гулечка, неудобно, — неуверенно отказалась Галина Семеновна.
        —Ачего вам неудобно-то? — неприняла ее отговорки Бектимирова. — Ядома одна. Ильсур дежурит. Пока я девчонок укладываю, вы чай согреете.
        —По-татарски, ссухофруктами? — впредвкушении зажмурился Ладов, апотом добавил: — Аможно я утебя, того? Выпью?
        —Да ради бога, — рассмеялась Гульназ. — Казылык, суджук[12 - Колбасы изконины.] — вхолодильнике. Бар — квашим услугам. Там коньяк, виски… Дары благодарных пациентов. Что душа пожелает.
        —Мысосвоим, — заверила ее обычно непримиримая втаких вопросах Галина Семеновна, памятуя отом, что всумке унее лежит так инеоприходованная бутылка водки, которую, кактрофей, Юрий Васильевич тащил кХазову.
        —Сосвоим самоваром вТулу неездят, — пошутила Гулька, открыла входную дверь и, отдав последние распоряжения, исчезла, оставив гостей наедине схолодильником идруг сдругом.
        Пока старшая Ладова накрывала настол, кромсала конскую колбасу, потому что нарезать ее по-человечески унее неполучалось, рассматривала черный инесъедобный повиду суджук, Юрий Васильевич внимательно изучал бар Бектимировых, искренне поражаясь его полноте ибогатству.
        —Вот смотри, Галь! Что значит татары. Разве урусского ты такое увидишь?
        —Русские, Юра, тоже всякие бывают. Ненадо людей посебе судить: это утебя дома ничего незадерживается. Сколько невыставь, все выпьешь. Аунормальных людей, может, инетак.
        —Ты, Галь, так говоришь, будто я алкоголик, — обиделся Юрий Васильевич ихотел было уже сказать, что дома унего столько припрятано, что мало непокажется (вкладовке, вдиване, даже вогромном самоваре ито заначка), нововремя остановился, ибо представил, что произойдет после.
        —Ты, Юр, неалкоголик, ты, Юр, пьяница, — вздохнула Ладова исела напротив мужа, подперев рукой щеку. — Хорошая все-таки Гуля хозяйка. Аведь унее двое детей, она работает, апосмотри, какой дом чистый. Яспециально все тарелки пересмотрела — блестят. Нипылиночки, нисориночки. Инаша…
        —Ачто ваша? — неслышно вошла вкухню Гулька. — Будет увашей свой дом, тогда посмотрите.
        —Даже незнаю, Гулечка, — интонация Галины Семеновны становилась все жалостливее ижалостливее, — будетли?
        —Ну, если вы так ковсему относиться будете…
        —Акак? Вот скажимне, как? — взбунтовалась старшая Ладова. — Что мы сотцом неправильно делаем? Мы, если ты помнишь, между прочим, никогда ничего Ваське незапрещали. Хочешь, чтоб гости? Пусть гости! Девочки ночевать? Пожалуйста! Разве нетак?
        —Все так, — согласилась сней Бектимирова.
        —Тогда скажи, что нетак? — голос Галины Семеновны зазвучал увереннее.
        —Еслиб я точно, теть Галь, знала, яб сказала. Может, все-таки недавить нанее? Пришла — непришла…
        —Посмотрю я натебя, моя хорошая, когда твоя дочь домой неявится, — усмехнулась Ладова, апотом резко закрыла тему, вспомнив, что именно Гулька непонаслышке знает, что значит столкнуться сродительским сопротивлением.
        —Постарели мы стобой, мать, — печально произнес Юрий Васильевич иподнял рюмку, щедро наполненную бектимировским коньяком. — Давайте, девчонки, завас завсех!
        —Давай, Юра! — сжаром поддержала его жена илихо опрокинула всебя все содержимое коньячной рюмки.
        —Тыэто, Галь, осторожнее, — предупредил ее супруг иподмигнул Гульке.
        После третьей рюмки стало ясно, что Галине Семеновне пора навоздух.
        —Спасибо тебе, Гулечка, — ворковалаона, уже плохо соображая. — Спасибо, что приютила нас… Угостила. Твой дом, — громко икнула старшая Ладова, — это мой дом. Амо-о-о-ой… это твой.
        —Дядь Юр, может, такси вызову? — предложила Гульназ, чувствуя определенную ответственность перед подругой.
        —Низачто! — наотмашь рубанул рукой воздух Ладов и, подхватив жену, покинул гостеприимный дом Бектимировых.
        Икактолько заладовскими родителями закрылась дверь, Гулька метнулась ктелефону исделалато, очем мечтала весь вечер. Онанабрала номер ординаторской, где, поее предположениям, должен был коротать дежурство Бектимиров, изамерла. Отсчитав пятнадцатый посчету гудок, она медленно положила трубку нарычаг ипошла умываться, пытаясь справиться состочертевшими подозрениями отом, где искем сейчас Ильсур. «Где угодно, — успокаивала она себя. — Онтравматолог. Сегодня дежурит областная. Нефакт, что он вообще выйдет изприемного доутра. Что запожар наровном месте?»
        Впервые Гулька завидовала Василисе, по-женски чувствуя наступление особого периода вжизни подруги, периода, который, наверное, вее жизни уже неповторится никогда.
        —Иненадо, — ворчалаона, укладываясь впостель. — Хочу жить сБектимировым, родить ему мальчика иумереть смужем вместе иводин день.
        Отом, какхорошо «вместе иводин день», говорили между собой исросшиеся, каксиамские близнецы, старшие Ладовы, неровно шагавшие пополночному городу. Думал обэтомже иАндрей Александрович Хазов, впервые застолько лет возвращавшийся домой безчувства неизбывной печали, обычно подстерегавшей мэра прямо увхода вквартиру.
        Ипримерно обэтомже смотрела свой вещий сон Василиса: внем она бежала потенистой аллее вслед зачеловеком, окотором она точно знала, «что вместе иводин день», ноникак немогла догнать. Итогда она стала кричать: «Повернись! Ятебя невижу!» Нокроме периодически вспыхивавшей вглазах красной надписи «Спартак», так ничего инеразглядела. Аутром весы показали ей еще минус один килограмм. Ировно кобеду воспитатель старшей группы детского сада №69 ощутила острый приступ тоски, который первоначально списала надефицит калорий, апотом поняла, что дело вдефиците другого рода. Онасоскучилась.
        —Что мне делать? — Ладова разыскала Бектимирову наработе.
        —То, что хочется, — лукаво ответила подруге Гулька ивзмолилась: — Вась, я зашиваюсь. Если хочешь поговорить, давай вечером.
        —Вечером я несмогу. Уменя родительское собрание.
        —Поставь вопрос наголосование, — отшутилась Бектимирова, апотом сказала серьезно: — Ябы натвоем месте нестала спрашивать уменя совета.
        —Почему? — вяло поинтересовалась Василиса.
        —Потому что я тебе несоветчик. Тыже помнишь, какуменя башню сносило: я ниоком другом, кроме какоБектимирове, вообще думать немогла.
        —Ятоже немогу… — призналась Ладова ивздохнула, апотом заплакала.
        —Тычего там? Ревешь?! — поразилась Гулька.
        —Нет, — Василиса тутже вытерла слезы.
        —Ая говорю: «Да», — быстро пресекла ее вранье Бектимирова.
        —Да, — выдохнула Ладова.
        —Отсчастья?
        Вопрос подруги показался Василисе безумным, иона повесила трубку.
        Вернувшись вгруппу, Ладова обнаружила одиноко стоявшего водних трусах Женю Щербину.
        —Василиса Юрьевна, — очень серьезно произнес тот. — АЧебурахина мне спать недает.
        —Неможет быть, Женечка.
        —Правда. Ятолько начну засыпать, — спалон, исключительно накрывшись сголовой одеялом, — аТанька меня трогает, — сообщил Женька ишепотом добавил: — Ицелует.
        —Наверное, ты ей нравишься, — очень серьезно предположила Василиса и, взяв мальчика заруку, повела ккровати.
        —Да? — искренне удивился поклонник Ладовой. — Акакжевы?
        —Ая тебя жду, какмы идоговорились, — заверила его Василиса.
        —АТанька? — похоже, Чебурахину ему уже тоже нехотелось терять.
        —Ну, это уж ты сам решай, — бездоли иронии проговорила Ладова и, дождавшись, пока Женька уляжется, аккуратно закрыла его сголовой одеялом, оставив только маленькую щелочку.
        —Яподумаю, — по-взрослому пообещал ей Женечка и, скорчив свирепую физиономию, заявил: «Разрулим!»
        «Отцовские гены!» — усмехнулась просебя Ладова иушла вигровую готовиться кродительскому собранию. Новместо того чтобы составить план своего выступления, она разрисовала лист сердечками, птичками ипрочим романтическим хламом. «Какшкольница!» — подумала Василиса иперевернула лист внадежде, что сможет собраться смыслями.
        Новместо них налисток вылилась очередная порция рисунков. «Дурдом какой-то!» — расстроилась Ладова истала, неотрываясь, смотреть вокно, закоторым полным ходом «гуляла» собачья свадьба. «Детей перекусают, — обеспокоилась Василиса Юрьевна, норовно насекунду, ибо тутже переключилась насобственное состояние. — Это неправильно, — покачала она головой. — Во-первых, он старше меня натридцать слишним лет. Во-вторых, он — Юлькин отец. Ив?третьих, он известный человек вгороде». — «Ичто?» — Гулькиным голосом прозвучал вее голове встречный вопрос. — «Ито», — попыталась она ответить возникшей вее сознании Бектимировой, нонеуспела, потому что вошла нянечка, принеся ссобой запах хлорки, испросила:
        —Выменя звали, Василиса Юрьевна?
        —Я? — вздернула свои светлые брови Ладова.
        —Вы, — подтвердила нянечка ивытерла влажные руки озамызганный спереди халат. — Яслышала.
        «Господи, — догадалась Василиса, — сама ссобой разговариваю».
        —Так что? — Нянька явно торопилась доделать начатое.
        —Вампоказалось, — заверила ее Ладова и, собрав разрисованные листки, выбралась из-за детского хохломского столика.
        —Ну ладно тогда, — пожала плечами недоумевающая нянечка ивернулась ксвоим занятиям: перед родительским собранием вгруппе должно все блестеть, чтоб комар носа неподточил, ато, недай бог, какая-нибудь дотошная мамаша пойдет сревизией игде-нибудь пыль обнаружит илимусор. Ониведь любят: сразу — кзаведующей.
        Кнейже направилась иВасилиса Юрьевна, кактолько поняла, что больше неможет находиться взамкнутом пространстве группы, ивообще — нигде, если это никак непересекается сместонахождением Андрея Александровича Хазова.
        —Выплохо себя чувствуете? — оживилась заведующая, так инерасставшаяся сподозрениями отом, что ее сотрудница тяжело больна.
        —Внекотором роде, — уклончиво ответила Василиса иприсела перед начальницей. — Можно мне несколько дней засвой счет?
        —Основание?
        —Посемейным обстоятельствам, — Ладова никак немогла взять втолк, чего отнее хочет заведующая.
        —Выможете взять больничный, яже вам предлагала, — перегнулась через стол заведующая испристрастием посмотрела наосунувшееся Василисино лицо. — Выпохудели…
        —Янадиете, — сготовностью призналась Ладова, иначальница тутже подумала: «Наверное, желудок. Иликишечник», — ей никак нехотелось выпускать свою подчиненную изкамеры смертников.
        —Понимаю, — стаинственным видом проговорилаона, апотом достала извыдвижного ящика своего стола отксерокопированную брошюру «Рак излечим». — Здесь вы найдете много интересного.
        Прочитав название, Василиса побледнела, ноотказаться непосмела ивзяла книжечку вруки.
        —Почитайте надосуге, — посоветовала ей заведующая итактично добавила: — Многим помогает. Стучите — иоткроетсявам, — перешла она набиблейский слог имысленно попрощалась ссотрудницей, так инеудовлетворив ее просьбу отрех днях засвой счет.
        —Сволочь, — прошипела, выйдя отнее, Василиса Юрьевна и, подойдя кстенду сдокументацией, засунула брошюру вокошечко изпрозрачного пластика, где торчала «Книга жалоб ипредложений».
        Скаждой минутой круг вокруг изнемогавшей оттоски иголода Василисы становился все ?же. Внем уже небыло места нистаршим Ладовым, ниБектимировым, нивоспитанникам старшей группы детского сада №69, ниих родителям, так иноровившим влезть внего безприглашения. Ипока шло собрание, Ладова все время ловила насебе любопытные взгляды присутствующих иждала, когдаже начнутся вопросы, напрямую несвязанные сповесткой дня.
        —Выхотите спросить меня, какЖеня? — поинтересовалась она уДмитрия Владимировича Щербины, любившего посещать родительские собрания невпример его вечно сидевшей всалонах красоты супруге.
        —Жена просила узнать, — неуверенно промямлил заботливый папаша, — несобираетесьли вы увольняться или, может, того… — он изобразил округлившийся живот, — вдекрет?
        —Правда-правда! — засуетились любопытные мамочки заспиной умужественного Щербины. — Выженщина молодая, незамужем. Вамнужно личную жизнь устраивать, — покровительственно щебетали считавшие себя умудренными жизненными опытом молодые женщины.
        —Ну ичто? — уставилась наних Василиса, непонимая, чем вызван такой интерес кее личной жизни.
        —Как«ну ичто»?! — ахнули родительницы. — Наследующий год подготовительная группа — последняя, дети вас любят, авдругвы — раз — иоставитеих? Намбы нехотелось…
        «Аобомне вы нехотите подумать?» — чуть неслетело сязыка обычно сдержанной Василисы Юрьевны, новместо этого она произнесла универсальное:
        —Явас понимаю.
        —Имы вас понимаем! — радостно зачирикали нераспознавшие иронии мамочки иснисходительно добавили: — Конечно, замуж надо…
        —Акто вам сказал, что я незамужем? — тихо проговорила Ладова, неотводя глаз отродительских лиц.
        —Да?.. — удивился Щербина, нотутже получил вбок локтем отодной изродительниц.
        —Да, — гордо ответила Василиса изахлопнула блокнот, вкотором походу собрания делала кое-какие пометки.
        —Номы можем попроситьвас, чтобы вы довели наших детей доконца? — взмолилась мать Танечки Чебурахиной.
        —Время покажет, — таинственно улыбнулась Ладова и, объявив, что ее рабочий день подошел кконцу, начала собираться домой.
        Вотличие отнее, родители старшей группы расходиться неспешили. Онипросто поменяли место дислокации и, столпившись увхода вдетский сад, разгоряченно начали обсуждать коварство Василисы Юрьевны, никак нежелавшей входить вих положение.
        —Аведь мы нанее рассчитывали! — возмущались родители игрозились написать жалобу. — Пусть думают, кого наработу принимают. Иведь главное, внашу группу!
        Больше всех возмущался почувствовавший себя преданным Дмитрий Владимирович Щербина, вовсех смыслах возлагавший большие надежды наВасилису Юрьевну. Признаваться внихон, разумеется, неторопился, новыйти нагородскую администрацию, обещал.
        —Ядомэра дойду! — грозился Щербина, устрашающе позвякивая ключами отмашины, ибросал нетерпеливые взоры надетсадовские двери, откуда все никак нежелала выходить кнароду Василиса Ужасная.
        —Иправильно! — единодушно поддерживали его взволнованные мамочки, даже непредполагая, какблизок кним был вданный момент глава города, машина которого уже добрых полчаса стояла заворотами детского сада №69.
        Ладова узналабы ее изтысячи других. Инепотому, что помнила номер илицвет, апотому, что безошибочно, сзакрытыми глазами, могла определить, кто вней находится. Впервые вжизни Василиса небоялась разочароваться, ибо знала, что кактолько она подойдет кэтой знаменитой навесь город серебристой «Волге», ее задняя дверца откроется автоматически.
        Ступая наполусогнутых, словно повоздуху, Ладова молча прошла сквозь толпу разинувших рты родителей инепомня себя двинулась кворотам детского сада, закоторыми ее приветствовала открытой дверцей машина Андрея Александровича Хазова. Круг замкнулся.
        Дальше, уверяла Василиса, произошлото, что произошло.
        —Потому что так должно было произойти, — объяснила она Гульке, ловившей каждое слово подруги стаким выражением лица, словно втелевизоре пропало изображение ипоследнюю серию душещипательного сериала оставалось воспринимать только через один-единственный канал информации, слуховой.
        Ладова неторопилась делиться подробностями, да Гульназ инетребовала, потому что досих пор незабыла тех минут сладчайшего одиночества, которые давались ей вюности нато, чтобы прокрутить вголове все мельчайшие подробности, начиная отнеосознанно брошенного слова изаканчивая легким прикосновением. Иего, этого легкого прикосновения, было достаточно длятого, чтобы тело содрогнулось, словно отмощного электрического разряда, итебя обдало жаром.
        Чтоже тогда говорить отой части отношений между мужчиной иженщиной, переживать которую можно было снова иснова даже вотсутствии партнера, просто закрыв глаза. Ипотому, какзамолкала Василиса, растерянно глядя куда-то внутрь себя, ипотом долго искала нужное слово, Гулька понимала, что теперь наладовской орбите вращается один-единственный электрон. Онадаже знала его имя, нонепроизносила его вслух, тактично выжидая время, когда ее выпорхнувшая изреальности Васька объявит его сама.
        Аналогичную выжидательную позицию заняли истаршие Ладовы, молча переглядывавшиеся всякий раз, когда вечером заих дочерью захлопывалась входная дверь.
        —Каквгостинице, — вздыхала Галина Семеновна ивиновато смотрела намужа.
        —Бывает ихуже, — какмог, успокаивал жену Юрий Васильевич. Асам вэто время гнал прочь мысли отом, что происходит между его драгоценной Васькой иненавистным теперь Хазовым.
        —Бывает… — соглашалась сним его Галя, нонаразговор сдочерью неотваживалась.
        —Тогда скажуя! — грозился Ладов, нотоже никак немог осмелиться, потому что, кактолько Василиса оказывалась дома, она присаживалась котцу поближе и, положив голову тому наплечо, тихо говорила очем-то совершенно незначительном, обыденном. Правда, делала она это так, что уЮрия Васильевича возникало ощущение полного умиротворения. Лексического запаса старшего Ладова нехватало длятого, чтобы объяснить это состояние, поэтому он неосознанно потирал себе грудь игромко вздыхал, пугая Василису.
        —Утебя что-то болит, пап? — волновалась она изаглядывала ему вглаза.
        —Нет, — старательно тряс головой Ладов, стесняясь смотреть влицо Василисе, потому что представлял, что тот, чужой, наверное, вот также смотрит, апотом целует, всюду целует его девочку.
        —Тогда почему ты так дышишь? — спокойно интересовалась младшая Ладова и, поправив волосы, снова укладывала голову котцу наплечо и, неотрываясь, смотрела водну точку перед собой.
        —Курить надо бросать, — путал следы Юрий Васильевич ипытался понять, куда направлен взгляд Василисы.
        —Бросай, пап… — роняла та, икгорлу Ладова подкатывал комок, потому что он ощущал себя рядом сдочерью стариком, вжизни которого уже никогда небудет ничего подобного тому, что происходит сейчас сней. Поэтому он тихо завидовал, ибоялся себе вэтом признаться, чтобы даже мысленно неспугнуть дочкино счастье.
        —Сказал? — требовала потом отчета Галина Семеновна, продолжавшая изображать изсебя все понимающую мамашу, лишенную предрассудков.
        —Нет! — огрызался Юрий Васильевич, вочередной раз несправившийся споставленной задачей.
        —Почему? — ждала объяснений старшая Ладова, измученная этой неопределенностью.
        —Почему она нам ничего неговорит? — невыдержав, Галина Семеновна позвонила Гульке.
        —Ачто вы хотите отнее услышать?
        —Яхочу знать, где ночует моя дочь.
        —Ямогу вам продиктовать адрес, — Бектимирова скороговоркой проговорила название улицы, номер дома иквартиры, где последние три недели проводила свои ночи ее подруга.
        —Яхочу, чтобы она мне сама обэтом сказала, — расплакалась Галина Семеновна. — Неужели я незаслужила?
        —Теть Галь, — успокоила Ладову Гулька. — Конечно, ивы, идядь Юра это заслужили, ночто я могу поделать?
        —Поговори сней, — всхлипывая, попросила ее Галина Семеновна. — Пожалуйста.
        —Поговорю, — опрометчиво пообещала Бектимирова итутже пожалела обэтом.
        Сначала Гульназ ждала, что Ладова объявится сама: подруги перезванивались довольно часто. Новэтот раз Василиса неподавала никаких признаков жизни. «Чует, кошка, чье мясо съела», — усмехнулась Гулька инабрала номер Хазова. Трубку снял Андрей Александрович.
        —Андрей Саныч, я вас приветствую, — заворковала Бектимирова. — Удобно говорить?
        —Удобно, Гулечка, — заверил ее Хазов, иголос его прозвучал абсолютно спокойно.
        —Явот покакому поводу, — застрекотала Гульназ ибыстро перешла кделу: — Андрей Саныч, извините, ноя все знаю…
        —Что? — вопрос Хазова поставил ее втупик.
        —Какчто? — воскликнула Гулька. — ВыиВаська…
        —Ну…
        —Андрей Саныч, — Гульназ стушевалась, — скажитеей, чтобы она поговорила сродителями. Ониволнуются.
        —Покакому поводу? — хладнокровно поинтересовался Хазов.
        Отэтих слов Юлькиного отца Бектимирова оторопела, апотом взорвалась:
        —Блин, Андрей Саныч, явас, конечно, очень уважаю, нотак тоже нельзя!
        —Как?
        —Вот так, каквы сВаськой. Яконечно, понимаю: любовь, страсть, все такое. Нородители-то вчем провинились? Как-то это странно, вам некажется, каждый вечер уходить ночевать клюбовнику иприэтом нислова неговорить самым близким людям.
        —Яей нелюбовник, Гуля, — поправил ее Андрей Александрович. — Яей муж.
        Впервые Бектимирова ненашлась, что ответить ипросто молчала, прижав трубку куху.
        —Спасибо зазвонок. Ятебя услышал, — коротко бросил Хазов инажал нарычаг.
        —Гулька? — безошибочно определила спустившаяся сверху Василиса иуселась напоследней ступеньке винтовой лестнице. «КакАня», — подумал Андрей Александрович, испытывая странное чувство «повторения пройденного».
        —Почему ты наменя так смотришь? — невставая сместа, спросила Василиса иоткинула волосы назад, чтобы незакрывали глаза.
        —Как? — Хазов знал, что та скажет дальше, потому что тотже самый вопрос задавала ему Юлька, когда, сидя наэтомже месте, наблюдала заотцом из-под своей челки напол-лица.
        —Какбудто сквозь…
        —Янепонимаю, какэто, — Андрею Александровичу хотелось присесть рядом, новдвоем наэтой ступенькеонибы просто непоместились, итогда он опустился наколени перед Василисой.
        —Какбудто невидишь…
        —Ну чтоты! — замотал головой Хазов. — Только натебя исмотрю…
        —Тыменя сравниваешь? — Онаимела ввиду его покойную жену.
        —Сравниваю, — честно признался Андрей Александрович ипотянул Василису насебя. — Аты меня нискем несравниваешь?
        —Нет, — покачала головой Ладова иопустилась напол рядом сХазовым. — Ятебя узнаю… Уменя такое чувство, какбудто я тебя знаю сто лет.
        —Аты меня изнаешь сто лет. Явтом роддоме, где ты родилась, между прочим, ленточку перерезал. Первая комсомольская стройка вгороде была. Молодежный микрорайон.
        —Это какой год был?
        —Семьдесят второй, по-моему, — наморщил лоб Андрей Александрович.
        —Меня еще небыло…
        —Это ты думаешь, что тебя небыло, — притянул ее ксебе Хазов. — Яуже знал иждал тебя… Самаже говоришь, что меня узнала.
        —Янеузнала, — еле слышно поправила его Василиса. — Яузнаю… Кстати, ты убрал фотографии Юлиной мамы, — сказать «своей жены» уЛадовой неповорачивался язык. — Тычувствуешь себя виноватым?
        —Нет, нечувствую. Ия их неубрал… — печально усмехнулся Андрей Александрович. — Яих переселил вЮлькину комнату.
        —Тынехочешь, чтобы она нас видела? — догадалась Василиса.
        —Нехочу…
        —Ая вот чувствую себя виноватой, — неожиданно призналась Ладова иотвернулась кокну.
        —Перед кем? — удивился Хазов иснова потянул ее насебя, чтобы нинасекунду неразделяться.
        —Подожди… — высвободилась Василиса илегко постучала себя погубам, словно решалась: «Сказать илинесказать?». — Янезнаю, каксмотреть вглаза Юльке.
        —Кому? — опешилон. — Юльке? Моей Юльке?
        —Это имоя Юлька, — Ладова явно волновалась. — Яей, кстати, вообще обещала затобой присматривать.
        —Так ты иприсматриваешь, — Андрей Александрович снова потянулся кВасилисе. — Благодаря тебе я вполном порядке. Можешь проверить, — Хазов взял руку Ладовой, нота тутже ее отдернула:
        —Тысомной спишь!
        —Нет… я тебя люблю, — как-то очень серьезно исправил Василису Андрей Александрович и, пользуясь ее растерянностью, наконец-то обнял. — Имежду прочим, наша стобой Юлька обэтом знает.
        —Зна-а-ет?! — вырываясь изхазовских объятий, выдохнула Ладова итутже прикусила губу.
        —Знает, — улыбаясь, подтвердил Андрей Александрович.
        —Давно?
        —Впринципе, да. Давно.
        —Номыже всего… — Василиса мучительно пыталась определить сколько, ноотволнения совсем растерялась: — Даже немесяц.
        —Чувство незарождается впостели, девочка…
        —Агде? — спросила глупая Ладова.
        —Там, — Хазов показал глазами напотолок, иВасилиса заплакала.
        Позже Юлька признается, что давно догадывалась овозможности такого развития событий, ибо очень уж странно «отец отебе спрашивал».
        —Как? — хотелось знать Ладовой, ноХазова таинственно улыбалась ирассказывала подруге толькото, что считала нужным.
        —Ятогда, точно помню, ему сказала, что незнаю, конечно, какие чувства буду испытывать вреальности. Может быть, ревность, может быть, радость. Незнаю, честно. Нотеоретически… Подчеркиваю — теоретически! Вполне допускаю целесообразность этих отношений.
        —Так исказала?
        —Так исказала. Потому чтоты, Василиса, необижайся, временами полная дура, которую всяк обидеть норовит, асотцомтыбы наконец почувствовала себя полноценной женщиной. Яже помню, какон кмаме моей относился: дай бог всякому! Так вот. Иеще тогда я ему сказала, что, всущности, вы друг другу подходите.
        —Аон? — Ладовой хотелось знать правду.
        —Аон? — переспрашивала ее Юлька. — Аон сказал, что теоретически это возможно, атам — каккарта ляжет.
        —Тоесть ты его благословила? — улыбалась Василиса.
        —Неего, атебя впервую очередь. Его«отдавать», пусть даже близкой подруге, мне было жалко, отец все-таки! — насупившись, призналась Хазова и, прижавшись кЛадовой, пошутила: — Знаешь, каково это, учиться водном классе смачехой?
        Впрочем, втот момент Василисе было недошуток. Онаникак немогла допустить даже мысли облагополучном исходе сложившейся ситуации, которую всерьез продолжала считать пикантной иисключительной, хотя, казалосьбы, кому, какнеей, понимать, что вопределенный момент нивозраст, ниродство, нидружественные либо враждебные связи неимеют никакого значения. Достаточно было вспомнить Гулькиных родителей, историю младших Бектимировых, многочисленные литературные произведения икинофильмы спохожим сюжетом. Нотак уж устроен человек, что преувеличивает значимость собственного опыта, считая его единственным инеповторимым. ИВасилиса Ладова вэтом смысле небыла исключением инедоверяла никому, втом числе иАндрею Александровичу, измученному двусмысленностью собственного положения.
        —Почему мы неможем пригласить ксебе твоих родителей иобъявить, что решили жить вместе? — пытал он Василису, непонимая природы ее сопротивления обычному сценарию вступления вбрак. — Твоя Гулька права: это ханжество!
        —Ханжеством это былобы, еслибы я оставалась ночевать дома иделала вид, что я досих пор девственница. Ктомуже все знают, гдея.
        —Какты непонимаешь, знать мало. Длялюбых родителей важно быть включенными вжизнь детей, аты своим молчанием словно игнорируешь их священное право. Изаставляешь меня это делать вместе стобой.
        —Ничего я неигнорирую, — разозлилась Ладова. — Япросто хочу насладиться тем, что имею, потому что незнаю, какдолго это продлится.
        —Тоесть ты неуверена вомне. Так? — жестко произнес Хазов.
        Василиса молча кивнула.
        —Ичто я должен сделать?
        Ладова пожала плечами.
        —Мнешестьдесят лет. Изних почти тринадцать я вдовец. Ия принципиально неклянусь ввечной любви, потому что, кактолько ваш Бог слышит слово «вечность», он сердится. Иотнимает все, что ты собираешься любить вечно. Мнепонятен твой страх. Где-то вглубине души ты наверняка считаешь меня стариком и, каклюбая женщина, считаешь, сколько я протяну. Так?
        Испуганная словами Хазова Василиса отрицательно замотала головой идаже попыталась остановитьего, ноАндрей Александрович, отстранившись, продолжил:
        —Именно так. Поэтому ты инеможешь решиться. Ая так нехочу. Уменя нет времени нарепетиции, длящиеся дольше, чем две недели. Иутебя, между прочим, этого времени тоже нет. Хотя тебе всего двадцать пять!
        —Двадцать четыре, — эхом отозвалась Ладова.
        —Этого достаточно, чтобы определить место, где живет любовь.
        Василиса вопросительно посмотрела наАндрея Александровича.
        —Моя любовь, — Хазов прижал руку ксердцу, — живет здесь. Ибудет жить вне зависимости оттого, рядом ты илинет. Поэтому можешь смело подниматься иидти домой. Это ничего неизменит…
        Ладова неповерила своим ушам:
        —Тыменя прогоняешь?
        —Яговорю: ошибочно думать, что любовь живет рядом счеловеком. Любовь живет внутри человека, поэтому мы так долго помним ушедших близких ипродолжаем их любить, даже если внашем доме нет ниодной их фотографии. Собирайся, — жестко проговорил Андрей Александрович ивышел изспальни.
        Наверное, раньше этих слов изуст мужчины былобы достаточно, чтобы Василиса мигом вскочила скровати изаметалась покомнате впоисках одежды, чтобы немедленно покинуть когда-то гостеприимный дом любовника. Раньше, нонесейчас.
        «Какбы нетак! — разозлившись наХазова, подумала Ладова иперевернулась набок. — Хочет, пусть сам уходит, — по-хозяйски рассудила она изакрыла глаза ладонью, таким образом пытаясь бороться спроникавшим сквозь шторы светом. — Какпоздно темнеет», — посетовала Ладова ипоискала взглядом часы, обычно стоявшие наузком комоде, где уХазова всегда хранились вещи-памятки, вчисло которых входили сломанные Юлькины игрушки, ееже спутанные резинки, старые фотографии, втом числе исвадебные.
        Василиса налокте приподнялась вкровати ивыдвинула один изящиков. Внутри было пусто. Тогда любопытство заставило ее выдвинуть еще один, такойже пустой. Когда пустым оказался итретий, доЛадовой наконец дошло, что Андрей Александрович специально освободил комод длятого, чтобыона, Василиса, смогла наполнить его своими вещами.
        —Господи! — ахнула Ладова истала судорожно выдвигать один ящик задругим дотех пор, пока водном изних необнаружила старый, советских времен небольшой альбом дляфотографий взнаменитой плюшевой обложке малинового цвета.
        Внутри царил полный беспорядок. Фотографии небыли вставлены впредназначенные дляних прорези ипросто лежали стопками между картонными страницами. Поих качеству легко было определить, ккакому периоду советского времени они относятся.
        Василиса быстро узнала маленькую остриженную наголо Юльку, слихо заломленным беретом наголове. Рядом лежало несколько фотографий ее отца, повиду напоминавших те, что вешают наДоску почета. Их Ладова даже рассматривать нестала изасунула вконец альбома. Ейхотелось посмотреть свадебные снимки, ноих Василиса вальбоме необнаружила. Зато обнаружила несколько коллективных фотографий, одна изкоторых ей была хорошо знакома. Это был тот самый снимок после вручения аттестатов вдевятом классе, когда она умудрилась свалиться сосцены, порвать колготки насамом видном месте, которое нафотографии оказалось прикрыто знаменитым хазовским пакетом срекламой зубной пасты.
        Ладова пробежала полицам одноклассников, отметив просебя, что половину изних она даже неможет вспомнить пофамилии. Скаким-то щемящим чувством светлой печали она остановила взгляд налошадином лице Ленки Наумовой, ухарской физиономии сгинувшего вподвалах Сережки Вихарева. Мельком взглянула назастывшего перед камерой Тюрина, спробивавшимися надверхней губой усами ипочувствовала, что больше недержит нанего зла.
        «Надоже, — подумала Василиса, — какбудто его инебыло вмоей жизни! Чур меня!» — усмехнулась себе поднос Ладова ивставила фотографию обратно вальбом.
        Второй коллективный снимок явно принадлежал другому историческому времени. Нанем была изображена какая-то спортивная команда, аточнее две. «Наверное, дружественный матч. Апосле игры сфотографировались», — рассудила Василиса, признав всидевших накорточках впервом ряду футболистов-любителей.
        —Ну-ка, посмотрим, — пробурчала себе поднос Ладова истала водить пальцем полицам, разительно отличающимся оттех, которые она видела набольших икрасочных постерах сизображением футбольных команд. «Какие смешные», — улыбнулась незнакомым людям Василиса ивздрогнула: нетаким уж, оказывается, инезнакомым. Кое-кого она здесь точно знала. Вот, например, стоявшего вовтором ряду слевого края: теже самые длинные волосы, таже майка сознаменитой надписью иулыбка. Таже самая.
        —Крем-брюле! — ахнула Ладова исословами «Кто это?!» какбыла, врубашке Андрея Александровича слетела вниз повинтовой лестнице.
        —Осторожно! — бросился кней Хазов, испуганный тем, что она просто-напросто повредит себе спину.
        —Кто это?! — взмолилась Василиса иткнула пальцем вфотографию.
        —Это? — Андрей Александрович уставился наснимок, словно впервые его увидел.
        —Это! — Ладовой нетерпелось услышать ответ насвой вопрос.
        —Это, Василиса, я. Видишь, какой патлатый. Тогда было модно. Хотя инеприветствовалось, конечно. Чемпионат области пофутболу, — прочитал Хазов. — Девятнадцатое июня шестьдесят седьмого года. «Спартак» — «Динамо».
        —Этого неможет быть, — побледнев, произнесла Ладова, илицо ее исказилось странной гримасой.
        —Что неможет быть? — непонял ее Андрей Александрович.
        —Янеуйду.
        —Всмысле? — состороны могло показаться, что Хазов напрочь забыл, очем говорил примерно полчаса тому назад наверху, вспальне.
        —Янеуйду, — твердо повторила Василиса ирешительно добавила: — Имы сейчас пойдем кмоим родителям, ивсе им скажем. Если, конечно, твое предложение остается всиле.
        —Какое издвух? — Онсначала растерялся, апотом обнял разбушевавшуюся Ладову ипрошептал ей наухо: — Ачто, собственно говоря, случилось?
        —Все, — также наухо ему ответила Василиса, впервые нерискнув сказать вслух: «Ничего особенного, просто — судьба».
        Остранных капризах судьбы втот вечер думала нетолько Ладова, ноиее родители, подскочившие призвуке дверного звонка.
        —Что-то сВаськой! — напугалась Галина Семеновна исхватилась засердце, окотором обычно вспоминала всамые ответственные моменты своей жизни. — Открой, Юра. Яневыдержу.
        ИЮра пошел и, неспросив кто, распахнул входную дверь, чтобы воочию убедиться — все сВаськой нормально!
        —Ая уж думал морду тебе набить, — угрюмо поприветствовал он главу города, автоматически перейдя на«ты», ипротянул ему руку дляприветствия.
        —Да я уж тоже опасался, что дело ктому идет, — пожал ее Андрей Александрович ипропустил вперед Василису, привиде которой Галина Семеновна Ладова мигом вскочила сдивана изастрекотала, какпулемет:
        —Ничего говорить ненадо. Ниодного слова. Итак все понятно. Все люди взрослые. Разумные. Недомашние животные, вконце концов. Сами свою судьбу строим, ниукого совета неспрашиваем.
        —Мам, — коснулась ее руки Василиса, — подожди. Видишь? — Онавытащила изсумки фотографию ипротянула ее матери. — Никого неузнаешь?
        —Нет, — сообщила старшая Ладова, продолжая вглядываться внезнакомые лица. — Хотя подожди-ка… — Галина Семеновна поднесла кблизоруким глазам снимок, апотом уверенно отодвинула иподтвердила: — Точно нет.
        —Аэтот? — Василиса показала наизображение молодого Хазова, очень уж похожего натого длинноволосого весельчака иззалитого солнцем трамвая.
        —Этот?.. Вроде Андрей Саныч? Правильно?
        —Мам, — попросила младшая Ладова, — посмотри внимательно. Правда, неузнаешь?
        —Да уж инепойму, узнаю илинеузнаю… — проворчала Галина Семеновна ивдруг ахнула: — Васька! Это чтож?! Крем-брюле?!
        —Ятоже так думала, аоказалось — Андрей Александрович, — торжествующе произнесла Василиса исблагодарностью посмотрела наХазова.
        —Черт их этих баб поймет, Андрюха, — чертыхнулся Ладов ипотащил зятя засобой вкомнату, отправив женщин накухню.
        —Ивсе-таки, — прошептала Галина Семеновна, тщательно закрыв дверь иперевернув фотографию, — это неон. Тыпосмотри, какой год стоит. Шестьдесят седьмой. Тебя еще ивпомине небыло.
        —Ну ичто? — уставилась намать Василиса.
        —Ну как, ну ичто? — разволновалась старшая Ладова. — Тебе тогда лет пять было, небольше. Значит, это где-то год восемьдесят второй. Аздесь, — она ткнула внадпись: — Тысяча девятьсот шестьдесят седьмой.
        —Да какая разница?! — Василиса никак нехотела принимать материнские аргументы. — Шестьдесят седьмой? Восемьдесят второй? Волосы длинные, майка «Спартак»! Похож?
        —Похож, — поджала губы Галина Семеновна.
        —Значит, судьба! — торжествующе изрекла младшая Ладова и, отбросив солба белые волосы, сквозь матовое стекло кухонной двери посмотрела взал, который показался ей залитым ярким солнечным светом изтого-самого летнего полдня, где пестрело мамино цветочное платье ипродавалось мороженое. «Этого неможет быть!» — улыбнулась просебя Василиса иснаслаждением прислушалась кнарастающему гулу набиравшего ход трамвая: «Крем-брюле… Крем-брюле… Крем-брюле…»
        notes
        Примечания
        1
        Татарское восклицание, которое выражает изумление, удивление.
        2
        Бабушка (тат.).
        3
        Черт, злой дух (араб.).
        4
        Дочка (тат.).
        5
        Блюдо изкартофеля.
        6
        Восточная сладость изтеста смедом.
        7
        Однобортное короткое пальто прямого силуэта (отангл. duffle coat).
        8
        Мама (тат.).
        9
        Дурочка (тат.).
        10
        Больница скорой медицинской помощи.
        11
        Свадьба (араб.).
        12
        Колбасы изконины.