Богема Михаил Афанасьевич Булгаков
        Записки на манжетах #2
        Михаил Афанасьевич Булгаков
        Богема
        I. КАК СУЩЕСТВОВАТЬ
        ПРИ ПОМОЩИ ЛИТЕРАТУРЫ.
        ВЕРХОМ НА ПЬЕСЕ В ТИФЛИС
        Как перед истинным Богом скажу, если кто меня спросит, чего я заслуживаю: заслуживаю я каторжных работ.
        Впрочем, это не за Тифлис, в Тифлисе я ничего плохого не сделал. Это за Владикавказ.
        Доживал я во Владикавказе последние дни, и грозный призрак голода (штамп! штамп!.,
«грозный п р и з р ак»... Впрочем, плевать! Эти записки никогда не увидят света!), так я говорю - грозный призрак голода постучался в мою скромную квартиру, полученную мною по ордеру. А вслед за призраком постучался присяжный поверенный Гензулаев[...присяжный поверенный Гензулаев... - Существует несколько мнений по поводу соавтора Булгакова по пьесе «Сыновья муллы», но чаще всего называется Т. Пейзулаев, живший в те годы во Владикавказе. Т. Н. Лаппа, между прочим, также отмечала, что Булгаков ходил писать какую-то пьесу к соседям Пейзулаевым. Быть может, это и есть самые точные сведения? Во всяком случае, в ранней редакции
«закатного» романа варьете возглавляет некий Гарася Педулаев...] - светлая личность с усами, подстриженными щеточкой, и вдохновенным лицом.
        Между нами произошел разговор. Привожу его здесь стенографически:
        - Что ж это вы так приуныли? (Это Гензулаев.)
        - Придется помирать с голоду в этом вашем паршивом Владикавказе...
        - Не спорю. Владикавказ - паршивый город. Вряд ли даже есть на свете город паршивее. Но как же так помирать?
        - Больше делать нечего. Я исчерпал все возможности. В подотделе искусств денег нет и жалованья платить не будут. Вступительные слова перед пьесами кончились. Фельетон в местной владикавказской газете я напечатал и получил за него 1200 рублей и обещание, что меня посадят в особый отдел, если я напечатаю еще что-нибудь похожее на этот первый фельетон.
        - За что? (Гензулаев испугался. Оно и понятно. Хотят посадить - значит, я подозрительный.)
        - За насмешки.
        - Ну-у, вздор. Просто они здесь ни черта не понимают в фельетонах. Знаете что...
        И вот что сделал Гензулаев. Он меня подстрекнул написать вместе с ним революционную пьесу из туземного быта. Оговариваю здесь Гензулаева. Он меня научил, а я по молодости и неопытности согласился. Какое отношение имеет Гензулаев к сочинению пьес? Никакого, понятное дело. Сам он мне тут же признался, что искренно ненавидит литературу, вызвав во мне взрыв симпатии к нему. Я тоже ненавижу литературу, и уж, поверьте, гораздо сильнее Гензулаева. Но Гензулаев назубок знает туземный быт, если, конечно, бытом можно назвать шашлычные завтраки на фоне самых постылых гор, какие есть в мире, кинжалы неважной стали, поджарых лошадей, духаны и отвратительную, выворачивающую душу музыку.
        Так-так, стало быть, я буду сочинять, а Гензулаев подсыпать этот быт.
        - Идиоты будут те, которые эту пьесу купят.
        - Идиоты мы будем, если мы эту пьесу не продадим.
        Мы ее написали в семь с половиной дней, потратив, таким образом, на полтора дня больше, чем на сотворение мира. Несмотря на это, она вышла еще хуже, чем мир.
        Одно могу сказать: если когда-нибудь будет конкурс на самую бессмысленную, бездарную и наглую пьесу, наша получит первую премию (хотя, впрочем... впрочем... вспоминаю сейчас некоторые пьесы 1921-1924 годов и начинаю сомневаться...), ну, не первую - вторую или третью.
        Словом: после написания этой пьесы на мне несмываемое клеймо, и единственное, на что я надеюсь,- это что пьеса истлела уже[...на что я надеюсь,- это что пьеса истлела уже... - Пьеса не только не истлела, но сохранился ее полный текст, ныне опубликованный (см.: Соколов Б. В. Булгаковская энциклопедия. М., 1997). И хотя исследователи почти в один голос утверждают, что узнать руку Булгакова в ней практически невозможно, тем не менее смеем заметить, что это характерный
«вымученный» булгаковский текст.] в недрах туземного подотдела искусств. Расписка, черт с ней, пусть останется. Она была на 200 000 рублей. Сто - мне. Сто - Гензулаеву. Пьеса прошла три раза (рекорд), и вызывали авторов. Гензулаев выходил и кланялся, приложив руку к ключице. И я выходил и делал гримасы, чтобы моего лица не узнали на фотографической карточке (сцену снимали при магнии). Благодаря этим гримасам в городе расплылся слух, что я гениальный, но и сумасшедший в то же время человек. Было обидно, в особенности потому, что гримасы были вовсе не нужны: снимал нас реквизированный и прикрепленный к театру фотограф, и поэтому на карточке не вышло ничего, кроме ружья, надписи: «Да здравст...» и полос тумана.
        Семь тысяч я съел в два дня, а на остальные 93 решил уехать из Владикавказа.
        Почему же? Почему именно в Тифлис? Убейте, теперь не понимаю. Хотя припоминаю: говорили, что:

1) В Тифлисе открыты все магазины.

2) - « - есть вино.

3) - « - очень жарко и дешевы фрукты.

4) - « - много газет и т. д... и т.д.
        Я решил ехать. И прежде всего уложился. Взял свое имущество - одеяло, немного белья и керосинку[...одеяло, немного белья и керосинку. - Это авторское свидетельство подтверждают воспоминания Н. Я. Мандельштам.] .
        В 1921 году было несколько иначе, чем в 1924-м. Именно нельзя было так ездить: снялся и поехал черт знает куда! Очевидно, те, что ведали разъездами граждан, рассуждали приблизительно таким образом:
        - Ежели каждый начнет ездить, то что же это получится?
        Нужно было поэтому получить разрешение[Нужно было поэтому получить разрешение. - Из воспоминаний Т. Н. Лаппа видно, что Булгаков тщательно готовился к поездке в Тифлис и заранее обзавелся необходимыми документами.] . Я немедленно подал куда следует заявление и в графе, в которой спрашивается:
        - А зачем едешь?
        Написал с гордостью:
        - В Тифлис для постановки моей революционной пьесы.
        Во всем Владикавказе был только один человек, не знавший меня в лицо, и это именно тот бравый юноша с пистолетом на бедре, каковой юноша стоял как пришитый у стола, где выдавались ордера на проезд в Тифлис.
        Когда очередь дошла до моего ордера и я протянул к нему руку, юноша остановил ее на полпути и сказал голосом звонким и непреклонным:
        - Зачем едете?
        - Для постановки моей революционной пьесы.
        Тогда юноша запечатал ордер в конверт, а с ним и меня вручил некоему человеку с винтовкой, молвив:
        - В особый отдел.
        - А зачем?- спросил я.
        На что юноша не ответил.
        Очень яркое солнце (это единственное, что есть хорошего во Владикавказе) освещало меня, пока я шел по мостовой, имея по левую руку от себя человека с винтовкой. Он решил развлечь меня разговором и сказал:
        - Сейчас через базар будем проходить, так ты не вздумай побежать. Грех выйдет.
        - Если бы вы даже упрашивали меня сделать это, я не сделаю,- ответил я совершенно искренно.
        И угостил его папиросой.
        Дружески покуривая, мы пришли в особый отдел. Я бегло, проходя через двор, припомнил все свои преступления. Оказалось - три.

1) В 1907 г., получив 1 р. 50 коп. на покупку физики Краевича, истратил их на Кинематограф.

2) В 1913 г. женился, вопреки воле матери[В 1913 г. женился, вопреки воле матери. - Против женитьбы Булгакова на Татьяне Лаппа были почти все взрослые родственники с той и другой стороны, ибо они считали, что молодые еще не готовы к семейной жизни (Булгаков был студентом второго курса, Лаппа только закончила гимназию). Именно этот мотив был главным, а не какие-то личные симпатии или антипатии. Это очень хорошо видно из письма Варвары Михайловны к дочери Надежде от 30 марта 1913 г.: «Моя милая Надя! Давно собиралась написать тебе, но не в силах в письме изложить тебе всю эпопею, которую я пережила в эту зиму: Миша совершенно измочалил меня... В результате я должна предоставить ему самому пережить все последствия своего безумного шага: 26 апреля предполагается его свадьба. Дела стоят так, что все равно они повенчались бы, только со скандалом и разрывом с родными; так я решила устроить лучше все без скандала. Пошла к о<тцу> Александру Александровичу (священнику А. А. Глаголеву.- В. Л.), поговорила с ним откровенно, и он сказал, что лучше, конечно, повенчать их, что „Бог устроит все к лучшему"... Если бы
я могла надеяться на хороший результат этого брака; а то я, к сожалению, никаких данных с обеих сторон к каким бы то ни было надеждам не вижу, и это меня приводит в ужас... Можешь представить себе, какой скандал шел всю зиму и на Мариинско-Благовещенской (на этой улице жили родственники Таси.- В. Л.). Бабушка и сейчас не хочет слышать об этой свадьбе...» (Воспоминания о Михаиле Булгакове. С. 76). Интересные сведения о подготовке к свадьбе приведены в письме старшей сестры Веры к Надежде в Москву от 20 апреля 1913 г.: «...мама не хочет толпы и помпы. К свадьбе приедет мать Таси, Евгения Викторовна. Тасе уже выслали образ из Саратова, а мать приедет благословить. Мама купила и Мише такой же образ, как у Таси, почти точь-в-точь. Оба образа очень хороши. Кольца заказали под руководством мамы, говорят, очень хороши... Я рада, в конце концов, за них, а то они совершенно издергались, избеспокоились, изволновались и извелись. Теперь же пока наступает некоторое успокоение...» (Там же. С. 77).] .

3) В 1921 г. написал этот знаменитый фельетон.
        Пьеса? Но, позвольте, может, пьеса вовсе не криминал? А наоборот.
        Для сведения лиц, не бывавших в особом отделе: большая комната с ковром на полу, огромнейший, невероятных размеров письменный стол, восемь различных конструкций телефонных аппаратов, к ним шнурки зеленого, оранжевого и серого цвета и за столом маленький человек в военной-форме, с очень симпатичным лицом.
        Густые кроны каштанов в открытых окнах. Сидящий за столом, увидав меня, хотел превратить свое лицо из симпатичного в неприветливое и несимпатичное, причем это удалось ему только наполовину.
        Он вынул из ящика стола фотографическую карточку и стал всматриваться по очереди то в меня, то в нее.
        - Э, нет. Это не я,- поспешно заявил я.
        - Усы сбрить можно,- задумчиво отозвался симпатичный.
        - Да, но вы всмотритесь,- заговорил я,- этот черный, как вакса, и ему лет сорок пять. А я блондин, и мне двадцать восемь.
        - Краска?- неуверенно сказал маленький.
        - А лысина? И кроме того, всмотритесь в нос. Умоляю вас обратить внимание на нос.
        Маленький всмотрелся в мой нос. Отчаяние овладело им.
        - Верно. Не похож.
        Произошла пауза, и солнечный зайчик родился в чернильнице.
        - Вы бухгалтер?
        - Боже меня сохрани.
        Пауза. И кроны каштанов. Лепной потолок. Амуры.
        - А зачем вы в Тифлис едете? Отвечай быстро, не задумываясь,- скороговоркой проговорил маленький.
        - Для постановки моей революционной пьесы,- скороговоркой ответил я.
        Маленький открыл рот и отшатнулся и весь вспыхнул в луче.
        - Пьесы сочиняете?
        - Да. Приходится.
        - Ишь ты. Хорошую пьесу написали?
        В тоне его было что-то, что могло тронуть любое сердце, но только не мое. Повторяю, я заслуживаю каторги. Пряча глаза, я сказал:
        - Да, хорошую.
        Да. Да. Да. Это четвертое преступление, и самое тяжкое из всех. Если б я хотел остаться чистым перед особым отделом, я должен был бы ответить так:
        - Нет. Она не хорошая пьеса. Она - дрянь. Просто мне очень хочется в Тифлис.
        Я смотрел на носки своих разорванных сапог и молчал. Очнулся я, когда маленький вручил мне папиросу и мой ордер на выезд.
        Маленький сказал тому с винтовкой:
        - Проводи литератора наружу.
        Особый отдел! Забудь об этом! Ты видишь, я признался. Я снял бремя трех лет. То, что я учинил в особом отделе, для меня хуже, чем саботаж, контрреволюция и преступление по должности.
        Но забудь!!!
        II. ВЕЧНЫЕ СТРАННИКИ
        В 1924 году, говорят, из Владикавказа в Тифлис можно было проехать просто: нанять автомобиль во Владикавказе и по Военно-Грузинской дороге, где необычайно красиво. И всего двести десять верст. Но в 1921 году самое слово «нанять» звучало во Владикавказе как слово иностранное.
        Нужно было ехать так: идти с одеялом и керосинкой на вокзал и там ходить по путям, всматриваясь в бесконечные составы теплушек. Вытирая пот, на седьмом пути увидал у открытой теплушки человека в ночных туфлях и в бороде веером. Он полоскал чайник и повторял мерзкое слово «Баку».
        - Возьмите меня с собой,- попросил я.
        - Не возьму,- ответил бородатый.
        - Пожалуйста, для постановки революционной пьесы,- сказал я.
        - Не возьму.
        Бородач по доске с чайником влез в теплушку. Я сел на одеяло у горячей рельсы и закурил. Очень густой зной вливался в просветы между вагонами, и я напился из крана на пути. Потом опять сел и чувствовал, как пышет в лихорадке теплушка. Борода выглянула.
        - А какая пьеса?- спросила она.
        - Вот.
        Я развязал одеяло и вынул пьесу.
        - Сами написали?- недоверчиво спросил владелец теплушки.
        - Еще Гензулаев.
        - Не знаю такого.
        - Мне необходимо уехать.
        - Ежели не придут двое, тогда, может быть, возьму. Только на нары не претендовать. Вы не думайте, что если вы пьесу написали, то можете выкомаривать. Ехать-то долго, а мы сами из политпросвета.
        - Я не буду выкомаривать,- сказал я, чувствуя дуновение надежды в расплавленном зное,- на полу могу.
        Бородатый сказал, сидя на нарах:
        - У вас провизии нету?
        - Денег немного есть.
        Бородатый подумал.
        - Вот что... Я вас на наш паек зачислю по дороге. Только вы будете участвовать в нашей дорожной газете. Вы что можете в газете писать?
        - Все, что угодно,- уверил я, овладевая пайком и жуя верхнюю корку.
        - Даже фельетон?- спросил он, и по лицу его было видно, что он считает меня вруном.
        - Фельетон - моя специальность.
        Три лица появились в тени нар и одни босые ноги. Все смотрели на меня.
        - Федор! Здесь на нарах одно место есть. Степанов не придет, сукин сын,- басом сказали ноги,- я пущу товарища фельетониста.
        - Ну, пусти,- растерянно сказал Федор с бородой.- А какой фельетон вы напишете?
        - Вечные странники.
        - Как будет начинаться?- спросили нары.- Да вы полезайте к нам чай пить.
        - Очень хорошо - вечные странники,- отозвался Федор, снимая сапоги,- вы бы сразу сказали про фельетон, чем на рельсе сидеть два часа. Поступайте к нам.
        Огромный чудный вечер сменяет во Владикавказе жгучий день. Края для вечера - сизые горы. На них вечерний дым. Дно чаши - равнина. И по дну, потряхивая, пошли колеса. Вечные странники. Навеки прощай, Гензулаев. Прощай, Владикавказ[Прощай, Владикавказ! - Ср. с текстом «Записок на манжетах»: «Сгинул город у подножья гор. Будь ты проклят...» Время лечит. Позже Булгакова постоянно будет тянуть в места, где он испытал столько трудностей: Владикавказ, Тифлис, Батум... И в этом смысле символична его дневниковая запись от 24 (11) мая 1923 г.: «21 апреля я уехал из Москвы в Киев и пробыл в нем до 10-го мая... На Кавказ, как собирался (выделено нами,- В. Л.), не попал». Владикавказ многократно будет звучать и в произведениях писателя, в том числе и в «закатном романе».] !
        Комментарии. В. И. Лосев
        БОГЕМА
        Впервые - Красная нива. 1925. № 1.
        Печатается по тексту журнальной публикации.

«Богема», несомненно, родилась из тех же записных книжек писателя, что и «Записки на манжетах». Более того, рассказ этот есть не что иное, как отрывок из «Записок», но переработанный и отшлифованный Булгаковым в более поздние годы (можно предположить, что этот фрагмент текста, в первоначальном виде, вошел в состав полного текста «Записок на манжетах», переданного Булгаковым в 1923 г. издательству «Накануне»).
        В дневнике писателя о «Богеме» сказано следующее (запись от 4 января 1925 г.):
«Сегодня вышла „Богема" в „Красной ниве", № 1. Это мой первый выход в специфически-советской тонко-журнальной клоаке. Эту вещь я сегодня перечитал, и она мне очень нравится, но поразило страшно одно обстоятельство, в котором я целиком виноват. Какой-то беззастенчивой бедностью веет от этих строк. Уж очень мы тогда привыкли к голоду и его не стыдились, а сейчас как будто бы стыдно. Подхалимством веет от этого отрывка. Кажется, впервые со знаменитой осени 1921 года позволю себе маленькое самомнение, и только в дневнике,- написан отрывок (выделено нами.- В. Л.) совершенно на „ять", за исключением одной, двух фраз („Было обидно" и др.)».
        В результате переработки отрывка исчез мотив, ярко выраженный в «Записках»:
«Бежать, бежать!»
        notes
        Богема

1
        ...присяжный поверенный Гензулаев... - Существует несколько мнений по поводу соавтора Булгакова по пьесе «Сыновья муллы», но чаще всего называется Т. Пейзулаев, живший в те годы во Владикавказе. Т. Н. Лаппа, между прочим, также отмечала, что Булгаков ходил писать какую-то пьесу к соседям Пейзулаевым. Быть может, это и есть самые точные сведения? Во всяком случае, в ранней редакции
«закатного» романа варьете возглавляет некий Гарася Педулаев...

2
        ...на что я надеюсь,- это что пьеса истлела уже... - Пьеса не только не истлела, но сохранился ее полный текст, ныне опубликованный (см.: Соколов Б. В. Булгаковская энциклопедия. М., 1997). И хотя исследователи почти в один голос утверждают, что узнать руку Булгакова в ней практически невозможно, тем не менее смеем заметить, что это характерный «вымученный» булгаковский текст.

3
        ...одеяло, немного белья и керосинку. - Это авторское свидетельство подтверждают воспоминания Н. Я. Мандельштам.

4
        Нужно было поэтому получить разрешение. - Из воспоминаний Т. Н. Лаппа видно, что Булгаков тщательно готовился к поездке в Тифлис и заранее обзавелся необходимыми документами.

5
        В 1913 г. женился, вопреки воле матери. - Против женитьбы Булгакова на Татьяне Лаппа были почти все взрослые родственники с той и другой стороны, ибо они считали, что молодые еще не готовы к семейной жизни (Булгаков был студентом второго курса, Лаппа только закончила гимназию). Именно этот мотив был главным, а не какие-то личные симпатии или антипатии. Это очень хорошо видно из письма Варвары Михайловны к дочери Надежде от 30 марта 1913 г.: «Моя милая Надя! Давно собиралась написать тебе, но не в силах в письме изложить тебе всю эпопею, которую я пережила в эту зиму: Миша совершенно измочалил меня... В результате я должна предоставить ему самому пережить все последствия своего безумного шага: 26 апреля предполагается его свадьба. Дела стоят так, что все равно они повенчались бы, только со скандалом и разрывом с родными; так я решила устроить лучше все без скандала. Пошла к о<тцу> Александру Александровичу (священнику А. А. Глаголеву.- В. Л.), поговорила с ним откровенно, и он сказал, что лучше, конечно, повенчать их, что „Бог устроит все к лучшему"... Если бы я могла надеяться на хороший результат
этого брака; а то я, к сожалению, никаких данных с обеих сторон к каким бы то ни было надеждам не вижу, и это меня приводит в ужас... Можешь представить себе, какой скандал шел всю зиму и на Мариинско-Благовещенской (на этой улице жили родственники Таси.- В. Л.). Бабушка и сейчас не хочет слышать об этой свадьбе...» (Воспоминания о Михаиле Булгакове. С. 76).
        Интересные сведения о подготовке к свадьбе приведены в письме старшей сестры Веры к Надежде в Москву от 20 апреля 1913 г.: «...мама не хочет толпы и помпы. К свадьбе приедет мать Таси, Евгения Викторовна. Тасе уже выслали образ из Саратова, а мать приедет благословить. Мама купила и Мише такой же образ, как у Таси, почти точь-в-точь. Оба образа очень хороши. Кольца заказали под руководством мамы, говорят, очень хороши... Я рада, в конце концов, за них, а то они совершенно издергались, избеспокоились, изволновались и извелись. Теперь же пока наступает некоторое успокоение...» (Там же. С. 77).

6
        Прощай, Владикавказ! - Ср. с текстом «Записок на манжетах»: «Сгинул город у подножья гор. Будь ты проклят...» Время лечит. Позже Булгакова постоянно будет тянуть в места, где он испытал столько трудностей: Владикавказ, Тифлис, Батум... И в этом смысле символична его дневниковая запись от 24 (11) мая 1923 г.: «21 апреля я уехал из Москвы в Киев и пробыл в нем до 10-го мая... На Кавказ, как собирался (выделено нами,- В. Л.), не попал». Владикавказ многократно будет звучать и в произведениях писателя, в том числе и в «закатном романе».