Под стеклянным небом Михаил Афанасьевич Булгаков
        Москва краснокаменная. Рассказы, фельетоны 20-х годов #5
        Михаил Афанасьевич Булгаков
        ПОД СТЕКЛЯННЫМ НЕБОМ
        Жулябия в серых полосатых брюках и шапке, обитой вытертым мехом, с небольшим мешочком в руках. Физиономия, словно пчелами искусанная, и между толстыми губами жеваная папироска.
        Мимо блестящего швейцара просунулась фигурка. В серой шинели и в фуражке с треснувшим пополам козырьком. На лице беспокойство, растерянность. Самогонный нос. Несомненно, курьер из какого-нибудь учреждения. Жулябия, метнув глазами, зашаркала резиновыми галошами и подсунулась к курьеру.
        - Что продаешь?
        - Облигацию...- ответил курьер и разжал кулак. Из него выглянула сизая облигация.
        - Почем?- жулябины глаза ввинтились в облигацию.
        - Сто десять бы...- квакнул, заикнувшись, курьер. Боевые искры сверкнули в глазах на распухшем лице.
        - Симпатичное лицо у тебя, вот что я тебе скажу,- заговорила жулябия,- за лицо тебе предлагаю: девяносто рубликов. Желаешь? Другому бы не дала. Но ты мне понравился.
        У курьера рот от изумления стал круглым под мочальными усами. Он машинально повернулся к зеркальному окну магазина; ища в нем своего отражения. Веселые огни заиграли в жулябиных глазах. Курьер отразился в зеркале во всем очаровании своего симпатичного лица под перебитым козырьком.
        - По рукам?- стремительно произвела второй натиск жулябия.
        - Да как же... Господи,- ведь давали-то нам по сто двадцать пять...
        - Чудак! Давали! Дать и я тебе дам за сто двадцать пять. Хоть сию минуту. Ты, брат, не забывай, что давать - это одно, а брать - совсем другое.
        - Да ведь они в мае двести будут...
        - Это резонно!- победно рявкнула жулябия,- так вот, даю тебе совет: держи ее до мая!
        И тут жулябия круто вильнула на 180 градусов и сделала вид, что уходит. Но на курьера уже наплывали двое новых ловцов. Бронзовый лик юго-восточного человека и расплывчатый бритый московский блин. Поэтому жулябия круто сыграла назад.
        - Вот последнее мое слово. Чтобы не ходил ты тут и не страдал, даю тебе еще два рублика. Мой трамвай. Исключительно потому, что ты - хороший человек.
        - Давайте!- пискнул в каком-то отчаянии курьер и двинул фуражку на затылок.
        В бесконечных продолговатых стеклянных крышах торговых рядов - бледный весенний свет. На балконе над фонтаном медный оркестр играет то нудные вальсы, то какую-то музыкальную гнусность - «попурри из русских песен», от которой вянут уши.
        Вокруг фонтана непрерывное шарканье и шелест. Ни выкриков, ни громкого говора. Но то и дело проходящие фигуры начинают бормотать:
        - Куплю доллары, продам доллары.
        - Куплю займ, банкноты куплю.
        И чаще всего таинственнее, настороженнее:
        - Куплю золото. Продам золото...
        - Золото... золото... золото... золото...
        Золота не видно, золота не слышно, но золото чувствуется в воздухе. Незримое золото где-то тут бьется в крови.
        Выныривает в куцей куртке валютчик и начинает волчьим шагом уходить по проходувбок от фонтана. За ним тащится другая фигура. В укромном пустом углу у дверей, ведущих к памятнику Минина и Пожарского, остановка.
        Из недр куцего пальто словно волшебством выскакивает золотой диск. Вот оно, золото.
        Фигура вертит в руках, озираясь, золотушку с царским портретом.
        - А она, того... хорошая?
        Куцее пальто презрительно фыркает:
        - Здесь не Сухаревка. Я их сам не делаю.
        Фигура боязливо озирается, наклоняется и легонько бросает монетку на пол. Мгновенный, ясный золотой звон. Золото! Монетка исчезает в кармане пальто. Куцее пальто мнет и пересчитывает дензнаки. Быстро расходятся. И снова беспрерывное кружение у фонтана. И шепот, шепот... Золото... золо... зо...
        Один из коридоров-рядов загорожен. У загородки сидит загадочно улыбающийся гражданин с билетной книжкой в руках. Угодно идти совершать операции на бирже, пожалуйте билет за 40 лимонов.
        Вне огороженного пространства операции не поощряются ни в какой мере. Но ведь нельзя же людям запретить гулять в рядах возле фонтана! А если люди бормочут, словно во сне? Опять-таки никакого криминала в этом обнаружить нельзя. Идет гражданин и шепчет, даже ни к кому не обращаясь:
        - Куплю мелкое серебро... Куплю мелкое серебро...
        Мало ли оригиналов!..
        Среди сомнамбулических джентльменов появляются дамы салонного вида с тревожными глазами. Жены чиновников - случайные валютчицы. Или пришли продать золотушки, что на черный день хранились в штопаных носках в комоде, или, обуреваемые жадностью, пришли купить одну-две монеты. Нажужжали знакомые в уши, что десятка растет, растет... растет... Золото... золото...
        - Золото, Марь Иванна, надо купить. Это дело верное.
        Марь Иванна жмется в темный угол в рядах. Марь Иванна звякнет монеткой об пол.
        - А она не обтертая?
        - Вы, мадам...- обижается валютчик,- довольно странно с вашей стороны, мадам!
        - Ну, ну, вы не обижайтесь! Да вот царь тут какой-то странный. Выражение лица у него...
        - Я, мадам, ему выражения лица не делал. Обыкновенное выражение.
        Марь Иванна торопливо вытаскивает из сумочки скомканные бумажки. Монетка исчезает на дне сумочки.
        В толпе профессионалов мелькают случайные фуражки с вытертыми околышами. Все по тому же случайному золотому делу. Мелькают подкрашенные и бледные ночные бабочки-женщины. Обыкновенные прохожие, что сквозным током идут через галереи с Николаевской на Ильинку, покупатели в бесчисленные магазины Гума в рядах. Они смешиваются, сталкиваются, растворяются в гуще валютчиков, вертящихся у фонтана и в галереях. Среди них профессионалы всех типов и видов. Московские в шапках с наушниками, с мрачной думой в глазах, с неряшливыми небритыми лицами, темные восточные, западные и южные люди. Вытертые, ветром подбитые пальто и дорогие бобровые воротники. Сухаревские ботинки-лепешки и изящная лаковая обувь. Седые и безусые. Наглые и вежливые. Медлительные и неуловимые, как ртуть. Профессионалы. Ничем не занимаются, ничем не интересуются, кроме золота, золота, золота. Часами бродят у фонтана. Выглядывают, высматривают, выклевывают.
        В пять часов дня. Когда в куполах еще полный серо-матовый, дневной, весенний, стеклянный свет, в галереях светло, гулко. В окнах магазинов горят лампы. На углу у фонтана в витринах играют золотые искры на портсигарах, кубках, подстаканниках, на камнях-самоцветах. Из кафе пахнет жареным. Лотереи-аллегри с полубутылочками кислого вина и миниатюрными коробками конфет бойко торгуют.
        Но вот сверлит свисток. Конец черной бирже на сегодняшний день. Из-за загородки сыпят биржевики. Конец и фонтанной чернейшей бирже, что торгует шепотом и озираясь. Еще шелестит торопливо:
        - Золото... золото.
        Еще ловят быстрыми взглядами покупателей. Десятка прыгнула на 15 лимонов вверх. Но уже редеет толпа. Расползаются к выходам черные шубы, серые пальто. Пустеют коридоры. Звонко стучат шаги. Ближе весенний вечер, и в стеклянном продолговатом, мелко переплетенном небе нежно и медленно разливается вечерняя заря.
        Комментарии. В. И. Лосев
        Под стеклянным небом
        Впервые- Накануне. 1923. 24 апреля. С подписью: «Булгаков Михаил».
        Печатается по тексту газеты «Накануне».