Другая точка зрения Сюзанна Бэк
        Айс и Ангел #0
        Послесловие к трилогии "Айс и Ангел", написанное от имени Айс…
        Сюзанна Бэк (Swordnquill)
        Другая точка зрения
        Перевод lena57 и Gray
        Часы на прикроватной тумбочке подсказывают мне, что до рассвета еще несколько часов, а я все еще здесь, и все еще не сплю. Это часто происходит именно в эти ранние, утренние часы, но я научилась дорожить ими, ибо они приносят мне странное чувство, своего рода грустную умиротворенность. В эти несколько часов темноты перед тем, как земля проснется, чтобы поприветствовать новый день, мои демоны лежат тихо и спокойно. Они всегда со мной, призраки и грехи моего прошлого, но в эти предутренние часы их зов кажется таким далеким, а главное - совершенно неважным.
        Всю мою жизнь люди считали меня сильной и молчаливой, без особого полета фантазии и не склонной к серьезному самоанализу, и если по поводу второго я еще могла бы поспорить, то первое - это абсолютная правда. В тихом омуте, как говорится, черти водятся, а то, что находится внутри меня, кажется, действительно находится очень глубоко. Так глубоко, что сквозь мрак своего прошлого я иногда не могу ничего разглядеть, но знаю, что там всегда отыщется свет, который позовет меня домой.
        Мой свет.
        Моя любовь.
        Она спит в нашей кровати, такая манящая, притягательная, так похожая на маленького ребенка, который весь день бегал и играл, и вот свалился без задних ног. Конечно, она далеко не ребенок, но если посмотреть на нее сейчас, когда ее невинное и прекрасное лицо залито лунным светом, то можно подумать, что ее не затронули суровые реалии жизни.
        Это ошибочное впечатление, но я бы не стала придираться к ошибке. Даже сейчас, после того как мир попытался втоптать ее в грязь, ее дух остался несломленным, а сама она сияет изнутри, сияет таким светом, какого я не встречала ни у кого из живущих. Именно этот свет и держит меня в здравом уме, и в глубине душе своей я полностью осознаю, что без него я бы давно и навсегда погибла.
        Да, с течением лет она изменилась, она стала еще прекраснее, и мое сердце до боли замирает просто оттого, что я смотрю на нее. Но когда она вот так погружена в глубокий сон и окутана лунным светом, я легко могу разглядеть в ней ту молодую женщину, какой она была тогда, когда наши глаза впервые встретились.
        Себя я тоже вижу, с пугающей легкостью вижу ту личность, которой я была давным-давно, и которая до сих пор остается со мной, принося всепоглощающее чувство стыда и сожаления. Мною тогда владели демоны, и хотя мне следовало бы устрашиться, меня это не пугало. В то время я считала, что они и были мною, были всем, чем была я, и всем, чем я когда-нибудь могла стать. Просто так изначально повелось, и я это приняла, и даже наслаждалась ролью осквернительницы, убийцы и монстра. Эту роль я научилась исполнять исключительно хорошо и, если честно, играла с особым рвением, которое заставляло любого здравомыслящего человека держаться от меня подальше.
        Одно преимущество, однако, из-за моей мрачности у меня все-таки было - всем были известны мой облик и моя закрытость, две вещи, которые я лелеяла больше всего, и меня уважали из-за страха перед возможными последствиями, которые я не замедлила бы воплотить в жизнь.
        В то время и в том месте это был максимум, который я могла выжать из такого положения вещей. Свобода не оглядываться каждую минуту каждого дня - в конце концов, это и была единственная настоящая свобода, которой я обладала.
        Но это было гораздо больше того, о чем большинство других могло только мечтать.
        Мое Великое Возвращение в пристанище обездоленных было тщательно отрепетировано, как и любой мюзикл в каждом театре на задворках Бродвея. Это было сделано намеренно, конечно, жалкое мелочное зрелище было предназначено для того, чтобы показать всем, кто здесь раб, а кто Владыка, но я частенько слышала, что именно животные управляют зоопарком, независимо от того, что их смотрители о себе думают.
        Слух о моем возвращении распространялся среди населения тюрьмы, как лесной пожар, гонимый вперед сильным ветром. Публика была на месте, и до того завелась, что охранники, шедшие по обе стороны от меня, дрожали от страха, который они пытались скрыть, дергая мои цепи и этим пытаясь показать свое господство надо мной - несчастной, униженной злодейкой, получавшей в точности то, что заслужила.
        То, что я играла не по их правилам, приводило их в бешенство, но это была моя территория и, честно говоря, с оружием или нет, они были слишком оторваны от жизни, чтобы нанести вред кому бы то ни было, кроме самих себя.
        Я слышала свое имя, которым меня нарекли в этом самом месте много лет назад, оно звенело под крышей с силой, граничившей с первобытным неистовством. В этом не было ничего удивительного, ведь именно из неистовства и было возведено это место - ну, правда, понадобились еще кирпичи и цемент, чтобы обнести его высокими стенами.
        Не стану врать и говорить, что от этого звука мои плечи не распрямились, а грудь не выпятилась, как у напыщенного петуха, разгуливающего вдоль навозной кучи. В конце концов, я была тем, кем была, и оказанное мне почтение было похоже на почести вернувшемуся герою-победителю.
        Гул нарастал, словно он был живым, он отражался от цементных стен, металлических перил, лестниц и решеток, которые держали нас в клетках, как животных, которыми мы, по сути и были; все казалось нереальным, будто в мире не было больше ничего, кроме звука моего имени, которые повторялись, как заклинание - снова, и снова, и снова.
        Тела и лица тоже слились в одно гигантское существо, напирающее на меня со всех сторон и тянущее ко мне руки, в попытке дотронуться, как будто я была каким-то темным идолом, и обладала властью исполнять любое зловещее желание. Это было странное чувство - находиться в самом центре пожарища, но в то же время, снаружи.
        На общем фоне четко выделились одно или два лица тех, кого я знала раньше, но увидев их, я не испытала каких-либо эмоций. Мои эмоции, как и мое сердце, были давно мертвыми, совершенно высохшими, без какой-либо надежды на возвращение к жизни.Я - остров, - вспоминала я кусочек из песни, которую когда-то знала.Я никого не трогаю, и никто не трогает меня.
        Я повторяла ее, как молитву, и обнаружила, что она идеально подходит мне, как перчатка.
        Моим дрожащим охранникам, удалось, наконец, собраться и разделить толпу, словно посохом Моисея, и они заставили меня сделать первый шаг по пути, который приведет меня в мой новый дом, где мне предстоит остаться.
        Четыре ступеньки к площадке лестницы, где меня поджидал первый сюрприз. Передо мной стояли три женщины, которых я узнала и которых когда-то называла друзьями. Они улыбались мне, и радость в их глазах отозвалась гулким эхом в моей душе, что, честно говоря, повергло меня в шок.
        Возможно, именно эта временная потеря моей эмоциональной защиты и позволила произойти тому, что приключилось дальше. Потому что прежде, чем я успела спрятаться за надежным прикрытием своей дурной славы, передо мной появилась она, глядя на меня таким взглядом, каким на меня никто никогда не смотрел. И впервые за долгие, бессчетные годы, я ощутила чувство, которое, как я думала, было похоронено навсегда.
        Страх.
        На меня и прежде смотрели с желанием в глазах, со страстью, со страхом и ненавистью; смотрели те, кто нуждался в помощи, и те, кто стремился завладеть мной, те, кого привлекала моя внешняя красота, и те, кто хотел использовать мою внутреннюю тьму.
        Но никогда и никто прежде не смотрел на меня так, как будто мог видеть все, чем я была внутри и снаружи, на поверхности и в самой-самой глубине, там, где обитали мои демоны, там, где словно пыль на безлюдной пустоши, рассыпались обгоревшие останки моих надежд и мечтаний.
        Одним только взглядом эти глаза, невинные, как у ребенка, с легкостью предъявили права на мою душу, превращая в посмешище всю ту неприступность, обладание которой я так старательно изображала.
        Моей первой реакцией был гнев. Да как она посмела прилюдно сорвать с меня все защиты и оставить совсем беспомощной, словно младенец на руках? Как посмела отважиться заглянуть за столь тщательно выстроенные мной барьеры, сквозь тьму внутри меня, и узреть искорку света, настолько скрытую, что о ней не знала даже я сама?
        Как посмела она это сделать?
        Со мной!
        Моей второй реакцией было отрицание. Отрицание того, что только что произошло нечто судьбоносное. Нет, сказала я себе, это просто была игра света, случайное совпадение, так бывает время от времени, бессмыслица, как и вся моя жизнь, которую мне осталось здесь прожить. Я была такой, какой была, и если эта маленькая бедная девочка вдруг подумала, что она узрела то, чего во мне отродясь не было - что ж, ладно, тогда она очень скоро на своей шкуре почувствует, что такое фантазии и к каким разрушениям они могут привести.
        Она протянула руку, чтобы коснуться меня, и я не знаю, что могло произойти, если бы ей это удалось. Но охранник оттолкнул ее, прервав контакт наших глаз, и это позволило мне вновь обрести свою невозмутимость.
        А ведь она была красоткой - молоденькой, с округлым телом, которое так и просилось в руки. Мои губы сложились в ухмылку, пытаясь свести на нет все то, что вроде как промелькнуло между нами. Я едва заметно подмигнула ей, отвернулась и продолжила подниматься по лестнице, так и не уразумев - осознание пришло намного позже - что с этого самого момента моя душа осталась в ее руках.
        Но это было давно, в прошлом, а сейчас у нас настоящее, и события промелькнувших лет тщательно записаны ручкой и карандашом в многочисленных блокнотах, которые до сих пор остаются с нами, даже здесь, в этом раю, который мы обрели.
        Но даже рай, наш столь прекрасный рай, есть лишь жалкое подобие тому, что я увидела в ее глазах тем теплым летним днем много лет назад. Рай, который я пыталась отрицать, и перед которым не смогла устоять.
        Скажу больше - она вросла в меня, словно дерево, и корни ее переплелись с моими так, что теперь кажется, будто мы уже не два существа, а одно.
        А сейчас она все еще спит, и лунный свет ласкает и целует ее волосы. Я сделаю так же, когда снова лягу рядом с ней, и буду нашептывать ей, спящей, на ушко все то, что она значит для меня.
        Она всегда будет моим светом.
        Моей любовью.
        Моей надеждой.
        Моим Ангелом.
        И это написала я, Айс.