Девушка без имени Татьяна Веденская
        Позитивная проза Татьяны Веденской Когда на пути Ивана Чемезова появляется очаровательная незнакомка в широкополой шляпе, он ни минуты не сомневается, что девушка в беде. Уставшая, голодная, без денег и документов, она оказалась совершенно одна в чужом городе. Завороженный ее красотой, Иван в нее влюбляется. Он пытается разгадать ее тайну. Но загадочная незнакомка, принимая приглашение жить в его доме, постоянно уходит от ответа. Друзья подозревают, что она воровка на доверии. Что же на самом деле скрывает девушка?
        Татьяна Веденская
        Девушка без имени
        

* * *
        Все события, действующие лица, обстоятельства, места действия являются вымышленными.
        Любые совпадения являются случайными и ненамеренными.
        I remember you said, «Sometimes it lasts in love, But sometimes it hurts instead…»

Adele. Someone Like You[1 - Я помню, как ты сказал: «Иногда любовь длится вечно, А иногда приносит только боль…»Адель. «Кто-то, такой же как ты».]
        Глава 1
        Человек способен на все, что угодно. Мама часто говорит так, обсуждая очередные новости. Каждое утро она включает «ящик» еще до того, как заканчивает утренний моцион. Это словно обряд — всегда поданные на завтрак, прямо к тостам с джемом, новости, почти идентичные друг другу, отличаются только названиями мест, именами, закадровыми картинками. Но слезы остаются одинаковыми, сегодня — такие же, как и вчера, как и позавчера, кроме воскресенья. По воскресеньям мама ходит в церковь.
        Ирина часто ворчит на маму. Девушке жаль времени, а еще больше — растраченных впустую маминых эмоций, сочувствия столь далеким людям и событиям, Ира не понимает эту ежедневную жажду новых подробностей летящей мимо нее жизни. Цунами на Гаити, забастовки в Италии, аналитический обзор проблем на фондовой бирже, новости культуры… Мама всеядна. Однажды дочь застала мать за просмотром съезда какого-то экономического форума в Шанхае.
        —Ты прямо как наркоманка какая-то, — часто смеется она над матерью, выключая телевизор и ставя какую-нибудь пластинку, Второй концерт Паганини или старика Чайковского. Что-нибудь из маминого любимого, со скрипкой.
        —Считаешь, будет лучше, если я просто сяду в четырех стенах и обложусь книгами? Так я хоть что-то узнаю о происходящем в мире, — фыркает обычно мама.
        —Я хочу, чтобы ты пошла со мной гулять. А про мир… Я сама расскажу тебе все. Мир невозможно понять через твой «ящик», он куда сложнее, чем примитивные схемы, которыми тебя кормят. Нет людей злых и людей добрых.
        —Ты так считаешь, Ириша? — Мамина бровь приподнималась, в то время как руки продолжали методично переносить красный кувшинчик от одного комнатного цветка к другому. — Нет злых людей? Совсем? А как же нацисты?
        —И совсем добрых нет, мам. Люди меняются, жизнь меняет их. Люди способны на все. Ты сама говорила это столько раз.
        —Но у каждого есть свои пределы, — возразила мама Иры. — Какие-то рамки, за которые человек откажется выходить, какими бы ни были обстоятельства. Даже если голод, даже если война.
        —Все-таки ужасно, мама, что ты смотришь так много новостей. — Ирина улыбнулась примирительно. — Ты хоть помнишь, что за окном?
        —А что за окном? — Мама невольно покосилась на улицу, едва просматривавшуюся за ее «клумбой» из роз, фикусов и бегоний.
        —Лето, мам. Прекрасное и теплое. Никакой войны. Ты же женщина в самом расцвете лет, что ты сидишь дома?
        —Ты говоришь так, словно я Карлсон. В самом расцвете лет! — пробурчала мама себе под нос.
        —Устройте с подружками пикник!
        —Между прочим, это все твой отец, он приучил меня, — в сотый раз оправдалась мама. — Он жить не мог без утренних новостей. У нас однажды телевизор сломался, так он буквально ворвался к Швидовским. — Мама ухмыльнулась, вспоминая тот день. — Эдик брился, а тут твой папа летит — с глазами навыкате. Как же, он не дослушал, как загнивает Норвегия. Эдик даже смыть пену не успел, твой отец бросился к нему, схватил за плечи и кричит: «Ты что, не смотришь?» И убежал к ним на кухню. Я потом полчаса извинялась, пирог испекла для Эдика. А его жене нельзя было, у нее сахар, но она все равно ела. Ела и не толстела.
        —Тебе папы не хватает? — остановила ее Ирина. Мама вздохнула и провела пальцем по старой фотографии. Отец, высокий, подтянутый и серьезный, в своем темно-синем фраке, любимом… Кажется, там ему было чуть за сорок.
        —Знаешь, деточка, когда ты смотришь утренние новости много лет подряд, привыкаешь. Без этого уже и кофе не тот. Иногда я забываюсь, и мне кажется, что твой отец, как всегда, сидит вон там, в кресле, и рассуждает о том, как спасти мир.
        Мама рассмеялась и намазала джем на золотистый тост.
        Этот разговор произошел всего неделю назад, но в мгновение ока все изменилось для Ирины, и мир вокруг стал вдруг враждебным и темным, скрывающим опасность, жестоким и глухим к ее слезам — совсем таким, как в маминых новостях. Она часто говорит, что люди способны на все, что угодно, но конечно, не имеет в виду при этом свою дочь. Обстоятельства меняют человека.
        Бытие определяет сознание.
        Ирине бы и в страшном сне не могло привидеться, что можно возненавидеть кого-то до такой степени, что захочется убить. Сделать что-то такое, чтобы человеку стало так же больно, как тебе.
        До обморока, до дрожи в кончиках пальцев. Люди действительно способны на все.
        —Так и есть, мама. Я способна на все! — прошептала Ирина, даже не заметив, что сжала кулаки и ногти впились в ладони. На них остались глубокие отметины, а от среднего пальца след был так глубок, что проступила капля крови. Ирина раскрыла ладонь и вздрогнула, словно перед ней была ладонь незнакомки.
        Она огляделась вокруг, не понимая, как оказалась в этом месте, на ступеньках маленькой белой церкви — в этом времени, в этом пространстве, измерении, в этой вселенной. Солнечный день. Сколько прошло минут? Как давно она вышла из метро? Ирина так долго шла по неизвестным улицам вовсе не потому, что ей нужно было куда-то дойти, тем более что ходить на высоких каблуках было тяжело и неудобно. А потому, что если бы она остановилась, то, наверное, с нею случилась бы истерика.
        Каково это — стоять посреди улицы среди бела дня и кричать, и бить кулаком по кирпичной стене, чувствуя свое полнейшее бессилие и животный ужас?! А что, если я не права, если ошиблась? Несправедливо подозреваю вовсе не того человека? Бедную, ни в чем не повинную пожилую женщину — только потому, что так показалось. Пусть я окажусь права, господи!
        Как я сюда попала? Что это за церковь? Может быть, пойти туда… подняться по исхоженным ступеням… может быть, тогда Он поможет… Мама верит, что Он помогает, если попросить правильно. Но как это — правильно? И что делать с тем фактом, что я верю в него не больше, чем в Деда Мороза?
        Хотя с другой стороны… Если бы Он хотел помочь, то давно бы вмешался. Он бы никогда не допустил…
        —Простите, ради бога, у вас все в порядке? — Ирина не сразу заметила, что этот вопрос обращен к ней.
        —Что? — Она вздрогнула и, нахмурившись, повернула голову на голос и приподняла свою шляпку.
        Голос принадлежал растрепанному русоволосому мужчине лет тридцати с тлеющей сигаретой в руке. Он стоял внизу, у подножия лестницы. Наверное, просто проходил мимо и обратил внимание на… Что? Какое выражение лица должно было остановить человека, бегущего по своим делам?
        —Вы… у вас кровь. — Мужчина озабоченно кивнул на руку, и Ирина с удивлением отметила, что ссадина кровоточит. Мужчина в три шага поднялся к Ирине и оказался на одном с ней уровне, на соседней ступеньке. В песочной льняной рубашке и темных вельветовых брюках, он смотрел на нее скорее с интересом, чем с беспокойством. Глаза у него были светло-серыми, взгляд — внимательным, пытливым. Мужчина был небрит, но в целом выглядел ухоженным, благополучным. Словом, выглядел дорого. Что ему надо? Откуда взялся? Если просто хочет помочь незнакомке из человеколюбия, то это не тот случай. Никто не может помочь. Ирина подумала, что можно просто отвернуться и убежать, но странная штука — воспитание не позволило.
        Разве вежливо грубить людям? Разве можно вот так взять и убежать?
        —Это ерунда. — Ирина покачала головой и стерла тонкую струйку ладонью другой руки. У нее не было платка или салфетки. У нее вообще ничего не было, все осталось в метро, на полу под сиденьем, где Ирина задремала. Дура, дура. Не спала три ночи, вот и результат.
        —Вы уверены, что с вами все в порядке? — спросил мужчина и поправил волосы. Длинная челка постоянно спадала на глаза. Парикмахерская по нему плачет, подумала девушка. Или это теперь так модно? Лен, щетина, в руках солнцезащитные очки и почти догоревшая сигарета. Она не сразу поняла, что этот человек от нее хочет.
        —Да, я уверена, — кивнула Ирина так, словно надеялась, что он тут же исчезнет и оставит ее в покое. Но зачем-то потом добавила: — Простите за беспокойство.
        —Никакого беспокойства. — Мужчина стоял и все никак не уходил. Не поверил ей? Ирине захотелось посмотреть на свое отражение в витрине какого-нибудь магазина, чтобы понять, что именно выдало ее смятение и ужас. Она просто стояла… Наверное, это бросается в глаза. Может быть, у нее что-то с лицом? Неужели она снова плачет? Или… тушь размазалась? Так ведь она не красилась уже несколько дней, не до того было. Ни до чего, сказать по правде…
        —Просто ужасно интересно: очем вы сейчас думаете? — Вопрос застал девушку врасплох. Ирина вздрогнула, не понимая, что она делает тут, на этих ступенях, с незнакомым мужчиной, задающим непонятные и уж точно неуместные вопросы.
        —Ни о чем, — пробормотала девушка.
        —Вы не хотите рассказывать незнакомому человеку? А зря, — заявил он. — Это же как попутчик в поезде, никаких последствий. Может быть, я даже смог бы вам помочь. Советом, к примеру. Что скажете?
        Ирина сначала буквально растерялась. А затем почувствовала невероятное возмущение. Чего он к ней лезет?
        —Вы любопытны.
        —Есть грех. Каюсь, — улыбнулся мужчина. — А вы нет?
        —Разве вы не можете… просто уйти? Пожалуйста! — выпалила Ирина, стараясь скрыть свое раздражение
        —Ничего себе! Вежливо, но как ушат воды на мою бедную головушку. — Незнакомец сощурился. — Действительно, зачем мне знать, что привело вас сюда и почему вы исцарапали свои руки до крови. Ого! Да вы сейчас во мне дырку прожжете! — ухмыльнулся мужчина, и на правой его щеке появилась ямочка. — У вас сейчас было такое странное выражение лица. Знаете, как говорят, «то ли водки выпить, то ли зарезать кого-то».
        —Ну так бегите, а то вас и зарежу, — буркнула Ирина, словно загнанный в угол зверь. Она отчего-то боялась, что незнакомец прочитает ее мысли. Нужно избавиться от него как можно быстрее. Ей некогда разговаривать с незнакомцами, никто не сможет помочь ей. «Убежать и… и что тогда? Какой у тебя план, Иришка? В полицию опять пойдешь?»
        Незнакомец, словно услышав ее мысли, покачал головой.
        —Я не привык оставлять людей в беде, — тихо пожал он плечами.
        Ирина вздрогнула.
        —Кто вам сказал, что я в беде? — спросила девушка.
        —А разве нет? Значит, я ошибся, — покачал головой мужчина. — Профессиональное любопытство подвело.
        —Профессиональное? — нахмурилась Ира, невольно пытаясь угадать, что это за профессия такая. Может ли он ей навредить или помочь?
        Господи, да у меня паранойя!
        —Да, профессиональное. Я хорошо вижу эмоции. А у вас, барышня, в этот момент было очень необычное лицо, — бросил он невозмутимо. — Мне, кстати, оно понравилось.

«Значит, все-таки просто «кадрит». Ирина растерянно осмотрелась по сторонам, пытаясь придумать хоть какой-нибудь выход.
        —Погодите, не убегайте. Вы похожи на раненую птицу с перебитым крылом. Я не хотел вас спугнуть.
        —Мне пора, — бросила лишь в ответ Ирина.
        —Не думаю, что вам, как вы сказали… пора? У вас такое лицо, по которому видно, что вы явно переживаете из-за чего-то. — Мужчина, похоже, говорил сам с собой. — Может быть, вас бросил муж или бойфренд. Вряд ли вы стали бы так переживать из-за работы. Вы прекрасны, но ваша красота иная, не такая, которая притягивает мужчин на улице. Достаточно одного взгляда, чтобы понять, что с вами будет непросто. Принцесса в изгнании. Я подошел, потому что мне показалось, что вы в беде.
        —Да вы просто эксперт! — окончательно возмутилась Ирина.
        —Профессия, как я уже сказал, обязывает.
        —А вы кто? Криминалист? Чтец человеческих душ? Последователь Фрейда? — Девушка чувствовала, что злится все больше, хоть это и глупо. Ирине сейчас совсем не до знакомств с мужчинами, так что интерес к ней со стороны светловолосого самоуверенного типа в льняной рубахе ей вовсе не на руку. А этот наглец ко всему прочему еще и прав, делая вывод, что она принцесса. Только вот принцесса в изгнании. Так ее дразнил Саша, когда они бывали в чем-то не согласны, а такое случалось очень часто. Именно эта точность, это совпадение «слово в слово» иразозлили Ирину окончательно.
        —Ну вот, полундра! Я вас обидел, а ведь не собирался. Иногда бываю слишком прямолинейным, — сказал незнакомец, и в его голосе почувствовалось сожаление.
        —Никого вы не обидели, — покачала головой Ира.
        —Да уж, не обидел. Ваши думы как на ладони, хоть читай, хоть на принтере распечатывай.
        —Надеюсь, все же не так легко. Хорошо, что вы не ищете более близкого знакомства со мной.
        —Этого я не сказал, — заявил мужчина, заставив Ирину снова сощуриться.
        —Нет? — опешила девушка.
        —Нет, не сказал. — Незнакомец снова улыбнулся, и на этот раз Ирина была вынуждена признать, что улыбка у него обезоруживающая, еще и эта ямочка на щеке. Но сейчас это было последним, что могло ее заинтересовать в этом мире. Наверное, он привык, что люди легко попадают под это странное, своеобразное обаяние русского медведя. Только не она. Только не сегодня.
        —Почему вы не на работе? — спросила Ирина нарочито холодным тоном, но мужчину это совершенно не смутило.
        —Я работаю только тогда, когда мне этого хочется.
        —О, как удобно! А что об этом думает ваш работодатель?
        —Он меня обожает, — бросил этот нахал с притворно невинным видом. Ирина не нашла что ответить, тогда мужчина продолжил: — А вот вы, кажется, вообще потерялись. Но знаете что, шляпа у вас замечательная! Очень вам идет, — заявил он самым бесцеремонным тоном.
        Шляпа была мамина, и та настояла на том, чтобы Ирина ее надела. Слишком яркое солнце.
        —Зачем мы стоим тут и говорим о моей красоте и о моей шляпе?
        —Как я уже сказал, мне стало интересно, о чем вы думали. — И этот невозможный мужчина поднял вверх обе руки. Так он смотрелся еще выше и был еще больше похож на медведя. Русский медведь. — Вот, минуту назад. Мое любопытство, ничего больше.
        Странный мужчина.
        —Зачем вам знать мои мысли? — грустно пробормотала девушка и посмотрела на него из-под широкополой шляпки. Ее изумрудные глаза сверкнули, а одна бровь еле заметно приподнялась. — Вы уже все и так рассказали про моего мужа-бойфренда.
        Русоволосый мужчина усмехнулся и покачал головой.
        —Я предпочту терзаться в неведении, нежели обманываться и питаться собственными догадками.
        —Вот как? — растерялась Ирина.
        —Предпочитаю правду. И позвольте мне, наконец, представиться. Иван Чемезов. — Мужчина сделал паузу и внимательно всмотрелся в лицо незнакомки, словно ожидал от нее какой-то определенной реакции. Ирина склонила голову набок.
        —Иван-дурак, — прошептала она.
        —Вы говорите как моя жена, — пробормотал он, но девушка, кажется, даже не обратила на это внимания. Она была глубоко в своих мыслях, темных, смущающих ее и накладывающих тень на ее усталое лицо. — Впрочем, вы не так уж далеки от истины. Из всех сказочных героев этот дуралей подходит мне идеально. Ну а теперь, может быть, вы скажете мне ваше имя, барышня?
        —Можете называть меня Аленушкой, — прошептала Ирина.
        Иван молча смотрел на нее, словно не знал, что же с ней делать. Затем он вздохнул и облизнул верхнюю губу.
        —Боюсь, я только-только прошел через огонь, воду и ругань с одной Аленушкой — моей бывшей женой, так что этот сказочный персонаж для меня скорее отрицательный.
        —В таком случае мне стоит быть Василисой Премудрой и держаться от вас подальше, — пробормотала Ирина.
        —Значит, Василиса? — кивнул Иван. — Что ж, в таком случае вы не побрезгуете ли пожать руку незнакомцу на паперти?
        Ирина невольно улыбнулась тому, с какой легкостью держался этот Иван Чемезов. Если бы она встретила его на неделю раньше, Ирина бы сказала, что Иван — хороший человек. Но неделю назад она сама была другая. Никого не хотела убить. Даже если это желание захватило ее всего на несколько секунд — неважно. Она изменилась. Люди способны на что угодно, она это теперь точно знает.
        Ирина протянула мужчине тонкую руку, а когда он пожимал ее, девушка заметила, что тонкая светлая линия от кольца на безымянном пальце уже совсем исчезла.
        —Значит, Василиса. Очень приятно. — Иван сжал ее руку, но только на секунду, ровно на столько, чтобы Ирина не почувствовала дискомфорта. — А ваша шляпа просто какая-то удивительная. Какая жалость, что в наше время женщины почти перестали их носить. Такое чувство, что вы взяли ее взаймы у какой-нибудь дамы с камелиями.
        Беззаботный Иван с улыбкой на губах безо всякого уважения относился к чужим границам. Но почему-то он больше не вызывал у нее чувства неприязни. Скорее, в его обществе Ирине стало даже легче, спокойнее.
        Что ни говори, а этот сказочный Иван показался ей человеком вполне интересным. Да, именно таким. Открытое лицо, своеобразная манера держаться, ямочка на щеке. И жесты рук — он прикасается к воздуху так, словно пытается ухватить что-то невидимое. Руки большие, ладони шершавые, а пальцы перемазаны чем-то синим. Русая челка почти закрывает глаза. Смешной какой-то.
        Илья Муромец с дорогими часами на руке. Что за ерунда, откуда он взялся на ее голову, да еще в такой момент…
        —Мне… надо идти. Правда! — пробормотала Ирина, растерянно оглядываясь по сторонам, определяя направление, в котором ей следует направиться. Любая сторона света, любая дорога. Вот только ей все равно некуда пойти, и ноги в этих чертовых туфлях просто отваливаются. И денег нет — они тоже остались в сумке. Взгляд остановился на дверях церкви.
        —Туда? — удивился он, проследив за ее взглядом. — Но служба давно уже закончилась. Разве только вечерняя.
        —А вам-то какая разница, куда мне надо идти? — произнесла Ирина раздраженно и устало. В конце концов, разве Иван сделал ей что-то плохое?
        —Вы спешите куда-то? Только честно. Дело в том, что у меня есть к вам одно предложение…
        —Предложение? Что еще за ерунда? — испугалась Ирина.
        —Приличное предложение, — спохватился мужчина, испугавшись, что эта женщина в широкополой шляпе неправильно его поняла. Снова. — Поверьте, Василиса, витиеватые разговоры — не моя сильная черта. Нужно было сразу сказать вам.
        —Сказать что? Вы режиссер и хотите снять меня в голливудском блокбастере? — спросила девушка с вызовом.
        Иван молча улыбался и качал головой.
        —Вы почти угадали.
        —Пфф! — Ирина отвернулась и пожала плечами.
        Иван невольно проследил взглядом за этим движением. Ирина была обладательницей редкой фигуры, не просто красива или худа, она была грациозна — качество куда более ценное в глазах Ивана. Изящная длинная шея, резкие движения, точеные плечи, длинные тонкие руки. Смотрел бы да смотрел. Банальные картинные красотки с глянцевых обложек и в подметки не годятся таким, как эта девушка.
        Только бы получилось ее уговорить.
        —Я вовсе не хотел задеть никакие ваши чувства, дорогая Василиса. Я всего-навсего бы хотел вас нарисовать. Честно.
        —Вы хотели бы меня нарисовать? — ахнула Ира и снова обернулась к этому нахалу, в лице которого на этот раз она не обнаружила и тени улыбки. — В каком смысле?
        —Да в прямом! — развел руками он. — Это так сильно вас удивляет?
        —Вы что же, хотите сказать, что вы — художник? — удивленно переспросила девушка.
        —Я понимаю, поверьте, как это звучит, но в моих словах нет никакого подвоха. Я художник и хочу вас нарисовать. В терракотовом платье, именно с этим выражением лица. В этой сумасшедшей летней шляпе.
        Нарисовать? Ирина осмотрела мужчину с головы до ног, словно пытаясь найти какой-то подвох, изъяны или даже улики. Но он стоял и спокойно смотрел на нее, а на его губах играла улыбка. Это возмутило Иру еще больше. Какая дешевая игра. Художник!
        —Разве художники не говорят — «написать» портрет? — спросила девушка насмешливо. — Как моряки, которые никогда не плавают по воде, а ходят.
        —О господи, какая ерунда. Художники говорят как угодно и что угодно! — возмутился мужчина, и улыбка сползла с его лица. Он сощурился и облизнул пересохшие губы. — Так вы согласны?
        Вот это поворот! Она вздрогнула, и снова тень сомнения пробежала по ее лицу. Ирина отвернулась и посмотрела вдаль, на дома, громоздившиеся друг за другом вдали, на машины, бегущие по серой ленте дороги. Что ей делать? Она устала, голодна, ей нужно отдохнуть и решить, что делать дальше.
        Как найти в себе силы вновь жить.
        Последние несколько суток напоминали ей какое-то сумасшествие, и этот разговор на ступенях церкви — достойная его часть. Может быть, она уже бредит от голода и бессонницы? Мама рассказывала, что такое бывает, если не есть и не спать очень-очень долго.
        —Я не желаю, чтобы меня рисовали, — ответила девушка без долгих раздумий. Она быстро спустилась со ступеней и пошла вдоль по улице, словно позабыв о том, что секунду назад разговаривала с Иваном. Навсегда выкинув его из головы.
        Откровенно признаться, это была совсем не та реакция, к которой привык Ваня Чемезов. Когда он предлагал написать чей-то портрет, люди обычно радовались. Многие специально гонялись за ним, желая быть изображенными на холсте рукой Чемезова. Особенно женщины. Особенно красивые.
        Но не эта. Эта — не радовалась вовсе.
        —Какая жалость. Я бы мог хорошо заплатить вам, — сказал Иван, последовав за девушкой, но сразу пожалел об этом. Его предложение прозвучало грубо, и это тут же отразилось на лице девушки в шляпе. Взгляд Ирины был испепеляющим.
        —Нет. Не надо мне платить. — Лицо ее скривилось от отвращения. — Прощайте, художник Иван Чемезов. Успехов в творчестве!
        Девушка быстро пошла прочь от него, приподнимая подол своего длинного терракотового платья, чтобы не зацепить его шпильками. Она шла, не оглядываясь, высоко держа голову. Конечно же, Ирина не поверила ни единому его слову.
        Очень жаль, потому что все то, что было сказано ей, являлось чистой правдой.
        Глава 2
        Иван Чемезов действительно был художником, и притом довольно известным, или, как это было модно говорить, состоявшимся. Член Союза художников России, почетный член академического совета, участник множества выставок. Успех сопутствовал ему, и уже к тридцати пяти он стал популярен, заработал много денег и волен делать то, чего хочется.
        Так что Иван вовсе не врал, когда говорил Ирине, что работает исключительно когда этого пожелает. Впрочем, работал он много. Почти всегда. Даже стоя у подножия этой церковной паперти и разглядывая в восхищении грациозную девушку в летней шляпе, он в каком-то смысле тоже работал. Прикидывал ее цвета, ауру, космическое воплощение ее «я» на бумаге — в карандаше, акварелью, темперой.
        Рожденный в семье советского художника Федора Чемезова, Иван буквально вырос с кистями в руках, и опыт, время, желание и талант — все сошлось в одну точку. Прирожденный художник.
        Правильное место, правильное время. Правильный Ванька Чемезов.
        Все сложилось в его пользу, хотя он об этом не просил и не прилагал особых усилий для собственного продвижения или, как это опять же модно говорить, пиара. И при этом Ванька Чемезов — счастливчик, вечно растрепанный и с перемазанными краской пальцами, он никогда не знал тех сложностей, что стоят на пути у многих. Двери, закрытые перед всеми, открывались перед ним сами собой и без каких-либо усилий с его стороны. Достаточно было рисовать — остальное брала на себя фортуна и многочисленные родительские связи.
        Собственно, достижениями своими Иван Чемезов никогда не гордился, а эпитет «тот самый» вызывал у него какую-то брезгливость и насмешку.
        Он держался просто, хотя и не был простым человеком. С ним всегда было легко, хотя за этой легкостью стояла жажда большего, очередная мечта. Создавалась иллюзия простоты и понятности, но, по сути, его мало кто знал.
        Но любили многие. Женщины, галеристы и искусствоведы. Его, обаятельного и задорного чертяку, любили все и всегда, даже дворовые собаки и соседские коты, и он привык к этому, но не кичился, что тоже было своего рода достижением. Свои успехи Иван воспринимал как нечто случайное, неконтролируемое и ничем не заслуженное. Он никогда не приписывал себе успех, в конце концов, что тут такого, если с самого детства Ванька Чемезов просто любил рисовать.
        Эта простота характера, редкая самобытность, проявлявшаяся в манере вести себя, держаться и говорить, вся его суть и отражалась в его картинах: небрежные мазки, виртуозное владение мастихином — и готово. Легкомысленные особы оживали на его картинах, а сомнительного вида пропойцы в прокуренном кабаке смотрелись интересно на любой стенке. Иногда мелочи становились для Ваньки Чемезова артобъектами. В то время как настоящие артобъекты могли разочаровать Ваньку Чемезова. Он быстро загорался и так же быстро затухал.
        Но Ваня был честен с собой и другими — редкое качество, — прямолинеен до грубости, был предан тем, кого любил, а любил он почти всех. Он, как и Ирина, думал, что не бывает людей совершенно плохих или совершенно хороших, и во всем был склонен оправдывать окружающих с тем расчетом, чтобы окружающие потом простили и ему все его промахи.
        А промахов-то хватало.
        Женщины, галеристы и коты — Чемезов всегда находил с ними общий язык. Галеристы любили успех, выраженный в цифрах. Котов Ванька Чемезов всегда подкармливал колбасой, закладывая надежный фундамент под храмом котовьей любви.
        Женщины же… Другое дело, непростой случай. Женщины хотели быть уникальными, они обожали становиться музами, вдохновлять и внушать восторг. Иногда — любовь. С этим еще сложнее.
        Влюбленные женщины всегда хотели завладеть Ванькой Чемезовым.
        Однако он не был приспособлен к такой любви. Не умел соответствовать. Забывал приходить вовремя на встречи, увлекался и оставался со студентами в мастерской на час или два. Курил в кухне. Мог профилософствовать (т.е. напиться) до утра в кабаке с каким-нибудь сумасбродным дружком. Невоспитуемый.
        Любовь часто приходила нежданно, приносила с собой катастрофы, разоряла гнезда и превращала в пустыни цветущие сады.
        Иван даже был женат на одной такой Аленушке. В итоге все кончилось заламыванием рук, потоком обвинений в его адрес, алиментами и тем самым болотом, в котором Иван до сих пор вяз по самую шею. Это отразилось на его творчестве как никогда благоприятно. В период развода Ваня Чемезов создал цикл акварелей под названием «Буря». Смазанные образы, злые лица в окружении городской реальности. Дождь стучит по крыше. Мокрые столики в московских кафе.
        Раскупили как горячие пирожки.
        Про его работы говорили — очень интерьерные.
        Это означало, что, несмотря на все странности, нелепости, все номера, что он отчебучивал, несмотря на все шутки, искажения, эксперименты и наплевательское отношение к тому, что и кто думает о его работах, картины Ивана Чемезова пользовались стабильным коммерческим спросом.
        Удачливый черт. Больше всего на свете он любил странное, едва уловимое ощущение, когда ты чувствуешь себя целым, живым, даже больше, чем живым, — частью бесконечной звездной Вселенной, разноцветным галактическим скоплением, неясной, еще не определившейся формой, тонким очертанием. Отсекая все лишнее, кроме любви и ненависти… Целая гамма эмоций.
        Сейчас же все его мысли занимала девушка в терракотовом платье, с широкополой шляпой. С лицом человека, вернувшегося с войны. Принцесса в изгнании.
        Иван Чемезов стоял в нерешительности и смотрел вслед уходящей вдаль хрупкой фигуре девушки. Она быстро удалялась, грациозно придерживая свою шляпу обнаженной рукой. Ее платье оставило одну руку неприкрытой.
        Диспропорция.
        Что-то в ней было, в этой прекрасной незнакомке. Что-то особенное, необычное, больше, чем ее неброская миловидность, чем ее беспокойные изумрудные глаза, светлеющие в солнечных лучах, потрясающие каштановые волосы с отблеском меди, удивленный разлет тонких бровей чуть разной формы — не так часто удается увидеть такие. В ней было что-то еще, что так сильно влекло Ивана.
        Он действительно очень захотел нарисовать эту девушку и миллион еле уловимых, переменчивых выражений ее сложного, подвижного лица. Так сильно, что от невозможности исполнения этого желания мужчине становилось почти физически больно. Иван хотел узнать ее имя, ее прошлое и настоящее и то, о чем она думает, когда смотрит вдаль долгим невидящим взглядом.
        Обида, вызванная отказом девушки, не давала покоя! А он тоже хорош, еще и денег ей предложил. Ведь видел же — не такая.
        Иван побежал за ней, боясь, что может не успеть и тогда она исчезнет за ближайшим поворотом. Навсегда…
        Некоторое время они так и шли, след в след по шумной, залитой солнцем улице. Затем поворот, еще один. Девушка обернулась к Ивану, стоя на перекрестке.
        —Вы что, преследуете меня? — спросила Ирина, остановившись так резко, что Иван практически налетел на нее. Девушка нахмурилась, и тонкая линия пролегла между ее бровей. Иван отскочил, а потом зачем-то отряхнул несуществующую соринку с рукава.
        —Боже упаси! Мне тоже нужно… в ту сторону, — И он неопределенно махнул рукой в направлении убегающей вниз улицы. Дурацкое объяснение, спору нет. Другого не успел придумать.
        —В таком случае мне налево, — фыркнула «Василиса» ирезко развернулась на своих шпильках. Одна из того миллиона загадок, которые Ивану никогда не дано было разгадать. Как можно ходить с такой грацией на таких высоченных каблуках? Некоторым удается, другие же, хоть и хорошо смотрятся на каблуках, все же испытывают неудобство и боль. Прекрасно видно, что больше всего на свете они бы хотели сбросить шпильки и пойти дальше босиком.

«Василиса» относилась к тем редким женщинам, которые, словно инопланетянки, прилетевшие на солнечном луче с других планет, носятся на шпильках с такой легкостью, будто все еще плывут в невесомости.
        Иллюзия.
        Девушка свернула, и Иван послушно посеменил за ней налево, прилаживаясь к ее неравномерным шагам. Он вполне понимал, что сейчас, наверное, похож на маньяка, но продолжал идти, словно приклеенный, а она оборачивалась и с недовольством качала головой.
        —Если вы не прекратите, я вызову полицию! — сказала Ирина в конце концов, остановившись снова на углу какой-то улицы. — И позвоню мужу.
        —Не возражаю! — воскликнул Иван с непонятным энтузиазмом. Незнакомка удивленно уставилась на него и на секунду замешкалась с ответом. Тогда мужчина добавил: — Звоните мужу, прошу вас.
        —Вы сумасшедший? — полюбопытствовала она.
        —Кто-то считает, что художники — все сумасшедшие, если вы об этом. Но если брать наш конкретный случай, то я просто очень хочу нарисовать ваш портрет. Простите, если обидел вас, предложив денег. Когда лично мне предлагают деньги, чтобы я кого-то нарисовал, беру их, а не убегаю вдаль с выражением оскорбленной невинности. Но если это так важно для вас и вашего мужа, то готов рисовать бесплатно. И в его присутствии, конечно. Я буду совершенно счастлив принять вас обоих в моей мастерской. Да что там, приводите хоть всю семью.
        —Вы спятили! — фыркнула девушка, снова передернув плечами с уже очаровавшим Ивана изяществом. Нужно было отступать, и, понимая это, Чемезов почувствовал, что невольно начинает злиться, причем больше на самого себя. Уговаривать незнакомок — не самое его любимое дело, честное слово!
        —Ну, что ж еще-то мне сказать, милая Василиса! Я уже вам все сказал. Что сделать мне, чтобы доказать чистоту своих помыслов? Ну, забейте в «Гугл» мое имя, посмотрите мои работы. Ну как еще доказать вам, что я не вру?! — Иван растерянно всплеснул руками и с каким-то отчаянием посмотрел в распахнутые зеленые глаза.
        Иван не мог знать, что незнакомка была бы рада сделать то, что он просил, вот только ни телефона, ни документов, ни денег у нее нет. Все осталось в сумке, забытой в панике в поезде метро.
        Потерять документы было, конечно, самым страшным. Без них вообще непонятно, что делать дальше.
        Неделю назад Ирина была на грани отчаяния, а теперь уже за гранью. Она оказалась в совершенно безвыходной ситуации, и ей стоило больших усилий скрывать свои чувства от этого все подмечающего Ивана.

«То ли водки выпить, то ли зарезать кого-то». В точку попал, художник.
        Если уж начистоту, Ира ничего не имела против него. Художник? Может, правда художник. Это многое бы объяснило. Чем она рискует, в конце-то концов? Хотя он и странный. В самом деле спятил и хочет нарисовать ее портрет. Или даже двадцать портретов. Вот только у нее своих проблем целый чемодан…
        —Давайте так: вы возьмете мою визитку и подумаете над моим предложением еще некоторое время. Поверьте, я понимаю, как неожиданно и странно все это звучит. Моя мастерская неподалеку, в паре километров отсюда.
        —В паре километров? — усмехнулась Ирина, но Иван и ухом не повел.
        —Там интересно и совершенно не опасно. Я уже сказал: приходите с мужем, деверем, шурином и участковым. Мне все равно. Мастерская на первом этаже, и, если что, всегда можно выпрыгнуть в окно, — улыбнулся он, пытаясь шутить. — И я дам вам порисовать, если захотите. Завтра у нас, кстати, приедут студенты и будет мастер-класс. Хотите принять участие? Вы рисовали когда-нибудь?
        Продолжая говорить, буквально забрасывая незнакомку словами, Иван осторожно вставил между ее длинных пальцев свою визитку. Ирина приняла ее, не глядя и даже, кажется, не осознавая этого. Иван же, напротив, отметил, что на безымянном пальце, простите, кольца-то нет. Никакого мужа или девушка не признает колец? Сейчас и такие встречаются.
        —Я не рисую. Никогда не пробовала, — прошептала девушка и вдруг — совершенно неожиданный жест — приложила другую руку к глазам так, словно яркий солнечный свет причиняет ей боль. Только тут Иван с удивлением осознал, что его незнакомка очень устала. Да она буквально с ног валится. И расстроена она по-настоящему, всерьез.
        —Вас кто-то обидел? Я могу чем-то помочь? Знаю, я чужой человек, но если вам нужна помощь, вы просто обязаны мне сказать! — С еще большим удивлением он отметил, как целый вихрь эмоций пробежал по лицу девушки и то, с каким отчаянием она попыталась взять себя в руки.
        —У меня все в порядке. Я просто… должно быть, это мигрень. У меня разболелась голова, — пробормотала девушка.
        —Как вас зовут? — спросил Иван, продолжая держать руку незнакомки. — Вы ведь так и не сказали.
        —Я… я не хочу… — пробормотала она, а затем вскинула голову и посмотрела Ивану прямо в глаза. — Могу я пока остаться Василисой?
        —А вы согласитесь мне позировать? — ответил мужчина вопросом на вопрос. Хотя, спору нет, не было ничего хорошего в том, что девушка не хочет называть свое имя.
        —Я не модель.
        —О, хвала Бабайке, вы — не модель. Вы даже не представляете, до какой степени все эти «модели» не подходят для художника. Актрисы с их отрепетированными выражениями лиц, благолепные красотки в туши и тенях. И эти, именующие себя светскими львицами в отсутствие названия для того, чем они занимаются.
        —А чем они занимаются? — спросила девушка, чуть улыбнувшись одними только кончиками губ.
        —В том-то и фокус, что ничем. И если рисовать их, то только на леопардовых шкурах и у каминов, и с томными выражениями лиц. Нет, это не для меня. Если честно, это очень трудно — найти что-то, что хочется запечатлеть на холсте.
        —Но почему вам хочется рисовать меня? — Она склонила голову к плечу и внимательно посмотрела на мужчину напротив. Пронизывающий взгляд влажных темно-зеленых глаз — как крик о помощи.
        —Я не знаю. Это невозможно объяснить словами, — добавил он, улыбаясь. — Наверное, все дело в шляпе.
        —А если я ее сниму? — Девушка улыбнулась и порывистым взмахом сняла с головы свою шляпу. Когда она улыбнулась, ее глаза засияли, уголки глаз чуть приподнялись одновременно с линией ее губ. Слева чуть-чуть, на долю миллиметра выше, чем справа, но этого было достаточно, чтобы улыбка стала чуть насмешливой. Копна каштановых волос рассыпалась по плечам, и Чемезов ахнул от восторга. Невероятный цвет, редкая удача. Каштановые волосы отливали медью в ярком полуденном солнце.
        —Боюсь, что нет, — покачал головой художник. — Дело не в шляпе. Дело в вас. Так что скажете? Вы же не можете обречь меня на страдания, верно? Я вижу это по вашему лицу. Вы — добрый человек. Не возражайте. Если вы развернетесь и уйдете, я буду страдать. Это точно, и вы будете жить, зная это. Будете повинны в моих мучениях.
        —Не могу поверить, что вам почти удалось меня уговорить, — рассмеялась она. — Я… я подумаю.
        —Скажите мне, как вас зовут. Дайте мне номер своего телефона. Я не могу отпустить вас просто так. Где вы живете? В этом районе? — Иван ковал железо, пока оно стояло и рассеянно улыбалось. Но вот снова в глазах ее он заметил беспокойство, какое-то напряжение.
        —Нет, не в этом… районе, — покачала головой Ирина.
        —Хотите, я подброшу вас? У меня есть машина, только она у мастерской. Это совсем недалеко. Впрочем, я, кажется, уже говорил вам об этом. Ответьте мне хоть что-нибудь!
        —Если вы настаиваете… — протянула она, неуверенно озираясь по сторонам.
        —О, я очень настаиваю, я просто как сумасшедший настаиваю! — Обаятельное лицо Ивана снова стало озорным. — Я умоляю вас, моя прекрасная незнакомка, утолить мой творческий голод. Ничего больше. Я совершенно безопасен.
        —Тогда… если только это вам подойдет… — Ее взгляд заметался, как в ловушке. Птица в клетке.
        —Что должно мне подойти?
        —Вы можете порисовать меня… но только прямо сейчас. — Слова явно давались девушке с трудом, но их смысл был еще более неожиданным.
        —Прямо сейчас? — вытаращился Иван.
        —Вы что же, против? Тогда я не знаю. У меня может не найтись другого времени, — пробормотала Ирина, отвернувшись, и, кажется, собралась продолжить путь. Иван тут же замахал руками.
        —Сейчас. Только сейчас — и никаких сомнений! Будем ковать железо, пока горячо! — выкрикнул он и подал своей незнакомке руку. Она чуть помедлила, но потом просто сделала шаг вперед, готовая следовать за ним. Странная, очень странная девушка. То она убегает от него со всех шпилек, то предлагает идти к нему в мастерскую? Что-то не так с этой особой все-таки. И она так и не сказала, как ее зовут.

«Портрет незнакомки в терракотовом платье».
        Иван видел картину четко, так, словно она уже была написана. Наброски, разные затеи, несочетаемые сочетания. Вот только ему совсем не хотелось, чтобы она зашла к нему в мастерскую, а потом навсегда исчезла. Иррациональное желание удержать ее, узнать ее поближе, разгадать — он и сам до конца не понимал.
        Просто интересная девушка с беспокойным взглядом темно-зеленых глаз. Она — вдохновение.
        —Прекрасно. Позвольте показать вам дорогу. Я умею рассказывать анекдоты, если хотите, чтобы я развлекал вас по дороге, но они по большей части глупые…
        —Я не возражаю, — рассмеялась девушка.
        —Правда? Вот, я говорил, что вы — просто находка! — паясничал Чемезов, скользя по узким, заставленным автомобилями тротуарам. — А еще я ужасно пою себе под нос, так что будьте готовы. Я много чего умею делать просто ужасно.
        —Но хоть рисуете-то вы нормально?
        —Позволю вам самой сделать выводы. В мастерской скапливается все, что не приходится по вкусу галеристам. Эти прощелыги норовят забрать только то, что можно продать подороже, так что я вас уверяю: материала для анализа там будет предостаточно. Работы, правда, без цветков и романтики, так что могут не понравиться особенно чувствительным натурам в широкополых шляпах.
        —Не такая уж моя натура чувствительная, — пробормотала девушка, и снова тень пробежала по ее лицу.
        —Вам виднее. — Иван чуть ли не летел вперед со своей терракотовой незнакомкой, боясь спугнуть удачу. Везучий, что сказать.
        Ирина, изящно переступая длинными ногами, цокает шпильками по недавно уложенной брусчатке. Не так давно всю Москву Златоглавую укатали этой брусчаткой. Безусые подростки рыдают и убирают ролики в дальний шкаф, да и на тонких шпильках по брусчатке идти нелегко. А девушка, словно лебедь, — плывет.
        Лишь бы не передумала, мысленно умолял всевышнего Иван.
        —Почему, интересно, мне видней? — спросила девушка. — Со стороны человека лучше видно. Вот вы, к примеру, несерьезны, как небезызвестная всем стрекоза, и это очень хорошо видно.
        —Ничего себе! Хорошо, что еще лето! — рассмеялся Чемезов.
        —Удивительно, но я вполне допускаю, что вы талантливы, — добавила Ирина.
        —Вы мне льстите, моя Василиса Прекрасная… — Иван замолчал, в последний раз надеясь выбить из незнакомки хоть что-то.
        —Вроде бы мы решили, что я — Премудрая? — хитро улыбнулась она. Затем она вздохнула и снова приподняла свою шляпку тонкой рукой. — Перестаньте сверлить меня этим взглядом.
        —Каким взглядом? — притворно удивился Иван.
        —Ладно. Хорошо, я сдаюсь! — Она остановилась. — Меня зовут Ирина. Вы, кажется, это пытаетесь у меня выспросить.
        —Уже в десятый раз, — довольно кивнул Иван. — Ирина. Даже не знаю, верить ли вам. Вас правда зовут так?
        —Думаете, я обманываю? — устало улыбнулась незнакомка. — Что ж, это не исключено. Но какая вам разница?
        —«Что в имени тебе моем?» — пробормотал Иван, и девушка остановилась, посмотрела на него задумчивым взглядом. Растрепанный сероглазый блондин, цитирующий Пушкина и мечтающий написать ее портрет, — все это напоминало кадры из старого черно-белого фильма. Что угодно, но не реальную жизнь.
        —Вы рисуете людей только после предъявления паспорта? Если так — его у меня нет. — Она пожала плечами и снова пошла вперед, хотя и понятия не имела, в правильном ли направлении идет.
        И снова Иван Чемезов почувствовал эту необъяснимую странность, нелогичность во всем поведении девушки. Иван попытался всмотреться в ее лицо в поисках ответов на невысказанные вопросы.
        О чем вы думаете, Ирина?
        Этот вопрос будет мучить его очень, очень долго. Чужая голова — потемки. А уж эта копна каштановых волос, отдающая медью на солнечном свете, — тайна за семью печатями, и открывать их она не собиралась никому. Пока они шли к мастерской, Иван заметил, что Ирина, должно быть, очень устала, что идет она с трудом и что у нее при себе нет ни сумочки, ни телефона. По сути, ничего, кроме широкополой летней шляпки.
        Уже потом, около мастерской, наблюдая за тем, как Ирина осторожно входит в арку старого особняка, Иван вдруг разгадал одну загадку, а именно — отчего же эта незнакомка все же согласилась пойти с ним. Догадка показалась Ивану абсурдной, но с каждым взглядом на Ирину он все больше убеждался в своей правоте.
        В том, что ей, Ирине, просто некуда больше идти.
        Глава 3
        Мастерская Ивана Чемезова располагалась в тихом московском уголке, в районе Хитровки, что делало ее любимым местом «забредания» для многочисленных друзей, коллег, приятелей, сочувствующих, скучающих старых и молодых знакомых, а то и вовсе незнакомых людей. Ивану она досталась еще в наследство от отца, тому мастерская была выделена еще при Советском Союзе и занимала почти весь первый этаж целого подъезда. Иван просто обожал свою просторную мастерскую, предпочитал ее квартире на проспекте Вернадского, оставшейся при разводе жене и детям, а также загородному дому, формально принадлежавшему Ивану, на деле же используемому теми же женой и детьми для отдыха от городского шума и суеты.
        Иван любил деревню, но любил он ее другую, подальше да позаброшеннее, с ледяной колодезной водицей, невысокими заборами-лыжами вокруг приземистых домов да множеством бесцеремонных котов, вылизывающих пуза на теплых завалинках. Охрана по периметру поселка и аккуратные асфальтовые дорожки, симметрично засаженные по бокам туями, навевали на Ивана грусть-тоску.
        Так что, не считая его поездок на Алтай и в Карелию, большую часть времени после развода Иван Чемезов проводил в мастерской на Хитровке. Мастерская была, что и говорить, мечта художника. Высокие, больше трех метров, потолки, типичная особенность старинных домов. Хорошая площадь, большие окна на три стороны. Но по-настоящему огромные окна были в самой его мастерской — на юго-восток, так что естественного света более чем хватало. А что еще нужно скромному мастеру?
        —Прошу вас, проходите. Ирина, только ступайте осторожно, моя безмозглая рать тут понабросала бог весть чего, главное — не вляпаться, — бормотал Иван, раскрывая перед девушкой двери.
        —Тут так тихо, — удивилась Ирина.
        —Да, вы правы, барышня, для Москвы это — неслыханная роскошь. Вы выпьете чаю или кофе? Чего-нибудь покрепче я даже не предлагаю, во-первых, боюсь быть неправильно понятым, а во-вторых, кажется, мои архаровцы все приличные напитки повыпили до нас.
        —И что вы подразумеваете под приличными? — устало улыбнулась девушка, оглядывая просторное помещение, сильно захламленное всякими коробками, старой мебелью, нераскрашенными вазами и недолепленными скульптурами. Да, уборка не считалась тут обязательной, это уж точно.
        —Ну, не знаю. Медовуху? — хмыкнул Иван, раскрывая окна небольшой кухни. В воздухе стоял специфический запах не выветрившегося растворителя и масляных красок. Ирина огляделась по сторонам, подмечая мелкие детали.
        Художник, действительно художник.
        И, по всей видимости, неплохой. Во всяком случае, не бедный. А еще говорят, что настоящий художник должен быть голодным. Иван вряд ли голодает. Ирина подавила непрошеные мысли и принялась разглядывать картины, стоящие тут и там, прислоненные к стенам, собранные стопками, заброшенные на шкафы. Прошла мимо нескольких полотен с природой, задержалась на секунду напротив висящего на стене портрета двух пожилых мужчин, увлеченных беседой. Улыбнулась.
        Как живые, надо же!
        Ирина сделала еще пару шагов и остановилась перед несколькими работами, выставленными в ряд на полу в коридоре. Они были небольшие по сравнению с другими картинами, прислоненными к стене. Иван не мешал ей, наблюдая за ее реакцией. Обычно ему было безразлично, что люди думают о его творчестве.
        Большая часть людей думала то, что им велели думать. Они опирались на газетные статьи, на дорогие каталоги, отпечатанные на плотной глянцевой бумаге. Они были или полностью согласны, или категорически не согласны, но их мнение появлялось на свет раньше, чем сами работы. Им можно было ничего не показывать, кроме прайс-листа.
        Другие, искушенные и осведомленные, козыряли знаниями и количеством виз, проставленных в их загранпаспортах. Они много видели, много знали и всегда были готовы раздавать советы. Такие вызывали у Вани Чемезова смех.
        Если бы Иван выставил свои работы на вернисаже — где-нибудь на Арбате или около ЦДХ, — то там он вообще вряд ли получил бы признание. Туда люди стекались за шишкинскими пейзажами, растиражированными акварельками с растушеванной псевдопарижской жизнью и городскими ландшафтами.
        Да, интересоваться мнением было себе дороже. Угождать кому-то Иван и вовсе не любил. Но Ирина — другое дело, и он ловил улыбку или хотя бы ее тень на губах девушки, и теплая волна удовольствия разливалась по его телу.
        Понравилось. Да, кажется, понравилось.
        —Ну, что скажете? — спросил Иван, заметив взгляд Ирины на серию работ у стены. — Вам нравится?
        —Я люблю модернистов, — ответила она. — Чьи это картины?
        —А почему вы не думаете, что это мои картины? — удивился Иван. Зоркая, внимательная.
        —Не знаю, — пожала плечами Ирина. — Мне показалось, что рука разная. Вот эта работа — совсем сырая. Какая-то неудачная копия на стиль Руссо. Впрочем, я не разбираюсь в этом. Так это ваши работы?
        —Нет, — задумчиво протянул Иван. — Это работы моих студентов. Как раз на тему постимпрессионизма.
        —Гхм. — Ирина отвернулась и посмотрела на другую работу, небольшой эскиз, валявшийся на комоде среди старых газет, пепельниц, пустых банок из-под кока-колы. На эскизе был изображен грузный мужчина в костюме, пытающийся улететь вдаль с помощью крыльев из желтого кирпича.
        —Это — ваше? — хмыкнула Ирина. — Кто он?
        —Так, один знакомый из Министерства культуры, — кивнул Иван, невольно улыбаясь. — У вас острый взгляд. Пойдемте, Ирина, чайник закипел.
        Девушка безмолвно и безучастно наблюдала за тем, как Иван счищает с большого круглого стола всякий мусор, как ставит разномастные чашки, ищет чистые ложки и тарелку, чтобы положить видавшие виды пряники. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке, испытывая неловкость из-за беспорядка и немытой посуды.
        Откуда он бы мог знать, что его неудавшийся поход за сигаретами принесет такие плоды? А то, что ему неудобно, — еще один сюрприз для него самого. Эта девушка, Ирина, она и в самом деле как принцесса. Ступает мягко, грациозно, как и положено принцессам. А вот кормить их черствыми пряниками не положено.
        —Вы пьете зеленый или черный чай? — спросил Иван, вынимая из шкафчика заварку. Ирина обычно пила только травяные чаи, любила ромашку и чабрец или апельсиновый чай с корицей. Не стоило сейчас вспоминать об этом. Сейчас она была близка к тому, чтобы жадно наброситься на воду из-под крана. И закусывать пряниками.
        —Любой, пожалуйста, — ответила она, стараясь отвести взгляд от пряников. Голод свел желудок, и девушка почувствовала, как в животе заурчало. Быстрый взгляд на Ивана — увидел, заметил? Как неудобно. Дурацкая ситуация.
        —Присаживайтесь, Ирина. — Иван галантно отодвинул стул и помог ей занять место. Стол был рассчитан человек на десять, не меньше. При желании можно было бы впихнуть и двадцать, наверное. Резные ножки выдавали ручную работу. Наверное, это чудесно — жить в таком мире, где все, что ты делаешь, нацелено на красоту. Будет ли удобно взять пряник? Нужно подождать, пока он сам первым возьмет один. Да, так будет лучше.
        —А какого рода портрет вы хотите написать с меня? — спросила Ирина, непроизвольно сглатывая слюну. В голове появилась новая, неприятная мысль. Что, если он вообще не возьмет пряник? И они так и будут сидеть, пить чай. Какой ужас… Говорят, человек может свободно прожить без пищи хоть месяц, а она не может отвести взгляд от пряников.
        —Этого я и сам еще не знаю, моя драгоценная муза в шляпе. Посмотрим, бумага подскажет. Сахар? — он протянул ей хрустальную сахарницу, помутневшую от налипшего с внутренней стороны сахара. Вдруг взгляд его стал внимательным, он буквально сверлил девушку взглядом, он был полон подозрений. Иван прищурился и почему-то покачал головой.
        —С вами все в порядке? — неожиданно спросил он и наклонился ближе, облокотившись на стол. Затем взял пряник, но не стал его есть, а протянул Ирине.
        —А вы? — спросила она, и тогда Иван, продолжая смотреть на Ирину, подхватил еще один и откусил. Девушка взяла пряник из его руки, но так и не решилась съесть. Желудок утих, зато захотелось убежать на край света. Чего он пялится?
        —Да-да, — кивнула Ирина. — Все в порядке.
        —Пейте ваш чай, — скомандовал Иван.
        —Вы грубиян, знаете об этом?
        —Поверьте, да, — кивнул Иван, продолжая следить за Ириной обеспокоенным взглядом. Затем он вдруг резко поднялся и отставил стакан. — Знаете что, вы пока тут располагайтесь, можете сбросить ваши ходули и дать ногам отдохнуть, а я пойду схожу тут недалеко.
        —Куда вы пойдете? Вы что, оставите меня здесь, одну? — поразилась Ирина. — Тогда я тоже пойду!
        —Нет-нет, — помрачнел Иван. — Вы же обещали мне остаться. Я еще пока не решил, как и что я буду делать, и мне нужно… — Снова повисла пауза, Иван задумчиво смотрел в окно, покусывая губы. — Мне нужно все подготовить. Рисование, знаете ли, не терпит суеты. А у меня… — Он помедлил и посмотрел на Ирину каким-то почти рентгеновским взглядом.
        О чем вы думаете, Ирина?
        —У меня закончились сигареты, — продолжил он после чересчур долгой паузы. — И огниво. Знаете, я совсем забыл об этом. А ведь я за ними и вышел. Пошел прогуляться и купить сигарет. А встретил вас. И забыл обо всем. Так что… вы отдыхайте, пейте чай с пряниками и ждите меня. Можете пройтись… тут. Поглядеть, что и как. Мои работы в большой мастерской. Это если прямо по коридору.
        —Хорошо, — неуверенно протянула Ирина. — Огниво?
        —Зажигалку. Вы вот не курите, а значит, вам меня не понять, — пробормотал Иван, похлопывая себя по карманам. — Я буквально — одна нога здесь, другая там. Если захотите, в зале есть телевизор.
        —Я не любительница. Моя мама обожает новости, а я терпеть их не могу.
        —Тогда найдите что-нибудь еще. Можете полопать пузырики.
        —Что? — рассмеялась Ирина, а Чемезов кивнул на валяющийся на полу полиэтилен со вздутыми, наполненными воздухом пузырьками. Упаковочная пленка.
        —Все, я пошел. Вернусь через десять минут, не больше. Крайний срок — пятнадцать. Вы еще чай не допьете.
        —Идите уже! — воскликнула Ирина, улыбаясь. — А то у вас наблюдается явный недостаток никотина. Несете какую-то чушь.
        —Чушь — это да, это я умею. Ее нести, знаете ли, не каждому дано! — продолжал бормотать Иван Чемезов, выходя из квартиры. Но стоило только ему закрыть за собой дверь, выражение лица его изменилось, он стал серьезным и быстрыми шагами направился к выходу из двора.
        Только бы она не ушла. Только бы не испугалась, не спугнуть бы.
        Иван пошел, нет, побежал вниз по улице. Черт подери этот тихий московский центр, полно ресторанов, а до толкового продуктового магазина надо бежать через три квартала. Да еще небось и очередь. Тесная лавка была полна посетителей, и это чуть ли не взбесило Ивана. Ну почему именно сейчас, именно сегодня, когда он так спешит!
        Бананы, сок, яблоки. Что еще? Что-то, чего не нужно готовить, что-то простое и быстрое. Колбаса! Хлеб, конечно же, хлеб. Вот ведь дубина, чуть не забыл. Возьми творог, пирожные.
        Иван совал в корзину все, что попадалось ему под руку, поминутно поглядывая на часы. Стоя на кассе, он в нетерпении стучал пальцами по ленте. Даже то время, что потребовалось приемному устройству кредитных карт, чтобы соединиться с банком, показалось Ивану необычно, недопустимо долгим.
        —Нельзя ли побыстрей? — воскликнул он, раздраженно глядя на кассиршу.
        —Интернет такой, — буркнула та не глядя, и чек наконец пополз вверх. Десять минут заняла обратная дорога. С сумками было сложно открыть дверь в подъезд, и сливы рассыпались по асфальту. Конечно, известная всем криворукость Чемезова, его бывшая жена могла бы о ней саги писать.
        Как могло получиться, чтобы эта девушка оказалась одна на улице, без сумки или телефона, смертельно усталая и голодная?
        В том, что Ирина была голодна, Иван теперь не сомневался. Только совершенно оголодавший человек может смотреть на жалкие старые пряники такими глазами. Вот только есть не стала — постеснялась. Принцесса. Нужно будет написать ее так. На горошине.
        Уже заходя в подъезд, Чемезов понял, что сигарет он так и не купил. Вот черт! Два раза сходить — ни одного раза успешно. По-чемезовски, ничего не скажешь. А что, если она спросит? Ладно, курить — здоровью вредить.
        —Я думала, вы решили не возвращаться, — услышал он ее голос из глубины коридора. — Уже собиралась прыгать в окно, как вы и предлагали.
        —И наверняка убедились, что это совершенно возможно и исполнимо даже на таких шпильках, как ваши. Кстати, я считаю, что такими шпильками можно свободно пытать людей. Как вы с них не падаете? Я бы на них и трех метров не прошел.
        —Вы бы на них смотрелись просто неописуемо.
        —Может быть, мне нарисовать такой автопортрет? — спросил он, смеясь. Иван заметил беспокойство в глазах Ирины, когда та увидела пакеты в его руках. — На шпильках. Будет оригинально, не считаете?
        —Кажется, вы уже опоздали. Есть целая танцевальная группа. Мужчины на шпильках.
        —Брр! Хорошо, что я не танцую. Ну, а вы чего стоите? Давайте, помогайте мне. У меня, между прочим, ручка у пакета порвалась.
        Продолжая ворчать, Иван протянул ей пакеты с таким видом, словно не мог даже допустить мысли о возможных возражениях. Ирина подхватила тяжелые пакеты и невольно ахнула. Впрочем, так было лучше. Его грубость сняла напряжение, возникшее от самого факта, что вместо сигарет Иван приволок кучу еды. Почему он это сделал — Ирина постаралась даже не думать.
        —Вы что, скупили всю табачную лавку? Вы курите бананы? — спросила девушка ехидно.
        —Разговорчики! Место женщины — на кухне, — задорно ответил он. — Вот туда и идите.
        —Между прочим, господа все в Париже, а у нас в Советском Союзе слуг не было, — фыркнула Ирина, разворачиваясь к кухне. Только когда ее высокая стройная фигура скрылась за кухонной дверью, Иван выдохнул и приложил вспотевшую руку ко лбу. Принцесса на горошине, ей-богу. Постучалась в замок в дождливую ночь. Темно-синий, масло, мастихин.
        Иван как мог сохранял невозмутимость. Он притащил из коридора пепельницу в виде раскрытых легких — черный юмор от его бывшей жены, намек на то, что он уж слишком много курит. А сама-то, между прочим, тоже хороша — дымит как паровоз. Бизнесвумен.
        —Вы не против? — спросил он Ирину, закуривая последнюю оставшуюся сигарету. Ирина замотала головой. Иван курил, а девушка с заправским видом нарезала колбасу очень тонкими кусочками — только женщины умеют резать колбасу так, чтобы она просвечивала. Она выложила из коробок продукты, а Иван, неуклюже затягиваясь сигаретой в левой руке, правой налил воду для пельменей.
        —Вы как пельмени любите, со сметаной или с кетчупом? — спросил он. — А, Ира? Можно, я буду звать вас Ирой?
        —Как вам удобно, — прошелестела она.
        —Это правда ваше имя? Ну, признайтесь?
        —Нет, я его придумала. На самом деле меня зовут Афродитой, — фыркнула она. — Может быть, вы все-таки спуститесь с небес на землю и поможете мне? Бросьте вы эту сигарету.
        —Я не завтракал, а вы? — спросил Иван невозмутимо. — Так сметана или кетчуп?
        —Сметана, — пробормотала она. — Давайте я хлеб порежу, вы ж его убиваете. Такие куски можно отдельно продавать, как целые.
        Она протянула руки к хлебу, забрала у Ивана нож и принялась нарезать батон на аккуратные кусочки, как раз под стать колбасе. Иван кивнул и занялся пельменями. Через десять минут они сидели за красиво накрытым столом, что тоже следовало записать на счет Ирины. Быстро и как-то незаметно она убрала со стола лишнее и расставила все по-другому, как-то по-женски, подложила под одну тарелку другую, побольше, и свернула салфетки в трубочки-треугольнички.
        Золушка? Огненно-рыжий и глубокий коричневый, темпера, беличьи кисти. Иван терялся в догадках.
        Она ела спокойно, медленно и аккуратно, продолжая поддерживать светский разговор, или, скорее, светское пикирование. Она высказалась относительно того, как быстро можно заработать инфаркт от такой диеты, Иван ответил, что после того, что с его сердцем сотворила бывшая жена, никакой инфаркт ему уже не страшен. Ирина улыбнулась и заметила, что обычно это мужчины разбивают сердца своим женщинам. Иван позволил себе не согласиться, и они принялись жарко спорить о том, кто более повинен во всех смертных грехах. Каждый отстаивал невиновность своего пола, но победил Иван, приведя убедительный аргумент про Еву и ее «подлянку» сяблоком. Ирина расхохоталась.
        —Туше! Вы хоть представляете, насколько это банальный аргумент? И чудовищно шовинистический.
        —А кто сказал, что я не шовинист? Да разве вы, барышня, феминистка? У меня в доме феминистки самовоспламеняются и улетают в трубу.
        —Вы мне еще про ребро Адама расскажите, из которого я сделана, — усмехнулась Ирина, собирая тарелки.
        —Бросьте, я потом помою, — ухватился за свою тарелку Иван. — Сейчас нам надо идти работать.
        —Ну и какой вы после этого шовинист? — Ирина посмотрела на него с укоризной и вытянула тарелку. — Дайте я хоть уберу со стола.
        Ни единым жестом Ирина не выдала себя. Сама непринужденность во плоти, и все же для Ивана это было очевидно. Девушка была чудовищно голодна и ужасно этого стеснялась. Оставалось только надеяться на то, что Ивану удался его маленький трюк и безапелляционный приказной тон скрыл остальное.
        Теперь можно и поиграть с цветами.
        Иван встал, подцепил две большие кружки с совсем уже остывшим чаем и проводил Ирину в рабочую студию. На этот раз она не сопротивлялась и не нервничала. Со спокойным интересом она разглядывала то место, где проходила большая часть жизни Вани Чемезова. Место, к которому его бывшая жена ревновала даже больше, чем к студенткам, женам его клиентов, поклонницам его творчества и его ямочки на щеке.
        Весь большой зал был увешан и заставлен картинами — тут все они были сотворены только его рукой. Законченные и не совсем, пустые холсты и такие, где одна картина писалась поверх другой. Ирина ходила между мольбертами, стульями, столиками, на которых лежали умеренно отчищенные палитры, она с интересом рассматривала каждую работу, склонялась ближе, подносила работы к глазам. Это не было простым интересом, выражением элементарной вежливости. Каждый раз, когда Ирина смотрела на картину, ей было интересно понять, как рождался тот или иной замысел, о чем думал человек в тот момент, когда писал ее, и что он хотел этим сказать. Иногда это было очевидно, и за пасторальными пейзажами, за привычными лесами, полями, раздольями нашими бескрайними или за подражаниями старинным мастерам, где с фотографической точностью воссоздавали уже исчезнувшие города, лица, одеяния, — за всем этим, как правило, было отчетливо видно желание угодить клиенту, и к таким работам всегда можно было приписать цену. Ничего такого в мастерской Ивана Чемезова не было.
        Впрочем, цену можно поставить на любой картине, и Ирина это хорошо понимала. Вот только Чемезов писал как ему вздумается и что захочется.
        —Добро пожаловать на мое поле брани! — гостеприимно раскрыл объятия Чемезов. — Здесь я каждый раз борюсь с собственной ленью, косностью мышления и поиском легких путей. И каждый раз они побеждают меня, так или иначе.
        —То, что вы полны самокритичности, либо делает вам честь, либо…
        —Либо? — потребовал продолжения Иван.
        —Воображаю, что лень — ваш самый грозный враг, — ушла от вопроса Ирина.
        —Лень очень часто берет меня в осаду, признаюсь вам сразу. Особенно в теплый летний день.
        —Но вы же не сложите оружия? — хмыкнула Ирина, остановившись в задумчивости около одной из работ.
        —Нет, конечно. Что вы там зависли, мадемуазель? — спросил Иван взволнованно. — Что вы там увидели?
        —Зима, надо же! — улыбнулась Ирина, и Ивану снова стало тепло и легко на душе. Девушка почти десять минут провела около его «Завалинки», рассматривая ее так, словно пыталась попасть внутрь картины. Большая работа, на которую уже был покупатель, — Иван любил эту картину, она была как глоток свежего морозного воздуха.
        Он написал ее полгода назад, когда уехал на Алтай. Он провел там целую зиму: таскал воду в ведрах, топил баню, пил водку с местными мужиками. Привык подолгу не бриться. Рисовал, много рисовал. Дышал полной грудью, впервые за много лет. Эта работа была его самой любимой. Ее купили сразу, с первой же выставки, но не забирали, таковы были условия договора. Картина должна была еще поучаствовать в сентябре на выставке в Санкт-Петербурге, оттуда уехать в Стокгольм и только потом — к новому собственнику.
        Там, в деревне, на картине, дети катались на санях по белоснежному снегу, летели на них по горе прямо вверх, а не вниз. Они взмывали в небо, а бабки, сидящие неподалеку, в тулупах и платках, смотрели на детей и осуждали, осуждали. По их лицам это было отлично понятно — что они осуждают это нарушение гравитации. Как говорят галеристы, сообщение прекрасно читалось. В голове одной из бабуль сидела бабуля поменьше и грозила деткам кулаком.
        —Теперь мне искренне интересно, что вы умудритесь вывернуть из моей скромной персоны.
        —Какие слова, — возмутился Иван, — какие обвинения. Я просто так вижу!
        —О, наконец-то вы это сказали, — рассмеялась она. — Великий человек придумал эту фразу, не считаете? «Я так вижу, я так слышу, я ничего не знаю, моя хата с краю».
        —Моя хата — понятие весьма условное. Я живу где придется. Часто — прямо здесь.
        —Это ваша жена? Ваша Аленушка? — спросила Ирина, ткнув пальцем в работу, сделанную довольно давно.
        —Ага, она. Ее зовут Наташей, — кивнул Чемезов.
        На картине обнаженная Наталья сидела на подоконнике и держала в руке зажженную сигарету, в то время как сама она была глубоко погружена в раздумья. О чем она думала тогда, после долгого зимнего утра? Иван мог вспомнить тот день, если постараться. Сначала они громко ругались, затем занимались яростной, такой же громкой и обвиняющей любовью. Наталья умела это — даже половым актом обвинять его во всех и вся. Кричала, что не собирается всю жизнь держать для него кисти. Кричала, что все нормальные художники уже давно поуезжали в Европу, один он остался. Что лучше бы он был иллюстратором, грязи в мастерской было бы меньше.
        Наталья умудрялась презирать его даже тогда, когда его работы продавали на аукционе в Нью-Йорке. Когда они покупали квартиру на проспекте Вернадского, она говорила, что не выносит запаха краски и не позволит ему и новый дом измарать. В загородном доме Ивану выделили флигель. Он помнил, как Наталья смотрела на него поверх дыма своей сигареты и всегда находила, что именно в нем не так.
        Выглядишь не как нормальный человек, а как медведь из лесу. Костюм трудно надеть? Живописец фигов!
        Она была груба и прямолинейна, а он, к сожалению, любил ее, и это было самое мучительное время в его жизни. Как много от них обоих потребовалось оскорблений, ударов ниже пояса, предательств, чтобы вновь наслаждаться спокойным, ровным биением сердца. Разлюбил, хвала небесам.
        В тот день Наталья уселась на подоконник, голая, все еще им любимая, и закурила. А он принялся делать наброски, пока Наталья думала о своем, не обращая на мужа никакого внимания. Кажется, именно тогда она только-только решалась на то, чтобы открыть собственный бизнес. Наталья и бизнес подходили друг другу куда больше, чем он сам, Иван, подходил ей. Жаль, что пришлось потратить почти десять лет на то, чтобы выяснить это.
        —Да, это моя жена. Бывшая, — кивнул Иван, сделав ударение на слове «бывшая», и с облегчением улыбнулся. Каждый раз, произнося это — «моя бывшая», — он словно заново рождался. Пытался удостовериться снова, что он действительно одинок и брошен — иными словами, свободен. Тогда, в прошлом, они почти удушили друг друга до смерти в любовных объятиях. И теперь Ивану доставляло физическое удовольствие думать о том, что десятилетний кошмар ответственности, болота и взаимных пыток, изощренности которых позавидовали бы в святой инквизиции, кончился. Он свободен, он ничей. Он в разводе. Развод — это звучало как музыка.
        —Из-за чего вы расстались?
        Иван склонил голову и развел руками.
        —Иногда некоторые вещи просто невозможно исправить. А вы замужем? — спросил он в ответ и тут же получил обжигающе-ледяной взгляд темно-зеленых глаз. Ирина долго сверлила его и молчала, пока он не поднял вверх обе руки. Капитуляция.
        —Вы не интересуете меня… в этом смысле. Никак, никогда. Понимаете? Если я вас неправильно поняла — мне лучше сразу уйти, правда.
        —Простой вопрос — и сразу столько злых колючек выпустили! — возмутился Иван. — Вы сами сказали, что придете с мужем. Вот я и поинтересовался. Из чистой вежливости.
        —Замужем я или нет — не имеет никакого отношения к тому, что я здесь. Это просто неважно. — Тень беспокойства пробежала по лицу Ирины.
        —А что же важно? — спросил Иван уже серьезно. — Что для вас важно?
        Ирина помедлила, раздумывая над тем, что ему ответить. Нужно придумать, что делать дальше. Бороться, быть сильной, верить в то, что все закончится хорошо и что черная воронка в ее сердце исчезнет или хотя бы затянется.
        Люди способны на все.
        Вчера в поезде метро она чувствовала такую острую жгучую ненависть, что ею можно было бы сдобрить соус чили. Важно сохранять здравый рассудок.
        —Вы хотите меня нарисовать. Так? Никаких скрытых мотивов, верно? Личного характера?
        —Верно, — кивнул он, чувствуя, как невольно начинает злиться. — Никакого личного мотива.
        —Давайте сразу договоримся не задавать друг другу слишком много вопросов. Не станем узнавать друг друга ближе. Останемся немножко незнакомыми, как считаете?
        —Да уж, заманчивая перспектива. Ирина, вы что, находитесь в розыске у Интерпола?
        —А если и так? — пожала плечами Ирина. — Разве из-за этого мой портрет получится хуже?
        —Главное, чтобы вы позволили писать вас в шляпе, а остальное, значит, не мое дело, да? — бросил он ворчливо. Тоже мне, тайны мадридского двора. Не очень-то и хотелось. Подумаешь! Да он о большем и мечтать не мог. Чистое творчество и ничего больше. Еще не хватало. Он тоже не желает никаких распрекрасных романов, хоть даже и с принцессами из сказки. Никогда и никак. Однажды вылезши из болота, он бы скорее повесился, чем сунулся снова в западню под названием «серьезные отношения». Да что там, любые ОТНОШЕНИЯ.
        Не приведи господь!
        Рыдать ему, что ли, теперь от горя? Но ее отстраненность и такая категоричность оскорбляли в нем что-то мужское, что-то природное, первородное. Хотя бы улыбаться друг другу мы можем? Ему так понравилась ее улыбка.
        —Может быть, мне просто оставить вам шляпу, и все? — развила мысль Ирина.
        Иван не стал отвечать ей.
        —Не могли бы вы вот сюда присесть? — спросил он сухо, по-деловому и указал на прикрытое большим куском серой матовой ткани кресло. Ирина медленно подошла и опустилась в кресло, как на царский трон, ей-богу. Иван мимолетом обратил внимание, что девушка так и не сняла свои шпильки. Сроднилась, видать. А какая хорошая осанка! Так держатся балерины, которых Чемезов за тридцать пять лет нарисовал немало.
        —Что-нибудь еще? — холодно переспросила Ирина, хотя и чувствовала, что перегнула палку и обидела художника.
        Но ему незачем знать о том, что случилось с Ириной. Он не может ей помочь, никто не может помочь. Даже полиция не смогла, только развели руками. А это значит, что Иван Чемезов пусть идет своей дорогой, а она пойдет своей. Ей только и надо, что немного передохнуть, остановиться и перевести дух. Посидеть в мягком удобном кресле и ни о чем не думать — хотя бы пару часов. Господи, как хороши были пельмени! Кто мог подумать, что можно так проголодаться?
        Надо было есть, когда предлагали! Но тогда она не могла и куска проглотить от страха, волнения и ненависти.
        —Просто делайте все, что хотите. Может быть, хотите вина? — предложил Иван просто так.
        —Вы же говорили, что у вас только медовуха есть? — припомнила ему Ирина. — Не волнуйтесь ни о чем, вы меня уже и накормили, и напоили, осталось только спать уложить, но так далеко наши планы не зайдут, как вы понимаете.
        —Ну, если честно… — неожиданно протянул Иван, и Ирина тут же нахмурилась.
        —Что? Что, если честно?
        —Ох, как же это вам объяснить… Дело в том, что сегодня максимум, что мы успеем, — это сделать пару набросков, посмотреть разные ракурсы, с объектами поиграть. Это работа не на один день. Я бы хотел присмотреться к вам, узнать, что вы думаете, какого мнения вы о всякой ерунде. Ничего опасного в смысле раскрытия вас перед Интерполом.
        —Это зачем же, простите? — процедила девушка. — Вы же не в газету обо мне пишете.
        —Нет, в газетах обычно пишут обо мне, — рассмеялся Иван. — Но чтобы сделать что-то интересное, я должен понять вас.
        —И вы уверены, что сможете понять меня за один разговор? Разве можно вообще понять человека через слова? Вы спросите мое мнение о чем-то, а я вам навру с три короба. И у вас сложится образ, и вы нарисуете что-то, так, что ли?
        —А зачем это вы мне наврете с три короба? — удивился Иван. — И потом, я вас уверяю, дело даже не в вашем мнении. Скорее, в том, как звучит ваш голос. Колючки, сплошные шипы. Вот скажите, как я должен написать большой портрет за пару часов?
        —Вы хотя бы начните, а то у меня уже затекает шея. — Ирина покрутилась, изогнулась и положила голову на подлокотник.
        Иван побежал к мольберту, прилаживать холст. Затем передумал, притащил альбом для эскизов и уселся на табуретку. Затем опять встал, покачал головой, скинул со стола карандаши и газеты, принес с кухни два стакана — один с чаем, другой с крепким кофе, чтобы взбодриться.
        —Вы можете спокойно шевелиться, менять позицию, разговаривать или отойти, если надо. Позвонить там или еще чего.
        —Позвонить? — выпрямилась от неожиданности девушка.
        —Я не знаю, может, мужу, чтобы он не волновался.
        —Почему мужу? — Девушка выпрямилась, как кошка перед прыжком. — Опять мужу?
        —Ладно, не буду! Скажите хотя бы, какое время года для вас самое любимое? — Иван спросил осторожно, но любопытство все равно проступило сквозь наносную небрежность. Ирина улыбнулась и ничего не ответила. Она сидела спокойно, ровно держа спину, только слегка опираясь на спинку кресла. Настенные часы мерно тикали, скрипел карандаш, Ирина иногда потягивалась, выставляя вперед руки, иногда поправляла волосы или шляпу, и как-то сама собой, незаметно, она успокоилась и расслабилась.
        Девушка украдкой посматривала на Ивана, сосредоточенного, погруженного в себя, полностью ушедшего в работу. Его взгляд двигался синхронно с кончиком карандаша, и это было похоже на танец, на гипнотический шар, тонкую линию, движущуюся внутрь по спирали. Карандаш летал удивительно ловко в больших мужских ладонях. Ирина даже не успела заметить, как глаза ее налились тяжестью, а усталое тело уютно устроилось глубже в кресле.
        Возможно, было что-то особенное в воздухе мастерской или просто усталость, но через некоторое время Иван заметил, что глаза Ирины закрыты, дыхание ее ровно, а нижняя губа чуть приоткрыта. Он долго смотрел на спящую незнакомку в своем кресле, а затем встал, тихо, чтобы не разбудить девушку, подошел к столу и взял там свой телефон, чтобы поставить на бесшумный режим. То же самое он сделал и с городским аппаратом, просто выдернул шнур из разъема. Отключить дверной звонок он не мог, но, слава богу, он никого и не ждал.
        Когда все предосторожности были исполнены, Иван внимательно огляделся, удовлетворенно кивнул и вернулся обратно на свое рабочее место. Раз, два, три — он продолжал наносить карандашные линии на шершавую бумагу, поминутно сверяясь с нежной барышней из времен декаданса, крепко спящей в его кресле. Именно такую он ее и видел, именно так он и хотел рисовать. Чемезов просидел в тишине несколько следующих часов, работая без остановки — пока не стемнело и пока руки не затекли так, что из его пальцев выпал карандаш. Тогда Иван встал, посмотрел на Ирину с сожалением, аккуратно, чтобы не разбудить девушку, подложил ей под голову подушку, укрыл простыней и, явно преодолевая собственное нежелание, вышел из зала в соседнюю комнату, говоря себе, что все, чего он хотел от этой девушки, — это рисовать ее.
        Ведь это все, чего он хотел, верно?
        Глава 4
        Ирина проснулась оттого, что ее волосы щекотали ей щеку, поднимаясь и опускаясь в такт легким порывам теплого ветра. Никакие сны не побеспокоили Ирину, хотя она этого и боялась. Кошмары снились ей нечасто, но даже хорошие сны заставляли ее просыпаться с лицом, мокрым от слез. Прошлого не вернешь, так говорит мама. Прошлого не вернешь. А как насчет будущего? Как справиться с этим ледяным страхом, что будущего у нее теперь тоже нет?
        Ирина открыла глаза и тут же прикрыла их обратно — яркие солнечные лучи ослепили ее. Это было восхитительно — лежать в теплом солнечном свете и ни о чем не думать. Затем девушка вспомнила, где она, и тут же дернулась всем телом, села на кресле и огляделась.
        Она была все там же, в просторном зале с высокими потолками. Створка большого, закругленного сверху окна была приоткрыта и заложена какой-то коробкой, чтобы окно не закрывалось и не хлопало. Ветер шевелил волосы Ирины, это он разбудил ее — легкий теплый ветерок. Окна на юго-восток действительно давали море света.
        —Ох ты, черт! Уснула! — воскликнула Ирина, оглядываясь вокруг себя в растерянности. Последнее, что она помнила, — это размеренный низкий голос Ивана Чемезова, то, как мерно, красиво взлетал, кружил и опускался вниз карандаш в его руке. Сколько времени прошло? Когда он рисовал свои наброски, уже начинало темнеть. Теперь солнце вовсю бьет в окно. Она что, проспала всю ночь? Невозможно!
        Но ее тело говорило об обратном. Напряжение нескольких бессонных ночей почти ушло, и Ирина чувствовала себя отдохнувшей, выспавшейся и полной сил. Хорошее чувство. Редкое. Значит, художник Чемезов не посчитал нужным ее разбудить? Почему? Это могло означать только одно — что он догадывается. Нет, не о том, что случилось с Ириной на самом деле, но о том, в какой непростой ситуации она оказалась.
        Не хочет ли он воспользоваться этим?
        Девушка осмотрелась. Под головой у нее была подушка, видимо, Иван принес ее, довольно потрепанную и явно сто лет не стиранную, с расшитым передом. Какие-то павлины. Значит, хотел, чтобы ей было удобно. Он даже накрыл ее простыней, хотя без этого уж точно можно было обойтись. Впрочем, спасибо и на этом.
        Одежда не тронута, даже обувь так и осталась на ногах. Не прикоснулся и пальцем. Это хорошо. Это дает ей возможность провести в этой странной квартире еще несколько часов. Небольшой тайм-аут, чтобы подумать, что делать дальше. Немного времени, чтобы перевести дух. А что потом? Ирина понятия не имела, что ей делать дальше, да и думать желания не было. Сейчас она была хорошо отдохнувшей, и солнце сияло так ярко. Словно улыбалось. Она что-нибудь придумает потом.
        Ирина встала, стряхнула крошки с помятого платья и прислушалась. Тишину нарушало мерное тиканье нескольких часов на стене, причем только теперь Ирина заметила, что каждые часы были какими-то особенными и все они показывали разное время. Некоторые отставали или спешили на несколько минут друг от друга, а пара часов показывала совсем странное время — половину шестого. Для утра — слишком яркое солнце. Для вечера — тоже, оно бы ушло за дом.
        Где-то за окном проезжали легковые машины, приближаясь, а затем удаляясь с небольшим гулом. Дверь в мастерскую была прикрыта, но недостаточно плотно, и сквозь щель слышались голоса — много голосов, и смех, и какие-то хлопки. Что там происходит? Что за люди? Посидеть в мастерской, переждать, пока они уйдут? Именно так.
        Ирина потянулась, выгнулась и сцепила руки так, как это делают на занятиях йогой. Ее тело благодарно отозвалось, разгоняя кровь по залежавшимся тканям. Если верить трем относительно одинаково идущим часам, Ирина проспала часов пятнадцать. Она тихонько прошлась по комнате, снова рассматривая висящие на стенах картины, стоящие у стен полотна, обрывки газет, палитру на пустом, без холста, мольберте. На столе рядом с мольбертом лежали рисунки. Эскизы, карандашные наброски с нею, которые Иван, видимо, сделал вчера.
        Ирину поразило то, с каким мастерством он уловил ее, передал и усталость, и глубокую отрешенность ее сна. Он рисовал ее и до, и после того, как она заснула. Чемезов действительно хотел ее рисовать, как бы удивительно это ни звучало. Ирина никогда не считала себя красавицей, хотя это никак не огорчало ее. Она знала, что не была некрасива, и этого было достаточно. Ира бы ни за что не стала модифицировать свою внешность только для того, чтобы более соответствовать акульим стандартам модного бизнеса.
        Некоторые ее подруги увлекались такими превращениями, не желая оставаться брюнетками, перекрашивались в блондинок, превращались в настоящих экспертов по калифорнийскому мелированию, ламинированию итальянскими препаратами, выпрямлению или, наоборот, подкручиванию волос. Они отбеливали зубы несколько раз в год, загорали зимой в соляриях, а летом — на шезлонгах собственных дач. Потом они сравнивали свои результаты с теми шаблонами, что даются в глянцевых журналах, тестировали свои успехи на мужчинах.
        А успехи были грандиозными. При правильном подходе, в результате длительных тренировок и профессиональной помощи, подруги выглядели так, что было невозможно отвести взгляд. И невольно появлялся вопрос: это какие же деньжищи-то надо иметь…
        Ирина хорошо чувствовала себя в своем теле, высоком, гибком, уверенном в своих движениях. Она любила платья и шарфики, ей нравилось наряжаться и украшать себя, но девушке никогда не хотелось стать кем-то другим. И на то, сколько именно мужских особей сегодня упало в обморок от восторга при ее появлении, ей тоже было наплевать.
        Мама всегда говорит, что это как попытка подсунуть фальшивку на заправочной станции. Со временем все равно все проявится, как ни выделывайся.
        Итак, Ивану Чемезову понравилась именно она, усталая, не спавшая три ночи, потерявшаяся среди запутанных, черт знает как составленных улиц. То и дело хотелось крикнуть: ну кто так строит?! Понравились ее каштановые волосы, ее руки — вот сколько раз он выписывал карандашом ее кисти, пальцы — уже без кольца с аметистом — подарок Саши. Саша, Саша… Нет, нельзя думать. Ни о чем, в особенности о нем.
        Радовало одно: интерес художника, каким бы сильным он ни был, носил исключительно профессиональный характер. Это было видно по рисункам и по тому, сколько их было — Иван рисовал ее несколько часов, не меньше. Пока она дрыхла! Наконец-то ей хоть немного повезло. Этого Ивана ей словно судьба послала.
        Ирина сонно огляделась и потянулась руками вверх. Ноги уже не так гудели, и в целом она чувствовала себя намного, намного лучше. Ирина бросила взгляд на «Завалинку». Хорошая работа. Добрая и полная света. Из-за двери снова стали доноситься чьи-то голоса. Ирина подцепила с пола шпильки и направилась на звуки.
        —О, вы проснулись! А у нас тут мастер-класс. А у вас? Говорю стихами, что, впрочем, со мной часто случается. — Иван улыбался своей широкой, открытой улыбкой, разглядывая Ирину, возникшую в дверях его кухни. Вокруг него, за огромным круглым столом, теснились студенты.
        Разномастная группа и по возрастам, и по манере держаться. Кто-то держался уверенно, как у себя дома, — явно был тут не впервые. Другие нервничали, покусывали карандаши. Женщин больше, чем мужчин. Места явно не хватало, кухня не была предназначена для таких больших мастер-классов. Ирина тут же почувствовала себя неловко: терракотовое платье помятое, несвежее, зубы нечищеные. Ужас! А тут незнакомые люди. Меньше всего она хотела причинять кому-либо какие-либо неудобства.
        —Почему вы меня не разбудили? — возмутилась она. — Вам же неудобно тут работать. Вам нужна студия!
        —Отчего же, нам вполне удобно, да, отроки? — Иван обратился к «отрокам», младшему из которых было, наверное, лет двадцать, не меньше. А старший, пожалуй, был даже старше Ивана. Ирина невольно улыбнулась, когда «дети» все наперебой закивали и принялись уверять Ирину, что чувство локтя даже добавляет интенсивности и чувства в их работу.
        —Врете, как Троцкий, — фыркнула Ирина.
        —Ничего подобного, если бы видели себя вчера, вы бы меня поняли! — заявил Иван и сложил руки на груди.
        Ирина нахмурилась:
        —Что вы имеете в виду? Что это со мной не так?
        —Да вы просто ужасно выглядели! — продолжал этот белобрысый нахал. — Вам просто необходимо было проспаться.
        —Проспаться? — фыркнула Ирина и тоже сложила руки на груди. — На себя-то смотрели?
        —Да-да, проспаться.
        —Это звучит так, словно я весь вечер пила вашу медовуху, а ведь вы мне ее и попробовать не дали. Я выгляжу ужасно!
        —Выглядели! Как будто на десять лет старше. А морщины! Просто ужасные. Любому стало бы понятно, что, если вы не выспитесь, это приведет к…
        —На десять лет старше, чем кто? — гаркнула Ира, возмущению которой не было предела. — Вы же понятия не имеете, сколько мне лет!
        —Старше, чем сейчас, — невинно заметил Иван, улыбаясь. Ох уж эта улыбка… — Вот сейчас вы прекрасны как майская роза. Не так ли, дети?
        Его великовозрастные «дети» вразнобой забубнили что-то неразборчивое, снова заставив Иру покраснеть. Она ненавидела быть в центре внимания. Всегда старалась держаться больше в тени. А тут буквально возмущению нет предела. Бессовестный он, этот Чемезов.
        —Идите-ка вы все в мастерскую, пока я не швырнула в вас чем-то тяжелым! — проворчала Ирина. — И никаких больше разговоров о том, как я выгляжу.
        —Ох ты, как сурово! — усмехнулся Иван. — Все слышали, что приказала принцесса? Исполнять, и побыстрее. Разговорчики в строю!
        —А я могу всем сделать чаю, если вы мне напомните, где у вас тут что, — бросила Ира, смеясь тому, с какой поспешностью студенты понеслись в просторное солнечное помещение, которое она так бессовестно заняла. Иван задержался, внимательно рассматривая лицо Ирины.
        —Не надо чаю, Ирина. Серьезно, как вы выспались? — спросил он наконец. — Я сам вот никогда не сплю в чужих местах, ворочаюсь постоянно… Я хотел вам предложить перелечь на кровать, но решил не будить. Вы, кажется, очень сильно устали. Просто на этом кресле спать невозможно, там у меня постоянно выворачивается шея. Впрочем, мне на нем просто тесно.
        —Странным образом, я отлично выспалась, — мягко перебила его Ирина. Кажется, он чувствовал себя не в своей тарелке и поэтому заполнял неудобство любыми словами, подворачивающимися под руку. Только теперь она задумалась о том, где же спал сам Иван. Он сменил рубаху на куда более соответствующую погоде футболку и шорты и выглядел теперь значительно моложе, не старше тридцати. А светлые волосы были все так же растрепаны. Он что, вообще не причесывается? Хотя весь его облик смотрелся вполне гармонично. Даже пятна от краски на руках. Лицо у него доброе, открытое. Редкость.
        —Давайте-ка я выдам вам что-нибудь из моих закромов, — с деловым видом кивнул Иван. — У меня тут всегда есть некоторое количество зубных щеток. Может быть, вы примете душ и присоединитесь к моей команде?
        —Душ? — вытаращилась Ирина, моментально покраснев и насторожившись. Хотя сама идея попасть под теплые струи воды, смыть с себя дорожную пыль была гипнотизирующе прекрасной. — Нет-нет, не надо.
        —Интересно, почему же это?
        —Не знаю. Это уже за гранью.
        —Чего? Приличий? — Чемезов фыркнул так, словно приличия были чем-то, по его мнению, совершенно неприличным. — Впрочем, как хотите. В ванной есть все нужное, вы могли бы сменить ваше прекрасное одеяние и…
        —Сменить одеяние? — еще больше оторопела Ирина. Может быть, она все же ошиблась относительно «профессиональных» намерений этого симпатичного товарища с открытой улыбкой? В конце концов, она же ничего не знает о нем, а он о ней.
        —Я не думаю, что вы хотите запачкать ваше прекрасное терракотовое платье. Да и в туфлях на шпильках нельзя ходить вечно.
        —Запачкать? — как попугай, повторила Ира, прикидывая, успеет ли она добежать до двери, прежде чем этот маньяк ее остановит. Иван же в это время с недоумением смотрел на Ирину.
        —Ну да, запачкать краской. У нас же мастер-класс. Вы когда-нибудь работали маслом? Заляпаете — потом не отстираете. Ну, и растворитель тоже.
        —Вы всерьез хотите, чтобы я рисовала? — дошло наконец до Иры.
        —Господи, ну не полы же мыть! — всплеснул руками художник. — Я же вам еще вчера предлагал, помните?
        —Действительно, — протянула Ирина, смутно припоминая вчерашний разговор. Вчера она была совсем не в себе, и все, что происходило, казалось ей каким-то кошмарным сном наяву. Теперь, после пятнадцати часов беззаботного сна, все вчерашнее казалось далеким прошлым. Такое иногда бывает, сознание пытается отодвинуть подальше какие-то отдельные моменты жизни, словно скрыть их, забросать ворохом других ощущений и воспоминаний. — Но я не умею рисовать. Я помню, что тоже это говорила.
        —Да, говорили, — усмехнулся Иван. — Идите в ванну, и без разговоров. Никто из нас не умеет рисовать, но, поверьте, это не имеет никакого значения. Помалюем просто так.
        Конечно, Иван покривил против истины, заявляя такое. Мастер-классы, которые он проводил в мастерской по договору с художественной академией, пользовались огромной популярностью, и все, кто приходил на них, так или иначе умели рисовать. Но и Ирина тоже немного слукавила, говоря, что совсем не рисует. В детстве, как и все дети, наверное, она очень любила рисовать, но это было давно, Ира даже забыла, когда в последний раз рисовала что-то, если, конечно, не считать узоры на краях салфеток, которые она выводила, скучая в ожидании кого-нибудь. Саши, например. Пунктуальность никогда не была его сильной чертой, но Ирина старалась не обижаться. Разве можно таить обиду на тех, кого любишь?
        Ирина зашла в ванную комнату, огляделась и не смогла сдержать улыбки. Да уж, доказательства были прямо перед ее глазами. Конечно, у художника имелся план «А» вотношении девушки в терракотовом, и как он ни старался, скрыть этого не мог. Новенькая, только что распечатанная зубная щетка стояла в граненом стаканчике около раковины, на стульчике около душевой кабины лежало аккуратно свернутое полотенце, рядом стояли шампунь, гель для душа и даже бальзам для волос. На стиральной машине стояли пачка стирального порошка, открытая, конечно, а рядом стопкой лежали футболки, юбки неизвестного происхождения, вполне заношенные, но чистые, а также шорты и пара узеньких клетчатых штанов, больше похожих на пижаму.
        Итак, он все продумал. Явно хочет, чтобы Ирине было комфортно и чтобы она смогла освежиться, почистить зубы, избавившись от ужасного привкуса горечи и несвежести, а также сменила одежду на чистую. Иван так хочет, чтобы она осталась и позировала? И только? Не слишком ли много?
        Впрочем, девушка решила не искушать судьбу и принять ее щедрые дары. Она проверила замок на двери, включила воду и несколько секунд держала ладони под холодными струями в ожидании того, чтобы они потеплели. Но этого так и не произошло. Ира услышала робкий стук в дверь.
        —Что? — крикнула она.
        —Вода! — ответил ей из-за двери чемезовский бас. — Я дико извиняюсь, вообще про это забыл. Ее сотрудники из ЖЭКа отключили. Может быть, нагреть чайник?
        —Нет, не надо, спасибо! — прокричала Ира в ответ и вздохнула. Никогда не бывает так, чтобы чудеса сыпались на тебя без ограничений. Видимо, есть все же лимит и на милость небес. Она еще раз с сожалением поднесла руки к воде, а затем переключила поток с крана на лейку душа. Затем она скинула с себя ставшее уже омерзительно грязным терракотовое платье, туда же последовало и белье. Даже холодный душ был лучше, чем ничего, и Ира старательно убеждала себя в этом, прыгая под холодной водой, задерживая дыхание и проявляя недюжинное мужество, чтобы не завизжать.
        Водные процедуры и закаливание никогда не были ее темой. Как и многие от природы худые люди, Ира все время мерзла. Ей бы и в голову не пришло добровольно поливаться ледяной водой. Но разве московским коммунальным службам это объяснишь? Зато после, растираясь чистым полотенцем, с зубной щеткой во рту, наблюдая за собой в зеркале, Ира с удовольствием отметила исключительно здоровый румянец.
        Иван все продумал, вот чертяка. Ира с наслаждением натянула на себя чистую футболку, затем посмотрела на кучку грязного белья и пожала плечами. Натянув шорты на голое тело, она забросила все свои вещи в стиральную машину, засыпала порошком и нажала кнопку. Деликатная программа — то, что надо.
        Неплохое начало дня.
        Когда она вышла из ванной, в кухне уже никого не было, но это не значило, что Иван Чемезов и здесь не проявил себя радушным хозяином. Там, где до этого сидели студенты всех возрастов и мастей, теперь стояла и манила к себе тарелка с идеально круглой яичницей-глазуньей. Ира подошла ближе и расхохоталась в голос. Яичница смотрела на нее в упор огромными желтками глаз, обрамленных длинными красными ресницами из кетчупа. Изящный нос из зелени, шевелюра из листьев салата и хитрая ухмылка из жареной колбаски, с парой зубов из поджаренного жирка… Ире, конечно, случалось видеть яичницу, которой пририсовывали улыбку или просто делали страшную рожицу. Но эта яичница заслуживала того, чтобы ее положили под рамку и оставили несъеденной. Целое произведение искусства. Рядом лежали поджаренные кусочки черного хлеба, связка зеленого лука, вилка и нож. Все продумал. Разве что… Где же в таком случае свежевыжатый апельсиновый сок? Да уж, невозможный вы товарищ, многоуважаемый Иван Чемезов.
        Ирина села за стол, склонила голову набок, рассматривая ухмыляющегося желтоглазого яичного Нафаню.
        —Ну и как прикажешь тебя есть? — спросила она, нерешительно беря вилку и ножик в руки. Нафаня ожидаемо молчал, покорно принимая свою судьбу. Ирина улыбнулась и подцепила вилкой часть шевелюры. В конце концов, голод не тетка. Вчера Ира была настолько измотанной и усталой, что ей с трудом и кусок в горло полез, несмотря на голод. Сегодня, напротив, ее аппетит пришел в норму, и стоило ей попробовать кусочек, как судьба Нафани была предрешена — она покончила с ним за считаные минуты, наряду с гренками и яблоком, которое нашла тут же, на столе в миске. Откусив его, Ира довольно улыбнулась и направилась в сторону мастерской. Там, в солнечном зале, вершилась магия, и все студенты с сосредоточенными и вдохновленными лицами возили кистями по полотнам под тихую музыку. Что-то из джаза, в котором Ира не слишком-то разбиралась. Иван что-то рассказывал о технике создания иллюзии с помощью мазков, когда заметил босую Ирину в дверях мастерской.
        —Спасибо за завтрак, — сказала она и облизнулась.
        —Вы наелись? — уточнил Иван, продолжая рисовать. — У нас тут скатерть-самобранка со скромными возможностями, и яств не много.
        —Вы это серьезно? Нафаня на завтрак? Что может быть лучше? Единственное, меня все время преследовало чувство, что я — людоед.
        —Нафаня? — улыбнулся Иван. — Интересная ассоциация. Надо было нарисовать что-нибудь более съедобное. Что-нибудь вегетарианское. Рыбу, к примеру?
        —А что, если не побояться и в следующий раз нарисовать яичницу-глазунью? Слабо? — усмехнулась Ирина.
        —Оригинально, нестандартно, но не по мне, — не согласился Иван. — Я не ищу легких путей. Ладно, Ирина, берите чашку на подоконнике, кофе в кофейнике там же. Вы пьете кофе черным или с молоком? Боюсь, молока нет.
        —Без молока отлично, — заверила его Ира, буквально сдержав стон наслаждения, когда в ее руках оказалась теплая чашка с «американо». Яичница, кофе, душ. Через час ее платье будет чистым. Что еще нужно для счастья человеку в ее ситуации?
        —Наденьте тапки и занимайте мольберт у стены, — скомандовал Иван.
        —Вы уверены? — нахмурилась Ира.
        —Господи, ну что мне, заклинание прочитать, чтобы вы делали то, что я прошу? — раздосадованно воскликнул он. — Берите кисти и рисуйте все, что придет вам в голову.
        —С удовольствием, — улыбнулась девушка и подошла к чистому полотну, расположенному вертикально. Рядом лежала готовая к работе палитра. Ира никогда в жизни не рисовала маслом. Не писала… А, черт, какая разница! Она взяла кисть в руку, осторожно бросила взгляд на других. Затем она макнула кончик кисти в густую, пастообразную краску. Синий, пусть будет синий. Она сделала глоток кофе и поставила чашку на столик у стены. Затем решительно провела кистью по холсту.
        Прекрасное утро.
        Глава 5
        Только ближе к вечеру все более-менее разошлись, хотя, по словам самого Чемезова, дай волю этим архаровцам, они тут навсегда поселятся. И тогда наступит апокалипсис в отдельно взятой квартире. Почти все, что говорил Чемезов, неминуемо порождало улыбку на губах Ирины, с этой его манерой вставлять смешные слова куда ни попадя. Студенты, кажется, обожали его, хотя в обсуждении работ Чемезов был безжалостен и прямолинеен. Даже больше, чем это казалось необходимым. Он мог быть насмешливо жесток.
        —Что же это ты, отрок, фотокопиями-то у меня в мастерской занимаешься. Офис продаж у меня за углом есть, там и копируй сколько влезет! — бросил он бородатому «отроку», который покраснел так, что даже борода не помогла этого скрыть.
        —Я просто хотел отточить технику, — бормотал растерянный бородач.
        —Точите карандаши лучше, а то у меня вон точилки не хватает после вас, — фыркал Иван. — Знаете, проблема в том, что я буквально слышу ваши мысли. Как вы стоите около полотен и думаете почти что хором, правильно ли вы делаете и то ли вы делаете, что надо, или вас унесло куда-то. И чтобы я вас похвалил. Что вы все хотите, чтобы вас хвалили. А нет чтобы наплевать на все и меня первого послать к барабашкам?!
        —Я готова послать вас к барабашкам! — вмешалась Ирина, смеясь. Ее рисунок — синее небо, размазанная земля, косой дом. Черт его знает, откуда взялись эти образы. Не иначе как «Завалинкой» навеяло, к которой Ирину так и тянуло. Уж больно хорошая была работа. А у Ирины идея была такая: нарисовать домик, в котором она отдыхала пару лет назад. Дело было в Финляндии, и деревянный сруб на берегу озера смотрелся как сказочная избушка Бабы-яги, а в ясные дни домик, деревья вокруг и даже маленький холм, на котором цвели неизвестные Ире желтенькие цветы, — все это отражалось в стеклянной глади воды, словно дублируя реальность. Именно это она и пыталась нарисовать, замысел масштабен, а рисунок был ожидаемо никаким, спасало положение только то, что Ира самым серьезным образом смазала и затерла все, что смогла, придавая ломаным линиям и косым, неудавшимся чертам оттенок «иллюзорности». Но, если уж признаваться честно, рисунок получился — сине-коричнево-желтое пятно с грязными краями. Ну и что! Зато удовольствие Ирина получила огромное. И теперь от всего сердца сочувствовала бородачу, который почти семь часов
пыхтел, чтобы заработать оплеуху от «мастера». Пфф!
        —Вот и правильно! Правильно! — кивнул Иван без тени обиды.
        —Идите вы к барабашкам! — выкрикнула Ирина с удовольствием, и весь класс расхохотался, включая и самого взлохмаченного гуру. Ирина только покачала головой и пошла на кухню, налить ему чаю. В кухне курили, Чемезов почему-то разрешал это, но когда одновременно курило больше трех человек, никакой вентиляции и в страшном сне не снилось справиться с нагрузкой. Ира остановилась на пороге, затем развернулась и решила пока что пойти в ванную комнату, посмотреть, как там сушится ее платье. Долгие разговоры об искусстве начали утомлять ее. Так много людей вокруг, и каждый из них мечтает об одном и том же. Слава, деньги, успех. Если не деньги, то хотя бы слава, небольшое место в истории. Сказать новое слово. Несколько строчек в разделе «культура» «Российской газеты».
        Впрочем, Ира одернула саму себя и посмотрела с неодобрением на свое отражение в зеркале: нельзя быть такой злой и предвзятой. Люди всегда остаются людьми, и стремление к успеху так же свойственно им, как и необходимость дышать. Успех и есть самый раскрученный обман на свете, сказка про белого бычка, под мерные убаюкивающие звуки которой люди теряют время, силы, здоровье и радость жизни. Поиски выхода из мышеловки, которую построили сами для себя.
        Живи здесь и сейчас, другого шанса все равно не будет.
        Люди способны на что угодно, но есть вещи, которые им не под силу, как ни старайся. Можно научиться рисовать, но нельзя угадать, куда повернется капризная и непредсказуемая толпа — публика.
        По каким-то причинам Ирина чувствовала, что Иван Чемезов тоже это понимает и не пытается оседлать успех. Именно поэтому фортуна ласкает его своими шершавыми ладонями, перемазанными типографской краской, налипшей при пересчете новеньких купюр.
        Он любит природу. Любит небо. И любит людей. Все это есть в его работах. Но научить этому кого-то другого невозможно.
        —Ира… Ирина… Ира, вы там? Ирина, ау! — Голос звучал настойчиво, но девушка и бровью не повела, погруженная в свои мысли. Она стащила терракотовое платье с сушилки и разглаживала его ладонями, когда дверь в ванную комнату распахнулась и Иван образовался на пороге с самым возмущенным видом.
        —Вы что же не отвечаете? Чего баловать, да? Сами найдут? — спросил он, критически осматривая Иру. Шальная мысль тут же угнездилась в его сознании — не Ирина она, как пить дать не Ирина. Соврала.
        —Простите, я… я не слышала, — ответила она, хлопая глазами.
        —Ну извиняйте, орать громче я не могу. Соседи полицию вызовут. Идемте, Ира, я хочу вас кое с кем познакомить.
        —Познакомить? — удивилась девушка, даже больше не тому факту, что Чемезов пытается ее с кем-то там познакомить, а тому, с какой привычной легкостью он обращается с нею. Словно они сто лет знакомы. Парадоксальным образом ее природа не протестовала. В каком-то смысле она и сама это чувствовала. С ним было легко. Хотя он и не был прост, только казался.
        —Да, да. Бросьте вы платье. Вам отлично идут эти шорты. У вас с моей бывшей женой один размер, кто бы мог подумать?
        —Она хранит у вас свою одежду? — удивилась Ира.
        —Моя бывшая-то? — хмыкнул Иван. — Да не говорите, ее труднее свести, чем татуировку. Она везде прорастает, как сорняк.
        —Вы так говорите, словно ненавидите ее, — выговорила ему Ира. — Это нехорошо.
        —Я-то? Нет, что вы. Я не ненавижу ее, я боюсь ее, — признался Иван, попутно беря Иру за руку. Он потянул ее опять на эту прокуренную кухню. — У нее есть какое-то особенное заклинание, при помощи которого она может превратить меня в жабу. Жди потом, пока тебя кто-нибудь поцелует. Я уж даже не прошу о принцессе. Если вы когда-нибудь захотите на кого-нибудь навести порчу, милости просим к моей бывшей.
        —Она что — ведьма? — ахнула Ира.
        —Определенно, — подтвердил Иван. — Иначе не объяснишь. Только ей для этого никакие зелья не нужны. Ей достаточно выдохнуть на вас дым от сигареты. Кстати, о сигаретах. Ничего, что мы тут курим?
        Ира оглядела кухню, где за круглым столом все еще околачивалась парочка студентов. Все курили, как сговорились, честное слово.
        —Нет-нет, курите на здоровье, — пробормотала Ирина, стараясь дышать ртом. Нет, в самом деле, не лезть же в чужой монастырь со своим уставом. Везет ей на курильщиков. Ну да это не чудо. Вот если бы она оказалась на мастер-классе некурящих художников, это был бы номер.
        —Так-так-так, и кого это ты тут от меня скрываешь? — донесся из-за спины голос. Сиплый, надломленный, вперемешку с кашлем. Ира обернулась на кашель и узрела невысокого молодого пижона, застывшего в модельной позе у дверного косяка. Был он миловиден, худощав, на вид лет двадцати пяти, то есть Ирин ровесник, и одет в укороченные брючки и блестящую жилетку. Словом, по-модному и дорого. Наверняка потратил на наряд значительные средства, но результат получился сомнительным. Выбор модных укороченных брюк делал его и без того небольшой рост еще меньше, а жилет смотрелся странно в летнюю жару и без остальных непременных атрибутов костюма, таких как рубашка и пиджак. Парень ухмыльнулся, заметив, с каким изумлением смотрит на него Ира, однако на Ивана внешний вид щеголя никакого впечатления не произвел.
        —Ты что же так поздно приехал, друже, мы уже закончили, — всплеснул руками Иван.
        —Скажи спасибо, кхе-кхе, что я вообще добрался. Я как-то слышал в новостях, что управлять машиной с температурой, кхе-кхе, даже опаснее, чем под наркотиками. У меня только один вопрос, кхе-кхе: какие именно наркотики они имеют в виду, кхе-кхе-кхе…
        —Вы же совсем больны! Что же вы не лежите? — воскликнула Ира, когда парень закашлялся не на шутку.
        —Господи, ну хоть кому-то до меня есть дело! — продекламировал он, хлопнув себя зачем-то по бедрам. — Что это за добрая фея, Чемезов?
        —Если ты мне заразишь эту добрую фею, я возьму с тебя пени, — усмехнулся Иван и повернулся к Ирине. — Да пусть не обманет вас этот лихой и придурковатый вид. Это наш Сережа, один из самых алчных, зубастых и беспринципных акул галерейного бизнеса. Гроза художников и искусствоведов, между прочим.
        —Ну, ты меня и представил, кхе-кхе, — закашлялся Сережа. — Накурили-то!
        —У вас, между прочим, может быть бронхит! — возмутилась Ирина. — А вы ходите по улицам. Куда только ваша мама смотрит!
        —Мама? — опешил Сережа, а затем рассмеялся напополам с кашлем.
        —Мама его, как и все, смотрит сериалы. В Краснодаре, кажется, да? Слушай, я забыл, откуда ты, Сереж, родом? — спросил Иван, в то время как Ира бросилась включать чайник, раскрывать шкафчики в поисках чая и малинового варенья или, на худой конец, меда.
        —Что ж вы, не видите? У него же температура, наверное, — всплеснула руками Ирина. — Ему нужно что-то горячее выпить. И лечь.
        —Слышишь, Чемезов? Твоя муза говорит, что мне нужно выпить! — сказал Сережа и подмигнул Ирине: — Правильной дорогой идете, товарищ муза.
        —Я не это имела в виду! — окончательно разозлилась Ирина. С самого детства она была приучена относиться к простудам самым серьезным образом. Отец говорил, что если он принесет в оркестр заразу, поляжет весь театр, и тогда получится, что он своей рукой или, вернее, своим горлом сорвал концерт. Нет-нет, лежать, чихать, лечиться. А тут, понимаешь, никакой дисциплины. Кашляет так, словно легкие сейчас разорвутся. Но и дела нет! Чихать хотел!
        —Вы не беспокойтесь, я в порядке, кхе-кхе. В крайнем случае выпью что-то. Чемезов, в самом деле, дай мне виски, что ли?
        —Виски тебе? На твою терапию никаких виски не напасешься, — ухмыльнулся Чемезов, но достал из маленького отделения-бара в кухонном гарнитуре бутылку, наполовину уже опустошенную. Налил понемногу в три граненых стакана, один протянул Ирине. Она покачала головой. Еще чего не хватало.
        —Воля ваша, — пожал плечами Иван и вылил ее порцию Сереже.
        —Я бы, конечно, предпочел виски со льдом, но, я так понимаю, это будет не совсем уместно в моем состоянии?
        —Да пейте вы что и как хотите, — Ирина покачала головой и пошла обратно в ванну.
        —Так ты пишешь ее портрет? — спросил Сережа, провожая Ирину задумчивым взглядом. — Интересная мадам. Откуда взял?
        —На улице подобрал.
        —Умеешь ты правильно выбирать, кого подбирать. Ноги красивые.
        —Офонарел ты, что ль? При чем тут ее ноги? — взбрыкнул Иван.
        —Ладно-ладно, не буду задевать твоих нежных чувств.
        —Никаких чувств, только работа, — фыркнул Ваня.
        —Ты дурак, что ли? Хотя о чем я, это ж Чемезов, он же Иван-дурак по определению. Ну, тогда можно посмотреть хоть? — пожал плечами Сережа. Он на своем веку видал женщин и покрасивее. Хотя…
        —Идем, покажу наброски. Пока что это все, я только начал. Но она… есть у нее что-то такое, ну, не знаю. Увидишь. Такие контрасты.
        Они с Сережей перешли из кухни в уже темную мастерскую. Иван достал из верхнего ящика стола пачку карандашных набросков, и Сережа принялся перебирать их с сосредоточенностью профессионала.
        —Да, пожалуй, понимаю, — пробормотал Сережа. — Контрасты. Скажи-ка мне, друг, она замужем?
        —Что? — скривился Иван.
        —Ты ж не глухой, да?
        —Нет! — рявкнул Ваня. — Не замужем она… наверное.
        —Наверное? Спросить что, постеснялся? Кольцо-то есть? Чего краснеешь? Значит, нет кольца. А фамилия какая у нее? Фейсбук у нее есть?
        По мужественному (в основном за счет небритости) чемезовскому лицу пробежала тень сомнения. Сережа с изумлением узнал, что ни фамилии, ни имени, ни сколько-нибудь достоверной биографии своей как бы Ирины Ванька Чемезов не знает.
        —Ну дела. Как же ты ее в дом пустил? Или очаровался? Не рассказывай мне тогда, что у тебя самого с нею ничего не намечается.
        —Ничего у меня с ней не намечается. Мне этих проблем задарма не надо, — поморщился Иван.
        —Ну, тогда я могу чувствовать себя свободно? — Тут он снова закашлялся как сумасшедший.
        —Вылечись сначала, — пробормотал Чемезов, сам не понимая, отчего ему так не хочется, чтобы Сережа начал ухлестывать за девушкой в терракотовом. Ведь в самом деле, ему-то что? С другой стороны, Сергей ее наверняка расстроит и оскорбит. Это естественный ход вещей, как смена дня и ночи, как солнце и луна. Этого не изменить. А раз так, Ирина хлопнет дверью и уйдет. Может даже, прямо сейчас. А он хочет ее рисовать.
        —Может, она меня и полечит? — похабно усмехнулся Сережа, но снова закашлялся. А потом уже совсем другим тоном принялся обсуждать детали предстоящей выставки в ЦДХ и то, как и когда они вывезут картины, включая «Завалинку», уже проданную, и что там с остальными обещанными к выставке работами.
        Когда Ирина, уже переодевшаяся в свое терракотовое платье, вернулась к ним в зал, Иван и Сергей уже совершенно погрузились в свои записи, фотографии для каталогов, описания работ и прочие необходимые, но такие утомительные вещи. Чемезов всегда сам делал фотографии для каталогов, потому что все остальные, по его мнению, могли только баб на пляжах на телефоны щелкать. И ни ляда не разбирались в цветопередаче.
        Сережа никогда в это не лез. Чемезов продавался просто отлично, так что связью этой Сережа дорожил. Мог бы даже легко оценить, в каких суммах он ею дорожил.
        —Ирина, ну, наконец-то! А я-то испугался, что вы нас совсем покинули! — галантно ввернул Сережа, протягивая Ире тонкую ухоженную руку с хорошим маникюром. В другой руке он держал бокал с «лекарством». Иван поморщился, но затем с удовольствием отметил, как отшатнулась от Сережи Ира.
        —Господи, ты уже набрался, что ли? — фыркнул Чемезов.
        —Ничего подобного. И не слушайте его, Ирина! Он вечно принижает меня перед девушками. Я почти не пью, курю мало, добр и люблю кошек.
        —Тебя принизишь, — фыркнул Иван.
        —А вот это удар ниже пояса. Мой рост — это мое скрытое достоинство. Да-да, Чемезов, и не спорь. Знаете, Ирина, высокие мужчины всегда смотрят на мир как на поляну для пикника. А вот когда мужчине приходится доказывать всему миру, на что он способен, только тогда рождаются Наполеоны. Так что скажете, Ирина? Не хотите сходить с Наполеоном в ресторан?
        Ирина несколько секунд изучала смазливое лицо галериста, а затем покачала головой.
        —Наполеон, как известно, очень плохо кончил. И потом, меня совсем не интересуют романы. Можете не расстреливать весь запас своего обаяния, оставьте его для более подходящих мишеней.
        —Уверен, вы говорите это просто потому, что совсем меня не знаете. — И Сережа улыбнулся одной из своих «убийственных» улыбок. — Стоит вам узнать меня получше..
        —Не стоит. Оставим место загадкам.
        —Вас я обязательно разгадаю, — пообещал мужчина.
        —Не думаю, что это стоит того, — пожала плечами Ирина. — Будете разочарованы.
        —Не могу разочароваться, я очарован. Вам не уйти от меня, Ирина, — произнес Сережа, испепеляя девушку настойчивым, полным грязных намеков взглядом. Ирина прикусила губу и сощурилась.
        —Сережа, оставь в покое мою Иру! — вмешался Чемезов.
        —Твою? Ого! Ну нет, я еще поборюсь! — И Сергей шутливо скрестил с Иваном невидимые шпаги. Ирина шумно выдохнула, но ничего не сказала.
        —Даже если вы, Сергей, — последний мужчина на земле, — вдруг отчеканила Ира, — и я уверена, что вы полны неземных достоинств, мне это не интересно. Будет лучше для нас всех, если вы это просто поймете.
        —Вот так-то, — рассмеялся Иван Чемезов, глядя на то, как сексуальная улыбочка сползает с Сережиного лица. Иван ничего не мог с собой поделать. То, что Ирина отбрила этого щеголя, отчего-то ужасно его порадовало. Как говорится, настроение резко улучшилось.
        —Я не хочу вам мешать, — пробормотала Ира и в нерешительности посмотрела на Ивана. — Можно вас на секундочку?
        Белый от злости Сережа остался один с раскрытым ртом, а Чемезов только кивнул Ире.
        —Конечно. — Он пошел за ней в коридор. — Что-то не так? Вы простите Сережу, он такой бывает придурок.
        —Я должна уехать, — оборвала его Ира.
        —Уехать? — Иван уставился на нее в непонимании.
        —Я и так проторчала тут у вас весь день.
        —Нет-нет, как это? Вы не можете уехать! — замотал головой Иван, с удивлением отметив, что мысль об этом буквально нагоняет на него депрессию.
        —Но… как же иначе? — пожала плечами Ира. — Я не понимаю.
        —Это я не понимаю! — процедил он. — Вы же обещали мне позировать.
        —И я позировала! — воскликнула она. Изо рта художника вырвался колкий смешок.
        —Позировали? Вы имеете в виду те часы, что вы продрыхли на моем кресле? Вы не понимаете? Мне нужно не несколько часов, а несколько дней. Может быть, даже недель.
        —Вы же сделали целую кучу набросков?
        —И что? — скривился он. — Может быть, вы мне еще предложите сфоткать вас на какую-нибудь мыльницу и писать вас по фотографии? Нет уж, душа моя, оставайтесь.
        Иван кривил душой, врал как мог и делал честные глаза. Конечно, он мог писать по фотографии. И набросков было — море. Он мог — но не хотел. Бог знает почему, но ему чертовски нравилось, когда Ирина смеялась, или командовала его студентами, или высказывала свое мнение, всегда резкое, продуманное и без всяких там скидок на нежность чувств.
        Он просто хотел, чтобы она осталась.
        —Но я же не могу тут просто остаться! — Ирина не знала, что еще сказать. Он не понимает, ничего не понимает. Ее ситуация…
        —Так, Ира! — Иван взял ее за руку и заставил пройти за ним на кухню. Там он усадил ее на стул, а сам принялся копаться в карманах. — Я вас очень прошу не городить ерунды. Я ведь не идиот и прекрасно понимаю, что вы в сложной ситуации.
        —Что? — Она даже привстала и побледнела, но Иван замер и замотал головой.
        —Нет-нет, я понятия не имею, что за сложная ситуация у вас случилась. Может, это из-за мужчины, но это совсем не важно. Вы можете совершенно спокойно остаться, ваш Интерпол будет спать спокойно…
        —Из-за мужчины? — ехидно усмехнулась Ирина. — Все, конечно, считают, что нет большей беды, чем от мужчин! И уж если женщине негде переночевать, то это обязательно несчастная любовь. Шли бы они тоже к барабашкам вашим, все мужчины и проблемы.
        —Так… — замолчал Иван, несколько поставленный в тупик таким ярким выпадом. Все вышесказанное только еще больше убедило Ивана, что ткнул он палкой в правильный муравейник. — Я бы возразил вам, конечно. Но вижу ситуацию ровно наоборот.
        —Вы имеете в виду, что все беды от женщин? Отчего бы вам не написать портрет какого-нибудь мужчины. Того же Сережи? — бросила Ирина, оглядываясь так, словно забыла, где тут выход.
        —Мы пошли по кругу. — Иван запустил свои большие руки в волосы. — Давайте начнем сначала. Я вам лично ничего плохого не сделал, верно? Я пишу ваш портрет, и, хотя характер у вас — не приведи господи, вы мне нужны.
        —Нормальный у меня характер, — возразила Ирина, уже, впрочем, раскаявшись во всем сказанном. В конце концов, этот Иван тут вообще ни при чем.
        —Ангел, ангел! — прошипел Чемезов с сарказмом. — Они как раз такие. Не знаю, чем и кто вам перешел дорогу, но факт в том, что это не мое дело. А вот ваш портрет — мое дело. И я не хочу напортачить только потому, что вам некуда идти и вы слишком горды, чтобы сказать об этом.
        —Что? — вытаращилась на него Ира. — Да с чего вы взяли?!
        —Скажите мне, что я не прав! — Его взгляд пронзил ее насквозь. — Скажите мне честно, как на духу, и не врите, что вам не нужна моя помощь. Или хоть чья-то.
        —Это неважно, — еле слышно пробормотала она. — И вы не правы.
        —Позвольте усомниться.
        —Вы можете сомневаться в чем угодно и сколько угодно! — Ирина огляделась, пытаясь придумать хоть какой-нибудь приемлемый план и решить, что ей делать после того, как она уйдет от этого возмутительного художника.
        —Ирина. Ирина! Ира! — Чемезов шел за девушкой, которая словно не слышала его. Ему удалось докричаться до нее только у дверей.
        —Что? — гаркнула девушка.
        —Послушайте, зачем вам принимать решение и делать какой-то там выбор прямо сейчас? — спросил он растерянную девушку. — Дайте себе передышку. Я-то уж точно не являюсь для вас проблемой.
        —У меня такое чувство, что вы уже — сплошная проблема, — бросила Ира. Несправедливая, потому что злая.
        —Здесь вам рады, и здесь вам не задают никаких вопросов, — растерянно пробормотал Иван. — Я не знаю, что еще вам предложить.
        —Вы что, действительно хотите, чтобы я осталась? — поразилась Ирина. — Но зачем вам это?
        Чемезов задумался. Действительно, зачем это ему? Рисовать ее? Разговаривать о всяких пустяках?
        —Скажите мне, что вам не нужна эта передышка, и я больше не стану вас задерживать.
        —Она мне нужна, — пробормотала Ира и отвела взгляд в сторону.
        —В таком случае решено. Вы остаетесь. Мне совсем не помешает помощь тут, в мастерской. Вы прекрасно скручиваете салфетки, а я же ничего не умею, кроме рисования.
        —Кто вам сказал, что вы рисовать-то умеете? Так, ерунда какая-то! — ухмыльнулась Ирина. — Сами же сказали: просто малюете.
        —Так-так, бьете по живому, — притворно обиделся Иван. — А вот не лучше ли, к слову, помыть посуду? У меня, кстати, есть посудомойка, но я понятия не имею, как она работает. Наталья ее притащила, и она, кажется, заговоренная — слушается только ее.
        —Я могу взглянуть, — кивнула девушка, смеясь.
        —Сделайте милость, барышня. А то мне вечно приходится посуду мыть руками, после чего и я сам, и вся кухня покрываются водой и масляными пятнами. И еще: последние яйца и молоко я все перевел на вашего Нафаню, так что нужно кое-что купить.
        —Я умею мыть посуду и знаю, как покупать яйца.
        —В таком случае деньги в банке, банка в шкафчике рядом с раковиной. А я, пожалуй, должен идти, а то Сережа там выпьет весь мой виски, потому что вы сказали ему, что так можно лечиться!
        —Я не говорила этого! — воскликнула Ирина, но ее возмущенный взгляд наткнулся на насмешливый, открытый рот Ивана. Он смеялся, это была просто шутка. Конечно. Он пошутил. Но не насчет всего остального.
        Чемезов вышел из кухни, оставив Ирину в одиночестве. Девушка огляделась по сторонам, не веря тому, что только что было ей предложено. Неужели она и правда может тут остаться? Это было почти как ответ на ее молитвы. За исключением маленькой детали. Она уже давно никого ни о чем не молила. Не верила больше в то, что кто-то там, наверху, сможет помочь ей с ее проблемами. Если бы ОН желал ей добра, этого кошмара просто не случилось бы. Все оставалось бы так же, как было год назад. И она бы все еще была счастлива.
        Глава 6
        Солнце перепрыгнуло через дом на Хитровке и заглянуло в кухонные окна, согревая тонкую ткань занавесок лавандового цвета. Ирина огляделась вокруг и развела от беспомощности руками. Что она делает здесь? Огромный круглый стол завален эскизами, пустыми листами, карандашами и ручками, чашками и стаканами — все это богатство осталось от разошедшихся по домам студентов. Интересно, если Чемезов не умеет пользоваться посудомойкой, как он до сих пор не утонул в горах посуды?
        Кухню, наверное, не убирали нормально лет сто. Как минимум, несколько недель. Наверное, раньше этим занималась бывшая жена, что наводило на неизбежную мысль, что они развелись с художником не так уж и давно. Или, может, вообще не развелись? Так, разошлись, как это модно в кругах творческой интеллигенции. Вчера разошлись, сегодня могут сойтись снова. Завтра снова — как в море корабли. Впрочем, Иван Чемезов не был похож на такого художника.
        Ирина одернула себя. Не похож? Да что она о нем знает? Что он не приставал к ней в первый же вечер знакомства? Что накормил яичницей? Что у него есть ученики?
        Все это совсем не говорит о том, хороший он человек или плохой. Порой и пяти лет недостаточно, чтобы узнать человека. И за то, чтобы понять до конца эту горькую истину, Ирина заплатила высокую цену.
        В кухонных шкафчиках также царил беспорядок. Тарелки разных размеров и глубины были свалены друг на друга без разбора и уважения к чинам и медалям. Упаковки с крупами по большей части были давно просрочены, кастрюли — хорошие, дорогие — покрылись слоями пыли. Мышь бы завелась — и то вряд ли Чемезов вообще заметил бы ее. Ира покачала головой, огляделась и заметила на стенке около плиты несколько художественных фартуков. Толстые, льняные, в пятнах от краски, они не совсем подходили для уборки и готовки, но лучше-то все равно ничего не было.
        Не убирать же кухню в терракотовом платье и туфлях на шпильках.
        Дернул же черт одеться именно так, да еще и потерять сумочку и все вещи, все деньги и документы. По-хорошему, надо было бы заявить об этом в полицию, да только Ирина сейчас не хотела иметь ничего общего с полицией. Во всяком случае, не прямо сейчас. И потом, они же ей ничем не помогут все равно, верно? Хотели бы помочь — помогли бы раньше.
        Она скинула туфли и снова нацепила тапки. Платье пришлось закатить и защемить прищепкой, чтобы не возить по полу. Огромный тяжелый фартук закрыл большую часть нежной ткани. Ну и видок. Ира прикрыла дверь, чтобы шум и звон от тарелок не мешал Чемезову и этому, Сереже. Этот хлыщ ей совсем не нравился. А впрочем, не ее дело. Все они такие, а популярному современному художнику не обойтись без собственного прощелыги.
        Посудомойка была большой, вместительной, ставилась явно в расчете на большое количество людей. И все же она не смогла вместить всей грязной посуды, которой была завалена двойная раковина и все прилегающие к ней поверхности. Одних стаканов было штук двадцать. И бокалов, на длинной тонкой ножке или на коротенькой, или вообще без ножек, — целое море.
        Тут выпивали, это факт.
        Ира вздохнула и покачала головой. Ладно, опять же — не ее дело. Порошка для посудомойки нашлось буквально на одну загрузку. Холодильник тоже стоял пустой, если не считать нескольких идеально уложенных на блюде плодов манго. Не иначе как с рисовательными целями, подумала Ира. Только то, что вдохновляет, имеет значение. Эти манго тут лежали не для еды, а все купленное вчера, видимо, слопали студенты. Интересно было бы посмотреть на выражение лица Чемезова, если Ира сейчас достанет манго, почистит, порежет элегантными дольками и предложит их в качестве закуски к виски.
        Вот это будет номер.
        Ира долго и безуспешно искала в кухне веник и совок, а также швабру и тряпку. Нечто подобное нашлось в туалете. Вместо веника была какая-то палка с насадкой, не пылесос, но и не веник. После долгих осмотров «штуковины» Ира заметила кнопку на крышке, нажала ее, и тогда штуковина начала жужжать.
        —Господи, электровеник. Он существует! — усмехнулась Ира и побежала обратно в кухню — подметать, а точнее, возить палкой по полу в надежде, что после этого пыли-грязи там станет меньше. Фронт работ был огромен, и цепкий глаз женщины, привыкшей жить в чистоте, выхватывал и мутные стекла в окнах, и лиловые занавески, которым не помешала бы стирка, и паутину под потолком. Работы — непочатый край.
        —Вот это да! — услышала Ира голос и так резко повернулась с электровеником в руках, что тот буквально ударился о ногу Чемезова. Рядом с ним стоял Сережа и в изумлении смотрел на Ирину.
        —Вы что, уже закончили? — спросила она после долгой паузы, в ходе которой оба мужчины разглядывали Ирину как под микроскопом.
        —Место женщины на кухне! — восхищенно протянул Сережа. — Чемезов, ты теперь мой герой!
        —Я просто попросил вас загрузить посудомойку, на этом и все! — воскликнул Иван виновато. — Эти авгиевы конюшни вам не сдались, зачем вы бросились в бой с ними?
        —Не злите меня, лучше скажите, как пользоваться этой штукой, — насупилась Ирина и протянула Чемезову электровеник.
        —Послушайте, не будьте Золушкой. Бросайте эти глупости и присоединяйтесь к нам. Мы собираемся прошвырнуться и перекусить, — предложил Иван, а раскрасневшийся от своей «терапии» Сережа радостно кивнул и подмигнул Ире.
        —Прогулка в обществе двух представителей искусства — разве это не звучит как мечта? — влез Сережа.
        —Это с каких пор ты стал представителем искусства? — И Чемезов строго посмотрел на того, приподняв одну бровь. Ира улыбнулась, но покачала головой.
        —Я лучше схожу в магазин и закончу уборку. Теперь, когда я знаю, как много здесь нужно сделать, уже не смогу жить спокойно, пока не сделаю этого. Если вы, конечно, хотите, чтобы я осталась…
        —Видишь, Чемезов, я всегда говорил, что ты — свинья, — влез Сережа, наливая себе в стакан еще немножечко виски.
        —Ага, иногда вы так ладно пели с Натальей хором, что вполне могли сойти за дуэт. Так не идете, Ира, точно?
        —Иду, — хмыкнула она. — В магазин.
        —Если так пойдет, я окажусь у вас в долгу, а этого я не люблю, — заявил Иван.
        —Не окажетесь. Я наем у вас куда на большее, — «утешила» его Ира.
        —Обещаете? Вчера вы не наели и на три копейки! — пожурил ее Иван. — Слушайте, давайте мы все-таки поменяем условия. Продукты тяжелые, вы на шпильках. Я не смогу жить с этим. Между прочим, эксплуатация трудящихся в свое время уже разрушила нашу страну.
        —Я не устраиваю революций и не собираюсь накупать еды на миллион, — успокоила его Ира.
        Иван вздохнул и достал из шкафчика пресловутую банку с деньгами. Банка или, вернее, ваза была сама по себе — как арт-объект. Изогнутая, сюрреалистической формы, со странными изгибами, она явно выдувалась специально — под заказ или ради развлечения. Внутри вперемешку лежали купюры: сторублевые, пятисотки, тысячные, даже несколько пятитысячных. Беспечный Иван. Кажется, несколько купюр вообще не российских, но не доллары или евро. Одна денежка с изображением английской королевы. Еще одна — с бородатым мужчиной и какими-то закорючками, похожими на иероглифы. Снизу звенела мелочь. Иван засунул руку в банку и принялся копаться там, вылавливая нужные купюры. Достал две пятитысячные и несколько тысячных.
        —Зачем столько? — испугалась Ира.
        —Берите-берите, больше не меньше. Мало ли чего понадобится.
        И с этими словами он вложил деньги в Ирины руки. Сережа, который при этом стоял рядом, посмотрел на Чемезова каким-то странным взглядом. А когда Ира скрылась за дверью, он повернулся и склонил голову в неодобрении.
        —С чего ты взял, что она вернется?
        —Что? — скривился Чемезов в отвращении. — За кого ты ее принимаешь?
        —А ты? — без задержки ответил Сережа. Чемезов молчал в растерянности, не зная, что ответить. Тогда Сережа подошел к окну и чуть отодвинул штору, бросив короткий взгляд на улицу.
        —У тебя в квартире картин на миллион, Ваня, а ты притаскиваешь неизвестно кого, оставляешь тут без присмотра. Ведь ты даже не знаешь ее настоящего имени. Она просто свалилась тебе на голову. Ты думаешь, это просто совпадение?
        —Это гадко, Сергей.
        —Я только призываю тебя быть осторожнее. Ты не привык к дурным людям, а они есть. Может быть, она специально с тобой познакомилась.
        —Это я с ней…
        —Да-да-да, я понимаю. Она могла все подстроить, чтобы ты так и подумал. Сам, конечно. Небось еще и уговаривал. Ладно, ты большой мальчик и можешь отвечать за свои действия. Просто… проверь ее, что ли. Если она вернется, конечно.
        Иван Чемезов почувствовал, что имеет твердое желание ударить Сережу кулаком по лицу. Ему потребовалось серьезное усилие, чтобы погасить этот порыв. Он молча ушел в студию и принялся просматривать свои эскизы, пытаясь понять, что его так зацепило в Ирине. И не окажется ли Сережа прав? Может ли так случиться, что Ирина больше не вернется? От этой мысли ему хотелось ударить Сережу еще сильнее.

* * *
        Ирина стояла, озираясь, посреди незнакомой улицы. Было бы здорово, если бы, как в старые добрые времена, тут поставили бы камень. Направо пойдешь — коня потеряешь, налево пойдешь — магазин продуктов с хозяйственной секцией найдешь. Прямо пойдешь — в набережную упрешься. По земле летел тополиный пух, напоминая тонкий снежный покров, и ощущение реальности от этого разрушалось еще больше. Все случившееся с нею вчера и сегодня было еще меньше похоже на правду, и Ирина даже обернулась еще один раз на дом, из арки которого только что вышла, чтобы убедиться, что не бредит наяву. Что там, на первом этаже здания, действительно расположена эта просторная, теплая, захламленная, уютная мастерская, добродушный хозяин которой удивлял Ирину и ставил в тупик.
        Затем она пошла вниз по улице, в который раз жалея, что не придумала одеться как-то проще, поудобнее. Хотя бы не терять сумку и вещи.
        Молодая женщина в белой блузке на завязках и в сливочного цвета юбке шла навстречу Ирине, не замечая никого вокруг, — она смотрела только на экран своего телефона и одновременно строчила что-то, перебирая по экрану пальцами. Когда Ирина обратилась к ней, та даже не сразу услышала.
        —Что? Магазин? — Женщина недовольно посмотрела на Ирину, замотала головой и побежала дальше. Тогда Ирина обратилась с тем же вопросом к мужчине в деловом костюме. Но получила тот же результат. Мужчина вежливо улыбнулся, но только развел руками. Не местный. Сам хотел узнать, где тут офис Мегафона. Нет? Не знаете? Очень жаль. Только с пятого раза Ирине повезло. Она увидела старушку, тихо бредущую по тротуару другой, перекрестной, улицы с пакетом в руке. Старушки должны знать все, в этом Ирина была убеждена, поэтому перебежала улицу и нагнала женщину уже за поворотом.
        —Магазин? Какой магазин? Тут три магазина, — с готовностью откликнулась та, услышав обозначенную проблему. — Но в «Елене» овощи — дрянь. Не ходи туда. Совсем они оборзели, ироды.
        —Хорошо, не пойду! — отпрянула от такого напора Ира. Старушка уже вовсю хмурилась, вспоминая, видать, недавние сражения в пресловутой «Елене».
        —А тебе чего надо-то?
        —Мне чтоб с хозяйственной секцией желательно.
        —Это тебе на Николоворобинский надо, — сказала бабуля после нескольких минут раздумья.
        —А далеко? — уточнила Ира.
        —Не очень. Пешком — минут десять. Сейчас вот пойдешь со мной, а где повернуть — я тебе скажу.
        И бабуля тут же двинулась вперед, не дожидаясь подтверждения от Ирины. Та улыбнулась и потихоньку пошла следом, приноравливаясь к медленному шагу своей проводницы. Так они шли минут пятнадцать, и всю дорогу старушка рассказывала о том, что и где тут можно купить, и о том, как задрали цены и что теперь в центре города только олигархи и могут жить, разве можно такие цены потянуть, если ты обычный пенсионер. И что все это — заговор, точно заговор, чтобы всех старых коренных москвичей из Москвы повыдавить во всякие там Новокосино, а самим тут понасажать иностранцев. Ибо у кого ж еще денег хватит тут квартиры за бешеные миллионы покупать.
        —А поворачивать-то где? — спросила Ирина, начиная подозревать, что старушка вообще забыла о том, куда и зачем она ведет свою попутчицу. И действительно, старушка остановилась и посмотрела на Иру с таким удивлением, что та чуть не расхохоталась. Затем старушка сконфуженно призналась, что поворот они уже пропустили, но еще не вечер и не все потеряно, она покажет Ире другую дорогу.
        —А не знаете, как отсюда до метро добраться? — спросила Ира в ответ.
        Старушка таким вопросом почти оскорбилась.
        —Это ж совсем в другую сторону. Тебе чего нужно-то, дорогуша? Метро или продуктовый?
        —Продуктовый, — кивнула Ира, не желая нервировать сердитую старушку. — Но и метро.
        —Ох ты ж, — старушка принялась объяснять Ире, как той потом от магазина попасть к метро, но объяснения только еще больше запутывали Ирину, уж больно много названий улиц, много непонятных ориентиров.
        —Спасибо, я… потом еще спрошу.
        —Ты, где Солянка-то, хоть знаешь? — не отпускала ее старушка. Ира замотала головой. — Ну что с тобой делать-то… А у метро тебе куда нужно? В аптеку?
        —Нет, не в аптеку. Мне… вообще-то мне нужно на Кропоткинскую.
        —А там чего? — полюбопытствовала старушка, и Ира поняла: так просто ей не отделаться.
        —Там просто ничего. Дом.
        —Улица какая? — продолжала допрос старушка.
        —Улица? Ну, Пожарский переулок, — пожала плечами Ирина.
        Старушка вдруг поставила пакет на землю и хлопнула Иру по руке так, что та аж подпрыгнула от неожиданности.
        —Ну, это-то проще простого. И не надо тебе никакого метро! — воскликнула та. — Садишься на шестнадцатый и едешь до конечной. Десять минут — и ты там. Если, конечно, на Москворецкой пробки не будет. Вечно там эти, с мигалками, понаедут.
        —Вы… я не понимаю. — Ира всерьез почувствовала отчаяние. О чем говорила старушка, она категорически не понимала. — Шестнадцатый?
        —Троллейбус! — удивленно пояснила пожилая женщина. — Остановка вон там. Едет прямо до храма Христа Спасителя.
        —А там?
        —Да ты откуда вообще? — поразилась бабка. — Не местная?
        —Нет, — покачала головой Ира. Еще бы, не местная. Второй раз в Москве.
        —Вот я и говорю же, понаедут, — пробурчала бабуля немного более мирным тоном, чтобы не оскорблять уж совсем эту приятную девочку в терракотовом платье. — Доедешь до конечной, это будет прямо на Кропоткинской. Ты там бывала раньше?
        —Да, была. Вчера, — подтвердила Ира.
        —Ну и что, не видела там огроменный такой храм? Прямо напротив выхода.
        —Ах, этот! — закивала Ира. — Этот видела.
        —Лужков его построил, а из чего — бог его знает. На всем экономил, ворюга, а теперь, видишь ли, ЮНЕСКО храм не признает! — И бабуля разразилась новым монологом, в суть которого Ирина уже даже не стала вникать. Она просто дождалась окончания и выяснила, что от конечной остановки троллейбуса до Пожарского переулка идти — всего ничего. На метро она будет полдня туда ехать. А на троллейбусе — долетит вмиг. Если, конечно, не будет этих, с мигалками…
        —Спасибо! Большое спасибо! — поблагодарила старушку Ира, но та вызвалась лично проводить Иру до остановки, видимо не веря в способности девушки самостоятельно найти требуемое место.
        —Ты хоть откуда? Туристка? — выпытывала она по дороге.
        Ира замешкалась на несколько секунд, а затем кивнула.
        —Туристка, да, — подтвердила она.
        —Ну, летом от вас не продохнуть, — пожаловалась старушка. — У нас в подъезде теперь три этих… как их… не хосписа, а… слово похожее.
        —Хостел? — предположила Ира.
        —Ага, эта самая чертовщина. Проходной двор. Чемоданами всю лестницу в подъезде разбили. А ты что ж, тоже в хостеле живешь? — И старушка остановилась, принявшись сверлить Иру тяжелым взглядом, полным самых страшных подозрений. Кто знает, может, эта деваха вообще именно в ее, старушкином, подъезде лестницы-то чемоданами и портит.
        —Нет-нет, — замотала головой Ира. — Я остановилась… у друга.
        —Ага, у друга, — кивнула старушка многозначительно.
        Определенно, что бы Ира ни сказала, старушка нашла бы способ, как обернуть ее слова против Ирины. Хорошо, что остановка была уже в двух шагах и троллейбус пришел почти сразу. Старушка выпускала Ирину из рук с большим сожалением. Ира даже испугалась, что та сядет вместе с нею в троллейбус. В конце концов, она скучала, а проезд для пенсионеров все равно бесплатный. Ира же оплатила билет, запихнула его в билетоприемник, прошла в поразительно удобный, полупустой салон троллейбуса и выдохнула только тогда, когда двери закрылись и старушка осталась стоять там, на остановке, провожая Иру полным неодобрения взглядом. Пожилые люди любят поговорить. Им, по большому счету, все равно — где, с кем и о чем.
        Через десять с небольшим минут Ира действительно сошла с троллейбуса в месте, которое она сразу же узнала. Вчера она проходила тут, по этой набережной, когда искала нужный переулок. Она прошла по погружающимся в сумерки улицам, повернула направо и остановилась, разглядывая шестиэтажный дом с полуподвальным первым этажом. Дом был странным образом похож на тот, в котором располагалась мастерская художника Ивана Чемезова. Тот же стиль, скорее всего, те же годы постройки. Высокие потолки, высокие входные двери. Ирину интересовали окна на четвертом этаже. Кухонное окно занавешено светлым тюлем, два окна слева — тяжелыми плотными шторами. Но даже за ними можно кое-что увидеть.
        Что в окнах квартиры на четвертом этаже не горит свет.
        Глава 7
        Посудомойка гудела размеренно и однообразно, и кроме нее ничто больше не нарушало возникшей вдруг тишины. Иван сидел за идеально чистым столом, держал в руках карандаш, который, вообще-то, поднял с пола, чтобы поставить в специальный стаканчик на подоконнике, но так туда и не дошел. Осел на стуле и залип, блуждая невидящим взглядом по интерьеру. Такое с ним нечасто бывало — так ошибиться в человеке.
        —Знаешь что! — воскликнул наконец Сережа, теряя последние остатки терпения. — Я не собираюсь тут у тебя умереть с голоду в ожидании невесть чего.
        —Невесть кого, — поправил его Иван. Поправил зло, хотя Сережа-то в чем был виноват? Ни в чем! Он просто под руку попался.
        —Она не вернется, говорю тебе. Кто ходит в магазин по четыре часа, а? Это какие ж там должны быть очереди?!
        —Но зачем ей это? — пожал плечами Иван. — Я не понимаю!
        —Все ты понимаешь, — передразнил его Сергей. — Сам же ей в руки денег насовал. Может, для нее это — много? Может, ей этого на месяц хватит?
        —А может, она потерялась! — предположил Иван, чувствуя закипающее раздражение.
        —Ну так пойдем искать, — радостно кивнул Сергей.
        —А если она вернется, когда нас не будет? Я же не дал ей ключа.
        —Да-да, ты ей еще и ключ дай от квартиры, где деньги лежат.
        —Не лежат у меня тут деньги, — фыркнул Иван.
        —Ты сам — деньги. Вот ты дурак, а! Ну ладно, как хочешь. Если устанешь ждать, приходи в кабак. Только имей в виду: мы тебя там вечно ждать не будем.
        —Я лучше вообще спать лягу, — пробубнил Иван, встал и отвернулся к плите, делая вид, что занят чем-то там таким важным, чайным, чашечным, ложечным. Сережа скептически склонил свою модно остриженную голову и зацокал:
        —Ай-яй-яй, а еще говорил, что это — просто муза.
        —Ты на что же, сволочище, намекаешь? — повернулся к нему Иван. — Ты понимаешь, что за это можно и в тыкву заработать?
        —Конечно, если что, Сережу можно и побить… за правду. А за правду и умирать не страшно.
        —Слушай, отстань, а? — выдохнул тот. — Шел в кабак — и иди себе. Ничего ты не понимаешь. Ничего я не хочу от нее, нет у меня больше никаких желаний. Не осталось, знаешь ли, все желания Наталья повысосала.
        —Импотент? — усмехнулся Сережа и тут же отскочил от взбешенного Чемезова. — Ладно, ладно. Нет желаний — придут. Зная тебя, можно не сомневаться, что ты найдешь себе другую музу. Только я об одном прошу… — Сережа одним залихватским жестом напялил на себя свою шляпу и застыл в дверях квартиры, насмешливо рассматривая несчастного Ивана. — Не подбирай ты их больше на улицах.
        Иван с облегчением закрыл дверь за одним из самых эффективных своих деловых партнеров, продолжая испытывать необъяснимое желание заехать ему прямо в чихающую физиономию. Вся проблема была в том, что Сережа говорил правду, и как бы Чемезов ни отбивался от этого факта, пропажа незнакомки в терракотовом платье беспокоила и злила Ваню несколько больше, чем если бы речь шла о работе.
        Нарисовать можно много кого. И терракотовых платьев, в принципе, полно. Тогда что с ним такое? Чемезов закрыл глаза и увидел, словно вживую, смеющиеся изумрудные глаза Ирины, глубокий, пронзительный взгляд, словно крик о помощи. Черт его знает, чем эта девушка его зацепила. Может быть, как раз тем, что он так и не сумел ее раскусить? Отчего она так устала, отчего оказалась посреди улиц совсем одна, без копейки денег? Отчего ушла, не сказав ни слова? Отчего сказала, что ей больше неинтересны мужчины? А кто интересен? Женщины?
        Где ее носит?!
        Это задевало больше всего. Разве так поступают? Сказала бы — он бы просто дал ей денег, и дело с концом. Жалкие копейки. А с другой стороны, кто он ей, чтобы она берегла его чувства? Да и не должно быть никаких таких чувств, все это глупости, а если и нет, симпатия совершенно естественна между людьми, в ней нет ничего странного или неправильного, но она ничего не значит и ни к чему не обязывает.
        И все же хорошо, даже хорошо, что она не вернулась.
        Так думал Иван, бездумно расхаживая по квартире, из одного ее конца в другой. Наконец он остановился около стола в мастерской, взял в руки эскизы, сделанные накануне, принялся перебирать их, пытаясь определить, насколько удалось ему передать ту поразившую его необычность встреченной им девушки. Он вспомнил, как смотрела Ирина на стены церкви, сжав кулаки, словно перед нею стоял ее личный враг. О чем она думала?
        О чем ты сам думаешь, Иван-дурак, Иван-идиот? Почему ты продолжаешь ждать ее? Закрой дверь, запихни ключ в кармашек льняного пиджака и иди к своему народу, пьянствуй во славу забвения. Но не напивайся, у тебя завтра много дел. Твоя жизнь идет своим чередом, и появление этой чертовой Ирины не может ничего изменить или отменить.
        Завтра тебе нужно поехать в галерею, посмотреть на предварительные макеты каталогов к выставкам в Москве и Санкт-Петербурге. Нужно закончить «этюдище», большую работу, над которой бился уже целый месяц и предчувствовал, что конца-края не видать. Скоро и «Завалинку» заберут.
        Нужно позвонить Наталье, как это ни тяжело. Сколько уже можно изворачиваться? Нужно научиться нормально общаться, как и положено взрослым, взвешенным, умудренным опытом, а главное, разведенным людям. В конце концов, они никогда не смогут расстаться до конца, у них дети.
        Дети — это счастье. Это инструмент шантажа, в умелых Натальиных руках превращающийся в ниточки, за которые можно дергать так, будто Иван Чемезов — кукла, а не живой, свободный мужчина.
        Свободный? Ха! Только не для его «Аленушки», не для Натальи. Оказалось, что даже после развода очень многое можно сделать с мужчиной, который безумно любит своих детей. И именно поэтому Чемезов в основном от Натальи прятался. Просил своих студентов отвечать ей по телефону, что его нет, он вышел, умер и уехал куда-нибудь, на Таганку, к примеру. Будет только вечером. Да, передадим, чтобы перезвонил. Да, телефон забыл. Да, идиот чертов.
        Чемезов стоял рядом с ними и кивал, и малодушничал, наплевав на то, что именно подумают о нем насмешливые студенты. Взрослый, серьезный мужчина, ха! Наталья подозревала, конечно, что никакой Таганки нет. И бесилась, и изобретала новые и новые способы, как его достать. Приезжала лично, звонила Сереже. Продолжала дружить с матерью Чемезова. Свобода далеко не всегда приходит с разводом. Иногда Чемезов чувствовал себя Хоботовым[2 - Персонаж фильма «Покровские ворота».]. «Это мой крест», — говорила Наталья, прикуривая.
        —Ну и черт с вами, принцесса хренова! — пробормотал Иван, забрал с собой остатки виски и пошел в спальню-кабинетик, где он включил говорящий ящик, чтобы тот нес свою чушь, да погромче, да поглупее. Затем, переключая каналы, нашел новости и принялся их смотреть назло самому себе и всему свету. Хоть так он ей отомстит.
        А она даже не узнает. Ну и пусть.
        Он улегся на диванчик, поставил бутылку рядом с собой и принялся уговаривать себя, что вовсе больше не ждет свою пропащую незнакомку. Он просто устал. Хочет уснуть побыстрее — и все. Ему просто неохота переться куда-то, чтобы снова смотреть на одни и те же опротивевшие рыла. Лучше побудет дома для разнообразия. Выспится. Целей будет.
        Трезвей уж, во всяком случае, точно.
        Таким она и обнаружила его, спящим, свернувшись калачиком, с почти пустой бутылкой виски в руке. Всю дорогу обратно Ирина раздумывала над тем, как ей объяснить свое долгое отсутствие, но объяснять никому ничего не пришлось — товарищ художник спал глубоким сном праведника, которому так и не удалось остаться трезвым. Рядом с ним громко кричал о мировых катастрофах ящик. Америка завозит в Европу ядерные бомбы. Мэра какого-то города поймали на взятках. Цена на нефть падает. Ирина усмехнулась, разглядывая спящего мужчину. Он уснул на диване, прямо в одежде, уложив длинные ноги поверх диванного подлокотника — иначе он никак не помещался — прямо в ботинках. Рядом красовалась опустошенная бутылка.
        Он что, врубил новости, потому что Ирина сказала, что ненавидит их?
        Беспечный и пьяный ребенок — оставил открытой входную дверь. Ирина все же стучала, исключительно ради соблюдения приличий, но Чемезов даже и ухом не повел, и крепкий сон его даже не прервался.
        Ирина оглядела небольшую комнату, так же сверх всякой меры захламленную, и только после тщательного осмотра ей удалось обнаружить клетчатый шерстяной плед.
        Пледу явно не помешала бы стирка, но сейчас это было неважно. Оставалось только надеяться, что алкогольный бунт Чемезова никак не был связан с опозданием Ирины. Это было бы очень нехорошо. Она не собиралась задерживаться так надолго. Ей просто необходимо было убедиться… нужно было съездить туда, к старому дому в Пожарском переулке.
        Ради этого она и приехала в Москву — второй раз в жизни. До этого была тут только с Сашей. Она тогда запомнила этаж, вид из окон, обшарпанный лифт, с грохотом перемещавшийся по лифтовой шахте. Саша смеялся и говорил, что каждый раз, садясь в этот лифт, он боится за свою жизнь.
        Вчера рано утром, как только Ирина сошла с поезда, она сразу поехала туда, на Пожарский. Она простояла около дома в переулке, набирая снова и снова знакомый номер телефона.
        Дом очень старый, но место престижное. Все дело в районе.
        На звонки никто не отвечал. Окна тоже казались безжизненными, хотя днем это трудно узнать наверняка. Консьерж не пустил ее внутрь, а после попытки вторжения стал наблюдать за ней — с подозрением. Ирина простояла там почти десять часов на своих шпильках, будь они прокляты, прежде чем ушла — сама не зная, куда теперь идти и что делать.
        Если в квартире никого нет, это тупик. Это конец.
        Ирина не могла не поехать туда снова — вечером, уже после того, как начало темнеть, — чтобы удостовериться, что в квартире никого нет. Она понимала, конечно, что нужно было предупредить Ивана, что он может волноваться за нее. С другой стороны, с какой это стати ему волноваться относительно совершенно незнакомой женщины?
        Ира была уверена в том, что Иван Чемезов будет за нее волноваться. Потому что, хотя она и знала его всего ничего, уже стало совершенно ясно, что она познакомилась с очень даже хорошим человеком. Достаточно редкое везение. Она хотела вернуться очень быстро. Не будет же она снова торчать там десять часов! Посмотрит и уйдет. А то консьерж и правда вызовет полицию.
        Но когда Ирина оказалась там, в Пожарском переулке, она просто не могла заставить себя уйти. Стояла и стояла, глядя на три темных квадрата окон: одно с тонкой светлой занавеской, три — с тяжелыми гардинами.
        Темнело не слишком быстро, но в конечном итоге сумерки сменила красивая синь, подсвеченная желтым светом от уличных фонарей. В большом городе никогда не бывает совсем темно. Ира устала, это было очень неудобно — стоять так долго без движения в туфлях на высоком каблуке, но, к сожалению, в переулке не было лавочки, на которую можно было бы присесть.
        Ира не знала, чего именно она ждет. Ведь ясно уже, что в квартире никого нет. Если бы кто-то был, давно бы включил свет.
        Наверное, она просто хотела убедиться в том, что ей сказали правду, что московская квартира пуста.
        Прозябать в неизвестности долгие годы было выше ее сил. Это было как сидеть в полной темноте, не имея представления о том, в какой стороне находится выход. Так что она стояла там и смотрела на окна, чтобы просто чувствовать, что на свете есть еще хотя бы что-то, что она может сделать. Она совсем уже собралась уходить, чувствуя по тому, как сильно стемнело, что времени прошло недопустимо много, что нужно возвращаться, что это будет просто неприлично и что ей начнут задавать вопросы, на которые она не хотела и не собиралась отвечать. Вопросы, ответы на которые были только ее личным делом, посвящать в которое она никого не собиралась.
        А потом в кухонном окне загорелся свет.
        Ира даже не сразу заметила его. Говорят, после долгого наблюдения может глаз замылиться, но у нее, скорее, подкосились ноги. Единственное, о чем девушка могла думать в тот момент, — это о том, как сильно у нее отекли и гудят ступни, и еще о том, что, очень возможно, шестнадцатый троллейбус уже больше не ходит. И как ей добираться до Хитровки, непонятно. Ее взгляд скользнул по фасаду дома, и — опа! — в кухне на четвертом этаже горел свет.
        Ирина осела, опершись спиной на стену дома, около которого стояла, и подождала несколько минут, пока ее дыхание придет в порядок, а сердце снова адаптируется к нормальному ритму.
        У Иры не было никакого плана, прежде всего потому, что она совершенно не ожидала, что свет загорится. И теперь судорожно продумывала все возможности, пути, которыми может пойти. Может, стоит ничего не предпринимать, позвонить, попросить помощи, найти кого-то, на чьи плечи можно переложить часть груза? Но нет, это только может осложнить задачу. Что, если окна загорелись буквально на несколько минут? Что, если в квартиру просто вернулись за какими-нибудь забытыми вещами?
        Одно стало известно с пугающей ясностью. Ей солгали. Обманули. В квартире кто-то есть. Ненависть снова оцарапала изнутри ядовитыми коготками.
        Именно поэтому Ирина решила во что бы то ни стало попасть в квартиру. Именно прямо сейчас. Наплевать на то, что будет потом и к каким последствиям это все приведет. Будем решать проблемы по мере их поступления. Сейчас главный вопрос — как попасть в парадную, где, как она помнила, имелся полный подозрений консьерж.
        Ирина сосредоточилась. Она пересекла переулок и прошла через арку во двор, к подъезду. Лампа над ним была разбита, там было значительно темнее, чем со стороны улицы. Потребовалось минут двадцать, чтобы дождаться возможности, на которую надеялась Ирина. Во двор заехала машина, из которой вышла группа из четырех человек. Двое мужчин, женщина и совсем юная девушка смеялись, доставали пакеты из багажника, а затем, открыв домофон собственным ключом, зашли в подъезд, не обратив особенного внимания на стройную, весьма приличного вида женщину в терракотовом платье.
        Они зашли внутрь практически вместе, и для консьержа, дремавшего в своей остекленной кубышке, они смотрелись как единая компания. Вместе зашли, вместе встали на просторную площадку около лифта, вместе зашли в лифт.
        —Вам какой? — спросила женщина, лицо которой еще сохраняло отсвет улыбки.
        —Четвертый, — ответила Ирина, и больше ее присутствие никого в лифте не интересовало. Стандартное поведение всегда кажется безопасным. Ирина вышла на четвертом, а вся компания поехала дальше, на пятый. Ирина стояла на лестничной площадке, вслушиваясь в то, как лифт открылся этажом выше, как шумная компания вывалилась из него, как зазвенели ключи и как следом захлопнулась с грохотом железная дверь.
        Только потом, когда наступила полная тишина, Ирина сделала два маленьких шага вперед, подняла руку и, чуть помедлив, нажала на звонок. Она встала так, чтобы ее не было видно в дверной глазок, прислонилась спиной к холодной крашеной поверхности стандартного зеленого цвета.
        —Кто там? — раздался голос. Незнакомый женский голос. Молодой незнакомый чуть высоковатый женский голос. Ирина нахмурилась.
        —Откройте, пожалуйста, — ответила Ирина самым твердым тоном, на который только была способна. Интересным образом этого ответа оказалось достаточно, чтобы дверь действительно открыли. В дверном проеме перед Ириной возникла худенькая женщина маленького роста, в тапочках, ярко-розовых лосинах и футболке с надписью «Болею за «Спартак».
        —Вы к нам? — спросила девушка, не показывая ни тени беспокойства или узнавания. Ирина тоже видела девушку впервые. Что сказать? Что надо сказать? Да хоть что-то, а то дверь закроется!
        —Здравствуйте, — пробормотала Ира, не придумав на ходу ничего лучше.
        —Добрый вечер, — куда холоднее ответила девушка. — Вам кого?
        —Ланге, — «родила» наконец Ира. Да, так. Ланге А. В. Телеграмма.
        —Вечером? — удивилась девушка, осмотрев Иру, ее туфли и почти пустой пакет в руках.
        —Срочная, — добавила Ира.
        —Таких здесь нет. Я могу принять, — ответила девушка, пожав плечами. В конце концов, кто знает, какие бывают почтальоны? Может, и такие, на шпильках. Может, эта почтальонша после работы — сразу в театр. В Большой. Раздавать программки.
        —Как нет? — опешила Ира.
        —Так, нет. Мы квартиру снимаем, — пояснила девушка, уходя внутрь. — Где телеграмма?
        —А… давно снимаете? — спросила Ира, даже не подумав о том, как странно этот вопрос должен звучать из уст почтальона. Жилица тоже поняла это, обернулась и изучающе посмотрела на Иру.
        —Никакой вы не почтальон, верно?
        —Да. Да, — нахмурилась Ира. — Можете мне просто сказать, как давно вы сюда заехали?
        —Я совершенно не обязана вам ни о чем говорить, — пробормотала девушка, продолжая сверлить Иру взглядом.
        —Нет. Конечно нет.
        —Я вообще могу полицию вызвать, — пригрозила она строго.
        —Извините, — еле слышным голосом ответила Ира. — Нет никакого смысла. Я ничего вам не сделала.
        —Нет, не сделали, — согласилась та. — Но вы соврали.
        —Я сейчас уйду.
        И она направилась к лестнице, ругая себя всеми последними словами. Как можно было не продумать более достоверной истории? Сказала бы, что ты, не знаю… старая знакомая. Соседка, за солью зашла. Деньги собираешь на ремонт подъезда. Только полиции не хватало!
        —Девушка! — окликнула ее жилица в розовых лосинах уже с лестницы.
        —Да? — обернулась Ирина, ожидая самого худшего.
        —Мы здесь живем уже месяц с лишним. И будем жить еще год минимум, а может, и два. Даже не думайте, что можно перебить контракт. Мы его через агентство подписали, все как положено. Расторгать его будет стоить больших денег, так что забудьте.
        —Я… мне не нужна квартира, — покачала головой Ира.
        —Ага, рассказывайте! — фыркнула девушка. — Всем тут нужна квартира. Зарубите на носу: контракт закрыт, ловить нечего!
        И она хлопнула дверью изо всех сил, словно показывая, что будет с каждым, кто покусится…
        Ира же слетела по лестнице вниз, прошла, еле сдерживая шаг, мимо консьержа и выскочила на темную улицу, пытаясь прежде всего осознать и осмыслить то, что сейчас услышала. Она думала над этим всю обратную дорогу до Хитровки. Троллейбусы, как ни странно, все еще ходили.
        Квартира была сдана в аренду. Уже месяц как. Это было интересно, очень интересно. Категорически противоречило тому, что говорили Ирине. В чем ее заверяли, крича и размахивая руками. Квартира не просто сдана в аренду, она сдана в аренду на очень долгий срок, на год или больше. Странно, странно. Есть над чем поразмыслить. И уж точно ни за какие коврижки Ирина не собиралась теперь покидать Москву.
        Ира тихонько укрыла мирно спящего Ивана шерстяным пледом, выключила телевизор и пошла на кухню доделывать начатую работу. Уже стоя на кухне, она посмотрела на свои пустые руки и рассмеялась над собственным идиотизмом. Она так ничего и не купила в магазине, она даже там не была.
        Глава 8
        —Я не понимаю! Я просто отказываюсь понимать! — пробормотал Иван Чемезов, когда утром узрел на кухне Ирину. Она ходила по ней, облаченная в шорты и майку, да еще и в неизвестном переднике с морковками, вероятнее всего новом. Ходила по кухне босиком и напевала что-то себе под нос!
        —Чего именно вы не понимаете? — поинтересовалась она вежливо. — Может быть, сначала вы выпьете апельсиновый сок?
        —Вы здесь? — пробормотал он и безвольно принял из ее рук стакан с ярко-желтым ароматным соком. Она что, выжала ему сок? Он спит? Бредит? — Вчера вас не было!
        —Вы уверены? — усмехнулась Ирина, с любопытством поглядывая на то, с каким остервенением художник трет себе виски. — Чем докажете?
        —Я ждал вас весь вечер.
        —Правда? — ахнула она и развернулась к нему всеми морковками. Другой расцветки не было в супермаркете. Она дошла туда уже совсем поздно, посреди ночи, почти засыпая на ходу. Но ведь обещала своему богатырю еду, значит, обещания надо держать.
        —Правда, хоть это и горько осознавать. Сережа — свидетель моего позора. Я не хотел уходить, потому что у вас нет ключей, а я боялся… я… не хотел… — Иван запнулся, не зная, какими словами можно объяснить поточнее его вчерашнее состояние. Хандра? Глупость несусветная?
        —Сережа — это, конечно, серьезный аргумент, особенно учитывая, что он начал вашу бутылку еще до того, как я ушла. А вы, как я понимаю, ее потом прикончили. — Голос Ирины звучал насмешливо, но не зло. Иван посмотрел на нее: веселая, посвежевшая, с оголенными плечами — совсем другая. Никакой печали.
        Господи, как же он рад, что Ира вернулась!
        Это было так ощутимо — физическая радость гормонами растекалась по его крови. Именно это-то Ивана и удивляло, и ставило в тупик. Ну почему он радуется как дурак? Ну, вернулась незнакомка. Ну, напекла каких-то блинов с корицей, от одуряюще-вкусного запаха которых он проснулся. Ну, выжала ему сок.
        Прекрасное пробуждение. Если бы не похмелье, конечно.
        —Ну хорошо, рассказывайте, как можно уйти в магазин, а вернуться только к утру. Хоть продуктов-то купили? — припер ее к стенке Чемезов, заставляя себя сердиться и сохранять суровый вид. Ирина невозмутимо продолжала накрывать на стол, а затем, налив себе полную чашку ароматного кофе, она уселась на стул напротив, поджав ноги под себя, и улыбнулась.
        —Вы обещали не задавать мне никаких вопросов, помните?
        —А вы обещали вернуться через десять минут, — ехидничал Чемезов. Естественно, она ни черта ему не ответила. Так, значит! Появляется когда захочет, исчезает на долгие часы, выключает его новости. Укрывает его пледом, но ни слова не говорит о том, где была. И о чем думает, когда по ее одухотворенному лицу вдруг пролетает тень?
        —Давайте-ка завтракайте. И расскажите, какие у вас планы на сегодня. Нужна ли я вам.
        —Вы? Мне? — с преувеличенным возмущением воскликнул Иван. — С чего вы взяли?
        —Рисовать? — вытаращилась она на него. — Портрет?
        —Ах, это? — смутился он и тут же уткнулся в тарелку с чудными блинчиками.
        —Да, это, — посерьезнела Ирина. — Интересно, а вы о чем подумали?
        —Давайте начнем заново, — попросил Иван примирительным тоном. — У меня болит голова, я плохо соображаю, так что могу нести всякий бред. Конечно, вы нужны мне. Как только я приду в себя, мы будем работать. Во второй половине дня я уеду по делам…
        —Мне тоже нужно будет уехать, — прервала его Ирина, но Иван только усмехнулся, а затем вздрогнул от болезненных ощущений. Черт, зачем только он вчера пил!
        —Я даже не смею спрашивать куда. Но вы вернетесь?
        —Я буду сидеть в вашем кресле, как домашняя кошка.
        —Возьмите ключи.
        —Нет-нет, — замотала головой Ирина.
        —Это еще почему? Берите, потому что мне так будет удобнее. А то сиди жди, когда вы на звезды наглядитесь, — притворно ворчал он, уплетая блинчики, пока Ира варила ему дополнительный кофе в турке на плите. Не в большой капельной машине, кофе в которой получалось много, но какого-то безвкусного. Она варила крепкий, с перцем и солью, по какому-то специальному рецепту, и он невольно украдкой любовался этой кухонной грацией. Ирина, склонившись над туркой, следила за поднимающейся пенкой, не давая ей шанса убежать.
        —В следующий раз просто предупредите меня, если можно, — тихо попросил он, ставя тарелку в идеально пустую раковину.
        —Если бы я еще сама знала, что так задержусь, — так же тихо ответила ему Ирина, и уж тут Иван отступил, не задал больше ни одного вопроса. Шестым чувством он понял, что она подпустила его так близко к правде, как только можно. Итак, ее зовут Ириной, ее мама любит смотреть новости и она сама не знала, что так задержится вчера.
        Между ними наступил мир. Они пили кофе, болтая о разных неважных приятностях, о прекрасной солнечной погоде, значительно более теплой, чем обычно бывает в конце июня, и о тополином пухе, который напомнил Ире снег.
        —Снег? Есть немного, — согласился Ваня.
        —Красиво.
        —Ну уж нет. Я ненавижу этот пух, из-за него на улицу не выйдешь. Каждый год — одно и то же. Казалось бы, можно уже было сто раз все вырубить и заново засадить, но нет. Рапортуют о чем-то, а пух лежит. У вас нет аллергии? — спросил Иван, закуривая свою первую сигарету.
        —Нет, но у мамы есть. Но не на пух, а собачью шерсть, из-за этого у меня никогда не было собаки. А у вас была собака? — Ира встала, посмотрела в окошко на весь этот летящий по земле пух, а затем взяла и уселась на подоконник, прямо под открытой форточкой.
        —Собака? — На секунду Иван вспомнил лицо Натальи, когда та кричала на него, ругаясь из-за принесенного в дом щенка. — Нет, собаки у меня тоже не было. Кофе просто божественный.
        —Тоже мамин рецепт.
        —Интересное кино. Я о вашей маме знаю куда больше, чем о вас, Ира.
        —Все, что во мне есть хорошего, — это от мамы, — улыбнулась Ира.
        —Прямо все! — усмехнулся Иван, наслаждаясь этим необычно тихим, нормальным, уютным утром.
        —Даже шляпа, — заулыбалась Ирина. Они оба замолчали, потягивая горький кофе из белоснежных кружек.
        —У меня тоже нет аллергии, я просто не люблю выковыривать этот пух из-за шиворота. А вот у Сережи — еще какая аллергия, так что никогда не знаешь, отчего он чихает. Хотите его прикончить — суньте ему под нос персидского кота. Я даже подумывал завести себе такого, чтобы он перестал ко мне таскаться. Впрочем, лечится он от всего одинаково — алкоголем.
        —Если вы его так не любите, то почему просто не отказать ему от дома? — полюбопытствовала Ира, с наслаждением болтая босыми ногами. После вчерашнего они чудовищно болели, но боль уже становилась меньше, отступая. Очень скоро ей придется всерьез подумать о том, что делать с этим. Она не может жить в одном платье и в одних туфлях.
        —«Отказать от дома» — какое милое выражение! Отказать от дома… — Иван вертел фразу на языке, представляя себе, как он мог бы сделать это. — А интересно, могу я отказать ему от квартиры? Проблема в том, что мы с ним нуждаемся друг в друге. У нас с ним такой плодотворный симбиоз. Мы с Сережей как, скажем, лес и гриб. Или как… я не знаю. Какие еще бывают симбиозы? Паразиты считаются?
        —Цветы и пчелы?
        —О, это подходит. Он ведь так и вьется надо мной, вы заметили?
        —Но, может быть, у него аллергия и на пыльцу тоже? — рассмеялась Ира, допивая кофе.
        —Если под пыльцой имеются в виду денежные средства, то он живет ради них, и ради них он готов пойти даже на смерть. Я не шучу, и это самое грустное. Ладно, Ирина, хватит с нас на сегодня Сережи, хотя бы до обеда. Может быть, мы сначала порисуем, а потом пойдем в магазин?
        —Добрый день, — очень вежливо ответила Ирина, и он заметил, как выражение ее лица изменилось. Будто она увидела что-то опасное, неожиданное и пугающее в одном лице. Он проследил за ее взглядом, развернулся и тут же перестал улыбаться. И даже как-то подобрался, скукожился. Страшно, очень страшно.
        —Наталья? — спросил он, удивленно разглядывая свою бывшую жену, материализовавшуюся на пороге кухни.
        Она стояла, держа в руке кожаную сумку от Майкла Корса, в бежевом костюме, шея перевязана ярким, красно-синим, шелковым платком, в ушах поблескивают сережки — уверенная в себе бизнес-леди. Стояла надежно и уверенно на своих невысоких квадратных каблучках, пальцами тихонько постукивала по поверхности двери. Отчетливо пролетела в голове мысль: «Не сбежать, матушки-святы».
        —Не отрываю? — бросила ему она, пристально разглядывая незнакомку, расслабленно, как у себя дома, восседающую на ее, Натальином, подоконнике. Голос у Натальи был низкий, сексуальный, грудной, что вполне могло быть следствием курения. Впрочем, этот голос ей шел, делал образ ярче, сочнее.
        —Я недавно встал, — пространно ответствовал Иван, отводя глаза в сторону, словно если бы они с Натальей встретились взглядами, то она непременно завладела бы его бессмертной душой. Ирина же пришла в себя и теперь с интересом разглядывала женщину, которую так боится Иванушка. Властная, при деньгах. Умеет держать себя в руках. Чего ее принесло сюда, интересно?
        —Не удивляет, — фыркнула Наталья и закатила глаза. Собственно, она отдавала себе полный отчет в том, что мастерская принадлежала не ей, а Ивану, но как-то было странно видеть на подоконнике другую женщину. Да еще и одетую в ее старую одежду. Прав был Сережа, что-то не так. Молодец он, что позвонил.
        —Сейчас буду работать. Какими судьбами? — холодно спросил Иван.
        —Ты увлекаешься гаданием? — неожиданно поинтересовалась Наталья.
        —Гаданием? — опешил Иван.
        —Ты так внимательно разглядываешь содержимое чашки, что я подумала, что ты гадаешь. — Наталья улыбнулась вдруг и сделала несколько шагов внутрь кухни, по направлению к столу. — Прошу меня извинить, я не хотела вам мешать. Не знала, что застану тут кого-то. Я хотела вернуть… кое-какие бумаги.
        —Я — Ирина, — кивнула ей незнакомка, а потом спрыгнула с подоконника и протянула руку. Наталья несколько замешкалась, но затем пожала ее — рука девушки была теплой и сухой. — Вы ничему не помешали. Мы просто болтали перед работой. Ваш супруг решил написать мой портрет.
        —Бывший супруг! — вмешался Иван, и обе женщины, не сговариваясь, обернулись к нему с неодобрением.
        —Не кажется ли тебе, что это не очень удобно — тыкать мне в нос нашим статусом? — спросила Наталья так, словно это он, а не она была инициатором развода.
        —Я не буду вам мешать, — пробормотала Ирина и тут же встала, чтобы испариться, убежать в мастерскую. Каким-то неведомым чутьем, шестым чувством знала, как неспокойно и даже опасно могло быть нахождение рядом с Натальей.
        —Нет! Ирочка, дорогая, останься, пожалуйста! Ты нам нисколько не помешаешь. — Слова были странные, а тон, которым они были сказаны, еще больше. Затем Иван посмотрел на Иру, и во взгляде его мелькнула паника и мольба: «Подыграй мне!»
        —Ну, тогда я, конечно, останусь… дорогой!
        Ивану стоило огромных усилий, чтобы удержаться и не последовать за ней в попытке сбежать, но это все равно не помогло бы и Наталья нашла бы его где угодно. Так что он стряхнул невидимую пылинку с лавандовых занавесей, с удивлением заметив, каким сочным и ярким стал их цвет. С чего бы? Может, солнце? Или? Нет! Иван принюхался и отчетливо «услышал» запах стирального порошка. Занавески были все еще влажными. Помилуйте, но когда же Ирина могла их постирать? Может быть, у нее, как у любой порядочной Золушки, есть в помощниках тетушка-фея?
        —Что ж…
        —Ты, кажется, хотела вернуть бумаги? — Иван демонстративно отставил чашку и подошел к Ирине, встал рядом с ней около окна. Наталья прикусила губу, прикидывая, как ей следует поступить в сложившейся ситуации.
        Испепелить обоих.
        —Ну что, и как ты поживаешь? — спросила Наталья, проигнорировав вопрос о бумагах. Естественно, никаких бумаг не было. Она подошла к плите, заглянула в турку, разглядывая остатки от кофе. — Каталоги-то едешь смотреть?
        —Барышня, ваше ли это дело? — нахмурился он, пытаясь понять, что же именно могло понадобиться Наталье в его доме, да еще так рано, фактически прямо с утра в… черт, какой сегодня день? Вчера была пятница, кажется. Значит, Наталья приперлась в субботу утром? Это что за Хиросима, я вас спрашиваю?!
        —Я просто спросила, — пожала плечами Наталья, отбрасывая турку в раковину. — Вспомнилось.
        —Интересно, что теперь ты начала помнить о моих делах, — пробормотал он тихо, сквозь зубы, но Наталья услышала.
        —Не надо, — покачала головой она. — Не начинай. Я никогда не желала тебе зла.
        —Никогда не желала, — кивнул он и бросил ледяным тоном: — Даже когда спала со своим деловым партнером, желала мне добра.
        —Я пойду, — покачала головой Ирина. Еще не хватало ей становиться свидетельницей семейной разборки. Но Иван не позволил, он взял девушку за руку и крепко сжал ее ладонь.
        —Хочешь сделать мне больно?! Мне звонил Сережа, — побелела Наталья.
        —Сережа — идиот, и он ничего не знает. — Иван улыбнулся самой ледяной из всех возможных улыбок.
        —Зачем ты это делаешь, Ванька? Я говорила тебе…
        —Да, Наташа, ты мне много чего говорила. Главным образом, что я сам во всем виноват, что ты была так несчастна со мной.
        —Что, разве это не так?
        —Ну так что, он дал тебе почувствовать себя снова живой, молодой? Я правильно все понял? Я же признал все ошибки, сам приговорил себя к высшей мере и сам же себя расстрелял. Чего же еще тебе надо? Тебе Сережа позвонил? И что теперь?
        Наталья замолчала, потрясенно разглядывая своего бывшего мужа. Никогда он не заходил так далеко, и причина была очевидна. Причина сидела на ее подоконнике, в ее штанах и в ее майке, в неизвестном фартуке и с чашкой кофе в руках. И смотрела на Наталью невозмутимыми бутылочно-зелеными глазами. Красивая тварь, молодая.
        Все было куда хуже, чем говорил Сережа. Даже если между ними ничего нет.
        Особенно если между ними ничего нет. Он называет ее на «вы». Она варит ему кофе. Он рисует ее портрет.
        —Да ты в беде, Ванька, — пробормотала Наталья. Она поймала его взгляд и склонила голову набок так, чтобы он не смог отвернуться, заставила его смотреть ей в глаза. В ее усталые карие глаза красивой женщины, возраст которой выдавали не морщины, не мешки под глазами, а опыт, глубокое знание жизни «как она есть».
        Она всегда умела решать проблемы. Конь на скаку — без проблем. Коней мы удержим, это меньшая из проблем. Вот отбившийся от рук бывший муж…
        —Я не в беде, что ты мелешь! — покачал головой Иван, выдерживая ее взгляд. — Мы с тобой, Наталья, — вот это была беда.
        —Кто эта женщина? Ты ее совсем не знаешь!
        —Зато я хорошо знаю тебя. И тебе пора уходить, — проговорил Иван тихо, но твердо. Трудно поверить, как сильно эта женщина влияла на него. До сих пор при звуках ее голоса он вздрагивал и испытывал безотчетную грусть, разочарование, депрессию, сожаление и бесполезность любых усилий — все, с чем за годы их брака неразрывно переплелось и перемешалось слово «любовь». Добрая сотня полотен показывала их ссоры и повернутые прочь спины. Их любовь была как в хороших книгах — болезненной, надрывной, разрушающей. Хорошие книги часто растут на чьих-то могилах.
        Картины хорошо раскупали.
        —Сигареты есть? — спросила Наталья как ни в чем не бывало. Иван молча протянул ей пачку и помог прикурить.
        Они молча тянули дым и смотрели в разные стороны.
        —Почему твоя модель расхаживает по дому в моих старых штанах? — Тон обманчиво замаскирован под простое любопытство. Наталья говорила так, словно Ирины и вовсе не было в кухне вместе с ними.
        —Они нужны тебе? — завелся Иван. — Я попрошу ее переодеться. Кстати говоря, у меня тут много твоих вещей, надо бы как-нибудь перевезти их к тебе. Я могу их собрать.
        —Спешишь избавиться от всего, что напоминает тебе обо мне? — спросила Наталья зло. — Если бы ты мог, то прямо сейчас побежал, собрал бы все и скинул бы мне из окна, как это делают обиженные итальянские жены.
        —Это невозможно, — с той же сдавленной злостью ответил Иван. — Я живу на первом этаже. В этом не было бы нужного драматизма.
        Они снова замолчали, сверля друг друга взглядами, наполненными прошлым, которое протекало, как дырявая крыша, прямо им на головы.
        —Ты не считаешь, что с детьми нужно видеться почаще? — Наталья бросила это как горящий снаряд на крепостную стену, но Иван и бровью не повел.
        —Только скажи, когда ты готова мне их дать.
        —Это ведь и твой дом тоже.
        —Только не говори, что ты или твой любовник будете мне так рады в моем так называемом доме. Что встретите меня хлебом-солью, — фыркнул он.
        —Мучное вредно, — ответила она после длинной паузы.
        —Чего ты от меня хочешь, Наталья? — спросил Иван. — Тебе неприятно, что у меня кто-то появился? — Он сдавил еще сильнее Иринину ладонь, словно умоляя ее и дальше молчать, сохраняя эту дурацкую маску найденной вчера на улице любовницы, в пику его бывшей жене. Ирина сидела прямая как палка и была близка к тому, чтобы закатить пощечину — все равно кому, ему или его высокомерной жене.
        —Никого у тебя не появилось.
        —Тебя это больше не касается.
        —Ах, да. — Наталья пожала плечами. — Расскажи мне о том, какой плохой женой я была для тебя. Как я не готовила, совсем не интересовалась твоей жизнью, не посыпала тебе все корицей.
        —Наташа, уйди, — попросил Иван. — Я… мне нужно работать.
        —Работай! А пусть твоя нимфа и мне кофе сварит. В конце концов, мы ж теперь не чужие люди. Мы ж почти семья. Раз уж она сидит тут и слушает, как мы с тобой ругаемся? — все громче говорила Наталья.
        —Это неприлично, в конце концов! — прорычал Иван. Наталья устраивала ему сцену, а он ничего, ничего не мог с этим поделать.
        —Неприлично? А мне плевать! И на работу твою плевать. Думаешь, я поверю, что ты запирался и часами рисовал каких-то девиц просто потому, что они тебя вдохновляли?
        —Хочешь убедить себя в том, что я тебе тоже изменял, — пожалуйста! — крикнул Иван. — Ты вполне можешь сделать это и без меня. Всегда так делала. Зачем же теперь тебе нужно орать у меня в доме?
        —Когда-то это был наш дом! — крикнула она.
        —Да, Наташа, был. И ты все разрушила, — процедил сквозь зубы Иван. По лицу его бывшей жены пробежала сразу туча эмоций. Отвращение, злость, желание что-то сказать в ответ, сожаление о том, что уже было утеряно безвозвратно. Желание найти какой-то аргумент, продолжить бесконечное выяснение отношений. Интересно, со своим чертовым любовником она тоже так часами припиралась, придиралась к мелочам, упрекала во всех смертных грехах на свете?
        —Знаешь, Чемезов, а ведь ты скотина, — сказала она, найдя наконец правильные слова.
        Иван кивнул с облегчением.
        —Наконец-то ты об этом вспомнила, — улыбнулся он, а затем выпустил из рук Иринины ледяные пальцы и вышел в коридор, открыл входную дверь.
        Наталья же не спешила выходить, словно не желая облегчать Ивану задачу. Если уж он решил выгнать ее, то ему придется сделать это по-настоящему. Схватить за руки, выволочь по полу, вытолкав взашей. Наталья знала, что на такое у него кишка тонка. Слишком хорошо воспитан. Он просто тюфяк, слюнтяй.
        Но он всегда был — ее тюфяк, ее слюнтяй.
        Наталья стояла на кухне и курила. Ирина сидела рядом, на соседнем подоконнике, и смотрела на улицу.
        —Между нами ничего нет, — бросила Ирина.
        Наталья обернулась и криво улыбнулась:
        —Я знаю, дорогуша. Поверь, ты для него — никто.
        —Я верю, — холодно кивнула Ирина.
        Чемезов стоял за дверью, прислонившись горячим лбом к металлической пряжке дверного крепления. Наталья обожала это — ставить его в невыносимое положение на людях. Катастрофа, ходячая Хиросима. А он еще Ирину в это втянул. Теперь она уйдет — и будет права. Иван-дурак.
        Наталья проскользнула мимо и вышла, не оглядываясь. Мавр сделал свое дело, мавр может уходить. Иван оторвался от двери и посмотрел на Ирину, стоявшую в коридоре. Сейчас она уйдет.
        —Она не купилась, — сказала Ирина и ухмыльнулась хитрой улыбкой.
        Иван выдохнул с облегчением:
        —Плевать.
        —Вы все еще любите ее.
        —Люблю, но странною любовью, — усмехнулся Иван. — Нет, пожалуй, уже не люблю. Просто после стольких лет… Это как отрезанная рука, Наталья у меня до сих пор болит. Фантомная боль. Не могу контролировать себя. Я не должен был…
        —Да уж, не должны были, — согласилась Ирина.
        —Вы не злитесь?
        —Ужасно злюсь. С другой стороны, это не мое дело. Я могу от вас позвонить?
        —Да, конечно! — обрадованно кивнул Ваня Чемезов. Поразительная какая-то принцесса. Не злится.
        Ирина пошла к кабинету, где стоял стационарный телефон, но обернулась в дверях:
        —Я не знала, что у вас есть дети.
        —Да, двое, — улыбнулся он.
        Ирина кивнула и исчезла за дверью.
        Наталья подбежала к машине Ваньки Чемезова и со всей силы пнула ее колесо. Больше всего ей хотелось ворваться в мастерскую и выволочь оттуда эту сучку с каштановыми волосами, но она, конечно, не стала этого делать. Не потому, что боялась последствий. Плевать ей было на любые последствия, тем более это была бы далеко не первая модель Чемезова, которой досталось от ревнивой жены гения. Наталья вышла из дома бывшего мужа в глубокой задумчивости. Она вдруг почувствовала, что с ее Ванькой что-то случилось, что-то изменилось неуловимо на молекулярном уровне. Прав Сережа, прав. Что-то было не так с этой новой женщиной. И это было очень, очень нехорошо, что она попалась на пути именно сейчас.
        Как раз тогда, когда Наталья решила, что их с Чемезовым развод был ошибкой. Когда она решила вернуть его себе.
        Глава 9
        Мария Николаевна Огарева стояла у дверей в квартиру, когда услышала телефонный звонок. И конечно же, ключи, такие массивные и заметные обычно, тут же потерялись, запрятавшись за потрепанным кошельком, за расческой и телефоном, между страниц взятой в библиотеке книги — «Записки…» Анненковой — да за пузатым очечником с драгоценными солнцезащитными очками с линзами. Проблемы со зрением у Марии Николаевны начались еще в юности, и теперь она и трех пальцев не могла разглядеть перед своим носом без очков. Дочиталась. И ведь совсем не старая же женщина. Книжный червь.
        Но это не значит, что Мария Николаевна была слепой и не видела очевидных вещей.
        Она с самого начала опасалась, что от Саши будут одни проблемы. Но не потому, что он был плохим человеком. Скорее, наоборот, в нем было слишком много намешано даров природы и любви. Высокий, широкоплечий парень с голубыми глазами, легкомысленный прожигатель безмятежной жизни, к тому же младшенький в семье, а это всегда налагает определенный отпечаток. Когда Саша улыбался своей открытой, беспечной улыбкой, он становился похож на юного Роберта Редфорда. Он любил Ирину, в этом тоже не было никаких сомнений.
        Просто рядом с такими редко ночует счастье.
        Мария Николаевна чуть не расплакалась, когда звонок за дверями стих. Не успела! Где эти чертовы ключи? Дернул черт выйти из дома. Надо было сидеть и ждать, и ничего страшного. Можно одно воскресенье и пропустить. Пережила бы, простилось бы ей. Ах, вот они, в наружном кармане. Старая дура, засунула ведь сама, чтобы не искать. Склероз, что ли?
        Впрочем, не такая уж и старая. Совсем не старая. Как говорили в одном кино — в сорок пять жизнь только начинается. Марии Николаевне было сорок шесть, но чувствовала она себя в последнее время на все сто шесть. В последнюю неделю, если быть точной. До этого случались дни, когда ей хотелось петь и плясать хоть круглыми сутками. Когда родилась Ирина, Марии Николаевне только-только исполнилось двадцать. Юная скрипачка, студентка консерватории, практикантка, и Станислав Огарев — уже довольно известный к тому времени музыкант, дирижер, теплый, бархатный баритон. Разница в восемнадцать лет тогда казалась ничтожной. Счастье для фортепьяно с оркестром. Тягучие, сонные утренние часы под бормотание новостей. Стас в своем кресле, со своим кофе в руках. Иринка у него на коленях, и вьет из него веревки, и добивается от восторженного отца всего, чего только пожелает. Зеленоглазая принцесса.
        Отец возвращался с концертов затемно, всегда поздно, и всегда настаивал на том, чтобы Маша не ждала его и обязательно вовремя ложилась спать.
        —Будешь беспокоиться и нервничать — появятся ранние морщины. Я тебе потом за пластического хирурга платить не буду, так и станешь ходить как шарпей, — угрожал он с притворной суровостью.
        Мария Николаевна возмущалась и даже кидалась в мужа тапками, больше в шутку. Но в конце концов привыкла ложиться в одиночестве, а просыпаться рядом с ним. И к цветам привыкла, которые он притаскивал домой с каждого концерта. Сама она с комфортом и полным удобством для себя работала в музыкальной школе и занималась Ириной. Она ее воспитывала, а Стас ее баловал. Однажды, вспомнила Мария Николаевна, она оставила на плите ужин и легла спать, как всегда. Иришка тогда уже была большая, училась на историческом, занималась до одури какими-то современными танцами, пропадала целыми днями и мечтала улететь на археологические раскопки в Казахстан. Уже поздно ночью Марию разбудил хохот Стаса, который она сначала приняла за крики о помощи. Тоже, скорее всего, под влиянием большого объема употребленных новостей.
        Маша вскочила и в ужасе побежала в кухню, где и застала Стаса с крышкой от утятницы в руках. На крышке все еще висела записка, вставленная в ручку, — Машины инструкции по разогреванию гуляша.
        —Что случилось? — хмуро спросила она, а Станислав только кивнул на кастрюлю.
        —Посмотри сама, — хмыкнул он.
        Мария Николаевна вспомнила, как склонилась тогда над пустой, даже помытой утятницей, на дне которой лежала еще одна записка. «Папа, ты опоздал» — написала их дорогая дочь и пририсовала рожицу. Стас продолжал хохотать, больше над недовольным видом своей супруги, чем над тем, что дочка слопала его ужин.
        —Ты ее разбалуешь, и ее никто не возьмет замуж, Стас! — проворчала тогда Мария, еле сдерживая улыбку.
        —Ну и пусть, Машуля. Себе оставим такую красоту! — так он ответил. Как в воду глядел.
        Через год после его смерти появился Саша. Ира смотрела на него так, словно не могла наглядеться. Можно понять, красивый парень. И вовсе не плохой человек. Просто с такими, как он, очень сложно найти общий знаменатель. Они никогда не хотят простых вещей. С ними всегда сложно.
        Как все быстро промелькнуло и испарилось в утренней дымке среди белых ночей… Вдова. Это слово никому не подходит.
        Подруги говорили, что нельзя хоронить себя дома, нельзя жить интересами дочери. Но Мария Николаевна холодела от одной мысли о том, что кто-то другой, чужой будет ходить по их со Станиславом квартире, что кому-то другому она будет готовить ужин. Разве может выйти что-то хорошее из такой ерунды? Даже мысли об этом были — как предательство.
        Одной лучше, спокойнее.
        Лишь бы у дочери все было хорошо. Она ничем не заслужила такого. А теперь вот, возможно, она звонит своей матери, а той нет дома. Как же так! Может, что-то случилось и ей нужна срочная помощь! Может быть, наводнение. Говорили, в Москву идет северный фронт или циклон. В Европе беженцы.
        Мария Николаевна, ты явно пересмотрела новостей, моя милая.
        Она влетела в квартиру и подняла трубку старого, даже скорее старинного аппарата, хотя и понимала, что звонок уже оборвался. Три дня назад от дочки прилетела эсэмэска. «Добралась нормально, поезд очень удобный. Позвоню, как только будут новости».
        Так и не позвонила. Может быть, не было новостей?
        Мария Николаевна в сердцах откинула сумку в сторону и плюхнулась в кресло, где раньше любил сидеть муж. И что теперь делать? Нервничать? А что, если это вовсе и не Ирина звонила? Может быть, это звонили из ЖСК, хотели спросить, не нужны ли мне новые пластиковые окна. Они всем их предлагают по десять раз в год, а потом выясняется, что стоят они дороже, чем если просто заказать у фирмы. Да у Марии Николаевны и так окна хорошие. Зимой в квартире тепло. В их городе зима долгая, серая, плаксивая.
        Мария Николаевна заставила себя отойти от телефона, серьезным усилием воли подавив порыв сесть напротив аппарата и просто ждать, ждать, ждать.
        Нужно приготовить что-то на обед. Есть не особенно хочется, но нужно же соблюдать режим. Можно испечь кекс, но если она испечет его, то весь и слопает. Иринки-то нет! Может быть, заняться цветами? Вроде сегодня не так уж и жарко. Подрезать, сорвать подвядшие бутоны, подкормить цветочки.
        Она почти расслабилась, когда телефон зазвонил снова.
        —Алло! Я слушаю! Ира! — выпалила в трубку она. — Ты звонила?
        —Алло! Алло! — Голос дочери звучал непривычно, издалека. Сквозь треск и шум было не разобрать, в каком она настроении. И, кажется, ей было плохо слышно.
        —Говори, Иришка! — крикнула Мария Николаевна. — Как дела?
        —Мама, ты меня слышишь? — проскрипело эхо в трубке, и Мария Николаевна испугалась, что их могут вообще разъединить. Но затем что-то щелкнуло, и шум исчез.
        —Ира, ты здесь?
        Пауза длилась долго, и было неприятно тихо в трубке. Затем Мария Николаевна услышала вздох.
        —Ты была в церкви? — спросила Ира. — Я звонила, тебя не было дома.
        —Я… ты не звонила два дня. Я думала, успею вернуться, — принялась оправдываться мать.
        —Мама, это ничего. Все нормально. Я просто так спросила.
        —Как ты, девочка моя? Что с твоим телефоном? Он все время недоступен.
        —Я потеряла его.
        —Что? Как? Когда? — Для мамы, как и для многих из ее поколения, техника была священна, а ее потеря равнялась катастрофе. Маленькой, конечно, но все же. Ирина покачала головой, бросая взгляд на дверь. Интересно, дорогой получается разговор? Нужно будет узнать.
        —Я… все нормально, мам, телефон — это ерунда. Я как куплю новый, сразу дам тебе номер. Лучше скажи, мам… у вас там нет новостей? — В вопросе прозвучала невольная, неконтролируемая надежда. Мария Николаевна хотела что-то ответить, да не нашла слов. Так и молчала, и по этому молчанию стало понятно, что сказать ей нечего. Потом мама тихо сказала:
        —Я молилась, Ира. Подала записку. Все будет хорошо, конфетка.
        —Не говори мне этого, мама. — Голос дочери стал сухим, колючим, как кактус. — Не надо, я не хочу этого слышать. Мне все равно.
        —Все равно?

«Ну вот, — подумала Ирина, — мать обидела. Трудно тебе было, что ли, промолчать? Трудно было бросить пару ничего не значащих, но таких успокаивающих фраз?» Ирина знала, как важно для ее матери это — знать, что бог на их стороне. Но что-то внутри, что-то злое и несчастное, не давало Ирине сделать это. Люди способны на все, но кое-что все же выше их сил. Ира вдохнула поглубже и сказала то, о чем думала весь вечер и ночь, что не давало ей покоя, ныло и кровило, как рана на стесанной коленке.
        —Я была там, мама. Два дня простояла, и знаешь что? Мама, ее нет! — пробормотала Ира, и стало слышно, что голос дрожит. — Ее нет в квартире. Уже месяц как.
        —Постой, дочка, откуда ты знаешь? — Мария Николаевна осела на пуфик рядом с аппаратом и схватилась за ручку, пришпиленную к большой, в линейку, тетради для записей. — Ты уверена? Ты там была, прямо в квартире? Ты говорила с ней?
        —Я говорила с жильцами, мама. Они живут там уже месяц и собираются жить еще год. Еще ГОД, мама! — прошептала дочь и замолчала, пытаясь справиться с паникой.
        —А ты спросила, где Анна Викторовна?
        —Я спросила. Я сказала, что принесла телеграмму для нее.
        —И что? — Сама того не замечая, Мария Николаевна принялась рисовать что-то на листке.
        —Они мне не поверили. Решили, что я интересуюсь квартирой. Хочу перебить их контракт на аренду. Сказали, что у них был агент, что все оформлено по закону. Мама, ее нет. Она солгала, понимаешь? Ни в каком она не в отпуске и не была в нем. Она уехала, переехала куда-то. Прячется от нас. Ты понимаешь, что это значит?
        —Успокойся, Ира. Ты должна успокоиться и позвонить Марку. Это может означать все, что угодно. Ты пробовала с ней связаться?
        —Она не брала трубку, мама. С каких бы номеров ее ни набирали, с мобильных, с городских, с московских. Абонент недоступен. Она, наверное, сменила номер. А теперь, без моего телефона, я ведь никому и позвонить не могу. Мама, ты найди мою записную книжку у меня в комнате, ладно? Мне нужны телефоны Марка и ее телефоны. Я ни одного номера не помню, представляешь? Только наш домашний. Кошмар.
        —Ты… — Мария Николаевна не замечала, что волнуется, что сердце стучит как заведенное, а ручка царапает исчирканный листок. Она не знала, что сказать Ирине. То, что Анна Викторовна соврала им и исчезла, было непостижимо и страшно. — Ты вернешься?
        —Нет, не могу сейчас. Я останусь в Москве, пойду к ней на работу, буду искать ее друзей, знакомых, врагов. Ее парикмахера и маникюршу.
        —Девочка моя, бедная моя девочка, — всхлипнула Мария Николаевна, и Ирина тут же почувствовала ощутимый укол в области сердца.
        —Мама, ты не должна… Не обращай внимания на меня. Я рада, что ты ходила и молилась. Молись еще, мама, ладно? — Голос Ирины шелестел, а Мария Николаевна плакала. Но становилось легче. Слезами омоюсь.
        —Где ты ночевала? — спросила Мария Николаевна, справившись немного с эмоциями. — Ты правда в порядке? Хочешь, я тоже приеду? — предложила Мария Николаевна, но Ирина тут же отказалась. Еще не хватает маму втянуть в эти бессмысленные кошки-мышки с Анной Викторовной, змеей подколодной.
        —Нет-нет, не волнуйся за меня. Я буду звонить. Мне… мне пора, мам. Мне еще с Марком… объясняться. Ты лучше скажи, ты таблетки пьешь? Спишь нормально?
        —А ты? — с вызовом уточнила мать. — Нам с тобой одни и те же таблетки прописали.
        Нервы предполагалось лечить транквилизаторами, но от одной прописанной доктором из поликлиники таблетки Ирина целый день не могла собраться и заставить себя думать ясно. Так что вся пачка успокоительного полетела в мусор. Ирина не хотела, не собиралась успокаиваться.
        —Ладно, мам. Держись там, хорошо? — Ира нажала отбой и сглотнула навернувшиеся на глаза слезы. Все не как у людей. Кошмар какой-то.
        В комнату постучали. Иван постучал, словно это вовсе не его кабинет был. Воспитанный какой! Ирина невольно улыбнулась и крикнула:
        —Заходите, чего вы там скребетесь?
        —Не хочу мешать, — бросил Иван, все еще нахохленный, взъерошенный после похмельной встречи с бывшей женой. — Я хотел спросить: как вы умудрились занавески постирать? И, главное, зачем? По какому праву?
        —Это не я, это Мойдодыр приходил.
        —Кто? — вытаращился на нее Иван.
        —Рекламу не видели? Говорящий летающий умывальник. Он ко всем приходит. — Ирина усмехнулась. — Ко всем грязнулям.
        —Не надо было, Ира. Я вовсе…
        —Господи, ну чего вы из всего делаете проблему-то? Вы, кажется, рисовать хотели? — возмутилась Ирина. — Или вы не в состоянии?
        —Я-то? Да всегда готов! — и Ваня Чемезов отсалютовал Ирине по-пионерски, но она признаков понимания не проявила. Юная, о пионерах не слышала. Иван посмотрел на девушку, прикидывая, сколько ей может быть лет. Никак не больше двадцати пяти. Может, даже меньше.
        —Ну, так идите.
        —А вы? — опешил он.
        —А я еще один звонок сделаю и тут же приду. — Ее голос прозвучал до того сухо и по-деловому, что Иван не сдержался и рассмеялся.
        —Сейчас вы в точности звучите как моя бывшая жена. Даже слова те же. Только она так говорила, когда я пытался склонить ее к… — Иван тут же осознал, насколько неприлично то, что он говорит, должно быть, выглядит для Ирины. Посмотрел на нее, но она только рассмеялась.
        —Идите, Чемезов, идите. Мне платье надеть? Как вы желаете меня рисовать?
        —А что, можно без платья? — Ваня замаскировал фразу под шутку, но шокированное лицо Ирины было ему ответом. Он резко развернулся и вышел, пока в него не полетела тапка. Ирина же набрала номер Марка Калганова.
        Тот не ответил ни с первого раза, ни со второго. Только наслушавшись прилично гудков без ответа, Ирина вспомнила о том, что сегодня воскресенье и что Марка никак не может быть в офисе.
        На звонок на мобильный он ответил почти сразу, хотя, Ирина знала, Марк часто пропускал звонки с незнакомых номеров. Особенно в его собственный выходной.
        Возможно, он ждал ее звонка. Ведь, в конце концов, у хорошего адвоката, как и у врача, не бывает настоящих выходных. И иногда, если не взять вовремя трубку, могут пострадать люди.
        —Марк, это я, — сказала Ирина, уверенная в том, что старый Сашин друг узнает ее без малейших проблем. Ему она доверяла если не полностью, то очень во многом. Самое важное — могла говорить свободно, не боясь расстроить или напугать. Ему она могла рассказать о том, как расстроена и напугана сама, с ним не надо было делать вид, что все в порядке, что она держится.
        —Где тебя носило? Я думал, ты позвонишь позавчера! — возмущенно вспылил Марк.
        —Я потеряла телефон, Марк.
        —И что, два дня искала? — добавил он с сарказмом.
        —И деньги. Все, и карточку, и наличные, и документы. Я забыла все в метро.
        —Что? — пробормотал Марк, чуть остыв. Он и правда волновался, когда Ирина исчезла, словно растворилась в воздухе, а ее телефон отвечал механическим голосом, что абонент временно заблокирован. Ему совсем не нравилась ситуация, в которую все они попали, и то, с какой поспешностью Ирина уехала в Москву, не слушая никаких разумных доводов и глядя на него бешеными, блестящими от ярости глазами цвета мокрой темной травы. Но сопротивляться ее напору он не мог, не имел ни сил, ни желания. А если вдруг ему хотелось послать все к чертовой матери, то Ирины глаза — потрясенные, полные невысказанных обвинений — вставали в памяти. Он должен был сделать что-то, чтобы демоны в его душе утихли. Чувство вины — не самое легкое и уж точно не для него.
        Ирина ни разу слова не сказала Марку, не обвинила его ни в чем — ни тогда, год назад, ни сейчас. Красивая женщина, страстная и… добрая, что ли. Неудивительно, что Сашка потерял от нее голову.
        Марк включил компьютер и открыл страницу браузера.
        —Диктуй свой номер. Пароль в личном кабинете помнишь? Я позвоню в банк.
        —Да, — кивнула Ира. — Ты думаешь, ты сможешь что-то найти?
        —Сейчас посмотрим, — процедил Марк, загружая страницу. Детальный отчет показал, что с того момента, как аппарат был потерян, с него несколько раз звонили на неизвестные номера, а затем, вот жалость, все оставшиеся деньги, около двух тысяч, просто перебросили на оплату какого-то интернет-сервиса. Просто сняли деньги, а аппарат, скорее всего, продали. Сумка?
        —Ты звонила в метрополитен? Если сумку нашли, ее могли передать в отделение полиции. Тогда твои документы там. Много было наличных?
        —Нет, не много. А что, если сумки там нет?
        —В любом случае, чтобы вернуться домой или чтобы оставаться в городе, тебе нужно пойти в полицию и написать заявление. Получить временное удостоверение личности с фотографией. Запомни, не справку об утере паспорта, хотя ее тоже надо будет сделать, а именно удостоверение. Ты меня поняла? Ты где остановилась?
        —У… знакомого, — сказала Ирина после секундной задержки. А как еще назовешь ее Ивана? Уже третий день пошел, а стало быть, точно — знакомый. Но не друг. Просто симпатичный мужчина с красивыми серыми глазами и артистичными движениями больших мужских рук. Марку обо всем этом знать не обязательно. Может неправильно понять, особенно учитывая то, что он больше Сашин друг, чем Ирин.
        —Я сейчас позвоню кое-кому в Москве, у меня там есть знакомые. Тебе помогут. Не волнуйся ни о чем, деньги я тебе передам. Координаты вышлю на емейл. Ты сможешь его получить?
        Ирина огляделась и заметила принтер и компьютер на столе.
        —Думаю, что смогу. Я спрошу у своего знакомого.
        —И еще, я перешлю сейчас тебе копию твоего паспорта и электронный билет на поезд. Скажешь, что ты просто туристка, регистрация тебе не нужна. Нужен будет адрес. Тебе нужно, наверное, снять номер в гостинице. Что за знакомый, у которого ты остановилась?
        —Я расскажу тебе потом, Марк, ладно? Мне неудобно, я разговариваю по межгороду.
        —У тебя будет возможность распечатать копии? — Марк был настоящим профессионалом, он не упускал никаких деталей, даже самых мелких. Слышать его уверенный голос было приятно, как будто ты снова оказалась дома. Он знал, что нужно делать, и оставалось только слушаться его и ждать. Но как раз ждать было невыносимо.
        —Марк, я думаю, Анна Викторовна намеренно прячется от меня. Что мне делать?
        —С чего ты это взяла?
        —С чего я взяла? Я была там, Марк. Как ты думаешь, кого я там встретила? У нее в квартире живут чужие люди!
        —Может быть, это ее друзья?
        —Я говорила с ними! Это — жильцы. У них годовой контракт… — И Ирина сумбурно вывалила на Марка все подробности ее нелепого визита в дом в Пожарском переулке.
        —Ира, Ира, Ира! — повысил голос Марк. — Не надо делать преждевременных и необоснованных выводов. Она сдала квартиру, это факт. Но ведь это может означать и миллион других вещей.
        —Например? — ожесточилась Ирина. — Приведи мне другое возможное объяснение, почему женщина ее воспитания, доходов и положения вдруг сдает свою ненаглядную квартиру каким-то чужакам и перестает отвечать на звонки.
        —Может, она заболела? Может, у нее рак и она уехала лечиться? — спокойно ответил Марк. — Или она завела любовника и не хочет, чтобы кто-то об этом знал. Но ей нужно больше денег, чтобы его содержать.
        —В шестьдесят четыре года? Марк, ты издеваешься? — разозлилась девушка.
        —Ира, я не говорю, что ты не права. Я только говорю, что нам нужно что-то еще кроме твоего разговора с квартирантами, о которых ты ничего не знаешь. Даже их имен. Может быть, завтра их там не окажется в квартире. Что тогда? И ведь ты понимаешь, что ничего незаконного в сдаче квартиры в аренду нет. Ты понимаешь, да?
        —Что мне делать, Марк? — Ирина снова почувствовала, как дикая слабость и отчаяние подступают к горлу. — Что, если я ее не найду?
        —Мы найдем ее, обязательно найдем. — Голос Марка звучал уверенно, успокаивающе. — А сейчас иди и сделай все, о чем я тебя попросил. Дай мне пару часов, чтобы все подготовить. И, пожалуйста, без отсебятины, Ира. Держи нервы под контролем. И купи себе телефон. Не плачь, ладно?
        —Я поеду к ней на работу.
        —Нет! — крикнул Марк устало. — Ну Ира!
        —Я поеду! — уперлась она. — Я не могу сидеть так, без дела.
        —Ира!
        —Что, Марк?
        —Во всяком случае, пообещай мне, что ты не станешь приближаться к ней, не наделаешь глупостей. Можешь ты дать мне честное слово, что не наделаешь глупостей? — Марк прикусил губу и покачал головой. Понять Ирину было легко, остановить — куда сложнее.
        —Какие глупости, ты боишься, я наделаю, Марк? — спросила Ирина Огарева очень-очень недобрым тоном. Но ответа дожидаться не стала, нажала кнопку отбоя.
        Она переоделась в свое платье и перешла в мастерскую, где несколько следующих часов подряд просидела в кресле, к радости Ивана.
        Это было просто поразительно, если не сказать — странно, насколько спокойна, неподвижна и грациозна была его модель. Иван работал сосредоточенно, методично и увлеченно, ловко орудуя мастихином. Приличного размера холст — он решил, что это будет большой портрет. Пробы цветов, мазков, попытки разглядеть будущую работу, разложенные по столу эскизы и наброски. Ирина словно не замечала ничего вокруг.
        Ей не было любопытно, она не просила посмотреть хоть одним глазком, не старалась выглядеть получше или сесть более изящно — словом, не делала ровно ничего того, что обычно так свойственно красивым женщинам, с которых пишут портреты.
        Ирина просто ушла в себя, погрузилась так глубоко, что ни звуки тихой джазовой музыки, ни ненавязчивый разговор, ни беспокойство, ни смех не проходили сквозь невидимую стену.
        Это было не очень-то приятно. Красивая, одухотворенная, но совершенно закрытая, Ирина вела себя так, словно вообще забыла про Ивана. Пару раз он пытался зацепиться хоть за что-то. Погода, природа, стили в искусстве и даже глупые, пошловатые анекдоты, совсем уж для провокации, — без эффекта. Ирина отвечала невпопад и пропускала вопросы, словно не слышала их. Не обижалась на пошлости. Никуда не годится!
        В конце концов Иван смирился и перестал ее дергать. В каком-то смысле так было даже лучше, говорил он себе. Но самовнушение не действовало, и он ничего не мог поделать — обижался и хотел встать и встряхнуть Ирину за ее тонкие плечи, а потом откинуть назад ее голову, погрузить пальцы в спутанные каштановые волосы и заглянуть в глубокие изумрудные глаза в поисках ответа.
        Совсем с ума сошел?
        Он писал ее портрет, незнакомка в терракотовом сидела и напряженно обдумывала что-то, неподвижная статуя.
        Так даже лучше, дурачина ты!
        И все же, работая с упоением и наслаждением, Иван поймал себя на том, что хочет большего, чем эта безмолвная тишина. Хочет разговоров и ее насмешек, улыбки на ее лице. Он не понимал, почему бы Ирине не быть с ним, здесь и сейчас. Чем его общество ее не устраивает?
        Именно поэтому, когда девушка вдруг ни с того, ни с сего встала и спросила у Ивана, можно ли распечатать почту с его компьютера, он побледнел и почувствовал себя оскорбленным. Чемезов встал и только сухо кивнул, не задав ни одного вопроса о том, как и почему был так неожиданно прерван их сеанс.
        Задумчивая, Ирина поискала что-то в компьютере, пока Иван (гордый и независимый) демонстративно громко гремел посудой в кухне. Затем она вышла из его кабинета в коридор с парой листов в руках, натянула на ноги шпильки и пошла к выходу.
        Это было уже слишком! Иван выскочил в коридор и сощурился, прожигая полным возмущения взглядом дырку в терракотовом платье.
        —Вы уходите? — спросил он, и в ответ, он мог бы поклясться, Ирина посмотрела на него так удивленно, будто вообще забыла, кто он и откуда тут взялся.
        —Да, Иван, простите. Мне нужно…
        —Вот так, ни с того ни с сего? — нахмурился он.
        —Вы обещали не задавать вопросов.
        —А вы обещали позировать! — бросил он в ответ. Ирина пожала плечами и развернулась к нему, посмотрела так, словно хотела что-то сказать, но затем только покачала головой и шагнула прочь. Уже в дверях мужчина остановил ее.
        —Вы вернетесь? — спросил он, проклиная себя за эту слабость. Да черт с ней, с этой принцессой.
        Ирина помедлила, словно не зная, что ответить, а затем медленно, неуверенно кивнула:
        —Я вернусь.
        Глава 10
        Она действительно вернулась. Поздно ночью, около часу ночи, если быть точным, открыла дверь ключом, который Иван буквально заставил ее взять. Чемезов в этот момент сидел на кухне и курил. И злился на себя. Весь прошедший вечер он потратил на то, чтобы убедить себя в том, что с этим нонсенсом надо что-то делать.
        Нужно прекратить это безобразие, перестать унижаться и выпроводить эту ненормальную взашей. А что? Модели из нее не получается. Какие модели вот так вскакивают и уходят? А что, если он только разошелся, поймал волну вдохновения и готов создать шедевр?
        Она сама — вдохновение. Она уходит — и все кончается.
        Но ведь это пройдет. Ване Чемезову много раз в жизни приходилось переживать нечто подобное, и далеко не всегда ему удавалось поймать вдохновение за хвост. Что-то исчезало, что-то менялось, оставляя его разочарованным и злым, но каждый раз вдохновение озаряло его вновь, и беспокойное сознание находило новый повод загореться и увлечься новым образом, мечтой. Художники непостоянны, впечатлительны и подвластны моменту.
        Нужно сказать ей, что он не нуждается больше в ее услугах. Да-да, именно так.
        Трезвый и злой, он наслаждался своей твердостью намерений. Представлял, как откроется дверь, и она войдет в мастерскую, а он встретит ее спокойным холодом. Не станет устраивать цирка, не будет объяснять, почему так решил, не выскажет никаких претензий. Будет сидеть, спокойный и вежливый, по-прежнему доброжелательный. Он предложит ей чаю или кофе, посидит молча, даст Ирине прийти в себя.
        Скажет, что она может переночевать, ведь не гнать же ее на улицу на ночь глядя. И дальше Ваня Чемезов сможет снова стать самим собой, планировать дни, думать о работе, встречаться с друзьями. Уедет в Крым до конца лета. Выкинет все наброски. А если кто-то спросит — Сережа или Наталья, не приведи господь, — скажет, что передумал. Пожмет плечами так, словно вся эта история ничего не значит для него, не стоит и мимолетного вздоха.
        Заберет детей и уедет в Крым. Закроет мастерскую.
        Иван представлял себе, как это будет здорово: оказаться на море, писать рыбаков на разбитых, облупленных лодках, людей на пляжах, чаек, ворующих еду прямо со столов в дешевых кафе. Никаких вопросов, ничего непонятного, никаких тайн. Да. Именно так и поступит. Он достаточно уважает себя, чтобы не бегать за неизвестными девицами, какими бы интересными они ни были.
        —Почему вы не спите? — Ее голос бархатный, низкий. Ирина удивленно посмотрела на него, одна ее бровь приподнялась чуть выше. Такие красивые глаза, такие живые эмоции. Иван изумленно рассматривал перед собой незнакомку в светло-серых джинсах, тонкой рубашке с коротким рукавом и с подвязанными платком волосами.
        —Что с вами случилось? — спросил Иван и только потом понял, каким наивным может показаться его вопрос. Как будто теперь она ответит.
        —Что случилось? — Ира улыбнулась кончиками губ, поставила на стул бежевую сумку и бордовый пакет, она помахала рукой, отгоняя от себя клубы дыма. — Я просто переоделась. Не могу же я вечно оставаться в образе! Но вы можете не волноваться, платье на месте. Ну и накурили. Вы не боитесь превратиться в джинна?
        —Почему в джинна? — переспросил он, а Ирина вдруг вынула из его руки недокуренную сигарету, потушила ее в «легочной» пепельнице и подсела, смотря ему прямо в глаза.
        —Потому что вы такими темпами скоро сами превратитесь в дым и сможете жить в лампе! — Она склонила голову набок и так улыбнулась ему своими очаровательными зелеными глазами, что Иван сразу в них потерялся.
        Ему снова захотелось утащить ее в мастерскую, усадить в кресло, рисовать. Поцеловать. Вот черт! Дурак, влюбчивый дурак. Этого только не хватало. Держись плана — или ты пропал.
        —Что это тут у вас? — Ирина с интересом посмотрела на фотографии, разложенные перед Иваном. — Вы решили переквалифицироваться в фотографа? Тут что, все ваши работы?
        —Это… материалы для каталогов, — пробормотал Иван, и его планы полетели к чертям. Он начал показывать Ирине фотографии своих работ, спрашивать ее мнения, смотреть, как ее тонкие пальцы раскладывают фотографии на столе, перемещают их, меняют местами.
        Она с ним, смеется, и шутит, и похлопывает по плечу. Ирина здесь и сейчас, с ним, и Ване Чемезову стало хорошо и спокойно, словно мир, летевший в тартарары, остановился и снова принялся вертеться по положенной ему орбите. За ночью придет день, за днем — другой, третий. За летом придет осень, но это — еще очень, очень не скоро. Хвала Сварогу.
        —Помилуйте, барышня, а эта-то фотография чем негожа? — притворно возмутился Иван, когда Ирина забраковала последнюю фотографию «Завалинки».
        —Больше света, нужно больше света. Вы что, на мыльницу снимали? — спросила она строго. Чайник кипел, и бутерброды появлялись и исчезали на заваленном бумагами столе. Иван смирился и махнул рукой — бог с ней, с гордостью. Ирина весела и довольна, помешивает чай в большой кружке с нарисованной улиткой.
        —Так странно смотреть на вас в этом наряде, — признался он в конце концов. — Вы что, ограбили супермаркет? В платье вы похожи на девушку из прошлого века.
        —Не волнуйтесь, ни одного супермаркета не пострадало, — «успокоила» его Ирина. — Но вы напрасно придумали себе даму с камелиями. Поверьте, я самая обычная девушка из двадцать первого века.
        —Ничего обычного в вас нет, и не надейтесь, — заверил ее Иван. — И не спорьте, барышня, я же художник, мне виднее. Хоть какие джинсы натяните.
        —Хотите сказать, стой я тогда на улице в джинсах, футболке и бейсболке, вы бы все равно подошли ко мне? Уж позвольте вам не поверить, дорогой мой художник! — Ирина рассмеялась. — Нет-нет, терракотовое платье и шляпа — вот что вам виднее.
        —Поедете со мной завтра? — спросил Иван, продолжая улыбаться.
        —Завтра? Куда? Во сколько? И, главное, на черта я вам сдалась?
        —Вы поможете мне с каталогами. В конце концов, вы же уже пересмотрели все фотографии, и я могу вас заверить, со вкусом у вас все в порядке.
        —Ничего подобного! Вы же сами раскритиковали меня за выбор джинсов.
        —Это ерунда, рациональность непобедима. Джинсы слишком удобны, их придумал дьявол. Так поедете?
        —Не думаю, что это хорошая идея, — покачала головой Ирина. — Нет, правда! Я же ничего не понимаю в искусстве.
        Чемезов сам не знал, зачем он делает это, но он принялся уговаривать Ирину с такой изобретательностью и настойчивостью, что ей не оставалось ничего другого, кроме как согласиться.
        Чемезов проводил девушку в свой кабинет, где для нее было постелено, и пожелал спокойной ночи, хотя от ночи осталось — всего ничего и за большим окном уже светлело. Уходя к себе в студию, укладываясь на разложенное в длину кресло, Иван покачал головой и усмехнулся:
        —Да уж, не слишком убедительно для человека, мечтавшего избавиться от этой девицы. Девицы, м-м-м. — И мысль о том, что Ирина прямо сейчас спит в соседней комнате, разметав каштановые волосы, вызвала волну тепла и волнения. Усталый Иван закрыл глаза и уснул с улыбкой. Конечно, оставался риск, что, когда он проснется и откроет глаза, ее уже не будет. С такой девушкой, как Ирина, ни в чем нельзя быть уверенным.
        Но утром, когда он проснулся, Ирина не исчезла. Иван тихонько постучал, а когда не услышал ответа, приоткрыл дверь — сердце все же ухнуло и сжалось от неприятных подозрений. Ирина еще спала, укрываясь в подушках от солнечных лучей. В длинной рубашке, которой Иван не помнил, не его, она лежала на животе поверх простыней, одна рука под головой, другая отчего-то вцепилась в простыню, со всех сил зажав в кулачке ткань. Взгляд скользнул ниже, и Иван невольно вздрогнул и глубоко вдохнул, не в силах оторвать взгляда от длинных обнаженных ног, сплетенных вместе.
        Нельзя так стоять! Она бы убила тебя, если бы увидела, и ты, злыдень, прекрасно знаешь это.
        Иван посмотрел на лицо, почти полностью скрытое каштановыми волосами, и улыбнулся. Какая девушка! Иди, зубы чисти!
        Через полчаса Ирина, умытая и переодетая, сама пришла в кухню, привлеченная вкусными запахами. Иван обернулся и застыл, в очередной раз отмечая то, как разительно меняется его незнакомка. Дама с камелиями, туристка в джинсах и платке-бандане, длинноногая сонная нимфа в рубашке. И вот — здрасте-мордасти — аристократка-гольфистка в светло-голубых шортах-бермудах и белоснежной футболке. Сам Иван, в спортивных штанах, заляпанных краской (а что в его мире не было заляпано краской?!), и майке, в ее фартуке с морковками, суетился, обжаривал шампиньоны, раскладывал по тарелке наломанный кусочками сыр.
        —Боже мой, вот где искусство! — рассмеялась Ирина, сонно потягиваясь.
        —Я лично не знаю, кто придумал эту глупость, что место женщины на кухне. Все лучшие повара, каких я знаю, — мужчины, — пробормотал Иван, продолжая работать с самым деловым видом, на который только был способен.
        —Не нахожу что возразить! — призналась Ирина. — Вам этот фартук идет куда больше, чем мне.
        —Странно, что вы не находите что возразить. А я-то думал, что вы — феминистка и борец за равноправие.
        —Разве бывают феминистки на шпильках? — удивилась Ирина.
        —А вы не на шпильках. Вы босая и вполне можете оказаться кем угодно! — Иван проследил глазами за тем, как Ирина стащила из-под его руки кусочек сыра.
        —М-м-м, — протянула она, жмурясь на солнышке.
        —Так, грабеж средь бела дня! — делано возмутился Иван.
        Ирина только широко улыбнулась, залезла на стул с ногами и потянула руку к другому кусочку.
        —Давно я не видел в моей мастерской человека в такой белой футболке, — заметил Иван между делом, когда Ирина отошла, чтобы сварить кофе в турке. — Прямо даже жалко ее.
        —Думаете, заляпаю? Ничего, переживу, — отмахнулась девушка, замешивая свой фирменный кофе. Ивану, конечно, было интересно, откуда взялось это все: иновый мобильный, и куча (ну, или, по меньшей мере, кучка) новых вещей. Сумка, кроссовки и босоножки, которые стояли в прихожей около двери.
        —Я смотрю, вы вчера выпотрошили магазины по полной программе!
        —Женщина не может довольствоваться малым, вы разве не знали? — улыбнулась Ирина своей насмешливой улыбкой и сонно зевнула. Никак не проснется до конца, что и понятно: легли-то во сколько. Сегодня она совсем не такая, как вчера. Спокойна, весела, игрива. Никаких погружений на дно подсознания, никаких уходов в себя. Но при этом, конечно, никаких объяснений, одни отмазки и отговорки. Иван встал рядом с ней около плиты, внимательно наблюдая за тем, как Ирина сдувает бегущую вверх кофейную пенку. Она склонилась и сосредоточенно смотрела на поверхность обманчиво спокойной черной гущи, из-под которой наверх уже бежала буря. Ирина складывала губы в трубочку и аккуратно дула, чтобы буря утихла, осела снова. До нового подъема. Три раза, прежде чем газовая плита была отключена.
        —Интересный метод.
        —Так вкус получается насыщеннее, — пояснила Ира. — Ну что, похоже, мы с вами сегодня завтракаем как короли?!
        Это было так легко, словно они делали это вместе сотню раз. Он поджаривал хлеб с яйцом, она разливала кофе. Он помешивал овощи с сигаретой в зубах, и Ирина вынимала ее и вставляла обратно, обзывая его «Джинни», как джинна из мультика. Потом они долго собирались, Иван все время что-то забывал — то фотографии для каталога, то компьютер, стоявший в кабинете, то картины. Он бегал туда-сюда по квартире, распахивал двери, а Ирина смеялась над ним и удивлялась, как это он взялся за такое дело сам.
        —Половину вы потеряете по дороге, Джинни!
        —А вы мне на что? У вас, барышня, глаз-алмаз, вот и давайте, пересчитайте картины.
        —А что, вы «Завалинку» тоже увозите?
        —Я уже ее упаковал, сорри! — Ваня улыбнулся одними кончиками губ, ничего не смог с собой поделать. Разочарование в голосе Ирины показалось ему таким очаровательным. Ей нравится его «Завалинка», ей нравится его работа. А она нравится ему. Как модель, конечно! И еще — как личность. Модель — личность. К тому же варит отличный кофе. Что он будет делать, когда Ира уедет? Кто сварит кофе?
        —Вы все работы берете, что в коридор вынесли? — спросила девушка, даже не обратив внимания на то, каким странным взглядом смотрит на нее Чемезов. — Я почему спрашиваю: вы туда работы своих студентов сунули. Вон, смотрите. Неупакованные, в бумаге.
        —Нет-нет, их не берем. Черт, вы правы, зря я Серегу отшил.
        —Вы его отшили?
        —Я… ну… — Иван отвернулся. Не объяснять же Ирине, что он просто не захотел, чтобы его галерист приезжал к нему в мастерскую вчера, когда он сидел в кухне, трезвый и злой, и ждал Ирину, чтобы сказать ей о том, как она ему безразлична. Между ним и Сергеем состоялся короткий, полный эмоций разговор, в результате которого Иван настоятельно попросил «оставить себя в покое», «не морочить голову всякой ерундой» и «уж конечно, я смогу запихнуть картины в машину и дотащить до твоей богадельни, слышишь, ты, оборотень?». — Я не знал, что тут так много всего будет.
        Оборотень ждал их в галерее, прямо у входа, и в полной уверенности, что Иван половину забыл, а половину испортил. О чем он не преминул сообщить, как только Иван вылез из-за руля своего «Ниссана». Сережа на этот раз явился им в светлых коротеньких брючках и футболке в облипочку. Он сухо кивнул Ивану (все еще обижался, оборотень), а затем скользнул взглядом по стеклу переднего сиденья и вдруг наткнулся на сидящую там Ирину. Она в этот момент как раз разговаривала с кем-то по телефону и только кивнула Сереже, растянув губы в вежливой улыбке.
        —А она-то что здесь делает? — спросил мужчина Ивана так тихо, чтобы Ирина не услышала. А с другой стороны, может, и могла бы услышать. Сережа не собирался скрывать того, что думал. Вся эта эпопея с зеленоглазым подкидышем лет двадцати пяти ему не нравилась, решительно не нравилась.
        —Она со мной, — ответил Иван, переняв у Ирины ее способность отвечать на вопросы, не отвечая на них по-настоящему.
        —С тобой, значит, — протянул Сережа. — Это я вижу.
        —Что ты имеешь в виду? — насупился Иван, готовый немедленно продолжить их разговор с того места, на котором они вчера покидали трубки.
        —Ты накупил ей одежды и телефонов, она сопровождает тебя на составление каталогов…
        —И даже весь вечер вместе со мной отбирала фотографии, — довольно подтвердил Иван. — Только я ей ничего не покупал, Сережечка.
        —Нет? — задумчиво пробормотал тот, аккуратно вынимая картины из багажника. — А, я понял. Она же твоя модель, и ты платишь ей деньги за работу, а уж потом она на них все покупает. Так?
        —Не так. Слушай, тебе что, больше всех надо? — разозлился Иван.
        —Ты ведь ее на улице подобрал, да? Ты говорил, она голодная была и идти ей некуда было. А теперь что, все изменилось? Если не ты ей все купил, то откуда оно взялось? Это что у нее, IPhone? Неплохо для того, кто бросался на твои пряники.
        —Не знаю! — гаркнул Иван, не желая наблюдать, как Сережа сверлит Ирину своими подозрительными глазками. — Слышишь, не знаю я, откуда у нее вещи. Утром ушла, вечером с ними вернулась. Не мое это дело. Значит, достала откуда-то. Оставь мою девушку в покое.
        —Я девушку твою и не трогаю, если она, конечно, твоя. С кем она там так увлеченно треплется? — Сережа скользнул взглядом по открытому, приятному лицу Ивана и не без удивления отметил, как тень пересекла его лоб. — Не знаешь, что ли? Ты, Вань, ничего о ней не знаешь. Так же нельзя!
        —Отвали. — И Чемезов подцепил сразу несколько больших картин и понес их в галерею. Сережа смотрел, как высокая фигура с широкими плечами исчезла в проеме стеклянных дверей галереи. И вдруг он заметил, увидел отчетливо и ясно, что Ирина тоже провожает фигуру Ваньки Чемезова взглядом, и во взгляде этом сквозит улыбка и теплота.
        Конечно, чему удивляться! Кому из женщин не понравился бы Ванька Чемезов. Этот медведь с перемазанными в краске ручищами, ему достаточно только начать ехидно улыбаться и забубнить свои вечные простонародные словечки — и все, дело в шляпе.
        Сережа — другое дело. То, что так легко давалось Ваньке Чемезову, самому Сереже не открывалось ни за какие деньги. Харизма ли, улыбка ли с ямочкой, светлые ли глаза или что-то еще непередаваемое во всем облике этого белобрысого мужика всегда вызывало симпатии. У женщин, стариков и детей. Иногда у мужчин.
        —Здравствуйте, Сережа! Как вы себя чувствуете? Ваш грипп прошел? — Ее голос на сей раз был обращен к нему. Сережа улыбнулся и подал руку Ирине, чтобы ей было удобнее выходить из «Ниссана».
        —Вашими молитвами, милая! — ухмыльнулся он. — Рад видеть вас в моем скромном пристанище. Я ждал вас еще три часа назад.
        —Да? — удивилась Ирина. — Иван ничего не говорил.
        —Для Ивана не существует такого понятия, как время. Даже не знаю, зачем он купил себе часы. Наверное, решил, что они подходят ему по цвету, фактуре и материалам. Возможно, он даже не умеет определять время по стрелкам часов.
        —Мы вчера всю ночь обсуждали ваши каталоги, так что ничего удивительного, что проспали. Если бы я хотя бы знала… — Ирина улыбнулась. — Я-то знаю, как пользоваться часами и даже будильником.
        —Я с первого взгляда знал, что вы — женщина умная, — вторил ей Сережа, старательно скрыв то, что почувствовал, услышав это «мы проспали» из ее уст. Проспали просто или проспали вместе? Не ты ли, принцесса в терракотовом, клялась, что это только бизнес, ничего личного? «Проспали»!!!
        Иван вышел из галереи с пустыми руками и с подозрением посмотрел на Сергея. Затем подошел к Ирине и склонил голову набок, вглядываясь в ее лицо.
        —Все в порядке? — спросил он. — Он ведет себя прилично?
        —Да, конечно! — Ирина с улыбкой кивнула мужчине. — У нас тут полный порядок. Вам помочь?
        —Вы и так помогаете, — заверил ее Иван. — Впрочем, если вы захватите сумку с фотографиями, будет отлично.
        Сережа, сам не зная почему, выдохнул и почувствовал удовлетворение. Они, значит, все еще на «вы». Да Ванька Чемезов ни с кем дольше пяти минут на «вы» не держался. Путался с первых же слов. После первой же вместе выкуренной сигаретки. Значит, они «проснулись» порознь и на «вы». Хорошо.
        Откуда все же девушка достала деньги? Впрочем, мало ли. Иван прав, не его это дело.
        —Пойдемте, Ирина. Раз так, поможете нам составлять макет.
        Сережа повел ее за собой в просторное белоснежное помещение, на стенах которого висели картины на продажу. Модернисты, примитивизм, картины с элементами кованых деталей. Многое из того, что было выставлено у Сережи, Ирина видела впервые. Смешение жанров, эклектика, новые веяния.
        Ирине совсем не нравился Сережа, ни его дерганье, ни звук его тихого, какого-то неприятно вкрадчивого голоса, ни его манера одеваться в какие-то нелепые, хотя и, возможно, модные тряпки. Но одного у него отнять было нельзя: вискусстве он разбирался и искусство он любил. Как и почему так получилось — было тайной даже для самого Сергея.
        В запасниках, просторных и хорошо кондиционируемых помещениях, Сережа держал целое состояние в картинах. По просьбе Ирины он показал ей свои самые любимые работы, рассказывая байки о разных покупателях. К примеру, о тех из них, что приходят с надутым видом, высказывают категорическое мнение «за» или категорическое «против», уверенные в собственных познаниях «эксперты чертовы». Другие, «инвесторы-шминвесторы», мучительно мечутся между вариантами, спрашивают советов, колеблются до последнего, пытаясь угадать, какая из картин с годами озолотит их, а какая может упасть в цене. Таких, смеялся Сережа, интересует одно — чтобы работ было не слишком много, а художник, желательно, чтобы уже умер.
        —Как — умер? — Ирина потрясенно приложила руку к губам.
        —Видите ли, многоуважаемая муза, если художник умер, то и работ уже не появится. Это как район, где прекращают строить квартиры-новостройки. Там всегда все дорожает.
        —Ну, ты просто мастер сравнения, — фыркнул Иван, угрюмо поглядывая на Ирину, которой трепотня Сережи доставляла явное удовольствие. Он все еще не мог забыть его слова о том, что, возможно, девушка получила деньги на одежду и все остальное из других источников. Может ли быть, что это какой-то мужчина?
        Иван прикусил губу и от напряжения чуть не порвал фотографию.
        Если бы это был мужчина, разве он позволил бы ей остаться у какого-то художника?
        А с кем она говорила? Она позвонила кому-то именно тогда, когда Иван уже вышел из машины. Не хотела, чтобы он слышал? Может быть, он женат? Может, не ревнив? Или, наоборот, ужасно ревнив и выставил Ирину из дому. Может, поэтому она бродила по городу, одинокая, расстроенная и голодная. Может быть, ему вовсе просто показалось, что она была голодной и брошенной?
        Нет, не показалось. И никого у нее нет.
        Лучше скажи, дуралей, какое тебе до этого дело? Какая разница, есть у нее кто-то или нет? Тебе-то ничего не светит. Хотя ты же убеждал себя еще вчера, что тебе ничего и не надо от этой девушки. Что ты никогда, ни за что больше не полезешь в такое болото. Одни проблемы. Не стоит рисковать. Ирина, она… одного взгляда достаточно, чтобы понять: такая девушка никогда не будет героиней мимолетных романов, ни к чему не обязывающей свободной любви. Она — не одна из твоих многочисленных подружек, с которыми можно целоваться в коридорах баров, а потом забыть об этом.
        Интересно, что она сделает, если попробовать ее поцеловать?
        Зарежет!
        —Иван! Ванька! Ау, ты чего творишь? Дома не намалевался? — Сережа, оказывается, тряс Ивана за плечо. Чемезов вздрогнул и посмотрел на стол. Оказывается, задумавшись, он выводил на листе знакомые контуры, всего-навсего несколько нечетких линий. Узнаваемый набросок — длинные ноги, растрепанные волосы скрывают повернутое вниз лицо, ткань, зажатая в кулаке. Ирина. Иван отбросил ручку и посмотрел на Сергея, пытаясь справиться с краской, бросившейся в лицо.
        —Это ж контракт! — возмущенно воскликнул Сережа. — Эх, Ваня, Ваня! Никакого от тебя толку!
        Глава 11
        Как долго можно просидеть на площади, подкармливая голубей крошками? Может ли повториться один и тот же сон? Как остановить ветер? Иван понимал, что она уедет. Рано или поздно, сегодня или завтра, она пожмет своими непокорными плечами и исчезнет навсегда. Каждый день словно давался ему в долг, в кредит, под проценты и условия, которые никто никогда не озвучивал. Она уходила куда-то, приходила, ничего не объясняя, и только смотрела на Ивана своими странными глазами цвета дремучего елового леса, словно хотела сказать что-то, но не могла. Русалка, лишенная дара речи.
        Иван ни о чем не спрашивал. Здесь и сейчас, и ни о чем не думать.
        Они сходили пару раз вместе на какие-то выставки, обедали на террасах, укутанных разросшимся диким виноградом, гуляли по вечерам, прислушиваясь к затихающему городу. Безумный, шумный, набитый людьми и нервами город к вечеру пустел, укрывая теплым бархатным одеялом аборигенов Москвы. Серебряная россыпь звезд затмевалась уличным освещением. Ивана не покидало чувство, что все это — только сон, распадающаяся на неясные куски реальность.
        Иногда он злился на Ирину. Особенно когда ее не было рядом и Ивану приходилось смотреть на ее незавершенный портрет, который он отказывался показывать кому-либо. Все кругом считали происходящее ненормальным, а женщину, завладевшую их «оболтусом», опасной. Иван не спорил, он только упоенно работал, ждал Ирину, расстраивался, когда ему приходилось уезжать на встречи без нее.
        Таскал ее повсюду.
        Одумайся! Она, может быть, сумасшедшая. Может быть, преступница. Тихие и громкие, вкрадчивые и нервические голоса знакомых, друзей и просто сочувствующих взывали к здравому смыслу. Иван, ты же не дурак, в самом деле? Зачем тебе это?
        Кончился июнь, и лето стало жарким и душным, и вся пыль, прятавшаяся по закоулкам и дворам, вдруг совершенно обнаглела, повылезала изо всех щелей, налипала на босоножки, пачкала руки и заставляла чуть ли не каждые полчаса приникать к крану с холодной водой, умывать лицо. Горячую воду дали, но в ней совсем не было нужды.
        Ирина сказала, что сегодня ее не будет целый день и что, возможно, она не приедет ночевать. Иван не знал, что сказать. Только кивнул и почувствовал острый укол в области сердца, когда за Ириной закрылась дверь. Когда она уходила вот так, Иван чувствовал, что ничего для нее не значит.
        А с чего, собственно? Она говорила что-то? Разве между вами что-то есть?
        Иван Чемезов, тридцати пяти лет от роду, удачливый сукин сын, беззаботный повеса, художник от бога, испытывавший на прочность терпение своих друзей, жен, любовниц, деловых партнеров и студентов. Иван Чемезов, не погружающийся ни во что слишком глубоко, восхищающийся только нематериальностью бытия и непрочностью бескрайней вселенной, населенной прекрасным созданием с изумрудными глазами, с длинными ногами, теперь страдал. Как глупый подросток, страдал, и ревновал, и мучился, и все — только оттого, что женщина с длинными каштановыми волосами сказала ему, что, может быть, не приедет ночевать.
        —Не слишком ли много чести? — спросил Ивана Пашка Багратионов, приятель, с которым они в свое время вместе катались по стране не столько в поисках ярких пейзажей, сколько бухая по деревням и селам. Художники в поисках вдохновения. А еще их объединяло то, что оба они проживали в пешем удалении от их излюбленного кабака. Соответственно, могли и в Москве напиться вместе, если того требовал повод. Если, так сказать, просила душа.
        —Я уже не прошу о чести! — делано развел руками Иван. — Хотя бы сказала, что за фигня у нее происходит. Ведь как кошка, ей-богу. Приходит когда хочет, уходит тоже.
        —Да гони ты ее в шею! Мне путевочки предложили, в Карловы Вары, хондроз лечить. Поехали со мной.
        —Не поеду, — угрюмо покачал головой Иван. — Не люблю я эти твои Вары, не наше это все. От лукавого.
        —Ну, тогда на Алтай. А то можно и в Тулу к Катерине. В леса!
        Катерина была хорошая знакомая Пашки, женщина, как говорится, без комплексов и с искренней любовью если не к художествам, то к художникам. Они с Пашкой и раньше, случалось, сваливались на голову Катерине и ее старой глуховатой мамаше — с красками и холстами или с бутылкой и закуской. Второй вариант Катерине нравился больше. У нее был домик под Тулой, живописное место. Чемезов писал его уже раз десять, не меньше.
        —Не хочу я в леса, — буркнул Иван хмуро.
        —Как хочешь. А только… нечего тебе киснуть из-за какой-то девки. Портрет-то закончил?
        —Портрет хорош. Еще один хочу сделать.
        —Ивашка, да чем она так хороша? — фыркнул Пашка, подливая другу в стопку его любимой «березовой».
        —Она… фея, — пожал плечами Ванька и опрокинул стопку, тяжело кряхтя. — Долбаная фея.
        —А ты — Шрек! Чудище болотное! — хихикнул Пашка, подцепив на кончике вилки грибочек из миски напротив. Чемезов посмотрел на Пашку неодобрительно и потянулся к бутылке. Желание напиться всерьез пришло как-то само собой, естественным образом, после того, как Ирина предупредила, что не придет ночевать. Иван долго делал вид, что ему плевать на эту информацию. Подумаешь, не придет ночевать! Во-первых, может быть… А во-вторых, какая разница? Все равно же ничего не происходит.
        Никогда в жизни еще Иван не видел женщины, которая умела бы с таким мастерством и изяществом удерживать дистанцию, находясь в одной квартире с мужчиной, да еще наедине, да еще нужно учесть, насколько она этому самому мужчине нравилась. Каждую ночь Иван остро, с пугающей четкостью ощущал, что она лежит рядом, за стеной, на его диванчике, укрытая ситцевыми простынями с цветочками. И каждую ночь он оставался наедине со своими желаниями, вертелся, включал ящик, смотрел новости. Рисовал обнаженных женщин, все как одна длинноногие, с грацией балерин. С каштановыми волосами. Рисовал и прятал, боялся, что Ирина найдет. Тогда уж точно уйдет, посмотрев на него презрительно и с отвращением. «Ну и извращенец вы, Чемезов!»
        —Ты в Питер-то на выставку поедешь? И чего, девчонку тоже с собой потащишь? — продолжал крутить-вертеть Пашка.
        —До Питера еще далеко, чего сейчас думать?
        —А ты ее у себя оставь. Приедешь, а у нее там уже семья, муж, дети, прописка. Замки сменены, — пьяно расхохотался Пашка, размахивая руками чуть больше допустимого в таком месте. Нечаянно смахнув салфетки с чужого стола, он поумерил свой пыл.
        —Ты мне лучше скажи, можно у тебя сегодня переночевать? — Иван отвернулся и посмотрел на шумную компанию молодежи, развлекающуюся игрой в мафию за соседним столиком. В их кабаке, к вящей радости Ивана, не крутили музыку, ни живую, ни мертвую, и не торопили на выход, ценя клиента. Идеальное место для того, чтобы медленно и со вкусом напиваться в компании старых друзей или играть в какую-нибудь глупую игру в компании симпатичных подружек.
        —Ночуй, конечно, — удивленно кивнул Пашка. — Но зачем? От кого бежишь?
        —От себя, Павлик, от себя. Сегодня полнолуние, вот и боюсь обернуться волком.
        —Ты что, не хочешь, чтобы твоя принцесса тебя видела пьяным? — изумленно вытаращился на Ивана его старинный друг. — Воистину чудеса. Такого даже с Натальей не было!
        Услышав имя бывшей жены, Иван скривился как от боли и серьезно, без шуток поплевал через плечо.
        —Не принцесса, а фея! — пробормотал Чемезов, подтягивая к себе остатки грибов.
        —Слушай, Ванька, а может, ей от тебя денег нужно? Ну, знаешь, такая цаца, и ты словно спятил. Может, она нарочно тебя окручивает?
        Чемезов поднял на Пашку глаза — взгляд почти трезвый, безумный, как у брошенной без еды бездомной собаки.
        —Ты думаешь, я этого боюсь, Пашка? Да если бы ей от меня нужны были деньги, все было бы куда проще. И безо всяких этих «вы»! Только она — другая.
        —Другая, говоришь? А по-моему, все бабы одинаковые, — пожал плечами Пашка. — Тебе надо с нею переспать, и все пройдет.
        —Бабы, может, и одинаковые, а она — другая. И я боюсь, Пашка, прямо до оторопи боюсь, что моей фее от меня ничего не нужно! Совсем! Вообще ничего. Завтра ветер переменится, и она не вернется, а я буду бегать по городу, искать ее, спрашивать у всех постовых: «Вы не видели тут фею? Не пролетала мимо вас на зонтике?»
        —Покажи портрет, Чемезов.
        —Иди в задницу, Багратионов. Тебе меня не понять. — Иван разлил остатки «березовой» по рюмкам, бахнул, а затем встал и уставился на Пашку в нетерпеливом ожидании.
        —Что? — переспросил тот. — Чего вскочил, леший?
        —Так поехали! — пробормотал Ваня Чемезов. — Чего сидишь, оглобля!
        —Да куда?
        —Да к Катерине! — рявкнул Иван и, отвернувшись, направился к дверям неуверенным шагом.
        Ирина понятия не имела, какие бурные чувства рождает ее скрытность в душе свободного художника, так же как не слишком хорошо представляла, зачем она продолжает изо дня в день приходить в его мастерскую, зачем проводит долгие часы в модельном кресле и еще более долгие часы в разговорах и ничегонеделании. Но одно было ясно — Иван Чемезов не был ей совершенно безразличен. Что-то заставляло Ирину изо дня в день изобретать новые и новые поводы, чтобы вернуться к нему, чтобы сидеть на подоконнике в кухне и смеяться, болтать ногами и разговаривать о всякой ерунде. Что-то ей точно было нужно от него.
        Слишком уж легко и просто было рядом с ним, а за последний год она буквально истосковалась по этому. Да что там, за последние несколько лет. С Сашей никогда и ничего не было легко и просто. Ирина никогда не жаловалась, думая, что так и должно быть. Большие чувства порой непереносимы, слишком тяжелая ноша.
        С Иваном можно было забыть обо всем и до хрипоты спорить, какие оттенки сиреневого лучше показывают глубину. Мысль о том, что скоро ей придется уехать и остаться один на один со своим прошлым, настоящим и будущим, приводила Ирину в отчаяние.
        Не сейчас, не сегодня, не этой ночью. Ее дела позволяли ей уехать в любой момент.
        Молодой холеный мужчина с серьезным лицом, ради встречи с которым Ирина несколько часов странствовала по Москве и ее пригородам, заставил ее ждать в прихожей. Алексей, адвокат со связями, в дорогом костюме, с красивым палисадником перед огромным особняком, был последней Ирининой надеждой и, какое совпадение, последним предлогом, чтобы не уезжать.
        —Марк рассказал мне о вашей ситуации. Я не уверен, что могу обеспечить вам доступ ко всей нужной информации, — сказал Алексей.
        —Я понимаю, — кивнула Ирина.
        —Не уверен. — Алексей был исключительно вежлив и корректен, профессионален до того, что хотелось запустить в него подставкой под его кожаный органайзер, страницы которого исписаны мелким, аккуратным почерком.
        —Вопрос ведь упирается в деньги, да? — Ирина подобралась, собрала все вместе: волю, нервы, ненадежные обещания, на которые она была вынуждена опираться за неимением ничего лучшего.
        —Нет, Ирина Станиславовна, дело не только в деньгах. Если ваша свекровь действительно скрывается от вас, то есть масса способов сделать это по-умному, так, чтобы не оставить никаких следов.
        —Она не свекровь мне, — пробормотала Ирина, отвернувшись на секунду. — Мы с Сашей… мы решили не жениться официально.
        —Марк не сказал мне об этом, — нахмурился Алексей. — В таком случае между вами и Ланге вообще нет никакой легальной связи.
        —Ну, тут уж я ничего не могу поделать! — воскликнула Ирина, пожимая плечами. Это было просто чудовищно, что чужой мужчина с вежливой, но ледяной улыбкой копается в самом дорогом и одновременно ранящем, пронзающем насквозь. Саша. Ее любовь. Ее судьба. Ее проклятие.
        Когда-то Ирина мечтала стоять в церкви в белоснежном платье, и она даже сказала «да», когда Саша, держа ее за руку, протянул ей бархатную коробочку с кольцом.
        —Мне на все плевать, — сказал он тогда. — Мы должны пожениться.
        —Но твоя мать… она никогда не примет этого.
        —Это не важно, понимаешь? Мы с тобой — вот что важно, Ира. Ну, прекрати. Все образуется. Пойдем скажем твоей маме.
        Ирина сама поставила точку, перечеркнула эту линию, но она до сих пор не была уверена, правильно ли поступила, разорвав помолвку. Тогда ей казалось, что так будет лучше. Что так все останутся в выигрыше и никто не станет подозревать ее в чем-то черном, мерзком и грязном.
        Сашина мать, Анна Викторовна, о как же она умела быть против! Какие чудовищные сценарии порождало ее сознание, какие вещи она была готова бросить в лицо своему сыну, сделавшему, по ее мнению, неправильный выбор.
        Ирина сказала Саше, что им лучше оставить все как есть.
        —Что может изменить этот штамп? — спросила она, заглядывая ему в глаза. — Я всегда буду любить тебя и безо всяких штампов.
        —Мне просто кажется, что пожениться — это единственная правильная вещь, — задумчиво пробормотал Саша, глядя вдаль.
        —Не думаю, что есть единственно правильный выход. Вариантов много, и до тех пор, пока мы с тобой остаемся вместе, я не вижу проблемы. Я не живу с обещаниями, я живу с тобой. Знаю, что ты любишь меня. Мне не нужно для этого кольца на пальце.
        —Кольцо я не возьму, оно твое! — воскликнул Саша и сжал ее руку, глядя на то, как переливается в солнечном свете голубой аметист на тонких пальцах. Саша отступил тогда, не потому, что не хотел их свадьбы или меньше любил Ирину, чем она его. Просто иногда все так сложно, столько камней, о которые бьется дно лодки. А так ему не пришлось принимать никаких сложных решений. Так все оставалось как и было. Все на своих местах. Но Ирина могла поклясться, что, когда все было решено, он выдохнул с облегчением.
        —Мы поженимся потом, когда твоя мама примет меня, — пообещала Ирина, и Саша ушел, успокоенный и удовлетворенный. «Мы поженимся потом».
        —Тут уж я ничего не могу поделать! — воскликнула Ирина, глядя на адвоката с вызовом.
        —Вы неправильно поняли меня, — пробормотал Алексей, склонившись к большому компьютерному экрану. — Странно, что Марк не упомянул об этом. Это очень важно, и в вашем конкретном случае это плюс, а не минус. Это меняет весь расклад.
        —Вы уверены? — переспросила Ирина, не давая излишней радости или надежде прорасти в груди. Надежда — непозволительная роскошь в ее ситуации. Марк мог и не знать, что Ира с Сашей так и не поженились. Откуда? Если Саша где-то задерживался, он всегда говорил, что ему нужно позвонить жене. Они называли так друг друга в разговорах, они ругались на людях, совсем как муж и жена. Ездили в магазины по выходным. Марк, скорее всего, был уверен, что они поженились — тихо, скромно, не афишируя это событие и не празднуя его слишком уж широко. В кругу семьи.
        Марк никогда не был в этом кругу.
        —Конечно, уверен. А вы уверены?
        —В чем? — опешила Ирина.
        —В том, что готовы идти до конца? Мои возможности ограничены. Даже большие деньги могут не помочь, и для меня очень важно убедиться, что вы осознаете риск. Искать людей дорого и сложно, а результаты сомнительны.
        —Знаете, что, Алексей? Марк сказал, у вас есть связи почти везде.
        —У меня много знакомых, — пробормотал мужчина, покачивая головой. — Это правда. Но вы не ответили на мой вопрос.
        —Вопрос? Вы думаете, на ваш вопрос есть два варианта ответов? Что я сейчас прикину в голове: гхм, это для меня, пожалуй, дорого. Я лучше скоплю побольше и куплю себе путевку в Анапу. Так, что ли? Тогда послушайте меня, Алексей. Если бы вы оказались на моем месте, вы даже не стали бы спрашивать. Не понимаю, какое значение могут иметь деньги? Вы думаете, я боюсь слишком потратиться? Я буду пробовать все возможные способы, я не стану сидеть сложа руки. Даже если мне придется продаться в рабство.
        —Я вас понял, Ира. — Алексей кивнул и покачал головой. — Я начну с того, что проверю ее личные страницы в Интернете и пробью все границы. Думаете, она могла уехать из страны?
        —Я… я не знаю, — растерялась Ирина. — Вряд ли. Это было бы… затруднительно, не считаете?
        —Согласен, это было бы затруднительно. Но ведь вы сказали, у нее достаточно средств? За деньги можно сделать очень многое.
        —Не настолько многое, я надеюсь! — прошептала Ирина.
        —Ладно, давайте не будем забегать вперед. — И Алексей деловито постучал ручкой по столу. — Я буду держать вас в курсе, позвоню, как только получу какую-нибудь информацию.
        —Любую информацию, Алексей, — добавила Ирина.
        —Да, конечно.
        —Я имею в виду, что даже если вам скажут, что никаких данных нет, вы наберете мой номер и скажете мне об этом.
        —Да, хорошо, — обреченно вздохнул адвокат. Впрочем, Ирину можно было понять. — Если у вас будут какие-то вопросы, звоните мне на мобильный. Я написал его вам на обратной стороне визитки.
        И Алексей проводил Ирину до выхода.
        Ехать было далеко, а кроме того, в попытках договориться с самой собой Ирина сделала большой крюк. Она проехала свою остановку, проехала еще несколько станций, слишком глубоко уйдя в собственные мысли. Зачем она морочит голову Ивану? Разве не видит она, как тот смотрит на нее по утрам, как под любыми предлогами затягивает работу над почти уже законченным портретом?
        Как он злится на нее.
        Ты можешь последовать совету Марка: снять номер в гостинице, снять комнату или вообще уехать. Какая разница, в каком городе сидеть и ждать у моря погоды, звонка от Алексея, живительных новостей?! В конце концов, ты знаешь, что Анны Викторовны нет и не будет в этом городе. Ты проверила все адреса. Ты не должна издеваться над ним, он этого не заслужил. Чемезов — хороший человек.
        И тут же — обратно, в ответ: ятоже хороший человек, и что же? Разве мне от этого легче?
        Когда Ирина добралась до дома, вернее, того места, которое называла про себя так безо всяких на то оснований, было уже совсем поздно и темно. Она не ожидала этой темной пустоты, пугающего чувства нарастающего одиночества. Где же художник, где Иван? Он не сказал, что его не будет дома!
        Это ты сказала, что тебя не будет! Ирина плюхнулась на кухонный табурет и огляделась вокруг. Грязной посуды не так уж и много, сковородка с едой не тронута. В студии света нет, телевизор не работает. Ирина почти надеялась, что Иван просто уснул где-то в просторной квартире, но найти его не удалось.
        Он обиделся и уехал.
        Или не обижался, а просто уехал по своим делам. Может быть, даже к своей бывшей жене, к которой у него, ясно же, остались какие-никакие чувства. Природа этих чувств — другой вопрос. Но от любви до ненависти, как известно, один шаг. Кто сказал тебе, что Иван Чемезов, красивый, с широченными ладонями, влюбился в тебя? Напридумывала себе бог весть чего, а теперь вот сидишь в его доме, чуть не плачешь! Идиотка в шляпе.
        Ирина так разозлилась на саму себя, что от этой слепой злости пошла на кухню, слопала курицу со сковородки, затем принялась мыть посуду, но нечаянно разбила одну чашку, а вторую уж специально швырнула в кучку тарелок. Понабила посуды, и что дальше?
        Ирина почувствовала, что непрошеные слезы льются из глаз. Она не плакала, давно не плакала. Чтобы плакать, нужно быть несчастной, или грустной, или палец поранить, засадить занозу. Когда ты в ужасе, паника сжимает горло так, что не то что слезы — глоток воздуха сделать сложно. Слова застревают, и собственное тело становится как ватное, не слушается. Ноги не идут, глаза не видят.
        Плакать хорошо, сладко.
        Вдохнув полной грудью, прорыдаться над собственной дурью, нелепыми, ни на чем не основанными желаниями, над своей наивностью. Ирина рыдала, размазывая косметику по лицу. Ничего особенного, тушь, немного теней, блеск для губ. Накрасилась, чтобы встречаться с адвокатом, как будто тому не плевать, как выглядят клиенты. А впрочем, первое впечатление — самое важное.
        Ирина прошла в мастерскую, еще всхлипывая, развернула к себе полотно, на котором Чемезов выписывал ее так называемый портрет, сорвала с него покров и уставилась на свое изображение. Девушка в терракотовом платье — взгляд устремлен вперед и вверх, ее рука придерживает шляпу. Терракотовое платье выведено штрихами, в диспропорции. В небе — в полете неизвестно куда — стайка каких-то птиц. На заднем плане город — далеко внизу, многоэтажки, трубы, деревья, коты. Фантасмагория, смешение образов и объектов. Теплые цвета, ярко-голубое небо.
        Кого он любит, ее или образ, придуманный им и так хорошо отраженный тут, в этой картине?
        Ирина вздрогнула, услышав звонок. Даже не услышав, а почувствовав вибрацию телефона в кармане. Звонок донесся на пару секунд позже, когда Ирина уже вытащила аппарат из джинсов.
        Не Алексей. Было бы странно, если бы он позвонил так быстро. Невозможно ни о чем узнать за пару-тройку часов, верно же? Или можно?
        —Алло, — бросила она, все еще встревоженная. Номер был незнакомый. На другом конце кто-то настороженно, тяжело молчал. — Алло, я слушаю!
        —Василиса Премудрая? — Мужской голос звучал удивленно и как-то неуверенно. Ирина усмехнулась и почувствовала, как ей становится легче. Необъяснимо хорошо просто оттого, что Иван ей позвонил… в полвторого ночи? Спятил?
        —Вы где? Где вас носит? — спросила Ирина так, словно ничего не произошло.
        —А вы что, на Хитровке? — Голос тут же изменился.
        —Ну… да, вот, рассматриваю свой портрет. А где я должна быть? — Какая-то возня, сопровождающаяся сдавленным шипением и неразборчивым бормотанием. «Она там, она там…» Ирина усмехнулась про себя.
        —Вы… но вы же сказали, что не приедете. — Голос у Ивана был почти обиженный. Позвонить Ирине он решился, когда, во втором часу ночи и после изрядной доли спиртного, понял, что просто не выдержит больше и минуты, не услышав ее голоса. «Просто спрошу, как дела», — бормотал он, выискивая ее номер у себя в мобильном. Она звонила ему с нового аппарата, когда они ездили в галерею смотреть каталоги. Удивительно, как много можно вспомнить, если очень сильно захотеть.
        О том, который час, он, конечно же, не вспомнил.
        —Я сказала, что могу не успеть! — возмутилась Ирина. — Но я успела, а вас нет.
        —Я все время боюсь, что вы мне приснились, — поделился с Ириной Иван, проклиная себя, Пашку, Катерину и все переживания, которые загнали его за Можай, а точнее, под Тулу.
        —Как я могу присниться, если вы не спите посреди ночи? — резонно спросила Ирина и в ответ услышала низкий, мелодичный мужской смех.
        —Я сейчас приеду, — бросил Иван и тут же отключился. Ирина ничего не имела против. Конечно, она не знала, что приехать Иван собирается аж из-под черта на куличках. Как и о том, в каком он, так сказать, состоянии. В растрепанных чувствах, с расстегнутым воротом и открытым окном. О том, что Иван добирается домой откуда-то издалека, Ирина заподозрила, когда и через полчаса, и через сорок минут, и через час его все еще не было. Тогда она позвонила ему, но он не ответил.
        Сердце стукнуло так сильно, так громко, что Ирина практически услышала звук его удара.
        Она выскочила на улицу и тут же убедилась в том, что «Ниссана» нет на привычном месте. Не оказалось его и на прилегающих к дому улицах, во дворе его тоже не было. Ирина снова и снова набирала номер Ивана, но трубку никто не брал, а потом абонент и вовсе стал недоступен. Ирина считала до десяти, глубоко дышала, затем считала до ста. Главное сейчас было не впасть в истерику. А так хотелось.
        Он не приедет. Он передумал. Что-то случилось. Не дай бог, что-то случилось. Чокнутый сукин сын!
        Когда он приехал, Ирина сидела около дома, не шевелясь, спокойная, немножко бледная, с размазанной тушью вокруг глаз — экспресс-вариант макияжа «смоки-айс». Иван остановился в паре метров от нее. Около минуты они оставались на своих местах, рассматривая друг друга, а затем Ирина встала, спокойно подошла к машине, раскрыла дверь — стойкий «амбре» тут же поведал ей остаток истории.
        Ирина дождалась, пока Иван выключит двигатель, выберется из автомобиля с виноватым видом и подойдет к ней.
        —Ирина… — пробормотал он, но закончить не успел. Звонкая пощечина оглушила его, загорелась щека. Ирина развернулась и пошла в квартиру твердой походкой человека, принявшего решение. Собственно, так оно и было. Ирина планировала вернуться в квартиру, собрать свои вещи и, ни слова не говоря, покинуть навсегда эту квартиру и художника Ивана Чемезова. Каким бы симпатичным он ни был, но если он садится за руль пьяным — тема закрыта.
        Глава 12
        Они познакомились на студенческой вечеринке. Ирина пришла туда позже остальных, ее привел однокурсник, которому она помогла сдать иностранный язык. Она вообще не хотела идти на эту вечеринку. Подумаешь, у кого-то родители уехали в Финляндию за продуктами, подумаешь, свободная хата… Ира никогда не любила шумных сборищ и развеселых тусовок. Сказывалось воспитание, ведь когда тебя растят помешанный на классике дирижер и влюбленная в искусство скрипачка, ты поневоле проникаешься вещами и материями, скучными для большинства людей. Для нормальных молодых людей, как говорил ее одноклассник.
        Что может быть нормального, если девушка бежит в метро с томиком Вейса в руке и в ее наушниках звучит Гершвин? И это — когда в город приехали Ночные Снайперы!
        Ирина сразу заметила Сашу. Он стоял, прислонившись спиной к стене, и смеялся, а его светлые волосы качались в такт его движениям. Он смеялся громко, заразительно, а потом его взгляд поймал ее ошалевшие зеленые глаза в свои сети. Он держал в руках бокал с шампанским, когда подошел к ней, а ее сердце застучало как сумасшедшее.
        —Вас я тут никогда не видел! — бросил он, протягивая ей шампанское. — Вам придется многое наверстать.
        —Я не пью, — пробормотала Ирина, не сводя глаз с непринужденного, уверенного в себе парня.
        —Как жаль. А я-то надеялся, что мне удастся вскружить вам голову! — И Саша улыбнулся.
        Эта улыбка до сих пор преследовала Ирину по ночам, в снах, и она просыпалась в слезах. А тогда она таяла, как Снегурочка под жаркими весенними лучами солнца.
        Он сам был — солнце.
        Они были ровесниками, разница — всего пара месяцев, но, вопреки существующим тенденциям, Саша был куда более умудренным опытом, чем Ирина. Он тоже доучивался в университете, что-то с математикой, но параллельно работал — решал какие-то вопросы для компании его матери, ездил в Северную Европу, свободно говорил на немецком и испанском языках.
        Им тогда было по двадцать лет. Саша и Ира были вместе пять долгих лет, но, когда они промелькнули мимо, оказалось, что этого очень мало, всего-навсего один короткий миг, песчинка вечности.
        Саша снимал для них квартиру на углу Невского и Литейного, Ирина рассаживала мамины цветы в новые горшки, размножала отростки и переселяла свой маленький садик на Сашины подоконники. Сейчас там наверняка уже целые заросли. Вопреки ожиданиям обеих матерей, молодые люди не разошлись и не охладели друг к другу за все это время. «Это безумие» не прошло ни после опустошительных, изматывающих скандалов, без которых не обходятся ни одни отношения, ни после расставаний, ни после Сашиных поездок в командировки.
        С тех пор как он признался матери в своих чувствах к Ирине, она стала отправлять его в командировки гораздо чаще.
        Это было даже странно, насколько серьезно относился Саша к их с Ириной роману — он, не воспринимающий всерьез ничего и никого, скользящий по жизни легко и без напряжения. Было что-то неуловимо общее в этом везении, беспечности и уверенности в том, что мир будет любить тебя вечно и все тебе простит. Иван Чемезов тоже обладал этим даром, и все, кто оказывался рядом с ним, пропитывались этой атмосферой счастья и беззаботности.
        Но все это — только замки из песка, миражи на мокром асфальте. Всем придется держать ответ.
        Однажды Саша уехал из их дома на углу Невского и Литейного и больше не вернулся. Уехал навсегда. День был солнечным, совсем таким же, как и сегодня. Ирина хотела поехать на дачу, но Саша сказал, что ненавидит кабачки и баклажаны, хотя одни зеленые, а другие — баклажановые, что само по себе прикольно. Баклажановые баклажаны.
        Он крутил слова на языке, словно играл ими. Ира обижалась, но он только смеялся и целовал ее в нос, говорил, что мужская дружба — слишком ценная вещь, чтобы променять ее на баклажаны. И что Марк уже несколько недель его зовет к себе. И что он постарается не задерживаться.
        Бла-бла-бла…
        Марк тогда был помешан на идее восстановления волос, мазал свою умную лысую голову какой-то дрянью и собирался идти в институт по трансплантации волос, что, по мнению Саши, было тотальным выжиманием денег и полнейшей глупостью. Марк обиделся на то, что Саша не приехал к нему на день рождения. Они давно уже собирались встретиться. Это случилось год назад, и когда Саша садился в свою непрактичную белоснежную машину, он помахал рукой недовольной Ирине и послал ей прощальный поцелуй.
        Последний поцелуй.
        Белоснежный «Мерседес» — подарок матери, торжественно врученный Саше четыре года назад, в честь окончания университета. Акт недоброй воли, попытка убедить сына оставить эти глупости, бросить Ирину и уехать обратно в Москву. Тогда его матери еще казалось возможным просто подкупить сына. Эта машина была последняя вещь, которую Саша принял из рук матери. Все последующие четыре года они только и делали, что ругались и обвиняли друг друга в черствости, чудовищности, ненормальности, глупости, недальновидности или просто слепоте.
        —Как ты не видишь, что ей от тебя нужны только деньги? — кричала несостоявшаяся свекровь.
        —Как ты не видишь, что я люблю ее и останусь с ней, а не с тобой? — кричал Саша. — Думаешь, меня интересуют твои деньги? Можешь все их оставить брату, мне плевать.
        —Тебе плевать на меня! Она запудрила тебе мозги, она врет тебе на каждом шагу. Она изменяет тебе. Делает из тебя дурака.
        —У тебя нет ни одного доказательства, и все же говоришь так, словно сама была там и смотрела, как Ирина изменяет мне. Почему так сложно принять такую простую вещь, как жену своего сына?
        —Она отказалась выходить за тебя замуж!
        —Потому что она не хочет выходить за меня вопреки твоей воле! Она не хочет расстраивать ТЕБЯ!
        Они кидали трубки, швыряли их об стену, а затем звонили родственники, и начинались разговоры, уговоры, фразы «я тебя тоже понимаю, но надо же что-то делать». И «я поговорю с ней, все это сумасшествие должно остановиться».
        Сумасшествие кончилось в тот день и час, когда Саша решил вернуться домой к Ирине, несмотря на то, что они прилично выпили с Марком, празднуя его прошедший день рождения. Ирина в ту ночь спала как ребенок, ничего не почувствовала, ни о чем таком не подозревала. Она была уверена, что Саша останется ночевать у Марка, и о том, что он решит сесть за руль пьяным, она и подумать не могла.
        Сначала он просто не позвонил с утра, как обычно делает в таких случаях. Затем не ответил на звонок Ирины. Она решила, что он просто уехал на встречу с клиентом и отключил телефон — Саша часто так делал, чтобы не дергаться на деловой встрече. Его телефон всегда трезвонил, как приемная Смольного.
        Только ближе к обеду Ирина заволновалась. И только к вечеру она решилась побеспокоить Марка. Меньше всего на свете она хотела вести себя как надоедливая жена-калоша, которой не терпится контролировать своего мужа во всем. Ирина не претендовала на Сашину свободу, не хотела брать больше, чем он был готов ей отдавать. Она хотела, чтобы он был счастлив. Такие люди, как Саша, созданы для счастья.
        Марк был на работе, он занимался каким-то делом об ограблении склада и в этот момент как раз разбирал материалы дела. Ему было не очень удобно говорить, поэтому он очень быстро ответил Ирине, что не связывался с Сашей сегодня и что тот уехал от него еще вчера ночью.
        Только через час Марк перезвонил Ирине, чтобы спросить, вернулся ли Саша домой.
        —Нет, Марк, — прошептала Ирина сдавленным голосом. — Он не приезжал. Почему он уехал от тебя? В каком состоянии он был?
        —Ира, не паникуй. Может быть, он приезжал, но ты спала?
        Он не приезжал. На загородном шоссе, совсем недалеко от ресторана, где они с Марком встречались, его белоснежный «Мерседес» столкнулся лоб в лоб с китайским грузовиком «HOWO», подозрительно похожим на наш рыжий «КамАЗ». Ирина узнала об этом из новостей в Интернете — тот редкий случай, когда она обращалась ко Всемирной паутине.
        Такая катастрофическая эффективность в хранении и распространении информации! Ирина мечтала ничего не найти. Она сидела перед Сашиным компьютером, за его столом и искала в хронике аварий все, что произошло вчерашней ночью. Она готовилась искать долго и мучительно, но не найти ничего определенного.
        Напротив, она нашла не только упоминание об аварии на загородном шоссе с участием белого «Мерседеса» соответствующей модели, она нашла видеозапись этой аварии. Видео с авторегистратора, заставившее ее пережить маленькую смерть. Без сомнения, десятисекундный ролик может разбить сердце и перевернуть всю жизнь.
        Все случилось в какой-то пойме, дорога сходила вниз, но шла ровно, была хорошо освещена, не мокрая, без выбоин и ям. Сначала на видео ничего не происходило, только слышалась музыка из радиоприемника, пела Нюша. Затем Ирина заметила, что через одну машину вперед идет белый «Мерседес» — и ее сердце ударило сильно, больно, адреналин заставил Ирину задержать дыхание.
        Все остальное — дело трех секунд. Белоснежная машина безо всяких видимых причин внезапно сменила курс и выкатилась на встречную полосу. Ничего не предвещало, у машины не изменилась скорость, не лопнуло колесо, она не объезжала препятствие, не обгоняла и не превышала скорость. Автомобиль просто свернул немного влево и вышел на встречную полосу — прямо в лоб к катившемуся вниз грузовику. Только в момент удара стало ясно, насколько высокая скорость была у обеих машин. Удар был страшным, и белоснежный «Мерседес» практически «зашел» под грузовик, звук был такой, будто что-то взорвалось.
        Затем машина с видеорегистратором остановилась на обочине, водитель выматерился и вышел. Видео обрывалось.
        Ирина сидела белая как смерть, окаменевшая перед монитором, запечатлевшим то, чего она боялась больше всего. Водитель «Мерседеса» умер на месте, еще до приезда «Скорой помощи». Врачи ничего не смогли бы сделать, даже если бы приехали раньше.
        Водитель был пьяным и, видимо, потерял управление. Саша, Саша Ланге, беззаботный Роберт Редфорд с изумительно красивой улыбкой, мужчина из Ирининых грез, ее судьба, большая любовь, — погиб из-за того, что сел пьяным за руль.
        Год назад Ирина чувствовала, что тоже умерла там вместе с ним и ничто никогда не сможет ее оживить. И теперь, глядя на виноватое, взволнованное лицо Ивана Чемезова, Ирина была готова его убить — самолично, своими руками — за то, что он заставил ее пережить снова.
        Она влетела домой, вернее, в совершенно чужую ей квартиру, темную, заполненную легким, еле заметным запахом масляных красок, бросилась в кабинет, где лежала большая часть ее вещей. Тяжелые шаги Ивана послышались почти сразу.
        —Ирина! — крикнул он. — Не надо. Что случилось?
        —Что случилось? — выкрикнула она. — Что случилось, ты спрашиваешь?
        Иван приблизился к ней, подошел вплотную и увидел, что все лицо ее залито слезами, что тушь размазана по глазам, а руки ее дрожат от волнения. Ирина хватала вещи и пихала их в сумку, не глядя, не складывая их, не боясь измять или сломать.
        —Нет-нет-нет, я тебя никуда не пущу! — прокричал Иван, хватая Ирину за руки, вырывая у нее из рук пиджак, кофту, телефон и какие-то бумаги. — Ты с ума сошла?
        —Я сошла с ума, да! Давно! И, знаешь, я никогда не была нормальной. И вообще, я сошла с ума, когда согласилась остаться тут. Нужно же было быть такой идиоткой.
        —Что я сделал? Что за муха тебя укусила! — крикнул Иван уже зло, так как Ирина, ничего не замечая, продолжала тянуть за выхваченные им тряпки, а затем плюнула, кинула сумку на пол и бросилась к двери.
        —Отойди, слышишь? — прошипела Ирина, когда Иван перегородил ей проход и силой удержал ее рядом, прижал к себе.
        —Ира, послушай…
        —Отошел! — рявкнула она и пнула его по ноге.
        —Ты так спешишь убежать, почему? — спросил он, игнорируя боль в голени. Он схватил Ирину за плечи, одним рывком развернул к себе и заглянул в ее обезумевшие, блестящие изумрудные глаза. — Почему ты плачешь?
        Он совершенно протрезвел, запутался — и в ней, и в себе, и в этой странной потасовке, и в ее немедленном желании уйти. Его щека еще горела от удара, а ее прекрасные глаза метали молнии, разряда в которых могло хватить, чтобы испепелить город.
        —Ты делаешь мне больно! — прорычала она, дергаясь и вырываясь без особенного успеха. Мужские руки держали ее крепко, даже отчаянно.
        —Ты мне тоже, — прошептал он, и Ирина замерла, потрясенная. Ее губы приоткрылись, глаза распахнулись, она перестала вырываться и посмотрела на Ивана так, словно видела его впервые. — Ты сказала, что не придешь ночевать. Я думал, у тебя кто-то есть. Каждый день я схожу с ума, боясь, что ты уйдешь. Ты слышишь? Василиса Премудрая!
        —Ты спятил. Я не… этого не должно было случиться… Ты не должен был писать с меня этот чертов портрет. Мне нужно уйти, я не могу остаться, не могу допустить…
        —Чего? Чего ты не можешь допустить, Ира? — спросил Иван. — Вот этого?
        И он склонился к ней, большой, широкоплечий медведь, светловолосый повеса, влюбленный Ромео, — он прижал ее к себе еще сильнее, словно пытался вдохнуть ее полной грудью. Его губы нашли ее дрожащие губы, а когда он поцеловал Иру, почувствовал вкус соли, вкус слез на губах девушки.
        Она не отпрянула, не сопротивлялась, не отступила. Напротив, Ирина подалась вперед, обхватила Ивана за плечи, вцепилась в них своими тонкими пальцами и ответила на его поцелуй с неожиданной страстью. Она мечтала поцеловать его, попробовать на вкус, думала о нем каждый раз, когда видела его внимательное, сосредоточенное лицо, погруженное в работу. Он был с ней, писал ее портрет, и порой это было даже более чувственно, опьяняло ощущением близости на уровнях, о существовании которых Ирина даже не догадывалась.
        Такое было с нею впервые.
        Она поклялась себе, что ни одним движением, ни одним словом не выдаст своих чувств. Просто знакомый художник напишет ее портрет, а потом забудет ее. Теперь об этом не было и речи. Руки Ивана, сильные и жадные, проникли под блузку и ощупывали, гуляли по Ириной спине, плечам, тонкой лямке ее бюстгальтера, и каждое движение отдавалось жаром в области солнечного сплетения. Соски напряглись, а губы сами тянулись навстречу, отдаваясь ненасытному, истомленному жаждой рту. Иван закрыл глаза и простонал, так искренне и так просто признаваясь ей в капитуляции.
        Чемезов мечтал о ней каждую минуту того времени, что она провела в его модельном кресле, каждый набросок, где он рисовал ее голой, когда она не видела (о, это страшный секрет!). Он хотел ее, надеялся и одновременно боялся не дойти до этого момента.
        —Вот мы и перешли на «ты», — тихо засмеялся он, взяв Иринино лицо в свои ладони. — Ты совершенно волшебная, знаешь это?
        —Рано или поздно тебе придется отойти от меня, и тогда я сбегу.
        —Раз так, я никогда не отойду, — пообещал он и подхватил Ирину на руки. — Скажи, что не так, и мы все исправим.
        —Разве ты не знаешь, Иван, что иногда вещи просто невозможно исправить?
        —Значит, не надо их ломать, — прошептал он, прижимая к себе Ирину. Он подошел к неразложенному дивану, задыхаясь от предвкушения того, о чем он и не думал еще несколько часов назад. Отпустил Ирину, поставив ее на пол, удерживая за плечи и продолжая смотреть на нее с опьяняющей нежностью. Один шаг — и они свалятся в пропасть, они ведь так любят летать, все так любят полеты, и никому нет дела, что там, внизу, — острые камни, бурные воды, там неизвестность. Ирина приподняла подбородок и внимательно, с беспокойством посмотрела в глаза Ивану.
        —Этого слишком много для меня… я не могу, я просто не могу, — прошептала она, и Иван покачал головой.
        —Не надо, не говори ничего. Я ни на чем не настаиваю. Я так испугался, что ты уйдешь. Обещай мне, что не уйдешь.
        —Я ничего не могу обещать. Каждый день я сражаюсь с желанием остаться, каждый раз проигрывая, — пробормотала Ирина.
        —В этом сражении я не на твоей стороне, — прошептал Иван, запустив руки в свою светлую, уже чуть выгоревшую на летнем солнце шевелюру. Затем он протянул Ирине руку, усадил ее к себе на колени, обнял и принялся укачивать, как ребенка. Он целовал ее волосы, говорил о том, что он все понимает, что ни на чем не настаивает, но ведь может же мужчина мечтать.
        —У тебя от меня будут одни только беды, — прошептала Ирина, сонная и счастливая, вопреки всему.
        —Почему? — спросил он, нежно прикасаясь губами к уголку ее рта.
        Ирина вдохнула так глубоко, как только была способна. Ей нравился его запах, сила рук, напряженные плечи, большое, сильное тело, охваченное желанием обладать ею. Она раскрыла губы, позволила его языку проникнуть внутрь, завладеть ее ртом, утолить жажду, наполнить ее тем же желанием, что сжигало и его самого. Мужчина и женщина, рука к руке, тело к телу. Что может быть естественнее?
        —Потому что… у всех нас есть прошлое, — прошептала она, когда Иван оторвался от нее с сожалением. Он посмотрел — невысказанный вопрос светился в его серых глазах. — Нет, я не могу. Не нужно. Я расскажу — и ты станешь частью этого прошлого, разделишь со мной мою ношу.
        —А ты бы не хотела этого? — удивился Иван.
        —Нет, не хотела бы. Поверь, так будет лучше.
        —Я не думаю, — покачал головой Иван.
        —Тогда поцелуй меня еще и не думай ни о чем, — пробормотала Ирина и улыбнулась. Иван склонился к ней и принялся целовать ее в губы. Они целовались еще долго и болтали о чем-то, о том, что ездить за рулем пьяным — это преступление и что Ирина в случае чего самолично сдаст Ивана полиции. Он клялся, что никогда больше и что, вообще-то, не имеет такой привычки, просто не мог он не приехать, не увидеть ее, не вернуться к ней.
        —А службы всякие для чего? «Трезвый водитель»? Такси? Мог бы мне сказать, я бы тебя привезла.
        —Ты бы сделала это для меня? — пораженно улыбнулся Иван.
        —Не нужно воспринимать это как подарок судьбы! — фыркнула Ирина и щелкнула Ивана по носу. — Я сделала бы это для любого, только чтобы никто никогда не садился за руль пьяным. Если бы могла, я бы вообще запретила автомобили и пересадила всех на велосипеды.
        —Значит, ты водишь машину.
        —Я многое могу, чего ты не знаешь! — кокетливо рассмеялась Ирина.
        —Ты сама — подарок! — нежно прошептал Иван.
        —Я не подарок, я — сюрприз! — ответила Ирина фразой с одной своей старой футболки, подаренной когда-то отцом в знак несговорчивости характера.
        —Да уж, это точно! — кивнул Иван и снова принялся за поцелуи. Так они и заснули, обнявшись, с переплетенными руками, Ирина уткнулась в широкую грудь живописца, чувствуя себя удивительно уютно и спокойно, — впервые за очень долгое время она снова была живой. Впервые образ Саши отступил, растворяясь, куда-то за линию горизонта, и ужасная боль растворилась вместе с ним. Она еще так молода, она еще может быть счастлива. Может ли?
        Такими их и застала Наталья — проклятая привычка Ваньки не закрывать двери снова подвела их. Они лежали, сонные и усталые после почти бессонной ночи, обнявшись, уткнувшись друг в друга, сплетясь руками и ногами, спутавшись неаккуратно выбившейся одеждой. Как раз само наличие одежды смущало Наталью больше всего и удерживало от того, чтобы заорать на Ваньку Чемезова что есть мочи. Но в то же время она не была уверена, хорошо это или, напротив, еще хуже — что они спят одетыми вместе, обнявшись так, словно боятся распасться по отдельности на молекулы и атомы.
        —Тук-тук-тук! — громко сказала она, заставив Ивана буквально подпрыгнуть до потолка. Он распахнул глаза и диковато посмотрел на свою бывшую жену, облаченную в свободный, дорогой бежевый комбинезон на тонких лямочках, оставляющих плечи практически открытыми. Рядом с ней — вот черт! — стояли оба их ребенка, пятилетняя Даша и семилетний Федор, их первенец, названный в честь отца Ивана, Федора Чемезова. Дети стояли рядом с матерью и с интересом рассматривали противоречивую и вполне развлекательную картину под названием «Папа и какая-то тетя пытаются распутаться».
        Глава 13
        Молодость проходит, когда ты меньше всего готова к этому, и даже зеркала еще врут о том, что ты милее всех на свете. Особенно если не слишком присматриваться и приглушить лишний свет. Все морщинки скрываются в тенях, умелый макияж подчеркивает правильную форму губ, тонкий прямой нос — отдельный предмет для гордости, немного темно-коричневых румян придадут идеальный контур, улучшат овал лица.
        В тридцать четыре нет ощущения потери, конца света или неизбежности смерти. В тридцать четыре ты уже многое умеешь, а комплексы и неуверенность в себе отступают, перестают мучить тебя. И планы, огромная вереница планов — все распадается, рушатся песчаные замки, и остается только то, что реально, во что можно не только верить. В тридцать четыре ты уже мечтаешь о том, что исполнимо, и не хочешь тратить время и силы понапрасну.
        Наталья смотрела на заспанное лицо женщины, стоявшей между нею и ее бывшим мужем, пытаясь переосмыслить, переоценить масштабы угрозы, исходящей от этой темноволосой дряни. Откуда вообще она появилась? Сколько времени она уже тут торчит? Она не выглядит шалавой, не курит, почти не пьет, если верить Сереже. Что она делает здесь, рядом с ее, Натальиным, мужем?
        Девушка была явно моложе, в том чудесном возрасте, когда даже не надо задумываться, как ты выглядишь. И спутанные волосы, и слегка отекшее после сна лицо только вызывают умиление и восторг. Она растерянно смотрела на Натальиных детей, ничуть не стесняясь самого факта, что ее поймали с поличным.
        —Ирина, верно? — спросила Наталья притворно-вежливым тоном.
        —Наталья? — повторила за ней девушка. — Прошу прощения, я не знала, что вы приезжаете.
        —Я тоже! — воскликнул Иван, поднимая на руки дочь. — Ваша мама, как всегда, полна сюрпризов.
        —Надеюсь, хоть приятных, — фыркнула Наталья, отводя взгляд в сторону от жгучих зеленых глаз. Ни стыда ни совести.
        —Конечно, приятных. Ну что, Федька, как дела? Тебе передали мой самолетик?
        —Пап, от тебя воняет, — поделился ребенок, поморщив носик.
        Ирина рассмеялась и поднялась с дивана.
        —Вот почему нужно обязательно чистить зубы по утрам и вечерам, — бросила Наталья детям тем самым менторским тоном, который заставляет немедленно выбрасывать из головы все сказанное.
        Даша, пухленькая девчушка в воздушном летнем платьице из светло-желтого хлопка, подошла к Ирине, задрала головку и принялась без зазрения совести разглядывать ее, как если бы Ирина была музейным экспонатом. Ира усмехнулась, уселась на корточки, склонила голову набок и принялась разглядывать девочку, копируя ее движения.
        —А маме некуда нас девать, — сказала девочка в конце концов заставив Наталью густо покраснеть.
        Решение привезти детей Ивану пришло к ней спонтанно, прямо сегодня утром. Два часа назад, если быть точнее. Накануне вечером Наталья наблюдала, как из ее дома — их с Иваном загородного дома — бригада грузчиков вынесла письменный стол из ценных пород дерева, телевизор, еле помещавшийся в гостиной, и беговую дорожку. Когда выносили беговую дорожку, рабочие поцарапали стену так, что остался длинный глубокий след на светло-сиреневой венецианской штукатурке.
        Сам любовник Натальи, теперь уже тоже бывший, уехал еще два месяца назад, а теперь забирал свои любимые вещи. Они были слишком тяжелы, чтобы пихнуть их в свой «Ауди» под крики и обвинения Натальи. Несовместимы, сказал он. Это было ошибкой, сказал он. Чувства прошли.
        Ага, прошли.
        Зачем были выброшены на ветер три года жизни? Столько сил, чтобы получить официальный развод. Столько надежд, столько романтической ерунды о том, что «зрелый и разумный» да «без заскоков и ерунды». Взрослый, начитанный, прекрасный экономист, благородная седина пробивается в висках. Никогда не опаздывает, всегда подходит, чтобы открыть дверцу в машине.
        Никаких «Наташка, иди к нам, мы тут поспорили, кто сможет нарисовать голую бабу, стоя на одной ноге».
        Чувства серьезного зрелого мужчины прошли два с половиной месяца назад, когда Наталья категорически отказалась финансировать сеть пунктов выдачи заказов из интернет-магазинов. И вообще, оказалось, что, если костюм сидит идеально, а внешность презентабельная и вызывающая доверие, это еще не значит, что ты будешь успешным бизнесменом.
        Кредиты не погасить уверенностью в себе.
        После того как Наталья отказала ему, было так много разговоров, много споров и обвинений, аргументирования и швыряния стаканов об пол. Любовник обижался, Наташа извинялась, а потом он прощал ее, они мирились, и начиналось все сначала. Наталья вспоминала о временах, когда они с Иваном ругались в пух и прах.
        Тогда прощения просили у нее.
        Через несколько дней ненормального пресса Наталья сказала своему любовнику усталым тоном, что уже не чувствует себя достаточно молодой, чтобы ввязываться в чужой бизнес и тянуть еще один проект. А в то, что он все будет делать сам, она просто не верит.
        К своим тридцати четырем, если уж она чему и научилась, так это видеть перспективы в бизнесе. Или их отсутствие. И что она лучше купит домик в Сочи, тем более что сегодня это так модно. А зимой в Москве так холодно и сыро.
        Где-то после этого разговора его чувства и угасли, если они вообще когда-то и были. Хотя, наверное, были.
        Самое смешное, что предложенный им бизнес-план был не так уж плох. Даже напротив: хороший, годный — окупался лет за пять максимум, да и вложения были не самые большие. Сайты интернет-магазинов одежды уже работали, показатели были отличные. Пока что доставка осуществлялась почтой России и DHL, что было не слишком-то удобно, так как и ждать приходилось долго, и примерять товары было некомфортно. Допустим, ты заказала блузку, пару маек и джинсы, прождала десять дней, а затем к тебе домой приходит усталый, грустный курьер-неудачник. Приходит не в то время, что обещал, а на два часа позже. А тебе ни одна вещь не подошла, и ты, пожимая плечами, отправляешь курьера восвояси.
        Курьер злится, а тебе неудобно. И ты десять раз подумаешь, прежде чем заказать что-то еще.
        Другое дело — пункты выдачи. Приезжаешь когда удобно, примеряешь все за толстыми шторками. Хочешь — в одном конце города, хочешь — в другом. Помещения можно брать малюсенькие и не в самых дорогих частях города. Главный критерий — близость к метро, а там — хоть подвал, хоть чердак.
        Пункты выдачи и примерки товаров планировалось открыть не только в Москве, но и в Санкт-Петербурге, Краснодаре, Новосибирске и Екатеринбурге. И это было только начало! Партнеры тоже были надежными, из старых Натальиных связей, умело подхваченных в свое время ее любовником.
        У Наташи не было никаких разумных аргументов, отчего бы ей не вложиться и не профинансировать проект. За исключением одного. Она задолбалась уже пахать, а такое вложение неминуемо привело бы к командировкам, оценкам мест размещения примерочных, к переговорам о долях в прибыли, о контроле за работой точек, поиске партнеров.
        И к новым кредитным обязательствам.
        У нее все это и так уже было. Ее бизнес, связанный с доставкой в Россию эксклюзивных мебельных решений, был затратным, сложным и связанным с большим количеством командировок. Наталье звонили, когда случались какие-то проблемы и нужно было решать вопросы. Иногда она буквально не знала, как ей прикрыть дырки в финансировании, и рвала на себе волосы, раскладывая тут и там бизнес-схемы, рисуя их на салфетках.
        Ее любовник, напротив, вел жизнь спокойную, без стрессов, часто посещал фитнес-клуб, играл в теннис по воскресеньям и высыпался по утрам в будни. Именно за игрой в теннис он и решил, что хочет стать совладельцем сети примерочных — за Натальин счет.
        Нет-нет, он не был альфонсом, хотя иногда, живя с ним, Наталья именно так и чувствовала. Он брал ее деньги, не стесняясь. Ведь он сейчас испытывает временные трудности! Сказать по правде, у ее любовника постоянно были какие-то сложности. Но он всегда очень натурально переживал и обещал все изменить в самом скорейшем будущем. Каждый раз, оплачивая долги и текущие расходы своего любовника, Наташа чувствовала себя на двадцать лет старше и на миллион евро дешевле. Каждый раз жалела, что ушла от Ваньки Чемезова и его иррационализма, романтики и безответственности.
        Женщины не должны платить за мужчин. Аксиома.
        Она никогда не платила за Чемезова. Он всегда находил возможность оплатить все за свой счет. Его вообще не интересовали деньги, если уж на то пошло. Не интересовали, но были. Парадокс!
        Теперь Наталья уже не считала это таким уж большим недостатком. Сукин сын. Как я могла его отпустить?! О чем только думала?
        Все их друзья-художники, все приятели из околобогемной среды, которых они и видели-то раз в год по большому обещанию, — все они, твари, случайно встретившись с Натальей, были рады и счастливы. Они все теперь вежливо здоровались, расспрашивали о делах, о бизнесе, который, конечно, «процветал», но никогда не звонили, никогда не приглашали никуда, вычеркнули ее из своих кругов. Избранные, черти. Все как один выбрали Ваньку, оставив ей бизнес, деньги и одиночество.
        Цифры на счетах — не то, что наполняет жизнь смыслом. Недвижимость рухнула, курсовая разница сожрала чудовищно много. Кризис, мать его. Только после развода Наталья поняла, что не так уж сильно любит свою жизнь без безалаберного, улыбчивого Ивана Чемезова. Кто сказал ей, что без него будет лучше? Если бы можно было повернуть время вспять. Вернуться туда, где она сидела голой на подоконнике, смеялась и пила вино, а он писал ее. И смотрел на нее преданными восторженными глазами.
        Примерно такими, какими сейчас он смотрел на Ирину.
        —Мне нужно уехать из Москвы на пару дней. Не хочу оставлять детей с няней, — пробормотала Наталья, перехватив обвиняющий взгляд Ивана. — В конце концов, это же наши общие дети.
        —Ты сказала им, что тебе некуда их деть? — прошипел Иван так, чтобы дети не услышали. Даша была занята — строила рожицы Ирине и получала еще более уморительные рожицы в ответ. Федор сидел около папиного компьютера, выискивал игры. Но тщетно.
        —Я была усталая и расстроенная, — ответила Наталья со всей искренностью. — Ты же понимаешь, это не всерьез.
        —Что у тебя вообще всерьез, кроме денег? — разозлился Иван. — Ты что, не могла позвонить и предупредить меня?
        —Ты сказал, что между вами ничего нет.
        —А какое это имеет значение? — сощурил взгляд Иван.
        Наталья отвернулась и принялась демонстративно что-то искать в сумочке с самым деловым видом из всех возможных. Только бы он не понял, что она одна и разбита. Только бы не вздумал ее жалеть. Кто захочет ее, если она устала и разбита?
        —Я не знаю, какие там будут пробки, — пробормотала Наталья, прикуривая сигарету. — Алло! Виталик?
        —Не кури при детях. — Иван выдернул сигарету из Натальиного рта, заставив ее вздрогнуть от неожиданности. — Куда ты едешь?
        —Ванька, я заберу их завтра, — бросила она своему бывшему мужу так, словно его согласия и не требовалось. — Мне нужно успеть на самолет.
        —Самолет? Какой самолет? — заволновался Иван, но Наталья, конечно же, не стала давать ему каких-либо пояснений. Она продолжила разговор с каким-то Виталиком, говорила о каких-то поставках из Италии, о переговорах, на которые не будет никакого смысла выходить, если не обеспечить материальную базу. Бла-бла-бла. Она ушла в кухню, раскрыла форточку и все же закурила.
        —Так не делают, Наталья, что за новый трюк?! — бросил Иван. — Я не против, и даже рад, но почему ты не могла позвонить? Это же нормально! Вообще-то я готовлюсь к выставке и тоже сильно занят.
        —Я вижу, чем ты занят! — процедила Наталья. Не удержалась. Никакого самоконтроля, совсем уже опустилась. Последние полгода жизни с любовником измотали ее. Невозможно оставаться принцессой, если тебя заставляют быть даже не Золушкой, а Злой Мачехой. Поневоле обретаешь сталь в голосе, неженскую твердость в поступках и решениях, бессонницу и страсть к легким спиртным напиткам.
        —Поезжайте спокойно, мы прекрасно справимся, — вдруг сказала Ирина, махнув Ивану рукой.
        Наталья развернулась и измерила Ирину самым холодным, арктическим взглядом и совсем уже хотела попросить эту выскочку не лезть не в свое дело, как вдруг Ирина протянула руку маленькой Даше.
        —Хочешь, покажу котика? У нас во дворе живет, его можно кормить.
        —А он не блохастый? — спросила Даша с той же уморительной серьезностью, так контрастировавшей с ее симпатичным пухлым личиком.
        Иван усмехнулся и повернулся к своей бывшей жене.
        —Господи, Наталья, ты что, хочешь привить им ненависть ко всему живому еще до школы? — возмутился Иван, не слишком, впрочем, сильно. Чего еще ждать от бывшей жены, которая, даже живя за городом, боится любых насекомых и моет колеса машины средством для дезинфекции…
        —А можно, я тоже поглажу кота? — спросил Федор с заинтересованностью, которой до этого совсем не проявлял.
        —Идите, дети, и гладьте сколько хотите блохастых котов. Ничего страшного, потом просто помоете ручки.
        —Ванька! — вскрикнула Наталья возмущенно.
        —Может быть, мы с вами сходим в зоопарк? — предложила Ирина. — Маме нужно поработать, а нам — повеселиться. Идет?
        —Вы — папина очередная фин-ти-флюшка? — уточнила Даша, старательно выговаривая трудное слово. Она сказала это, выходя во двор следом за Ириной, тон был дружелюбный, ровный. Простое детское любопытство.
        Ирина на секунду остановилась, выпрямилась, и Иван увидел, как ее спина напряглась, вытянулась в струну. Наталья отвернулась к окну, избегая взгляда своего мужа. Чего только она не говорила. Знала бы, что Дашка так все запомнит… да все равно бы говорила. Пусть этой Ирине не будет уж слишком комфортно, пока она будет занимать не принадлежащее ей место.
        Ирина не повернулась и ничего не сказала. Она увела детей во двор, оставив Ивана и Наталью вдвоем. Иван смотрел на бывшую жену взглядом, полным ненависти, какая встречается только между бывшими супругами в разводе, а затем побежал во двор — за своей зеленоглазой финтифлюшкой. Да, дело серьезное. Наталья швырнула на диван сумку с детскими вещами, выбежала из подъезда, села в машину и уехала, хлопнув водительской дверью. Последнее, что она видела, — это то, как Ирина увлеченно плетет что-то из цветов, сорванных тут же, на местной клумбе.
        Она что, еще и венки плести умеет?
        Тот же вопрос задавал себе и Иван, с изумлением глядя, как Ирина учит Дашу плести венок, как играет с детьми в прятки, намеренно долго считая до десяти. Они поехали в зоопарк, где Ирина настояла на том, что они обязательно должны найти слона.
        —Зачем нам слон? — хмурился Федор.
        —А ты не знаешь? Слоны же умеют читать мысли. Я хочу, чтобы он прочел мои и исполнил одно желание, — заявила Ирина, доедая огромное шоколадное мороженое.
        —Не может быть! — закричала Дашка. — Я тоже хочу.
        —Никто не может исполнять желания, это все сказки, — заявил Федор с враждебностью, хотя и было видно, что разговор его тоже заинтересовал.
        —А Санта-Клаус? — удивилась Ирина.
        —А Санта-Клаус — это, между прочим, Святой Николай, который похоронен в склепе в итальянском городе Бари! — заявил Федор, глядя с вызовом на Ирину, из-за которой так злилась мама. А это значит, что она плохая. Даже если выглядит как хорошая.
        —Нет! — Дарья приложила ладошку к своему маленькому ротику. — Не может быть!
        —Говорю тебе, может. Я был там с мамой в прошлом году.
        —Санта мертв? — И глаза Даши наполнились слезами.
        —Убью Наталью, — покачал головой Иван.
        Ирина забрала у Даши остаток недоеденного мороженого, отдала его Ивану, а сама присела на корточки, взяла ее за ручку и посмотрела девочке в ее карие, мамины глаза.
        —Все правильно, — кивнула она. — Санта — это просто сказка. Но вот наш Дед Мороз — совсем другое дело. И что бы тебе кто ни говорил, не слушай. Я тебе клянусь, я знаю точно!
        —Точно-преточно? — спросила Даша с надеждой.
        —Сто процентов и еще тележка! — кивнула Ирина. — Потому что знаешь что? Прошлой зимой я там сама была и видела его. Да! Лично. Моими собственными глазами!
        Даша приподнялась на носочках, заглянула Ирине в глаза, словно пытаясь понять, как такое событие повлияло на эти самые глаза. Ирина раскрыла ресницы и не моргала. Тогда Даша кивнула, забрала у отца мороженое и пошла дальше — искать слона. Федор поплелся за сестрой, делая вид, что ему все безразлично. Хотя, если быть честным, он тоже хотел увидеть слона. В конце концов, не только же у Дашки есть желания.
        Иван шел рядом и смотрел на Ирину совершенно другими глазами. Он был серьезен и задумчив, и даже немного рассеян. Чуть было не врезался в клетку с лисой, не вписался в поворот.
        —Что? — усмехнулась Ирина. — Не выспался?
        —А ты? — улыбнулся он.
        —Я чувствую себя прекрасно, — ухмыльнулась Ирина.
        —А я хочу тебя поцеловать, — признался он. — Надо же, чтобы Наталья привезла моих барбосов именно сегодня. Из всех дней!
        —А я рада. Я люблю зоопарки. Тут, в Москве, он даже больше, чем я думала.
        —А я люблю смотреть на тебя, — прошептал Иван.
        Они потратили весь день, развлекая детей. Только вечером, после того как Даша и Федор, усталые и переполненные эмоциями, уснули, Иван подошел к Ирине, стоявшей перед кухонным столиком, и обхватил ее за плечи.
        —Что такое? — спросила она с улыбкой, оборачиваясь к нему. — Осторожно, чай!
        —Горячо! — ахнул он, обжегшись.
        —Сказала же, — покачала головой Ира. Взяла его руку в свои ладони, подула на место ожога. — Ничего серьезного. До свадьбы заживет.
        —У тебя такое интересное лицо, — прошептал Иван, прикасаясь пальцами к ее щеке, проводя кончиками пальцев по ее губам.
        —Обычное лицо, — возразила Ирина.
        —Нет, совсем не обычное. Смотри, на щеке две родинки. Скулы высокие, лоб тоже. Слышала, что это призрак большого ума? — Он запустил обе руки в Ирины шелковистые волосы.
        —От большого ума лишь сума да тюрьма? — грустно улыбнулась девушка.
        —Поцелуй меня! — попросил Иван, не сводя глаз с ее лица. — Можешь?
        Ирина помедлила секунду, а затем поднялась на цыпочки и прикоснулась губами к щеке Ивана, колючей, не бритой уже третий день. Улыбнулась, провела губами по его — не сильно, едва коснувшись, словно случайно. А затем снова — на короткий миг. В третий раз Ирина задержалась чуть дольше, приоткрыла губы и захватила между ними нижнюю губу Ивана. Тот стоял, не шевелясь, сколько мог, но в какой-то момент просто не смог сдержаться, схватил Ирину, притянул к себе и впился в ее губы, раскрыл их одним порывистым движением языка, проник внутрь, провел языком по ее зубам, посмотрел на нее ошалевшим, влюбленным взглядом.
        —Ты на вкус — как шоколад.
        —Это все из-за мороженого, — рассмеялась Ира.
        —Скажи, я могу спросить у тебя кое о чем? — Его голос стал напряжен, а на лице заметны сомнения.
        —Спросить можешь, — игриво промурлыкала Ирина, сексуально улыбаясь.
        То, что девушка услышала в следующую секунду, она ожидала услышать меньше всего на свете.
        —У тебя есть ребенок? — спросил он, касаясь ее губ. Это было — как удар в солнечное сплетение, как падение с обрыва в бурную реку.
        На мгновение Ирина потеряла ориентацию, она отпрянула, оттолкнула Ивана руками, отпрыгнула от него, как дикая кошка.
        —Да что с тобой?! — закричал Иван, пытаясь схватить ее, удержать.
        —Ничего, со мной ничего. С чего ты взял? — пробормотала Ирина, а ее зеленые глаза стали еще темнее, и в их глубине заплясала паника. Она отвела взгляд к окну, чтоб он не заметил. Ей было больно, физически больно.
        —Просто мне показалось… ты… и дети… Дашка так хорошо себя вела с тобой. Это бы многое объяснило. Ты знаешь, как с ними обращаться. Меня они никогда не слушаются, уж спать их уложить я точно не могу! — Иван улыбнулся и обернулся, поглядел в коридор, в сторону спальни, где расположились его «чертенята». — А ты явно не впервые это делаешь.
        —Не впервые, — призналась Ирина, стараясь унять сердцебиение. — У меня… есть племянница.
        Зачем она соврала? Почему так сказала?
        —Как ее зовут? — спросил Иван, и снова дрожь в кончиках пальцев.
        —Ее зовут Лилей, — ответила она так тихо, что Иван только чудом расслышал.
        —Красивое имя. Лилия. Я однажды рисовал букет, он стоял на столе, а была зима, и так холодно, черт! А лилии в букете — у них ведь такой сильный запах, и Наташка бесилась. Чуть не выкинула весь букет. А мне нравился этот запах. Заполняет тебя целиком.
        —Нальешь мне вина? — спросила Ирина.
        —В конце концов, я же ничего о тебе не знаю. — Иван протянул руку к открытой бутылке. — Столько еще всего впереди…
        Он не заметил странного взгляда, который бросила на него Ирина.
        Что ей делать теперь? Она не может быть с ним и скрываться от него одновременно. Или может? Или нужно просто развернуться и уйти? Если она останется сейчас, все станет куда сложней.
        Разве он не заслужил объяснения?
        Все можно исправить, и ничего, что она понятия не имела, как можно такое объяснить, не разрушив при этом ту легкость и небрежность, которая так ей нравилась в их отношениях! Он ведь все поймет, поверит ей, не станет осуждать, не нанесет вреда. Ирина понимала, что можно рассказать все, можно посвятить Ивана Чемезова во все подробности, и тогда Иван — он же хороший человек, — конечно, он захочет помочь ей. Или хотя бы утешить.
        Захочет — и не сможет. И все полетит к чертовой матери.
        Она смотрела на то, как Чемезов разливает вино, смеется, рассказывает истории из детства — своего и своих детей. Она улыбалась, и кивала, и медленно, размеренно поднимала бокал, и делала вид, что отпивает немного от густого терпкого «Шираза». Два человека — в поле, на зеленой траве. Солнце согревает лицо, и не хочется открывать глаза, так много света. Два незнакомца, для которых все их поцелуи — первые поцелуи. И их объятия — как вода забвения, эликсир, приняв который можно пережить еще один день и, что куда важнее, еще одну ночь — не сойдя с ума.
        У Иры был ребенок. Такое, видать, не скроешь. Вот и Иван все понял. Не племянница — дочь с нежным, ароматным именем Лиля.
        Ирина дочь пропала за неделю до того, как фирменный поезд помчался из Санкт-Петербурга в Москву — Ира спешила в погоню за призраками, которых так и не удалось поймать.
        Глава 14
        Тот ужасный день… Сколько ни крутила Ирина в памяти каждую мелочь, свой каждый шаг, каждую мысль или неудачно брошенную фразу — ответов не было, только чудовищное чувство бессилия, беспомощности и вины за то, чего не сделала, за то, что могла бы сделать, что могла бы изменить. Повернуть на другом перекрестке. Пойти другой дорогой. Прожить другую жизнь.
        Если копаешься в себе, обязательно накопаешь какую-нибудь мерзость. Какая разница? Самое страшное, что никто так и не понял, что случилось. Лиля испарилась так, словно ее забрали к себе инопланетяне. Как если бы ее вообще никогда не существовало. Полиция не верила в то, что говорила Ирина, смотрела с подозрением на девушку. В конце концов, это она вышла из садика, ведя ребенка за руку, а потом, через час, рассказала неубедительную историю об исчезновении девочки посреди магазина, набитого, между прочим, людьми.
        Неубедительная правда.
        Зачем ты вообще отдала ее в садик? Тебе нужны были деньги, Саши уже год как не было, а хороший знакомый с факультета предложил работу. Экскурсоводов не так часто набирают, место престижное, хлебное. Маминой пенсии не хватало, старые запасы все почти проели. Хотели продать машину — Ирин маленький «Фольксваген».
        Глупость, какая глупость. Если бы знала — лучше бы с голоду умерла.
        Лилю отдали в садик пару месяцев назад. Хотели с сентября, но на работу, которую предложили Ирине, нужно было выходить сразу — сезон начинается с мая. А когда будут белые ночи, вообще начнется безумие. Ирина мама уговаривала оставить внучку с ней, но дочь была против: знала, как сложно это — справляться с ребенком в одиночку.
        —Хватит и того, что ты будешь с нею вечерами и по выходным, — утешала ее Ирина. — Ей уже четвертый год, общение пойдет на пользу. Знаешь, психологи даже рекомендуют.
        —Психологи твои! — проворчала мама. — Им лишь бы денег сорвать. Трепотня одна.
        —Посмотрим, как Лиля все это воспримет, — примирительно согласилась Ира.
        Дочь восприняла садик позитивно. Отчасти оттого, что действительно засиделась дома. А тут — так много детей, игрушек и карандашей. Лиля, со свойственной ей уверенностью королевы мира, решила, что садик — это такой игрушечный домик, созданный именно для нее, да еще оснащенный специально предназначенными для игр и развлечений детьми и взрослыми. Особенно ей нравились танцевальные классы. На выпускном утреннике в конце мая Лиля, по сути новичок, танцевала в костюме божьей коровки в самом центре «цветника» главную партию.
        —Хорошая девочка, — радостно кивали воспитательницы. — Энергичная.
        —Это точно! — смеялась Ирина. — Энергии у нее на паровоз бы хватило.
        Шумная, смешливая и чем-то действительно похожая на маленькую дочь Чемезова. В тот день Ирина вернулась с работы раньше обычного. Была пятница, и она хотела забрать Лилю, погулять с ней по центру. Зайти в магазин.
        Магазин, магазин, магазин.
        —С тобой точно все в порядке? — Голос Ивана доносился словно из параллельного мира.
        —Я просто устала.
        —Ты хочешь есть?
        —Мы можем порисовать, если хочешь, — предложила она после секундного раздумья. Ей нравилось оставаться неподвижной, застывать перед внимательным, горячим взглядом Вани Чемезова. Можно было ни о чем не думать. Ничего не решать.

…Они зашли в магазин, большой супермаркет неподалеку от их дома, куда они всегда ходили. Прошли сквозь ряды товаров со скидками, миновали стеллажи с техникой и зависли, как всегда, около разбросанных в беспорядке детских книжек. Лиля схватила книжку-раскраску и принялась ее листать. Ирина отошла на другую сторону стенда, принялась ковыряться в журналах. Она не покупала их, чтобы не тратить лишних денег на ерунду, поэтому тихо читала, заходя в магазин. Нехорошо? Да. Но ведь она ничего не забирала. «Караван историй», «Вокруг света»… Она затруднялась сказать, сколько времени она простояла всего в паре шагов от дочери, с обратной стороны тонкой стойки. Может быть, минуту, может быть — пять.
        Она слышала шуршание листов раскраски, детское неразборчивое бормотание — Лиля постоянно говорила себе под нос, продолжая ей одной ведомую игру.
        Это был последний раз, когда Ира видела дочь.
        Полиция прибыла сразу, ее вызвали сами сотрудники магазина. Ирина не была в состоянии что-то решать, она только бегала, и кричала, и мотала головой, и заглядывала в глаза проходящим мимо покупателям, а те отворачивались, не зная, что и думать. Какая-то ненормальная!
        А дальше был ад. Лиля исчезла.
        Полиция затребовала видеозаписи в магазине, но выяснилось, что камеры в книжном ряду нет и никогда не было. Другие камеры показали, как в магазин входила Ирина, но Лилю там не было видно. Странная история. Как она могла не попасть в кадр? И какая, собственно, разница, кто есть в кадре, а кого нет?
        Ирина не понимала, почему полиция расспрашивает кассиров, охранника, других покупателей, действительно ли Ирина пришла в магазин с ребенком.
        Кассиры ничего не видели. Они никуда и не смотрят, только стучат по клавишам своих аппаратов. Охранник затруднялся ответить, его кроссворд был почти заполнен. Двое других охранников курсировали в районе касс, вычисляя воришек. Они понятия не имели, что происходило в книжной секции.
        Какая-то женщина сказала, что видела маленькую девочку в книжной секции. Другая женщина заявила, что видела только Ирину в отделе с журналами.
        Бред, бред, полный бред. После нескольких часов истерических обысков в магазине Ирине начало казаться, что она сходит с ума. Она исходила все улицы вокруг, обзвонила всех знакомых, облазила все площадки по соседству. Уже ночью Ира потеряла сознание прямо на выходе из магазина — после того, как полицейский сказал ей идти домой и ждать новостей. Именно в тот момент она со всей душераздирающей ясностью поняла: Лиля пропала.
        Ирину хотели увезти в больницу, даже вызвали «Скорую», но она категорически отказалась, подписала какие-то бумаги. Она не сопротивлялась, когда ей делали какие-то уколы, после чего ходить стало сложнее и голова стала совсем тяжелой. Ирина дошла домой, где ее мама, Мария Николаевна, лежала почти без чувств, накачанная препаратами от сердца, давления, невроза и черт еще знает от чего. Врач из поликлиники позвонил им прямо в восемь утра, чтобы проверить, что они пережили эту ночь.
        Еще три дня прошли в постоянном ожидании новостей и в попытках не думать о том, что эти новости могут оказаться просто ужасными.
        Полиция искала ребенка. А еще полноватый суровый следователь засыпал их плохими вопросами, допрашивал Ирину так, словно имел какую-то чудовищную, людоедскую версию о том, как она сама куда-то дела своего ребенка. Такая версия была удобнее, не нужно было ни за кем бегать.
        Нет, ее никто не обвинял в полиции. Просто задавали вопросы.
        Ире было безразлично, что думает следователь и о чем спрашивает. Она просто сжалась в комок и застыла, совсем как сейчас, когда она сидит в кресле перед Иваном Чемезовым.
        На четвертый день Ирина позвонила в Москву — Анне Викторовне Ланге, Сашиной маме. Только на четвертый день ей в голову пришла простая и такая очевидная, казалось бы, мысль: ачто, если она имеет какое-то отношение к исчезновению Лили?
        Она же бабушка, в конце концов. Даже если она никогда и не хотела ею быть.
        Анна Викторовна вырастила Сашу и его старшего брата сама, одна. Об отцах обоих братьев не было известно почти ничего, кроме того факта, что они были разными людьми. Рожать для себя — сознательный выбор, решение, удобное и рациональное для такой независимой, самодостаточной женщины, как Анна Викторовна. Она никогда не хотела замуж, любила свою свободу и возможность выбирать себе мужчин.
        В молодости Сашина мать была женщиной потрясающей красоты, но даже когда она уже пересекла определенную возрастную черту, по-прежнему привлекала к себе внимание. Стройная, седовласая, голубоглазая леди, великолепно одетая, идеально умеющая себя подать. Сыновья ее обожали. Они восхищались мамой. Саша восхищался ею, скучал по ней даже после того, как они разругались вдребезги — из-за Ирины.
        Еще одна причина, почему Ира не хотела выходить замуж за Сашу без одобрения его матери.
        Ирина видела ее лично только дважды в жизни. Первый раз — когда Саша привозил ее знакомиться в Москву к своей матери. Ира знала, что Сашина мама категорически не одобряет их роман, с самого начала не одобряет. Она даже потребовала от Саши уехать из Санкт-Петербурга, где он сначала учился, а потом работал, организовывал медицинскую клинику для ее фирмы, закупал оборудование в Европе для всей сети.
        Да, у Анны Викторовны была большая успешная фирма, сеть клиник. Анна Викторовна была настоящей хищницей. Владимир, старший брат Саши, работал в Германии, на той, так сказать, стороне медицинской науки.
        Анна Викторовна Ирину не хотела замечать в упор. Она отказывалась знакомиться. Она не встретилась с нею, даже когда приехала как-то в Питер по делам. У нее была на примете хорошая девочка для ее мальчика. Она считала Иру историей на пять минут.
        Ира тоже не хотела знакомиться. В конечном итоге она и согласилась-то поехать в Москву именно и исключительно потому, что была беременна. Отличный повод сложить копья и смирить вражду, выбросить белый флаг.
        В конце концов, разве ребенок не изменит все?
        —Я не знала, что ты приедешь не один! — Это было первое, что Анна Викторовна сказала, когда увидела Иру на своем пороге.
        —Ты не спрашивала, — пожал плечами Саша.
        —Ты знаешь, я не люблю сюрпризов, — холодно добавила мать, и девушка всерьез испугалась, что Сашина мать не пустит их на порог. Но она впустила — в двухкомнатную квартиру в Пожарском переулке, просторную, комфортную и в очень хорошем месте. Они прошли в гостиную, соединенную с кухней аркой, но ни ей, ни Саше не было предложено ни чая, ни кофе, ни даже корочки хлеба.
        —Ты не хочешь спросить, как мы доехали? — поинтересовался Саша язвительно, но его мать только пожала плечами.
        —Уверена, что тебе было достаточно комфортно в сопровождении твоей любовницы. — Она говорила так, словно Иры не было в комнате.
        —Она мне не любовница.
        —Нет? Никогда не думала, что ты спишь со своими друзьями, — отбила наотмашь Анна Викторовна.
        —Зачем ты оскорбляешь Иру? Я хочу, чтобы ты знала: мы решили пожениться. Я сделал ей предложение.
        —Что? — Эта новость по-настоящему задела Анну Викторовну. Она обернулась и впервые посмотрела на Ирину прямым взглядом, полным ненависти и презрения. — Что же такое вы делаете с моим сыном, что он сделался таким дураком?
        —Я… хочу уйти, — пробормотала девушка, беспомощно глядя на Сашу, но тут Анна Викторовна схватила ее за руку.
        —Александр! — воскликнула она, намеренно делая Ирине больно.
        —Что?
        —Это что, то самое кольцо? — Она шипела как визгливая пластинка. — Александр, отвечай немедленно!
        —Я сказал тебе, что сделал Ирине предложение. Это — кольцо в честь помолвки. — Саша встал и подошел к Ире. Прошла целая вечность, пока они сверлили друг друга глазами. Затем Анна Викторовна отпустила Ирины пальцы и развернулась к ней.
        —Я хочу, чтобы вы знали. Это кольцо принадлежало моей матери, и я не вижу ни одной причины, почему вы должны его носить, — сказала она обжигающим, оскорбительным тоном.
        —Тогда забирайте его, — процедила Ирина, но Саша мягко положил ладонь ей на руку.
        —Ты забыла сказать: твоя мать — моя бабушка — подарила его мне, чтобы я отдал его своей невесте! — Саша сказал это таким же враждебным тоном и сжал Ирину ладонь. Это было кольцо с аметистом. Анна Викторовна посмотрела на Сашу так, словно он ударил ее наотмашь по лицу.
        —Ты что, заделал ей ребенка, что теперь так носишься?
        —Ты просто омерзительна. — Саша скривился и направился к двери, но Анна Викторовна поймала взгляд девушки, она запустила длинные пальцы в свои платиновые волосы и замотала головой.
        —Вы что, беременны? — спросила она серьезным тоном. Ирина молчала, не зная, что отвечать. Больше всего на свете она хотела бы в тот момент испариться и забыть навсегда об этой женщине.
        —Если вы его любите, сделайте аборт! — бросила Анна Викторовна. — Не портите ему будущее.
        Это была последняя фраза, сказанная ею. Саша вытащил Ирину на лестницу, затем в лифт и на улицу, которую Ирина так хорошо запомнила именно потому, что пережила там самый унизительный момент своей жизни.
        —Прости, прости, — шептал Саша, вытирая слезы губами с лица девушки. — Я не должен был привозить тебя. Это ненормально, противоестественно.
        —Ты считаешь? — спросила Ирина тогда.
        —Она просто ненавидит, когда что-то делается не так, как она хочет.
        —Тогда нам не стоит жениться.
        —Ни за что! Я… я просто не хочу ее больше видеть. Она не тебя оскорбила, она меня оскорбила, ты понимаешь?
        Но Ира не понимала. Выросшая в тихой, спокойной семье, где не случалось ничего острее, чем утренние новости, она буквально не верила своим ушам, моргала, пытаясь удостовериться, что ей это все не снится.
        Ее вывернуло наизнанку прямо в Пожарском переулке.
        Потом она настояла на своем, наотрез отказалась выходить замуж за Сашу. Только не такой ценой. Они могут жить и так, пока… или ишак не сдохнет, или падишах.
        Свекровь ни разу не приезжала к ним в Санкт-Петербург, пока Саша был жив. Она не приехала, когда родилась Лиля, не поздравила Сашу с рождением дочери, не прислала подарка на первый Лилин день рождения. Свекровь жила так, словно для нее существует отдельно Саша — и отдельно, в параллельной вселенной, Ирина и Лиля.
        В какой-то момент Иру это начало устраивать.
        А потом Саши не стало. Марк держал Ирину под руки, Ирина мама сидела с Лилей. Тогда был второй раз, когда девушка видела Анну Викторовну. На похоронах. Она стояла в черном платье, прямая как палка, с платиновыми волосами, убранными под прозрачный шифоновый платок. Она даже не смотрела на Ирину. Ни одного вопроса, ни просьбы дать фотографию внучки. Ничего.
        Ира даже не была уверена, что свекровь знает имя своей внучки. Что ж, пусть, значит, будет так…
        После похорон Анна Викторовна подошла к Ирине, но вовсе не для того, чтобы принести соболезнования или попросить о них.
        —Ты довольна? — спросила она так, словно в том, что Саша сел ночью пьяным за руль, была ее вина. Ирина не нашла что ответить, и только слезы в глазах как-то сразу просохли. Марк подошел к ним и предложил Ирине сесть в его машину. Она согласилась и пошла за ним. То, что Саша ехал в тот день именно от Марка и что именно Марк не воспротивился его отъезду, уже ничего не значило. Ирина не умела и не хотела держать на него зла. Он страдал, это было видно по его лицу. Это делало Марка своим.
        Уже когда Ирина сидела на заднем сиденье машины Марка, Анна Викторовна приблизилась к ней снова.
        —Верни мне кольцо моей матери, — отчеканила она, и Ирина без звука стащила его с пальца и протянула ей. Та забрала его, развернулась и ушла.
        Ира не думала, что увидит ее когда-нибудь снова. Она не вспоминала о ней до того самого момента, когда ее дочь пропала. Мерзкая, ядовитая мысль, поселившись в голове, не давала ей покоя, и Ирина бежала, трясла свою маму за рукав.
        —Что, если она ее забрала? — спрашивала дочь.
        —Она не хотела тебя знать! И на Лилю ей всегда было наплевать.
        —Значит, передумала. Я чувствую, знаю. Она, это ее рук дело.
        —Но это же чудовищно! — качала головой мама.
        —А она и есть — чудовище.
        —Деточка! — Мама сжалась от сочувствия. Но «деточка» ничего не хотела больше слушать. Она пришла к Марку поздно вечером, попросила раздобыть ей телефон Анны Викторовны — это было несложно, он знал его. И городской, и мобильный, и телефон ее офиса в Москве. В свое время он звонил ей по поручениям Саши. Сам Саша не желал разговаривать со своей матерью, так что бизнес шел через посредника.
        Ирина позвонила ей сразу же, прямо от Марка. Не смогла продержаться до утра. Шел первый час, но Ирине было плевать. Трубку взяли с седьмого гудка, сонный голос Сашиной мамы звучал неодобрительно.
        —Вы видели, который час? — спросила она вместо приветствия. Ира помолчала, прислушиваясь. На что она надеялась? Что услышит голосок дочки в трубке? — Алло! Говорите, или я кладу трубку.
        —Она у вас? — простонала Ирина. Анна Викторовна не сразу поняла, кто говорит. Или поняла, но делала вид, что не узнала. Ирине во всем мерещился обман.
        —Ирина? Ты спятила?
        —Скажите мне.
        —Что сказать?
        —Где она?
        —Кто — она? — несостоявшаяся свекровь окончательно проснулась.
        —Лиля. Где моя дочь? — Ирина разрыдалась. Это было слишком тяжело. Сашина мама долго молчала, ожидая, когда Ира успокоится. Затем она задала только один вопрос:
        —С чего ты взяла, что мне нужна твоя дочь?
        —Вы не приезжали в Санкт-Петербург?
        —Ты что, в чем-то меня подозреваешь? Ты? Меня? — И она расхохоталась как сумасшедшая. — Я сижу в Москве, занимаюсь своими делами, и ты меня не волнуешь. И вообще, я уезжаю в отпуск. Не смей мне больше звонить. Ты и твоя дочь для меня — пустое место.
        И все. Разговор был окончен, трубки брошены, каждый вернулся к своему собственному кошмару. Ирина не остановилась. Она пошла в полицию, сказала им, что ее бывшая свекровь — она способна на все. Полиция пообещала проверить данные, и, вопреки ожиданиям, они выполнили обещанное. Запросили распечатку с мобильного и домашнего телефона Анны Викторовны. Результаты были неутешительными.
        —Она никуда не уезжала, была в Москве все последние две недели.
        —Вы уверены? — заламывала руки Ирина.
        —Да, Ирина Станиславовна, мы уверены. Мы понимаем ваши чувства. Когда пропадают дети, мы хватаемся за любую соломинку. Но вы же сами сказали, что мать вашего мужа никогда не хотела этого ребенка, не желала иметь с вами ничего общего. С чего бы ей менять свою позицию?
        —Я не знаю. Не знаю, — качала головой девушка. Чем более разумными казались аргументы полиции, тем меньше она верила им. На следующий день Ира попросила Марка продать ее машину, а сама купила билет на поезд до Москвы. Деньги от машины должны были покрыть большую часть расходов.
        Конечно, это было до того, как Ира встретилась с московским адвокатом в его загородном особняке. Связи и незаконный сбор информации стоят дорого, совсем других денег.
        Ничего, она что-нибудь придумает.
        Пустое место. Анна Викторовна считает ее пустым местом. Ирина закрывала глаза и представляла, каким холодом окатит ее несостоявшаяся свекровь, когда обнаружит на пороге своей квартиры в Пожарском переулке. Ну и пусть. Ирина была готова подвергнуться новым оскорблениям со стороны кого угодно, лишь бы найти дочь. Все, что ей было нужно, — это хоть какой-то план действий, какое-то подозрение, за которым могло скрываться что угодно. Ей просто нужно было что-то делать, она не могла сидеть без дела.
        Она сходила с ума.
        Но, конечно, она не ожидала добиться таких результатов. В квартире Анны Викторовны живут квартиранты. Жили уже тогда, когда состоялся пресловутый телефонный разговор. Анна Викторовна якобы отвечала Ирине из своей квартиры, но телефон-то был мобильный. Возможно, свекровь и не покидала Москву. Может, и хотела уехать в отпуск. Но она соврала Ирине — и это факт. Теперь девушка не могла уехать, не узнав почему. Не посмотрев этой ужасной женщине в ее голубые глаза.
        Больше всего Ира мечтала о том, чтобы она оказалась права. Только бы, только бы Сашина мама по каким-то причинам пришла в себя и захотела увидеть внучку! Пусть выйдет так, что Лиля у нее. Пусть так, Господи.
        —Ты плачешь! — воскликнул Иван, и Ирина вздрогнула, огляделась так, словно забыла, где она находится и почему тут оказалась. — Ты плачешь, милая.
        —Это ерунда. Не обращай внимания. — Ирина всхлипнула, а когда Иван подошел и обнял ее, зарыдала навзрыд, уткнувшись носом в его широкую грудь.
        —Ну что, что с тобой, Василиса ты моя? Не скажешь? Конечно, не скажешь. Ничего, ничего. Все пройдет. Иди ко мне. — И он вытер слезы с ее щек поцелуем.
        Ирина закрыла глаза и досчитала до десяти. Она не станет думать. Запретит себе думать о том, что будет, если окажется, что все не так и Анна Викторовна ни при чем. Нельзя даже думать о том, что будет, если Ира окажется не права.
        Глава 15
        Сережа слушал Наталью и беспокоился с каждой минутой все больше. До открытия выставки оставалась пара недель. Каталоги уже были готовы, отпечатаны на плотной глянцевой бумаге и теперь лежали, уложенные стопками, в углу Сережиного кабинета. Пресса уже разместила анонсы, журналисты были вполне щедры, и в этот раз удалось попасть во все газеты, почти во все журналы, на сайты афиш, в престижные рубрики «что нового» и «куда пойти». Уже согласовали интервью и несколько видеорепортажей о выставке.
        Если бы только сам Иван интересовался своими собственными делами.
        —Он таскает ее повсюду. Я не знаю, как можно устроить встречу, чтобы эта женщина не маячила перед глазами, — покачал головой Сергей, глядя на Наталью. Та молча курила, сбрасывая пепел в его цветок на окне. Нервничала?
        —Что мы вообще о ней знаем? — спросила она, развернувшись. — Где он ее откопал?
        —Не в том вопрос, где он ее откопал, а в том, что она изначально знала, с кем имеет дело.
        —Ты думаешь? Ты действительно считаешь, она все продумала заранее? Ванька говорил, что познакомился с ней на улице.
        —Вот именно! — кивнул Сергей с воодушевлением. — Как часто Ванька Чемезов знакомится на улице? Я не знаю, как она это устроила, но если предположить, что она готовилась к этой встрече, разве не могла заранее продумать все способы привлечь к себе его внимание? Не знаю, стоять и рыдать, к примеру. Шляпа эта опять же?! Не кажется ли тебе подозрительным, что эта женщина была одета так, словно уже сошла с какого-то портрета?
        —Ты перегибаешь, — нахмурилась Наталья. — Невозможно залезть другому человеку в голову до такой степени, чтобы предсказать, как и на что он среагирует.
        —Да? И ты в этом уверена? Может, она изучила все его работы и рассчитала образ? Что, если тот день не был первым?
        Наталья затушила сигарету о землю фикуса, заставив Сережу поморщиться. Нельзя сказать, что эти двое сильно симпатизировали друг другу. На самом деле, когда Наталья еще жила с Иваном, если только постоянные скандалы и ядерные взрывы можно назвать жизнью, она терпеть не могла Сережу. Он забирал деньги — ее деньги — себе. Так она считала. Он же постоянно капал Ивану на мозги, что жене следует уважать такого человека, а не трепать нервы.
        Нормальные семейные разборки. Чего не скажешь близкому человеку? Ирина была им обоим чужой.
        —Что ты имеешь в виду? — хрипло спросила Наталья, а затем закашлялась. В последнее время она курила слишком много.
        —Может быть, она уже попадалась ему на глаза, но в других одеждах. Мелькала, исчезала. Он привык. Ее лицо стало казаться знакомым. А когда он увидел ее в этой шляпе, расстроенную, — хоп! Ловушка и захлопнулась.
        —У тебя паранойя, Сережа.
        —Паранойя, да? Я скажу тебе кое-что, а ты потом решишь, паранойя у меня или нет. Только ты сядь, пожалуйста, а то упадешь.
        —Ты прямо интригуешь, — ухмыльнулась Наталья, но спорить не стала, осторожно присела на краешек тяжелого деревянного стула.
        —Я сам заинтригован по самые не балуйся и не знаю, что делать. Даже не представляю, как мне вообще говорить с Чемезовым об этом, — пробормотал Сережа, прикусив губу. — Потому что конфликтов мне только сейчас не хватало. Особенно перед Питером.
        —Да что случилось, ты скажешь, а? Черт в шляпе! — разозлилась Наталья.
        —Ты понимаешь, я не хочу, чтобы ты тоже делала резкие движения. Нужно быть предельно аккуратными, учитывая, какое влияние обрела эта женщина.
        —«Эта женщина»! Мы даже имени ее не знаем. Может, она и не Ирина вовсе. Может, она Ефросинья!
        —Именно. Ты подумай, Наталья, она — сирота казанская, в твоих тряпках по мастерской гуляет, и вдруг — о чудо! — и телефон новый, и сумка неплохая в руках, и новые босоножки. Чемезов говорит, что денег ей не платил.
        —Может быть, врет? Знаешь, Ванька такой. Побежит, все купит, а потом будет стесняться, потому что идиот! — Наталья вспыхнула. — Деньги для него — что песок. Всегда такой был.
        —Я не думаю. Не думаю, что он ей что-то купил. Потому что я видел его выражение лица, когда эта женщина появилась со всеми этими обновками. Да он понятия не имеет, кто она, зачем и откуда появилась. А между тем я знаю, откуда у нее деньги.
        —Ты знаешь? — вытаращилась на него Наталья.
        Сережа кивнул.
        Через два часа Иван Чемезов стоял на пороге Сережиной галереи, злой как черт, потому что его отвлекли от работы. И еще — немножко — оттого, что Ирина в очередной раз уехала неизвестно куда и до сих пор не объявилась. И на его звонки не ответила, телефон отключила. Абонент недоступен, абонент невыносимо скрытен.
        —Что за пожар? — буркнул он, проходя внутрь по темным коридорам. Галерея была закрыта для посетителей, и свет во всех залах был погашен. Сюрприз ждал его в последнем зале, там, где в настоящий момент лежали запакованными все его картины. Посредине зала стояла Наталья. Иван отступил на шаг и посмотрел на Сережу как на предателя.
        —Ты обязан нас выслушать! — заявила Наталья и посмотрела на Ивана острейшим взглядом. — Все очень серьезно.
        —Что очень серьезно? Тебе что, нечем больше заняться, кроме как гоняться за мной и портить мне жизнь?
        —Между прочим, я тут по приглашению Сергея! — возмущенно воскликнула она. — Может быть, это не бросается в глаза, но мы на твоей стороне.
        —На моей стороне? С каких это пор у меня завелась сторона? — фыркнул Иван. — И что, кто же на другой? Против кого дружим?
        —Эта женщина, что ты привел в дом… — мягко вмешался Сережа.
        —Эта женщина! — Иван инстинктивно отшатнулся от него, как от огня. — Не бери на себя лишнего, боярин!
        —Послушай, Ваня… Ты должен выслушать нас. Мы не знаем, что делать. Я мог решить все по-другому. Мог позвонить в полицию, в конце концов.
        —Что ты мелешь! — Иван ушам своим не мог поверить, но Сережа, кажется, говорил серьезно. Он стоял в коротких, обтягивающих брючках с заниженной талией, в легких мокасинах из тонкой замши, футболке в широкую полоску — каждая вещь куплена с любовью, образ продуман до мелочей, до часов, до фитнес-браслета, показывающего, что Сережа якобы ведет здоровый образ жизни. Тонкие, затемненные, как в легкой дымке, солнцезащитные очки, по которым так захотелось заехать кулаком.
        —Она украла «Завалинку», Чемезов! — сказала Наталья сухо и достала из кармана пачку сигарет. Подумав, она протянула ее самому Ивану. Он стоял не шевелясь, а затем махнул рукой, и пачка полетела на пол. Он развернулся и пошел к выходу.
        —Больше некому, Ванька. Она забрала ее из машины, когда вы перевозили работы. Ты никуда не отходил? Она помогала тебе загружать картины? Да постой ты! — Сережа бежал за ним по галерее, но Иван шел не оборачиваясь, ускоряя шаг. Тогда мужчина обогнал его и встал в проходе. Иван остановился и сжал кулаки.
        —Отойди! — рявкнул он.
        —Не могу, Ванька! «Завалинки» нет! Я сегодня утром распаковал все работы, перепроверил десять раз. Наталью попросил.
        —Может, ты ее запихнул куда-то? — процедил Иван. — Ты просто спятил, это невозможно.
        —Она грузила картины? — Голос Натальи был омерзительно спокойным. Она говорила так, словно происходящее ее не касалось, но внутри она ликовала. Иван побледнел и разжал кулаки.
        —Это не имеет значения.
        —Почему же? — пожала плечами она. — Ты либо прав, либо ошибаешься. Одно из двух. Я не хочу никого обвинять несправедливо.
        —Ага, конечно! — покачал головой Ваня. — Я тебя заверяю, она ничего не брала.
        —Возможно. Может быть, ты забыл ее погрузить? — продолжала Наталья, медленно передвигаясь по комнате. Она остановилась напротив чьей-то работы, цветы в вазе. Акварель. Наталья провела пальцем по краю рамки.
        —Я все привез.
        —Тогда у нас проблема, — бросил Сергей. — Нужно вызывать полицию.
        —Не понимаю, как она могла ее забрать!
        —Иван, ты просто не о том думаешь. Ты облекаешь доверием человека, о котором ничего не знаешь. Она приходит в твою жизнь, ни о чем не говорит, человек без прошлого, без имени, без друзей и работы. Просто остается в твоем доме! — воскликнула Наталья, продолжая стоять спиной к бывшему мужу. Она сделала шаг в сторону, и теперь ее глаза зацепились за следующее полотно. Коллаж, какие-то карты, слова, вырезанные из журналов фотографии, яркие масляные краски. Сейчас такое в моде.
        —И что!
        —У нее появляются деньги, — добавил Сережа грустно. — Тебя это не удивляет?
        —Что ты вообще о ней знаешь наверняка? — поинтересовалась Наталья.
        Иван стоял так, словно вокруг него были клубы ядовитого воздуха и он боялся дышать, чтобы не умереть тут же в страшных мучениях. Он не знал об Ирине ничего, кроме того, что цвет ее глаз — удивительный глубокий изумрудный, что движения ее порывисты и страстны и что ее поцелуи обжигают и опьяняют, лишая сна.
        Он помнил, с каким энтузиазмом Ирина помогала ему в тот день. Никаких возражений, никаких сомнений. Она поехала с ним в галерею. Могла ли она так поступить с ним? Могла ли она взять картину?
        —У нее мог уже быть покупатель, — бросила Наталья. — Ты, Чемезов, дурак и вечный романтик. Никак не поймешь: женщины способны на все.
        —Ты — да, это точно. Никаких вопросов! — пробормотал Иван, не желая и на миллиметр подпускать к себе свою бывшую жену, свою мучительную любовь, мать его детей. Она знала, как запустить темных демонов в его душу, посеять сомнения.
        —Она могла все сфотографировать, показать фотки заказчику, чтобы он мог выбрать лучшее, а затем организовать кражу. Ты отлучался от машины, пока вы грузили работы? Кто еще был рядом?
        Рядом? Никого не было рядом. Иван оставлял Ирину около открытой машины несколько раз, уходил в дом, разговаривал по телефону — с Сережей, между прочим.
        —Я вижу и сама, Ванька! — Наталья покачала головой. — Ну, ты и дурак…
        —Ты ее не знаешь. Она не стала бы этого делать.
        —Конечно, я не знаю ее. Конечно, она — ангел во плоти, да? Господи, Чемезов, очнись. Подумай! У тебя «Завалинку» украли. Мы должны что-то делать!
        —Мы? — Иван почувствовал, как слепая ярость застилает ему глаза. — Откуда взялось это «мы», а? При чем тут ты? Это не у тебя же пропала картина? Чего ты вообще тут делаешь, Наталья? Почему ты позвал ее, а? Сережа?
        —А кого ему звать? Пашу твоего, алкаша? Или эту твою… музу? Может, прямо так и спросить у нее, где «Завалинка»? Попросить вернуть? Она прослезится и принесет ее тебе на блюдечке. За сколько ты продал ее, скажи мне? — вопрос был адресован Сереже. Тот хмуро смотрел куда-то вбок, в стену.
        —Да какая, к черту, разница? Верну деньги. Плохо то, что «Завалинка» была заявлена как центральная работа обеих выставок. Придется перепечатывать все каталоги, буклеты, анонсы отменять. Господи, да это просто катастрофа какая-то!
        —За сколько? — повторила Наталья. — Это важно, потому что это — сумма ущерба.
        —Мне плевать на сумму ущерба! — рявкнул Иван.
        —Сорок пять тысяч, — тихо пробормотал Сережа.
        —Чего? Рублей? — Наталья посмотрела на него удивленно. — Ванька что, упал в цене?
        —Евро, — добавил Сережа, вздохнув. После этого в воздухе повисла тяжелая, неприятная пауза. Наталья присвистнула.
        —Да, Ванька, твоя эта Ирина — не дура. Совсем не дура.
        —Вы говорите так, словно нет ни малейших сомнений! Может быть, картину просто вытащили из машины. Из твоего склепа стырили. А? Что скажешь? — Иван тряхнул головой, поднес ладони к лицу и закрыл глаза. Он чувствовал себя безмерно усталым.
        —Все возможно, — согласился Сережа. — Но у меня тут сигнализация, видеонаблюдение. Электронные карты на дверях.
        —Вот именно, Ваня. Все возможно! — кивнула Наталья. — Но тебе хочется, чтобы это Карлсон прилетел за твоей картиной. Кто угодно, но не она! Я так понимаю, что ты не желаешь знать правды. Ты скажи, не стесняйся. Мы же понимаем. В конце концов, картин ты еще намалюешь, а муза на дороге не валяется. А, Чемезов?
        —Отвали, слышишь!
        —Ты можешь хотя бы просто узнать все про свою бабу! Паспорт ее посмотри! — Наталья сорвалась на крик. — Идиот чертов. Никогда ты не разбирался в людях.
        —А ты всегда разбиралась. Чего тебе тогда дома не сидится, со своим счетоводом? Скучаешь? — Иван схватил Сергея за руку, заставил его освободить проем, выпустить наружу.
        —Я желаю тебе только добра! — крикнула Наталья ему вслед.
        Иван выскочил на улицу. Звуки тормозов, клаксонов, голоса людей — все смешалось в один сплошной клубок ощущений. Он шел, не оглядываясь, по улице, пытаясь справиться с похожими на кислоту мыслями. Они разъедали его изнутри.
        Что, если Наталья права?
        Может ли он так ошибаться, может ли он быть настолько слеп, что за глубоким взглядом печальных глаз он не разглядел обычную воровку? Нет, не обычную. Очень хорошую воровку, высокого класса, с опытом, самообладанием, самоконтролем. С четким, хорошо продуманным планом. Ее слезы, улыбки, кофе в турке, выстиранные занавески. Смешные комментарии к его картинам. Туман, окутывающий ее иногда с ног до головы так, что она будто пропадает, исчезает в глубинах подсознания.
        Ее длинные стройные ноги, требовательный, манящий к себе рот.
        Иван бродил долго, не меньше часа, пока не остановился. Он огляделся и вдруг понял, что почти пришел к себе домой. Оказывается, он так и бросил «Ниссан» около галереи и через весь центр шел домой.
        Он проиграл. Наталья победила.
        Иван вошел в пустую мастерскую, полный смутных подозрений и невысказанных обид. Ирины не было дома, она все еще не вернулась… откуда? Бог весть! Может быть, за всей этой таинственностью, ее серьезными делами, о которых она так настойчиво просит не спрашивать, — может, за этим стоит простая воровка? Уж чего-чего, а его доверие ей завоевать удалось. Но сейчас это доверие лопалось, по нему ползли трещины.
        Где ее носит?
        Иван зашел в кабинет, посмотрел по сторонам: на стены с семейными фотографиями, на разбросанные по столу ручки, на мерцающий синенький огонек компьютера. Он не бывал больше тут, в этой комнате, за исключением той ночи, когда они с Ириной заснули вместе, в объятиях друг друга. Как-то так получилось, само собой и совершенно естественным образом, что Ирина заняла эту комнату и сделала своей.
        На спинке стула висит ее нежно-голубой кардиган. На полу, рядом с диваном, аккуратно стоят мягкие тапочки. На диване, на спинке, лежит объемная замшевая сумка с вещами. Иван подошел и присел на диван, рядом с сумкой. Голова казалась потяжелевшей килограмм на десять, и хотелось спать. Лечь, ни о чем не думать, никого ни в чем не подозревать, отбросить все эти мерзости, все эти финансовые вопросы в сторону и просто уснуть.
        Иван вытянулся на диване во весь рост, положил ноги на подлокотник. Диван всегда был ему коротковат, и теперь его длинные ноги в летних сандалиях свисали с дивана. Подушка пахла Ириной. Ваня закрыл глаза и попытался вспомнить ее лицо. Она сидела перед его «Завалинкой» ирассматривала ее, долго, внимательно, пристально — он помнил, как она задавала ему вопросы, это было в самый первый их день знакомства. Он тогда решил, что она просто попала под впечатление от этой работы.
        Что, если она просто собирала материал?
        Иван свернулся в клубок, поджал под себя ноги и лежал так в позе зародыша — классическая иллюстрация для учебника по психиатрии. Сублимация и подавление, попытки убежать от сложных решений и неприятных вопросов. «Ты дурак, Чемезов. Никогда не разбирался в людях. Особенно в женщинах. Тащишь в дом кого попало!» Голос Натальи не давал ему спать, он злил его. Хотелось схватить тапку и запустить во что-нибудь. Наорать на кого-нибудь!
        Иван развернулся и посмотрел на бежевую замшевую сумку. Провокация на спинке дивана, черта, переходить которую не хотелось. Что он может там найти? Как будет он смотреть Ирине в глаза после того, как засунет свой нос в ее вещи? Как он станет смотреть в глаза самому себе?
        Что, если она украла картину?
        Иван молча сел на диване, стащил сверху сумку Ирины, поставил ее рядом с собой и потянул за молнию. Сам себе противен, подлый холоп… Тихий шуршащий звук сообщил, что врата рая распахнуты настежь и чувствуется сквозняк, из рая пора уходить. Яблоко откушено, и дьявольский голос бывшей жены уже расплавил внутри что-то важное, что уже не вернуть и не починить. Иван хочет знать правду? Нет, он хочет, чтобы ничего этого не было. Он хотел бы остаться в райском саду навечно, но что-то подсказывает ему, что это больше невозможно в любом случае.
        Итак, шарим по сумкам. До чего ты опустился, боярин!

•Платок с драконами, шелковый, кажется новый. Красивый, оранжевый с темно-зеленым, под цвет глаз. Одна штука.

•Пилочка для ногтей, косметические ножнички, бесцветный лак. Чемезов, ты извращенец. Остановись!

•Солнцезащитные очки, тушь и помада в прозрачной косметичке, маленькая упаковка тампонов. На душе противно и мерзко. Убить бы Сережу, сукиного сына. Черт с ней, с «Завалинкой»!

•Записная книжка, несколько страничек исписаны неразборчивым почерком Ирины. Имена, номера телефонов, странные пометки. Алексей, адвокат. Зачем ей адвокат? Потому что все, что она сделает или скажет, может быть использовано против нее в суде? Она настолько опытная, матерая, что никуда не суется без собственного адвоката? Может, он даже помогает ей сбывать краденое.

•Опа! Временное удостоверение личности.
        Иван развернул бумажку, явно новую, совсем еще не измятую, с ярко-синими печатями.
        Фамилия — Огарёва, имя — Ирина, отчество — Станиславовна. По крайней мере, она не обманула его. Ирина. Эта мысль отозвалась теплом в сердце.
        Что в имени тебе моем? Не соврала.
        Дата рождения. Ей всего двадцать шесть, она на девять лет младше. Разве может быть такая юная девушка… впрочем, не стоит и начинать, пока откуда-то из подсознания не зазвучал снова хрипловатый голос дьявола — Натальи. Все бывает, все возможно. Люди способны на все.
        Место рождения: Санкт-Петербург. Она из Питера. Неудивительно, что подъезд для нее — парадная, а батон — булка. Удивительно, как он сам сразу этого не понял. У нее движения такие, взгляд такой. В темно-оливковых глазах плещется широкая темная Нева.
        Место временного пребывания — тут Иван подпрыгнул от неожиданности. В графе стоял, черным по белому или, вернее, синими чернилами, его собственный адрес. Она что, уже успела прописаться тут?
        Это было странно. Это вызывало вопросы. Почему это его адрес указан в Иринином удостоверении личности? Иван покачал головой и вчитался в смазанную печать. Выдохнул с облегчением — не совсем, но все же: Ирина получила это временное удостоверение через несколько дней после того, как они с ней познакомились. Значит, она указала его адрес уже после того, как попала сюда.
        Уже легче.
        И все же, разве не должна она была сказать ему хоть что-то? Разве можно вот так указывать адрес человека, не сообщив ему об этом? Иван растерянно оглядел все вещи, в беспорядке разложенные на диване, когда его внимание привлек еще один листок формата А4, свернутый в два раза.
        Он протянул руку, развернул листок и с удивлением вчитался в распечатку. Перед ним лежала распечатка телефонных переговоров некоей Ланге Анны Викторовны, шестидесяти четырех лет, обладательницы телефонного номера компании МТС, который являлся как федеральным, так и прямым, городским, с разницей только в префиксе. Дорогие номера. Сейчас мало кто уже держит мобильные телефоны с прямыми номерами, в этом просто нет никакого смысла. Уже давно вокруг установилось некое телефонное равноправие, и людям все равно, какие у кого префиксы.
        Распечатка охватывала период за последние несколько дней. Иван нашел в сумке еще несколько листков, все — распечатки за другие периоды, глубиной в неделю, а также распечатка с другого номера, городского, но тоже на имя той же женщины.
        Что за ерунда?
        Иван смотрел на листки в растерянности. Откуда у Ирины эти распечатки и зачем? Она что, следит за этой женщиной? Может быть, она готовит какую-то новую каверзу… на будущее, когда она уже разделается с Чемезовым?
        Иван достал из потайного кармана на молнии деньги. Достал и тут же отшвырнул от себя, как что-то заразное. Денег было много, тысяч сто, не меньше. Аккуратные пятитысячные купюры. За проданную картину?
        Как скоро она разделается с ним? Она исчезнет, как только узнает, что пропажа «Завалинки» обнаружена.
        Он что, уже и сам безоговорочно верит в то, что именно она, Ирина, забрала работу?
        Если нет — откуда у нее такие деньги? И телефон? И зачем обычной девушке тотальные распечатки чьих-то приватных разговоров? Это, между прочим, незаконно!
        Иван запихнул вещи обратно в сумку, стараясь не нарушить порядок, в котором они там лежали. Это было нелегко, он нервничал, был, так сказать, и сам в «растрепанных» чувствах. Так что плевать.
        Иван бросил сумку обратно на спинку дивана и вышел в коридор. Ирины не было. Она что, уже убежала от него? Нет, вряд ли, иначе она не оставила бы здесь столько вещей. Иван со всего размаха ударил кулаком по крашеной стене и тут же вскрикнул от боли. На костяшках пальцев проступили капли крови.
        Дурак, дурак.
        Иван достал из кармана телефон и набрал номер Сережи.
        —Я не хочу давать ход этому делу, — сказал он самым сухим, почти мертвым голосом. — Ты понимаешь меня?
        —Да, Ваня. Я тебя понял, — вздохнул Сережа. — Но как же быть?
        —Я верну деньги, — прорычал Иван.
        —Это большие деньги.
        —Мне плевать!
        —Подожди, Ваня, дай мне подумать, — замотал головой Сережа. — Слушай, раз ты не хочешь полиции, может быть…
        —Что?
        —Ты мог бы написать копию «Завалинки»?
        —Я могу написать копию. Как думаешь, такой вариант подойдет клиенту? — спросил Иван с надеждой. — В конце концов, какая ему разница?
        —Копию? Да почему бы и нет! Это хорошая идея, да, Ванька? Но только… не хочется совсем все спускать твоей Ирине с рук. Не хочешь полиции — ты мне скажи, может, мне с частным детективом поговорить?
        —Нет. Не надо, я не хочу этого, — покачал головой Чемезов.
        —Но мы не можем оставить это так, — возмутился Сергей.
        —Можем.
        —Ты с ума сошел!
        —Даже если она действительно взяла картину, — прошептал Иван. — Даже если это — правда… Ты ничего ей не сделаешь, понял?
        —Чем она тебя так зацепила?
        —Не твое дело. Так ты понял меня? — рявкнул Иван.
        Сережа замолчал, он явно был шокирован и потрясен таким поведением художника. Затем мужчина громко вздохнул.
        —Я все понял, — ответил Сережа, хотя тон его оставался неодобрительным. — Я не буду ничего делать. А ты успеешь? Осталось всего две недели.
        —Успею, — кивнул Иван и бросил трубку.
        Он достал из своего портфеля каталог, раскрыл его на фотографии своей же собственной работы и вгляделся в нее, прикидывая, как начать и какие материалы потребуются, чтобы подделать собственную же работу.
        Посмотрим, посмотрим. Поживем — увидим.
        Иван перешел в студию и достал из кладовки холст — такого же размера, как и потерянная (он предпочел называть это так) «Завалинка», нашелся только один холст. Все остальные холсты были поменьше. На всякий случай Иван еще раз сверился с каталогом. Сережа, как и положено, указал в каталоге и размер, и использованные материалы. Молодец. Настоящий профессионал, что скажешь!
        Глава 16
        Марка подключили по скайпу, чтобы он тоже попытался хоть как-то повлиять на Ирину. Она сидела на гостевом диване из темной кожи, спина прямая как палка, ноги вместе, руки на коленях, ладони сжаты в кулаки. Ирина смотрела мимо Алексея на его чертовых рыбок, которые, вообще-то, должны были помогать клиенту расслабиться. Но ей не нравилось то, как эти рыбы смотрели на нее из-за стекла и шевелили своими странными, инопланетными ртами, беззвучно, словно знали что-то и не хотели говорить.
        Паранойя.
        —Она хочет, чтобы я продолжал, Марк, — бессильно развел руками Алексей, постукивая по столу своей любимой ручкой Parker с гравировкой — множеством переплетенных между собой золотых шестеренок. Подарок коллег за выигранное для фирмы дело крупной интернациональной корпорации. Отсудили у государства весь объем недополученной прибыли из-за нарушений закона в области коммуникативных подключений.
        Зачем он вообще связался с этой Ириной? Ему что, делать больше нечего? Денег никаких, одни слезы. Изумрудные слезы из ее прекрасных глаз. И мольба в них, от которой хочется выйти прочь из офиса и пойти напиться.
        —Ирина, ты понимаешь, что это может продлиться очень долго! — Марк смотрел на девушку с экрана ноутбука, он выглядел обеспокоенным.
        —И что мы имеем? — возмущенно кивнул Алексей. — Почти ничего. Аэропорты я проверил, она не улетала на самолетах. По крайней мере, на тех, которые я могу проверить. Официально билетов на ее имя не было куплено. И электронных билетов на поезда тоже.
        —Это ничего не доказывает! — возразила Ирина.
        —Машина ее стоит в гараже. В офисе ее фирмы мне отвечают, что она только вчера была, но сейчас ее на месте нет.
        —Да? И куда же она делась? Покурить вышла? В ее-то шестьдесят!
        —В шестьдесят четыре, вообще-то, — поправил Алексей из чистого перфекционизма.
        Ирина посмотрела на него как на сумасшедшего, а затем обернулась к столу.
        —Разве тебе не кажется это все подозрительным, Марк! — воскликнула Ирина, испепеляя горячим взглядом экран монитора. — Где она живет? Почему не приходит в офис?
        —Ты правда стояла у них весь день? — тихо спросил Марк, разглядывая сквозь экран бледное, взволнованное лицо Ирины. Слишком много бед на одни хрупкие плечи. Ирина отвернулась и ничего не ответила, только принялась еще внимательнее изучать этих чертовых рыбок.
        —Она пришла туда за полчаса до открытия, ушла через час после, — сказал за нее Алексей. — И так делала четыре дня подряд! Ее могли бы уже нанять, так пунктуальна, прямо как в учебниках по тому, как угодить начальству. Но они вместо этого пригрозили вызвать полицию, что совсем неудивительно. Ее приняли за сумасшедшую.
        —Ирина! — выдохнул Марк.
        —Она врет. Почему, Марк? Ее нет в офисе, и не было уже неизвестно сколько.
        —Четыре дня. Это еще не значит…
        —Если она тут, не проще ли было хотя бы по телефону поговорить?
        —Давай предположим на секунду, что ты права и что именно Сашина мать забрала твою дочь. Это значит, что она ожидает любых проблем, она к ним готова!
        —Не будем предполагать! Лиля у нее, я знаю. Я абсолютно уверена, на все сто! — Ирина крикнула зло и агрессивно. Марк и Алексей переглянулись и покачали головой.
        —Ты должна возвращаться домой, Ира, — тихо произнес Марк после долгой паузы.
        —Даже не начинай!
        —Это просто безумие. Мы найдем ее, не волнуйся. Что хорошего, что ты сидишь там и совершаешь глупости? Если она смогла придумать, как украсть у тебя дочь, она наверняка хорошо продумала и то, как ее укрыть. Мы должны готовиться к долгой войне.
        —Я просто не понимаю… как такое возможно. Она никогда даже не звонила нам, не поздравляла с именинами, ни одного вопроса. Даже фотографии не хотела взять. Саша говорил, она упрямая, как и он.
        —Это правда. — Марк закашлялся. — Но ты — еще упрямее, Ира. Я прошу тебя. Я куплю билет, встречу тебя.
        —Не могу, — покачала головой Ирина.
        —Тебе только кажется, что, если ты уедешь, ты предашь кого-то. Это не так. Мы не успокоимся. Но нужно собрать всю волю в кулак. Она может быть где угодно. За границей, у брата Саши в Германии. Мы сейчас связываемся с возможными партнерами в Германии, чтобы установить наблюдение…
        —Что, если она где-то рядом, Марк? — перебила его Ирина.
        —Я не понимаю.
        —Перевезти ребенка за границу — это же не так просто. Нужно проходить пограничный контроль. Ребенок может устроить истерику, начать проситься к маме. Ко мне, Марк! — Акцент прозвучал как обвинение.
        —Ей всего три года.
        —Это не значит, что она пойдет спокойно с незнакомой ей женщиной. Они могут прятать ее где-нибудь… На какой-нибудь даче, у знакомых, дом снять подальше от чужих глаз. Сейчас лето, они могут сделать вид, что просто отдыхают.
        —Как бабушка с внучкой.
        —Марк, они и есть — бабушка с внучкой! — Ирина вскочила и повернулась к Алексею. — Разве нет?
        —Не с точки зрения закона. Ведь вы с вашим мужем не были зарегистрированы, не так ли?
        —Не были.
        —И в свидетельстве Саша указан только с Ириных слов, официально он Лилю не удочерял, — подтвердил Марк. — Технически он не является отцом ребенка.
        —Я не понимаю. Я же написала все как есть! Он был тогда очень занят, — растерянно пробормотала Ирина. — Я сходила и написала все сама. Я не думала, что есть какая-то разница.
        —Разница в том, что, если удочерения не было, Анна Викторовна не имеет никаких прав на Лилю. Буквально — никаких. Так что, если только то, что мы подозреваем, правда, ваша несостоявшаяся свекровь решилась на уголовное преступление, и она пойдет на все, чтобы его скрыть. Вы думаете, она способна на такое? — Голос Алексея звучал сурово.
        —В шестьдесят четыре года, — добавил Марк, его голос чуть скрипнул, слова задержались. Интернет чуть затормозил. Ирина попеременно посмотрела на мужчин.
        —Я думаю, она способна на все.
        —Ты преувеличиваешь! Ты должна понимать, что спланированная кража Лили в магазине — это маловероятно.
        —Маловероятно, но все же возможно, — вдруг вступился за Ирину Алексей.
        —Это просто старая женщина! — возмутился Марк. — Лешка, мы же говорили с тобой. Что ты делаешь?
        —Марк, — покачал головой Алексей, — Ирина может быть права, а может и нет. Но мы не можем действовать, исходя только из того, что она ошибается. Дело в том, что эту Ланге действительно невозможно найти.
        —Ты не понимаешь! — крикнул Марк. — Как бы она смогла это сделать? Она была черт-те где в тот момент. Ты… я говорил тебе… Позвони мне по телефону, слышишь? Ты же ее обнадежишь…
        —О чем речь, Марк? Что ты говорил ему? — спросила Ирина, а ее сердце неожиданно ухнуло и застучало неровно, болезненно. — О чем ты сказал ему, но не сказал мне?
        —Ни о чем. Просто приезжай. Послушай меня, прошу, я говорю это искренне.
        —Марк! — процедила Ирина. Они сверлили друг друга глазами, полными паники и злости, и Интернет даже на миллиметр не снизил высокого напряжения, простреливавшего все пространство между ними. Не влезай, убьет.
        —Ира… Я не могу. Еще слишком мало времени прошло.
        —ЧТО ТЫ УЗНАЛ??? — крикнула она и бросилась к компьютеру так, словно собиралась нырнуть сквозь экран, в зазеркалье, дотянуться до Марка и выбить из него все, что он умалчивает. Алексей мягко взял ее за плечи, развернул к себе.
        —В вашем городе пропало еще двое детей. Не таких маленьких, правда, но за последний год пропало еще двое детей.
        —Что? — Ирина отступила от него и невольно подняла руку так, словно пыталась защититься.
        —Оба в центральном районе. Оба — просто исчезли.
        —Нет, — Ирина качала головой, — это невозможно. Такого просто не может быть. Я уверена… я отказываюсь… Не может быть…
        —Ира, я не хотел тебе говорить, — пробормотал Марк, еле сдерживая слезы.
        —Чего? Чего ты не хотел мне говорить? Дети же пропадают. Это ничего не значит.
        —Полиция считает эту версию основной…
        —Замолчи! — Девушка отскочила от компьютера, как от ядовитой змеи. — Заткнись, Марк. Я не желаю этого слушать, и мне все равно, какую там версию рассматривает полиция. Мне плевать, что Анны не было в Питере. Мне все равно, что она скажет полиции. Пока я не найду дочь, я не остановлюсь, не уеду, не опущу руки. Ты хотя бы это можешь понять?
        —Конечно! — кивнул Марк.
        —Что еще мы можем сделать? — спросила Ирина, обращаясь на этот раз только к Алексею.
        —Есть разные способы. Я уже говорил о Германии. Это сложно, но возможно.
        —Делайте! — сказала Ирина, а затем подхватила сумку и направилась к дверям кабинета. Она ушла, так и не оглянувшись на Марка ни разу. Все ее силы ушли на то, чтобы не захлебнуться в диком животном вое, который рвался наружу, раздирал ее душу, делая все более мертвой с каждой минутой. Кто-то может сказать, что умирать по капле невозможно, но Ирина чувствовала, как жизнь уходит из нее с каждой частицей отнятой надежды.
        Она бежала по улице, считая про себя шаги. Не думать. Только не надо думать. Вытеснить из головы все мысли, заменить их на что-нибудь не имеющее никакого значения. Таблица умножения.
        Дважды два — четыре.
        Дважды три — шесть.
        Это основная версия полиции.
        Семь на восемь… Сколько будет семь на восемь? Позвонить маме? Нет, мамин голос только ухудшит положение. Мама может почувствовать панику, расплескивающуюся вокруг, как убежавшее молоко.
        Семь на восемь…
        Иван Чемезов. Ирина вспомнила, что не звонила ему с самого утра, а ведь уже поздний вечер. Что, если однажды она исчезнет из его жизни, просто не вернется — и все? Будет ли он по ней скучать? Станет ли злиться? Как быстро забудет ее? Разорвет портрет? Нет, скорее, просто продаст.
        Она бы никогда не поступила с ним так. Хотя, возможно, это было бы лучше всего.
        Ирина развернулась и поехала домой. Семь на восемь… Не думать. Иван нравился Ирине. Его прямота, смешные словечки, то и дело проскальзывающие в его разговоре, звук голоса. Курит как паровоз. Красивый мужчина с красивой душой, немного подранной тяжелым браком, изматывающей любовью. Мужчина с кистями в руках — это уже произведение искусства. Льняная рубашка с расстегнутым воротом.
        Ирина смотрела на Ивана долго, прежде чем дала о себе знать.
        —Что ты рисуешь? — спросила она тихо, и тогда он вздрогнул, обернулся к ней. Чемезов стоял в мастерской, за раскрытой настежь дверью, спиной к Ирине. Его движения были сильными, мощными, мазки — широкими. Он что-то выводил на большом, почти пустом холсте. Когда он повернулся, первое, что бросилось Ирине в глаза, — это расстегнутый ворот. Широкоплечий Иван.
        —Да так, — пожал он плечами. — Нужно выполнить один заказ.
        —Ты не говорил, что принимаешь заказы, — удивилась она. Иван посмотрел на нее долгим, странным взглядом, но затем его взгляд помутился. Он отвернулся к холсту и подправил маленьким мастихином мазок белой краски.
        —Ты сегодня поздно, — пробормотал он и бросил короткий, но выразительный взгляд на часы.
        —Почему ты не зажжешь свет? — спросила Ирина, а потом заметила: рядом с этюдником, на столике, стояла початая бутылка армянского коньяку.
        —Я хотел задать тебе тот же вопрос! — хмыкнул Иван. — Что мы с тобой все блуждаем в темноте, Ирина?
        —Ты хочешь мне что-то сказать? — Она насторожилась. Напряжение буквально заполнило комнату. Иван склонил свою светлую, с выгоревшими на солнце волосами, голову.
        —Что я могу тебе сказать, барышня? Слова пусты. Иногда мне кажется, я слишком стар для этого дерьма. — Иван сделал шаг в сторону, попытался достать тюбик с какой-то краской, но ноги не удержали, и он пошатнулся, чуть не упал, схватился за холст — с грохотом уронил все на пол и сам осел рядом.
        —Господи, детский сад какой-то! Да ты пьян! — всплеснула руками Ирина, бросаясь на помощь к Ивану, но только без толку. Иван Чемезов не желал быть спасенным, он утянул Ирину за собой, и она опустилась на пол, на колени, села себе на ноги, как иногда сидят на занятиях йогой.
        —Коньяку не хочешь? — спросил Иван как ни в чем не бывало. Продолжая сидеть на полу, он протянул Ирине бутылку. Она вздохнула, но бутылку приняла. Иван изумленно наблюдал за тем, как Ирина запрокинула бутылку — по-простому, или, как еще говорят, по-пионерски. — Ого! — хихикнул он, но Ирина не реагировала. Она делала глоток за глотком, понемногу, будто глотая гадкое, но очень нужное лекарство.
        —Спасибо, — бросила она, протаскивая слова сквозь сбившееся от крепкого спиртного дыхание. — Мне это было нужно.
        —Это я понял, — кивнул Иван, отставляя бутылку в сторону. — Что-то случилось?
        —Случилось? — вздрогнула она. — Да, конечно. Что-то случается каждый день. Ты ведь знаешь, Иван, что люди способны на все, что угодно. Буквально на все! Забавно, да? Никогда нельзя забывать об этом.
        —И ты? — спросил Ваня в ответ, на сей раз с полной серьезностью.
        —Я? Что — я? — не сразу поняла вопрос Ирина.
        —Ты тоже способна на все, что угодно, Ира?
        Взгляд девушки внезапно стал твердым как гранит, темные зрачки еще больше расширились, оставив только тонкую зеленую кайму. Она приподнялась, подалась к Ивану, стоя на коленях, и прикоснулась губами к его губам. Сразу стало понятно, что этот поцелуй — другой, совсем не такой, как прежде. В Ирининых глазах блестело отчаянное желание, и трудно было разобрать, чего там больше — желания или отчаяния. Ирина смотрела на Ивана безумными глазами женщины, способной на все, что угодно.
        —Ты уверена?
        —Ты видел, сколько я только что выпила коньяку? — усмехнулась Ирина, глядя на потрясенное лицо симпатичного Вани. — И ты еще спрашиваешь?
        —Можешь поцеловать меня еще раз? — попросил он, продолжая сидеть, не шевелясь и даже не дыша. Плевать! Плевать на то, что она сделала, или что могла сделать, или что заставило ее сделать это. Она здесь, рядом, его зеленоглазая чертовка склоняется к нему и берет его лицо в свои ладони. Она смеется и целует его, играет с его языком, стонет от наслаждения.
        Иван держался несколько секунд, а затем он рванул к ней. Его руки жадно вцепились в ее плечи, он сжал их с силой и притянул к себе, заставляя ее потерять опору и упасть. Резкое движение, Ирина совсем этого не ожидала, она вскрикнула от неожиданности, но не стала вырываться, только схватилась за плечо Ивана. Он нежно помог ей перевернуться и обхватил ее, заключив в свои объятия, склонился и замер на секунду, прежде чем поцеловать.
        —От тебя пахнет коньяком, — улыбнулась Ирина.
        —От тебя — тоже. Коньяком и ментолом, — ответил Ваня, чуть прикусывая Ирине нижнюю губу. — Тик-так? Для меня не найдется?
        —Отлично, будем пить и закусывать тик-таком. Прекрасное сочетание, — прошептала она и вдруг запустила руку в расстегнутый ворот льняной рубашки. Она провела рукой по сильной, то вздымающейся, то опускающейся груди и почувствовала, как он напрягается под прикосновениями ее ладоней. — Я давно хотела это сделать.
        —Ты шутишь? Зачем же ты терпела? — усмехнулся Иван, пассивно наблюдая, как Ирина расстегивает оставшиеся пуговицы и стаскивает рубашку с его плеч. Он отпустил ее только на секунду, чтобы снять рубашку полностью. Теперь Чемезов был так близко, Ирина гладила его по плечам, проводила пальцем вдоль его мощной шеи, лохматила его волосы, а он только смотрел на ее затуманенное страстью лицо.
        Эту женщину невозможно понять. И не нужно.
        Иван почувствовал, как все его тело отвечает на легкое прикосновение тонких пальцев к его губам. Ирина лежала в его руках, словно добровольно дарила себя ему этим вечером. Жертвоприношение неизвестно каким богам. Держаться дальше было невозможно, и Иван одним движением приподнял Ирину, усадил себе на колени и потянул ее футболку вверх.
        Он ожидал сопротивления, но вместо этого она только подняла руки вверх в знак полнейшей капитуляции. Ира позволила стащить свою футболку, и Иван чуть не задохнулся от восторга, когда ее округлые, упругие груди возникли в мерцающем полумраке мастерской — прямо перед его лицом. Полнейшее бесстыдство. Он сделал глубокий вдох, чтобы справиться с волнением и погасить биение сердца, готового выпрыгнуть от желания.
        —Хороша, как хороша, — пробормотал он и медленно, нерешительно приблизился к такому желанному телу, которым уже столько раз обладал в мечтах. Иван захватил губами нежный сосок и простонал от восторга, чувствуя, как он твердеет у него во рту. Если бы в этот момент ему предложили все земные блага за то, чтобы он остановился и отпустил Ирину восвояси, он бы даже не повернулся, чтобы ответить.
        —Я твоя, — ответила она. — Делай со мной что хочешь.
        —С ума сошла! Ты потом ходить не сможешь, — рассмеялся Иван, играя языком с другим соском.
        —А я и не собираюсь никуда ходить. — Она беззаботно махнула руками и обхватила ими Ивана за шею. Он обнял ее, погладил шершавыми ладонями по обнаженной спине. Худенькая. Нежная кожа — чувствительная, дрожит от прикосновений. Не в силах сдержаться, он захватил ее груди двумя ладонями. Они вместились в его руки почти полностью, наполняя все его существо восторгом. Лучшая игрушка для настоящего мужчины.
        —Иди ко мне, — прошептал Иван, поднимаясь. — Не отходи. Я боюсь тебя отпускать дальше чем на шаг.
        —Обними меня, — попросила Ирина, и тогда Иван прижал ее к своей груди — горячий, большой, сильный, как медведь. От него исходил завораживающий мужской запах, острый, пряный, с нотками ароматного табака и абрикосового геля для душа. Ирина уткнулась носом в самый центр его груди, закрыла глаза и вдохнула этот запах, который так нравился ей, так возбуждал. Это было так странно, после всех этих тягуче-мучительных одиноких ночей, просто стоять обнаженной по пояс перед мужчиной, который тебе нравится, которому хотелось позволить куда больше. Позволить все.
        От этого осознания собственной наготы Ирина загоралась еще больше, и краснела, и смущалась, и ждала продолжения.
        —Стой, не шевелись! — попросил Иван, а сам опустился перед Ириной на колени. Дрожащими пальцами он расстегнул пуговицу на ее светлых тонких джинсах, потянул за молнию, которая без сопротивления поползла вниз.
        —Я могу упасть, — предупредила Ирина. — Я ни в чем не уверена.
        —Я тебя поймаю, — пообещал Иван, положив руки ей на талию. Он подцепил джинсы за талию и потянул вниз. Джинсы медленно, словно сопротивляясь, все же заскользили, и с каждым миллиметром наготы возбуждение только нарастало, пока наконец не стало непереносимо. Ирина стояла посреди мастерской в одних только трусиках, ее дыхание сбилось, а губы искали поцелуев. Головокружительное падение. Иван подскочил, подхватил Иру и прижал к себе, поцеловав в губы. Поцелуй был долгим, опьяняюще глубоким и страстным. В нем можно было раствориться, забыться. Ирина откинулась назад, уверенная в том, что Иван удержит ее, она запрокинула голову и отдала свои губы на растерзание, словно они теперь были и не ее вовсе, а принадлежали этому неудержимому мужчине напротив. Не прерывая поцелуя ни на секунду, Иван запустил ладонь ей в трусики. Последний барьер, теплая нежность, доверчиво отданная ему, чтобы доставлять наслаждение. Ирина позволила стянуть с нее все.
        —Тебе не холодно? — спросил Иван, заглянув с беспокойством в ее ошалевшие глаза.
        —Мне сейчас не до этого, — прошептала она. — Я вся горю. Я нравлюсь тебе? Чего бы ты хотел, заняться со мной сексом или нарисовать меня такой?
        Вместо ответа Иван подхватил обнаженную Ирину на руки, сделал несколько шагов в сторону большого тяжелого стола, накрытого скатертью. Не так давно Ирина сидела за этим столом и рисовала какую-то ерунду, а теперь она сама была как картина. Иван нежно, осторожно уложил ее на стол, сбросил с себя брюки и ухватился за Ирины лодыжки. Ее длинные, стройные ноги взметнулись вверх, он ласково, но настойчиво раздвинул их и положил себе на плечи.
        —Ого, — улыбнулась Ирина. — Вот это да. Да ты непрост!
        —Ты еще так много обо мне не знаешь! — воскликнул он, улыбаясь той горячей, полной обещаний улыбкой мужчины, готового взять тебя в самый первый раз. Всего через несколько мгновений оно случится, и это объединит вас и соединит — раз и навсегда. Ее тело непроизвольно подалось вперед, раскрываясь в полной беззащитности перед обнаженным и возбужденным мужчиной. Ирина вцепилась в края стола пальцами и замерла, позволяя случиться тому, чего она так хотела. Он вошел в нее одним рывком, жадно, глубоко, не экономя на ощущениях. Ира вскрикнула, но продолжала лежать без движения, не сводя взгляда с сияющего лица Ивана, позволяя ему задавать ритм, силу и глубину, на которую они оба погрузились. Она молчала, пока что-то темное, бархатное, не поддающееся никакому контролю не захватило над ней власть. И тогда уж она кричала и кусала пальцы, чтобы не улететь слишком далеко, и просила о чем-то, подаваясь навстречу, и встречала, как дорогого гостя…
        Иван не обманул. Они уснули только к утру в его постели, и когда он слишком сильно сжимал Ирину в объятиях, она невольно стонала от легкой, но такой приятной боли в теле, которая бывает у женщин после целой ночи любви. И целой ночи забвения.
        Глава 17
        Это не навсегда. Это может кончиться в любую минуту. Иван смотрел на безмятежно спящую Ирину, на то, как изящно выбивается ее обнаженное плечо из-под белой простыни, и мысль о том, как бренно все, придавало происходящему особую остроту. Все тайное рано или поздно становится явным, и его чувство, такое ненужное и нелогичное, уже больше не было для него сюрпризом.
        Он влюбился.
        Зачем-то влюбился в женщину с нежным изгибом шеи, с длинными ногами и целой кладовой скелетов и тайн. Они лежали на его кровати, как на необитаемом острове, на обломках, оставшихся от кораблекрушения, и теперь просто смотрели в потолок и тяжело дышали, и не хотели заглядывать в будущее даже на один шаг вперед.
        Будущее не несет ничего хорошего.
        Иван не задавал никаких вопросов. Он не хотел справедливости, не желал, чтобы ему дали какое-нибудь объяснение происходящего, не хотел узнавать всю правду. Все, чего он хотел, — это чтобы Ира, когда проснется, прильнула к нему всем телом и замурлыкала, как пригревшаяся кошка. Чтобы ходила по кухне в его льняной рубашке на голое тело, и чтобы его жадные руки могли прикоснуться к ней, раздеть ее буквально за одну секунду. «Нравится мне, когда ты голая по кухне ходишь…»
        Он не хотел знать, почему она сделала это, почему сейчас, а не вчера или завтра. Отдалась ли она ему под влиянием минуты, или это было запланировано заранее, как своеобразная страховка на тот случай, если ее обман вскроется. Ты не посадишь в тюрьму женщину, кричавшую от страсти в твоих руках. Ивану больше нравилась первая версия, и, как любой мужчина, он был обманываться рад и находил признаки и подтверждения желаемому в ее словах, поведении, жестах, даже в том, в какой позе она заснула рядом с ним.
        Ирина вела себя совершенно естественно. Так, словно тот факт, что Иван в мастерской рисует новую «Завалинку», ее никак не смущал и не наводил на нехорошие мысли. Она не высказывала удивления, не спрашивала о том, зачем делается копия, не возмущалась, что Иван совсем забросил работу над ее портретом, который был почти закончен. Почти.
        Чемезов был суеверным, он боялся, что, как только он выставит ее портрет в галерею, как только их совместная работа окажется завершенной, Ирина упорхнет и исчезнет навсегда.

«Мы займемся им сразу после выставки», — говорил он девушке. И целовал ее в губы. В ее красные, обветренные и припухшие от бессчетных поцелуев губы.
        Ирина готовила завтрак, сидела на столе рядом с мольбертом и болтала ногами. Иногда она подбирала в подъезде бесплатную газету и принималась со смехом читать объявления, теоретизируя насчет авторов и их мотивов. Время от времени она получала телефонные звонки, и тогда она могла исчезнуть на целый день. Однажды ее не было до самого утра, и Иван всю ночь писал ее портрет, растравляя себя мыслями о том, что больше его лесная фея с глазами цвета папоротника (или ведьма, это как посмотреть) не вернется к нему.
        Может ли она просто встать, выйти за дверь и исчезнуть? Это было бы слишком жестоко? Люди способны на что угодно.
        Иван не отвечал на звонки Натальи, не хотел разговаривать с Сережей ни о чем, кроме вещей, обсуждение которых было невозможно отменить или отсрочить. Даты открытия выставки. Фотосессия в галерее. Завтрак с потенциальными клиентами, которые хотели помимо одной из его картин купить еще немножко его самого, его богемной жизни, притвориться друзьями, поговорить о тенденциях, вместе посмеяться над чем-нибудь и похлопать друг друга по плечам. Иван делал все механически. Курс, который он преподавал, тоже подошел к концу, и ничто не мешало ему гореть в этом пламени самопознания, лжи и страсти. Каждый раз он боялся ее потерять.
        Каждый раз Ирина возвращалась, заставляя его сердце стучать чаще, как отзвук поворачивающегося в двери ключа.
        —Ты можешь пообещать мне, что скажешь?
        —О чем? — удивилась Ирина.
        —Предупредишь меня, когда решишь уйти? — попросил он как-то ночью, тихонько целуя ее волосы. Ваня обнимал Ирину, лежавшую к нему спиной. Он пытался запомнить это чувство близости ее покорного тела, впитать ее запах, отпечатать в ладонях каждый изгиб ее бедер.
        —С чего ты взял, что я могу уйти вот так? — удивилась Ирина. Больше всего ее поразило, насколько точно его страх отражал ее собственный. Она повернулась к нему и запустила руки в его светлые волосы.
        —Нет? — выдохнул Чемезов.
        —Обещаю, — улыбнулась она. — Ты что, хочешь, чтобы я ушла?
        —Я боюсь испугать тебя, если скажу, чего я хочу на самом деле. — Иван улыбнулся и притянул Ирину к себе. — Что, если я попрошу тебя остаться навсегда?
        —Ты просто давно не спал ни с кем. — Ирина покачала головой. — Вот теперь тебе и мерещится всякая ерунда. Зачем я тебе?
        —Не знаю, — честно ответил он. — Может, чтобы никогда не выпускать тебя из постели? Рисовать тебя голой? Опозорить тебя на весь мир?
        —Я не боюсь позора, Ванька! — Ирина щелкнула его по носу и встала с постели, подошла к окну и долго стояла там, в просвете не до конца задернутых штор, глядя на уютную ночную улицу.
        То утро выдалось пасмурным, весь день был дождливым, слезливым, как сентиментальная старушка. В такую погоду особенно хорошо спится, не то что в солнечные дни, когда лучи так и норовят попасть прямо в глаза, будят тебя за два часа до того момента, когда тебе нужно вставать. «Завалинка» была почти закончена. Копировать было легче, нужно было только вспоминать, что именно он чувствовал там, на Алтае, и бросать время от времени взгляд на фотографию в каталоге. Выставка открывалась через считаные дни, Сережа не трогал их с Ириной больше, и Иван чувствовал себя почти счастливым. Почти — потому что невозможно быть счастливым до конца с женщиной, которая пообещала обязательно предупредить, когда уйдет.
        Особенно если ты так сильно, так всерьез в эту женщину влюбился. Идиот ты, а не боярин!
        Наталья в этот раз догадалась позвонить, не стала вламываться в дом со спящими в обнимку людьми без предупреждения. Видимо, каким-то шестым чувством она предугадала, что на этот раз они могут оказаться без одежды. И хотя бывшая жена приехала без детей, видеть такое она совсем не желала. Зачем портить себе настроение?
        —Мне просто нужно с тобой поговорить, — сказала она заспанному Ивану, сидя в машине напротив Ванькиных окон.
        —Сейчас? — скривился тот. — Ты что, не можешь поговорить со мной по телефону?
        —Нет, Чемезов, не могу. Слушай, мне не нужно много времени. Я принесла тебе сэндвич.
        —Мне что-то не хочется, — пробормотал он, нащупывая в кресле свою одежду. Ирина сонно потянулась и посмотрела на него туманным взглядом человека, не до конца покинувшего свои сны. Иван склонился и поцеловал ее.
        —Спи, — шепнул он.
        —Что? — откликнулась в трубке Наталья.
        —Это я не тебе, — бросил он. — Я сейчас открою дверь.
        —Понятно, — процедила Наталья и отключилась. Это было просто возмутительно! Недопустимо, неприемлемо, невозможно — и еще сто тысяч слов с приставкой «не», которые можно было бы бросить Ивану в лицо. Сережа не стал рассказывать всего, но, как поняла Наталья из их сухого обмена фактами, Иван решил не педалировать историю с кражей. И еще — что он не хочет, чтобы Наталья лезла в это дело. Вообще, после разговора с Сергеем возникло странное и крайне неприятное чувство, что он прикрывает Ивана, что даже Сережа скрывает от нее что-то. Что за тайны мадридского двора!
        —Значит, она все еще здесь! — это было первое, что он услышал от Натальи. Она зашла, чертова Мэри Поппинс, само карающее совершенство в простом светло-салатовом платье-футляре, с тонкой ниткой жемчуга на шее, с длинным красным зонтиком в руках. Само совершенство, если бы не сигарета в другой руке.
        —Мы не курим в квартире, — зачем-то бросил Иван. Не иначе как просто чтобы позлить свою бывшую. Старые привычки умирают последними, причем куда позже, чем умирает любовь. Они — как умирающий пациент, лежащий в коме, физические реакции в отсутствие какой-либо живой мысли.
        —С каких это пор? — фыркнула Наталья, выпуская дым ему в лицо. Иван на секунду задумался. Как-то ночью он заметил, как Ирина кашляла. Утром она вышла из кухни, стоило ему закурить. Он спросил ее, все ли хорошо и не мешает ли ей дым. Она ответила, что не мешает. Улыбнулась и сказала, чтобы Иван не беспокоился о ней. Но он вдруг понял — черт его знает почему — совершенно четко и без сомнений, что Ирине дым неприятен и что она его только терпит. Ради него. Так Ира поступает всегда. Никогда не хочет создавать проблем. Улыбается и просит не беспокоиться о ней.
        Он перестал курить в квартире, стал выходить на улицу, благо для этого было достаточно сделать всего пару шагов, и по тому, как благодарно улыбалась Ира, он понял, что был прав.
        —Не хочу заработать рак легких, — пожал плечами Иван, проходя в кухню. — Что ты хотела?
        —Мне… я хотела тебя кое о чем попросить, Ваня, — пробормотала бывшая жена, и по ее лицу пробежала тень. Она ненавидела это, ненавидела положение, в котором оказалась, и то, что для возврата кредита ей необходимо было просить денег у Ивана. Это было — как признать свою ошибку в вопросе куда более чувствительном, чем их разрушенная любовь. Это было признанием поражения, фиаско.
        —Сколько тебе нужно? — спросил Иван еще до того, как Наталья начала объяснять, зачем ей нужны деньги.
        —Я знаю, ты сейчас и сам в сложном положении. Хотела бы я, чтобы мой вопрос можно было решить иначе, — пробормотала женщина, и это было чистой правдой. Она меньше всего хотела занимать деньги у своего бывшего. Деньги — это было то, в чем она была лучше его. По крайней мере, так думала. И, между прочим, так считали все, кто их знал. Иван был беззаботным гулякой, он проматывал деньги, Наталья же зарабатывала их. Как же так получилось…
        —Я не спрашиваю тебя зачем. Не спрашиваю, что случилось. Я спрашиваю: сколько?
        —Двадцать тысяч долларов. — Голос ее затвердел, как вода превращается в лед от холода. — И не нужно со мной так.
        —Как — так? — Иван повернулся и удивленно посмотрел на Наталью. Она замолчала и отвернулась.
        —Ты же любишь красную рыбу? — спросила она с фальшивой интонацией, пытаясь переменить тему. Затем она нырнула в свою красивую, объемную сумку из высветленной кожи и достала пластиковую коробку с сэндвичем. — Я взяла тебе с соусом «ранч».
        —Спасибо, это лишнее. — Иван развернулся и пошел в мастерскую. Больше всего он хотел, чтобы Наталья ушла. Ее присутствие само по себе было опасностью, дестабилизирующим фактором, напоминанием о том, что за пределами их квартиры и большой постели со смятыми простынями существует реальный мир.
        —Слушай, я отдам их тебе, как только мне перечислят деньги за большой контракт, — зачастила Наталья, которой категорически не нравилось то, как отстраненно и вежливо держался ее бывший.
        —Я уверен в этом, — кивнул Иван, не глядя на Наталью. Он прошел в мастерскую, достал с подоконника свой портфель и повернулся к жене, набивая цифры на своем планшете. — Я могу перебросить их тебе по Интернету на карту, подойдет?
        Наталья не ответила. Она смотрела на «Завалинку», и между ее идеальных, правильной формы бровей пролегла глубокая складка. Иван запоздало понял, что не стоило ее приводить в мастерскую. Секреты никогда не были его сильной стороной, и теперь, когда нужно было срочно что-то придумать, соврать, — Иван только стоял и молча смотрел на ее побледневшее лицо.
        —Что это? — спросила Наталья, а в голосе зазвучали металлические нотки. — Иван, я спрашиваю, что это такое!
        —Это… не твое дело, — пробормотал он.
        —Ты что, переписываешь картину? — спросила она. — Переписываешь, вместо того чтобы искать? Ты с ума сошел?
        —Ты пришла ко мне за деньгами или чтобы снова лечить мою больную голову?
        —Ты совершенно ополоумел, разве можно опускаться до такого! — воскликнула Наталья раньше, чем заметила в коридоре Ирину.
        —Что здесь происходит? — Когда Ирина появилась в коридоре, они оба — и Иван, и Наталья — обернулись синхронно, одновременно. Ирина стояла, одетая в одну лишь длинную футболку с усатым лицом Сальвадора Дали, Ванькину футболку. Длинные голые ноги, господи ты боже мой! Наталья смотрела на нее с таким изумлением, что Ирине стало мучительно неудобно.
        Она ведь не знала, что в дом кто-то пришел. Услышала шум и пошла к своему медведю, хотела узнать, что случилось. И теперь она стояла здесь, перед Натальей, и вид ее был столь красноречив, и столь очевидна ее нагота и сонная неприбранность, что Наталья буквально взорвалась.
        —Значит, ты все прощаешь? Подставляешь вторую щеку, да, Ванька? Может, ты даже рисуешь это для нее?
        —Замолчи! — процедил он, бледнея.
        —Как вам это удается, а? — Наталья сделала несколько шагов навстречу Ирине, а та стояла как столб, не понимая ни агрессии, ни обвинений. Ревность?
        —Я… я пойду, пожалуй.
        —Не так уж вы красивы. Молоды, не спорю. Выше меня, да. И что? Волосы почти такого же оттенка, что у меня. Ванька никогда не любил блондинок. Значит, вы решили его отблагодарить за подарок? — Наталья держала Ирину взглядом, но растерянный вид молодой любовницы мужа, пусть и бывшего, взбесил ее окончательно.
        —Наталья, я прошу тебя…
        —О чем вы? — спросила Ирина, отступая к стене. — Какой подарок?
        —О чем я? — вытаращилась на нее Наталья, а затем расхохоталась. — Вы что, всерьез думаете спутать меня своими играми? Вы не такая хорошая актриса, моя прелесть. И не забывайте, меня ваши ноги не одурачат. Думаете, вы окрутили его и теперь можете доить?
        Ирина не стала слушать, что Наталья скажет дальше, она развернулась и пошла обратно, в комнату. Однако Наталья была не из тех, кого можно отбросить, от кого можно просто так уйти. Она ворвалась в спальню — в ее спальню, если уж на то пошло, — и развернула Ирину к себе. Та вскрикнула и вырвала руку.
        —Вы с ума сошли? Иван!
        —Да, Иван! Ива-а-ан! Где ты и что ж ты идиот-то такой? У тебя из-под носа тащат картину, а ты что делаешь? Рисуешь еще одну? Я-то думала, ты хотя бы ее выгонишь. Я понимаю, что сажать длинноногую женщину в тюрьму не хочется, как-то неудобно. Ты же жалостливый, всегда был. Но почему она стоит тут как оскорбленная невинность? Думаешь, она не стащит еще что-то? Думаешь, остается из любви к тебе навечно?
        —Уходи!
        —О чем она говорит? — растерянно пробормотала Ирина.
        —Господи, да ей нужно в сериалах сниматься, в эротических! Успокойтесь, дорогуша. Никто вас в полицию не тащит. Не нужно спектаклей, все и так все знают.
        Иван буквально силой вытолкал Наталью в коридор и захлопнул дверь в спальню. Он смотрел на Ирину, пытаясь выработать какую-то стратегию, предугадать ее реакцию. Девушка смотрела на него своими большими изумрудными глазами, в ее взгляде сквозило непонимание, она была сконфужена. Оскорблена?
        —О чем она говорила, Ваня? — спросила Ира тихо.
        —Ни о чем. Она просто завистливая и сварливая баба, это все. Не слушай ее.
        —Иван!
        —Зачем нам нужно обсуждать это? — спросил он и шагнул вперед, схватил Ирину, прижал к себе, стащил с нее футболку, принялся целовать ее лицо, удерживал силой, не обращая внимания на то, что она пытается высвободиться из его рук. Голая, любимая, такая близкая — но она уже ускользала, и ее сопротивление становилось все яростнее.
        —Иван, почему ты рисуешь еще одну картину? Я… я не понимаю, какое это имеет отношение ко мне.
        —Никакого. Никакого, — прошептал он, но Ира уже отскочила от него и теперь лихорадочно собирала вещи по комнате. Иван в отчаянии наблюдал, как она натягивает белье, джинсы, бюстгальтер, блузку — столько слоев, сквозь которые так тяжело пробиться.
        —Ответь мне, о чем говорила твоя бывшая жена? Она считает, что я украла у тебя что-то? Почему? И не смей говорить, что она просто сошла с ума! Я видела, что ты знаешь, о чем она. Это было написано на твоем лице.
        —Ира…
        —Что я украла?
        —«Завалинку».
        —Она что, пропала? — спросила Ира, замерев. — Поэтому ты ее писал?
        —Я думал, ты поняла, — прошептал Чемезов и тут же пожалел о сказанном. Ирина молчала долго. Странным образом Наталья тоже словно исчезла. Ее голоса было больше не слышно.
        —Ты думал, что я поняла? Что я поняла что? — переспросила девушка, но ответ уже пришел сам собой. — Что ты рисуешь это для меня? Чтобы прикрыть меня? Это я должна была понять?
        Именно в этот момент Иван совершенно точно осознал, что Ирина никогда не приближалась к его картине. Черт знает, куда она делась. Скорее всего, ее просто свистнули при погрузке в машину.
        В конце концов, это была не первая его работа, которую крали. Его могли выследить, за ними могли наблюдать. Он должен был хотя бы допустить такой вариант. С чего он взял, что это была Ира? Потому что Сережа так сказал. Сергей был совершенно уверен. Но ведь он-то не Сережа. Дурак, дурак!
        —Я люблю тебя, — пробормотал Иван, но слова эти полетели в пустоту. Ирина смотрела на него с изумлением и сожалением. Чемезов с ужасом понял, как неправильно прозвучало его признание.
        —Не нужно так говорить, — попросила Ирина.
        —Почему? — спросил он.
        —Ты меня совсем не знаешь, — ответила она.
        —Ты сама закрылась от меня. — Он говорил почти обиженно. — Я ничего о тебе не знаю. Почему ты никогда не говоришь о себе?
        —Чтобы знать кого-то, не нужно знать о том, какое у него прошлое. Неужели ты думал, что я украла картину? Значит, ты думал так и простил меня? Каково это было?
        —Эта картина — она ничего не значит, это просто кусок картона.
        —Очень дорогой кусок картона. Сколько она стоит?
        —Какая разница! — возмутился Иван. — Скажи мне лучше, почему ты не хочешь, чтобы мы были вместе?
        Ирина замолчала. Она отвернулась и уставилась в окно. Сколько раз она смотрела на эту улицу, днем и ночью, солнечным и дождливым утром… Как она могла допустить, чтобы они стали так близки, так нужны друг другу? Недавно, возвращаясь со встречи с Алексеем, Ирина сама про себя, непроизвольно назвала это место домом. Не по ошибке, не ради красного словца. Она так чувствовала.
        —Потому что тебе это не нужно.
        —Мне? — Он вздрогнул, как если бы она сделала ему больно на самом деле. — Что за чудовищная ложь! Это я не нужен тебе. Я каждый день боюсь, что войду сюда, а тебя тут не будет. Да, мне было все равно, если бы это ты взяла картину. Понимаешь? Все равно! Мне это просто безразлично. Я никогда не думал об этом. Я решил, что, если даже ты и сделала это, у тебя были на то свои причины. Не хотел подозревать тебя.
        —Ты сделал бы это потом, — прошептала Ирина. — Поверь мне.
        —Не уходи, я прошу тебя.
        —Я все равно ушла бы, рано или поздно.
        —Если ты уйдешь, разве это не будет как признание, что Наташка права? — То, что он говорил, было глупостью, абсурдом, но он уже не мыслил здраво. Когда они с женой расходились, это было больно, чудовищно больно. Они бросали друг другу в лицо обвинения, хватали друг друга за руки, ненавидели за то, что не могут быть счастливы.
        Иван смотрел на Ирину, одного присутствия которой было достаточно, чтобы он чувствовал себя бесконечно счастливым. Смотрел на то, как она собирает вещи, и медленно умирал внутри. Это было даже страшнее — желать человека настолько, чтобы прощать ему все. Чем она тебя зацепила?
        —Сколько стоила эта картина?
        —Зачем это тебе? — Иван нахмурился.
        —Просто скажи, ладно?
        —Нет. Я не скажу, — замотал он головой, но Ирина уже полезла в сумку и достала пачку денег. Иван знал, что она достанет именно деньги, он ведь уже держал эту пачку в руках, когда проводил свой импровизированный обыск. Ирина положила деньги на стол.
        —Я не знаю, хватит ли этого. Но это все, что у меня есть сейчас.
        —Мне не нужны твои деньги.
        —Я знаю. Знаю, что тебе нужна я. Но видишь, это невозможно. Большие романы не начинаются с подозрений в краже, не согласен?
        —А как они начинаются? Я не знаю, Ира, как они начинаются. С красивого бала, на котором принцесса встречает принца и сразу понимает, что это любовь? И принц молод, а принцесса хороша, и трудности между ними тоже сказочные, игрушечные. И рядом фея, чтобы исправить все и решить любые проблемы? Ира, я люблю тебя. Это правда. Разве жизнь когда-нибудь бывает простой?
        —Не бывает! — прошептала девушка, вспоминая свой головокружительный сказочный роман и прекрасное, смеющееся лицо Саши. Он ведь и был принцем — но все развалилось, и королевство разрушено. Осталась только злая мачеха, и еще дрожь в пальцах, и страх, что дочь может быть потеряна навсегда. У нее просто не хватит сил на любовь.
        —Просто останься. Ты же можешь просто остаться! — Слова давались Ивану с трудом. Он стоял без движения и смотрел, как Ирина уходила. Ее лицо было спокойно и наполнено решимостью, но из ее глаз текли слезы.
        —Я не должна была доводить до этого, прости меня! — прошептала она и положила ключ от его квартиры поверх денег.
        Затем он услышал, как хлопнула входная дверь. Это было как контрольный выстрел в голову. Иван какое-то время стоял посреди спальни, а потом медленно развернулся и вышел из комнаты.
        Он прошел в кухню, где нашел Наталью сидящей на подоконнике — Ирином подоконнике — с сигаретой в руках. Он тяжело осел на один из стульев и несколько минут сидел без движения, глядя на свои ладони. Наталья тоже молча курила, глядя в окно. Чего она ждала, о чем думала?
        Иван огляделся, словно пытался понять, где он и как сюда попал. Наталья протянула ему сигарету, и он принял ее. Закурил, глубоко затянулся. Руки дрожали, а дым казался омерзительно горьким.
        —Сколько, ты сказала, тебе нужно денег? — спросил он хриплым голосом.
        Наталья затушила сигарету в пепельнице, которую сама подарила Ивану когда-то — в качестве шутки. Две половинки легкого. Она повернулась к своему бывшему мужу и сказала то, что меньше всего хотела ему сказать:
        —Знаешь, Чемезов, я ведь по-прежнему тебя люблю. По-своему, конечно.
        —Что? — Иван поднял взгляд и посмотрел на Наталью так, что ей все стало ясно.
        —По-моему, Чемезов, я была не права. Ты наверняка меня простишь, потому что такой уж ты человек. Всех прощаешь, боярин ты мой.
        —О чем ты, Наташ?
        —Да не брала она твоей картины, понимаешь? Черт ее знает, чего с ней не так, с этой твоей Ириной, но картины она не брала. Я все слышала, Ванька. И знаешь что? Ты должен ее найти!
        Глава 18
        Она исчезла. Растворилась в туманной дымке, унесла с собой его сердце. Какой теперь смысл бегать по двору под дождем? Только соседей пугать. Они объездили все окрестные улицы, приставали к прохожим с вопросами, Иван сбивчиво описывал, как могла выглядеть Ирина. Описать человека словами было куда сложнее, чем написать ее портрет.
        —Зеленоглазая? В джинсах? Нет, не припоминаю, — ответил им молодой продавец хот-догов.
        —Сумка? Большая? В клеточку, такие, как народ из Турции тащит? Нет? Тогда не видели, — ответили две дамы, торчащие у остановки последние двадцать минут. Пробки. Автобуса дождаться — можно сдохнуть раньше. И вообще, что это значит: грациозная? Грациозная, но с большими сумками?
        —Остановись, Чемезов. Так мы ее не найдем. И прекрати ей звонить. Она отключила телефон. Наверняка уже купила другую симку.
        —Все из-за тебя, Наталья! Ну вот чего тебя принесло ко мне? По телефону ты не могла бабки свои попросить? — всплеснул руками Чемезов, возвращаясь в машину. Его волосы намокли и потемнели под дождем, в каждой проходящей вдали фигуре ему мерещилась Ирина. Но дождь, видать, тоже был ее тайным поклонником. Он укрыл ее, спрятал от всех.
        —Ну, конечно! Чуть что, во всем виновата Наталья, — фыркнула в ответ его бывшая жена. — Ну, расстреляй меня теперь!
        —Ладно, брось. Она все равно бы ушла.
        —Думаешь? Почему бы это? — заинтересовалась она.
        —Не знаю. Только ушла бы, это точно. Иногда она на меня так смотрела… словно решала, пора ей или еще не пора. Боролась с собой, черт его знает почему.
        —Думаешь, она тебя не любит?
        —Думаю, что дело не в этом, — покачал головой он.
        Наталья помолчала, протирая дворниками мокрое стекло.
        —Все-таки согласись, твоя Ирина оказалась с приветом.
        —Может быть, — кивнул Иван. — Но мне нравилось.
        —Или, как вариант, ей просто уже было пора на посадку! — пожала плечами Наталья, приоткрывая окно в машине. От дождя окна запотели.
        —Что?
        —Ну а что? Ты считаешь, что летающие тарелки летают не по расписанию? Я тебя уверяю, что и на альфа Центавра тоже улетают в определенное время. Собирают вместе всех своих зеленых человечков и отчаливают с нашей скромной планеты. Она уже небось Луну пролетает.
        —Наташка! — хмыкнул Иван. — Отвали. Иди к Ярилу!
        —Да ладно. Найдем мы твою Золушку. Она тебе случайно туфельку не оставила? Какой у нее размер?
        —Не знаю, как мы теперь ее найдем.
        —Ой, Чемезов. Не волнуйся, найдем. Куда же ты без меня? Ты лучше скажи, вот почему из нас с тобой получаются вполне неплохие друзья, но такие ужасные муж и жена?
        —Потому что мы с тобой как ботинки разных размеров. Кто-то обязательно натрет, и будут кровавые мозоли.
        —Ну, Чемезов, говори, звонила твоя призрачная фея кому-нибудь с твоего телефона? Хоть раз? Хоть кому-нибудь? Может быть, удача улыбнется тебе, старый штиблет? — И Наталья прикурила сигарету.
        Через несколько часов, после визита на телефонный узел и написания какого-то длиннющего заявления с указанием всевозможных паспортных данных, Иван получил в руки бумаги — многостраничную распечатку своих собственных телефонных разговоров за два месяца. Номера телефонов перемешались и спутались, сплясав дикий танец, подбрасывая вверх буквы и цифры. Понять что-либо в этом безумии было непросто, к тому же теперь он сам чувствовал себя шпионом.
        —Это безобразие какое-то, нам нужна Каменская, — простонал Чемезов, в десятый раз продираясь сквозь какофонию цифр. — Я тут всенепременно лишусь рассудка.
        —Ты просто как ребенок, Чемезов. — Наталья неодобрительно посмотрела на него. — Дай сюда.
        —Ты что?! Ты за рулем! Вот и рули!
        —Тогда не дергай меня! — окончательно разозлилась она. — Найди там даты. Вспомни, когда твоя Золушка прилетела на розовом лепестке в наш скромный мир. Желательно дату и время первого посещения твоей квартиры.
        —Дату! Ты убить меня хочешь, а?
        —С кем я говорю, господи! — Наталья помнила, как чудовищно плох Чемезов с любыми цифрами. Сколько раз его дурили в магазинах? Сколько сдачи он недосчитался! Сколько квитанций по квартплате было заполнено какими-то абсурдными числами, буквально взятыми с потолка.
        —С художником, а не с бухгалтером! — обиделся Чемезов, но принялся прикидывать, вспоминать, сверяться с мелкими строчками в распечатке. Только когда они были уже дома, они обозначили путем исключения период времени, начиная с середины июня.
        —Ты уверен, Чемезов?
        —Вот те крест! Тогда только начал лететь пух, — кивнул он. Наталья только махнула рукой. Что делать, за неимением прочего им придется ориентироваться на примерную дату начала «пухостояния» вМоскве. Наталья склонилась над листами. Проблема заключалась в том, что звонков в распечатке было очень, очень много. Клиенты, организаторы мероприятий, ученики, сотрудники академии — на городской номер мастерской звонили все подряд.
        —Она из Питера! Может быть, это поможет? У нас есть номера, которые не московские?
        —Гхм, — протянула Наталья. — Есть. И их всего ничего, не больше пяти.
        —Часть будет по поводу выставки.
        —Но ты, конечно, не помнишь номеров своих партнеров оттуда? — язвительно спросила Наталья. Иван и его оскорбленное самолюбие гордо отвернулись.
        —Конечно… не помню. Я своего-то номера не помню.
        —Ну, давай!
        —Чего? — опешил он, с опаской глядя на Наталью.
        —Как — чего? Звони. Я продиктую тебе номера.
        —А чего говорить-то? — забеспокоился он, но Наталья только посмотрела на него тяжелым взглядом, и он тут же принялся послушно нажимать на клавиши аппарата. Потребовалось всего три звонка. Номеров из города на Неве было действительно немного. На первом ответила охрана — выяснилось, что это музей. На втором — какой-то неприятный мужчина сказал, что они не туда попали и никакой Ирины тут нет. Хотя голос у него и звучал подозрительно взволнованно. Мужчина. Может быть, он знает Ирину. Она звонила ему? Иван сжал кулаки.
        Как же это невыносимо — любить женщину, о которой ты не имеешь никакого представления! Может быть, это был ее муж, от которого она сбежала в Москву. Это объясняло бы все — ее потерянность, отсутствие денег и документов. Нежелание говорить о прошлом. Это делало все усилия Ивана тщетными. Он не желал больше думать о взволнованном мужчине и его голосе. Не туда — значит, не туда.
        Третий звонок оказался совершенным сюрпризом.
        —Алло. — Приятный и хорошо поставленный голос, скорее всего, принадлежал женщине в возрасте. Она произносила слова медленно и очень четко. — Слушаю вас. Говорите, пожалуйста.
        —Будьте добры, пригласите к телефону Ирину. — Иван сам поразился тому, как его речь приобрела какие-то специфические интонации, совсем ему не свойственные.
        —Иру? — переспросила женщина. — А кто ее спрашивает?
        Иван замер, волна адреналина на несколько секунд лишила его дара речи. Что говорить? Иван в панике посмотрел на Наталью, но та только развела руками. Мол, я-то откуда знаю, это же твоя Золушка, мой принц.
        —Мне нужна Ирина Огарёва, — попросил Иван и постарался придать своему голосу серьезность. — Ее из Москвы беспокоят.
        —Ой, так она же еще не вернулась! — Женщина на другом конце провода заволновалась, это было ясно как божий день. — У вас есть какие-то новости? Вы нашли Лилечку?
        —Что? — Иван растерялся. — Послушайте, можно мне с вами поговорить? Как вас зовут?
        —А вас? — спросила женщина после продолжительной паузы. Запоздало она поняла, что понятия не имеет, с кем разговаривает. Ничего хорошего. Никогда не раскрывайте душу перед незнакомцами.
        —Меня зовут Иваном. Моя фамилия — Чемезов. И я… я должен найти ее.
        —Кого? — окончательно запуталась несчастная женщина.
        —Ирину.
        —Она что, тоже пропала? — еле слышно, одними губами прошептала она.
        Где-то тут Иван понял, что сказал что-то ужасное и что, если он немедленно не сделает что-то, незнакомая ему женщина на том конце провода может заработать инфаркт.
        —Нет-нет, — сказал Иван. — Просто… я люблю ее. А она мне не верит. Даже моя бывшая жена верит, а Ира — нет. И мне очень важно сделать так, чтобы она мне поверила.
        —Вы что? — выпалила Мария Николаевна, потрясенная до глубины души.

* * *

«Сапсан» до Московского вокзала летел как птица, оставляя за окошками темные, размазанные, подмоченные дождем пригороды Москвы. Ирина сидела в своем кресле, наискосок от окна, и, почти не моргая, смотрела на улетающий в небытие пейзаж.
        Марк был прав. Нужно быть реалисткой. Слепая надежда — слишком тяжелый наркотик, она и так уже слишком долго позволяла себе верить в ею же придуманные сказки. Мир жесток и даже чудовищен, а люди в нем способны на все, что угодно. Но кое на что они все-таки не способны. Есть ли вообще в этом мире любовь? Что это такое? Просто жалкие и отчаянные попытки согреть друг друга в пещере в особенно холодную зимнюю ночь.

«Как он мог подумать, что я взяла картину?»
        Эта мысль жгла Ирину изнутри, заставляя морщиться от отвращения. Все это время он жил рядом с ней, он спал и в то же время считал ее воровкой. Что это? Каким циником нужно быть, чтобы поступить так? Отчего не подошел и не спросил обо всем напрямую, не бросил обвинение в лицо? Только чтобы продолжать спать с ней?
        Она ошибалась, в нем, в себе, в том, как устроен этот мир.
        Может быть, потом он бы даже добился ее ареста, обвинения. Мог он так сделать? Нет, Ирина не могла в это поверить. Впрочем, она в такое количество вещей не смогла бы поверить, но они случились с нею. Значит, пора уже становиться умнее. Пора возвращаться домой. Ей нужно о многом подумать. Многое сделать. Ей нужны деньги — она оставила последнее, что у нее было, Ивану. У Марка еще оставались деньги за проданную машину, но и они скоро утекут сквозь пальцы. Впереди путь, конец которого наступит, только когда Ирина найдет дочь. Это — самое главное. Это — единственное, о чем она должна думать.
        Об этом — и о своей маме.
        Выбросить из головы все остальное. Дыши, смотри в окно, не думай ни о чем. Завтра волны вынесут тебя на берег Московского вокзала вместе со всеми этими уставшими, спешащими куда-то людьми, и Иван Чемезов останется только тенью прошлого, случайностью, случившейся в нужное время. Меньше всего ты должна вспоминать его светло-серые глаза, его внимательный взгляд, изучающий тебя так, словно хочет запомнить навсегда. Или раздевает глазами. И не вспоминай о его руках, о больших ладонях, державших тебя за плечи. И о его губах. И о его словах. Все это нужно забыть.
        Просто останься. Ты же можешь просто остаться!
        —Мама, я вернулась! — Ирина не стала звонить и открыла дверь ключом, лежавшим под половицей. Не потому, что боялась разбудить Марию Николаевну. Она знала, что мать встает рано, чтобы посмотреть свежие новости. А может, просто плохо стала спать с годами. Ира просто хотела войти домой и увидеть маму сидящей в кресле или на кухне, с чашкой чая — как в старые добрые времена.
        —Ира! Господи, что же ты не позвонила с вокзала? — Голос матери доносился с кухни.
        —Чтобы ты устроила тут кулинарный поединок? — усмехнулась Ира и бросилась обнимать Марию Николаевну. — Господи, как я по тебе соскучилась!
        —Девочка ты моя. Ты еще больше похудела. Тебя нужно кормить и кормить! — возмутилась мать, шутливо тыкая дочь в ребра. — Ну скажи, почему ты такая у меня несговорчивая?
        —Я… нормальная, — пробормотала Ирина и вдруг с удивлением отметила, что матушка-то ее — при параде. Даже губы чуть подкрашены. — Ты куда-то собралась, мам? В такую рань?
        —А что, ходить по дому с накрашенными губами — это уже преступление? — рассмеялась та. — Нет, Иришка, нет. Просто… у нас гости.
        —Гости? — нахмурилась Ира. — Марк? Он что-то узнал? Почему он мне не позвонил? Ах да, я же отключила телефон.
        —Почему ты, кстати, отключила телефон? — спросила мама, и взгляд ее посерьезнел.
        —Это очень долгая история, мам. А ты говоришь, у нас гости.
        —Ничего, — покачала головой мама, увлекая Ирину за собой. — Гостям это тоже очень интересно!
        Меньше всего на свете Ирина ожидала, что посреди ее собственной кухни будет сидеть Иван Чемезов собственной персоной. Сидеть — и пить чай с ее мамой. Ирина всплеснула руками и осела на ближайший стул, заботливо подставленный ей Марией Николаевной.
        —Как видишь, мы тебя ждали. Я как знала, напекла-таки пирогов. Сейчас подогрею. Ваня, вы мне не поможете, а то чайник тяжелый?
        —Сию секунду! — Иван вскочил и пошел к раковине.
        —Да подождите вы с чаем! — крикнула Ирина. — Откуда он-то тут взялся?!
        —Прилетел, — сказал Иван и склонился, чтобы набрать в чайник воды.
        —Вот спасибо. Ирочка, а ты видела, какой красивый портрет написал Ваня? Представляешь, он мне его подарил! Твой папа был бы так счастлив!
        —О чем она говорит?
        —Сама посмотри, — пожал плечами Иван, а затем демонстративно сел на свое место, подцепил пирожок и принялся его уплетать. — Господи, Мария Николаевна, как же вкусно! Ни в сказке сказать, ни пером описать!
        —Куда?
        —Ой, иди, я покажу. — Мария Николаевна потащила Ирину в комнату, в середине которой стоял портрет — тот самый, над которым Иван работал все время их знакомства, за исключением последней пары недель. На нем Ирина, в терракотовом платье, в широкополой шляпе, — летит по небу, придерживая шляпу изящно изогнутой рукой. На ее ногах — только одна туфелька. Вслед за ней летят цветы, два кота, какая-то газета…
        —Ты его закончил? Когда?
        —Иногда по ночам я бросал эту дурацкую поддельную «Завалинку» ипринимался писать тебя. Потому что это — единственное, что мне по-настоящему хотелось делать. Я готовил ее к Питерской выставке.
        —Представляешь, Ириша, ты будешь выставляться в художественных залах! — улыбнулась Мария Николаевна.
        —Я не хотела бы…
        —Это мой портрет, Ира! — возмутилась мама. — И я ему разрешаю. Знаешь, как он называется? Твой портрет?
        —Воровка на доверии? — предположила Ирина, и колючий взгляд темно-зеленых глаз обжег и поранил Ивана.
        —«Девушка без имени». Мне кажется, это просто отличное название для картины. Очень по-старомодному, в хорошем стиле, — щебетала мама.
        —Как ты меня нашел? — спросила Ирина, продолжая смотреть Ивану в глаза.
        —Почему ты скрывала от меня, что твоя дочь пропала?
        —Это не твоя война и не твоя беда, — пожала плечами Ирина. — Но теперь ты видишь. Я вовсе не принцесса, с которой можно жить долго и счастливо. Я — полный кошмар, разбитое корыто, и все мои мысли только о том, как найти ее. Жизнь моя — это слезы.
        —Тогда я стану плакать вместе с тобой. Я просто буду рядом.
        Ирина огляделась и поняла, что ее мама вышла из комнаты, тактично оставила их одних. Как этот русоволосый Иван умудрился так быстро завоевать ее доверие? Что именно он ей сказал? Что утаил? Ах да, конечно. Портрет. Чье сердце устоит перед чудесным изображением дочери? Картина и вправду удалась. В ней было так много света, так много нежности и любви, что это ошеломило Ирину. Неужели он видит ее такой?
        —Прости меня. Прости меня за все, Ира, — пробормотал Иван и подошел к ней в нерешительности.
        —Это я должна просить прощения, — покачала головой она, но Иван обхватил ее своими ручищами и прижал к себе, поставив точку на любых возражениях. Она здесь, дома — в его руках, под защитой его любви. Она больше не должна оставаться один на один со своими демонами, и можно тихо плакать, уткнувшись ему в грудь.
        —Ш-ш-ш, милая. Мы найдем ее. Расскажи мне все. У меня есть связи. Твоя мама сказала, что ты подозреваешь свою бывшую свекровь. Что тебе удалось выяснить?
        —Я… практически ничего, — замотала головой Ирина, и слезы бурною рекой полились из ее глаз. — Только то, что она уехала из Москвы и не хочет со мной встречаться. Так она и раньше не хотела со мной встречаться.
        —Но это не значит, что ты ошибаешься, — сказал Иван. — Нужно обязательно найти ее. Просто чтобы убедиться. Обязательно нужно убедиться.
        —Да? — всхлипнула Ирина. — Ты тоже так считаешь? А Марк — он говорит, что я должна успокоиться и ждать.
        —Но разве возможно ждать в такой ситуации? — возмутился Иван. — У этого твоего Марка, черт его знает, кто это такой, у него самого есть дети?
        —Нет! — кивнула Ирина.
        —Ну, тогда он не может понимать, через что тебе пришлось пройти. Бедная моя, бедная. Как же ты молчала? Не представляю, носить в себе такое!
        —Так, дамы и господа! Пироги готовы! И я вас уверяю, они горячее не становятся, — крикнула Ирина мама, прислушиваясь к звукам в гостиной. Через несколько минут все они уже сидели за столом в тесной кухне и уплетали пироги. Мама любовалась дочерью и смотрела с интересом на этого странного, но вполне приятного художника, прилетевшего сюда, в Санкт-Петербург, чтобы признаться ее дочери в любви.
        Она никогда не одобряла Сашу Ланге, хотя и не могла толком объяснить, что именно с ним не так. Она прожила на этом свете чуть дольше Ирины и знала, что к чему: научилась видеть, за чьими синими глазами прячется несчастье. Ей, вдове, пережившей уже потерю безумно любимого мужа, теперь было видно больше, чем молодым и влюбленным девчонкам. Саша был мальчиком честным, открытым, к тому же красавцем, каких еще поискать. И все же в нем была какая-то буря, неспокойствие. Слишком много было дано ему от природы, слишком молоды они с Ирой были оба. Их любовь — как бурлящая река, она разбивала их о камни, оставляя шрамы.
        В глазах этого Ивана Мария Николаевна видела нежность и надежду. В его спокойной улыбке она видела счастье, яркие, жаркие ночи и долгие холодные вечера, проведенные вместе, она видела уютную кухню, спокойные разговоры, планы на лето, видела их детей.
        —Ой, Ириша, я же совсем забыла! Тебе же Марк звонил! Он вчера до тебя не смог дозвониться, просил меня передать, чтобы ты перезвонила. Ему нужно что-то у тебя то ли спросить, то ли поручить. Я не поняла.
        —Это, наверное, из-за меня! Я же ему звонил, искал тебя! — воскликнул Иван, и в дальнейшие несколько минут Ирина узнала, как именно Иван нашел ее, да еще и так быстро.
        —Неужели тебе действительно помогала Наталья?
        —Ты представляешь?
        —Ну, если ты так любил ее, она не может быть плохой женщиной, — предположила Ирина, набирая номер Марка. Занято.
        —Но неврастеничкой все равно — может. Так вот, я, наверное, твоего Марка обеспокоил. Вот он и хочет тебя предупредить.
        —Я не могу ему дозвониться. Занято, — пробормотала Ира, снова нажимая кнопку набора. Вернее, сенсор. Кнопки тоже остались в прошлом, вместе с дисковыми телефонами, пейджерами, папиными телеграммами-молниями маме, когда и где ей нужно ждать его на вокзалах с очередных гастролей.
        —Разговаривает с кем-то? Перезвони позже.
        —А вдруг… вдруг он что-то узнал? — Ирина побледнела и отбросила от себя телефон.
        —Что с тобой? — нахмурился Иван.
        —Вдруг это что-то ужасное, — прошептала Ирина, забыв о том, что тут, рядом, сидит мама и что при ней нужно держаться. Нужно все скрывать.
        —Не говори так, — сказал Иван, подбирая телефон со стола. — А вдруг случилось что-то хорошее? Люди ведь способны на все, что угодно. Не ты ли говорила?
        —Нет! Вообще-то это говорила я! — сказала Мария Николаевна. — А она, значит, повторила! Нет чтобы какую-то умную вещь у меня подцепить.
        —Алло! Это Марк? — Ирина дернулась, услышав, как Иван уверенно разговаривает с Марком — с ее Марком. — Добрый день. Меня зовут Иван, и я с Ириной. Вы знаете меня, она жила у меня в Москве. Да, на Хитровке. Мы сейчас приехали в Петербург, готовить мою выставку. Вы ее искали? Мария Николаевна мне сказала…
        Обе они — и Ирина, и Мария Николаевна — переглянулись в полнейшем шоке, а Ирина прикрыла рот рукой. Ей вдруг стало смешно, когда она представила себе лицо Марка в момент, когда ему все это пришлось выслушать.
        —Что? Да, она рядом. Я могу поставить на громкую связь. Я хотел обсудить с вами такой вопрос. У меня есть друзья в Германии, я мог бы позвонить им прямо сейчас. Что? В Краснодарском крае? А где? Ейск? Это сложнее. Но… мне нужно будет кое-кому позвонить. Вы уже туда летите?
        Ирина не выдержала, она принялась вырывать у Ивана трубку.
        —Сейчас! Секундочку. Я передаю ей трубку! — И Иван ободряюще улыбнулся, отдавая Ирине аппарат.
        —Алло! Марк? Какой Ейск? Почему Ейск?
        —Ира, что у тебя там происходит? Что это за кадр со мной только что разговаривал? — Голос Марка звучал глухо, как из-под одеяла.
        —Марк, ты же не глухой! — улыбнулась Ирина и посмотрела на Ивана, на лице которого расцветала улыбка. — Он же сказал тебе: он — мой молодой человек. Ну как молодой…
        —Да-да, молодой! — обиженно фыркнул Иван. — Тридцать пять — это самый возраст для творца.
        —Господи, с тобой не соскучишься, — фыркнул Марк. — Почему ты отключила телефон? Ладно, не важно. Потом расскажешь. Я сейчас в самолете. Я полечу в Ростов-на-Дону. Представляешь, мне придется пересаживаться в Москве.
        —Но почему?
        —Потому что прямых рейсов на сегодня туда от нас нет.
        —Марк, почему ты вообще куда-то летишь?
        —Ира, я должен перед тобой извиниться. Мне… мне следовало к тебе прислушиваться. Ты понимаешь, ты ведь была права. Старая ведьма…
        —Что? Тебя плохо слышно?
        —Алексей достал распечатку с ее карты. Это, конечно, совсем незаконно. Но ничего, полиция не в обиде, так как ничего об этом не знает. Оказалось, что с одной из нескольких ее карт проводились транзакции. Карта корпоративная, поэтому мы ее не сразу привязали к нашей Анне. Оказалось, она несколько раз за последний месяц расплачивалась ею в Ростове-на-Дону. И знаешь, что она покупала? Странные для одинокой женщины товары. К примеру, детскую коляску из Mother Care.
        —Она задержана? — крикнула Ирина, но в этот момент в динамике послышались чьи-то еще голоса, а потом связь прервалась. Ирина в ярости кинула телефон на пол и закричала: — Я его убью, этого Марка. Одно-единственное слово!!!
        Глава 19
        Марк не находил себе места в уютном кресле бизнес-класса, не помогал даже бесплатный коньяк. Билетов в эконом уже не было, но Марк боялся, что, если он и в этот раз промолчит и ничего не сделает, кошмар повторится. Он до сих пор помнил, как Саша выходил от него в ту ужасную ночь, пошатываясь и глупо смеясь над чем-то. Им было весело, им было хорошо. Все проблемы казались надуманными, будущее светилось и переливалось, как северное сияние, которое иногда появляется в небе Питера, чтобы удивить, как говорится, жителей и гостей Северной столицы.
        —Может, останешься? — спросил Марк тогда сквозь смех, но вопрос носил скорее формальный характер. Саша хмыкнул и принялся тыкать в пульт сигнализации, открывая «Мерседес».
        Марк не стал настаивать.
        Ирина никогда не сказала ему ни одного слова, не обвинила его ни в чем, не задала ни единого вопроса. Но все это читалось в ее глазах, в изумрудном омуте, полном отчаяния.
        Марк купил билет не задумываясь. Он должен был найти Ирину и Сашину дочь. Один час и сорок минут. Плюс-минус десять минут. Ровно столько длится перелет из Санкт-Петербурга в Москву, но, по его ощущениям, этот полет длился так же долго, как и радищевское путешествие. Снова ждать.
        —Может быть, вам принести газету? — спросила стюардесса, глядя с неодобрением, как Марк нервно постукивает ногой.
        —Нет, не надо.
        —Давайте положим еще одну подушку? — не отставала она. — Мы скоро уже начнем снижаться. Прогноз хороший. Солнечно! — И она улыбнулась. Только теперь до Марка дошло: бедная девушка решила, что он боится летать. Нет, милая. Я боюсь совсем другого.
        Он набрал номер Ирины, как только колеса самолета с гулом покатились по взлетно-посадочной полосе. Что за мужик отвечал вместо нее? Мужика только не хватало. А впрочем… Даже хорошо. Вряд ли Саша был бы против. Он был не из тех эгоистов, которые хотели бы, чтобы их любили вечно, даже в их небытии.
        Ирина не создана для одиночества. Она, скорее, создана для того, чтобы смотреть на людей добрыми, немного насмешливыми глазами и гладить лежащего на коленях кота.
        —Ира, я сейчас иду на пересадку. Ты только не волнуйся, ладно? — Марк пытался перекричать все еще работающие двигатели самолета.
        —Куда ты едешь в Ростове? — спросила Ирина в ответ. Так, во всяком случае, он расслышал.
        —Мы оттуда в Ейск. Это около ста километров или чуть больше. Еще пара часов. Нас там ждут уже. Дом под наблюдением, Ира. Не беспокойся, я тебя буду держать в курсе.
        —Что? Я не слышу! — И вдруг Марк услышал, что Иринин голос стал тише. Она спорила и препиралась с кем-то, а затем, вот ведь черт, в трубке опять возник тот же самый мужской голос.
        —Мы сейчас вылетаем, боярин. Вы сможете подождать нас в Ростове, если попадете туда раньше нас? — И вот, опять этот странный, бог весть откуда появившийся гражданин. Боярин? Что за дурацкое словечко!
        —В каком смысле «если попаду»? А что, есть другие варианты? Сегодня рейсов на Ростов-на-Дону больше не будет! Вам не надо прилетать, все равно не успеете! — всплеснул руками Марк, проходя в открытый автобус, перевозящий пассажиров от самолета до терминала.
        —Мы успеем! — крикнул мужчина. — Ты не беспокойся, только позвони нам, как приземлишься на месте. Мы летим сразу в Ростов, так что, по расчетам, можем оказаться там раньше тебя.
        —Что? На чем? — воскликнул Марк.
        —На самолете! — гаркнул этот боярин. — На чем же еще? На частном самолете.
        И отключил связь. Марк стоял в опустевшем уже автобусе и смотрел на свою трубку в полнейшей растерянности. Позднее выяснилось, что Иван через свои многочисленные связи вышел на пилотов частного авиаклуба, который в том числе предоставляет толстосумам определенные услуги. Перелет из Санкт-Петербурга куда угодно, к примеру. По России, конечно, проще и быстрее. Оказывается, при определенном желании самолет можно вызвать за полчаса.
        Так Ирина оказалась в Ростове-на-Дону на полчаса раньше Марка. На полчаса!!! Она стояла, держа за руку высокого, светловолосого мужчину в свободной летней одежде, а он смотрел на нее с волнением и нежностью, неожиданной для такого медведя. Сероглазый принц. Откуда она его откопала?
        —Марк! — всхлипнула Ирина и бросилась обнимать его, плакать, задавать миллион вопросов в секунду.
        —Мы уверены, что это — она. Она приезжала в ростовский «Детский мир», с девочкой, которую более-менее опознали продавцы. Они запомнили ее, потому что девочка перевернула у них кукольный домик, его пришлось потом заново устанавливать.
        —Лиля может, — кивнула Ирина, на ходу утирая слезы. — Так она там? О господи!
        —Они не начинают операцию, пока не приедем мы. Нужно, чтобы кто-то опознал девочку.
        —А что, если они скроются? — перепугалась Ира.
        —Успокойся, Ириша, дом под наблюдением и видеозаписью. Мы подключили полицию на федеральном уровне. — Марк увидел, как тень беспокойства потихоньку уходит с усталого и бледного лица девушки. И снова — никаких вопросов, никаких обвинений. Только благодарное пожатие руки.
        —Ты дрожишь, милая, — прошептал Иван и обхватил ее за плечи. Им обоим, и Марку, и Ивану, было нечего ей предложить. На улице было больше тридцати градусов, в Ростове-на-Дону была жара, как и обещала стюардесса. Но Ирину трясло, как при ознобе. Потом, в полицейской машине, у оперов нашелся плед, и ее замотали в него, как будто была зима.
        —Ирина, ты прости меня, — прошептал Марк. — Ты была права. Нужно было сразу же работать в этом направлении. Столько времени упущено, столько нервов.
        —Ничего, Марк, — кивнула девушка и отвернулась к окну.
        Полицейские молчали. Не так уж часто им удавалось отыскать пропавшего человека, чаще это оставалось только строчкой в отчете. Никаких новых данных… Мучительные объяснения с родственниками. Работа, от которой черствеешь. У каждого есть свой лимит душевного тепла и сочувствия.
        —Приехали, — кивнул водитель, припарковывая автомобиль на параллельной улице.
        Когда в «Детском мире» выяснилось, что выбранной по Интернету коляски нет, женщина, опознанная продавщицами по фотографии как Анна Викторовна Ланге, начала ругаться и обещать сотрудницам многочисленные кары небесные. В том числе она упомянула, что не собиралась переться из Ейска сюда, чтобы купить другую коляску. После этого начали аккуратно опрашивать хозяев частных домов в Ейске, и уж там довольно быстро вышли на женщину с ребенком, с внучкой, приехавшую на все лето поправлять здоровье. Женщина жила очень замкнуто, почти ни с кем не общалась и на море с ребенком почти не ходила, что было странно для человека, приехавшего отдыхать на море. Но кому какое дело? Каждый сам знает, как ему воспитывать внуков.
        —Я только не хочу, чтобы они напугали Лилю. Она и так не знает, что происходит и почему мамы не было два месяца! — Ирина смотрела на горящие окошки одноэтажного домика из красного кирпича. В палисаднике цвели розы, у песочницы Ирина заметила лопаточку и формочки.
        —Ты в порядке? — спросил Марк, когда Ира закрыла лицо ладонями. — Нам нужно идти, пока не начало темнеть. Мало ли что.
        —Да. Да, — кивнула Ирина. — А можно я просто постучу в дверь и войду? Может быть, тогда она поймет, что сопротивление бессмысленно, и не станет делать еще хуже?
        —Я не знаю, — покачал головой полицейский. — Не положено это.
        —А если она пойдет вместе с вами? — предложил Иван. — Это же ребенок!
        —Что, если, увидев вас, она схватит ребенка и приставит к его голове пистолет? — предположил оперуполномоченный.
        —Она этого не сделает, — уверенно сказала Ирина.
        —Она же украла ребенка! — возразил ей тот, но в конце концов девушка все же уговорила их и пошла к дому вместе со следователем и парой полицейских. Еще трое, как ей сказали, рассредоточились по периметру на случай, если Анна Викторовна попытается сбежать. Они все подготовили. Все предусмотрели.
        Ничего этого не понадобилось.
        Анна Викторовна открыла после первого же стука в дверь. Она не ждала гостей, но решила, что это соседи принесли ей очередную порцию винограда, которого тут в конце лета просто полно и который тут все пытаются продать чужакам хоть за какие-то деньги.
        —Перестаньте долбиться, у меня ребенок спит! — проворчала она, а затем застыла, словно мгновенно впала в кому. Она увидела Ирину.
        —Анна Викторовна Ланге? — спросил пожилую женщину следователь, но она молчала. Ирина рванулась, пробежала внутрь, огляделась — домик был небольшой, но оснащенный всем необходимым. На плите остывал компот. На столике около окна валялись детские книжки.
        —Вы арестованы по подозрению в похищении ребенка.
        Голос следователя звучал где-то там, далеко-далеко, в другом мире. Ирина открыла одну дверь, за которой находилась маленькая душевая и стиральная машинка. Анна Викторовна, наверное, никогда не жила в подобных условиях. Ужасных для нее условиях!
        —Мне нужен адвокат, — пробормотала та, и голос ее был полон ненависти. Ирина почувствовала взгляд пожилой женщины, как если бы она этим взглядом пыталась остановить Ирину. Но в доме оставалась всего одна дверь, и Ирина уже распахнула ее. Очень тихо, стараясь не скрипнуть половицей, Ирина зашла в маленькую, очень чисто и мило обставленную комнатку, где на разложенном диванчике спала ее дочь Лиля.
        —Мама! — выдохнула девочка, раскрывая маленькие темно-зеленые глазки, и широченная, во все ее личико, улыбка озарила детское лицо. — Где ты была? В комар-дировке? А там были комары?
        Ирина тяжело осела на диван, протянула руки, прижала к себе ребенка и закрыла глаза. Наверное, бог все же есть.
        Позднее выяснилось, что Анна Викторовна действительно долго планировала похищение. После похорон Саши она вызвала юристов и принялась выяснять, какими легальными путями можно забрать Сашину дочь — единственное, что осталось у нее после любимого сына, которого эта тварь отняла у нее. Узнав, что никаких легальных связей с ребенком у нее нет, Анна Викторовна не успокоилась и даже не стала рассматривать вариант договориться с несостоявшейся невесткой.
        Она решила вырастить ребенка сама — за границей. Старший сын считал все затеянное настоящим безумием и все же не смог остановить мать. Как всегда, она уговорила его помочь. Анна Викторовна долго искала доверенное лицо в Санкт-Петербурге и нашла — женщину, которая в течение долгого времени наблюдала за Ириной, за ее передвижениями и образом жизни. Затем был выбран способ. Нанятая Анной женщина устроилась на работу в магазин, расположенный рядом с Ирининым домом. Ей было известно, что Ира и Лиля подолгу задерживаются у книжной секции, рядом с которой имелся технический выход на склад. Он был закрыт для всех, кроме персонала. Также удалось узнать, что проход этот не попадал в обзор видеокамер.
        Вывозили Лилию через задний выход, на автомобиле. Все дело заняло минуту. Никто ничего не заметил.
        Тяжелее всего было объяснить маленькой девочке, куда делась ее мама и почему чужая высокая голубоглазая женщина теперь будет с ней всегда.
        Именно поэтому переправку за границу отложили на несколько месяцев — чтобы дать Лиле привыкнуть к новой ситуации. Она должна была перестать бояться свою бабушку, должна была спокойно идти, держа ту за руку, когда пришло бы время уезжать в Германию. Подложные документы на ребенка были уже готовы, следственная группа нашла копию свидетельства о рождении на имя Лилии Алексеевны Ланге. По документам Лиля являлась дочерью старшего сына Анны Викторовны.
        —Если бы ей удалось ее вывезти, доказать что-либо стало бы гораздо сложнее, — сказал Марк Ирине по дороге домой. — А если бы прошло несколько лет, Лиля могла бы уже никого не вспомнить. Все же она еще совсем малышка.
        —Иногда я совсем не понимаю людей, — покачал головой Иван.
        —Моя мама говорит, что люди способны на все, — пробормотала Ирина, тихонько покачивая Лилю, уснувшую в руках матери со счастливой улыбкой на губах. — Даже из любви. По крайней мере, ее можно понять.
        —Понять? Нет уж, я отказываюсь ее понимать. Но ты — самая удивительная женщина, которую мне когда-либо удавалось встретить! — воскликнул Иван. — Я уже говорил тебе, как сильно я люблю тебя?
        —Ты что, шутишь, боярин? — рассмеялась Ирина. — Да каждые пять минут!
        Эпилог
        Выставку в Санкт-Петербурге открывали шумно, с журналистами и телевидением. В начале октября все уже окончательно вернулись с морей и пляжей, так что толпа была — будьте-нате. Впрочем, чемезовские выставки никогда не проходили тихо. Отчасти само имя Ивана Чемезова делало дело, а отчасти это было связано с тем, что в этот раз о чемезовской картине «Девушка без имени» очень много говорили. История его знакомства с Ириной, его любви — прекрасный пиар-повод, которым не поленился воспользоваться не один журналист. Тем более что сам портрет Ирины был центральным полотном на выставке.
        Многие находили это восхитительным и невероятно романтичным.
        Большая часть журналистов и просто посетителей считали, что вся история — чушь и выдумка, созданная только для того, чтобы выделить выставку из ряда других таких же. Художников, между прочим, много, и есть получше, чем ваши, московские.
        Некоторым казалось, что Ирина совсем не похожа на прекрасную незнакомку, летящую в небо на своей широкополой шляпе.
        Кто-то говорил, что Чемезов просто взял и слямзил идею у Шагала. Ну кто сегодня вообще может претендовать на оригинальную идею? Их вообще почти не осталось, все они так или иначе повторение идей великих мастеров прошлого.
        Кто-то обожал работу.
        Другие уже начали переговоры с Сережей о том, чтобы ее купить. Такие работы всегда пользуются особенным спросом. Иван согласился сделать несколько копий, но оригинал, конечно же, принадлежал Марии Николаевне, о чем она радостно сообщила всем своим подружкам.
        Всей консерватории, всей музыкальной школе. И всему двору.
        Ирина приехала на открытие, только поддавшись давлению со стороны своей матери Марии Николаевны и только для того, чтобы сопровождать ее. Ирина шла по просторному помещению галереи, крепко держа за руку маленькую Лилю. С другой стороны ее за ручку держал сам Чемезов.
        Ирина закрыла глаза на секунду, и в память ее вернулся тот день спасения Лили. Именно тогда она по-настоящему приняла в свое сердце Ивана — Богатыря. Когда он стоял рядом с ней, сжимал ее дрожащие плечи, целовал ее волосы и шептал, что все будет хорошо. Лиля, как только познакомилась, сразу приняла Ваню за своего, она просто-напросто решила, что он создан для того, чтобы она забиралась ему на шею, утаскивала у него краски и мазала ими по его же рубашкам.
        Лиля так и не поняла до конца, что была похищена. Вернувшись к матери, она даже иногда спрашивала, когда приедет ее бабушка — та, другая. Со снежными волосами. Каждый раз, когда она спрашивала об этом, Ирина отвечала, что бабушка уехала в далекие края за подарками.
        Лилю этот ответ вполне устраивал, а Иван обеспечивал появление подарков.
        Они играли вместе, Лиля полюбила рисовать — первое, чему Чемезов ее научил. Ничего удивительного. Она дергала его за длинные светлые волосы и называла его «болярином», копируя его своеобразную манеру обращаться ко всем и вся.
        Девочка легко согласилась переехать в Москву, хотя вряд ли до конца понимала, насколько это новый и волнительный поворот в их с мамой жизни. Лиля тут же сошлась с Дашей, Ваниной дочкой. Несмотря на то, что была младше Даши на полтора года, она постоянно втягивала подругу в авантюры, заканчивающиеся дикими Ваниными или Ириными криками. К примеру, однажды они вдвоем по-тихому утащили прибор для выжигания и выжгли нечто невообразимое, отдаленно напоминающее спираль, на двери в ванную комнату.
        Выжигали на двери изнутри. Именно поэтому вкусный запах тлеющей древесины не сразу долетел до Ивана. А когда нарушители были пойманы, большая часть спирали уже была завершена, к огромной радости обеих разбойниц, уверенных в безусловной художественной ценности своего творения.
        —Ну, я вам задам! — вопил Иван.
        —А что, мне нравится! — улыбалась Ирина. — Давайте уж тогда доделаем, да?
        Уговорить Ирину переехать в Москву оказалось сложнее, чем договориться с ее дочкой. Только категорическое требование Ириной матери «прекратить дурить и начать уже строить свое светлое будущее» склонило чашу весов в пользу захламленной квартиры на Хитровке. Хотя… В конечном счете Ирина признала, что идея оставить Питер и все воспоминания, связанные с ним, оказалась вполне хорошей. Она скучала по маме. Но от Питера до Москвы — всего пара часов лету. К тому же у Ивана там постоянно проходят выставки, конференции, мастер-классы. Вот хоть сейчас — в начале октября у него там выставка!
        Ирина согласилась.
        Мгновение прошло — она открыла глаза и оглянулась. Вокруг туда-сюда ходили люди в красивых платьях. Щелкали затворы фотокамер. Девушка стояла посреди шумного зала, все еще не веря, что кошмар кончился и можно снова жить, дышать и прикрываться зонтиком от дождей, и ждать, когда придет зима и все станет белым и чистым.
        Она смотрела на центральную работу из новой коллекции Ивана Чемезова, ее любимого мужчины, и с трудом могла поверить, что перед ней был ее собственный портрет.
        —Ну, что скажешь? — спросил Иван, показывая на посетителей, сбившихся в небольшую кучку напротив яркого, терракотового полотна на стене. — Ты нравишься людям, барышня.
        —Это не я, а ты. Ты все приукрасил! — рассмеялась Ирина, рассматривая портрет, смотревшийся совсем по-другому на бежевой стене, под правильным освещением. — И вообще, все дело в шляпе.
        —Ха-ха! Теперь ты тоже видишь это?
        —Это — мама! Это — мама! — радостно прыгала Лиля и тыкала пальчиком в картину.
        —Ира, давай-ка я с Лилей во дворе погуляю, пока вы тут все посмотрите, — предложила Мария Николаевна.
        Ирина побледнела и покачала головой.
        —Не надо, пусть будет с нами.
        —Да она уже скучает, прыгает. Через пять минут она начнет пририсовывать рожки и усы к вашим портретам.
        —Мама!
        —Я не сведу с нее глаз, не отпущу и на секунду.
        —Ира!
        —Что? — растерялась она, глядя на Ивана.
        —Нужно все-таки доверять немножечко людям.
        —Да. Да, ты прав, — согласилась она.
        Иван кивнул и обнял ее за плечи. Это было трудно — жить дальше. Словно им всем приходилось заново учиться ходить, дышать, улыбаться. Он увлек Ирину за собой в глубину галереи, где планировал поцеловать, укрывшись за стенкой. Но девушка вдруг сама пошла быстрее.
        —Это там что? «Завалинка»? — Ирина заглянула за стену. Во втором зале, поменьше, в самом конце висела многострадальная картина.
        —Она, милая, она.
        —Да почему ее сюда-то запихнули? — возмутилась Ирина. — Она тоже должна висеть тут. Отличная же работа!
        —Ты же понимаешь, мы не очень-то хотим привлекать к ней внимание теперь, — пробормотал Иван тихо, сквозь зубы. Еще бы. О том, что это копия, они распространяться не стали. Незачем портить репутацию. Ведь, скорее всего, оригинал никогда не всплывет.
        —Несправедливо! — возмутилась Ирина и подошла к своей любимой «Завалинке», чтобы извиниться перед ней. Девушка стояла перед картиной долго, чуть ли не десять минут. Иван улыбнулся и покачал головой.
        —Ты совсем как тогда, дома! Сидела перед работой по полчаса.
        —Мне нравится на нее смотреть. Я хотела бы поехать туда, где ты ее нарисовал.
        —Между прочим, кое-кто однажды сказал мне, что художники не рисуют, а пишут. Съездим, не проблема. Ну, пойдем?
        —Подожди секунду, — попросила Ирина, доставая из сумки каталог, сделанный для выставки. Она открыла его на страничке с фотографией «Завалинки» ивдруг, к удивлению Ивана, принялась сравнивать.
        —Что ж ты делаешь? — спросил он, подходя ближе. — Ищешь десять отличий? Погибели моей хочешь? Ты хоть понимаешь, что тут ведется видеозапись? А журналисты? Вдруг тебя кто-то увидит?
        —Иван! — воскликнула Ирина.
        —Ну, что? Да, я знаю, это нечестно. Я не должен был ее тут вешать. С другой стороны, а почему нет? Ведь это — тоже моя работа, разве нет? Какая разница? Большинство людей все равно не заметят разницы.
        —Да ее и нет! — всплеснула руками она.
        —О чем ты? — нахмурился Иван. Ира сделала два шага, подошла к нему вплотную и пришпилила к его груди каталог.
        —Сам посмотри! — потребовала она. Иван подхватил каталог и скосил взгляд на фотографию. — Это же фотография твоего оригинала, да?
        —Ну… да, каталоги же мы не переделывали. Их еще в Москве верстали.
        —Тогда — вуаля! — твоя картина нашлась. Я же все отлично помню! На копии внизу — вот здесь — ты долил больше синего. А тут — нет. Я видела, как ты писал эту копию. Я еще подумала, что ты делаешь невозможно плохие копии, потому что тебе все время хочется что-то изменить. Художника-то ведь не выключишь!
        —Ты ничего мне не говорила! — растерянно пробормотал Иван.
        —Не хотела тебя обижать, — пожала плечами Ира. — Я же не знала, что ты пишешь копию взамен украденной картины. Думала — просто второй экземпляр. Кому-то еще. Бизнес. Подумаешь, на копии будут маленькие детали… Вон, посмотри сам. Тут у тебя облако было светлее на копии. Не помнишь? Не намного, но все же. А тут — идеальное соответствие.
        —Ты права! — ахнул Иван, всматриваясь в полотно, приехавшее из Москвы. — Это оригинал! Но… это же невозможно! А где же тогда копия?
        —Я так понимаю, тебе об этом стоит у Сергея спросить, — бросила Ирина, переходя к другой картине. — Надо же, какой умный прощелыга твой! Хороший бизнес, между прочим. Продать картину дважды, а тебе деньги отдать только один раз, и то не все, а за минусом комиссионных. Да еще и свалить все на меня.
        —Вот прохвост! — И Иван хлопнул себя по бокам ладонями.
        —Ладно, Ванька, давай выбираться отсюда. Мне, если честно, отсюда маму на площадке видно не очень хорошо.
        —Что? Так вот ты чего на окна постоянно косишься!
        Иван подошел к окну и увидел, что через жалюзи действительно было видно часть детской площадки, куда ушла Мария Николаевна. Иван улыбнулся, кивнул и поспешил за Ириной — на выход. Какие-то вещи изменить уже не получится, их просто придется принять такими, какие они есть. Не так уж и сложно. У всех ведь есть прошлое. О чем речь, у самого Ивана в Москве сидело его прошлое — его Наталья. А это ведь похлеще ядерной бомбы! И им всем теперь с этим жить. На детских праздниках, на днях рождения, на новогодних праздниках. Вот так-то, дорогие. Такая вот сказка, чем дальше, тем страшнее. И увлекательнее.
        Иван подхватил из прихожей маленькую синюю шляпку, забытую Ириной, и вышел за ней на улицу. Это очень хорошо, что у Ириной мамы в запасе так много шляпок. Красиво. Сквозь плотные питерские облака внезапно пробился нежный октябрьский солнечный лучик. Дождя не будет, пока не сменится ветер. Ирина обернулась, увидела Ивана, улыбнулась и помахала ему рукой.
        notes
        Примечания

1
        Я помню, как ты сказал: «Иногда любовь длится вечно, А иногда приносит только боль…»
        Адель. «Кто-то, такой же как ты».

2
        Персонаж фильма «Покровские ворота».