Девушка без платья Людмила Борисовна Волок
        Что может быть хуже, чем отсутствие «правильного» платья для важного события? Яне повезло: накануне праздника ей подарили настоящее платье мечты! Но последовавшие вслед за этим странные события, тесно переплетающиеся с туманной историей двадцатилетней давности, каким-то образом оказались связанными с этим подарком. Однако поможет ли чудесное платье спасти Яне ее любовь?
        Людмила Волок
        ДЕВУШКА БЕЗ ПЛАТЬЯ
        Все возможно
        Глава 1
        Снег падал большими хлопьями из серого низкого неба, словно ниоткуда. В это время года вечерело рано: уже в четыре часа пополудни становилось темно, а сумерки наступали чуть ли не сразу после обеда. Для меня этот серый день из середины декабря, несмотря на повсеместную предпраздничную мишуру, совсем не был радостным.
        Во-первых, терпеть не могу жить без солнца. Без солнца я тупею и впадаю в перманентную депрессию. А последний яркий солнечный день выдался больше месяца назад.
        Во-вторых, на работе был полный завал. И хотя я — обычная рядовая секретарша, не подумайте, что в мои обязанности входит лишь подача кофе посетителям, управление телефонным коммутатором компании и рассматривание модных журналов в перерыве между первым и вторым. На самом деле моя должность называется «секретарь-референт», и работы у меня очень много, зачастую не менее ответственной, чем у некоторых руководителей отделов. И я ее любила! Некоторым это может показаться странным, но мне нравилось быть в курсе всех событий нашей компании и принимать самое активное участие во многих из них. Нравилось общаться с людьми, нравилось быть приветливой. А особенно нравилось помогать нашему замечательному генеральному директору во всех делах — тогда я чувствовала себя незаменимой, причастной к действительно важным делам.
        А в-третьих, у меня не было платья. И это — самое плохое из всего накопившегося вороха проблем.
        Нет, не то чтобы платья не было вообще. Я люблю платья — любого фасона, цвета и сезона. Но любить — не значит иметь. И вот у меня не было платья для грядущего новогоднего корпоратива, который в этом году обещал быть совершенно особенным — во всяком случае, за те пять лет, что я работаю в «Европа Интернешнл Бизнес» (сотрудники называли между собой компанию проще — ЕИБ), ничего подобного не проводилось. Конечно, руководство никогда не скупилось на праздники — наш генеральный Евгений Петрович Симаков считал своим долгом дарить подчиненным крутую рождественскую вечеринку, — ну, как Дед Мороз на корпоративном уровне. Ресторан выбирался за два месяца, продумывалась интересная программа, и поскольку я принимала самое активное участие в ее подготовке, то это меня кое-как примиряло с отсутствием солнца.
        Но в этом году все было не так, потому что новогодний корпоратив совпадал с юбилеем компании — как раз 25 декабря, ровно 25 лет назад, тогда еще совсем молодой Евгений Петрович вместе со своим другом Константином Гришиным решили создать свою фирму, что у них и получилось самым наилучшим образом. Сегодня это не просто фирма, торгующая автомобильными запчастями, а огромная корпорация, автомобильный завод и, в придачу, много разных других направлений. Я же особенно гордилась тем, что мы спонсировали детские дома, активно помогали в восстановлении исторической части города и делали еще много разных добрых дел. Именно я занималась «благотворительным» направлением. Наверное, именно поэтому мне так нравилось здесь работать. Но вернемся к корпоративному празднику. Занималось подготовкой новогоднего вечера ивент-агентство, и ходили слухи, что развлекать нас будут звезды первой величины — чуть ли не Мадонна приедет из-за границы!
        И вот, наконец, проблема: уменя не было подходящего платья. Я могла бы и сама сшить его, если бы было время. Раньше даже мечтала стать модельером одежды. Но сейчас для шитья не было ни времени, ни ткани.
        Зарплата у меня, в общем-то, неплохая, можно было и купить в магазине; но никак не удавалось найти подходящий фасон. Я обошла десятка два бутиков, но так и не нашла то, что искала: праздничное, но в то же время немного деловое. Мне нужно было, скорее, платье для коктейля. А на вешалках в бутиках висели платья или в блестках, или со шлейфами, или с голой спиной, или с дурацкими кринолинами… Или черного цвета. Терпеть не могу черные вечерние платья. Они подходят разве что для похорон, но никак не для веселья, особенно новогоднего!
        Так я ничего и не нашла.
        Поэтому сейчас стою на остановке, смотрю на падающие из серого низкого неба хлопья снега и жду свою маршрутку. Ее нет уже двадцать минут, и я изрядно нервничаю: офис не может долго существовать без меня, хотя я и попросила Машу, свою приятельницу из PR-отдела, заменить меня на часок. Мне просто необходимо было отлучиться: шанс получить даром роскошный наряд выпадает редко. Можно сказать, никогда.
        И этот шанс мне как раз Маша и подсунула.
        Сегодня после обеда я, вернувшись в приемную из служебной столовой, сразу включилась в трудовой процесс. Нужно было срочно распечатать и заверить у нотариуса несколько доверенностей, я торопилась, а подруга подошла ко мне и молча протянула газету с объявлениями. Я такие сто лет уже не читала — ведь все, что нужно, можно найти в интернете. Но выражение лица у Машки было таким интригующим, словно там сообщалось о выигрыше мной миллиона долларов по номеру паспорта. Но так не бывает, поэтому я спросила:
        —И что там такого интересного, Маш, что я должна это немедленно прочитать?
        —А ты взгляни сама, — ответила таинственно Маша. — Это именно то, что тебе нужно!
        —Мне платье нужно, — печально протянула я, доставая из принтера пачку доверенностей. — А его в газете не найдешь.
        —А ты все-таки посмотри, — торжествующе изрекла подруга и ткнула пальцем в обведенное красным маркером объявление.
        Я сдалась и начала читать. И с каждым словом волновалась все больше и больше. Сообщение гласило: «Отдам в хорошие руки новое чудесное платье. Размер 38, серо-голубого цвета, из тонкого бархата». Далее — номер городского телефона. И все.
        Да это же мой размер! И мой любимый цвет! Не говоря уже про тонкий бархат. А ключевое слово — «даром» — вообще заставило меня впасть в ступор. Нет, не то чтобы я мечтала получить наряд бесплатно — вполне можно было бы и заплатить. Меня подкупило описание, и я почувствовала: вот оно, платье мечты!
        —Звони, — приказала Машка и протянула трубку.
        Я набрала номер. Трубку долго никто не снимал, и я уже было подумала, что это чей-то злой предпраздничный розыгрыш какого-то начинающего маньяка, ненавидящего женщин. Может, его травмирующие детские воспоминания связаны именно с женщиной в голубом бархатном платье. Или он посмотрел в нежном возрасте «Синий бархат» ис тех пор немного повредился в уме. Дэвид Линч умеет нагнать страху.
        Но тут внезапно в трубке раздался спокойный глубокий женский голос:
        —Алло, слушаю вас.
        —Алло, здравствуйте, я по поводу платья! — волнуясь, выпалила я, все еще не веря, что объявление реальное. И тем более платье.
        —Хорошо, — одобрительно отозвались на том конце провода. — Сможете подъехать сейчас?
        —Да, конечно! — сразу согласилась я, совершенно не подумав о том, что, вообще-то, рабочий день в разгаре, а отлучаться без крайней надобности со службы я совершенно не привыкла. Хотя, с другой стороны, получить чудесное платье к Новому году — это ли не крайняя надобность?
        Я быстренько записала адрес — всего пять остановок от нашего офиса, попросила Машу временно занять стратегический пост в приемной генерального на время моего отсутствия и умчалась за платьем.
        И вот я стою на остановке и нервничаю. Снег усиливается и уже почти сплошной пеленой медленно падает на асфальт, тут же тает и превращается в грязно-серое месиво. Я достаю кошелек, пересчитываю наличность и в отчаянии взмахиваю рукой, пытаясь поймать такси, чтобы добраться к платью поскорее. Ну и не потерять свою работу, конечно. Потому что если я простою на этой остановке еще немного, то, боюсь, не успею вернуться в офис даже к окончанию рабочего дня.
        Такси резко тормозит рядом со мной, щедро обдав брызгами мутной жижи, которая еще пять минут назад была белоснежным пушистым снегом. Понимая, что мне уже практически нечего терять, плюхаюсь на заднее сиденье, называю адрес и пытаюсь расслабиться.
        Таксист попадается разговорчивый, но хотя бы спокойный.
        —Что, транспорта нет? — спрашивает участливо, и тут же сам начинает отвечать на свой риторический вопрос:
        —В пробках все застряли. Вот нам ехать всего минут семь, если без пробок. А с пробками и все полчаса можем промаяться, — философски замечает он, и, словно иллюстрируя свои слова, встает в хвосте унылой тянучки перед светофором.
        —Я не хочу пробку, — испуганно говорю я.
        —А кто ж хочет, — благодушно отвечает таксист. — Погода такая. У нас же когда снег — так сразу стихийное бедствие.
        —Главное — неожиданное, — ворчу я, тоскливо вглядываясь в снежную завесу за окном.
        —А мы ее сейчас объедем! — вдруг взбадривается таксист, резко выворачивает руль и ныряет в какую-то подворотню.
        —Кого? — испуганно спрашиваю я.
        —Так пробку! — радуется он, как дитя новой погремушке, и начинает слалом по незнакомым мне переулкам. Пока не упирается в очередную пробку.
        Проходит полчаса, в течение которых мне позвонили три раза с вопросом: «Ты где?» ичетыре — с воплем: «Когда ты вернешься?!». Причем большинство были от Маши.
        Наконец, мы останавливаемся во дворе старого дома сталинских времен. Я выхожу из машины и тут же проваливаюсь в глубокую лужу — теперь в довершение к забрызганному пальто я получаю мокрые хлюпающие ботинки. Но это, на удивление, не сильно меня расстраивает, потому что платье уже почти у меня в руках. И я его вот-вот получу — если, конечно, мой, мягко говоря, неопрятный вид не отпугнет его нынешнюю владелицу.
        Телефон к этому времени у меня уже отключен. Потому что даже страшно представить, как я буду добираться в офис, и в котором часу я туда попаду. Наверное, лишь к рассвету завтрашнего дня…
        Сверяясь со своими записями, поднимаюсь длинными монументальными пролетами и оказываюсь на третьем этаже дома. Кажется, что я шла вечность. Представляю, какой высоты потолки в этих квартирах! Пытаясь унять сбившееся дыхание, нажимаю дверной звонок и долго жду, пока дверь откроется.
        Наконец, это все-таки происходит. Сначала дверь приоткрывается чуть-чуть, — на длину цепочки, и женский голос из телефонной трубки спрашивает:
        —Вы к кому?
        —Это Яна, и я приехала за платьем. Звонила вам сегодня, — выдаю сразу всю информацию, чтобы успокоить хозяйку платья.
        Она снимает цепочку и открывает дверь на всю ширину:
        —Ну что ж, Яна, проходите.
        Я вхожу в квартиру и вижу перед собой пожилую, очень пожилую даму — ей, наверное, лет девяносто. На пальцах перстни, на губах — помада, на теле — тигровый топ и облегающие черные брючки. Ухоженная старуха смерила меня критическим взглядом и внезапно спросила:
        —Скажите, Яна, а вы объявление читали внимательно?
        —Ну да, — теряюсь я и холодею. Вдруг не заметила приписку: «Цена — 500 долларов»? Но прежде, чем я начинаю паниковать, меня сбивает с толку ее очередной вопрос:
        —У вас хорошие руки?
        —Что? — не понимаю я.
        —Там было указано: «отдам платье в ХОРОШИЕ руки», — терпеливо, как умственно отсталой, объясняет мне старуха.
        Я немного обижаюсь. Если у меня хлюпает вода в ботинках и светло-бежевое пальто забрызгано грязью — это еще не значит, что мой IQ должен быть обязательно ниже 80. То есть вообще почти отсутствовать. Потому что у меня он 146.
        —Конечно, хорошие. Даже очень, — немного обиженно отвечаю я.
        Она пристально смотрит на меня какое-то время, затем молча разворачивается и исчезает где-то в глубинах своей необъятной квартиры. Я неуверенно переминаюсь с ноги на ногу в прихожей, не понимая, что делать дальше.
        Наконец, старуха снова возникает рядом; вруках она держит полиэтиленовый пакет, который протягивает мне со словами:
        —Бери. Это тебе. У меня уже все есть, так что платье теперь ни к чему, — загадочно объясняет она что-то, чего я не могу понять. Как платье вообще может быть лишним?!
        А она продолжает:
        —У меня сын. А дочери нет, так что никому из родных отдать его не могу, — грустно говорит старуха, и я изо всех прикусываю себе язык, чтобы не спросить насчет невестки. Поэтому изображаю на лице глубокое участие и слушаю дальше:
        —Уверена, тебе оно придется впору. И очень пригодится, — тут она улыбается удивительно молодой улыбкой и взмахивает рукой, словно напутствует меня на какие-то добрые дела.
        Я тоже улыбаюсь, горячо благодарю ее и ухожу, прижимая к груди пакет. И лишь выйдя из подъезда, понимаю, что не спросила у старухи ее имени, чтобы поминать его в своих благодарственных молитвах — ведь ни разу еще незнакомый человек не делал мне такого королевского подарка. Особенно, если это — бархатное платье… И, наверное, стоило все-таки предложить ей какое-то вознаграждение? Я не привыкла ничего получать даром.
        Но внезапно я холодею: авдруг она выжила из ума, и в пакете окажется какая-то давным-давно изъеденная молью нафталиновая тряпица?! На улице уже совсем стемнело; снег еще больше усилился, и даже приоткрыв пакет, я не могу рассмотреть ничего, кроме сероватого комка ткани. Вздохнув, включаю телефон и, как честный человек звоню Маше:
        —Маша, прости, из-за жутких пробок я еле добралась… Прости-прости-прости…
        —Ну, слава богу, с тобой все в порядке! — с облегчением в голосе произносит подруга. — А я уже волновалась, что произошло… В офисе день без эксцессов прошло, я сказала, что у тебя жутко заболел зуб и ты срочно уехала к стоматологу. А комп твой я выключила, — отчиталась Маша, передохнула и спросила: — Платье-то у тебя?
        —Ага, — сообщила я без особой радости. Потому что в данный конкретный момент меня больше всего волновали мои мокрые ноги, которые за пять минут, проведенных на улице, уже успели изрядно замерзнуть. — А ты комп зачем выключила?
        —Так уже рабочий день закончился, домой собираюсь, — немного удивленно сообщила Маша. Я взглянула на часы — действительно, поездка за платьем забрала у меня несколько часов. Мне оставалось лишь добраться домой, согреться в горячей ванне, выпить большую чашку имбирного чая и, наконец, примерить платье!
        Глава 2
        Домой я доехала на удивление быстро. Ни тебе пробок, ни очередных луж. А уж лужи-то, поверьте, я умею отыскивать с мастерством героев фильма «Невезучие». Еще когда я была маленькой, едва увидев, что идет дождь, бурно радовалась. А мама ворчала:
        —Тебя хлебом не корми — дай по лужам побродить! Может, ты у нас не маленькая девочка, а маленький поросенок?
        Мне было все равно, как называться, потому что прогулки по лужам вызывали восторг, сравнимый с персональным килограммом конфет под новогодней елкой. Последствия тоже были похожими: после конфет — больной живот, после луж — больное горло. В конце концов, мама решила, что педагогичнее смириться и поддержать мое нетривиальное увлечение, чем делать из луж сладкий запретный плод. Она купила мне резиновые сапоги и благословила на самостоятельное «плаванье» по выдающейся луже неподалеку от выезда из нашего двора — там испокон веков располагалась большущая яма, в каждый дождь, а также в каждый снег превращающаяся в средних размеров болото. Там я и проводила самые упоительные минуты незамысловатого детского досуга.
        Со временем страсть угасла, возродившись вновь в совершенно другом проявлении. Совсем как в известном изречении, которое, кажется, звучит так: «Все случается с нами дважды — один раз в виде трагедии, другой — в виде комедии». Может, я процитировала не совсем точно, но в моем случае все именно так и было. Если в детстве я любила лужи, то, когда я повзрослела, лужи полюбили меня. Я старалась их обходить стороной, — но проезжающие мимо машины обязательно обдавали меня всем содержимым окрестных мелких временных резервуаров дождевой воды. Общественный транспорт всегда останавливался аккурат перед лужами, и в дождливый день я была обречена ходить с мокрыми ногами. Конечно, по-хорошему, мне давно пора было уже смириться с кармическим проклятием, купить себе экипировку вроде рыбацких сапог и водолазного костюма и перестать, наконец, хронически промокать.
        Однако я люблю одежду светлого цвета, туфли и ботиночки, а вовсе не черные плащи и рыбацкие сапоги. Поэтому продолжаю спорить с кармой, а после очередного дождя лечить больное горло и тратить ползарплаты на химчистку.
        Так вот, на этот раз, несмотря на сильный мокрый снег, я чудом умудрилась добраться домой, ни разу не ступив в очередную лужу.
        Но дома, конечно, меня ждали причитания, суета, ванная, горячий чай и такая же горячая любовь близких. Мама с бабушкой и собакой Жужей белой масти встречали меня чуть ли не на лестничной площадке, чтобы согреть и пожурить. Они ведь знали, чем заканчивается мое взаимодействие с мокрым снегом.
        —Ну вот, опять вся промокла, — причитала бабушка, помогая снять пальто.
        —И в грязи, как обычно, — добавила мама, принимая пальто из бабушкиных рук и критически его оглядывая.
        —Гав! — вставила свои пять копеек Жужа и даже не стала меня обнимать. Обычно она не лает на каждого входящего, как делают все нормальные собаки. Нет, Жужа сразу лезет обниматься, ставя свои могучие лапы на грудь гостя. Но лапы у нее всегда чистые, потому что мы их тщательно моем после каждой прогулки. А заодно и всю Жужу, потому что она, если нет луж, умудряется вываляться в грязи даже на чистом асфальте. В этом смысле собака, конечно, пошла гораздо дальше меня.
        Но в этот раз Жужа обниматься не полезла — наверное, побрезговала. Я присела на корточки, почесала ее за ушами и сказала:
        —Здравствуй, подружка. Как дела?
        Жужа подозрительно покосилась на мои ботинки — мол, снимай уже этот ужас и приводи себя в порядок, а потом и поговорим.
        Я вздохнула, признав правоту нашей собаки, поэтому быстро завершила процесс разоблачения из грязной верхней одежды и сразу же ушла в ванную греться. Заботливые родственники ее уже наполнили, мне оставалось только наслаждаться. Но, едва приступив к упоению блаженством, я тут же выскочила из ванны, как ошпаренная: платье! Где мой пакет с платьем?!
        Кое-как завернувшись в полотенце, я прошлепала в прихожую под аккомпанемент маминого голоса:
        —Янка, ты после прогулки в мокрых ботинках начала превращаться в человека-амфибию? Ноги уже долго не могут пребывать без воды? Может, лучше с жабр начнешь — так хотя бы луж оставлять не будешь? Аквариум на голову наденешь — и гуляй себе… — мама взяла швабру в кладовке и принялась убирать за мной мокрые следы, развлекая себя продолжением монолога о «дочери-амфибии» и «Яне-водяне».
        —Тебе лишь бы поглумиться над дочерью, — беззлобно проворчала я, роясь в тесной прихожей в поисках пакета. Маме нравится ёрничать. Это, можно сказать, ее любимый вид интеллектуального досуга. Наверное, отца до раннего инфаркта довел именно ее острый язык.
        Елки-палки, пакета не было!!! Неужели в маршрутке забыла?! Я похолодела.
        —Мама, ты не помнишь — я с пакетом приходила или без?
        —Не помню, — честно призналась мама.
        —Т-там… Платье… — тихо произнесла я дрожащими губами.
        —Это, что ли, платье? — внезапно в прихожую, и без того тесную, зашла бабушка. В руках она держала серо-голубое, переливающееся мягким светом, новое, чистое, — короче, совершенно обалденное платье!
        —Да! — завопила я, не помня себя от счастья. Ведь подумала было уже, что потеряла!
        И тут для полноты картины на пороге возникла радостная Жужа. В зубах у нее был зажат пакет из-под платья. Мне сразу стало нехорошо, но бабушка не дала мне упасть в обморок:
        —Не бойся, твой наряд она не повредила. Я сразу заметила, что собака какой-то пакет тащит. И хвостом изо всей силы виляет — верный знак, что сейчас терзать начнет. Ну, я твое платье сразу и спасла, — гордясь своим подвигом, рассказывала бабушка.
        Я чмокнула ее в щеку и проникновенно произнесла:
        —Спасибо, бабуля! Ты лучшая в мире!
        —Что за платьице? — бесцеремонно прервала семейное лобзанье мама. Умеет она испортить момент. И о чем мне ей, скажите на милость, рассказывать? О старухе в перстнях и о бесплатном наряде? Вот еще.
        —Мне Маша одолжила. Для корпоратива, — соврала я без малейших угрызений совести. Я родных своих очень люблю. Но не до такой степени, чтобы всегда говорить им правду.
        И, нежно, но уверенно прижимая к груди отобранный у Жужи пакет с бесценным нарядом, я удалилась в свою комнату, чтобы насладиться примеркой.
        Примерки обновок — особые моменты в жизни каждой женщины. Да еще в таком случае, как у меня. Я примеряла не просто платье — я примеряла мечту о несбыточном, но таком желанном… Мечту о том, как я покажусь в своем изумительном наряде на новогоднем балу, а он увидит меня — и ахнет. И поймет, что его счастье — это я. И сразу бросит свою жену, совершенно не подходящую ему женщину (да она вообще никому подойти не может, разве что какому-нибудь злодею вроде Кащея Бессмертного). И тут же полюбит меня. Глупо, конечно. Потому что никто никого из-за чужого платья не бросает…
        А то, может, на меня внимание Лешка обратит. Лешка не женат, молод, умен, и прочая, и прочая. Ладно, лучше буду мечтать о Лешке. Правда, у него девушка есть. А из-за коллеги в прекрасном платье (то есть из-за меня) вряд ли он расстанется со своей девушкой. С девушками тоже из-за чужого платья не расстаются… Тем более, если эти девушки — дочери боссов. Особенно, если эти дочери — писаные красавицы. А Настя именно такой и была. Но мне отчаянно хотелось влюбиться в Лешку, вернее — Алексея Погорельского, ее жениха и по совместительству — вице-президента нашей компании. Это бы избавило сменяя от любви, которая уж точно была невозможной.
        А кто виноват, что мне в Лешку хочется влюбиться? Он сам и виноват. А не надо быть тридцатилетним компьютерным гением с сумасшедшим обаянием! Думаете, легко сидеть в приемной, находясь под влиянием этого самого обаяния по восемь часов каждый день с понедельника по пятницу?! Правда, стал он вице-президентом недавно — всего полгода назад, когда наша компания начала активно развивать направление IT-технологий. Вот тогда Алексей и занял кабинет напротив руководящей обители нашего отца-основателя Симакова.
        Мне новый вице-президент понравился практически сразу — можно сказать, с первой чашки кофе. Которую он мне приготовил. Нет, честно! В тот холодный апрельский день шел проливной дождь, и вы понимаете, какой трудной была для меня дорога в офис. Разумеется, я опоздала на полчаса и (кто бы сомневался!) полностью промочила ноги. Запыхавшись, я практически вбежала в приемную, сняла плащ, поставила зонтик сохнуть и достала туфли, которые предусмотрительно храню в нашей приемной, в офисном шкафу для верхней одежды. Благо, приемная у нас большая — места хватает не только для меня, моего огромного стола и шкафа, но еще и для пары десятков посетителей, которые иногда набиваются в помещение в неуемном стремлении решить какие-то срочные вопросы с Евгением Петровичем. К счастью, на этот раз в приемной было пусто; яс легкостью сняла правый хлюпающий сапог, высушила кое-как ногу бумажными салфетками и с наслаждением сунула ее в сухую туфлю. Но с левой ногой случилась непредвиденная заминка — замок на сапоге почему-то застопорился и не хотел расстегиваться. Я нырнула под стол, полностью отдавшись борьбе с
проклятым замком. И внезапно над самым ухом прозвучало:
        —Здрасьте.
        От неожиданности я дернула головой, пытаясь подняться, и чуть не снесла столешницу, со всей дури об нее ударившись. Наконец, когда моя несчастная голова все-таки нашла выход из-под стола, я поднялась и увидела перед собой незнакомого молодого стройного мужчину в синих джинсах и черной рубашке с расстегнутым воротом. У него были черные волосы, немного смуглая кожа и яркие синие глаза. Словом, в своем наряде и с таким набором физиогномических данных он был похож на типичного парня с рекламы дорогого парфюма для агента 007, или космического рейнджера, или крепкого орешка… Короче, для крутых парней, которые поливаются парфюмом для сокрытия крепкого запаха мужского пота, образовавшегося после победы в неравной схватке с врагами. Я, конечно, обрадовалась такому гостю в своей приемной. И тоже сказала:
        —Здрасьте.
        Незнакомец протянул руку и представился:
        —Алексей Погорельский. Ваш новый вице-президент.
        Ух ты. Вот ты какой, северный олень… Я знала, что сегодня он приступает к работе, но не ожидала, что явится в офис так рано. Это мой рабочий день начинался в девять ноль-ноль, а остальные приходили в офис, согласно новой моде, к десяти. А компьютерщики, кстати, вообще сползались на работу к обеду — они любили свои проекты заканчивать глубокой ночью, поэтому им прощалось позднее прибытие на службу. Девчонки из отдела кадров что-то такое говорили о том, что новый вице — прекрасен, как античный бог, но я в декабрьской суматохе даже не пыталась его погуглить — некогда было глупостями заниматься. И вот он стоит рядом и улыбается, смотрит на меня несколько озадаченно, пока я не спохватываюсь и не говорю:
        —Яна, секретарь генерального директора. Пока что я вам тоже буду помогать. А если вы захотите себе персонального секретаря, то обсудите это с Евгением Петровичем.
        Не знаю, зачем я это сказала. Наверное, чтобы он понял, какая я разговорчивая, и поскорее смылся, а я бы снова занялась сапогом. Зачем ему новая секретарша? Я и раньше прекрасно справлялась, когда в кабинете вице-президента, самом большом и роскошном, кстати, трудился Константин Гришин. Вообще-то, должность называлась «заместитель генерального директора». Я, как референт, люблю точность в формулировках. Но Гришин посчитал, что «вице-президент» звучит лучше, и приказал сменить табличку. Так все и осталось. Правда, даже назвавшись «вице-президентом», он делами практически не занимался, управлял компанией Симаков, и поручения у Гришина были самые простые — купить цветы или подарок для очередной пассии, или кофе сварить, или вещи в химчистку сдать. А потом ему вообще работать надоело. Фирма и так работает, зачем себя утруждать походами в офис? И тогда повеселевший Симаков решил взять на работу, по его же словам, «молодого дельного человека», создавшего еще в двадцать три года какую-то безумно крутую программу для управления экономическими процессами, а в двадцать семь — свою компьютерную фирму. Он
долго жил и учился за границей, а потом решил вернуться на родину. Уж не знаю, какие горизонты нарисовал Евгений Петрович перед «молодым и дельным», но он сейчас стоял перед моим столом и говорил то, что повергало меня в ужас:
        —Яна, покажете, как у вас работает кофеварка? Ужасно кофе хочется утром первого рабочего дня!
        Я залилась краской. Промычала что-то невнятное и не сдвинулась с места.
        —Яна? — Алексей вопросительно посмотрел на меня. — С вами все в порядке?
        Я молчала. И пялилась на свои ноги. Направление моего взгляда контролю не поддавалось, поэтому Алексей легко за ним проследил. Он же компьютерный гений. Ему проследить за чем-то — раз плюнуть. Ну, во всяком случае, мне так кажется.
        Он бесцеремонно наклонился и увидел под столом мои ноги — правую в туфле, а левую — в приспущенном мокром сапоге.
        —Что, замок заклинило? — сочувственно произнес он, а затем попросил:
        —Вы немного из-за стола выйдите, чтобы я мог у ваших ног разместиться, и скоро все будет в порядке.
        Зардевшись еще больше, я проковыляла несколько шагов, Алексей опустился на одно колено, провел какие-то манипуляции с моим сапогом — и — о чудо! — он открылся! Как волшебная гора Сезам! А я уже думала в отчаянии, что придется к применять варварский метод ножниц, испортив почти новую обувь…
        —Спасибо, Алексей! Вы просто волшебник!
        —Да не за что, — улыбнулся он. — Моя младшая сестра — большая любительница сапог. За все свое сознательное детство и бессознательную юность я открыл и починил столько обувных замков, что теперь могу сделать карьеру сапожного медвежатника, если придется.
        —Думаю, не придется, — засмеялась я в ответ. — И надеюсь, вам понравится работать в нашей компании, — искренне пожелала я. Потому что наша компания действительно была классной.
        —Ну что ж, после такого потрясения кофе должен варить я. Вы мне просто рассказывайте, и заодно обучите.
        Так он мне и понравился. И, честно говоря, даже если бы он был лысым толстым коротышкой, а не космическим рейнджером с рекламы парфюма, понравился бы все равно. Потому что симпатия возникает вовсе не из-за цвета глаз и облегающих джинсов, а из-за сапог и кофе. Ну, вы понимаете, о чем я говорю. Глаза и джинсы в таком случае лишь приятный бонус. Нет, я не была влюблена в него, просто в присутствии Алексея мне всегда становилось хорошо и уютно, как с хорошим другом. Когда его не было рядом, я совершенно о нем не думала; разве что мечтала о том, чтобы начать думать об Алексее. А совсем не о том, что составляло мою жгучую и печальную тайну…
        Потом появилась Настя, как описывала ее Маша — «великолепная, холодная, притягательная Настя» — дочь обожаемого всей компанией Евгения Петровича и его великолепной, холодной, притягательной жены Юлии — вот ее сотрудники нашей компании ненавидели в такой же степени, в которой уважали и любили ее мужа. Знаете, так бывает — вроде бы и гадостей никаких вам лично этот человек не сделал, а не лежит к нему душа — и все. Причем не лежит конкретно. Не любили мы ее в основном за отношение к ее мужу, а нашему директору: пренебрежительное и надменное, словно он прислуга на побегушках. Да и то, к прислуге на побегушках принято относиться с уважением. Словом, ни Юлия, ни их дочь Настя (вся в мамашу) трепетной любви в сердцах сотрудников «Европа Интернешнл Бизнес» не вызывала. И что же такого нашел великолепный Алексей в этой самой Насте, мне лично было непонятно. Но она возникла как-то в приемной, как королева (не то что я — под столом с мокрыми сапогами), и очаровала нашего вице-президента. Вот зараза, между нами говоря!

…Чтобы хоть как-то отвлечься от тягостных раздумий, я все-таки решила, наконец, сосредоточиться на примерке, раскрыла пакет и достала платье. Ткань заструилась у меня под пальцами, словно плотный воздух, мягкий, пушистый. Я погладила платье, прикоснулась к нему щекой, — бархат оказался теплым и очень нежным. А когда оделась и посмотрела в зеркало — то не удержалась и ахнула. Оно смотрелось на мне не просто замечательно, словно на меня сшито — нет. Оно смотрелось так, словно это я для него родилась и выросла! О таком, невероятного голубовато-серого цвета, облегающем точно по фигуре платье можно было только мечтать. Я достала из шкафа коробку с парадными черными туфлями и прошлась по комнате. Зная, что бабушка с мамой томятся под дверью в желании увидеть любимую деточку в новом наряде, я решила смилостивиться и явиться миру, то есть покинуть пределы комнаты.
        —Принцесса! — ахнула бабушка, всплеснув руками.
        —Нет, не принцесса! Королевна! — мама, хоть и процитировала какую-то древнюю фильму, все равно была тоже явно восхищена.
        Внезапно в памяти всплыло одно из самых ярких воспоминаний детства: мне десять лет, приближается Новый год, я только-только выздоровела от изнуряющей ангины, и у меня нет платья! Нет прекрасного платья для новогоднего утренника, потому что из прошлогодней «снежинки» явыросла. А прокат карнавальных костюмов мама презирала и всегда шила мне костюмы сама. И тогда мама под аккомпанемент бабушкиных протестов достает с антресолей свое свадебное платье из шелка слоновой кости и немыслимой красоты кружев, и берется его перешивать на платье принцессы (то есть на мой новогодний наряд!). Бабушка продолжает ворчать, что «примета плохая» ичто «Яночка бы в этом платье тоже замуж, может быть, выходила бы». Но мама безжалостно вспарывает центральный шов на спинке — и все, назад дороги нет.
        —Когда Яночка станет замуж выходить, то уже совсем другая мода будет, — справедливо замечает она. — А тебе, мама, нужно смотреть меньше американских мелодрам. Платье скоро моль съест, а так оно ребенку хоть на карнавале послужит. Иди, дочь, сюда, будем мерки снимать.
        Затаив дыхание, я слежу, как в умелых маминых руках рождается чудо — мое «принцесачье» платье, за которое меня возненавидит вся девичья часть класса, и тайно влюбится вся мальчиковая. Когда через три дня шелковое чудо готово, мы с мамой добавляем новогоднего шика к наряду, обшив подол голубым дождиком. А папа сконструировал из проволоки корону, и мы декорировал ее таким же дождиком. Я скрываюсь в своей комнате, делаю генеральную примерку — как генеральную репетицию — и выхожу к родным. Они чуть ли не рыдают от восхищения. А папа говорит:
        —Яна, ты самая красивая девочка на свете!
        А сейчас папа не с нами. И не говорит, до чего же я прекрасна… Да, я уже совсем взрослая. Я тридцатилетняя женщина. А грусть от того, что отец не с нами, все равно не прошла. Как было бы здорово, если бы мы все были сейчас вместе!
        И все равно, я была счастлива. Да, я не смогу никого ни вернуть, ни заставить полюбить себя с помощью наряда. Ну и пусть. Зато ощущение того, насколько мне самой хорошо в новом платье, уже подарит праздничное настроение. А для начала и этого довольно.
        Когда раздался телефонный звонок, я все еще кружилась пред зеркалом в своем восхитительном наряде. Сначала удивилась: стационарный телефон звонит очень редко, все давно перешли на мобильную связь. Но звонил, как оказалось, мой отец; иэто все объяснило. Он всегда звонил на наш домашний номер. Наверное, для него этот вид уже уходящей в прошлое телефонной связи символизировал нашу общую жизнь, когда мы все еще были одной дружной семьей.
        —Алло, — сказала трубка папиным голосом.
        —Алло, привет, — как можно равнодушнее произнесла я.
        —Яночка, ты? — переспросил отец. Можно подумать, он меня не узнал!
        —Ну да, — пришлось согласиться. Я все еще немного обижалась на папу, хотя давно пора было его простить. Он ушел от нас пять лет назад, сразу после того, как пережил инфаркт.
        После окончания школы я поступила в строительный институт — просто потому, что папа мог меня пристроить: унего там были знакомые, и мне удалось попасть на бюджет. Я его, конечно, прилежно закончила, но строить мне, например, мост я бы доверять не советовала. До сих пор не понимаю, как мосты стоят на месте и не падают. Вот рисовать я люблю: уменя все стены увешаны акварелями. И еще моделями платьев… Но я, конечно, не за это на папу обиделась. Просто он, устроив меня в институт и понаблюдав, как я с учебой справляюсь, посчитал свой отцовский долг полностью выполненным и ушел от нас жить отдельно. После инфаркта что-то там у него в сознании перевернулось, и он посчитал, что нужно начинать жизнь заново. «Нужно искать себя», — так он сказал. Хотя, конечно, странно, что человек так себя и не нашел к сорока семи годам. Мама выразилась более прямолинейно: «Отправился реализовывать кризис среднего возраста». Не знаю, нашел ли он что-то там в себе новое за эти годы, но мы по нему скучали, особенно мама (хоть она в этом и не признавалась). Звонил он редко — примерно два раза в год, поздравить меня и маму с
днем рожденья.
        И тут он внезапно мне говорит, слегка запинаясь и явно волнуясь:
        —Яна, как у тебя дела?
        —Нормально дела, — отвечаю. И вдруг начинаю рассказывать, словно прорвало плотину, о том, как мне работается; как мы живем, и даже о своем платье…
        —Это здорово, — по-прежнему волнуясь, говорит папа. А затем спрашивает: — Яна, а вы новый год встречать как собираетесь? Всей семьей? Или ты куда-то уходишь? Или… мама уходит? — Последний вопрос был задан даже с каким-то страхом.
        Я тоже разволновалась и сразу выпалила:
        —Да нет, мы дома все будем. Ну, как обычно.
        —Яночка, как ты думаешь: мама не будет против, если я к вам в гости напрошусь? На Новый год?
        И замолчал.
        Я даже дышать боялась — так не хотелось спугнуть надежду, что отца, как говорит в таких случаях бабушка, «попустило».
        —Думаю, она будет рада, — осторожно отвечаю. — Но давай я с ней сначала сама поговорю, а ты позвони через полчасика, ладно?
        Вешаю трубку и на цыпочках захожу в гостиную — там бабушка с мамой смотрят какое-то шоу по телевизору, бурно критикуя и его участников, и само шоу с режиссерами, сценаристами и руководством телеканала заодно.
        —О, Януська, ты все еще в платье? Так и спать в нем будешь? — спрашивает, посмеиваясь, мама. Вы, конечно, можете не верить, но тогда — двадцать лет назад — я действительно наотрез отказалась снимать «принцесачье» платье даже на ночь! Так и спала в нем. Правда, всего одну ночь, потом здравый смысл одержал победу над слепой страстью к красивым нарядам.
        Я не разделяю маминого веселья и произношу очень серьезно:
        —Кажется, его попустило.
        —Кого попустило? — живо подключается к разговору бабушка, убавляя громкость телевизора. Для нее наши семейные разговоры всегда интереснее любого шоу.
        —Похоже, он себя нашел. И кризис реализовал.
        Теперь они обе смотрят на меня с опаской. А я решаю не тянуть кота за хвост, а выдать всю информацию сразу:
        —Короче, звонил отец — он хочет с нами Новый год встречать.
        Мама с бабушкой быстро переглядываются.
        —Спрашивает, мама, не будешь ли ты против, если он у тебя об этом спросит. Короче, через полчаса перезвонит, — ответь ему, пожалуйста.
        Мама резко поднимается с дивана. Потом садится на место. Через мгновение снова поднимается и начинает метаться по комнате, заламывая руки и бормоча:
        —Что же делать? Что ответить? А как же гордость? Вот он вернуться захочет — мне что, его обратно принять?
        —Причем тут гордость, Лида, — бабушка подходит к маме, обнимает ее за плечи и усаживает рядом с собой обратно на диван. — Все очень просто: ты хочешь, чтобы он вернулся?
        —Конечно, хочу, — мама судорожно всхлипывает и сразу успокаивается. — Но он меня бросил. Ушел. Мне было очень, очень плохо.
        —Ну, думаю, каждый имеет право на размышления. Зато он понял, что лучше тебя никого нет. И разве это не стоит того, чтобы снова почувствовать себя счастливой? — тихо спросила бабушка, поглаживая маму по спине.
        —А если он снова уйдет? — с тоской в голосе спросила мама, глядя куда-то вдаль.
        —А если кирпич завтра на голову кому-то упадет? Может произойти что угодно. Все возможно! Уйдет — значит, уйдет. Но, возможно, от тебя тоже кое-что зависит — чтобы не ушел, — добавила безжалостно бабушка.
        Я тихо прикрыла дверь и вышла из комнаты. С сожалением сняла платье и повесила его в шкаф, погладив на прощанье мягкую ткань.
        —Спокойной ночи, — прошептала я откровенную глупость, но мне нужно было что-то ему сказать — своему новому платью. Ведь маленьким девочкам можно желать спокойной ночи любимому плюшевому мишке. Почему бы взрослой девушке не пожелать спокойной ночи любимому платью?
        Глава 3
        Последние предпраздничные дни проносились, словно в калейдоскопе. Вместо Мадонны решили пригласить Рианну, Цирк дю Солей да еще и неувядающих Бони-М — «все втроем обойдутся дешевле, чем одна Мадонна, но еще и программа будет разнообразнее», — рассуждала Маша таким спокойным и будничным голосом, словно речь шла не о трате миллиона евро на приглашенных звезд, а о покупке молока в ближайшем супермаркете.
        Маша заглянула ко мне утром на чашку кофе — она теперь приходила на службу тоже на час раньше. Сейчас, во время подготовки грандиозного корпоратива, у PR-отдела были самые горячие деньки, как и у кадровиков. Даже я со своей большой нагрузкой по сравнению с ними словно отдыхала на островах. Детали праздника держались в строжайшей тайне, но Маша по-дружески сообщала самые важные из них мне. Мне нравилась моя причастность к действу и в этом году, хотя было немного обидно оставаться в стороне. Ну да ладно: платье-то я уже купила!
        Подруга щебетала о том, кому отправили приглашение на вечеринку. Кроме служащих из главного офиса (то есть, нас с ней в том числе), будут директора всех предприятий, их замы и жены; еще будет куча партнеров и других важных людей.
        —То есть, много интересных мужчин, понимаешь? — сообщила Маша, глядя на меня в упор.
        —И что? — равнодушно пожала я плечами.
        —А то, что нужно не зевать, и найти подходящую партию, — поучительно сказала Маша.
        —«Подходящую партию»! — передразнила я, смеясь. — Да так только моя бабушка сейчас выражается. Может, лучше — просто нормального парня?
        —Нет, не лучше, — отрицательно помотала головой подруга. — Нормальный парень — это всего лишь парень. А подходящая партия — это вся твоя будущая счастливая жизнь!
        —Машка, ты меня пугаешь своей зрелой мудростью. Может, тебе уже просто работать пора? — спросила я.
        —Пора, — вздохнула она, поставила чашку на поднос, поблагодарила меня за кофе и ушла в свой отдел. Наверное, именно работа в PR-отделе научила ее выражаться сплошными афоризмами, цитатами и житейскими мудростями.
        Проводив подругу задумчивым взглядом, я принялась разбирать электронную почту. За корпоративный ящик отвечаю я, а на него каждый день приходит до двухсот писем, — и это не спам! Конечно, некоторые письма еще похуже спама, нелепые и на первый взгляд ненужные. Но я читаю их все. Потому что отправителю подобного послания оно кажется и «лепым», и нужным. Поэтому я разбираю почту со всей ответственностью.
        Сегодня писем пришло в два раза больше, чем обычно. Основная часть была новогодними поздравлениями — от партнеров, клиентов, от сотрудников корпорации — писали даже из других городов, совершенно искренне поздравляя центральный офис и прежде всего нашего генерального с Новым годом. Я на все поздравления прилежно отвечала, благодарила, желала всего хорошего и вкладывала корпоративную новогоднюю открытку в каждое сообщение.
        Отправив уже приблизительно пятидесятое поздравление, когда я начала уже было позевывать от скуки, среди следующих писем внезапно обнаружила в теме письма: «Для Константина Гришина ЛИЧНО».
        Я замерла. Конечно, среди почты нередко попадались персональные письма для сотрудников. Я их без лишних колебаний сразу же пересылала адресату. И это правильно. Вот если бы в теме стояло: «Для Евгения Симакова ЛИЧНО», я бы ни секунды не задумывалась, а нажала бы кнопку «переслать».
        Но в случае с Гришиным был совсем другой расклад.
        Я его не любила. Всегда одетый с иголочки, неизменно приветлив и даже весел, мне он казался каким-то скользким типом. Словом, я ему не доверяла. И как только я об этом вспомнила, колебания мои тут же прекратились, и я открыла письмо.
        Оно выглядело так:
        Константин,
        Что-то давно от тебя ничего не слышно. На звонки не отвечаешь. Ты мне срочно нужен. Пора отправить тонну швеллера и две тонны уголка. Увидимся! Д. С.
        Больше в письме ничего не было. Конечно, я сразу же погуглила и загадочный швеллер, и уголок, но сведения о металлургическом прокате мне мало что дали. Пришлось задуматься о нескольких вещах. Во-первых, отправлять ли письмо Гришину? И во-вторых, кто такой (или такая) Д. С., и почему пишет на корпоративную почту?
        Внезапно дверь в приемную отворилась, — я даже вздрогнула. Как всегда, широкой и быстрой походкой вошел шеф, улыбнулся мне, пожелал доброго утра и тут же скрылся в своем кабинете. А меня осенило: надо отправить письмо ему! А потом напишу вдогонку следующее — мол, извините, Евгений Петрович, отправила письмо по ошибке. Он к тому времени все уже прочитает. Уж ему-то наверняка все известно и про швеллер, и про Д. С.
        Минут через десять директор вышел из кабинета. Выглядел он каким-то осунувшимся, словно после болезни. Подошел к моему столу и тихо спросил:
        —Яна, вы это письмо сегодня получили?
        Я не стала изображать невинность и просто ответила:
        —Да.
        —И мне его специально переслали?
        —Да. Думаю, вы должны знать.
        Он неопределенно хмыкнул. Затем после паузы сказал: «Спасибо», оделся и ушел, ничего мне не сказав.
        А я, игнорируя оставшиеся полторы сотни новогодних поздравлений, принялась рыться в интернете дальше — проклятый швеллер не давал покоя. Вычитала, что в смутные девяностые многие сколотили состояние на торговле металлопрокатом, если имели к нему доступ, конечно. И, кстати, именно тогда начинали свой бизнес основатели нашей компании. Как гласила корпоративная легенда, начинали с небольшого магазина, торгующего автозапчастями. Но так ли это на самом деле?
        Меня прямо таки распирало от любопытства. Которое у меня, честно говоря, было развито сильнее инстинкта самосохранения. Мама говорила, что с таким развитым чувством любопытства следовало идти в следователи или в астрофизики, изучать, есть ли жизнь на Марсе. Однако, с другой стороны, я страшилась неопределенного будущего нашей компании — и почему-то была уверена, что начало этой неопределенности положило именно письмо от неведомого Д.С. И была твердо намерена выяснить, кто это такой.
        Для начала решила прикинуться дурочкой и просто ответить на письмо. Я ведь секретарша? Вежливость требует ответа. И спросить заодно, как к адресату обращаться. Так я и выясню его таинственное имя.
        Помучившись немного, составила письмо:

«Добрый день! Ваше письмо получено. Благодарим за внимание к нашей компании. В ближайшее время оно будет отправлено Константину Гришину. Сообщите, пожалуйста, Ваше имя для внесения в реестр адресатов.

С уважением, Яна Потапенко, секретарь компании «Европа Интернешнл Бизнес».
        Пару раз перечитала свое творение, сочла его вполне удовлетворительным и отправила обратно неведомому Д. С.
        Письмо тут же вернулось с сообщением, что произошла ошибка отправки. Я переслала письмо Гришину, а затем, изо всех сил пытаясь отвлечься, снова погрузилась в мир новогодних приветствий.
        А спустя несколько минут прозвучал телефонный звонок. Я ответила:
        —Алло.
        —Не стоит читать чужие письма, — раздался знакомый мужской голос в трубке. — И тем более пытаться выяснить что-то сверх того, что тебе уже известно. Окей?
        —Окей, — прошептала я. Нажав «отбой», я поняла, что влипла. Потому что звонили на мой личный мобильный. И только потом поняла, почему голос был знакомым: это Гришин. И во что же я влипла?

* * *
        А вот чтобы это выяснить, нужен источник информации. Кто у нас главный источник информации в фирме, если не считать PR-отдела? Ведь PR-отдел — источник информации, так сказать, внешней. А нам нужна внутренняя. Конечно, бухгалтерия — главный источник! И ее центр управления, главный бухгалтер. Мне предстояло найти способ пообщаться по душам с нашей Ириной Николаевной, а эта задача была не из легких — приблизительно такая, как сунуть голову в открытую львиную пасть.
        Главбухом у нас служила шестидесятилетняя колоритная Ирина Николаевна, вечно с сигаретой в руках. Этой даме позволялось все. Она здесь работала с самого основания фирмы, и с ней необходимо было подружиться, чтобы докопаться до правды.
        В обеденный перерыв я сбегала в ближайший супермаркет и купила коробку конфет. Улучив момент, выскочила в бухгалтерию, положила конфеты на стол перед Ириной Николаевной и выпалила:
        —Спасайте, голубушка! Мне надо срочно подготовить номер-сюрприз для корпоратива — поздравление учредителям от фирмы.
        —А я-то чем могу помочь? — неприязненно уставилась на меня бухгалтерша. Мне стало не по себе от ее пристального профессионального взгляда, но я сумела совладать со страхом и ответила как можно увереннее:
        —Только вы можете рассказать об основании фирмы. Вы же здесь старожил.
        Взгляд главного бухгалтера стал еще более тяжелым. Приблизительно от такого взгляда и окаменел Персей.
        —Не стоит напоминать, сколько мне лет. Все стареют. Если доживают, — окончание фразы мне совершенно не понравилось, но я продолжала лепетать под этим магнетическим взглядом:
        —Я не в том смысле… А в том, что мне нужна история фирмы. Для стенгазеты, — это было уже похоже на вопль отчаяния, но мне просто необходимо было заполучить Ирину Николаевну вместе с ее доверием!
        —Для какой стенгазеты?! Не знаю, что ты там задумала, но у меня годовой отчет, — отрезала она и уткнулась в свои цифры.
        Мне захотелось расплакаться от отчаяния. И тогда я сказала:
        —Ну, если вам безразлично, что мне наговорит Гришин, то остается только обратиться к нему. Евгения Петровича вряд ли стоит сейчас беспокоить, он очень занят…
        —Гришин? Вот еще. Он тебе понарассказывает, как же! — неожиданно вернулась в реальный мир главбух. И милостиво разрешила: — Ладно, давай после работы зайдем куда-то поужинать, — ты уж придумаешь, как вкусно покормить меня на казенные деньги. Ты ведь получаешь энную сумму на презентационные расходы? — она снова уставилась на меня поверх очков. — Вернее, две тысячи долларов ежемесячно, из которых в декабре потрачено тысячу триста восемьдесят четыре доллара шестнадцать центов?
        Я испытала священный ужас перед ее тотальным знанием расходов нашей компании, даже не задокументированных, а бухгалтерша, не мигая, продолжала на меня смотреть.
        —Ну да. Это ведь рабочий ужин, правда? И я вполне смогут включить его в отчет! — дрожащим голосом произнесла я.
        —В шесть встречаемся на стоянке. Не опаздывай, я этого очень не люблю. А сейчас иди работай, нечего мое время отбирать.
        Я с облегчением ушла в свою приемную.
        Но там было совершенно не спокойно: из-за двери с табличкой «Генеральный директор» доносились мужские голоса, и это были явно не приветственные возгласы. Разговор велся на повышенных тонах, причем на весьма повышенных — раз мне было слышно их через двойные дубовые двери. Слов я разобрать не могла, но хватило совести и благоразумия не прильнуть к двери ухом, чтобы понять, о чем (и главное, кто) так горячо спорит в кабинете Симакова.
        И правильно сделала, что не прильнула: едва я заняла свое рабочее место, как дверь кабинета распахнулась, и оттуда чуть ли не выбежал Гришин. Сверкнул недобрым взглядом в мою сторону, на мгновение остановился возле моего стола:
        —Не стоит путать честность с преданностью. Тебе известно, что это не одно и то же? — спросил он сердито вместо «Здравствуйте, Яна».
        Полагаю, это был риторический вопрос, потому что Гришин не стал дожидаться ответа и стремительно удалился прочь из приемной.
        Симаков, который наблюдал эту сцену, стоя в дверном проеме, улыбнулся мне мягко и сказал:
        —Яна, не принимайте слова господина вице-президента близко к сердцу. Ему все равно не свойственно ни первое, ни второе.
        Вот те раз. Старые друзья, партнеры по многолетнему успешному бизнесу, и вдруг один обвиняет другого в отсутствии честности и преданности? Хотя… Вряд ли это такая уж редкость. Но такого не должно было произойти в нашей компании. Не с Евгением…То есть не с Евгением Петровичем…
        Уныло дотянув остаток дня за рутинной работой, ровно в 18 —00 я на всех парах помчалась на стоянку. Ольга Николаевна меня уже ждала, нетерпеливо оглядываясь по сторонам — похоже, начиналась метель.
        —Идем, — коротко сказала она и увлекла меня к своему огромному джипу, который водила на удивление хорошо и даже, я бы сказала, весело. Как-то не складывались в единый образ грузная шестидесятилетняя бухгалтерша, которая и ходила-то словно нехотя, с как бы с отвращением передвигая ноги, и лихой водитель, мчащийся по городу на всех парах, распугивая голубей и других водителей.
        В салоне машины было чисто, сухо и уютно. Бухгалтерша завела джип и, пока прогревался мотор, неожиданно доброжелательно предложила:
        —А давай-ка махнем в новый грузинский ресторан? Открылся недавно в паре кварталов от нашего офиса. Грузины всегда хорошо кормят.
        Я была не против. Во-первых, может, если ее хорошо покормить, она подобреет и расскажет мне все о компании. А, во-вторых, я тоже изрядно проголодалась.
        Ресторан выглядел вполне прилично. Мы заняли небольшой столик в углу возле окна, с отличным видом на набирающую обороты метель. Заказали еду и, пока ее для нас готовили, бухгалтерша начала разговор с неожиданной фразы:
        —Я вообще-то Костика никогда не жаловала. Он всегда был на вторых ролях — так, подай-принеси, и его это жутко злило, — неожиданно начала уж совсем издалека Ирина Николаевна. Она их так и называла — Костик, Женька. Это было странно слышать, но очень интересно.
        —А самым главным, конечно, Митя был, — с печальным уважением произнесла она. — Такой умный парень! Постарше их, опытнее, университетский мехмат закончил. Он все схемы и придумывал, — сообщила Ольга Николаевна и с чувством выполненного долга принялась за только что поданный шашлык.
        Я опешила. Какой такой Митя? Я нервно ковыряла свое сациви, но аппетит куда-то стремительно улетучивался.
        —Кто такой Митя? — осторожно спросила я, когда, по моим подсчетам, Ольга Николаевна должна была утолить первый голод.
        Она отложила в сторону приборы, вытерла рот салфеткой и сообщила:
        —А с ними еще третий был. Вот именно Митя-то. И бизнес они втроем, а не вдвоем начинали. Хотя, может, и вдвоем, — Митя мог и позже присоединиться. Я ведь к ним пришла, когда они уже пару лет покрутились и кое-чего заработали. То есть, когда грамотный бухгалтер понадобился, — внезапно Ольга Николаевна мне подмигнула и хохотнула.
        Я испугалась. Никто никогда не видел главного бухгалтера не то что смеющимся и подмигивающим, но даже улыбающимся. Это была скала без эмоций и чувств, а вместо зрачков у нее явно просматривались знаки доллара. Может, она теперь меня убьет, раз я стала свидетелем ее секундной слабости?!
        —А не выпить ли нам водочки, Янка? — неожиданно предложила она.
        —Вы ведь за рулем! — опешила я.
        —Ну и что? Драйвера вызовем. Всего делов-то! Ты же на Горького живешь? Сначала тебя домой забросим, а потом и меня обратно в центр. А? — она произнесла это «а» почти умоляюще, и я сдалась.
        —Только можно я не водочки выпью, а красного вина? — на всякий случай спросила. А то вдруг чары доверия и душевной близости на Ирину Николаевну действуют, только если вместе с ней водку пить?
        Но мне было великодушно позволено пить вино, и дальше беседа полилась как по маслу.
        —Словом, на самом деле их было трое, — радостно выпив пару глотков живительной влаги, Ирина Николаевна продолжила свой рассказ. — После автозапчастей они продавали за границу металлопрокат — тогда все, кто имел доступ к тяжелой промышленности, этим промышляли. А у Мити отец был директором металлобазы. Конечно, у мальчиков дело пошло: Митька английский знал прекрасно, иняз закончил, начал заграничные связи налаживать. А его жена — Надей, кажется, ее звали, еще сынишка у них был, шустрый такой… Так вот, его жена закончила самый модный тогда институт международных отношений. И они в паре очень быстро развернули весьма прибыльное дело. Швеллер, уголок продавали…
        При этих словах я невольно вздрогнула, но бухгалтерша на меня внимания почти не обратила. Я схватилась за бокал вина и сделала глоток, скрывая волнение. А она выпила еще стопочку водки, с аппетитом припала к горячему салату с баклажанами и вернулась к повествованию:
        —Женька, тот радовался успеху, всю организационную работу тянул — логистика тогда была еще та… Пока доставку-отправку организуешь, семь потов сойдет. Но он ничего, работал дни напролет. А вот Костику быть на вторых ролях совершенно не нравилось. Он все норовил Митины связи на себя замкнуть. Чуть Митька с Женькой отлучатся по делам — им приходилось порой самим и металл грузить, так Костик натянет костюмчик, галстучек — и пошел звонить по всем контактам: «Здравствуйте, я президент фирмы, бла-бла-бла»…
        Тут расстроенная Ирина Николаевна снова хлебнула водки, а я осторожно попыталась выяснить:
        —Вам, похоже, Константин никогда не нравился?
        —Нет. Никогда. — она посмотрела на меня на удивление трезвыми глазами. — Знаешь, он подло поступал с другими. А я этого страсть как не люблю.
        —Что значит — подло?
        —Ну, не то чтобы… Скажем так — подленько. За руку его никто не поймал. А зря. Думаю, там что-то такое было…
        Вместо наводящего вопроса я подлила водки своей коллеге. Она выпила, не глядя, закусила маринованным чесноком и перешла на шепот:
        —Была одна очень темная история. Митя пропал.
        —Как пропал?! — не удержавшись, ахнула я.
        —А так. Уехал во Францию в командировку. А тогда командировки знаешь, какие были: ни оформления, ни документов нужных. Визу сделали, загранпаспорт с собой, билеты, взятку дали кому нужно — и улетел. Но домой не вернулся.
        —А его что, не искали? — внезапно разволновалась я из-за событий двадцатилетней давности.
        —Искали, конечно. Но он словно в воду канул. Потом жена его по дипломатической линии выхлопотала себе работу во Франции, забрала сынишку и уехала. Со временем разговоры затихли, Митю посчитали пропавшим без вести, и вся фирма оказалась в руках Женьки и Кости. Правда, Евгений еще долго успокоиться не мог, слал какие-то запросы, искал Митю. К его родителям мотался в пригород, где они жили, — но потом и они уехали. Надя их к себе за границу забрала, своей родни-то у нее не было.
        Она помолчала. Я посмотрела на часы — была уже половина восьмого вечера.
        —Ирина Николаевна, а вам домой не пора? Уже поздно, — мне стало неловко, что я так задержала бедную женщину, еще и прошлое разворошила. Пусть и не ее личное прошлое, но все-таки…
        —Да я не тороплюсь никуда, — отмахнулась она. — Наоборот, приятное разнообразие в череде унылых вечеров в одиночестве.
        По правде говоря, я ничего не знала о личной жизни нашего главбуха, а сейчас расспрашивать подробнее я постеснялась. И так ее разволновала изрядно, — а у бухгалтерии ведь годовой отчет!
        Мы не стали пить чай и заказывать десерт, а сразу вызвали из службы такси драйвера, забрались на заднее сиденье машины Ирины Николаевны и отправились в путь. Метель разыгралась не на шутку, но медленное и плавное передвижение нашей машины в плотном автомобильном потоке, на фоне желтых огней города и комьев снега за окном лишь успокаивали. Всю дорогу мы молчали, а когда я выходила возле своего дома, Ирина Николаевна вдруг сказала:
        —Спасибо, Яна, что вытащила меня на этот ужин. Я и свою молодость вспомнила. Теперь будет о чем подумать на сон грядущий. До завтра!
        Она улыбнулась мне, и я помахала рукой вслед отъезжающему джипу. Похоже, не такая уж она и железная леди, как любят говорить о нашем главбухе.
        И мне тоже было о чем поразмыслить пред сном. Правда, мысли эти приняли совсем другое направление, чем я пыталась им придать. Они снова, как и каждый вечер, крутились вокруг него — Женьки, как фамильярно называла его Ирина Николаевна. Но ей, пожалуй, можно. Это мне нельзя. Для меня он — исключительно Евгений Петрович. «Женей» он мог быть только в мыслях, которые я пыталась прятать даже от самой себя.
        Правда, я думала о нем не только тогда, когда засыпала. Я думала о нем всегда. И уже давно… не знаю, что влекло меня к этому человеку больше — его сила и уверенность в себе, или его ум и спокойствие. И не знаю, что могло быть большим препятствием для нас (хотя какие могут быть «мы», если он не в курсе моих чувств?) — тринадцатилетняя разница в возрасте или его семья. Но в моих мыслях никаких препятствий не было. В них мы были свободны и счастливы, и мне не приходилось задумываться, что заставляет людей влюбляться именно в тех, а не в других…
        Я думала о нем, когда он был рядом и когда не был. Когда находился неподалеку — мне мучительно хотелось дотронуться до него; когда наши глаза встречались — я боялась выдать себя, отводила взгляд и старалась поскорее уйти. Это становилось невыносимым; мне нужно было, по-хорошему, уволиться, но я пребывала во власти этого электромагнитного поля своей любви, и вырваться из него не было решительно никакой возможности. Женя, Женька, Евгений Петрович, что же мне делать? Есть ли противоядие от твоей власти надо мной?…
        Глава 4
        Я критично оглядывала себя в зеркало, пока не поняла, что придраться не к чему. Макияж был праздничным, туфли — относительно новыми, а платье вообще шло мне отлично.
        —На твоей фигуре все сидит идеально, — удовлетворенно сказала бабушка, заглянув ко мне в комнату.
        —Если фигура идеальная — почему бы на нее не сесть? — мама присоединилась к диалогу в свойственном ей тоне, но при этом умудрилась сделать мне комплимент.
        —Спасибо, мамуля, — я осторожно, чтобы не размазать помаду, чмокнула воздух где-то возле ее в щеки. — Ну, все, я пошла.
        —Счастливо, дорогая. Повеселись там! — напутствовала меня бабушка с такой надеждой в глазах, что даже прослезилась. Словно я отправляюсь на летящий к Земле астероид спасать человечество. Но я надевала не скафандр, а пальто и сапоги, так что бабушку ждало разочарование.
        —Как раз такси подъехало, — сообщила мама, выглянув в окно. Она сунула мне в руки пакет с туфлями. — Порезвись на славу!
        —Ага. Вы тоже не скучайте, — и отправилась на корпоратив.

* * *
        Первой, кого я встретила в холле, была Ирина Николаевна.
        —Ну, и где же стенгазета? Помогли мои сведения? — она насмешливо посмотрела на меня и подмигнула. Я покраснела и промямлила:
        —Не успела. Дел было много…
        —Ну ничего, в другой раз, — неожиданно мирно сказала бухгалтерша, а потом вдруг взяла меня под руку и увлекла к лифту: — Давай, дорогу покажу, а то еще заблудишься!
        Я запаниковала. Она что, решила взять надо мной шефство? Или я напоминаю ей любимую племянницу? Мне такое панибратство со стороны Ирины Николаевны было совершенно некстати. Как бы от нее избавиться, — так, чтобы и ее не обидеть, заняв чем-то увлекательным, и себе вечер освободить для совсем других дел, а не общения с великовозрастной коллегой?
        —Ира! — кто-то позвал, как я полагаю, Ирину Николаевну. Потому что она обернулась на зов и расплылась в улыбке:
        —Танечка! Да неужели ты сумела к нам вырваться?! Прости, Яночка, но приехала моя давняя подруга, она теперь директор нашего филиала в Самаре, мы триста лет не виделись. Можно, я тебя оставлю? — спросила она.
        —Да, конечно! — с облегчением произнесла я и села в стеклянный лифт, уже из кабины наблюдая, как Танечка — стокилограммовая тетя под стать Ирине Николаевне — неслась навстречу своей обожаемой подруге через весь холл. А ведь они не воспринимают сейчас реальность, — внезапно подумалось мне. Они вспоминают свою яркую молодость, когда и Танечка, и Ирочка были веселыми, стройными девушками, строившими планы на будущее. Я улыбнулась им, хоть они мою улыбку и не видели.
        Лифт бесшумно и плавно поднял меня на верхний этаж пятизвездочной гостиницы. Здесь размещался один из самых модных клубов — «Скай Плаза», и именно здесь должен был пройти наш корпоратив. Аккомпанемент рождественских поп-хитов встретил меня, едва я вышла из лифта, и настроение сразу стало приподнятым и по-настоящему праздничным. Эх, Лешку бы мне сейчас — взяла бы его под руку, и мы бы прогуливались по коридору, пока не начался праздник. А там, глядишь, и мозги мои бы переключились из безнадежного варианта на допустимый…
        —Яна! Вот это да! Да ты всех сегодня затмишь! — навстречу мне с бокалом шампанского в руке шел Алексей Погорельский. Взгляд его светился неподдельным восхищением. Видать, я и вправду была хороша. Цвет ткани был как раз под цвет моих серо-голубых глаз, выгодно контрастируя с длинными темно-каштановыми волнистыми волосами (которыми я, кстати, очень гордилась — признаюсь без ложной скромности).
        —Добрый вечер, — улыбнулась я довольно.
        —Шампанского? — спросил Алексей, предложил мне руку — и мы направились в зал, куда уже начали сходиться коллеги. Вокруг разносили напитки, и Алексей ловким движением перехватил бокал с шампанским прямо из подноса у проходящего мимо официанта. Протянул его мне и неожиданно предложил тост:
        —Предлагаю выпить за сегодняшний незабываемый вечер!
        —Это еще неизвестно, станет ли он незабываемым, — выразила сомнение я. Но внимание Леши мне нравилось, хотя я терялась в догадках: счего вдруг он стал так любезен? И куда подевалась его юная красотка Настя? Тут я занервничала. Стоит ей увидеть нас вместе, как может разразиться скандал. Наверное, она, как и ее мамочка, сразу скандал затевает. Я оглянулась по сторонам, но никто в опасной близости от нас пока не начинал военных действий. Вот и ладненько. А мы сейчас пообщаемся с Алексеем — вдруг выяснится, что у нас множество общих интересов? Вообще, лучшие браки, о которых я знаю, — это браки по расчету. Вот мы с ним и рассчитаем, какая из нас получится идеальная пара!
        Мы присели на диванчик недалеко от барной стойки и принялись обсуждать современную литературу, в которой Леша, как оказалось, прекрасно ориентировался. Я соглашалась с ним, спорила и пыталась изо всех сил насладиться беседой. Лишь в глубине сознания трепетала, как паутинка на ветру, одна мысль: «Женя». Сердце сжалось, словно от боли; но я прогнала их прочь — и боль, и мысль…
        Но, наверное, прогнала не полностью, потому что увидела его — наш генеральный директор пришел на вечер, как и полагается, под руку с супругой. Юлия блистала в лучах своих бриллиантов, поглядывая свысока на сотрудников нашей компании. Вид у нее был такой, словно она несла тяжкий крест жены-декабристки, и жертвенно поехала за суженым не в лучший клуб города, а в суровые сибирские снега. Я отметила, что холодность между супругами, которая и раньше просматривалась невооруженным взглядом, еще больше усугубилась. Сочтя, что формальности соблюдены (они ведь вошли в зал вместе!), Евгений Петрович с Юлией разошлись в разные стороны. Я следила за ним, не отрываясь, и с удивлением заметила, что он облегченно вздохнул, подошел к барной стойке и попросил налить ему виски. Взял свой бокал, повернулся лицом к залу — и заметил нас.
        И ему это очень, очень не понравилось — то, что мы сидим рядом с Алексеем на диванчике слишком близко друг от друга, пьем шампанское и разговариваем. Коллеги так близко друг от друга не сидят, это правда. И не держатся за руки, а мы как раз этом сейчас и занимались — Алексей как-то незаметно подобрался к моей ладони и взял ее в свою. Я не сопротивлялась. Сейчас мне было все равно; атам — как карта ляжет.
        —Добрый вечер, — Симаков подошел к нам, явно намериваясь развеять зарождающуюся идиллию. — А вы, я вижу, неплохо устроились.
        Тон его был неприветлив, даже на грани недоброжелательности. Ах, ну конечно: Леша ведь встречается с его дочерью! Сейчас он уже, наверное, репетирует свою речь перед Настей: «Не смей больше приближаться к этому ловеласу! Он тебя погубит!» Что-то в этом роде. Нам теперь только Насти не хватает, — с неуместным злорадством подумала я, и чуть не вскрикнула: Алексей отдернул руку, словно обжегся, и стремительно поднялся с диванчика. Потому что по правому борту к нам подходила великолепная Настя, похожая на розовый бутон в каком-то полупрозрачном шифоне. Я увидела ее, обернувшись — поняла, что она к нам приближается, по радостному выражению лица Евгения Петровича, а также по виновато-радостному — Алексея. Настя смотрела на своего принца широко распахнутыми, полными недоумениями глазами.
        —Как здесь чудесно, папа, — произнесла девушка, не глядя на Алексея. Видно, заподозрила неладное и сразу принялась его наказывать.
        —Настюша, я думал, ты не придешь — у вас же вечеринка в институте сегодня, — словно извиняясь, сказал Алексей.
        —Да ну ее, — отмахнулась Настя. — Институт мы уже почти закончили, каждый о своих планах думает. Я приехала туда, немного побыла и так скучно стало. Вот и решила сюрприз устроить!
        И она улыбнулась слегка надменно, при этом с интересом рассматривая меня. И у нее я собираюсь отнять парня?! Которого даже не люблю, а пытаюсь экспериментальным путем выяснить с его помощью — есть ли доля истины в выражении «стерпится — слюбится»?! Между тем, юная Настя не производила впечатления «холодной расчетливой красавицы, достойной Юлькиной дочурке». Она просто наблюдала, как дальше будут разворачиваться события.
        Алексей тут же взял за руку свою возлюбленную, извинился, что они покидают нас, и они отправились занимать место за своим столиком — вечер вот-вот должен был начаться.
        Я грустно потягивала остатки шампанского, раздумывая, стоит ли отправляться на поиски «подходящей партии», или ну его. Потому что никакой расчет настоящую любовь не заменит. Потому что даже с самой распрекрасной «партией» явсе равно буду думать о Жене…
        Он все еще стоял рядом с диванчиком, на котором я восседала в гордом одиночестве (если не считать шампанского), и задумчиво посматривал по сторонам. Я, сначала исподтишка, а затем откровенно начала разглядывать его — слишком редко удавалось мне раньше получить такой шанс — роскошь смотреть на него, не отрываясь. Подтянутый, даже сухощавый, с резкими, немного неправильными чертами лица, — и все же, он был таким притягательным, что хотелось все бросить и на самом деле идти за ним пешком до самой Сибири, если понадобится. Странно, что его жена не видела этой внутренней силы, скрывающейся за внешним спокойствием и рассудительностью. Именно такая сила и влечет женщин, как огонь мотыльков.
        —Вы что-то сказали? — вдруг повернулся ко мне Евгений Петрович, и я смутилась. Неужели про мотыльков вслух произнесла?!
        —Нет, — я отчаянно замотала головой.
        —Можно возле вас присесть, Яна?
        О господи, он еще спрашивает! Да, да, сядь рядом со мной, возьми меня за руку, уведи меня отсюда и останься со мной навсегда! Вместо всего этого я просто сказала:
        —Я не против, Евгений Петрович.
        И подвинулась в самый дальний угол диванчика, сожалея, что он такой короткий.
        Мой шеф присел рядом, отпил своего виски, прокашлялся и спросил:
        —Извините за такой личный вопрос… Но что у вас с Алексеем?
        —Ничего, — испуганно ответила я. — Совершенно ничего. Просто сегодня… Только что… Ну, как только я пришла праздник, случилось что-то странное. Но потом очень быстро развеялось. Так, ерунда мимолетная. Это новое платье виновато, — неудачно пошутила я.
        —Вы действительно прекрасны в этом платье. Вам оно удивительно идет. Точно подходит под цвет глаз, прямо фантастика, — сказал он как-то сухо. Самое странное, что при этом он смотрел прямо пред собой, а не в мои прекрасные серо-голубые глаза. Откуда ему знать, какого они цвета? Мне стало не по себе, потому что расслабленное сознание сразу начало выстраивать версии: он знает, какие они, потому что они ему нравятся! Ну, мои глаза. И я вся в придачу.
        В этот миг он повернулся ко мне — и я поняла, что значит любовь с первого взгляда. Это происходит совершенно не так, как мы привыкли думать: вот идут себе не знакомые друг с другом люди по дороге, встречаются взглядами и — бац! — между ними вспыхивает любовь до гроба. Чушь. Любовь с первого взгляда — это когда ты уже знаешь человека, восхищаешься им и мечтаешь о нем, а потом в одно прекрасное мгновение взгляды ваши встречаются — и ты понимаешь, что он чувствует то же самое.
        Мы молчали и смотрели друг на друга.
        Я боялась шевелиться, дышать и даже думать.
        Вместо меня это все и даже больше сделала его жена. Юлия неожиданно возникла перед нами, чтобы развеять магию этого взгляда одним простым предложением:
        —Мне скучно. Когда уже веселье начнется? Ты не хочешь их поторопить? Все-таки, начальник какой-никакой.
        Евгений Петрович неловко поднялся, тихо сказал:
        —Извините, Яна, — взял под локоть свою жену и отправился, очевидно, «торопить», и еще долго были слышны ее недовольные визги, пробивающиеся сквозь музыку.
        Я разыскала Машку — она уже сидела вместе со своими коллегами из отдела, мое место было за их столиком, и я его, наконец, заняла. Все мне бурно обрадовались и начали нахваливать мою неземную красоту в новом платье (пиарщики, что с них возьмешь, у них сплошь гиперболы да метафоры). Сосед слева, остроумный и веселый завотделом Павел тут же начал за мной ухаживать. А сидящая справа Машка пристала с расспросами:
        —Ты где была? Я тебя искала, искала, да так и не нашла.
        —Да так, — неопределенно отмахнулась я.
        Подруга не смирилась с расплывчатым ответом и попыталась докопаться до истины, но тут очень вовремя начался вечер, и ведущий бодро прокричал в микрофон свое традиционное «Дамы и господа!»
        Все шло своим чередом — песни, танцы, цирк, еда и шампанское. Особенно шампанское, потому что меня ничего, кроме него, особенно не интересовало. Разве что Женя. Но я не могла думать о нем определенно, желая его или мечтая, чтобы он был рядом. Я просто думала: «Женя», и эта мысль жила во мне неотъемлемо, как часть меня — как мое сердце, или мое сознание, или я сама…
        А вот о его жене я думала вполне определенно. Определенно, я ее ненавидела всеми фибрами души, хотя и совершенно не понимала, что такое эти самые «фибры». А когда под зажигательные ритмы Бони-М народ пустился в пляс, а Юлия — впереди планеты всей, я начала думать о ней совсем плохо. Благодаря выпитому в неприличных количествах шампанскому я даже начала желать ей зла, что мне совершенно несвойственно. Я подумала: «Хоть бы ты упала и сломала ногу, зараза!»
        Вдруг по залу пронесся громкий визг: «А-а-а-а!», и на танцполе началась суета.
        —Что случилось? — спросила я у Машки, которая, конечно, тут же ринулась разузнавать подробности происшествия и только что вернулась к нам за стол.
        —Да царица Юлия на пол грохнулась, встать не может — скорую вызвали.
        —Ужас, — сказала я равнодушно. Хотя, конечно, странно, что мои недобрые мысли реализовались.
        —Но она хоть жить будет? — спросил со страхом Павел. Меньше всего ему хотелось, чтобы вечеринку сейчас прервали — он столько над ней трудился!
        —Да что ей станется. Скорее всего, просто ушиблась, дышит, злится, как обычно. Евгений Петрович настоял, чтобы вечер не прерывали. Он ее на диванчик отнес в ожидании врачей, — Маша отчиталась и предложила: — А давайте теперь потанцуем, что ли?
        Вот какой циничный сегодня мир — все, как один (даже я!) поднялись из-за стола и отправились выплясывать. А что? На то и новогодний корпоратив, чтобы от души веселиться!
        А спустя три сумасшедших танца Машка опять ушла за новой порцией информации. Вернулась и прокричала мне в ухо:
        —Перелом левой голени!
        —Что? — не поняла я.
        —Да ногу, говорю, Юлька сломала! Врач из скорой сказал — перелом голени! Левой!
        И тут до меня дошло.
        Это. Я. Виновата.
        Вернулась за стол, выпила еще шампанского и стала думать, вспоминая весь сегодняшний вечер, а также события последних дней.
        И то, что я вспоминала, мне совершенно не нравилось.
        Вернее, нравилось до поры до времени, пока не началось осознанное вредительство. Ну, как «осознанное родительство», только наоборот.
        Итак, что мы имеем? Папа к нам почти вернулся — и он захотел это сделать сразу же, как только я об этом подумала. Алексей проявил внимание — как только я пожелала. И даже появление Насти (и Ирочки в фойе!), и еще — о боже! Сломанная нога Юлии!
        Все, все происходило немедленно, как только я начинала этого хотеть. Мне стало страшно и любопытно одновременно. Ради чистоты эксперимента я пожелала устриц.
        Через минуту появился официант с блюдом, на которых были разложены морские деликатесы.
        —Оба-на, устрицы! Ничего себе! Их же в меню не было! — поразился Павел.
        Официант недоуменно посмотрел на него:
        —Уносить?
        —Здрасьте, вот еще скажете. Ставьте на стол, раз принесли!
        Устрицы мне были не нужны. Тогда я продолжила эксперимент и подумала: «Пусть Паша польет устрицы шампанским». Я принялась хладнокровно наблюдать, как под изумленными взглядами коллег Павел начать поливать моллюсков их своего бокала, при этом сам себе удивляясь.
        Я стремительно трезвела и сидела, оцепенев, на своем стуле, боясь еще чего-то пожелать. Совершенно очевидно, что мне на голову свалилась проблема в виде какой-то необъяснимой силы, или дара, или еще черт знает чего, но от «этого» необходимо было срочно избавиться. Я взяла сумочку, тихо пробралась к гардеробу, оделась, взяла такси возле отеля и поехала домой, чтобы не натворить еще какой беды.
        —Яна! Ты чего так быстро вернулась? — удивилась мама, открывая дверь. Даже не сострила по поводу моего раннего прибытия. Наверное, действительно расстроилась.
        —Да голова ужасно разболелась. Я и так достаточно развлеклась. Пойду прилягу.
        И даже уже расположившись в своей безопасной постели, я боялась своих мыслей. Возможность мгновенной реализации желаний — страшная вещь, хуже любого оружия и любой стихии. Совершенно непонятно, почему столько романтичных сказок и других прекрасных историй наворочено вокруг всевозможных волшебных колец и ламп, цветиков-семицветиков и прочих вещей, дарящих людям возможность без труда получать задуманное. На самом деле в этой возможности таится не счастье, а чудовище.
        Также неясно, почему эта беда со мной приключилась. Но срочно нужно было что-то предпринимать. И что же?! Направляться к врачу? К психиатру? Или к колдунам каким-то обратиться? К парапсихологам? Я никогда не верила во всю эту ерунду. Неужели теперь придется идти к шарлатанам и рассказывать, что со мной происходит?!
        В конце концов, лишь под утро я забылась тяжелым сном. К счастью, во время вечерних размышлений умудрилась не сдвинуть Землю с ее траектории и не наслать разрушительный тайфун на врагов родной страны. Потому что в утренних новостях ничего такого не было (я специально телевизор включила, чтобы новостную программу посмотреть).
        Но эксперимент осторожно продолжила. «Хочу сырников на завтрак», — подумала безобидное.
        Однако, вопреки ожиданиям, они меня не ждали.
        —А где сырники? — удивившись их отсутствию, спросила я у бабушки — она, по обыкновению, уже хлопотала на кухне.
        —И тебе с добрым утром, — ответила бабушка. — А ты их не заказывала, вот их и нет. Вон есть паштет печеночный — сделай себе бутербродик, яблочко возьми. А сырников нет, к сожалению. Но, если хочешь, — я мигом сделаю!
        —Да нет, не хочу, — почему-то немного разочарованно протянула я, обняла бабушку и сказала: — Спасибо за паштет!
        Была суббота, и я весь день упражнялась дома в попытках сотворить из воздуха кресло, цветок и кусок метеорита. Ничего не получалось. Ни одна моя мечта (даже такая страстная, как получить телефонный звонок от Жени) не сбывалась. Даже такая простая, как «хочу, чтобы пошел снег». Ну что может быть проще, чем снег в конце декабря? И все-таки, нечегошеньки у меня не выходило. Волшебная сила была утеряна. Это должно было меня утешить, но не утешило. Потому что я так и не получила ответ на вопрос: «Что же это было?»
        Глава 5
        Новый год наступил, и мы встретили его тихо и радостно — снова всей семьей. Папа постепенно, в течение нескольких дней, полностью перебрался к нам. Мама была на удивление ласковой, бабушка вообще боялась лишнее слово сказать, чтобы не спугнуть удивительную идиллию между «молодоженами», как она называла теперь маму с папой. Я лишних вопросов не задавала, — это дело мамы, выяснять отношения. Я же была рада и тому, что папа теперь с нами. И, что важно, — теперь он гулял с Жужей в плохую погоду, а не я.
        Праздники закончились, и пора было выходить на работу. История на вечеринке с моей временной всесильностью постепенно забывалась, и я решила пока что никому об этом не рассказывать. Может, так на меня повлияли звезды в тот день — мало ли, что могло случиться. Я не верю в волшебство, мистику и прочую ерунду, однако знаю и то, что наш мир до конца не изучен. Когда-то и электромагнитное поле казалось вымыслом, а землю считали плоской. Так что «происшествие», как я назвала про себя то, что со мной произошло, сможет быть вполне объяснимым с точки зрения науки лет эдак через триста. Или даже раньше. В любом случае, пока что нужно расслабиться и жить дальше. А вот если «происшествие» повторится снова, нужно будет куда-то обращаться за помощью. Но уж точно не к колдунам. В какую-то научную лабораторию, например…
        Я думала об этом, пока ехала в метро, и принятое решение насчет лаборатории пока что меня удовлетворило. Настроение улучшалось с каждой минутой. Все-таки, есть своя прелесть в возвращении к трудовым будням после долгого отдыха. Я опять встречу приятных мне людей, погружусь в работу, и, главное — снова увижу Женю.
        Он уже был в офисе, когда я пришла. Едва успела снять пальто, как дверь кабинета генерального директора отворилась, и Евгений Петрович возник на пороге, широко улыбаясь мне.
        —С добрым утром, Яна!
        —С добрым утром! — эхом отозвалась я. Только-только повесив пальто в шкаф, я еще не успела спрятаться на своем островке безопасности — за письменным столом, монитором, принтером — за всей своей секретарской баррикадой… И стояла, беззащитная, посреди приемной, безвольно опустив руки вдоль тела и глядя прямо в глаза мужчине моей мечты. Отчаянно хотелось выяснить — был ли правдой этот наш взгляд, это мгновенное притяжение, которое мы оба (я уверена!) ощутили две недели назад в «Скай Плаза»? Или это наваждение тоже случилось по вине какого-то непонятного чародейства?
        Он смотрел на меня молча, лишь улыбка дрожала в уголках губ. И я снова испытала это! Невидимая сила притяжения снова возникла между нами. Мы все еще сопротивлялись ей. Как же, директор и секретарша — что может быть банальнее? И у него — жена… Все эти образы проносились мимо, как космический мусор, а мы удерживали друг друга взглядом в нашем, только нашем гравитационном поле, понимая, что сейчас произошло. Не было ничего сделано, не было сказано ни слова. Но мы признались друг другу в любви, — такой сильной, что слова были бы просто лишними.
        Евгений сделал шаг мне навстречу.
        —Яна.
        И тут я запаниковала. Как мне теперь к нему обращаться?! «Женя»? Слишком фамильярно для рабочей обстановки. «Евгений Петрович»? Кошмар, мы ведь не в девятнадцатом веке!
        —Евгений… — сказала я и замолчала.
        Он подошел совсем близко — опасно близко! И произнес тихо:
        —Вот на этом вполне естественно сейчас остановиться. Можешь называть меня просто Евгением? Без Петровича? А то я себя каким-то стариком чувствую, — счастливо засмеялся он.
        —Ладно,… Евгений! — засмеялась я.
        Он протянул ладонь ко мне — и я вложила в нее свою руку.
        —Нам нужно поговорить, Яна. Давай поговорим?
        —Давайте, — согласилась я. Перейти на «ты» все же не смогла. Видно, Евгения это тоже смутило, и он смешно сморщил нос. Меня затопила волна нежности — никогда не видела у него этих жестов, таких… домашних, что ли…
        Пока мысли не завели меня слишком далеко, я с осторожным сожалением забрала свою руку и, наконец, спряталась на своем рабочем месте.
        А он взял свободный стул, присел на безопасном расстоянии — по другую сторону моего стола — и сказал:
        —Ты ведь понимаешь, что нравишься мне, правда? Очень нравишься. Давно… И хочу, чтобы ты это знала. Уже две недели хочу об этом сказать…с тех пор, как понял, что ты… ты тоже…
        Он вопросительно посмотрел на меня.
        —Да, — тихо ответила я. — Я тоже…
        Женя потер свой лоб, словно его терзали какие-то раздумья, и помолчал. Я тоже молчала: кто же в здравом рассудке попытается прервать такую хорошую речь?!
        Но она быстро закончилась:
        —Пока что я ничего не могу тебе предложить. Но скоро все изменится. Ты подожди немного, хорошо?
        И он быстро взял мою ладонь, безвольно покоящуюся на столе, поднес к своим губам и поцеловал кончики пальцев. А потом бережно вернул мою руку снова на стол. И улыбнулся.
        Меня словно обдало жаром на минуту. Как теперь можно работать, когда вокруг поют соловьи, цветут розы и светит солнце?! Однако телефонный звонок вернул меня к действительности, и мне пришлось ответить, а затем переключить звонок на кабинет директора:
        —Это вас, — с сожалением произнесла я.
        Он вздохнул, прошептал одними губами: «Спасибо!», и скрылся за дверью кабинета.
        Весь день я работала в каком-то исступлении — словно внутри меня завелся моторчик, и я не могла остановиться. Кода заходила в кабинет Евгения, и наши взгляды встречались — то лишь усилием воли заставляла себя отвести глаза в сторону. Я боялась, что кто-то посторонний поймает этот взгляд, и сразу все поймет — словно застал нас за чем-то в высшей степени неприличным…
        Алексей вел себя, как обычно — вот он уж точно пал жертвой наваждения! Мы, как всегда, перебрасывались какими-то ничего не значащими шуточками, и между нами снова довольно быстро восстановилось прежнее деловое приятное взаимопонимание.
        После обеда Евгений уехал, но неожиданно в офисе появился Гришин, и со словами: «Не ждали? А я вот решил снова заняться бизнесом!» опять занял свой кабинет. Мне это очень, очень не понравилось. Тем более, что пришлось снова выполнять его поручения — искать другой кабинет для Алексея, потому что Гришин намеревался снова воцариться в компании. Он тут же развил кипучую деятельность, возмущался, что «все идет не так», и требовал от всех отделов полного отчета за предыдущий год.
        Машка вытащила меня на перекур в зимний сад на крыше нашего офисного центра. Хоть я и не курю, но зимний сад люблю. Тем более, в нем такая мощная система кондиционирования, что любой дым рассеивается почти моментально. Я сварила кофе, мы взяли чашки и поднялись на один этаж по лестнице. Едва пристроившись на скамейке под большой пальмой, Маша нервно закурила и начала изливать душу:
        —Представляешь, этот Константин заставил меня поднимать все архивы. Почему меня? Есть же отдел кадров! Это не моя работа, вообще. Я институт управления закончила, между прочим!
        —А что именно вы ищете? — осторожно поинтересовалась я, отпив свой остывающий кофе. Все-таки, температура в зимнем саду была низковата. Как бы наши пальмы не позамерзали.
        —Да какую-то ерунду двадцатилетней давности, — отмахнулась рукой Маша. — У нас, оказывается, все бухгалтерские книги хранятся в кладовке со времен царя Гороха. Ну, то есть с момента основания фирмы.
        —А почему не в бухгалтерии? — недоуменно спросила я. — И вообще, почему не бухгалтерия этим занимается?
        —Да черт его знает! Он вообще сказал, чтобы я помалкивала. Что нужно ему принести все книги за девяносто пятый — девяносто седьмой годы. Сам бы и рылся в своей кладовой!
        —Почему, кстати, сам их не ищет? Если они так важны? — продолжала недоумевать я.
        —Почему, почему! Ты же знаешь нашего Костю! У него страсть к аккуратности на грани патологии. Думаю, психиатрам тут есть над чем поработать… А ты в кладовке архивной была?
        —Была. Я сама документы в архивы и складываю, — уверенно сказала я. — Вроде все там в порядке было, когда последний раз заглядывала.
        —Ты про комнату рядом с серверной? Так это не тот архив. Рядом с серверной — архив с двухтысячного года. А за бытовкой, — где уборщицы хранят свои принадлежности, химию всякую, — есть еще одна комнатка, без окон, без дверей. Не, ну с дверью, конечно. Там всякое барахло кучей свалено, даже не представляю, кто такое устроил! Наверное, старый завхоз во время переезда в двухтысячном!
        —Маша, не отвлекайся на завхоза, он давно уволился, — давай ближе к кладовке, — попыталась я вернуть Маше нить беседы.
        —Ну да, как же, уволился, — наверняка из-за запоев выгнали! Ну так вот, среди сломанных стульев, древних мониторов размером с холодильник и прочей рухляди есть несколько больших мешков с бумагами. Там все подряд — договора, доверенности, расписки какие-то дурацкие, акты, налоговые… И среди всего этого хлама мне надо найти чертовы бухгалтерские книги. Ты не представляешь, как там пыльно! — пожаловалась Маша.
        —А знаешь, что? Давай я тебе помогу, — предложила подруге.
        —Да нет, я сама. Костя меня прибьет, если узнает, что я кому-то рассказала.
        —И откуда же он узнает, по-твоему? — хмыкнула я. — Он хоть и создает теперь видимость кипучей деятельности, но обеденный перерыв у него всегда длится часа три. Вот в этот перерыв мы все и сделаем!
        —Правда? — Маша явно колебалась. Ей не хотелось и дальше в гордом одиночестве дышать пылью в унылой кладовке.
        —Конечно, правда! — заверила я подругу.
        Меня даже не мучили угрызения совести, что я подругу, по сути, обманываю. Потому что обязательно об этом скажу одному человеку — Жене. Я сопоставила рассказ Ирины Николаевны с электронным письмом про швеллер и внезапным трудовым рвением Гришина. А затем и пропажу третьего партнера, неведомого Мити, с тайными поисками архивной бухгалтерии. Хотя никаких выводов сделать пока не могла, но четко понимала, что дело нечисто. Очень, очень нечисто. А значит — слишком серьезное, чтобы не рассказать о нем Евгению.
        Где-то в 13 —10, когда коллеги уже разошлись на перерыв, я пробралась в кладовку. Правда, все равно следила, чтобы меня никто не увидел, и присоединилась к подруге. Она была рада пожертвовать даже обедом, чтобы только поскорее разобраться с бумагами.
        В кладовке на самом деле царил поразительный беспорядок. Не хватало только живописной паутины по углам и пауков размером с кулак. А так все напоминало декорацию к какому-нибудь леденящему душу триллеру типа «Восставшие зомби из кладовки». В одном из мешков я даже нашла тряпичного клоуна без одного глаза. Жуть. Наверное, кто-то из сотрудников в спешке переезда случайно бросил к бумагам детскую игрушку. Мы с Машкой немного повеселились, пугая друг друга клоуном, и продолжили наш скорбный труд.
        —Ура! Нашла! За девяносто шестой год, — радостно вскрикнула Маша. Но за остальные годы, вопреки нашим ожиданиям, книг в этом мешке не было. Пришлось рыться дальше, пока, наконец, не нашлись они все.
        Теперь мне предстояло как-то выпросить у Маши разрешение, чтобы книги я передала Гришину сама. И как я это сделаю, учитывая Машкино патологически развитое чувство ответственности? Да еще страх перед неприятным Гришиным?
        Тут мой взгляд упал на валяющиеся на пыльной полке баночки с чернилами для струйных принтеров — были когда-то такие. Коварное решение созрело мгновенно. Я мысленно произнесла: «Прости, дорогая Маша, я куплю тебе новую блузку!!!». Потом подошла к полке и принялась рассматривать баночки, словно видела их впервые.
        —Маш, не знаешь, что это?
        —Понятия не имею, — Маша приблизилась ко мне на необходимое расстояние и тоже начала разглядывать упаковки, пытаясь прочесть мелкие надписи на этикетке.
        Я быстро открыла одну из баночек и нарочито неловко повернула ее в сторону Машки. Мы закричали одновременно:
        —Бли-и-и-ин, моя блузка! — раздался отчаянный, полный горечи и страдания вопль подруги.
        —Простии-и-и-и! — такой же громкий, но с плохо скрываемой радостью, мой.
        Потом мы некоторое время молча смотрели, как на белоснежной Машкиной блузке, прямо на самом центральном месте — на груди — расползалось ярко-голубое пятно краски.
        —Маша, прости, я тебе новую блузку завтра же куплю, — пролепетала я. На Машу было жалко смотреть: на глазах слезы, на руках пыль, на груди пятно. Я взяла подругу за руку и вывела в соседнюю комнатушку. Там, к счастью, был умывальник, я вымыла свои руки, пошутив при этом:
        —Машка, гляди: два на два, на руках синева!
        —Она еще и шутит! Тоже мне, героиня сериала «Светлячок»! — недовольно проворчала Маша, роясь в имуществе техничек в поисках более-менее приличной спецодежды — нужно ведь было чем-то прикрыть нагое тело. Испачканные блузку с лифчиком она уже сняла и бросила на пол. Вряд ли их можно будет еще использовать.
        —Маш, я и белье тебе куплю, — виновато сказала я.
        —Да ладно, я сама куплю. Зарплата позволяет, к счастью. Ты же не хотела…

«Хотела, да еще как! Прости, подруга, за обман!» — снова мысленно взмолилась я.
        Она как раз нашла какой-то необъятный темно-синий халат, и обмоталась им почти два раза:
        —Смотри, какая моделька. Он совершенно новый, на нем даже бирка есть, — похвасталась Машка. Вот за что я люблю подругу — она всегда найдет светлые стороны в любом приключении!
        —Но в таком наряде я могу разве что до гардероба дойти, да и то перебежками. Кстати, может ты, как провинившаяся сторона, мне сюда шубку принесешь? Под дверь уборщицкой?
        —Ладно, — с готовностью произнесла.
        —И сумку, она в отделе стоит. Встреч на сегодня нет, а ты Павлу передай, пожалуйста, что я срочно уехала домой, у меня типа кран прорвало.
        —Конечно, — продолжала радостно соглашаться я.
        —Стоп!!! А книги? — внезапно вспомнила Маша о главном и тут же погрузилась в отчаяние.
        —Да не беспокойся ты, я все передам Гришину.
        —Нет! Нельзя! Он же говорил — никому ни слова!
        —Маша, я сейчас возьму пакет, пленку и скотч. Ты их сама запакуешь, заклеишь и даже подпись свои по углам поставишь, чтобы было видно, что никто эти документы, кроме тебя, не видел. А я Гришину их передам и легенду о сломанном кране расскажу, — я все так красиво разложила по полочкам, что даже загордилась: всемнадцатом веке мне бы цены не было при каком-нибудь королевском дворе. За умение плести интриги. Или сейчас — в политике.
        Точно, во мне умирает великая интриганка, — Машка немедленно согласилась на мой план.
        Я рысью сгоняла за Машкиными вещами и прочими нужными штуками для упаковки. Подруга передумала надевать халат, а набросила сразу шубу на голое тело.
        —Машка, ты выглядишь страшно эротично — джинсы, шуба, сапоги на каблуке. Тебе бы на свидание…
        —Точно! — вдохновилась Машка. — Сейчас Егору позвоню, пусть словно на встречу срочную отправится… К себе домой. А потом я к нему приеду. Словно я его новая соседка и забыла ключи… Поиграем!
        Ее уже не волновала ни испорченная одежда, ни документы. Мы быстренько запаковали книги — получился довольно увесистый пакет. Блузку с лифчиком Маша сунула мне в руки со словами: «Избавься от этого!». И убежала к своему Егору. А я взяла тяжеленный компромат на Гришина (в том, что это компромат на Гришина, я нисколько не сомневалась) и отправилась в свою приемную — звонить Евгению и срочно предавать ему документы.
        Глава 6
        К счастью, Гришин еще не появился. Алексей был пока не месте, — ему приходилось временно делить кабинет с Гришиным. Сказала Алексею, что уезжаю по поручению Евгения Петровича, девочки на рецепшн пока что смогут телефон сразу на него переключить. Алексей был человеком молодым и не придавал никакого значения формальностям. И это правильно!
        Женя долго не снимал трубку. Наконец, ответил:
        —Алло.
        —Евгений… Петрович, — по привычке добавила я отчество. Впрочем, сейчас было не до этих условностей. — Мне нужно передать вам очень важные документы. Срочно.
        —Яна, — теплота в его голосе ощущалась даже на расстоянии. — Я сегодня в офисе не буду, у меня дела в городе.
        —Это очень, очень важно, — горячилась я.
        Встала из-за стола, отошла подальше — к самому окну, и прикрыла трубку рукой, чтобы кто-нибудь случайно меня не услышал:
        —Думаю, это связано с тем письмом… про швеллер, и Маша по поручению Гришина искала эти книги, но я их забрала и должна показать вам!
        —Стоп, не спеши… Какая Маша?
        —Да Резниченкова, из пиар-отдела… Неважно. Главное — срочно вам эти книги отдать!
        —Какие книги, Яна? — мягко спросил Симаков.
        —Бухгалтерские. Их Гришин приказал Маше тайно найти. За девяностые годы. За несколько. Пришлось ее краской облить, чтобы получить документы, — продолжала я горячиться.
        —Кого облить краской? Не совсем тебя понимаю, — вздохнув, признался Женя. — Ладно, ты вызывай такси и подъезжай в отель «Хаятт», номер пятьсот два, я тебя тут жду.
        —Окей, — обрадовалась я. Почему, кстати, он в гостинице? Что происходит?
        Я доехала очень быстро. Портье спросил, к кому я так спешу; яназвала номер и свое имя, он удовлетворенно кивнул:
        —Вас ждут, поднимайтесь на шестой этаж.
        Я постучала в дверь — она сразу же открылась. На пороге стояла Юлия. Увидев меня, она подняла идеальную правую бровь (левая, конечно, тоже была идеальной, но это у нее прием такой — поднимать одну из них, выражая этим удивление вместе с презрением) и изрекла куда-то в сторону:
        —К тебе секретарша приехала.
        —Здравствуйте, — пытаясь сохранять достоинство, сказала я. — Позвольте пройти.
        Юлия умудрилась загородить собой и своей шубой вход в номер, и я никак не могла протиснуться.
        —Как вас зовут? — спросила королевна.
        —Яна, — к тому времени я уже проникла внутрь, встретилась взглядом с Евгением и сразу почувствовала себя гораздо увереннее.
        —Приехали, Яна, скрасить одиночество скучающему шефу? — насмешливо произнесла она, бесцеремонно разглядывая меня с головы до пят.
        —Что? — недоуменно переспросила я.
        —Перестань, Юлия, это не смешно. Мы уже поговорили, и, кажется, обо всем договорились. У меня работа. До свидания, — вежливо попытался выпроводить свою вторую половину Евгений.
        —Ах, рабо-о-о-та… — протянула она, явно намекая на двусмысленность будущих занятий своего мужа. — Ну-ну.
        Внезапно на ее лице отразилась целая гамма чувств — клянусь, я заметила среди них даже надежду!
        —И долго вы будете своими делами заниматься? У меня еще один вопросик есть.
        —Долго, я позвоню тебе, когда освобожусь, — ответил Евгений. Она, наконец, ушла, обдав нас на прощанье ароматом своих — кстати, отличных, — духов и взмахнув шубой, словно ведьминой метлой.
        Я облегченно вздохнула и осмотрелась. Номер был просторным и солидным, мы находились, судя по всему, в гостиной. Я не стала задавать вопросов. Евгений помог мне снять пальто, и мы присели за письменный стол у окна. Я распаковала книги и начала свой рассказ, сбиваясь все меньше и меньше.
        Наконец, изложила все, не упустив ни одной детали — описала и странный звонок сразу после того, как переслала письмо про швеллер. И свою встречу с Ириной Николаевной. И сегодняшние поиски бухгалтерских документов. И, конечно, свои подозрения высказала.
        Евгений слушал меня очень внимательно, не перебивая, и постепенно мрачнел по ходу рассказа. Когда я закончила, он немного помолчал и начал, в свою очередь, откровенно рассказывать мне:
        —Все это довольно странно. Похоже, Дима нашелся, — он коротко и грустно засмеялся. — … У меня всегда было ощущение, что Дмитрий не пропал, а специально уехал, словно сбежал, скрылся… Но я не мог понять, почему?! У нас никакого особого криминала в бизнесе не было. Ну, как у всех, по мелочи — наличка, то да се. Но преступлений уголовных, из-за которых люди прячутся за границей — не было и близко! Бизнес шел хорошо, появились серьезные деньги, и вдруг он исчезает…
        —Не знаю, каким образом, но, возможно, эти документы прольют свет на те давние события, — тихо сказала я.
        —Да, ты права, Яна — давай посмотрим, что, и, главное, кто тут намутил…
        —А что искать, Женя? — просила я. Потому что бухгалтер из меня был примерно такой же, как и строитель. То есть, никакой.
        Он улыбнулся — наверное, из-за «Жени», осторожно прикоснулся к моим волосам:
        —Яна, ты и дальше меня так называй. По крайней мере, когда мы не в офисе.
        Я улыбнулась. И приступила к изучению документов, следуя подсказкам Евгения. Начали всплывать очень странные вещи — в некоторых сделках цифры явно не сходились, и, по словам Жени, это были как раз те дела, которые вел Гришин. Мы сидели за столом уже достаточно долго — наверное, около часа; становилось жарко, на жестком стуле было неудобно. Я сняла сапоги и перешла в кресло со своей частью бухгалтерской отчетности. Поджала ноги под себя и устроилась в нем так уютно, как дома, когда читаю книжку. Женя тихо улыбнулся мне; но сам остался за столом. И правильно сделал, а то кто знает, чем бы все закончилось, если бы он ко мне в кресле присоединился! Я прогнала фривольные мысли прочь: сейчас они были неуместны.
        В дверь номера резко постучали, и мы одновременно обернулись.
        —Ты кого-то ждешь? — почему-то шепотом спросила я.
        —Нет, — тоже шепотом ответил Евгений.
        Дверь открылась — она была, оказывается, не заперта. И на пороге вновь возникла Юлия. Шуба на ней была распахнута, словно она бежала и запыхалась. В руках Юлия осторожно держала какую-то небольшую коробку.
        —У меня к тебе осталось несколько вопросов, — сказала она и стремительно прошла в комнату.
        —До чего у вас тут темно, даже странно — важные дела в полутьме решаете, — добавила Юлия, подходя к окну. Затем распахнула шторы: — Так-то лучше!
        —Что ты хотела спросить? — спокойно обратился к ней Евгений.
        —Да ничего особенного. Просто забыла выяснить, кому лодка достанется.
        —Господи, Юля, зачем тебе лодка?! Ты рыбу ловить будешь, что ли? Но если хочешь, забирай, — отмахнулся Женя, словно от назойливой мухи.
        Я ничего не понимала. Разве что… разве что это было похоже на развод! В смысле, развод супружеской пары. Расторжение брака, если быть совсем точным. И раздел имущества в виде лодки! Так вот почему Евгений в гостинице…
        Я сидела в своем кресле, не шевелясь, и при этом надеясь остаться незамеченной. Юлия расхаживала по номеру, заглядывая во все комнаты, прижимая к груди свою загадочную заветную коробочку и предаваясь воспоминаниям:
        —А мне она дорога как память! Когда-то мы на этой лодке вместе на острова катались!
        —Юлия, давай потом все обсудим. Сейчас не время наши личные дела обсуждать.
        —Почему? — удивилась Юлия, снова приподняв правую бровь. Наверное, это у нее действительно коронный прием. — Все равно рано или поздно вся твоя фирма узнает, как ты с родной женой обошелся!
        Женя поморщился, но снова попытался воззвать к ее здравому смыслу:
        —Лучше, чтобы поздно… Юля, прошу тебя: вернемся к разговору позже. У нас на самом деле важные дела.
        Она внезапно остановилась рядом с креслом, угрожающе нависая над моей головой. Потом сказала, обращаясь ко мне:
        —Забыла, как вас зовут, но что-то не так с замком на вашем платье. Приподнимите, пожалуйста, волосы, я поправлю, — неожиданно вежливо предложила заботливая Юлия.
        Справедливо подозревая подвох, я обернулась, подняв голову — она хищно уставилась на меня, на губах играла еле уловимая саркастическая ухмылка. Ну уж нетушки, сама со своим замком справлюсь! Мое черное офисное платье-футляр действительно было уже не новым, змейка вполне могла сломаться. Я завела руки за голову, приподняла одной рукой волосы, а другой нащупала замок, немного расстегнула его. Все было в порядке. И, едва начав его застегивать, я внезапно поняла, что что-то произошло… Что-то ужасное! А-а-а-а!
        Эта гадина резко открыла свою коробку и высыпала мне за отворот платья и на голову пауков! Много пауков!!! Это их она притащила!!! А-а-а!
        Я вопила, как резаная, вскочила со своего кресла и отчаянно трясла головой, пытаясь сбросить мерзких насекомых. Холодея и вздрагивая от отвращения, чувствовала, как эти твари ползают по моему телу под платьем. Я пыталась дрожащими пальцами достать пауков из волос, они запутывались… Едва нащупав очередное омерзительное создание и почувствовав, как оно перебирает своими волосатыми лапками, я принималась орать с новой силой.
        —Да ты вообще с ума сошла! — закричал, едва сдерживая себя, Евгений. Он помогал мне вынимать пауков из волос. А его жена, хладнокровно полюбовавшись несколько секунд результатами своего злодеяния, села на метлу и улетела. То есть, взмахнула подолом шубы и ушла, радостно хлопнув дверью.
        Пауки ползали по мне и не собирались расходиться.
        —Под платьем, — сдавленным голосом, едва сдерживая тошноту, сказала я.
        Женя решительно расстегнул молнию на платье и сказал:
        —Снимай его, иначе не избавиться от тварей.
        Хорошо, что Евгений быстро успокоился, — он помог мне выбраться из платья и деловито снимал с моего тела пауков, собирая обратно в брошенную Юлией на пол коробку. Я вздрагивала от отвращения, и, когда последнее насекомое покинуло меня, я изможденно прислонилась к Жене. Он осторожно обнял меня, поглаживая по волосам, и тихо приговаривая:
        —Все уже хорошо… Прости, прости, Яна… Все хорошо…
        По моим щекам покатились слезы. Я так давно мечтала об этой сцене — Женя обнимает меня, а я прижимаюсь к нему, зная, что никакая сила в мире нас не разлучит… И даже не догадывалась, что это все-таки осуществится — но в таком причудливом антураже!
        Я потянулась к нему — и поцеловала. Поцеловала, словно это был первый поцелуй в моей жизни, первый поцелуй во всем мире…Он ответил, и мне кажется, мы целовались вечность. А потом он осторожно отстранился:
        —Прости, милая, я не могу сейчас. Я очень этого хочу — больше всего на свете, но… Ты, наверное, удивишься тому, что я скажу… Но я все еще женат. Да. Вот такая история. Такой вот я… старомодный.
        Мне хотелось плакать, и не знаю, от чего больше — от досады или от умиления. Встречаются же в наши дни такие ископаемые! Женат! Да он женат на ведьме. А это не считается.
        Но, конечно, вслух я всего этого не говорила. Молча оделась, собрала волосы в пучок — на такой случай в сумке всегда есть заколка. И из потенциальной страстной любовницы снова превратилась в первоклассную секретаршу.
        —Итак, на чем мы остановились? — деловым голосом спросила я.
        —Присядь, пожалуйста, — попросил Женя. Опустился в соседнее кресло и сказал:
        —У нас давно отношения не ладятся. Но я старался семью сохранять ради дочери. А потом ты появилась. Такая умная, понимающая, добрая и красивая… Совсем… другая. Такая, как, оказалось, я всю жизнь ждал и не верил, что бывает такое… Когда я с тобой разговаривал, то удивлялся: неужели мужчина и женщина могут так легко понимать друг друга? Быть такими похожими… Помнишь, мы даже шутки друг за друга заканчивали?
        Конечно, я помнила. Я тоже всегда этому поражалась. И этих разговоров, которые постепенно стали нашим своеобразным ритуалом, всегда ждала. По окончании рабочего дня, когда расходились сотрудники и посетители, а трудовой накал уже сходил «на нет», Евгений — тогда Евгений Петрович — выходил в приемную. Я делала некрепкий американо с молоком, ему и себе, мы выходили на небольшой балкончик, который примыкал к приемной. Я никогда не видела, чтобы раньше там кто-то отдыхал или наслаждался видом. Но мы облюбовали его для вечерних разговоров. Мы разговаривали там почти каждый день. О кино, о книгах, о жизни, о друзьях…
        Эта традиция установилась случайно. К тому времени я проработала в компании уже месяца два, и однажды пришлось задержаться на работе: мы готовили большую сделку, покупали завод за границей, а я помогала юристам с бумагами. Было уже около восьми вечера. В приемную зашла уборщица тетя Муся:
        —Яна, у вас тут уже можно убирать? Все разошлись?
        —Пока не все, я и Евгений Петрович еще. Спрошу сейчас у него — может, уходить собирается.
        Он планировал еще поработать, но кабинет освободил, заявив:
        —Не работать же тете Мусе ночью! А мы, пока чистота наводится, как раз перерыв сделаем. Под легкий капучино — а, Яна? Не против?
        Я сварила кофе, Евгений поблагодарил меня и взял свою чашку, затем подошел к огромному окну в приемной, открыл сбоку дверь и вышел на балкон. Я отправилась вслед за ним — и пожалела, что не выходила сюда раньше. С балкона открывался изумительный вид на центр города, на крыши, на кроны деревьев, на купола, дома и, вдалеке — на серебристую реку. Мы облокотились на балконный парапет и заговорили — впервые заговорили не о делах, и я даже не помню, с чего тот первый разговор начался. На дворе стоял свежий, влажный, остро пахнущий весной апрель. Кофе был вкусным и горячим. А мой собеседник — умным и веселым философом. Тетя Муся давно ушла, кофе был давно выпит, а апрель начал укрываться полупрозрачной пеленой сумерек. А мы все говорили и не могли наговориться. У меня было такое ощущение, словно я встретила давно потерянного лучшего друга, и мы, заканчивая один за другим фразы, шутки, и даже экспромты, наслаждались этой встречей.
        Постепенно я поняла, что нуждаюсь в этих невинных, и в то же время очень интимных разговорах на балконе. Я задерживалась на работе все чаще; иЕвгений, заметив, что я еще в офисе, всегда предлагал:
        —Ну что, Яна, — легкий капучино и приятная беседа?
        Казалось, он тоже ждет этих встреч. Наверное, из-за наших разговоров я и полюбила его. Конечно, я помнила…
        —Но я не думал тогда о разводе, — продолжал Женя, и мне пришлось вынырнуть из воспоминаний и вернуться к действительности. — Вернее, понимал, что наш брак уже давно — не брак в истинном понимании. Мы были чужими, словно существовали в параллельных вселенных, которые пересекались лишь в точке совместного быта. Да брак наш, впрочем, с самого начала был таким, мы слишком быстро поженились, толком не узнав друг друга.
        Тогда мы как раз затеяли с ребятами серьезно расширить фирму, превратив ее в «компанию», это звучало солидно и нам очень хотелось всем показать, чего мы достигли всего за несколько лет.
        Для начала пригласили на постоянную работу маму моего одноклассника Ирину Николаевну — она уже тогда была для меня Николаевной… А второго бухгалтера приняли по объявлению — выпускницу экономического факультета Юлю. Мою нынешнюю жену. Ну, и у нас все с ней очень быстро закрутилось… Правда, мне одно время казалось, что ей Дмитрий нравится, но потом он уехал — мы думали, пропал… И женат он был, и ребенок еще… Не знаю, почему весы так быстро в мою сторону склонились, да и не хотел знать, она была чертовски красивой. Не ревнуй, Януся, — тут ключевое слово «чертовски»!
        Да и мысли были заняты не размышлениями о том, подходим ли мы друг другу, а совсем другим — раскруткой бизнеса, поисками Дмитрия… Потом Настя родилась, и я просто начал жить, как жил — семья есть, как у всех, и ладно.
        —Так почему вы сейчас разводитесь? — спросила я.
        —Она меня обманула, — просто признался Евгений. — Ну нельзя жить с человеком двадцать лет и скрывать то, что его друг жив и здравствует!
        —Какой друг? Она что, про Дмитрия знала? — удивилась я.
        —Представь себе! Знала. Я искал его несколько лет, даже во Францию мотался не раз, — а она хладнокровно за этим наблюдала. Ну как такое возможно? Жена — это лучший друг в моем представлении, а не сторонний наблюдатель, не враг…
        Я понимала, о чем он. То есть понимала чисто теоретически, потому что сама еще замужем не успела побывать. Но была твердо уверена: если все-таки когда-нибудь решусь вступить в брак, то мой муж будет, в первую очередь, отличным другом. Лучшим моим другом. Страсть, любовь — конечно, тоже! Но без дружбы любая, даже самая неистовая страсть быстро превратиться в пепел — первые же проблемы уничтожат ее, и «неземная любовь» развеется, словно дым.
        —Мне стало это известно случайно. После того самого письма про швеллер, — грустно улыбнулся Женя.
        —Кстати, кто такой Д.С.? — некстати спросила я.
        —Дмитрий Сергеевич. Чернов. Пропавший Митя. На данный момент известно следующее. Дмитрий уехал по каким-то там только ему известным мотивам — я пока что с ним даже не разговаривал, он на связь не выходит, а мне уже и объяснений требовать как-то не хочется. Но Константин знал, что с ним все в порядке, И Юлия тоже. Правда, вот Косте я не удивляюсь — это в его стиле, информацию от партнеров скрывать. Но я-то об этом давно знаю, и мы как-то умудрялись работать вместе все эти годы.
        —Как же, работать, — не удержалась я и вставила свое мнение о работе Константина.
        —Ну, он соучредитель, в свое время благодаря ему мы накопили первоначальный капитал… Правда, эти документы, которые ты привезла, ставят под сомнение его заслуги… тут надо разбираться.
        —Так почему Дмитрий все эти годы молчал, а только теперь дал о себе знать, да еще посредством какого-то дурацкого письма?
        —Не знаю, — честно признался Женя. — Письмо — наверное, своеобразная шутка. Но он все равно написал Косте, а не мне; причем написал так, словно хотел, чтобы я это письмо получил и обо всем догадался.
        Я задумалась. Странно. Через столько лет ничего не бывает случайно. Наверняка, есть какая-то причина у этого «взрыва из прошлого». И сейчас мы тоже будем это выяснять, изучая бухгалтерские книги…
        Мы просидели над ними до глубокого вечера. Вскрылись очень интересные факты. Львиная доля прибыли с некоторых сделок почему-то всегда переводилась на какую-то фирму «Аманта». Это название Евгению ни о чем не говорило, и он хмурился все больше и больше.
        Только раз нас потревожил телефонный звонок — от Константина. Но я ему рассказала байку про кран в Машкиной ванной, а затем — про свой внезапно разболевшийся зуб (хорошо, что зубов у меня много, а то это уже второй фиктивный поход к стоматологу за последний месяц). И я клятвенно заверила Гришина, что документы у меня, и я их завтра привезу утром в офис. Хотя на самом деле Евгений планировал идти с этими книгами к аудиторам — мы накопали в архивной отчетности столько махинаций, что Косте светило бы лет десять, если бы прокурор увидел эту бухгалтерию прежде, чем аудиторы. Ведь тогда директором был Гришин, и его подписи стояли под сомнительными договорами…
        Мне пора было уезжать домой — я смертельно устала и от работы, требующей концентрации, и от новой информации, и от чужой личной жизни, которая удивительным образом соприкоснулась с моей.
        —Пока, — сказала я уже у двери своей квартиры Жене, когда он проводил меня до дома. Мы шли пешком от самой гостиницы. Дорога заняла больше часа, но в сопровождении такого мягкого света полной зимней луны, тихого снега и всегдашней нашей беседы время пролетело приятно и незаметно.
        —До завтра, — ответил Женя, сжимая мою ладонь в своей руке. Он снова поцеловал кончики моих пальцев. — Я задержусь с утра, ты там держи оборону…
        Конечно, буду держать — хоть это и будет нелегко. Ведь завтра — его день рожденья!
        Глава 7
        Да, сегодня — день рождения Жени. Я достала из шкафа свое серо-голубое платье — конечно, я надену именно его, свое платье для особенных дней. Правда, когда я надевала его в первый и пока что единственный раз на новогоднюю вечеринку, все не слишком удачно получилось.
        Но теперь — я уверена! — все будет иначе.
        В приемной меня уже ждал курьер. Он протянул большой желтый плоский пакет с надписью «для Евгения Симакова». Я расписалась, села за свой стол и начала с интересом рассматривать пакет. Без опознавательных знаков — ни обратного адреса, ни марок, ни штампа компании-отправителя. Мне было любопытно: кто же отправил такое засекреченное послание? Но наверняка, разгадка таилась внутри, и я отложила конверт до того времени, когда приедет Женя.
        В дверь приемной то и дело заглядывали сотрудники из разных отделов, интересуясь, приехал директор или все еще задерживается. Несмотря на то, что компания наша построена как бы в европейском стиле, дни рождения отмечаются все еще в славянском, особенно день рождения Симакова. С утра начинается паломничество поздравителей — они идут в директорский кабинет с цветами и подарками нескончаемым потоком. Симаков пытался пресечь это безобразие, но общую мысль выразила тетя Муся: «Не обижайте людей, Петрович. Они таким образом выражают свою благодарность», — глубокомысленно произнесла она, занося в кабинет очередную вазу с водой для новых букетов. Евгений Петрович как раз вслух размышлял, как вежливо запретить подчиненным поздравлять его в день рождения. «Они решат, что вы их не уважаете, не хотите с ними дела иметь», — продолжала излагать странную логику своих мыслей тетя Муся. «И потом, если вы свой день рождения отмечать запретите, все решат, что им тоже нельзя. И обидятся!» О, да. Отметить день рождения с коллегами — это неизбывная славянская забава, и останется таковой, наверное, навсегда, какие бы
передовые идеи не двигали бизнес.
        Поэтому все осталось, как есть. Я сообщала поздравляющим, что директор будет к двенадцати, и постепенно установилось затишье. Но тут в приемную влетела Машка, грохнула мне на стол тяжеленный свадебный каталог и радостно сообщила:
        —Мне Егор предложение сделал! Давай платье выбирать!
        Каждая девочка лет с четырнадцать мечтает о свадьбе, продумывая подробный сценарий, вплоть до того, стоит ли выпускать голубей в кульминационный момент обмена клятвами на украшенной белыми розами лужайке. И даже рассчитывая, сколько времени до этого их не следует кормить, чтобы перепуганные птицы не «украсили» свысоты праздничные наряды гостей. Но самое, конечно, главное, — это платье! Поэтому мы с упоением углубились в изучение каталога. И не заметили, как в приемную вошел Гришин и резко спросил:
        —Где документы? Я вижу, вы обе бодры и полны сил, — и он протянул руку в нашу сторону. Наверное, чтобы я или Маша вложили в нее пресловутые бухгалтерские книги.
        —Их нет, — сказал я, холодея от страха.
        —И где же они? — начал заводиться Гришин. Мне казалось, что сейчас он меня ударит — таким грозным стал его взгляд, и без того не слишком приветливый.
        —У… у меня дома. Я забыла пакет. Случайно.
        —Забыла?! Да ты в своем уме? А ты как могла их ей отдать? — обратился он уже к Маше. — Я же четко сказал — документы мне лично в руки! Ты уволена! А ты — быстро за документами домой, чтобы через полчаса была в офисе! — он ушел в свой кабинет, хлопнув дверью.
        Последняя фраза, очевидно, относилась ко мне. А предыдущая — про увольнение — к Маше. Она стояла ни жива ни мертва, готова расплакаться.
        А я была в отчаянии. Маша! Книги! Женя! Господи, хоть бы все это было неправдой, хоть бы всего этого не происходило и Гришин о своих чертовых книгах попросту забыл!
        —Яна, мне американо, — внезапно раздался голос Константина из переговорного устройства, и мы с подругой одновременно вздрогнули и переглянулись. Какой еще американо в такой критический момент?!
        —Сейчас, — ответила я.
        Приготовила кофе и, опасаясь, как бы он не выплеснул его на меня с криками: «Где мои документы?!», занесла в кабинет Гришина.
        —Спасибо, — буркнул он, не отрываясь от монитора. — Симаков когда приедет, не говорил?
        —Говорил, — осторожно ответила я. — Будет ближе к обеду.
        И затем, осмелев, спросила:
        —Так мне ехать или нет?
        —Куда? — удивился Гришин.
        —Домой?
        —Зачем? — поразился он пуще прежнего.
        —За документами! — я решила сразу выложить все карты на стол.
        —За какими еще документами? — Константин, как и ожидалось при его дурном характере, начал свирепеть. А я, радостная, быстренько скрылась за дверью.
        —Маш, кажется, его амнезия накрыла, — сообщила я шепотом подруге, которая все еще стояла в приемной, как неприкаянная.
        —Хочешь сказать, он все забыл? — недоверчиво спросила она, утирая слезы.
        —Похоже на то. Ты бы ему на глаза показалась, чтобы проверить — уволил он тебя или нет.
        Пока Машка раздумывала, какой повод ей придумать для визита к первому вице-президенту нашей компании (так теперь Гришин изволил именоваться), он сам вышел из кабинета.
        —О, Резниченкова, и ты тут. А что у нас с восьмым марта? Праздник будет? — и неожиданно подмигнул. У меня даже мурашки по спине пробежали, словно холодом обдало.
        —Будет, Константин Сергеевич, конечно. Наш отдел над этим работает.
        Он куда-то стремительно вышел из приемной, мы с Машей переглянулись и решили, что спасающая нас (хотя, возможно, и временно) амнезия у Гришина все же наступила. Он ничего не помнил!
        Но тут я подумала, что, возможно… Возможно, это неспроста. И тогда я мысленно пожелала: «Пусть сейчас Гришин упадет в коридоре. Только ничего не сломает!!!» Вот уж сила привычки: если начал мечтать о падении врагов, так не можешь остановиться.
        Практически сразу в коридоре послышался грохот, мы с Машей выбежали в коридор и увидели чертыхающегося Гришина, а рядом с ним — перепуганную тетю Мусю.
        —Вы что, в другое время мыть свои полы не можете? Тут скользко, пройти невозможно! — он поднялся, пытаясь изо всех сил сохранять при этом достоинство, вздернул свой квадратный подбородок повыше и поспешно удалился с места происшествия.
        Тетя Муся, проходя мимо нас, проворчала:
        —Никому не скользко, а ему скользко! Чуть швабру мне не сломал. Слава богу, цела. Где я такую швабру отличную еще куплю? Пять лет уже служит, — похвасталась техничка.
        —Так, Машка. Со мной что-то происходит. Неладное. — Я решила, что нужно с кем-то срочно поделиться своими переживаниями, иначе сойду с ума.
        Я втащила Машку за руку в приемную и начала сбивчиво рассказывать о «происшествии». Сначала она мне, конечно, не поверила — смотрела, как на ненормальную. Причем все с большим и большим подозрением.
        —Не веришь? — в отчаянии зашептала я. — Вот, смотри! Сейчас я чего-нибудь пожелаю. Чего-нибудь простого… Чтобы никому не навредить случайно, не приведи господи… Пусть прозвенит телефонный звонок! — торжественно сказала я.
        Телефон зазвенел.
        —Ну и что тут такого необычного? — фыркнула Маша. — Это приемная! Тут все время телефон звонит!
        Я сидела, как истукан, тупо уставившись на трубку.
        —Может, снимешь? Ты же на работе. Алле, Яна, ты работаешь здесь секретарем! — Маша, уже явно испугавшись за мой рассудок, начала теребить меня за плечо.
        —Пусть это звонят из телефонной компании! — выпалила я.
        Подруга метнула в мою сторону испуганный взгляд и сняла трубку.
        —Алло, — ответила она вместо меня.
        —Да… Да, хорошо… Отвечу… — и глаза ее сделались от удивления круглыми, как блюдца. Она прикрыла трубку рукой и прошептала мне: — Из телефонной компании. Проводят опрос абонентов о качестве обслуживания.
        Потом Маша быстро ответила на вопросы и, водрузив трубку на место, попыталась еще немного посопротивляться:
        —В этом тоже нет ничего фантастического. Простое совпадение. А ты можешь, например, сделать так, чтобы в приемной появился слон?
        —Нет, — честно призналась я. — Осуществляются только реальные желания. То есть происходят события, которые действительно могут произойти. Или я просто не могу искренне пожелать, чтобы слон появился. Зачем мне тут слон? Может, если бы я на самом деле этого желала… Но нет.
        —Ну хорошо, — не унималась подруга, — давай тогда дальше желай что-нибудь. Чтобы мы точно удостоверились, что эта… м-м-м… это свойство снова тебе присуще, — нашла обтекаемую формулировку Маша. Настоящая пиарщица!
        —Ладно, — согласилась я и сосредоточилась. Затем произнесла: — Хочу, чтобы сейчас пришел на работу Погорельский, а в руках у него чтобы была большая коробка в красной оберточной бумаге!
        Через несколько секунд мы с подругой, со священным ужасом в глазах, наблюдали, как в приемную входит Алексей Погорельский. А в руках у него — красная коробка.
        —Это достаточно большая коробка, чтобы ты мне поверила? — деревянным голосом спросила я Машку тихо.
        —Вполне, — отозвалась подруга.
        —Привет, девушки, — бодро поздоровался Алексей. — Именинник уже на месте? Меня предупредили, что принято с подарками приходить. Вот я и принес для шефа новый девайс. Евгений Петрович на месте?
        —Будет к двенадцати, — ответила за меня Маша и бесцеремонно продолжила: — Алексей Дмитриевич, нам нужно уйти за цветами, мы пока телефон на Олю с рецепции переключим?
        Потом взяла меня за руку и под недоуменным взглядом Погорельского увела прочь.
        —Машка, ты же не собираешься меня сдать сейчас каким-то сумасшедшим ученым для опытов, — сказала я с опаской, при этом безропотно следуя за подругой.
        —С ума сошла. Если попадем в секретную лабораторию, то только вместе!
        Как оказалось, тащила она меня в комнату техничек.
        А там усадила на колченогий стул и приказала:
        —Думай, Янка. Наверняка, есть какое-то объяснение всей этой чертовщине.
        —Маш, а тебе что, работать сегодня не нужно? — спросила я. — мы уже битый час занимаемся всякой ерундой… Ты что в отделе сказала?
        —А, — отмахнулась Маша. — Как всегда — прикинулась, что ты нуждаешься в моей помощи!
        Я только собиралась возмутиться, что частая практика лжи о моей профессиональной несостоятельности может стоить мне работы, как поняла: аведь и правда, я нуждаюсь в ее помощи…
        И, наконец, задумалась. «Происшествие» впервые случилось на новогодней вечеринке. И повторилось сегодня, спустя почти месяц. Должно быть что-то, что объединяет эти два дня… Что-то, связанное со мной… у меня… На мне! Это — на мне!!! Это платье!
        Догадка заставила меня одновременно и занервничать, и успокоиться. Так, для начала нужно убедиться, что проблема, если можно так выразиться, — именно в платье. И это не я. Это — само платье проблемное!
        —Кажется, я догадалась, — медленно произнесла я. — Дело в платье.
        —В каком смысле? — недоуменно спросила Маша.
        —Платье. Когда я в нем — все желания исполняются.
        И, движимая неистовым желанием от наваждения тут же избавиться, начала его с себя стаскивать. Машка бросилась к вешалке со спецодеждой уборщиц. Откопала необъятный халат, в который она заворачивалась вчера, и протянула мне:
        —На, оденься. Он новый, — уточнила заботливая подруга.
        —Так, продолжаем эксперимент, — сказала я, переоблачившись в халат. Платье я аккуратно свернула и сложила в коробку с бумажными полотенцами.
        —Хочу, чтобы вошла тетя Муся, — торжественно изрекла я.
        Мы подождали минут пять, но никто не заходил.
        —Вот видишь, — торжествующе посмотрела я на Машку. — Работает! То есть, наоборот. Нет платья — нет волшебства!
        —Да… Жалко, что репертуар у нас тут довольно скудный. Никого, кроме тети Муси, и не пригласишь сюда. Давай, снова в платье переодевайся. Для чистоты эксперимента.
        Я снова надела платье.
        —Пусть войдет тетя Муся!
        Дверь, как и ожидалось, отворилась через несколько секунд. И мы даже не удивились появлению уборщицы. А вот она удивилась:
        —Вы чем это здесь занимаетесь?
        —Да так… — неопределенно протянула я.
        Ситуацию спасла Машка:
        —У меня пятно на блузке, можно ваш халатик позаимствовать?
        —Да бери, конечно, — великодушно согласилась техничка и ушла.
        Я снова переоделась в халат. На этот раз мой мысленный призыв к тете Мусе снова вернуться в подсобку остался без ответа.
        Но, переоблачившись опять в платье, я поставила опыт с вполне ожидаемым результатом: тетя Муся была тут как тут через десять (мы засекли) секунд.
        —Вы еще здесь? — удивилась она.
        —Ага, — радостно закивали мы с подругой одновременно.
        —У вас так уютно, решили вот немного передохнуть, — закончила я.
        Уборщица подозрительно протянула:
        —Ну, ну… — и ушла восвояси.

… Мы проделали фокус еще трижды — то есть, три раза я была в халате (без результата) и три раза в платье (с результатом).
        Когда несчастная тетя Муся в пятый раз за двадцать минут заглянула в подсобку, то в отчаянии присела на табуретку, обвела нас умоляющим взглядом и спросила:
        —Девочки, я все время сюда прихожу, и постоянно забываю, зачем! Может, это вы меня с толку сбиваете?
        Бедняжка даже не представляла, насколько была близка к истине! Мы решили, наконец, над ней смилостивиться и уйти из служебного помещения, перебравшись снова в приемную. Но поскольку я все еще была в чудотворном платье, нужно было улизнуть домой и переодеться. Я даже придумала историю про зуб — уже все привыкли, что я постоянно к стоматологу отпрашиваюсь. Конечно, в средние века на невольничьем рынке я бы мало ценилась с такими-то зубами. Однако, с другой стороны, такое внимание к своему здоровью могло быть и показателем высокой степени личной ответственности.
        Но я не успела осуществить свой не слишком оригинальный план: вернулся Евгений, и подруге пришлось уйти в свой отдел и начать выполнять служебные обязанности. Я же, стараясь ничего не загадывать своей невидимой золотой рыбке (или кто там превращает все мои желания в реальность), стараясь скрыть волнение, прямо в приемной протянула Жене пакет:
        —Доброе утро. С Днем рождения!
        —Спасибо, Яна! — он улыбнулся мне, открывая бандероль. Достал оттуда пачку плотной бумаги — похоже, фотографий, и изменился в лице:
        —Это… твой подарок? — спросил тихо.
        —Нет, — засмеялась я. — Мой подарок еще ждет своего часа. Конверт утром курьер принес. А что там?
        Евгений молча протянул мне фотографии. На них — на каждой из них! — были мы с Симаковым. Вот он снимает с меня платье. Проводит руками по моему телу, осторожно прикасаясь к нему. Вот я обнимаю его. А он обнимает меня… И мы целуем друг друга. И все это происходит в номере гостиницы. Да елки-палки, это все происходило вчера, когда он помогал мне избавиться от пауков!
        —Что это? — спросила я. — Нас кто-то сфотографировал?
        —Да. И я знаю, чьих рук дело. Господи, Юлия, тебе все мало! — в сердцах произнес он, хотя никакой Юлии здесь, к счастью, не наблюдалось. — Ясно, что это моя жена наняла фотографа…
        Я вспомнила, как она раздвигала шторы в номере — наверняка для лучшего обзора своему папарацци!
        —А зачем? — поинтересовалась я.
        —Конечно, ради денег. У нас пункт такой есть — об изменах. В брачном договоре, который она решила ни с того ни с сего лет десять назад подписать. Нарушившая супружескую верность сторона получает все акции ЕИБ. Я тогда лишь посмеялся, думал, она так перестраховаться хочет. Но я бы никогда ее без средств не оставил и так… Да и в себе был уверен.
        —Но ведь ты ничего не нарушил. И я в суде могу подтвердить! — принялась заверять я Женю.
        —Тебе никто не поверит… ты — заинтересованная сторона. Заинтересованная ведь? По-прежнему? — спросил он с надеждой, глядя мне в глаза.
        —Очень. Очень заинтересованная, — я взяла его за руку — но тут же отпрянула, потому что в приемную начали заходить коллеги. Я быстро собрала фотографии, запихнула их обратно в конверт и спрятала в стол.
        Дальше, как обычно, началась праздничная кутерьма, и рабочий день закончился, так и не успев толком начаться. И какая может быть работа, если у мужчины мечты — день рождения?
        Глава 8
        Лишь в конце дня все утихомирилось — бесконечные тортики, конфеты и чаи для поздравляющих. У нас алкоголь в офисе был строжайшим запретом, — хотя бы в этой части Симакову удалось победить национальные традиции. Почти победить, если быть точным. Потому что запрет предполагал одно исключение: именинник мог в конце рабочего дня, а именно в семнадцать ноль-ноль, устроить легкий фуршет для сослуживцев с сухим вином. Правда, иногда такой фуршет превращался в пьянку, однако безобразий сотрудники себе не позволяли. Все-таки, европейский путь развития и все такое.
        Изо всех сил я старалась сдерживаться, чтобы ничего не желать. Но когда наступило пять часов пополудни и все собрались в большой переговорной на бокал шампанского, я не удержалась и пожелала клубники.
        Народ толпился вокруг Евгения, произносил здравицы, пил и с аппетитом закусывал — праздник обслуживала известная кейтеринговая компания, и этому «легкому фуршету» позавидовали бы многие полноценные банкеты. Поэтому клубники я пожелала не ради гастрономического удовольствия (хотя клубника — это всегда удовольствие, а среди зимы — особенно). Скорее, начала фантазировать, чтобы отвлечься от желания остаться наедине с Женей, поговорить с ним, обнять его… целовать его…
        —Яна, чего такая грустная? На, возьми клубнику, — я очнулась, увидев около себя Гришина, протягивающего мне большое блюдо с фруктами.
        —Спасибо, — я взяла веточку винограда, несколько ягод клубники и попыталась уйти подальше от Константина. Но он не отставал. Я вышла в коридор со своей тарелкой и села на диванчик в коридоре. Гришин пришел за мной следом.
        —Душно там, правда? — сказал он в пространство, ослабляя узел галстука. И потом, без никакого логического перехода, спросил нарочито безразличным голосом:
        —А что у тебя с Симаковым?
        —С Симаковым? — удивилась я. — Ничего. А должно что-то быть?
        —Ну… Я заметил, как вы друг на друга смотрите. Да и письма ты ему чужие пересылаешь неспроста. Ты в курсе, что он женат? — насмешливо спросил Гришин.
        —А вам, извините, какое до этого дело? — неожиданно резко ответила я, разозлившись, и посмотрела ему прямо в глаза. — Может, лучше вы мне расскажете всю правду о том, что произошло двадцать лет назад?
        И он вдруг начал рассказывать.
        В его голосе сквозило удивление — словно и сам не верил, что это именно он говорит. А я молча слушала, иногда осторожно прикасаясь к мягкому бархату своего платья.
        —Митька с Женькой в детстве жили по соседству и хорошо знали друг друга. Когда мы с Женькой бизнес начали, со временем решили подключить Митьку — он экономический закончил. А потом Юлия появилась. Ну и закрутилось у них.
        Тут я вынуждена была уточнить:
        —У кого?
        —Да у Митьки с ней. А он женат, ребенок. И тут Юлька залетела, истерика, все эти бабьи разборки… Митька, конечно, жену бросать не собирался — она ж в нашем бизнесе плотно сидела, куда разводиться? Тогда Митька придумал эту историю с исчезновением. У жены его были хорошие связи во Франции, она вообще всегда мечтала туда уехать. Ну и уехали. А Юлька срочно замуж на Женьку выскочила, он на нее чуть ли не молился, — засмеялся Гришин.
        Последние слова я постаралась не принимать близко к сердцу и задумалась. Получается, Женина дочь — совсем не его дочь?
        —Это все? — подозрительно спросила я. — И как письмо про швеллер связано с теми событиями?
        —Ну да, связано, — вздохнул Константин. — Это Митька мне написал, чтобы встретиться, и чтобы об этом никто не знал… Ему срочно нужно сына вытащить из передряги. А теперь самое интересное: про этого самого сына… Митька ведь с женой все-таки развелся. Вернее, она с ним развелась. Наверное, что-то подозревала — черт ее знает… Короче, их сын вырос, взял фамилию матери. Теперь он не Чернов, а Погорельский. Никого не напоминает?
        —Алексей? — поразилась я.
        —Вот-вот, — удовлетворенно протянул Константин. — Именно! Наш «золотой мальчик» — Митькин сын. Его отчего-то потянуло на историческую родину. Странно, конечно. Все отсюда выехать стремятся, а он вернулся! Ну и ладно бы, кого это волнует, что там у него в голове творится…
        —Он же компьютерный гений, — после небольшой паузы с ироничной усмешкой произнес Гришин. — А гении все немного того!
        Константин покрутил пальцем у виска. После этого, видно, решил, что выразил свои эмоции достаточно ясно, и продолжил рассказ.
        —Короче, все бы так и оставалось в прошлом, если бы этому Алексею, будь он неладен, не пришло в голову закрутить с Юлькиной дочкой!
        Я поморщилась. Что у него все «закрутить» да «закрутить»! Других слов не знает, что ли?! Речь ведь о любви. Встречаться, влюбиться, понравиться… По-разному можно назвать отношения. Но «закрутить»! Это гайки закручивают, а не любовь… Но вслух ничего не сказала. Взрослого сформировавшегося сорокалетнего человека уже не изменить даже психотерапевту, так что доводы моего рассудка лучше оставить при себе.
        Стоп. Проблема в Насте. Насте, которая, получается, Алексею Погорельскому — сестра! Елки-палки.
        —Теперь понятно, почему Митька возник из небытия, так сказать? А мне теперь расхлебывай.
        —Что именно расхлебывать вам придется? — спросила я, хотя уже начинала догадываться. Наверное, финансовые грешки Константина как-то связаны со срочным отъездом неизвестного мне Мити… Но дальше я слушать ничего не желала. Гришин и так смотрел на меня почти с ненавистью, словно открыл какую-то страшную тайну, и теперь придется меня убить.
        —Да так… Любопытная ты. Блин, и сам не пойму, почему тебе все рассказываю! — сердито произнес он. — Надеюсь, понимаешь, что тебе придется молчать. Особенно Симакову ничего говорить нельзя. Что бы там между вами ни происходило — молчи, — строго приказал он.
        —Ясно, — сказала я и поспешила уйти от Гришина подальше. Сотрудники уже начинали расходиться, я ушла в приемную, села за свой стол и принялась думать. То, что я надумала, мне совершенно не понравилось.
        Конечно, вся эта история печальна и принесет боль участникам событий, особенно Жене… Но вряд ли можно назвать страшной тайной вопрос сокрытия отцовства. Между прочим, по статистике, почти тридцать процентов мужчин воспитывают чужих детей, даже не догадываясь об этом! И Гришин не мог так нервничать лишь из-за чужой личной жизни. Ну, скрыл он от Симакова, что их общий приятель Чернов никуда не пропал, а вполне жив и здравствует за границей, куда он смылся после неудачного романа с его, Симакова, женой. Может, спросить, из-за чего на самом деле так переживает наш Константин?
        Но вспомнив, что я все еще в исполняющем желания платье, поспешила мысленно отказаться от идеи снова вступить в душевную беседу с президентом нашей компании. Я хотела только одного: увидеть Женю, и чтобы никого вокруг при этом не было. Кроме нас. Мы ведь с ним так и смогли поговорить в течение дня. Я надеялась, что, когда все, наконец, разойдутся, мы сможем поговорить. Тогда, кстати, и вручу свой подарок.
        Я купила его еще осенью, когда прогуливалась в свой обеденный перерыв по городу, любуясь удивительно ярким октябрьским днем. И нашла «Букинист» — восхитительный пережиток прошлого. Думала, что таких уже давным-давно нет, я знала об их существовании лишь по бабушкиным рассказам. Зашла — и на два часа выпала из жизни, листая старые (и не очень) книги, радуясь узнаваемым авторам. Я чувствовала себя словно шестилетний ребенок в кондитерской, когда от окружающей сладкой роскоши кружится голова. И когда увидела отличное собрание сочинений Джона Фаулза, любимого писателя Жени, — сразу купила. Принесла в офис, сложила в красивый подарочный пакет и спрятала на нижней полке нашего шкафа для бумаг — туда все равно никто никогда не заглядывает.

…Мое простое желание осуществилось быстро — Женя вошел в приемную:
        —Наконец-то, народ разъехался. А тут кто-то есть? — кивнул он на кабинет Гришина и Погорельского.
        —Попрощались и ушли, — радостно сообщила я. Встала из-за стола, подошла к Жене и вручила книги.
        —Поздравляю. Теперь с подарком, — улыбнулась я, протягивая ему пакет.
        —Надеюсь, там не фотографии, — ответил он, улыбаясь мне в ответ.
        —Наоборот. Там книги.
        —Что, опять?! — изобразил шутливый испуг Евгений.
        —Другие книги, — я улыбнулась, увидев, что Женя моему подарку искренне обрадовался.
        —А что, кстати, сказали аудиторы? — спросила я.
        —Пока ничего. Они будут завтра у нас, начнут с бухгалтерией плотно работать. Но мне и так уже ясно, что Костя немалую сумму прибрал к своим рукам. Честно говоря, меня это совершенно не волнует. То есть, деньги не волнуют, их и так достаточно. Зато сильно волнует то, что эти махинации каким-то образом связаны с исчезновением Дмитрия. И, главное — что я с этим человеком работал бок о бок полжизни.
        —Теперь ты с ним работать не будешь? — тихо спросила я.
        —Конечно, нет! Вот, у меня в жизни период разводов — с партнером, с женой…
        Он грустно улыбнулся. И мне отчаянно захотелось, чтобы он меня поцеловал. Чтобы обнял, и снял, наконец, с меня это чертово платье…
        Его взгляд стал влажным и таким нежным, что у меня перехватило дыхание.
        —А знаешь… Ну, если фотографии уже есть… А в суде мне все равно никто не поверит…
        И Женька счастливо рассмеялся:
        —Поехали ко мне? Ты бы видела, какой мини-бар в моем номере!
        Мини-бар интересовал меня меньше всего. Клятвенно пообещав неизвестно кому (ну, тому, кто управлял волшебной силой моего платья), что это — последнее желание, я мысленно попросила: «Пусть не будет ни одной пробки по дороге!». И мы доехали до гостиницы так быстро, как, наверное, никто не ездил по центру нашего города в час пик уже лет тридцать.
        —Яна, ты правда этого хочешь? — спросил вдруг Женя, когда и платье, и чулки уже были сняты, сознание мое практически отключилось, а я испытывала лишь нежность, и жгучее желание — только чтобы он не останавливался.
        —Я люблю тебя, Женя, — просто сказала я. — И да, я правда этого хочу. Ты даже не представляешь, как давно и как сильно, — добавила сквозь поцелуи.

… —Останься, — попросил Евгений, когда я, опьянев от нежности и счастья, лежала на его руке.
        —Я не могу, Жень, мама и бабушка волноваться будут. А если скажу, что у меня затянувшееся свидание, то замучают своими расспросами. Лучше я поеду сейчас, мне уже пора.
        С сожалением я поднялась из постели и принялась одеваться.
        Он приподнялся на локте, откровенно любуясь мной. Это было чертовски приятно.
        —Но ты же останешься со мной… Вообще? — спросил Женя серьезно.
        Это что, предложение?! К этому я пока что не была готова. И вообще, хочу, как в кино — ресторан, свечи, кольцо…
        —Возможно, в будущем, — улыбнулась я.
        Женя быстро поднялся и начал одеваться.
        —Я отвезу тебя. Не ехать же моей будущей жене из гостиницы на такси, — серьезно сказал он.
        —Да у тебя еще настоящая жена пока что бывшей не стала! — я засмеялась, пытаясь скрыть за смехом, что его фраза мне очень понравилась. Кажется, я даже покраснела!
        Женя довез меня до дома, и мы еще долго целовались в подъезде.
        —Что ты так долго? — спросила мама, едва я вошла в квартиру. — Мы уже волноваться начали!
        —Все в порядке, мам, — пробормотала я, отворачиваясь к вешалке с одеждой в попытках скрыть свое сияющее лицо.
        —Посмотри-ка на меня… — мама подошла ко мне вплотную и заглянула в глаза. В них она увидела все: иликование, и счастье влюбленной женщины, и радость обладания любимым…
        —Янка влюбилась! — громко сообщила мама домашним. На ее радостный вопль в прихожей появились папа, бабушка и, разумеется, Жужа.
        Она обнюхала меня, чихнула и ушла обратно спать.
        —Дочь, мы жаждем подробностей! — пробасил папа. Наверное, таким глубоким интересом к моей жизни он пытался компенсировать потерянное время. Но я на него не обижалась. Это хорошо, что он делает эти шаги навстречу — мне, маме, нашей семье… Ведь все хорошо, что хорошо кончается!
        —Подробности потом, давайте спать! — взмолилась я. — Это был очень, очень долгий день…
        И все же, несмотря на усталость, я долго не могла уснуть — все ворочалась в кровати. Меня терзала мысль, что необходимо рассказать Жене о том, что его дочь — это вовсе не его дочь. Но как? Не представляю, как он это перенесет. Правда его, конечно, не убьет, но такое потрясение бесследно не проходит. И потом — я совершенно не хочу быть гонцом, приносящим плохие вести! Ему об этом должна Юлия рассказать. Или Гришин. Или Дмитрий. Короче, кто-то из участников тех событий.
        Хотя, с другой стороны, — стала бы я молчать, если бы дело касалось не Жени, а кого-то другого? Не того, в кого я влюблена?
        Конечно же, не стала бы. Такие вещи нельзя скрывать. И это тот случай, когда молчание сродни соучастию. Поэтому, лишь твердо решив все рассказать Жене завтра же, я, наконец, уснула.
        Глава 9

…Проснулась на рассвете, счастливо засмеялась: здравствуй, новый прекрасный день! Все было прежним и в то же время — другим. Ночью шел снег, — его выпало много, и он красивым покрывалом лежал везде — на крышах, на ветках деревьев, на тротуарах. Казалось, он засыпал все прошлое, создавая новое полотно для будущей жизни. Даже солнце светило по-особенному, лучась теплым и веселым светом. День сегодня особенный, я сегодня особенная. Я люблю! Быстро собралась, выпила кофе, проигнорировав бабушкины причитания: «Куда ж ты снова без завтрака! Я оладушки тебе приготовила, со сметанкой!» С легким сожалением сложила аккуратно в пакет волшебное платье — получился совсем небольшой сверток, так что я сунула его в свою сумку, чмокнула бабушку в щеку и умчалась на работу.
        Однако солнце светило радостно лишь в окно теплой квартиры: стоял крепкий мороз, градусов пятнадцать, не меньше. Это хорошо, что я надела теплые брючки и шерстяную водолазку под пиджак, — иначе бы уже замерзла. Быстро добежала до метро и, пока ехала, решила выяснить, работает ли «сила платья», когда оно на меня не надето, а лежит, свернутое, в моей сумке. Оказалось — нет. Я пару десятков раз загадывала простые желания, вроде: «Пусть на следующей станции войдет пожилая тетушка в сиреневом пальто». Но ничего, к счастью, не осуществилось. Потом я с грустью подумала, что могла бы использовать платье для более глобальных целей — например, пожелать мира во всем мире, а не примитивных телефонных звонков, «пусть войдет тетя Муся» иоткровений Гришина… Но от соблазна снова завладеть волшебной одежкой удержалась. Вот через двести лет, когда найдется научное объяснение тому, что со мной происходило, и этой странной силой люди научатся управлять… Вот тогда можно будет и мира во всем мире просить, конечно. А также моментального исчезновения озоновой дыры и запрета на штаны-алладины. Но мне пока что лучше в эти
игры из будущего не играть…
        На выходе из метро я купила букет подснежников. Простые и оптимистичные цветы — это то, что как нельзя лучше дополняло мое счастливое состояние. В офис приехала рано-рано, едва пробило восемь. Удивленный вахтер смерил меня недоверчивым взглядом, словно впервые меня видел, и открыл турникет.
        В приемной сразу поставила цветы в маленькую вазочку — у меня есть такая на рабочем месте, специально для подснежников и ландышей. Села за стол, полюбовалась цветами и первым делом решила позвонить предыдущей хозяйке платья — чтобы вернуть его, а заодно — избавиться от его странной силы.
        Порывшись в стопке бумаг, я с облегчением вздохнула: ура, газета с обведенным Машкой объявлением о платье была на месте. Все-таки, хорошая привычка хранить все бумаги в течение трех месяцев. И никакой я не Плюшкин, как говорит иногда обо мне мама. Каждые три месяца я всегда провожу ревизию и ненужное выбрасываю. Но часто себя мысленно хвалю за то, что сохранила нужные записи.
        Вот и сейчас, радуясь своей рациональности, я набрала номер старухи. Трубку снова долго не снимали; наконец, смутно знакомый голос ответил:
        —Алло!
        —Добрый день! Это Яна, вы мне платье подарили два месяца назад, — сообщила я.
        —Ну да, Яна, как же, помню, помню, — согласилась хозяйка платья.
        —Извините, но я хочу его вернуть, — я почему-то произнесла это извиняющимся тоном.
        —С ним что-то не так? — удивилась дама.
        —Да! Вы же знаете, что именно с ним не так? — спросила я. А вдруг, и правда, не знает?
        —О, ты заметила? — почему-то обрадовалась старуха. — Я же говорила — платье чу-дес-ное!
        —Вот именно, — не разделила я ее восторга. — В этой «чудесности» таится большая опасность!
        —Ты говоришь так, словно тебе сто лет, — обиделась моя собеседница. — У тебя что, никаких желаний не возникло? И платье тебя ни разу не выручало?
        —Ну о каких желаниях вы говорите! Их же невозможно контролировать, — начала я доказывать ей очевидное.
        —Подожди, не тарахти… Ты же помнишь, что я еще переспрашивала у тебя: руки хорошие? Хорошие руки — это значит, человек вообще хороший. И плохих желаний у него быть не может! — с пафосом произнесла она.
        Я подумала, что с возрастом люди становятся не только более сентиментальными, но еще и большими идеалистами. На самом деле множество жестоких вещей в мире происходит по воле людей, у которых «хорошие руки». Но в мои намерения совершенно не входили споры с хозяйкой платья о несправедливости мироустройства. Промолчала и том, как «девушка с хорошими руками», то есть я, пожелала сломать ногу жене своего любимого. Мне просто хотелось избавиться от наваждения — вот и все.
        —Хочу его вам вернуть, — упрямо повторила я.
        —Не торопись, Яна. Пусть еще побудет у тебя. Возможно, еще пригодится, — сказала хозяйка платья на прощанье и отключилась.
        Все последующие попытки перезвонить вредной старухе снова успехом не увенчались, и я принялась за работу.
        Скоро дверь приемной отворилась, и сердце мое тут же пустилось вприпрыжку. Но это был не Женя: вдверном проеме маячила мускулистая фигура Константина.
        —Здравствуй, Яна, — по обыкновению, слегка насмешливо поздоровался он.
        —Здравствуйте, — пытаясь сохранять спокойствие, ответила я.
        Он помолчал, разглядывая вещи на моем столе. Пока я раздумывала, стоит ли уже начинать паниковать или пока не стоит, он снова заговорил:
        —Мне тут предложили одно местечко для корпоратива к восьмому марта. За городом. Но нужен женский глаз, чтобы его оценить. Ты сейчас сильно занята?
        —Занята, — как можно тверже сказала я. Надеюсь, мой голос не сильно при этом дрожал.
        —Я бы все-таки попросил тебя съездить со мной, чтобы взглянуть. Тебе же праздником заниматься. Без тебя мы не обойдемся. Без тебя фирма — ничто, правда, Яна? — и он так посмотрел на меня своими стальными глазами, что внутри у меня все словно заледенело. Теперь я поняла, как чувствовал себя Кай в замке у Снежной Королевы.
        —Ладно, поеду, — пришлось согласиться. Все-таки, он пока еще самый главный в нашей компании.
        —Сейчас, — он не спускал с меня глаз. Под этим леденящим душу взглядом я переобулась обратно в сапоги из офисных туфель, надела пальто и вместе с Константином вышла из офиса.
        Уже сидя в его машине, вспомнила, что забыла в офисе сумку.
        —Она тебе не понадобится, — ухмыльнулся он, заводя мотор.
        —Мы недолго?
        —Как сказать… — протянул он. — Может, нет, а может и да.
        —Что вы имеете в виду? — насторожилась я.
        —Да ничего, поехали уже.
        Но я не сдавалась — без сумки, как без рук! Тем более что сумки я люблю объемные и вместительные. Чтобы помещались предметы первой необходимости на всякий случай. Кошелек, телефон, косметичка, пара шоколадных бисквитов, пакетик сока, электронная книжка, запасные колготки, упаковка малиновых леденцов и еще всякое-разное. Без своей сумки я никогда из дома не выхожу. А сейчас в ней еще и лежало злополучное платье — я надеялась, что на обратном пути в офис выйду по дороге и все-таки верну чудодейственную одежду хозяйке, несмотря на ее сопротивление. Поэтому сбегала за сумкой в офис и быстро вернулась.
        Всю дорогу мы молчали. Машина у Константина, конечно, была крутой спортивной BMW, но сидеть в ней было неудобно. А, может, просто мне неуютно? Музыку он слушал, конечно, дурацкую — кислотные монотонные звуки типа «тыц-тыц-тыц» привели меня практически в состояние бешенства уже через две минуты, но приходилось сдерживаться и играть роль профессиональной секретарши. Я же не его девушка (к счастью!), чтобы высказывать мнение о музыке.
        Мы ехали долго, не проронив ни слова. Выехали за город и мчались уже по окружной, затем свернули на какую-то проселочную дорогу. Это заставило меня заговорить:
        —Я не вполне понимаю, куда мы едем.
        —Да на местечко посмотрим одно, я же говорю.
        Машина остановилась на окраине какого-то поселка, почти на опушке леса. Слева маячило какое-то заброшенное пятиэтажное здание — то ли завод, то ли элеватор.
        —Что еще за место? И причем здесь праздничная вечеринка? — подозрительно поинтересовалась я.
        —Да не причем, — отмахнулся Константин, выходя из машины. — Клуб на окружной. А это здание по дороге — я его купить планирую, а затем переоборудовать. Нужно взглянуть. Ты выходи, посмотрим кое-что, и сразу поедем, — примирительным тоном сказал Гришин, я расслабилась и вышла. Ну, надо ему посмотреть — значит, надо. Может, он и впрямь решил серьезно делом заняться.
        Я отправилась вслед за Константином к унылому зданию. По хмурой лестнице мы поднялись на пятый этаж. Гришин толкнул одну из дверей, и пред нами открылось большое помещение — судя по сохранившимся перегородкам, а также по нескольким столам и стульям, это был большой открытый офис.
        —Ух ты, даже обогреватель есть, — в углу я обнаружила электрическую батарею. К стене с окнами примыкал застекленный «аквариум» — очевидно, кабинет начальника. Это помещение оказалось почти обустроенным — там стоял небольшой диван, оббитый клеенкой, и стол.
        —Странное место, — прокомментировала я. — Кажется, тут недавно работали люди…
        —Три года назад, — сухо сообщил Гришин. — Здесь был логистический центр. Потом предприятие разорилось, и здание продается почти за бесценок. С мебелью, — ухмыльнулся Гришин.
        Потом спросил:
        —У тебя мобильный с собой? У моего батарея села. Дай, пожалуйста — позвонить надо.
        Я протянула ему трубку. Гришин отошел, попытался набрать какой-то номер и спросил меня снова:
        —А у тебя один аппарат? Другого нет? Прием очень плохой.
        —Нет, у меня одна трубка, — ответила я рассеянно, рассматривая настольную лампу на столе в «аквариуме». Встревожилась только тогда, когда услышала удаляющиеся шаги — Гришин поспешно направлялся к выходу из офиса. Я не успела опомниться, как дверь захлопнулась. И раздался звук поворачивающегося замка. Я не поверила своим ушам! Подбежала к двери, подергала за ручку — заперто!
        —Это что, шутка?! — громко спросила я, надеясь, что Гришин не ушел и сейчас находится с обратной стороны двери. При этом он, конечно, злорадно ухмыляется; ну и пусть. Лишь бы открыл чертову дверь!
        —Нет, — ответил он через мгновение. Наверное, все еще не решил — стоит ли так со мной шутить или нет.
        —В чем дело?! — я решила, что пора начинать волноваться.
        —Придется тебе посидеть несколько дней здесь, — будничным тоном сообщил Константин.
        —Это еще почему?! — завопила я и принялась колотить кулаками в дверь. — Выпустите меня!
        —Успокойся, побереги силы, — продолжал увещевать меня Гришин. Все это начало напоминать какой-то киношный триллер, и я с удвоенной силой заколотила по двери.
        —Да успокойся же ты! — рявкнул Константин. — Нужно всего лишь ускорить развод Симаковых, а потом забирай своего нищего Евгения с потрохами!
        —Это все из-за их развода? А я здесь причем?! — от удивления я даже престала дубасить дверь. Она все равно не поддавалась. Крепкая, зараза.
        —Конечно, из-за развода. Из-за чего же еще? — в свою очередь удивился Гришин. — Стоит Симакову узнать, что Настя не его дочь, как все доказательства о супружеской измене потеряют силу, — начал вдохновенно растолковывать мне Гришин. Наверное, провел немало времени с адвокатом.
        —Поняла, — я действительно все поняла. Очевидно, что Гришин с Юлией просто решили вместе оттяпать компанию у Симакова, пока он не узнал правду. Вот к чему эти отчаянные манипуляции с пауками, фальшивые фото-доказательства якобы измены…
        И что мне делать? Пообещать, что буду молчать? Во-первых, никто мне не поверит, и правильно. Потому что, во-вторых, молчать я не собираюсь. Компания без Симакова довольно быстро пойдет ко дну — времена тяжелые, кризисные, и лишь благодаря его уму она держится на плаву. Не хотелось думать пафосно о нескольких тысячах работников ЕИБ, которых ждет неминуемая потеря работы, но все-таки… И, конечно, самое главное — что Евгений всего этого не заслужил. Даже если бы я не любила его, а была только его секретарем, то все равно бы рассказала ему правду. И дело вовсе не в преданности. Дело в уважении, которое он вызывал…
        —Эй, ты там жива? — внезапно подал голос Гришин, прервав мои тягостные раздумья. — Все в порядке?
        Ну ничего себе? Это такой сарказм?!
        —Не надейтесь, что у меня разовьется стокгольмский синдром, — со злостью ответила я. — наоборот, ждите судебного иска! Похищение людей — это уголовное преступление!
        —Ну да, ну да, — хихикнул Гришин. Я живо представила насмешливую ухмылку на его противном лице. — Ты лучше смирись, устройся поудобнее. У тебя там и обогреватель есть, а в столе кабинета найдешь воду и печенье, — участливо добавил он.
        Да он — сама забота!
        —Вы издеваетесь?! Выпустите меня!!! — и я заколотила снова по двери, теперь уже ногами.
        —Максимум через три дня тебя выпустят! — громко сообщил Гришин, пытаясь перекричать мои вопли. — Ариведерчи, Яна!
        Я замерла и приложила ухо к двери. Послышались удаляющиеся шаги — он уходил. Мне стало страшно, и я закричала:
        —Стойте! Не уходите! Лучше сдайтесь правосудию, оно у нас гуманное!!!
        Но он меня уже вряд ли слышал.
        Я подбежала к запыленному окну, посмотрела вниз — машина стояла как раз напротив. Через минуту Гришин к ней подошел, остановился, повернулся к окнам. Наверное, заметил меня, в отчаянии прильнувшую к окну; поднял руку и помахал на прощанье.
        Вот подонок.
        Машина уехала, а я еще долго стояла у окна, обозревая лес, виднеющийся вдали поселок и разбитую дорогу. Затем мой взгляд стал осмысленным, и я начала думать. При этом решила устроиться с максимальным комфортом, иначе хорошенько подумать не получится. Для мозгового штурма облюбовала кабинет, притащила туда обогреватель и включила в сеть. О чудо, он работал! В столе нашла поллитровую бутылку воды и маленькую упаковку печенья (вот жадина гадкий Гришин, мог бы и нормальный паек оставить!).
        Оказалось, от всех этих волнений я жутко проголодалась, так что печенье прикончила сразу. Чтобы думать, мне необходима глюкоза. Достала из сумки салфетки, смочила их водой и протерла диван от пыли. Теперь можно было хотя бы присесть. Я не думала о том, что, возможно, придется даже прилечь и провести здесь ночь, а то и несколько. Была уверена, что еще до наступления темноты выберусь отсюда.
        Но как?
        И тут я вспомнила: платье! У меня есть волшебное платье!
        И хотя в помещении было чертовски холодно (несмотря на включенный на максимум обогреватель), я резво сняла куртку, жакет, свитер и облачилась в чудесную одежку. Сразу же пожелала, чтобы у меня появился телефон. Увы — ни одного аппарата в поле моего зрения не материализовалось. Я обошла весь большущий офис — телефона не было нигде.
        Тогда я подошла к окну и начала мысленно призывать людей — кого-то, кто мог бы меня спасти. Платье должно было заставить их сейчас тут появиться!
        Проходили минута за минутой, но никто не шел и не ехал по дороге.
        В попытках призвать помощь я провела несколько часов. Начинало темнеть. Я поискала выключатель на стене и нашла его, но это не помогло — во всем огромном офисе не было ни одной лампочки. Даже в настольной лампе из «аквариума».

«Хочу найти лампочку! Для настольной лампы!» — отчаянно желала я, обшаривая все углы, какие-то картонные коробки и кучу мусора у двери… Лампочек не было. Света тоже. Как и помощи.
        Стало совершенно ясно: платье больше не работало. И это в тот момент, когда я больше всего нуждалась в его помощи! Я топнула от досады ногой: какая несправедливость!!!
        Я все еще не верила, что платье утратило силу. Попробовала пожелать чего-нибудь попроще (пусть в ящике стола найдется еще одна упаковка печенья). Ни-че-го. Все.
        Дрожа от холода, я снова переоделась в свитер и куртку. Достала из сумки бисквиты и без аппетита их съела. Потом выпила сок. Однако новые поступления глюкозы в мозг не помогли решить проблему. Уже совсем стемнело. Я не знала, который час; но смертельно устала. Мне оставалось лишь одно — поспать. Ночью уж точно никто мне на помощь не придет. Соорудила из кулька с платьем импровизированную подушку. Не снимая ботинок, свернулась калачиком на диване, пододвинула поближе к нему обогреватель, укрылась курткой и уснула.
        Мне снились странные обрывки снов, сменяющие друг друга, как картинки в калейдоскопе. Какие-то цыгане шли за мной гурьбой; потом — индейское племя с улюлюканьем и воинственным потрясанием стрелами танцевало свой дикий танец; азатем, в довершение всей этой фантасмагории, снилась я сама, поднимающаяся на заснеженную вершину под порывами ветра…
        Проснулась от холода и сразу вспомнила, где я и что со мной произошло. Уже светало. Я начала день с новых попыток выбить все-таки офисную дверь — руками, ногами и единственным найденным стулом. Она по-прежнему не поддавалась. Покричала — тоже, разумеется, безрезультатно.
        Тогда я снова подошла к окну, вглядываясь в пустынную дорогу, и, наконец, разревелась. Отчаяние поглотило меня, как морская пучина. Я рыдала не столько от того, что заперта в пустом заброшенном здании на окраине леса, нет. Я плакала из-за собственного бессилия. У меня есть то, что спасет нашу компанию, то, что поможет Жене. Но я не могла этим ни с кем поделиться. И это делало самую ценную вещь на свете — информацию — совершенно бесполезной.
        Вдруг, пытаясь разглядеть, что находится за углом, я заметила пожарную лестницу — она проходила рядом с крайним левым окном и спускалась почти до самой земли. Волнение охватило меня: японяла, что именно там мое спасение.
        Но, чтобы добраться к лестнице, нужно было разбить окно. И если она рухнет, едва я к ней дотронусь, а потом чудом смогу вернуться в офис, — то неминуемо замерзну в ближайшие несколько часов: впятнадцатиградусный мороз долго не продержишься, даже если сидеть возле обогревателя вплотную…
        И все-таки, я решила рискнуть. Ведь уверенности в том, что даже через пару дней Гришин вернулся бы за мной, совершенно не было. При мысли о перспективе медленной смерти в этом унылом месте я взяла злополучный стул, размахнулась и изо всей силы ударила по стеклу.
        Посыпались осколки, крупные и мелкие; хорошо, что я сразу же отскочила. На меня повеяло ледяным холодом, и я поежилась. Но мысль о том, что спасение близко, придало смелости, и я принялась осторожно вынимать осколки. Руки моментально замерзли, пальцы перестали меня слушаться. Пришлось вернуться в кабинет и долго отогревать руки на обогревателе. Потом пошарила в сумке в поисках перчаток — увы, их не было, забыла их в своей приемной…
        Вернулась снова к окну, вынула несколько кусков стекла, сунула руки в карман и начала изучать лестницу. Дело было плохо: как раз напротив нее из стены торчала какая-то труба. А из трубы капала вода, стекая по нескольким перекладинам, а затем неотвратимо замерзая. Да стоит мне только прикоснуться руками к этим узким металлическим ступенькам, как я примерзну к ним. Или поврежу кожу и от боли отпущу перекладину… Воображение рисовало ужасные картины моей гибели — одна страшнее другой.
        Снова начало накатывать отчаяние. Я вернулась погреться. И увидела на диване пакет с комком серо-голубого бархата внутри — это было мое волшебное платье. И я улыбнулась ему, как другу: нет, все-таки, оно сможет меня выручить в самый тяжелый момент! Живо вернулась к разбитому окну, взяла осколок стекла и начала разрезать платье на широкие полосы. Двумя обмотала ботинки — так они не будут скользить по обледенелой лестнице. Еще из двух сделала себе подобие перчаток, обмотав кисти рук. Несколько запасных полос бархата сложила в карман, — вдруг одна из импровизированных перчаток свалится в пути, и нужно будет делать новую. А остальную ткань, оставшуюся от платья, сложила на подоконник — она защитит меня от застрявших в раме осколков, когда буду взбираться на лестницу.
        Я перебросила сумку по-почтальонски через плечо, стала коленями на подоконник и ухватилась руками за перекладину лестницы. Она, к моему огромному облегчению, была сделана на совесть. Конструкция даже не шелохнулась, когда я осторожно переставила одну, а затем и вторую ногу на перекладину пониже. Замерла, унимая волнение. Затем, недолго раздумывая, все-таки сдернула ткань с подоконника и сунула в сумку: платье требовало к себе уважения даже в таком растерзанном виде.
        Осторожно переставляя ноги, а затем руки, я отправилась по этой дороге жизни вниз. Пять этажей, если подумать — всего каких-то пятнадцать метров… Я преодолевала их под такой сумасшедший бой сердца, словно жизнь моя висела на волоске. В какой-то степени, наверное, так и было. К морозу добавился пронизывающий ветер, я жутко замерзла. Но, главное, рукам было тепло! Ноги не скользили, — спасибо тебе, платье… И я медленно продолжала двигаться вниз, считая: правая нога, левая нога, правая рука, левая рука. Как в игре «мистер-твистер». Только цвет был один — цвет ржавой обледенелой лестницы, оказавшийся цветом моей свободы.
        В самом низу лестницы меня ждал неприятный сюрприз: до земли оставалось еще метра три. Если прыгну с такой высоты — рискую сломать ногу. Или руку, что не намного лучше. И тогда платье снова выручило меня. Я обняла лестницу, как еще одного своего лучшего друга. Слишком много сегодня у меня появилось воображаемых неодушевленных друзей — платье, лестница… Улыбнувшись этим мыслям, я связала несколько полос ткани вместе, привязав один конец к перекладине — получилась веревка, которая, хоть и не доставала до земли, но позволяла еще немного опуститься на более безопасное расстояние. Я опасалась, что бархат порвется, и я рухну вниз, но ткань выдержала!
        Теперь я стояла на земле, на твердой, прекрасной земле, и дышала полной грудью прекрасным морозным воздухом свободы, пытаясь унять дрожь в ногах. Оставалось лишь одно дело. Я дернула снизу за веревку — узел на удивление легко развязался, и серо-голубой бархат лег мне в руки. «Спасибо», — прошептала я. И прикоснулась к платью щекой — совсем как в тот раз, когда увидела его впервые у себя дома. Сложила обратно в сумку и отправилась к маячившему вдали поселку быстрым шагом, переходящим в бег. Только так можно было согреться!
        Глава 10
        Скоро моя резвая рысь сменилась тяжелой поступью — я ужасно устала. И, когда, наконец, добрела до небольшого кафе с игривым названием «Рандеву» на крайней улице поселка, то чуть не расплакалась от счастья. Кафе означало горячий чай, телефон и теплый туалет! Нет, в таком порядке: теплый туалет, телефон, горячий чай!
        Внутри оказалось довольно миленько и чисто. Даже в туалете. Усевшись за уютный столик в углу возле кадки с фикусом, я с наслаждением сняла куртку и вытянула ноги. Ко мне сразу же подошел официант, молодой приветливый парень. На просьбу позвонить сразу же протянул аппарат. Все вокруг казалось таким милым и практически совершенным! Наверное, это пережитые опасности так на меня подействовали… Я заказала черный чай с лимоном и бутерброд с ветчиной и сыром. А потом набрала Женин номер.
        —Женя, это я.
        —Яна! Янка! Слава богу, ты жива… Я чуть с ума не сошел! Где ты, что стряслось? — он засыпал меня вопросами, он волновался, а меня это успокаивало. Это такое счастье — знать, что кто-то за тебя переживает!
        —Жень, я все тебе расскажу при встрече. Можешь меня забрать?
        —Конечно! Где ты?
        —Я в поселке…э-э-э… — а я ведь даже не знала, где нахожусь!
        Позвала официанта:
        —Подскажите, пожалуйста, как называется этот поселок?
        Парень, конечно, удивился; но вида не показал и вежливо ответил:
        —Алексеевка. Пять километров от окружной, поворот возле заправки.
        —Услышал, — сказал Женя. — Выезжаю. А ты пока хотя бы главное скажи…
        —Главное? Я тебя люблю, — легко ответила я.
        —Я тоже тебя люблю, милая. Но мне нужно знать, что произошло с тобой! Ты цела? Врач не нужен?
        —Врач не нужен. А полицейский — нужен. Задержать Гришина. Ну может, не полицейский, а хотя бы внутренняя охрана…
        —Гришин? Я так и знал, что он какую-то пакость затеял. Мы за его машиной следим, ведь тебя именно с ним в последний раз видели… Все, я в машине уже, никуда не уходи!
        Пока ждала Женю, быстро расправилась с бутербродом и пила чай — уже третью чашку. Он еще пару раз перезванивал, уточнял, как найти «Рандеву». Вошел в кафе — и бросился ко мне.
        —Ох, родная, слава богу, слава богу… Я уже и дома у тебя был — родные твои себе места не находили, обзвонили все морги и больницы. Я им свой номер оставил для связи. Уже сообщил, что ты цела и невредима. Ну, иди сюда, — он снова обнял меня крепко и нежно, и, не стесняясь, начал целовать.
        —Женя, постой. Мне нужно так много тебе рассказать. Много важного…
        Я осторожно высвободилась из его объятий, заказала себе четвертую чашку чая, а Жене — первую. Мы не хотели пока что никуда уезжать — ведь для этого пришлось бы на время разнять наши руки, а мы не могли этого сделать. Как сиамские близнецы, мы словно срослись ладонями, чувствуя себя одним целым. По нашим жилам текла одна кровь, а душа была одна на двоих.
        Но мне все-таки предстояло рассказать Жене все, что знаю. И многое из этого причинит ему боль. Как я ни старалась избежать участи гонца, приносящего плохие вести, — у меня не получилось.
        Там, за столиком у кадки с фикусом, он все и узнал. Сначала о Чернове, который с женой развелся, и сын взял фамилию матери — Надежды Погорельской.
        —Подожди,… Погорельский? Наш Алексей?… Имеет отношение к Чернову?
        —Самое прямое. Это его сын.
        —И почему об этом никто пока что не знает? — спросил Евгений.
        —Ты теперь знаешь. Я знаю. И Гришин.
        —Хорошо. Это все понятно. А проблема в чем?
        Я молчала, прихлебывая свой чай.
        —Знаешь, почему Дмитрий уехал?
        —Понятия не имею! Он со мной так и не связался. И Гришин на связь не выходит вторые сутки. Еще этот развод… — Евгений поморщился. — Юлия хочет максимально быстро развестись. У нее ведь доказательства! — несмешливо ухмыльнулся Женя. — Признаться, я тоже тянуть с разводом не хочу. Пусть забирает все, черт с ней. Компанию жалко, вернее, двадцать лет жизни, которые я на нее потратил.
        —Подожди, — наконец, медленно произнесла я. — Ты не знаешь главного. Это все изменит.
        Я собралась с духом и все-таки произнесла это:
        —Настя — не твоя дочь.
        —То есть? — он даже засмеялся. — Как не моя? Мы ее даже рожали вместе! Хотя двадцать лет назад это было еще редкостью в нашей стране. Конечно же, это моя девочка!
        —Настя — дочь Чернова. У них был роман с Юлией. Но он не захотел разводиться, предпочел уехать. А она потом замуж за тебя вышла… — последние слова я произнесла почти шепотом. Возможно, таким образом я словно пыталась смягчить удар, если такое вообще было возможно. Женя в одно мгновение осунулся и словно стал старше.
        Он ничего не говорил, только механически помешивал ложечкой чай.
        —Женя, Гришин все знал. Мне кажется, Дмитрий догадался о его махинациях, а тот пригрозил все рассказать его жене о связи с Юлией. И Юлия, конечно, все знала с самого начала о ребенке… — я говорила, лишь бы не молчать. Но, кажется, сделала только хуже.
        —…Она никогда меня не любила, — медленно сказал Женя. — Я чувствовал это. Потом, конечно, когда узнал ее получше — тоже перестал любить. Но Настя… Я вырастил ее. Как можно такой обман вынести?! И как Настя это переживет?! — он повернул ко мне лицо. Глаза были наполнены болью.
        Чтобы хоть как-то его отвлечь, переключила внимание на другое:
        —Но главная проблема сейчас — отношения Насти с Алексеем. Они ведь брат и сестра, понимаешь? Поэтому и Дмитрий объявился. Чтобы помешать…
        Женя посмотрел на меня отсутствующим взглядом.
        —Думаю, когда Настя узнает правду о своем рождении, и перенесет это стойко, остальное будет пережить уже легче, — сказал он жестко.
        —Ну, не знаю, — засомневалась я. — В любом случае, ей понадобится твоя поддержка. Все равно она считает тебя своим отцом. И разве это не так на самом деле?
        Тогда его лицо прояснилось:
        —Да. Она — моя дочь. И с этим никто ничего не сможет поделать. А вот Юлии остается лишь молиться, чтобы развод прошел на взаимовыгодных условиях. Факты все меняют. Хотя меня, если честно, это совершенно не радует.
        Потом, наконец, мы уехали из Алексеевки. Я отправилась домой — родные и так уже названивали Жене каждые пять минут, расспрашивая, когда же их драгоценный ребенок (то есть я) домой попадет.
        Он проводил меня до самой двери.
        —Может, зайдешь? — предложила я.
        —Пока нет. Мне нужно теперь все решить — окончательно и бесповоротно. Но скоро, не сомневайся, — я зайду и останусь навсегда в твоей жизни. Если ты захочешь… Ты хочешь? — спросил он, обнимая меня.
        —Больше всего на свете! — ответила я.
        Дома, конечно, меня засыпали вопросами. Я рассказала отредактированную версию своих приключений. Ну, без лестницы, пронизывающего ветра и холодной тяжелой ночи в заброшенном здании. И без Гришина, конечно. Вместо Гришина была Маша. Мы с ней как бы пошли в кино, а потом мой телефон разрядился, я осталась ночевать у нее, а домой позвонить забыла. На это мама возразила, что Маше они звонили, и она была не в курсе, где я… Пришлось говорить правду. Но не всю. Вместо старого завода в моем рассказе была загородная гостиница. И я должна была исчезнуть в интересах следствия. Какого следствия — не уточнила, сказала туманно, что «ведется частное расследование в компании». Они и к этой версии отнеслись с недоверием — особенно мама. Но правда их вообще бы напугала. Так что остановились на гостинице и интересах следствия.
        А потом, когда я отмылась в ванной, съела огромный кусок специально приготовленного бабушкой яблочного пирога и вырвалась из плена любящих родных, наконец, прошла в свою комнату. Достала из недр моей необъятной сумки целлофановый кулек и вытряхнула на пол то, что когда-то было красивым, чудесным, серо-голубым бархатным платьем. Куски ткани были скомканными и грязными, а некоторые — очень грязными… Ими я оборачивала свои руки и ботинки, когда спускалась по страшной лестнице, убегая из заточения. Рука не поднималась выбросить все это в мусор. Ведь это — мои воспоминания! И, пожалуй, не только мои, а и еще одной пожилой женщины, которая мне платье подарила.
        Я аккуратно собрала все части ткани, сложила в тазик и принялась за стирку. Нет, конечно, я не собиралась восстанавливать платье, и не жалела о его утраченных свойствах. Мне казалось, что напоследок оно сумело сказать мне, что на самом деле все в моей жизни зависит только от меня. И по-настоящему важные вещи можно осуществить, лишь полагаясь на собственные силы, а не на мифическую помощь волшебных сил…
        Развесив ткань на балконе сушиться, я набрала номер телефона бывшей хозяйки платья. Он был теперь в памяти моего мобильника — мне казалось, что я должна сохранить этот номер, и теперь выяснилось: была права!
        На этот раз трубку сняли быстро:
        —Алло!
        —Здравствуйте, это снова Яна! Которая с платьем, — уточнила я.
        —О, Яночка, здравствуй! — как хорошей приятельнице, обрадовалась мне старуха. — Как у тебя дела?
        —Платья больше нет, — грустно сообщила я.
        —Нет? — эхом переспросила она. Голос у нее был разочарованный.
        —Так получилось…
        —Ну что ж, Яна, приезжай на чай. Погорюем вместе, — она быстро справилась с собой и была приветлива, как и раньше. — Меня, кстати, Ольгой зовут, если я не представилась раньше. Адрес помнишь?
        —Адрес не помню… Ольга? А отчество?
        —Васильевна. Но это неважно. Давай без отчества, — старуха отозвалась неожиданно молодым смехом. — Отчество — это пережиток прошлого! Когда ко мне по отчеству обращаюсь, я чувствую себя слишком старой! Улица Весенняя, дом сорок два, квартира шестнадцать. Когда будешь?
        Я пообещала приехать через час. Быстренько оделась, по дороге купила в супермаркете свой любимый торт — «Пражский с вишней», и скоро была уже на месте, поднялась на третий этаж и позвонила. Дверь открылась быстро. На пороге стояла радостная Ольга:
        —Входи, Яночка, входи, я тебя жду, уже и чай заварила!
        Я протянула ей торт и услышала:
        —Спасибо! Мой любимый!
        Сняв куртку, я прошла за хозяйкой в гостиную. Квартира была чистой, ухоженной и вполне современной, без намека на то, что тут живет почти столетняя старуха. Правда, надо отдать должное Ольге, что старухой ее можно было назвать только по возрасту, но не по стилю. Конечно, возраст почтенный, но одета в классические джинсы, васильковый свитерок, стройная, волосы уложены, на запястье браслеты, в ушах серьги. Мне всегда были чрезвычайно симпатичны ухоженные старухи. Это непостижимым образом вселяло надежду на счастливое будущее.
        —Ну, рассказывай, — вздохнула Ольга.
        Наверное, судьба платья опечалила ее больше, чем меня. И я рассказала ей несколько облагороженную историю своих приключений. Правда, не называя имен и чувств. Казалось, таким образом я все-таки сохраняю дистанцию, и мои тайны остаются при мне…
        —А знаешь, откуда оно у меня? Вернее, откуда у него такие… свойства? — спросила моя собеседница.
        —Очень хочу услышать! — горячо заверила я.
        —История произошла больше сорока лет назад. И тогда мне было сорок. Работала я детским врачом, причем очень хорошим была врачом! А муж мой играл в симфоническим оркестре, часто на гастроли ездил. Подарками меня задаривал…Из командировки в Перу привез отрез на платье. Купил в небольшой лавке со всякими амулетами возле Мачу-Пикчу. Не знаю, как эта ткань туда затесалась, но продавался только один этот кусок удивительной ткани.
        Сшила я из нее на заказ вот это самое платье, и отправилась в нем на конференцию в Дом ученых. А туда от нашего дома идти десять минут через парк. Там иногда промышляли цыганки. И вот одна, с ребенком на руках, подходит ко мне и начинает приставать, как обычно — дай, мол, погадаю, судьбу предскажу… Не надо, говорю, ничего мне предсказывать, я и так все про себя знаю. А сама смотрю на ее ребеночка, и вижу припухлость под ушком — явные симптомы паротита. Спрашиваю у цыганки: знаешь, что ребенок твой болен? Она, конечно, рассердилась, давай проклинать меня. Я ее успокаиваю, объясняю — если паротит не лечить, все может очень плохо закончиться. И не иду на конференцию, а веду свою цыганку в клинику, чтобы ребенка осмотреть. Она притихла, семенит за мной. Клиника тоже недалеко, но даже эти пятнадцать минут люди от нас шарахались — так всегда цыган почему-то воспринимают. Ну, я малыша осмотрела, точно: паротит. Назначила лечение, кое-какие лекарства были в кабинете — дала с собой. А она заплакала, подошла ко мне, до плеча дотронулась и сказала: «Спасибо тебе за хорошие руки. Теперь все, о чем мечтаешь,
сбудется». Больше я ее не видела…
        —И что дальше? — взволнованно спросила я. Ольга молчала, вспоминая далекие дни. — О чем вы мечтали?
        —Мечтала я только об одном. О детях. У меня был прекрасный муж, любимая работа. Но без детей жизнь казалась неполной. Я использовала все возможные связи в медицинском мире, мы обращались к лучшим врачам — но детей не было. И как только цыганка это сказала — я подумала только об одном: хочу, чтобы у меня был ребенок. И сразу, вдогонку — второе желание: хочу, чтобы он был счастлив!
        —И как? Получилось у вас? — я волновалась так, словно это мое заветное желание было таким хрупким и таким огромным, как у Ольги. Она молчала. Наш чай остывал, а торт стоял нетронутым.
        —Да, — ответила, наконец, хозяйка дома. — Очень скоро я узнала, что беременна. Тогда мало кто решался рожать в сорок лет, но я ни секунды не раздумывала, только ликовала: унас будет ребенок! Мы с мужем были на седьмом небе, когда родился сын. А платье с тех пор я больше не надевала. Подумала, что этого и так очень много: пожелать себе ребенка, а ему — счастья. Боялась испытывать судьбу, ведь ничего в жизни просто так не дается. И без того счастье у него не очень клеится…
        —Так почему снова платьем не воспользовались?
        —Потому же, что и ты, — сказала она. — Мне и так было дано слишком много. Я его сложила в пакет и убрала подальше. А недавно делала генеральную уборку, и снова его достала из шкафа. Подумала: может, оно кому-то тоже пригодится, как и мне? Тут многие за ним приходили, ты не первая была. Но вот что странно: янесколько раз пыталась его отдать другим, а оно становилось очень холодным и жестким на ощупь. Когда же пришла ты, и я к ткани притронулась — она снова стала мягкой и теплой. Значит, именно тебе предназначено было.
        —Но почему? — недоуменно спросила я. — С вами-то все понятно: вы ребенка вылечили.
        —Не знаю, — честно призналась Ольга.
        —И потом, наверняка есть ведь невестка… — все-таки осмелилась высказать я давно терзавшую меня мысль.
        —В том то и дело… Невестка попалась не самая хорошая.
        —Ну, мало какая свекровь свою невестку любит, — улыбнулась я.
        —Да я готова была любить ее всем сердцем! — горячо запротестовала она. — А вот она не хотела. И внучка такая же, вся в нее. Словно чужая…
        Ольга вздохнула:
        —Давай я снова чайник поставлю, а ты торт по тарелкам раскладывай. Что-то мы приуныли, а это неправильно!
        Она отправилась на кухню, я разрезала торт, положила по кусочку себе и Ольге. Заметила на полке книжного шкафа фотографии и подошла к ним поближе, чтобы рассмотреть семейную историю женщины, с которой меня так причудливо свела судьба.
        С фотографий на меня смотрел Женя. Женя большой и Женя маленький; Женя-подросток, победитель какого-то спортивного соревнования, высоко поднимающий кубок и улыбающийся во весь рот. Женя, Юлия и Настя все вместе на семейном снимке…
        Я не могла пошевелиться. Ольга — мать Жени?!
        Еще не оправившись от шока, я поняла, что теперь все стало на свои места. Больше не нужно гадать, почему платье досталось мне. Потому что оно всегда предназначалось для Ольги. И даже, когда я владела им, оно помогало не мне, а ей. Отзвуки магической силы инков, горячая благодарность матери излеченного ребенка, отчаянное желание счастья для своего сына — все вместе привело меня к Жене, а Женю — ко мне…

* * *
        Юридическая волокита заняла несколько месяцев — Женин развод, судебное разбирательство с Гришиным. Как я и предполагала, Константин и Юлия действовали заодно, планируя отстранить Симакова от управления компанией, а сам ЕИБ продать. К счастью, у них ничего не вышло. В итоге, конечно, из компании Гришин ушел, но за мошенничество был наказан условно — Женя отказался выдвигать обвинения. Чернов встретился, наконец, с Женей, они все прояснили и, как мне показалось, расстались более-менее мирно. Тяжелее всех пришлось Насте, но она справилась. Даже знакомство с биологическим отцом не сломало ее: все-таки, от матери по наследству ей достался сильный характер. К счастью, не настолько злобный — все-таки, ее воспитывал Женя. Они по-прежнему общались, и она называла его папой. Но из их отношений понемногу уходила теплота. А, может, взрослея, она становилась все ближе к матери?
        Я старалась думать об этом поменьше. В конце концов, это — не моя жизнь. У меня ведь была своя! Да еще какая прекрасная жизнь: на следующий Новый год, 1 января, у нас с Женей родилась дочь. Мы назвали ее Лизой. Уже через три дня Женя забрал нас из роддома, и мы с малышкой попали сразу на праздник, который устроила наша семья.
        Я вошла в квартиру — и увидела большую стенгазету, с детскими и взрослыми фотографиями всех родных; смешными надписями и рисунками. В том числе и с фотографиями нашей свадьбы, хотя они и так висели в рамках на половине стен нашей квартиры. В центре красовался большой портрет Лизы — Женя сфотографировал ее через несколько минут после рождения. На фото она смотрит недоуменно вперед и протягивает свою крохотную ручку, словно здоровается с удивительным и прекрасным миром. Ну и, конечно, нас встретила огромная елка в гостиной, искрящиеся гирлянды, воздушные шарики по всему дому, серпантин и счастливые родственники, обступившие нас прямо у порога.
        Лиза спала у меня на руках. Мы прошли в гостиную, и я опустилась в любимое кресло.
        —Яна, родная, принести тебе что-нибудь? — спросил Женя.
        Я обвела взглядом залитую солнечным светом комнату. Маленькая дочь лежала в моих объятиях. Рядом стояли папа с мамой. Чуть дальше на диванчике, утирая слезы умиления, расположились моя дорогая бабушка с моей свекровью, замечательной Ольгой. И с другой стороны кресла надо мной склонился Женя, мой муж… Круг моей жизни был полон любви и покоя.
        —Спасибо, милый. Ничего не нужно. У меня есть все необходимое!..
        Эпилог

…Прошло одиннадцать лет. Ольги не было с нами уже почти два года, и я скучала по ней. Мы все по ней скучали — в первую очередь, конечно, Женя. И Лиза, которая проводила с ней очень много времени. И моя бабушка — они с Ольгой быстро стали закадычными подругами. Впрочем, и не удивительно: сразу после свадьбы мы начали строить большой дом за городом, куда и переехали все вместе, когда Лизе исполнилось два годика. Мама, конечно, была настроена скептически: как могут уживаться на одной территории теща и свекровь?! Но «ужились» все прекрасно. У каждого были свои занятия и обязанности, а безоговорочным центром нашей маленькой вселенной стала, конечно, Лиза. Даже когда родился ее брат, веселый карапуз Мишка, все равно главной оставалась она. Поэтому, наверное, проблема ревности старшего ребенка к младшему нас миновала.
        Я взяла на себя функции садовника: цветы на нашем участке росли повсюду, я создавала все новые и новые клумбы, и моим розам могли позавидовать даже их «сестры» из ботанического сада! Мне это очень нравилось. Сейчас я как раз подрезала розовые кусты и думала об Ольге. Боли уже не было, осталась светлая грусть, на фоне которой я вела очередную мысленную беседу с ней, словно продолжая нашу традицию домашних женских посиделок. Я рассказывала, что Мишка осенью пойдет в первый класс, но уже умеет читать и считать до двадцати. Еще рассказывала, как выросла Лиза, и что у нее потрясающие способности к плаванию и к литературе. И что она любит шить, моделирует одежду для своих кукол и, возможно, станет дизайнером одежды — а это то, к чему я и сама всегда стремилась. Но, наверное, недостаточно сильно. А вот она шьет каждый день, изобретая немыслимые фасоны и посвящая этому занятию большую часть своих летних каникул.
        Я услышала шорох гравия — на дорожке показалась моя дочь.
        —Легка на помине! — поприветствовала я Лизу.
        —Мам, я там в твоем шкафу ткань нашла… — начала издалека она.
        —Весьма достойное занятие — искать что-то в чужом шкафу, — заметила я спокойно, орудуя садовыми ножницами.
        —Прости… — легко извинилась моя дочь и сразу же вернулась к интересующей ее теме:
        —Ну такая, серая, похожа на части какой-то одежды… Интересная такая ткань… Так можно я из нее для Джуди платье сошью? — выпалила Лиза и уставилась на меня своими огромными голубыми глазищами и застывшей в них просьбой. Попробуй, откажи!
        Джуди — любимая кукла Лизы. И любимая «модель». Ее подарила Лизе на ее седьмой день рождения Ольга, и тогда моя дочь была ростом с эту самую Джуди… А куски ткани — это, наверное, части платья, о котором я давно престала думать! Оно много лет пролежало на антресолях в гардеробной, и я хранила его, как хранят фотографии — оно напоминало обо всех странных событиях, которые произошли со мной больше десяти лет назад. И мне вдруг захотелось снова прикоснуться к этому теплому бархату.
        Я положила на дорожку ножницы, сняла перчатки и сказала:
        —Ну, идем, милая. Посмотрим, что там за ткань.
        Лиза нетерпеливо семенила за мной, потом начала забегать вперед:
        —Мам, понимаешь, платье я уже начала шить… Вернее, почти закончила… То есть закончила вообще. Словом, оно уже на Джуди! Сама увидишь, какая красота!
        В комнате дочери царил творческий беспорядок. Куски ткани были вынуты из пакета и разложены на столе. Я взяла один из них и приложила к щеке. Стало уютно и хорошо — словно Ольга прикоснулась своей ласковой рукой ко мне…
        —Мама, смотри же! — и Лиза бережно взяла свою красотку Джуди в руки, демонстрируя результат своего творчества. На кукле было изумительной красоты платье. Оно переливалось и словно излучало тихий свет; юбка мягкими складками спадала вниз.
        —Да она настоящая принцесса, — сказала я и обняла дочь.
        —Я хочу стать дизайнером одежды, — торжественно объявила Лиза.
        —Ты — маленькая, но очень талантливая девочка. И я знаю: утебя все получится!
        —Откуда ты можешь знать? — спросила Лиза недоверчиво.
        —Знаю, — загадочно улыбнулась я, целуя дочь в солнечную теплую макушку. — Твое платье только что мне это подсказало!..