Книжная девочка Мария Воронова
        Еще раз про любовь
        Женя выросла без родителей, в семье строгой дамы, считающей себя аристократкой. С детства главным Жениным утешением были книги. Она устроилась на работу в книжный магазин - и так случилось, что его владелец, солидный сорокалетний бизнесмен, позвал ее замуж. Новая клетка, на этот раз золотая,- но сироте выбирать не приходится… В большой квартире, где ей предстоит «вить семейное гнездышко», молодая жена находит портрет юной красавицы. Странное чувство заставляет Женю начать настоящее расследование, чтобы узнать о ее судьбе. Результаты приводят в отчаяние… Что поможет ей не пасть духом, выстоять в борьбе за собственное счастье? Возможно, прочитанные книги…
        Мария Воронова
        Книжная девочка
                
        Глава 1
        Прислушавшись к легким шагам Натальи Павловны в глубине квартиры, Мила вздохнула. Так вдруг захотелось оказаться в своей уютной норке, пить кофе в ночной рубашке, сонной, совершенно одной!
        Здесь она тоже как бы у себя дома и вольна выползти из спальни в любом виде, но находиться рядом со свекровью в халате и растрепанной - хуже, чем нагишом. Со вкусом чертыхнувшись себе под нос, Мила оделась. Увы, есть кое-что, что нельзя снять вместе с халатом. Десяточек-другой лишних килограммов. Рядом с подтянутой пожилой дамой она ощущала свою полноту особенно остро, читая жалостливое презрение во взгляде Натальи Павловны. Она даже знала, каким словом та о ней думает: «распустеха». Довелось как-то подслушать.
        - Доброе утро, Милочка!
        Маленькая «м» в имени слышалась очень отчетливо. По несчастному стечению обстоятельств ее имя совпадает со старорежимным обращением к горничным (милочка, подайте чаю), и старуха этим пользуется. Она обожает все дворянское. До хруста, так сказать, французской булки…
        Заваривая кофе, Мила вспомнила хрестоматийное Милочка-Людочка из фильма «Покровские ворота» и улыбнулась. Неправильно говорят, что имя - это судьба. Наоборот, судьба извлекает производную из твоего имени. Урожденный Иван Иванович Иванов может превратиться в решительного и компетентного руководителя Иванова, в интеллигента и хорошего специалиста Ивана Ивановича, в надежного мужика Ивана и в безобидного услужливого алкаша Иваныча. А также в разгильдяя Ваньку и в ласкового, но бесполезного Ванечку.
        А она всю жизнь, целых сорок лет, Мила. С кем бы ни познакомилась, Людмила Эдуардовна исчезает моментально. И, пожалуйста, остаток: не деловая и решительная Люда, даже не романтичная Люся в бирюзе и рюшечках, а недалекая уютная Мила. Милочка, одним словом.
        - Прошу вас,- улыбаясь слишком искренне, она протянула чашку Наталье Павловне.
        - Спасибо, Милочка! Вы делаете изумительный кофе.
        - Я тут ни при чем, Наталья Павловна. Залить кипятком может любой.
        - Не скажите.- Старая дама одарила ее улыбкой, которая в шесть утра показалась Миле людоедской.- Я много раз пыталась заварить кофе по вашему рецепту, строго следуя предписаниям, а у меня не получалось даже наполовину так вкусно!
        «Ну правильно,- мрачно подумала Мила.- Почему кофе в этом смысле должен отличаться от других продуктов?»
        Фирменный Милин рецепт был изобретен ею давным-давно, в одно из первых дежурств в клинике. От души насыпать молотый кофе в металлическую кружку, залить крутым кипятком и на три минуты накрыть крышкой. Все! Проще некуда, но кофе получался по-настоящему вкусным, так что Мила стала использовать этот способ приготовления и дома, даже специальную большую кружку завела.
        Наслаждения, как обычно, хватило ровно на полчашки. После нескольких глотков проснувшийся мозг напомнил, что нужно успеть приготовить завтрак с обедом и перегладить белье.
        Допивая кофе уже на ходу, Мила захлопотала. А Наталья Павловна включила телевизор.
        Красивая старая женщина, сохранившая к семидесяти годам и фигуру, и осанку, она всегда тщательно следила за собой. Дома ходила в юбках и блузках, прическа волосок к волоску, легкий макияж, а вечером - непременная капелька «Шанель №5». Не все женщины так собираются на службу, как Наталья Павловна - в кухню собственной квартиры. На ногах у нее всегда туфли. Шаркать любимыми шлепанцами рядом с этим образцом элегантности было невозможно, приходилось соответствовать.
        «Какого черта ты каждый день поднимаешься в шесть утра?- размышляла Мила, с неприязнью поглядывая на безмятежную даму.- Тебе некуда торопиться, поспи хоть до восьми, дай людям спокойно собраться на работу! Чтобы мне не надо было наводить красоту два раза за утро! Я уж не говорю, что ты, пенсионерка, могла бы заниматься хозяйством, а не спихивать все на много и тяжело работающую женщину. Под предлогом «ах, Милочка, теперь вы здесь хозяйка!». Хозяйка, как бы не так! Бесплатная прислуга, это вернее».
        - Боже мой, какая пошлость,- воскликнула Наталья Павловна, кивая на экран, где шла довольно откровенная реклама.- Эта нарочитая, болезненная сексуальность говорит не только о распущенности, но и об умственной деградации нации!
        Мила только кивнула. В этом семействе принято мыслить глобально, с размахом. Она давно заметила грустную закономерность: чем меньше человек способен устроить собственную судьбу, тем больше его тянет рассуждать о судьбах нации.
        - Человек, выставляющий напоказ свои инстинкты, просто глуп,- продолжала Наталья Павловна.- Он мало чем отличается от животного, вы согласны?
        Мила кивнула, чувствуя, что краснеет. Как говорил Винни Пух, «это жжжж неспроста».
        Вчера они с мужем позволили себе кое-что, и, хоть старались не шуметь, Наталья Павловна могла слышать их возню через стенку. И это продолжалось довольно долго - в чем в чем, а в холодности Милиного мужа не упрекнешь.
        Она невольно улыбнулась, вспоминая вчерашнюю ночь.
        Помешали, значит, старухе спать, и теперь она намекает, что пора бы сократить плотские утехи. Секс, мол, для дураков.
        - Да, для этого дела не обязательно быть Эйнштейном, но, с другой стороны, не обязательно Эйнштейном и не быть,- фальшиво засмеялась Мила.- Главное, чтобы людям было хорошо вместе, интеллект тут роли не играет. А телевизор можно просто не смотреть.
        - Вот как?- Наталья Павловна вздернула бровь.
        - Да, так. Выключите газ под супом через час, будьте добры, а я пойду гладить.
        Удостоившись кивка, Мила пошла в гостиную, где ее ждал приятный сюрприз. Женя, оказывается, все перегладила.
        Настроение сразу поднялось. Девушка Женя, хоть и не родственница, была в этой семье единственным человеком, к которому Мила относилась с искренней симпатией.
        Женину внешность можно было бы назвать неброской, даже невзрачной, но заурядной - никогда. Порой таких людей долго не замечаешь, но вдруг взглянешь - и навеки очарован их прелестью.
        Фигурка у Жени была легкая, скромная по части традиционных атрибутов женской красоты, а нарядами девушка себе привлекательности не добавляла: одевалась с той почти эксцентричной бедностью, которую могут спокойно переносить только очень свободные или очень далекие от реальности натуры. На хорошую одежду денег никогда не было, а ходить в дешевке не позволял врожденный вкус. А может быть, скупость Натальи Павловны, кто знает?
        Девушку одевали «из чемодана». Периодически с антресолей извлекали древние фанерные кофры в железных уголках и с примотанными голубой изолентой ручками, перетряхивали слежавшиеся вещи и после небольшой переделки торжественно вручали Жене с напутствием: это настоящее французское, такого натурального шелка теперь не найдешь. Было в этом действе что-то невыносимо археологическое, и Мила, юность которой прошла примерно так же, только «из сундука», очень сочувствовала Жене.
        Детство Милы пришлось на закат Советского Союза, с его кастами и дефицитом. В те времена хорошо одеваться значило не только красиво выглядеть. Импортные джинсы или кроссовки в детском коллективе служили «социальными лифтами».
        Увы, Мила была лишена не только импортных, но и просто новых вещей, вплоть до выпускного класса ходила в обносках, старых, страшных, не подходящих к фигуре. Поэтому она пряталась, сутулилась, чувствуя себя в любом обществе неловко и угнетенно. Сразу после школы Мила стала зарабатывать, но скованность, недовольство собой и неумение красиво одеться остались с ней навсегда.
        Мила напоминала себе диккенсовского мистера Уилфера[1 - Герой романа Диккенса «Наш общий друг», любящий многодетный отец и подкаблучник.- Здесь и далее примеч. авт.], который, будучи обременен большой семьей, покупал себе детали костюма по очереди, начиная с туфель. А когда дело доходило до шляпы, туфли уже полностью разваливались.
        Приходя в магазин, Мила понимала, что может себе позволить гораздо меньше, чем ей нужно, и ничего из того, что действительно ей нравится. Вдобавок совесть немедленно начинала петь, что она обделяет семью, а зеркала примерочных отражали совсем не то, что ей хотелось бы видеть.
        Но Женю она с удовольствием бы принарядила.
        Однако та всегда деликатно отвергала Милины предложения пройтись по магазинам.
        Девушка, казалось, вовсе не тяготилась нищетой своих туалетов. Спокойно разгуливала в порыжелых юбках и свитерах с поднятыми петлями.
        Женя училась в педагогическом университете на словесника, и литература была для нее не только увлечением, но и страстью. Милин муж шутил: всех детей находят в капусте, а тебя - между страниц «Войны и мира».
        Действительно, Женина душа жила там, под переплетами классических романов.
        Уникальная девочка, думала Мила. Словно гостья из выдуманного книжного мира. И судьба у нее уникальная: где в двадцать первом веке встретишь девушку, которую называют «воспитанница»?

* * *
        Приняв смену у дежурных сестер, Мила собралась на традиционный кофейный тет-а-тет с профессором, но позвонили из операционной. Не ладится аппендицит.
        Чертыхнувшись, она поспешила на выручку, по дороге прикидывая, что могли отколоть, вернее отрезать, ее любимые клинические ординаторы.
        Но физиономия анестезиолога лучилась такой умиленной радостью, что сразу стало ясно - никакой беды не произошло.
        - Ты что такой счастливый?- буркнула она вместо приветствия.
        Мила не сердилась, просто соблюдала правило хорошего тона: если тебя вызвали в операционную, первые две минуты будь хмурым и злым.
        - Представляешь, кто у нас пациентка? Настоящая стриптизерша!
        - Вообще-то на работе сейчас не она, а ты!- жестко сказала Мила.- Нечего заглядываться!
        - Стриптизерша-то стриптизерша, а отросток показывать не хочет!- прокряхтел ординатор.
        - Правильно,- Мила, наконец, улыбнулась,- интрига должна быть.
        Она заглянула в рану. Разрез слишком маленький, нужно сказать ординатору, чтоб расширился, и аппендикс сам прыгнет ему в руки. Но для этой молодой девчонки грубый рубец на животе, наверное, профнепригодность…
        - Я моюсь. Халат найдется?
        Мила подвинула ординатора. Извлечь отросток из этой крошечной ранки все равно что незаметно достать кошелек из внутреннего кармана чужого пиджака. Требует мастерства и нервного напряжения. А девушка даже и не узнает, кто удалил ей аппендикс через двухсантиметровый разрез и сделал косметический шов в придачу.
        - Просто я работаю волшебником,- промурлыкала Мила, выслушивая комплименты своему безупречному шву.
        Эти восторги всегда немного раздражали ее. Восклицания вроде «Уж швы-то у Милы - загляденье!» казались ей не признанием, а отрицанием ее заслуг. Сразу как-то слышалась вторая часть фразы - «хотя звезд с неба не хватает».
        Будто швы - это единственное, что она делает хорошо!
        - Вот ты где!
        Пользуясь тем, что лицо еще закрывает маска, Мила состроила рожицу и картинным жестом бросила перчатки в таз.
        - Я в вашем распоряжении, Руслан Романович.
        - Мила, ну нельзя же так пропадать!- горячился профессор Волчеткин.- Я, как говорится, утром должен быть уверен, что с вами днем увижусь я! Волноваться уже стал, не случилось ли чего.
        Мила улыбнулась. Заведующий кафедрой общей хирургии выделял ее среди других докторов. Она была его верной помощницей, бессменной ассистенткой на операциях, соавтором научных статей. Что-то среднее между Санчо Пансой, доктором Ватсоном и Ариной Родионовной. Преданная посредственность при гении - ничего хорошего нет в этом статусе, но многие завидовали ее близости к начальству. Особенно тому, что профессор с ней делится. О таких вещах почему-то всем и всегда досконально известно.
        Из-за этого отношение к ней в коллективе было двойственное: профессор и клинические ординаторы, которых она как наседка опекала, ее обожали, а доценты, наоборот, терпеть не могли.
        Мила была старше Руслана Романовича, и вообще не красавица, поэтому грязных сплетен про них не распространяли, но зато говорили другое, еще обиднее. Мол, Мила профессору чай подает наподобие секретарши и даже прибирается у него дома по выходным. Лебезит перед заведующим как может. Однако все ее услуги не искупают ее тупости, и непонятно, почему Волчеткин до сих пор возится с ней. Уж не потому ли, что когда-то в незапамятные времена она поставила его на крыло? Научила… да господи, чему она научить-то его могла? Швы красивые накладывать если только! Гиппократ в своей клятве предписывал врачу почитать своего учителя, но не настолько же…
        «Настолько!- хотелось воскликнуть Миле.- Вы завидуете моим привилегиям, которые я заработала, нянчась с Русланом на заре его карьеры. А вам кто мешал огранить этот бриллиант? Когда Волчеткин поступил на кафедру, вы все здесь уже работали. И я, в то время аспирантка, совсем не навязывалась ему в учителя. А вы, ребята, всегда оберегали от молодых свои знания, как скупые рыцари. Правильно, ведь все ваши знания и умения можно перенять за три месяца, и тогда вы уже не сможете чувствовать себя корифеями среди грамотной дельной молодежи».
        - Ну, Мила, как я выгляжу? Готов к обходу?
        Мила с удовольствием посмотрела на крутящегося перед зеркалом профессора. Внешность Руслана совершенно не соответствовала этому высокому научному званию. Даже ранняя проседь в густых черных волосах не спасала. Был он высоким сухощавым парнем, широкоплечим, длинношеим и длинноногим. Лицо узкое, глаза большие, слегка раскосые, с высокими треугольными бровями. Внушительный римский нос и длинная верхняя губа, общепринятые признаки аристократизма, почему-то придавали Руслану, наоборот, плутовской вид.
        Подмигнув своему отражению, Волчеткин облачился в белоснежный двубортный халат и стал пристраивать на голове медицинскую шапочку.
        - Сверкая белым колпачком, к тебе я двигаюсь бочком,- пропел он и действительно легонько боднул Милу бедром.- Так как я тебе?
        - Божественно красив и чертовски привлекателен.
        - Это понятно. А печать гениальности на челе?
        - Присутствует. И сияние чистого разума включено.
        - Тогда погнали.
        Мила не стала наводить красоту. Кто станет разглядывать тетеху-доцента, плетущуюся на полшага позади профессора? Все взоры обращены к нему.
        Волчеткин сейчас разберется с тяжелыми и непонятными больными, он великолепный диагност. Выведет на чистую воду любую болезнь, чем бы она ни прикидывалась. А главное, возьмет на себя ответственность. Лечащий врач запишет в истории «обход профессора Р.Р. Волчеткина» и уйдет домой со спокойной душой. Доложил светилу, получил указания, выполнил. Если что не так, все вопросы к Волчеткину Р.Р. Особенно это актуально сейчас, когда считается, что любая смерть - ошибка врача, и над каждым доктором реет зловещая черная тень прокурора. Вот и получается, что работаем не за совесть, а за страх, и вместо «что нужно делать, чтобы вылечить больного?», думаем «что нужно делать, чтобы в случае чего не пострадать самому?». А если еще помнить про уголовную ответственность за взятки, то впору воскликнуть вслед за Русланом Романовичем: «Ей-богу, лучше бы я в грабители банков пошел! И доход больше, и, главное, шансов сесть в тюрьму меньше!»
        Но, поскольку с банками не задалось, Волчеткин безропотно нес весь груз ответственности, положенный заведующему кафедрой. Он никогда не увиливал от консультаций, не отказывался от своих решений, и каждый сотрудник твердо знал, что профессор не пожертвует им ради собственной безупречной репутации, а, наоборот, будет защищать до последнего. За это ему прощали и немного эксцентричную манеру поведения, и цинизм, и молодость, и даже талант, граничащий, по мнению некоторых, с гениальностью.

* * *
        Маленькая, но энергичная ватага детей выбрала наконец пеналы и умчалась из магазина. Женя прошлась по залу, нежно провела ладонью по корешкам книг… «Как же мне повезло с работой!» - умиротворенно подумала она.
        После хлопотливой службы в сетевом кафе, сопровождаемой постоянными окриками «менеджера зала», должность продавщицы в книжном казалась настоящей синекурой. Женя обожала особую атмосферу книжного магазина, это легкое дуновение волшебства, предвкушение чуда.
        Не просто лабиринт стеллажей с разноцветными томиками, а ворота в сказочный мир. И она - хозяйка этого мира. А что делать, если воспоминания о прочитанных книгах ярче и старше, чем воспоминания о себе самой?
        Она росла одиноким ребенком. От нее не скрывали ее сиротского, зависимого положения. Разумеется, Наталья Павловна добросовестно выполняла взятые на себя обязательства и даже прилагала некоторые усилия, чтобы скрыть неприязнь к подброшенному ребенку. Но Женя всегда чувствовала напряжение, которое испытывала ее воспитательница, общаясь с ней.
        Родным внукам Натальи Павловны она тоже была не интересна. Оба младших мальчика со свойственным детям безошибочным чутьем понимали ее место в доме. С тем же самым детским чутьем Женя подсознательно избрала самую безопасную тактику: хорошим поведением и помощью по дому зарабатывала дипломатический иммунитет и погружалась в книгу. И для нее сразу переставала существовать эта мрачная огромная квартира на Петроградской стороне, за высокими узкими окнами которой почему-то всегда было темно. Исчезал скрип паркета и шум дождя за стеклом, и Жене казалось, что она сама тоже исчезает…
        Она подровняла стопку новинок модного автора и взяла верхний экземпляр. Почитает, пока нет покупателей. Женя знала, что это будет занимательное, но неглубокое чтение, позволяющее одним глазом скользить по тексту, а другим - наблюдать за магазином.
        Тишина здесь нарушалась нечасто. Опорой бизнеса были дети, покупающие школьную канцелярию. Поэтому Женя уделяла особое внимание этим товарам, раскладывая их как можно заманчивее. А взрослые, кажется, воспринимали ее заведение не как магазин, а как музей. Приходили, листали книги и ставили обратно на полку, чтобы дома спокойно скачать из Интернета.
        Женя огорчалась и тревожилась: она работала всего две недели и боялась, что с такими продажами зарплаты ей не видать.
        Нужно было остаться в кафе, печь блины. Их-то из Интернета не скачаешь.
        Но не успела она прочесть и трех страниц, как ее уединение было нарушено. Женя дисциплинированно встала и улыбнулась покупателю:
        - Добрый вечер!
        - Добрый,- буркнул тот и пошел вдоль стеллажей.
        Женя опустила глаза. Ей казалось, если она будет таращиться на посетителей, те подумают, что она подозревает их в воровстве, и обидятся. Она вообще старалась быть как можно незаметнее, ведь у каждого человека свое воображение, свой книжный мир, и любое вмешательство только развеет ощущение сказки.
        Стоя за прилавком, она украдкой продолжала читать, спрятав книгу под столешницей, но быстро почувствовала, что посетитель ведет себя необычно. Он ходил по магазину как-то возмущенно, нарочито. А снимал книги с полок и вовсе, можно сказать, гневно. Женя растерялась и посмотрела на него внимательнее.
        Высокий мужчина средних лет, подтянутый. Одет стандартно: джинсы, кожаная куртка. Короткая, почти армейская стрижка, но волосы над высоким лбом упрямо хотят сложиться в вихор. Блондин с отливом в рыжину. Лицо с правильными чертами, небольшой шрам на подбородке. Но, если присмотреться, в лице есть что-то калмыцкое, что ли. То ли в выпуклых скулах, то ли в грубых вертикальных морщинах на щеках.
        Полистав очередную книгу, посетитель не вернул ее на стеллаж, а оставил на столике с выложенными новинками. И бросил на Женю такой взгляд, что ей стало не по себе.
        На всякий случай она улыбнулась.
        - Товарищ продавщица, подойдите!- скомандовал мужчина, и Женя едва не хихикнула: надо же придумать такое нелепое обращение!
        Под его взглядом она послушно вышла из-за прилавка. Посетитель как бы сердился, но Женя вдруг поняла, что в его глазах не злость. Совсем другое. Он смотрит на нее… как на женщину. Она почувствовала себя… нет, пожалуй, не голой, как героини романов. Застигнутой врасплох, так вернее.
        Она не хотела такого внимания. С детства она знала - на нее смотрят, только если она загораживает более привлекательный объект. Со временем это стало образом жизни - никому не мешать. Быть невидимкой.
        Поэтому внимательный взгляд посетителя совсем ей не нравился. Привычный и даже любимый собственный наряд внезапно представился ей нелепым, глупо же во втором десятилетии двадцать первого века подражать Одри Хепберн.
        Впрочем, ей быстро удалось взять себя в руки и вспомнить, что она - на работе.
        - Чем могу служить?- Женя сама удивилась, как у нее вылетело это книжное выражение.
        - Вы должны были задать этот вопрос десять минут назад!- фыркнул посетитель.
        - Простите, пожалуйста. Мне показалось, вы хотите сами выбрать книгу, я не хотела вам мешать. Но теперь я в полном вашем распоряжении.
        - Неужто?
        Женя невольно покраснела, и посетитель посмотрел на нее как-то уж совсем нагло.
        Но женщина не имеет права терять самообладание. Так говорила Наталья Павловна.
        - Прошу вас!- Она сделала приглашающий жест.- Скажите название книги, и я быстро ее найду.
        - Давно бы так! Вы должны вцепляться в каждого посетителя и без покупок не выпускать.
        - Это только хуже выйдет,- улыбнулась Женя.- Если навязывать свое мнение, человек ни за что не захочет покупать. И потом - как советовать? У каждого свой вкус, невозможно угадать, что кому придется по душе.
        - А как вы, с такими взглядами, собираетесь делать выручку?
        Женя смущенно пожала плечами.
        - Почему вы не можете советовать?- настойчиво продолжал посетитель.- Не разбираетесь в литературе?
        - Скорее, не разбираюсь в людях,- пробормотала Женя.
        - Вот как?- Он хмыкнул и кивком позволил ей вернуться за прилавок.- А где же хваленая женская интуиция?
        Смутившись окончательно, Женя только развела руками. Мужчина осуждающе покачал головой.
        - Тренируйтесь,- сказал он.- Для начала попробуйте угадать, какие книги люблю я.
        - Как я могу? Нет, не стану и пытаться.
        - Почему?
        - А вдруг я угадаю?- Женя отчаянно боролась со смущением.- Ведь наши любимые книги - это наша душа. Зачем вам открывать душу чужому человеку?
        - Хорошо,- неожиданно согласился он.- Тогда поступим иначе. Вы предложите мне пять книг. Я их куплю, и, если они все мне понравятся, буду к вам ходить. А если нет, то…
        - Получится, что вы зря потратили деньги, и тогда…
        - Если они мне не понравятся,- не слушая ее, повторил посетитель,- я вас уволю. Это мой магазин.
        …Что ж, мир возвращался в привычные рамки. Мужской интерес, особенный взгляд - все это лишь померещилось ей. Просто владелец решил изучить новую сотрудницу.
        - А можно задавать вопросы?- пискнула Женя.
        - Нет. Не вижу смысла открывать вам душу,- усмехнулся он.
        Женя обреченно пошла к стеллажам. Было ясно, что сейчас она выберет книги, прочесть которые для этого человека - все равно что лимонов наесться. Он ее выгонит, и правильно сделает: бизнес и так еле дышит, чтобы еще держать придурковатую продавщицу.
        Она быстро сняла с полок пять томиков и положила стопку на прилавок.
        - Пожалуйста. Не уверена, что все они придутся вам по душе, но, по крайней мере, вы не бросите их на половине от скуки.
        - Что ж, полюбопытствуем.- Он взял в руки верхнюю книгу, и Женя невольно залюбовалась его длинными сильными пальцами.- Пушкин, «Капитанская дочка». Разумный выбор, пожалуй. Когда кошмар под названием уроки литературы давно забыт, можно и перечесть. Шефнер, «Сестра печали» - посмотрим… «В окопах Сталинграда»[2 - Историческая повесть В. Некрасова.] - неплохо. «Айвенго»,- он неожиданно засмеялся,- вот это да! Придется погрузиться в детство… А это что? «Граф Монте-Кристо» - почему?
        Он подержал книгу на ладони, будто взвешивая.
        - Простите?
        - Почему вы выбрали «Графа»?
        - Не знаю. Интуитивно…
        - А почему не предлагаете детективы? Сейчас все читают детективы.
        - А вы - нет!- храбро выпалила Женя.
        - И вы, видимо, нет,- усмехнулся ее работодатель,- угадал?
        Она кивнула.
        - Низкий жанр?
        - Нет, конечно, нет!- горячо возразила Женя.- Среди детективов не меньше талантливых книг, чем в других жанрах.
        - В чем же тогда дело?- Мужчина положил, наконец, томик Дюма на прилавок и посмотрел на Женю с интересом. С нормальным человеческим интересом, а не с примерещившимся ей мужским.
        - Я не могу принять, когда потеря близких, смерть, самые большие несчастья становятся всего лишь предметом загадки. Это как-то нехорошо…
        Он немного подумал и сказал:
        - Согласен,- и подвинул книги к кассовому аппарату.- Оформляйте покупку. И позвольте сообщить вам, что вы очень странная девушка. Тем более странная, что на вас блузка, как была у мамы в моем детстве.
        Глава 2
        Мила неторопливо шла по Зверинской улице. Она ходила на работу пешком: с Петроградской стороны на Васильевский остров и обратно. Будто с одной планеты на другую. Петроградская казалась ей мрачной. Темная, гранитная, тревожно-красная, какая-то узкая. А Васильевский, наоборот, светлый и просторный.
        Она вышла на набережную, повернула на мост. Совсем еще темно, только где-то вдалеке занимается суровый ноябрьский рассвет. Край солнца с трудом пробивался сквозь черный бархат осеннего неба. Мила остановилась, вдыхая промозглый запах моросящего дождя. Посмотрела на тяжелые, ленивые волны Невы, на одинокий буксирчик в желтых кляксах сигнальных огней.
        «Как причудливо жизнь тасует и сдает карты!- думала Мила.- Вот я, прожив почти целую жизнь, вдруг оказалась здесь, и хожу той же дорогой, что моя бабушка в страшные годы блокады. Разве я могла предположить, слушая в детстве ее рассказы, что мне придется повторять ее путь почти шаг в шаг? Хотя и время другое, и город стал другим, да и бабушки давно нет».
        Мила очень любила Ленинград своего детства. Кроме обязательных экскурсий с классом, любила одинокие прогулки, во время которых ей открывалась не парадная, а тихая, внутренняя красота города.
        Затея с переименованием Миле не понравилась. В ту пору она училась на третьем курсе института и, как все ее поколение, была в ужасе от открывшихся зверств большевизма. Но, безоговорочно приняв превращение дедушки Ленина в кровавого тирана, она инстинктивно противилась возвращению старого названия - ей казалось, что с этим переименованием ее хотят насильно переселить в другую жизнь.
        И другая жизнь действительно началась, и город изменился. Тот, прежний Ленинград, сильный и светлый, как юноша, растаял в утреннем молочном тумане. Что ж, он всегда был немного призраком, этот город-мученик, город-герой.
        Новый город, крепкий жизнелюб, украсил себя дорогими витринами, оброс жирными боками пригородов, залоснился сиянием реклам и подсветок.
        Так и должно быть. Раз город меняется, значит - живет. Города взрослеют и стареют, как люди.
        Санкт-Петербург переживает прекрасный период зрелости и расцвета, уговаривала себя Мила. Но в нем почти не осталось мест, где она могла бы встретить свою ускользающую тень, услышать отзвук своего юного смеха, снова хоть на миг ощутить себя влюбленной… Ее душа словно бы ушла отсюда, город перестал принимать и узнавать ее, и Мила с горечью чувствовала, что уходят и души тех, кто жил здесь раньше, покидают улицы и набережные с тихим шелестом осенней листвы, с неслышной поступью первого снега…
        Скользнув взглядом по грозному объявлению, что сотрудникам категорически запрещается входить через приемное отделение, Мила толкнула тяжелую дверь. Охранник ее приветствовал.
        Администрация права, если все начнут шастать через приемник, ничего хорошего не получится, но слишком уж много запретов в последнее время. И сотрудников так и тянет эти запреты нарушать. Чтобы не чувствовать себя политзаключенными.
        Мила, за почти двадцать лет беспорочной службы не заработавшая ни чинов, ни медалей, была уверена, что заслужила право входить в клинику там, где хочет.
        Она тепло поздоровалась с сестрами, прошла мимо стойки регистрации. Возле смотровой, как обычно, крутился маленький людской водоворот. Центром его был молодой ординатор. Доктор прижимал к груди стопку историй болезни, а больные теребили его.
        - Я жду уже три часа! Три часа!- горячился высокий сухопарый дядечка, на лице которого читалась вся боль угнетенной русской интеллигенции.
        - Вы посмотрели мой снимок?- пронзительно интересовалась старушка.
        Мила притормозила. Интересно, как парень разберется с наплывом страждущих?
        Активней всех был «интеллигент», к нему ординатор и повернулся. Ошибочка, отметила Мила, самых наглых и шумных надо обслуживать последними. Не только в воспитательных целях, но и потому, что по-настоящему больной человек обычно не может громко заявить о себе.
        - Нет, вы скажите, сколько еще можно ждать!- восклицал дядечка.
        - Ваша фамилия?- Ординатор принялся листать истории.
        - Имя мое хомо, а фамилия моя сапиенс!- заявил «интеллигент» с невыразимой горечью.
        Парень еще раз просмотрел истории.
        - Но у меня нет вашей карточки!
        Мила громко рассмеялась. Сама она за годы работы пропиталась профессиональной мизантропией: человек как тело вызывал ее врачебный интерес, но человек как личность раздражал. Особенно если пытался ярко проявить эту свою личность перед доктором на излете рабочих суток.
        Подмигнув ординатору, Мила пошла в отделение, переодеваться и принимать смену. В коридоре звучал фактурный бас Волчеткина. Профессор всегда приходил в клинику по субботам - смотреть тяжелых больных, работать с бумагами. Она прислушалась:
        - Мои обязательства перед Гиппократом вас не касаются!- сообщил кому-то профессор и появился в коридоре.- О, Мила, привет!
        Распахнул перед ней дверь ординаторской, помог снять пальто, включил чайник.
        - Гиппократа им подавай!- Руслан заглянул в холодильник.- Да, бабушка храпит и бормочет, но куда я ее дену? А соседки давай меня стыдить! Мол, Гиппократ, на меня глядя, в гробу переворачивается!
        - В каком гробу, он же бог! Бог врачевания. В лучшем случае, на Олимпе икает.
        - Ты путаешь, бог это Эскулап. А наше население возлагает свои необоснованные надежды на Гиппократа. Не зная, что главная его заслуга в том, что он додумался брать гонорар! Если бы медицина с древности была бесплатной, мы бы дальше деревянной шины, жгута, голода и льда не продвинулись.
        - А если уж говорить о клятве,- подхватила Мила,- в ней речь о том, чтобы не помогать человеку свести счеты с жизнью, не делать аборты, не спать с пациентами и их домочадцами, хранить врачебную тайну и почему-то не удалять камни из почек.
        - Ты еще одно условие забыла - нужно содержать врача и его потомков, которые тебя научили докторскому искусству.
        Мила вздохнула.
        - Больные не виноваты, Руслан. Они знают, что застрахованы, а по телевизору им каждый день рассказывают, сколько денег уходит на медицину. Но что эти деньги уходят кому угодно, только не врачам, им не рассказывают.
        - Да не о больных я, а о руководстве нашем! Про клятву звонят на каждом шагу, а вот на летальных комиссиях Гиппократ им не указ. Хотя надо бы и другие его слова помнить. «Жизнь коротка, наука и искусство бесконечны, случаи скоротечны, опыт обманчив, правильное суждение сложно»,- с чувством произнес Руслан, сделал бутерброд с колбасой и протянул его Миле.- А я вот выполняю завет Гиппократа - кормлю своего учителя.
        Посидели.
        - Как у тебя, все по-прежнему?- тихо спросила Мила.
        Она знала ответ, просто вдруг Руслану захочется выговориться?
        Но он только кивнул.
        - А у тебя? Аристократия по-прежнему угнетает рабочий класс?
        Она тоже кивнула.
        - А Женя как?
        - Нормально. Учится на отлично, нашла работу в книжном магазине.
        - Рад за нее.
        Два года назад Женя устроилась в клинику санитаркой, но работа была ей не под силу. А самым тяжелым для нее оказалось общение с другими санитарками. Женя терпела, но у Милы сердце кровью обливалось, когда она видела, как грубые тетки помыкают ее чудесной книжной девочкой, не чураясь соленых словечек, а то и мата. И она настояла, чтобы Женя перешла в сетевое кафе, где работали в основном студенты.
        - Привет ей передавай.
        - Может быть, не стоит?- мягко возразила Мила.- Она ведь до сих пор влюблена в тебя…
        Он задумчиво покачал головой:
        - Не в меня… В своих книжных героев. Да, не стоит передавать. Я ведь, как-никак, женат.

* * *
        Женя никому не рассказала о визите хозяина магазина. Он не спросил ее имени и не представился сам, но все же в ее бедной событиями жизни это было настоящее приключение, причем даже с романтической окраской. Человек книжный и мечтательница, тем не менее она понимала, что интерес его к ней был мимолетным, однако фантазировать ей никто не запрещал! И Женя мечтала: он, одинокий, разочарованный и печальный, как демон, навещает ее в магазине, они делятся впечатлениями о прочитанном, советуют друг другу новые книги. И за литературными беседами исподволь, осторожно открываются друг другу, между ними возникает доверие… И строгая, скупая дружба. Пусть даже они никогда не будут видеться вне стен книжного магазина…
        Женя хихикнула, представив себя старушкой в букольках и с камеей за этим же самым прилавком. И старичка-работодателя: в одной руке тросточка, в другой букетик: «Вы удивительный человек, Евгения! Беседы с вами сделали мою жизнь ярче!»
        Ну и глупости приходят в голову! Жизнь и литература - совсем разные вещи. И то, что случается в романах, никогда не происходит в реальности. Поэтому ей нравится мечтать и не хочется спускаться на землю. Хорошо, что она умеет из своих фантазий сплести кокон, в котором можно прятаться от мира.
        Мила ее жалеет, хочет принарядить, но Жене это не нужно. Ей нравятся старинные наряды Натальи Павловны, нравится перебирать вместе с нею ее запасы. Эти вещи - будто тени мечты. И в них Женя становится ближе к тому иллюзорному миру, в котором хочется жить.
        Потому что в реальности бывает слишком больно. И слишком страшно.
        Он появился в магазине через несколько дней, перед закрытием. Увидев его, Женя почувствовала, что опять краснеет, но поздоровалась просто и вежливо. И улыбнулась.
        - Я прочел все книги, которые вы мне продали, и получил удовольствие,- объявил он.- Причем большее, чем ожидал.
        «Так быть не должно,- подумала Женя.- Реальность и фантазии не могут пересекаться. А столкновение параллельных миров грозит катастрофой».
        - Приятно слышать,- пробормотала она.
        - И теперь я пришел за новой порцией. Как и обещал.
        Но ведь это абсурдно - покупать книги у себя самого! А полагаться в их выборе на постороннего человека, пусть и продавца, еще глупее. Конечно, вслух она этого не произнесла.
        Женя смутно чувствовала, что хозяин магазина забавляется, играет с ней в какую-то непонятную игру. Это было неприятно, а то, что условия этой игры совпали с ее собственными мечтами - пугало.
        Сегодня он показался ей еще интереснее, чем при прошлой встрече. Как ни мало Женя разбиралась в моде, все же смогла определить, что вещи на нем дорогие, но старые. Куртка на локтях вытерлась до белизны, да и сумка знавала лучшие времена. Яркая иллюстрация к упадку книжного бизнеса, усмехнулась Женя про себя. Но признаки неудачи в делах странным образом еще больше расположили Женю к этому человеку.
        - Я жду новую порцию,- нетерпеливо напомнил он.- И чтоб не хуже прежней, пожалуйста.
        Она покачала головой:
        - Не стоит приписывать мне особой проницательности. Все, что вы купили в прошлый раз, общепризнанные шедевры.
        - Я знаю. Но «Графа Монте-Кристо» без вас я бы точно не стал перечитывать. А ведь он совпал с моим настроением.
        - Вы не похожи на человека, размышляющего над идеями мести,- расхрабрилась Женя.
        Он улыбнулся, кажется, первый раз на ее памяти. Морщины на его смугловатом лице стали отчетливее.
        - Да, верно. Кто-то сказал, что месть - это блюдо, которое подают холодным. И возможно, чаще им травится сам повар, а не тот, для кого оно приготовлено. Вот все, что я знаю о мести. Но книга совсем о другом. Вы так не думаете?
        Вне стен университета такой вопрос ей задали впервые.
        - Я согласна с вами,- Женя даже приосанилась.- Месть не достойна того, чтобы ей посвящали целый роман. Недаром же Дюма теряет интерес к своему разбогатевшему персонажу. Из яркого положительного героя он превращается в орудие, в инструмент, с помощью которого автор выражает основную мысль: если человек позволяет себе делать зло ближнему, рано или поздно он сделает зло самому себе. Зависть, жадность и злоба в конце концов всегда оборачиваются против своего носителя. Если бы не считалось кощунственным сравнивать Дюма и Толстого, я бы вспомнила эпиграф к «Анне Карениной».
        - Мне отмщенье и аз воздам,- процитировал работодатель и усмехнулся.- Мы такие разговоры с вами ведем, а я даже не знаю, как вас зовут.
        - Евгения,- сказала она и тут же отругала себя за излишнюю помпезность.
        Сказала бы - Женя, да и все. Она же продавец, а не императрица!
        - Константин Долгосабуров,- он слегка наклонил голову.
        И от этого почтительного жеста, пусть и немного насмешливого, Женя внезапно почувствовала себя не продавщицей, счастливо избежавшей увольнения, а, как и прежде, хозяйкой сказочного мира!
        И уже в этой роли она продолжила беседу с человеком, странную фамилию которого от волнения сразу забыла:
        - А что вы скажете о финале романа? Как вы считаете, почему граф Монте-Кристо не женился на Мерседес?
        - Это мужской шовинизм.- Константин опять улыбнулся.- Она ведь уже была старушкой, по тогдашним меркам. Пока в литературе господствовали мужчины, героини всегда были юные красавицы. Зато теперь, при засилье женщин-писательниц, все наоборот.
        Женя энергично покачала головой:
        - Позвольте с вами не согласиться! А как же крошка Доррит у Диккенса? Она не блистала красотой. Или княжна Марья у Толстого? Вот, кстати, Толстого и возьмите!- Она сняла со стеллажа «Войну и мир», взглянула на довольно вульгарную обложку и быстро заменила книгу другим изданием.
        - Спасибо, нет. Недавно перечитывал. И «Каренину» тоже. Давайте лучше вашу крошку.
        Женя сразу нашла нужный том. Ей было приятно, что он видит, как хорошо она ориентируется в магазине.
        Задумчиво полистав книгу, Константин достал бумажник и неожиданно спросил:
        - Проводить вас домой?
        - Спасибо, меня встречает Михаил Васильевич.
        - Звучит загадочно. Кто это?
        Чтобы объяснить степень ее родства с Михаилом, нужно было рассказать всю историю ее жизни. Вряд ли она ему интересна.
        - Мой дядя,- ответила Женя.- Мы живем недалеко, и он совмещает мою охрану с вечерней прогулкой.
        - А он может завтра погулять без вас?
        Подумав, Женя сказала, что, наверное, может.
        - Тогда до завтра.- Константин пошел было к выходу, но обернулся.- И знаете что? Давайте сходим на каток. Вы умеете кататься?
        Крытый каток считался достопримечательностью торгового центра, в котором располагался магазин, Жене давно хотелось там побывать.
        - Умею немного. Но каток закрывается одновременно с магазином…
        - Я попрошу, чтобы завтра они поработали подольше.
        - Вы думаете, они согласятся?
        - Надеюсь,- сказал он и ушел, оставив Женю в удивлении, предвкушении… И бог знает в чем еще!
        Он сказал, что недавно перечитывал «Анну Каренину», вдруг вспомнила она. Может, поэтому и пригласил ее на каток? И они будут кататься, как Кити с Левиным?..
        Глава 3
        Мила привела Руслана в реанимацию, где их поджидала небольшая толпа во главе с ответственным дежурным. Терапевты, клинические ординаторы, студенты - все ждали его решения, правильного диагноза, который он извлечет быстро, неожиданно и непринужденно, как фокусник - кролика из шляпы.
        - Добрый день, добрый день!- улыбался Волчеткин, обмениваясь с докторами рукопожатиями.- Хотите, чтобы я сказал, что острой хирургической патологии нет и можно деда не трогать?
        - Да, клиника стертая,- сказал ответственный дежурный.
        Этот парень звезд с неба не хватал, но нравился Миле своей расторопностью и добросовестностью. С ним всегда было спокойно дежурить.
        - Ах, обмануть меня не трудно, я сам обманываться рад.- Руслан взял в руки тоненькую историю.- Сейчас разберемся с этим загадочным дедом.
        «Все же это врожденное - умение держаться с людьми,- рассеянно думала Мила.- Как бы и по-дружески, и по-свойски, но всегда сохраняя дистанцию, так, что все воспринимают его именно как начальника, а особо впечатлительные - и как высшее существо. А вот я сразу становлюсь всем закадычной подружкой, с которой можно не считаться. Но если я приму начальственный тон, это тоже не поможет. Сочтут истеричкой и станут вовсе игнорировать».
        Сквозь стеклянную перегородку она наблюдала, как Руслан осматривает деда. Он всегда был внимателен и доброжелателен с больными, независимо от того, мог ли с них что-то получить.
        Дед, несмотря на жестокие боли в животе, держался мужественно, находил в себе силы не только четко отвечать на вопросы, но и улыбаться профессору. И Миле остро захотелось, чтобы он поправился, чтобы они сумели ему помочь…
        - Слава богу, явился днем,- заметил ответственный, радуясь, что есть на кого переложить свою ответственность,- а не в три часа ночи, как это обычно делается.
        Мила кивнула:
        - Да, обычно они неделю сидят дома, надеясь на чудо, и только среди ночи до них доходит, что чуда не произойдет и надо принимать срочные меры по спасению собственной жизни.
        - Не понимая при этом,- подхватил ответственный,- что кое-какие чудеса на свете все же происходят, и ровно в полночь голова дежурного врача превращается в тыкву.
        Мила собиралась развить тему подлых старушек, которые нарочно являются в три часа ночи. В это время шансов прорваться в больницу у них неизмеримо больше, ибо доктору проще за десять минут оформить историю, чем до утра доказывать, что в госпитализации они не нуждаются. Но тут от больного вышел Руслан.
        - У меня представление сложилось,- сказал он, занимая председательское место в ординаторской.- Можно было бы устроить показательный разбор, но время дорого, не стоит тратить его на разглагольствования, верно?
        Все закивали, студенты - особенно оживленно. В свои годы учебы Мила тоже ненавидела бесконечную тягомотину, называемую профессорским разбором больных.
        - Запишите мой обход, диагноз - мезентериальный тромбоз[3 - Тяжелое состояние, встречающееся у людей с сердечно-сосудистыми заболеваниями.], и готовьте больного к операции.
        - Вы уверены?- спросил один из докторов.
        - Насколько врачу вообще можно быть уверенным. Если бы вы внимательно относились к сбору анамнеза и клиническому осмотру, вы разделяли бы мое мнение. Студенты, говорю специально для вас, запомните: клиника - это все. Особенно в экстренной хирургии. Мы слишком многое передоверяем инструментальным методам диагностики, а все многообразие симптомов пытаемся впихнуть в стандарты, будто готовим фигурное печенье - формочкой вырезаем из теста фигурку, остальное долой. Больной предъявил одну ключевую жалобу, от которой вы отмахнулись, даже не записав ее в историю. Он отметил, что стул у него какого-то странного цвета. Уж не из-за пропотевания ли крови в просвет кишки?
        Все снова закивали, а Мила вздохнула. Руслан останется оперировать, значит, придется остаться и ей, несмотря на то, что рабочий день окончился.
        Как только Волчеткин встал из-за стола, все молодые доктора немедленно исчезли. Они остались втроем с ответственным, да реаниматолог.
        - Хотите, Руслан Романович, я вам в помощь доцента Побегалова пришлю? Он сегодня дежурит,- предложил ответственный.
        Руслан отмахнулся:
        - Да ну его! Он же безрукий, как Венера Милосская! Мы с Милой прекрасно вдвоем справимся.
        Маска непризнанного гения прилипла к доценту Побегалову, наверное, с детства. Во всяком случае, когда Мила пришла на кафедру, он был еще совсем молодым сотрудником, но уже тогда скорбел, что мир слишком примитивен для такого совершенства, как он.
        Репутацию интеллектуала он снискал в основном тем, что отчетливо произносил два «л» в этом слове, да еще цитированием некоторого количества научных статей. Впрочем, впечатление он производил только на свежего человека, коллеги же вскоре поняли, что мозг его подобен скорее грампластинке, чем флешке: можно бесконечно проигрывать имеющуюся там информацию, но записать новую - нельзя.
        В рамках своей гениальности Побегалов любил глумиться над ординаторами, уличая их в незнании таких важнейших для практической работы фактов, как то, что Керниг, например, был акушером, Монастырского звали Нестором Дмитриевичем, а шестой сегмент легкого называется иначе долей Нельсона.
        Руслана, как парня яркого, он невзлюбил особо, и придирался к каждой букве, написанной тем в истории или научной статье, поэтому теперь профессор Волчеткин иногда позволял себе высказаться в его адрес, хотя к заглазной хуле был не склонен.
        С привычной обидой Мила подумала, что она предлагала сама проконсультировать больного, не привлекая Руслана, но ответственный даже не стал ее слушать. И Побегалова в помощь предложил только потому, что считает ее откровенно слабой. Все, что она говорит, проходит мимо ушей коллег, ведь ясно, что ничего умного она не скажет. И оперирует плохо, она же женщина. Возможно, будь она красавицей, или хотя бы интересно уродливой дамой с ультракороткой стрижкой и декадентским мундштуком в зубах, ее воспринимали бы всерьез, но слушать обычную сдобную тетеньку… Просто смешно!
        Диагноз мезентериального тромбоза, разумеется, подтвердился, пришлось делать резекцию кишки, и домой Мила попала только в восьмом часу вечера. Уже в прихожей она поняла, что можно было не спешить. Старший Внук сидел за пианино. Студент первого курса консерватории, он проявлял если не талант, то удивительное упорство, по сто раз повторяя трудные места, и эта настойчивость отчасти примиряла Милу с затратами на его учебу.
        Мила всю свою взрослую жизнь провела в маленькой хрущевке, в которой свила уютное гнездышко, и переезд в эту просторную, но неорганизованную квартиру дался ей нелегко. После свадьбы они с мужем, как водится, затеяли ремонт, но Наталья Павловна не разрешила больших переделок, не позволила расстаться ни со старыми дверями, покрашенными белой больничной краской, ни с сучковатым паркетом, ни с множеством бесполезного, но милого ее сердцу хлама. Поэтому Мила никак не могла почувствовать себя здесь дома, тем более что в огромной квартире ей почему-то вечно не находилось места…
        Вот и сейчас Миша занимается в их комнате с Младшим Внуком. Ведь в гостиной читает Наталья Павловна, а спальня у нее для того, чтобы спать!
        Мила немного послушала Мишины объяснения, такие четкие и логичные, что даже ей, полному математическому профану, стало кое-что ясно. Какой великолепный педагог мог бы получиться из мужа! Он в полной мере обладал самым необходимым для этой профессии качеством - неистощимым терпением. И не будь у Миши этого терпения, Младшему Внуку несдобровать! Мила, по крайней мере, давно бы выпорола его.
        - Смотри, я выкалываю две точки на этой гиперболе. Зачем?- Миша склонился над учеником неумолимо, как рок.
        - А это чтобы гипербола дышала.- Огромные глаза казались бездонными озерами честности и наивности на этой плутовской рожице.
        Мила засмеялась. Считая Младшего Внука невероятно наглым подростком, она не сопротивлялась обаянию этой наглости.
        - Здравствуй, дорогая!- приказав ребенку сидеть и думать, Миша обнял ее и расцеловал.- Как прошла операция?
        - Сам понимаешь, об успехе можно будет говорить только дней через десять.
        Она так ясно читала мысли мужа, будто они действительно были написаны у него на лбу. Он знает, как она устала, и хочет дать ей отдохнуть, но заниматься с ребенком необходимо, а выгонять Наталью Павловну из гостиной невозможно…
        - Я попью чайку на кухне,- сжалилась она,- а вы продолжайте.
        В кухне Мила привычно расстроилась. Муж у нее из тех людей, которые, будучи посланы за хлебом, скупят полмагазина. На буфете - килограмм шоколадных конфет, нечего сомневаться, что Внуки уплетут их за вечер. А это, на минуточку, четыреста рублей из бюджета. В холодильнике колбаса, ветчина, оливки… Подобный набор бывал у Милы в доме только по праздникам. Естественно, все наедятся гастрономии, а приготовленный ею обед отправится в унитаз! Миша с Натальей Павловной страшные привереды, трехдневный суп с котлетами есть ни за что не будут.
        - И все вы любите вк-у-у-у-сненькое!.. м-я-я-я-генькое!.. см-а-а-аслицем!- беззвучно кривлялась Мила, для конспирации засунув голову в холодильник.- Аристократы хреновы! Так и рождаются революции, между прочим!
        Ого, а это что за коробочка? Запредельно дорогой сыр. Мила присвистнула. С их доходами покупать такой - все равно что сантехнику дяде Васе похмеляться духами «Шанель №5».
        Сыр, конечно, для Натальи Павловны. Одна из многих «единственных маленьких слабостей» аскетичной и самоотверженной женщины. Или нет, кажется, это «потребность». Да, точно, на днях она провозгласила: «У меня появилась какая-то потребность в сыре».
        Вот Миша и расстарался. От каждого по способностям, каждому по потребностям!- Ленин мог бы утешиться, узнав, что коммунизм построен хотя бы для одной, отдельно взятой старухи.
        Укорив себя за злобные мысли, Мила размешала сахар и задумалась.
        Наталья Павловна совсем не похожа на старуху. Да и слова такого не было в Милином лексиконе. Пожилых женщин она классифицировала как старушек, бабулек и бабок.
        А вот Наталью Павловну мысленно всегда называет старухой. Неужели она в глубине души ненавидит ее?
        Почти до сорока лет Мила проживала обыденную в своей трагичности и трагичную в своей обыденности судьбу матери-одиночки.
        Ей пришлось повторить путь многих и многих женщин так же, как многие и многие в будущем повторят ее судьбу. Раннее замужество, ребенок, изумление мужа, вдруг обнаружившего, что все всерьез и надо нести ответственность. После прозрения муж не стал мешкать и с проворством ящерицы от этой ответственности ускользнул, как тысячи и тысячи других молодых мужей.
        Чтобы не чувствовать себя дезертиром, он внушил Миле, что это она «не справляется», «создает невыносимую обстановку», а сам-то он прекрасный муж. И этот прекрасный муж сбежал, оставив сына полностью на попечение ни к чему не годной Милы.
        И она стала выживать, без помощи и поддержки, но с горьким чувством, будто сама проворонила свое счастье.
        Родители тяжело переживали ее развод, она стала для них дочкой «с брачком», и мать совсем забросила ее, прильнув к старшей дочери, у которой все было правильно. Мила даже услышала от матери: «Я у тебя этого ребенка не просила!»
        От полного разрыва с родителями Милу спасло только то, что она жила отдельно, в квартирке покойной бабушки.
        Все время опаздывая, недосыпая, бегом, удалось окончить институт и поступить в аспирантуру. Тут Миле помогла мать нынешнего профессора Волчеткина, Анна Спиридоновна. Она, профессор кафедры эндокринологии, благоволила студентке-медсестре, а от ее сыночка была просто в восторге. Иногда возникают между людьми необъяснимые привязанности, почти такие же крепкие, как родственные узы. Такая вот взаимная симпатия проявилась у элегантной ученой дамы и буйного детсадовца Кольки. Ребенок проводил в мединституте больше времени, чем некоторые студенты, и при случае Анна Спиридоновна забирала его к себе в кабинет пить чай. Колька степенно усаживался за стол, оглушительно дул в чашку, потом прихлебывал из нее, болтая ногами и с интересом разглядывая таблицы на стенах. При этом странная пара едва обменивалась десятком слов, но такое времяпрепровождение обоим нравилось.
        Колька оказался чрезвычайно одаренным ребенком. Победитель нескольких международных олимпиад, после школы он получил приглашение в Сорбонну и грант для оплаты учебы и проживания.
        Мила отпустила его и осталась совсем одна.
        Нельзя было сказать, что она полностью посвятила себя сыну и отреклась ради него от женской жизни. Она училась, много работала, чтобы достойно содержать ребенка, и всегда находила время заниматься с ним, однако не переставала надеяться на встречу с, как говорится, хорошим человеком.
        Но хороший человек все не попадался на ее пути… Несколько попыток «устроить свою судьбу», в каждой из которых было все меньше любви и все больше отчаяния, оставили на ее сердце грубые рубцы.
        На пороге пятого десятка Мила составила крайне нелестное мнение о мужчинах. Если бы у нее попросили дать определение сильному полу, она, пожалуй, сказала бы так: сидящие-на-елках-с-непоцарапанными-попами. Нынешний уклад жизни позволяет им делать все, что пожелается, избегая при этом ответственности.
        До отъезда Кольки она надеялась обнаружить исключение в этой еловой чаще. Ведь Руслан Волчеткин не один такой на свете!
        А потом, оставшись одна, как-то вдруг махнула на себя рукой, расплылась. Фигура из просто «Рубенс» превратилась в «Рубенс плюс». И Мила примирилась с одиночеством, впустила его в свое сердце и стала готовиться к уютной одинокой старости. Она купила большой плоский телевизор, один махровый халат и один фланелевый с запахом, чтобы не чувствовать растущий животик. Начала серьезно подумывать о том, чтобы завести кошечку, но тут… Как гласит поговорка: мечта сбудется, когда забудется.
        К изумлению всех коллег и родственников Мила вышла замуж! Она и сама была больше удивлена, чем счастлива… А теперь иногда думала, что лучше бы завела кошечку.
        Слишком устав, чтобы обедать, она мрачно пила чай. Минут через десять к ней присоединился муж. Нежно погладил по голове, разогрел котлету, нарезал помидор. Но злость ее от этого не утихла. Если бездельничаешь на должности больничного санврача, конечно, остаются силы приласкать жену, которая пашет на полторы ставки, чтобы содержать все твое ненасытное семейство!
        Самое противное, что приходится изображать радостную улыбку, а негодованием по поводу роскошного Мишиного шопинга делиться лишь с холодильником. Ну почему жизнь так несправедлива? Если жена живет на средства мужа, он вполне может ее этим попрекнуть, а если наоборот…
        В коридоре раздались легкие шаги, и на пороге кухни появилась Наталья Павловна:
        - Миша, а почему ты дома?
        - А где же мне быть?
        - В это время ты должен встречать Женю с работы.
        - Не волнуйся. Сегодня ее проводит хозяин магазина.
        - Что?- воздух вокруг Натальи Павловны немедленно сгустился.- Да как ты позволил?
        - Мама, я не думаю, что надо так ставить вопрос.
        - Хорошо. Отложим разговор до ее возвращения.- Ледяной взгляд и поджатые губы не сулили ни Жене, ни кому-либо еще в этом доме ничего хорошего.
        Женя вернулась в одиннадцатом часу, веселая и румяная. Раньше Мила никогда не видела ее такой оживленной. Как жаль, что Наталья Павловна сейчас заморозит эту радость! Но остановить свекровь у Милы не хватило духу, и Женя была препровождена в гостиную.
        - Евгения, я ни в чем тебя не виню,- важно сообщила старуха.- Это произошло только благодаря беспечности Михаила Васильевича, который забыл о том, как ты молода и неопытна и сколько глупостей можешь из-за этого наделать,- вытянутой вперед ладошкой она остановила готовую возразить Женю.- Из самых лучших побуждений, безусловно, но все мы знаем, чем вымощена дорога в ад.
        - Наталья Павловна, поверьте…
        - Я тебе верю, девочка. Михаил Васильевич, как глава нашей семьи, не должен был позволять незнакомому мужчине оставаться наедине с тобой.
        - Он не незнакомый,- добродушно заметил Михаил.- Это хозяин книжной лавки, в которой Женя работает.
        Последовавший взгляд старухи можно было смело назвать негодующим.
        - Когда я говорю незнакомый, я подразумеваю: не представленный нашей семье, Михаил! А то, что ты попустительствуешь тайным отношениям Жени с ее работодателем - просто вопиющий факт! Вопиющий!
        Чтобы не хихикнуть, Миле пришлось изо всех сил напрячь мышцы рта. Женя тоже потупилась слишком уж смущенно. Но Наталья Павловна продолжала вещать, не сомневаясь, что ее слова принимаются всерьез:
        - Я могла бы, сделав скидку на нынешнюю простоту нравов, посмотреть сквозь пальцы на ухаживания твоего однокурсника, но принимать знаки внимания от хозяина крайне опасно! Он может подумать, что за те деньги, что он тебе платит, ты должна не только продавать книги. Извини, что касаюсь этой темы, но ты должна быть очень осторожна, а мы, в свою очередь, обязаны показать ему, что ты не беспризорница! Он, как и любой другой мужчина, должен твердо знать, что ты достойно воспитана в достойной семье, и обращаться с тобой соответствующим образом.
        Можно подумать, старуха действительно волнуется за Женю. Как бы не так! Человек, разыгрывающий трагедию на пустом месте, никогда не бывает искренним. Просто она упивается ролью благородной дамы в борьбе за нравственность.
        В этом спектакле Женя - не предмет заботы, а статистка.
        Миле приходилось общаться с разными людьми, но таких закоренелых эгоисток она встречала только среди поколения Натальи Павловны. Это могли быть самые разные женщины, и Благородные Дамы, как Наталья Павловна, и Партийные Мадонны (переквалифицировавшиеся большей частью в религиозных фанатичек, так сильна в них страсть поучать и командовать), и Обычные Советские Женщины, которые «я и лошадь, я и бык, я и баба и мужик». Всех их объединяло одно - эгоизм, причем эгоизм особый, искусно рядящийся в одежды самоотречения и тем самым способный обмануть даже свою хозяйку.
        Наталья Павловна была еще не худшей разновидностью, больше всего Милу бесили Советские Женщины, тянущие и работу, и никчемного мужа, и великовозрастных деток. В их домах всегда царит мрачная и торжественная обстановка жертвоприношения, хотя, если разобраться, и работа не особенно трудная, и муж не никчемный, и дети вполне самостоятельные, только изображают из себя младенцев в угоду мамаше. Ведь мамаше нужен перманентный подвиг и героизм, а где его взять, если не мучить родню?
        Ни в одной другой возрастной группе Мила подобных душевных свойств не встречала, хотя, конечно, и среди ровесниц Натальи Павловны было много хороших женщин.
        - Ты приняла от него коньки?- Пока Мила отвлеклась, старуха выпытала из Жени все подробности свидания.- Боже мой, как ты могла?
        - Мама, в кафе они бы те же самые коньки и проели,- вступился за Женю Михаил.- Ты слишком строга, сейчас никто не представляется семье на такой ранней стадии знакомства.
        Наталья Павловна сложила губы кошелечком.
        - Я не знаю, что сейчас,- внушительно произнесла она,- и знать не хочу. В своем доме я живу по тем правилам, которые мне внушили в детстве, и не собираюсь от них отступать. И пока Евгения находится на моем попечении, она должна следовать тем же правилам.
        Пафосная речь затуманила сознание Милы, и ей не пришло в голову простое возражение, что Женя тоже живет в своем доме.
        - Сколько стоили коньки?- продолжался допрос.
        - Восемьсот рублей,- призналась Женя.
        - Хорошо.- Наталья Павловна отлучилась на минуту, чтобы вернуться с названной суммой.- Вот деньги, вернешь своему поклоннику. Скажешь, что подобными покупками он оскорбляет твоих родных. Которым должен представиться в самое ближайшее время, если хочет и дальше встречаться с тобой. Договорились?
        Женя кивнула.
        - Теперь ты, Михаил! Ты будешь встречать Женю из магазина, пока мы не познакомимся с молодым человеком. Если ты опасаешься, что не сможешь поставить его на место, я буду ходить вместе с тобой.
        - Я справлюсь, мама.
        - Надеюсь. Женя, улыбнись, пожалуйста, и не считай себя принцессой в плену у дракона,- усмехнулась Наталья Павловна.- Поверь мне, если молодой человек боится представляться семье девушки, значит, намерения у него дурные и его бегству можно только радоваться.
        С этими словами старуха величаво покинула комнату.
        Женя уткнулась носом в подушку и натянула на голову одеяло. Перед тем как заснуть, она всегда вспоминала любимые книги, перед ее глазами проносились яркие, как в кино, сцены из романов, а иногда она додумывала судьбу главных героев, представляла, что могло бы случиться с ними дальше.
        Но сегодня ей было о чем поразмышлять и без любимых персонажей. Вечер на катке очень понравился ей, но, кажется, Наталья Павловна волнуется напрасно.
        Они просто катались, совсем не как Кити с Левиным. Женя осторожно передвигалась от бортика к бортику, а Константин носился в отдалении с клюшкой, отрабатывая какие-то спортивные приемы. Он сразу сказал ей, что иногда играет в хоккей с такими же любителями. У него были свои коньки, а Женя хотела взять напрокат, но он настоял на покупке, сказал: еще пригодятся.
        Потом он проводил Женю до дома, они шли с коньками, перекинутыми через плечо, и разговаривали - о книгах, фильмах и даже о хоккее. Жене было интересно, тепло и спокойно. Так хорошо, что ни о какой любви думать не хотелось.
        Константин-то об этом точно не думает! Ему с ней забавно, не больше. Как, например, поиграешь в гостях с чужим котенком, а через полчаса забудешь. Но ведь и котенок не станет скучать по тебе.
        Прощаясь, он предложил ей покататься вместе еще, и Женя согласилась. Разве могла она представить, что Наталья Павловна ей запретит?
        Девушка вздохнула. Дальнейшие события нетрудно предсказать. Она предлагает Константину познакомиться с семьей. Тот думает, что Женя навязчивая девица, сворачивает посещения катка и на всякий случай увольняет ее из магазина. Допустим, она рассказывает ему про Наталью Павловну, пожилую даму, живущую «по правилам» и требующую их соблюдения от Жени. Он посочувствует и все равно прекратит общение, ведь хорошие люди не жалуются на родственников посторонним людям. Можно вообще ничего не говорить, но в каком свете она выставит тогда Михаила Васильевича, который будет встречать ее? А можно вступить с дядей в преступный сговор. Но заставлять его врать тоже не очень-то красиво.
        Идея ослушаться, дать отпор Наталье Павловне расценивалась Женей как фантастическая. Ее тихая, мягкая натура противилась всяким бунтам, а понимание, что она живет у Натальи Павловны «из милости», усиливало природную покорность. И до сих пор она не давала опекунше поводов к недовольству. А та, надо отдать ей должное, всегда справедливо распределяла домашнюю нагрузку и заботилась о Жене. К тому же обе они, запоем читающие одни и те же книги, часто сходились во мнениях. Женя не курила, до сих пор не пробовала вина и не ходила в ночные клубы не из-за строгих запретов, а потому, что ей не хотелось. Таким образом, до сегодняшнего дня у нее не было повода взбрыкнуть.
        Михаил Васильевич тоже жил в ладу с матерью, так как во всем ей уступал. Остальные члены семьи придерживались той же тактики, зная, что при малейших признаках неповиновения Наталья Павловна может так раскалить обстановку, что дышать станет невозможно.
        Нет, пожилая дама не скандалила, она просто переставала замечать провинившегося. Вместо приветствия поджимала губы и отворачивалась. А когда семья собиралась за общим столом, всем сразу становилось ясно, как невыносимо страдает Наталья Павловна.
        Женя плотнее закуталась в одеяло. Как жаль, что ее приключение закончится так быстро!
        И еще одна мысль тревожила ее. Как-то незадолго до смерти Женина мать сказала, что еще в юности испытывала странное чувство, глядя на дом, в котором они теперь живут, хотя раньше, до переезда, ее с этим домом ничто не связывало. Это была не тревога и не симпатия, просто она знала, что этот дом для нее не такой, как другие. «Если бы я верила во всю эту чушь, то считала бы себя экстрасенсом,- говорила мама.- Наверное, это просто обман памяти. Такое же чувство у меня к одному перекрестку на севере города (она назвала адрес), но не представляю, что там может быть для меня важного». Так или иначе, но она всегда знала, кто звонит по телефону, а стоило ей вспомнить какой-нибудь фильм, его тут же показывали по телевизору.
        И именно на том северном перекрестке вскоре произошла страшная авария, унесшая жизни мамы и Жениного отчима…
        Теперь Женя впервые поняла, о чем говорила мама. Особое чувство. Не страх и не надежда, не любовь и не ненависть. Но она знала, что Константин каким-то важным образом войдет в ее жизнь.
        Глава 4
        Природа одарила профессора Волчеткина не только прекрасным басом, но и незаурядным даром рассказчика. На его лекции студенты ходили с удовольствием. Артистичность сочеталась у него с естественностью, даже задушевностью, он умел обращаться ко всей аудитории в целом и к каждому слушателю в отдельности.
        Мила иногда присутствовала на его лекциях, похожих на моноспектакли, собиралась и сегодня, но позвонила Женя, попросилась зайти, и Мила осталась в отделении.
        Женя навещала ее редко, всегда под благовидным предлогом, но Мила понимала, зачем она приходит. Понимала и завидовала самоотверженной и чистой влюбленности девушки.
        Какая нужна душа, чтобы радоваться редким случайным встречам, нанизывать их на нитку времени, словно жемчужины, а потом перебирать, как четки…
        И Мила когда-то была так влюблена. В седьмом классе школы, абсолютно безнадежно, в круглого отличника из десятого. Они не были знакомы, но это не имело никакого значения. Прошло больше двадцати пяти лет, а она до сих пор помнит, как сжималось и екало сердце, стоило увидеть его. Причем встречи в школе не считались, нужно было увидеть его на улице…
        И, странно, эти моменты и сейчас с фотографической точностью встают у нее перед глазами. Иногда так ярко, будто она проваливается на четверть века назад, попадает в узкий серый двор со снежной кашей под ногами и стоит возле трансформаторной будки, в голубых резиновых сапогах, которые немилосердно жмут, а он идет навстречу, размахивая сумкой, и равнодушно скользит по ней взглядом.
        Или бесснежный январь, дома облиты темнотой, словно шоколадом. Мила снова в его дворе, делает вид, что гуляет. Она забыла большинство нарядов, которые переносила за всю свою жизнь, а его большую меховую ушанку помнит до последнего волоска!
        Никогда больше мир не был таким чудесным, как в тот год! Детская влюбленность словно приоткрыла маленькую, микроскопическую щелочку в небеса, и жизнь Милы будто освещалась их неведомым светом.
        Но у нее это прошло с взрослением, а Женя до сих пор живет в сказке.
        Женя узнала о тяжелом положении Руслана, когда работала санитаркой. Волчеткин женился в свое время по любви, на очень приятной девушке, и был счастлив. Но через год жена заболела, проявилось наследственное психическое заболевание. Руслан делал все что мог, возил ее к лучшим специалистам, но болезнь прогрессировала.
        Насколько Миле было известно, это была какая-то редкая форма шизофрении. Ольга оставалась милой и приветливой, не замыкалась в себе, но вела жизнь пятилетней девочки с куклами и прочим, а Руслана считала товарищем для игр.
        Он преданно ухаживал за женой, занимался с ней. О полноценной супружеской жизни не могло быть и речи, но Руслан не оформлял развод и даже не имел связи на стороне. Хотя мог бы присоединить свой голос к стройному хору мужчин, поющих песню «дорогая, моя жена больна, надо только немного подождать», с большим основанием, чем кто-либо другой.
        А Женя готова разделить и пожертвовать. Если бы Руслан только намекнул… Она бы спала с ним, ухаживала за его женой, а его нежелание развестись только подогревало бы ее чувство: ведь он такой верный!
        Ирония состоит в том, что только несчастные забитые девочки, не видевшие в семье любви, способны без сожалений бросить свою жизнь на ее алтарь. От избалованных таких подвигов не дождешься.
        Можно углубляться в психологические дебри, но ответ казался Миле простым. Этим девочкам подспудно внушили мысль, что любовь - очень ценный приз, который надо заслужить. А дети из дружной семьи вырастают в убеждении, что любовь повсюду, и жертвовать собой ради нее так же нелепо, как платить за воздух, которым дышишь.
        Руслан знал о Жениных чувствах. Работая в клинике, девушка держалась с большим тактом, не навязывалась, но, даже не обладая чувствительной душой, достаточно было посмотреть, как она гладит профессорский халат, чтобы все понять.
        Работа была тяжела для хрупкой Жени, общение с другими санитарками почти невыносимо, но она терпела ради Волчеткина.
        А хуже всего было то, что она тоже нравилась ему. Все решил новогодний корпоратив, если можно так назвать обычную пьянку в конференц-зале. Мила тогда подарила Жене очень красивое платьице, но дело было, конечно, не в нем. И не в помаде, которой девушка слегка тронула губы. И не в том, что она распустила свой пучок, и оказалось, что у нее чудесные волосы…
        Просто глаза ее сияли предчувствием чуда, и все смотрели только на нее.
        Мила насторожилась, сердце заныло, когда она заметила, с каким выражением лица Руслан подошел к Жене… К счастью, зазвучала противная тягучая песня, которая неизвестно как попала на волну танцевального радио. И Мила увидела, что Руслан сразу расслабился. Как говорится, романтический момент был упущен.
        А сразу после праздников Женя уволилась.
        В ординаторской было почти пусто, только доктор Спасский, помятый, но спортивный мужичок неопределенных лет, что-то увлеченно писал на доске объявлений. Мила присмотрелась. Под новым перечнем медикаментов, которые больше нельзя назначать обычным больным, Спасский написал: «Доступные методы лечения по ОМС: 1. Лечебное голодание 2. Уринотерапия 3. Посещение часовни».
        - Мы с Женей попьем чайку, ты не против?
        - Я и сам собирался.- Спасский бросил штриховать лавровую веточку и сел за стол.- Только вас, девочки, ждал.
        Женя достала из сумочки бутерброды, но не успел Спасский восхититься, зашел ординатор:
        - Андрей Петрович, анализы готовы. Можно подавать?
        - Анализы, анализы…- простонал Спасский, разрезая Женин бутерброд на интеллигентные канапе.- У меня сегодня за ночь три аппендицита и проникающее ножевое! Менялся-менялся дежурствами, вот и доменялся.
        - В жизни всегда есть место подвигу,- хмыкнула Мила.
        - Да, но лучше от этого места держаться подальше! Думал, после бурной ночи хоть днем не дернут, но нет! Изволь, четвертый аппендюк! Никогда не меняйся дежурствами, Мила, никогда! Ни при каких обстоятельствах. И сама всю смену не присядешь, и тот, с кем поменялась.
        - Хочешь, я за тебя схожу?- предложила Мила.
        - Спрашиваешь! А мне что для тебя сделать?
        - Не знаю… С Женей чайку попей.
        - Я хотела спросить…- Женя мягко взяла Милу за локоть.- Позже мы не успеем поговорить. Как быть с Константином?- тихо спросила она.
        - С кем?- история с Жениным поклонником уже вылетела у Милы из головы.
        - Если он опять позовет меня на каток, что ему сказать?
        Девушка выглядела расстроенной. Мила пожалела, что у нее не хватает силы духа прямо заявить Наталье Павловне: не лезьте к людям со своей нафталиновой моралью!
        - Ну хочешь, я попрошу Мишу соврать, будто он познакомился с твоим ухажером? Хотя эта за… то есть Наталья Павловна, не успокоится, пока ей его не подадут на блюде и с соломинкой в сонной артерии, чтобы она могла высосать у него пару литров крови. Боюсь, тебе придется тащить его домой.
        - В чем проблема?- увлеченно жуя, Спасский с интересом прислушивался к разговору.
        Женя моментально покраснела, но Мила не обратила внимания на ее смущение.
        - Странно, знаешь ли, приглашать кавалера знакомиться с родней на втором свидании!- сказала она.- А Наталья Павловна требует.
        Спасский был вторым человеком в клинике после Руслана, с кем Мила делилась своими бедами, поэтому он знал о Милиной свекрови намного больше, чем ему хотелось бы знать.
        - Да приведи его в дом, успокой старушку!- засмеялся он.- Может, парень и не испугается. Главное, Женя, не оправдывайся.
        Мила фыркнула. «Не оправдывайся!» - было жизненным девизом Спасского. Начальники орали на него до хрипоты, сулили выговоры и тюрьму, а ему все было нипочем. Он не снисходил не только до оправданий, но даже до объяснений. От этого и карьеры не сделал, хотя был очень хорошим врачом. На его идеях вырастали прекрасные кандидатские диссертации, а докторская самого Спасского почему-то оказалась недостойна защиты.
        - Просто скажи ему, что в твоей семье так принято. А вообще, Наталья Павловна права, пожалуй. Идея здравая.
        - Неужели?- ядовито перебила Мила.- Спасский, кто при мне хвалит мою свекровь, тот сам идет оперировать аппендицит.
        - Да не хвалю я ее!
        Тут позвонили из операционной, Миле пришлось идти. По дороге она размышляла, что их со Спасским судьбы похожи. Оба они - неудачники, причем в самом прямом значении этого слова. Обычно так называют лодырей и недотеп, а ведь оно обозначает всего лишь «нет удачи». Ни интеллектом, ни трудолюбием их бог не обидел, просто чего-то не хватило для успеха. Не оказались в нужное время в нужном месте. Разница между Милой и Спасским была лишь в том, что она тяжело переживала свое карьерное фиаско, а он плевать на него хотел.
        Анестезиолог опаздывал, и Мила устроилась на широком подоконнике операционной. Вид в окне был знаком до мелочей: чахлый больничный дворик и забор. На газонах пожухлая трава, сразу и не скажешь, какое время года. Привычное ощущение тоски от этого пейзажа обычно усиливалось к ноябрю, но выпадал первый снег, и становилось веселее.
        Мила погрузилась в воспоминания.
        Вот она, молодая аспиранточка, остается на первое врачебное дежурство, под присмотром старшего товарища, доцента Побегалова. Пациентке становится плохо. Это онкологическая больная, поэтому доцент сам не идет, отправляет Милу. Она быстро разбирается в ситуации и бежит докладывать: острая надпочечниковая недостаточность!
        «Какая чушь!» - И Побегалов разражается речью о том, что нечего выдумывать диагнозы на ровном месте.
        К вечеру больная погибает, а на вскрытии обнаруживается тотальное поражение надпочечников. Доцент мог бы сказать, что Мила высказывала такое предположение, но он надменно молчит. А ей самой неловко хвастаться правильным диагнозом, раз больная умерла…
        А вот очередная кафедральная пьянка. Все крепко подшофе, краснолицые, кто-то уже тискает сестричку в углу… Но еще достаточно трезвые для общих тостов. Выпив за маститых, перешли на молодняк, причем с каждой рюмкой тосты становятся все проникновеннее. Одного аспиранта хвалят за гениальную диссертацию, другого называют состоявшимся хирургом, третьего - прекрасным клиницистом (в голосе заведующего слышится пьяная слеза). Мила будто не аспирант. Ее будто нет за столом.
        Но тут вбегает медсестра. Больной закровил! И Мила спешит в операционную исправлять чужие огрехи, а состоявшиеся хирурги, прекрасные клиницисты и гениальные ученые продолжают праздновать.
        А на следующий день все усердно делают вид, будто кровотечение остановилось само собой. Больной покидает клинику в убеждении, что оперировал его профессор, а с Милой даже не здоровается в коридоре.
        Второй год аспирантуры. Мила принимает больного, заводит на него историю. Ставит диагноз: рак поджелудочной железы, планирует обследование для подтверждения диагноза. Откуда ей знать, что пациент лег по договоренности с заведующим кафедрой для удаления желчного пузыря по поводу желчнокаменной болезни. Больного берут на операцию, где Милино предположение подтверждается. Спасский, тогда молодой начальник отделения, берет историю и при всем честном народе показывает профессору Милину запись. Из самых лучших побуждений, мол, посмотрите, какой Мила прекрасный диагност! После этого заведующий больше на нее не смотрит, а со Спасским перестает здороваться и при первом удобном случае переводит его в дежуранты.
        Обиды только начни вспоминать, не остановишься!
        Спасенные жизни, удачные операции, точные диагнозы, остроумные научные статьи - все это уходило в пустоту… На кафедре Милу не более чем терпели.
        Спасский хотя бы заслужил подобное отношение независимостью и резким языком. Эдакий Чацкий от хирургии.
        А ее достижения игнорируют просто потому, что она - женщина. Вероятно, с точки зрения усовершенствования человеческого вида это правильно. В мужчине восхищает то, что он делает, а в женщине - только то, как она выглядит.
        В институте Милу находили интересной, с изюминкой, но этот волшебный сухофрукт вскоре исчез. Слишком быстро она стала женой и матерью, и еще быстрее - матерью-одиночкой.
        Мила оказалась не только одинокой, но и ответственной мамашей, а ответственность - это прежде всего практичная одежда. Брюки круглый год, чтобы сэкономить на колготках. Это несделанные стрижки и полное неведение о работе косметолога. Это шампуни в литровых бутылках, никаких кремов и лосьонов, и лозунг «лучший запах женщины - запах чистого тела».
        Три агрегатных состояния существа под названием мать-одиночка: зарабатывание денег, домашние хлопоты и сон. Никаких посиделок с подружками в кафе и саунах, глупых, но удивительно бодрящих, после которых спящая в душе надежда открывает один глаз.
        Ответственная мать-одиночка должна выглядеть прилично, но она не может себе позволить восхищать мужчин.
        Сказать по правде, Мила отказывалась от всех женских штучек с легким сердцем, без сожалений, радость сына была ей в тысячу раз дороже, чем восторги посторонних мужиков. Но планируя грядущую одинокую старость, она собиралась эти упущения компенсировать.
        Проводив Кольку, предвкушала головокружительный шопинг, но, пока предвкушала, вышла замуж.
        И ответственность снова накрыла ее с головой…
        Как говорит Наталья Павловна, у женщины время для себя либо есть всегда, либо его нет никогда.

* * *
        В мусорном ведре Мила заметила осколки нового блюдца и страшно расстроилась. Так расстроилась, что даже удивилась - взрослая женщина, а переживает из-за ерунды. Некоторое время назад она увидела в витрине посуду своей мечты. Эта дешевенькая фаянсовая штамповка в точности совпала с идеалом, сложившимся в ее голове. И форма, и цветочки, и сдержанный орнамент - вот ни прибавить, ни убрать! Мила постояла возле витрины, в избытке чувств едва не прижимаясь носом к стеклу, но сработала многолетняя привычка отказывать себе во всем. Деньги у нее были, да и новая посуда в доме пригодилась бы, но рефлекс победил. А когда на следующий день она победила рефлекс, посуду раскупили.
        Найти такую же удалось только через месяц, и тут уж Мила не оплошала! Она купила и тарелки, и чашки, и чайник, и молочник, все-все-все.
        И была счастлива целых два дня, пока Внуки не начали посуду бить. Обычная мальчишеская резкость и невнимательность, но Миле казалось, что это специально, ей назло. Любая хозяйка скажет: если разбилось блюдечко из сервиза - считай, разбился весь сервиз.
        И Мила не сдержалась, выразила свое горе! Скромная гражданская панихида над мусорным ведром. Никаких проклятий злоумышленникам. Но Наталья Павловна обдала ее ледяным взглядом и процедила: «Милочка, это всего лишь посуда».
        Так что нет смысла сокрушаться над очередным разбитым блюдцем. Утешения не дождешься. Как не дождешься и того, чтобы виновник проехался в магазин и купил такое же на свои деньги. Аристократизм Натальи Павловны отвергал возмещение материального ущерба. Ибо мещанство.
        Интересно, подумала Мила, если сейчас кокнуть фамильный старухин фарфор, запертый в горке, останется ли аргумент «это всего лишь посуда» таким же убедительным?
        От размышлений отвлек телефонный звонок. Классная руководительница Младшего Внука, будь они оба неладны!
        - Я позову Михаила Васильевича,- не слишком любезно сказала Мила.
        - Простите, я хотела бы побеседовать именно с вами.
        Ну вот, сейчас ее начнут грузить медицинскими проблемами!
        - Слушаю.
        - Я хотела бы поговорить с вами о Валере. Дело в том, что он отвратительно учится…
        - Не то слово!- оживилась Мила, пролиставшая однажды дневник этого молодого человека. Увиденное произвело на нее впечатление, а обилие красной пасты привело на ум картину Петрова-Водкина «Купание красного коня».- Столько двоек, просто за гранью человеческих возможностей.
        - Вот именно! Понимаете, он звезда нашей школы по линии спорта, благодаря ему у нас сейчас очень хорошие позиции. Как правило, мы многого не требуем от таких ребят, ведь тренировки отнимают время. Но ваш Валера очень неглупый парень!
        - Спасибо, я знаю.
        - Я бы сказала, самый сообразительный ребенок в классе.
        - Вот как?
        Мила не была знакома с учительницей, но голос показался ей приятным. Почему бы не поболтать, не отвести душу? С трубкой в руке она выскользнула на лестничную клетку.
        - Будь он обычный спортивный примитив, мы провели бы его с тройки на четверку, и нет проблем. Но парень просто, как говорят дети, забил на учебу! Учителей в грош не ставит, буквально издевается над нами!
        - Ребенок творчески переработал идею своего аристократического происхождения, внушаемую бабушкой,- усмехнулась Мила.
        - Сегодня в диктанте была такая фраза: если закончилась радость, ищи, в чем ошибся.
        - Толстой, если не ошибаюсь?- на всякий случай продемонстрировала Мила эрудицию.
        - Да! И ему бы не понравилось узнать, что ваш ребенок написал: если закончилась радость и щи, запятая, в чем ошибся, вопросительный знак. Щи у него закончились!
        Мила хихикнула. Ее редко возмущали детские проделки. Недавно в Интернете пронеслась волна возмущения по поводу невежественной молодежи, которая не знает академика Сахарова. Сыр-бор разгорелся из-за девушек, которые во время молодежного шествия по одноименному проспекту на вопрос корреспондента, а знаете ли вы, кто это такой, засмеялись и ответили, что академик Сахаров, вероятно, изобрел сахар. Мила знала, кто такой Сахаров, но если бы к ней, восемнадцатилетней, подошел журналист и с глумливой улыбочкой задал тот же вопрос, вполне возможно, ответ был бы точно таким же! Ждал глупости - получи глупость.
        - А на обществоведении знаете, что он выкинул? Учительница спросила, какие есть два условия для вступления в брак, и ваш ребенок ответил: восемнадцать лет и беременность! Но тут в принципе я готова с ним согласиться,- вдруг перебила сама себя классная.
        - А я-то чем могу помочь?
        - Понимаете, Михаил Васильевич очень ответственный человек, но слишком уж любит своих племянников. У него все претензии к педагогам: не умеют научить, не могут объяснить…
        - Совершенно с вами согласна!- Мила бросила осторожный взгляд на дверь.- Детей забаловали до невозможности! Хорошо хоть, старший серьезно увлечен музыкой, а то был бы такой же обормот. Ах, дети остались без родителей, несчастные крошки! Результат вы видите.
        - А вы могли бы…
        - Нет, не могла бы!- перебила Мила.- Не могла! Меня в этом доме никто не спрашивает! А у меня, между прочим, позитивный опыт воспитания, тьфу-тьфу-тьфу! Мой сын учится в Сорбонне, сам себя кормит, мать не забывает. Думаете, они меня хоть раз спросили, как мне это удалось? Черта с два! Я плебейка, достойная только кормить этих царственных детей да обслуживать! Я даже замечание сделать не могу, сразу вылетает бабка: ах, Милочка, мы сами разберемся.
        - А я думала, вы можете повлиять…- протянула учительница.- Ведь судьба ребенка решается. Если он в ближайшее время не возьмется за ум, с перспективой высшего образования придется проститься.
        - Ничего. Будет учиться платно. У меня нет права голоса, зато я хорошо зарабатываю,- с горечью сказала Мила.- Пока я жива, ребенок может делать что ему вздумается.
        - Но он нас замучил своими выходками! А он ведь мальчик яркий, харизматичный, дети пытаются ему подражать…
        - Знаете что?- обозлилась Мила.- Не можете справиться - выгоните его из школы.
        - Ну что вы, как это…
        - Так. Исключите. И другим детям поучительный пример.
        Положив трубку, Мила подумала, что, наверное, лучше относилась бы к Внукам, если бы участвовала в их воспитании. И если бы на их содержание не уходила львиная доля ее зарплаты. Ну, или пусть бы даже уходила, но ее хотя бы спрашивали. Или благодарили бы, что ли…
        Для Натальи Павловны семейный бюджет был делом слишком низким, чтобы его обсуждать. Спорить, тем более ссориться из-за денег так неловко, так неинтеллигентно! А интеллигентность достигается открытым доступом к Милиной получке. Действительно, зачем портить себе и другим нервы, когда можно просто запустить руку в коробочку и достать сколько нужно?
        Михаил часто повторял, что они живут ради детей, поэтому в первую очередь должны все делать для детей. Под детьми он подразумевал и Кольку: раз поженились, то потомство общее. Но Кольке из «общака» доставались только пафосные восклицания, а Внукам - все остальное.
        Только и слышно: Вове нужно то, а Валере - это. Но почему за Милин счет? Хотите побаловать детей новыми телефонами - затяните пояса потуже, откажитесь от любимого сыра и шоколада, прекратите гонять элитные чаи, и через месяц-другой телефон у вас в кармане!
        Я не против любви к детям, но разве я обязана выступать в роли спонсора этой любви?
        Увы, Мила понимала, что у нее никогда не хватит духу обратиться к мужу и свекрови с этой справедливой речью…
        Свекровь, легка на помине, встретила ее в прихожей неодобрительным взглядом:
        - Милочка, хочу напомнить, что вечером Женя приведет своего поклонника. Следует принять его достойно.
        Тебе следует, ты и принимай, подумала Мила желчно. Но поплелась в гостиную, наводить лоск. До последнего момента она не верила, что этот поклонник придет.
        Но он явился.
        Мужику было лет сорок, Женя годилась ему в дочери. Она стеснялась, чувствовала себя смущенно и неловко, зато ему все было нипочем.
        Наталья Павловна выплыла в прихожую, он щелкнул каблуками и представился:
        - Долгосабуров Константин Федорович. Ваше приглашение для меня большая честь.
        Не заметив хорошо скрытой усмешки, старуха милостиво кивнула и улыбнулась своим фирменным оскалом.
        Миле, с ее чутьем взрослой опытной женщины, гость не понравился.
        Матерый волк, темная душа. Интересная внешность. К таким женщин тянет как магнитом. Особенно чистых и наивных дурочек вроде Жени. Как там поет «Дискотека авария»? Женщины любят подонков, лишь они оставляют здоровых потомков. Мила и сама в свое время не избежала этой участи, но они с Колькиным отцом хотя бы были ровесниками!
        Михаил обменялся с гостем рукопожатием. Милин муж прост, как пряник, весь как на ладони. В такого ни одна женщина не влюбится. Зато со спокойной душой оставит на его попечение свою дочь.
        - Прошу в гостиную,- торжественно произнесла Наталья Павловна.
        Гость поправил перед зеркалом непослушный вихор и последовал за ней.
        Мила с Женей быстро накрыли на стол, все уселись, и старуха принялась разливать чай, придерживая крышечку аристократической рукой с крупными кольцами. Ей сразу удалось создать за столом атмосферу морозной вежливости, и Женя окончательно поникла. Гость, единственный из всех, чувствовал себя непринужденно.
        Не дожидаясь расспросов, он рассказал о себе - ровно столько, сколько приличествует при первом знакомстве. Бизнесмен, одинок, родители умерли. Врет насчет одиночества?- подумала Мила.
        Наталья Павловна начала разговор о погоде. Как в лучших домах Лондона. Гость поддержал, потом похвалил стоявший в горке сервиз Натальи Павловны. В улыбках старухи поубавилось леденящей жути.
        - Женечка, будь добра, завари еще чаю,- Наталья Павловна многозначительно кивнула девушке.- И приготовь еще бутербродов, пожалуйста.
        Когда Женя вышла, старуха выпрямилась на стуле:
        - Что ж, Константин Федорович, я рада знакомству с вами. Вы произвели на меня хорошее впечатление. Но вы - человек взрослый. Поймите меня правильно. Слишком взрослый для моей воспитанницы.
        - Простите, Наталья Павловна, но это я изменить не в силах.
        - Вот именно. И с высоты своих лет вы должны понимать, что ни один родитель в здравом уме не позволит своей юной дочери встречаться с человеком вдвое ее старше.
        Мила с мужем переглянулись.
        - Наталья Павловна,- мягко возразил Константин,- я пришел в ваш дом. Пью вот чай вместе с вами. Неужели вы думаете, что после этого я собираюсь обидеть вашу внучку?
        - Константин Федорович, у меня за плечами долгая жизнь. Вы тоже человек опытный. И я больше не буду ничего вам объяснять.
        - Но…
        - Потому что полагаю дальнейшие обсуждения бессмысленными!- объявила Наталья Павловна.- Вам я ничего запретить, увы, не могу, но Жене прикажу больше не встречаться с вами.
        - А как же работа?
        - Простите?- Старуха вздернула бровь.
        - Женя работает в магазине, собственником которого я являюсь. Нам с нею придется видеться.
        - А это уже вопрос вашей порядочности. Если вы не сможете держаться в деловых рамках, Женя вынуждена будет уволиться. Прошу вас, не будем спорить. Сейчас девочка вернется, мы выпьем еще чаю и расстанемся. Договорились?
        - Договорились, Наталья Павловна.
        Глава 5
        После чаепития прошла неделя. Константин больше не появлялся в магазине, и Женя решила, что он послушался Наталью Павловну. Это было очень обидно. Значит, опекунша оказалась права, и он просто хотел ее соблазнить.
        Женя нисколько не влюбилась, вот еще! Но почему-то без него у нее стало пусто на душе.
        Близился к концу очередной рабочий день. Женя всю смену убеждала себя, что не ждет Константина и вообще о нем не думает.
        В магазин вошла припозднившаяся покупательница, Женя сказала, что дождется, пока та выберет книгу, и стала выравнивать стопки на столике с новинками.
        А когда она обернулась к прилавку, возле него стоял Долгосабуров.
        - Добрый вечер!
        Она вздрогнула и, кажется, покраснела. Почему так сжимается сердце, если она не влюблена…
        - Добрый вечер.
        Покупательница подошла к кассе с томиком в аляповатой обложке. Оформляя покупку, Женя немного успокоилась.
        Долгосабуров обошел магазин, поправил рекламный плакат. Стоя за прилавком, Женя крутила в пальцах карандаш. Волнуясь, она должна была занять чем-то руки. Ах, мудры были предки, заставляя женщин постоянно рукодельничать!
        Наконец Константин подошел к прилавку и облокотился на него так, чтобы снизу заглядывать ей в глаза.
        - Я скучал, Женя,- сообщил он.- А вы?
        Она пожала плечами.
        - А где Михаил Васильевич?
        - Внизу, покупает продукты.
        - Он так и встречает вас каждый вечер?
        - Да, конечно.
        - А как же коньки, Женя? Мне казалось, вам нравится кататься.
        Коньки… Женя вспомнила, как Константин, стоя на коленях, сам примерял ей ботинки, по-хозяйски шнуровал, уперев лезвие себе в грудь, бесцеремонно засовывал палец за пяточку, проверяя размер…
        Женя опустила взгляд и увидела его руку, лежащую на стопке томиков нового любовного романа. Длинные сильные пальцы… Вены, подумала Женя, как корни старых деревьев, которым тесно в земле. Не вполне понимая, что делает, она осторожно провела кончиком пальца по его руке. Он молча протянул ей раскрытую ладонь, она положила свою сверху.
        Это был один из странных, редких в человеческой жизни моментов умиротворения и спокойствия. Когда два человека вдруг одновременно понимают, что все идет именно так, как должно быть.
        Женя первая убрала руку.
        Долгосабуров выпрямился.
        - Пойдем кататься?
        - Нет, Константин Федорович,- Жене стоило огромного труда произнести это.- Вы знаете, что мне нельзя с вами видеться.
        - И вы всегда слушаетесь бабушку?
        - Стараюсь.
        Константин натянуто засмеялся:
        - Вы, наверное, единственная девушка во вселенной, которая подчиняется своей бабке.
        - Наталья Павловна мне не бабка, а опекунша.- Женя хотела, чтобы это прозвучало убедительно, но, кажется, не получилось.- Когда я стала никому не нужна, она взяла меня в свой дом. Старший сын Натальи Павловны женился на моей маме, когда мне было пять лет. Так что я ей не родная внучка, а по сути никто. Когда мама с мужем погибли, меня должны были взять мамины родственники. Но они не захотели, и, если бы не Наталья Павловна, я оказалась бы в детском доме.
        - Она поступила достойно. Но разве теперь вы обязаны всю жизнь куковать возле нее?
        - А Наталья Павловна этого и не требует,- слегка огрызнулась Женя.- И знаете, до сих пор у меня не было причин жалеть, что я следую ее советам.
        - Женя, я чем хотите клянусь, что ничего дурного вам не сделаю!- Он крепко взял ее за локоть, и на Женю вдруг повеяло опасностью.
        Но не страшной, а интересной, манящей. Как на американских горках.
        Она посмотрела в лицо Константину и поразилась: его серые глаза стали почти прозрачными, ледяными… хищными.
        Внезапно вспомнилось: нельзя показывать хищнику, что ты его боишься! Женя выпрямилась и постаралась включить специальный взгляд, которому ее обучила Наталья Павловна.
        - Раз у вас нет дурных намерений, ничто не мешает нам видеться в магазине, во время работы,- специальным же тоном произнесла она.
        Долгосабуров отпустил ее руку и встал в дверях.
        - Ха! Бабушка не разрешает! Надо же!
        Женя переставила игрушки на прилавке. Ей все-таки очень хотелось пойти с Константином на каток. Несмотря на его странный взгляд. Но сдаваться было нельзя.
        И ей удалось выйти победительницей в этом поединке! По-прежнему стоя в дверях, он неожиданно улыбнулся, и эта улыбка преобразила его лицо. Резкие морщины на щеках углубились, сделав его старше и добрее.
        - Я загляну завтра около шести, согласны? Подберете мне две-три интересные книги?
        Женя кивнула.
        - А сейчас бегите к Михаилу Васильевичу. Я помогу охране закрыть магазин.

* * *
        Кабинету профессора Волчеткина предшествовала большая приемная, в незапамятные времена отданная под музей кафедры. Экскурсий здесь не водили, но в ожидании профессора можно было провести время, разглядывая корешки старинных фолиантов, подлинники всех выпущенных на кафедре диссертаций, фотографии сотрудников. Из ценных экспонатов в музее присутствовали бронзовый бюст Пирогова, несколько древних хирургических инструментов, принадлежавших, по слухам, ему же, и большая картина из жизни медиков во время войны.
        Миле нравилось прохаживаться вдоль старинных книжных шкафов, сидеть на потертом кожаном диванчике, при виде которого в голове всплывало слово «оттоманка», хоть Мила и не была уверена, что оно подходит.
        Здесь она ощущала себя частью медицинской науки, чувствовала свое родство с теми, кто был до нее, и с теми, кто придет много позже и, возможно, скользнет взглядом по ее кандидатской.
        Старые стены… Как много они хранят в себе радостей и печалей, страхов и надежд… Но молчат. Лишь иногда прошепчут что-то на своем языке, и ты не можешь понять, отчего тебе вдруг стало грустно.
        Мила подошла к полуоткрытой двери в кабинет Руслана и услышала голос своего мужа. Разговор велся на повышенных тонах. Решив не ввязываться, она села на «оттоманку» и прислушалась.
        - Акт расследования, надо же!- горячился Руслан.- А вы, позвольте спросить, кто? Шерлок Холмс? Вы дурью маетесь, а у нас комиссии, лишение премии и поголовное обследование на стафилококк!
        - Руслан Романович, это стандартная процедура. Как только поступает сигнал о нагноении, мы обязаны выяснить, каким образом микроорганизм попал в рану. Это делается не для того, чтобы вас наказать, а чтобы предотвратить подобные случаи в последующем.
        - Да конечно!- фыркнул Руслан.- Знаете что, уважаемый Михаил Васильевич? Давайте проведем эксперимент. Вы возьмите свой акт расследования, сверните в трубочку и засуньте себе в ухо! Если он беспрепятственно выйдет из другого уха, то я перестану с вами спорить! А если вы все же наткнетесь там на некое препятствие, не пугайтесь. Это мозг. Постарайтесь активировать его и понять, что нагноение случилось не по нашей вине.
        Мила поморщилась. Ей было стыдно, что Руслан так унижает ее мужа, и еще стыднее, что Михаил это терпит и даже симпатизирует Волчеткину. Он чуть ли не единственный врач в клинике, кто не завидует молодому профессору.
        - Я, например, без всякой помпы выяснил, что хирург поликлиники сразу после выписки назначил пациентке УВЧ!- Руслан был само злорадство.- А вам, прежде чем гнать волну, следовало узнать результаты посева. Извольте: микрофлоры не выделено. Так что вы раскрыли убийство, когда никто не умер. Поздравляю!
        - УВЧ на рану? Согласен, глупо. Это, безусловно, провоцировало нагноение. Но лишняя проверка никогда не помешает.
        Не желая, чтобы Михаил знал, что она подслушала разговор, Мила пересела на стул в противоположном углу приемной и притворилась, что дремлет. Действительно, слов теперь было не разобрать, и она слегка отключилась от реальности, погрузилась в воспоминания…
        Роман начался с того, что Мила вдруг обратила внимание: в клинике с ней здоровается неизвестный мужчина. Мало ли кто это, терапевт, а может, лифтер, какая разница, просто вежливый человек, мимоходом думала она, отвечая на приветствие.
        В ту пору Мила готовилась к одинокой старости и была убеждена, что ни при каких обстоятельствах не может вызвать искренний мужской интерес.
        Потом пошли слухи о новом санвраче: не успел поступить на работу, а уже замучил всех проверками и директивами. Но Мила не прислушивалась, даже сенсационная новость, что новый доктор холост, не вызвала в ней интереса.
        Санврач оказался человеком очень добросовестным, и его бурная деятельность вызывала законное негодование клиницистов. Если у больного случайно обнаруживался понос, весь персонал отделения отправлялся сдавать анализы. Из забвения возродились посевы с рук хирурга. В приемном отделении впервые на Милиной памяти были вскрыты противочумные костюмы, при этом выяснилось, что из-за малых размеров нарядиться в них может только десять процентов сотрудников. Остальным придется погибнуть от чумы.
        Потом пополз тревожный слух, что санврач вынашивает планы каких-то учений.
        А потом Милино дежурство совпало с корпоративной вечеринкой. Смена выдалась спокойной, и ее отпустили ненадолго в конференц-зал, повеселиться и поесть. Пьяное веселье не особенно ее привлекало, поэтому Мила положила себе на тарелку вкусностей и устроилась в уголке. Но не успела она распробовать салаты, как вежливый незнакомец пригласил ее на танец. Мила немного сконфузилась, она была в хирургической форме, а мужичок выглядел нарядным даже на фоне модника Руслана. Правда, идеально отглаженный строгий и явно не новый костюм удивительно ему не шел, в нем он выглядел как деревенский тракторист.
        Еще Миле не нравилось, что на фоне его щуплой фигуры она выглядит совсем уж толстой. Безо всякого энтузиазма протоптавшись с ним медленный танец, она вернулась к своей тарелке. Тут же появился Руслан и возмущенно спросил, как она может танцевать с их заклятым врагом - санврачом: «О чем ты с ним говорила? У него же извилины ровные и прямые, как строчки инструкций!» Мила пожала плечами, удивившись, что такая демоническая личность скрывается за столь невзрачным фасадом, доела салаты и незаметно выскользнула в приемник.
        На следующий день она получила приглашение в больничный буфет. Мила сроду туда не ходила, мысль платить тридцать рублей за чашку кофе казалась ей безумной. Так она и сказала санврачу, заодно посоветовав обзавестись электрочайником и банкой «Нескафе». Ей и в голову не пришло, что приглашение имеет романтическую подоплеку. Может, он не знает, где находится буфет, а по Милиным габаритам заключил, что она лучше всех знает туда дорогу.
        Потом были настойчивые приглашения «подвезти до метро». Мила смотрела на его издыхающую железную лошадку и отказывалась. Но и тогда она ничего не заподозрила, решив, что санврач просто ее жалеет.
        Но и за эту, как она думала, жалость, Мила была благодарна Михаилу Васильевичу, и если случайно вспоминала о нем, то с теплотой. Другими немногими достоинствами санврача были хорошая улыбка и ясный спокойный взгляд.
        Постепенно выяснилось, что он двадцать пять лет прослужил в армии, и общественное мнение окончательно установилось в диапазоне «армейский жлоб» - «несчастный парень с искалеченным воинской службой мозгом».
        Вплоть до одного случая так думала и Мила.
        Они оперировали тяжелую кишечную непроходимость. Все, особенно анестезиолог, облились кишечным содержимым и пропитались соответствующим запахом.
        Положение осложнилось тем, что не было санитарки, стояли в луже.
        И тут заглянул санврач, который, по своему обыкновению, шатался по оперблоку, выслеживал микробов. Мила скривилась, ожидая штрафных санкций. Но санврач вдруг кинулся помогать. Принес тряпку, бросил под ноги Миле старые простыни.
        - Родители-то, наверное, думают, какое счастье, ребенок выучился на врача,- сказал он злому молодому анестезиологу.- Сейчас в белом халате, чистенький… Знали бы они, верно?
        И тот сразу заулыбался, успокоился, да и остальные взбодрились.
        Зашивание раны не требует полной сосредоточенности, обычно на этом этапе начинаются посторонние разговоры. В тот раз бурно обсуждалось отсутствие душа в оперблоке.
        Далеко не праздный разговор! Ведь после операции придется идти в санитарную комнату и вставать в ту же ванну, где техничка моет ведра. Или мыться фрагментарно над раковиной.
        А через две недели в оперблоке установили прекрасную душевую кабинку. Это была личная заслуга санврача, и Мила заметила, что хирургический состав должен его поблагодарить. Вот и поблагодари - ответили ей.
        Спускаться на первый этаж было лень, Мила позвонила по местному телефону. В ответ на казенное «спасибо» последовало приглашение в кафе.
        «Интересно, зачем он меня зовет?» - думала она, по-прежнему готовая признать за ним любые мотивы, кроме романтических. Но отказаться было неудобно.
        Они мило провели вечер в скромном заведении, специализирующемся на японской кухне. Попробовали деликатесов, но остались голодными. И только поэтому Мила пригласила Михаила Васильевича зайти к ней попить чайку. Подразумевая именно «попить чайку», а не то, что подумал он и что, поднявшись в квартиру, немедленно стал осуществлять.
        Мила была так изумлена натиском, что уступила. Михаил Васильевич оказался прекрасным любовником. В нем сочеталось все, чего только может пожелать женщина,- и стать, и сила, и напор, и нежность, и бог знает что еще. А самое главное свойство, которое возводило все его достоинства в квадрат - он нисколько ими не кичился. Он восхищался Милой, а не самим собой.
        Она восприняла эту встречу, как последний отблеск заката своей женской судьбы. Он не остался ночевать, она проснулась одна и все утро репетировала перед зеркалом специальную улыбку, которая избавит их обоих от неловкости.
        Но воспользоваться ею не пришлось: Михаил ждал ее на выходе из метро со сдержанным букетиком и предложением руки и сердца.
        …Известно, что человек, находящийся в состоянии летаргического сна, не стареет. Даже через тридцать лет он проснется таким же молодым, как заснул. Но потом быстро, в считаные месяцы, достигнет своего биологического возраста. Так и наш брак, думала Мила. Два года всего прошло, а мы будто четверть века женаты - так успели надоесть друг другу.
        Все должно приходить вовремя, если что-то упустил - не догонишь.
        Теперь Мила иначе воспринимала всенародно любимый фильм «Москва слезам не верит». До замужества она считала, что это история с хеппи-эндом, женщина после долгих мытарств обрела любовь и полноценную семью. И только после своего второго замужества Мила обратила внимание на последнюю фразу фильма: «Как долго я тебя ждала». Слишком долго. Так долго, что жизнь прошла.
        Да и счастье… Кумир советских женщин Гоша, если присмотреться к нему внимательно, не кто иной, как обычный забулдыга с ворохом нереализованных амбиций. Восхищение этим облезлым идолом можно объяснить разве что стокгольмским синдромом… Или изысканной банальностью: любите тех, с кем живете, если не можете жить с теми, кого любите. Именно это Мила и пыталась делать.
        - Прекращай, Руслан,- жестко сказала она, входя.
        - Что прекращать?
        - Хватит издеваться над моим мужем.
        - А… Прости, я не знал, что ты слышишь.
        - Слышу - не слышу, дела не меняет. Перестань над ним глумиться раз и навсегда! У Михаила Васильевича, между прочим, два высших образования.
        Руслан хмыкнул:
        - Эти образования все равно что насадки для миксера без самого миксера. Извини, Мила.
        В душе Мила была согласна с этим замечанием, но подавила улыбку и строго повторила:
        - Не смей упражняться в остроумии за счет моего мужа. Ты и сам не светоч вселенского разума, не забывай.
        Волчеткин лукаво взглянул на нее:
        - Ладно-ладно.
        - Ты уже сто раз обещал. Руслан, я серьезно предупреждаю! Может, ты хочешь со мной поссориться?
        - Боже сохрани! Не сердись. Лучше расскажи, как поживает Женя. Ты говорила, у нее появился поклонник?
        Мила фыркнула:
        - О, это невероятная история! Наталья Павловна изволила лично познакомиться с ним и забраковала. Запретила Жене встречаться, мол, ухажер слишком стар. И девочка, представляешь, ее послушалась!
        - Сколько же ему лет?
        - Лет сорок, наверное. Но выглядит он хорошо. А Женя говорит: Наталья Павловна меня воспитала, и теперь я должна делать то, что она говорит. Представляешь, какой кошмар?
        - Почему кошмар? Если существуют люди, готовые из чувства долга пожертвовать своими желаниями, это, наоборот, прекрасно…
        - Прекрасно для всех, кроме них самих!- желчно перебила Мила.- Есть два вида плохого воспитания. Первый, это когда на выходе получается «мне все должны», а второй - «я всем должен». В особо тяжелых случаях не только должен, но и виноват. И неизвестно еще, какой вид хуже! Первый вид способен как-то обтесаться в обществе и превратиться в нормального человека, а у второго шансов нет. Это на всю жизнь. Стремление угодить всем порождает ужасные комплексы. И такой измученный нравственными метаниями гражданин может натворить зла в тысячу раз больше, чем жизнерадостный эгоист.
        - Ой, Мила, не начинай!- Руслан поморщился.- Твой личный опыт - это всего лишь твой личный опыт. Ты похожа на Скарлетт из «Унесенных ветром». Та тоже вкалывала как лошадь, думая только о том, как бы всех прокормить.
        - Ты бы лучше по специальности что-нибудь почитал,- съязвила Мила и тут же прикусила язык. Ясно же, что Руслан знаком с «Унесенными ветром» благодаря жене, которая любит смотреть фильмы вместе с ним.
        Чтобы сгладить неловкость, она засуетилась, включила чайник.
        - Я считаю, что каждый человек должен только себе самому.- Мила все-таки не удержалась от продолжения больно задевавшей ее темы.- И от того, как он этот долг понимает, все зависит. Если брать Женин случай, то в поведении Натальи Павловны не так уж много благородства. Все помнят, что она, прекрасная и самоотверженная, взяла сироту, но никто не заикается о том, почему она это сделала.
        - И почему же?
        - Метры, банальные метры! Ты не задумывался, откуда у нее такая квартира? Так вот, раньше это была коммуналка. У Натальи Павловны было четыре комнаты, а еще две занимали соседи. Потом ее старший сын женился на девушке с ребенком, то есть с Женей, и своей жилплощадью. Не знаю, о чем молодая жена думала, но она обменяла свое жилье на эти две комнаты. Так что отдавать Женю в чужие руки пришлось бы в комплекте с некоторым количеством квадратных метров.
        - Вот как?
        - Да, так. Если бы перед старухой не маячила перспектива вновь оказаться в коммуналке, Женя тут же отправилась бы ко всем чертям. Но маленькая тихая девочка лучше, чем алкоголик-сосед, верно? А тяготы по Жениному воспитанию в основном легли на плечи Михаила Васильевича. Кем бы ты его ни считал, сын он почтительный и преданный!
        - Да я и не сомневался…
        Но Милу было не остановить:
        - Его жизнь - как раз иллюстрация к принципу «я всем должен». Всем, кроме собственной жены,- с ядом в голосе уточнила она,- жена еще «должнее». В семнадцать лет Наталья Павловна запихнула его в военное училище. Старший сын - наследник, а младший пусть сам пробивается. Он и пробивался, довольно, кстати, неплохо. Поехал служить на север, карьера двигалась, женился… Мог бы если не до генерала, до полковника точно дослужиться. Это здесь над ним все ржут, а в армии такие прямые люди востребованы. Но тут несчастье, сын-наследник с невесткой разбились в автокатастрофе. И старуха тут же потребовала Михаила назад! И все его достижения пошли коту под хвост. Это на периферии люди быстро растут, а здесь все лакомые места насижены-перенасижены, обещаны-переобещаны! В деньгах он очень потерял, а чтобы получить должность в Питере, пришлось обратно прописаться к мамаше, то есть отказаться от положенной при увольнении квартиры. Естественным следствием всех этих перемен стал уход жены. В общем, похерил человек свою жизнь ради чужих деток.
        - Мила, не заговаривайся. Тебе они чужие, а ему родные племянники.
        Дверь распахнулась, и в кабинет влетела операционная сестра Шурочка.
        - Руслан!- громко воскликнула она, заметила Милу и неохотно добавила: - Романович! Натуралист опять аквариум уничтожил! Сколько это может продолжаться? Кто-то остановит его или нет?
        Мила расхохоталась. Руслан вскочил:
        - Проведите, проведите меня к нему! Я хочу видеть этого человека!
        Шурочка была женщиной сказочной внешности. Обычная красота условна, привязана ко времени и пространству. Современный мужчина не взглянет дважды на красавицу эпохи Возрождения, а сама Мила произвела бы фурор в каком-нибудь племени эпохи неолита, где ценилась пышность форм. Но Шурочкина красота была неземной, если не сказать потусторонней. Впечатление нереальности хрупкой девушки с огромными глазами усиливалось копной совершенно белых волос. Цвета ангелова крыла, говорил Руслан.
        Стороннего наблюдателя бесцеремонное появление Шурочки и обращение к профессору навело бы на определенные мысли. Одно время по клинике бродили слухи, но Мила в них не верила. Хотя… Почему бы и нет?- вдруг подумала она, идя за Русланом. Шурочка счастливо замужем, почему бы не обогатить свои отношения сексом без обязательств?
        Натуралист был крупным сорокалетним увальнем с неподражаемым южно-русским говором. Интеллект ему заменяло довольство миром и собой. Свое прозвище он получил давно, и не за любовь к природе.
        Однажды «Скорая» привезла кому неясной этиологии. Натуралиста, как дежурного травматолога, пригласили на консультацию. Он осмотрел больного: руки-ноги целы, что с мозгами - без невролога и томографа не разберешься,- и вдруг обнаружил на носу пациента микроскопические, но какие-то подозрительные точки. «Это укус змеи!» - с уверенностью заявил он. Ну конечно! В двадцатиградусный январский мороз это первое, что приходит в голову! От пациента разило алкоголем, поэтому сошлись на том, что это был зеленый змий.
        А недавно Натуралист, оправдывая свое прозвище, заинтересовался аквариумом в оперблоке. Это замечательное украшение интерьера было заведено с подачи главврача дружественной больницы, который снабжал клинику рыбками и водорослями, а на стеклянный ящик и необходимые приспособления сотрудники скидывались. И вот аквариум зацвел - по мнению Натуралиста, слишком быстро после плановой замены воды. Порывшись в Интернете, Натуралист объявил, что виноват микроб, которого он сейчас с легкостью уничтожит, вылив в аквариум антибиотик. Что и было сделано. От радости Натуралист, засыпая в воду суточную дозу препарата, аж причмокивал и сулил рыбкам радужные перспективы.
        Но на следующее утро рыбки всплыли брюхом кверху. Пришлось менять весь микробиоценоз, а Натуралисту запретили на три метра приближаться к аквариуму. Но что такое запреты перед велением души?
        Возле аквариума гомонили медсестры, а Натуралист со Спасским сидели на диване с одинаковым выражением на лицах: «Да, что-то пошло не так, и мы вроде должны чувствовать себя виноватыми, но мы хотели только добра, поэтому сердиться на нас грех».
        - Преступное сообщество?- поинтересовался Руслан.- Поздравляю, Спасский!
        - Да уж! Одна голова хорошо, а две - интереснее! Полюбуйтесь, до чего додумались!- Старшая медсестра протянула Волчеткину банку Боброва[4 - Приспособление для дренирования плевральной полости, конструктивно сходное с бутылью для брожения вина.] с подозрительной жижей внутри. Видимо, это и было смертоносное оружие.
        Милу с Русланом быстро ввели в курс дела.
        Ночью, после тяжелой операции, Спасский с Натуралистом наблюдали за рыбками, чтобы снять стресс. Им показалось, что водоросли растут плохо, а рыбки какие-то вялые. Натуралист достал планшет и с помощью Интернета определил, что в аквариуме не хватает углекислоты. После чего взять банку Боброва, вылить туда остатки варенья, добавить сахара и дрожжей, насадить трубку от капельницы и опустить ее конец в аквариум, было делом техники.
        - Сколько раз я говорил, чтобы вы не пекли на работе!- повернулся Руслан к старшей медсестре.
        Мила поморщилась. Это камень и в ее огород.
        В дальнем углу оперблока была оборудована небольшая кухня с полноценной плитой. Сначала плита использовалась только для того, чтобы подогревать взятую из дома еду, потом на ней стали варить супы, а недавно додумались и до пирогов. В холодильнике появились продукты, не будь которых, судьба рыбок не сложилась бы столь печально. Ведь если больных нет, что времени зря пропадать? Очень удобно - с суточного дежурства приносишь семье пироги и с чистой совестью ложишься спать. Перебивая больничные запахи, в выходные дни по оперблоку расплывались упоительные ароматы. Яблоки, корица, ваниль… Но порой можно было ощутить и запах гари - по закону подлости, как только в духовку ставился пирог, «Скорая» привозила что-то экстренное, и становилось не до выпечки.
        Михаил попытался было «искоренить», но Мила, будучи одной из главных кулинарок, заявила, что в таком случае он никогда больше не вонзит зубы в пирожок ее производства. Ни на работе, ни дома. Перед этой угрозой он спасовал.
        - Этот креатив бы да в мирных целях,- строго сказал Руслан.- Докторские бы лучше писали.
        - Та у меня ж написана,- протянул Натуралист.
        - Ах да, простите.
        Действительно, вспомнила Мила, Натуралист - доктор наук. И это никого не удивляет, хотя он никогда не читает медицинской литературы и за все время работы в клинике не освоил ни одной новой технологии. Почти не оперирует, хотя, надо отдать ему должное, отлично правит кости. Все его профессиональное кредо можно выразить известным лозунгом: лучше гипс и кроватка, чем гранит и оградка.
        Как он ухитрился написать диссертацию - тайна, покрытая мраком. Защита прошла без сучка без задоринки, и никто не задавался вопросом, с кем переспал Натуралист ради ученой степени. Ведь будь на его месте женщина, ученых мужей интересовало бы только это.
        Откровенно слабая работа прошла как по маслу, а яркая диссертация Спасского так и не допущена к защите. Почему? Миле иной раз хотелось думать, что она, завистливая неудачница, все видит в кривом зеркале собственных обид. Ведь приятнее работать там, где ценят новые идеи, а должности распределяют согласно деловым качествам сотрудников! Но, к сожалению, у Милы были веские доказательства, что мир вокруг нее не таков…
        Защитив, как положено, по окончании аспирантуры кандидатскую, Мила не собиралась на этом останавливаться. Наука влекла ее всерьез. Она наметила тему дальнейшей работы и отправилась к заведующему кафедрой. Тот посмеялся: не гони лошадей. Поработай ассистентом, набери материал, тогда и вернемся к этому разговору. К счастью, Милины идеи не требовали специальных экспериментов на животных, а запретить ей думать не мог никто.
        Через несколько лет диссертация была готова, Мила отвечала в ней за каждое слово. Заведующий, продержав рукопись больше месяца, вызвал Милу. Будь текст хоть немного умнее, сказал он, его можно было бы назвать антинаучным. А так… Потуги недалекой дамы, возомнившей себя ученым. Мила очень расстроилась. Тогда заведующий принялся ее утешать. Все у нее впереди, все получится, надо только следовать советам наставника и не лезть, куда не зовут. И милостиво пообещал никому не рассказывать, что Мила занимается «научной графоманией».
        Пережив первую горечь неудачи, Мила решила не жалеть о потраченном времени. Ей нравилось работать с архивами, кроме того, она чувствовала, что благодаря постоянным занятиям сделала в профессии большой шаг вперед.
        А потом стало известно, что одному товарищу, метившему очень высоко, срочно нужна готовая докторская диссертация. И Мила, будучи с ним знакома еще по институту, то ли в шутку, то ли всерьез предложила ему свою. Он заинтересовался. В итоге поменяли фамилию автора да добавили к обзору литературы несколько свежих статей.
        Защита прошла блестяще. Мила не знала, плакать ей или смеяться, когда слушала проникновенную речь своего завкафедрой. А на банкете он так спокойно смотрел ей в глаза, что у нее появилось подозрение: раньше он ее работу и не открывал.
        Под чужим именем диссертация оказалась так хороша, что вскоре вышла в виде монографии. Правда, высоко метивший товарищ отдал Миле весь гонорар.
        И ей стало даже весело: как ловко они всех провели! А ученая степень - да и черт с ней! Только посредственность падка на регалии. Ученые степени, звания, должности - каких только протезов таланта не придумала посредственность!
        На всех протезов не хватает, и одаренный человек, пожалуй, побрезгует участвовать в этой инвалидской свалке.
        Зачем Миле звание, которое уравняет ее с Натуралистом?
        Товарищ, защитивший ее диссертацию, вскоре достиг желанных высот - переехал в Москву, где возглавил клинику, а оттуда перебрался в министерство. Милу он не забыл. Первый раз ей позвонили «от него», потом назывались другие фамилии… В результате Мила стала четырежды доктором и сбилась со счету сколько раз кандидатом наук. Работа «научного негра» приносила неплохой доход и приятное злорадное чувство: не хотели меня - пожалуйста! Получайте в свои ряды очередного тупицу!
        После замужества она перестала писать диссертации. Домашние хлопоты съедали все свободное время. Да и не хотелось напрягаться ради того, чтобы старуха объедалась любимым сыром и гоняла дорогие чаи.

* * *
        Константин несколько раз заезжал в магазин перед закрытием. Говорили о литературе. Женя ждала этих коротких встреч. Она заранее обдумывала, какую книгу ему предложит, и специально заглядывала в институтские учебники, чтобы найти интересные факты из жизни писателя, который, по ее мнению, мог ему понравиться.
        …До закрытия было еще далеко. Раскладывая новые книги на витрине, она вдруг увидела Долгосабурова сквозь стекло. Тот шел по галерее вместе с директором торгового центра Кирой Малевской.
        До этого Женя видела директрису лишь однажды, но считала ее образцом деловой женщины. Энергичная, решительная - олицетворение качеств, отсутствующих у самой Жени. И выглядит как на картинке модного журнала. Блондинка в ярко-синем костюме, в руках айпад, туфли на высоком каблуке подчеркивают немыслимую красоту ног, цвет лица - будто вчера со средиземноморского курорта. И тот же цвет в глубоком декольте.
        Жизнь идет своим чередом, и чудес не бывает. Сумасшедшая девочка со старомодными родственниками не может встречаться с Долгосабуровым вне магазина, что ж, ему только лучше! Слава богу, есть женщины в русских селеньях. И далее по тексту: с спокойною важностью лиц, с красивою силой в движеньях, с походкой, со взглядом цариц.
        Женя попыталась иронией заглушить смутную тоску. Она ведь не влюблена в Константина, и она понимает, что разговоры о литературе - не предел мечтаний взрослого мужчины… Отчего же ей так грустно?
        Долгосабуров с директрисой задержались ненадолго возле витрины с товарами для дайвинга и, разговаривая на ходу, направились прямо к Жениному магазину.
        Не смущаться и не краснеть!- приказала себе Женя и выпрямилась за прилавком.
        Парочка вошла, продолжая беседовать. Долгосабуров кивнул Жене, ничем не обнаружив, что они знакомы.
        - Здравствуйте.- Женя улыбнулась.
        Малевская не удостоила ее ответом.
        - Здесь у нас ужас-ужас!- Она критически оглядела стеллажи, столик с новинками и одиноко стоявшую за прилавком Женю.
        - Почему ужас?- спросил Долгосабуров.- Мне нравится, когда много книг.
        - Вы, Константин Федорович, можете себе позволить быть романтиком.- Малевская улыбнулась, показав ослепительные зубы.- А я денежки считаю, каждую копеечку. Держать убыточный магазин не могу, придется закрывать. Есть уже перспективные заявки на это помещение.
        Долгосабуров обошел столик с новинками, взял одну из книг и стал пролистывать.
        - Персонал трудоустрою, сейчас посмотрю, сколько здесь человек…- Малевская погладила айпад пальцем с вишневым маникюром.
        Женя поежилась, оттого что ее назвали холодным словом «персонал».
        - Трое. Пойдут все на живую косметику…
        Женя не удержалась и нервно хихикнула. Что это за выражение такое - пойдут на живую косметику? Их переработают на мыло?
        Но директриса ничего не заметила. Вообще, эти двое вели себя так, будто Жени здесь нет. Это было очень неприятно. Правда, говорила только Кира, Долгосабуров, слушая ее, продолжал рассеянно листать книгу и изредка кивал.
        - Продавцов не хватает, зарплаты у них… Сами знаете какие зарплаты,- продолжала директриса.- Кто сюда пойдет?
        От такой бесцеремонности к Жениным глазам подступили слезы. Быстро взглянув на нее, Долгосабуров захлопнул книгу.
        - Не будем спешить, Кира Викторовна. Магазин пока остается. Пойдемте, что вы еще хотели мне показать?
        Пожав плечами, директриса пошла к выходу. Пропуская ее в дверях, Долгосабуров обернулся и украдкой подмигнул готовой заплакать Жене.
        После их ухода она начала бесцельно перекладывать блокноты, выставленные возле кассы. Как все-таки обидно!
        Малевская указала Жене ее место, и Константин не увидел в этом ничего особенного. Не заступился за нее! Только сказал, что магазин пока остается. Но что значит «пока»? Директриса покажет ему какие-нибудь бумаги с цифрами, он и передумает. А Женю отправят «на живую косметику». И туда он уж точно не зайдет поболтать с ней, живая косметика ему неинтересна…
        Но почему он не согласился сразу закрыть магазин? Неужели ради встреч с Женей? И не лучше ли ей в таком случае уволиться самой? Наталья Павловна говорит, что девушка не должна принимать от кавалера дорогие подарки. Содержание убыточного магазина ради разговоров с Женей о книгах, безусловно, попадает в эту категорию…
        Тут в магазин ворвались дети, и ей пришлось переключиться.
        Продолжение рабочего дня прошло в тоскливых мыслях о том, что надо срочно искать новую работу.
        Перед закрытием Долгосабуров, конечно же, не заехал.
        …Он появился на следующий день, едва она успела принять смену. И, как ни в чем не бывало, радостно предложил с порога:
        - А поехали сегодня веселиться!
        Будто это кто-то другой, а не он, рассуждал тут с директрисой о «персонале», делая вид, что незнаком с Женей!
        - У моего партнера юбилей фирмы,- широко улыбаясь, он подошел к прилавку.- Будет вкусный ужин, концерт знаменитостей, встречи с, так сказать, интересными людьми. Поедем?
        Женя молча покачала головой. Она не нарушит обещание, данное Наталье Павловне. А Долгосабуров пусть Киру зовет!
        - Ну вот!- преувеличенно расстроенным тоном протянул он.- А я-то летел, чтобы вас пригласить, теперь вот из-за вас на встречу опаздываю.
        - Извините.
        - И что, не передумаете?- Он посмотрел на часы.
        - Нет, Константин Федорович.
        - В таком случае позвольте выразить восхищение вашей твердостью!
        С этими словами, произнесенными непонятным тоном, он удалился.
        А Женя… Она очень пожалела о своей твердости. Даже вчерашняя обида поулеглась.
        Интересно, пригласил ли он Малевскую? И согласилась ли она «веселиться»?
        Все-таки их отношения больше похожи на чисто деловые. Хотя, что Женя об этом может знать? А у нее самой с Долгосабуровым какие отношения? Наверное, уже никаких.
        Вздохнув, она прошлась по магазину: тут подровнять, там переставить, а здесь, наоборот, небрежно положить томик, будто его только что листал покупатель.
        И тут судьба послала ей нового гостя…
        Стоя за стеллажом, Женя увидела его через стеклянную дверь магазина и не поверила своим глазам. А когда поверила, сначала не хотела выходить. Пусть он лучше пройдет мимо!
        Но Руслан Романович вошел в магазин, крепко держа под руку белокурую молодую женщину. На его другой руке висело несколько веселеньких прямоугольных пакетов.
        Заметив Женю, робко выглядывающую из-за стеллажа, он сделал неловкий жест, описав широкую дугу рукой с пакетами.
        - Здравствуйте!- Женя вышла к ним, коснулась протянутой ладони Руслана и улыбнулась женщине.
        Та быстро взглянула, потупилась и крепче прильнула к плечу мужа.
        - А мы решили зайти… Грех не воспользоваться знакомством, верно?
        - Конечно. Я сделаю вам максимальную скидку.
        Волчеткин весело помотал головой:
        - Скидки не надо! Мы просто посмотрим, можно?
        Женя принялась выкладывать перед Ольгой самые красивые детские книги. Та сначала стеснялась, а потом протянула тонкую руку и стала осторожно перелистывать страницы. Кажется, Ольга не могла читать, но красочные рисунки увлекали ее.
        Руслан осторожно придерживал ее за талию. Когда с ней случилось несчастье, он выбрал прямую линию поведения: не прятал жену и не делал секрета из ее состояния. Разумеется, он не откровенничал с каждым встречным-поперечным, но если, например, Ольге нужно было вылечить зуб, Волчеткин спокойно приводил ее в свою клинику.
        И то, что могло бы стать его постыдной тайной, превратилось просто в печальное обстоятельство жизни профессора, всем известное и потому скучное для пересудов.
        - А мне бы какой-нибудь детективчик…
        Кивнув, Женя положила перед Ольгой новую порцию сказок и отошла к секции остросюжетной литературы. Наугад вытащила несколько томиков, но все обложки показались ей слишком пестрыми. Женя подумала, что детективы надо оформлять в темных, загадочных полутонах… Хотя если в книге кровь льется ведрами, наверное, она просочится и на обложку.
        Видя ее колебания, Руслан махнул рукой, мол, ладно, не надо! Склонившись к Ольге, он что-то прошептал ей на ухо, она улыбнулась и взяла в руки две книги.
        Женя встала за кассу, профессор пошутил по поводу ее серьезного вида. Уложив книги в фирменный пакет, Женя помедлила. Ей хотелось сделать для Ольги что-то хорошее, порадовать ее, словно та и впрямь была пятилетней девочкой.
        Проследив ее взгляд, Женя положила в пакет большую открытку с мишкой Тедди.
        - Подарок от магазина,- объявила она.
        Ольга счастливо вздохнула.
        - Хорошо здесь,- улыбнулся Руслан,- мы еще как-нибудь заглянем…
        - Буду рада.
        Сквозь стеклянную дверь Женя смотрела им вслед. Руслан держал Ольгу за талию, она льнула к нему. Статный мужчина, симпатичная женщина в кожаном плаще - если смотреть со стороны, обычная дружная пара.
        А они и есть пара, вдруг поняла Женя, и от этой мысли ей опять стало грустно.
        Глава 6
        Усталость давно превратилась из временной гостьи в капризную и жадную обитательницу Милиной души. Мила пыталась умилостивить ее, как дикарь - языческое божество, но усталость не принимала ни сон, ни прогулки, ни чтение.
        Мила бестолково слонялась по квартире после суточных дежурств, прикладывалась на кровать, но стоило голове коснуться подушки, как сон пропадал, а за книгой или фильмом она сразу начинала клевать носом. Прогулки, на которые вытаскивал ее Михаил, быстро утомляли.
        Брезгуя отдыхом и сном, Милина усталость самовольно лопала другое - радость и бодрость духа. Когда-то известный голландский врач Ван Тюльп воскликнул: светя другим, сгораю сам! То ли сам придумал, то ли за Гиппократом повторил. Мила постоянно чувствовала во всем привкус собственного пепла, но не в том смысле, который имел в виду доктор.
        Этим страдали многие коллеги. Мало кто мог позволить себе работать на ставку. Честные врачи пропадали на дежурствах, на консультациях в каких-нибудь шарашкиных конторах, а те, кому удалось превратить свое имя в торговую марку, тоже не зря получали конверты. Хороший гонорар предполагает хорошую работу, и больной должен видеть, что врач о нем заботится. А если прооперировал, кинул на койку, через восемь дней снял швы и отправил вон из клиники - за что тут платить? У «гонорарных» врачей, проводящих в клинике большую часть свободного времени, пожалуй, только одно преимущество - они заболевают мизантропией не в такой тяжелой форме.
        Вот и рецепт: возьмите юного врача, дайте ему хорошего наставника, тяжелую работу и мизерный оклад - через пять лет получите готового трудоголика. Идеалы к этому времени полностью выветрятся у него из головы. Услышав его приватные речи, гуманист содрогнется, станет взывать к лучшим чувствам, но не найдет никакого отклика.
        И никто никогда не подсчитает, сколько уже спасенных жизней на счету у этого циника. В том числе и он сам.
        Всю ночь Милу донимали истерички с болями в животе, а в полшестого привезли кишечную непроходимость. «Удачно,- думала Мила, автоматически заполняя историю,- пока анализы, рентген, ЭКГ, терапевт, капельница… Если не торопиться, как раз смена подойдет, Спасскому сдам, пусть оперирует».
        Но только она поставила точку в истории, «Скорая» доставила ножевое ранение брюшной полости. Тут уж не отвертишься, пришлось бежать в операционную.
        А стоило ей наложить последний шов, появился Спасский и заканючил, чтобы она помогла ему на «непроходе».
        - У тебя бригада целая,- буркнула Мила,- орлы! Выбирай любого.
        - Мил, ну не упрямься! Дед старый, тут скорость нужна, помимо всего прочего. Качество операции зависит от хирурга, а время - от ассистента. Уж не тебя ли я цитирую?
        - А где справедливость, Спасский?
        - На Страшном суде.
        Сраженная теологическим аргументом, Мила осталась, поэтому пришла домой не в десять, а в половине первого.
        Михаил, проскучавший без жены все утро выходного дня, стал кормить ее завтраком.
        После бессонной ночи Мила почти не чувствовала вкуса и не прислушивалась к словам мужа. Механически глотала и смотрела на стенку.
        Вот старая черно-белая фотография в стальной рамке. Утес с волной. Судя по серым тонам, погода в тот давний день стояла хмурая. Когда, где, кем сделан этот снимок?
        А вот дешевая чеканка. Девушка и лань. Когда Мила пришла в этот дом, и девушка, и лань были покрыты вековым слоем пыли, как настоящее произведение искусства. Хотя… Время причудливо распоряжается вещами, и как знать, вдруг через десять тысяч лет эта несчастная металлическая пластинка будет выставлена в музее, как археологическая находка? Мила усмехнулась. Когда-то, боже мой, как давно, она тоже делала чеканку. В четвертом классе на уроке труда из тюбика зубной пасты. Тогда были металлические тюбики. Мила сделала гнома из диснеевского мультфильма, ее поделку взяли на школьную выставку, потом вернули маме, и она затерялась вместе с детскими тетрадками, рисунками и первыми ботиночками. А вдруг этот гном не пропал? И всплывет через миллион лет при раскопках очередной помойки? Какую чушь придумают ученые будущего по его поводу? Хотя зачем им придумывать, все что нужно они найдут в Интернете, или что там придет на смену Интернету…
        - И тогда я добавил базилик,- внезапно услышала она голос мужа.
        - А? Что?
        - Я добавил базилик, правда, так вкуснее?
        Мила взглянула на свою тарелку. Михаил, слава богу, был не из тех мачо, которые валяются на диване, считая любую помощь по дому унижением. Он регулярно готовил, и делал это, пожалуй, не хуже жены. Если бы Мила не опасалась упреков Натальи Павловны, передала бы ему всю кухню.
        - Да, очень вкусно,- вежливо согласилась она,- мне так не суметь.
        - Ты все делаешь лучше всех, солнышко.
        - Так уж и все?
        - Абсолютно! Особенно кое-что такое…
        Он прижался губами к ее макушке, но тут же отпрянул.
        В кухню вплыла Наталья Павловна с выражением лица сладким, как моча диабетика:
        - Милочка, пожалуйста, если будете пить кофе, сделайте и на мою долю.
        И уселась напротив Милы.
        Супружеские нежности в очередной раз отменяются. У Натальи Павловны специальное чутье - стоит им с Михаилом потянуться друг к другу, старуха тут как тут.
        Мила на глазок насыпала молотого «жокея», залила кипятком. Потом разлила в чашки, добавила молока.
        - Пожалуйста, приятного аппетита!
        - Божественный, божественный вкус!
        - Наталья Павловна, технология - проще некуда!
        - Я вижу, Милочка. Но я и сама пробовала, и Мишу просила. Кофе из одной пачки, и вода из одного крана, а вкус не тот! Мистика!
        Зараза ты старая, вот и вся мистика, подумала Мила.
        - У меня хорошие новости,- продолжала Наталья Павловна.- Володеньку прослушал сам Гринберг и нашел его очень способным.
        - Правда?- Муж просто расцвел.
        Какое это редкое и прекрасное качество - радоваться чужим успехам, как своим собственным. Это касалось не только племянников. Любой сотрудник клиники знал, что из уст Михаила Васильевича всегда звучат если не самые громкие, то самые искренние поздравления. Миле следовало радоваться, что мужу абсолютно чужда зависть, но в глубине души это ее злило. Если бы он завидовал чужим успехам, большего добился бы сам…
        - Да, он сказал, что из Володи будет толк, и был так добр, что предложил заниматься с ним дополнительно. Разумеется, не бесплатно…
        - Разумеется.
        - Милочка, я не понимаю вашей иронии. Как бы ни был талантлив мой внук, профессор не обязан тратить на него свое свободное время.
        - Да-да, конечно. Не спорю.
        - Сумма приличная.- Наталья Павловна озвучила цифру, и Мила чуть не поперхнулась.
        Интересно, что в самом деле привлекло профессора, Вовин талант или его предки-лохи?
        Даже Михаил не сдержался:
        - Круто загибает.
        - Он не девочка после музыкального училища, а мировая величина!- отрезала старуха.- Я считаю, мы должны согласиться, ведь речь идет о будущем мальчика. Ученик Гринберга - это уже звание.
        Мила стиснула зубы. Если уж тратить деньги на образование, лучше нанять толковых репетиторов Младшему Внуку. Она бы хоть смогла вечера в своей комнате проводить. Но ведь ее мнения никто не спрашивает! И разговор этот - чистая формальность. Сплошные фигуры умолчания. Ясно же, что алчный Гринберг будет получать денежки из ее, Милиного, кармана, но пока это не озвучено, об этом как бы никто, в том числе и она сама, не знает.
        А Наталья Павловна - тонкая и интеллигентная натура. Она ни о чем не просит, лишь сообщает, что эти уроки - единственный шанс для мальчика выбиться в люди. Кем будет выглядеть человек, лишающий ребенка этого шанса из-за жадности? Выбирай, Милочка, что тебе легче - расстегнуть кошелек или носить клеймо злой мачехи?
        Старая жеманница вертится, как уж на сковородке, лишь бы не признавать тот печальный факт, что основной добытчицей в семье является Мила. Ведь иначе что? Иначе придется с этой Милой считаться. Невозможно будет так входить в гостиную, чтобы Мила вскакивала с дивана и убегала от телика, как ошпаренная кошка. И в магазин за пряниками нельзя будет ее послать. И морщить напудренный носик, когда Мила драит решетку от плиты, тоже станет затруднительно. «Это воняет твоя вековая грязь, старая неряха»,- ответит ей тогда кормилица семьи Мила.
        Но Мила не может заявить о своих правах. Если она скажет: извольте меня уважать, по крайней мере, считаться со мной, поскольку я всех вас обеспечиваю, такое начнется… Воздух вокруг нее можно будет ножом резать! Она станет прокаженной, ибо «какое мещанство!», «плебейское поведение!», «чудовищная неблагодарность!». На фантазию Натальи Павловны можно положиться. А Михаил… Любовь к матери и племянникам делает его неадекватным. Ради их благоденствия он готов на куски разрезать не только себя самого, но и Милу.
        Она исподлобья взглянула на мужа. Сидит, прихлебывает кофеек, счастливый, сытый. Улыбка до ушей. А ведь мог бы в одну секунду разрулить ситуацию! Без скандалов, без обид. Всего одну фразу надо сказать: мама, дорогая, я очень рад за Вову, но вся моя зарплата и военная пенсия (которая могла бы быть в два раза больше, если бы ты сама справлялась с детьми) уходят на машину, квартплату и реставрацию твоей драгоценной дачи. Поэтому Мила должна рассчитать, сможет ли она платить за уроки.
        Короткой речью расставил бы все по местам.
        Но он молчит…
        Чтобы скрыть раздражение, Мила щелкнула пультом телевизора. Шли местные новости, бравурные репортажи, достойные эпохи позднего застоя. Она тогда была ребенком, но помнила все эти урожаи и надои. Похоже, наступает новый виток.
        Юный и бодрый женский голос рапортовал об открытии спортивной школы. Двухэтажное здание с пристроенным крытым катком возведено на средства благотворительного фонда. В школе будут заниматься сироты из детских домов, а также дети и подростки из малоимущих семей. Толпа мужчин в дорогих расстегнутых пальто переходила из одного помещения в другое, камера следовала за ними, подробно и со вкусом показывая интерьеры. Детишкам будет хорошо, рассеянно думала Мила. Нацарапают непристойностей по стенам, жвачек налепят на перила, в общем, обживут… Ого, а это кто?
        - Поглядите-ка!
        Забыв о приличиях, она ткнула пальцем в экран. Камера, скользя по самодовольным лицам гостей, среди которых было несколько постоянно светящихся в «ящике» городских чиновников, на миг задержалась, и Мила узнала отвергнутого Жениного кавалера. В этой толпе он, в потертой кожаной куртке, выглядел чужеродно.
        Сюжет закончился, и все трое переглянулись.
        - Он не производит впечатления состоятельного человека,- важно сказала Наталья Павловна.- Интересно, что он там делал?
        - Попробуем узнать,- Мила открыла ноутбук.- Миша, ты запомнил его фамилию?
        Она зашуршала клавиатурой. Долго искать не пришлось. Константину Долгосабурову принадлежал контрольный пакет акций известной компании, владевшей сетью гипермаркетов, сельскохозяйственным комплексом, сетью ресторанов быстрого питания… Дальше Мила смотреть не стала.
        - Может быть, это другой Константин Долгосабуров? Тезка?- спросил Михаил.
        Мила молча щелкнула клавишей. На экране появилась фотография их недавнего гостя рядом с известным хоккейным тренером. Оба широко улыбались, стоя возле входа во дворец спорта.
        - Ты была права, мама. Жене нельзя с ним встречаться. Богатые люди опасны, такие, как Женя, для них расходный материал.
        - Но магазины у него неплохие,- задумчиво проговорила Наталья Павловна.- И в них я ни разу не видела этой ужасной рекламы с хамским обращением на «ты». Купи то, используй это! Почему не «купите», не «используйте»? Надеюсь,- тонко усмехнулась она,- наш отказ не лишает нас морального права ходить в его магазины. Интересно, почему он не рассказал нам при встрече, что у него такой крупный бизнес?
        - Проявил деликатность,- предположила Мила.
        - Пожалуй, верно.- Наталья Павловна вдруг улыбнулась и закончила совсем уж неожиданно для Милы: - Ну да ничего! Запреты для влюбленного - все равно что бензин для костра.
        Вот как! Старуха вознамерилась выдать Женю за богатого! Его возраст больше не помеха! С такими мыслями Мила прилегла на диван. И, не успев додумать, заснула.
        А проснулась с почти забытым ощущением свежей и легкой головы. Неожиданный прилив энергии и хорошее настроение не хотелось распылять на домашнюю ерунду.
        - Миша, я пойду, погуляю?
        Муж отвлекся от плова, который он вдохновенно заправлял. Племянники обожали это блюдо, а Мила усердно поддерживала миф о том, что настоящий плов может сделать только настоящий мужчина. Эта теория давала ей минимум один свободный от готовки вечер в неделю.
        - Да, солнышко, конечно, пройдись!
        Миша осторожно обнял ее локтями и быстро поцеловал.
        Как мало я отвечаю на его нежность, с раскаянием подумала Мила. А потом к ней вернулись привычные мысли: нетрудно быть нежным, когда живешь на всем готовом. И откуда эта нежность - от любви или от душевной лени?
        Возможно, Михаил женился на ней по приказу матери: женись-ка ты, сынок, на какой-нибудь непритязательной женщине, раз уж нет денег на домработницу. Ход не новый, еще в русских народных сказках описанный.
        Муж нежен с ней, пока она добросовестно заботится о его семейке. Если бы он действительно любил ее, переехал бы к ней жить, а не кинул на растерзание родственникам.
        До свадьбы они не обсуждали, где будут жить. Мила не сомневалась, что в ее квартирке, вдвоем. Михаил был уверен, что вместе с его мамочкой и детками.
        Поскольку Мишины планы были самоотверженными и благородными, она уступила. А вскоре Наталья Павловна подступила к ней с рассказом о дальних родственниках, молодоженах, которых Милина квартира могла бы избавить от жалкого существования в коммуналке.
        - Мой сын будет приезжать на каникулы,- возразила Мила.- Где же ему тогда жить?
        - Боже мой, Милочка, Коля теперь полноправный член нашей семьи! На каникулах поживет с нами, согласитесь, это гораздо удобнее.
        Чертовы молодожены оказались не настолько дальними родственниками, чтобы с них можно было брать деньги. Они квитанции-то оплачивали с горем пополам, Миле приходилось периодически их взбадривать.
        Перед тем как пустить их, Мила посоветовалась с Колькой. К ее удивлению, он не стал возражать, объявив, что ему будет приятно проводить каникулы под боком у мамочки в историческом центре города. Он вообще органично вписался в новую семью, чувствовал себя в ней непринужденно и свободно и даже вел переписку с Натальей Павловной.
        Проходя мимо обувного бутика, Мила придержала шаг. Сумка ее мечты, выставленная в витрине, так и останется мечтой, спасибо товарищу Гринбергу. А что, если прямо вот сейчас войти и купить! А профессору заявить примерно следующее: рояль свой алчный закрой на ключ! У врача пролетарского не канючь!
        Но нет… Лучше уж ходить с цинковым ведром, чем с сумкой, купленной в ущерб интересам Внука.
        Обездоленная Мила решила срочно себя порадовать. Было у нее одно верное средство.
        Поднимая ребенка в одиночку, она отказывала себе почти во всем. Но одна страсть оказалась сильнее ее, и, кляня себя за расточительность, Мила два-три раза в месяц навещала книжные магазины.
        Книги заменяли романтику, которой почти не было в Милиной жизни, а одна писательница стала для нее кем-то вроде заочной подруги. Каждая ее книга ложилась Миле на душу, словно целительный компресс, писательница будто отвечала ее мыслям, будто знала об ее переживаниях.
        Мила была достаточно умна, чтобы не превратиться в фанатку знаменитости, но ждала ее новых книг с особым чувством. Как ждут встреч с близким человеком.
        Острое желание прочесть книгу боролось со стремлением экономить. Желание побеждало, Мила хватала твердый переплет в первый же день продаж, нежно прижимала к себе и клялась, что в следующий раз обязательно дождется карманного формата.
        Потом появился Интернет, и она быстро освоилась в пиратских библиотеках. Матери-одиночке позволительна любая халява!
        А потом Мила почувствовала, что книги доставляют ей меньше наслаждения, чем раньше. Решив, что ей некомфортно читать с экрана, Мила купила электронную книгу и стала скачивать тексты в нее. Вещица оказалась даже удобнее бумажного варианта, но радость не вернулась.
        И Мила с изумлением поняла, что удовольствие ей отравляет привкус халявы.
        Вот она сейчас и проведет эксперимент! Зайдет к Жене в магазин и наберет любимых романчиков. И посмотрит, как они читаются в легальном виде. Заодно продажи девочке поднимет.
        …Женя обрадовалась ей, поцеловала. Мила еще не решила, стоит ли рассказывать новость про Долгосабурова.
        Но пока она размышляла, он появился сам. На предплечье болтался шлем, подвернутая штанина открывала крепкую голень, поросшую светлым пушком.
        - Я на велике,- пояснил он, кидая шлем на прилавок.
        - В такую-то погоду?- удивилась Мила.
        - Ага. Рад вас видеть, Людмила Эдуардовна.
        - Взаимно, Константин Федорович.
        Чтобы Долгосабуров не подумал, будто она проверяет Женю, Мила сразу заявила о своем намерении скупить полмагазина. Константин со смехом предложил ей стопроцентную скидку.
        Похоже, эксперимент не удался. С другой стороны, подарок и халява все же разные вещи.
        Миле было немного стыдно за свои книжные пристрастия. Но, черт возьми, она опытный хирург, доцент, ей не нужно самоутверждаться, делая вид, что она читает современных философов!
        Мила выбрала три томика, Долгосабуров собственноручно упаковал их в фирменный пакет и придержал ее за руку, когда она стала прощаться.
        - Я хотел бы обсудить с вами один вопрос. Женя, подойдите, пожалуйста!
        Женя подошла к прилавку.
        - Черт, не знаю, как начать…- Он сконфуженно засмеялся.- Женя, я собирался с вами наедине поговорить, но так даже лучше. В присутствии Людмилы Эдуардовны я делаю вам, Женя, официальное предложение.
        - Но…- Девушка растерянно повернулась к Миле, ища поддержки.
        - Женя, ваша бабушка не оставила мне другого выхода!
        - Я, пожалуй, пойду,- сказала Мила, но Женя вдруг спряталась за нее, отгородилась ею от Долгосабурова.
        - Пожалуйста, останьтесь. Станьте гарантом серьезности моих намерений.
        - Пардон, не могу!- Милу взбесил его повелительный тон.- О какой серьезности вы говорите? Вы ведете себя как ребенок, который любой ценой хочет получить приглянувшуюся игрушку.
        - Это не так!
        Но Мила не собиралась его слушать.
        - Спасибо за книги, мне пора,- резко сказала она.- Видите ли, Константин Федорович, такие вещи делаются наедине. Без посторонних тетушек. Вы заявили о честности своих намерений,- Мила сняла со своей талии Женину руку,- прекрасно! Я вам доверяю и оставляю наедине с Женей, чтобы вы могли все спокойно обсудить. Если договоритесь - милости просим к нам в качестве официального жениха!
        Она быстро вышла из магазина. Обернулась. Женино лицо показалось ей слишком грустным и сосредоточенным для счастливой невесты.

* * *
        Жене не верилось, что Долгосабуров всерьез предложил ей стать его женой. Женя - жена, уже смешно! Взрослый серьезный мужчина вдруг надумал связать свою жизнь с такой пигалицей, как она, да еще выразил это в самой нелепой форме!
        И так неожиданно, на рабочем месте, в присутствии Милы… Он ведь никогда не говорил, что любит ее, и не спрашивал, нравится ли ей сам.
        После ухода Милы Долгосабуров сжал Женину руку в своих и сказал, что ждет ответа.
        - Я не могу сразу ответить вам,- пробормотала она.- Это так неожиданно. Я должна подумать…
        - Хорошо. Думайте.
        Он отпустил ее руку, забрал свой шлем и, не оглядываясь, вышел из магазина.
        …Женя натянула одеяло на голову. Она откажет ему, это точно. Поблагодарит за честь и скажет, что хотела бы сохранить с ним дружеские отношения. Только станет ли он слушать эту чушь?
        Уволить он ее не уволит. Но стоять за прилавком, точно зная, что он не появится, ей будет очень грустно…
        В дверь поскреблись.
        Женя села в постели. Обычно к ней никто не заходил.
        - Ты рано сегодня легла.- Мила присела на край дивана.- Я хотела поговорить с тобой, не возражаешь?
        - Нет…
        - Сейчас, когда в твоей жизни происходят важные события, я подумала, вдруг ты захочешь посоветоваться. Что ты ответила Долгосабурову?
        - Что должна подумать.
        - А к чему склоняешься?
        - Я откажу.
        Мила ласково провела рукой по Жениным волосам.
        - Значит, он не просит немедленного ответа? Я так и думала. Ему нужен официальный статус жениха, чтобы Наталья Павловна не запрещала тебе встречаться с ним. Он хочет ухаживать за тобой. Погуляй с ним, вдруг полюбишь?
        Женя покачала головой:
        - Это было бы нечестно.
        Мила вздохнула.
        - Я понимаю, в чем дело. Ты влюблена в Руслана. Не возражай и не смущайся, в этом нет ничего постыдного. И ты чувствуешь, что тоже нравишься ему. Ты надеешься, что вы будете вместе. Но как? Женя, скажи мне, как, если он женат? Молчишь? Правильно, потому что нельзя вслух говорить о том, что ты ждешь Ольгиной смерти! Вдруг повезет, и она завтра выскочит в окно? Так заруби себе на носу, не будет этого! Бог не допустит, чтобы ты желала человеку смерти и желание твое сбылось, ты слишком хороший человек для такого греха. Или ты думаешь, любовь побеждает все? В том числе совесть и долг? Ты надеешься, что Руслан расторгнет брак и приведет тебя в дом? А Ольгу вы куда денете? Будете втроем жить? Или засунете ее в психушку? Мой совет, Женя: выкинь это из головы. Прекрати мечтать о Руслане, ничего не получится.
        - Я не из-за него…- тихо сказала Женя.
        Мила взглянула в ее ярко блестящие в темноте глаза и поняла, что говорит не о том.
        - Ты думаешь о любви? Знаешь, я, наверное, должна говорить, что любовь - это самое прекрасное, что есть в жизни, и ты обязательно ее еще встретишь… Но я не буду. Момент не тот. Сейчас решается твоя судьба, поэтому надо трезво оценить ситуацию. Такой жених, как Долгосабуров, бывает у девушки один раз в жизни, и то не у каждой! Ты знаешь, что он очень состоятельный человек?
        - Его состояние меня не интересует. Я не собираюсь выходить замуж по расчету.
        Мила встала и заходила по комнате:
        - Хорошо! Ты ему откажешь! Что дальше? Пострадаешь еще пару лет по Волчеткину, потом тебе это надоест, и ты начнешь искать новую любовь. И тут, Женя, клянусь чем угодно, тебе, при твоей чистоте и самоотверженности, обязательно попадется мерзавец! Так всегда бывает. Если ты хочешь любить сама, то знай, что нет такой подлости, которую бы мужчина не сделал влюбленной в него женщине.
        - Но…
        - Без но! Константин мужик непростой, конечно… Но пока он ведет себя очень достойно. И он влюблен в тебя, я вижу. Так что подумай хорошенько, девочка.
        Глава 7
        - Ах, какие замечательные пирожные, просто чудо!- ворковала Наталья Павловна, разливая чай.- Раньше самые вкусные пирожные продавались в кафе «Север» на Невском. Где вы покупали это чудо, Константин Федорович?
        - Мой водитель покупал. Где - не знаю, могу спросить.
        - Наверное, необходим особый склад характера, чтобы преуспеть так, как вы?
        Долгосабуров осторожно принял у нее из рук чашку. После того как он получил статус жениха, эти чаепития стали почти ежевечерними. Женя медлила с ответом, опасалась оставаться с Константином наедине, поэтому ухаживания происходили очень чопорно.
        - Характер любой может быть. Главное - вовремя упасть.
        - Как интересно!- старуха даже руками всплеснула.
        - Бизнес как коньки. Не начнешь свободно кататься, пока по-настоящему не грохнешься. Страх сковывает, а потом - раз! Как приложишься башкой об лед! Встанешь, отряхнешься, подумаешь - а не так уж это и страшно, и заскользишь!
        - Если продолжить аналогию, можно сломать ногу и не подняться,- сказала Мила.
        - Можно. Но удары судьбы отличаются от падения на льду тем, что сам решаешь, сломался ты или нет.
        Наталья Павловна вдруг засмеялась:
        - Знаете, вы выбрали себе подходящую невесту! Я припомнила сейчас один случай. Женя была малышкой, лет шести… Да, Томочка, ее мать, как раз ждала Валеру. Мы жили на даче. Лето, прекрасная погода, тишина. Мы с Василием Дмитриевичем, моим покойным мужем, прогуливаемся, и вдруг видим: несутся на велосипедах соседский мальчик, а за ним Женечка. Дорожка идет под гору и упирается в шоссе, там машины. Мы закричали, чтобы Женя тормозила, а она не может! И, представьте, на наших глазах ребенок проламывает кусты и летит через руль головой в канаву! Мы чуть по инфаркту на каждого не заработали. Василий Дмитриевич побежал, достал Женечку, отряхнул… Слава богу, она отделалась царапинами. Мы повели ее домой. А по дороге она вырвалась, вскочила в седло, и только мы ее и видели!
        - Я так и думал, что Женя в детстве была сорванцом.- Долгосабуров задумчиво посмотрел на девушку.
        Она смутилась, как всегда, когда попадала в центр внимания. Наталья Павловна вздохнула и погладила Женину руку.
        - А когда случилось несчастье, она стала ответственной и серьезной девочкой. Не доставляла мне и тени хлопот. Женечка - лучшая из воспитанных мною детей, а уж мне грех жаловаться. У меня был только один хулиганистый ребенок, это присутствующий здесь Михаил Васильевич.
        - Миша - хулиган? Никогда не поверю!
        - Да, Милочка, да. Это сейчас он - сама респектабельность. А в детстве Михаил Васильевич любил играть на помойке!
        - Мама!- Михаил расхохотался так заразительно, что вслед за ним засмеялись все.- Не надо этого жуткого компромата!
        - Люди имеют право знать! Моя подруга привела к нам свою дочку Ирочку, чтобы дети вместе поиграли. Чудная была девочка, чудная! Бантики, сандалики, белые носочки. Куколка, воды не замутит. Я дала детям по двадцать копеек на мороженое и отпустила гулять. Наивно думала, что Ирочка положительно повлияет на моего обормота. А когда они вернулись, я чуть в обморок не упала. Оба грязные, у Миши едва ли не банановая кожура с ушей свисает, пахнет от них ужасно…
        - Да-а.- Михаил постанывал от смеха, и от этого всем тоже стало весело.- Мы пошли в соседний двор, а там как раз помойку вывезли. Тогда, помните, были не контейнеры, а баки цилиндрической формы? Один на бок опрокинулся, и я решил по нему ходить, как в цирке. Ирке тоже захотелось. Потом это развлечение приелось, стали в космонавта играть. Я залез внутрь бака, а она его толкала. Очень весело было! Но тут какая-то тетка вылетела в одной комбинации, как сейчас помню, и стала на нас орать. А там и команда бдительных пенсионеров подтянулась. Пенсионеры узнали меня и доставили по месту жительства.
        - Ужас, ужас,- смеялась Наталья Павловна, запрокидывая голову.- Пришлось звонить Ириной маме, мол, девочка так заигралась, пусть у нас переночует. И отстирывать детей в семи водах.
        - Как вы их наказали?- ехидно поинтересовалась Мила.
        - Наказания не последовало,- улыбнулся Михаил.- Мама просто сказала, что, если мы не будем бороться со своей тягой к помойке, проведем на ней всю жизнь.
        - После такой встряски у меня просто не было сил их наказывать,- объяснила Наталья Павловна.- А вы, Константин, наверное, тоже были озорником в детстве?
        Долгосабуров покачал головой:
        - Нет. Я рос тихим интеллигентным ребенком. Если бы вы, Михаил, позвали меня кататься на мусорных баках, я не только не пошел бы, но и наябедничал бы вашей маме.
        - Не наговаривайте на себя!
        - Это правда. А вот любопытно, каким ребенком была Людмила Эдуардовна? Серьезной краснощекой отличницей и общественницей?
        - Не совсем точно,- усмехнулась Мила. Она не очень любила вспоминать свое школьное детство.- Краснощекой - да, но училась средне. До седьмого класса - председатель совета отряда. Верила в коммунизм.
        - Что ж не пошли по идеологической линии?
        - Слишком искренне верила. Противно стало хороводиться с малолетними бюрократами.
        - Да, начетничество в те времена было страшное,- подхватила Наталья Павловна,- Михаил однажды оказался на волосок от исключения из английской спецшколы.
        - Неужели?- бесцеремонно поинтересовалась Мила.
        - Представьте себе, Милочка!
        Старуха бросила на нее ледяной взгляд, который не ускользнул от внимания гостя. Спрятав улыбку, он подмигнул Миле. Наталья Павловна ничего не заметила.
        - В школе была такая форма изучения английского - календарь,- продолжала она.- По пятницам дети должны были представлять на английском языке доклад о памятных датах недели. Миша с одноклассником решили рассказать про праздник Пасхи. Для наглядности мы покрасили яйца, чтобы подарить всем детям и учительнице. Красили луковой шелухой, специальных красок тогда не продавали. Мы не были воцерковленными людьми, но Пасху праздновали, это была семейная традиция. И вот настала Страстная пятница, мой бедный сын отправился в школу с корзиной крашеных яиц. В тот день Мишина классная руководительница заболела, ее замещала учительница географии, еврейка, между прочим. Доклад ей очень понравился. И когда Мишина классная выздоровела, географичка рассказала ей о докладе и похвалила детей. Что тут началось! Наша русская учительница возмутилась разнузданной пропагандой религии в школе, побежала к директору, вызвали родителей… С большим трудом мы отстояли детей. А когда Миша учился в выпускном классе, началась перестройка. И, представляете, на очередном родительском собрании эта партийная кликуша в моем присутствии
заявляет: ах, Пасха скоро, надо в церковь идти, куличи святить!
        Константин улыбнулся и попросил еще чаю.
        - Типичная картина того времени,- сказал он.- Правоверные коммунисты сжигали партбилеты. Хотя, как бывшие последователи Маркса, должны были помнить его слова: нет большей низости, чем разрешенная смелость. Но у нас слишком уютная атмосфера за столом, чтобы сворачивать на такие темы.
        Женя вдруг подумала, что ей и правда уютно. Раньше она никогда не видела семейство таким веселым и беззаботным. Даже мрачная гостиная в два узких окна, всегда наводившая на Женю тоску, посветлела.
        «Константин - мой муж»,- вдруг поняла она отчетливо. Странное ощущение. Ни любви, ни душевного подъема, просто знание своей судьбы.
        За столом продолжалась беседа, а Женя молчала, переживала свое откровение. Смотрела, как Долгосабуров смеется, пьет чай. Эти губы скоро будут целовать ее.
        Женя была невинна, насколько это возможно для девушки двадцать первого века. С детства любые упоминания о сексе вызывали у нее стыд, и она сознательно сторонилась информации такого рода. Эротические сцены в фильмах казались ей лишними и пошлыми. О технологии продолжения рода она имела самое общее представление, но до первого курса была уверена, что это нечто прекрасное. Потом первокурсница Женя, мечтавшая о любви, отправилась на вечеринку в студенческий клуб. Увы, это мероприятие даже отдаленно не напоминало первый бал Наташи Ростовой. От громкой музыки и мигающего света она спряталась в уголке, где ее и нашел мальчик из соседней группы. Он вытащил ее танцевать, прижал к себе, обдавая запахами пива и разгоряченного молодого животного, и припал к ее губам. Это был неряшливый, пьяный поцелуй, в котором слюны было больше, чем страсти. Женя вырвалась и убежала, чувствуя, как ее душа сморщивается от омерзения.
        Долго после этого она чувствовала себя замаранной, оскорбленной. А самое тоскливое было то, что она хотела в этого Витю влюбиться. Вдруг надо было потерпеть, распустить губы, и родилась бы любовь? «Наверное, я фригидная»,- решила Женя. Ей нравилось это прохладное свежее слово.
        Она смотрела на Долгосабурова, как на зубного врача. Страшно, но необходимо. Вот он сидит, шутит с Михаилом Васильевичем, даже не смотрит на нее, но скоро сделает с ней то, что захочет.
        Мила украдкой зевнула.
        Наталья Павловна отставила чашку, и Долгосабуров сразу поднялся.
        - Женя, проводи гостя, будь добра. Всего хорошего, Константин Федорович, спасибо за прекрасный вечер.
        Наталья Павловна вышла, вслед за ней Мила с мужем.
        Они остались вдвоем, он - веселый, она - тихая и торжественная.
        Женя подошла, выпрямилась, смело посмотрела в его глаза. И положила руки ему на плечи. Его улыбка сразу исчезла. Он замер, будто не дышал, будто ждал ее команды. И Женя, которая была на голову ниже, взялась за свитер на его груди и легонько потянула к себе. Теплая ладонь почти невесомо легла ей на спину, сухие губы легко коснулись ее рта. Так лошадь берет с ладони сахар, подумала Женя.
        - Я согласна,- важно сказала она.
        Он взял ее руку и поднес к губам.
        Она вышла проводить его в коридор. Говорили шепотом, будто глубокая ночь и все давно спят.

* * *
        Натуралист оккупировал кабинет дежурного хирурга. Устроился за столом и сам себе диктовал справку:
        - Рентген, повязка, совет…
        - Да любовь.
        - Да лю… Тьфу! Та шо ж такое! Из-за тебя справку испортил…
        - Перепиши!
        - Та они ж нумерованные!
        - Ох, прости!- Миле стало стыдно.
        Испортить официальную справку о нетрудоспособности - это чревато неприятностями. Доказывай потом, что ты не выдал ее налево за взятку. Но ведь никто не заставлял Натуралиста записывать туда все, что ему говорят. Она посмотрела на злосчастный лист:
        - Не переживай, сейчас поправим. После «совет» ставь двоеточие, а «да лю» исправь на диклофенак.
        - Спасибо!- Натуралист сделал, как было велено, и полюбовался на свой труд.- А ты что тут делаешь?
        - Спасский попросил аппендицит глянуть. Ты не видел, наши с планерки не выходили еще?
        - Та мимо ж курилки не пройдут,- Натуралист поднялся из-за стола.- Пойдем, кофе налью.
        Они устроились на низком подоконнике, и тут дверь курилки распахнулась. Гомоня, вошли врачи.
        - Ну как?- нетерпеливо спросила Мила.
        - Тайд виз олзис, фор рестфул дес ай край![5 - Первая строка 66-го сонета Шекспира (англ., искаж.).] - утрируя жуткое произношение, провозгласил Руслан.- По сравнению с нашей планеркой возня в приюте олигофренов покажется заседанием академии наук!
        - Непостижимый абсурд!- поддержал заведующий реанимацией. Слишком молодой для своей должности парень сначала казался Миле обычным блатным сыночком, но, поработав с ним, она признала, что этот человек на своем месте.- Ставка - тридцать тысяч, следовательно, полставки - пятнадцать, полторы, казалось бы, сорок пять. А получается тридцать три. Вот истинная алгебраическая загадка, куда там теореме Пуанкаре. Спрашиваю главбухшу, а у нее на все один ответ: вы - участники экономического события.
        - Вернее сказать, экономического чуда,- улыбнулся Михаил.
        - Да ну!- отмахнулся Руслан и поискал глазами сигареты. Никто из врачей постоянно не курил, но на случай снятия стресса всегда имелась заначка.- Хирургию обвинили в перерасходе лекарств. Я говорю, хорошо, но у нас план перевыполнен, сто пятьдесят процентов! Больше больных - больше лекарств, неужели не понятно? А главный отвечает: вас никто не заставляет перевыполнять план. Сто два - сто три процента держите, и хорошо.
        - Как он предполагает держать процент, если у нас половина - экстренная служба? Затарили отделение, и приемный покой на замок?
        - Да, а «Скорая» пусть катается по городу, пока пациент не выздоровеет.
        - Ох эта «Скорая»!- воскликнул реаниматолог.- Везет, сама не знает что. На днях дежурю, вдруг звонок из приемного: а-а-а!!! ДТП! Шок! Готовьтесь, скорачи напрямую к вам полетели! Я готовлюсь. Сестру поднял, набор распаковал, перчатки надел. Шапочку! Жду. Наконец, слышу, грохочет наш вагончик смерти, а в предбаннике стук колес замирает. Я выглядываю: в чем задержка? Сейчас, говорят, мы его разденем. А я смотрю, одежда-то абсолютно чистая, ни крови, ни стекол, ни дыр. После ДТП так не бывает. И запах до боли знакомый. Взял нашатырь, под нос сунул, и - пожалуйста, чудесное исцеление! Вот где надо учиться, чтоб не видеть разницы между комой и опьянением?
        - Не ругайся,- сказала Мила.- Бывает кома на фоне опьянения. Лучше расскажите, что решили с ремонтом второго отделения? Миша, ты отозвал свои бумаги?
        Руслан хмыкнул:
        - Ага, сейчас! И горько жалуюсь, и горько слезы лью, но строк печальных не смываю…
        Ремонт во втором отделении клиники давно стал притчей во языцех. Делался он буйно и стихийно, по-пиратски. Заведующий вместе с Михаилом Васильевичем постоянно ходили к главврачу, требуя согласования работ, но от них отмахивались, мол, некогда, не до вас. Думали, что, поставленные перед фактом, они все подпишут задним числом. Но Милин муж оказался не так прост. Оказывается, он бдительно подмечал каждый промах мастеров и строчил докладные записки, не забывая их регистрировать. В армии он в совершенстве овладел штабной культурой. Ремонт закончился, тут-то и выяснилось, что ребята, предвкушая барыш, использовали краски для наружных работ и прочие токсичные материалы. Миша вызвал СЭС, анализ на формальдегид дал неутешительный результат.
        Главврач оказался не настолько циничен, чтобы запускать больных в ядовитое помещение, обещал все исправить, но хотел, чтобы Михаил Васильевич аннулировал всю свою документацию. Тот обещал сделать это немедленно, после того как помещение станет безопасным.
        Мила и восхищалась такой невесть откуда взявшейся твердостью духа, и в то же время была разочарована. Главврач не очень тонко намекал ее мужу, а потом, пользуясь многолетним знакомством, и ей, что, если санврач закроет глаза на некоторые «нюансы», получит повышение - должность заместителя по каким-нибудь вопросам.
        Зная, что сама бы поступила на Мишином месте так же, как он, Мила все-таки сердилась на мужа. Ведь заместитель - это зарплата в три раза больше.
        Как хорошо быть принципиальным у нее за спиной! Когда знаешь, что жена не даст голодать ни тебе, ни твоей семейке… Боже, ей так хотелось хоть раз в жизни, хоть на минуту испытать чувство безопасности и защищенности!
        Но она балансирует на канате под названием «жизнь» без страховки. Мышцы уже свело судорогой, а конца все не видно.
        Гурьбой врачи вышли из курилки, и тут же были атакованы пропитым, невероятно грязным мужичком, который, преградив путь, гордо заявил:
        - Меня укусила собака!
        - С целью самоубийства?- уточнил Руслан.
        Жизнерадостный Натуралист увел пострадавшего, остальные задержались возле диспетчерской. Пациентов не было, и девчонки обсуждали больных. Слово «урод» звучало чаще других.
        Недавно Мила забежала в продуктовый магазин поздно вечером, перед закрытием. Продавщицы снимали кассы и, не стесняясь, громко беседовали о придурках-покупателях. Разговор их, за исключением профессиональных терминов, почти не отличался от бесед врачей и медсестер в часы досуга.
        Да уж… Древние говорили: человек человеку - волк. А у нас человек человеку - урод.
        - А как там ваша Женя?- вдруг спросил Руслан.
        - Хорошо Женя. Выходит замуж,- сказала Мила резковато.
        - Правда? Жаль…
        - Почему это тебе жаль?
        - Всегда жаль, когда такие удивительные девушки выходят замуж.
        Мила готова была вскинуться, но почувствовала, что рука мужа деликатно сжала ее локоть.
        - Руслан Романович,- улыбнулся Михаил,- я думаю, вам не стоит беспокоиться о судьбе моей племянницы.

* * *
        Женя чувствовала себя очень странно. Будто спала, а теперь вдруг проснулась, и все закрутилось, понеслось. Как в скором поезде, когда пейзаж за окном сливается в стремительные полосы, и остается только ехать по назначению, или спрыгнуть и погибнуть.
        Дав Долгосабурову согласие, она предвкушала долгую помолвку и постепенное сближение, но он распорядился иначе. Константин готов был вести ее под венец на следующий же день, задержка оказалась только за платьем. Наталья Павловна категорически заявила, что до свадьбы не возьмет с жениха ни копейки. Одеть невесту - ее почетная обязанность, которую она не намерена уступать никому.
        Целую неделю триумвират, состоящий из Натальи Павловны и двух ее старых подружек, обмерял Женю, чертил, кроил, резал и строчил.
        Платье получилось замечательным! И буфы, и треугольный лиф, и шнуровка - в точности, как на картинке из Жениного детства.
        Мила повела ее покупать белье. Когда они перебирали лифчики, Женя заметила, как что-то жесткое, неприятное промелькнуло вдруг в лице ее уютной тетушки. Она будто смотрела на Женю глазами Константина, будто прикидывала, в каком виде она больше всего ему понравится. Ей захотелось все прекратить, отменить свадьбу, но, как случайно севший не в тот поезд человек не может рвануть стоп-кран из-за неловкости перед другими пассажирами, так и Женя боялась сказать: я передумала.
        Долгосабуров закрыл книжный магазин,- наверное, директор торгового центра все-таки его уговорила,- и Женины вечера стали свободными. Она не знала, как распорядиться этим временем. В подготовке к собственной свадьбе она оказалась лишней. Иногда ее о чем-то спрашивали, но как-то мимоходом, и Женя кивала, не вникая, чего от нее хотят.
        Константин спросил, куда она хочет отправиться в свадебное путешествие. От мысли, что она окажется вдвоем с чужим человеком в чужой стране, у Жени закружилась голова.
        И он, кажется, понял. Станем путешествовать, когда привыкнем друг к другу, улыбнулся ее жених. И за это Женя почувствовала к нему прилив благодарности.
        Вдвоем они оставались редко. В ритуальных чаепитиях участвовала вся семья. А на каток теперь вместе с ними ходил Валера, Константин сам его позвал. Звал и Вову, но того не пустила Наталья Павловна: пианист не может рисковать переломом руки.
        Катание неожиданно сблизило Женю с младшим братом, она вдруг вспомнила, как любила их обоих, маленьких. Как они пахли молочком, какие были крепенькие, ласковые. Как бегали, смешно топоча, и басовито ревели. И как она гордилась, что с ней привередливый Валера хорошо кушает. Потом, взрослея, все трое становились каждый сам по себе. Но любовь, оказывается, никуда не делась.
        Константин спрашивал, что бы она хотела от свадебной церемонии, шутил: любой ваш каприз за наши деньги! А Женя робела попросить то, что ей действительно было нужно - немного больше времени.
        Иногда она мечтала о каком-нибудь форс-мажоре. Но ничего не происходило, свадьба неумолимо приближалась. А она даже никак не могла перейти с женихом на «ты». Константина это забавляло, иногда он тоже называл ее на «вы», и от этого их отношения казались Жене совсем уж ненастоящими.
        Никогда она не чувствовала себя такой одинокой, как накануне свадьбы.

* * *
        Проснувшись в день бракосочетания, Женя неожиданно перестала волноваться. Последний раз она встает с этой кровати, умывается, глядя в это старое зеркало. Но теперь, вблизи, предстоящие перемены казались ей не столь глобальными, как раньше.
        Она встала под душ и хорошенько растерлась мочалкой, потом вышла в гостиную, где ждали Мила с Натальей Павловной.
        Наталья Павловна принесла ей легкий завтрак и заставила съесть все, «до последнего кусочка». Женя подчинилась, но так и не поняла, что было у нее в тарелке.
        Потом пришли подружки Натальи Павловны. Вся компания набросилась на Женю, стала ее причесывать, одевать и накрашивать, словно куклу.
        Женя безучастно подчинялась, думая о том, что этим радостно оживленным старухам, в сущности, нет до нее никакого дела. Она для них - лишь повод, чтобы оживить воспоминания о собственной молодости. Умиляются, вздыхают и восхищаются они сейчас не ею, а некоей абстрактной невестой, которая живет в каждой женской душе.
        В зеркале она увидела незнакомую девушку со сложной прической из кос и в сказочном платье. Именно такой принцессой она в детстве мечтала стать.
        Позвонил шофер, и Женя, подобрав юбки, осторожно спустилась в «Мерседес». С ней сели Наталья Павловна и Мила, остальные разместились во второй машине. Лимузины с цветами и кольцами были отвергнуты опекуншей как «невыразимая пошлость».
        Это были последние связные воспоминания Жени, дальше все сливалось в тумане разрозненных видений. Вот Константин в безупречном черном костюме встречает их у дворца бракосочетаний, вот ее родные сливаются с его компанией, и Женя знакомится, кивает, хотя не видит лиц. Вот они расписываются в каких-то книгах, вот едут в церковь. Стоят перед алтарем. Обмениваются кольцами. Женя вдруг вспоминает, что нет хуже приметы, чем уронить кольцо, и замирает. Но все обходится.
        Потом свадебный завтрак в ресторане гостиницы, принадлежащей компании Долгосабурова. Роскошный дубовый полумрак, сдержанный блеск посуды, бесшумные официанты-призраки.
        «Горько» никто не кричал, это еще пошлее, чем кольца на капоте. Звучали тосты, Женя подносила к губам хрустальный бокал, но не пила. Боялась захмелеть с непривычки.
        Наконец, выждав приличное время, новобрачные покинули ресторан. Судя по звукам, которые они слышали в ожидании лифта, после их ухода праздник сразу оживился.
        Лифт привез их на последний этаж гостиницы. Долгосабуров, поддерживая Женю под руку, повел ее в конец коридора, подошел к двери номера, вставил магнитную карту. Женя вошла, остановилась посреди комнаты и повернулась к нему. Его рука нашла ее руку. Женя посмотрела ему в лицо - кажется, первый раз за сегодняшний день. После всех церемоний и обрядов Константин стал для нее каким-то нереальным.
        Заметно волнуясь, он осторожно обнял ее, привлек себе на грудь. Она почувствовала, как его губы мягко касаются ее макушки. Потом отпустил ее, дошел до окна, зачем-то посмотрел на часы.
        Номер был просторный, двухкомнатный. За приоткрытой внутренней дверью Женя увидела отражавшуюся в зеркальном шкафу кровать.
        - Что будем делать?- спросил Константин фальшиво-беззаботным тоном.- Хочешь, съездим куда-нибудь, погуляем? Погода отличная. Или просто покатаемся по городу?
        Она покачала головой.
        - Тогда осваивайся здесь. Заказать что-нибудь?- Он снял пиджак и бросил его на кресло.
        Она по-прежнему стояла не двигаясь.
        - Что не так?
        Женя видела, что Константин взволнован и растерян не меньше ее. И ей захотелось помочь ему, дать возможность стать искренним и свободным. Сегодня для нее начиналась новая, другая жизнь, с новыми обязательствами. И чем скорее она начнется, тем лучше.
        Она взяла его за руку и повела в спальню.

* * *
        Впереди у Жени были интересные открытия.
        На следующий день после свадьбы Константин поднялся первым. Выйдя из ванной в гостиничном халате и шлепанцах, он поцеловал только что проснувшуюся Женю, спросил, как она себя чувствует и что хочет на завтрак. Потом включил отключенный с вечера мобильный, и когда тот сразу зазвонил, вышел из спальни.
        Женя лежала, вспоминая свою первую брачную ночь…
        Ее муж закончил разговор, потом в дверь номера постучали, раздался легкий стук колес и незнакомый мужской голос.
        Это привезли завтрак!- Женя подскочила и побежала в ванную.
        Когда она вышла в гостиную в таком же халате и шлепанцах, как у Константина, он быстро доедал омлет.
        - Я хотел провести этот день с тобой, Женюта, но извини, не получается. Налей мне, пожалуйста, кофе.
        С чашкой в руке он порылся в карманах своего свадебного пиджака, достал оттуда пластиковую карту, положил перед ней.
        - Съезди по магазинам, купи себе что-нибудь. Сейчас напишу пин-код. Вот телефон Николая, водителя. Машина в твоем распоряжении. Не грусти.
        Открыв шкаф в прихожей номера, он достал оттуда джинсы, знакомый Жене свитер и ушел в ванную.
        Вышел уже одетый, поцеловал Женю в макушку, выхватил из шкафа свою потертую кожаную куртку и, еще раз повторив «не грусти», исчез за дверью.
        Откуда здесь его вещи?- удивилась Женя.
        Правда выяснилась только на третий день, когда она спросила, почему они не уезжают из гостиницы. Засмеявшись, ее муж признался, что уезжать некуда. Он здесь живет! Только раньше жил в другом номере, поменьше, а накануне свадьбы перебрался в этот. Очень удобно, в гостинице есть несколько ресторанов, прачечная, парикмахерская - короче, все, что нужно. Да и для дела полезно: присутствие собственника дисциплинирует персонал.
        Вот так, одним махом, Женя оказалась избавлена от всех домашних хлопот!
        А она-то собиралась каждое утро гладить ему рубашки…
        В отсутствие мужа Женя изучила содержимое шкафов в номере. Большинство стояло пустыми. А гладить ей все равно было бы нечего, рубашек обнаружилось всего две - белая свадебная и голубая, в нераспечатанном пакете. Свадебный черный костюм тоже оказался единственным в долгосабуровском гардеробе, остальную часть которого составляли джинсы и пара свитеров.
        - В номере вся одежда, что у вас есть?- спросила она за ужином в ресторане гостиницы. «Ты» при обращении к мужу у Жени пока не выговаривалось.
        - А где же ей быть еще?
        - Но ведь в чем-то вы ходите на всякие официальные мероприятия?
        - У меня есть костюм. До свадьбы был другой, я его выбросил. Зачем мне два? Знаешь, я ненавижу вещи, магазины… Кроме книжных, конечно,- он взглянул на нее с лукавой улыбкой.
        Когда она отучится краснеть по любому поводу?- рассердилась на себя Женя.
        - Ты с меня пример не бери,- продолжал Константин, аккуратно разрезая стейк.- Ты молодая женщина, моя жена, тебе многое надо, вот и покупай себе то, что захочется. А мне и так всего хватает.
        Интересно, подумала Женя, есть ли на свете еще один бизнесмен, который носит на руке часы «Луч», а в кармане - допотопный телефон с черно-белым экраном?
        Женины знания о бизнесменах были почерпнуты из телевизора. В нем она таких бизнесменов, как ее муж, не видела. А если еще знать, что по городу он перемещается на велосипеде, а при необходимости вызывает такси…
        «Мерседес» с шофером был предоставлен в полное Женино распоряжение, несмотря на ее бурный протест.
        - Я должен в любой момент знать, где ты находишься и что с тобой все в порядке,- заявил Константин.
        По его тону Женя поняла, что спорить бесполезно.
        Что ж, она подчинится мужу. «Мерседес» так «Мерседес».
        Но все оказалось не так просто. Женя быстро почувствовала, что машина для нее - не удобное средство передвижения, но тяжелый якорь, а молчаливый водитель Николай - надзиратель, ограничивающий ее свободу. Она не умела приказывать, страдала, если Николаю приходилось ждать ее, и вообще чувствовала себя в его обществе очень неловко. Женя родилась не для того, чтобы ей прислуживали, теперь это было совершенно ясно. Она побаивалась официантов, краснела перед горничными, а продавщицы бутиков казались ей страшнее директора школы.
        К тому же ей стало стыдно появляться в родном институте. Особенно перед преподавателями, которые любили ее и прочили достойную карьеру литературной старой девы. А она их обманула!
        Глава 8
        Женя была замужем уже две недели, но до сих пор не могла этого осознать. Да, другая жизнь, но что это за жизнь, непонятно. Сон? Или сон - все ее предыдущее существование?
        Самое странное - она осталась прежней Женей. Замужество не изменило ее, а то, чего она так боялась, не заслуживало страха. Впрочем, восторга оно тоже не заслуживало, обычная часть жизни.
        Все могло быть намного хуже, думала она, с нежностью глядя на Константина. Он был с ней так, что Женя не познала ни боли, ни страха, ни отвращения. А все остальное - просто выдумки. Сказки.
        Главное, что им не было скучно вместе - этого Женя тоже очень боялась. Встав с постели, они всегда находили о чем поговорить за завтраком, и потихоньку начинали рассказывать друг другу о себе. Скупо, сдержанно, не взахлеб, но ведь у них впереди вся жизнь… Пока единственным, в чем они не сошлись, была классическая музыка. Долгосабуров оказался меломаном, а Женя отдала свое сердце литературе, на другие искусства ничего не осталось. В филармонии она отчаянно томилась - вместе с Валеркой, которого они взяли с собой для культурного развития, и даже немного ревновала мужа к Баху и Генделю.
        Сегодня ей удалось избавиться от Николая. Надо было отвезти Наталью Павловну к приболевшей знакомой. Женя поехала на метро, как обычная студентка. Как быстро она отвыкла от свободы, и как это, оказывается, хорошо - чувствовать себя свободной. Раньше она не думала об этом, не замечала, а теперь свобода так будоражила душу!
        Она вышла из метро и свернула в сторону от гостиницы - к Румянцевскому садику.
        Быстро темнело, из реки и низкого неба уходило серебро, тревожно горели фонари. Женя, подняв воротник новой короткой шубки, шла навстречу ветру и стылому моросящему дождику.
        Белые ночи, Северная Пальмира, думала она, приближаясь к зданию Академии художеств. Петербург белыми ночами - это призрак и сказка, отражение рассвета в закате. Свою каменную плоть город обретает только сейчас, на краю полярной ночи. И станет домом он только для того, кто полюбит его городом черных дней…
        Она остановилась возле сфинксов. Ей показалось, что тени на их каменных лицах сложились в ухмылку. Жене захотелось вскарабкаться на серую спину, но она только провела ладонью, затянутой в лайковую перчатку, по гранитной щеке.
        От радостного чувства свободы не осталось и следа. На сердце было смутно, тревожно. Все, чего она достигла к двадцати одному году, далось ей слишком легко. В обозримом будущем ни борьбы, ни лишений тоже не предвидится.
        Но ведь настоящая любовь, как дамасская сталь, должна быть выкована в горниле страданий. А ей не суждено было закалить свои чувства суровыми испытаниями. Да и Константин получил ее слишком просто. Пришел, увидел, женился. Сказка о принце и золушке оказалась обыденной и даже скучноватой историей.
        Она вспомнила о минувшей ночи - без волнения и смущения. Новая сфера жизни тоже никаких сложностей в себе не таила.
        Без всякой жалости к рукавам шубки Женя облокотилась о парапет набережной. Ей вдруг захотелось сделать что-нибудь неприличное, закурить, например. Она никогда не нарушала правил поведения, а теперь… Теперь уже поздно, пожалуй. Можно хулиганить, сколько душа пожелает, никто не накажет, поэтому неинтересно.
        Кто-то остановился рядом с ней. Крупная мужская рука в черной перчатке легла на мокрый гранит рядом с ее рукой. Женя повернулась и вздрогнула:
        - Вы?
        - Женя… Я узнал вас издалека в этой хмари. Как вы оказались здесь?
        Она улыбнулась:
        - Иду домой. А вы, Руслан Романович?
        - Гуляю. Я всегда после работы брожу по городу. Проводить вас?
        Она покачала головой.
        - Вы так изменились после замужества,- сказал он после паузы.- Стали совсем другая.
        Не сговариваясь, они медленно пошли к перекрестку, чтобы там расстаться. На ступеньке Руслан придержал ее за локоть, бессознательный вежливый жест, но ее обожгло это мимолетное прикосновение. Теперь, познав плотскую сторону жизни, она вдруг подумала о Волчеткине как о любовнике. Может быть, с ним все было бы по-другому? Она представила, как его губы касаются ее губ…
        - Да,- продолжал Руслан, глядя на нее сбоку.- Вы стали яснее.
        - Вот как?
        - А с медицинской точки зрения очень похорошели.
        - Спасибо,- Женя решительно остановилась.- Мне пора, Руслан Романович. Всего хорошего.
        Они расстались. Волчеткин, натянув капюшон куртки, пошел в сторону Университета. Он ни разу не обернулся.
        А Женя отправилась домой, если можно так назвать гостиничный номер.
        …Как несправедливо, что одна только мысль о поцелуе с Русланом вызывает у нее большее волнение, чем ласки мужа!
        Целых два года она грезила о Волчеткине. Это были наивные, обреченные на безнадежность мечты. Но теперь она не имеет права на девичьи фантазии. Нужно выкорчевать их из сердца. Надежды, мечты и даже воспоминания о них.
        Да уж не для того ли она выходила замуж, чтобы покончить с влюбленностью в Руслана?
        Эта мысль показалась ей такой щемящей, такой печальной…
        И как странно, что они встретились сегодня! На берегу стынущей реки, словно герои романа… Словно сама судьба вела их навстречу друг другу…
        «Какая еще судьба?- строго одернула она себя и прибавила шаг.- Твоя судьба уже определилась. Ты - замужняя женщина». Скорее, скорей - в объятия Константина, к мужской надежности, простой и понятной, как хлеб!
        Но в номере ее никто не ждал, а звонить мужу Женя стеснялась - вдруг ее звонок оторвет его от каких-нибудь важных дел? Работа для мужчины - прежде всего, говорила Наталья Павловна.
        Она открыла шкаф, в котором были аккуратно развешены и разложены ее новые вещи, и, немного подумав, переоделась в шелковую пижаму. Когда Константин возвращался поздно, они ужинали в номере.
        Завернувшись в шаль, Женя устроилась в уютном кресле, включила бра и утонула в очередном романе…

* * *
        Как обычно, после ссоры на Милу накатил стих тоскливого уныния. У нее была одна губительная для семейной жизни черта: в каком бы ажиотаже она ни пребывала, как бы ни была зла, всегда принимала аргументы противной стороны близко к сердцу, находила в них рациональное зерно и что-то вроде справедливости и начинала терзаться не только обидой, но еще и собственным несовершенством. Обращаться же к мужу в такие моменты было все равно что к идолу с острова Пасхи. Злясь, он становился глух к доводам рассудка. Да и к звуку ее голоса вообще.
        Отсюда и разные последствия ссоры для супругов: Михаил через полчаса забывал о размолвке, а для Милы она становилась предметом долгих внутренних переживаний, мучительного самоанализа, омраченного глухим чувством собственной правоты, которую ей никому не удалось доказать.
        Но вчерашняя ссора была особенной. Впервые они повздорили из-за денег. Михаил, не посоветовавшись с нею и даже не предупредив, купил Вове новый телефон. Просто так, не в связи с какой-либо датой. Хотя Вовин старый сотовый был, на взгляд Милы, вполне еще ничего. Лучше, по крайней мере, чем допотопная трубка Жениного мужа-бизнесмена.
        Она мягко пыталась объяснить, что такие крупные траты нужно согласовывать, тем более теперь, когда предстоит оплачивать уроки Гринберга. И если на то пошло, справедливее было бы купить что-то Валере. Ах, оказывается, Константин, благоволя новому малолетнему родственнику, уже подарил Валере айфон! И, чтобы Вова не чувствовал себя обделенным, Михаил рванул в магазин.
        Мила хотела объяснить, что одно дело - баловать ребенка, и совсем другое - делать подарки восемнадцатилетнему жлобу, который давным-давно сам должен зарабатывать себе на развлечения. Колька, например, почувствовал бы себя униженным, а тонко чувствующий музыкант Вова - ничего. Взял подарочек, ухом не повел.
        Быстро сообразив, что подобные аргументы недоступны Мишиному пониманию, она попыталась хотя бы растолковать ему текущее состояние семейных финансов, чтобы он понимал, какие траты они могут себе позволить, а какие - нет, но наткнулась на глухую линию обороны.
        Муж заявил, что денег у него достаточно, зарплата и пенсия, которую он заслужил, непрерывно проливая кровь за Родину в течение двадцати пяти лет, и этой пенсией он никому не позволит распоряжаться. А ей, скареде, не позволит обделять племянников.
        Мила узнала, что она жадная, жалеет на питание, а на питание жалеть нельзя, потому что у них слабое здоровье и они должны хорошо кушать. Из контекста было ясно, что Мила в это «они» не входит и благодаря своему лошадиному здоровью может пробавляться любой гадостью.
        От обиды у нее пропал словарный запас, а заодно и умение логически мыслить. Мила схватила «Справочник диетсестры», случайно затесавшийся среди ее медицинских книг, запустила мужу в голову и потребовала найти хоть одну диету для слабых здоровьем, в которую входят копченая колбаса и французский сыр. А также шоколадные конфеты.
        Скандалить пришлось конспиративно, шепотом, постоянно прерываясь. То Внуки заглянут, то Наталья Павловна. Приходилось срочно навешивать на лица сладкие улыбки.
        Ложась спать, они не помирились, раскатились по разным сторонам кровати. Мила чувствовала, как в сердце заползает змееныш презрения к мужу, начинает обустраиваться, вить гнездо…
        Замужество за менее успешным, чем ты сама, человеком, кроме очевидных минусов, имеет еще одну непривлекательную сторону. Рано или поздно у тебя заводится больше денег, чем у мужа, и вы начинаете жить на твой счет. Но спокойно принять такое положение вещей способны лишь единицы, и, кажется, эти единицы идут в профессиональные альфонсы. Там все честно и прозрачно: любовь - деньги - любовь.
        А что делать альфонсам поневоле? Когда любовь - любовь, а денег нет? Самый простой выход - нет проблемы, пока ты ее игнорируешь. Пока ты сам не понял, что живешь на счет жены, ты - хозяин в доме. Практически царь и бог. И любые попытки жены поговорить на финансовую тему переводятся в скандал не просто так, а с далеко идущим умыслом: создать у нее условный рефлекс, чтобы боялась лишний раз произнести слово «деньги» в присутствии мужа. По крайней мере, хорошая жена должна содержать мужа так, чтобы он об этом даже не догадывался.
        Михаил еще ничего, он просто упрекает ее в жадности. Есть ведь мужья, которые в таких случаях применяют бред ревности или обвиняют жену в том, что утратила привлекательность. А граждане с совсем бедной фантазией прибегают к помощи старых добрых побоев.
        Мила с восемнадцати лет жила собственным трудом, копейки чужой за это время не взяла. Мысль упрекать кого-то в том, что он жалеет на тебя свои личные деньги, казалась ей абсурдной и дикой.
        Правильно говорит Руслан, есть хомо сапиенс, а есть хомут сапиенс. Такая разновидность людей, висят у других на шее и прекрасно себя чувствуют. И те, которых шеи, тоже довольны, им непривычно и страшно шагать налегке.
        Мила покосилась на мужа. Завернувшись с головой в одеяло, он сердито спал. Что она потеряет, если разведется? Да ничего, кроме этой шайки паразитов. Нужно смотреть правде в глаза: Михаил никогда не был заботливым мужем, она нужна ему только как обслуга и спонсор его драгоценной семейки. Стоило ей только раз не согласиться с его тратами, как извольте: оскорбления и скандал. Он даже не посчитался с тем, что она после дежурства, устала как черт.
        Собрать завтра вещички, выкинуть прихлебателей из своей квартиры и подать на развод! Какая приятная, освежающая мысль!
        Но снова остаться одной… Скучать по Мише, она, конечно, не будет. Но общественное мнение, черт его возьми! Ах, Мила-Мила, и снова-то она одна осталась. Не может ни с кем ужиться, несчастная психопатка. У ее коллег злорадства хватит.
        Утром, не дожидаясь, пока поднимется старуха, Мила выскользнула из дома. На кухонном столе осталась записка, что ее срочно вызвали в клинику, поэтому Михаилу придется сочинить обед самому.
        Она шла пешком, радуясь своей молодой походке. Настроение за ночь поднялось, наметились пути выхода из кризиса. Если мужчина не понимает головой, поймет через желудок.
        Никогда не надо спорить с начальником. Нужно просто сделать то, что он приказывает. Пусть начальник ужаснется.
        А Михаил в какой-то степени ее начальник. Она завтра же отдаст ему свою карточку, пусть рулит бюджетом семьи хоть до посинения. Но уж простите, от ее левых гонораров он не услышит даже шелеста купюр. Борьба с коррупцией, ничего не поделаешь. Ты же не хочешь, чтобы твоя жена загремела за решетку? Ах, ты готов развестись, потому что я мало зарабатываю? Но тогда ты такой подонок, что ради избавления от тебя не жаль вытерпеть сладкие улыбки коллег!
        Весь день она радовалась своему решению и, оперируя, мурлыкала песенку Шапокляк: кто людям помогает, тот тратит время зря, хорошими делами прославиться нельзя.
        Михаил поднялся в ординаторскую только ближе к вечеру. Увидев, что она одна, улыбнулся и поскребся в открытую дверь, принимая вид нашкодившего кота.
        - Солнышко?
        - Уйди, Михаил!- сказала она, но против воли улыбнулась.
        - Я сварил обед, не волнуйся. Хотя и понял, что ты наврала про вызов.
        Мила прикидывала, что лучше - целоваться или ругаться, но тут уединение супругов было нарушено.
        - Друзья Людмилы и Руслана,- громогласно заявил Волчеткин от двери,- с героем моего романа без промедленья, сей же час… Короче, выпьем, няня, где же кружка?
        - Садитесь, ребята,- Мила подмигнула вошедшему за ним Спасскому.- Как прошла КИЛИ?[6 - Комиссия изучения летальных исходов.]
        - А,- тот махнул рукой и сел на диван, вытянув тощие ноги.- Всех покойников, как обычно, на меня повесили. Старушку бог прибрал, а Спасский виноват! К концу заседания сам поверил, что я слуга сатаны.
        Мила быстро перебрала в памяти последние летальные случаи. Грубых врачебных ошибок не было, самый молодой покойник перешагнул восьмидесятилетний рубеж. За что ругать-то?
        - Была б спина, будет и вина! Эту бабульку не взял в операционную, а ту, наоборот, взял, хотя от перемены мест слагаемых… Ты же знаешь этих старушек, они как машина «Победа». Пока ее не трогаешь, она дымит, бренчит, но едет. А как открыл капот, все посыпалось…
        - Так орали на бедного Андрея Петровича, что пришлось напомнить: убивает все же болезнь, а не врач! За редкими случаями ятрогении[7 - Заболевание, вызванное неправильными действиями врача.]. Но, сказал я, своими бесконечными выговорами, разносами и не всегда умным контролем вы как раз угнетаете психику врача и провоцируете его на ошибки.
        - Как все несправедливо.- Спасский потянулся и принял из Милиных рук чашку кофе.- Вот представьте, умирает человек. Прилетает в рай, а там его встречает ангел и говорит: вы так праведно прожили жизнь, абсолютно не к чему придраться. Но есть одна загвоздка - вы неудачно умерли. В вашей смерти обвинили врача и дали ему срок. Сейчас он как раз пытается покончить жизнь самоубийством, так что ожидайте. Скоро он прибудет, тогда и разберемся, кому куда.
        - Это точно,- муж незаметно пожал под столом Милину коленку,- нужно налегке покидать этот мир, всем все простив и отпустив.
        Мила подумала, что стороннему наблюдателю этот разговор мог бы показаться невероятно циничным. Но сторонний наблюдатель не знает, сколько душ не увидели райских врат раньше времени благодаря Спасскому.
        - Ну, поскольку я в ближайшее время помирать не собираюсь,- сказал он нараспев,- то кое-кому я кое-что не прощаю! Я, может, и хотел забыть, но мне напомнили! Сегодня у начмеда, и рублем еще напомнят в зарплату! Прячь мужа, Мила, я вышел на тропу войны и мести!
        - Да в чем дело-то?
        - Я выполнял свои обязанности,- поспешно заметил Михаил.- Вы оперируете, я локализую инфекцию.
        - Я положил больного с подозрением на кишечную непроходимость. А оказалась сверхпроводимость.
        - Ну и что?- пожала плечами Мила.- Часто бывает. Кишечная инфекция может симулировать острую хирургическую патологию, и наоборот. Ничего страшного. Дал лоперамид и по-тихому выписал больного.
        - Правильно! Но молодой ординатор испугался и вломил меня Михаилу Васильевичу. Утром прихожу на работу, извольте - пробирочка для анализа. А начмедиха вот с ним вот хором воют, что Спасский утопил хирургическое отделение в поносе.
        - Теперь я понимаю, кто разрисовал мой многоразовый одноразовый колпак,- Михаил достал из кармана этот головной убор.- Я чуть не надел, в последний момент заметил.
        В операционной было заведено, что хирурги брали по новому бумажному колпаку для каждого вмешательства, а анестезиологи и прочие приходящие хранили, в целях экономии, свои шапки в именных пакетах на подоконнике.
        На колпаке санврача был изображен перечеркнутый ночной горшок в круге.
        Мила захихикала.
        - Андрей Петрович способен на большее,- серьезно сказал Михаил.- Когда мы с ним учились в академии, он что-то не поделил с начальником столовой, здоровый был такой прапорщик. А в то время мы на фармакологии проходили наркоз и делали лабораторки на кошках. И вот Андрей выкрал с кафедры сонную кошку, притащил ее в столовую, положил в центре на пол, а рядом - надкушенную котлету. Мы столпились, типа в ужасе, прибежал прапор, растерялся… Но тут кошка проснулась и убежала.
        - Ты вспомнил,- протянул Спасский.- Я тогда молодой был.
        А Мила вдруг поймала его взгляд, пустой, страшно усталый. Какая-то нехорошая серая тень промелькнула на его лице и тут же исчезла, как только он заметил, что она на него смотрит. Нет, не исчезла, спряталась в морщинах вокруг глаз…
        Как же он, бедняга, устал! Тянет почти две ставки, а руководство, зная его мастерство, всегда дает ему слабую бригаду. Кроме того, Спасский отчаянно невезучий, сложные случаи притягиваются к нему словно магнитом. И пусть он смеется и шутит, но в душе тяжело переживает каждую смерть.

* * *
        После замужества Женя стала много думать о смерти. Говорят, близость смерти усиливает сексуальное влечение, но обратное тоже верно: секс вызывает мысли о бренности всего сущего. Эти мысли и раньше томили Женю, ведь смерть, как злая волшебница, осенила ее крылом еще до рождения. Женин отец погиб незадолго до ее появления на свет, она была posthumous child[8 - Ребенок, родившийся после смерти отца (англ.).].
        В маленькой осиротевшей семье царил культ отца, мама не смогла смириться с его уходом. Вернее сказать, она смирилась, но не смогла осознать, что его больше нет рядом, и жила так, словно он вышел на минутку и скоро вернется.
        Женя видела большую фотографию молодого веселого мужчины, знала, что это папа, и долго не понимала, почему он не может быть с ней, как другие отцы. «Папа любит тебя»,- говорила мама, обнимая ее, а Женя недоумевала: как может любить холодное стекло портрета?
        Какое понятие она осмыслила раньше, любовь или смерть? Женя и сама не знала. Только помнила, как мучительно ей хотелось преодолеть грань между жизнью и смертью, которая в ее понимании ассоциировалась со стеклом фотографии.
        Как-то, оставшись одна дома, она легла на кровать и крепко зажмурилась, пытаясь представить себя мертвой, вдруг удастся побыть с отцом? Но в кухне работало радио, Женя отвлеклась и поняла, что ничего не получится.
        Потом в их с мамой жизни появился Александр Васильевич. Такой добрый и радостный, Женя помнила, как тянулась к нему и одновременно боялась. Она долго не могла перейти с ним на «ты», даже после того, как мама вышла за него замуж. Так же, как сейчас не может говорить «ты» собственному мужу.
        И до мелочей помнила момент, когда это все же произошло. Они жили на даче, Женя играла на дорожке, а Александр Васильевич пил чай на крыльце, и тут появился соседский кот бандитского вида. И Женя заорала: Саня! Саня! Рыжий кот без хвоста!
        С тех пор лед между нею и отчимом был окончательно сломан.
        Много лет ей удавалось не вспоминать. У нее получилось убедить себя в том, что мучиться потерей родителей нехорошо и эгоистично. Можно и нужно скорбеть о том, какая печальная участь выпала на долю мамы и отчима, о том, что им суждено было умереть молодыми, на вершине счастья. Но недостойно жалеть себя, терзаться собственным одиночеством. И Женя запретила себе вспоминать и думать о том, что могло бы быть, если бы мама осталась жива.
        Все были убиты горем тогда, ни у кого не нашлось душевных сил утешать Женю, ей пришлось справляться самой. И она убежала в книги. В мир, где смерти нет, а если и есть, можно закрыть книгу прежде, чем она наступит…
        В воскресенье они с Константином сели в электричку и доехали до станции «Университет». В пути их застал не по-ноябрьски шумный проливной дождь, вода струилась по стеклам электрички, Константин крепко прижимал ее к себе в пустом вагоне и волновался, что прогулка не состоится. Но дождь кончился почти в ту минуту, когда они вышли на перрон. В воздухе еще висела влага, и парк дрожал, как струна после звука.
        Обнявшись, они медленно побрели по дорожке, хрустя гравием. Миновали горбатый мостик. Черная вода пруда была неподвижной, словно стекло, а над ней стелился жидкий туман, такой же серый, как небо. Я не бывала здесь раньше, думала Женя, но, когда они вышли к стоящему на пригорке строгому старинному зданию, его очертания показались ей знакомыми. На голых кустах шиповника еще виднелись кое-где багряные плоды, как воспоминания о лете.
        Муж повел ее вниз, в овраг, и Женя увидела огромную гранитную голову. Тут-то и настигли ее воспоминания.
        Они ездили сюда поздней весной, когда Александр Васильевич еще только ухаживал за мамой. Женя ярко вспомнила густую изумрудную тень этой низины, усыпанную белыми остролистыми цветами-звездочками, узор своего платьица… И голос мамы: «Это анемоны… анемоны, а не подснежники…».
        Вспомнила она и свою детскую скуку, она ведь была одна со взрослыми. Будущий отчим добросовестно таскал ее на плечах, купил ей мороженое и растегай, но она скучала по обществу сверстников. Она побежала вперед и тут увидела это чудо - голову с бородой, вырезанную из огромного, больше ее роста, валуна.
        Женя сразу поняла, что это голова из «Руслана и Людмилы», и мысленно заговорила с ней, называя ее Глава.
        Потом она всегда просила ехать гулять к Главе и вела с ней долгие безмолвные разговоры.
        А после смерти родителей она ни разу не вспомнила о Главе. Она мгновенно и полностью стерлась из ее памяти, как все прекрасное, что было в ее жизни и что она потеряла.
        Сейчас, стоя рядом с мужем на любимом месте своих детских игр, Женя остро прочувствовала, осознала расхожее выражение, что нельзя войти дважды в одну и ту же реку.
        Ничего нельзя вернуть, ничего невозможно исправить, и многое в ее жизни уже никогда не состоится.
        - Ты что такая тихая, Женюта?- спросил муж.
        - Мне немного холодно.
        А воспоминания все всплывали в голове…
        Вот мама пригласила в гости подругу, шумную тетю Наташу. Они пьют чай на кухне, а Женя… нет, не подслушивает, просто тихонько возится в коридоре. И мама вдруг говорит: «Я слишком счастлива, чтобы жить».
        Это было за несколько дней до аварии.
        После поездки к Главе Жене стало казаться, что она тоже скоро умрет. Что смерть притаилась где-то рядом и не сводит с нее своих каменных глаз. Она тревожилась, представляя себе, как это может произойти и что будет после, но боялась делиться с мужем своими переживаниями. Хуже всего было, что она, пройдя курс психологии в институте, понимала ненормальность своего состояния. «Возможно, я схожу с ума,- думала Женя.- Что ж, ничего удивительного».
        И еще она слишком часто думала о Руслане. Хотелось видеть его, говорить, иногда взять за руку. Почему бы и нет, если она все равно скоро умрет…

* * *
        Возвращаясь из института, Женя планировала обычный одинокий вечер. Она продрогла от стылой сырости и, чтобы согреться, легла на кровать и закуталась в плед. И неожиданно уснула. Бывает иногда такое, сон будто наскакивает на тебя и утаскивает в свои призрачные владения. И так же внезапно возвращает обратно.
        Женя открыла глаза и не сразу поняла, где находится. Почему над головой не высокий потолок с облупившейся местами лепниной, а на стене возле изголовья нет гравюры шестидесятых годов? Только через несколько секунд удалось вспомнить, что она замужем. И живет с мужем в гостинице.
        Она лежала в темноте, глядя, как по потолку проплывают светлые пятна, отбрасываемые фарами проезжающих машин, слушала шепот моросящего дождя. Потом различила в соседней комнате шелест страниц и шуршание клавиш ноутбука. Константин уже дома, работает. Надо вставать. Муж, наверное, голоден.
        А может быть, позвать его в ее уютное гнездышко? Лежать с ним рядом, свившись в один клубок, греть друг друга теплом и нежностью. А за окном пусть моросит дождь и дует ветер…
        В детстве они с братьями играли во львят. Открывали все имеющиеся в доме зонтики, ставили их наподобие палатки и прятались под ними, обнявшись крепко-крепко. Считалось, что они львы в Африке, пережидают в норе (почему в норе?) песчаную бурю, а потом выйдут на охоту. Главным в игре было удивительное ощущение безопасности и близости.
        Но ведь пока мужчина не поест, он не способен ни на какие нежности.
        Она приготовилась вставать, но тут зазвонил мобильный мужа, и Женя решила подождать. Голос Константина скользил по краю ее сознания, она не вслушивалась, но хотела поймать момент, когда пора будет вставать.
        - …крыс у себя не потерплю,- вдруг расслышала она, потому что муж заговорил громче.- Слово «нет» непонятно? Разговор окончен.
        Женя очень испугалась! Она мало что поняла из сказанного, но этот тон, ледяной, равнодушный, безжалостный…
        Она так мало знает о своем муже, почти ничего! Вдруг настанет день, и он так же заговорит с ней? Да, сейчас она нравится ему. А когда влюбленность закончится? В книгах, написанных мужчинами, говорилось, что она всегда заканчивается. (Женской литературе Женя не доверяла, потому что желаемое там всегда выдавалось за действительное.)
        Что будет тогда? Он таким же тоном скажет ей: слово «вон» непонятно? Разговор окончен!
        Муж вошел в спальню, и от неожиданности Женя резко села на кровати.
        - Проснулась?
        Она ответила что-то нечленораздельное, а когда он приблизился, невольно отшатнулась.
        - Что с тобой? Ты чего-то испугалась?- Тон был заботливым, от того, страшного, не осталось и следа.
        - Мне приснился ужасный сон,- соврала Женя.- А вы так внезапно разбудили…
        - Извини.
        Он привлек ее к себе, и Женя спрятала лицо на его груди. Искала у него защиты от него же самого? Но в его руках было так спокойно!
        Они немного посидели обнявшись и пошли ужинать в кафе, расположенное на том же этаже, что и номер. Заведение на шесть столиков было уютным, домашним. Ни бара, ни музыки, только телевизор в углу. Они оказались единственными посетителями.
        В ожидании еды Женя невольно прислушалась к телевизору. Шла передача о моратории на смертную казнь, надо ли его отменять. Гости программы перебивали друг друга, родственники жертв преступлений рыдали, общий гвалт перемежался истеричными женскими выкриками с места. Поймав взгляд мужа, Женя спросила, нельзя ли выключить телевизор. Тот подозвал официанта.
        «Зачем люди принимают участие в таких передачах?- думала Женя.- Политики, писатели - понятно, им нужен пиар. А родные жертв?» У нее тоже погибли мать и отчим, но если бы она начала рыдать на всю страну, зная, что на нее смотрят чужие равнодушные люди, она бы предала память мамы, это точно.
        Оказалось, ее муж думает так же:
        - Отвратительно. Издевательство над людьми, пережившими горе. К чему эта болтовня, которая ничего не решает?
        - Может быть, решает?
        - Тем хуже! Основа справедливости - беспристрастность. Нельзя заражаться жаждой мести от родственников жертв, проникаться к ним жалостью тоже нельзя.
        - А вы поддерживаете мораторий на смертную казнь?
        - Да. Не государство дает жизнь, не ему и отнимать. А если родные жертвы не могут смириться с тем, что убийца продолжает жить, пусть тогда мстят сами.
        Женя вспомнила, что при первом знакомстве они тоже говорили о мести. Кажется, ее муж изменил точку зрения. Почему?
        - Правда, месть не помогает избавиться от ненависти,- после паузы продолжал Долгосабуров, почему-то тема занимала его.- Смириться трудно, простить невозможно, а жить с ненавистью в сердце - ужасно.
        Женя пожалела, что начала этот разговор. Ее муж выглядел расстроенным, и она осторожно погладила его по руке.
        Он невесело улыбнулся в ответ:
        - А ты сама-то что думаешь?
        Она пожала плечами:
        - Я никогда не чувствовала ненависти к водителю, по вине которого погибли мама и отчим. Я о нем не вспоминаю.
        - Он жив?
        - После аварии выжил, отделался небольшими травмами, а теперь - не знаю. Наталья Павловна с Михаилом Васильевичем тоже его простили. Они даже ходили в суд и просили, чтоб его не наказывали слишком сурово. Ведь знать, что по твоей неосторожности погибли люди,- уже страшное наказание.
        Долгосабуров внимательно посмотрел на нее. Кажется, хотел что-то сказать, но передумал и принялся за еду.
        Глава 9
        Из полуоткрытой двери курилки Мила с улыбкой наблюдала, как начмед гоняется за Спасским, пытаясь схватить его за локоть и произнести воспитательную речь. Обладай начмед хоть минимальными управленческими навыками, давно бы поняла, что воспитывать Спасского - это все равно что дрессировать кота: можно отдавать только те приказы, которые он сам хочет выполнить.
        - Вы вымогатель, Андрей Петрович, вымогатель!- стонала начмед.
        Сделав обманный нырок, как боксер на ринге, Спасский ловко шмыгнул в курилку. Начмед ринулась за ним, хотя это было против внутреннего этикета.
        - Мадам…- Спасский протянул ей раскрытую пачку и галантно щелкнул зажигалкой. Мила сделала вид, что увлечена заоконным видом.
        Начмед затянулась:
        - Андрей, в самом деле… Был сигнал.
        - Стукачи проклятые,- заметил Спасский беззлобно.- Я знаю, откуда ноги растут. Повадился ко мне один таджик с соседней стройки. То тут фурункул вскочит, то там… Сами знаете, если стафилококк прикусит человека, то приходится целую серию гнойников пережить до полного выздоровления. Этот приперся, я ему вскрыл, через неделю - снова, и так далее. Ни паспорта, ни полиса, конечно, нет, Христа ради, да и тут незачет, ибо у них Аллах. Он мне говорит: доктор, у меня иммунитета нет? А я ему - иммунитет тут ни при чем, просто надо уметь доктора отблагодарить, иначе так и будешь до старости ко мне ходить, пока не научишься. Это самый мой вымогательский разговор.
        - А про чеки?- грозно спросила начмед.
        Мила хихикнула. Началось все с водочного компресса, который Спасский посоветовал пациенту. Только водка должна быть хорошей - а лучше виски - а еще лучше виски доктору, а чек из магазина на рану - и чем дороже чек, тем быстрее воспаление сойдет. Ха-ха, спасибо, доктор! Больной оказался нормальным мужиком, а его жена, подслушивая в коридоре, решила, что творится вымогательство, и понеслась к начмеду. Хорошо, сам мужик подтвердил, что это была шутка.
        - Да верю я тебе, верю! Иначе ты бы себе таких дурацких шуточек не позволял! Но все равно, претензий масса. Андрей, ты один не заполняешь поносную бумагу! Тьфу, черт, привязалось с твоей легкой руки! Карту сбора эпиданамнеза.
        - Да ну на фиг!
        - Андрей! Санврач разработал специальный лист, все учел, тебе только подчеркнуть надо. А ты игнорируешь, да еще поносной бумагой обозвал. Не стыдно? Человек старался…
        - Ну, пусть в Нобелевский комитет подаст.
        - Мила, хоть ты повлияй!
        Она покачала головой:
        - Если Михаил Васильевич мой муж, это еще не значит, что я должна продвигать любую чушь, которая приходит ему в голову.
        - Вот именно! Вы представьте, приходит ко мне больной… допустим, с копьем в заднице. Доктор, помогите! А я ему: минуточку! Скажите сначала, вы чумой не болели? Холерой? Свинкой?- Доктор, умираю!- Секундочку, вы из города в последние семь дней не выезжали? Контакта с инфекционными больными не было? Ах, как хорошо! Вот вам талон на флюорографию, сходите, и мы сразу начнем лечение!
        - Все можно довести до абсурда!
        - Я лично уже доведен,- невесело улыбнулся Спасский.- Последние дежурства у меня…
        - Да мы наслышаны.
        - Я проклят, проклят! Минимум три большие операции за смену, и все с подвохом.
        - Но тебе же необязательно самому все делать,- заметила начмед,- ты должен руководить.
        - Ага,- желчно сказал Спасский,- поэтому вы мне все время ставите в бригаду Побегалова. Чтобы я им руководил. Как в анекдоте: доктор, скажите, а почему всем операции будет делать профессор, а мне - студент Иванов? Вдруг он что-то не так сделает, и я умру?- Да вы не волнуйтесь, мы ему практику тогда не зачтем.
        - Оперирующий Побегалов,- серьезно сказала Мила,- это никому не надо. Ни больному, ни ответственному дежурному, ни самому Побегалову.
        Начмед по-свойски устроилась на подоконнике и выудила у Спасского еще одну сигарету. Мила, поколебавшись, тоже взяла из чьей-то пачки длинную ментоловую.
        - Взять хоть мою последнюю смену. Не успел переодеться, зовут в приемник. Извольте, ножевое! Всю ночь дома гасился, чтобы именно к началу моей смены уже без давления приползти.
        - Человек-то хоть приличный?
        - На коже живого места нет от татуировок! Все как обычно: решил в три часа ночи попить чаю, пошел в магазин за зефиром. И вот стоит в очереди такой приличный, с собором на спине, вдруг - раз! Невесть откуда нож под ребра!
        Мила слышала про этот случай. Спасский сохранил парню почку, но, как всегда, его мастерство осталось неоцененным.
        - Только вышел из операционной, дух перевел, мужик с болями в животе поступает. Клиника вообще ни на что не похожа. Думаю - пневмония с абдоминальным синдромом, или инфаркт, показал терапевту - ни фига. Сделал УЗИ - тоже ничего плохого. А тут бабку с непроходом привезли, я ее взял, но мужика из головы не выпускаю. У него все показатели в норме, а я сердцем чую - катастрофа в животе. Надо брать, а с чем? Формально повода нет. У меня в голове концепция не выстраивается. Травму отрицает, я его раз десять спросил, анализы хорошие, рентген - супер, по УЗИ вообще здоров. Прикрытая перфорация? Вызвал ФГС[9 - Фиброгастроскопия.], тоже все нормально. А тут работяги набежали, говорят, сейчас будем в холле пол заливать. Я говорю мужику: дружище, давай-ка, поехали на операцию! Иначе мы туда до утра не попадем, пока пол застынет.
        - И что оказалось?- азартно спросила начмед.
        Она слушала Спасского, как ребенок, приоткрыв рот. Скучает по клинической работе, поняла Мила.
        - Открываю живот, а там кровь! Разрыв печени, и под диафрагмой вот такой сгусток! В самой глубине, еле зашил… У нас в экстренной операционной три лампы не горят. Стыдно сказать, анестезиолог мне фонариком подсвечивал. А вы только и знаете поносные бумаги разрабатывать.
        Начмед пропустила шпильку мимо ушей, и Спасский не стал развивать тему.
        - А что ж на УЗИ не увидели?- удивилась Мила.
        - Сама знаешь, в экстренной хирургии хочешь себя обмануть - сделай УЗИ. Клиника, клиника и еще раз клиника! Хотя она тоже может в блудняк ввести. Вот хоть взять моего последнего за то дежурство пациента. Классический аппендицит, симптомы - строго по учебнику. Но я-то почуял, что все не так просто, отправил его на рентген. Нет, снимок хороший, серпа смерти нет.
        Мила фыркнула. У Спасского была слабость к готическим мрачным преувеличениям. Свободный газ в животе называется «симптом серпа», но Андрей именовал его «серп смерти». А почкообразный тазик он называл тазик-эвтаназик. Простительная слабость для человека, поневоле ведущего ночной образ жизни.
        - Короче, взял на аппендицит, смотрю - отросток воспаленный, но выпота уж больно много. Я снова эндоскопистов дернул. Короче, перфоративка оказалась.
        - А эндоскопистов-то зачем?- удивилась Мила.- Йоду бы в экссудат[10 - Тканевая жидкость, образующаяся в результате воспаления.] капнул - посинело, значит, перфорация.
        - Серьезно?- удивился Спасский.- Слушай, не знал. Ну ты и умная, Мила! Жаль ты не дежурила, уж ты бы в момент разобралась со всеми этими клиническими загадками!
        - Не я. Руслан Романович.
        - А, да! Конечно!- Спасский исподтишка ей подмигнул.- Пойдемте, дамы, чаю вам налью. Есть у меня одна хитрая заварка.
        Но Миле не удалось попробовать хитрой заварки, потому что в коридоре появилась Женя, мол, зашла, как обычно.
        Разумеется, как обычно! И как обычно, рассеянно отвечает Миле, высматривая Волчеткина. Будто и не выходила замуж.
        Руслан рассказал Миле о случайной встрече у сфинксов, а Женя словом не обмолвилась. Ясное дело, не потому, что забыла.
        Женя не понимает, что теперь она уже не невинная девушка, и для Руслана запретов на порядок меньше. Почему бы не завести интрижку с замужней женщиной? Кто осудит кроме обманутого мужа?
        А уж он осудит так осудит! Миле не хотелось даже представлять себе Долгосабурова в гневе.
        Женя не устоит, думала она. Против великой любви не устоит.
        Проходя мимо кабинета Волчеткина, Женя ощутимо притормозила, обернулась. Этого Мила уже вынести не могла.
        - Пойдем-ка, милая моя!- сказала она грубовато.- Могу я, в конце концов, угостить свою племянницу чаем в приличном заведении?
        - Но…
        - Без но!
        Она втолкнула Женю в ординаторскую, а сама быстро переоделась за шкафом.
        - Давно хотела побывать в новой кафешке, а тут такая оказия.
        Они спустились в уютный темный подвальчик. Мила заказала чай с пирожными и, поколебавшись, по рюмке ликера. Разговор предстоял тяжелый.
        Была минута малодушия, когда она хотела пустить все на самотек. Да ее ли это дело? Пусть Женя влюбляется в кого хочет, Миле-то что?
        По крайней мере, я не обязана щадить ее чувства и подбирать слова, решила Мила. Хочешь деликатных разговоров, нечего шататься под чужими дверями.
        Она пригубила чаю и без обиняков начала:
        - Ты все еще влюблена в Руслана?
        - Нет, конечно,- густо покраснела Женя.
        - Конечно! Зачем ты тогда приходишь? И всегда без звонка, ведь знаешь, что я могу быть на операции, а Михаил Васильевич - в СЭС или где-нибудь еще? Не отвечай, все равно меня не обманешь. Просто послушай без обид. Ты начала играть с огнем, Женя. Ты - чужая жена, самая привлекательная для мужчины разновидность женщины. У Руслана больше нет причин сторониться тебя. Когда он затащит тебя в постель, совесть его останется чиста. А ему стоит только захотеть, верно?
        - Мила, что вы говорите!
        - Я говорю правду. А ты мне вот что скажи, как литератор,- Мила усмехнулась,- почему Анну Каренину задавил поезд?
        Удивленная резкой сменой темы, Женя отодвинула чашку.
        - Кольцевая композиция. Поезд в начале, поезд в конце.
        - Я не про композицию. Почему именно поезд? Почему не экипаж, не конь, не велосипед, в конце концов?
        - Таков был замысел автора,- Женя пожала плечами.- Возможно, Толстой выбрал поезд, потому что в этом случае смерть вернее.
        - Вот именно!- Мила назидательно вытянула палец, мимоходом удивившись, откуда у нее этот учительский жест.- Поезд символизирует мужчину. Мужик, как и поезд, предсказуем, катится по накатанным рельсам. И, прости за грубое обращение с классикой, не раздавит тебя, пока ты сама под него не ляжешь.
        - Не думаю, что у Толстого были такие ассоциации,- холодно процедила Женя.
        - А ты за него не отвечай. Просто держись от Руслана подальше. Не нужно больше приходить в клинику. Если захочешь увидеть нас с Мишей, приходи домой. Или нас к себе приглашай. Но дорогу в клинику забудь.
        Женя смотрела на нее так серьезно, так расстроенно… Милино сердце заныло от жалости. Для кого первый возлюбленный не был божеством?
        - Я открою тебе один секрет,- сказала она после небольшой заминки.- Если ты пообещаешь молчать.
        - Обещаю.
        - Ты влюблена в Руслана…
        - Я не влюблена!
        - Хорошо, допустим. Ты восхищаешься Русланом, так можно?
        - Можно.- Жене хотелось изобразить обиду, но ее поджатые губы вдруг расплылись в улыбке, против воли хозяйки.
        - Ты восхищаешься им больше всего как кем?- наседала Мила.- Как прекрасным хирургом, талантливым ученым или просто красавцем?
        Женя пожала плечами.
        - Всем вместе, в комплексе, верно? Так вот, дорогая, хочу тебе признаться, что в этом комплексе Руслан это только внешность, голос и манеры, а остальное - это я!
        Женя посмотрела на нее с изумлением.
        - Да-да, я,- повторила Мила.- Он просто хороший мужик приятной наружности. А обе диссертации ему написала я, диагнозы больным ставлю тоже я, а в операционной он хоть и стоит на месте хирурга, но без моей помощи в буквальном смысле как без рук.
        - Но это бред!- прошептала Женя.
        - А не бред, что мои достижения не замечали в упор просто потому, что я женщина и у меня нет покровителей?- вскинулась Мила.- Так вот, скажу тебе без ложной скромности, у меня были знания, клиническое чутье, блестящая техника и способности к научной работе. А у Руслана - мужской пол, фактурная внешность и мама-профессор. Вот мы с ним и объединились, создали торговую марку «профессор Волчеткин». Идея не нова, вспомни Сирано де Бержерака.
        - Зачем молчали вы пятнадцать долгих лет? Зачем скрывали вы так долго ваш секрет?- с нехорошей усмешкой процитировала Женя.
        - Хочешь верь, хочешь нет, дело твое.- Мила ничем не показала, что Женино недоверие ее обидело.- Люби наш совместный коммерческий проект, если ты такая глупая. Моя совесть перед тобой чиста!- Она поманила официанта и попросила счет.
        Женя задумчиво откусывала от эклера. Похоже, новость все-таки произвела на нее впечатление.
        А Миле стало легко и весело - впервые она открыла эту тайну постороннему человеку.
        Самое смешное, что тайна давно перестала бы быть тайной, будь коллеги хоть чуточку внимательнее к ней, Миле. Если бы они хоть раз отметили ее блестящую технику…
        Но Мила - это Мила, она по определению ничтожество.

* * *
        Новость действительно произвела на Женю сильное впечатление. Мила не стала бы придумывать небылицы. Кроме того, по своей недолгой работе в клинике Женя помнила, что Мила с Русланом всюду ходили вместе, буквально не разлей вода.
        Получается, она влюблена в человека, которого не существует? Как в детстве, когда она была без ума от Арагорна из фильма «Властелин колец».
        К счастью, в последнее время у нее оставалось не так много времени для подобных размышлений. Надо было писать курсовую работу, а по вечерам Константин стал выводить ее «в люди» - он готовил крупный проект и, надеясь привлечь к участию в нем новых партнеров, вынужден был вести «светскую жизнь» - эти слова он всегда произносил с непередаваемой ухмылкой. Чаще всего «светская жизнь» заключалась в застольных переговорах в каком-нибудь ресторане, иногда - в посещении фуршетов и благотворительных вечеров.
        В любой школе, в любом институте обязательно есть первая красавица, девушка-небожительница. Ею восхищаются, завидуют и ненавидят одновременно, но стараются быть поближе к божеству, чтобы сиять хотя бы отраженным светом. Раньше Жене никогда не удавалось проникнуть в кружок «приближенных», красивые девочки из недоступного ей мира расцветающей женственности могли только посмеяться над Жениным нарядом. Они даже не снисходили до того, чтобы списать у нее.
        Женина «светская жизнь» началась с юбилея долгосабуровского партнера, который праздновался в украшенном цветами и шарами загородном клубе. Поначалу все до единой женщины, присутствовавшие на празднике, показались Жене такими небожительницами. Уверенные в себе, ухоженные, дорого одетые…
        Женя даже забыла, что сама одета ничуть не хуже. На ней было платье жемчужного оттенка, украшенное коралловым колье, и туфли тоже были кораллового цвета…
        В выборе наряда помогла сокурсница, работавшая редактором раздела моды в женском журнале.
        Слухи о Женином удачном замужестве быстро распространились по институту, и сокурсница подошла к ней, предложив свои услуги шоппера. Женя и слова-то такого не знала, но бойкая девушка быстро объяснила ей, что шоппер - это консультант по покупкам, имиджмейкер и психолог в одном лице. Человек, который знает, какая одежда вам нужна, чтобы чувствовать себя комфортно в любой ситуации. Женя сразу согласилась: девушка ей нравилась, возможно, потому, что в отличие от большинства других однокурсниц никогда не носила ничего, кроме джинсов, водолазок и клетчатых рубашек.
        …Долгосабуров, заметив Женино смущение, ободряюще сжал ее локоть, наклонился и прошептал на ухо: «Ты лучше всех. Даже не думай сравнивать себя с этими курицами!» Мужчины, обменивавшиеся с ним рукопожатиями, знакомили Женю со своими женами или спутницами, она старалась запоминать имена, но их было слишком много. После поздравлений и представлений, в ожидании ужина пары разъединялись, мужчины образовывали свои кружки, женщины свои. Дочь юбиляра, яркая черноволосая красотка Жениного возраста, одетая во что-то красное и пышное, увлекла Женю в свою компанию. Здесь делились впечатлениями от последних поездок за границу и жаловались друг другу на прислугу. Женя выдержала оценивающие взгляды, но не стала делать вид, что эти темы ей близки - стояла молча, с любезной улыбкой.
        Одна из молодых женщин начала возмущенно рассказывать про няню своего сына, которая его шлепнула, за что была уволена. Шлепок запечатлела скрытая видеокамера, записи которой мамаша просматривала вечерами. Беседа сразу оживилась, оказывается, нянями были недовольны все. Женщины заговорили разом, не слушая и перебивая друг друга. И правда как курицы, подумала Женя.
        Итак, недосягаемые красавицы оказались курицами, а герой ее девичьих мечтаний, романтичный и мужественный хирург - заурядным красавцем. Неужели жизнь - как новогодняя елка? Накануне праздника кажется загадочной и прекрасной, обещает чудеса, но приходит время, и пушистые иголки осыпаются, обнажая серые прутья, а глупая мишура теряет блеск…
        Она убеждала себя, что совсем не думает о Волчеткине, но влюбленность все еще терзала ее душу… Или это была уже не влюбленность, а смутное сожаление об ушедшем навсегда детстве с его верой в сказку?
        Иногда, просыпаясь ночью в чужой спальне, рядом с чужим мужчиной, она остро чувствовала нереальность происходящего. «Неужели это я?» - думала Женя и до тошноты вглядывалась в зеркало, не включая света.
        Обстановка гостиничного номера усугубляла ощущение эфемерности, у Жени кружилась голова и пересыхало во рту от страха, что она сейчас умрет, так и не поняв, что такое - жить.
        Она шла в гостиную, пила воду и снова ложилась рядом с мужем, прижимаясь к нему. Он обнимал ее, бормотал ее имя и засыпал еще глубже.
        А она думала, что он рассердится, если она его разбудит, и лежала очень тихо, мучаясь мыслями такими страшными, что они, слава богу, распугивали друг друга в ее бедной голове.

* * *
        Только сейчас, когда Женя уехала, Мила поняла, как сильно помогала ей эта тихая девушка. Теперь Мила осталась наедине с грязной посудой, оставленной на кухне после ночных перекусов, разбросанными вещами и прочими прелестями жизни с неорганизованными подростками, считающими, что взрослые члены семьи существуют для того, чтобы им прислуживать. Милин муж, похоже, думал так же.
        А тут еще этот эпизод с мусорным ведром. После приготовления ухи следовало выкинуть рыбные очистки. Как раз домой вернулся Вова, и Мила выскочила с ведром в коридор, пока он не успел раздеться, попросила вынести.
        Паршивец снял куртку, как ни в чем не бывало! «Простите, Мила, я устал, не могу»,- спокойно сказал он и отправился к себе.
        Это незначительное событие послужило тумблером, переключившим Милины эмоции в другое русло. Раньше она воспринимала Внуков как необходимое дополнение к семейной жизни. В советское время на предприятиях были популярны «заказы»: вместе с дефицитной гречневой крупой ты получал, допустим, замшелое печенье.
        Внуки были просто неблагоприятным обстоятельством, с которым приходилось мириться, если она хотела сохранить брак.
        Теперь они стали раздражать ее сами по себе. Например, Валера ел только одну часть курицы, грудку. Казалось бы, ну и на здоровье, но Мила просто выходила из себя, наблюдая, как ему кладут на тарелку грудку с таким видом, словно приносят жертву языческому идолу. А Вова не ел грибы. У него не было аллергии или непереносимости - просто не любил. В своем детстве Мила в подобных случаях слышала: «Ешь что дают, а не хочешь, ходи голодной!» В этой же семье привередливость считалась признаком аристократизма и почиталась как талант. Если Мила планировала грибной обед, Вове следовало готовить отдельное блюдо, что сводило экономический эффект к нулю. Еще он ел суп из специальной чашки, которую Валера однажды разбил. И Михаил, который даже не шелохнулся, когда Внуки раскокали Милин любимый сервиз, тут же рванул в магазин за новой чашкой, словно без нее Вове угрожала голодная смерть.
        Со своим сыном Мила всегда жила дружно, заботилась о нем, но ведь и он ей помогал. А эти?..
        Возможно, дети наглеют от попустительства, а не по велению души… Но как проверишь, если ей запрещают вмешиваться в воспитание?
        Как человек с научным складом ума, Мила часто задавалась вопросом: Внуки ее бесят потому, что ей жаль тратить на них свои деньги, или жаль денег потому, что они ее бесят? Другими словами: что первично, материя или сознание?
        Ответ, конечно, не находился, но раздражение росло с увеличением расходов. Очень глупо, когда взрослую состоятельную женщину выводят из себя какие-то подростки, и Мила старалась подняться над ситуацией, но тщетно. Кажется, она стала прекрасной моделью для понятия «толерантность»!
        Терпимость и толерантность - разные вещи, казалось ей. Терпимость - это благородное движение души к прощению, когда ты сознаешь, что пороки ближних всего лишь отражение твоих собственных пороков. А толерантность - сознательное самоунижение из страха потерять свое место в сообществе.
        Она все прощает Внукам, чтобы сохранить брак. Нет, не прощает. Проявляет толерантность. У нее, можно сказать, дом толерантности.
        Они с мужем давно уговорились прогуляться в свободный вечер, но, когда он выдался, вдруг выяснилось, что Миша не пойдет. Он должен забрать Вовин ноутбук из ремонта.
        - Солнышко, погуляем в другой раз. Ребенку нужно заниматься.
        - Пусть сам съездит и заберет.
        Вова, находившийся тут же, изумленно вскинул брови, точь-в-точь как Наталья Павловна. Подобный вариант ему и в голову не приходил.
        - Он не найдет!- трагически произнес Михаил.- Я сам еле нашел!
        - Но нашел же!- Мила не дала сбить себя с курса.- Вова не слепой и не глухой. Что ему помешает найти, если ты все ему подробно растолкуешь?
        - Я не найду,- сказал Вова.- Точно не найду.
        «Значит, будешь сидеть без ноутбука. У нищих слуг нет»,- хотелось сказать Миле, но она прикусила язык, понимая, что и так перешла все границы и муж на нее сердится.
        - Зачем ты так, солнышко?- спросил он грустно, когда Вова с видом победителя вышел из кухни.- Не надо с детьми так строго! Они только оттаяли после смерти родителей…
        В последнюю секунду ей удалось превратить глумливый смешок в скорбный вздох. Да когда же прекратится эта спекуляция? Женя переживала гибель родителей намного острее, хотя бы потому, что была старше Внуков. Но с ней как раз никто не носился.
        - Хорошо, хочешь быть лакеем - будь им!- вздохнула Мила.- А я собиралась гулять, и пойду гулять! Жене позвоню, может, она составит компанию.
        - Прекрасная мысль,- одобрил муж,- передавай привет. А я съезжу за компьютером, все же на машине быстрее.
        У Милы было свое мнение на этот счет. На метро и пешком гораздо быстрее и интереснее, чем щемиться по пробкам. Она не любила пользоваться машиной в городе, считая, что та нужна только для поездок на дачу или за покупками. Если бы она была мэром, сделала бы въезд в центр платным. И не потому, что тут живет и не хочет дышать выхлопными газами, к ним она давно принюхалась. Просто ходить полезно, а сейчас мало кто заботится о моционе.
        Проводив мужа, она опять тяжело вздохнула. Все же его поездка была педагогической дикостью.
        Мила допускала, что Михаил так нежно заботится о детях неспроста. Они - оправдание его несостоявшейся карьеры. Я, мол, следовал велению долга и вытирал сопли племянникам, поэтому ничего и не достиг.
        А у Милы, между прочим, есть все основания тянуть песню о тяжкой доле матери-одиночки. Только она еще с начальной школы зазубрила: хочешь - найдешь способ, а не хочешь - повод.
        И как бы ее муж ни прикрывался племянниками, всем ясно, что фиаско он потерпел не из-за них. У него чрезвычайно ригидный ум, над любой проблемой он надолго зависает, вернее сказать, увязает в ней. Организационные способности равны нулю, а как исполнитель он перфекционист. В любом деле занимается тем, что называется словом «рассусоливать». А начальство больше ценит расторопность, чем тщательность, постоянные уточняющие вопросы невероятно раздражают. Михаил мог бы стать неплохим доктором, но в армии не попадал на клинические должности, а потом учиться стало поздно. Он был бы идеальным участковым врачом: старательный, внимательный, добрый. Пациенты бы молились на него. А дальше молитв дело бы не пошло, фыркнула циничная Мила.
        Она подошла к стойке, заказать еще апельсинового сока со льдом.
        - А лед кончился,- с радостной улыбкой заявил бармен.
        Мила постаралась сурово сдвинуть брови, но невольно улыбнулась вслед за нахалом.
        - Тогда кофе.
        Она вернулась за столик, где сидела Женя.
        - Знаете, Мила,- сказала та в продолжение беседы,- я читала книги о людях, которым внезапно привалила удача. Почти все они забывали старых друзей, а я вдруг обнаружила, что мне и забывать-то некого… Ведь у меня, кроме нашей семьи, нет настоящих друзей.
        Мила улыбнулась, поболтала соломинкой в стакане с остатками сока. Веселый бармен помахал ей и крикнул, что поставил воду замораживаться.
        - Мне кажется, тезис «друг познается в беде» справедлив скорее для мужской дружбы, чем для женской. У женщин с точностью до наоборот, самое для нас страшное - это чужое женское счастье. У меня тоже нет близких подруг,- задумчиво произнесла Мила.- Было несколько девчонок, но все они удачно выходили замуж, вообще хорошо устраивались. И я прекращала отношения. Я, а не они. Они как раз хотели со мной дружить, но я не хотела мук зависти. Выдумывала какие-то обиды, лишь бы не видеть рядом чужой счастливой жизни… Так что не жалей! Настоящие подруги сейчас бы от тебя отшатнулись, а остались бы только те, кто хотел бы воспользоваться твоим новым положением.
        Женя несогласно помотала головой. Мила подумала, какие же у нее идеальные представления о мире!
        - А теперь?- спросила Женя.- Теперь, когда вы замужем, вам не хочется возобновить старую дружбу? Ведь теперь вы ничуть не хуже их, а даже еще и лучше!
        - Мне и так хватает роскоши человеческого общения,- мрачно ответила Мила.- В семье и на работе. Руслан Романович - вот моя лучшая подружка.
        - Я все же не понимаю, зачем вы согласились стать его тенью…
        Конечно, разве Женя могла упустить повод поговорить о нем?!
        - Не такая уж это редкая ситуация,- вздохнула Мила.- Чтобы далеко не ходить за примером, возьмем моего учителя, профессора Праслова. Ты видела его портрет в нашем музее, и подпись видела: крупнейший, уникальный… Но в реальности он был весьма средним врачом. А уникальный диагност и искусный оператор - это про доктора Крестовского, который всюду с ним ходил, как я с Русланом. И никто ничего не замечал, кроме меня. Все молодые наблюдали за Прасловым, а я - за Крестовским, поэтому сейчас и умею оперировать.
        - Но почему же Крестовский сам не стал профессором?
        Мила улыбнулась.
        - Считается, что у него не было способностей к научной работе. Написать самую малюсенькую статью было выше его сил. Любил лечить людей, больше ничего ему не хотелось. Даже когда Праслов обнаглел и перестал его в авторский коллектив научных работ включать, он не спорил. Мы с Русланом дело ведем честно, делим по справедливости, а распрекрасный Праслов драл с больных как с сидоровых коз, а Крестовскому бутылку поставит, спасибо, мол, Игорь Зосимович. Бог послал Крестовского в этот мир, чтобы исцелять. И он исцелял.
        - Может, и вы?- спросила Женя.
        - Что - я?
        - Может быть, и вас бог послал, чтобы исцелять? Возможно, судьба специально столкнула вас с Крестовским, чтобы он вам передал свои умения?
        Мила хотела ответить шуткой, а потом подумала: в Жениных словах определенно что-то есть. Если бы у нее был хороший муж, стала бы она хирургом? Да ни в жизнь! Болталась бы на какой-нибудь академической кафедре, занималась бы домом и детьми, предоставив мужу зарабатывать деньги.
        - А потом судьба наградила вас за то, что вы не пытались увильнуть от нее,- продолжила Женя свою мысль.
        Мила подавила смешок. Михаил, Внуки и злобная свекровь в придачу - хороша награда!
        - Не знаю. Пути Господни неисповедимы,- важно изрекла она.
        - Да… Я тоже не предполагала, что моя жизнь сложится так.
        - Твоя жизнь только начинается,- улыбнулась Мила.
        Когда Женя вернулась, Константин уже был в номере. В футболке и потертых джинсах он сидел, поджав ноги, на диване, и изучал какие-то бумаги, которые лежали повсюду. На полу стояла большая чашка кофе, и он периодически нырял за ней.
        - Что так поздно?- рассеянно поинтересовался он.
        - Прогулялась с Милой, вы не против?- Женя осторожно освободила от бумаг край дивана.- Мне нужно чаще видеться с семьей, а то они могут подумать, что я забыла о том, что они для меня сделали.
        Долгосабуров отложил бумаги и внимательно посмотрел на нее:
        - Ты такая хорошая, Женя! Я и не знал, что бывают такие хорошие девушки.
        - Но разве не поэтому вы на мне женились?- Она улыбнулась.
        - Я женился потому, что полюбил тебя,- сказал он серьезно.- Ты могла оказаться какой угодно. А вдруг ты, такая хорошая, решишь, что я тебя недостоин?
        - Не решу.
        - А если узнаешь про меня что-то плохое?
        - Я не поверю.
        Долгосабуров вздохнул и взял в руки бумаги.
        - Извини, мне надо работать… Да, тебе принесли платье, оно в спальне.
        На кровати лежал чехол с фирменным логотипом. Женя щелкнула молнией. Платье оказалось бледно-зеленым, на первый взгляд довольно простым. Но после нескольких поездок по бутикам с однокурсницей-шоппером Женя знала, что вот эти тонкие прошивки из шерстяных кружев, которыми украшены рукава,- последняя мода сезона. Шоппер никогда не ошибалась с размером, но все же платье следовало примерить.
        Женя разделась до трусиков и вдруг заметила, что муж стоит в дверях спальни.
        - Ой! Подождите, я оденусь!
        Долгосабуров покачал головой:
        - Я хочу на тебя посмотреть. А то у нас слишком викторианская любовь под одеялом…
        Женя покраснела, почувствовав, что ее тело будто плавится, обмякает под его взглядом.
        Она не любила себя, стеснялась выпирающих в самых неподходящих местах костей, бледной кожи, слишком плоских коленок. Но все же нашла в себе смелость посмотреть мужу в глаза и увидела, что нужна ему такая, как есть, с дурацкими коленками и ямой вместо живота.
        И когда он взял ее, она открылась ему, как никогда не бывало раньше, принимая каждое его движение.
        И наступила минута, когда она перестала бояться смерти. Ведь то, что происходит между ними сейчас, не может исчезнуть бесследно.
        Долгосабуров застонал, вытащил из-под нее измятый кусок бледно-зеленого шелка и привлек ее к себе. Помолчали. Он так уютно дышал, что Жене захотелось плакать.
        - Когда умру, ты будешь ходить ко мне на могилу, Женюта?
        По тому, как он это спросил, она поняла, что сердце ее не обмануло, что он пережил откровение вместе с нею.
        - Буду,- пообещала она.- А ты ко мне? Ведь это как получится.
        - Не говори глупостей. Давай лучше поедим.- Он потянулся к трубке гостиничного телефона, но тот вдруг зазвонил сам.- Да… Пропустите, конечно. Спасибо. Женя, атас!- Он вдруг вскочил, как подброшенный пружиной.- Вставай, бабушка идет!
        Константин ласточкой влетел в джинсы и точным пинком отправил под кровать Женино белье. Смятое, но так и не примеренное платье осталось на подушках.
        Женя едва успела одеться и провести щеткой по волосам. В дверь постучали. Как нашкодившие школьники, супруги выбежали в гостиную. Оба с трудом сдерживали смех.
        - Добрый вечер!- Наталья Павловна торжественно вплыла в номер.
        - Мы так рады!- бормотал Константин, освобождая от бумаг кресло.- Садитесь, пожалуйста. Кофе? Чай? Может быть, с нами поужинаете?
        - Нет, благодарю. Чашку кофе, если можно.- Наталья Павловна села на край кресла, по-английски сложив ножки и выставив перед собой любимую сумочку. Женя помнила эту сумку с детства и про себя называла «геометрической». Трапеция с параболами ручек и идеальными шариками замка.
        Константин направился к кофемашине, но Наталья Павловна жестом остановила его:
        - Прежде я хотела бы поговорить с вами. Соглашаясь на ваш брак с моей воспитанницей, я, конечно, согласилась и с тем, что вы сами вместе с ней будете принимать все важные решения. Но полностью устраниться я тоже не могу, ведь судьба Евгении мне не безразлична. Сложившееся положение вещей давно беспокоит меня, но раньше я не считала возможным делать вам замечания. Однако теперь, в преддверии вашего отъезда, я вынуждена предупредить вас.
        Поездка в Китай на несколько недель была запланирована Долгосабуровым давно, он ее два раза откладывал, но дальше тянуть было невозможно - могли пострадать интересы дела.
        - Я благодарен вам за заботу, Наталья Павловна, но беспокоиться не о чем. Женя не сможет поехать со мной, потому что ей надо писать диплом. Кроме того, у меня будет плотный график, много переездов… Словом, она останется.
        - Я приветствую ваше решение не брать Евгению в утомительную поездку. Я хотела говорить о другом. Где Евгения будет жить в ваше отсутствие? Не будет ли дерзостью с моей стороны обсудить этот вопрос?
        Долгосабуров покачал головой, мол, нет, не будет.
        - Разве может молодая женщина одна жить в гостинице? Это неприлично. Вернуться к нам она тоже не может. Откройте любые правила хорошего тона, и вы прочтете, что жена ни при каких обстоятельствах не может возвращаться в дом своих родителей. Это - свидетельство разрыва, и именно так оно будет воспринято обществом. А я не хочу, чтобы имя моей воспитанницы трепали на каждом углу.
        - Но эта гостиница принадлежит моей фирме,- возразил Долгосабуров.- Женя живет здесь не как постоялица, а, можно сказать, как хозяйка.
        Наталья Павловна поджала безупречно подкрашенные губы:
        - У семьи должен быть дом. И женщина должна быть в нем не номинальной, а настоящей хозяйкой. А вы, простите, живете, словно любовники, на всем готовом. Вы, Константин Федорович, лишаете Евгению главного женского предназначения. А передо мной ставите трудную задачу. Принять ее после вашего отъезда я не могу, оставить здесь одну - тоже. Мне придется бросить семью, переложить все свои обязанности на невестку, а самой переехать сюда и жить с Евгенией до вашего возвращения.
        Женя была не готова к такому повороту событий. Зайдя за спину Наталье Павловне, она украдкой закатила глаза.
        - Разве я могу вас так затруднять?- Долгосабуров перевел ее жест на язык вежливости.
        - Надеюсь, вы правильно меня поймете. Я далека от того, чтобы каким-либо образом касаться ваших финансов или тем более диктовать вам, как распоряжаться ими. Я просто напоминаю, что у Евгении есть прекрасная комната в нашей квартире, в которой вы можете обосноваться вдвоем. Вся наша семья примет вас с удовольствием. Прошу вас подумать над моим предложением.- Наталья Павловна поднялась.
        - А как же кофе?- Константин тоже встал с дивана.
        - Спасибо, но уже поздно, а дома ждет столько дел,- выпрямив спину, она направилась к двери.
        В душе Женя была рада, что Наталья Павловна затронула тему жилья. Она мечтала о домашнем уюте, все-таки долгое пребывание в гостинице, пусть и комфортной, навевает тоску. Но ни одно из решений, предложенных Натальей Павловной, ей не нравилось.
        - Купим квартиру,- сказал Долгосабуров, снова устраиваясь на диване в ворохе бумаг.- Бабушка права. А сейчас закажи, пожалуйста, ужин, я голоден как собака.
        Глава 10
        После ужина Мила принялась за глажку. Можно было оставить ее до выходных, тогда и Михаил помог бы с пододеяльниками, но ей хотелось побыть наедине с собой. Она машинально водила утюгом по воротничкам и рукавам мужских сорочек и думала, что в жизни торжествует не добро, не зло, а справедливый баланс между ними. И то, чего ты пытаешься избежать, обязательно тебя настигнет. Мила ненавидела гладить рубахи. Настолько, что сама носила большей частью водолазки и футболки, Колька же предпочитал толстовки с надписями. Блузки и сорочки носились и, соответственно, попадали под утюг лишь эпизодически. Зато теперь судьба отыгралась, вывалила ей на голову весь скопившийся долг, да еще с процентами. От троих мужиков ей доставалось пятнадцать рубашек в неделю.
        Она забивала себе голову этой ерундой, чтоб не думать о том, что действительно ее тревожило. Несколько дней назад Милу вызвали в реанимацию. Была суббота, без четверти восемь, до конца дежурства пятнадцать минут. Народ уже переоделся и нетерпеливо подрагивал, ожидая смену. Приближался святой момент, когда дежурный врач выходит на крыльцо, вдыхает воздух свободы и начинает наконец свои усеченные пятничным дежурством выходные.
        Можно было не идти на вызов, проваландаться до сменщика, но Мила пошла. По просьбе реаниматолога поставила плевральный дренаж - у поступившего в тяжелом состоянии деда обнаружили пневмоторакс. Интуиция подсказывала Миле: останься, разберись, ведь не от пневмоторакса же дед загибается! Здесь что-то твое, не уходи! Но вокруг деда крутились оба реаниматолога, ставили подключичку, интубировали, лаборантка брала анализы - в общем, к пациенту было не подойти.
        На Милин вопрос, каково представление о больном, реаниматолог ответил: скорее всего, инфаркт. В истории одинокая запись терапевта утверждала то же самое. Инфаркт так инфаркт.
        - Я вам еще нужна?- спросила Мила для очистки совести, но реаниматологи только отмахнулись: иди, не до тебя!
        И она ушла. Передала по смене, что в реанимацию поступил неясный больной, но доктора туда не торопились: раз не зовут, нечего на свою голову приключений искать.
        Через час дед умер. А на вскрытии выявили огромную язву желудка с кровотечением. Начались разборки. К Миле претензий пока не было, благо она записала в истории не осмотр, а только дренирование плевральной полости.
        Но на нее этот случай произвел тягостное впечатление, совесть не давала покоя. «Я же чувствовала! Пусть деда привезли с инфарктом, пусть он давно в маразме и никому не мог сказать, что у него болит! Но интуиция меня не подвела, а я не послушала ее, и не потому, что доводы рассудка оказались весомее, а потому, что просто хотела домой! Какого черта не дождалась хотя бы анализа крови? Не осмотрела пациента, как положено, а тупо сунула плевральный дренаж, будто последний фельдшер. Не захотела пожертвовать несколькими минутами выходного дня, и лишила деда нескольких лет жизни. Чудес не бывает, и он почти наверняка умер бы на вводном наркозе,- возражала себе Мила, остервенело разглаживая кокетку,- но все дело именно в этом «почти». Ведь целый час дед был живым, тот самый час, за который можно было сделать экстренную ФГС и взять его в операционную».
        В комнату заглянул Михаил, сказал, что соскучился. Обнял, поцеловал, поинтересовался, почему она такая мрачная. И Мила рассказала ему про деда, хотя обычно не делилась с мужем переживаниями по поводу работы. Она и сейчас не могла рассказать ему всего. Не скажешь же мужу, что, поскольку семейная жизнь не задалась, единственное, в чем она могла находить моральное удовлетворение, это сознание хорошо выполненной работы. А теперь и это может исчезнуть, ведь она поступила как последняя халтурщица. И что ей тогда останется? Ни нормальной семьи, ни яркой карьеры, ни искреннего удовольствия от занятий любимым делом у нее нет. Есть только репутация добросовестного врача, но и она скоро полетит в тартарары.
        Михаил ничего не понял. Только пожал плечами: виновата не Мила, а следующая смена. Врачи «Скорой», не собравшие анамнез у родственников. Реаниматологи, которые не почесались, когда из лаборатории пришел низкий гемоглобин. А Мила при чем? Ее вызвали на дренаж, она и поставила дренаж!
        Слушая мужа, Мила почувствовала, что ее сознание становится каким-то двухслойным. Вроде матрешки. Снаружи - понимание, что она успешная женщина, хороший специалист, замужем за приличным человеком, по крайней мере, не алкашом, живет в интеллигентной семье с тактичной свекровью и хорошими племянниками (не наркоманы, уже прекрасно). А внутренняя, спрятанная под нагромождением вымученных мыслей Мила думает совсем иначе. Судьба незаслуженно обделила ее, из всех радостей оставив только радость честно трудиться. А в ответ на мольбы о личном счастье швырнула муженька эконом-класса. Он даже не понимает, о чем она говорит! Глупец и лентяй. Настоящая амеба, просто удивительно, почему он еще не размножается простым делением!
        Ведь бывают же мужья, которые скажут в таком случае: да бросай ты вообще на хрен эту каторгу! Сто лет она тебе не сдалась! Будешь еще себе душу травить! Занимайся домом и ни о чем не волнуйся, а если уж не хочешь совсем бросать профессию, оставь себе полставки доцента лекции читать!
        Почему ей не достался такой роскошный мужик, как Жене? Чем эта малявка заслужила счастье и все остальное? Тут сознание опять раздвоилось. Верхний слой радовался за племянницу, признавал справедливость такого сказочного брака и желал добра, а в глубине души вдруг заворочалась черная змея зависти…

* * *
        Прежняя Женя воспринимала большинство окружающих либо как родителей, либо как начальников. Само собой разумелось, что она должна слушаться, быть приятной в общении и производить хорошее впечатление.
        И замуж она выходила так же - отдавала себя в распоряжение супруга-руководителя, a priori признав его более умным и опытным. Женя собиралась быть такой, какой ему хотелось бы ее видеть.
        Но вечер визита Натальи Павловны послужил началом перелома в отношениях супругов. Как-то неожиданно они с Долгосабуровым оказались равны. Не одинаковы, но одинаково важны, как, например, руки и ноги.
        Теперь, вспоминая первые дни брака, Женя думала, какой же она была глупой, сидела, как партизан в засаде, и пыталась быть приятной.
        Постепенно выяснилось, что она может возражать мужу, упрямиться и не уступать, и это его вовсе не злит. Но и разозлить его она тоже уже не боялась, просто поводов не было.
        Расставание приближалось, ну и что ж? Они вместе, сердца их бьются в унисон, и не так важно, сколько километров их разделяет.
        Проезжая недавно мимо сфинксов, Женя вспомнила последнюю встречу с Русланом, но воспоминание не взволновало ее. Эта любовь осталась в прошлом. Даже не в прошлом, а в том населенном призраками мире, где Женя жила раньше. Иллюзия, несбыточная мечта, она теперь хранится в памяти, как засушенный цветок между пожелтевших страниц старой книги. А когда он случайно найдется через много лет, как знать, вспомнится ли тот день, когда он был сорван?

* * *
        Мила с тяжелым чувством толкнула дверь приемного отделения. Случай с дедом, у которого она не диагностировала язву желудка, сегодня рассматривала КИЛИ.
        Строго говоря, ей тоже следовало там быть, но представив, как ее с удовольствием станут стыдить и чехвостить личности типа Побегалова, она трусливо решила не ходить. Деда наверняка передадут на ЛКК[11 - Лечебно-контрольная комиссия.], там она и получит свою порцию. А два раза зачем мучиться?
        Но беда не приходит одна.
        В приемном Миле сообщили, что ночью на столе у Спасского погиб годовалый ребенок. Ребенок выпал с четвертого этажа, Спасский взял его уже в агонии. Тяжелейшая черепно-мозговая травма, разрыв селезенки - ребенок был почти мертв еще до начала операции.
        Опять это «почти»! Мила знала, что теперь оно надолго лишит Спасского покоя. Мысли о том, что ты минуту промешкал, недодумал, недопонял - самое страшное в работе хирурга. Эти мысли мучительны, но избавляться от них нельзя, если хочешь остаться человеком.
        Спасский пережил стресс, психическую травму. Но главный врач не отправит его к психологу и не даст отгула. Все, что готово предложить начальство,- это выговор, лишение премии или дополнительное дежурство.
        Так стоит ли удивляться тому, что доктор отгораживается от больного стеной?
        Наказания врачей, вплоть до уголовных, сослужили больным плохую службу. Получился обратный эффект, наподобие рикошета. До двадцатых годов прошлого века докторов не привлекали к уголовной ответственности - считалось, что они всегда действуют из лучших побуждений, их деятельность всегда гуманна. Оступившегося врача осуждали коллеги, но главным наказанием для него было остаться наедине со своей совестью.
        Не то теперь. Постоянная угроза наказания со стороны начальства привела к тому, что врач работает не за совесть, а за страх. Чем больше наказывает начальство, тем меньше - собственная совесть и тем легче доктор находит оправдание своим ошибкам.
        И может наступить момент, когда он начнет видеть в пациенте не страдающего человека, а лишь потенциальный источник собственных неприятностей. И станет думать уже не о том, как вылечить, а как сделать, «чтобы страховая не прикопалась и чтобы премии не лишили».
        Мила отправилась на поиски Спасского. Помочь в такой ситуации невозможно, чем тут поможешь? Пусть хоть расскажет, сбросит самое тяжелое, а не потащит домой…
        Но в ординаторской сообщили, что, сдав смену, Спасский сразу уехал.
        «Позвонить ему?» - сомневалась Мила. А вдруг Спасский решил напиться? Тогда она только помешает.
        Ничего не оставалось, как сидеть в ординаторской и ждать решения собственной участи. Мила посмотрела на часы, по ее расчетам, комиссия уже отзаседалась, и Волчеткин должен был вот-вот появиться…
        Но вместо него в ординаторскую вошел ее муж.
        - Все нормально,- сказал он,- дело закрыто.
        - А ты откуда знаешь?- буркнула она.
        - Ходил на КИЛИ. Хотел защищать тебя, но это не понадобилось. Списали на позднее обращение. Так что ни ты, ни кто другой не виноват.
        Мила вздохнула:
        - Еще б кто с моей совести списал!
        Муж почесал в затылке.
        - Знаешь, когда врач долго работает без проколов, это тоже опасно, ибо порождает ложное ощущение всемогущества. Я далек от клиники, но даже мне ясно, что деда операция бы не спасла. Зато теперь ты будешь начеку и больше уже не прошляпишь хирургического больного. И обязательно спасешь того, кого можно спасти. Обрати угрызения своей совести на пользу людям, и они перестанут тебя терзать.
        Это была, конечно, полная чушь. Наивность пополам с цинизмом. Но Миле вдруг полегчало.
        Михаил не гигант мысли и не бизнесмен, как Женин муж. Но пошел на КИЛИ защищать ее, а потом утешил. Он сделал все, что мог. И никто не мог сделать больше.

* * *
        Женя с мужем, сопровождаемые бойкой риелторшей, посмотрели уже несколько квартир, но ничего не выбрали. Все квартиры были отремонтированными, но Женя чувствовала, что в каждой из этих бывших коммуналок раньше жили тяжело, нечисто, и ее тревожила эта прежняя жизнь, осевшая на стенах невидимой копотью, против которой бессилен любой ремонт.
        Женина душа противилась и новостройкам. Красивые новые дома всегда казались ей декорацией, в которой люди не живут, а разыгрывают представление, наподобие телевизионной рекламы.
        Константин посмеивался над ее фантазиями, но не возражал.
        День его отъезда приближался, и близкое расставание обостряло Женины чувства. Вечерами, оставшись наедине с мужем в гостиничном номере, она зажигала ночник, устраивалась на коленях Константина и слушала биение его сердца. А город с его мрачными квартирами становился древним каменным драконом, свернувшимся в клубок вокруг уютного очага.
        В такие минуты ей было абсолютно все равно, где жить, лишь бы рядом с любимым.
        Она очень расцвела в последнее время, временами с трудом узнавала себя в зеркале. Неужели это у нее так задорно блестят глаза, так мягко и загадочно улыбаются губы? Она не меняла прически после замужества, так и скручивала узел на затылке, но даже волосы теперь ложились как-то по-другому, веселее, что ли…
        Эти перемены были, конечно, заметны не только ей. В институте сокурсники стали поглядывать на нее иначе, а научная руководительница, типичная окололитературная дама (юбка балахоном, жакет ручной вязки крючком и россыпь самоцветов), вдруг начала ее жалеть. Видно, счастливое Женино лицо было для нее слишком суровым испытанием. Или главным испытанием было обручальное кольцо с россыпью брильянтов на пальце студентки?
        Она говорила, что Женя должна быть очень осторожной, ведь богатые бизнесмены - это тебе не простые молодые люди. В любую секунду изменят, разведутся и выгонят босой на мороз. Жизнь, а тем более литература, знает множество трагических примеров неравных браков. Если бы Женя была из «той среды» (на лице руководительницы появлялась презрительная гримаска), с деньгами и связями, еще можно было бы на что-то надеяться, а так… Разумеется, неохотно спохватывалась руководительница, бывают исключения… Из эффектной паузы Жене следовало заключить, что не в ее ситуации.
        Словом, руководительница теперь относилась к ней так, как учительницы в школе к красивым Жениным одноклассницам. Те тоже постоянно каркали, что красота обманчива и ничего, кроме бед, в жизни не приносит.
        Женя вспоминала Милины слова: самый верный способ вызвать к себе ненависть - стать счастливой. Наверное, многие женщины идут в педагоги лишь затем, чтобы высказывать ученицам то, что не смеют сказать в глаза подругам.
        Она молча слушала пророчества и тихонько пододвигала к руководительнице папку с текстом диплома. Но сегодня руководительница была в особенном ударе, и ей удалось испортить Женино настроение…
        После занятий Женя отправилась на Петроградскую. Квартира встретила ее пустотой. Она выпила чаю и принялась гладить. Только расправилась с пододеяльниками, как пришла Мила, расцеловалась с ней и растянулась на диване с чашкой кофе.
        - А Наталья Павловна скоро вернется?- спросила Женя.
        - Вряд ли… Она гостит у подружки, обычно они сидят допоздна.
        - Это хорошо.- Женя усердно разглаживала плечо Вовиной сорочки.- Не знаю, как оправдаться перед ней, ведь квартиру мы до сих пор не выбрали.
        - Она по три дня морковь на суп выбирает,- усмехнулась Мила.- Так что поймет.
        - Ума не приложу, что делать, если мы не найдем квартиру до Костиного отъезда. Ведь в таком случае Наталья Павловна действительно переедет ко мне, верно?
        В ответ тетушка вкусно рассмеялась:
        - Не бойся, никуда она отсюда не двинется! А угрожает, чтобы вы не очень-то расслаблялись. Думаю, того, что вы ищете квартиру, для соблюдения ее правил приличия вполне достаточно.
        - Но если вдруг…
        Мила покачала головой:
        - Не беспокойся. В гостинице ей придется жить на твой счет, а на роль приживалки она не согласится. Но, знаешь, в целом она права. Женщина должна быть хозяйкой в своем доме. И прекрасно, что ты можешь себе это позволить. Не отмахивайся от возможностей, которые дает твой брак.
        Женя кивнула и активнее налегла на утюг. Так хорошо с тетушкой, уютно… С ней она без колебаний согласилась бы коротать время в отсутствие мужа.
        - Быть хозяйкой дома - это правильно, но, с другой стороны, иногда,- Мила поискала слово,- иногда очень неправильно. Допустим, она успешная женщина, много работает, хорошо зарабатывает, а мужик у нее алкаш и лодырь. Но все ее достижения не имеют ни малейшего значения, если она не сварила суп. Ткнет он ее носом в пустую кастрюлю, и она никто. И чем человек ничтожнее, тем он сильнее ее этими супами и неубранными квартирами донимает, ведь ему надо хоть над женой чувствовать себя королем. Нет-нет, боже сохрани,- перебила она сама себя, поймав Женин взгляд,- я Михаила Васильевича не имею в виду. Медсестры просто мне вечно душу изливают, вот и сложился собирательный образ. Как их послушаешь, так понимаешь, что мой дорогой супруг - просто идеал. Мало того что никогда не придирается, так еще сам помогает, а это теперь редкость.
        Женя кивнула и заметила, что Михаил Васильевич и до свадьбы с Милой не уклонялся от домашних дел.
        - Как говорится, респект Наталье Павловне за воспитание сына. И ты, когда купите квартиру, тоже мужа к хозяйству приобщай. Практической пользы от этого никакой, зато здорово укрепляет семью. Хотя и требует колоссальных нервных затрат. Первая фаза - самая сложная. Может растянуться на годы, а то и навсегда. На этой стадии нужно как-то убедить мужа, что он тоже тут живет, соответственно, ест и наоборот, а зарабатывает в семье не один.- Сидя на диване, Мила тем не менее по-лекторски приосанилась, перевела дух и продолжала: - Штурмовать бастион его сознания - та еще задача, но, если удается его форсировать, пусть и ценой потерь, дальше дело идет быстрее. На второй стадии муж теоретически признает, что должен, но думает, что все рано или поздно сделается само собой.
        Женя подумала, что эта лекция не для нее. Требовать от Долгосабурова, чтобы он забивал гвозди - абсурд и самодурство. Просто Мила в общительном настроении, не было бы Жени рядом, она бы гладила и болтала с утюгом.
        - Если у жены хватает выдержки,- продолжала разглагольствовать Мила,- и само собой ничего не делается, наступает третья фаза - поиск инструмента. Тут либо скупается полмагазина бытовой техники, либо идет яростное прочесывание оных в поисках редчайшей, но совершенно необходимой штуки, без которой любые действия обречены на провал. Эту фазу нужно сразу пресечь, она грозит большой потерей времени и денег.
        Тут щелкнул замок: это вернулся Михаил Васильевич. Он повозился в прихожей, вошел в комнату и, увидев племянницу за гладильной доской, просиял. Мила быстро приготовила ему кофе, и теперь супруги сидели рядышком на диване, с умилением глядя на Женю.
        - Хорошо бы изобрести гибрид утюга и кофеварки,- мечтательно сказал Михаил.- Ты гладишь, а одновременно тебе варится эспрессо. Как готово - перерыв. Попил - и снова за работу. Вы секретничаете или как? Я не мешаю?
        - Нет, что ты,- Мила погладила его по плечу.- Я рассказываю Жене, какие стадии проходит хороший муж.
        - Любопытно! На какой остановились?
        - Самая интересная. Стадия спасения человечества. Ведь раньше оно не умело правильно ни окно помыть, ни картошку почистить. Пока не явился он,- Мила молитвенно сложила руки и возвела глаза.- Гуру уборки и кулинарии.
        Оторвавшись от глажки, Женя улыбнулась.
        - Зря смеешься! Объяснив urbi et orbi[12 - Городу и миру (лат.).], как все надо делать, наш герой незаметно для себя переходит к следующей фазе - фазе деструкции. Ибо косное человечество не зря упорствовало в своей ереси. И теперь в том, что разбита посуда, засорена раковина и так далее, виновата жена, она же и должна ликвидировать последствия.
        - Точно-точно!- Михаил с улыбкой притулился к Милиному боку.
        Женя тоже улыбнулась и сделала вид, будто целиком поглощена глажкой. Ей всегда нравилось, как дядя с теткой относятся друг к другу, но сегодня между ними чувствовалась особенная нежность.
        - Многие жены отступались на этой стадии!
        - Только не ты, солнышко.
        - Только не я,- согласно вздохнула Мила.- А ты, девочка, забудь мои алгоритмы. Сама разберешься, что к чему.
        - И квартиру ищи активнее,- добавил Михаил Васильевич.- Как бы жизнь ни сложилась, она лишней не будет.
        От этих слов Женя почувствовала на сердце неприятный холодок. Получается, не только научная руководительница, но и любящие родственники допускают, что ее брак с Константином - ненадолго?
        Вдруг ее уверенность в муже - иллюзия, сладкий бред девицы «не от мира сего»?
        Когда ей случалось в чем-то ошибаться, разочаровываться, она часто слышала: «Ты не знаешь жизни», «это, дорогая, жизнь, а не роман».
        Неужели так оно и есть?
        Женя попыталась представить себе, как Константин разводится с ней, и ее зазнобило. Уютный разговор больше не доставлял удовольствия, в каждой фразе теперь слышался намек на непрочность ее брака. Она поспешила распрощаться.
        Вернувшись в гостиницу, приготовила себе ванну - озноб все не проходил. Погрузившись в облако лавандовой пены, Женя задумалась. Как ни старалась, она не могла представить себе развода. Как это они с Костей будут ходить по земле отдельно друг от друга? Невозможно, немыслимо… Но, похоже, немыслимо только для нее. Игрушка в чужих руках, золотая клетка… Какие пошлые штампы, но не потому ли они так живучи, что верно отражают действительность?
        Наталья Павловна и Мила - опытные и умные женщины, разбираются в людях. Неужели они не остановили бы ее, будь с женихом что-то не так? Или им просто хотелось сбыть ее с рук?
        От этих мыслей Женя нырнула с головой. «Ты становишься циничной,- строго сказала она себе под водой.- Так думать нельзя!»
        - Женюта, ты здесь?- раздался из-за двери голос мужа.
        - Да!
        Дверь приоткрылась:
        - Можно войти? Я тебя не потревожу, просто посижу рядом.
        Он устроился на бортике, посмотрел на Женю, потыкал пальцем в пенное облако.
        - Тебе нездоровится? Или просто плохое настроение?
        - Почему ты так решил?
        - Не замечал у тебя раньше привычки кайфовать в ванне.
        Женя пожала плечами. Трудно приобрести такую привычку, если живешь в большой семье на положении воспитанницы.
        - Все в порядке, Костя.
        - А я вижу, тебя что-то тревожит. Скажи мне.
        Он нашарил под водой ее щиколотку и погладил ее.
        - Я думаю о том, что будет, когда ты со мной разведешься,- честно призналась Женя.
        - Разведусь? С какой стати?
        - Ты разведешься со мной рано или поздно. Когда я надоем тебе.
        - Я идиот, по-твоему? Зачем же я на тебе женился?
        Женя почувствовала, что рассердила его, и замолчала, боясь расплакаться.
        - Венчался зачем? Ведь мог бы и не венчаться!
        - Я нравлюсь тебе. Сейчас. Но пройдет время, я увяну…
        Долгосабуров расхохотался и бросил в Женю комочек пены.
        - Милая, когда ты увянешь, я уже буду гнить в могилке. Ты забыла, что я старше тебя на двадцать лет?
        Женя упрямо поджала губы:
        - Кроме молодости, есть и другие достоинства…- Образ Малевской возник на краю ее сознания.- Вдруг тебе захочется длинноногую блондинку с пышным бюстом?
        Константин молча поднялся и вышел, оставив дверь в ванную открытой. Женя услышала гудение кофемашины.
        Вода в ванне остыла, нужно вылезать.
        Но тут ее муж вернулся с двумя дымящимися чашками в руках, осторожно поставил их на край ванны, наклонился и поцеловал Женю в нос.
        - Раз и навсегда выкинь эту чушь из головы,- сказал он серьезно.- Мне никто не нужен, кроме тебя. Сейчас и до конца жизни.
        - Ты не можешь знать, что будет потом.
        Он взял чашку и сделал глоток.
        - Во-первых, я знаю, что будет потом. Иначе я не занимался бы тем, чем занимаюсь. Во-вторых, допустим, что на старости лет я сойду с ума и чей-то пышный бюст покажется мне прекрасным. Ну и что дальше? Неужели ты думаешь, что ради бюста я способен предать тебя, мою жену?
        - Но ведь так бывает… Все говорят…
        - А я говорю, что ты упряма, как ослица.
        Женя невольно фыркнула.
        - Отвернись, я буду выходить.
        Он послушно ушел, вместе со своей чашкой.
        Смыв пену, она завернулась в халат и вышла в гостиную. Ее муж стоял с чашкой у окна, сердито вглядываясь в ночные огни.
        Она подошла и коснулась его плеча:
        - Прости. Я верю тебе.
        - Надеюсь.- Он спрятал улыбку, но Женя ее заметила.
        Да что ж это такое? Муж приехал с работы, и он наверняка голоден. А ей не нужно готовить, подавать, а после мыть посуду. Достаточно рука об руку с ним спуститься в ресторан. Но вместо этого она, как последняя истеричка, валяется в ванной и закатывает сцены! Видно, Наталья Павловна недостаточно часто повторяла «держи себя в руках, Евгения!» и «учитесь властвовать собой». Всего лишь по десять раз на дню, а надо бы десять раз в час!
        - Прости, пожалуйста,- снова пробормотала она.- Сейчас быстро оденусь, и пойдем ужинать.
        Женя распахнула шкаф. После допущенной слабости хотелось выглядеть красиво и бодро.
        - Я верю, что мы никогда не разведемся,- весело говорила она, обращаясь к ровному ряду одежды.- Будем жить долго и счастливо и умрем в один день. А если ты все-таки меня разлюбишь… Тогда я просто не смогу жить, и тебе придется меня убить!
        Она услышала звон и обернулась. Долгосабуров уронил чашку, по паркету разлетелись осколки и брызги кофейной гущи.
        - Сейчас уберу.- Женя уже натягивала юбку.- Какая же я дура! Ты устал, голодный, а я тут со своими дурацкими шутками…
        - Нормальная шутка… Но я действительно хочу есть. Пойдем скорее. Потом позвоню, скажу, чтоб убрали.
        Глава 11
        В клинике разгоралась очередная междоусобная война, на сей раз между Михаилом и Натуралистом. Миле, как обычно, было стыдно за своего мужа, который не делает ничего полезного, только палки в колеса ставит сотрудникам.
        Натуралист лечил тяжелого больного с пролежнями и трофическими язвами. Заживление шло крайне медленно, можно сказать, его практически не было, и в ранах завелись опарыши. Неунывающий Натуралист оправдал свое прозвище. Не можешь бороться со злом - обрати его себе на пользу! Он вспомнил, что в древние времена опарышей специально подсаживали в раны для их очищения. «Помощники врача» и «черви в белых халатах», как пафосно называл личинки Натуралист, с поставленной задачей справились неплохо, в ранах наметилась положительная динамика, и больного удалось выписать. Но помощники врача слишком освоились в палате, расползлись по всем щелям. А, вылупятся в мух и улетят, отмахнулся Натуралист, но добрые люди настучали санврачу. Тот прибежал, чуть не упал в обморок и с криками «Средневековье! Мракобесие!» развил бурную деятельность.
        Этот вихрь мог заставить всплыть на поверхность и другие мелкие грешки, следовало погасить его в зародыше.
        - Не знаю, что делать,- хмуро сказал Волчеткин.
        Они с Милой сидели в маленькой ординаторской оперблока, приходили в себя после напряженного рабочего дня.
        Мила вытянула ноги и поморщилась. Мало того что она работает в десять раз больше и тяжелее мужа, так еще приходится напрягать мозг, чтобы нейтрализовать последствия его труда. Какая ирония судьбы.
        - Натуралист обиделся,- продолжал Волчеткин,- и тоже пошел на принцип. Попробуй теперь их помирить, ведь у обоих ум короткий, как выстрел!
        - Руслан!
        - Извини. Ну хоть поговори со своим мужем.
        - Исключено. Он меня не слушает. И вообще, тут я на его стороне. Натуралист гадость такую развел!
        - Но больному помогло!
        Мила засмеялась:
        - Пусть статью напишет. Представь себе, научная конференция. Выходит один докладчик: ах, мы в сотрудничестве с известной фирмой изобрели чудесную мазь, которая волшебно заживляет раны. Другой докладчик сообщает о новом антибиотике… Все в восторге, подсчитывают грядущие прибыли, и тут появляется Натуралист с банкой опарышей!
        Руслан тоже улыбнулся:
        - Да, милая картинка. Все отшатываются: фи, это же неэстетично! А Натуралист говорит: зато дешево, надежно и практично!
        Мила вздохнула и раскрыла операционный журнал. Все-таки хочется оказаться дома вовремя.
        Правильно поняв намек, Волчеткин взял историю и стал диктовать протокол. Мила автоматически писала стандартные фразы, украдкой поглядывая на шефа. Ох, лукавила она в разговоре с Женей, лукавила! Она рассказала, как обстояли дела в начале их сотрудничества, но теперь… Смазливый молодой шалопай превратился в прекрасного врача, умного и зрелого, а она и не заметила. И дело даже не в знаниях, не в навыках, не в способности быстро соображать. В Волчеткине появилось то особое сострадание к человеку, отчасти отстраненное, отчасти личное, которое только и делает настоящих больших докторов.
        Интересно, понимает ли он сам, что Мила больше не нужна ему в качестве наставницы?
        Она почувствовала себя неловко. Надо же ей было так увлечься ролью непризнанного гения! Наверное, стоит поговорить об этом с Русланом.
        - А приходите с Ольгой к нам в гости!- вырвалось у нее.- Пообщаемся в спокойной обстановке. Заодно и с Мишей поговоришь насчет Натуралиста.
        - Я бы с удовольствием, но как твои родственники воспримут Ольгу?
        - Не беспокойся. Они интеллигентные люди.
        - Тогда я и маму приведу. Она будет рада с тобой повидаться.
        Договорились на субботу.

* * *
        Получив приглашение Натальи Павловны, Женя готовилась к строгой беседе наедине - почему она до сих пор живет в гостинице. Гости стали для нее сюрпризом. А Мила, кажется, удивилась Жениному появлению. Нужно ей сказать, мимоходом подумала Женя, снимая шубку, что моя влюбленность в Волчеткина давно прошла и я спокойно могу видеться с ним, никого не ставя в неловкое положение.
        Лишь встреча с Ольгой слегка сконфузила ее. Ведь было время, и она желала зла этой несчастной молодой женщине…
        Но Ольга даже не смотрела на нее.
        Руслан и его мать, Анна Спиридоновна, стройная и подтянутая старушка с подсиненной стрижкой, сразу очаровали Наталью Павловну, потому что выглядели настоящими аристократами. Ужин прошел за разговором о книгах - все присутствующие, за исключением Валеры, были страстными книгочеями. Обсуждали новинки, большинство из которых были признаны пустышками. Лишь Мила вступилась за своего любимого сыщика Харри Холе[13 - Герой детективов норвежского писателя Ю. Несбё.].
        - Ты же не любишь детективы,- удивился Руслан.
        - Да, но Харри Холе навеки покорил мое сердце одной фразой. Он спасает свидетеля от убийцы, и на линии огня думает: а до пенсии еще девятнадцать лет! За эту фразу я ему все прощаю!
        Когда все отсмеялись, Ольга встала и подошла к пианино.
        - Хотите поиграть?- Вова предупредительно открыл инструмент.- Сейчас я настрою табурет под ваш рост.
        Ольга села и провела пальцами по клавишам. Вова кивнул ей, как коллеге. По посадке, положению рук было видно, что она умела играть, и навыки, кажется, не исчезли из-за болезни.
        Стоя рядом, Вова негромко проиграл короткую музыкальную фразу. И, удивительное дело, Ольга ответила ему.
        Женя поймала взгляды, которыми обменялись Руслан с матерью.
        В большой комнате пианино звучало приглушенно. Ольга наигрывала бесхитростные мелодии, но они странно действовали на Женину немузыкальную душу, наполняя ее одновременно печалью и уютом.
        Тем временем присутствующие разбились на группы, Ольга с Вовой возле пианино, Мила, Руслан и Михаил Васильевич обсуждали производственные вопросы, Валера тихо исчез, а сама Женя оказалась между двух пожилых женщин.
        - Ах, Наталья Павловна, какие у вас прекрасные внуки,- восхищалась Анна Спиридоновна.- Я вам завидую. Руслан мне рассказывал про Евгению, и теперь я вижу, что он не преувеличил. И мальчики замечательные…
        Наталья Павловна неопределенно кивнула.
        - Я ведь тоже мечтала о внуках.- Анна Спиридоновна вздохнула и понизила голос: - Помню, мне было лет пятьдесят, я дежурила по клинике, и «Скорая» всю ночь возила старушек. И мы, доктора, как водится: ах, опять эти старухи, покоя от них нет! А после дежурства мне надо было на дачу. И вот прихожу на кольцо автобуса и слышу, как один водитель другому говорит: сейчас гора старух набежит. Гора! Я подумала, никто старух не любит. Никому они не нужны. Ни водителям, ни докторам, ни вообще никому на свете. А потом вспомнила свою бабушку и поняла: единственные люди, которые искренне любят бабок, это маленькие внуки. В молодости я сглупила, сын у меня всего один, и я решила создать все условия, чтобы у него было детей как можно больше. А жизнь вон как повернулась…
        Женя с Натальей Павловной деликатно опустили глаза. Анна Спиридоновна принужденно засмеялась:
        - Нет, я не жалуюсь. Я рада, что у меня такой сын, я ведь сама говорила ему, что семейные узы незыблемы.
        - Конечно, Анна Спиридоновна, вы можете гордиться своим сыном! И Ольга - прелестная малютка, она же не виновата, что не здорова. Ни в одной семье не бывает полного благополучия, я сама потеряла старшего сына и невестку…
        - Но ведь семьи для того и создаются, чтобы легче было переносить удары судьбы… И знаете, я считаю развод страшным злом. Развод - это узаконенное предательство. Оно и довело людей до нынешнего безнравственного состояния.
        - Готова с вами согласиться,- произнесла Наталья Павловна после некоторого раздумья.- Когда мужчина может выставить за дверь родную жену, как последнюю шлюху… Ох, прости, Евгения, вырвалось.
        - Не будем рисовать перед Евгенией картины всеобщего упадка,- улыбнулась Анна Спиридоновна.- В ее возрасте жизнь должна быть прекрасна!
        - Да, тем более что муж Евгении - прекрасный человек. Жаль, что вам не удалось сегодня с ним познакомиться, он в отъезде. Но когда он вернется,- Наталья Павловна строго посмотрела на Женю,- возможно, молодые супруги примут нас всех в своей новой квартире.
        - С радостью,- улыбнулась Женя.
        И, чтобы успокоить опекуншу, рассказала, что почти каждый день ездит по адресам в сопровождении риелтора.
        К столу подошел Волчеткин с чашкой чая.
        - Женя подыскивает квартиру? Так почему бы ей не посмотреть ту, что продается в нашем доме? А, мама?
        - Руслан, нужна квартира, а не комнаты в коммуналке.
        - Вторую половину тоже продают.
        - Ту половину?- Жене показалось, что пожилая дама удивлена.- Неужели?
        - Да. Хотите посмотреть, Женя?
        Женя попросила за нее не хлопотать, почти уверенная, что эта квартира тоже не придется ей по душе. К тому же из-за спины Волчеткина выглядывала грозная физиономия Милы.
        - Руслан, я не думаю, что это хороший вариант,- начала Анна Спиридоновна, но сын перебил ее:
        - Почему? Прекрасная квартира, оригинальная планировка, Васильевский остров - что еще надо для счастья? И нам польза. Если в доме станет жить такая важная персона, как Женин муж, дом не станут сносить и расселять.
        - Вы преувеличиваете возможности моего мужа.
        - Евгения обязательно посмотрит эту квартиру,- безапелляционно заявила Наталья Павловна.- В наше время интеллигентные люди должны держаться вместе.
        Женя поняла, что ей не отвертеться.
        Но от нее не укрылось замешательство Анны Спиридоновны, когда ее сын заговорил о квартире. А что, если она знала о прежней Жениной влюбленности и сочла неудобным такое соседство? Но почему так настойчиво предлагал квартиру сам Руслан? Неужели Мила права относительно его намерений?
        Женя стыдилась собственных мыслей. Скорее всего, они не имеют отношения к действительности. Посмотрю квартиру, решила она, и скажу, что не понравилась. И я не должна оправдываться и что-то объяснять.
        Волчеткин пообещал выяснить, когда можно будет попасть в квартиру. Пришлось ему дать телефон риелторши.
        Та позвонила через три дня, зря Женя надеялась, что все рассосется и визит по каким-то причинам не состоится.
        - Здесь прямая покупка,- радостно объясняла бойкая брюнетка, пока они с Женей ехали по Васильевскому острову.- Сказка, а не сделка! Я пока придерживаю других покупателей.
        Ну вот, теперь Женя еще и перед ней будет виновата, если откажется!
        Агент встретила Женю после занятий в институте, и пока они ехали, совсем стемнело. Васильевский остров казался Жене уютным, тесным и таинственным, как старый чулан. Окна домов светились теплым светом, отбрасывая янтарный отблеск на мелкие синие сугробы.
        Машина остановилась, и снег захрустел под Жениными каблучками свежо и радостно. Перед ней был старый дом, строгий, крепко спаянный с соседними, хоть и стоял он, немного отступив от общей линии. Несколько заснеженных деревьев образовывали перед ним подобие садика.
        Женя посмотрела на окна. Во втором этаже шторы были не задернуты, и она увидела женщину в пестром халате, с полными руками. В другом окне занавески закрывали только нижнюю часть, и видны было старые полки с посудой и ходики.
        Женя не могла бы этого объяснить, но увиденное - и деревья, и старинная тяжелая дверь подъезда со множеством слоев бурой краски, и женщина в халате, и часы - вдруг показалось ей чем-то, уже существовавшим в ее жизни…
        Машина пискнула сигнализацией, мигнула фарами. Агент подошла и встала рядом с Женей.
        - Вот окна квартиры, которую вы будете смотреть,- она показала на третий этаж.- Там интересная планировка. Две части квартиры расположены под прямым углом друг к другу, в обоих крылах дома, есть три входа, два парадных - в комнаты, и черный - в кухню. Кухня как раз на углу дома.
        «Зачем нам три входа на двоих?» - подумала Женя.
        - Пойдемте?- спросила риелторша.
        Ступени лестницы были сильно стерты, стены до половины покрашены в синий цвет, а выше - побелены. Чугунные перила растеряли большую часть своих завитушек, но сами поручни были деревянными, очень приятными на ощупь.
        Дверь в квартиру тоже была старой, деревянной, с резьбой. Агент открыла ее с видимым усилием. Они вошли в просторный коридор.
        Высокий потолок с лепниной и голый, без лака и мастики, недавно вымытый паркет вдруг напомнили Жене о балетном классе, где она занималась в детстве. Дежурные из леек поливали паркет, чтобы не скользить, и она до сих пор не забыла этот запах влажного дерева.
        Женя подавила желание снять обувь. Ни в одной из квартир, которые она смотрела раньше, такого желания не возникало.
        Три деревянные двери из коридора стояли распахнутыми. Женя заглянула в каждую из комнат - одинаковых по размеру и абсолютно пустых. Рамы на высоких окнах были старинные, с медными шпингалетами. Стекла чисто вымыты, наверное, перед их визитом.
        Коридор упирался в кухню. Женя привыкла к большим кухням, но это было что-то особенное. Два окна и галерея, настоящая галерея, которая опоясывала кухню, как в старинных замках! Женя поднялась по ступенькам. Потолок был таким высоким, что она и с галереи не смогла до него дотянуться.
        Напротив кухни располагались чудовищных размеров ванная комната и туалет. Заглянув в туалет, Женя покраснела и сразу выскочила. Унитаз был похож на трон, с вознесенным почти до потолка сливным бачком и цепочкой, с которой свисала фарфоровая груша. Рядом с раковиной в стену был вделан писсуар. Женя первый раз видела это сантехническое устройство, и оно показалось ей неприличным.
        Агент поспешила распахнуть перед ней дверь во второе крыло квартиры. Коридор здесь был короче и уже первого, но зато в нем было окно.
        Этот коридор привел Женю в большую комнату, похожую на зал, из которой открывались двери в две комнаты поменьше и в прихожую. В углу зала стоял концертный белый рояль, и он не казался здесь слишком большим.
        Женя с удивлением смотрела на рояль, по-видимому, старинный.
        - Хозяева вывезли не все,- с некоторым раздражением сказала агент. Похоже, бывшие владельцы первой половины квартиры нравились ей больше.- Тут жила одинокая старуха, и родственники после ее смерти оставили здесь все, что им не нужно.
        - Но рояль?
        - Да кому нужна эта рухлядь, которая к тому же не проходит в дверь? Но вы, если купите квартиру, все равно станете делать ремонт. Рабочие вынесут все лишнее.
        Женя открыла рояль и осторожно нажала клавишу. Инструмент был расстроен, но в одинокой дребезжащей ноте ей почудилась странная тревожная нежность. Она не будет выбрасывать этот рояль. Позовет настройщика, а потом пригласит Волчеткиных. Скажет Ольге, пусть приходит, когда захочет, и играет. Инструмент долго молчал, а ему, кажется, есть что сказать. И Руслан сразу поймет, что между ним и Женей ничего не будет, да ничего и не могло быть…
        Поймав недовольную гримаску своей сопровождающей, Женя заглянула в следующую дверь. Там оказалась вытянутая в длину темноватая комнатка, будто созданная для скучной работы.
        Прихожая была большой, со шкафом и книжными стеллажами, наружная дверь, такая же тяжелая, открывалась на точно такую же лестницу, как в первом крыле.
        Интересно, с какой стороны живут Волчеткины?
        Женя толкнула дверь во вторую комнату. Здесь были свалены какие-то вещи, а вместо окна был эркер. Шагнув в него, она оказалась над фонарями, над припаркованными возле дома машинами. Шел снег, и по его движению был виден ветер. Женя раскинула руки, чувствуя себя фигурой на носу корабля, как в фильме «Титаник». Корабля, который бесстрашно плывет в темноту, не зная, что его ожидает.
        У риелторши зазвонил мобильный. Женя обернулась и оглядела беспорядочно сваленные вещи, стопки книг и узкий кабинетный диван - древний, кожаный, с деревянной спинкой и смешными медными кнопками.
        На старых обоях - множество светлых квадратов, но есть и фотографии в рамках. Те, что оказались не нужны.
        Материальные следы прожитой жизни, которые должны бережно храниться родными, здесь были брошены на поругание чужим людям.
        Женя села на диван. Риелторша предлагала вернуться в кухню и осмотреть коммуникации, но это не имело уже значения. Эта квартира ждала Женю давно. Это был дом, в котором она должна жить.
        Агент сказала, что здесь умерла старая женщина, и Женя чувствовала сопричастность к ней. Кто бы она ни была, она не заслуживала, чтобы последняя память о ней, последние свидетельства ее земного существования были вынесены на помойку чужими грубыми руками.
        - Я должна посоветоваться с мужем,- сказала Женя.- Если он не станет возражать, будем оформлять документы.
        Он не возражал. Супруги говорили по скайпу. Жене хотелось рассказать и про эркер, и про белый рояль в зале, но Долгосабуров не стал слушать. Просто сказал, что полностью доверяет ей. И заранее согласен с выбором.
        Вот и прекрасно, подумала Женя. Квартира станет для него сюрпризом.
        Вслух она призналась, что уже не представляет себе жизни в другом месте.
        - Тогда пусть агент начинает сделку. Доверенности я оставил.
        Женя смотрела на лицо мужа на экране монитора и мучилась, что не может протянуть руку и потрогать, погладить его…

* * *
        - Я начинаю готовиться к дежурству,- объявила Мила и устроилась на диванчике за шкафом.
        - Главная заповедь дежурного врача - успеть поспать, пока не началось.- Спасский вышел, деликатно прикрыв за собой дверь.
        Но сон не шел.
        Мила села за компьютер и стала читать модный трактат, поучающий домохозяек экономии семейного бюджета. Увы, все советы были из серии «трамвайный билет прослужит дольше, если вы проедете на одну остановку дальше». С помощью этого труда можно только создать у хозяйки иллюзию, что она невероятно экономна и рачительна. Но реальный экономический эффект равнялся нулю. Ах, если бы выпускали такие книги, которые учат семью есть, ладно, пусть не меньше, но хоть проще, что ли…
        Дверь распахнулась, в ординаторскую ворвался Михаил, а за ним злой Натуралист. Следом бежал Спасский, крича: дайте человеку подготовиться к дежурству!
        - Мила, спаси!- Муж с разбега плюхнулся на диван, спрятав голову у нее за плечом.
        Она поморщилась.
        - Михаил Васильевич, насколько я знаю, у тебя есть свой кабинет. Там и скрывайся от заслуженного, я уверена, возмездия.
        Все трое загалдели, Мила с трудом, но ухватила суть. Три дня назад Натуралист почувствовал себя неважно и отправился в здравпункт за больничным листом. В числе прочих жалоб Натуралист бесхитростно признался, что у него была рвота, и врач немедленно послал Михаилу экстренное извещение о кишечной инфекции. Михаил оживился, как боевой конь при звуках трубы, и развил бурную деятельность. Только колючей проволокой клинику не обнес, а все остальные мероприятия выполнил. Кишечная инфекция не подтвердилась, через три дня Натуралиста выписали на работу, но осадок, как говорится, остался. Натуралист расценил Мишины действия как акт мести за историю с опарышами и жаждал крови.
        - Да пусть занимается санэпидрежимом, тебе-то что?
        - Ага, а если бы про тебя на всю клинику объявили, что у Спасского понос и с него надо смывы брать?- обиженно заныл Натуралист.- Еще бы по радио сообщили: внимание! Работают все унитазы Советского Союза! У Спасского кишечная инфекция!
        Спасский расхохотался:
        - Ну и пусть! Раньше, помните, была доска почета, а Михаил Васильевич заведет в холле доску поноса.
        Все трое смеялись, постанывая, как подростки.
        Мила тоже улыбнулась. Грубая шутка - лучшее средство от крайней усталости, этому приему ее научил доктор Крестовский. Бывало, они выходили после тяжелейшей операции, измотанные до предела, потные, перед глазами все плывет… И тут Крестовский как расскажет какой-нибудь пошлый детский анекдот! И они начинали хохотать над тем, над чем в обычном состоянии и не усмехнулись бы. Зато потом чувствовали себя посвежевшими, как после душа.
        - Миша,- мягко начала она, взяв мужа за руку,- бдительность - это хорошо, но складывается впечатление, что слова «кишечная инфекция» - это кодовые звуки, отключающие твою мыслительную деятельность. Ты же эпидемиолог, должен знать о путях передачи инфекции.
        - Вот именно! Если кишечка, то она распространяется фекально-оральным путем. Пусть даже Натуралист заболел, как он мог заразить больных и сотрудников? Гадил всем в душу если только.
        В ответ Михаил завел свою старую пластинку: все такие умные, а у него ИНСТРУКЦИЯ! И давно доказано, человечество спасают не великие умы, а инструкции и уставы! И чем они глупее кажутся, тем больше народу спасают. Человек всегда сопротивляется именно тому, что ему идет на пользу…
        Тут в ординаторскую вошел мрачный Руслан.
        - Бездельничаете? Мила имеет право, она дежурная, а вы, Андрей Петрович? Почему не корпите над монографией? Возьмитесь за ум, наконец!
        Спасский ухмыльнулся и протянул ладони:
        - Представь себе эти руки, жадно хватающие пустоту.
        - Я серьезно! Андрей, мало кто из профессоров так разбирается в экстренной хирургии, как ты. Пора бы поделиться своим опытом с человечеством.
        - Думаешь, пора? Значит, мой час близок?
        - Не увиливай!
        - Хорошо-хорошо! Я уже придумал название - «Ночной аппендицит» с подзаголовком «Какого хрена не вчера?».
        Никогда не дежуривший Михаил не понял.
        - Это первая мысль доктора, когда к нему в три часа ночи заявляется гражданин с суточными болями в животе,- без улыбки пояснила Мила.
        - Видите, Руслан Романович? Половина дела готова. Скоро человечество получит мой бесценный опыт, если только смерть, так сказать, не вырвет…
        - Смерть, Андрей Петрович, от тебя не только вырвет, но и пронесет,- улыбнулся Михаил.
        А Мила вдруг снова заметила в глазах Андрея Петровича тень, и его смех показался ей наигранным.
        Спасский недавно проходил диспансеризацию. Если бы выявили что-то опасное, Мила бы знала. Откуда эта тень? Почему ей так тревожно?
        Она нарочито склочным голосом заявила, что пора бы очистить помещение, ибо кое-кому еще работать и работать.
        Волчеткин пожелал ей спокойного дежурства, но в дверях притормозил:
        - Женя сказала тебе, что вчера купила ту квартиру?
        - Как? Окончательно?
        - Я так понял, что да.
        Он потоптался на месте и вышел. В волнении Мила поднялась с дивана. Женя не звонила ей, не звала посмотреть квартиру вместе… Черт возьми! Сто квартир ей не подошли, а Русланова - сразу в яблочко! Как это понимать?
        И Наталья Павловна молодец! Вечно придумывает трагедии на пустом месте, а реальной опасности не видит у себя под носом.
        Но, кажется, процесс в такой стадии, что любое вмешательство только ухудшит дело. Как говорится, тактика активного наблюдения: или рассосется, или нагноится.

* * *
        А Женя была так очарована своим новым домом, что переселилась туда сразу после совершения сделки. Конечно, требовался ремонт, но ее это не смущало.
        Кожаный диванчик в комнате с эркером оказался неожиданно удобным, а в кухне обнаружился огромный медный чайник с носиком длинным и изогнутым, как лебединая шея.
        В ближайшем супермаркете Женя купила постельное белье и бочкообразную кружку с вишенкой. Для начала хватит.
        Всю субботу она намывала квартиру. Мысль, что в ее доме будут шуровать профессиональные уборщицы, была ей неприятна.
        С особым трепетом Женя наводила порядок в комнате с эркером. Это маленькое помещение притягивало ее и одновременно немного пугало. Невозможно было отделаться от ощущения, что там кто-то прячется.
        Ей становилось грустно, когда она смотрела на чужие вещи, рука не поднималась просто выкинуть их. Женя ругала себя за глупую сентиментальность, убеждала, что раз это никому не нужно, то ей тоже не нужно, теперь это ее дом, прежней хозяйке нет в нем места! Накрутив себя таким образом, она сняла со стен фотографии, связала аккуратной стопкой, но вынести на помойку не смогла.
        Наверное, раньше в этом доме было много хороших книг, но все мало-мальски ценное забрали, небрежно бросили только советские издания в картонных обложках. Книги горкой валялись в углу вперемежку с фотоальбомами. Женя открыла один, старый, с черно-белыми снимками, и тут же захлопнула. Будто там таилось что-то, опасное лично для нее.
        Странный негромкий звук, похожий на отдаленный бой часов, внезапно раздался в квартире и заставил ее вздрогнуть. Она не сразу поняла, что это звонят в дверь с другой, «неволшебной» стороны.
        На пороге стоял профессор Волчеткин. Растрепанный, в футболке и широких спортивных штанах, таким домашним Женя его еще не видела.
        - И всю ночь ходил дозором у соседки под забором,- подмигнул он.- Увидел свет в ваших окнах и решил заглянуть.
        Женя замялась. Ситуация такая, что пригласить - плохо, а не пригласить - еще хуже.
        - Проходите, Руслан Романович,- она посторонилась.- К сожалению, не могу предложить ни чаю, ни кофе.
        - Ничего страшного!
        Он с любопытством оглядывал коридор, а Женя вспомнила, какая она пыльная и чумазая. Ну и нечего переживать!
        Волчеткин прошелся по квартире, как на экскурсии в музее, в кухне не удержался от соблазна, тоже попрыгал на галерее.
        - Я хотел позвать вас на ужин,- протянул он, заглядывая в носик чайника.- Мама так и знала, что вы сидите на голодном пайке.
        Женя с улыбкой показала на свой рабочий наряд.
        - Я вижу, что застал вас в разгар уборки. Заканчивайте и поднимайтесь запросто, по-соседски. А если нужна помощь в качестве потаскуна-насильника, можете мной располагать!
        - Простите?
        Увидев Женины удивленные глаза, Руслан расхохотался:
        - Это выражение из курса организации и тактики медицинской службы. Так мы называли санитаров-носильщиков, количество которых нам приходилось рассчитывать при ядерном взрыве.
        Он прошел в гостиную, провел пальцем по клавиатуре рояля.
        - Вы играете?- спросила Женя.
        Руслан Романович ответил длинной музыкальной фразой, но Женино немузыкальное ухо не распознало, откуда она.
        - Когда-то учился немного. Вот Оля хорошо играла в юности, но мы думали, что это утрачено с болезнью. То, что случилось, когда мы были у вас в гостях, стало для нас с мамой неожиданностью.
        - Так приходите с Олей заниматься. Я не играю, инструмент будет простаивать. Или можете забрать его, если хотите.
        - Боюсь, что он не встанет у нас, но за предложение спасибо. Итак, что я могу передвинуть - прибить - повесить? Или выбросить?- Он протянул руку к стопке с фотографиями, но Женя остановила его.
        - Не надо,- пробормотала она смущенно.- Понимаете, выбросить - это как обрубить последнюю нить, связывающую душу прежней хозяйки с нашим миром…
        Она думала, что он будет над ней смеяться или посоветует обратиться к врачу, но он просто кивнул:
        - Понимаю. Одежду я могу забрать в клинику. У нас постоянно привозят бомжей, им пригодится. Думаю, хозяйка была бы рада знать, что ее вещи согревают людей, пусть и никчемных.
        - И правда… Я сейчас соберу.
        - А письма и фотографии… Предложить в музей какой-нибудь? Скорее всего, музейные сотрудники на ту же помойку и выкинут… Но я видел, у вас есть кладовка в кухне.- Действительно, рядом с черным ходом притулилась маленькая кладовка, похожая на вертикально стоящий гроб.- Уберите пока все туда. А потом заставите мебелью и забудете.
        - Так и поступлю.
        Женя быстро сложила одежду в большой пакет, и Волчеткин ушел, взяв с нее обещание прийти на ужин. Женя встала под душ и подумала, что держалась хорошо, по-дружески свободно, и Руслан должен был понять, что связь между ними невозможна. Потом осознала, что он держался еще более дружески и, очень может быть, приходил с целью, противоположной той, которую вообразила она. Он дал ей понять: они добрые соседи, и ничего больше. Никакой романтики!
        Ну и слава богу!

* * *
        - Ты уже переехала?- удивился Долгосабуров.
        - Да, мне так здесь нравится!
        В квартире не был проведен Интернет, приходилось разговаривать по телефону, не видя друг друга.
        - Дождалась бы меня. Я волнуюсь, как ты там одна.
        - Я хорошо, Костя, лучше, чем в гостинице. Прежние хозяева оставили кое-какую мебель, я сплю на диванчике, а когда ты приедешь, Волчеткины обещали дать нам надувную кровать.
        - Господь с тобой, Женюта! Какая надувная кровать? И кто такие Волчеткины?
        - Это наши соседи. Я же рассказывала!
        - Что-то не припомню.
        - Профессор Волчеткин - это Милин шеф! Он и нашел для нас эту квартиру.
        - А, ну да.
        Ей почудился холодок в голосе мужа. Женя испугалась. Она так любила его и была с ним так честна, что о возможной ревности с его стороны никогда не думала. Она была убеждена в том, что муж верит ей и никогда не станет сомневаться в ее честности.
        Неужели она ошиблась?
        - Если хочешь, я вернусь в гостиницу.- Она засмеялась, отметив, что ее смех звучит ненатурально.
        - Решай сама. Кстати,- хмыкнул Долгосабуров,- ты адрес-то сообщишь? Или пусть мне любящее сердце подскажет?
        Женя назвала адрес.
        Он долго молчал, а потом отрывисто произнес:
        - Не знаю, кто ты, Женя, ангел или дьявол, но точно не просто человек.
        И повесил трубку.
        Женя не помнила, куда положила телефон, как дошла до диванчика, как опустилась перед ним на колени, прижавшись щекой к холодной кожаной обивке.
        Сердце билось, как сумасшедшее, но слезы не шли, а рот вдруг наполнился противным вкусом пепла. О, счастье сделало ее слишком свободной и беззаботной! Она вообразила, что их с мужем любовь выше глупых условностей. И ошиблась.
        Она не сделала ничего плохого, она не виновата. Но от этого ее оправдания не станут убедительнее… Нет большой разницы, заводит ли женщина любовника или дает пищу для подозрений, что он у нее есть. Мужу это все равно.
        «Волчеткины обещали» - ей было стыдно за эти слова, за фальшивый смех. Какой черт дернул ее купить эту квартиру? Чтобы притворяться перед мужем всю жизнь?
        Женя подумала, что не сможет быть с ним полностью искренней, как раньше. И пусть она ничего не скрывает, но теперь ей придется взвешивать каждое слово, каждый поступок - не вызовет ли он подозрений.
        Господи, ну почему она влюбилась именно в этот дом? Почему все испортила?
        Тоска разрывала сердце и не находила выхода в слезах.
        Женя сгорбилась на полу. Душевное страдание часто заставляет человека фокусировать внимание на житейских мелочах. Вот и она уставилась на резную планку внизу дивана и вдруг поняла, что это не планка, а выдвижной ящик.
        Женя потянула его на себя. Внутри лежал большой фотопортрет. Почему его спрятали, почему не держали на стене вместе с другими снимками?
        Она поставила портрет на рояль, чтобы лучше рассмотреть.
        На черно-белой фотографии была изображена самая красивая женщина, которую только Жене приходилось видеть. Гордой посадкой головы на длинной тонкой шее она напоминала Нефертити, но не это было главным. И даже не удивительная соразмерность черт юного лица.
        Женщина, а вернее, девушка, которой на снимке было не больше двадцати лет, пленяла чем-то загадочным, трудно передаваемым словами… В ней было завораживающее сочетание хрупкости и силы, душевной мягкости и гордости…
        Женя так загляделась, что даже забыла о ссоре с мужем.
        Девушка смотрела ей в глаза, смело и требовательно, будто хотела сообщить что-то важное для них обеих. Пришлось взять портрет в руки и напомнить себе, что это всего лишь черно-белые пятна на бумаге.
        Женя решила отправить портрет в кладовку, но в последний момент передумала и поставила его на рояле.
        О ссоре с Костей думать было тяжело, хотя в душе Женя была уверена: все будет хорошо. Но она предпочитала не давать воли этой уверенности, нарочно воображая всякие ужасы. Представив, как она, изгнанная жена, поджидает Костю в холле гостиницы, а он проходит мимо и наказывает швейцару больше ее не пускать, Женя поняла, что надо отвлечься. Она стала думать о девушке на портрете.
        Это не хозяйка, та была старая женщина, а девушке сейчас должно быть не больше сорока - сорока пяти лет. Женя, конечно, не эксперт в фотоделе, но пересмотрела достаточно семейных альбомов, чтобы судить о времени снимка. Стало быть, родственница? Но разве могла такая девушка бросить на растерзание чужим людям семейный архив?
        Возможно, она не знает, что случилось… Или она повзрослела, изменилась, светлое пламя юности погасло…
        Женя заглянула в кладовку. Среди фотоальбомов и связок писем она укладывала сюда что-то похожее на записную книжку в мягком кожаном переплете. Ага, вот и она. Волнуясь, надеясь найти какие-то имена, Женя перелистала страницы…
        Ее ждало разочарование. Это оказалась не записная книжка, а ежедневник, точнее сказать, просто дневник. Он велся довольно небрежно. Автор записывал мысли на ходу, чем и где придется, иногда поперек строк, иногда царапая бумагу.
        Ближе к концу дневника обнаружилась запись:
        «Раньше я не понимала траур. Оказывается, в нем глубокий смысл. Ты не знаешь, как жить, что делать, а тебе говорят - покупай черное платье и вари кутью. Это и есть смысл. Раз надо повязывать голову черным платком, то и жить надо».
        Вздрогнув, Женя захлопнула дневник и осторожно положила его на полку. Чужая женщина будто дотянулась до нее из небытия…
        Беседы с чужими фотографиями - прямой и короткий путь в дурдом, строго сказала себе Женя. Надо забыть о прежних хозяевах, кто бы они ни были. Если я хочу разговаривать с призраками, лучше всего делать это по телефону 03.
        Глава 12
        Мила терпеть не могла дежурить по субботам, но в этот раз подумала, что ей повезло. Вова участвовал в каком-то третьеразрядном музыкальном то ли конкурсе, то ли фестивале, и, конечно, вся семья должна была сопровождать его. Дежурство избавило Милу от необходимости ехать черт знает в какие дали, чтобы целый день слушать треньканье юных дарований.
        Валера тоже был не в восторге от этой перспективы, поэтому заранее обвесился соплями и надсадно кашлял при всяком удобном случае.
        Дежурство выдалось спокойным, обошлось без операций, но Мила все равно не отдохнула и с тоской думала о предстоящей готовке.
        Это одна из незыблемых традиций Натальи Павловны. Если кто-то уезжал, пусть ненадолго, вернуться он должен был в убранную квартиру и к свежеприготовленному обеду.
        Страшно подумать, как поведет себя старуха, если ее встретит пустой холодильник! Лучше не рисковать.
        Из-за двери квартиры до нее донесся запах супа. Неужели она дожила до обонятельных галлюцинаций?
        Ее встретил Валера. Он был в фартуке!
        - Здрасьте, теть Мила! Я приготовил щи, будете?
        Мила осторожно - вдруг она попала в параллельный мир?- заглянула в кухню. Никакого погрома, который обычно оставляют начинающие повара. На плите кастрюля.
        - В чем подвох, мой юный друг?
        - Ни в чем. Так вы будете?
        - Конечно.
        Пока она переодевалась, Валера сервировал стол, не забыв даже салфетки.
        - Не томи. Это не может быть просто так. Двоек перебрал?
        - Нет, в пределах нормы.
        - Тебя выгнали из школы?
        Валера покачал головой.
        Мила с опаской проглотила первую ложку.
        - Послушай, это самые вкусные щи, которые мне приходилось есть!
        - Правда?
        - Абсолютная!
        - Вы просто проголодались на работе.
        - Нет-нет, поверь! Рецептом поделишься?
        Валера пожал плечами:
        - Я в Интернете скачал.
        Парень растрогал ее так, что слезы навернулись на глаза. Слишком хороший момент для разборов и нравоучений. Они молча ели, улыбаясь друг другу.
        - Ну уж посуду ты мне разрешишь помыть?
        - Так уж и быть, мойте.
        Мила вскочила. Щи, приготовленные Младшим Внуком, словно волшебное зелье из мультика про галлов, придали ей необыкновенный заряд бодрости. Ух, сейчас она надраит квартиру до состояния полной стерильности, а потом присовокупит к чудесным щам еще несколько вкусных блюд!
        Она достала пылесос, радостно думая о Валерином поступке. Почему это случилось именно сегодня? Элементарно, Ватсон. Никого не было дома. А ведь мальчики стесняются добрых порывов еще больше, чем дурных. Особенно такие, как Валера. Ему же надо соответствовать имиджу отпетого шалопая!
        Мила решилась на непедагогичный поступок - дать Валере тысячу рублей. Конечно, доброе деяние таит награду в себе самом, но Мила, как человек, свершивший огромное количество добрых дел, то есть бесплатных операций, твердо знала, что моральное удовлетворение плюс деньги всегда лучше, чем просто моральное удовлетворение.
        Однако шкатулка, где хранился НЗ, оказалась пуста.
        Сердце екнуло и нехорошо заныло. Мила заглянула в коробочку для хозяйственных расходов. Деньги были на месте.
        Она без особой надежды набрала мужа - если они слушают музыку, его телефон, скорее всего, отключен. Но он ответил сразу:
        - Да, это я взял. Прости, забыл тебе сказать. Подошел срок платить Гринбергу за Вовины уроки.
        От возмущения у нее перехватило горло. Особенно обидно было то, что Миша говорил спокойно, как будто так и надо!
        Дело даже не в том, что НЗ пополняется исключительно ее деньгами. Пусть это общие семейные деньги, но их тоже нельзя брать без спроса! Может быть, она хотела потратить их на другое? А Гринбергу заплатить из тех, что отложены на хозяйство, и урезать потребление конфет, чаев и сыров.
        Это нехорошо, неправильно! Ну почему Миша не может вести себя так, чтобы она уважала его?
        - Ты недовольна?- прервал муж затянувшееся молчание.- Но мы, кажется, обо всем договорились…
        В голосе послышались нехорошие нотки, Мила уловила начальные такты песни «Злая мачеха, которая не любит детей». Сейчас начнется исполнение этого хита, а она потом будет доказывать, что не злая, старательно обходя тему, откуда в семье появляются деньги.
        - Все нормально, Миша. Просто я хочу, чтоб ты предупреждал меня, когда берешь деньги. Я никогда самовольно не взяла даже рубля и прошу от тебя того же.
        - Да, ты права. Но я забыл, а мама напомнила: сегодня срок оплаты. А чтобы задержать деньги, нечего и думать, это же профессор Гринберг!
        Она положила трубку с горьким чувством. Он забыл, надо же! Ах, почему она лишена этой прекрасной способности - забывать о долгах?
        Настроение пропало, Мила пылесосила без воодушевления. Потом решила, что ребенок страдать не должен, и выдала ему тысячу из продуктовых денег.

* * *
        Целых два дня муж не давал о себе знать, и Женя извелась. По сто раз на дню она хватала телефон, но не решалась нажать кнопку звонка, боясь услышать жесткий равнодушный голос. Потом она уехала в гостиницу, подальше от Руслана и портрета неизвестной девушки, который ее тревожил.
        В номере она провела еще два ужасных пустых дня, в течение которых не могла ни работать над дипломом, ни читать.
        А потом Долгосабуров позвонил и пригласил ее на свидание в Москву. У него там важные переговоры, в Питер не успеет, но если Женя прилетит к нему на одну ночь, будет хорошо.
        Женя волновалась, как перед первым свиданием. Она тщательно продумала свой наряд, чтобы выглядеть и строго, и свежо, и… да, соблазнительно.
        Она довольно спокойно отнеслась к перемене своего материального положения. Богатство произвело на нее меньшее впечатление, чем она ждала от себя. Наряды, драгоценности, машина с шофером - конечно, это было приятно, но все это как бы скользило параллельно ее жизни, не оставляя глубокого следа в душе. Даже новая квартира воспринималась Женей не как дорогая недвижимость, а просто как дом, в котором они с Костей будут жить.
        Лишь одна опция роскошной жизни приводила ее в восторг: возможность не переобуваться и даже в лютый мороз рассекать в туфлях-лодочках.
        Она выбрала темно-синюю пару на изящном, но крепком каблуке, к ней хорошо подходила дорожная сумка-портфель. Надела юбку-карандаш чуть ниже колена и простой кашемировый свитер. Лететь в шубке показалось ей дурным тоном, и Женя остановилась на сером коротком пальто-трапеции и крошечном беретике в тон ему.
        Посмотревшись в зеркало, она поняла, что выглядит безупречно. В чемоданах Натальи Павловны лежали не только старые вещи. Там был еще прекрасный вкус, который старая женщина привила своей названой внучке.
        Она летела без багажа, и портье зарегистрировал ее на рейс прямо в холле. Нигде не пришлось ждать, и полет до Москвы показался ей едва ли не проще, чем поездка в маршрутке.
        Женя первый раз в жизни летела в самолете, но не думала об этом. Все ее мысли были заняты мужем, в голове прокручивались разнообразные сценарии встречи.
        Совершенно ясно было только одно: она очень соскучилась по Косте, по его близости…
        Она увидела его издалека, такого родного и в то же время словно незнакомца.
        Долгосабуров шел к ней, размахивая огромным букетом цветов.
        - Женюта!- Он порывисто обнял ее, потерся щекой об макушку, сбив с головы берет.
        - Костя…- напряжение последних дней отпустило, и Женя поняла, что плачет.
        - Я испугал тебя, ласточка?- Муж поднял берет, энергично отряхнул и сунул себе в карман. Крепко взял Женю за талию и повел к выходу, так и прижимаясь щекой к ее макушке.- Прости, пожалуйста.
        - Это ты меня прости,- всхлипнула Женя.
        - За что?
        - Так ты не сердишься?
        - Я тебя не понимаю, честное слово!
        Они вышли на крыльцо аэропорта, и тут же подъехала машина. Между водителем и пассажирами было стекло, раньше Женя видела такое только в фильмах.
        - Костя, я должна тебе признаться,- решительно начала она.- Чтобы между нами не было тайн!
        - Ну признайся, моя радость,- бормотал муж, крепко обнимая ее и закрывая рот поцелуем.
        Как же она истосковалась по его ласкам!
        - Прекрати, это неприлично,- из последних сил прошипела Женя.
        - Согласен…
        - Послушай!- Она с трудом освободилась от его рук.- Наш сосед - профессор Волчеткин, Милин начальник. Я с ним давно знакома. И я была в него влюблена раньше. Пока не познакомилась с тобой.
        Долгосабуров снова остановил ее поцелуем.
        - Ах, Женя,- сказал он наконец,- хотел бы я иметь такие же светлые тайны, как ты…
        Оба притворялись спящими, и оба знали, что другой притворяется, и было очень уютно и тепло. Женя думала: они опять вместе в гостиничном номере, но теперь у них есть настоящий дом… И от этого жизнь стала не лучше и не хуже, а как-то правильнее. Женино сознание балансировало на грани сна, глаза слипались, но она так соскучилась по мужу, что не хотела засыпать.
        В окне было видно небо, в нем висела яркая, тревожная, сверкающая луна. Женя подумала, что луна удостаивалась внимания литераторов чаще, чем все остальные небесные тела, вместе взятые. Уж больше, чем солнце, это точно. Солнце дарует жизнь, зато при луне происходит все самое интересное.
        - Спишь?- прошептал Костя.
        Она покачала головой.
        - Хорошо… Я вот что хочу тебе сказать, милая…
        От серьезности его тона Женя села в постели.
        - Если вдруг ты поймешь, что больше не можешь со мной жить, ты скажешь мне об этом прямо?
        - Костя, ты о чем?- Женино сердце екнуло.
        - Вдруг ты поймешь, что я не такой, как ты думала… Ты же меня совсем не знаешь.
        - Зато я тебя чувствую,- строго сказала Женя.- И не понимаю, почему ты несешь такую чушь!
        Так резко она еще никогда не разговаривала с мужем. Но в этом определенно было что-то приятное…
        - Ты смешная, когда сердишься,- он улыбнулся.- Мне так нравится!
        - Мне тоже нравится сердиться,- призналась она.- Просто раньше я не могла себе этого позволить. Зато вот теперь развернусь!
        - Ты переводишь в шутку серьезный разговор…
        - Костя, перестань! Не пугай меня! Ничего не может случиться такого, чтобы мы расстались!
        - Ты права, милая. Но помнишь, что писал Дюма? Есть одна вещь, которую не в силах изменить ни король, ни сам бог. Это - прошлое.
        Женя крепко обняла его. Ей нравилось слушать, как бьется его сердце. Она чувствует каждый его нерв, каждую клеточку, каждое движение души! И ей понятно, что он хочет сказать. В его жизни были эпизоды, которых он теперь стыдится, и боится, что Женя о них узнает. Наверное, это связано с бизнесом. Но разве она станет его осуждать?
        - Если прошлое нельзя изменить,- сказала она осторожно,- нужно его в прошлом и оставить. Было и уплыло. А я с тобой сейчас и навсегда!
        Она думала, Костя обнимет ее и поцелует, но он только нежно погладил ее волосы:
        - Не обещай мне ничего. Я заранее освобождаю тебя от любых клятв, которые ты не сможешь сдержать.
        Видимо, он почувствовал ее страх, потому что быстро и крепко обнял ее.
        - О каких клятвах ты говоришь, Костя? Ты имеешь в виду наше венчание? Разве оно не было для тебя просто ритуалом, традицией? Ты веришь в Бога?
        - Как сказать… Я верю, что все вокруг нас, весь мир - Бог. Земля, люди, все - Бог. И любовь - Бог, и ненависть - Бог, и счастье, и горе. И церковь поэтому тоже Бог.
        Женя вздохнула. Ей хотелось спорить, не может все быть Богом! Если бы это было так, люди и назвали бы Его - Всё! Но ведь есть свет и есть тьма, есть добро и есть зло…
        - Костя, а я тоже бог?
        - Нет, ты богиня,- засмеялся он.- Спи.

* * *
        Вернувшись в ординаторскую после плановой операции, Мила обнаружила на диване за шкафом Спасского.
        - Что домой не идешь?- удивилась она и поставила чайник. Кофе кончился три дня назад, в железной банке остался только жуткий чай с отчетливым привкусом зубной пасты.- Последняя фаза профессионального унижения врача,- вздохнула она,- когда приходится самому покупать кофе и шоколадки. Так ты что домой-то не идешь?
        - Жду Натуралиста. Он обещал отвезти.
        - Устал?
        Спасский энергично кивнул:
        - Помнишь, в нашем детстве был фильм «Три веселые смены»? Это про меня. Сначала Побегалов аппендицит подсудобил. Целый день наблюдал, сомневался, а в пятнадцать пятьдесят девять, как домой идти, его озарило: типичная клиника аппендицита! Андрей Петрович, силь ву пле! А терапевту не показал. Я давай терапевту в ноги падать…
        - Она же никогда не отказывает.
        - Не отказывала, хочешь ты сказать. Побегалов целую неделю не мог сходить на кардиологию, выпустить бабке асцит[14 - Накопление жидкости в брюшной полости.], терапевт и взбеленилась. Жесткий бартер, говорит. Вы мне асцит, я вам консультацию. Согласился, что поделаешь. Аппендюк без затей, а вот с бабкой не так просто оказалось. Она совсем доходяга, еле дышит. Ее на стол положить - целая войсковая операция, я и согласился на сидячей каталке выпускать. Она в кресле, я - в позе бегущего кабана. Троакар[15 - Хирургический инструмент.] поставил, вода льется, я говорю: как вы там, товарищ старушка, и вдруг чувствую: в спину вступило так, что шевельнуться не могу. Бабулька приговаривает «спасибо, доктор, дай вам бог здоровья!», а у меня слезы текут.
        Мила сочувственно погладила его по руке. Ей, как и всем медикам, приходилось поворачивать, переносить тяжелых больных. Радикулит обеспечен, короче говоря.
        - Старушку укатили,- продолжал Спасский,- а я, заходясь, так сказать, предсмертным хрипом, позвал Натуралиста, чтоб разогнул. И он таки разогнул, негодяй. Сделал мне новокаиновую блокаду, после которой выяснилось, что новокаин я не переношу.
        - Иди ты!- присвистнула Мила.
        - Ага,- засмеялся Андрей Петрович.- Давление рухнуло, я чуть сознание не потерял. Потом полночи над тазиком-эвтаназиком висел. Зато спину отпустило.
        - Шоковая терапия.
        - Точно. И только мне полегчало, как нате вам - острый живот! Ты, Мила, наверное, замечала, если просто тебе лень работать, больные сыплются, как из рога изобилия, а когда что-то серьезное, бог тебе всегда передышку даст.
        Мила фыркнула:
        - Богу делать больше нечего, как регулировать тебе поток пациентов!
        - Он же всеобъемлющ.
        - Ты хочешь сказать: вездесущ.
        - Вот именно. Пока я был при смерти, в приемник никто не сунулся. Дождались моего воскрешения.
        - И что оказалось?
        - Перфоративка. И мужик мутный. Неизвестно, когда заболел, клиники нет, газа на снимке нет, но меня не проведешь. Подал в операционную. Повторно ЭКГ, терапевт, опять ЭКГ, давление… Сидим намытые, ждем. Без пятнадцати восемь: «Инфаркта нет, можете начинать».
        - Не повезло.
        Спасский тяжело вздохнул.
        - Я так устал,- сказал он.- Может, нескромно так говорить, но я всегда был художник своего дела, вдохновение какое-то было. А теперь готов примкнуть к коллегам, которые работают по принципу: как заплачено, так и нахреначено.
        - Ты не такой. Да и благодарность нынче - большая редкость. Народ стал санитарно просвещенным, знает: «Вы должны! И не волнует!»
        - Когда народ сообразит, что маленькая зарплата врача - это проблема не врача, а всего народа? Немотивированный врач думает не о том, чтобы больной поправился, а лишь о том, чтобы ему ничего не было за это лечение.
        Да, подумала Мила, можно терпеть годы, десятилетия, но рано или поздно наступает предел. И самое обидное, что наступает он именно в то время, когда хирург находится на пике мастерства. У него есть клинический опыт, техника, интуиция. Он может все. Но именно в этот момент пропадает интерес к профессии, азарт и желание делать людям добро. Когда Мила только начинала работать, один профессор часто повторял: «Нельзя делать быстро, хорошо, вежливо и бесплатно. Что-то надо исключить». Тогда изречение казалось ей верхом цинизма, а сейчас она употребляла его сама. И у молодых интернов оно вызывало горячее одобрение и никакого морального конфликта.
        - Как же я устал!- тоскливо повторил Спасский.- Мне почти пятьдесят, и что? Карьеры не сделал, науку не двинул, дом не построил, не то что дерева, даже помидора в парнике не посадил! Никчемную прожил жизнь…
        - Что ты, Андрюша!- Мила погладила его по руке.- Прекрасная у тебя жизнь! Подумай сам, сколько народу ты спас. Давай на одних аппендицитах посчитаем. У тебя примерно сто десять дежурств в год, пусть один аппендицит за смену…
        Спасский с веселым возмущением фыркнул, услышав эти явно заниженные цифры.
        - Я по минимуму беру. И дальше по минимуму - пусть ты каждому из прооперированных продлил жизнь на десять лет. Но поскольку аппендицитом болеют в основном молодые люди, фактически на больший срок. Подумай, за два года ты даришь человечеству две тысячи лет, всю его историю от Рождества Христова…
        Спасский посветлел лицом, но заметил, что со своей арифметикой Мила забывает про собственное кладбище, имеющееся у каждого врача.
        - Даже если сто лет скостить, все равно огромный перевес в твою пользу. А сколько докторов ты поставил на крыло! Ты и сам, наверное, не помнишь… Дом не строил, помидоры не сажал, зато сыновей воспитал!
        Вспомнив детей Спасского, Мила подумала и про его жену. Через двадцать лет супружества Андрей все еще был влюблен в нее. Достаточно было услышать, как он разговаривает с ней по телефону.
        - А может, ты родился для любви,- вдруг сказала она.- Вы с женой появились на свет, чтобы встретиться и родить сыновей. Может, твои дети осчастливят человечество, кто знает?
        - Не думаю, что человечеству стоит многого от них ждать.
        Оба его парня унаследовали жилистую конституцию отца и пошли по спортивной линии. Старший учился в институте физкультуры, а младший уверенно побеждал на лыжне, но по части двоек мог заткнуть за пояс даже Валеру.
        - Ну не они! Их потомки возьмут и спасут мир. Хоть через тысячу лет. Что мы этого не увидим, не значит, что этого не будет.

* * *
        Женя очень скучала по мужу. Она думала о мореплавателях, о путешественниках, которых жены не видели годами и все равно любили. О сосланных декабристах. Разве может ее разлука с мужем сравниться с тем, что пережили они?
        К тому же у нее теперь есть дело, «гнездо, которое она должна свить».
        В контексте «свивания» предстоял ремонт. Женя побаивалась его, вспоминая о ремонте на Петроградской. Мила тогда отчаянно ругалась с мастерами, без конца носилась по магазинам в поисках очередной, как она выражалась, «хрени», которая бы годилась для старой сантехники, а потом убирала мусор и отмывала полы. Женя помогала, не подозревая, что вскоре ей самой придется возглавить этот процесс.
        В отличие от Милы, которая, вопреки желаниям Натальи Павловны, хотела поменять все, Жене не хотелось менять почти ничего. Ей казалось, что квартира полна очарованием старой жизни, и переделывать ее на современный лад было бы варварством. По сути, она собиралась провести не столько ремонт, сколько реставрацию.
        Бригаду, троих мужчин средних лет, прислал управляющий Долгосабурова. Женя настроилась на постоянный контакт с угрюмым прорабом, однако, выслушав ее пожелания, он вежливо, но твердо дал понять, что такой контакт не требуется, а в случае необходимости он будет обращаться к ней сам.
        Она жила в комнате с эркером, бригада работала в другой половине квартиры, и Женя стеснялась лишний раз туда зайти, чтобы не показаться взбалмошной новой русской. Она заглядывала в комнаты по вечерам, когда рабочие уходили, и с наслаждением вдыхала запах свежей штукатурки, казавшийся ей предвестником перемен.
        В этой атмосфере диплом писался легко, Женя колотила по клавишам подаренного мужем ноутбука так быстро, будто кто-то диктовал ей текст, а потом от Кости приходила любовная эсэмэска, и Женя забывалась, глядя в пустоту, заново проживая минуты, проведенные вместе. Тело отзывалось истомой, и она думала, что нельзя, невозможно быть такой счастливой.
        В ее душе царил покой и уверенность в муже. Они будут вместе всегда, пока смерть не разлучит их, а может быть, и дальше, кто знает… Но Женя суеверно пыталась гнать от себя этот покой, ведь судьба ждет, когда ты расслабишься, чтобы нанести удар. Она будоражила себя, заставляла тревожиться, придумывала всевозможные несчастья… Чем больше она нафантазирует несчастий, тем меньше их произойдет в действительности.
        В эти дни время для нее словно затаилось. Ее одиночество нарушали только телефонные звонки. Она забыла, что Руслан теперь ее сосед, и вспомнила об этом, лишь встретив его во дворе. Они немного поговорили, Женя снова пригласила его с женой играть на рояле, но он отказался, мол, какой рояль, пока ремонт.
        По странной ассоциации эта встреча напомнила ей о прежней хозяйке и, вернувшись домой, Женя открыла кладовку.
        «Зачем тебе это, дурочка?- нашептывал рассудок.- Это чужая жизнь, и она закончилась. Почему ты хочешь проникнуть в то, чего уже нет? Здесь лежит просто бумага, на ней написаны слова, которые ничего для тебя не значат, а эти фотографии для тебя - всего лишь пятна светотени. Ты ничего не найдешь здесь такого, что было бы для тебя важным. И неизвестно, понравилось ли бы твое любопытство старой хозяйке. Ты купила ее дом, но у тебя нет прав на ее душу, на ее прошлое. Наверное, ей сейчас очень грустно, оттого что не нашлось близких людей, способных защитить ее от чужого любопытства…»
        В романах родственники умерших сжигают их письма в каминах. У Жени нет камина. Воспользоваться духовкой? Но старая плита вызывала у Жени серьезные сомнения по части пожарной безопасности.
        Огонь уничтожит все, но, может быть, это еще рано? Может быть, судьба нарочно передала свидетельства чужой жизни в Женины руки?
        Она решительно сняла с полки верхний альбом. Читать чужие записи она была пока не готова.
        Фотоальбомы были почти такими же, как у Натальи Павловны. Большие, обтянутые вытертой и местами потрескавшейся кожей или бархатом поблекших от времени оттенков; те, что поновее - в легкомысленном дерматине. В детстве для Жени не было занятия интереснее, чем перелистывать тяжелые картонные листы со снимками предков опекунши. Дамы в шляпах, дети в кружевных платьицах, застывшие перед камерой… Старинные семейные фото, всегда с одинаковой выверенной композицией: муж сидит в кресле с детьми на коленях, жена стоит чуть позади, положив ему руку на плечо, а другой рукой держит младенца. У всех, включая младенца, серьезные значительные лица.
        Обостренным чутьем несчастного ребенка Женя понимала, что разглядывание этих фотографий раздражает Наталью Павловну, ей неприятно, что ребенок чужой крови копается в истории ее семьи. Но со временем это раздражение прошло, ведь снимки не интересовали никого, кроме Жени. А для нее старые фотографии подтверждали: мир, описанный в любимых ею романах, действительно существовал.
        Женя осторожно провела рукой по корешкам альбомов. Их она оставит «на сладкое».
        Устроившись в эркере, она открыла серовато-синюю обложку. От альбома пахло старой канцелярией и немножко пылью. На первой странице оказалось всего одно фото: девушка на лыжах. Не та красавица с фотопортрета, другая, а снимок значительно старше. Чувствовалось, что он сделан с радостью и любовью, в нем читалось движение и свежесть зимнего морозного утра.
        Пружинисто присев, девушка спускалась с небольшой горы. Азартная улыбка, взгляд не в объектив, а вдаль…
        Настоящая аллегория, улыбнулась Женя, не зря эта фотография открывает альбом. Юная девушка радостно и уверенно стремится во взрослую жизнь. На следующих страницах было еще несколько снимков с лыжни, потом та же девушка была сфотографирована с подругами, очевидно, возле института, но Женя не смогла опознать, какого. А вот время можно было угадать. Широкобедрые красавицы с колечками волос на щеках наводили на мысль о шестидесятых.
        А вот появляется симпатичный молодой человек. Сначала просто стоит рядом, потом обнимает девушку за талию. Очень хорошая фотография - та же пара на фоне памятника затопленным кораблям в Севастополе, это место Женя узнала без труда. Дальше серия снимков, обязательных для романтического путешествия. На пляже - на скале - в воде - под пальмой - в музее.
        Наверное, это свадебное путешествие, подумала Женя. Во времена черно-белых фотографий девушки редко катались просто так с парнями на море. Снимков со свадьбы не было, наверное, они хранились отдельно.
        А дальше радость уходила из альбома… Молодой человек исчез, исчезла и улыбка с лица девушки, уступив место морщинкам, прибавлявшимся на каждом новом снимке. Альбом пополнялся от случая к случаю, фотографиями субботников и застолий.
        Фото из роддома. Небольшая толпа вокруг юной счастливой матери. Женя еле узнала бывшую девушку, а теперь строгую женщину средних лет, на периферии снимка.
        Кем ей приходится младенец в кульке с бантом? Трудно сказать, но, похоже, строгая женщина любила этого ребенка. Женя пересмотрела альбом сначала. Так и есть. Фото с молодым человеком наклеены аккуратно, по линеечке, видно, что их старались расположить красиво. А те карточки, где она одна, сунуты небрежно, просто чтоб не выбрасывать. Но потом появляются снимки ребенка, девочки, и хозяйка альбома снова старается.
        Бедная девушка, не очень радостную ты выбрала лыжню… Сколько тебе было отмерено счастья, прежде чем ты стала одиночкой, привязавшейся к чужому ребенку?
        Женя сразу догадалась, что эта девочка - будущая красавица с фотопортрета. У нее очень рано определились черты лица, вопреки известному мнению, что красивые девочки вырастают в обычных женщин, и наоборот. Женя засмеялась и украдкой погляделась в черное зимнее окно. Она тоже мало менялась с возрастом, родилась серенькой мышкой, ею же и выросла. Но Костя полюбил ее именно такой…
        Фотографии - иероглифы памяти, их прочтет только тот, кто знает.
        Альбом не прояснил даже профессии своей хозяйки. Промелькнула одна фотография: она, в облегающем свитере с высоким воротом и в крупных бусах, стоит возле окна без занавески. Казенного вида кактус и стопка скоросшивателей на подоконнике подсказывали, что снимок сделан на службе, но род деятельности оставался неясным.
        Так же как и отношение к загадочной красавице. Понятно было только, что она не дочь хозяйки альбома. А кто? Племянница? Дочь подруги? Соседка?
        Девочка взрослела, технологии совершенствовались. На смену черно-белым пришли цветные снимки, но их стало меньше. Раньше фотолюбители проявляли и печатали у себя дома в ванной, а цветные пленки приходилось сдавать в ателье. Женя еще помнила эти ателье, она бывала там с мамой совсем малышкой.
        Не зная фактов, Женя составила такое мнение по лицам на фотографиях: хозяйка альбома - добрый человек, из тех женщин, что, не став «спутницами жизни», становятся спутницами чужих семей.
        Это редкость теперь, но Жене были известны семьи, в которых хватало такта и великодушия, чтобы одинокая сестра или тетушка не чувствовала себя одинокой.
        А вот что касается девочки… Красота подсознательно ассоциировалась у Жени с вредностью и заносчивостью, так что девочка ее заинтриговала, хотя, пожалуй, и не нравилась ей.
        Женя перевернула страницу и даже вздрогнула - такой энергичной была следующая фотография. Сделанная явно случайно, ведь такая улыбка не бывает постановочной, так же, как и льющаяся из глаз радость.
        Это было вообще очень радостное фото - яркое, светлое, в солнечных зайчиках.
        Взрослая девушка в синем пиджаке, который мог быть школьной формой, застигнута врасплох.
        Наверное, ее окликнули и сняли в ту секунду, когда она увидела фотографа и обрадовалась ему.
        Немного растрепанная, воодушевленная летним солнечным днем и ароматом сирени, ветки которой видны на заднем плане.
        Кто же был там, по ту сторону объектива, кому она улыбалась так нежно и открыто?
        Ответа на этот вопрос было уже не получить.
        А на следующей странице - свадебная фотография… Увидев ее, Женя вздрогнула: лицо жениха, стоявшего рядом с улыбающейся красавицей в белом платье, было выжжено.
        Дыра с закоптелыми краями…
        Женя поскорее перевернула страницу. Напрасно. В альбоме оставалось немного фотографий, и все они были жестоко изуродованы.
        Там, где молодого человека не удалось откромсать от снимка целиком, ему вырезали лицо, а на групповых снимках так густо закрашивали черной пастой, словно хотели уничтожить.
        Это произвело на Женю очень тягостное впечатление, и она захлопнула альбом.
        Сколько ни уничтожай снимки, прошлое не изменишь, вспомнились ей слова мужа.
        Наверное, можно только перестать его ненавидеть и принять таким, каким оно было.
        Но разве может она судить? Да, в ее жизни случилось горе, она рано потеряла мать, но люди всегда были к ней добры и не давали повода для ненависти.
        Глава 13
        Миле немедленно требовалась фотография для допуска к наркотикам. То ли старшая забыла сказать вовремя, то ли сказала, а забыла уже сама Мила.
        Пришлось одеваться. Вопросы «какого черта?» и «почему я должна тратить свое время и деньги ради того, чтобы наркоконтроль изображал бурную деятельность?» она решила не озвучивать, понимая, что ответа на них все равно нет.
        Она терпеть не могла фотографироваться, особенно на документы. Обычно выходила такая физиономия, что хоть в учебник вклеивай, на страницу болезнь Дауна или кретинизм. Оставалось только утешаться мыслями о своей нефотогеничности.
        Настроение испортилось, но, выйдя на улицу, Мила взбодрилась. Питерская грязь припорошена свежим снежком, между домами поблескивает веселенькое голубое небо, и в воздухе уже чувствуется обещание весны. А на обратном пути можно заглянуть в кофейню и посидеть над чашкой чего-нибудь дымящегося и необычного.
        В ателье не было ни души, девочка за стойкой скучала.
        - Вам на паспорт?- спросила она любезно.
        - Нет, мне на наркотики.
        Девушка оторопела.
        - Да, на наркотики. Я - рекламное лицо промедола.
        Мила засмеялась, но тут же подумала, что полным тетенькам средних лет не пристали такие глупые шутки.
        - Простите. Я врач, и мне нужна фотография на анкету для допуска к сильнодействующим веществам.
        Поправив прическу перед зеркалом и, как обычно, оставшись недовольной результатом, Мила села на стул.
        Допуск к сильнодействующим веществам, надо же! Будто у нее на работе в одном углу мешок с героином, в другом пакеты со взрывчаткой. А на самом деле в сейфе болтается единственная ампула промедола, который нынешним наркоманам абсолютно неинтересен.
        Зато наркоконтроль при деле: мы не просто так, мы врачей проверяем.
        Как же надоели все эти контролеры, облепили врачей, как пиявки! Половину времени лечишь, а половину доказываешь разным людям, что ты имеешь право это делать. Справки, формы, бумажки…
        Не так давно у одного терапевта на рабочем месте случился аппендицит. Тот весь день перемогался, ведь должно же пройти само, но его выдала походка. Мила увидела, как несчастный доктор ползет с сильным креном на правый борт, поставила диагноз и уговорила на операцию. Доктор согласился, но попросил «попозже». Мила приписала это страху, а потом подумала: может быть, он ей не доверяет? Она предложила терапевту без ложной деликатности выбрать другого хирурга, но нет, он сказал, что Мила его устраивает.
        - Почему же тогда попозже?- фыркнула она.- Зачем тянуть?
        Оказалось, терапевту необходимо сдать истории. Конец месяца, если завтра утром не сдать, они в статистику не пойдут, и все отделение останется без премии. Поэтому, пока он последние десять штук не оформит, ни о какой операции не может быть и речи!
        Как беззащитен нынешний врач перед всей этой шайкой контролеров и прокуроров! А самое страшное, что эти пиявки высасывают из врача не только энергию и желание работать, но и совесть. Ведь человек становится негодяем, когда привыкает быть виноватым.
        За этими мыслями Мила не заметила, как девушка сфотографировала ее. Наверное, поэтому снимок получился неплохой, Мила даже попросила девушку сделать еще несколько копий.
        Потом, чувствуя детскую радость прогульщицы уроков, она завернула в книжный и купила последний роман своего любимого Несбё. Правда, после этого совесть заставила Милу пройти мимо кофейни. Лимит денег на ублажение себя, любимой, был исчерпан.
        Но на работе ждала еще одна нечаянная радость. Руслан, столкнувшись с Милой в холле, замахал руками и закричал, что она может не переодеваться, дел особых нет.
        Но надо было отдать фотографии.
        В ожидании лифта Мила увидела Спасского. Он целеустремленно куда-то шел, заметив ее, притормозил. Подтянутый, свежий, на повторный сеанс психотерапии не напрашивался.
        Но Милу кольнуло недоброе предчувствие. Она уже не раз замечала странную тень, пробегавшую по его лицу. А сегодня в лице появилось что-то новое… Вроде бы та же улыбка, азартно блестят глаза, неожиданно яркие и молодые. Почему же ей тревожно?
        - Хочешь, я за тебя сегодня отдежурю?- вырвалось у нее.
        - С чего вдруг?
        - Ты устал, замотался…
        - Так я такой двадцать лет уже!- засмеялся Спасский.- Спасибо за предложение, Мила, но меня в операционной старушка ждет.
        И умчался, только халат мелькнул.
        Замешкавшись перед дверью в поисках ключей, Мила услышала звуки фортепиано и сразу поняла, что играет не Вова. Значит, это несчастная жена Руслана, которую опять привела Анна Спиридоновна. Мила была благодарна старшей Волчеткиной за давние чаепития с Колькой, отчасти заменявшие ему общение с бабушкой, но считала свой долг выплаченным - ведь без нее Руслан вряд ли достиг бы своего нынешнего положения. И теперь ей хочется после рабочего дня приходить домой, а не в великосветский салон!
        Да, Вова проявляет великодушие и такт, занимаясь с Ольгой музыкой, и за саму Ольгу Мила тоже радовалась, но почему на этом всеобщем празднике благородства страдать снова приходится ей?
        Неужели Анне Спиридоновне не догадаться, как тягостны для Милы эти визиты? При гостях нельзя заниматься домашними делами, а музыка, не всегда благозвучная, раздражает, не дает возможности отдохнуть.
        Она усмехнулась. Ругала-ругала Старшего Внука, сетовала, что он эгоист. Пожалуйста, первое же проявление его альтруизма обернулось против нее! Плохой Вова - плохо, а хороший - еще хуже. Диалектика.
        Под прикрытием бравурного пассажа Мила тихонько отперла замок и вошла в квартиру бесшумно, как ниндзя.
        Сейчас она проскользнет к себе и уляжется на кровать с новой книжкой! И пошли все к черту!
        Стоило ей войти и осторожно притворить дверь, музыка стихла. Мила замерла, даже дыхание затаила.
        Из кухни доносилось уютное позвякивание. Понятно, пока Вова с Ольгой музицируют, бабки накачиваются чайком.
        - Ах, Анна Спиридоновна, вы правы, Милочка очень приятная женщина,- донесся из кухни голос свекрови.- Но, к сожалению, немного не нашего круга. Ничего не могу сказать, она воспитанная и умная, но… есть в ней все же что-то купеческое.
        Мила представила себе улыбочку, которой старуха сопроводила аттестацию, и не стала ждать, что ответит Анна Спиридоновна. Нарочно громко хлопнула дверью.
        Что-то купеческое, значит! Да, она умеет считать деньги. А Наталья Павловна умеет только красиво паразитировать!
        Услышав хлопок двери, бабки вышли, якобы обрадовались Миле и пригласили пить чай.
        Она пошла, хоть внутри все кипело.
        Черт возьми, ведь она для Натальи Павловны не просто купчиха! Мила - это элитный сыр и прочие лакомства, это Гринберг для Вовы, это благоустроенная дача и, в конце концов, бесплатная горничная и кухарка! И если ты чувствуешь, что у тебя язык отсохнет похвалить невестку, обеспечивающую твое безмятежное существование, так помолчи! Просто помолчи.
        Навесив на лицо сахарную улыбочку, Мила решала, как поступить. Сделать вид, что она ничего не слышала? Дождаться ухода гостей и устроить скандал? Или, не дожидаясь их ухода, объявить, что купчихам чуждо искусство, поэтому они не склонны содержать всяких непонятных профессоров?
        Но этим она только подтвердит правоту Натальи Павловны.
        Что Миле действительно нравилось в этом доме - это умение всех членов семьи держать себя в руках. «Крик - признак бессилия»,- говорила свекровь. Давно, когда Мила только вошла в семью, она стала свидетельницей воспитания Валерки. Что-то он выкрикнул в сердцах, кого-то обозвал. «Я проведу грубую, даже неприличную аналогию,- сказала тогда Наталья Павловна,- чтобы ты лучше понял. Ведь бывает, тебе очень хочется в туалет, но ты же терпишь, как бы это ни было трудно. Давать волю своим эмоциям - все равно что прилюдно снять штаны и сделать кучу».
        Мила с тех пор старалась не повышать голос. Что ж, и теперь проглотить обиду?
        Она улыбнулась, пристально глядя старухе в глаза, налила чай в блюдечко, пристроила его на пальцах одной руки, как на картине Кустодиева, и с шумом втянула чай, предварительно подув на него.
        Наталья Павловна заметно смутилась и даже слегка покраснела.
        Милин день был прожит не зря!

* * *
        А на следующее утро в клинике ее встретил Руслан с черными кругами под глазами и сообщил, что ночью у Спасского случился инфаркт. Андрей пережил клиническую смерть, и непонятно, что будет с ним дальше.
        Мила почувствовала какую-то первобытную тоску. Ведь не зря она встретила его вчера у лифта, и предчувствие было не зря! Надо было насильно отправлять его домой, а не отмахиваться от интуиции, которая редко ее подводит.
        А сейчас чем она может помочь? Он лежит в реанимации на аппарате, еле держит давление, и одному богу известно, выкарабкается или нет.
        Аня, жена Спасского, вмиг отрешившаяся от всего остального мира, сидит рядом, держит его за руку, а он даже не знает, что она здесь…
        Они закурили прямо в ординаторской, даже форточку не открыли.
        - Ночью поступил очередной обормот с ножевым,- рассказывал Руслан,- Спасский с Побегаловым пошли оперировать, оказалось ранение воротной вены. Андрей выделил, начал ушивать, вдруг остановился, побледнел, пот пошел по лицу, а он же никогда не потеет, ты знаешь. Постоял, шьет дальше. Только молчит, а он же всегда болтает на операциях, чтобы атмосфера была бодрая. В общем, сестра говорит, ушил дефект, пустил кровоток и говорит: без меня живот зашейте. От стола отошел и упал.
        Мила только кивнула. Все понятно. Спасский мог отойти сразу, как только почувствовал боль. Отойти, лечь на кушетку в предоперационной, положить под язык нитроглицерин. Может быть, и инфаркт не состоялся бы, а уж клинической смерти бы точно не случилось.
        Но куда отойдешь, когда у тебя зажим на печеночных сосудах? Счет идет на минуты, чуть протянешь, и печень не включится.
        Побегалов - самый бестолковый и неумелый хирург в клинике, Спасский знал, что он не сможет продолжить операцию за него. Понимал он и то, что у него наступает инфаркт, и представлял себе, чем это может кончиться. Но не бросил больного. Завершил основной этап, превозмогая страшную боль, одну из самых страшных, которые дано испытать человеку.
        - Слава богу, анестезиолог сразу его завел,- продолжал Руслан,- затрубил и в реанимацию отправил, но что дальше будет, неизвестно…
        Весть о том, что Спасский в реанимации, быстро облетела клинику, и в ординаторскую потянулись сотрудники - спрашивали о состоянии коллеги, несли деньги, которые Руслан складывал в конверт.
        - Видишь, все возвращается,- сказал он Миле, пряча очередную купюру.- Если ты помогал людям, все к тебе вернется, когда нужно.
        А потом позвонил мужчина, представился бывшим пациентом Спасского и спросил, какая нужна помощь. Можно было только гадать, откуда он узнал так быстро…
        «Так и должно быть,- думала Мила.- А нам остается только молиться. Все мы тут атеисты, доктора и кандидаты наук, в нашем распоряжении современные медицинские технологии. И все же остается только молиться…»

* * *
        Женя шла по узкой дорожке тихого кладбища. Пока не образовались сугробы, она хотела посмотреть, все ли в порядке с маминой могилой. Свежий снег хрустел под ногами, легкий мороз пощипывал щеки. Она была одна-одинешенька в белом поле крестов и памятников.
        Сметя снег с мраморной плиты, Женя положила на нее горько пахнущие пурпурные хризантемы. Постояла немного и, закрыв оградку, медленно пошла обратно, глядя на знакомые памятники поблизости.
        Ей казалось, что со времени последнего посещения окружающий пейзаж изменился, но она не могла сообразить, в чем состояли изменения.
        Где-то рядом громко крикнула ворона. От неожиданности Женя поскользнулась, оступилась с тропинки и, споткнувшись об торчавший из снега свежий пенек, едва удержалась на ногах. Так вот почему изменился пейзаж: кто-то спилил два больных клена, чьи листья с середины лета покрывались жирными черными пятнами.
        Оглядев поцарапанный носок сапога, Женя пошла дальше, но снова остановилась. Ее внимание привлекла широкая стела розового гранита, прежде заслоненная кленами. Она ступила в снег и сделала несколько шагов, чтобы разглядеть получше. И тут же ее сердце сжалось, как в страхе перед неизведанным.
        Со стелы на нее смотрела красавица с фотопортрета.
        Женя подошла ближе. Никаких сомнений. Изображение на камне выполнено с портрета, который она нашла в диване. Точная копия - наверное, кладбищенского мастера не оставила равнодушным красота девушки. Ниже в граните были вырезаны буквы: Катенька Кречетова.
        С колотящимся сердцем Женя переступила цепь оградки и провела перчаткой по изморози гранита. Две даты: 1974-1993. Тире длиной в девятнадцать лет.
        Бедная Катенька Кречетова… Так вот почему ты не забрала дневники и вещи.
        Что с тобой случилось, почему ты ушла так рано? И что за знаки ты подаешь мне?
        Женя поняла, что должна, просто обязана раскрыть тайну, связавшую ее с красавицей, у которой теперь появилось имя.
        Выйдя на аллею, она решительно повернула направо - к дирекции кладбища.
        Больше всего на свете Женя боялась ходить в государственные учреждения. Обращаясь за любой справкой, она всегда ждала хамства и отказа, и чаще всего ожидания ее не обманывали. Однако сейчас другого пути не было. Она попыталась сформулировать вопросы, которые задаст в конторе. От волнения она не все разглядела, но ей показалось, что могила Кати Кречетовой не была запущенной. Может быть, кто-то за ней ухаживал. Может быть, в конторе есть сведения о человеке, который хоронил девушку. Хотя… прошло двадцать лет… И не исключено, что Катю хоронила бывшая хозяйка квартиры, тогда круг поиска замкнется.
        Кладбищенская контора находилась в длинном одноэтажном здании, обшитом серым сайдингом. Внутри был длинный коридор со множеством дверей, застеленный красной ковровой дорожкой. Здесь пахло сыростью и горем. В конце коридора стояла небольшая группа людей с растерянными заплаканными лицами. Мимо Жени прошел могильщик, обдав запахом перегара. Комья желтой земли с его сапог остались на ковровой дорожке. Из-за двери, за которой он скрылся, тянуло табачным дымом.
        Женя читала таблички на дверях. Одна из дверей распахнулась, вышла женщина в черном костюме с профессионально скорбным лицом.
        Женя шагнула ей навстречу:
        - Вы не могли бы подсказать… Мне нужна информация об одном захоронении.
        Женщина внимательно оглядела Женину шубу и, видимо, осталась удовлетворена.
        - Следующая дверь.
        Постучавшись, Женя зашла в указанный кабинет. За столом сидела тетка с одутловатым лицом и в меховой жилетке, листала какие-то канцелярские книги. Не поднимая глаз, она рявкнула:
        - Приема нет.
        - Извините, но мне сказали, что у вас можно получить справку… Я готова заплатить.
        При слове «заплатить» тетка подняла глаза.
        - Мне нужна информация о захоронении…- начала Женя.
        - Вы родственница?
        - Нет…
        - С какой целью интересуетесь?- Тетка сняла очки и подозрительно уставилась на Женю, прищурив бесцветные глаза.
        - Понимаете, я увидела один памятник, на нем портрет, он показался мне знакомым… Я хотела бы узнать, кто хоронил…
        - Какого года захоронение?
        Женя назвала.
        - Поезжайте в архив, адрес на доске в коридоре. Срок поиска - месяц.
        Тетка стала демонстративно перекладывать бумаги на столе.
        - А можно ускорить поиск?- осмелела Женя, ужаснувшись, что придется так долго ждать.
        - Девушка, да вы представляете, сколько у меня работы? Вы хотите, чтобы ради вашей прихоти я все бросила? Вы даже не родственница!- Тетка возмущенно покачала головой.
        Но Женя уже знала, что от нее требуется. Она быстро достала из сумочки три тысячи и положила на стол. Деньги мгновенно исчезли под ворохом бумаг.
        - Присаживайтесь,- тетка сменила гнев на милость.- Имя-фамилия захороненного? Номер участка?
        Участок был тот же, что и у Жениной мамы.
        Договорились, что Женя позвонит в контору через три дня.

* * *
        Мила привычно занималась домашними делами, а ее мысли были заняты Спасским. Что его ждет?
        Для себя она не боялась смерти, но боялась остаться немощной, никому не нужной. Наверное, и для Андрея страшнее всего - стать инвалидом, неспособным работать и кормить семью.
        Она подняла глаза к потолку. Есть там кто в небесах или нет, пожалуйста, сделай так, чтобы он выздоровел!
        Прошли времена, когда смерть воспринималась как удел стариков, естественный уход предыдущих поколений. Теперь и сама Мила - в первой шеренге, и не так важно, сколько лет придется ждать, пять или пятьдесят. Все, что можно было сделать - сделано. Это Долгосабуров может взять девочку и начать жить заново, как ни в чем не бывало, а Мила - нет. Ну, уйдет она от мужа, и что? Новую семью создать не удастся. Ни при каких обстоятельствах. И не потому, что она старая и страшная, нет. Слишком много душевных сил потрачено, и слишком много из них - зря.
        Вся ее жизнь была отравлена горечью мужского предательства. Она ведь хотела только одного - простого женского счастья. С детства зная, что нельзя получить все, Мила заранее готова была отказаться от карьеры и достатка ради счастливой семьи. Но жизнь ни разу не поставила ее перед таким выбором. Мужчины уходили, каждый раз отрывая кусок от Милиного сердца, так что теперь там, наверное, остался только грубый рубец… Ни одной свободной площадочки, чтобы прирасти, прикипеть к кому-то. Миша ей не нравится, она его не уважает, даже не дружит с ним, как со Спасским или Волчеткиным. И своим огрубевшим сердцем не чувствует, любит ли ее он. Вряд ли любит. Живут два посторонних человека, ждут конца. Вот и все женское счастье.
        Депрессия у Милы бывала двух сортов. Первая заставляла ее валяться на диване и пялиться в телевизор, а вторая, наоборот, не давала присесть, толкая на всякие нужные и не очень дела. Первая была лучше: полежав сутки с сериалом, Мила становилась так себе противна, что вскакивала с дивана, как с горячей сковородки, оставляя на нем свою депрессию, а вот второй вариант мог продолжаться бесконечно долго…
        Как все-таки успокаивают домашние хлопоты! И какую глупость сделали женщины, когда начали бороться за независимость! Вместо одного повелителя, родного мужа, посадили себе на шею еще целую банду начальников, которые имеют право указывать и требовать, а то еще, не дай бог, и домогаться. Вот и весь печальный итог женской эмансипации, вздохнула Мила, наводя идеальную стрелку на Вовиных брюках. Хотя за такие деньги профессор Гринберг мог бы обучать и мятого с ног до головы ученика!
        Заботы о семье несут в себе природный, эволюционно присущий женщине смысл. Мила вспомнила время, когда сидела с новорожденным Колькой. Она иногда тосковала по активной студенческой жизни, иногда сетовала на однообразное существование, но была спокойна. И депрессии, и тревоги, постоянные ее спутницы, если не сказать музы, в то время оставили ее. Она понимала на биологическом уровне, что живет не зря, а что еще нужно человеку?
        А потом было предательство мужа. Он бросил их с Колькой, пришлось выживать, зарабатывать, бороться за место под солнцем, и постепенно Мила, метавшаяся, как загнанная лошадь, перестала понимать, где истинный смысл, а где - ложный.
        «А если б моя мама была домохозяйкой?- думала Мила.- Если бы встречала меня из школы ласковой улыбкой, а не приходила бы в восемь вечера измученная, занятая мыслями о том, что ее карьера идет не так? Если бы воспринимала семью как главное свое предназначение, а не как обузу? А если бы я заботилась о Кольке, как должна настоящая мать? Ведь мы с ним семья, хоть и очень маленькая. Ненавижу унизительный эпитет - неполная. Да, я жила ради сына, но мне приходилось действовать и за мать, и за отца. Я даже гордилась тем, что я сильная, справляюсь за обоих родителей, а в результате у бедного ребенка не было ни папы, ни мамы… Мне невероятно повезло, что родился такой хороший парень. Просто повезло. Никакой моей заслуги тут нет».
        В кухню, где Мила устроилась с утюгом, вплыла Наталья Павловна.
        - Милочка, давайте я доделаю,- сказала она ласково,- а вы пока приготовьте нам вашего волшебного кофе, если не трудно.
        - Какой труд? Приготовить кофе - значительно проще, чем погладить целый комплект белья. И хоть убейте, не пойму, почему мой кофе кажется вам вкуснее…
        - Я вижу, вы очень переживаете из-за болезни вашего коллеги,- сказала Наталья Павловна, когда они сели пить кофе.- Но я надеюсь, что все обойдется.
        - Хочется верить.
        - Всегда грустно, когда с друзьями происходят такие вещи,- продолжала свекровь, мерно размешивая сахар.- Ведь становится страшно не только за них, но и за себя, как бы эгоистично это ни звучало. Но вы не бойтесь, Милочка.
        Сухая теплая ладонь вдруг легла на ее руку.
        Мила молчала, проникаясь грустной нежностью минуты.
        - Просто немного потерпите, а когда пойдут внуки, все начнется заново. Вторая жизнь, она будет даже интереснее первой.

* * *
        На следующее утро Спасский пришел в сознание, а его бедная жена, наоборот, едва не упала в обморок от радости и от усталости.
        Мила уложила ее в ординаторской, и Аня заснула мгновенно, едва коснувшись головой подушки.
        «А выжил бы Андрей, если бы она все эти дни не держала его за руку?» - подумала Мила. И тут же одернула себя - успокаиваться рано. О том, что опасность миновала, можно будет сказать, когда Спасский благополучно перенесет шунтирование. Да и то…
        Она поправила одеяло спящей Ане. В жизни этой любимой и любящей женщины появился еще один повод для постоянной тревоги.
        Счастливая семья для женщины - тревога и страх. Радость потом, и урывками, шепотом, когда на время этот страх удается усыпить.
        Мила заварила чай, поставила тарелку с бутербродами на стол, чтобы Ане было что перекусить, когда проснется, а сама пошла в реанимацию.
        Спасский, лежавший на громоздкой реанимационной кровати, показался ей таким маленьким и беззащитным, что у нее защемило сердце. Он осунулся, побледнел, но улыбнулся Миле, прежде чем спросить:
        - Как там мой мужик?
        Она была слишком хирургом, чтобы не понять вопроса:
        - Отлично, Андрей Петрович. Бегает уже. Просится на выписку.
        Спасский удовлетворенно откинулся на подушку:
        - Рано еще. Хотя, слушай, сколько я тут валяюсь? Может, и пора.
        - Нет, рано,- Мила не хотела напоминать Андрею, насколько он был плох.
        - А мои последние аппендициты?
        - Да нормально все.
        - Хорошее название для мемуаров. У Горького «Мои университеты», а у меня будет «Мои аппендициты». Напишу, если жив останусь.
        - Да куда ж ты денешься?
        - Мила, у меня к тебе важная просьба. Отправь Анечку домой хоть на сутки. Ей надо отдохнуть. Она совсем измучилась.
        - Хорошо, я постараюсь ее уговорить.
        Появился Натуралист, уселся на скрипнувший под ним широкий подоконник. Молчал, глядя то на Спасского, то на монитор, но от его присутствия Миле вдруг стало спокойней.
        - Я тут краем уха слышал разговоры, что вы хотите меня в Германию отправить,- тихо сказал Андрей и тяжело перевел дух.
        Слова давались ему с трудом, и Мила подумала: не лучше ли уйти?
        - Ты не волнуйся,- сказала она,- мы все организуем сами. Даже администрация обещала помочь, представляешь?
        Спасский улыбнулся:
        - Вы знаете, что нет пациентов хуже врачей, вот и хотите меня сплавить от греха подальше.
        Мила легонько погладила его по руке. Всем известно, что именно с заболевшими медиками происходят самые непредсказуемые осложнения и самые нелепые врачебные ошибки.
        - Так вот, Мила, передай всем, ни в какую Германию я не поеду.
        - Почему? Деньги мы сами соберем.
        Спасский поморщился:
        - Я своих пациентов в Германию не отправлял. Сам оперировал, как умел. А теперь моя очередь наступила. Как я лечил, так и меня вылечат.
        - Ты очень хороший врач.
        - Значит, волноваться не о чем.- Он снова попытался улыбнуться, но Мила поняла, что его силы на исходе.
        Она поднялась.
        - Та в той Германии доктора…- загадочно протянул Натуралист и вдруг пустился в воспоминания о своих студенческих годах.
        Под его тягучую южную речь Спасский быстро задремал, а Мила тихонько вышла из палаты.

* * *
        Из-за предстоящей замены проводки, на которой настаивали мастера, Интернета в квартире все еще не было, и Женя общалась с мужем в видеорежиме мобильного телефона. Изображение замирало, рассыпалось на квадратики, а тембр голоса искажался настолько, что Жене казалось, она говорит с роботом. Поэтому супруги, посмотрев друг на друга, обычно отключали видео.
        Долгосабуров часто расспрашивал Женю о ее институтских делах и между делом сообщил, что у него нет высшего образования.
        - Не может быть!- изумилась Женя.
        - Может. У меня среднее специальное, я окончил медучилище. Видишь, как мало ты обо мне знаешь.
        - Потому что ты ничего не рассказываешь! Неужели ты стеснялся признаться?
        - Нет… Просто это давно перестало иметь для меня значение.
        - Но почему ты не пошел учиться дальше?
        - Видишь ли, мама воспитывала меня одна, денег было мало, и я не хотел сидеть у нее на шее. После восьмого класса пошел в училище. Я собирался поступать в институт после армии, но не сложилось. А потом бизнес закрутился, не бросать же его ради студенческой скамьи… Ты думала, наверное, что вышла за интеллигента?
        Женя засмеялась:
        - Я вышла замуж за тебя! И люблю тебя даже без диплома!
        - Правда? А то пойду учиться!- пригрозил муж.
        - Ты где сейчас?- Женя следила за его переездами по географическому атласу, найденному в квартире.
        - В Харбине. Здесь дикий холод! А завтра полечу в Петропавловск, у меня там переговоры на несколько дней. Потом придется возвращаться.
        А однажды Женя сообщила мужу, что собирается попросить риелторшу побольше разузнать о прежних хозяевах квартиры.
        - Это еще зачем?- резко спросил он.
        Женя замешкалась с ответом, ведь она не рассказывала Косте ни о портрете, ни о памятнике.
        - Вот видишь, ты сама не знаешь. Не стоит попусту дергать занятого человека.
        - Но…
        - В Библии сказано: пусть мертвые хоронят своих мертвецов. Квартира теперь твоя, что еще надо?
        В голосе мужа звучало раздражение, и Женины глаза немедленно наполнились слезами.
        Он думает, что она из пустого любопытства сует нос в чужую жизнь. Но все равно, зачем так сердиться?
        - А может, ну ее, эту квартиру?- другим, уже нормальным тоном вдруг сказал Константин.- Давай купим дом? Большой-пребольшой! И всех твоих в него заберем. И будет у нас идиллия!
        - Скажи еще - пастораль! У моих есть свой дом, своя жизнь.
        - Хорошо, будем в нем одни жить!
        - Нет, Костя, я полюбила эту квартиру и уже сделала ее нашим домом… Здесь я чувствую тебя рядом, даже когда ты на другом краю земли…
        - Ты права,- глухо сказал Долгосабуров.- Наверное, это необходимо. Есть вещи, от которых не уйти. Но, пожалуйста, не копайся в прошлом.
        - Хорошо, не буду!
        Положив трубку, Женя подумала, что это обещание, данное мужу, освобождает ее от обязанности раскрывать тайну Кати Кречетовой - обязанности, которую она чувствовала перед умершей двадцать лет назад красавицей. Больше она ничего предпринимать не будет. Только позвонит в дирекцию кладбища - три дня уже прошли. Скорее всего, ничего нового она не узнает. Хозяйка квартиры умерла, надолго пережив Катю, последние страницы ее альбома остались пусты. Наверное, так же пусты были и ее последние годы. Не было больше людей, чьи фотографии она хотела бы вклеить в альбом, значит, некому и забрать его. Никого не осталось.
        Нужно сжечь альбом, вот и все. Наступит весна, растает снег, и они с Костей поедут гулять в парк, к Главе. Женя соберет ветки, нападавшие с деревьев за зиму, и разожжет костер. Пламя, почти невидимое в свете весеннего дня, нежно лизнет переплет, страницы сморщатся, почернеют, пламя перелистает их в последний раз, и эти давно прожитые мгновения, эта любовь, эти надежды и несбывшиеся мечты тонким дымком устремятся в небо…
        А в дирекцию Женя позвонит, просто чтобы довести начатое дело до конца. И чтобы конторская тетка не думала о ней как о богатой бездельнице, которая без толку разбрасывается деньгами направо и налево.
        Она решительно набрала номер.
        - Никакая Екатерина Кречетова на кладбище не захоронена,- сообщила тетка. И, хмыкнув, добавила: - Вы что-то перепутали, девушка.
        - Как не захоронена? Я своими глазами видела памятник…
        - Не знаю, что вы видели. В архиве проверили все захоронения с девяносто второго по девяносто четвертый. Есть официальная справка, она передо мной лежит.
        Жене стало жутковато.
        - У вас, наверное, ошибка в документах…
        - Ошибка!- фыркнула тетка.- Знаете, как нас проверяют? Если б знали, не говорили бы глупости!
        - Пусть так.- Женя пыталась собраться с мыслями.- Но ведь должно быть какое-то объяснение. Это же очень странно…
        - В девяностые много чего было странного. Правда, чаще встречались покойники без могил, чем наоборот.
        - Но что же мне делать?- в отчаянии спросила Женя.
        - Выкиньте из головы,- посоветовала тетка.- А если уж совсем неймется, обратитесь в нашу мастерскую. Если памятник нестандартный, может, кто из старых мастеров вспомнит. А я вам ничем не могу помочь.
        В трубке раздались короткие гудки. Но едва Женя положила ее на рычаг, как телефон зазвонил снова. Ее сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Переждав несколько звонков, чтобы успокоиться, она услышала голос Волчеткина. По поручению Анны Спиридоновны Руслан приглашал ее на вечернее чаепитие с домашними пирогами.

* * *
        В назначенный час Женя, тщательно продумавшая свой туалет - классические черные брючки, кремовая блуза и короткий жакет,- звонила в квартиру Волчеткиных.
        Дверь открыла Анна Спиридоновна, Руслан задерживался в клинике.
        Пожилая женщина стала показывать Жене квартиру. Чувствовалось, что здесь прожило несколько поколений одной семьи. Женя не смогла бы объяснить, почему понятно, что эта тяжелая старинная мебель не куплена в антикварном магазине, а стоит здесь с тех пор, как ее изготовили. Женю покорило огромное количество книг, которые были везде, в шкафах, на этажерке, на полках, даже на подоконнике. Было видно, что тут любили книги и работали с ними, одинаково уважая Большую Советскую Энциклопедию в помпезном переплете и невзрачную медицинскую брошюрку.
        Увидев в ее глазах интерес, Анна Спиридоновна показала Жене прекрасную библиотеку романов, причем выяснилось, что обе предпочитают английскую классику.
        Потом разговор коснулся Жениного ремонта.
        - Я немного помню прежнюю хозяйку вашей квартиры,- сказала Анна Спиридоновна, и Женя сразу навострила уши.- Она работала в институте экспериментальной медицины. По-соседски мы с ней не общались, только здоровались, она была довольно нелюдимой. А в институте у нее была репутация странной женщины. Будучи научным работником, она увлекалась разными потусторонними явлениями, чуть ли не вуду, представляете?
        Женя ощутила неприятный холодок в животе.
        - Вы помните, как ее звали?
        - Ее звали довольно нелепо: Муза Васильевна. Возможно, это странное имя наложило отпечаток на всю ее судьбу…
        Вот и второй призрак Жениной квартиры обрел свое имя.
        - Соседи говорили, что она потеряла всех своих близких,- продолжала Анна Спиридоновна.- Сначала мужа, потом племянницу, которую она очень любила. Девушка трагически погибла…
        - Как это произошло?- быстро спросила Женя.
        - Не знаю,- пожилая женщина покачала головой.- Говорили, что там была какая-то темная история, вроде бы связанная с мужем этой девушки… А ее мать, старшая сестра Музы, обвиняла в гибели дочери Музу. Но я не думаю, что Муза была виновна в чем-то серьезном. А потом старшая сестра умерла, начались разбирательства с родственниками из-за наследства… Больше я ничего не знаю, так, одни слухи… Да и вам, Женечка, зачем все эти дела давно минувших дней? Живите своей жизнью.
        Уже третий человек советовал ей не лезть в прошлое! Сначала собственный муж, потом тетка из конторы кладбища, а теперь вот и Анна Спиридоновна…
        - В квартире сохранились архивы, фотоальбомы,- сказала Женя.- Может быть, они кому-то нужны?
        - Вряд ли. Были бы нужны, этот человек давно бы уже нашелся… Да где же Руслан? Так и пироги мои остынут.
        В гостиную вошла Ольга и остановилась, смутившись при виде Жени. В глазах Анны Спиридоновны на мгновение появилась смертельная усталость, но когда она обратилась к больной невестке, голос был веселым, ласковым:
        - Проходи, Олечка, посиди с нами. Скоро будем пить чай. Ты хочешь чаю?
        - Хочу.
        Раньше Женя не слышала Ольгиного голоса и удивилась тому, какой он тихий, совсем детский. Голос несчастного ребенка.
        Она подавила тяжелый вздох. Анна Спиридоновна превратилась в сиделку при больной невестке, и в этом теперь вся ее жизнь. Руслан хоть на работу ходит, а его матери куда деваться?
        Ольга сидела, бросая на Женю быстрые изучающие взгляды. На ее лице было написано ожидание, какое бывает только у детей.
        Женя чувствовала себя неловко, не зная, как поддержать разговор.
        К счастью, вскоре приехал Руслан. Он долго и шумно мыл руки в ванной, крича через открытую дверь, какой он негодяй, что опоздал к чаю.
        - Зато я принес хорошие новости,- сообщил он, усаживаясь за стол.- Спасский пришел в сознание.
        - Правда?- обрадовалась Женя.
        За время своей короткой карьеры санитарки она успела оценить и доброту Андрея Петровича, и его сострадание к больным. Об инфаркте она узнала от Милы и сразу предложила деньги. Но Мила сказала: потом, пока все есть.
        - Правда. И это замечательно. Андрей пережил клиническую смерть, и мы боялись, что начнутся необратимые изменения в коре.
        - Ты забываешь, что не все присутствующие - доктора,- строго заметила Анна Спиридоновна, нарезая пироги.
        Питавшаяся в последнее время кое-как, Женя разглядела, что один пирог с капустой, а второй с яблоками. От восхитительного запаха у нее закружилась голова.
        - Конечно, Спасский пока очень слаб. Но операция уже назначена. Надеюсь, все будет нормально,- Волчеткин суеверно постучал по столу.
        - У нас отличные кардиохирурги,- сказала Анна Спиридоновна.- Я читала, что по кардиохирургии у нас результаты примерно такие же, как в Германии.
        Волчеткин засмеялся:
        - Андрей Петрович - врач, на него законы статистики не действуют.
        - Да и медицина не точная наука,- улыбнулась его мать.
        - Это точно, простите за каламбур. В медицине достоверно и правдиво лишь одно: после oleum ricini[16 - Касторовое масло (лат.).] бывает жидкое кое-что,- продекламировал Руслан.
        - Как не стыдно!- с шутливой угрозой прикрикнула Анна Спиридоновна.
        - Женя работала у нас санитаркой, мама.
        - Тогда другое дело. Женя, еще пирога?
        - Спасибо! Необыкновенно вкусно.
        Женя с аппетитом ела. Ольга, отпив чаю, черенком ложки обводила цветы на скатерти. Вроде она здесь, за столом, а вроде и нет ее. Жене стало неуютно, и она решила при первой же возможности уйти. Наверное, многие перестали ходить в дом после того, как Ольга заболела. Интересно, а как будет, когда вернется Костя? Станут ли они дружить домами? Мужчины должны понравиться друг другу, но сможет ли Костя забыть ее глупое признание, что она была влюблена в Руслана Романовича? Или она слишком много значения придает своей персоне? Ее мужу есть о чем думать и кроме ее детских влюбленностей.
        - Какие у вас планы, Женя?- поинтересовалась Анна Спиридоновна.- Будете работать или посвятите себя дому?
        - Мы пока не говорили об этом с мужем.
        - А вы сами-то что думаете?- старшая Волчеткина коснулась ее руки.- Вот я, будь у меня возможность прожить заново, непременно стала бы домохозяйкой.
        Ее сын фыркнул:
        - Я был рожден для жизни мирной, для деревенской тишины. Это не про тебя, мама!
        - Откуда ты знаешь? Просто у меня не было выбора. Точнее, был…- Анна Спиридоновна мечтательно улыбнулась и повернулась к Жене.- Нас с мужем после института распределили в Кировскую область, в участковую больницу. Места не сказать глухие, но такие… природные. Муж хирургом, я терапевтом. Хорошие были годы, трудные, но радостные. Признаться, Женя, в институте я средне училась, любовные дела занимали меня больше, чем наука, а вот работать врачом мне понравилось. Народ медиков уважал…
        - Да неужели?- перебил Руслан, явно на что-то намекая.
        - Конечно, уважал!- подтвердила Анна Спиридоновна.- Отдельные эпизоды не в счет.
        - Знаете, Женя, однажды благодарный народ запер моего будущего отца в больничке с целью убийства.
        - Какой ужас!
        - Вы учтите, Женя, времена были совсем другие,- вступила пожилая женщина.- Середина шестидесятых, врач был не жалким прислужником страховых компаний, а большим человеком. И спрос с него был соответственный. Так вот, однажды мой муж оперировал старушку с перитонитом, а она взяла и померла. Родственники у нее были серьезные мужики, и пьяные вдобавок, взяли ружья, там в каждом доме по двустволке было, и пошли врача убивать. Муж заперся, а те ждут, осаду не снимают. Что делать? Взял он бабкины кишки, те, что отрезал, выскочил на крыльцо, сунул мужикам под нос и заорал: «Разве с такими живут?» Пока мужики очухивались, он убежал.
        Анна Спиридоновна и Руслан засмеялись, а Женя чуть не подавилась пирогом.
        - Простите, Женечка, запейте скорее!- захлопотала Волчеткина.- Все же врачебный юмор - для внутреннего пользования. Это просто иллюстрация, какая у нас была жизнь интересная. Рисковая, бодрая! Ух! Когда мы вернулись в Ленинград, я первое время очень по ней скучала. А потом понеслось. Кафедра, одна диссертация, другая… Ребенок с няней, она же - домработница. Муж привык, что мы с ним плечом к плечу, два врача, и никогда не требовал от меня семейного уюта. Иногда я жалею об этом.
        Руслан быстро обнял мать и сразу отстранился.
        - Не жалей, мама,- сказал он серьезно.- У меня было хорошее детство. Мне очень нравилось, что у меня такие родители. И я бесконечно благодарен тебе, что ты оставила работу, когда это действительно стало необходимо.
        Женя взглянула на Ольгу. Та по-прежнему сидела тихо, как воспитанный ребенок.
        …Вернувшись домой, Женя хотела позвонить мужу, но, вспомнив о разнице во времени, передумала. Она предполагала, что Костя не рассердится, если она разбудит его неурочным звонком, но не хотела проверять это на практике. Ничего, у нее есть еще один испытанный друг и утешитель - книга. В обществе Дэвида Копперфильда[17 - Герой одноименного романа Ч. Диккенса.] или Бекки Шарп[18 - Героиня романа У. Теккерея «Ярмарка тщеславия».] Женя никогда не чувствовала себя одиноко.
        Но в этот вечер ей не читалось. Она перебирала в памяти все, что узнала от Анны Спиридоновны, и пыталась выстроить логическую цепочку.
        Мать Кати Кречетовой обвиняла в гибели дочери свою сестру, бывшую хозяйку Жениной квартиры. Но от чего бы ни умерла несчастная красавица, скорее всего, Муза Васильевна могла быть виновата только косвенно. Что заставило убитую горем мать говорить о вине сестры? Возможно, ей было слишком тяжело принять, что произошел трагический случай, вот она и стала искать виноватого…
        С другой стороны, Муза Васильевна увлекалась «потусторонним». «Даже оккультными обрядами интересовалась»,- сказала Волчеткина. Женя поежилась в кровати.
        Ах, если бы знать, что произошло с Катей Кречетовой на самом деле!
        Женя уже понимала, что поедет в мастерскую кладбища и попробует разыскать мастера, изготовившего памятник. Да, она нарушит обещание, данное мужу, но это уже точно будет в последний раз!
        …Она проснулась внезапно, резко, как от толчка. Во рту пересохло, сердце колотилось, как сумасшедшее. Кто я, что делаю здесь? Нужно бежать, спасаться!
        Каждый человек переживал такие тревожные пробуждения, и Женя тоже, особенно в детстве.
        Она села в постели, прислушалась. Старый дом будто вздыхал, охал, будто хотел ей что-то рассказать, хотя Женя понимала: это всего лишь обычные звуки обычной жизни. Кто-то ходит, кто-то пьет чай, где-то работает стиральная машина.
        Но сон как рукой сняло. Женя встала, накинула плед и отправилась в кухню, собираясь попить чаю, а потом заняться дипломом.
        Она устроилась на подоконнике, болтая пакетиком в кружке и глядя на ночной город. В свете луны он казался пыльным от выпавшего недавно снега. Будто чулан, где сто лет никого не было. Свет Женя не зажигала, поэтому ясно видела и запоздалого прохожего, и небольшую стаю собак, деловито бегущую к ближайшей помойке.
        Ощущение тревоги все не проходило… И вдруг она услышала тихий звук шагов, доносящийся будто с галереи. Там никого не могло быть, но шаги слышались отчетливо. Потом раздался скрип деревянных перил. Женя бросилась к выключателю. Голая лампочка, свисавшая на куске провода, ярко осветила кухню. Кроме Жени, здесь никого не было.
        На всякий случай она поднялась на галерею, походила и даже попрыгала. Звуки были другими, не такими, как ей послышалось, зато она обнаружила то, чего не замечала раньше. Небольшой участок деревянных перил галереи и поручень над ними были заменены. Причем давно, когда еще не было современных материалов.
        Подумав немного, Женя набрала мужа. Если момент неподходящий, он просто не возьмет трубку. А если возьмет, то посмеется над ее впечатлительностью, и все страхи сразу испарятся.
        Но Долгосабуров, выслушав ее сбивчивый рассказ, потребовал, чтобы она немедленно уезжала в гостиницу.
        - Костя, но ведь у нас три часа ночи!
        - Какая разница? Вызывай шофера!
        Несмотря на свою тревогу, Женя не могла не улыбнуться: слово «шофер» ее муж произносил с ударением на первый слог и утверждал, что именно так правильно. А Женя, будущий филолог, должна это знать и бороться за чистоту языка. Филологи ни за что не борются, возражала она, они только фиксируют и изучают происходящие в языке изменения. Ее раздражали жеманные плакатики в метро: «Давайте говорить как петербуржцы». Почему туляк или киевлянин должен говорить как петербуржец? Речь человека - такая же часть его индивидуальности, как лицо и тембр голоса. Одна Женина преподавательница выговаривала «л» как «в», и этот недостаток странным образом подчеркивал ее элегантность и быстрый ум.
        - Костя, неприлично срывать человека с постели из-за глупых страхов!
        - Ничего, не переутомится!
        - А что люди подумают, если я припрусь в отель среди ночи?
        - Плевать, что они подумают!
        Женя уже жалела о своем звонке - ехать в гостиницу ей не хотелось. Да и страхи уже прошли.
        - Ты сейчас в каком городе?- задала она свой обычный вопрос, чтобы выиграть время.
        - В Петропавловске.
        - А давай я к тебе прилечу?- нерешительно предложила она.- Я так соскучилась!
        Долгосабуров помолчал, наверное, что-то обдумывая.
        - Что ж, прекрасная мысль. Я собирался послезавтра возвращаться к моим китайцам, но, пожалуй, смогу задержаться на пару дней.
        - Ура!- закричала Женя.
        - Раз так, я заказываю тебе билеты. Меньше чем через сутки мы уже обнимемся, мое счастье!
        Он отключился, а Женя едва не запела от радости. Скоро они увидятся! Она так истосковалась по его рукам, по сухим и жарким поцелуям, по близости любимого тела. И как же хочется, просто до озноба, вдохнуть его запах, потереться щекой об его твердую и колючую, как наждачная бумага, щеку.
        Зажигая везде свет, Женя побежала в комнату с эркером - собираться и укладывать сумку. Костя сказал - на ближайший рейс, может быть, ей уже нужно спешить.
        В комнате с роялем она поняла, отчего так внезапно и тревожно проснулась. Ее разбудил упавший с рояля портрет Катеньки Кречетовой.
        Стекло не разбилось. Женя аккуратно вернула портрет на место.
        Глава 14
        Искушенные пассажиры ночного рейса спали, а Женя прилипла к иллюминатору, глядя в темноту. Она не знала, над какими городами пролетает самолет. Время от времени внизу появлялись россыпи огней, то большие, яркие, а то совсем маленькие горстки.
        А потом они влетели в рассвет. Ночь осталась позади синей стеной, а солнце перечеркнуло небо яркой золотой полосой.
        Внизу было Охотское море, покрытое легкими рваными облачками, Женя хотела увидеть корабли, но не разглядела.
        Теперь небо было светло-голубое, умытое, чистое, будто только что созданное, а потом впереди и внизу внезапно появились горы, тоже умытые, белоснежные. Одни горы были ровными, приглаженными, а другие - острыми, словно чьи-то пальцы собирали их в щепотки и сминали. У Жени дух перехватило от этой божественной красоты. Самолет пролетел мимо высокого пика, в снегах которого отражалось небо, и ей подумалось, что именно здесь живут суровые северные боги.
        Самолет лег на крыло, резко развернулся, и она увидела край Тихого океана. Горы ложились в него. Поверхность воды была покрыта плотным, узорчатым, будто сахарным снегом, и Женя испугалась, что они падают в океан, но тут вдалеке показались маленькие фигурки людей, энергично махавшие самолету, из ниоткуда появилась земля, и самолет благополучно сел.
        Костя встретил ее у трапа, такой родной, такой радостный… Переполненная впечатлениями полета, она безвольно повисла у него на руках.
        После бессонной ночи Женя долго спала, крепко и легко, как в детстве. Просыпалась бодрой, видела рядом мужа, обнимала, целовала его и снова проваливалась в сон.
        А на следующее утро явился Костин партнер по бизнесу и потащил их кататься на горных лыжах. Женя боялась лыж, стеснялась нового знакомого, но по дороге тот так заразительно смеялся, что постепенно ее смущение испарилось.
        Ей ужасно понравилось кататься на подъемнике, а еще смотреть, как бесшабашно ее муж покоряет сложные склоны. А потом Костин партнер несколько раз спустил ее с горы - так бережно, будто Женя была редкой китайской вазой.
        Раньше ей приходилось видеть репродукции акварелей восточных художников. Пейзажи на них казались Жене нереальными, а теперь оказалось, что зимние горы так и выглядят: белый склон, прозрачная тень голых ветвей и румяный край заката.
        А вечером, когда они вернулись в город, в одночасье все изменилось. Небо исчезло, вместо него возникла темная белая мгла, и ничего не стало видно, кроме поземки. Воздух плотным потоком проносился мимо Жени, не позволяя дышать, и она испугалась. Но Костя закрыл ее и отвоевал у ветра небольшой клочок воздуха.
        В гостинице они залезли под одеяло и слушали, как жутко воет ветер за окном. И каждой клеточкой своего тела Женя чувствовала, что она не одна и никогда больше не будет одинокой.
        Метель засыпала город снегом и утихла.
        В последний день они поехали на горячие источники. Это было очень странно - горячий бассейн среди высоченных сугробов. Женя плавала, а на лицо ей медленно опускались снежинки…
        Как ей не хотелось расставаться с Костей! Но дела требовали его присутствия в Китае, а у Жени так и не было заграничного паспорта.
        Три дня пролетели, как три мгновения.
        И только когда самолет приземлился в Пулково, она сообразила, что так и не рассказала Косте о призраке Кати Кречетовой. А он ни разу не спросил ее о квартире. Будто нет никакой квартиры и Женя не вьет семейное гнездышко! Неужели он забыл обо всем, кроме любви? Это не похоже на ее мужа…
        Как бы то ни было, ей бояться нечего. А любая странность рано или поздно объяснится.

* * *
        Войдя в квартиру, она обрадовалась всему, даже стенам. Костя тоже полюбит их, дайте только срок. Просто он слишком долго был одиноким и не верит, что хрупкая маленькая Женя способна устроить дома тот же комфорт, к которому он привык в гостинице. Но он ошибается!
        Правда, открыв холодильник и увидев одинокую пластиковую баночку с остатками йогурта, она подумала, что, возможно, не так уж он и ошибается. Надо было купить еды по дороге, а она не сообразила. Придется идти в ближайший магазин. Можно было вернуть водителя и сгонять в какой-нибудь пафосный гипермаркет, но Женя решила не создавать лишних трудностей.
        Потом, выпив чаю и перекусив хлебом и сыром, она набрала мужа.
        - Женюта…- По голосу она поняла, что он спал.- Хорошо, что ты позвонила…
        - Я тебя разбудила, извини.
        - Я люблю, когда ты звонишь.- Он сладко зевнул.- Соскучился, просто ужас! Как хорошо было в Петропавловске, а здесь без тебя такая тоска.
        - Возвращайся скорее.
        - Милая, если все сложится, из Харбина я сразу прилечу к тебе. Хочу здесь уложиться в две недели.
        Женя даже подпрыгнула от радости.
        - Слушай, а ты на меня не сердишься из-за квартиры?- спохватилась она.- Ты даже не спросил, как идет ремонт.
        Долгосабуров молчал, Женя даже подумала, что пропала связь.
        - Костя, ау, ты меня слышишь?
        - Слышу, милая. Нет, не сержусь. Я знаю, что ты все делаешь правильно. И даже если мне что-то не нравится, это не значит, что я могу тебя остановить.
        - Ты только скажи, и я остановлюсь сама!
        - Нет. Я убежден, что все идет правильно. Моя жизнь в твоих руках.
        - А моя - в твоих.
        - Не говори так. Мало ли что может случиться…
        Он засмеялся, но Жене в его смехе послышалась горечь.
        - Да что может случиться, Костя?
        - Ну… Только я за порог, как к вам, мадам, стали заглядывать интересные соседи, в которых вы были когда-то влюблены!
        - Костя!- Женя жарко покраснела.- Я же сама тебе об этом рассказала!
        Как хорошо, что они говорят не в видеорежиме.
        - Правда? Не помню!- смеялся муж.- Неужели ты думала, что я уеду и оставлю свое сокровище без присмотра?
        - Без какого присмотра?- растерялась Женя.
        - Без профессионального,- серьезно ответил он.- Что, испугалась? Не бойся, я тебе верю. Просто знай, что моя служба безопасности охраняет тебя.
        - Но, Костя, я не хочу быть ни объектом охраны, ни объектом наблюдения! Это… это очень противно!
        - Прости, дорогая, иначе никак. Я должен был предупредить тебя сразу, но побоялся, что тогда ты вообще перестанешь выходить из дома, чтобы не доставлять охране неудобств. Ну не сердись, пожалуйста! Не сердишься?
        - Не сержусь,- буркнула Женя после паузы.
        Ведь Костя заботится только об ее благополучии!
        - Вот и умница!- засмеялся он.- А то ведь я мог навтыкать везде камер и следить за тобой в режиме онлайн! Но не сделал этого. Цени!
        - Ценю,- мрачно согласилась она.

* * *
        Михаил Васильевич с одухотворенным видом перебирал бумаги на рабочем столе. Очевидно, в его голове, как нарыв, зрел очередной приказ по санэпидрежиму.
        - Сегодня я буду поздно,- предупредила Мила,- поеду к детям Андрея. Отвезу деньги и сварю им что-нибудь. С ними была Анина сестра, но вчера она уехала, а я сомневаюсь, что парни станут себе готовить.
        - Давай вместе съездим.
        - Хорошо,- улыбнулась она.
        - А может, заберем пока детей к себе?- неожиданно предложил ее муж.- Андрей с Аней еще не скоро вернутся.
        - Не стоит, пожалуй. Старший уже взрослый. Решит еще, что мы ему не доверяем, и обидится.
        - Может, ты и права. Но у нас им было бы веселее, Вова с Валерой их бы развлекали. И Ане спокойнее. Дети под присмотром - одной тревогой меньше.
        Мила задумалась. Колька жил самостоятельно с семнадцати лет, и не под негласным надзором предков, а в чужой стране, полагаясь только на себя. Он даже злился, когда она посылала ему деньги. Мила, конечно, адски тревожилась, но и гордилась сыном.
        - Давай пригласим, но пусть они сами решают.
        - В любом случае никто нам не помешает взять их в выходные на дачу. Устроим пикничок.
        «Пикничок?- ужаснулась Мила.- Провести уик-энд замороженной, как говядина из Аргентины? Суровая перспектива!»
        Михаил уже вешал халат в шкаф. Ее муж невзрачный, тихий. Но родной и рядом. И живой.
        - Миша, а ты не хочешь со мной развестись?- вдруг спросила она.
        - Ты с ума сошла?
        - Ты мною недоволен, мы ссоримся все время.
        Он весело отмахнулся:
        - Какое все время, ты что, солнышко? Да и вообще… Разве это важно, ссоримся мы или нет?
        - Конечно, важно! Зачем тебе сварливая жена? Разойдемся. Такую тетеньку, как я, ты всегда сможешь себе найти.
        Он засмеялся:
        - Мне не нужна такая, как ты. Мне нужна ты.
        - Но…
        - Я люблю тебя, солнышко, ты моя жена, и все тут.
        - Разве…
        Мила хотела сказать «Разве в нашем возрасте еще можно любить?», но прикусила язык.
        Он подошел и крепко обнял ее. Мила склонила голову к его плечу, почувствовала тепло и силу его рук. И словно лопнула защитная пленка, и понимание простых вещей затопило душу. В одну секунду все стало так ясно, что Мила удивилась, как она не знала этого раньше.
        Милина мама говорила, что семья - это зона, свободная от справедливости. Ироничный тон показывал Миле, что это плохо. А теперь она вдруг сообразила, что это хорошо.
        Любовь и забота важнее всего. Нужно просто делать, что необходимо, вот и все. При чем тут справедливость?
        Возможно, это не любовь. Но они с Мишей будут держаться вместе, и он никогда не предаст ее. Казалось бы, не так много. Но это все, что нужно.
        - Поехали.- Она нехотя высвободилась из его объятий.- У нас полно дел.
        Сидя в машине, она улыбалась. Невозможно измениться в одночасье. Ее не посетило откровение или просветление. Неведомые горизонты не открылись, и после краткого мига душевного подъема она так же будет жалеть деньги и беситься из-за ненужных покупок. Но, по крайней мере, будет знать, что не права. А еще будет знать, что муж примет ее такой, какая есть.
        Вдруг вспомнилось, как они смотрели по телевизору фильм, и в рекламном блоке присутствовало средство от целлюлита. Мила, конечно, не верила в эти штучки, но вдруг подумала, а не купить ли? И сказала об этом вслух. «Зачем тебе, солнышко?- удивился Миша.- У тебя же нет целлюлита!» И, глядя в его бесхитростную физиономию, Мила, у которой апельсиновых корок хватило бы на целую рощу цитрусовых, поняла: она действительно нравится ему. Ему приятно быть с ней, пусть она и далека от идеала женской красоты.
        Потом она вспомнила, как он заботился о ней в тот единственный день, когда она позволила себе заболеть. Прошлой зимой температура за окном резко упала, а у Милы, наоборот, резко поднялась. Как всегда в таких случаях, она отдежурила в клинике, но, вернувшись домой, легла на диван, чувствуя себя позорным дезертиром. И Миша выхватил эстафету из ее слабеющих рук, погладил белье, приготовил ужин.
        У больного человека иногда возникает острое желание съесть или выпить что-то особенное. Вот и Миле вдруг дико захотелось воды «Перье». Она сообщила об этом мужу не как о желании, а как о научном наблюдении, мол, придет же в больную голову блажь. А он сразу рванул в магазин. Как в рассказе О’Генри, обегал полгорода, нашел и принес.
        Почему хорошее вспоминаешь, когда хорошо, а плохое - когда плохо? Почему не наоборот? Почему такие моменты не приходят в голову во время ссоры?
        Для ее мужа самое главное - семья. Именно семья en masse[19 - В целом (англ.).]. Ее бесило его потакание Внукам, его раздражала ее прижимистость. Почему они не поговорили об этом откровенно? Ха-ха! Есть вещи, до которых нужно дойти самому.
        А деньги… Они слишком долго были ее единственным другом, единственной опорой. Ни на что другое одинокая Мила рассчитывать в случае чего не могла. Но все изменилось, у нее уже два года большая семья, а она все живет, словно волк-одиночка.
        - Я тебя, наверное, ужасно раздражаю иногда?- Она стиснула его коленку.
        Он улыбнулся, не отрывая взгляда от дороги:
        - Нет, солнышко.
        - А ты меня иногда просто бесишь!- призналась Мила.
        Пользуясь остановкой на светофоре, муж повернулся к ней и засмеялся:
        - Это хорошо, солнышко. Главное, я тебе не безразличен.
        Мила прыснула, совсем как в детстве. А в Мишиной улыбке вдруг проявился тот самый хулиганистый ребенок, о котором рассказывала Наталья Павловна. Оказывается, он никуда не делся.

* * *
        Отделка дальних комнат была закончена. Жене оставалось только удивляться, как это мастера, не советуясь и почти не разговаривая с ней, сделали все именно так, как она хотела. Но пока она не спешила переселяться из своей любимой комнаты с эркером. Наступила тяжелая часть ремонта: замена труб и электричества. Женя мужественно терпела и шум, и пыль. Она проводила время в институте, в библиотеке, навещала Наталью Павловну, но ночевать возвращалась домой.
        Всего одни сутки, когда проходила заливка пола и замена сантехники, Женя провела у Натальи Павловны, и то чувствовала себя дезертиром. Едва дождавшись контрольного времени, она полетела в свою ненаглядную квартиру: ей не терпелось увидеть, как изменилось «гнездышко».
        Новшества привели ее в такой восторг, что она чуть не расцеловала угрюмого прораба. Идеально ровный пол, сверкающая сантехника - о чем еще можно мечтать? Скорее бы приехал Костя и увидел все это великолепие!
        - Что делать с кладовкой на кухне?- спросил прораб.- Там много личных бумаг…
        - Они остались от прежних хозяев, выбросить рука не поднимается,- призналась Женя.- Пусть пока все остается как есть.
        - Если хотите, можем зашить кладовку. Так иногда делают.
        Жить с замурованными в стене документами!- ужаснулась Женя. Как в рассказе Эдгара По «Черный кот».
        - А можно отремонтировать и консервы в ней хранить. Это ниша в наружной стене, в ней прохладно.
        - Хорошо,- согласилась Женя и перенесла все бумаги обратно в комнату с эркером.
        Вечером заехал Михаил Васильевич, привез несколько банок домашних консервов, которые Мила заготовила летом в невероятном количестве. К малиновому варенью Женя осталась равнодушной, а банка с огурцами и патиссонами вдруг обрела в ее глазах неожиданную привлекательность.
        Представив, как она достает и надкусывает хрустящий огурчик, Женя сглотнула слюну. Симптом просто хрестоматийный… А если вспомнить, что сегодня утром ее подташнивало, то не отправиться ли в аптеку за тестом?
        Михаил Васильевич пошел смотреть отремонтированные комнаты, а Женя погрузилась в вычисления. Может быть, огурцов она хочет просто потому, что голодна, а тошнило ее из-за строительной пыли?
        Когда Михаил Васильевич вернулся, они еще поговорили о чем-то, но Женины мысли витали вдалеке от предмета разговора. Она осознала это, только когда услышала, что Спасский уезжает в кардиологический санаторий. Отличная новость!
        Оставшись одна, Женя беспокойно заходила по квартире, приложив ладонь к своему плоскому животу. Потом спохватилась и, накинув шубку, побежала в ближайшую аптеку.
        А еще через полчаса две полоски сообщили, что ее подозрения верны.
        Переполненная новыми, невероятными и непонятными пока, но очень счастливыми ощущениями, она схватилась за телефон. Костя не ответил на вызов, но через несколько минут от него пришла эсэмэска: «Занят, целую, люблю».
        Женя почувствовала обиду. Она походила по квартире, еще раз осмотрела обновленную ванную… И вдруг подумала, что все к лучшему. Ведь сказав о своей беременности по телефону, она не смогла бы увидеть счастливого выражения Костиного лица… а он не смог бы заключить ее в по-новому бережные объятия.
        Да, это правильно, что она не дозвонилась. Спешить некуда. Она дождется Костиного возвращения, и лишь тогда…
        Она погрузилась в счастливые раздумья. Что лучше: весело ошарашить Костю сразу при встрече в аэропорту? Или еле слышно прошептать заветные слова, когда они вдвоем войдут в незнакомую Косте квартиру, превращенную Женей в их семейное гнездышко? Каждый из вариантов имел свои плюсы…
        Женя склонялась ко второму.
        …С вещами, перетащенными обратно из кладовки в комнату с эркером, нужно было что-то делать. Она обошла квартиру в поисках нового пристанища для архива, но в отремонтированной части квартиры его не нашла.
        На полу ее любимой комнаты опять лежала большая стопка книг, папок, альбомов… Сверху - знакомая записная книжка, точнее дневник, с рассуждениями о трауре. Тогда Женя сразу закрыла его, но вдруг именно в нем найдутся координаты людей, которым можно передать архив?
        Она пролистала страницы более внимательно - судя по почерку, книжка принадлежала немолодой женщине. Лаконичные записи без чисел… Размышления о похоронах, о трауре, на которых книжка открылась в прошлый раз, были связаны, как теперь понимала Женя, с загадочной смертью Катеньки Кречетовой.
        Держа эту книжку в руках впервые, Женя еще не знала этого имени…
        Теперь, чувствуя себя почти Шерлоком Холмсом, она снова начала листать ее с первой страницы.
        Отрывочные записи перемежались с кулинарными рецептами, вычислениями в столбик, неумело выполненными картинками. Как можно выудить из них хоть один, пусть даже незначительный факт?
        «Она хочет иметь рычаги воздействия, кроме любви. Рычагов больше нет, а любви не осталось. Вернее, есть, но просто так не нужна» - что можно понять из этой фразы?
        Или: «Парень воспитанный. Уживемся».
        Это было написано только для себя, думала Женя. Дела давно минувших дней. О ком сказано - «парень воспитанный»? Теперь не узнаешь. Пусть мертвые хоронят своих мертвецов…
        Она перевернула следующую страницу.
        Сверху была короткая запись:
        «Все-таки шОфер или шофЁр?»
        Женино сердце тревожно стукнуло в диафрагму.
        Но ниже шел только рецепт рагу из баклажанов и цифры, похожие на расчет коммунальных платежей.
        Она открыла следующую страницу.
        «Анатолий, Анатолий, Анатолий» - имя написано много раз и на разные лады, где обведено в рамочку, где в цветочек, где просто перечеркнуто. Наверное, старая хозяйка размышляла об этом человеке, а имя писала машинально.
        «Как его отвадить, чтобы всех не перессорить?» - о ком это?
        «Гадостям про жену муж скорее верит, чем не верит. Что делать?»
        «В Крым. Увезу. Перебесится».
        Китайские иероглифы были бы понятнее. К какому времени относятся эти записи, сделанные, судя по всему, Музой Васильевной?
        Но Женя, уже ощутившая в себе таланты знаменитого сыщика, открыла последнюю страницу ежедневника: тираж был выпущен в 1990-м году.
        Муза умерла около двух лет назад, записи в книжке могли относиться к любому периоду ее жизни не раньше 1990-го и не позже 2010 года. Катенька Кречетова умерла в 1993-м, по крайней мере, эта дата была на памятнике… Можно ли было сделать вывод, что записи связаны с ее смертью?
        Ответа на этот вопрос Женя не знала.

* * *
        Усталость давила Милу. Вожделенный роман выпадал из рук, глаза закрывались после первой страницы. С фильмами дело обстояло не лучше. Миша, большой любитель кино, скачивал лучшие новинки специально для нее, она начинала смотреть с интересом, напрягала мышцы век, потом веки падали на глаза, как сломанные ставни, и Мила думала: буду воспринимать на слух. Но этот фокус ни разу не удался, через секунду она уже спала. Выяснилось, что заменить Спасского может только Мила. Гениев в клинике полно, а вот ответственных хирургов… Руслан бы, наверное, справился, но Анна Спиридоновна возражала: она готова была заниматься Ольгой целыми днями, но по ночам хотела спокойно спать. Учитывая форс-мажор, должность предложили Побегалову, но тот отказался, причем с обидой: не царское это дело. Он весь в науке, а тут извольте - пошлые аппендициты.
        Вот и получилось, что ей упало полторы ставки дежурств плюс собственная дневная работа. Дополнительную пикантность ситуации придавали нормы трудового законодательства, согласно которым разрешалось работать не больше чем на полторы ставки. Администрация трактовала это так: человеку можно оплатить только полторы ставки, а трудиться он имеет право хоть до посинения. Главное, в табеле все грамотно поставить. Другими словами, против закона мы не пойдем, но график дежурств вы закрыть должны.
        Впрочем, постепенно возмущение выдохлось, как и другие эмоции. Администрацию не переборешь, но и клинику без дежурного хирурга не оставишь.
        Как назло, смены выпадали тяжелые. Поспать удавалось не больше часа. Интересно, думала Мила, после хлопотных суток приступая к плановой операции, что сказал бы пациент, узнав, что его будет оперировать врач, не спавший ночь? Решился бы лечь ко мне под нож?
        Но, случись что, дежурство мне оправданием не будет. Главврач выгоняет на работу под угрозой увольнения, а на суде - тьфу-тьфу!- скажет: а я не знаю, зачем эта идиотка столько смен себе нахапала.
        Чтобы совсем не раскиснуть, Мила заставляла себя по-прежнему ходить пешком на работу и с работы. Прогулки бодрили, но с каждым разом было все труднее не поддаться соблазну и не сесть к мужу в машину.
        - Милочка, будете обедать?- Наталья Павловна вышла встретить ее в коридор.
        Она только покачала головой.
        - У вас очень усталый вид. Нельзя столько работать.
        - Знаю. Но другого выхода пока нет.
        - Да, мама,- из кухни появился Михаил, вытирая руки о полотенце, пропущенное через ремень брюк,- надо потерпеть. Мы надеемся, что Андрей Петрович вернется к работе, а если во время его болезни возьмут нового хирурга, Спасского могут уволить. Лучше пусть так пока.
        - Понимаю, понимаю. Все же, Мила, давайте хоть супчику? И сразу спать? Я приготовила обед, вы не против?
        От изумления Миле даже расхотелось спать.
        - Только не подумайте, что я хочу узурпировать власть на кухне,- продолжала свекровь.- Как только аврал кончится, я тут же верну бразды правления.
        Бразды - это хорошо, мутно подумалось Миле.
        Есть абсолютно не хотелось, тело так утомилось после 32-часового рабочего дня, что с негодованием отвергало даже такие усилия, как жевание и глотание. Но, чтобы не обижать Наталью Павловну, Мила съела несколько ложек вкусного супа. Миша в это время готовил на ужин котлеты и, как обычно, подолгу застревал на какой-нибудь ерунде, вроде выбора подходящей мисочки или раздумья над тем, какие специи положить в фарш.
        В кухню зашел Старший Внук и неожиданно спросил, не хочет ли Мила, чтобы он поиграл для нее.
        Она сонно кивнула.
        - Что сыграть?
        - Не знаю, Вова. Я человек неискушенный…
        Ее знакомство с классической музыкой было поверхностным. Мила больше знала о болезнях великих композиторов, чем об их произведениях.
        - Когда-то мне очень нравились «Венгерские танцы» Брамса,- вспомнила она.
        - Это нужно слушать в исполнении оркестра,- сказал парень.- Сейчас я найду диск. Любимая музыка хорошо снимает усталость.
        За окном совсем стемнело, и уютный желтый свет лампы казался почти осязаемым. Он словно очерчивал круг, внутри которого ничего плохого не может случиться.
        Ты образованная женщина, сонно подумалось Миле, а ведешь себя, как темная баба, которая всегда страдает. И без мужика страдает, и от мужика страдает тоже. Жизнь состоит в чередовании этих двух форм страдания… А зачем? Можно радоваться свободе, а потом - семейному уюту! Черт, ну почему умение наслаждаться тем, что имеешь, приходит только в зрелые годы?

* * *
        На следующее утро опять была работа. Взглянув на толпу в приемнике, Мила сразу простилась с мечтой о спокойном дежурстве. Благодаря своему клиническому опыту она мысленно рассортировала очередь. Эти двое - сердечники к терапевту, желтый алкаш туда же, а бородатый здоровяк с шиной Крамера[20 - Приспособление для временной иммобилизации при переломах.], небрежно примотанной к руке, дожидается травматолога. Она успела поймать за фалды бригаду «Скорой»: «Обезболили?» - «Да мы…» - «Не «да мы», а «промедол»!»
        «Скорая», чертыхаясь, открыла чемодан. Милой руководило не только милосердие. Обезболивать перелом все равно надо, не сделает «Скорая», списывать наркотик в куче журналов придется сотрудникам клиники. А если чего в жизни и следует избегать, так это лишней работы.
        О, а вот это уже по ее душу!
        - Ахмед, ты опять к нам? Минздрав же тебя предупреждал!
        Пожилой крепкий кавказец, прижимавший к груди окровавленную скомканную тряпку, улыбался. Это был Милин давний знакомый, ветеран афганской войны, живший неподалеку. Хороший человек, иногда Ахмед крепко напивался, ввязывался в драку и обязательно получал увечья, причем всегда в Милины дежурства. Мила подозревала, что у него дома на видном месте висит их график.
        Она подозвала медсестру и повела несчастного на осмотр.
        - Наш дорогой Ахмедик!- обрадовалась сестра и подала Миле зонд.
        - Будешь рассказывать?- для формы спросила Мила, исследуя ножевую рану.
        Ахмед покачал головой.
        - Ну хоть в общих чертах?- весело попросила Мила.
        Кажется, на сей раз Ахмед отделался легким испугом, не то что в первое их знакомство. Тогда он подрался с каким-то гражданином, мотивируя драку тем, что гражданин «нерусский». Мила, злая из-за предстоящей операции, позволила себе заметить, что кто бы говорил. «Я за Россию кровь проливал, наверное, я русский»,- ответил ей тогда Ахмед, и Мила смущенно извинилась.
        Интересно, думала она, накладывая швы, мы совершенно разные люди, никогда не вели душевных бесед и почти ничего не знаем друг о друге. Но какая-то у нас взаимная симпатия, доверие… Понятно, почему он доверяет и симпатизирует мне, я его спасла от смерти, а потом много раз лечила от мелких увечий, не заморачиваясь всякими глупостями, вроде медицинского полиса. Но он-то почему мне нравится? Почему я уверена, что он тоже меня спасет при случае? Загадка!
        - Вот направление, иди на рентген! А мы все равно должны позвонить в милицию. Что сказать - на улице напали неизвестные?
        Ахмед кивнул.
        - Не в милицию, а в полицию,- поправила ее медсестра.- У нас теперь культурно, по мировым стандартам.
        - Тогда надо не на рентген направлять, а на Х-лучи,- засмеялась Мила,- если уж по мировым стандартам.
        Весело переговариваясь, они с сестрой вернулись на пост. Там кипела работа, и Мила решила сама передать телефонограмму. Когда сестры зашиваются, нет ничего зазорного в том, чтоб помочь.
        Она продиктовала паспортные данные пациента и диагноз: непроникающее ножевое ранение грудной стенки.
        - Как?- переспросил полицейский.- Не проникающее, но живое?
        - Да, примерно…- Мила продиктовала по буквам.
        - Понял, принял Федотов.
        - Спасибо, Федотов.
        - С Федотовым беседовала?- засмеялся над ухом Натуралист.- Известный гений сапога и гороха! Ему только по буквам можно диктовать и обязательно переспрашивать. Недавно я передал ему ранение легкого, а он записал - ранение легкое. Представляешь? Утром следователь звонит, говорит: уважаемый, как же так? Все ребра сломаны, грудина сломана, сердце ушиблено, а вы считаете - ранение легкое!
        Мила сочувственно кивнула, но Натуралист был сам виноват. Нужно было диктовать, как положено, ранение правого легкого, тогда и Федотов записал бы правильно. Вот сидят такие Федотовы и Натуралисты на своих рабочих местах, работают черт знает как, но при этом великолепно себя чувствуют. А другой человек старается, читает литературу и все равно переживает, что недостаточно хорош. Но коллеги больше любят раздолбая, а не старательного, и шансов на повышение у него больше. Ведь раздолбай весел, доволен миром и собой, а старательный - вечно уставший, невыспавшийся, злой, что его труд не ценят, и вообще противный.
        «Не буду больше стараться,- решила Мила,- хватит с меня!»
        Тут подошел охранник с сообщением, что к Миле посетитель. Она вышла в холл, и сердце нехорошо екнуло. Среди бурлящего моря людей гордо, как утес, стояла Наталья Павловна.
        - Не волнуйтесь, Милочка!- закричала Наталья Павловна издалека, правильно прочитав выражение ее лица.- Все живы-здоровы!
        - Тогда пойдемте, угощу вас кофе. Растворимым, правда.
        - Не важно!- старуха махнула рукой.- Простите, Мила, что я без предупреждения, но я так возмущена! Я просто не могла ехать домой в таком нервном состоянии!
        - Что случилось?- Мила включила чайник.
        - Я навестила наших молодоженов. Представляете, они не платили по квитанциям четыре месяца!
        Мила только ухмыльнулась. Она предполагала, что все будет именно так. Если халява, то она должна быть полной и безоговорочной.
        - Я так виновата перед вами, Мила!
        - Господи, да вы-то тут при чем?
        - Это же я уговорила вас пустить их жить! Я фактически за них поручилась! А они так безобразно обошлись с вами! С нами!
        - Успокойтесь, Наталья Павловна! Я вас ни в чем не виню, а на этих молодых людей тоже не могу обижаться, поскольку совсем их не знаю.
        - Да я сама едва их знаю!- выпалила старуха.
        - Вы хотели помочь родственникам, это понятно.
        Наталья Павловна сделала слишком большой глоток, поморщилась и досадливо махнула рукой:
        - Да не хотела я никому помочь! Я с той ветвью семьи не близка. Я просто боялась, что вы туда вернетесь!
        - Вы боялись, что я вернусь в свою квартиру?- удивилась Мила.- Почему?
        - Ну что же тут странного? Миша - человек очень хороший, но с характером, а вы - взрослая самостоятельная женщина. Да тут еще я с внуками. Я же видела, как вам трудно вживаться. Мне было страшно, что в один прекрасный момент вы нас бросите и уйдете. Вот я и подумала, пусть ваша квартира будет занята. Хоть какое-то препятствие.
        Мила расхохоталась:
        - Адская хитрость!
        - А как вы думали? Если бы вы решили уйти, вам пришлось бы остаться как минимум до утра, а там бы Миша вас уговорил.
        - Я не собираюсь никуда уходить, Наталья Павловна,- серьезно сказала Мила.
        - Вот и прекрасно, Милочка! Миша вас очень любит. Он никогда не был так счастлив, как сейчас с вами, уж поверьте!
        Наталья Павловна вытерла губы кружевным платочком и снова приняла вид неприступной дамы:
        - В любом случае нельзя терпеть эту неописуемую наглость!- объявила она.- Я сказала молодым людям, что они обманули наше доверие, выставили вас в невыгодном свете перед домоуправлением, поэтому не остается другого выхода, как отказать им от квартиры. Я потребовала от них завтра же погасить долги и съехать! Миша вечером заберет у них квитанции и ключи. Если люди не понимают хорошего отношения, пусть живут как хотят.
        Мила улыбнулась наивности свекрови:
        - Теперь-то они точно не оплатят квитанции. Зачем платить, если все равно съезжать?
        - Милочка, тогда я сама оплачу! Не беспокойтесь!- Наталья Павловна осторожно, быстро погладила ее по руке, поднялась и удалилась своей величественной походкой.
        Глава 15
        Зима уходила. Солнце наконец выкатилось из-за края земли, засияло в небе. Радуясь встрече с городом, оно ярко светило, до боли в глазах отражаясь в каждой лужице, в каждом окне, рассыпалось солнечными зайчиками в бутылочных осколках… Город взбодрился, приосанился в его лучах, мрачные стены посветлели, а тихие, осторожные зимой коты хлопотливо забегали по дворам, держа хвост трубой.
        Полное сил мартовское солнце не сдавалось плохой погоде, его лучи протыкали облака. Столько дел, столько дел! Растопить снег, согреть землю, оживить деревья…
        На душе у Жени тоже было солнечно. Диплом почти написан, и, главное, скоро приедет Костя! Они снова будут вместе, и теперь уже не только вдвоем. Ведь кто-то уже поселился у нее внутри, и будет жить там, пока ему не настанет пора появиться на свет.
        Не считая утренней тошноты, она чувствовала себя превосходно.
        Она любит и любима, да была ли хоть одна женщина на свете так же счастлива, как она сейчас? Вот уж верно говорят: не родись красивой, красота увянет, а родись счастливой, счастье не обманет.
        Портрет Катеньки Кречетовой по-прежнему стоял на рояле. Встречаясь взглядом с погибшей красавицей, Женя опускала глаза и просила у нее прощения за свое счастье.
        А одним ярким солнечным утром, когда за окном зазвенела первая капель, тени в комнате легли так, что Катенькин взгляд показался Жене укоризненным…
        Она быстро собралась и поехала на кладбище.
        Мастерская располагалась поодаль от могил. Дверь крохотного домика с вывеской «Изготовление памятников» была заперта, но рядом находился просторный сарай, и оттуда доносились жутковатые звуки, сопровождающие обработку камня.
        Пока Женя добиралась до кладбища, солнце ушло, небо затянуло серой пеленой, стало промозгло и холодно, а ноздреватый снег все равно таял, сочился такой же серой, как небо, водой.
        Женя немного постояла, разглядывая готовые памятники, разложенные прямо на грязном снегу.
        Внезапно визг инструментов смолк. Из сарая вышел человек неопределенного возраста. Лицом он напоминал неандертальца. Наверное, чтобы скрыть это, человек отпустил окладистую бороду, но она только усиливала сходство.
        Вынув сигареты, он закурил, окинул Женю равнодушным взглядом и отвернулся. Она шагнула к нему и поздоровалась. Неандерталец молча кивнул в ответ.
        - Не могли бы вы мне помочь? Я ищу мастера, который делал один памятник. Правда, это было давно, двадцать лет назад.
        - Что случилось с памятником?- Неандерталец выпустил дым.
        - Ничего не случилось, просто я хотела бы поговорить с мастером… Памятник большой, приметный. Гранитная стела, на ней высечен портрет девушки и имя - Катенька Кречетова. Это от Красной дорожки налево…
        - Помню этот памятник.
        - Вы знаете, кто его делал?
        Ее собеседник бросил окурок в кучу мелкого мусора, неопределенно качнул головой и, не сказав ни да ни нет, ушел в сарай.
        Женя осталась стоять во дворе мастерской. Попереминавшись несколько минут с ноги на ногу, она подумала, что, возможно, ждет напрасно, ведь мастер ей ничего не обещал.
        Но отступать она не собиралась. Вот подождет еще немного и зайдет в сарай. Может быть, там найдется кто-нибудь более разговорчивый.
        Но это не потребовалось. Из сарая вышел новый персонаж, этакий престарелый хиппи. Длинные седые волосы, схваченные резинкой, джинсовый костюм, тоже словно поседевший от старости…
        - Ты меня ждешь, девочка?- спросил он неожиданно низким голосом.
        - Если вы знаете о памятнике Кате Кречетовой…
        - Знаю. Моя работа.
        - Вы помните что-нибудь о Кате или о тех, кто ее хоронил?- Женя очень волновалась.- Хоть что-нибудь помните?
        Мастер наморщил лоб. Его и без того покрытое морщинами лицо было удивительно подвижным.
        - Может быть, сохранились какие-то записи…
        - Записи?- Мастер так непосредственно фыркнул, что Женя устыдилась своей глупости.- Никаких записей у меня нет, девочка. А памятник мать покойницы заказывала. Плакала очень…
        - Дело в том,- быстро заговорила Женя, опасаясь, что мастер сейчас просто развернется и уйдет, как его коллега неандерталец,- дело в том, что по документам покойницы с таким именем нет.
        - Нет? А ты сама-то знаешь, кого ищешь?
        Женя рассказала, как нашла фотографию, увидела памятник, а в архиве выяснилось, что Екатерина Кречетова на кладбище не похоронена.
        Мастер задумался.
        - Такое бывает,- сказал он после паузы.- Наверное, покойница эта замуж вышла или развелась, а паспорт сменить не успела. Номер могилы знаешь?
        Женя не знала.
        Ее собеседник тяжело вздохнул и зашагал в сторону могил. Потом повернулся и сделал Жене знак следовать за ним.
        Она еле поспевала за мастером, который в высоких армейских ботинках шел прямо по лужам. Впрочем, можно было не спешить. Он дошел до могилы, постоял несколько секунд и развернулся.
        - Красивая девушка была… Теперь пойдем в контору.
        Вскоре Женя оказалась в знакомом коридоре дирекции кладбища. Мастер без стука вошел в кабинет - не в тот, где сидела тетка в меховом жилете, а в соседний,- и придержал дверь для Жени.
        Хозяйка этого кабинета была помоложе и посимпатичнее. Она улыбнулась мастеру.
        - Наташа, помоги девочке, вот номер могилы,- он написал на клочке бумаги несколько цифр и, не попрощавшись, ушел.
        Выслушав Женин рассказ, хозяйка кабинета предложила ей сесть и включила компьютер.
        Затаив дыхание, Женя следила за пальцами с ярко-красным маникюром, уверенно стучащими по клавиатуре… Наконец стук прекратился.
        - В могиле захоронена Екатерина Викторовна Долгосабурова.
        У Жени почернело в глазах…
        - Вам нехорошо?- голос доносился словно откуда-то издалека.- Выпейте воды… Может быть, врача?
        - Нет, спасибо…
        Зрение постепенно возвращалось. Женя с трудом поднялась со стула и направилась к выходу. В дверях опомнилась и обернулась:
        - Скажите… От чего она умерла?
        - Указан код черепно-мозговой травмы.
        …Трясясь в переполненной маршрутке, Женя внимательно смотрела в окно, но ничего не видела. Хорошо, что она не в машине: укрывшись от мира в уютном салоне, она не смогла бы держать себя в руках. Стала бы плакать, звонить Косте, требуя объяснений. Но нет, сначала надо все обдумать…
        Маршрутка остановилась у метро. Все вышли, поэтому вышла и она. Вместе со всеми спустилась под землю и села на скамейку возле колонны. Почувствовала дуновение воздуха, по рельсам побежало пятно света от фонарей приближающегося поезда.
        В детстве она соревновалась с отчимом, кто первый почувствует приближение поезда. Он всегда выигрывал, а потом научил ее, что состав выталкивает из тоннеля воздух.
        Нельзя раскисать! Ради ребенка она должна держаться. Еще не поздно все забыть. Нельзя жить прошлым, когда у тебя в животе будущее.
        Сейчас она сядет в поезд и, глядя в черное окно, убедит себя, что ошиблась. Катя оказалась однофамилицей мужа, что в этом особенного? Мало ли Долгосабуровых на свете? А путаницу с фамилиями логично объяснил мастер: Катя или была замужем за неким Долгосабуровым и перед смертью с ним развелась, или, что с учетом ее юного возраста вероятнее, будучи урожденной Долгосабуровой, вышла за Кречетова, а поменять паспорт не успела.
        Вот и все! Никакой мистики! И Костя ни при чем!
        Выходя из метро, Женя почти себя убедила. Она будет хорошо питаться, много гулять, читать только добрые книги, а призраки прошлого оставит в прошлом. Ребенку нужен свежий воздух, почему бы ей не снять номер в каком-нибудь загородном пансионате до возвращения мужа? Или лучше сегодня же позвонить риелторше, продать квартиру и купить загородный дом, в Ломоносове, например? Женя нарисовала в воображении уютный садик и себя с малышом на руках на фоне клумбы пышных роз.
        Зачем ей жить в стенах, которые настраивают ее против собственного мужа?!
        С той же мыслью она вошла в квартиру. Надо уезжать отсюда, нельзя, чтобы ее поглотила чужая судьба.
        «Как бы вы ни жили, как бы ни страдали, вы давно мертвы!- мысленно обратилась она к призракам.- Вас нет больше! Вы живете только в памяти людей, но я вас не знала… Оставьте меня, не нашептывайте мне по ночам страшные мысли. Позвольте мне быть счастливой!»
        Она прошлась по квартире и вернулась в гостиную. Портрет по-прежнему стоял на рояле. Если она продаст квартиру, портрет отправится на помойку… А возможно, за ним последует и рояль. В задумчивости Женя подняла белую крышку.
        И сразу увидела еще один портрет. Он лежал на струнах. Портрет ее мужа.
        В форме ВДВ - берет, аксельбанты, тельняшка, на снимке он был очень молод и улыбался. Пролетевшие годы мало изменили его лицо, с тех пор оно не постарело, а как бы углубилось, наполнилось содержанием.
        Но что-то с портретом было не так…
        Жене пришлось сделать над собой усилие, чтобы понять. На фотографии у Кости были выколоты глаза.
        - Это вы, Женя?- Анна Спиридоновна удивленно подняла бровь.- Я прекрасно слышу, незачем так звонить, Ольга пугается резких звуков.
        - Извините. Можно войти?
        - Входите,- пожилая женщина отступила от двери, пропуская Женю.
        - Вы знаете, что произошло в моей квартире?
        - Пойдемте в комнату… Сядьте, успокойтесь. Так что у вас произошло?
        - Не сейчас, тогда… Давно. Анна Спиридоновна, это очень важно! Расскажите мне все, что вы знаете. Ведь в квартире случилось что-то плохое. Что?
        - Если вам уже рассказали, зачем спрашивать меня?- Анна Спиридоновна пожала плечами.
        - Да нет же!- с отчаянием в голосе воскликнула Женя.- Я ничего не знаю! Но мне нужно знать!
        - В прошлый раз я уже говорила вам, что никогда не интересовалась жизнью соседей,- твердо произнесла пожилая женщина.- Мне приходится быть высокомерной еще и по той причине, что мы с Русланом врачи. Если б мы тесно общались с соседями, то вели бы круглосуточный прием пациентов на дому, уж поверьте. А в последние годы Оля еще…- Она поморщилась, как от боли.- Чужие глаза нам не нужны.
        - Но вы говорили, что ходили какие-то слухи,- нетерпеливо настаивала Женя.- Вспомните, пожалуйста, все, что вы слышали!
        - Я могу только повторить то, что уже сказала вам раньше. Племянница Музы Васильевны, жившая вместе с ней, трагически погибла. То ли ее убил молодой муж, то ли это был несчастный случай… Да что с вами, Женечка?
        - Все в порядке,- безжизненно ответила она.- Со мной все в порядке.
        Нет, это не несчастный случай…
        - Да найдется ли среди старых домов хоть один без мрачной истории?- Анна Спиридоновна успокоительно положила свою руку на Женину.- Нельзя так переживать…
        А Женя чувствовала себя как в плохом сне.
        «Но этот сон не пройдет, не закончится!» - билась в ее голове безжалостная мысль.
        - …Зачем мучить себя чужими страстями?- донесся до нее участливый голос Анны Спиридоновны.- На вас просто лица нет, Женечка…
        - Мне надо знать,- упрямо повторила она.- Посоветуйте, к кому можно обратиться? Кто может помнить?
        - Вряд ли я могу что-то посоветовать,- Анна Спиридоновна задумалась.- Не пойдете же вы с расспросами по всем квартирам… Кажется, соседи говорили, что тогда приезжала милиция. Возможно, этот случай сохранился в милицейских архивах…
        «Чем крепче тебе достается, тем точнее соблюдай правила хорошего тона»,- часто повторяла Наталья Павловна.
        Женя заставила себя улыбнуться, поблагодарила Волчеткину и пошла к двери.
        Еще сегодня утром путь к спокойствию и радости был открыт. Женя могла позвонить мужу, сказать: представляешь, раньше в нашей квартире жила твоя однофамилица! Надо же, какие бывают совпадения, удивился бы Костя. И можно было не заметить фальши в голосе, и жить дальше счастливо всем на зависть. Спрятать тревоги в самую глубину памяти, как в чулан, загромоздить повседневными заботами и радостями…
        Теперь это уже невозможно. Она носит под сердцем дитя убийцы. От этой мысли Женя подскочила и принялась расхаживать по кухне. Она не должна, не имеет права думать так о своем ребенке. Это ее малыш, самый любимый и самый лучший! И абсолютно неважно, что сделал его отец двадцать лет назад! Как бы она ни любила мужа, в первую очередь она должна защитить свое дитя. А для этого необходимо знать правду. Нельзя предаваться отчаянью, надо действовать.
        Идти в милицию, вернее в полицию, не хотелось ужасно, но она стала одеваться. А вдруг случится чудо, Костя окажется ни при чем, и самым тягостным чувством останется стыд, что она подозревала его в таких ужасных вещах? Ведь накручивая себя, представляя страшное, в глубине душе она в это не верит!
        В Петропавловске она удивлялась, как такое может быть: метет дикая пурга, и вдруг через час - солнечная погода, тишина, веточка не шелохнется. Тогда ей объяснили про «глаз циклона». Вот и в ее душе был такой глаз. В центре горестных вихрей - островок ясности.
        Отделение полиции располагалось в старом доме на соседней улице. Облупившиеся стены, грязный желтый линолеум… Женя решительно подошла к окошку дежурного.
        - Скажите, пожалуйста, где я могу получить информацию об одном случае, который произошел давно, двадцать лет назад?
        - Какой случай?- толстый пожилой полицейский меланхолично жевал бутерброд с колбасой.
        - Видите ли, я точно не знаю… Именно поэтому обращаюсь к вам. Возможно, это было убийство,- впервые произнеся страшное слово вслух, Женя будто провела черту под прежней безоблачной жизнью.
        - Убийство?- насмешливо протянул полицейский.- И кого убили?
        - Девушку. Ее звали Екатерина Долгосабурова. Но возможно, это был несчастный случай.
        - Я не пойму, гражданка. Убийство или несчастный случай?
        - Именно это я и хочу выяснить.
        Полицейский дожевал бутерброд, собрал со стола крошки и, не торопясь, отправил в рот. За Жениной спиной хлопнула тяжелая дверь.
        - Посторонитесь, мешаете проходу!
        Женя испуганно обернулась. Несколько полицейских вели двух парней в наручниках. У одного голова была перевязана грязным бинтом, на повязке засохла кровь. Женя прижалась к стене.
        Мрачная процессия удалилась, и она снова шагнула к окошку. Дежурный, потеряв к ней интерес, листал лежавший перед ним журнал с записями.
        - Я журналистка,- неожиданно для себя сказала Женя.
        Полицейский оторвался от записей и поморщился.
        - Журналистское удостоверение дайте.- Он протянул руку к окошку.
        - У меня только студенческий билет,- засуетилась Женя.- Я еще учусь… И работаю, пишу статьи…
        Дежурный посмотрел на фотографию в билете, потом на Женю и поднял телефонную трубку.
        - Тут журналистка, ищет информацию об убийстве двадцатилетней давности… Да понимаю я, что вам не до нее!- Он в сердцах брякнул трубку на рычаг и развел руками.- Ничем не могу помочь. Делайте официальный запрос.
        Женя поплелась к выходу, разглядывая желтый линолеум.
        - Гражданка, постойте!
        Она вернулась.
        - По какому адресу было убийство, знаете?
        Женя назвала.
        - Обратитесь в опорный пункт полиции, два квартала налево и во двор. Там участковый давно работает, может, подскажет. И поспешите, он сегодня до пяти. А к нам без запроса не приходите.
        Выйдя из отделения, Женя побежала - подаренные Костей часики показывали без десяти пять.
        Опорный пункт размещался в полуподвале, вниз вели три щербатые ступеньки. Она толкнула покосившуюся железную дверь и вошла в полутемный коридор. От ужасного запаха ее сразу затошнило. Из открытой двери выглянул высокий немолодой мужчина в расстегнутом кителе и молча уставился на нее.
        - Здравствуйте, в отделении мне сказали, что вы можете помочь,- быстро заговорила Женя.- Что у вас может быть информация…
        Участковый посмотрел на часы, вздохнул и жестом пригласил ее войти. Усадив Женю, сам сел напротив и неожиданно улыбнулся, обнажив прокуренные, но крепкие зубы. Женя сразу почувствовала к нему доверие и не стала врать, что она журналистка.
        Стараясь говорить кратко, она рассказала почти все, что знала, ни словом не упомянув мужа. Участковый слушал очень внимательно.
        - Я помню этот случай,- просто сказал он, когда Женя замолчала.- Я только начал работать, и это было мое первое убийство.
        Все-таки убийство… Женя вцепилась руками в сиденье стула, чтоб не упасть.
        - Бывшая хозяйка квартиры, в которую вы въехали, пустила к себе пожить племянницу с мужем,- начал рассказ участковый.- И в один прекрасный день этот муж убил свою жену. Они стояли на кухонной галерее, ссорились, он ее ударил, толкнул. Перила не выдержали, она упала, ушиблась головой и умерла. Муж сразу вызвал «Скорую», милицию, была оформлена явка с повинной. На суде ему дали реальный срок, но, с учетом всех обстоятельств, небольшой. Какой, не помню.
        - Ужасно,- произнесла Женя, только чтобы не молчать.
        - Да, нехорошо. Получается, призраки вас не обманули… Некоторые товарищи в таких случаях вызывают попа, чтобы освятил квартиру. Говорят, помогает…- Он усмехнулся и поднялся из-за стола.- Я удовлетворил ваше любопытство?
        - Да,- пробормотала Женя.
        - Напоследок открою один секрет,- сказал участковый.- Этот муж стал большим человеком, его теперь по телевизору показывают.
        - Я знаю,- тихо произнесла Женя, которая больше не могла выносить эту жестокую пытку.- Его имя - Константин Долгосабуров.
        - Я этого не говорил, вы сами сказали. Как вы узнали?
        - Догадалась по фамилии девушки. У нее была редкая фамилия…
        На улице Женина боль стала невыносимой.
        Это неправда, отчаянно кричала ее душа, это не ее Костя, а кто-то другой! Ее Костя никогда не был женат на красавице Катеньке и никогда не убивал ее! Пусть даже это был несчастный случай. Ее Костя не мог ударить и толкнуть женщину!
        Но что же теперь делать? Подать на развод и вернуться к Наталье Павловне? И пусть семья все устроит так, чтобы Женя никогда больше не увидела мужа, а ее ребенок никогда не узнал отца! Нужно вычеркнуть его из их жизни раз и навсегда, будто его и не было.
        Ее муж убил свою первую жену. Он поднял руку на женщину. И никогда не признался бы в этом Жене, и она не узнала бы об этом, если б не квартира. Ну почему, почему она купила именно эту квартиру? От этой мысли Женя громко застонала на ходу.
        Ей захотелось немедленно оказаться дома у Натальи Павловны, и чтобы она и Мила хлопотали вокруг нее, укрывали пледами, поили валерьянкой, гладили по голове… Наверное, они сумели бы ее утешить.
        Не видя дороги, Женя ступила в глубокую лужу и почувствовала, что насквозь промочила ноги. Это может повредить ребенку,- очнулась она. Ребенок - вот о ком она обязана думать в первую очередь.
        Возвращаться в квартиру, тайну которой она теперь знала, было очень страшно, но Женя решительно толкнула дверь подъезда.
        Дома она скинула туфли и мокрые чулки, включила чайник и, поднявшись на галерею, села на дощатый пол. Потом легла навзничь и уставилась в потолок.
        Через полчаса она приняла решение.

* * *
        Спасского увезли на шунтирование.
        Мила загрузила себя работой сверх предела, лишь бы не думать о том, что сейчас происходит в операционной. Кардиохирурги планировали оперировать на «работающем сердце», и ей это почему-то казалось очень важным.
        Она опытный врач, но все ее знания улетучились, уступив место тревоге.
        Неизвестность - самое мучительное состояние, и, улучив минутку, Мила все-таки поднялась в кардиохирургию. Жена Спасского сидела совершенно потерянная. Рядом с ней был Михаил, и Мила знала, что у него наготове вода и корвалол.
        В сущности, они ведут себя глупо. Почему Михаил не отведет Аню в свой кабинет ниже этажом? А сама Мила может войти и наблюдать за ходом операции, и не мучиться догадками… Может быть, так и поступить?
        Пока она раздумывала, дверь оперблока открылась. Аня побелела как мел. Но Мила уже видела по лицу идущего к ним доктора, что операция прошла нормально.
        Хирург сообщил, что поражение оказалось не таким обширным, как представлялось вначале, все удалось сделать технично, и, самое главное, состояние Андрея Петровича в течение операции оставалось стабильным. Теперь он несколько дней пробудет в реанимации, и Аню туда не пустят. Асептика и режим. Поэтому сейчас ей следует ехать домой, отдыхать и набираться сил, которые вскоре очень понадобятся.
        Через пару часов Мила вошла в кабинет мужа и включила чайник.
        - У меня мало времени. Подают аппендицит, я по дороге в операционную. Представляешь, предложила Побегалову сделать, меня от этих аппендицитов уже тошнит, а он отказался, да еще с таким возмущением!
        Михаил захлопотал, собирая нехитрое угощение:
        - Ну, он же понимает, что для больного лучше, если его прооперируешь ты. Побегалов трезво оценивает свои возможности. Зато он ведет всю документацию, статистику, вычитывает диссертации и доводит их до ума. Литобзоры готовит. Много чего делает… Ты не видишь, потому что тебе неинтересно.
        Мила задумчиво размешивала в чашке молоко.
        - А ты не думала перейти на дежурантство?- неожиданно спросил ее муж.- Я же вижу, экстренная служба тебе нравится больше всего. И график хороший - сутки отпахала, зато потом три дня отдыхаешь. Для престижа оставишь себе половину или четверть доцентской ставки.
        И ей вдруг так захотелось не вставать по утрам каждый день! Сдавать смену и с легким сердцем мчаться домой. Или даже не спешить, а болтаться на работе, попивать кофеек с приятным сознанием, что она никому ничего не должна.
        - И за докторскую возьмешься!- искушал муж.
        - Разве что за колбасу,- улыбнулась она.- Но если я перейду на дежурантство, мы очень потеряем в деньгах.
        - Выкрутимся как-нибудь.
        Идея была настолько соблазнительной, что у Милы просто голова закружилась. А как же Руслан? Как он будет без нее? А как будет, так и будет! Она научила его всему, что знала, дальше пусть сам. Да теперь он на одном авторитете до пенсии продержится! А если ей удастся брать дежурства в операционные дни и помогать ему, то и гонорары в чужой карман не уплывут…
        - Денег станет намного меньше,- повторила она.
        - Да если хочешь, хоть завтра увольняйся и садись мне на шею!
        - Но как же профессор Гринберг?- Мила ухмыльнулась.
        - Это будут мои проблемы.
        Пора было бежать в операционную. Уже стоя в дверях, она спросила:
        - А почему ты мне раньше этого не предлагал?
        - Раньше у тебя не было такой нагрузки. И я думал, тебе нравится работать, ты же талантливая!
        «Надо же!- подумала Мила.- Нашла признание там, где не ждала!»
        Глава 16
        Машина летела по Пулковскому шоссе. По обочинам стояли высокие черные сугробы, а на проезжей части снег полностью сошел, обнажив красивый серый асфальт. Солнце било в лобовое стекло, Женя жмурилась и крепко сжимала руку мужа.
        Еще можно все оставить по-прежнему. Достаточно промолчать. Сохранить в тайниках души то, что стало ей известно. Быть верной и ласковой женой, а вскоре, даст бог, и матерью. Ребенок вырастет в семье, рядом с отцом, получит самое лучшее образование… Стоит только промолчать, и они проживут счастливую и благополучную жизнь. В этой жизни найдется место и радости, и любви… Не будет только одного - доверия.
        Этот вариант Женю не устраивал.
        Оба молчали, время от времени Константин поглядывал на нее, и его лицо смягчалось. Держа его за руку, Женя вспоминала, как эта рука ласкала ее, и мечтала о том, чтобы дорога никогда не кончалась.
        Машина ехала по Дворцовому мосту, в Неве, уже почти освободившейся ото льда, отражалось солнце. Природа просыпалась, готовилась к новой жизни, и такая же новая жизнь была у Жени внутри. Но мужчина, сидевший рядом с нею на заднем сиденье «Мерседеса», еще не знал об этом. И Женя не знала, суждено ли ему узнать. Изменить прошлое невозможно, но между супругами не может быть тайн. Тайна должна быть раскрыта, и лишь потом, после трудного разговора, Женя скажет ему… Или молча уйдет.
        «Мерседес» затормозил возле дома, и ее сердце заколотилось, как бешеное. Константин вышел из машины, подал Жене руку и внимательно посмотрел ей в лицо. Кажется, он понял, что ее волнение вызвано не только радостью встречи…
        В молчании они поднялись по лестнице. Женя открыла дверь ключом, Константин вошел в квартиру вслед за ней и поставил чемодан у порога. Постоял немного и пошел в глубь квартиры. Вскоре его шаги, медленные, тяжелые, стихли.
        …Он сидел у окна на кухне, закрыв лицо руками.
        - Я знаю, что произошло здесь двадцать лет назад,- тихо сказала Женя.
        Константин отвел руки от лица, и ее поразила его бледность.
        - Я это уже понял. Как ты узнала?
        Женя начала рассказывать, как нашла альбомы и портрет в диване, как увидела памятник, и… все остальное… Константин слушал молча, лишь несколько раз усмехнулся.
        - Что ты решила?- тусклым голосом спросил он, когда она закончила.
        Женя почувствовала, что ее жизнь, ее любовь повисли на тонкой ниточке, готовой вот-вот оборваться…
        - Но неужели все было именно так?- отчаянно воскликнула она.- Я не верю в это, Костя!
        Он посмотрел на нее как-то по-новому.
        - У тебя есть основания не верить?
        - Да, есть! Я знаю тебя и знаю, что ты не мог, не мог!
        Он молчал.
        И тогда слезы хлынули из Жениных глаз, и она не вытирала их, потому что тонкая нить оборвалась, и все остальное уже было не важно. Ее ребенок никогда не узнает отца. От жалости к маленькому живущему в ней существу Женя зарыдала в голос. Как в детстве, когда еще веришь, что слезы могут помочь.
        Он подошел к ней со стаканом воды:
        - Выпей.
        Она оттолкнула стакан и в последней отчаянной надежде крикнула:
        - Скажи мне, что ты не убивал! Что это был не ты!
        Константин поставил стакан на стол, сделал несколько шагов по кухне…
        - Ты права. Я не убивал Катю.
        - Это был просто несчастный случай, да?- Она подняла к нему залитое слезами лицо.- Катя сама упала с галереи, ты ее не толкал, да?
        - Нет, Женя. Это был не просто несчастный случай. Но Катю толкнул не я…

* * *
        Петербургское лето 1993 года было жарким. Третью неделю в городе стоял удушающий зной, тяжелый и липкий. У «Скорой помощи» было много работы - вызовы следовали один за другим.
        Автоматически выполняя назначения врача, Костя думал, что не успеет как следует подготовиться к экзаменам и не поступит в институт. И какая участь тогда его ждет? До старости трудиться фельдшером на «Скорой»? Мужчина со средним медицинским образованием и карьера - вещи несовместные.
        Но разве Катя согласится провести всю жизнь рядом с простым фельдшером? Нет, это абсолютно невозможно. Она не сомневается, что их жизнь будет яркой, интересной. Она верит в свою счастливую звезду. И он просто обязан поступить, во что бы то ни стало.
        После бессонной ночи голова была пустой и гулкой, как колокол. Сейчас бы в холодный душ и поспать часиков десять… Но нет, выспаться не получится - дома придется повторять химию, а потом ехать на подготовительные курсы в институт.
        Во дворе было непривычно пусто и тихо. Пользуясь выходным днем, все, кто мог, уехали за город. Костя мимоходом подумал, что сегодняшней смене будет легче. А может быть, и нет. Уехали здоровые, а больные-то остались.
        Стена соседнего дома будто вылиняла от солнца, но над парадными старых домов зной был не властен. Тут всегда царила прохладная и затхлая атмосфера склепа. Костя уже привык к ней, как привык к огромной квартире и к ее хозяйке, Катиной тетке со смешным и неподходящим ей именем Муза.
        То, что одинокая Муза Васильевна пригласила их жить к себе, было настоящим подарком судьбы. Пока Костя служил в армии, его мама вышла замуж, родила девочку и теперь снова ждала ребенка. Костя любил мать, симпатизировал ее новому мужу, но жить с ними не хотел. Отчим принадлежал к нарождающемуся классу бизнесменов, дела его шли успешно, и, живя с ним, Костя с Катей неизбежно превратились бы в нахлебников. А этого Костя хотел меньше всего.
        Жить с Музой - совсем другое дело. Тут все строится на взаимовыручке. Муза говорит, что в трудные времена легче выживать сообща, чем поодиночке.
        Правда, Костя понимает, что она прекрасно обошлась бы без его тощих фельдшерских рублей и без неумелой Катиной стряпни. Просто она очень любит племянницу и желает ей счастья.
        Муза Васильевна не только приютила их, но и взяла Катю под свое крыло в тяжелый момент, когда семья отвернулась от девушки из-за нелепого замужества. Костя стал причиной разрыва между матерью и дочерью. Теща возлагала большие надежды на Катину красоту, считая ее капиталом, который следует выгодно разместить, чтобы он приносил дивиденды.
        Катя и раньше была ближе с теткой, чем с матерью, но мать есть мать. Катя тосковала по ней и терзалась чувством вины, хотя ни в чем не была виновата.
        Костя тихо открыл дверь квартиры, но предосторожность оказалась напрасной. Катя уже встала. Свежая, радостная, с еще мокрыми после душа волосами, она выбежала в прихожую.
        - Иди завтракать!
        Он крепко обнял ее, вдыхая тонкий аромат густых волос. Все тревоги ушли, осталось только молодое и смелое чувство счастья.
        - Потом поем,- улыбнулся он.
        - Не уходи,- попросила Катя.- В последнее время ты так бываешь редко дома!
        Она вертелась перед зеркалом, примеряя новый сарафан. Последний подарок отчима, с неудовольствием вспомнил Костя. Анатолий Семенович держал несколько магазинов одежды и часто подкидывал вещи молодой семье. Костю это раздражало, от подарков себе он отказывался, но Катя всегда так радовалась им, что у него не хватало духу серьезно протестовать.
        - Я не могу пропускать курсы,- вздохнул он.
        - Ты и так поступишь в институт, Анатолий Семенович обещал помочь.
        - Я его ни о чем не просил!- огрызнулся Костя.
        Катя засмеялась:
        - Ты - нет. Но, слава богу, у тебя есть мама. Да он и без всяких просьб собирался это сделать, нормальный же человек.
        - Мне не нужны его подачки и одолжения.
        - Кость, ну что ты в самом деле! Если тебе повезло, и у тебя такой отчим, надо этим пользоваться. Не будешь же ты в поликлинике за три рубля сидеть! Между прочим, Анатолий собирается взять тебя в свой бизнес!- Катя сделала пируэт, держась за края подола.- Раскручиваться надо сейчас, потом поздно будет.
        Он хмыкнул:
        - Откуда такие познания?
        - Да это всем ясно! Год-два, и все поделят, в бизнес будет не влезть. А сейчас благоприятное время, чтоб подняться.
        - Кать, ты вообще не знаешь, что такое бизнес,- засмеялся он.- А рассуждаешь.
        - Ты зато знаешь!
        - Я тоже не знаю. Но, по крайней мере, не думаю, что бизнес - это когда на тебя с неба валятся деньги. Это, прежде всего, труд и риск, а прибыль - если повезет.
        - Тебе повезет! Анатолий поможет на первых порах.
        - Ты что, говорила с ним об этом? Катя!- Костя сел в кровати.
        - Да, говорила. Он не чужой человек, женат, между прочим, на твоей матери. Пусть помогает.
        - Как ты не поймешь, у нас с тобой своя семья. Я нормально отношусь к Анатолию, но его подарки, все эти шмотки, меня просто бесят! Лучше бы ты их не брала.
        - Это неудобно. Зачем его обижать?
        - А меня это унижает! Будто я сам не могу тебе ничего купить.
        Катя засмеялась.
        - Но ведь ты пока и правда не можешь мне ничего купить. А твой отчим - умный мужик, понимает, что лучше помочь тебе сейчас, чем всю жизнь содержать нас и наше многочисленное потомство. Ты же хочешь, чтоб у нас было многочисленное потомство?
        Костя улыбнулся.
        - Я тебе больше скажу,- продолжала Катя,- от помощи отказываются только неудачники. И чем они придурочнее, тем с большей гордостью отказываются. Потому что понимают: не сумеют воспользоваться шансом. А если откажутся, то хоть самолюбие потешат.
        - Слушай, ты такая боевая, что ж не попросишь Анатолия, чтобы он тебя в бизнес взял?
        - Может, и попрошу. Но вообще-то я хочу быть твоей женой, а не бизнесвумен. Я не хочу ходить на работу.- Катя села на кровать и положила голову на плечо мужа.- Хочу быть домохозяйкой, заниматься тобой и детьми. Может, я даже растолстею… на пару килограммов!
        - Хоть на сто!- Он зарылся лицом в густые ароматные волосы.
        И представил себе, как Катя стоит у плиты, разливает детям суп. Старшая обязательно девочка, красивая, как мама, а мальчик нескладный и угрюмый, с таким же непокорным вихром, как у него.
        Видение было очень ярким, но вместо радости Костя вдруг почувствовал странную тоску. Будто кто-то подсмотрел нарисованную им картину и сказал: это никогда не сбудется.
        Что за глупость, конечно, сбудется!
        Сколько раз он вспоминал потом этот разговор и мучительно думал: если бы они с Катей тогда договорили! Если бы он был настойчивее, а она - откровеннее…
        Но жизнь идет своим чередом и не признает никаких «если бы».
        После курсов он собирался в Разлив, где Анатолий снимал дачу. Костина мама проводила там лето с маленькой дочерью, Костя почти два месяца их не видел и соскучился. Скоро начнутся вступительные экзамены, ездить на дачу станет совсем некогда. А еще ему хотелось выкупаться в озере и поспать часок прямо на белом песке. Он звал с собой Катю, но она договорилась вечером встретиться с подругой. В следующий раз обязательно съездим вместе, сказала она. Он запомнил эти слова…
        В вагоне метро он сел на скамейку и сразу почувствовал, что проваливается в сон. Проснулся, услышав название своей станции, в последний момент выскочил из закрывающихся дверей. Что-то ему приснилось, от чего на душе было тяжело, муторно…
        От жары и недосыпа голова работала плохо, мысли путались, но вдруг среди них возникла одна, совершенно отчетливая: откуда Катя знает, что мама просила отчима помочь ему при поступлении в институт? На дачу она не ездила, мама тоже в город не приезжала. За последнее время Анатолий несколько раз появлялся у них, но разговора об институте не заходило, это Костя помнил точно.
        Он строго сказал себе, что возникшие у него подозрения параноидальны. Что есть простое и разумное объяснение Катиной осведомленности. Может быть, отчим привозил маму в город, пока Костя дежурил. Или мама звонила с почты, а Катя забыла ему передать.
        Да, Катя нравится Анатолию, Костя видел, как он на нее смотрит. Но точно так же смотрят на нее все мужчины без исключения.
        Причин для беспокойства нет. Просто нельзя пользоваться благодеяниями отчима, вот и все. Если Костя чего-то стоит, то всего добьется сам. Хорошие специалисты на дороге не валяются, кто сказал, что стать успешным можно только в бизнесе?
        И когда, кстати, Катя успела попросить отчима взять его в бизнес?
        Сейчас он выйдет из метро и позвонит ей из автомата - может быть, она еще не ушла. Она ему все объяснит, а он уговорит ее приехать в Разлив, и они вместе останутся ночевать на даче.
        Но сойдя с эскалатора, Костя вспомнил, что телефон в квартире не работает - на их улице меняли кабель.
        Он подошел к кассе, купил жетон и поехал на Васильевский, моля бога, чтобы Катя оказалась дома. С ним творилось что-то непонятное. От метро он побежал, чтобы не опоздать, застать ее…
        Она была дома.
        Но он все равно опоздал.
        Костя остановился в прихожей, стараясь уловить звуки Катиного присутствия. Через мгновение он услышал ее крик. Потом что-то треснуло, тяжело упало…
        Когда он вбежал в кухню, Катя лежала на полу. Вокруг нее валялись обломки перил. На галерее стоял отчим и смотрел вниз, на неподвижно лежащее тело.
        Костя кинулся к жене.
        - Чемодан под роялем. Скорей!- крикнул он Анатолию.
        Неделю назад он собрал комплект неотложной помощи. Как вовремя! Такой набор был у всех его сослуживцев, ведь случись что, и без лекарств медик может оказаться не полезнее простого обывателя.
        Он начал реанимацию. Пять толчков - один вдох.
        Отчим отреагировал быстро.
        - Адреналин кубик, атропин кубик!- распорядился Костя, не переставая качать.
        Он боялся, что отчим растеряется, не сможет приготовить инъекцию, но через несколько секунд шприц был уже у Кости в руках.
        Он с налету попал в вену. Внутрисердечный путь не имеет преимуществ перед внутривенным, явственно услышал он голос преподавателя медучилища. Но иглы для внутрисердечной инъекции у него все равно не было.
        - Еще по два кубика. Десять хлористого и девяносто преднизолона. Три ампулы. И «Скорую помощь» вызывайте!
        Сделав очередной вдох, Костя приложил пальцы к сонной артерии. Пульса не было, даже самого слабого. Катино лицо менялось, застывало на глазах.
        И никакой адреналин, никакая «Скорая» уже были не в силах ее вернуть.
        Надежды не было, но он качал и дышал, вводил препараты…
        А потом услышал глухой голос отчима:
        - Все, хватит. Прошло сорок минут.
        Костя вяло удивился. Ему казалось, минут пять, не больше.
        Он понимал, что женщина на полу мертва, но не верил, что это - Катя.
        Надо пережить этот день, и все будет как раньше.
        Он закрыл Кате глаза и хотел поднять ее, перенести на кровать, но отчим не позволил: до приезда милиции нужно оставить все как есть. Костя кивнул и сел рядом с Катей.
        В его сознании всплывали мысли о фильме, на который они собирались пойти, о бутылке вина, подаренной ему на вызове…
        Потом он подумал, что отчим толково помогал в реанимации, и почувствовал к нему благодарность.
        Из коридора потянуло табачным дымом.
        - Где «Скорая»?- зачем-то крикнул он.
        В кухню вошел Анатолий с сигаретой.
        - Не курите здесь.
        Косте казалось, что дым может повредить Кате.
        Отчим послушно потушил сигарету и выбросил окурок в мусорное ведро.
        - Телефон не работает. А сотовый я забыл дома.
        Костя тупо кивнул. «Скорая» ничего бы не сделала. Никто бы не смог. Мгновенная смерть после падения с высоты, черепно-мозговая травма, перелом шейных позвонков.
        Ему стало стыдно, что он думает о Кате так отстраненно. Онемение в душе было хуже боли.
        - Надо решать,- донеслись до него слова Анатолия.
        - Что теперь решать?
        - Надо вызывать милицию, объяснять.
        - Да…
        - Но прежде мы должны все хорошо обдумать.
        Отвернувшись от Кати, от Кости, отчим стоял у окна и глядел во двор.
        - Обдумать? Что?
        - Давай перейдем в комнату…
        Они перешли в гостиную с белым роялем.
        Костя сел на стул. Оттого что он оставил Катю лежать на кухне одну, ему было стыдно, тяжело.
        Отчим закурил новую сигарету, затянулся. Костя заметил, как мелко дрожит его рука.
        - Я скажу тебе все как есть, Костя. У нас с Катей был… ну, не роман, конечно… Просто она мне нравилась…
        Все стало на места. Катя принимала подарки, заручилась обещанием устроить Костю в институт и приобщить к бизнесу. Анатолий решил, что заслужил награду. Катино сопротивление он не принял всерьез.
        - …я даже не понял, что случилось. Эта проклятая жара, я от нее голову потерял! Катя меня ударила, я инстинктивно замахнулся, она отшатнулась, перила сломались.
        Костя подумал, что большая часть рассказа - ложь.
        Правдой было только увлечение отчима молодой красавицей и уверенность этой молодой красавицы в том, что весь мир готов дарить ей подарки за ее красоту.
        - Это случайность, понимаешь, Костя? Просто случайность!
        Он кивнул. Случайность только в том, что он опоздал на несколько секунд.
        Он подошел к отчиму и ударил его - коротко и страшно, как учили в ВДВ.
        Потом, как во сне, сидел и чего-то ждал.
        Анатолий зашевелился, сел на полу, взглянул на Костю мутными глазами.
        - Все правильно,- сказал он.- Я заслужил.
        И вся Костина ненависть к этому человеку куда-то исчезла. Ненавидеть его - это было бы предательством Кати, признанием того, что сказал о ней Анатолий, того, во что Костя не мог и не хотел верить.
        А еще это было бы предательством мамы и сестренки. И того ребенка, которого мама собиралась родить от этого человека.
        - Уезжайте,- тихо сказал Костя.- Никто не узнает, что вы убили мою жену. Ради нее и ради матери я скажу, что она сама упала с галереи.
        - Несчастный случай не получится, Костя.
        - Почему?
        - Мне тяжело говорить об этом… Я брал Катю за руки… Она вырывалась. Менты проведут экспертизу, обнаружатся следы борьбы… Но если я расскажу правду, мне пришьют убийство и попытку изнасилования. Что тогда будет с твоей мамой?
        - Что вы предлагаете?
        - Мне очень больно, Костя, но Катю не вернешь. Надо собраться с духом и решить так, чтобы больше никто не пострадал. Если меня посадят, моему бизнесу конец, конкуренты растащат все, как вороны, а конкурентов у меня полно. Не исключено, что твоя мама окажется на улице. Ты готов содержать ее и детей?
        - А куда деваться?
        - Ты никогда не сможешь обеспечить их так, как они живут сейчас! А твоя мать уже привыкла к хорошей жизни,- подойдя к роялю, Анатолий стукнул по его крышке, и рояль отозвался жалобным дребезжанием.- Наверное, ты считаешь меня подонком, но это не так! Если бы речь шла только обо мне!
        - Чего вы хотите от меня?- устало спросил Костя.
        Отчим молча ходил по комнате. Паркет скрипел под его ногами. Костя чувствовал, что плотина вот-вот прорвется и душу затопит океан боли. Надо идти в милицию, чтоб посторонние люди подтвердили Катину смерть. Пока боль не придавила его к земле.
        - Костя, дорогой,- Анатолий вдруг заговорил с ним тихо и ласково, как с ребенком.- Лучше всего будет, если ты сам признаешься в непреднамеренном убийстве. Муж случайно толкнул жену, сто процентов условный срок. А может, и до суда не дойдет, я постараюсь. Я тебя вытащу, а вот себя вытащить не смогу. Сейчас на меня такие волкодавы нацелились, только и ждут, чтоб я споткнулся. Тут же разорвут.
        - Вы с ума сошли! Вы убили мою жену, а я должен вас спасать и выгораживать?
        - Да как ты не поймешь!- воскликнул Анатолий.- Всего три варианта есть. Ты признаешься, получаешь условно. Ты не признаешься, но тебя изобличает экспертиза, и тебе дают реальный срок. И, наконец, попадается дотошный следак, который изобличает меня. Маловероятно, конечно, но чего не бывает. Справедливость торжествует, я сажусь. Твоя беременная мать с ребенком оказывается на улице. Без средств. Узнав, что муж изменял ей с женой сына. Какой вариант тебе больше нравится? Выбирай!
        Костя молчал. Настоящий виновник Катиной гибели он, а не Анатолий. Он не замечал очевидного. С какой радости отчим, равнодушный к взрослому сыну своей супруги, воспылал к нему любовью, когда тот женился? Как мог Костя, молодой мужик, принимать влечение Анатолия к Кате за обычное родственное участие? А эти чертовы подарки! Он не хотел, боялся знать правду, и Катя заплатила за его трусость.
        Он сам позволил беде войти и разрушить его жизнь. Теперь осталось только спасти тех, кого еще можно спасти, кто действительно ни в чем не виноват. Маму.
        А он без Кати все равно не сможет жить дальше, как прежде…
        - Согласен. Я скажу, что это я толкнул Катю.
        - Спасибо, Костя,- с чувством произнес отчим и протянул руку.
        Костя отвернулся.
        - Как хочешь. Но знай, я тебя не оставлю. Лучший адвокат, все, что пожелаешь…
        На следующий день Костя разглядывал трещины на потолке камеры и думал, что, наверное, уже никогда не поступит в медицинский институт…
        Вечерело, дом захватили синие мартовские сумерки. Они сидели на кухне, не зажигая света, он у окна, Женя за столом. На лице Долгосабурова лежали глубокие тени, делая его старше.
        - Это произошло двадцать лет назад. Ты тогда только родилась. Время было свободное, но жестокое. И непредсказуемое. Нищета казалась мне страшной угрозой. Представить себе маму с детьми в нищете было для меня невыносимо.
        - Ты говорил, что твоей мамы уже нет в живых…
        - Да… Она не перенесла мой арест и приговор, родила мертвого ребенка и умерла. Эмболия околоплодными водами,- произнес он непонятные слова, которые заставили Женю вздрогнуть.- Редчайшее осложнение. Но самое страшное для меня - то, что я не успел поговорить с ней. Мама умерла, считая меня убийцей.
        - Но у тебя осталась сестра?
        - Да. Не знаю, известно ли ей о моем существовании. Но я слежу за ней. Если понадобится - приду на помощь.
        - А что теперь с… Анатолием?- тихо спросила Женя.
        Она уже связала имя, несколько раз повторенное в дневнике Музы Васильевны, с Костиным отчимом… Но от усталости не могла осмыслить эту связь.
        - Я не люблю о нем вспоминать. Но если для тебя это важно… Он жив-здоров, продолжает торговать тряпками. Когда я освободился, он предлагал оплатить мне учебу, купить квартиру… Я отказался, конечно. Больше мы не встречались.
        - И ты не хотел ему отомстить?
        - Хотел. Придумывать планы мести долгое время было моим любимым развлечением. Но ни один из них не устраивал меня полностью… А однажды я лег в постель, закрыл глаза и понял, что месть бессмысленна. Ведь если человек делает тебе зло по глупости, то мстить ему не за что, а если со зла, то это зло рано или поздно против него и обернется. А что касается Анатолия… Он отец моей сестры и, как я слышал, хороший отец. Разве я могу ему мстить?..
        - Какой тебе дали срок?- в этот вечер Женя решила узнать все до конца.
        - Четыре года. Но вышел я через два - по УДО. Условно-досрочное освобождение,- объяснил он, быстро взглянув на нее.- На зоне меня определили фельдшером в больничку. Я там и инфаркты откачивал, и зубы лечил… И не забывай, я уже отслужил в ВДВ, мог за себя постоять.
        Его портрет в форме ВДВ, с выколотыми глазами так и лежит в рояле… Женю передернуло.
        Но Константин не заметил этого - его взгляд был устремлен в стену. Или в прошлое?
        - Наверное, тебе это не понравится, но для меня зона стала школой. Как и для многих в те годы. Там я завел связи, на воле меня встретили, помогли на первых порах… Если говорить честно, то я поднял бизнес благодаря зоновским знакомствам. И еще я понял одну важную вещь…
        Он замолчал.
        - Какую важную вещь?- спросила Женя, когда молчание затянулось.
        - Я понял: то, что случилось со мной, случилось потому, что я был по сути никем. Анатолий пожертвовал мною, как пешкой, чтоб спасти себя, бывшего в тот момент королем, и не проиграть партию. Но я и был пешкой, так что все правильно.
        Женя была не согласна с тем, что он говорил, но сил возражать уже не осталось.
        - Освободившись, я пообещал себе - это никогда не повторится, я никогда больше не буду пешкой и никому не позволю распоряжаться своей судьбой. Свое обещание я выполнил.
        - Но почему ты не рассказал мне все это раньше, до нашей свадьбы?- тихо спросила она.- Боялся, что я тебе не поверю?
        Долгосабуров потер лоб и оставил руку у лица.
        - Да нет, я просто об этом не думал. Мне казалось, что за двадцать лет все забылось… И я чуть с ума не сошел, когда узнал, что ты купила именно эту квартиру!
        - И опять не рассказал мне…
        - Да. Сначала я просто не мог поверить, что произошло такое совпадение… Потом тупо надеялся, что ты ничего не узнаешь.
        Помолчали.
        - Где вы жили с Катей? В комнате с эркером?
        Он покачал головой:
        - Нет, в другой половине, в первой комнате от входа… В комнате с эркером жила Муза Васильевна.
        - Ты встречался с ней… после всего?
        - Нет. Я позвонил ей, когда освободился. Мне хотелось рассказать ей все, оправдаться… Хотелось, чтобы хоть одна живая душа мне поверила. И потом… меня ведь сразу арестовали, Катю я не хоронил. Я хотел, чтобы Муза показала мне могилу. Но она отказалась.
        - Какая она была, эта Муза Васильевна?
        - Странная… Но очень любила Катю. Перед тем как все случилось, Муза собиралась в Крым и звала Катю с собой. Если бы они уехали тогда…
        «Увезу. Перебесится» - вспомнила Женя строку в записной книжке.
        - Но прошлое изменить нельзя,- Долгосабуров повторил слова, которые уже говорил ей однажды.- И нельзя делать вид, будто его не было.
        В кухне стало уже совсем темно.
        - Поехали в гостиницу, Женя. Здесь я сегодня не засну. Да и тебе надо хорошо отдохнуть. Бедная, только теперь я представляю, что ты пережила…
        Она проснулась с первыми лучами позднего мартовского солнца и не сразу вспомнила, что тайна, мучившая ее столько времени, раскрыта, а рядом с нею - Костя, ее любимый муж. Она тихонько выбралась из постели и накинула халат.
        Когда Долгосабуров вышел из спальни, жмурясь от солнца, заливавшего номер, Женя в том же белом халате стояла у окна.
        - Ты вся светишься.- Он подошел к ней и крепко обнял.
        Они стояли, обнявшись, смотрели на чисто убранный двор внизу и слушали пение невидимой городской птицы.
        - Знаешь, а у меня тоже есть тайна,- Женя повернулась к мужу, посмотрела ему в глаза и улыбнулась.- Очень важная тайна…
        Глава 17
        Время бежало своим чередом. Исчезли последние остатки снега, деревья подернулись зеленой дымкой. Сначала проклюнулась, а потом и буйно разрослась трава, и маленький человечек у Жени внутри тоже рос, повинуясь законам природы. До первого шевеления было еще очень далеко, но она ощущала, как он там живет, и тихонько разговаривала с ним.
        Она успешно защитила диплом, а Долгосабуров решил не продавать квартиру, хотя Женя на этом настаивала. В пустых комнатах появилась новая мебель. Но Женя чувствовала, что ее мужу все-таки тяжело в этих стенах, и не знала, что с этим делать. Поэтому, когда он снова собрался на Дальний Восток, она обрадовалась и решила лететь вместе с ним.
        Накануне отъезда Женя предложила мужу съездить на кладбище. Она собиралась показать ему Катину могилу.
        Но когда оба оделись, она остановилась в дверях:
        - Поезжай один, Костя. Сейчас я нарисую план, и ты сам найдешь памятник.
        - Почему?- встревожился он.- Ты плохо себя чувствуешь?
        - Я чувствую себя прекрасно. Но так будет правильнее.
        Он внимательно вгляделся в ее лицо, потом молча сел перед ней на корточки, обнял за ноги и прижался щекой к еще совсем плоскому животу.
        Проводив мужа, Женя вышла прогуляться. Ноги сами привели ее к Академии художеств. Спустившись к сфинксам, она смотрела, как солнце купается в Неве, как сверкает, врезаясь в чистое, умытое небо, купол Исаакиевского собора, как радуется город в предвкушении лета. Над головой протяжно крикнула чайка, ветерок дунул в лицо свежим запахом реки, волны бросили на гранитные бока сфинксов россыпь солнечных зайчиков…
        А Костя стоит сейчас возле могилы, подумала она. Может быть, разговаривает с Катей… А может, просто глядит на ее портрет на памятнике и вспоминает, как был счастлив. Или что-то другое, Жене не нужно знать.
        Он любил Катю, но она не ревнует его к ней. Ведь любовь - это нить, которая связывает живых и мертвых, соединяет прошлое, настоящее и будущее.

* * *
        Приближались Колькины каникулы, и Мила уже мечтала, как обнимет сына. Он усердно учился, работал на факультете и подрабатывал во время каникул где только можно, однако всегда выкраивал неделю для Питера. Но сегодня, когда она связалась с ним в скайпе, Колька сразу сообщил, что университетский профессор предложил ему работу на все лето, это очень интересно и важно, поэтому в ближайшее время он не приедет.
        Сын стал взрослым, сам строит собственную жизнь. У него свои планы. Так и должно быть…
        - Поэтому я решил, что на этот раз ты приедешь ко мне,- закончил Колька.
        - Приеду к тебе?- тупо переспросила Мила.- Куда?
        - Ты смешная, мама,- сказал ее сын.- В Париж, конечно. Поскорее реши с датой, мне надо купить билеты в Гранд-Опера. И ты, наверное, захочешь в кабаре, я узнаю, где сейчас лучше программа, в «Мулен-Руж» или в «Лидо».
        - «Мулен-Руж»?- ошалело повторила она.- «Лидо»?
        Она знала, что на свете существует такой город - Париж. Там учится ее сын, иногда туда ездят какие-то знакомые. Но разве такое возможно, чтобы туда поехала она, Мила, которая никогда не бывала за границей и даже не слишком грустила из-за этого?
        - Я расписал план на каждый день, куда тебе надо будет пойти. Днем я буду занят, но вечером… Мама, что с тобой?- Кажется, Колька понял: с ней происходит что-то не то.- О деньгах не беспокойся,- быстро сказал он, по-своему истолковав ее молчание,- нам с тобой на все хватит, я посчитал.
        «Решил, расписал планы, все посчитал… Вот такой у меня вырос сын…» - глотая непрошеные слезы, думала Мила.
        - Мама!
        Увидев на экране его встревоженное лицо, она опомнилась, улыбнулась:
        - Прости. Это так неожиданно… Прямо как снег на голову!
        - Какой снег?- засмеялся Колька.- Здесь двадцать пять градусов и все цветет! Так ты приедешь?
        - Приеду. Конечно, приеду.
        - Трэ бьен. Решай с датой. Пока!
        Она долго сидела, глядя в погасший экран. Представляла себя ходящей по Лувру, сидящей вместе с сыном в кафе на Монмартре… Но разве такое представишь?!
        - Милочка, не помешаю?- в гостиную вплыла Наталья Павловна.
        С возвращением на работу выздоровевшего Спасского Мила окончательно перешла на суточный график. Поначалу она переживала, что теперь будет проводить много времени дома, со свекровью, и еще неизвестно, что из этого выйдет.
        Но все как-то устроилось. Наталья Павловна проявляла деликатность, стараясь не нарушать Милино личное пространство без необходимости. Но главная причина, конечно, заключалась в том, что Мила постепенно избавлялась от изматывающей усталости, и депрессии больше не посещали ее. Она перестала воспринимать домашних как объекты, требующие денежных затрат и непрерывного кормления, и начала видеть в них близких людей. Неожиданно для себя она стала интересоваться их мнениями и планами и делиться своими.
        Теперь она готовила и убирала не торопясь, со вкусом, получая удовольствие от домашних дел. А на прошлой неделе записалась на спортивные занятия. Как вовремя! Может, удастся хоть немного похудеть перед Парижем.
        - У меня новость, Наталья Павловна. Колька зовет в Париж.
        - Милочка…- всплеснув руками, свекровь опустилась в кресло.- Милочка, вы не находите, что в нашей семье в последнее время только хорошие новости? Володеньку хвалит профессор Гринберг, Евгения в положении, а вы едете в Париж. Я просто счастлива, дорогая!
        - Приглашение было таким неожиданным,- улыбнулась Мила.- Мне пока его не осмыслить. Я прогуляюсь, пожалуй.
        - Конечно, идите! И не забудьте заскочить в торговый центр,- хитро улыбнулась пожилая дама.- Для Парижа нужны туалеты.
        Мила обошла парк, посидела на скамейке, вдыхая клейкий запах свежей листвы, и решила возвращаться. Миша скоро приедет с работы, Внуки вернутся с занятий, а ужин не готов.
        Проходя мимо обувного магазина, она привычно повернула голову, чтобы посмотреть на сумку своей мечты. Та по-прежнему красовалась в витрине, под плакатом, приглашающим на распродажу.
        Сумка ей все равно нужна, пусть не эта, так другая, подешевле. С Милиной в Париж не поедешь.
        Она зашла в магазин. Любуясь сумкой в витрине, она даже не интересовалась ценой, заведомо считая ее запредельной. «Мечта» и правда оказалась недешевой, но с учетом скидки…
        «Все равно ты не можешь себе позволить такой расход,- завел свою старую песню внутренний голос,- особенно теперь, когда ты стала меньше зарабатывать…» Но вместо того чтобы послушаться его, Мила направилась к кассе.
        Возле прилавка щебетала по телефону юная продавщица:
        - В новой коллекции Дольче-Габбана обалденные кружева! Выглядят, как старинные… Ой, у меня покупательница, перезвоню! Вы берете эту сумку?- Она улыбнулась Миле.- К ней в подарок у нас идет шарф, цвет можете выбрать сами, но я бы посоветовала изумрудный. Это цвет сезона.
        …Не успела Мила снять пальто и переобуться, как в прихожую выглянула Наталья Павловна:
        - Милочка, зайдите ко мне на минутку.
        В комнате свекрови на темном покрывале кровати были разложены несколько кружевных воротников и накидка изумительной красоты.
        - Это венецианское кружево,- торжественно объявила Наталья Павловна.- По телевизору говорят, что теперь за ним гоняются все европейские модницы. В Париже на вас будут оглядываться.
        - Спасибо, Наталья Павловна,- с чувством сказала Мила.- Накидка очень красивая.
        - Еще бы!- довольно усмехнулась свекровь.- Мы обязательно придумаем, с чем вы ее наденете. А вот этот воротник прекрасно подойдет к вашему синему летнему платью.
        В синее платье, купленное еще к Колькиному выпускному, располневшая Мила давно не влезала. Но ведь впереди - месяц занятий в спортзале!
        - Пойдемте же на кухню, Милочка, и за чашкой кофе обсудим ваш гардероб.
        На кухне Мила включила чайник и достала из холодильника приготовленный с утра фарш. К ужину были задуманы котлеты.
        Когда чайник щелкнул, она повернулась к свекрови, которая с мечтательным видом сидела за столом.
        - Вы не приготовите кофе? У меня руки в фарше,- для наглядности Мила вытянула руки и пошевелила пальцами.
        - Лучше подождем, когда вы закончите,- вздохнула свекровь.- Мне ведь никогда не сделать такой вкусный кофе, как получается у вас. Это просто мистика!
        - Я уверена, что ваш кофе точно такой же,- улыбнулась Мила.
        - Да нет же, Милочка! А вот давайте проведем эксперимент, я сейчас на ваших глазах приготовлю, и вы сами убедитесь.
        - Ну давайте.- Мила продолжала возиться с фаршем, наблюдая за действиями Натальи Павловны.- Ложка!- вдруг громко воскликнула она.
        - Что - ложка?- свекровь поднесла ложку к глазам и внимательно ее осмотрела.
        - Я насыпаю кофе из пакета на глаз, а вы накладываете его ложкой и оставляете ее в кружке. От этого кипяток теряет градус, и вкус получается другим. Видите, никакой мистики!- Мила засмеялась.- Если хорошо подумать, все непонятные и таинственные явления имеют простое объяснение.
        - Ах, моя дорогая,- улыбнулась Наталья Павловна.- Все, да не все.
        notes
        Примечания
        1
        Герой романа Диккенса «Наш общий друг», любящий многодетный отец и подкаблучник.- Здесь и далее примеч. авт.
        2
        Историческая повесть В. Некрасова.
        3
        Тяжелое состояние, встречающееся у людей с сердечно-сосудистыми заболеваниями.
        4
        Приспособление для дренирования плевральной полости, конструктивно сходное с бутылью для брожения вина.
        5
        Первая строка 66-го сонета Шекспира (англ., искаж.).
        6
        Комиссия изучения летальных исходов.
        7
        Заболевание, вызванное неправильными действиями врача.
        8
        Ребенок, родившийся после смерти отца (англ.).
        9
        Фиброгастроскопия.
        10
        Тканевая жидкость, образующаяся в результате воспаления.
        11
        Лечебно-контрольная комиссия.
        12
        Городу и миру (лат.).
        13
        Герой детективов норвежского писателя Ю. Несбё.
        14
        Накопление жидкости в брюшной полости.
        15
        Хирургический инструмент.
        16
        Касторовое масло (лат.).
        17
        Герой одноименного романа Ч. Диккенса.
        18
        Героиня романа У. Теккерея «Ярмарка тщеславия».
        19
        В целом (англ.).
        20
        Приспособление для временной иммобилизации при переломах.