Опасная ложь Юлия Гетта
        ОН НЕ ПОМНИТ МЕНЯ, ЗАТО Я ОЧЕНЬ ХОРОШО ЕГО ПОМНЮ. ЭТОТ ЧЕЛОВЕК ОТНЯЛ У МЕНЯ ВСЕ. И РАДИ МЕСТИ Я ГОТОВА НА МНОГОЕ, ДАЖЕ ПРИТВОРИТЬСЯ ПО УШИ ВЛЮБЛЕННОЙ В НЕГО ДУРОЧКОЙ, ЧТОБЫ ВОЙТИ В ДОВЕРИЕ И УНИЧТОЖИТЬ.
        НО С ПЕРВОЙ НАШЕЙ ВСТРЕЧИ ВСЕ ИДЕТ НЕ ТАК. ОН СЛИШКОМ ПРОНИЦАТЕЛЕН И ЦИНИЧЕН, ЧТОБЫ ВЕСТИСЬ НА МОИ УЛОВКИ, А Я СЛИШКОМ СИЛЬНО ЕГО НЕНАВИЖУ, ЧТОБЫ БЕЗУПРЕЧНО ИГРАТЬ СВОЮ РОЛЬ. КАК РЕЗУЛЬТАТ - ИЗ ЛОВЦА Я БЫСТРО ПРЕВРАЩАЮСЬ В ЖЕРТВУ, И ТАК НЕЛЕПО ГИБНУ, УГОДИВ В СВОЮ ЖЕ ЗАПАДНЮ.
        Опасная ложь
        Юлия Гетта
        1
        Я сижу за столиком в одном из самых статусных ресторанов Москвы, пью безалкогольный коктейль и безмятежно улыбаюсь. Создаю видимость непринуждённой беседы с якобы моей подругой или приятельницей. Но на самом деле изящная молодая женщина, что сидит напротив меня - не кто иной, как элитный брачный агент, оказывающий эксклюзивные услуги за очень большие деньги. Хитрая и расчётливая сука по имени Жанна. Образец достоинства и элегантности, утончённости и вкуса, учит юных практичных девушек, для которых любовь не в чести, как охмурить и женить на себе очередного богатенького идиота. И сейчас она выполняет функции моей наставницы.
        Она не знает всей правды, для чего мне понадобился бизнесмен Баженов, и наверняка считает меня очередной тунеядкой, мечтающей о красивой жизни за чужой счёт, но мне на это плевать. Мне на все плевать, лишь бы план не провалился.
        Мои руки слегка дрожат, я волнуюсь. Злюсь на себя за это - волноваться мне никак нельзя. Я должна быть спокойна и холодна, как лёд, чтобы безукоризненно сыграть свою роль. Но как ни пытаюсь себя настроить, сердце так и молотит в груди, как у трусливого зайца, и я ничего не могу с этим поделать.
        - Волнуешься? - в итоге мое состояние не укрывается от Жанны.
        Я в ответ натянуто улыбаюсь. Эта женщина мне неприятна. Не из-за внешности или манер - в этом отношении она безупречна. Непрязнь вызывает род её деятельности. Не то, чтобы общение с такими, как она, мне в новинку. В нашем мире продаётся и покупается абсолютно все, деньги главный приоритет для многих. Но от этого не легче. Необходимость в сотрудничестве с паразитирующей на чужом слабоумии личностью по определению не может вызывать во мне восторг.
        - Нет, - отвечаю сухо, но ответ ей не требуется. Опытная наставница уже успела сделать свои выводы.
        - Постарайся успокоиться, Алёна. Ты настоящая красавица. Только посмотри, какие у тебя роскошные длинные волосы, какие правильные изящные черты лица. Про фигуру я вообще молчу. Только слепой не оценит такую девушку. У меня таких красоток, как ты, ещё не было, честно тебе говорю. Поверь, он будет наш. Ни на секунду в этом не сомневайся.
        - Хватит, Жанна, - продолжая играть в безмятежность с натянутой улыбкой на губах, жестом останавливаю её пылкую, стимулирующую правильный настрой речь. - Я поняла тебя.
        - Хорошо, - степенно кивает она, но я безошибочно угадываю в слегка изменившейся интонации раздражение. Кажется, я тоже ей не очень нравлюсь. - Ты слышишь меня в наушнике?
        - Да, - произношу, подавляя желание поправить в ухе эту маленькую неудобную штуку.
        На мне так же есть микрофон. Жанна будет слышать все, и координировать меня в случае, если я буду теряться.
        - Он здесь, - напряженно произносит она, на долю секунды нахмурившись, но уже в следующее мгновение на её лице вновь возникает безмятежная улыбка, а голос становиться елейным. - Приготовься. Я скажу, когда пора. А пока сидим, и мило беседуем. Головой не вертим. Нам вообще здесь ни до кого нет дела.
        Я улыбаюсь под стать ей и несу в ответ какую-то чушь. А сама чувствую, как дурацкое волнение усиливается, доводя меня до исступления.
        Только бы все получилось.
        - Объект находится через пять столов позади нас в компании какого-то мужика в сером костюме и очочках. Сам он тоже в костюме, но в темно-синем. С ним еще два охранника, они сидят за соседним столом, оба здоровые и очаровательные, как Валуев на ринге, точно не спутаешь, - негромко инструктирует Жанна, сосредоточенно глядя на экран своего телефона. - Будь готова, через минуту начинаем.
        Я киваю с легкой улыбкой на губах, и с досадой понимаю, что и без того сильное волнение начинает стремительно возрастать.
        - Спокойно, Ален. Мы репетировали много раз. Просто возьми и сделай это. Если растеряешься, забудешь, что говорить, я тебе подскажу, - Жанна пытается меня подбодрить, и я снова киваю. - Пора. Встала и пошла гордой походкой. По сторонам не смотришь, идешь целенаправленно в дамскую комнату, не тормозишь. Главное иди между столами по прямой, Лева сам остановит тебя, где надо. Давай, удачи!
        - Спасибо, - произношу одеревеневшими от волнения губами и поднимаюсь на ноги, которые совершенно не слушаются меня.
        С этого момента назад дороги нет. Хотя, о чем я. Другого пути для меня в принципе не существует. Этот - единственно возможный.
        Эта мысль придает мне сил, я иду с гордо поднятой головой вперед, и вопреки наставлениям Жанны не могу сдержать желания посмотреть туда, где должен сидеть интересующий меня человек. Я вижу его издалека, и не могу оторвать взгляд. Он такой же, как на фотографиях в интернете. Статный, широкоплечий, со строгими чертами лица и хищным взглядом. Идеальный убийца. Хладнокровный, беспринципный предатель. Лишивший меня всего, в том числе и желания жить. Я все еще дышу лишь по одной причине - хочу отомстить ему. Лишить всего, уничтожить. А что будет со мной после - неважно.
        Баженов, словно почувствовав мое пристальное внимание, вдруг поворачивает голову, и мы встречаемся с ним взглядами. Он смотрит так пронзительно, что сердце от неожиданности ухает вниз, а по спине прокатывается жар.
        «Алена, что ты делаешь?! Я же говорила не пялиться на него!» - шипит Жаннин голос в наушнике, но я как загипнотизированная, не могу разорвать зрительный контакт с Баженовым до тех пор, пока передо мной не возникает мощная фигура Левы, актера, играющего роль моего обидчика.
        - Эй, красавица, ты куда так спешишь? - с противной ухмылкой произносит он не очень громко, но достаточно, чтобы его было слышно за нужным столом. Сейчас нас разделяет около десяти метров.
        Перевожу взгляд на Леву и говорю слишком резко:
        - Уйди с дороги.
        Лева на мгновение теряется, по сценарию я должна была ответить другой фразой и более дружелюбно. Наушник снова оживает и шипит у меня в голове:
        «Что за самодеятельность, Ален? Не переигрывай»
        К счастью, с импровизацией у Левы все в порядке, и он без промедления выдает:
        - Ух, какая дерзкая! Люблю таких…
        - Парень, дай пройти, а? - я предпринимаю попытку обойти его, но он хватает меня за локоть, не позволяя сделать этого.
        - Ну куда ты так спешишь, малышка? - противно ухмыляется, притягивая меня к себе. - Пойдем за мой столик, я тебя чем-нибудь вкусненьким угощу?
        - Убери от меня свои руки, - я пытаюсь вырваться, и оборачиваюсь, якобы надеясь отыскать взглядом охрану в заведении, но охрана куплена Жанной, и дружно пошла на перекур пять минут назад.
        Лева отпускает мою руку, но только для того, чтобы в следующее мгновение схватить меня за задницу, и за это я залепляю ему звонкую пощечину. После чего он снова хватает меня за локоть, но только уже довольно грубо.
        - Ах ты сучка, - рычит он, а у меня в горле бьется паника, но не потому что я испугалась Леву, а из-за того, что спектакль начинает затягиваться, а тот, ради кого затевалось представление, не торопится меня выручать.
        И я опять нарушаю запрет, бросая испуганный взгляд на «объект». Выясняется, что он с интересом наблюдает за разворачивающейся картиной, насмешливо заломив бровь.
        Лева сыплет угрозами, а я снова, будто попав под гипноз, не могу оторвать взгляд от лица Баженова. Словно в замедленной съемке вижу, как он кивает своим охранникам за соседним столом, после чего один из них встает и уверенным шагом идет к нам.
        Еще спустя мгновение Леву силой оттаскивает от меня двухметровый бугай, и уводит куда-то по направлению к выходу из ресторана.
        Я обхватываю себя руками, перевожу дыхание, и снова смотрю на Баженова, который склонив голову набок, продолжает наблюдать за мной.
        «Только не вздумай подходить к нему. Если в течение пяти секунд он сам не встанет и не подойдет, уходи оттуда. Мы пойдем на второй заход спустя время, найдем того, кто сможет тебя ему представить»
        Я слышу голос Жанны, но смысл слов не доходит до меня. Я смотрю в глаза своему врагу, и не могу отвести взгляд, будто если сделаю это первой, то проиграю.
        «Алена, уходи оттуда. Сейчас же. Уходи!»
        Секунды тянутся мучительно долго, и продолжать стоять неподвижно посреди зала дальше кажется уже совершенно нелепым. Не разрывая зрительного контакта, я иду в сторону стола Баженова.
        «Стой! Куда пошла?! Разворачивайся! - цедит стальной голос Жанны в наушнике. - Дурная! Он должен сам стать инициатором знакомства!»
        Но я и не думаю останавливаться. Однако дойти до нужного стола мне не дает второй вышибала, оставшийся за столиком. Он встает и преграждает мне путь, но ненадолго.
        - Пропусти, - приказывает мой «объект», и громила послушно отходит в сторону.
        Его голос низкий, с хрипотцой, от которого по венам несутся ледяные вибрации. Голос убийцы.
        Замираю в шаге от его стола. Заставляю себя улыбнуться.
        - Благодарю вас за помощь, - произношу внезапно севшим голосом, разглядывая его, и чувствуя, как трясутся поджилки.
        Не от страха. От ненависти. Я очень хорошо помню его. Даже помню его смех. Такой бархатный, заразительный, уютный. Когда-то очень давно он казался мне добрым и красивым, но сейчас в воспоминании звучит зловеще. Смех предателя. Смех убийцы.
        Баженов будто совсем не изменился с тех пор. Такой же спокойный, вальяжный, так же лениво ведет головой, прежде чем ответить мне:
        - Не стоит благодарности.
        И все. Смотрит выжидательно. Не приглашает за стол, не пытается завязать знакомство. Это провал.
        «Уходи сейчас же» - шипит в ухо Жанна. Но я понимаю, что если уйду, всему конец. Выжидать, разрабатывать новый план, я не готова. Я должна сделать все сейчас.
        - Извините, что прерываю ваш разговор, я не отниму у вас много времени, - бросаю короткий взгляд на собеседника Баженова, который смотрит на меня куда откровеннее, чем первый, развесив слюни по подбородку. - Но позвольте мне угостить вас чем-нибудь, в знак благодарности? Коньяк, виски, может быть, шампанское? Или, еще лучше, позвольте мне оплатить ваш ужин?
        Баженов бросает взгляд на своего собеседника, холодно усмехается, после чего снова смотрит мне прямо в глаза и медленно произносит:
        - Изобретательно.
        «Довольна? - рычит в наушник Жанна. - Он все понял. Уходи оттуда, быстро!»
        По спине прокатывается ледяная волна от того, что Баженов так легко раскусил меня. Но так просто сдаваться и отступать я не намерена.
        - В смысле? - максимально искренне изображаю недоумение.
        - Мы в состоянии сами оплатить свой ужин, - снисходительно поясняет он. - Ступай, девочка.
        - Весь ресторан сидел и молча наблюдал, как этот нахал лапал меня, и только вы вступились. Я всего лишь хотела сделать для вас что-то приятное в знак благодарности.
        «Господи, что ты несешь, Алена… Ты все портишь безнадежно!»
        Баженов снова усмехается. Кожу будто иголками колет от давящего взгляда, что скользит сверху вниз по моей фигуре.
        - Значит, хочешь сделать мне что-то приятное?
        - Да.
        - Как на счет минета?
        Кровь моментально приливает к лицу, словно мне дали пощечину. Я даже забываю на время, с какой целью тут нахожусь, чего делать нельзя ни в коем случае.
        - А не пошел бы ты… - с ненавистью цежу, четко проговаривая каждое слово. Не дожидаясь ответа, разворачиваюсь, и быстро шагаю на выход.
        «Браво, Алена, - раздается в ухе голос Жанны. - Ну и чего ты добилась? Теперь вообще ничего не получится с ним».
        Но дойти до выхода мне не удается. Второй бугай вырастает передо мной будто из-под земли.
        - Что надо? - с вызовом смотрю на него, вздернув вверх подбородок.
        - Константин Владимирович просит вас вернуться за его столик.
        - Передайте Константину Владимировичу, чтобы шел в задницу, - с презрением огрызаюсь, хоть и понимаю, что должна вести себя сейчас совершенно по-другому.
        - Не заставляйте меня применять силу, - вежливо улыбается на это громила.
        Скалюсь ему в ответной улыбке, и, нацепив на лицо выражение уязвленной гордости, возвращаюсь за стол ублюдка.
        -
        - Мне казалось, наш разговор окончен? - задаю вопрос Баженову, высокомерно вскинув брови, и с достоинством, как учила Жанна, откидываю назад тщательно уложенную шевелюру.
        Баженов неторопливо разрезает ножом стейк слабой прожарки на огромной белой тарелке. Звук металла по стеклу неожиданно остро бьет по моим барабанным перепонкам, а вид сочащейся из мяса крови вызывает приступ дурноты.
        - Мне тоже так казалось, - медленно произносит он, изучая мое лицо еще более заинтересованным взглядом, чем раньше. - Тебя разве не учили, что хамить взрослым нехорошо, девочка? Извинись, и я тебя отпущу.
        - Ох, извините, - не могу сдержать ядовитую ухмылку. - Мои манеры немного хромают. Но и ваши, знаете ли, далеко не образец для подражания.
        «Убавь сарказм в голосе, Алена. Сделай вид, что искренне сожалеешь о том, что подошла к нему, и хочешь уйти, - торопливо инструктирует Жанна. - Может, еще переиграем все в нашу пользу. Делай, как я тебе говорю»
        Баженов оставляет в покое мясо, смотрит на меня, слегка склонив голову набок, и холодно улыбается. Меня до мурашек пробирает от его улыбки. Это улыбка убийцы.
        - Разве я тебя чем-то обидел?
        Хороший вопрос, ублюдок. Ты даже понятия не имеешь, чем именно.
        - А разве нет? - спрашиваю с вызовом во взгляде.
        - Ты хотела сделать мне приятное, я лишь предложил один из возможных вариантов.
        - Этот вариант оскорбителен, - чеканю слова, вновь потеряв контроль над своими эмоциями. Кажется, в моем голосе слишком много презрения и гнева. Надо держать себя в руках.
        - Неужели? - Баженов удивленно вскидывает брови и усмехается.
        - Представьте себе! - зло отвечаю я, сложив руки на груди крест-накрест.
        - Что ж, виноват. Я и представить себе не мог, что для тебя это так.
        - Вы снова пытаетесь меня оскорбить?
        - Ну что ты. Напротив. В качестве извинений теперь уже я готов угостить тебя ужином, - он делает знак рукой, подзывая официантку. - Принесите, пожалуйста, девушке меню.
        Наверное, еще никогда в жизни мне не хотелось так сильно кого-то послать. Но помня о своей цели, я держусь, и даже пытаюсь ему улыбнуться. Выходит, правда, довольно натянуто, но сейчас на большее я не способна.
        «Откажись. Только вежливо! Придумай какую-нибудь вескую причину. Кажется, он заинтересовался тобой, но ты не должна достаться ему слишком легко»
        Наверное, впервые за все наше знакомство с Жанной, мне так сильно хочется довериться её опыту.
        - Благодарю вас за столь щедрое предложение, но… - демонстративно бросаю взгляд на свои наручные часы, и неестественная улыбка на моих губах становится шире. - К сожалению, вынуждена откланяться. Я обещала навестить свою бабулю в восемь. Не хочу заставлять её ждать.
        «Какую еще бабулю?! - раздраженно шипит наушник. - Алена, мы ведь договаривались, во всем и всегда придерживаться нашей легенды!»
        Ну что поделаешь, не могу я выдумывать вранье на ходу так быстро.
        - Бабуля - это святое, - задумчиво произносит Баженов, продолжая с интересом разглядывать мое лицо.
        - В таком случае, всего доброго, джентльмены, - поднимаюсь со стула, и, не дожидаясь ответных слов прощания, собираюсь изящно уйти в закат.
        - Как тебя зовут? - лениво интересуется Баженов, и я замираю на месте.
        - Алена.
        Он молчит ровно две секунды, глядя на меня в упор, после чего без тени улыбки произносит:
        - Мой тебе совет, Алена. Лучше на глаза мне больше не попадайся.
        -
        2
        В двух кварталах от станции метро Кропоткинская меня поджидает черный Кадиллак Эскалейд с наглухо тонированными окнами. Мечущиеся по лобовому стеклу дворники автомобиля не справляются с мощными потоками воды - дождь барабанит по капоту и крыше так же неистово, как и по моему огромному черному зонту, что надежно укрывает не только от непогоды, но и от посторонних глаз. Я уверенно иду к машине, и едва приближаюсь на расстояние нескольких метров, как дверь со стороны водительского сидения открывается, и из нее появляется мужчина в черном костюме, с таким же черным как у меня зонтом. Он поспешно обходит автомобиль и услужливо распахивает передо мной заднюю пассажирскую дверь. Я опускаюсь на мягкое сидение в тепло роскошного кожаного салона, на ходу сворачивая зонт. Дверь вслед за мной захлопывается, но водитель не спешит занять свое место за рулем, остается стоять возле машины, не смотря на яростный ливень, беспощадно полосующий его зонт. По сложившейся традиции он оставляет меня наедине со своим боссом, потому что наш разговор не терпит лишних ушей.
        Захаров сидит тут же, на заднем сидении, рядом со мной. Он как всегда спокоен и невозмутим, на губах застыла мягкая располагающая улыбка. Ловлю себя на мысли, что непроизвольно сравниваю его внешность с обликом Баженова. Несмотря на примерно один и тот же типаж и возраст, Захаров воспринимается мною совершенно иначе. У него тоже спортивная подтянутая фигура, правильные черты лица, выразительные карие глаза, цепкий, внимательный взгляд. Роскошный деловой костюм, наверняка пошитый по индивидуальному заказу, наручные часы Patek Philippe, аккуратная короткая стрижка. Весь его облик буквально пропитан пафосом мира больших денег, но, как ни странно, в нем это не раздражает меня так сильно, как в Баженове, или ком угодно другом. Даже не смотря на то, что я никогда не испытывала к Захарову особой любви, сейчас я радуюсь каждой нашей встрече. Он единственный близкий человек, оставшийся у меня в этом городе.
        - Здравствуй, Алена, - произносит он с мягкой улыбкой и наклоняется, чтобы поцеловать в щеку, окутав терпким ароматом известного мужского парфюма. - Ты как?
        - Здравствуйте, Роман Евгеньевич, - хочу улыбнуться ему в ответ, но сделать это искренне не получается, а фальшивые эмоции я лучше приберегу для кое-кого другого. - Я в норме.
        - Как идут дела с Баженовым? - улыбка исчезает с лица моего собеседника, сменяясь сосредоточенным выражением. За что уважаю этого мужчину, так это за то, что быстро переходит к делу, и не склонен тратить время на пустые разговоры.
        - Знакомство состоялось, но не так, как мы планировали, - со вздохом признаюсь ему в своем провале, потирая переносицу. - Он, кажется, сразу догадался о моей заинтересованности в этом знакомстве. Наверное, я плохая актриса.
        - Он просто очень проницательный, я тебя предупреждал.
        - Да, я помню. Но Жанна считает, что еще не все потеряно. Она говорит, что можно поправить ситуацию, если найти подходящего человека, который сможет меня ему представить. Может, вы сможете помочь в этом?
        - Попробую, - с готовностью кивает Захаров. - Но он не узнал тебя?
        - Нет. Не похоже было, - уверенно кручу головой я, вспоминая насмешливое предложение Баженова сделать ему минет. - Точно нет.
        - Это хорошо, - медленно произносит Захаров, скользя по мне задумчивым взглядом. - Ты и правда совсем другой стала. С той смешной большеглазой девчонкой, которую я помню, почти ничего общего. Разве что глаза. Такие же огромные. Но, поверь, я сам бы тебя ни за что не узнал тогда на похоронах, если бы ты ко мне не подошла.
        - Зато я вас сразу узнала, - мои губы сами собой дернулись в подобии улыбки, а ладони, покоящиеся на сидении, непроизвольно сжались в кулаки. - И его тоже.
        Захаров переводит взгляд на мое лицо и несколько секунд пристально смотрит в глаза.
        - Еще не поздно передумать, Алена.
        - Вы ведь знаете, что я не передумаю, - холодно произношу я, без усилий удерживая его тяжелый взгляд.
        - Пойми, твой отец был мне как брат. И теперь, когда его не стало, я чувствую себя ответственным за тебя.
        - Это мое решение, Роман Евгеньевич. С вашей помощью или без нее, я доведу дело до конца. Но все же без вас мне будет гораздо сложнее, поэтому, прошу, не нужно сейчас включать заднюю.
        - Как скажешь, - лицо Захарова превращается в холодную маску, а взгляд устремляется прямо перед собой. - У нас с тобой общая цель, и, разумеется, я помогу тебе, Алена. Включать заднюю, как ты выразилась, не в моих правилах.
        - Спасибо, - тихо произношу я, опуская взгляд на свои колени. Горло дерет от дикого желания разрыдаться, но я держу себя изо всех сил. Я должна быть сильной.
        - Не нужно меня благодарить, Алена, - тон Захарова смягчается, и я чувствую, как его твердая ладонь накрывает мою лежащую на сидении руку и слегка сжимает её. - Мы ведь не чужие люди.
        Слова застревают в горле, я нахожу в себе силы лишь на легкий кивок, и только после этого Захаров, наконец, отпускает мою руку, чтобы в следующее мгновение открыть бардачок в подлокотнике, и достать оттуда большой прямоугольный конверт из плотной бумаги.
        - Вот, держи.
        - Что это? - настороженно интересуюсь, принимая конверт из его рук.
        - Там все необходимые документы по твоей легенде. Паспорт, СНИЛС, страховка, банковские карточки, школьный аттестат, диплом о высшем образовании, короче все, что в теории могут проверять. Так же у тебя теперь есть счет в банке, и даже кредитная история. Да, и вот еще, - Захаров шарит рукой в подлокотнике и вскоре извлекает оттуда небольшую белую коробку с изображением айфона. - Если наш план выгорит, вероятнее всего люди Баженова будут не только щупать тебя со всех сторон, но и следить. Так что видеться нам с тобой больше нельзя. Поэтому вот, возьми. Сим-карта там уже стоит. На связь со мной будешь выходить исключительно с этого аппарата, и только через скайп. Он тоже установлен и учетная запись подключена с моим контактом. С собой эту трубку не таскай, пусть хранится дома, звони только когда одна, сам я звонить тебе пока не буду. Если Баженов раскроет наш план, убьет обоих, не раздумывая. Поэтому Алена, пожалуйста, - мужчина берет меня рукой за подбородок и аккуратно поворачивает мою голову к себе так, чтобы заглянуть в глаза. - Будь осторожна.
        - Не беспокойтесь, Роман Евгеньевич, - отстраненно произношу я и настойчиво веду головой в сторону, чтобы избавится от его захвата. - Я не подведу вас.
        - Я не о себе переживаю, Алена, - строго произносит он, продолжая пристально смотреть мне в глаза. - Если с тобой что-нибудь случится, я себе этого не прощу.
        3
        - Hi, honey… - голос Бена в телефонной трубке звучит слаще меда, проливая бальзам на мою израненную душу. - I miss you so much, that it seems to me my longing for you is already greater than the whole universe…
        (Привет, милая. Ты знаешь, я так сильно по тебе скучаю, что мне кажется, моя тоска по тебе размерами больше всей нашей вселенной)
        - Oh my darling… - тяжело вздыхаю, прикрыв глаза. - I miss you too.
        (Ох, мой дорогой… Я тоже скучаю по тебе)
        - I’m thinking about coming to Russia all the time. I want to see you, - самоотверженно заявляет он, и я не могу сдержать печальной улыбки.
        (Я постоянно думаю о том, чтобы приехать к тебе в Россию. Хочу увидеть тебя)
        - No, Ben. It is impossible.
        (Нет, Бен. Это невозможно)
        - Why not?!
        (Почему нет?!)
        - I can’t tell you now. Sorry…
        (Я не могу рассказать тебе. Прости…)
        - Ok, - его голос становится сухим, и это ранит меня даже сильнее, чем я могла предположить. - But when will you be able to go back?
        (Хорошо. Но когда ты сможешь вернуться?)
        - I’m not sure, Ben. I’m still having one thing to do. And you know that it’s very important to me.
        (Я не знаю, Бен. Я должна сделать одно дело. Ты знаешь, это очень важно для меня.)
        - Ok. Do it! - недовольно произносит он. - And come back to London as soon as you can!
        (Ладно. Делай свое дело! И быстрее возвращайся в Лондон!)
        - Ok. And Ben… - медленно произношу я с печальной улыбкой на губах, и чувствую, как по щеке катится слеза. - You can’t call me any more. I’ve got another phone number… And another skype… I’ll try to call you myself as soon as I can.
        (Хорошо. И Бен… Ты больше не сможешь звонить мне. У меня теперь другой номер. И другой скайп. Я буду сама звонить тебе, как только смогу)
        - You know… I don’t really like it, - холодно отвечает он.
        (Ты знаешь… Мне это не нравится)
        - I know. But it is necessary for me.
        (Я знаю. Но так надо)
        - The main thing is, that you should go back as soon as you only can, my love.
        (Главное, возвращайся скорее, моя любовь)
        - Ben. I may not be back at all.
        (Бен. Я могу вообще не вернуться.)
        На последней фразе, мой голос срывается и переходит в хрип. Он что-то еще говорит мне, но я уже не слушаю.
        - Прости меня… - шепчу в трубку на русском, а по щекам градом катятся слезы. - Прости, дорогой…
        Со злостью стираю слезы и сбрасываю вызов, после чего сразу отключаю свой старый телефон навсегда. Теперь у меня два новых. Один официальный, второй чёрный, для связи с Захаровым.
        В груди ломит так, будто я только что выдрала оттуда кусок мяса. Черт, и когда только я успела так сильно привязаться к Бену? Мы вместе всего ничего… Не больше года. Да и серьёзно-то у нас никогда не было, так, взаимоприятное времяпрепровождение. Или мне так только казалось? В любом случае, я и представить себе не могла, что буду так сильно по нему скучать. Сейчас я бы многое отдала, чтобы оказаться рядом с ним, в своей лондонской квартире, хотя бы на пару часов… Но это невозможно. Нет у меня больше лондонской квартиры. Да и меня самой тоже официально больше нет.
        Черных Алена Дмитриевна погибла в автокатастрофе. Так и не сумев смириться с потерей отца, приняла изрядную долю алкоголя, села за руль папиной машины и на огромной скорости врезалась в столб. Автомобиль воспламенился практически сразу, и от девушки остался лишь обгоревший труп. На самом деле этот труп принадлежал какой-то бомжихе, которая покинула наш мир еще задолго до аварии, но ее телу было суждено сыграть не последнюю роль в нашем с Захаровым плане. Он организовал все это для моей безопасности, потому что считает Баженова чуть ли не всевидящим дьяволом. И принял все максимально возможные меры предосторожности для того, чтобы исключить вероятность раскрытия Баженовым моей настоящей личности.
        Теперь я - Малинина Алена Ивановна. Имя - это, пожалуй, все, что от меня осталось. А все остальное принадлежит другой девушке, тоже вполне реальному человеку. Ей предложили крупную сумму денег в обмен на ее имя, и она согласилась. Не знаю, как Захаров ее нашел, но эта девушка идеально подходила нам. Она выросла в небольшом городе, и совсем недавно переехала в Москву, в поисках новой жизни. Ее родители погибли, родственников нет, друзей, как я поняла, тоже. Для моей тезки, как и для меня, сделали новый паспорт, и она улетела, кажется, в штаты, чтобы начать новую жизнь уже там. А я поселилась в ее съемной квартире и присвоила себе ее старую жизнь.
        Сбрасываю телефоны на пол, откидываюсь на подушку и закрываю глаза. Надо уснуть. Сон в последнее время стал для меня одним из самых ненавистных занятий - мне часто снятся кошмары. Но я должна отдохнуть. Надо выспаться, чтобы хорошо выглядеть и трезво соображать - завтра меня ждет непростой день. Новая встреча с Баженовым. Он будет присутствовать на каком-то благотворительном приеме, и я тоже отправлюсь туда вместе с Жанной. Захаров слишком долго ищет человека, который смог бы меня представить Баженову без риска для нас, он никому не доверяет. А я не могу так долго ждать. Меня раздирает изнутри от желания уничтожить этого ублюдка, и бездействие - равносильно смерти. Поэтому я приняла решение действовать самостоятельно. Он ведь просил не попадаться ему на глаза? Это отличный повод сделать ровно противоположное. «Случайно», разумеется. Такие, как он, словами не разбрасываются, и, значит, мое появление на этом вечере ему вряд ли удастся проигнорировать.
        4
        Благотворительный прием. Я, конечно, слышала о таких раньше, но никогда не доводилось присутствовать лично. Уж лучше бы и не довелось. Даже слова трудно подобрать, чтобы описать свои впечатления от этого мероприятия. Это даже не абсурд, это какая-то насмешка над всеми нуждающимися, ради которых, собственно, и затеваются подобные сборища так называемых сливок общества. Концертный зал Барвиха Luxury Village оформлен живыми цветами, словно это не официальный прием, а чья-то мегапафосная свадьба. Столы ломятся от деликатесов и элитного бухла. Я молчу про публику. Женщины в роскошных вечерних платьях, с бриллиантами во всех местах, в которые их только можно засунуть. Наверное, если раздеть одну такую и продать все ее шмотье с побрякушками, то на вырученные деньги можно было бы год кормить небольшую деревню в Африке. Мы с Жанной, собственно, мало чем от них отличаемся. С той лишь разницей, что наши шикарные уборы и украшения взяты напрокат. Мужики одеты скромнее - при выборе смокинга особенно не разгуляешься. Но от одного их чванливого вида тошнит.
        Наверное, мне никогда этого не понять. Если ты действительно хочешь помочь кому-то - возьми и помоги. Зачем спускать при этом кучу бабла на ветер? Для чего? Чтобы заставить богачей раскошелиться? Но неужели нельзя этого сделать, к примеру, без тех же живых цветов, от неисчислимого количества которых меня не покидает ощущение, что организаторы накануне приема грабанули Голландию. Это не акция в защиту нуждающихся, это какой-то праздник лицемерия и ярмарка тщеславия в одном флаконе.
        Но я улыбаюсь. Вежливо киваю головой во время светской беседы со словоохотливым седовласым дядечкой, потому что Жанна рядом, и бдит за моими манерами ежесекундно. Я не должна забывать, зачем здесь нахожусь, и отвлекаться на размышления о вечном сейчас не время. Баженов тоже здесь. На расстоянии нескольких метров от нас общается с каким-то хмурого вида мужчиной и держащей его под руку полноватой женщиной.
        - Не пялься на него хоть сейчас, Алена! - злобно шипит на меня моя наставница, улучив момент, когда наш собеседник отвлекся.
        Но слишком поздно. Мы с Баженовым уже встретились глазами.
        И снова от его пронзительного хищного взгляда по спине жар, словно кипятком обдали. А следом озноб по коже, когда отвернулся. Наш зрительный контакт продлился не более двух секунд, но меня натуральным образом колотит от него. Становится дурно, душно, невыносимо плохо. Все чего, мне сейчас хочется - это уйти. Куда-нибудь, куда угодно, лишь бы подальше отсюда. А еще лучше - сразу сдохнуть.
        - Извините, Иосиф Давыдович, - выдавливаю из себя улыбку, обращаясь к нашему дядечке, и поворачиваюсь к «подруге». - Жанна, я отойду ненадолго.
        - Куда? - очаровательно улыбается она, но во взгляде будто лед застыл, позволяя мне в полной мере прочувствовать, что эта женщина думает о моей самодеятельности.
        - В туалет, - наклоняюсь к ней чуть ближе и быстро шепчу на ухо. - Мне плохо.
        - Я с тобой, - хмурится Жанна, но я жестом останавливаю ее, давая понять, что не стоит.
        Быстрым шагом иду в сторону выхода, и когда, наконец, спускаюсь в холл, где сейчас практически безлюдно, как телефон в моем клатче начинает вибрировать и надрываться стандартным сигналом входящего вызова. Торопливо достаю его из сумки и смотрю на экран, чтобы убедиться - это Жанна. Первая мысль - будет снова отчитывать, но к моему удивлению ее голос в трубке звучит радостно.
        - Он провожал тебя взглядом, Алена! До самого выхода! Это победа! - триумфальным шепотом заявляет она. - Сейчас тебе лучше уехать отсюда, пусть помучается, поищет глазами в толпе, и не найдет. Я уверена, в нем проснется охотничий азарт. И в следующий раз он уже точно не даст тебе так просто исчезнуть, поверь моему опыту. Так что езжай домой. Позвони Славе, он встретит тебя. А я, пожалуй, тут задержусь. Понаблюдаю еще за нашим объектом.
        - Это гениальный план, - усмехаюсь я, чувствуя, как по венам прокатывается волна облегчения от очередной небольшой отсрочки собственной казни. - Жанна, ты просто великий комбинатор.
        - Прибереги свой сарказм для кого-нибудь другого, - высокомерно фыркает она в трубку и отключается.
        А я убираю телефон обратно в сумку, испытывая массу самых противоречивых эмоций. Он заинтересовался мной, это очевидно. Это действительно маленькая победа. Только подобный успех не приносит мне чувства удовлетворения, напротив. Становится еще тревожнее.
        Я не стала звонить Славе, решив сначала закрыть задачу с посещением уборной. Мне сейчас жизненно необходим контакт с водой. Лицо умыть, конечно, не получится из-за макияжа, но, по крайней мере, освежить шею и область декольте я могу себе позволить. Вода действительно успокаивает меня и позволяет привести в порядок нервы. Жаль только, что ненадолго. На обратном пути меня поджидает неожиданное препятствие в виде того самого седовласого дядечки, с которым мы успели познакомиться во время приема.
        - Аленочка, у вас все в порядке? - участливо интересуется он, завидев меня. - Ваша подруга сказала, что вы нехорошо себя почувствовали?
        - Все в порядке, Иосиф Давыдович, благодарю вас, - мило улыбаюсь ему, пытаясь пройти мимо, но он самоотверженно преграждает мне путь.
        - Позвольте проводить вас обратно? Как бы дурное самочувствие не приключилось повторно.
        - Не беспокойтесь обо мне, пожалуйста, - я продолжаю улыбаться и начинаю потихоньку пятиться в сторону выхода, мечтая поскорее избавиться от этого престарелого ухажера. - Я лучше, пожалуй, поеду домой. Очень рада была знакомству!
        - Аленочка, я, безусловно, тоже очень рад! - театрально восклицает он, сложив руки на груди лодочкой. - Но позвольте в таком случае подвезти вас до дому? Мне будет весьма приятно!
        - Иосиф Давыдович, спасибо, но не нужно, - его навязчивость начинает уже порядком меня раздражать, и я больше не могу заставлять себя улыбаться. - Меня ожидает мой водитель.
        - Так отпустите его, Аленочка, - настойчиво предлагает он, доводя меня буквально до бешенства. - Что может быть лучше дороги домой в приятном обществе?
        Я едва сдерживаю себя, чтобы не послать его прямым текстом, и героически подбираю слова для вежливого отказа.
        - Иосиф Давыдович, мне льстит ваше внимание, но я правда нехорошо себя чувствую, и мне необходимо сейчас побыть одной.
        - В таком случае я бы хотел встретиться с вами в другой день, если вы не возражаете, Аленочка, - никак не угомонится он. - Пригласить вас на ужин. Кажется, вы упоминали, что любите итальянскую кухню? Бывали в Палаццо Дукале? Там подают изумительную пасту с морепродуктами!
        Вот же привязался старый черт.
        - Иосиф Давыдович, я бы с радостью, но… - закончить фразу я не успеваю. Боковое зрение фиксирует движение слева от нас, и я непроизвольно бросаю туда быстрый взгляд, чтобы в следующую секунду замереть от пристального внимания ненавистных глаз.
        Баженов с двумя своими телохранителями идет прямо к нам. Мой горе-ухажер прослеживает за моим взглядом и тоже в одну секунду меняется в лице. Его тонкие губы растягиваются в неестественно широкой улыбке, обнажая ряд слишком идеальных для его возраста зубов.
        - Константин Владимирович! - блеет он елейным голоском, разводя руками в стороны в приветственном жесте. - Как я рад вас видеть!
        - Ну, здравствуй, Йося, - насмешливо произносит Баженов, смеряя его ледяным взглядом. - Так уж и рад?
        - Рад, рад, - яростно кивает «Йося». - Конечно же, рад!
        - Опять к молоденьким девушкам пристаешь? - усмешка исчезает с лица Баженова, сменяясь скучающим выражением. - И не стыдно тебе?
        - Ну что вы, Константин Владимирович, я всего лишь поинтересовался самочувствием этой юной особы, исключительно из вежливости, - начинает торопливо лебезить мой престарелый ухажер, не прекращая по-дебильному улыбаться. - Мы случайно разговорились наверху, а потом ей сделалось нехорошо… так ведь, Аленочка?
        Я не успеваю среагировать на обращенный ко мне вопрос, как Баженов слегка морщит нос и с пренебрежением отвечает:
        - Ладно, Йося, не оправдывайся. Ехал бы ты лучше домой, к своей дражайшей супруге. Я слышал, она болела? Как сейчас ее самочувствие? Надеюсь, уже лучше?
        - Да, ей лучше, значительно лучше, - снова слишком активно кивает Йося, так, что кажется, будто его старая шея сейчас не выдержит нагрузки и сломается пополам. - Благодарю вас, Константин Владимирович. Я действительно, пожалуй, поеду. Если вы не возражаете.
        - Не возражаю, Йося. Наталье Карловне привет.
        - Обязательно передам, - расплывается в натянутой улыбке Йося, и поспешно ретируется.
        Не успевает он скрыться из виду, как холодное внимание Баженова переключается на меня. Под кожей прокатывается неприятный жар, мне слишком не по себе, и приходится призвать все свои внутренние ресурсы, чтобы взять под контроль неуместные эмоции.
        - Я бы солгала, если бы сказала, что рада видеть вас, но… Спасибо, что снова выручили, - пытаюсь мило ему улыбнуться, и, кажется, у меня это выходит даже вполне правдоподобно.
        - Серьезно? - усмехается он одним уголком рта. - Хочешь сказать, что даже не расстроилась?
        - Почему я должна расстроиться?
        - Состояние Йоси, если не ошибаюсь, оценивается в несколько сотен миллионов американской валюты. Думаю, его внимание - большая удача для такой, как ты.
        На мгновение я впадаю в ступор. Но, к счастью, быстро нахожусь с ответом.
        - Для такой, как я? - холодно усмехаюсь точно так же, как он, одними губами. - Я не могу понять, вам доставляет радость унижать женщин? Или только конкретно меня?
        Он вскидывает брови вверх и медленно подходит ко мне вплотную. Мне стоит огромных усилий выдержать это его устрашающее наступление и не попятиться трусливо назад.
        - Ты слишком обидчивая для содержанки, Алена, - задумчиво произносит он, находясь ко мне так близко, что я не только не могу пошевелиться, но даже забываю дышать. - Сразу в жены метишь? На текущем перенасыщенном рынке это довольно амбициозная цель.
        Это психологическое давление. Он намеренно прессует меня своей энергетикой, хочет подчинить, заставить сдать позиции, и, надо признать, у него это почти получилось. Но только потому, что застал врасплох. Вскидываю подбородок и с вызовом смотрю ему в глаза:
        - Никуда я не мечу. Вы ничего не знаете ни обо мне, ни о моих целях. Понятно?
        - Да что ты, - снисходительно произносит он. - А очень любопытно было бы узнать.
        - Боюсь, вам в этом отношении ничего не светит, - заставляю себя изобразить высокомерную улыбку. - Всего доброго. Мне нужно идти.
        - Идти? - равнодушно переспрашивает он. - Я так не думаю. Ты поедешь со мной.
        Несколько секунд я снова пребываю в полной растерянности, а потом неестественно смеюсь, хоть его слова совсем не похожи на шутку.
        - Никуда я с вами не поеду, - просмеявшись, холодно произношу, и хочу отойти от него на безопасное расстояние, но мне не удается.
        Баженов хватает меня за локоть, не позволяя сдвинуться с места даже на миллиметр. Наклоняется к самому уху и, понизив голос, медленно произносит:
        - Поедешь…
        От вкрадчивого звучания его голоса, от горячего дыхания, обжигающего шею, меня пробирает буквально до самых костей. По телу проносится волна неконтролируемой дрожи, в ногах появляется слабость, и как ни стараюсь, не могу быстро собрать себя в кучу.
        Я все еще не могу отмереть, когда он выпускает из захвата мою руку, отстраняется, и уходит, небрежно бросив одному из своих охранников напоследок:
        - Николай, проводите девушку в машину.
        -
        5
        - Не надо меня провожать, я сказала, что никуда не поеду! - выкрикиваю я в удаляющуюся спину Баженова, наконец, очнувшись. Но слишком поздно - он даже не оборачивается.
        - Лучше вам не шуметь, хуже будет, - предостерегает меня уже знакомый голос его охранника, которого, как выяснилось, зовут Николай.
        Я поворачиваюсь к нему и уверенно смотрю в глаза, давая понять, что настроена решительно:
        - Послушайте, я с вами никуда не пойду.
        - Боюсь, я вынужден настаивать, - сконфуженно улыбается он, вводя этим меня в полное замешательство.
        - Вы же не потащите меня силой? - осторожно уточняю, чувствуя, как от переизбытка адреналина в крови меня начинает потряхивать.
        - Мне бы очень этого не хотелось, - добивает меня этот громила.
        Черт. И ведь понимаю, что он не блефует. Такому здоровяку даже силу не потребуется применять, кажется, он одной рукой может взять меня за шкирку, и потащить как беспомощного котенка, не прилагая к этому особых усилий. Да и сопротивляться слишком яростно не имеет смысла, ведь, если подумать, то, что сейчас происходит - может сыграть мне на руку. Баженов, наконец, сам проявил инициативу. Пусть и таким варварским способом, но что еще можно ожидать от такого, как он? Главное, что он сам изъявил желание пообщаться со мной, ведь об этом постоянно твердила мне Жанна. Я все это понимаю, но ничего не могу с собой поделать - все мое естество противится тому, чтобы добровольно подчиниться такому хамскому требованию.
        И еще мне страшно. Наверное, впервые за все время я испытываю самый настоящий страх. Что, если Баженов просто изнасилует меня и вышвырнет, как использованный презерватив? Нет, не за поруганное девичье достоинство переживаю, я давно смирилась с тем, что придется пойти на этот шаг ради восстановления справедливости. Меня тревожит другое. Ради своей цели я готова без сожаления пожертвовать чем угодно, даже собственным телом и остатками души, но если он не поведется, то все это будет напрасно. Он так и останется безнаказанным. А я так и буду гореть в своем личном аду.
        А еще мне страшно, что он каким-то образом мог узнать все и видит меня насквозь. Просто решил поиздеваться немного, прежде чем уничтожить угрозу. Но об этом лучше вообще не думать. Баженов не мог ничего узнать, если только он и вправду не сам дьявол во плоти.
        - Я никуда не поеду с ним… - тихонько бурчу себе под нос.
        Всего лишь мысли вслух, но Николай, кажется, воспринимает брошенную мною фразу на свой счет. Тяжело вздыхает, подходит ко мне вплотную, заставляя отшатнуться и открыть рот, чтобы закричать, но я не успеваю проронить ни звука. Он молниеносно зажимает мне рот своей огромной ладонью, одновременно хватая за локоть и притягивая к себе, чтобы в следующее мгновение обнять за талию. В таком виде он тащит меня в сторону выхода. Со стороны это, должно быть, выглядит так, будто я просто иду в обнимку со своим кавалером, и по какой-то причине он держит меня рукой за лицо. Никто вокруг даже не обращает на нас внимания. А я бьюсь в немой истерике, испытывая откровенный шок, пытаюсь вырваться из его рук, прилагая нечеловеческие усилия, но очень быстро понимаю, что все бесполезно. Равносильно борьбе мышонка с терминатором, или железным человеком.
        - Я уберу руку, если пообещаете не устраивать сцен, - предлагает Николай, когда мы уже движемся по паркингу, и я утвердительно киваю.
        - Вы хоть понимаете, что творите?! - выпаливаю, едва мои губы оказываются на свободе. - Это просто произвол какой-то! Вы не имеете права так обращаться с людьми!
        - Я всего лишь выполняю свою работу, - равнодушно отзывается гребаный терминатор, и с обвинительными нотами в голосе добавляет. - Вы только что пообещали обойтись без сцен.
        - Ну да, ты же просто послушная шестерка, - язвительно отвечаю я. - Нет смысла устраивать тебе сцены.
        Челюсть Николая плотно сжимается, но на удивление он так и не произносит ни слова в ответ на мое хамство.
        Вскоре он услужливо, будто я не пленница, а самая что ни на есть уважаемая гостья, распахивает передо мной дверцу глянцево-черного Майбаха с тонированными вкруговую стеклами. И после того, как я обреченно забираюсь в просторный салон и усаживаюсь на сидение, захлопывает за мной дверь. Потом забирает какую-то папку с переднего пассажирского кресла, запирает машину и уходит.
        Я перестаю вообще что-либо понимать. Если меня только что похитили, то почему даже не отобрали сумку с телефоном? Неужели Баженов настолько уверен в своей безнаказанности, что даже полиции не боится? Я ведь могу позвонить им и заявить о похищении человека?
        Наверное, я бы так и сделала, если бы не преследовала одну конкретную цель. В моей ситуации звонить в полицию глупо. Сначала нужно хотя бы узнать, куда и с какой целью хочет увезти меня Баженов, а уж потом бить тревогу. В конце-концов, не убьет же он меня. Если, конечно, он и правда каким-то невообразимым образом не раскрыл наш с Захаровым план, в таком случае у меня есть все шансы закончить сегодняшний день в канаве с перерезанным горлом.
        Я не знаю, сколько еще у меня есть времени, прежде чем Николай, или сам Баженов вернется в машину, поэтому, торопливо достаю из клатча свой телефон и набираю Жанну.
        - Я сейчас на парковке, заперта в машине Баженова, - выпаливаю в трубку, едва она произносит «алло».
        - Боже, Алена, что ты там делаешь?! - восклицает наставница с неподдельным изумлением.
        - Короче, мы столкнулись в холле, и он снова начал мне хамить. Я, естественно, тоже не молча сносила это. А потом он ни с того ни с сего заявил, что я поеду с ним, и приказал своему охраннику отвести меня в машину.
        - Черт… - из динамика раздается раздраженный выдох. - Это плохо, очень плохо. Вот какого черта ты меня опять не послушалась, Алена? Я ведь сказала тебе ехать домой?!
        - Угомонись, я просто в туалет зашла ненадолго… - устало объясняю я, и тру ладонью лицо, забив на макияж.
        - Если бы ты с самого начала слушала меня и делала все так, как тебе говорят, то никогда не попала бы в такую ситуацию!
        - Ты права, Жанна, я все испортила. Но теперь-то что делать?
        - Я не знаю, не знаю… - голос наставницы в трубке звучит взволнованно, и её состояние непроизвольно передается мне, вызывая новую порцию мандража. Не припомню, чтобы она когда-нибудь так из-за чего-то переживала. Кажется, я и правда серьезно попала. - Понятия не имею, если честно. Первый раз с таким сталкиваюсь.
        - Просто отлично! - восклицаю я, теряя остатки самообладания. - Так давай думай быстрее, как вытащить меня отсюда! Пока он не увёз меня куда-нибудь в лесок и не оставил там!
        - Да ладно тебе, Ален, ты чего? - неуверенно произносит Жанна. - Зачем ему тебя лес везти, ты сериалов пересмотрела что ли? Ну, даже если предположить, что он действительно по каким-то причинам захотел тебе навредить, то, думаю, у тебя бы как минимум телефон отобрали, точно. И закрыли бы не в машине, а в багажнике. Да и не на глазах у всего честного народа, Ален, тут же повсюду камеры!
        - Думаешь? - настороженно переспрашиваю, чувствуя, как страх понемногу начинает отпускать.
        - Да уверена! Он ведь не псих, и не дебил какой-нибудь, чтобы девушку за хамство убивать. Мы же не в средневековье живем, в конце концов! Думаю, он просто хочет тебя напугать, и таким образом на место поставить.
        - Да, это все логично, но мне все равно как-то стремно, Жан, - удрученно признаюсь ей.
        - Ну хочешь, я вызову полицию, Ален? Я просто правда не знаю, что еще можно сделать.
        - Нет, - активно кручу головой из стороны в сторону, будто она может меня сейчас увидеть. - Полицию не надо. Ладно, посмотрим. Может и правда таким образом он хочет меня проучить за длинный язык. Если он не сделает мне ничего плохого, это может сыграть нам на руку. Надеюсь, что хотя бы насиловать не станет.
        - Может все-таки вызвать полицию, пока не поздно, Ален? - голос Жанны становится совсем тревожным.
        - Нет, Жанна. Если все обстоит так, как ты говоришь, то, возможно, это и есть мой единственный шанс сблизиться с ним. Я не хочу терять этот шанс.
        - Слушай, Ален. Зачем тебе сдался этот Баженов? Давай найдём кого-то попроще, посговорчивей? У меня есть масса очень аппетитных вариантов…
        - Нет, Жанна. Я уже не раз говорила тебе, что мне нужен именно Баженов.
        - Я не понимаю, что ты в нем нашла?
        - Не забивай этим голову. Лучше думай, как мне найти к нему подход. Психологов подключай там, я не знаю. Не мне же тебя учить, в самом деле. И будь на связи.
        - Хорошо, Алена. Раз тебе так сильно хочется именно Баженова, будем работать с ним дальше. Будет тебе Баженов.
        -
        6
        После разговора с Жанной мне становится гораздо спокойнее. Я убираю телефон обратно в сумку, откидываюсь на спинку комфортабельного сидения и прикрываю глаза. Нельзя так нервничать. Ничего он мне не сделает. А даже если и сделает, какая разница? Я с самого начала знала, на что иду и чем рискую. Правда, надеялась зайти гораздо дальше. Но если он действительно такой вездесущий дьявол, каким его считает Захаров, то я, по крайней мере, буду знать, что попыталась. И сделала все, что смогла.
        Вскоре в машину возвращается Николай. Он занимает водительское сидение, и начинает копаться в своем телефоне, не проронив при этом ни звука, и даже не обратив на меня своего внимания.
        - Я извиняюсь, а долго мне еще здесь сидеть? - интересуюсь резким тоном, на что мужчина даже не поворачивает головы.
        - Сколько потребуется, - сухо отвечает он, продолжая рыться в гаджете.
        - Мне вообще-то в туалет нужно.
        - Потерпишь.
        Вот как, мы, оказывается, перешли на «ты». Неужели, терминатор на «шестерку» так обиделся? Надо же, какой нежный оказался. Но я тоже молодец. Кто меня за язык тянул? Еще не хватало, чтобы охранник Баженова затаил на меня злобу.
        На самом деле в туалет мне пока не хочется, но перспектива просидеть полдня в тачке Баженова начинает откровенно напрягать. Поэтому, когда Николай, наконец, убирает телефон и заводит двигатель, я испытываю облегчение. Значит, сейчас придет его хозяин, мы, наконец, поговорим, и я хотя бы пойму, с какой целью меня похищают.
        Но Баженов так и не появляется. Николай переводит рычаг автоматической коробки передач в положение «драйв», и машина плавно трогается с места, а у меня в горле с новой силой начинает биться паника.
        - Куда мы едем? Где ваш босс? - интересуюсь я, нервно впиваясь пальцами в свой клатч.
        - Он пока занят.
        - Но куда вы меня везете?!
        - Туда, где ты сможешь его подождать.
        Замечательно. Вот теперь мне действительно становится страшно. Изо всех сил стараюсь не нервничать, и заставляю себя мыслить трезво. Как бы я повела себя в подобной ситуации, если бы не преследовала никаких целей? Наверняка, возмущалась бы и щедро сыпала угрозами. В самых ярких красках поведала бы этому козлу, кто мой папа, как он их всех найдет и на куски порвёт…
        Нет. Папы больше нет. Я бы не стала пачкать его память ложью.
        Воспоминания об отце неожиданно выбивают почву из-под ног. Еще никогда я не чувствовала себя такой одинокой. У меня никого нет. Если я исчезну, никто не станет грустить. Уверена, Бен очень быстро меня забудет, а Захаров… Да они оба мне никто, чужие люди. Я им нужна лишь потому, что представляю для каждого свой интерес. Для Бена это приятное времяпровождение, частый и качественный секс. Для Захарова - возможность подобраться ближе к своему врагу и конкуренту, не более. В то, что он помогает мне исключительно по доброте душевной, я не верю. Не тот человек. Единственный, кому я действительно когда-то была нужна, кто любил и заботился обо мне - это мой отец. Самый родной и близкий человек на всем белом свете. Которого я не ценила. Временами даже ненавидела. Проклинала… А теперь его больше нет. И я не могу позвонить ему. Не могу увидеть. Попросить прощения. Сказать, как сильно на самом деле люблю.
        По щекам непроизвольно начинают катиться слезы. Так всегда бывает, когда я позволяю себе думать о нем. Стоит только дать слабину, и горькая, невыносимая тоска прожигает в сердце дыру, не даёт нормально дышать. Если не остановиться вовремя, это состояние может легко перерасти в самую настоящую истерику. Но я заставляю себя вспомнить, зачем здесь нахожусь, и постепенно успокаиваюсь. Я должна быть сильной. Ради папы.
        - Сейчас же остановите машину и выпустите меня отсюда, - глухо требую, предварительно прочистив горло.
        - Это невозможно, - равнодушно отзывается Николай. - Без распоряжения Константина Владимировича.
        - Тогда позвоните ему и дайте мне трубку. Я хочу с ним поговорить.
        - Он сейчас занят. Когда освободится, поговорите.
        - Хорошо, - отчаянно киваю я, изо всех сил стараясь держать голос ровным. - Тогда хотя бы скажите, зачем я ему понадобилась?
        Этот козёл не произносит в ответ ни слова, только бросает на меня короткий взгляд в зеркало заднего вида и погано ухмыляется.
        - Нет, это уже ни в какие рамки… - раздраженно выдыхаю, и отворачиваюсь к окну. Кажется, вести диалог с этим человеком - бессмысленное занятие.
        К счастью, едем мы не очень долго, и вскоре подъезжаем к одному из самых внушительных особняков на Рублево-Успенском шоссе, судя по всему, к дому Баженова. Сказать, что я испытываю в этот момент несказанное облегчение - ничего не сказать. Пока все ещё не ясно, с какой целью он приказал меня сюда доставить, но, по крайней мере, это не лес, и не какое-нибудь заброшенное здание на окраине, а это значит, что убивать меня пока, похоже, не собираются, и это не может не радовать.
        Однако радости моей не суждено было продлиться слишком долго. После того, как мы въехали на территорию дома, Николай сразу повёл машину в подземный гараж, и мне это не понравилось. Не то, чтобы я надеялась, что меня подвезут к парадному входу, откроют дверцу и с почестями проводят в гостиную, но все же поездка с водителем в гараж показалась мне странной, даже несмотря на мой статус пленницы. Вот только это было лишь началом странностей.
        Поставив машину в просторном помещении с искусственным освещением, где красовались ещё несколько других дорогих автомобилей, терминатор все же соизволил открыть мне дверцу и даже подал руку, помогая выйти из автомобиля и не запутаться в своем шикарном платье. Но повёл не в сторону выхода, откуда мы приехали, а в противоположную сторону, где находилась дверь, ведущая в тускло освещённый коридор. Сначала я решила, что там есть вход в дом, но пока мы шли, никакого входа я так и не обнаружила. Коридор привёл нас в ещё одно просторное помещение, в котором тоже красовались несколько машин, на этот раз - спорткаров. Я не очень разбираюсь в таких, но выглядели они все потрясающе. Наверняка из ограниченных серий.
        Но разглядывать тачки я не решаюсь, Николай шагает дальше, и я стараюь от него не отставать. Еще одна дверь приводит нас в следующее помещение, или, скорее, комнатку, по размерам разительно отличающуюся от всех предыдущих. Здесь стоят какие-то стеллажи с коробками, оборудование непонятного для меня назначения, шланги, железяки и куча разного хлама. В противоположной стене я вижу всего одну дверь, и по инерции двигаюсь к ней, но Николай почему-то останавливается позади меня и дальше не идет.
        Сразу не придав этому значения, я дергаю дверную ручку на себя, и замираю на пороге, обнаружив за дверью незамысловатую ванную комнату. С белыми кафельными стенами, унитазом и прямоугольной душевой кабиной из матового стекла.
        - Что это значит? - растерянно оберачиваюсь на охранника. - Зачем вы меня сюда привели?
        - Ты же хотела в туалет? - бесстрастно отзывается он. - Иди.
        - Но почему в гараже? Я бы потерпела, пока поднимемся в дом.
        - Иди, говорю, - настойчиво требует терминатор, и я чувствую, как по моим бедным нервным окончаниям проносится мерзкое предчувствие.
        - Зачем вы привели меня сюда?!
        - Иди в туалет, - почти по слогам повторяет он, пытаясь при этом испепелить взглядом.
        Я отрицательно кручу головой, пытаясь найти логичное объяснение происходящему. Но все, что приходит на ум - мне не нравится.
        - Николай, пожалуйста, скажите, что не собираетесь насиловать меня здесь, пока ваш хозяин занят? - прячу страх за идиотской улыбкой, ощущая, как внутри все холодеет.
        - Нужна ты мне, - беззлобно усмехается он, и, словно немного смягчившись, добавляет. - Не бойся, никто тебя здесь не тронет. Иди уже.
        В который раз за этот день я испытываю самое настоящее облегчение. Не похоже, чтобы он врал. Да и смысл? Непонятно только, почему именно в этот туалет привёл. Но, может, в доме ремонтируют трубы? Или что-то вроде того? Ну да ладно, какая мне разница.
        Не ожидая подвоха, иду в туалет, закрываюсь изнутри, и включаю воду в раковине. Естественную нужду я все ещё не испытываю, поэтому выжидаю для приличия пять минут, выключаю воду, и возвращаюсь обратно. Но Николая в комнате уже нет. Зато на полу появилось что-то, внешне напоминающее небольшой матрас, или, скорее, спортивный мат, обтянутый грубой тканью.
        Я даже не пытаюсь понять, откуда он тут взялся и для чего, вместо этого торопливо иду к двери в противоположной стене, но она почему-то сразу не поддается.
        - Что, черт возьми, это такое… - бормочу себе под нос, отчаянно дёргая ручку, но вскоре понимаю, что все бесполезно. Дверь заперта снаружи.
        Начинаю долбить по ней кулаками и кричать, что есть сил:
        - Николай, что это за шутки?! Выпустите меня отсюда сейчас же! Эй!
        Никто не отзывается и дверь по-прежнему не поддается.
        - Я умоляю, откройте меня! Николай! - разворачиваюсь спиной, и начинаю остервенело долбить в дверь каблуком. - Не смейте оставлять меня здесь! Слышите?! Эй! Николай! Коля! Открой, пожалуйста! Не оставляй меня здесь…
        Все бесполезно. Может, он уже ушёл, и не слышит меня. А если и слышит, то все равно не откроет.
        - Николай, миленький, ну прости меня, что нахамила! - предпринимаю отчаянную попытку разжалобить его в надежде, что он, все-таки, меня слышит. - Я же просто злая была! А представь, если бы тебя силой куда-то волокли, ты бы не хамил?! Ну, открой, пожалуйста, Коль! Черт…
        Сползаю по двери вниз, падаю на колени и утыкаюсь лбом в деревянный массив. Дышу с трудом, кажется, мне не хватает воздуха.
        Что я говорила о страхе? Нет, все, что я испытывала, сидя в запертой машине, это детский лепет, а не страх. Только сейчас я в полной мере осознала, что значит бояться по-настоящему.
        И пусть на парковке концертного зала куча камер. На них, должно быть, видно, что в машину я села добровольно. Потом, ведь могла и выйти где-то по дороге. Не думаю, что все шоссе отслеживается камерами, а если даже и так, то наверняка есть мертвые зоны. У «Майбаха» тонированные стёкла, меня внутри машины никто не мог увидеть. И мы сразу въехали в подземный гараж. Если в доме Баженова есть охрана, персонал, то никто из них так же не мог увидеть меня.
        Черт, а ведь я могу уже не выйти отсюда живой. И меня никогда не найдут.
        Взгляд падает на клатч, который я выронила, когда поняла, что дверь заперта. Поднимаю его дрожащими пальцами, судорожно достаю свой телефон, разблокирую экран, напряженно смотрю на него несколько секунд… и трубка выскальзывает из моих рук, с глухим звуком ударяясь о бетонный пол. Гараж ведь находится под землёй. Связи тут нет.
        -
        7
        Минуты в заточении тянутся мучительно долго. Сначала я просто хожу из стороны в сторону до тех пор, пока ноги не начинают ныть. Какое-то время ещё надеюсь, что охранник Баженова вот-вот вернётся, и заберет меня отсюда - мало ли, вдруг он забыл что-то в машине, или возникло какое-то неотложное дело, и он запер меня здесь, чтобы не шаталась по гаражу, или вообще не сбежала. Но с каждой минутой слабая надежда на лучший исход событий тает. Чтобы чем-то себя занять, начинаю перерывать все коробки, в надежде найти хоть что-нибудь, что могло бы послужить оружием - если меня захотят убить, буду отбиваться до конца. Но как назло, ничего походящего в них не обнаруживается. Ни отверток, ни острых железяк, ни даже палки какой-нибудь тяжелой.
        Отчаяние и безотчетный страх не покидают меня ни на секунду, и как результат - приступ паники. Бросаюсь к двери и с четверть часа колочу по ней, царапаю ногтями поверхность. Потом внезапно отпускает. Все снова становится безразличным. Я даже опускаюсь на любезно предоставленный мне матрас и лежу на нем какое-то время, прикрыв глаза и ни о чем не думая. Зачем беспокоиться о том, чего нельзя изменить? Даже если меня собираются убить - истерика тут не поможет.
        Но, к сожалению, волшебная сила самовнушения работает недолго. Когда полностью разряжается и отключается мой телефон, а желудок начинает сводить от дикого голода - отчаяние вновь подбирается со всех сторон, заволакивая сознание черной пеленой. Я тащу свое измотанное тело в туалет, умываюсь, пью воду из-под крана, но легче не становится. Очень долго пытаюсь уснуть, но ничего не выходит.
        Не знаю, сколько прошло времени с того момента, как меня заперли в этой комнатке, но кажется, будто целая вечность. Каждый нерв в теле сводит от напряжения, и я уже не понимаю, что пугает больше - перспектива застрять здесь надолго, или, наоборот, что за мной вскоре придут. В таком состоянии я бы сейчас, наверное, вздрагивала от каждого шороха, но никаких шорохов нет. В помещении царит гробовая тишина, и это давит на меня, пожалуй, еще сильнее, чем все остальное.
        Наверное, поэтому, когда я слышу щелчок провернувшегося в двери замка, подскакиваю на месте и трусливо забиваюсь в угол. Воображение рисует картины одну ужаснее другой: будто сейчас на пороге появится чуть ли не сама смерть с косой. Но когда дверь открывается, я вижу перед собой всего лишь ненавистную рожу Николая.
        - Ну? Как спалось? - с наглой ухмылкой интересуется он, а я буквально прихожу в бешенство от его веселья.
        - Думаешь, я спала, козел? - злобно шиплю из своего угла, все еще продолжая трястись от страха.
        Терминатор негромко усмехается, и интересуется с неприкрытым любопытством во взгляде:
        - И откуда ты взялась такая смелая?
        - Лучше скажи, откуда ты и твой придурок хозяин взялись на мою голову? И что вам от меня надо?!
        - За языком следи, девочка, - холодно произносит он, вмиг становясь серьезным. - Не в том положении сейчас находишься, чтобы борзеть.
        - Ты прав, я в ужасном положении нахожусь. Еще бы узнать, какого черта вы меня в него загнали?
        - Пошли, - кивает он головой на выход.
        - К..куда? - блею я, мгновенно растеряв всю уверенность.
        - В дом. Константин Владимирович хочет поговорить с тобой.

* * *
        Как я и предполагала, из гаража есть вход в дом, но он находится в противоположной стороне от места моего заточения. Я иду сама, Николай не ведет меня, как овцу на заклание, не толкает в спину, даже не подгоняет грубыми фразами, типа «Пошла!» или «Шевелись, давай!», когда я торможу. А торможу я, надо сказать, часто, потому что от голода и бессонной ночи, проведенной на грани нервного срыва, меня шатает, голова кружится, и кажется, будто я вот-вот упаду. Плюс ко всему от страшных догадок о причинах происходящего меня снова колотит, а в ногах поселилась трусливая слабость.
        Особенно сложно дается подъем по ступенькам, где терминатору приходится схватить меня за локоть, потому что я случайно спотыкаюсь и едва не падаю вниз лицом.
        К счастью, преодолев лестницу, мы попадаем сразу в дом. Я понимаю это, потому что в помещении, в котором мы оказались, есть окна, и сквозь них сочится яркий солнечный свет. Значит, уже наступило утро, или даже день. Выходит, меня продержали в гараже всю ночь.
        После искусственного освещения яркий дневной свет режет глаза, и мне требуется какое-то время, чтобы привыкнуть к нему, а когда, наконец, становится легче, я начинаю яростно сканировать взглядом пространство. Николай ведет меня сквозь холл, или гостиную, которая производит на меня неожиданно приятное впечатление. Дом Баженова я представляла себе иначе изнутри. Этакой мрачной мужской берлогой в стиле минимализма. Или, наоборот, ожидала увидеть нечто пафосное, вычурное, безвкусное, под стать его гнилой натуре и раздутому самомнению. Но здесь все не так. Здесь уютно, и даже как-то по-домашнему… Мебель из светлого дерева, мягкие диваны, панорамные окна в пол с воздушными портьерами. Складывается такое впечатление, будто к выбору интерьерного стиля приложена женская рука. В такой гостиной с легкостью можно представить себе счастливое семейство с кучей детишек, бегающих и резвящихся повсюду, но никак не безжалостную тварь Баженова.
        Из гостиной мы перемещаемся в следующую комнату, которая мало чем отличается от предыдущей, разве что в центре стоит сервированный на две персоны большой прямоугольный стол. Но стоит мне заметить у окна высокую мужскую фигуру в деловом костюме, как все мимолетное очарование окружающим интерьером бесследно исчезает, сменяясь острой смесью ненависти, презрения и страха.
        Мой надзиратель подводит меня к столу и застывает на месте едва ли не с солдатской выправкой. Баженов стоит к нам спиной, ведет диалог с кем-то по телефону. Договорив, он поворачивается и скользит по мне равнодушным взглядом.
        - Николай, ты свободен.
        Не проронив ни слова, терминатор разворачивается и уходит, а я едва заставляю себя подавить слабовольный порыв попросить его остаться. Мне до зубовного скрежета, до холодного пота по спине не хочется сейчас оставаться наедине с Баженовым.
        Но очень скоро мы все же остаемся вдвоем. Он бесстрастно разглядывает меня еще несколько секунд, прежде чем сдвинуться с места, и неспешной походкой направиться в мою сторону.
        - Доброе утро, Алена, - вкрадчиво произносит, остановившись в паре шагов от меня. - Ты какая-то притихшая сегодня?
        - Издеваешься? - заставляю себя подавить страх, и со злостью смотрю ему в глаза.
        Баженов ухмыляется, разворачивается и подходит к столу, отодвигая один из стульев.
        - Прошу, присаживайся.
        - Спасибо, я постою.
        - Сядь, я сказал, - его голос отдает металлом, и я не решаюсь больше перечить. Подхожу и покорно опускаюсь на стул. Баженов помогает мне его пододвинуть, и отходит, чтобы занять свое место во главе стола.
        Я сижу по правую руку от него на довольно близком расстоянии, отчего не могу расслабиться ни на секунду. Передо мной стоит плоская тарелка с широкими полями, а за ней разнообразные блюда с едой, от аппетитного вида и запаха которой во рту начинает скапливаться слюна, а желудок жалобно сжимается и рычит.
        - Ешь, не стесняйся, - небрежно произносит Баженов, увлеченно наполняя свою тарелку. - Ты, наверное, проголодалась за ночь?
        Я настороженно наблюдаю за его действиями, пытаясь понять, что сейчас происходит. Когда терминатор заявил, что его хозяин хочет со мной поговорить, я ожидала чего угодно, но только не того, что меня станут угощать завтраком, вспомнив о роли гостеприимного хозяина.
        - Спасибо, - выдавливаю из себя, кое-как сохраняя самообладание. - Но может, ты сначала потрудишься объяснить, что происходит?
        - Ешь, Алена. Пока я добрый, - его голос звучит так, будто действительно вот-вот растеряет всю доброту.
        Но я отчетливо осознаю, что убивать меня никто не собирается. По крайней мере, прямо сейчас. И поэтому становлюсь чуточку смелее. Демонстративно отодвигаю от себя тарелку и с вызовом смотрю ему в глаза.
        - Нет аппетита.
        - Что ж, настаивать не буду, - равнодушно отзывается он, накалывая вилкой кусочек спаржи и отправляя его себе в рот. Медленно пережевывает, не отрывая пристального взгляда от моего лица, после чего сухо произносит. - Раз не хочешь есть, тогда давай рассказывай. Что тебе от меня нужно?
        - Что, прости? - недоуменно кривлю лицо. - Твой бульдог притащил меня сюда силой, запер в какой-то каморке на целую ночь, а ты меня спрашиваешь, что МНЕ от тебя нужно?!
        - Хватит ломать комедию, Алена. Мне дико любопытно, кто и с какой целью надоумил тебя на меня поохотиться?
        Кровь отливает от моего лица, а сердце заходится в бешеной гонке. Выходит, он все знает?! Или, может, только догадывается? Точно, догадывается. Если бы знал - не спрашивал бы меня сейчас ни о чем. Черт, может он просто на понт меня берет, а я уже в штаны наложила! Нет, сукин ты сын, по доброй воле я ничего тебе не выложу, не дождешься.
        - Поохотиться? Что за бред? - переспрашиваю, нервно усмехаясь. - Ты ничего не путаешь? Или с памятью проблемы, может? Вообще-то это ты на меня напал! Твой вышибала меня похитил! Или ты считаешь, если я пару раз попалась тебе на глаза, то все? Значит, я на тебя охочусь? Ах, да, ты же решил, что я в содержанки мечу! Ну, знаешь, если ты из-за этого меня в гараже запер, то ты просто какой-то псих. Мало того, что до фига о себе мнишь, так еще и неадекватный абсолютно!
        - Все сказала? - лениво интересуется он. - Ладно, давай, завязывай, меня это уже не забавляет. Говори, как есть, что тебе нужно? Если скажешь честно, я ничего тебе не сделаю, обещаю.
        Ага, как же, не сделаешь. Сам, может, и не сделаешь, просто терминатору своему прикажешь похоронить где-нибудь в лесочке, делов-то. Но, кажется, ты ведь и правда ничего не знаешь? Просто проницательный и подозрительный, как сам дьявол, не зря Захаров так тебя называл.
        - Да ничего мне от тебя не нужно, с чего ты вообще это взял?! - изображая искреннее недоумение, громко восклицаю, глядя ему в глаза.
        Баженов в ответ не произносит ни слова. Молча достает из кармана свой телефон, выкладывает его на стол и включает какую-то запись. Сердце начинает биться где-то в области горла, спина и лоб покрываются холодной испариной, когда ко мне, наконец, приходит понимание. Это запись моего телефонного разговора с Жанной в тот момент, когда я была заперта в его машине. Похоже, этот козел Николай подсунул в салон диктофон или какое-нибудь другое записывающее устройство, потому что на записи слышен только мой голос.
        - Я спрашиваю по-хорошему последний раз, Алёна, - тихо произносит Баженов, прожигая меня ледяным взглядом, когда мой голос, доносящейся из динамика его телефона, наконец, замолкает. - Зачем я так сильно тебе понадобился?
        -
        8
        Прячу руки под стол, потому что они дрожат так, что Баженов легко может это увидеть. Господи, какая же дура! Как можно было так сглупить?! Шпионка хренова… А Захаров ведь предупреждал меня. Хорошо еще, про него ничего вслух не ляпнула, тогда бы меня точно в лесу закопали. Заставляю себя оторвать взгляд от тарелки и посмотреть в глаза своему врагу. Ощущение, будто Баженов видит меня насквозь. Но я знаю, что на самом деле это не так, иначе я бы сейчас здесь не сидела. Он не может читать мои мысли, и у меня все еще есть шанс обернуть все в свою пользу. Главное, быть достаточно убедительной.
        - Послушай, я не врала тебе, я и правда не содержанка, и не охотница за богатыми женихами, - стараюсь говорить проникновенно, чтобы казаться максимально искренней. - Я обычная девушка. Только упрямая. И привыкла всегда добиваться своего, чего бы мне это не стоило. А тебя я увидела на одном ролике в ютубе, и влюбилась. Просто влюбилась, как в актера или поп-звезду, понимаешь? Я ведь не знала, что ты психом окажешься и в гараже меня запрешь! На видео ты казался идеальным мужчиной. Красивым, успешным, сексуальным… Крутым, в общем. Таким, как надо. Как будто взял и материализовался из моих девичьих фантазий!
        Баженов слушает меня очень внимательно, даже вилку с ножом отложил. Я бы душу сейчас продала, чтобы узнать, что творится в его башке. Верит он мне хоть чуть-чуть или нет? Он все молчит, а я уже не знаю, что еще говорить.
        - Я наняла брачного агента, ту самую Жанну, - перевожу дыхание и киваю на его телефон, что по-прежнему лежит на столе. - Она обещала, что поможет познакомиться с тобой и завоевать твой интерес. Но с самого начала все пошло не так.
        Я замолкаю, а Баженов по-прежнему не торопится как-то прокомментировать мою пылкую речь. Смотрит задумчиво, слегка сузив глаза, но по выражению его лица невозможно ничего понять.
        - Влюбилась, значит… - медленно произносит он после довольно продолжительной паузы.
        - Да влюбилась, - тихо повторяю я, и для убедительности скромно опускаю взгляд. - Так бывает.
        - Не бывает, - отрезает Баженов, и я резко вскидываю голову.
        - Ты знаешь, если бы мне кто полгода назад сказал, что я помешаюсь на человеке, которого ни разу в жизни в живую не видела, я бы тоже ни за что не поверила. Но я все-таки здесь. А значит, так бывает.
        - Ты меня за идиота держишь, что ли? - сухо интересуется он с пренебрежением во взгляде. От этого взгляда мне становится дико не по себе.
        - Не веришь? На вот, смотри, - нервно хватаю свой клатч, рывком достаю оттуда телефон, чтобы в следующую секунду разочарованно бросить его на стол. - Черт… Разрядился. А то я бы тебе показала, сколько у меня там твоих фоток. Я, блять, уже несколько месяцев на них мастурбирую!
        Даже почти не соврала. Разве что слово «мастурбирую» употребила в переносном смысле.
        Брови Баженова медленно ползут вверх, похоже, мне, наконец, удалось его впечатлить. Кажется, он даже дар речи потерял, бедняга, по крайней мере, в течение следующих нескольких секунд так ничего и не произносит. Это придает мне уверенности, и я продолжаю свое наступление:
        - Если честно, я не совсем понимаю, почему так сложно в это поверить? У тебя комплексы, что ли? Думаешь, не можешь больше ничем привлечь женщину, кроме как баблом своим?
        - Комплексы? - усмехается Баженов, и на этот раз куда эмоциональнее, чем когда-либо прежде. - А ты молодец. И, кстати, можешь вполне обойтись без психологов. Сама неплохо справляешься.
        - Я не пыталась сейчас манипулировать, просто сказала, что думаю…
        - Ладно, - Баженов жестом остановливает поток моих оправданий. - Допустим, я тебе поверил. И чего же ты хочешь от меня?
        - Отношений, - невинно пожимаю плечом.
        - Каких отношений?
        - Не рыночных, разумеется. Твои деньги мне не нужны, и замуж, не переживай, я тоже в ближайшее время не собираюсь. Я просто хочу встречаться. Точнее, нет, не так. Я хочу попробовать. Если, конечно, я тебе нравлюсь.
        Он молчит несколько секунд, уперев два пальца в висок и продолжая сканировать меня цепким взглядом.
        - Сколько тебе лет? - небрежно интересуется.
        А я изо всех сил стараюсь казаться невозмутимой, хоть изнутри всю трясет.
        - Двадцать два.
        - Я в два раза старше тебя.
        - Ну и что? Ты отлично выглядишь. Мне вообще никогда не нравились сверстники, - не моргнув глазом, вру я. - Они все тупые, как пробки.
        Баженов снова усмехается, а потом с минуту смотрит на меня тяжёлым давящим взглядом.
        - Ты хоть понимаешь, с кем связалась, Алена? Или сама интеллектом недалеко ушла от своих сверстников?
        Его слова не задевают меня, потому что не имеют ко мне настоящей никакого отношения. Алена Малинина действительно не до конца осознает, с кем она связалась, а вот Алена Черных - вполне. Терять мне настоящей нечего, поэтому я внезапно решаюсь на провокацию. Почему-то сейчас это кажется единственным беспроигрышным вариантом.
        - Ну что ты, я прекрасно понимаю, кто передо мной, - произношу с язвительной улыбкой. - Старый комплексующий импотент, которому кроме денег и предложить-то больше нечего влюбленной девушке. Ну, разве что пресануть еще может, показать, какой он крутой мужик. Это же круто, правда? Тех, кто слабее пресовать?
        Взгляд Баженова становится еще более заинтересованным, а губы растягиваются в хищной улыбке.
        - Имей ввиду, ты сама напросилась, - вкрадчиво произносит он, поднимаясь со стула.
        - Что, ударишь? - героически вскидываю подбородок, стараясь не обращать внимания на то, как внутри все буквально клокочет от переизбытка адреналина, поступающего в кровь.
        - Я не бью женщин, - он подходит вплотную и наклоняется ко мне, так, что я чувствую жар, исходящий от его тела. - Но это не значит, что я не смогу по-другому научить тебя манерам.
        - Изнасилуешь? - с достоинством выдерживаю его подавляющий взгляд, и надменно выгибаю бровь.
        - Ну что ты, - холодно произносит он, кладёт руку мне на подбородок, и большим пальцем с нажимом ведёт по губам. - Как я могу? Я ведь импотент.
        9
        Его порочное прикосновение к моим губам заставляет застыть на месте. Кровь приливает к лицу с такой силой, что в голове начинает звенеть и становится очень жарко. Внутренний мандраж неожиданно приобретает совершенно иной характер. В груди словно обрывается что-то, а низ живота сводит горячим спазмом. Близость Баженова больше не пугает меня, сейчас я испытываю совсем другие эмоции, совершенно нелогичные, если учесть, как на самом деле я к нему отношусь. Но я списываю это на инстинкт самосохранения. Ведь от того, поверит ли он в мои чувства, зависит моя дальнейшая судьба.
        Он смотрит мне в глаза и ведёт рукой вниз по щеке, прикасается к шее, прочерчивает пальцами дорожку вдоль линии декольте, заставляя нежную кожу на этом участке покрыться мурашками. Наклоняется к виску и шумно втягивает носом воздух.
        - Ну что, Алена, - на выдохе произносит негромко. - Поиграем?
        - Не нужно… - неуверенно кручу головой, помня о наставлениях Жанны (нельзя слишком рано ложиться в постель, иначе быстро потеряет интерес), но, кажется, мое мнение на этот счет его мало волнует. Проигнорировав его полностью, Баженов хватает меня за руку и тянет на себя, вынуждая подняться со стула. Я оказываюсь в его руках, слишком близко, слишком тесно, чтобы сохранять спокойствие. Сознание сковывает паникой, и я даже не сопротивляюсь, когда он разворачивает меня к себе спиной, делает вместе со мной несколько быстрых шагов к противоположному краю стола и укладывает на него грудью. Потом резко задирает длиннющий подол моего платья до самой поясницы, так ловко, будто всю жизнь только этим и занимался. В голове мелькает дурацкая мысль о том, что на мне слишком простое белье для соблазнительницы. Я не планировала спать с ним так быстро. Но его, конечно, это не волнует. Он накрывает ладонью мою промежность и грубо ласкает прямо сквозь тонкую ткань трусиков. А я все еще настолько обескуражена и дезориентирована происходящим, что не могу даже возразить ему. Чувствую, как он прижимается бёдрами ко мне
сзади, и в ягодицу упирается его член, большой и твёрдый, как камень. Низ живота простреливает горячим спазмом, дыхание перехватывает от остроты момента.
        Делаю жадных вдох, потому что мне вдруг резко начинает не хватать кислорода. Я долго готовила себя к тому, что мне придется терпеть прикосновения этого человека, прятать ненависть за улыбкой, презрение за томными вздохами, отвращение за страстными стонами. Но к тому, что его прикосновения будут возбуждать - оказалась совсем не готова.
        Я теряюсь от волны совершенно новых эмоций, не представляя, как с ними справиться. Это я должна его соблазнять, а не наоборот. Это я должна с ним играть, а не становится в его руках безвольной игрушкой.
        - Отпусти… - шиплю со злостью, предпринимая попытку подняться, но его ладонь упирается мне в спину между лопаток, припечатывая обратно к лакированной столешнице.
        - Лежать, - раздаётся сверху в приказном тоне.
        Его бёдра ещё сильнее вжимаются в мою ягодицу, позволяя в полной мере прочувствовать всю степень его возбуждения. Но этого ему кажется недостаточно. Он поддевает пальцами резинку моих трусов и оттягивает назад, из-за чего ткань впивается в мое самое нежное место, которое стало сейчас невыносимо чувствительным. Волна тягучего жара простреливает низ живота, и возбуждение становится уже просто невыносимым… Нет, это просто черт знает, что такое!
        - Отпусти меня, я сказала! - дёргаюсь изо всех сил, пытаюсь вывернуться, но его рука впивается в волосы, больно сжав их у основания, и прижимает мою голову к столу.
        - Я сказал, лежать… - ледяным тоном цедит он сверху.
        С моих губ срывается позорный скулёж, но самое паршивое, что возбуждение никуда не уходит. У меня между ног горячо и влажно, моему телу очень нравится то, что он со мной делает, и Баженов это знает. Его пальцы проникают под тонкую полоску ткани, что должно быть, уже вымокла насквозь, касаются изнывающей плоти, и настойчиво гладят меня там.
        - Течёшь… - вторя моим страхам, звучит его хриплый голос. - Неужели правда нравлюсь?
        Я сжимаю зубы, чтобы не застонать в ответ. Но, кажется, ответ ему и не нужен. Баженов склоняется низко надо мной и касается губами открытого участка шеи под ухом. Касается совсем легко, почти невесомо, а меня прошибает так, будто разряд тока прошел по позвоночнику.
        - Пожалуйста, отпусти, не надо… - жалобно хриплю, готовая умолять, лишь бы не свихнуться от всей абсурдности происходящего. Но жалость - это не про него.
        - Надо, Алёна, - раздаётся тихое сверху, и в следующую секунду из моей груди вырывается крик, потому что его пальцы входят в меня сразу слишком глубоко.
        В глазах темнеет, становится невозможно дышать, и я хватаю ртом воздух, зажмуриваюсь, а потом вдруг слышу какой-то странный звук, напоминающий вежливое покашливание.
        - Константин Владимирович… - произносит мужской голос, и я резко распахиваю глаза.
        К своему ужасу вижу, что у входа в гостиную стоит Николай. Стоит и невозмутимо пялится на своего шефа, скотина, будто ничего особенного в этот момент не происходит. Грудь сводит острым чувством стыда, я неосознанно дёргаюсь в попытке встать и занять более приличное положение, но рука Баженова тут же пригвождает меня обратно, так, что я больно бьюсь щекой об столешницу.
        - Выйди, - строго произносит он, и я улавливаю в его голосе ноты раздражения.
        Но гребаный терминатор, кажется, даже не испугался, и не собирается никуда уходить.
        - Извините, что прерываю, - торопливо говорит он. - Но там ваша дочь вернулась с занятий, и уже идёт сюда.
        - Почему так рано? - прохладным тоном уточняет Баженов, вытаскивая из меня пальцы.
        - Петр сказал, что она плохо себя почувствовала, и отпросилась с занятий.
        - Хорошо, иди.
        Николай тут же исчезает. А меня, наконец, перестают придавливать к столу, одёргивают вниз платье и даже помогают подняться.
        - Сядь за стол, - сухо требует Баженов.
        Я чувствую себя тряпичной куклой, из которой вытрясли всю душу. Неспособной самостоятельно двигаться и соображать. Продолжаю стоять и тупо пялиться на него, вцепившись в край столешницы обеими руками, чтобы не упасть от головокружения.
        Баженову достаточно одного взгляда, чтобы оценить мое невменяемое состояние, и в следующее мгновение, он больно хватает меня за руку чуть выше локтя, протаскивает вдоль стола и усаживает на один из стульев. После чего быстрым шагом обходит стол и занимает своё прежнее место.
        Спустя еще минуту на пороге столовой появляется девочка в школьной форме. На вид ей лет двенадцать-тринадцать. Симпатичная, но слишком бледная, и взгляд… какой-то печальный. Светлые волосы собраны в высокий хвост на затылке, за спиной увесистый ранец пурпурного цвета.
        - Привет, малыш, - мягко произносит Баженов, поднимается со стула и идет к ней на встречу.
        Девочка едва достает ему до середины груди, поэтому ему приходиться наклониться, чтобы ее поцеловать. - Что случилось? Мне сказали, что ты плохо себя чувствуешь?
        - Все нормально, пап. Просто голова разболелась.
        - Я позвоню Альбине Ивановне, пусть приедет, осмотрит тебя.
        - Не надо, пап. Все в порядке. Голова уже почти прошла.
        - Ты уверена?
        - Да, - с готовностью кивает девочка и косится на меня. - А это кто?
        - Это Алена, моя знакомая. Мы встретились, чтобы обсудить пару вопросов. Алена, это моя дочь, Мелания.
        - Очень приятно, - пытаюсь выдавить из себя улыбку, и у меня почти получается.
        - Взаимно, - девочка тоже сдержанно улыбается мне в ответ.
        Не знаю почему, но это все заставляет меня испытать полный диссонанс. Я знала, что у Баженова есть дочь, но не думала, что так скоро с ней познакомлюсь. То есть, нет, я вообще не думала о знакомстве с ней.
        - Ладно, пап. Я пойду наверх, не буду вам мешать.
        - Хорошо, иди. Я поднимусь к тебе через пять минут.
        - Пап, не нужно, - девочка отрицательно качает головой, строго глядя отцу в глаза. - Со мной все в порядке, правда. Тебе не о чем беспокоиться.
        - Уверена? - уточняет он.
        - Да уверена, уверена, - устало вздыхает она.
        - Ну хорошо, - Баженов снова наклоняется, нежно обнимает ее и целует в лоб. - Иди.
        От этой трогательной картины в груди начинает невыносимо тянуть, а к горлу подкатывает ком. Когда я была маленькая, и болела, отец точно так же нежно целовал меня в лоб, чтобы проверить, нет ли температуры.
        Я тогда обожала болеть. Потому что в такие дни он становился особенно внимательным и ласковым ко мне, и даже забывал на время о своих бесконечных делах.
        От этих воспоминаний на глаза непроизвольно набегают слезы, я нервно смахиваю их. Нельзя раскисать. Делаю короткий вздох и несколько раз быстро моргаю глазами, прогоняя ненужные воспоминания.
        - Дочь у тебя очень красивая, - негромко произношу, как только девочка скрывается из вида. - А ты, кажется, заботливый отец. И совсем не импотент.
        Баженов склоняет голову набок, и, сунув руки в карманы брюк, медленно идёт ко мне. Я вся подбираюсь внутренне. Когда расстояние между нами становится критическим, не выдерживаю и резко отодвигаю стул, чтобы соскочить с него и снова увеличить дистанцию между нами. Он неторопливо следует за мной, насмешливо глядя в глаза:
        - Чего шугаешься, Алена? Я тебя напугал?
        - Ну как тебе сказать. Ты меня похитил, держал всю ночь взаперти, потом чуть не изнасиловал, - перечисляю я, продолжая пятиться назад, отступая на безопасное расстояние. - Чудо спасло.
        - Ты ведь сама хотела сблизиться со мной? Или уже передумала? - вкрадчиво спрашивает он, все же настигая меня у стены, когда пятиться становится больше некуда. Небрежно поправляет выглядывающую лямку бюстгальтера из под бретельки моего платья, и понижает голос почти до шепота. - Хотя, нееет… Вряд ли ты передумала.
        Я непроизвольно сглатываю. Понимаю, о чем он. Он был груб со мной, и видел, что я завелась от его действий. А сейчас наверняка пытается понять, действительно ли причина в этом, или я и правда насколько тащусь от него, что готова терпеть все.
        И я вдруг понимаю, что это выход для меня. Потому что нежных поцелуев с ним я просто не вынесу. Я не настолько актриса, черт возьми, и не смогу долго так играть. Грубый секс - как раз то, что нужно.
        - Да… - произношу с придыханием, пристально глядя ему в глаза. - Наверное, я окончательно свихнулась, но теперь хочу тебя ещё сильнее.
        По его губам скользит лукавая улыбка. Он пристально смотрит мне в глаза, слегка сузив веки, берет за руку и тянет на себя. Я упираюсь руками в его грудь, и сердце начинает бешено колотиться. Кажется, сейчас все точно произойдёт.
        - Тогда минет сделать все-таки придётся, Алена, - вкрадчиво произносит он, заставляя все внутри меня перевернуться в бешеном кульбите.
        Уговариваю себя не паниковать, но оставаться спокойной не получается. Одна мысль об оральном сексе с ним заставляет тело пылать, кровь устремляется вниз, вызывая возбуждение, и я ненавижу в этот момент физиологию. Это что, такая дебильная шутка природы? Ненависть пробуждает либидо с той же силой, что и любовь? Или как ещё можно объяснить это явление? Мне должно быть противно. Мерзко. Я столько времени настраивала себя терпеть, сжимать зубы и притворяться, а вместо этого как сучка течная не могу игнорировать сладкое предвкушение от предстоящего.
        И почему у него такой крышесносный парфюм? Почему эта приталенная черная рубашка так охренительно сидит на нем, и эти чертовы брюки до такой степени ему идут? Как может мужчина его возраста быть настолько сексуальным? Так выглядеть? Так пахнуть? Откуда в нем столько бешеной харизмы? И почему при всем при этом он такая мразь?
        - Ты ведь уже понял, что у меня крыша слегка не на месте? - лениво интересуюсь, стараясь изо всех сил казаться невозмутимой. - Не боишься, что в порыве страсти достоинство твое откушу, и реально импотентом сделаю?
        -
        Баженов ухмыляется одними губами, кладет ладонь мне на ягодицу и крепко сжимает её, заставляя меня стиснуть зубы от боли.
        - Ради того, чтобы натянуть твой рот на свой член, - тихо произносит, максимально приблизив свое лицо к моему, и пристально глядя в глаза. - Я готов рискнуть.
        Нервно сглатываю, и презираю себя за идиотскую слабость, что разливается по телу от его близости и этих вульгарных слов.
        - Хорошо, - тихо произношу после небольшой паузы, нечеловеческим усилием воли подавляя внутренний протест.
        - Отлично, - его губы растягиваются в холодной улыбке. - Тогда готовься. Сейчас Коля отвезет тебя домой, а вечером увидимся.
        10
        Снова оказаться на заднем сидении черного «Майбаха», того самого, в котором меня привезли сюда, чтобы запереть на всю ночь в гараже, становится для меня еще одним непростым испытанием. Я нервничаю еще из-за того, что вижу в окно, как Баженов разговаривает с Николаем недалеко от автомобиля, но не слышу ни слова из их разговора - в машине отличная звукоизоляция. Мне все еще не верится, что меня действительно сейчас отвезут домой. Наверное, пока не переступлю порог своей квартиры, не перестану дрожать от страха, что он вдруг передумает.
        К счастью, разговаривают эти двое не слишком долго, вскоре Николай обходит машину и садится за руль, а Баженов разворачивается и возвращается в дом, даже не взглянув в мою сторону.
        Уговариваю себя забить на то, в каком положении гребаный терминатор видел меня в гостиной со своим хозяином. Какое мне дело, что он мог об этом всем подумать? Он служит человеку, которого я ненавижу, и, судя по всему, верой и правдой служит. Значит, он такая же мразь. И мне плевать на мнение мрази. Но как ни стараюсь убедить себя в этом, внутри все равно все горит от стыда, будто кислоты наглоталась. Чувствую себя грязной, отвратительной, жалкой шлюхой.
        Морально готовлю себя к тому, что этот козел позволит себе шутить или как-нибудь пошло высказываться по этому поводу, но это оказывается лишним. После того, как он выясняет мой адрес, желания пообщаться со мной у него больше не возникает всю дорогу. Лишь изредка я ловлю на себе заинтересованный взгляд в зеркале заднего вида.
        Мы едем довольно долго, и все это время я не могу расслабиться ни на секунду. Перед глазами без конца прокручивается все, что произошло в доме Баженова. Как он говорил со мной, как прикасался, хватал за волосы, засовывал в меня пальцы. Как я дрожала от возбуждения. На душе становится очень гадко. Ну почему мое тело так реагирует на этого мужчину? Даже сейчас, от одних воспоминаний о нем, меня трясет, а низ живота наполняется тяжестью и страстно жаждет разрядки.
        «… натянуть твой рот на свой член…»
        Он даже не пытался скрыть своего пренебрежения, а я с радостью согласилась ему отсосать. Боже… Как я докатилась до этого? Как могу быть такой гадкой?
        Меня тошнит от Баженова. И от себя самой. Но больше всего тошнит от того, что я собираюсь сделать. И, как ни стараюсь, я не могу найти точку опоры, чтобы вернуть уверенность в необходимости своей изначальной цели, и то хлипкое равновесие, которое эта цель мне давала. Мозг взрывается, закипает, я впиваюсь ногтями в свои ладошки, чтобы усидеть на месте и не начать биться головой о боковое стекло. Когда Николай, наконец, тормозит у моего дома, я готова выпрыгнуть из машины едва ли не на ходу.
        - Я заеду в восемь, будь готова, - сообщает он, не оборачиваясь. Вместо этого снова смотрит в зеркало заднего вида, и лишь после того, как я, сгорая от стыда, согласно киваю, нажимает кнопку, чтобы разблокировать дверь и выпустить меня наружу.
        Оказавшись дома, запираю дверь, скидываю туфли и прямо у порога стаскиваю с себя всю одежду. Ненавистное платье, побрякушки, белье - все это сворачиваю в узел и несу на кухню, чтобы запихать в урну под раковиной. Потом иду в ванную, забираюсь в душевую кабину и включаю воду на всю мощь. Упругие горячие струи полосуют мою кожу до острой боли, я хватаю зубную щетку и остервенело чищу зубы. Потом отбрасываю её в сторону, беру вихотку и растираю порозовевшую кожу, что есть сил. Чтобы смыть с себя его прикосновения, его запах, которым я, кажется, пропиталась насквозь. Стиснув зубы, тру себя между ног, причиняя жуткую боль, чтобы избавиться от следов его пальцев, чтобы забыть, какие ощущения они мне дарили. Отшвыриваю вихотку в сторону, и без сил опускаюсь на колени, обняв руками голову. Слезы градом катятся по щекам, смешиваясь с потоками горячей воды, что заливает меня сверху. Дико хочется выть в голос, и я делаю это. Вою, как побитая собака, сгибаясь пополам. Упираюсь лбом в дно душевой кабины, рискуя захлебнуться водой. Я не могу сейчас анализировать свое состояние, даже не пытаюсь как-то объяснить
себе эту истерику, мне просто плохо. Так плохо, что хочется удавиться.
        В такие моменты начинает казаться, что папа и правда мог застрелиться сам. Что на самом деле никто не помогал ему уйти на тот свет. Просто есть такая степень душевной боли, которую человек неспособен вынести. Становится плевать на всех, на все, лишь бы перестать испытывать эти адские муки, перестать гореть заживо без единой надежды на то, что однажды это прекратится. Если он проходил через что-то подобное, то может быть он действительно сам… Но нет. Даже когда мне настолько плохо, я все равно не могу поверить в это. Он не мог. Он бы не бросил меня одну. Я бы не бросила его, даже несмотря на все наши многочисленные конфликты. Я бы не бросила ни за что и никогда. Не предала бы так. И он бы ни за что меня не предал. Я не имею права так думать о нем. Он никогда не предал бы меня по доброй воле.
        Господи, папа, во что я превратилась? Как хорошо, что ты не видишь меня сейчас. Наверное, ты бы умер со стыда, если бы узнал, что я затеяла. Я столько раз заранее просила у тебя прощения за то, что собираюсь сделать, но теперь мне кажется этого недостаточно. И пусть я делаю это, чтобы вернуть компанию, которую ты много лет строил по кирпичику, создавал с нуля, растил с любовью и заботой, холил и лелеял, как родное дитя. Дитя, которое любил, пожалуй, даже больше, чем меня, свою родную дочь. Ты всю жизнь положил, чтобы создать ее. И это все, что после тебя осталось. Я не могу оставить её ЕМУ. Не могу хотя бы не попытаться вернуть. И отомстить. За то, что так жестоко отнял у тебя самое дорогое. За то, что отнял тебя у меня. Не понимаю только, зачем ему это понадобилось. У него ведь и так было все, о чем другие могут только мечтать. Деньги, положение, власть. Зачем ему понадобилось уничтожать тебя, папа?! Вы же были друзьями… Самыми близкими друзьями. Что между вами произошло тогда?
        Когда я была совсем маленькой, ты очень редко покупал мне игрушки. Разве что на день рождения и новый год. Потому что не было нужды. Дядя Костя и без того задарил меня ими, обеспечив всем необходимым для всевозможных детских забав на много лет вперед. Он часто бывал у нас дома, и каждый раз что-то, да приносил. То куклу, то мягкую игрушку, то книжку со сказками, то набор для рисования… Он был так добр ко мне, и ты называл его братом… Что произошло между вами потом? В тот день, когда ты приказал мне закрыться в своей комнате, а вы с ним в кухне орали друг на друга, как сумасшедшие? Мне было так страшно, я забилась в угол и плакала. А когда вы перестали кричать, и он, наконец, ушел, ты отыскал меня и усадил к себе на колени, чтобы успокоить. Долго гладил по голове, а потом сказал такие слова, которые на всю жизнь врезались в память.
        «Запомни то, что я тебе сейчас скажу, Алена. Никогда никому не доверяй в этой жизни. Никогда. И никому. Каким бы проверенным человек не был, сколько бы вместе трудностей вы не прошли… Даже самый близкий друг однажды может всадить тебе нож в спину»
        После этого случая Баженов больше никогда не появлялся в нашем доме, а ты никогда больше о нем не говорил. Со временем я даже забыла о его существовании. Пока снова не услышала его имя в полицейском участке три месяца назад.
        Что он сделал тебе тогда, папа? Наверняка, это было что-то ужасное. Почему я никогда раньше не спрашивала тебя об этом? Почему меня совершенно не интересовала твоя жизнь? Папа… Я такая плохая дочь…
        Забив на полотенце, выхожу из ванной и плетусь в спальню, оставляя мокрые следы на полу. Вода с моих волос ручьем бежит по спине, но мне плевать. Захожу в комнату и, не доходя до кровати, падаю на колени, сбивая их об жесткий ворс коврового покрытия.
        Я ужасная дочь. Как была эгоистичной неблагодарной тварью, так и осталась. Снова предаю тебя, собираюсь лечь в постель с твоим врагом. С человеком, который дважды предал тебя. Тебе ведь уже все равно, правда? Что будет с твоей компанией… А мне никогда себя не простить. За то, что не была рядом с тобой в трудные моменты. За то, что не сражалась плечом к плечу, не поддерживала, ничем не помогала. За то, что ненавидела дело всей твоей жизни лютой ненавистью, и когда ты говорил, что однажды я стану у руля, с презрением морщилась. Я ведь собираюсь вернуть компанию и уничтожить Баженова не ради тебя. Я собираюсь сделать это ради себя. Чтобы хоть немного очистить свою совесть. Сбросить этот многотонный груз. Чтобы не чувствовать себя такой отвратительной мразью…
        А что, если у меня ничего не получится? Что будет со мной тогда, папа? Как я буду дальше жить, зная, что позволила пользоваться собой тому, кто отнял тебя у меня? Позволила по доброй воле, не имея никаких гарантий на успех!
        С чего я взяла, что смогу обхитрить его? Обскакать матерого волчару, с которым даже ты не справился?! Как можно быть такой самонадеянной!
        Это ненависть настолько ослепила меня? О боже, я ведь собираюсь отсасывать человеку, который тебя убил! Собираюсь позволять ему трахать себя, делать все, что взбредет ему в голову, и при всем при этом еще и буду получать от этого удовольствие… Господи, какая же я мразь… Я ведь позорю твою память этим поступком.
        Как же хорошо папа, что ты этого не видишь. Мне стыдно, ужасно стыдно перед тобой. Перед собой. Сколько я собиралась пресмыкаться перед ним? Сколько раз мне пришлось бы отсасывать ему, прежде чем я смогла бы узнать хоть что-то? Если бы вообще смогла…
        Нет. Я не буду этого делать. Я ни за что не буду делать этого, папа. Я буду жить, ради тебя. Ради твоей памяти. Уверена, если бы это я умерла, а ты бы остался жив, то меньше всего на свете мне бы хотелось, чтобы ты мстил за меня ценой своей души. Наоборот, я бы всем сердцем желала, чтобы ты жил дальше, и попытался отыскать свое счастье.
        Я не буду ничего делать, папа. Я вернусь в Лондон и постараюсь исцелиться. Обещаю, я сделаю все, чтобы стать счастливой. Уверена, ты хотел для меня именно этого.
        Ты заботился обо мне даже тогда, когда тебе самому грозило разорение. У тебя ничего не осталось после гонки за компанию, но мое безоблачное будущее ты обеспечил. Оставил для меня счет в швейцарском банке просто с астрономической суммой. Будто заранее знал… Ты не тронул эти деньги, чтобы спасти дело всей своей жизни, хотя мог. Я всегда была для тебя дороже, папа… Как я могла в этом сомневаться? Почему была так слепа? Почему до меня всегда так долго все доходит? Прости меня… Прости. Главное, еще не поздно. Пока еще я не успела сделать то, чего не смогла бы себе простить. А значит, я еще могу остановиться. Ты еще будешь гордиться мной, там, на небесах. Обещаю, папа.
        -
        11
        - Здравствуйте, Роман Евгеньевич.
        - Здравствуй, Алена. Рад тебя слышать.
        Я звоню Захарову через скайп, намеренно не подключая видеосвязь. Нет никакого желания видеть его лицо, а еще меньше хочется, чтобы он видел меня после того, как я прорыдала весь день.
        - Как твои дела? - с участием интересуется мужчина. - Есть какие-нибудь новости?
        - Да, есть. Но, боюсь, не очень хорошие.
        - Что случилось?
        - Вчера у меня состоялся не самый приятный контакт с Баженовым.
        - Он что-то сделал тебе? - в голосе Захарова появляются тревожные ноты.
        - Ничего слишком страшного, просто… Роман Евгеньевич, - делаю тяжелый вздох и, не вдаваясь в подробности, собираюсь сообщить о своем решении. - Кажется, я переоценила свои возможности. Сегодня я поняла, что не смогу.
        - Я ведь предупреждал тебя, Алена, что будет нелегко, - с укором произносит мужчина.
        - Я знаю. Зря я не послушала вас.
        - И что ты теперь намерена делать?
        - Как раз по этому поводу я и хотела с вами поговорить. Точнее… Попросить вашей помощи. Я хочу вернуться в Лондон. Но сначала мне нужно слетать в Швейцарию. Мне нужен загранпаспорт на мое новое имя и визы. Я, наверное, и сама могла бы оформить все эти документы, просто даже не знаю, куда идти, и можно ли… с тем паспортом, который вы мне дали.
        - Так, подожди, Алена, - строго прерывает меня мужчина. - С Лондоном все понятно, а зачем тебе в Швейцарию?
        - Папа оставил мне счет в одном из их банков. И перед тем, как официально «умереть», я летала туда, сняла все деньги и положила в ячейку, чтобы сменив имя не потерять к ним доступ. Теперь нужно открыть новый счет.
        - Алена, ты меня удивляешь. Зачем было создавать себе такие сложности? Ты могла бы временно перевести деньги на один из моих счетов, чтобы не мотаться туда-сюда. Я бы потом перевел их на твой новый счет, когда в этом возникла бы необходимость.
        - Не хотелось создавать вам лишних неудобств, Роман Евгеньевич.
        - Да ладно, так и скажи, что не доверяешь, - в динамеке раздается глухая усмешка. - Все правильно, Ален. Никому нельзя доверять в этой жизни. Даже мне.
        - Папа тоже так всегда говорил.
        - Да. Твой папа был мудрым человеком… - задумчиво произносит Захаров, после чего замолкает на секунду, делает тяжелый вздох, и продолжает уже совершенно другим, более деловитым тоном. - Так. Расскажи, что у тебя там произошло с Баженовым? Почему ты передумала?
        - Если честно, мне неловко с вами о таком говорить, - сконфуженно признаюсь я. - Он… В общем, он мне слишком отвратителен. Я не могу лечь с ним в постель. Знаю, что надо было думать об этом раньше, но я и представить себе не могла, насколько его прикосновения окажутся мерзкими… Я не вынесу этого больше, Роман Евгеньевич.
        - Значит, он все-таки заинтересовался тобой?
        - Кажется, да. Но не думаю, что это может что-то нам дать. Он слишком подозрителен и циничен. А я плохая актриса. Вообще не могу себя контролировать рядом с ним. Слишком сильно его ненавижу, чтобы играть роль влюбленной дурочки. Боюсь, однажды не выдержу и начну в глаза его проклинать.
        - Этого делать нельзя ни в коем случае, Алена. Я ведь говорил тебе, насколько он опасный человек.
        - Я знаю. Поэтому и хочу уехать, пока не слишком поздно. Вы были правы, месть - это плохая затея. Но я будто ослепла от ненависти. Ничего не понимала. Сейчас мне так стыдно за себя, Роман евгеньевич. Папа пришел бы в ужас, если бы знал, на что я собиралась пойти.
        - Все правильно, Алена. Уезжай. Так будет лучше. Я ведь сразу тебе об этом говорил.
        - Роман Евгеньевич, спасибо вам за все. И простите, что создала столько проблем.
        - Ерунда, Алена. Мы ведь не чужие люди. Самое главное, что ты все поняла.
        - Да… Не знаю только, как смогу жить, зная, что убийца папы так и останется на свободе, - с досадой озвучиваю то, что больше всего беспокоит.
        - Ничего, Ален, мы еще повоюем. Может, однажды мне удастся вывести Баженова на чистую воду.
        - Если вы сделаете это, я век буду вам благодарна.
        - Брось, Ален. Твой отец был мне другом. Да и Баженов не только ему ведь дорогу перешел… - проникновенно произносит он. - Ладно. Мои люди займутся загранником и визами для тебя, как только все будет готово, напишу тебе.
        - Спасибо вам огромное! - горячо благодарю я. - Роман Евгеньевич, а когда примерно все будет готово? Мне бы хотелось улететь побыстрее.
        - Насколько быстрее?
        - Насколько это возможно. Я бы прямо сегодня в самолет села…
        - Ну, сегодня, конечно, не получится. Но я привлеку все ресурсы. Думаю завтра-послезавтра все будет готово.
        - Даже не знаю, как вас благодарить.
        - Ну что ты, Алена. Это меньшее из того, что я могу для тебя сделать.
        - Роман Евгеньевич… - робко произношу я, желая озвучить свою самую большую просьбу. - Я хотела еще спросить вас… Может быть, можно будет как-то вернуть мое настоящее имя? Может, если пойти в полицию, сказать им, что произошла ошибка, и за рулем той машины был другой человек, а я на самом деле жива…
        - Не вздумай, Алена, - строго обрубает он. - Я ведь тебя предупреждал, что в этом вопросе дороги назад не будет.
        - Да, знаю… Но я подумала, может быть, хотя бы позже, когда пройдет время?
        - Нет. Забудь об этом. Алена Черных погибла навсегда.

* * *
        После разговора с Захаровым мне снова становится плохо. И пусть он никак не выказал неодобрения моим импульсивным поступкам, все равно, чувствую себя полной кретинкой. Сначала яростно собиралась мстить, потом резко передумала. Так глупо и совершенно напрасно потеряла папино имя… Но больше всего угнетает ощущение собственной беспомощности. По факту я сдалась, и преступник действительно останется безнаказанно разгуливать на свободе, владеть компанией папы и вообще… жить припеваючи. Но что-то внутри умоляет меня не изводить себя этой мыслью. Может быть, это интуиция или внутренний голос, но я пытаюсь убедить себя в том, что Баженов обязательно рано или поздно свое получит. Бог ему судья. А я сегодня дала обещание папе сохранить себя и попробовать начать жить заново, попробовать стать счастливой. И я должна сдержать это обещание во что бы то ни стало.
        Хорошо, что Захаров согласился помочь с документами. Скоро я улечу, и весь этот кошмар закончится. По крайней мере, мне хочется в это верить.
        Впервые за весь день дикое чувство голода заставляет меня подняться с кровати, накинуть халат и пойти на кухню. Но совершить налет на холодильник я не успеваю. Взгляд падает на большие настенные часы, и в груди словно что-то обрывается. Начало восьмого. А в восемь к моему дому подъедет черный «Майбах», и гребаный терминатор будет ждать меня, чтобы отвезти к своему хозяину.
        Что сделает Баженов, если я не выйду? Один раз я уже попыталась отказаться ехать с ним, и меня заставили ночевать в гараже. Лучше не рисковать.
        Разворачиваюсь, и пулей несусь обратно в спальню. Достаю небольшую дорожную сумку из шкафа, ту самую, с которой я прилетела из Лондона чуть больше трех месяцев назад. Торопливо скидываю в нее самые необходимые вещи, а так же оба своих телефона. Один для связи с Захаровым, второй - для всех остальных. С досадой понимаю, что так и не поставила его на зарядку, а Жанна, наверное, с ума сходит от беспокойства. Я ведь пропала на целые сутки. Ничего, заряжу при первой же возможности и наберу ей позже, а сейчас я должна спешить.
        В прихожей ловлю свое отражение в зеркальной поверхности встроенного в стену шкафа, и понимаю, что собралась идти на улицу в халате. Из груди вырывается досадный стон, и я несусь обратно в спальню, чтобы схватить что-то первое попавшееся из оставшихся вещей в шкафу и натянуть на себя. Этим чем-то оказывается короткое спортивное платье серого цвета, поэтому из многочисленных пар обуви я выбираю белые кроссовки, запрыгиваю в них босыми ногами, и спешу на выход.
        Уже на пороге оглядываюсь, пропуская в груди укол тревоги. В холодильнике остались продукты, они наверняка теперь испортятся. Ведь больше я сюда уже не вернусь.
        12
        Как только я убеждаюсь, что возле дома меня никто не караулит, и отхожу на достаточное расстояние, чтобы не столкнуться ненароком с обещавшим подъехать к восьми Николаем, достаю свой конспиративный телефон и взываю такси. На время, пока Захаров готовит документы для моего отлета, решаю остановиться в гостинице.
        Я слишком долго прожила в Лондоне, Москва за эти годы сильно изменилась. Оказалось, я ее совсем не знаю. Но люблю какой-то необъяснимой безусловной любовью. Как ребенок любит своего родителя, даже если тот не совсем этого заслуживает. Мне нравятся шумные улицы, залитые ярким вечерним солнцем. Суета, пробки. Нравится этот дикий контраст между ультрасовременными многоэтажками из стекла и металла и раритетными постройками советских времен. От них веет чем-то таким теплым, родным, словно отголосок из моего детства. Где мы с папой были еще дружны, и по-своему счастливы.
        Гостиницу я выбираю, практически ткнув пальцем в карту. Главный принцип - чем дальше от квартиры, где я жила, тем лучше. В результате, спустя час поездки на такси по вечернему городу, я оказываюсь в холле небольшого, но очень уютного отеля, расположенного недалеко от Пушкинской набережной.
        Регистрируюсь, поднимаюсь в номер, бросаю сумку на пол, ставлю телефон на зарядку, и решаю немного прогуляться. Хочу надышаться Москвой напоследок. Неизвестно, когда теперь сюда вернусь. И вернусь ли вообще.
        Иду на набережную, покупаю себе мороженое, и, наверное, впервые за последние несколько месяцев, чувствую себя настолько легко, что даже хочется жить. Воздух, несмотря на концентрацию выхлопных газов в нем, кажется свежим и сладким, мягкий ветерок треплет многочисленные прядки волос, выбившихся из собранного на скорую руку небрежного пучка - я так и не успела причесаться. Мне хорошо. Несмотря на печать непроходящей тоски по отцу в душе, мне хорошо, и это кажется просто невероятным. Я бреду по набережной, ем мороженое, и даже изредка улыбаюсь.
        Проходит час, другой, на улице темнеет, зажигаются фонари, прохожих становится все меньше, а я все никак не могу нагуляться. Ноги гудят от долгой ходьбы, глаза буквально слипаются от усталости, но мне так не хочется возвращаться в одинокий гостиничный номер, что я откладываю и откладываю этот момент. Идти дальше уже просто нет сил, я подхожу к невысокому металлическому ограждению, что отделяет пешеходную зону от спуска к воде, опираюсь руками на перила и долго смотрю на воду.
        Завороженная волшебным мерцанием городских огней в темной глади воды, не сразу обращаю внимание на присоседившегося по правую руку от меня мужчину, что подошел к перилам, и так же, как и я, оперся о них локтями. Но вскоре мне все же приходится на него посмотреть - правую сторону лица начинает печь, и я буквально кожей чувствую на себе чужое пристальное внимание. Весь воздух вышибает из легких, а сердце резко ухает вниз, когда я поворачиваю голову и вижу рядом с собой Баженова.
        Первый порыв - бежать. Испуганно оглядываюсь, но, заметив позади себя горообразную фигуру Николая, понимаю, что это бессмысленно. Далеко убежать у меня не получится. Вцепляюсь в перила мертвой хваткой. Мы не одни на набережной, здесь все еще прогуливаются немногочисленные прохожие, но я уже из личного опыта знаю, что этих ублюдков присутствие людей вокруг не остановит.
        - Ты не перестаешь удивлять меня, Алена, - задумчиво произносит Баженов, глядя на воду. - Я никак не могу тебя раскусить. Ты настолько безбашенная? Или недалекая? Какого хрена ты решила продинамить меня со свиданием, которого сама же так яростно добивалась?
        Я сглатываю, и с опаской смотрю на его профиль, по которому невозможно прочесть ни одной эмоции. Теперь, когда я отказалась от идеи мстить, присутствие этого мужчины рядом со мной воспринимается совершенно иначе. Он пугает меня, я, наконец, осознаю, насколько беззащитна перед ним, и этот страх буквально сковывает по рукам и ногам.
        Заставляю себя разлепить пересохшие губы и тихо произношу:
        - Я передумала. Живи, - отчаянно хочу добавить в конце слово «тварь», но благоразумно сдерживаю себя.
        Он поворачивает голову ко мне, сужает глаза и вглядывается с пристальным внимаем в мое лицо.
        - Передумала, говоришь? - с каким-то нехорошим весельем в голосе произносит, на его губах появляется насмешливая улыбка, которая в тусклом свете фонарей выглядит довольно зловеще. - Интересно. Знаешь, а я ведь уже настроился.
        - Ну что поделаешь. Считай, что тебе повезло. Больше ты меня не увидишь.
        - Что у тебя случилось? - неприятная улыбка исчезает с его лица, сменяясь сосредоточенным выражением.
        - Ничего. Я просто передумала. Не хочу больше. Мне ничего от тебя не нужно, - и опять едва сдерживаюсь, чтобы не добавить в конце «Бог тебе судья».
        - С чего вдруг такие перемены? - с налетом раздражения в голосе интересуется он.
        - Это неважно. Извини, что обломала с возможностью потрахаться. Я бы позвонила, но у меня твоего номера не было. Я пойду, ладно? - вымучиваю невинную улыбку, и делаю осторожный шаг назад, мысленно умоляя небеса, чтобы он отпустил, но мои молитвы остаются неуслышанными.
        - Нет, не ладно, - Баженов в один шаг сокращает двухметровое расстояние между нами, хватает меня за руку и рывком притягивает к себе, впечатывая в свою грудь. - Никуда ты не пойдешь.
        - Что, опять прессовать будешь? - цежу я сквозь зубы, с ненавистью глядя ему в глаза. А саму трясет от страха так, что становится дурно. - Имей хоть каплю достоинства, найди себе кого-то равного по силам, чтобы тешить эго! Я не хочу ничего от тебя! Я хочу просто уйти, и никогда в жизни тебя больше не видеть! Будь мужиком, просто позволь мне сделать это!
        Чувствую себя жалкой, выкрикивая эту браваду, а его невозмутимый вид, с которым он выслушивает все, не перебивая, окончательно выбивает из колеи. Разве что его брови слегка сведены к переносице, но я не понимаю, что это означает. Я его разозлила?
        - Слушай, Алена, - механическим голосом произносит он, что подтверждает мою догадку. - Я терпеть не могу, когда чего-то не понимаю. А сейчас я ни хрена не понимаю. Хочешь уйти? Тогда объясни мне все по-человечески, и вали на хрен.
        - Да что тут понимать? - усмехаюсь я, чувствуя, насколько легче становится дышать от понимания, что он не собирается никуда тащить меня силой. - Не созданы мы с тобой друг для друга, это же очевидно. Как мужчина ты мне нравишься, а как человек - нет. Поэтому - не судьба!
        - А чем это я тебе как человек не угодил? - с сарказмом в голосе интересуется он, склонив голову набок.
        - Всем. Не заморачивайся.
        Лицо Баженова снова меняется, превращаясь в непроницаемую маску.
        - Я должен, что ли, каждое слово из тебя клещами вытаскивать? - рычит он. - Говори, давай.
        О, я бы рассказала тебе. Все бы сказала. Если бы не пообещала папе жить. Ты, тварь, убил единственного самого близкого моего человека. Присвоил себе дело всей его жизни. И ходишь себе спокойно по земле, будто имеешь на это полное право. В то время, когда его больше нет. Его нет больше! Я никогда его не увижу! Никогда не услышу его голос! И никогда не смогу больше обнять! И все из-за тебя! Из-за тебя! Из-за тебя!
        Вдруг брови Баженова еще сильнее сходятся на переносице:
        - Тебе плохо? Эй, Алена!
        А мне действительно, кажется, как-то не очень - в голове шумит, перед глазами стремительно темнеет…
        - Я в норме, с чего ты взял? - губы плохо слушаются, но я стараюсь говорить уверенно, вцепившись в лацканы его пиджака, чтобы не упасть.
        - Ты резко побледнела. Идем в машину, - Баженов пытается приобнять меня за талию и заставить идти с ним, но эти его действия вызывают волну острой паники внутри меня.
        - Нет! - кричу я, вырываюсь, делаю слишком резкое движение, от которого в голове начинает шуметь сильнее, а темнота перед глазами становится непроглядной. А еще спустя мгновение проваливаюсь в забытье.
        -
        13
        Резкий запах нашатырного спирта бьет в нос, я морщусь, и с большим трудом открываю глаза. Вижу перед собой невозмутимую рожу баженовского охранника, почему-то перевернутую кверху ногами. Он тычет мне в нос какой-то ватой, а я пытаюсь отмахнуться, но руки почему-то не слушаются меня. В голове противно звенит, словно накануне я приняла несовместимое с жизнью количество алкоголя. Но я не могу вспомнить, чтобы что-то пила. Что происходит? Жмурюсь от боли в висках, пытаюсь проморгаться, и смотрю по сторонам. Я в машине, полулежу на заднем сидении, чувствую под головой что-то мягкое, ещё спустя мгновение понимаю, что лежу на мужских коленях. Пытаюсь подняться, но слабость не позволяет, к тому же, меня держат руками за голову.
        - Очнулась, - раздается сверху голос Николая, и он, наконец, убирает от моего лица эту вонючую вату. - Посмотри на меня, - требует. - Ты меня видишь? Помнишь, кто я?
        - Тебя козла забудешь, - мямлю я, и слышу, как он усмехается.
        - Все в порядке с ней, Константин Владимирович. Обычный обморок.
        Баженов берет меня за руку и помогает осторожно переместиться в сидячее положение.
        - Как себя чувствуешь? - интересуется, сосредоточенно изучая мое лицо.
        - Нормально, - растерянно отвечаю, избегая смотреть ему в глаза.
        - Ладно, - устало вздыхает он. - Коля, давай метнемся в ЕМС.
        - Куда? - переспрашиваю, все еще чувствуя противную слабость во всем теле.
        - В больницу, - отстраненно поясняет Баженов.
        Николай кивает, закрывает дверцу пассажирского сидения, отрезая нас с его хозяином от остального мира, оставляя наедине в тесном пространстве салона автомобиля. Я непроизвольно отодвигаюсь на сидении как можно дальше от мужчины, практически вжимаясь в противоположную дверь.
        - Зачем в больницу? - неуверенно переспрашиваю. - Не надо…
        Баженов резко поворачивает ко мне голову и полосует взглядом, от которого моментально хочется заткнуться.
        - Ты только что вырубилась прямо посреди улицы ни с того, ни с сего, - раздраженно произносит он. - Не хочешь хотя бы узнать причину?
        - Я итак знаю причину, - сглатываю, глядя себе на колени. - Просто последние двое суток вообще не спала, и почти ничего не ела. Еще стрессанула из-за твоих наездов. Все в порядке со мной, надо просто поесть и отдохнуть.
        - А чего не ела-то? - недовольно интересуется он.
        - Почему тебя это вообще волнует? Аппетита не было.
        Баженов отворачивается от меня, и устало откидывается на спинку сидения.
        - Коля, давай тогда куда-нибудь пожрать.
        Я пробую незаметно дернуть ручку двери, у которой сижу, в надежде свалить по-тихому из машины, но она, конечно, не поддается.
        - Можно я пойду, а? Откройте дверь! - с отчаянием требую, продолжая уже в открытую яростно дергать ручку. Но, по большому счету, даже не надеюсь, что это может сработать.
        - Угомонись уже, - Баженов грубо хватает меня за руку чуть выше локтя и дергает на себя, чтобы я оставила ручку в покое. - Пока снова не выстегнулась.
        Выхватываю у него руку и прижимаю к себе, потирая другой ладонью то место, за которое он меня схватил. Возражать больше не осмеливаюсь - еще не хватало, чтобы Баженов мне припечатал. Конечно, он говорил, что не бьет женщин, но не думаю, что его слова могут дорого стоить.
        Всю дорогу до ресторана мы едем молча. Так же молча Николай открывает мне дверь, когда мы, наконец, приезжаем, и даже подает руку, чтобы помочь выйти из машины, которую я, конечно, игнорирую. Баженов подходит сзади и снова берет меня за локоть, отчего я ежусь, но противиться ему все еще боюсь.
        - Давай, веди себя нормально, Алена, - угрожающим тоном произносит он у меня над ухом. - Мы поговорим, и я отвезу тебя домой.
        - Не обманешь? - оборачиваюсь на него, слишком поздно понимая, что глупее вопроса я еще не задавала.
        - Я в принципе словами не разбрасываюсь, имей в виду.
        Ну да, конечно. Так я тебе и поверила.
        Мы входим в заведение, в котором царит полумрак, и практически нет других посетителей, что удивительно для такого времени суток. Хостес провожает нас к одному из обособленно стоящих столов, и Баженов даже помогает мне сесть, отодвинув стул. Тоже мне, джентльмен нашелся.
        Спустя некоторое время подходит официант, принимает у нас заказ и учтиво удаляется, оставляя нас наедине. Пока ждем заказ, Баженов углубляется в телефон, и делает вид, что меня нет, а я нервно постукиваю пальцами по столу, не представляя, что от него ожидать. В то, что он хочет просто поговорить и отпустить меня - я не верю. Это было бы слишком просто. Да и если бы хотел отпустить, зачем тратить время на разговоры?
        Официант приносит и расставляет перед нами тарелки с едой, и мы приступаем к трапезе, так же, в полной тишине. Я заказала себе грибной крем-суп и любимый цезарь с креветками. Баженов - неизменный стейк слабой прожарки. Когда-то давно я где-то читала, что люди, предпочитающее употреблять в пищу мясо с кровью, по своей природе очень жестоки, и сейчас я понимаю, что это заявление чистая правда.
        Есть в его компании не хочется, даже несмотря на двухдневную голодовку, но я заставляю себя, потому что иначе точно рискую отбросить коньки раньше времени.
        - Ты хреново выглядишь, - вдруг заявляет он, когда я уже почти доедаю свой суп, и едва не давлюсь последней ложкой от этих слов.
        - Да как-то не планировала сегодня свидание, уж извини, - бросаю ему язвительно. - Ты о чем-то поговорить хотел? Давай, не томи.
        - У тебя какие-то проблемы? - бесстрастно интересуется он, игнорируя мой выпад. - Расскажи, может, помогу чем.
        С моих губ непроизвольно слетает усмешка.
        - Да нет у меня никаких проблем. Если только ты сам не собираешься мне их устроить.
        Он склоняет голову набок и смотрит на меня, задумчиво потирая большим пальцем подбородок.
        - Зачем в гостиницу заселилась?
        Чувствую в груди неприятный укол, и сглатываю.
        - Ты что следил за мной?
        - Любопытно было узнать, что ты за птичка, - насмешливо произносит Баженов, продолжая сверлить меня глазами.
        - Ты точно псих, - выдыхаю я, чувствуя, как пальцы начинают отвратительно дрожать от осознания, насколько я попала.
        - Не больше, чем ты, - Баженов наклоняется всем корпусом ко мне, глядя теперь в упор из-под бровей.
        - Я за тобой не следила, - кручу я головой.
        - Да? - с издевкой ухмыляется он. - Неужели наугад ресторан определила, в котором я обычно ужинаю? Чтобы фееричное знакомство нам устроить?
        Несколько секунд молча пялюсь на него и хлопаю глазами, прежде чем до меня доходит смысл сказанного.
        - Это же не я, это Жанна… - пытаюсь оправдаться.
        - Сути это не меняет. Я тоже не сам лично из-за кустов за тобой подглядывал.
        Я не знаю, что ему на это ответить. По сути он прав. Как бы ни противно было это признавать.
        - Так зачем ты заселилась в гостиницу? - напоминает он, нетерпеливо вздернув брови.
        - Послушай, - тяжело вздыхаю, собираясь с мыслями. - Я действительно делала не очень правильные вещи по отношению к тебе, но у меня были на то причины. Но ты ведь тоже нормально нервы мне за это помотал, так что, можно сказать, мы в расчете. Может, просто разойдемся, и каждый дальше пойдет своей дорогой? Чего ты ко мне пристал?
        - Понравилась ты мне, - ублюдок приторно ухмыляется, откидываясь на спинку своего стула. - Что ты там говорила про причины?
        - Ты обещал, что отвезешь меня домой после того, как мы поговорим, - напряженно произношу я, чувствуя себя жалкой, загнанной в угол жертвой.
        - А где твой дом, Алена? - вкрадчиво интересуется он, отчего мне вконец становится не по себе.
        - Твой терминатор знает, - сердце в груди грохочет так, что кажется, он отчетливо слышит его стук.
        Баженов усмехается и жестом подзывает официанта, чтобы попросить счет. Больше он не произносит ни слова, и я не решаюсь начать диалог, пока мы не покидаем ресторан, и не садимся на заднее сидение «Майбаха». Салон заполняет аромат его парфюма, который необъяснимо сильно действует на меня. Хочется вдыхать его полной грудью, максимально заполнить лёгкие, и это угнетает.
        - Так тебя домой или все-таки в гостиницу? - лениво интересуется Баженов, когда Николай заводит машину и трогается с места.
        - В гостиницу, - тихо произношу, вспоминая о своих телефонах, оставленных в номере. На один из них должно прийти сообщение о готовности моих документов к отлету.
        - В гостиницу, Коля, - отрешенно произносит Баженов, откидываясь на спинку своего сидения, и словно потеряв ко мне всякий интерес.
        Едем недолго, всю дорогу я молчу, намеренно не пытаясь выяснить, что он намерен делать дальше. Мне плевать, даже если его люди будут продолжать следить за мной. Пусть только позволит мне сейчас уйти, и как только Захаров сделает документы, я улечу, даже если мне придется нанять для этого вооруженную охрану, чтобы они сопроводили меня в аэропорт.
        Когда машина тормозит у знакомого отеля, я буквально перестаю дышать, боясь спугнуть удачу. Только бы он действительно дал мне уйти.
        - Выспись, отдохни как следует, а завтра увидимся, - небрежно произносит он, не потрудившись даже повернуть ко мне голову, и мои ладони непроизвольно сжимаются в кулаки.
        Несколько секунд я молчу, чувствуя, как сознание туманится от неудержимой ярости, заполняющей мою грудь.
        - Я же сказала, что не хочу больше видеться с тобой, - цежу сквозь зубы. - Неужели так сложно это понять.
        - Я заметил, ты склонна менять свои решения, - лениво замечает он, соизволив, наконец, перевести на меня свой тяжелый взгляд.
        - Я не буду с тобой спать! - в сердцах выпаливаю, с ненавистью глядя на него в ответ.
        Баженов секунду молчит, продолжая изучать меня давящим взглядом, после чего холодно произносит в сторону водительского кресла:
        - Николай, выйди.
        Охранник безмолвно выполняет приказ своего хозяина и тут же покидает машину, а я буквально съеживаюсь на заднем сидении под пристальным взглядом этого ненавистного мне человека.
        - Ну что случилось? - устало выдыхает он, бесцеремонно хватая меня за шею и притягивая ближе к себе. - Ты минета так испугалась что ли?
        - Отпусти меня, пожалуйста, - жалобно прошу, пытаясь выкрутиться, но бесполезно. Он крепко держит за шею, не позволяя отодвинуться слишком сильно. - Я ничего не испугалась, и не пытаюсь набить себе цену, клянусь. Я просто поняла, что совершила ошибку.
        - Иди сюда, - тянет меня к себе ещё ближе.
        - Нет…
        - Ты же хочешь меня.
        - Нет!
        - Хочешь…
        Его рука с шеи перемещается на затылок, и в следующее мгновение его губы накрывают мои, чтобы сразу глубоко проникнуть в рот языком. В первое мгновение я еще пытаюсь активно сопротивляться, но он целует так, что все тело начинает дрожать, в голове плывет, а сердце в груди бьется так, что меня всю сотрясает от его ударов. Сама не понимаю, в какой момент, как и почему начинаю если не отвечать, то позволять ему делать это с моим ртом. Я будто плавлюсь в его руках от этих сумасшедших ощущений, задыхаюсь, и теряю контроль над собой.
        В какой-то момент заставляю себя собраться, и снова пытаюсь вырваться, оттолкнуть его, но он крепко держит, пресекая все попытки на корню, и я снова плавлюсь… Его руки скользят по моему телу, касаются так, будто он точно знает каждое чувствительное место на нем, каждую эрогенную зону, знает, с какой силой нужно надавить, и где погладить.
        Бен не был у меня первым. За свою недолгую жизнь я успела сменить достаточно сексуальных партнёров, чтобы иметь представление о сексе, но ещё никто ни разу не действовал на меня так, как этот мужчина. Это просто какое-то безумие.
        Он всего лишь гладит меня через ткань платья и целует в губы, а мое тело изнывает на грани разрядки. Как обычный человек может так возбуждать?
        Я не должна испытывать такие эмоции рядом с ним. Просто не имею права. Снова пытаюсь оттолкнуть, но меня скручивают по рукам, фиксируя их за спиной, и грубая мужская ладонь скользит по внутренней стороне бедра прямо под юбку. Ноги покрывает шквал мурашек, не могу дышать, не могу ничего сделать, потому что обездвижена стальной хваткой, и, несмотря на всю абсурдность ситуации, это заводит меня ещё больше. Черт возьми, заводит так, что я готова стонать в голос.
        -
        Баженов осторожно гладит пальцами мою промежность через трусики и смотрит в глаза, в которых читается откровенное желание трахнуть меня здесь и сейчас. Даже его этот взгляд заводит до предела, я пытаюсь напомнить себе, насколько аморально сейчас поступаю, но организм никак не реагирует на призывы к совести. Сейчас его волнуют только сильные мужские пальцы, которые отодвигают тонкую полоску ткани у меня между ног, и невыносимо сладко скользят по влажной беззащитной плоти.
        Я сглатываю и прикрываю глаза, не в силах больше терпеть это. Чувствую прикосновение его губ к виску, и горячий шёпот:
        - Расслабься.
        Шумно выдыхаю, не могу больше бороться с собой.
        Его пальцы проникают в меня глубоко, я запрокидываю голову и не могу сдержать стон. Чувствую влажное прикосновение его губ к моей шее, он жадно всасывает кожу на ней, заставляя мое тело дёрнуться в сладкой конвульсии, его пальцы толкаются в меня ещё глубже, а большой настойчиво гладит клитор. Вверх и вниз. Вверх и вниз.
        Мне божественно хорошо. Все вокруг перестаёт существовать, есть только я и мое блаженство на грани безумия. Неосознанно широко развожу ноги, и толкаюсь бёдрами на встречу его пальцам, ещё глубже насаживаясь на них. Он водит по клитору, ещё сильнее надавливая на него, и у меня перед глазами рассыпаются звезды. Тело скручивает сумасшедшими спазмами, продлевающими мое блаженство, кажется, я громко стону, свожу ноги, напрягая все мышцы в теле, чтобы вынести это сумасшедшее удовольствие…
        Потом расслабляюсь, и понимание происходящего очень быстро обрушивается на меня, как ледяной душ. Блаженная улыбка резко сходит с моих губ, и я широко распахиваю глаза.
        Я все ещё в его тесных объятиях. Его лицо все еще находится очень близко к моему, он смотрит на меня помутившимся взглядом из-под расслабленных век, и я понимаю, что это только начало. Он хочет меня, возможно, так же безумно, как его хочу я.
        Разрядом тока проносятся отголоски моего наслаждения, когда он медленно достаёт из меня свои пальцы. Этой же рукой проводит по моим губам, размазывая по ним мою же влагу.
        - Завтра, - многообещающе произносит он. - И не вздумай снова сбежать. Из-под земли достану.
        -
        14
        Возвращаюсь в гостиничный номер на слабых ногах. Меня всю колотит. Не могу найти себе место, как неприкаянная хожу по периметру, обхватив себя руками за плечи.
        Если бы я не передумала мстить, это можно было бы назвать успехом. Он сам проявляет инициативу, да еще какую. Только вот я долго не выдержу, если все это будет продолжаться. Куда проще было бы испытывать отвращение от его прикосновений, сдерживать рвотные рефлексы от поцелуев, морщиться от запаха, и мужественно все это терпеть. Но не улетать на седьмое небо, доверчиво раздвигая пошире ноги!
        Я отвратительная.
        Сбрасываю кроссовки, забираюсь с ногами на кровать, сворачиваюсь в клубок, прижимая колени к груди. Прикрываю глаза и осторожно трогаю пальцами свои губы, которые распухли от его поцелуев. Встреть я этого мужчину раньше при любых других обстоятельствах, наверное, душу продала бы за секс с ним. Моя бурная фантазия уносит меня в реальность, где между нами не стоит ничего аморального, где он никогда не предавал и не убивал моего отца, а я не испытываю омерзения от одной мысли, что буду кончать под ним, напротив, предвкушаю, и это дарит мне чистый восторг.
        Какая-то часть меня противится таким фантазиям, яростно возмущается, и обещает позже загрызть за то, что смела даже представлять подобное. Но затуманенное сознание на грани ускользания в сон лениво отмахивается от призывов рассудка, продолжая рисовать яркие картинки, как Баженов берет меня силой. Потому что по доброй воле я никогда ему этого не позволю.
        Да, я отвратительная. Отвратительная. Но я хочу его, и ничего не могу с этим сделать.

* * *
        Утро врывается в мою жизнь яростной телефонной трелью. Я неосознанно пытаюсь спрятаться от этого звука, закрывая голову подушкой, но проклятый телефон продолжает трезвонить, угрожая разорвать мои барабанные перепонки к чертям собачьим.
        Заставляю себя сползти с кровати, и отыскать источник раздражения. Оказывается, мой телефон зарядился и включился сам, и сейчас на его экране светится незнакомый номер.
        - Алена Ивановна Малинина? - доносится из динамика приятный мужской голос, когда я принимаю вызов и говорю «Алло».
        - Да, это я.
        - Доброе утро. Меня зовут Алексей, я звоню по поводу документов. Ваш загранпаспорт с визами готов.
        - Уже? Так быстро? - радостно восклицаю в трубку.
        - Да, - лаконично отвечает мужчина. - Вы сейчас дома? Я могу заехать к вам в течение часа.
        - Нет, я не дома…
        - Тогда заеду вечером, после десяти. Вы будете?
        - Нет, домой возвращаться я не планировала… - растерянно произношу, вспоминая о возможной слежке, которую устроил за мной Баженов. - Дело в том, что мне бы хотелось улететь как можно скорее. В идеале - сегодня до наступления вечера сесть в самолёт. Я сейчас нахожусь в гостинице недалеко от Пушкинской набережной, может, у вас получится завезти мне паспорт сюда?
        - Дайте-ка подумать, - деловито отзывается мужчина. - А куда именно вы планируете лететь?
        - В Цюрих.
        - Откуда вылет?
        - Пока не знаю, я ещё не бронировала билет. Есть вероятность, что вообще не получится, если не будет нужного рейса или мест не окажется…
        - Давайте поступим так. У меня есть связи в Аэрофлоте и паре других авиакомпаний. Я сам куплю вам билет на ближайший рейс в Цюрих, и сообщу когда и откуда вылет. А потом привезу вам документы сразу в аэропорт.
        - Это было бы просто замечательно.
        - Тогда договорились, Алена Ивановна. Ждите звонка.
        - Буду очень ждать. Спасибо большое, Алексей.
        Сбрасываю вызов и прижимаю телефон к груди, словно родной, впервые за долгое время испытывая самую настоящую радость. Скоро я улечу отсюда и забуду все, как страшный сон. Начну новую жизнь с чистого листа. И обязательно проживу ее достойно.
        В груди тревогой отзывается угроза Баженова в случае побега достать меня из-под земли. Но в то, что его власть распространяется и на Европу, я верю с трудом. Ничего он мне не сделает. Да и вряд ли найдёт. Это здесь его люди без проблем могут следить за мной, и безнаказанно силой волочь в машину. А там этот номер не пройдет. Ну не будет же он нанимать международных шпионов, чтобы меня выслеживать, в самом деле? Это было бы уже слишком даже для него. Самое главное для меня сейчас - без приключений сесть в самолёт.
        Вспоминаю, что хотела позвонить Жанне, бросаю взгляд на экран телефона, и брови непроизвольно взлетают вверх - оказывается, ещё только восемь утра. Внизу горит куча оповещений о пропущенных звонках, я захожу и бегло просматриваю их - все, конечно, от Жанны. Несмотря на то, что у нас с ней не самые тёплые отношения, сейчас меня терзает совесть - она наверняка с ума сходит все это время. Сначала я звоню ей и говорю, что меня закрыли в машине Баженова, а потом исчезаю почти на двое суток. Будь я на ее месте, точно уже с ума бы сошла от беспокойства. Но Жанна, кажется, все-таки не слишком сильно переживает, когда я набираю ее номер, в ответ слышу только длинные гудки, никто не торопится брать трубку. Решаю, что выбрала слишком раннее время для звонка, она наверняка ещё спит. Открываю мессенджер, пишу ей, что со мной все в порядке, и отправляюсь на поиски еды. В проживание в моем номере включён завтрак, а я голодная, как чёрт. К тому же день обещает быть нелёгким, и я должна набраться сил.

* * *
        Алексей перезванивает мне через два часа и сообщает, что ему удалось успешно купить билет в бизнес-класс и зарегистрировать меня на трёхчасовой рейс в Цюрих из Шереметьево. Я долго и горячо его благодарю, после чего мы договариваемся встретиться в два часа у центрального входа в здание авиавокзала.
        Принимаю душ, быстро крашусь, натягиваю джинсы и толстовку с капюшоном. На дне своей дорожной сумки отыскиваю чехол с любимыми тёмными очками от Гуччи. Вряд ли все это поможет мне покинуть гостиницу незамеченной для людей Баженова, которые наверняка до сих пор следят за мной, но так все равно чуточку спокойнее. В конце концов, не станут же они останавливать такси и нападать на меня посреди дороги? А если попробуют, я просто позвоню в полицию. Теперь мне уже нечего бояться.
        Вызываю такси через приложение, прошу водителя подъехать к самому входу, и только когда приходит уведомление о том, что машина ожидает, покидаю номер, перекинув ремешок сумки через плечо. Спускаюсь вниз, сдаю ключи, изо всех сил стараясь выглядеть непринуждённой, чтобы не палиться, но внутри все дрожит от страха. Кажется, будто вот-вот кто-нибудь выскочит из-за угла, схватит меня и потащит в баженовскую машину. Но вокруг все люди выглядят довольно мирными, им будто нет до меня совершенно никакого дела. Все либо куда-то идут, либо общаются у стойки с администратором, либо беседуют с кем-то по телефону в лобби.
        Мне начинает казаться, что я слишком себя накрутила. Во всяком случае, в такси я сажусь совершенно свободно, никто не пытается меня остановить, и до аэропорта добираюсь без приключений.
        Таксист высаживает меня у здания аэровокзала, и я снова испуганно озираюсь, с пристальным вниманием изучая подъезжающие машины, словно из одной из них может выскочить группа вооруженных лиц по мою душу. На всякий случай готовлюсь бежать в любую секунду, но ничего так и не происходит. Кажется, никто не собирается меня останавливать.
        В кармане звонит мой мобильный, и я подпрыгиваю на месте от неожиданности. Но это всего лишь Алексей. Он говорит, что подъехал, называет марку и номер своего автомобиля, после чего я не без труда отыскиваю спортивный купе «Порше Панамера», за рулём которого сидит парень в тёмных очках.
        - Алексей?
        - Алена Ивановна, - вежливо кивает он. - Присаживайтесь.
        Опускаюсь рядом с ним на пассажирское сидение, уложив свою объемную сумку к себе на колени.
        - Бросьте ее назад, - предлагает парень, потягивая мне небольшой белый конверт. - Откройте, посмотрите.
        Переставляю сумку на заднее сидение, беру из его рук конверт, распечатываю его и бегло пролистываю новенькие страницы загранпаспорта, которые, кажется, еще даже пахнут краской. Так же бегло смотрю страницы с визами, и прячу документ обратно в конверт.
        - Просто отлично, - удовлетворенно киваю. - Сколько я должна вам? Наличных у меня нет, но я могу отправить переводом.
        - Ну что вы, Алёна Ивановна, ничего не нужно. Мои услуги уже оплатили.
        Захаров. Ну, конечно. Все-таки здорово, что я встретила его. Черт знает, каких бы дров наломала, если бы не его протекция.
        - Спасибо вам большое, - проникновенно благодарю парня, открывая дверь.
        - Не за что, - вежливо улыбается он. - Приятного полёта.
        - Спасибо, - киваю ему и выхожу из машины.
        Тороплюсь скорее попасть в здание, потому что на улице мне все ещё неуютно и боязно, но не успеваю сделать и десяти шагов, как Алексей окрикивает меня.
        - Алена Ивановна! Сумку забыли.
        - Ой, - оборачиваюсь, сконфуженно улыбаюсь ему и иду обратно. - Извините, память ни к черту!
        - Бывает, - широко улыбается он в ответ.
        Когда я, наконец, оказываюсь внутри здания аэровокзала, долгожданного спокойствия не наступает. Меня переполняет тревога, хоть по-прежнему никто вокруг не претендует нарушить мой суверенитет.
        Нахожу на табло информацию о своём рейсе и иду на стойку регистрации. Протягиваю девушке свой новенький паспорт, и нервно оглядываюсь по сторонам, все ещё не в состоянии выдохнуть свободно. Наверное, я смогу это сделать, лишь когда сяду в самолёт.
        - Алена Ивановна, - приветливо произносит девушка за стойкой. - Посмотрите, пожалуйста, на меня.
        Перевожу на неё взгляд, после чего она вкладывает распечатанный билет в мой паспорт и возвращает его мне.
        - У вас есть багаж?
        - Нет, только ручная кладь.
        - Вы можете пройти в зону посадки. Приятного полёта.
        - Большое спасибо!
        Когда я подхожу к рамке металлоискателя, беспокойство, наконец, отпускает. Кажется, все хорошо. Никто вокруг по-прежнему не проявляет интереса к моей персоне, никто не пытается остановить, и в какой-то момент мне даже становится смешно от того, как я себя накрутила. Да Баженов просто меня припугнул, чтобы больше не бегала от него. Ну кто, в самом деле, будет устраивать тотальную слежку за девушкой, с которой просто хочет потрахаться?
        Кладу сумку на ленту металлоискателя, прохожу сквозь рамку, и, наконец, позволяю себе вздохнуть спокойно. Теперь уж точно никто меня не остановит. Если бы он хотел, он сделал бы это раньше.
        - Девушка, это ваша сумка? - обращается ко мне мужчина в форме, вырывая из размышлений.
        - Да, моя.
        - Покажите содержимое.
        - Что? Зачем? - непонимающе смотрю на него.
        - Откройте сумку, - с нажимом требует он, и демонстративно кладёт руку на кобуру с оружием.
        Едва оставившее меня беспокойство возвращается с новой силой, но спорить с представителем власти я не решаюсь. Покорно ставлю сумку на стол, расстегиваю молнию, и испуганно выдыхаю. Половина вещей, что я брала с собой, из неё исчезли, зато вместо них аккуратненьким рядком лежат несколько прямоугольных белых пакетов с неизвестным содержимым. Перевожу ошеломленный взгляд на мужчину и отчаянно кручу головой:
        - Это не мое!
        -
        15
        Все происходящее напоминает мне какой-то дурной сон. Меня везут на бобике в полицейский участок, закованную в наручники, как самую настоящую преступницу. Фотографируют, проводят процедуру дактилоскопии, закрывают в камере. Здесь жутко. Намного хуже, чем показывают в фильмах. Скамейка, решетка, напольный унитаз в углу и больше ничего. Даже малюсенького окошка нет под потолком, в которое проникал бы уличный свет. Я стараюсь не поддаваться панике, но это не так уж просто.
        В моей сумке обнаружили два кило чистого героина, и, как сказал дядечка в погонах, которого я слабовольно умоляла поверить, что это все не мое, и помочь, - теперь мне поможет только чудо.
        Но лимит чудес в моей жизни давно исчерпан. Был бы папа жив… Он бы вытащил меня отсюда. Он всегда вытаскивал меня из разных передряг, хоть потом убить был готов, но это было потом…
        Никогда не забуду, как впервые попала в полицейский участок. Мне тогда было тринадцать. Но я не выглядела на тринадцать, и вела себя совсем не так, как подобает тринадцатилетней девочке. Мы с друзьями пили вермут в сквере, а потом наши парни ввязались в драку с какой-то другой пьяной компанией. И я, конечно же, полезла их разнимать. Не знаю, откуда во мне было столько смелости тогда, но я всегда лезла всех разнимать, и почему-то было уверена, что я девочка, и меня никто не тронет. И мне действительно везло - не трогали, даже слушались иногда и прекращали драку. Но в тот раз все было по-другому. Меня толкнули, я упала и подвернула ногу, а кому-то из парней вообще голову пробили. Кто-то вызвал милицию, и все разбежались, а я не смогла из-за ноги.
        Тогда я недолго пробыла в участке, папа быстро приехал и забрал меня. Потом дома орал так, что жить не хотелось… Я ужасно злилась на него за это, считала, что он кричит на меня незаслуженно, ведь ничего плохого я на самом деле не сделала. Кричала в ответ, что лучше бы он вообще меня не забирал… Сейчас, конечно, я прекрасно понимаю его гнев. Ведь в той драке голову могли пробить и мне.
        Сейчас вообще многие его слова обрели смысл и значимость. Был бы он жив, ох, и получила бы я за то, в какую историю вляпалась. И я была бы только рада, если бы он вправил мне мозги. Могла ли я представить себе тогда в детстве, что когда-нибудь буду так отчаянно тосковать по взбучкам отца?
        Папочка, что мне теперь делать? Я знаю, что, как обычно, сама во всем виновата, но неужели это конец? Неужели у меня нет больше шанса все исправить?
        Ты всегда говорил, что сдаваться нельзя, что надо бороться за себя до последнего. Выход есть всегда, даже если на первый взгляд кажется, что его нет. Вот и мне сейчас кажется, что нет. Но я должна думать, должна искать, должна разобраться во всем.
        Это чертов Алексей меня подставил, больше некому. Только не понимаю, зачем? Неужели по приказу Захарова? Но зачем это Захарову? Я ведь все равно собиралась улететь из страны, так зачем ему понадобилось топить меня? Ничего не понимаю…
        А может, это и не Захаров вовсе? Он ведь говорил вчера, что пришлет сообщение, когда документы будут готовы. Но никакого сообщения от него не приходило. Господи, ну почему я такая невнимательная! Почему не позвонила Захарову после разговора с этим чертовым Алексеем, и не уточнила, его ли это человек вообще мне звонил!
        Но если Алексей не работает на Захарова, то как он мог узнать про паспорт и визы? Может, в моей квартире прослушка? После того случая в баженовской машине я уже ничему не удивлюсь…
        Баженов. Он ведь следил за мной. И в теории мог подслушать телефонный разговор с Захаровым. Не знаю, каким именно способом, но с его возможностями нет ничего нереального. Как раз он-то вполне мог натравить на меня этого Алексея.
        Нет, это какой-то бред. Зачем ему это нужно? Даже если он узнал, что я собиралась шпионить за ним, но передумала, зачем ему меня садить? Чтобы неповадно было? Черт, а ведь учитывая, какая он мстительная скотина, это вполне вероятно.
        Мне бы только связаться с Захаровым, чтобы убедиться в этом наверняка. Но как с ним связаться, я не представляю. Позвонить мне разрешили, только вот мой конспиративный телефон исчез бесследно вместе с частью других вещей из моей сумки. А старый номер, на который я раньше звонила Роману Евгеньевичу, сейчас недоступен. От отчаяния я даже пробовала звонить Жанне, чтобы через нее сообщить Захарову, где нахожусь, да только она снова не взяла трубку.
        Мои тревожные размышления прерывает жуткий звук - в коридоре за пределами камеры раздаются гулкие шаги, и я непроизвольно вжимаю голову в плечи. Не знаю, кто там идет и куда, но словно нутром чувствую, что это по мою душу. И не ошибаюсь.
        - Малинина, на выход.
        Внутри все наполняется вязким ощущением страха. Не знаю, куда меня сейчас поведут и зачем, но что-то подсказывает мне, что ничего хорошего ждать не стоит. И эта мысль вгоняет в отчаяние.
        - Лицом к стене, руки за спину.
        Меня выпускают из камеры и снова заковывают в наручники.
        - Пошла.
        Долго ведут мрачными коридорами, после чего запускают в комнату, где снова нет почти ничего, кроме массивного металлического стола и двух деревянных стульев. Но почему-то в очередной раз больше всего меня пугает отсутствие окон.
        Меня заставляют сесть на стул, но наручники не снимают, лишь перековывают так, чтобы руки оказались впереди, и закрепляют на металлическом кольце, что приварено к краю столешницы. После этого конвой покидает комнату и оставляет меня одну. Но ненадолго. Вскоре дверь снова открывается и на пороге появляется… Баженов.
        16
        Баженов медленной походкой приближается к столу, за которым я сижу и смотрю на него, как побитая собачонка, опирается обеими руками на спинку свободного стула, и замирает, устремляя на меня сосредоточенный взгляд.
        - Интересная ты девушка, Алена, - бесстрастно произносит он. - То в любви признаешься, то в обморок падаешь, теперь это… - обводит брезгливым взглядом помещение, слегка сдвинув брови. - Неужели все ради меня одного? Если так, то это очень льстит.
        Я настороженно наблюдаю за ним, силясь понять смысл его слов. Он что, пытается внушить мне, будто не имеет никакого отношения к моему аресту? Вряд ли я теперь в это поверю. А иначе, что он здесь забыл?
        - Ты меня за дуру держишь? - со злостью интересуюсь, расправляя плечи. И пусть я сейчас нахожусь в унизительном положении, но пресмыкаться перед ним ни за что не стану. Не дождется.
        - Да черт тебя знает, - слегка пожимает плечами он. - Ты для меня просто какая-то ёбаная загадка.
        Я еще несколько секунд пристально смотрю на него, пытаясь понять, правду он говорит, или издевается. Но по его лицу невозможно ничего определить. Этот насмешливый взгляд, в глубине которого застыл лед, может с одинаковым успехом быть признаком и того, и другого.
        - Хочешь сказать, что это не ты меня сюда упек? - напряженно уточняю, мечтая залезть к нему в голову, и хотя бы одним глазком взглянуть, что за мысли там роятся.
        - Я? - усмехается он. - Да Бог с тобой, девочка. Я бы до такого не додумался.
        - Но ты ведь сказал, из-под земли достанешь?
        - Сказал, - его взгляд становится серьезным. - Но это не мои методы, Алена.
        - Черт… - выдыхаю, с силой зажмуриваясь. Если не он, тогда кто? Захаров? Но я все еще не понимаю, зачем ему это надо?! - Нет, - кручу головой, возвращая к нему взгляд. - Я тебе не верю.
        Баженов склоняет голову вправо и какое-то время изучает меня с нескрываемым интересом.
        - Я, кажется, четко дал понять, чего именно от тебя хочу. И зачем, по-твоему, мне могло понадобиться устраивать вот это? - демонстративно обводит глазами помещение он.
        - Откуда я знаю? Наверное, чтобы не позволить мне улететь!
        - Серьезно? - с театральным удивлением переспрашивает Баженов, и сразу снова становится серьезным. - Послушай меня, Алена. Если бы даже меня так сильно прижало, я бы просто не дал тебе сесть в самолет. Или, в крайнем случае, на Савельева вышел, и попросил бы его отменить рейс. Но подкидывать наркоту маленькой глупенькой девочке… За кого ты меня держишь?
        - Fuck… - непроизвольно срывается с губ.
        В глазах собирается непрошеная влага, которую я хочу скорее смахнуть, и по инерции тяну руки к лицу, но в запястья больно впивается металл наручников, и мне едва удается подавить всхлип. Приходится наклонить голову вниз, чтобы дотянуться до глаз и с силой потереть их ладонями, заставляя себя успокоиться. Даже если это в самом деле не он, не хочу, чтобы этот человек видел мою слабость.
        Баженов разворачивает стул спинкой ко мне и усаживается на него, сложив руки локтями на спинку.
        - Значит, это не часть игры, - заключает он, устало глядя на меня.
        - Да нет давно уже никакой игры! - с раздражением отвечаю я. - Я ведь говорила тебе, что передумала!
        - Извини, я сразу не поверил. Хреново, - вздыхает он. - И куда же ты собиралась лететь?
        - В Цюрих, - глухим голосом отзываюсь я, все еще ведя усиленную борьбу с рвущейся наружу истерикой.
        - Ух ты, - безэмоционально произносит он. - Неожиданно. И кому же ты так насолить успела?
        - Никому. Я никогда никому ничего плохого не делала.
        - Предыдущая твоя жертва? - приподнимает брови Баженов.
        - Да не было у меня никаких жертв… - тяжело вздыхаю, поднимая взгляд к потолку. - Я думала, это ты.
        - Нет, Алена. Не я.
        - Тогда я просто ничего не понимаю…
        - Ну, тут я тебе не помощник, - равнодушно отзывается он, поднимая со спинки одну руку и подпирая ей подбородок. - Думай сама, кому дорогу перешла.
        - Никому. Говорю же, я никому не делала ничего плохого!
        - Ладно, - устало вздыхает Баженов. - Не делала, так не делала. У меня только один вопрос к тебе остался. Почему передумала?
        - Что? - перевожу на него непонимающий взгляд.
        - Почему охоту на меня решила свернуть? - снисходительно поясняет он.
        - Какая тебе разница? - со злостью бросаю ему. - Вариант получше нашла!
        - В Цюрихе? - вскидывает он брови.
        - Да.
        - Вот значит, как… - задумчиво произносит. - Как-то не стыкуется. Ты ведь вроде не хотела рассматривать другие варианты?
        - А ты видел других олигархов? Они же все либо старые, либо страшные, как моя жизнь. А я девушка амбициозная, мне хотелось и рыбку съесть…
        - И на хуй сесть.
        - Да.
        - А этот, из Цюриха, что же, красивей меня?
        - И моложе, - кривлю губы в мстительной ухмылке.
        - Что ж… - Баженов отвечает мне холодной улыбкой и неторопливо поднимается со стула. - Пожелал бы вам совет да любовь, да боюсь, в твоей ситуации не слишком уместно.
        Он разворачивает и уверенными шагами идет к выходу, а я наблюдаю за ним, растерянно хлопая глазами, и лишь, когда он берется за дверную ручку, наконец, отмираю.
        - Подожди! - кричу ему вдогонку. - Ты что, уходишь?
        Баженов оборачивается и произносит с издевкой:
        - Я бы с удовольствием еще поболтал, но, извини, дела не ждут.
        - То есть, ты просто возьмешь и уйдешь? - ошеломленно смотрю на него.
        - А что я, по-твоему, должен сделать? - холодно интересуется он.
        - Вытащи меня отсюда!
        - Зачем мне это? - усмехается.
        - Но ты ведь зачем-то приехал? - отчаянно спрашиваю я, чувствуя, что готова опять разреветься. - Не для того же, чтобы позлорадствовать, правда?
        - Слушай, Алена, ты правда не догоняешь, зачем я приехал?
        Я отрицательно кручу головой.
        Баженов вздыхает, разворачивается и делает несколько шагов назад, а я вдруг испытываю неожиданное облегчение от этого. Отчего-то все внутри меня противится его уходу. Будто вместе с ним уйдет и мой единственный шанс на спасение.
        - Я привык, что время от времени сопливые девки, вроде тебя, из шкуры вон лезут, чтобы забраться ко мне в постель, - он снова останавливается у стула и смотрит на меня в упор. - Но ты - на редкость изворотливая сука. Ты понравилась мне. Жаль, что передумала. Правда, жаль.
        Я не без труда удерживаю его взгляд и непроизвольно сглатываю.
        - То есть ты здесь только потому, что хотел бы продолжить знакомство?
        - Бинго, - с насмешкой произносит он.
        - И если я снова передумаю, ты мне поможешь?
        - А как же молодой красавчик из Цюриха?
        - Видишь ли, Цюрих мне в ближайшее время все равно не видать, как собственных ушей.
        Баженов с минуту молчит, задумчиво потирая пальцами подбородок, словно размышляет над чем-то очень серьезным. Пауза непозволительно затягивается, и мне начинает казаться, что сейчас он меня просто пошлет.
        - Вытащи меня отсюда, пожалуйста, - прикрыв глаза, отчаянно прошу его. - Ты ведь хотел минет? Будет тебе минет.
        - Боюсь, одним минетом ты уже не отделаешься, - бесстрастно отзывается он.
        - Ты сейчас можешь какие угодно условия ставить. У меня все равно нет выбора.
        - Выбор всегда есть, Алена.
        - Я не хочу в тюрьму, - испуганно верчу головой, не отрывая от него глаз.
        - Значит, остановимся на том, что ты будешь делать все, что я скажу. Без каких-либо ограничений.
        - Предлагаешь сменить тюрьму на рабство?
        - А разве ты не сама этого добивалась, развернув целую кампанию по охоте за мной?
        Мои ладони непроизвольно сжимаются в кулаки. Опускаю голову вниз и с силой зажмуриваю глаза, стараясь взять себя в руки. Если я сейчас откажусь, меня посадят. Лет этак на семь. А может и больше. Такая перспектива даже не пугает, она просто приводит в ужас. Еще в детстве я наслушалась много страшных рассказов про российскую тюрьму, и, наверное, лучше сдохнуть, чем загреметь туда.
        Есть еще надежда на Захарова, но, надо признать, надежда очень слабая. Он, конечно, говорил высокие слова о том, что мой отец был ему, как брат, и что теперь он чувствует себя ответственным за мою судьбу, но я никогда ему сильно не доверяла. Что, если как раз он это и устроил? Конечно, совершенно непонятно зачем, но вдруг?
        - Хорошо. Вытащи меня отсюда, и я буду делать все, что захочешь, - глухо произношу я, и не узнаю собственный голос - так безжизненно он звучит.
        Баженов не произносит в ответ ни слова. Только сухо кивает, и выходит из комнаты вон.
        Сукин сын. Как ловко сделал меня своей рабыней. На меня накатывает такая злость, что хочется выть в голос. И отчего-то снова не верится, что это все не его рук дело. Ну зачем бы он приезжал сюда, как вообще узнал, где я, если не следил и не собирался причинять зла?
        Но ничего. Мне бы только выбраться отсюда и связаться с Захаровым. Он поможет сделать новые документы и свалить из страны. Навсегда.
        -
        17
        После разговора с Баженовым меня отводят обратно в камеру, там я провожу еще долгих двое суток в полной неизвестности. Точнее, я лишь могу догадываться, что прошло двое суток, судя по тому, сколько раз за это время мне приносили еду, потому что с тех пор, как меня сюда привели, свет не гаснет ни на секунду.
        В какой-то момент мне начинает казаться, что Баженов передумал меня вытаскивать. Быть может, у него появились дела поважнее, или он встретил другую девушку, с которой можно потрахаться без лишних заморочек, и решил сбросить меня со счетов. Эти мысли доводят меня до отчаяния, потому что другого шанса на спасение у меня попросту нет.
        Сначала я еще надеялась, что появится Захаров, но спустя два дня уже не осталось никаких надежд. Не знаю, его ли рук дело мое заключение, но в том, что Роману Евгеньевичу на меня плевать, сомневаться уже не приходится. Переживай он о моей судьбе хоть немного, наверняка уже знал бы где я, и попытался хоть как-то помочь.
        Но по всему выходит, что помощи мне ждать неоткуда. Кажется, я доигралась. Прости меня, папа, уже в который раз я подвела тебя.
        Когда последние крупицы надежды на лучший исход начинают утекать, как вода сквозь пальцы, за мной, наконец, приходят и просят на выход. Всю дорогу, пока ведут, я трясусь от страха, уверенная в том, что ничего хорошего сейчас не произойдет. Но меня приводят к следователю, который с хмурым лицом сует мне бумагу и заставляет написать подписку о невыезде. Лишь когда я ставлю внизу дату и подпись, до меня, наконец, доходит, что это означает, и сердце заходится в радостном неверии. Значит, меня все же отпускают? Пусть пока и под подписку, но отпускают! Баженов все-таки сдержал свое слово. Или это не он?
        Я теряюсь в догадках, пока мне возвращают остатки моих вещей и провожают в коридор, где меня ожидает Николай. Теперь сомнений не остается - моим освобождением я обязана Баженову.
        Терминатор, кажется, не в духе. Смотрит на меня хмуро, сдержанно кивает, забирает из рук дорожную сумку, и мы вместе идем на выход.
        Когда, наконец, мы покидаем здание, и я вижу небо, деревья, яркое солнце, чувствую легкий ветер на коже - на время забываю обо всем. Губы сами собой растягиваются в улыбку, я прикрываю глаза и делаю глубокий вдох полной грудью. Свобода. Долгожданная и такая желанная свобода. А ведь я провела в заключении всего-то два с половиной дня. Страшно представить, что чувствуют люди, лишенные всего этого на куда больший срок.
        Но в моем случае свобода - понятие относительное. Теперь я не в клетке, но и распоряжаться собой пока не могу. Николай ведет меня в машину, чтобы отвезти к своему хозяину, который фактически стал им и для меня. Страшно представить, что он потребует взамен. Всю дорогу я нервничаю, без конца ерзаю на сидении, и не могу расслабиться ни на секунду.
        Спустя час пути мы подъезжаем к уже знакомому особняку на Рублево-Успенском шоссе, и я чувствую, как по коже проходит мороз от неприятных воспоминаний. Надеюсь, меня хотя бы снова не запрут в гараже. Хотя, еще неизвестно, что в моей ситуации лучше.
        Что, если Баженов прямо сейчас потребует секса? Боже, дай мне сил пережить это унижение, и больше я никогда в жизни не буду попадать в такие чудовищные ситуации.
        На этот раз Николай паркует автомобиль на площадке недалеко от тропинки, ведущей к дому, выходит из машины и открывает мне дверь. После ведет к парадному входу, где нас встречает молодая девушка в строгом сером платье и убранными назад в аккуратную прическу волосами, судя по всему, прислуга. Она забирает из рук Николая мою сумку, перебрасывается с ним парой фраз, в которые я не вслушиваюсь, потому что напряжена, как струна и с опаской оглядываюсь по сторонам.
        - Идем, - сухо бросает Николай, и ведет меня дальше, вглубь дома.
        Мы минуем холл и уже знакомую мне гостиную, прежде чем оказываемся в задней части дома, где расположен внушительных размеров кабинет хозяина. Дверь открыта настежь, поэтому я вижу издалека массивный стол и Баженова, что сидит за ним в высоком кресле. Перед ним лэптоп, чашка с каким-то напитком, судя по аромату, витающему в воздухе, это кофе. Неизменная рубашка темно-синего оттенка, с завернутыми до локтя рукавами.
        Он даже не поднимает голову, когда мы входим. Николай провожает меня до самого стола, после чего разворачивается и уходит, плотно прикрыв за собой дверь. От тихого щелчка дверной ручки внутри прокатывается тревожная волна, и мне приходится призвать все свои внутренние силы, чтобы собраться и не поддаваться панике.
        Баженов ведет себя так, будто меня здесь нет, и я не решаюсь первой вступить в диалог или как-то привлечь его внимание. С каждой секундой ожидания становится все больше не по себе. Может, это такой способ психологического давления, чтобы заставить меня в полной мере ощутить его превосходство?
        - Чего застыла? Садись, - наконец, предлагает он, даже не взглянув на меня.
        Я послушно опускаюсь на стул, что стоит тут же, напротив его стола, а Баженов продолжает безотрывно смотреть в монитор, изредка постукивая по клавишам. Проходит ещё несколько минут, прежде чем он захлопывает крышку ноутбука, отодвигает его в сторону, и переводит внимание на меня.
        Смотрит долго, пристально, и его взгляд не выражает ничего хорошего. Он тяжелый и давящий, в нем нет ни одного намека на сексуальный подтекст, и это не на шутку пугает меня. Пожалуй, даже сильнее, чем перспектива выполнять его прихоти в постели.
        - Кто ты такая? - наконец, вкрадчиво произносит он, слегка сузив глаза.
        - Никто, - нервно сглатываю, непроизвольно поджимая пальцы ног в кроссовках. - Обычная девушка.
        - Завязывай, Алена, - с раздражением отвечает он, наклоняясь вперед всем корпусом, и опираясь локтями на стол. - Игры закончились. Сейчас ты сделаешь глубокий вдох, и расскажешь мне о себе все, как на духу. И только попробуй что-нибудь приврать или утаить, пеняй потом на себя.
        - Да нечего рассказывать, - испуганно хлопаю глазами, судорожно вспоминая детали своей легенды. - Родилась и выросла в Туле, окончила школу, потом университет. Работала удаленно на небольшую московскую фирму, которая занимается веб-разработкой, сайты верстала. Потом мои родители погибли в авиакатастрофе, и я решила перебраться в Москву, начать новую жизнь с чистого листа. Сняла здесь квартиру, искала себя, быстро поняла, что на красивую жизнь самой никогда не заработать, вот и решила найти богатого мужа. А дальше ты уже знаешь.
        Баженов внимательно слушает меня, сложив руки в замок и уперев их в подбородок. Когда я замолкаю, не торопится комментировать мою речь, продолжает еще какое-то время сверлить давящим взглядом, после чего, наконец, снисходит до ответа.
        - Ты кому-то по-крупному перешла дорогу, Алена. Будет лучше, если я узнаю, кому и как именно, - сухо произносит он. - И я уверен, что ты прекрасно понимаешь, о чем идет речь. Просто так из страны не сваливают ни с того ни с сего, не так ли? У меня нет времени с тобой возиться, поэтому прошу по-хорошему последний раз - скажи мне правду. Что ты натворила? Чем промышляешь?
        - Ничем, клянусь, - кручу головой, и чувствую, как подрагивают от напряжения губы. - Я ничем не промышляю и ничего не творила.
        - Тогда за что, блять, тебя закрыть пытались? - выходит из себя он. - Ты знаешь, какого гемора мне стоило вытащить тебя оттуда? Кто-то очень серьезный сильно подсуетился, чтобы у меня это в принципе не получилось, но тебе повезло, что я упрямый.
        От его слов все леденеет внутри. Это уже совершенно точно не похоже ни на какую игру. Кажется, он и правда очень зол. Неужели все это, и правда, работа Захарова? Но зачем? За что?!
        - Я не знаю, - мелкая дрожь бьет тело, от переизбытка эмоций подташнивает. Но я должна держать себя в руках. - Я, правда, не знаю. Я думала, это ты.
        - Ты ебанутая?
        Да. Я точно ебанутая, если решила, что мне по зубам такие игры. А самое паршивое, что я понятия не имею, как выбираться из ямы, в которую сама себя загнала.
        - Хватит строить из себя дуру, - требует Баженов, пригвождая к стулу одним взглядом. - Говори.
        - Я уже все тебе сказала, - упрямо цежу я сквозь зубы.
        - Хорошо, - вздыхает он со злостью. - Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому. Раздевайся.
        - Что?
        - Мне повторить? Встала и сняла с себя одежду.
        - З..зачем? - переспрашиваю, заикаясь.
        - Память отшибло? Забыла о нашей договоренности? Ты теперь будешь делать все, что я скажу.
        - Не забыла, - судорожно сглатываю. - Просто… Можно хотя бы сначала в душ?
        - Нельзя, - припечатывает он. - Не беси меня, Алена.
        Я поднимаюсь со стула и чувствую, как все тело сотрясается от гулких ударов сердца в груди. Меня тошнит от происходящего. Сильно тошнит.
        Но я не могу ослушаться. Слишком боюсь его. Ненавижу себя за это, и все равно боюсь. Жалкая трусливая тварь.
        Онемевшими пальцами стаскиваю с себя футболку и кладу ее на стул. Потом кроссовки, джинсы. Оставшись в одном нижнем белье, в нерешительности замираю, но Баженов смотрит так подавляюще, что руки под его взглядом сами поднимаются к застёжке на бюстгальтере, чтобы расстегнуть ее. Снимаю и кладу на стул. Баженов не стесняясь разглядывает мои обнаженные полушария, и его взгляд темнеет, становится еще тяжелее, чем обычно. Кажется, будто даже воздух накаляется между нами. До одури хочется прикрыться руками, но гордыня не позволяет показать ему свою слабость.
        - Трусы, - одними губами приказывает он, и я, презирая себя, послушно наклоняюсь, чтобы стянуть их и остаться полностью беззащитной.
        Он без тени смущения исследует взглядом мое тело, подолгу задерживаясь на самых интимных местах. Я не знаю, какого хрена меня это заводит. Как вообще такая ситуация может заводить. Снова чувствую себя жалкой шлюхой, но возбуждение от этого никуда не девается. Между ног печёт, низ живота сладко тянет, а соски превращаются в твёрдые горошины.
        Небрежным движением он выдвигает верхний ящик стола, достает оттуда пачку презервативов и швыряет ее на стол, после чего достает еще что-то, я не сразу понимаю, что, но он бросает это мне, и я едва успеваю среагировать, чтобы поймать.
        В замешательстве смотрю на черную тубу с серебристой надписью в своих руках. Буквы расплываются перед глазами, на спине выступает холодный пот, когда я, наконец, могу прочитать надпись. Это анальная смазка. Резко перевожу взгляд на Баженова.
        - Знаешь, что с этим делать, - холодно произносит он, медленно поднимаясь с кресла. - Грудью на стол, и смазки не жалей.
        Мое возбуждение мгновенно проходит, но сейчас я этому не радуюсь. От понимания, что именно он собирается делать со мной, становится дурно. Буквально дурно, я даже не могу дышать. Анальный секс - это не мое. От слова совсем. Да у меня его и не было никогда, хватило даже пальцев, чтобы понять, что на такое я не подпишусь ни за что в своей жизни. Только сейчас меня вряд ли будут спрашивать.
        Баженов проходит мимо меня, и я вся съеживаюсь. Слышу, как позади раздается два приглушенных щелчка, кажется, он запер дверь кабинета изнутри.
        - Не надо… - мой голос звучит жалко, он больше напоминает хрип. - Пожалуйста. Лучше минет. Или что угодно другое. Только не это.
        Баженов приближается ко мне сзади. Мне не нужно даже оборачиваться, чтобы понять, что он стоит совсем рядом - обнаженная кожа остро улавливает каждое колебание воздуха.
        - Решать тебе, - раздается ледяной голос над самым ухом. - Либо ты говоришь правду, либо будешь отрабатывать каждую минуту, которую я на тебя потратил, тем местом, которым я скажу. До тех пор, пока не посчитаю, что с тебя достаточно.
        - Но я сказала правду, - шепчу, с ужасом понимая, что сказать ему правду равносильно тому, чтобы подписать себе смертный приговор.
        - Я разве похож на дебила, Алена?
        - Нет, - снова шепчу, голос мне отказывает.
        - Ложись на стол.
        Не могу заставить себя сдвинуться с места. Я не вынесу этого унижения. Просто не вынесу. Папа, прости меня. Но я не смогу.
        - Тебе помочь, может?
        - Не надо. Только не так. Пожалуйста…
        - Блять… - раздраженно вздыхает он, хватает меня за шею и тащит к столу, чтобы уложить на него голой грудью.
        Лакированная поверхность кажется ледяной, обжигая чувствительную кожу холодом. Я не сопротивляюсь. Просто не могу. Меня будто сковало по рукам и ногам от ощущения жуткой безысходности. Чувствую, как Баженов неделикатно раздвигает мои ягодицы в разные стороны, причиняя острый дискомфорт. Зажмуриваюсь, пытаясь справиться с все больше охватывающей паникой, и снова вспоминаю папу. Прошу у него прощения, и дико жалею себя, что он не рядом и не может помочь мне сейчас. Не может защитить свою непутёвую дочь, когда она в очередной раз ввязалась в дерьмо. Только теперь из этого дерьма уже никак не выбраться.
        -
        Мои пальцы все ещё по инерции крепко сжимают тубу со смазкой, которую Баженов бесцеремонно отбирает. Слышу щелчок, и чувствую, как между ягодиц начинает стекать холодная консистенция.
        Он не осторожничает. Быстро втирает смазку мне в анус, и грубо проникает в него пальцем, заставляя испытать омерзительную жгучую боль.
        Я сжимаю зубы и зажмуриваюсь ещё сильнее, уговаривая себя потерпеть. Просто потерпеть, ведь однажды это закончится.
        Он двигает пальцем внутри меня, после чего добавляет ещё один, и мне настолько больно, что горло стягивает спазмом от рвущихся наружу рыданий. Из последних сил пытаюсь держать их, но в итоге сдаюсь. С губ срывается всхлип, и слезы градом катятся по щекам, обильно смачивая лакированную поверхность, которая тут же становится липкой.
        Меня хватают за волосы, приподнимают голову и поворачивают её так, чтобы он мог видеть мое лицо. Я закрываю глаза, чтобы спрятаться от этого ненавистного ледяного взгляда с налётом презрения, которым он добивает меня окончательно.
        Рука в моих волосах разжимается, и голова безвольно падает, ударяясь об стол. Мою задницу оставляют в покое, но я все ещё чувствую отголоски жжения. Настороженно наблюдаю за действиями Баженова, понимая, что все не может так просто закончиться.
        Но, кажется, он и правда не собирается продолжать. Обходит стол, достаёт из ящика влажные салфетки, и тщательно вытирает ими свои пальцы.
        - Пошла вон, - произносит с презрением.
        Я едва нахожу в себе силы, чтобы встать и распрямить спину.
        - Что?
        - Я сказал, одевайся и пошла вон отсюда.
        Я молчу, совершенно ничего не понимая. Он меня отпускает? Совсем или на время? Губы дрожат, внутри все трясется, и больше всего на свете хочется поскорее вполнить его приказ, но я нахожу в себе силы задать еще один вопрос, потому что неизвестности я просто не вынесу.
        - Что будет со мной дальше?
        - Мне насрать, что с тобой будет дальше, - холодно отвечает он, швыряя под стол использованные салфетки.
        - Ненавижу… - шиплю я, глотая злые слёзы, давясь ими, мечтая испепелить его взглядом.
        Баженов резко переводит на меня глаза, опасно сужает их, и смотрит так, будто мечтает убить на месте.
        - Так пиздуй отсюда, пока я не передумал, и не порвал твою девственную жопу.
        Больше повторять ему не приходится. Я хватаю свои вещи, и начинаю судорожно натягивать их на себя. Белье, потом джинсы. Баженов наблюдает за мной какое-то время, но недолго. Я едва успеваю застегнуть молнию, когда он уходит из кабинета, оставив меня одну.
        -
        18
        Я едва успеваю покончить с одеванием, как слышу позади себя негромкий стук в дверь.
        - Да, можно, - отзываюсь на него охрипшим голосом.
        Вряд ли по ту сторону меня слышно, но дверь все же открывается, и в кабинет входит Николай. Он окидывает меня непривычно встревоженным взглядом, и кивает головой на выход.
        - Идем.
        - К..куда? - от всего только что пережитого меня все еще сильно трясет.
        - Константин Владимирович распорядился отвезти тебя, куда скажешь.
        - Правда? - задаю наиглупейший вопрос.
        Но Коля отвечает вполне серьезно, без всяких насмешек:
        - Правда.
        И только сейчас я обращаю внимание на свою дорожную сумку в его руке. Выходит, меня действительно отпускают? Так просто? Почему-то я не могу в это поверить.
        Но Николай провожает меня в машину, открывает дверь, пытается помочь сесть, на что я реагирую агрессивно - со злостью отталкиваю его руку. Но он будто даже не придает значения этому моменту. Спокойный, как удав, обходит машину и занимает водительское место, бросив мою сумку на переднее пассажирское сидение.
        - Куда едем? - интересуется, бросая взгляд в зеркало.
        - Домой. Куда отвозил в первый раз, - хриплю я, вжимаясь всем телом в обшивку сидения.
        В начале пути не могу расслабиться ни на секунду, в страхе, что он отвезет меня не домой, а куда-нибудь в лес, и пристрелит там к чертовой матери. Но вскоре начинаю узнавать дорогу, и выдыхаю. Страх отступает, и ему на смену приходит отчаяние. Казалось бы, радоваться должна, что вышла из этого дерьма с минимальными потерями - я не за решеткой, и насиловать меня не будут. И пусть я понятия не имею, что делать дальше, но ведь смогу придумать. Из любой ситуации можно найти выход. Любые проблемы можно решить. Так всегда говорил папа. Только не смотря на доводы рассудка, слезы душат, тело сотрясают глухие рыдания, и даже косые взгляды Николая в зеркале заднего вида не могут заставить меня спустить на тормоза истерику.
        Не в силах ее сдерживать, я отпускаю себя и реву. Тихо, беззвучно, но реву всю дорогу, и когда машина тормозит у моего дома, в который я уже не планировала возвращаться, все еще всхлипываю и яростно утираю слезы.
        Остановив машину, терминатор вдруг разворачивается ко мне всем корпусом, и от неожиданности я замираю, с недоумением уставившись на него.
        - Алена, - обращается он ко мне по имени, что тоже кажется мне из ряда вон выходящим событием. - Я, может, лезу не в свое дело, но лучше бы ты рассказала Константину Владимировичу все, что знаешь. Он человек жесткий, но не жестокий. Он может помочь, ты ему нравишься.
        В ответ я молчу и несколько секунд глупо хлопаю глазами, переваривая услышанное. Я ему нравлюсь. Это я уже слышала. В памяти проносится его взгляд, полный презрения, его ледяной тон, которым он выгоняет меня из своего дома, угроза порвать мне задницу… Кажется полным абсурдом, что меня это задевает, потому что мне должно быть плевать на то, как этот человек ко мне относится. Я ненавижу его всеми фибрами души, и нисколько не жалею, что сказала ему об этом. Но эти слова Николая - я ему нравлюсь, вызывают внутри что-то, чего быть во мне не должно в принципе. Будто это имеет для меня значение. Нет. Не имеет. Но как ни стараюсь себя убедить в этом, внутри все равно все огнем горит от какой-то нелепой обиды. Абсурд.
        Вдруг накатывает такая злость, что хочется убивать. Или хотя бы разбить кулаком боковое стекло, долбанув по нему со всей дури. Но я сдерживаю себя, вместо этого перевожу взгляд на Николая, и яростно шиплю:
        - Да пошел ты вместе со своим Константином Владимировичем…
        Выскакиваю из машины и быстрым шагом иду к подъезду, но лишь когда оказываюсь внутри, вспоминаю, что забыла забрать свою дорожную сумку. По инерции разворачиваюсь и иду назад, но, не пройдя и десяти шагов, меняю свое решение. Не хочу снова лицезреть рожу Николая, да и в сумке нет ничего жизненно-необходимого. Единственный телефон, который у меня остался, лежит в кармане толстовки, а ключи от квартиры я оставляла в щитке, собираясь потом позвонить арендодателю и сообщить, где они находятся.
        Поднимаюсь на лифте на свой этаж, и без труда отыскиваю спрятанный ключ, немного повозившись с закрученным болтом на щитке. Какое-то время вожусь с замком, обычно он не заедает, но сегодня то ли звезды сошлись, то ли я на взводе - открыть квартиру ни с первого, ни со второго раза мне не удается. Я живу на шестнадцатом, сверху всего один этаж, и по лестнице мимо обычно никто не ходит, все соседи пользуются лифтом. Но сегодня, как назло, кому-то приспичило пройтись вниз пешком. Я предпринимаю еще одну нетерпеливую попытку справиться с замком, чтобы избежать ненужной встречи, но снова безуспешно. Приходится быстро вытереть слезы, натянуть на лицо безмятежную улыбку, и обернуться, чтобы поздороваться с соседом, который спускается сверху, но когда я поворачиваю голову - вижу совершенно незнакомого парня в спортивном костюме, бейсболке, и темных очках. Рассеянно киваю ему, и снова отворачиваюсь к двери. С четвертой попытки замок, наконец, поддается, я открываю дверь, чтобы войти внутрь, и внезапно чувствую сильный толчок в спину, после чего влетаю в квартиру торпедой и падаю на пол, больно приземляясь
на колени.
        Не успеваю опомниться и что-то предпринять, как мне на шею накидывают нечто тонкое и острое, вроде веревки или шнура, и эта вещь больно впивается в кожу, мгновенно перекрывая доступ к кислороду. Сознание застилает паникой, я пытаюсь вырваться, отбиться, сделать хоть что-нибудь, но все бесполезно. Меня надежно удерживают на месте, с каждой миллисекундой сдавливая шею все сильнее. Сделать даже малейший вздох уже невозможно, воздуха в легких становится все меньше и меньше, перед глазами начинают метаться черные мушки, а в ушах слышится гулкий противный звон. В какой-то момент я вдруг четко осознаю, что все. Это конец. Медленно ускользаю в небытие, и уже ничего не могу с этим поделать… И в тот самый момент, когда приходит смирение, вдруг чувствую сильный удар.
        Не сразу понимаю, что упала на пол. Удавка все еще на шее, но уже не впивается в нее, и я делаю судорожный вдох, а потом еще один, и еще, обеими руками сдирая с себя предмет, которым меня только что душили. Легкие горят огнем, я жадно хватаю ртом воздух, и когда, наконец, окончательно прихожу в себя, осознаю, что сзади доносятся звуки борьбы. Не без труда отрываюсь от пола, оборачиваюсь, и вижу, как высокая мужская фигура в бейсболке стремительно покидает мою квартиру. Вслед за ним кидается еще один мужчина, намного крупнее первого, но уже у порога замедляется и как-то странно оседает на пол.
        Спустя еще мгновение я узнаю в этом мужчине Николая.
        - Ты как? - спрашивает он, хватаясь рукой за левый бок и морщась, словно от сильной боли.
        - В п. порядке, - кое-как отзываюсь, не в силах справиться с зубами, что выбивают чечетку.
        - Дверь запри, - командует он, кивая головой на вход.
        Кое-как заставляю себя подняться, и на трясущихся ногах бросаюсь к двери, добравшись до которой судорожно проворачиваю замки на все доступные обороты.
        Тут же понимаю, что с Николаем что-то не так. Он двигается медленно, прислоняется спиной к стене и опирается на неё, откинув голову назад. Я присаживаюсь на корточки рядом с ним и вижу, что рубашка под пиджаком в области живота вся пропиталась кровью. Ранен…
        - Есть аптечка? - хрипло спрашивает он. - Нужна давящая повязка и лед.
        - Сейчас… сейчас… - подскакиваю я, потом спохватываюсь. - Надо вызвать скорую!
        - Не стоит, - обрубает он меня. - Неси аптечку.
        - Хорошо, - бросаюсь в комнату, но через несколько шагов замираю на месте. - Черт… Черт! У меня нет аптечки! - разворачиваюсь и с отчаянием смотрю на него. - Я не болею, и не было необходимости…
        - Алкоголь крепкий есть? - с хрипом выдыхает он. - Лед?
        - Нет, - почти сквозь слезы кручу головой. - Я не пью. И лед… зачем он мне…
        - Ладно. Тогда неси чистую простынь и ножницы.
        - Хорошо, - с готовностью киваю несколько раз. - Сейчас.
        Ножниц тоже не нашлось, поэтому приходится подрезать простынь ножом и рвать руками на лоскуты. Николай кое-как объясняет, как правильно перевязать его рану, и я не без труда выполняю его указания. Осторожно снимаю пиджак, вслед за ним вымокшую в крови рубашку. Перематываю лоскуты простыни вокруг его живота таким образом, чтобы хоть немного остановить кровь. Рана выглядит жутко, меня мутит от одного взгляда на нее, и я просто каким-то чудом не теряю сознание, пока делаю перевязку.
        - Ты умница, Алена, - подбадривает меня Николай, но его голос слабеет с каждой секундой. - Теперь надо позвонить. Найди мой телефон. Я его выронил, он где-то на полу.
        - Сейчас, конечно…
        Разворачиваюсь и начинаю судорожно оглядывать пол прихожей. Только сейчас замечаю, что у шкафа валяется моя дорожная сумка, забытая в «Майбахе». Так вот, что спасло мне жизнь. Похоже, Николай решил подняться, чтобы занести её мне, а тут такой сюрприз. Его телефон валяется тут же, неподалеку от сумки. Хватаю его и тороплюсь отдать хозяину.
        Коля слабой рукой кое-как разблокирует экран телефона и набирает чей-то номер. На него жалко смотреть. Он белее простыни, губы пересохшие и отдают синевой.
        - Константин Владимирович… На девушку было покушение в её квартире. Я успел вовремя, но ранен ножом в левый бок… Наложили повязку, но долго не продержусь, большая кровопотеря… На вид в порядке. Душили удавкой. Хорошо, ждем.
        Рука Николая с телефоном падает вниз. Я смотрю на стремительно намокающую кровью повязку на поясе мужчины и сглатываю. Присаживаюсь напротив на корточки, не представляя, как ему помочь.
        - Давайте я вызову скорую?
        - Нельзя, - одними губами произносит он. - На тебя покушались. Вместо скорой может приехать кто угодно.
        - Но надо же что-то делать, - в отчаянии шепчу я, голос снова меня предает. - Рана очень серьезная…
        - Константин Владимирович сейчас приедет. Будем ждать его.
        - Но он же не врач!
        - Он знает, что делать, Алена. Просто сиди и жди.
        -
        19
        Баженов приезжает спустя полчаса, но мне кажется, будто прошла целая вечность с момента звонка. Приезжает не один, с ним четверо мужчин - двое крепких парней в костюмах, судя по всему, охранники, седовласый дядечка интеллигентного вида с небольшим чемоданчиком в руках, как выясняется минутой позже, врач, и молодой парень в голубом медицинском комбинезоне, его ассистент. Буквально с порога доктор бросается к Николаю и начинает его осматривать, проверять пульс, задавать вопросы о самочувствии. И я испытываю несказанное облегчение от этого, потому что Коле очень плохо. Он весь покрыт холодным потом, и едва держится в сознании. Баженов, переступив порог моей квартиры, тоже сразу идет к нему, на меня даже не взглянув. Присаживается на корточки напротив, наблюдая за действиями врача, а когда Коля переводит на него болезненный взгляд, с горечью произносит:
        - Ну и как тебя угораздило?
        - Простите, Константин Владимирович, - едва шевеля губами, пытается улыбнуться мой спаситель. - Старею видимо.
        Доктор тактично оттесняет Баженова назад, чтобы осторожно снять сделанную мною повязку и осмотреть рану. Его ассистент готовит лекарство для укола и какие-то инструменты.
        - Его надо везти в больницу. Срочно, - резюмирует врач, бросив короткий взгляд на Баженова, и после обращается к своему ассистенту. - Леша, готовь носилки.
        Я все это время стою у стены, забыв как дышать. Острое чувство вины за случившееся раздирает изнутри, и я молюсь только о том, чтобы Коля выжил. Если он умрет, я себе никогда не прощу… Тот факт, что меня саму чуть не убили, почему-то в этот момент совсем не тревожит. Как и отсутствие внимания к моей персоне со стороны Баженова. Это, надо сказать, наоборот, даже радует меня - меньше всего на свете сейчас хочется вступать с ним в диалог.
        Голос рассудка подсказывает, что в данный момент Баженов меньшее из зол. Мне стоит прислушаться к совету Коли и все рассказать ему, но я малодушно трушу. Боюсь даже рот открыть, или каким-то иным способом обозначить свое существование. Однако это не требуется, потому что в какой-то момент, он сам вспоминает о нем. Медленно поднимается и поворачивается ко мне, без труда отыскав глазами в прихожей мою застывшую у стены фигуру. Подходит вплотную, еще больше пугая меня жестким взглядом из-под грозно сведенных бровей. Задаёт всего один вопрос:
        - Кто?
        Я открываю рот, но от шока и страха перед ним не могу ничего не сказать. Отрицательно кручу головой, прикрываю глаза на мгновение, чтобы собраться с силами, и судорожно сглатываю. Баженов делает еще шаг, сокращая остатки и без того мизерного расстояния между нами, заставляя вздрогнуть, хватает меня рукой за шею, и с силой прижимает затылком к стене.
        - Говори, иначе я сам тебя придушу, клянусь, - рычит, и будто в подтверждение этих слов, его пальцы плотно сжимаются на моей шее.
        - Захаров, - в панике хриплю я, вцепившись обеими руками в его ладонь, которая словно высечена из стали - ее невозможно разжать или сдвинуть даже на миллиметр. - Это Захаров…
        - Захаров? - переспрашивает он, с сомнением сужая глаза. - Ромка, что ли?
        - Роман Евгеньевич…
        Стальная рука ослабляет хватку и отпускает мою шею, за которую я тут же хватаюсь, и захожусь в приступе хриплого кашля. Баженов терпеливо ждёт, когда мне станет лучше, не сводя с меня сурового взгляда.
        - То есть, я так думаю, - поясняю, прокашлявшись, избегая смотреть ему в глаза. - Если это не вы, то больше некому. Остаётся только он.
        - И чем же ты так ему помешала? - холодно интересуется он.
        - Не знаю, клянусь. Я не обманывала, когда говорила, что не делала ничего плохого. Просто это он подослал меня сблизиться и шпионить за тобой. А когда я сказала ему, что передумала и хочу отступить, все началось. Хотя он был не против, по крайней мере не отговаривал и не угрожал…
        - Захаров? - с сомнением переспрашивает он. - Подослал тебя ко мне?
        - Да.
        - Вот гнида… - усмехается удивленно.
        - Константин Владимирович, надо идти, - осторожно обращается к нему один из охранников. - Все готово к транспортировке.
        Я бросаю взгляд за плечо Баженова, и вижу, что Николая уже действительно переместили на носилки.
        - Да, идем, - Баженов задумчиво смотрит на меня ещё несколько секунд, после чего разворачивается и шагает на выход вслед за остальными.
        А я продолжаю стоять на месте, словно в каком-то оцепенении, не в силах даже пошевелиться. Мужчины один за другим выходят за порог моей квартиры, аккуратно неся носилки, и с каждым их шагом, меня изнутри все больше сковывает страх. Хотя страхом это состояние, пожалуй, не назовешь. Это, скорее, панический ужас, не позволяющий трезво соображать, или даже сделать полноценный вздох. Я вдруг отчётливо осознаю, что сейчас эти мужчины уйдут, и я останусь одна. Беззащитная легкодоступная мишень. Если я так сильно кому-то мешаю, значит, меня снова попытаются убить. Только Коли уже не окажется рядом.
        - Константин… Владимирович… - слышу свой хриплый голос, будто со стороны. Наверное, впервые в жизни я произношу его имя без ненависти и презрения.
        Он оборачивается, и я теряюсь под его взглядом. Понимаю, что просить о помощи больше не имею права. И почти уверена, что если попрошу - он откажет. Кто я такая для него, и зачем ему это надо? Но он внимательно смотрит на меня, ожидая услышать причину, по которой я окликнула его, и дальше молчать кажется уже нелепым. Напряженно вздыхаю и говорю первое, что приходит на ум:
        - Я хотела сказать спасибо…
        - Коле скажи спасибо, - сухо обрубает он. - Я не приказывал ему тебя охранять.
        - Я знаю, - осипшим голосом отвечаю. - Я выскочила из машины, и забыла свою сумку, - киваю на сумку, что все еще валяется недалеко от порога. - Он пошёл следом, чтобы отдать… Я благодарна вам за то, что вытащили меня из тюрьмы.
        Баженов холодно усмехается.
        - Я рассчитывал немного на другую благодарность.
        - Я знаю. Просто… - спотыкаюсь, краснею, опускаю взгляд, мечтая провалиться сквозь землю. - Мне жаль, что так вышло…
        Он устало вздыхает и тоже кивает на мою сумку.
        - Бери свою сумку и пошли. В машине поговорим.
        - В машине? - растерянно переспрашиваю, вскинув на него взгляд.
        - Да. Поедешь со мной.
        Не дожидаясь моего ответа, он разворачивается и выходит за дверь, а мне требуется всего несколько секунд, чтобы отмереть, подорваться с места и кинуться вслед за ним.
        20
        Рядом с домом нас ожидает карета скорой помощи, в которую мужчины аккуратно перемещают Николая, доктор и его ассистент занимают места рядом с носилками, к ним так же присоединяется один из охранников Баженова. Второй охранник и Константин Владимирович идут к припаркованному неподалеку темно-синему мерседесу представительского класса, я обреченно шагаю за ними. На этот раз дверь мне никто не открывает, и я делаю это сама, в полной мере прочувствовав тяжесть необычно увесистого металла - судя по всему, машина бронированная.
        Что ж, по крайней мере, снайперов можно не опасаться. Звучит, как бред, но, тем не менее, сейчас этот бред является моей реальностью. В голове не укладывается - кто-то нанял самого настоящего киллера, чтобы меня убить, какая-то часть меня по-прежнему упрямо отказывается в это верить. Хочется думать, что это просто какая-то ошибка, недоразумение, но факты говорят об обратном. По злой иронии судьбы спасти меня теперь может только Баженов.
        В дороге нам с ним поговорить не удаётся, у Константина Владимировича без конца звонит телефон. Из его диалогов по бизнесу я мало что понимаю, поэтому даже не прислушиваюсь. Вместо этого, судорожно прокручиваю в голове десятки вариантов ответов на его возможные вопросы. Рассказывать ему всю правду я не собираюсь. И без того слишком беззащитна перед ним, а теперь еще и зависима от его милости.
        Когда мы, наконец, приезжаем в уже знакомый особняк, Баженов сразу ведёт меня в свой кабинет, и запирает дверь на ключ изнутри, едва мы переступаем его порог.
        Мой взгляд падает на массивный стол, на котором сегодня утром я лежала распластанная в не самой приличной позе. Эта картина так явственно возникает перед глазами, что по спине пробегает неприятный озноб. Я даже будто снова чувствую фантомную боль в заднице, и едва подавляю желание трусливо отступить назад.
        Баженов предлагает мне занять тот же самый стул, на котором я сидела утром, а сам обходит стол и опускается в свое кресло.
        - Ну что, Алена? Дубль два? - устало произносит он, небрежно бросив ключи на столешницу. - Рассказывай.
        - С чего бы начать… - обречённо отзываюсь я.
        - С начала, - строго смотрит он на меня.
        Я нервно сцепляю руки в замок на своих коленях и отвожу взгляд. Понятия не имею, что ему говорить. Казалось бы, у меня было достаточно времени подумать над этим, пока мы ехали, подготовиться. Я ведь даже прокручивала в голове нужные фразы, но сейчас все придуманное кажется дикой нелепостью. Будто он видит меня насквозь и мгновенно раскусит любую ложь.
        В какой-то момент мне хочется просто взять и рассказать ему правду. Все, как есть. И будь, что будет. В конце концов, что я теряю? Мстить ему я все равно уже не собираюсь, а убивать меня он вряд ли станет. Зачем? Я ведь не представляю для него никакой угрозы. Однако не стоит забывать, что он с легкостью может в любой момент, скажем, отправить меня обратно в тюрьму, чтобы не мешалась под ногами… Эта мысль наводит ужас.
        - Алена, у меня мало времени, - нетерпеливо произносит Баженов, выжигая взглядом на мне дыру.
        - Я… Просто… - качаю головой, избегая смотреть ему в глаза. - Это не легко.
        - Жизнь вообще тяжёлая штука, - без тени иронии заявляет он. - Соберись уже и рассказывай. Я ничего тебе не сделаю, что бы там ни было. Или ты за Захарова своего переживаешь?
        - С чего мне за него переживать?
        - Откуда мне знать? Сегодня утром ты готова была своей задницей пожертвовать, покрывая его.
        - Нет, все не так… - сглатываю я, краснея с ног до головы от напоминания о моем унижении.
        - А как, блять? - внезапно рявкает он, и я подпрыгиваю на стуле от неожиданности. - Говори уже!
        Злой Баженов пугает меня гораздо сильнее, чем спокойный. Мне стоит немалых усилий взять себя в руки и не трястись под его суровым, вдавливающим в землю взглядом.
        - Хорошо, я все расскажу, - холодно отвечаю ему. - Не нужно кричать.
        - Я весь внимание, - с издевкой произносит он, оставаясь при этом убийственно суровым.
        Делаю глубокий вдох, собирая остатки душевных сил, и смотрю на него из-под бровей. Наверное, мой взгляд сейчас ничуть не уступает его по степени тяжести.
        - Имя Дмитрий Черных вам о чем-нибудь говорит?
        Баженов несколько секунд молчит. Его и без того тяжелый взгляд заостряется и становится холодным, как сталь.
        - Допустим, - откидывается на спинку кресла, с пристальным вниманием изучая меня. - Он-то тут причем?
        - Захаров говорит, они с Дмитрием были как братья. Он хочет отомстить вам за его смерть.
        - Что за чушь? - сводит брови Баженов.
        - Он сказал, что вы причастны к ней, как и к разорению его компании.
        - Так и сказал?
        - Да, он так сказал. Это неправда?
        - Это полный бред, милая, - бесстрастно заявляет мой собеседник.
        - А вот Роман Евгеньевич так не считает.
        - Да что ты, - со скепсисом хмыкает он. - Ну, допустим. А ты какое отношение имеешь к этому?
        Я делаю глубокий вдох, из последних сил держу лицо и стараюсь казаться невозмутимой.
        - Предположим, он пообещал мне кое-что взамен, если я добуду ценные сведения.
        - И что же это? Насколько я понимаю, не деньги?
        - Он пообещал отдать мне компанию Черных, которую отобьет у вас.
        - Вот как… - тянет Баженов, задумчиво потирая рукой подбородок. - И зачем же, позволь узнать, тебе понадобилась эта компания?
        - Амбиции, - пожимаю плечами, чувствуя, как внутри все сковывает льдом. - Я хотела свой бизнес, и Захаров предложил такой вариант.
        Баженов молчит еще несколько секунд, во время которых мне кажется, что он сейчас все поймет. Но по следующему озвученному им вопросу, становится очевидно, что моя ложь зашла на «ура».
        - Ты спала с ним?
        - С кем?
        - С Захаровым?
        - Какое это имеет значение?
        - Ты права, никакого, - холодно отвечает он после небольшой паузы, продолжая задумчиво растирать подбородок. - Ну а почему передумала? Неужели испугалась?
        - Да, испугалась, - отважно удерживаю его взгляд. - Не каждый день меня похищают и держат взаперти в подвалах.
        - Ты ведь не глупая девушка, Алена. С самого начала должна была понимать, на что идёшь, - резонно возражает он. - И ты хочешь сказать, что испугалась безобидной ночёвки в гараже? Не верю.
        Я не знаю, что ему ответить на это, ход его мыслей ускользает от меня. Как ни стараюсь, не могу понять, что конкретно он хочет выяснить этим вопросом. Внезапно раздается стук в дверь кабинета, от которого я едва не подпрыгиваю на месте, но сразу после облегченно вздыхаю, думая, что спасена. Вот только преждевременно, Баженов не торопится открывать. Игнорируя стук, продолжает смотреть на меня в упор, ожидая ответа.
        - Скажем так, - беспристрастно произношу, кое-как собравшись под его проницательным взглядом. - Я поняла, что успех операции маловероятен.
        - В тот самый момент, когда я назначил тебе встречу?
        - Ты не тот человек, который подпустил бы меня к своим делам, даже если бы мне удалось пробиться в твои постоянные любовницы.
        Баженов задумчиво склоняет голову набок и пристально смотрит на меня, сузив глаза. В дверь снова тактично стучат.
        - Есть что-то еще, что я должен знать? - отстраненно интересуется он, бросая раздраженный взгляд на дверь.
        - Захаров говорил, что ты нелегально завладел территориями и зданиями нескольких крупных заводов, которые сейчас приносят тебе основной доход. Моя задача была узнать, где ты хранишь документы, подтверждающие это, первый реестр акционеров, акты учредительных собраний. В идеале выкрасть.
        - Ясно, - сухо отвечает он, резко поднимаясь с кресла.
        Непроизвольно вжимаю голову в плечи, когда он обходит стол и замирает позади моего стула.
        - Что-нибудь еще? - раздается вкрадчивое из-за спины.
        - Это все, - тихо отзываюсь я, едва не переходя на шепот. Кажется, я только что своими руками вырыла себе могилу.
        -
        21
        Баженов продолжает стоять у меня за спиной, в дверь стучат уже в третий раз, а я сижу и боюсь пошевелиться, готовая буквально к чему угодно. Даже к тому, что он, возможно, сейчас возьмёт и прихлопнет меня, как букашку, прямо на этом стуле. Но обходится. Меня не трогают, по крайней мере, пока. Позади раздаются тяжелые удаляющиеся шаги, только тогда я выдыхаю и позволяю себе обернуться.
        Баженов подходит к двери, отпирает её, и на пороге появляется девушка, что работает в его доме. Аккуратная, элегантная, симпатичная, я уже видела её сегодня утром, когда меня привозил сюда Николай.
        - Константин Владимирович, извините за беспокойство, но Фёдор Иванович ожидает вас в гостиной, - тактично сообщает она. - Он очень торопится и просил срочно доложить вам о нем. Попросить его подождать?
        - Не нужно, Света, я уже освободился, - отвечает Баженов и небрежным кивком головы указывает в мою сторону. - Займись нашей гостьей. Выдели ей одну из спален на первом этаже, обеспечь всем необходимым. Накорми. И проследи, чтобы не шаталась по дому без необходимости.
        Света утвердительно кивает, бросив на меня невозмутимый взгляд. Её хозяин, напротив, словно потерял ко мне всякий интерес, уходит из кабинета, даже не оборачиваясь. И оставляет нас вдвоем.
        - Как я могу к вам обращаться? - вежливо интересуется девушка, продолжая стоять на пороге практически по стойке смирно, будто боится его ненароком переступить.
        - Алена, - на автомате отвечаю я, как загипнотизированная наблюдая за удаляющейся спиной Баженова.
        - Идемте со мной, Алена, я покажу вашу комнату, - предлагает она, и мне ничего не остается, как собрать себя в кучу и заставить подняться на ноги.
        Света провожает меня в просторную гостевую спальню со смежной ванной комнатой, в которой есть все необходимое для того, чтобы принять душ и привести себя в порядок. Интересуется, нужно ли мне что-то еще, оставляет свой номер, чтобы я могла связаться с ней в случае необходимости, и, пообещав принести обед через тридцать минут, уходит, плотно прикрыв за собой дверь. Щелчков закрывающегося замка не следует, но я все же не могу сдержаться, чтобы не подойти и не проверить, не заперла ли она меня. Нет. Дверь открыта, и это успокаивает. И пусть мне не дозволено «шататься по дому без необходимости», но все же я не пленница, я - гостья.
        От двери я бреду обратно к кровати, без сил опускаюсь на нее, чувствуя сокрушительную усталость во всем теле, и сворачиваюсь клубком, прижимая колени к груди.
        Нерадужные мысли тут же обрушиваются всей своей многотонной тяжестью на мое измученное сознание. Сегодня я была на волосок от смерти. Из-за меня тяжело ранен человек. А сейчас я нахожусь в доме врага, от чьей милости зависит моя дальнейшая жизнь. Расклад - лучше не придумаешь.
        Но кое-что беспокоит меня гораздо больше всего остального. Звенит на краю сознания едва различимым, но ядовитым ультразвуком, мигает красным огоньком, привлекая к себе внимание, не позволяя игнорировать. Слова, озвученные им сегодня.
        «Это полный бред, милая»
        А что я ожидала? Чистосердечное признание? Кто в здравом уме не стал бы отрицать, что причастен к смерти человека и махинациям внутри его компании? С чего я вообще взяла, что он вдруг скажет мне правду? Какой-то непонятной девке… да и вообще. Кому угодно.
        Но самое страшное, что на какой-то миг, на какую-то несчастную долю секунды мне отчаянно захотелось поверить в правдивость этих слов. До слез захотелось. И даже плевать на все возможные последствия, я была бы счастлива, если бы ошиблась на его счет. Совершенно нелогичное иррациональное желание… С чего? Зачем? Почему?
        Он виноват. Я точно это знаю. Ошибки быть не может, и Баженов ну никак не может оказаться невинной, напрасно осуждённой жертвой заблуждений, точно не в этой реальности. Все известные мне факты говорят об обратном. Ведь именно он сейчас владеет компанией Черных, а не кто-то другой. И в участке я отчётливо слышала, что папа ездил к Баженову в тот день. Как раз перед тем, как все случилось. Кому еще могла быть выгодна его смерть, если в выигрыше от нее остался только один человек?
        По заключению судмедэкспертов папа сам застрелился. Но я в это не верю. Не верю сейчас, как не верила и тогда, когда только папин нотариус выдернул меня из Лондона, сообщив об ужасном событии.
        Несколько дней подряд я караулила следователя у здания МВД, и каждый раз, как он появлялся, вцеплялась мертвой хваткой, умоляя его провести более тщательное расследование. Предлагала деньги, угрожала жалобами в вышестоящие инстанции, но он лишь отмахивался, и настоятельно рекомендовал мне обратиться к психологу. Хороший был совет, и почему я им не воспользовалась? Вместо этого рыдала от бессилия, прячась в проёме между зданиями. Никогда не могла реветь на виду у людей. Даже в такой момент. И это сыграло мне на руку. Двое мужчин в форме не заметили меня, остановились неподалёку и закурили. И я случайно услышала их разговор. То есть, сначала просто тихо стояла в своем закутке, пытаясь утихомирить истерику, но когда услышала свою фамилию, даже дышать перестала, и вся обратилась в слух. Тогда-то я впервые после стольких лет и услышала ненавистную фамилию Баженов. И узнала, что смерть отца была выгодна именно этому человеку. Узнала, что холдинг Черных теперь полностью принадлежит ему. А так же, что дочка Черных, скорее всего, права, и ее папаша на самом деле не накладывал на себя руки, но никто в
здравом уме не станет всерьез пытаться выяснить это - бодаться с такими людьми, как Баженов, равносильно самоубийству.
        Именно после этого я позвонила Захарову. Он оставил мне свой номер на похоронах, и просил звонить, если мне понадобится помощь. Любая. Мы договорились о встрече, и я рассказала ему все, что слышала. А он сказал, что и сам уверен в том же. Что все это дело рук Баженова. Да и компания отца действительно принадлежит сейчас ему.

* * *
        Погрузившись в воспоминания, сама не замечаю, как проваливаюсь в сон. Сплю беспокойно, и, кажется, будто совсем не долго, но когда просыпаюсь - за окном уже темно. И чувствую себя такой разбитой, совершенно не отдохнувшей. Рука затекла от неудобной позы, голова раскалывается. Но больше всего напрягает неприятный запах и мерзкое ощущение несвежести, исходящее от одежды, тела и моих волос. Пытаюсь припомнить, когда последний раз я принимала водные процедуры, и ужасаюсь. Это ведь было еще до моего заключения.
        Все, чего мне хочется, это принять душ. Иду в ванную, включаю воду, и плюхаюсь очень долго. С наслаждением. Стараюсь ни о чем не думать, но неприятные мысли сами собой без спросу лезут в голову. Гоню их из последних сил, желая дать своему измученному организму пусть небольшой, но отдых. И в конце концов мне это удается.
        После душа чувствую себя так, будто заново родилась. Надевать обратно свою грязную одежду страшно не хочется. Моя треклятая сумка с остатками вещей стоит здесь же, я специально захватила ее с собой в ванную, чтобы переодеться, но эти вещи, кажется, насквозь пропахли тюремным запахом, и мне не хочется к ним даже прикасаться. К счастью, в ванной находится чистый халат.
        Надеваю его на себя, и возвращаюсь в спальню, уже испытывая просто дичайший голод. Последний раз я ела еще сидя в камере, и не сказать, что это был плотный прием пищи. Вспоминаю, что Света обещала принести еду, но пробежавшись взглядом по комнате, ничего подобного не обнаруживаю. Должно быть, она увидела, что я сплю, и не стала беспокоить.
        Собираюсь ей позвонить, но взглянув на экран своего телефона, непроизвольно вскидываю брови - оказывается, уже глубокая ночь, на часах два сорок. Беспокоить Свету в такое время мне не позволяют рамки приличия, и я решаю отправиться на кухню, чтобы самостоятельно раздобыть немного еды, или хотя бы просто попить. Конечно, мне не дозволено шататься по дому без необходимости, но в данный момент как раз есть эта самая необходимость. По крайней мере, я так думаю.
        Отыскать кухню не составляет труда - большие панорамные окна в доме не закрыты портьерами, а ночь ясная, и комнаты щедро заливает лунный свет.
        В просторной кухне тоже его достаточно, поэтому холодильник я нахожу без проблем. Открываю дверцу под жалобное урчание своего желудка, который, учуяв близость еды, ошалел окончательно, и принялся мучить меня болезненными голодными спазмами. К счастью, содержимое холодильника оказывается богатым и разнообразным, мне хочется все и сразу, но вдруг справа раздаётся какой-то зловещий шорох, который пугает меня так, что я подпрыгиваю на месте, и едва сдерживаюсь, чтобы не завопить в голос.
        - Тшшш! - шипит на меня кто-то из темноты, и я пугаюсь ещё больше, но все же нахожу в себе силы не сбежать в ужасе, а прикрыть дверь, и вглядеться в темноту. - Не шуми, пожалуйста, иди сюда! - раздаётся настойчивый шёпот, и я послушно делаю несколько шагов в его направлении.
        Когда глаза снова привыкают к темноте после яркого света из холодильника, я обнаруживаю за кухонной зоной девочку. Я уже видела её однажды, это дочка Баженова. Она сидит в смешной цветастой пижаме прямо на полу, подвернув под себя ноги, а рядом стоит тарелка с сэндвичами.
        - Иди, скорее! - торопит меня девочка, делая знаки рукой. - Присядь! Да, вот так…
        Потом аккуратно выглядывает из-за угла, прислушивается, и, удостоверившись, что кроме меня здесь больше никого нет, переводит на меня внимательный взгляд.
        И на мгновение мне становится не по себе, потому что смотрит она совсем не как ребенок. Взгляд внимательный, строгий, пронзающий насквозь. Прямо как у её отца. Она скользит им по моему лицу, спускается ниже, недолго изучает мой халат и босые ноги, и только после тихонько спрашивает:
        - Ты кто?
        И вроде совсем не враждебно, даже наоборот, как будто с любопытством, а мне становится дико неловко от ее вопроса.
        - Я… Знакомая твоего папы, - отвечаю ей так же шёпотом. - Мы уже встречались с тобой однажды, когда ты со школы вернулась раньше времени, потому что плохо себя чувствовала.
        - Ааа, да, точно, - с серьёзным видом произносит девочка. - У тебя платье ещё было такое… красивое. Красное. Будешь? - кивает на тарелку с сэндвичами. - Прости, забыла, как тебя зовут?
        - Алена. Да, спасибо, - беру один сэндвич, и не могу удержаться, чтобы сразу не впиться в него зубами.
        - Ты папина девушка? - интересуется она, с присущей детям непосредственностью, и я давлюсь бутербродом.
        - Тшшш! - снова шипит на меня девчонка, и слегка стучит ладошкой по спине.
        - Нет, - кручу я головой, откашлявшись. - Нет.
        - Жалко, - тоскливо вздыхает она, берет с тарелки свой сэндвич и откусывает от него небольшой кусочек.
        - Почему жалко?
        - Да уж нашёл бы он себе кого-нибудь, я была бы рада.
        - А ты чего на полу… ешь? Почему не за столом?
        - Да я от мигеры прячусь.
        - От кого? - переспрашиваю, решив, что мне, должно быть, послышалось.
        - От Светки, - морщит нос девочка. - Она если увидит, что я не сплю, обязательно папе настучит. А ему не надо знать, что у меня снова бессонница. А то он же потом весь мозг вынесет.
        Я молчу и несколько секунд разглядываю девочку. Милую, светловолосую, с ангельским личиком и дьявольскими глазами. Слишком взрослыми для ее возраста, слишком осмысленными. И слишком печальными. И почему-то испытываю к ней необъяснимую симпатию. Это так странно, ведь я совсем ее не знаю. Но изнутри меня словно затопляет каким-то щемящим теплом по отношению к ней, похожим на… сочувствие. Да, сочувствие. Повезло же ей, бедной, с отцом.
        - Он обижает тебя? - спрашиваю с осторожностью, потеряв всякий интерес к своему сэндвичу.
        - Кто? - непонимающе хмурит лоб девочка.
        - Твой отец.
        - Нет, конечно. Ты что?
        - Просто… глаза у тебя грустные, - сконфуженно отвечаю я. - Или, может, мне показалось. В темноте.
        - Не показалось, - глухо отзывается она. - Это все из-за мамы. Она умерла два года назад. Но я до сих пор по ней скучаю.
        - Боже, прости, - шепчу я, теперь уже совсем не потому, что надо скрываться. И ведь говорила мне что-то такое Жанна, а я не придала значения. Действительно, Баженов вдовец. Его жена умерла… Но от чего? Хоть убей, не помню.
        - Ничего страшного, - пожала плечами девочка. - Я могу спокойно об этом говорить, не переживай.
        - А что случилось с твоей мамой?
        - Передоз. Она была наркоманкой.
        Сердце невозможно щемит от слов малой, на глаза наворачиваются слезы. Сама не понимаю, что со мной происходит, и почему я так сильно сопереживаю трагедии этой девочки с не по годам взрослыми глазами, но мне действительно очень больно за неё.
        - Мне очень жаль…
        - Все в порядке, - отмахивается она. - Я уже справилась с этим. Честно. Только все ещё скучаю. Ничего не могу с собой поделать.
        - А почему она начала принимать наркотики? Твой отец ее обижал?
        Не знаю, почему задаю сейчас столь бестактный, совершенно неуместный вопрос, за который почти сразу мне становится стыдно. Особенно когда девчонка поднимает на меня недоумевающий взгляд своих строгих глаз.
        - Да почему ты все время думаешь, что он кого-то обижал? - хмурится она.
        - Я не думаю, - сконфуженно произношу, в очередной раз испытывая дикую неловкость перед этим ребёнком. - Просто спросила.
        - Не обижал он ее никогда! - не скрывая своего возмущения, отвечает она. - Он ее очень любил! Это она его обижала, понятно? Обманывала постоянно, от охраны сбегала… Ей наркотики её дороже всего на свете были. Даже дороже нас с папой.
        Теперь мне в полной мере становится понятно, откуда у этой девочки такой не по-детски тяжёлый и печальный взгляд. Отчего-то в груди начинает щемить ещё сильнее, и я едва подавляю в себе желание обнять мелкую. Крепко так обнять, прижать к себе, по волосам потрепать. И успокоить как-то, что-то такое сказать, чтобы легче ей стало.
        - Не надо так думать, слышишь? - кладу руку на её хрупкое плечико и слегка сжимаю. - Наркотики ужасная штука. Один раз стоит попробовать, и потом все. Человек уже себе не принадлежит. Не может себя контролировать.
        - Все равно я никогда ее не прощу, - холодно отзывается девчонка таким тоном, что мне в который раз становится не по себе. - Она бросила нас.
        - Она не бросила, она умерла! - слишком грубо поправляю ее, убирая руку с маленького плеча. - Гораздо страшнее, когда твоя мать действительно бросает тебя, уходит просто так, живая и здоровая. Просто потому что ты ей не нужна. И живет себе где-то спокойно, и даже не вспоминает о тебе. И не интересуется даже, сдохла ты там или живая ещё…
        Последние слова я уже буквально цежу сквозь зубы, на мгновение позабыв о том, что должна себя контролировать.
        - Разве так бывает? - мелкая заметно притихает и смотрит на меня с сомнением.
        - Бывает, - киваю я, предварительно прочистив горло от совершенно неуместно образовавшегося в нем кома. - Моя мать ушла от нас с отцом, когда мне было три года.
        - Ничего себе… - тихонько отзывается девчонка.
        - Да. Так что не держи обиды на свою маму. Ее грех не так велик. Да и все мы не без греха.
        Взгляд моей молодой собеседницы неуловимо меняется. Теперь уже она смотрит на меня с сочувствием.
        - Ну давай уже, поедим, - неловко улыбаюсь ей, желая поскорее сменить тему разговора. - Я, если честно, просто дико голодная.
        - Давай, - улыбается она мне и откусывает ещё один малюсенький кусочек от своего сэндвича.
        Я же кусаю свой от души, забивая до отказа рот. Девчонка, наблюдая за мной, издаёт сдавленный смешок, я смущённо улыбаюсь ей, активно работая челюстями, а потом мы обе, как по команде, затихаем, потому что из глубины дома слышатся тяжёлые мужские шаги.
        Выражение лица девчонки мгновенно меняется. Становится таким очаровательно испуганным, точно как у нашкодившего щенка, и я едва сдерживаю улыбку, глядя на неё. Но когда шаги приближаются, и на кухне вспыхивает яркий свет - желание улыбаться сразу пропадает. Теперь уже и я сама чувствую себя трусливой собачонкой.
        Не проходит и пяти секунд, как нас обнаруживают прямо на месте преступления, и мы с мелкой одновременно вжимаем головы в плечи.
        - И что вы тут делаете? - раздаётся суровый голос Баженова, от которого у меня по спине бегут ледяные мурашки.
        Непроизвольно плотнее запахиваю халат на груди, который, как назло, разошёлся слишком сильно, и от его взгляда не ускользает это.
        А девчонка растягивает губы в виноватой улыбке.
        - Да мы просто болтали тут с Алёной, пап.
        - А ну быстро марш в кровать, Мила, - грозно командует он, глядя на дочь в упор.
        Девчонка тяжело вздыхает и демонстративно закатывает глаза.
        - Ну ладно, спокойной ночи, - недовольно бросает она мне, поднимаясь с пола. Поправляет свою пижаму, и горделиво уходит с кухни, громко шлепая тапочками по полу, безжалостно бросая меня наедине со своим отцом.
        Вскоре её шаги затихают, Баженов переводит свой убийственный взгляд на меня, а я внезапно так робею под ним, что даже не могу заставить себя подняться или хотя бы что-то сказать.
        - О чем вы говорили? - сухо интересуется он.
        - Просто болтали. Ничего такого, - все же заставляю себя посмотреть ему в глаза, и натыкаюсь на ледяной, прожигающий душу взгляд.
        - Ещё раз заговоришь с ней, или даже просто подойдёшь, - зловеще тихо предупреждает он. - Вылетишь из моего дома, пропахав носом землю. Ты меня поняла?
        - Поняла, - отвечаю внезапно осипшим голосом. Во рту становится сухо, как в пустыне сахаре. А изнутри снова начинает нарастать эта противная дрожь.
        - Иди в свою спальню.
        На это я просто молча киваю, опустив взгляд.
        Он не дожидается, когда я брошусь выполнять его приказ, разворачивается и уходит прочь. Но я все же нахожу в себе силы встать, и даже осмеливаюсь окликнуть его.
        - Константин… Владимирович.
        Он замирает, но не оборачивается, лишь слегка поворачивает голову в мою сторону.
        - Как Николай? - спрашиваю, затаив дыхание.
        - Жить будет, - отвечает он после недолгой паузы.
        И на душе сразу становится так легко. Несмотря даже на весь этот треш, что происходит с моей жизнью.
        - А что будет со мной? - осмеливаюсь спросить. Даже если не ответит, я смогу хоть что-нибудь понять для себя из его реакции.
        -
        Но Баженов все же снисходит до того, чтобы обернуться и посмотреть на меня.
        - В каком смысле?
        - Почему я здесь?
        - Хочешь уйти? Вали, - бесстрастно предлагает он.
        - Нет, я не хочу. То есть, я понимаю, что меня убьют, если уйду.
        - Понимаешь? Надо же, - он холодно усмехается. - А я уж думал совсем все плохо.
        Проигнорировав его колкость, в большей степени, потому что она заслуженная, решаюсь задать вопрос, который волнует сейчас больше всего остального.
        - Ты же не просто так помогаешь мне? Что от меня требуется взамен?
        Взгляд мужчины снова становиться серьезным и острым, как нож.
        - Сидеть тихо и не отсвечивать. От дочери моей держаться на максимальном расстоянии. По возможности не попадаться мне на глаза.
        Смотрю на него и жду. Жду чего-то ещё. Ведь не может это быть весь список его требований. А как же минет? Анальный секс? Неужели в этом отношении я больше его не интересую? Или он просто считает это само собой разумеющимися вещами. Но Баженов больше так ничего и не произносит, и я понимаю, что ждать бессмысленно.
        - Поняла, - тихо отвечаю, едва разлепив пересохшие губы.
        - Раз поняла, иди спать, - сухо бросает он и уходит. И на этот раз я уже не решаюсь его остановить.
        -
        22
        Проходит два с половиной дня с тех пор, как я поселилась в доме Баженова. За это время ничего особенного не происходит, я сижу тихонько в отведённой мне комнате, и носа из неё не показываю. Но это даже хорошо, потому что выгляжу я так себе. Как зомби из фильма ужасов. Под глазами залегли нездоровые синюшные круги, на шее темнеет страшный полукруг от удавки. Не то чтобы мне было неловко перед кем-то за свой внешний вид, но ещё раз наблюдать презрение в глазах Баженова, который вряд ли как-то по-другому может отреагировать на изменения в моей внешности, нет никакого желания. Да что там, мне вообще меньше всего на свете хочется снова видеть его, и внешность тут совсем не причем. Только это неизбежно, ведь не смогу же я провести в этой комнате вечность.
        Стараюсь не думать об этом, по крайней мере, пока, чтобы не изводить себя ещё больше, но у меня плохо получается. В голове роится миллион вопросов, среди которых лидируют «Что он сделает с полученной от меня информацией о Захарове?» и «Что он сделает со мной, когда разберётся с вопросом номер один?» А самое паршивое, что я ничего не могу сделать, чтобы получить ответы на эти вопросы. Только ждать. И это ожидание, как ощущение полной безысходности и собственной беспомощности, сводит меня с ума.
        Но мне ничего не остаётся. Идти к нему с расспросами я не рискну, по доброй воле точно. Поэтому сижу тихо, как он и велел. Не отсвечиваю.
        Мигера приносит мне еду по расписанию, прямо как в тюрьме, строго три раза в день в одно и то же время. С лёгкой руки Милы это прозвище намертво прицепилось к ней в моей голове, очень подходит. Воспоминания о встрече на кухне с дочкой Баженова заставляют меня улыбаться. Это, наверное, самое светлое и приятное событие из всех, что происходили со мной в последние несколько месяцев жизни. Хотелось бы увидеть её разок, просто поболтать, но нарушить запрет Баженова страшно. Да и синяками своими пугать девочку не хочется.
        Поэтому я только ем, сплю и… читаю. Попросила Светлану принести мне какую-нибудь книгу, чтобы хоть чем-то себя занять, и она принесла. Два первых тома о «Гарри Поттере».
        - Я одолжила эти книги у Мелании, других в доме нет, - невозмутимо пояснила она на мой вопросительный взгляд. - Если вы назовёте конкретную книгу и автора, я закажу в магазине то, что вам необходимо.
        - Нет, спасибо. «Гарри Поттер» подойдет.
        «Гарри Поттер» - действительно очень увлекательные книги. Я тоже в детстве их очень любила. И сейчас они приходятся, как нельзя кстати. Поначалу думала, не смогу читать, слишком много тяжёлых мыслей в голове, что отвлекают от текста, не дают сосредоточиться, но потом, как-то незаметно для самой себя, я увлекаюсь и с головой погружаюсь в волшебный мир, позабыв на время обо всех своих проблемах.
        Обе книги проглатываю залпом, не переставая вспоминать добрым словом Милу за такой чудесный подарок. Наверняка она даже не подозревает, как сильно мне помогла. Получить временный отдых от личного ада, непрерывно бурлящего, и разъедающего меня изнутри - это просто бесценно.
        Но эйфории, полученной от чтения, надолго не хватает. Не проходит и часа бесцельного лежания на кровати, как депрессия вновь накатывает и начинает накрывать с головой.
        Я запрещаю себе возвращаться в реальность, стараюсь думать о прочитанном, вспоминаю самые классные моменты в книгах, но легче от этого не становится. Какая-то необъяснимая тяжесть вперемешку с чувством тревоги давят на грудную клетку, и терпеть это давление с каждой минутой становится все невыносимее.
        Ждать, пока придёт Светлана с ужином, чтобы попросить ее принести ещё книг, мне не хватает сил. Идти разыскивать её, рискуя наткнуться на Баженова, я не решаюсь. Вспоминаю, что мигера оставляла мне номер на случай, если что-нибудь понадобится, разыскиваю свой телефон, и обнаруживаю, что он полностью разряжен уже неизвестно сколько времени. От этого злюсь на себя.
        Не то, чтобы я жду чьего-то звонка, по большому счету, звонить мне никто уже не должен, но надежда выйти на связь с Жанной все ещё не покидает меня. Как бы я к ней не относилась, после всего, что со мной случилось, я попросту волнуюсь за нее. Только бы ничего не случилось…
        Подключаю телефон к зарядному устройству, и падаю обратно на кровать, тут же уставившись в потолок.
        Изнутри скребёт очередная неприятная мысль, что-то вроде - а ведь я могла бы сейчас быть в Лондоне, тусоваться где-нибудь с Беном… Интересно, как он там? Наверное, потерял меня, волнуется… Как же безумно хочется к нему. Просто обняться, валяясь на диване перед телевизором, или завернуться в плед и вместе на кухне пить свежесваренный кофе. Никогда бы не подумала, что буду по нему скучать. А ведь он единственный близкий человек, который у меня остался.
        Телефон на зарядке оживает, и несколько раз пиликает входящими сообщениями, но я не спешу к нему - наверняка, какой-нибудь смс-спам, в России это весьма распространённое явление.
        Хочу подождать ещё немного, прежде чем телефон зарядится достаточно, чтобы сделать звонок, но не проходит и пары минут, как он начинает громко трезвонить сам.
        Теперь уже я срываюсь с места, нетерпеливо хватаю его и с любопытством смотрю на экран. Там светится незнакомый номер, заставляя меня испытать разочарование - это не Жанна. И даже не Захаров. Хотя, ожидать звонка от последнего после всего, что со мной случилось, наверное, верх глупости с моей стороны.
        Уверенная в том, что кто-то, скорее всего, ошибся номером, или это очередной «телефонный спам», принимаю звонок, и вся кровь отливает от лица, когда из трубки доносится знакомый мужской голос.
        - Здравствуй, Алена. Это Роман Евгеньевич.
        На несколько секунд я буквально теряю дар речи. С глупым видом открываю и закрываю рот, не в силах заставить себя произнести хоть какой-то ответный звук.
        - Алена? - раздаётся в трубке вопросительное, когда пауза начинает слишком затягиваться, и лишь тогда я отмираю.
        - Да, Роман Евгеньевич. Признаться, не ожидала вас еще услышать.
        - Я тоже не ожидал, что ты сдашь меня Баженову.
        На мгновение я прихожу в замешательство от его наглости, по спине пробегает неприятный холодок, но усилием воли заставляю себя сохранять самообладание.
        - Что ж, извините, - произношу с легким сарказмом в голосе. - Но раз уж мы заговорили об ожиданиях… Я тоже, знаете ли, много чего не ожидала. Что меня за решётку посадят, например. А потом вообще убить попытаются.
        - О чем ты говоришь, Алена? - настороженно интересуется Захаров.
        - Вы хотите сказать, что не в курсе?
        - Не в курсе. Я знаю только, что ты не выходишь на связь уже несколько дней, и два дня, как живёшь в доме Баженова.
        - То есть вы не в курсе, что ваш Алексей мне наркотики в сумку подкинул, и меня в аэропорту с ними повязали? - со злостью бросаю я. - Я, наверное, до сих пор там бы сидела, если бы Баженов меня не вытащил! И не в курсе, что в тот же день меня чуть не задушили у меня же дома?! И снова спасибо Баженову, его охранник вовремя подоспел, а иначе мы бы с вами сейчас уже и не разговаривали!
        - Какой кошмар. Алена, конечно, я не в курсе! - взволнованно отзывается Захаров. - Неужели ты думаешь, что я имею к этому какое-то отношение? Как ты можешь так думать, Алена? Да зачем мне это надо?
        - Откуда мне знать, зачем? Но кроме вас - больше некому. Я уверена, что это именно Алексей подкинул мне наркотики, и потом, когда на меня напали…
        - Алена, стоп, - бесцеремонно перебивает он меня. - Какой ещё Алексей?
        - Который мне загранпаспорт делал по вашей просьбе… - уже менее уверенно поясняю ему.
        - Я не знаю никакого Алексея, - отрезает он, заставляя меня испытать сразу целую гамму эмоций. - Твой загранпаспорт делали совершенно другие люди. Я три дня назад отправил тебе сообщение о его готовности. Но ты ничего не ответила, и я ждал, следуя нашей договорённости, сам не звонил, чтобы не подставить тебя. А на следующий день узнал, что ты в доме Баженова. Я не знал, что ты там делаешь, думал, может быть, снова передумала, или вдруг что-то стало получаться. А когда вчера ко мне заявился Костя собственной персоной «поговорить по душам», все стало понятно. Чего только не надумал себе, но такого, конечно, даже представить не мог… Но как ты могла поверить ему, Алёна? Как могла позволить так себя провести?
        - Я… я не знаю, - растерянно кручу головой, пытаясь переваривать услышанное. Господи… неужели все это действительно было фарсом?! - Но ведь кому ещё я могла помешать, если ни ему и не вам? Больше ведь некому… А меня убить хотели. Еще бы чуть-чуть, и убили!
        - Аленочка, это я виноват, - голосом, пропитанным горечью, заявляет Захаров. - Я не должен был тебя втягивать в это, моя хорошая. Конечно, ты была в шоке от происходящего, и не поняла, что на самом деле происходит…
        - Вы хотите сказать, что он специально это все устроил? - ошарашено спрашиваю я, вспоминая, как настойчиво Баженов требовал назвать ему человека, которому я перешла дорогу. - Чтобы я по доброй воле сдала вас?!
        - Других объяснений происходящему у меня нет, - бесстрастно заявляет Захаров.
        - А ведь у меня была такая мысль… - осторожно произношу, вся подбираясь от неприятного чувства, раздирающего изнутри остатки моего самообладания. - Но откуда он узнал про паспорт? И потом, когда на меня напали - его охранника ранили. Сильно ранили. Ну не стал бы он ради того, чтобы запудрить мне мозги, устраивать такое кровавое шоу! Рисковать жизнью своего человека!
        - Ты его плохо знаешь, Алена. Баженов хитрый и расчётливый сукин сын. Ты всерьёз думаешь, он пожалел бы одного из своих людей, чтобы добиться своей цели?
        - Но это просто… Это же уже слишком… Просто бред какой-то…
        - Я и сам не мог предположить, что он до такого додумается. Но я предупреждал тебяя - он страшный человек, - из трубки доносится тяжёлый вздох. - Это я виноват, старый дурак, не стоило тебя впутывать в это. Надо было настоять, чтобы улетела в Лондон, и осторожно работать самому в этом направлении, а теперь…
        - Что теперь будет? - спрашиваю, затаив дыхание.
        - Ничего хорошего, Алена. Нам с тобой теперь не выбраться из его лап. Хотя… Скажи-ка мне, что именно ты ему говорила?
        - Я сказала, что вы наняли меня, чтобы я узнала про учредительные документы его компании. И что вы хотите отомстить ему за смерть своего друга, Дмитрия Черных.
        - Как он отреагировал?
        - Заявил, что это полная чушь.
        - Ну да, ну да… А ты сказала ему, что ты Димина дочь?
        - Нет. Этого не сказала.
        - Хорошо. Умница-девочка. И не вздумай говорить. Тогда у тебя ещё есть небольшой шанс выбраться из этой переделки живой. Меня он в любом случае загрызет, уже даже только за то, что посмел рыпнуться на его владения… но это неважно. Главное, ты. Тебе я попробую помочь. В память о Диме.
        Я сглатываю, чувствуя, как меня всю начинает колотить от переизбытка адреналина, поступающего в кровь.
        - Роман Евгеньевич… Простите, что я так сглупила… Что он вам сделает?
        - Думаю, Алена, меня теперь ждёт участь твоего отца. Но ты не беспокойся обо мне. Тебе о себе сейчас нужно думать.
        - Но неужели ничего нельзя сделать?! - отчаянно выдыхаю я.
        - Кое-что можно, но я не хочу тебя об этом просить. Это слишком опасно.
        - Говорите, Роман Евгеньевич.
        - Алена…
        - Говорите! - настойчиво требую я.
        - Хорошо. Как скажешь. Есть один способ его обыграть… Но он непростой.
        - Какой способ?
        - Я знаю, что ты была в кабинете Баженова уже неоднократно… - деликатно произносит Захаров, и я чувствую, как лицо и уши начинают гореть.
        - Откуда… - мне не хватает воздуха, чтобы закончить фразу.
        - Неважно. У меня свои источники. Послушай меня очень внимательно, Алена. Просто слушай и не перебивай. В его кабинет не дозволено входить никому из персонала. Но я точно знаю, что у него там сейф. В шкафу у правой стены, вмонтирован в стену. Я думаю, что именно там, возможно, он хранит нужные нам документы. Сейчас, пока ты в его доме, ты можешь это сделать. Ты можешь выкрасть их. Другого шанса победить его у нас не будет, Алена.
        -
        - Но… - заикаюсь я, но Захаров не позволяет его прервать.
        - Тихо, Алена. Не перебивай. Ты хотела спросить, как открыть сейф? Я расскажу тебе как. Это не сложно. Там нет никакого шифра, или ключей, только его биометрические данные. Их можно взломать. Я скину тебе ссылку, пройдёшь по ней и скачаешь себе на телефон приложение. Установишь, и возьмёшь его с собой. Нужно будет подключить сейф к телефону через USB-порт, и запустить это приложение. Оно выведет ПО сейфа из строя, и замок откроется.
        - Но что если…
        - Это займёт не более десяти минут. Внутри дома охраны нет, как и камер наблюдения. Только в самом кабинете есть датчик движения, от которого приходят уведомления непосредственно на телефон Баженова. Если тебе удастся незаметно отключить его телефон, когда он будет спать, ты сможешь без проблем проникнуть в его кабинет, взять документы, и остаться незамеченной.
        - Но как я это сделаю?!
        На мгновение в трубке повисает тишина, а когда Роман Евгеньевич снова начинает говорить, его голос неуловимо меняется. Из взволнованно-строгого становится вкрадчиво-мягким. Неприятным. До такой степени, что меня буквально передергивает.
        - Ты ведь женщина, Алена. Молодая и красивая женщина. Сделай вид, что хочешь отблагодарить его за спасение. И отблагодари, как следует. Так, чтобы у него искры из глаз посыпались от счастья. После этого дождись, пока уснёт, и действуй.
        -
        23
        Когда первый шок после звонка Захарова проходит, я вдруг отчетливо осознаю, что он пытается мной манипулировать. Все эти фразы, про то, что ему теперь конец, и про то, как сильно он за меня беспокоится и не хочет втягивать - просто чушь собачья. Не хотел бы - не втягивал. Ему это нужно, и, вполне возможно, что месть за моего отца тут вообще не причем. Просто удобный предлог, чтобы задействовать меня в своих планах. Я на минуту представила, чтобы папа таким образом использовал дочь своего друга в каких-нибудь темных делах, и меня передернуло… Нет, отец бы никогда не поступил так с чужим ребенком. Даже если бы этот ребенок сам активно нарывался. Чертов Захаров скользкий тип, а ведь я никогда не испытывала к нему доверия. Почему сейчас вдруг доверилась?
        Каким образом он вернет мне бизнес отца, даже если я найду нужные ему документы на другие компании Баженова? Ведь папино дело как раз принадлежит ему на законных основаниях. И самый главный вопрос, если Баженов действительно такой страшный человек, как Захаров о нем говорит, то почему он не боится, что тот его и после отжатия бизнеса не сможет грохнуть? Не считает же он, что сам «дьявол во плоти» вместе с этими активами растеряет всю свою хватку и возможности? Как-то слишком наивно и самонадеянно так полагать.
        Нет, Захаров совершенно точно ведет какую-то свою игру. Даже если Баженов сука и мразь, даже если он заслуживает этого с лихвой, я не стану принимать в этом участие. Нельзя играть в игру, правил которой не знаешь. С меня хватит.
        К тому же, вполне вероятно, что сам Захаров ничем не лучше Баженова. А может даже хуже. По крайней мере, сейчас Роман Евгеньевич намеревается сделать примерно то же самое, что Баженов сделал с моим отцом. А ведь у Константина Владимировича тоже есть дочь… Что будет с ней, если у её папы начнутся такие проблемы?
        Взгляд падает на томики «Гарри Поттера», уютно расположившиеся на ворохе подушек. Я долго смотрю на них, вспоминая печальный взгляд Милы. Мы с ней в чем-то похожи. Только я уже взрослая, а она совсем еще ребенок. И как же не хочется этой милой девчонке моей судьбы.
        «Мигера» приносит ужин строго по расписанию. Ставит поднос на туалетный столик, аккуратно раскладывает приборы, а я наблюдаю за ней, и чувствую, как в горле образуется ком, а руки начинают предательски подрагивать от волнения.
        - Светлана… - приходится прочистить горло, потому что голос звучит слишком осипшим. - Светлана, мне необходимо поговорить с Константином Владимировичем. Он дома?
        - Да, - отвечает девушка, оставив приборы в покое и развернувшись всем корпусом ко мне. - Я сообщу ему. Если он сможет вас принять, то вернусь и провожу к нему.
        - Передайте ему, пожалуйста, что вопрос срочный.
        Моя надсмотрщица кивает и уходит, а я занимаю место за столиком и пытаюсь поесть, но кусок не лезет в горло от нарастающего волнения. Кое-как силой запихиваю в себя несколько ломтиков овощей из салата, и отодвигаю поднос с едой. Надо бы собраться.
        Все эти два с половиной дня я так и хожу в полюбившемся белом халате, что нашла тут же, в ванной комнате. По моей просьбе Светлана сдавала весь мой немногочисленный гардероб в химчистку, и теперь дышащие свежестью вещи висят аккуратным рядком в шкафу, но выбрать что-то из них для разговора с Баженовым невероятно сложно.
        Откуда-то Захаров знает о моих перемещениях внутри дома, а это значит, что среди персонала есть его человек. Это может быть кто угодно, например, та же «мигера», и мне, наверное, стоит хотя бы сделать вид, что я собираюсь соблазнять хозяина дома.
        Поэтому останавливаю свой выбор на голубом шелковом платье чуть выше колена. Собственно, это единственное платье, которое у меня осталось.
        Косметика в наличии тоже имеется, но прихорашиваться ради Баженова у меня не поднимается рука. Поэтому только слегка прохожусь спонжем с бронзовой пудрой по синякам, и распустив волосы, тщательно расчесываю их. На ноги обуваю балетки, сажусь на краешек кровати и жду.
        Телефон с отключенным звуком спрятала под подушку, намеренно не собираясь брать его с собой. Упомянутое Романом Евгеньевичем приложение я пока не установила, но в последнее время у меня развилась фобия всяких подслушивающих устройств. К тому же, этот телефон дал мне Захаров.
        Светлана возвращается, чтобы забрать посуду, и сообщает, что Константин Владимирович пока занят и просил меня подождать. После этого девушка уходит, вновь оставляя меня одну. Терпение - точно не мой конек. Проходит несколько часов ожидания, и я уже нахожусь на грани срыва из-за непрерывного нервного напряжения, в котором нахожусь все это время, но «мигера» так и не приходит за мной. Начинают одолевать сомнения, а передала ли она вообще Баженову мою просьбу? Что, если она тоже враг, и с какой-то неизвестной для меня целью тянет время?
        Может, я уже страдаю лёгкой формой паранойи, и на ровном месте мне мерещится заговор, но хочется узнать это наверняка. Я решаю проверить. В конце концов, меня не заперли здесь, и по дому «разрешили» передвигаться в случае острой необходимости. Так я и поступлю.
        Осторожно приоткрываю дверь и, прежде чем выйти, оглядываю коридор. Убеждаюсь, что никого нет, и только после этого выхожу и едва не на цыпочках иду в знакомом направлении через огромные безлюдные комнаты. Принимаю решение в первую очередь заглянуть в кабинет Баженова, последние два раза мы встречались именно там, и что-то мне подсказывает, что хозяин дома проводит в этом месте много своего времени.
        Дверь кабинета плотно закрыта, и первое желание - постучать, но рука так и замирает возле, не решаясь нарушить тишину в помещении. Не знаю, там он или нет, но уже одна вероятность скорой встречи с ним заставляет мое сердце загромыхать в груди, как сумасшедшее. Словами не передать, как бесит такая реакция моего тела, неужели я настолько его боюсь? Так ведь не сделал же он мне ничего за все это время, и вряд ли сейчас что-то сделает. И чего трястись? Но голос рассудка успокоиться не помогает, и я отчаянно злюсь на саму себя.
        Резко выдыхаю, стучу несколько раз и сразу толкаю дверь кабинета, решительно врываясь внутрь.
        Мне везет, поиски очень быстро увенчались успехом - Баженов действительно внутри, сидит на привычном месте за своим столом, но… он не один. Меня встречают сразу два мужских взгляда. Второй принадлежит взрослому темноволосому мужчине с неприятными чертами лица, одетому в джинсы и свободную льняную рубашку. Он сидит в расслабленной позе, вальяжно закинув ногу на ногу, на том самом стуле, где уже дважды доводилось восседать мне самой.
        Похоже, у Баженова гости. Потому что деловой эту встречу точно не назовёшь - перед ними на столе стоит бутылка виски, ведерко со льдом, и два круглых бокала с толстым дном и брутальной огранкой.
        Мужчина в джинсах смотрит на меня с любопытством, ощупывая внимательным, цепким, и словно оценивающим взглядом, от которого мне становится не по себе. А Баженов, как обычно, смотрит так, будто мечтает прибить на месте.
        - Извините, - бормочу я, осознавая, насколько не вовремя вломилась в его кабинет, и тут же начинаю пятиться обратно к выходу. - Я зайду позже.
        - Ну что вы, не уходите, - обращается ко мне гость низким хрипловатым голосом, и на его некрасивом лице расцветает кривоватая улыбка, от которой даже на расстоянии веет опасностью. - Мне все равно уже пора. Итак засиделся, - поворачивается к Баженову и добавляет. - Какое очаровательное создание, Костя. Не представишь?
        - Не представлю, - после недолгой паузы мрачно произносит он, после чего припечатывает меня своим тяжёлым взглядом. - Иди к себе. Я позже зайду.
        Два раза повторять ему не приходится, я коротко киваю и поспешно скрываюсь за дверью.
        До своей спальни иду торопливым шагом, едва не переходя на бег. Чувствую себя полной идиоткой. К счастью, по пути вновь никого не встречаю, и, добравшись до места, плотно прикрываю за собой дверь. Сбрасываю обувь и с ногами забираюсь на кровать, хватаю и крепко прижимаю к груди первую попавшуюся подушку.
        Несколько минут мне требуется, чтобы прийти в себя и успокоиться. Не понимаю, чего я так разволновалась? Ну увидел меня какой-то мужик, и что? Раз Баженов пьет с ним виски, значит, наверное, это его друг? Ничего страшного не случилось. Только теперь придётся мне разговаривать с Константином Владимировичем не в его кабинете, а здесь. В этой комнате. И это мне совсем не нравится.
        И снова злюсь на себя за это неуместное волнение. За дурацкий терепет в груди, и совершенно лишние для моей ситуации мысли. Не тронет он меня. А если захочет тронуть, то место, в котором мы будем говорить, не сыграет решающей роли. Он может тронуть меня где угодно, если захочет.
        Следующие полчаса я сижу и не шевелюсь, а когда без стука распахивается настежь дверь спальни, и вовсе подпрыгиваю на месте. Неосознанно крепче прижимаю к груди подушку, которую так до сих пор и не выпустила из рук. Сердце снова пускается вскачь, лицо начинает гореть.
        Баженов стоит на пороге несколько секунд, смеряя меня своим фирменным вглядом, от которого по спине бегут мурашки. После этого делает шаг внутрь и закрывает за собой дверь.
        -
        24
        Расслабленной походкой Баженов обходит комнату, лениво скользя по её обстановке взглядом. Будто я могла тут что-то сделать или изменить. Край сознания фиксирует, что он переоделся. В кабинете на нем была строгая рубашка, а сейчас обычная светлая футболка и свободные домашние брюки. Первый раз вижу его таким… домашним. Ему идет. Хотя, кажется, ему что угодно пойдет. Как в той поговорке, подлецу все к лицу. Очень верно сказано. И его волосы выглядят как будто слегка влажными. Он что, принял душ?
        Константин Владимирович будто не замечает моего пристального внимания, продолжает небрежно исследовать пространство. Подходит вплотную к кровати, и его глаза останавливаются на томиках «Гарри Поттера», которые до сих пор валяются в изголовье, возле подушек.
        - Это Светлана принесла, - тут же поясняю я, отчего-то чувствуя неловкость. - Я просила её что-нибудь почитать.
        - И как? - интересуется он, переводя на меня взгляд. - Почитала?
        - Да. А что, нельзя было?
        - Да нет, что ты. Просто как-то не вяжется твой образ у меня с этими книгами.
        - Почему?
        - Это Милкины книги.
        - Сложно представить, что нам с твоей дочерью могут понравиться одни и те же вещи? - мстительно выдаю я.
        - Да, очень сложно, - без тени иронии отвечает он.
        - Считаешь меня тварью?
        Не знаю, откуда вообще возникает в моей голове этот дурацкий вопрос, но я начинаю жалеть уже ровно через секунду после того, как его задаю. Господи, ну какое мне дело, что он там считает?
        На удивление, он не острит и не издевается в ответ, а просто спрашивает:
        - С чего ты взяла?
        - Неважно, забей, - кручу головой и отвожу взгляд, проклиная вспыхнувшие щеки и неуместные реакции своего тела на присутствие этого мужчины рядом со мной.
        Чувствую, как продавливается кровать, и испуганно вскидываю взгляд - Баженов садится на её край, подвернув под себя ногу и повернувшись ко мне всем корпусом.
        - А кем бы ты хотела, чтобы я тебя считал?
        Непроизвольно отодвигаюсь от него подальше, положив перед собой подушку, в качестве мнимой преграды между нами.
        - Да мне похуй, если честно…
        Он наклоняется так быстро, что я не успеваю среагировать, хватает меня за шею и одним рывком укладывает на спину, к себе головой, тут же склоняясь и угрожающе нависая сверху.
        - Не дерзи мне, - тихо произносит, пристально глядя в глаза.
        Я чувствую терпкий аромат его парфюма с примесью нот дорогого алкоголя, и с раздражением понимаю, что этот запах не отталкивает меня. Его лицо так близко, и я неизбежно рассматриваю его. Вижу мелкие морщинки, собравшиеся в уголках глаз, легкую щетину на щеках и подбородке, прослеживаю взглядом четко очерченную линию губ. Ничего в нем не отталкивает меня, это злит и пугает одновременно, ведь должно быть наоборот.
        Его пальцы на моей многострадальной шее сжимаются крепче, не до боли, но давая понять, что сейчас не время выделываться. Я прикрываю на мгновение глаза, и, наступив на горло своей гордости, позорно капитулирую.
        - Я поняла. Извини.
        Стальная хватка на моей шее тут же ослабевает, и, не теряя времени, я быстро подскакиваю и отползаю к противоположному краю кровати, хватая и прикрываясь очередной подушкой.
        - О чем ты хотела поговорить? - спрашивает он, с насмешкой наблюдая за моими действиями.
        Я беру пару секунд, чтобы перевести дыхание, и перестать смотреть на него взглядом перепуганной лани. Стараюсь сделать это незаметно, но понимаю, что от него ничего не скроешь. Он видит и подмечает все. Абсолютно все. Чертов дьявол.
        С вызовом смотрю ему в глаза. Да, действительно, плевать мне, что он там думает. И вообще… на все плевать. Уже собираюсь открыть рот, чтобы сообщить новость, но вовремя вспоминаю про телефон, спрятанный под подушку. Быстро нахожу его и отключаю питание.
        - Мне звонил Захаров, - поясняю, когда трубка потухает в моих руках и не подает больше признаков жизни.
        Баженов вскидывает брови, как мне кажется, в искреннем изумлении.
        - И чего же он хотел?
        - Того же, что и раньше. Чтобы я выкрала документы из твоего сейфа. Он пытался внушить мне, что это ты посадил меня в тюрьму, а потом вытащил, и покушение тоже ты устроил, чтобы добиться моего доверия.
        - Серьезно? - усмехается Баженов. - А ты, выходит, ему не поверила?
        - Если честно, мне кажется это малоправдоподобным. Но я не исключаю такую вероятность.
        - Тогда почему сейчас рассказываешь мне все это?
        - Это не для тебя. Для твоей дочери. Она любит тебя, и ты единственный родной у неё человек. Она хорошая девочка. Не хочется, чтобы… - на секунду я сбиваюсь, чувствуя, как в горле собирается ком от совершенно неуместно нахлынувшей жалости к самой себе. Делаю глубокий вздох, чтобы собраться, и заставляю себя закончить фразу. - Если с тобой что-то случится, ей придётся несладко.
        - Это Милкины книжки так сознание тебе перекроили?
        - У тебя в доме крыса, - смотрю на него с ненавистью, игнорируя этот совершенно неуместный сарказм. - Захаров откуда-то знает, что я дважды была в твоем кабинете, что сейф у тебя находится там. И еще он сказал, что камер и охраны внутри дома нет, а в кабинете датчик движения, связанный только с твоим смартфоном.
        - Еще что-нибудь говорил? - сосредоточенно интересуется Баженов, наконец, стерев со своего лица пренебрежение.
        - Да вроде больше ничего важного… Да, еще упоминал, что персоналу вход в твой кабинет запрещен.
        - Что ж, это интересно, - задумчиво отзывается Баженов. - А я все думал, как этот черт с удавкой тогда так быстро сориентировался…
        - Похоже, ему оперативно сообщили, что ты отправил меня домой, - отрешенно произношу я, только в этот момент полностью убеждаясь в несостоятельности версии Захарова.
        На какое-то время между нами повисает молчаливая пауза, он думает. Мне не хочется его прерывать, но вопрос срывается с губ сам собой:
        - Как Николай?
        Баженов переводит на меня взгляд, все еще находясь где-то глубоко в своих мыслях.
        - Ему лучше, - ставит руку локтем на свое колено, уперев средний и указательный палец себе в висок, и фокусирует взгляд на моих глазах. - Что ты ему ответила? Отказалась?
        - Нет, - качаю головой, понимая, что речь уже снова идет о Захарове. - Сказала, что попробую это сделать.
        - Хорошо, - удовлетворенно кивает он, и добавляет в повелительном наклонении. - Узнаешь у него, кто крыса.
        Я округляю глаза и нервно усмехаюсь:
        - Каким это образом? Позвоню и спрошу, Роман Евгеньич, а подскажите, пожалуйста, кто ваша крыса? А то тут Константин Владимирович, знаете ли, интересуется!
        - Позвонишь и скажешь, что нашла нужные документы, спросишь, как их ему передать, - невозмутимо отвечает он.
        Я отчаянно верчу головой, ощущая, как внутри все скручивается в тугой узел от протеста.
        - Нет. Извини, но я не хочу больше в этом участвовать. Разбирайтесь сами.
        Я почти уверена, что он не позволит мне так легко отказаться. Что сейчас обязательно начнет давить, угрожать, запугивать. Но он молчит, и просто разглядывает меня, слегка сузив глаза.
        - А чего ты хочешь? - вкрадчиво спрашивает после недолгой паузы.
        - Хочу улететь отсюда. Навсегда. И забыть все, как страшный сон.
        - Куда ты хочешь улететь?
        - В Цюрих.
        Брови Баженова удивленно приподнимаются.
        - Что, там действительно кто-то ждет?
        - Какая тебе разница? - отвечаю резко, и тут же прикусываю губу, вспоминая его «просьбу» не дерзить.
        Но на удивление, он реагирует на мой выпад довольно миролюбиво.
        - Давай договоримся так, Алена, - устало произносит. - Ты помогаешь мне разобраться с Захаровым, а я отправляю тебя в твой Цюрих, и забочусь о том, чтобы долетела ты без происшествий. И даже денег дам на первое время. Договорились?
        - Откуда мне знать, что ты не обманешь?
        - Ниоткуда. Просто поверить на слово.
        - Просто поверить? Тебе?! - возмущенно усмехаюсь я.
        - Да.
        Баженов поднимается с кровати, и на мгновение я испытываю самое настоящее облегчение, решив, что он собирается уходить, но как же преждевременно. Он никуда не уходит. Вместо этого, наоборот, неожиданно приближается к изголовью кровати, где сижу я, испуганно прикрываясь подушкой, заставляя вмиг отскочить от него в противоположную сторону, опрометчиво выпустив из рук свою защитницу.
        - Да что же ты так шугаешься? - недовольно поморщившись, произносит он, наклоняясь и ловко цепляя меня за локоть, чтобы в следующее мгновение протащить по кровати к себе. - Как будто я сожру тебя…
        От шока и растерянности я даже не могу воспротивиться, когда он укладывает меня на спину, а сам опускается сверху, продавливая коленями кровать по обе стороны от моих бедер. Наклоняется низко к моему лицу, повелительным жестом кладет ладонь на подбородок, с нажимом ведет по губам большим пальцем. У меня все замирает внутри, кажется, даже сердце перестает биться. И дыхание перехватывает так, что невозможно сделать вздох.
        - Рассказывай давай, за что меня ненавидишь? Я уже всю голову себе сломал… - вкрадчиво произносит, обдавая запахом алкоголя, который против всякой логики кажется мне дико приятным, и я с жадностью втягиваю его носом.
        Да, ненавижу… И реакцию своего тела на его близость ненавижу еще сильнее!
        Начинаю трепыхаться изо всех сил в попытке выбраться из-под него, но хватка на моем лице твердеет и становится железной, давая понять, что никто не собирается меня выпускать.
        - Отпусти, пожалуйста, - жалобно прошу, чувствуя, как всю буквально трясет, и с мольбой заглядываю ему в глаза.
        Он отрицательно качает головой и наклоняется еще ниже, чтобы через мгновение обрушиться на мои губы глубоким, жадным поцелуем.
        И мне окончательно сносит крышу. Все тело реагирует иррационально остро, неудержимо открываясь ему на встречу, не оставляя мне даже малейшего шанса на сопротивление. Начинаю отвечать на поцелуй так же неистово, как он нападает, и шею тут же перехватывает стальная ладонь, заставляя подчиниться. Он отрывается на мгновение от моих губ, чтобы посмотреть в глаза потемневшим от желания взглядом, и после снова нападает, углубляя поцелуй, подсовывая руку под голову, и крепко прижимая её к своему рту. Другой рукой жадно исследует тело, которое горит, изнывает от каждого его прикосновения, грубые пальцы мнут грудь, задирают подол моего платья… И лишь когда я слышу характерный треск рвущейся ткани, внутри будто что-то щелкает. На мгновение я прихожу в себя, упираюсь обеими ладонями в его каменную грудь, и изо всех сил пытаюсь оттолкнуть.
        - Пожалуйста… Пожалуйста, не надо! - лепечу сквозь потяжелевшее дыхание, едва мне удается прервать наш сумасшедший поцелуй. - Я все сделаю, как ты сказал, я узнаю у Захарова кто крыса!
        - Умница, - тихо произносит он, ласково поглаживая мое бедро под юбкой.
        - Отпусти… - устало выдыхаю, предпринимая очередную попытку оттолкнуть его от себя.
        - Нет, - он ловит мой взгляд, продолжая гладить бедро настойчивее, отчего мои ноги тут же покрываются неисчислимым количеством мурашек, а низ живота заполняется горячей тяжестью, и я готова стонать от досады, потому терпеть эту пытку с каждой секундой становится все невыносимее.
        - Почему? - жалко выдыхаю, в тот самый момент, когда одно его колено перемещается между моих ног и грубо расталкивает их в стороны, не позволяя больше свести.
        - Потому что хочу.
        - Но я не хочу!
        - Врешь…
        Не вру. Я, правда, не хочу. Потому что знаю, что сгрызу себя потом за это, буду ненавидеть всю оставшуюся жизнь… Но для моего не к месту одичавшего либидо это недостаточно убедительный аргумент. Потому что мое белье мокрое насквозь, и Баженов знает это наверняка, еще даже не коснувшись его.
        А мне хочется, чтобы коснулся. Я до сих пор помню тот оргазм, тогда, в машине. Таких у меня еще никогда не было, и вряд ли когда-нибудь будут, если сейчас мне хватит сил ему противостоять. А я не хочу противостоять. Ненавижу себя за это, и не хочу.
        -
        Я уже знаю, что он легко добьется желаемого, хоть все еще не могу с этим смириться. Но он не спешит. Смотрит в глаза слегка плывущим взглядом, будто изучает, или, скорее, предвкушает. Его зрачки расширены, заполнили собой почти всю радужку, из-за чего глаза кажутся абсолютно черными. Я вижу в них свое отражение, свой взгляд, точно такой же черный и безумный, как и его.
        Он наклоняется к уху, обжигая его горячим дыханием, проводит языком по краю, целует висок, скользит губами по скуле, по линии подбородка, прихватывает за мочку, слегка втягивая её в себя, отчего тело прошивает волной остро-сладкой дрожи, и с моих губ срывается тихий стон.
        - Что тебе мешает? - выдыхает в ухо, поглаживая теперь уже внутреннюю сторону бедер, но по-прежнему, не прикасаясь к самому главному. - Расскажи мне.
        Я молчу, закусив губу, потому что ничего уже не соображаю от дикого возбуждения. Потому что, если скажу, он остановится, а я не хочу. Хочу, чтобы продолжал. Чтобы взял меня силой. Как в моих фантазиях. Как в моих снах.
        Он читает мысли, или читает мой взгляд, потому что больше не ждет ответа на свой вопрос ни секунды. Снова закрывает мне рот грубым поцелуем, и я сдаюсь окончательно, сама льну к нему всем телом, забыв, что еще секунду назад собиралась давать отпор и отбиваться изо всех сил.
        Вздрагиваю, когда его рука накрывает изнывающую промежность, и в следующую секунду грубо рвет ткань нижнего белья. Перед тем, как треснуть по швам, оно беспощадно впивается в кожу, но я практически не чувствую боли. Слышу, как шелестит упаковка презерватива, не сразу осознавая, откуда он появился в его руке. Он знал заранее. Он готовился. Он шел сюда за этим.
        Не смотрю. Закрываю глаза, жадно хватая ртом воздух, потому что боюсь. Страшно боюсь, что этот сумасшедший дурман в моей голове на мгновение ослабнет, и я протрезвею. Не хочу трезветь. Только не сейчас.
        Он берет меня, как есть, в миссионерской позе, грубым толчком заполняя сразу на всю длину. Низ живота прошивает острая боль от того, как глубоко врезается его член, и я неожиданно для самой себя громко вскрикиваю, резко распахнув глаза.
        И вижу, что его веки, наоборот, опущены. А губы приоткрыты, и с жадностью втягивают воздух. На мгновение напрочь забываю о своих ощущениях, и как завороженная, слежу за его реакциями. Ему хорошо, и он наслаждается этим так, будто очень долго ждал. Будто очень долго хотел, и сейчас, в эту минуту, это единственное, что ему необходимо в жизни.
        Проходит секунда, две, которые кажутся мне бесконечностью, прежде чем он открывает глаза и ловит мой взгляд.
        - Больно? - в его голосе слышатся новые, незнакомые хриплые ноты, от которых у меня мурашки бегут по коже.
        - Уже нет, - шепчу, не отрывая взгляд от его черных глаз. Не страшных, нет. Теперь я не боюсь их, теперь я тону в них. Доверяю им. Знаю, что потом сильно пожалею об этом, но сейчас по-другому никак не могу.
        Он заводит ладонь мне под голову, и снова целует в губы. Жадно, горячо, заставляя каждую клеточку моего тела отзываться на его поцелуи и изнывать от желания. Его член, большой и твердый, нетерпеливо дергается во мне, заставляя шире развести ноги и бедрами податься на встречу. Рука на моем затылке сжимает волосы в кулак, тянет назад, разрывая наш поцелуй, и член толкается в меня сильнее, заставляя охнуть и закусить губу от переизбытка распирающих ощущений.
        - Ты тесная. Очень, - хрипло произносит он, толкаясь внутри меня снова, и я не могу сдержать протяжный стон.
        Он начинает двигаться в размеренном темпе, постепенно увеличивая скорость, и вскоре уже просто неистово вколачивается в меня, вырывая из груди громкие стоны на грани криков, заставляя впиваться ногтями в его крепкие плечи, и даже через ткань футболки вспарывать их до крови. Мне больно, но эта безумная, сумасшедшая боль дарит мне наслаждение. Вопреки здравому смыслу, я не пытаюсь закрыться от нее, не пытаюсь как-то отодвинуться, или свести ноги, чтобы ограничить глубину проникновения, а наоборот, еще больше раскрываюсь на встречу, хочу усилить ощущения, хочу, чтобы слезы выступили из глаз, и они выступают. Наверное, я мазохистка. Или этой болью пытаюсь искупить свою вину за близость с врагом. Но с каждым его новым неистовым толчком, с каждым острым, простреливающим низ живота ощущением, мне будто становится легче. А потом боль вдруг уходит, и на её место приходит нечто другое. Горячее, тяжелое, нарастающее с каждой миллисекундой напряжение, заставляющее меня запрокинуть голову, и, задыхаясь, жадно хватая ртом воздух, без конца шептать:
        - Да, да, да… Боже… Да…
        И, кажется, круче быть уже просто не может, но в этот момент, я чувствую его ладонь, что проталкивается между нашими телами, его пальцы, что ложатся на клитор и грубо массируют его, и все ощущения начинают просто зашкаливать. Боже… Откуда он знает, что надо делать именно так?! Он просто дьявол, дьявол…
        А потом его толчки усиливаются и ускоряются до предела, и я умираю. Рассыпаюсь на миллионы осколков, забывая собственное имя, где я, с кем я, и все на свете становится таким не важным. Только мой кайф, спазмами выкручивающий все тело на грани потери рассудка. Только тот, что дарит мне его, и пространство, стирающееся до миллиметра между нами. Я точно знаю, что он шагнул за черту вслед за мной. Чувствую, как судороги разбивают и его тело, соприкасающееся с моим в эту минуту, как единое целое. И наши рты встречаются снова, с одинаковой силой впиваясь друг в друга губами, в диком желании продлить кайф, отблагодарить за него…
        Мы не можем надышаться. И смотрим друг другу в глаза, оба охреневая от происходящего. Так не бывает просто. Я не знала, что может быть ТАК. И он, кажется, тоже не знал.
        -
        25
        Мы лежим поперёк кровати лицами друг к другу, абсолютно голые и абсолютно вымотанные. За окном уже занимается рассвет, а мы ещё не спали. Все тело гудит от усталости, между ног саднит и пульсирует, сил нет даже пошевелить рукой, по крайней мере, у меня.
        На постели кроме нас больше ничего нет. Одеяло, подушки, наша одежда, использованные презервативы и даже книжки с «Гарри Поттером» - все это валяется где-то на полу. Это была самая безумная, самая горячая ночь в моей жизни. После первых двух бешеных заходов, Баженов стал очень нежным и внимательным любовником. Он заставлял меня стонать и кричать от удовольствия много, много раз. Я даже не знала, что мой организм на такое способен. И даже забыла, что в доме находится ребенок, и чуть не задохнулась от стыда и неловкости, когда все-таки вспомнила об этом. Но, к счастью, Баженов быстро меня успокоил. Оказалось, что Мелания ещё утром улетела с одноклассниками в Китай на какую-то олимпиаду.
        Но это был не самый неловкий момент. То, что я испытываю сейчас, лежа с ним вот так, в первый такой длительный перерыв между нашими сношениями, даже рядом не стоит со стыдом за свои стоны и крики перед ребенком. Мне хочется провалиться сквозь землю. Сдохнуть. Раствориться в воздухе. Просто исчезнуть и не существовать.
        Я не понимаю, как мне жить с этим всем дальше. Не могу найти точку опоры, чтобы восстановить хотя бы самое хрупкое равновесие. Не могу найти хоть какое-нибудь объяснение тому, что произошло между нами этой ночью.
        А Баженов лежит напротив совершенно спокойный, подпирает голову локтем и задумчиво разглядывает меня, поглаживая большим пальцем синяк на моей шее.
        Если бы он меня изнасиловал, все было бы куда проще. Но я сама отдавалась ему с таким рвением, как еще никогда и никому не отдавалась. С наслаждением принимала его ласку, принимала все, что он мне давал, и сама ласкала его так, как никого и никогда прежде.
        А теперь я чувствую себя так, словно предала не только память отца, но и саму себя. Словно стала хуже, чем самая последняя тварь на земле, и не заслуживаю ничего больше в этой жизни.
        По щеке скатывается слезинка, и Баженов тут же стирает её большим пальцем, переместив ладонь с шеи на мое лицо. А потом сгребает меня в охапку и притягивает к себе, зарываясь носом в мои волосы, с шумом вдыхая их запах.
        Он не говорит ничего, и не спрашивает. Может, из-за усталости, а может, просто знает, что я все равно ему не отвечу. Просто прижимает меня к своей широкой груди, и я плавлюсь в его объятиях. Ненавижу себя еще сильнее за это, потому что даже сейчас продолжаю позволять ему все, но остановить это я не в силах. Да и как-то глупо уже… Черт, ну почему мне так хорошо с ним? Так бы и лежала всю жизнь…
        Его пальцы нежно скользят по моей спине вдоль позвоночника, и кожа вслед за ними покрывается толпами предательских мурашек. А на душке кошки скребут. Выскребли уже все до дыр.
        - Однажды у меня закончится терпение, и я заставлю тебя сказать мне все, - тихо произносит он мне в макушку, чуть сильнее стискивая в своих объятиях. - Но лучше давай сама. Сейчас как раз подходящий момент.
        - Сейчас совершенно неподходящий момент, - мой голос, осипший от долгих громких криков, теперь звучит болезненно.
        - Плевать. Говори давай, - приказывает он, рывком переворачивая меня на спину, и нависая сверху.
        - Тебе мало моего тела? Обязательно лезть в душу? - хриплю я, с ненавистью глядя ему в глаза.
        - Я хочу знать только то, что касается меня.
        Я отворачиваюсь, не в силах выдержать его требовательный взгляд. По щеке скатывается ещё одна слеза. Он видит и её, но больше не трогает.
        - Алена, я много всякой херни натворил в жизни. Возможно, я чем-то обидел тебя когда-то, или кто-то из твоих близких пострадал из-за меня. Мои люди ничего такого не нашли, но мало ли. Если это так, просто скажи мне, я хочу знать.
        Ждет. Секунду, другую, но я молчу. Не могу ничего сказать. Кажется, после всего, что произошло этой ночью, уже нет никакого смысла что-то скрывать, но я все равно не могу решиться. Упрямо молчу, глотая рвущиеся наружу слезы.
        Что изменит то, что я скажу? Он извинится передо мной? Не думаю. Да и не нужны мне его извинения. Вернет мне компанию отца? Я уже слишком взрослая, чтобы верить в сказки. Но даже если вдруг, то что? Что мне это даст? Папу все равно не вернуть, и что бы он ни сделал, что бы ни сказал - будет только хуже.
        Я продолжаю молчать, а ему надоедает ждать. Оттолкнувшись от кровати руками, он поднимается и встает. Подбирает с пола свои брюки и неторопливо натягивает их на себя.
        - Вставай, - холодно командует.
        - Зачем? - безразлично отзываюсь.
        - Тебе ещё сейф грабить, забыла?
        - Ах да, - смахиваю слезы и кое-как поднимаюсь с кровати вслед за ним. Пытаюсь отыскать на полу своё платье, но Баженов находит его быстрее, поднимает и небрежно швыряет мне.
        - Какой был план? - сухо интересуется, глядя на меня в упор.
        - Захаров сказал, подождать, пока ты уснешь, отключить твой телефон и пробраться к тебе в кабинет. Он скинул мне какую-то прогу, которая должна взломать сейф, если подключить к нему мой телефон через USB.
        - Хорошо, дерзай, - кивает Баженов. - Если не сработает, наберешь код на клавиатуре десять единиц.
        - Такой простой? Захаров говорил, что там какие-то биометрические данные…
        - Я их не использую. Сейф пустой.
        - Как пустой?
        - Документы у меня хранятся в другом месте, Алена. Сейф пустой.
        - Но…
        - В моем столе в нижнем ящике есть новые папки. Возьмёшь одну из них, вложишь в неё стопку бумаги из принтера, и вернешься с этим сюда. Я буду ждать здесь.
        - Хорошо.
        Торопливо натягиваю платье, нахожу трусы, которые безнадёжно испорчены, но за новыми не иду, не хочу зря терять время. Баженов стоит, сунув руки в карманы брюк, и наблюдает за мной из-под слегка сведённых бровей. Обнаженный по пояс, он притягивает взгляд. У него красивое тело. Сильные жилистые руки, широкая грудь, покрытая лёгкой порослью тёмных волос, плоский живот с чётко прослеживающимся рельефом мышц пресса и такая ровная, красивая кожа. К которой невыносимо хочется прикоснуться.
        Делаю глубокий вдох, прогоняя морок и тупую боль в груди, стараюсь больше на него не смотреть. Обуваю балетки, хватаю свой телефон с прикроватной тумбочки, отрываю кабель от зарядки, валяющейся тут же, и перед тем, как покинуть спальню, оборачиваюсь и усилием воли заставляю себя снова посмотреть ему в глаза.
        - Надеюсь, ты сдержишь своё обещание по поводу Цюриха.
        Он отвечает не сразу. Смотрит на меня какое-то время, словно размышляет о чем-то, но после все же произносит сухое и лаконичное:
        - Сдержу.
        Пока иду до кабинета, без конца воровато оглядываюсь по сторонам. В доме уже почти совсем светло от занимающегося за огромными панорамными окнами рассвета. По пути никого не встречаю, но это и неудивительно в такой ранний час.
        Дверь в кабинет Баженова не заперта, и я без проблем проникаю внутрь. Так же без проблем скачиваю и устанавливаю Захаровское приложение, подключаю прихваченный с собой шнур, и запускаю процесс.
        Около пяти минут ничего не происходит, а потом я слышу тихий щелчок, и металлическая дверь сейфа приоткрывается. Внутри сейф действительно оказывается пуст. В нем нет вообще ничего. Даже пыли.
        Я четко выполняю указания Баженова, нахожу папку в его столе, кладу туда пачку бумаги из принтера, и на мгновение задерживаюсь, чтобы скользнуть взглядом по его рабочему месту. Стол девственно чист, на нем лежит лишь тоненький серебристый макбук и мышь. Никаких рамок с фотографиями, сувениров или чего угодно ещё, что могло бы рассказать хоть немного о своём хозяине.
        Сажусь в кресло, и провожу рукой по серебристой крышке легендарного творения концерна Apple. Ужасно хочется заглянуть под неё, узнать, какие секреты она хранит. И, в конце концов, что может помешать мне сделать это?
        Но кое-что все-таки может. Доступ к данным, конечно же, запаролен.
        Разочарованно захлопываю крышку, и начинаю выдвигать ящики стола один за другим, в надежде найти хоть что-то. Что угодно. Чтобы узнать хоть чуточку больше.
        Но ящики практически пустые. Те немногие вещи, что хранятся в них - степлер, бумаги для записей, пишущие принадлежности - все аккуратно разложено по своим местам. Чертов перфекционист. И ничего. Ничего, что могло бы… Могло бы что? Я и сама не знаю, что ищу здесь. Хочу найти хоть какую-то зацепку, чтобы узнать его лучше. Но ничего не нахожу. Так ничего и не нахожу.
        Разочарованно отталкиваюсь руками от столешницы и встаю, чтобы покинуть кабинет. Беру то, зачем пришла, и направляюсь к выходу, но по дороге замечаю на кожаном диване, что стоит в углу, небрежно валяющуюся тонкую папку. Не могу удержаться, чтобы не подойти и не заглянуть в нее. С первых аккуратно зашитых в ней листов, понимаю, что это не что иное, как досье на Захарова. Забыв, куда шла, опускаюсь на диван и начинаю жадно вчитываться.
        -
        26
        - Ты долго.
        Баженов отрывает взгляд от экрана своего смартфона и бегло проходится им по моей фигуре, застывшей на пороге спальни с двумя папками в руках. Он по-прежнему сидит на краю кровати, опираясь локтями на широко расставленные ноги, по-прежнему без футболки, и мне слабовольно хочется попросить его надеть её.
        - Читала досье на Захарова, - отмираю я, и подхожу к нему ближе, чтобы бросить обе папки на кровать рядом с ним. - Оно валялось там, на диване, и я не устояла, чтобы не заглянуть.
        Брови мужчины удивленно ползут вверх, он, наверное, не перестает удивляться моей наглости. Баженов блокирует экран своего телефона и убирает его в карман брюк, чтобы полностью переключить все свое внимание на меня.
        - И как? Узнала что-нибудь новенькое?
        - Да, - киваю и аккуратно присаживаюсь на противоположный край кровати, потому что сгибать колени после прошедшей ночи оказывается не так уж просто. - Могу спросить у тебя кое-что?
        - Спрашивай.
        - Здесь все данные? - стучу ладонью по папке с досье.
        - Все, что нарыли мои ребята из СБ. А ты знаешь что-то, чего здесь нет?
        - Нет, просто… - на мгновение я замолкаю в нерешительности, но уже через секунду заставляю себя собраться. Я слишком устала от всех этих игр, интриг, обмана, и просто хочу знать правду. - Откуда у него деньги?
        - В смысле?
        - Я не знаю, конечно, может, он очень грамотно умеет пускать пыль в глаза… Но когда с ним общаешься, складывается такое впечатление, что перед тобой как минимум олигарх. Да и вот это, - тяжело вздыхаю и снова стучу по папке рукой. - Дом на Рублевке, недвижимость заграницей, прислуга, тачки… Да одни его часы стоят, как остров в Индонезии. А из досье выходит, что последние десять лет он работал бухгалтером в компании Черных и других доходов не имел. Нет, я не исключаю, что ему платили очень хорошую зарплату, но не до такой же степени?
        Баженов усмехается, глядя на меня с нескрываемым интересом.
        - Ромка всегда был тихушником, еще со школы. А в тихом омуте, знаешь, черти водятся. Вероятнее всего, он обворовывал своего дражайшего друга, за которого сейчас якобы решил вписаться.
        - Обворовывал Дмитрия Черных? - уточняю как можно более небрежным тоном, но внутри все неизбежно начинает дрожать.
        - Да, - кивает Баженов, с пристальным вниманием изучая мою реакцию на свои слова. - Дима сам, кажется, скромнее жил, чем его главный бухгалтер.
        - Но как можно было этого не замечать? - эмоционально воскликаю я, но тут же спохватываюсь, и стараюсь принять невозмутимый вид. - То есть, разве такой человек, как Дмитрий Черных, мог не заметить, что его дурят?
        - Почему нет? - пожимает плечом Баженов. - Доверял, наверное. Вроде как, с детства знакомы, выросли вместе. Да и не афишировал Рома свои возможности до его смерти. Даже сейчас большая часть его недвижимости оформлена на подставных лиц.
        - Тут написано, что он уволился из компании четыре месяца назад по неизвестной причине. Очень странно, после стольких лет работы. Это может быть связано с тем, что Дмитрий уличил его в воровстве?
        - Вполне, - снисходительно кивает Баженов. - Дима говорил что-то про крысу, которая выводила нехилые суммы из оборота компании на офшорные счета, и чуть не оставила его без штанов, но имен не называл. Упоминал только, что доверял этому человеку, как самому себе.
        - Ты думаешь, он говорил о Захарове?
        - Других вариантов у меня нет. Деньги действительно безбожно выводились со счетов, отчетность велась липовая, но все было настолько шито-крыто, что найти концов после смерти Димы я так и не смог. Да и не искал сильно. Честно говоря, мне вообще не до этого было… Пока ты не объявилась со своим Захаровым.
        Я сглатываю, напряжённо складывая в своей голове картинку. Выходит, Захаров воровал деньги со счетов компании, папа обнаружил это и уволил его. А что было после?
        - Могу я ещё спросить тебя кое о чем?
        - Попробуй.
        - Если не секрет, как компания Черных попала в твои руки?
        - Я её купил.
        - Но зачем тебе это понадобилось?
        - Дима попросил меня об этом.
        - Почему? - изо всех сил стараюсь держать голос ровным, но он предательски дрожит.
        - Компания была на грани разорения, ему нечем было платить зарплаты людям. Он сначала просил денег в долг, но я отказал. Тогда он предложил мне купить контрольный пакет акций за смешную сумму, и обещал, что уже через год выкупит у меня их обратно. А сам, гандон, застрелился в тот же вечер, когда мы подписали бумаги.
        Прикрываю глаза и судорожно сглатываю. Мне слишком сложно даётся в этот момент сдерживать себя, чтобы не заорать на него и не броситься с кулаками. Чтобы не смел. Никогда в своей жизни не смел так говорить о моем отце. Он не имеет на это права. Но мне необходимо выяснить правду, отыскать все недостающие части пазла, поэтому я заставляю себя собраться, стиснуть зубы и ничем не выдавать своих эмоций.
        - Почему гандон? - спрашиваю надломленным голосом, глядя на мужчину из-под бровей. Как ни стараюсь играть, но, кажется, мое состояние не может укрыться даже от не очень внимательного человека. К счастью, Баженов в этот момент совсем на меня не смотрит. Он словно о чем-то глубоко задумался, его взгляд направлен в стену, а голос, когда он начинает говорить, звучит глухо.
        - Потому что знал, что я по-любому вывезу это. Компания убыточная. Мои топы вообще в ахуе, даже примерно не понимают, как он собирался за год выводить её на прибыль. А мне сейчас некогда вникать в дела лично, и без этого проблем хватает…
        Я смотрю на него, очень внимательно смотрю, и не могу поверить своим глазам. Может, я сплю? Потеряла рассудок? Или не понимаю ничего в этой жизни совершенно… Но неужели ему действительно есть до этого дело? И почему он выглядит сейчас таким потерянным?
        - Ты говорил, что купил акции за смешные деньги, - произношу едва слышно, напряжённо глядя в его висок. - Почему не продашь?
        - Потому что этот гандон всю жизнь эту компанию создавал, - раздраженно поясняет он, все так же глядя прямо перед собой. - Болел ею, еще тогда… И сейчас так же. Даже гордостью своей поступился, ко мне за помощью приполз, чтобы ее спасти. А я, как сука последняя, злорадствовал. Старые обиды сложно забыть. Он ведь лучшим другом был мне когда-то.
        Я молчу с минуту, осмысливая его слова, не обращая внимания, насколько сильно меня всю колотит. От собственной глупости. Самонадеянности. В голове стучит «Я ошиблась, ошиблась». Ошиблась…
        - Что произошло между вами? Почему вы перестали дружить? - спрашиваю совсем тихо, почти шепотом, и Баженов переводит на меня хмурый взгляд.
        - Не слишком ли много вопросов, Алена?
        - Извини, - резко отворачиваюсь, чтобы скрыть всю гамму эмоций, которые наверняка написаны на моем лице.
        - Какое отношение ты имеешь к Черных? - спрашивает резким тоном, хватает меня за предплечье и грубо дёргает на себя. - Говори. Сейчас же.
        Его чёрный давящий взгляд прожигает насквозь, подавляет, принуждает подчиниться. Я прикрываю глаза на мгновение, и делаю осторожный вздох, пытаясь усмирить бешено колотящееся сердце в груди, но все тщетно. Меня колотит и сотрясает от его ударов, потому что я понимаю, что натворила. Что меня обвели вокруг пальца, как наивное дитя, и я сама позволила это сделать. А теперь… Теперь придётся ответить. За свою непроходимую глупость. Тупость. За ложь.
        Но сердце истекает кровью от обиды. Смириться с тем, что он невиновен, невероятно сложно.
        - Если он был твоим другом… Когда-то… Если ты не забыл об этом, если не предавал его… То почему даже не пришёл на похороны?! - слова даются мне с трудом, в глазах собираются слезы. - Где ты был?! Когда был так нужен…
        Стальная хватка на моем предплечье мгновенно ослабевает, и вскоре исчезает вовсе. Взгляд Баженова меняется. Становится удивлённым, даже недоуменным.
        - Милка заболела, - рассеянно произносит он, разглядывая меня так, будто видит впервые. - Пневмония, температура под сорок. Я никуда не поехал.
        По моим щекам градом катятся слезы. Я смотрю на него, и вижу, понимаю, насколько ошеломлён. Такие эмоции невозможно сыграть. Да и не похож он на актёра.
        - Только попробуй ещё раз назвать его гандоном или как-то еще оскорбить… - хриплю я, с ненавистью глядя в его ошарашенные глаза. - Он не сам застрелился. Его убили, ясно? Я слышала разговор в участке, им то ли заплатили, то ли запугали, а может и то и другое сразу… Поэтому они и обставили все, как суицид…
        - Алена? - голос Баженова звучит глухо, в глазах неверие, отрицание.
        Я сглатываю, пытаясь успокоиться, но все тщетно. Сижу перед ним, словно обнаженная. Да почти так оно и есть… Ведь я без трусов. Потому что он порвал их. Прямо на мне. В треснувшем по швам платье. Потому что он крайне неаккуратно стягивал его с меня этой ночью. С заплаканным лицом, с опухшими от его поцелуев губами. Сижу, отчаянно борясь с рвущейся наружу истерикой. Не знаю, каким чудом это мне до сих пор удается.
        Сглатываю слезы и выдавливаю из себя садистскую улыбку.
        - Да, дядя Костя. Я Алена. Алена Черных.
        -
        27
        Он молчит и смотрит на меня. На его лице больше невозможно прочесть ни единой эмоции, только взгляд очень острый, режет меня на куски, как тонкий нож из дамасской стали. А я продолжаю с вызовом смотреть ему в глаза, с неестественно растянутыми в подобие улыбки губами. Ожидаю своей казни. Я не сомневаюсь, что она будет. Здесь и сейчас. Когда он немного отойдёт от шока. И я боюсь её. Ужасно боюсь услышать то, что он мне скажет. Ещё больше боюсь, что не скажет ничего. Что просто уйдёт.
        Вижу, как дёргается кадык на его шее. Как крепче сжимается челюсть, и ходят желваки.
        Не выдерживаю, подскакиваю и убегаю в ванную. Слезы душат, внутри все горит огнем, больше не могу, нет больше сил держаться. Закрываю за собой дверь на замок, падаю на колени в углу возле душевой кабины, сгибаюсь пополам, и захожусь в истерике. В немой истерике, не издавая ни единого звука, и прекрасно слышу, как сзади дёргается дверная ручка. Раз, другой. А потом внезапно жуткий грохот бьет по перепонкам, я оборачиваюсь, испуганно всхлипнув, и вижу на пороге его грозную фигуру. Вижу вырванный кусок дерева из дверного проема, и отрицательно кручу головой, глотая слезы. Он просто взял и вынес дверь.
        И что теперь? Он убьёт меня? Да и плевать, я это заслужила.
        Отворачиваюсь, закрываю руками лицо, и снова сгибаюсь пополам. И плевать, что выгляжу жалкой, плевать, что сдалась, сломалась, мне на все, на все уже наплевать. Только хочется выть от отчаяния, орать, хочется разбить себе голову об толстое стекло этой душевой кабины, и увидеть, как по нему потечет моя кровь… Кажется, я сошла с ума, потому что и правда готова сделать это, но сильные руки подхватывают меня сзади, и тянут вверх, вынуждая подняться на ноги. Разворачивают на сто восемьдесят градусов, прижимают к твердой мужской груди и заключают в стальные объятия.
        Он не говорит ни слова, но держит так крепко. И прижимается губами к моей макушке, шумно выдыхает, и я чувствую тепло. Обхватываю руками его крепкое тело, и тоже прижимаюсь к нему изо всех сил. Снова реву, но теперь мои слёзы другие. Они дарят свободу. С каждым всхлипом, с каждым судорожным вдохом и выдохом, мне становится легче. Я чувствую щекой гладкость и тепло его кожи, слышу, как громко бьется в груди его сердце, и мне становится легче. Мне уже не страшно. Совсем не страшно. Мне хорошо.
        Время теряет счёт. Мы стоим так долго. Очень долго. Словно целую вечность. А мне не хочется, чтобы это прекращалось.
        Но все когда-нибудь заканчивается. И он берет меня на руки и относит в постель. Укладывает на простыни, как ребёнка, смотрит в глаза. Я уже не плачу, но стыдливо отвожу взгляд.
        Удивительно, что в таком состоянии я ещё могу думать о своей привлекательности в его глазах, но такая мысль мелькает. Что я наверняка сейчас вся красная, опухшая, и вообще… страшная, как моя жизнь.
        Он встает, подбирает с пола подушку и одеяло, отдаёт их мне. А я, оставшись без его рук, вся подбираюсь, чувствую себя дико неловко, неуютно. Перемещаюсь в сидячее положение, укрывая одеялом колени, смотрю на него, и боюсь, что уйдёт. Но попросить остаться - не могу.
        Он садится рядом, смотрит в глаза.
        - Поспи. Тебе надо отдохнуть.
        Его голос звучит мягко, но при этом все равно отдает сталью. Не знаю, как это возможно, наверное, из-за взгляда, по-прежнему острого, ледяного. Он ранит меня еще сильнее, чем прежде. Отрицательно кручу головой.
        - Вряд ли я смогу уснуть, - голос отказывает мне окончательно, и теперь просто сипит. - Надо ещё позвонить Захарову, сказать, что я нашла документы.
        - Не надо. Забудь об этом. Я сам с ним разберусь.
        - Но… - хочу возразить, и осекаюсь. Не этого ли я хотела ещё совсем недавно?
        - Ложись, - приказывает он, указав движением головы на постель. - Света принесёт тебе что-нибудь, что поможет уснуть.
        Он поднимается с постели, а меня буквально пронзает паникой от осознания, что он собирается уйти. Я хочу остановить его, хочу объяснить все, хочу просто поговорить…
        - Я думала, это ты убил его, - слова сами собой слетают с губ, я не подбираю их, не пытаюсь удачно построить предложения, просто говорю. Говорю о самом главном. - Тогда в детстве, я помню, как вы ссорились. Орали друг на друга так громко. Он сказал, что ты всадил ему нож в спину. А потом этот подслушанный разговор в полиции, где говорили, что тебе это было выгодно, и еще Захаров…
        - Хватит, Алена, - обрывает он меня. - Я уже понял. Тебе надо успокоиться, отдохнуть. Просто поспи.
        Меньше всего на свете мне хочется спать. А еще меньше - чтобы он сейчас ушел. Я готова умолять его остаться, побыть со мной хотя бы еще немного, но не могу. Язык будто к небу прилип и не хочет шевелиться. Все тело не хочет шевелиться. Застыло неподвижной статуей, и я могу только смотреть. Как он отходит от кровати, наклоняется и подбирает с пола свою футболку. Как забирает обе папки, принесенные мной, и уходит. Открывает дверь и шагает в неё, даже не обернувшись. А потом закрывает, и я остаюсь одна.
        Сижу минуту, другую, дольше. Пока мышцы не начинают отказывать от напряжения. Медленно опускаюсь вниз, укутываюсь в одеяло и сворачиваюсь клубком. Подкладываю под голову подушку, оставленную им.
        «Не надо Свету, никого не надо» - становится последней мыслью ускользающего в сон сознания.
        28
        Когда я просыпаюсь, за окном уже начинает темнеть. Очень хочется есть, но это неудивительно - похоже, я проспала весь день. Поразительно, как мой организм может отключаться так надолго в то время, когда в душе происходит полный переворот. Наверное, это такая защитная реакция, чтобы хоть немного восстановить силы после стресса, не только физические, но и моральные.
        Я зеваю и потягиваюсь. Все тело сладко ноет после вчерашнего, низ живота тянет, мышцы ног откровенно болят. В голове проносятся картины прошедшей ночи, и лицо тут же начинает гореть огнем. И не только лицо, в груди тоже невыносимо печет. Как же это было… Безумно. Горячо. Порочно. Страстно. А потом… потом был полный треш. И его объятия… Такие крепкие, надежные, нежные… Как же хорошо мне было в его руках. Спокойно. Могла ли я подумать, что однажды буду испытывать подобное рядом с Баженовым?
        Он не враг. Этот факт до сих пор не укладывается в моей голове. Как я могла так сильно заблуждаться на его счет? Как?! Сейчас все кажется таким очевидным… Захаров, сука, чтоб он сдох!
        Дядя Костя…
        Усмехаюсь, вспоминая его ошалевший взгляд после этих слов. Да, дядя Костя, не ожидал ты такого. А я взяла, и свалилась на твою голову, дура. Но и ты тоже хорош. Говорила ведь, что не хочу… Но я не жалею, ни капли не жалею, что узнала, какой ты. Мой горячо любимый в детстве дядя Костя. Надеюсь, что и ты не жалеешь об этом. Нам было хорошо вместе, и я видела, знаю, что ты тоже охреневал, насколько. Только вот… Вряд ли после такого я снова смогу быть с Беном, или кем угодно еще… Слишком уж ты хорош, дьявол. И ты помнишь меня. Помнишь, хоть и не узнал…
        Господи, что же будет с нами дальше?
        Резко перемещаюсь в сидячее положение на постели и отрицательно кручу головой. Нет. Ничего. Ничего не будет.
        Он сказал, что сам разберется с Захаровым. Папа доверял ему даже несмотря на их разлад, и я доверюсь. Он сделает все, как надо. А я вернусь в Лондон, доучусь, и буду жить своей жизнью. Попытаюсь стать счастливой, как обещала папе…
        Надо поговорить с ним. Извиниться за все, сказать спасибо. И еще раз попросить помочь с документами и билетом на самолет до Цюриха.
        Решено. Так я и сделаю. Но сначала надо привести себя в порядок.
        Иду в душ, кое-как прикрыв за собой дверь с выбитым замком, долго разглядываю в зеркале свое обнаженное тело с лиловыми отметинами на бедрах от его пальцев. Щеки снова горят, а сердце заходится в приступе тахикардии от очередной неконтролируемой волны воспоминаний. Представляю, как буду смотреть ему в глаза сегодня, и грудь сводит стыдливым спазмом. Не на равных были мы вчера. Ведь он не знал, кто я на самом деле, а вот я все знала. Повел бы он себя по-другому, если бы знал? Что-то подсказывает мне, что да. Повел бы. Если бы он знал, кто я, все было бы совершенно иначе между нами. Точнее, ничего бы не было. Вообще.
        После душа сушу волосы феном, надеваю джинсы и футболку, наношу на лицо увлажняющий крем, и в очередной раз подавляю желание сделать макияж. Это лишнее. Точно лишнее.
        Навожу порядок в комнате, после чего подключаю телефон и пытаюсь позвонить Свете, но абонент оказывается недоступен. Повторяю попытку несколько раз, но получив такой же результат, решаю прогуляться по дому самостоятельно.
        Так даже лучше, общаться с «мигерой» сейчас нет никакого желания. Но когда я выхожу из комнаты, едва ли не сразу натыкаюсь в коридоре на огромного мужика в строгом чёрном костюме.
        - Здравствуйте… - растерянно бормочу, разглядывая его суровое лицо.
        - Добрый вечер, - бесстрастно отзывается он.
        Замечаю в его ухе наушник, и делаю вывод, что это секьюрити. Кажется, в доме Баженова новые правила.
        - Я могу пройти? - осторожно уточняю, решив, что меня могли ограничить в передвижениях, но получаю утвердительный ответ, и с облегчением выдыхаю.
        Прохожу мимо и вскоре попадаю в гостиную. Здесь тоже стоит охранник, отличающийся от предыдущего лишь чертами лица и цветом коротко-остриженных волос. Баженов что же, после нашего разговора решил расставить конвой по всему периметру?
        Додумать эту мысль не успеваю, мне на встречу выходит молодая темноволосая женщина в элегантном брючном костюме, на её губах застывает вежливая улыбка.
        - Добрый вечер, вы должно быть, Алена? - здоровается она, поравнявшись со мной.
        - Да…
        - Меня зовут Елена. Я личный помощник Константина Владимировича. И временно присматриваю за домом по его просьбе.
        - Очень приятно. А где Светлана?
        - Светлана здесь больше не работает. Вы должно быть, голодны?
        - Да, - сдержанно киваю я, в очередной раз удивляясь. - Голодна.
        - Мне сказали, что вы предпочитаете есть в своей комнате. Принести ужин туда или накрыть в столовой?
        Ну да, как же, предпочитаю. Интересно, а о том, что эти предпочтения мне были продиктованы хозяином дома, ей не сказали?
        - А Константин Владимирович дома? - интересуюсь, проигнорировав ее вопрос.
        - Нет, он уехал ещё утром.
        Отчего-то мне моментально становится дико неловко и неуютно находиться в этом доме среди чужих, совершенно незнакомых людей. Хочется скорее вернуться в спальню, закрыться там, и никого не видеть больше.
        - Понятно. Спасибо. Да, пожалуй, я поем в своей комнате.
        Елена сдержанно кивает:
        - Хорошо. Вы можете возвращаться, я принесу ужин в вашу спальню.
        - Благодарю вас.
        Вернувшись в комнату, еще с порога слышу, что где-то на кровати пиликает мой телефон, торопливо разыскиваю его, и обнаруживаю входящий видеозвонок в скайп от неизвестного абонента. Озадаченно провожу пальцем по экрану, и совершенно неожиданно для меня на нем появляется лицо Жанны. Изящное, высокомерное, обрамленное идеально уложенными волосами - такое же, как и всегда.
        - Ого, какие люди! - удивлённо вскидываю я брови. - Ты где пропадала все это время?
        - Ты одна? - настороженно интересуется она, игнорируя мой вопрос и опуская приветствие.
        - Да…
        - Точно?
        - Конечно, точно, - отвечаю с легким раздражением. - Что-то случилось?
        - Наш разговор никто не должен слышать, - снисходительно поясняет она. - Лучше всего уйди куда-нибудь в ванную, закройся и включи воду. Я подожду.
        - Хорошо, сейчас.
        Послушно ухожу в ванную комнату, пытаясь максимально плотно прикрыть дверь, но из-за выбитого замка это плохо получается. Включаю душ, и сажусь с телефоном прямо на коврик возле душевой кабины.
        - Все, можешь говорить. Нас никто не услышит.
        - Хорошо, - сосредоточенно вздыхает Жанна. - Алена, у меня мало времени, поэтому сразу перейду к делу. Я в курсе всей твоей ситуации с Баженовым. Роман Евгеньевич попросил меня связаться с тобой.
        - Жанна… - осуждающе качаю я головой. - Я блин так переживала за тебя! Почему ты не выходила на связь? Могла бы хоть написать, что все в порядке…
        - Сейчас некогда объяснять, Ален, - торопливо отвечает она. - Роман Евгеньевич в опасности. Я знаю, что вчера ты нашла папку с документами в кабинете Баженова. Ты должна срочно привезти эту папку мне. Очень срочно. Это вопрос жизни и смерти, Алена.
        - Подожди… - настороженно перебиваю ее. - Тебе что, Захаров сказал про папку?
        - Да, он. Слушай. Сейчас ты быстро одеваешься, берешь документы и выходишь на улицу. Как выйдешь за ворота, повернешь налево и пойдешь вдоль обочины. По дороге тебя подберет машина…
        - Жанна, я ничего никуда не повезу, - грубо прерываю я её.
        Пару секунд она хмурится, напряжённо молчит, а потом строго спрашивает:
        - Почему?
        - Я больше не собираюсь в этом участвовать. Не знаю, какое отношение имеешь к этому делу ты, но мой тебе совет - лучше тоже не лезь.
        - Ты не понимаешь, Алена! - взволнованно восклицает она. - Если этого не сделать, его убьют!
        - Кого убьют?
        - Романа Евгеньевича, конечно!
        - Кто убьёт?
        - Баженов, Алена! Баженов! Знаешь, где он сейчас? Прямо в его доме! И знаешь, что он сейчас с ним делает? Ломает ему пальцы! Это то, что я сама видела, своими глазами! Но потом его амбалы меня вышвырнули, и что сейчас там происходит, даже страшно представить! Он убьет его, Алена! Точно его убьёт! У нас мало времени…
        - Нет у меня никаких документов! - нервно рявкаю я, в очередной раз перебив её. - А даже если бы и были, ничего бы я тебе не повезла! Мне все равно, даже если он сдохнет! Он заслужил это, понятно? Все, прощай.
        - Погоди, не отключайся, - торопливо произносит она, а потом устало прикрывает глаза, и тяжело вздыхает. - Вот же сучка…
        Когда её глаза открываются снова, они становятся совершенно другими. В них больше нет ни испуга, ни намека на волнение или тревогу. Они полны презрения и льда. Я не сразу понимаю природу таких изменений, а когда начинаю осознавать, изнутри поднимается бешенство.
        - Что ты сказала? - вкрадчиво интересуюсь, сузив глаза.
        - Что слышала, - грубо отвечает она. - Я сказала, что ты сучка. Точнее сука. Тупая и бесполезная.
        Мои глаза сами собой начинают лезть из орбит. Это уже слишком, даже для нее.
        - А ты не охренела, Жан? - громко спрашиваю, как раз таки охреневая в этот момент сама.
        - Лучше заткнись. И слушай, - снова грубит она. Белая стена позади неё начинает дрожать, а после и вовсе сменяется на темную кирпичную кладку - кажется, она куда-то идет. И судя по тому, что изображение на экране сильно тускнеет, после того как раздается лязг хлопнувшей двери, это место с довольно скудным освещением. - Если ты, тварь, переметнулась и решила, что Баженов тебя защитит, то ты полная дура. Смотри-ка сюда.
        Лицо Жанны исчезает с экрана, камера перемещается вдоль темной кирпичной стены, и я вижу… девочку. Она сидит на полу, руки связаны веревкой, во рту кляп, но даже не смотря на все это, я безошибочно узнаю ее в первую же секунду, и сердце в тот же момент перестает биться. Это Мелания. Дочка Баженова. Ее огромные перепуганные глаза, устремленные в этот момент в камеру, навсегда отпечатываются в моей памяти.
        - Знаешь, кто это? - приторно произносит тварь, которую я так преступно недооценивала. - Это любимая и единственная доченька нашего дорогого Баженова, познакомься! Она очаровашка, не правда ли? - мерзко усмехается эта тварь и проводит по её щеке наманикюренным глянцевым ногтем ярко-красного цвета, отчего Мила тут же испуганно зажмуривается. Камера снова перемещается, и на экране появляется лицо Жанны, которое теперь мне кажется до жути безобразным. И как я умудрялась раньше считать его красивым? - О, я вижу по глазам, знакомство тебя впечатлило, - противно ухмыляется она. - Значит так. У тебя два часа, чтобы привезти мне документы. После я начну отрезать девчонке пальцы. Один за другим. Один за другим. И когда пальцы закончатся, в ход пойдут конечности. Ну и в конце концов, конечно же, голова.
        - Я не понимаю, почему ты звонишь мне, - холодно произношу, изо всех сил стараясь не выдавать своего волнения за девочку. - Почему не позвонишь Баженову? Он сделает все, что ты хочешь, чтобы спасти свою дочь.
        - Зачем мне Баженов, когда есть ты? - ухмыляется эта сука. - Я ведь знаю, что документы у тебя.
        - Да нет их у меня…
        - Не ври мне! - злобно рявкает она, но уже в следующую секунду её губы с безупречно подобранным тоном помады расползаются по лицу в противной улыбке. - Как думаешь, что сделает с тобой Баженов, когда утром обнаружит расчлененное тело любимой доченьки у себя под дверью? - зловеще сверкает глазами эта тварь. - Ведь это ты во всем виновата, сучка. Если не притащилась бы ты тогда к Ромочке с этим своим «хочу отомстить Баженову, помогите мне, пожалуйста», ничего бы этого не было. Поверь, я уж постараюсь донести этот факт безутешному отцу, если ты меня не послушаешь.
        - Послушай… Ты не по адресу, правда. Элементарно, как я выйду из дома? Тут полно охраны… - предпринимаю очередную слабую попытку заставить её передумать, но, кажется, эта тварь слишком хорошо осведомлена положением вещей.
        -
        - По адресу, дорогая моя, по адресу. Насколько мне известно, распоряжения не выпускать тебя из дома охране не поступало, - деловито заявляет она. - Так что не пудри мне мозги. Ты там не пленница, возьмешь и выйдешь, никто не будет тебя задерживать. Ты сделаешь это, потому что у тебя нет другого выхода.
        - Откуда ты знаешь? - тихо интересуюсь внезапно севшим голосом, изо всех сил стараясь побороть мандраж, с каждой секундой все сильнее сотрясающий меня с головы до ног.
        - Я все знаю, Алена. Гораздо больше, чем ты можешь себе представить. И поэтому, очень не советую делать глупости. Не вздумай никому звонить. И никому в доме ничего не говори. Молча собралась, спрятала папочку под маечку, и пошла на выход. Поняла меня?! Если Баженов узнает, что его дочурка со мной, я убью её. Поняла? Только ты можешь её спасти. Привезёшь документы, и я вас отпущу, обещаю.
        - Как я могу тебе верить?
        - Не тупи, сучка, я ведь уже сказала - у тебя нет другого выхода, - злобно шипит она. - Придется поверить. И хватит уже болтать! У меня мало времени. Пока Ромочка сообразит, куда подевалась наша заложница, документы должны быть уже у меня. А он быстро сообразит, не дурак ведь, да и Баженов на редкость убедительный засранец. Поэтому поторопись Алена. Не успеешь - девчонка умрет.
        29
        Паника. Меня трясет, колотит от неё. Затопляет ощущением полной безнадежности. Едва нахожу в себе силы, чтобы подняться с пола и покинуть ванную комнату на дрожащих ногах. Что мне делать?
        Я должна как-то сообщить Косте. Но как? Звонить нельзя. Да и как я позвоню? У меня даже нет его номера! Черт, черт! Думай, Алена, думай…
        Мечусь по комнате из угла в угол, как сумасшедшая. Перед глазами так и стоит перепуганное лицо Милы. Какого ей сейчас? Боже, как можно делать такое с ребёнком?! Страшно представить, что сейчас чувствует бедняжка… Особенно после угроз этой твари про отрезание пальцев и конечностей. Сука… Убила бы. Придушила бы своими руками.
        Черт…. Черт!!!
        Звонить в полицию глупо. Мне однажды уже приходилось иметь с ними дело, хватило. Они не помогут, будет только хуже. Ведь если они убийство отца замяли, то и сообщить о моем звонке могут Жанне, и не дай бог она выполнит свое обещание… Страшно за Милу. Очень страшно. Только бы ничего не сделала ей эта тварь.
        Надо придумать, как сообщить Баженову и потянуть время. Как угодно!
        Судорожно оглядываю комнату в поисках папки с бумагами, и вспоминаю, что Костя вчера унёс её с собой. Ну, какого же черта!
        Хватаю первую попавшуюся книжку «Гарри Поттера», варварски вырываю прошитые страницы из переплёта и раскрываю таким образом, чтобы получить формат А4. Снимаю наволочку с одной из подушек, и плотно обматываю полученный результат, чтобы это было похоже на папку с документами, завернутую в ткань. И понимаю, что это, черт возьми, никуда не годится…
        Боже, что же мне делать?!
        Внезапно раздаётся стук в дверь, я вздрагиваю и резко оборачиваюсь. Сердце бьется в груди, как сумасшедшее, мне стоит огромных усилий побороть панический страх, и ровным голосом произнести:
        - Входите.
        На пороге комнаты появляется Елена с подносом.
        - Ваш ужин, Алена, - сдержанно улыбается она, взглядом скользя по комнате, чтобы найти место, куда можно его поставить.
        Я подхожу к ней, забираю поднос из её рук, чтобы как можно скорее убрать его на туалетный столик, после иду к двери и плотно закрываю её.
        - Я могу доверять вам? - пристально смотрю в её немного удивленные глаза, находясь в полном отчаянии.
        Понимаю, что вопрос задаю очень глупый, и если она тоже предатель, я рискую, очень рискую, но понятия не имею, что ещё мне остаётся делать. Никаких документов у меня нет, где они - я не знаю, а сесть в машину и поехать к этой твари без них - подписать приговор и себе, и девчонке.
        - Да, конечно, Алена, - настороженно отзывается помощница Баженова. - Что случилось?
        - Мне очень срочно нужно связаться с Константином Владимировичем, - мои руки сами собой сжимаются в кулаки, ногти впиваются в ладони до острой боли.
        - По какому вопросу? - бесстрастно уточняет она.
        - Вопрос срочный и очень важный. У вас есть его номер? Позвоните ему, прямо сейчас.
        - Дело в том, что сейчас он занят, - сдержанно отвечает Елена. - И просил не беспокоить его без веской причины.
        - У меня веская причина, - с нажимом произношу я. - Очень веская. Звоните ему. Сейчас же.
        Елена раздумывает несколько секунд, с пристальным вниманием изучая мое взволнованное лицо, и, к моему огромному облегчению, делает правильные выводы.
        - Хорошо, - кивает она, и достает из кармана брюк свой телефон.
        Проходит еще несколько мучительно долгих мгновений, прежде чем на её звонок отвечают, и звенящая тишина в комнате вновь нарушается её поставленным голосом.
        - Константин Владимирович, Алена хочет с вами поговорить… Говорит, вопрос очень срочный.
        Ровно через две секунды после этих слов, она протягивает мне трубку.
        - Что случилось, Алена? - голос Баженова пропитан льдом, от его звучания меня буквально прошибает озноб.
        Чувствую себя так, будто только что провалилась в ледяную прорубь. Сглатываю, и заставляю себя говорить - сейчас не время медлить, на счету каждая минута.
        - Мне только что звонила Жанна. Та самая, которая… вместе с Захаровым. Она держит где-то твою дочь, угрожает убить её, если я не привезу учредительные документы на твои компании прямо сейчас. Она думает, что они у меня. Я должна выйти на улицу как можно скорее, и там меня подберет машина… Она запретила звонить тебе, и вообще говорить что-то кому-либо. Никто не должен знать, что я тебе рассказала это, слышишь?
        Баженов молчит. Ничего не отвечает. Меня всю трясет, и каждая секунда его молчания бьет молотом по натянутым нервам.
        - Ты слышишь меня?! - нервно выкрикиваю в трубку, и лишь тогда из неё снова раздается его ледяной голос.
        - Слышу, - и потом снова повисает пауза. Долгая, мучительная, она длится около пяти секунд, но мне кажется, будто целую вечность. - Значит, так. Сейчас ты возьмешь документы и сделаешь все, как сказала тебе эта женщина. Сядешь в машину и поедешь к ней.
        - Но у меня же нет…
        - Будут. Передай трубку Лене.
        - Ты уверен, что ей можно доверять? - я не могу не спросить об этом, потому что готова подозревать в шпионаже уже даже собственную тень.
        - Уверен.
        - Хорошо… - сглатываю, прикрывая глаза, и уже собираюсь отдать телефон его помощнице, как из динамика снова раздается его голос. И на мгновение, всего на мгновение, мне кажется, будто в нем стало чуть меньше стали. Совсем чуть-чуть, самую малость, но мне достаточно этого, чтобы самообладание полетело к чертям.
        - Алена… Не бойся. Мои люди будут рядом. За машиной, в которую ты сядешь, проследят.
        - Я не боюсь… - отчаянно кручу головой, чувствуя, как горло сковывает болезненным спазмом. - Главное, вытащить Милу. Если она пострадает из-за меня, я никогда себе не прощу…
        И снова пауза ровно в две секунды, во время которой мне кажется, что я сейчас умру.
        - Почему из-за тебя? - раздаётся сухой вопрос.
        - Это я надоумила Захарова под тебя копать, - отрешенно озвучиваю то, о чем знала сама, и чему сегодня услышала подтверждение от Жанны.
        Баженов снова молчит. Секунду, другую. На этот раз я бы не решилась торопить его с ответом, даже если бы это молчание затянулось на целую вечность. Чувство вины давит меня. Не дает нормально дышать. И лишь надежда на то, что я смогу хоть чем-то помочь, чтобы предотвратить самое страшное, заставляет держать себя в руках и оставаться собранной.
        - Она не пострадает, - наконец, твёрдо произносит он. - И ты не пострадаешь. Просто сделай все, как я тебе скажу, Алена. Договорились?
        - Да, - киваю, быстро смахнув со щеки покатившуюся по ней слезу. - Я сделаю все, что ты скажешь.
        - Умница. А сейчас передай трубку Лене.
        Какое-то время его помощница сосредоточенно слушает, после чего произносит лишь одно слово - «поняла», и возвращает телефон мне обратно. Баженов быстро объясняет, как я должна себя вести, что можно говорить, а что нельзя, и еще раз просит меня не бояться.
        Я не боюсь. По крайней мере, за себя.
        - Идемте, Алена, - осторожно трогает меня за руку Елена, когда я заканчиваю разговор и отрешенно опускаю руку с телефоном вниз. - Я поняла, что времени у нас очень мало.
        - Да, конечно, - тут же спохватываюсь я. - Скорее, идемте.
        Лена ведет меня через весь дом, в самый дальний его коридор, где мы вместе спускаемся в место, напоминающее подвал. Но это оказывается хранилище, что-то вроде архива, в котором имеется еще один сейф.
        У девушки есть доступ ко всем электронным замкам, и она точно знает, какую комбинацию цифр набрать на сейфе, чтобы он открылся.
        Ей требуется меньше минуты, чтобы отыскать нужные документы, поместить их в одну папку и отдать мне.
        - Наверное, мне не стоило ходить сюда с вами. В доме есть крыса, которая следит за мной и все передает этим…
        - Не беспокойтесь об этом, Алена. Сегодня утром Константин Владимирович заменил всю охрану, и весь персонал в доме. Если крыса была, то сейчас она бессильна. А выяснять, кто, он будет позже.
        Мы поднимаемся наверх, я прячу папку под заранее прихваченной с собой толстовкой, после чего, получив ободряющий взгляд Елены, иду на выход. Беспрепятственно пересекаю придомовую территорию, выхожу за ворота, и иду в указанном Жанной направлении.
        Каждый шаг отбивается тревожным ударом в груди. Уговариваю себя - мне не страшно. Не страшно. Закатное солнце слепит глаза и припекает так, что по спине начинают сбегать капельки пота. В толстовке невыносимо жарко, легкие жжет раскаленный воздух - лето в самом разгаре, и даже несмотря на вечернее время, на улице стоит страшный зной. В глазах начинает темнеть то ли от этой жары, то ли от удушающего волнения.
        Я не боюсь. Но сильно вздрагиваю, когда рядом тормозит невзрачная, но полностью тонированная машина. Задняя дверь приглашающе распахивается прямо передо мной, и мне ничего не остается, как сесть в машину и закрыть её за собой. Чтобы увидеть две мужские фигуры, одну за рулем, а другую рядом с собой на заднем сидении. Я не могу разглядеть их, как следует, потому что в глазах до сих пор темно. Жмурюсь, часто моргаю, чтобы это прошло быстрее, и вдруг чувствую, как в плечо что-то больно колет. Голову моментально ведет. Я начинаю биться в панике, пытаясь нащупать ручку дверцы автомобиля, но тело словно наливается свинцом, а еще через мгновение все исчезает, и я проваливаюсь в забытье.
        30
        Я прихожу в сознание от острой боли, внезапно прострелившей висок. В первое мгновение вообще не понимаю, где нахожусь, и что происходит, вижу только, что лежу на полу в каком-то помещении, и яркий свет слепит глаза. Голова раскалывается и отказывается работать, но в какой-то момент осознание происходящего все же неизбежно настигает меня. Я вспоминаю события до того, как отключилась, как села в машину, вспоминаю укол в плечо и непроизвольно накрываю рукой это место. Растерянно глажу его, скольжу ладонью вверх и вниз, перемещаю её на грудь, и вдруг понимаю, что я - голая. Испуганно начинаю ощупывать себя, и окончательно убеждаюсь в этом - я абсолютно голая, на мне нет даже нижнего белья. Сознание простреливает паникой, я вся сжимаюсь внутренне, пытаясь защититься, и вдруг слышу совсем рядом знакомый женский голос.
        - Где документы?
        Поворачиваю голову на звук, и вижу Жанну. Она, как всегда, элегантна и безупречна, стоит в паре метров от меня на своих неизменно высоченных шпильках. А рядом с ней какой-то высокий мужик устрашающего вида.
        - Это все, что было при ней, - он протягивает ей ту самую папку, что дала мне Елена, а его хриплый бас отдается эхом в моей голове, словно в пустом ведре.
        Я снова морщусь от боли, и с губ непроизвольное слетает тихий стон. Жанна поворачивает голову в мою сторону, и её губы кривятся в презрительной ухмылке.
        - Смотри, Олег, она очухалась.
        Мужик поворачивает голову и бросает на меня сальный взгляд, а я в панике неуклюже пытаюсь прикрыть руками свою наготу, но, конечно, у меня ничего толком не выходит.
        - Дай ей что-нибудь, хоть футболку свою, - брезгливо морщится Жанна. - А то у меня такое ощущение, что я на съемках дешевого порно.
        Ее голос тоже отдается противным дребезжанием в моей бедной голове, которая болит настолько, что даже моргать тяжело.
        Мужик с неприятной ухмылкой стягивает с себя футболку и швыряет её мне. На нем остаются только джинсы и пояс с мощной кобурой, в которой угадывается какое-то крупнокалиберное оружие.
        Я жадно хватаю брошеную мне вещь, кое-как приподнимаюсь и пытаюсь натянуть на себя, путаясь в бесформенной ткани. Пахнет она просто отвратительно. Мне мерзко, но оставаться голой унизительно, поэтому приходится терпеть прикосновение к коже этого неприятного, пропитанного чужим мужским потом куска ткани.
        Я все еще очень туго соображаю, из-за сильной боли голова отказывается нормально работать.
        Почему я голая? Меня насиловали?
        Прислушиваюсь к ощущениям в теле - оно все ноет, и между ног болит, но я не уверена, что это не последствия моей ночи с Баженовым. Все было так же и до отключки.
        Но ведь зачем-то меня раздели? Неужели меня и правда насиловали, пока я была без сознания?
        От этой мысли тошнит. И вообще, я чувствую себя настолько паршиво, что, кажется, хуже быть уже просто не может.
        Одевшись, остаюсь сидеть на полу, хоть безумно хочется снова занять горизонтальное положение и прикрыть глаза. Но я не могу позволить себе этого, находясь среди врагов, и держусь из последних сил.
        Бегло оглядываю помещение, и понимаю, что это, похоже, чей-то дом или квартира, но больше все же похоже на дом, потому что комната, в которой я нахожусь, довольно просторная. Вокруг расставлена вполне приличная мебель. Большой обеденный стол со стульями, диван у стены, напротив - огромный телевизор. На полу ковер, и вообще обстановка довольно уютная. Это вызывает внутри меня странный диссонанс - все так красиво вокруг, а я в полном дерьме.
        Жанна тем временем отодвигает от стола один из стульев, садится и начинает сосредоточенно изучать содержимое папки.
        - Ох, какая прелесть… Глазам не верю… - восторженно произносит она через какое-то время. - А ты не такая уж безнадежная, как я думала, моя золотая рыбка! - довольно восклицает эта сука, поворачиваясь ко мне. - Не зря, оказывается, Ромчик так в тебя верил, царство ему небесное.
        - Где Мила? - с презрением глядя на нее, шиплю я, голос меня не слушается.
        - Мила? - озадаченно переспрашивает стерва, а потом кивает. - Ах, Мила. Не переживай, скоро ты ее увидишь.
        - Ты обещала отпустить нас.
        Губы Жанны криватся в нахальной ухмылке.
        - Отпущу, не переживай. Но ней сейчас. Позже.
        Я почти уверена, что она врет. Заложников, которые знают своих похитителей в лицо, никто не отпускает. Но есть еще надежда, что людям Баженова удалось проследить за мной, и они успеют вовремя прийти на помощь.
        - Когда позже? - хрипло интересуюсь, чтобы потянуть время.
        - Понимаешь, милая, расслабляться пока ещё рано, всякое может случиться, - ласково отвечает она, и от этого её тона меня буквально коробит. Уж лучше бы шипела и скалила зубы эта змея, показывая своё истинное лицо, как до этого по телефону. - Поэтому, вы с девчонкой пока посидите в подвале, в качестве моей страховки. На всякий случай. Когда я улечу из страны, вас отпустят.
        Улетит? Как интересно. И куда же эта змея собралась?
        - А что будет с компаниями Баженова? - осторожно интересуясь.
        - Тебе-то какая разница? - хмыкает она, любовно складывая разложенные листы бумаги на столе обратно в папку.
        - Просто любопытно. Ты ведь понимаешь, что он вряд ли смирится с тем, что его так нагло ограбили?
        - Да ничего он мне не сделает, - морщит она нос. - Поверь, ему будет совсем не до меня, когда эта папочка попадет в руки к нужным людям. А я получу свои денежки и свалю отсюда как можно дальше!
        Ее глаза горят неподдельным триумфом, от которого меня коробит еще больше. Мерзкая, продажная тварь.
        - Так все это ради денег? - выдавливаю из себя презрительную усмешку, по-прежнему преследуя только одну цель - как можно дольше тянуть время.
        - Ох, Алена, и все же ты такая тупенькая… - картинно вздыхает она. - Ради денег! Что значит, ради денег? Деньги сами по себе ничто. Бумажки. Но эти бумажки могут очень многое… Они могут подарить свободу! Подумай только, я смогу жить где захочу, как захочу, и не нужно будет ни перед кем отчитываться, расстилаться… Полная независимость! Улечу на острова, куплю себе виллу на берегу океана, буду путешествовать, наслаждаться жизнью. Ну как ради такого было не рискнуть, а, Аленка? Тем более, когда такая возможность сама идет в руки.
        Меня буквально мутит от счастливого выражения её лица. Надо же, как радуется, сука. Свободы ей захотелось.
        - И неужели свобода одного человека стоит жизни ребёнка? - спрашиваю, глядя на нее с презрением.
        - Какого ещё ребёнка? - блаженное выражение на мгновение исчезает с её лица, сменяясь замешательством, от чего меня окончательно бомбит.
        - Ты собиралась расчленить дочь Баженова, если я не привезу документы, - прочистив горло, напоминаю ей. - Отрезать ей пальцы, конечности, голову. Забыла?
        - А, ты эту мелкую сучку ребенком называешь? - противно смеется она. - Да не собиралась я её расчленять. Это был просто способ психологического давления, тупишка ты моя, чтобы ты не раздумывая подняла свою попку и скорее прискакала ко мне.
        - И ты, правда, нас отпустишь? - снова спрашиваю, хоть и не верю в это. Отчего-то совсем не верю.
        Но Жанна решительно кивает и приторно улыбается мне.
        - Конечно. Если будете себя хорошо вести. Ладно, Алена, пора мне, - поднимается она со стула, забирая со стола папку. - Дела не ждут.
        Меня охватывает острым чувством паники от осознания того, что может случиться дальше. Надо тянуть время. Тянуть время любой ценой.
        - Почему я голая? - по телу бежит неприятный озноб от страха услышать ответ на этот вопрос, но я не могу не задать его.
        - Не переживай, это просто мера предосторожности. Мои парни тебя не трогали, - снисходительно говорит она, и поворачивается к мужику, который все это время статуей стоит рядом. - Не трогали ведь?
        - Конечно, нет, - отвечает тот, посмотрев на меня и скривив губы в сальной ухмылке.
        По внутренностям пробегает мерзкий холодок от его взгляда. Но я запрещаю себе не верить ему. Запрещаю даже допускать мысль, что он обманул. Они не трогали меня. Точка.
        - Ну все, Олег, уведи её в подвал, и поехали, - повелительным тоном произносит Жанна, и царственной походкой направляется к выходу из комнаты, обеими руками прижимая папку к своей груди.
        - Можно еще один вопрос? - выпаливаю ей в спину, когда этот мужик с сальным взглядом решительно направляется ко мне.
        - Только быстро, - нетерпеливо дергает она плечом.
        - Это ты убила моего отца?
        - Я? - морщит она нос. - Нет, конечно. Ну ты точно тупая, Алена. Зачем бы мне сдался твой папаша? Это Ромчику он угрожал посадить его, если тот не вернёт наворованные деньги. Вот и доугрожался.
        -
        31
        Ублюдок Олег не особенно церемонится со мной - как только Жанна покидает комнату, он подходит, грубо хватает меня за волосы и тащит за собой почти волоком в неизвестном направлении.
        Я пытаюсь уцепиться руками за его запястье, слезы брызжут из глаз от дикой боли, но я не издаю ни звука. Терплю, стискивая сильнее зубы, пока он спускает меня по лестнице вниз, и едва не рыдаю от облегчения, когда это все, наконец, заканчивается. Мои волосы оставляют в покое, ублюдок достает ключ, открывает вставшую у нас на пути массивную дверь, снова хватает меня и толкает в полумрак помещения по ту сторону с такой силой, что я растягиваюсь на полу и сшибаю себе сразу и локти, и колени. Но меня это не беспокоит. И даже когда дверь позади с грохотом захлопывается, и слышится лязг провернувшегося в ней замка, я вообще не придаю ему значения. Все, что заботит меня сейчас, это Мила.
        Под низким потолком подвала, в который меня привели, есть небольшое узкое окошко - в него сочится тусклый свет, но этого недостаточно, чтобы сразу разглядеть окружающую обстановку. Поэтому приходится ждать, пока глаза привыкнут к темноте. Но я не могу просто лежать и ждать, кое-как поднимаюсь на ноги, шипя от боли в коленях, жмурюсь, и без конца вглядываюсь в темное пространство вокруг. В какой-то момент я, наконец, обнаруживаю у противоположной стены маленькую хрупкую фигурку девочки и бросаюсь к ней.
        - Мила! Мила, ты в порядке?
        Она сидит, сжавшись в комочек, прямо на полу и вся буквально дрожит.
        - Не бойся, милая, я рядом, все будет хорошо, - шепчу, чтобы поддержать, чтобы хоть немного успокоить, осторожно вынимаю кляп из её рта и судорожно пытаюсь развязать веревку на запястьях. Но узлы так крепко стянуты, что я ломаю ногти, а никакого результата нет. - Как ты? Скажи хоть слово? Они сделали тебе что-нибудь?!
        - Я нормально, - тихо шепчет она, глядя на меня глазами, полными слез.
        - Вот и хорошо, вот и умница, - глажу её по голове, вытираю слезы со щек, сама едва держусь, чтобы не разреветься. - Не бойся, мы с тобой выберемся из этой передряги. Все будет хорошо. Я обещаю.
        Вцепляюсь зубами в верёвку на её запястьях и тяну изо всех сил, но проклятая все равно никак не хочет поддаваться.
        - Она ведь не отпустит нас, да? - раздается сверху дрогнувший голос девочки.
        Бросаю веревку и смотрю в её огромные доверчивые глаза, не представляя, что ответить на такой вопрос. Обманывать её мне кажется неправильным, но и сказать правду - слишком жестоко.
        - Я не знаю, малыш. Но как бы там ни было, не бойся. Твой папа наверняка уже на пути сюда, и скоро вытащит нас.
        - А вдруг он нас не найдет? - слезы текут по щекам девочки еще сильнее, чем прежде, и я снова обнимаю ее, изо всех сил прижимая к себе.
        - Найдет. Обязательно найдет. Он ради тебя землю вверх дном перевернет, но найдет. Верь мне.
        Она такая маленькая, хрупкая, вся дрожит в моих руках, плачет навзрыд, а я держу её, глажу по голове, и проклинаю весь белый свет. Урода Захарова, суку Жанну, гребаных продажных полицейских… Но в первую очередь саму себя. За свою непроходимую глупость, тупость, из-за которой пострадал этот ангел.
        Понимаю, что мне не проклятиями сейчас сыпать нужно, а молиться. Молиться, чтобы Костя успел, чтобы вовремя появился, а иначе мы с Милой обречены. Теперь, после того, как «ласково» меня протащили за волосы через весь дом, малейшие сомнения по поводу их намерений на наш счет отпали. Нас убьют, как только документы будут проданы, и Жанна со своими ублюдками окажется в безопасности. Зачем им свидетели?
        Когда Мила затихает и перестает вздрагивать в моих руках, я осторожно отстраняюсь, чтобы снова попытаться справиться с узлом на веревке, и в какой-то момент мне, наконец, удается освободить посиневшие запястья девочки. Склоняюсь к ним и целую по очереди.
        - Эта женщина сказала, что ты хотела отомстить папе. За что?
        Я отрываюсь от её рук и поднимаю глаза на заплаканное лицо, чтобы встретить уже знакомый мне слишком строгий, слишком взрослый для возраста этой девочки взгляд. Снова теряюсь под ним, испытываю дикий стыд, но понимаю, что оставить без ответа этот вопрос не имею права. Мила должна знать правду. А я обязана попросить у нее прощения.
        - Понимаешь, Мил… Я думала, твой папа сделал кое-что очень плохое, - тихо произношу, избегая смотреть ей в глаза. - Меня обманули, а я как последняя дура, поверила. Но теперь я точно знаю…
        Договорить не успеваю, потому что сверху внезапно раздается громкий выстрел. Следом еще один. Потом еще и еще…
        Мы с Милой как по команде замираем, а потом одновременно бросаемся друг к другу, чтобы прижаться в объятиях. Звучит еще несколько выстрелов, прежде чем я понимаю, что бояться не нужно. Это хороший знак. Это значит, он все-таки пришел за нами.
        Сверху продолжают стрелять, а на моих губах расцветает улыбка, и по щекам снова бегут слезы. Только на этот раз это слезы радости - он пришел.
        Выстрелы не прекращаются, когда раздается лязг металлического замка в двери нашей с Милой темницы, и я вся подбираюсь, ожидая увидеть нашего спасителя. Но в подвал вламывается не он… А Жанна. Она запирает дверь изнутри, и шарит взглядом по пространству, держа в вытянутой перед собой руке пистолет.
        Я прижимаю Милу к стене, стараясь максимально закрыть спиной от опасности. Если эта сука выстрелит, то пусть лучше попадет в меня, но только не в ребенка.
        - Ты что, тварь? Все-таки привела за собой хвост? Как? Скажи мне, сучка, как?!
        Я молчу, чтобы не выдать места, где мы с Милой затаились, но к несчастью, кажется, она и без этого уже о нем знает. Подходит вплотную, больно тычет мне в спину дулом своего оружия, и цедит с презрением.
        - Свали на хрен, а то пристрелю обеих!
        Нет. Ребенка я ей ни за что не отдам. Уж лучше сама сдохну.
        - Не усугубляла бы ты свое положение, Жанна, - произношу, как можно спокойнее, хоть саму всю колотит от переизбытка адреналина, и еще крепче прижимаю девочку к себе. - Ты хоть понимаешь, что он с тобой сделает, если ты причинишь вред его дочери? Если не тронешь ее, еще есть шанс…
        - Заткнись и свали, дура! - истерично орет она сзади, и в следующее мгновение на мой затылок обрушивается мощный удар чем-то очень тяжелым и твердым, судя по всему, это рукоять её пистолета. Дикая боль пронзает голову, кажется, что сейчас она просто расколется на две половины и разлетится на куски. В глазах темнеет, руки сами собой разжимаются, и я падаю на бетонный пол, всеми силами цепляясь за реальность, чтобы не потерять сознание. Делаю осторожный вдох. Выдох. И снова. Дышу. Каким-то чудом держусь, не отключаюсь.
        А Жанна хватает перепуганную девочку, рывком заставляет ее подняться, и выставляет перед собой, словно щит, приставив пистолет к ее голове.
        - Ну что, мелкая сучка, пойдем, прогуляемся… - бормочет она себе под нос.
        Выстрелы наверху становятся громче, а потом все затихает. И Жанна с Милой замирают на полпути к выходу.
        В дверь с другой стороны наносят несколько мощных ударов и вышибают её за считанные секунды. На пороге появляется мужской силуэт, который я не могу разглядеть, потому что полумрак подвала разрезает яркий луч света от фонаря, и в следующее мгновение вломившийся мужчина громко выкрикивает басом:
        - Они здесь!
        - Стой, где стоишь, иначе я снесу девчонке башку, - взвизгивает Жанна, махнув для верности стволом у Милы над головой.
        В подвал вламываются еще двое мужчин, один из которых отталкивает другого, и прорывается вперед. Я не вижу его лица, но точно знаю, буквально чувствую кожей - это он.
        - Стой! - истерично орет Жанна. - Я пристрелю её, клянусь!
        Он замирает на месте. Все замирают. И даже я перестаю дышать.
        - Бросайте на пол оружие, быстро! - шипит Жанна, и все трое выполняют этот приказ, медленно опускают стволы вниз. - А теперь с дороги. В сторону! А ты иди вперед и скажи там всем, чтобы пропустили меня! Если хоть кто-то дернется, я выстрелю!
        Я снова начинаю молиться, так неистово, как, наверное, еще никогда прежде в своей жизни. Не могу поверить, что они позволят ей взять и вот так просто уйти. Увести с собой Милу.
        Но проходит еще несколько мгновений, и я понимаю, что это утопия. Никто и ни за что на свете не позволил бы ей покинуть этот подвал, да еще и вместе с ребенком. Я понимаю, что с самого начала она была обречена, как только задумала провернуть подобную аферу. Она сама в тот самый момент вынесла себе приговор.
        Я даже не понимаю, как именно это происходит, но сука Жанна не успевает пройти и двух метров, толкая перед собой Милу, как один из мужчин будто по волшебству оказывается совсем рядом, вышибает ствол из ее руки, хватает за шиворот и отшвыривает в сторону от девочки с такой силой, что Жанна отлетает до самой стены, ударяется об неё и падает на пол.
        - Папа! - Мила бросается к Косте одновременно с тем, как он бросается к ней.
        Слезы градом катятся по моим щекам от этой картины, а в груди щемит так, что дыхание перехватывает. Малышка спасена. Она в порядке. Все закончилось. Все хорошо…
        Костя обнимает её так крепко, покрывает поцелуями маленькое лицо, прижимает щекой к своей широкой груди и обеими руками плотно закрывает ей уши. Я не сразу понимаю зачем, но когда вижу, как позади него один из мужчин поднимает с пола ствол и наводит его на Жанну, сама хочу зажмуриться, вот только не успеваю. Он дважды стреляет ей в голову, отчего ту буквально разносит. Я все же закрываю глаза, но слишком поздно. Это зрелище навсегда отпечаталось в моей памяти, и потом еще долго будет сниться в кошмарных снах.
        Не без труда заставляю себя открыть глаза, чтобы посмотреть на дочь с отцом, и встречаюсь взглядом с Костей. Он все еще прижимает к себе Милу очень крепко, но смотрит при этом на меня. Его взгляд перемещается на мои голые ноги, и я вспоминаю, что на мне нет абсолютно ничего, кроме чужой мужской футболки, отчего в ту же секунду меня пронзает жутким стыдом. Нервно одергиваю ткань вниз, перевожу туда взгляд, чтобы убедиться, что там все по максимуму прикрыто, а когда снова поднимаю глаза на Костю, он уже не смотрит. Очень бережно он берет на руки дочь, которая заходится в глухих рыданиях на его груди, и уносит ее из подвала. Больше так и не взглянув на меня, и не сказав мне ни слова.
        Я отворачиваюсь и закрываю глаза, захлебываясь внезапно обрушившимся на меня отчаянием.
        - Все хорошо, она жива, все хорошо, - беззвучно бормочу себе под нос, как безумная, но это не помогает. Это давящее чувство безнадежности пригвождает меня к полу, не позволяя подняться. Понимаю, что все уходят, что я тоже должна встать и идти, но не могу. Наверное, они сейчас уйдут, а я так и останусь здесь. Навсегда. И никому не будет до этого никакого дела.
        Но все же меня не оставляют. Один из мужчин внезапно оказывается рядом и протягивает мне руку.
        - Вы ранены? Встать сможете?
        - Да, смогу, - киваю, утирая слезы, и пытаюсь подняться самостоятельно, игнорируя его руку. - Спасибо.
        Но мужчина все же подхватывает меня под локоть и бережно помогает подняться. Чтобы потом так же бережно проводить к машине, с вежливой просьбой прикрыть глаза и не смотреть по сторонам.
        -
        32
        Уже третьи сутки подряд я не могу спать. Не могу вообще ничего делать - ни есть, ни разговаривать, ни даже дышать нормально…
        Он так и не пришёл ко мне. Ни в первый день, ни во второй. Ни сегодня. Я не видела его с тех самых пор, как он унес на руках Милу из того подвала. И третий день схожу с ума, одна в своей комнате. Только Елена заходит иногда, интересуется моим самочувствием, да приносит еду, которую я не ем. И ещё врач приходил в самый первый день, и сегодня снова, но я не позволила ему себя осмотреть. Сказала, что не нуждаюсь в этом, что я в полном порядке.
        И пусть это чистой воды враньё, ведь порядком мое состояние не назовешь даже с большой натяжкой, но обычный врач все равно ничем не смог бы мне помочь. Разве что психотерапевт… Да и он вряд ли поможет. Все, что мне сейчас нужно - это поговорить с ним. Но он не приходит.
        И это убивает меня. Даже больше, чем картина развороченной головы Жанны, каждый раз возникающая перед глазами, стоит мне прикрыть их даже на непродолжительное время. Не знаю, почему она преследует меня, ведь мне нисколько не жаль эту тварь, она заслужила смерть в полной мере. Но мысль о том, что на ее месте могла оказаться Мила, каждый раз заставляет сердце болезненно сжиматься в груди. Представляю, какого ее отцу. Наверное, он ненавидит меня. Я бы на его месте ненавидела. Презирала бы.
        Да я итак презираю… Саму себя. Не знаю, смогу ли когда-нибудь справиться с этим, простить себе такую ужасную ошибку.
        Я, может, и смогу, но он точно вряд ли простит. Казалось бы, какое мне до этого дело? Все, что меня должно сейчас волновать, это - сдержит ли он своё обещание и поможет ли улететь в Цюрих? И это волнует меня, очень волнует, потому что находиться в его доме - у меня больше нет сил. Убраться отсюда как можно дальше - вот все, о чем я сейчас мечтаю.
        Скорее начать новую жизнь, скорее забыть все, как страшный сон, и никогда в жизни больше не возвращаться в Россию.
        Только пойти к нему и попросить об этом - не хватает смелости. Даже просто взглянуть ему в глаза - страшно.
        Не знаю, как я смогу пережить это, как справлюсь. Но сама первая к нему точно ни за что не пойду. Не смогу, не посмею.
        Остается только ждать и молиться, чтобы эта пытка скорее закончилась.
        Дверь в ванной починили, и я очень много времени провожу именно там. Пытаюсь отмыть от себя несуществующую грязь, которая в моем болезненном воображении въелась мне под кожу. Иногда сижу у раскрытого настежь окна. С того самого дня погода изменилась, и теперь каждый день идёт дождь. Воздух, наполненный озоном, успокаивает меня на время. Но стоит спрыгнуть с подоконника, как весь кошмар повторяется снова.
        Я бы, наверное, сидела вот так у окна всю ночь, слушала, как капли дождя барабанят по листьям деревьев, но бессонница измотала меня настолько, что сил на это попросту не осталось. Приходится лечь в постель и ждать, что вселенная смилостивится надо мной, и позволит сознанию провалиться в полноценный сон хотя бы на несколько часов. Иначе я просто сойду с ума.
        Но вместо того, чтобы вырубиться от сокрушительной усталости, я продолжаю лежать и глупо пялиться в потолок.
        Наверное, это мое наказание за все то плохое, что я сделала в этой жизни.
        Ни минуты спасительного забвения. Ни секунды.
        Не знаю, сколько времени проходит в попытках уснуть, когда я вдруг слышу, как в дверь моей спальни кто-то тихонько скребется. Сначала решаю, что мне показалось, когда-то давно я где-то читала, что от продолжительной бессонницы могут начаться галлюцинации, но звук повторяется снова, и я понимаю, что он вполне реален.
        А потом вдруг дверь спальни приоткрывается, и лишь каким-то чудом я не ору в голос от страха, а лишь подскакиваю на кровати.
        - Алена, ты здесь? - раздаётся негромкий шёпот, в котором я узнаю Милу, и с облегчением выдыхаю.
        - Здесь, - отвечаю так же, шёпотом. - Ты меня напугала.
        - Прости, - чуть громче отзывается девочка, входя в комнату и прикрывая за собой дверь. - Можно к тебе? Папа куда-то уехал, а я не могу уснуть одна.
        - Конечно, Мил. Заходи.
        Девочка бодро шлепает через спальню босыми ногами и забирается ко мне на постель, усаживаясь рядом поверх одеяла.
        - Прости, что разбудила тебя, - виновато вздыхает она. - Но я теперь совсем не могу спать одна. И не только спать… Папе пришлось уехать сегодня, и он просил Лену посидеть со мной, но мне неуютно в присутствии посторонних. Папа говорит, надо поработать с психологом, но я не хочу. Я же не псих. Просто время нужно, и это пройдет.
        - Глупенькая, психологи с психами и не работают. Ты путаешь с психиатрами. А психологи как раз помогают психически здоровым людям справиться со своими страхами и переживаниями.
        - А ты работала с психологом?
        - Нет. Но ты подсказала мне эту идею. Думаю, мне это необходимо…
        Мила вдруг меняется в лице и снова становится такой взрослой, что я в очередной раз испытываю от этой перемены неловкость.
        - Ален, я ведь так и не сказала тебе спасибо, за то, что ты приехала тогда за мной, не побоялась, - с сожалением произносит она, отчего моя неловкость только усиливается.
        - Ну что ты, малыш. Это я должна просить у тебя прощения за то, что тебе пришлось это все пережить по моей вине.
        - Папа сказал, что ты не виновата.
        Сердце в груди пропускает удар. Он говорил с дочерью обо мне?
        - Правда?
        - Да, он сказал, что ты так же, как и я, стала жертвой злоумышленников.
        - Так и сказал?
        - Да.
        Меня буквально бросает в жар, и справиться с этим волнением никак не выходит.
        - Значит, он не злится на меня…
        - Не думаю, - серьезно отвечает девочка. - Папа никогда не злится без повода.
        С моих губ непроизвольно срывается горькая усмешка. Как раз в этом случае повод у него есть. И он более, чем серьёзный.
        - А ты? - пытаюсь улыбнуться Миле, но, кажется, это выходит у меня слишком жалко. - Не держишь на меня зла?
        - Конечно, нет, - качает она головой, и почему-то опускает взгляд. - Наоборот. Папа сказал, что если бы не ты, ему было бы сложнее меня найти. И, может быть, он вообще не смог бы. А на самом деле, это я во всем виновата, Ален. Я ведь сама обманула охрану, и сбежала от них, чтобы погулять с друзьями в парке без надзора. Мне надоело все время быть под присмотром, как маленькой. Я думала, что папа сильно перегибает с этим…
        Я печально улыбаюсь девочке и широко расставляю руки для объятий, в которые она тут же бросается, чтобы доверчиво прижаться ко мне.
        - Не вини себя во всем, малыш, - тихо прошу ее, ласково поглаживая по голове. - Все мы порой совершаем ошибки. Самое главное, сделать правильные выводы и больше не наступать на те же грабли.
        - Вряд ли после такого я рискну ещё раз сбежать от охраны, - невесело усмехается девочка.
        - Вот и правильно, - снова непроизвольно улыбаюсь я, и впервые за эти три дня, чувствую себя невероятно легко. - А зачем ты летала в Китай? - быстро меняю тему, только чтобы не разрыдаться от этого потрясающего чувства. - Я слышала, на какую-то олимпиаду?
        - Да, на международную олимпиаду по химии.
        - Ого, ничего себе! Значит, любишь химию?
        - Не то что бы очень сильно, но я шарю в ней. А вообще мне больше нравится физика…
        - Я думала, ты ещё маленькая, чтобы изучать такие предметы.
        Мила возмущённо и очень смешно закатывает глаза:
        - Вообще-то мне скоро пятнадцать.
        - А по тебе и не скажешь.
        - Алена, я ведь и обидеться могу.
        Мы оживлённо болтаем обо всем на свете, смеёмся, и на какое-то время я напрочь забываю обо всем, что разъедало меня изнутри все эти дни. Чувствую себя так, будто я тоже снова беззаботная школьница, весёлая, открытая, добрая… Умеющая радоваться жизни.
        Мила смогла сотворить настоящее чудо, и меньше всего на свете мне хочется ее отпускать от себя куда бы то ни было. Я понимаю, что ее отец скоро должен вернуться домой, и, скорее всего, первым делом он заглянет к ней, а когда не обнаружит, будет искать и волноваться. Хочу напомнить Миле об этом, ведь было бы кощунством после всего, что случилось, снова заставлять его переживать, но не успеваю.
        Мы лежим на спинах рядом друг с другом и громко хохочем над очередной шуткой, когда дверь спальни раскрывается, вспыхивает яркий свет люстры, и мы обе как по команде садимся, чтобы увидеть на пороге комнаты её отца.
        - Веселитесь? - ледяным тоном интересуется он, просканировав окружающую обстановку взглядом.
        - Пап, я не могла уснуть одна, и решила побыть с Алёной, пока ты не вернёшься, - виновато улыбается Мила.
        - Я уже понял, - холодно отзывается он. - Иди в свою комнату, я сейчас подойду.
        - Спокойной ночи, - девочка поворачивается ко мне и дарит ласковую улыбку, а потом совершенно неожиданно чмокает в щеку.
        От неожиданности и тут же накрываю место её поцелуя ладошкой, и не могу сдержать растроганную улыбку.
        - Спокойной ночи, Мил.
        Она ловко соскакивает с постели, подбегает к отцу и так же легко целует его, а потом скрываться в тёмном коридоре.
        Когда ее шаги затихают, я заставляю себя оторвать взгляд от собственных рук и посмотреть на Баженова. Он по-прежнему стоит в дверном проёме неподвижной скалой, и взгляд, тяжёлый, жёсткий, застыл на моем лице, вызывая волну неконтролируемого смятения.
        - Тебя насиловали? - внезапно спрашивает он, и это вопрос бьет наотмашь в грудную клетку, заставляя сердце дрогнуть и болезненно сжаться.
        Вся лёгкость, все светлые эмоции, что зародились во мне во время общения с Милой, стремительно растворяются в воздухе, не оставляя после себя и следа. В груди снова поселяется невыносимая тяжесть, от которой я уже просто смертельно устала…
        - Нет, - тихо отзываюсь я, уводя в сторону взгляд. - То есть, я не знаю. Пока я была в сознании, точно нет.
        - Почему не дала врачу себя осмотреть?
        Я молчу. Не знаю, что ответить на этот вопрос. Ведь это действительно очень глупо так безответственно относится к своему здоровью. Но как сказать ему, что мне ничего не нужно было, пока не увижу его? Как объяснить, что простой разговор с ним был для меня намного важнее всего остального?
        - Завтра утром поедешь в больницу, - безапелляционно заявляет он, так и не дождавшись моего ответа.
        Прикрываю глаза и несколько раз согласно киваю.
        Он медлит несколько секунд, а потом я понимаю, чувствую, что собирается уйти. Больше не сказав ни слова. Я не жду его прощения, но хотя бы что-то, хоть один взгляд, который позволил бы мне спокойно дышать. Мысленно прошу его об этом, умоляю… Но нет. Ничего подобного давать мне он не собирается. Он действительно хочет уйти. Разворачивается и делает шаг.
        - Прости меня, - шепчу ему в спину с глазами полными слез, едва осмелившись вновь поднять их на него.
        Он замирает на мгновение. Потом оборачивается и смотрит на меня. Смотрит, но молчит.
        - Прости меня за все, - снова шепчу, потому что боюсь, что голос выдаст слезы, которые стоят в глазах, но с такого расстояния он вряд ли может видеть их.
        И знаю, что не ответит он ничего. Не простит. Слишком это все. Я слишком виновата. Ведь его дочь действительно могли убить.
        И понимаю, что больше не вынесу этого давящего на психику чувства вины. Что не могу больше терпеть его, что с ума сойду, если это будет продолжаться дольше.
        Костя медленно проходит в комнату и садится на край моей кровати. Смотрит на меня задумчиво, будто хочет сказать что-то, но мне вдруг становится невыносимо страшно это услышать. Так страшно, что хочется сжаться до размеров молекулы, исчезнуть…
        - Могу я попросить тебя? - нервно произношу, подавив судорожный вздох.
        - Конечно, - отзывается он, и, кажется, будто его голос звучит чуточку мягче, чем прежде.
        - Я бы хотела улететь в Цюрих как можно быстрее. Ты поможешь мне? Я понимаю, что не имею права просить тебя об этом, но… больше просить мне некого.
        -
        Его взгляд тяжелеет, челюсть плотно сжимается, и мне окончательно хочется провалиться под землю. Наверное, все же лучше было молчать. Ведь я и, правда, не имею никакого права…
        - Твоими документами уже занимаются, - сухо произносит он, спасая от самого настоящего приступа паники. - Сможешь улететь в ближайшие дни.
        - Спасибо… - выдыхаю с облегчением.
        Он ничего не отвечает. Встаёт и выходит из комнаты.
        33
        Эту ночь я впервые сплю как младенец. Так крепко и сладко, что даже не вижу снов. И наверняка я могла бы проспать так до следующего вечера, но рано утром меня будит Елена, она получила распоряжение от своего босса отвезти меня в больницу.
        Я принимаю душ, привожу в порядок волосы, наношу макияж, и впервые за долгое время снова чувствую себя человеком. Ехать в машине по оживленным улицам, видеть людей вокруг себя, общаться с врачами - так необычно после стольких дней заточения. Но это позволяет мне почувствовать себя немного лучше. Отчаяние уже не давит так яростно, настроение стремится вверх, и жизнь больше не кажется сплошным дерьмом. В конце концов, ведь все обошлось. Мила жива и невредима, я тоже, как показало обследование, в полном порядке. Только ссадины, синяки, да ушибы, но и они скоро пройдут, не оставив после себя и следа.
        Елена оказывается на удивление приятной компанией и интересным собеседником. Кажется невероятным, что у нас находятся общие темы для разговора, но на обратном пути мы практически не замолкаем. Особенно после того, как заезжаем в торговый центр, чтобы купить мне телефон взамен утерянного во время похищения, и другие необходимые вещи, о чем так же распорядился Константин Владимирович.
        Я стараюсь не думать о нем. О том, как виновата перед ним, и как многим ему обязана. Потому что каждый раз, когда я себе это позволяю, в груди начинает болезненно ныть. Иногда до такой степени, что слезы на глаза наворачиваются. Но самое паршивое, что я ничего не могу с этим поделать. Кажется, я всегда буду сгорать от стыда перед ним за все, что натворила. Всю свою жизнь. Радует только, что скоро улечу, и хотя бы не придется больше смотреть ему в глаза. Улечу и больше никогда не вернусь. Только к папе бы съездить перед этим, попрощаться… Я ведь так ни разу и не была у него со дня похорон.
        Мы с Еленой возвращаемся домой, все ещё оживлённо обсуждая преимущества iOS и Андроида, и в какой-то момент я теряю нить разговора, потому что вижу в холле его. Кажется, он тоже только что вернулся домой - на нем классическая белая рубашка с закатанными до локтя рукавами, и светло-серые строгие брюки, которые невероятно ему идут. Через предплечье переброшен такого же цвета пиджак, взгляд сосредоточен на экране смартфона, брови сведены к переносице, что делает его лицо ещё более строгим и мужественным. Ловлю себя на том, что любуюсь им, и снова со мной происходит это - в груди сильно щемит.
        Одёргиваю себя и уже собираюсь отвести глаза, как он поднимает на меня свои, и наши взгляды встречаются. Меня буквально бросает в жар от этого контакта. Ноги становятся ватными. Во рту пересыхает, и хочется сглотнуть.
        - Я отнесу это в твою комнату? - с улыбкой произносит Лена, кивнув на пакет с покупками в моей руке, а я настолько растеряна, что даже не могу ничего ответить. Только послушно передаю ей эту нетяжелую ношу, и несколько секунд наблюдаю за тем, как кивнув на ходу своему боссу, девушка тактично удаляется из холла.
        Костя прячет смартфон в кармане брюк, и неторопливо подходит ко мне. Его взгляд неспешно скользит по моей фигуре, задерживается на лице и, в конце концов, фокусируется на глазах. А мне до невозможности хочется отвести их, потому что в груди начинает жечь от смятения, но я не делаю этого - не хочу выглядеть совсем жалкой.
        - Что сказал врач? - бесстрастно интересуется он с нечитаемым выражением лица.
        - Осмотр никаких отклонений не выявил, а анализы будут готовы завтра, - тихо отзываюсь я, и собственный голос кажется мне каким-то странным, неестественным.
        - Хорошо, - кивает он, и внезапно берет меня за руку.
        Осторожно берет, без резких движений, но я все равно вздрагиваю от теплого прикосновения его пальцев к моей коже, потому что меня буквально простреливает насквозь от него, как от мощного разряда тока. Он будто не замечает этого, по-хозяйски задирает рукав моего лонгслива, и несколько секунд изучает огромный бардовый синяк у меня на запястье.
        - У хирурга была?
        - Да. Переломов нет, только синяки и ушибы.
        Он отпускает мою руку и снова смотрит в глаза. Так тяжело смотрит, что мне хочется убиться.
        - Завтра запрет на выезд из страны тебе снимут, так что, если анализы будут в порядке, сможешь улететь в любой день, когда пожелаешь. Заранее скажешь Лене дату, она позаботится о билетах, и обо всем остальном.
        Отчего-то мне становится просто катастрофически неуютно от тона, которым он все это говорит. Снова стыд и ощущение собственной ничтожности захватывают с головой, и хочется скорее скрыться с его глаз, чтобы не доставлять неудобства своим присутствием.
        - Спасибо, - тихо произношу, собираясь сейчас же избавить его от необходимости продолжать со мной диалог, но не успеваю.
        - И еще, пока ты здесь, - он ловит мой взгляд и удерживает его какое-то время, прежде чем говорить дальше. - Мила спрашивает, почему ты никогда не ужинаешь с нами и вообще не выходишь из своей комнаты…
        - Ты знаешь, как я себя чувствую после всего… - сбивчиво отвечаю я, опережая его возможное предложение присоединиться к их семейным трапезам. - Мне неловко даже просто с тобой говорить сейчас, я не смогу… Не хочу лишний раз мозолить тебе глаза.
        - Алена, - резко обрывает он меня едва ли не со злостью в голосе. - Разве я в чем-то тебя обвинял? Или как-то по-другому заставил думать, что мне неприятно твое общество?
        - Нет, - сухо отзываюсь, впервые за последнее время позволив себе посмотреть на него, дерзко вскинув вверх подбородок. - Но я и сама способна это понять.
        Он на секунду прикрывает глаза, после чего снова поднимает их на меня и тяжело вздыхает.
        - Ты ошибаешься.
        И снова это чувство. Снова ломит в груди до боли. Я отвожу взгляд, чтобы позорно не разреветься прямо перед ним от переизбытка эмоций.
        Он не презирает меня… Ну, почему мне так сложно в это поверить? И почему это настолько важно для меня, ведь все равно ничего уже не исправить?
        - Если захочешь, приходи сегодня ужинать с нами. Мила будет рада.
        - Хорошо, я приду.
        Он удовлетворенно кивает, задерживает на мне взгляд ненадолго, после чего разворачивается и уходит. А я еще какое-то время стою в холле одна, прежде чем, наконец, отмереть и пойти вслед за ним.
        34
        - …а потом Богдан взял и разбил гитару прямо об стол, представляешь, какой псих?
        - И что на это сказала Лиля?
        - Сказала, что все расскажет отцу.
        - И все?
        - Да пап, я уверена, что она потом вообще передумала, и ничего никому не сказала. Лилька слишком уж добрая. Была бы я на ее месте, точно его уже убила…
        Я наблюдаю за тем, как общаются отец с дочерью, и не могу не улыбаться. Но вместе с тем чувствую в груди давящую тяжесть. Мне вспоминаются наши редкие вечера с папой, когда мы не ругались, и тоже могли болтать обо всем на свете часы напролет. Кажется, это было так давно… Словно в прошлой жизни.
        Думала, во время ужина буду чувствовать себя неловко, настраивалась на это, но, как оказалось, зря. Мне легко и комфортно даже не смотря на то, что я не принимаю никакого участия в разговоре. Мила периодически пытается меня в него втянуть, задавая разные вопросы, но безуспешно. Я только по-доброму ей улыбаюсь и отвечаю односложно, потому что в такие моменты Костя переводит на меня свой взгляд, и мне становится душно.
        Мне нравится смотреть, как он общается с Милой. С ней он становится совершенно другим - никакой напускной строгости, повелительного тона и привычной холодности, напротив, он открыт, искренне заинтересован и внимателен к тому, что она говорит, и его взгляд пропитан теплом. Меня завораживает такой Баженов.
        - Ой, блин, я совсем забыла, сегодня же у Таечки Александровны день рождения! - внезапно восклицает девчонка, схватившись двумя руками за голову, что сразу меня настораживает. - Ален, пап, вы не против, если я побегу позвоню ей, пока еще не сильно поздно?
        - Мы не закончили ужин, Мила, - строго отвечает Костя. - Позвонишь позже.
        - Пап, да я уже наелась! - морщит нос она, вскакивая со стула и подбегая к нему, чтобы быстро чмокнуть в щеку. - И так неудобно вечером поздравлять, а вдруг она рано спать ложится? Не обижайся, ладно? Тем более, я тебя не одного оставляю, вон, поговори пока с Аленой.
        С этими словами она уносится из столовой, а я чувствую, как начинает гореть мое лицо, и сердце пускается вскачь галопом. Костя по-доброму усмехается, глядя ей вслед, а после переводит взгляд на меня, и я замираю, в первые секунды даже перестав дышать.
        Ругая себя за это нелепое смятение, опускаю глаза в тарелку. Сделав вид, что меня резко заинтересовало её содержимое, начинаю увлеченно водить приборами, но руки почему-то дрожат, и мне никак не удается подцепить отрезанный ломтик бифштекса вилкой. В сердцах роняю приборы на стол и закрываю лицо руками, упершись локтями в столешницу.
        - Что с тобой происходит? - слышу спокойный вопрос, и с неохотой отрываю лицо от ладоней, чтобы вновь встретиться с пронизывающим взглядом.
        - Тебе действительно это интересно? - неожиданно для себя отзываюсь довольно резко.
        Я знаю, что не имею никакого права злиться или обижаться на него за то, что он игнорировал мое существование целых три дня после того ужасного события. И что, возможно, если бы не Мила, я бы до сих пор сидела одна в своей комнате и сходила с ума от неизвестности, сомнений и чувства вины. И все же это больно колет меня. Не понимаю, чем вызвано его внезапное участие и забота, наверняка теми качествами, которые я бы ни за что в жизни не приписала ему еще неделю назад, но точно знаю, что это не теплые чувства ко мне. И это тоже отчего-то невыносимо ранит меня и злит.
        - Если спрашиваю, значит, хочу знать, - холодно произносит он, пригвождая к стулу вмиг потяжелевшим взглядом.
        И мне снова становится стыдно. Мало того, что благодаря своей тупости я подвергла такой страшной опасности его дочь, так после этого еще и дерзить пытаюсь. Радоваться должна, что он вообще не выкинул меня из дома как собаку, а вместо этого еще и помогает.
        - Прости… - пытаюсь заставить себя улыбнуться, но никак не выходит, и я просто смотрю ему в глаза с едкой горечью. - Мне просто сложно после всего… находиться здесь. Я улечу, как только будет можно. И все сразу станет проще.
        - Там действительно кто-то ждет тебя?
        - У меня есть парень.
        - Швейцарец? - равнодушно интересуется он после небольшой паузы.
        Не знаю, зачем сказала ему это, и понятия не имею, чего ожидала в ответ, но настолько спокойная реакция с его стороны внезапно очень сильно задевает меня. До такой степени, что вновь хочется хамить, и это просто не укладывается в моей голове. Что за абсурдные эмоции? Я что, всерьез надеялась, что он может меня приревновать?
        - Нет, американец. Но живет в Лондоне, - сухо отвечаю, и поясняю на его немой вопрос. - Мне в Цюрих нужно только чтобы попасть в местный банк, а потом я планирую вернуться в Лондон.
        - К парню? - снова бесстрастно интересуется он, и я едва не закусываю губу от досады.
        - Не совсем. Мне осталось год доучиться, а потом… Потом видно будет.
        - Как ты продолжишь учиться с новыми документами? - огорошивает он меня, заставляя вмиг позабыть обо всех своих дурацких переживаниях.
        - Я… Я еще не думала об этом, - растерянно отзываюсь, осознавая масштабы проблемы. У меня новое имя. По сути, я сейчас совершенно другой человек, и вернуться к началу осеннего терма, как ни в чем не бывало, уж точно теперь не получится. - Наверное, мне придется сначала как-то вернуть свои старые документы…
        - Не лучшая идея.
        - Почему?
        - Просто поверь на слово. Ладно, не переживай, я подумаю, как можно это решить. Когда у тебя начинается учеба?
        - В сентябре…
        - Хорошо. Значит, время еще есть.
        И снова это ужасное чувство. Мне бы радоваться, что он помогает, а вместо этого внутри все дрожит. Выходит, я не смогу теперь так быстро улететь.
        - Я уже попросила Лену подыскать мне рейс на послезавтра…
        - Если учеба начнется только в сентябре, куда ты так торопишься, Алена? Оставайся у нас до конца лета. Мила будет рада.
        - Нет, я так не могу, - верчу головой, чувствуя в горле неприятный ком.
        - Почему?
        - Просто не могу и все.
        - Ты слишком накрутила себя, Алена. Никто тебя ни в чем не винит.
        - Дело не в этом, - снова отчаянно кручу головой. - Я просто хочу улететь, понимаешь? И чем быстрее, тем лучше!
        - В таком случае, я могу отправить тебя в Лондон чартером завтра, - мрачно произносит он, не отрывая от меня внимательных глаз. - Как только мне сообщат, что ограничение сняли.
        - Нет, завтра я хотела съездить к папе… - тихо отзываюсь я, в один миг растеряв всю решимость. В груди начинает тянуть сильнее, а в горле саднит от подступивших слез.
        Он молчит. Смотрит в сторону. Потом переводит взгляд на меня.
        - Завтра я тебя отвезу. Тоже все к нему собирался.
        35
        На кладбище я была всего лишь раз в жизни, когда хоронили папу. Но в тот день вокруг была суета, много незнакомых людей, и пелена перед глазами от полувменяемого состояния. Сегодня все по-другому. Мы с Костей вдвоем стоим у могилы отца в полнейшей тишине. Только слышно, как поют птицы в кронах деревьев, и едва различимо шелестит листьями летний ветер.
        Памятник у папы хороший, на нем гравировка и его портрет. Спасибо агентству ритуальных услуг, они позаботились обо всем от и до, сама бы я ни за что не справилась. В моих руках цветы, но я никак не могу заставить себя подойти и возложить их на могилу. Костя свои возложил сразу, как только мы пришли.
        Мы молчим. С тех пор как сели в машину и оказались здесь, оба не проронили ни звука. Я не хотела, чтобы Костя ехал со мной, думала, буду плакать, но он настаивал, а спорить с ним невероятно сложно. В конце концов, я не в праве ему запрещать.
        Мы стоим у могилы так долго, что время теряет счет. В какой-то момент, я забываю о существовании своего спутника, потому что мысленно обращаюсь к папе. Я бы хотела сделать это вслух, но это настолько личное, что позволить слышать мой монолог кому-то еще, кроме папы, я не могу.
        Я снова прошу у него прощения. За все, что натворила. Снова обещаю стать лучше, счастливее. Мне представляется его лицо, будто он слушает меня и улыбается. А в уголках его глаз собираются едва заметные морщинки. Я знаю, что он не злится на меня за мою глупость, наивность, взбалмошность. Я знаю, что он любит меня очень сильно. Такую, какая я есть. Несмотря ни на что.
        По моим щекам градом катятся слезы, я делаю несколько шагов вперед и опускаюсь перед ним на колени. Обнимаю руками могилу, прижимаюсь щекой к прохладной земле, и закрываю глаза. Меня сотрясает от рыданий.
        Спустя вечность я успокаиваюсь, но продолжаю лежать так, поглаживая пальцами холодный мрамор. Удивительно, что все это время даже не вспоминаю, что я не одна здесь. И лишь когда сзади ко мне прикасается чья-то рука, вздрагиваю, но не оборачиваюсь, потому что не хочу показывать Баженову свое заплаканное лицо.
        - Ну все, хватит, Алена. Поехали домой, - глухо произносит он, обхватывая за плечи, и поднимая на ноги мое безвольное тело.
        И в этот момент я вдруг понимаю, как хорошо, что он здесь со мной. Что, будь я одна, вряд ли смогла бы самостоятельно встать и уйти. Особенно, осознавая, что улетаю в чужую страну, чтобы больше не возвращаться. Какая же я глупая, я ведь не смогу не возвращаться.
        Делаю шаг вперед и утыкаюсь лицом в грудь Косте, чтобы снова разрыдаться. Он обнимает и крепко прижимает к себе.
        - Спасибо, что поехал со мной, - шепчу сквозь слезы.
        Он ничего не отвечает, только опускает тяжелую ладонь мне на затылок и ласково проводит по волосам, а потом и по спине. И я вдруг чувствую такой прилив нежности и тепла к нему, что сложно выразить словами.
        Когда мы возвращаемся в машину, он сам открывает мне дверь и помогает сесть, жестом указав водителю, чтобы садился за руль. После обходит машину и садится с другой стороны, но я тут же к нему придвигаюсь, чтобы вновь почувствовать его объятия. Я не хочу думать, как это выглядит со стороны, потому что они необходимы мне сейчас, как воздух. Он не возражает - и это главное. Даже наоборот, крепко прижимает к себе, снова гладит по голове, я чувствую его теплое дыхание прямо на затылке. А потом он прижимается к нему губами и оставляет едва ощутимый поцелуй. И что-то больно екает в груди в этот момент, и сердце начинает биться совсем иначе. Я тоже прижимаюсь к нему изо всех сил и закрываю глаза. Так мы едем всю дорогу. И меньше всего на свете мне хочется, чтобы мы приехали и это кончилось.
        Но это, конечно, невозможно. Мне кажется, будто мы доезжаем слишком уж быстро, и от того, что вскоре придется прекратить объятия, грудь жжет горечью.
        Машина плавно въезжает на территорию дома и тормозит у входа, но я так и не могу заставить себя от него оторваться.
        - Я не буду спешить с отъездом, - тихо произношу ему в грудь, плотнее прижимая ладошки к его спине. - Сначала хочу вернуть себе свое имя, снова стать Аленой Дмитриевной Черных. Официально, я мертва, но, думаю, если подать заявление, что это ошибка, можно будет как-то…
        - Я ведь сказал тебе, что это плохая идея, - обрывает меня Костя, отстранившись и строго посмотрев в глаза.
        - Ну и что, мне все равно, - упрямо вздергиваю подбородок. - Я хочу носить папину фамилию, и отчество.
        - Не получится. Забудь об этом. И Диме это не нужно.
        - Это нужно мне!
        Он ничего не отвечает, но его взгляд становится очень тяжелым. Я уже знаю, что он злится, чувствую это каждой клеточкой кожи. И вместе с ним злюсь сама. Не понимаю, что может помешать. Наверняка такие случаи встречаются, что человека посчитали мертвым по ошибке, и можно как-то откатить все назад. Неужели он не понимает, как это для меня важно?
        - Ну почему я не могу даже попробовать это сделать, ты можешь объяснить? - тяжело вздохнув, спрашиваю с обидой.
        Он молчит какое-то время, будто решая, стоит ли отвечать на мой вопрос, а потом внезапно обращается к водителю:
        - Игорь, выйди. Потом машину отгонишь.
        Когда мы остаемся в салоне одни, он начинает говорить, и с каждым новым произнесенным им словом я чувствую, как все сильнее у меня леденеют руки.
        - Твои пальцы в ментовской базе числятся за Алёной Малининой. Если начнут устанавливать твою настоящую личность, это как минимум ещё два уголовных дела. Ты, наверное, не в курсе, кто лежит в твоей могиле вместо тебя?
        Кажется, вся кровь отливает от моего лица и конечностей.
        Нет. Этого не может быть.
        Я думала, этот кошмар уже остался позади, но нет. Он всегда будет со мной. Всю мою жизнь. Алена Малинина лежит в моей могиле. Оснований не доверять словам Баженова, у меня нет. Вряд ли он сказал бы мне такое, если бы не был в этом уверен. Выходит, никто не делал этой девушке новых документов и не отправлял заграницу. Ее просто убили. И сожгли в той машине вместо меня.
        Из-за меня.
        Из-за моей непроходимой глупости. Тупости. Погибла невинная девушка.
        Внутри леденеет все, я не чувствую рук, ног. Отодвигаюсь на сидении как можно дальше от Баженова, обхватываю себя руками, и смотрю прямо перед собой. Понимаю, что надо выйти из машины, но не могу заставить себя пошевелиться. Куда я пойду? Как я могу идти теперь куда-то, что-то делать? Как я вообще могу жить дальше?
        Меня внезапно берут за локоть и тянут обратно. Заключают в объятия. Смотрят в глаза так пронзительно.
        - Алена, ты не виновата. Тебя обманули, воспользовались твоим горем очень мерзко и подло. Не вздумай себя накрутить еще и по этому поводу. Ты такая же жертва, как и она. Только ей сейчас куда проще.
        - Но как же… Ведь это я к нему пришла…
        - Ты никому не желала зла, ты всего лишь хотела справедливости. Ведь так?
        - Так, но… Если бы не я, ее не убили бы.
        - Один раз ты уже сделала неправильные выводы, не повторяй свою ошибку, Алена.
        Я кручу головой, находясь на грани крайней степени отчаяния. Когда уже все. Когда уже хуже быть просто не может. Столько людей пострадало из-за меня. И эта девушка… Молодая. Наверняка красивая. Ей бы жить да жить…
        И вдруг меня пронзает новым приступом паники - Николай! Господи, я ведь совсем забыла о нем из-за всех этих ужасных событий, и за последние несколько дней даже ни разу не поинтересовалась, как он там?
        - Как Николай?! - выпаливаю, затаив дыхание, глядя на Костю во все глаза.
        - Он в порядке, и скоро снова будет в форме, - отвечает он после секундной паузы, и я облегченно выдыхаю.
        Но уже спустя мгновение отчаяние вновь накрывает с головой. Подаюсь вперед и снова прижимаюсь к его груди.
        - Я не прощу себе, не прощу, никогда не прощу… - шепчу, как безумная. - Столько людей из-за меня пострадало, девушка погибла, Николая ранили, Мила пережила такое потрясение… Ненавижу себя, ненавижу, презираю…
        Рука в моих волосах сжимается и больно тянет за них назад, чтобы снова подчинить тяжестью его взгляда.
        - А ну прекращай самобичевание, - цедит он в приказном тоне.
        Наверное, хочет, как лучше, но делает хуже. Отчаяние захлестывает меня настолько, что хочется орать. И я почти делаю это, почти ору на него, но не повышая голоса.
        - И ты тоже меня ненавидишь. Просто жалеешь, или из уважения к папе поддерживаешь. Но мне не нужна твоя жалость, понятно? Я не заслуживаю ее. И вообще ничего не заслуживаю.
        - Господи, ну какая же ты дура… - тяжело выдыхает он, а потом вдруг наклоняется к моему лицу и целует в губы.
        Грубо, пошло, сразу проникая глубоко в рот своим языком, вызывая шквал острых ощущений. Сначала я совершенно теряюсь под его напором, но потом начинаю отвечать с такой же яростью. Меня буквально трясет от возбуждения, каждая клеточка тела трепещет, пылает, горит огнем.
        - Что ты делаешь? - хриплым шепотом ошарашено выдыхаю, едва его губы смещаются с моего рта, и с такой же жадностью начинают жалить щеки, подбородок, шею.
        И это становится моей роковой ошибкой. Потому что он отрывается от меня, и смотрит в глаза помутившимся взглядом.
        - Чтобы больше не было в твоей голове этих самоуничижительных мыслей. Еще раз услышу, или увижу, что грузишься, я сниму ремень и выпорю тебя им так, что потом неделю сидеть не сможешь. Поняла меня?
        Сказав это, он отпускает, и первым покидает машину. Меня всю трясет, я не знаю, куда деться. И вздрагиваю, когда дверь с моей стороны открывается, и я снова вижу его.
        - Идем домой, - холодно произносит и подает мне руку, чтобы помочь выйти из машины.
        -
        36
        Уже глубокая ночь. Не знаю, сколько сижу здесь вот так, неподвижно на своей кровати. Мне невыносимо находиться одной, кажется, будто схожу с ума. Хочется выть и лезть на стену от нестерпимой тоски, что раздирает изнутри грудную клетку. А ещё очень хочется к нему. Снова обнять его крепко-крепко, чтобы пожалел, успокоил, утешил… Бред какой. Даже подумать страшно, что я в самом деле желаю этого. Но я желаю. И желаю безумно, просто до одури.
        После того, как он сегодня поцеловал меня, внутри будто что-то переключилось. Я вдруг отчетливо поняла, как сильно он мне нужен. Как тело изнывает от болезненного желания прикоснуться, прижаться, вдохнуть полной грудью нереальный запах его парфюма, раствориться, забыться в его объятиях. Только он способен излечить меня от этой чудовищной боли, что отравляет собой каждую секунду моего существования. И еще Мила, она тоже помогает, как маленькое солнышко освещает своим присутствием мою черную реальность. Но сейчас я хочу не к ней, я хочу к нему.
        Сегодня за ужином эта мелкая хитрюга снова нашла повод, чтобы сбежать пораньше и оставить нас с Костей наедине, вот только на этот раз её отец не был таким разговорчивым. Мы закончили есть в полной тишине, а я не осмеливалась даже посмотреть в его сторону.
        Сейчас отчаянно жалею об этом. Нужно было поговорить, обсудить то, что произошло между нами в машине, и понять, что это для нас обоих значит.
        В какой-то момент я вдруг отчетливо осознаю, что больше не могу. Не могу просто сидеть и ждать, я не доживу до утра, если не увижу его и не поговорю прямо сейчас.
        От задуманного меня слегка трясет, но я настроена решительно. Накидываю халат поверх ночной сорочки, и потихоньку выхожу из комнаты. Прохожу мимо охранника, который смеряет меня цепким взглядом, но не останавливает. Сначала решаю заглянуть в кабинет, но там оказывается пусто, и тогда я возвращаюсь в холл, чтобы подняться на второй этаж. Оказавшись в просторном коридоре, освещенном лишь тусклым лунным светом, сочащимся из окон в противоположных его концах, осознаю, что понятия не имею, где находится его спальня. Но это не останавливает меня - я готова проверить каждую. Однако это не требуется, в дальнем крыле открывается одна из дверей, и Костя сам выходит ко мне на встречу. Он босой, но в брюках, и рубашка полностью расстегнута. Наверное, раздевался и… услышал шаги? Не знаю, почему он вышел, но его взгляд не выражает удивления, когда встречается с моим.
        Приближаюсь к нему на ватных ногах, и от волнения забываю напрочь, что хотела сказать. Просто молчу и смотрю взглядом побитой собаки - мне так нужна его поддержка, и так страшно, что он прогонит.
        - Что случилось? - тихо спрашивает он, сделав несколько шагов мне на встречу, и мне едва удается заставить себя разомкнуть онемевшие от волнения губы.
        - Не могу уснуть.
        - На кухне в аптечке есть снотворное. Идем, я тебе покажу.
        - Нет, - выдыхаю я, сокращая остатки расстояния между нами до минимума. - Мне не нужно снотворное.
        - Зачем ты пришла?
        Неужели непонятно. Чтобы ты обнял. Пожалел, приласкал. Ты нужен мне, Костя.
        - Поцелуй меня…
        Эта фраза срывается с губ сама собой.
        - Иди спать, Алена.
        Растерянно моргаю несколько раз. Нет. Ты не можешь меня прогнать. Только не так. Только не сейчас.
        - Я ведь знаю, что ты тоже хочешь этого. Ведь хочешь? Поцелуй меня…
        Подхожу ещё ближе, кладу руки ему на грудь, встаю на цыпочки и тянусь вверх, к его губам. Но меня грубо осаживают.
        - Я сказал, иди спать.
        - Я никуда не уйду, - упрямо кручу головой, готовая разреветься от досады. - Я хочу тебя, хочу, слышишь?
        Костя бросает напряженный взгляд мне за спину, а потом неожиданно резко хватает за предплечье и затаскивает к себе в спальню, плотно прикрыв за нами дверь.
        В его комнате темно, и я, воодушевившись пусть и таким грубым, но приглашением, снова бросаюсь к нему, скольжу ладонями по твёрдой мужской груди. Его кожа такая горячая, и я чувствую, как внутри меня все начинает знакомо трепетать от возбуждения и восторга.
        - Алена, подожди, - он снова убирает мои руки, останавливая меня. - Нам надо поговорить.
        - Давай потом, - шепчу, и вновь тянусь к его губам, одержимая желанием впиться в них как можно быстрее. - Не порть момент…
        Что-то в его взгляде подсказывает, что он не позволит мне этого сделать. И я не понимаю почему. Ведь сегодня в машине он так целовал. Невозможно так целовать человека, которого не хочешь. В то, что он обманул меня, сказав, что не держит зла и ни в чем не винит, верить не хочется. Может быть, все дело в том, что я оказалась дочерью его бывшего друга? Неужели именно это его останавливает? Но какое теперь это имеет значение? Я взрослая давно, мы хотим друг друга, и мы уже занимались сексом. От одного воспоминания о котором сердце ухает вниз, а между ног становится горячо и влажно.
        Хочу заставить его забыть обо всех сомнениях сейчас же, сию секунду, хочу получить его любой ценой. Смотрю ему в глаза, как безумная, облизываю губы, и медленно опускаюсь на колени. Он ведь так хотел минет, и он его получит. Он получит все, что только пожелает. Собственные намерения дико возбуждают меня, тело горит, голову ведет, я будто пьяная. А сердце колотится так, будто сейчас вылетит из груди и улетит к чертовой матери.
        Но он не разделяет моего состояния.
        - Что ты делаешь? - цедит со злостью, перехватываете мои руки, которые норовят расстегнуть ремень на его брюках.
        Но мне непросто отказаться от своей задумки, я, наверное, и правда сошла с ума, раз ничего не соображаю от этой ослепляющей страсти.
        - Я кое-что тебе задолжала…
        - Встань.
        - Нет…
        - Да угомонись ты, я сказал…
        Он хватает очень грубо за волосы, и отшвыривает меня от себя в сторону. Я приземляюсь на бок, и какое-то время даже не могу пошевелиться от шока.
        Мне больно, обидно и ужасно стыдно. Кое-как нахожу в себе силы переместиться в сидячее положение и посмотреть на него в упор, стараясь не обращать внимания на стремительно растущий в горле ком.
        - Почему? - спрашиваю как можно строже, требовательнее. - Я ведь знаю, что ты тоже хочешь меня. Так почему? Только не говори, что твои моральные убеждения не позволяют тебе спать с дочерью друга, я все равно не поверю. Мы никому ничего плохого не делаем, и мне никогда и ни с кем не было так хорошо, как с тобой!
        Он молчит. И даже не смотрит на меня. Вместо этого обходит кровать, подходит к окну, и смотрит вдаль.
        Я закрываю лицо руками, чувствуя, как внутри все дерёт от боли.
        - Скажи, ведь это все из-за того, что я натворила, правда? Ты все же винишь меня, просто жалеешь, поэтому не признаешь… Черт…
        - Я ведь сказал, что не виню, - резко отвечает он, не поворачивая головы.
        - Нет, винишь, - мои губы сами собой растягиваются в болезненной ухмылке. - А может, и не винишь, но все равно презираешь. И правильно делаешь, я это заслужила.
        - Я тебя предупреждал, что не хочу больше слышать этот бред?
        - Это далеко не бред, - упрямо кручу головой. - Разве ты бы отталкивал меня так, если бы я не была тебе противна?
        - Я предупреждал тебя, Алена? - он отворачивается от окна и смотрит на меня с неприкрытой угрозой.
        - Да что предупреждал?! - с раздражением выкрикиваю я.
        - Что отлуплю тебя, - цедит со злостью, - Если будешь загоняться.
        - Да мне все равно, лупи! - практически ору я в ответ.
        И он вдруг разворачивается всем корпусом и быстрыми шагами идет ко мне, так, что мне за доли секунды становится не по себе. Подходит, хватает за шкирку, как нашкодившего котёнка, и бросает грудью на свою кровать.
        Я тут же пытаюсь подняться, но он толкает в спину, роняя меня обратно, и сразу после я слышу, как позади брякает металлическая пряжка ремня.
        Этот звук в одно мгновение отрезвляет. По спине толпами бегут колючие мурашки, становится страшно.
        - Ты что, серьёзно? - растерянно выдыхаю, пытаясь встать, но он не даёт. Опускает колено на мою поясницу, и прижимает им к кровати.
        - А я что, блять, похож на шутника? - со злостью отвечает.
        - Перестань сейчас же, я не хочу! Отпусти! - меня начинает колотить от паники, пытаюсь высвободиться, но он лишь давит коленом ещё сильнее, бросает рядом с моим лицом на кровать ремень, сложенный вдвое, задирает подол халата вместе с сорочкой, и начинает стягивать с меня трусы.
        - Нет, прекрати, не надо… - в шоке хриплю, задыхаясь от паники.
        Никто никогда не был меня, даже папа. А ремень перед моим лицом выглядит настолько устрашающе, что горло сковывает ужасом. Особенно пугает пряжка. Воображение неумолимо рисует, как он попадает ею по моим ягодицам, и меня всю передергивает так, будто он уже это сделал.
        Оголив мой зад, он поднимает ремень, и со мной случается самая настоящая истерика.
        - Нет! Нет! Не надо! Пожалуйста! Отпусти! Я не буду больше! Не буду! Клянусь!
        Из глаз брызжут слезы, я задыхаюсь от ужаса, зажмуриваюсь, вся сжимаюсь в комок, но удара так и не следует. Ремень снова летит на кровать и приземляется рядом с моим лицом, а придавливающее меня к кровати колено, наоборот, исчезает.
        Я тут же сползаю на пол, судорожно натягивая трусы обратно и поправляя подол халата, кое-как поднимаюсь на дрожащие ноги, чтобы тут же броситься к двери, с целью убежать из его комнаты как можно быстрее, но меня хватают за локоть, разворачивают и толкают обратно на кровать.
        Я вся сжимаюсь в комок, вжимаю голову в плечи, готовя себя к чему угодно, но он больше меня не трогает. Просто стоит рядом, нависая сверху и глядя в упор.
        - Я последний раз прошу тебя по-хорошему - прекращай страдать дурью. Убийца этой девушки ответил по заслугам, и это тоже произошло не без твоего содействия, так что если и был у тебя долг перед ней, ты его закрыла. Ты не желала ей зла, тебя обманули. Никто от этого не застрахован, и не надо мнить себя Господом Богом, который все может предвидеть. Ты всего лишь человек, Алёна. А человеку свойственно совершать ошибки.
        Я молча слушаю его, и отчего-то вдруг верю. Я ведь, и правда, не хотела этого, даже предположить не могла такое. И все бы отдала, если бы только можно было вернуть все назад.
        Я даже готова кивать на каждое его слово, но не делаю этого, только потому, что все еще нахожусь в состоянии шока.
        Договорив, он снова идет к окну, и зачем-то его открывает. Разворачивается ко мне лицом, опирается ягодицами на подоконник, и в его руках откуда-то появляется пачка сигарет. Он достает одну, подкуривает, и выпускает вверх струю дыма, после чего снова смотрит на меня, прищурив глаза.
        - Ты долбаный псих, - шок, наконец, отпускает меня, и ему на смену приходит злость. - Но спасибо.
        - Полегчало? - иронично усмехается.
        - Знаешь, да.
        - Обращайся.
        Он снова глубоко затягивается, и выдыхает дым прямо перед собой.
        - Не думала, что ты куришь, - порывисто озвучиваю свои мысли, плотнее запахивая на груди халат, и горделиво выпрямляя спину.
        - Я и не курил. Давно уже бросил.
        - А чего тогда снова начал?
        Спросила и осеклась. Он так посмотрел на меня, что холод пробежал по коже. Еще бы, после того, что случилось с его дочерью, любой бы закурил. Но его ответ становится для меня полной неожиданностью, и вводит в замешательство.
        - Из-за тебя и начал. В тот самый день, когда ты первый раз продинамила меня, сучка такая.
        - Неужели расстроился до такой степени? - интересуюсь, буквально опешив от такого признания.
        - Нет, - отвечает, делая еще одну затяжку. - Меня так вставило, как ты кончала тогда в машине, что после дико захотелось покурить.
        Сердце делает кульбит от его слов, и начинает биться часто-часто. Щеки горят. Вся кожа горит.
        - Вот как, - нервно усмехаюсь. - Понравилось, значит?
        - Ты и сама знаешь, что да.
        - Конечно, я знаю. Только никак не пойму, почему тогда ты меня оттолкнул сегодня? Если ни в чем не винишь, не презираешь, и хочешь. Что же тогда? Может, снизойдешь до объяснения, если тебе и правда есть дело до моих переживаний?
        -
        - Ты меня не слушала, Алена. Я хотел поговорить с тобой.
        - О чем?
        Он делает еще одну затяжку, после чего тушит сигарету в пепельнице на подоконнике, и складывает руки крест-накрест на груди.
        - Скажи, тяжело было расти без матери? - интересуется будничным тоном после небольшой паузы.
        А я в ответ несколько раз растерянно хлопаю глазами, совершенно не понимая, к чему сейчас этот вопрос.
        - Ч..что?
        - Знаешь, кому должна сказать спасибо за это?
        - Ты о чем, я не понимаю?
        - Твоя мать ушла от твоего отца ко мне.
        37
        Твоя мать ушла от твоего отца ко мне.
        До меня не сразу доходит смысл этих слов. А когда, наконец, доходит, внутри все начинает холодеть.
        - Что ты такое говоришь? - ошеломленно выдыхаю.
        - Говорю, как есть, Алена. Не хочу оставлять тебе еще один сюрприз на будущее.
        Так вот из-за чего они с папой перестали общаться? Вот из-за чего он сказал мне тогда, что лучший друг всадил ему нож в спину?
        Перед глазами неизбежно начинают мелькать картины из прошлого. Из детства. Я с папой иду в первый класс. Папа отвозит меня на занятия по танцам. Папа заплетает мне косы, папа заставляет чистить зубы, помогает делать уроки… Папа так много работает, оставляя меня с няньками. Лиза, Оля, Катя, Марина - это лишь те, которых я запомнила. Они менялись так быстро, что я не успевала к ним привыкать. Потом уже, когда подросла, поняла, что папа был слишком требовательным к ним. Как и ко мне, позже, когда я подросла. Он вообще ко всем был слишком требовательным.
        Маму я не помню. По ней я не скучала. И не вспоминала даже, пока не начались проблемы в отношениях с папой. Вот тогда я могла ночи напролет реветь от обиды за то, что она бросила меня совсем маленькую, и теперь я никому не нужна.
        - Ну что, Алена? Вижу, желание падать передо мной на колени у тебя пропало? - прерывает нить моих воспоминаний насмешливый вопрос, я вздрагиваю и перевожу взгляд на Костю. - Давай, иди спать. Думаю, чувство вины тебя теперь тоже больше терзать не будет.
        Я молчу некоторое время, все еще переваривая услышанное. Стараюсь понять, насколько все плохо, и никак не разберусь в этом. Внутри полный сумбур.
        - Я хочу знать, как все было, - мой голос звучит уверенно, даже требовательно, а глаза внимательно следят за его лицом. Но оно практически не меняется. Лишь брови слегка поднимаются вверх.
        - Хочешь подробности? - бесстрастно интересуется он.
        - Да.
        - Зачем тебе?
        - Просто хочу знать. Разве я не имею на это права?
        - Имеешь, конечно.
        - Тогда что тебя так удивляет?
        - Твой отец в свое время не захотел ничего слушать.
        - Я не мой отец.
        По его лицу по-прежнему невозможно ничего прочесть. Тянется рукой к пачке сигарет, что лежит на подоконнике, вынимает одну, подкуривает, затягивается. Выдыхает дым вверх густой струей.
        - Я встретил ее ночью в кабаке. Она пьяная была, с каким-то мудилой обжималась. Я не стал Диме звонить, знал, что он с тобой, скорее всего, раз она гуляет. Просто вытащил её за шкварник из бара и в тачку к себе посадил, хотел домой отвезти. Не понимал, как Дима ее терпит. Бесила она меня, тварь, и в то же время нравилась внешне. Этим ещё больше бесила. Пока ехали, она всю дорогу ревела, жаловалась на мужа. Говорила, что он ее не любит, придирается ко всему, что живет с ней только из-за ребенка, типа, если бы не залетела она тогда, то давно бы выгнал. Я ей сказал, чтобы дурью не страдала, и домой шла, ребёнку больше времени уделяла, тогда, может, и отношения наладятся. А она, сука, целоваться ко мне полезла.
        Он делает небольшую паузу, снова затягивается и медленно выдыхает дым, рассеянно глядя перед собой. Я буквально кожей чувствую, насколько тяжело дается ему этот рассказ, наверное, почти так же, как мне слушать.
        - Точнее, сукой в тот момент был я, потому что она хотя бы пьяная была, а я в тот вечер вообще не пил, - продолжает он, все так же глядя перед собой в одну точку. - И все равно не выкинул ее из машины. Она очень красивая была, тварь. Шептала всякую чушь, в любви признавалась. Говорила, что Диму давно не любит, что я намного лучше него, и что с первой встречи она меня хочет. А я, дебил, уши развесил. Ещё и сказал, что она мне тоже сразу понравилась, но она замужем за моим другом, а значит, пусть валит домой к нему и к дочери. И она свалила, а через неделю приперлась ко мне с вещами, вся в слезах и соплях. Сказала, что он ее ударил, синяки показывала. Умоляла разрешить ей остаться хотя бы на одну ночь. Я не смог ее выгнать.
        Костя снова глубоко затягивается, выдыхает дым, и некоторое время молчит. Наверное, ждет от меня какой-то реакции, но я ничего не могу ему сказать. Мне снова становится стыдно. В подростковые годы я долгое время винила папу в том, что мама бросила его, а вместе с ним и меня. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять - раз женщина долгие годы не интересуется своим ребенком, будучи при этом живой и здоровой, наверняка, она не обладает высокими моральными качествами. Каким бы ни был папа, винить его в том, что я осталась без матери, было с моей стороны кощунственно. Я была плохой дочерью.
        Как же все-таки не повезло папе с близкими людьми. Плохая жена, плохой друг, плохая дочь. А самое ужасное, что уже ничего не исправишь.
        - Что было дальше? - спрашиваю едва слышно, потому что терпеть нарастающую горечь внутри становится просто невыносимо.
        - Дальше? - переспрашивает он, будто слегка растерянно - кажется, тоже успел погрузиться в свои мысли. - Дальше одна ночь превратилась в неделю, неделя в месяц. Я жил с ней, продолжал работать с Димой, видеться с ним почти каждый день, и молчать, как последняя мразь. Она просила ничего ему пока не говорить, да я и сам ссал. Сначала каждый день думал, сегодня же вечером выгоню ее к чертям, но возвращался домой и не мог. Потом, когда понял, что все, что никуда не выгоню уже, что, сука, жить без нее не могу, решил рассказать все Диме. Но внезапно проблема решилась сама собой - эта тварь исчезла куда-то, даже не попрощавшись. Я сначала с ума сходил, носился по городу, искал, а потом дошло, что все у неё в порядке. Надо было сразу сначала в шкафы заглянуть. Все монатки свои она забрала, а заодно и всю наличку, которую я дома хранил, прихватила. Там прилично было, год можно было жить на эти деньги и ни в чем себе не отказывать. Диме я так ничего и не сказал.
        - Но потом он все-таки узнал.
        - Да. Через несколько лет эта тварь снова объявилась. Вроде как материнский инстинкт проснулся, дочь захотела увидеть. Только Дима ее послал, а она ему про меня рассказала, в отместку по ходу. И когда он спросил меня об этом, правда ли, я не смог соврать. Надеялся, что он поймёт, простит, но он не понял и не простил. Слушать ничего не захотел даже, просто на хер послал. Бизнес наш был на него оформлен, и он решил меня бортануть, раз я таким падлой оказался. А то, что я въебывал несколько лет наравне с ним круглыми сутками, что первое время последние бабки туда вкладывал, все похуй ему стало.
        Я задумчиво киваю - последний пазл встал на место. Вот почему он так плохо о папе отзывался. Отец в долгу не остался. Не проглотил обиду. Впрочем, это вполне в его характере.
        - А где она сейчас?
        - Кто?
        - Моя мать.
        - Ты действительно хочешь это знать?
        - Не знаю. Наверное, нет.
        - Я тоже думаю, что тебе это не нужно.
        Какое-то время мы снова молчим. За окном начинает заниматься рассвет, наверное, время уже перевалило за четыре утра. Костя курит третью сигарету, а я отстраненно разглядываю свои руки, отмечая про себя, что пора бы обновить маникюр.
        - Ты поэтому в детстве все время приносил мне подарки? Из-за чувства вины?
        Он ничего не отвечает. Задумчиво смотрит на меня и продолжает курить.
        - Не думаю, что ты сыграл очень большую роль в случившемся. Если бы не ты, она бы ушла к кому-то другому. Или ничего не помешало бы ей так же ограбить отца и свалить.
        - Сути это не меняет, - он делает последнюю затяжку и тушит очередную сигарету в пепельнице.
        - Папа был не прав, что не стал слушать тебя. Он бы смог понять, если бы выслушал.
        Его губы кривятся в скептической усмешке.
        - Иди спать, Алена. Хватит на сегодня впечатлений.
        - Что ты гонишь меня все время? Может, я не хочу никуда уходить?
        - Уже утро. Тебе надо выспаться и обо всем подумать.
        - Я не хочу спать. Мы не договорили.
        - Все, что хотел, я тебе сказал. И будет лучше, если ты сейчас уйдешь из моей комнаты, Алена. Потому что выдержка у меня не железная.
        Его тон и настроение мне не нравится. В груди начинает невыносимо печь от обиды, и меня словно прорывает.
        - Тебе до такой степени неприятно меня видеть? Я слишком похожа на нее, да? Знаю, что похожа. Папа говорил. Черт, а когда мы сексом занимались, ты о ней думал?! Да?!
        - Снова тебя не туда клонит, - холодно усмехается он, склонив голову набок. - Конечно, нет. Во время нашего секса я ни разу о ней не вспомнил.
        - Ты врешь, - разочарованно качаю я головой, чувствуя, как по внутренностям расползается горечь. - Снова бережешь мои чувства? Не надо. Я дура, конечно, но не до такой же степени. Ты не мог не заметить сходства. И твое отношение ко мне с самого начала было обусловлено именно этим.
        - Иди сюда, - он слегка морщится, и приглашает меня к себе кивком головы.
        - Зачем?
        - Подойди.
        Что-то едва уловимо меняется в его голосе и взгляде, и все переживания, терзавшие меня до этой минуты, мгновенно уходят на задний план, сменяясь приступом тахикардии. Зачем он просит меня подойти? Я понимаю, что спорить с ним, или выяснять что-то, сейчас бесполезно, что я могу либо подчиниться, либо просто уйти, как он и просил меня сделать до этого. Но если уйду, то никогда не узнаю, зачем он меня к себе подзывал. А я хочу знать. Ужасно хочу.
        Неуверенно поднимаюсь с постели, и с опаской делаю несколько шагов в его сторону. Когда приближаюсь на достаточное расстояние, он вдруг протягивает мне руку. Я обескуражено смотрю на нее несколько мгновений, после чего несмело вкладываю свою ладонь. Он тут же несильно сжимает её и тянет меня на себя. Не властно и не грубо, как обычно он это делает, а наоборот, мягко, осторожно, ненавязчиво. И я сама шагаю ему навстречу, чтобы еще через мгновение оказаться в его объятиях. Сердце тут же болезненно сжимается в груди, заставляя меня зажмуриться и судорожно выдохнуть. Я обнимаю его в ответ. Не могу по-другому - слишком дорог он мне стал. Я не виню его в том, что он сделал. Знаю, он сожалеет об этом, и все мы порой совершаем страшные ошибки. Мы всего лишь люди - не можем предвидеть все наперед, не умеем ясно представить масштабы последствий своих необдуманных действий.
        Он прижимает меня к себе еще крепче. Зарывается носом в волосы на затылке, шумно вдыхает их запах.
        - Все было не так, как ты себе придумала, - его голос, низкий, хриплый, пробирает меня до мурашек. Сердце бьется часто-часто, словно сейчас выскочит из груди. - Да, сначала меня дико выбесил этот привет из прошлого, да еще и такой настырный. Но потом, когда я узнал тебя лучше, то, как ты выглядишь, перестало иметь значение. Ты другая совсем. Да, похожа внешне, но во всем остальном - ты абсолютно другая. Небо и земля. Когда я пришел к тебе в спальню той ночью, я хотел именно тебя. Дерзкую сучку с нежной ранимой душой. Обиженную до смерти на меня, хрен знает за что. И при этом так очевидно жаждущую заняться со мной сексом, что мне даже на расстоянии мозги вело от твоих флюидов. Твоя мать была другой. Она только притворялась нежной и ранимой. Я сейчас вообще не понимаю, как мог повестись на это. В сексе она тоже другая. У нас никогда ничего подобного, как с тобой, не было. Да у меня вообще ни с кем еще такого не было, хоть и не пацан давно вроде.
        - У меня тоже не было, - шепчу я, уткнувшись лбом в его обнаженную грудь. По щекам бегут слезы, и я прижимаюсь лицом к его груди, чтобы избавиться от них. Запах его кожи дурманит рассудок. До одури хочется прикоснуться губами, и я делаю это. Прикасаюсь, дотрагиваюсь осторожно языком, провожу вверх и вниз, нежно всасываю кожу. Слышу его шумный выдох сверху, и все внутри начинает трепетать. Целую снова, закрыв глаза, трусь об его грудь щекой, жадно вдыхаю, еще сильнее прижимаюсь ртом, легонько прикусываю… Обвиваю руками за шею, провожу пальцами по его волосам, царапаю кожу головы, продолжая покрывать жадными поцелуями его грудь. Не могу надышаться его запахом. Не могу насытиться поцелуями. Я схожу по нему с ума.
        Он берет меня за плечи, отрывает от себя, чтобы посмотреть в глаза. А у меня паника рассыпается под кожей, неужели снова оттолкнёт? Я не переживу этого, просто не переживу.
        - Ты хорошо подумала? - каждая клеточка моего тела отзывается трепетом на его охрипший голос, каждый миллиметр моего тела покрывается мурашками, и горит огнем от жажды его прикосновений.
        - Да, - я смотрю ему в глаза открыто, доверчиво, искренне. Хоть по сути обманываю его. Мне не нужно думать, чтобы принять решение. В этом просто нет необходимости, я и без того знаю. Точно знаю, чего хочу.
        -
        - Ты ведь понимаешь, что я могу никуда не отпустить тебя потом? - его голос сводит меня с ума. Его близость сводит с ума. Хватит уже разговоров, просто поцелуй…
        - Не отпускай.
        - Никакого Цюриха, никакого Лондона…
        - И не надо.
        - Алена, - тяжело вздыхает он. - Ты очень красивая, молодая девушка, у тебя вся жизнь впереди. А я старый ублюдок, который эту жизнь тебе испортит.
        - Ты не старый, и не ублюдок, - упрямо кручу я головой. - И ничего не испортишь…
        - Тебе нужно доучиться, - настойчиво возражает он. - У тебя парень в Лондоне.
        - Пожалуйста, не отталкивай меня, - мне снова становится страшно, что он это сделает, и несколько секунд я с немой мольбой смотрю ему в глаза. - Доучиться я могу и здесь. А Бен… Я все равно не смогла бы быть с ним после тебя. Да и с любым другим. Знаю, что так, как с тобой, ни с кем не будет. Ты ведь тоже это знаешь. Ведь знаешь.
        Кладу руку ему на брюки чуть ниже пояса, и понимаю, что не ошибаюсь. Его член большой и очень твёрдый. Он хочет меня. Прикрывает глаза на секунду, позволяя мне ласкать себя сквозь ткань брюк, а потом вдруг подхватывает под ягодицы, разворачивает и усаживает на подоконник.
        Я тяну его к себе за полы рубашки, губы находят губы, и мир вокруг начинает сиять яркими красками. Внутри все ликует, поёт, я чувствую себя счастливой! Его рука зарывается в мои волосы, сжимает их, тянет назад.
        - Ты точно хорошо подумала? - спрашивает шёпотом, пристально глядя в глаза.
        - Да.
        Он кивает. Грубо возвращает мою голову на место, к своим губам. Удерживая за волосы, снова целует жадно, властно, неистово. Я плавлюсь в его руках, теряюсь, пьянею от переизбытка эмоций и чувств. Меня всю распирает будто, и с каждым прикосновением, с каждым новым поцелуем, становится только хуже. Хочется плакать или кричать, но я только часто дышу, позволяя ему делать со мной все, что он пожелает.
        Пояс моего халата оказывается, давно развязан, Костя срывает его с моих плеч, с оглушительным треском рвёт по шву на груди шелковую сорочку, я лишь успеваю вздрогнуть.
        Он смотрит, смотрит так жадно, разглядывая мое обнаженное тело, почти обнаженное - на мне лишь трусики, но они слишком тонкие и почти ничего не скрывают. А в следующее мгновение, он рвет и их тоже, заставляя меня дернуться ему на встречу.
        Все мое тело, как натянутая струна, звенит в ожидании его ласк и прикосновений. И, когда он, наконец, делает это, с моих губ срывается тихий полустон - полувсхлип. Он накрывает ладонями мою грудь, сжимает, проводит большими пальцами по твердым сверхчувствительным соскам, жадно разглядывает их, припадает ртом к одной из вершин, целует, кусает… мне и больно, и сладко одновременно. Низ живота наливается словно свинцом, между ног все горит и просит проникновения.
        - Раздвинь ноги.
        Развожу их как можно шире, одновременно нащупывая молнию на его брюках, нетерпеливо расстёгиваю ее, успеваю проникнуть под его белье рукой, обхватить напряжённый член и провести по нему несколько раз вверх и вниз, прежде чем он хватает меня за ягодицы, рывком сдвигает их на край подоконника, перехватывает мою руку, и резко входит в меня, одним толчком заполняя собой без остатка.
        Я запрокидываю голову и вскрикиваю, он замирает внутри и ждёт. Я закусываю губу и часто дышу. Дышу, дышу… Боже, как же хорошо. Неуверенно возвращаю ему свой взгляд, чтобы увидеть в его глазах адское пламя желания.
        - Я не знаю, как мы будем дальше, Алёна. Но я тебя не отпущу.
        Я киваю, часто моргая, чтобы прогнать подступающие слезы. Слезы счастья, такого глупого и необъяснимого.
        Он начинает двигаться во мне сразу сильно, сразу часто, одной рукой удерживая за волосы, другой впиваясь до боли в бедро. Я не могу ни отвернуться, ни зажмуриться, потому что он смотрит в глаза, и его взгляд затягивает, как омут, подчиняет, гипнотизирует. Но это длится не долго. Рука в моих волосах тянет мою голову к нему, а губы снова встречаются с его ртом, который безжалостно обхватывает их, проникает языком, жалит, таранит, заставляет забыться в водовороте таких мощных, таких восхитительных, накрывающих с головой ощущений.
        Его губы исчезают, их сменяет взгляд, тёмный, чёрный, как ночь, жадный, дикий. Его стальная ладонь с затылка перемещается мне на шею, и сжимает ее так, что мне едва хватает воздуха, чтобы дышать.
        Толчок за толчком приближает меня к бездне, я хватаю ртом воздух, а рука на шее сжимается с каждым мгновением все сильнее.
        В глазах темнеет, но вопреки здравому смыслу, мне совсем не страшно. Не знаю, как можно доверять кому-то настолько, но я доверяю. Доверяю больше, чем самой себе. Он продолжает врезаться в меня снова и снова, с каждым разом все сильнее, и в тот самый момент, когда воздуха в моих лёгких почти не остаётся, случается взрыв. Такой мощный, яркий, потрясающий взрыв! Он отрывает меня от реальности и заставляет подняться к небесам.
        Я дышу, дышу, жадно, часто, до хрипа. Не сразу понимаю, что этому уже ничего не препятствует, воздух свободно проникает в мои легкие, и пьянит, тем самым продлевая неземные ощущения, и делая их еще круче. Ничего вокруг не имеет значения, мне просто хорошо, настолько, что в голове нет ни одной другой мысли, словно я вдруг оказалась в какой-то параллельной вселенной, где не существует ничего другого, кроме этого сумасшедшего удовольствия.
        Когда способность мыслить возвращается ко мне, я снова встречаю его темный взгляд. Он жадно скользит по моему лицу, разглядывая его, мужские пальцы снова сжимаются в моих волосах, и губы снова находят губы.
        -
        38
        Яркий солнечный свет из окна бьет мне в глаза, я жмурюсь, и прячу лицо на груди у Кости. Мы лежим на кровати, его пальцы путаются в моих волосах, я слушаю, как поют птицы за открытым настежь окном, и его дыхание. Чувствую умиротворение и приятную ломоту во всем теле.
        Как же мне хорошо с ним. И думать в эту минуту о том, что будет дальше, совсем не хочется. Но я все же думаю. Такая, видимо, у меня сущность. Не могу отключить свои мыслительные процессы даже в такие потрясающие мгновения, когда они совершенно неуместны.
        Теперь, когда все очарование ночи окончательно растворилось с первыми лучами солнца, под кожу стал забираться страх неизвестности. Костя сказал, что никуда меня не отпустит, и в груди сладко щемит от одного воспоминания о том, как он это произносил, но вместе с тем, в голове поднимается целый ворох вопросов.
        Мы с ним такие разные. Как мы будем вместе? Сможем ли перешагнуть через все, что было в прошлом, и двигаться дальше? Сможем ли найти общий язык за пределами постели? Как отреагирует Мила, и как вообще он представляет себе нашу дальнейшую жизнь?
        Становится очень страшно, что у нас может не получиться. Он привык командовать и ждёт подчинения, а я привыкла жить по своим правилам. Пытаюсь представить нашу будущую жизнь, и картинка упрямо не хочет складываться. За пределами спальни - абсолютная пустота. Чем ее заполнить? Совместными ужинами с участием Милы? А ещё?
        Когда я представляла себе свою семейную жизнь, это было что-то очень тёплое, милое, романтичное. Совместные походы рука об руку по магазинам, и в супермаркеты за продуктами, по вечерам - просмотры фильмов на диване в обнимку, с тазиком попкорна наперевес, прогулки в парке допоздна, возможно, с собакой, которую мы обязательно заведём… Но почему-то Костя никак не хотел вписываться в эту идеальную картинку счастливой семейной жизни. Как ни стараюсь представить его на диване за просмотром мелодрамы и лопающим попкорн - не получается. По большому счёту, мне это не то чтобы очень нужно, пусть все сложится по-другому, не так, как в моих наивных мечтах. Но как?
        Я глажу его грудь, нежно касаясь подушечками пальцев, и понимаю, что мне все равно как. Даже если мы вообще не будем видеться за пределами спальни, сейчас я готова согласиться и на это. Потому что рядом с ним, в его объятиях, мне необъяснимо хорошо, и я чувствую себя такой счастливой.
        От наплыва чувств льну к нему всем телом, прижимаясь как можно крепче. Его губы касаются моего затылка, оставляя на нем целомудренный поцелуй, рука скользит по обнаженной спине, спускается на ягодицу, сжимает ее.
        - Знаешь, я уже и не помню, когда в последний раз позволял себе вот так просто валяться в постели, и никуда не спешить.
        Мои губы непроизвольно растягиваются в довольной улыбке, а в груди щемит ещё сильнее - ему тоже хорошо со мной.
        - Наверное, ты очень много работаешь?
        Он усмехается:
        - Да, пожалуй, много.
        - Как на счёт отпуска? Когда ты последний раз отдыхал?
        Приподнимаюсь над кроватью, упираясь ладонями ему в грудь, и заглядываю в глаза. Он смотрит на меня в ответ с улыбкой. Наверное, впервые за столько лет я снова вижу, как он улыбается. По-настоящему. Ему невероятно идёт. Его лицо становится таким красивым, что меня всю изнутри переполняет теплом.
        - Давно, Алена. Я уже даже не помню, когда.
        - Надо срочно это исправить, - приняв серьёзный вид, заявляю я, а он усмехается и, обняв за шею, снова рывком притягивает меня к себе.
        - Я Милке третий год обещаю Диснейлэнд. Ребёнок вырос уже, а у меня все то одно, то другое. Никак вырваться не могу.
        - А-я-яй, - с осуждением цокаю языком, и, прикрыв глаза, нежно прижимаюсь щекой к его груди. - И не стыдно тебе?
        - Стыдно, - произносит он, только почему-то без особого сожаления в голосе. - Но я исправлюсь.
        Нашу идиллию прерывает телефонный звонок, и я испытываю такое сильное разочарование, что приходится мысленно себя одернуть - так нельзя. Он ведь не может принадлежать мне все двадцать четыре часа в сутки.
        Но эти мысли не помогают. Когда он встаёт, чтобы ответить на звонок, и оставляет меня одну на постели, мне становится так холодно и одиноко, что хочется броситься за ним следом, обнять со спины, прижаться, и стоять так все время, пока он разговаривает. Мне стоит огромных усилий не делать этого, а оставаться терпеливо сидеть на кровати и ждать.
        - Надо ехать, - поворачивается он ко мне, договорив, и я больше не могу себя сдерживать.
        Встаю, и бросаюсь к нему на шею, обнимаю изо всех сил. Мне так страшно, что если он уедет, все волшебство, случившееся между нами этой ночью, разрушится. Что мы снова станем друг другу чужими, и он больше никогда не будет мне так улыбаться.
        - Ну что ты, маленькая? - отрывает он меня от себя, чтобы заглянуть в глаза.
        - Не знаю, - пытаюсь улыбнуться, но, кажется, улыбка выходит жалкой. - Я, кажется, влюбилась в тебя по уши, Кость.
        Он молчит, но смотрит на меня с таким теплом, что у меня на глаза наворачиваются слезы. И в груди щемит. Опять. Так болезненно и вместе с тем сладко. Он заправляет прядь волос мне за ухо, ласково касается пальцами моей щеки и произносит тихо:
        - И за что мне такое счастье?
        - Это сейчас был сарказм? - усмехаюсь я, легонько стукнув ладонью его по плечу.
        - Да какой уж тут сарказм, - снова улыбается он.
        - Ладно, - вздыхаю я, за шутливым тоном скрывая свои страхи. - Иди, пока я добрая. А то мое нежелание тебя куда-то отпускать меня пугает.
        - Я бы и сам не отказался провести весь день с тобой в постели, поверь.
        - Но ведь такие дни у нас еще будут? - интересуюсь с игривой улыбкой, а сама при этом едва ли не перестаю дышать, ожидая его ответа.
        - Конечно, будут, - он тянет меня к себе, положив ладонь на затылок, и целует в шею, так откровенно, что вся кожа мгновенно покрывается мурашками. Его рука начинает скользить по моему обнаженному телу, сжимает грудь, спускается к бедру, и, грубо впившись в него пальцами, дергает на себя, прижимая меня животом к мужчине так тесно, что я в полной мере чувствую, насколько он сам не хочет сейчас никуда уходить.
        - Нет, я точно никуда тебя не отпущу… - бормочу я, теряя связь с реальностью.
        - И не нужно, - заявляет он, оставив еще один влажный поцелуй у меня на подбородке. - Давай, быстро одевайся, ты едешь со мной.
        - Что? Куда? - со смешком переспрашиваю я, решив, что это он так шутит.
        - У нас с тобой есть одно дело.
        - Ты о чем?
        - Ален, поторопись, полчаса тебе даю на сборы.
        - Ты серьезно, что ли?
        Костя снова усмехается, наблюдая за моим обескураженным видом, после чего выпускает из своих объятий и шлепает ладонью по голой попе.
        - Я в душ. Через полчаса жду внизу.
        Когда он скрывается за дверью ванной комнаты, я еще какое-то время остаюсь стоять на месте, находясь в полном недоумении. Он возьмет меня с собой на работу? К себе в офис? Или куда он там сейчас поедет? Какое у нас с ним может быть дело? Его поведение кажется мне очень странным, но идти за ним в ванную, чтобы выяснить подробности, я не решаюсь. В конце концов, вряд ли он стал бы так надо мной шутить, а значит, какое-то дело действительно есть, и я об этом скоро узнаю, нужно только поторопиться со сборами, полчаса - не такой большой срок.
        Отмерев, наконец, быстро подбираю с пола свое белье и халат, все это так и валяется возле окна, там, где он раздевал меня сегодня ночью. После беглого осмотра убеждаюсь, что трусы и сорочка пришли в полную негодность, и мои губы непроизвольно растягиваются в довольной улыбке. Я всегда мечтала встретить однажды страстного, нетерпеливого мужчину, который сходил бы по мне с ума, и хотел настолько, чтобы одежда трещала по швам и рвалась в его руках. И вот, пожалуйста. Как говорится, мечты сбываются.
        Поддавшись озорному порыву, оставляю испорченные вещи у него на постели, сама же, укутавшись в халат и плотнее завязав пояс, отправляюсь в свою комнату.
        Полчаса действительно катастрофически мало, чтобы успеть принять душ, высушить волосы, нанести мало-мальски приличный макияж, и одеться. Самое сложное - это подобрать одежду из моего скудного гардероба, но, к счастью, среди него находится одна единственная блузка, которую вполне можно отнести к деловому стилю, и даже в сочетании с джинсами она смотрится вполне прилично. Каким-то чудесным образом, я даже укладываюсь в отведенное мне на сборы время.
        Костя ждет внизу, как и обещал. Стоит в холле у выхода, о чем-то негромко переговариваясь с Еленой. Наши взгляды встречаются, и на мгновение я замираю, впиваясь в него глазами. Как же все изменилось всего за одну ночь. Между нами больше нет неловкости, напряжения, недоговоренностей. Я больше не боюсь его осуждения, не пытаюсь отвести взгляд, и дурацкое чувство вины больше не душит меня. Я дышу свободно, хоть и немного волнуюсь, когда подхожу к нему ближе. Он выглядит потрясающе в сером костюме и белой рубашке с расстегнутым воротом. Хочется дотронуться до него, но я соблюдаю приличия, мы все же не одни. Однако его, похоже, это совсем не заботит, закончив разговор с Еленой, он кладет руку мне талию, и увлекает за собой к выходу, я едва успеваю пожелать ей доброго утра.
        - Я крайне заинтригована твоим приглашением, - говорю ему, как только мы покидаем дом и идем к машине, возле которой нас уже ожидает водитель. - Может, расскажешь все же, с какой целью решил взять меня с собой? А то я рискую не доехать до места. Умру от любопытства, как та кошка.
        - Не любишь сюрпризы? - интересуется он с улыбкой.
        - Они редко бывают приятными.
        Он не успевает мне ответить, потому что у него снова звонит телефон. Водитель открывает мне дверцу, Костя, прижав трубку ухом к плечу, подает мне руку и помогает сесть в машину. Сам обходит её, и садится с другой стороны, тут же придвинув меня ближе к себе, и обняв за плечо рукой. От этого его собственнического жеста, я снова начинаю непроизвольно улыбаться.
        Всю дорогу он продолжает говорить по телефону, а я нежусь в его объятиях, и стараюсь ни о чем не думать. Бессонная ночь дает о себе знать, под мерное покачивание автомобиля меня утягивает в сон, веки становятся такими тяжелыми, что их невозможно держать открытыми.
        - На какой специальности ты училась? - его неожиданный вопрос цепляет мое сознание уже практически в тот момент, когда оно находится на грани сна и реальности.
        - Бизнес, стратегический менеджмент, - отзываюсь я, подавляя зевок.
        - Так я и думал, - кивает Костя, запуская руку мне в волосы, и небрежно гладит пальцами кожу головы, отчего по спине тут же рассыпаются приятные мурашки. - Спать хочешь?
        - Да нет, - улыбаюсь я. - Просто немного укачивает в машине.
        - Врунишка, - усмехается он, потрепав меня за волосы. - Зря я тебя дернул сегодня, надо было дать отдохнуть.
        - Да все в порядке, ты что, - со смешком возмущаюсь я, стараясь придать себе бодрый вид, на что он снова тепло улыбается.
        - Тебе нравилось учиться?
        - Ну как тебе сказать, - пожимаю плечами, испытывая налет легкой грусти. - Поначалу не очень. Папа настоял на этой специальности, не особенно интересуясь моим мнением, и я относилась к учебе, как к выполнению повинности. Но потом как-то незаметно для себя втянулась, и сейчас мне кажется, папа не ошибся с выбором. Это действительно мое.
        - Я думаю, тебе обязательно надо доучиться, - резюмирует он, а мне отчего-то совсем не нравится этот вывод.
        Несколько раз растерянно хлопаю глазами, глядя на него, а внутри с каждой секундой все больше нарастает тревога. Он передумал и все же хочет отправить меня обратно в Лондон?
        Спросить об этом не решаюсь, в один миг ко мне возвращается все то, о чем я думала, можно уже позабыть, - чувство вины, неуверенность в себе, сомнения в том, что у нас с Костей может быть будущее. На душе становится тоскливо и неуютно.
        - Да, наверное, - отодвигаюсь от него, перевожу взгляд в окно, смотрю на залитую солнцем, бурлящую жизнью Москву. Я ведь уже умудрилась успеть сродниться с мыслью, что могу остаться здесь.
        -
        - Поверь, мне совсем не хочется тебя никуда отпускать, но ты не должна бросать все из-за меня. Ты ведь и сама это знаешь.
        - Угу, - киваю я, чувствуя, как начинает щипать глаза. Черт, еще только разреветься не хватало.
        - Да иди сюда, что ты набычилась? - притягивает он меня к себе обратно, заключая в объятия. - Это всего лишь год. Всего лишь один год. Подумай, что сказал бы Дима, если бы узнал, что ты все бросила на самом финише?
        - Зачем тогда говорил, что не отпустишь? - с губ все же срывается всхлип, и в голосе наверняка сквозит обида. - Лучше бы вообще ничего не говорил…
        - Мне близость с тобой мозги отшибает, Алена.
        - Поэтому ты решил избавиться от меня?
        - Ну что за бред? Я просто не хочу губить твое будущее. Конечно, если ты не мечтаешь стать домохозяйкой, в таком случае, вопросов к тебе нет.
        Я с грустной улыбкой прячу взгляд.
        - Нет. Домохозяйкой вряд ли.
        - Об этом я тебе и говорю.
        За нашим непростым разговором я и не замечаю, как машина въезжает на территорию стеклянного бизнес центра на Тверской, и тормозит неподалеку от роскошной входной группы. Я оглядываю здание из окна, и сердце в груди пропускает удар. Теперь я понимаю, куда мы приехали, но все еще не знаю зачем. Знаю только, что это место мне знакомо. До боли в легких.
        Дышать становится тяжело из-за накрывающих эмоций. Не дожидаясь, когда мне откроют дверь, я выхожу из машины и иду по направлению к зданию. Я была здесь чуть больше года назад. С папой. Мы заезжали сюда после того, как он встретил меня в аэропорту, якобы забрать кое-какие документы, но я сразу поняла, что он всего лишь хотел показать мне свой новый офис.
        Завел меня в свой шикарный кабинет, и усадил в директорское кресло, неумело маскируя гордость за свое детище под напускным равнодушием.
        «Нравится?»
        «Да, папа. Даже не верится, что это все твое»
        «Однажды это все станет твоим»
        Я тогда ничего не ответила ему. Лишь снисходительно улыбнулась. Мне не верилось, что когда-нибудь это действительно произойдет, но портить ему настроение своим скепсисом не хотелось.
        Кажется, это было только вчера. А теперь я снова стою здесь, и папы больше нет. Сердце так сильно болит, что я неосознанно начинаю растирать ладонью грудную клетку, но это совсем не помогает. Сзади подходит Костя и бережно обнимает за талию.
        - Зачем ты привез меня сюда? - спрашиваю севшим голосом, едва справляясь с нахлынувшими эмоциями.
        Он снова не отвечает на вопрос, увлекая меня за собой в сторону входа.
        - Идем.
        Внутри все точно так же, как было год назад. Костя проводит меня через ресепшен, ведет к лифтам, мы поднимаемся наверх. Вокруг кипит деловая жизнь. По пути нам встречаются элегантно одетые мужчины и женщины, они общаются друг с другом, с сосредоточенными лицами разговаривают по телефону, кажется, в компании нет никаких проблем, по крайней мере, все выглядит так же, как в последний раз, когда я была здесь. Меня не покидает ощущение, что и папа тоже ходит где-то здесь, в глубине офиса, как обычно погруженный в свои очень важные дела. И это самое болезненное из всего, что могло выдать сейчас мое сознание.
        Костя заводит меня в его кабинет, тот самый, который год назад показывал мне папа, и просит сесть в то самое кресло, в котором я уже сидела однажды. Сам опускается в кресло с противоположной стороны стола. Я по-прежнему ничего не понимаю, но слишком шокирована, чтобы задавать вопросы.
        Вслед за нами входит молодой мужчина в белоснежной рубашке и классических черных брюках, с тонкой кожаной папкой в руках.
        - Доброе утро, Константин Владимирович, Алена Ивановна, - учтиво приветствует он нас, и я едва успеваю придержать грозящую отвиснуть до пола челюсть.
        Алена Ивановна? Он знает меня? Как это понимать?
        - Доброе утро, Игорь. У тебя все готово?
        - Да, конечно. Все, о чем мы с вами вчера говорили.
        Я окончательно впадаю в ступор, а Игорь пододвигает к столу один из стульев для посетителей, кладет свою папку на деревянную поверхность, начинает доставать из нее и раскладывать перед нами какие-то бумаги.
        - Константин Владимирович, пожалуйста. Здесь и здесь, - придвигает прошитую стопку листов к Косте и указывает ручкой на какие-то определенные места в документе.
        Костя бегло пробегается взглядом по строчкам, ставит размашистые подписи в указанных местах, и пододвигает бумаги ко мне.
        - Прочти и подпиши.
        Я смотрю на него, как завороженная, не осмеливаясь даже предположить, что за документ он предлагает мне подписать. Опускаю взгляд в бумагу, и вижу только свое новое имя «Малинина Алена Ивановна».
        - Что это? - растерянно интересуюсь, возвращая настороженный взгляд на Костино лицо.
        - Это договор дарения на контрольный пакет акций компании «Черных», - учтиво поясняет за него Игорь. Судя по всему, юрист.
        Но я не смотрю на него, продолжаю сверлить взглядом Костю.
        - Что это? - повторяю настойчивее.
        - Подписывай и не задавай вопросов, Алена, - терпеливо отвечает он.
        - Ты не хочешь ничего мне объяснить? - нервно дергаюсь я вперед, все еще ни черта не понимая.
        Костя устало вздыхает и трет переносицу.
        - Я решил, что так будет правильно. Тебе эта компания нужна больше, чем мне.
        - Но папа ведь продал ее тебе?!
        - Деньги ты мне вернешь. Потом, когда выйдешь на прибыль. Заодно и проверим, насколько эффективно английское образование в российских реалиях.
        - Ты издеваешься? А что если у меня ничего не получится? Что, если я только все испорчу? Теория и практика это же абсолютно разные вещи, тем более…
        - Тише, успокойся, - усмехается он, прерывая мою паническую речь. - Конечно, я не собираюсь вот так сходу бросать тебя в пекло. Буду помогать первое время всем, чем смогу. К тому же, тебе еще надо сначала доучиться.
        Я выдыхаю, чувствуя, как горит мое лицо и жжет в груди, закрываю лицо руками, стараясь справиться с переизбытком эмоций. Мне все еще не верится, что это происходит со мной на самом деле. Компания отца теперь моя. Я буду управлять ею, как он и хотел. И сдохнуть мне на этом самом месте, если я не выведу ее из кризиса.
        -
        - Подписывай, Алена. У меня сегодня еще много дел.
        Я поднимаю взгляд и с неверием смотрю в его улыбающиеся глаза. Мои ладони все еще на лице, только теперь они прикрывают лишь рот, потому что я не знаю, что говорить, и как выразить все то, что я испытываю в эту минуту.
        - Спасибо, - выдыхаю почти беззвучно, это все на что меня хватает, но в это слово я вкладываю слишком много.
        - Не благодари, Алена. Так будет правильно.
        ЭПИЛОГ
        ВОСЕМЬ МЕСЯЦЕВ СПУСТЯ
        - Константин Владимирович! - доносится приглушённый голос домработницы из-за закрытой двери спальни, после продолжительного громкого стука. - Я очень извиняюсь, но если вы через десять минут не спуститесь, то Алёна Дмитриевна опоздает на самолёт!
        Новенькая, ещё не знает Костю в гневе. Знала бы, от чего отрывает нас. Я лежу на животе, голая, потная, вся перепачкана спермой, Костя такой же, прижимает меня сверху к постели своим весом. Сильно сжимает волосы на затылке и дёргает на себя, загоняя в меня член до упора, отчего я дёргаюсь и давлюсь криком.
        - Я вас понял, Евгения, мы скоро спустимся! - громко отвечает он, быстро зажав мне ладонью рот, и тише добавляет сквозь зубы. - Уволю, суку.
        - Ай! - вскрикиваю я, когда следует очередной грубый толчок, и его рука отпускает меня, тут же перемещаясь обратно в волосы и прижимая мою голову к кровати. Его губы касаются шеи, покрывают ее влажными жадными поцелуями, зубы впиваются в плечо, оставляя на нем розовые вмятины. Он любит так делать - засосы, следы от укусов, синяки от его пальцев на моих запястьях и бёдрах - все это неизбежно после долгой разлуки или перед очередным расставанием.
        Я уже трижды улетала от него, и возвращалась. На каникулы, выходные и праздники. И каждый раз встречи и прощания - это какое-то безумие между нами.
        - Не хочу улетать… - выдыхаю с жалобным стоном, когда он заводит руку мне между ног, раздвигает половые губы, и начинает с нажимом массировать клитор, не прекращая совершать глубокие резкие толчки внутри меня, на грани боли и удовольствия.
        - Лучше замолчи, Алена, - рычит мне в ухо, сильнее сжимая волосы на затылке, - Я сейчас как никогда близок, чтобы пойти у тебя на поводу.
        Мой оргазм так близко, и он знает об этом, дьявол, давит на клитор сильнее и вколачивается в меня все быстрее и глубже, заставляя терять рассудок от накрывающих ощущений.
        Я кричу, захлёбываясь воздухом, всхлипываю, скулю от кайфа, содрогаюсь в его руках… На самом пике, на грани, чувствую, как он тоже начинает кончать, в очередной раз бурно изливаясь в меня без всякой защиты. Знает ведь, что сейчас я не предохраняюсь, но все равно делает это, подлец. А я, сумасшедшая, даже не возражаю. Хочет - пусть. Он ведь уже взрослый мальчик, и, конечно, осознает, какие могут быть последствия.
        Я дёргаюсь ещё несколько раз, пропуская сквозь тело спазмы удовольствия, и затихаю под ним, целиком отдаваясь сладкой неге, наслаждаюсь тяжестью его тела, теперь еще сильнее придавливающего меня к кровати, слушаю его частое шумное дыхание.
        - Люблю тебя… - само собой срывается с губ, когда я завожу руку за спину, и пытаюсь неловко погладить его или обнять.
        - И я люблю, - хрипло произносит он в ответ, трется носом о мою щеку, заставляя повернуть голову, и впивается в губы долгим чувственным поцелуем.
        - Так не хочу никуда улетать! - жалобно хнычу я, как только наши губы размыкаются, и разворачиваюсь под ним, чтобы обвить руками его за шею и снова притянуть к себе, только на этот раз уже к своей груди, к сердцу.
        - Ален, не начинай. Два месяца всего осталось.
        - Я умру за эти два месяца!
        - Не умрешь, - он снова целует в губы, но на этот раз коротко, и встаёт, отжимаясь от кровати. - В конце концов, я предлагал тебе перевестись на заочное, ты сама не захотела.
        - Я ведь говорила, что на заочном другие преподаватели, слабее…
        - Вот и не бурчи тогда, - усмехается он. - Ещё два месяца как-нибудь потерпим.
        Я тяжело вздыхаю.
        - Это будет нелегко.
        - Хватит ныть. Одевайся, давай, быстро, а то и, правда, опоздаем.
        Я мысленно закатываю глаза - ох, как же он любит покомандовать.
        - Слушаюсь, сэр, - насмешливо отзываюсь, кое-как поднимаясь с постели на подрагивающие после долгого секса ноги, и спешу в ванную.
        Мою руки, лицо, и внутреннюю сторону бедер, по которым стекают следы его страсти. Принимать душ уже некогда, но я ничуть не расстраиваюсь по этому поводу - хочу увезти с собой как можно больше его запаха. Прилечу - и там не буду мыться. Все два месяца, пока не увижу его снова. Смеюсь вслух над своими мыслями - да, кажется, я окончательно сошла с ума от любви к нему.
        Бегло осматриваю свое отражение в зеркале, и широко улыбаюсь от того, как блестят мои глаза, и как распухли губы от поцелуев. Даже красный подбородок, весь исцарапанный Костиной щетиной, нисколько не портит мое лицо. Я такая красивая, и просто неприлично счастливая девушка. Даже несмотря на то, что снова улетаю.
        Костя прав, еще два месяца мы как-нибудь вытерпим, а потом я навсегда вернусь в Москву, чтобы больше никогда с ним не расставаться.
        Признаться честно, не так уж и сильно я переживаю из-за этой поездки. Вот когда улетала в Лондон впервые после летних событий, было куда сложнее. Потому что тогда я понятия не имела, что будет дальше. Думала, умру от тоски по Косте, да еще и неизбежная встреча с Беном сильно напрягала. Переживала, что причиню ему боль, сообщив, что мы больше не сможем быть вместе. Но, оказалось, что переживала я зря - он не горевал по мне слишком долго. И даже не стал дожидаться личной встречи, а сообщил мне прямо по телефону, что у него теперь другая девушка.
        Если бы я только знала, как все сложится, что эта разлука парадоксальным образом сделает нас с Костей еще ближе друг другу, мне было бы куда проще тогда, в сентябре.
        Весь этот учебный год там, в Лондоне, я находилась разве что только физически. Душой и мыслями я полностью всегда оставалась здесь в Москве. Да и скучать мне там по большому счету некогда - все свободное от учебы время я вникаю в дела папиной, то есть, теперь уже моей компании. Оказалось, что расстояние этому совершенно не помеха, учитывая какие возможности дает нам современный интернет. За последние несколько месяцев я изучила все бизнес-процессы компании, и даже внесла в них некоторые изменения (разумеется, после того, как посоветовалась на этот счет с Костей). И эти изменения уже успели дать свои первые положительные результаты.
        Мне кажется, что папа мог бы гордиться мной. И на душе от этой мысли так легко, что и словами не передать.
        Когда я возвращаюсь в нашу спальню, Костя уже одет в брюки, и застегивает пуговицы на черной приталенной рубашке, которая безумно ему идет, и делает его еще более сексуальным дьяволом в моих глазах. Я беру со стула заранее приготовленное нижнее белье, и игриво покачиваю на пальчике бюстгальтер:
        - Поможешь?
        Он улыбается. Я знаю, как он любит меня одевать. Вертит, как куклу, застегивает крючки, натягивает через голову платье, дергает вверх молнию на спине. Шлепает по попе, когда все готово, подталкивая к выходу. Сам берет заранее собранный мною лично чемодан.
        Ещё через минуту мы уже внизу, идём к машине, где нас ждёт Николай. Я тепло улыбаюсь ему, желаю доброго утра, интересуюсь делами, пока Костя передаёт чемодан Мише - второму охраннику. К счастью, ранение Коли не оставило после себя никаких последствий, еще в конце лета мужчина вернулся на службу, и теперь за пределами дома везде тенью следует за Костей. Мне так спокойно от этого, я знаю, что рядом с любимым всегда есть верный и надёжный человек. Когда я впервые увидела его, разрыдалась, и долго просила прощения, за то, что ему пришлось пережить по моей вине. Николай, кажется, даже был слегка шокирован величиной моего раскаяния, хоть и старался не подать вида. А еще он снова стал обращаться ко мне на «вы», несмотря на то, что я постоянно прошу его не делать этого. И все же он хорошо ко мне относится, не держит обиды и зла. Потому что всегда улыбается мне в ответ, а за все время, что я с ним знакома, ни разу не видела, чтобы он улыбнулся кому-то ещё.
        - А где Мила? - растерянно оглядываюсь я по сторонам. - Она что, ещё в школе?
        - Нет, она уже полчаса ждёт вас в машине, - отвечает Николай, улыбаясь мне уголком рта.
        Я смущённо улыбаюсь ему в ответ, и спешу заглянуть в салон, где и правда, сидит Мила, забравшись с ногами на заднее сидение. Она что-то быстро строчит в своём телефоне, но, завидев меня, тут же гасит экран и прячет гаджет в карман.
        - Что, с Глебом опять переписываешься? - усмехаюсь я, усаживаясь рядом.
        У нашей девочки недавно появился парень, и она впервые в жизни по уши влюбилась. Я узнала об этом еще месяц назад, когда была в Лондоне. Мы постоянно переписываемся с Милой, делаем это даже чаще, чем с ее отцом, и я знаю абсолютно все, что происходит у неё в школе и не только.
        - Да, - сконфуженно тянет она и загадочно улыбается.
        - Ну и как у вас с ним? Целовались еще после того раза?
        - Да, - снова широко улыбается она мне, при этом забавно краснея. - Только папе не вздумай сказать! - добавляет смущенным шепотом.
        - Не скажу, конечно, ему незачем об этом знать, - подмигиваю ей. - Только и ты не вздумай позволить ему зайти дальше поцелуев, маленькие вы еще.
        - Да, Алена, - возмущенно закатывает глаза девочка. - Я же не совсем дура.
        - Смотри мне, - усмехаюсь.
        - Не переживай, та твоя лекция о последствиях ранней половой жизни мне до сих пор в кошмарах снится. Фу.
        - Да я же просто рассказала, что и как может быть, - смеюсь я, но тут в машину садится Костя, и мы обе, как по команде, замолкаем.
        - Шушукаетесь опять? - недовольно спрашивает он, по-хозяйски обнимая меня за шею и притягивая к себе.
        - Да! - с хитрым прищуром отзывается Милашка, и тянется через меня, чтобы поцеловать отца в щеку.
        Всю дорогу в аэропорт мы в основном слушаем ее бесконечные рассказы о том, что интересного было сегодня в школе, лишь Костя иногда принимает свои бесконечные телефонные звонки. Во время одного из них, особенно продолжительного, Мелания нагло забирается между нами, отталкивая его к краю, и мы с ней обнимаемся, остаток дороги, проводя именно так.
        - Я буду скучать, - заявляет она, как и всегда, начиная всхлипывать.
        - Ну, Мил, ты что, опять собралась разводить сырость?
        Мелкая засранка каждый раз заставляет рыдать и меня. Ну не могу я оставаться спокойной, когда вижу ее слезы.
        - Все, все, не буду, - трет она ладошками глаза, отчего они сразу становятся красными, и тут же добавляет шутливым тоном. - Я не пойду тебя провожать до трапа, без обид, ладно? А то вы с папой опять будете целоваться, а я на это смотреть не могу, прости!
        - Да что вы говорите! - усмехаюсь я, прищуриваясь.
        В аэропорту мы с Костей действительно очень долго и откровенно целуемся. Все люди вокруг тактично отводят глаза, только Мишу с Колей ничем не смутить - они привыкли к нашему бесстыдству.
        - Позвони, как приземлишься, - проводит он большим пальцем по щеке, задевает распухшие губы, и я прикрываю глаза, стараясь впитать в себя каждое мгновение рядом с ним перед разлукой.
        - Я уже скучаю, - прижимаюсь к его груди, обвивая руками за талию.
        - Всего два месяца, Алена.
        - Целых два месяца.
        Мой непрошибаемый, сильный мужчина. Знаю ведь, что ему тоже тяжело, чувствую это в каждом его движении, в каждом прикосновении, но он ни за что не подаст вида.
        - Что бы ты хотела получить на окончание университета? - вдруг спрашивает он, и я отрываюсь от его груди, чтобы удивленно заглянуть в глаза.
        - Ты хочешь сделать мне подарок?
        Это что-то новенькое, подарков он мне еще не дарил ни разу. Если не считать ООО «Черных».
        - Ты заслужила, - хитро улыбается он, ласково поглаживая мою руку, что лежит у него на талии. - Проси все, что хочешь.
        - Все, что хочу? Ты уверен? - воодушевленно переспрашиваю.
        - Все, что хочешь.
        - Тогда я хочу поехать в Диснейленд!
        Его брови удивленно ползут вверх, а взгляд становится вопросительным.
        - Учти, ты обещал все, что я пожелаю, - тут же добавляю я настороженно.
        - Да, но… Диснейленд, Алена? - растерянно уточняет он.
        - А что? Ты сам говорил, что уже три года Миле обещаешь туда поехать. Сразу говорю, я не Мила, и три года обещанного ждать не стану. Так что, давай, ищи свободное время, как хочешь, и бронируй билеты.
        -
        - Я думал, ты попросишь что-то для себя.
        - Это для меня. Что может быть круче, чем помочь непутевому отцу исполнить мечту своего ребенка? Сразу плюс сто очков в карму.
        - Я серьезно, Алена.
        - И я серьезно.
        Он смотрит на меня некоторое время, будто давая шанс передумать, а потом усмехается.
        - Ну, хорошо. Диснейленд, так Диснейленд.
        Я тут же расплываюсь в довольной улыбке и прыгаю ему на шею, пытаясь задушить в объятиях.
        По громкой связи объявляют посадку на мой рейс, и сердце тут же жалобно сжимается в груди.
        - Мне пора, - шепчу, глядя ему в глаза с грустной улыбкой.
        Он кивает и с неохотой выпускает меня из своих рук.
        Я разворачиваюсь, с силой стискивая зубы, чтобы не разреветься, но успеваю сделать всего лишь шаг, как меня вдруг останавливают.
        - Алена… Подожди.
        Делаю робкий шаг обратно, на встречу к нему, смотрю в мои любимые внимательные глаза.
        - Я хотел поговорить об этом позже, когда ты вернешься, но… не могу терпеть.
        На его губах появляется извиняющаяся улыбка, а я не могу поверить своим ушам. Баженов не может терпеть? И снова - это что-то новенькое.
        - О чем? - настороженно интересуюсь.
        Он берет меня за локоть, тянет к себе, обнимает за талию, и пристально, очень пристально смотрит в глаза.
        - Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Сразу после того, как вернешься. А уже потом Диснейленд.
        Ответить ему что-либо у меня не получается, потому что в горле образуется ком, а в носу щиплет от подступающих слез.
        - Ален? Ты плачешь что ли?
        - Ты чертов романтик, - смахиваю слезы, и пытаюсь отшутиться, чтобы скрыть весь шквал накрывающих меня эмоций. - Кто же так предложение делает?
        - Если хочешь, я могу опуститься на одно колено, - невозмутимым тоном предлагает он, и из моей груди вырывается сдавленный смешок.
        - Как же я тебя люблю…
        - Это значит - согласна?
        - Конечно, согласна.
        Прикрываю глаза и подставляю лицо для еще одного нежного и чувственного поцелуя, от которого сердце мечется птицей в груди, и все тело разбивает сладкая дрожь.
        - Счастье мое… - шепчу ему в губы, не в силах сдержать блаженную улыбку.
        - И ты мое, - вторит он, прижимая меня крепко-крепко к своей груди.

* * *
        А на окончание университета помимо Диснейленда я получила еще один невероятный подарок. Через месяц после отлета мне пришлось купить тест на беременность, и он показал целых две полоски. А еще через восемь месяцев у нас с Костей родился чудесный малыш, которого мы назвали Димой. И началась новая, совершенно другая история. Совсем не похожая на ту, что я только что вам рассказала.
        С любовью, Алена Баженова-Черных.
        КОНЕЦ