Ябеда Алиса Гордеева
        Его все боятся. Избегают. Недолюбливают. Говорят, что он псих, и мне стоит держаться от него подальше. Советуют при случае обходить его стороной и запрещают встречаться с ним взглядом.
        Я нарушила все предписания и поплатилась за это собственным сердцем.
        Ябеда
        Пролог
        Я беда.
        Корявый изъян на повороте твоей судьбы.
        Осколок боли, навечно застрявший в сердце.
        Меня не вытравить.
        Не стереть.
        Нас не спасти.
        Поздно.
        НОЯБРЬ
        Метель за окном завывает диким волком. Хаотично летящий снег безжалостно бьёт в стекла, тупой болью отзываясь в сердце. С недавних пор я ненавижу зиму.
        - Тася! - Тихий, проникновенный голос Татьяны Ивановны возвращает меня в реальность: небольшой уютный кабинет в пастельных тонах с абстрактными картинами на стенах. - Поговори со мной, девочка.
        Не поворачивая головы, исподлобья смотрю на седовласую женщину с добрым взглядом и понимающей улыбкой. Копаться в чужих душах - её работа, щедро оплачиваемая такими дураками, как мой отец. Развалившись в кожаном кресле, Татьяна Ивановна выжидающе постукивает авторучкой по исписанному листу своего ежедневника и надеется услышать от меня хотя бы слово. Но разве оно способно что-то изменить?
        - Три месяца терапии, а мы не сдвинулись ни на шаг, - виновато качает головой психолог. - Всё дело в Савицком, верно?
        Ощущаю себя подопытной крысой: женщина знает, как напрягается каждая клеточка моего тела при одном только звуке ЕГО фамилии, но всякий сеанс начинает допрос именно с этого.
        Привычно поджимаю губы. Позволяю одинокой слезинке шустро скатиться с щеки и мокрым пятном на моих джинсах присоединиться к другим таким же. Татьяна Ивановна подобно сапёру аккуратно прощупывает уязвимые участки моего сердца и безжалостно подрывает остатки воспоминаний.
        - Он сделал тебе больно?
        Закрываю глаза и улыбаюсь: больно сдавать кровь из пальца, а когда у тебя заживо вырывают сердце, это совсем другое.
        - Георгий обидел тебя?
        Смеюсь. И за что только отец платит такие деньги?!
        - Ты можешь мне рассказать, - всё тем же приторным голосом пробирается в душу Татьяна Ивановна. - Тебе больше ничего не угрожает, Тася. Ты же знаешь: Савицкий не вернётся.
        Быть может, метель не такая уж и противная. Да, она, как и все вокруг, напоминает мне о боли, но хотя бы делает это честно.
        - Тебя нашли в ужасном состоянии, Тася. И я понимаю, как не хочется тебе возвращаться в тот день. - Татьяна Ивановна замолкает и, кусая губы, тоже смотрит за окно. - Метель, - констатирует спустя минуту. - В твоей душе метёт не меньше, верно?
        Кончики моих пальцев тут же начинают дрожать. Сжав кулаки, смотрю на часы, висящие над столом. Впереди ещё двадцать минут идиотских вопросов.
        - Это неправильно, - хмыкает женщина, глядя в упор на мои сжатые ладони. - Перестань себя наказывать, Тася! Ты ни в чём не виновата.
        Как бы не так! Всё, что случилось с нами - итог моей инфантильности, глупого стремления пробудить в Савицком человека. Мне следовало услышать окружающих, которые в один голос пытались уберечь меня от беды. Что ж, моё упрямство круто сыграло против меня.
        - Тася… - безнадёжно пытается достучаться до меня Татьяна Ивановна. - Ты можешь мне не отвечать. - Ничем не выдавая своего раздражения, она аккуратно закрывает блокнот. - Просто помни: я на твоей стороне. Вдвоём всегда проще найти решение, нежели в одиночку.
        Неправда!
        Сходить с ума лучше в одиночестве.
        Глава 1. Остановка
        ЗА ПОЛГОДА ДО СОБЫТИЙ, ОПИСАННЫХ В ПРОЛОГЕ
        Забавно, как быстро выросли деревья в чужом саду.
        Грустно, что я все пропустила.
        Родители развелись, когда мне было три. Я плохо помню то время в отличие от Ники, моей сестры. Ей тогда исполнилось семь, и все «прелести» развода в полной мере отразились на её психике. Ночные кошмары, истерики, слезы… Отец не справлялся, а мама… маме было немного не до нас. Когда полгода проводишь в Ницце, а остальное время не вылезаешь из спа-салонов, дети только мешают. Наверно…
        И всё же в один прекрасный день, когда Ника перестала говорить, а врачи забили тревогу, отец просто взял старшую дочь в охапку и привёз к воротам шикарного особняка, в котором мама к тому времени жила со своим новым мужем и его маститым лабрадором.
        Так мы с Никой оказались по разные стороны семьи. Наверно, именно тогда я и потеряла сестру. Навсегда.
        Первое время отец регулярно отправлял меня в гости к матери. Поначалу я проводила в доме Вадима Мещерякова, моего отчима, целое лето и обязательно приезжала на Рождество, но с годами всё острее начинала ощущать свою ненужность в новой семье. Меня редко встречали с улыбкой, зато не скрывали её, когда отец забирал меня домой немногим раньше. Чувствовать себя обузой - то ещё удовольствие! Да и сам Мещеряков никогда не скрывал своей неприязни ко мне. Ему хватало Ники, капризной, немного жадной и со временем весьма избалованной, а ещё Геры - Георгия Савицкого, странного парня, жившего на чердаке и практически никогда не спускавшегося. Кем он приходился Мещерякову, я не знала, но в доме отчима парень появлялся, как и я, только на лето. Так было всегда. Наверно, поэтому странное положение вещей меня мало удивляло.
        К тому моменту, когда я окончила пятый класс, моё время пребывания рядом с мамой и сестрой сократилось до недели, а потом и вовсе сошло на нет. Телефонные разговоры становились все короче, а поздравления с днём рождения казались вымученными и сухими.
        Впрочем, это меня мало беспокоило. В нашем небольшом городке, где все друг друга знают и при встрече обязательно здороваются, жить было гораздо комфортнее, чем в окружении расчётливых и бездушных лиц, воротящих от тебя нос только потому, что твоя одежда недостаточно модная и стильная, а сам ты не разбираешься, чем айфон последней модели отличается от предыдущей. К слову, этого самого айфона у меня никогда и не было. Зато был любящий отец - неунывающий весельчак и лучший в городе сварщик, а ещё друзья: конопатый Женька из соседнего подъезда и Амели, умница-отличница с косой до пояса и несносным характером Халка. Мы познакомились в детском саду, когда Амели надела тарелку с манной кашей на голову Женьке, а тот свалил всё на меня. Надо сказать, с тех пор мало что изменилось. По мере взросления наши шалости становились только круче и непременно приводили в ужас директора школы. Уверена, он считает дни, когда мы выпустимся, точнее, когда последний звонок прозвенит для Женьки и Амели.
        Моя привычная жизнь рухнула в один миг. В тот вечер отец выбежал в продуктовый через дорогу: мне приспичило затворить блины, а мук? закончилась. На пешеходном переходе его, плечистого и высокого, не заметил спешивший по своим каким-то делам водитель серебристой «десятки». Скрежет тормозов был слышен на весь город, но, увы, это не уберегло отца от столкновения с грудой бездушного металла. Дальше - больше: «скорая» … мои молитвы… перелом позвоночника… и снова мольбы к небесам. Бессонные ночи возле реанимации, слёзы, острыми бритвами раздирающие горло, и приговор врачей: нужна сложная операция в краевом центре, а после неё - долгая реабилитация. Все расходы по лечению взял на себя завод, на котором отец верой и правдой отработал два десятка лет, а вот ответственность за меня брать было некому, кроме мамы.
        «Если хочешь - приезжай. Адрес знаешь».
        Даже от её обычного СМС веяло холодом. Сейчас понимаю, это был знак: мне стоило пересилить себя и несколько месяцев провести в интернате. Да только тогда все мои мысли занимал отец. Переехав к матери, я смогла бы ежедневно его навещать, ну а неприязнь родственников можно и перетерпеть, правда?
        - О чём задумалась, милая? - Отец сжимает мою ладонь и ласково улыбается, отчего в уголках его глаз собираются стрелки морщин - глубоких, но бесконечно родных.
        Я уже привыкла видеть папу лежащим в больничной палате. Да и здесь, в большом медицинском центре, оборудованном по последнему слову техники, глупая жалость уступает место надежде.
        - Здесь лучше, да?
        Свежий ремонт. Окно на солнечной стороне. Даже кровать, к которой волею судьбы прикован отец, напичкана кнопками и механизмами, чтобы больной как можно меньше ощущал себя беспомощным инвалидом. Никакого сравнения с нашей травматологией!
        - Да, Таюшка. - Грубые пальцы отца всё крепче сплетаются с моими. - Уже не так страшно ложиться под нож хирурга.
        Отец врёт, вижу. Он ненавидит больницы, и даже к зубному мне приходилось его тащить под дулом пистолета.
        - Когда операция? - спрашиваю, делая вид, что верю. В конце концов, отец просто хочет, чтобы я перестала себя накручивать. Хотя бы из-за него.
        - В среду утром.
        - Я приеду.
        - Обязательно! Не разрешу себя резать, пока не поцелую тебя. - И снова эта его улыбка, самая дорогая из всех. Я так боюсь, что её свет погаснет, что с трудом сдерживаю слёзы.
        - Смотри, ты обещал! - Голос мой дрожит, и папа это чувствует.
        - Уже была у матери? - спешит он сменить тему.
        - Нет, с автобуса - сразу к тебе.
        Отца привезли в больницу на «скорой» ещё позавчера, а я, пока забирала документы из школы, задержалась на пару дней. Конечно, я могла сразу отправиться к матери, но мне не терпелось увидеть папу.
        - Тая! - возмущается он, а сам едва сдерживает улыбку. - Так нельзя! Пользуешься моей слабостью, да?
        Разумеется, он переживает за меня, но ещё больше радуется встрече. Мы оба не знаем, чем закончится вмешательство хирургов, а потому ловим каждое мгновение, чтобы провести его вместе.
        - Просто соскучилась по тебе.
        Я слабачка. Не могу справиться со слезами. Впрочем, притворяться сильной я буду в доме матери, а пока могу побыть самой собой. Наклоняюсь к отцу и прижимаюсь лицом к его заросшей щеке, а потом даю волю слезам. Я люблю отца - какой смысл скрывать?
        - Мы все преодолеем, дочка. Обязательно, - глухо, на грани обещает он, упираясь носом в мои кудряшки. - Опять с косичками заснула?
        - Ага, - улыбаюсь сквозь слёзы. На голове сегодня настоящее гнездо, и всё из-за моей невнимательности.
        - Возьми такси, ладно?
        - Угу, - киваю, а сама вспоминаю номера автобусов до Жемчужного.
        Расстояние от города до коттеджного посёлка, где расположен особняк Мещерякова, немалое - даже страшно представить, какую цену заломит таксист. Нет уж, я лучше куплю на эти деньги фруктов: папе сейчас нужны витамины.
        Не знаю, сколько ещё времени я просидела бы с отцом, но строгая медсестра, будто случайно заглянувшая в палату, жёстко напоминает, что приёмные часы давно закончились, да и папе нужен отдых. Чмокаю старика на прощание, обещаю завтра приехать снова и спешу к матери.
        Не разбирая дороги, шлёпаю по лужам. Ноги утопают в ледяной жиже с остатками рыхлого снега. Грязные брызги разлетаются в стороны, серыми разводами оседая на светлых джинсах. Наплевать! Главное - успеть!
        - Подождите! - кричу, запыхавшись, когда дверцы автобуса начинают медленно закрываться.
        До остановки всего метров десять, но водитель меня не видит и не слышит. Машу руками, перепрыгивая через шальные ручейки, и даже успеваю треснуть кулаком по забрызганному стеклу, но так и остаюсь в гордом одиночестве ждать следующего автобуса. До него, кстати, минут сорок, а на улице уже смеркается, и с каждой секундой становится всё холоднее и страшнее.
        Апрель... Окраина незнакомого города… Полуразрушенная остановка… С неба моросит противный дождь вперемешку со снегом, а мимо на огромной скорости проносятся автомобили. Спортивная сумка с вещами оттягивает плечо. И, вроде, взяла только самое необходимое, но усталость даёт о себе знать. Да ещё рюкзак с учебниками и книгами за спиной такой тяжёлый, что невольно вспоминаю о такси. Правда, тут же беру себя в руки: мне нельзя раскисать!
        Чтобы хоть как-то скоротать время, измеряю шагами длину местной лужи. Прячу замёрзшие руки в карманы куртки, но она не по погоде тонкая и ни черта не греет. В очередной раз приближаюсь к проезжей части и всматриваюсь вдаль. И почему в такой крутой коттеджный посёлок ходит только один автобус, да ещё и так редко?
        Выуживаю из кармана мобильный и бесцельно листаю новостную ленту социальной сети. Бессмысленные картинки, избитые цитаты, реклама, чужие улыбки - в общем, ничего нового и интересного. Набираю пару строк Амели. Скидываю фото серого неба Жеке: у парня страсть к коллекционированию изображений неба с разных уголков Земли. Как по мне, оно везде одинаковое.
        Но, оказывается, умереть со скуки и холода на остановке в чужом городе - это слишком простое наказание за мою неосмотрительность. Уже в следующее мгновение, окатив меня из лужи грязной водой, на обочине тормозит чёрная, как смоль, приземистая тачка, а из опустившегося окна высовывается смазливая морда паренька. Светлые волосы его растрёпаны, а взгляд до невозможности наглый.
        - Эй! - небрежно орёт парень, пока я тщетно пытаюсь счистить с куртки грязь. - Мобильный свой дай!
        - Всё нормально, - шмыгаю носом, стараясь не расплакаться. Не вечер, а наказание какое-то!
        - Ты глухая?! - орёт незнакомец. - Телефон свой дай!
        - Ну, облил и облил, переживу! - срываюсь дрожащим голосом. Ишь, какой совестливый нашёлся: другой бы даже не заметил, что проехал по луже, а этот вину искупить хочет! Только я гордая! И подачки мне не нужны!
        - Простого «извините» было бы достаточно! - важно задираю нос.
        Стараюсь не смотреть на паренька, вновь обратив всё своё внимание к экрану мобильного. Вот Катька Семенова хвастается новой юбкой, а вот милые котята, забавно пошатываясь, делают свои первые шаги. Уверена, стоит мажорчику понять, что я не держу на него зла, он сразу уедет!
        - Придурочная! - внезапно раздаётся над ухом, и телефон мгновенно выскальзывает из рук.
        Растерянно хлопаю глазами, наблюдая за тем, как напрочь обнаглевший здоровяк роется в моём мобильном, деловито тыча пальцами в экран. Ошарашенно открываю рот, чтобы возмутиться, но мой словарный запас совершенно точно не готов к столкновению с суровой реальностью.
        - Ну чего смотришь, как на врага народа?! Один звонок - с тебя не убудет! - Молодой нахал по-свойски прижимает телефон к уху и, расплываясь в улыбке, адресованной явно не мне, отворачивается, а затем громко приветствует невидимого собеседника.
        Хам! Мерзавец! Грубиян! А я - наивная идиотка, которая вечно судит людей по себе! Переминаюсь с ноги на ногу, не представляя, как правильно вести себя в подобной ситуации. Нет, мне не жаль мобильного, я всегда рада помочь, но разве этот баран заслужил, чтобы ему помогали?!
        Ёжусь от несдержанных порывов ветра и продолжаю сверлить взглядом спину незнакомца. Высокий, накачанный, я бы даже сказала - мощный, он манерно стоит в двух шагах от меня и беспрерывно что-то объясняет некой «зайке», изредка называя ту котёнком. Вот здорово! Я тут продаю дрожжи, вся в грязи и без мобильного, а этот придурок сюсюкает с какой-то кралей!
        Набираю в лёгкие побольше кислорода и сжимаю кулаки, намереваясь потребовать обратно телефон. Даже успеваю подойти к незнакомцу, но моя решимость моментально сходит на нет, ст?ит заметить нужный автобус, плавно подъезжающий к остановке. Пропустить ещё и его равносильно воспалению лёгких!
        - Прости, не мог бы ты вернуть мобильный? - обращаюсь к парню, несмело тыча замершим пальцем в его спину. - Мой автобус.
        - Погоди! - Красавчик отмахивается от меня, как от назойливой мухи, и продолжает трепаться.
        - Не могу! Автобус уйдёт! Верни телефон!
        - Две минуты! - резко обернувшись в мою сторону, рычит он сквозь зубы и, прикрывая ладонью динамик, буравит меня недобрым взглядом. - Не видишь, я разговариваю?!
        - А у меня автобус, - еле слышно шевелю губами, теряясь в изумрудном сиянии глаз придурка, настолько ярком и нереальном, что невольно зависаю и даже не сразу соображаю, что очередной автобус уехал без меня.
        Сжимаю губы в узкую полоску и на пятках разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов. Ещё не хватало, чтобы какой-то смазливый индюк стал свидетелем моих слёз! Равнодушно топаю по лужам, проклиная себя за то, что не послушалась отца, и покорно жду, пока избалованный мажор наговорится.
        Проходит минута, вторая, третья…
        - Ты чего вся скукожилась? Испугалась, что ли? - подобно грому басит нахал и, ехидно улыбаясь, возвращает мобильный.
        - Кого?! Тебя?! Или твоего зверинца?! С кем ты там разговаривал - с кошками и зайцами? Сумасшедший! - ворчу, пряча телефон подальше от алчных глаз незнакомца: мало ли кому ещё решит позвонить этот громила.
        - Подслушивать нехорошо, - ухмыляется подонок. - Мама разве не учила?
        - Нет! - огрызаюсь в ответ и бреду к обочине: впереди ещё сорок минут холода и сырости.
        - Садись, давай, подвезу! - снисходительно рявкает блондин и одной левой стягивает с моего плеча сумку. - Ты кирпичей туда наложила, что ли?
        - Не твоё дело! И вообще, верни сумку! Что за привычка брать чужое без спроса?! - тянусь за своей поклажей, да только парень не обращает на меня внимания, запросто закидывая мои вещи к себе в багажник.
        - Это был последний автобус. Следующий - только утром. Садись, давай!
        Он открывает дверцу пассажирского сиденья и, поджав губы, ждёт. А я бы и рада отказаться, да боюсь, за ночь на остановке точно кони двину.
        - Куда тебе? - небрежно интересуется молодой человек, отъезжая от обочины.
        - В Жемчужное.
        - Ты уверена? - Идиот даже не пытается скрыть насмешку в голосе и на мгновение окидывает меня презрительным взглядом. - Там пропускной режим.
        - Знаю. Меня ждут.
        - Горничной устроилась, что ли? - Навороченный салон заполняется лающим смехом парня.
        - Почему сразу «горничной»?
        - Ну, на девочку из эскорта ты, прости, не тянешь. - И снова этот уничижительный взгляд. - А местные - сумки на себе не таскают.
        - Ясно… - Отворачиваюсь к окну и смотрю, как моя привычная жизнь на бешеной скорости безвозвратно уносится в прошлое.
        - Ладно, расслабься, колючка. Нам по пути!
        Расслабиться удаётся с трудом: слух режет электронная музыка, с нездоровым грохотом вылетающая из динамиков, да и манера езды незнакомца вынуждает постоянно хвататься за ручку над дверью, чтобы, того и гляди, не вылететь в лобовое. Руки бы оторвать тому, кто учил этого наглеца водить! Один плюс - скорость!
        Уже минут через двадцать мы выруливаем к посту охраны на въезде в Жемчужное. Не успеваю набрать маму, чтобы нас пропустили, как шлагбаум сам начинает медленно подниматься, а парень нахально подмигивает и с важным видом заезжает на территорию.
        - Дом номер восемь, - оставляю неуёмное самомнение блондина без внимания. Мне, и правда, не до него.
        С долей щемящей грусти смотрю по сторонам, отмечая про себя, как сильно всё вокруг изменилось. Я помню «Жемчужное» обычным нагромождением крутых домов, где каждый житель, так или иначе, пытался переплюнуть соседа. Сейчас же это город в миниатюре, со своими аккуратными переулками, вычищенными до блеска мощёными дорожками, витиеватыми светильниками с мягким золотистым сиянием и яблонями, обрамляющими идеально ровную центральную улицу.
        Кусаю губы, едва сдерживая улыбку. Я помню, как назло отчиму сбегала сюда, чтобы помочь рабочим посадить эти самые яблони, а когда возвращалась с перепачканными в земле руками и грязными коленками, пряталась от разгневанной матери по всему дому. Хотя нет, на чердак я всегда боялась заходить. Лучше мамина кислая мина и несколько часов нравоучений, чем мимолётный презрительный взгляд Савицкого, уже тогда напоминавший грозовое небо накануне бури. Интересно, Гера всё так же приезжает на лето?
        - Восьмой? Точно? - с насмешкой в голосе переспрашивает незнакомец, а затем резко тормозит у обочины и смотрит на меня так пристально, что у меня мурашки бегут по коже.
        - Да, дом у озера. - Стараюсь, чтобы мой голос звучал уверенно, но тушуюсь под взглядом парня. - Отсюда - прямо и до упора.
        Особняк Мещерякова стоит у самого берега - пологого, песчаного. В связи с этим у отчима всегда было маленькое преимущество перед соседями: свой личный пляж и пристань летом, и небольшой каток для детей зимой. Правда, последний Вадим перестал заливать, когда мне исполнилось шесть.
        - Я знаю, где этот дом, - вырывает меня из воспоминаний голос блондина. - Ты лучше мне скажи: какого черта там забыла?!
        Я даже вдохнуть нормально не могу - так сильно давит взглядом этот придурок. И какое ему дело?!
        - Ты угадал: я новая горничная.
        - Врёшь! - цедит он сквозь зубы. - Твоё имя?
        - Сама дойду! - шиплю в ответ и дёргаю ручку двери, но та заблокирована. - Выпусти!
        - Просто скажи, как тебя зовут, - по слогам произносит парень и наклоняется ближе. В нос ударяет терпкий аромат мужской туалетной воды, грубый, опасный.
        - Тася, - скомканно выдыхаю я.
        - Я так и знал! - Парень резко откидывается на спинку сиденья и начинает ржать. - Ты изменилась, Тася!
        Немного придя в себя, он снова поворачивается в мою сторону и нагло елозит по мне взглядом, не оставляя ни миллиметра без внимания.
        - Я - Ар, - тянет нараспев и ждёт моей реакции. - Помнишь?
        - Нет, - признаюсь честно.
        - А ты напряги извилины, девочка! - грубо приказывает он, пронзая меня своими ледяными изумрудами, как острыми спицами, а потом подхватывает прядь моих волос и неспешно начинает накручивать её себе на палец. - Впрочем, не важно. Теперь мы будем видеться достаточно часто, Тася.
        - Так себе перспектива… - отвечаю, пытаясь высвободить волосы.
        - Согласен! - хохочет Ар и заводит мотор. - Мне запрещено приближаться к вашему дому ближе, чем на триста метров. Я высажу тебя возле соседнего коттеджа. Моего коттеджа.

* * *
        С небывалой лёгкостью несусь по брусчатке в сторону дома. Меня не пугают ни мокрый снег, рыхлыми хлопьями бьющий в лицо, ни промокшая обувь, ни тяжеленная сумка: компания сумасшедшего соседа сумела перечеркнуть всё. Неудивительно, что Мещеряков запретил придурку приближаться к своим владениям. Этот Ар - как просроченный шоколад: шикарная обёртка и прогорклое послевкусие. Его смех до сих пор звучит у меня в ушах, а пренебрежительный взгляд никак не выходит из головы. Будто во мне одной - первопричины всех его бед и печалей. Да и имя у блондинчика какое-то дурацкое, неполноценное, что ли. И всё же странно, что я не помню этого парня, от слова «совсем».
        Соседи Мещерякова, семья Турчиных, были частыми гостями в доме отчима. Редкий ужин обходился без их компании. Семёна Германовича; главу семейства обычно всегда сопровождали супруга и дочка Камилла, шустрая и озорная девчонка примерно моего возраста с прикольными брекетами и отменным чувством юмора. Такой я её запомнила. Одно время мы даже дружили и вместе бегали к озеру, но ни разу я не слышала от неё ни о каком Аре. Как такое возможно?! Его словно ластиком стёрли из памяти, из семьи. Прямо как меня…
        - Всё просто, Таисия. - Мама сдержанно приобнимает меня за плечи и ведёт по извилистой дорожке от раздвижных ворот к парадному входу в особняк. - Аристарх - аллергик, поэтому почти каждое лето он проводит на побережье Адриатики. У Турчиных там родственники. А ты чего подумала?
        Дежурный смех, равнодушный взгляд; мама ничуть не изменилась: те же белокурые локоны до пояса, удушающий аромат дорогих духов и высокомерный взгляд. А ещё шпильки как неотъемлемый атрибут её образа. Ну кто в здравом уме щеголяет на высоченных каблуках по дому?!
        Мы не виделись целую вечность, а мама даже не удосужилась меня поцеловать - так, скользнула губами по щеке, чтобы не испортить макияж. Ни тебе «я скучала», ни вопросов «как добралась», да и о папе ни слова. Ладно, хоть меня узнала.
        И всё же вру: мать постарела, осунулась, под глазами залегли глубокие тени. Для своих сорока восьми мама выглядит, может, и неплохо, просто я её помню лет на пять моложе.
        - Ничего не подумала, - мотаю головой, поправляя лямку рюкзака. - Одного не понимаю: как этот парень меня узнал, если мы никогда не пересекались?
        - Ещё одно доказательство твоей зацикленности на себе! - фыркает мама, не раздумывая долго над моим вопросом. - Если бы в детстве ты не воротила нос от компании сестры, то сейчас не задавала бы глупых вопросов.
        Если бы Ника не стыдилась меня перед своими друзьями…, Впрочем, теперь это уже не важно.
        - А почему парню запрещено приближаться к вашему дому? - Дурацкая тропинка кажется нескончаемой, а других тем для разговора попросту нет. За три минуты до этого я уже получила исчерпывающий ответ на свой щенячий визг: «Тася, возьми себя в руки. У Ники всё замечательно. У Вадима дела идут хорошо. У меня тоже нет никаких проблем».
        Смешно до слёз: наглый соседский парень - единственный, о ком мама, вроде, не прочь поболтать.
        - Вздор! - неосознанно повышает она голос. - Вадим никогда не запрещал Арику к нам заходить. Летом - да. Но сейчас Аристарх просто пустил тебе пыль в глаза.
        - А что летом? - уточняю между делом.
        - Летом? - Мама смотрит на меня из-под густых ресниц. - Что летом?
        - Ты сама сказала, что…
        - Тася, - обрывает она меня на полуслове и сжимает губы в тонкую полоску. - Тебе с дороги слышится невесть что.
        Мама выпускает меня из своих холодных объятий и первой заходит в дом. Не дожидается, когда дотащу сумки, и спешит к зеркалу в прихожей, на ходу поправляя причёску.
        - Ну и погода! Ненавижу слякоть!
        Робко переступив порог, с необъяснимым волнением смотрю по сторонам. Здесь, как и в самом посёлке, всё стало по-другому. Аляповатые картины на стенах больше не режут глаз. Их заменили пастельные тона штукатурки и нежная, почти невесомая лепнина, гипсовыми кружевами оплетающая стены. Белоснежная лестница полукругом уходит вверх, а в натёртом до блеска глянцевом полу при желании можно рассмотреть своё отражение. В очередной раз понимаю, что в перепачканных джинсах и дешёвой куртке с вещевого рынка я сюда абсолютно не вписываюсь.
        - Прости, Тася. - Мать щёлкает наманикюренными пальчиками перед моим носом. - Мы поужинали без тебя. У Ники со дня на день защита диплома, а потому праздное ожидание гостей - непозволительная роскошь для нашей семьи.
        Слова матери подобны сломанному лифту с оборванным тросом, который на бешеной скорости падает, сотрясая всё вокруг. А я по привычке в самом что ни на есть эпицентре. Прикрываю глаза, едва сдерживая слёзы: я уже позабыла, как больно быть ненужной.
        «Я здесь ради отца!» - напоминаю сам?й себе, чтобы твёрдо стоять на ногах.
        - Не спи, Тася! - возмущается мама и взмахом руки зовёт за собой. - Вещи можешь оставить здесь, завтра тебе их принесут. Пойдём, я покажу тебе комнату, а потом перекусишь.
        - Я не голодна, - отвечаю, изо всех сил сжимая в руках сумку - единственное «родное» из прошлой жизни. - Да и комнату, думаю, найду.
        - Если бы ты не была такой эгоисткой, Тася, и хотя бы раз в год вспоминала о своей семье, - сложив на груди руки, хмурится мать (её привычка сваливать всё на других с годами приобрела катастрофические масштабы), - то сейчас не несла бы чушь! Твою старую комнату мы давно переделали под гардеробную для Ники. Я распорядилась постелить тебе в гостевой у бассейна.
        - У бассейна? - Нервная улыбка трогает мои губы. Интересно, давно у бассейна появились гостевые? Сколько себя помню, там всегда жила прислуга.
        - Всё изменилось, Тася, - выдыхает мать и трёт переносицу. - Поверь, так будет лучше для всех. Твой приезд… - Она замолкает, прикрывая рот ладонью, и отворачивается. Даже не так - она прячется от меня, как таракан от «Дихлофоса». Небрежно отмахивается и, цокая каблучками, спешит к узкому коридору под лестницей.
        - Эта дурацкая авария с твоим отцом так некстати! - попутно причитает мама. - Нет, ты не подумай, Тася, мы все очень рады, что ты решила погостить у нас какое-то время. Просто всё это слишком неожиданно, понимаешь?
        Нет! Так рады, что даже не встретили! Так ждали, что сели ужинать без меня. Так любят, что прячут под лестницей, как заблудшего во время дождя путника: и, вроде, не выгонишь бедолагу, но рядом с собой оставлять чужака противно.
        - Не важно, - хриплю в ответ: горло раздирают непрошеные слёзы. Всё, о чём я мечтала - хоть немного поддержки, капля нежности и понимания. Дура! - У бассейна так у бассейна.
        - Вот и умница! - кивает мать и отпирает узкую дверцу моей новой комнаты. Неужели думает, я не помню, что за ней всегда была кладовка три на три метра с маленьким окном, больше напоминающим иллюминатор самолёта.
        - Располагайся, дочка! - Мне кажется, или в голосе матери проскальзывают нотки неловкости. Неужели ей бывает стыдно? - Здесь не так много места, зато уютно. И главное, Тася, в этой части дома ты будешь в безопасности!
        Глава 2. Знаки
        Всё так очевидно.
        Но людям свойственно упускать из вида главное.
        Всю ночь просыпаюсь от странных звуков: то ли за озером воет зверь, то ли ветер плутает по вентиляции. Не знаю, о какой безопасности говорила мама, но здесь, на отшибе дома, ощущаю себя до невозможности уязвимой: позови я на помощь - никто не услышит.
        Гоню от себя тревожные мысли, сваливая их на усталость. На всякий случай подпираю дверь стулом и, чтобы отвлечься, достаю из рюкзака наушники и ставлю в смартфоне на репит любимую композицию. Я - неправильная девочка: обожаю старый рок и знаю наизусть всего Bon Jovi. Жека всегда подтрунивал надо мной, мол, родилась не в своё время, а Амели ворчала, смешно хмуря лоб, и называла меня в шутку «Таисием». Ещё бы! Девчонки, по её мнению, должны слушать попсу и сходить с ума по красавчикам с томными голосами, не то что я. Так, с улыбкой на губах и проникновенной мелодией из 90-х в наушниках, я и засыпаю.
        Моё утро тяжёлое и серое. Бессонная ночь даёт о себе знать головной болью, а разрядившийся мобильный - не сработавшим вовремя будильником. Я проспала. Впрочем, это не важно. Вынужденные каникулы - огромный плюс моего переезда. Огромный минус - отсутствие в моей каморке душа. Нет, я не избалованная принцесса, но каждый раз обходить здоровенный бассейн, пугающий своей бездонной синевой, чтобы просто вымыть руки или почистить зубы, весьма утомительно и, если быть до конца честной, немного страшно. Я не люблю воду. Так и не научилась плавать. Там, где мелко, я с радостью плещусь или просто мочу ноги, но глубина меня пугает. Наверно, поэтому кожа покрывается мурашками, когда я ступаю по белоснежному кафелю вдоль безлюдного бассейна в сторону душевой.
        «Я привыкну. Это ненадолго».
        Вытерев полотенцем волосы, возвращаюсь. Перекладываю вещи из сумки в небольшой шкаф, а книги оставляю на столе. Переодевшись в джинсы и однотонный топ, решаюсь выйти на кухню и, наконец, перекусить.
        Мягко, почти невесомо ступаю пушистыми тапочками по глянцевой поверхности пола и вздрагиваю, когда входная дверь в прихожей с грохотом закрывается и хмурый голос Мещерякова эхом отдаётся от стен:
        - Это было непросто! У нас два месяца, Лиза, не больше! Потом мне придётся…
        - Уверена, Тася на дольше и не останется, - с придыханием обрывает речь отчима мама.
        - Надеюсь! - гремит Вадим. - Очень на это надеюсь!
        Ничего не изменилось: я снова некстати, снова мешаю… Знаю, что подслушивать нехорошо, и, будь я посмелее, то, гордо задрав нос, вышла бы сейчас к отчиму и с улыбкой от уха до уха поздоровалась. Но я трусиха! Прячусь под лестницей и стараюсь не дышать.
        - Завтракать не буду! Пойду к себе. - Над головой слышатся тяжёлые шаги: Мещеряков мужчина крупный, грузный, и подъём на второй этаж даётся ему нелегко.
        - Как скажешь, милый, - лебезит перед ним мама и, стуча каблучками, удаляется, а я, немного отдышавшись, выбираюсь из своего укрытия.
        - Доброе утро! - Моя надежда поесть в одиночестве рушится на глазах: на кухне за огромным столом замечаю Нику.
        За годы, что мы не виделись, она превратилась в настоящую красавицу. Тёмные волосы шоколадного оттенка переливаются янтарным блеском в робких лучах апрельского солнца. Тонкие черты её лица настолько правильные и женственные, что я начинаю сомневаться в нашем с ней родстве. Да и фигура у Ники что надо: пышная грудь, осиная талия, ноги от ушей - моя сестра всегда была безумно красивой, а сейчас и вовсе расцвела. Ника сидит ко мне вполоборота, закинув ногу на ногу. Короткая юбка, лаковые туфельки на тонком каблуке. Спина ровная, плечи расправлены - королевская стать и осанка. Изящными пальчиками Ника держит кофейную чашку, крошечными глотками попивая ароматный «эспрессо», и абсолютно счастливым, неподдельно влюблённым взглядом смотрит на своего собеседника - наглого, лживого Ара.
        - Тася! - вскрикивает сестра скорее от неожиданности, чем от радости встречи. Она не вскакивает с места, не несётся ко мне с объятиями. Всё, что мне перепадает - мимолётный взгляд и натянутая улыбка. - Арик, помнишь мою сестрёнку?
        Аристарху достаётся всё остальное: внимание, интерес, восхищение.
        - Помню, - цедит Ар и в отличие от Ники поднимается с места. Не сводя с меня глаз, медленно подходит ближе. Кожа горит от его въедливого взгляда, а в горле першит от пресловутого запаха туалетной воды. - Всё такая же мелкая, невзрачная мышка.
        - Арик! - смеётся Ника, словно остолоп только что удачно пошутил, а не облил меня ушатом грязи. - Ну зачем ты так? Тасе просто не повезло.
        Мне так и хочется сказать, что Нике не повезло куда больше: влюбиться в лжеца - сомнительное счастье! Но я в очередной раз тушуюсь перед человеческой наглостью.
        - А разве Ару не запрещено приближаться к нашему дому? - Своим вопросом хочу убить двух зайцев: подорвать непоколебимую веру Ники в этого придурка, да и самого Турчина поставить в неловкое положение. Не же мне же одной краснеть, правда?
        - Это было вчера, - ухмыляется Аристарх и, нарочно задев меня плечом, подходит к кофемашине за добавкой «американо». - Сегодня Савицкий отдыхает в больничке, а я волен жить, как хочу.
        - Арик, - ласково осаждает его Ника. - не пугай девочку. Тася, садись завтракать! Ар нальёт тебе кофе. Правда, милый?
        - А ей не рано взрослые напитки пить? Может, давай Наташу попрошу сварить малявке какао?
        - Мне уже скоро восемнадцать! - выкрикиваю, не подумав, чем вызываю очередной приступ смеха.
        - Не обращай внимания, Тась. - Ника осторожно ставит кофейную чашку на блюдце и постукивает пальчиками по столу, указывая, куда я могу сесть. - Лучше расскажи, как дела.
        - У папы в среду операция, - отвечаю, занимая место рядом с сестрой. - Ты ведь уже знаешь про аварию?
        - Разумеется, - безразлично кивает Ника, а сама продолжает строить глазки Ару.
        И всё же я считаю своим долгом ещё раз всё рассказать: о том страшном вечере и папином диагнозе, об операции и своих надеждах. Вот только Ника меня совершенно не слушает. Смазливый Ар отныне занимает в её сердце куда больше места, чем родной отец.
        Я замолкаю, даже забываю сказать спасибо, когда Турчин ставит перед моим носом чашку с кофе. Он садится напротив меня и снова начинает болтать с Никой, словно меня здесь и нет.
        - А что с Савицким? - бесцеремонно нарушаю идиллию этих двоих.
        - Очередной приступ, - между делом бросает сестра. - Ночью слышала, как орал? Хотя тебя же к бассейну поселили. Повезло! Гера туда не ходит, да и его ночные возгласы там почти не слышны. Так что радуйся, сестрёнка!
        Теперь примерно представляю, о чём говорила мама, но всё равно не улавливаю сути происходящего.
        - Погоди! - Несмотря на то, что Ника вернулась к беседе с Ариком, я снова переключаю её внимание на себя. - Какой ещё приступ? Я не понимаю.
        - Гера - псих, а ты не знала? - Ар с удивлением смотрит на меня. Придурка не смущает, что говорю я с сестрой. Да его вообще ничего не заботит, и то, как он разглядывает меня на виду у Ники, в сотый раз подтверждает правильность моего мнения об этом парне. Как хорошо, что я его совсем не помню! Жаль, Ника настолько влюблена в Арика, что не замечает очевидного.
        - Думаешь, отец запирал Савицкого на чердаке за плохое поведение? - со знанием дела заявляет сестра.
        «Отец», «чердак» … Мысли крутятся в голове, перебивая одна другую.
        - Мне казалось, что это был выбор Геры, - неуверенно парирую я. Какой бы сильной ни была моя нелюбовь к отчиму, жестоким человеком он никогда не был. Да и кто в детстве не безобразничал? Вспомнить хотя бы меня! Но дальше сурового взгляда и острого замечания Мещеряков никогда не заходил. Поэтому верится с трудом, что Вадим мог так издеваться над парнем, кем бы тот ему ни приходился.
        - Может, и так, - пожимает плечами Ника. - В нашем доме тема Савицкого под запретом, ты же знаешь. Тайна за семью печатями.
        - И всё же парень продолжает здесь жить, - констатирую факт, а сама задаюсь вопросом: интересно, каким Гера стал?
        Я помню его плохо, точнее, там и помнить нечего. Вживую мы пересекались раза три, не больше. Высокий, худой Савицкий был старше меня года на четыре, а может, и на все пять. Компания Ники ему подходила гораздо больше моей, но отчего-то совершенно его не устраивала. Гера всегда любил тишину и уединение. От долгого сидения взаперти его кожа казалась неестественно белой, а чёрные, как смоль, волосы добавляли его облику некой жутковатости. Но самым запоминающимся был взгляд парня: не по-детски сосредоточенный, высокомерный и неприязненный. Вечно угрюмый и молчаливый, Савицкий, казалось, знал всё наперёд, а ещё всеми фибрами души ненавидел этот мир! Поэтому запирался на чердаке, где никому не было до него дела, и лишь изредка спускался, чтобы вселить в окружающих страх. Гера напоминал Кая из сказки: вместо сердца у Савицкого был кусок льда, а вместо души - пустота! И всё же он вызывал интерес и неминуемые сплетни. Так уж устроены люди: нас манит всё неизведанное и скрытое от посторонних глаз. Каждый жаждет стать первым, кто раскроет страшную тайну, а если силёнок маловато, то всегда можно и приврать,
верно?
        - Да, Гера теперь здесь частый гость, - утоляет моё любопытство Ника. - Если раньше он приезжал только на лето, то как поступил в универ, так ещё и на время сессий. Савицкий, как и я, на юрфаке. Правда, я на очном, а он на дистанте.
        - Неудивительно! - противно хохочет Арик. И почему парень так сильно меня раздражает? - Зая, ты только представь этого психа среди нормальных людей! Помнишь, что было, когда Вадим пытался его в лицей устроить? Сколько тогда заявлений в полицию было написано?
        - Лучше и не вспоминать! - Сестра округляет свои нежно-голубые глаза. - Это было ужасно!
        - Что именно?
        - Да у Геры крышу сорвало, а восемь ребят чуть калеками не остались на всю жизнь! У Савицкого самого мозги отбиты, вот он и из остальных пытается дебилов сделать! Сила есть - ума не надо! Это про Геру, если что! - исходит желчью Арик.
        - Ладно, милый, перестань! - щебечет Ника. - И так, вон, на Таське лица нет! Да и не важно это всё теперь. Отец предупреждал Савицкого, что ещё один срыв - и всё, вот и отправил его сегодня спозаранку в лечебницу. Доигрался Герочка!
        - Аллилуйя! Аллилуйя! - начинает паясничать Турчин, а я стараюсь понять, что именно не даёт мне покоя в словах сестры.
        - Ты хотела сказать - «отчим», правда? Отчим отправил Геру на лечение? - пытаюсь достучаться до Ники сквозь завывания Ара.
        - Нет, Тася, это для тебя Вадим отчим, мне же он давно стал отцом. Ты что, не в курсе?
        - Не в курсе чего?
        - Ещё лет пять назад Вадим меня удочерил, - с лёгкостью признаётся сестрёнка.
        - А как же папа? - Новость перечёркивает все остальные и никак не укладывается в голове. Мы не сироты, чтобы нас удочерять, да и папа никогда бы не отказался от дочери!
        - Господи, Тася, какая же ты наивная! - фыркает Ника и под одобряющий смешок Ара встаёт из-за стола.
        Когда-нибудь я стану взрослой, чуть более рассудительной, возможно, циничной. Моё сердце обрастёт прочным панцирем, а язык перестанет неметь от чужих колких слов. Я научусь держать оборону и, наконец, отвечать! А пока, всё, что я могу - это тихо плакать, глядя на то, как Ника уходит в обнимку с Аром - всего лишь из кухни, а кажется, что из моей жизни.
        Глоток кофе. Напиток горький, противный, сваренный не тем человеком, не с теми мыслями. Я отставляю чашку в сторону и смотрю в пустоту. Силюсь понять, отчего люди становятся такими бессердечными и равнодушными, почему перестают любить и радуются, если задевают другого в самое сердце, но ответа не нахожу. Зато меня, одинокую и всё ещё голодную, находит мама.
        Она, как всегда, при параде: одета с иголочки, причёсана волосок к волоску. Но за маской идеальной жены и матери ей не удаётся спрятать усталость. Спала ли она сегодня? Скорее всего, нет.
        - Вот ты где, Тася! - Мама скользит по мне взглядом. Уверена, замечает следы слёз на моих щеках, но решает деликатно промолчать. - Уже позавтракала?
        - Не совсем, - качаю головой, приподнимая чашку с горьким содержимым.
        - Ясно, значит, голодная. - Ярко накрашенные губы матери складываются в мимолётную улыбку, которую я всё же успеваю запечатлеть в памяти. Эти её улыбки, такие родные и ласковые, без тени фальши и неискренности, подобны драгоценным камням: каждая на счету.
        Мать достаёт из холодильника тарелку с профитролями и канапе, а потом, немного подумав, добавляет ко всему прочему мюсли и йогурт.
        - Прости, не знаю, что ты любишь… - Она немного тушуется и принимается настраивать кофемашину.
        - Ничего страшного.
        Мамина правда больнее пощёчины, но иллюзий я не питаю уже давно.
        - Папа по утрам варил овсянку с мёдом, - рассказываю, чтобы заполнить неловкую паузу. - а я жарила яичницу. Поэтому меню на завтрак менялось в зависимости от того, кто раньше проснулся. А ещё мы варили какао по выходным.
        - Прости, - небрежно бросает мать и суетливо тычет аккуратным ноготком по кнопкам на кофемашине. У меня создаётся ощущение, что она делает себе «капучино» впервые в жизни или просто так сильно волнуется… - Завтраком занимается Наташа, наша кухарка, я ей обязательно передам твои пожелания.
        - Ладно, - отвечаю и беру из тарелки канапе с красной рыбой.
        - Ладно, - повторяет мама и, позабыв о помаде, кусает губы. - Какие планы на сегодня, дочка?
        - У папы приёмные часы с десяти до двенадцати, - неловко пожимаю плечами. - Вот, хочу успеть его навестить.
        - Ты была у него вчера, - напоминает она и с каменным выражением лица садится напротив меня.
        В этом доме никому нет дела до моего отца. Бывший муж, бывший папа - мама с сестрой словно сговорились. Их корежит от одного только упоминания его имени. Знали бы они, как любил отец вечерами рассказывать истории о нашем общем прошлом, с какой нежностью отзывался о каждой из них! Впрочем, позиция матери неизменна.
        - Уже в среду у отца операция, - спешу рассказать, как безжалостно время и какая это хрупкая штука - жизнь. - Я не могу…
        - Ты не можешь наплевать на учёбу, - назидательным тоном перебивает меня мать. - Ты же это хотела сказать, да, Тася?
        Мотаю головой. Как раз на учёбу забить проще всего!
        - Впереди экзамены и поступление в вуз. - Мама продолжает промывать мне мозги.
        Может, намекнуть ей, что со своей заботой она опоздала лет так на пять? Хотя какой от этого толк?
        - Хочешь помочь отцу? - Моё молчание в ответ для неё хуже горькой редьки. - Поступи на «бюджет»!
        - Мама, ты не понимаешь! - Как чувствовала, что дурацкое канапе встанет у меня поперёк горла! Интересно, это у Ники с мамой в крови - портить окружающим аппетит?
        - Тася, прости, но это ты не понимаешь! - И снова она не даёт мне договорить. - Не дело молодой девчушке слоняться по больницам. Да и чем ты можешь помочь Сергею? Подержать за ручку? Не смеши!
        Я одна слышу, как разбивается мой хрупкий мир от столкновения с маминым, железобетонным?
        - Плюс ко всему, дорога неблизкая, а лишнего автомобиля в доме нет!
        - Мне и не надо! Я на автобусе.
        - Только этого не хватало! - Мама со стуком опускает чашку на стол, так и не успев сделать глоток. - Мало того, что вчера вся продрогла на остановке, так сегодня решила ещё и Вадима опозорить?
        - Мама, ты о чём?
        - В Жемчужное на автобусе ездит только прислуга! Ты подумала, какие разговоры пойдут о твоём отчиме?
        - Ладно! - взмахиваю руками, в попытке остановить словесный поток матери. - Я вызову такси! Деньги у меня есть! Довольна?
        - Да при чём здесь такси?! - Мама вскакивает с места. - Я тебе в сотый раз повторяю: ты должна думать в первую очередь об учёбе! Вадим договорился с директором гимназии имени Ломоносова. Уже завтра тебя ждут уроки, а сегодня ты просто обязана заняться собой! Посмотри на себя, Тася! Неухоженная, одета как попало. Выглядишь, как замухрышка какая-то!
        - Какие ещё уроки, мам?! - Сердце ухает в пятки: только этого не хватало! - Новый коллектив, другая программа, завышенные требования… Для чего? Пока я освоюсь, уже выпускной будет! Да и сколько тут осталось учиться? Два месяца всего! Я сама наверстаю. Тем более, папа говорил, что всё обсудил с тобой и ты согласилась на дистанционное обучение!
        - Твой папа говорит очень много, а ты слушаешь, развесив уши! Нечего дома сидеть! - срывается мама, а потом расставляет всё по местам: - Тем более, это не твой дом!
        Завтрак окончательно испорчен, как и настроение. Забавно, как легко в запале обретают свободу разъедающие душу слова. Причём они, как правило, бьют в обе стороны, да и обратно никогда не возвращаются. Какой смысл теперь прикрывать ладонью рот, смотреть на меня с сожалением и виновато мотать головой? Мы стали безвозвратно чужими и далёкими…
        - Прости, я забылась, - хриплю в ответ, с трудом сдерживая слёзы, и пулей вылетаю из кухни, оставляя мать наедине со своей правдой.
        Несусь в комнату у бассейна и наспех переодеваюсь. Сую в кошелёк все деньги, что только есть, и дрожащими пальцами пытаюсь вызвать такси, попутно выбегая из огромного чужого дома. Вот только куда ни позвоню, везде получаю отказ: ехать в Жемчужное в час пик не желает никто. А потом замечаю Арика… Навалившись пятой точкой на свою отполированную до блеска тачку, он с презрительной ухмылкой смотрит на меня в упор, а стоит мне немного приблизиться, небрежно бросает:
        - Подвезти? Я как раз в город.
        Глаза парня искрятся коварным блеском. Кривая улыбка с головой выдаёт подлеца. Но я не замечаю знаков… Мне так хочется к папе, мне так нужна его любовь, что я переступаю через свою интуицию и киваю Арику:
        - Да!
        За окнами мелькает серый пейзаж: ещё не проснувшиеся от зимней спячки деревья, несущаяся в никуда извилистая лента трассы, небо, наглухо затянутое бесцветными тучами. Переходное время года, как и мой возраст, непутёвое и невзрачное. Вроде, и солнце пытается пробиться сквозь угрюмую облачность, намекая на скорое тепло, но промозглая зима крепко держит оборону, напоминая почерневшим у обочины снегом: «Я всё ещё здесь».
        Арик молчит. Сегодня он едет непривычно медленно и даже не врубает на полную свои любимые биты. Едва слышно урчит двигатель, чуть громче - в моём животе. Поплотнее запахиваю куртку, чтоб заглушить постыдные звуки, и отворачиваюсь к окну. А стоит автомобилю заехать в город, прошу:
        - Высади меня на ближайшей остановке. - И чуть погодя добавляю забытое: - Пожалуйста!
        Арик кивает, правда, мы продолжаем ехать - по проспектам, незнакомым улицам, мимо высоких домов и ярких витрин. Позади остаётся с десяток остановочных павильонов, а беспокойство внутри растёт с немыслимой силой.
        - Куда ты меня везёшь? - спрашиваю, с опаской оглядываясь по сторонам.
        Уговариваю себя быть чуточку напористее и смелее. Сжимаю кулаки и на выдохе напоминаю Турчину:
        - Я же попросила высадить меня на остановке. Ты глухой?
        - Нет, - сухо отвечает Ар, не отвлекаясь от дороги. - Я передумал.
        - И что это значит? - настороженно уточняю, а у самой по спине бегут холодные мурашки.
        - Дыши, Тася! - грубо смеётся он и резко заходит в поворот. - Так, значит, забыла меня, да? - И снова рывок в сторону. На сей раз Турчин идёт на обгон.
        - Ты не много потерял! - Дрожащими пальцами цепляюсь за ремень безопасности. - Мама сказала, мы с тобой почти не общались.
        - Наводила обо мне справки? - Арик с кривой ухмылкой глядит на меня, хотя должен смотреть на дорогу.
        - Просто спросила! Следи за движением!
        - Боишься? - хмыкает Ар и нарочно ускоряется. - Ты всегда была трусихой, Тася! Ничего не изменилось.
        - Тебе не всё равно?
        Мысленно умоляю парня сосредоточиться на управлении автомобилем.
        - Неприятно, когда о тебе забывают, правда?
        Мне не хочется отвечать, но Турчин не оставляет выбора: сжав губы в тонкую полоску, он напряжённо вглядывается в мои глаза, а я до безумия боюсь разбиться.
        - Да, - хриплю в ответ.
        - Сейчас перекусим, а дальше делай, что хочешь! - Арик мгновенно теряет интерес к моей персоне и даже немного сбавляет скорость.
        - Я не голодна!
        И, вроде, опасность миновала, но я никак не могу выпустить из рук ремень. Что-то мне подсказывает: самое страшное впереди.
        - Ну-ну! - хмыкает Ар, постукивая пальцами по рулевому колесу в такт музыке. - А то я не слышу.
        - Просто высади меня! - повышаю голос. Как бы я ни сдерживала свои эмоции, накалённые до предела, они находят выход. - Остановись!
        - Хорош уже верещать на весь салон! - скалится Арик. - Полчаса погоды не сделают.
        - Ну надо же, какой заботливый! С чего бы вдруг? - Скрестив на груди руки, хмуро смотрю на него.
        - Ника не простит мне, если узнает, что я отпустил тебя одну в таком состоянии.
        Прыскаю со смеху: кого парень решил обмануть?
        - Если дело только в этом, - возражаю, упираясь затылком в спинку сиденья, - то мы ей не скажем! Ну же, притормози, Ар!
        - Куда ты так рвёшься, малявка?! - рявкает придурок, выполняя, однако, мою просьбу: автомобиль резко тормозит на перекрёстке. - Думаешь, без тебя все шмотки раскупят?
        И снова взгляд Ара царапает по живому: парень не смотрит, он с пристрастием пробирается в потаённые уголки души.
        - Что? - Дыхание спирает от предположения Турчина. - Какие шмотки?
        - Ника сказала, что ты сегодня по магазинам гуляешь, - усмехается Арик, неприязненно морща нос, и безжалостно давит на газ, ст?ит загореться зелёному. - Дорвалась до красивой жизни, детка?
        - Какой же ты…
        Мерзкий, противный, склизкий…
        Злой, обиженный, недолюбленный…
        Как жаль, что чёртова тактичность, вбитая в сознание продолжительными беседами с отцом, мешает мне быть честной в ответной грубости. Отец всегда учил отходить, не лезть на рожон, не быть такой, как этот Ар. А мне впервые хочется ослушаться! Стать жестокой, хотя бы на словах! Хотя бы с Турчиным…
        - Да ладно тебе! - развалившись на водительском месте, язвит Ар. - Мне, по сути, всё равно. Поешь и вали на все четыре стороны.
        До боли кусаю губы и молча перевожу взгляд на безликие улицы и чужие лица прохожих. Что бы я сейчас ни сказала, мнение Турчина обо мне не изменится. Да и не больно надо!
        Ар останавливается минут через пять возле помпезного заведения: вывеска на французском, арочные окна в пол, тяжёлые двери, которые для нас с двух сторон открывают швейцары. Внутри обстановка ещё более гнетущая. От чрезмерной роскоши вокруг трудно дышать, от оценивающих взглядов - не развалиться на части. Зачем Ар привёл меня сюда? Чтоб лишний раз посмеяться?
        Вот только я не сбегу! Задрав нос, представляю себя королевой и гордо иду за ним. Пусть ему будет стыдно за моё общество, а моя совесть чиста!
        Я даже умудряюсь безошибочно сделать заказ, хотя поначалу и теряюсь в непонятных французских терминах в меню. Сырники с малиновым пралине и какао против подобия омлета и чёрного кофе у Ара. И пусть мне претит есть маленькими кусочками, изящно орудуя ножом и вилкой, я не даю придурку ни единого шанса выставить себя деревенщиной.
        - Почему ты не с Никой? - интересуюсь, сделав маленький глоток воздушного какао и окинув Ара снисходительным взглядом. Быть может, я и робкая, но хорошо учусь!
        - У неё дела, - равнодушно бросает Турчин, помешивая кофе.
        - А ты бездельник? - Не знаю, что там шеф-повар добавил в пралине, но ощущаю себя невероятно смелой.
        - Можно и так сказать, - улыбаясь, играет бровями Ар, а потом снова пронзает меня взглядом. За изумрудным сиянием его глаз непролазная темнота. Там, за красивой оболочкой, всё сгнило давно и безвозвратно. И как только Ника не замечает этого?!
        - Ясно. - Я честно пытаюсь выстоять и, не моргнув, выдержать на себе взгляд Турчина, но в какой-то момент сдаюсь. - Чего ты вечно на меня так смотришь?
        Позабыв о манерах, залпом выпиваю какао, почти не ощущая вкуса, лишь бы скинуть с себя морок чужого взора.
        - Как? - тянет Ар и, склонив голову набок, пальцем проводит по своим губам, намекая, что я запачкалась.
        - Пристально!
        Заливаясь краской, хватаю салфетку. И чёрт меня дёрнул спросить!
        - А что, нельзя? - Ар вальяжно откидывается на спинку кресла. Ну, конечно, он на своей территории, не то что я!
        - Вообще-то у тебя Ника есть! - бормочу, вытирая губы, и вздрагиваю от громогласного хохота, оглашающего зал ресторана.
        - Есть и будет! - ржёт Ар, пропуская сквозь пальцы пшеничного цвета волосы. - Твоя сестра тут при чём? Или ты подумала?..
        Не прекращая смеяться, Турчин водит указательным пальцем от себя ко мне и обратно. Противно. Унизительно. Мерзко. Но я сама виновата, что завела этот дурацкий разговор. Сгораю от желания сорваться с места и выбежать на улицу, но внезапно Ар перестаёт смеяться, и его взгляд приобретает нездоровый блеск.
        - Расслабься, девочка, ты не в моём вкусе, - не говорит - плюёт прямо в лицо Турчин. Но если он думает, что этим задевает меня, то глубоко ошибается! Напротив, его грубое откровение - как мёд на израненное сердце.
        Я даже улыбаюсь - искренне, с некоторой долей облегчения. Отчего-то отвращение Турчина мне в разы приятнее его симпатии. Правда, улыбаться приходится недолго.
        - По крайней мере, пока тебе не исполнится восемнадцать, - цедит сквозь зубы Ар и откровенно елозит по мне взглядом, словно я сижу перед ним абсолютно голая. - Хотя что-то мне подсказывает: к тому моменту ты уже сбежишь.
        - Ты рассуждаешь, как параноик!
        Здесь, в общественном месте, мне становится в несколько раз страшнее, чем ночью в своей каморке.
        - Называешь Савицкого психом, а сам не лучше!
        Заслышав фамилию Геры, Ар сжимает в кулаке край белоснежной скатерти и до хруста стискивает челюсти. Надо же, как задело его сравнение с местным психом! Или здесь что-то другое?
        - Ты что, боишься его? Да? - Внезапная догадка окрыляет и, что греха таить, несказанно радует меня.
        - А ты? - буравит своим презрением Турчин.
        - Нет, - отвечаю уверенно.
        - А зря! - кривит губы Ар и просит официанта нас рассчитать. - Ты пытаешься разглядеть во мне монстра, Тася, да только не там ищешь!
        Арик придерживает меня под локоть, пока мы возвращаемся к автомобилю, открывает дверцу и, не спросив моего согласия, везёт к огромному торговому центру. Я не спорю. Да и какой смысл?
        С нетерпением жду, когда тачка Турчина, наконец, остановится, а я смогу пересесть в такси и уехать к отцу, но Ар несказанно медлит, кругами разъезжая по огромной полупустой парковке. Наверно, со стороны я и сама похожа на неврастеничку, которая, обезумев, дёргает ручку дверцы, лишь бы вырваться на свободу, но именно так веду себя, заметив стоянку такси. Арик хмыкает и, проехав ещё метров сто, тормозит, но прежде чем снять блокировку с дверей, просит:
        - Вспомни меня, Тася. А лучше - уезжай!
        Глава 3. Побег
        Люди глупые.
        Они не ценят того, что имеют.
        Я ещё глупее.
        Изо всех сил хватаюсь за воздух.
        МАЙ
        - Лапина! Турчина! - Раздражённый голос завуча по воспитательной работе громом разносится по узкому коридору гимназии, заглушая наш с Камиллой заливистый смех. - Завтра же с родителями в кабинет директора!
        Карие глазки лысоватого Андрея Степановича, ярого блюстителя порядка, искрятся нешуточным раздражением. Толстяк раздувает ноздри, как племенной жеребец, и пытается вселить в нас страх. Мы же еле удерживаемся от смеха и всё же, виновато склонив головы, прерываем несостоявшийся побег и подходим к Андрею Степановичу.
        Ни мне, ни Миле не нужны проблемы с родителями накануне выпускных экзаменов, и если Турчин просто пожурит свою дочь и, возможно, на время заблокирует кредитку, то меня ждёт более плачевная участь. Отчим и так уже неделю ходит как в воду опущенный и при каждом удобном случае интересуется, не собираюсь ли я домой. Мой проступок рискует стать последней каплей в океане его терпения. Тем более, уже в субботу мне восемнадцать, а значит, и перспектива вылететь пробкой из дома Мещерякова всё ярче маячит на горизонте. А мне назад пока никак нельзя!
        Как бы то ни было, я ни о чём не жалею: Киреев, главный стукач и грубиян 11 «А» класса, в котором теперь учусь и я, получил по заслугам.
        - Вы же девушки! Гимназистки! Выпускницы, в конце концов! Какой пример вы подаёте остальным?! Разве так можно?! - пыхтит завуч. Интересно, как долго он бежал за нами и что успел увидеть?
        - Нельзя, вы правы, Андрей Степанович! - наивно округлив зелёные глаза, точь-в-точь как у брата, соглашается Мила и с лёгкостью врёт: - Тася просто заблудилась.
        - Да, - смущённо киваю, сжимая за спиной аэрозоль с жёлтой краской. - Никак не освоюсь. Школа такая большая…
        - Гимназия, Таисия! - поправляет меня завуч. - В любом случае, это не повод так шуметь!
        - Не повод! Мне очень жаль, что я явилась причиной вашего беспокойства, - изобразив на лице глубокое раскаяние, соглашаюсь с ним, и Андрей Степанович ведётся: заметно успокаивается, и от ощущения собственной важности расправляет плечи, да так, что пуговицы на его клетчатом жилете начинают трещать. Смешной, ей-богу! Сразу видно, что знает он меня всего ничего, а найти время и внимательно изучить личное дело новенькой так и не удосужился. Проделка с краской - меньшая из бед!
        - Ладно, прощаю, но это в последний раз! - выдыхает Андрей Степанович и, по всей видимости, ждёт, когда мы с Камиллой начнём рассыпаться в благодарностях. Как бы не так! Бегло кивнув, мы осторожно пятимся, выжидая, когда интерес к нам со стороны завуча иссякнет окончательно. И вроде, вот он блеснул своей лысиной и, невнятно бубня себе что-то себе под нос, собирается удалиться, как внезапно чует неладное и тормозит в полуметре от меня.
        - Лапина, а ну, покажи, что у тебя за спиной!
        Вот чёрт! Японский водяной! Уже через десять минут закончится тренировка по волейболу, и Киреев хватится своей одежды, а, обнаружив вместо синих брюк ядрёно-жёлтые, завопит сиреной. Что-что, а аэрозоль с краской Андрею Степановичу в моих руках видеть ни в коем разе не стоит.
        - Ничего, - мурлычу в ответ, растягивая губы в невинной улыбке, но чувствую, что привычная уловка не срабатывает. Завуч подозрительно прищуривается и поводит носом, как собака-ищейка.
        - Таисия! - произносит он вкрадчиво, заставляя моё бедное сердечко биться в ритме сальсы.
        - Господи! - внезапно верещит Камилла и, с ужасом выпучив глаза, смотрит за массивную мужскую фигуру.
        Мила настолько артистична, что я и сама забываю о краске, пытаясь разглядеть, что же такого страшного увидала подруга. Стоит ли говорить про завуча? Андрей Степанович вздрагивает от неожиданности и интуитивно оборачивается - всего на несколько секунд, но их вполне хватает, чтобы Мила перехватила жёлтую краску в свои руки.
        - Турчина, в чём дело? - Завуч вновь устремляет на нас с Камиллой недовольный взгляд.
        - Там, на полу, чёрные полосы, - поводит плечами девчонка. В своей притворной растерянности Мила до невозможного прекрасна. - Опять пятиклашки в футбол гоняли, наверно.
        Андрей Степанович сжимает губы в тонкую полоску и, недовольно кряхтя, вновь принимается сверлить меня своими рыбьими глазками.
        - Лапина! Я жду!
        Даю голову на отсечение, Мещеряков приплачивает толстяку, чтобы тот нашёл-таки причину поскорее меня отчислить: тогда у отчима, наконец, появится веский повод отправить меня восвояси. Впрочем, я и сама хорошо играю с огнём…
        - Вот, смотрите! - показываю пустые ладони, мысленно пританцовывая джигу-дрыгу. Я, может, и бедна, как церковная мышь, да и родственники мои в большинстве своём напоминают гиен, но в одном в этой жизни мне везёт на все сто: мои друзья - самые лучшие на свете!
        - Андрей Степанович, мы пойдём, да? - интересуется Мила, и раздирающий барабанные перепонки школьный звонок вынуждает завуча согласиться.
        - Спасибо! - шепчу Камилле и беру её за руку.
        - И тебе! - кивает она, и мы снова несёмся по длинному коридору навстречу обманчивой свободе и майскому солнцу.
        Камилла Турчина стала для меня глотком свежего воздуха в Жемчужном. Такая же одинокая, немного странная и взбалмошная, она, казалось, ждала, когда я вернусь. Так получилось, что к одиннадцатому классу у Милы совершенно не осталось подруг, зато скопилось немало злопыхателей, таких, как Киреев и его компания. Всему виной стала необычная внешность Милы: маленький рост вкупе с излишним весом и копной беспорядочно вьющихся волос цвета заходящего солнца сделали её похожей на румяного колобка. Генетическое недоразумение! Иначе как объяснить, что огромное сердце и добрый нрав достались Миле, а смазливая внешность и гнилое нутро - её братцу?
        Поначалу родители Милы пытались бороться с лишним весом дочери, изнуряя её диетами и непосильными физическими нагрузками, но в последние годы махнули рукой. Сегодня в семье Турчиных говорят исключительно об Аристархе. Он - гордость рода: звезда светских тусовок, красавчик, завидный жених, за которым будущее фамильного бизнеса. А Камиллы как будто и нет…
        «В семье не без урода», - в шутку любит повторять девчонка, и что-то мне подсказывает: эта дурацкая фраза засела в её голову не случайно. Хотя, когда тебя стесняются собственные родители, изолируют от публичных мероприятий, не берут с собой в гости, в свободную минуту не спросят, как дела, а любовь подменяют кредиткой, в сознании подростка ещё и не такая глупость может пустить корни. Звучит забавно, хоть и немного горько, но к своим восемнадцати мы обе остались сиротами при живых маме и папе.
        Наверно, поэтому моё появление на пороге 11-го «А» стало для Милы отдушиной, а для меня - спасением от гнетущих будней.
        - Таська, поехали сегодня в «Рио», - предлагает Мила, крутясь перед зеркалом возле опустевшего гардероба.
        От одного только названия огромного торгового центра сердце уходит в пятки: именно в «Рио» меня привёз когда-то Арик, предварительно доведя до белого каления. Впрочем, с тех пор мы мало пересекались с Турчиным, а со временем глупые обиды на парня и вовсе уступили место более насущным проблемам. И всё же Аристарх по-прежнему вызывает у меня стойкое неприятие и раздражение.
        - Я подумываю купить то серебристое платье с вырезом на спине, - продолжает щебетать подруга. - Помнишь?
        - Ага, - отвечаю, нанося на губы каплю блеска. - Может, завтра? А то сегодня я уже обещала папе приехать.
        - Договорились! - кивает Мила и поправляет золотистые локоны, обрамляющие её миловидное личико. - Как он, кстати? Уже сам ходит?
        - Пока нет, - с досадой выдыхаю. Хотя операция и прошла успешно, реабилитация отнимает неимоверно много времени и сил. - Но доктор его хвалит. Ещё немного, и…
        Говорить об отце всегда трудно: едкие слёзы точно ждут, когда я о нём вспомню. А ещё страшно… Боюсь сглазить, раньше времени поселить в сердце надежду, а потом её потерять.
        - Всё получится! - Мила подталкивает меня плечом и улыбается моему отражению. - Не сомневайся, Тась!
        - Не буду, - отвечаю подруге, собирая себя по кусочкам. - Я просто очень скучаю по нему.
        Нет, не так: я медленно схожу с ума без отца! Замерзаю от одиночества, а по ночам реву от окружающего меня равнодушия. Дежурные, ничего не значащие фразы за завтраком, пустые улыбки, постоянные упрёки, косые взгляды за ужином - я устала ощущать себя бракованной деталью отлаженного механизма.
        Моё пребывание в доме Мещерякова напоминает жизнь соловья в золотой клетке: с виду она роскошная и беспечная, а по факту ограничена десятью квадратами возле бассейна и сводом негласных правил. Всё, что мне дозволено - молча наблюдать из своего угла за шикарной жизнью семьи Мещеряковых и, желательно, не мешать. Свободное время я провожу тихо, как мышка, в дальнем крыле дома, чтобы своим присутствием не раздражать отчима, а каждый выезд за пределы Жемчужного я вынуждена неделями согласовывать с мамой. Весёлой такую жизнь точно не назовёшь! Одно хорошо: в двух шагах от моей комнаты расположен запасной выход для прислуги, который напрямую ведёт к местному озеру. Втайне ото всех я сбег?ю туда на закате и до самой ночи гуляю вдоль берега, а потом так же незаметно возвращаюсь.
        - А ты уже придумала, что наденешь на выпускной? - Мила прекрасно видит, как налились солёной влагой мои глаза, как тюбик с блеском для губ дрожит, зажатый в непослушных пальцах, а потому спешит сменить тему.
        - Пока нет. - Отвожу взгляд, дабы Камилла не уличила меня во лжи.
        Я знаю, как ей хочется блистать на выпускном и затмить всех своей красотой - да-да, именно красотой, а не теми дурацкими идеалами, навязанными нам дорогим глянцем. Вот только как сказать Камилле, что сама я праздник решила пропустить? И дело не в том, что 11 «А» не успел занять должного места в моём сердце, просто всё это веселье не для меня! Да и денег на платье и причёску нет, а просить у матери я не хочу: хватит того, что она ежедневно напоминает мне, где и за чей счёт я сейчас живу.
        Мои мысли прерывает звонок мобильного и всего четыре пресловутые буквы на экране.
        - Тася, - встревоженно бормочет мама, - ты ещё в школе?
        - Да. - Поправляя лямку рюкзака на плече, отхожу немного в сторону. - Иван Григорьевич где-то задерживается.
        Мне несказанно повезло с водителем. Иван Григорьевич - чумовой старичок с необычайно приятным чувством юмора, но главное - он умеет хранить секреты! Несколько раз ему удавалось в обход указаниям Мещерякова свозить меня до реабилитационного центра, где сейчас проходит лечение отец. Вот и сегодня он обещал помочь…
        - Тася, Иван Григорьевич не приедет, - с придыханием произносит мать. Вообще её голос кажется мне странным, чересчур взволнованным, что ли. Но по-настоящему странной звучит её просьба: - Дочка, возьми такси, ладно? И уезжай! К отцу, к Миле - куда угодно! Сходи в кино, погуляй по магазинам - не важно. Развейся, отдохни!
        - Что-то случилось? - Необъяснимая тревога волнами расходится по телу. - С Иваном Григорьевичем что-то?
        - С ним всё в порядке, - спешит с ответом мать и тяжело дышит в трубку. - Гера из клиники сбежал, дочка, и я не знаю, в каком состоянии его найдёт Вадим. Я позвоню тебе, как всё образуется.
        С неким остервенением запихиваю мобильный обратно в рюкзак. Меня раздражает пелена таинственности вокруг Савицкого. В жизни и без выкрутасов этого странного парня хватает проблем. Неужели Гера не понимает, что из-за «тараканов» в его голове достаётся всем вокруг? Хотя о чём это я? Он же из психушки сбежал!
        - Возятся с этим Савицким, как с писаной торбой! - ворчу себе под нос, не представляя, как быть.
        Одно дело - доехать до отца с Иваном Григорьевичем, и совсем другое - на такси или общественном транспорте. Реабилитационный центр расположен за городом, на живописном берегу реки, в глубине соснового бора, а потому вариант с такси встанет мне в копеечку, а поиск и ожидание нужного автобуса грозят обернуться очередными неприятностями.
        - Что на этот раз учудил Гера? - осторожно уточняет Мила скорее из вежливости, чем из любопытства.
        - Сбежал.
        - Ясно, - поспешно кивает подруга и взволнованно поджимает губы. По всему видно, тема Савицкого её пугает, как и всех в Жемчужном.
        - Он что, не впервой сбег?ет? - предполагаю на всякий случай. Честно говоря, я не понимаю, почему все так напрягаются, когда речь заходит о Гере.
        - Этого я не знаю. Просто…
        Подруга замолкает на полуслове, смахивая с плиссированной юбки воображаемые пылинки.
        - Мила, что с ним не так?
        Я ценю дружбу с Камиллой и, наверно, поэтому всегда старалась избегать неудобных тем в общении с ней. Но сейчас я хочу знать правду и уверена, что кроме Милы мне никто её не расскажет. Но подруга молчит…
        - Тоже считаешь Савицкого психом? - подталкиваю Камиллу к откровенному разговору, но она не спешит отвечать. - Да брось, Мила! Гера мне никто: ни друг, ни родственник. Говори, что думаешь, не бойся!
        - Зимой я выезжала в гимназию в то же время, что и Савицкий в универ… - осторожно начинает Мила. - Мы пересекались на выезде из посёлка буквально на мгновение. Но знаешь, Тася, этих секунд хватало, чтобы кожа покрылась мурашками. Такая ледяная красота, как у него, скорее отталкивает, чем завораживает, а ещё невольно внушает страх. Но с другой стороны, Тася, если бы он был невменяемым, кто бы позволил ему самому садиться за руль?
        - Он водит сам?
        Мила кивает, а с моих губ слетает небрежный смешок:
        - Как много я пропустила! В последний раз, когда я видела Савицкого, он сидел на чердаке, а его велосипед в гараже был обезображен ржавчиной.
        - С тех пор Гера немного изменился, - пожимает плечами Мила.
        - А что они с Аром не поделили?
        Подруга хмурится, не сразу соображая, о чём я говорю.
        - Ками, почему твоему брату запрещено к нам приходить, когда Савицкий дома?
        - А, ты об этом! - выдыхает Мила. - Они просто на дух друг друга не переносят. Ты же знаешь Ара: он не скупится на выражения, а порой бывает весьма жестоким. А ещё Арик трус.
        - Даже так?
        - Он Савицкого доведёт до белого каления - и в кусты. Ему будто в кайф смотреть на агонию Геры со стороны… Вот Вадим и запретил Ару приближаться к вашему дому.
        Меня так и подмывает сказать, что впору в психушку сдавать Турчина, но я вовремя вспоминаю, что Мила его сестра. Прикусив язык, смотрю на подругу и пытаюсь переварить услышанное.
        - Мне иногда кажется… - Камилла переходит на шёпот, хотя в дальнем углу гардероба мы совершенно одни. - Только это между нами, ладно? Я думаю, что и с Никой Арик лишь для того, чтобы держать Савицкого на прицеле. Понимаешь?
        - Это как-то низко, не находишь? - Мне становится обидно за сестру.
        - Так высокий у Ара только рост, - с долей за годы накопившейся обиды произносит Мила, а я даже не думаю спорить.
        - Ладно, Тася! - Камилла вертит кудряшками, дабы скинуть с себя неподъёмный груз чужой злобы, а потом хватает меня за руку и тянет к выходу из гимназии. - Всё, что ни делается, к лучшему!
        - Что ты задумала? - улыбаюсь, сию секунду позабыв о Савицком.
        - Лови момент, Лапина! - закатывает глазки Мила. - Пока Вадим возится с Герой, а твоя мама наводит суету, тебе сам?й грех не воспользоваться свободой!
        - Хороша свобода! - иронизирую в ответ. - Ещё бы знать, что с ней делать…
        - Вот я и предлагаю убить двух зайцев одним махом, - подмигивает Камилла. - Сейчас мчим к твоему папе, а потом - в «Рио». У меня всё равно на сегодня никаких дел, а так проведём день вместе. Соглашайся, Тась! Ну, когда ещё выдастся такой шанс нагуляться от души?
        Голосок подруги елейный, а взгляд и того чище! Как здесь отказаться? Да и права Мила: не сегодня завтра Мещеряков выставит меня за дверь, так что дышать полной грудью нужно здесь и сейчас!
        - Ладно, - соглашаюсь и под радостный визг подруги выскакиваю на улицу.
        Воодушевлённые и счастливые, мы чуть ли не вприпрыжку несёмся к школьной парковке. Правда, среди десятка чужих авто не находим машины Турчиных.
        - Про меня, похоже, сегодня тоже решили забыть, - обиженно надувает губки Мила, а потом лезет в рюкзак за мобильным. - Наверно, пробки…
        Не успеваю согласиться, как из-за угла выруливает знакомая тачка ненавистного чёрного цвета и тормозит прямо перед нами.
        - Хэллоу, систер! - Нацепив на нос солнечные очки, Арик выглядывает из опустившегося тонированного стекла. Правда, заметив меня рядом с Камиллой, он тут же сникает и недовольно морщится, будто я источаю невыносимую вонь.
        - В машину садись, Ками! - Лёгкость его голоса мгновенно сменяется жёсткостью приказных нот.
        - Какого лешего ты здесь забыл, братишка?! - Мила явно не спешит повиноваться. Она нарочито складывает руки на груди и, поджав губы, занимает выжидательную позицию. - Где Олег?
        - Занят поисками особо опасного типа, - пренебрежительно бросает Ар и выплёвывает жвачку прямо мне под ноги. Кретин! А я уже начала забывать, как же тошно находиться рядом с Турчиным.
        - Савицкий здесь при чём? - недоумевает Мила и косится в мою сторону.
        - А при том, что на поиски нашего любимого Герочки стянули всех, кого можно. Эй, малявка! - кивает в мою сторону Турчин. - Знаешь стишок? Тот самый: «Ищут пожарные, ищет полиция. Ищут - не могут найти. Парня красивого, чуточку буйного, лет двадцати пяти». Это про вашего психбольного.
        - Буйный здесь только ты один! - срываюсь в адрес Арика и через силу улыбаюсь Миле. - Прости! Ничего не выйдет! Съездим в «Рио» в другой раз.
        Не дожидаясь уговоров Милы, тут же порываюсь уйти, но ст?ит развернуться, как в спину бьют обидные слова Ара:
        - О, а наша провинциальная замухрышка всё никак по бутикам не нагуляется, да, Тася?
        До боли кусаю губы, чтобы не развернуться: я всё равно проиграю в словесной дуэли, так зачем лишать себя шанса уйти с гордо поднятой головой прямо сейчас?
        Шаг… Второй… Третий…
        Слышу за спиной ворчание Милы и бесконечные подколки её брата:
        - Камилка, ты бы хоть научила эту деревенскую выдру нормально одеваться! Что это на ней? Ходит-ходит по бутикам, и всё без толку!
        - Ты что, хотела, чтобы я эту малявку на своей тачке прокатил? Ну, нафиг! Это потом на мойку заруливать - всё дезинфицировать!
        - Ками, довольно! Поехали, я сказал! Лапина не маленькая, доберётся как-нибудь.
        Быть причиной раздора неприятно, и чем дальше я удаляюсь от гнилых слов Турчина, тем легче даётся каждый вдох. Но дыхание срывается, стоит заметить на пороге гимназии Киреева. В разукрашенных брюках и со звериным оскалом на лице он смотрит в мою сторону и одними губами произносит:
        - Лапина!
        Ребром ладони он ожесточённо проводит поперёк своего горла, давая понять, что проделка с краской будет дорого мне стоить.
        - Я передумала, - разворачиваюсь на пятках и несусь к чёрной тачке Арика. - Что ты там мычал, Ар? На химчистку не хочешь?
        Прежде чем залезть в салон авто, смачно наступаю в грязную лужу у бордюра.
        - Поверь, красавчик, она тебе уже не поможет!
        - Ну чего завис, братец? - Не меньше моего взбудораженная приближением Киреева Мила со всей дури хлопает дверцей и подгоняет Турчина: - Гони, Арик! Гони!
        Глава 4. Сделка
        Крупица глупости, щепотка любопытства... Чем не рецепт переломанной жизни?
        Я обожаю обжигающее чувство лёгкой опасности, когда словно балансируешь на тонком лезвии, когда счёт идёт на секунды, а сердце против твоей воли сбивается с размеренного ритма. И вроде, дело сделано, цель достигнута, но едва ощутимая оторопь никак не отпускает.
        Киреев медленно идёт в нашу сторону, нагло задрав нос. В лучах майского солнца ярко-жёлтые разводы на его брюках напоминают хищный окрас разъярённого зверя, да и каштановые пряди слегка вьющихся волос на голове парня бешено топорщатся в разные стороны, принимая очертания львиной гривы вожака прайда. Ещё немного, и он разорвёт нас с Милой в клочья.
        - Ну же, поехали! - Сжимаю коленки, вытягиваясь струной на заднем сиденье. Застрявшая между Аром и Киреевым, я словно между двух огней: ещё неизвестно, кто сожжёт дотла первым. И всё же я выбираю наименьшую из зол: - Турчин, очнись!
        Мила взволнованно вертит головой в разные стороны. Она, как и я, не понимает, почему Ар медлит, но куда больше боится стычки с одноклассником. Подруга прерывисто дышит и цепляется за мою ладонь своей, мягкой и слегка влажной. Это рядом со мной она дерзкая и отважная, а наедине с такими типами, как Киреев, превращается в робкого кролика, не способного за себя постоять. Её ранимое сердце слишком быстро покрывается шрамами от чужой грубости и жестокости.
        Вот только Турчин не спешит выручать сестру.
        Совершенно без всяких эмоций он смотрит на меня через зеркало заднего вида, изумрудным взглядом проедая дыры в моей броне, как голодная моль в норковой шапке. Уверена, он всё понимает. Возможно, заметил краску на моих пальцах, а может быть, увидел флакон с аэрозолем, торчащий из школьного рюкзака сестры. Да и наши с Милой испуганные лица - лучшее доказательство вины.
        - Какого чёрта, Арик, ты тормозишь?! - верещит Мила, суетливо высматривая Киреева.
        А я понимаю, что причина заминки во мне. Я раздражаю Турчина с первой же минуты. Его неприязнь ко мне сквозит изо всех щелей. Да и что говорить, Ар не герой! Он с радостью подставит подножку и подтолкнёт тебя в пр?пасть. Хватаю рюкзак и, сжав ладонь подруги на прощание, порываюсь выскочить из авто. В конце концов, Киреев ни черта мне не сделает - так, погрозит пальчиком для приличия! Но стоит мне прикоснуться к дверной ручке, как автомобиль резко срывается с места, а салон наполняется монотонным грохотом электронной музыки, такой же бесчувственной и холодной, как и сам Ар.
        Мила мгновенно приходит в себя. Устроившись поудобнее, начинает сумбурно смаковать события прошедших минут, сдабривая те соусом из пережитых эмоций и немного нервным смехом, а потом просит брата отвезти нас в «Рио». Пытаюсь возразить: мне нужно к отцу. Но в сумасшедшем винегрете из постоянной болтовни Камиллы и адских звуков, сотрясающих динамики, мой голос растворяется без следа. Правда, и к просьбам сестры Ар остаётся глух.
        Уже минут через десять мы сворачиваем на объездную дорогу, ведущую прямиком в Жемчужное. Мила наивно возмущается, тарабанит кулачками по спинке водительского сиденья, от души высказывая брату всё, что о нём думает, однако она не в силах изменить намерение Ара отвезти нас домой.
        - Достала орать! - срывается Турчин, стоит шлагбауму на въезде в посёлок опуститься за нашими спинами. - Отец сказал: домой - значит, домой! Успеешь ещё нагуляться!
        Мила обиженно поджимает губки, а я отворачиваюсь к окну, чтобы скрыть необузданное волнение: никто не отменял запрета на моё возвращение в Жемчужное. Впрочем, не всё ли равно… Иногда совершенно бесполезно убегать от судьбы.
        Пока Ар выруливает по мощёным дорожкам, скрепя сердце набираю сообщение отцу, что сегодня не приеду, а потом пытаюсь сообразить, как объяснить матери своё неожиданное возвращение. Представляю перекошенное лицо отчима, разочарованное - сестры. И согласна на всё, лишь бы Арик проехал мимо наших ворот. И он проезжает.
        - Вадим просил за тобой присмотреть, поэтому у нас переждёшь. - Турчин ловит в зеркале мой удивлённый взгляд и ухмыляется.
        Уже в следующее мгновение он тормозит под раскидистым тополем неподалёку от основной парковки и оборачивается к нам с Милой:
        - Из дома - ни ногой! Ясно?
        - Тебя забыли спросить! - ворчит подруга, продолжая дуться на брата.
        Камилла наспех отстёгивает ремень безопасности и шустро выныривает из салона авто на улицу. Хочу сделать то же самое, но, как назло, путаюсь в креплении.
        - Я не шучу, Тася! - предостерегающе произносит Турчин.
        - Ага, - не оставляю попыток отстегнуться. - Просто боишься Савицкого. Я помню.
        - Дура! - шипит Ар. - Да выметайся ты уже из тачки!
        - Я бы с превеликим удовольствием. - Дёргаю ремень, как заведенная, но тот ни в какую не поддаётся.
        Ар недовольно раздувает ноздри и, наградив меня «тёплым, дружественным» взглядом, нехотя вылезает со своего места. Открыв заднюю дверцу, он с привычным отвращением окидывает взором моё застрявшее и бьющееся в агонии тело и, скривив губы, наклоняется ближе.
        - Только и можешь, что создавать всем проблемы! - цедит он сквозь зубы, замирая в неприличной близости от моего лица. Я бы и рада съязвить в ответ, но мысли мгновенно разбегаются, а во рту пересыхает. Едкий запах туалетной воды ударяет в нос, парализуя сознание, а горячее дыхание Турчина языком пламени проходится по коже. Чувство абсолютной беспомощности разливается по венам, вынуждая меня вжаться в спинку кресла.
        - Дрожишь? - пользуясь моим безвыходным положением, выдыхает на ухо.
        А я, и правда, вся покрываюсь гусиной кожей. Рядом с Аром мне некомфортно, а от его гнетущей энергетики и вовсе тошнота поднимается к горлу.
        - Трус здесь только один, - бормочу, не желая признавать поражение. - Это ты, Турчин!
        Арик хмыкает, немного небрежно, но скорее зло, а потом касается мочки моего уха горячими губами. И как бы ни пыталась я отвернуться, долбаный ремень крепко прижимает к сиденью.
        - Наивная овечка, - шепчет Арик, пока я дышу, как паровоз. - Глупая. Доверчивая. Я тебя предупреждал, чтоб убиралась восвояси. Теперь поздно!
        - Отстегни меня, Турчин! - пропускаю мимо ушей угрозы придурка. - А лучше вали в психушку вместо Геры, параноик!
        Голос сипит от волнения, и Ар это чувствует, всё сильнее нависая надо мной. Какого рожна он творит?!
        - Хочешь увидеть настоящего параноика? - Турчин сжимает зубы на нежной мякоти моего уха. От неожиданной порции острой боли я взвизгиваю и упираюсь ладонями в его мощную грудь, чтобы оттолкнуть эту отвратительную тушку. Но мои тщетные попытки не приносят результата.
        - Услышишь ночью музыку - приходи. - Грубым голосом Турчин вышибает из меня остатки самоконтроля. - Я буду тебя ждать, Тася!
        - Иди в баню, Турчин! - Что есть мочи щипаю придурка, раз не хватает сил отодвинуть его от себя. Арик едва заметно морщится - то ли от боли, то ли оттого, что его так сильно раздражают мои прикосновения. В любом случае, уже в следующую секунду Турчин отстёгивает ремень и как ни в чём не бывало отходит.
        - Ну чего расселась, малявка?! Пошла вон! - орёт он на всю парковку, а потом тихо, так, чтобы слышала только я, добавляет: - Сегодня ночью, Тася! Не забывай!
        Слова Турчина беспокойными муравьями заползают под кожу, жалят, унижают, вгоняют в ступор. Наверно, поэтому продолжаю сидеть на месте, вместо того чтобы со всех ног бежать отсюда куда глаза глядят.
        Ар насмешливо качает головой, размышляя, выдать ли мне добавку гнусностей сейчас или приберечь их на потом. Уверена, в его белобрысой голове спрятан завод по производству оскорблений. Да только планы Турчина нарушает нежный голосок Ники:
        - Арик, ты уже приехал? А говорил, что задержишься! - Кокетливо перекинув волосы на одно плечо, она модельной походкой плывёт в нашу сторону, а при виде Милы и меня натянуто улыбается. - И вы здесь?
        - Отец попросил забрать Камиллу. - Турчин поворачивается ко мне задом и, приобняв свою зазнобу за талию, оставляет на любимой щеке мимолётный поцелуй. - А эта, - продолжает он, небрежно кивнув в мою сторону, - просто следом увязалась.
        - Да уж! - поджимает накрашенные губки Ника. - Сколько Тасю жизни ни учи, а как была дремучей провинциалкой, так и осталась.
        - Что ты выдумываешь, Арик? - подмигнув мне, вступается Мила: у неё собственные счёты с братом. - Лучше расскажи своей невесте, как полдня спасал Тасю от нашего придурка-одноклассника, а потом шептал ей нежности на ушко.
        Пока я ошарашенно открываю рот, подруга переводит взгляд на Нику и продолжает вешать ей лапшу на уши:
        - Думаешь, отчего эти двое застряли в машине, а меня выгнали? Поверь мне, Ника: моего братца абсолютно не трогали мольбы Таси оставить её в покое.
        Напряжённое лицо сестры моментально покрывается красными пятнами, а идеально очерченные губы начинают подрагивать. Всегда неприятно, когда тебя держат за дуру. Втройне - когда это делает любимый человек.
        - Эй, болезная, жить надоело?! - гремит Ар, нервно сжимая ладонь на талии Ники. - А ну, быстро забрала слова обратно!
        Правда, Мила даже не думает извиняться. Взмахнув своей гривой, она разворачивается на пятках и спешит к дому.
        - Тася! Ты идёшь? - кричит на ходу, а я, наконец, отмираю. Судорожно хватаю носом воздух, непослушными пальцами - рюкзак, и выпрыгиваю из авто.
        - Не верь ей, любимая! - вертится ужом на сковородке Арик. - У Таси просто ремень застрял, а я помог. Малявка, подтверди!
        Понимаю, что должна оправдаться перед Никой, успокоить её. Мы сестры, и этим всё сказано. Но, наверно, я родилась с изъяном, иначе как объяснить улыбку на моих губах и лёгкость в области сердца.
        - Тася! - пищит Ника, выискивая в моих глазах правду.
        - Это всё наглая ложь! - продолжает писать кипятком Турчин.
        А я на секунду ощущаю себя всесильным супергероем. Правда, не знаю, чего жажду больше: насолить сестре или отомстить Ару.
        - Так, значит, никакой вечеринки сегодня не будет, Арик? - Бью по обоим фронтам одновременно, а для пущей убедительности округляю глазки. Отец всегда говорил, что медовые искорки в моём взгляде способны на многое. Вот и проверим!
        - Ар, вечеринка? Сегодня? - мгновенно потеряв ко мне всякий интерес, недоуменно качает головой Ника и предостерегающе смотрит на парня. - Ты выбрал не лучший день.
        Мне кажется, или от её ревности не остаётся и следа? Да и известие о самой вечеринке беспокоит сестру куда больше, чем вероятность моего присутствия на пати.
        - Да ладно тебе, Ник! - отмахивается Турчин и запрокидывает лицо к небу. - Весело будет!
        - Весело? Ар, тебе мало, что ли? Чего ты добиваешься?
        Они, вроде, говорят на родном для меня языке, но чем больше я слушаю их перепалку, тем меньше её понимаю. Одно несказанно печалит: я так и не утёрла нос Ару, да и Ника, кажется, позабыла о моём существовании.
        - Совпадение? - недоверчиво шелестит она, острыми ноготками цепляясь за футболку своего бойфренда. - Моей сестре-идиотке рассказывай про совпадение!
        - Зая, тише! - Турчин обхватывает лицо Ники ладонями и пытается заглушить поцелуем её праведный гнев.
        - Тише?! Отличное слово, Арик! «Тише» - это всё, что от тебя требует отец! - Сестра отчаянно скидывает с себя его руки и начинает ходить кругами. - А ты как будто специально выгадываешь время и играешь с огнём.
        - Брось, киса! - В отличие от Ники Арик говорит спокойно, с непоколебимой верой в свою правоту. - Я просто хочу немного развлечься. Да и твоей сестрёнке не помешает обновить круг друзей. Ты же придёшь, малявка?
        Он щурится от солнца, устремляя взгляд в мою сторону. Но даже узкой щёлки его озлобленного внимания хватает, чтобы по телу вновь пробежал холодок.
        - Тася! - Сестра решительно подбегает ближе и заботливо приглаживает мои спутанные волосы. - Тебе мама что сказала? Вот и иди - гуляй подальше отсюда! К папе съезди, на худой конец! Никаких вечеринок, Тася! Слышишь меня?
        Какой-то бред, честное слово! Арик и Ника словно сговорились и выжидающе таращатся на меня: один жаждет моего присутствия, вторая - чтобы на пушечный выстрел не приближалась к дому Турчиных.
        - Да идите вы оба! - ворчу себе под нос, раздосадованная, что в очередной раз осталась не у дел.
        Едва не споткнувшись на ровном месте, торопливо иду прочь, широко шагая. Перед глазами - туман. Нарочито пропускаю мимо ушей смешки Турчина и причитания Ники и ненароком забываю о Миле, которая ждёт меня у себя дома. Бреду, сама не зная, куда, да это и не важно. С каждым метром ускоряюсь, а, добравшись до поворота, перехожу на бег. Моя душа рвётся прочь из Жемчужного, из этого города, подальше от постоянных склок и оскорблений. Я хочу домой - туда, где всё по-настоящему, где тепло от улыбок и спокойно. Но вместо этого прибегаю к озеру.
        Окаймленное молодой порослью ив, оно напоминает красочную иллюстрацию к книге со старыми добрыми сказками. В свете майского солнца озерная вода играет бесконечными бликами и кажется нереально прозрачной и чистой.
        Чуть поодаль от дороги замечаю поселковую пристань, узкий деревянный настил которой простирается почти до середины водоёма. В летние месяцы здесь ждут своего часа лодки и катамараны местных жителей. Сейчас же вход на пирс огорожен тонкой цепью и табличкой с предупреждающей надписью «Вход запрещён». Очередной запрет отзывается внутренним протестом, а потому, осмотревшись по сторонам и удостоверившись, что никого, кроме меня, на берегу нет, перепрыгиваю через хлипкое ограждение.
        Раскинув руки, иду навстречу игривому солнцу. Осторожно ступая по шатким доскам, медленно подхожу к самому краю. Подо мной глубина, пугающая своей неизведанной мощью. Мурашки волнами разбегаются по коже: ничего не изменилось - я всё так же не умею плавать. Но в отличие от бассейна, стоя здесь, я не ощущаю опасности. Наоборот, чувство небывалого умиротворения медленно разливается по венам, и мои губы растягиваются в улыбке.
        Подставляю нос нежным лучам солнца, наслаждаюсь игрой ветра в моих волосах. Он безжалостно треплет их, развевая в разные стороны, а я не спешу убирать упавшие на лицо пряди. Вместо этого стараюсь надышаться пьянящим ароматом свободы, забыть о Турчине и Нике, не думать о предстоящих экзаменах, не переживать за отца. Сердце окутывает лёгкий трепет, а улыбка на губах становится всё шире. Я живу мгновением, полностью растворяюсь в моменте, пусть кратком, но таким счастливом.
        - Здесь запрещено гулять! - Густой баритон, немного терпкий и взволнованный, внезапно покалывает спину. - Для кого табличку повесили?
        Мне не нужно оборачиваться, чтобы мысленно нарисовать портрет непонятно откуда взявшегося защитника порядка. Уверена, со стороны берега на меня смотрит молодой человек, быть может, немногим старше меня, серьёзный, насупленный, привыкший к тому, что всё в этой жизни должно происходить по ему одному известным правилам. Он видится мне симпатичным - наверно, у него тёмные густые волосы и добрый взгляд. Как, должно быть, красиво блестят в свете золотых лучей солнца его каштановые пряди!
        - Пожалуйста, вернись на берег! - кричит незнакомец, подкидывая все новые и новые штрихи к своему портрету в моём воображении.
        Молодой человек с таким сильным звучным голосом, верно, и сам высокий и мощный. Мне думается, что у него тонкие губы, а черты лица настолько правильные, словно природа по линейке вымеряла каждый миллиметр, прежде чем отпустить в мир своё творение.
        - Пирс требует ремонта, понимаешь? Не испытывай судьбу - сойди на берег! - продолжает горланить вымышленный красавчик. Да я и сама мечтаю развернуться и убедиться, что не ошиблась ни в одной детали. Но внезапно голос незнакомца становится чуть более жёстким и нетерпимым: - Я серьёзно! Ты глухая, что ли?! Тебе нельзя там находиться!
        Очередное «нельзя» дорожным катком сминает фантазии, вынуждая идти наперекор собственным страхам. Я прикрываю глаза и делаю ещё один шаг вперёд, так что пальцами ног ощущаю острый край последней дощечки.
        - Чокнутая! Что ты творишь?! - надрывается парень и, судя по дрожанию пирса, спешит меня спасать.
        Каждый шаг незнакомца раскачивает деревянный настил в разные стороны - не сильно, но достаточно для того, чтобы прийти в себя: ещё не хватало свалиться в воду! Я тут же отхожу назад и, резко обернувшись, прошу:
        - Стой! Пожалуйста, стой! Не подходи!
        Сквозь прилипшие к лицу спутанные волосы, пытаюсь разглядеть молодого человека. Я не ошиблась: он до безумия хорош собой. Мне удалось угадать и цвет его волос, и возраст, и даже рост. Вот только со взглядом я немного промахнулась: парень напротив смотрит на меня затравленным зверем, словно видит перед собой не беззащитную девушку, а монстра, высвобождающего из глубин его памяти самые жуткие страхи.
        Между нами метров тридцать или пара сот узких дощечек - приличное расстояние. Но я его не ощущаю…
        Огромный мир мгновенно сужается до шаткого пирса. Глупо, но в голову лезет мысль, что упасть в воду было бы куда проще, чем сделать хотя бы шаг в сторону застывшего на месте парня, на лице которого нет ни намёка на улыбку. Его челюсть напряжена, а на лбу искрящимися капельками проступает пот. Идеальные черты лица отчаянно прячутся под маской ненависти и, наверно, боли.
        - Всё нормально! - захожусь в крике, немного нервном и испуганном. - Нормально! Я не упаду!
        Каким бы смазливым ни был этот парень, его внешность неимоверно меня пугает. От незнакомца так и веет странным ощущением безысходности, словно всё предрешено. Глупо бежать, прятаться, звать на помощь. Это - как в фильме ужасов: всё начинается невинно, под весёлую музыку, но ты знаешь, что в финале все умрут…
        - Так и будешь стоять? Или дашь пройти? - Мой голос звучит хрипло, как при простуде. Я отвожу взгляд в сторону, позволяя ветру охладить горящие огнём щёки, нервно собираю с лица растрёпанные волосы и скручиваю их в бесформенный пучок, который заправляю за воротник.
        - Ну? - вопросительно смотрю на парня. Времени уступить дорогу было предостаточно, но незнакомец продолжает стоять на моём пути.
        Его руки сжаты в кулаки с такой силой, что даже на внушительном расстоянии замечаю вздувшиеся вены и побелевшие костяшки. Парень тяжело дышит и, кажется, вот-вот распрощается с последними крохами самообладания.
        Да что я такого сделала?! Нарушила глупый запрет?
        - Ладно, я уяснила урок! - Вскидываю руки, жадно осматриваясь по сторонам. Как назло, на озере, кроме нас, никого. - Я больше не буду заходить за ограждение! Доволен?
        Но парень снова молчит - долго, нудно, безжалостно! И куда только делся тот словоохотливый красавчик из моих грез?!
        Впрочем, пока он стоял и молчал, могла говорить я. Но уже в следующую секунду парень начинает медленно, словно через силу, наступать, напрочь выбивая из моих лёгких весь кислород. И Бог с ним, с шатающимся пирсом! Чем ближе парень подкрадывается ко мне, тем острее в висках клокочет осознание очевидного: это Савицкий! Местный псих! Человек, которого боятся все без исключения, от встречи с которым меня так настойчиво пытались уберечь.
        Гера изменился. Из высокого и нескладного подростка он превратился в прекрасного лебедя. Чёрные волосы нефтяного оттенка аккуратно подстрижены, слегка загоревшая упругая кожа пышет здоровьем и достатком. Стильная одежда удачно подчёркивает его натренированное тело, а начищенные до блеска ботинки выдают в нём настоящего педанта. Одно в Савицком осталось прежним: его неприязненный, одержимый взгляд. И чем ближе Гера подходит ко мне, тем сильнее его глаза наливаются безумием.
        - Ты!.. - С моих губ срывается подобие стона. Прямо сейчас я готова забрать все ехидные замечания, насмешливо брошенные в лицо Арика: я тоже боюсь.
        Савицкий просто неспешно приближается, просто смотрит на меня, но сердце безвольно ухает в пятки, а желание бежать со всех ног разрастается до неимоверных размеров. Всему виной подрагивающие уголки тонких губ Геры и его ноздри, раздувающиеся при каждом вдохе. Позабыв, что я и так стою почти на краю, делаю шаг назад, потом - ещё и ещё, пока едва не оступаюсь и ничком не лечу в бездну. Впрочем, на сей раз Савицкий не спешит меня спасать, напротив, в его серых глазах цвета мокрого асфальта мелькает шальной огонёк, будто свалить меня в воду - единственное, что сейчас ему требуется.
        - Чего тебе от меня надо, Гера? - До металлического привкуса во рту кусаю губы. Зачем-то вспоминаю уроки плавания в школе, которые я безбожно прогуливала, а потом закрываю глаза и мысленно шепчу: будь что будет!
        В нос ударяет терпкий аромат пачули и берёзового дёгтя. Странное сочетание, но задуматься об этом мешает прерывистое дыхание Геры, влажным теплом щекочущее щеку. Вздрагиваю и, на свою беду, открываю глаза. Всё вокруг трясётся и вертится: требующий ремонта пирс опасно раскачивается, да я и сама дрожу почище осинового листа на ветру.
        - Мне страшно! - шепчу одними губами и ищу спасения в глазах монстра. Вот только там - пустота, выжженная безразличием пустыня.
        - Тася! Вот ты где! А я тебя обыскалась! - спасительным ветерком с берега доносится голос Милы. Одной рукой она прикрывает глаза от солнца, а второй приветливо машет, обращая на себя внимание. Но стоит ей сообразить, что я не одна, а в очертаниях моего спутника разглядеть Савицкого, как пухлая ладонь подруги моментально накрывает губы, заглушая пронзительный визг.
        И всё же в моей душе зарождается надежда ещё хотя бы раз ступить на твёрдую землю. Гера - псих, но не дурак! Не будет же он сталкивать меня в воду при свидетелях… Или будет?
        Голос Камиллы лишь на миг отвлекает Савицкого. Уже в следующее мгновение его влажные, подрагивающие пальцы касаются моего лица в том самом месте, где от виска до скулы с детства красуется едва заметный шрам. Лет в шесть я упала на лёд и рассекла щеку. Ничего особенного, но лицо Геры искажается в гримасе боли, а самого его начинает не по-детски колотить крупная дрожь.
        - Как жаль, что ты не утонула! - Вобрав в себя всю ненависть этого мира, он плюёт в лицо словами и брезгливо отдергивает руку. И пока я беспомощно открываю рот, как выброшенная на берег рыба, Гера, небрежно развернувшись, уносится прочь.
        - Тася! - Вцепившись в мою ладонь, как в спасательный круг, Мила силком тащит меня к дому. - Что он тебе сделал? Напугал? Угрожал? Распускал руки?
        Мотаю головой, не понимая, как объяснить. Всего одной фразой Савицкий поселил внутри меня липкий ужас, который не исчезает при свете дня, иголками впивается под ногти и, сколько ни думай о хорошем, окутывает чернотой всё твоё существование, обещая однажды воплотиться в реальность.
        - Он псих, - бормочу, едва поспевая за подругой. - Больной.
        - Господи! - пыхтит Мила. Ей и самой непросто держать темп, но страх невидимой метлой подгоняет идти быстрее. - А ты сомневалась? Я же говорила тебе!
        - Ты рассказывала, что он красивый, - горько усмехаюсь собственной глупости.
        - Так я и не отрицаю! Гера почти Аполлон! Но главное ты пропустила мимо ушей, Тася! Савицкий - дьявол во плоти, понимаешь?
        - Да не беги ты так! - Дёргаю Милу за руку, задыхаясь то ли от физической нагрузки, то ли от послевкусия встречи с Герой.
        - Не беги? - Подруга тормозит возле тачки своего брата, одиноко припаркованной под ветвистым тополем, и потрясённо смотрит на меня. - А если Савицкий нас догонит, порубит на мелкие кусочки и съест?
        - Тьфу на тебя, Мила! - Морщу нос, а сама дрожу от страха. Турчина же пошутила, верно? - Ника живёт с Герой под одной крышей много лет, и всё ещё жива!
        - Если ты забыла, так я тебе напомню. - Выпучив глаза, подруга подкрадывается ближе и, едва совладав с гулким дыханием, шепчет: - Гера из психушки сбежал, и никто не знает, с какими мыслями и для чего!
        - Точно, - судорожно киваю и лезу в рюкзак за смартфоном. - Надо Вадиму позвонить и сообщить, что его подопечный нашёлся. Пусть сворачивает поисковую бригаду!
        - Тебе что, больше всех нужно?! - Мила вырывает из моих рук мобильный и суёт его к себе в карман. Привычка таскать чужие смартфоны, видимо, заложена в них с Аром с молоком матери. - Пошли ко мне, Тась? С Герой и без нас разберутся!
        Мила права, да мне и самой поскорее хочется выкинуть из головы голос сумасшедшего парня, отравляющий сознание спорами ядовитой плесени.
        - Ладно, - решительно соглашаюсь. - Идём!
        Но не успеваю я сделать хотя бы шаг, как испуганно вздрагиваю от громкого - да что там - разрывающего барабанные перепонки! - дребезжащего звука.
        - Что это? - Сердце пропускает удар, а волосы на голове встают дыбом.
        - Ар, конечно! - разводит руками Мила, ничуть не удивившись грохоту. - К вечеринке готовится. Не обращай внимания, пошли! - Она снова берёт меня за руку и тянет за собой как ни в чём не бывало. Мне бы её выдержку! Чувствую, к концу дня я растеряю последние крохи самообладания.
        - Расскажи мне… - Упираясь пятками, нехотя следую за подругой. Желание переступать порог дома Турчиных увяло ещё после стычки с Аром.
        - Ты об этом? - Мила наигранно прикрывает уши руками и виновато стреляет глазками, будто просит прощения за брата-идиота. - Арик настраивает колонки, только и всего.
        Она поджимает губки, а мне не даёт покоя вопрос:
        - Почему Ника была против вечеринки?
        - Мне иногда кажется, Тася, ты с Луны свалилась! - хихикает Камилла, склонив набок кудрявую голову. - Ты совсем свою семью не знаешь?
        - А при чём тут моя семья?
        - А при том, что Гера не выносит громких звуков, - закатив глаза, сообщает Мила. Наверное, об этом знают все, ну, разумеется, кроме меня… - А мой братец бессовестно пользуется слабостью Савицкого. У парня окна, как назло, выходят к нашему гаражу, вот Ар и устраивает все эти безумные гулянки, чтобы лишний раз насолить Гере.
        - Бред какой-то! Тебе не кажется, что их обоих нужно лечить?
        - Официально Арик здоров, как бык, просто у него характер такой…
        - Дерьмовый у него характер! - срываюсь, позабыв, что Турчин - брат Милы.
        - Думаешь, у вашего Савицкого лучше?
        Милу однозначно задевают мои слова. Мы можем сколько угодно ругать своих близких, но, когда это делает посторонний, замечания больно ранят, а мы сами самозабвенно спешим на защиту.
        Вот и Мила вступается за Ара, да только я не могу остановиться:
        - Гера, быть может, и больной, но твоего брата не провоцирует, а Арик… Такое чувство, что он только и живёт тем, чтобы насолить Савицкому.
        - Много ты знаешь, да?! - вспыхивает Мила. Она, вроде, и понимает, что я права, но согласиться со мной - значит, записать Ара в сумасшедшие наряду с Герой.
        - Я не оправдываю брата… - Подруга начинает ходить кругами. - Но знаешь, Тася, одно дело слушать музыку у себя дома, и совсем другое - крушить всё вокруг! Хочешь узнать, кто из этих двоих безумнее - загляни на вечеринку к моему братцу.
        - И ты туда же! - Заправляя волосы за ухо, решаю не спорить, иначе ссоры не миновать. - Я, наверно, пойду!
        - Стой! - Мила качает головой и спешит ко мне. - Ну куда ты пойдёшь?
        - Ты забыла? Я живу в кладовой, - пожимаю плечами. - Зайду через вход для прислуги - никто даже не заметит.
        - А если Гера… снова…
        - Уверена, ему не до меня, - усмехаюсь, намекая на шум, доносящийся со стороны гаражей. Ар, сам того не ведая, переключил внимание Савицкого на себя.
        Мила пытается отговорить меня, перевести нашу перепалку в шутку, но как бы она ни старалась сгладить углы, я всё равно больно натыкаюсь на них, а потому стою на своём и уже минут через десять крадусь, как воришка, в собственную комнату, благо, за это время научилась незаметно возвращаться домой. Самое волнующее - пройти мимо бассейна. Он и раньше пугал меня своей безразличной синевой, сейчас же и вовсе сводит с ума. Всего одной фразой Савицкому удалось возродить мой самый сильный страх - страх глубины…
        Добежав до своей каморки, закрываюсь на ключ и придвигаю к двери прикроватную тумбу. Дабы не выдать своего нелегального возвращения, не включаю свет. Свернувшись клубочком на узкой кровати, невольно думаю о Савицком и уговариваю Всевышнего поторопить мать с разрешением вернуться домой. Но обо мне все забыли. Мама не звонит, не ищет, не волнуется. И только тогда, когда комната пропитывается ночной темнотой, а с улицы начинают доноситься забористые звуки электронной музыки, я вспоминаю, что несчастный мобильный остался у Милы в кармане, и как ошпаренная вылетаю в коридор.
        Я почти добегаю до гостиной. Едва сдерживаю себя, чтобы не закричать: «Мама, я жива! Всё хорошо». Мне страшно представить, как она, должно быть, испугалась, как волновалась, когда не сумела до меня дозвониться. Одна, в чужом городе, без денег и защиты - не это ли составляющие материнской паники? Возможно, но только не тогда, когда речь идёт о моей маме.
        Я вовремя включаю заднюю передачу и торможу на своём излюбленном месте - под лестницей. Высунув любопытный нос, замечаю в гостиной Вадима. Вальяжно рассевшись на изящном диване с витыми ножками, он тяжело вздыхает, а чуть позже произносит усталым голосом:
        - Ну и денёк!
        - Главное - Георгий нашёлся. Всё хорошо, милый. - Мама подходит к отчиму со спины и начинает нежно массировать ему плечи.
        - С Герой ещё будет не один разговор. - Мещеряков растворяется в блаженстве от прикосновений рук жены.
        - Не будь с ним так суров! - мурлычет мама. Интересно, с папой она была такой же кроткой и чуткой? - Что вы решили? Гера остаётся?
        - Лиз, я не могу заставить его лечиться, а сам он больше не желает прозябать в клинике. Да и что толку от неё?
        - Просто… - Мама кусает губы, а я по простоте душевной надеюсь, что она всё же вспомнит обо мне. - Ар опять взялся за старое. Слышишь, как гремит?
        - Лиза, я так устал! Георгий сказал, что справится с этим. Дадим ему шанс?
        - Конечно. Пошли спать, дорогой!
        - Да, пойдём! - нехотя соглашается отчим, накрывая своими ладонями мамины. - Утро вечера мудренее…
        Утопая в ласке и нежности, эти двое не замечают меня… Да что там - они даже не вспомнили о моём существовании! Подняли панику, выгнали из дома и напрочь позабыли обо мне… Их мир кружится вокруг Геры и Ники, а для меня в нём по-прежнему нет места.
        И снова слёзы колючим комком застревают в горле, а ноги сами несут меня к соседнему дому. Кажется, я начинаю ненавидеть Савицкого не меньше, чем Ара.
        Внутри всё клокочет. Обида смешивается с нестерпимым желанием наделать глупостей. Быть может, так я перестану быть невидимкой для собственной матери!
        Чем ближе подбираюсь к дому Турчиных, тем хуже начинаю соображать. Басы сотрясают все вокруг, сбивают с ритма взволнованное сердце и подталкивают к необдуманным поступкам. Мне бы вспомнить предостережения Ники, воскресить в памяти гнилые слова Арика и вернуться домой, но я продолжаю протаптывать дорогу в никуда.
        Подбегаю к особняку Турчиных. Тачка Ара всё так же томится под деревом. Правда, рядом припарковано ещё с десяток дорогих автомобилей. Небо за высоким забором играет неоном, а воздух пропитан чужим весельем и удушливым запахом курева. Куда я бегу? В школьной форме, растрёпанная, зарёванная, я стану посмешищем похлеще сумасшедшего Геры! И всё-таки любопытство берёт верх!
        Решив одним махом убить двух зайцев, я вспоминаю наши с Жекой недолгие занятия в секции скалолазания и сдуру забираюсь на тополь. Его раскидистая крона с молодой порослью нежной листвы служит отличным укрытием и позволяет окунуться в эпицентр вечеринки без ущерба для собственной репутации. Цепляюсь за ветки и жадно рассматриваю всё вокруг: возле импровизированного стола толпятся разнузданного вида молодые люди; девушки в коротких платьях и на высоких каблуках изящно изгибаются под монотонный грохот безликой музыки, приковывая похотливые взгляды к своим идеальным формам. Кто-то громогласно ржёт, кто-то курит, кто-то просто слоняется без дела, получая некий кайф от происходящего. Странные! Радуюсь, что в последний момент ограничилась наблюдательным пунктом на дереве, и, покрепче ухватившись за толстую ветку, продолжаю следить за вечеринкой. В нескольких метрах от себя, за невысокой изгородью, замечаю влюблённую парочку. Пользуясь тем, что в их тайное укрытие почти не попадает свет, любовники предаются неистовым ласкам, от одного взгляда на которые мои щёки начинают гореть огнём. И вроде, ничего
особенного, да и мне уже через пару дней восемнадцать, но становится до безумия неловко. Я словно без спроса залезла в чужую спальню и никак не могу найти выход. Сгораю от смущения, но продолжаю пялиться на переплетённые в страсти тела. Стыдно признаться, но сама я ещё ни разу ни с кем даже не целовалась (неудачный опыт с Жекой в восьмом классе не в счёт).
        Немного успокоившись, забираюсь чуть выше. Мне удаётся рассмотреть стойку ди-джея и ещё одну компанию молодых людей, среди которых без труда узнаю Турчина. На нём белоснежная сорочка с закатанными по локоть рукавами; он делает вид, что ему интересно происходящее вокруг. Кому-то кивает, весьма небрежно прижимает к себе Нику, а сам то и дело поглядывает в сторону соседнего особняка - дома Мещерякова. Всё внимание Ара сосредоточено на небольшом окне под самой крышей, где едва уловимо мерцает свет, вырисовывая уже знакомый мне силуэт парня. От осознания, что там, за стеклом, стоит Савицкий, у меня учащается дыхание. Даже так, на расстоянии, я ощущаю бешеное напряжение между парнями, а потом улавливаю на губах Турчина зловещую улыбку. Уже в следующее мгновение музыка становится в разы громче. Из динамиков вместо привычного транса начинает сочиться рэп десятилетней давности. Картавый парень на всю округу начитывает что-то про холод и треснутый лёд, про разбитые мечты и разрушенную жизнь. Адские звуки подхватываются недовольным визгом полуголых девиц и свистом парней. Гости Турчина совершенно точно не
привыкли слушать подобное, но Ару всё равно. Он не замечает окружающей его суеты, не чувствует, как Ника дёргает его за рукав сорочки и о чём-то отчаянно просит. И даже тогда, когда сестра, психанув, убегает в дом, Арик продолжает монотонно смотреть на Савицкого и улыбаться.
        Не знаю, на какую реакцию Геры он рассчитывает, но чувствую, как невидимая пока буря набирает пугающие обороты.
        Всё происходит в одно мгновение. Грохот, дикие вопли, звон разбитого стекла, летящего на брусчатку с третьего этажа. Следом на землю летит что-то более тяжёлое, потом - ещё и ещё. Музыка смолкает, а пьяный смех друзей Арика шальным эхом сотрясает воздух.
        Цепляясь дрожащими пальцами за корявый ствол, пытаюсь понять, что же произошло, но мне не хватает высоты. Совсем немного. Буквально полметра. Позабыв о безопасности, пытаюсь заползти повыше, но ноги соскальзывают с изогнутой ветки. С предательским грохотом я лечу вниз, перетягивая одеяло всеобщего внимания на себя.
        Тело ломит от боли, моментально сработавшая автосигнализация парализует сознание. Разносясь по посёлку громогласной сиреной, она и вовсе не оставляет мне шансов выйти сухой из воды.
        Страх… Он окутывает меня болью и пустотой. Где-то на подкорке сознания бьётся мысль, что это конец. Я боюсь пошевелиться. Меня колотит от одного лишь предположения, что я по глупости переломала себе не только кости, но и всю жизнь…
        Рваными неловкими движениями скидываю с себя ветки и по-детски радуюсь, что ощущаю своё тело. Оно хоть и ноет от столкновения с грудой дорогущего металла, но все ещё слушается меня.
        Пытаюсь встать. С этим сложнее… Крыша автомобиля, совершенно точно не рассчитанная на мой вес, изрядно прогнулась, а выползти из стального гамака, когда вместо мышц сплошной синяк, тот ещё квест.
        Впрочем, уже через мгновение мне помогают. Хотя назвать ЭТО помощью может разве что напрочь отмороженный человек. Меня, как мешок с картошкой, весьма грубо тянут за ноги, с силой стаскивая по лобовому стеклу сначала на капот, а после - на холодную брусчатку. Я снова ударяюсь. Мне больно, до щемящей в горле безнадёги и застрявших там же слёз. Они не дают даже взвыть, судорогой сводя голосовые связки.
        Содранные в кровь колени горят огнём, тонкие запястья едва удерживают мой вес. Пока я корчусь на вычищенной к приезду гостей парковке, прихвостни Турчина гурьбой вываливаются из дома и окружают меня плотным кольцом. Перед глазами одна за другой сменяются пары дорогой обуви, а в голове путаются незнакомые голоса.
        - Это ещё кто такая?
        - Походу, малолетняя сталкерша Турчина!
        - Арик, а у тебя тут школьницы с деревьев падают!
        - Дьявол! Вот это вмятина!
        - Смотри, Лёха! И лобовое пошло трещиной!
        - У-у-у, да малышка попала на бешеные бабки!
        Парни, те, что стоят левее, жадно спорят, прикидывая нанесённый мной ущерб. От сумм, которые они озвучивают, меня начинает подташнивать. Отворачиваюсь от парней. И снова ноги, теперь - женские, в роскошных туфлях. Их обладательницы тоже нашли для себя увлекательную тему для разговора: их интересует возраст тополя, с которого я свалилась, и из какого сундука я достала свою юбку - немодную, дешёвую, которой впору мыть пол на кухне… И ни одна тварь не поможет подняться. Никто не спросит, нужна ли мне помощь! Всем плевать, что я до смерти напугана!
        Но что такое настоящий страх, я понимаю спустя несколько минут, когда перед моим носом замирает очередная пара фирменных кроссовок. И мне даже не нужно поднимать голову, чтобы понять, кому она принадлежит. Турчин хватает меня за шиворот, как безродного котёнка, и, не давая осмотреться, тащит в дом. Сопротивляться бессмысленно: силы изначально неравны. Звать на помощь бесполезно: знаю, что никто не придёт. На автопилоте переставляю ноги, чтобы поспеть за Аром, спотыкаюсь, мычу что-то нечленораздельное и снова плачу. А когда в нос ударяет едкий запах табачного дыма, падаю, на сей раз - в мягкое кресло, обитое тонкой кожей.
        Пытаюсь осмотреться. Хочу понять, куда Турчин меня приволок, но ничего не вижу, кроме клубов дыма и его рожи, застывшей напротив меня на расстоянии полушага.
        - Прости! - бормочу пересохшими губами. Плевать на гордость! Мне нужен врач или хотя бы глоток свежего воздуха.
        - Простить?! Тебя?! - Брови Турчина сходятся на переносице, а его руки - на моих плечах. - Ты угробила раритетную тачку, дрянь, и предлагаешь тебя простить?!
        - Отчим возместит ущерб.
        Затравленным зверем вжимаюсь в кресло. Я и сама не верю своим словам, но, когда стоишь на краю пропасти - хватаешься за воздух.
        - Вадим?! Возместит?! Не смеши! - Грубые пальцы Ара впиваются в кожу, как лыжные палки в снег. - Он и копейки за тебя не даст!
        Не понимаю, от чего сильнее выворачивает наизнанку - от чужих рук на моём покалеченном теле или от чёртовой правды, розгами рассекающей душу.
        Хотя нет, знаю! Больше всего меня бесит взгляд Ара, скользящий по моему телу, - плотоядный, циничный, с нотками безумия.
        - Какого дьявола тебя понесло на дерево?! - шипит Турчин и, ослабив хватку, одной рукой поддевает меня за подбородок, вынуждая смотреть на его перекошенное от злобы лицо.
        - Отпусти меня, - шмыгаю носом. - У тебя наверняка есть страховка!
        - А у тебя - сутки, чтобы найти бабки.
        Стискиваю челюсть до зубовного скрежета. Турчин знает, что за моей душой нет ни гроша! И пока я мысленно прикидываю, как буду вымаливать у отчима помощь, Ар довольно улыбается и, чуть выше подняв мой подбородок, выдыхает прямо в губы:
        - А вообще, мы можем договориться, Та-ся!
        Его шёпот, пропитанный запахом пива и чипсов, волной паники проносится по телу.
        - Крыша, лобовое, сорванная вечеринка, моя репутация…
        Арик медленно перечисляет мои «заслуги», смакуя каждое слово на своём поганом языке.
        - А ведь ты, Тася, могла просто прийти. Я ждал тебя!
        Ар продолжает гипнотизировать меня взглядом, как удав беззащитного кролика: ещё немного - и сожрёт! Смотрю на него заторможенно и не жду ничего хорошего.
        - Ты весьма дорого мне обходишься, Лапина! Но, думаю, пара ночей с тобой с лихвой окупят долг.
        От предложения Турчина у меня перехватывает дыхание. Я ждала чего угодно, но это явный перебор! Под издевательскую ухмылку подонка шумно сглатываю, но никак не могу обрести голос. Сначала, как наивная дурочка, верю, что Турчин пошутил, но вижу по его голодному взгляду, что время шуток давно прошло.
        Ар небрежно проводит грубыми пальцами по моей щеке. Вздрагиваю, пытаюсь вырваться, но утопаю в своём бессилии и закрываю глаза: я не хочу знать, что будет дальше!
        Ар проводит губами по моей переносице, едва касается кончиком носа щеки и горячим дыханием волнует и без того дрожащие ресницы.
        - Не бойся, Та-ся, я постараюсь быть нежным! Хотя…
        Турчин замирает и даже немного отстраняется. Мой подбородок обретает свободу, а лёгкие успевают вдохнуть полной грудью.
        - Я передумал! - гремит Ар и снова хватает моё лицо своими грязными лапами. Убирает волосы со щеки и с неприкрытой брезгливостью смотрит на мой шрам который сегодня на пике популярности.
        - Ты слишком уродлива для меня! - прыскает ядом Турчин, а у самого глаза наливаются кровью. Того и гляди, в порыве ярости он свернёт мне шею.
        - Арик, ты здесь? - Наше безумное уединение нарушает Ника.
        Не успевает сестра заглянуть в комнату, которую, судя по всему, использовали на вечеринке вместо кальянной, как Ар отскакивает от кресла и, заложив руки за голову, начинает нервно ходить из стороны в сторону.
        - О! Тася? Так это ты, что ли, с дерева свалилась? - Ника подбегает ближе и испуганно смотрит на меня. - Господи, ты цела?! Я как чувствовала, что затея с вечеринкой обернётся бедой!
        Я лишь неуверенно киваю: на большее у меня не хватает сил.
        - Что с ней станет?! - бросает Турчин, озабоченно слоняясь из угла в угол. Это для меня сестра явилась спасением, а для Ара - очередной головной болью. - Эта тварь изуродовала мою «ласточку»!
        - Арик, милый, машина же застрахована. - Ника бегло касается моей ладони в знак поддержки, а потом спешит к своему парню. Ласково его обнимает, даже не догадываясь, какого монстра жалеет.
        Не упускаю возможности и вылезаю из кресла. Ноги подкашиваются, в голове туман, лицо всё мокрое от слёз. Одёрнув юбку, судорожно заправляю волосы за ухо, а потом прикрываю ладонью шрам. Я никогда не считала его уродливым, но теперь понимаю: зря!
        - В том-то и дело, что нет! Я не успел продлить страховку! - Ар с силой стучит кулаком по стене.
        - Я всё отдам! - с трудом размыкаю губы. Глупая! Лучше бы я промолчала!
        - Отдашь?! - срывается Ар и, сбросив с себя руки Ники, бросается к моему измученному тельцу, пугая своей прытью до слёз. - Отдашь! Разумеется, отдашь! Завтра же!
        - Арик, - спешит на подмогу Ника, но Ар её не замечает. Все его больное внимание вновь сосредоточено на мне - точнее, на моей изодранной в кровь ладони, которую я не решаюсь отнять от щеки.
        - Да откуда у неё столько? - шелестит на заднем плане сестра. И, видит Бог, я благодарна ей как никогда! - Это же ей квартиру отцовскую продать придётся, и то не хватит! У меня есть небольшие накопления, может, мать чем поможет. А Мещеряков… Сам знаешь, он в этом деле не помощник!
        - У меня есть предложение куда лучше! - Турчин бесцеремонно обрывает размышления Ники и, схватив меня за запястье, рывком убирает руку с моего лица. - Ничего не изменилось! Наша маленькая Тася всё так же любит подглядывать и совать свой любопытный нос, куда не следует. А ещё она так и не научилась держать язык за зубами.
        - Арик! - просит сестра, но Ар ни черта не видит и не слышит! Остекленелым взглядом он слой за слоем сдирает кожу с моего шрама, словно перелистывает страницы памяти.
        - Я предлагаю тебе сделку, Тася! Ничего особенного. Всё, как ты любишь: будешь и дальше подслушивать, и подсматривать - правда, теперь за Савицким. Станешь моей личной ябедой.
        - Ты больной?! - Пячусь от Турчина, пока не упираюсь в стену.
        - Нет, просто, как и ты, любопытный. - В изумрудных глазах Ара плещется азарт - нездоровый, шальной. - Меняю три тайны Савицкого на твой долг. Вроде, всё честно!
        - Арик, не надо! Это опасно! - Ника с тревогой в голосе дёргает Турчина за сорочку, да только всё тщетно.
        - Соглашайся, девочка! - Арик тянется шершавыми пальцами к моему лицу, но замирает в паре сантиметров от него. - Всего три пустяковых секрета Геры, и я закрою глаза на причинённый тобой ущерб.
        Поджилки трясутся, губы давно искусаны в кровь. Ну какие секреты?! Где я, и где главный псих города Георгий Савицкий?! По уму, плюнуть бы в лицо подонка и, развернувшись на пятках, бежать со всех ног из этого рассадника грязи. Да только огромный долг якорем тянет меня на дно.
        - А если у него нет секретов? - хватаюсь за последнюю соломинку. Знаю, что не справлюсь!
        - Поверь… - Душная комната заполняется ехидным смехом Ара. - Савицкий полон неразгаданных тайн. Да и у тебя, Тася, нет иного выхода. По рукам?
        - По рукам! - дрожащим голосом подписываю себе приговор.
        Глава 5. Секрет первый. Обнажённый
        Шрамы на твоей коже не такие уродливые, как в моей душе.
        Иногда время напоминает клюквенный кисель - такое же тягучее и с кислинкой. Вот и моё сейчас медленно стекает в никуда, оставляя после себя липкие разводы.
        Высунув нос из-под одеяла, равнодушно смотрю в потолок. За окном новый день, но мысли в голове старые.
        С момента моего позорного падения прошло два дня - долгих, скучных, бестолковых. По настоянию доктора я отлёживаюсь дома, зализывая раны, а по решению отчима пропускаю семейные обеды и ужины, да и вообще не выхожу из комнаты, дабы своим неподобающим видом никого не смущать. Я, и правда, выгляжу неважно: мало того, что руки и ноги все в синяках, так ещё и под глазами залегли глубокие тени. Но если от ушибов мне выписали мазь, то человеческая глупость, к сожалению, не лечится, а такую дуру, как я, ещё поискать. Сделки с дьяволом заключают не от большого ума, верно?
        - Тася, ты уже проснулась? - Мама осторожно заглядывает в комнату и тяжело вздыхает, стоит её взору упасть на поднос с едой на моей тумбочке. - Ты опять ничего не съела!
        С тех пор как Ника привела меня домой всю в ссадинах и ушибах, мама, казалось, вспомнила, что я тоже её ребёнок. Каждое утро она будит меня, распахивая шторы в моей каморке, а перед сном даже целует в лоб. Вот и сейчас она бесцеремонно впускает в комнату солнечный свет, вынуждая меня зажмуриться и чуть выше натянуть одеяло.
        - Я не голодна, - бубню, утыкаясь носом в подушку.
        - Так нельзя, Тася. - Мама садится на край кровати и аккуратно убирает одеяло с моего лица, а потом, по всей видимости, перепутав меня с Никой, нежно проводит рукой по моим волосам. Простой жест, который щемящей грустью отзывается в сердце и вымывает из сознания страхи. Как, оказывается, мало надо человеку, чтобы со дна отчаяния воспарить к небесам!
        - Мне нужно почаще падать с деревьев, - хмыкаю в ответ, а сама боюсь, что материнская нежность развеется, как утренний туман.
        - Только этого не хватало! - смеётся мама. - Достаточно одного пострадавшего по твоей вине тополя!
        Я так скучала по её улыбке, что не раздумывая открываю глаза. Хочу сохранить этот момент в памяти, чтобы потом, когда серая пелена бытия снова затянет собой мою жизнь, достать его, как редкое сокровище из старинного сундука. Интересно, мама так же заботилась бы обо мне, узнай она, что я не просто упала, а ещё и изуродовала дорогущую тачку Турчина?
        - Вадим уехал. Ника с Аром опять где-то пропадают. - Ещё немного потрепав меня по голове, мама встаёт и, расправив юбку от невидимых складок, идёт к выходу. - Может, позавтракаем вместе?
        - Да, - поспешно отвечаю, словно только об этом и мечтала все эти дни, да что там - целую жизнь!
        - Вот и хорошо! - кивает мать. - Буду ждать тебя в столовой.
        Со скоростью Боинга вскакиваю с кровати и даже не замечаю пугающей глубины бассейна, когда бегу чистить зубы. Достаю из шкафа любимые джинсы и безразмерную футболку, но, вспомнив, как мама морщит нос при виде меня в подобной одежде, решаю надеть купленный ею сарафан цвета морозного утра и серебристые балетки. И пусть первый видится мне слишком откровенным, а новая обувь немного не по размеру и жмёт, созерцать улыбку на родном лице куда важнее, правда?
        Поправляя тонкие бретельки на плечах, спешу к завтраку. Странное волнение острыми иголками покалывает кончики пальцев, но я списываю его на новый для себя образ и долгое сидение в четырёх стенах. Но стоит мне подойти к дверям на кухню, как всё вмиг встаёт на свои места.
        - Я слышал другую версию. - Мелодичный баритон Савицкого разливается по столовой, вынуждая меня замереть у порога. - Но спорить с тобой не буду.
        - А что тут спорить? - Мамин смех идеально гармонирует с голосом Геры. - Латте изначально задумывался как напиток для детей, поэтому в нём так много молока.
        - И калорий! - поддерживает веселье Гера. Надо же, он может быть вполне нормальным, а не только угрожать на пустом месте!
        - Какие у тебя на сегодня планы? Вадим говорил, что ты подумываешь возобновить занятия со Щегловым.
        - Не всё же ветер пинать, - соглашается Савицкий, и снова его голос слышится мне вполне адекватным. Он никак не вяжется в моём сознании с тем парнем на пирсе или психом, швыряющим из окна ненужные вещи.
        - Ты прав. - Слова мамы всё отчётливее пропитываются беспокойством. Она словно знает чуть больше, чем я. - Когда приступишь?
        - Сейчас позавтракаю - и за дело, - чеканит Гера всё так же бодро. А я хватаю за хвост призрачную надежду, что зря накручиваю себя второй день: кто его знает, быть может, выполнить свою часть сделки с Турчиным будет не так уж и сложно.
        - Доброе утро! - Перекинув волосы на одно плечо, чтобы скрыть от въедливых глаз Савицкого уродливый шрам на щеке, влетаю в столовую. Жаль, без фотоаппарата! Нужно видеть в этот момент лица мамы и Геры! У обоих в одно мгновение с губ слетает улыбка, но если у мамы она сменяется растерянностью во взгляде, то у Савицкого трансформируется в звериный оскал.
        - Вадим не предупреждал, что ЭТОЙ уже разрешили выходить. - Гера шумно выдыхает и, сдвинув брови, отворачивается от меня. Он сосредоточенно доделывает себе завтрак, немного суетливо скидывая тосты и ветчину на поднос.
        - Это моя вина, Гера, - кусает губы мама. - Я была уверена, что все уже позавтракали, и позвала Тасю. Прости.
        - Всё нормально, - шипит Савицкий, с грохотом бросая на поднос столовые приборы, а я поджимаю пальцы в маломерных балетках, чтобы только не сорваться. Что я опять сделала не так?
        - Если я мешаю, то могу уйти. - Как зачарованная, смотрю на крепкие руки Геры и его напряжённые плечи, обтянутые тонкой тканью футболки. Я однозначно вызываю у парня стойкую неприязнь; впрочем, мне не привыкать.
        - Я же сказал, нормально всё! - Савицкий переходит на рык и, схватив поднос с наваленной на него едой, резко разворачивается. Не глядя в мою сторону, он проходит мимо и, кажется, даже не дышит.
        - Позавтракаю у себя, - бросает он у порога. - Приятно было пообщаться, Лиза.
        - Взаимно, Гера, - на автомате откликается мать.
        Гулкие шаги становятся все тише, бешеный ритм моего сердца никак не успокоится, а пролитый латте на столешнице намекает, что просто не будет.
        - Что с ним не так? - Обхватив себя за плечи, в упор смотрю на маму. - За что он меня ненавидит? За что вы все меня так не любите? Мать закрывает лицо руками и молча мотает головой.
        - Всё не так, - произносит она спустя вечность, но верится в это с трудом.
        Чувствую, как на смену солнечному настроению к горлу подступают слёзы. Я дура! Вообразила себе невесть что, поверила в мамину любовь и адекватность Савицкого! Кто виноват? Только я!
        - Гера - непростой мальчик. Ему свойственны подобные перепады настроения. - Мать пытается оправдать побег Савицкого, но звучит её ложь слишком неубедительно. И всё же я чувствую, что не могу упустить момент, и пока мама открыта к общению, я обязана попытать счастья и выведать первый секрет местного психа.
        - Расскажи мне… - Сажусь напротив и через стол протягиваю руки к маме. - Я хочу знать.
        - Гера много пережил, рано остался без родителей. - Она пожимает плечами, но отчего-то упорно избегает смотреть мне в глаза. Да и ладони мои не находят её тепла.
        - Его крики по ночам…
        - Это кошмары…
        - А его грубость?
        - Просто броня.
        - А за ней что?
        - Человек. Из крови и плоти, такой же, как и мы с тобой. Но тебе, Тася, лучше держаться от него подальше.
        - Почему?
        - Давай я положу тебе омлет. - Мама вскакивает с места и спешит к плите. - У Наташи он в очередной раз удался на славу.
        - Да, давай!
        Я совершенно не хочу есть: сыта чужой грубостью и рассыпанными, как бисер по полу, секретами. Но сейчас мама - мой единственный шанс утереть нос Турчину.
        - Так, значит, Савицкий не вернётся в клинику?
        - Нет. Курс лечения пройден. Дальше дело за Герой и его силой воли.
        - Он что, наркоман?
        - Нет! - Мама едва не роняет из рук тарелку. - Бог с тобой, Тася!
        - Да ладно тебе, мам! Я просто пытаюсь его понять.
        - Не нужно… - Ловлю на себе предостерегающий взгляд родительницы. - Сергей скоро поправится, и ты сможешь вернуться в привычную жизнь. Не засоряй свою голову ерундой, договорились?
        - Если только ещё немного. - Подбегаю к маме и помогаю ей с омлетом. - Три вопроса, и я отстану!
        Играю по правилам Турчина. Вот только мама - крепкий орешек.
        - Расскажи мне лучше, Тася: ты определилась, куда пойдёшь дальше учиться.
        - Ага, - киваю, а сама, закусив изнутри щеку, стою на своём: - В цирковое училище пойду. На клоуна. Папа говорит, что у меня талант. А ты что думаешь?
        - Думаю, что у твоего отца крыша поехала! - Мама ошарашенно смотрит на меня, выискивая на моём лице признаки шутки, но бесполезно. Ей невдомёк, как остро я нуждаюсь в правде.
        - Я серьёзно, мам. Но, если ты ответишь на мои вопросы, обещаю подумать об экономическом.
        - Ладно!
        Мы возвращаемся за стол. Я ковыряю вилкой воздушный омлет, а мама вертит в руках чашку с остывшим кофе, потом делает глоток и, склонив голову набок, внимательно меня рассматривает. Интересно, какой она меня видит? Замечает ли сходство с отцом? А быть может, жалеет, что бросила меня в своё время?
        Чувствую, что мысли в моей голове снова сворачивают не туда, а потому спешу вернуться к теме Савицкого.
        - Гера посещает психиатра? - спрашиваю первое, что приходит на ум. Это не то, что спасёт меня от Турчина, но с ходу задать главный вопрос не решаюсь.
        - Насколько я знаю - нет.
        - Тогда кто такой Щеглов?
        - Тренер по рукопашному бою. Один из лучших в городе.
        Вот чёрт! Я профукала два вопроса, но даже на сантиметр не приблизилась к искомой правде.
        - Арик сказал, что у Савицкого есть огромное родимое пятно.
        - И?.. - Мама хмурится, пытаясь понять, к чему я клоню, а у меня внутри всё завязывается в тугой узел: ещё немного, и треть долга позади. Дело за малым - произнести вопрос.
        - Где оно расположено и на что похоже? - выпаливаю на одном дыхании первое задание от Ара.
        - Тася… - Мать отодвигает от себя кофе и разочарованно качает головой. - Что за бардак в твоих мыслях?!
        - Ты обещала… Три вопроса… - смущённо бубню себе под нос. - Для меня это важно…
        - Прости, но таких подробностей я о Гере не знаю. - Она суетливо поднимается и подобно Савицкому спешит оставить меня одну. - А ты, Тася, если закончила с омлетом, возвращайся к себе, ладно? Экзамены на носу…
        Я никогда не была послушной. Примерные девочки всегда вгоняли меня в уныние. Наверно, поэтому моими лучшими друзьями были парень без царя в голове и Амели - сущий дьявол в юбке. Сколько себя помню, я всегда поступала наперекор. Испытывала судьбу и саму себя на прочность. Я мало чего боялась, а отец часто рвал на голове волосы, придумывая для меня все новые и новые оправдания, в очередной раз просиживая штаны в кабинете директора школы. Впрочем, папа никогда не ругался, понимая, что я так устроена. Чрезмерное любопытство и жажда жизни - в этом нет ничего плохого! И только школьные психологи играли моим внутренним миром, как в бадминтон, перекидывая моё личное дело из рук в руки. Во мне постоянно пытались отыскать изъян: одни ссылались на недостаток материнской заботы, другие винили отца в его излишней мягкости и отсутствии должного контроля за мной, а третьи - мои самые любимые - признавали неисправимой и махали на меня рукой.
        Наверно, если бы мама была психологом, её смело можно было отнести к третьей группе. Она никого не винит: ни себя, ни отца. Она просто уходит, в очередной раз наплевав на меня и мои вопросы. А я по обыкновению не спешу её слушаться и вместо своей комнаты бегу наверх - туда, куда нельзя и где мне вряд ли будут рады.
        Среди одинаковых дверей я без труда нахожу ту, за которой живёт своей сумасшедшей жизнью Гера. Та - самая дальняя, самая тихая, самая пугающая. Но я не позволяю себе раскисать: быть должной Турчину куда страшнее безобидного вопроса Савицкому…наверно…
        Стук. Он зловещим эхом разносится по коридору и прячется под плинтусами, возвращая гнетущую тишину на место.
        Дрожь. Она врассыпную щекочет тело, особенно жадно поколачивая кончики пальцев на моих руках.
        Савицкий. Он нем как рыба. Ни слова в ответ, ни шагов, ни недовольного ворчания.
        Однако стоит мне провернуть дверную ручку, дабы войти в чужую обитель, раскатом оглушающего грома меня откидывает на несколько шагов назад:
        - Вон! - не рычит - извергает из себя Савицкий на пределе человеческих возможностей. - Пошли все вон!
        Я не совру, если скажу, что от голоса Геры вибрируют стены. Да что там - весь мой хрупкий мир дрожит похлеще пальцев на руках!
        Где-то внутри отчаянно бьётся сердце, а интуиция приказывает уйти прочь. Но вопреки всему я снова подхожу к дверям.
        - Гера… - Касаюсь щекой отполированной древесины и жадно прислушиваюсь к шагам Савицкого. Правда, вместо них слышу его дыхание - немного хриплое, шумное, неровное. От осознания, что нас разделяет не более полуметра, у меня мутнеет перед глазами. Я не дура! Кто такой Савицкий, уже успела узнать не понаслышке, но и отступить не могу!
        - Гера, давай поговорим! - Я не узнаю своего голоса. Пропитанный животным страхом и отчаянием, он слишком глухой и низкий.
        - Убирайся! - требует парень и со всей дури заряжает кулаком в дверь, попадая в эпицентр моего напряжения. Я вздрагиваю и беззащитно пищу, но сойти с места не решаюсь.
        - Только один вопрос, и я уйду! - продолжаю навязываться придурку, правда, больше не успеваю сказать ни слова.
        Дверь. Она открывается слишком резко, будто с петель её срывает скоростной поезд, несущийся с крутой горы вниз. С размаху она сносит меня с ног и больно ударяет по лбу - до искр из глаз, до жалобного стона. Я падаю. Валюсь на пол безжизненной тушкой и вспоминаю, как по осени ругался старый дворник возле нашего с отцом дома, когда непокорные листья, сколько ни мети, заполоняли своим золотом тротуары. Ещё немного, и я заговорю словами дяди Васи!
        - Ты больной?! Совсем отмороженный?! - верещу, соскребая себя по кусочкам с холодного пола. Растирая лоб, пытаюсь встать. Я и сама сейчас напоминаю сумасшедшую, готовую расцарапать смазливую физиономию Геры.
        - Ты же знал, что я здесь стою! - не унимаюсь, но, судя по всему, говорю с пустотой. Свалив меня на пол, Савицкий запросто перешагивает через меня и идёт прочь, не обернувшись и не сказав мне ни слова.
        - Псих! - отчаянно ору ему в спину, но результат нулевой.
        Меня душит обида, ушибленный лоб горит огнём, и всё внутри сводит от желания поставить идиота на место. Поэтому, наспех одёрнув сарафан, бегу следом.
        - Ты даже не извинишься, да?
        Я забываю о Турчине и о своём долге, о рассказах Милы и предостережениях Ники. Я просто несусь за Савицким сначала по длинному коридору, потом по нескончаемой лестнице, наивно ожидая от парня элементарного «прости». Но тот молчит, с каждой секундой набирая скорость.
        - Да стой ты, Гера! - На одном из лестничных пролётов цепляюсь за тонкую трикотажную футболку, облегающую мощную спину Савицкого, как вторая кожа.
        Он замирает и, кажется, увеличивается в размерах! По крайней мере, удерживать его за клочок влажной от пота ткани становится неимоверно сложно.
        Запыхавшись, никак не могу отдышаться. Да и Савицкий прерывисто втягивает носом воздух и - провалиться мне на этом месте! - дрожит всем телом так, как если бы его свалила с ног страшнейшая лихорадка.
        - Тебе плохо? - спрашиваю, заметив капельки пота на его стальной шее. Одна за другой они проступают на границе кожи и короткого ёжика чёрных волос, а потом стекают за шиворот, оставляя после себя манящие своим переливистым блеском дорожки влаги.
        Я забываюсь и, выпустив из пальцев футболку Геры, как завороженная, тянусь к его напряжённой шее. Всего одно касание, невесомое, неуловимое, но Геру начинает трясти.
        - Что с тобой? - Испуганно отдёргиваю руку и даже отступаю на шаг. В голове насмешливой трелью бьётся мысль: «Тебя предупреждали, Тася, не лезь». Но голос разума смолкает, стоит Савицкому обернуться.
        Он почти не моргает. Смотрит в одну точку пугающе отрешённым взглядом и неистово стискивает челюсти, словно силой вынуждает самого себя держать язык за зубами. Его по-прежнему трясёт. А мне становится искренне жаль Геру: это страшно, когда ты не властен над собственными демонами.
        - Прости… - Я снова робко тянусь к нему пальцами, наивно полагая, что Савицкому просто не хватает человеческого тепла.
        Я знаю по себе: когда тебе плохо, одиночество не союзник. Когда вопит душа, человеку нужен человек.
        Только я снова ошибаюсь: в Савицком от человека - одна оболочка. Внутри Геры всё выжжено дотла, до чернильной пустоты.
        Гера отмахивается от поддержки, как от назойливой мухи. Безжалостно схватив меня за запястье, он с силой сжимает его в своей ладони - до синих отметин и хруста моих тонких костей.
        - За что? - вопрошающе гляжу на Савицкого снизу вверх. - Что я тебе сделала?
        Меня ломает от боли и скрючивает от холода, с которым Гера смотрит на меня в ответ. Вот она, глубина, которой боюсь больше смерти! Она не в бассейне, не в озере. Пугающая глубина - в глазах Савицкого, безжизненных, жестоких, безумных.
        Гера не отвечает, с каким-то остервенением наблюдая за моими мучениями, а, насытившись ими вдоволь, резко ослабляет хватку и уходит. Спускается по лестнице как ни в чём не бывало и растворяется в дальнем крыле дома. Не знаю, что он там забыл, да это и не имеет значения. Губы дрожат от бессмысленного унижения и бесконечных вопросов. Мой разум заволакивает чернотой, а в мозгу пульсирует желание найти ответы любой ценой.
        Через силу беру себя в руки и, смахнув с лица непрошеные слёзы, быстро ступаю серебристыми балетками по следам Савицкого. И дело здесь уже не в Турчине.
        Дом Мещерякова напоминает лабиринт. Я живу здесь уже больше месяца, но до сих пор путаюсь в бесконечных коридорах и дверях. Вот и сейчас, подгоняемая желанием поскорее найти Геру, я то и дело попадаю не туда: то врываюсь в кабинет Вадима, то упираюсь носом в пропахшую стиральным порошком прачечную. Прислушиваюсь к звукам, жадно выискиваю взглядом Савицкого, но все без толку. Парень словно испарился!
        Мне становится обидно до чертиков! Столько вытерпеть и ни на миллиметр не приблизиться к истине! В абсолютном раздрае плетусь к себе и, позабыв о том, что нормальные школьники сейчас грызут гранит науки, сидя за партами, набираю Амели. Мне нужен совет. И только подруга не станет отговаривать меня от глупостей, а с радостью поможет утонуть в них с головой. Вот только Амели недоступна.
        Растирая покрасневшее запястье, подхожу к подоконнику. Отодвинув тонкую занавеску, распахиваю окно и, подставив нос лучам майского солнца, смело закрываю глаза. Тем более, вид из моего оконца ничем не примечателен: обычная лужайка с зеленым газоном. Полной грудью вдыхаю весеннее тепло. Оно пропитано предвкушением лета и ласковым пением птиц, а еще голосами, глухими, далекими.
        С опаской открываю глаза, но разглядеть, кому принадлежат приятные звуки, не могу. И все же чисто интуитивно отступаю от подоконника и наспех задёргиваю штору. Жаль, мое любопытство не удается прикрыть тюлем. В тонкую щелочку на стыке двух портьер с азартом выглядываю непрошеных гостей и едва не давлюсь воздухом, заметив Савицкого. В черных тренировочных брюках и белоснежной футболке он как ни в чем не бывало вышагивает по нежной поросли газона и, не скрывая улыбки, общается с каким-то невзрачным мужичком - невысоким, далеко не молодым и совершенно лысым. Незнакомец, как и Гера, тоже в спортивной форме. И едва я успеваю сообразить, что это тот самый Щеглов, тренер Савицкого по рукопашному бою, как незваные гости начинают разминаться, а после сразу переходят к отрабатыванию приемов.
        И, вроде, ничего интересного, одни и те же движения, выпады и удары, но я как зачарованная наблюдаю за происходящим, постепенно забывая о конспирации. Да и кому она нужна? Щеглов и Савицкий настолько увлечены тренировкой, что закричи я в голос, не услышат. Меня вообще в этом доме никто не слышит… Вон, и Гера беспрестанно улыбается и шутит. Как и на кухне с мамой, он вполне адекватно общается с Щегловым. Глядя на него, и не подумаешь, что еще полчаса назад он походил на обезумевшего психа и едва не переломал мне все кости!
        Горечь снова застревает комом в горле. Я пытаюсь понять, чем заслужила подобное отношение к себе, но в голову ничего не приходит. За что Савицкий так ненавидит меня? Почему Ар издевается, а отчим мечтает поскорее избавиться от меня? Что со мной не так? А в том, что дело во мне, я уже не сомневаюсь… Правда, подумать об этом мешает внезапный звонок мобильного…
        - Тася! - верещит в трубку Амели. - Мышка моя! Я так скучала!
        - Привет! - Я моментально забываю о Гере и отпечатках его пальцев на моей руке и, как дурочка, прыгаю от радости. В этом безликом доме, где каждый как может воротит от меня нос, услышать родной голос сродни глотку свежего воздуха.
        - Тасеныш, у меня десять минут, выкладывай! - запыхавшись, бормочет Амели. На заднем плане слышится гул голосов и чужой смех. Обычные школьные будни, которых мне так не хватает. - Жека сказал, ты с дерева свалилась?
        - Это мелочи, - хмыкаю в ответ, а сама снова выглядываю в окно. Моя главная проблема отнюдь не ссадины от падения, а чертов псих. Как подступиться к его секретам, я понятия не имею. За то время, пока я бегала за мобильным, Савицкий успел стянуть с себя футболку. Красивый, как бог, с фигурой олимпийского атлета, он продолжает отрабатывать приемы на Щеглове, а тот, в свою очередь, недовольно фыркать. Окрыленная надеждой, я алчно скольжу взглядом по обнаженному торсу Геры, но так и не нахожу родимого пятна…
        - Эй, ты чего замолчала? - взволнованно напоминает о себе подруга. - Тася, что там у тебя происходит? Опять отчим? Мама?
        - Хуже, Амели… Гораздо хуже…
        Бессовестно глазею, как в лучах солнца играют мышцы на спине Геры, как улыбка то и дело касается его тонких губ, и понимаю: вот он, закон подлости в деле! Отчего-то природа всегда награждает негодяев неземной красотой, а таким, как я, достается вполне заурядная внешность…
        - Таська, я сейчас с ума сойду! Ну же, не молчи!
        И я рассказываю все: о жизни в доме Мещерякова и дружбе с Милой, о своём долге Турчину и сумасшедшем Гере, о том, как ушибла дверью лоб, и о том, как прямо сейчас не могу оторвать взгляд от придурка. Правда, последнее списываю на поиски родимого пятна. Хотя кого я обманываю?
        Амели слушает - молча, внимательно. А потом, как я и думала, помогает возвести в куб мои проблемы.
        - Дурацкое пари! - вспыхивает девчонка. - А ты, Таська, прямо магнит для шизиков! Вот скажи, зачем Турчину знать, где у Геры родинка?! И как вообще он собирается проверить, правду ты сказала или соврала?
        - Да Арик и так знает, - обреченно вздыхаю. - Мила рассказала, что лет до десяти ее брат и Савицкий хорошо общались и даже вместе ходили в одну секцию по плаванию.
        - Понятно! - фыркает подруга. - Получается, Турчин просто издевается над тобой.
        - Выходит, так. Амели, что мне делать? Этот псих Савицкий даже слушать меня не стал!
        - Так какого черта, Тася, ты таращишься на него сейчас?! Пока он кулаками машет, дуй в его комнату и попытайся найти хоть какую-нибудь зацепку: детские фотографии, карту медицинскую… я не знаю…
        - Ты серьезно? Думаешь, стены в спальне Савицкого завешаны фотографиями его голого зада?
        - Почему сразу зада? - хихикает Амели. - Родинка под брюками - это ясно. Но разве она не может…
        - Ой! - вскрикиваю слишком резко и чересчур громко, когда Савицкий пропускает удар. Знаю, что это не мое дело, и вообще мне ни капли его не жалко! Будь моя воля, я сделала бы из Геры отбивную! Но разве глупому сердцу объяснишь? Да и не каждый день видишь, как чей-то кулак сталкивается с человеческим телом.
        Амели моментально смолкает, а две пары любопытных глаз мгновенно находят небольшое окно в мою каморку и без труда замечают меня. Но если Щеглов уже в следующую секунду теряет ко мне всякий интерес, то Савицкий зависает. Стискивает губы в тонкую полоску и крепче сжимает кулаки. Его отточенные движения вмиг становятся вялыми и заторможенными, зато глаза наливаются кровью.
        - Кажется, я только что подписала себе смертный приговор, - усмехаюсь в трубку, но от окна не отхожу. Да и какой смысл теперь прятаться? Тем более, Гера наконец отводит от меня взгляд и начинает неистово дубасить Щеглова.
        - Что опять стряслось?! - пищит Амели.
        - Ничего особенного. - По сравнению с тем, с какой яростью Савицкий сейчас наступает на Щеглова, я отделалась слишком легко. - Я не люблю драки, только и всего.
        - А я тебе говорила: нечего там высматривать. Действуй, Тася! Даже если не найдешь детских фотографий, сможешь отыскать что-то другое! Тебе просто необходимо найти слабое место парня! А если он еще раз тронет тебя хоть пальцем, я приеду и впечатаю его смазливую физиономию в кирпичную стену. Ты меня знаешь - я не шучу! Так и передай своему Савицкому!
        - Он не мой! - зачем-то придираюсь к словам Амели.
        - Ну-ну! - подозрительно хмыкает подруга и порывается еще что-то сказать, но громогласный звонок нарушает ее планы. Наспех попрощавшись, Амели сбрасывает вызов, а я на свой страх и риск бегу в оставленную нараспашку комнату Геры.
        И только очутившись в сером пространстве его спальни, понимаю, что зря поддалась на уговоры подруги: я здесь ничего не найду. Голые стены, минимум мебели, никаких личных вещей на виду, да и в шкафах только самое необходимое. Комната Савицкого напоминает гостиничный номер - такая же пустая и безликая. Единственное, что хоть как-то мне может помочь, это ноутбук, оставленный Герой на кровати, но и тот на поверку оказывается запаролен…
        Досада липкой смолой растекается по телу, путая мысли и подменяя собой страх оказаться застигнутой на месте преступления. Окидывая комнату задумчивым взглядом в надежде зацепиться хоть за что-нибудь, я совершенно теряю счет времени и лишь тогда, когда окончательно понимаю, что осталась с носом, разочарованно бреду к окну, которое еще несколько дней назад было разбито Савицким, а сейчас в целости и сохранности сияет новеньким стеклопакетом. Но стоит мне только приблизиться к заветной цели и краем глаза взглянуть на задний двор усадьбы Турчиных, как за спиной раздаются шаги. Шумные, тяжелые. Ритмично отстукивая секунды до моей погибели, с каждым мгновением они становятся все громче, а шансы выйти сухой из воды стремятся к нулю.
        От сковавшего тело ужаса я начинаю задыхаться. Страшно представить, что сделает со мной Савицкий, обнаружив меня в своей спальне. Боюсь, красными пятнами на запястье этот псих на сей раз не ограничится точно. Но и бежать мне некуда.
        Перепуганная и взволнованная, не нахожу ничего лучше, чем спрятаться за гардину и мысленно молить небеса о спасении.
        Впрочем, когда тяжелые шаги сменяются скрипом двери и вполне различимым дыханием Геры, понимаю: моли не моли, никто меня не спасет. Я в ловушке, в чертовом капкане, и загнала себя в него сама!
        Зажмуриваюсь и заклинаю предательское сердце биться чуть тише. Поднявшись на носочки, втягиваю живот и всячески пытаюсь слиться с интерьером комнаты. Когда же шаги начинают удаляться, а после и вовсе сменяются шумом воды из душевой, с неимоверным облегчением выдыхаю и, не чувствуя ног, несусь к спасительному выходу. На бегу замечаю разбросанную на кровати одежду Савицкого, его кроссовки гигантского размера у порога, и снова ошибаюсь.
        Быть может, я просто устроена неправильно, изначально собрана с браком, но в какой-то момент стремление узнать правду начинает перевешивать здравое желание сбежать. Да и истина так близко!
        Снимаю балетки и, сунув их под мышку, босыми ногами едва слышно ступаю по ламинату. Делаю глубокий вдох, растягиваю выдох, а еще мысленно умоляю себя не трусить. Я только взгляну на Савицкого, одним глазком! Найду дурацкое пятно на его теле и сразу убегу. Но в мыслях все мы смелые и отважные, а как доходит до дела, не можем унять дрожь в коленках. Я не исключение. Ноги не слушаются, а интуиция верещит как резаная, что я пожалею! И все же шаг за шагом я подбираюсь ближе и даже аккуратно проворачиваю ручку на двери душевой. Все, что мне нужно - тонкая щелочка и щепотка удачи, но последняя сменяется очередным разочарованием: мало того, что дверь заперта, так еще вода стихает в самый неподходящий момент.
        Я еще могу убежать… Пока Гера вытирается, успею прошмыгнуть в коридор. Но, опьяненная странным ощущением растерянности, я снова прячусь за шторой, на сей раз оставляя маленькую щелочку для полноценного обзора.
        Савицкий не заставляет себя долго ждать. В одном полотенце, обмотанном вокруг бедер, он вальяжно выходит из душа и, разминая шею, останавливается прямо по центру комнаты в нескольких шагах от меня.
        Румянец стыда заливает мои щеки, когда замечаю на упругой коже Геры блестящие капельки воды. Одна за другой они стекают с его влажных волос и бесстыже спешат по крепкому телу все ниже и ниже. Бессознательно провожаю каждую взглядом. Меня впервые до одури завораживает вид мужского тела, а странное тепло, зудящими волнами расходящееся внизу живота, напрочь лишает рассудка. Я забываю о родинке и своём долге. Оставляю страхи позади и подобно мотыльку, летящему на свет, тянусь ближе к Савицкому. Шире распахиваю шторы, почти не прячусь и продолжаю пожирать Геру взглядом. А потом каменею, стоит полотенцу слегка съехать с упругих ягодиц парня.
        С губ срывается предательский выдох, а сердце начинает биться о ребра, как сумасшедшее. И всему виной не просто родимое пятно, по форме напоминающие крылья бабочки, а огромный, уродливый шрам, растянувшийся вдоль бедра Савицкого, как немой укор за ошибки прошлого.
        Что я там говорила? Время похоже на кисель? Неправда! Порой оно застывает хрупкой льдинкой, больно царапая по живому. По крайней мере, сейчас в комнате Геры всё замерло… Я и сама боюсь пошевелиться! Глупый выдох, так не вовремя сорвавшийся с губ, вот-вот грозит обернуться настоящей катастрофой.
        Отчаянно сглатываю, бесцельно тереблю подол сарафана и вопреки здравому смыслу продолжаю глазеть на Савицкого. Тот стоит неподвижно, ледяной скульптурой замерев в одной позе. Единственное, что выдаёт в нём живого человека, это его дыхание - частое, неровное. Гера явно не ждал гостей и совершенно им не рад.
        - Кто здесь? - спрашивает он тихо, до конца так и не совладав с волнением. Гера так напряжён, что кажется, каждая мышца на его теле увеличилась в размерах, а сам он только и ждёт, чтобы найти повод сорваться.
        - Тая, опять ты? - Низкий голос Савицкого безжалостно щекочет нервы.Прикрываю ладонью рот и приказываю самой себе молчать! Знаю, что глупо! Понимаю, что прячься не прячься, меня всё равно найдут. Но смелость куда-то испаряется вместе с каплями воды с тела Геры. Вместо того чтобы выйти из укрытия с повинной, я снова и снова обвожу взглядом замысловатое родимое пятно и до боли кусаю губы, вспоминая об уродливом шраме, наспех прикрытом полотенцем. Страшно представить, где и когда Гера успел так сильно повредить ногу. А от осознания, сколько боли он перенёс, внутри всё скручивается в тугой узел.
        - Молчишь? - Острый, как лезвие конька, смешок срывается с губ Савицкого. - Зря!
        Чувствую, как ледяной ужас сковывает каждую клеточку моего тела. Теперь точно бежать поздно, да и некуда…
        От пугающей безысходности закрываю глаза: будь что будет! Жду, когда Гера отодвинет штору и вытащит меня из комнаты за шиворот, как безмозглого котёнка. Я готова к новой порции его грубых слов и язвительных замечаний, выдержу колкий взгляд и даже не пискну, если Савицкий снова не рассчитает своих сил, но я совершенно точно не жду, что Гере хватит ума поднять с пола одну из кроссовок и наобум зашвырнуть её в окно.
        - Совсем чокнутый?! - верещу не своим голосом, когда от столкновения моей кожи с жёсткой подошвой чужой обуви меня скручивает пополам. Савицкий попал в самое яблочко! Чёрт, как же больно! А ещё до жути обидно…
        Отец никогда меня не бил! Наказывал словом, внеурочными работами по дому, но ни разу не тронул даже пальцем! Я не знаю, что такое боль! Точнее, никогда не знала… До этой дурацкой весны…
        - Тая! - Моё имя слетает с губ Савицкого, как проклятие. Моё проклятие. Голос парня надорванный, едва живой. Да и самого Геру снова начинает знобить, не сильно, но вполне ощутимо.
        - Нет, ты точно псих! - ору ему в спину, потирая ушибленный бок, и наивно жду, когда Гера наконец обернётся и, быть может, извинится.
        - Уходи! - Впервые Савицкий не требует - просит. Дышит невыносимо тяжело и, как пьяный, нетвёрдой походкой ковыляет к ближайшей стене. Утыкается лбом в шершавую штукатурку и едва удерживает полотенце трясущейся рукой.
        - Да что с тобой не так, Савицкий?! - Позабыв об унижении и боли, срываюсь с места и подхожу ближе. Знаю, что дура! Понимаю, что должна воспользоваться заминкой и бежать со всех ног, тем более что первую часть задания Турчина я выполнила на все сто. Но меня, как магнитом, тянет к Гере - глупо, необъяснимо, неотвратимо. Я же вижу, что ему плохо! А ещё… а ещё почему-то чувствую свою вину в его страданиях …
        - Не подходи! - глухо произносит Савицкий, когда расстояние между нами сокращается до пары метров. Гера мотает головой и начинает ещё громче выпускать из лёгких воздух бешеными порциями.
        - Посмотри на меня… - Я всё ещё верю, что обычного разговора достаточно, но объясняться, не видя глаз собеседника, немного некомфортно.
        - Просто уйди! - тихо повторяет Савицкий. Такой большой и сильный, прямо сейчас он кажется до невозможного ранимым и беззащитным.
        Я снова пропускаю мимо ушей его просьбу. Стараюсь не думать, и главное - не бояться. Что-то мне подсказывает: встречи со мной Гера страшится куда больше.
        - Расскажи мне! - подбираюсь всё ближе и ближе. - Я хочу знать, за что ты так ненавидишь меня!
        Но Гера молчит! Снова мотает головой из стороны в сторону и жадно хватает ртом воздух. Чувствую, что он на грани, но вопреки здравому смыслу снова иду вперёд, протягиваю руку и останавливаюсь только тогда, когда непослушными пальцами начинаю ощущать жар, исходящий от обнажённой кожи парня. Меня нестерпимо манит прикоснуться, узнать, в чём причина такой нездоровой реакции на меня, а ещё помочь, остановить его разрушающее безумие.
        - Не трогай меня! Не смей! Не прикасайся! - задыхается от эмоций Гера, но, видимо, безрассудство заразно… Миллиметр за миллиметром я крадусь ближе. Зачем? Для чего? Мне бы задуматься...
        - Поговори со мной, - шепчу и, зажмурившись, бросаюсь в бездну. Не знаю, кто из нас двоих сейчас громче дышит. Мы - как два паровоза, несёмся с обрыва, позабыв о тормозах, хоть фактически и стоим на месте.
        Кожа Савицкого покрывается мурашками, стоит мне только задеть её пальцем. Да что там - Геру всего передёргивает от одного лишь моего касания! Неужели я настолько ему противна?
        - Я же просил, - хрипло скандирует парень. Его голос пропитан болью - огромной, нечеловеческой. А внутри бушует самый настоящий ураган. Гера снова начинает дрожать, но я, вместо того чтобы услышать, о чём меня просят, и отойти, крепче сжимаю его плечо. Хочу, как лучше, но выходит всё с точностью до наоборот.
        С лёгкой руки Савицкого я бумажным самолётиком отлетаю в другой конец комнаты. Благо, на сей раз падаю не на пол, а на мягкую, идеально заправленную кровать.
        - Что я тебе сделала? - Суетливо одёргиваю задравшийся сарафан. - За что ты так со мной?
        Хочу встать, но, столкнувшись со зверским взглядом стоящего напротив Савицкого, отползаю к изголовью кровати. Моя смелость, проснувшаяся на мгновение, снова подняла белый флаг. Зато осознание неотвратимой беды так отчётливо бьётся в висках.
        Гера медленно сокращает расстояние между нами. Он не играет, не пытается меня запугать. - просто идёт, сверкая уставшим от собственного безумия взглядом. Савицкий смотрит на мои голые ноги. Хмыкает, когда замечает только одну балетку на моей ноге. Вторую я потеряла, пока летела на кровать. Гера чуть дольше допустимого задерживает внимание на откровенном декольте и, кажется, даже улыбается, заметив, с какой силой я терзаю зубами губы. Ему по душе мой страх.
        В одно мгновение мы с Герой поменялись ролями. Теперь уже мне впору кричать, чтобы парень не смел ко мне подходить. Но всё, что могу - путаться в собственном дыхании и безмолвно хлопать глазами в ожидании очередного падения.
        От въедливого взгляда Савицкого по коже кругами разбегаются колючие мурашки. Тонкими иголками они расходятся по телу, лишая меня способности сопротивляться.
        - Мне страшно, - признаюсь честно и закрываю лицо руками. Смотреть в серые глаза парня невыносимо: пустой цвет - без оттенка, без настроения, без тепла. Меня всегда пугали люди с бесцветными глазами, а серый цвет именно такой - равнодушный, ледяной, безжалостный.
        - Уезжай, Тая… - Чувствую, как прогибается матрас в непосредственной близости от моего съёжившеогося от страха тела. - Из этого дома. Из моей жизни. Навсегда! Иначе…
        - Иначе что? - Вспыхиваю, как ужаленная, и отдёргиваю от лица руки, попутно освобождая лицо от налипших прядей волос. - Что, Гера? Снова начнёшь оскорблять? Ударишь? Швырнёшь в меня стулом? Тебе по кайфу делать мне больно? Ты, и правда, не в себе!
        Но Савицкий не отвечает. Его снова начинает трясти, а мышцы на обнажённой груди наливаются безумным напряжением. Он дышит, как спринтер после забега, и очумелым взглядом цепляется за неприметный шрам на моей щеке.
        - Нет, - качает он головой, как в бреду. - Нет! - произносит всё громче, чем до чёртиков пугает меня.
        - Нет! - Гера переходит на крик и, зажав собственную голову между локтями, сгибается в три погибели у моих ног.
        Что это - срыв, паническая атака, ночные кошмары наяву? Не знаю! Но и помогать Савицкому больше не хочу. Хватит с меня чужого сумасшествия! Личные демоны Геры не имеют ко мне никакого отношения! А если и имеют, я не желаю ничего о них знать!
        Стараясь не смотреть на мучения парня, осторожно сползаю с кровати. А потом бегу… Из его комнаты, по тёмному коридору, вниз по лестнице, а после - из дома Мещерякова. Не важно, куда. Не важно, что одна серебристая балетка так и осталась лежать в спальне Геры. Я продолжаю бежать, полной грудью вдыхая прогретый солнцем воздух, и нестерпимо хочу скинуть с себя морок чужого безумия. Глупая, если бы я только знала, насколько оно заразно!
        Глава 6. Мои 18…
        Спаси меня, пока не поздно…
        Пока я всё ещё верю во спасение.
        Закрытая территория Жемчужного - как клетка: куда бы я ни бежала, повсюду заборы… Наверно, поэтому ноги снова сами несут меня к озеру.
        Стоит брусчатке оборваться у песчаного берега, я скидываю одинокую балетку и ступаю к воде. Та холодная, почти ледяная, но после стычки с Герой - то, что нужно!
        Правда, само озеро сегодня не вызывает у меня восхищения. И, вроде, вода, всё так же обласканная майским солнцем, по-прежнему искрится, ивы, склонившись к манящей глади, играют свежей листвой, а крики озёрных чаек, помноженные на гул ветра, эхом разносятся вдоль берега. С моего последнего визита ровным счётом ничего не изменилось - пожалуй, кроме меня самой…
        Хмыкаю, глядя на пирс: его странная конструкция, с инженерной точки зрения наверняка собранная с непростительными огрехами, приводит меня в ужас. И чем я только думала, запросто прогуливаясь по нему в прошлый раз?! Неудивительно, что у Савицкого сорвало крышу: тут у кого угодно она поедет…
        Отчаянно бью по воде замёрзшей пяткой, изгоняя из липких воспоминаний образ Геры. Я не хочу о нём думать, но мысли о Савицком сродни болоту затягивают без шансов на спасение. И если бы парень действительно был чокнутым… Но я же видела его другим: приветливым, спокойным, адекватным…
        В голову снова заползают подозрения, что дело во мне… Это я ненормальная. Я настолько неприятна людям, что рядом со мной в них просыпаются самые гадкие качества…
        Не знаю, сколько проходит времени - быть может, час или два… Но ясное небо внезапно затягивается грозовыми тучами - сизыми, низкими. А вокруг становится темно, словно вот-вот наступит ночь.
        По коже пробегает колючий холодок, и я никак не пойму, от чего: то ли ветер в момент изменил направление, то ли нервы шалят, то ли чей-то взгляд буравит спину.
        Затравленным зверьком озираюсь по сторонам, но берег озера всё так же пуст и одинок. Хочу отыскать брошенную балетку и не испытывать судьбу - вернуться домой, как вдруг небо разрывает яркая вспышка молнии, а после начинает лить дождь как из ведра.
        Мой тонкий сарафан тут же вымокает до последней нитки и бесстыдно липнет к телу. Волосы путаются, сырыми дорожками обрамляя испуганное лицо. Я понимаю, что должна бежать не раздумывая, не оставляя непогоде шанса окончательно испоганить этот день. Но дождь настолько сильный, что я с трудом различаю направление, а потому бреду наугад. Прикрываю лицо руками и не вижу ничего дальше собственного носа - по крайней мере, до тех пор, пока не упираюсь этим самым носом в чью-то мощную, напряжённую и, главное, сухую грудь. Впрочем, и дождь как-то странно перестаёт бить в лицо, хотя и не думает стихать в округе.
        - Вот так встреча, Та-ся! - произносит мужской голос, растягивая слова. Стараюсь унять дрожь, боязливо задираю голову, хотя и так знаю, кого увижу перед собой.
        В сорочке цвета засохшей травы с расстёгнутыми верхними пуговицами и с раскрытым над головой зонтом на меня насмешливо смотрит Ар.
        Первое желание - сделать шаг назад, широкий такой, просто огромный. И плевать на дождь и сверкающие молнии. Стоять рядом с Турчиным куда опаснее…Но даже дёрнуться не успеваю, как его ладонь обжигает мою спину.
        - Не дури, Тася! - предостерегающе цедит он сквозь зубы и небрежно привлекает к себе моё тщедушное тельце. С кривой ухмылкой разглядывает мой трясущийся подбородок и, совершенно не стесняясь, спускается ниже. Блудливым взором собирает капельки дождя с моих обнажённых ключиц и хмыкает, когда тонкая бретелька сарафана бессовестно спадает с продрогшего плеча.
        Ещё никогда я не чувствовала себя настолько грязной и беспомощной, как сейчас. От осознания, что этот урод может сделать со мной всё что угодно, от понимания, что никто не услышит, не увидит, не спасёт, мне становится дурно, и к горлу подкатывает тошнота.
        - Чего тебе надо? - хриплю, как заядлый курильщик, да и дышу не лучше. Меня не покидает ощущение, что кто-то выкачал из мира весь воздух: сколько ни хватай ртом кислород, всё мало…
        - Мне? - усмехается Турчин. - Это ты влетела в мой мир без спроса - заметь, не в первый раз.
        - Тогда позволь мне уйти! - Я снова дёргаюсь в надежде убежать, но Ар лишь качает головой.
        - Ника не простит, если я отпущу тебя под дождь.
        Так и хочется закричать: а простит ли Ника его похотливые взгляды и неприличную близость наших тел? Но вовремя закрываю рот на замок.
        - Как продвигаются поиски родимого пятна на теле местного психа? - Арик внезапно теряет ко мне всякий интерес и, засунув руку в карман брюк, переводит взгляд к озеру.
        Вот он, мой шанс на побег, но я снова его упускаю, точнее, хватаюсь за возможность утолить своё любопытство.
        - Крылья бабочки на левой ягодице, - чеканю как солдат на плацу. - Рядом с огромным шрамом, - добавляю чуть осторожнее. - Откуда он? - спрашиваю тихо, но Арик всё слышит.
        - А ты не такая уж и трусиха, Тася! - веселится подонок. - Кто рассказал? Или сама ворвалась в душ к Савицкому?
        - Ответ за ответ, Ар! - прячу неуёмный страх за наигранной уверенностью.
        - Шрам - результат его трусости.
        - Спросила в лицо!
        - Врёшь!
        - Как и ты!
        - Хочешь узнать, что произошло с Герой? - Турчин внезапно срывается с места и, позабыв обо мне, подходит к самой кромке воды.
        - Да! - ору ему в спину, всем телом содрогаясь от хлёстких ударов дождя.
        - Так узнай! - Он пожимает плечами, на миг обернувшись. - Считай, это твоё задание номер два.
        - Так нечестно! - Мой жалобный вой утопает в раскате грома, но, кажется, успевает коснуться слуха Турчина.
        - Нечестно?! - моментально вспыхивает он.
        Его лицо кривится в гадливой усмешке, а взгляд наливается злобой. Резким движением Ар складывает зонт и возвращается ко мне. Он не замечает бури, не чувствует холода.
        - Ты, Тася, вздумала учить меня честности? - брезгливо бросает, нависая надо мной грозовой тучей, и что-то мне подсказывает: раскат его грома я никогда не забуду.
        - Начни с себя, маленькая лживая дрянь! - словами плюёт в лицо. - Даю тебе два дня!
        Шум дождя сменяется нервным смехом Турчина. Смотрю, как его фигура медленно скрывается за непроглядной ливневой стеной, и утопаю в жалости к самой себе. Мне даже страшно представить глубину той пропасти, куда так рьяно раз за разом меня сталкивает Турчин…

* * *
        К дому Мещеряковых я возвращаюсь в темноте, босая, насквозь промокшая и продрогшая. Дабы никого не повергнуть в шок своим внешним видом, как воровка, крадусь к запасному выходу, которым по обыкновению пользуется прислуга. По узким дорожкам миную вычурные клумбы и статуи, не к месту установленные скамейки и колючие кусты, но, когда выхожу на знакомую лужайку, где ещё утром отрабатывал приёмы Савицкий, замираю. Мокрые от дождя травинки мягкого газона щекочут пятки. Пронизывающий ветер вынуждает покрепче обхватить себя руками. Прислушиваюсь к тишине и с интересом смотрю в собственное окно, небольшое, тёмное, наглухо зашторенное. Здесь, снаружи, оно кажется таким близким и хорошо просматриваемым, что мне становится не по себе. Уверена, Гера с самого начала видел, как я подглядывала за ним. Конспиратор из меня вышел аховый!
        Стыдливо кусаю губы и уже собираюсь продолжить путь, но внезапно в моём окне загорается свет, а за шторой вырисовывается мужской силуэт, статный, грозный. Сердце ухает в пятки, а дурацкое любопытство воздушным шариком раздувается до необъятных объёмов. Осторожно, вымеряя каждый шаг, подхожу ближе. Мне не терпится взглянуть на непрошеного гостя. Кто это - Мещеряков, Савицкий? В нашем доме иных мужчин нет. Но ни тому, ни другому нечего делать в моей спальне… наверно.
        Но как бы близко я ни подбиралась к источнику света, рассмотреть визитёра не удаётся. И если поначалу мешает дурацкая штора, то стоит мне отыскать тонкую щель, как свет снова гаснет. Моё неуёмное желание докопаться до истины бьёт по нервам с адской силой, а потому, позабыв об осторожности, бегу в дом. На одном дыхании пролетаю тёмные коридоры и даже не зажмуриваюсь, проходя мимо бассейна. Но сколько бы я ни ускорялась, догнать незваного гостя так и не успеваю. Его следы растворяются в тишине служебного крыла дома, оставляя моё любопытство неутолённым.
        Несколько раз пробежав по всем закоулкам и удостоверившись, что кроме меня здесь никого нет, я всё же захожу в комнату и сразу включаю свет. В моём маленьком царстве всё без изменений, и только серебристая балетка - та самая, которую я, как Золушка, обронила в спальне Геры, - аккуратно лежит у порога.
        Сомнений не остаётся: это Савицкий нанёс мне ответный визит. Значит, успокоился, пришёл в себя! И сейчас (я судорожно смотрю на часы) наверняка ужинает вместе со всеми.
        Не знаю, что на меня находит, но языки пламени пробуждают в душе желание идти напролом: перестать ждать чужой милости и сгибаться под весом людской неприязни, пойти против правил, нарушить запрет Мещерякова и заявиться на ужин.
        Стягиваю с себя промокший кусок ткани и не раздумывая надеваю любимые бесформенные джинсы, спортивный топ и цыплячьего цвета футболку оверсайз. Вот она, я! Именно такая - непутёвая, немодная, некрасивая, совершенно не вписывающаяся в местную жизнь! Но сейчас понимаю: становиться другой не хочу, как и не хочу больше прятаться и исподтишка выуживать по крохам информацию. Зачем, когда можно задать любой вопрос в лоб?
        Затягиваю шнурки на кедах и вылетаю из комнаты. На ходу подсушиваю волосы и специально не прячу за ними шрам. Если кому неприятно на него смотреть, пусть отворачивается сам!
        На всех парах врываюсь в столовую… и понимаю, что снова проиграла: за столом только мама и отчим, и оба с возмущением сверлят меня взглядом.
        - Добрый вечер! - Чёртова смелость опять даёт дёру.
        - В этом я уже не уверена, - поджимает губки мама. - Что за вид, Тася?
        Повожу плечами, притворяясь, что меня нисколько не задевает реакция матери.
        - А что не так? - Набрав в лёгкие побольше кислорода, подхожу к столу. Пускай Савицкого здесь нет и мои вопросы заведомо останутся без ответа, но не убегать же теперь, поджав хвост. - Сейчас все так ходят, мам!
        - Где ходят? - Родительница раздувает ноздри.
        - Не надо, Лиза! - вступает в разговор Вадим. Отложив в сторону приборы, он обхватывает мясистой ладонью изящную мамину, а потом обманчиво мягко смотрит на меня. - Ты решила составить нам компанию, Тася?
        - Да… - Под пристальным взглядом отчима я немного робею. - Если можно…
        - Разумеется. - На одутловатом лице Мещерякова расцветает улыбка. - Присаживайся, Таисия. Лизонька, попроси Наташу накрыть для дочери.
        На мгновение мама не меньше моего зависает, недоуменно выискивая на лице мужа признаки нездоровья, но всё же покорно выполняет просьбу и, промокнув губы салфеткой, встаёт и отправляется на поиски кухарки.
        - Я могла и сама положить себе поесть… - Неловко ёрзаю на стуле, но вмиг слетевшая с губ Мещерякова улыбка вынуждает меня замолчать.
        - Так, значит, просьба матери для тебя пустой звук? - дождавшись, когда мы останемся наедине, начинает он. Его показная учтивость моментально сменяется привычным безразличием.
        - Мне было страшно сидеть в комнате одной! - Выпучив глаза, наблюдаю, как Вадим гоняет по тарелке маслину.
        - И что тебя напугало?
        - Точнее, кто, - продолжаю разыгрывать испуг. Если уж мне суждено быть изгнанной взашей, то хоть не напрасно. - Я всего на минуту выбежала во двор, а в мою комнату ворвались.
        - Даже так? - Отчим приподнимает брови, а я смотрю на его грузную фигуру и отчётливо понимаю: это точно был не он. - Думается мне, тебе просто стало скучно, Тася. Да и кому бы понадобилось врываться к тебе?
        - Савицкому.
        - Не выдумывай! Гера уехал в город к друзьям.
        - У него есть друзья? - Мой наигранный страх сменяется неподдельным удивлением.
        - Что в этом такого? - хмурится Мещеряков.
        - Он же псих…
        Чёрт! Ну вот опять ляпнула, не подумав!
        - С чего ты взяла? - Вадим забывает об ужине и даже не слышит маминых шагов. Его дотошный взгляд всецело прикован ко мне, как будто для него имеет значение, что я отвечу…
        - Разве это секрет? - Сцепляю в замок руки под столом. - Гера всегда был странным, молчаливым, отрешённым. Да и какой здоровый человек будет жить на чердаке, правда? Или выкидывать из окна мебель? Или дрожать от малейшего прикосновения?
        - Довольно! - шипит отчим. - Интересно, когда ты успела, Тася, получить профильное образование, чтобы вот так ставить диагнозы людям?
        - Милый… - Мама чувствует неладное и подходит к мужу со спины. Ласково проводит ладонью по его напряжённым плечам, пытаясь успокоить. - Тася в силу юного возраста не смыслит, что говорит. Не бери в голову!
        - А что я такого сказала? - Меня задевает, что мать снова на стороне отчима. - Ваш ненаглядный Гера сегодня разбил мне лоб и едва руку не сломал. Что я должна о нём думать?
        - Тебя, кажется, просили не высовывать носа из своей комнаты! - злится Вадим, пропуская мимо ушей мои жалобы, а потом резко встаёт из-за стола. - Лиза! - обращается к матери. - Когда там твоей дочери восемнадцать? На днях? Надеюсь, она понимает, что более никто не удерживает её насильно в нашем доме!
        Его слова подобны пощёчине. Я силюсь понять, чем хуже Ники. Почему ту он удочерил, а меня ненавидит всеми фибрами души? Но больше всего добивает реакция мамы. Она снова занимает сторону мужа.
        - Дорогой, ты прав! - Цокая каблучками, мать спешит за своим толстяком и даже не обернётся. - Тасе уже завтра восемнадцать, и она может…
        Съехать? Исчезнуть? Перестать действовать на нервы? Я не слышу, чем заканчивается разговор старших, да, если честно, и не особо жажду узнать. Осознание собственной ненужности кирпичом ложится на сердце, и непрошеные слёзы катятся по щекам. Как же я и сама хочу уехать отсюда куда угодно, лишь бы больше никогда никого из этого дома не видеть!
        В расстроенных чувствах возвращаюсь в комнату. Обняв подушку, делюсь с ней своими переживаниями, а потом засыпаю. Дурацкий день! Дурацкая жизнь!
        Я вскакиваю посреди ночи от резкого грохота. Так гремит во время грозы, но звёзды за окном ярким сиянием намекают, что непогода здесь ни при чём. Уже хочу снова заснуть, как звук повторяется и, кажется, становится только громче. По телу будоражащими волнами расходится страх. От понимания, что в этом крыле дома я совершенно одна, и вовсе спирает дыхание. Вскочив с кровати, запираю комнату на ключ и, прислонившись к двери ухом, с опаской прислушиваюсь к шуму, который, как назло, даже не думает стихать, правда, всё отчётливее напоминает стук - отчаянный, безнадёжный, словно прямо сейчас кто-то ищет спасения, ломясь во все подряд закрытые двери. Жуткие картинки в голове сменяются неотвратимой потребностью прийти на помощь. Вопреки здравому смыслу отпираю дверь и шагаю в неизвестность. По тёмному коридору иду на звук. Чтобы не упасть, держусь за стену. Наверно, будь я поумнее, позвала бы на помощь. Жаль, дельные мысли приходят в голову слишком поздно.
        Я почти не дышу, когда странный звук приводит меня к бассейну. Ненавистная глубина, дежурный свет с тусклым оттенком синего, запах сырости и безнадёги - хватает привычных вещей, чтобы всё внутри скукожилось от страха. Но стоит найти возле двери Савицкого, и ноги начинают подкашиваться.
        Согнувшись в три погибели, Гера сидит на белоснежном кафеле и из последних сил дубасит кулаком по пластиковому контейнеру для сырых полотенец. Недолго думая, нахожу выключатель и врубаю свет на полную. Хочу возмутиться безобразным поведением Геры, но мысли трансформируются в истошный визг, когда я замечаю на полу тонкие ручейки крови.
        Мой крик на мгновение приводит Савицкого в чувство. Гера, раскачиваясь из стороны в сторону, приподнимает голову и пытается сконцентрировать внимание на моей персоне. Я же шарахаюсь от парня, как от чумы: его лицо всё в ссадинах и синяках, а кровь из носа хлещет как из ведра.
        - Боже! - борюсь с подступающей к горлу тошнотой и всё же возвращаюсь к Савицкому. - Что случилось? Кто тебя так?
        Гера сглатывает и затуманенным взглядом смотрит перед собой, продолжая бессвязно мычать.
        Не знаю, как он в таком состоянии добрался дома, но чувствую: ещё немного, и Гера отключится - от боли или от потери крови, не важно! Сейчас я единственная, кто может ему помочь.
        Судорожно смотрю по сторонам, но, как назло, не нахожу ни одного полотенца, ни чистого, ни использованного. Что уж говорить об аптечке? Быть может, она где-то и есть, но я ума не приложу, где её искать. А между тем лужа крови под ногами Савицкого становится всё больше.
        Не раздумывая стягиваю с себя футболку и, смочив её в холодной воде, прикладываю к носу Геры. Он стонет, но не отталкивает мою руку.
        Наблюдаю, как нежно-жёлтая ткань пропитывается его кровью, и, порядком осмелев, касаюсь дрожащей рукой коротких волос Савицкого. Каким бы сильным ни был мой страх перед ним, сейчас мне хочется пожалеть Геру, хоть как-то облегчить его страдания.
        Я жду, что Гера снова оттолкнёт меня, боюсь, что от моих прикосновений ему станет только хуже, и морально готовлюсь быть отброшенной на глянцевый кафель. И ладно, если не в воду. Но Гера прикрывает глаза и терпеливо принимает мою помощь.
        - Тебе нужно в больницу, Савицкий. - От вида чужой крови меня начинает не на шутку мутить, а чёртова растерянность лишает способности мыслить здраво.
        - Нет. - Гера мотает головой и, вытянув ноги, упирается лбом в моё плечо. Прерывисто дышит и явно собирается с силами, чтобы что-то сказать. Но если честно, лучше бы Савицкий молчал.
        - Мне осточертели больницы! - хрипит он, а потом хватается за меня, как за соломинку, и пытается встать. - Ника, помоги добраться до комнаты, - просит, не открывая глаз.
        Всё внутри сжимается от осознания, что Савицкий позволил мне помочь ему только потому, что не узнал меня и принял за Нику.
        - Я не… - Хочу высказать придурку, что он обознался, но вовремя замолкаю. Плевать! Пусть думает, всё, что хочет. Сейчас не это главное!
        Мне стоит немалых усилий поставить Геру на ноги, ещё больших - сделать с ним в обнимку хотя бы шаг. Запираю рот на замок, чтобы избавить Савицкого от лишних подозрений на свой счёт, и со скоростью дохлой черепахи плетусь к выходу. Да что там - я практически тащу на себе Геру, не понимая, как можно быть настолько тяжёлым и глупым! Не умеешь драться - не дерись!
        Савицкий с трудом переставляет ноги и бесстыдно елозит руками по моей обнажённой спине, даже не догадываясь, какую бурю доселе незнакомых эмоций бередит в моём неопытном сердце. Его шероховатые пальцы, все в ссадинах и кровоподтёках, обжигают кожу. Жаркое дыхание мурашками разбегается от ключиц и ниже, и сколько бы я ни повторяла себе, что это Гера, просто Гера, местный псих, ненавидящий меня всеми фибрами своей души, понимаю, что пропадаю - здесь и сейчас, втягивая носом запах его терпкой туалетной воды, прислушиваясь к каждому шороху, изнывая от запретной близости, к слову, совсем не располагающей к романтическим переживаниям.
        Я пропадаю - бесповоротно, безвозвратно, отчаянно, вопреки здравому смыслу и своим страхам.
        Я боюсь урагана, бушующего внутри меня, но ещё больше не хочу, чтобы тот стихал.
        Я говорила, что сумасшествие заразно? Вот она, самая настоящая эпидемия, которая бьёт прямо в сердце, не оставляя ни единого шанса на спасение!
        - Боже, Тася! - Голос отчима раздаётся внезапно и ушатом ледяной воды приводит меня в чувство.
        Вадим в клетчатой пижаме стоит возле лестницы в гостиной и с непередаваемой тревогой смотрит на нас с Савицким. В его глазах плещется ужас вперемешку с непониманием. Он не сразу соображает, кого жалеть: мы с Герой оба в крови, оба без сил, а я, ко всему прочему, ещё и почти голая (миниатюрный топ, едва прикрывающий грудь, не в счёт).
        Мещеряков хватается за голову и, раздувая ноздри, делает шаг навстречу, потом ещё и ещё, пока не замечает в моей руке футболку - ту самую, которую видел на мне за ужином и которую сейчас я всё ещё прижимаю к разбитому носу Савицкого… Отчим всё понимает без слов, в два счета сокращает расстояние между ним и нами и перехватывает Геру в свои руки.
        - Я нашла его возле бассейна…
        - Прости, - бормочет Вадим и помогает парню преодолеть несколько ступеней. - Это моя вин?!
        - О чём вы? - спрашиваю, даже не думая сбегать, и плетусь следом.
        - Не сейчас, Тася! Иди к себе! - пыхтит Мещеряков, поднимая Савицкого по лестнице.
        - Я не могу. Ему нужен врач. Там столько крови!
        - Я разберусь! Всё! Спасибо! Ты свободна! - рычит на меня Вадим, и я замираю.
        Отчим прав: это всё не моё дело! Мне нужно привести себя в порядок, одеться, в конце концов, и главное - перестать думать о Гере. Ни к чему хорошему это не приведёт. Некоторым тайнам прошлого лучше никогда не воскресать, а секреты Савицкого как раз из той категории.
        Резко разворачиваюсь и бегу к себе. Под нос бубню, что поступаю верно! Клянусь завтра же съехать из дома отчима и забыть весь этот кошмар, как страшный сон. Но потом замечаю в углу своей комнаты серебристую балетку и зачем-то возвращаюсь.
        Коридор, гостиная, лестница… Снова коридор и та самая дверь, которую ещё утром дала зарок никогда не открывать и за которой прямо сейчас стонет от боли Савицкий.
        Помню, отец всегда учил меня быть честной - в первую очередь, с самой собой. Но у меня не получается.
        Я дёргаю дурацкую ручку двери и задаю себе только один вопрос: зачем я это делаю? Но честного ответа нет. Точнее, я боюсь его, как огня, как безумного взгляда Савицкого или больной фантазии Турчина. Тешу себя иллюзиями, что там, за запертой на замок дверью, я найду разгадку. Но кого я обманываю? Мне даже не открывают…
        Бардак в мыслях и чувствах. На пальцах рук - засохшая кровь. Мне снова холодно, и вновь по телу разбегается дрожь.
        Обхватив себя руками, сползаю по стенке на пол, упираюсь лбом в колени и как заведенная считаю до ста, а потом обратно. Прислушиваюсь к шорохам за дверью. Не знаю, чего жду. Наверно, кивка Мещерякова, что с Герой всё нормально.
        Смешно! Я волнуюсь за местного психа, который меня на дух не переносит! Наверно, я и сама не в себе! Грех отрицать. Но я отчего-то чувствую ответственность за каждую его ссадину.
        Правда, ночь диктует свои правила. Сизой пеленой сон накрывает моё сознание - внезапно, не спросив на то разрешения. Меня уносит куда-то далеко - наверно, в прошлое. Сколько мне здесь? Пять? Шесть?

* * *
        Я снова вижу этот дом, огромную ёлку, сверкающую огнями по центру гостиной, и маму, молодую и безумно счастливую. Позабыв снять валенки, я отпускаю руку отца и бросаюсь в её объятия, не сводя глаз с родного лица. Чувствую, как мама меня любит, вижу, как скучала, и верю ей, как себе. Позабытое чувство, но такое трепетное и хрупкое, что боюсь упустить его из памяти и снова потерять.
        - Тася приехала! - Голос Ники, по-детски писклявый, наполнен радостью. Сестра дёргает меня за рукав пуховика, переключая внимание на себя, и широко улыбается, так искренне, так по-настоящему. Она прыгает, сверкая камушками на новых туфельках, и пока всё ещё любит меня как сестру.
        - Тася! Тася! Скорее раздевайся. Дядя Вадим столько подарков нам приготовил - с ума сойти можно!
        - Ника! - осаждает болтушку мать. - Иди, поздоровайся с отцом!
        И пока сестра нехотя бредёт к папе, мама помогает мне снять куртку, разматывает шарф и стягивает с меня вязаную шапку.
        - Ох, вот это чёлка! - смеётся она, убирая с моего лба непослушные пряди русых волос. - Похоже, твой папа не в курсе, что существуют парикмахерские. Ну ничего, милая! У нас впереди целые каникулы.

* * *
        Меня будит скрип двери и лёгкое дуновение ветра, пропитанное мерзким запахом антисептика.
        - Тася… - то ли устало, то ли обречённо вздыхает Вадим и садится рядом.
        - Как он? - спрашиваю, едва разлепив веки. Особо не рассчитываю на ответ и готовлюсь к тому, что отчим снова спустит на меня собак. Но Мещеряков меня удивляет. Упершись затылком в стену, он прикрывает глаза и спокойно отвечает:
        - Жить будет! Раны я обработал, обезболивающее и успокоительное дал. Думаю, проспит до утра.
        - Я испугалась.
        - Понимаю. - Вадим кивает и даже улыбается - пусть немного грустно, но я зависаю, рассматривая его улыбку. Есть в ней что-то, напоминающее Савицкого.
        - И всё же, Тася… - Мещеряков открывает глаза слишком резко и ловит меня с поличным. - Не стоило здесь сидеть. Холодно, да и время не детское.
        И, вроде, Вадим снова меня прогоняет, но на сей раз его слова не ранят - напротив, в них слышится забота.
        - Когда я была маленькой, я очень любила к вам приезжать, - зачем-то вспоминаю обрывки сна. - Когда всё изменилось?
        - Попробуй спросить себя об этом, - пожимает плечами отчим.
        - Я пробовала. Но, к сожалению, я мало что помню из детства.
        - Тебе в какой-то степени повезло, Тася, - хмыкает Вадим.
        - О чём вы?
        - Я бы многое отдал, чтобы память Георгия была настолько же избирательной, как и твоя.
        - Что с ним случилось? - Я снова хватаюсь за шаткую возможность всё узнать, пусть и не верю, что Вадим скажет мне хотя бы слово. - От хорошей жизни люди так не меняются, правда?
        Мещеряков поворачивается ко мне всего на мгновение. Внимательно изучает. Морщит нос при виде крови своего подопечного на моём теле, а потом снова упирается головой в стенку и молчит.
        - Мама сказала, что у Геры было непростое детство, - так и не дождавшись ответа, начинаю подталкивать Вадима к разговору. - Турчин мне все уши прожужжал, что Савицкий - опасный псих. Мила его боится, Ника старается о нём не говорить, да и вы с мамой носитесь с ним, как с хрустальной вазой. Это ненормально! Даже если Гера здоров, как вы утверждаете, такое отношение окружающих рано или поздно сведёт с ума кого угодно.
        - Георгий не псих, верно! Но разве я говорил, что он здоров?
        - Парень не особо похож на немощного больного.
        - У него посттравматическое расстройство, - спешит с ответом Вадим, опасаясь, видимо, что я снова ляпну в адрес Савицкого что-нибудь неприятное. - Отсюда вспышки агрессии, тяга заглушить боль прошлого ссадинами в реальном времени, панические атаки, кошмары по ночам. Знаешь, Тася, за эти годы мы прошли с десяток психологов и психиатров, но ни один так и не смог помочь. Гера живёт обычной жизнью, но только до тех пор, пока воспоминания не стучатся в его душу.
        - Воспоминания о чём? - Я так волнуюсь, что незаметно для себя самой начинаю покусывать костяшку указательного пальца.
        - Ты не отстанешь, верно? - Мещеряков сводит брови, пока я отчаянно мотаю головой: мне необходимо знать!
        - Тася, ты никогда не задумывалась, почему парень живёт здесь? - Отчим начинает издалека.
        - Гера - ваш внебрачный сын? - озвучиваю самую очевидную версию.
        - Нет! - Пожалуй, я впервые слышу, как смеётся Мещеряков. - У меня нет детей. Своих нет. Но вы втроём сумели их заменить.
        - Вдвоём, - на автомате поправляю отчима.
        - Прости, Тася? - Вадим непонимающе смотрит на меня, словно последнюю фразу я произнесла на китайском.
        - Вы имели в виду Нику и Геру, верно? Их двое.
        - Нет, Тася! - вспыхивает отчим. - Я и тебя люблю, как родную.
        - Но… - Теперь мне следовало бы засмеяться, не будь на душе так погано. - Я любовь представляла себе иначе.
        - Моя холодность к тебе - лишь попытка уберечь.
        - Уберечь? От кого? От Савицкого?
        - Тебе смешно? Впрочем, я и сам вижу, что это бесполезно.
        - Я не понимаю?
        - Давай я попытаюсь объяснить, а ты, Тася, подумаешь над тем, чтобы съехать, как сдашь экзамены, ладно?
        - Бартер, значит? Я не против. Жить здесь - не такое большое удовольствие, если честно.
        Вадим всё понимает. Молча кивает. О чём-то думает. А потом приоткрывает завесу тайны Савицкого.
        - Гера - мой племянник, - начинает он неспешно (впрочем, нам некуда торопиться). - Его мать - моя младшая сестра… Марина. Георгий родился, когда та сама была ещё совсем девчонкой. Дурёха умудрилась залететь от какого-то безымянного придурка, любовь с которым длилась не более получаса в туалете элитного клуба. Маринка хотела сделать аборт, да и родители не возражали. Они и сейчас воспринимают Геру в штыки, а тогда… Впрочем, не важно.
        - Вы отговорили Марину от аборта?
        - Я? - Мещеряков опять смеётся, словно я сморозила глупость. - Моё мнение для сестры никогда не имело значения. Она считала меня занудой, тупым жирдяем и всё в таком духе. Другое дело Сашка Савицкий - мой друг детства и тот человек, с которым я начинал строить свою нынешнюю империю. Он был идеальным во всём: красивый, как бог, весёлый, эрудированный, честный… Список его достоинств можно продолжать бесконечно. У Сани был только один недостаток: он лет с четырнадцати был влюблён в мою непутёвую сестру. Именно Савицкий тогда сумел отговорить Маринку от аборта. Понимал, что сделай она его, и детей у дуры может никогда не быть. А он так хотел, чтобы их было много!
        - Я так понимаю, ваш друг усыновил Геру и женился на Марине?
        - Да, всё верно. И первые года три они даже жили душа в душу, пока Марине снова не стало скучно. Ей надоело быть матерью, наскучило жить с одним и тем же мужчиной. Когда Гере исполнилось года два, она просто собрала вещи и вернулась домой.
        - Вместе с сыном?
        - Нет. Геру она оставила Сашке, а тот… Понимаешь, он за два года успел полюбить парня, как родного. Дал ему свою фамилию, да и вообще души не чаял в малыше. Гера рос в любви и достатке, но чем старше он становился, тем чаще начинал задавать вопросы.
        - О маме? Как знакомо!
        - Да, - скрипит Вадим и будто случайно касается моего плеча. - Забавно, но моё прошлое - это кладезь данных для работы психиатра… По крайней мере, только психическим отклонением я могу назвать свою любовь к твоей матери. Они были с Мариной как две капли воды - обе безбашенные, безответственные. Две эгоистки, до одури красивые, но зацикленные на себе. И, знаешь, я это понял, когда на пороге своего дома обнаружил Нику. Смешно, но до того момента я даже не подозревал, что у Лизы есть дети.
        Слышать подобное о собственной матери, мягко говоря, больно. Наверно, поэтому непроизвольно шмыгаю носом, а Вадим замолкает.
        - Прости, - произносит спустя вечность. - Ты сама искала правду.
        - Всё нормально, - бурчу через силу. - Мне не привыкать. Что было дальше?
        - А дальше мне пришла в голову, как тогда казалось, идеальная мысль. Я поставил перед собой цель возродить материнские чувства в обеих, для чего начал забирать к себе вас с Герой на всё лето и на Рождество. И, знаешь, твоя мать оказалась не безнадёжной. Когда тебе исполнилось пять, она даже пыталась забрать тебя к нам навсегда, как и Нику, но тут уже против выступил Сергей, твой отец.
        - А Марина? Она приняла Геру?
        - Нет. У моей сестры ген материнства оказался недоразвитым, сгнившим под корень.
        - Что случилось потом? Почему отношение мамы ко мне так сильно изменилось? Всё дело в моём отце?
        - Нет, Тася, нет. Твоя мама всегда тебя любила, да и сейчас любит не меньше.
        - Тогда что?
        - Гере в то Рождество было одиннадцать. Он, по традиции, приехал в конце декабря вместе с Сашей к нам в гости. У нас в тот год было шумно. - Воспоминания вызывают у Мещерякова добродушную улыбку. - Ты приехала, Турчин нам Арика с Милой оставил, а сам с женой свалил на Мальдивы - короче, детский сад в пределах одного дома. И если вы с Камиллой были тогда ещё совсем маленькими, то за Ариком и Герой нужен был глаз да глаз.
        - Так, значит, это правда? Турчин и Савицкий были друзьями?
        - Были, Тася, были. Как раз до того самого Рождества.
        Улыбка моментально исчезает с лица отчима, а желание рассказывать дальше испаряется на глазах. Кусаю губы, не решаясь поторопить Вадима с продолжением: чувствую, что оно навряд ли придётся мне по душе.
        - В тот день всё пошло наперекосяк с самого утра. - Вижу, как непросто даётся Мещерякову каждое слово. - Сначала Марина психанула и уехала в город, потом мальчишки подрались из-за какой-то ерунды, а Сашка в наказание отменил обещанную им вылазку на игру по хоккею. Я всё время вспоминаю события того дня… Если бы они уехали тогда на этот матч, ничего бы не случилось.
        Вадим снова замолкает, а у меня по коже расходится нервный зуд - так не терпится понять, что же произошло.
        - Знаешь… - Отчим гулко выдыхает и начинает монотонно биться головой о стену. - Одиннадцать - это такой возраст бестолковый! Кажется, что уже большой, всё понимаешь, но по факту дальше собственного носа ни черта не видишь.
        - Вадим, прошу, не томите!
        - В тот вечер поднялась сильная метель. По уму, в такую погоду налить бы чайку покрепче да, укутавшись в плед, смотреть советские комедии. Но тебе взбрело в голову покататься на коньках. Ты всё грезила стать олимпийской чемпионкой по фигурному катанию. Я даже специально для тебя заливал каток на мелководье, помнишь?
        - Помню. Потом перестали.
        - Да, перестал, - кряхтит Вадим и собирается с силами, чтобы продолжить. - Пацанам в тот вечер тоже не сиделось на месте. Оставшись без хоккея, они согласились за тобой присмотреть, а заодно и снеговика слепить. Знаешь, извечный спор: у кого лучше, у кого больше… А Сашка скрепя сердце пошёл с вами. Он отвлёкся всего на несколько минут, когда Марина вернулась в посёлок под ручку с новым ухажёром, но и этих минут хватило, чтобы в наш дом пришла беда.
        Ещё мгновение, и я наконец пойму свою роль в этой истории. Мне становится не на шутку страшно, а шрам на щеке начинает гореть огнём, хотя раньше никогда меня не беспокоил. Растираю его, чтоб усмирить жжение, а Вадим кивает:
        - Всё верно. - Он тёплой рукой касается моих влажных от волнения пальцев и останавливает непроизвольные движения. - Он у тебя с тех самых пор - как напоминание о том вечере. Но не бери в голову, ты просто упала, когда решила присоединиться к мальчишкам, без спроса отправившимся на пирс. Его в то время всегда чистили к Крещению. Но не в этом дело. Вспомнив про упущенный матч, пацаны снова разодрались - прямо там, на пирсе. И так получилось, что Арик не рассчитал своих сил и столкнул Геру на лёд.
        - Лёд выдержал? - испуганно округляю глаза, заведомо предчувствуя ответ.
        - Нет. Треснул. Сразу.
        - Господи! И как Савицкий выжил? Его Ар спас?
        - Не смеши меня, Тася! Что может сделать одиннадцатилетний пацан против целой стихии?
        - Тогда как?
        - Падая, Гера налетел на штырь. Кусок арматуры, к которому летом обычно крепили лодки. Он до кости разодрал ногу, но это уберегло его от смерти. Зацепившись, он сумел не уйти полностью под лёд. А на ваши с Аром крики успел прибежать Сашка.
        - Получается, всё обошлось? - выдыхаю с облегчением. Мало того, что я узнала о прошлом Савицкого, так ещё и вторую часть сделки с Турчиным успела выполнить в срок.
        Но, глядя на то, как Мещеряков весь сжался, начинаю понимать, что это ещё не конец истории.
        - Не совсем. - Вадим стискивает зубы, словно боль от воспоминаний бьёт его под дых. - Ты и Арик отделались лёгким испугом. Вон, ты даже не помнишь ничего. Гера, потеряв много крови и получив обморожения, несколько недель на грани жизни и смерти провёл в реанимации. А Сашка… Сашка, спасая сына, сам выбраться не смог… Он ушёл под лёд на глазах у Геры.
        Чувствую, как к горлу подступают едкие слёзы, и даже представлять не хочу, каково это - видеть, как единственный родной человек умирает на твоих глазах.
        - Гера поэтому не выносит меня и Ара? Верно?
        - Вы напоминаете ему о том дне. Первое время он вообще не мог выходить на улицу, видеть воду, озеро, пирс. Но со временем остались только вы с Аром и глубина - три главных триггера моего мальчика. Теперь ты понимаешь, почему я прошу тебя съехать?
        - Да. Но у меня есть ещё вопросы.
        - Спрашивай!
        - Почему Гера живёт здесь? Где его мать?
        - Марина сейчас в Австралии. У неё новый муж и трое детей. А Гера со своими проблемами ей не нужен.
        - А за что Турчин нас ненавидит? Ведь, по сути, это он во всём виноват?
        - Быть может, ему тоже больно об этом вспоминать? - поводит плечами Вадим и потихоньку встаёт на ноги, разминая затекшие от долгого сидения мышцы. - Поверь, Арику пришлось несладко. Он в своё время прошёл не меньше психиатров и медицинских комиссий, чем Гера.
        - Боролся с чувством вины? - спрашиваю, глядя на отчима снизу вверх. Мне нисколько не жаль Ара - напротив, внутри зарождается что-то тёмное, гнетущее, так сильно напоминающее ненависть. Мало того, что Турчин, пусть и не специально, но загубил жизнь Геры, так он ещё и надо мной измывается как хочет!
        - Скорее, не хотел эту вину признавать, - бросает напоследок Вадим и уходит. Правда, через пару шагов резко тормозит, бегло смотрит на часы, а потом на меня. - С днём рождения, Тася! И, пожалуйста, иди спать!
        Глава 7. Темнота
        Необдуманные глупости - моё всё.
        Ты тоже мой!
        КАБИНЕТ ПСИХОЛОГА
        КОНЕЦ НОЯБРЯ
        - Вы обещали, что станет легче!
        Выныриваю из своих воспоминаний. Во рту пересохло. Да и с каждым новым словом становится сложнее дышать. Зря я купилась на уговоры психолога и пустила постороннего человека в свою душу. Моя чернильная пустота не терпит встряски, теперь знаю, но остановить расползающееся по венам уныние не в моей власти.
        Ещё эта дурацкая метель за окном. Как в тот день, один в один…
        - Я не обещала мгновенного результата, девочка! - Татьяна Ивановна щекочет меня въедливым взглядом. Она давно переместилась в уютное кресло, а кофе в её чашке уже час назад закончился.
        Наш сеанс затянулся, и папа, уверена, не находит себе места. Но сегодня мы не ищем лёгких путей.
        - Зачастую лечение бывает болезненным, - в подтверждение моих домыслов произносит Татьяна Ивановна, задумчиво постукивая пальцами по плюшевой обивке кресла. - Но результат того стоит. Так что же произошло дальше? Ты послушала отчима и съехала?
        - А вы сами как думаете?! - огрызаюсь в ответ. Меня бесит, что эта женщина без стука врывается в мою голову и хозяйничает там, как у себя дома.
        - Думаю, Мещеряков не сказал тебе всей правды. Я угадала?
        - Так нечестно! - закатываю глаза. - Вы наперёд знаете финал.
        - Согласись, к любой концовке можно прийти различными путями.
        - О чём вы?
        - Боюсь прозвучать грубо, но у нас у всех один финал. - Грустная улыбка касается губ Татьяны Ивановны. - И в этом смысле жизнь - это просто дорога к финишу. Какой она будет, мы выбираем сами. Глупо останавливать выбор на той, что под горку и без препятствий. Это с виду она самая простая, а на деле просто самая быстрая.
        - Выходит, я дура! - хмыкаю, не скрывая горечи в голосе.
        - Почему же, Тася? - Татьяна Ивановна ведёт бровью, делая вид, что не понимает.
        - Я выбрала именно такую! - чеканю грубо.
        - Ещё не поздно свернуть, - подмигивает она и снова улыбается - на сей раз по-доброму и искренне, отчего желание спорить мгновенно улетучивается.
        - Ладно! - закрываю тему и с новой силой начинаю заламывать пальцы на руках. Знаю, что дальше последует лавина вопросов, и даю психологу ещё один шанс вернуть меня к жизни.
        - Как ты думаешь, почему отчим не сказал тебе правду? - Татьяна Ивановна не заставляет себя долго ждать.
        - Не потому, что не хотел, - зачем-то оправдываю Вадима. Впрочем, я просто пытаюсь быть честной. - Уверена, Мещеряков и сам до сих пор её не знает…
        - А ты? Тася, ты знаешь правду?
        - Сейчас - да.
        - Расскажешь?
        - В ту ночь я ошиблась. Сделала по-своему. Позволила дурацкому состраданию взять над собой верх. Я пожалела об этом, сильно, хоть и не сразу.
        - Что ты сделала Тася?
        - Шагнула в пропасть и до сих пор лечу вниз.
        МАЙ
        ДОМ МЕЩЕРЯКОВА
        Наша жизнь - череда событий, ярких эмоций, однообразных секунд, а ещё бесконечный выбор. Каждое мгновение мы сами решаем, о чём думать, что чувствовать, куда идти… Порой ошибаемся и долго корим себя за ошибки. Но чаще всего перекладываем этот самый выбор на плечи других.
        Вот и Вадим всё решил за меня. Дал указания, напомнил о моём обещании съехать и ушёл. Он оказал мне услугу, указав путь к нормальной жизни. Только я в очередной раз всё делаю по-своему.
        В комнату к спящему Гере я захожу решительно, хоть и стараюсь не шуметь. Осторожно прикрываю за собой дверь и на цыпочках крадусь к его кровати. Прислушиваясь к ровному дыханию Савицкого, уговариваю себя, что только взгляну на него и сразу уйду. Но стоит в тусклом мерцании ночника рассмотреть его одинокую фигуру, как сердце сжимается от бесконечной жалости и боли. Ещё не поздно уйти, но я снова предпочитаю остаться.
        Сажусь на пол у изголовья кровати и долго ласкаю взглядом побитое лицо Геры. Не знаю, что снится Савицкому, но прямо сейчас он кажется мне таким спокойным и умиротворённым, что я забываю о своей роковой роли в его жизни и осмеливаюсь прикоснуться. Пальцами провожу по жилистому запястью и аккуратно поднимаюсь выше. Ловлю каждый вдох Геры и силюсь понять, каково это - постоянно жить прошлым. Незаметно поднимаюсь к его лицу. Чувствительные подушечки пальцев царапает жёсткая щетина на его щеках. Обвожу каждую ссадину, умоляя её как можно скорее бесследно пройти, и позволяю себе коснуться коротких волос Геры, игриво проскальзывающих сквозь пальцы, а я от удовольствия прикрываю глаза. Касаться Геры - как ходить по канату без страховки: безумно страшно и опасно, но, раз попробовав, остановиться уже не можешь.
        Я прихожу в себя ранним утром. Не сразу понимаю, как так получилось, что я заснула, и какого лешего ладонь Савицкого заменяет мне подушку. С трудом разлепляю веки и несказанно радуюсь тому, что Гера всё ещё спит. Это значит, что моя сумасшедшая шалость останется безнаказанной. Поднимаюсь на ноги и уже хочу убежать к себе, но, как дура, продолжаю смотреть на Геру. Что пытаюсь увидеть, не знаю, но и просто уйти не могу. Меня не покидает странное чувство, что я способна помочь, что в моих силах развеять тьму вокруг парня и заново научить его дышать полной грудью. И пока я предаюсь мечтам, за дверью раздаются шаги, а мамин голос бесцеремонно разрывает тишину странного утра:
        - Гера, ты ещё спишь? - Мать для приличия стучит в дверь и практически тут же открывает её плечом. В комнату проникает аромат свежей выпечки и кофе.
        Понимаю, что счёт идёт на секунды: Гера вот-вот проснётся, а мама увидит меня полуголую, лохматую и всю в крови. Чем не шанс окончательно всё испортить? А потому снова прячусь, на сей раз в ванной комнате Савицкого. Ладонью зажимаю рот, чтобы не выдать своего присутствия громким дыханием, и через приоткрытую дверь жадно наблюдаю за происходящим в спальне.
        - Мой милый мальчик! - Мама ставит поднос с завтраком на журнальный столик и садится на край кровати, в аккурат туда, где всю ночь напролёт я сжимала пальцы парня. С неописуемой тревогой во взгляде она обводит взглядом разбитое лицо Савицкого и с сожалением качает головой.
        - Я принесла тебе завтрак. Поешь, ладно?
        - Я не голоден, - хрипит Гера спросонья, - но всё равно спасибо.
        - Не за что, дорогой! - вздыхает мама, скрывая за участливой улыбкой неподдельное волнение. - Если что-то нужно, ты скажи.
        - Ничего, - мотает головой Савицкий. - Всё нормально.
        - Ладно, - соглашается мама и встаёт. - Если что, я сегодня весь день дома.
        - Спасибо, Лиза! - кивает Гера и закрывает глаза, видимо, намекая, что разговор окончен.
        Уже через минуту мы снова остаёмся одни, если не считать аппетитного завтрака, от запаха которого в желудке начинает предательски урчать. Чтобы не выдать себя с головой, пячусь в глубь просторной душевой подальше от соблазнов и жду, наивно полагая, что Савицкий вот-вот снова заснёт, а я наконец смогу обрести свободу. Но когда удача мне улыбалась? Вот и сейчас она поворачивается ко мне пятой точкой.
        Тяжёлые шаги, яркий свет, а после - глухое «Тая» и грохот летящих с полок склянок и тюбиков.
        - Выключи свет! - кричу, закрывая лицо руками. - Просто не смотри на меня, Гера! Ты сможешь! Ну же!
        Я не верю в успех, но стоит темноте заполнить собой пространство, как наступает тишина. И только дыхание, болезненное, прерывистое, выдаёт напряжение между нами.
        - Прости! - произношу на полтона ниже. - Я не хотела тревожить твою память.
        - Память? - усмехается Савицкий, пока глаза заново привыкают к темноте - глухой, но такой спасительной для нас обоих.
        - Вадим вчера сказал, что я пробуждаю в тебе неприятные воспоминания.
        Темнота заполняется смехом - нервным, нездоровым, с отчётливым привкусом боли.
        - Не надо так! Ты же понял, о чём я? - пищу затравленным зверьком и закрываю руками уши, да только без толку. Смех Савицкого впитывается с дыханием, безжалостно щекочет нервы и пугает - сильно, до лихорадочной дрожи, - а потом резко смолкает.
        - Ты знаешь, что такое триггер, Тая? - Обманчиво мягкий голос Геры пропитан безумием.
        Я снова пячусь. Обнажённой спиной упираюсь в холодный кафель и дрожу. Мне впервые страшно. Так страшно.
        - Это спусковой механизм. - Чувствую, как Савицкий медленно приближается - бесшумно, как опасный хищник перед решающим прыжком. От него не спрятаться, не убежать - не стоит и пытаться!
        Глаза, привыкшие к темноте, начинают различать силуэт парня. Его руки опущены, плечи расправлены. Темнота помогает Савицкому оставаться собой. Пока Гера меня не видит, его душу не сжирают черти. Тогда отчего мне так страшно?
        - Это катализатор моего безумия, - продолжает Савицкий и гулко, прерывисто дышит, порциями выпуская из лёгких отработанный воздух. - Пьяный импульс, парализующий сознание…
        Вжимаясь в холодную стену, закрываю глаза. Будь что будет! Я зашла слишком далеко, и всё, что мне остаётся - раствориться в чужом безумии, как в своём.
        Сквозь бешеный поток мыслей и оглушающее биение сердца ощущаю, как Савицкий планомерно сокращает расстояние между нами, как его горячие пальцы застывают в паре сантиметров от моей шеи. Свернуть её Гере не составит труда. Тогда почему он медлит?
        В нос бьёт терпкий аромат сандала и чего-то ещё, опасного, жуткого, безумного. Не важно. Сейчас ничего не важно. Я знаю, что Савицкий скажет дальше, и он не подводит:
        - Ты мой триггер, Тая! - шёпотом пробирается под кожу. - Моя одержимость. Моё проклятие. Моя беда.
        - Знаю, - выдыхаю в ответ. - И хочу помочь. Ты позволишь?
        Темнота бывает разной: пугающей и безжалостной, жаркой и тесной. Наша темнота напоминает сладкую вату. Она воздушная, приторная, необыкновенная, правда, до тех пор, пока не коснёшься её языком. Стоит только ощутить на губах её вкус, как сладкое облако на глазах начинает таять, превращаясь в нечто склизкое и липкое.
        Вот и мы с Герой уже несколько минут утопаем в мягкости нашего дыхания, увязая в перине спутанных мыслей и смазанных страхов. Тишина между нами сродни безумию, темнота - его главный козырь.
        Я отчётливо понимаю, что пропадаю в дурмане мужского аромата и ощущении немыслимой силы рядом. Страх, который ещё недавно сковывал сознание ледяной коркой, прямо сейчас растворяется в нестерпимом желании стать ближе к Гере и не только слышать, как колотится его сердце, но и физически ощущать пульсацию артерии через терпкую, солоноватую от пота и крови кожу парня. Глупая! Я предложила помочь, но кто спасёт меня саму от смахивающей на буйное помешательство зависимости?
        Жадно смакую всплывающие в памяти слова Савицкого и зачарованно жду его ответа.
        О чём думает Гера, я не знаю. Но один только факт, что его больше не бросает в дрожь рядом со мной, понемногу согревает душу робкими лучами надежды. Темнота - наше спасение! Мы чувствуем это оба. И всё же Гере удаётся превратить наше хрупкое облако сладкой ваты в бесформенную и липкую жижу.
        - Я даю тебе пять минут на то, чтобы ты раз и навсегда убралась из моей комнаты! - пронзает словами, как вязальными спицами, закручивая напряжённые нервы в тугой узел.
        Я ошиблась: никакого перемирия, никакой помощи, никакой дружбы.
        Гера делает шаг назад, и вмиг становится пусто. Следом ещё шаг и ещё… Обхватываю себя руками, ощущая, как льдинки колючего разочарования тают под кожей. Не понимаю, когда стала зависима от Савицкого, от его голоса, сумасшедшего взгляда и странного тепла, обволакивающего душу, стоит парню просто очутиться рядом со мной.
        В считаные секунды Гера покидает ванную комнату. С неистовой силой гремит дверью и вылетает в коридор, а потом и вовсе исчезает, и если поначалу я думаю, что на те самые пять минут, то уже к вечеру осознаю: Савицкий вернётся не скоро.

* * *
        - Тася, как прошёл твой день? - накручивая спагетти на вилку, обыденным тоном интересуется Ника.
        Сомневаюсь, что ей действительно интересно, а потому запросто вру:
        - Нормально!
        Ужин в доме Мещерякова в самом разгаре. Впервые за несколько дней мне официально разрешили не прятаться. И если я полагала, что выйти к столу мне позволили в честь дня рождения, то на практике всё оказалось куда более прозаично.
        - А у тебя как дела? - Дежурная улыбка касается моих губ, пока сама искренне недоумеваю, какого чёрта рядом с сестрой на месте Савицкого сидит Турчин.
        В этом доме парень появляется только в одном случае, и сейчас внезапное исчезновение Геры бьёт по нервам куда сильнее недоброго взгляда зелёных глаз Арика.
        - О! - тянет Ника и начинает воодушевлённо перечислять претензии её научного руководителя к дипломной работе. Я понимаю, что весь мир моей сестры в эти дни вертится вокруг учёбы, но всё же на сердце остаётся неприятный осадок: Ника так и не вспомнила о моём празднике.
        Впрочем, назвать моё восемнадцатилетие праздником язык не поворачивается. Я могу пересчитать по пальцам тех, кто не пожалел времени и поздравил меня с моей первой взрослой датой, и, как ни странно, возглавил список Вадим. Его сухое «С днём рождения» после волны откровений ещё долго раскалённой лавой будет бурлить на сердце. Потом был отец. Ради меня сегодня он сделал свои первые шаги, да и судя по голосу старика, лечение однозначно идёт ему на пользу. А большего подарка и придумать сложно.
        После обеда трель телефона почти не смолкала. Амели, Жека, Камилла… Ребята не скупились на добрые слова и на время сумели отвлечь меня от беспрестанных мыслей о Гере.
        Цепочку поздравлений завершила мама. Незадолго до ужина она постучала в мою комнату, чтобы обнять и пожелать мне немного счастья. За эти годы она мастерски научилась прятать свои эмоции за маской безразличия, а я… Обдумав откровения отчима, я стала чуть терпимее относиться к маминой холодности.
        Стоит тарелкам опустеть, а домочадцам наесться от пуза, как постепенно все начинают медленно разбредаться по дому. Отчим с бокалом красного занимает место в гостиной и, молчаливо царапая взглядом потолок, пропадает в своих мыслях, Ника, вдоволь наговорившись, утаскивает Ара в глубь дома, а мама задумчиво допивает кофе и острым ноготком елозит по экрану мобильного.
        - Мам, - негромко зову её и от волнения кусаю губы. - Почему Гера не вышел к ужину? Из-за меня?
        - Он уехал, - отвечает она, всего на мгновение оторвав взгляд от смартфона.
        - Куда? Надолго? - Ничего не могу с собой поделать: порой моё любопытство гораздо сильнее меня.
        Но мама не спешит отвечать.
        - Вчера Вадим мне всё рассказал, - не оставляю попыток разговорить мать.
        - Я знаю, - только и кивает она в ответ.
        - Вам стоило сразу мне всё объяснить. - Комкаю в руках белоснежную салфетку и отчего-то боюсь посмотреть на маму. - Я бы поняла. Наверно.
        Мама снова концентрирует внимание на экране мобильного, а я до боли вгрызаюсь зубами во внутреннюю часть щеки. Я снова солгала: ни черта я не понимаю… Изолировать меня от Геры и лишить родительской любви - вещи неравноценные, разве нет?
        - Почему ты никогда со мной не говоришь? Чем я провинилась перед тобой? - Изо всех сил стараюсь не сорваться на крик, но сдержать слёзы не могу. Они катятся по щекам горькими горошинами и разбиваются о белую скатерть.
        - Не говори ерунды, Тася! - В тысячный раз мама отмахивается от меня, даже не взглянув. - К слову, Вадим разрешил тебе задержаться у нас, пока не сдашь все экзамены.
        - Мама! - Я всё же кричу. Впрочем, тут же стихаю: я говорю со стеной. Прячу слёзы, отвернувшись к окну, и равнодушно повторяю вопрос:
        - Куда уехал Савицкий?
        - Это не твоё дело, Таисия! - устало выдыхает мать и уже хочет встать, но, словно вспомнив о чём-то важном, замирает.
        - У тебя есть отец, друзья, мы, в конце концов. У Геры - никого, - произносит с укором, постукивая идеальными ноготками по краю стола.
        - Разве в этом есть моя вин?? - бормочу, задыхаясь от обиды, но мама, как всегда, меня не слышит.
        - У тебя впереди целая жизнь, - продолжает она монотонно. - Яркая, интересная, наполненная событиями. У Савицкого она ограничена комнатой в этом доме и беспрестанным лечением. Не будь эгоисткой, Тася. Не усложняй Гере и без того непростую жизнь.
        - А что, если я хочу помочь? - Я уже не жду ответа, просто пытаюсь понять.
        - Ты? - Мама смотрит на меня недоверчиво, сжимая губы в жалком подобии улыбки, а потом мотает головой. - Не лезь к нему больше, ладно? Увидишь - отойди. Услышишь его голос - притворись, что вы незнакомы. И вообще, бери пример с Арика. Турчин научился ловко лавировать между нормальной жизнью и необходимостью в определённые моменты становиться невидимкой для Геры. И никаких проблем…
        - Арик? - Чувствую, как брови невольно ползут вверх, а возмущение начинает зашкаливать.
        - Что тебя удивляет? - хмурится мама.
        Но теперь моя очередь молчать: какой смысл говорить о Турчине, если меня всё равно не услышат.
        Не дождавшись моего ответа, мама поправляет полы кремового пиджака и, распрямив плечи, направляется к Мещерякову, а я возвращаюсь в свою комнату ни с чем. Запихиваю в рюкзак учебники и конспекты на завтра, в шкафу проверяю школьную форму, а потом бесчисленное множество секунд завороженно смотрю в окно, на ту самую лужайку, где ещё вчера дубасил тренера Савицкий, и никак не могу отделаться от мысли, что парню всё ещё можно помочь. И просто держать его взаперти - не выход! Со страхами нужно бороться или хотя бы научиться жить с ними рядом. Но советы давать легко, куда сложнее им следовать, а потому, стоит стрелке часов перевалить за девять вечера, я решаю начать с себя. Собрав волю в кулак и отыскав купальник, купленный мамой для школьных занятий плаванием, бегу к бассейну. Запрещаю себе бояться. Делаю вид, что не чувствую дрожи, пробирающей до костей, и сквозь оглушающий шум в ушах наспех переодеваюсь.
        А чуть позже босиком ступаю по холодному кафелю навстречу своему главному страху - глубине. Чтобы хоть как-то отвлечься, смотрю по сторонам. Про себя отмечаю, что всё вокруг сияет небывалой чистотой, а от вчерашнего кровавого происшествия с Герой не осталось и следа. Замерев возле бортика, отчаянно поджимаю пальцы на ногах и заставляю себя дышать глубже. Между мной и моим страхом всего шаг, и если я сделаю его, если смогу, то сможет и Гера. Я в это верю, как пятилетка в зубную фею. Но чёртов бассейн слишком глубокий для моих страхов.
        Понимаю, что не сдюжу. Я трусиха. Мне уже не хватает воздуха, а мир вокруг плывёт перед глазами мутными пятнами. Сквозь стиснутые намертво зубы прорываются неконтролируемые стоны, и лишь спустя мгновение осознаю, что они принадлежат мне. Уже хочу сдаться, накинуть на плечи мягкое полотенце и вернуться к себе, как со спины доносится насмешливый голос Ара:
        - Решила искупаться, Тася? Не слишком ли поздно, мелкая? Хотя постой…
        Панический ужас сменяется удушливым отвращением. Спину покалывает от въедливого взгляда Турчина. Стоять перед Аром почти голой - худшее наказание за мою безголовость.
        - Совсем вылетело из головы, что ты уже взрослая девочка. - Подонок бесцеремонно подходит ближе. - Тебе теперь всё можно. Верно, Та-ся?
        - Ты что здесь забыл? - отвечаю грубостью на его бесцеремонное вторжение на свою территорию. - Комната Ники этажом выше!
        - В комнате Ники я уже был, а сейчас забежал к тебе, мелкая, чтобы поздравить, - тянет Турчин обманчиво мягко, напевая под нос всем известную песенку. А меня колотит, как от удара током, когда грубые пальцы парня касаются обнажённого плеча.
        - Не смей!
        Сжимаюсь от страха и неосознанно подхожу ближе к краю. Спроси меня сейчас, чего боюсь больше - бездонной глубины под ногами или монстра за спиной, я не смогу ответить.
        - А то что? - усмехается Ар, опаляя мою шею горячим дыханием.
        - Я прыгну! - едва шевелю губами.
        - Прыгай, Тася! - хохочет Турчин, совершенно не подозревая о моих страхах. - Я могу прыгнуть следом, только позови! - Наглые руки парня бесстыже скользят по моему телу.
        - Я не умею плавать! - шепчу вполголоса. - Совсем!
        А ещё я большая дура! Сообщать недругам о своих слабостях - заведомо гиблое дело!
        - Тогда какого чёрта ты стоишь у самого края?! - Турчин подцепляет бретельку моего купальника и тянет меня на себя. - Жить надоело, Ябеда?
        - Да пошёл ты! - Пытаюсь извернуться, но всё без толку. Я в западне. В захлопнувшемся капкане. И в какую бы сторону сейчас ни шагнула, я упаду.
        - Думаешь, начну отговаривать? - Мерзкий смех Турчина теннисным мячиком отлетает от стен и бешеным эхом парализует сознание.
        - Мне на тебя плевать! - Не прекращая ржать, Арик сплёвывает на белоснежный кафель, но вопреки своим заверениям продолжает удерживать меня от падения.
        - Да ладно? - Мне приходится повышать голос, чтобы перекричать хохот парня. - А я думала, подтолкнёшь! Ты же мастер сваливать людей в воду.
        Смех смолкает сию секунду. Лямки купальника безнадёжно трещат в кулаках Турчина, до боли впиваясь в кожу на груди. А сам парень, кажется, перестаёт дышать - так тихо, так неестественно тихо становится вокруг.
        - Повтори, Тася! - шипит Турчин не своим голосом спустя вечность.
        - Повтори! - надрывно орёт и, я чувствую, как он начинает дрожать - всем телом, неистово, как Гера в приступе панической атаки.
        - Ты же сам просил узнать про шрам! Чего удивляешься? Это же ты свалил Савицкого в ледяную воду! Из-за тебя он наткнулся на тот штырь! По твоей милости потерял отца и право на нормальную жизнь! Ты монстр, Турчин! Нет, ты гораздо хуже!
        - Дрянь! - сиплым голосом перебивает меня Арик - без тени раскаяния, без малейшего осознания своей вины. - Какая же ты дрянь, Тася!
        - Отпусти меня, - пугаюсь не на шутку. Это не дом, а чёртово сборище психов!
        - Отпустить? - ехидно цедит Турчин и действительно отпускает, чересчур резко и внезапно оттолкнув от себя.
        Перед глазами успевает пронестись вся моя жизнь: улыбка отца, наш скромный дом, задорный смех друзей. Я чувствую, как лечу в бездну. От страха закрываю глаза. Но Турчин не даёт мне упасть, в последнее мгновение грубо притянув к себе.
        Мы оба тяжело дышим. Утопаем в ненависти и слишком многое хотим высказать друг другу, но отчего-то молчим…
        - Когда-нибудь ты ответишь! За всё ответишь, Турчин! - срываюсь первой, дрожащим голосом оглашая пространство. - За Геру! За его отца! За мою переломанную жизнь!
        - А ты, Тася, вспомнишь! Когда-нибудь ты всё вспомнишь! - Озверев, Ар отбрасывает меня подальше от воды и с нескрываемым удовольствием наблюдает, как я снова по его милости расшибаю коленки об глянцевый кафель и корчусь от боли. Под звуки моих стенаний Турчин вытирает ладони о дорогущую ткань собственных брюк и, напоследок взглянув на меня с неприкрытым отвращением, шагает к выходу.
        - Считай, это твоё заключительное задание, - бросает он на ходу и громко хлопает дверью.
        Глава 8. Спасение
        Сыграй мелодию любви на моих оголённых нервах.
        Пока ещё темно. Пока я ничего не помню.
        - Камилла, выплюнь бяку! - Киреев бесцеремонно выхватывает из рук Турчиной пирожок с рисом и ржёт на всю школьную столовую.
        - Отвали! - вскрикивает Мила, моментально заливаясь краской.
        - Сжалься над общими фотками с выпускного. - Парень брезгливо принюхивается к надкусанной выпечке, не обращая внимания на раскрасневшееся лицо Милы. - Твою пухлую тушку ни один фоторедактор не потянет.
        Ему тут же начинают поддакивать остальные придурки нашего класса, озлобленные, мерзкие.
        - Заглохни, Киреев! - вступаюсь за Милу. Знаю, что она в такие моменты не способна произнести ни слова.
        - Чего тебе от меня надо? - Мила пытается казаться сильной, но я вижу, как её подбородок дрожит от подступающих к горлу слёз.
        Не нужно большого таланта, чтобы обидеть человека, и Киреев в очередной раз это доказывает.
        - Ой-ой-ой, наш Винни-Пух голос подаёт! - не унимается подонок, получая явное удовольствие от страданий девчонки. - Давай скажи ещё, что папочке пожалуешься!
        - Да какому папочке, Андрюх? - гнусавит один из приближённых Киреева. - Ясно же, как божий день, что наша Милочка - гадкий лебедь семьи Турчиных. Посмотри на неё! Её ж ни на одно светское мероприятие отец с собой не берёт. Стесняется. Прячет от глаз нормальных людей.
        - Напугать до смерти боится!
        - Ага! - беснуются парни. - Ватрушка, ты уже спросила своих, в кого уродилась такая жирная и лохматая?
        - Хватит! - Не в силах больше выдерживать издевательства над подругой, я срываюсь с места. - Лучше сами разузнайте, в кого вы такие тупые и чёрствые!
        Киреев взмахивает раскрытой ладонью, приказывая своим верным псам заткнуться, а сам со скучающим видом смотрит на меня. На его смазливой роже расцветает безжалостная улыбка, стоит ему заметить бордовую паутинку из корост на моих коленях. Дурацкий дресс-код лицея запрещает девушкам носить брюки, а поистине летняя погода в конце мая вынудила отказаться от колготок.
        - А ты, Лапина, не такая и дура! - язвительно щурится Киреев. - У самой ни кожи, ни рожи, так нашла себе в подружки ещё более уродливый экземпляр? Думаешь сыграть на контрасте? Тогда, конечно. - Придурок бросает недоеденный пирожок Миле под нос. - Продолжай, Тася, откармливать Пятачка!
        В ушах шумит от человеческой жестокости и глухих всхлипов Турчиной. Я искренне недоумеваю, какой кайф люди находят в унижении более слабых. Суетливо озираюсь, надеясь найти что-нибудь потяжелее и со всей дури заехать по смазливой роже паренька, но как назло, ничего дельного под руку не попадается. Хотя…
        - У меня для тебя, Киреев, отвратительная новость: ты неизлечим!
        Делаю вид, что хочу уйти: хватаю с пола рюкзак и, водрузив его на стол, запихиваю внутрь свою котлету в тесте, а потом пытаюсь застегнуть молнию, точнее, бесцельно дёргаю бегунок, а сама достаю из бокового кармана маленький флакон с антистатиком, который уже второй месяц валяется там без дела по рекомендации мамы.
        - Чего? - морщится парень и начинает ржать с новой силой.
        - Идиотизм не лечится, ты не знал? - Жестом поторапливаю Турчину встать на ноги. - А тебе, мудак, с этим жить!
        Мила испуганно поднимается и разумно отходит. Киреев же, напротив, скривившись, делает шаг ко мне: разрешить какой-то там девчонке оскорблять себя на виду у друзей для него непозволительная роскошь.
        - Совсем страх потеряла, Лапина? - выплёвывает прямо в лицо.
        - Страх? - Мило улыбаюсь и резко подношу флакон к мерзкой роже парня. - Дрожат от страха только тараканы при виде тапки.
        Не задумываясь жму, распыляя вонючий аэрозоль прямо в глаза Кирееву, и пока тот воет не своим голосом, а его дружки пытаются сообразить, что случилось, хватаю Турчину под локоть и тащу её за собой со всех ног.
        - Тася, ты совсем с ума сошла?! - запыхавшись, причитает Мила. - Это же преступление! В лучшем случае - отчисление! Понимаешь?
        - Осталось учиться три дня, - пожимаю плечами, а саму всю колотит от зашкаливающего адреналина в крови. - Тоже мне, проблема!
        - Проблемы начнутся, когда до директора дойдёт!
        - Пусть родителей моих в школу вызывает! - нервно смеюсь. - Может, мама наконец вспомнит о моём существовании.
        - И всё же, - волнуется Мила, - так нельзя!
        На всех парах мы врываемся в уборную для девочек напротив учительской - это единственное место в школе со шпингалетом на двери, куда парням вход строго воспрещён.
        - А терпеть вечные нападки этого урода можно? - Врубаю на полную мощность холодную воду и, смочив ладони, прикладываю их к горящим щекам.
        - Что мне остаётся? - Мила взволнованно ходит от окна к умывальнику и обратно.
        - Как минимум рассказать об издевательствах Киреева и его своры отцу или нашей классной!
        - Я не ябеда, Тася! - с укором бросает подруга, а я замираю: глупое слово из детства острым лезвием проходится по натянутым нервам.
        - Что за пунктик у вас с Аром на ябедах? Детский сад, честное слово!
        Мила порывается ответить, но тут же, прикусив язык, отворачивается от меня.
        - Ты дура, Турчина! - бросаю в сердцах, а сама подхожу к подруге и крепко обнимаю её за плечи. - Никто не заставляет тебя ябедничать, если это настолько претит твоему воспитанию, Мил, но нет ничего постыдного в том, чтобы попросить о помощи.
        - И это говорит мне человек, покорно выполняющий идиотские требования Арика, вместо того, чтобы попросить денег у отчима? - Мила наигранно вырывается из моих объятий.
        - Дело не в деньгах, - качаю головой, мыслями уносясь далеко от школьных будней. - Я уже и сама хочу докопаться до истины.
        - И как? Успешно? - Турчина наконец выдыхает и понемногу приходит в себя.
        Мы запираем дверь на засов и садимся на подоконник. Я смотрю, как за окном бегают пятиклассники, наслаждаясь майским теплом. А Мила не сводит с меня глаз.
        - Нет, - пожимаю плечами. - Пусто!
        Уже целую неделю моя жизнь стоит на паузе: Турчин не отравляет её своим присутствием, а Гера даже не думает возвращаться домой. Мои попытки ещё раз поговорить с Вадимом упираются в его вечную занятость, а мама всё больше вживается в уже знакомую мне равнодушную роль вынужденной соседки. За эти семь дней я ни на сантиметр не приблизилась к цели, и, если честно, всё это безумно меня раздражает.
        - Я говорила с отцом. - Мила взволнованно теребит лямку рюкзака. - Много раз. Но у него на всё один ответ: учись самостоятельно решать свои проблемы. Мама советует не обращать внимания на Киреева. А Ар… Он последние недели сам не свой… Постоянно где-то пропадает. А стоит мне с ним заговорить…
        Мила поджимает губы и опускает взгляд.
        - В общем, не важно… Сколько себя помню, Арика всегда бесило, если я начинала жаловаться. Ты правильно сказала: пунктик.
        - Турчин несколько раз называл меня ябедой. - Воспоминания об этом отчего-то вихрем проносятся перед глазами.
        - Знаю, - неосознанно роняет Мила и встревоженно прикрывает рот. - Прости! Я не хотела тебе говорить!
        - О чем?
        - Ару не по вкусу, что мы дружим.
        - Тоже мне, новость! - раздражённо хмыкаю. - А вообще, можешь передать своему братцу, что мне не по вкусу он сам!
        И, вроде, мне должно быть всё равно, но отчего-то обида липкой патокой сковывает мысли. Не желая и дальше говорить о Турчине, резко спрыгиваю с подоконника.
        - Пошли уже, а то скоро насквозь пропитаемся туалетным духом!
        - Ладно, - соглашается Мила и, прислушиваясь к каждому шороху, крадётся к выходу.
        - Ар называет тебя ябедой и лгуньей, - бормочет она между делом.
        Понимаю, что таким образом Камилла борется с собственными страхами и отвлекает себя от мыслей о Кирееве, но ее слова задевают меня за живое.
        - А Арик не удосужился объяснить, почему? - повышаю голос, напрочь позабыв о нависшей над нами угрозе.
        - Не кричи, пожалуйста! - шикает Мила, а потом добавляет: - Нет, ты же знаешь Ара: он никогда ничего не объясняет. И вообще говорит, что не моё дело. Но знаешь, Тася, даю голову на отсечение: это не просто слова. Там что-то глубже.
        - Отлично! - Настежь распахиваю дверь и смело вылетаю в коридор. Предположение Милы сродни удару ножом в спину.
        - Облить человека дерьмом с ног до головы и ни черта не объяснить - это так в духе твоего братца! - ядовито шиплю и, не дожидаясь Турчиной, спешу по пустому коридору к лестнице.
        Звонок прозвенел минут десять назад, а значит, ещё не поздно заявиться на урок алгебры.
        - Не начинай, Тась! - шелестит в спину так называемая подруга. - Ар никогда и никого не обвиняет просто так!
        Резко торможу и разворачиваюсь. Упругие кудряшки рыжих волос Камиллы от внезапности моего манёвра с размаху упираются мне в нос, но я не замечаю.
        - Ты себя слышишь, Мил? - Внутри всё кипит огненной лавой. - Ты сейчас фактически согласилась с Аром! Кто я там, по-вашему? Лгунья? Ябеда? А ничего, что до этой весны мы с твоим придурочным братом даже ни разу не пересекались? Зато этот урод решил, что вправе навешивать на меня ярлыки, запугивать и вообще лезть в мою жизнь! Не много ли он на себя берёт, Мила? И ты вместе с ним?
        - Тась, успокойся! - Камилла протягивает ладонь, чтобы коснуться моего плеча, только я вовремя уворачиваюсь.
        - За что, Мил? Объясни!
        - Не знаю! Это надо у Арика спрашивать!
        - Я по пальцам могу пересчитать дни, когда пересекалась с твоим братцем! И поверь, Мил, я не сделала ему ничего плохого! Чёрт побери, я даже не помнила о нём!
        - Так, может, стоит попытаться вспомнить? - виновато бормочет Камилла, а я шарахаюсь от неё, как от огня.
        - Нет, - мотаю головой, ощущая странную пустоту на душе. - Я лучше снова забуду. И его. И тебя, Мила!
        Разворачиваюсь на пятках и со всех ног бегу прочь. Наплевав на оставшиеся уроки, еду в Жемчужное. Как ребёнок, радуюсь, что в доме кроме прислуги нет ни души. Предупреждаю кухарку, чтобы к ужину меня не искали, а сама с рюкзаком наперевес поднимаюсь в комнату Савицкого, без спроса врываясь в его мир. Полной грудью вдыхаю опасный, насквозь пропитанный им воздух, а потом с разбега плюхаюсь на кровать и носом утыкаюсь в подушку Геры. За это время, что мы не виделись, без спроса валяться на чужом одеяле стало моей традицией.
        Отдышавшись переворачиваюсь на спину и по кругу считаю светильники на подвесном потолке. Это успокаивает. Помогает забыться.
        Старательно стираю ластиком из памяти слова Камиллы, но такое чувство, что она вывела их на моём лбу несмываемым маркером. Я тщательно прокручиваю в голове каждый прожитый в этом доме миг, но как ни стараюсь, причин для лютой ненависти Турчина не нахожу. Да, я порой вела себя с ним немного грубо и не всегда приветливо, в лоб говорила, что думаю, и не скрывала своей неприязни. И я бы проглотила, назови он меня хамкой или нищебродкой, уродиной или занудой, но какого лешего парень выбрал для меня роль ябеды и лгуньи?!
        За окном начинает темнеть. Безжизненная тишина покоев Савицкого навевает желание закрыть глаза и вздремнуть. Я не противлюсь и даже радуюсь, когда воспалённое сознание уносится в мир грёз.
        Хотя…

* * *
        Я снова окунаюсь в прошлое. Дом Мещерякова. Новогодняя ёлка под потолок. Чей-то смех. Топот детских ног по глянцу мраморного пола. Там, вдалеке, мама держит бокал с шампанским и увлечённо болтает с каким-то мужчиной. Сегодня она до безумия красива. Яркое платье цвета переспелой сливы струится до самого пола. Мамины волосы забраны в элегантную причёску, а на губах сияет улыбка. Рядом с мамой с важным видом стоит Вадим. Он придерживает маму за талию и с восхищением ловит каждое её слово. Теперь понимаю: он до беспамятства влюблён.
        А обо мне словно все забыли. Глупая Мила легла спать, так и не дождавшись боя курантов. Ника, раскинувшись на диване, уткнулась носом в мобильный и с кем-то переписывается, а в перерывах между набором текста смотрит старый фильм по телевизору. Я несколько раз порываюсь составить ей компанию, но глазеть на целующиеся парочки на экране до невозможного противно и скучно. Да и сама Ника не горит желанием возиться с младшей сестрой. Поэтому я без дела слоняюсь вокруг ёлки, стаскивая с колючих веток шоколадные конфеты, и впервые за этот долгий день хочу обратно к папе. Наверно, поэтому, когда мимо меня на бешеной скорости пробегают мальчишки, я прошусь к ним в компанию, но получаю отказ.
        - Мы с девчонками не играем! - сурово отрезает тот, что повыше. У него тёмные волосы и слишком самоуверенный взгляд. Я без труда узна? в пареньке Савицкого. Правда, в отличие от себя настоящего Гера ещё умеет улыбаться! И улыбка его красивая, прямо как у принца из любимой сказки.
        - Мелкая, уйди с дороги! - голосит второй. Я не вижу его лица, но, кажется, догадываюсь, кто это…
        - Ну, пожалуйста! - бегаю за мальчишками и достаю их своим нытьём. - Я хочу с вами. Что вам жалко-то?
        - Ещё одно слово, козявка, и мы запрём тебя в тёмном чулане, чтоб перестала верещать! Не мешай!! - Савицкий небрежно отпихивает меня в сторону, и я падаю. Чувствую, как от слёз начинает щипать глаза, а обида мешает как следует вдохнуть.
        - А-а-а! - реву на всю гостиную, чтобы мама обратила на меня внимание, но она слишком занята.
        - Хорош ныть, Тася! - Над моей головой возвышается Турчин. Его светлые волосы аккуратно подстрижены, а ярко-зелёные глаза насмешливо скользят по моему заплаканному лицу.
        - Гера же не специально! - Арик улыбается и протягивает мне руку, но я надуваю губы и отворачиваюсь.
        - Турчин, долго тебя ещё ждать?! - поторапливает друга Гера. - Чего ты с ней возишься?!
        - Не плачь, мелкая! - напоследок подмигивает мне Арик и бежит к Савицкому. - Меняемся, Герыч! Твоя очередь водить!
        - Продуешь же, Турчин!
        - Я?! Тебе?! Сейчас проверим!
        Мальчишки снова начинают носиться возле ёлки, не замечая ничего вокруг. Наблюдаю за ними исподлобья и схожу с ума от пожирающей всё внутри меня обиды. Глупая идея рождается в голове внезапно: когда ребята, на все сто увлечённые своей игрой, в очередной раз несутся мимо, я резко выставляю вперёд ногу, подставляя подножку. И если Турчин вовремя перепрыгивает через препятствие, то Гера не замечает ловушки и падает - больно, с грохотом, растянувшись под ёлкой персидским ковром.
        И пока Савицкий пытается встать, к нему со всех сторон сбегаются присутствующие: мама, Вадим, тот незнакомый мужчина… И даже Ника, отложив мобильный, взволнованно спешит на помощь. Гера медленно встаёт, держится за разбитый нос, а потом смотрит на меня - долго, выжидающе.
        - Что случилось? - щебечет мама.
        - Да сколько вам повторять, что дурь до добра не доводит! - басит Вадим.
        - Фу, у тебя кровь идёт! - морщится Ника.
        - Где болит, Гера? - Снова мама.
        Но Савицкий не отвечает. Уверена, он даже не слушает. Продолжает смотреть на меня и чего-то ждёт. Наверное, чтобы я извинилась…
        Только мне становится не на шутку страшно: признайся я при всех в содеянном, точно до конца каникул останусь изгоем в этом доме. А потому вру…
        - Я всё видела! - подаю голос, переключая внимание старших на себя. - Это Арик толкнул Геру! Нарочно! Толкнул и убежал!

* * *
        Мне до безумия интересно, что будет дальше. Как отреагирует на мою ложь Турчин? Расскажет ли правду Гера? Кому поверит мама? Но яркая картинка из прошлого медленно погружается в темноту, сменяясь невыносимым ощущением бесконечного падения, когда захватывает дух, а ужас проникает в каждую клеточку тела. Мне хочется закричать, заставить себя проснуться! Но всё, что я могу - это тихо повторять «лгунья» и продолжать лететь в никуда.
        - Тая! - доносится сквозь темноту тихий, смутно знакомый голос.
        - Тая!
        Что-то тёплое касается моей щеки, ласковым жаром разливаясь по коже. Чувствую, что в своём падении я не одна.
        - Тая!
        Резко открываю глаза, но вокруг всё так же темно. Спросонья не сразу понимаю, где нахожусь, и не могу разглядеть виновника пробуждения.
        - Я солгала, - с потоком воздуха шумно выдыхаю свои детские воспоминания.
        Пытаюсь сесть, но тут же попадаю в капкан чужого тепла с терпким привкусом пачули. Сердце предчувствует неладное и начинает громыхать за рёбрами, оглушая своим стуком похлеще охранной сирены. И пока извилины в моей голове напряжённо соотносят факты, интуиция вопит в голос: это конец!
        Кожу немыслимо покалывает от посторонних прикосновений, а образ парня перед глазами становится всё отчётливее, робкими контурами проступая сквозь темноту.
        - Ты? - бормочу пересохшими губами и вся сжимаюсь от страха. - Как ты здесь оказался?
        - Хм… - усмехается Гера и наклоняется ближе. Мочку уха обжигает его горячее дыхание, тогда как сама я почти не дышу. - Лучше скажи мне, Тая, - устало шепчет он, - какого дьявола ты забыла в моей постели?
        Тихий голос Савицкого обманчиво спокоен, даже нежен, и это настораживает куда больше, чем его извечные приступы ненависти. Старательно игнорирую дрожь, парализующую тело, и честно признаюсь. Будь что будет!
        - Я хотела вспомнить.
        Гера снова смеётся, на сей раз приглушенно и немного грустно.
        - Надо же, - произносит он, слегка отстранившись от меня. - А я, дурак, всё ищу способы забыть.
        И снова к обволакивающей нас темноте присоединяется растерянное молчание. Гера отворачивается к окну. А я смотрю, как мягкий, едва уловимый свет далёких звёзд волшебным образом обрамляет силуэт парня, и не могу насмотреться. Бог наградил Савицкого идеальной внешностью и за что-то наказал переломанной судьбой.
        Голова взрывается от количества моментально вспыхнувших в ней вопросов, но все мои размышления меркнут, стоит сознанию зацепиться за главное: Геру больше не трясёт! Совершенно! Мышцы его лица расслаблены, да и поза вполне адекватная. Что это? Очередной мой сон?
        Вместо того чтобы ущипнуть себя и проснуться, я тянусь к Савицкому и, зажмурившись, касаюсь его расслабленной ладони - крепкой, тёплой, идеально сочетающейся по форме с моей.
        Напряжение от невинного касания осязаемыми импульсами пробегает по телу Геры. Его волнение отзывается жгучим пощипыванием в кончиках моих пальцев. Но я не убираю руку - напротив, чуть крепче сжимаю каменную ладонь Савицкого и глупо улыбаюсь, понимая, что не сплю.
        - Как это возможно? - произношу с придыханием, до конца не веря своим глазам.
        - Темнота… - Голос Геры в отличие от него самого опасно подрагивает. - Оказывается, она всё-таки работает.
        Уголки моих губ робко ползут вверх. Савицкий не видит, но я впервые улыбаюсь ему. Откровенно, не таясь, скольжу взглядом по его точёному профилю и понимаю, что уже не уйду. Не хочу. Не могу.
        - Где ты был целую неделю? - Ещё немного, и я прожгу дыру в Гере своим жадным взглядом.
        - Не важно, - мотает головой Савицкий и наконец оборачивается ко мне - правда, всего на мгновение, словно боится, что спасительная темнота развеется, как утренняя дымка.
        - Мне важно! - Растворяюсь в тепле его ладони, губкой впитывая мгновения нашей невидимой близости.
        - Пытался разобраться в себе.
        - И как? Успешно?
        Гера шумно выдыхает и, запрокинув голову, смотрит на потолок.
        - Настырная Тая, - произносит он почти беззвучно, одними губами. - Ты не отстанешь, верно?
        - Теперь - точно нет! - Слегка приподнимаюсь в кровати, чтобы наши с Герой лица были на одном уровне. - Расскажи мне! Прошу!
        - Сколько себя помню, - немного поразмыслив, решается на откровение Савицкий, а я боюсь пошевелиться, дабы не спугнуть момент, - я всю свою сознательную жизнь борюсь с ветряными мельницами. Поначалу пытался прятаться на чердаке и ненавидел лето. Сидел в четырёх стенах и отсчитывал минуты до начала учебного года, чтобы только не видеть этот дом и чёртово озеро.
        - И меня? - вставляю несмело.
        - Тебя тоже, Тая! - отрезает равнодушно, не заботясь о моих чувствах. - От тебя и Ара я прятался в первую очередь. Но если Турчина на всё лето отправляли на отдых, то тебя, напротив, привозили сюда как моё личное проклятие.
        - Я приезжала к маме, - зачем-то начинаю оправдываться.
        - Знаю, - кивает Гера. - Всё лето на таблетках и чердаке… Я ненавидел возвращаться сюда из интерната на каникулы, но больше было некуда.
        - Меня ты тоже ненавидел? - спрашиваю в лоб.
        - Я и сейчас не испытываю к тебе тёплых чувств, Тая, - усмехаясь, бьёт словами под дых Савицкий.
        - Столько всяких терапий, психологов, психиатров, клиник! - с горечью в голосе перечисляет он. - Порой я реально считал себя сумасшедшим. Неизлечимым психом. Отбросом этого жестокого мира.
        - Когда я перестала приезжать, тебе стало легче?
        - Намного! - вполне искренне заявляет Савицкий. - Но дело ведь было не только в тебе. Знаешь, Тая, легко спрятаться от дождя, от себя - невозможно. Пирс, этот дом, дурацкая музыка…
        - Музыка? - без спроса врываюсь в его монолог, чувствуя, что упускаю что-то важное.
        - Та песня из детства, помнишь?
        - Нет! - как заведённая кручу головой.
        - Из-за которой мы на матч в тот день не поехали, - пожимает плечами парень. - Ну да ладно…
        - Ничего не ладно! - вспыхиваю спичкой и неосознанно тянусь ближе к Гере. - Почему я ничего не помню?
        - Защитная реакция организма, наверно, - хмыкает Савицкий, запуская пятерню в свои короткие волосы. - У каждого из нас своя: я мучусь от панических атак, ты всё забыла, а Ар…
        - Обозлился, - помогаю Гере закончить мысль.
        - Можно и так сказать, но я его не виню.
        - Вот и зря! Турчин - подонок! Негодяй! Мерзавец! Если бы ты только знал…
        - Тс-с! - Савицкий прикладывает палец к моим губам, и я замолкаю, растворяясь в доселе незнакомых мне неземных ощущениях, волнами цунами безжалостно пробегающими от приоткрытого рта к эпицентру сладкой боли внизу живота.
        - Кто его таким сделал, Тая? - дыхание Геры касается моих ресниц. - По чьей вине Ар стал таким?
        Но я безнадёжно тону в мимолётной эйфории и пропускаю мимо ушей всё важное из уст Савицкого. Глупая Тася! Мне бы научиться жить разумом, а не сердцем! Но как назло, сегодня я не способна думать…
        - Он сам во всём виноват! - бормочу в ответ, губами следуя за удаляющимся теплом пальцев Геры. Я сумасшедшая! Безвольная! И стоит наконец признать, по уши влюблённая дура!
        - Ты глубоко ошибаешься, Тая! - Савицкий весьма резко отстраняется от меня, отчего на сердце вновь образуется корка тонкого льда.
        - Погоди! - Я пытаюсь взять себя в руки. Меньше всего я хочу, чтобы Гера сейчас ушёл, а потому возвращаюсь к прежней теме разговора. - Но я же видела тебя на озере. Да и дома ты вполне себе освоился. Это действие лекарств?
        - Нет. - Чувствую, как градус напряжения между нами потихоньку начинает снижаться, да и голос Савицкого кажется чуть более миролюбивым. - Это такая техника «от противного». Можно бесконечно долго избегать встречи с собственными кошмарами, а можно взглянуть им в лицо и победить. Я справился со многими вещами таким способом: съехал с чердака, нашёл общий язык с Вадимом и Лизой, научился без опаски смотреть на озеро и не страшиться льда…
        - У тебя осталось всего три триггера, верно? - вспоминаю рассказ Вадима. - Я, Арик и глубина.
        - Верно, - соглашается Савицкий. - На вас этот метод не работает.
        - Я тоже боюсь глубины и так и не научилась плавать. В этом мы с тобой похожи.
        - Нет, Тая, в этом наше главное отличие: ты боишься, а я нет. Но то беспамятство, в которое я впадаю при виде Турчина, тебя или той же бездонной глубины, порой слишком опасно для окружающих, понимаешь? Раз за разом проживая один и тот же день, я медленно схожу с ума, теряю контроль над собой и не могу сдержать бешеную агрессию, способную покалечить любого на моём пути.
        - Так ты поэтому сбежал? Боялся, что сорвёшься на мне?
        - Не выдавай желаемое за действительное, Тая, - снисходительным тоном произносит Гера. - Свернуть тебе шею - моя давняя мечта.
        - Круто! - Поджимаю к груди колени: не такое надеешься услышать от человека, которому практически спасла жизнь. - Тогда что?
        - Мне нужно было кое-что проверить, - признаётся Гера и неожиданно придвигается ближе. Заметно ближе! - Оказывается, я могу слышать твой голос. - Ткань его футболки щекочет мои голые коленки, а мой испуганный выдох смешивается с его, наглым. - Мне по силам говорить с тобой и даже касаться.
        В подтверждение своих слов Савицкий протягивает руку к моей шее, а я, как кролик при виде удава, теряю способность соображать. Животный страх смешивается с необузданным желанием вновь ощутить тепло Геры на своей коже и окончательно сводит меня с ума. Закрываю глаза и отпускаю ситуацию.
        - Не видеть тебя в темноте - моё спасение. - Шершавые пальцы Геры тугим кольцом обхватывают мою шею. - И проклятие!
        Понимаю, что ещё немного, и я задохнусь.
        - Ты моё проклятие, Тая! Моя беда! - жадно выдыхает Савицкий прямо в губы.
        - И что это означает? - Мне кажется, что я кричу, но на самом деле едва ворочаю языком.
        - Я ненавидел тебя двенадцать лет. Долгих, беспросветных, безжалостных. - Слегка ослабив хватку, Савицкий позволяет мне сделать спасительный вдох, а потом снова сдавливает мою шею грубыми пальцами. - Я двенадцать лет жил мечтой отомстить. Но вот незадача: даже близко не мог к тебе подойти.
        Отомстить?! За что?! Что я такого сделала?! Вопросы разрывают сознание, но неспособность говорить вынуждает меня глухо мычать в ответ.
        - Темнота развязала мне руки, - не унимается Савицкий. - Никогда я ещё не был так близок к цели!
        И снова секундное послабление. Но вместо вдоха отчаянно шепчу:
        - Я не боюсь!
        - Зря, Тая! - Гера резко встаёт с кровати, нетвердой походкой идёт к окну и, небрежно откинув штору, смотрит в ночную тьму. - Я же псих!
        - Не говори так! - Растираю горящую кожу шеи и не раздумывая спрыгиваю с кровати следом за Савицким.
        - Уходи! Пока не поздно, уходи! - рычит он, до треска сжимая пластик приоткрытой рамы. Я вижу, что Гера на пределе, но веду себя, как глупый мотылёк, летящий на свет.
        - Нет! - Обезумев, ступаю по тонкому льду терпения Савицкого.
        - Я сделаю тебе больно. Иначе не могу!
        Резко выдохнув отработанный воздух, Гера оборачивается на звук моих шагов. Его плечи напряжены, грудь высоко вздымается от каждого вдоха, а голос пугающим эхом раздаётся в ушах.
        - Уходи, Тая! - повторяет Савицкий и вытягивает вперёд руку, выставляя преграду.
        - Я не боюсь, - решительно повторяю в ответ и в такт оглушительному биению наших сердец слепо шагаю вперёд.
        Глава 9. Моё безумие
        У лжи нет возраста.
        У боли - срока годности.
        Что такое любовь? Доверие, вспышка, безумие, страсть? Спокойствие, уверенность, крылья за спиной? Ревность, страх, прощение?
        Не знаю…
        Как по мне, так это огромная заноза в сердце, болезненная, но необходимая, без которой жизнь кажется пресной и обыденной, но которая, однажды впившись в самую мякоть, в одночасье меняет весь твой мир, насыщая его такой широкой гаммой противоречивых чувств, что ты перестаёшь себе принадлежать. Говорят, любовь - это зависимость, дурная привычка, от которой не избавиться, наркотик, лишающий воли, стоит лишь однажды вдохнуть его едкий дух полной грудью.
        А ещё это эмоции - те, что переполняют до краёв. Когда сердце кулаком об рёбра. Когда душа наизнанку. Когда вопреки всему ты продолжаешь тянуться к парню, что ненавидит тебя больше жизни, к матери, которой нет до тебя дела…
        Жить без любви холодно и страшно, даже когда она не взаимная, даже когда безнадёжная. Только любовь робким сиянием прокладывает путь в непроглядной темноте жизни. А ещё… ещё она начисто стирает страхи, прогоняет обиды и растворяет боль.
        Наверно, я люблю… Нет, правда! Иначе как объяснить моё безумие?
        Я не сбегаю. В сотый раз оставляю без внимания просьбу Савицкого держаться от него подальше, а сама делаю шаг за шагом, проваливаясь в темноту. Подобно Гере вытягиваю вперёд руку и смело переплетаю наши пальцы. Ощущаю знакомую дрожь, сотрясающую тело разрядами в двести двадцать, но не могу разобрать, кто из нас двоих сейчас волнуется больше.
        - За что ты меня ненавидишь? - Мой голос срывается в простуженный хрип.
        - Зачем ты продолжаешь искать во мне свет? - неровный шёпот соскальзывает с губ Савицкого.
        Мы задаём вопросы и сквозь темноту пожираем друг друга взглядом. Шумно дышим и не спешим с ответами. Свет луны нежно ласкает наши лица, играет, подталкивает к точке невозврата. А темнота… темнота прощает всё.
        - Я ничего не помню. Мне было шесть! - Крепче цепляюсь за горячую ладонь Геры. Хочу быть ближе. Хочу, чтобы он услышал!
        - У лжи нет возраста, Тая! - словами разрывает на части. - У боли - срока годности!
        Я благодарна темноте: она усердно скрывает мои слёзы и убаюкивает гордость.
        - Да что я такого сделала, Гера?! - Тянусь свободной рукой к отблескам лунного света на колючей щеке парня. Мне нужны ответы!
        - Не ты. - Савицкий уворачивается от моего прикосновения и грубо выдёргивает руку. Хватается за голову и слепо смотрит в окно, а я - на его спину, сотрясающуюся от каждого вдоха - тяжёлого, невыносимого.
        - Мы оба! - Он губами выпускает порцию пара на прохладное стекло и с грохотом бьёт кулаками по раме.
        Я замираю, пытаясь осознать услышанное, но всё мимо: я ничего не понимаю!
        - Себя ты тоже ненавидишь? - Переступаю через чёртов страх и снова лечу к обрыву, обхватывая Савицкого за плечи. Кончиками пальцев ощущаю сумасшедшее тепло его напряжённого тела. Своим беспорядочным дыханием упираюсь в мощную спину. И плевать на то, что Гере противны мои прикосновения! Я чувствую: они способны его спасти!
        - Ещё больше, чем тебя! - признаётся Савицкий и с силой сжимает мои запястья.
        Он не пытается причинить мне боль, нет! Он лишь ищет способ ослабить свою!
        - Не прогоняй меня! - Еложу носом по пропитанной потом футболке. - Ненавидь! Презирай! Обвиняй! Только не гони!
        - Зачем тебе это? - Савицкий мотает головой, но моих рук не выпускает.
        - Я не знаю. - Отчаянно прижимаюсь к нему. - Но иначе уже не хочу! Без тебя не смогу.
        - Сможешь! - хмыкает Гера и, наверно, улыбается. - Я просто изъян на повороте твоей судьбы, Тая. Ещё не поздно свернуть и разойтись по разным углам, понимаешь?
        - Поздно, Гера! Слишком поздно! - безнадёжно улыбаюсь. Жаль, Савицкий не видит!
        - Мы обречены, Тая!
        Гера отпускает мои запястья, но даже не думает оборачиваться.
        - Нет! - блею наивной овцой.
        - Прокляты за свою слабость и ложь! - произносит Савицкий чуть резче.
        - Нет! - в ответ повышаю голос.
        Меня впервые трясёт куда сильнее, чем Геру, но я упорно продолжаю верить в чудо. До треска скручиваю в кулаках влажную ткань его футболки и сама не понимаю, о чём прошу.
        - Мы справимся! Вместе! Пожалуйста!
        - Уходи! - безжалостно выдыхает Савицкий.
        С первыми лучами солнца плетусь по сонному дому Мещерякова в свою каморку. За спиной оставляю приоткрытую дверь в комнату Геры и тысячу вопросов без ответа. Не вовремя проснувшаяся гордость больно колет тупой иголкой в самое сердце. Теперь я знаю наверняка: любовь - это ещё и испытание, и, похоже, оно мне не по зубам. Ступени тают под ногами, предутренняя тишина окончательно сводит меня с ума. Я силюсь понять себя, собрать мысли воедино и наконец вспомнить, что сделала не так в тот зимний вечер. А потом врываюсь к себе и истерично смеюсь, давясь безудержными слезами: мне было шесть, чёрт побери! Всего шесть!
        Как и прежде, моя боль остаётся никем не замеченной, а жизнь с приходом нового дня мчится по накатанной. Пока Гера отсыпается после бессонной ночи, я наспех завтракаю шоколадными хлопьями с молоком и под выдуманным предлогом уезжаю в школу на такси. Правда, на половине пути сворачиваю к реабилитационному центру и до самого вечера нежусь в родных объятиях папы. Рядом с ним я позволяю себе ненадолго забыться. С упоением слушаю его рассказы о местных порядках и задорных медсёстрах, о соседе Юре, который вопреки прогнозам врачей сумел встать на ноги, и боюсь спугнуть своими невесёлыми новостями отцовский настрой, а потому молчу. Не сетую на мать, не упоминаю Турчина с его наездами и даже о том, что прямо сейчас прогуливаю школу, стараюсь лишний раз не напоминать. Вместо этого без остатка впитываю в себя медовый баритон отца, по которому скучала всё это время, ловлю улыбку на тонких губах и искрящийся желанием жить взгляд. Вместе с папой хожу на процедуры, и пока он самозабвенно пытается сделать первые самостоятельные шаги, пью сладкий чай с баранкой и невольно вспоминаю, какой простой и беззаботной
была моя жизнь до той проклятой аварии.
        Ближе к вечеру, когда даже самые терпеливые медсёстры начинают с укором коситься в мою сторону, я снова вызываю такси и под тихий джаз, сочащийся из потрёпанных динамиков авто, возвращаюсь домой.
        Не успеваю переступить порог гостиной, как тут же наталкиваюсь на разъярённый взгляд матери.
        - Тася! - Она поджимает аккуратно накрашенные губки и то и дело переступает острыми шпильками по полу. - Ты где была, дочка?
        - У папы, - равнодушно пожимаю плечами и хочу пройти мимо: как ни крути, мама давно потеряла право мной командовать.
        - Звонили из школы! - немного нервно бросает она мне в спину. - Я от тебя такого не ожидала! Мало того, что сегодня ты просто не пришла на занятия, так вчера изуродовала лицо одноклассника…
        - Тебя обманули! - не оборачиваясь, притормаживаю возле лестницы. - Я просто заступилась за Милу.
        - Просто?! Да мальчик мог остаться без глаз, и это накануне экзаменов! И вот как прикажешь объяснить твою выходку директору школы?!
        - А ты бери пример с отца. - Мои губы невольно растягиваются в ухмылке. - Скажи, что заниматься моим воспитанием было некому! Мать бросила, отец работает в две смены…
        - Да что ты себе позволяешь?!
        - И почему в этом доме все так не любят правду, мама? - Я всё же бросаю беглый взгляд в сторону матери, а потом под её возмущённые охи и ахи иду к себе.
        Этот день вымотал меня без остатка. Всё, на что хватает сил - это почистить зубы и, натянув на голое тело безразмерную футболку, плюхнутся на кровать. Я снова пытаюсь не думать о Савицком. Мысли о нём гоню прочь поганой метлой, но они - как тараканы: сколько ни трави, всегда возвращаются. А с наступлением темноты становятся и вовсе невыносимыми.
        Несколько раз я срываюсь к двери. Заталкиваю уязвлённое самолюбие в урну и прямо так, в одной футболке и босая, хочу бежать к Савицкому. Найти иные слова, задать другие вопросы… Люди на то и люди, что всегда могут договориться, правда? Но потом вспоминаю, что без меня ему легче, и, максимум добежав до лестницы, силой затаскиваю себя обратно в кровать, бесчисленное множество раз повторяя, как молитву: я ему не нужна!
        Пытаюсь уснуть. Крепко обнимаю подушку и не позволяю себе открывать глаза. Мне необходим долбаный сон, ночное забытье, передышка, чёртова пустота! Но даже в кромешной тьме перед глазами стоит только образ Геры. Устав бороться с собой, подхожу к окну, настежь открываю створки и позволяю ночной прохладе заполнить собой всю комнату. Чувствую, как начинаю дрожать, как зябнут пальцы босых ног, и терпеливо жду, когда холод проникнет к сердцу, чтобы оно перестало болеть. Но даже майский ветер бессилен против монстра по имени Гера.
        Я засыпаю ближе к полуночи, с открытым окном, сидя на полу возле стула и подтянув к груди голые коленки. Вместо снов - пустота, вместо отдыха - липкий озноб.
        Мои следующие несколько дней в доме Мещерякова не пестрят многообразием: ранние завтраки, подготовка к экзаменам, бутерброд перед сном. Я всеми правдами и неправдами избегаю встречи с Савицким и отчаянно прячусь от Ара. Синяки под глазами объясняю сложными темами по алгебре, а сама совершенно разучилась спать. Мои ночи тёмные и все как одна пропитаны слезами и окутаны болью. Когда не думаю о Гере, терзаю себя попытками вспомнить хоть что-нибудь из прошлого. Но ни зацепки, ни рваного сна, ни крохи воспоминаний - ничего... Каждую ночь я стою возле раскрытого настежь окна и прошу ветер забрать с собой мысли о Гере, но каждое утро просыпаюсь на полу с его именем на губах.
        Как там Савицкий сказал? Я его беда? Он ошибся! Всё с точностью до наоборот.
        Я выучила наизусть расписание его жизни: тайно слежу за нечастыми тренировками, подслушиваю под лестницей его голос во время семейных ужинов, из окна гостевой спальни провожаю взглядом до парковки по утрам…
        Мы с Савицким словно поменялись местами: пока я украдкой слежу за ним и тихо схожу с ума по ночам, Гера живёт обычной жизнью, будто и не было меня никогда…
        Начало июня. Экзамены. Я сдаю их на автомате. Что-то пишу, решаю, ставлю галочки напротив правильных понятий (а может, и неправильных). Впрочем, какая разница? Мимо ушей пропускаю бесконечную трель нежного голоска Камиллы. Я ей завидую, очень. Она способна улыбаться и строить планы. Её не пугают мечты, а сердце наивно жаждет влюбиться. Моё же давно обескровлено, выжато, как лимон. Я не живу - существую! Меня всё меньше радует пение птиц за окном, всё чаще раздражает солнечный свет.
        По привычке что-то делаю днём и до ужаса боюсь наступления темноты и этих мыслей о Савицком… Они, как паранойя, медленно лишают рассудка, под корень разрушая мою привычную жизнь.
        И всё-таки серость бесконечных будней даёт о себе знать. Мне кажется, я стала более рассеянной и многое начала забывать. А иначе как объяснить, что уже третье утро подряд я просыпаюсь в своей кровати, заснув при этом на полу? Да и окно в мою комнату всё чаще бывает прикрыто. Вот и сегодня я проспала, разнежившись под тёплым одеялом. Пожалуй, к моим регалиям дурёхи, лгуньи и ябеды отныне можно смело записать ещё одну: лунатик… Нет, поначалу я думала, что это мама уложила меня в кровать и прикрыла окно, но вчера я закрыла дверь на ключ и даже подпёрла её стулом, а значит, никого постороннего в моей комнате быть не могло. Наверно…
        Я задумчиво смотрю на окно. Первый этаж. Чем не дверь? Да только тут же отбрасываю глупую догадку куда подальше: мама и окно - вещи несовместимые.
        Если бы не последний экзамен через полтора часа, я бы и носа из комнаты не высунула, а так мне приходится с пеной у рта бегать то в душевую, то обратно в комнату. В этой спешке я оступаюсь: позабыв об осторожности, влетаю в столовую в разгар завтрака. За столом все: и мама, и отчим, и Ника. Но главное, с чашкой кофе в руках за столом сидит Гера.
        Я слышу, как бренчит фарфор в его ладонях, как мама вздыхает, заметив кофейные разводы на белоснежной скатерти. Испуганно пячусь назад, невнятно прошу прощения и судорожно пробегаюсь взглядом от отчима к Гере и обратно. Я жду, что сейчас начнётся настоящий Армагеддон, но ничего не происходит. Савицкий, опустив голову, поспешно уходит, даже не взглянув на меня. Ника цокает язычком и сбегает следом, сославшись на неотложные дела. Мама суетливо трёт скатерть салфеткой, не понимая, что только размазывает кофейное пятно, а Вадим вопреки моим ожиданиям предлагает составить ему компанию за завтраком.
        - Ты неважно выглядишь, Тася! - Он придвигает ко мне блюдо с круассанами и ласково просит маму сделать для меня чай.
        - Экзамены… - Нерешительно сажусь напротив Вадима и не знаю, куда спрятать свои дрожащие ладони.
        - Нельзя же столько учиться! - хмыкает отчим. - Ты совсем не ешь, да и дома почти не бываешь. Что-то случилось?
        Мотаю головой, непроизвольно кусая губы, а потом выдыхаю тихо и несмело:
        - Гера…
        - Тася! - откашливается Мещеряков. - Ну что ты в самом деле! Георгий и сам впервые вышел к завтраку, да и к ужину спускается, только если ты уже поела. Твои опасения излишни.
        - Я же тебе говорила, дочь! - рьяно втискивается в беседу мама, но тут же машет на меня рукой. - Хотя разве ты кого слушаешь?
        - Лиза! - вспыхивает отчим, но его запал мгновенно гаснет: злиться на маму он не умеет, и это даже радует. - Может, имеет смысл детям составить график?
        - У меня остался последний экзамен, - бормочу, отламывая кусочек от хрустящей булки. - Потом я уеду.
        Слышу, как сбоку от меня шумно дышит мать. Она нервно комкает салфетки, пропитанные «американо», и начинает ходить вдоль стола туда-сюда. Но при этом молчит. Не заступается. Не перечит. Интересно, если бы на моём месте сидела Ника, мама тоже смолчала бы?
        - А что, Сергея выписывают? - Играя бровями, Мещеряков косится в сторону супруги.
        - Нет пока, - отвечаю за маму. - Но это дело времени, - улыбаюсь, вспоминая достижения отца. Он у меня боец, не то что я.
        - Тогда о каком переезде может идти речь? - недоуменно щурится отчим.
        - Вы же сами… просили… ради Геры…
        Господи, даже такой, казалось бы, давно решённый вопрос снова и снова возвращает меня мыслями к Савицкому.
        - Просил, - соглашается отчим. - Но и ты меня пойми: я тогда испугался.
        - Поэтому солгали?
        Мама едва не падает на ровном месте, успев в последнее мгновение ухватиться за спинку моего стула.
        - Солгал? Я? Кому? - вполне искренне недоумевает Мещеряков. - Или ты о переезде?
        Конечно, нет! Съехать отсюда - моя давняя мечта. Но озвучить отчиму свои истинные мотивы не хватает духу. Поэтому кладу в рот кусочек круассана и отвожу взгляд.
        - Лиза не даст соврать: Гера, вроде, справляется. - Вадим трижды плюёт через левое плечо и гулко стучит кулаком по столу.
        - Не могу не согласиться. - Мама в сотый раз перекидывает волосы с одного плеча на другое. - Думаю, графика будет достаточно, Тася. Спокойно подашь документы в вуз, а там либо Сергея выпишут, либо мы поможем тебе найти жильё неподалёку от места учёбы.
        - Ладно. - Понимаю, что на споры у меня нет времени, да и сил не осталось. А потому, откусив ещё немного, будто случайно вспоминаю об экзамене по химии и оставляю стариков наедине.
        Выбежав во двор, выискиваю взглядом Ивана Григорьевича, на время сдачи экзаменов наглухо прикомандированного ко мне отчимом. Заметив шофера возле серебристого седана, машу рукой и, натянув дежурную улыбку, спешу к старику.
        - Доброе утро! - щебечу, расстёгивая верхнюю пуговку на блузке (в погоне за красотой я совсем позабыла, насколько жарким может быть июнь).
        - Доброе утро, Тасенька! - кивает водитель. - Ты сегодня припозднилась.
        - Ага, проспала. - Стягиваю с плеча рюкзак и уже хочу сесть на переднее сиденье, как старик моментально меняется в лице.
        - Тася! - Он взволнованно машет щуплой ладонью. - Сядь сегодня на заднее, ладно?
        - Без проблем! - улыбаюсь в ответ и не глядя заскакиваю в салон.
        - Иван Григорьевич, миленький, а давайте сегодня с ветерком поедем, а то я опаздываю! - Пока водитель занимает место у руля, пристёгиваю ремень безопасности.
        - Ты? - Глупое сердце пропускает удар за ударом, когда на переднем пассажирском сиденье замечаю Савицкого.
        - Прости, Тасенька, не успел предупредить! - заводит двигатель Иван Григорьевич. - У Георгия автомобиль на техобслуживании. Мы сейчас сперва тебя закинем в школу, а потом…
        Что будет потом, я не слышу. Задыхаясь от въедливого аромата пачули, не могу перестать смотреть на Савицкого. Мне кажется, мы не виделись целую вечность.
        - Гера… - Какой, к чёрту, экзамен?! Я забываю обо всём. - Я могу на такси. Только скажи…
        Савицкий молчит, но теперь я понимаю, что делает он это не по доброй воле: быть рядом со мной - то ещё испытание для него.
        - Ну какое ещё такси, Таюшка! - Иван Григорьевич выруливает с парковки. - Обижаешь, девочка!
        - Я не со зла… - Всё сильнее вдавливаюсь в мягкое кресло, стараясь превратиться в невидимку.
        За окнами автомобиля мелькают улочки Жемчужного. Яркий свет жаркого солнца нестерпимо припекает, и даже навороченный климат-контроль внутри салона не справляется с духотой. Впрочем, лето на дворе ни при чём! Мой главный источник жара сидит в полуметре от меня. Я вижу, как Савицкий волнуется, как вздуваются жилы на его напряжённой шее, но хоть убей, не верю, что у него не было возможности добраться до автосалона иным способом.
        - Эксперимент удался?
        До меня наконец доходит замысел Савицкого.
        - Да, - басит мой любимый псих, и я чувствую, как его отпускает. Главное условие - не видеть меня - выполнено.
        Не свожу глаз с тёмных волос на затылке парня. За то время, что я пряталась от Савицкого, они отросли и сейчас забавно закручиваются на кончиках.
        - Как твои дела, Гера?
        - Отлично, - слишком быстро отвечает Савицкий. - А твои?
        - Лучше всех.
        - Ты не умеешь лгать, Тая!
        - Иногда приходится.
        Мы снова молчим. Я бесцельно смотрю в окно, за которым мелькает ставший привычным пейзаж, а Савицкий - строго перед собой.
        - Прости за завтрак. - Вцепляюсь пальцами в натянутый ремень безопасности.
        Савицкий хмыкает и крепче сжимает ручку над дверцей. Напряжение между нами можно резать ножом, но моя потребность слышать голос Геры куда сильнее.
        - Ника говорила, ты учишься на юридическом?
        - Да.
        - Последний курс?
        - Нет, ещё год впереди. Я же на заочном.
        - А потом?
        - Потом?
        - Чем потом ты планируешь заниматься?
        - Всё тем же. - Гера немного расслабляет плечи. - Продолжу работать с Вадимом. Когда-нибудь разбогатею, заработаю на отдельный дом и наконец съеду. Потом влюблюсь, женюсь, детьми обзаведусь…
        - Иван Григорьевич! - пискляво вскрикиваю, лишь бы только не подпускать слова Савицкого близко к сердцу. - Я пенал дома забыла. Остановите где-нибудь у канцтоваров, я авторучку куплю.
        - Держи, а то точно опоздаешь на экзамен. - Спустя мгновение Савицкий протягивает мне свою. - Ну! - потряхивает ею в ожидании моей реакции. - Можешь не возвращать!
        - Спасибо, - отвечаю, дрожащими пальцами принимая помощь.
        - Полагаю, мы в расчёте? - усмехается Савицкий.
        - Ты о чём?
        - Вадим всё рассказал о той ночи у бассейна. - Гера поворачивает голову к окну, открывая моему взору шикарный вид на его профиль. - Спасибо, что не бросила.
        - Угу, - киваю в ответ, не зная, что принято говорить в таких случаях. - Мне ничего иного не оставалось.
        - У тебя был шикарный шанс избавиться от меня раз и навсегда.
        - Я тебя не понимаю.
        - Всё ты понимаешь, Тая! - грубо отвечает Савицкий и, стремительно выпрямившись, снова смотрит перед собой. - Я бы такой не упустил…
        - Свалил бы меня в воду, чтобы утонула? - И почему в салоне так мало воздуха?
        - Просто прошёл бы мимо. Падать в бездну ты научилась и без меня.
        Слова Геры бьют в самое слабое место - в мое влюбленное сердце. Оно скукоживается и моментально сбивается с ритма, а глупые мысли становятся настолько острыми, что прорезают себе путь на свободу.
        - Я тебе не верю! - Получается чересчур громко и до боли безнадёжно.
        Савицкий хмыкает почти беззвучно и что-то шепчет себе под нос: то ли «правильно делаешь», то ли «плохо меня знаешь» - не разберу.
        И слава Богу, что мы почти на месте. Из последних сил сдерживая слезы, прошу Ивана Григорьевича высадить меня чуть раньше: рядом с Савицким я задыхаюсь! Стоит только авто остановиться на обочине, как я стремглав выскакиваю из салона и несусь прочь. В ушах по-прежнему гремит фраза Савицкого «я просто прошел бы мимо», а перед глазами - мутная пелена слез. Наверно, поэтому не замечаю, как налетаю на идущего впереди парня, едва не сбивая того с ног.
        - Как же ты мне осточертела, Лапина! - рыком вонючей гиены отравляет сознание Киреев.
        Я точно родилась в пятницу тринадцатого! Ну почему мне так не везет?!
        - Прости! - Я не готова к новым стычкам с этим уродом и пытаюсь пройти мимо.
        - «Прости»?! - кривится Киреев и со всей дури хватает меня своей лапищей за шелковую ткань блузки, бессовестно сминая её возле моего горла. - Ты мне еще за аэрозоль не ответила, сука!
        - Отпусти! - брыкаюсь беспомощным цыпленком в руках озверевшего одноклассника.
        - Ага! - брызжет слюной Киреев. - Только сначала ты извинишься передо мной как следует, дрянь! Поняла? На колени вставай, Лапина! И проси так, чтобы я услышал!
        Озверевший мерзавец с силой тянет меня к земле. Щеки горят огнем от нестерпимой порции унижения. Верхняя пуговица моей многострадальной блузки с треском летит на асфальт. Я пытаюсь устоять, целюсь коленом в мужское достоинство подонка, но сегодня Киреев оказывается сильнее…
        Кожу ног привычно жжёт от грубого приземления на тротуар, в горле застревает ком невыплаканных слез. Я смотрю снизу вверх на самодовольную рожу Киреева и понимаю, что никогда не извинюсь перед ним. Не оставляю попыток встать, но парень бьет наотмашь словами по живому:
        - Лапина! - ржет Киреев. - Какая же ты жалкая! - презрительными нотками сильнее затягивает удавку на шее. - И парень твой такой же мудак! Интересно, что еще мне с тобой нужно сделать, чтобы он перестал пялиться и вышел набить мне морду?
        От одной только мысли, что за моим унижением наблюдает Савицкий, меня начинает подташнивать. Обострившаяся до предела жалость к самой себе, душит похлеще нападок Киреева. Слезы, которые так долго я старалась сдержать, бурными ручьями стекают по щекам, размазывая макияж, на радость обезумевшему однокласснику.
        - Он не мой парень. - Это все, что могу сказать во спасение собственной чести. Савицкий не обманул: он действительно с легкостью «прошел мимо»! А я, дура, бесконечно верила в него!
        - Не мой! - повторяю скорее для себя, а потом обманчиво обмякаю в руках Киреева. - Ладно! Ты победил!
        - То-то же! - радуется он и наконец выпускает тонкую ткань блузки из грубого захвата, правда, продолжает удерживать меня за плечи, чтобы не сбежала. - Я жду, Лапина! Давай только на берегу договоримся: просишь прощения нежно и ласково, громко и от всего сердца! Поняла?
        - Да, - усыпляю доверие придурка.
        Смахиваю слезы, собираю с лица налипшие волосы и, слегка наклонившись вперед, поправляю короткую юбку, а потом что есть мочи вгрызаюсь зубами в ногу Киреева. И пока тот стонет от внезапной боли, бегу!
        Двести метров до школы тают, как первый снег. Лохматая и зареванная, я прямиком несусь в туалет напротив учительской, наспех смываю потекшую тушь и любые воспоминания о случившемся и ровно за минуту до своего последнего экзамена, захожу в кабинет. Меня всё еще трясёт от встречи с Киреевым и безразличия Геры. Думать о химии удается с трудом. Авторучка то и дело выскальзывает из дрожащих пальцев и валится на пол, а проклятые слезы оставляют разводы на бланках ЕГЭ. И все же я первой сдаю работу и с гордо поднятым носом навсегда прощаюсь с ненавистной сердцу гимназией.
        Правда, выбежав на улицу, машины Ивана Григорьевича на школьной парковке не нахожу, зато компанию прихвостней Киреева замечаю сразу. По телу моментально проносится нервная дрожь, но та немного стихает, когда понимаю, что главаря этой шайки среди парней нет. Подставляю лицо летним лучам солнца, отчаянно притворяясь, что не замечаю ребят, и, намертво вцепившись в лямку рюкзака, жду, когда за мной приедут.
        - Ну чё, Вован, дозвонился? - доносится обеспокоенный голос Лехи Сидорова.
        - Не-а, - в ответ мотает головой очкарик из параллельного класса. - Киреев как сквозь землю провалился.
        - Да стопудово случилось что! - пожимает плечами Игнат Савельев. - Без весомой причины пропускать экзамен он бы не стал.
        Перекидываю рюкзак на другое плечо и отхожу от парней подальше. Только не хватало, чтобы они пронюхали о покусанной голени своего вожака! Тогда мне точно несдобровать!
        На мое счастье, уже в следующее мгновение на парковку заезжает автомобиль Мещерякова. Не дожидаясь, когда Иван Григорьевич найдет свободное местечко, бегу навстречу и с шумным вздохом облегчения заскакиваю в салон.
        - Всё хорошо, Тася? - с тревогой в голосе интересуется водитель.
        - Да! Поехали! - Судорожно пристегиваюсь, не сводя глаз с компании Киреева.
        - Они тебя обижают? - продолжает допрос Иван Григорьевич. - Прости, что лезу не в свое дело, просто утром заметил…
        - Вот утром и нужно было меня спасать! Сейчас поздно пить боржоми! - Впервые старик начинает меня раздражать, а его лицемерная забота кажется смешной: он, как и Гера, был свидетелем моего падения, однако даже не подумал заступиться!
        - Домой! - вызывающе командую и, чтобы спрятать неловкий взгляд, начинаю с наигранным интересом листать новостную ленту социальной сети.

* * *
        - Ну наконец-то ты стала одеваться, как человек! - вскрикивает мама, скрупулёзным взглядом елозя по льняному сарафану, который я специально надела для ужина. И пусть Вадим предупредил, что Савицкий к столу не спустится, мне очень хотелось хотя бы заочно утереть Гере нос. Поэтому и влезла в этот откровенный наряд и даже завила слегка кончики волос для более утонченного образа.
        - Тебе идет! - одобрительно кивает отчим, просиживая дыру на своем излюбленном месте на диване в гостиной и потягивая перед едой янтарную жидкость из широкого бокала.
        - Ты как знала, сестренка, что у нас сегодня гости! - доносится со стороны лестницы насквозь пропитанный сарказмом голос Ники. Мне даже не нужно оборачиваться, чтобы понять: из своей комнаты сестра спустилась не одна.
        - Вадим, вы же обещали семейный ужин! - С губ срывается скрип отчаяния.
        - Ну так Арик почти член семьи! - усмехается Мещеряков и поднимает свое грузное тело с насиженного места. - Если все в сборе, пойдемте ужинать!
        Мне нестерпимо хочется развернуться на пятках и спрятаться от Турчина в своей каморке. День и без того не изобиловал приятностями, а компания Ара только сильнее загонит его в минус. Но вопреки здравому смыслу я покорно ступаю в столовую следом за отчимом. Обнаженная спина горит адским пламенем от въедливого взгляда Турчина, но страх показаться слабой подгоняет идти вперед.
        - Как прошел твой экзамен, Тася? - между делом интересуется мама. Ни за что не поверю, что ей действительно интересно, но в какой-то момент просто включаюсь в соревнование за звание лучшего лицемера.
        - Великолепно! - мило улыбаюсь, краем глаза замечая нездоровое внимание к себе со стороны Турчина.
        - Так ты поэтому решила вылезти из своего укрытия на люди? - язвит сестра, видимо, вставшая сегодня не с той ноги.
        - Если бы я знала, что притащишь с собой Ара, то лучше бы поела в своей комнате, как Гера! - бросаю в ответ.
        - Савицкий дома? - Нахмурив брови, Турчин напряженно пробегается взглядом от Вадима к маме и обратно.
        - Нет-нет! Не волнуйся, Арик! - спешит с ответом Вадим. - Гера позвонил и предупредил, что задержится.
        - Где? - Неуемное любопытство выдает меня с головой.
        - Наверное, правильнее спросить, с кем? - стреляет своими надменными изумрудами Турчин, а, заметив мое замешательство, добавляет: - Наш неуравновешенный мальчик влюбился. Ты, верно, все пропустила, Тася?
        Слова Арика застревают в горле вместе с кусочком брынзы из салата.
        - Давайте не будем обсуждать Георгия за его спиной! - вставляет свои «пять копеек» мама. - Тем более, это только наши домыслы.
        - Ну да! - смеется Турчин, продолжая наблюдать за моей реакцией. - А с той длинноногой блондинкой он просто стихи Лермонтова обсуждает по ночам!
        - Ар! - шикает, краснея, Ника, а мне и вовсе хочется провалиться сквозь землю.
        - Простите! - Вадим внезапно срывается с места. - Важный звонок!
        Мещеряков хватает со стола смартфон и, насколько это возможно для такого крупного мужчины, спешит уединиться, чтобы принять вызов.
        - Тася, ты уже выбрала, в какой вуз будешь подавать документы? - ловко меняет тему разговора мама, и мне приходится что-то отвечать, но, если быть до конца откровенной, думать об учебе удается с трудом.
        - Ещё не решила. - Усердно разгребаю вилкой салат, пока ревность так же настойчиво разъедает моё сердце.
        - Тася, разве можно так беспечно относиться к своему будущему? - заводит старую пластинку мама. - Бери пример с сестры! Она еще в девятом классе определилась, кем хочет стать и где учиться. Правда, Ника?
        В поисках поддержки мать переводит взгляд на более успешную дочь, но та настолько увлечена воркованием с Турчиным, что ничего не замечает.
        - Ясно, - бурчу себе под нос и уже хочу под шумок сбежать, как внезапно Ар отстраняется от Ники.
        - Кстати, Тася, ты когда планируешь уже отработать долг? Я, если честно, заколебался ждать.
        - Долг? - переспрашивает мама, едва не роняя из рук вилку.
        - Ну да! - Турчин небрежно разваливается на стуле, как у себя дома. - Эта егоза, когда с дерева свалилась, в хлам разнесла мою «ласточку». Я все понимаю - случайность… Но все же за ошибки нужно платить.
        - Арик! - Недовольно поджав губки, Ника дергает Турчина за рукав футболки-поло. - Не начинай!
        - Тася! - Лицо матери от волнения моментально покрывается алыми пятнами. Ну конечно, опять я ее подставила! - Почему ты ничего мне не сказала? Да что же ты за созвездие хлопот такое?!
        - Лиза, ну что вы!
        Арик участливо пытается успокоить будущую тещу, хотя меня не проведешь: я так и вижу ликование в душе подонка! Такое ощущение, что причинять мне боль - особый сорт кайфа для Турчина.
        - Тася обещала отработать мои хлопоты, - С кривой ухмылкой на губах он заживо сдирает с меня кожу одним только своим взглядом. - Я с радостью пошел ей на уступку, но ваша дочь, судя по всему, позабыла о своем обещании.
        - Таисия, стыд-то какой! - разочарованно выдыхает мама. Впрочем, ее стон сливается с возмущенными причитаниями Ники, которая усердно пытается заткнуть своего жениха, но все впустую.
        И чего этот недоумок добивается? Денег? Моего позора? Мести? Не знаю, но почти не чувствую земли под ногами: все плывет перед глазами, а бешеное биение сердца наглухо перекрывает поток здравых рассуждений. Меня снова окутывает страх, а еще нестерпимое желание воткнуть вилку в пятую точку Турчина!
        - Тася! - исходит на сироп мама. - Что ты обещала сделать?
        - Ничего! - Голос отвратительно скрипит.
        - Ничего особенного, - подхватывает мою фразу Турчин, продолжая играть на моих воспалённых нервах - Всего лишь навести порядок в моем гараже!
        - И только?
        - У меня были экзамены!
        Смело заглядываю в нахальные глаза Турчина. Не удивлюсь, если вся эта ситуация забавляет его, но мне совсем не до смеха.
        - Ар, милый, ну, правда, не надо! - Ника тоже чувствует неладное, но в этой войне занимает сторону Турчина. - Я уверена, Тася завтра же сделает все, что обещала!
        - Прямо с утра! - поддерживает мама. - Тася завтракать не сядет, пока не отработает свой долг! Не переживай, Арик, я проконтролирую.
        Самодовольная ухмылка Турчина становится последней каплей. Я сыта по горло этим ужином, этой семьей, этим днем! Еще немного, и я свихнусь окончательно!
        - Ясно! Ясно! - Срываюсь из-за стола, как бешеная, и, позабыв о правилах приличия, бегу к себе. Черт с ним, с ужином, когда вся жизнь летит в тартарары!
        Забавно, но я почти привыкаю к слезам. Они крупными горошинами скатываются по щекам и разбиваются о ламинат в моей комнате. Я снова сижу на полу. Окно открыто, но, как и прежде ночная прохлада почти не спасает от боли, благо, что не дает задохнуться от переполняющих меня эмоций. Господи! Внутри меня кипит прокисший бульон из ревности и любви, ненависти и презрения, любопытства и дикого стремления поскорее забыть обо всем, и главное - о Савицком! Но мысли о нем продолжают множиться в моей голове с невообразимой скоростью.
        Недаром говорят, что первая любовь самая яркая и незабываемая. Жаль, никто не предупреждает на берегу, что ослепляет она болью, а в память врастает острыми корнями жгучей ревности.
        Мой сон пустой, липкий, нудный, с бесконечными пробуждениями и слезами. Когда просыпаюсь в очередной раз, в нос ударяет знакомый аромат терпкого пачули, а пальцев на руках касается что-то теплое и нежное. Сквозь приоткрытые веки толком ничего не могу разобрать в темноте. Чьи-то руки, прерывистое дыхание и миллион проклятий по мою душу.
        - Гера, - шепчу, до конца не доверяя своей интуиции.
        - Спи, - тихо отвечает Савицкий и, аккуратно подхватив мое озябшее тельце на руки, перекладывает меня на кровать.
        - Не уходи, - цепляюсь за ладонь Геры, когда он пытается укрыть меня одеялом.
        - Не уйду, - обещает Савицкий и ложится рядом. - Я буду с тобой до утра.
        - А твоя девушка? Она не будет ревновать? - мурлычу, не желая слышать ничего в ответ. Правда это или моя воспаленная фантазия, не важно. В это мгновение мне так тепло и уютно, что я готова на все, лишь бы продлить этот миг.
        - Спи, Тая! - шепчет в мою макушку Савицкий, и я всецело отдаюсь моменту, позволяя себе хотя бы во сне попробовать счастье на вкус.
        Глава 10. Иллюзия
        Мои сны - моё проклятие!
        Странная вещь сновидения. Кто-то летает, пока спит, кто-то видит фантастические миры и нежится в объятиях неземной любви, а кто-то путешествует во времени и совершает сумасбродные поступки. Наверно, мой мозг устроен неправильно: я редко вижу сны, да и их чаще всего забываю под утро. Но стоит мне заснуть рядом с Герой или в его кровати, как они торопливо стучатся в сознание, причём так явственно и четко, словно и не сны это вовсе.

* * *
        Перед глазами снова тот зимний вечер. Гостиная в новогодних огнях. Вадим достаёт из-под ёлки красочные коробки с подарками и громко зачитывает имена. Мне достаётся зелёная, с блёстками и огромным алым бантом по центру. Затаив дыхание, я поднимаю крышку и разочарованно вздыхаю: опять коньки… Как бы сильно я ни любила кататься, каждый год получать одно и то же немного грустно.
        - Что-то не так, Тася? - Моего плеча бегло касается мамина ладонь.
        - Опять коньки? - растерянно хлопаю глазами, пока в шаге от меня Ника достаёт из коробки небесно-голубое платье с фатиновой юбкой, расшитое жемчужными бусинами, и пищит от удовольствия.
        - Старые ведь уже малы, - пожимает плечами мама. - А Вадим для тебя залил лёд у озера!
        - Спасибо! - бормочу, едва сдерживая слёзы: я тоже хочу платье, как у Ники, или хотя бы огромного плюшевого медведя, как у Милы, но новые коньки - мой предел.
        - Тася, ты только взгляни! - Ника словно специально прикладывает к себе обновку и не может налюбоваться.
        - А ты видела, там, на дне коробки ещё и диадема? - Мать моментально переключает внимание на сестру, и обе они вмиг забывают обо мне.
        - Ты чего такая кислая? - Рядом с разбегу плюхается Арик. Его волосы взлохмачены, а на губах играет улыбка, искренняя, добрая. - Что у тебя там? - Он бесцеремонно заглядывает в мою коробку и заявляет на полном серьёзе: - Коньки? Круто! Это настоящие, как у олимпийских чемпионов?
        - Я не знаю! - огрызаюсь в ответ и едва не прищемляю картонной крышкой его пальцы: нечего лезть, куда не звали!
        - Тебе не нравится? - участливо интересуется Турчин. - Хочешь, я с тобой своим подарком поделюсь. У меня их как раз два. Вот, смотри!
        Арик шустро выхватывает из моих рук коньки и опускает на мои колени две небольшие коробки, обёрнутые серебристой бумагой.
        - Выбирай, какой хочешь!
        - А что там? Ты знаешь?
        - В одном точно билеты на игру хоккейной премьер-лиги. Я отцу все уши прожужжал, как хочу туда! А второй подарок от Вадима и Лизы. Что они положили, не знаю!
        - Мне не нужны билеты! - фыркаю, морща нос, и тянусь к более увесистой коробке.
        - Открывай! - нетерпеливо суетится рядом Арик и не может сдержать эмоций, когда замечает под крышкой полосатый шарф.
        - Шарф? - Моему разочарованию нет предела. Желто-бордовый в крупную вязку он совершенно точно не затмит собой волшебного платья Ники.
        - Ты ничего не понимаешь, Тась! - Турчин толкает меня в бок. - Это шарф настоящего гриффиндорца!
        - Кого? - Смотрю на парня, как на умалишённого! Только мальчишки радуются всякой ерунде!
        Но ответить Ар не успевает: в наш разговор бесцеремонно врывается Гера, уверенный, наглый, грубый. Он садится рядом со мной с другой стороны, и отчего-то мне становится неловко хандрить в его присутствии.
        - Что, ябеда, получила по заслугам? - Гера брезгливо подцепляет двумя пальцами шарф из коробки, как дохлого червяка из лужи, и начинает смеяться. - Так тебе и надо, мелкая! Лживым ябедам другого и не дарят!
        - Да брось, Герыч! - Арик наклоняется через меня к другу. - Тася просто маленькая ещё. Растерялась. Я не сержусь, если что. - Турчин подмигивает мне и широко улыбается. - Зато я сержусь! - шипит с другого бока Савицкий и, схватив в руки жёлто-бордовый шарф, обматывает его вокруг моей шеи, а потом тихо, так чтобы слышала только я, заявляет: - Ещё одна такая выходка, сопля мелкая, и я запру тебя на ночь одну на чердаке! Уяснила?
        - Мама! - захожусь в испуганном крике. Скинув с колен коробки и стянув с шеи бестолковый шарф, спешу подальше от Савицкого. - Мама!
        Мне страшно как никогда, но маме в очередной раз не до меня. Она не видит моих слёз и дрожащих губ, зато не сводит глаз с расшитого платья Ники.
        - Знала бы ты, Никуша, сколько я обошла бутиков!
        - Мама, меня мальчики обижают! - трясущимся голосом пытаюсь обратить на себя внимание.
        - Ну теперь точно Валька Зайцева локти сгрызет от зависти! - самодовольно фыркает Ника, словно я моль в шкафу, а не ее младшая сестренка, которой нужна помощь.
        - Мама! - отчаянно дергаю мать за платье, но кроме раздражения иных эмоций у нее не вызываю.
        - Господи, Тася, ну чего тебе?!
        - Меня мальчики обижают! Гера обещает запереть на чердаке!
        - Не неси ерунды, дочка! Ника, милая, ты просто обязана примерить платье прямо сейчас!
        - А можно? Правда?
        - Ну, конечно! Пойдем в твою комнату, я помогу!
        Оглядываюсь по сторонам, ощущая себя до безумия несчастной и никому не нужной. Горло дерет от слез и обиды. Обхватив себя за плечи, плетусь к елке, подальше от чужой радости и беспечного веселья. Замутненным от слез взглядом рассматриваю игрушки на мохнатых ветках и загадываю только одно желание в эту новогоднюю ночь: никогда больше не возвращаться сюда!
        - Вот ты где! - доносится со спины голос Турчина. - Смотри, что я нашел!
        Нехотя оборачиваюсь и замечаю в руках Ара огромный шар - один из тех, которыми украшена елка и которые нам под страхом самого страшного наказания запретили снимать.
        - Их же нельзя трогать! - Я с опаской смотрю на Арика.
        - Знаю, - бесстрашно кивает Турчин. - Я просто хотел показать тебе это!
        Арик поворачивает новогоднюю игрушку рисунком ко мне, и я невольно улыбаюсь: на хрупкой поверхности огромного шара красуется маленькая принцесса с золотистой короной на голове и волшебной палочкой в руках. На ногах у неё белоснежные коньки, а поверх сияющей шубки завязан шарф в полоску.
        - Это ты! - взволнованно кусает губы Турчин. - Ты настоящая принцесса, видишь?
        И пока я рассматриваю до невозможности милую девчушку, яркими красками нарисованную на шаре, рядом снова появляется Савицкий.
        - Ар, хорош с мелкой возиться! Ты только зацени, что мне батя подарил!
        - Ого! - Турчин округляет глаза, мгновенно забывая обо мне. - Портативная колонка?
        - Ага!
        - Еще и с блютус?
        - А то!
        - А мощность?
        - Пошли ко мне, испробуем!
        - Давай!
        Арик небрежно сует шар мне в руки и уходит с Савицким, а я смотрю им в спины и откровенно завидую. Наверно, поэтому иду следом, тихо, как мышка, сжимая в руках запретный шар. Мальчишки так увлечены колонкой, что ничего не замечают. Я слышу их смех и обрывки незнакомых мелодий, звучащих то громче, то тише, но почти всегда прерывающихся, не успев прозвучать до конца. И только одна композиция звучит дольше остальных. Она даже на песню походит с трудом. Это скорее стихи, монотонно зачитываемые невнятным голосом, и немного музыки. Не скажу, что пытаюсь уловить смысл, нет! Но когда из колонки начинает лететь неприкрытая брань, невольно ойкаю, чем и выдаю себя с потрохами.
        - Тебя звали?! - шипит Гера, первым обернувшись на мой голос. - Иди, в куклы играй, мелкая!
        - Да ладно тебе! - в очередной раз заступается за меня Ар. - Не трогай ее!
        - Ага! А потом она отцу расскажет, что мы с тобой «Никса» слушали.
        - Ничего она не расскажет, - хмурится Арик. - Сам говоришь, что Таська мелкая. Все равно ни черта не поймет!
        - А я повторяю: проваливай! А не то…
        Гера грозно смотрит на меня, недовольно раздувая ноздри. Его грубость снова царапает по живому. И почему он не может общаться со мной, как Турчин?
        - Да что с тобой, Савицкий?! - гремит Ар, перебивая товарища, и подталкивает его идти вперед. - Ты чего к ней привязался? Она просто девчонка! Хочет с нами - пусть идет! А то сейчас опять заноет! И тогда точно никакого «Никса»!
        - А я сказал, что духу ее не будет в моей комнате!
        Слова Савицкого розгами проходятся по нервам. Я до боли кусаю губы, только чтобы не разреветься на глазах у ребят. Мне стыдно показаться слабой, но еще больше - сбежать. А потому прячу взгляд за густой челкой и упрямо стою на месте.
        - Тась, правда, ну чего тебе с нами делать? - плавно переходит на сторону друга Турчин. - И вообще, тебе спать пора!
        - Я хочу с вами!
        Позволяю слезинке скатиться по щеке: других аргументов у меня нет, как, впрочем, и особого желания заходить в комнату Геры. Но настоять на своем - дело принципа!
        - С нами нельзя, - пытается достучаться до меня Арик.
        - Да что ты с ней церемонишься! - Савицкий сует миниатюрную колонку в карман и, разминая кулаки, грозовой тучей плывет в мою сторону. - Проваливай! Быстро!
        Ищу защиты в зеленых глазах Турчина, но лимит на добрые дела исчерпан. Арик сверлит взглядом свои кроссовки и безропотно позволяет Гере применить ко мне силу.
        - Убирайся!
        Плечо обжигает внезапная боль от грубого толчка - не острая, но до слез унизительная. Стеклянный шар от неожиданности валится из рук и разбивается на сотни мелких осколков у меня под ногами.
        - Вот блин! - стонет Арик.
        - Плевать! - отзывается Гера и, схватив друга под локоть, тянет прочь. - Бежим! Пусть мелкая сама расхлебывает!
        Под звуки брани, положенной на незамысловатую мелодию, парни бегут со всех ног в комнату Савицкого и запираются на ключ. А я остаюсь стоять посреди битого стекла и мечтаю отомстить! Именно поэтому беру себя в руки и, не скрывая слез, подбегаю к Вадиму.
        - Там драка! Жуткий грохот! - кричу испуганно, и отчим ведется. Внимательно слушает мою ложь. Вместе с отцом Савицкого поднимается за мной на этаж, где расположена спальня Геры. Видит осколки. За дверью слышит совершенно не детскую музыку и дикий смех. А дальше мне остается только смотреть, как парней выводят из спальни, заставляют собирать осколки и лишают самого главного: билетов на хоккейный матч.

* * *
        - Я не знала! - кричу во все горло и вскакиваю с кровати.
        - Не знала! - повторяю чуть тише, судорожно оглядывая залитую солнечным светом скромную спальню, в которой кроме меня нет ни души.
        Глава 11. Между двух огней
        Любовь и ненависть - как сиамские близнецы: слишком близко, всегда рядом.
        «Утро вечера мудренее» … Эта знакомая с детства фраза сегодня не работает от слова «совсем»! Моё пробуждение пропитано сомнениями и пестрит вопросами.
        Усевшись в кровати по-турецки, пытаюсь разграничить мир собственных фантазий и реальность, но ни черта не выходит. То, что казалось таким правдивым во сне, сейчас совершенно не вяжется с происходящим вокруг, и прежде всего - с Герой… Его присутствие рядом со мной этой ночью - очередная иллюзия, да?
        Единственная возможность узнать наверняка - спросить об этом Савицкого в лоб! А потому не раздумывая вскакиваю с кровати и, наспех умывшись, несусь к его комнате.
        - Тася! - одним лишь звуком моего имени нарушает все планы мама, так некстати вернувшаяся с утренней пробежки. - Доброе утро! Куда так спешишь?
        - Доброе… - мямлю в ответ, безнадёжно цепляясь за перила. Мне не хватило пяти ступенек до правды, а потому приходится снова врать:
        - Я хотела поговорить с Никой. Мне кажется, вчера она на меня обиделась.
        На самом деле мне давно наплевать, но это мой единственный шанс проскользнуть наверх.
        - Ты выбрала не лучшее время, - разминая шею, смеётся мама, но, заметив, что я не разделяю её веселья, поясняет:
        - Тася, сейчас семь утра! Суббота! Ника проклянёт тебя до седьмого колена, если ты не дашь ей отоспаться!
        - А! Точно! - Отчаяние оставляет кляксу на сердце и вынуждает спуститься. - Тогда я попозже зайду.
        - Правильное решение! - бодро чеканит мать и спешит на кухню. - Тем более, у тебя есть дела поважнее! - с укором в голосе напоминает на ходу.
        - Ты о чём? - безвольно плетусь следом.
        - О твоём долге перед Ариком, разумеется! - Мама делает пару глотков воды.
        - То есть, по-твоему, разбудить сестру - верх безрассудства, а ворваться в чужой дом ни свет ни заря - вполне себе ничего?
        - Ты же не в гости идёшь, - отмахивается от меня мать, - а прислуга уже давно на ногах.
        Качаю головой, не представляя, как объяснить, что Турчин не нуждается в уборке гаража, но потом понимаю, что спорить - занятие неблагодарное. Да и лучше пару часов отсидеться в компании Милы, чем придумывать отговорки для моей матери. А потому уже через десять минут бреду по сонным улочкам Жемчужного к соседнему дому и виновато пожимаю плечами, когда у порога замечаю разбуженную моим ранним звонком подругу.
        - Ты на часы смотрела? - хмурится Камилла, переступая плюшевыми тапочками по начищенному до блеска полу. - Я могла бы ещё часа два поспать.
        - Все претензии к Арику! - закатываю глаза. - Это всё - его нездоровая фантазия про отработку долга!
        - Ладно, не бери в голову! Я просто не выспалась! Всю ночь перед телевизором в сериале зависала.
        - Опять на вампиров заглядывалась?
        - Ага, - мечтательно хихикает Мила и в подробностях начинает рассказывать, как выдуманные «хладные демоны» умеют по-настоящему любить.
        - Тебе совсем не интересно? - сокрушается подруга.
        Стоя возле окна в комнате Милы, я слушаю её рассказы вполуха и думаю о своём.
        - Прости, Мил! Кровососов мне и в жизни хватает. - Повожу плечом, мыслями уносясь далеко-далеко и упираясь взглядом в угол собственного дома. Жаль, отсюда не видно окон Геры.
        - Кстати, о подонках! Ты вчера заходила в классный чат? - Нет, а что там? - Новость дня - Киреев! Всю ночь вчера все наши на ушах стояли! - Мила злорадно потирает ладони, а я напрягаюсь всем телом. Не хватало только, чтобы о моём позоре стало известно всем вокруг.
        - Случилось-то что? - голос дребезжит от волнения.
        - Киреева избили, представляешь? - выпучив глаза, сообщает Мила. - Говорят, средь бела дня на психа какого-то нарвался по дороге к лицею. Он даже экзамен пропустил.
        - Так ему и надо! - Сердце пропускает пару ударов, обрастая надеждой, что это Гера за меня заступился. Ну, конечно! Он не мог подойти к Кирееву, пока я была там, а потом...
        - Согласна! Вот ни капельки не жалко засранца! Хотя, конечно, страшно: вот так, днём, в центре города...
        - К нему просто бумеранг вернулся. - Окрылённая, отхожу от окна. - Расскажи поподробнее!
        - Да что там рассказывать? Сломанный нос да пара фингалов. Теперь Киреев на выпускном будет не первым красавчиком, а чупакаброй в гипсе! - от души смеётся Мила, а потом плавно возвращается к теме вампиров.
        Я же настолько далека от фэнтезийного мира подруги, что вновь пропускаю мимо ушей её сказки о киношных красавчиках. Мила чувствует неладное и постепенно замолкает, а потом и вовсе начинает дремать. Просидев рядом со «спящей красавицей» ещё минут десять, решаю вернуться домой. Сейчас мне, как никогда, нужно поговорить с Савицким. Но, плутая по длинным коридорам чужого дома, я зачем-то останавливаюсь напротив комнаты Ара. Раздираемая противоречивыми воспоминаниями, я решаю расставить все точки над «i» и отчаянно стучусь. За дверью раздаются неторопливые шаги. Их ленивый ритм всё ещё оставляет мне шанс на побег, но я продолжаю стоять.
        Поворот ключа… Отчаянный вздох… Сонный и помятый Турчин на автопилоте открывает перед моим носом дверь и моментально меняется в лице.
        - Та-ся! - тянет он, криво ухмыляясь. - Вот так сюрприз!
        Стоя передо мной в одном нижнем белье, Ар театрально потягивается, а мои щёки моментально заливает краска стыда.
        - Я … Я в другой раз зайду… - растерянно бормочу и старательно отвожу взгляд. И чем я только думала, когда стучалась в спальню к парню?!
        - Не стоит откладывать на потом то, что можно обсудить прямо сейчас. - Турчин хитрым лисом подкрадывается ближе. - Правда, Тася? - шепчет на ухо.
        И пока я гоню прочь нервные мурашки, иголками пробегающие по коже, Ар подцепляет мою футболку за край и тянет меня за собой в своё царство, бесцеремонно запирая за моей спиной дверь на ключ.
        Я прихожу в себя слишком поздно. Бросаюсь к двери, но сколько ни дёргаю ручку, всё бесполезно. Я взаперти, наедине с монстром. Но самое страшное - я пришла сюда по доброй воле.
        - Открой эту чёртову дверь! - кричу, не оставляя попыток сбежать.
        - Что? Совсем не задержишься? - язвит Турчин, вертя на указательном пальце связку ключей. - А я думал, ты пришла вернуть должок.
        - Просто открой! - прошу чуть тише, ибо злить Арика не в моих интересах. - Мне нечем тебя обрадовать! Ничего нового я не узнала!
        - Жаль, - с нескрываемым разочарованием в голосе произносит он и даже на мгновение сникает в своём злорадстве, но уже через минуту приходит в форму.
        - Нужен ключ? - Он нахально ведёт бровью. - Так забери!
        Губы Турчина растягиваются в наглой улыбке. И пока я в замешательстве хлопаю глазами, засранец засовывает связку с ключами под резинку своих боксеров и, играя упругими мышцами, противно хохочет.
        - Совсем чокнутый?! - злюсь, обхватив себя за плечи: от одной только мысли, что мне придётся прикоснуться к парню, становится тошно, несмотря на все его идеальные формы и неземную красоту.
        Я ненавижу Турчина! Сейчас осознаю это особенно остро! Если бы не он, не его дурацкие требования, в моей душе не разгорелся бы костёр под названием «Гера», меня бы не терзали угрызения совести и не сводили с ума детские воспоминания. Что бы там ни произошло в прошлом, сейчас Турчин ведёт себя как настоящая сволочь!
        - Жаль, Ника не знает, какой ты гад! - бросаю в сердцах, не ожидая ответа. Да и что может сказать в своё оправдание Арик? Только рассмеяться в очередной раз? Оскорбить?
        - Плевать я на неё хотел! - выбивая почву у меня из-под ног, признаётся Турчин. - Твоя сестра лишь симпатичный пропуск в ваш дом, не более того. Не будет её - найду другой способ отравлять жизнь Савицкому. Тоже мне, проблема!
        - Ну ты и подонок! - еле сдерживаю себя, чтобы не броситься на парня с кулаками. - Я сегодня же всё расскажу Нике! И Вадиму! Духа твоего больше не будет в нашем доме!
        - Валяй! - скалится Турчин, медленно подбираясь ближе. - Тебе не привыкать ябедничать, верно?
        - Не подходи! Стой, где стоишь! - Пячусь назад, выставляя вперёд руки.
        - У нас камеры по всему дому, Тася! - Не обращая внимания на мои трясущиеся ладони, Турчин продолжает наступать. - Восемь утра. Все спят. Ты сама пришла в мой дом. Сама постучала в мою спальню. Сама зашла внутрь!
        Ядовитый шёпот Ара парализующими импульсами разбегается по телу.
        - Тебя нисколько не смутил мой внешний вид, Тася!
        Ещё один шаг, и спины касается прохладная стена, а трясущихся кончиков пальцев - горячая кожа груди Турчина. Интуитивно отдёргиваю руки, чем напрочь лишаю себя защиты.
        - Глупая, влюблённая в жениха своей старшей сестры Тася! - шепчет Ар, пока неистово мотаю головой. - Я отказал - ты взбесилась. - Мерзавец смеётся мне прямо в лицо, сокращая расстояние между нами до считаных сантиметров. - Кому поверят, девочка?
        - Да что с тобой не так, Арик? - Переборов страх, я всё же пытаюсь оттолкнуть от себя Турчина, да только силы неравны! Мои удары для него - как комариные укусы, назойливые, но бесполезные.
        - Ты же был нормальным! - отчаянно шепчу, окончательно загнанная в угол.
        - А говоришь, что ничего не помнишь! - Склонив голову набок, Турчин проводит ладонью по моей щеке.
        - Ну же, Тася, что ещё ты мне расскажешь?
        - Это из-за меня ты не попал на игру. Прости!
        - На игру? - хмурится Ар. - Да и чёрт с ней! Что было потом?
        - Я не помню! Ничего больше не помню! Но что бы там ни случилось, это всё было давно! И я, и Гера - мы сполна рассчитались за свои ошибки! Хватит, Ар, остановись! Нельзя всю жизнь ненавидеть! Оглянись! Ты красивый, здоровый, успешный! Какого чёрта ты пристал к Савицкому?!
        - Заступаешься за него? - Физиономия Турчина кривится в гримасе отвращения. - Ну и дура же ты, Тася!
        - Пусть так! Но Гера в отличие от тебя не сделал мне ничего плохого!
        - Ты в этом уверена? - Арик грубо проводит пальцем вдоль моего шрама на щеке.
        - Да! - отвечаю не колеблясь.
        - Зря! - Турчин снова начинает хохотать, правда, в его смехе совсем не остаётся места для веселья.
        - Хватит, Ар! - прошу, задыхаясь от его близости. - Я устала от твоих нападок!
        - Мне осточертело твоё враньё! - обжигает он меня дыханием, переставая ржать. - И ничего! Как видишь, живой!
        - Выпусти меня! - Морщусь от неприятия чужих прикосновений, чужого запаха, чужого тепла.
        - Ключ всё там же! - издевается Турчин. - Или ты смелая только в своей лжи?
        - Ненавижу тебя, Ар! - Пересилив себя, скольжу ладонью по каменному прессу парня и пытаюсь нащупать ключи. Слёзы отвращения стекают по щекам, солёными ручейками упираясь в напряжённые пальцы Турчина на моём лице.
        Хорошо, что ключи мне удаётся отыскать весьма быстро.
        - Ненавижу! - Бренча находкой, до крови кусаю губы.
        - Вспомни, что в тот вечер произошло на пирсе! Вспомни! - повторяет, как молитву, Арик, в сотый касаясь едва заметного шрама, и наконец отходит, позволяя вдохнуть полной грудью.
        Ловлю момент и, сжимая в руках спасительные железяки, бегу к двери. Судорожно подбираю к замочной скважине нужный ключ и несказанно радуюсь, когда замок поддаётся. Не разбирая направления, бегу прочь как можно скорее, но слова Турчина снежной лавиной бьют в спину:
        - Вспомни, Тася! А потом приходи - ещё раз расскажешь мне о своей ненависти!

* * *
        - Дурацкий Ар! - кричу, стоя у самой кромки воды, но мой осипший от слёз голос тонет в беспрестанном оре озёрных чаек. Им, бестолковым, всё равно, что меня выворачивает наизнанку, что память продолжает играть со мной в прятки, а интуиция вопит, что Турчин прав…
        - Ненавижу! - Топаю по мелководью, но легче мне не становится! Ар обладает уникальной способностью выводить меня из себя на долгое время. Чего только стоит эта моя истерика, затянувшаяся до самого заката солнца!
        Я прибежала к озеру ещё утром, почти сразу, как унесла ноги от Турчина. Возвращаться домой было боязно: я не хотела разборок с матерью и для встречи с Савицким была чересчур не в себе. Да и где, как не здесь, не возле этого самого пирса, вспоминать о событиях прошлого? Но проклятая память молчит и просыпается только рядом с Герой - единственным, с которым я мечтаю забыться.
        Я снова смотрю на пирс. Мысленно перематываю киноленту своей жизни к самому началу, но стоит добраться до моих шести, как всё засвечено, стёрто, смазано настолько, что ни черта не разобрать. Может, прав был Савицкий и это просто защитная реакция организма? Что, если эти воспоминания не принесут ничего, кроме боли? Что, если они разрушат меня? Но глупое любопытство куда проворнее здравого смысла, и я снова заставляю себя вспоминать.
        В моих кедах безбожно хлюпает озёрная тина. Голые ноги давно искусаны комарами и все заляпаны песком и илом. Я как неприкаянная шатаюсь по периметру озера, не замечая ни рыбаков, ни времени, и только когда берег погружается в темноту, устало плетусь домой. Не чувствую голода, не обращаю внимания на вспышки молнии где-то там, вдалеке. Я настолько погружена в свои мысли, что даже не сразу соображаю, как умудрилась свернуть с тротуара на проезжую часть. И только встречный свет фар и оглушающий сигнал клаксона приводят меня в чувство, вынуждая отскочить на газон в самый последний момент.
        - Ты в порядке? - Из приоткрытого окна притормозившей возле меня тачки выглядывает незнакомая девушка. Красивая. Нет, не так - идеальная в своей красоте!
        Я зависаю, рассматривая точёные черты её лица, струящиеся нежным шёлком белокурые волосы, изящные пальчики с необычным маникюром, нервно постукивающие по обитому кожей рулю.
        - Да! - киваю в ответ, а сама не прекращаю изучать незнакомку. Сколько ей? Девятнадцать? Двадцать пять? Тридцать? Даже при свете дня я вряд ли сумела бы ответить на этот вопрос, так что уж говорить о вечере?
        - Вот и хорошо! А то ты меня напугала! - Девушка хлопает ресницами и обезоруживающе улыбается. Она не кокетничает, не пытается казаться лучше, нет! Её улыбка солнечная и тёплая, а взгляд медово-карих глаз искренний и добрый.
        - Не подскажешь, к восьмому дому я правильно еду? - пользуется случаем незнакомка.
        - Да! - отвечаю быстрее, чем успеваю сообразить, что речь идёт об особняке отчима. - Хотя нет! - энергично мотаю головой. - С этой стороны только служебный вход. Вам не нужно было съезжать с центральной улицы. А теперь придётся сделать лишний круг.
        - Ясно! - лукавит блондинка, а сама в замешательстве кусает губы и потерянным взглядом смотрит по сторонам.
        - Может, покажешь? - растерянно пожимает плечами и несмело кивает в направлении пассажирского сиденья, обитого, как и всё внутри салона, светло-бежевой кожей.
        - Здесь сложно заблудиться! - смеясь, развожу руками, являя взору белокурой красавицы свои перепачканные ноги, а потом в деталях описываю, как добраться до парадного входа.
        Сама же по привычке забегаю в дом через запасной. Переступив порог, сразу снимаю некогда белые кеды и, схватив возле бассейна махровое полотенце, прямой наводкой спешу в душ. Наспех смываю с себя озёрную пыль и никак не могу перестать думать о той блондинке, которую отчего-то принимаю за подружку сестры.
        О своём просчёте я узнаю минут через двадцать, когда, переодевшись во всё чистое, выхожу к ужину. Я надеюсь застать незнакомку за общим столом, но всё, что успеваю - увидеть её уходящей из нашего дома в компании Савицкого…
        - Кто это? - еле слышно спрашиваю Нику. Сестра спустилась в гостиную одновременно со мной и сейчас с не меньшим интересом наблюдает, как Гера подходит к машине блондинки.
        - Думаю, та самая девушка, про которую говорил вчера Арик.
        - Ты с ней знакома?
        - Нет.
        - Она красивая. - Со стороны звучит как комплимент, но на самом деле это не что иное, как признание моего поражения. Конкурировать с такой девушкой бессмысленно!
        - Ага! - кивает сестра и странно косится в мою сторону. - Интересно, она в курсе, что Савицкий с приветом?
        - Нормальный он! - осаждаю Нику, запечатлевая в памяти улыбку Геры, с которой тот открыто смотрит на незнакомку, прежде чем занять пассажирское место.
        - Это я ущербная, - шепчу тихо, по-чёрному завидуя блондинке. Мало того, что она сказочно прекрасна, так ещё и сердце Геры всецело принадлежит ей. На неё Савицкий смотрит без опаски за своё душевное состояние, не прячась в темноте, не провоцируя внутренних демонов. И отчего одним достаётся всё, а другим - ничего?
        - Ты что-то сказала, Тася? - хмурясь, прислушивается Ника. Сестра давно потеряла интерес к незнакомке и сейчас отчаянно сверлит меня взглядом.
        - Ничего. - С тоской провожаю красные огоньки фар. - Просто…
        - Он тебе нравится, да? - оживляется Ника. - Ты ревнуешь, верно?
        - Ничего подобного! - отвечаю слишком резко и громко, подливая масла в огонь.
        - Ну точно! - Ника возбуждённо прикладывает к губам ладонь и тарабанит тонкими пальчиками. - А я-то, дура, подумала, что ты на Ара глаз положила.
        Так и хочу рявкнуть, что Ника, и правда, самая что ни на есть дура, раз держится за такого подонка, как Турчин, но вовремя замолкаю.
        - И как это я сразу не догадалась? - продолжает она смущать меня своими подозрениями. - Ты же с детства с Савицкого глаз не сводила. Вечно заступалась за него, жалела, когда он сутками на своём чердаке пропадал.
        - Ты всё неправильно поняла, - не оставляю попыток закрыть тему, но Нику не остановить.
        - Эх, Таська! Да разве ж Гера посмотрит на тебя? Ты сама-то себя в зеркало видела?
        Ника бесцеремонно начинает разглядывать меня с ног до головы.
        - Ты же одеваешься, как пацанка! Бесформенные джинсы, футболки на десять размеров больше, а на голове что?
        - Что? - смущённо прячу за ухо русые локоны.
        - Безобразие, Тася! Когда ты волосы в последний раз подстригала? А тонировала?
        - Никогда…
        Чувствую, как к горлу подкатывает солёный ком обиды. И почему нападки сестры кажутся мне настолько унизительными?
        - Папа говорит, что у меня и свой цвет волос очень красивый, - зачем-то оправдываюсь, хоть и понимаю, что Ника права. Сто раз права! И то, что Савицкий выбрал не меня, а расфуфыренную Барби, лишь доказывает истинность суждений сестры.
        - Боже, Тася! - играет бровями Ника. - Твой папа слаще морковки ничего не ел, а краше Алёны Апиной не видел!
        - Он и твой папа тоже! - вступаюсь за отца. - И всё он видел, иначе бы маму не полюбил!
        - И всё-таки, Тася, ты редкая дура! - наигранно вздыхает сестра и вальяжно плюхается в кресло. - Да ни один нормальный парень не посмотрит в твою сторону, пока ты не начнёшь за собой следить! Вон, даже местный псих нашёл себе девицу получше тебя!
        - За собой следи, Ника! - огрызаюсь в свою защиту. - Твои дорогие шмотки и идеальный макияж - ещё не залог «долго и счастливо». И если ты думаешь, что Турчин с тобой по великой любви, то сильно ошибаешься! Он тебя использует! Ясно?
        - Ещё скажи: чтобы к тебе поближе подобраться! - начинает неистово хохотать сестра. - Неотразимая ты наша царевна-лягушка! Да ты нафиг никому здесь не сдалась! Так, тусклая тень, девочка без имени и будущего. Тебя же все, кому не лень, бьют и унижают! И даже заступиться некому!
        - Неправда! - Верчу головой, пока непрошеные слёзы скапливаются в уголках глаз. Меня распирает от желания бросить в лицо Нике, как Гера начистил морду Кирееву или как ночью бережно переложил меня в кровать, и тем самым раз и навсегда отучить сестру от постоянных оскорбительных высказываний в мой адрес. Но её безжалостный смех проникает под кожу, запуская по венам ядовитое сомнение: что, если я сама всё придумала?
        - Ну-ну, спустись на землю, сестрёнка! - с ехидцей добивает меня Ника. - Ты никто, и звать тебя никак! Так всегда было! И не мечтай, что что-то может измениться!
        - Что за шум, а драки нет? - Весёлый голос отчима доносится с лестницы, а следом слышатся тяжёлые шаги.
        - Вечер добрый, девочки! Ай да аромат! Чувствуете? Сегодня на ужин у нас настоящий плов! - Пока мы с Никой, скрипя зубами, сверлим друг дружку взглядом и вынужденно молчим, Вадим неспешно спускается.
        - Прости, - произношу первой. Какими бы разными ни были наши взгляды на жизнь, другой сестры у меня нет.
        - Не подлизывайся! - небрежно бросает Ника и, грациозно поднявшись с кресла, походкой «от бедра» шагает прочь. - Извини, пап, аппетит пропал. Ужинайте без меня!
        - А ты чего замерла, Тась? - Мещеряков потирает шею и вопросительно смотрит на меня. - Тоже хочешь сбежать? Не дури! Гера уехал, у Лизы мигрень, так хоть ты составь старику компанию.
        Несмотря на то, что мой аппетит вслед за Никиным испарился, я не могу отказать Вадиму: порой легче согласиться, чем искать отговорки, да и обижать отчима не хочется. В последнее время между нами установился мир, и рушить его из-за ерунды глупо.
        Впрочем, плов, и правда, удался на славу: в меру острый и рассыпчатый, совсем не жирный и до безумия ароматный, своим вкусом он отвлекает меня от грустных мыслей. И вот мы с Вадимом уже говорим на отвлечённые темы, как давние друзья: обсуждаем последние события в мире, погоду, планы на лето… В какой-то момент я даже ловлю себя на мысли, что Мещеряков - единственный в этом доме, с кем уютно сидеть рядом. Он не притворяется, не пытается, как все остальные, плюнуть мне в душу. У него есть причины меня не любить, но он старается рассмотреть во мне свет. Наверно, поэтому, когда дело доходит до десерта, а подходящие для обсуждений темы иссякают, меня не напрягает молчание, повисшее за столом, да и задумчивый взгляд отчима больше не кажется холодным и отстранённым.
        - Я сегодня видела Геру с девушкой, - произношу несмело, ковыряя десертной ложкой тирамису. - Похоже, ему впрямь стало лучше.
        - Я, что, один не успел ещё лицезреть эту таинственную незнакомку? - смеётся Мещеряков.
        - Она очень красивая, - бормочу с улыбкой на губах, пока ревность терзает душу.
        - Ты тоже, Тася, - по-отечески мягко отвечает Вадим, отчего мои щёки мгновенно заливаются румянцем.
        - Как вы думаете, у Геры это серьёзно? - Мне не хватает смелости взглянуть на отчима, почему-то кажется, что он читает меня, как открытую книгу.
        - Таким окрылённым я, пожалуй, Георгия ещё никогда не видел, - соглашается Вадим, втаптывая мою робкую надежду в грязь. - Насколько мне известно, Гера даже возобновил занятия с психотерапевтом. Поверь, Тася, раньше мне приходилось месяцами упрашивать его пройти обследование, а сейчас…
        - Любовь творит чудеса. - Пытаюсь улыбнуться, но выходит с трудом. Я успела познать и оборотную сторону этого коварного чувства: пока у одних за спиной вырастают крылья, другим не помогает самое мощное обезболивающее, чтобы унять боль.
        - Не соглашусь, Тася! - Вадим делает глоток крепкого чая. - Сама по себе любовь мало на что способна. Чудеса, как правило, творят люди, впустившие её в своё сердце.
        - Получается, Гера впустил? - Из-за гула в ушах с трудом слышу собственный голос.
        - Получается, так, - соглашается отчим.
        - Я рада за него. - Отодвигаю от себя тарелку с размазанным по ней десертом, который я так и не попробовала на вкус, и, поблагодарив Вадима за ужин, плетусь к себе.
        Моя глухая боль находит выход в тихих слезах. Я не соврала: мне, правда, радостно за Савицкого, просто немного грустно за себя. Глупые надежды одна за другой рушатся, как карточный домик. Ощущаю себя наивной дурой, на пустом месте придумавшей любовь, и впервые за долгое время засыпаю не на полу, а в кровати, оставив окно наглухо закрытым.
        Меня будит дождь. Крупные капли стучатся в стёкла и со всей дури тарабанят по крыше. В унисон дождю грохочет гром. Тяжёлыми раскатами он прогоняет остатки сна, возвращая на место привычную боль. Я бы и рада забыться, но небо решает за меня. Мы плачем вместе, снова. Я задыхаюсь от одиночества, схожу с ума от дикой пустоты на сердце! Мне не хватает моих иллюзий, слепой надежды, веры в любовь… Пытаюсь трезво смотреть на вещи: мы с Герой не созданы друг для друга, это очевидно! Вслух перечисляю все его недостатки, вспоминаю грубые слова, сказанные в мой адрес. Савицкий никогда не питал ко мне тёплых чувств! Но всё разумное меркнет, стоит мне только представить свою жизнь без НЕГО. Мы не выбираем, кого любить. Сердцу плевать на запреты, ему чужды условности. Оно согласно биться только рядом с НИМ, и спорить тут бесполезно, равно как и пытаться сбежать. Вспышка молнии - как озарение: я проиграла эту битву в самом начале, когда по глупости впустила в своё сердце любовь.
        Бессмысленно ворочаюсь в кровати. Зову сон. Бессвязными стонами пытаюсь заглушить боль, которая, как снежный ком, с каждой минутой множится в объёмах: сдавливает грудь, сковывает дыхание, лишает рассудка. Вот она, моя глубина! Чёртова бездна! Проклятая любовь!
        Не включаю свет. Босиком встаю на прохладный пол. Шмыгая носом, иду на шум дождя. Рывком раздвигаю шторы и, жадно касаясь разгорячённым лбом мутного от капель стекла, безнадёжно вглядываюсь в темноту. Внезапный разряд молнии ярким сиянием освещает всё вокруг и тотчас парализует сознание: там, под проливным дождём, в паре метров от моего окна стоит Савицкий, насквозь промокший, и, как и я, обезумевший от тоски и боли. Что это - галлюцинация, фантом, отчаяние?
        Мне сносит крышу! Секундный ступор сменяется судорожными попытками открыть окно, но я так взволнована, что всё делаю не так: с трудом нащупываю засов, дёргаю его не в ту сторону и слишком резко. Когда, наконец, справляюсь с задачей и под завывание ветра впускаю в комнату потоки небесных слёз, образ Савицкого бесследно исчезает.
        - Гера! - в агонии кручу головой.
        - Савицкий! - пытаюсь перекричать дождь.
        - Не надо так со мной, - тихо вою, когда очередная вспышка молнии являет моему жадному взору пустоту.
        С грохотом закрываю окно. Трясущимися пальцами размазываю по лицу капли дождя и, позабыв, что босая и почти голая, выбегаю из своей каморки и несусь наверх, к комнате Савицкого, чтобы доказать самой себе, что я не сумасшедшая. Влюблённая, отчаявшаяся, изведённая ревностью, но не безумная!
        В коридоре темно и мучительно тихо. Дверь в спальню Геры закрыта, но сквозь замочную скважину струится свет. Он, как зелёный сигнал светофора, гонит меня вперёд! Я вторгаюсь в чужую обитель без стука.
        - Закрой глаза! - кричу надрывно на опережение.
        Где-то на подкорке сознания мелькает боязнь увидеть Савицкого в объятиях другой, но я гоню свой страх прочь. Жадным взглядом выхватываю возле кровати одинокий силуэт Геры и смело шагаю вперед.
        - Тая! - предостерегающе сипит Савицкий. В его руках полотенце, а тонкая ткань футболки насквозь пропитана дождевой водой.
        - Ты весь вымок! - шепчу, подойдя слишком близко.
        - Я принимал душ, - не открывая глаз, тяжело дышит Гера.
        - Я видела тебя. - Мягкой подушечкой указательного пальца собираю холодные капли с его упругой шеи. С губ Савицкого слетает полустон, но пока в комнате включен свет, он бессилен что-либо изменить.
        - Почему ты закрыла окно? - произносит на выдохе.
        - Чтобы не питать иллюзий, - отвечаю честно, согревая горячим дыханием его озябшую кожу.
        - Тогда сюда зачем пришла?
        - Я готова обмануться!
        Выхватываю из рук Геры полотенце и начинаю промокать им его влажную кожу. Савицкий дёргается, но с закрытыми глазами остаётся полностью в моей власти.
        - Тая, что ты творишь?!
        Мы оба понимаем, что полотенце лишь предлог, чтобы я могла касаться Савицкого жадно, повсюду.
        - Остановись! - хрипло, отчаянно просит он.
        - Не могу! - шепчу в ответ и откидываю в сторону кусок махровой ткани.
        - Поцелуй меня! - Кончиком носа провожу по колючей щеке Савицкого. - Хотя бы раз. Как её! И я уйду, навсегда испарюсь из твоей жизни! Я обещаю!
        - Кого «её»? - невнятно бормочет Гера.
        - Ту блондинку, с которой ты сегодня уехал перед ужином. - Жадно вдыхаю сладкий аромат пачули, лишь бы заглушить невыносимую боль, с новой силой пронзающую сердце. - Я хочу понять, хотя бы раз почувствовать, каково это - быть твоей, что значит любить.
        - Ты не ведаешь, о чём просишь! - мотает головой Савицкий и при этом улыбается. Чёрт! Я тупым гвоздём ковыряю душу, а ему смешно!
        - Твой ответ «нет»? - Как хорошо, что Гера сейчас не видит моих слёз и алеющих от стыда щёк.
        - Я не могу. - Он качает головой, а у меня земля уходит из-под ног. И на что я только рассчитывала?
        - Прости… - Вгрызаюсь в нежную мякоть губ и делаю шаг назад. По коже бегут мурашки от небывалого холода: без Савицкого я замерзаю изнутри.
        - Глупая Тая! - Гера с трудом сдерживается, чтобы не открыть глаза, и не прекращает нагло улыбаться. И угораздило меня влюбиться в самодовольного индюка!
        - Та блондинка - Агата, - продолжает Савицкий, будто мне есть дело до его зазнобы! - Она мой психотерапевт, Тая! И я понятия не имею, как она целуется. И даже никогда не думал об этом.
        - Не важно. - Я продолжаю отступать. - Ты же всё равно влюблён! Вон, даже Вадим и тот заметил!
        - Влюблён, - кивает Гера, сию секунду становясь до невозможного серьёзным. Улыбка бесследно испаряется с его лица, а веки прикрытых глаз нервно трепещут: ещё немного и Савицкий сорвётся! Гера и сам это чувствует, а потому закрывает глаза руками, являя моему взору перебитые в кровь костяшки пальцев. Он снова дрался! Сомнений нет!
        А я снова даю слабину! Забываю о гордости и унизительном отказе и слабовольной тряпкой подаюсь ближе. Кончиками пальцев обвожу ссадины и нежно дую на них, чтобы не болели…
        Я чокнутая не меньше Савицкого! Я помешана на Гере, и Ника права: так было всегда, просто в силу возраста я не отдавала себе в этом отчёта. Вспоминаю, как таскала Савицкому на чердак печенье, как робела, случайно встретившись с ним взглядом в гостиной или столовой, как жадно смотрела на его окна вечерами и засыпала мать вопросами о его здоровье… Даже в свои шесть я всегда выбирала Геру!
        - Что ты делаешь? - шепчет Савицкий и перехватывает мои жалкие пальцы в свои, крепкие и немного грубые.
        - Схожу с ума… - С трудом размыкаю губы, солёные от слёз и давно искусанные до боли.
        - Давай сходить с ума вместе, - отвечает Гера и притягивает меня к себе ближе.
        Моя безразмерная майка, заменяющая ночную сорочку, моментально намокает от соприкосновения с мокрой футболкой Савицкого, но вместо мерзкого холода по телу пробегает жар - небывалый, незнакомый.
        - Ты же влюблён, - напоминаю с опаской. - А я слабая - не смогу уйти…
        - Глупая моя девочка, - укутывает словами, как больного ангиной в тёплое одеяло. - Я на тебе помешан. Без остатка, Тая.
        Голос Савицкого немного хриплый, но пробирает до глубины души. А я больше не хочу ничего знать, словно чувствую, что времени на разговоры у нас нет. Даже дождь и тот всё быстрее начинает стучать по стёклам, поторапливая нас насладиться мгновением. Я бесстыже тянусь губами к лицу Геры, всем телом ощущая его дрожь, каждой клеточкой чувствуя страх. Его монстры - на низком старте, и одному только Богу известно, чем грозит нам секундное слияние губ.
        - Мы справимся! - Замираю в считаных миллиметрах от своего первого в жизни поцелуя. - Вместе!
        - Вместе, - повторяет за мной Савицкий и, выпустив из плена мои ладони, скользит горячими пальцами вдоль шеи и дальше к затылку, а потом прижимает меня к себе - резко, безвозвратно, навсегда. И целует. По-настоящему.
        Странное чувство - у-ух! - я словно лечу. Дух захватывает от недостатка кислорода, и всё внутри стягивается в самый тугой на свете узел. И пока тело пытается привыкнуть к новым для него ощущениям, душа расправляет крылья и парит в небесах.
        Под бесконечные всполохи молний за окном и наше с Герой сорванное дыхание (отныне одно на двоих) мы утопаем в нежности губ и бесконечной жадности рук. Пробуем друг друга на вкус. Изучаем. Растворяемся без остатка. Дрожим. В запале страсти ударяемся зубами. Смеёмся друг другу в губы. И тут же с ускорением заходим на новый круг. Не знаю, каким бывает первый поцелуй у нормальных людей, наш - такой же сумасшедший, как и мы сами. Немного странный, безбашенный, на грани.
        Гера подталкивает меня к стене. Я не сопротивляюсь. В его руках я превращаюсь в глину, податливую, нежную, послушную. Моё обезумевшее от любви сознание давно растеклось лужицей, уступив место животным инстинктам. Губы саднит от бешеных поцелуев. Сердце рвётся к груди Савицкого, с яростью ударяя по рёбрам. Тело горит огнём от нескромных касаний, которых всё мало.
        - Выруби свет! - требует Гера, и я пытаюсь нащупать выключатель.
        Бац - и темнота в спальне становится непроглядной! Мне требуется время, чтобы привыкнуть. Зато Савицкий чувствует свободу и начинает снова сводить меня с ума.
        Наверно, на то человек и существо разумное, чтобы вовремя чувствовать границы. Наши с Герой границы стёрты… Не прерывая поцелуев, мы падаем на огромный матрас, избавляемся от сырых вещей и согреваем друг друга бесстыжими ласками.
        - Мы будем гореть в аду! - шипит Савицкий, когда мы оба понимаем, что дороги назад нет.
        - Главное - чтобы вместе! - Мой рваный стон заглушает раскаты грома. Мне так хорошо сейчас, что я не готова думать о последствиях.
        - Останови меня, пока не поздно! - просит Гера, прокладывая по моему обнажённому телу дорожки из поцелуев. - Пока я окончательно не разрушил твою жизнь, останови!
        - Поздно! - рассыпаюсь жемчужными бусами в его руках. - Слишком поздно! Нас уже не спасти!
        Я гоню от себя мысли о завтрашнем дне. Его для нас нет! Мы там, где глаза навсегда закрыты, а лица спрятаны в темноте.
        - Ты моё проклятие! - обезумевшим зверем рычит Савицкий. - Моя беда!
        - Пусть так… - Забываясь во времени и пространстве, окончательно теряю над собой контроль.
        Исступлёнными поцелуями Савицкий собирает мои страхи, а после позволяет сладкой истоме заглушить внезапную боль.
        Бесконечная ночь растворяется в тихом шёпоте истерзанных губ. На смену безудержной страсти приходит блаженная усталость, а после - сон.
        Меня снова и снова уносит в прошлое. Отдельные фразы, чьи-то лица, ссоры… Семейные ужины, снежки, одиночество… Добрая улыбка Турчина, бесконечные нападки Геры… Сквозь сон понимаю, что чувства мои к Савицкому не случайны. Я сама их посеяла в своём сердце ещё тогда, вопреки здравому смыслу! Хороших девочек всегда тянет к плохишам, вот и я не исключение!
        Я просыпаюсь с первыми лучами солнца, с бесконечной улыбкой на зацелованных губах. Радуюсь солнечным зайчикам на стенах и небывалой лёгкости на душе. Тело приятно потягивает, в голове - невесомый туман. Мягкая подушка под моей щекой насквозь пропитана ароматом Савицкого, и я в блаженстве прикрываю глаза, чтобы навеки сохранить в памяти запах неподдельного счастья! Моё первое взрослое пробуждение самое сладкое, мысли - воздушные, а желание кричать о своей любви - нестерпимое!
        Развожу руки в стороны и сладко потягиваюсь. С губ слетает глупый смешок, а щёки заливает краска смущения, стоит моим пальцам коснуться шелка измятых простыней. То, что было, не сон! Наша любовь не иллюзия!
        Вот только в комнате Савицкого, кроме меня, никого… В огромной кровати я просыпаюсь в гордом одиночестве. Чувствую, как глупое сердце спешит скукожиться от холода, а проклятая обида так и рвётся запустить свои щупальца в мою окрылённую душу. Но разве я не знала, на что шла? Разве не понимала, что отношений, как у нормальных пар, у нас с Савицким никогда не будет? Нам не суждено просыпаться в сладких объятиях или гулять за ручку на виду у всех. Мы не будем шептать глупости на ушко за утренним кофе, глядя друг другу в глаза, никогда не скажем «люблю», да и дождливым вечером не отважимся сыграть в «Монополию» в шумной компании друзей. Наш удел - темнота. Наше время - ночь…
        Смахиваю с лица глупые слёзы. Усевшись на край, касаюсь босыми ступнями мягкого ворса прикроватного коврика. На тумбочке замечаю букет полевых цветов: одуванчики, ромашки, незабудки. Я не знаю, где Савицкий их раздобыл в нашем царстве мощёных дорожек и унылых газонов, но вмиг забываю о гнетущих мыслях и снова начинаю улыбаться. С трудом нахожу свою безразмерную майку и безуспешно пытаюсь пригладить спутанные волосы. Стыдливо стаскиваю с кровати простыню со следами ночного безумия и, скомкав её посильнее, выкидываю в мусорное ведро: еще не хватало, чтобы прислуга обсуждала наше с Герой хрупкое счастье! Зубной щёткой Савицкого чищу зубы и, широко распахнув глаза, не узнаю своего отражения в зеркале: такой счастливой я никогда ещё себя не видела.
        С головой утопая в мечтах, я в одной майке выскакиваю в коридор. Тишина, царящая в доме в этот утренний воскресный час, ещё больше притупляет мою бдительность, а зря!
        Спустившись до середины лестницы, замечаю в гостиной Савицкого. Заложив руки за голову, он сидит на любимом диване Вадима и задумчиво смотрит в окно. Нежное солнышко игривыми лучиками освещает его профиль, и я зависаю. Еле сдерживаюсь, чтобы оголодавшей львицей не наброситься на Геру с безумными поцелуями. Про себя повторяю «нельзя» и продолжаю наслаждаться красотой своего любимого психа. И когда только он успел привести себя в порядок: белоснежная сорочка, начищенные до блеска мокасины, брюки с идеальной стрелкой… И это я молчу об идеально выбритых щеках и аккуратной причёске.
        - Доброе утро, Тая! Как спалось? - Тихим бархатистым голосом Савицкий вдребезги разбивает мое спокойствие.
        - Доброе! - Взволнованно переступаю с ноги на ногу. - Как ты догадался, что я здесь?
        - Ты топаешь, как маленький слонёнок! - смеётся Савицкий и, потягиваясь, поднимается с дивана. Гера продолжает всматриваться в солнечный пейзаж за окном, а мне страстно хочется, чтобы однажды он так же запросто смог взглянуть и на меня.
        - И долго ты будешь там стоять? - Разминая шею, Савицкий подходит к окну, а я смотрю, как играют мышцы на его спине под белоснежной сорочкой, и не могу вымолвить ни слова.
        - Тая! - глухо окликает меня Савицкий. - Бегом к себе! Не хватало только, чтобы твой голый зад стал веским поводом для вечерних сплетен!
        Одёрнув растянутый край майки, глупо хихикаю, вместо того чтобы прислушаться к дельному совету. Быть может, у нас с Герой не всё потеряно? Не видеть друг друга, но быть рядом можно разными способами, а не только в темноте!
        - Тая! - чуть серьёзнее напоминает о себе Савицкий. - Я не шучу! Тебе не помешает переодеться!
        - Ладно, ладно! - качаю головой. - Отключай своего внутреннего зануду и считай до десяти, потом сможешь обернуться!
        Не дожидаясь ответа, снова начинаю спускаться, чтобы прошмыгнуть в свою каморку. Но стоит мне сделать всего пару шагов, как Савицкий рычит:
        - Стой! Не вниз - наверх! Быстро, Тая!
        Испуганно замираю, не понимая, что делать, и взволнованно наблюдаю за Герой. Следует отметить, что он ведёт себя до безумия странно: зачем-то скидывает мокасины, запуская те в разные стороны, ерошит волосы на голове и рывком разрывает на груди рубашку, да так, что пуговицы с треском разлетаются по гостиной, а потом в позе ленивого тюленя приземляется на диван лицом вниз. Я только хочу возмутиться, сказать что-нибудь колкое и рассмеяться, как на пороге прихожей замечаю маму. Ну, конечно, и как я могла забыть о её дурацкой любви к утренним пробежкам!
        - Гера! - вскрикивает мама, изумлённо округляя глаза. - Что?! Что всё это значит?!
        - А?.. Что?.. - невнятно пыхтит в ответ Савицкий и продолжает делать вид, что спит.
        - Георгий! - вспыхивает мать и, позабыв снять кроссовки, подходит к парню. - Ты что, только вернулся?! Ты пьян?!
        - Совсем немного, Лиза! - Не открывая глаз, Гера вытягивает вверх руку. То сближая, то отдаляя друг от друга большой и указательный пальцы, он пытается изобразить это самое «немного» и продолжает косить под пьяного.
        И, вроде, понимаю, что Савицкий просто даёт мне шанс убежать: подняться и тем самым спастись от неминуемых расспросов мамы. Но я продолжаю стоять на лестнице и, едва сдерживая смех, наблюдать за игрой Геры.
        - Боже, мальчик мой! Тебе совсем нельзя пить! - Мама безуспешно пытает привести парня в чувство. - И что с тобой происходит?
        - Ни-че-го! - приподняв голову, по слогам хрипит Савицкий, а затем снова плюхается носом вниз. - Мне просто очень хорошо!
        - Замечательно просто! - ёрничает мама, отчаявшись привести Геру в порядок. - Господи! И что подумают девочки, когда увидят тебя в таком состоянии? А Вадим? Он же с ума сойдёт!
        - Всё нормуль! - напевает басом Савицкий, игнорируя причитания матери. - Хотя нет! - Он начинает хаотично размахивать указательным пальцем. - Мне бы водички! Лизонька, умоляю, спаси!
        - Хорошо, хорошо! - ошарашенно суетится возле дивана мать. - Я сейчас! - отчаянно хлопает руками по бёдрам и спешит на кухню.
        - Ну, слон в посудной лавке! Долго тебя ждать! - вопит Савицкий, а я не сразу понимаю, что это уже адресовано мне.
        Под недовольное ворчание матери, которая наверняка приняла эти слова на свой счёт, я босиком семеню по ступеням вниз и под возмущённое пыхтение Геры, который, видимо, полагал, что я всё же вернусь в его комнату, залетаю в гостиную.
        - Закрой глаза, пьяница! - шепчу в отместку за «слониху» и, оглушаемая сумасшедшим биением собственного сердца, подбегаю к развалившемуся на диване Гере. И пока он артистично пускает слюни на плюшевую обивку, запускаю ладонь в его короткие волосы цвета ночи и оставляю лёгкий поцелуй на любимой щеке. - К чему весь этот цирк, Гера?
        - Спасаю твою репутацию!
        - Наплевав на свою? - тихо хихикаю, не переставая ласкать Савицкого губами.
        - Что ты творишь, Тая?! - выдыхает он. Замечаю, как кожа на его руках покрывается мурашками, и, совершенно позабыв о матери, провожу подушечкой указательного пальца вдоль напряжённого запястья.
        - Кажется, люблю тебя! - мурлычу на ушко. Глупости! Будет у нас и кофе, и нежности, и прогулки… Просто не как у всех. Но вместе мы справимся, верно?
        - Тая, я… - отчаянно тянет Гера, но договорить не успевает.
        - Дочка! - восклицает мама со стаканом воды в руках. - Господи! Да что за утро-то такое! - мотает она головой и с ходу отпивает добрую половину спасительной жидкости. - А что за вид у тебя, Тася?! - хмурится и залпом допивает остатки.
        - Скажи, что тоже любишь, - тихо прошу Савицкого, горячим дыханием касаясь мочки его уха.
        - Люблю, - почти беззвучно шевелит губами Гера.
        - Мамочка! - тут же вскрикиваю не своим голосом и отскакиваю от парня. Испуганно прикрываю ладонями рот, скрывая самую счастливую на свете улыбку, и не хуже Савицкого вживаюсь в роль. - Я так испугалась! Проснулась от грохота. Потом услышала твои крики. Выбегаю из комнаты, а тут - он. - Тычу пальцем в лежащего на диване Геру. - Мамочка, милая, скажи, что Савицкий жив! Я пыталась нащупать пульс, но всё мимо! Может, «скорую» вызвать или там искусственное дыхание сделать?
        Краем глаза замечаю, как спина несчастного сотрясается в безудержном смехе. Хорошо, что все внимание мамы приковано к моим голым коленкам и съехавшей с плеча тонкой бретельке майки.
        - Оденься! Немедленно! Сейчас же! - надрывает связки родительница и снова прикладывается к стакану, увы, уже пустому.
        - «Только рюмка водки на столе», - от недостатка внимания к своей персоне начинает фальшиво горланить Савицкий.
        - Слава Богу, Георгий пьян в стельку и ни черта не соображает! - обречённо выдыхает мать, а потом заводится с новой силой: - Иначе я бы тебе, Таисия, голову оторвала, честное слово! Быстро в свою комнату!
        - Ладно, прости! - Выставив перед собой раскрытые ладони, пытаюсь успокоить маму. - Я не подумала! - Под басистое пение Савицкого отступаю к своей комнате. - Каюсь! Не кричи только, мам! А то сейчас все сбегутся! Как выскочат из своих кроваток кто в чём, ещё неизвестно, как я на их фоне буду смотреться!
        - На мои крики сбегутся?! - Мама на мгновение теряет дар речи, кивая в сторону голосящего парня. - Вы сговорились, что ли? Дурдом какой-то!
        - Воды! Воды! - включает несчастного несостоявшийся певец, а я, пользуясь случаем, бегу к себе, беспрерывно прокручивая в голове сладкое «люблю», слетевшее с губ моего Геры.
        Глава 12. Предел
        Чем реже кормишь хищника, тем злее он становится.
        Мы зря позабыли о прошлом.
        КОНЕЦ НОЯБРЯ
        КАБИНЕТ ПСИХОЛОГА
        - Когда влюблён, ощущаешь себя всесильным; думаешь, что способен на всё, и слишком самоуверен. Не так страшно падать, когда за спиной вырастают крылья, верно? А мои сзади были необъятных размеров!
        Пожимаю плечами, пока Татьяна Ивановна что-то строчит в своём блокноте.
        - В мире нет ничего вечного, и крылья за спиной однажды исчезают у всех, - заявляет она между делом, словно толку от этих крыльев - ноль!
        - Мои были вырваны с мясом, - бормочу себе под нос.
        - Такое тоже бывает, Тася! - На мгновение оторвавшись от своих записей, Татьяна Ивановна награждает меня ласковой улыбкой, за которой скрывается что-то личное, глубокое, больное… Быть может, она и права: не я первая, не я последняя упала в бездну, лишившись крыльев за спиной.
        - Но давай не будем забегать вперёд. - Отложив в сторону свой ежедневник, Татьяна Ивановна принимает позу внимательного слушателя. - Расскажи мне о том времени, пока могла летать.
        И я киваю, с головой окунаясь в самые счастливые моменты из прошлой жизни.
        - Тем утром мы с Герой негласно решили: ночевать только в моей комнате. Так я могла спать сколько душе угодно, а Савицкому было куда уйти под утро. Мы переживали, что ещё одного пьяного дебоша утончённая натура моей матери просто не вынесла бы.
        - Вы с Герой встречались исключительно по ночам?
        - Нет, но только ночью по-настоящему сходили с ума.
        Пожалуй, впервые за долгое время я от души улыбаюсь. Приятные воспоминания работают ничуть не хуже дорогого антидепрессанта.
        Вот и невзрачный кабинет Татьяны Ивановны вмиг перестаёт казаться таким уж унылым и пустым, да и она сама всё меньше напоминает бесчувственного робота, всё чаще улыбается и с неподдельным интересом прислушивается к каждому моему слову.
        - Гера всё так же залезал к тебе через окно?
        - Нет! Зачем? - смеюсь в ответ. - Люди давно придумали двери!
        - Но до этого…
        - «До этого» не считается! - перебиваю Татьяну Ивановну, а сама снова улыбаюсь своим воспоминаниям.
        Даже сейчас, когда вместо сердца пустота, а чернильная темнота в душе не ведает границ, мне приятно осознавать, что когда-то Савицкому было не всё равно.
        - Гера начал дежурить под моими окнами с того самого дня, как впервые встретил на пирсе, - пытаюсь всё разложить по полочкам. - Это стало для него своеобразной традицией. Ну а когда я начала настежь открывать окна на всю ночь, то ещё и немалым соблазном.
        - Вы по-прежнему скрывали ваши отношения от окружающих, верно? - Улыбка всё ещё блуждает на губах Татьяны Ивановны, зато слетает с моих. Я надеялась подзарядиться счастьем из фрагментов прошлого, но пока только и делаю, что спотыкаюсь на ровном месте.
        - Да, - отвечаю предельно честно.
        - Почему?
        Каким бы крутым психологом ни была Татьяна Ивановна, она смотрит на мои переживания с позиции взрослого человека и, разумеется, многого не понимает. Впрочем, я и сама себя порой понимаю с трудом…
        - Всё так быстро изменилось… - скованно пожимаю плечами. - Наш мир, хоть и развернулся лицом к солнцу, но всё ещё оставался слишком хрупким, чтобы впускать в него посторонних.
        - И как долго вы прятались ото всех под одним одеялом?
        - Месяц. Точнее, двадцать девять дней.
        В груди неприятно ноет: я посекундно помню каждый из них.
        - Расскажешь?
        - Это только моё, - решительно мотаю головой, невольно перебирая в памяти каждую ночь, проведённую наедине с Герой, - безумную, нереальную, пропитанную сладкими стонами и рваными признаниями, словами любви и искренним смехом.
        - Ты надеялась вылечить его любовью?
        - Нет! Просто любила! И бесконечно верила в нас!
        - И к чему это привело, Тася?
        ИЮЛЬ
        ДОМ МЕЩЕРЯКОВА
        СПАЛЬНЯ САВИЦКОГО
        Наплевав на свой внешний вид, бегу наверх и не раздумывая врываюсь в комнату Геры. Я знаю, что он там! В глазах стоят слёзы, в ушах неистово шумит. Нам не впервой оступаться! Сколько раз за эти дни Гера забывал закрыть глаза или я появлялась перед ним так не вовремя! Его мимолётные приступы стали для нас вполне привычными спутниками жизни. Но сегодня всё зашло слишком далеко.
        - Гера! - Жадно осматривая спальню, трясущимися руками обхватываю себя за плечи. - Помнишь? Мы вместе! Мы справимся!
        Как попугай, повторяю одно и то же, не теряя надежды, что Савицкий услышит, но сегодня ответом мне служит бешеный вой из-за закрытой наглухо ванной комнаты и что-то стеклянное, летящее в стену.
        - Уходи! Прошу тебя, уходи!
        Жить одними ночами жарко, но порой хочется большего! Человек так устроен: ему всегда мало. Вот и мы ошибочно решили, что уже нормальные!
        Когда нам становилось тесно в моей каморке, мы совершали ночные вылазки к озеру или «голодные» рейды к холодильнику; слушали музыку из одних наушников и ждали, когда с неба упадёт хотя бы одна звезда, чтобы успеть загадать для нас бесконечность. А ещё, лёжа в обнимку на моей скромной кровати, могли часами напролёт болтать обо всём и в то же время ни о чём. Между нами не было секретов и запретных тем. Единственным, о чём всегда избегал говорить Гера, было прошлое! Я же не спешила делиться с ним своими снами…
        Порой Савицкого накрывало. Его тело сводило судорогой, а на лбу выступал липкий пот. Это означало только одно: мы забылись, и нужна темнота.
        Сегодня всё зашло чуточку дальше. Мы проспали, а темноты поблизости не оказалось. Мне страшно представить, что испытал Гера, когда проснулся поутру, сжимая в объятиях моё обнажённое сонное тело: одно дело просто видеть меня на расстоянии вытянутой руки, и другое - утопать в осознанной близости.
        - Пожалуйста, открой чёртову дверь! - В сотый раз, не жалея рук, тарабаню в ванную комнату и без сил оседаю на пол. - Хотя бы просто поговори со мной!
        Меня колотит ничуть не меньше Геры. Я испугалась, сегодня - особенно остро. Таким я Савицкого ещё никогда не видела! Впервые его боль перешла в агрессию! Впервые я поняла, что бессильна!
        - Тая, уходи! - отчаянно орёт Гера, безжалостно круша всё, что попадает под руку.
        Я вздрагиваю и начинаю сильнее плакать. Проклинаю летние ночи-коротыши и свою зависимость от этого парня! Чувствую, как все, что мы строили последний месяц, летит к чёрту, но уйти не могу! Если нам суждено сгореть дотла в нашем безумии, то только вместе!
        КОНЕЦ НОЯБРЯ
        КАБИНЕТ ПСИХОЛОГА
        - Это был первый звоночек, верно?
        Голос Татьяны Ивановны выдёргивает меня из прошлого.
        - Думаю, Савицкий изначально знал, что «мы» - ненадолго, но ради меня отменно играл роль моего парня. В тот день лимит его терпения иссяк. Его психика не выдержала.
        - Он ударил тебя?
        - Нет! - неистово верчу головой. - Савицкий никогда меня не бил. Но в то утро сильно напугал. Гера был неуправляемым. Разнёс в пух и прах мою комнату. Почти не узнавал меня.
        - И что, никто не прибежал на крики?
        - Никто. Вы забываете, что я жила на отшибе.
        - Гера открыл тебе дверь ванной? - осторожно интересуется психолог.
        - Нет. - Я снова возвращаюсь мыслями в тот день, ставший началом нашего конца. - Я просидела в его спальне до вечера, но Савицкий не вышел.
        - Вы говорили?
        - Очень мало. Гера тогда долго молчал, я тоже. Понимала, что действую на него, как красная тряпка на разъярённого быка. Его срыв что-то сломал тогда в нас обоих. Не знаю. Наверно, мы просто очень быстро добежали до финиша. Нашего финиша.
        ИЮЛЬ
        ДОМ МЕЩЕРЯКОВА
        Уже несколько часов мы сидим по разные стороны двери, максимально близко и в то же время невозможно далеко. Между нами - кусок деревяшки и мучительная тишина. Я не совру, если скажу, что слышу, как бешено бьётся сердце Геры, как нестерпимо громко вопит его душа. Я хочу помочь - ему, нам, себе. Растворить чёртову боль в любви. Вернуть на место улыбки и наши нежные поцелуи. Но что-то внутри - наверно, отравленная ещё Турчиным интуиция - настырно шепчет, что мы обречены.
        За окном начинает смеркаться. Моё любимое время суток. Ещё вчера я бы сгорала от предвкушения скорой встречи с Герой, но сейчас понимаю: отныне темнота бессильна. Тело ноет от неизменной позы, в горле пересохло от беспрерывных слёз, голова гудит, мысли спутаны. Но самое страшное - от них не сбежать. Некуда.
        Чувствую, как веки наливаются свинцом, а измученное сознание порывается спрятаться в мире грёз. Глупое! С недавних пор сны - моё проклятие, мой главный страх!
        Мы с Герой словно поменялись местами: его кошмары рядом со мной канули в Лету, зато мои сны оживают наяву. Не проходит ночи, чтобы я не вспоминала прошлое, с каждым новым сновидением всё ближе подбираясь к эпицентру боли.
        - Поговори со мной! - тихо прошу, упираясь лбом в бездушную деревяшку. Я до дрожи боюсь закрыть глаза. Чувствую, что проснусь другим человеком, и только Гере под силу удержать меня на краю пропасти. Правда, Савицкий не спешит протягивать мне руку.
        - Прости меня! - спустя вечность произносит он.
        Голос Геры дрожащий, обречённый. Таким голосом не клянутся в любви - им прощаются навсегда!
        Судорожно зажмуриваюсь: лучше сон и обрывки воспоминаний, лишь бы вместе, рядом, навеки!
        - Я только и умею, что разрушать тебя, Тая! - Шёпот Савицкого пронзает меня насквозь. Я снова начинаю дрожать - от слёз, от боли, от понимания, что Гера прав.
        - Открой! Пожалуйста! Впусти меня!
        Крепче прижимаюсь к бездушной двери. Мне нужно быть ближе. Я хочу к моему Гере.
        - Мы справимся, слышишь? - С размаху ударяю кулаком в дверь. С какой-то невыносимой горечью вспоминаю, как ещё вчера тонула в безграничном счастье, и отказываюсь верить, что оно было всего лишь иллюзией.
        - Я больной ублюдок, Тая! - никак не облегчает моих страданий Савицкий. Я слышу его дыхание, вязну в любимом голосе, как в непроходимом болоте, чувствую даже через дверь родное тепло. - Я неизлечим, и однажды ты это поймёшь! И я боюсь, что будет поздно!
        - Мы найдём выход, слышишь? - Голос мой дребезжит надорванной струной. Я так хочу достучаться до Геры, но всё напрасно.
        - Я люблю тебя, Савицкий! - вою в замочную скважину, не в силах признать, что это конец.
        - Это не любовь, Тая! - бьёт он словами в самое сердце. - Это болезнь!
        - Плевать! - В агонии дёргаю ручку двери. - Ты не можешь меня бросить! Не имеешь права! «Мы» - навсегда!
        - Тая… - слышу надтреснутый от боли голос Савицкого и никак не могу понять, зачем он всё разрушает.
        - Не бросай меня, Гера! Мы найдём лучших врачей! Станем чуточку ответственнее! Я больше никогда не позволю тебе заснуть рядом! Хочешь - перекрашу волосы, полностью изменю внешность! Только не бросай меня!
        - Я тебя не бросаю, Тая! - В ванной снова что-то разбивается о стену. - Я пытаюсь тебя спасти! - Утробный рык Савицкого лишает меня всякой надежды. - У тебя, Тая, ещё есть шанс, стать счастливой, но не рядом со мной! Уходи, пока не поздно! Вон!
        - Я не уйду! - Размазывая рукавом слёзы по лицу, неистово кручу головой. - Не уйду! - повторяю чуть громче, чтобы наверняка, и упрямо ложусь у порога, поджимая коленки к груди. Нам просто нужно время! Я подожду!
        - Не уйду, - едва шевелю пересохшими губами. - Мы найдём чёртов выход! - В беспамятстве прикрываю глаза. - Я люблю тебя, Гера! - повторяю, как молитву, а потом проваливаюсь в беспокойный сон.
        Глава 13. Последняя серия
        Мы спасаем друг друга отчаянно.
        И всё равно падаем в бездну.
        КОНЕЦ НОЯБРЯ
        КАБИНЕТ ПСИХОЛОГА
        - Тася, хочешь чаю?
        Татьяна Ивановна немного нервно постукивает кончиком авторучки по исписанному листу ежедневника.
        - Нет, - пытаюсь улыбнуться. - Я хочу забыть!
        - Хм… - Татьяна Ивановна откидывается на спинку своего кресла и сцепляет в замок ладони на груди. - Мы, женщины, существа непостоянные, - смеётся одними глазами. - То пытаемся вспомнить, то мечтаем забыть…
        - Так и есть. - Я снова смотрю в окно. Метель стихла. Только боль никуда не делась. - Моё любопытство едва не стоило мне жизни.
        - Что было в том сне, Тася?
        - Правда, которую всегда знал Турчин и которой так боялся Гера.
        - Расскажешь, что произошло?
        - Ничего нового: я солгала! - довольно резко отвечаю Татьяне Ивановне, а потом, прикрыв глаза, всё же окунаюсь в воспоминания.

* * *
        В тот день мальчишки должны были отправиться на хоккей. Арик несколько раз за вечер доставал билеты из подарочной коробки и до последнего верил, что взрослые передумают: простят детские шалости и не лишат парней главного подарка. Только Вадим был непреклонен. А я счастлива! Сладкое ощущение отмщения ласковым теплом разливалось по телу, но казалось недостаточным, особенно, когда за окном резко испортилась погода, а Гера и Арик уютно устроились в гостиной перед телевизором. Казалось, они забыли о матче и сейчас получают не меньший кайф от просмотра фильма о космических войнах.
        Мне же по-прежнему было скучно и одиноко. Именно тогда я и вспомнила о коньках. Уговоры взрослых, что для катания сейчас не лучшее время, я перебивала слезами. Мать ворчала, проклиная моё невыносимое воспитание, Вадим терпеливо пытался образумить, Ника старательно подливала масла в огонь, называя меня плаксой и мелкой эгоисткой, а отец Савицкого, дядя Саша, сжалился надо мной. Это потом станет известно, что он просто хотел проследить за своей бывшей женой, а тогда…
        Тогда он взял с собой сына и Арика за компанию, чтобы те присмотрели за мной на льду. Вот только сам очень быстро куда-то ушёл. Коньки совершенно не скользили по нечищеному льду, и катание всё больше напоминало пытку. Ещё этот снег дурацкий безжалостно лупил в глаза. Единственная мысль, которая меня тогда согревала, - что мальчишкам тоже несладко: снеговик не лепился, я совершенно не слушалась и лезла, куда не следует, а фильм между тем шёл в гостиной без них.
        В какой-то момент я заметила, что осталась одна. Нет, страшно мне не было. Наш мини-каток отменно подсвечивался фонарями, да и был примером безопасности. Но сам факт, что мальчишки улизнули от своих обязанностей, меня жутко бесил. Я нашла их обоих на пирсе.
        - Сюда нельзя! - сжав кулаки, крикнула с берега, не решаясь подойти ближе. - Я всё расскажу дяде Саше, когда он вернётся!
        - Как же ты достала меня, Тася! - начал огрызаться Савицкий. Вместе с Аром он стоял у самого края.
        - Шла бы ты обратно, Тася! - замахал руками Турчин. - Куда ты прёшься на коньках?! Герыч, айда к берегу, а то свалится еще!
        - Да пошла она! - с отвращением фыркнул Гера. - Не обращай на неё внимания! Лучше покажи, где прорубь!
        - Не видно ни черта! Замело! Вроде, тут!
        - Не-е, Вадим говорил, что с этого края лодки швартуют. Здесь одни штыри. Может, там?
        - Пошли глянем! - Арик схватил Савицкого за рукав и потянул к противоположному краю пирса.
        - Эй, вы! - Лезвия на коньках безбожно увязали в снегу, но меня бесила безнаказанность парней. - Мало вам досталось? Хотите ещё?
        - Ну и мерзкая же ты, Тася! - сплюнул в снег Гера и, поправив на ушах шапку, со звериным оскалом бросился мне навстречу. - Только попробуй вякнуть! Шею сверну!
        - Герыч, остынь! - Арик пытался охладить пыл товарища, но куда там! В Савицкого словно дьявол вселился.
        - Чего ты за неё вечно заступаешься, Турчин? - Гера с лёгкостью стряхнул с себя руку друга и усмехнулся. - Ещё скажи, что влюбился!
        - Не неси чушь! - пропыхтел паровозом Ар, но попытки остановить Савицкого бросил.
        - Вот и я о том! - В два счёта подлетев ко мне вплотную, Гера небрежно схватил меня за полосатый шарф, тот самый, который мне подарил Турчин и который я, как принцесса с ёлочного шарика, завязала вокруг шеи. - Во что тут влюбляться? Ни кожи, ни рожи! Даже не верится, что эта дрянь сестра Ники!
        - Отпусти! - Меня не столько задевали слова Геры (хотя не скрою, они царапали по живому), сколько не слушались ноги. Дурацкие коньки скользили и разъезжались, а пирс трещал и шатался.
        - Что, испугалась, мелкая?! - Савицкий дёрнул посильнее.
        Не думаю, что он хотел скинуть меня в озеро, но и удержать не сумел.
        Моё падение было недолгим, но весьма болезненным. Корявый лёд огнём опалил щеку, но на смену боли моментальное пришёл страх. Подогреваемый глухим треском откуда-то из глубины и гулким завыванием ветра, он прорвался наружу диким криком и истеричными слезами.
        - Мне страшно! - кричала я, лёжа на ледяной поверхности озера, окрашенной моей кровью, и с мольбой смотрела снизу вверх на испуганные лица ребят.
        - Не шевелись, Таська! Не двигайся! - Первым пришёл в себя Турчин. - Ты мелкая - лёд должен выдержать! Только не вставай! Герыч, за отцом беги! Ну же! Чего замер?!
        - За каким ещё отцом?! - выйдя из ступора, зашипел Савицкий. - Хочешь, чтобы он из нас отбивную сделал? Тут уже одним матчем не отделаешься!
        - Мне страшно! Очень! Сделайте что-нибудь! - Мои слёзы смешивались с алым от крови снегом и, кажется, топили чёртов лёд! По крайней мере, он продолжал глухо трещать подо мной.
        - Фиг с ним, с наказанием! Гер, ну надо что-то делать! Здесь глубоко, понимаешь? Она же провалится!
        - Ясно, ясно! - схватился за голову Савицкий и, стянув шапку, присел на краю прямо передо мной. - Плавать умеешь, ябеда? - рассмеялся он язвительно и немного нервно.
        - Нет, - пробубнила в ответ. Я боялась не то что пошевелиться - даже вдохнуть нормально.
        - Я сейчас спущусь к тебе, поняла? А ты, Турчин, стой наготове. Я попытаюсь её поднять, а ты перехватишь.
        - Не смей! - заорал Арик не своим голосом. - Тебя точно лёд не выдержит! Слышишь, кретин, не дури!
        - Нормально всё будет, не трусь! - отмахнулся Савицкий и тут же спрыгнул на лёд в паре метров от меня, а потом медленно, миллиметр за миллиметром, начал приближаться. Турчин же неистово заметался по пирсу туда-сюда, надрывно зовя на помощь, но оставить нас, чтобы сбегать за подмогой, так и не смог.
        - Руку давай, беда ходячая! - Я и не заметила, когда Гера успел подойти ко мне так близко. - Да не бойся ты, лёд, вроде, прочный. Вставай, только медленно. Я закину тебя наверх.
        - А ты? - Схватившись за тёплую ладонь Савицкого, я начала потихоньку подниматься на ноги.
        - Можно подумать, заплачешь, если утону! - Гера подхватил меня под локоть свободной рукой и прыснул со смеху.
        - Да, - призналась честно, не отпуская тёплой ладони Савицкого и не сводя с него взгляда.
        - Ну-ну! - улыбнулся Гера, шмыгнув носом. Его щёки пылали румянцем, а в глазах уже тогда играли черти.
        - Больно? - Он прошёлся дотошным взглядом вверх от щеки до края шапки.
        - Уже нет, - прошептала я, впервые робея от чужого внимания.
        - Тогда - на счёт три! Все готовы? - Гера схватил меня под мышки и крепко сжал.
        - Три! - прокричал он и, рывком оторвав меня от земли, передал в руки Ару.
        А дальше - треск, жуткий, зловещий, безнадёжный. Грохот, не оставляющий надежды. Мой визг, воздушной тревогой накрывающий всё Жемчужное. И презрительный, ненавидящий взгляд Геры, на бешеной скорости проваливающегося в черную бездну.

* * *
        Чувствую, что больше не могу произнести ни слова. Во рту пересохло, а события настолько реалистично мелькают в голове, что меня начинает сотрясать страшный озноб. Как тогда, во время проклятой метели на пирсе.
        Татьяна Ивановна тоже не спешит с вопросами. Она взволнованно дышит и, уверена, без слов понимает, что было дальше. Но если я решила быть честной до конца, то не должна молчать.
        Поднимаюсь с дивана. Пустым взглядом обвожу картины на стенах. Заламывая пальцы, подхожу к окну. За ним темно и тревожно, как и у меня на душе. А потом продолжаю.

* * *
        Я сидела на снегу. Смотрела на тщетные попытки подоспевшего дяди Саши спасти сына. Геру, и правда, удержал на плаву штырь, но его отец об этом не знал.
        Я кричала, ревела, умоляла Турчина помочь и ненавидела его за бездействие. Это я сейчас понимаю, что Арик ничего не мог изменить, а тогда… тогда я очень боялась, что никогда больше не увижу Савицкого. Наверно, я так устроена - неправильно. Наверно, что-то сломано у меня внутри, работает с дефектом. Но даже тогда, в свои шесть, я могла думать только о Гере. А Турчин… Турчин стал расходным материалом, ненавистным трусом, свидетелем моей вины… Поэтому я придумала драку, соврала, что Арик специально столкнул Савицкого с пирса … И мне снова поверили…
        Единственным, кто мог открыть тогда правду, был Гера, но, придя в себя, он по неведомой мне причине занял мою сторону. Он спас меня. Снова…

* * *
        - Тася, милая, посмотри на меня! - Я вздрагиваю от нечаянного прикосновения нежных ладоней Татьяны Ивановны. - Мы не в силах изменить прошлое, девочка, но мы можем извлечь из него уроки.
        - Я знаю. Я попыталась. И вы в курсе, чем это закончилось.
        - Думаешь? - Татьяна Ивановна встаёт рядом со мной и тоже смотрит в окно. Правда, как и я, видит только наше отражение. - Я ничего не знаю, Тася. Твой папа лишь рассказал, в каком состоянии тебя нашли на берегу тем утром. И если поначалу я была уверена, что это сотворил с тобой Савицкий, то сейчас не знаю!
        - Иногда бездействие куда страшнее, - горько хмыкаю себе под нос и отхожу.
        - Тася! Пожалуйста! Последний рывок!
        И я снова сдаюсь…
        ИЮЛЬ
        ДОМ МЕЩЕРЯКОВА
        СПАЛЬНЯ САВИЦКОГО
        Я просыпаюсь в холодном поту. Кожа липкая, руки дрожат, как у заядлого алкоголика. Я пытаюсь всё осознать, привести в порядок мысли, как-то уместить проклятое прошлое в голове, но ни черта не получается. Понимаю, что виновата! Я одна, во всём! Мой скверный характер явился причиной страшной трагедии! Разрушил судьбы! Лишил жизни человека!
        Заставляю себя дышать, глубоко, жадно, но воздуха всё равно не хватает. Нервно убираю волосы за ухо, вгрызаюсь в костяшку указательного пальца - до боли, до белесых отметин, лишь бы проснуться! Я не хочу такой правды! Я не готова к ней!
        Дверь в ванную комнату по-прежнему закрыта, и я благодарю Всевышнего за возможность сбежать. Не знаю, как смотреть в глаза Гере, понятия не имею, как со всем этим жить!
        Спотыкаясь, несусь по тёмным коридорам спящего дома в свою разрушенную комнату, в которой мне самое место! Я лгунья, ябеда, подлая крыса! Я недостойна жить в этом доме! Я всегда буду чужой в этой семье!
        Достаю из шкафа дорожную сумку, наспех скидываю в неё какие-то вещи - за пеленой слёз и не разобрать. Натягиваю джинсы и первую попавшуюся футболку, накидываю на плечи старый вязаный свитер, а волосы собираю в небрежный хвост. Поднимаю с пола мобильный и дико радуюсь, что он не успел разрядиться. Не оглядываясь, бегу прочь! Коридор, запах бассейна, служебный выход и, наконец, свобода!
        На часах начало четвёртого. Июль. Впервые радуюсь, что ночи короткие и рассветные лучи солнца смело указывают мне, куда бежать. Мощёные дорожки, чьи-то авто у обочины… Посёлок спит, позволяя незаметно исчезнуть из его жизни навсегда. Я почти добегаю до шлагбаума. Тянусь за мобильным, чтобы вызвать такси. Но вместо номера диспетчерской, набираю Ара…
        Длинные гудки щекочут нервы. Всё, что хочу - это сказать Турчину «прости». Но чем дольше парень не отвечает, тем больше сомнений рождается в моей обезумевшей голове.
        - Тася, какого чёрта?! - громыхает в трубку Арик. - Ты когда на часы научишься смотреть?!
        - Я всё вспомнила, - произношу тихо, на изломе, и прерывисто дышу.
        - Через полчаса на пирсе! - гаркает Турчин и сбрасывает вызов. А я корю себя за то, что так и не сказала парню «прости», и, значит, мне ничего не остаётся, как принять его последнее условие.
        Я бросаю сумку с вещами за куст акации, неподалёку от выезда, а сама нетвёрдой походкой иду к озеру. Понимаю, что место встречи не случайно, но отчего-то уже ничего не боюсь.
        К берегу я прихожу первой. Совсем другими глазами смотрю на проклятый пирс. Я больше не вижу озёрной глади, не слышу крика чаек, не чувствую запаха ила. Перед глазами пугающая бездна, треск льда и отчаянные крики о помощи. Меня снова начинает трясти, но вопреки всему я ступаю по шатким дощечкам пирса и слепо подхожу к краю.
        - Тася, Тася! - доносится со спины въедливый голос Ара. Но сегодня он совершенно меня не раздражает: я иного не заслужила.
        Мельком оглядываюсь. Турчин, как всегда, при параде: чёрные брюки, идеально сидящие на бёдрах, белоснежная футболка и этот надменный взгляд его зелёных глаз.
        - Не слышу слов раскаяния, Тася! - бросает по ветру и смело ступает на пирс. Тот трясётся, качается…
        - Мне было шесть! - зачем-то начинаю оправдываться, вместо того чтобы просто извиниться.
        Турчин улыбается, слегка склоняет голову набок и продолжает наступать.
        - А мне плевать! - безжалостно бьёт под дых. - Я живу с клеймом убийцы с одиннадцати лет.
        - Ты не виноват! - Голос мой осип от слёз. - Никто не виноват!
        Опять говорю не то!
        - Какая удобная позиция! - Турчин взмахивает руками и останавливается в паре метров от меня.
        - «Никто не виноват»! - передразнивает он меня. - Странно, что всю жизнь мне твердили обратное! Знаешь, Тася, через сколько всяких комиссий я прошёл? Психологи, следователи, адвокаты… Тебе было шесть! Тебя не трогали! Тебе, сука, поверили на слово, как и этому психу Савицкому. Что с него взять, верно? Господи, Тася, ты хотя бы сейчас объясни мне, за что ты со мной так!
        - Я испугалась… - Закрываю глаза, чтобы не видеть презрительного взгляда Турчина - невыносимого, слишком тяжёлого, слишком безнадёжного.
        - А я не испугался?! - Пирс снова начинает раскачиваться. - Я, мать твою, не испугался?! - орёт Турчин всё громче.
        Я понимаю, что обязана извиниться. Но, чёрт, как же тяжело признавать свою вину!
        - Почему ты не настоял на своём? Почему все поверили мне, а не тебе?
        - Может, потому, что вас было двое, а я один?
        - Прости! - Я наконец произношу главное, но открывать глаза не спешу.
        - Так не пойдёт! - Чувствую, что Турчин совсем близко. Его дыхание, тяжёлое и шумное, так и царапает слух. - Посмотри на меня, Тася! В лицо мне скажи, как ненавидишь! Ну же, давай! - Он срывается на крик.
        Послушно распахиваю глаза и тут же натыкаюсь на испепеляющий взгляд изумрудных глаз Турчина. Позабыв об опасности, делаю шаг назад - так сильно меня пугает парень, которому я своими руками сломала всю жизнь. Пятками ощущаю край деревяшки, за которым плещется бездна, и почти не дышу.
        - Прости, - пытаюсь извиниться, хоть и понимаю, что слова ничего не изменят. - Прости меня, - повторяю снова и снова, но вот незадача: легче не становится ни мне, ни Ару.
        - Отойди от неё, Турчин! - Мои тщетные попытки искупить вину прерывает яростный баритон Савицкого, доносящийся с берега. Я тут же по привычке закрываю лицо руками и едва не падаю, потеряв равновесие.
        - О! Долго соображал! - голосит Турчин, подхватывая меня за предплечья в самый последний момент. - Теперь вся троица в сборе! Жаль, не зима, правда?
        - Тася, с тобой всё в порядке? - кричит Гера и, судя по голосу, подходит ближе.
        - Да! - восклицаю, подглядывая за Савицким сквозь пальцы - Уходи! - умоляю, предчувствуя беду.
        - О! - Турчин с силой оттаскивает меня от края пирса и наконец отпускает. - А я, похоже, многое пропустил!
        Арик оборачивается к Савицкому и, позабыв обо мне, идёт навстречу бывшему другу.
        - Какая трепетная забота! И давно? - ехидно напевает по пути.
        И чем дальше от меня отходит Ар, тем сильнее начинает трясти Савицкого.
        Я, Турчин, глубина - три главных триггера Геры прямо сейчас в шаге от него.
        - Арик, не надо! Прошу! - слёзно кричу в спину парня. - Гера не виноват! Это всё я!
        - О-го-го! - чешет затылок Турчин, с кривой ухмылкой поглядывая то на меня, то на Геру. - Вот и разгадка, да?
        - Заткнись! - шипит Савицкий, едва контролируя свое непослушное сознание.
        - Эй, мелкая! - Турчин совершенно не обращает внимания на приступ Геры, а быть может, тот ему только в радость. - Это что получается? Я своими руками тебя под местного психа положил? А ты, Герыч, не расскажешь по старой дружбе, как уломал эту козочку? А то я и так и сяк к ней, а она всё нос воротит!
        - Не надо! - Прикрываю лицо рукавом свитера, а сама подбегаю к Турчину и дёргаю его на себя: лишь бы остановился, лишь бы отвернулся от Савицкого. - Гера, уходи! Я умоляю тебя! Уходи!
        - Говори! - рычит Савицкий, словно ему заживо ломают кости, и пристально смотрит на Ара.
        - А что тут говорить? - ржёт Турчин, замерев посередине пирса, ровно в том месте, где много лет назад я упала на чёртов лёд. - Ты подумал, что тебя, психа, полюбить можно? Ни черта подобного! Тасенька просто отрабатывала бабки.
        - Не слушай его!
        - Сначала на твоей голой заднице она искала бабочку, потом разнюхивала информацию о корявом шраме. Ну а заключительным аккордом стало её прозрение. Что ж, Тасенька, твоя взяла! Ты свободна, Лапина! Твой долг отработан!
        - Ты всё вспомнила? - дрожащим голосом обращается ко мне Гера.
        - Да! - Простое слово, но оно ножом полосует по сердцу. Гере становится не на шутку плохо. Ещё немного, и его вчерашний срыв покажется нам всем лёгкой разминкой.
        - Арик, пожалуйста, хватит! - Я снова пытаюсь достучаться до Турчина. - Разве ты не видишь, как ему плохо? Хочешь отомстить - бей в меня! Это я тогда солгала!
        - А знаешь, Тася, ты, пожалуй, права, - смачно выплёвывает слова Турчин, продолжая наслаждаться страданиями Геры. - Тебе было шесть. Всего шесть. А этот ублюдок был моим лучшим другом! И он промолчал! Что ж, вот бумеранг и вернулся!
        Турчин разворачивается ко мне слишком резко и неожиданно. Не успеваю опомниться, как он спускает с моих плеч тёплый свитер и туго завязывает его на моей груди, практически полностью обездвиживая руки. Но самое страшное - он открывает взору Геры моё лицо, отчего Савицкому становится в разы хуже.
        - Ты знаешь, Герыч, что Тася так и не научилась плавать? - Ар подталкивает меня к краю.
        - Не смей! - вопит Савицкий и через силу выпрямляется. Его кулаки сжаты, а в глазах - безумное пламя.
        - Да ладно тебе, Гер, скажем потом, что Таська сама в воду упала, - хохочет придурок. - Или могу по старой дружбе свалить всё на тебя! А, как тебе?
        Перед глазами всё плывёт. Я понимаю, что Арик просто пытается избавиться от боли, что всё это несерьёзно, что мне ничего не грозит, но сердце всё равно уходит в пятки, а мир перед глазами начинает бесформенно расползаться.
        - Ну чего ты весь дрожишь, Герыч? - не унимается Турчин. - Не боись, тебя не посадят. Ты же псих! У тебя даже справка есть!
        - Только попробуй её тронуть! - раненым зверем ревёт Савицкий. - Я же убью тебя, гад!
        - Чего ты добиваешься? - Я неистово дрожу в руках Ара.
        - А может, мне по кайфу смотреть на ваши перепуганные лица! - Выпучив глаза, Турчин нависает надо мной. - Жалкие! Подлые! Ничтожные! Трусливые!
        - Ар! - пытаюсь докричаться до Турчина, но тот явно не в себе. Небрежно удерживая меня над водой за один только свитер, он продолжает сходить с ума от своей обиды.
        - Я столько лет ждал этого дня! - усмехается Турчин. - Вы ж не в курсе, да? Один под психа косил, у второй провалы в памяти! А меня каждый год из школ нормальных отчисляли, дружить со мной запрещали, пальцем тыкали все, кому не лень! Пока вы тут летом прохлаждались, меня в трудовой лагерь ссылали. Да даже сейчас со мной, как с шавкой, обращаются: не дай бог, я потревожу своим присутствием хрупкую психику Герочки!
        - Ну каково вам на моём месте, ребятки? - Турчин нарочно раскачивает пирс. - Круто, правда?
        Мотаю головой, съёживаясь от страха: ещё немного, и мы все дружно пойдём ко дну!
        - Прости, - произношу трясущемся голосом и чувствую, что на сей раз Турчин меня слышит. Краем глаза кошусь в сторону Геры. Вижу, как ему плохо, как адская боль сводит судорогами тело, но Савицкий продолжает держаться.
        - Да чёрт с вами, с обоими! - Турчин подтягивает меня за узел на свитере на безопасное расстояние от края и отпускает. - Я не хочу быть, как вы! Идите ко всем чертям со своей ложью и придуманной любовью!
        Тяжело дыша, Турчин прикрывает глаза и, наклонившись вперёд, упирается ладонями в бёдра. А я спешу воспользоваться случаем и проскользнуть мимо Арика к Савицкому, но неведомая сила дёргает меня возразить: - Она не придуманная, Ар! Больная, сумасшедшая, слепая, но не придуманная!
        - Сама-то себе веришь? - хмыкает Турчин и неловко оборачивается в мою сторону, ненароком задевая плечом моё всё ещё стреноженное тело.
        - Тася! - горланят парни в унисон, пока по хлипким дощечкам старого пирса меня заносит в сторону.
        - Тася! - звенит в ушах, пока ребята дружно срываются с места.
        - Тася! - доносится обречённое, прежде чем моего тела касается холодная озёрная вода.
        Я никогда не думала о смерти. Мне казалось, она где-то там, далеко. Не со мной, с другими. Но сейчас, падая в проклятое озеро, я смотрю ей прямо в глаза. Но, наверно, я, и правда, сумасшедшая, раз даже в эту минуту продолжаю думать о Гере. Выхватываю глазами его обезумевший взгляд. Я уже видела его в свои шесть. Губами шепчу «люблю», а потом позволяю глубине поглотить меня без остатка.
        КОНЕЦ НОЯБРЯ
        КАБИНЕТ ПСИХОЛОГА
        - Господи, как страшно! - вскрикивает Татьяна Ивановна, хватаясь за сердце.
        - Нет! - отрешённо выныриваю из своих воспоминаний. - В тот момент мне было не страшно! Самое ужасное произошло чуть позже, когда языками пламени в мои лёгкие снова начал поступать кислород.
        - Тася! - тянет женщина, на какой-то миг позабыв, что она просто врач и не более того. В её глазах блестят слёзы, а подёрнутый морщинками подбородок заметно дрожит.
        - Гера не стал меня спасать, - пожимаю плечами. - Он просто ушёл. В воду за мной прыгнул Ар. Он же вытащил меня на берег и привёл в чувство. Теперь вы понимаете, что всё, абсолютно всё, было зря?
        Глава 14. Прощание
        Мы смотрим на мир со своей колокольни.
        А ты заберись на мою!
        - Тася, где твоя шапка! - сокрушается папа, когда я выбегаю из клиники.
        Мои долгие беседы с Татьяной Ивановной не стали панацеей от разбитого сердца. И всё же после каждого сеанса дышать становится ощутимо легче.
        - Ой, кажется, забыла в кабинете! - Хочу вернуться, но папа удерживает за руку.
        - Завтра забегу - заберу, Тась! А то автобус уйдёт! Вы и так что-то долго сегодня! - Заметно прихрамывая, старик тащит меня к остановке. - Капюшон надень! Не май месяц!
        - Ты сегодня какой-то взъерошенный! - подмечаю с улыбкой, ступая по хрустящему под ногами снежку, и не могу отвести от отца взгляд. Любовь к нему - единственная константа во всей этой сумасшедшей истории.
        - Тебе показалось. - Папа вдруг замирает и крепко сжимает губы в узкую линию, словно с трудом сдерживается, чтобы не заплакать.
        - Па, ты чего? - непонимающе хмурюсь. - Болит что-то?
        - Таська, ты улыбнулась! - бормочет отец, а у самого, и правда, глаза на мокром месте. - Я так скучал по твоей улыбке!
        - Прости. - Только сейчас я начинаю понимать, как непросто дались эти месяцы моему старику, и тут же обнимаю его покрепче. - Я обещаю улыбаться почаще!
        Подпрыгивая на каждой кочке, старенький «пазик» через весь город неспешно везёт нас к дому. Горячим воздухом из радиатора согреваем озябшие пальцы, на замёрзшем стекле играем в крестики-нолики. А ближе к семи возвращаемся домой. Наша квартира - скромная и по меркам того же Мещерякова очень бедная, но я не знаю другого настолько родного и любимого места.
        В маленькой прихожей снимаем обувь, толкаясь, вешаем в шкаф верхнюю одежду, а потом дружно идём на кухню. Пока папа моет руки, я озадаченно изучаю содержимое холодильника.
        - Может, пельмени сварим? - рассуждаю вслух. - Или картошки пожарим? Выбирай!
        - А давай пиццу закажем. - Папа садится на табурет и, опершись подбородком на сцепленные в замок ладони, выжидающе смотрит на меня.
        - А что за праздник? - Не замечаю, как снова улыбаюсь.
        - Просто так! - пожимает плечами отец. - Что, нам повод нужен?
        И я соглашаюсь. Пока ждём доставку, папа моет посуду, оставшуюся ещё с обеда, а я, переодевшись в бесформенную футболку и потёртые шорты, беру в руки пылесос. Он уже старенький и гудит, как паровоз. Наверно, поэтому не с первого раза слышу звонок в дверь. Выдернув вилку из розетки и схватив отложенные на пиццу деньги, кричу отцу, что привезли ужин, и спешу к двери. Правда, за ней встречаю не милого доставщика еды, а парня, которого надеялась навсегда вычеркнуть из своей жизни. Однажды я Турчина уже забыла, кто его знает, вдруг повезёт ещё раз?
        - Привет! - неловко мнётся на лестничной клетке Ар.
        В своём кашемировом пальто и до блеска начищенных ботинках парень смотрится нелепо в нашем обшарпанном подъезде, а потому губ снова касается невольная улыбка.
        - Привет! - Получается глухо и несмело.
        - Я войду? - зачем-то спрашивает Турчин уже после того, как протекает мимо меня в прихожую.
        - Я уже и забыла, какой ты наглый! - тихо ворчу сама себе под нос.
        - Добрый вечер, Сергей Анатольевич! - голосит Ар с порога, как у себя дома.
        Турчин лишь однажды пересекался с моим стариком в особняке Вадима, но мне приятно, что парень запомнил папино имя.
        - Ого, какие люди, и без звонка! - Из кухни выглядывает отец, вытирая вафельным полотенцем мокрые руки. - Аристарх, верно?
        - Просто Ар! - смеется Турчин и по-хозяйски стягивает ботинки.
        - Арик… - Дёргаю его за рукав пиджака. - Ты что здесь делаешь? Зачем приехал?
        - Вариант, что волнуюсь за тебя, не прокатит? - играет бровями Турчин и по-свойски заглядывает на кухню. - Сергей Анатольевич, я у вас дочку на полчасика украду?
        - Только при условии, что потом обещаешь на ней жениться, - абсолютно серьёзно заявляет отец. От неожиданности предложения Арик, кажется, начинает икать, но тут же берёт себя в руки.
        - Запросто, - решительно кивает Турчин и игриво подмигивает мне. - Только чувствую, дочка ваша меня лесом пошлёт.
        - Правильно чувствуешь! - Подталкиваю парня к гостиной, которая в нашем доме служит ещё и отцовской спальней.
        - Ничего так, - осматривается по сторонам незваный гость. - Даже уютненько. Я думал, будет хуже.
        - Ар, я серьёзно. - Выхватываю из рук парня нашу с отцом фотографию пятилетней давности и пальцем указываю на диван. - Зачем ты приехал?
        - Попрощаться, - ведёт плечами парень и мило улыбается. - Я решил начать новую жизнь. Вдалеке от всех этих воспоминаний, обид, сестры твоей…
        - В монахи решил податься? - Не осмелившись подойти ближе, приваливаюсь спиной к противоположной стене.
        - Если бы! - хохочет Арик. - Грехов много - боюсь, не возьмут! А вообще я в столицу решил перебраться. А вдруг…
        - Удачи тебе на новом месте! - Я всё равно, хоть убей, не понимаю, зачем Турчин приехал ко мне.
        Мы не друзья, никогда ими не были и вряд ли уже станем. Все свои обиды мы обсудили ещё тем утром, после того как Ар вытащил меня из воды. Мы тогда долго сидели, все сырые, измученные. Я пыталась откашляться, но всё равно задыхалась от боли, а Турчин смотрел на меня потерянно и бормотал: «Прости». Уже позже, в доме отчима, Арик был единственным, с кем я могла говорить. Меня душило чувство вины, его, казалось, тоже. Волею судьбы мне пришлось провести в Жемчужном ещё месяц, и за это время мы успели отпустить обиды, и я надеялась, что взаимно. А потому и не понимаю, что делает Ар сейчас на нашем старом диване.
        - Спасибо! - Турчин в нерешительности потирает лоб.
        - Арик! - Набравшись смелости, я всё же сажусь рядом. - Выкладывай.
        - Мила по тебе скучает, - явно издалека начинает Турчин.
        - Мы с ней, вроде, общаемся, - пожимаю плечами.
        - Угу, - кивает Ар, а потом с характерным хлопком ударяет раскрытыми ладонями себя по коленкам. - В общем, я признаться приехал…
        - В чём? - Отчего-то всё внутри моментально напрягается.
        - Я долго, Тась, пытался понять Савицкого. - Ар заламывает пальцы на руках, и я понимаю, что разговор даётся ему нелегко. - Почему солгала ты, мелкая девчонка с дрянным характером… - продолжает он, скривившись от воспоминаний обо мне маленькой, как от тухлой кочерыжки, - ещё можно объяснить, но Герыч-то всегда был моим другом.
        Мне снова хочется заступиться за Савицкого. Моё дурацкое сердце, даже устав умываться горькими слезами, всё равно продолжает его любить. В конечном счёте, человек отвечает только за свои чувства. Я люблю, а то, что Гера меня - нет, уже не моя проблема.
        - Знаешь, когда я нашёл ответы?
        - Когда?
        - Летом на пирсе. Когда увидел, как Савицкого всего ломало, но он оставался с тобой.
        - Здорово… наверно… - Неловко кусаю губы, силясь уловить логику Ара, но как-то тщетно. Да и Савицкий оказался трусом, так что Арик промахнулся. - Объяснишь?
        - Он всегда выбирал тебя, а ты - его. Только и всего.
        - Глупости!
        - Погоди! Сколько нам на то Рождество было? Мне - двенадцать, Герычу - чуть меньше. Дети ещё совсем. Ни с чувствами не знали, как быть, ни с девчонками общаться не умели… Да и в нашем окружении уже тогда были сплошные Ники: высокомерные, избалованные, прилизанные все… А тут - ты. Хоть и мелкая совсем, но такая забавная. Глазища огромные, в пол-лица, и цвет такой у них медовый, закатный, что ли. Ты на всё так смотрела тогда, удивлялась, а нас тянуло к тебе, обоих. Мне отчего-то защищать тебя хотелось, да и Герычу тоже. Только он объяснить тогда не мог, понять самого себя, вот и поддевал тебя почём зря.
        - Ар, мне было шесть! - Наигранно закатываю глаза, чтобы Турчин перестал нести ерунду.
        - И что? Это я сейчас падок на женские прелести! - веселится Турчин. - А в детстве любовь другая - чистая, что ли, беззаветная.
        - Ну, допустим… - качаю головой.
        - А тот случай с побегом помнишь? Савицкий тогда весь посёлок на уши поставил, а оказывается, ему накануне Лиза позвонила и случайно обмолвилась, что ты в Жемчужном.
        - Ты-то откуда всё это знаешь? - Сглатываю комок предательских слёз.
        - Всё просто, - ведёт бровью Турчин. - У меня новая девушка. Не говори, что не слышала.
        - Откуда? - хихикаю в ответ. - Об этом в газетах писали?
        - Ты совсем со своими не общаешься, да?
        - Или они со мной… - неловко пожимаю плечами. Мама, по обыкновению, звонит мне раз в месяц, Ника и вовсе не вспоминает о моём существовании - ничего не изменилось. Я общаюсь только с отчимом, но откуда ему знать об увлечениях Турчина? - Так что там с девушкой?
        - Ух! Не девушка - огонь! Длинноногая блондинка, а глаза… И это я молчу про двойное высшее! - с азартом чеканит Турчин. - Её, кстати, Агата зовут.
        - И термин «врачебной тайны» твоей Агате незнаком? - хмыкаю, поджав губы.
        - Ты меня плохо знаешь, детка! - С физиономией сытого котяры Турчин вальяжно вытягивает ноги и закидывает руки за голову. - В моих объятиях молчать невозможно! У тебя был шанс узнать, но ты…
        - И что ещё Агата тебе рассказала? - Чувствую, как от стыда начинают гореть щёки, и даю своему любопытству зелёный свет.
        - Адрес клиники сообщила, где Герыч валяется.
        - Тоже мне, новость! - бурчу, нахмурив брови. - Вадим мне его скинул ещё в сентябре…
        - И?..
        - Что «и», Турчин?
        - Почему ты всё ещё здесь сидишь?
        - Наверно, потому, что озвученных тобой мотивов недостаточно, чтобы сломя голову нестись к парню, которому на меня наплевать.
        - Ну правильно! - как-то неестественно бодро поддерживает меня Арик, а потом поднимает указательный палец, будто вспомнил о чём-то важном. - Погоди, а я говорил тебе, что тем утром… на пирсе… короче, что не я тебя спас?
        - Как - не ты? - давлюсь словами, как недозрелой хурмой. - Я же видела тебя, да и не было там больше никого…
        - Когда ты свалилась, - чешет белобрысый затылок Арик, - мы будто в прошлое вернулись, понимаешь? И снова одно только желание: спасти тебя! Плевать было на всё! Мне - на обиды, Гере - на то, что тело не слушалось. Мы за тобой тогда оба прыгнули в воду, не раздумывая особо. Вот только Герыч снова оказался быстрее…
        Чувствую, как по щекам катятся горошины слёз.
        - Да-да, девочка. - Выпучив свои изумруды, Арик лукаво смотрит на меня. - Искусственное дыхание делал тебе не я.
        - Но… - Всё внутри обрывается, а места для манной каши в голове явно не хватает. То, о чём говорит Турчин, просто невозможно! - Савицкий видеть меня не может, какое уж там искусственное дыхание при свете дня?! Да и почему сбежал, если спас?
        - Ему хреново было, очень. Я, честно говоря, вообще не знаю, как он топориком на дно не ушёл. Видимо, выложился тогда, чтоб тебя спасти, а у самого батарея села.
        - Почему ты мне сразу не сказал? - всхлипываю от накатившего отчаяния. Осознание, что все эти месяцы я напрасно училась не думать о Гере, ложится на плечи неподъёмным грузом.
        - Савицкий попросил. Сказал, мол, хватит с тебя этого безумия.
        - Тогда почему… сейчас…? - задыхаюсь от недостатка слов и кислорода.
        - А ты поживи с психотерапевтом под одной крышей! - хохочет Ар. - Ещё не так запоёшь! Держи!
        Турчин протягивает мне вырванный из записной книжки листок.
        - Как по мне, Герыч принял неверное решение, - подмигивает он, пока я дрожащей рукой тянусь за бумажкой. Сквозь пелену слёз пытаюсь разобрать написанное, но буквы и цифры танцуют самбу перед глазами.
        - Это его новый номер! - Арик мгновенно срывается с места и спешит в прихожую. Натягивает ботинки, застёгивает пальто и даже успевает попрощаться с отцом, но прежде чем исчезнуть из моей жизни так же внезапно, как и появился до этого, добавляет:
        - Мне Агата все уши прожужжала на тему этих ваших триггеров. Знаешь, что ей не давало покоя при работе с Герой?
        Турчин игнорирует моё напоминание о врачебной тайне и делает вид, что не замечает, как я поднимаю глаза к потолку.
        - Гера мог общаться с тобой. Касаться. Пусть даже в темноте. Но это означает только одно: ты не его триггер, Тася.
        Турчин с самодовольной улыбкой ловит мой ошарашенный вздох и продолжает:
        - Попробуй удалить шрам, Тася!
        - Шрам?
        - По крайней мере, когда Герыч откачивал тебя там, на берегу, он интуитивно закрывал его ладонью, и только тогда касался твоих губ. Не благодари, мелкая!
        Довольный собой, Турчин спешит вниз, а я разворачиваю сжатую в ладони бумажку и бегу за мобильным. Дрожащими пальцами набираю заветные цифры. Считая гудки, дико боюсь, что, узнав мой номер, Савицкий не ответит. А потом окончательно возвращаюсь к жизни, стоит только услышать самое родное и любимое:
        - Привет, Тая!
        Эпилог
        НЕСКОЛЬКО ЛЕТ СПУСТЯ
        Огромная ёлка переливается разноцветными огнями. В воздухе витает аромат мандаринов и корицы. Чуть поодаль слышится детский смех и чьи-то оживлённые споры.
        Я бросаю контрольный взгляд на яркие коробки с подарками, а потом спешу на кухню. Сегодня в нашем доме много дорогих сердцу гостей, а потому я совершенно не успеваю выдохнуть.
        - Мама, мама! - Тонкий голосок рыжеволосого солнышка проносится мимо.
        - Да, милый! Что случилось? - Камилла подхватывает на руки двухлетнего карапуза и пытается вникнуть в детские проблемы сына. Малыш что-то лепечет на своём тарабарском, а я не могу сдержать улыбку: такой он милый, да и Камилле до безумия идёт быть матерью.
        Мила встретила своего героя совершенно случайно в тёмном кинотеатре за просмотром очередного фильма о вампирах. Обычный парень из семьи военных стал для Турчиной настоящей отрадой. Кирилл сумел разглядеть за необычной внешностью девчонки огромную душу и согрел любовью куда более земной и страстной, нежели это умеют делать всякие там вампиры. Ребята сыграли свадьбу через месяц после знакомства, а сегодня у них уже двое чудесных рыжиков с мамиными глазами и стойким характером Кирилла.
        - Тася, чем ещё помочь? - Спустив старшего сына с рук, Камилла по-хозяйски оглядывает праздничный стол. - Погоди, а где мандарины?
        - Здесь были! - развожу руками, заметив пустую вазочку на краю.
        - Тоша! - кричим хором и не сговариваясь начинаем смеяться.
        - Арик! - на всю квартиру вопит Мила. - А-ар!
        - Ну! - Откуда-то из коридора доносится усталый голос Турчина. - Чего? - А следом появляется и он сам.
        Некогда белоснежная рубашка на его теле пестрит разводами от ярко-розового маркера, а белокурые волосы украшены разноцветными резиночками.
        - Господи! - Мила зажимает ладонью рот, тогда как я в открытую потешаюсь над несчастным. - Тоша спёр все мандарины, а нам за стол садиться!
        - Это не Тоша, - выгораживает мальчишку Турчин. - Это я! И не смотрите на меня так! Я ими откупался от девчонок!
        Как и Мила, Арик давно обзавёлся семьёй и детьми. Их у него, к слову, трое: Тоша - сын Агаты от первого брака - и две близняшки-трехлетки Танечка и Анечка. Жизнь в столице у Турчина не особо задалась, зато союз с Агатой оказался прочным и счастливым.
        - Простим несчастного? - Мила с хитрым прищуром поглядывает на брата, и я киваю: что с него взять?
        - У нас всё готово! Давайте за стол! - улыбаюсь Арику и наконец снимаю с красивого платья цвета ночной синевы передник.
        - Кому оливье?
        - А можно мне вон тот бутерброд?
        - Тебе сок налить?
        - М-м-м, пальчики оближешь!
        Суета предновогоднего вечера плавно концентрируется за широким столом. Стучат приборы, звенят бокалы, звучат добрые тосты. Мы искренне радуемся, что в этом году нам удалось собраться за общим столом всем вместе.
        Здесь и Вадим с мамой, и Арик с Агатой, и папа с Татьяной Ивановной. Да-да, мои многомесячные беседы по душам с психологом плавно перетекли в нечто большее для отца, и я несказанно за него рада.
        - Тай, ты чего зависла? - крепко сжимая под столом мою ладонь, шепчет на ушко Савицкий. - Давай, я для тебя бутербродик с икрой раздобуду, хочешь?
        - Нет, - качаю головой, заглядывая в любимые глаза цвета грозовой тучи. - Я просто счастлива! - пожимаю плечами.
        - Я тоже! Очень! - Гера скользит носом вдоль моего виска и дальше по волосам.
        Мимолётный жест, простой, но для нас с Савицким невыносимо ценный. В отличие от Турчина и Милы наша с Герой дорога к счастью не была простой. Заново начавшись с телефонного звонка далёким ноябрьским вечером, она извилисто пронеслась через годы.
        К своему свету мы пробирались медленно, шаг за шагом, зачастую откатываясь далеко назад. Я удалила шрам, Савицкий прошёл не один курс психотерапии. Я сумела рассказать правду и смириться с прошлым, Гера перестал винить себя в той трагедии и наконец по душам поговорил с Турчиным. Освободившись от тяжести прошлого, мы смогли безбоязненно ступить в будущее, а наша темнота постепенно начала заполняться светом.
        Уже несколько лет мы живём с Герой отдельно, в хоть и небольшой, но только нашей квартире. Я в этом году окончила медицинский, Гера, как и мечтал, открыл свое дело и перестал зависеть от Вадима. Наша жизнь всё меньше походит на сумасшедшие качели, а Савицкого можно с лёгкостью назвать вполне себе здоровым человеком, давно позабывшим о вспышках агрессии и панических атаках. Считается, что диагноз Георгия неизлечим. Быть может, это и так! Но мы совершенно точно сумели найти рецепт, чтобы его ремиссия была стойкой и максимально долгой: щепотка безумия, капля страсти, несколько часов нежности и бесконечные поцелуи - всё смешать и подавать с любовью.