Тетрада Величко Ольга Горовая
        Кристина Величко — молодой, успешный врач-анестезиолог. Многие завидуют ее прекрасной семье и удачной карьере. Шутка ли — ей нет еще и тридцати шести, а уже заведующая отделением? Красивая, волевая, умеющая с каждым найти общий язык. Но за картинкой, которая видна окружающим, есть то, что давит невыносимой тяжестью на плечи самой Кристины.
        Трое мужчин. Каждый из них по-своему дорог ей, каждый многое значит. Каждый причинял ей боль, лишая Кристину возможности что-то решать в своей судьбе. И ни один из них не хочет и не может отпустить ее. Вопрос в том, с кем в конце концов захочет остаться сама Кристина?
        Ольга Вадимовна Горовая
        Тетрада Величко
        *отсыл к Тетрада Фалло — порок сердца, сочетающий, по определению французского патологоанатома Фалло, четыре аномалии развития сердца...
        Пролог
        — Ты сама хоть доедешь до дома?
        Кристина подняла глаза на Руса. Было видно, что он вымотан до предела. Хирургический костюм измят, мокрый под руками и на груди от пота. Да и на спине тоже наверняка. Под глазами вдавление от маски, вокруг рта жесткие кожные заломы от того, что напряженно сжимал зубы во время операции.
        Неудивительно — у них выдалась тяжелая ночь. Для всех, кто дежурил. Две операции, двое пострадавших в аварии. Лоб в лоб. И ведь пацаны совсем. Еще бы бегать и бегать, вся жизнь впереди! А теперь — один без ноги. У второго кишечник собирали по кусочкам, про селезенку — и вспоминать нечего. И у обоих — прогноз неясный, состояние крайне тяжелое. Хоть и прооперировали, а непонятно пока: выживут ли?
        Слава Богу, смена окончилась.
        Она — анестезиолог — измотана, что уж про хирургов говорить? Даже придираться к тому, что Руслан снова курит в кабинете, не открыв окно, не хотелось. И сил не хватало напомнить ему о том, что и сам прекрасно знал — как вредно это.
        Будто и так не знала, что ответит:
        «Наша работа в сто раз вреднее, Кристя, не парь мозги!»
        И не поспорить же. Не после такой ночи. Где бы самой силы найти и заставить себя подняться? Как до собственного кабинета дойти и переодеться?
        — Кристя? Ты спишь на ходу, что ли?  — снова позвал ее Рус, так и не дождавшись ответа.  — Не ехала бы ты сама…
        — Да я и не поеду,  — вяло отмахнулась Кристина, откинувшись затылком на спинку кресла.
        Удобные у Руса кресла все-таки. Главврач, как ни крути. Может, намекнуть, чтоб не борзел и ей хоть одно такое прикупил? Наверняка же не на госфинансирование тут обставился…
        Хоть и наговаривать или упрекать — грех. До сих пор не отказывается от работы и операций. Регулярно спорит по этому поводу с горздравотделом, а продолжает «в поле пахать». За это Кристина его еще больше ценила и уважала.
        — Мою машину Рома еще вчера на СТО отогнал, там что-то стучать стало и датчики какие-то горели постоянно. Сказали, дня два проверять всю электрику будут.
        — Ясно,  — Рус выдохнул сизый дым.  — Так тебя Роман заберет?  — он тоже откинулся в кресле всем телом.
        От этого движения в пройме хирургической рубахи блеснула тонкая золотая цепочка с крестиком. Рус даже не потянулся, чтобы привычно поправить. Суеверным был. Нательный крест на то и «нательный», чтобы от чужих взглядов скрыт был и от сглаза защищал. Устал. Или ее взгляда не боялся?
        Хотя и устал зверски. Ясно же. Сколько раз она его в таком состоянии видела? И не перечислить.
        — Нет. У него сегодня у самого ночное. Будет отсыпаться до предела. Такси вызову. Благо, с этим никаких проблем нет.
        Господи! Кристина растерла лицо, стараясь взбодриться. Так устала, что едва глаза открытыми держит. Но увидела саркастичную и насмешливую гримасу, которую скривил Рус после ее слов. И его ехидное фырканье.
        — Капец, Кристя! Ну и муж у тебя!  — Руслан раздраженно затушил окурок в пепельнице.
        Она закатила глаза. Потянулась всем телом, стараясь расслабить мышцы.
        — А почему он свою машину тебе не отдал?!  — все еще возмущался Рус.
        — Руслан,  — произнесла с предупреждением.  — Нормальный у меня муж. Он меня привез на работу вчера. Но надо же, чтобы и у них авто осталось на всякий случай. Ты сам, небось, тоже вчера утром не по городу носился, а отдыхал.
        — Я вчера утром в здравотделе отчитывался. А потом — в отделении был. Будто ты не знаешь, Кристя,  — возразил Руслан суровым тоном.  — А даже если бы отсыпался, сумел бы свой зад с дивана поднять, чтобы жену с ночного дежурства забрать. Чай, не отвалилось бы ничего.
        Собрался весь как-то, его усилие ощущалось, поднялся с кресла. И тоже потянулся. Сделал пару резких боковых выпадов, словно в боксе. Тоже мышцы пытался расслабить.
        — Ну ты — да, Карецкий! Ты бы — конечно…  — протянула с иронией она, одарив его ехидным взглядом сквозь ресницы.
        Получила от Руса сердитый взгляд с предупреждением.
        — Ладно, с Романом я сам поговорю потом, с тобой бессмысленно спорить. Упрямая, как баран.
        — Кто бы говорил,  — хмыкнула Кристина, игнорируя сарказм.
        — Иди, переодевайся. Я тебя отвезу,  — не обратив внимания на ремарку, все тем же тоном решительно распорядился Рус.  — Все равно по дороге.
        Настал черед Кристины ехидно фыркать.
        — Тебя самого за руль пускать нельзя, Руслан Альбертович. А все туда же. Командуешь,  — поднялась, упираясь в подлокотники.  — У меня есть лучше идея: давай одно на двоих такси вызовем,  — тяжело вздохнула, вновь принявшись тереть свои несчастные щеки. Придавила ушные мочки.
        Все без толку — спать хочется невероятно.
        — Не выдумывай. Я еще смену отдежурить могу,  — ожидаемо отмахнулся Руслан.  — Давай, не задерживай меня, Кристина Александровна. Я, может, по примеру твоего благоверного, завалиться спать хочу, а ты тут беседы ведешь и меня задерживаешь. Переодеваться, шустро! Нечего с начальством спорить.
        Руслан подошел и шутливо подтолкнул ее в спину, заодно и прошелся по плечам, легко размяв.
        — Ну, если вопрос поставлен та-а-к,  — протянула Кристина, рассмеявшись.  — С главврачом спорить чревато. Даже если ты завотделением. Или как раз поэтому. Еще сместит, не дай Бог,  — поддела она Руслана, подмигнула, но улыбнулась с благодарностью.
        — Вот-вот, нечего о субординации забывать,  — хмыкнул Руслан, но уже по-доброму.
        Она все-таки вышла в коридор, направившись в сторону своего отделения, здоровалась с сотрудниками по пути. Едва сумела дверь открыть, привалилась к ней спиной, понимая, что устала уж очень сильно. Сказывалось третье ночное за неделю. Чувствовала, что Рус ей за это еще по дороге домой по мозгам хорошенько «проедется», и прав будет. Нечего свои силы переоценивать, как бы там ни было. Всем от этого хуже может быть. Тоже ведь человек, а не робот.
        В очередной раз тяжко и шумно вздохнув, Кристина оттолкнулась от своей опоры и тяжелым шагом дошла до стола, где в чашке давным-давно остыл кофе. Кажется, она еще вечером его себе заварила, а выпить так и не успела. Холодный. Противный.
        Не любила остывший кофе жутко. Хоть этот и был качественным. Но сейчас сил не хватило бы даже для того, чтобы сделать еще два шага и нажать на кнопку дорогущей кофемашины, стоящей на тумбочке в углу кабинета. Такой даже у Карецкого не имелось. И главврач, завидуя, часто приходил к ней, чтобы хорошего кофе выпить. Грозился «изъять в служебных целях». Но никогда бы не посмел, они оба понимали, что шутит. Эта кофемашина была подарком, который дарили лично ей. И Кристина не раз намекала: если Рус сильно достанет, то она его отлучит от «живительного источника». А поскольку он реально оценивал свои низкие шансы заиметь подобный агрегат, всегда отступал. Хороший кофе они оба уважали и ценили.
        Отставила пустую чашку. Холодный или нет, а кофеин свое дело выполнял. Она хоть как-то взбодрилась. Кристина покачала головой, разминая уставшую шею и плечи, попыталась сама себе мышцы размять. Тут бы на нормальный массаж попасть, так все некогда! Сдалась. Сняла халат, небрежно отбросив его на спинку собственного кресла. Начала стягивать рубашку своего хирургического костюма. Наклонялась с трудом. Ощущала себя какой-то старухой, ей-Богу. Надо плюнуть на все и записаться на какие-то тренировки! Йога, пилатес, хоть плавание!
        Умом все понимает, а времени на себя не хватает никогда. «Сапожник без сапог» — это про каждого из них. Про всех, кто работает в больнице.
        Выпрямилась, откидывая за спину косу. На грудь мягко шлепнулась золотая цепочка с двумя кулонами. Зацепилась за ткань костюма, когда снимала, видимо. Не задумываясь, Кристина обхватила украшения пальцами, распутывая и цепочку, и болтающиеся на той крестик с подвесом в виде буквы «К», украшенной вензелями и маленьким сердечком на нижнем завитке. Сжала руками на секунду, словно набираясь сил от украшения. Так же кратко прижалась губами к кулону, подняв цепочку к лицу.
        Металл нагрелся от тепла ее тела, прикосновение было приятным. Но не облегчало ничего: ни усталости, ни бессилия, ни нужды.
        В очередной раз тяжко вздохнув и тихо прошептав «Господи!», словно о силе просила Высших, Кристина отпустила украшение, позволив тому упасть на прежнее место. Сняла брюки. Небрежно сунула весь костюм в пакет. И вот так, в одном белье, пошла к шкафу, где висела ее одежда. Открыла створку.
        И тут же обрадовалась, что сделала это так вовремя. Без всякого стука в кабинет ввалился Руслан, с грохотом распахнув двери.
        Растяпа. Так устала, что забыла закрыться.
        — Ты что, еще не готова?  — казалось, искренне удивился Рус.
        Очевидно, ему были видны ее голые голени, торчащие из-за двери шкафа.
        — Карецкий! Вон пошел! Тебя стучать не учили?!  — с гневным возмущением вопросила Кристина, осторожно высунув голову из-за дверцы.  — То, что ты — главврач, не дает тебе права вламываться в мой кабинет! Подожди в коридоре. Через три минуты буду готова.
        Руслан присвистнул, в упор глядя в ее сторону. И она заметила огонек, вспыхнувший в его глазах.
        — Три минуты?  — как-то совсем иначе, даже вкрадчиво, переспросил он. И аккуратно прикрыл дверь кабинета за своей спиной.  — Ты что? Совсем-совсем раздета, Кристя? Вот прям — голенькая?
        Он сделал шаг вглубь кабинета.
        Кристина едва не зашипела от злости. Обожгла его гневным взглядом.
        — Карецкий!  — гаркнула, не хуже самого Руса.  — Тебе жить надоело? Два шага назад и лицом в стену!
        — Величко… Ты мне угрожаешь?  — ухмыльнувшись во весь рот, уточнил Рус, сделав еще шаг вперед.  — Кстати,  — тут же поменял тон, словно вел с ней беседу о погоде.  — Каждый раз радуюсь, что ты фамилию мужа не взяла,  — хмыкнул Рус.  — Не представляю, как бы обращался к тебе «Топор».
        — Бывают фамилии и похуже,  — огрызнулась Кристина, быстро натянув джинсы.  — Мне лень было с бумагами возиться и дипломами. Сам знаешь. Руслан, замри,  — снова предупредила его, прижав к груди свитер, когда поняла, что Рус опасно приблизился.
        — Ага, я в курсе,  — проигнорировав предупреждение, Рус вольготно оперся о дверь шкафа.
        Не скрывая своего разочарования от того, что его лишили возможности полюбоваться на ее обнаженное тело.
        — Ну, так нечестно, Кристя. Мне иногда кажется, что ты спецназ прошла, при таком-то умении собираться в секунды,  — разочарованно скривился Рус.
        Вроде и в шутку. Только она ему в глаза смотрела. И многое видела. То, что никому из них нужно не было. Обсуждали сто раз.
        — Руслан,  — пригасила эмоции, попытавшись напомнить ему все доводы.
        — Кристина,  — в тон ей протянул Рус и улыбнулся.
        У Руслана была красивая улыбка. Всегда. А Кристина его ни много ни мало семнадцать лет знала. И всегда ей эта улыбка нравилась. И фигура у Руса такая, что половина медсестер в больнице шеи сворачивали, когда главврач по коридорам в хирургическом костюме бегал. Да и не только медсестер. Женщины-врачи и пациентки реагировали похожим образом, чего уж скрывать. И она на него не раз заглядывалась. Еще в университете, где Рус учился на два курса старше и, так уж вышло, подружился с Кристиной чуть ли не с первого дня, сидя на подхвате в приемной комиссии на оформлении документов. Практику летнюю так отрабатывал, проныра. Опытный. Не после школы поступил в университет — уже закончил училище на фельдшера, а потом за «высшим» подался. И как пропетлять где угодно — знал. Вот и проскочил на «теплое» место. Заодно и молодых абитуриенток «клеил». И ее пытался. Только Кристине не до него тогда было, очень поступить хотела, мало что по сторонам замечала. И флирт за дружбу приняла. А потом… Потом тоже всякое было. Но сейчас это вряд ли стоило на свет Божий вытягивать.
        — Руслан,  — вновь позвала его по имени, будто бы прося опомниться.
        Но он, вместо того, чтобы обратить на это внимание, протянул руку и пальцами коснулся ее плеча. Там, где кожа голая, не прикрытая свитером. И уже покрылась «пупырышками» от прохладного воздуха. А теперь и от горячего прикосновения его крепких и сильных пальцев, сжавших плечо.
        По спине дрожь прошла. Жаркая, как его руки. Предательская.
        Врут те, кто говорит, что на прикосновения «не любимых» тело не реагирует. Стыдливо лукавят, ханжески скрывая правду. Реагирует тело. И жар по сосудам струиться начинает, и дыхание тяжелеет, наполняя грудь, живот — обжигающей нуждой. И от взгляда глаз напротив: жаждущего, пылающего — пульс барабанит в ушах, давление скачет из-за выброса адреналина.
        Любой человек хочет ласки. Любое тело. Всякой доступной. Как бездомный котенок каждому доброму прикосновению рад. Хоть и чужому. Особенно, коли хозяина нет. Бросил, оставил… Тело нуждается в нежности и страсти, как бы сердце и разум ни кровоточили, ни презирали самое себя за подобное предательство.
        Хотя… Настолько ли чужим был ей Рус? Спорное утверждение. Очень.
        — А ведь это я мог быть твоим мужем, Кристя,  — словно мысли ее читал, прошептал он осипшим голосом, продолжая жарко и жадно пожирать взглядом.
        — Но ведь не стал, Рус,  — напомнила она, вжавшись спиной в холодную дверцу шкафа. Холодом стараясь стряхнуть ненужное томление. Измученное и наведенное. Вызванное тоской и одиночеством.
        — И это был твой выбор. Правильный, кстати,  — поспешно заговорила Кристина, взывая к гордости Руслана.  — Ты стал великолепным хирургом! Один из самых молодых главврачей в стране! Тебе точно было бы не до таких карьерных вершин, если бы приходилось время на семью тратить, на придирки о забытом мусоре или разбросанной одежде. Или о том, что куришь в доме…
        — Ну, судя по тебе, семья карьерному росту не мешает.
        С усмешкой прервал. А рука его продолжает ее плечо сжимать. И пальцы кожу гладят, то и дело задевая лямку бюстгальтера. Скользят по ключице, дразнят шею мизинцем.
        — А вместе мы бы еще больше добились, я теперь уверен. И сейчас — одна из лучших команд.
        Руслан вздохнул, наверное потому, что Кристина губу закусила и откинула голову, упираясь затылком в шкаф. Продолжая все так же судорожно прижимать свитер к груди двумя руками.
        — Если бы ты знала, как я жалею о том, что так протупил тогда, Кристя!  — горячо прошептал он, подавшись вперед, почти впритык приблизившись к ней своим большим и сильным, таким крепким, надежным телом. Она ощущала напряжение, вибрирующее в этих мышцах, в его крови, казалось.
        — Руслан, это все в прошлом. Действительно, не стоит,  — вновь воззвала Кристина к его разуму.
        Но, очевидно, тщетно. Руслан наклонился и прижался губами к ее плечу.
        — Но ведь нам ничего не мешает сделать это настоящим, Кристя. Нашим настоящим. И будущим…
        Его дыхание обожгло ее. Там, где выпирали косточки через слишком тонкую кожу.
        Зажмурилась.
        «Ей стоило бы больше есть и меньше изматывать себя работой…»
        Думать. О чем угодно думать, только бы не поддаться глупостям, которые на самом деле никому не нужны. Из-за жалости к себе и слишком теплых эмоций к Русу. И все же Кристина точно знала, что это не то, в чем она на самом деле нуждалась. Суррогат. Как и…
        В этот момент пальцы Руса зацепились за звенья цепочки и он потянул на себя, высвободив украшение из-под свитера. Он немного отстранился, заставив подвесы зависнуть в воздухе. Понимающе хмыкнул и выпрямился, так и держа цепочку в пальцах:
        — Если бы ты была моей женой, то уже давным-давно избавилась бы от этого кулона, забыла бы о нем,  — проговорил Руслан, сжав пальцами подвес в виде «К».
        Когда-то и ей хотелось в подобное верить. Но время доказало невозможность данного утверждения.
        — Убери руки, Карецкий!  — отрывисто и холодно велела она, уже без всякой теплоты и симпатии в голосе.  — Я — не твоя жена,  — констатировала очевидное.
        — Не моя, к сожалению. Из-за моей же глупости,  — хрипло согласился Рус.
        Отошел, видимо поняв, что преступил черту. Оставил в покое украшения. Отвернулся, позволяя Кристине закончить одеваться.
        — Но и не его тоже…  — замечание, произнесенное горьким тоном, многозначительно повисло в воздухе, заставив Кристину зажмуриться.
        Ее аж передернуло из-за этого. Полоснуло по душе, будто плетью и наотмашь хлестнул. Ужасно больно…
        — Руслан, ты предложил меня подвезти домой. И все,  — резко напомнила она, чувствуя, как начинают дрожать пальцы на руках. Сжала их, чтобы не увидел.  — Если с этим есть проблемы — все нормально, я такси вызову…
        — Или водителя?  — ехидно и резко бросил Рус.
        Обиделся. Только она причем?
        — Ты забываешься, Руслан,  — тон стал холоднее еще на пару десятков градусов.
        Вытащив волосы из проймы свитера, Кристина решительно прошла мимо Руслана к своему столу и достала сумку из тумбочки под кофеваркой. Взяла мобильный, который выкладывала из кармана халата, перед тем, как тот упаковала.
        — Ладно, Величко, мир.
        Руслан поднял руки в примиряющем жесте, словно сдавался на ее милость. И шумно выдохнул.
        — Я переступил черту. Осознал. И прощу прощения, Кристя.
        Рус приблизился, но теперь его глаза смотрели скорее устало и грустно. И виновато. Протянув руку, Рус накрыл ладонью ее пальцы, уже листающие телефонную книжку смартфона в поисках номера такси.
        — Кристин, забыли, а? Я измотался и сорвался, потерял контроль, признаю,  — так же хрипло, но с искренним раскаянием произнес он.  — Извини, серьезно. Поехали по домам? Оба устали после тяжелой ночи.
        Она долгим взглядом посмотрела в глаза Руслана. Подняла свободную руку и заправила украшение под свитер, спрятав и крестик, и кулон. Все под наблюдением Руса. Но он ничего больше не сказал по этому поводу.
        — Ладно, Рус. Проехали,  — закрыла Кристина тему.
        Позволила ему забрать ее вещи и помочь надеть пальто. Рус поднял свою куртку с дивана, куда кинул, когда вошел, наверное. И они молча вышли в коридор, закрыв ее кабинет.
        — Привет,  — Кристина заглянула в комнату, не успев даже снять пальто, только сапоги скинула.  — Уже проснулся?  — устало улыбнулась мужу, который лежал поперек расстеленного дивана, заменяющего им кровать.
        Напротив достаточно громко бубнил телевизор. Очевидно, Рома смотрел какое-то политическое обсуждение.
        — Привет, киса,  — муж подскочил с постели и заключил ее в теплые и уютные объятия. Чмокнул в щеку.  — Как дежурство?  — сам начал расстегивать пуговицы пальто, помогая ей раздеться.
        — Тяжело,  — Кристина зевнула.  — Две сложные операции. Прогнозы пока неясные. Всю ночь в операционной проторчали.
        От уюта и полутьмы в комнате, тепла рук мужа — тут же начало клонить в сон после трудной ночи. Позволила Роме забрать ее вещи и тяжело опустилась на край дивана, подвернув простыни, чтобы уличной одеждой не испачкать.
        Рома сочувствующе покачал головой.
        — Давай тогда укладывайся скорее, отдыхай,  — погладил ее плечи, начал распускать косу.
        — Подожди спать, сначала поесть надо. Знаю же, что ни крошки во рту не было, только кофе и заливались с Русланом наверняка,  — из коридора в комнату заглянула ее мама.  — Привет, родненькая. Тяжелая ночь? Доброе утро, Рома.
        — Доброе, Тамара Ефимовна,  — приветливо улыбнулся Рома теще, поспешно натягивая домашние брюки.
        Кристина повернулась и тепло улыбнулась матери, правда, не представляя, как в себя сейчас будет еще и еду вталкивать? Но не хотелось расстраивать родного человека.
        — Привет, мамочка,  — с усилием поднялась, подошла.
        Обняла ее, с грустью отмечая, что мама все больше сдает, словно прожитые годы придавливают ее к земле, сгибая. Иссушают. Кристина заставляла мать постоянно обследоваться, но все результаты оказывались в норме.
        «Просто возраст берет свое, дочка»,  — похлопывала ее по руке мать после этих обследований. «Да и жизнь моя не была сказкой. Попила из меня соки…»
        Кристина помнила. Не все, конечно, и не в мельчайших подробностях, но многое. И не могла не согласиться с матерью, что такая жизнь оставляет последствия.
        — Я сейчас слишком устала, чтобы кушать, мамочка,  — попыталась мягко отказаться, продолжая обнимать ее.  — Пообедаю потом.
        — Ничего,  — похлопывая Кристину по руке, не согласилась мама.  — На чай и булочку с маслом силы найдутся, даже не сомневаюсь.
        — Ммм, булочка с маслом…
        В груди все сжалось, дрожью по сердцу. Памятью всколыхнулось.
        От одного слова на Кристину пахнуло теплом и сладким ванильным запахом сдобы. Сладко-масляным привкусом. И солнечным светом их старой кухни в общежитии, одной на две семьи, невероятно теплой даже в самые холодные зимние дни. Там такое угощение для Кристины было самым желанным и самым вкусным! И все об этом знали, балуя самую младшую…
        Один из плюсов ее ритма работы, что и сейчас она спокойно могла лакомиться подобным.
        — Вот-вот,  — понимающе улыбнулась мама.  — Сейчас приготовлю.
        И, не позволяя ее задерживать, направилась в кухню. Тяжелые шаги, шаркающие. А ведь не так и много маме лет, только шестьдесят семь исполнилось. А ходит, словно больше восьмидесяти.
        — Я помогу вам, Тамара Ефимовна,  — крикнул Рома вдогонку, что-то слушая из разговора по телевизору.  — Одну минуту!  — взял со стула свою футболку.
        Кристина же задумчиво смотрела вслед матери.
        — Елки-палки!  — возмущенный возглас заставил ее обернуться.
        Рома стоял посреди их комнаты, которая изначально предполагалась гостиной. Но так как они жили в квартире втроем, то ее мать забрала себе меньшую спальню, уступив «детям» большую комнату.
        — Что такое?  — не разобралась она в причине возмущения мужа.
        — Очередные реформаторы, блин!  — скривился Рома, продолжая смотреть на экран.  — Пятая реформа медицины за шесть лет! Сами ни черта в этом не понимают, а все равно — лезут, доламывают то, что еще не успели. Скоро вообще ничего не останется! Людей уже и так лечить некому…  — возмущенно «объяснял» муж.
        А Кристина, мало что поняв, подошла ближе, чтобы и самой услышать. Глянула на экран телевизора и медленно опустилась на диван. Все-таки ноги не держали после тяжелой ночи. И внимательно прислушалась к тому, что выпытывала бойкая и настойчивая журналистка, пепельная блондинка, у одного из депутатов, пойманного в коридорах «Рады». Подпись внизу экрана гласила, что это «Кузьменко Николай, заместитель главы второй по величине фракции в Верховном Совете».
        — Николай Артемович, скажите, почему именно ваша фракция обратила внимание на реформу здравоохранения и так активно поддерживает нового министра во внедрении всех этих новшеств? Исторически, если можно так выразиться, ваша политическая сила больше занималась силовым блоком, не так ли?  — журналистка сунула микрофон едва ли не в лицо депутату.
        Впрочем, мужчина не выглядел растерявшимся или струхнувшим от такого напора. Довольно молодой как для депутата, кстати, что было характерно для последнего созыва — явно произошла смена поколений в политике. Да и внешне он мало походил на представителей прошлой политической элиты. Видно было, что следил за имиджем и внешним видом, да и здоровьем занимался, физическим — так точно. Плечи под пиджаком широкие и крепкие, сам высокий, серьезный. Следящий за выражением лица и интонацией.
        А шрам с левой скулы не захотел убрать. Плевое же дело — отшлифовать, при нынешних технологиях. Но нет, и слышать не желал…
        Кристина моргнула, заставив себя сосредоточиться.
        Депутат посмотрел на бойкую девушку немного снисходительным взглядом и с уверенным видом глянул в камеру. Публичность его ни капли не смущала.
        — Мы не можем игнорировать такую важную сферу жизни наших граждан. Их здоровье — это успех всей нашей страны и ее процветание. И лучше этим начать заниматься сейчас, а не тогда, когда демографический кризис превратится в банальное вымирание. Безопасность, возможность учиться, получать лечение и работу — основа благополучия любого человека и его осознания себя, как части общества…
        — Это правда. И ясно. Мы часто слышим подобное от представителей разных политических сил,  — прервала журналистка. Зря. Он такого никогда не любил. И блондинок тоже.  — Но почему вы обратили на это внимание? В кулуарах поговаривают, что такой интерес партии к теме здравоохранения появился не без вашего непосредственного участия…
        — Я живу в этой стране,  — не остался в долгу Кузьменко, в свою очередь, не позволив договорить журналистке.  — И лечусь также здесь, в отличие от многих моих коллег. Я доверяю только нашим врачам и знаю, что они — лучшие. Имел не одну возможность в этом убедиться. Как и в том, что им катастрофически не хватает ресурсов и резервов для их благородного труда. И поскольку я сам очень многим обязан нашим врачам — действительно обратил внимание коллег на трудности данной сферы. И мы готовы…
        — Да пошли вы!  — Рома возмущенно махнул пультом, выключив телевизор. Отбросил на диван в подушки.
        Жаль. Она бы еще послушала.
        — Я так и не поняла, что они хотят сделать,  — заметила она, глянув на мужа.  — И тоже смотрела, между прочим.
        — Да ну их, только и умеют, что ломать все! Чего их слушать?!  — все еще возмущенно проворчал Рома.  — Пойду помогу твоей матери.
        И муж вышел, продолжая излучать недовольство.
        Кристина посмотрела на пульт. Прикинула, что если попытается до него добраться — падет в неравной битве со сном. Вместо этого достала телефон и открыла список контактов. Выбрала «Кузьма». Имидж — все. Особенно для депутата. Даже имя пришлось изменить, превратив его в фамилию, хоть он и бесился из-за этого ужасно. А в детстве, наоборот, из-за этого имени с ума сходил, раздражаясь постоянно. Кто сейчас об этом помнит, кроме нее и его матери?
        «Вновь проблемы с блондинками?» — быстро набрала, поставив в конце насмешливый смайл, который его всегда раздражал. ««Лечусь» — как пафосно! Я уже и забыла, когда ты профосмотр проходил…»
        Нажала «отправить» и откинулась на диван, уже наплевав и на одежду, и на все остальное. Так хотелось спать!
        — Доченька, иди, все готово!  — послышался тихий голос матери с кухни.
        — Киса!  — громче крикнул Рома, видимо, опасаясь, что она не услышит.
        Ее коробило от этого обращения мужа. Всегда. Но сколько бы Кристина ни просила не называть ее так — он не слушал или игнорировал.
        В этот момент телефон тихо пикнул принятым сообщением.
        — Сейчас!  — отозвалась Кристина родным.
        Повернула к себе телефон.
        «Не выношу блондинок, ты же знаешь. Особенно тех, которые хамят и перебивают»
        Хмыкнула тихо. Но все равно поймала себя на улыбке.
        «Ага, не выносишь. Только трахаешь»,  — снова этот смайл.
        Просто, чтобы побесить Кузьму. Кто еще на это решится?
        «Мои сексуальные аппетиты никак не связанны с цветом волос. Скорее полностью данный факт игнорируют. Ты же в курсе, малышка»
        «Боже, Кузьма! Какие предложения! Какие обороты! Я в восторге от вашего имиджмейкера, кем бы он ни был. Помню же, как сочинения тебе писала, хотя сама в шестом классе была. А всяко лучше выходило, чем с твоим матом через слово.»
        В этот раз ее смайл широко улыбался.
        «А ты, вообще, какого хр**а телек смотришь?»,  — решив, видимо, достойно ответить на ее подначку, тут же написал собеседник.  — «Ты спать должна после дежурства, а не х**** всякую смотреть!»
        От сообщения явно веяло недовольством и повелением. И у Кристины внутри так тепло и хорошо. А на глазах — слезы.
        — Кристина! Ты уснула, дочка?  — вновь позвала мать.
        Но она просто не могла встать сейчас.
        «Ты мой график знаешь? Зачем? Не могу спать — мама булочку с маслом обещала. Велела позавтракать»
        — Киса! Ты идешь? Может, тебя принести на кухню?  — обозвался Рома.
        Но она ждала совсем другого, всматриваясь в открытое окно диалога мессенджера.
        «Твой Руслан передо мной в долгу, так что информации хватает. Тетя Тома — чудо. Правильно, в тебя этих булочек — тонну впихнуть стоит. Всегда надо было. С маслом… Ешь, малышка. И спать ложись! Шустро!»
        Ее вопрос, как и обычно, проигнорировали. Ну и ладно. Спасибо, что, в принципе, ответил. А слезы только сильнее на ресницы набегают. Вот почему Рус снова бесится.
        «Мог и у меня спросить расписание… Ты — гад, Кузьма, знаешь…»
        «Знаю, малышка. Всегда им был.»
        Вместо ответа она послала смайлик в виде разбитого сердца.
        Он не ответил. Она и не рассчитывала. Сжала пальцами кулончик с первой буквой их имен, который Кузьма ей подарил сто лет назад. Стиснула до боли от врезавшегося в кожу металла.
        — Киса?  — Рома появился в дверях комнаты.  — Помочь до кухни дойти, совсем вымоталась, да?
        — Ничего, справлюсь,  — Кристина выключила телефон (благо, блокируется он по отпечатку пальца) и заставила себя подняться.  — За день еще отдохну. Только руки помою. Не дошла еще.
        Улыбнулась мужу и пошла в ванную, расположенную рядом с кухней.
        Глава 1
        Проснулась Кристя ближе к вечеру. Нет, пару раз вставала днем: соседи что-то прибивали с таким диким грохотом, что и мертвый бы проснулся. Как раз и Ромку провела — муж собирался на дежурство. Выгладила ему костюм, не слушая заверений, что он и так походит, все равно помнется под халатом… Роман работал вместе с ней, в одном отделении, тоже анестезиологом. Они и познакомились там, когда Кристина работать устроилась. Рома был на несколько лет старше. С того же курса, что и Рус. Но в университете им не доводилось пересекаться как-то.
        Не хватало еще, чтобы он теперь как бродяжка какой-то по больнице бродил. С некоторым сомнением понаблюдала за каким-то лихорадочным блеском в глазах Ромы и за тем, как рассеянно муж собирается.
        — Ром?  — подошла ближе, протянула руку, погладив мужа по спине.  — Ты же не пил, правда?  — пытливо заглянула в глаза, которые муж тут же раздраженно закатил.
        Алкоголем вроде не пахло.
        — Киса, что ты выдумываешь вечно?  — отмахнулся он.  — Конечно, не пил. Я что, по-твоему, ненормальный, чтобы пить перед дежурством? За кого ты меня держишь?
        Глянул сердито и обиженно.
        — Ну, не сердись,  — прижалась лбом к его плечу, погладила еще раз.  — Не отдохнула еще толком, почудилось со сна. Глупости всякие…
        Роман раздраженно фыркнул и передернул плечами. Вышел из комнаты.
        А вот Кристине не стало спокойней. Уже не раз замечала, что муж слишком уж охотно «расслабляется» после дежурств или рабочего дня, пропуская рюмку-вторую коньяка. Вроде и не критично. Но не несколько же раз за неделю. Да и на праздниках, когда собирались с друзьями, стал пить охотно и больше, чем ранее. И на все ее замечания реагировал остро, как сейчас. Раздражался, злился, начинал кричать и обвинять ее в паранойе. Глупых придирках, когда он просто напряжение от работы снимает.
        С одной стороны, да. Работа у них очень стрессовая, не поспорить. Тот же Рус мог иногда, после очень тяжелого дня, «хлопнуть» рюмку водки. А вот на праздниках не пил практически. И в больнице старался следить за порядком в этом плане. Да и за все года, что Руса знала, Кристина его от силы пару раз видела пьяным. И то, еще во времена студенчества. А вот Рому за последний год уже пару раз прилично «навеселе» засекла. И ей это не нравилось. Заметил происходящее и Руслан. Все равно круг знакомых общий, почти на любых праздниках пересекались.
        — Он выгорать начинает, Кристя. Вот-вот сломаться может,  — то и дело предупреждал ее Рус.  — Присмотрись.
        Она и так присматривалась. И увещевала, разговаривала. Терпела вот такие вот вспышки, как только что. А в груди понемногу нарастало глухое раздражение и злость. Она с пятнадцати лет выгорать начала. И надломилась… И что? Не доломается, поди ты, никак. Сколько бы они все ее в «бараний рог» не скручивали. Стоит, как «оловянный солдатик». Ни пить, ни курить не начала. И не срывается, контроль не теряет, не ищет себе в этом оправдания для скандалов и истерик. А иногда ведь так заорать хочется! Все выплеснуть, завыть диким воем просто…
        Но вместо всего этого Кристина вдохнула поглубже.
        — Где мама?  — повысив голос, чтобы Рома услышал, поинтересовалась она, заметив, что в квартире тихо. Только их возня и слышна.
        — В магазин вышла, захотела пройтись,  — Рома вернулся в комнату, выложил на комод техпаспорт и ключи от машины.  — Я вам оставлю, мало ли что, вдруг какая-то острая необходимость, чтоб вы с транспортом были. А я и так доберусь,  — вроде бы успокоился.
        И поглядывал в ее сторону чуть виновато. Видимо, и сам понимал, что зря вспылил.
        — Спасибо,  — Кристина улыбнулась и подошла к нему, обняла крепко, устроив голову на плече.
        Рома ответил ей таким же объятием. Прижался губами к волосам.
        — Елки-палки, жалко, что времени нет совсем, сумасшедшая неделя,  — чуть ласково протянул он, погладив ее щеку.  — Мы никак не пересечемся. Уже и забыл, когда с родной женой в одной постели оказывался. Надо с этим срочно что-то делать,  — жарко прошептал ей на ухо, сжав пальцами бедро.
        Кристина рассмеялась, запрокинув голову.
        — Да вроде после завтрашнего утра у обоих светлый промежуток, Ром. Нагоним. Я сейчас все равно что то бревно — не оценю твоих порывов,  — потерлась лицом о шею мужа. Поцеловала его в щеку.
        Рома рассмеялся.
        — Та да, после трех ночных за неделю — неудивительно, киса. Тут все биоритмы сбиваются. Отдохни сегодня хорошо, и я завтра отосплюсь, а потом…  — он многозначительно повел бровями и крепко поцеловал Кристину в губы.  — Все, побежал. Мало ли, что там с транспортом сегодня, не хочу опоздать.
        Напоследок погладив ее по плечу, Рома вышел в коридор. Кристина потянулась следом, чтобы провести, растирая шею и щеки. Еще действительно не отоспалась. Не отдохнула толком.
        Роман быстро оделся и, еще раз обняв и поцеловав ее на прощание, ушел. Кристина закрыла двери, мысленно продумав, все ли утром сообщила мужу о состоянии пациентов в отделении, пока чай пила? Вроде бы ничего не упустила, не хотелось о чем-то важном забыть. Зашла на кухню, чтобы воды выпить, уже предвкушая, как снова уляжется. Спросонья взяла первую попавшуюся чашку, уже почти налила минералки, когда увидела, что посудина грязная, на дне плещется кофейная гуща. Видимо, Рома пил перед уходом. Уже почти отставила в раковину, когда что-то дернуло поднести к лицу и понюхать.
        Вот тут захотелось выругаться словом, которого она, по идее, знать не должна была. И не пробуя, могла поклясться, что туда плеснули коньяка. А еще и возмущался! Нет, ясно, что доза там не та, чтобы опьянеть. Но общая тенденция настораживала. Особенно потому, что он только шел на дежурство. Да и беспокоило стремление Ромы скрыть свою потребность в таком стимуляторе.
        Взвесив все «за» и «против», решила пока Руслану не звонить. Ему самому после дежурства отоспаться надо. Да и «употребил» Рома не столько, чтобы дел наворотить. Завтра обсудят.
        Выпив все-таки воды, пошла досыпать дальше.
        А вечером они с мамой засели за готовку. Во время своего «пробега» по ближайшим супермаркетам мама не пропустила и мясной магазин недалеко от них. Хороший, туда поставляли продукты только из одного фермерского хозяйства. А так как попала мать аккурат к свежему завозу, то закупилась основательно.
        — Мам!  — расстроенно и немного сердито возмущалась Кристина, осматривая все пакеты, которые мама едва занесла в прихожую.  — Ну как же так! Я же дома! И с машиной! Просто позвонила бы, я мигом бы приехала, помогла. Ну зачем ты сама тащила?!
        — Тебе отдыхать надо, дочка,  — отмахнулась мать. Но Кристина же слышала одышку, и пот на лице матери видела.  — И так за троих работаешь. Ни Рома, ни Руслан даже, тебя догнать не могут. Не жалеешь ты мужчин, Кристя. Не даешь им доказать, что они не слабее тебя. Вынуждаешь за тобой гнаться,  — с мягким укором и какой-то грустью посмотрела на нее мама.
        Но Кристина только криво улыбнулась:
        — Ты мне тему не меняй, мы о тебе и твоем неразумном поведении разговариваем,  — покачала головой.  — А этих мальчиков передо мной выгораживать не надо. Чай, не маленькие, и сами решают, что делать и как,  — еще раз хмыкнула на замечание матери, проигнорировав грустный взгляд.  — Ну, давай посмотрим, что ты набрала и как нам с этим разбираться,  — сама воспользовалась методом матери и сменила тему, начав осматривать содержимое пакетов.
        — Зря не слушаешь, дочка…  — тихо вздохнула Тамара Ефимовна, украдкой обтирая лицо платком. Перевела дыхание.
        Но не настаивала. Давно знала, какой у Кристины характер. Да и не слепая. Пусть здоровье слабело, а зрение оставалось острым. Как и наблюдательность, на которую никогда не жаловалась. Не все знала. Многое даже не пыталась у дочери выведать, слишком хорошо различая за уверенным выражением глаз и высоко поднятой головой — затаенную боль и муку, которые исподволь разъедали Кристину. Не спрашивала. Характером дочь в отца пошла, ее первого мужа, слишком рано погибшего из-за такого же упрямого норова.
        Правда, второй муж вроде и поспокойней был, а тоже давно на том свете. Видно доля у нее такая, нелегкая. Как и у ее матери была. Может, сглаз или наговор какой? Об одном всегда переживала: чтоб дочери этого не досталось. Да только видела, что и Кристина никак своего счастья раздобыть и отстоять не может. А от этого сердце давило и болело все больше. И душа ныла. И как бы ни волновалась дочь о ее здоровье, от такой боли таблеток не существовало.
        Донесли продукты до кухни, начали пакеты разбирать. Кристина не удержалась, еще раз пожурила мать за то, что всю эту тяжесть одна тащила. А потом задумчиво посмотрела на обилие мяса.
        — Знаешь, мам. Пельменей хочется жутко. Налепим?  — задумчиво спросила Кристя, уже начав доставать муку из ящика.
        — Пельменей?  — удивленно переспросила мать.  — Так хорошее же мясо, не жалко на фарш пускать?
        — А что же нам, что ли, из плохого себе пельмени делать?  — хмыкнула Кристина, разыскивая мясорубку.  — Плохое нам и в магазине в замороженных подсунут. А сами себе мы самое лучшее и возьмем.
        — Ну, хорошо, дочка. Давай пельмени. Я только переоденусь пойду.
        — Иди-иди, мам. Можешь и просто рядом посидеть, я сама налеплю, а ты — отдохни,  — улыбнулась Кристина, подключая кухонный агрегат.
        — Давай, хоть лук тебе почищу, чтоб скорее,  — не согласилась мама.
        И правда, помогла с луком и пошла переодеваться, пока Кристина за мясо взялась и тесто замешивала. Как-то с удовольствием даже. Давно не готовила, все некогда было в последнее время из-за дежурств и работы. Уставала так, что автоматически, не задумываясь, совала в рот купленное или то, что мама готовила. А тут — отключилась от проблем, пока тесто месила и фарш делала. Споро, быстро все получалось. Пока мама вернулась, она уже и лепить начала.
        — Боже, Кристя! Куда нам столько?!  — всплеснула руками мать, оценив масштабы ее размаха.  — Даже заморозить — в морозилке места не хватит, судя по количеству фарша.
        Кристина оторвалась от процесса и обвела взглядом стол, будто впервые оценивая заготовки. Действительно, немало.
        — Ничего,  — пожала плечами, вернувшись к своему занятию.  — Тете Маше отнесем все, что в избытке. Она себе точно не налепит,  — успокоила маму, напомнив о старой подруге.
        Они с тетей Машей были знакомы давно. Да и мать с ней дружила. Когда-то жили в общежитии от комбината, в одной двухкомнатной квартире. Кухня у них была общая. Поселили вместе как двух матерей-одиночек, видимо. И потом, когда квартиры получали — в одном доме по очереди досталось. Радовались тогда, сдружились уже, привыкли. Вместе — легче. Сейчас тетя Маша жила в соседнем подъезде, и они с матерью Кристины то и дело бегали друг к другу в гости, болтали, обсуждали что угодно: от пенсий до детей соседок. Многие тогда получили здесь квартиры, а потом — разъехались кто куда, сейчас меньше десяти семей, наверное, из «первого состава» в доме остались. В том числе и они.
        — Ты уверена, Кристин? Вечер уже…  — мать смотрела с сомнением и как-то невесело. Слишком грустно и с пониманием.
        Кристина сделала вид, что не замечает этого. И улыбнулась еще беззаботней.
        — Да ты отдыхай, мам. Просто рядом со мной посиди,  — прямо-таки протанцевала по кухне, поцеловав мать в щеку.  — Расскажи, что видела на улице. А я пока и долеплю, и к тете Маше потом сбегаю. О, можешь ее предупредить, позвони, чтоб не ложилась еще минут сорок,  — предложила она, раскладывая готовые пельмени красивыми спиралями в большую плоскую тарелку. Пересыпала мукой.
        — Думаю, она теперь долго сегодня не ляжет…  — тихо заметила мама.
        Будто бы мимоходом и не в тему.
        И Кристина сделала вид, что не услышала этого. А мать больше не говорила ничего. Взялась ей все же помогать лепить. Так что они быстро справились. Отложили те, которые заморозят, мама принялась готовить им ужин, а Кристина, накинув пальто, отнесла «лишнее» тете Маше, которую они уже предупредили. Вернулась быстро, поели с мамой.
        — Что же ты так слабо? Хотела же пельменей,  — удивленно поинтересовалась мать, наблюдая за тем, как Кристина гоняет пару штук по тарелке, уныло тыкая вилкой.  — Невкусно?
        — Вкусно,  — натянула на лицо бодрую улыбку.  — Не отдохнула еще после дежурства, наверное. Выбегалась.
        Мать грустно вздохнула, но ничего не стала уточнять. Как и комментировать то, что полчаса назад силы гейзером били, «гарцевала» по кухне, лепя эти самые пельмени.
        После ужина немного посмотрели телевизор. Но тоже как-то вяло, без интереса. Да и мать за день сильно устала, отправилась спать еще до девяти.
        Ну и Кристина легла, чтобы ей не мешать. Вроде бы и выспалась за день, а все равно — все тело «разбито». Крутится с боку на бок, ни уснуть не может, ни встать — не в состоянии. Права мама, не жалеет себя вообще, последние жилы рвет. Ради чего?
        Телефон, выставленный на виброзвонок, чтобы матери не помешать, включился около одиннадцати часов ночи. Вскинулась, подсознательно опасаясь подвоха от мужа и неприятностей в отделении. Но на экране светилось другое имя.
        — Да?  — быстро ответила.
        Тихо, сипло с дремы.
        — Спала, малыш?  — он говорил так же тихо.
        Будто в самое ухо. Почти дыхание его на своей коже ощутила, надо только глаза закрыть.
        — Типа того, ворочалась, скорее,  — хмыкнула, усаживаясь спиной к стене.  — За день отоспалась.
        — Спасибо за ужин. Обожаю твои пельмени.
        — Я знаю,  — Кристина улыбнулась, крепко-крепко сжав веки, чтобы глаза не так пекло от непролитых слез.
        Кузьма хмыкнул в ответ на ее самоуверенное заявление.
        — Кидала бы ты свое отделение, открыли бы тебе ресторан…
        — Не перегибай палку, Кузьма, лесть в меру хороша,  — рассмеялась и сама себе рот зажала, чтобы мать не разбудить.  — Не такой я и хороший повар. Ты, небось, каждый день поизысканней блюда ешь. А вот если бы медицинский не закончила, тебя бы уже и в живых не было…
        — Кусок хлеба из твоих рук — вкуснее любой икры или устриц, красивая моя. Тут и сравнивать нечего. Но да, как врач — ты незаменима. И не только для меня,  — хмыкнул Кузьма.
        Втянул воздух через нос и резко выдохнул.
        Если бы не бросил курить семь лет назад, сейчас точно прикурил бы. Она чувствовала, что ему хочется затянуться. Не смогла бы объяснить — как? Но что-то в голосе Кузьмы, в том, как менялся ритм дыхания, как сглатывал — позволяли Кристине ощутить эту его потребность, от которой не избавился, а просто отрекся благодаря силе воли. Слишком хорошо она его знала. Как и это умение отрекаться. На личном примере.
        Оба молчали, слушая, как другой дышит. Она все еще не открывала глаз. Так легче представить, что он совсем рядом — протяни руку и коснешься.
        — Что с твоей машиной?  — спустя минуты две спросил Кузьма.
        — Откуда знаешь?  — удивилась Кристина.
        — Малыш, я на балконе матери стою и смотрю во двор. Твоей — нет. Только этого недоумка. А у него дежурство, если твой Рус не соврал,  — Кузьма ехидно хмыкнул. Видимо, дав понять, что сомневается, в том, будто Руслан — самоубийца и решится на подобное.  — С чего бы это вам машинами меняться, если все нормально? Ты своей дорожишь.
        — Тебе бы в детективы,  — настал ее черед хмыкать. Поднялась и пошла к балконной двери.  — Всегда же мозги светлые были…
        Дом под углом стоял, в виде буквы «Г». Если он сейчас на балконе матери…
        Тут рассмеялся уже Кузьма. Наверное, из-за ее слов.
        — Упаси Боже, Кристя, это не моя стезя! И потом, светлая половина — это у нас ты. Я — по темной части. Сосредоточие порока, помнишь?  — И тут же, без перехода, матюкнулся.  — ****! Ты какого х**** в одной футболке на балкон вылезла?
        — Господи, Кузьма, у тебя и зрение, как у кота, что ли?  — рассмеялась она.  — Ты как в темноте и на расстоянии увидел-то?
        Она вот ничего не видела толком, только темный силуэт на балконе соседнего подъезда, на пятом этаже, против их третьего. Откинулась на раму, поставив ступни одна на одну. Несмотря на ковровую дорожку, было холодно, не зря Кузьма ругался. Зима на улице.
        — Да на фиг мне зрение?! Я что, тебя плохо знаю, что ли, малыш?!  — снова тихо ругнулся.  — Иди назад!  — распорядился.
        — Ага, сейчас, уже побежала,  — саркастично хмыкнула Кристина, обхватив себя рукой.
        Кузьма в очередной раз матюкнулся. Только теперь невнятно, сквозь зубы. Видимо, что-то уж совсем ужасное.
        — Так что с машиной?  — вернулся к прошлой теме.
        — Да я откуда знаю?  — улыбнулась Кристина, до рези в глазах всматриваясь в темноту.  — Я в этом не разбираюсь. Какие-то датчики и контакты, что-то отходило и барахлило. Отогнали на СТО, сказали, дня два проверять и чинить будут.
        — Почему мне не позвонила? Пригнала бы моим парням, тебе бы за полдня все сделали,  — Кузьма вновь протяжно выдохнул, словно сигаретой затягивался. Но она же видела, что не курит.
        — Так у меня муж для таких вопросов есть,  — аж горло сдавило от собственного ехидства. Будто кислоты глотнула. И слезы теперь не удержала, по щекам потекли. Холодно, елки-палки!  — Мужик в доме, который всегда рядом, поддержит и проблемы решит. Помнишь, Кузьма?
        Он выдохнул резко, хрипло. Так, будто она его, на земле лежащего, в живот пнула ногой. Добить позволял. Такое только ей и сходило с рук.
        — Уела, малыш,  — хрипло и с той же болью, которую она в себе ощущала.  — Вскрыла грудину. А говоришь вечно, что не хирург. Потрошитель.
        Кристина хмыкнула. Не от веселья. Свою боль поглубже в желудок пыталась протолкнуть. Когда от него это давным-давно услышала, думала — умрет на том же месте, сердце не выдержит такой обиды и муки. А ничего вон, до сих пор бьется. Луженое у нее сердце, что ли…
        Снова умолкли оба. Стоят и смотрят на темные силуэты в балконных окнах. Прижали телефоны и слушают дыхание. Обоих же на части рвет от желания плюнуть на все и метнуться из квартир, встретиться где-то на полдороги. И без разницы, что потом. Она точно знает. Лишь бы в эту секунду кожа на коже, губы на губах, и мозг в аут… А они стоят и смотрят. И каждый вдох-выдох другого считает.
        — Иди спать, красивая моя. Околела уже. Да и мне ехать пора,  — наконец, тяжело выдохнул Кузьма.
        — По девкам своим?  — Хмыкнула.
        Откуда в ней столько желчи и ехидства? Не была такой раньше, жизнь искорежила, все перевернула с ног на голову.
        А Кузьма тихо рассмеялся. Словно бы ему в радость ее ревность, от которой никак не избавится.
        — Не поверишь, на заседание фракции,  — видела, как он покачал головой.  — Через десять минут начаться должно. Уже опаздываю. Любят наши ночами заседать и решать курс партии. День им для этого не подходит,  — с иронией рассказывал. С весельем.
        А она видела, что рукой лицо растирает. Слышала, как кожа трется. Точно как она после дежурства.
        — Устал?  — голос дрогнул. И уже не до сарказма или ответных ударов. За него сердце-предатель болеть начало.
        — С тобой не сравнить, ты вон, себя не жалеешь, людей спасаешь, красавица. А я что? Кэш гребу. Мне не на что против тебя жаловаться,  — Кузьма тоже иначе улыбнулся, хмыкнул тепло.  — Иди, спи. Знаешь же, не уйду, пока ты стоишь, всю фракцию задержим…
        Кристина рассмеялась. И плевать, что сквозь слезы.
        — Хорошо. Иди, верши судьбу страны,  — согласилась с доброй иронией.  — По крайней мере, я буду точно знать, что ты не голодный. Хотя что это я? Ресторанов вокруг полно…
        — Малышка…  — сипло попытался прервать ее Кузьма, мешая говорить.  — Жилы мне рвешь, как теперь идти?
        — Как хочешь,  — хмыкнула в том же тоне. Уже и на обиду сил не было. Просто больно. И сладко.  — Долг зовет же. Как я каждый день плетусь на свою работу с «подрезанными сухожилиями». Из чистого упрямства.
        Развернулась и зашла в комнату.
        — Спи крепко,  — прошептал Кузьма в трубку.
        — Издеваешься, да?  — забравшись под одеяло, понимая, что все-таки очень замерзла, поинтересовалась она.
        — Нет. Просто очень хочу, чтобы отдохнула нормально. Обнял тебя крепко.
        Она в ответ только рвано вздохнула.
        — Кузьма…
        — Спи.  — Прервал соединение.
        Кристина отложила телефон. Притянула ноги к груди. Уткнулась в подушку лицом, заставляя себя дышать. Один вдох. Второй. Не выдержала. Заревела, закусывая наволочку, чтобы мать не разбудить. Вжалась лицом, сама себя придушивая. А рев все равно наружу рвался, выплескивался из нее.
        И даже когда затихла, все внутри болело так, словно пневмонию подхватила. Грудь болела. Горло пекло. Крутилась еще два часа, не в состоянии уснуть. В конце концов, сдалась — встала, выпила снотворное. И через пятнадцать минут отключилась, провалившись в темноту без снов.
        Глава 2
        Кристина никогда в жизни не напивалась. Бывало, выпивала бокал-два вина, или пару рюмок коньяка гораздо реже. Но и все. На этом ее отношения с алкоголем всегда и заканчивались. И вчера не пила же вроде. А чувствовала себя так, словно бы напилась ночью «в стельку».
        — Дочка, Кристина, просыпайся,  — мать тормошила ее за плечо, пытаясь разбудить, а у Кристины никак не получалось раскрыть глаза толком.  — Доченька, просыпайся! Тебе Рома уже пятый раз звонит.
        — Проспала?  — вопрос прозвучал хрипло.
        Нечего было вчера жалеть себя и выть в подушку.
        Несмотря на такое одурманенное состояние, тут же поняла, что послужило причиной появления мамы и ее попыток разбудить дочь.
        — Да, доченька. Девятый час уже. Наверное, ты будильник не слышала, а я с утра к Маше ходила, не уследила, прости,  — принялась извиняться мать.
        — Все нормально, мам. Ты ни при чем точно. Это я сглупила, снотворного выпила вчера,  — Кристина села в постели и попыталась прийти в себя. Встряхнуться.
        Выходило ужасно. И мама это поняла, кажется.
        — Пойду, кофе тебе заварю, Кристина. Вот, Рома снова звонит,  — вручив ей мобильный, который действительно вибрировал вызовом, мама грустно вздохнула и вышла из комнаты.
        Хорошо, Кристина не видела ее взгляда. Мама точно не одобряла ее действий и, наверняка, жалела дочь. Но так как с «продиранием» глаз все еще наблюдались проблемы, Кристя об этом лишь догадывалась.
        — Слушаю,  — тем же сиплым голосом ответила она, приняв вызов почти наощупь.
        — Киса, ты в норме? Не заболела?  — голос Ромы был пропитан беспокойством и волнением.  — Не могу до тебя с самого утра дозвониться. И пятиминутка уже закончилась.
        — Нормально, Ром,  — Кристина принялась растирать лицо.  — График сказался, видимо. Вчера меня ломало, не могла уснуть, выпила снотворное, а оно наслоилось на измотанность, наверное. Ничего не слышала: ни будильника, ни твоих звонков…
        — Так, чтобы больше такого не повторялось,  — велел строго Рома.  — Я тебе говорил, что зря ты так надрываешься. Обойдется Карецкий. Нравится ему столько пахать — пусть довольствуется другими анестезиологами. Нечего твой график под себя подгонять. Ты себя так сожжешь на работе. И вообще, я запрещаю!
        Несмотря на сонливость и общее заторможенное состояние, а может, как раз из-за всего этого, Кристина засмеялась.
        — Ром, ты чего? С какой стати ты мне работать запрещаешь? Я заведующая, между прочим,  — напомнила она, прикрывая зевок ладонью.  — И Руслан тут ни при чем. Сам знаешь, у нас нехватка кадров в отделении…
        — А я твой муж!  — как-то даже обиженно ввернул Роман.  — И мне, как минимум, просто не нравится, что вы с Карецким постоянно вместе на ночных дежурствах! Думаешь, я не в курсе, какие о вас сплетни по больнице ходят?!  — в голосе мужа прорезалась претензия и злость.
        — Какие же?  — голос Кристины заметно похолодел.
        Телефон у ее уха противно пикал, сообщая, что кто-то еще пытается дозвониться. Быстро глянув на дисплей, Кристина вздохнула. Руслан потерпит. Хотя наверняка наорет.
        — Да о вас все медсестры и санитарки шепчутся!  — с той же злостью и повысив голос, бросил в трубку Роман, отвлекая ее от мыслей о Карецком.
        — Они обо всех шепчутся. В том числе и о тебе всякое поговаривают,  — еще прохладней хмыкнула Кристина.  — Мне тоже стоит прислушаться к ним? Надежный источник информации, которому ты советуешь доверять?  — осадила она его.  — Ты прекрасно знаешь, что мы Русом старые друзья. Я его знаю дольше, чем тебя. И если бы хотела быть с Карецким, с ним бы и была. Еще вопросы?
        Хоть проснулась от этого «наезда», встряхнулась.
        Роман выдохнул.
        — Хорошо, киса, прости. Я загнул,  — в его голосе появилась вина и раскаяние.  — Просто все эти шушуканья за моей спиной… И я же знаю, что вы встречались с Русланом в университете. А сейчас — у меня такое чувство, что ты с ним бываешь гораздо чаще, чем со мной. И это же так и есть на самом деле. Вот и сорвался. Сам устал…  — муж выдохнул.
        — Рома, мы встречались тринадцать лет назад! Хватит бред городить. Поезжай домой, выспись,  — без особо сочувствия к его «усталости», посоветовала Кристина, поднимаясь и потягиваясь.  — Меньше глупостям будешь верить. А я умоюсь да поеду на работу, сменю тебя. В отделении все нормально?  — переключила она разговор на работу.
        Если Роме и не понравился тон ее отповеди, муж промолчал. Понимал, возможно, что и сам зря затронул эту тему. А может, кто-то рядом появился и он не хотел неприятную для себя личную беседу превращать в публичную.
        Она же уже пришла на кухню и благодарно кивнула матери. Взяла чашку с кофе, кивком головы отказавшись от предложения завтрака.
        — Не успею,  — произнесла одними губами, вызвав очередной грустный мамин взгляд.
        Муж в это время продолжал говорить. И опять динамик пикал. Карецкому неймется.
        — Нормально,  — в голосе Ромы все еще чувствовалось недовольство и даже какая-то обида. Но муж быстро ввел ее в курс дела по состоянию пациентов.  — Ладно, я поехал. Ты как добираться будешь?
        — На такси,  — в три глотка выпив кофе, Кристина пошла в ванную.  — Голова все еще чумная, не рискну за руль садиться. Может, пока доберусь, проветрюсь немного.
        — Хорошо.  — Муж помолчал мгновение.  — Прости, киса. Не хотел на тебя с утра накидываться,  — вроде бы искренне произнес. Даже с виной.  — Просто стукнуло что-то в голову.
        Но ее это только больше насторожило. Не мог же Рома на дежурстве пить? Или мог? Она уже не была уверена. А такие перепады настроения для него больше были свойственны именно после алкоголя.
        — Все в порядке, Ром. Давай, приезжай сюда и отдохни нормально,  — с улыбкой в голосе, примирительно предложила она.
        — Да, стоит. Тем более, что завтра у обоих выходной,  — усмехнулся и муж.  — Люблю тебя.
        — Целую,  — отозвалась Кристина и прекратила разговор.
        Вызвала такси, почистила зубы. Натянула джинсы и свитер, и только потом набрала Руслана, который успел ей еще трижды позвонить за это время.
        — Кристя, с тобой все нормально?  — с ходу, не дав ей и поздороваться, потребовал Руслан ответа.
        — Нормально, Рус. Проспала. Выпила вчера снотворное, не смогла проснуться вовремя,  — вновь объяснила она.
        — Твою ****, Величко!  — видимо, успокоившись, матюкнулся Руслан.  — Ты себе что думаешь? Ты — заведующая, и не должна себя изматывать до такого состояния! И пятиминутку пропускать не должна!  — тут же переключился он на «выговор» в режиме главврача.
        — Еще один,  — хмыкнула Кристина.  — Мам, я пошла,  — крикнула она, увидев в окно, что такси подъехало.
        На ходу набросила пальто и подхватила сумку.
        Руслан вроде бы смягчился. И даже хмыкнул в трубку.
        — Муж уже выговор устроил, да?
        — Ага, за то, что с тобой шашни кручу за его спиной,  — хмыкнула и Кристина.
        Села в авто, назвала адрес. Зажмурилась. Такой солнечный день, что аж глаза режет. С чего бы? Всю последнюю неделю пасмурно было. Зима все-таки.
        — Если бы,  — вздохнул Руслан.  — Но ты же у нас патологически честная, к сожалению. А Роман — идиот,  — голос Руса был полон иронии.  — Будто вообще тебя не знает. Впрочем, он и раньше такое отчебучивал. Живет в какой-то своей реальности…
        — Если бы ты был на его месте, а я с ним постоянно дежурила, не думал бы так же?  — хмыкнула она.
        — Если бы я был на его месте, у тебя и повода не было бы по сторонам смотреть. Да и времени, Кристя,  — усмехнулся с совсем другой интонацией.  — И ты точно ни с кем бы не дежурила, кроме меня.
        Она наяву увидела эту ласково-искушающую улыбку, тепло которой ей доводилось ощутить.
        — Так я и так, выходит, только с тобой и дежурю, Рус,  — рассмеялась в голос.
        А вот Руслан хмыкнул не особо весело:
        — Но думаешь-то, небось, не обо мне или Роме?
        Она оставила этот вопрос без ответа.
        — Рус, мне кажется, Рома больше пить стал,  — поделилась Кристина своими опасениями о муже. Откинулась головой на сиденье.
        Тяжелая голова. Мутная, несмотря на кофе. Слезы с болью никогда ничего хорошего вместе со снотворным не давали. Но она старалась об этом не вспоминать. Надо просто прийти в себя. Сейчас приедет, еще кофе выпьет, погрузится в привычную суматоху работы…
        — Думаешь?  — Руслан стал внимательным и сосредоточенным, она прямо представила себе выражение его лица.
        Главврач из Руса никуда не делся. И о своих сотрудниках он должен был и любил все знать. Тем более такие факты, которые могут сказаться на работе.
        — Он вчера перед выходом коньяка в кофе добавил. Мелочь вроде бы. Но когда спросила — взвился и кричать начал. Потом извинялся. Да и сегодня — эти претензии с утра, непонятные обиды и снова извинения…  — Кристина вздохнула.  — Не знаю, Рус. Мне кажется, он все больше не в ту степь бредет.
        — Ладно, посмотрим. У меня сейчас консультация. Через двадцать минут обход. С тобой, между прочим. Надеюсь, доберешься?  — Руслан как бы невзначай напомнил о том, что она задерживается.
        — Я уже рядом, думаю, минут через пять буду,  — Кристина рассмеялась, посмотрев в окно, чтобы понять, где находится.
        — Хорошо, давай, Величко. Я жду и на тебя рассчитываю,  — Руслан отключился.
        Она же спрятала мобильный, предварительно проверив, нет ли каких-то сообщений. Не то чтобы ждала или рассчитывала. Просто…
        Размяла шею. Вроде бы и проспала столько, а все равно себя чувствовала измотанной и разбитой. Наверное, и правда, стоит передохнуть. Полноценно насладиться выходными.
        — Приехали,  — объявил таксист, до этого лишь молча посматривавший на нее через зеркало «заднего вида».  — Десятая больница. Восемьдесят пять.
        — Спасибо,  — Кристина потянулась за кошельком.
        — Говорят, у вас здесь одни из лучших условий. Не чета всем остальным государственным? Или все же частная?  — с интересом спросил таксист, пока она расплачивалась.
        — Нет, государственная. Пока, во всяком случае,  — вежливо улыбнулась Кристина.  — Просто нам с благодетелем повезло.
        — Да, слышал. Депутат какой-то, говорят?  — понимающе кивнул таксист, взяв оплату.
        — Депутат,  — согласилась Кристина, уже выходя из машины во двор родной больницы.  — Всего хорошего.
        — И вам!  — отозвался таксист.
        Но она уже не оборачивалась. Захлопнула двери и пошла к крыльцу.
        До обхода кофе ей выпить не удалось. Руслан залетел в кабинет, едва Кристина успела переодеться, ухватил за руку и буквально потянул ее за собой.
        — Потом, все потом, Кристя. Мне еще в здравотдел придется ехать, так что давай по-быстрому,  — Карецкий тащил ее по коридору.
        — «По-быстрому»,  — передернула Кристина, скривив ехидную гримасу.  — Ты прям как уставший муж после десяти лет брака, Рус…  — Многозначительно хмыкнула она. Сбилась с шага, не успевая за Карецким.  — Между прочим, вот после такого и начинаются сплетни по больнице, Рус,  — заметила Кристина, не пропустив удивленные взгляды сотрудников, которыми сопровождалось их «передвижение».  — А мне потом мой муж претензии выставляет.
        — Ну так поменяй мужа,  — передернул плечами Рус, полностью поглощенный бумагами, которые умудрялся просматривать на ходу.  — Не хочешь же ты поменять главврача?  — мимолетно оторвал взгляд от бумаг и подмигнул.
        — Договоришься, Рус,  — хмыкнула она.  — Никогда не слышал поговорку: «бойтесь своих желаний…»?
        — Блин, Кристя, солнце, мне сейчас не до поговорок и даже не до желаний, к сожалению,  — скривился Рус.  — Горин рвет и мечет, хочет с меня откат за то, что они закроют глаза на источники нашего финансирования. Намеками пытается повесить на меня самоуправство и взяточничество. Обнаглел вконец. Но, сама понимаешь, у него свои связи в министерстве, и пока мы, пусть и номинально, но на госбалансе, приходится с этим слизняком считаться.  — Рус ругнулся, но невнятно и сквозь зубы. Уважал ее, типа.  — А я уже томограф присмотрел новый, елки-палки! Губу раскатал…
        Кристина только ободряюще похлопала Руслана по плечу, не рискнув высказаться.
        Сложная ситуация. Такая же непростая, как вся их жизнь. Потому что открой она сейчас рот, или заведи Руслан разговор о том, что в воздухе висит — никто не предугадает, куда вывернет. Слишком давно этот ком накапливается, слишком много оплело их всех, связало и разъединило в одно и то же время. С одной стороны, единственное слово от нее — и все их проблемы будут решены. И Горин — зарвавшийся чинуша из здравотдела, пользующийся родственными связями с одним из замминистра — даже не подумает к ним лезть.
        С другой стороны, Руслан никогда об этом не попросит, беснуясь от ревности. Карецкого и так выворачивает и рвет на части от того, каким образом его в итоге назначили главврачом, несмотря на возраст и нюансы. Обойдя мнение даже здравотдела, по одному лишь пожеланию того самого «благодетеля». И все же — не отказался тогда, понимая, что есть идеи и силы, чтобы реализовать в больнице куда большее, нежели она являла собой на тот момент. Пусть и осознавал, что его еще больше берут в оборот, плотнее связывая по рукам и ногам. Отдаляя от Кристины в чем-то.
        На большие жертвы Рус пока не готов, она это чувствовала.
        Да и сама Кристина не уверена, что готова просить Кузьму о чем-то подобном, хоть он уже давно предлагал выкупить всю больницу и перевести ее в частное владение, все оформить так, что никто не придерется. Ее — главным акционером готов был сделать. Да и в Министерстве решил бы все.
        Только ей от него это не было нужно… Не это.
        Да и вообще…
        — А что, Кристя,  — неожиданно обхватив ее за талию, видимо воспользовавшись тем, что они на лестнице и вокруг никого, протянул Руслан.
        Порою ей очень хотелось опереться на него. Взять немного этой силы. И тепла. Она помнила, каков Рус в отношениях. И иногда искушение накатывало. Хотелось поддаться его объятиям.
        — У вас с Ромой все уже так запущенно и уныло, что он только «по-быстрому» и может?  — словно до него только сейчас дошел смысл ее подначки, спросил Рус.
        Еще и интерпретируя по-своему, вот же ж бес!
        — Карецкий!  — одернула Кристина его, ощутимо шлепнув по руке, которая посягнула на ее тело.  — Я понимаю, что тебе не хочется думать о Горине, но на меня свои фантазии не переноси. И в нашу постель с Ромой не лезь, не люблю извращений.
        — Ладно, Величко, еще позже вернемся к этому вопросу. Медленно и с удовольствием,  — усмехнулся Рус, подмигнул, но все же убрал руку.
        Наверное, потому, что они как раз заходили в отделение. Что бы там ни говорил, а подставлять ее Руслан никогда не собирался, она это знала.
        Обход и правда — отбегали, а не прошли. Прямо-таки фитнес-занятие. И зачем недавно о пилатесе думала? Ей Карецкий, вон, бесплатно спортзал организует по усложненной программе.
        Или это от общего утомления и дурной ночи она так измоталась? Вообще-то, Кристина уже несколько месяцев себя измотанной чувствовала. И как бы ни огрызалась в ответ на замечания Ромы и Руслана, а не могла не признать — они правы, она себя до истощения доведет такими темпами. Вот сейчас кофе выпьет наконец-то, и посидит тихонько в кабинете. Хоть выдохнет…
        Но сделав вдох, едва зашла в коридор своего отделения — поняла, что перерыв откладывается. Правда, кофе оставался все таким же вероятным. Но Кристина уже не могла об этом думать. Легкие и мысли заполнил запах одеколона, которые едва улавливался в воздухе. Наверное, и внимания не обратила бы, если бы точно не знала, кому он принадлежит, и что простой пациент их больницы себе такого парфюма позволить не может. Да и как не узнать, если она этот аромат и выбирала?
        Не то чтобы Кристина хотела в этом участвовать. Она и мужу одеколон не выбирала, психуя, что Роман сам не может решить, что ему больше нравится. Только Кузьму ее психи никогда не волновали. Он просто прислал к ней водителя с тремя склянками и по телефону потребовал, чтобы Кристина выбрала тот парфюм, который ей больше для него нравится. И, что самое смешное, она была уверена, что вариантов там и не имелось. Он знал, какой ей понравится, а она — какой по душе ему самому. И не удивило, что выбор совпал. Так что и не соврать, не напакостить. Вот и «выбрала» тогда. А сейчас шла к своему кабинету по коридору и дышала «шлейфом» аромата. Видно, только прошел…
        — Кристина Александровна,  — окликнула ее пробегающая мимо медсестра.  — Там к вам…
        — Да, Альбина, я знаю,  — махнула Кристина рукой, уже и так поняв, что к ней пришли и кто.
        Завернула за угол коридора: Кузьма стоял у окна, напротив двери ее кабинета и что-то читал на экране своего смартфона. «При параде». В деловом костюме, с галстуком. Но стоило ей появиться — поднял голову, словно услышал шаги Кристины. Хоть это и было невозможно — ортопедические тапочки ступали очень тихо, и ноги не так уставали в них. И все же…
        — Кристина Александровна…  — медленно улыбнулся Кузьма, едва она приблизилась.
        «Не смотреть. Не смотреть на него. Не сейчас, когда в коридоре у всех на виду, да еще и ревела ночью…»
        Кристина сразу подошла к двери и едва сумела вставить ключ в замок, быстро провернула. Он уже подошел почти впритык. И этот парфюм окружил со всех сторон, будоража эмоции и мысли.
        — Чем обязана?  — голос, тем не менее, звучал уверенно и с такой же усмешкой, как у него самого, когда она распахнула дверь и прошла в кабинет.
        Еще не оглядываясь на него. Подошла сразу к кофеварке, включила на две порции.
        — Ты хотела видеть меня на профосмотр?  — хмыкнул он.
        Зашел следом, закрыл двери. Вот теперь Кристина выдохнула. Обернулась и посмотрела на него. Знала, что «жадность» этого взгляда сразу видна. И что оторваться не может, но так давно его нормально не видела! В темноте и по телевизору — это совсем не то.
        Он тоже буквально «впился» в нее глазами.
        — Не спала все-таки?  — уже куда менее весело улыбнулся Кузьма.
        — Спала,  — покачала головой,  — снотворное выпила.
        Буквально «впитывала» в себя его вечно растрепанные волосы, куда более длинные, чем позволял строгий имидж депутата. Опять некогда заехать в салон. Или лень, других забот много. И даже не пытался им придать какой-то приличный вид. Эти вечные вихры, которые она всегда у него помнила, торчали во все стороны. И на подбородке, щеках — темнеет щетина. Видно, с утра никаких «солидных» дел не было, раз даже побриться не удосужился. Или, наоборот, столько дел, что послал все остальное далеко-далеко.
        — Плакала, малыш?  — на щеках Кузьмы проступили складки из-за того, что он челюсти сжал.
        Этого щетина не скрыла.
        Кристина отвернулась. Знала, что он заметит красноту в глазах. Взяла одну чашку с подставки.
        — Тебе не дам, если на профосмотр приехал,  — заметила она, игнорируя его вопрос о ночном реве. Все равно он и так знает, что прав.  — Хочу нормальную кардиограмму увидеть…
        И тут вспомнила про время.
        — Елки-палки, Кузьма! Уже одиннадцать! Как анализы возьмем? Лаборатория закрыта и ты же уже ел, наверняка. О чем ты думаешь?  — даже немного разозлившись, снова повернулась к нему с выражением упрека на лице.
        — Да мне по х**** на анализы и все остальное,  — пожал он плечами, вновь расплывшись в усмешке.  — Я приехал к тебе, тебя увидеть. А ты уже твори, чего сама хочешь. Хоть всю кровь сточи. И ел я в последний раз вчера ночью. У матери. То, что ты для меня приготовила, красивая моя.
        Это было так нечестно! Так больно. Так гадко с его стороны! И так сладко, что Кристина зажмурилась, стараясь вернуть себе дыхание и твердость.
        — Ладно. Хорошо, если так. Сейчас позвоню, скажу, что мне надо на cito*…
        А он подошел еще ближе. И забрал у нее чашку из рук, аккуратно разогнув палец за пальцем.
        — Обожжешься, малыш,  — прошептал хрипло.
        У нее и правда руки задрожали дико. Не сопротивлялась. Кузьма отставил чашку на стол.
        — Что же вы мне все кофе выпить не даете?  — риторически выдохнула она, ощущая безумную растерянность.
        И дикую потребность в том, что все равно никогда не получит из-за его упрямства…
        — Эй,  — тихо возмутился Кузьма, хмыкнув.  — Я подарил тебе эту кофеварку. В чем ты меня упрекаешь?
        Он знал, в чем. Они оба знали.
        Сил нет отойти. А он впритык. Прижался щекой к ее виску. Хорошо так! Мучительно горячо. Голова не соображает. Кожа к коже. И щетина эта чертова царапает, колет, а ей от этого — лучше, чем от ласки. Все тело в дрожь уже.
        Шумный вдох Кузьмы. Уткнулся носом в ее волосы, стянув шапочку, которую Кристина надевала перед обходом. Коса упала на плечо.
        — Распусти,  — почти неслышно просит. Потому что у обоих горло сдавило.
        — Я на работе. Мне мешают длинные волосы,  — из вредности больше возражала. Сама же не могла от него отступить.
        — Так подстригись!  — рявкнул с приказом.  — Я хочу твой запах нормально почувствовать. Твои волосы. Никогда времени толком нету…
        — Подстригись?  — она рассмеялась, всхлипывая.  — Это ты мне говоришь? Ты-то когда стричься будешь, родной?
        Он и сам улыбнулся. Скривил в гримасе рот, вроде как признавая, что похож на дикаря из леса.
        — Мы сейчас про тебя говорим.  — Напомнил ей Кузьма.
        И Кристина почувствовала, как он начал распускать ее косу, наплевав на несогласие. Только и остановить его не может — руки заняты. Вцепилась в узел его галстука и тянет, точно как он ее пряди, ослабляет, распуская.
        — Тебе на кардиограмме только мешать будет,  — объясняет, словно бы он спрашивает или такому ответу поверит. Расстегнула верхнюю пуговицу на его сорочке.  — Потом снова наденешь, чтобы там не забыл…
        — Как скажешь, малыш,  — уже ей в волосы шепчет.
        Трется щекой, зарывается, цепляясь щетиной за пряди.
        И она ему носом в шею уткнулась, отстраниться не может. Открытым ртом дышит, глотая его запах; всем лицом, веками даже, впитывает ощущение его кожи, удары его пульса.
        А руки у обоих сжаты в кулаки и «по швам». Кристина в карманы халата сунула, для надежности. Чтобы не потянуться, не обнять. И он себя держит — кажется, вибрирует от напряжения, а не позволяет себе ничего, кроме этого прикосновения лица к волосам, кроме дыхания.
        — Лучше бы кофе дала, ей-Богу,  — хмыкнул хрипло, а все еще не отступает. Она сама не может оторваться.  — Сейчас на мне точно твой датчик сломается от зашкала…
        Кристина опять рассмеялась, задыхаясь. Зная, что его терзает, мучает этим смехом, касанием своих губ к его коже в расстегнутом вороте сорочки. На секунду уткнулась макушкой ему в ключицу. Через ткань сорочки прижалась губами к груди Кузьмы, там — где сердце бухало сейчас. Где под тканью и жесткой порослью темных волос татуировка в виде буквы «К» пряталась. Набитая так же давно, как и кулон на ее шее болтается.
        Хорошо, что помадой никогда не пользуется.
        Мазохисты оба.
        Отступила. Резко отвернулась к окну, прижав глаза двумя руками, чтобы позорно не разреветься. Хватит, вчера нарыдалась. Кузьма на долю секунды дернулся за ней всем телом, словно мозг еще не успел вернуть контроль над подкоркой. Но тут же застыл. Хрустнул кулаками в тишине кабинета.
        — Не делай так. Для суставов вредно,  — машинально одернула Кристина.
        Он сардонически рассмеялся. И сквозь зубы что-то невнятно пробормотал. Она не переспрашивала.
        Глубоко вдохнула, окончательно загоняя все эмоции глубоко в себя. Выдохнула. Черт! Вся им пропахлась. Этим парфюмом. Халат, волосы… Встряхнула руки, прогоняя дрожь, и начала косу по новой заплетать.
        — Где резинка?  — повернулась к Кузьме с вопросом.
        Он протянул ей искомое, явно неохотно, но и не споря.
        — Сейчас в лабораторию позвоню, предупрежу. Туда сначала сходим, все анализы возьмем,  — решила она, подвернула волосы и натянула шапочку на голову.  — Заодно проветришься, сердце успокоишь,  — заметила Кристина, улыбнувшись так же криво, как и он.  — А потом на ЭКГ.
        Кузьма только плечами передернул, показывая, что ему все равно, что она с ним делать собирается. Лишь бы рядом находиться не мешала.
        ______
        *cito (лат)  — срочно
        Глава 3
        Она оперлась о подоконник, практически сев. И молча наблюдала за тем, как Марина Семеновна, немолодая медсестра, дежурившая сегодня в функциональном кабинете, «расставляла» датчики аппарата по грудной клетке Кузьмы.
        Кристина и сама умела это все делать. И запись снимать. Не ее рабочая задача, но уметь надо. Но все же не рисковала. Слишком велико искушение.
        Кровь на общие анализы у него уже взяли, и сейчас в локтевой ямке был наклеен кусочек лейкопластыря телесного цвета. Кузьма порывался отодрать, едва они из лаборатории вышли. Не любил всего такого. Она не разрешила. Сама не знала почему. Из вредности, может. Отрезала, что сорочку испачкает. Перетерпит. Будто бы она ему эти рубашки стирала, ей-Богу! Какая разница?
        Теребила крестик на своей цепочке и думала. О всяком, о прошлом…
        Сам крестик, строго говоря, тоже не ей принадлежал — тетя Маша в детстве окрестила сына, еще тайком, при другом государственном строе. Но Кузьма суеверием не отличался, да и религиозностью тоже. Он давно вернул тот матери, заявив, что носить не будет. Еще лет в шестнадцать, кажется. И тетя Маша пришла как-то к ней с этим крестиком. Ничего особо не объясняя, оставила в ее ладони, загнув пальцы Кристины пригоршней.
        — Может, хоть ты его убережешь, если носить будешь,  — только и заметила тетя Маша.
        Пусть ей и было на тот момент семнадцать, Кристина догадалась, что мать Кузьмы не о сохранности ювелирного украшения беспокоится.
        С тех пор она его ни разу не снимала. Что бы ни происходило в жизни и в какой бы стадии «взаимопонимания» они ни находились. Обида и боль не имела значения в этом аспекте.
        Это еще Рус не знал, как-то так Кристина и не призналась ему, чей это крестик. А то бы и по этому поводу по ее мозгам «ездил», а не только о кулоне. Руслан в этом плане подкован был, суеверен до жути. Кристина когда-то ляпнула мимоходом что-то про «чужой» крестик, даже и не помнила уже — что именно. Так Карецкий ей такую лекцию на эту тему прочел про грехи и «тяготы», что Кристина сбежала в итоге. И больше не поднимала данную тему. Только поддевала Руса время от времени: как он при таком суеверии врачом стал? Да еще и таким хорошим. Руслан пропускал мимо ушей ее издевки и на провокации не велся.
        Перевела взгляд на кривой, уже тонкий и бледный шрам, который почти и не виден был на боку Кузьмы. Выше на два сантиметра — и печень…
        Она не хирург. Сто раз ему об этом же говорила. А как Рус ее матом крыл за эти кривые швы, когда увидел! Правда за обработку — похвалил, и что справилась сама с подобным… А Кузьма тогда Руса чуть не прибил за эти маты в ее сторону, хоть и стоять нормально в тот момент не мог. Сидел и то с трудом.
        А сейчас — лежит и в потолок смотрит, глаза отводит. Старается, она же знает, видит.
        Господи! Что же так сложно все у них? Почему так больно?
        Кристина зажмурилась, придавила глаза пальцами, делая вид, что просто не выспалась.
        — Готово, Кристина Александровна,  — Марина Семеновна позвала ее, заставив Кристину поднять голову.
        — Да, давайте, я сама расшифрую,  — поглубже вздохнула она.  — Спасибо, Марина Семеновна.
        Медсестра улыбнулась, отдала запись ЭКГ и села за рабочий стол, начав вносить данные в компьютер. У них с техническим обеспечением в больнице все в порядке было. Благодаря Кузьме.
        Хотя не только им от этого польза, конечно. Ему тоже — одни плюсы. И деньги «из тени» выводит, и льготы в налогах на законных фирмах получает за свою «благотворительность», да еще и ей с Русом помогает. Кристина помнила еще, каково это — работать в больнице, не имеющей такого «благодетеля». И вновь оказаться в тех условиях ни она, ни Рус — не хотели, пусть Карецкий и тихо бесился из-за того, что каждый день наступает себе на горло. «Сделка с дьяволом», как он это называл, но воспринимал как «необходимую жертву».
        — Заканчивайте одеваться, Николай Артемович, и вернемся в кабинет. Анализы, конечно, еще не все готовы, обсудим кардиограмму. Да и, раз уж вы не завтракали, еще и на УЗИ вас отведу,  — уставилась на бумажную ленту, делая вид, что полностью поглощена записью.
        — Все так страшно, Кристина Александровна?  — хмыкнул Кузьма, глядя на нее исподлобья, пока застегивал запонки на манжетах.
        Пристально смотрел, изучая.
        Ей оставалось надеяться, что Марина Семеновна очень внимательно смотрит в монитор и не видит, что и Кристина никак не может заставить себя отвести взгляд.
        — Ну что вы, Николай Артемович,  — смешок вышел саркастичным. Наверное, из-за усилий, с которыми она держала улыбку на лице.  — Просто раз уж вы попали ко мне в руки, не могу этим не воспользоваться по полной. Не можем же мы допустить, чтобы наш благодетель был плохо обследован.
        Улыбка получалась только кривой. И потемневший взгляд Кузьмы, стоящего напротив, хоть их и разделяла кушетка, выдавал усилия, с которыми он удерживался в этом вежливо-веселом общении благодетеля и лечащего врача.
        — Это вам еще повезло, что Руслана Альбертовича на месте нет, уехал в здравотдел,  — хмыкнула Кристина, вновь уставившись в кардиограмму.  — Он бы вас еще и на рентген затащил… Кстати,  — даже прищурилась, глядя на него в упор. Словно у самой — то самое «рентгеновское» зрение.  — А когда мы флюорографию делали?
        Кузьма расплылся в улыбке и так заломил бровь, будто бы говорил: «что, опять меня раздеваться хочешь заставить?» Слишком хорошо она знала этого мужчину, чтобы не понять этих взглядов и намеков.
        — В мае, Кристина Александровна,  — с иронией, которая очень хорошо слышалась в голосе, ответил Кузьма.
        Встряхнул пиджак и каким-то уверенным, четким движением надел тот. У него всегда так выходило с одеждой: словно это была часть его кожи. Что бы Кузьма ни носил — старую футболку с потертыми джинсами или такие вот костюмы, стоимостью в несколько тысяч евро.
        — Хорошо, тогда рентген нам не нужен. Вернемся в кабинет, потом решим,  — прикинула она, стараясь вспомнить, кто сегодня на ультразвуковой диагностике.
        Развернулась и вышла в коридор, зная, что Кузьма идет следом.
        — Ты с таким видом смотришь в эту бумажку, словно меня завтра хоронить можно,  — хмыкнул он над ее ухом, догнав за два шага.  — Что такое, малыш?
        Кристина оторвалась от записи, но на него не глянула, здоровалась по дороге с сотрудниками, которых не видела, пропустив сегодня пятиминутку.
        — Твое сердце здорово, оно точно не станет причиной твоих похорон в ближайшем времени,  — спокойно ответила она на его подначку, сохраняя невозмутимый вид для всех окружающих.  — Хорошо, что ты бросил курить.
        — Я тебе всегда доверял,  — Кузьма пожал плечами, пусть она и видела, как он к ней присматривается.
        Доверял… А вот слышать был готов далеко не так часто, чем иногда убивал просто.
        Кристина остановилась на ступеньку выше Кузьмы. Обернулась и посмотрела ему глаза в глаза. Можно было воспользоваться лифтом, но она нуждалась в движении, чтобы не сорваться рядом с ним. Он это видел и понимал. Сам находился в таком же состоянии. Это уже Кристина видела невооруженным взглядом. Впрочем, знала она и то, что для остальных это было не столь очевидно. Просто они очень хорошо умели понимать друг друга. Читали с полувзгляда, с полуслова, кончиками пальцев по коже — могли мысли и не высказанные слова другого прочесть. Потому что у них за плечами — целая жизнь вдвоем. Пусть большую часть ее они и прожили якобы порознь…
        ***
        Когда она впервые увидела Кузьму, Кристине было почти шесть лет. Ее отец умер пять месяцев назад. И вот, наконец, комбинат, на котором работала ее мать, да и отец до своей смерти от несчастного случая, нашел возможность выделить для своей сотрудницы комнату в общежитии, учитывая стесненные обстоятельства семьи. Мама говорила, что это — хорошо. Лучшее, что случилось за эти месяцы. Потому как теперь они смогут не ютиться в небольшой комнате, которую снимали за деньги, а перебраться в такую же небольшую комнатушку, зато бесплатно, только оплачивая коммунальные счета. Кристина впервые с похорон отца увидела, как мать начала улыбаться. И сама от этого ощутила облегчение, пусть и не знала, как это описать словами. Но мир снова стал радостней и веселей. И даже то, что их новая комната в чем-то была меньше прошлой — не расстроило Кристи.
        Наверное, дети в принципе не умеют долго сосредотачиваться на плохом. И получив крохотную надежду благодаря маминой улыбке, Кристина воспряла духом. До сих пор она помнила, как ее сразила кухня в той квартире…
        Была зима, воскресенье, когда они перебирались. Стоял морозный день, у Кристины замерзли щеки и руки, и нос щипало от тепла нового дома. А она оторопела и не могла отвести глаз от залитого солнцем небольшого помещения. Такого же простого, как и все в этой квартире: со столом, парой стульев да нехитрыми тумбочками. С книжной полкой, прибитой на стене вместо шкафа для посуды. Там вперемешку стояли чашки и банка с вилками-ложками, лежали коробки спичек и свечи. Кроме этого на кухне имелась газовая плита и небольшой холодильник. И все это, совершенно все, было залито теплым солнечным светом, который проникал в каждый уголок через огромное окно, оклеенное бумагой в клеточку, явно нарезанной из тетрадных листов.
        Кристину просто тянуло в эту кухню почему-то. Да никто и не мешал ей идти туда: мать была занята, управляя нанятыми за пару бутылок водки «помощниками», заносившими в комнату диван-малютку и кровать с панцирной сеткой. «Тетя Маша», как ей назвалась их новая соседка, очень добрая по виду и улыбке женщина такого же возраста, как и ее собственная мать, помогала что-то расставлять и отодвигать, вводя маму по ходу процесса в курс дела и знакомя с квартирой. К тому же, они по работе были уже знакомы. А Кристину даже с радостью отослали на ту самую кухню, чтобы под ногами не мешалась. И она забралась на табуретку, стоящую у самого окна, кое-как сама сняла неудобную и тяжелую коричневую шубку, в которой ощущала себя медвежонком. Сбросила ту прям на пол, прижалась к теплой батарее руками и уставилась с пятого этажа во двор. В первый раз ей было страшно: раньше они жили на первом этаже и с такой высоты Кристина еще никогда не смотрела вниз. Когда видно все-все: закоулки, и гаражи, и павильоны садика, забор которого ограничивал двор дома, и уходящую вниз широкую асфальтовую дорогу, куда-то заворачивающую
мимо других, старых и таинственных двухэтажных домов, над которыми высилось это общежитие.
        Строго говоря, это общежитие не было таковым изначально. Его именовали «малосемейкой» и Кристина тогда слабо понимала, что именно это значило: то ли семей там мало, то ли они маленькие, эти семьи? Но спрашивать не решалась, да и никто не торопился ей ничего объяснять. Зачем оно ребенку надо?
        В этом доме имелись одно-и двухкомнатные квартиры: в первых жили «счастливчики». Это когда семье доставалась целая квартира. Маленькая, но только для них, с собственной ванной-туалетом и даже кухней. «Хоромы», как говорили остальные. Давал комбинат такие квартиры особо ценным сотрудникам, наверное. В любом случае, Кристину с мамой поселили в другой. Там, где две комнаты: одна комната чуть больше, и вторая — чуть меньшего размера. В каждой жило по семье. Совмещенные ванна и туалет, а также кухня — делились на эти семейства. Собственно, их тоже считали «счастливчиками», потому как на эту двухкомнатную квартиру их было теперь всего четверо: Кристина с мамой и тетя Маша с сыном. Кто-то, кто распределял это жилье от комбината, решил превратить данную квартиру в пристанище матерей-одиночек.
        Но это все в тот момент волновало Кристину очень мало. Она оторваться не могла от двора, который был так хорошо виден через это огромное окно. И с упоением следила за тем, как в этом дворе носятся другие дети, кидая друг в друга снежки или слетая на санках с небольшой горки около одного из старых домов.
        — Что, новые владения изучаешь?  — с веселой улыбкой поинтересовалась тетя Маша, зайдя в тот момент на кухню, чтобы чайник поставить на плиту.  — Голодная?
        Кристина растерялась, не совсем зная, что от нее хотят услышать, да и не очень поняв первый вопрос. Но честно кивнула, потому что голодной была. А тетя Маша только шире улыбнулась и подошла к столу, выглянула в окно.
        — О, вон мой оболтус носится,  — так же весело махнула рукой куда-то в сторону детворы, бегающей друг за другом во дворе.  — Опять придет мокрый и до костей замерзший. Познакомитесь.
        Кристина глянула во двор, но так и не поняла, кто из мальчишек — сын соседки. А спросить постеснялась.
        Тетя Маша в это время взяла из хлебницы, стоящей на подоконнике, какую-то булку, достала из холодильника масло, завернутое в бумагу. И, разрезав булку пополам, щедро не намазала даже, а настругала масло на сдобу. Соединила снова половинки.
        — Держи, поешь, пока мы все расставим. Скоро чай будет,  — вручив булку Кристине, тетя Маша заглянула в заварочный чайничек, стоящий на старенькой, обитой клеенкой тумбочке около раковины.
        Кристина же пока с удовольствием откусила угощение, хоть булка и показалась ей громадной, еще и присыпанная чем-то сверху, какой-то сладкой желто-белой крошкой. Очень вкусной, хоть Кристина и не могла разобрать, из чего та сделана.
        — Вкусно?  — улыбнулась тетя Маша ее аппетиту.  — Мой Кузя тоже эти булки любит. Даже больше, чем с вареньем. Ума не приложу, чем они так детей привлекают. Ладно, кушай. Позовешь, когда вода закипит,  — махнув рукой на чайник, стоящий на конфорке, новая соседка снова вышла в коридор.
        А Кристина с упоением поглощала угощение, ощущая себя очень счастливой, несмотря на новое место и кучу незнакомых людей вокруг. Ей было тепло и хорошо, мама рядом и даже улыбалась сегодня. Да и тетя Маша показалась ей доброй. И булка — очень вкусная. Кристина очень любила сливочное масло, иногда ей просто хотелось взять и отломить себе кусок, без всякого хлеба, но мама не разрешала. А тетя Маша так щедро ее угостила, что Кристина губами брала маслянистые пластинки и с восторгом ощущала, как те тают на ее языке, продолжая разглядывать двор.
        С сыном тети Маши, Кузьмой, которому тогда было одиннадцать, Кристина познакомилась буквально через час. Когда мальчишка — мокрый, как и предсказывала тетя Маша, весь в снегу, казалось, насквозь забившем его штаны, рукавицы и шапку, а также ботинки и носки — ввалился в квартиру.
        — Мам! Я пришел!  — едва открыв двери, которые еще и не успели закрыться, крикнул он, влетая в квартиру.
        «Помощники» уже ушли к тому времени, получив свои бутылки и двадцать рублей. В коридоре стояли только какие-то мелочи: упакованные стопками книги, одежда, связанная в узел в старой льняной скатерти. Через этот узел мальчишка и перецепился с порога, упав со всем своим снегом на их вещи. Вышло так весело, что Кристина, выглянувшая из-за двери их новой комнаты, искренне рассмеялась. Не радуясь его падению, просто забавно. И выскочила в коридор, с интересом набрав в руки снега, который упал с шапки мальчика и не успел еще растаять, очутившись на полу, покрытом разноцветными квадратами линолеума.
        Впрочем, мальчишка на ее смех не обиделся вроде. Он тоже улыбнулся. Подскочил с вещей еще до того, как тетя Маша и ее собственная мать очутились в коридоре, стянул шапку с головы, и тряхнул, посыпая пол и Кристину новой порцией обледеневшей снежной крошки. И с интересом уставился на саму Кристю, похоже, забыв, что что-то еще собирался говорить матери.
        — Нагулялся, голодный?  — тут же начала выяснять тетя Маша, выбежав из своей комнаты.  — Быстро снимай все мокрое с себя, Кузьма!  — чуть более строго велела она, но было видно, что это несерьезно. Не сердится на сына.
        — Голодный,  — согласился мальчишка, не ответив на первую часть. И все еще изучал новую соседку.
        А вот его мать не пропустила, что вопрос про гуляние остался открытым.
        — Э, нет, парень,  — с улыбкой протянула тетя Маша.  — У нас уговор был: гуляешь два часа, а потом домой и уроки. Завтра в школу же, а ты и не садился еще!  — помогая сыну снять мокрые вещи, напомнила соседка.  — Это — тетя Тамара и Кристина, жить будут с нами,  — познакомила она сына.  — Не заставишь за учебу сесть,  — повернувшись к ее матери, немного возмущенно и даже устало рассказывала тетя Маша.  — Управы на него никакой нет, с тех пор, как отец ушел. Носился бы целыми днями по дворам, да в футбол бы гонял в спортзале — единственное, ради чего с удовольствием в школу ходит. А так, едва на тройки вытягивает. И не дурак, все учителя говорят, что мозги на месте. Но упрямый, как осел. И учиться не хочет ни в какую,  — делилась соседка с матерью Кристины своими бедами.
        — М-а-а-м!  — возмущенным тоном, словно он тут старший, попытался одернуть Кузьма жалобы матери, но на него никто не обратил внимания.
        Мама Кристины сочувствующе кивала. Кузьма, казалось, совершенно не беспокоился по поводу того, что о нем сейчас говорили, и сосредоточенно пытался расшнуровать обледеневший, забитый снегом ботинок. А сама Кристина все еще рассматривала этого мальчишку: никогда таких волосатых мальчиков не видела, в садике, куда она ходила, всех стригли коротко. И на улице тоже. А у этого Кузьмы просто вихри какие-то темные на голове торчали во все стороны. И то, что он только что снял шапку, не придавило, а лишь добавило какого-то дикого беспорядка на его голове.
        Тетя Маша, продолжая говорить, попыталась этот беспорядок пригладить, но у нее ничего не получилось. Да и Кузьма, наконец-то сняв обувь и куртку, уже крутился, вырывался, явно нацелившись на ванную. На Кристину он поглядывал все еще с интересом, но без какого-то явного восторга. Наверное, будь она мальчишкой — больше бы новому соседу и вероятному другу радовался бы.
        В конце концов, его отпустили приводить себя в порядок. Тетя Маша и ее мать потянулись на кухню, накрывать на стол, и Кристина увязалась следом. В школу ей предстояло идти только в следующем году, и потому она слабо разбиралась в том, что взрослые говорили об уроках и успеваемости Кузьмы. Но ей очень хотелось разобраться. Да и интересно было ощущать себя частью таких «взрослых» разговоров.
        Кузьма появился на кухне спустя минут пять, уже в сухой одежде, но все с тем же гнездом на голове.
        Тетя Маша посмотрела на это, вздохнула, и начала сетовать подруге уже на прическу сына:
        — Никакого сладу нет с этими волосами. Вихри, точно как у его отца. Как ни стриги — торчат во все стороны. Только если брить почти, так мне такое издевательством кажется, хоть наша классная руководитель и пишет вечно замечания. Но я не поддаюсь.
        — И правильно, над ребенком издеваться нечего,  — согласилась мать Кристины, раскладывая по тарелкам гречневую кашу, которую они сварили, пока распаковывали вещи.
        Сам Кузьма словно и не обращал внимания, что разговор ведется о нем, спокойно уплетал такую же булку, как уже досталась Кристине ранее. И хоть тетя Маша пыталась прикрикнуть, что сладкое после обеда, в итоге махнула рукой.
        — Растет пацан, все равно все в нем горит. Вечно голодный ходит,  — заметила соседка.
        А мама Кристины только улыбнулась и согласно кивнула на это замечание.
        Кузьма же только скривил какую-то насмешливую гримасу на этот диалог. Он в принципе вел себя так необычно для Кристины — словно ему никто не указ. И мать он слушает только потому, что любит. Но и его готовность ей «потакать» имеет свои границы. Мальчишка же, а как-то давал это всем понять одним своим видом, даже маленькая Кристина заметила и ощутила.
        А увидев, что она поглядывает на булку, которую он ел, Кузьма не рассердился и не отвернулся, сделав вид будто не заметил. Взял и отломил сдобу с той стороны, где не кусал, и протянул ей.
        Кристина смутилась, почувствовав себя виноватой почему-то: он ведь голодный все время, вон мама его рассказывает, а она уставилась и мешает ему есть.
        — Нет,  — попыталась отказаться она, втянув голову в плечи,  — я ела уже. Спасибо!
        Но Кузьма и слушать не захотел, держал кусок булки у нее перед носом, пока Кристина не взяла, сдавшись, и не принялась жевать вместе с ним.
        Вообще, Кристине было очень странно все происходящее, но и интересно, и весело. Она не привыкла к такой ситуации и к этим людям еще. Но и не чувствовала себя с ними совершенно чужой. Возможно потому, что мама и тетя Маша были знакомы и общались с легкостью, передав это и своим детям. Или еще в чем-то секрет состоял. Но ей нравилось сидеть на той кухне и следить за разговорами, действиями, изменением выражений на лицах.
        Да и Кузьма оказался хорошим, хоть поначалу Кристина немного и боялась старшего парня. Мало ли, а вдруг забияка? И будет гонять ее. Но мальчишка хоть и оказался упрямым и со своей точкой зрения на все происходящее, что они все замечали каждый день, а к младшей соседке отнесся по-доброму. Нельзя сказать, что они стали друзьями сразу, все же шесть лет разницы в этом возрасте — очень много. Но под свою опеку Кузьма ее взял. И во дворе присматривал, никогда не отказывался брать Кристину, если сам на улицу выходил. И не таскал ее за собой хвостом вроде, и Кристина гуляла с детьми своего возраста, но как-то они все время рядом были. Она у него под присмотром.
        Сначала его друзья поглядывали на нее с удивлением и непониманием, насмешливо дразня «невестой». Но после нескольких заработанных из-за таких дразнилок синяков, умолкли и не возражали, даже если Кузьма тягал Кристину за собой в их играх.
        А вообще, Кузьму во дворе любили. Он был заводилой и капитаном всех игр и приключений, всех проказ и проделок. Но, к его чести, всегда брал на себя всю вину, если что-то шло не так, даже если его рядом не наблюдалось. Но Кузьма никогда не позволял Кристине вступаться за него и рассказывать об этом. И постепенно у них начали появляться свои секреты, тайны и истории, о которых никто не знал: ни другие друзья, ни матери.
        Тетя Маша хваталась за голову, порой не имея ни сил, ни средств оплачивать разбитые окна первых этажей их двора и школы. Пыталась как-то «воздействовать» на сына, читая ему нотации и взывая к совести. Но особого эффекта это все не приносило. И не сказать, что Кузьма бессовестным рос. И близко нет. Но вот что больше всего сердило и учителей, и его мать. Наоборот, Кузьма прекрасно понимал, что «хорошо», а что «плохо», никогда не обижал младших, сам мог «разобраться» с хулиганами, которые издевались над девчонками или первоклассниками, забирая мелочь или пачкая портфели. Но при этом он редко оглядывался на методы. Да и к учебе, несмотря на явный ум и склонность к наукам, относился поверхностно, не считая основным в жизни. И куда больше времени уделял все тому же футболу, безмерно им любимому.
        По словам тети Маши, это все началось, когда отец Кузьмы ушел из семьи. И вроде бы легче всем стало, ведь бывший муж любил выпить и был тяжел на руку, не жалея ни жену, ни маленького сына. Но когда пропал в неизвестном направлении, Кузьма изменился. Может, и всегда характер у сына непростой был, просто и без того проблем хватало, чтобы на причуды сына внимание обращать? Или это исчезновение отца так на нем сказалось, изменив мировоззрение, только управы тетя Маша на Кузьму не имела. И единственной ее надеждой постепенно стала Кристина, которой не всегда, но периодически все же удавалось достучаться до Кузьмы, чтобы в чем-то убедить друга.
        А они стали настоящими друзьями спустя какое-то время. Во всяком случае, Кристина искренне считала так, пока не узнала, что Кузьма стал вызывать повышенный интерес у девушек в своем классе. И вовсе не чурается этого внимания…
        Кристина училась хорошо. Всегда. С первого дня, как Кузьма отвел ее в школу за руку на первое сентября в первом классе. Он же ее и домой отвел в тот день, прогуляв из-за этого собственный урок. Их матери были на работе и не сумели отпроситься. Кузьма же честно предупредил младшую подругу, что той сказкой, о которой талдычат взрослые — в школе и не пахнет. Так что Кристя может сразу настраиваться на худшее… Оптимист по жизни.
        У Кузьмы со школой были сложные отношения и он этого не скрывал. Бравировал даже. Все, что подразумевало в себе систему — претило его характеру.
        Но с Кристиной дело обстояло иначе. Она очень не хотела подводить мать. Не выносила, когда та плакала, еще с похорон отца. А потому даже не представляла, что сумеет расстроить ее плохими оценками. Да и тетя Маша поддерживала всегда, ставя в пример собственного сына и свое сердце, которое точно не выдержит всех его проделок. На что сам Кузьма только улыбался всегда.
        «Но ты же девочка, тебе надо учиться хорошо»,  — любили повторять и ее мать, и тетя Маша, поддерживая подругу.
        И она училась. А еще подумала, что сумеет как-то и Кузьме помочь, ведь он ей всегда помогал. Не с математикой, конечно, с этим у Кристины никак не складывалось. Не давались ей цифры. И вот тут ей тайком от остальных помогал Кузьма, зачастую просто решая все примеры для Кристины, тогда как для себя даже не удосуживался писать домашние работы. Еще в пятом классе у Кузьмы случился конфликт с учителем. И теперь все, что он знал — было скорее вопреки, а не благодаря происходящему на уроках. Математика была его стихией. Он цифры не видел — он их понимал, «управлял» ими, как казалось маленькой Кристине. Для нее это было магией. Настоящей. Более того, Кузьма как-то умудрялся еще и ей объяснить все непонятное. И куда проще, чем это делал учитель в школе.
        Но и она вскоре поняла, что может помочь другу. Так же легко, как Кузьме математика, Кристине давались языки и большая часть гуманитарных наук. Она обожала все, что могла только узнать о природе, потому, прочитав свои учебники наперед, чтобы порадовать маму, добралась и до книг друга, по большей части ему просто не нужных. Год за годом она учила и свое, и что-то его. Для него же, чтобы помочь, начала читать и историю. Нельзя сказать, что Кристина была гением и училась впереди программы. И близко нет. Она просто очень хотела помочь Кузьме, которого, наверное, в тот момент считала старшим братом, практически. У нее не было никого дороже мамы и Кузьмы. И тети Маши, конечно. И потом, даже ее, в чем-то детские, конечно, сочинения, написанные в четвертом классе, были куда лучше пустого места в тетради, которое так бы оставил Кузьма. По крайней мере, даже зная, что это не он писал, учителя ставили ему оценки. Да, это были «тройки». Но его ни разу не оставили на второй год, сколько бы ни грозились. Не хотели “зарубить” на корню все шансы не глупому же парню.
        Вот так однажды Кристина и поняла, что Кузьма ей не просто «друг и брат». Когда взяв его тетрадь по языку, чтобы написать очередную «домашнюю работу», увидела засунутую между листов записку. В которой просто и ненавязчиво Кузьме предлагали прийти в гости к однокласснице вечером, когда у той никого дома не будет.
        Кристине тогда было одиннадцать, Кузьме — шестнадцать. Она была для него малышкой, которую надо было оберегать и за которой необходимо следить, для которой он каждый день покупал ее любимые булки, экономя ради этого на сигаретах, которые тайком от матери стал курить. А Кристина готова была объедаться сдобой, лишь бы он меньше курил. Хоть и ни за что не выдала бы секрет старшего друга взрослым. Он же был для нее… Кристина не знала — кем? Всем? Нет. Еще нет. Не тогда. Но очень многим.
        Она даже осознанно не понимала, что именно заставил ее испытать этот клочок бумаги в клеточку, выдранный из чьей-то тетради? И как называется та боль, которая начала разъедать в тот момент ее живот изнутри.
        Но тогда что-то навсегда изменилось в ней, в ее восприятии Кузьмы.
        Хотя по-настоящему все стало иным в тот день, когда он вернулся из армии…
        Глава 4
        — Малыш?  — Кузьма прищурился, внимательно всматриваясь в ее лицо.
        Она медленно и как-то сонно моргнула, словно была не здесь сейчас. Вздохнула, принявшись растирать лицо.
        Кристина была на пределе. На тонкой грани перед срывом.
        Он точно знал, куда смотреть и на что обращать внимание, чтобы в полной мере оценить ее состояние. И то, что Кузьма видел сейчас — реально выбешивало что-то у него внутри. И заставлял нервничать, напряженно сжиматься нечто внутри грудной клетки. То, чем всегда безраздельно владела только эта женщина.
        Куда смотрит Карецкий, мать его за ногу?! Чем думает, когда позволяет Кристине дежурить через день? Он что, действительно не в силах оценить, что она работает уже на износе? Так он сместит Руслана с должности главврача, чтобы был внимательней, и дело с концом! Может, тогда глаза раскроются?
        А этот придурок, про которого он и вспоминать-то не хотел — ее «муж»… Японский бог! От одной мысли хотелось спуститься вниз, достать из бардачка пистолет, ничего не объясняя своему бессменному водителю Вадиму. Да он и не спросит. И пристрелить этого дебила на месте. За то, что лох такой и все на малышку сбросил. За то, что вместо покоя и радости доставил ей только больше проблем и забот, чем они с Карецким вместе взятые.
        Хотя чего уж там! Откровенным надо быть до конца. Их всех стоило бы пристрелить, по-хорошему. И он сам, и Карецкий — измотали Кристину не меньше.
        Ех**** бабай! Зря приехал. Или не зря? Кто еще поймет и заметит все то, что его красавица от кого угодно спрячет? Только не от него.
        Так давно решил дать ей свободу и возможность жить нормально. И не сдержал слово. Вернулся, морочит голову. И не может в покое оставить. Потому что Кристина его так крепко держит своими тонкими пальцами, что не вырваться.
        Сколько раз он с сарказмом думал, что с радостью душу дьяволу бы продал, лишь бы выполнить обещание, которое сам и дал. А ни хрена не выйдет! Потому что и его душа, и его сердце — давным-давно болтаются на золотой цепочке вокруг ее шеи. И Кристина ни в какую не соглашается их возвращать. Даже в обмен на свое сердце — так же давно «наколотое», словно гвоздями прибитое к его груди, к его коже, в его кости вдавленное. Пытался когда-то «отодрать» с мясом, хотел разодрать эту их связку. Отпустить. И ни фига не справился. Оба остались с кровоточащей пустотой внутри. А все равно друг в друге.
        Да и реально ли хотел сам Кузьма этого?
        «Хотел бы — сделал бы»,  — так всегда говорит его мать.
        А раз не хочет — то и имеет «по делам и мыслям своим». Ее только за какие грехи за собой в ад тянет?
        — Малыш, пошли в твой кабинет. УЗИ подождет. Не подохну, если до сих пор живой. А вот тебе кофе точно не помешает. Спишь на ходу,  — хмыкнул и распорядился он, ничем не выдавая внутренних мыслей.
        Собственно, ему это обследование — до одного места. Ее видеть хотел, использовал повод. А Кристина всегда немного перегибала палку в вопросе его здоровья. Хотя это касалось всех близких ей людей: свою мать, да и его тоже, она настолько же регулярно обследоваться заставляла. Словно этим жизнь под контроль взять пыталась.
        Подхватил под руку Кристину, потянул вперед. Настойчиво и упрямо. Рядом все равно никого не было. Да и попробуй — придерись еще. Кузьма за их жизнь так шифроваться научился, что и сама Кристина не всегда понимала: где он истинный и что его действия значат. Должен был. Никак иначе нельзя.
        — Да, наверное. Это снотворное дурацкое,  — словно не до конца ориентируясь в ситуации, вздохнула малышка.  — Голова мутная. Не стоило его пить.  — Кристина прижала затылок ладонью.
        Но послушно шла, куда он вел, не оглядываясь по сторонам. Ни одного вопроса.
        Кузьма знал, что даже развернись он сейчас и поведи ее на улицу — пойдет следом, в машину сядет, и только когда отъедут, скажет, что телефон не взяла, и кошелек с ключами…
        Он всегда доверял ей, не врал пару минут назад. Но и она верила ему безотчетно. Даже после того, что можно считать самым настоящим предательством.
        — Давай ключи, красивая моя,  — потребовал, когда дошли до ее кабинета.
        В отделении уже за руку не вел, просто шел почти впритык, словно вынуждая, «подталкивая» Кристину двигаться. Забрал ключи, которые она достала из кармана и открыл дверь, пропустив Кристину внутрь. Захлопнул двери за ними. И уже не оглядываясь, принудительно усадил на диван. Быстро отошел, включил кофеварку, сполоснув две чашки в раковине. Вылил напиток, который они утром так и не выпили, пока агрегат тихо перемалывал зерна. До сих пор не понимал, почему она тут эту кофемашину держит? Что он, вторую ей не купил бы, что ли? Но Кристина упорно берегла ее в кабинете, хотя тут одни чашки по три сотни стоили. Каждая. Модные, стеклянные, без ручек, с двойным дном. Чтобы не только вкусно, но и эстетически приятно пить кофе было. Вытащить из кабинета такое добро — раз плюнуть. Ее замок — это для совести отговорка.
        Долго думал. А потом посмотрел на ее график за два последних месяца и догадался, похоже…
        Поставил чашки на подставку и вернулся к дивану. Кристина сидела там, куда он ее усадил, устало откинувшись затылком на спинку и прикрыв глаза.
        — Может, бури магнитные какие-то?  — с кривой улыбкой пробормотала она, будто почувствовав, что Кузьма приблизился.  — Все тело разбито…
        — Может, загонять себя меньше надо?  — рявкнул в ответ Кузьма.  — Ты пашешь так, словно кроме тебя и нет других анестезиологов в этой гребанной больнице, малыш! Сейчас кофе выпьешь и позвонишь Карецкому, скажешь, что меняешь расписание. И сегодня уходишь раньше. Я тебя отвезу домой.  — Отвернулся и пошел за кофе.
        — Кузьма-а-а!  — застонала Кристина, заставив себя открыть глаза. Посмотрела ему в спину.
        Не сказал — отрезал. И черта с два с ним поспоришь. Это не Рома, и даже не Руслан. Ее аргументы ему — до одного места. Он решил. И все. И плевать на мнение других и ее причины. А будет спорить — сгребет в охапку и сам до машины дотащит.
        — На самом деле анестезиологов у нас и правда не хватает,  — заметила Кристина, когда он проигнорировал ее стон.  — Одного уволили за вечные опоздания и нарушения правил больницы. Вторая в декрет ушла. Нас трое осталось.
        Кузьма поднял голову и посмотрел на нее так, что и слова были не нужны. Ему это все совершенно безразлично.
        — Сахар?  — спокойно поинтересовался он вместо ответа.
        Кристина показательно закатила глаза и скривилась. Он знал, что она никогда сахар не добавляет. Они оба пили без сахара.
        — Ну, мало ли, как на тебя эти «магнитные бури» влияют,  — саркастично хмыкнул Кузьма на ее гримасу. Взял чашки и вернулся к дивану. Протянул одну ей.  — Надеюсь, ты в декрет не собираешься?  — ехидно уточнил он.
        Взял стул и поставил напротив Кристины. Сел так, что колени к коленям, расстегнул пуговицу пиджака. Не отодвинуться. Да она и не хочет. Взяла свою чашку и хмыкнула на его интерес.
        — Спасибо, не тянет,  — с чувством настоящего блаженства сделала первый глоток, наслаждаясь даже ощущением гладкого стекла чашки в руках.
        Кузьма понимающе хмыкнул, а сам пить не торопился, медленно вращал свою чашку, держа на второй ладони.
        — Вызови себе на смену другого врача,  — велел он.
        — Не могу, он сейчас еще и в фармкомпанию устроился, для подработки. График согласовывает заранее и экстренно менять не может. Разве что совсем что-то критическое, чего сейчас нет,  — она завороженно смотрела, как лопаются пузырьки в плотной кофейной пенке.  — Он придет вечером на дежурство.
        — Вызывай этого своего,  — с пренебрежением предложил Кузьма, сделав наконец глоток.  — Пусть он отработает до вечера. Тебе надо нормально отдохнуть.
        — Он ночью дежурил,  — отвергла его предложение Кристина, сделав еще глоток.  — Ему самому надо выспаться, чтобы не напортачил.
        Оба не называли имени Ромы.
        — А ты — сутки перед этим отдежурила! И перед тем. И четыре дня назад!  — с раздражением отрезал Кузьма.  — И вот так — уже три недели подряд. На ходу отключаешься. Тебе отоспаться не надо? Или ты автомат и напортачить из-за усталости не можешь?! Не ври мне, малыш! И пургу не неси,  — отмел ее аргументы жестким тоном, который не располагал к дискуссии.
        И смотрел так, словно взглядом «пришпилить» пытался. Вынуждал к откровенности. Своей силой воли и напором прижимал.
        Кристина молчала и пила свой кофе. Медленно, раскатывая вкус по языку. Наслаждаясь.
        — Хорошо. Пусть тогда Карецкий сам справляется. Ты — едешь домой. Это — не обсуждается,  — пожал плечами Кузьма, не дождавшись от нее ответа.
        Кристина стиснула зубы и резко выдохнула. Допила кофе.
        Ну, ведь, гад же! Прессует, прессует… Будто выдавить из нее это пытается.
        — Я… не… хочу… домой,  — тихо, с паузами, и все так же сквозь зубы, бросила она, не глядя на Кузьму.
        Додавил-таки.
        Он выдохнул. Как-то довольно даже откинулся на спинку стула, обхватив, окружив ее ноги своими бедрами.
        Наклонился в бок и отставил свою чашку на пол одной рукой.
        — Хорошо. Я так и подумал, когда на этот гребанный график посмотрел, малыш,  — удовлетворенно резюмировал Кузьма, заставив Кристину поднять голову и посмотреть на него.
        Он же тем временем запустил руку в нагрудный карман пиджака. И под ее непонимающим взглядом вытащил какой-то небольшой плотный продолговатый конверт из гофрированного картона темно-зеленого цвета. Наклонился к ней и молча, ничего не объясняя, забрал у Кристины пустую чашку из рук, заменив конвертом.
        — Что это?  — поинтересовалась она.
        Покрутила конверт в руках, чувствуя, как в том что-то болтается. Точно не бумажное. Твердое и продолговатое. Словно металлическое…
        — Ключ и документы,  — Кузьма все еще сидел, вальяжно откинувшись на спинку стула. Но смотрел на нее очень внимательно. И ноги его не позволяли ей никуда отодвинуться.  — Мне нужно было деньги куда-то вложить, подвернулся выгодный вариант. Дом новый, только сдали в прошлом году. Здесь, недалеко. Две остановки от больницы. Ремонт сделан, дизайнерский. Немного холодный и без индивидуальности, думаю, тебе покажется. Но внести мелочи — не сложно. Оформлено все на тебя, по дарственной от третьего лица. Этот ни на что претендовать не сможет.
        Наверное, она все же переработала. Голова не соображает вообще. Во всяком случае, Кристина его точно не поняла. Отложила конверт на колени. Стянула шапочку с головы, плюнув на все, сама забралась пальцами в волосы, массируя кожу. Сняла и резинку, растрепывая косу. Опять откинулась на спинку дивана затылком.
        Надо бы сказать сестре-хозяйке, чтоб потолок у нее в кабинете покрасили заново. Давно ремонт не делали, краска посерела уже…
        — Что это, родной?  — еще раз тихо переспросила Кристина.
        — Квартира, малыш. Твоя. Та, куда ты можешь возвращаться, когда захочешь. Или вообще уйти туда и жить одна.
        — А мама?  — все еще не глядя на него, спросила Кристина.
        — А тетя Тома тоже вряд ли будет против,  — хмыкнул Кузьма.  — Я в этом уверен.
        Подался вперед, наклонился к ней. Кристина не видела, по его движениям ощущала — их ноги все еще тесно соприкасались. И тут она ощутила, как его рука обхватила ее щеку. Кузьма был очень близко. Почти навис над ней. И расстояния — практически нет.
        — Ты мне от мужа предлагаешь уйти?  — хрипло поинтересовалась она, закрыв глаза.
        Прижалась щекой к его ладони сильнее. Ничего не сказала, когда он второй рукой ее волосы ухватил, начал на пальцы накручивать.
        — Я тебе предлагаю делать то, что ты хочешь, малыш. Самой решать,  — так же хрипло прошептал Кузьма.
        Она ощущала эти слова на своей шее, его дыхание дразнило кожу. А Кристине пришлось сильнее зажмуриться. И на душе — и весело, и до разрыва в груди больно. Словно все нервы в узел завязал.
        — То, что я хочу — не в моих силах делать. Жить так, как хочется — это невозможно для меня, разве не так?  — не открывает глаз.
        Даже плакать уже сил нет.
        Да и так, с закрытыми глазами, можно притвориться, что не понимает — это его губы на ее щеке и скользят по коже вниз, повторяя линию подбородка, отслеживая пульс, будто он дышит ее теплом, ее запахом, как Кристина не так давно дышала.
        — Красивая моя…  — хрипло, надсадно.
        Позволяя ей обвинять его, признавая эти обвинения.
        Уперся руками в диван по обе стороны от ее головы, впился пальцами даже, дыхание тяжелое, жаркое. Нависает над ней. И расстояния нет почти. У Кристины пульс «под потолок» и не скажешь, что пять минут назад засыпала от усталости. Он поднялся, отодвинув стул ногой, она вздрогнула от резкого звука. Но Кузьма не отстранился, как на миг показалось — ближе стал. Все еще упираясь в диван руками, будто сам себе ее обнять не позволял. А губы ее кожи касаются, не отступают. Высокий он. Надежный. И сил нет — обнять его хочется.
        — И что мне там делать, Кузьма?  — подняла руку и обхватила его ладонь, что теперь почти касалась ее шеи. Переплела их пальцы.  — В этой квартире? Одной? С ума сходить? Выть в одиночестве?
        — Малыш,  — выдохнул резко, с болью. Прижался своим лбом к ее лбу, губы рядом, но ни он, ни она не пытаются сблизиться больше. Не выдержат тогда. Сорвутся…  — Я просто хочу, чтобы ты расслабилась, хоть немного выдохнула. И перестала себя загонять. И чтоб нервы себе меньше рвала из-за всего.
        — Жизнь на повтор поставить пытаешься, да, родной?  — хмыкнула.  — Уже проходили это.
        А он вдруг отстранился, лишив ее своего тепла, оттолкнулся от дивана. Отошел на шаг. Что-то пробормотал сквозь зубы, но совсем тихо, она не поняла. Кристина с места не сдвинулась, хоть все тело заломило в ломке, только чуть приоткрыла веки, тайком глядя на его напряженную спину, твердые, скованные волей плечи… Господи! Она же столько лет даже не обнимала его толком, а больно так, словно он только вчера все за них двоих решил. Как так может быть, что тело от него так и не отвыкло? Только его родным и «своим» воспринимает без оглядки? Это же физиология, рефлексы. Ко всему приучить можно… А оно, тело ее, как и душа — такое упрямое, не поддающееся дрессировке…
        — Малышка моя…
        Кузьма вдруг стремительно повернулся и, неожиданно для нее, опустился перед диваном на колени, прямо на пол, наплевав на стул. Обхватил ее за пояс руками. По-настоящему. Крепко и впритык. Сжал со всей своей силой, так, как они запрещали себе все эти годы друг друга касаться. Лег ей на колени телом почти, уткнувшись головой в живот. Его пальцы впились в ее бедра через ткань халата и костюма. Жадно, словно скряга в свое сокровище вцепился.
        Не вырваться, не сдвинуться.
        И она не выдержала. Сама не поняла — когда и как успела? И секунды же не прошло. Обхватила его голову руками, зарылась своими пальцами в эти вечные вихры, сама согнулась пополам, прижавшись лицом к его затылку. И так глубоко вдохнула, что голова закружилась от его запаха. Горло сдавило. Не могла ничего говорить. Затрясло всю.
        И он это ощущал. Не разжимая рук, поднял голову, заглянув в ее лицо снизу вверх. И столько всего во взгляде Кузьмы было, что Кристина сжала, сцепила зубы, чтобы не застонать от внутренней боли, пытающейся наружу вырваться. А она все равно каким-то диким, приглушенным воем прорывалась. Крупной дрожью каждую мышцу забило от того, что Кристина в его глазах увидела. От того, что он произнести собирался…
        — Нет, родной, не надо,  — захрипела она, зная, что тогда не выдержит. Сжала руки сильнее, чтоб полные пригоршни его волос ощутить.
        Они оба не справятся, сорвутся. А чем им это поможет? Ничего же не поменялось, судя по его словам. А иначе бы он ей не пустую квартиру предлагал, а в свою утащил бы, не спрашивая. Что она, плохо Кузьму знала, что ли? И никто бы его не остановил: ни муж, ни Карецкий, ни ее смена.
        И то, что с его губ вот-вот сорваться прозвище готово, которое он ей дал давным-давно — кожей чувствовала. Никто ее так, кроме него, не называл никогда. И не стоит сейчас это воскрешать, обоим только хуже будет. Она и так через ночь просыпается от снов, в которых он ее зовет, а Кристина рядом с другим мужчиной лежит в кровати.
        Кузьма потемнел лицом. Она знала, чего ему стоит сдерживаться. И все же он услышал и принял ее просьбу. Еще сильнее стиснул бедра Кристины. Но не до боли. Никогда бы ей физической боли не причинил, она это точно знала. И на долгое мгновение обнял, прижал ее всю к себе.
        А потом резко поднялся, разрывая их контакт. Заставив Кристину ощутить щемящую, гложущую пустоту. Иногда ей казалось, что лучше бы Кузьма мог ее ударить. Может, тогда она бы избавилась от этой потребности в нем? Сумела бы как-то дальше жить без него?
        Руки сжимали пустоту. Сиротой себя ощутила. Вновь. Обхватила саму себя за пояс руками и согнулась пополам. Волосы рассыпались, отрезая ее от внешнего мира. Точно длинные, неудобно с ними, ни формы, ни вида, с косой этой вечно ходит. Надо действительно подстричь…
        О чем угодно думать, лишь бы овладеть этой болью, снова затолкать вглубь себя. Молча, ничего не говоря.
        И Кузьма молчал, отошел к самому окну, чтоб от нее подальше, наверное.
        — Сделай еще кофе,  — попросила Кристина, прочистив горло.
        Все еще хрипло вышло, но уже лучше.
        — Я не шутил насчет отдыха, малыш. Тебе надо поехать и отоспаться. Расслабиться. Отпуск взять, в конце концов,  — таким же напряженным голосом просипел Кузьма.
        Но просьбу ее услышал, вернулся за чашками. Аккуратно забрал, чтобы ее лишний раз не коснуться. Сам и сполоснул…
        Ей было просто плохо. Хотелось свернуться в клубочек. И Кристина поддалась этой потребности, сбросила тапки, подтянула ноги под себя, все еще держа руки так, словно ей дико холодно. Повернулась боком, уткнулась носом в диван. Ответить ей сейчас было нечего, все свои аргументы она Кузьме уже высказала. И в кабинете только работающая кофемашина нарушала тишину.
        И тут в дверь коротко, отрывисто постучали, и буквально сразу, до того, как она успела бы разрешить или не разрешить входить, в кабинет ввалился Карецкий. Ну, конечно же! Кто еще!
        — Кристя, слушай! Насчет Ромки и алкоголя,  — начал Руслан так, словно они и не прекращали разговора.
        Видно, удачно сходил в здравотдел. Сразу в глаза бросалось, что доволен. Излучал кипучую деятельность и энтузиазм. Руслан… Вечно с кучей идей и по сотрудникам, и по самой больнице. Небось, только вернулся, переоделся — и к ней, обсуждать это все.
        Но в следующий момент Карецкий охватил взглядом всю обстановку в кабинете целиком. Замер, словно на стену наткнулся. А может, так и было — Кузьма повернулся от окна и посмотрел на Руса таким взглядом, что и заледенеть недолго.
        — Ага…  — не особо понятно заметил Рус и плотно закрыл дверь позади себя.
        Кивнул в сторону Кузьмы. Тот ответил ему таким же кивком.
        Поздоровались вроде.
        Кристина только хмыкнула и опять уткнулась в спинку дивана.
        — Меня кофе угостите?  — поинтересовался Руслан нейтрально.  — Николай Артемович, что привело вас к нам сегодня? Не захворали ли?
        Он знал его настоящее имя. Но не рисковал. Они все не рисковали. Только ей да их матерям можно было обращаться к нему «Кузьма», но и они при посторонних себе этого не позволяли. Не должно было существовать никакой очевидной связи между уважаемым депутатом от крупной партии и тем человеком, которым в прошлом являлся Кузьма. Да и сейчас тоже.
        — Там, в тумбочке, есть еще одна чашка,  — заметила Кристина, ответив на первый вопрос Руса.
        — Это недоразумение еще и с алкоголем проблемы имеет?  — игнорируя сарказм, внимательно глянул на нее Кузьма, не оглашая пока причин своего приезда Карецкому.
        Уставился прямо-таки, но чашку дополнительную достал и, сняв первые две, включил кофемашину на следующий цикл. Словно он тут хозяин.
        Хотя — так и было, по сути. Взял одну из полных уже чашек и принес ей. И все еще пристально вглядывается, ожидая ответа. Кристина выразительно глянула через плечо на Руслана, чтоб он понял, как она «благодарна», и забрала кофе. Карецкий только скривился, признав оплошность.
        — Закрыли тему,  — отрезала она, не собираясь это сейчас обсуждать.
        — Я все равно узнаю,  — пожал плечами Кузьма, отпив из своей чашки.
        Сел вновь на свой стул, который теперь оказался посреди кабинета, хоть и все еще напротив нее.
        Карецкий в это время пошел за своей порцией напитка, видимо, решив держаться от Кристины подальше. На всякий случай.
        — Решили свои проблемы в здравотделе, Руслан Альбертович?  — поинтересовался Кузьма, очевидно, поняв, что Кристина и правда не собирается обсуждать тягу мужа к алкоголю.
        А заодно и продемонстрировал всю степень осведомленности в их проблемах.
        — Решили,  — не особо приветливо, но ровно откликнулся Руслан.
        По-хозяйски, не спрашивая, залез в ее тумбочку за сахаром и щедро сыпанул себе две ложки. Кристина криво улыбнулась на эти их попытки «пометить» территорию.
        — Надо было мне позвонить, уладили бы все на уровне повыше, чтоб больше вас не дергали. Да и подумали бы вы, все-таки, насчет моего предложения,  — уже к ним обоим обратился Кузьма.  — Зачем вам этот постоянный гемор? Оформим все на частную клинику и все…
        — Там гемора будет не меньше, вашим языком говоря, Николай Артемович,  — с сарказмом ответил Руслан, и с явным удовольствием отпил из своей чашки.  — А проверок и придирок еще больше.
        Не упустил случая намекнуть на все тайное.
        — Это мне будет не так и сложно решить,  — отмахнулся Кузьма.
        Ага, только Рус полностью утратит даже мнимый контроль над ситуацией, и вряд ли сейчас готов согласиться на подобное.
        Кристина отпила еще кофе, поглядывая то на одного, то на другого. Такая нелепая и дикая ситуация, по сути. А ведь они все — даже друзья, похоже. И до последнего будут стоять друг за друга, несмотря на все сложности. Как началось с того проклятого дня, или ночи, точнее, когда Кристина, еще студентка, притащила Руслана к ним в квартиру, осмотреть наложенные ею швы раненому Кузьме, так и тянется по сей день. Иногда она очень жалела, что привела друга. Никто, конечно, не знает, как оно все сложилось бы… Нет в реальной жизни сослагательного наклонения. Может, и хуже во сто крат. А может, и нет. Теперь не узнать. Оставалось жить так, как жили.
        Кузьма же, допив свою порцию напитка в пару глотков, поднялся.
        — Я забираю ее. Кристине домой надо. Она измотана. И спит на ходу. Не знаю, чем ты думаешь, позволяя ей работать в таком ритме, но точно не головой,  — застегнув пиджак, решительно заявил он.
        — Кузьма!  — возмутилась Кристина, недовольная тем, что о ней в третьем лице говорить начали.
        — У нее смена сейчас,  — вроде и признавая правоту Кузьмы, но и не собираясь уступать, решительно выдвинул подбородок вперед Руслан.
        — А мне — по хр***, - спокойно, и даже с иронией ответил Кузьма.  — Сам отрабатывай, раз допустил такое. Ей надо выспаться нормально.
        — Можно подумать, ей дома дадут отоспаться,  — хмыкнул Руслан, по-видимому, не собираясь сдавать позиции.  — Тут хоть нервы мотать не будут…
        — Значит, я ее отвезу туда, где ей никто мешать не станет,  — все тем же ровным голосом, но с таким напором, что невольно хотелось податься назад, ответил Кузьма.
        Рус сжал челюсти.
        — Так, все. Брейк,  — Кристина устало подняла руку.  — Я тут, вообще-то. И вполне могу сама за себя решить.
        Они оба повернулись в ее сторону и так похоже глянули, словно синхронно подумали, что ничего подобного она не может априори….И это ее взбесило. Один раз они так уже решили за нее, когда Кристина ни слухом ни духом ни о чем не знала. Хватит с нее их понимания блага для ее жизни.
        — Я останусь здесь,  — резко поднявшись с дивана, Кристина напряженно выпрямилась. И плевать, что обоим в росте уступает.  — У себя в кабинете лягу сейчас,  — выставила в сторону Кузьмы руку, не позволяя ему спорить.
        Ладонь замерла в сантиметре от его груди. Он сжал губы. Собирался что-то говорить, но уступил.
        — Лягу здесь и высплюсь,  — еще раз повторила Кристина.  — У нас сегодня плановых операций нет. Обход уже провели. Если что-то будет, Рус — подстрахуешь меня на консультациях, назначишь на другое время. Если экстренно — тогда буди. А к трем уже Анатолий на смену приедет, и я уйду. Все довольны?  — распорядилась Кристина, будто она здесь главный врач.
        Выглядело так, словно не доволен ни один из них. Руслан, похоже, как и Кузьма, считал, что ей стоило бы уйти, просто согласиться не мог в голос. Да и без анестезиолога не останется же, а не дай Бог операция? Что-то срочное…
        Кузьма же просто выразительно глянул на Кристину, без слов дав понять, что он думает о ее «плане». Перевел взгляд на конверт, так и оставшийся лежать на диване. С намеком, чтобы она не забыла. Забирать его он явно не собирался.
        — И крепко же ты заснешь после такого количества кофе?  — уже вслух хмыкнул он. Но спорить не стал.  — Ладно, раз так — я поехал. Наберете. И если еще раз утвердишь такой ее график,  — повернулся Кузьма к Руслану,  — голыми руками придушу. Ясно?
        Не дожидаясь ответа, он вышел из кабинета, напоследок просто посмотрев на нее.
        Кристина прикусила щеку изнутри. Не было бы Руса, еще хоть раз коснулась бы его…
        Устало закрыла глаза и вернулась на свое теплое место на диване, сунув конверт в карман халата. Рус или не заметил, или не придал этому значения.
        — Мне не нравится это признавать, но он прав,  — проворчал Карецкий, усевшись в ее кресло.  — Ты себя доводишь до края, Кристя. Никому от этого лучше не станет. Тебе — особенно.
        — Ага, давай, читай мне морали. Сам ни разу не трудоголик,  — хмыкнула она, растянувшись на диване.  — Лучше достань из шкафа подушку и плед, я уже не встану.
        Руслан покачал головой, но на просьбу отреагировал, поднялся и пошел к ее шкафу.
        — Что он хотел, Кристя?  — поинтересовался Руслан, подсовывая ей под голову подушку.
        Приятно все-таки, когда за тобой ухаживают. Она в самом деле устала так, что сейчас и руку не смогла бы поднять. Как Кузьма из кабинета вышел — из нее словно бы стержень выдернули. Вообще сил нет.
        Зря он опасался, что она не уснет из-за кофе, уже глаза слипаются.
        — Профосмотр пройти,  — ответила сонно, кутаясь в плед, которым Руслан аккуратно ее накрыл.
        Про то, что Кузьма раскусил ее внутреннее состояние, Кристина говорить не хотела. Как и про «подарок».
        — Ладно, спи. Потом поговорим обо всем, и о Романе тоже.
        Руслан, наверное, заметил ее состояние и больше никаких разговоров не заводил. Нежно провел по ее волосам, словно убирал рассыпавшиеся по подушке пряди, и повыше подтянул плед. Наклонился, чмокнул в макушку, наверное, воспользовавшись тем, что она сонная и не будет огрызаться. Хотя Кристина и сморщила нос в гримасе.
        — Рус!
        — Я закрою дверь снаружи, чтоб тебя не дергали. Проснешься — звони, выпущу,  — тихо хмыкнув, прошептал Руслан и вышел, закрыв дверь.
        Но Кристина уже почти этого не слышала.
        Глава 5
        Восемнадцать лет назад
        Май радовал погодой: не жарко, но приятно тепло. И все просто насыщено запахом весны. Трава такая зеленая, что аж глаз режет, и листья на деревьях еще пылью не притрусило. А этот аромат в воздухе — свободы и раздолья!
        Кузьма с детства любил май, как явное свидетельство скорого окончания школы. Близящейся «свободы». И сейчас май — не подвел его. Дембель. Два года не был дома толком. И вот, наконец-то, возвращался. Аж не верилось, блин!
        Потому, наверное, воздух казался еще слаще и внутри непривычная благодать ощущалась, которой столько месяцев не чувствовал. Ненавидел систему и тупые, ничем необоснованные «правила». Всегда бунтовал против глупых, по его мнению, требований и порядков. Но в армии, конечно, пришлось воспитывать силу воли и характер. Там бунтарство себе дороже. Проще зубы сжать и присмотреться, подстроиться и извлечь для себя выгоду по-тихому, чем раз за разом нарываться. Тупостью Кузьма никогда не отличался.
        Но сейчас не об этом думалось — домой хотелось так, что аж зубы сводило. И чем ближе подъезжал, как ни странно, тем больше трясло от нетерпения. Соскучился по своим нереально. Слов не знал, как рассказать об этом. Кристя бы точно сто вариантов придумала, а у него — ни одного приличного, который можно было бы при матери или малой вслух произносить. Толком ни разу за эти два года не виделись: несколько раз мать приезжала к нему — проведать, раз даже малую с собой взяла, каникулы в школе были. Да один раз он в увольнительную домой приезжал еще в прошлом году: все в суматохе, торопливо, пока дорога туда-сюда, дома и суток не пробыл. Да и денег у них всех, по-честному, не горы, особо не поразъезжаешь.
        Так что соскучился капитально. Малую вообще, считай полтора года не видел: когда домой приезжал — она у своей бабки в селе была. Он не додумался, решил своим сюрприз сделать, вот и не сложилось. Но хоть с матерью да с тетей Томой увиделся. И с мужем тетиным новым. Точнее, мужем он пока был только на словах, хоть Кузьме показался нормальным мужиком, да и мать о нем хорошо отзывалась, и Кристина в письмах писала, что «отчим» хороший, добрый, внимательный. Но чтоб не лишиться места в очереди на квартиру от комбината, которая была уже очень близкой, расписываться они не торопились. Все ж таки у матери-одиночки больше шансов.
        Кристина ему потом насчет этого приезда много высказала в письмах. Грозилась никогда не простить, обижаться обещала вечность. «Не писать» ему больше клялась. Ага, аж на три дня ее обиды хватило, судя по почтовым штемпелям. Но Кузьма, само собой, по этому поводу в ответном письме не острил. Даже искренне прощения попросил за свой ляп.
        Честно говоря, он каждого ее письма ждал, хоть и получал их несколько раз в неделю. Другим парням девушки и невесты не писали столько, сколько ему Кристина, вызывая зависть у сослуживцев таким вниманием из дома. Хоть Кузьма и говорил парням, что это сестра. Сам ждал почту каждый день. Наверное, без ее писем совсем иначе переносил бы службу, а малая знала же его характер. И отношение Кузьмы к подобному. Мелкая самая, а лучше других понимала, что написать и какие слова подобрать, чтобы уговорить его «не париться», не заводиться, просто отслужить и вернуться домой. Хоть Кузьма ни разу и не рассказывал ей ничего в «подробностях», когда ответы писал. А все равно — Кристина словно мысли его читала, даже на расстоянии в половину страны.
        Только однажды за эти два года был перерыв в письмах Кристины на целых две недели. Сначала Кузьма решил, что заучилась, некогда. Потом допустил, что еще какие-то заботы, хоть внутри и поселилось смутное подозрение и сомнение — не могла его Кристина просто так взять, ни с того ни с сего, и перестать ему писать. Он ее даже не подкалывал ничем в последнем письме — с какой стати? Но успокаивал себя тем, что случись чего — мать позвонила бы или написала. На шестой день без писем он дозвонился на работу к матери.
        — Что с Кристиной?  — не имея времени на долгие разговоры, с ходу потребовал Кузьма ответа.
        Мама замешкалась на какое-то мгновение, но Кузьма уловил.
        — Нормально все, сына, в школе контрольные, писать некогда пока,  — наконец, неловко попыталась исправиться мать, поняв, что сама себя выдает.
        Так он и поверил. Она ему письма строчила, когда у нее экзамены в конце года прошлого были. Уж среди контрольных — время бы нашла.
        — Мам. Что с Кристиной?  — еще раз ровно спросил он.
        — Сыночка, все нормально…
        — Я ж в самоволку уйду и к вам приеду, чтоб выяснить,  — заметил он.
        Без угроз, просто предупреждая о своих планах.
        Мать помолчала пару секунд, но он чувствовал, что она сдалась.
        — Напугали ее сильно, сына. Нормально все с малышкой, цела-невредима, просто боится пока тебе писать, думает, что ты поймешь, переживать будешь. Не хотела Кристина тебя волновать. И нас просила не говорить тебе. Но ты и так…
        — Кто напугал? Как?  — он рыкнул так, что дежурный удивленно покосился в его сторону.
        — Да не знаем. Отморозки какие-то. Гнались за ней вроде, когда Кристина к репетитору по математике шла. У нее с этим всегда непросто было… А как ты уехал, сам знаешь — числа малышке не даются. Вот и занимается. И белый день на дворе, она же сразу после школы с репетитором занимается, и недалеко тут. А гнались за ней два парня, Кристина от них в мусорном баке в итоге спряталась. Там и отсиделась, несколько часов ждала, боялась, что еще ищут. Потом вернулась домой. В чувство еле привели. Что за времена пошли, Боже! Днем на ребенка нападают, страшно по улице ходить,  — мать тяжело вздохнула.  — Она пока репетитора посещать перестала. Мы провожать никак не можем.
        Мать говорила, а у него в глазах потемнело от бешенства, что кто-то посмел его малую тронуть. Кузьма чуть трубку телефона не раскрошил, кажется. Кто? Если рядом с домом, кто-то же оттуда, свои, кого и он знать может… Со всего этого бешенства в стену садануть кулаком захотелось. А еще найти тех, кто бы это ни был, пусть и понимал Кузьма, что вряд ли получится, и надавать по шее так, чтоб больше никогда в голову не пришло детей пугать.
        — Я понял, мам,  — старался сдержаться, но ярость все равно в голосе прорывалась.  — Времени нет больше на разговор. Не пускайте ее никуда,  — распорядился он и закончил звонок.
        Только от того, что выяснил, легче не стало. Первый и последний раз в тот день за все время службы нарвался на гауптвахту. Достали, подвернулись остряки в бараке, попали под горячую руку… Но Кузьма отработал. А еще — впервые первым написал ей письмо, огромное, как для него, и ни о чем серьезном, по факту. Описывал военную часть, то, что можно было, о нескольких сослуживцах рассказал из тех, которые нормальные, с которыми нашел общий язык, о погоде пытался сочинить. С ошибками, конечно, косноязычно, как умел. Так и не научился писать нормальным языком, она ж его в этом страховала всегда. Пургу всякую нес, короче. А в конце добавил, чтобы она присылала ему все вопросы по математике, он объяснит и на все ответит.
        Не любил писать страшно. Но ради малой уж прижмется, заставит себя. И слова найдет.
        У него все еще барабанило что-то в голове, стоило представить, как она могла испугаться. Дикое что-то внутри от этого ворочалось, заставляя беситься и переживать за Кристину. И как только выдалась первая увольнительная, смотался в город, купил ей подарок — плюшевого котенка, какого-то модного, реально похожего на настоящего, пушистого до жути, но адекватного такого, не сильно уж «девчачьего». Не то, чтоб Кристина котов любила, но эта игрушка показалась ему самой лучшей. А что еще ребенку подарить? Да и стоило столько, что он еще и в долг у друга занял. Тот без споров дал: малую сестру порадовать — святое. И отправил тут же посылку.
        Кристина ответила сразу, наверное. Он через несколько дней ее письмо получил. И извинялась на две страницы за свое «молчание», поняла, что он узнал, пыталась объяснить, почему не хотела ему говорить. Но и вопросы честно написала по алгебре, пару задач по геометрии, которые никак ей не давались, для примера.
        С тех пор перерывов в ее письмах не было. И он старался отвечать быстро, как бы сложно это ни оказывалось, чтобы помочь малышке.
        И вот он домой едет, наконец. Мать должна была ключи у соседей оставить — дома же никого. Говорила, что Кристина упрашивала их разрешить ей пропустить один день, чтобы его встретить. Но они не позволили — конец года все-таки, еще нагуляется и наобщается. Теперь же Кузьма навсегда возвращается. Так что дома его точно ждал обед, в этом Кузьма не сомневался даже, и тишина. Как раз выспится с дороги, пока все вернутся. Наговорится, а завтра по друзьям махнет.
        Так что Кузьма со спокойной совестью добрался, забрал ключи. С каким-то странным чувством нереальности происходящего зашел в квартиру, где вырос, считай. Отвык, оказывается, за эти два года. И все таким маленьким показалось вдруг, таким тесным. И с балкона смотреть — не так уже и высоко. И земля близко.
        А раньше не замечал. Но родным все до того было, что в сердце защемило. Даже порадовался, что дома никого — не хватало еще начать носом хлюпать, как девка. Прошелся по коридору, кухне, зашел в их комнату с матерью, улыбнувшись, когда увидел того самого кота на своем диване. Знал, что сейчас Кристина тут обитала, с его матерью. Чтобы у тети Томы с «мужем» типа своя комната была. Кузьма не имел ничего против этого — свободное же место, да и мама его только радовалась. Правда, насколько знал Кузьма, сама тетя Тома по данному поводу немного волновалась и все извинялась.
        И теперь надо будет что-то решать, но Кузьму это не особо парило. Он и на полу мог поспать какое-то время, не барин. Квартиры обеим семьям, вроде как, еще до осени обещали, перетерпит. Хотя Кристина тридцать раз написала в письме, что она на раскладушке в кухне поспит, ей не сложно… Ага, счас, так он и положит ребенка на раскладушку.
        Да и вообще, надо было ему что-то думать, даже если дадут квартиру. Он уже взрослый мужик, в конце концов, двадцать один год. Надо работу искать и с жильем тоже что-то думать. Не век же у матери на шее сидеть.
        Взял этого кота, потрепал уши — видно было, что Кристина с ним носится, чувствовалось, что не просто поставила игрушку на полку, а постоянно таскает, уже потрепанный. И его порадовало, что угадал с подарком.
        Все остальное не поменялось: диван, на котором мать спала в противоположном углу, небольшой письменный стол у окна, рядом с дверью на балкон. Древний, купленный матерью в комиссионном сто лет назад. Теперь заваленный учебниками Кристины. В его бытность в школе стол почти пустой всегда был, Кузьма особо не парился с домашним. А сейчас: и тетради, и справочники, и пособия какие-то. По биологии особенно много. Пара по химии. Кристина всерьез увлеклась темой медицины: и сама ему об этом писала, и мать рассказывала. Хотела на врача поступать через год. Кузьма ее не отговаривал — по Кристине это занятие казалось, да и верил, что она такое вытянет. Это он по своей глупости и дурости сам себе все шансы для высшего обрубил. Ерепенился-ерепенился, и не поступил никуда из-за оценок. Мать тогда расстроилась сильно. Но сейчас об этом горевать казалось глупым, да и слишком он рад был домой вернуться.
        Кузьма бросил сумку и первым делом залез в ванную, прям с удовольствием отмок, понимая, что при таком столпотворении в квартире неясно когда еще подобный шанс снова подвернется. Наслаждался тишиной и отсутствием расписания, режима — что хочешь, то и твори. Сам себе хозяин. Выкурил сигарету на балконе. Отмылся до скрипа. Переоделся в чистые штаны и футболку, и пошел разбираться с обедом.
        Тут родные и правда расстарались. Чисто банкет. Ощущение, будто десять человек из армии ждали, а не его одного: и котлеты, и отбивные, и жаркое с мясом, даже редиску где-то достали, но хоть на салат еще не покрошили. Блины с чем-то стояли горкой, даже миски не хватило, чтобы их накрыть толком — это точно малая, у нее лет с десяти все с тестом ладилось и получалось лучше, чем у обоих матерей. На нижней полке обнаружились «заварнушечки» — пирожные с кремом из сгущенки и масла, которые тоже только у Кристи и получалось сотворить. Офигеть, сколько ж они денег на продукты потратили? А времени? Два дня готовили, что ли? Или сегодня всю ночь? Они хоть спали?
        Покачав головой, немного оторопев от размаха, Кузьма с подозрением заглянул в морозилку: если уж малая на пирожные замахнулась, то и … Точно, в морозилке, на картонных листах, которые его женщины берегли, как зеницу ока, один на другом, ровными рядами лежали домашние пельмени, притрушенные мукой.
        Расплывшись в улыбке, Кузьма полез по ящикам в поисках кастрюли. Пельмени он особо уважал. Особенно домашние, которые Кристина лепила. Понятия не имел, чего она в них добавляет, вроде ничего особенного же, но ни у кого больше таких не пробовал. По пути цапнул одну котлету, быстро сжевал, ожидая, пока вода начнет кипеть, достал тарелку…
        И тут услышал, как провернулся замок и распахнулась дверь. Странно, еще и двенадцати нет, для всех рано..
        — Кузьма?  — с порога позвала Кристина с такими нетерпеливыми нотками в голосе, что заставила его расплыться в улыбке.  — Вернулся?
        Послышался грохот, с которым малая бросила сумку с учебниками на пол, и возня, пока она снимала обувь.
        — На кухне, малая,  — отозвался он.
        И уже двинулся в сторону выхода, чтобы как следует обнять малышку, когда Кристина влетела в кухню просто, и сама застыла в дверях, восторженно уставившись на него.
        — Кузьма!  — со звенящей радостью воскликнула она, даже в ладоши прихлопнув.
        А у него вот дар речи отняло полностью. И даже захотелось на секунду зажмуриться. А еще — заглянуть за спину этой девушке, разыскивая свою малявку с тупым вопросом «ты кто?». Потому что эта Кристина, которая завороженно смотрела сейчас на него — вообще новой была. Совершенно другой. Кузьма ошалел, по-дурному застыв у холодильника с открытым ртом и пялясь на нее.
        «Малой» как не бывало. Вместо нее перед Кузьмой стояла потрясающе красивая девушка, у которой от той, «старой» Кристи, были только блестящие восторгом глаза.
        — Кузьма! Вернулся!  — еще раз воскликнула эта девушка, и бросилась к нему.
        А он стоял и не мог челюсть с пола подобрать. Но руки как-то сами собой схлопнулись на тонкой талии, крепко прижав Кристину к своему телу, когда она повисла на его шее. И в голову шибануло так, что в глазах поплыло. Как-то вообще не к месту вроде, вспомнилось, как давно у него девки не было. Все тело напряглось, словно закаменело. И захотел бы, не смог ее сейчас выпустить. А не хотелось ни капли. Понимал как будто, что не в ту степь его несет, а не мог остановиться. Опустил голову, зарылся лицом в ее волосы, кажется впервые заметив, какие они у нее гладкие и блестящие, чуть отдающие красными всполохами на солнце, хоть и темные. Струятся по его пальцам, когда Кузьма в ее косу ладонью погрузился, растрепывая прическу. Блин, и не понял же когда… И пахнут травой, свежестью такой! А сама вся Кристина — тонкая, гибкая, крепкая, словно молодое деревце. Держит в руках — и веса не чувствует. Точнее, чувствует как раз, ощущает все, но от этого так хорошо, что отпускать не хочется. В платье такого сочно-зеленого цвета, что аж глаза резало, словно те самые листья, на которые он всю дорогу из поезда любовался.
Точно, его мать шила, у нее в этом деле талант имелся… И такие изгибы под этим платьем чувствуются, что «мама не горюй»! Дыхание распирает грудную клетку, воздуха мало, словно сто кругов по плацу в солнцепек отмотал. И вены рвет вдруг проснувшимся желанием, такой дикой потребностью, которую и в страшных снах не думал к Кристине испытать. Словно впервые женщину обнял в жизни вообще. Всего трясет.
        А она, будто не видя, не замечая этого всего, продолжает висеть на нем. Прижалась лицом к его шее, трется щекой об его подбородок, а он же не побрился еще, блин! Поцарапается точно. У нее кожа такая нежная, что прям облизнуть хочется, такой сладкой кажется, как тот дурацкий крем, который она в свои «заварнушки» кладет. А Кристине хоть бы хны — смеется и тискает его.
        — Кузьма! Я так соскучилась! Ты себе представить не можешь! Сегодня вообще не спала, думала, с ума сойду, пока тебя дождусь!  — делилась с ним своими переживаниями, тарахтя над самым ухом.
        Хорошо, кстати, а то бы его совсем накрыло, сорвался бы точно и набросился бы на ее губы, такие улыбчивые, такие манящие и сладкие по виду… Японский бог! Он как какой-то придурочный, честное слово…
        Черт знает, где нашел силы, отцепил ее от себя и отодвинул, только спустя минуты три поняв, что держит Кристину на вытянутых руках над полом немного даже. И все еще пялится на нее.
        — Кузьма?  — с вопросом протянула Кристина, наверное, удивленная его видом, но ничуть не возражающая такому странному поведению.
        И вырваться вообще не пыталась. Крепко держалась за его плечи, глядя сверху вниз ему в глаза. А у самой глазища такие счастливые! И зеленые такие же, как это платье ее. Всегда же такими были, а он сейчас уставился, словно не замечал никогда…
        — Охре**ть…  — медленно, сквозь зубы выдохнул Кузьма, понимая, что не просто смотрит — любуется малышкой. Поедает глазами. И есть уже не хочет. Не еду, так точно. И руки от нее не отцепить.  — Мавка, блин…  — почему-то вспомнилось то немногое, что на литературе вообще читал.
        Точно что — фея лесная, очаровывающая, с ума сводящая парней. Такая в лес уведет на два счета, и не одумаешься. Заблудит так, что спасения даже искать не будешь. Угробит в чаще, а ты еще и «спасибо» скажешь, лишь бы не исчезла… И ведь в мае же они чаще всего и встречаются, хрен с тем, что в лесах, а не в городах! У них вон, огромный парк неподалеку…
        Кристина моргнула пару раз с недоумением. Кажется, сумел ее удивить еще больше. А потом запрокинула голову и рассмеялась с удовольствием, открыто. Глянула на него сквозь ресницы. Довольная, как чертик. Лукавая…
        — Ты когда такой стать успела, малыш?  — сипло пробормотал, понимая, что снова к себе прижал.
        Опустил на пол по своему телу, позволив встать. А Кристина и не думает от него отступать, ухватилась опять за шею и обнимает.
        — Пока тебя ждала…
        Шепчет. Доверчиво и с восторгом глядя в его лицо. С такой же жадностью, как и он смотрел, наверное, словно насмотреться не может.
        — Я так соскучилась, Кузьма,  — у нее тоже голос сел, хрипло вдруг зашептала. Торопливо, прикусив губу.  — Я с двух последних уроков убежала, чтобы к тебе… Чтобы скорее увидеть… Не говори никому, ладно?  — попросила его и глянула из-под ресниц снова, смущенно и так трогательно, что у него в груди сердце колом стало.
        Молча кивнул, обхватив одну ее щеку ладонью, не позволяя отвернуться. Словно заново знакомился, эту новую и неизвестную еще ему Кристину — узнавал.
        Скучала…
        И он скучал, вдруг осознал. Так дико скучал, что словами не рассказать. Просто не понимал, что именно заставляло каждое ее письмо десятки раз перечитывать, истрепывая бумагу. Что мучило желанием отомстить тем, кто ее напугал и обидел…
        Сестра, блин. Как же… Идиот он, вот кто. Но сейчас не это важно. А то, что в его руках, что так обнимает. И что ждала его так, что сейчас такими глазами смотрит, околдовывая его все больше. Точно мавка, как есть…
        — Ой, ты еще не ел?  — Кристина заглянула ему за спину, где закипела вода в кастрюле, про которую он уже забыл.  — А зачем воду кипятишь? Полно же готового, чтоб тебе не думать ни о чем…
        — Не успел…  — Провел рукой по ее волосам, приглаживая пряди, впитывая это новое ощущение их текстуры и мягкости.
        Главное, что его цапнуло — так и стоит в его объятиях, не вырывается, не пытается отступить. А Кузьма же конкретно держал, крепко. Как свое. Ничем «братским» в этом захвате и не пахло. Но Кристина, выходит, не возражала.
        — Пельменей захотел,  — ответил он, в уме уговаривая самого себя сбавить напор и отступить.
        И только сейчас как-то вспомнил, что Кристине еще шестнадцати нет, а он ее так конкретно и по-взрослому обжимает. Ех***й бабай, как один из его сослуживцев говорил.
        — Так кидать тогда пора,  — переполошилась малышка, впервые попытавшись отступить.  — Давай, я сварю сейчас. Ты же голодный!
        Дернулась к холодильнику и он позволил отойти.
        — Голодный,  — сел на подоконник и открыл створку окна, достал из кармана штанов сигареты, потянулся за спичками.
        — Кузьма!  — малышка оглянулась через плечо.  — Ты снова? Хоть знаешь, как это вредно?
        Но несмотря на ворчание, проворно бросала пельмени в кипящую воду. Хотел сказать, что лучше бы переоделась, но промолчал. Ему нравилось смотреть на нее в этом платье. Правда и в чем угодно, наверное, не хуже было бы.
        — Я — опять,  — хмыкнул, прикуривая.
        Затушил спичку. В армии, честно говоря, привык курить много. Там все шмалили по-черному. А теперь призадумался — в квартире особо курить не хотелось, никто кроме него не дымил, а провоняется. Можно будет и поменьше курить. Да и сигареты поэкономить.
        Думал, а глаза сами по себе каждое движение, каждый жест впитывали. И все нравилось, ничего лишнего, все в меру… Так, как он сам для себя даже идеальней не смог бы придумать.
        Но, блин, пятнадцать…
        — Так что, ма…лышка, как дела?  — язык не поворачивался уже ее «малой» называть.
        Кузьма откинулся спиной на раму, стряхивая пепел в блюдце, которое она тут же ему подсунула.
        Кристина стрельнула в него глазами из-под ресниц. Так… интересно. Будто тоже многое поняла… Не помнил он что-то таких взглядов раньше.
        — Нормально,  — улыбнулась она с загадкой.
        Как-то так, что его прям подмывало уточнить, что именно «нормально»? Кузьма аж напрягся. Прищурился, присматриваясь к этой ее полуулыбке через плечо. Вот дико захотелось потребовать подробностей! Что это за ответ, спрашивается, если они не виделись столько?
        Глава 6
        Настоящее
        Прав был Руслан, дома ей покоя не дали. Хорошо, что на работе хоть немного в тишине отоспалась. Стоило Кристине вернуться, как на нее тут же обрушилась информация про протекающие трубы в подвале, неэкономные лампочки в подъездах и давно прохудившуюся крышу дома. Мама с тетей Машей увлеклись идеей ОСМД, как только вышел закон о реформировании жилищно-коммунальной сферы, и теперь активно занимались данной темой, агитируя соседей участвовать в благоустройстве собственного дома. Их активность в этом вопросе была настолько очевидной и впечатляющей, что не только Кристина решила не мешать матери и тете Маше, но и все соседи пали перед их натиском. На последнем собрании жильцов эти двое практически единогласно были избраны председателем и замом председателя ОСМД, и с еще большим рвением занялись окончательным оформлением бумаг.
        Поначалу Кристина немного волновалась: хватит ли ее родным сил (тетя Маша давным-давно стала для нее настоящей «тетей» в душе и сердце, второй матерью)? Кузьма же в ответ на все ее сомнения и тревоги только ухмылялся, отмахиваясь, что у людей занятие нашлось, они молодость вспомнили, а она мешает матерям развлекаться. И в конце концов Кристина согласилась, что, как бы странно это ни звучало, а вся эта беготня, споры с бывшими ЖЭКами и предприятиями коммунального хозяйства будто бы бодрили и вдохновляли матерей. Дали им возможность вновь ощутить себя «при деле» и полезными.
        Потому тоже не мешала.
        Единственное — что ей теперь волей-неволей приходилось быть в курсе всех технических подробностей обеспечения дома, к чему Кристина, откровенно говоря, никогда не стремилась. А вот Рома проявлял немалый интерес к деятельности тещи и каждый совместный ужин у них превращался в обсуждение параметров покрытий для крыш, цвета краски для подъездов и формы почтовых ящиков.
        — Нет, вы только представьте!  — с возмущением, но увлеченно делилась мама с ними своими сегодняшними «приключениями».  — Мы с Машей три часа пытались добиться от директора нашего бывшего ЖЭКа, на что именно потратили деньги, которые все мы платили за «содержание». И что вы думаете? Она мурыжила нас отговорками, пыталась показать, какая она занятая, гоняла из кабинета в кабинет. Видно, думала, что мы устанем и оставим ее в покое. Но не тут-то было!  — с победоносным видом хмыкнула мама, с аппетитом опустошая тарелку.
        Кристину это радовало. Не скитания матери по коридорам ЖЭКа, а хорошее настроение и воодушевление. Потому она старалась не терять нить рассказа, внимательно слушая. Рома даже отставил свою тарелку, позабыв на время про борщ, похоже.
        Над их головами, в углу тихо бормотал небольшой телевизор, но никто не обращал внимания на экран.
        — И куда же они их тратили, Тамара Ефимовна?  — с искренним интересом уточнил Роман.
        — Никуда! Они их «списали», представьте! Воспользовались лазейками! Больше ста тысяч!  — с угрожающим видом направив в их сторону ложку, заявила мать.  — Ничего не отремонтировали и просто «списали» наши деньги! Наверняка поделили между собой, знаем мы эту схему. Ну, ничего!  — вновь погрозила мама ложкой.  — Мы с Машей тоже не «божьи одуванчики», нас так просто не провести. Мы на нее заявление в полицию написали! И уж, будьте уверены, просто так она не отделается теперь!  — завершила рассказ мама с выражением справедливого торжества на лице, загадочно поглядывая в бок Кристины.
        — Ну, Тамара Ефимовна, вы, на всякий случай, не расстраивайтесь сильно, если вдруг делу ход не дадут. Сами же знаете, как оно у нас — «рука руку» моет. Наверняка у них есть «крыша», если они творили такое…  — попытался быть реалистом Рома.
        Но мама только хмыкнула.
        — Ха! Нашему заявлению ход дадут! Даже не сомневайся!  — и вновь взгляд в ее сторону.
        Ясно. Тетя Маша решила не надеяться на правосудие и позвонила сыну. Понятное дело, депутату не откажут. Тем более, не просто депутату… И чьи-то головы полетят однозначно. А ОСМД их матерей больше точно никто не будет трогать.
        — Вы — молодцы, мамочка,  — улыбнулась Кристина, поднимаясь из-за стола.  — Даже не сомневаюсь, что все у вас получится,  — обхватив маму за плечи, она наклонилась и поцеловала ее в щеку.  — Ты, главное, таблетки от давления пить не забывай, при таких-то баталиях.
        В последние годы давление у матери сильно повышалось и Кристине приходилось следить, чтобы она принимала лекарства, словно за малым дитем. Отчего-то мама это всерьез не воспринимала.
        — Спасибо, солнышко,  — мама тепло ей улыбнулась на слова поддержки.  — Пью я таблетки, пью. А ты почему не доела? Куда подскочила?
        Мать недовольно глянула на ее тарелку, в которой осталось еще минимум половина. Точно, как в детстве. Кристина улыбнулась, отошла к окну и посмотрела в темный двор.
        — Не хочется, мам. Не голодная. Устала как-то сильно, ничего не хочу.
        Мама глянула недовольно, но сейчас уже не могла прикрикнуть, заставляя Кристину доесть. Только вздохнула. А она вглядывалась в темноту. Фонари горели плохо, через один. Не рассмотреть ничего особо. Да и чего Кристина там не видела? Старых деревьев? Или припаркованных машин?
        Отошла, включила чайник.
        — Ром, ты чай будешь?  — спросила, увидев, что муж заканчивает с ужином.
        — Да, киса, спасибо,  — улыбнулся муж, поднялся, отставил тарелку в раковину.  — Как дежурство?  — начал проверять шкафчики на предмет печенья, видимо.
        Кристина вздохнула: забыла зайти в магазин. Вроде и отоспалась физически, но умом все еще ощущала себя измотанной. Рус опять подвез ее до подъезда и Кристина даже не подумала, чтобы куда-то зайти.
        — Нормально,  — залив кипятком заварку в чайнике, Кристина накрыла все крышкой-прессом.
        Кусочки фруктов и лепестки васильков медленно кружили в толще горячей воды вместе с чаинками. Красиво. Ей нравился этот чай.
        — Знаешь, тихо все было, повезло,  — подошла к раковине и начала мыть тарелки.  — Карецкий немного погонял на обходе, а потом спокойно все шло, без торопливости. Рус в здравотдел уехал — все расслабились,  — улыбнулась Кристина.
        — Понятно,  — хмыкнул Рома, с довольным видом извлекая на «свет Божий» позабытую ими пачку с печеньем.  — Всегда так…
        — Кристя! Ну что ты,  — всплеснула руками мать, порываясь встать со стула.  — Я помою, ты и так с работы, зачем посуду хватаешь?
        — Все нормально,  — отмахнулась Кристина.  — Тут мыть нечего, считай, а ты сегодня навоевалась, посиди, поешь спокойно.
        — Тебе наливать?  — Рома достал чашки и опустил пресс, осаждая заварку.
        Кристине стало немного жаль, что всю красоту придавило, но она лишь кивнула на вопрос мужа. Закончив с посудой, вытерла руки. И, взяв свою чашку, зачем-то снова вернулась к окну. Не выглядывала Кузьму, нет. Да и не было никаких предпосылок для его визита к матери сегодня. Ей просто хотелось здесь постоять.
        — Кристин, печенье?  — позвал муж.
        — Нет, Ром, спасибо, не хочу,  — покачала головой, делая первый глоток.
        Любила васильки. Чай этот только из-за них покупала, хотя и не стала бы утверждать, что они какой-то вкус напитку придают. Просто удержаться не могла.
        Вечером Кристина пошла спать раньше всех. Мама с Ромой остались смотреть какое-то телевизионное шоу, а у нее душа не лежала. Да и не задерживал ее никто — Кристина же с дежурства. А о том, что половину рабочего дня она благополучно проспала, Кристина умолчала. И когда Рома пришел (самым последним, похоже, улегшись)  — притворилась спящей.
        Ей было тяжело. Вновь. Так каждый раз случалось после встреч с Кузьмой. Когда не видела его несколько недель или месяцев — могла обмануться, убедить себя, что забыла, что отстранилась. Вспомнить, какой Рома хороший и нежный, напомнить себе, почему однажды его выбрала, измученная и Кузьмой, и Русланом.
        Но вот так, когда только несколько часов назад дышала запахом Кузьмы, когда руки еще помнили ощущение его кожи, его волос — не могла. Ее колотило от одной мысли, что обнять мужа надо… Или что он сейчас ляжет рядом с ней и обнимать решит… Ей и Руса прикосновения противными были после таких встреч. Никого рядом терпеть не могла. В Кузьме нуждалась, в его запахе, тепле, силе… И ненавидела за это и Кузьму, и себя саму.
        Забилась в самый угол между диваном и стеной, отвернулась и зажмурилась, стараясь дышать едва слышно и спокойно. Рома раздевался тихо, и очень осторожно лег рядом. Ощущалось, что не хочет ее разбудить. И от этого Кристине становилось только хуже.
        Она проснулась от ощущения теплой руки мужа, обнявшей ее со спины. Долго не могла уснуть ночью: лежала и слушала его сонное дыхание. В отличие от Кристины, Рома отключился быстро. Всегда так засыпал. И то и дело задевал ее, переворачиваясь на бок.
        Они никогда не спали обнявшись… Это о многом говорило Кристине, на самом деле. До сих пор помнила, как на Кузьме спала, как ждала его, хоть и до четырех утра, потому что без него глаза не закрывались. Или как он ее под себя подминал полусонный, не отпускал, придавливал, чтобы дальше спала рядом с ним, в его руках, «под контролем».
        И сейчас это снилось… Спасибо, что просыпалась без криков.
        Одного не могла понять, почему Рома не придает этому значения? Для него не важно? Всегда разворачиваются в разные стороны. Не касаются друг друга во сне. Даже странно, ведь можно хоть случайно сложить ноги на другого, или руки там. Но нет, не выходило. Будто оба блюли свою территорию.
        Она понимала, в чем дело с ней. А с ним — в чем тут дело?
        Сейчас же проснулась от достаточно однозначного, хоть пока еще и очень сдержанного жеста.
        — Киса,  — тихо и нежно позвал ее Рома в самое ухо.  — Выспалась, милая?
        Она улыбнулась и повернулась к нему.
        — Наверное, сама еще не поняла, если честно…
        Рома ответил ей улыбкой, обнял крепче и прижал к себе.
        — Знаешь, о чем я ночью подумал, Кристя?  — так же тихо и с соблазном прошептал муж, перебирая ее волосы.
        Ну, она догадывалась вроде.
        — О чем?  — усмехнулась, приподняв бровь.
        Однако, как оказалось, ошиблась на все сто процентов.
        — Я ребенка хочу,  — Рома наклонился и поцеловал ее в скулу.
        А Кристина не выдержала — рассмеялась от неожиданности. Да еще и так, что пришлось сесть, чтобы успокоиться. Вытерла слезы, выступившие на глазах.
        И глянула на Рому сверху вниз с недоверием.
        — Серьезно? Ребенка? А что, одного — мало?  — вышло с ехидством, хоть и не хотела его задевать, кажется.
        Закрыли тему когда-то и забыли. Впрочем, не она ее из закромов извлекла.
        — Спасибо, Тоня от алиментов отказалась, когда замуж вышла и ее муж усыновил ребенка. А так — до сих пор бы платили…  — напомнила.
        — Это еще не доказано, что то — мой ребенок!
        Рома изменился в лице, скривился и поджал губы. Отвернулся. Сел, отбросив одеяло.
        Обиделся. Будто это она шлялась по бабам и о безопасности не думала. Потому и слухам верить готов, что сам не безгрешен. И о нем такие же слухи по больнице в свое время ходили. Только правдивые, как выяснилось.
        Кристина поднялась с дивана и начала разыскивать расческу.
        — ДНК-тест на отцовство сейчас сделать — не проблема,  — спокойно заметила она.  — Да и платить ей ты не отказывался.
        Нашла искомое, подошла к двери на балкон, рассматривая улицу. Принялась медленно расчесывать волосы. Не любила на ночь заплетаться, свободными волосы оставляла, а оно спутывалось. Глупости это все. Надо стричься, точно.
        — Ты сына-то сколько раз за эти годы видел, Рома?  — так же ровно уточнила Кристина, не оборачиваясь. Впрочем, ей было видно отражение мужа в стекле.  — С чего это вдруг еще отпрысков захотелось?
        — Киса…
        Роман глубоко вдохнул, шумно и тяжело втягивая воздух в себя. И поднялся с дивана. Подошел к ней сзади и обнял. Кристина не вырывалась, продолжая расчесываться. Она сама его выбрала, так к чему глупые истерики?
        — Я же уже извинялся. Да, я натворил дел…
        — Рома, не надо. Я не упрекаю. И этот вопрос мы давным-давно решили,  — опустив руки, она накрыла его ладонь своими пальцами.
        Повернулась и посмотрела в глаза мужу.
        — Я не хочу детей, Рома. Мы это обсуждали и тебя все устраивало, насколько я помню. Что сейчас изменилось?
        Внимательно глянула Роме в глаза. Он же отвернулся. И даже отошел.
        — Ничего. Взрослею, может?  — не глядя в ее сторону, буркнул муж.  — И тебе бы пора не только о карьере думать. Женщина же…
        А Кристине почему-то показалось, что его внезапно вспыхнувшие родительские порывы имеют прямое отношение к вчерашним упрекам в сторону Руслана. Решил ее в декрете от «мнимого любовника» спрятать? Или и от работы, и должности тоже? Рома никогда на словах не возмущался вроде, что ее заведующей назначили, хоть он и старше, и работал дольше. Но иногда что-то проскальзывало в отношении, и в словах — обида, что ли…
        Внутри стало как-то гадко и противно. Словно привкус плесени во рту. И вспомнилось то, что сопровождало их брак лет семь назад — сплетни, его измена, беременность медсестры в терапии…
        Самое странное, что Кристина не ревновала даже тогда. Просто противно стало. И обидно. Она ему никогда не изменяла, что бы там душу не рвало. Она тогда даже не разговаривала с Кузьмой, не видела три года, не писала ему. И он ее не трогал, честно выполняя требование Кристины. С Карецким держалась в пределах рамок «коллеги». Так искренне старалась стать счастливой в семье, которую решила с Романом создать. А он…
        Самое странное и непонятное для нее, что Роман даже не любил эту Тоню. Просто тр**ал, потому что та дала понять, что не против. Считал это допустимым, ведь он такой красивый, такой милый — что же удивительного, что женщины перед ним устоять не могут?
        Это не Роман ей говорил, это его мать, свекровь Кристины, за сына заступалась, когда все раскрылось. Уговаривала невестку простить и понять, обещала, что сама на сына повлияет, вставит ему мозги, чтобы больше семьей не рисковал. Отец у него бабник тот еще по молодости был, так что она Кристину понимает, но больше не допустит, чтобы Ромочка…
        Кристина ей слабо поверила — свекровь сына баловала страшно, даже в таком возрасте, ни в чем не отказывала. «Ромочка» в ее доме и вилку сам не должен был брать, только сидеть во главе стола, как царь. Помнится, когда Кристина это впервые увидела, поблагодарила за приглашение, встала и пошла к двери одеваться. Взбесила мать Ромы таким отношением. Тогда еще не свекровь. Возможно, не брось Роман все в тот момент и не побеги за ней, и не было бы ничего. Не понимала она такого поведения, не могла сопоставить милого и внимательного врача, с которым работала вместе, вежливого и серьезного, с этим… «маменькиным сынком».
        Но Рома догнал ее. И поклялся, что такого не повторится. Говорил, что он мать расстраивать не хочет, сердце у нее давно шалит, а ему не сложно позволить себя опекать…
        С одной стороны, для Кристины в тот момент было дико смотреть на взрослого мужчину двадцати восьми лет, который все еще живет с родителями и ничего не предпринимает, чтобы это изменить. С другой… она тогда так устала от «мужчин с титановым стержнем» внутри, которые раз за разом «проезжали» по ее сердцу своей принципиальностью, словно трактором…
        Так хотелось покоя и уюта. Просто тихого семейного счастья. Без оговорок, без тайн и долгих ночных ожиданий, без ужаса, когда не знаешь, вернется ли? А если вернется — позволит ли ей рядом быть? Без того, чтобы ее в сторону ради карьеры отодвигали, предпочитая нелюбимую, но выгодную дочь чиновника из министерства…
        Кристина тогда просто от жизни устала. От постоянной боли, пожирающей душу и сердце, от пустоты внутри. Ей казалось, что она готова искренне отдать всю свою, никому не нужную нежность и сердце Роме. И Кристина старалась, честно старалась…
        — Киса, но это же не значит ничего! Я тебя люблю, это так, глупости, ошибка,  — убеждал ее Роман, когда оказалось, что сплетни медсестер не такая уж больная фантазия.  — И разводиться я не хочу, что ты говоришь такое?! Ты — моя жена, и я тебя люблю…
        Она тогда смотрела на него — и идиоткой себя чувствовала. Не потому, что ей «рога» наставили. А потому — что не понимала этого мужчину перед собой. Что это за любовь такая у него? Что за понятие о семье, если так?
        Почему не ушла в тот момент? Сама же ему развод предложила. Но Романа будто подменили после всего — завело его, что ли, то, что она отстранилась и холодной стала? Теперь он все внимание ей уделял, прямо-таки добивался потерянной взаимности и симпатии, всеми доступными методами прощение заслужить пытался. Словно бы эта холодность Кристины для него лучшим стимулятором влюбленности и афродизиаком служила.
        А ей — просто безразлично стало. Будто чувства отключили все. И такая усталость душевная, моральная накатила. Апатия какая-то. Просто все равно. И разницы нет, что и как. Даже порадовала эта холодность в чем-то, казалось, не вынесет больше надрывов, бурь и шквалов в груди, сердце разорвется. А от его предательства — не больно. Ровно все.
        И Кристина словно спряталась за ним, за этим безразличием. За мужчиной, вроде бы и не чужим, но и не настолько родным, чтобы переживать об обидах. Словно затаилась, хоть как-то стараясь залечить душу.
        И сейчас от его слов о детях — то же ощущение накрыло. Аж желудок подвернуло тошнотой.
        Кристина молча взяла из шкафа одежду и быстро переоделась.
        — Ты куда?  — удивленно наблюдал за ней Роман.  — Выходной же. И не завтракали еще…
        Ее еще больше замутило от упоминания о еде в этот момент.
        — Воздухом подышу, погуляю,  — взяла телефон, сумку и вышла.
        Быстро накинула пальто, натянула сапоги и выскочила из квартиры, чтобы мать не увидеть. Не хотелось с ней говорить, ничего объяснять желания не было. Да и Роман не останавливал. Наверное, понял, что вытащил наружу своей идеей с наследниками, вот и решил дать Кристине время успокоиться.
        Вышла из подъезда, подумав, что кофейня на углу соседнего дома должна быть открыта, можно там взять кофе и в самом деле побродить по улицам. Туда и пошла, похоже, оказавшись одним из первых клиентов. Заказала у еще сонного бариста двойную порцию «американо» с собой. А вытащив из сумки кошелек, чтобы расплатиться, вдруг заметила плотный темно-зеленый конверт, который забрала вчера, уходя с работы.
        Присела за пустой столик, глотнув горячего кофе. Обожгла язык и не обратила внимания. Впервые раскрыла конверт и достала документы, оставив пока внутри ключ и какую-то плотную пластиковую карту. Бегло просмотрела бумаги, задержавшись на адресе. Действительно, совсем недалеко от больницы. Покрутила в руках ключ и эту непонятную зеленую карту с эмблемой жилого комплекса. Снова сложила все в конверт и спрятала в сумку. Допила кофе, глядя в окно на еще пустые улицы раннего субботнего утра.
        А потом, поддавшись странному порыву и этому гадкому привкусу плесени на языке, вытащила из кармана телефон и вызвала такси.
        Глава 7
        Настоящее
        Что это за карточка — ей подсказала охрана комплекса, когда Кристина вышла из такси и пыталась разобраться с тем, как ей за ворота пройти. Кузьма расстарался: территория комплекса была полностью закрыта и попасть на нее можно было только имея такую карту-ключ владельца квартиры или по приглашению жильцов, о чем следовало предварительно предупредить охрану. С указанием фамилии, имени и номера машины, еще и паспорт предъявить или права. Серьезней, чем попасть к самому Кузьме в офис. Такие меры вызвали у Кристины улыбку. Но она только поблагодарила охранников, позволила изучить свои документы и паспорт, и даже записать себя, как владелицу указанной квартиры. После чего прошла на территорию, открыв калитку с помощью той самой карты (ей охранник показал как). В башню ее прям «заточить» пытались. Хоть она и могла предположить, что заставило его выбрать для нее именно такой вариант. Обнаружила необходимый ей корпус, также благодаря инструкциям тех охранников, и направилась к входу, осматриваясь по сторонам. Тихо очень. Из-за утра субботы? Возможно. Никто не выгуливает собак на газонах, кругом
«ландшафтный дизайн»: декоративные каменные нагромождения, вечнозеленые кусты можжевельника и туи причудливых форм. На первых этажах, «офисных», успела заметить пару каких-то магазинчиков — очевидно, с популярными у жильцов товарами; салон, стоматологию и «авторскую кофейню». С последним Кристина не очень разобралась, но решила зайти, присмотреться потом. По другую сторону от домов ее внимание привлекла непонятная оградка, за которой угадывалось еще какое-то пространство. Забор за забором? Это показалось Кристине настолько странным, что она подошла ближе. Оказалось, что таким образом отгородили место для отдыха — наверное, от детей, чтобы не упали. В котловане, ниже уровня основного двора, располагалась обширная благоустроенная площадка со скамейками, местами для мангалов, небольшой «рощицей» каких-то деревьев, и красивыми огромными фото уголков природы, маскирующими стену основного ограждения территории. Хороший комплекс, однако, продуманный, со всеми удобствами для жильцов. И выходить никуда не надо…
        Немного растерянно улыбнувшись, Кристина вернулась к первоначальному маршруту, не задерживаясь у детских площадок. Они ее слабо интересовали, хоть и понимала, что оснащенность этих территорий здесь так же выше среднего уровня. Наконец, она дошла до двери подъезда и зашла в холл. Мрамор, светлый, или какой-то камень, похожий на него, и еще три охранника. В бронежилетах. Кристина даже остановилась на секунду, засомневавшись, не спутала ли подъезд с отделением какого-то банка?
        Но поскольку ее тут же спросили, куда Кристина собирается и к кому приглашена, решила, что попала по нужному адресу. Вновь показала документы на квартиру и паспорт. Ее снова везде записали, разумеется, спросив разрешения, внесли в базу номер телефона. И один из вот этих мужчин в бронежилетах, а может, еще и с оружием, просто Кристина не видела, провел ее к лифту и подсказал этаж. Предложил провести, если она не уверена. Но Кристина отказалась, поблагодарив. Зашла в лифт, словно спряталась от этого внимания. Облокотилась на поручень у зеркала и зажмурилась. Семнадцатый этаж. Вид должен быть прекрасным.
        «Кузьма, Кузьма — что же ты делаешь? До сих пор от всего упрятать и скрыть пытаешься? Защитить от того, что и не угрожает вроде из-за твоих же усилий…»
        Все красиво в этом доме было. И подъезд — не чета тому, где она с матерью жила, даже сравнивать нечего. Все новое, современное — «как по телевизору показывают». Вплоть до системы противопожарной безопасности на потолке, с датчиками и распылителями воды. Кристина не сразу угадала направление на этаже, но все же обнаружила нужную цифру на двери (тоже серьезной, мощной, хоть и красиво оформленной), только вздохнула, заметив глазок камеры домофона. Открыла ключом и зашла, пока не зная, чего ожидать.
        Странное занятие Кристина выбрала для утра субботы. Для первого нормального выходного за несколько недель: бродила по квартире, которую ей подарил… Кто? Не любовник. Но и просто другом Кузьму у нее никогда бы не повернулся язык назвать. Хотя, чего лукавить перед самой собой? Он был ее роком и болезнью, ее сердцем и душой, ее мукой, безумием и самым большим счастьем. И не имело значения, сколько они не виделись и какую боль Кузьма причинял ей своими решениями. Потому и задевало так — что никого дороже и роднее для Кристины не существовало. Потому и резало душу настолько. Но и отказаться от него не могла. Когда-то надеялась еще, пыталась, старалась. А сейчас…
        Просто ходила по этой квартире, бросив сапоги и пальто на пол в прихожей, осматривалась.
        Прав он был — ремонт не совсем по ней. Впрочем, вкусу Кузьмы она доверять могла всегда, как своему, он все ее предпочтения знал. Но в целом — нестандартная и интересная квартира. Большая. Громадная даже, хоть и двухкомнатная. Раза в два точно больше, чем квартира матери, тоже «двушка». Потолки высокие, не давят на голову. Гостиная совмещена с кухней в огромную студию, и балкон, похоже, убрали, совместив с этим пространством, сделав окна от потолка до самого пола. Вся техника в наличии и модная, функциональная. Кристину особенно духовка порадовала.
        Вид — шикарный, не ошиблась с предположением: половина города как на ладони, все достопримечательности. И больница ее видна, самое смешное. «Рукой подать», кажется. И парк под окнами, тот, что от их больницы и тянется. Действительно красиво. Кристина несколько минут стояла, любуясь. Потом пошла дальше рассматривать.
        «Полтора» санузла, как это называлось вроде бы. Тоже непривычно и удобно, наверное, если живешь не один. На крючке в ванной висел новый махровый халат бирюзово-зеленого цвета. На каменной столешнице лежали несколько новых полотенец.
        Еще в квартире была полноценная, огромная спальня с «зоной отдыха», где, помимо обязательной кровати, имелась еще и софа, и кресло, на стене — огромная картина с васильками в пшенице… Это точно не дизайнер прилепил, хоть и видно, что мастер полотно писал. Не мог дизайнер знать, что Кристина обожает васильки. Да и из общего оформления в стиле «hi-tech» эта картина выбивалась дико. А Кузьма никогда дизайнером не был. Но так мило, до слез на глазах и закушенной губы, растянувшейся в улыбке, до хриплого смеха…
        И кот на кровати. Игрушечный. Плюшевый или какой-то там. Новый. Но настолько о многом напомнивший…
        В стороне стоял небольшой туалетный столик, тоже весь современный. Металл и стекло. Зеркало с подсветкой. И какая-то бутылочка. Кристина подошла к столику с некоторым недоумением. И снова улыбнулась, хоть сердце и сжалось от тоски. Взяла флакон своих любимых духов, нажала на распылитель. Утром из дому убегала так, что и не вспомнила о любимом аромате. Тоже дорогие, гадство. Их не то что врач, а и заведующая отделением только скрипя зубами себе позволить могла. Стоят, как две официальных зарплаты в месяц. Но у Кристины другая ситуация… Обожала этот аромат.
        Все сделал так, что хоть сейчас оставайся и живи. Мелочи эти по дому… Продумал, чтобы ей приятней было, интриган. Завлекал. Наверняка и продукты можно купить здесь же, не выходя за территорию. Да и любые другие предметы первой необходимости, если вспомнить о магазинчиках внизу.
        Отставив флакон с духами, Кристина вышла из спальни и по коридору вернулась в гостиную. Телефон пикнул, заставив ее отвлечься от рассматривания.
        «Ну как? Нравится?»
        Ну, настолько он ее предугадать не мог. Скорее охрана внизу снабжала Кузьму сведениями.
        «Почему кот мягкий, родной? Тут больше робот какой-то подошел бы))»,  — настроения для смайлов не было. И все же постаралась ироничную улыбку хоть скобками передать.
        «Слишком современно, да?»
        Она почти услышала, как он хмыкнул.
        «Красиво»,  — ответила Кристина, усевшись на длинный угловой диван.
        Подтянула ноги под себя, а потом и вовсе растянулась, повернув голову на подушках так, что открывался весь вид из окна. Не соврала, действительно красиво. Залюбовалась.
        «Что случилось, малыш? Не думал, что ты так скоро приедешь…»,  — написал Кузьма, словно бы догадался о ее настроении.
        Или она себя этими скобками дурацкими выдала?
        «Ничего… Ничего существенного, Кузьма»,  — понимая, что он не отстанет, если она все отрицать начнет, обтекаемо ответила.
        И не соврала же — ничего важного не случилось. Такого, чего бы еще не было. Просто Кристине все сложнее становилось это терпеть. И действительно хотелось все бросить и уйти… Или это потому, что появилась возможность?
        А разве раньше не было?
        Зачем с Романом жила? Чтобы Кузьме упреками в лицо бросаться? Чтобы допекать, когда самой невыносимо больно? Или просто сил нет, да и желания что-то менять, так устала от всего. Иногда казалось, что от самой жизни. Лечь бы и заснуть, чтобы хоть во сне поверить, что все решилось, что не было этих ужасных и таких пустых лет…
        «Молчишь? Узнаю же, малыш»,  — он точно снова хмыкнул где-то там, где бы ни находился. «Как и про то, что твое недоразумение на последнем дежурстве неплохо «посидел» с одним медбратом. Не в «дрова», но ты же вроде, в принципе, против алкоголя в больнице? Да и Карецкий за это в шею гонит…»
        Она даже села, прочитав это сообщение. Еще раз перечитала. Переспросить? Смысла нет. Кузьма не стал бы писать такого о Романе просто так, не имея подтверждения. А информацию он доставать умел.
        Вернулась тошнота. «Центрального генеза», как сказал бы Карецкий… Или это от голода? Может, по тумбочкам прошвырнуться? Вдруг он и пачку хлопьев где-то припрятал.
        Русу об этом, кстати, надо будет тоже сказать. Главврач должен знать о подобном. А еще с Романом поговорить придется и ей, и Руслану.
        «Знаешь, ты мне сейчас ни капли не облегчил и без того паршивое утро»,  — набрала Кристина и бросила телефон на диван.
        Поднялась и подошла к окну. За спиной пропищал сигнал нового сообщения, но она не обернулась. Наоборот, опустилась на пол, на пушистый длинный ворс белого ковра, который тут лежал, и начала любоваться городом.
        Выдержала минут пятнадцать. За это время пришло еще одно сообщение. Наконец Кристина вернулась и взяла мобильный.
        «Ты предпочла бы не знать?»
        «Что он сделал?»
        Два сообщения. И если от первого еще веяло мягкой иронией, то от второго несло холодом и собранностью, которую она так хорошо знала в Кузьме.
        Что Роман сделал? Да ничего, по сути. Ничего такого, что бы муж не имел права говорить или делать. Просто она не вытерпела сегодня. Что-то взбунтовалось внутри.
        «Малыш, не ответишь — я приеду через полчаса. А у меня через десять минут встреча с Премьер-министром…»,  — телефон мигнул новым сообщением.
        Угрожает? Нет, Кузьма не угрожал. Всегда был слишком сильным для этого. А уж в последние годы… Он информировал. И от встречи с Премьер-министром откажется, у нее ни одного сомнения не было по этому поводу. О чем он с ним разговаривать, кстати, собирался в такое время? Что обсуждать?
        Сердце сжалось от холодка нехорошего предчувствия. Много знала о его делах. Не знала — еще больше. Не считал Кузьма, что она должна все знать, всегда оберегал ее от «своих дел», считая их слишком опасными. Да и было так. Только Кристине от этого оберегания легче не становилось никогда. Хуже…
        Но из-за этого «тона» последнего сообщения — молчание становилось чреватым. Надо было что-то ответить. И так уже задержалась. Только о чем говорить, чтобы отвлечь Кузьму?
        «Ничего не сделал»,  — а что сказать?
        Что муж от нее ребенка потребовал? Смешно, смешно…
        Забавно то, что Кузьма только вчера мельком упомянул о детях. Неужели Рома об этом тоже где-то болтал, а Кузьме его «шпионы» доложили?
        Да нет, не верилось. Да и знал он, что Кристина не хочет детей… Не в браке. И куда еще детей в этот бедлам вмешивать, Господи?! За что им судьбы ломать и корежить?! Упаси, Боже.
        Хотя Кристина точно знала, что если бы вдруг случилось затмение и она перестала пить таблетки или они подвели, если бы забеременела… Никто бы ей и слова упрека не сказал. И носились бы с ней, как с золотой, за каждым шагом следили бы, оберегали. Даже если Роман в очередной раз пустил бы все на самотек и вел себя, как обычно — Кристину бы окружили заботой и вниманием. А нужно было бы — и из роддома забрал бы сам. И организовал бы все… Еще и с Русом препирался бы из-за этого. Карецкий точно не остался бы в стороне.
        А от этого знания становилось только хуже… За что так мучить? Зачем так любить и лишать всего? Не жизнь, а настоящий дурдом.
        Щеки мокрые. Когда плакать начала? Непонятно. Просто вспомнилось, как ребенка хотелось когда-то. «Их» маленького… Как планировали и думали, только ждали, что она доучится пару курсов, сдаст экзамены, пойдет в интернатуру. И он «на ноги» окончательно встанет — уйдут со съемной квартиры, свою купят… А все так дико и ужасно вывернуло.
        «Ты не знаешь, как тут салон, тот, что на первом этаже? Нормальный?»,  — о чем угодно писать, только бы не понял, как ей тяжело. А то и правда примчится.
        Нашла у кого спрашивать, конечно. Видела же вчера, что он у парикмахера точно месяца два не был.
        «Салон?»,  — удивила, похоже. Чего и добивалась, кстати. «Понятия не имею, тебе не по фигу?»
        «Мне интересно…»
        Телефон начал звонить, едва отправила последнее сообщение. И не взять — нельзя, и ответишь — по голосу поймет все. Снова патовая ситуация. Нажала на «прием», поднесла к уху.
        Оба молчат. Ха-ха-ха. Она говорить не хочет, чтобы он слез в голосе не услышал, а Кузьма ждет хоть одного слова, чтобы понять ее настроение и происходящее.
        — Красивая моя, я сейчас точно приеду,  — подытожил он две минуты их молчания по телефону.
        А она рассмеялась от этого. Хорошо, отпустило.
        — Не надо, зачем? Говори со своим Премьер-министром. Я уже и так тут все рассмотрела. Очень красиво. И за духи — спасибо… За васильки, кстати, тоже. Они там явно не в стиле, но гораздо уютней делают спальню,  — все еще посмеиваясь, поделилась Кристина своими впечатлениями от квартиры.
        — По какому поводу рыдала тогда?  — напряженно потребовал Кузьма ответа.
        На заднем фоне у него кто-то что-то говорил. Занят.
        — Вид обалденный, родной, растрогал меня до слез,  — хмыкнула она.  — Иди, занимайся делами…
        — Кристина, от меня же не отвяжешься, я не это твое недоразумение…
        — Ух! Не поверишь — я в курсе, грозный мой. Так что давай, закругляйся. А я пойду, что ли, посмотрю, чего тут еще интересного есть на территории,  — действительно понимая, что он может быть серьезно занят, завершила она разговор.
        — Ладно, позже поговорим. Обнимаю.
        Дал понять, что тему не позволит закрыть, но все же положил трубку.
        А она действительно пошла одеваться. Толку сидеть в помещении и жалеть себя — не видела. Зайдет в кафе, спросит, почему «авторское», позавтракает, может. И в салон тот зайдет все же. Домой не тянуло совершенно.
        прошлое
        Она так нервничала, что слюна в горле «камнем» вставала. И ладони потели, из-за чего Кристине приходилось то и дело их тайком о ткань юбки вытирать. Мама уже три раза говорила, чтобы Кристина пошла переоделась. Платье же не для дома, нарядное. Но Кристина только отмахивалась.
        — Сейчас… Сейчас…
        Обещала, а сама так и сидела на табуретке и слушала, как они все разговаривают.
        И тоже говорила, смеялась, шутила, подскакивала, меняя тарелки и ставя на стол что-то еще, хоть ее и одергивали и Кузьма, и матери.
        — Да ну сядь, малышка, не суетись. Все взрослые, сами возьмем…
        Она вновь кивала, улыбалась, и все равно подскакивала.
        Потому что просто не могла сидеть спокойно и смотреть на него — сердце из груди выскакивало, заставляя и Кристину метаться.
        Мамочки, какой он стал! У нее не то что руки дрожали — все внутри сотрясалось мелкой дрожью. Кузьма и уходя, казался ей потрясающим: красивый, вечно «на коне», всегда знает, что делает, тянет за собой всех, прирожденный предводитель…
        Не то, что тринадцатилетняя Кристина — в него все девчонки двора были влюблены, и бывшие одноклассницы тоже, насколько она знала. Но Кузьма (к ее тайной радости) никого не выделял, не было у него серьезных отношений с девушками. Хотя «несерьезных» хватало с лихвой, и Кристина не раз ненароком слышала, как тетя Маша уговаривала сына «по крайней мере думать головой и не забывать о безопасности». На что Кузьма всегда смеялся и успокаивал мать, что «не собирается ее в скором времени делать бабушкой». Саму Кристину это тоже успокаивало, кстати. Как и то, что в армию, в итоге, только она ему и писала. Не выделял Кузьма никого из тех девчонок, с которыми гулял. А она для него всегда была на первом месте. И иногда Кристина этим пользовалась раньше, еще слабо понимая, что ревнует. Вполне могла пожаловаться, что у нее «ну совсем» не получается математика, когда Кузьма уже в дверях стоял, явно нацелившись на свидание с какой-то благодушно настроенной девушкой. Или даже просто сделать печальное лицо, выйдя «провожать» его в коридор. А на вопрос Кузьмы — «о чем малая грустит?», стесняясь, ответить, что ей все
еще страшновато оставаться дома одной вечером, хоть и выросла…
        И Кузьма без дальнейших вопросов снимал куртку, которую уже успевал натянуть, сбрасывал обувь, и они шли играть в лото или карты. А она чувствовала себя самым счастливым человеком в мире. Потому что Кузьма был ее. Только ей принадлежал и готов был все отодвинуть ради ее спокойствия.
        Но это в прошлом. Сейчас же Кристина понимала куда больше в своих собственных чувствах. Повзрослела, да и разлука помогла разобраться в себе, в том, почему ни один парень в школе или дворе не заставляет сердце колотиться так, как оно безумствует в груди, когда видит его неровные и резкие буквы с ее именем на конверте. И она писала ему каждый день. Ждала Кузьму, думала о нем постоянно. Не отвечала на робкие еще попытки «ухаживать» одноклассников, грея в душе надежду, что и он поймет: она выросла и также дорога для него не только в роли сестры.
        Ждала, надеялась, а сегодня увидела — и голова пошла кругом, разум «поплыл». Ошеломил он ее. Тот же самый вроде, и совсем другой в то же время. Такой взрослый. Знакомый, родной и еще неведомый, не совсем понятный ей. Загадочный во многом. С непроницаемым лицом и взглядом. Но потрясающий.
        Не могла глаза отвести от Кузьмы. Сидела бы всю ночь и просто любовалась. И мысли сложно было в «кучку» собрать, чтобы что-то еще и говорить, к тому же в тему. А от тех взглядов, которые она время от времени ловила от него — вообще горячая дрожь по спине шла. Неужели и Кузьма заметил, что она выросла? Неужели и он понял, что она ему не сестра? Кристина бы этого хотела, да. И надеялась. Тем более после того, как он ее «мавкой» назвал при первой встрече, после того, как именно обнял… Ух! У нее и сейчас сердце замерло в груди, а потом будто перевернулось, когда она эти объятия вспомнила.
        — Кристина, переоденься уже!  — в очередной раз добродушно велела мать, наткнувшись на нее, застывшую посреди кухни.
        — Мм… Да, сейчас,  — Кристина судорожно кивнула.
        И воспользовалась этим, как предлогом, чтобы выйти из поля зрения родных. Щеки горели так, что это точно видно. Кристина нуждалась в передышке. Быстро натянула домашние шорты и футболку, аккуратно развесила платье, порадовавшись, что сумела не испачкать то едой. И только сейчас, немного выдохнув, поняла, что голодная. Суетилась вокруг всех, Кузьме несколько раз пельмени доваривала, чтобы свежие… Пока он не прикрикнул-таки, чтобы села и не мельтешила, он и сам в состоянии приготовить, да и вообще, еще и блинов хочет, и пирожных… А сама так и не поела. Все любовалась им, кусок в горло не лез. А теперь прямо желудок подвело. Быстро прибравшись в комнате, спрятав все, она вернулась на кухню, в данный момент думая только том, чтобы поужинать.
        — Ого, видно, что ты растешь, точно как Кузьма когда-то,  — рассмеялась тетя Маша, когда увидела, сколько всего она взяла себе на тарелку.
        Кристина только улыбнулась: к счастью, у нее все и правда «горело», так что есть могла столько, сколько захочется. Да и тетя не впервые шутила по этому поводу, и мама тоже. Один дядя Гриша одергивал женщин и говорил, чтобы не смущали ребенка. Но сейчас он еще был на работе, а Кузьма вышел на балкон «покурить спокойно», чтобы не слушать нотации матери по этому поводу. Сразу пошел, как Кристина вернулась, переодевшись. Так что в этот момент слова о ее аппетите Кристину не смутили. Она села на табурет, где до того сидел Кузьма (привыкла к этому месту, пока он отсутствовал, теперь, похоже, будут воевать за него), сдвинула его тарелку и начала есть. А ведь были и другие места — мама ушла в душ, воспользовавшись перерывом в общении. Можно было и с противоположной стороны сесть. Кристя не подумала.
        — Эй, я не понял, меня уже с дивана выселили, теперь и из кухни выживают?  — весело хмыкнул Кузьма, показавшись на пороге кухни спустя пять минут.  — Мавка, ты меня видеть тут не хочешь, выгоняешь?  — привалился плечом к косяку, скрестил руки на груди и с усмешкой наблюдал за тем, как она ест.
        А у Кристины снова горло сжало. И пельмень в горле застрял. Поперхнулась, закашлялась, понимая, что вновь краснеет. Замотала головой, пытаясь проглотить еду и одновременно опровергнуть его «обвинения», доказать, что никто его не выгоняет. Никогда и ни за что…
        — Эй, спокойней, малыш,  — к ней одновременно бросились и Кузьма, и тетя Маша.
        Но он успел первым. Присел у ее стула на корточки. Обхватил ее за плечи, выпрямил, с виноватой усмешкой похлопывая по спине.
        — Я не выселяю, ты что!  — едва проглотив злосчастный пельмень, начала оправдываться Кристя, вытирая выступившие на глазах слезы. Пыталась отдышаться.  — Я просто, привыкла тут сидеть, извини…
        — Все нормально?  — с волнением спросила тетя Маша.
        Оба кивнули, не оборачиваясь.
        — Кристина, прекрати, маленькая, ты что?! Я пошутил,  — хмыкнул Кузьма. Поднял руку и стер еще слезинку на щеке, которую она пропустила.  — Просто показалось забавным. Не нервничай так, доешь спокойно.
        И все еще держит ее за плечи. Сидит перед ней на корточках. Высокий такой, лицо почти на одном уровне. Глаза в глаза смотрят. И у Кристины в ушах шумит. Да и Кузьма не торопится отстраняться или взгляд отводить. А рука у него горячая, жаркая. Но приятно, будоражаще. Его запах окутал. Тоже новый или Кристина забыла просто. Какой-то такой же теплый, как его рука, но при этом и острый, пряный, словно специи, которые они с матерью покупали на базаре. Захотелось наклониться чуть сильней и уткнуться носом ему в шею, вдохнуть этот запах полной грудью. И легкий аромат сигарет не мешал. Она отвыкла уже от него, но как-то сразу вспомнилось, как он раньше от домашних прятался, а она знала, у них свой секрет был, и это их еще больше сближало.
        — Да нет, наелась уже,  — хрипло ответила, покачав головой.
        Судорожно вдохнула. Тут же пожалела, потому что дурела, еще больше от его запаха «плыла». И совершенно не понимала, что дальше делать? Хотелось его за шею обнять. Но не стоило, наверное.
        — Когда это успела? За весь день не присела толком,  — недоверчиво хмыкнул Кузьма.
        Поднял руку и поправил прядь волос, которая выбилась из ее косы. Но не убрал, а накрутил на свой палец, продолжая смотреть на Кристину. И она на него смотрела. Чего там, пялилась! Оба замолчали. На кухне какая-то странная тишина повисла, непривычная еще и тягучая. Неудобная и очень комфортная одновременно.
        И только тут Кристина вспомнила про тетю. Подняла глаза, покраснев еще больше. Господи! Что она подумает? Но на кухне никого, кроме них, не оказалось.
        — Мама в комнату пошла,  — Кузьма понял, что ее переполошило. И все еще играл с волосами Кристины.
        — Да?  — почему голос так охрип? Из-за кашля?
        — Да. Сказала, что начинается что-то по телевизору,  — его ладонь коснулась мочки уха Кристины, пылающей щеки.
        — Я не слышала,  — сама шепчет так, что ничего не слышно.
        — Не беда, малыш, я услышал,  — вроде улыбнулся уголками губ, а смотрит так пристально.
        И в глазах этой улыбки нет совсем. Что-то напряженное и серьезное, такое затягивающее. Кристине воздуха не хватало. Облизнула губы.
        Кузьма прищурился.
        — И когда ты так выросла, мавка моя?  — покачал головой с этой странной улыбкой.
        А рука уже обхватила ее щеку полностью. Жесткая ладонь, с потертостями и мозолями. А ей прильнуть еще больше хочется, потереться, как котенку. Веки сами закрываются. От всего мира отстраниться хочется, только ощущение Кузьмы около себя впитывать… Так соскучилась! До боли в груди, до дрожи в теле… Не выразить словами. И что ответить ему сейчас — не знает толком.
        — За эти годы?  — словно у него ответ спрашивая, прошептала.
        Повернулась, поддавшись странному и неконтролируемому желанию эти пальцы поцеловать. А в животе словно «солнечный зайчик» пляшет. Тепло и щекотно, непонятно и непривычно, до холода и дрожи… Так несуразно.
        — Тшшщ,  — Кузьма чуть придавил ее губы одним пальцем, словно пытаясь не позволить Кристине сделать задуманное. Хрустнул суставами другой руки у нее над ухом. Все еще обнимает.  — Тебе же еще пятнадцать, мавка! Ты что же творишь со мной такое, маленькая?
        И тут она вдруг так уверенно и смело улыбнулась. В глаза ему глянула, хоть и сама не смогла бы объяснить, откуда эту смелость вытащила.
        — А сколько лет было тем, к которым ты на встречи домой ходил, когда их родителей не было? Одноклассницам?  — вздернула бровь насмешливо, хоть в животе и кольнуло старой ревностью.
        Кузьма несколько секунд смотрел с удивлением, а потом ухмыльнулся.
        — Уела, малыш. Ты откуда знаешь?  — перехватил пальцами подбородок и заставил посмотреть прямо в глаза. Не сильно, нежно. Заставив всю кожу покрыться мурашками.
        Кристина скопировала его кривую усмешку.
        — Они тебе записки в тетради вкладывали, Кузьма. А я там твою домашнюю работу писала.
        — Умная очень, да?  — его улыбка стала шире.
        А взгляд внимательный и изучающий, словно внутрь ее мыслей пытался пробраться.
        — Нет, собственница. Ты же моим был,  — и она широко улыбнулась.  — И сейчас… мой?  — неуверенно, с надеждой.
        Напряжение между ними немного спало. Зато вернулось прежнее ощущение какого-то полного взаимопонимания и общих мыслей. Такой глобальной близости между ними, как между самыми родными. И доверия, когда знаешь, что можешь что угодно сказать…
        — Твой…  — он вновь хмыкнул.  — Но тогда и мне было шестнадцать, малыш,  — его улыбка стала немного ироничной. А вот руки оставались все такими же теплыми и ласковыми. И обнимали ее.  — А за тебя сейчас дадут больше, чем ты весишь, маленькая моя…  — теперь он заломил бровь, продолжая внимательно ее разглядывать.
        Она моргнула пару раз, даже нахмурилась, пытаясь понять его намеки и недомолвки. Пока дошло, на что Кузьма намекает… Расплылась в улыбке просто.
        — Я на тебя жаловаться не буду, это точно,  — рассмеялась она, вдруг почувствовав себя нереально смелой.
        Он тоже ухмыльнулся шире из-за ее слов.
        — Тсс, малыш, мы с тобой никуда торопиться не будем,  — подмигнул Кузьма.  — Вся жизнь впереди…
        Кристина, уже отдышавшись, вдруг решилась все-таки, протянула руку и обняла его лицо, по щекам провела, колючим и шершавым. А ей так нравилось это ощущение, что пальцы тряслись.
        — Я тебя столько месяцев ждала, Кузьма,  — прошептала Кристина, зажмурившись.
        Прижалась своим лбом к его макушке, такой непривычной — стриженой коротко-коротко. Он без вихров своих совсем другим смотрелся, непривычным. И до рези в груди — родным в то же время.
        Слишком много всего было: эмоции такой силы сердце и душу переполняли, что не хватало дыхания. И слов она таких еще не знала, чтобы это все выразить, рассказать ему…
        А он повернул голову и, совсем как она недавно хотела, провел губами по ее ладони, прижался к самому центру, целуя.
        — Я каждое твое письмо читал раз десять, наверное, маленькая.
        Поднял голову, заглянул в глаза снизу вверх. И она засмотрелась. Утонула в этом темно-карем взгляде. Потерялась. И непонятно, даже страшно немного. И неясно, куда все вывернуть может. И как все повернулось бы — неясно. Но в этот момент раздался звонок в дверь: резкий и громкий, заставивший ее вздрогнуть. Кузьма крепче сжал свои руки, все еще обнимающие Кристину.
        — Дядя Гриша вернулся,  — неловко улыбнувшись, объяснила она в ответ на его взгляд в сторону двери.  — Он всегда звонит, не открывает сам. Говорит, что это — счастье, когда дома кто-то есть и тебя встречают.
        Кузьма улыбнулся:
        — Во многом он прав, кажется. Пока не был тут — по-новому вас всех оценил. Соскучился страшно,  — на минуту он прижался лицом к ее коленям, отчего Кристина взбудораженно поджала пальцы на ступнях.
        И резко поднялся. Отошел к плите, когда по коридору зазвучали торопливые шаги ее матери. Поставил чайник.
        — Тебе чай, малыш?  — не поворачивая голову, уточнил Кузьма, уже достав с полки жестяную банку с кофе.
        Для себя, видимо. Кристина подскочила:
        — Давай, я кофе нам сварю. Я умею,  — похвасталась она, достав турку.
        Кузьма удивленно глянул в ее сторону, усмехнулся.
        — А тебе уже можно кофе пить, мавка?  — низко наклонившись к ней, шепотом уточнил он.
        Наверное, потому, что как раз в этот момент на кухню зашли матери и дядя Гриша.
        — Мне уже все можно,  — лукаво улыбнулась Кристина, засыпав кофе в турку, стрельнула в него глазами через ресницы.
        — Привет служивым!  — бодро поздоровался дядя Гриша, пожав руку Кузьме.  — Как оно — ваше ничего? Хорошо дома?
        — Хорошо,  — Кузьма улыбнулся.  — Лучше всего.
        — Да, так и есть,  — согласился дядя Гриша.  — Лучше всего. Ну, давай, рассказывай. Женщины наши тебя уже замучили, знаю, но и мне интересно, как оно сейчас в армии?
        Дядя Гриша уселся за стол, Кузьма вновь сел на свой табурет, словно по ходу легко проведя рукой по ее спине. И Кристина тайком улыбнулась, следя за тем, чтобы кофе не закипел в турке. Наблюдала, как поднимается пенка, отсчитывая разы, что позволяло отстраниться, сосредоточиться на чем-то ином, уняв внутреннюю дрожь и неуверенность в собственных действиях. И слушала, как Кузьма вновь пересказывает все о службе. А дядя Гриша вспоминает, как оно «в его времена» было, когда он служил на Дальнем Востоке, и при минус сорока нес караул.
        Разлила кофе по чашкам, поставила одну перед Кузьмой, достала пирожные из холодильника.
        — Спасибо,  — Кузьма поймал ее взгляд, когда Кристина села рядом с ним, но не за стол, а на подоконник, со своей чашкой.
        — Куда ж вы кофе, дети? На ночь глядя?  — тетя Маша покачала головой, поглядывая на их чашки.
        — Соскучился по нормальному,  — хмыкнул Кузьма.
        Кристина просто промолчала, сделав вид, что целиком поглощена сладким. Смотрела словно бы в окно, хотя на самом деле — ловила отражение кухни в стекле, наблюдая за Кузьмой, его движениями, жестами, профилем.
        Ей даже не столько кофе хотелось, сколько «с ним» его пить. Она и начала испытывать тягу к кофе, когда он уехал, потому что Кузьма кофе любил. Его тетя Маша научила, привив любовь к этому напитку. Да и ее интересу обрадовалась. Она и варить научила.
        А еще Кристина смотрела на матерей. И на свою, и на тетю Машу. На то, как они поглядывали в их сторону: то на Кузьму, сидящего почти впритык спиной к ее ноге, едва-едва касаясь, то на Кристину. Словно понимали то, что и сами Кристина с Кузьмой еще не поняли. И пусть Кристина не могла во всем разобраться до конца, но вот была полностью уверена, что осуждения в матерях нет. Не видела и не ощущала она от них ничего плохого.
        Спать все улеглись поздно. Сидели, разговаривали, уже лениво доедали кто что хотел. Кузьма категорически отказался от идеи с раскладушкой. И ей даже думать запретил о чем-то подобном. Сказал, что ляжет на полу, а она пусть остается на диване, и никаких возражений не принимал. Так глянул на нее, что сразу дал понять: споры бессмысленны и пусты, не стоит даже время на это тратить. Матери не вмешивались.
        И они улеглись все, наконец, уже ближе часам к двенадцати ночи. Кузьма устроил себе постель из зимних одеял около письменного стола, за которым она последние годы делала уроки. Благо — лето почти на дворе, и тепло, и одеял полно неиспользованных.
        В квартире все быстро стихло — видно, устали все же. А Кристине не спалось. То ли кофе виноват, то ли то самое радостное возбуждение из-за долгожданной встречи. Замерла на диване, прижав к груди кота, которого он ей прислал, и тихо-тихо лежала в темноте, просто наслаждаясь самим фактом, что Кузьма дома и рядом. И сна — ни в одном глазу. Тетя Маша в другом углу комнаты уснула быстро, это слышалось по ее дыханию. Да и неудивительно — со смены, и завтра опять на работу с самого утра. Кузьма… Кристина не знала, спал ли он. Не могла понять, пока он не поднялся, минут через сорок или час, и тихо не вышел на балкон.
        Зачем — она поняла через минуту, когда увидела, как вспыхнула спичка, а после начал тлеть кончик сигареты.
        Закусила губу, но не выдержала: так же тихо, как он, крадучись, поднялась и вышла на балкон.
        — Ты чего не спишь?  — Кузьма словно затылком почувствовал ее присутствие.
        Или Кристина выдала себя каким-то неосторожным звуком.
        — Не могу, бурлит все внутри,  — тихо призналась она, прикрыв дверь, чтобы тетю Машу не разбудить.  — Радость, волнение…
        Стала около окна с другой стороны, глядя на его темный профиль, едва-едва освещенный тлеющим кончиком сигареты. Кузьма стоял, опираясь руками на раму открытого окна, чтобы дыма меньше внутрь попадало. Кристина прислонилась щекой к стеклу, любуясь.
        — Или кофе,  — хмыкнул Кузьма, выдохнув дым. Повернулся в ее сторону.
        — Точно не кофе,  — хихикнула она и поежилась.
        То ли от нервов, то ли от свежего воздуха — все же май, не июль, ночная прохлада пробиралась под ее футболку и шорты, в которых Кристина спала. Растерла плечи руками. Он это увидел. Выпрямился.
        — Иди сюда, малыш,  — отвел руку с сигаретой в окно, а вторую протянул к ней.
        Обхватил Кристину за плечи и притянул. Окружил собой, зажав между оконной рамой и своим телом, уперев руки по сторонам. А когда затягивался сигаретой, получалось, что совсем крепко обнимал. У нее голова закружилась от такой близости, от его запаха, просто от ощущения Кузьмы настолько рядом с собой.
        — Теплее?  — вновь отведя руку с сигаретой в сторону, он опустил лицо в ее волосы, уперся губами в макушку.
        У Кристины горло перекрыло от такого количества новых эмоций. Теплее? Да ее в жар бросило, лицо пылало. Хорошо, что темно, да и ему не видно. Она кивнула в ответ на его вопрос, и только теснее прижалась. Ей ничего не мешало: ни сигаретный дым, ни начало второго ночи, ни прохладный ветер, тянущий по ногам. Век бы так стояла с ним на балконе. Ничего ей больше в тот момент не было нужно. Казалось — все уже у нее есть.
        Глава 8
        Настоящее
        Так сложилось, что первым делом Кристина добралась до салона. Даже сама рационально не смогла бы объяснить: ради чего решила вдруг прической заняться. Сказать по правде, долгие годы вообще волосами не занималась — растут и растут. И Слава Богу. Ей не до них было. Лишь бы не мешали. И не во вчерашнем замечании Кузьмы дело — ему также до ее прически — без разницы. Кристина это очень хорошо знала. Но вот выходила уже из квартиры, зашла в ванную и почему-то замерла у зеркала, рассматривая себя. По большому счету — не придраться. Она была красивой. Не потому, что старалась или следила за собой. Господи, когда? Где люди на это время берут? У нее не хватало никогда. Повезло просто, наследственность хорошая. Гены. Мама вон и сейчас лет на десять моложе своего возраста выглядит, хоть со здоровьем проблем хватает. Вот и Кристине перепало. Черты лица классические, правильные: нос прямой, не большой и не маленький, пропорциональный; высокие скулы, брови вразлет, большие глаза, еще и цвет такой, «гетерозиготный», как любила шутить Кристина, едва начала изучать генетику. С волосами тоже никогда проблем не было.
Может потому, что не трогала их практически. То, ради чего иные под нож хирурга укладываются — ей просто дали при рождении. А вот счастья это все не принесло, выходило. Не в красоте оно, счастье то. И не в тысяче других вещей, к которым так стремятся многие, не понимая ничего.
        Но сейчас ее не это заставило себя рассматривать — даже данное природой нуждается в уходе. А Кристине все не до того оказывалось. И даже стремления не имелось в последние годы, если честно. Она так уставала физически, загоняя себя на работе, так истощилась морально, устав терпеть дикую, рвущую сердце боль из-за самых родных и любимых, что куда там до красоты? Зачем? Что ей от нее толку?
        Но вот сейчас как-то стыдно стало, что ли, и обидно. Ведь только тридцать четыре, а совсем махнула на себя рукой. И в уголках глаз появились грустные, невеселые линии, да и около уголков рта заломы начали проступать. Тени и круги под глазами от вечной усталости и частых слез. Несчастливая. Даже красота не могла этого скрыть. Но зачем саму себя на помойку выбрасывать? Другим дела нет, но сама Кристина — зачем от себя отстраняется и отказывается? Разве себе самой она не нужна больше, чем еще кому-либо?
        Вспомнилась фраза, упорно и настойчиво повторяемая известной телеведущей: «береги себя — ты у себя одна». И ведь правда же. Почему только сейчас об этом вспомнила и подумала?
        Вот из-за этих укоров совести, из-за стыда, что так махнула рукой на себя, из-за какого-то нелепого желания и надежды взять и поменять все, хоть что-то с собой сделав, Кристина пришла в салон.
        Тот был открыт. И мастера присутствовали. Более того, все из-за того же раннего, как для субботнего утра, времени, они даже согласились принять ее без предварительной записи — одна мастер оказалась свободна почти до двух дня. Уйма времени. Проблема в другом — Кристина не совсем знала, что хочет сделать. И мастер это ощутила. Как и ее напряженность, нервозность.
        Однако не закатила глаза и не дала понять, что ей голову морочат. Все же чувствовался класс салона. Усадив Кристину в кресло напротив огромного зеркала, девушка, представившаяся Лидой, принесла Кристине кофе латте с двумя воздушными бело-розовыми зефиринками. Эти сладости заставили Кристину улыбнуться, почему-то вызвав сентиментальное умиление, какое-то спокойствие. Помогли немного расслабиться. А глоток латте вообще отвлек и от недавних разговоров, что с мужем, что с Кузьмой.
        — Легче?  — с понимающей улыбкой спросила Лида, кажется, приходящаяся ей ровесницей или около того.
        — Легче,  — согласилась Кристина.
        И сама заметила, как расслабились плечи в отражении зеркала. Осмотрелась по сторонам.
        — Есть уже идеи, что именно изменить хочется? Или хоть направление? Просто стрижка? Или, может, еще и цвет немного изменим?  — Лида начала распускать ее косу, медленно расчесывая прядь за прядью.  — Челку на бок «сообразим»?  — немного шутливо приложила одну прядь ей на лоб, задорно подвернув.
        Кристина рассмеялась против воли. Она челку никогда не носила, даже в голову не приходило. Да и на работе будет мешать, наверное… С другой стороны, под шапочку спокойно можно спрятать…
        Отставила кофе, продолжая рассматривать плакаты и фото с моделями, украшающие стены.
        — Никогда не красилась,  — честно призналась Кристина.
        — Это заметно,  — усмехнулась Лида.  — Волосы шикарные, хоть на вес сдавай за деньги. И лежат красиво сами по себе. Густые. Не жалко с ними что-то делать?
        Кристина еще раз посмотрела на себя в зеркало. Толку ей от этого всего? А вдруг, ну вдруг… Глупо, конечно, и все же — вдруг изменит прическу и что-то в жизни изменится? Ведь тысячи женщин в это верят, почему ей нельзя?
        — Не жалко. Устала… Да и смысл? Что в тех волосах? Они, говорят, энергию накапливают,  — хмыкнула с иронией.  — Так у меня — только негатив. Счастья — кот наплакал,  — говорила легко, словно шутя, не хотела душу изливать.
        Но Лида глянула так, будто и по этим фразам многое поняла.
        — Ясно. Обрезаем?  — ровно уточнила она.
        — Обрезаем,  — согласилась Кристина.  — Не особо коротко, до уровня лопаток сначала, наверное. Хочу понять. И красиво как-то, чтоб форму имели, даже если времени не будет что-то с ними делать.
        — Поняла, сделаем, есть с чем работать,  — улыбнулась Лида.
        — И, наверное, я хочу попробовать вот так,  — Кристина указала на плакат, висящий чуть сбоку за ее спиной, который было видно в зеркале.
        Лида обернулась, посмотрев на фото.
        — Здорово. Даже ничего другого советовать не буду. Вам подойдет. И определитесь, присмотритесь к цвету, потому что не радикально. Да и это сейчас очень в тренде,  — согласилась мастер.  — Тогда начинаем?  — словно бы оставив ей еще шанс передумать, уточнила она.
        — Начинаем,  — подтвердила Кристина, глянув на телефон, который вибрировал и мигал вызовом от Ромы.
        Она не хотела отвечать. Более того, все больше склонялась к мысли, что с этой ситуацией надо что-то решать. С их браком. Потому что выдержка заканчивалась. И даже злости и обиды уже почти не осталось. Не на Романа. Так зачем еще и его мучить?
        Да и музыка, тихо играющая в динамиках салона, вдруг так попала в какой-то ритм. И пусть Кристина ни слова не знала по-французски, и потому не понимала, о чем поет певец, а на душу легло. Отложила телефон и уверенно посмотрела на Лиду, ожидающую, пока она ровно сядет.
        — Давайте,  — и даже улыбнулась с легкостью.
        Эта мысль пришла ей спустя полтора часа, наверное. Кристина сидела в кресле, лениво «листая» книгу, когда-то давно загруженную в телефон, но до которой так и не доходили руки, чтобы почитать. Лида пошла за новой порцией кофе для нее, а сама Кристина при каждом движении забавно шуршала кучей полосок фольги, которые окружали ее голову, как какой-то сюрреалистичный «одуванчик». Эти самые полоски разделяли ее пряди по какой-то особой технологии, воплощая задумку Лиды с окрашиванием. Кристина в этом вопросе ничего не понимала, а потому не вмешивалась. Да и все еще испытывала странную бесшабашную (или правильней сказать безбашенную?) уверенность в принятом решении. Но вот кое с чем могли появиться проблемы — только сейчас Кристина подумала, что, выбегая утром из дома, не брала дополнительных денег. А у нее в кошельке не так и много, если она правильно помнила, когда расплачивалась утром за кофе. Карточка… карточка у нее имелась в наличии. Но Кристина не была уверена, что и там достаточно средств — не знала цен. Впервые красилась, да еще и в салоне такого уровня.
        Телефон вновь начал вибрировать. Рома звонил еще два раза, она же только в ответ послала сообщение, что гуляет и все нормально. Но в этот раз звонил не муж. Достать ее пытался Руслан. Видимо, Роман решил подключить тяжелую артиллерию. Смешной он, вот ведь, правда. То упрекает ее вечно в каких-то неблаговидных связях с Карецким, а чуть что — Русу же и звонит первому, чтобы тот повлиял на Кристину. Словно сам признает, что не имеет на нее никакого морального права или влияния. А Рус этим пользуется.
        Но и с ним Кристина сейчас не хотела разговаривать, о чем бы Руслан ни собирался рассуждать. В то, что он прямо-таки возьмет и начнет ее уговаривать немедленно вернуться домой — Кристина искренне сомневалась. Ну и жизнь, самой смешно до слез от абсурдности и глупости ситуации. Или это уже смех сквозь слезы боли? Неважно, не хотелось лишиться хорошего настроения, появившегося пару часов назад.
        Она сбросила вызов Руслана. Набрала теперь ему сообщение:
        «Все нормально, я просто хочу побыть одна»,  — отправила.
        «Хорошо, так твоему мужу и передам %-)»,  — Рус тоже уважал ироничные смайлы.  — «Тут вариант с анестезиологом появился, есть кандидатура. Поговорим в понедельник?» — переключился он на рабочие моменты.
        «Конечно»,  — согласилась Кристина.
        Отложила телефон. И вновь прикинула состояние своих финансов. Ей точно нужна подстраховка. В этот момент Кристина искренне пожалела, что нет у нее подруг, к которым можно с такой просьбой обратиться. Вот не сложилось. Видно, «друзья» все место в жизни заняли так плотно, что больше ни для кого не хватало.
        Романа просить? Вообще не хотелось. У них бюджет вроде и общий был, но и со своими нюансами, у каждого часть финансов только для себя имелась. Как началось после той истории с медсестрой, так и тянется. Да и рассказывать Роме, что она сейчас делает — не хотелось. Пусть он все равно вечером увидит, если она вернется… А сейчас просто не хотела и все.
        Снова включила мессенджер и набрала:
        «Подстрахуй меня, пожалуйста, одолжи пятьсот гривен до вечера».
        Отправила. Не Руслану, конечно — Кузьме.
        Никогда у него денег не просила за эти годы. Хотя, по сути, именно из его денег все сотрудники их больницы получали доплаты и премии, бонусы к основной зарплате. И ее Карецкий никогда этим не обделял, по своему ли желанию, или по распоряжению — она не спрашивала. Да и работала Кристина честно. А вот так… не просила. Но сейчас что-то такое шкодное и вредное в душе ворочалось. Казалось, давно придушенное, а оно взяло и вылезло на поверхность.
        Ответ пришел через три минуты. Вот прямо можно подумать, что он сидел и ждал, когда она у него денег попросит. Но не в мессенджер. А отчетом от приложения банка, где у нее была оформлена карта. В том, что Кузьме ее номер известен, Кристина также особо не сомневалась. А вот когда цифру увидела, немного растерялась: неясно, кто и кого из них решил больше подколоть и достать.
        «Родной, это у меня проблемы с цифрами, ты забыл? У меня два варианта: мы твое зрение давно не проверяли… Или ты совсем устал и пора в отпуск?»,  — вновь вставила его «любимый» ироничный смайл в очках.  — «Ты на два нуля ошибся. Зачем мне столько?»
        «Удиви меня. Потрать:-)»,  — с такой же иронией предложил Кузьма.
        Что, встреча с Премьером уже закончилась? Появилось время острить? Зато настроение хорошее вроде. Кристину это порадовало. У самой какой-то кураж в душе забурлил.
        «Делать мне больше нечего»,  — письменно «фыркнула» она, демонстрируя веселую гордость.  — «Тебе надо — ты и трать, у меня есть дела интересней».
        «Какие?» — не замедлил он с вопросом.
        Вот тут Кристина немного засомневалась… Но все же набрала ответ:
        «Меняю имидж».
        Пауза продлилась секунд десять. Она даже мысленно представила себе, как Кузьма перечитывает ее ответ несколько раз и хмурится.
        «Малыш, ты меня пугаешь… Где ты?»
        «Не нервничай, я всего лишь в салоне сижу, даже не на мосту набережной:-)»,  — она сама улыбнулась невольно.
        Хоть и понимала, что продолжает. Дразнится. Может, и непреднамеренно, но сейчас вполне осознанно давит на те точки в нем, которые известны только ей. Им.
        Зачем? Вчера не хватило? Не насмотрелась? Еще душу в центрифуге выкрутить хочется?
        Она… Они срывались. Их встречи становились все более частыми. А нужно ли это? И чем снова закончится?
        «Мне уже по х***у, что именно оно сделало. Я просто убью это недоразумение. И все. Где ты?!»
        Интересно, как это происходит? Как именно ты сливаешься, спаиваешься с кем-то настолько, что словно бы все его мысли слышишь у себя в голове? Закрываешь глаза и четко знаешь, что он сейчас делает: как резко поднимается, потому что сидел, так, что стул скрипит. Или столик страдает, который всегда так не вовремя подворачивается ему под руку. «Слышишь», как он хрустит суставами. Как отпечатывает шаги в пол, и так смотрит на водителя, что тому и в голову не приходит ничего спрашивать.
        «Никого ты не тронешь и пальцем. При чем здесь он? Я сама, по-твоему, ничего в своей жизни изменить не хочу?» — Кристина покачала головой, пусть он и не видел ее.  — «Сказала же: сижу в салоне, даже никуда не вышла с территории комплекса»
        «Поспорим, малыш? Меня достало, что оно тебя доводит. Приеду через сорок минут»
        «Пффф…»
        Да, она так и написала. Просто послала ему очередное фырканье. Порою ее бесила их уверенность, что всегда виноват «кто-то другой». Но так как Кристина не сомневалась в том, что Кузьма выполнит свое обещание и появится здесь в течение часа, писать об этом смысла не видела. В лицо скажет. Да и Лида как раз вернулась, начала что-то в этих «лепестках» фольги проверять, некогда ей стало писать. И, вообще, чего с собой лукавить — кому-кому, а Кузьме первому хотелось показать новый имидж. Хотя почему-то не сомневалась, что от Карецкого или Романа больше хвалебных слов дождется.
        Ей понравилось. Действительно понравилось. Даже не ожидала, что выйдет настолько хорошо. Прямо расстроилась, что раньше ничего такого в голову не приходило. Могла бы уже несколько лет куда более ухоженной ходить, а вместо этого — позволяла себя доводить «до ручки». И какая-то легкость непривычная, и копна волос у нее, оказывается. Лида их так уложила волнами, к тому же. Даже не подкручивала, просто пальцами сушила. Но ее волосы, избавленные от лишнего веса, завились волнами, о которых Кристина давно забыла. Да, точно, вились. Она по детским фото помнила, что мама и сейчас в альбомах хранила. А новый цвет, который мастер «растянула» ей не от корня, а от середины длины и до кончиков, как-то совсем иначе выделил эти локоны, подчеркнув даже черты лица. Цвет словно размыли от корней, полностью выбелив на концах. И глаза — будто зеленее стали. Никогда не думала, что ей светлые оттенки пойдут. Непривычно так… Но…
        — Очень красиво, Кристина Александровна,  — в холле салона вдруг появился Вадим. Бессменный водитель и охранник Кузьмы.  — Просто шикарно!
        А может, и давно уже здесь стоял, этого она не заметила, пока ее от мойки к креслу несколько раз водили, то смывая краску, то нанося всякие маски и ампулы. Сказал же — «удиви». Хотя Кристина не была уверена, что все равно на приличную в его понимании сумму здесь размахнулась. Но вот времени потратила больше, однозначно. Наверное, давно приехал. И Вадим здесь не только что появился. Она не заметила…
        — Спасибо, Вадим,  — кивнула с улыбкой.
        И показалось, что очень давно так не улыбалась: легко, широко, открыто. Повернулась к высоким окнам салона и действительно увидела знакомую машину. Строгий черный седан бизнес-класса. Работа обязывала выказывать сдержанность.
        — Он оценит,  — усмехнулся водитель.
        Но так… в общем, они друг друга тоже хорошо научились понимать. Вадим был с Кузьмой очень давно. Так давно, что когда-то звал ее еще просто по имени. Это сейчас вроде как на людях субординация не позволяла.
        — Сомневаюсь,  — отмахнулась Кристина с улыбкой.
        — А я — уверен. Давайте помогу,  — Вадим подошел к ней, уже держа пальто, предлагая набросить то Кристине на плечи.  — Вас ждут.
        — Сейчас, Вадим, только расплачусь,  — Кристина еще раз поблагодарила Лиду и подхватила свою сумку.
        — Я уже оплатил все, Кристина Александровна. Вы же понимаете, у меня приказ,  — словно извиняясь, улыбнулся лукаво парень.
        Она растерялась на секунду, но тут же закатила глаза.
        — И в чем смысл тогда?  — больше для себя проворчала под нос.  — Хорошо, Вадик. Спасибо.
        И пошла к двери. Позволила Вадиму выйти первым, осмотреть все, и только потом послушно вышла на улицу, пока он держал дверь. Ничего не сказала по этому поводу, зная, что водитель Кузьмы и ее сейчас «прикрывает» профессионально, хотя совершенно не видела в этом необходимости. Благодарно кивнула и села в салон черного автомобиля, испытывая даже какой-то внутренний трепет.
        Вадим остался снаружи.
        Внутри было очень удобно. И достаточно тепло. Но Кристина не стала рассматривать салон, выполненный из светло-кремовой кожи. А уверенно и даже с некоторым вызовом посмотрела Кузьме в глаза. Зря, конечно. Как и обычно — дыхание от его близости перехватило, от того, как он выглядел. От того, что опять так близко. И пространства вокруг почти нет. Хотя ошарашенное выражение лица Кузьмы позволило ей немного встряхнуться и выдержать независимую линию.
        — Охр***ть!  — ему понадобилось несколько мгновений, чтобы как-то сформулировать свое мнение, очевидно.  — Почему не в зеленый, маленькая?  — Кузьма недовольно поджал губы и требовательно глянул на Кристину исподлобья.
        Хмурый, сосредоточенный, пристальный. Но что-то в глубине его взгляда заставило ее еще уверенней выпрямить спину. А Вадим оказался прав, елки-палки! Губы задрожали от того, как она старалась подавить улыбку, но та все равно рвалась на лицо.
        — Не-е-т, тогда бы я стала русалкой. Это у них волосы зеленые. А у мавки могут быть и белыми,  — легко сорвалось с улыбнувшихся губ то, что вчера ему самому запретила говорить.
        А глаза в глаза смотрят. И воздух в машине будто уплотнился, загустел между ними. Сам салон автомобиля словно сжался, стал меньше раза в три. И он так близко…
        Кузьма резко выдохнул и на долю секунды закрыл глаза. Хрустнул суставами. И вдруг, до того как она успела бы его отругать в очередной раз, Кристина почувствовала, что его горячая ладонь крепко накрыла ее руку. И Кузьма дернул ее на себя с такой силой, что не уклониться и не избежать.
        Упала ему на грудь, пусть и пыталась хоть как-то сохранить равновесие. Вроде бы другой рукой в сиденье упереться хотела, а по факту — за него ухватилась. За плечо… Сама не поняла, когда за шею обняла, погрузила пальцы в его вихры. И Кузьма в ее волосы руками вцепился. Не больно совсем, но так крепко, прижал к себе плотно-плотно. Лица в сантиметре, все так же не могут разорвать взгляды. Оба тяжело дышат.
        — Японский бог! Блондинка!  — хрипло шепчет в самое лицо. Глубоко втягивает в себя воздух.  — Как ты додумалась до этого, малышка? Не выношу блондинок…
        — Ой ли?!  — хмыкнула, сама не ведая, почему именно сегодня все ее тормоза сорвало. Прижалась еще крепче, понимая, что и она впивается пальцами в его кожу на затылке.  — Беда, родной. Совсем все плохо, да? А ведь сам требовал, чтобы я подстриглась… Не нравится? Поеду к мужу тогда, раз тебе так гадко…
        - ****! Я его в бетон закатаю, слово даю. Чтоб не доводил тебя больше,  — сипло и как-то безнадежно выдохнул Кузьма, прижав ее к себе так, что и вдохнуть не получалось. Не то что уйти куда-то. И в глаза так смотрит, что Кристина о дыхании уже не вспоминает.  — Запах не твой!  — рыкнул почти, с обвинением, зарылся в ее волосы лицом.
        — Проблема разве? После первого же мытья решится…
        Они не говорили уже даже, хрипло шептали, а у обоих, она точно знала, в голове одни и те же картинки: горячая вода по волосам и тесная душевая кабинка, пар глаза туманит. Только им и не нужны взгляды.
        Руки на коже друг друга, горячая вода между пальцами, которые давят, до сладкой дрожи тело сжимают. А у них кровь еще горячее, и бурлит в венах, рвет артерии, заставляя кричать и стонать от удовольствия обоих.
        Его губы на ее затылке, между мокрыми волосами. Подбородок шею царапает, когда Кузьма погружается в нее резкими, глубокими толчками. Кулончики болтаются на цепочке в такт. Ее руки, упирающиеся в мокрую стену.
        Тело к телу, кожа к коже, они друг в друге. Не в плоти даже, в крови, казалось. И ничего больше не надо…
        Веки сами собой прикрылись, потяжелев. С ее губ сорвался хриплый вздох, больше похожий на стон. И будто завис в плотном воздухе салона автомобиля. Кристина как наяву ощутила щекотное скольжение капель воды по спине, по щекам, по шее. Уже ногтями впилась в кожу на его шее.
        Он резко втянул в себя воздух. Уже здесь. Сейчас. И дернул Кристину на себя до конца.
        Пальто съехало с ее плеч, упав на сиденье. Но холодно не стало.
        Кузьма приподнял, усадил Кристину на свои бедра. Жесткие. Возбужденные. Не успела бы возразить, даже если бы хотела. Обхватил руками, словно всю сразу обнять пытался: спину, плечи, бедра… Волосы ерошит, растрепывает эти вьющиеся локоны…
        Его руки лихорадочно, жадно метались по ее телу, заставляя пульс Кристины зашкаливать, задыхаться, словно она жаром над огнем дышала.
        — Мавка моя… Красивая самая… Родная…
        Хриплый, низкий шепот с горловым стоном, с такой потребностью, что ее будто током пробило. Так близко… Господи, сколько же лет они не были настолько близко?! И нет уже сил отстраниться, не может остановить его… Дышит его ароматом, сама в вихры Кузьмы пальцами зарылась, цепляется.
        А Кузьма это ощутил на подкорке, видимо. Втянул через нос воздух всей грудью и прижал ее голову, лицо, губы — к себе. Не оставил никакого шанса вырваться. Напал на ее рот, нарушив все запреты, что она устанавливала. Целуя с такой жадностью, что затрясло обоих.
        Кристина забыла про разум, контроль и то, как после вновь будет больно и невыносимо. Выгнулась, прильнув к нему еще сильнее, забралась пальцами под пиджак Кузьмы, начала вытягивать сорочку из-под брючного пояса. С галстуком сейчас просто не совладала бы — слишком руки тряслись. А так хотелось, так необходимо было к его коже прильнуть, ощутить своей…
        Он сам рванул узел галстука, ослабляя. Второй ладонью продолжая плотно прижимать ее голову, ее рот к своему. Волосы в полном беспорядке у нее из-за него… У него — потому что она ерошит… А Кристина уже под рубашку ладонями забралась.
        Он дернулся от первого касания ее пальцев так, будто Кристина через него заряд дефибриллятора пропустила. Словно всей поверхностью тела тянулся за ней, за ее руками. Ее прикосновений требовал.
        — Ку-у-зьма! Любимый мой…
        С грудным стоном принялась мять, тянуть ткань вверх, попутно расстегивая пуговицы. А он все целует и целует. Спасения нет! Нападает на ее рот, врывается языком. Кусает губы. Себя позволяет кусать в этой сумасшедшей потребности и нужде.
        Говорят, не бывает бывших наркоманов и алкоголиков. Есть те, кто зависимы, но решили завязать. Вот такими и они, похоже, были. Были… А сейчас сорвались из своей «завязки».
        В ушах кровь барабанила так, что Кристина плохо слышала. Их дыхание, их тихие, сдавленные стоны перекрывали для нее все остальные звуки в мире. Его руки, его тело — были всем ее миром. Всегда.
        Так долго… Господи! Сколько же вечностей она не касалась его так? И как быстро поняла, что жить без этого не может больше. Ужасно. Невыносимо. До разрыва сердца. Но и без этого никак. До горечи сладко. До соли на языке от собственных слез, от испарины на его коже, которую не могла не целовать, слизывая.
        Не понимала, что он ее свитер тянет вверх, продолжая обнимать, гладить, сжимать все, до чего только мог достать руками, пока не ощутила, как ее живот — его напряженного пресса касается. Его пах дернулся вверх, вжимаясь в ее разведенные бедра. Туда, где Кристина до боли в нем нуждалась. Ладонь Кузьмы сжала ягодицы, делая контакт еще теснее, еще интимней.
        Это оказалось слишком. Сверх выносимого. Настолько остро и нужно, что отрезвило болью в душе, в груди взорвалось мучительным стоном.
        — Стой!  — уперлась руками в его ребра.
        Боже! Когда успела расстегнуть ему рубашку полностью? Когда галстук с него стащила, отбросив на пол салона? Не помнила. Словно сознание померкло в те мгновения, когда дорвалась до Кузьмы.
        Горло болит, печет от того, с какой частотой дышит. И его грудная клетка под ее руками ходит ходуном. Кузьма дышит тяжело, сипло. И смотрит на нее таким взглядом, что мороз по коже… Елки-палки — он с нее свитер стащил! Прижата к нему. Тело к телу. Так, как обоим слишком сильно необходимо.
        А ее реально трясет. Самым настоящим образом. Упирается в его плечи вытянутыми руками, а руки эти подгибаются. И в голове гулкий звон. Перед глазами — «мушки» летают.
        Гипероксигенация подкрадывается, не иначе.
        — Мавка…  — Даже не говорит, одними губами шепчет.
        Своим почерневшим взглядом удерживает, руками, которые сжались до хруста на ее теле. Давит ей на спину. Настаивает. Не готов сейчас отступить, сдать назад. Не хочет отпускать. А у нее сил не хватает.
        Только что это изменит? Кому легче станет?
        Кузьма зажмурился так, будто она его ударила.
        Неужели вслух сказала? Кристина уже не понимала, что говорит, а что думает. Где потребность, а где реальность?
        Нависла над ним, замерла, на этих трясущихся руках раскачиваясь. Волосы по плечам, укладка «к черту». Пытается остановиться, не понимая, что руки опять его гладят, пальцы обводят татуировку в виде буквы «К».
        — Отпусти,  — тоже губами шепчет.
        Сама себя не слышит.
        Кузьма, так и не открыв глаза, будто не желая видеть упрек и боль в ее взгляде, просто молча качает головой. И держит, держит, держит… Гладит ее спину, плечи, шею, щеки. То и дело грудей касается, лаская через бюстгальтер. Как одержимый. И она такая же.
        Это взрывает ее мозг. Сотрясает все тело невыносимой обидой и болью. Кристина сама не понимает, как начинает вырываться, сопротивляясь, отбиваясь от его рук. Толкает, бьет его по плечам, по груди. Не потому, что ей неприятно или не хочется. А от того, насколько сильна эта потребность. Из-за того, сколько боли он ей причинил, и снова доставляет.
        Ее трясет все сильнее, словно в ознобе.
        — Ты доволен?! Доволен, черт тебя возьми?! Счастлив, Кузьма?!  — хотела бы кричать, а сил нет.
        Да и нельзя. Словно на подсознании, на каких-то базовых уровнях помнила, выбила себе зарубки о том, что ни в коем случае выдавать никому нельзя.
        Хрипит, будто не гортанью, не горлом говорит — а грудью, животом, куда год за годом свою боль заталкивала и обиду. Ужасную обиду на самого дорогого и любимого, когда уже и с ненавистью спутать можно.
        — Получил, чего мечталось, Кузьма?! Добился?!
        И бьет его, потеряв контроль над истерикой.
        Кузьма поймал ее запястья. Перехватил, окольцевав своими пальцами. Сжал крепко. Не потому, что она ему реальную боль причинила. Не позволяя самой себя поранить. Вновь глянул в глаза — а в его взгляде такой омут черный плещется, такая же боль, как и в ее, наверное. Свел ее запястья вместе.
        Молча, ничего не отвечая на упреки Кристины, прижался к ее сжатым кулакам губами.
        — Я могу тебе все дать…  — хрипло шепчет в ее кожу.
        Но взгляд опустил. Потому что оба понимают — мимо. Не то. Все на прежних позициях.
        — Ничего… Ты ничего мне дать не можешь, родной,  — не сказала, стоном выдохнула безумную боль.  — Потому что это «все» — мне никогда не было нужно…
        Даже не пересела — скатилась с него. Нелепо и несуразно. Заставив свое тело центр тяжести перенести. Не хватало сил добровольно отказаться от такого важного и дорогого ощущения Кузьмы под своими руками. А он все еще ее запястья держит.
        — Отпусти,  — повторила.
        Сил нет, не вырвется. Ее эти несколько минут измочалили. Перемолола эта вспышка страсти и их одержимости, истерики… Безнадега сломила, которую видела в его взгляде.
        — Мавка…
        — Замолчи!  — хрипло.
        Выдернула руки и закрыла уши. Не могла, не хотела слышать. И куда весь кураж подевался только? Снова и снова те же ошибки. По замкнутому кругу ходят, как заключенные на прогулке в тюремном дворе.
        А Кузьма потянулся в ее сторону и сгреб Кристину со спины в охапку. Вперемешку ее пальто между ними, свитер, его распахнутая рубашка, пиджак, так и норовящий влезть между кожей. И ни с чем несравнимое ощущение тепла тела Кузьмы.
        Его подбородок прижался к ее плечу.
        — Счастлив?  — вновь спросила она, дрожащими руками пытаясь расправить свитер, чтобы понять, какой стороной надеть тот правильно. Но сейчас уже не вырывалась.
        А больно так, что сил нет. На грани с физической болью, когда каждый нерв рвет и суставы выворачивает. И снова мутит. Две зефирки за полдня точно не способствуют здоровому желудку.
        — Сама не знаешь?  — тихо хмыкнул Кузьма.
        И будто что-то упало сверху, вновь накрыв колпаком то пламя, которое пылало секунду назад между ними. Железобетонная сила воли, будь он проклят!
        Но в душе всегда же только молилась за этого мужчину.
        В конце концов, Кузьма отклонился и позволил ей натянуть свитер. А вот сам одеваться не торопился. Поднял руку, лично расправил волосы Кристины, еще на какое-то время задержав ее пряди в своих ладонях. Намотал на пальцы.
        — И что же тебя заставило так кардинально имидж сменить?  — пытался вернуться к ровному тону, но она всю бурю эмоций, которые и он давил — слышала.
        — Надоел прошлый?  — предположила Кристина, не глядя на него. Глубоко вздохнула. Провела пальцами по лицу, словно в чувство саму себя приводила.  — Захотелось заняться собой для разнообразия?
        Кузьма не ответил. И Кристина все же повернулась, не поняв реакции.
        — Очень красиво, малыш,  — хрипло прошептал Кузьма, будто этого и ждал. Глаза в глаза. Чтобы она его реакцию видела. А пальцы все еще в ее волосах.  — Обалденно просто. С ног сшибает…
        Кристина зажмурилась, просто не рискуя сейчас ни смотреть на него, ни что-то говорить.
        За это, что ли, ее вновь и вновь в землю втаптывает?
        Выдохнула, пытаясь даже его запах изгнать из легких. Но ведь бесполезно все, разве она не знает?
        — Я тебе деньги переведу назад, все равно не понадобились…
        — Оставь. Не выдумывай, красивая моя. Бери больше…
        — Не надо, я хорошо зарабатываю,  — улыбнулась криво, посмотрела на него сквозь ресницы.
        — Я даже слышать этого не хочу,  — Кузьма фыркнул.  — С юмором у тебя неладно.
        Кристина протянула руку и начала сама медленно застегивать пуговицу за пуговицей на его сорочке.
        — Разве в деньгах счастье, родной?  — тихо спросила.
        Даже глаз не поднимала, сделав вид, что целиком сосредоточена на своем занятии. Дошла до ворота, закончила. Наклонилась и на секунду прижалась губами к его кадыку, дернувшемуся от ее касания. Или от вопроса?
        Отстранилась. Он уже не останавливал. Отпустил ее волосы, признав право Кристины на свободу.
        — Ты куда?  — спросил, когда она аккуратно взяла свое пальто.
        — Собиралась зайти проверить кофейню, что на углу дома. Интересно, почему «авторской» называется,  — так, словно бы ей это легко и ничего не стоит, поделилась своими планами.
        — А потом?  — не отпускал-таки. Хоть словами, а удерживал.
        — Не знаю, Кузьма.  — Кристина глянула прямо на него.  — Может, в больницу загляну, раз уж здесь, рядом. Есть пара непростых пациентов, проверю, что и как…
        — Прекрати себя загонять!  — снова возмущается.
        — А что, вам такую прерогативу оставить?  — она хмыкнула и набросила пальто на плечи.
        Хорошо, сейчас не сильный мороз. Да и ветра нет…
        Кузьма сжал зубы до слышимого скрипа и отвернулся к противоположному окну. Кристина осмотрелась, пытаясь обнаружить свою сумку. Нашла под передним сиденьем, вытащила.
        — Романа не трогай. Не в нем дело,  — в последний раз провела по волосам пальцами, глянув в зеркало заднего вида.
        — Почему тогда о набережной вспомнила?  — хмыкнул он недоверчиво.
        Кристина помолчала, уже взявшись за ручку двери. Посмотрела через стекло на спину Вадима, который все это время стоял невдалеке, периодически осматривая двор.
        — Тебя увидеть хотела.
        — Могла просто позвать,  — почувствовала, как он костяшками провел по ее спине. Даже через пальто ощутила.
        — Могла,  — хрипло согласилась Кристина и открыла дверь.
        Вадим тут же повернулся и двинулся в их сторону.
        — Береги себя,  — почему-то попросила, уже поставив ногу на тротуар.
        Сто лет такого не говорила. А тут дернуло что-то. И страх от этого душу сжал. Господи! Глупости в голову лезут…
        — За каким лядом?  — сардонически рассмеялся он. Его рука уже вновь в ее волосах, затылок гладит.
        — Я прошу, родной…  — зажмурилась.
        Кузьма только хмыкнул. Но не задерживал больше, позволил выйти.
        — Спасибо,  — Кристина поблагодарила Вадима, который протянул ей ладонь.
        Водитель вежливо кивнул. А Кристина пошла к той кофейне, больше не оборачиваясь.
        Глава 9
        Настоящее
        Вадим не комментировал его потрепанный внешний вид. Он вообще ничего не комментировал. Молча сел на водительское место, глядя вперед, и взялся за руль. Единственный, кто про Кристину знал толком. Но Кузьма был уверен в Вадиме, что никогда не предаст, никому не расскажет.
        — В офис,  — отвернувшись к противоположному окну, распорядился Кузьма, глядя в спину удаляющейся Кристины.
        Вадим просто завел автомобиль и поехал по кругу, огибающему двор. У них была карта-ключ, Кузьма только одну Кристине из комплекта отдал. Вспомнил сейчас, что не уточнил про ее авто — когда заберет? И не сказал про место в подземном гараже, которое было куплено вместе с квартирой. Начисто разум смело, когда ее увидел.
        Надо бы написать.
        Иногда ему казалось, что Кристина — ведьма. «Хотя»,  — хмыкнул про себя.  — «Мавки тоже колдовские создания, и мужчину свести с ума для них — забава…»
        Однако в его малышке сегодня ничего забавного и легкого не было. Только в самом начале, возможно, когда она мягко подтрунивала над ним в сообщениях, или когда едва села к нему в автомобиль. Кристина увидела, что ему понравились изменения в ней — и испытала от этого удовольствие, которое и Кузьме позволила увидеть… На какое-то мгновение обоих охватила почти забытая эйфория. А ведь далеко не юны, пора бы перестать верить в чудеса.
        Автомобиль выехал с территории комплекса. Кузьма откинулся затылком на спинку сиденья, закрыл глаза.
        Рядом ней забывал обо всем на свете. Всегда так было. И не меняется это.
        Удержать бы ее. Обхватить руками и не отпускать больше. Никогда. Уткнуться в волосы, в кожу, дышать ею. Ни о чем не думать. О своих же доводах забыть… А еще о том, что сам ее и терзает, нарушая данное слово. Хотя, судя по последним месяцам, они оба срывались. Не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы это заметить.
        Но у Кузьмы всегда как будто бы имелось оправдание. Каждый раз находилось и что ей сказать, и чем своей совести глотку заткнуть. Если бы Кристина была счастлива, он бы наступил себе на горло и остался в тени… Если бы… Если бы…
        Кузьма не стал бы закладываться на это, но уж точно не мотал бы своей малышке нервы, заставляя рыдать. Ведь было, справлялся — как бы самому паршиво при этом не становилось, а держался в тени, лишь присматривая за Кристиной.
        Но, ех***й бабай! Она не была счастливой! Вообще. А ведь он именно для этого ушел когда-то. И где результат, спрашивается? Ради чего тогда это все? Ради какого ляда?
        Голова трещала. Ночью почти не спал. Еще и эта встреча с Премьером с утра — только больше измотала, чего нельзя было показывать, само собой. Эта ситуация со старателями требовала быстрого решения, и все заинтересованные пытались давить. Идиоты. Только те, кто давно имел дело с Кузьмой понимали — на него хр** надавишь. Лишь один человек в мире имел для подобного все рычаги. И ее точно не было среди заинтересованных лиц.
        Разумеется, он выказал уважение условиям Премьера и тех групп, что тот представлял, но и своих позиций Кузьма сдавать не собирался. Им были даны твердые гарантии и обязательства, когда они согласились поддерживать этих людей в правительстве. И Кузьма не собирался отступать и пяди. Да и не имел на это права, собственно. На него рассчитывали очень многие, на чью силу и поддержку опирался уже он. А предательства или слабости эти люди не прощают. Он и сам не простил бы.
        «Береги себя… Я прошу»
        Точно ведьма. Как иначе объяснить? Мысли его читает? Или чувствует его на подкорке, что ли? Как и он ее. Кузьма ведь уже пару лет упорно отнекивается от всего и пытается убедить Кристину, что отошел от дел, с головой погрузился в политику… Только кто ему верит? Не эта мавка, однозначно. Смотрит своими зелеными глазами, взрывая ему мозг и душу болью и грустью, которую Кузьма не просто видел — позвоночником ощущал. И словно сама по его глазам читает то, что он так старался от нее спрятать. Но ведь не спрашивает ни х**а, ни единого слова — чем еще больше ему кишки в узел связывает, заставляя корчиться от внутренней боли.
        Мавка его. Как все так сложилось? Он ведь душу заложить за нее готов был всегда, и сейчас ничего не поменялось…
        Или права была Кристина еще тогда, когда обвиняла его в эгоизме и предательстве? Никогда ему той ночи не забыть, наверное. И ее рыданий, которые до сих пор снились Кузьме в кошмарах.
        Поднял руку, еще ощущающую тепло ее тела, его очертания. Растер лицо, придавив глаза пальцами. Его кожа ею пахла: духами Кристины, ее собственным запахом. Это заставило Кузьму до скрипа стиснуть зубы.
        Она была ему необходима! А он ничего для этого не мог сделать. Сам от всех прав отказался.
        Резко оттолкнувшись от спинки, он наклонился вперед и уперся локтями в колени. Рубашка так и болталась вокруг пояса, вытянутая ее руками. Не было ни сил, ни желания приводить одежду в порядок. Галстук валялся под его ногами.
        — Бл…!
        Вадим не отреагировал на тихое ругательство, которое Кузьма выдохнул сквозь зубы. Хоть и бросил внимательный взгляд через зеркало заднего вида. Но Кузьма убил бы его за любое слово, произнесенное сейчас. И это не было оборотом речи. А Вадим был с ним достаточно давно, чтобы это понимать.
        Но ведь и ради нее все делал. Чтобы иметь возможность дать любимой что угодно…
        «Ты ничего мне дать не можешь… Это «все» мне никогда не было нужно»
        Глядя на то, что с ними сотворила жизнь, Кузьма не раз уже задумывался над тем, что обвинения Кристины не столь уж беспочвенны. Порывистость и непримиримость юности, категоричность — затерлись с годами. Припорошило их пеплом сожженных иллюзий и мечтаний, принесенных в жертву неясно для чего. И хоть амбиций у него и сейчас хватало, но появились и мудрость, опыт, чтобы понимать, сколь многое он разрушил своими руками. И как теперь хоть что-то изменить, как наладить — не видел пока вариантов.
        Чересчур многое теперь стояло за ним. Слишком многие дышали в спину.
        Нет, Кристина на это бы даже не посмотрела. Ни разу за их жизнь она ему не высказала ни одного упрека, что Кузьма ни совершил бы. Принимала его тем, кем он решил стать. Всегда. А вот он прекрасно понимал, что не может так ею рисковать. И это было единственным, чего Кристина не могла ему простить. За что ненавидела, наверное, так это за то, что когда-то он один все решил за них двоих. И не поддался ее мольбам, ее просьбам.
        Чего уж там, сейчас и он себя за это ненавидел. Каждую минуту этих лет. С той секунды, как она опустилась перед ним на колени, умоляя не поступать с ними так, а Кузьма расцепил ее руки, обнимающие его, и ушел, аккуратно закрыв за собой дверь квартиры, в которой они жили.
        Теперь он мог хоть пеной у рта изойти, упрекая и обвиняя ее мужа или Карецкого в неправильном отношении к Кристине, а толку? Сам чем лучше? Какое право на это имеет? Чем обосновать свою ярость и злость может?
        Своей любовью к ней? Своей нуждой, потребностью?
        А где это все было, когда он уходил, втаптывая ее сердце в потертый линолеум?
        — Приехали, Кузьма.
        Настоящее имя — единственное, что позволил себе Вадим, показывая — заметил происходящее с боссом. Типа поддержать пытался. Редко себе позволял подобное. Хорошо знал, что нельзя допускать ошибку. Видно, Кузьма сейчас совсем хреново выглядел. Надо взять себя в руки…
        Просто то, что он ее в этих самых руках только что так крепко держал — пришибло, размозжило его выдержку и сознание, как с высотки на асфальт. И мозги в кашу.
        Гребанная жизнь!
        — Спасибо, Вадим,  — глубоко вдохнув, Кузьма распрямился.
        Вышел в сумеречно освещенный подземный паркинг под офисом. Заправил сорочку, оставив ворот свободным. Галстук уже хлам. Встряхнул плечами, расправив пиджак. Провел пятерней по волосам. Права она, надо бы подстричься. Да все некогда. Надо сказать, чтобы мастера привезли в офис. Глеб не откажется.
        Вадим стоял в нескольких шагах, даже на их территории не расслабляясь, продолжая осматриваться. Все время нападения ожидал. Работа у него такая, и он ее выполнял на «отлично» всегда.
        Приведя себя хоть в какой-то порядок, а в душе желая послать все на х*р и поехать домой (или, еще лучше, вернуться за Кристиной и ее утащить к себе), Кузьма направился к лестнице. Не до лифта сейчас. Нуждался в движении. Неплохо было бы заехать в клуб, и хорошенько размяться. С этим долбанным Парламентом вечно теперь времени не хватало. А ему сейчас хороший заплыв не помешал бы. Или спарринг. Но пока на это надежды мало. Вадим молча догнал и пошел впереди.
        Когда зашел в собственную приемную, настроение стало еще паршивей: навстречу ему со стула поднялся Грек (впрочем, как и его собственное имя, давно ставшее кличкой, это погоняло вслух старались теперь не называть, только среди своих). Ясно, не утерпел, примчался узнавать новости. Хотя его можно понять: Грек же не в курсе, что Кузьма еще и по своим делам ездил, а не только с Премьером базарил. Видно, волнуется, что встреча затянулась настолько.
        Взглядом оборвав Игоря, уже открывшего рот, Кузьма махнул кистью руки в сторону своего кабинета.
        — Вадим,  — обернулся к охраннику.  — Скажи, чтобы вызвали Глеба. На сегодня. И пусть нам кофе принесут.
        — Понял, Николай Артемович,  — кивнул Вадим, направившись в сторону секретарей.  — Сделаю.
        Кузьма же прошел к кабинету и, впустив Игоря, закрыл за ними двери. Остановился у бара, открыв бутылку тоника.
        — Будешь?  — словно не замечая, как напряжен нежданный гость, поинтересовался Кузьма.
        Но Игорь резко покачал головой.
        — Как прошла встреча?  — нетерпеливо поинтересовался он.
        Греку не сиделось: за пару минут успел пройтись поперек кабинета и туда, и обратно.
        — Вы сомневаетесь во мне?  — в лоб спросил Кузьма, сделав еще один большой глоток из своего стакана.
        Горьковатый напиток немного встряхнул, прояснив мозг. Все, что было опасно показать, оказалось задвинуто глубоко внутрь.
        В этот момент, коротко постучав и не дав Игорю ответить, зашла одна из девчонок-секретарей, поставила на стол две чашки кофе и быстро вышла. Они молчали, пока за той не закрылась дверь.
        — Нет, Кузьма, мы не хотим оскорбить тебя,  — тут же заверил Игорь. Нервозности в нем прибавилось.  — Ситуация напряженная. У нас там больше тысячи старателей. И они на взводе. Сам понимаешь. Если это не урегулировать в ближайшие часы, все может выйти из-под контроля. После вчерашней перестрелки и арестов оно готово вспыхнуть от малейшей искры. Еще и гвардия…
        Игорь устало растер затылок рукой. Хрустнул суставами, разминая шею. Судя по помятому внешнему виду, старый друг тоже этой ночью мало спал. Если вообще довелось.
        — Зря ты с этим связался, Грек,  — поделился своими мыслями Кузьма, сделав еще один большой глоток.
        — ….!  — выругался Игорь. Он и сам на взводе, очевидно. Не только старатели. Неудивительно, такие обороты на кону. Обязательства, долги. Если что-то не срастется, его порвут на ошметки. Буквально.  — Где ты раньше был со своими советами, Кузьма?!  — раздраженно глянул в его сторону друг.
        — Я тебе и тогда говорил это. Предупреждал, что риск слишком велик,  — пожал Кузьма плечами.  — Но тебя соблазнил куш.
        Грек сник. Возразить было нечего. Его действительно предупреждали.
        — Кузьма, просто скажи, каковы результаты?  — попросил он, буквально рухнув в кресло напротив.
        — Я уладил это. Гвардию отведут. Полиция снимет посты,  — Кузьма допил тоник в три глотка. Отставил стакан.  — Но и вы должны гарантировать порядок среди ваших людей. Больше контроля, меньше проколов с журналистами и разборок между группами. Ну и процент, само собой. Они вменяемые люди. Согласны на пятнадцать процентов с чистой прибыли,  — изложил он результаты встречи с Премьером.
        Грек только на мгновение скривил губы. Но тут же облегченно выдохнул, очевидно поняв, что отделался малой кровью.
        — Спасибо, Кузьма! Спасибо!! За нами не заржавеет! В долгу не останусь!
        Вскочил с кресла уже в эйфории и таки подбежал к бару. Вопросительно глянул на него, Кузьма позволительно кивнул. И Игорь щедро плеснул себе коньяка. Хлопнул махом, словно водку. Кузьма неодобрительно хмыкнул, глядя на такое расточительство. Слишком уж хорошим был этот коньяк.
        — Спасибо, Кузьма!  — вновь рассыпался в благодарностях Грек, удовлетворенно «крякнув» после спиртного.  — Все, что захочешь — отплатим. Даю гарантию и свое личное слово. Может, и ты хочешь процент? Мы можем…
        Кузьма усмехнулся впервые за последний час, покачал головой. Откинулся на спинку кресла, взял кофе и повернулся к окну, из которого открывался вид на исторический центр города и на реку с набережной. Очень дорогой вид. Но какого хр*на? На что ему это все, если уже не использовать по полной?
        — Нет, процент мне в этом не нужен. Лишняя головная боль. Вы паритесь, вы и зарабатывайте. Но не боись, Грек, ты сможешь отблагодарить. И достаточно скоро. Это ведь ваши люди сидят в нескольких комитетах?  — не оборачиваясь, спросил он у друга.
        — Да, сам знаешь. И в твоем есть, и еще в трех комитетах по паре,  — Грек плеснул себе еще коньяка и вернулся к креслу.
        Сел на прежнее место, похоже, теперь уже смакуя напиток.
        — Вот и хорошо, мне будет необходима поддержка, чтобы протолкнуть пару законопроектов. Ну и гарантия того, что за них проголосуют, само собой, в Парламенте,  — глянул Кузьма на друга через плечо.
        — Без вопросов, Кузьма,  — моментально согласился Грек.
        Еще бы ему не согласиться. Незаконная добыча янтаря слишком выгодная кормушка. И настолько же непредсказуемо опасная. И Грек это понимает прекрасно. Как и то, что мощное прикрытие в виде поддержки Кузьмы, выгораживающего его и перед другими группами, и перед «правовыми» структурами — понадобится еще не раз.
        А вопросы Кузьме как раз и не были нужны.
        прошлое
        Малышка вот-вот могла проспать. Видно, не привыкла просыпаться вовремя после ночных бдений. Они проторчали на балконе до начала четвертого. Уже даже слабые проблески рассвета появились за крышами старых домов, окружающих общежитие, когда все же пошли спать. Кристина к тому времени откровенно зевала и дремала в кольце его рук. Но упорно отказывалась отправляться спать. А Кузьма не особо настаивал. Уж очень нравилось ему ощущать ее рядом с собой. И тепло ее тела, со всеми этими, внезапно появившимися для него изгибами, чего скрывать? И саму мавку, щекочущую его кожу своим дыханием, своими волосами, которые распустила на ночь. Блин, его конкретно трясло от гормонов, режущих мышцы и вены однозначной потребностью. Кузьма хотел секса. Да. И все в этой новой для него Кристине только подогревало данное желание. Но меньше всего он собирался бы ее пугать. Потому что кроме секса ему хотелось уткнуться в ее волосы и просто дышать их травянистым, свежим запахом.
        — У меня шампунь «Крапива» называется,  — рассмеялась малышка, когда он спросил, почему она травой пахнет.  — Мне нравится.
        — Не подумал бы никогда, но и мне очень,  — хмыкнул Кузьма, снова зарывшись носом в этот ворох волос.
        Это же его Кристина была. Родная и близкая до дрожи в горле. Понимающая его всегда с полуслова; за которую Кузьма и раньше готов был любому морду набить. А теперь… Неужели он и раньше так относился к этой девчонке, то и дело обжигающей его лукавыми взглядами сквозь ресницы? Так забавно и даже задорно рассказывающей об учебе? К той, которая каждый день находила время писать ему в армию… На чьих письмах он там и держался.
        Нет, вроде бы. Или это был просто иной этап тех эмоций и ощущений, которые вспыхнули сейчас? И руки ломало, тело жгло от того, что хотелось обнять ее сильнее, прижать к себе крепче. Но ведь и смех ее нравился. От улыбки шалел почему-то. Стоял и пялился, словно снова пятнадцать и впервые заметил, что девчонки от пацанов очень многим отличаются… И к себе прижать ее хотелось не только потому, что давно с бабой не был. У Кузьмы имелся опыт. Несколько раз знакомился с девушками тупо для секса. И, несмотря на то, что и там воздержания хватало перед этим делом, он и тысячной доли подобного не ощущал к тем девушкам, кроме банального желания получить сексуальную разрядку. Кристину веселить хотелось, чтобы и дальше давилась смехом, с опаской косясь на балконную дверь, в страхе разбудить всех их весельем. Хотелось согревать от прохлады весенней ночи, обнимая. И от самого этого — уже тащился, получая какое-то непривычное, но острое удовольствие, сжимающее не пах, а грудную клетку.
        Потому что это — его девочка. Его мавка, как оказалось. Родная и дорогая, которую он досконально знает. Которую учил два плюс два складывать, а она его вечно за кривые буквы пилила. Конечно, у самой-то «отлично» по каллиграфии даже в первом классе было. И спать не хотелось, получал какое-то извращенное удовольствие, терзая собственное тело тем, что просто обнимал ее все это время, зарывался лицом в волосы, легко касался губами прядей, висков, бровей, сонно опущенных век. Но так и не позволил себе ничего большего. Не поцеловал по-настоящему ни разу. И упрямо не позволял своим пальцам забираться под ткань футболки, хоть и обхватил ладонями талию, накрыв живот и бедра местами. Балдел от того, как доверчиво и открыто она к нему тянулась, обнимала в ответ, обводила пальцами его лицо, щекоча скулы и подбородок. Не хотел пугать, пусть и дальше играется. А ему бы выдохнуть, чтобы правильно все сделать и разумно. Да и торопиться некуда, правду сказал ей — вся жизнь впереди.
        Но то — ночью.
        А вот сейчас малышке точно было куда торопиться. Он сам проснулся без десяти семь, хоть и уснул три часа назад. Тренировка, чтоб ее так. Армия: «утром встал, приседай до ста и читай устав…» и волноваться не о чем…* Короче, вымуштровали. Отвыкать придется. А сейчас — подскочил. Сел на своей импровизированной постели, осмотрелся. В комнате было светло, хоть солнце еще и не повернуло так, чтоб залить все светом.
        Мать уже собиралась на работу. Как и тетя Тома с дядей Гришей. Они все сидели на кухне, похоже. Завтракали, видимо. А вот малышка спокойно спала, ей не мешал ни солнечный свет, ни гомон сборов родных, ни приближающееся время уроков. Рядом валялся кот, что он прислал, высунувшись мордой из-под легкого одеяла.
        На пару минут Кузьма засомневался, стоит ли ее будить? Ну проспит один раз, велика потеря. Еще и перед концом года. Но учитывая то, что знал характер малышки, решил все же поинтересоваться ее мнением — а то еще устроит трагедию, с ее-то обязательностью.
        Отбросил одеяло, подошел к бывшему «своему» дивану и протянул руку, чтобы разбудить Кристину. Но почему-то медлил. Никак не решался. Стоял и любовался: волосами на подушке, длинными, густыми, так и притягивающими его пальцы, руки; бледной кожей щек, спокойным лицом, едва слышимым дыханием. И губами, чуть приоткрытыми, такими сочными и манящими…
        Его конкретно шибануло в голову. Да и по всему телу, чего там. Пробило до печенок и всего, что пониже, диким желанием. И поцеловать ее захотелось, как минимум. Да так поцеловать, чтоб языком в рот, и застонала мавка, еще сонная, не понимающая, что происходит. Чтоб в его кожу, за его шею уцепилась руками, потянула к себе… Честное слово, он бы ни капли не сопротивлялся…
        Но, японский бог! Это точно сейчас был не лучший вариант. Того и гляди, мать в комнату зайдет. А Кузьма хоть и заметил ее наблюдение вчера, да и «таинственные» подмигивания с «заговорщическими» взглядами между ней и тетей Томой, явно показывающие, что матери кое-что заметили и вроде как не против вспыхнувших между детьми эмоций, сомневался, что стоит тут такое устраивать. Да и саму Кристину… Ну не хотел пугать. Ее беречь и лелеять хотелось. Дарить удовольствие, а не потребительски брать, только чтобы эту ноющую боль в паху притупить. К тому же, вот он как-то и от этой боли кайф ловить умудрялся. Впервые так хотел кого-то, чтобы от невозможности заполучить в данный конкретный момент — тащился. Одуреть, как его эта малолетняя мавка припечатала, однако!
        Но, ладно, с этим потом. Сейчас с ее школой разобраться надо. Кузьма присел на корточки, так, чтобы их лица оказались на одном уровне. И все же коснулся щеки Кристины своими пальцами. Такой контраст ему показался: его загрубевшие, с потертостями и мозолями пальцы, чуть потемневшие у ногтей, прокуренные — на ее белых и нежных щеках, почти бархатных на ощупь. Пробило током. Сам не понял, как целиком щеку ладонью накрыл, прижав большой палец к приоткрытым, чуть влажным губам Кристи.
        — Эй, малыш, пора вставать,  — тихо позвал Кузьма хриплым шепотом. Накурился-таки ночью.  — До первого урока час остался, мавка,  — порылся он в закромах памяти, почти против воли гладя, скользя пальцем по ее нижней губе.  — Кристя… подъем,  — наклонился к самому уху, видя, что малышка не реагирует.
        — Мммм,  — недовольно нахмурила брови она и попыталась зарыться в подушку.
        Блин! Как в детстве! Его это так насмешило, что Кузьма не удержался, расхохотался в голос.
        — Давай, давай, мавка. Такая она, взрослая жизнь, за все приятное — надо расплачиваться,  — подколол он ее, вновь щекоча губы Кристи пальцем.  — Подъем, полуночница. Надо было идти спать, когда я отпра…
        Он так и не договорил. И застыл, тупо пялясь на нее, с улыбкой, которая стала какой-то нелепой, кажется, из-за его ступора. Потому что в этот момент Кристина все же сонно приоткрыла глаза и посмотрела на него. Так посмотрела, что «ух!», его горячей волной по позвоночнику окатило. А ее губы вдруг взяли и растянулись в счастливой улыбке. И Кристина чмокнула его палец.
        Ну, в общем, он, конечно, догадывался, что она слабо сечет в вопросах прикладного секса и совращения парня. Уж очень невинно и открыто Кристина смотрела на него. Но ей это и не надо было, по ходу. Разбираться, в смысле. Потому как у него в голове такие мысли и образы от этого невинного и простого, по сути, поцелуя вспыхнули, что «мама не горюй!».
        Пришлось конкретно прочистить горло, потому как голос не просто сел, а ухнул куда-то вниз. Вместе с кровью, по ходу.
        — Кузьма… Привет,  — не поняв, кажется, чего с ним творится, и слава Богу, обалденно улыбнулась Кристя. Еще раз нежно поцеловала его пальцы, чуть повернувшись. И всем телом потянулась, медленно просыпаясь.  — Не могу встать… Глаза слипаются.
        — Проспишь…  — с таким хрипом не до красноречия.
        Да и вообще, он не относился к тем парням, у которых язык без костей даже тогда, когда обалденная и желанная девушка вот так перед тобой выгибается. Что в глазах темнеет от возбуждения. И без всякого заднего умысла, что видно же.
        — Ой, точно!  — Кристина вдруг подскочила в кровати.
        Кот упал на пол. Кузьме по фигу на него было. Захотелось снова ее обнять, как вчера на балконе. Но в данный момент это показалось не лучшей идеей. Бог знает, чем тогда все закончится… Точнее, чем — Кузьма мог с высокой долей вероятности спрогнозировать. Но лучше так не рисковать. Не сейчас.
        Сжав руки в кулаки, чтобы хоть немного привести себя в чувство, он резко выпрямился.
        — Давай, мавка,  — все тем же хриплым голосом велел он.  — Поднимайся, собирайся. Я пойду кофе нам сварю. И проведу тебя в школу.
        Он резко отвернулся и пошел к выходу из комнаты.
        — Проведешь?  — донеслось до него, вынудив Кузьму обернуться.  — За ручку? Как в первом классе?  — эта чертовка с широкой улыбкой смотрела на него, вновь потягиваясь.  — И домой заберешь после уроков?  — она даже кончик языка прикусила от веселья, так широко улыбалась. До ямочек на щеках.
        И Кузьму попустило немного. Нет, возбуждение и желание осталось. Но кроме того столько воспоминаний в голове вспыхнуло. И такая теплота грудь затопила, такая нежность. И дикое, ничем не объяснимое ощущение — «дома»! Вот именно сейчас, рядом с ней — он «дома». Вернулся…
        — За ручку — так за ручку,  — подмигнул Кузьма, подхватив ее легкий тон.  — И после уроков заберу, малая,  — целенаправленно поддел.  — Во сколько?  — уточнил Кузьма, видя, как в ней борется желание напомнить, что она не «малая», и в тоже время хочет, чтобы он и правда ее забрал.
        — В половину третьего,  — наконец проворчала Кристина.  — И я не малая…
        Кузьма неожиданно для нее стремительно вернулся и подхватил на руки вместе с одеялом. Кристина взвизгнула, ухватившись за его шею.
        — Поспорим, малыш?  — ухмыльнулся он во весь рот, держа ее на весу.
        Блин, зря конечно. Руки сами крепко сжались, прижав ее еще ближе. Но так припекло!
        А Кристина взяла и опустила ему голову на плечо.
        — Нет, не хочу спорить,  — заявила она с вызовом и довольным вздохом.  — Для тебя готова быть твоей малышкой всегда.
        Кузьма аж хмыкнул, ухнув от подавляемого смеха.
        — Ты смотри, какая умная и самоуверенная мавка,  — скривил он губы, зарывшись пальцами в волосы Кристины, струящиеся по ее плечам и его рукам каскадом. Но настороженность в ее взгляде заставила его улыбнуться мягче.  — Моя. Точно моя малышка,  — тихо заметил Кузьма, мягко коснувшись ее виска губами.
        А потом все-таки поставил на пол, хоть Кристина и прижалась к нему всем телом, кажется, решив забыть про уроки и тихо балдеть. Ему льстило, конечно, но все же…
        — Давай-давай, собирайся, мавка,  — растер ее плечи, как ночью.  — Я быстро кофе делаю, по пирожному, и погнали,  — распорядился он, легко стукнув ее по носу.
        И направился в кухню, столкнувшись с матерью в дверях.
        — Доброе утро!  — хором поздоровались все трое. И рассмеялись из-за этого.
        Кристина уже суетилась, пытаясь собрать волосы и застелить постель. Что-то попутно совала в сумку.
        Мать с доброй улыбкой глянула на Кузьму, потом на Кристину, и покачала головой.
        — Опаздываешь, Кристя.
        — Я знаю, тетя Маша,  — суматошно вздохнула она, продолжая метаться.
        — Одевайся,  — уже из коридора распорядился Кузьма,  — я потом уберу все и диван соберу. Ты хоть что-то поешь лучше.
        Махнув головой в качестве приветствия тете Томе и Григорию, которые уже в дверях стояли, он быстро проверил чайник. К счастью, тот оказался горячим. Кузьма включил конфорку и быстро засыпал кофе в турку. Не шутил: был совсем не против и провести Кристю в школу, и после уроков встретить. В удовольствие это показалось. А пока она на уроках и домашних не будет, собирался по работе что-то начать пробивать, подыскивать варианты. Да и с друзьями пересечься хотел, узнать, что к чему. Но это ближе к вечеру, вероятно: кое-кто в институт поступил, пара работали, судя по тому, что Кристина ему писала в письмах. Днем вряд ли дома окажутся.
        Быстро подхватив турку с огня, не дав перелиться пенке, он разлил кофе по чашкам. На кухню влетела Кристина, уже в платье и с косой. Ухватилась за чашку.
        — Погоди!  — рявкнул Кузьма, но опоздал.
        Она уже хлебнула и, ясное дело, обожглась. Отставила чашку, хватая ртом воздух. Он прям увидел, как на ее глаза навернулись слезы. Почему-то ему самому больно стало. Обхватил ее, прижал к себе и сунул в рот пирожное, которое только достал из холодильника. Вдруг полегчает?
        — Блин, точно что за руку везде водить надо!  — реально переживая за нее, проворчал Кузьма, вытирая эти слезы пальцами, пока Кристина пыталась проглотить холодное «угощение».
        — Я не против,  — уткнулась ему в плечо, шумно вздохнув.
        — Тогда доедай, а я переоденусь,  — хмыкнул он, и сам отпил кофе на ходу.
        Тем же макаром сжевал сладкое, торопясь, чтобы ее больше не задерживать.
        В школу они почти бежали. Он хохотал при этом, заставляя и Кристину смеяться. Словно снова пацан, который на свои уроки опаздывает. Кристина забежала в школу за минуту до звонка, на секунду задержавшись на крыльце и помахав ему рукой на прощание. А Кузьма еще минут пять стоял потом во дворе родной школы и во весь рот улыбался: и этому утру, такому суматошному, богатому на события и моменты; и какой-то теплой ностальгии, нахлынувшей при взгляде на старое здание, неожиданной — ведь никогда особо не любил это место. А тут нашел взглядом окна знакомых классов, и чего-то в душе кольнуло. Полюбовался еще какое-то время, и пошел родной район заново изучать.
        Не то чтобы нашел что-то интересное. Киоски выросли, как грибы после дождя, загромождая все пространство у остановок и даже у дорожек парка. И продавали там все, что только в голову прийти могло. И чего не могло — тоже. Рядом с киосками сидели и бабульки, торгующие жареными семечками, зеленью, редиской, старыми книгами и поношенной одеждой. Кузьма заметил даже несколько цветочных горшков с какими-то кактусами. Бабульки активно общались, похоже, обмениваясь последними новостями. Появилась пара каких-то новых магазинчиков, набившихся в комнатках Дома Быта. Яркие вывески с дикими сочетаниями цветов резали глаза.
        Что еще привлекло внимание — по столбам были развешены бумажные объявления о какой-то секции, открывшейся в районе старого стадиона. Ему стало интересно, но сейчас лень было идти пару километров. Да и голод давал о себе знать, не поел же нормально. И обещал в квартире порядок навести. Так что решил идти пока домой. По дороге наткнулся на объявление о том, что в универсам в паре кварталов от дома нужны грузчики. Не ахти какая работа, конечно, но на заметку взял, учитывая, что пока вообще ничего на примете не имел.
        Во дворе было очень тихо — все дети в школе, родители на работах. Только пару молоденьких мамаш с колясками. Тем более неожиданным для него оказался оклик:
        — Кузьма! Вернулся!
        И с этим криком на него налетел Грек — давний друг, выросший в этом же дворе и учившийся в параллельном классе. Звали его Игорем, но все давно привыкли называть «греком», поскольку очень уж Игорь любил похваляться тем, что кто-то из его рода, то ли прабабка, то ли прадед — был чистокровным греком. Ну и ему, значит, этой крови перепало.
        — Здоров, Грек,  — рассмеялся Кузьма, хлопнув друга по плечу.  — Вернулся. А ты что тут делаешь, в инженерный поступил же вроде, мне Кристя писала. Почему не на парах? Прогуливаешь?
        — В универе все решено, забашлил,  — подмигнул Игорь, похлопывая его по плечу.  — Хожу, когда самому надо. Других дел хватает, чтоб в универе штаны протирать. А ты что? Осматриваешься?
        — Осматриваюсь,  — согласился Кузьма усмехнувшись.  — Изучаю, что поменялось.
        — Да не так и много, если честно,  — пожал плечами Грек, вытащив из кармана пачку сигарет. Дорогих. Предложил ему. Кузьма не отказался.
        Он себе таких не покупал. Сильно много чести на такое курево тратиться.
        — Пошли ко мне, Кузьма. Побазарим, новости обсудим. Пива выпьем,  — подмигнул Грек.
        — С самого утра?  — хмыкнул Кузьма, прикурив от протянутой другом зажигалки.  — Лучше кофе,  — знал, что у Грека зерно хорошее, их семья всегда была на порядок лучше обеспечена.
        Да и жили они не в общежитии, а в большой трехкомнатной квартире в одной из тех трехэтажных «сталинок», которые стояли кругом двора.
        — Не успел нормально ни позавтракать, ни кофе выпить. На ходу. Кристину провожал,  — объяснил с усмешкой на вопросительный взгляд друга.
        Грек немного нахмурился.
        — Еще боится малая, да?  — вздохнул друг, выпустив дым.  — Пошли тогда, кофе угощу. Мать из Италии прислала. Она туда на заработки подалась полгода назад. Тут такого не найдешь. Да и батя там же, на стройке. Платят хорошо.
        — Ты в курсе про то, что Кристину напугали?  — удивился Кузьма, следом за Игорем идя к его дому.
        — В курсе. Мы все в курсе. Не только за ней гонялись эти отморозки. Кристина еще умничка, светлая голова, спряталась. Одной девчонке, что через остановку, меньше повезло,  — Грек хмуро глянул через плечо.
        И Кузьма ощутил новый приступ ярости, вроде давно придушенной. И страха за малышку. Подозревал, что не просто погонять малышню те отморозки решили.
        — Они пару месяцев тут весь район в страхе держали, девчонки боялись по улице ходить, даже днем. А Кристина у вас еще и красавица,  — Игорь подмигнул с ухмылкой.  — Видел, как малая твоя выросла? Закачаешься…
        — Видел,  — сухим тоном оборвал Кузьма, глянув так, что Игорь заткнулся.  — Если такой шум, что, никто ничего не делал? Милиция? Сами мужики?
        — Милиции не до того, да и отморозки те — не сами по себе. Честно тебе скажу, Кузьма, я особо не интересовался, пока Кристину не тронули. Мы с парнями тогда зашевелись только. Ну, это ж твоя малая. Она и нам как сестра, никому это не понравилось. Пробили тему. У меня тоже теперь контакты есть,  — Грек многозначительно глянул.  — Могу и подсобить, если чего надо, и с нужными людьми свести. Короче, ты Кристине скажи, чтоб не шугалась больше, дебилам тем по шапке хорошо надавали.
        — Спасибо, Грек,  — Кузьма серьезно глянул на друга, затушив окурок. Бросил в урну у подъезда.  — Я в долгу не останусь.
        — Та нормально все, Кузьма. Нарывались эти двое давно. Там к ним и другие претензии у людей были. Но тебе оно не надо. Думаю, сочтемся,  — подмигнул Грек, открыв двери квартиры на первом этаже ключом.  — Проходи,  — посторонился, пропуская его.
        Сразу в кухню пошли, где Игорь за кофе полез, стал засыпать в какую-то непонятную штуку, типа чайничка.
        — Это тоже из Италии, они там так варят, прикольно выходит,  — пояснил Грек, заметив удивленный взгляд Кузьмы. Предложил еще сигарету.  — Слушай, я вот че подумал, это ж ты только вернулся — надо дембель отметить,  — Грек скабрезно ухмыльнулся.  — Пацанов соберем. Вино, водка, девочки, а? Я организую на вечер, не против? Предков все равно нет, у меня хата свободна всегда. Погудим…
        Подхватил этот зашипевший «чайничек» с конфорки и разлил напиток в небольшие чашки.
        Предложение было заманчивым. И пацанов увидеть хотелось. Да и гормоны играли, чего уж там. И не первый раз они собирались у Грека. Его родители начали по заграницам ради заработка мотаться еще при перестройке — имелись какие-то контакты и связи. Сначала по ближнему зарубежью, а теперь вон, и до Италии, выходит, добрались. Короче, оторваться вроде и хотелось. Только перед глазами тут же стала его мавка. И в легких, в носу — появился аромат травы, по хре*у, что курил. Околдовала его лесная фея, однозначно. И что странно — это Кузьму даже не злило. Веселило больше. Ее хотелось.
        — Не выйдет, Грек. Обещал матери помочь. Нам же квартиры дали, вот-вот ордера отдадут на руки. А ключи уже. Они там ремонт хотят сообразить, а то голые стены и бетон на полу. И так с зимы без меня возятся. Мать показать сегодня хотела. Сам понимаешь,  — хмыкнул Кузьма.  — В другой раз.
        — Ну, матери помочь — святое,  — согласился Грек, сев за стол напротив. Отхлебнул свой кофе.  — Говоришь, переезжаешь? Далеко?
        — Не видел еще. Четыре остановки вроде. Не потеряете меня,  — улыбнулся он, допив кофе.
        Понравился. Интересный способ заваривания. И вкус густой, почти плавкий, насыщенный. Подумалось, что надо бы как-то и малышку таким будет угостить, раз уж и ей по вкусу кофе теперь.
        — А! В нашем же районе? Это круто! Хорошо,  — широко улыбнулся Грек.  — А какие планы на жизнь, вообще? Думал уже, чем займешься?
        — Не особо, только приехал,  — пожал плечами Кузьма.  — Может, водителем куда, удостоверение по двум категориям же есть еще с девятого класса, помнишь? Да и в армии помотался на ЗИЛах. Или грузчиком на первое время, пока сориентируюсь. У матери на шее сидеть не собираюсь.
        — Блин, Кузьма! Ну куда тебе грузчиком? У тебя мозги,  — возмутился Грек, отодвинув чашку в сторону. Отложил сигарету в пепельницу.  — Тут реальная тема есть…
        Глава 10
        Прошлое
        Квартиры, конечно, являлись пока просто коробками. Ничего не было, кроме стен и бетонной стяжки на полу. Зато двухкомнатные. Да и, конечно, имелась простенькая сантехника и газовая плита. А все остальное — не проблема. Покрасить-побелить, наклеить обои, бросить линолеум. В принципе, объем работ не пугал. Да и свое же, грех не постараться! Тем более что не многим уже так везло, большая часть предприятий отказывались от строительства жилья для своих сотрудников в нынешних экономических условиях, сколько бы те ни стояли на очереди. Так что проблем Кузьма не видел. Ходил сейчас по гулким комнатам, по коридору, казавшемуся огромным после общежития, осматривался, примерялся.
        — Что днем делал?  — мать вышла из кухни, где организовала некоторый склад стройматериалов, пока его не было.
        Кузьма пожал плечами.
        — Ничего особенного, по району прошелся, посмотрел, что поменялось. С Игорем встретился, посидели, кофе попили у него. Про парней рассказал, про дела.
        Мать как-то непонятно глянула в его сторону. Помолчала, прошлась по коридору. Кузьма не совсем это все понял, пока мама не повернулась все-таки к нему с порога меньшей комнаты.
        — Кузьма, знаешь… Насчет Игоря,  — было видно, что мать сомневается, не зная, стоит ли продолжать. Но все же добавила.  — Он хороший парень. Но родители упустили немного. Вечно в разъездах… В общем, про него сейчас многое поговаривают во дворе. Не знаю, насколько правда, вроде как не с той компанией он связался. В банду какую-то влез… Ты будь осторожней. Про голову на плечах не забывай.
        Мать говорила прикусив губу. Наверное, опасалась, чтоб отторжение не вызвать или гордость не задеть. Хотя была права во многом, это Кузьма уже знал после разговора с Греком. Тот кое-что рассказал, о чем-то намекнул, предложение двинул… Заманчивое, конечно. Но Кузьма в этом не был заинтересован. Хватало мозгов понимать, что не все так просто, и «бесплатный сыр бывает только в мышеловке». А хочет ли он так рисковать — сомневался. Он за мать в ответе теперь, как и она за него раньше. И за малышку свою, выходит…
        Забавно, даже не думал об этом два или три дня назад, а сейчас и в голову не приходит, что кому-то другому Кристину отдать может. Еще к кому-то на свидание отпустить… Хрен вам. Его она. Целиком и полностью.
        В общем, от предложения друга он отказался и Грек не настаивал. Просто сказал, чтоб помнил и имел в виду, мало ли… Потом рассказал о неплохом спорт-клубе, который открылся на стадионе, сказал, что тоже там знает владельцев, приглашал приходить. Кузьма обещал подумать, вот только немного с ситуацией разберется. Вообще, они нормально с Игорем посидели, обсудили многое, повспоминали.
        Но вслух Кузьма этого не говорил. Хмыкнул, подошел и коротко обнял мать.
        — Все нормально мам, мне это не интересно. Не волнуйся.
        Она и правда расслабилась, будто сильно нервничала. Впрочем, ничего удивительного. После того, как отец ушел от них, мать все одна тянула, положила все силы на то, чтоб его хоть как-то человеком сделать. А он и так глупостей уже натворил. Знал, что мать очень расстроилась, когда Кузьма никуда не поступил. Ей помощь его нужна, а не всякие сомнительные авантюры. На кого матери еще рассчитывать? Не на кого же.
        Он пощупал линолеум, лежащий пока свернутым в рулон. Взял деревянный плинтус, который мать с тетей Томой и Григорием купили раньше, прикидывая, как лучше: просто гвоздями прибить или еще и на замазку посадить? Стены выглядели неровными и это слабо сказано. Явно щели будут. Местами, может, и в палец. Григорий обещал через час-полтора прийти, помочь с этим, надо будет посоветоваться.
        — А что ты делать думаешь, сына?  — достав банку с краской, которую купили для ванной, мать явно собиралась начать красить.  — Теперь, когда вернулся. Может, хоть в техникум какой попытаешься?  — даже с какой-то робостью уточнила она.
        — Посмотрим, мам. Похожу, разберусь. Пока видел объявление, что грузчики нужны недалеко от нас. На лето подойдет. Не дело мне уже у тебя деньги брать. Да и помощь явно нужна, вон, сколько сюда вкладывать,  — обвел рукой квартиру.  — Там работа утром в основном. Будет время, чтобы и вам помогать, и по техникумам узнать. А может, еще водителем где-то устроюсь. Корочка есть, да и опыта в армии набрался.
        Мать, похоже, совсем успокоилась. Кивнула, согласившись с его планами, что все не так и плохо. Открыла краску.
        — Сына, балкон открой в комнате, пожалуйста, чтоб меньше дышали гадостью. Сейчас тепло, пусть сквозняк будет,  — попросила она.
        Кузьма кивнул и пошел открывать дверь. Вышел на открытый балкон, прикидывая, что еще надо будет его застеклить, чтобы больше пространства. А то ветер гуляет да дожди заливают…
        Осмотрел двор. И улыбнулся, увидев Кристину на балконе их квартиры. Малышка с явным любопытством глядела во двор, где уже бегала ватага ребятни из соседних, заселенных в прошлом году, домов. Кузьма же с большим интересом на нее любовался. Достал сигареты, решив перекурить перед тем, как начнет.
        — Она в тебе души не чает,  — тихо заметила мать, выйдя следом на балкон. Косо глянула на сигарету, но ничего не сказала.  — Если и думали, что пройдет, то после ежедневных писем — ни у Томы, ни у меня сомнений нет, что малышка в тебя влюблена по уши. Да и сам видел, как она на тебя смотрит. Как на божество какое-то.
        Мать внимательно глянула в его сторону. Но Кузьма все еще смотрел на Кристину, выдыхая сигаретный дым. Малышка их не заметила пока. Ишь, какие матери прозорливые, оказывается. Раньше него самого в ситуации разобрались. Опыт жизненный, что ли, сказался?
        — Да и ты когда позвонил тогда, грозясь самоволкой… И письма. Ты мне ни одного не написал, а ей…  — мать подмигнула.  — Я задумалась, сына. И сейчас вижу, как ты на нее поглядываешь. Не думаю, что это потому, что ты вернулся только и еще не загулял ни с кем…. Загуляешь ли? Или она нужна? Мы не против, сын, решила сказать просто. Мне Кристя давно — что дочка. Да и тебя Тома любит. Только о том же попрошу, что и раньше,  — мама осторожно коснулась его плеча.  — Головой думай. Ей школу закончить надо. И поступить Кристя очень хочет…
        — Она поступит, ма. Не переживай. Слово тебе даю. Кристина выучится, если хочет. На врача — значит на врача,  — улыбнулся Кузьма, затушив окурок о железную ограду балкона.
        Малая в этот момент подняла голову, словно почувствовала их. И широко улыбнулась, помахав им. Кузьма махнул в ответ. Но тут ее позвали из квартиры, даже они услышали голос тети Томы. Пожав плечами, словно извиняясь, Кристина юркнула внутрь.
        — У нее все будет, что Кристя ни захочет только. Все, что угодно. Должен же хоть кто-то из нас в университет поступить. Она это заслуживает.
        Кузьма повернулся и с той же улыбкой глянул на мать.
        — Да и мне надо на ноги встать.
        — Хорошо, сына, я очень рада, что ты именно так думаешь,  — похоже, ему удалось совсем мать успокоить. Выглядела она очень довольной.  — Ладно, пошли. Само оно ничего не сделается, а работы много еще,  — вздохнула мама и вернулась в комнату.
        Кузьма потянулся за ней.
        Учебный год закончился через неделю. И так как в следующем году предстояли выпускные экзамены, в этом году Кристину не мучили. Хотя это как посмотреть. Кузьма не помнил, к примеру, испытывал ли когда-то такие муки. Приятные, спору нет, от которых все тело на пределе и кожа, кажется, даже колебания воздуха от ее шагов начала воспринимать. Не помогало даже то, что Кузьма таки устроился грузчиком. Вроде бы ежедневный подъем в четыре утра и приличная физическая нагрузка, еще и с непривычки, должны были бы притупить вожделение. Только фиг вам! У него от Кристины с каждым днем все больше контроль и выдержку срывало. Тем более что сам себе же запрещал переходить к чему-то большему, чем объятия и мимолетные поцелуи. Не в губы. Он до сих пор ее в губы не целовал. Потому что хватало ума понимать — не сдержится. Его мавка так серьезно взяла его в оборот, что Кузьма как по канату над пропастью ходил. А ведь так хотелось все правильно и красиво для нее сделать! Потому что это его Кристина была. Самая дорогая и важная девочка, которую он привык от всего беречь и защищать. Даже от себя, по ходу.
        Помнил свой первый раз, который был первым и для девчонки — ничего там красивого и прикольного, по большому счету, не было. Растерянность, какая-то неловкость и неуверенность в том, чего она от него хочет, как самому все путем сделать. Сейчас, конечно, опыта хватало. Никогда монахом не был. Да и чего девки от секса ждут и хотят — уже хорошо понимал. Но это же не просто какая-то девка, это его Кристина.
        А она сама еще больше ему душу трепала тем, что все время обнимала так, словно никого и ничего дороже него не имела, от его рук никогда не уходила. И сама целовала все время его щеки, его виски, вечно ее пальцы в его волосах. Даже сейчас их прикосновение ощущал, кажется, хоть малышка и спала в комнате.
        Мавка. Околдовала. Свела с ума.
        Кузьма выдохнул сигаретный дым в открытую форточку на кухне. Еще все спали. Это он поднялся, потому что на работу. Сейчас позавтракает, кофе выпьет, и пойдет разгружать новые ящики с молоком, картошкой, молодой капустой, которую сегодня обещали завезти. Блин, тяжело все-таки. Первые два дня спину ломило. Все мышцы болели. Приходил и отсыпался после работы. А Кристина заявила, что это ей надо спать на полу, а ему после такой нагрузки — на диване лучше.
        Вообще, по фигу, конечно. Что там, что там — мышцы ломило все равно. Но днем Кузьма отсыпался на диване. И малышку пару раз просто к себе затягивал и прижимал. Чтобы рядом полежала, без пошлостей всяких. Запахом волос ее дышал, теплом кожи наслаждался. Все же мышечная боль помогала себя в руках держать. И ее заодно.
        А потом они вдвоем ездили на новые квартиры, что-то делая то в одной, то в другой. Вечером родители подтягивались, включаясь в ремонты. В принципе, все неплохо было. Только газ еще не подключили, но матери где-то достали две переносных электропечи, так что даже еду разогревали, или Кристина на месте что-то готовила, пока остальные красили и штукатурили.
        — Доброе утро,  — тихий шепот Кристины заставил повернуться.
        — Доброе, мавка, только тебе бы спать еще и спать. Считай, последние каникулы в жизни,  — хмыкнул Кузьма, затушив сигарету.
        Завела себе моду Кристя — поднималась почти так же рано, как и он, чтобы провести Кузьму на работу. А у него все внутри в узел сжималось каждый раз, как видел ее такой: взъерошенной, сонной, в этой майке и шортах, глаза еще с поволокой, мечтательные такие. И смотрят на него с таким чувством, что пощупать, кажется, можно. И каждый раз ему схватить ее хотелось, прижать к себе крепко. Ну за что его так любить можно, казалось бы? С таким восхищением смотреть — за что? Обычный же. Парень как парень. Но от этого ее взгляда голову вело, реально героем быть в ее глазах хотелось. Дать ей столько, что и сам словами описать не смог бы. У Кузьмы с вербальным выражением эмоций вообще беда была, как и с письменным, конечно. Не умел он говорить красиво. Прям задумался, а не наверстать ли упущенное в школе? Не стащить ли пару книг Кристины по литературе, почитать всего этого, на что во времена своей учебы — терпения и желания не хватало? Да все некогда было с новой работой и ремонтом.
        — Отосплюсь потом, зато с тобой посижу,  — махнула рукой малышка. И тут же зевнула, испортив всю браваду. Чем заставила Кузьму улыбнуться.  — Ты еще не варил кофе?
        Он покачал головой. По правде сказать, ему от ее присутствия — только лучше. Хорошее настроение на весь день, хоть Кузьма и пытался каждый раз отправить ее назад спать.
        — Сейчас сварю,  — Кристина подошла к плите, достала турку, потянулась за кофе.
        Оказавшись при этом совсем рядом. Кузьма не удержался, обхватил ее за талию обеими руками, уткнулся лицом в живот, оголившийся из-за задравшейся майки, прижался губам к впадинке пупка. Бли-ин! В глазах за секунду потемнело. В голове горячая пустота. И малышка над ним задохнулась. Согнулась, вцепившись пальцами в его короткие волосы, прижалась к его макушке губами.
        — Господи, мавка! Ты что творишь со мной?!  — хрипло зашептал Кузьма, не в силах прекратить, оторваться от ее живота. Целовал кожу, крепко сжимая, гладя спину ладонями под майкой.  — Здравый смысл в топку…
        — Ку-у-узьма…  — только и смогла хрипло выдохнуть она, кажется, потеряв голос.
        Хорошо, конечно, потому что простони Кристина это громче — точно всех бы разбудила. Но у него и от этого шепота кровь забурила, вспарывая вены бешеным желанием, которого он не помнил никогда. Не знал такого, кажется.
        Сам не понял, когда дернул малышку на себя, усадив на свои колени. Запрокинул голову, принявшись целовать шею Кристины, голые плечи. А руки против воли вроде бы, так и потерялись под ее майкой: обводит пальцами выпирающие контуры ее лопаток, скользит над позвонками, придавливая. Губы прижимают пульсирующую точку на шее, повторяют тонкий контур подбородка. Сжимает тело, от ощущения которого в ушах звенит. И понимает, что, может, перегибает палку, а давит на ее бедра, прижимая крепче к своему паху. Блин, хочет ее так, что никаких сил уже нету.
        А Кристина не вырывается, прижимается к нему с такой же силой. Гладит его голые плечи, легко царапает грудь ногтями. Обхватила уже его щеки ладошками и все ему позволяет, что Кузьме только ни вздумается. Сама его щеки, лоб целует, брови обводит дрожащими пальцами.
        На кухне тишина, и только их прерывистое дыхание оглушает. Оба на грани.
        И тут малышка надавила, словно требуя, чтобы Кузьма на нее прямо глянул. Так и держит за щеки. И взгляд этот с поволокой, но уже не сонной, а возбужденной, потому что его хочет, веки едва удерживает, он это хорошо понимает. Кузьма поддался, не совсем поняв, чего Кристя хочет. Глянул глаза в глаза. А она медленно-медленно сместила ладошку и провела по его губам пальцами, очерчивая контур. Придвинулась ближе, поерзав на его бедрах. Японский бог! У него никаких сил не осталось. Выдержки — ноль.
        А малышка все ниже наклонялась к его лицу, продолжая всматриваться своим одурманенным взглядом в глаза Кузьмы.
        — Тсс, мавка,  — попытался остановить он ее, а его ладони все еще под ее майкой.
        И, ладно, он был достаточно при мозгах, чтобы понимать, что уже тыльной стороной рук ее грудь гладит. А хочется повернуть руки и сжать открытой ладонью эту манящую полноту, перекатить соски между пальцами, которые и так ощущал через ее футболку — слишком близко, слишком крепко они прижимались.
        — От меня куревом несет, ну куда ты…  — попытался притормозить ее, не имея понятия о том, куда все вывернет, если она все же его поцелует сейчас.
        А Кристина медленно улыбнулась, с таким искушением, с таким весельем, что у него пульс враз подскочил до двух сотен, кажется.
        — Глупый ты мой. Такой родной, и такой глупый…  — наклонилась еще ниже к его губам.  — Для меня с детства сигареты — тобой пахнут,  — уже почти ему в губы прошептала Кристина, щекоча рот Кузьмы этим шепотом.
        Это ли послужило последней каплей? Или ее слова, ударившие ему в голову? Или все вместе? Только он сорвался окончательно. Резко надавив на ее спину одной рукой, он прижал лицо Кристины к своему и впился своим ртом в ее губы, целуя жадно и по-взрослому. Царапая, потому что снова не успел побриться. Поленился, намереваясь потом, когда вернется, этим заняться. А теперь она тихо стонала от каждого его прикосновения. И он ощущал, как кожа Кристины покрывается мурашками. А оторваться не мог, даже чтобы спросить — не больно ли? Врывался своим языком в ее губы, облизывал, прикусывал. А его вторая рука все-таки добралась до груди Кристины под майкой, сжав нежную плоть, от ощущения которой у Кузьмы черепную коробку подрывало. Про то, что творилось с его пахом, и вспоминать было нечего. Он и хотел бы остановиться, но не мог — вжимал свои бедра в ее промежность, удерживал бедра Кристины крепко прижатыми к своим. Хоть малышка и не отстранялась, наоборот, скользила по его телу своим, неосознанно терлась, доводя обоих до белого каления. До такого напряжения страсти, когда колотить начинает, если в этот же момент
желанного не получить. Пах горел огнем, каким-то садистским болезненным удовольствием ощущения ее на себе и недостижимостью при этом. Но Кузьма держался еще каким-то макаром. И только все целовал и целовал Кристину, царапая и прикусывая губы малышки. Пока у обоих дыхание не кончилось, вынудив прерваться.
        Кристина задыхалась. Ее руки крепко обхватили его шею, а пальцы впились в затылок Кузьмы. Она дышала так надрывно, словно тонула перед этим, и сейчас пыталась хоть немного ухватить воздуха. Уткнулась лицом ему в шею.
        Его руки все еще на ее теле, сжимают, гладят, заставляя Кристину выгибаться, тихо, надрывно стонать. И он задыхался, сам глотал воздух распахнутым ртом. И целовал ее веки при этом, брови, скулу дразнил губами, языком. Слабо отдавая себе отчет в том, что делает, продолжая натирать, дразнить ее грудь, скользнул второй рукой из-под майки ниже, провел пальцами по бедрам, погладив голую кожу ног. Поднялся выше, чувствуя, как каждая ее мышца под его руками начинает сотрясаться мелкой дрожью. Подцепил мягкую ткань шортов, потянул в сторону, поднырнув пальцами под них. Так же оттянул белье.
        Малышка тихо застонала, как-то дернувшись. То ли испугавшись, то ли, наоборот, стремясь к нему и его ласке. Но Кузьма не собирался сейчас доводить до конца. Точно не в такой ситуации. Или, во всяком случае, не до своего логического разрешения. А вот ей захотелось дать максимум. Ощутить дрожь первого удовольствия Кристины, которое он ей доставит.
        Снова впился в губы своей мавки, отвлекая, дурманя так, как и она его с ума свела. И коснулся самого нежного, шелковистого уголка своей малышки. Такого одурманивающе влажного и мягкого! Кристина застонала ему в рот, задрожав крупной дрожью.
        Он сжал ее еще сильнее, продолжая и поцелуй, и свои настойчивые, напористые, но ласковые, давящие прикосновения, поглаживая, дразня. Ей не потребовалось много. Кузьма едва успел прижать ее голову к своему плечу, заглушив стон Кристины. И крепко держал любимую, позволяя обмякнуть, повиснуть на нем, до конца погрузиться в это удовольствие, ни о чем не думая и не заботясь. Сам едва не кончил, ощущая ее дрожь. И дышал так, будто спринт только что сдал. Кровь барабанила в висках, лоб испариной покрылся. Но он продолжал держать Кристю, и все еще нежно поглаживал ее чувствительные, дрожащие бедра.
        Блин! Он однозначно был бы не против так каждое утро начинать вместо кофе. И по фигу, что у самого пах аж болит от желания и возбуждения.
        — Кузьма…  — тихо-тихо, едва слышно. Больше щекоча его шею, чем реально говоря.
        — Да, малыш?  — наклонился к ее лицу, целуя закушенные губы, натертые его щетиной, его ртом, горящие щеки.
        — Люблю тебя,  — казалось, что она вся расплавилась от этого оргазма. Словно растеклась по нему, окутывая своим теплом и жаром.
        Мама дорогая, и это ведь он даже не вошел в нее! Что же потом будет? Что эта мавка сотворит с ним?!
        — Выходит, я тебя тоже люблю, маленькая,  — усмехнулся он в ее губы, легонько прикусив нижнюю.
        Кристина блаженно зажмурилась, обнимая его дрожащими руками. И вдруг встрепенулась, попыталась сдвинуться. Кузьма не пустил, удержав на месте. Больно или нет, а он еще не готов был ее отпустить и лишиться веса Кристины, ее жара на себе.
        — А ты, любимый?  — как-то неуверенно и смущенно глянула Кристина на него снизу вверх.  — Ты же не…  — она покраснела, похоже, смущаясь пока открыто это обсуждать.
        А он ухмыльнулся во весь рот. Чуть сжал пальцы, все это время продолжающие ласкать ее грудь.
        — С этим мы потом разберемся, малышка. Не горит,  — оно-то, как раз, горело адским огнем, как ему казалось. Но Кузьма от ее удовольствия какой-то нереальный внутренний кайф получил. И не хотел это пока смешивать.  — Главное, что тебе хорошо, мавка моя.  — Он вновь поцеловал ее в губы.
        В этот раз коротко, но крепко. Вот знал же, чувствовал, что сорвется от поцелуя, последние ограничители перегорят… И перегорели-таки.
        — Сейчас мне на работу собираться надо, малыш. А ты иди еще поспи,  — поправил ее одежду, хоть так и не сумел заставить себя оторвать руки от груди Кристины. Гладил, дразнил, легонько сжимая.
        — Не-а,  — покачала головой Кристина, глубоко вздохнув.  — Я тебе все-таки сварю кофе. И еду разогрею. А то знаю тебя, так и пойдешь, только сигареты выкурив. А у тебя же работа тяжелая. Ты хоть представляешь, сколько энергии твоему организму нужно, чтобы такие тяжести таскать? Нашел бы что-то больше по себе…
        Похоже, пришла в себя малышка немного. Оседлала любимую тему, которую завела, как он грузчиком устроился — что это ужасно тяжелая работа. И Кузьма с его головой точно нашел бы что-то лучше. И легче. Переживала за него. А Кузьме от этого горячо в груди и в голове становилось. Дурел от нее с каждым днем все сильнее. От этой безоговорочной веры в него.
        Отпустил, позволил встать, хоть и видел, что у нее еще дрожат и руки, ноги. Блин, ладно, у него самого руки дрожали. Вытащил сигарету и прикурил, пока Кристина кофе засыпала. А потом, понимая, что надо, поднялся, отложил в пепельницу и подошел к раковине, включил воду, сполоснул руки. Плеснул себе в лицо, на затылок, пытаясь мозги в порядок привести. Отпустило немного.
        — Все будет, мавка,  — пообещал, глянув на нее сквозь капли холодной воды. Подмигнул Кристине, зачарованно уставившейся за него и забывшей про кофе, по ходу.  — Будет другая работа. Дай только срок. Разберусь. Освоюсь на гражданке немного. Кофе убежит, малыш,  — напомнил он, хоть и не хотелось, чтобы она отводила этот одурманенный, влюбленный взгляд от него.
        — Ой, точно!  — переполошилась Кристя и подхватила турку дрожащими руками, все же немного расплескав.
        А у него так хорошо на душе было сейчас, как ни разу после полноценного секса ни с кем не бывало. Кузьма подошел и обнял Кристину со спины. Уже просто, без поползновений. Хотелось ее все время в своих руках держать.
        настоящее
        Кристина осталась на ночь в больнице. Ни домой не пошла, ни в квартиру, что Кузьма подарил — не вернулась. Похоже, кабинет в больнице у нее сейчас настоящим домом и был. Позвонила матери, просто сказала, что хочет подумать, разобраться в себе. Мама не спорила, только грустно посетовала, что доля у них с дочерью какая-то несчастливая.
        Сходила-таки в ту кофейню, про которую Кузьме рассказывала. Но долго там не высидела. Трусливо убежала. Хоть кофе и круассаны оказались выше всяких похвал. Только там как раз проходил какой-то мастер-класс «интуитивной живописи».
        Кристина до сегодня не сталкивалась с этим понятием. Даже согласилась поучаствовать, когда организаторы увидели ее интерес и предложили. После встречи с Кузьмой, от которой до сих пор лихорадило, хотелось отвлечься. А чистый мольберт и яркие краски выглядели очень забавно. Даже в ее подавленном и измочаленном состоянии. К тому же рисовать предлагалось руками и особые навыки не требовались, как она поняла. Художественными талантами Кристя вроде никогда не обладала. Но когда Кристина взялась за дело, под расслабляющую, какую-то «космическую» музыку и медленные размеренные слова инструктора, по совместительству являющейся хозяйкой кафе… Что-то пошло не так и не туда, однозначно.
        Сама не сразу поняла, что происходит и творится: с ней, с красками этими, с мольбертом… И снова глупо плакать начала. Но так непривычно: сухими глазами, беззвучно, словно просто задыхалась. Будто бы что-то из нее рвалось наружу мазками серой и темно-синей, какой-то багрово-пурпурной краской, старалось выбраться то, что она настолько долго внутрь себя заталкивала, не позволяя ощущать и проживать.
        — Расслабьтесь, отпустите себя,  — тихо посоветовала инструктор, тут же подойдя к ней.  — Прекратите сопротивляться. Отпустите контроль, позвольте всему выйти…
        Но Кристину такое предложение привело в настоящий ужас. Как она жить сможет дальше, если поступит подобным образом? Как выдержит? Она же умом тронется…
        — Нет,  — замотала головой, глупо ухватившись за часть фразы.  — Мне нельзя без контроля. У меня же пациенты тогда умирать начнут, я должна все контролировать,  — зная, что не о том говорит, и не в этом причина боли, раздирающей грудь изнутри, Кристина принялась с ожесточением вытирать руки тряпкой.  — Нет…
        Девушка-инструктор глянула на нее так серьезно, словно понимала всю ложь и боль Кристины. Только этого же быть не могло!
        — Извините,  — отложив тряпку, так до конца и не оттерев краску с ладоней, Кристина попятилась от нее.  — Мне идти надо. Дежурство… Простите…
        Ее не останавливали.
        — Приходите еще,  — только и предложила девушка, провожая Кристину взглядом.
        Кристя неопределенно пожал плечами в ответ и, подхватив свои вещи, выскочила из этой кофейни, начав одеваться уже на улице. А горло все еще пекло от задушенного крика и слез, которые так и не сумели излиться.
        Она знала это состояние. Понимала, что находится на грани нервного срыва, то и дело проваливаясь в истерику. А Кристине это совсем не было нужно. Некогда. Да и смысл какой? Что изменится?
        «Глупо и неуместно», убеждала она саму себя, отправившись в больницу пешком, чтобы хоть как-то успокоиться. Прогулялась по парку, стараясь глубже дышать. И даже для самой себя неожиданно, позвонила Роме.
        — Киса, слушай, давай забудем утро?  — сходу начал муж, когда Кристина не успела сказать и слова еще.  — Про детей и все остальное. Давай просто забудем. Я сильно жалею, правда…
        — Ром,  — прервала Кристина его, зачем-то наступая только на диагонально уложенные плитки на дорожке в парке.  — Давай лучше про все забудем. Про последние годы. Я так больше не могу. И не в тебе даже дело,  — вздохнула она.
        — О чем ты говоришь, Кристина?  — настороженно переспросил муж.
        Она прям наяву увидела, как у него на лбу и вокруг глаз появились морщины. Рома не был плохим. Просто… Просто они чужие, и как бы она ни старалась, себя переломить не может. Даже назло Кузьме.
        — Поезжай, наверное, к своим родителям, Рома. Думаю, нам стоит сделать то, что еще несколько лет назад следовало. Я в понедельник на развод подам. Не могу так больше…
        — Кристина, не впадай в истерику,  — возмутился Роман.  — Какой развод? Ты о чем? Хороше же все…
        — Что хорошо, Рома?!  — то ли закричала, то ли рассмеялась Кристина, вспугнув стаю голубей в парке.  — Что хорошо?!
        — Я тебя люблю. Ты просто устала очень. Нам в отпуск надо…
        — Я тебя не люблю, Рома. Вернее, люблю, но не так. Ты хороший человек, добрый, внимательный… Как брат. Младший. О тебе заботиться надо, не обижать… Только не могу я больше так,  — вздохнула она и положила трубку.
        Живопись на ней так сказалась, что ли? С чего вдруг решилась?
        Но и зачем дальше это тянуть — не могла найти причины. Что ей — легче стало, что ли, от того, что замужем была? Да, Кузьму этим наотмашь била. Каждый раз не упускала случая больнее в сердце упреком пнуть. Хотел, чтобы у нее мужик под боком был все время? Надежный, домашний — вот, получи. Есть… Но добавило ли ей это счастья? А Роману?
        «Не руби сплеча, киса. В понедельник поговорим. Остынь немного»,  — непривычно серьезное, пришло смс от Ромы.
        Остынь… Хороший совет. Да только она к нему еще несколько лет назад остыла. Если до измены еще старалась, искала каждую черту, в которую можно влюбиться — то потом опустила руки. Так что точно знала — ничего к понедельнику не изменится. Но, по крайней мере, его ответ показывал, что к словам ее Рома прислушался и, вероятнее всего, поедет к родителям. Хорошо, Кристине не хотелось свою мать волновать еще больше, втягивая в выяснение отношений.
        Спрятала телефон и продолжила путь. А на работе погрузилась в привычную атмосферу, стараясь забыть про все остальное, наплевав на то, что не ее смена. Подумаешь, вышла на сутки или двое раньше — обычное дело…
        Глава 11
        Настоящее
        Рус приехал в воскресенье утром. Неожиданно. Кристина не особо понимала, что Карецкий сейчас забыл в больнице. Да еще и пришел прямиком к ней в кабинет, судя по тому, что даже куртку не снял.
        — Ух…  — он остановился на пороге, уставившись на нее и забыв, что собирался говорить, похоже.  — Это нечто, Кристя! Выглядишь просто шикарно! Убила меня с утра. Как теперь дальше жить?  — ухмыльнулся Рус, подойдя ближе и рассматривая ее новую стрижку.  — Потрясающе!
        Кристина улыбнулась. Что ни говори, а приятно. Очень.
        — Ты что тут делаешь, Карецкий?  — поинтересовалась она, кивком головы поблагодарив за комплименты.  — Утро воскресенья… У тебя дел больше нет?
        — Я?!  — пришел в себя Руслан, вспомнив, кажется, о причине своего появления здесь.  — Какого черта ты в отделении?  — рявкнул Руслан уже без улыбки, кажется, имея схожий с ее интерес.  — У тебя завтра смена. Что ты сейчас тут забыла, Величко?
        Но то и дело на ее волосы поглядывал.
        — Ничего,  — спокойно пожала она плечами.  — Вроде бы все на месте. Ничего не забыто, никто не забыт,  — иронично хмыкнула.  — Кофе пить будешь?  — уточнила с той же иронией, игнорируя возмущение Руслана.
        Карецкий что-то пробормотал сквозь зубы. Возможно, нечто неприличное. И стянул куртку с себя. Бросил на диван.
        — Давай,  — раздраженно буркнул он, буквально падая в кресло напротив.
        Точно не выспался. Неудивительно, начало девятого. И все еще непонятно, что он здесь делает.
        — Рус, зачем ты приехал?  — включив кофемашину, повторила она вопрос.
        — Я тебя в отпуск отправлю, Кристя. Принудительно. Отстраню от операций, запрещу пациентами заниматься. Ясно?  — они удачно игнорировали вопросы друг друга, однако.  — Пока ты не отдохнешь нормально, запрещу пускать на территорию больницы, если ты человеческого языка не понимаешь,  — вычитывал он с серьезным выражением лица.  — Мне пополам, что там у вас с Романом…
        Неужели Рома снова Карецкому нажаловался? Странно, мама вчера вечером звонила, говорила, что Рома уехал к родителям. Спрашивала ее, что происходит. Кристина рассказала. А чего скрывать?
        Да и муж вроде более-менее адекватно реагировал.
        А еще Кузьма писал несколько раз. Про машину спрашивал. Сообщил, что в «комплект» к квартире еще и место на подземной парковке есть, оказывается. И у него пропуск, забыл отдать… Кристина пока еще думала, что ему ответить. Не знала — возьмет ли вообще? Да и не рискнула бы сейчас с ним вновь встречи искать. Слишком больно.
        Заставила себя вернуться к разговору с Русланом и проблеме мужа.
        — Это он тебе звонил, чтоб ты приехал и поговорил со мной?  — подошла к кофемашине.  — Я на развод подаю в понедельник,  — хмыкнула она, достав чашки.
        Поставила одну перед Русом. Подала сахар.
        Карецкий прям завис на пару минут. А потом откровенно матюкнулся, уже в голос.
        — Что он сделал?!  — рявкнул Руслан так, что Кристина прямо вздрогнула. Подскочил, наклонился вперед, уперев руки в стол. Ну просто Кузьма номер два, елки-палки.  — Опять загулял?
        Несколько капель кофе пролилось на ее руку.
        — В смысле?  — уставилась она на Карецкого, слизнув кофе.  — Я не знаю. Нет вроде,  — пожала плечами Кристина.
        Рус смотрел на нее еще более странно. И напряженно.
        — А что тогда?  — потребовал он ответа.  — С чего вдруг развод?
        Кристина саркастично усмехнулась.
        — Я не поняла причин для трагедии, Карецкий? Где бурная радость? Разве ты мне не талдычил все эти годы, что я дурью маюсь с Ромой?
        Руслан не улыбнулся в ответ, продолжая что-то высматривать в ней.
        — И тем не менее,  — напряжение сквозило и в его голосе. Рус отставил свой кофе по столу дальше.  — Ты все эти годы терпела Романа и не реагировала на мои замечания и советы. Вот и пытаюсь понять, что он сотворил такого, что твое терпение лопнуло?
        Кристина вновь пожала плечами, отпив из своей чашки.
        — Ничего, Рус. Это я устала просто. У меня кончились силы. На себя не хватает, еще и его тянуть — не могу уже. А Рома вдруг решил, что он ребенка хочет,  — улыбнулась с каким-то весельем даже.
        После ночи размышлений ситуация виделась даже забавной.
        — Еще одного?  — голос Руса сочился презрением.
        Он был в курсе всей той ситуации. Да и, Господи, вся больница, кажется, была. Кристина только состроила гримасу и допила свой напиток, пока совсем не остыл.
        — Ясно. И как он к этому отнесся? Или ты еще не говорила?  — Рус откинулся в кресле удобней, похоже, расслабившись.
        Она же пожала плечами.
        — Ну, раз ты здесь, то лучше знаешь. Мне вчера показалось, что адекватно, хоть и не особо согласен, но…  — она вздохнула.
        Карецкий почему-то уставился в свой кофе, болтая напиток в чашке. Это чем-то царапнуло Кристину. Но она вспомнила, о чем еще собиралась с Русом поговорить, и, чтоб не забыть, пока решила не докапываться до немного странного поведения главврача.
        — Слушай,  — она поднялась и прошлась по кабинету, спрятав руки в карманы халата.  — Роман вроде пил на прошлом дежурстве. С каким-то медбратом. Там кто? Валера дежурил? Нет?
        — Нет, Артем. И да, я в курсе,  — кивнул Рус, задумчиво продолжая болтать свой кофе.  — Надо с ним поговорить. Если не увижу изменений и понимания ситуации, вынесем вопрос об увольнении…
        Вот тут Кристина напряглась. Не из-за увольнения. Ей хотелось верить, что Рома не станет пускать свою жизнь под откос и все же прислушается. Да и с матерью его собиралась поговорить по этому поводу. Но… Как-то не верилось, что Роман, позвонив Русу, чтобы тот на его жену повлиял, признавался бы в попойке на рабочем месте.
        — Руслан, что ты здесь делаешь?  — повернувшись к нему лицом, опять спросила Кристина, вдруг поняв, что на прошлый ее подобный вопрос он так и не ответил.
        Карецкий стушевался и отвел взгляд. Шпион, блин.
        А ее вдруг от гнева и обиды даже потряхивать начало. В груди придавило, будто камень кто сверху бросил. Кристина быстро вернулась к столу и взяла свой телефон. Руки дрожали от возмущения.
        — Кристя, успокойся. Просто успокойся,  — попытался достучаться до нее Руслан, поднявшись со своего места.
        Тронул ее за плечо. Но у Кристины не было настроения внимать его советам. Может, и разумным, но совсем несвоевременным. Она дернулась всем телом, сбросив его руку. Тем более, он сам не мог не понимать, отчего она так отреагировала. Слишком напомнило другое место и ситуацию. И Руслан там тоже присутствовал со своими советами…
        Это он ей что, за само упоминания моста и набережной решил отомстить? По душе проехаться трактором? Вчерашнего не хватило?
        — Заткнись!  — действительно злясь на него, на них обоих, огрызнулась Кристина.  — Меня это достало, Рус. По-настоящему достало!  — с обвинением смотрела на него, пока в телефоне начался дозвон.
        Другой рукой крутила свою, уже пустую чашку из-под кофе. Тело требовало какого-то движения.
        — Да?  — Кузьма ответил после второго же гудка.
        — Ты один?!  — рявкнула… Действительно рявкнула она, ощущая настоящее бешенство внутри.  — Премьера рядом нет? Партнеров? Девок, которым слышать чего-то не положено?!
        — Один. Что случилось, малыш?  — Кузьма справлялся лучше Руса.
        Опыт притворства сказывался, видимо.
        А у нее предохранители все сорвало. Не совсем понимая, что творит, она зачем-то взяла и хлопнула по столу. Хоть он и не рядом же, смысл? Не увидит. Думала — ладонью, а вышло чашкой, забыв, что держала ее в руке. По толстому стеклу пошла трещина из-за силы удара. Но Кристине в этот момент стало безразлично, пусть и очень эти чашки любила.
        — Прекрати это, Кузьма!  — тем же тоном потребовала она, глядя при этом на Руслана, который так и стоял напротив, не совсем понимая, как ее успокоить.  — Перестань!!  — она заорала, забыв, что в отделении.  — Хватит передавать меня с рук на руки! Я не кукла и не вещь! Ни для тебя, ни для тебя,  — тут она ткнула треснувшей чашкой в сторону Руса.
        И вдруг, сама не понимая до конца зачем, запустила этой чашкой в угол кабинета. Вся обида и гнев, что бурлили внутри, требовали выхода. Чашка врезалась в стену.
        — Если бы вы хоть понятие имели, как это больно!  — под звон осыпающегося стекла выдохнула Кристина одновременно и в телефон Кузьме, и в лицо Русу.  — Если бы ты только представлял…  — повторила, отвернувшись от смутившегося Руслана, явно признающего свою вину взглядом.
        Кузьма молчал на том конце связи. Но она слышала его напряженное дыхание.
        — Я представляю…
        — Нет!  — она даже расхохоталась.  — Не представляешь! Я так тебя ненавижу иногда. Ты себе даже вообразить не можешь,  — добавила Кристина, чувствуя, как вместо бешенства накатывает опустошение и усталость.
        Смысл? Какой смысл от ее истерики? Словно бы это хоть когда-то приводило к чему-то толковому, уж если он что-то решил. Если эти двое о чем-то договорились, считая себя самыми умными…
        — Могу, малыш… Могу представить,  — тихо и хрипло хмыкнул Кузьма.  — Я себя ненавижу больше, красивая моя. Только должен быть уверен, что с тобой все нормально… Чашку тебе новую привезу. Это ведь ее разбила? Или обе?
        Она рассмеялась, не поверив его словам. И просто устав. Громко и сипло, из-за севшего голоса.
        — Господи! Ну, дайте же мне покой!  — не выдержала она, опять сорвавшись в крик.
        И запустила телефон следом за чашкой. К сожалению, тот был полегче массивной стеклянной посудины, и упал на диван.
        — Кристя, давай я тебе успокаивающего принесу, а?  — совершенно серьезно предложил Руслан, направившись в ее сторону.  — Не бесись. Ты имеешь право злиться, но… Мы о тебе волнуемся.
        — Да пошел ты, Рус… Далеко-далеко… Вместе с успокаивающим и своим волнением. И с ним тоже,  — выдохнула она, махнув головой в сторону дивана, где на экране телефона мигал входящий вызов от Кузьмы.
        Игнорируя и это, и Руса, она прошла мимо Карецкого и рванула дверь кабинета на себя. Ей был нужен воздух. Однозначно, стоило прогуляться.
        В этот момент зазвонил телефон Карецкого. Кристина обернулась с порога кабинета, смерив Руслана с ног до головы взглядом, полным обиды и боли, наверное. Русу хватило ума хоть притвориться смущенным.
        — Можешь его успокоить — я глупостей делать не буду,  — не сомневаясь в том, кто звонит Русу, заметила Кристина голосом, который даже ей казался полным желчи.  — И сам об этом… не волнуйся.
        Хлопнув дверью так, что задрожали стекла окон в коридоре, она пошла на первый этаж. По ступенькам.
        Гулять пришлось около часа. Даже то, что пальто забыла в кабинете — не останавливало. Исходила прилегающую к больнице территорию вдоль и поперек в ортопедических тапочках. Ни до чего умного не додумалась, зато немного успокоилась.
        Да и не думала она, по большому счету. Пыталась забыть все то, что вылезло, «выстрелило» в памяти из-за этой ситуации, из-за их дурацких договоренностей. Слишком непростое и тяжелое, что Кристина не любила вспоминать. Забыть бы обо всем и жить свободной… Или сердце, душу все равно рвало бы на части, пусть и без памяти о причинах?
        Она не знала. Ни единого разу не было такого, чтобы память вдруг сжалилась над Кристиной и позволила хоть на время что-то забыть.
        Уехать бы куда-то… Только маму не оставишь. Да и смысл? Не спасает переезд ни от чего. Это как побег, только от себя. А себя ей здесь оставить не удастся, как ни хотелось бы. Так зачем? Тянуть ту же боль, вопросы и обиду в новое место? Да и где от Кузьмы скрыться? Этот, если захочет, достанет где угодно.
        Замерзла… кажется. Не смогла бы с уверенностью сказать. Не чувствовала температуру воздуха, не понимала: холодно ей или нормально? Вернулась потому, что сердцем овладел тупой покой. Спасительный и усталый.
        Рус все еще находился в ее кабинете. Хмурый и пасмурный. Стоял у окна, видимо наблюдал за ее «прогулкой».
        — Хоть бы пальто взяла,  — проворчал он, когда Кристина вошла.
        — Тебя спросить забыла, Карецкий,  — безучастно съязвила она, закрыв двери.  — Как же так? Ты же всегда точно знаешь, как оно для других лучше, а я советом не воспользовалась…
        Ехидно покачала головой.
        Руслан… Он скривился. И вздохнул так, что в другой раз, возможно, ей даже стыдно бы стало. Но не сейчас.
        Не любила себя такой. Ненавидела не меньше, чем этих двоих, научивших Кристину так себя вести. Но сейчас ничего другого сказать не получалось. А когда он приблизился и попытался ее остановить, коснулся плеча — увернулась. И так трясло, не хотела, чтобы он еще и это понял. Но Руслан заметил, конечно. Наплевав на ее маневры, сгреб Кристину в охапку, бормоча сквозь зубы ругательства.
        — Где твои мозги? Заболеть хочешь?  — вычитывал он ее, растирая Кристине руки, спину, плечи через халат. Совершенно игнорируя тот факт, что она настойчиво старалась высвободиться.  — Только пневмонии нам не хватало! Взрослый же человек! Врач…
        — Отпусти, Руслан!  — не выдержав, то ли потребовала, то ли попросила Кристина, устав бороться с его силой.  — Не будет у меня пневмонии, даже не мечтаю… Так легко мне от вас не отделаться,  — хмыкнула.
        — Блин, Кристя, ну что ты, в самом деле!  — Руслан поджал губы.  — Типун тебе на язык! Говорить такое…
        — Отпусти,  — только и повторила она.
        Карецкий разжал руки, демонстративно подняв их, словно показывал, что не удерживает.
        Кофемашина уже гудела, обещая в скором времени порцию горячего кофе. Видно, Рус включил, когда понял, что она возвращается. Осколки с пола убрали. То ли сам Карецкий за веник взялся, в чем она сомневалась, то ли уборщиц вызывал. Точно, в больнице все решат, что они любовники и ссорились. А она еще и с мужем из-за этого разводится теперь…
        Но даже от этих мыслей ничего не дрогнуло внутри.
        Подошла к дивану, взяв уцелевший телефон, посмотрела на экран: пропущенный вызов. И два сообщения:
        «В понедельник в 11.00 к тебе подойдет адвокат. Без вопросов и быстро все с разводом уладят, чтоб тебе не париться»
        Вот же ж. Уже и это с Карецким обсудили? Она хоть кого-то просила?!
        «…»
        Второе было пустым. Только многоточие стояло. Кристина знала, что это значило. Когда-то давно заявила ему, чтобы не смел извиняться, раз все равно ничего не изменит. Слова… это пустое и бессмысленное без действий. Ей от его «прости» не легче, только больнее.
        Засунула телефон в карман халата и глянула на Руслана.
        — Так что ты там по поводу нового анестезиолога говорил?  — сев на диван, уточнила она ровным тоном.  — Раз уж все равно здесь, давай, рассказывай,  — предложила Кристина, ясно дав понять, что ничего другого обсуждать больше не собирается.
        прошлое
        Стоп-краны у него сорвало через два дня. Кузьма даже не мог бы точно сказать, почему именно так все сложилось. Звезды стали особым образом? Или тоже человек просто, и потрясающая, любимая и необходимая девушка рядом, а гормоны играют? Трудно сказать. А может, и не могло сложиться иначе, они ведь и так словно уже были друг в друге. Она в его крови так точно бурлила.
        Хотя ничего с утра не предвещало вроде, что его терпение на исходе. Он встал в четыре утра, как и обычно, собираясь на работу. Малышка подскочила следом. Вообще не слушалась его. Хотя, если откровенно, то Кузьма ворчал больше для «отвода глаз». Сам балдел от ее присутствия рядом, от заботы, что она подскакивает в такую рань, лишь бы кофе ему сварить или разогреть завтрак. А еще от того, что мог обнимать ее, целовать так, что у Кристины все в глазах плыло, он точно видел. Пусть немного, но урвать хоть каких-то ласк и будоражащих ощущений для них двоих, успокаивая себя тем, что сейчас работа дурь из головы и тела выдавит. Правда, самому Кузьме от этого всего только тяжелее становилось, но он еще как-то держался.
        И тут ничего не предвещало вроде бы. Вернулся с работы часов в десять утра, тихо открыв ключом квартиру. По правде сказать, не рассчитывал застать кого-то: родители точно на работе и уже давно, а Кристина часто с утра по магазинам или на рынок носилась. Людей много, семья о-го-го, продукты сметались со скоростью звука. Но ее сандалии стояли у двери. Странно, тихо как-то, если малышка дома. Поводив плечами, чтобы немного размять усталые мышцы, Кузьма пошел в комнату. И замер на пороге, улыбнувшись во весь рот: Кристина наглым образом спала, растянувшись поперек расстеленного дивана. Сбившееся одеяло подмяла под себя, дразня его длинными ногами и откровенно оголенной попкой из-за за того, что шорты задрались. Таки измоталась, не привыкла к ранним подъемам. Сегодня сдалась, выходит.
        Покачав головой, Кузьма аккуратно прикрыл дверь, чтобы не будить ее, и пошел в душ. Когда вышел минут через десять, малышка все еще спала. И его разморило, если честно, после работы с утра и горячего душа. Да и сам не высыпался. Не испытывая ни малейшего угрызения совести, улегся рядом, подвинув Кристину, которая только что-то невнятно пробормотала и, забросив на него руки и ноги, продолжила спать дальше. Кузьма помнил, что его это рассмешило. Но даже улыбнуться уже не смог. Его вырубило.
        А вот проснулся он через какое-то время от того, что понял — все, больше не удержаться. Кристина все так же спала рядом. Точнее, уже просто на нем: ее щека удобно устроилась где-то в районе его грудины, руки обнимали всего Кузьму, а нога, перекинутая через бедра и живот, слишком откровенно дразнила теплом пах. Напряженный и возбужденный, несмотря на сон… Или из-за него? Кузьма точно помнил, что во сне горячо и без всяких осторожностей занимался с ней любовью… Сердце бухало в груди. Судя по всему, не в последнюю очередь благодаря таким тесным объятиям их тел сейчас. Его руки крепко держали Кристину, словно бы в кольце, пальцы были погружены в волосы, которые она так и не заплела. Губы прижимались к ее лбу. В голове — туман сна и жажды.
        Вроде и жарко, тесно, испарина на коже — а расплетать эти руки-ноги не хочется. Еще плотнее бы к себе прижать. Полнее. Чтобы своей полностью сделать. Чтоб задрать-таки эту чертову майку на ней, а не вслепую ее тело ласкать, как делал в последние дни. Опрокинуть бы ее на спину, завести руки за голову, и губами всю измучить: рот, который его дурманил, шею с этой явной линией, по которой пульсирующая жилка вилась; и до ямки в основании шеи дойти, чуть прикусить, поцарапать тонкую кожу над ключицами. Хотелось на ней следы оставлять: от своих губ, рта, зубов, щетины (потому что поленился опять выбриться толком). Чтобы наглядным сделать то, что Кузьма и так ощущал — его она. И душой, и телом…
        Кровь бухнула в голову, зажмурился от жаркой пелены, которая глаза заволокла и горло перекрыла даже не желанием — жизненной потребностью! Попытался тихо прокашляться, чтобы хоть вдохнуть нормально, протолкнуть этот дикий порыв внутрь себя, как делал ранее… И не сумел. Потому что в этот момент Кристина сонно вздохнула и повернула лицо к нему. У нее еще даже глаза прикрыты были, на самом деле. Малышка еще спала. Но так искушающее улыбнулась (или у него просто зрение уже подводило, все сводя к желанию), а потом сморщила свой носик, потерлась о его грудь, и с нескрываемым удовольствием вздохнула:
        — Кузьма…  — выдохнула она его имя так, словно бы вообще никогда так счастлива не была, как в этот конкретный миг, когда на нем лежала.  — Любимый мой,  — только тут ее веки дрогнули, приоткрыв сонный и дурманящий взгляд зеленых глаз.  — Вернулся уже?
        Вот тут он и пропал, наверное. Тут его и накрыло по полной всем: мыслями этими, потребностями, которым не давал воли, ее теплом и мягкой готовностью подчиниться его желаниям. Кажется, сам не до конца понимая, спит он еще, мечтает или уже в реальности это все делает, Кузьма сжал ее затылок, так и не поняв, когда сюда ладонью добрался. Перехватил второй рукой ее бедро, чтобы не дать Кристине возможности выбраться, сдвинуться. И перекатился, нависнув над ней, уперся локтем в диван.
        — Вернулся, мавка,  — хрипло выдохнул с какой-то бесшабашной усмешкой.
        Видно, потому, что точно понял — все, свобода, отпустил себя из-под контроля. И она это как-то поняла. По глазам у Кузьмы прочла, что ли? Точно — нимфа лесная. Выгнулась, не сопротивляясь и не вырываясь, пытаясь своими губами добраться до его рта. А Кузьму это вообще с ума свело. Он не наклонился к ней — ринулся ко рту Кристины, добрался до ее губ, ворвался своим языком между ними, глотая дыхание и тихий стон удовольствия. Отпустил ее, позволив делать то, что хотелось малышке, пока сам дорвался до ее тела: стянул майку, как мечтал. Оттолкнулся на мгновение, пожирая глазами ее тело: эту мягкую грудь, поднимаемую ее судорожными вздохами, с небольшими коричневыми сосками, уже напряженно-сжавшимися от возбуждения. На них страсть словно обрушилась, как обрушивается вода из-за рухнувшей плотины: сметая здравый смысл, все, что ограничивало до этого, любой контроль погребая под собой. И их двоих тоже.
        Вновь накинулся на ее губы, ощущая, как пальцы Кристины давят ему на затылок, царапают плечи. Скользнул по подбородку точно так, как пять минут назад хотел. Прикусил кожу на шее, втянув в себя. Она застонала, обхватив его руками крепко-крепко. А он с силой вдавил свои бедра в ее живот, дав почувствовать, насколько сильно ее жаждет.
        — Хочу тебя, мавка,  — честно предупредил Кузьма, не собираясь оставлять между ними недомолвки. Чтобы точно понимала, куда они движутся.
        — И я тебя, Кузьма,  — задыхаясь, заявила Кристина, уже скользнув руками по его бокам, щекоча и дразня легким касанием к ребрам.
        Немного неумелыми и скованными, но явно полными воодушевления. И его это доводило до безумия, если честно! Все в ней! А опыт — дело наживное. Всему, что им обоим хотеться будет — научит. Он ее, а она его, похоже. Потому что в этот момент Кристина этими же робкими касаниями скользнула ему по животу, заставив резко сократить мышцы пресса. И Кузьма сипло выдохнул, вновь не удержав свои бедра на месте. Вдавил себя в нее, ощущая, как до болезненного удовольствия пульсирует кровь в члене. Потянул ее шорты вниз, чуть приподнимаясь, чтобы избавить малышку от лишней ткани. А эта коварная мавка, ни капли не сопротивляясь и даже помогая ему, вдруг взяла и повторила все, что Кузьма с ней делал: прошлась губами по его шее, царапая зубами и прикусывая, провела пальцами по его груди даже с какой-то жадностью, выгибаясь, чтобы он легче ее раздевал. А потом, видимо, воспользовавшись тем, что он немного отвлекся, отправляя ее белье следом за шортами, взяла и забралась этими шаловливыми пальцами под резинку его белья, явно вспомнив все, что Кузьма делал с ней в эти дни.
        — Мавка!  — то ли выдохнул, то ли простонал он, когда она коснулась его возбужденной плоти.
        — Что?  — немного неуверенно, смущаясь, но при этом и все в том же возбуждении, что и он, прошептала она.
        — Ты меня с ума сводишь, Кристина, совершенно мозгов лишаешь,  — с широкой улыбкой заметил он.
        Дорвавшись наконец до ее груди, припал ртом к этим соскам, дразнящим и будоражащим его. И совсем голову потерял, услышав ее стон, когда втянул твердую горошину в рот, прижал губами. У самого в глазах потемнело от того, как ее рука дернулась (все еще крепко сжимающая его плоть, между прочим), вжал себя в нее еще плотнее, не отрываясь от груди Кристины.
        Хотел целовать все тело, каждый сантиметр, буквально, каждую клеточку… Только вряд ли выдержки хватит. Кровь ревела в теле натуральным образом, казалось, каждая мышца горит. И горло пекло от того, с какой жадностью воздух глотал. Только и хватало силы воли на то, чтобы сжимать свою мавку не до боли, ее не испугать силой этой потребности, что барабанила в черепе. Не помнил, когда был до такой степени возбужден. И искренней радостью по краю сознания шла мысль, что презервативы имелись в наличии. Надо было только как-то заставить себя оторваться от нее и достать их из кармана брюк, висящих в шкафу… А Кузьма пока слабо себе представлял, как это сделать. Рот, словно без его ведома, сам по себе спустился на ее живот: облизать хотелось все, до чего дотянуться мог. Да еще и Кристина к нему так прижималась, что в ушах звенело. Не помнил Кузьма такого. И тем не менее, потребность становилась все насущней.
        — Что?  — она не поняла, почему Кузьма вдруг поднялся, оставив Кристину посреди одеяла и подушек.  — Ты куда?  — спросила задыхаясь, потянувшись за ним.
        Привстала, опираясь на локти. В этот момент не смущала собственная нагота, не тревожил страх, который время от времени накатывал, когда Кристина думала, что ведь совершенно не представляет — как это все правильно делать? Да и что вообще Кузьма может от нее ждать? Опыта же ноль, только разговоры с подружками в школьном туалете, да сплетни во дворе.
        Но все эти страхи и смущение начисто вымело у нее из головы от того, как Кузьма на нее смотрел, как ласкал ее, как целовал все тело, так реагировал на ласки и прикосновения самой Кристины. В голове никаких мыслей не осталось, только тяга к нему, какая-то потребность, которой и не знала никогда, от которой в голове шумело и сердце в горле бухало.
        И вдруг он отстранился. У Кристины мороз по коже пошел, пылающей от его жара. А тут какая-то пустота и холод накинулись на возбужденное тело…
        Но Кузьма уже вернулся, так быстро, что Кристина ничего и понять не смогла. Вновь жадно обхватил ее руками, впился в губы поцелуем. Потом отклонился и показал ей… презерватив, зажатый между пальцами:
        — Ты же будущий врач, в курсе, зачем это?  — подмигнув, широко улыбнулся Кузьма.
        Причем так, что Кристина улыбнулась в ответ. Смутиться и в голову не пришло. Это же ее любимый и родной Кузьма! Какая может быть неловкость между ними? А у него взгляд потемнел почему-то, и Кузьма так внимательно вглядывался в ее глаза.
        Но его руки при этом продолжали обнимать и сжимать ее тело. А возбужденный, твердый пах Кузьмы был вдавлен в ее бедра, и она ощущала пульсацию его напряженной плоти. Он явно не потерял настроения.
        — Хочу тебя от всего защитить,  — неожиданно сипло прошептал Кузьма, жадно прижавшись ртом к ее виску. Прошелся по скуле. Наклонился и легко прикусил кожу на плече. Так, что Кристина застонала, еще плотнее прижавшись к его телу.  — Даже от себя, от любых последствий…
        — Любимый мой!  — ее почему-то затрясло от того чувства, которое переполняло слова, хриплый голос Кузьмы. У самой горло перекрыло такими сильными эмоциями, которые Кристина еще не умела выпускать из себя, и они, казалось, вот-вот грозились разорвать грудь, изнутри вскрыть. Но любимый удачно переключил ее внимание на иное, вновь накрыв горячими и жадными губами грудь Кристины.
        А потом она только стонала, кажется. И мыслей не осталось. Лишь немного напряглась, когда он навис над ней, опираясь на руки, уже плотно прижимаясь к ее телу своим, совершенно раздетым. Ну, кроме презерватива, конечно…
        — Потерпи, малышка, пожалуйста,  — кажется, у него голос сел еще больше.  — Останавливай меня, не бойся. Сразу говори, если выдохнуть надо будет… Поняла, мавка?
        Он нахмурился. Возможно потому, что она просто не в силах была ответить: засмотрелась на него. Волосы, уже немного отросшие после армии, как это раньше бывало, падали на лоб, покрытый испариной от того, наверное, что Кузьма так отчаянно старался сдерживаться. А она видела в его глазах такое, что губы пересохли, и сердце из груди выскакивало, кажется, прямо через ребра. И уже не страшно было, и сил ждать — не имела.
        — Мавка?  — еще больше нахмурился Кузьма, наклонив лицо ближе к ней.
        — Я поняла, любимый. Все поняла,  — кивнула Кристина, осознав, что и у самой голос хрипит.
        Уцепилась за его плечи, уткнулась лицом в грудь, сама обхватила бедра Кузьмы своими ногами, раскрываясь для него настолько, насколько могла это себе представить. Вся влажная сама была, от такой же испарины, покрывшей напряженное тело, кожу, ставшую вдруг слишком чувствительной; от возбуждения… Все что угодно готова была ему позволить, только бы стать наконец-то его частью. От этой нужды все тело сотрясалось крупной дрожью.
        И он понял это. Уже не оттягивая то, к чему оба однозначно стремились, Кузьма одной ладонью крепко обхватил ее затылок, зафиксировав голову Кристины, так и прижатой к его груди. А второй сжал ее бедра и…
        Это было неожиданно больно. Сложнее и страннее, чем она могла себе представить или вообразить. Кристина сама не поняла, что укусила его кожу, выгнувшись, словно грудью пыталась отстраниться. Но бедра даже и не подумала с места сдвинуть.
        — Подождать?
        Господи, она даже не думала, что у него может быть настолько хриплый голос. И безумное, дикое напряжение буквально сочилось из кожи Кузьмы, пропитывая и ее тело. Но Кристина вовсе не хотела, чтобы он так за нее волновался. Ей хотелось, чтобы ему хорошо было… Тем более что она ощущала то бешеное напряжение, которое его при этом скручивало. Но он ждал. Хоть и его тело трясло. Сильно, мощно. Грудь Кузьмы ходила ходуном.
        — Нет,  — ох, и она хрипела. Но Кристина уверенно и открыто глянула любимому в суженные, внимательно вглядывающиеся в нее глаза.  — Не останавливайся, пожалуйста. Зачем тянуть? Это ведь только раз так. А я до конца хочу с тобой, для тебя… И для меня тоже,  — легонько поцеловала то место на его груди, которое сама и укусила.
        Прямо над сердцем, кажется.
        — Люблю тебя, мавка. Даже не представляешь, как… Сам не думал, что бывает так…
        Он рыкнул. Самым настоящим образом. Никогда такого звука от Кузьмы не слышала. Сжал ее тело еще сильнее. И резким, сильным, даже немного жестким толчком проник в ее тело до конца. Кристина тихо ойкнула все же, хоть и старалась сдержаться. Ее трясло и тело разрывало надвое, кажется. А все равно так хорошо было, что это — он, ее любимый, в ней, над ней, вокруг… И она им дышит. Вцепилась в его плечи, стараясь делать короткие, едва ощутимые вдохи. Пытаясь притупить эту боль, это странное ощущение вторжения и какой-то полноты, совсем непривычной и такой будоражащей одновременно.
        — Легче?  — словно ощутив, что она прислушивается к своим ощущениям, как-то отвлекается от боли, тихо прошептал ей Кузьма на ухо.
        Он все еще нависал над ней, не опускаясь полностью, держа свой вес на руках.
        — Ага,  — Кристина прерывисто вздохнула, потерлась щекой об него.  — Легче.
        Запрокинула голову и прижалась губами к его шее. Он застонал, словно она этим движением нарушила что-то. Прижался к ней всем телом, обхватив Кристину руками в плотное кольцо, придавил собой, но ей так даже лучше стало, понравилось больше. Подалась к нему навстречу. И он будто сдался, забыв про контроль или потеряв тот. Погрузился еще сильнее, почти до давящего саднения. Отодвинулся, и вновь толкнулся в нее, поглощая при этом рот Кристины, так алчно целуя ее губы, лаская языком, что она потерялась в ощущениях. Не могла понять, где у нее какая клеточка, что болит, а что горит от возбуждения. Ей было и больно, и хорошо одновременно. Некомфортно и так потрясающе, что не могла, не хотела его останавливать. Ни за что! Тем более при виде того удовольствия, хоть и с мукой от попыток сдержаться, причинить ей как можно меньше страданий, которое явно проступало в чертах Кузьмы. Да у нее в голове мутилось от самой мысли, что это из-за нее. Что она, Кристина — настолько для него нужна и желанна. И дарит ему столько наслаждения… Все равно стало до боли, несущественно. Цеплялась за его спину, его тело, уже сама
подаваясь навстречу, путаясь в его волосах, царапая плечи.
        А он остервенело почти, исступленно целовал ее шею, грудь, ключицы, продолжая вдавливать и себя, и ее в жалобно скрипящий из-за такого напора диван. Пока вдруг не застыл на секунду, всем телом вздрогнул, глухо застонав, но так и не разжав губ на ее груди. И словно рухнул на нее, выбив воздух из легких Кристины. Стиснул ее, как в тиски, своими руками. Придавил весом, будто обмякнув на ней. Длинно и протяжно выдохнул, вдруг подарив ей какое-то острое и невыносимое чувство своей над ним власти, невыразимой любви к нему, желания дать еще больше, всю себя ему посвятить. Что угодно для Кузьмы сделать.
        Обхватила его голову руками так, что до локтей, прижала к своей груди, сама лицом в его макушку уткнулась, понимая, что задыхается, а не хочет, не может его отпустить. Не даст ему сдвинуться. Все тело, каждая клетка пульсировала. Может, и не от удовольствия физического, но от душевного, чувственного потрясения, что себе даже вообразить не могла, от этого момента. Бог с ним, с тем оргазмом, про который только читала в какой-то странной газете, которую одна из одноклассниц стащила тайком у родителей. Кристина сейчас в груди такое испытывала, что и вообразить нечто более сильное или потрясающее — была не в состоянии.
        — Люблю тебя,  — прошептала ломающимся голосом.  — Так сильно люблю…
        Он сгруппировался, перекатился на бок, потянув ее за собой.
        — Придавил?  — запрокинув ее голову, нахмурился Кузьма, что-то высматривая в глазах Кристины.
        — Придавил,  — она расплылась в какой-то безумно широкой улыбке.  — Еще хочу. Мне нравится, когда ты весь на мне… Это… не описать. Просто такая… твоя тогда. Хочу так всегда себя ощущать,  — она зажмурилась, прижавшись к нему всем телом сильнее.
        Но это уже было не то ощущение.
        Кузьма вдруг провел по ее щеке ладонью, и Кристина только теперь поняла, что у нее слезы. Странно, она точно не ощущала горя. Это от счастья? Или из-за той боли, которая сейчас отошла на второй план?
        — Блин, мавка, ты мне совсем мозгов в голове не оставишь с такими признаниями,  — сипло засмеялся Кузьма. Крепко поцеловал в губы, потянув на себя ее голову.  — Очень больно?  — она ощутила, как он осторожно отодвигает свои бедра, покидая ее тело.
        Вроде и легче так. А стало грустно. И уже неправильным показалось. Покачала головой в ответ на его вопрос.
        — Терпимо. Вполне нормально,  — скривила гримасу.  — А мозгов совсем-совсем нет?  — поинтересовалась даже с каким-то любопытством.
        — Совсем,  — хрипло рассмеялся Кузьма, запрокинув голову.  — Одна любовь к тебе в черепе и осталась. И здесь,  — он постучал себе по груди, продолжая при этом обнимать ее той же рукой.
        — Любишь сильно-сильно?  — уже испытывая какое-то блаженное тепло во всем теле, и даже в голове, сонно прикрыла глаза. Безумно нравилось ощущать его всем телом, всей кожей.  — Мой весь?
        Рядом с ним было потрясающе хорошо. Так… правильно и здорово.
        — Сильно-сильно,  — рассмеялся Кузьма немного покровительственно. Чмокнул ее в макушку, подтянув Кристину повыше к себе на плечо.  — Твой,  — погладил ее обнаженную спину, плечо.  — Хочешь, можешь так и написать: «тут живет Кристина»,  — расхохотался он, вспомнив, как она расписала этой фразой все обои в их с матерью комнате, когда только переехала.
        Словно боялась, что кто-то отберет. «Застолбила» жилье. Матери тогда и смеялись, и ругались, ведь обои переклеивать не было возможности в тот момент. Они так лет пять еще простояли, все привыкли потом. А сейчас вспомнил с чего-то.
        И Кристина вспомнила, рассмеялась в голос вместе с ним.
        — Нет, это много,  — покачала головой.  — Ты слишком красивый,  — уперлась ему в грудь подбородком.
        И вдруг попыталась встать, чуть поморщившись от неприятного ощущения между бедер.
        — Что?  — теперь уже Кузьма не понял, попытался удержать ее.
        — Ничего,  — расхохоталась Кристина и показала ему язык.  — Отпусти,  — попросила.
        Он позволил ей отойти. А она на секунду только — добежала до стола и схватила первую попавшуюся ручку. Вернулась к нему и забралась назад, к Кузьме под бок. И неожиданно для него вдруг, с тем же шкодным настроением, протянула руку и быстро написала букву «К» на его груди. Прямо над сердцем. Там, где краснел след ее укуса-поцелуя. Красиво написала, постаралась.
        — Мое!  — веско и серьезно, хоть и бросала на него смеющиеся взгляды сквозь ресницы, заявила Кристина.
        Кузьма же, немного ошалев от ее выходки, оторопело разглядывал эти художества, прижав подбородок к груди. А потом сам откинул голову и рассмеялся в голос.
        — Ну ты даешь, мавка! Такая собственница?  — недоверчиво покачал головой.
        — Такая!  — подтвердила она, вновь улегшись ему на плечо.
        Немного хотелось в ванную. И в то же время — уже никуда не хотелось. Век бы так лежала около него и вообще не двигалась. А Кузьма все еще разглядывал ее творение.
        — Смоется же, красавица. Каждый день писать будешь?  — поддел он, заметив, что Кристина на него поглядывает снизу вверх.
        — Буду,  — пожала она плечами и зевнула.
        Ее вновь разморило, совсем как утром, когда не смогла сопротивляться усталости, проводив всех на работу. Вроде и совесть мучила, что уже полдня прошло, а она так ничего и не сделала. И в то же время так хорошо было, так потрясающе, что ну ее, совесть ту…
        Кузьма хмыкнул, мягко поглаживая шею Кристины под волосами, ее плечо.
        — Ясно. Чувствую, мне набить тут букву придется. Это меньше вопросов вызывать будет, чем твои «настенные росписи».
        Она улыбнулась, уже не в силах раскрыть глаза. Хмыкнула, показав, что оценила шутку. Ну, или так ей показалось тогда. И задремала, оплетя Кузьму руками и ногами, так и не подумав хоть что-то на себя натянуть, кроме его рук и одеяла.
        Глава 12
        Прошлое
        Матери раскусили их достаточно быстро. Да и, собственно, раньше высказали свое «благословение», так что никто морали не читал. Только напомнили про возраст, особенно Кристины, и попросили глупостей не совершать. Григорий, видимо, не считал себя вправе вмешиваться, но заметил, что если будет нужен совет или помощь — он всегда готов поделиться опытом. Правда, это больше касалось жизненных ситуаций, да работы, если что. И никто не удивился, когда Кузьма перестал спать на полу, перебравшись на диван к Кристине.
        А в июле они все переехали. И их матери, пожалуй, впервые за эти годы начали спорить друг с другом. О том, с кем должны жить дети? Чтобы отпустить их куда-то на съемную квартиру — они даже слышать не хотели. Во-первых — места же море теперь, две двухкомнатных квартиры! После их малосемейки пространство казалось огромным. Во-вторых — Кристине предстоял выпускной класс и подготовка к экзаменам, а еще поступление. Девочке точно будет не до того, чтобы заниматься хозяйством в одиночку. Да и не гнал же никто, наоборот. Да и у них особо возможностей не было, если по правде сказать. В конце концов, решили, что они будут жить у матери Кузьмы, так как тетя Тома вроде бы тоже семейную жизнь налаживала. Хотя она и не то чтобы совсем была согласна. Тетя Тома ворчала, что ей дети помешать не могут.
        Но в итоге, поскольку жить предстояло в соседних подъездах, все пришли к соглашению. Да по старой привычке, сформированной годами, постоянно бегали друг к другу в гости, готовили на всех, и ремонты продолжали делать друг у друга. Одна семья теперь, как ни крути.
        Он продолжал работать по утрам, днем помогая делать ремонт в обеих квартирах. Все-таки своими силами, да и при том, что матери и Григорий были заняты до самого вечера, получалось не особо быстро. По техникумам Кузьма прошелся тоже. Скорее, чтобы матери приятное сделать, правда, да Кристине, которые совместными усилиями пытались на него «повлиять». Он же сейчас больше склонялся к мысли, что им всем подспорье в виде дополнительной зарплаты не помешает. Казалось, нормальную работу важнее найти, чем просто для формы учиться профессии, которой еще и неизвестно, найдет ли применение в реальной жизни, да и при нынешних условиях.
        Сложилось так, что с этим Кузьме и помог Григорий: у него был знакомый в одном из техникумов, преподавал на специальности «слесарь-инструментальщик», который без проблем обещал устроить и взять к себе. А Григорий гарантировал помощь с трудоустройством и подработкой даже во время учебы, по этой же специальности на том предприятии, где работал сам. Не то, о чем бы Кузьма мечтал, по факту. Но он особо и не мог ответить на вопрос — чем бы действительно хотел заниматься? Какому делу свою жизнь посвятить? Так что и так все казалось нормальным. По крайней мере, тут имелся вариант с сохранением пока работы грузчика, только в вечернюю смену, да возможность достаточно быстрой подработки в будущем.
        Да и не об этом он в основном думал — наслаждался своей мавкой. Домой торопился все время, не хотелось никуда больше и ходить, разве что с ней. Хоть и старались не очень степень своих отношений раскрывать перед чужими, все-таки возраст Кристины… Не хотелось в школе к ней лишнее внимание и осуждение учителей привлекать, потому со старыми друзьями не особо откровенничал. Пусть и встречался пару раз с парнями: отпраздновали его возвращение из армии, поговорили о будущем, без конкретики. Грек снова намекал на свое, посмеявшись над тем, что Кузьма на слесаря учиться собрался, но не настаивал. Звал в спортклуб, но Кузьме пока хватало физической нагрузки с головой на работе, о чем со смехом и сказал другу. Так и пообщались: обо всем и ни о чем конкретном, выпили пива.
        А новых друзей еще и не появилось, так, знакомые на работе, в новом дворе.
        Он даже ремонт делал с каким-то удовольствием, потому что мавка рядом постоянно. Очень нравилось веселить ее, радовать мелочами какими-то: то шоколадку купить, то абрикосы, которые Кристина всегда обожала. Его просто распирало от какой-то внутренней гордости, что он сам заработал деньги на это все. И когда матери часть зарплаты отдавал, типа за продукты и за квартплату — не сожаление, а ту же гордость испытывал, что не за чужой счет живет, да и малышку хоть в чем-то уже обеспечивает.
        На первый серьезный подарок три месяца с зарплаты откладывал — купил ей кулончик золотой в виде буквы «К». Вроде бы и к ее имени, и как напоминание о ее букве «К», которую таки набил себе, чтобы малышке приятное сделать. Балдел каждый раз, как она губами к этой букве прижималась и смотрела на него с таким трепетом, с таким обожанием… Он к кулону тому тоже с фантазией подошел: не в магазине купил — у ювелира заказал, взяв за пример то, как сама Кристина эту букву и писала. Дороже вышло, конечно, чем готовое купить, но это не страшно, отработал пару лишних смен. И сердечко попросил на тот кулон добавить.
        — Мое сердце, чтоб всегда с тобой было,  — с усмешкой поддел Кристину, когда ей на шею надевал этот кулон.
        А у малышки губы дрожали, и слов она найти не могла, похоже. Смотрела то на этот кулон, то на него. А потом повисла у Кузьмы на шее, и так сладко поцеловала, что он уже забыл про свои поддевки. Любил ее. Никак насытиться не мог своей мавкой. Да и она им, кажется. А матери только улыбались, глядя, как они все время обнимаются или целуются.
        В конце августа все вдруг спохватились, что Кристине поступать через год. А это же не шутки! И репетиторов искать нужно. Косвенно в этом был виноват сам Кузьма. Проходя медкомиссию, что являлось требованием для зачисления в техникум (а он и так просрочил), ляпнул, что сестра собирается поступать в медуниверситет на следующий год. Случайно по сути, когда молодой доктор стал читать мораль по поводу курения. Вот Кузьма и хмыкнул, что ему и дома на этот счет мозг выедают. А парень, поворчав еще немного, ударился в воспоминания о том, как сам поступал. Вот он и рассказал про свою подготовку и про то, как к репетиторам год до поступления ходил…
        Кузьма, когда домой вернулся, тут же начал выяснять, кто и что по этому поводу предпринял? После разговора с тем врачом, он так понял, что не всегда достаточно школьных знаний, чтобы поступить в медицинский. К тому же, там конкурс имелся, и не настолько уж маленький. В этом году — шесть человек на место. Что будет в следующем, пока не ясно, но вряд ли сильно меньше. А он не собирался упускать такой момент, который на многое повлиять может. Решил же, что все сделает, чтобы малышка свою мечту исполнила. Вот и начали искать репетиторов, да не просто каких-то, а таких, чтобы специфику медицинского учитывали. Сама Кристина даже растерялась немного, начала переживать. Матери у знакомых узнавали, Кристина придумала в школу наведаться, поговорить с учителями, у них этот момент узнать.
        — Слушай, ну там же не математика профильная,  — несколько раз заводила она разговор вечерами, когда уже вроде укладывались спать.  — Ну что я, сама биологию и химию не осилю? У меня же и так по этим предметам отлично. И по языку — сочинение напишу. А это все такие деньги…
        Усаживалась на диване, скрестив и подтянув под себя ноги. Принималась нервно косу теребить.
        — Так, красивая моя, мы ничего на самотек пускать не будем,  — каждый раз прерывал ее Кузьма.
        Обнимал и сам погружал пальцы в волосы мавки своей. Сам же расплетал их, получая удовольствие от такого простого действия, ощущая себя самым счастливым, что Кристина с ним, что его она.
        — Если это важно, значит, надо найти репетитора и вопрос закрыть. Глупо будет завалить экзамен только потому, что ты окажешься не в курсе какой-то их фишки,  — пытался вталдычить он очевидное в ее светлую голову.  — Да и не такие уж неподъемные это суммы,  — на этом моменте Кузьма уже обычно добивался того, что укладывал Кристину себе на грудь и начинал целовать, отвлекая от глупых споров.  — Напряжемся немного, да. Но оно того стоит, если поможет тебе поступить. И спорить не о чем, малыш. Да и некогда. Мне, вообще, еще на работу с утра,  — с усмешкой напоминал Кузьма.
        Знал, что она тут же переключится, волнуясь об его отдыхе. Да и у него в голове куда приятнее идеи были, на которые Кристина всегда охотно откликалась, позволяя себя отвлечь от споров.
        Кузьма действительно не видел проблемы и повода сомневаться. У них была цель, а он четко решил, что если Кристина хочет стать врачом — она станет. И он сделает все возможное, чтобы ей ничего не мешало. И дело было не только в том, что матерям слово дал. Хотелось ее мечту исполнить.
        А пока он вполне мог исполнить другие мечты, их общие. Нравилось ему заставлять ее в подушку стонать, смущаясь от того удовольствия, которое испытывала в его руках. Таилась. Так мило боялась, что их услышат. Что Кузьму просто подмывало до крика все довести. Такое удовольствие доставить, чтоб не могла его мавка сдержаться.
        Дурел от нее. С ума сходил от того, как Кристина любила его, как свободно и легко его рукам, губам, страсти отдавалась.
        Репетиторов они все-таки нашли. Благодаря учительнице по химии, которая у Кристины вела уроки. Она оказалась знакома с доцентом кафедры органической химии в медуниверситете, и та согласилась взяться за Кристину. Посоветовала и по биологии репетитора. Они, конечно, запросили за свои занятия столько, сколько Кузьма и не ожидал. Но он не спорил, хоть их школьная учительница и предлагала вариант с простым преподавателем кафедры договориться поначалу. Дешевле же будет. Но он не согласился. Лучшего для малышки своей хотел. И Кристине не сказал, сколько это стоит. Сам договорился, сам и приезжал деньги отдавать, не отвечая на расспросы, сколько бы Кристина к нему ни приставала. Хотя, что и говорить, тяжеловато стало.
        Тетя Тома, само собой, тоже участвовала. Каждый месяц им деньги давала, и слышать ничего не хотела. Аргументировала это тем, что Кристина — ее дочь, и отказываться она от нее не собирается. И от Кузьмы тоже. Имеет законное право детям помогать. Кузьма поначалу психовал, если честно. Претило ему у тети Томы, которую давно второй матерью считал, деньги брать. Сам мужик взрослый. Куда с них тянуть? Напряжется больше.
        Но тут ему Григорий немного мозги вправил.
        — Тебе самому тоже учиться надо,  — вышел как-то Гриша с ним на балкон, когда Кузьма курил.  — Ничего особо хорошего не выйдет, если сейчас все бросишь и на три работы устроишься. И Кристина тебе спасибо не скажет, она же за тебя волнуется не меньше, чем ты за нее, Кузьма. Большего для тебя хочет. А Тома… Она мать, и имеет право дочери помогать. Да и я не хочу в стороне стоять. Мы одна семья все. Гордость — это хорошо, парень. Она заставляет двигаться вперед, несмотря ни на что. Да и желание обеспечить свою женщину — очень похвально. Сейчас чаще встретишь тех, кто от этого уклоняется любыми путями. Но… вот гордыня — плохо. Из-за нее ты близких обидеть можешь, да еще и свою жизнь загубить. Помощь тоже уметь принимать нужно. Нет в этом ничего стыдного, сколько бы лет вам ни было.
        Все это Григорий проговорил задумчиво и спокойно. Хлопнул Кузьму по плечу напоследок. И больше ничего не добавив, вернулся в комнату, где остальные сидели вместе после ужина, на который собрались у матери Кристины. Кузьма ничего ему не ответил. А вот думал над словами Григория долго.
        У него отца не было столько, сколько он себя помнил. И Кузьма привык быть единственным мужчиной в их не совсем обычной семье. Однако Григорий заслужил его уважение тем, как относился к тете Томе, тем, что Кристину любил, словно свою дочку, на ее защиту чаще матерей вставал, когда те старались быть построже. Да и вообще, тем, как семью воспринимал, тоже за жизнь хлебнув всякого, о чем понемногу рассказывал.
        Так что эти слова он два дня обдумывал, но не спешил спорить. Нельзя сказать, что Кузьме нравилось в техникуме. Скорее «нет», чем «да». И дело было не в необходимости придерживаться каких-то правил. Этот вопрос оказалось несложно решить, благодаря знакомству с преподавателем и возрасту самого Кузьмы, который пришел на учебу после армии. Забавно, но его воспринимали серьезней, чем пацанов после девятого класса или даже одиннадцатого. И с пониманием относились к тому, что он кроме учебы еще и работает, чтобы помогать семью обеспечивать. Собственно, во многих моментах ему шли навстречу и некоторые предметы позволяли пропускать. Не за просто так, конечно, но он имел возможность продолжать работать грузчиком. Да и Кристину на дополнительные занятия отвозил и встречал. Осень шла своим чередом, темнеть стало рано. Не хотел, чтобы одна добиралась, всякого сброда на улицах хватало.
        Но «малышня» в группе немного раздражала. Даже не верилось, что сам таким был несколько лет назад. Ему порою казалось, что Кристина в сто раз лучше в математике и технике разбирается, чем эти пацаны. И мозгов у нее в головке, однозначно, больше. И вовсе не потому думал так, что обожал свою мавку. Просто — правда же.
        Один более-менее смекалистым был. Самый младший в группе. Вадик. Но тихий, немного забитый. Пуганый какой-то. Кузьма не особо разбирался, что там у него за проблемы, но парень оказался толковый. Во всяком случае, по тем предметам, на которых они пересекались. Остальные… середина на половину. Были те, кто хотел бы, но не мог даже это вытянуть. Хотя преподаватели успокаивали, что и таким работа найдется. А имелись и те, кто вроде бы и мозгами не обделен, а никак эти мозги никуда пристроить не пытались. Правда, вполне вероятно, что и он со стороны походил на таких.
        Но сама будущая специальность… Не лежала у Кузьмы к ней душа и все тут. Не представлял, как и кем работать будет? Хотя, начало самое же — возможно, еще втянется, найдет что-то интересное для себя…
        В общем, чем-то его Григорий зацепил в том разговоре. И Кузьма согласился на их помощь, скрепя сердце. Единственное — очень тетю Тому попросил не говорить Кристине, сколько репетиторы запросили.
        — Господи, сынок! Может, стоило подешевле найти?  — сама тетя Тома тоже оторопела от стоимости.
        — Нет, Кристя хочет врачом быть. Подешевле нам не подойдут,  — не согласился Кузьма с ней.
        Он лучше сэкономит на одежде или с друзьями не встретится пару раз, возьмет дополнительную смену на работе, чем в этом на уступки пойдет.
        И с ним согласились. В конце концов, все очень хотели, чтобы Кристина поступила. Высшее образование хоть у кого-то из детей — было золотой мечтой матерей. А если речь шла еще и о такой уважаемой и важной в их понимании профессии…
        Да и Кристина не подводила. Училась так, что иногда он ее силой от тетрадей и книг оттаскивал. Малышка призналась, что впервые стала на уроках отключаться. Не высыпалась. И, к его сожалению, не потому, что Кузьма ей спать не давал. Выпускной класс, доклады, рефераты, открытые уроки с какими-то проверками из районо. Муштра и подготовка к выпускным экзаменам. И в дополнение к этому — не менее тяжелая и насыщенная подготовка к вступительным экзаменам с репетиторами. На подготовительные курсы они с мавкой решили не записываться. Это ничего не гарантировало, даже наоборот, слабо помогало поступить, по отзывам. Да и Кузьма начал реально бояться, что его малышка выгорит. Она потеряла килограмма три, при том, что и так не особо пухлой была. Он силой впихивал в нее булки с маслом, которые Кристя всегда любила. Малышка так боялась что-то не успеть выучить или подготовить, что от нервов и страха тошнило постоянно. Отказывалась есть. Приходилось и за этим следить.
        Но к ноябрю стало еще тяжелее. Ни с того, ни с сего заболела тетя Тома. Какая-то проверка у них на комбинате была, и мать Кристины так перенервничала, что придя домой, просто упала.
        «Гипертонический криз»,  — констатировал врач «скорой», забрав тетю Тому в больницу.
        Григорий поехал с ней. Кузьма остался дома — приводить в чувство Кристину, которая от испуга за мать в какой-то ступор впала. Заварил ей кофе, наплевав на вечернее время, сгонял в магазин за пирожными. Кристине в последнее время не до готовки стало, с этой учебой, приходилось запасы сладкого покупным пополнять. Обернулся за пятнадцать минут. Она к кофе даже не притронулась за это время. Нервно наматывала круги по кухне, игнорируя уговоры его матери сесть и передохнуть. Не слушала адекватных доводов, что Тома в больнице и ей теперь точно окажут всю помощь.
        Кузьма это все пресек единственно близким ему аргументом (в разговорах он все еще не был силен): перехватив Кристину на очередном круге, усадил себе на колени и начал впихивать в нее эклер с заварным кремом. Первый Кристина глотнула, даже не поняв, что это такое, похоже. На втором немного пришла в себя и попросила кофе. Расслабилась чуть.
        — Точно думаете, что все нормально будет, теть Маша?  — робко спросила у его матери, вцепившись пальцами в его руку.
        — Точно, доченька, точно,  — расслабилась и его мать по ходу, увидев, что Кристину отпустило.
        Кузьма ухмыльнулся, никому не показав, что испытал колоссальное облегчение. Дал ей чашку с кофе, который малышка выпила чуть ли не залпом. И сидел потом с Кристиной на кухне до двух часов ночи, пока мавка не смогла уснуть. Хоть Кристина и отправляла его спать все это время, напоминая о работе. Куда ему все-таки пришлось вставать через два часа. Наверное, впервые так тяжело это далось. Но Кузьма себя заставил.
        В больнице мать Кристины долго не лежала. Упросила назначить ей лечение и вернулась домой, опасаясь все за ту же работу. Времена были нестабильные. Людей сокращали десятками. Вот и тетя Тома боялась, что больничный ей никто не будет оплачивать — скорее, спишут, аргументируя состоянием здоровья. Но хоть лечилась исправно, тут ей уже Кристина спуску не давала. Да и Григорий следил. Однако это требовало немалых средств. Хорошие лекарства стоили немало. Общесемейный бюджет пришлось перераспределять.
        До Нового года было рукой подать. Две недели. А все скорее ждали праздника, чтобы отоспаться, чем реально хотели как-то гулять. Очень тяжелые месяцы выдались. Даже Гриша начал подработками перебиваться, беря дополнительные заказы на работе. Его, Кузьму, в помощь позвал, хоть он еще и не умел ничего толком.
        — Крещение боем,  — усмехался Григорий.  — Научишься в процессе.
        И Кузьма не отказывался. Хотелось и Григорию помочь, знал, что заставляет того искать дополнительный заработок. Да и самому деньги были нужны. Но как же он устал! Словами не передать. Кажется, в последний раз себя настолько измотанным в армии ощущал, в первые месяцы.
        Сейчас он сидел в прихожей того самого доцента по химии, у которой занималась Кристина. Шло занятие. Раньше он ждал ее на улице. Но преподаватель, раз увидев, что он каждый раз встречает Кристину под подъездом, настояла, чтобы Кузьма в коридоре сидел. Зима на дворе. Мороз. Глупо мерзнуть на улице. Он немного поспорил, но согласился в итоге. Из-за Кристины. Она очень нервничала, что он ее на улице во время занятий ожидает. Денег на новую одежду у них особо не хватало. И Кузьма ходил в старой куртке, которая не шибко грела уже. Так что теперь у Кузьмы появился законный повод отдыхать в тепле. Чем он и пользовался в данный момент. Прислонив голову к стене, Кузьма дремал под тихие звуки вопросов преподавателя и ответов Кристины, которые доносились из-за закрытой двери кабинета. В тепле его совсем разморило. Не было сил сопротивляться этой усталости. Как и многому другому. В разморенном состоянии всякие мысли в голову лезли легче и настырней даже. Какая-то опустошенность и глухое раздражение, которым в обычном состоянии не было никакой возможности время уделять. Устал очень. Только мавка его и
радовала, если честно. Других поводов улыбаться в последнее время не находил. Зато когда Кристину обнимал, забывал обо всех проблемах и заботах. Как тумблер кто-то в голове переключал. Ни о чем больше не хотел думать. Только о ней. Тогда все смысл обретало и повод. Да и жить веселее становилось.
        А париться было из-за чего. Кузьма вкалывал на двух работах, по сути. Еще и на пары когда-никогда умудрялся попадать, чтобы хоть «зачет» получить. Преподаватели особо по мозгам не ездили. Не только ему, кстати.
        «Сами взрослые люди, сами и решайте, что вам важнее»,  — говорили они, когда кто-то приходил договариваться.
        Он и решал. Хотя сложно было бы сказать, что и сейчас смог определиться, по нраву ему то, чему и как там учат, или нет. Мать, замечая это в Кузьме, видимо, очень просила не бросать, чтоб хоть корочка была. Пусть он потом и не по этой специальности в жизни пойдет. Кузьма пока не спорил. Правда, искушение бросить присутствовало. Реально, более привлекательной казалась перспектива куда-то полноценно устроиться на работу. К тому же Грише на завод, хотя бы, пусть пока и разнорабочим. Закончить потом курсы какие-то, определившись, что востребовано. Да хоть автомеханика. И нормально зарабатывать. Потому что грузчиком тоже устал батрачить. Не потому, что считал эту работу недостойной себя. Просто тяжело очень, а оплата не настолько и велика. Правда, как ни крути, здорово их выручала…
        И все же Кузьма не был доволен текущей ситуацией. И не сказать, что усилий мало прилагал, но вот результат…
        — Спасибо, Нинель Андреевна, я поняла, да. Это подготовлю на пятницу.
        Голос Кристины, который прозвучал гораздо громче, да и звук открывающейся двери, заставил его выпрямиться. Кузьма пару раз моргнул, пытаясь прийти в себя, быстро растер лицо, прогоняя сон. И поднялся, ожидая, пока Кристина соберет все свои книги-тетради и выйдет в коридор. Не сдержал улыбки, увидев, как она эту стопку учебных материалов к груди прижимает, поправляя сумку на плече. Торопится выйти. Кристина все время нервничала, чтоб лишнее время репетиторов не занять. Волновалась, что его «мучает», и лучше б он дома отоспался…
        Вообще, как по Кузьме, то она слишком уж нервная и неуверенная за последние месяцы стала. Этот напряг и работа по подготовке к экзаменам на измор — явно не сказались на ней лучшим образом. Его малышке тоже не помешало бы выдохнуть.
        — Кузьма, не могли бы вы зайти, пока Кристина оденется?  — вопрос Нинель Андреевны заставил его отвлечься и с удивлением посмотреть на репетитора.
        Он не совсем понял, что она хочет обсудить. За месяц занятий Кузьма уже заплатил. Причин для повышения расценок — не видел, да и договаривались на весь год о стоимости. Но он не спорил. Хочет поговорить — значит, поговорят.
        Подбадривающе улыбнулся своей мавке и зашел в кабинет, закрыв за собой двери.
        — Что-то случилось?  — поинтересовался он, повернувшись к Нинель Андреевне.  — У Кристины какие-то проблемы?
        — Нет, что вы!  — преподаватель отмахнулась с широкой улыбкой.  — У Кристины все прекрасно. И она действительно старается усвоить весь материал. Да и ей это удается.
        Устало вздохнув, Нинель Андреевна опустилась на стул. Ей было уже за шестьдесят и возраст сказывался, видимо. Да и работала она не меньше него, получается, только что иначе. В университете лекции и пары, а потом еще занятия проводила, как репетитор. А была же еще и какая-то бумажная работа наверняка, хоть Кузьма себе это и слабо представлял. Но выглядела Нинель Андреевна весьма измотанной.
        Женщина взмахом руки предложила и Кузьме сесть, но он покачал головой. Насиделся уже. Да и Кристина ждет за дверью.
        — Я хотела вот о чем поговорить с вами,  — поняв, что он садиться не будет, начала разговор Нинель Андреевна.  — У вас никого в семье из врачей нет, так ведь? Или кого-то, кто хоть как-то с медициной бы связан был?  — преподаватель внимательно посмотрела на Кузьму.
        Он нахмурился, не совсем понимая, при чем здесь это.
        — Нет, никого.
        — Я почему спрашиваю,  — понимающе кивнула Нинель Андреевна.  — Потому что решила немного просветить вас о некоторых моментах, о которых просто так вы нигде не узнаете особо. А это может повлиять на поступление Кристины.  — Преподаватель вздохнула.  — Она действительно умница, и знания есть, и голова светлая. И главное, хочет учиться. Это сейчас все реже в молодежи встречается, поверьте моему опыту,  — женщина улыбнулась.
        Кузьма не спорил. О чем, если он сам был не в восторге от своей учебы? А по поводу слов о Кристине — вообще со всем согласен был.
        Преподаватель же продолжала говорить:
        — Знаете, Кузьма, в медицине, как и еще в некоторых отраслях — у юристов, к примеру, или педагогов — сильно выражена семейность. Преемственность поколений, если так можно сказать. Клановость в чем-то даже. Вы поймете это, когда поближе столкнетесь. На самом деле, в наш университет поступают не так уж и много детей, у которых никого бы не было в семье из медицинской отрасли,  — Нинель Андреевна внимательно посмотрела на него.
        Но Кузьма пока не понял, к чему она клонит.
        Ну нет у них в семье врачей, и что? Какая разница?
        — Такая ситуация часто приводит к тому, что все друг друга знают. Поступают дети, а в университете преподают бывшие однокурсники их родителей. Или сами родители. Или дедушки и бабушки даже,  — Нинель Андреевна невесело как-то улыбнулась.  — В общем, это я к чему? Если все друг друга знают — поступить куда проще,  — тут преподаватель глянула прямо ему в глаза.  — И я вам честно и открыто скажу: списки тех, кто зачислен на первый курс уже сейчас начинают составляться. Не за просто так, конечно. Это стоит денег. Но там люди знают: как и с кем, а главное — за сколько договариваться.
        Кузьма не прерывал. Честно сказать, он пока даже не понял, что отвечать и как реагировать, пытаясь быстро понять, чем это все Кристине аукнуться может.
        — Нет,  — словно поняв его мысли, заметила Нинель Андреевна,  — это не значит, что человек со стороны поступить не может. Может, конечно. И поступают. И часто. Особенно, если аттестат хороший и мозги в голове есть. У Кристины имеется и то, и другое. Только ведь в медицинский почти поголовно медалисты и идут. И не идиоты. А если к этому приплюсовать еще «договоренности»… Я вам так скажу: не редкость, когда люди, не связанные с этой средой, в медицинский поступают по четыре-пять лет. Бывает, конечно, и раньше… И с первого раза проходят. Все возможно. Но нынешний год… Все сложно сейчас в нашем университете,  — Нинель Андреевна вздохнула еще тяжелее.  — Ректор заболел, там серьезные проблемы. Никто пока не понимает, что дальше будет. Один из проректоров под себя все гребет. И уже начинает брать деньги за место. Да и количество тех, кто на контракте учиться будет, им надо пополнять. В прошлом году они это практиковать начали — чуть ли не при подаче документов еще расписывали все прелести учебы на контракте тем, кого сразу в свои «списки» не включали. Подталкивали детей. Собственно, Кузьма, я вам это
говорю, чтобы вы просто имели представление и понимание. Потому что Кристина мне очень нравится. И она старается. Заслуживает того, чтобы иметь возможность поступить. А вам о таких нюансах больше узнать неоткуда, как я понимаю.
        Закончив говорить, Нинель Андреевна поднялась со стула. А Кузьма так и не произнес за это время ни слова, внимательно слушая и соображая, обдумывая ситуацию.
        — Спасибо,  — сказал он, поняв, что это вся информация, которую ему собирались сказать.  — А хоть примерно можете сказать, сколько это стоит?
        Преподаватель пожала плечами:
        — Я не знаю, Кузьма. Это не через меня решается. Но если вы действительно хотите знать, я спрошу, что и как в этом году, детальней узнаю. Однако речь идет о сумме в несколько тысяч. Долларов,  — она посмотрела на него с какой-то такой грустью, будто точно знала, что он сейчас внутри ощутил.
        Словно пропустил удар под дых. И в глазах потемнело. Живот свело. А надо было собрать себя в кулак. И выдать нормальную реакцию. Еще и так, чтобы мавка ни фига не просекла, когда он к ней через минуту выйдет.
        — Узнайте, пожалуйста, Нинель Андреевна,  — удалось ровно произнести ему, пока в голове совершеннейший бардак улечься пытался.
        Повернулся к двери, поняв, что пора уходить.
        — Хорошо, Кузьма,  — преподаватель вышла с ним, чтобы провести их.
        Кристина стояла у стула, где он недавно сидел. Уже полностью одетая. И как-то с опаской, напряженно смотрела в их сторону. Видимо, пыталась понять, о чем они говорили. И уже нервничать начала.
        — Пошли,  — черт знает где найдя силы, чтобы ровно улыбнуться малышке, он взял со спинки стула свою куртку.
        Быстро сунул ноги в ботинки, не зашнуровывая. Ему надо было выйти. Сейчас Кузьма нуждался и даже хотел морозного свежего воздуха. Может, тогда у него в голове посветлеет и он поймет, что делать дальше и как.
        Ухватив Кристину за руку, Кузьма вытащил ее на лестничную площадку, пока мавка в очередной раз прощалась с преподавателем. Кристина вновь глянула на него напряженным взглядом, но ничего не спросила.
        — Почему не обулся нормально?  — вместо этого начала волноваться она.  — Ну куда ты без куртки, и ботинки толком не…
        — Все нормально, малыш. Сейчас застегнусь, зашнуруюсь. Хочешь, еще и шапку твою на себя натяну,  — хмыкнул Кузьма, легко стукнув ее пальцем по носу.  — Курить охота сильно.
        Она скривилась и шумно выдохнула. Но не начала его отчитывать насчет курева. Так и вышли из подъезда. Кузьма глубоко затянулся, едва двери на улицу открыл.
        Глава 13
        Прошлое
        Он не позволял себе делать какие-то выводы и умозаключения, пока с матерью не поговорит. Черт знает, на что надеялся. Умом понимал вроде, что ни у них, ни у тети Томы с Гришей таких денег и в помине нет. Все сбережения, что имелись, давно были потрачены на ремонты. Да и тогда — не о таких суммах речь шла.
        Несколько тысяч долларов… Японский бог! За несколько тысяч долларов сейчас квартиру в пригороде купить можно было. Очень близко к городской черте. Да и в самом городе, если напрячься… А тут за то, чтобы в университет поступить…
        Нет, Кузьма слышал о подобных «взносах». Да и сам в техникум не за «спасибо» прошел, Григорий тоже с кем-то договаривался. Но не такими же суммами оперировали! Да и у него ситуация другая, и аттестат не такой, как у мавки. А уж желания к учебе у него никогда такого не было. Она же действительно старается, ех***й бабай! И учится! А главное — она же хочет врачом стать!
        Выходит, что все это до одного места?
        Раздраженно и резко выдохнув, Кузьма щелкнул зажигалкой, прикурив сигарету. Открыл форточку, чтобы не продымить здесь все. Он сидел на кухне. Один. Начало первого ночи. Все спали давно. А Кузьма сидел здесь и пытался придумать хоть какой-то вариант. С матерью он говорил еще до ужина, пока Кристина к тете Томе бегала в гости. Но этот разговор никакого решения не принес, только подтвердив то, о чем Кузьма и так догадывался. Правда, мать внесла разумное предложение не торопиться с выводами и еще у кого-то поспрашивать, узнать. У репетитора по биологии хотя бы выяснить, действительно ли ситуация в университете такая? Кузьма собирался это сделать. Однако ему не казалось, что Нинель Андреевна врала. Не таким человеком она была, судя по впечатлению, которое сложилось за то время, что они общались. Но он все равно поспрашивает. Может, и еще у кого-то хоть что-то удастся узнать.
        Но положение дел не давало покоя. Кузьма уже пытался уснуть. Точнее, он скорее хотел, чтобы малышка нормально заснула, вот и лежал с ней, пока Кристина не отключилась. А у него эти мысли и думы не шли из головы. Как и противное ощущение, гадкий привкус понимания, что вариантов нет, если все и правда окажется так, как говорила преподаватель.
        Он понятия не имел, где взять такие деньги. Тем более, что и времени, насколько Кузьма понял, в запасе имелось не так и много. Даже если они все ужмутся, а он и Гриша будут круглосуточно работать — все равно не наскрести.
        — Тебе спать давно пора,  — тихий и грустный голос Кристины заставил его дернуться.
        Он не услышал, как она дверь открывала. Обернулся, поняв, что мавка уже рядом стоит, кутаясь в футболку. С голыми длинными ногами, от вида которых у него голову всегда кружило. И хотелось ее тут же на себя усадить, сжать ладонями, провести от косточек на лодыжках до самых бедер. Стиснуть, прижать к себе. Отвлечься, ее заставить застонать…
        Только сейчас Кузьма не на эти обалденные ноги своей ненаглядной мавки смотрел, а в ее глаза. И взгляд Кристины был очень серьезным.
        Она взрослела. Быстро. Не по дням, а по часам. Глупо, конечно. Так про детей обычно говорят, что растут. Кристина уже не росла. Но он просто-таки ощущал, как менялась: становилась серьезней, сосредоточенней, теряя былую восторженность и доверчивость. О матери беспокоилась, начав больше о ней заботиться, чем сама заботу принимала. Старалась все успеть: и учебу свою, и дополнительные занятия, и по дому помогала… Уже не так по-доброму всех вокруг воспринимала, как раньше. Научилась с опаской посматривать на незнакомых. Только рядом с ним ее взгляд становился настолько же открытым и искрящимся, каким Кузьма тот все детство помнил. Полным доверия, обожания и такой сумасшедшей радости, от которой у него дух всегда перехватывало.
        Но сейчас ее взгляд был иным: все тем же настороженным и немного нервным, как в прихожей у репетитора.
        — Почему не спишь?  — затушив сигарету, он выдохнул дым в форточку и захлопнул створку.
        Зима, тянет. А она в одной футболке. Уже, вон, ногу на ногу ставит, пытаясь согреть озябшие пальцы. Вечно ступни холодные. И ладони. Ему постоянно их своими обхватить хочется, согреть свою мавку.
        — Любимый…
        Кристина обхватила себя руками, отреагировав на его вопрос ровно так же, как и он на ее замечание. Никак, то есть. И тут, неожиданно для Кузьмы, вдруг рванула к нему и обняла за плечи крепко-крепко. Обхватила со спины, прижавшись всем телом. Уткнулась лицом в затылок.
        — Давай бросим эту затею. С университетом. Я лучше в колледж поступлю. На медсестру. Или на акушерку. И за репетиторов столько платить не будет нужно, и с экзаменами этими…  — хрипло прошептала она ему в волосы, целуя затылок, продолжая обнимать.  — Тебе легче станет, не надо столько работать.
        А он всей спиной ощущал, как ее колотит. Как всю малышку трясет.
        — Подслушивала, мавка?  — Кузьма ухватил ее руки и потянул Кристину вбок, заставив сесть ему на колени.
        Сам сжал ее в руках. Ухватил за растрепанные волосы и запрокинул голову Кристины, всматриваясь в напряженные глаза, на закушенные губы глянул.
        — Ты что это такое выдумала, а?  — хмыкнул, когда она отвела взгляд, вместо ответа.
        Кристина еще крепче сжала губы. Но тут же резко хмыкнула.
        — Подслушивала, да! Это же меня касается. Моего будущего. Нашего. И я не хочу, чтобы ты даже думал о том, что Нинель Андреевна говорила. У нас таких денег нет. А раз у них все так, то и ладно! Пойду в медсестры!  — напряженно и резко проговорила малышка, все же стараясь не кричать.
        Помнила видимо, что мать спит. Он хмыкнул, скривившись.
        — Кузьма, родной мой, любимый,  — Кристина ухватилась за его щеки своими ледяными ладонями.  — Я тебя прошу, ну не надо! Думаешь, я маленькая и не понимаю, почему ты здесь сидишь, а не спишь рядом со мной? Ведь сто процентов же — уже надумал бросить свою учебу, куда и так почти не ходишь, и прикидываешь, куда еще на работу устроиться?!
        Такие мысли приходили ему в голову, это правда.
        — Только я не хочу так, Кузьма,  — Кристина прижалась к нему. Крепко поцеловала в губы своими, напряженными и дрожащими.  — Не хочу я становиться врачом, если цена такая, понимаешь? Я и так плакать все время хочу, когда вижу, насколько ты устал! Нельзя столько работать! Ты бы выучился лучше. Устроился бы потом на нормальную работу, где головой работают, а не доводят себя до физического изнеможения…
        — А моя работа тебе чем не нравится?  — хмыкнул он вновь, просто чтобы поддеть ее.
        Не первый раз все это обсуждали.
        — Родной!  — Кристина обняла его за шею так, что едва не задушила.  — Тебе же жить некогда. Нам! Я так хочу, чтобы ты расслабился просто, отдохнул, а не думал, куда еще работать пойти. Тебе же спать скоро некогда будет.
        — Ты спишь не больше моего, мавка,  — прижался лицом к ее волосам, вдохнул запах кожи Кристины, не позволяя ей встать с его колен.  — И учишься так, будто сама вкалываешь на заводе…
        — Кузьма! Ну что ты! Понимаешь же прекрасно, о чем я говорю!  — Кристина опять возмущенно поджала губы.
        Это смотрелось довольно забавно на ее личике. Но Кристину его ухмылка не остановила.
        — Я не хочу поступать такой ценой… Господи! Да мы даже не знаем еще эту цену,  — она уткнулась лбом ему в плечо, тяжело и шумно выдохнув.  — Но у нас и тысячи долларов нет, а Нинель Андреевна о нескольких говорила. Это бессмысленно и… Это просто нереально и невозможно, родной! Ты же не можешь этого не понимать! Так зачем тогда все это делать? Я поступлю в колледж, выучусь на акушерку. Помогать детям на свет появляться — это же прекрасно,  — она повернула голову и посмотрела на него снизу вверх со слабой улыбкой.
        Только он ей в глаза смотрел, и без разницы, что на кухне темно было. Ему и такого освещения хватало.
        — Ты меня или себя убеждаешь, мавка?  — хмыкнул Кузьма, легко поглаживая пальцами ее спину под футболкой.  — Нет ничего невозможного, не руби сгоряча. Мы еще ничего не знаем: ни сумму, ни когда ее отдавать надо и кому, да и как это вообще делается. Я еще с твоим репетитором по биологии поговорю. Да и просто у людей поспрашиваю. Мало ли, может кто-то в теме, или родня у кого-то. Узнаем, поищем, посмотрим. И только потом решать будем. Ты о том, чтобы врачом стать — последние три года мечтала. Я тебе не позволю так просто от мечты отказываться.
        Он поднял ее лицо и поцеловал Кристину в губы. Крепко, напористо. Не позволяя ей дальше спорить. Но Кристину характером тоже природа не обделила, он не мог этого не признать. Она ответила на его поцелуй. Ответила горячо и охотно. Обхватила ногами его за пояс, руками сжала плечи Кузьмы. Блин, они так уставали последние недели две! Или даже месяц! Толком времени друг на друга не было. А он по ней настолько соскучился, чтоб нормально, с расстановкой хоть обнять, нацеловаться. Не говоря уже про все остальное…
        — Кузьма,  — ее дыхание сбилось. Кристина задыхалась, жарко целуя его щеки, губы, даже нос. Но соглашаться с ним не собиралась, похоже.  — Да сколько ни спрашивай — нет денег таких. Ни у нас, ни у родителей. И даже если все работать будут круглосуточно, и есть перестанем — нам таких денег не насобирать за это время. Ну одну тысячу, но не несколько же!
        — Мавка,  — Кузьма тяжело выдохнул и достал губами сигарету из пачки, прикурив одной рукой.  — Твоя задача — учиться. Все остальное — моя парафия. И о том, что возможно, а что нет — мне париться. Тебе и без этого есть о чем думать. Одних экзаменов сколько сдавать,  — Кузьма подмигнул, выдохнув дым.
        Прижал Кристину к себе крепче, чтоб теплее было, и снова приоткрыл форточку.
        — И все-таки давай я в колледж подам документы,  — она крепче сама прижалась.
        С того момента, как услышала, что Нинель Андреевна рассказывала Кузьме за дверью, внутри какой-то непривычный и незнакомый страх поселился. Зябкий и изматывающий. Холодящий внутренности и лишающий голоса. Вызывающий непривычное и давно позабытое ощущение своей беспомощности.
        Оно давно нарастало внутри Кристины, пока она безуспешно пыталась уговорить Кузьму больше отдыхать; убедить, что он о себе должен думать: чаще ходить на учебу, меньше искать подработок. Только кто ее слушал? Не Кузьма, однозначно. Но когда она вечером услышала про деньги, да еще и в таком размере… Кристина ужас испытала почему-то. И оттого, что вдруг поняла — ее мечта может и не исполниться. Сколько бы она ни училась и как ни старалась бы. Это осознание угнетало. Приводило к полному ощущению какой-то беспомощности.
        Но еще больше опустошение внутри разрослось от мысли о том, как на подобные новости отреагирует Кузьма. Не такая уж и маленькая она уже была, как они ее порою воспринимали, считая, что Кристину от всего необходимо оберегать. Да и характер своего любимого она знала прекрасно. Потому и не сомневалась в том, что сейчас, сидя в темноте на кухне, он придумывает, как еще больше денег заработать, чтобы гарантировать ее поступление.
        Ей этого не хотелось. Чтобы он себя до износа доводил из-за нее. Чтобы уставал так сильно. Беспокоился обо всем на свете, пытаясь все их проблемы и заботы на собственные плечи взвалить.
        — На фига тебе колледж, малышка, если ты врачом всегда стать хотела?  — хмыкнул в очередной раз Кузьма, выдохнув дым над ее плечом.
        — Я могу стать акушеркой или медсестрой. Да и врачом тоже, потом, после колледжа. Если у них там все вот так… Буду поступать несколько лет. Не случится со мной ничего, понимаешь?  — она попыталась заглянуть ему в глаза.
        — Ага, я тебя понял, мавка,  — с иронией согласился любимый, обхватив ее щеку ладонью, погладил пальцами кожу.
        Вроде бы и спокойно. И даже взвешенно, словно бы услышал ее.
        Только в этой темноте кухни сложно было точно понять, что Кузьма думает.
        — Я серьезно, родной,  — еще раз повторила она.
        Даже как-то сердито.
        Это вызвало у него улыбку.
        — Я вижу,  — докурив сигарету, тихо рассмеялся Кузьма.
        Обнял ее двумя руками, прижал к себе так, что позвонки у Кристины хрустнули.
        — В общем, мавка, давай решим так: ты — готовишься к экзаменам и занимаешься с репетиторами. Я — узнаю все, что могу по этому вопросу. Документы мы сдаем в университет, нечего торопиться в колледж, даже твоя Нинель Андреевна говорила, что всякое бывает, и с первого года без связей и взяток проходят. А там — посмотрим, как жизнь повернет. Хорошо?
        Кристине хотелось согласиться.
        Но еще больше ей хотелось, чтобы он себя больше жалел, а не только ее мечту осуществить пытался.
        — Кристина?  — словно поняв все ее сомнения, повторил Кузьма уже другим тоном. Настороженным и требовательным. Давящим. Буквально принуждая ее согласиться.
        — Хорошо,  — пробурчала Кристина. Вздохнула.  — Но ты не станешь еще больше работать, родной!  — может, и тихо, но решительно заявила Кристина.  — Иначе я прекращу ходить к репетиторам. Моя мечта твоего здоровья не стоит. Ясно? У меня и другие мечты есть.
        Он глянул на нее немного удивленно. Но усмехнулся. Прижался к губам, целуя так, что Кристину в жар бросило, несмотря на открытую форточку.
        — Поглядим, мавка,  — тем не менее, не поддался он на ее шантаж.
        И снова поцеловал, несмотря на то, что она попыталась рассерженно поджать губы.
        — Пошли спать, как-никак мне на работу с утра еще надо,  — вместе с ней на руках Кузьма отодвинул табурет и поднялся.
        Она могла ему что угодно говорить. Но Кузьма Кристине в глаза смотрел. И многое видел во взгляде мавки. Она правду говорила. И про то, что у нее и другие мечты имеются — не врала. А у него от того, что в глазах Кристины светилось, когда о нем беспокоилась — в груди жарко становилось, и в голове звенело. Все-таки дурел от того, как она о нем волновалась, как дорожила им, как любила. Думала обо всем. Молодая девчонка же… У других еще ветер в голове, что он, мало их вокруг видит? Да и его одноклассницы, вон, и в магазине, где каждое утро разгружал товар — кассирши, продавщицы. Мало кто о будущем парился, о сегодняшнем дне думали, кокетливые взгляды бросали, сами на свидание звали, когда Кузьма не реагировал. Развлечений хотелось, гуляний.
        Только же он их даже близко с Кристиной равнять не мог. А уж тем более с тем, как она о нем волновалась, как любила его. Он же это каждой своей клеткой ощущал, малейшим волоском на коже. И он ради нее на все готов был. Фиг вам он ей даст в колледж поступить. Как же.
        Наверное, именно в этот момент он и вспомнил про Грека. Можно поговорить, чтобы занять в долг. Пусть и под процент. Или, если у Грека такой суммы не будет (как-никак, а Кузьма еще не знал, сколько в этом университете захотят), то друг хоть подскажет, где можно достать.
        настоящее
        Она не разговаривала с Кузьмой неделю. Почти. Злилась. Даже когда он приехал в понедельник, вместе со своим адвокатом — слова не произнесла. Хотя он прекрасно умел понимать ее и без слов. Практически час Кузьма сидел у нее в кабинете, игнорируя то, что Кристина молчит. Даже и не поворачивается к нему, по большому счету. Правда и он не особо много разговаривал.
        Сам сделал себе кофе. Чашки привез. Две. Оставил карту от парковки. «Распорядился», чтобы и не вздумала от адвоката отказываться. И не скажешь иначе, таким тоном он это произнес. Впрочем, Кристина и тогда не повернулась к нему от окна, куда и смотрела все время. Сам адвокат в тот момент стоял под дверью, насколько Кристина поняла.
        Напоследок, так и не дождавшись от нее ни слова, Кузьма ушел. Крепко обняв Кристину со спины.
        — Бесись, сколько хочешь. Я все равно буду делать то, что считаю для тебя лучшим,  — тихо и хрипло произнес он ей в волосы на затылке, сжимая руками так, что даже немного больно было.
        Ей за эти слова в него новыми чашками запустить захотелось. Так, чтоб об его упрямую и упертую голову их разбить. А Кузьма понял это. Улыбнулся вообще без веселья, взял ее руку, сжатую в кулак (вдавила ногти в ладонь, стараясь сдержаться), поцеловал костяшки. И пошел к двери.
        — Кто тебе сказал, что ты знаешь, что для меня лучше?  — не удержалась Кристина, обиженно, с яростью прошептала ему в спину.
        Все-таки обернулась. И он повернулся к ней, уже взявшись за дверную ручку. Долгим виноватым взглядом посмотрел ей в глаза. И ушел…
        Кристина удержалась от того, чтобы новые чашки разбить. Но ей это стоило неимоверных усилий.
        С Русом она также общалась только по работе, кстати. На все попытки Карецкого перевести разговор на личные темы и минувшие выходные — реагировала игнором. В общем, как иронично это бы ни смотрелось, больше всего за эту неделю Кристина общалась с Романом.
        Они поговорили. Спокойно и обстоятельно. С самого утра в понедельник. Едва оба приехали на работу (Кристина все-таки уехала домой в воскресенье, после разговора с Карецким). Роман пригнал ее машину. Уже отремонтированную и на ходу. Зашел в кабинет. Остановился с порога, видимо, рассматривая внешний вид Кристины. И даже удивил ее каким-то слишком серьезным и грустным взглядом.
        — Красиво. Очень. Это окончательно, как я понимаю,  — вздохнул муж, сев на диван.
        — Что?  — не совсем поняла его настроение Кристина.  — Прическа? Не знаю, еще привыкаю…
        — Ты ни разу не меняла прическу за то время, что я тебя знаю,  — кривовато и совсем нехарактерно для себя улыбнулся Рома.  — Похоже, я переступил какую-то черту, заговорив о детях. Разрушил все. И твое решение о разводе вряд ли будет пересмотрено?  — тем не менее, уточнил он с вопросом.
        Кристина вздохнула. Прошлась по кабинету. Приготовила им обоим кофе, словно оттягивая время и подбирая слова.
        — Дело даже не в тебе, Рома,  — наконец, протянув ему чашку, вздохнула Кристина.  — Ты не совершил чего-то критичного. Не могу сказать, что обвиняю тебя в чем-то. Просто… Я сама больше не могу так жить, говорила же тебе. Не получается у нас, Рома.
        — Почему?  — пытливо посмотрел он на Кристину.  — Не хуже, чем все, живем. И отношения хорошие, ровные…
        — Ро-о-ма!  — то ли засмеялась, то ли застонала она.  — Это не нормально — жить «не хуже, чем все» или «ровно», понимаешь? Когда все хорошо, люди горят друг другом. Зачем я тебя буду держать около себя? Сама жить «ровно»? Может, где-то рядом твоя настоящая судьба ходит, а я место занимаю, тебя несчастливым делаю?
        — Я счастлив,  — Рома удивленно глянул на нее.
        Кристина все-таки рассмеялась. Не зло. И не ехидно. Ее это действительно развеселило.
        — Когда люди счастливы, они не изменяют, Рома.
        Он сжал губы. Поболтал чашку со своим кофе. Глянул на нее исподлобья, опять в чашку.
        — У тебя кто-то есть?  — наконец, негромко поинтересовался он.
        Кристина снова усмехнулась. Интересно так. Предполагалось, что у нее как раз он и был.
        — У меня никого нет. И я тебе не изменяла,  — без упрека заметила она. Просто констатируя.  — Но я не счастлива. Здесь нет твоей вины, по большому счету. Мы просто не друг для друга, и все,  — сразу оговорила она.  — Я без упрека, Ром — так, как есть,  — добавила Кристина, заметив, что он помрачнел еще больше.  — Поэтому предлагаю просто прекратить мучиться, и жить каждый своей жизнью. Я не хочу разборок или скандалов, да и работать нам вместе дальше. Уверена, у нас нет друг на друга каких-то диких обид, чтобы не остаться в нормальных отношениях.
        Роман молчал минут пять, наверное, так и не отпив своего кофе. Потом хмыкнул.
        — Хорошо, Кристин. Согласен, ругаться нам точно не стоит. Да и мне тебя попрекнуть нечем.  — Он поднялся, отставил полную чашку на стол.  — Говорю ж, сразу понял, что это не обговаривается, как прическу твою увидел. Красивая ты, Кристина. Очень,  — искренне добавил он вновь, и пошел к двери.
        А она уставилась в свою чашку, раздумывая, что стала этим крепким напитком злоупотреблять.
        — А толку с той красоты?  — даже не у Ромы, который как раз открывал дверь, а просто у воздуха поинтересовалась она.
        Он постоял в дверях — видимо, также не зная, что ответить — молча глянул в ее сторону.
        — Иди, Ром,  — вздохнула Кристина.  — Это не к тебе вопрос. Это так, просто…
        Роман не возражал. Ушел. Да Кристина и не ждала от него каких-то слов.
        Так что, когда Кузьма все же притащил своего адвоката, Кристина не спорила. Поговорила с этим юристом, послушала, что он ей сказал. Даже согласилась, чтобы он с Ромой поговорил. Но вроде как предупредила, что они расстаются тихо-мирно и скандалов не должно быть.
        — И все-таки я поговорю с вашим супругом,  — настоял адвокат.  — Чтобы никаких поводов и не возникло. Для этого меня и наняли,  — спокойно заметил он.
        — Как вам угодно,  — пожала плечами Кристина.
        С ним она не видела смысла спорить: человеку заплатили за работу и он ее планировал выполнить. Скандал надо было бы устраивать Кузьме, который, как и обычно, считал себя вправе так распоряжаться ее жизнью. Но она в данный момент не собиралась доставлять ему такого удовольствия. Лучше помолчит.
        Анестезиолога, про которого говорил Карецкий, Кристина одобрила. Молодой врач, отработавший три года в больнице другого города, искал работу в связи с переездом. У него был хороший послужной список. Да и знания, навыки — Кристину полностью устраивали. Проведя собеседование совместно с Русланом (ни на секунду не отступив от официального тона), она пригласила врача выходить буквально со следующего дня. И ему работа нужна, и им всем легче станет.
        Остальную часть недели провела, составляя новый график, занимаясь своими непосредственными обязанностями и пациентами. Забавно — почти каждый день болтала с Романом. Оним последние три года столько не разговаривали на отвлеченные темы, наверное. Посетила областной симпозиум анестезиологов-реаниматологов, каждый вечер проводила дома с мамой, делая вид, что очень рада возможности отоспаться, а потому уходила в свою, теперь уже личную, комнату чуть ли не сразу после ужина. Не готова была пока по душам с матерью говорить. Один раз сказала, что не хочет больше ни Роме жизнь портить, ни свою корежить тем человеком, который тяготит. И без него тошно. Остальных обсуждений избегала. Один раз пошла в гости к тете Маше. Просто так, помолчать. Они с ней редко говорили о том, о чем или о ком действительно обеим хотелось. Однако обе нуждались в этих молчаливых встречах, прекрасно понимая состояние друг друга.
        Кристина минут сорок просидела одна в той комнате, в которой они когда-то жили с Кузьмой. Проревела, как дура. Тут все давно было другим. Они ремонт сделали новый, как только переехали на съемную квартиру. Кузьма хотел для матери этого. Показать, что может обеспечить их обеих, да еще и тете Томе помогать. И теперь только вид из окна оставался тем же. Но и то, с оговорками: деревья выросли за годы, машины изменились, люди другие, детская площадка новая, поставленная перед очередными выборами партией, от которой Кузьма баллотировался.
        — Прости его, дочка,  — тетя Маша подошла тихо, стала рядом с ней у этого окна. Обняла за плечи.  — Ты же знаешь, как он…
        — Знаю, тетя Маша,  — прервала она, не в силах сейчас слушать о любви Кузьмы. Вообще от этого слова устала. Сама обняла вторую маму.  — Да и не злюсь уже. Был здесь? Жаловался?  — косо глянула на тетю Машу.
        Она все еще не разговаривала с Кузьмой. Зато на сообщения отвечала… относительно. Смайлы ехидные отправляла. Но ведь уже не игнорировала.
        Тетя Маша фыркнула.
        — Жаловался. Ха! Словно из моего сына хоть слово вытянешь! Простоял час на этом же месте у окна, где ты сейчас стоишь. Вот и весь разговор. Но я же знаю, что он только по одной причине может быть таким мрачным. И загонять себя так… Он же для тебя — костьми ляжет…
        Они измученно вздохнули. Обе о нем волновались до безумия. Только Кристина и выносить подобное отношение Кузьмы уже не могла.
        — Как так вышло, теть Маш?  — придавив глаза руками, чтобы снова не разреветься, с каким-то отчаянием спросила Кристина.  — Мне же не нужно так! Чтоб костьми… Мне всегда только он был нужен, а не все то, что Кузьма пытался дать.
        Тетя Маша молча обняла ее обеими руками, словно в детстве, когда утешала. Прижала к себе. И Кристина ее обняла. Говорить было нечего.
        В эту субботу она не планировала работать. Дежурств стало меньше, благодаря новым кадрам, да и Карецкий вполне мог свою угрозу исполнить. Тем более в отместку за ее бойкот, а Кристина не хотела оказаться отстраненной от работы. Потому сейчас, в два часа пополудни пятницы, она уже понемногу готовилась к концу рабочего дня и недели, раздумывая, что будет делать. И понимала, что стоит как-то вопрос с квартирой, которую Кузьма ей «преподнес», решить. Только пока не знала, как именно. Не могла нормально думать о нем в любом ракурсе, что бы там тете Маше ни говорила. Слишком глубока обида была. Чересчур задело ее его отношение.
        Поэтому вопрос и висел все это время нерешенным, а документы с ключами и всеми этими карточками болтались по сумке. Даже сейчас ей об этом думать не хотелось. И Кристина решила отложить все на завтра. А вдруг ей повезет выспаться сегодня ночью, да еще и без снотворного, и она с ясной головой до чего-то додумается?
        И в этот момент у нее начал звонить мобильный. Кристина даже с некоторым удивлением увидела номер Вадима. Она сомневалась, что Кузьма решил бы таким путем достать ее. Захотел бы — приехал, в конце концов. Но и причины, по которой Вадим сейчас ей мог звонить, не видела.
        — Алло?  — наверное, это недоумение сквозило в ее голосе, когда Кристина подняла трубку.
        — Кристина!!  — забыв о политкорректности, и о линии поведения, которой придерживался все последние годы, буквально заорал Вадик…
        Мог ничего больше не добавлять.
        Она уже все поняла. Подскочила на ноги, забыв обо всем на свете. Тело окатило леденящим холодом, и тут же следом — лихорадочным жаром. В глазах потемнело. Словно ослепла разом.
        — Жив?!  — прохрипела она, ощущая дикий, безумный, почти первобытный страх.
        — Да. Без сознания. Почти не приходит в себя. Едем к вам. Как минимум три ранения. Минут пять-семь назад. У меня прострелена рука, но левая, не критично. До вас доведу авто. Десять минут. Чтоб без полиции, пока наши не доедут. Еще не разобрались — кто это. Никому не доверяй!  — отрывисто, резко рявкнул Вадим. Чувствовалось, что он весь на адреналине и нервах.
        И отключился.
        Кристина не перезванивала, понимая, что тому и так тяжело вести машину с ранением и говорить. И за эту информацию — спасибо. Только из-за подрыва и держится, наверняка. Да и знала их в таком состоянии: когда весь мир сужен до «своих» и «чужих», которых куда больше, чем первых. И которые, поголовно, враги. Ее сейчас не это интересовало.
        Ни о чем другом уже не думая, Кристина понеслась по коридору к лестнице, к Карецкому в отделение. Даже про лифт не вспомнила. И кабинет не закрыла, кажется. Все стало не важно.
        Глава 14
        Настоящее
        Они с Карецким оказались в приемном покое за минуту до того, как туда же ввалилось пять или шесть мужчин довольно однозначной наружности. Она встречала таких достаточно в офисе Кузьмы, чтобы понять — они из охраны. Возможно, даже этих самых и видела…
        — Под стенку разошлись,  — рявкнул Карецкий.
        За ними собиралась часть реанимационной бригады. Три человека. Две медсестры. Еще один реаниматолог — Толик. Сегодня Кристина в самом деле пожалела, что Роман дежурил ночь и давно уехал. И пара санитаров. Самых проверенных. Больше брать они побоялись из-за предупреждения Вадима. А мало ли…
        На пятом этаже уже готовили операционные.
        Они с Русом чуть ли в не дверях стояли, выглядывая автомобиль.
        — Мы люди Кузьменко и не собираемся…  — достаточно борзо начал один из них, пытаясь нависнуть над Русом.
        Впрочем, ростом Карецкий не уступал.
        — Под стенку,  — хрипло огрызнулась уже Кристина, когда Рус, проигнорировав этого хама, выскочил на улицу, завидев авто, приближающееся кривыми рывками. За ним махнули санитары с каталками.  — «Собираться» надо было раньше, чтобы этого не случилось! А теперь — займитесь своим делом и не мешайте нам их спасать!
        Возможно, было что-то в ее голосе или виде такое, что мужик стушевался.
        — Мы обеспечим охрану больницы и босса,  — буркнул он.
        Но Кристину его настроение не волновало, она начала отталкивать охранника от дверей, чтобы освободить дорогу.
        — Не мешайте, главное,  — бросила она, когда мужик не поддался.
        — Мы поможем,  — возразил тот, видимо, дав сигнал еще двум своим людям, которые вместе с ним бросились к уже затормозившему авто, чтобы помочь Карецкому и санитарам.
        Умом Кристина понимала, что от нее там толку мало, потому держала распахивающиеся двери и ждала. Хотя это стоило ей такого напряжения, что челюсть сводило и горло давило, словно камнем.
        — Сообщите в операционную, чтобы подготовили растворы; запасы крови первой положительной и третьей положительной пусть будут наготове,  — начала отдавать она распоряжения двум медсестрам, державшимся рядом, едва увидела, как Вадима, а следом и Кузьму вытащили из машины с разных сторон.
        Сипела так, словно мужик, который всю жизнь курил.
        Далеко. Не понять ничего толком. Не видно состояние…
        — Величко, ты не подходишь к операционной! Отвечаешь за препараты, кровь на всякий случай подготовьте. Может, еще у этих молодцов возьмите, чтобы восполнить общие запасы. Я беру нового анестезиолога к себе, и Толика во вторую, для водителя,  — Рус распорядился еще с улицы.
        Отрывисто, резко, не глядя в ее сторону.
        Дурацкие распоряжения. Отвлекающие. Может, ей их еще на станцию переливания лично отвести? Не обратив внимания, Кристина подскочила ближе.
        Руслан попытался спиной ее оттеснить от каталок, как она охранника недавно.
        Кристину это не остановило. И не испугало. Наоборот, подстегнуло. Адреналин, в бешеных дозах выбрасывающийся в кровь с момента звонка Вадима, ударил в голову яростью.
        — Пошел на фиг, Карецкий!  — огрызнулась она, быстро, по верхам осмотрев Вадима, от которого ее никто не отталкивал.
        Суматоха, гам, крики и распоряжения — все смешалось. Каждый кричал, пытаясь перебить другого. Медсестры готовили препараты. Охранники толпились за спинами. Безумие полное.
        — Кристина, не слушай! Не уходи! Иди с ним,  — тут же прохрипел Вадик, отталкивая ее от себя. Видно, услышал распоряжение Карецкого.  — Макаренко, Грицак — идете с ней. Слушать Кристину Александровну, как меня! Ни на шаг не отходить от них. Ясно?!  — распоряжался он уже у нее за спиной.
        У него ничего сложного или смертельного не было, судя по беглому осмотру. Ее место тут же занял Анатолий и одна из медсестер.
        Кристина же рванула к другой каталке. Потому что когда она посмотрела в глаза Вадику, увидела там то, от чего в груди все закаменело просто.
        Поднырнула под руку Руса; кажется, того охранник подвинул немного. Наверное, один из тех, кого Вадик к ней приставил.
        Хватило взгляда, чтобы понять все: и почему Карецкий ее от операционной собирался держать подальше, и почему Вадим с ним не был согласен категорично.
        В голове что-то застучало. Словно секунды тикали, отсчитывая стремительно уходящее время.
        Тик… Тик… Тик…
        Громко. Слишком. Оглушали.
        Все-таки она с Вадиком куда лучше Кузьму знала и понимала, чем тот же Руслан.
        Господи! Сколько же крови…
        — Подвинься, Рус!  — рявкнула так, что все замерли на секунду.
        Даже Карецкий не подумал спорить. Правда, дернул за плечо:
        — Ты без перчаток!
        Но Кристина сбросила его руку. Ради Бога! Разве это важно сейчас? Да и она регулярно Кузьме анализы проверяла.
        — Катетеризируйте, чего ждете?!  — таким же тоном велела медсестре.  — Ножницы давайте!  — сама начала разрывать рубашку, заставляя себя отстраниться, не видеть того, насколько его одежда влажная.
        Цвет сорочки почти не разобрать. Полностью пропиталась кровью.
        У нее пальцы сразу мокрыми стали. Багровые… Ткань противная, сопротивляется ее попыткам. Словно мешает. Назло. А Кристина упрямо рвет нитки.
        Тик… Тик… Тик…
        Где только сил столько взяла?! Руки будто не ее.
        Побоку. Лишь бы свою работу делали…
        — Противошоковые. Да подключайте же растворы! Быстро!  — орала, словно не понимая, что просто не успели еще.  — Мне необходимо давление!
        Уже все делают. Быстро. Правильно. Только у нее в голове секунды тикали все громче и стремительней, обгоняя реальное время.
        Один раз она это выдержала. В условиях куда худших. Одна.
        Тем более сейчас сумеет. Не имеет права дать слабину. Необходимо немедленно понять точное количество ран и области повреждений.
        Господи! Ну почему же у него кожа такая серая….
        Ей кто-то наконец-то протянул ножницы, но Кристина не могла на это разменивать внимание.
        — Брюки режьте,  — отмахнулась, заметив кровь и на той стороне каталки.  — Там проверьте!
        Сама уже порвала его сорочку, стягивала, стараясь игнорировать тот факт, что Кузьма даже не стонал, когда кто-то из мужчин (не поднимала голову, не знала, кто именно) переворачивал его, помогая ей осматривать. Только тихо, надсадно дышал. Отрывисто. Резко. С хрипами.
        Параллельно с этим кто-то начал вводить лекарства. Ну, наконец-то!
        Подняла голову, осматривая ноги Кузьмы, с которых стаскивали разрезанные брюки.
        Четвертая. Вадим не заметил, наверное. Бедро прострелено. Придавила ткани с такой силой, которой сама от себя не ждала.
        Кузьма захрипел сильнее. Ничего. Не это важно сейчас.
        — Ты!  — рявкнула на одного из охранников. Не запомнила, кто из них кто.  — Здесь прижал! И чтоб не отпускал до операционной!  — махнула головой, показывая место.
        Отступила, продолжая осмотр.
        — Везем в операционную. Тянуть некогда. Я — мыться,  — отрывистым голосом решил Карецкий, едва глянув на раны, которые теперь было видно.  — Быстро. У вас пять-семь минут, не больше.
        Руслан рванул с места, санитар покатил каталку следом. Кристина бежала в голове. Рядом с ней неслась медсестра, на вытянутой руке удерживая систему с капельницей, которую все-таки успели поставить. Тут же топтались и охранники, помогающие санитару катить каталку. Тот, на которого она рявкнула, послушно, а главное, правильно, продолжал зажимать артерию.
        Кузьма находился в сознании. В данный момент. И смотрел на нее. А она — ему в глаза, рукой прижав магистральную артерию на простреленном плече, чтобы уменьшить кровотечение.
        Вадим был на двести процентов прав, упрашивая Кристину не слушать Карецкого. Потому что иначе — шансов не было бы никаких. Не вытянул бы его Рус. И она, не факт, что вытянет…
        Кузьма держался до этого момента только оттого, что до нее добраться пытался всеми силами. На какой-то своей, треклятой воле, которую Кристина так часто ненавидела.
        Потому что хотел с ней попрощаться…
        Ну ведь гад же! Упрямый осел! Снова все сам решил! Что она, плохо Кузьму знала, что ли? По глазам мысли читала. И его «прощай» и «прости» — очень четко видела.
        Такая ярость в голову бахнула, что в жар бросило.
        — Даже не думай,  — зашипела Кристина, наклонившись к самому его уху, едва они все вломились в грузовой лифт. Рус поехал соседним.  — На меня смотри!!  — рявкнула так, что все вокруг вздрогнули.
        Только ей все равно до других сейчас было. Лишь бы до него достучаться.
        — На меня! Глаза в глаза! Не смей отключаться!  — повторила, заметив, что взгляд Кузьмы поплыл.
        Чуть не завыла, увидев, как его губы дернулись, словно он попытался улыбнуться.
        — Давление падает, Кристина Александровна. Очень большая кровопотеря,  — вклинилась медсестра.
        Она что, на дуру похожа? И не понимает, что у него давление падает? Захотелось матом наорать на медсестру. Но Кристина и это пустила побоку.
        — Вводите раствор струйно! Давай вторую,  — вместо этого распорядилась.  — Смотри на меня!  — снова рыкнула Кузьме, обхватив его голову пальцами свободной руки, чтобы не мог взгляд отвести.
        Испачкала его кровью…
        Кажется, на нее все в этом лифте пялились.
        — Кузьма!  — наклонилась к самому его лицу, пока все вокруг суетились, словно бы это чем-то могло помочь.  — Не смей! Слышишь?! Не смей! Я тебя не отпускаю! И не прощу. Никогда!  — зашипела ему на ухо, продолжая смотреть в глаза. Видела, что он «уходит», буквально ощущала это.  — Смотри на меня, чтоб тебя!!  — ее колотило.
        Его тоже. Огромная кровопотеря.
        Но Кристина не собиралась отступать.
        — Только попробуй, родной!  — уже тихо говорила, чтобы слышал только он.  — Умрешь — я же на все плюну. И прыгну-таки с того треклятого моста. Слышишь?! Слышишь?!
        Кажется, она его голову встряхнула.
        Но ей нужно его внимание! И сосредоточенность. Кристина ради этого на что угодно готова была.
        Медсестра уже поменяла капельницу, подключив вторую. Опытная. Время, казалось, тянулось мучительно медленно, пока лифт поднимался вверх.
        А секунды в голове продолжали тикать клацаньем метронома с неприродной скоростью. Полный диссонанс.
        — И никто меня не остановит, Кузьма. Не надейся на Карецкого. Не в этот раз… Я прыгну. Покончу с собой. Умрем оба…
        Он услышал.
        Она действительно увидела это в его глазах. Ощутила какую-то мучительную судорогу, словно Кузьма пытался вернуть контроль над своим телом. И не справлялся.
        Кристина наклонилась к нему еще ближе. В самое ухо зашептала.
        — Только вместе нам не быть, родной. Даже там… Бог ведает, куда ты попадешь. Я каждый день за тебя молилась… А вот для самоубийц, Кузьма, и в аду — отдельное место. Не встретимся, слышишь?! Помнишь?! Помнишь, как я рыдала два дня после выпускного? Фильм. Помнишь, на который ты отвел, поддавшись моим уговорам?! У самоубийц свой ад. Персональный. Только мне без разницы. Умрешь — я на это пойду… На все…
        Что угодно говорить. Лишь бы достучаться до него…
        Она не ждала этого… Надеялась, возможно, где-то очень глубоко внутри. Но не ждала все же. Геморрагический шок. Потеря циркулирующей крови в таких объемах…
        Поэтому, когда Кузьма все-таки вздрогнул всем телом, мощно, сильно, глухо застонал и ухватил ее за волосы, сумев каким-то диким образом поднять руку, сама дернулась. Ухнула от того, что они лбами стукнулись.
        — Нет…  — он прохрипел это, глядя ей прямо в глаза. Сосредоточенным и ясным взглядом. Полным боли. И ярости на нее. Достучалась…  — Нет!  — ненавидела этот повелительный тон.
        Но сейчас радовалась ему.
        Охранники дернулись в ее сторону.
        — У пациента судороги! Кристина Александровна!  — медсестра занервничала.
        На этот случай у нее препаратов с собой не было, видимо.
        — Тихо!  — рявкнула для всех.  — Сейчас я диктую условия, родной,  — прошептала ему, не обращая внимания на переполох вокруг. Провела свободной рукой по его голове, приглаживая растрепанные вихры.  — Все нормально,  — аккуратно высвободила свои волосы из его захвата.
        Выпрямилась.
        В этот момент движение прекратилось и с тихим звоном двери распахнулись. Слава Богу! Началась новая бешеная гонка по коридору. Теперь в операционную.
        — Вы — здесь остаетесь!  — бросила она охранникам у двери. Выскочила еще одна медсестра, поменявшись местами с охранником, который зажимал рану.  — Дальше не заходить.
        Они не спорили.
        — Кристина Александровна, пустите! Нам его переложить надо!  — кто-то пытался ее оттащить от Кузьмы.
        Точно. Она обо всем забыла, вцепившись в его лицо, чтобы не потерять контакт взглядов.
        — Кристина!  — Рус заорал из предоперационной, где заканчивал мыться.  — Отойди! Иначе силой вытащу…
        Кузьма смотрел на нее. И его взгляд расплывался, несмотря на все ее усилия.
        — Еще растворы!  — раздавала она указания.  — Сейчас, Карецкий, отстань!  — огрызнулась, не оборачиваясь.  — Готовьте наркоз. Вводите антибиотик. Грамм. Интубация…  — осмотрелась, пытаясь сориентироваться.  — Чтоб через две минуты все было готово для интубации. Подготовьте «пропофол»,  — велела она на ходу медсестрам, растерянным и явно удивленным ее странным поведением.  — Давай, Рус. Только попробуй не сотворить мне своего очередного чуда…
        Отскочила. «Волком» глянула на Карецкого, уже готового к операции. Медсестра протягивала ей чистый халат. Плюнув на все, Кристина на ходу стянула верх от костюма, полностью испачканный, мокрый, прямо в операционной. Рус отвернулся.
        Закусила губу, чтобы не завыть, увидев красные пятна крови на ткани, смятым комком упавшей на пол.
        — Давай, я вызову Виталия,  — вновь предложил ей Карецкий нового анестезиолога, косо глянув через плечо.  — Он наготове. Ты уже сделала больше возможного…
        Наверное, какой-то всхлип все-таки сорвался…
        Но ей сейчас было плевать на правила: что писаные, что неписаные.
        — Пошел к черту! Я отсюда — только вместе с ним выйду, понял?!  — буквально облившись антисептиком, отрезала Кристина, позволяя медсестре натянуть на нее шапочку, маску. Сунула руки в перчатки.  — Давай быстрее,  — так, будто она здесь главная, распорядилась, возвращаясь к столу.
        Кузьму за это время переложили. Все подготовили, зафиксировали руки. Солевой раствор продолжал поступать через систему.
        Он открыл глаза, едва она приблизилась. Здесь находился. Сейчас. С ней.
        Злой, как черт.
        Кристине это и было необходимо.
        — Вводим,  — распорядилась она медсестре с уже подготовленным в шприце препаратом.  — Десять секунд — и я интубирую. Сможешь начинать, Рус.
        Встав в голове стола, Кристина уверенно и твердо глянула на Карецкого.
        — Все, Кристина Александровна,  — отчиталась медсестра, следящая за действием препарата.
        — Начинай,  — велел Карецкий, кивнув ей.
        Руки не дрожали. Она привычно взяла трубку для интубации.
        Операция длилась пять часов. Изматывающих, долгих. Кристина за это время дважды была на грани. Вместе с ним.
        Уже почти ночь…
        Упрямый Кузьма, все же. Железная сила воли. При такой кровопотере — и всего одна «почти случившаяся» остановка сердца. Почти…
        Он помнил о том, что она сказала, даже под наркозом, очевидно. Хотя и самой Кристине это казалось невероятным.
        И Карецкий сделал то, о чем она просила. Очередное чудо. Вытащил Кузьму с того света. Они оба его вытащили.
        Ноги гудели и глаза закрывались сами собой, но она упрямо отслеживала показания мониторов, параллельно описывая состояние Кузьмы во время операции и введенные ему препараты. Кристине надо было дождаться, пока он отойдет от наркоза.
        За дверьми послеоперационной палаты стояли те же охранники, которых с ней отправил Вадим. Карецкий, также измотанный до предела, пошел за кофе для них обоих.
        У самого Вадика ничего критичного не оказалось. Контролируемо все. Рану обработали, пулю достали, все зашили. Он быстро отошел от наркоза. И уже пытался рваться сюда, судя по тому, что ей рассказали медсестры. К счастью, его пока удалось убедить остаться на месте. Кристина собиралась к Вадику позже зайти… Если не упадет от усталости, конечно.
        В этот момент монитор, отслеживающий пульс и давление Кузьмы, зачастил писком. Отложив бумаги, она рванула к нему.
        Кузьма пытался проснуться. Качал головой из стороны в сторону, с явно видимым усилием стараясь открыть глаза и прийти в себя. Дернул руками, словно хотел их поднять и лицо растереть. Кристина накрыла его руки своими, навалившись сверху весом, опасаясь, чтобы от его рывков швы не разошлись и дренажи не сместились. Он начал сопротивляться.
        Елки-палки! Кузьма сильно дергался.
        — Мавка…  — прохрипел он, стараясь освободиться. Вновь мотнул головой.
        — Тише, родной. Тише. Я здесь,  — наклонилась к его лицу. Прижалась к щеке, чтобы он чувствовал. Погладила ладони своими пальцами.  — Успокойся, Кузьма. Мне сейчас у тебя такое давление не нужно. Только кровотечение опять откроется,  — словно дите уговаривала.
        — Мавка…  — вновь хрипло прошептал он. И наконец-то открыл глаза. Прищурился.  — Маленькая моя…
        Зажмурился, снова глянул. Будто резкость пытался навести. Губы сухие, потрескавшиеся, а он кривит их, пытается разговаривать.
        И аппарат все еще пищит слишком сильно. Часто.
        — Тссс, пожалуйста, родной. Успокойся,  — Кристина продолжала пытаться удержать его на месте и не задеть повязки.  — Кузьма, не дергайся!  — резко, почти так же хрипло, как он, попросила она.
        У нее просто не хватало сил его держать. Слишком устала.
        — Здесь?  — будто все равно не видел ее, не до конца ощущал, спросил он вместо того, чтобы послушаться. Ухватил ее руку своей ладонью. Слабо. Но цепко.  — Здесь, малыш?
        — Здесь, родной. Рядом,  — прижалась губами к его скуле, глотая слезы.
        Поняла, что сама в этом всплеске его страха виновата…
        Только раскаяния не было. Он ее еще больше напугал. Заслужил.
        — Мавка…  — Кузьма, словно слепой, повернулся на ее голос, к шее Кристины прижался своим лицом. Шумно втянул в себя воздух.
        Но пульс затих вроде. Писк начал спадать…
        — Держи, Кристя, пока меня эти амбалы пропустили с твоим кофе… Блин! Дергается?! Не пришел еще в себя?! Нельзя, чтоб дренаж сильно сдвигал…
        Именно в этот момент в палату зашел Карецкий. И по-своему истрактовал все происходящее. Хотя и нельзя сказать, что неправильно. Верно же понял, что Кристина удержать Кузьму на месте пытается.
        — Давай я,  — куда-то уже поставив стаканы с кофе, с которыми вошел, Руслан попытался отодвинуть Кристину, ухватив ее за плечи.
        Чего он не учел, так это того, что Кузьма, пусть еще и не совсем адекватно, но отчасти пришел в себя.
        — Не надо, Рус, справлюсь…  — начала было она.
        Но тут писк снова начал частить, а давление и пульс Кузьмы подскочили. Она понятия не имела, где он взял силы — неоткуда же, если мыслить логически. Но Кузьма так вцепился в ее руки, что она не могла высвободиться.
        — Мавка. Здесь… стой,  — прохрипел Кузьма, стараясь даже приподняться.  — Рядом. Моя…
        — Рус!  — простонала Кристина, ощущая реальную физическую боль. Они ее в разные стороны тянули, идиоты. И еще, не могла она смотреть на то, как Кузьме плохо…  — Отойди, ради Бога! Не видишь, он пришел в себя. Но еще не адекватен. Ты его провоцируешь! Отойди… Мне одной будет легче справиться.
        — Твою м***… - ругнулся Руслан, но послушался.
        Отступил от нее, наконец-то поняв, что происходит. Обошел кровать с другой стороны, начал проверять повязку и дренаж, чтобы кровотечение из ран не началось. Одна из пуль в брюшную полость попала. Так долго ревизию делали…
        — Маленькая моя… Не вздумай,  — Кузьма все так же крепко держал ее за руку.
        Пытался удержать глаза открытыми, стараясь разобраться в ситуации, но она видела, что ему это сложно. И Кузьма снова начинает проваливаться в полунаркотический сон. Давление и пульс вновь поутихли.
        — Нет, родной, нельзя пока,  — она наклонилась к нему ниже, осторожно тормоша Кузьму по щекам, провела по волосам свободной рукой. Вторую он так и не отпускал, хоть и отключался.  — Кузьма, не спи. Мне надо, чтобы ты еще минут сорок продержался, если сможешь. Пожалуйста.
        Гладила его пальцами, не могла остановиться. А он снова вскинулся, будто все-таки отключился на несколько секунд.
        — Пить?  — достаточно ясным взглядом посмотрел на нее, хоть и недолго.
        — Нельзя, родной,  — Кристина тихо покачала головой.  — Тебя тошнить будет. Может рвота начаться. А у тебя швы… Хочешь, губы немного намочу?
        Он устало и вымученно закрыл глаза.
        Елки-палки! У нее самой во рту пересохло, когда представила, как его может жажда мучить после такой кровопотери и наркоза. Но было действительно нельзя. Дернулась, чтобы отойти, намочить ему немного хоть губы. Бутылка с водой стояла на столе.
        Но это простое движение вновь спровоцировало у него перевозбуждение: Кузьма выматерился, прижав ее руку к себе.
        — Тут стой, мавка! Рядом. Чтобы я тебя чувствовал,  — прохрипел он, с видимым усилием приоткрыв глаза.
        — Вашу м***!  — ругнулся Руслан, про которого она забыла, если честно, целиком сосредоточившись на Кузьме.  — Не дергайтесь. Оба,  — сердито глянул на Кристину, словно бы это она была виновата во всем.  — Швы же! Я не для того столько времени у тебя в кишках копошился, чтобы ты теперь мне все испортил, ясно?!  — обернулся с претензией к Кузьме.
        Тот посмотрел на сердитого Карецкого, едва приоткрыв веки. Слабо ухмыльнулся.
        — Спасибо,  — только и прохрипел в ответ на этот упрек.
        Карецкий фыркнул. И вновь с вопросом глянул на Кристину.
        — Какого черта?  — поинтересовался он причиной происходящего, видимо.
        И правда, Кузьма давно себя так не вел. Очень. Куда серьезней обычно себя в руках держал. И ее «своей» не называл столько, что у Кристины до сих пор все внутри «кровоточило» от понимания, что в таких его откровениях, скорее всего, наркоз виноват.
        — Воду подай,  — буркнула она, вместо ответа.
        Сама же так и стояла рядом с Кузьмой, прекратив забирать свою руку из его хватки.
        Руслан пошел за бутылкой. Но перед тем, как ей отдать, уже открыв, посмотрел взглядом, требующим ответа.
        — Я сказала, что покончу с собой, если он сдастся и умрет. Там, в операционной. Что с моста спрыгну…
        Карецкий выдохнул сквозь зубы.
        — Ясно,  — Рус закаменел лицом, похоже, тоже поверив, что она на подобное пошла бы.
        Помолчал несколько секунд. И тут резко развернулся, хлопнув рукой по стене, выдохнул ругательства.
        Кузьма же вновь дернулся, кажется, пытаясь ее на себя потянуть еще больше. И тоже что-то нецензурное, но малоразборчивое выдал. Кристина пошатнулась от его рывка. Уперлась второй рукой в кровать выше головы Кузьмы. Все же она сильно устала.
        — Хорошо. Допускаю, что это было оправданно там. Мы могли его не вытащить, если бы он сам не захотел остаться. Но… Бл***! Ты же не шутила, Кристя, да? И не только, чтобы припугнуть его, это сказала?  — Карецкий глянул на нее так же яростно и тяжело, как Кузьма в операционной.
        Кристина ответила твердым и высокомерным взглядом, мысленно послав его подальше. Они ее упрекать собрались? Пусть катятся к черту! Забрала бутылку у Руса и, намочив пальцы, прижала к губам Кузьмы, который опять отключался.
        От этого он вздрогнул, прищурился, стараясь проснуться.
        — Давай, родной. Не спи, нельзя пока,  — пожала его руку, стараясь взбодрить Кузьму.
        Он жадно прижался губами к ее пальцам. И Кристина не была уверена, что дело в воде. На глаза навернулись слезы. Руки затряслись.
        Карецкий отошел к столу, где оставил их кофе.
        — Кто из охраны есть здесь?  — сипло спросил Кузьма, так и продолжая прижиматься к ее руке ртом.
        — Не знаю, два каких-то… амбала,  — Кристина пожала плечами, вспомнив, как этих мужиков Карецкий назвал.  — Вадим распорядился…
        — Что с ним?  — тут же вскинулся Кузьма.
        — Нормально. Плечо прострелено, но ничего особо страшного,  — Кристина устало прислонилась к стене.
        — Пей,  — Карецкий сунул ей под нос стаканчик кофе.
        Сам держал, не требуя, чтобы Кристина свои руки у Кузьмы забирала. Хоть и смотрел так, что без слов все ясно было.
        — Позови парней,  — попросил Кузьма, прикрыв веки.
        — Не спи…  — снова напомнила Кристина, с благодарностью глянув на Руса.
        — Не сплю, мавка,  — вяло огрызнулся Кузьма. Но глаза так и не открыл.
        Она с опаской глянула на мониторы. Но все вроде бы было в пределах допустимого.
        — Надо кровоостанавливающие поставить,  — перехватил Карецкий ее взгляд в сторону капельницы.
        — Сейчас,  — согласилась Кристина с такой необходимостью, осторожно попыталась высвободить свои руки.
        — Куда?!  — тут же вскинулся Кузьма.
        — Охранников звать,  — напомнила она.
        Кузьма скривился так, будто у него рана открылась. Или все разом. Но неохотно разжал пальцы, позволив ей отойти. Кристина же первым делом двинулась к капельнице.
        — Иди-иди,  — перехватил ее Рус, повернув к двери.  — Я поменяю, чай не царь, еще помню, как бутылки подключать. Да и тебя они охотней послушают.
        У нее не осталось сил, чтобы спорить. Да и не о чем было.
        — Спасибо,  — прошептала Кристина, коснувшись руки Руслана.
        Пошла к двери. Высунула голову. Охранники стояли по обе стороны. Причем так, словно вообще не устали, и могут так еще несколько дней стоять. Прям завидно стало.
        — Он пришел в себя. Требует вас,  — обратилась сразу к обоим.
        Мужчина, который спорил с ней в приемном покое, кивнул и двинулся следом за Кристиной. Даже с каким-то уважением. Они, вообще, странно на нее косились теперь. Да и относились так… Странно. Выполняли все, что Кристина просила. Ходили следом по коридору.
        Вот и сейчас мужчина зашел в палату, остановившись в нескольких шагах от кровати и как-то неуверенно глянул на Кузьму, казавшегося в данный момент спящим. Перевел взгляд на Кристину. Все-таки где-то она этого охранника видела…
        Кристина подошла к кровати впритык. Протянула руку, чтобы растормошить Кузьму, напомнить, что еще немного надо потерпеть. Но он, словно по шагам узнав, сам ухватился за ее пальцы. Сжал крепко, вновь никуда не отпуская.
        Хотела забрать, напомнить, что нельзя всем показывать… И мысленно застонала, вспомнив, что сама слишком многое выдала. И этому охраннику в том числе. Но тогда только о том, чтобы Кузьму спасти, думала… А еще ведь и медсестры были…
        В отчаянии перевела взгляд на Руслана, пьющего кофе у стола. Карецкий насторожился, не поняв ее, наверное. Но тут же подошел.
        — Макар,  — Кузьма приоткрыл глаза, сфокусировавшись на охраннике.  — Что-то выяснили?
        — Ищем, Кузьма. Грек связался, предложил своих людей. Спрашивал, как ты? Борзый звонил Вадику. Гоца…
        Кузьма как-то так иронично скривился, снова закрыв глаза. Хмыкнул.
        — Даже так…
        — Они настаивают на расследовании всеми путями. Нападение на депутата все-таки. Да и все на ушах, понимаешь же,  — продолжил Макаренко (Кристина вспомнила, как его Вадим называл).  — Следователи уже третий час в холле дежурят. И репортеры. Уже по всем каналам в новостях пустили. Кое-кто даже похоронить успел.
        — Интересно…  — он это выдохнул еле слышно.  — Кто?
        — Так, хватит. Потом дела решать будете, когда хоть немного в себя придешь,  — не выдержала Кристина, отмечая накатывающую серость его кожи и учащающееся дыхание.  — Все потом.
        Макаренко тут же замолчал и даже как-то виновато вытянулся. Кузьма же устало глянул на нее из-под тяжелых век. Улыбнулся.
        — Так спать все равно же нельзя?  — прошептал с издевкой.
        Но, елки-палки! Она слышала, как он измучен. Какого черта выделывается, спрашивается? Все внутри сжалось.
        — Будешь просто лежать…
        — Ясно. Власть почувствовала,  — весело скривился Кузьма.
        — Есть такое,  — хмыкнув, вдруг поддержал Карецкий, до этого молча наблюдавший за происходящим.  — Орет на всех сегодня, непонятно с чего, прям.
        Кристина на него глянула с обещанием мести. Но Руслан ответил ей ехидным взглядом.
        Охранник… или не только охранник, предпочитал стоять молча.
        — Макар,  — вновь обратился Кузьма, не открывая больше глаза и продолжая держать руку Кристины в своем захвате. Говорил тихо, тяжело. Но повелительно.  — Ее,  — кивок в сторону Кристины,  — никуда одну не отпускать. Ясно?!  — он даже веки поднял ради этого указания. И глянул на охранника таким взглядом, что Кристина вздрогнула.  — Никуда. Ни на какие уговоры не поддаваться….
        — Кузьма!  — Кристина попыталась возмущенно прервать его. Но Кузьма лишь сильнее сжал ее руку.
        — Думать надо было, что говоришь!  — отрезал ей сиплым хрипом. И снова глянул на Макаренко.  — Лучше, вообще, держать все время около меня. Даже если я опять отключусь. Если кто-то придет из этих…  — Кузьма перевел дыхание и сжал вновь пересохшие губы.  — Спрятать. Как угодно, но чтоб не увидели.
        — Я понял, Кузьма,  — кивнул Макаренко очень серьезно.  — Все понял. Без вопросов.
        — Хорошо… Тогда все,  — Кузьма мотнул головой, словно отпуская мужчину.
        Тот кивнул и повернулся к выходу.
        — А еще воды, хоть как-то, скоро можно будет, мавка?  — уже у нее спросил Кузьма.
        Нескоро. Да еще и при этом препарате, что Рус только поставил… Точно же тошнить начнет.
        Но отказать ему — у нее сил не было.
        Взяв бутылку, Кристина вновь намочила пальцы и прижала к его рту. Максимум, что могла дать сейчас. Даже не пить. Так, смочить губы.
        — Еще десять минут, родной. И сможешь отдохнуть,  — наклонившись к нему, прошептала, прижавшись лицом к щеке Кузьмы.
        Они все смогут.
        Глава 15
        Настоящее
        Из-за всей этой суеты и требования охранников, они в обычную палату перешли только через два часа. Причем Руслан с Макаренко сумели это провернуть таким образом, что на пути им никто не встретился.
        Кристина поговорила с Карецким насчет медсестер и санитаров, которые поднимались с ними в лифте. Понятия не имела, как это можно уладить. Возможно, устала просто, но разумные мысли в голову не шли. А вот паника нарастала.
        — Я поговорю с ними. По крайней мере, всем запрещу общаться с репортерами,  — Руслан курил у окна в коридоре у операционного блока.  — Уже сказал, собственно, а то крутятся эти проныры по этажам. Охранники их на улицу выставили. Чай, не лето. Замерзнут, отправятся домой, дадут нам пока покой. Еще раз всем внушение сделаю.
        Карецкий выдохнул дым, растер лицо, придавив глаза ладонью. Сам всегда отсюда всех гонял. Других бы уволил сразу за курение под операционным блоком. Но… день у них выдался о*****тельно сложный. И долгий. Кристина ни слова не сказала ему по этому поводу. Да и не ей жаловаться. Руслан устал так же ужасно, имел право на слабость.
        Вновь на нее глянул.
        — У нас хорошая система бонусов и доплат, Кристя,  — добавил Рус, видимо, видя, что его слова не помогают и она накручивает себя еще больше.  — Благодаря Кузьменко. Таких зарплат в обычной больнице нет. Многих это заставит задуматься прежде, чем открыть рот. Все ж понимают, что такие деньги не государство дает,  — Карецкий саркастично хмыкнул.  — С теми, кто ехал с вами, я поговорю отдельно. Мы же не левых людей с собой сразу брали — проверенных. Давно у нас работают, понимают ценность своих мест. Посмотрю, чем людей уговорить. Да и он,  — Рус глянул в сторону палаты, у которой стоял один охранник (второй топтался в трех шагах от них), явно имея в виду Кузьму,  — это продумает и проконтролирует. Тут и гадать нечего. Этот…  — Рус нахмурился, словно вспоминая.  — Макар, что ли. Которого Кузьма инструктировал, уже своим людям устроил ликбез на тему «глухоты и слепоты». Вроде и Вадим подключился. Он же сам их с вами отправил. Тоже знал, наверное, на кого рассчитывать можно.
        Под конец — забыл о маскировке и политкорректности, чего много лет не случалось. Перешел на имя. Скривился, глянув по сторонам. Но уже не исправлялся.
        — Решим, Кристя. С того света его вытащили, это пока главное. И со всем остальным справимся. В конце концов, задним числом уйдем с госбаланса, а в договорах учтено. Там есть такая пометка. Адвокаты у него — проныры опытные, и такое предусмотрели,  — Рус снова хмыкнул, достав следующую сигарету.  — Пункт о неразглашении включен в них уже третий год, только кто ж читает? А по судам тягаться наши тоже не захотят. Получать нормальную зарплату интересней, как ни крути.
        — Мы же еще не перешли в частную собственность,  — нахмурилась Кристина.
        Честно говоря, не могла сейчас ничего толком сообразить, голова отключалась. Словно ватой набита, мозги отказывались работать.
        — Ну так перейдем,  — Карецкий скривился, прикусив фильтр сигареты.  — Что нам мешает?  — глянул на нее исподлобья.
        Кристина не знала, что ответить. Раньше Рус это отвергал категорично… Или ей так казалось? Если в контрактах уже все прописано, как он говорил? Не могла, не в состоянии сейчас была это понять.
        — Ладно, Кристя, короче, решим,  — Карецкий снова растер лицо.  — Сейчас нам дыхание перевести надо. И чтоб ты глупостей не натворила…
        Она ответила ему саркастичным взглядом, намекая, что это уже неактуально.
        А с остальным не поспоришь. Все находились на пределе своих возможностей.
        Кузьма заснул, едва она позволила. Хотя, даже во сне, с трудом дал ей высвободиться из своей хватки, когда Кристя пыталась из палаты в коридор выйти. Матерям нужно же позвонить. Сначала не до того было. Когда? Не из операционной же. А как услышала про репортеров и каналы из докладов Макаренко, поняла, что тянуть некуда. Представила себе их состояние. Свою набрала, удостоверилась, что мама у тети Маши.
        — Вытащили. Жив. Все уже под контролем. Все будет хорошо,  — язык едва ворочался, если честно.
        Сил не хватало даже стоять толком, говорила едва слышно. И мама это поняла, похоже.
        — Хорошо, доченька. Мы поняли. Спасибо,  — пыталась не затягивать разговор, но Кристина слышала, как ее голос дрожал.  — Тут такое в новостях показывают! Не знаешь чему верить. Маша…
        Кристина зажмурилась, попытавшись вздохнуть. Откинулась спиной на стену в коридоре операционного блока. Даже ноги не держали.
        — Дай ей трубку, мам,  — тихо сказала Кристина.
        — Сейчас…
        — Мам,  — начала Кристина, услышав какой-то шум.
        — Это я, дочка…  — голос тети Маши дрожал и было слышно, что она на пределе.
        Как же она ее понимала!
        — Я знаю, мам,  — очень давно ее так не называла. Но правда ведь. Все равно правда. Она ей такая же родная мать, как и Кузьме.  — Все нормально, слышишь?! Я обещаю тебе, все с ним нормально будет. Все хорошо…
        Мама Кузьмы разрыдалась.
        Кристина очень бы хотела, чтобы они успокоились. Обе же не молодели. У тети Маши сердце тоже пошаливало. Да и у ее матери давление дало о себе знать, наверняка. При таком стрессе! Но что она им скажет — если сама на ногах не стоит от пережитого страха и ужаса? Так Кристина хоть сделать что-то пыталась, в действии была, боролась. А матери — в новостях за всем следили и ждали от них известий.
        Сил не хватало. Плюнув на все, Кристина сползла по стене и села на пол, откинулась затылком назад, прижав телефон к плечу ухом.
        — Мам, вы сейчас выпейте успокаивающего, обе. И от давления. И поспите, я вас очень прошу. Если еще и вы сляжете — мне легче не станет. Да и ему тоже,  — с мягкой улыбкой, которая ощущалась в голосе, искренне заботясь о них, тихо попросила Кристина.
        — Кристина, дочка, а к вам — можно?  — голос тети Маши все еще дрожал и был полон слез.
        Кристина вздохнула и посмотрела в сторону, где в шаге от нее стоял Макаренко, делая вид, что совершенно не слышит ничего. Но и одну ее никуда не отпускал. Да Кристина и не настаивала.
        — Лучше не надо, мам. Сидите дома. Вместе. Не ходите никуда пока. И на вопросы никакие и никому не отвечайте. Вообще, двери не открывайте никому,  — добавила она, когда ей в голову пришла пугающая мысль.  — Минуту,  — попросила она матерей.
        Прикрыла телефон рукой и посмотрела на охранника.
        — Его мать. Ее могут как-то использовать или угрожать?  — начала она немного неуверенно, не совсем зная, что Кузьма говорил или не говорил своим людям по этому поводу.
        Но Макаренко тут же включился, «испортив» всю свою маскировку по поводу «глухоты».
        — Вадим сразу людей и туда отправил. Как только в себя пришел. Дежурят под домом,  — кивнул мужчина.
        Кристина кивнула с благодарностью.
        — Мам,  — снова в трубку.  — Отдохните, хорошо?  — еще раз попросила она.  — А как только что-то решим, я наберу. Кузьма проснется — позвонит. Поговорите завтра. Я прослежу…
        — Спасибо, Кристя. Спасибо, дочка!  — тетя Маша немного расслабилась, кажется.
        По крайней мере, ощущалось, что она ей поверила и как-то успокоилась.
        — Отдыхайте,  — прикрыв глаза, попросила Кристина, снова уперев затылок в стену.  — Обе.
        Попрощалась. Отключила связь.
        Макаренко подошел ближе на шаг. Впритык.
        — Вам помочь встать, Кристина Александровна?  — тихо поинтересовался он.
        Кажется, присел рядом с ней на корточки.
        — Где я вас видела?  — вместо ответа, спросила она, приоткрыв глаза и склонив голову на бок, глянула в его сторону.
        Охранник улыбнулся как-то удивленно.
        — В холле дома. На прошлых выходных. Я предлагал вас к квартире провести.
        Кристина снова закрыла глаза. Точно. В бронежилете. Но как-то странно, если подумать…
        — Вы же не охранником в жилом комплексе работаете?  — недоверчиво спросила она, даже нахмурившись.  — Не так держитесь. И Кузьма…  — прикусила губу, расстроившись.
        Совсем расклеилась. Ляп за ляпом делает.
        — У нас там есть еще один офис. Важный. Занимает первый и второй этажи. Охраняем все, что надо охранять и что приказывают,  — усмехнулся Макаренко, сделав вид, что не заметил ошибки.  — За вами, бывало, присматривали тихо. За матерями. Считалось, что все вы — семья. Сестра.
        Макаренко смотрел ровно. Хоть и стало понятно, что сейчас он иначе себе ракурс ее отношений с Кузьмой представляет. Но всем видом давал понять, что его это не интересует, и он будет четко выполнять приказ босса.
        Кристина сейчас же была не в том состоянии, чтобы понять: честен ли он до конца? Но и Кузьма, и Вадим вроде бы ему доверяли. Так что решила все другие вопросы отложить пока.
        — Как вас зовут?  — поинтересовалась только.
        — Богдан. Но можно и Макаренко. Это нормально. Как вам удобно будет. «Эй, ты» тоже подойдет,  — добавил он с усмешкой.
        Кристина даже недоверчиво присмотрелась. Точно, походило на то, что охранник пытался ее развеселить и «шутил». Наверное, она совсем плохо выглядит уже. Хотя что удивительного?
        Вздохнула.
        — Который час, Богдан?  — накатила вдруг такая усталость, что не нашлось сил повернуть телефон и глянуть на дисплей.
        — Без двадцати минут одиннадцать,  — тут же ответил охранник.
        Кристина попыталась прикинуть время.
        — Сейчас я еще раз проверю все, и будем перебираться в соседний блок,  — решила она.  — Карецкий должен был…
        — Хирург? Главврач?  — уточнил Макаренко.
        Кристина кивнула. Пыталась представить, как встанет сейчас, но тело пока не слушалось. А тут же идти три шага. Не хотела просто Кузьме мешать отдыхать разговорами по телефону. Да и он за мать мог начать волноваться, если бы услышал, как она нервничает. Ему сейчас это состояние не улучшило бы.
        — Да, уже обсуждали пути перемещения,  — ответил Богдан. И протянул ей руку, поняв проблему, видимо.  — Давайте, Кристина Александровна. Помогу добраться до палаты.
        В этот раз Кристина не отказалась. Через двадцать минут перешли в палату. Обособленную, оснащенную всем необходимым. В самом краю коридора. Отдельное крыло. Охрана одобрила. Да и Вадима устроили в соседней.
        Кузьма даже не проснулся, пока его перевозили. А Кристина едва дошла, поняла, что все — все силы закончились. Наступил и ее предел.
        — Иди спи,  — заметил это состояние и Карецкий.
        Тоже, кстати, выглядевший «выжатым» до дна.
        — Я тут,  — покачала головой Кристина, махнув рукой на софу, имеющуюся в палате для родственников, если те изъявят желание находиться в больнице с пациентами.
        Благодаря постоянной «спонсорской» помощи у них было все здорово сделано. И такие палаты имелись в достаточном количестве. И оснащения хватало. Вот, теперь ему самому пригодилось…
        Кристина поняла, что слезы сами по щекам побежали. Но это уже от бессилия и изнеможения полного.
        Рус не прокомментировал. И насчет отдыха уже не возражал. Да и Макаренко, точно, помнил распоряжение Кузьмы ее «рядом» держать. Так что никто особо не спорил. Охранники помогли подвинуть софу ближе к кровати самого Кузьмы. Она с Русланом подключила все мониторы и аппараты, которые и сюда перевезли. Лишний медперсонал не звали. Минут через пять (проверив напоследок повязки и дренаж) Кристина отправила самого Карецкого спать. Русу тоже порядком досталось.
        Ввела еще обезболивающее Кузьме, который слабо отреагировал на эти перемещения, хоть и пытался проснуться. Вновь ее руку искать начал.
        — Кристина, маленькая моя…
        — Спи,  — прошептала ему, дрожащими от усталости и всех эмоций руками пригладила волосы.
        Подумала, что надо бы протереть ему лицо. На подбородке так и остались следы уже запекшейся крови, где Кристина держала. Но поняла, что сейчас не справится. Буквально упала на софу, натянула плед, который достала из шкафа вместе с подушкой, и отрубилась.
        Только отдохнуть не удалось.
        Кристине снился сон. Старый, знакомый до мелочей. До последней тени. Изматывающий и ужасающий своей реалистичностью даже несмотря на то, что она уже знала — спит.
        Она сидела на полу кухни в квартире, которую они когда-то давно снимали. Вокруг валялись марлевые тампоны, бинт, стояли бутылочки с перекисью и спиртом. В тарелке лежала иголка. Несколько. Мотки кетгута, который она когда-то использовала, чтобы тренироваться вязать узлы на факультетской хирургии; обычные нитки, толстые и грубые. Все в крови. Все. Везде багровые пятна. Ее руки мокрые от крови. Так много, что даже непонятно — откуда?
        А прямо перед Кристиной, на этом же полу, лежит Кузьма. Мертвый.
        Она не хирург. И не смогла ничего сделать. Не умела. Зашила кожу, мышцы. Криво, некрасиво. Неважно. Только, видимо, пропустила внутреннее повреждение, которого так боялась. Не заметила. Не знала, как проверить, растерялась. Не в ее силах, не станешь же вскрывать брюшную полость в таких условиях?!
        Только все от страха за любимого из головы вылетело.
        Не сумела убедить его в больницу пойти, не настояла. И он умер.
        А Кристина смотрела на свои руки, покрытые его кровью, и понимала, что даже не плачет — воет диким воем. Как животное какое-то…
        Стоит на коленях на полу у его тела, раскачивается, глядя на кровь Кузьмы повсюду, и воет от невыносимой, дикой боли, которая разрывает всю ее сущность.
        — Мавка! Да проснись же! Кристина! Маленькая моя!
        Хриплый, надсадный голос Кузьмы пробился в сознание, рассеивая старый кошмар. А еще больше — писк аппаратов, отслеживающих его состояние. И давление, и пульс, и сердечный ритм зашкаливали.
        Подскочила на софе, потерянно моргая. Ничего вокруг не понимает: пытается осмотреться, прижала лицо руками, растерла. Кожа влажная, мокрая. В ужасе уставилась на руки, ожидая увидеть кровь… Еще не проснулась толком.
        Нет, нормально все. Слезы. Только сейчас понимает, что плачет. Во сне, в реальности. Выдохнула.
        — Мавка…  — Кузьма пытался подняться в кровати. Хоть повернуться.
        Видимо, она своим воем его разбудила и заставила поволноваться.
        — Не двигайся!  — подскочила к нему, хрипло шепча.
        Прижала аккуратно за целое плечо, проверяя — не сдвинул ли он чего? Не нарушил ли?
        Уже умудрился разобраться в механизме работы кровати, изголовье поднял. Кристина нажала на кнопку, опустив его в более приемлемое с ее точки зрения положение.
        — Кристина, что с тобой?!  — он ухватил ее ладонь своей рукой. Снова дернулся в ее сторону, напряженно всматриваясь.
        — Да не двигайся же!  — рявкнула она, с ужасом глядя на то, как он в кровати ерзает.  — Сейчас все сдвинешь!  — напряженно глянула на монитор.  — Уймись, Кузьма. Тебе такое давление сейчас только во вред!
        — Да нормально я себя чувствую!  — огрызнулся он, не отпуская ее руку.  — С тобой что?!
        — Нормально?!  — Кристина вдруг ярость испытала.  — Нормально?!  — стукнуть его захотелось, но она постаралась держать себя в руках.  — Вот не введу тебе через два часа обезболивающего — увидишь свое «нормально», почувствуешь! Идиот упрямый!  — со всей этой злостью крикнула в лицо Кузьме.
        Страх, боль, эмоции от сна, которые еще не улеглись; старые страхи и обиды; недавний ужас, когда на все готова была, лишь бы не отпустить его — все это дикой какофонией смешалось в душе, в голове, не оставляя шанса успокоиться. Вернулась крупная, неконтролируемая дрожь, словно снова в лифте с ним поднималась.
        — Что с тобой, малыш?  — вместо ответа хрипло повторил он свой вопрос, напряженно всматриваясь в лицо Кристины.
        Сжал ее пальцы на пределе своих сил, похоже.
        — Ничего,  — огрызнулась она, удостоверившись, что все повязки в норме вроде бы. Да и количество крови, отходящей через дренаж, не увеличилось.  — Плохой сон.
        — Какой?
        Прицепился как клещ!
        Кристина раздраженно глянула в его внимательные и сосредоточенные глаза. Где он силы берет, елки-палки? Ей бы такой запас или резерв не помешал бы. Ярость и злость бурлила внутри, а руки дрожали от слабости.
        — Тебе — какая разница?  — снова буркнула.
        — Кристина, что тебе снилось?  — упрямо повторил Кузьма, не отпуская ее руку.
        Она посмотрела на него сверху вниз. Молча, ничего не говоря.
        Никогда и никому этот сон не рассказывала. Ни ему, ни матери, ни Руслану потом, которые будили ее при очередном кошмаре. Отворачивалась и забивалась в угол, отказываясь объяснять причину рева и этого воя. С Романом уже полегче было. Хоть кошмары мучили, но появлялись уже реже. И только сном. Без воя.
        Сложнее всего было в первые месяцы. Когда сама просыпалась или мать прибегала. Не спала два или три месяца толком. Кошмара боялась, от боли умирала, что он ушел, не захотев слушать ее. Бросил. Предал почти…
        — Ты сказал, что закончил все опасное,  — вместо ответа на вопрос о своем сне, со всей бушующей злостью, завела другой разговор Кристина.
        Возможно, не стоило. Не лучшее время: в ней бурлит слишком многое, и он не в том состоянии, чтобы что-то требовать или обвинять. Но она не могла дать по тормозам. Обилие предельных эмоций и ужаса за последние несколько часов разрушили весь контроль.
        — Говорил, что только политикой занимаешься. Что прошлое — закрыл!  — с каждым словом голос становился все громче. И злее. В нем прорезались истеричные ноты.  — Какого черта в тебя тогда стреляли, Кузьма?! Почему в тебя из четырех сотен других депутатов?!
        Настал его черед уходить от вопросов, очевидно.
        Кузьма сжал зубы так, что на лице бугры спазмированных мышц проступили. Кости словно обострились, проступая сквозь ткани. А из-за уже запекшихся пятен крови лицо вообще стало похоже на какую-то гротескную маску смерти.
        Ее затрясло от этого еще больше. Кристина выдернула свою руку и пошла в ванную, примыкающую к палате.
        — Молчишь?!  — намочила полотенце под струей горячей воды. Отжала, сгоняя всю свою злость на несчастном куске махровой ткани. Но легче не становилось.  — Почему ты меня все время обманываешь, Кузьма?! Почему вечно лжешь? Один решаешь за нас обоих?!
        Понимала, что накручивает себя, а не получалось остановиться. Начала вытирать его лицо. Нежно и мягко, несмотря на всю злость.
        Он молча смотрел на нее таким темным взглядом, что глаза черными казались. И тени вокруг них, как впадины. Надо будет еще растворы прокапать…
        — Оттуда нельзя уйти, малыш. Я сделал максимум из возможного,  — наконец, сипло прошептал он.  — Или вот так, как сегодня, можно. Надо было отпустить меня. Тебе бы стало легче…
        Повернул голову так, чтобы касаться ее мокрых пальцев щекой.
        Ее заколотило. Натуральным образом затрясло. Руки заходили ходуном, все тело начало трястись. Отскочила от кровати, комкая мокрое полотенце в руках, словно этим могла успокоиться, вернуться самообладание. Воздуха не было достаточно, хватала открытым ртом, а легкие будто отторгали его.
        — Твою… налево, Кузьма!  — ругнулась излюбленным выражением Руса, хоть и застыдилась.  — Точно же! Елки-палки! Как же это я сама не додумалась?! Идиот!  — не выдержала, с размаху запустила этим полотенцем в стену.
        Ткань шлепнулась с глухим звуком. И как-то медленно, словно на покадровой прокрутке, упала на пол. Кузьма сосредоточенно смотрел на нее через прищур. Но Кристину уже это мало интересовало.
        — Какого черта ты меня с моста тогда снимал, а?! Жил бы себе уже который год спокойно, и меня не мучил, и сам жизни бы радовался, да?! Так?!  — Кристина заорала.
        Кузьма же просто почернел лицом. Дыхание хрипом вырвалось из легких, словно у него спазмом горло свело.
        — Мавка!  — были бы силы, наверное, рявкнул бы он. Встряхнул бы ее.
        А так — зашипел с убийственной яростью. Только ее уже не волновало.
        Сама не поняла, когда все предохранители настолько сорвало. Снесло все. Ухватилась за спинку кровати в ногах, просто потому, что за что-то держаться надо было. От адреналина уже подбрасывало, слова с трудом выговаривала. Ей его поколотить хотелось.
        А он смотрел так тяжело и напряженно, с болью, с яростью, но и с черной виной, которую признавал за собой. Дышал все еще с таким усилием, словно и он задыхался. Будто не лежал в кровати, а в гору дрался. Или она его каменной плитой придавила.
        Сзади хлопнула дверь. Но Кристина едва успела повернуться, чтобы увидеть собранное лицо Богдана, который одним взглядом оценил обстановку и тут же ретировался обратно в коридор. Видимо, решил, что несмотря на громкость, реальных угроз жизни босса нет. А ей хотелось, очень хотелось надавать Кузьме самых настоящих оплеух.
        Тем более в этот момент, когда он снова попытался сдвинуться в кровати: то ли сесть, то ли выпрямиться, приподняв изголовье. Зря она его пожалела и обезболивающего добавила.
        Звуковой сигнал повышенного пульса надрывался. Да и ритм частил. Она точно обеспечила и ему всплеск адреналина.
        — Иди сюда, мавка,  — тихо велел он, протянув в ее сторону целую руку.
        Раскомандовался. Как же!
        — Не дергайся!  — на той же высоте голоса, рявкнула Кристина.  — Я тебе запрещаю! Я прибью тебя, Кузьма. Обещаю! Вот на ноги поставлю, а потом сама прибью! Думаешь, я не поняла, что ты вечером придумал, да?! Опять все сам решил? Подохнуть и меня «освободить»?! На меня и мое мнение — плевать! Не думаешь ты обо мне ни капли, что бы там ни говорил! Сколько ты меня еще по бетону своей воли раскатывать будешь, Кузьма?! За что, скажи, ради Бога?
        На глаза навернулись слезы обиды и злости на самого родного и любимого. Ядовитые, выжигающие нутро, душащие изнутри.
        — Кристина, иди сюда или я сейчас встану!  — он действительно попытался приподняться, уперев целую руку в матрас.
        — Встанет он. Сейчас! Ага, давай! Я на это посмотрю,  — ни на грамм не успокоившись, Кристина скрестила дрожащие руки на груди. Задрала нос, чтобы слезы по щекам не катились.  — Давай-давай, вот дренаж заденешь, сам на пол свалишься от боли. А я на это полюбуюсь…
        — Кристина,  — Кузьма сжал губы.
        Было видно, что ему уже чертовски плохо, но он точно не собирался сдаваться и отступать.
        — Маленькая, я же…
        — Нет, Кузьма!  — она даже руки вперед выставила, прервав его. Знала эту «волынку».  — Не начинай! И не думай говорить, что ради меня все делал. Неправда это! Ты свои амбиции удовлетворял! Добивался того, чего ты хотел, пустив мое мнение, мои мечты и самих нас — в «расход»!  — вновь ухватилась за кровать.
        И, наверное, не поняв, дернула. Кузьма покачнулся, и вдруг побледнел так, что одного цвета с подушкой стал, скривился. Зажмурился, на лбу пот выступил. Сцепил зубы. Но у него все равно вырвался хриплый стон.
        Достаточно было секунды, чтобы ярость сменилась ужасом. Кристина в мгновение ока забыла обо всем и подлетела к нему, с колотящимся сердцем наблюдая за падением показателей артериального давления.
        — Ляг! Немедленно!  — надавила ему на лоб, заодно проверяя, нет ли лихорадки.
        Он рухнул на подушку, шумно дыша сквозь зубы.
        Быстро прошлась руками по плечам, проверяя повязки, отбросила одеяло, игнорируя попытки Кузьмы ухватить ее за руку.
        — Что болит? Где?  — все выглядело нормально.
        И на бедре без проблем, казалось. А его колотило, хоть он и пытался этого не показывать.
        — Нормально все, мавка,  — прохрипел Кузьма. Цвет лица немного вернулся вроде.  — Уже нормально. Холодно только. Дико. И словно все кишки наружу,  — этот придурок попытался еще и криво улыбнуться.
        Отчего она таки зарыдала в голос прямо над ним. Глянула сквозь эти слезы на содержимое полиэтиленовой емкости, присоединенной к дренажу. Кровотечения не открылось. Все казалось в норме. Но судя по клинике, он все-таки умудрился немного сместить трубку дренажа и та «проехалась» по внутренностям, раздражая чувствительные рецепторы в брюшной полости. Плюс слабость.
        — Идиот!  — всхлипнула, аккуратно вновь укутав его одеялом.  — У тебя полметра трубки в животе, а ты дергаешься. Встать он собрался. Ха! Кровопотеря такая, что многим только этого хватило бы, чтоб подохнуть. Не говоря уже про все остальное. Растворы в тебя вливаю до сих пор. Но нет, упертый, дергаешься!  — ворчала она, проверяя, удобно ли подушка лежит под его шеей.  — Легче?  — уже не вырывалась, когда он ухватился за ее ладонь.
        Слабо, без былой цепкости. Даже не удерживая, а словно сам нуждался в поддержке. Только Кузьма такого не признает, не дождешься.
        Опустилась на подлокотник в изголовье софы, которая так и стояла чуть ли не впритык к кровати. Наклонилась, прижавшись лбом к его лбу. Волосы так и остались скрученными в нелепый узел, как во время операции. Сейчас выбились из-под шапочки растрепанными прядями. Обо всем с ним забыла. Все неважно.
        — Тебе еще матери звонить надо. И бодрым голосом желательно. Я ее с таким трудом успокоила. А ты тут трепыхаешься,  — продолжала ворчать, целуя его лоб.
        Что-то не понравилось. Встала, потянулась к тумбочке, взяла термометр, включила, сама засунула ему под мышку. Кузьма все это время держал ее ладонь, которую Кристина уже не забирала, и молчал. Даже глаза закрыл. Кристина понимала, что сил у него сейчас и так «кот наплакал», а он еще и дергается, пытается тут командовать.
        — Мое же «прости» ничего не изменит, правда, малыш?  — едва слышно, но упрямо пробормотал он, еле приоткрыв глаза.
        Но цвет лица получше стал. Не серо-синюшный уже. И давление понемногу адекватным становилось.
        — Слова вообще мало что меняют, Кузьма,  — так же тихо выдохнула она, вновь сев на подлокотник. Иначе не доставала до его рук и головы. Кровать высокая.  — Я вон, и на коленях перед тобой стояла, а толку?  — хмыкнула.
        Болезненные слова. Острые. Жалящие. Обоим от них больно. Обоих эти воспоминания травят, не позволяя и сейчас дышать свободно. Сколько всего на полу той квартиры для них осталось? Когда забыть сумеют? Или хоть отпустить на все четыре стороны…
        Уже даже не злость бурлила. Обида осталась. Опустошенная, измученная, душащая. Но кричать — смысл какой, если чуть ему хуже — она рядом в могилу ложиться готова?
        — Пить хочешь?  — поинтересовалась, поглаживая мокрый и холодный лоб Кузьмы свободной рукой.
        — А можно?  — пытался следить за ней сквозь прищур, но то и дело отключался.
        — Можно уже.
        Забрала термометр, сигнализирующий писком об окончании измерения. Тридцать семь и один. Очень даже неплохо при его ситуации. Плеснула воды в стакан, который тут же стоял, на тумбочке. И осторожно прижала к его губам, поддерживая голову так, чтобы удобней было пить.
        — Что тебе снилось, мавка?  — прошептал Кузьма, сделав два-три глотка.
        Обессиленно откинулся на подушку. Но старался смотреть на нее. Упрямец.
        Кристина тяжело вздохнула, отставила стакан. Никогда это в слова не облекала. И сейчас не хотела.
        — Что ты умер. Тогда, когда тебя Вадим притащил к нам домой с ножевым. Что я пропустила внутреннее кровотечение. Не спасла. Убила…  — губы едва шевелились.
        Но он побледнел еще больше, показалось. И снова сжал свои зубы так, что она услышала их скрип.
        — Маленькая моя… Любимая,  — выражение лица, словно снова боль дикая накатила на него.
        И такое мучительное напряжение в глазах. Только ей и от своих эмоций чересчур больно.
        Отвернулась. Он руку слабо сжал.
        — Ты же всегда все делаешь. Сверх человеческих возможностей. Кристина! Посмотри на меня,  — попросил, когда она не повернулась.
        Не хотела. Секунды три сопротивлялась. Но все же сдалась.
        — Часто снится?  — словно сам теперь все додумывал и мысли ее в голове слоями поднимал, спросил Кузьма, сосредоточенно вглядываясь в глаза Кристины.
        — Мавка?  — потребовал ответа шепотом, когда она молча сжимала губы, шумно дыша из-за вновь подкативших слез.
        — Какая тебе разница?  — огрызнулась, выплеснув, показав свою боль и обиду.
        Кузьма зажмурился от ее тона. Так давно не видела его настолько несдержанным и открытым! Видно, сил на притворство уже не осталось.
        — Огромная…  — хрипло выдохнул.  — Любимая моя…
        — Не говори так, Кузьма!  — не кричала, умолять начала. Не хватало сил сдерживаться и самой.  — Не мучь! Не представляешь, как это больно!  — задохнулась, прикусила губу.
        И вдруг само прорвалось. Понеслось из нее потоком:
        — Каждую ночь раньше! Каждую! Даже на лекциях, если отключалась. Едва глаза закрывала. А тебя даже рядом не было, гад, чтобы я могла убедить себя, что все нормально! Я три месяца не спала перед тем проклятым мостом! Мне прыгнуть в воду — уже просто облегчением казалось. Все в голове спуталось: явь, сон. Тебя нет… Себя теряла,  — опять упрек, снова обвинение.
        И боль. Господи! Откуда в ней столько боли?! Где вмещается?! Сколько она ее в себе носит?
        А Кузьма не прерывает. Только черным взглядом смотрит, все сильнее сжимает челюсти.
        — Ты знаешь, каково это — спать с кем-то лишь для того, чтобы меня было кому разбудить, когда ты мертвый приснишься?!  — бросила в лицо то, что травило душу больше всего.  — Соглашаться на компромиссы, отдаваться физически потому, что это рядом чье-то присутствие гарантирует?! И не говорить, почему воешь каждую ночь. Представляешь, как это, Кузьма?!  — не голос — наждак.
        Слова горло царапают.
        Слезы вновь затуманили взгляд. Его черты расплывались. В ушах стучит пульс. Словно часовой механизм в голове тикает. Как бомба.
        А он ее руку держит. И Кристина не забирает.
        — Хотя Рус и так понимал, кажется. Потом перестал спрашивать. Мать дольше пытала. С Романом проще было, я от самого его присутствия рядом просыпалась. Если коснется случайно. Чужое, не мое совсем… Но хоть от кошмаров избавляет… И тебе назло! Чтобы было, как ты сказал. Хотел, чтобы у меня в доме мужик был, на которого рассчитывать вроде можно? Всегда рядом, в мелочах положиться можно — получи! Чтобы видел: что ни тебе, ни мне от этого не легче! Чтобы ревновал и мучился, как я мучилась!
        Впервые в жизни это голосом произнесла. На него смотреть не могла сейчас. Самой больно так, что сил нет. Снова выть диким зверем хочется. От обиды. И от отвращения к себе самой. От гнева на него.
        — Сколько, мавка?  — хрипло и опустошенно повторил он свой вопрос.  — Сколько тебе это снится, любимая?
        Наверное, не назови он ее снова так, сдержалась бы. А так…
        Опять закричала. Просто, без слов. Грудью, горлом, выплескивая это из себя. Выдернула свою руку у него. Встала, отошла к стене. Обхватила себя руками, не сразу поняв, что начала раскачиваться.
        — Постоянно, Кузьма! Слышишь?! Постоянно! Последние года два-три пореже, когда сказал, что вышел из дела. Когда снова обманул, а я так хотела тебе верить. Сегодня…  — посмотрела на него снизу вверх сквозь слезы.  — Я почти каждую ночь умирала вместе с тобой. Каждую ночь за эти годы! А ты мне говоришь: отпустила бы — полегчало?!
        Не знала: на него смотрит, как на сумасшедшего, или сама давно разума лишилась? А внутри — даже не боль уже. Пустота. Выговорилась. Выпустила из себя это все впервые за долгие годы. В небольшое пространство этой палаты выплеснула, на него свалив все. И что дальше делать — не знала.
        Уставилась в монитор, отсчитывающий показатели его жизнедеятельности, потому что в лицо смотреть — сил нет. Но и в этих скачущих цифрах всю боль Кузьмы видела. Все опустошающее признание им своей вины. Ненависти к самому себе.
        Потому и не хотела говорить. Никогда не упоминала о своем потаенном с момента, как расстались. Слишком хорошо знала своего мужчину, чтобы представлять — как и это он на себя взвалит. Только не титановый же, как ни кочевряжится. Не все сердце и тело может вынести. Хоть и заслужил, наверное.
        — Кристина. Маленькая…
        Грудью хрипел. Не горлом. Как она кричала несколько минут назад. У него просто сил на крик не было. Вот и хрипел.
        — Думал, что от этого как раз и освобождаю… Избавляю тебя от боли. Хотел, чтобы жила спокойно… В безопасности…
        Кристина прижала пальцы к щекам. Растерла лицо.
        И не отдохнула, и облегчения не почувствовала. Откат только от нервов и напряжения такой, что все вокруг снесло взрывной волной, считай. Разрушительная пустошь внутри нее. И снаружи та же пустошь ощущалась — он проецировал.
        Здорово! В очередной раз друг друга грейдером «пережевали» своих упреков и обвинений. И что? Кому легче?
        — Как чувствуешь себя?  — наивно и глупо попыталась изменить тему.  — Уже не морозит? Пить еще хочешь?
        Вернулась к кровати, взяла стакан.
        Но Кузьма только еле-еле головой покачал.
        — Мавка…  — шепотом, но даже в этот едва слышный голос такую боль и вину выплеснуть умудрился, что у нее в груди заболело.  — Посидишь рядом, пожалуйста?  — словно в этот момент поверил, что она развернется и уйдет, прикрыв дверь, как он когда-то, мучительно виновато попросил Кузьма.
        Кристина не спорила. И не говорила ничего больше. Упреков не бросала. Уже не могла.
        Села все на тот же подлокотник софы.
        — Руку… дашь, маленькая?  — тем же тоном спросил.
        Это было ужасно.
        Никогда от Кузьмы такого не слышала. Полного самоуничижения и ненависти к самому себе. Отсутствия непробиваемой уверенности в выбранном курсе движения, которая не отказывала ему даже при смерти.
        В солнечном сплетении мучительно болезненный узел скрутился. Сжала пальцы, вдавила ногти в ладонь.
        А он не настаивал больше. Посмотрел долгим-долгим взглядом. Тоже молча. Закрыл глаза. Лицо такое, словно внутри кислота разъедает кишки. Или она дренаж схватила и по брюшине у него тягает, вытаскивая нутро наружу. Но ни слова больше не говорит. Не считает себя вправе.
        Не выдержала. С тихим то ли стоном, то ли воем, коснулась его щек, которые все же отмыла от крови, погладила лоб. Прижалась губами к его стиснутому рту. И сама сжала ладонь Кузьмы (которую он даже не поднимал уже, потеряв надежду и веру, что может требовать) своими пальцами.
        — Я не представляю… Понятия не имею, как это все исправить,  — таким хриплым, словно совершенно чужим голосом прошептал он, переплел их пальцы.  — Ни одного варианта, мавка, как хоть каплю твоей боли мне искупить…
        Распахнул глаза, уставившись на нее. А Кристина зарыдала в голос, уткнувшись в подушку рядом с его головой, впервые за всю их жизнь увидев покрасневшие и воспаленные белки карих глаз любимого мужчины, в которых выступили слезы.
        Даже в детстве не видела, чтобы Кузьма плакал. Никогда.
        Глава 16
        Прошлое
        Лето было жарким. Днем и ночью в квартире открывали все окна, но это помогало мало. Более-менее спасал вентилятор, но не будешь же держать его включенным постоянно? Потому так радовали редкие в этом сезоне прохладные дни. Как сегодня. Или это нервы были виноваты в том, что Кристину трясло и руки заледенели?
        Окна в аудитории тоже были открыты настежь, впуская свежий воздух. Глупо, конечно, но она действительно сильно волновалась. Хотя сегодня всего лишь подавала документы в приемную комиссию. Что же в день первого экзамена будет?
        Представить страшно. Правда, Кузьма обещал, что в те дни поедет с ней, уже договорился на работе об отгулах вроде. А вот сегодня она решила сама идти, чтобы не добавлять ему проблем, хоть любимый и тут предлагал поддержку. Но Кристина отказалась. Не хотела его лишний раз дергать. Не может же Кузьма так много дней пропустить на работе. Тем более что его взяли полноценно на работу на завод к Грише, которого тоже не хотелось подводить. Не совсем официально оформили, не на все время, что он там проводил, конечно. Все-таки они с матерями уговорили Кузьму не бросать учебу, хоть в полузаочном варианте. Но все же.
        Зато он перестал работать грузчиком, что очень радовало Кристину. По крайней мере, любимый теперь не настолько жутко уставал. Она же видела, насколько он изматывался раньше. Сейчас же хоть высыпался, просыпаясь не в четыре, а в шесть.
        Да и вообще, она заметила в нем какие-то изменения, которые не смогла бы описать внятно. Пробовала поговорить об этом с мамой Кузьмы как-то, но та не поняла, о чем Кристина говорит, не заметила, видимо, а сама Кристина не сумела объяснить толком. Но любимый менялся.
        Это не казалось Кристине плохим. Нет. Наверное, даже немного наоборот. Этой зимой с ним происходило что-то, чему она не знала названия. То ли опыта не хватало, то ли понимания. Только Кристина ощущала, видела — Кузьме тяжело. И не столько в физическом смысле, хоть и тут нагрузки хватало. Эмоционально. Он буквально бесновался внутри самого себя. И при этом — каким-то образом пытался это сдержать, сделать невидимым для других. Она поначалу не могла разобраться: списывала на огромную занятость, на постоянную работу. Никто не стал бы отрицать, что Кузьма ужасно уставал. Да еще и учился. Ну или пытался.
        Но потом Кристина осознала, что дело не в усталости.
        Он ощущался ею не измученным или обессиленным. Наоборот. Словно бы дикое животное, волка, заперли в клетке. И он метался по замкнутому пространству с глухим рыком, разыскивая выход.
        Кузьма не рычал, конечно. Нет. Однако Кристина чувствовала, как все в нем, в самой сущности любимого, буквально пульсирует напряжением. И это невидимое, но осязаемое настроение, тем не менее очень реально ощущалось ею вокруг.
        Будто тяжелый воздух надвигающейся грозы сегодня. Давило Кристине на грудь, заставляло внимательно всматриваться в любимые черты. Волноваться: придумывает она себе какие-то тени и затаенные проблемы, или, и правда, замечает, что Кузьма постоянно размышляет о том, что ни с кем не обсуждает?
        А сейчас стало полегче. Во всяком случае, так казалось Кристине. И ей самой дышалось проще из-за этого. Даже предстоящее не настолько сильно пугало.
        Хотя кого она обманывает? Экзамены в медуниверситет приводили ее в ужас. Ужас-ужас. И если с выпускными в школе все прошло спокойно и гладко, в конце концов, их принимали те учителя, которые учили ее и знали Кристину прекрасно, то сейчас… Дрожь по телу и холод в конечностях.
        А ведь Кристина не забыла и о том, что как-то подслушала в коридоре у репетитора. Они с Кузьмой больше не возвращались к этому обсуждению после того ночного разговора. Любимый не давал ей ни одной возможности, достаточно категорично заявляя, что это проблемы не Кристины. Да и не так все критично вроде, добавил как-то Кузьма, рассказав, что и с другими людьми об том поговорил. Шансы есть.
        Но Кристина все равно узнала о медицинском колледже и выяснила условия поступления. Немного втайне от Кузьмы, не желая его расстраивать. К счастью, сроки подачи документов в колледж позволяли спокойно сдавать экзамены в университет, а в случае неудачи — попробоваться и туда.
        — Нужна помощь? Я смотрю, ты долго сидишь над анкетой, но еще и первой строчки не заполнила.
        Кристина вздрогнула, отвлекаясь от своих мыслей, и растерянно обернулась. К столу, за которым она сидела, подошел парень. Кажется, она именно у него с полчаса назад и брала бумаги для заполнения, чтобы сдать документы в приемную комиссию. Да так и не удосужилась пока вписать в графу хотя бы свою фамилию.
        Кроме этого парня здесь находилось еще две девушки-студентки, которые так же отвечали на вопросы абитуриентов и принимали документы.
        — Что-то непонятно?  — уточнил парень.
        Он казался более взрослым, чем все остальные, присутствующие в этой аудитории, возможно, с последних курсов. На его футболке был прицеплен бейджик с именем «Руслан».
        — Нет, все нормально. Понятно,  — Кристина немного смутилась, подумав, что может со стороны показаться полной дурой. Непроизвольно ухватилась пальцами за кулон, подаренный Кузьмой. Принялась теребить цепочку.  — Просто задумалась о своем.
        — Ну, смотри. Если что — подходи, со всем помогу разобраться и отвечу на вопросы,  — парень искренне улыбнулся и подмигнул, словно подталкивая ее расслабиться.  — Я — Руслан,  — он ткнул пальцем в свой бейдж, видимо, на случай, если Кристина еще не заметила.
        — Спасибо, если будут вопросы — подойду,  — Кристина непроизвольно улыбнулась в ответ, начав теребить теперь анкету.
        Опустила голову, вновь глянув на свои бумаги.
        — Хорошо,  — весело заметил парень и пошел дальше по аудитории, наверное, смотреть, кому еще нужна помощь.
        Хотя Кристина не сказала бы, что сегодня отмечался наплыв абитуриентов. Кроме нее в комнате находилось еще человека четыре, которые так же заполняли анкеты. И последние минут десять больше никто не заходил.
        Кристина вернулась к бумагам. В этот раз не отвлекаясь на посторонние мысли. Все быстро заполнила, что заняло у нее не более десяти минут, и поднялась. Собрала документы, присоединив к ним уже готовую анкету. Осмотрелась.
        И только сейчас заметила, что на улице сильно потемнело. Учитывая совсем не позднее время, дело точно было не в сумерках. И тут прозвучал первый, далекий еще, раскат грома. Вот тебе и прохлада. Оказывается, просто все шло к дождю.
        — Закончила? Вопросов не возникло?  — уточнил этот Руслан, когда она подошла к столу, за которым сидели те, кто принимал документы.  — Давай сверим?  — предложил он после кивка Кристины.
        В этот момент аудиторию осветила яркая вспышка молнии. Руслан оглянулся на окна. По отливам забарабанили крупные капли ливня, а в воздухе снова прозвучали громкие раскаты грома. Гроза добралась сюда.
        — Все равно теперь тебе точно спешить некуда,  — добавил он, вновь широко ей улыбнувшись.  — Садись,  — он махнул рукой на стул, стоящий сбоку у его стола.
        С этим было не поспорить. Зонт Кристина не брала с собой. Но даже если бы прихватила, он ее не особо спас бы: с неба полило вдруг так, словно бы разом разверзлись все «хляби небесные».
        Так что Кристина села и начала вместе с ним просматривать документы, сверяя наличие всего требуемого. Достала из конверта фотографии, которые было необходимо приклеить на анкету и заявление.
        — Круто,  — хмыкнул Руслан с одобрением, посмотрев на карточки.  — Не все так здорово выходят на официальных фото. Я так, вообще, на уголовника больше смахиваю,  — скривив ироничную гримасу, он вдруг вытащил из кармана джинсов студенческий и развернул, показывая Кристине.
        Ну, что сказать, Руслан не врал. Вышел он на фото не ахти. Вообще. Насупленный какой-то. Да и тут было заметно то, на что вживую Кристина просто не обратила внимание: и без того высокая линия роста волос истончалась, переходя в две «залысины» по бокам лба. Этот Руслан явно имел склонность к ранней потере волос. А в совокупности с тем самым хмурым выражением лица, действительно казался на фото подозрительной личностью. Карточке определенно не хватало того тепла и открытой улыбки, на которые Руслан был настолько щедрым в жизни.
        — Ну…  — не совсем уверенная в том, что сказать, чтобы человека не задеть, Кристина поджала губы.  — У всех бывают неудачные снимки.
        Руслан рассмеялся. Да еще и так, что чуть было криво не приклеил ее фото к анкете.
        — Это ты деликатно отметила. У меня, скорее, удачных не бывает,  — все еще посмеиваясь, покачал он головой, все же аккуратно прижав фотографию к обведенному рамкой месту.
        Проверил все остальные документы, указал Кристине, где она забыла дату заполнения проставить. И, наконец, сложил все в папку.
        — Хорошо, все правильно… Кристина,  — подвел он итог, сверив имя с указанным на папке.  — Держи,  — протянул ей бумажку, на которой записал присвоенный номер абитуриента.  — Удачи тебе на экзаменах.
        — Спасибо!  — немного неуверенно, но искренне улыбнулась Кристина, пряча этот клочок бумаги в сумку.
        При мысли об экзаменах она снова начала нервничать. И захотелось домой. Дождаться возвращения Кузьмы и крепко обнять любимого. В его объятиях Кристина черпала уверенность.
        — Погоди,  — окликнул ее Руслан, когда Кристина пошла к выходу из аудитории.  — Кристина, ты куда так побежала — там же ливень шпарит?  — с усмешкой показал он на продолжающийся за раскрытым окном дождь.  — Сядь, пережди, никто же не выгоняет. Потом пойдешь,  — предложил парень.
        Кристина задумчиво посмотрела в окно, потом на Руслана. И вновь на дождь. Домой хотелось все так же сильно. Широко улыбнулась:
        — Не сахарная, не растаю,  — теперь она подмигнула парню. И, уверенно поправив сумку на плече, вышла в коридор.
        Подумаешь, намокнет сарафан. Невелика проблема. Да и дождь, когда она вышла на крыльцо, поутих вроде. И капли показались теплыми. Так что Кристина пошла к остановке, перебегая от одного навеса к другому, а кое-где прикрываясь густой листвой раскидистых деревьев, растущих на территории медгородка.
        — А-а-а-а!  — Кристина кричала натуральным образом.
        Прыгала вокруг него, словно белка, ей-Богу. И так радовалась, что Кузьма сам не мог пригасить широкую ухмылку, расплывшуюся на все лицо. И она ему что-то про колледж говорила?! Ага, сейчас. Он же не полный идиот.
        — Кузьма, меня зачислили!  — малышка бросилась ему на шею, просто-таки фонтанируя своей радостью.
        — Я вижу, мавка, не слепой,  — сам рассмеялся, заразившись от нее искренней радостью.  — Говорил же — все ты сможешь!
        Обхватил за пояс, крепко прижав к себе Кристину. Закружил. А она только громче засмеялась.
        — Люблю тебя!  — прошептала, ухватившись за его щеки обеими ладонями, словно стараясь этим фокусом мир в равновесии удержать.
        Только на него смотрела горящими глазами.
        — Я тебя больше, мавка моя,  — усмехнулся он, прижав ее губы к своему рту.
        Поцеловал крепко, по праву, властно.
        Оба не обращали внимания ни на окружающих их других абитуриентов, ни на их родных. Ни на кого, собственно. Просто искренне и открыто радовались тому, что фамилия Кристины значилась в заветных списках. Правда, Кузьма и так был уверен в том, что его мавка поступит. Он для этого все сделал: чтобы ей не помешали.
        Кузьма был на сто процентов уверен в ее знаниях и способностях. Ни капли не сомневался. Но после разговора еще с парой человек, подтвердивших все же, что без дополнительных договоренностей Кристина, скорее всего, не поступит, решил перестраховаться. Кузьма и слышать не хотел о том, чтобы она поступала на следующий год, или, того хуже, после окончания колледжа. Вот еще. Хватит с них его мытарств и глупости. Кристина достойна учиться в университете, и нечего ей время терять.
        А он сейчас — искренне кайфовал от того, что ее мечту исполнил. И не важно, что сама Кристина об этом ни сном, ни духом. И не надо ей знать, пусть и дальше людям и в людей верит. Для всего остального в их семье есть он, чтобы поддерживать и давать любимой возможность иметь подобную уверенность.
        Конечно, это стоило дорого. Но оно того стоило. Без вариантов.
        Кузьма убедился в этом еще раз сейчас, глядя в сияющие глаза и пылающее радостью и восторгом лицо любимой мавки.
        Он взял в долг у Грека. Друг даже согласился на это без процентов. Сумма и так была не маленькой. Три с половиной тысячи «зелени». Если бы заплатил пять, Кристина прошла бы с первого экзамена, так как окончила школу с золотой медалью. Но, откровенно говоря, Кузьма и так понимал, что придется выжаться по полной. Игорь пошел навстречу, одолжив ему такую сумму на год, еще и без процентов. Правда, вновь намекнул, что у него есть куда интересней предложение, и если бы Кузьма его послушал, не нуждался бы в том, чтобы в долг брать. Предложил с нужными людьми свести, познакомить. Всегда есть более перспективные варианты…
        В этот раз Кузьма не отказался категорично. Во-первых, тупо отказывать человеку, у которого бабки одалживаешь. А во-вторых, за этот год на своем горбу убедился, что нынче не так и легко прокормить близких и дорогих «честным» путем. А ему хотелось для Кристины куда больше, чем какие-никакие продукты покупать. Она вон, снова в платье, что его мать пошила сама. Потому что нет денег, чтобы купить что-то нормальное, новое. А мавка этого заслуживала. И куда больше всего еще, по его пониманию.
        Да и матерям основательней помогать хотелось.
        Потому он и ушел из грузчиков — бесперспективно, а время забирает. И силы, главное. Да и Григорий предложил неплохой расклад — вроде на половину ставки его устроили на завод, благодаря дружбе Григория с главбухом, а работал Кузьма по полной. И деньги полноценные получал. И по фигу, что часть «в конверте». Основную сумму, поскольку и заказы они с Гришей брали частенько «левые», не без помощи того же главбуха, который свою долю с этого имел. Так или иначе, а доход гораздо выше. И если Кузьма прижмется, и этот год отработает по максимуму — вернет деньги Греку. С напрягом, но вернет. Не любил быть в долгу. Но ради Кристины…
        Да и надо думать, как дальше крутиться, чтобы иметь возможность нормально жить.
        — Пошли домой?  — Кристина, задыхающаяся от радости, жары и его поцелуев, запрокинула голову, и затуманенными глазами глянула на Кузьму.
        Любил этот ее взгляд. Счастливый, без единой тени; искристый и полный любви к нему, восторга. В последнее время Кристина так переживала, что сама не своя ходила. Бледная тень его мавки. Ему постоянно хотелось ее успокоить, рассказать, что уже все решил и договорился, и никто не будет мешать Кристине в желанный университет поступить. Его с надежными людьми свели, та же Нинель Андреевна. С железобетонной гарантией. Вовремя, кстати. Он когда увидел уже составленные списки тех, кого зачислят на первый курс — ошалел. Еще немного — и мог не успеть. А ведь Кузьма все решил в конце января.
        Ех***й бабай! Такая злость в тот момент взяла за Кристину! Его мавка так старалась, поесть за учебниками забывала. Так хотела людей лечить. А они…
        Вот тебе и честный конкурс, основанный на знаниях. Лихо они там все проворачивали, однако. Шальные суммы выходили, если прикинуть количество студентов на первом курсе…
        Но как бы ни хотелось ему любимую развеять, Кузьма понимал, что не стоит. Кристина только больше изводить себя станет, если про деньги узнает… Вновь переживать будет, что он столько на себя берет, про отдых волынку заведет, про собственную учебу Кузьмы…
        В техникуме, кстати, он тоже договорился. Да, также не бесплатно. Но корочка ему не помешает, тут Кузьма поверил старшим. А вот все, что для работы нужно, он лучше на этой работе и узнает.
        — Подожди, а отпраздновать поступление?  — прижав ее к своему боку, Кузьма поцеловал Кристину в макушку.  — Раз уж я пропускаю работу, давай используем время по полной! Пошли в кафе! Домой — успеем,  — подмигнул ей.
        — В кафе?  — Кристина растерялась.
        Прикусила губу. Кузьма видел, что ей хотелось, но и сомнения имелись. Неуверенность.
        — Родной, но это ведь дорого,  — наконец, мучительно выдавливая из себя слова, прошептала Кристина, вперив взгляд куда-то в район его шеи. Уцепилась за пуговицу на его тенниске.  — Я и дома нам что-то праздничное приготовлю…
        Под конец, явно испытывая стыдливую неловкость, что завела об этом разговор, Кристина просто уткнулась лицом ему в грудь, прижавшись через ткань губами к тому месту, где была набита «К» для нее.
        Кузьма хмыкнул и, ухватив ее пальцами за подбородок, вынудил Кристину поднять голову.
        — Мавка, посмотри на меня. Посмотри-посмотри,  — не позволил ей вывернуться.  — Ни фига ты готовить сегодня не будешь, поняла? Сегодня у тебя праздник. Законный и заслуженный. И не спорь.  — Кузьма обхватил ладонью всю ее щеку, продолжая обнимать Кристину за талию.  — И потом, я что, зря работаю столько? Могу позволить себе любимую девушку в кафе отвести,  — немного резко и настойчиво отрезал он, показав, что не оставляет вариантов для спора.
        По правде сказать, его иногда конкретно парило то, что он не может водить ее в кафе или еще куда-то гораздо чаще. А так — в кино один раз выбрались. Да и то на фильм, после которого Кристина два дня ревела. При том, что сама его упрашивала именно на этот сеанс пойти. Японский бог! Кузьма после этого пригрозил, что больше никогда не поддастся ее уговорам. Врал, конечно. Просто отвлечь хотел, развеселить. А не до истерики довести. Развеял, называется.
        Его бы воля, каждые выходные бы куда-то Кристину водил. Для этого и старался же, хоть сейчас и приходилось поджиматься. Но, елки-палки! Он может себе позволить ее в кафе отвести! И не собирался допускать споров по этому поводу.
        Кристина до сих пор не могла поверить, что учится в медуниверситете. Ей здесь все таким невероятным казалось! И интересным! И… и… Господи! Как же она счастлива была, что смогла поступить, несмотря на все страшилки, которыми ее пугали. Конечно, было тяжело. Очень. И весь прошлый год. И экзамены… Да и сейчас учеба сразу набрала стремительные обороты, заставляя Кристину выкладываться по полной.
        Но прав был Кузьма, запретивший ей упадническое настроение. Если бы не любимый, Кристина точно опустила бы руки. А так — училась там, где мечтала! На врача!
        Конечно, пока с «врачом» ее мало что связывало. Разве что история медицины и анатомия. В остальном расписание заполняли общие дисциплины, обязательные для любого высшего. Но все равно было очень интересно. Да и анатомии хватало! Нагрузка там было о-го-го! И химии различные не давали расслабиться. А с нового семестра еще должно специализированных предметов добавиться…
        Кристина всему радовалась и всего ждала с нетерпением! Даже халату, который мялся от постоянного таскания в пакете, тяжеленным учебникам в сумке (одна анатомия и атлас по ней же — чего стоили!), надоедливой шапочке на голове. Ее учеба не утомляла морально. Стимулировала. Она старалась наперед учебники читать, если получалось. Хоть и редко выходило: объемы заданий казались огромными после школы, да и любую свободную минуту хотелось с Кузьмой провести. Если любимый, конечно, тоже не на работе был. Они сейчас только ночами и встречались. В постели. Или на кухне, куда Кристина его тащила поесть. Сильно уставал. Все равно работал слишком много. Хотя, казалось, Кузьма все же больше доволен результатами был. Чувствовалась в нем какая-то уверенность и даже гордость, что ли… Хотя нет. Не так. Гордости в Кузьме всегда хватало. А вот сейчас какое-то удовлетворение появилось, наверное.
        Да и не только Кузьма столько работал, но и Григорий, который и взял его к себе. Так что Кристине вроде и ворчать не о чем было. Все работали на пределе.
        И она в меру своих сил. Ее работой сейчас учеба была, что не раз повторял Кузьма, когда она заикалась о том, чтобы уборщицей куда-то в вечернюю смену устроиться, или еще что-то в этом роде. Хотелось облегчить ему жизнь, свою лепту внести…
        Кузьма это плохо воспринимал. Злился, ворчал. И запрещал ей даже думать о подобном.
        Вот она и училась. Прилагая максимум усилий.
        Сейчас же у нее была самая длинная за день перемена — сорок минут. И Кристина очень надеялась перекусить. Бутерброды из дому взяла. А погода еще позволяла устроиться на улице, на одной из лавочек у учебного корпуса, и насладиться «бабьим летом». Остальные ребята из ее группы занимались кто чем: кто повторял анатомию, проговаривая непривычные еще термины на латыни, кто-то лихорадочно листал конспект. Имелись и те, кто банально спал, откинувшись на сумки. Все-таки график и темп у них был напряженный. Всех изматывало. А в целом группа хорошая подобралась. Все общались нормально. Повезло. Не было каких-то «звезд» или «крутых». Более-менее равные все, да и дружелюбные. Пока, во всяком случае.
        — О-го, какие люди! Вижу, поступила… Кристина, верно?  — голос, показавшийся знакомым, заставил Кристину оторваться от яблока, которым она собиралась закусывать уже проглоченный бутерброд.
        У скамейки, где она сидела, остановился парень. Тот, что у нее документы принимал. Сейчас он, как и сама Кристина, был в халате. В руке держал сумку — наверное, тоже с учебниками.
        Кристина нахмурилась немного, пытаясь вспомнить его имя в свою очередь. Но в голову ничего не приходило. Слишком много информации она «напихала» туда в последнее время.
        — Привет,  — улыбнулась, чтобы не выдать свою неловкость.  — Да, поступила. Учусь вот.
        — С первой попытки?  — парень ухмыльнулся, уперся ногой о ножку скамейки, перекинув через плечо свою сумку.  — Нехилый блат у тебя, видимо. Я два года поступал, хоть и после армии и училища.
        Кристина нахмурилась, не поняв, о чем он.
        — Я с репетиторами весь прошлый год занималась,  — начала объяснять. Занервничала почему-то.  — И сама училась. Очень хотела поступить просто, Руслан,  — непонятно с какой стати, начала ему доказывать. Вспомнила имя.  — Без блата…
        — Да не переживай, Кристина,  — подмигнул Руслан, продолжая улыбаться.  — Не хочешь говорить, и не надо. Тут все так молчат. У нас тоже молчали. А сейчас, на третьем курсе, уже про каждого знаем, кто и как поступал. Не в том дело же. Главное, чтобы и дальше хотела учиться. Впрочем, иначе и не продержишься тут. Вылетишь… Если только блат не суперпрочный,  — действительно без издевки или иронии поделился с ней Руслан.
        Вытащил из кармана несколько конфет шоколадных. Предложил ей. Но Кристина покачала головой. Ей как-то неудобно и неловко стало из-за этой беседы. Мысли в голове появились… Такие. Всякие.
        — Бери-бери, глюкоза для мозга полезная, тебе надо сейчас,  — не приняв отказа, Руслан сунул конфеты ей в руки.  — Ешь, лучше анатомию выучишь,  — вновь усмехнулся он.
        — Да нет у меня блата, честно,  — даже немного обиженно фыркнула Кристина. Но от конфет больше не отказывалась. Хотелось сладкого, это правда.
        Руслан только кивнул, вроде согласившись, с той же усмешкой.
        — Рус!  — в этот момент кто-то окликнул его, заставив обоих обернуться.  — Тебе место занимать?  — у крыльца корпуса остановилось несколько парней, наверное, с его курса, и с интересом смотрели в их сторону.
        — Да я с вами, сейчас!  — крикнул он в ответ. И вновь глянул на Кристину.  — В общем, не переживай. Твое дело — как попала сюда,  — пожал он плечами.  — Ладно, пошел я, Кристина. Лекция у меня через десять минут по хирургии. Если что, спрашивай: помогу, расскажу, поделюсь опытом по предметам и преподам, они всякие бывают. Уже изучил на собственной шкуре,  — подмигнул он.  — Я, кстати, тут живу, в третьем общежитии. И курс третий. Вдруг помощь понадобится — заходи. Комендант подскажет, как найти. Руслан Карецкий.
        Забросив себе в рот конфету, Руслан махнул рукой в прощальном жесте, и пошел к корпусу, где его уже ждали друзья. А Кристина поднялась и медленно побрела в свою аудиторию, раздумывая о том, что этот Карецкий сказал.
        Глава 17
        Прошлое
        — Да наш Степаныч страх вообще потерял. И меня не слушает!  — Дмитрий Олегович, главбух, в сердцах хлопнул рукой по столу, за которым они сидели с Гришей.
        Кузьма повернулся к ним, отвлекшись от заказа. Нетипично это было для Дмитрия Олеговича, так эмоции проявлять. Обычно куда спокойней и ровней держался. Мыслей не угадать. А тут вон как прорвало. Жалуется на директора в голос, да еще и так, что эхо по цеху разносится. Правда, толку от этого мало. Никого нет здесь, кроме них троих. Заказов мало, завод работает в одну смену официально. Ну, а они тут так, вроде как и «не по-настоящему». Свои дела доделывают.
        — Тише, Дим, не кипятись. Толку?  — видно, и Гриша удивился такой эмоциональности старого друга.  — Ты ничего не изменишь. Да и проблемы не твои. Он плюет на закон, потому что на мази у него все. Сам знаешь, и откат за то, что лицензию с поставщика не требует, имеет серьезный. Вот его все и устраивает.
        — Ага, у него все на мази. А если налоговая или проверка какая-то? Им же только повод придраться надо. Найдут. И меня будут дрючить. Не его. Он же первый на меня все стрелки кинет и собак спустит. Скажет: «я не знал, меня не информировали»,  — раздраженно перекривил директора Дмитрий Олегович.  — И всем по хр**у будет, что я ему каждый месяц про эту норму говорю и хоть какую-то лицензию прошу оформить. Да ну блин! При их бабках, им что, сложно бумажку получить?! Вот ты мне скажи, Гриша?! Почему я из-за этого должен переживать и язву себе зарабатывать?! А они спокойно бабки считают?!
        — А ты и не парься, и не нервничай,  — попытался внести разумное предложение Гриша.
        Взглядом намекнул Кузьме, чтобы быстрее заканчивал. Время позднее, всем домой пора. Ждут ведь их. Снова повернулся к другу.
        — Плюнь и живи. Документом оформи где-то предупреждение о необходимости лицензии. Подсунь Степанычу на подпись среди других. Чтобы в случае чего — сказать мог, мол, я говорил, письменно даже информировал. Не виноват, значит. Пусть потом из своих откатов от них откупается,  — он поднялся и хлопнул главбуха по плечу.  — Давай, Дим, засиделись тут уже, всем по домам пора. Утро вечера мудренее.
        — Да, наверное, Гриш, ты прав,  — вяло согласился главбух.
        Кузьме не показалось, что Григорий сумел друга успокоить. Но это его касалось меньше всего. Ему со своим бы разобраться и решить, еще и в чужие проблемы вникать — ни времени, ни сил не имелось. Да и желания тоже. Тем более, если речь шла о «терках» между директором завода и главным бухгалтером. Не на том здесь Кузьма положении, чтобы куда-то вмешиваться. Вот он и не лез со своим мнением.
        А когда до дому добрался, вообще про главбуха и его проблемы забыл.
        Кристина сидела в комнате над книжками. Опять что-то зубрила, наверное. Им в этом университете столько задавали, что Кузьма искренне удивлялся, чему его мавка так радуется? И ведь радовалась, каждый день ему с восторгом о чем-то рассказывала: то о занятиях, то об одногруппниках, то о преподавателях. У Кузьмы иногда складывалось такое ощущение, что он там вместе с ней учится, настолько подробно Кристина все пересказывала.
        Но в этот момент она смотрела не в учебник, а в окно. Странно, учитывая то, что на улице давно стемнело и ничего толкового она там увидеть все равно не могла.
        — Привет,  — уперся плечом в косяк, пытаясь понять: просто устала или что-то расстроило его мавку?
        Кристина вскинулась, удивившись его появлению.
        — Привет!  — соскочила с подоконника, забыв про учебники. Не обратила внимания, что те на пол посыпались. Подлетела к нему.  — Ты как зашел? Почему я звонка не слышала? Открыла бы…
        Обняла за пояс, и Кузьма ее руками обхватил, крепко прижав к себе. Уткнулся в волосы лицом, наслаждаясь любимым запахом своей мавки.
        Она и правда всегда первая к двери летела, когда он домой приходил. Мать не раз со смехом рассказывала, что никто за ней не успеет — с такой радостью спешит Кристина его после целого дня увидеть. Он ее понимал, честное слово.
        — Мать выходила как раз, на пороге столкнулись. Она к твоим пошла, что-то они там с твоей матерью решили организовать, на комбинате чего-то отмечают. Вот и вошел,  — пробормотал ей в макушку, не позволяя Кристине отступить.
        Так хорошо просто ее касаться. Обнимать. Теплом наслаждаться. Ароматом кожи, волос, который так плотно и прочно в сущность, в саму плоть и кровь Кузьмы въелся, как что-то «глубоко свое», родное. Незаменимое.
        — Понятно,  — вздохнула Кристина, также не торопясь отходить от него.  — Пошли, ужином накормлю?  — запрокинула голову, прижалась губами к подбородку.
        Он улыбнулся. Чудо его.
        Почему-то дурное в голову стукнуло: как пусто и мелко все без нее было бы в жизни. Что делал бы, не будь у него Кристины? Не представлял даже. Бессмысленно шлялся бы по девкам, как тот же Игорь? К чему бы стремился, чего хотел бы? Честно говоря, даже холодно в груди стало. Грек вспомнился, который почему-то нередко жаловался на то, что все бабы дуры и девкам от него только деньги нужны.
        А Кузьма отчего-то так и не поделился своими отношениями с Кристиной. То есть то, что деньги ей на учебу нужны, сказал. Но Игоря и не удивило его желание помочь Кристине, да и жили же семьи рядом. Но вот душу выворачивать наизнанку перед старым приятелем отчего-то вообще не хотелось. Ни перед кем не хотелось, кроме самой мавки.
        Отчего-то имелась внутри потребность оградить, прикрыть, от чужого взгляда спрятать их отношения. Да и матери то и дело замечали, что чудо это — их чувства, отношение такое друг к другу. Беречь надо. Кузьма на их слова глаза закатывал и фыркал, крепче обнимая Кристину. Только все равно «на ус мотал».
        Реально же счастье, что она у него с самого детства была. Они друг у друга сейчас есть. Вот еще раскрутится немного, на ноги твердо станет — и поженятся. Хоть и так ясно, что никуда он ее не отпустит, да и Кристина его цепко в своих кулачках держит. Но все равно, правильно все сделать надо, для нее красиво. Для матерей.
        — Пошли, малыш,  — кивком согласился на ее предложение об ужине.  — На обед времени не было.
        — Родной! Опять?!  — мавка расстроенно и возмущенно глянула на него.
        — Снова, малышка. Снова,  — устало хмыкнул Кузьма, потянув ее в сторону кухни.  — Что с настроением, Кристина?  — словно бы мимоходом, а на самом деле внимательно всматриваясь в черты, уточнил.
        — Ничего,  — пожала малышка плечами.  — Осеннее настроение, соответствующее погоде. Бабье лето, похоже, кончилось.
        Отбросила себе за спину растрепавшуюся косу.
        Кузьма вытащил из кармана сигареты и прикурил, сев у форточки. Действительно, к вечеру похолодало и начался мелкий, противный, холодный дождь. Тепла, которое еще днем пригревало, как не бывало. Он по дороге домой то и дело ежился, жалея об утренней браваде и о том, что не послушал совета Кристины прихватить нормальную куртку. В одной ветровке пошел поверх футболки.
        — Что в универе твоем?  — не поднимаясь, протянул руку, вытащив из нижней тумбочки две тарелки. Из ящика достал вилки, пока Кристина на сковороде разогревала котлеты и гречку.
        Отложил сигарету, вытащил из-под стола квашеные баклажаны.
        — Нормально и там. Я пятерку по анатомии получила,  — наконец-то, первая открытая улыбка, не направленная лично на него.  — А еще мы на биологии лабораторку делали. Представляешь, я девочке из группы халат испачкала реактивом. Так испугалась почему-то. Но оказалось, что это какой-то раствор йода. Да и у нее не из чистого хлопка ткань. В общем, тут же застирали с мылом, все обошлось.
        Кузьма хмыкнул и искренне, широко улыбнулся «страшной» проблеме. Кристину хлебом не корми, дай понервничать.
        — Испугалась-то чего? Велика беда,  — затянулся и подошел к ней, погладил по затылку под волосами.
        Помог по тарелкам еду разложить. Сам сел на прежнее место. Усадил Кристину себе на колени. Соскучился за сегодня.
        — Ну как?  — продолжая их разговор, Кристина одновременно ела.  — А если бы не отстиралось? Пришлось бы ей халат покупать…
        Кузьма закатил глаза, также отдавая должное еде. За день и вымотался, и проголодался, как черт.
        — Ну и купили бы. Нервничать зачем? Нервные клетки не восстанавливаются, помнишь? Сама это вечно повторяешь. Тебе что, мало о чем думать надо, что ты еще и о куске чужой тряпки переживаешь, маленькая?
        А Кристина вдруг как-то замерла на его руках. Даже вилку опустила. Отложила на тарелку. Неуверенно стрельнула глазами в его сторону. И тут же уставилась в окно, за которым продолжал тихо шелестеть дождь.
        — Где ты деньги взял, Кузьма?  — тихо-тихо и таким непривычным тоном спросила она, что он сам замер. Медленно повернулся к Кристине, не до конца веря, что правильно ее понял.  — Сколько, родной?
        Кристина к нему повернулась. Посмотрела совсем непривычным взглядом. Серьезным. И таким взрослым, словно бы его самого старше.
        Осень, как же. Ех***й бабай!
        Кузьма отбросил вилку, которая громко звякнула о тарелку. И крепко ухватил Кристину, не позволил подняться. А она дернулась. Опустил ей ладонь на щеку, чтобы не отворачивалась.
        Всмотрелся в это непривычное выражение зеленых глаз. Опустошенное и испуганное. До горя несчастное. Полное тоски и какого-то страха, которое он совсем не привык в сияющих глазах своей мавки видеть.
        Да нет, не ошибся. О том, именно о том она говорила сейчас, о чем он и подумал.
        Второй рукой достал сигарету из пачки, оставленной на подоконнике. Прикурил и глубоко затянулся. Все еще не ослабляя захвата своих рук на ее теле, лице.
        Аппетит пропал напрочь. И у нее, похоже, тоже. Опять затянулся.
        — Это не твоя проблема, малыш. Вообще,  — наконец, отрывисто резюмировал Кузьма, докурив сигарету.
        Затушил в пепельнице. Обхватил ее двумя руками.
        Все это время Кристина молча сидела на его коленях. А он ее держал. Не потому, что она продолжала дергаться. Нет, затихла и не пыталась подняться. Даже не напряжена была вроде. До этого момента и его последних слов. А тут — как закаменела, ей-Богу. И вновь медленно подняла глаза на него.
        И у Кузьмы что-то такое мерзкое внутри плеснуло. Как изжогой, кислотой, только не по горлу, а в груди. Незнакомое и непонятное. Неведомое еще. Странное. Чем-то напомнившее тот момент, когда про нападение на малышку от матери узнал. Только иное немного. Страх за нее, что ли? Только чего бояться? Все же нормально и продуманно.
        — Не моя проблема?! Не моя?!  — аж задохнулась она.  — Ты — чей?! Мой?!  — тихо, но с такой злостью, что Кузьма невольно улыбнулся, прошипела вдруг Кристина.
        Не помнил, видел ли когда-то ее в таком настроении. Все непонятное и непривычное в собственных ощущениях на второй план отошло, тут же затерлось.
        Она же ухватила его за щеки и встряхнула голову. Кажется, улыбка Кузьмы разъярила ее еще больше.
        — Мой, Кузьма?!  — надавила своими ладошками на его щеки.
        — Твой, мавка. Твой,  — пытаясь подавить неуместное веселье, прохрипел Кузьма.  — Твой, малышка.
        — А я — чья, Кузьма?!  — глаза сузила. Злилась, маленькая ведьма.
        — Это что за вопросы, не понял?! Моя!  — он даже возмутился.
        Кому тут что не ясно?!
        А Кристина словно расслабилась. Но не до конца. Ее немного потряхивало, но уже хоть не каменная в его руках сидела.
        — Значит, и проблемы твои — мои. Общие они, Кузьма, понимаешь?!  — все еще не успокоившись, прошипела она, кажется, от ярости не в состоянии говорить нормально.  — Не может быть у нас твоих или моих проблем, если мы — вместе! Так не получится ничего, неужели не ясно?! Тем более, если ты меня обманываешь!
        — Подожди, где я тебя обманывал?  — не согласился Кузьма, продолжая ее обнимать.
        — Ты мне сказал, что не будешь ничего платить…  — возмутилась Кристина.
        — Я тебе такого не говорил. Я говорил, что еще вопрос выясню.
        — Ты мне ничего об этом не сказал, Кузьма!  — вот тут у Кристины шипение сменилось возмущенным криком.  — А если бы я так поступала и ничего тебе не говорила?! Это как бы называлось?!
        Она снова дернулась.
        — Та-ак, вот тут подробней. И что ты мне не говорила?  — не позволив мавке отодвинуться, Кузьма вновь потянулся за сигаретой.
        А Кристина шумно и резко выдохнула, вдруг прикусив губу. И прям ощутимо стало, как ее возмущение сменилось какой-то опустошенностью и страхом. На глаза слезы навернулись.
        Кузьма так и не взял сигарету. В груди вновь то, непонятное, плеснуло. Обхватил ее крепче, прижал к себе, так чтоб голова к плечу, лицо к его шее.
        — Мавка, ты что?!  — действительно заволновавшись.  — Я же для тебя. Чтоб не мешали просто. Им же плевать на твою голову светлую, знания и мечты! Ты знаешь, что они уже в январе почти все решили за всех! Я своими глазами списки видел. Им по фигу. Только тех, кто заплатил, пропускать собирались. А я не хочу, чтоб тебя и твои мечты топтали, поняла?!  — под конец уже он возмутился.
        — Ничего,  — буркнула Кристина в ответ. И всхлипнула.  — Я ничего… Но Кузьма….!  — тут она вдруг застонала, испугав его уже конкретно, словно ей плохо стало.
        Вцепилась в него руками, прижав, кажется, даже крепче, чем он ее держал. Точно царапины на ребрах останутся.
        — Это же громадные деньги! Сколько?! Сколько? Я же слышу, что в университете шепчут, а то и в голос говорят, родной! Три, пять тысяч долларов! Кузьма! Откуда?! Это же квартира однокомнатная у нас в доме… Где ты такие деньги взял?! Зачем?!  — ее затрясло сильней. Кристина опять всхлипнула.  — Чего это тебе стоило, родной?
        — Уймись, мавка. Успокойся, ради Бога,  — обхватив ее затылок, Кузьма прижался губами к ее лбу и сам не понял, как начал легко раскачиваться, словно укачивая ее.  — Все нормально. Слышишь? Все нормально. Я все просчитал и обдумал. Я в долг взял. На год, у Игоря. Мы с ним обо всем договорились. А благодаря тому, что Гриша мне с работой помог, я впишусь в срок. Да, нам тяжело сейчас придется. Еще на шее у матерей посидим пока. Зато ты учишься…
        — У Игоря?  — Кристина вновь голос потеряла. Теперь от страха, судя по всему.  — Но он же… Он же… Кузьма, но говорят же, что он бандит. Ты же слышал, точно. Это же опасно и…
        — Кристина, успокойся,  — отрывисто и резко велел он, снова заставив ее на себя посмотреть.  — Чем бы там Игорь ни занимался, он не перестал из-за этого моим другом быть. И тебе помочь — не против. Так что все под контролем. Прижмемся в этом году. А дальше — отдадим долг и разберемся. А теперь,  — Кузьма чуть сдавил пальцами ее щеки, как бы подчеркивая неотвратимость ответа.  — Скажи мне конкретно, откуда ты про деньги узнала?
        Он прищурился, внимательно вглядываясь в глаза малышки. Знал, что не слукавит, не сумеет обмануть его.
        Кристина прикусила нижнюю губу так, что кожа побелела.
        — Ниоткуда конкретно. Только я же не дура, родной. Все об этом перешептываются и говорят. Многие и не отрицают. А сегодня… Там парень один есть, в университете, он с третьего курса. Принимал у меня документы, когда я приходила сдавать бумаги в приемную комиссию…
        Кузьма прямо-таки ощутил, как у него лицо вытянулось и закаменело.
        — П-а-а-рень?  — уточнил он как-то медленно и протяжно.  — С третьего курса? Интересно как… И почему я только сейчас об этом парне узнал?
        — Кузьма!  — Кристина фыркнула, словно бы он чем-то несерьезным занимался.  — Я ж тебе не о том, не о Руслане….
        — Так у него еще и имя есть, которое мы уже знаем?  — хмыкнул он. Но попустило, если честно. Слишком уж легкомысленно и раздраженно Кристина реагировала на его намеки. Несерьезно.  — И что этот Руслан?
        — Он меня когда увидел сегодня, удивился очень. Говорит, что сам дважды поступал, и это после училища. Блат у меня, сказал, хороший.
        — А может, это у него мозгов просто нет,  — фыркнул Кузьма, подняв бровь с иронией.  — И человек завидует?  — взял-таки сигарету, зажал зубами.
        Но так и не прикурил.
        — Да нет,  — Кристина опустила голову ему на плечо. Переплела их пальцы.  — Я на лекции поспрашивала у тех однокурсников, кто с ним в одном общежитии живет, что и как? Говорят, что он один из лучших студентов на своем курсе. Ему уже даже дежурить в хирургии на ночных разрешают. Как студенту, конечно, но пускают на операции, дают узлы завязывать,  — Кристина это с таким придыханием произнесла, будто о небожителях говорила.
        И о каком-то нереально запредельном действии, о котором она и мечтать сейчас не может.
        Узлы, блин! Ех***й бабай! Кузьме сейчас самому кого-то в узел завязать захотелось. Резко так.
        А малышка тем временем продолжала делиться с ним своими мыслями, словно и не заметила, что Кузьма уже конкретно бесится.
        — Вот, и я задумалась. Я же знаю тебя, родной. Люблю очень, но знаю, что ты упрямый дико. И если уж решил что-то, то будешь до конца идти, головой стены пробивать. Вот и подумала, что вполне мог. А когда все вместе сложила, и то, сколько ты работаешь, то, как вел себя все это время… Поняла, что ты так и сделал. Просто мне ничего не сказал.
        Тут Кристина на него уже с упреком глянула. Только Кузьме было не до ее недовольства. Он за собой вины не ощущал и не видел. Все верно сделал. Ни тени сомнения. А вот остальная часть ее рассказа…
        — Значит, парень. Значит, Руслан. И ты уже о нем расспрашиваешь. И даже в курсе, где живет этот выдающийся студент,  — сквозь зубы процедил Кузьма, вдруг поняв, что бесится самым натуральным образом.
        Взбеленился, как черт. Сжал фильтр сигареты, почему-то подумав, что эти, если не прикуривать, куда противней, чем те, что его Грек порой угощал. Но горький привкус сейчас даже к месту был. Больше настроению соответствовал.
        Вот тут Кристина, похоже, поняла, что он серьезно. Подняла голову с его плеча и удивленно посмотрела Кузьме в глаза.
        — Родной, ты что? Ты почему злишься?  — с искренним недоумением спросила она, накрыв щеку Кузьмы теплой ладонью.
        Хорошо так: теплая рука, мягкая кожа. Родная. Только он все равно бушует внутри.
        Ревнует. Ни разу Кристину не ревновал, а сейчас накрыло по-черному просто. До зубовного скрежета и растертого между губами сигаретного фильтра. И не такой уже шикарной идеей показалось то, что обеспечил ей поступление в универ, где толпятся и толкаются все эти студенты. Со своими наблюдениями и мыслями лезут.
        — Ты ревнуешь?  — вдруг распахнула глаза Кристина. Удивленно, будто чего-то такое невиданное увидела.
        И тут же расплылась в улыбке.
        — Ты чему так радуешься, мавка?  — разъяренно буркнул Кузьма, в ответ на эту ее улыбку.
        — Ничему…  — Кристина рассмеялась, обхватив его руками за шею.  — Ты хоть знаешь, сколько раз я тебя ревновала ко всем твоим девицам, к которым ты на свидания ходил? У Грека того же на квартире… Думаешь, я маленькая была и не понимала, ради чего вы там собираетесь вечно?  — уже она насупилась, и посмотрела на него с претензией.  — Во дворе много об этом слухов ходило. А теперь — ты… Ты же никогда меня не ревновал, да?
        — А ты этого хотела сейчас?  — вновь задрал бровь, дернул головой, пытаясь откинуть волосы со лба, которые в глаза лезли.
        Уткнулся носом в ее шею, вдыхая аромат любимой. Только сейчас его это не успокоило. Подогрело бурлящее внутри собственническое и жадное, то, что душило последние минуты. А еще плеснуло жаждой по ней. Голодной, горячей. Безрассудной и алчной, властной до жадной дрожи в пальцах. В животе нуждой свело. В паху жаром.
        — Нет, Кузьма. Вообще нет,  — Кристина вздохнула, отвела его вихры в сторону. Забрала у него изо рта размозженную сигарету.  — Я знаю, как это внутри разъедает. Отвратительное чувство. Я понять хотела, зачем ты так сделал, родной? Ведь можно было попробовать… А даже если и нет, думаешь, я бы сломалась, если бы не поступила? Нет, выдержала бы. У меня же ты есть. Зачем же ты на себя такое взвалил, еще и со мной не делишься? Утаиваешь? Считаешь меня маленькой? Глупой? Так думаешь, да?  — посмотрела на него в новом приступе тревоги и грусти.
        — Знаешь, что я думаю, мавка?  — вглядываясь в ее зеленые, бездонные глаза.  — Что я слишком мало времени тебе уделяю, вот что. Про студентов-третьекурсников она уже расспрашивает, видите ли.
        Ссадил ее с колен, но крепко за руку держал. И пошел в коридор, потянув Кристину за собой.
        — Кузьма?  — она удивилась. И точно еще не просекла его задумку. Торопливо семенила следом.  — Ты куда пошел, мы же ели?
        — Потом доедим,  — отрезал он, затащив Кристину в их комнату.
        Захлопнул дверь, задвинул защелку. И толкнул мавку на диван. Сгреб ее тетради и учебники в сторону. Столкнул на пол.
        До Кристины только сейчас, кажется, дошло, чего ему в голову стукнуло. И на лице какая-то безумно недоверчивая, и при этом соблазнительная улыбка расплылась, вызывая у него дикое желание наклониться и языком слизнуть это выражение с губ Кристины.
        — Кузьма?  — голос Кристины охрип, стал ломким и низким.
        Выдающим, что и в ней полыхнуло желанием, заставляя забывать обо всем, о чем говорили до этого. Обожал этот взгляд у нее, этот тембр голоса. Потому что — японский бог!  — точно знал: только для него это все! Только он в своей мавке такие чувства и эмоции будит. И так оно останется и дальше. На фиг всех остальных парней, которые вокруг Кристины крутятся. Никому шанса не даст. Не дождутся!
        — Иди сюда, мавка моя,  — притянул ее к себе.
        Прижал крепко, до хруста в своих руках, потому что сильнее сжать хочется, но нельзя, чтобы ей не было больно.
        — На парней, значит, засматриваться начала, меня уже мало,  — немного с поддевкой, протянул он, губами дразня шею Кристины. Прижался жадно ртом к ее коже, заставив откинуть голову.
        А она и засмеялась, и задохнулась, задрожав в его руках крупной дрожью.
        — Глупый!  — ухватилась за его затылок ладонями, обхватила голову так, что локтями обняла почти, прижимая к себе.  — Тебя люблю. Только тебя! Мне никто больше не нужен, понимаешь? И ничего, тоже.
        Сама его губы своим ртом нашла. Первая целовать начала. А у него от ее слов, от потребности в голосе Кристины — контроль сорвало окончательно. Опрокинул на себя. Сам на диван рухнул, увлекая мавку за собой. Перевернулся, подминая ее под свое тело. Губами пожирал ее рот. Соскучился, и правда. Да и знал, что она так больше всего любит — когда он сверху, когда целиком ему принадлежит.
        Стянул футболку через голову, ее кофту в сторону отбросил. Вновь прижался к губам Кристины, по шее прошелся жаркими, почти жадными поцелуями, оставляя красные следы на нежной коже. Потому что его! Потому что хотел, чтобы видно было это! Сгреб в охапку обеими руками, не позволяя сдвинуться, пока потянулся за презервативами, лежащими в тумбочке. Прижал к себе так, что нет и прослойки воздуха. До сих пор обоих трясло от такого обнаженного прикосновения кожи к коже. Сколько раньше у него девчонок было, а ни в одной он так не нуждался, ни одну не хотел настолько, сколько бы раз любовью с Кристиной ни занимались. До сих пор в глазах темнело и руки тряслись, словно в первый раз. И пульс в ушах от потребности в ней барабанит так, что оглохнуть недолго. И стоны мавки, от которых только больше дуреешь, забывая о здравом смысле.
        Кристина обхватила руками, сжала ногами его бедра, пока Кузьма зубами разрывал упаковку. Фиг вам, он ее и на секундочку из своих рук не выпустит! Не дождутся! А Кристина только больше дразнит: его шею целует, грудь, языком набитую букву обводит, трется всем телом об него. Кожей о кожу, нервами по нервам, кажется, словно ток сквозь него пропускает, ей-Богу!
        — Кузьма?  — хрипло стонет, с придыханием. Уцепилась в его плечи, целует все, до чего достать может, пока он ее волосы в пригоршни сгребает.
        — Ммм?  — он уже не в том состоянии, чтобы над внятностью слов париться. Ему она нужна, целиком и полностью!
        — Кузьма, а у нас психология есть, знаешь?  — вроде и со смехом пытается прошептать Кристина, только все без толку.
        Хрипло вскрикивает, когда он в нее жадно и сильно толкается, погружаясь до упора, когда сжимает еще крепче, впивается в распахнутый от удовольствия рот.
        И глаза зажмурены, ресницы трепещут, словно сумасшедшие, дыхание мавки бешеное, сорванное. Ее губы, его рот.
        — И что?  — Улыбается самодовольно и властно. Знает, что его она. Каждым вздохом это признает.
        Сам хрипит, елки-палки! Не до того ему сейчас, чтобы в ее словах разбираться.
        Волосы ее на свои пальцы накручивает, наматывает. Еще ближе, еще плотнее, чтоб под ним вся.
        А Кристине говорить уже трудно. Лицо горит, щеки пылают, шея, грудь, которую он то и дело губами терзает, дразнит, каждым своим движением заставляет жадно воздух глотать.
        — Нам там про…. манипуляции рассказывали. Кажется, ты этим и занимаешься — манипулируешь мной…
        ****! Расхохотался, несмотря на бешеное вожделение, охватившее и тело, и мозг. На самую примитивную и правильную в то же время потребность: быть в ней, ее в себе растворить. Чтоб ни о чем думать не могла. Перевернулся, уперся затылком в спинку дивана, перетащил Кристину на себя, впился губами в ее грудь. Ладонями на бедра надавил, не позволяя отстраниться. Погрузился глубже.
        — Я с тобой любовью занимаюсь, мавка. А не глупостями всякими,  — прохрипел он, смешливо в уже потерянные зеленые глаза заглядывая.
        — Вот-вот, я об этом как раз,  — сама теряет контроль, начинает навстречу каждому его новому толчку двигаться. Сжимает плечи Кузьмы, его шею так, словно придушить хочет.
        Уже не стонет даже, хрипло кричит от удовольствия.
        Обожает, когда ей так хорошо! Когда для него вся, никаких задних мыслей — Кристина перед ним «нараспашку», жаркая, любящая, горячая! Сам срывается, вжимая пальцы в ее спину, в бедра. Ртом дыхание ловит. Вся его!
        Кожа от испарины влажная у обоих, а не хочется отодвигаться. И дыхание на двоих — одно. Сердце, кажется, одно у обоих колотится. Где-то посередине между его и ее грудиной стучит, бахает. Так любит ее, что аж больно в груди, в мышцах! Всего мало. Всегда больше хочется! И Кристину так же ломает, хотя едва дышать может. Цепляется за него короткими ногтями, губами припала к плечу. Всем телом на нем распластана. Точно, что одно целое!
        — Ты меня специально от прошлой темы отвлек, да, родной?  — минут через десять только вспоминает про слова и то, что говорить умеет, по ходу.
        Оба лежат на диване. Прижаты плотно. Так и не разложив тот. Тесно и места мало, а им хорошо. Бедро Кристины поперек его живота. Сама почти вся на нем. Кузьма ее обнимает, губами дразнит, заставляя кожу жаром пылать. А она каждый палец его целует, каждую черточку на плечах, вздувшиеся вены на шее, влажные пряди волос.
        — Понятия не имею, о чем ты, мавка,  — хмыкнул, прижал ее голову к груди, как раз над своим сердцем.  — Кто меня дразнить всякими парнями начал?
        Кристина только глаза закатила.
        — Все ты понимаешь!  — вроде и с упреком, только с разморенных, обветренных их страстью губ это уже не так грозно срывается. А ему целовать ее еще больше хочется.  — Что же мы теперь делать будем, Кузьма?
        Ну вот не может она расслабиться! Парится обо всем на свете, будто своих забот мало и думать ей не о чем!
        Кузьма хмыкнул. Сел. Ее усадил на себя. Достал кофту Кристины с пола и принялся натягивать на свою мавку. Мать скоро вернется. Ему побоку, но малышка ж все еще краснеет и смущается, типа родные не в курсе, что между ними и как происходит.
        — Да ничего, то же, что и раньше, малыш. Ты — учишься, я работаю. Продумано все, мавка, понятно? Этот год прижмемся. Потом полегче будет,  — глянул на нее серьезно, четко дав понять, чтоб прекратила глупостями голову забивать.  — Поженимся. Ты со своей учебой подгонишь. Детей родим. Ты кого хочешь больше: мальчика или девочку?  — бесшабашно заламывает бровь.
        А Кристина смеется, пытаясь волосы заплести. И такими счастливыми глазами на него смотрит, что Кузьма понял — убедил, уломал и уговорил — расслабится немного.
        — Мальчика… И девочку. Или мальчика и мальчика. Или две девочки… Мне все равно, родной,  — поддалась, позволила вновь потащить себя по коридору, теперь к кухне.
        Все хорошо и здорово, но и доесть нормально — как бы, неплохо было бы. Голодный же все-таки. Снова разогревают, он ее опять от себя ни на шаг не отпускает.
        — Сразу говорю: мне имя «Руслан» вообще не нравится,  — ехидно замечает Кузьма, усадив Кристину к себе на колени.  — Не позволю так сына назвать.
        Опять есть начали, хоть то и дело как-то сами собой пальцы под ее кофтой оказываются, на животе, на груди мавки. Дразнится, щекочет. А она смеется и его целует в ответ, то в щеку, то в шею, зная, что его такими полукасаниями заводит по новой. Вот, мавка же!
        — А по-моему, нормальное имя, красивое,  — прищурившись, посмотрела она на него через плечо.  — Это что, мне для дочек имена всех девок, с которыми ты якшался, проклянуть, что ли?
        — Але?! Я не понял, это на что сейчас намек был,  — хмыкнул Кузьма, прижав ее к себе обеими руками. Видел, что малышка сама смехом давится.  — На мое прошлое или на чьи-то неблаговидные намерения в будущем, а, малыш? У меня же никого нет, кроме тебя, и не будет больше.
        Кристина не выдержала, рассмеялась в голос, обхватив и его двумя руками. Крепко обняла.
        — Ты — весь мой!  — заявила почти грозно.
        Только ее смех все портил.
        — А кто спорит, мавка? Я ж сопротивляться тебе не в состоянии, сама видела,  — подмигнул Кузьма.  — Бровью повела — и все. Я пал… Только ж и ты, чтоб на всяких там пацанов не заглядывалась…
        — Кузьма!!  — простонала она так, словно он глупость сморозил.
        В этот момент в дверях замок щелкнул, в коридор мать зашла. Улыбнулась их веселью.
        — Привет, молодежь. До сих пор ужинаете?
        — Ага,  — Кузьма чуть не подавился от смеха, когда Кристина покраснела и уткнулась горящим лицом в его плечо.
        — По какому поводу такое веселье?  — сполоснув руки, поинтересовалась мать. Поставила чайник.
        — Имена детям выбираем,  — ехидно заметил Кузьма, пытаясь лично засунуть кусок котлеты Кристине в рот, потому как она уже от смеха задыхалась.
        И от смущения тоже.
        — Ох, Господи!  — мать всплеснула руками и уставилась на них.
        Кузьма и Кристина даже отвлеклись от своего занятия, тоже на нее глянули с удивлением.
        — Уже?  — как-то растерянно переспросила мама, сев на табурет напротив.
        Кристина поперхнулась, когда до нее дошло, что мать решила. Кузьма же выразительно закатил глаза, похлопывая малышку по спине.
        — Мы вообще, мам. Планируем заранее, чтоб потом, когда понадобится, не мучиться с выбором,  — объяснил с добрым сарказмом, попутно доедая ужин.  — Без конкретной привязки. Сначала Кристина доучится. И поженимся…
        — Фух!  — мать выдохнула.  — Это правильно. Нет, мы и так поможем, если что, вы не думайте! И рады будем! Свои же внуки,  — тут же поторопилась заверить она, будто решила, что они обидеться могут.  — Просто сейчас вам тяжело будет очень, если еще и малыш появится, с учебой обоим, работой…
        — Мам!  — Кузьма еще выразительней, с весельем глянул на мать, видя, что уже и Кристина расслабилась. Смеется.  — Рано еще об этом говорить, честное слово.
        Такое чувство, что ей волю дай, уже точно начнет имена внукам выбирать. С таким интересом взялась за тему, несмотря на опасения.
        — Ладно, ладно, поняла я,  — признала мать, что увлеклась.  — Вы завтра утром во сколько уходите, снова — в семь?
        — Ну, мне точно в семь надо,  — кивнула Кристина.
        Поднялась, погладив его плечо, словно просила, чтобы больше пространства для движения дал. Стала чай заваривать. А ему не хотелось отпускать. Все время держал бы рядом.
        — Мне тоже,  — Кузьма растер лицо.
        Накатила усталость.
        Разморило после всего. Уже и чая не хотелось. Завалиться бы спать, мавку под бок, чтоб в кольце рук и не выбралась, его обняла.
        — С утра на работу, к одиннадцати в техникум. Там зачетов пару надо сдать. Взять задание новое.
        Вернул Кристину на прежнее место в своих руках. Как представил, что утром им по дождю до остановки пилить, и потом в холодном автобусе трястись — уже никуда из кровати вылазить не хотелось. Им часто удавалось утром вместе выходить, еще немного времени вдвоем провести. Только ж каждый раз во время этих поездок Кузьма поневоле поглядывал за окна битком набитого автобуса. Блин, хоть бы какую-то машину купить! Пусть и «Таврию», что ли! Хотелось и Кристину в человеческих условиях возить, да и самому себя не тюлькой в банке чувствовать. Да и просто — удобней им всем было бы с машиной. Комфортней.
        Только сейчас на это вообще средств нет. Ближайший год есть о чем париться и думать кроме транспорта.
        — Вы идите отдыхайте тогда. Уже ж поздно,  — вздохнула мать.  — Я уберу,  — попыталась успокоить, увидев, что Кристина засуетилась с посудой.  — Тебе же наверняка еще учить что-то нужно, дочка. Вижу же, сколько вам задают.
        — Нужно,  — Кристина улыбнулась. В его сторону лукавый взгляд бросила.  — Но там уже немного, мне биологию только, и по химии пару законов повторить. Завтра в автобусе гляну. Сегодня много всего было, глаза слипаются.
        И правда зевнула, заставив его улыбнуться. Блин, сложно, конечно. И парит многое. Но он так доволен и счастлив был, что все верно решил. И что она, Кристина, у него есть просто.
        Глава 18
        Прошлое
        — Кузьма!
        Он обернулся, честно сказать, не сразу поняв, кому понадобился. Не так часто Кузьма появлялся в техникуме, особенно в этом учебном году. Больше с преподавателями и куратором общался, чем с одногруппниками. Так что удивился, увидев Вадима, торопящегося к нему навстречу.
        — Привет!  — парень остановился прямо перед ним, как-то нервно поглядывая на самого Кузьму.
        — Здорово,  — все еще не поняв, зачем понадобился этому парню, кивнул он.  — Что-то случилось?  — пришло в голову, что они в группе могли скидываться на что-то или еще какие вопросы решать, а он не в курсе.
        — Да не. Не, я с тобой поговорить хотел. Спросить,  — Вадим, казалось, нервничал, но при этом было заметно, что настроен решительно. Словно не один день обдумывал этот разговор.  — Ты договорился тут как-то, да? Что по своему графику ходишь?
        — Типа того,  — Кузьма не видел в этом особого секрета. Не он первый, не он последний, кто тут вопросы решал по договоренности. В техникуме многие так поступали.
        Кроме учебы еще как-то надо было и жить, крутиться.
        — Ты работаешь где-то, да?  — еще не все выяснив, видимо, не отставал Вадим.
        — Да, меня тесть к себе взял, чтоб помогал. А что?
        — Слушай,  — Вадим как-то больше дергаться стал.  — Я вот что хотел пробить: может, вам там еще помощь нужна? Подсобить как-то, помочь? Или, может, ты в курсе, где и кому такое надо?
        Кузьма как-то удивленно и с интересом посмотрел на Вадима, приглядываясь по новой. Молодой совсем. Может, на год Кристины старше. Вряд ли больше. Видно, сразу после школы сюда пошел, никуда больше и не тыкаясь. Хотя не глупый, это Кузьма помнил по тем временам, когда еще на пары регулярно ходил. Да и было видно, что не от хорошей жизни Вадим сейчас к нему подошел. Хоть и молодой пацан, а лицо такое, уже слишком серьезное и жесткое. Чувствовалось, что о многом в жизни в курсе.
        — А тебе не рано еще работать, Вадим? Выучился бы толком. Это мне семью кормить надо, а тебе что?
        — А мне тоже семью,  — как-то сквозь зубы выдавил Вадик из себя.  — У меня две сестры младших. А мать…  — Вадим сжал губы так, что челюсть побелела.
        Впервые за время их разговора стало ясно, что продолжать не хочет. Этот вопрос, во всяком случае.
        — Пьет она,  — выдавил Вадим из себя в итоге скупо.  — Сильно.
        — А отец?  — не комментируя предыдущее, уточнил Кузьма.
        Тут Вадим скривился с иронией.
        — Кто их знает, где отцы эти деваются, когда дети появляются,  — передернул плечами.
        Кузьма хмыкнул. С этим он тоже знаком был. Да и просьбу Вадима понял. Только чем помочь — не знал. Сам же на птичьих правах у Гриши.
        — Я тебе мало чем помочь могу, Вадик. Честно. Самого взяли туда по-семейному. Но спрошу. И иметь в виду буду. Если что-то появится — свистну. С тобой как связаться-то можно?  — на всякий случай уточнил.
        Вадик дал номер телефона. Не свой, какой-то соседки. Сказал, что она передаст или позовет, если он дома будет.
        — Спасибо, Кузьма,  — искренне поблагодарил, крепко пожав руку.
        — Да за что? Я ничего не обещаю, да и мало что могу, ты пойми это сразу,  — попытался донести до Вадима.
        — Что сразу на хр** не послал хотя бы,  — хмыкнул Вадим.  — Ладно, пошел я, у нас сейчас пара. А ты идешь?
        — Нет, мне сдать работу надо. И новое задание взять. Отдельный график.
        — Понятно. Давай,  — коротко кивнул Вадик, и пошел в ту сторону, откуда и подбежал пять минут назад, когда Кузьма вошел в холл.
        — Давай,  — уже ему в спину попрощался Кузьма.
        Пару мгновений еще подумал, что вот же складывается жизнь так паршиво. И чаще у тех, кто нормальные, толковые. О семье пекутся, о сестрах младших. Как этот Вадим. А у идиотов всяких или отморозков — удача прет. Хотя иногда и адекватным людям везло, когда они сами брали удачу в свои руки. Как тот же Игорь, к примеру. Который, кстати, звал его на послезавтра вместе посидеть. Не то чтобы Кузьма так уж хотел. Но и против особо не был. Надо будет посмотреть, что там дома — если не особо напряжно, то, может, и встретятся,  — прикинул Кузьма. И пошел в своем направлении, ему еще после обеда на работу возвращаться.
        С человеком, которого все называли Старик, Кузьма познакомился случайно. Сказать по правде, даже не сразу разобрался, кто это и что из себя представляет. Наверное, просто не рассчитывал тогда еще или не допускал мысли, что с такими людьми можно вот так запросто пересечься на стоянке у спортивного комплекса. Или что те могут держаться так… Ну, как Гриша, к примеру.
        Они сидели в машине Грека после тренировки. Качалка Кузьму интересовала слабо, и сколько бы друг ни старался его туда затянуть — желания не возникало. А вот игровой спорт — это Кузьма любил всегда. Время от времени успевал на волейбол или футбол, когда разношерстная команда подбиралась, чаще в зале играли. Но иногда удавалось и на поле старого стадиона, которым сейчас никто особо не занимался, в отличие от помещений. Сегодня они пролетели и с одним, и с другим, зато выпал шанс поиграть в большой теннис. Кузьма впервые взял в руки ракетку. Все время с бадминтоном путал на протяжении игры. За что то и дело получал окрики от «тренера» — парня, который в игре сек. Но все равно понравилось. Да и было ощутимо, что все тело размял. После постоянной работы с утра до ночи — эта тянущая боль в мышцах казалась приятной и радовала, а то так и закостенеть недолго.
        А после Грек притащил его сюда — хвастаться автомобилем, который только накануне и купил. «Ауди». Ясно, что не новое, кто-то пригнал из Германии или из Польши, Игорь сам толком не мог сказать. И было видно, что машине уже лет-лет, но все ж не «Москвич» и не «Жигули»! Двигатель — мощь! Все работает, как часы, несмотря на пробег и возраст авто. Аккумулятор пришлось заменить, конечно, брал тоже по своим каналам, какой-то непростой. Но в остальном, в остальном..!
        — Что значит — немцы!  — горделиво прищелкнув языком, Игорь захлопнул капот, когда они осмотрели все.
        Кузьма хмыкнул, но кивнул — спорить было не о чем. Автомобиль, несмотря на возраст, был в шикарном состоянии, да и чувствовалось качество сборки, видно было, что за ним ухаживали и следили. Ездить на такой машине — удовольствие. Правда, даже спрашивать не хотел, сколько такое «удовольствие» стоило. Реально есть о чем париться. Пусть внутри и кольнуло.
        Вот тогда к ним и подошел невысокий, крепко сбитый мужчина. Ну, может, под сорок, не больше. Кузьма точно не видел, откуда именно тот появился. Вероятно, из того же комплекса, поскольку одет мужчина был в спортивный костюм и кроссовки. Правда, сейчас это далеко не всегда указывало на то, что человек спортом занимался.
        Мужчина хлопнул Грека по плечу, поинтересовался, доволен ли тот своим приобретением? Грек расплылся в широкой усмешке и принялся заново нахваливать авто. Чувствовалось, что они знакомы хорошо и общаются на достаточно «короткой ноге». Мимоходом Грек представил и Кузьму. Старик вовлек их обоих в разговор, обсуждая достоинства машины, постепенно они перешли на разговор об автомобилях в общем. Потом Старик поинтересовался, чем Кузьма по жизни занимается, он рассказал, не особо вдаваясь в подробности. Поговорили о механизмах еще минут десять, наверное, после чего Старик сослался на какие-то дела и ушел. А они поехали домой, время шло к вечеру, да и погода уже не радовала. Грек предложил его подбросить и Кузьма не отказался. Нового знакомого Кузьма не обсуждал. Знакомый Игоря — и знакомый.
        Потом еще пару раз пересекался случайно все в том же комплексе. Здоровался, не отказывался отвечать на расспросы про нынешнее экономическое состояние технической отрасли. Раз они даже про учебу и техникум поговорили. Про армию. Старик поделился своими воспоминаниями о службе, которую проходил на территории ныне соседней уже страны. Сравнили впечатления.
        Нормальный в целом мужик. Остряк и шутник. Видно, что с хитрецой и себе на уме. Но открытый.
        Пожалуй, впервые задумался о его личности Кузьма тогда, когда недели через три, после очередной игры, на этот раз в футбол, Грек снова предложил друга подкинуть. Поскольку Кузьма планировал отдать ему часть долга, то предложение показалось своевременным. И все же поинтересовался у друга, не накладно ли ему возить всех туда-сюда — как ни крути, а уже не в одном дворе живут. На что Грек подмигнул:
        — У Старика топливная база под контролем, его людям там совсем по другим ценам отпускают,  — хохотнул друг, лихо развернувшись на стоянке перед комплексом.  — Он, кстати, пару раз спрашивал, не хочешь ли ты интереснее делами заняться? Не устал ли еще на своем заводе?  — поинтересовался Игорь, уже вырулив на дорогу.
        На что Кузьма только хмыкнул. Осмысливал то, что только сейчас дошло. «Как до жирафа», называется. Протупил. Не стоит, наверное, больше настолько невнимательным быть. Так можно и в плохую историю влипнуть.
        Касательно же слов Грека… Свою ответственность и обещание матери помнил. Да и Кристине слово давал никуда не влезть.
        Но и тогда это больше было дополнительной информацией. Удивлением. Тем, что заставило пересмотреть свой подход к оценке людей и анализу. Но не посылом к действию. И меньше всего Кузьма мог представить, что через два месяца сам, по своей инициативе, пойдет на встречу с этим Стариком. Да еще и с деловым предложением…
        Новый год они встретили все вместе. Одной семьей, как говорится. Здорово было! Суматошно, весело. Почему-то оптимистичней и легче, чем в прошлом году. То ли все какую-то перспективу с поступлением Кристины увидели, то ли просто свыклись как-то, втянулись, вспомнили, что радоваться можно и несмотря на непростые будни. Готовились несколько дней: Кристина еще за неделю уговорила его елку купить и в тот же вечер наряжала, используя Кузьму как «стремянку». Даже вечные уроки отложила и домашние задания. Расслабилась немного. И он сам, несмотря на физическую усталость, отдохнул с ней душой. Потом она у этой елки каждый вечер до Нового года и сидела, включая гирлянды и любуясь их миганием.
        Несколько дней закупали продукты, нарезали, жарили и пекли все — тоже вместе. Дома у тети Томы и Григория — там же главная комната свободной была, а значит, можно развернуться удобней. Их самих с Гришей женщины все тридцать первое гоняли по рынкам и магазинам, постоянно «вспоминая», чего еще не хватает. Кристина пирожных своих напекла: давно за тесто не бралась, не хватало времени, а тут поддалась всеобщим уговорам, порадовала. Кузьма их еще без начинки тягать начал. Так, что Кристина с ворчанием, но и весьма самодовольной улыбкой, принялась вторую партию теста заваривать.
        И сидели они долго. Легко все шло, с настроением, со смехом. Когда все родные и «свои» — понимают друг друга с полуслова. И шутки общие, и мысли, кажется, по глазам читаются. Стол полный, а уже никто ничего не хочет — наелись, пока нарезали салаты и готовили все. Зато шампанское хорошо пошло, добавляя нотку какого-то куража.
        Кристина уснула в два часа ночи. Как сидела: в углу дивана, перекинув свои ноги через его. С мандарином в руке, который так и не доела. Устала малышка, измоталась на учебе и при подготовке, а алкоголь окончательно сморил. Кузьма только улыбнулся этому, забрал фрукт и чуть удобней устроил малышке голову, подсунув подушку. Родные чуть потише стали говорить, заметив, что Кристина отключилась. Но все равно — засиделись еще до пяти утра, обсуждая мелочи и какие-то события. Планы на лето, варианты того, куда можно будет выбраться, когда она экзамены сдаст и практику отработает. На когда им всем отпуск планировать, ведь уже заявления писать надо. Хотелось всем вместе куда-то выбраться. Может, даже на море удастся.
        Хорошо так. Тепло и светло.
        Не знали только, что ничему из этого не суждено исполниться. Абсолютно. Жизнь по-своему вывернула.
        Через две недели после Нового года погиб Григорий. Глупо и нелепо. Пьяный водитель, уже начавший праздновать «по старому календарю», сбил его, стоящего на остановке в ожидании автобуса. Не только Гриша погиб, еще два человека. Но для их семьи это горе было основным.
        Пришибло всех. Тетя Тома словно сама умерла — ходила как сомнамбула, выполняя только то, что ей говорили, никак не могла сориентироваться в происходящем, не верила. Кристина плакала, хоть и держалась стойко, он даже не ждал от малышки такой силы воли. Но все равно — привязалась же. Может, и не как родного отца любила, но уважала сильно. Да и все они его любили. Даже он, Кузьма. Своего батю не помнил. И, чего уж спорить, за последние годы Григорий во многом ему и отца заменил, и старшего друга. Советовал, направлял, делился своим опытом. Помогал, в конце концов, там, где у Кузьмы просто в силу возраста еще не хватало житейской практики. Да и тетю Тому никогда не обижал, Кристину любил, как свою дочку. К его матери хорошо относился, с уважением…
        Он стал частью их семьи. А теперь — Гриши не стало. И стоя над его могилой, пока соседи и друзья говорили слова поддержки и ободрения тете Томе и Кристине, Кузьма очень четко понял, что остался единственным мужчиной и опорой в их семье. А за его спиной три женщины, которые хоть и стараются изо всех сил, а тоже не железные. И еще половина долга не выплачена Греку.
        Еще через два дня у тети Томы, кажется, только теперь осознавшей в полной мере, что произошло, случился очередной гипертонический криз, а ведь все понемногу и забыли о ее проблемах с давлением. Хорошо, что Кристина уговорила его пока ночевать у матери в квартире, боялась оставлять одну — правда, просто опасалась, что та в прострации, а оно вон как сложилось все. Врач «скорой» сказал, что промедление в пару часов стоило бы Тамаре инсульта. А то и самой жизни. Не факт, что смогли бы спасти. Кристине дали несколько дней в университете, чтобы она ухаживала за матерью в больнице. Мама Кузьмы сменяла ее вечерами. Кузьма мотался между заводом, домом и больницей, затыкая все «дыры», которые вдруг прорвало. И думал. У него голова уже гудела, кажется. Но необходимо было искать какой-то выход.
        Он толком не спал две или три ночи, почти силком заставлял Кристину отдыхать, забирая из больницы, приплачивая медсестрам, чтобы ночью приглядывали за тетей Томой. Но себе не мог позволить отключиться. Сидел на кухне, курил, и прикидывал, как теперь поступить. Пока в конце концов ему в голову не пришла одна идея, поначалу показавшаяся полной дикостью. Однако, чем больше Кузьма это обдумывал, тем более четким и серьезным ему представлялся данный вариант. Дело было в том, что буквально два дня назад на завод пришла проверка. Он не особо парился, не до того было. Главбух мимоходом жаловался и волосы на себе рвал, но тогда Кузьма не особо обратил внимание. А сейчас…
        Возможно, не так уж и ошибался Грек, постоянно пеняя другу на то, что мозги в голове есть, а он их не использует.
        Первым делом тем утром Кузьма отправился к Дмитрию Олеговичу, главбуху. Не потому, что опасался за место на заводе. Просто и тот, кроме друга, потерял со смертью Гриши солидный по их меркам процент дохода от «шабашек», которые главбух прикрывал. И именно он лучше самого Кузьмы разбирался в тонкостях бюрократии и нововведений в законодательной сфере, которые на многое влияли. И только поговорив с ним, Кузьма нашел Грека и попросил договориться про встречу со Стариком.
        — Неужели?  — хмыкнул Грек. Было видно, что ему интересно.  — Будешь к нам проситься?
        — Нет,  — Кузьме было не до рассуждений, честно говоря. Выспаться бы. Но он держал лицо и ровное выражение, по которому мало что можно понять.  — Буду ему предложение выгодное делать.
        Игорь удивился. И даже немного забеспокоился. Они давно знали друг друга, чтобы хорошо понимать. Но больше не лез с расспросами.
        — Старик наглых не любит. Но волевых и сильных — уважает,  — заметил ему, уже когда рассказывал куда и когда приходить, чтобы поговорить.
        — Спасибо, Игорь. Учту,  — действительно с благодарностью кивнул Кузьма.
        Его план как раз был наглым. Но и достаточно рискованным. Да и волевым. Однако при этом, если все сделать тонко — беспроигрышным. То, что он сам не понимал, подсказал Дмитрий, которому план пришелся по душе. Соль была в том, что имея доступ к топливу в неограниченном количестве, по сути, да и другие рычаги управления, связи — Старик получает лицензию. Дмитрий Олегович даже мог связать с тем, кто это все быстро оформит (сроки поджимали, с апреля за работу и поставки топлива на завод без лицензии не просто штрафовать собирались — куда серьезней. Только об том еще не все в курсе были. И для того, чтобы засчитаться в этом квартале, лицензию надо было в феврале получить. Начав в марте, можно было и не успеть). Главбух тогда быстро оформляет проведение «тендера» с единственным поставщиком, у которого данная лицензия есть (даже гарантировал, что с директором это утрясет, надавив на известные ему слабости), и в кармане контракт как минимум на год, по цене, которую сам Старик назовет. Предприятие на госфинансировании, можно списать в расход бюджета, учитывая, что других поставщиков нет. Лишь бы в рамках
закона.
        Кроме того, Старик сможет на этой же волне еще с кем-то провернуть подобное. И, оставив за бортом конкурентов, которые пока жлобятся на лицензию, у них же скупить топливо по заниженной цене. Потому как с прежними клиентами они уже не смогут сотрудничать. Но топливо же куда-то сбывать надо, чтобы хоть какие-то бабки отбить. А если нормально везде решить, то это можно и на постоянной основе оформить.
        Старик сразу мысли свои не озвучивал. Внимательно смотрел на Кузьму, словно пытался через лоб в его мозги проникнуть. Курил, не предлагая ему сигарет. И молчал. Минут десять, наверное. Кузьма сидел и ждал. Так же молча. Он нервничал, наверное. Да. Только последние десять дней у него в жизни и мозгах такой напряг был, что сейчас как отрубило. Ледяное спокойствие. Нерв не бьет. Или пан, или пропал. А волноваться — на это уже мозговых клеток нет. Что робот.
        — Твой интерес какой?  — в итоге спросил Старик, затушив второй окурок в пепельнице.
        — Процент со сделки. С каждой по тендеру. И я хочу в дело. Завод… хорошо это. Но не мое,  — так же спокойно и ровно добавил Кузьма.
        Старик хмыкнул. Улыбнулся так, словно они об армии снова в коридоре спорткомплекса болтали.
        — И какой ты процент хочешь, Кузьма?
        — Десять,  — понимая, что наглеть не стоит.
        Не сейчас, тем более, когда имеет шанс получить куда больше, по итогу. И в новую среду продвинуться.
        — Хорошо,  — Старик прикурил новую сигарету, в этот раз протянув пачку и ему, угощая.  — По рукам. Пока на твоем заводе пробьем, поглядим. Дальше решим. Согласен?
        — Да,  — прикурил и Кузьма.
        На следующей неделе он заработал пять тысяч. Баксов. Еще не за тендер. А за то, что в структуре нашел того человека, который лицензию мог бы провернуть быстрее и дешевле, чем старый контакт Старика. Оформили все равно у проверенного. Зато было чем аргументировать снижение тарифа…
        Да, конечно, две тысячи он отдал Дмитрию Олеговичу, без подсказки и помощи которого вряд ли смог бы такое провернуть. Да и именно главбух гарантировал то, что в «тендере» Старик и быстро организованная им фирма победит.
        И все же… Все же. Сложно было этому что-то противопоставить из прошлых доходов. Долг Греку сразу закрыл. Купил для тети Томы лекарство, которое врачи советовали с первого дня, а они денег наскрести не могли.
        О чем еще говорить?
        настоящее
        Над ухом что-то пищало. Знакомое вроде. Но противное. Мешало спать. А Кристине совсем не хотелось просыпаться. Так хорошо было — словами не выразить! Тепло, спокойно. И еще что-то неуловимое, непонятное со сна, что дарило ощущение полного и безграничного счастья. Приснилось, может, что…
        Только спина почему-то болела и шея затекла. Наверное, неудобно как-то подушку свернула. Зато выспалась хорошо. Не могла проснуться. Вот разморило ее, что ли? Голова тяжелая, мутная, не отпускает, а все равно хорошо. Снотворное она разве выпила на ночь?
        Да нет, не помнила такого…
        Чуть повернулась, все еще не открыв глаза, и поняла, что лежит не совсем на подушке. Почувствовала на щеке, лбу, ресницах чье-то дыхание. Господи… Медленно и плавно открыла глаза, не до конца понимая: спит еще или уже пришла в себя?
        Она лежала на подушке… Частично. Ее голова около головы Кузьмы. Ее губы около его подбородка. Рядом жилка на его шее пульсирует. И он дышит. Она слышит его дыхание, на своей коже чувствует.
        А под ее шеей — его рука. Та, которая целая. Когда умудрился поднять? Как? Еще и под ее голову просунуть. Не помнила. Слишком тяжелая ночь. Изматывающая. Все силы из нее выпили, выдавили, сейчас с трудом вспоминала разговор и слова, которые вслух произносила… Потому что помнить — больно. Не хотелось вновь оживлять.
        Сама Кристина то ли сидит на подлокотнике, то ли висит между софой и его кроватью. Потому и спина затекла. Только и подниматься не хочется. Век бы так лежала! Не вспоминая ни о чем. Не думая. Просто рядом с ним!
        Господи! Сколько лет она была лишена этого?! И как давно мучилась, не в состоянии избавиться от потребности снова получить то, что раньше обыденностью считала?
        Его пальцы в ее волосы погружены. Медленно перебирают пряди. Молча. В тишине, хоть и поняла уже, что Кузьма не спит. Где ее шапочка, резинка? Куда дел? Как стащил, что она не почувствовала, не проснулась?
        Свое, до каждой клетки родное, до последней капли крови! Потому и не встревожилось сознание. Все позволяло ему. Кузьме можно, что ни пожелает только…
        В этот момент еще полусонный взгляд Кристины замер на лице Кузьмы. Только сейчас заметила, что губы сжаты в тонкую полоску. Над верхней — испарина выступила, мелкие капли сливаются с бледной кожей, еще более бесцветной из-за темной щетины, пробившейся за ночь. И писк аппарата, который и разбудил…
        Взгляд заметался в поисках часов. Проспала. Наверняка пора вводить препарат. Попыталась встать, дернулась…
        — Лежи!  — тихо велел Кузьма.
        Повернулся чуть больше, прижался губами к ее лбу. Пальцы сильнее в волосы погрузились, будто зарываясь в песок.
        — Тебе больно, да?  — ясно же по его напряжению, по этой испарине, да и по тону голоса. Что она, не слышит, что ли?  — Надо обезболивающее уколоть. Отпустит…
        Кузьма улыбнулся. Даже рассмеялся… или захрипел просто, пытаясь это сделать. Снова зубы сжал, переводя дыхание.
        — Мавка… Просто полежи еще здесь,  — прерывисто дыша, не попросил — распорядился Кузьма, продолжая ее волосы себе на пальцы наматывать.  — Больно… Кристина, если бы за то, что ты вот так рядом каждую ночь спишь, надо было бы только болью этой платить… По хр**у. Пусть бы меня каждый день резали. Терпел бы. С радостью.
        Снова прикоснулся губами к ее лбу, волосы поцеловал.
        Она зажмурилась. Сама к его коже ртом прижалась. Горло перехватило. Не смогла бы и слова сказать. Но все равно заставила себя осторожно отстраниться. Подняла руку, превозмогая боль в плечах и спине, накрыла пальцы Кузьмы, не желающие выпускать ее волосы. Погладила, без слов умоляя выпустить.
        — Родной,  — тихо позвала, видя, как он упрямо сжал зубы.  — Мне твоей боли — не вытерпеть. Тем более что я знаю, как уменьшить. Да и смысла терпеть нет…
        Пришел черед Кузьмы зажмуриться. И медленно, по миллиметру, палец за пальцем, он все же высвободил свою руку. Позволил ей выпрямиться.
        — И то верно. Как бы я ни терпел и не хотел, ничего же не изменится,  — хмыкнул опять, посмотрев мимо нее, в окно.
        Кристина ничего не ответила. Несколько раз повела плечами, пытаясь хоть как-то скованность и боль прогнать. Растерла лицо. Подошла к столику, на котором препараты и шприцы на ночь оставила. Быстро набрала раствор, ввела через катетер. И не удержалась, погладила его щеку, губы, которые Кузьма закусил, стараясь как-то поддержать, ослабить боль, пока лекарство подействует.
        Он на нее так глянул, таким взглядом, что Кристина замерла, потерявшись в темном и глубоком омуте, полном боли и вины.
        — Начало седьмого,  — прошептала, просто пытаясь вспомнить, как дышать надо.  — Скоро Рус придет проверять состояние. Сто процентов…
        Кузьма только кивнул, но так… видно было, что ему это все мало интересно. Своей щекой ее пальцы к подушке придавил. Любую возможность использовал, чтобы коснуться, удержать рядом с собой.
        Кристина не вырывалась. Еще голову от сна не прояснила толком. Села на софу, отложив в сторону пустой шприц. И попыталась прийти в себя. Хоть как-то вспомнить, на какой чертовой силе воли держалась все эти годы.
        Глава 19
        Настоящее
        Все выходные она провела в больнице. Они пытались отправить ее домой: сначала Руслан настойчиво выпроваживал, потом и Кузьма что-то говорить пытался. Она их послала. Обоих. Не матом, конечно, но культурно объяснила, что сама взрослый человек и будет находиться там, где она хочет. А если им что-то не нравится — ей «пополам».
        — Величко, я тебя уволю!  — психанул Рус, то ли забыв, то ли плюнув на то, что охрана стоит под дверью.
        Он пришел проверять состояние пациента, остался в принципе доволен и швами, и общим самочувствием Кузьмы. А вот осмотрев ее с ног до головы критичным взглядом, попытался «наехать».
        — Валяй, Карецкий, увольняй,  — пожала она плечами, протирая лицо и шею полотенцем, которое намочила теплой водой. Хотелось свежести, да и взбодриться тоже.  — Поставишь Романа заведующим, он счастлив будет. Пить бросит, даже по случаю. Точно тебе говорю. Всем счастье наступит, а?
        Руслан не удержался, хмыкнул.
        — Это тебе Роман о своих карьерных мечтаниях рассказал?
        — Это я тебе говорю,  — передернула Кристина плечами.  — Думаешь, я не понимаю, чего он хочет, столько прожив рядом?  — бросила полотенце на радиатор, вернулась к кровати Кузьмы.
        Он, кстати, до этого момента не вмешивался, хоть и было заметно, что имеет свое мнение.
        — Ладно, не о том говорим,  — Карецкий отмахнулся.  — Ты должна поехать домой и нормально выспаться!
        — Я выспалась,  — Кристина и не думала поддаваться.
        Взяла бутылку с водой, налила немного в стакан, предлагая Кузьме.
        — Поезжай домой, мавка,  — видно, что накопив силы, теперь распорядился он.  — Тебе действительно отдохнуть надо.
        Это послужило последней каплей. Кристину аж передернуло. Она отставила стакан, да так, что аж со звоном. И рассерженно глянула на обоих.
        — Ты,  — ткнув пальцем в сторону Кузьмы, решительно заявила она.  — Командовать будешь, когда сам с кровати слезть сможешь, ясно?! А тебе и без меня есть на кого орать,  — глянула уже на Руса.  — Вот иди и на подчиненных ори.
        Карецкий ухмыльнулся.
        — На подчиненных не попрешь, начинают жалобы в профсоюз строчить, в здравотдел жаловаться,  — ехидно заметил он.
        — Вот и я пожалуюсь,  — согласилась с такой позицией Кристина, все еще не успокоившись.
        — Так я ж тебя уволю…  — напомнил Руслан.
        Но по его голосу было слышно: понял, что не переспорит, и принял это.
        — Как раз на несправедливое и предвзятое увольнение и пожалуюсь,  — в тон ему поддакнула она. Протянула руку, убирая со лба Кузьмы растрепанные волосы, слипшиеся от испарины, то и дело выступающей на коже.
        — Кристина, кончай комедию ломать. Тебе расслабиться надо,  — а вот Кузьма еще не смирился и отступать не собирался. Да и включил упертость, отрубив все эмоции.  — Что у вас, медсестер и санитарок нет? Зачем ты себя изматываешь?
        Но она помнила, как он за нее ночью цеплялся, и пропускала мимо ушей.
        — А ты хочешь, чтоб тут медсестра суетилась? Блондинку прислать? Или сам в палате будешь валяться? Что я, не знаю, что ли, что ты, и подыхая, кнопку не нажмешь, чтобы помощи у кого-то попросить?  — не хотела говорить ехидно, оно само так вышло.
        Она свысока наблюдала за тем, как он, похоже, еще вовсе не вернув свой железный контроль, все так же тянулся за ее рукой. Распоряжается тут, глупости всякие говорит, и сам же ее пальцы ухватил. Своей ладонью держит.
        «Какая разница, чего я хочу?» — это не было сказано, а повисло в воздухе, в его взгляде, в жестах. В самом молчании.
        Да таком «громком», что и Рус за ее спиной, похоже, услышал. Начал неловко переступать с ноги на ногу, горло прочистил:
        — Давай, Кристина…
        — Значит так,  — прервала она и Руслана, и Кузьму, который тоже не отступал.  — Я сама буду теперь решать, что и как для меня лучше, уясните это оба и сразу.  — Посмотрела на одного и на второго с обвинением и упреком.  — Вы — уже нарешали так, что все просто офигенно счастливы. Который год,  — голос был полон желчи. Но ее и правда уже утомили их повеления.
        Карецкий упрек принял. Губы сжал, зубы стиснул, видела по выступившим на щеках буграм, но промолчал.
        — Чем меньше ты здесь торчать будешь, тем для тебя же безопасней, ех***й бабай!  — Кузьма же соглашаться не торопился.  — Никто не гарантирует, что меня тут добить не попытаются…
        Нахмурился, тоже зубы сцепил. Суровый весь. И плевать, что повязками опутан, умел характер показать. Вот, а вчера кричал, чтобы на шаг не отходила. Не любила, когда он включал свою рациональность, заталкивая в темный угол потребность и чувства. Ненавидела просто.
        Но и так его слова и крики ее не испугали. Кузьма все еще сжимал руку Кристины. Пусть орет на здоровье.
        — А вся эта толпа охраны тогда на что? Для антуража?  — поинтересовалась она беззаботным тоном. Наигранным. Потому что боялась за него. Каждую минуту этих проклятых лет. И сейчас тоже. Только показывать нельзя. Будет ее выгонять сильнее.  — Чему быть, того не миновать, хоть на Северный полюс меня отправь,  — передернула плечами Кристина.  — Так там белый медведь порвет. Или пингвин какой, бешеный…
        Карецкий сзади ухнул от смеха. Видимо, пингвина того самого представил.
        — На Северном полюсе пингвинов нет,  — сквозь зубы процедил Кузьма.
        — Так а я о чем, родной? Судьба — штука страшная, доплывут,  — поддерживая все тот же ехидный тон, сама сжала его руку.  — Домой я завтра смотаюсь. На час. Матерей успокою. Сегодня им позвоню, поговорю. Кого-то из твоих людей за вещами отправлю, не откажут же?  — «ознакомила» их со своим планом действий.  — Вадика еще схожу проведаю. Ему уже в больнице и торчать смысла нет особо. Но тоже за тебя переживает. Потом тут тебе нервы еще помотаю, чтоб не скучал между перевязками,  — улыбнулась уголками губ.
        Кузьма молчал. Нет, она видела, что сказать ему многое хочется. И самого на части рвет от противоречивых желаний ее от всех спрятать, отправить куда-то, где никто не найдет. И в тоже время уцепиться двумя руками и никуда не отпускать. Потому что самому плохо до тошноты. А в такие моменты самый близкий и родной человек рядом нужен. Они оба это очень хорошо знают. Уже проверяли. Только тогда, когда ей было плохо. А сейчас он… Вот и не спорит. Слишком паршиво Кузьме, чтобы ломать себя дальше, хоть и считает, что ей здесь не место.
        Руслан прошелся по палате. Вроде и тихо, но она спиной чувствовала его напряжение и несогласие. Но не силой же ему выставлять Кристину из палаты. Да и понимал, что если Кузьма спорить не будет, его охрана не позволит Русу ничего подобного. Так что сейчас — победа за ней.
        — Что ж, если больше ни у кого возражений нет — значит, все решили,  — подвела Кристина итог, игнорируя возражения, написанные на лицах обоих мужчин.  — Сейчас насчет завтрака решим. Рус, ты ел уже?
        — Нет,  — Карецкий буркнул, словно малый ребенок, всем видом демонстрируя свою обиду.
        — Ладно, сейчас вместе поедим. И кофе выпьем,  — вздохнула Кристина, сделав вид, что не заметила его настроения.  — Нет, родной, тебе пока кофе точно нельзя. Даже не вздумай,  — предугадала она требование Кузьмы до того, как он рот открыл.  — Через пару часов начну тебя понемногу кормить кашей и бульоном. Да, Рус? Можно будет?  — повернулась к Карецкому.
        Тот глянул на часы и кивнул.
        — В принципе, да. Повреждения кишечника не было. Так что можно будет уже.
        Кристина снова обернулась к Кузьме.
        — И не вздумай у охранников чего-то требовать,  — на всякий случай предупредила.  — Парней, кстати, тоже надо будет накормить, наверное,  — пришло в голову.
        Кузьма скривился:
        — Не парься, мавка, все взрослые, разберутся сами. Посменно поедят,  — хмуро, видно, из-за кофе не обрадовался.
        Она знала, как он этот напиток любит. Но и правда не стоило. А еще не могла не отметить, как настойчиво и упорно он пользуется послаблением, которое она сама и допустила на прошлой неделе. За все эти годы отрывается, что Кристина не позволяла себя этим прозвищем называть. Любой возможностью пользуется. То в сообщениях, когда она с ним говорить отказывалась, теперь так, просто разговаривая. Свое право демонстрировал?
        Хотя и она же срывалась, так что в чем его упрекать?
        — Мне можно попросить кого-то, чтобы домой за вещами смотались, я маме позвоню, она соберет?  — уточнила последнее.
        Кузьма посмотрел на нее так, словно Кристина глупость сморозила. Но с улыбкой даже. Правда, та отразилась только в его глазах. Что угодно мог говорить, но рад был, что она от него уезжать не хочет. Как бы опасно или неправильно это ни было.
        — Даже не спрашивай. Скажи Макаренко, он все сделает. Или Вадику,  — устало прикрыл глаза.
        Измотали его. Сил еще нет, это нормально. Но у нее все равно сердце сжалось, и плевать на весь врачебный опыт! Это же не просто пациент, чужой и незнакомый…
        — Спи, родной,  — наклонилась к самому его лицу, прошептала, пальцами по волосам провела, по бледной коже.  — Я быстро. Туда и назад.
        — Поешь хоть нормально,  — проворчал он, вроде как пересиливая себя.
        — Я и тут дожую, просто кофе тебя дразнить не хочу,  — так же тихо объяснила, улыбнувшись.
        Прижалась губами к его щеке.
        «Люблю». Не сказала — губами по коже «размазала» то, что давным-давно пообещала никогда не говорить больше. Злилась тогда. Орала ему в лицо. Только от себя и от правды не убежать.
        Выпрямилась. На секунду заглянула в черный бушующий омут распахнувшихся глаз. Все он понял. Костьми «услышал».
        Прошлась пальцами по плечу и отвернулась.
        — Пошли, Рус. Я вернусь через десять минут, не больше,  — еще раз пообещала Кузьме.  — Поспи.
        Представляла, как тяжело и мерзко вот так одному лежать, хоть и в самой шикарной палате.
        Он ничего не ответил. Проводил ее все тем же взглядом, в котором, правда, ей почудилось что-то иное. Новое. Хоть и с привычным упрямством.
        Кристина действительно быстро управилась, буквально пролетев по этажам. Забежала к Вадику, проверив еще и его состояние. Разрешила «выписываться».
        — Только за руль пока лучше не стоит. Да и под пули тоже,  — с невеселой усмешкой предупредила она.
        — Это уже как босс решит,  — поддержав ее тон, хмыкнул Вадим.
        Но было видно, что доволен и рад возможности слинять из палаты.
        — Как Лена?  — спросила Кристина заодно.  — Давно не приводил.
        Самая младшая сестра Вадима имела серьезные проблемы со здоровьем, и Кристина не раз помогала и с лечением, и с санаториями.
        — Нормально, Кристина. Знаешь, после последнего лечения — вообще хорошо,  — Вадим улыбнулся добрее и мягче.
        И не скажешь, что этот человек вчера попал под обстрел, еще и всех строил в приемном. В том числе и ее саму. Вадим сестер очень любил. Был для них и отцом, и матерью, несмотря на то, что биологические отцы у всех них были совершенно разные.
        — Пока ни одного обострения.
        — Это хорошо,  — улыбнулась легче и Кристина.
        — Как он?  — спросил уже ее Вадик. Серьезно и сосредоточенно. От улыбки и следа не осталось.
        — Пока стабильно. Угрозы нет. Будет слушаться — поставим на ноги,  — отвернулась Кристина.
        Вадим ее слишком хорошо и долго знал. Их обоих. И понимал очень много. Потому и не спрашивал ничего больше.
        — Кристин, у нас вчера выбора не было — ни у тебя, ни у меня. Я еще в машине понял, что он решил сдаться. Тебе волю дать, раз уж сложилось так. Потому и настоял, чтобы ты шла с ним. Подставил тебя, вас. Прости. Но никто другой его бы не заставил за жизнь цепляться,  — похоже, действительно испытывая вину, произнес вдруг Вадим.
        Она улыбнулась уголками губ, разглядывая пейзаж за окном.
        — Все нормально, Вадик, я понимаю. Да и прав ты.
        — Только я теперь к тебе охрану приставлю, Кристина, ты уж не обижайся.
        — Он уже приставил,  — покачала она головой.  — За мной ваши парни теперь по всей больнице шляются. То Макаренко, то еще кто-то. Да и раньше, судя по тому, что мне Богдан рассказал, приглядывали?  — тут Кристина повернулась к Вадику.
        Даже не с упреком. Просто самой удивительно было, что внимания не обращала, не догадывалась.
        Вадим пожал плечами.
        — Да, приглядывали, Кристин. Сама понимаешь, не мог он тебя без защиты оставить. Все время опасался… А теперь и подавно,  — Вадим поднялся с кровати и набросил на плечи кофту от спортивного костюма, который ему кто-то привез уже. Курить собрался, не иначе.  — Тут сейчас паломничество начнется, как пить дать, Кристина. Причем, люди такие… Подожди, еще и Карецкому вашему позвонят, политикой придавят…
        Как в воду глядел. Хотя о чем говорить, Вадим разбирался в происходящем. Первый раз Макаренко чуть ли не силком вытащил ее из палаты Кузьмы, заявив, что через десять минут приедет Гоца… Она едва успела помочь Кузьме поесть. Хотела сказать, что не позволены ему еще никакие встречи. Но Кузьма это словно по глазам прочел.
        — С Премьером чревато спорить, мавка. Приехал проведать — «спасибо» сказать надо,  — усмехнулся он уголками губ и кивнул Богдану.
        Ей больше и слова сказать не дали, действительно вытащили из палаты, протащили по коридору, еще и подгоняя все время. Нет, Кристина не сопротивлялась вроде, просто не привыкла. Когда-то давно он ее избавил именно от всего этого. Что ж, видимо теперь придется учиться и привыкать, если это цена за жизнь Кузьмы — потерпит.
        Хотя Кристину и удивило, что для них Премьер — Гоца… Возможно, стоило понять, что не все так просто, еще когда Кузьма упоминал про встречу с ним… Но ведь она-то верила, что он с криминалом покончил.
        Как же у них все по-дурному! Все перевернули с ног на голову.
        Она в кабинете сидела. Русу же, как Кристина потом узнала, пришлось еще после с Премьером на вопросы журналистов отвечать. Эка закрутилось все у них в больнице.
        Не успела вернуться в палату, чтобы ввести Кузьме лекарства и проверить состояние (все еще не собиралась допускать лишних людей в палату, да и он никого видеть не хотел), как ее опять куда-то потащили. Вновь с полного благословения Кузьмы.
        — Грек приехал,  — пояснил Макаренко, пока они быстро шли по коридору.
        — Игорь?  — искренне удивилась она, позволив аккуратно затолкать себя в ее же кабинет.
        — Вы знакомы?  — нахмурился Богдан, что-то обдумывая.
        — Они с Кузьмой с детства дружили. Мы выросли в одном дворе. Кофе будете?  — не видела причин делать из этого секрета.
        Богдан кивнул, соглашаясь на напиток.
        — Когда встречались в последний раз?
        — Давно. Очень давно. Много лет назад,  — включила кофемашину.
        — Он знает о вас?  — все тем же собранным тоном спросил Макаренко, заставив Кристину как-то вымученно улыбнуться.
        — О каких «нас», Богдан? Нет «нас». Нету…
        — Кристина Александровна, вы это кому-то другому расскажите, хорошо? Кто с вами в том лифте не ехал,  — хмыкнул Макаренко, принимая из ее рук чашку.  — Вы хорошо держитесь. Оба. Тут и говорить нечего. Я ведь несколько лет за вами приглядываю время от времени. И в голову не приходило. Только с такими людьми лучше не рисковать. Так может Грек что-то знать?  — Богдан отпил кофе.
        Нечего возразить. Кристина сделала глоток из своей чашки.
        Каждый раз, как надо было ее спрятать, он сам ходил с Кристиной, а не кого-то из подручных отправлял. То ли его инициатива, то ли Вадим так велел, с которым Макаренко долго общался после того, как Кристина последнего осмотрела и выписала. Не отходил и на шаг.
        — Я не думаю, Богдан. Я Игоря не видела лично лет пятнадцать, а то и больше. Кажется, как переехали из общежития. Знала, что Кузьма с ним общался, он многое мне рассказывал. О большем молчал. Но мне кажется, что и он Игорю ничего о нас даже тогда не рассказывал,  — честно изложила свои мысли.
        — Ясно. Будем надеяться, что так и есть, и нам повезет,  — Макаренко допил кофе одним глотком.  — Грек — наш друг и партнер вроде. Всегда играл на нашей стороне. Да и Кузьма ему помогал много. Только недавно крупную проблему Греку разрулил. Но мало ли. Тут лучше перестраховаться от всего. Кто-то же стрелял…
        Но им не повезло. Или повезло. Кристина не знала. Как вообще так случилось, что она столкнулась с Игорем в коридоре больницы? Ей же разрешили из кабинета выйти только тогда, когда он ушел. А тут… Хорошо, что в коридоре столкнулись, а не в палате Кузьмы, к примеру. Лоб в лоб, что называется. Как охрана проморгала? Судя по вытянувшемуся лицу Макаренко, он тоже это хотел бы знать. И надавать по голове тому, кто был виноват в промахе.
        Она даже сначала понадеялась, что он ее не узнает. После стольких лет, да и прическа новая. Но Игорь удивил.
        — Кристина?  — недоверчиво переспросил он, едва отступил.
        А вот извиниться, что налетел на нее, даже не подумал. Кристина сделала вид, что силится вспомнить — кто это. А сама лихорадочно пыталась сообразить, как ей себя вести и что делать? Оглянулась на Макаренко, который тут же повернулся в бок, вроде как не с ней и никакого отношения не имеет, случайно в коридоре топчется. Но все равно рядом.
        — Игорь?  — неуверенно переспросила она, так и не придумав ничего.
        — Ух ты! Кристина! Сто лет тебя не видел! Ты что здесь делаешь?  — Игорь вдруг схватил ее медвежьей хваткой и крепко обнял.
        — Работаю,  — прохрипела она, не совсем уверенная, что ее еще не пора спасать.
        А что тут скажешь, если она в хирургическом костюме и халате? Да и вообще, видно, что не в гости пришла. Хотя, может, это и не такой плохой вариант. Игорь же знал, что их семьи близки. Вот и причина — она Кузьму лечит, потому что до сих пор тесно общаются…
        — А, точно! Ты же хотела врачом стать, еще пока мелкая была!  — отодвинув ее на длину своих рук, но не отпустив, согласился Игорь.
        И вновь принялся ее разглядывать, только уже внимательней. А Кристина пыталась отступить, и при этом что-то придумать. Не нравилось ей быть объектом такого пристального изучения. Пусть и со стороны старого знакомого. Не зря же Кузьма ее и от него велел прятать.
        Игорь, кстати, то ли не замечал, что она пытается получить свободу, то ли не придавал этому значения.
        — Подумать только, до чего жизнь интересная,  — хмыкнул Игорь.  — Он ведь у меня когда-то деньги занимал, чтобы ты поступила. А теперь ты ему жизнь спасла. Вот это шутка…
        — Спасла не только я, у нас все врачи замечательные. А уж хирург его оперировал просто первоклассный,  — решила перевести с себя акценты.
        И тут, словно почувствовав, что о нем говорят, в коридоре появился Карецкий. А может, его охранники привели, как-то Богдан своим людям приказ передал? Кристина не знала, но Руслан оказался рядом буквально через минуту и достаточно уверенно высвободил ее из хватки Игоря, который все еще держал Кристину за руку.
        — Кристина, мне надо, чтобы ты еще пару пациентов глянула,  — словно не заметив, что она с кем-то разговаривает, начал Рус с требований. Но при этом голос его звучал лично.
        Да и смотрел Карецкий на нее так, будто они только из постели выбрались. Или сейчас в ту собирались, и все его слова — лишь предлог утащить ее из людного места.
        — Вижу, ты хорошим врачом стала. Нарасхват прямо,  — заметил Игорь, отступив на шаг. И так же внимательно, как ее недавно, осмотрел Руслана.  — Я слышал, ты замуж вышла…
        До того, как Кристина успела бы ответить и поинтересоваться, откуда он вообще про нее слышал, она вот про Игоря ничего не знала все эти годы, вмешался все тот же Карецкий.
        — Познакомишь, Кристя?  — нахально спросил он, еще крепче прижав ее к своему боку.
        Макаренко держался в поле зрения и слушал каждое слово.
        Жуть. Она в такой ситуации не оказывалась и просто не знала, что правильно, а как делать категорически не стоит. Ну, Кузьма! И чем его изоляция помогла? Лучше бы тактику какую-то разработали.
        — Руслан — это Игорь, мы в детстве жили в одном дворе, дружили немного. Игорь — это Руслан Карецкий, главврач, и один из тех замечательных хирургов, про которых я и упоминала.
        — Так это и вам мы обязаны тем, что вытянули Кузьменко!  — вроде бы с искренним признанием пожал Игорь руку Карецкому.  — Спасибо! В нашем Парламенте не так уж и много настолько достойных людей, как Николай. Да и мы с ним давным-давно дружим, еще до того, как обоих выбрали. Я вам очень признателен…
        — Спасибо. Но, как я уже сказал Премьеру, мы просто делали свою работу,  — ровно ответил Рус.
        Ловко дав понять, что депутатский статус его не приводит в трепет, а и с Премьером довелось напрямую общаться.
        — Да, конечно,  — хмыкнул Игорь.  — Так, значит, вы и есть муж нашей Кристины?  — снова этот взгляд, который ее как-то тревожил, хоть она и старалась как можно меньше участвовать в разговоре.
        — Нет, с мужем Кристя как раз разводится. Не смогла перед моим обаянием устоять,  — Карецкий расплылся в такой многозначительной улыбке, что ей его просто тут треснуть по голове захотелось.  — Да, киса?  — уже в ее сторону отпустил он остроту, явно намекая на Романа.
        И до того, как Кристина все-таки успела ему в нос кулаком врезать, обнял ее второй рукой и смачно, со страстью, поцеловал в губы так, будто они здесь одни были.
        Целоваться Руслан умел. Еще как. Вообще, монахом никогда не жил, ни в прошлом, ни в настоящем. Хотя пассиям своим хранил верность, это Кристина точно знала. Не изменял, пока с кем-то состоял в отношениях. Так что практики и умения очаровать касаниями и лаской губ — у него имелось хоть отбавляй. Приятно было. И тело на него реагировало. Как и раньше. На знакомого и даже дорогого человека, во многом близкого. А вот мозги не отключались. Никогда с ним не могла перестать думать и анализировать. Никогда не погружалась в страсть полностью. Не было такого, как с Кузьмой в той же машине, когда мгновение — и мира нет, только Она и Он. И их потребность друг в друге.
        Не так и плохо это, считал сам Руслан. Даже в какой-то степени смог когда-то убедить в таком подходе и Кристину. Но не сейчас, это точно. Правда, не дура, понимала, к чему весь этот спектакль и для кого. Карецкий ее лет десять не целовал так. Да и она не позволила бы. Но не вырывалась, обняла за шею.
        — Ясно все с вами,  — ухмыльнулся Игорь, когда Рус отстранился от нее, продолжая тем не менее обнимать.  — Ладно, пойду я, хотел еще с Кузьменко один вопрос обсудить, вспомнил, когда до машины уже дошел,  — махнув, наверное, больше ей, Игорь двинулся в сторону крыла, где располагалась палата Кузьмы.
        — Ему нельзя еще долго принимать посетителей. Операция была тяжелой,  — не удержалась-таки Кристина. Пусть и постаралась сохранить профессиональный тон.
        — Я понял,  — Игорь поднял руку, показав, что услышал.
        За ним двинулся какой-то мужчина, на которого она раньше не обращала внимания. Тоже охранник? Макаренко подошел, как только Игорь повернул за угол.
        — Спасибо,  — повернулся охранник к Карецкому.  — Правда, не думал, что такой вариант выберете. Но, может, это и самый эффективный способ…
        — Всегда рад,  — ухмыльнулся Карецкий.
        Кристина же звучно шлепнула Руслана по руке, пресекая его поползновения ее ягодицы пощупать под шумок, и высвободилась.
        — Прибью, Рус,  — демонстративно вытерла губы ладонью.  — Спасибо, конечно, за этот балаган. Но за все остальное — прибью. Медленно и жестоко. Особенно за «киса»,  — ее аж передернуло.  — Лучше и не пробуй.
        — Эй, никто еще не жаловался на мои поцелуи,  — шутливо возмутился Руслан. А вот смотрел на нее слишком серьезно и даже немного грустно.  — И ты тоже, между прочим.
        — Руслан, не начинай,  — Кристина посмотрела на него серьезно.  — Мне сейчас действительно не хватит сил еще и на этот спор с тобой.
        Повернулась к Макаренко, который отошел немного, якобы оставляя им приватность.
        — Думаете, поверил?  — имея в виду Грека, спросила она.
        Охранник пожал плечами.
        — Время покажет, Кристина Александровна. Это не те люди, которые свои мысли читать позволяют. Что он, что босс.
        — Да, я в курсе,  — согласилась с ним Кристина.  — Что там, еще мои вещи не привезли?  — вспомнила про то, о чем просила его час назад.
        Маме звонила, в курс дел на утро ввела, попросила ей сменную одежду собрать.
        — Привезли. В палату должны были отнести.
        — Но там же Игорь,  — почему-то занервничала Кристина.
        — Парни не идиоты, таких не держим. Что-то решат. Да и не будет Грек по сумкам шастать. Не на том он положении, хоть босс и ранен,  — отмел ее волнения Макаренко.
        — Пошли, Кристя, я тебя пока тортом накормлю,  — вмешался Руслан, понимая, наверное, что ей сейчас в палату соваться не стоит.  — У нас в хирургии у медсестры день рождения, меня щедро угостили, раз уж на работе оказался. Поделюсь с барского плеча.
        — Ну, пошли,  — понимая, что он прав, не спорила Кристина.
        — С тебя кофе,  — ухмыльнулся Карецкий, вновь возвращаясь к их легкому стилю общения.
        — Кто бы сомневался,  — вздохнула она.
        Богдан отстал на шаг.
        — А со мной ты бы тоже сидела и в операционную рвалась бы, если что?  — вдруг тихо спросил Руслан, придерживая ее за локоть.
        Вообще не к теме вроде. И смотрел перед собой, а не на нее, лицо ровное, мыслей не понять.
        Кристина прикусила губу. Она очень многим Русу была обязана, как бы там ни было. Да и друзей у него не так и много имелось. Про семью и говорить нечего. Особенно с тех пор, как давным давно с женой развелся. Кто бы им занимался и помогал, случись что?
        — Ну куда я тебя дену, Руслан? Сидела бы, конечно,  — вздохнула она, но тоже в тон ему, шутливо так вроде.
        — И в операционную лезла бы?  — не отставал Карецкий.
        Она улыбнулась и сама взяла его под руку крепче.
        — В этом бы нужды не было, Рус. Мы же оба знаем. Ты бы и сам за жизнь цеплялся. И я тебе для этого не была бы нужна. Для тебя — не я главное, а больница эта, сама работа, пациенты. Пошла бы в операционную, если бы ты захотел, только ты и сам бы себе повод жить нашел.
        — Кристина!  — возмутился Карецкий, но глянул косо.
        И в этом взгляде она видела вину. Они оба знали, что она права.
        — Все равно я тебя люблю,  — упрямо, словно пацан, заявил Рус тихо. Сжал ее пальцы, лежащие в сгибе его локтя.
        — Я знаю, Руслан.
        И она его любила. И они оба об этом знали. А еще о том, что есть разница. Огромная. Во всем. В каждом этом понятии.
        Глава 20
        Настоящее, три недели спустя
        Ему совершенно не хотелось, но Кузьма сбросил вызов Кристины.
        Надеялся, что она правильно поймет. Давным-давно у них выработались какие-то алгоритмы общения, и это при том, что не собирались общаться в принципе вроде. Однако за последние три недели все перевернулось с ног на голову. Все поменялось. И эти алгоритмы в том числе. И он не хотел бы возвращаться к старому. Хоть те принципы их взаимодействия до сих пор казались ему единственно верными, учитывая ее уязвимость. Только у Кузьмы больше не хватало выдержки и сил. Отрезали ему контроль, что ли, во время той операции? Или это она в него проросла заново — с каждой минутой, проведенной рядом в палате, с каждым тихим пожатием пальцев, когда Кузьме совсем паршиво было. С каждым ее «родной»… И ведь ни разу не жаловался. А она все равно понимала с полувзгляда, словно мысли его читать могла. Все нити и связи, что он столько лет пытался порвать, чтобы ее защитить же — по-новой возрождала. И как теперь держать себя в руках, как дистанцию соблюсти — понятия не имел.
        Ни к черту самодисциплина стала. Сам с собой справиться не мог.
        Но и несмотря на это, в данный момент Кузьма не имел никакой возможности ответить. Как бы сильно ни хотел услышать ее голос.
        «Ты где?» — сообщение пришло через минуту.
        И хоть текст не содержал столь любимых Кристиной смайлов, он буквально чувствовал, как она нахмурилась. Через все расстояние, которое сейчас имелось между ними, ощущал начинающее закипать в ней раздражение.
        «В офисе. Встреча. Еще полчаса»,  — ответил он и, отложив телефон, повернулся к визави, извиняясь молчаливым кивком и разрешая продолжать.
        Она его прибьет. Все. Ее терпение исчерпано! Как можно настолько безалаберно относиться к себе, учитывая, что еще и месяца не прошло, как он подыхал на ее руках?!
        Кристину аж трясти начало. Нервы ни к черту. Надо бы успокаивающее попить, что ли. Или прибить этого самоуверенного и упрямого барана, решив все проблемы махом!
        Заставила себя выдохнуть. Встряхнула руками, передернула плечами, покачала головой из стороны в сторону, стараясь снять напряжение с шеи.
        И все равно психанула. Не помогало. Ей очень сильно хотелось высказать ему очень многое. Кузьма должен был, как и каждый день до этого, явиться к ней, чтобы Кристина удостоверилась, что все проходит нормально. Елки-палки! Она его из стационара отпустила три дня назад только на этом условии. И вот, он уже отлынивает!
        Хотя нельзя не признать, что до сегодня являлся исправно, еще и проводил в больнице куда больше времени, чем требовали эти осмотры… Ладно, они оба понимали, что ежедневно приезжать у него не было реальной необходимости. А вот желание находиться рядом у обоих — это да, хоть отбавляй, несмотря на все, что продолжало рвать душу и мотать нервы.
        Кристина прошлась по кабинету, отсчитывая шаги. Только успокоиться все равно не выходило. Внутри бурлило все. Отчего-то ее это слишком сильно задело. Видно, то, что давным-давно накопилось внутри — сейчас взыграло, бурля и беснуясь, не позволяя разуму взять верх.
        «Ок. Я приеду сама!» — отправила ему сообщение, подозревая, что Кузьма сумеет ощутить весь ее гнев.
        Засунула телефон в карман и, прихватив пальто, вышла в коридор. Богдан тут же поднялся со стула. Он или его сменщик теперь непрерывно находились с ней. Даже ночью кто-то дежурил в холле этажа, где располагалась квартира, которую ей подарил Кузьма. По рекомендации Богдана, и требованию самого Кузьмы, понятное дело, она все это время жила там. Его охраны в комплексе много. Собственно, весь жилой комплекс под контролем людей Кузьмы. А значит, и риск меньше.
        За матерями тоже «присматривали». Кузьма вроде и им предлагал перебраться в тот же комплекс, он и для них квартиру там мог купить. Но ни ее мать, ни тетя Маша не захотели оставлять свое ОСМД без присмотра. Уверяли, что все рухнет в одночасье. В результате охране пришлось оберегать их там. Но Кристине Кузьма не позволил остаться в старой квартире. Ни один довод или отговорку не принял.
        — Домой, Кристина?  — уточнил Богдан, двинувшись за ней.
        — Нет, Богдан. В офис. К вашему упрямому боссу,  — сквозь зубы процедила она.  — Который почему-то решил, что ему уже можно работать,  — проворчала уже больше для себя.
        Но охранник услышал.
        — Ясно,  — хмыкнул он.
        Кристина заметила, что отстал на шаг и что-то написал в телефоне. Предупреждал охрану офиса? Или Кузьме о ее настроении сообщал? Так он и сам должен был понять по смс Кристины. Или…
        Вот тут у Кристины появилось очень неприятное подозрение. Непонятно с чего. Годами, месяцами, сутками отучивала себя думать и предполагать. Запрещала даже обтекаемо своим мыслям касаться того аспекта жизни Кузьмы, от которого с ума сойти могла от дикой, сумасшедшей боли и ревности. Иронизировала, язвила, а думать себе не позволяла. А сейчас эти мысли исподтишка подкрались. И попали в цель так точно, словно лезвие скальпеля. Кажется, Кристина даже согнулась немного, прижав руку к солнечному сплетению, которое свело дикой болью ядовитой ревности. Плеснулось кислотой.
        После этих недель, когда почти все время вместе, когда касаться могла сколько хотела, когда он ее обнимал… Когда подхватывала и целовала, рядом была, подставляя плечо, пока он упрямо пытался подняться с кровати, едва Руслан разрешил… Когда он ее обнимал, вроде чтобы дух перевести, а на самом деле — оба не могли разойтись. Жила у него в палате практически… Чушь Роману молола про то, что просто спонсор их и благодетель после нападения не доверяет никому, кроме очень узкого круга. Не разрешает никому в палате находиться, кроме Карецкого и нее самой. Да так и было же по сути. А спонсорской помощи никто лишиться в больнице не хотел, по-видимому. С ней не спорили. И Рус не вмешивался.
        Почти целиком переложила на уже бывшего мужа вопросы отделения и других пациентов. Считай, в отпуск ушла, лишь бы Кузьме помогать…
        И вот после этого всего… После того, как он ее на ночь каждый раз домой отправлял, чтобы отдохнула, и не мог прекратить обнимать, когда Кристина его посылала подальше, оставаясь рядом… А потом и спать укладываясь сбоку, на одной подушке, на его плече, под одеялом одним, едва можно стало… Да, одеты оба. Но все равно же рядом. После того, как провела столько ночей в его объятиях, и всех тех слов, что Кузьма почти беззвучно шептал ей в волосы, в кожу, думая, что Кристина спит, допускать подобное было почти убийственно невыносимо.
        — Кристина? Вам плохо?
        Вот что в охране раздражает — за всем следят. Не провести, даже такие мелочи видят.
        Богдан на шаг обогнал ее и заглянул в лицо.
        — Все нормально. Не поела, мутит от голода немного,  — соврала она, отведя взгляд.
        Богдан кивнул. Поверил или нет — не ясно. Но больше с вопросами не приставал. Так и пошли к машине. В последнее время они ей даже водить самой не позволяли, перебрав на себя данную функцию. А Кристина за этим скучала. Управлять авто ее учил Кузьма. На их первой, подержанной машине, которую купил, когда она первый курс университета окончила. У них с этим столько было связано: воспоминаний, смеха, криков и подколок, что, даже злясь и обижаясь, каждый раз садясь за руль — она волей-неволей вспоминала о нем. Эту машину тоже он помог купить. Хоть Кристина от подарка и отказалась тогда. И от денег тоже. Настояла, что в кредит возьмет. И взяла. Только потом узнала, что лишь из-за его вмешательства ей дали этот самый кредит, да еще и на таких условиях. Долго потом ему еще ворчала и бурчала — и в сообщениях, и при встречах. Но машину свою очень любила. Да и благодарна была Кузьме. Хватило мозгов понять, что сама, при стандартных условиях, не потянула бы. Не в такой комплектации, во всяком случае. А тут — даже охранники хвалили и отмечали, что «зачетное» авто.
        Уже без споров села на заднее сиденье. Голова бурлила от мыслей. Жжение в животе так и не прошло, хватало о чем думать, кроме споров о праве управлять машиной.
        Строго говоря, Кузьма уже не нуждался ни в ежедневных перевязках, ни в таком контроле своего состояния. Да, ясное дело, он еще не восстановился до конца, и отдыхать должен был, а не за работу браться. Но в целом шел на поправку и чувствовал себя вполне сносно. Только она не могла отпустить его. Сломалось что-то в Кристине за эти дни. Была не в состоянии вернуться к прошлому стилю общения. Да и он, могла поклясться, забыл о своих же принципах, едва рядом оказывался. Сам этот предлог регулярных осмотров использовал. На ночь разъехаться не могли. Все время придумывали, о чем говорить, даже если разговор не клеился вовсе. Сидели у нее в кабинете до часа ночи…
        Теперь вспомнил старые доводы, что ли? Решил все перечеркнуть? Снова заявить, что о ней же беспокоится?
        Кристину аж колотило, если честно. И те ядовитые мысли не желали покидать голову.
        Хотелось его хорошенько пнуть за все свои мучения.
        За всем этим и не заметила, как они до офиса Кузьмы добрались. Хотя, учитывая вечер, даже в пробках постояли. Минут сорок ехали. А может, и больше. В здание их пропустили свободно. Помещение казалось пустым. Словно и не осталось уже никого, кроме охраны. Поднялись в лифте. Богдан ничего не говорил, да и Кристина не горела желанием обсуждать свои подозрения. Но в кабинет, где находился Кузьма со слов Вадима, которого они встретили в приемной, Макаренко за ней не пошел. Рука у Вадика уже зажила. А вот функциональность еще не восстановила.
        — Не пропускай физиотерапию. Да и массажи бы закончил,  — ворчливо заметила Кристина, зная, что последние пару дней Вадим на процедуры не являлся.  — А то так от контрактуры мышц не избавишься. Болеть же будет постоянно. И функциональность не восстановится толком.
        — Слушаюсь, Кристина Александровна,  — шутливо щелкнул каблуками Вадим, взяв «под козырек».  — Как только босс и его задания позволят, так сразу к вам и явлюсь,  — широко улыбаясь, развел он руками.
        — Ясно,  — процедила Кристина, видя, что объем движений левой руки все равно ограничен. Она и по этому поводу Кузьме выскажет.
        У самого мозгов нет, раз на работу уже приперся, так и Вадима подставляет.
        — Он вас ждет,  — Вадик указал на двери кабинета, хотя Кристина, кивнув, уже и сама пошла в том направлении.
        — Привет,  — притворила за собой дверь кабинета, с удивлением осматривая пустое пространство. Расстегнула пальто. Прошла к столу.  — Кузьма?  — почему-то начала нервничать.
        — Привет, малыш. Зря неслась, я бы и сам приехал после встречи,  — он появился в открытых дверях небольшой комнаты, прилегающей к основному кабинету.
        Там была оборудована мини-кухня и вроде как уголок для обедов или совещаний в узком кругу, со столом и даже кожаным диваном у противоположной стены.
        Улыбнулась, но так, чтобы видел, что недовольна его рвением к работе. Пошла к нему. А за шаг почему-то замерла.
        — Будешь чай?
        В руках Кузьма и сам держал чашку с чаем, судя по картонному крючку, зацепленному за ручку посудины. Только Кристина не на марку чая смотрела. А на его рубашку: синюю, свежую явно, без единой складки. Словно только новую из шкафа надел. Не застегнутую на две верхние пуговицы. И никакого тебе галстука или пиджака. И волосы мокрые. Вот совсем. Будто из душа только вышел. Который как раз за этой комнатой и располагался.
        Дыхание сперло в груди. И пальцы сами сжались, давя ногтями ладони.
        Кузьма заметил.
        — Мавка?  — нахмурился с непониманием. К ней потянулся. Но она отвернулась.
        И все осматривалась. Зачем? Что еще не увидела?
        Ах, да! На стеклянном столе, который стоял справа, два столовых прибора оставили. И высокие винные бокалы. Сейчас пустые. Кузьма явно ужинал недавно, и не один. А судя по тому, что на одном из бокалов имелся отчетливый след красной помады, то и не в мужской компании.
        Вот тут ее действительно замутило. Зря, наверное, Богдану врала. И боль в солнечном сплетении стала невыносимой. А ведь за время дороги почти убедила себя, что глупости…
        — Ты бы сказал, я не приезжала бы,  — вроде бы с сарказмом, а по сути — выдав всю боль, обиду и проклятую ревность, процедила сквозь зубы.  — Не собиралась мешать…
        Так и не дойдя до него, Кристина круто развернулась, понимая, что глаза печет. И почему-то все еще не получается вдохнуть нормально. Проклятая ревность! Сколько лет ее из себя вытравливала, а теперь, за считанные дни, опять накрыло с головой. Тонула в ней, захлебывалась. И ударить его захотелось еще сильнее. Не физически. Морально. Такую же боль причинить. Но Кристина прикусила язык. Губы сжала. Не станет легче, если этой «кислоте» дать из себя выплеснуться. Только еще ужасней. Проверяла.
        Только вот Кузьма не позволил ей отойти. Ухватил за плечо. Дернул на себя, обнял за пояс. Отставил чашку все на тот же стол.
        — Ты и не мешаешь ничему, мавка,  — второй рукой ухватил ее за подбородок, заставив на него глянуть снизу вверх.
        Она опустила веки. Не могла ему в глаза смотреть. Не хотела открывать душу.
        Окреп? Власть почувствовал. То, что боль ее и ревность увидел, и гадать нечего. Кристина сама понимала, что не в состоянии сейчас эти эмоции скрыть. Оттого и дернулась, чтобы уйти, исчезнуть из его кабинета.
        — И то верно. Уже и нечему мешать,  — ответила с той же язвительностью.  — Ты вон, даже душ успел принять. И девку увезли…
        — Кристина!  — Кузьма это почти рыкнул.  — У меня встреча была! Никаких девок.  — Вновь попытался заставить ее на него глянуть.
        К себе прижал, что тисками. И не отпускает. Воли не дает, хоть она и дергается.
        — Ага, разумеется, если тебе это так удобней называть! И часто ты после деловых встреч моешься?!  — уже она рыкнула.  — Отпусти, Кузьма!
        Вот точно не стоило приезжать. Вон как крепко держит. Поправился. Пришел в себя. Вновь командует и управляет.
        — Мавка, да ну прекрати!  — Кузьма встряхнул ее, хоть и слабо. Словно просто пытался достучаться.  — Кристина, маленькая, ну что ты глупости выдумываешь?!
        — Ну так отпусти меня, чтобы я ушла спокойно, и тебе голову своими глупостями не морочила!  — могла бы — крикнула. А так — захрипела все из-за той же обиды, что душила, сжимая горло.  — И охрану свою чертову забери! Ясно?! Не нужна она мне! Кому я понадоблюсь, если для тебя — пустое место?!  — все, потеряла контроль.
        Уставилась на него тяжело дыша, ощущая, как кровь ударила в голову. Может, и у нее давление? Как у матери. Наследственная предрасположенность…
        — За что ты так со мной? Зачем топчешь и мучаешь?  — застонала, обхватила себя руками, пытаясь эту боль унять. Глянула с обвинением, со злостью на грани ненависти.  — Отпусти меня!
        Не удержалась-таки. Выплеснулось. Бахнуло по обоим, закрутилось в комнате таким давлением и напряжением, что дышать с трудом могли теперь и она, и он.
        Кузьма в ее глаза уставился, что-то выискивая там, одному ему ведомое. Лицом потемнел.
        — Нет!  — он просипел это, прижав ее к себе двумя руками еще сильнее.
        К своему телу притиснул.
        Почти больно. И так сладко от этого ощущения. Так горько от обиды! Ее разум взрывался от всех этих эмоций. Сердце болело, невыносимо «давя» на грудину.
        — Мавка, нет! Ни хр*на! Не в этот раз! Нет сил больше. Кончились! Шагу без охраны не сделаешь, поняла?! Ни шагу! Ни вздоха! Потому что ты моя!  — гаркнул так, что она вздрогнула.  — Моя только!
        И впился в губы Кристины, удивленно распахнувшиеся от такого заявления, которого столько лет от Кузьмы не слышала. И уж тем более сейчас не ждала…
        А он, похоже, не собирался давать ей время что-то осмыслить. Обрушился, как «небосвод» на голову. Рухнул всем собой, и в прямом, и в переносном смысле. Ворвался в рот своими губами, языком, пригоршнями захватывая волосы Кристины, натягивая пряди, не позволяя увильнуть или отодвинуться. Втягивал в себя ее губы. Отрывался, чтобы веки поцеловать, ресницы, скулы. В волосы лицом зарывался. Не ласково и не мягко. И в помине нет. Жестко, жадно. Словно из-под воды выныривал и дышал этими касаниями, поцелуями, кожей ее, губами. Наступал на нее, давил, подталкивал куда-то. Оба в дверь уперлись неожиданно. Своими же спинами захлопнули, чуть не упав. На эту дверь и откинулись. Он ее к деревянному полотну прижал.
        — Моя!  — снова хрипло выдохнул.
        Зло, с нажимом говорил. Гортанно. Ладонями по шее вел, придавливая, натирая, царапая и дразня этим кожу. И ртом следом, прикусывая даже.
        Кристина не выдержала. В голове каша. Все смешалось.
        Реальность вверх тормашками перевернулась. Дурацкая и мучительная реальность. Та, в которой столько лет… не прожила, нет — отмучилась… Словно за решеткой отсидела. В одиночной камере. А теперь ее на двор вывели. С ним встретиться дали…
        Застонала в голос. Вцепилась руками в него, обхватила лицо, пальцы в его волосы погрузила. И уже плевать — почему мокрые! Только бы и дальше так целовал ее! Боль и обида не ушли, ревность плескалась внутри. Но от этого только больше хотелось в его губы впиваться, на поцелуй Кузьмы отвечать, прижиматься к нему всем телом. Пульс подскочил. Точно что давление бахнуло. Жарко стало, на спине под пальто и кофтой испарина выступила. Ткань кожу раздражала, мешала.
        И ему тоже, похоже. Потому что Кузьма уже стащил с нее пальто, бросив на пол, им под ноги.
        — Моя только! Не отдам больше! Убью любого, кто глянет в твою сторону только…
        Продолжал целовать алчно, прикусывая кожу. Говорил так низко, так сипло, что в самом деле на рык похоже было. Но ее настолько захлестнуло потребностью в нем, что боли не ощущала, или не было ничего такого. Лишь нужда до дрожи, до крика, до воя — необходимость еще ближе притиснуться к нему, самой до рта его достать, до пульса на шее. До резкого подбородка и угловатого кадыка. Все поцеловать хотела, пальцами провести. Самыми кончиками, чтобы едва пучками коснуться. Вспомнить его на ощупь так, как вечность не ощущала. Каждый шрам поцеловать, каждый рубец: еще багровые, диссонансом выделяющиеся на коже. И в то же время — сжать хотела. Обхватить, стиснуть!
        Господи, прости! Ей Кузьму укусить хотелось. Еще сильнее, чем он ее кожу прикусывал и ртом терзал. До боли — и своей, и его.
        Страсть, которой не знала за все это время, о которой старалась не вспоминать, захватила с головой. И Кузьму тоже. Он стащил ее кофту, распустил волосы, что еще днем Кристина скрутила в пучок. Засасывал, целовал ее шею, кожу на груди, прямо через кружево бюстгальтера, заставляя Кристину голову запрокидывать. Даже приподнял ее, продолжая в закрытую дверь упирать. А Кристина остановиться не могла, задыхалась, за его волосы цеплялась. Пыталась за этими лихорадочными, бешеными поцелуями, за диким сумасшествием сказать, чтобы не смел! Чтобы поставил ее на пол! Швам три недели, немногим больше. Что же творит, глупый! Мало ли!
        Простонала ему в ухо.
        Не понимала уже, что с ней творится: кричать хочет, а грудь болит, горло перехватывает от страсти, от желания к нему. Руки трясутся, как у заправского алкоголика. От этой необходимости. И только сипло шептать получается. Воздух глотать — и то больно. А все равно за него цепляется, рубашку расстегнуть старается — невыносимо! Жизненно необходимо ощутить его кожу своей. Снова ощутить то, что недавно у самих себя украли: кожу к коже, его жар к ее… Две пуговицы оторвались. Слишком сильно дергала. Резко, жадно, неуправляема сама собой.
        Кузьма внял. Бог знает, каким чудом, но услышал, разобрался в этом хрипе. Опустил ее, но рук не разжал, объятий не ослабил.
        И вдруг снова развернул ее, оторвав от опоры. В другую сторону потащил, на ходу расстегивая на ней джинсы. Кристина уже с его плеч сорочку стаскивала. Пытаясь ртом, губами коснуться каждого ребра. Прижалась к вытатуированной букве ее имени. И громко, надрывно застонала от всего, что на части рвало и тело, и душу. Пальцами по длинному шраму от швов пробежала.
        Он замер. Запрокинул голову, шумно втягивая в себя воздух, так, что ноздри раздувались.
        — Моя! Никогда не отпущу больше!
        Похоже, и он говорить толком не мог. Хрипел каждое слово, словно легкими говорил, а не горлом.
        Кристину забило крупной дрожью. В кожу Кузьмы ногтями впилась.
        Безумие чистой воды! Знают же, что зря…
        Замерли на секунду, впервые за это время оторвавшись один от другого. Задыхаются оба, воздух хватают распахнутыми ртами. И смотрят глаза в глаза. Так, словно и взглядами, как руками, ртами только что — друг за друга цепляются. Словно разговаривать пытаются без слов, глазами. Какие-то доводы привести, а уже никто разум слушать не готов.
        И остановиться не смогут. Оба поняли, что все — возврата нет.
        Не знают, что дальше будет. Понятия не имеют, что потом.
        Но сейчас прекратить ни Кузьма, ни Кристина не в силах. Умереть легче. Действительно не выдержат больше друг без друга…
        И сзади тот самый диван. Поняла это, только когда переступила с ноги на ногу, путаясь в джинсах, которые он с нее стягивать начал.
        — Моя, мавка! Моя…  — опять прошептал Кузьма…
        — Не я от тебя отказывалась все эти годы,  — выдохнула со своей болью.
        Сказала так, словно в горле битое стекло. Каждое словно кровоточит. С ядом вырывается, который душу все равно разъедал.
        А Кузьма всем телом вздрогнул. Но принял ее удар, взгляд не отвел, выдерживая этот упрек. Признавая вину. И не прерывая контакт глаз, ртом накрыл правую грудь, прикусывая через кружевную ткань.
        Не удержалась — застонала, еще больше выгнувшись.
        Кузьма оторвался. Прижался губами к ключице, заставив Кристину податься назад, через весь диван как-то дико выгнуться, упереться в стену головой. Поддерживает ее под спину руками, продолжает все тело поцелуями покрывать. И джинсы уже до щиколоток стянул жадными, горячими ладонями. Грубыми и жесткими от его алчности, от желания до каждого миллиметра кожи коснуться, до каждой клеточки, кажется, которое ощущается и без слов.
        — Маленькая моя, мавка…  — шепчет, втирая эти слова в ее кожу так, будто губами, ртом, своими зубами ей какие-то невидимые татуировки набивает. Словно заклятие какое-то накладывает на нее.
        А Кристина не могла и не хотела сопротивляться. Пальцами в его вихры вцепилась, надавила на затылок, подставляя под его поцелуи свой живот.
        — Нужен мне!  — простонала так, будто больно ей было. И в самом деле ощущала ужасающую, разрывающую пустоту в теле, до боли. До муки.  — Весь нужен, родной!  — вцепилась в его плечи, потянула на себя.
        Кузьма закричал. Хрипло, надсадно, низко. С бешенством и злостью. Лбом прижался к ее животу. Не от боли из-за царапающих ногтей Кристины. А от всего, что встало между ними за эти годы. От всех, кто между ними встал. У нее мороз по коже пошел, заставляя волоски на затылке дыбиться, несмотря на жар, который вены рвал, вырывался с каждым выдохом. Она это в Кузьме чувствовала так же, как в себе. Словно раньше: одни мысли, одни желания, сердца стучат в одном ритме…
        И дикая, невыносимая боль, что сами себя всего этого так надолго лишили. Безумный, безотчетный страх, что могут умереть, а так и не ощутить больше друг друга. Не почувствовать вновь то, что никто не в состоянии дать ни ей, ни ему.
        Кузьма запрокинул голову, ловя губами ее руки, ладони поцеловать пытался. И вновь на губы накинулся. А Кристина его брюки расстегивает, путаясь в ремне. Дергает, пытаясь еще больший доступ к телу получить, полнее его почувствовать, понимая, что с ума сойдет, если не ощутит его в себе. Сейчас, сию же минуту! Сколько ночей мучилась, прогоняя из тела это желание и потребность в самом любимом и дорогом! А все равно — не сумела. Заклейменная, что ли, им? Под кожей ее свои метки он расставил словно бы…
        — Моя…
        — Нужен мне… Родной!  — закричала в голос, когда Кузьма припечатал ее к дивану, буквально вонзившись в тело одним рывком.
        Про все забыла: про охрану, про причины, почему нельзя. Кристину словно током по каждой мышце пробило. Не могла замолчать, не могла прекратить к нему тянуться еще больше. Тяжело. Господи! Он другим стал. И ее тело изменилось, да только плевать! Все к черту. Одно целое с ним! Опять! И нет никаких мыслей, только безумное удовольствие, которое с болью спутать — проще простого. Потому что невыносимо такое наслаждение после того, как и прикоснуться друг к другу не могли толком.
        Накрыл ее собой. Вдавил в диван. В рот впился своими губами, царапая щеки Кристины щетиной. А сам в ее бедра, в ее тело врывается. Такой большой, такой массивный. Ее весь!
        — Мой!  — уже она застонала, обхватывая его плечи руками. Ногами за бедра обняла. И заплакала, сама не понимая: хорошо или невыносимо.  — Мой! Ненавижу!  — выгнулась под ним, чтобы еще больше прижаться, всем телом соприкасаться.  — Как ты мог отказаться от нас?!  — укусила его за плечо, не в силах выносить тяжелые, бешеные удары его плоти, от которых нестерпимо хорошо. До дрожи, до крика.
        И она стонала на каждый его выпад, на каждый толчок, на каждое погружение члена Кузьмы. В какой-то момент искренне поверив — что не выдержит: или умом двинется, или тело порвется от такого напора.
        А все равно хорошо. Острое наслаждение, горькое. Как полынь с медом.
        И его хриплые стоны на каждый ее крик, на каждый упрек, которые своим ртом глотал.
        — Моя мавка! Моя только…  — как заведенный повторял, хрипел в ее горло в такт с толчками. Словно других слов не помнил.
        Его бедра сжимались, она своими ногами ощущала каждый рывок, напряжение всех его мышц. Словно он не только членом — всем телом своим в ее тело ворваться пытался. Снова сделать единым то, что сам когда-то и разорвал на половины, так и не сумевшие стать самостоятельными единицами.
        — Ро-о-дной!  — вдавила затылок в диван, распахнутым ртом в его грудь уткнулась, разрываемая на части оргазмом такой силы, что в глазах потемнело.
        Накатило волной, сметая сознание. Все было: и фейерверки в потемневших глазах, и грохот в ушах! Родное тело стало непослушным и тяжелым, неуправляемым Кристиной.
        Ни с кем не могла такого испытать. Невозможно просто. Никогда с тех пор, как он ушел.
        Затрясло Кристину всю, заколотило под ним. А Кузьма от этого совершенно обезумел, ощутив ее оргазм. Еще сильнее, еще резче и мощнее стал погружаться. Еще глубже. И уже его трясло.
        — Мавка!  — с хриплым криком вонзился вдруг так неумолимо, что она не вытерпит, показалось.
        Еще до конца в себя не пришла. Все тело пылает, кожа горит, кровь словно густой стала, едва-едва по мышцам патокой растекается. А ощутила, как кончает в нее, изливаясь горячим и влажным семенем — и вновь не выдержала. Кончила от этого с ним вместе. Уже даже не кричала. Из горла вырывался беспрерывный хрип-стон.
        Кузьма сжал ее руками, не давая сделать вдох. Пальцы в ее волосах. Ее ладони на его спине, скользят по влажной от испарины коже. Его тело такая же дрожь разобрала. Словно у обоих дикий озноб. А на самом деле — горят. Даже сейчас — сердца грохочут. В ушах кровь шумит. И дыхание обоих такое громкое, что ничего больше не слышат. Да и не хотят, не нужны им иные звуки.
        Пусть весь мир до пепла сгорит. Только бы им так и лежать одним целым.
        Несколько секунд потребовалось Кузьме, чтобы хоть немного в себя прийти, видимо. Не разжимая своих рук, перекатился на бок. Ее на себя уложил, заметив, что вдохнуть не может под ним. Но не вырывается. Плевать! Можно и умереть, когда настолько счастлива…
        — Мавка моя…
        Куда нежнее и мягче прошелся по ее векам, по трепещущим ресницам. Словно извиняясь, сожалея об этом неистовстве, которое самого разума лишило. Совсем ласково к губам прижался.
        — Ты как, любимая? Маленькая моя… Прости, что накинулся, будто дикий…
        Не могла еще говорить.
        Пульс утихал. А все равно в одном ритме. Воздух словно слаще стал. И тишина какая-то обоих укутала. Умиротворение, когда не пошевелиться, даже если очень нужно.
        Кристина помотала головой — не получались слова внятно. Губы обветрились за несколько минут от того, как кричала, что закусывала их, от дыхания, когда кислорода мало.
        — Ты как, родной?  — даже не пытаясь выбраться из его рук, уткнулась куда-то в район плеча. Носом в кожу его, чтобы запахом Кузьмы дышать, его сердце слушать.
        Господи! Совсем недавно ему с кровати помогала подниматься, а тут так накрыло обоих… Хоть бы не аукнулось.
        Он рассмеялся почему-то. Невесело. Но все равно — обоим легче стало. Словно оба признали — что неизбежно было. И подсознательно понимали — шли к этому каждую минуту последних недель. Потому что так и не перестали быть единым целым.
        — Теперь точно не подохну. Не сейчас. Уже на небесах, кажется,  — в ее волосы уткнулся лицом.
        А потом вдруг ухватил в жменю эти все пряди на затылке и заставил Кристину запрокинуть голову.
        — Мавка моя, просто, чтобы момент прояснить: я здесь сидел. И здесь ел,  — повернул ее лицо так, чтобы она на небольшом столике у дивана еще один столовый прибор увидела.  — Не было девок никаких.
        И бокал с вином, которое почти и не тронули. Взгляд Кристины метнулся к основному столу, словно удостоверяясь, что и там ничего не изменилось. Трое. Их здесь трое было. Неужели и правда встреча? А она такой скандал ему закатила… Хотя не могла сказать, что сейчас жалеет о том, во что это все выплеснулось. До сих пор поверить не могла, что не бредит и в сознании. Что не снится ей это — его тело, к которому притиснута; его рука, скользящая по спине, ласкающая Кристину; пальцы Кузьмы, накручивающие ее волосы. И стук его сердца под ее щекой.
        — Но женщина все равно была?  — хрипло уточнила она.
        Кузьма рассмеялся веселее.
        — Была. По делу. Ее, конечно, время от времени по-всякому называют, упрекая в том, о чем и ты подумала. Но это скорее от зависти. Не у каждого нашего депутата хватка и такие стальные я**а, как у этой главы партии, хоть и не особо большой в нашем созыве.
        Настал ее черед улыбаться. Поняла, о ком он.
        — Встреча, значит,  — вздохнула.
        — Встреча,  — подтвердил он.  — С лидерами других фракций и партнерами по коалиции. Через две недели пленарные дни начинаются. Надо договариваться о голосованиях и законопроектах уже сейчас.
        — Лучше бы выяснил, кто на тебя покушался,  — проворчала Кристина, еще не готовая все претензии по ревности снять.
        — Об этом тоже говорили, мавка. Не твоя проблема. Я разбираюсь.
        «Придурок».
        Не сказала вслух, не выдала свое возмущение тем, что пытался ее отстранить. Но Кузьма все равно ощутил, криво улыбнулся. Поцеловал проступившую между бровей складку.
        Ей осталось только вздохнуть.
        — А в душ зачем ходил?  — спросила о том, что так зацепило.
        — Долбанная слабость еще,  — глубоко вздохнул.  — То и дело в пот бросает. От малейшего усилия. Не хотел, чтобы от меня, как от грузчика, несло, когда ты приедешь…
        — Дурной!  — застонала вдруг так, что самой этот крик резанул по ушам. Дернулась. Но он крепче руки сжал, не пустив никуда.
        Снова больно в груди стало. В горле.
        — Глупый мой! Я же любила тебя и грузчиком! Кем угодно любила! Потому что тебя, а не все другое!
        Отвернулась, испытав укол отчаяния, о котором сейчас не хотела вспоминать. Опять ему в плечо лицо спрятала. От всего пыталась затаиться.
        Он вновь ее до хруста костей сжал.
        — Кристина… Малыш…  — голос полон вины и боли, которую даже не пытался отрицать.
        И прощения не просил. Вновь стукнуть его хочется.
        Только и давал как-то ясно понять, что сейчас — не выпустит из своих рук. А ее начал терзать вопрос — надолго ли? И ужас охватил, безотчетный, неконтролируемый — едва представила, что вновь без него может остаться… Умереть легче. Точно уж — с моста и в глубину. Чтобы сразу. Не вынесет заново такой боли и муки…
        — Не отпущу, мавка. Клянусь…  — словно поняв ее мысли, он аккуратно отцепил ногти Кристины, оставившие следы на его коже, прижал пальцы к губам.
        Хотелось верить. Но пока не могла. Разум еще был не в состоянии проанализировать и обдумать все, что случилось. Не мог сделать выводы.
        Только сейчас про охранников вспомнила. Сначала смутилась, а потом отпустило немного, когда поняла, что они в этой кухне-совещательной закрылись. Далеко от приемной, где Вадим с Богданом остались. Да и двери хорошие. И звукоизоляция в кабинете Кузьмы должна на уровне быть. При его-то делах… Не зря же и встречу здесь проводил, а не в основном кабинете.
        — Я таблетки уже месяц не пью,  — вдруг вспомнила она.
        И презервативов они не использовали…
        Но даже испугаться — сил не осталось. Он из нее все выжал.
        Да и не хотелось бояться. Глупо и нелепо — ну куда им сейчас еще и детей?! А по спине дрожь прошла, и совсем не страха, от одной лишь мысли, что может забеременеть. От него. От родного и любимого…
        — Ты мне Владика обещал, помнишь? И Марину…  — голос прервался.
        Задохнулась.
        Бред же… А у Кристины аж затрепетало все внутри. Зажмурилась. Сцепила зубы.
        Ну о чем она думает?! Его убить недавно пытались…
        Кузьма ничего не сказал. Выдохнул тяжело. Губами ее век коснулся. А его горячая ладонь накрыла ее голый живот. Мягко погладила, да так там и осталась. Тепло. Хорошо.
        Тишина. Ничего не говорит все еще. А пальцы дрожат. Его, не у Кристины. Второй рукой крепче ее плечи обнимает. И губы на ее виске, не отрывается.
        Говорить ни он, ни она не готовы. Слишком остро все. Слишком… Просто чересчур.
        Лезет в голову мешанина всякая. Не важная, смешная, глупая.
        Вот интересно: не помнила — как он с нее белье снял? А она с него когда стянула?
        Голые оба. А Кузьма в носках. Не достала она туда, видимо. В любом другом — отвратило бы. А в нем — ее он. И все. До последнего волоска на коже, до каждой капли пота, которым так боялся ее оттолкнуть.
        — Разберемся, мавка. Со всем разберемся, если появятся вопросы,  — тихо прошептал, крепко, но уже мягко обнимая.  — А сейчас — поехали домой.
        Домой… Куда? Где их дом теперь? В той квартире, что подарил? В старой — у матери? Или в его — где Кристина ни разу и не была. Да и как сдвинуться — если мышцы, что масло, не может пошевелиться. И ему тяжело — видит, что и Кузьма устал. Но и в офисе торчать всю ночь — не вариант, прав он.
        Глава 21
        Настоящее
        Ни Вадим, ни Богдан ничем не выдали: догадались они или нет о том, что в кабинете происходило. А может, там и догадываться не о чем было, при том, как Кристина кричала. Да и Кузьма не тихо себя вел. Однако охранники сохранили ровное выражение лиц и даже заявлением, что они все теперь отправляются домой, казалось, не были удивлены. Только взгляд Вадима показался Кристине уж слишком довольным, очевидно радостным. Но он молча кивнул. Как и Макаренко, кстати.
        А Кристина сделал вид, что слишком устала, чтобы о чем-то думать. Да и… Какая разница, по большому счету? Все, кто здесь находились, знали о том, какие чувства связывают Кузьму и ее саму.
        — Надо у какой-то аптеки по дороге остановиться,  — тихо попросила Кристина, позволяя Кузьме вести себя, поддерживая за талию.
        Она чувствовала себя настолько измотанной, что даже одеваться толком поленилась, натянула все криво-косо после быстрого душа, пальто сверху напялила, запахнула на манер халата и перетянула поясом. Не до пуговиц, ей-Богу! Кузьме пришлось доставать еще одну запасную рубашку. Последнюю в шкафу. Пиджак он набросил только потому, что Кристина ворчать начала. Правда же, ну куда ему сейчас еще простуду какую-то? Других проблем мало что ли?
        — Зачем?  — с каким-то удивлением отозвался Кузьма, помогая ей сесть на пассажирское место уже своего автомобиля.
        Сам рядом опустился. Вадик сел за руль. Макаренко в ее автомобиль пошел.
        — Есть препараты. Их надо выпить как можно раньше. Я сегодня выпью. Завтра вторую таблетку. И вероятность беременности минимальная. Да и у меня конец цикла,  — объяснила Кристина, опустив голову Кузьме на плечо.
        Тело совершенно отказывалось подчиняться. По любимому тоже было видно, что утомлен до крайности.
        — Расслабься, Кристина,  — он поднял руку, обняв ее за плечо. Прижал к своему боку.  — У тебя есть силы сейчас по аптекам гонять? Будет, как будет.
        Она немного растерялась. Запрокинула голову, пытаясь заглянуть в лицо Кузьме. И тут ее такая догадка пронзила, что снова мышцы болью свело. Тело замерло, застыло камнем. Это не прошло мимо внимания Кузьмы.
        — Что случилось, мавка?  — настороженно глянул он, всматриваясь в глаза Кристины. Тоже напрягся.
        — Ты специально, да?  — прошипела она, сжимая зубы.  — Специально все так сделал? Специально, Кузьма?!  — рявкнула так, что Вадим удивленно посмотрел на них через зеркало заднего вида.
        Что-то для себя там увидел и тут же нажал на кнопку, поднимающую перегородку между водительским и пассажирским отсеками. Но Кристина сейчас разозлилась настолько, что даже забыла смутиться. У нее не вечер, а какой-то шквал эмоций. Взлетов и падений. Это истощало. Изматывало нервную систему. Не до воспитанности в таком состоянии.
        — О чем ты, маленькая?  — вроде бы с искренним недоумением уточнил Кузьма, все еще рассматривая ее лицо.
        — Ты же знаешь, знаешь, что я тогда ничего не сделаю!  — голосом, полным обличающего гнева, прошипела Кристина.  — Если с тобой что-то случится, о чем ты подозреваешь или предполагаешь, а мне не хочешь говорить… А я забеременею… Знаешь же, что я ради ребенка буду жить! Так мной управлять хочешь?! Этим на цепь посадить?!
        Под конец завелась еще больше от своих же ужасных догадок. От страшной мысли только, что действительно что-то произойдет, чего Кузьма ждать может. И таким образом отрезает для нее дорогу за ним…
        Кузьма же даже моргнул после заявления. Еще секунды две посмотрел на Кристину с искренним недоумением. А потом откинулся на сиденье и открыто, громко расхохотался.
        — Ех***й бабай, мавка! Ты переоцениваешь мою коварность и хитрость,  — до конца не отдышавшись, попытался между смехом выговорить он.  — Блин, мне даже в голову это не пришло. Стоило у тебя спросить, гениально же!  — он продолжал смеяться.
        Кристина замолчала, растерянно глядя на него и хлопая ресницами. А еще заметила, что он прижал ладонь к ноге, которая была ранена. Хромал еще при ходьбе. Не сильно, но у нее за него все болело: и нога, и плечо, и живот, который Кузьма сейчас мимоходом растер, словно и не отдавая себе отчета в этом. Господи! Все же рано ему было. Все рано: и на работу, и нагрузки такие, как бы обоим ни припекло… Но сейчас же уже не повернуть вспять. Ни его, ни ее вероятные последствия.
        — Точно?  — еще не вполне поверив, переспросила Кристина. Но спокойней уже.
        — Сто процентов, мавка!  — Кузьма сгреб ее в охапку и крепко-крепко прижал к себе, зарывшись лицом в растрепанные волосы, которые Кристина так и не сподобилась собрать.  — Но теперь точно тебя в аптеку не пущу. Хорошие идеи всегда использую. Эта — мне очень нравится,  — добавил уже тише, хриплым шепотом ей в ухо.  — Главное — уверенно закрепить результат…
        — Кузьма!  — она рассмеялась, совершенно расслабилась. Выдохнула.  — Сам виноват. Приучил меня за годы, что в каждом твоем слове и поступке тройное дно искать нужно,  — проворчала, но уже легче.  — Вот и нет доверия.
        Он поцеловал ее в лоб. А Кристина глубоко вздохнула.
        Претила догадка, что рассчитано все, что просто использовать мог их желание и потребность как предлог — чтобы вновь своей воле подчинить. А если не планировал, если и его накрыло так же, как ее — что ни о каком здравом смысле, ни о чем вообще не вспомнил — тогда ладно. Даже довольна.
        Хотя все нюансы и неуместности вероятной беременности оставались висеть в воздухе между ними нерешенными вопросами. И она это понимала, и в глазах любимого видела.
        Наклонилась, припала сама к нему. Обняла крепко.
        — Как ты себя чувствуешь?  — не могла не волноваться, как бы он не хорохорился.  — Швы тянет?
        — Немного, мавка. Нестрашно.  — Кузьма прижался к ее рту своим, крепко и властно целуя. По праву, которое явно хотел продемонстрировать.  — Оно того стоило,  — подмигнул ей, оторвавшись. Но обнимать не перестал.
        Они приехали в жилой комплекс, очень похожий на тот, в котором Кузьма купил ей квартиру. Только старее немного. Что самое смешное — тот комплекс, «ее», было видно из окон квартиры Кузьмы. Не такое и большое расстояние, кстати. Километра два, если по прямой. Они почти соседи, оказывается.
        Макаренко спросил, что Кристине необходимо — Кузьма отправил его за ее вещами. Она устало составила короткий список. И медленно побрела по квартире, осматриваясь.
        — Ты за мной подглядывал?  — увидев «свой» дом из окон его гостиной, иронично поинтересовалась Кристина.
        Подошла ближе к огромным стеклам, всматриваясь. Интересно стало — можно ее окна увидеть или нет?
        — Было искушение,  — устало улыбнулся Кузьма, сбросив пиджак прямо на пол.  — Даже телескоп присматривать в магазине начал.
        Господи! Ей и смеяться, и плакать хотелось!
        Как же она соскучилась по такому Кузьме! По его открытому, веселому настроению, по иронии, по шуткам… Нормальным, без боли и сарказма, без обид. Сколько лет на это у них сил не хватало! Сейчас же просто на душу легло. Так тепло, так по-родному!
        — Маленькая, ты что?  — измотаться — измотался, а ее состояние мигом засек.  — Почему глаза красные?  — подошел к ней впритык, обхватил руками за плечи.
        А Кристина аж всхлипнула, уткнувшись ему в плечо. Словно на десять лет назад в прошлое вернулась.
        — Я так давно тебя таким не видела… Не слышала… Ты таким не был все эти годы, как давно, когда-то…
        Он понял. Не ответил ничего словами. А вот руки сжал безумно сильно, прижав к себе, даже покачивать немного стал ее.
        — Я так давно счастливым не был, мавка…  — едва слышно прошептал ей в растрепанные волосы.
        Она его понимала, ей-Богу. Снова всхлипнула.
        — Побродить тут можно? Поразглядывать?  — решила перевести тему, сама устала от этого надрыва.  — Или только по каким-то комнатам, а в остальные не лезть?  — попыталась лукаво улыбнуться. Хотя с мокрыми глазами и опухшим носом это выходило не ахти.
        — Блин, мавка! Ну что ты придумываешь — везде ходи, где хочешь. Бери, что понравится. Все — твое. Оружие, разве что, не трогай, не умеешь же толком, не дай Бог поранишься. А так — хоть вынеси все и продай,  — поцеловал ее в тот самый хлюпающий нос.  — А я пока попробую разобраться, что у меня есть из еды. Сто процентов же не поела в этой своей больнице,  — уже с некоторой суровостью глянул на нее.
        Кристина только скривила гримасу. Спорить не о чем.
        — Булку хочу, с маслом,  — чувствуя себя вообще девчонкой, вдруг потребовала она, заставив Кузьму рассмеяться.
        — Без проблем, мавка. Сейчас отправим Вадика. Тут недалеко приличная пекарня…
        — Ой, не надо, я так, может, думала, что есть… Что угодно съем, не надо никуда гнать…
        — Кристина, успокойся. Ему не сложно, за двадцать минут сгоняет пешком. Это во дворе почти. Ты пока осмотришься, и чего-то посущественней перекусишь. Мяса или рыбы, сейчас посмотрим, чем богаты,  — напоследок еще раз поцеловав ее в висок, Кузьма пошел к дверям, не слушая больше возражений.
        А Кристина начала «бродить». Его квартира занимала весь двадцать третий этаж, и одна часть — несколько комнат с кухней и санузлом — отводилась под охрану. Это она заметила, едва они все на этаж поднялись. Да и сам Кузьма немного просветил. Туда и пошел сейчас, наверное, распорядиться. Остальная же часть — его жилая зона. Комнат много, Кристина запуталась поначалу: гостиная, которую немного осмотрела уже, кабинет, что-то вроде небольшого тренажерного зала. Видно, необходимость. Знала, что Кузьма больше игровые да командные виды спорта любил. Только времени сейчас не особо хватало, жаловался ей как-то. Правда, старался хотя бы в бассейн выбраться. Ирония — тот располагался на первом этаже его комплекса, а Кузьма не попадал вечно.
        Еще пара комнат, которые можно было использовать и как гостевые, и просто для работы. Везде окна в пол и виды шикарные. Даже красивее, чем из ее квартиры. Все-таки этаж выше, угол обзора лучше. Обстановка везде современная, без вычурности. Но она такого и ждала от любимого. Знала, что ему нравится, а от чего он тихо звереет. Или не тихо. Так что вся квартира в техно-стиле, детали hi-tech. Оттенки белые, серые, стальные. Отдельные вкрапления насыщенно-бирюзового. Ей очень понравилось. Зашла — и почувствовала себя «дома». Хотя подозревала, что тут больше присутствие самого Кузьмы в квартире сказалось. А это самое присутствие ощущалось во всем, в каждой детали, в самом воздухе. На стенах, вместо картин, висели большие черно-белые фото. Видно, что профессиональные. Очень красивые, притягивающие взгляд. На части из этих снимков был изображен город с разной высоты и ракурсов. А на других… Кристина не совсем понимала, если честно, что там изображено — люди, вроде. Точнее, фрагменты людей… То есть, тел… Не обнаженных, нет. Как будто сфотографировали кого-то в движении или в статике. А потом на сам снимок
только часть композиции поместили. Где-то рука, где-то разворот плеча или ступни в траве, рука в руке… Эти снимки ее притягивали еще больше… В них было что-то такое… Непонятное, не могла словами выразить: то ли завлекающее, то ли до дрожи знакомое, хотя впервые эти фото видела вроде.
        Пока до спальни Кузьмы не добралась, не поняла, в чем подвох.
        Там тоже на стене фото висело. Вроде бы женщины. Тоже размытое и с несколькими «вырванными» фокусами: кусочек плеча виден с резкостью, прядь волос, которую ветер в сторону отбросил. Стоит к фотографу передом, но отвернувшись назад. Словно бы ее кто-то позвал сзади. И последний фокус на шее и ключице. Кристина даже не представляла, как так делают, что резкость изображения какими-то полосами идет, словно «зебра». Никогда фотографией не увлекалась, да и современными способами их обработки. А по центру данного фото полоска резкости выхватывает на шее женщины два кулончика на одной цепочке, которые сама Кристина до последней выпуклости знала, до малейшей зазубринки и черточки. Крестик и буква «К» с завитушкой в форме сердца…
        У Кристины у самой сердце с ритма сбилось, когда стала внимательней вглядываться в это фото, еще не до конца понимая, как он это сделал. В волосы, которые тоже ее были, еще до стрижки, в каждую деталь… Лица не видно, размыто. Но она уже не сомневалась.
        А те все снимки, другие…?
        — Пошли, мавка, нашел провизии на нормальный ужин,  — в этот момент Кузьма появился в дверях, как раз за ее спиной.
        — Это я?  — вообще не услышав про еду, резко развернулась она, испытывая растерянность.
        Кузьма поднял глаза и посмотрел на фото. Улыбнулся еле-еле, одними уголками губ. И глазами, которые сразу светлее стали, как ей показалось.
        — Ты, малышка.
        Протянул руку и притянул ее к себе за плечо. Обнял, опустил голову, уткнувшись в надключичную ямку носом. Но Кристина все еще ощущала оторопь.
        — А те все фото, где не город, это кто?  — накрыв его руку ладонью на своей же талии, спросила она с этой растерянностью в голосе.
        — Тоже ты, кусочками,  — усмехнулся Кузьма ей в кожу.  — Кое-где — мы с тобой. Со старых снимков. Мне их отретушировали в фотошопе…
        — Но как..?  — действительно не могла сообразить она.
        — Мавка, с деньгами — что хочешь заказать можно. Это вообще не проблема. И лучшего фотографа, который будет тайком за тобой ходить, якобы для сюрприза, и фильтры, и анонимность…  — хмыкнул он.  — Так хоть частичка тебя всегда со мной была,  — добавил совсем другим тоном.
        Кристина зажмурилась, вцепившись в те самые кулоны, которые тоже никогда не снимала. Она его понимала. Так хорошо эту тоску и боль чувствовала, так глубоко сама ее прожила, каждой клеткой прочувствовала.
        А Кузьма выпрямился и потянул к выходу.
        — Пошли, набродишься еще. Пора есть. Уже и Вадик вернулся с твоими булками,  — заметил он легким тоном.
        Специально, она поняла. Чтобы снять, развеять эту тяжесть и горечь хоть немного.
        Спальню Кристина так и не рассмотрела толком вечером. Пошла тогда за Кузьмой на кухню, объединенную со столовой, с отчаянием посмотрела на кучу мясной нарезки, которую он придумал в нее впихнуть. Перевела на любимого умоляющий взгляд. Нет, Кристина ничего против мяса не имела, и даже очень любила. Но сейчас так устала, что просто не смогла бы втолкнуть в себя.
        Кузьма сопротивлялся в этой борьбе взглядов почти целую минуту. А потом закатил глаза и рассмеялся.
        — Ладно, ладно, мавка. Я все понял, садись,  — легко надавил ей на плечо, усадив в стул-кресло. И взял со столешницы пакет из хрустящей бумаги, от которого по кухне разносился обалденный сладковатый запах свежей сдобы. Щелкнул кнопкой чайника.
        — Давай, я помогу,  — подскочила Кристина, когда он пошел к холодильнику — наверное, за сливочным маслом.
        Устал же не меньше нее. Прихрамывать стал сильнее.
        — Сиди, малыш. Дай я хоть раз за тобой толком поухаживаю. Ты месяц около меня крутилась без продыху,  — покачал головой Кузьма и вновь усадил ее.
        — Мне в радость было,  — тихо ответила Кристина, подтянув под себя ноги.  — В удовольствие…
        — Так и мне тоже, мавка,  — хмыкнул он.
        Поставил на стол две чашки чая — видно заварил до того, как ее притащил. С васильком… Она этот чай еще в университете нашла. Кузьма тогда над ней подшучивал, но не отказывался ни покупать, ни пить с ней. Его доходы уже позволяли подобные капризы, пусть и не признавался ей по большей части, чем именно занимается. Оговорки, намеки, скупые фразы-ответы. «Не надо тебе это, маленькая, зачем? Я обо всем позабочусь…». И заботился же, все время.
        Кристина поймала его руку и потянула на себя, не пуская, не позволяя отойти. Уткнулась лицом Кузьме живот. Весь вечер эмоции на грани. И сейчас — ведь здорово же, все просто нереально хорошо, так, как слишком много лет не было. А ей страшно стало. И больно до дрожи.
        И сказать так много хочется. И страх не дает. А еще — до упреков опускаться не хочется. Не сейчас, не после этого дня. Просто обняла и оторваться не может.
        А Кузьма и сам все понял. Так же крепко ее плечи ухватил, зарылся пальцами в волосы. Запутался. Гладит затылок.
        — Давай, мавка, пусти. Вадим специально свежие булки привез, они еще теплые, старался для тебя,  — хриплым шепотом позвал он ее, а сам волосы уже на пальцы накрутил.
        Кто кого держит?
        — Я запах слышу,  — таким же шепотом пробормотала она.  — А масло у тебя есть?
        Кузьма хмыкнул, поцеловал ее в макушку и все-таки отошел. Достал масло, Кристина вытащила булку из пакета. И правда теплые. Появилось дикое желание откусить тут же. Оказалось, что действительно безумно голодная. Хотела у Кузьмы спросить, почему он не ест, потом вспомнила, что ужинал уже. Позволила все-таки забрать у себя выпечку, и просто тихо сидела, наблюдая, как он разрезает сдобу напополам, щедро намазывая половинки мягким сливочным маслом. Накатило усталостью за весь вечер. А в животе бурчит…
        И у него руки такие красивые, взгляд оторвать от родных пальцев не может. Любимых, знакомых до каждой полоски и шрама…
        Кузьма этот взгляд увидел. Да им особо никогда слова и не нужны были. Понимали всегда мысли друг друга, и за последнее время поднаторели в этом умении, когда то, что на сердце, просто невозможно говорить было…
        Не позволил самой взять, протянул это угощение, со своих рук дал откусить. Сел совсем рядом, подвинув кресло. И сам откусил от того же куска.
        — Говорил же, что не голодный?  — улыбнулась Кристина, медленно и с удовольствием пережевывая. Выпечка оказалась действительно очень вкусной.
        — Ты слишком аппетитно ешь,  — улыбнулся Кузьма в ответ, вновь протягивая булку ей.
        Так и доели всю выпечку, запивая теплым чаем.
        — Ммм, жаль, на утро не сталось,  — с довольным вздохом Кристина заглянула в пакет.
        — Пошлем кого-то утром за круассанами,  — пожал плечами Кузьма.  — Вообще проблемы нет.
        — Хорошо устроился,  — рассмеялась она,  — всегда есть кого послать, не надо самому никуда ходить…
        — Да я бы с радостью сам ходил, малышка, или с тобой. Только времени постоянно не хватает. Будь оно все неладно! Приходится других посылать,  — не особо весело хмыкнул он в ответ.
        Кристина вздохнула и прижалась к его плечу, отложив пустой пакет.
        — Я тебя вытащу обязательно туда, хоть раз,  — пообещала она.  — Вдвоем пойдем, ты мне все покажешь, кучу всего накупим, попробуем… Можно?  — вдруг спохватилась она, подумав, что это будет нереальный план с точки зрения безопасности.
        Глянула на него снизу вверх.
        — Попробуем, мавка. Решим что-то,  — Кузьма прижался щекой к ее волосам.  — Все равно от всех не спрячу, как бы ни хотел. А сил больше нет держаться от тебя подальше. Сходим и в пекарню тоже. Только не завтра. Сначала с парнями стратегию охраны обсудим, а потом решим.
        — Ладно,  — согласилась Кристина.
        По правде сказать, она сейчас была настолько счастливой, что рядом с ним сидит, что обнимает и целует любимого, да и настолько измотанной всеми событиями этого вечера — большего в данный момент и просить не хотела. А надо будет взаперти сидеть, лишь бы так безопаснее — Кристина и на это согласна сейчас. Только бы не проснуться с утра в реальности, в которой жила последние годы.
        Спальню она рассмотрела только утром, проснувшись. Рядом с Кузьмой.
        Большая комната. Кровать огромная, человека четыре без проблем поместится, казалось. А они, забавно, спали с самого краю, считай. С того, где Кристина легла. А Кузьма сначала рядом устроился вроде. А ночью оказалось — спит на ней практически, как раньше. Что кстати пришлось — Кристине снова кошмар приснился. Но хоть не настолько глубокий, не до воя. Да и Кузьма уже привык за те ночи, что она с ним в палате ночевала.
        — Проснись, маленькая. Давай. Рядом я, живой,  — тормоша ее и целуя щеки, губы, шептал Кузьма, вынуждая Кристину проснуться.
        Около него было гораздо проще с этими снами справляться. Да и снились не постоянно теперь, словно бы Кристина и во сне его запах, его тепло ощущала. Это успокаивало. Вот и ночью проснулась, вцепилась в него, уткнулась лицом в грудь, дыша кожей Кузьмы. Да так заново и заснула. А он ее под себя подгреб. И одеяло не нужно — жарко. Но хорошо безумно. Счастье, о котором уже и мечтать не смела, воспринималось теперь во сто крат острее.
        К спальне прилегала огромная ванная и гардеробная — все равно что еще две полноценных комнаты по меркам старых домов. Кристина с полчаса потратила утром, рассматривая только эти «покои», а ведь еще несколько комнат не видела. Правда, ее Кузьма то и дело отвлекал на объятия и поцелуи, что прилично тормозило осмотр, но Кристина не жаловалась.
        — Зачем тебе столько?  — не понимая, спросила Кузьму, пока они вместе чистили зубы.
        Мелочи, цену которых даже не представляла ранее. А теперь все внутри трепетало от когда-то привычного действия.
        — Незачем. Все равно было. Появился вариант, взял. Ты все равно деньги у меня не брала, мать переезжать отказывалась. Куда-то же бабки тратить надо было,  — в своем стиле отмахнулся он.
        А за круассанами и правда кого-то отправил. Когда Кристина добралась до кухни — те ее уже ждали, с несколькими видами начинки, горячие. И ароматный кофе из такой же кофемашины, как у нее в кабинете. Но сполна насладиться завтраком не успела — позвонила мама.
        — Кристина, запиши номер счета, дочка. Ты же знаешь, я в этом все время путаюсь, а надо сегодня — чем раньше, тем лучше — туда деньги перевести. Три тысячи. Это аванс, чтобы у нас в четвертом подъезде крышу перекрыли,  — торопливо начала объяснять мать.
        — Сейчас, подожди,  — Кристина подскочила со стула, оглядываясь в поиске своей сумки или любого пишущего предмета и бумаги.  — Где у тебя ручка есть? Бумага?  — спросила у Кузьмы, прижимая телефон к уху.  — Сейчас, мам, одну минутку,  — попросила мать подождать.
        — А ты где, дочка?  — видно, шестым чувством ощутила мама что-то.  — Не на работе же еще, рано. Не сама..?
        — Я у Кузьмы, мам. Дома,  — честно призналась она, пока уже Кузьма рыскал по ящикам в безуспешной попытке найти хоть что-то.
        — В кабинет пошли,  — махнул он рукой.  — Тете Томе привет передай,  — улыбнулся.
        — Он тебе привет передает, мам. Да, и маме Маше тоже,  — услышав голос матери Кузьмы на том конце связи, добавила Кристина от себя, торопясь за любимым по коридору.
        — Ты у него ночевала?  — опасливо и осторожно спросила мать, наверное, не до конца еще поверив в то, что Кристина говорила.
        — У него, мам,  — улыбнулась она, заходя в кабинет Кузьмы.
        — Ему хуже? Что-то случилось?  — даже с волнением спросила мама.
        — Ему хорошо, мама. И мне тоже,  — рассмеялась Кристина, хоть и понимала, что заставляет мать опасливо ходить вокруг да около, не говоря основного.
        Они все уже привыкли этой темы не касаться. Матерям за детей было так же больно, как и им самим.
        — Доченька…  — Мать вдруг взахлеб заплакала, вызвав у Кристины растерянность.
        Пусть и понимала все, но хотела порадовать же…
        — Мам, ну что ты! Ну, хорошо же все…
        — Я понимаю, Кристина, я рада! Просто… Господи, сколько же вы намучились! И сейчас же непонятно ничего… Но хорошо, что хоть рядом, вместе…  — всхлипывала мать.
        Тетя Маша присоединилась к ней в этом, кажется, судя по тому, что Кристина слышала.
        Она же растерянно уставилась на Кузьму, который только чуть насмешливо закатил глаза. Уже хотел что-то сказать, но тут у него зазвонил телефон, который Кузьма здесь на ночь оставил. И, махнув ей рукой на один из ящиков, Кузьма занялся своим разговором, отойдя в другой конец комнаты.
        — Мам, успокойтесь! Обе!  — попыталась Кристина матерей к порядку призвать, разыскав бумагу и карандаш. Да и отвечать на расспросы пока не готова — все-таки еще боязно было. Самой мало что понятно.  — Вам что, больше нервничать не о чем? Вредно,  — сказала, как отрезала.  — Лучше порадуйтесь и диктуйте мне свой счет, я переведу деньги,  — не позволяя им «раскисать», потребовала Кристина.
        — Да, дочка, конечно,  — мама честно пыталась прислушаться к ее совету, но то и дело еще хлюпала носом, пока диктовала цифры.
        Кристина решила больше не акцентировать на этом внимания. Все записала, отметила сумму еще раз для себя. Попрощалась с мамой, пообещав, что они будут осторожными. Отложила телефон, осмотрелась — Кузьма продолжал разговаривать, периодически посматривая в ее сторону. Поймал ее взгляд, улыбнулся. Кристина ответила ему такой же улыбкой. Села в кресло и откинулась на спинку головой. Ей сегодня в больницу на вторую смену нужно было, могла себе позволить расслабиться и не торопиться. Аккуратно спрятала бумагу и карандаш в ящик. А потом поддалась любопытству — он же говорил, что ей все рассматривать и брать можно — начала смотреть, что еще есть на столе и в ящиках. Ей просто дико хотелось все о нем знать, что за эти годы проходило мимо нее. Раньше ведь между ними всегда так было: он знал, чем живет она, а Кристина — его мысли и планы. Правда, она все же глянула с вопросом в сторону любимого, и дождалась его позволяющего кивка и улыбки, пока сам Кузьма слушал то, что говорил собеседник по телефону.
        Интересного было не слишком много — бумаги, какие-то договора и записки, не особо важные, похоже. Карандаши, ручки, флэшки. Какие-то диски, мелочь. Пока Кристина не дошла до третьего ящика. Там лежал пистолет. Вот так, просто. Прямо поверх каких-то бумаг.
        Ей стало не по себе. Кузьма правду говорил — совсем не умела обращаться с оружием. Да и сам вид оружия ее… то ли пугал, то ли нервировал.
        — Он не заряжен,  — прикрыв динамик телефона, прошептал ей Кузьма, явно сразу поняв, на что Кристина наткнулась.
        Хорошо, ей стало немного легче. И все же…
        Рядом лежала пара коробок. Кристина решила переключить внимание на них. Осторожно, словно пистолет может выстрелить сам собой, протянула руку и достала большую деревянную плоскую коробку. Откинула крышку — это оказался футляр от пистолета. Изнутри он был выстлан зеленым бархатистым материалом. В подкладке коробки имелась выемка однозначной формы, откуда тот самый пистолет и был вытянут, судя по всему. А на верхней части, в прозрачном пластиковом карманчике имелось дарственное удостоверение. Наградной пистолет. Кузьме. От Премьера.
        Круто. Интересно они все обыгрывали, однако. И не придерешься.
        Кристина закрыла коробку и отложила в сторону. Взяла вторую, гораздо меньшую. Вообще, если бы нашла ее не рядом с оружием, решила бы, что там украшения. А так — мало ли, может, патрон какой-то, особо ценный? Осторожно открыла крышку и замерла…
        Патронов там не было. На белой атласной подушечке, ткань которой почему-то немного потемнела, в специальной прорези лежало кольцо. Массивное. Из желтого золота с белой полосой по центру. Наверное, вставка из белого золота. А в середине самого кольца, вровень с металлом, располагался камень. Кристина в них не разбиралась. Ей не до украшений по жизни было. Но почему-то сразу догадалась, что это бриллиант.
        Ради Бога! Она нашла его в столе Кузьмы! Достаточно вокруг посмотреть, чтобы о природе камня догадаться.
        Но Кристину сейчас, если откровенно, интересовал другой вопрос — что это за кольцо? И что оно в принципе в столе Кузьмы делает?
        Рассматривая украшение, она не заметила, ни как Кузьма разговаривать закончил, ни как к ней подошел. Вздрогнула, когда он сзади, из-за ее плеча, протянул руку и вытащил кольцо из коробочки, так и оставшейся у Кристины в руках. Запрокинула голову, но ничего не поняла в глазах любимого. Он смотрел как-то странно: напряженно, внимательно, с каким-то затаенным вопросом во взгляде. И вдруг, совсем неожиданно для Кристины, взял ее правую руку и одним движение надел кольцо на безымянный палец.
        Резко выдохнул, продолжая держать ее кисть и крутить то под одним углом, то под другим, рассматривая.
        — Японский бог!  — хмыкнул Кузьма, пока она ошарашенно пялилась на это кольцо на своей руке. В голосе любимого также была слышна оторопь.  — До сих пор впору. Больше тебя булками откармливать надо, если ни капли не поправилась…
        — Что значит — до сих пор?  — так и не придя в себя, шепотом спросила Кристина, глядя на него снизу вверх.
        Он перевел глаза на ее лицо. И минуты две, наверное, рассматривал, что-то искал во взгляде Кристины. При этом так явно был напряжен и сосредоточен, что ей еще страшнее и как-то неуютно стало.
        — Я его тогда еще купил,  — вдруг сказал Кузьма. Кристина даже вздрогнула от его тона. Мурашки по спине пошли.  — Как раз когда меня подрезали. Собирался в тот день прийти и подарить. Достаточно уже так прожили. И ты на старшие курсы перешла… Можно уже и жениться было. На квартиру деньги имелись… Выйдешь за меня?  — вдруг залихватски заломил он бровь, говоря весело и легко.
        Только в глазах — темный омут, от которого ее крупной дрожью бить начало…
        И что-то очень тяжелое, острое вдруг появилось за грудиной. Давило, резало на сердце. Мешало вдохнуть.
        — Родной, я же только две недели назад развелась,  — хмыкнула ему в тон, несмотря на эту невыносимую боль.
        — Как раз — свободный человек, никаких препон нет,  — пожал он плечами.  — Выйдешь?  — сжал ее руку, которую так и не отпустил.
        И в голосе просто-таки приказные ноты прорезались.
        — Выйду,  — Кристина зажмурилась, когда он наклонился и прижался ртом к ее ладони, жадно целуя. Обхватил ее плечи второй рукой, прижав еще крепче к себе.
        — А почему я не знала, не видела никогда этого кольца?  — прошептала еще тише, не в силах отвести от него взгляд.
        Шея уже болела от напряжения — так и сидела с запрокинутой головой. Тем более сейчас, когда впритык.
        — Не сложилось, мавка… Ех***й бабай!  — дернул ее на себя с этого кресла, почти лихорадочно в ее волосы лицом зарылся, заскользил по щекам губами, по виску, по векам.
        Алчно, резко, с силой, давя и сжимая почти так же, как вчера в офисе. И обнимал ее настолько сильно, словно Кристину кто-то выдрать из его рук пытался в этот момент, а Кузьма не позволял.
        — А тогда человека убил, малышка. Впервые. Себя защищал, конечно. Только, один черт. Убил своими руками. И по фигу, что он первым на меня напал,  — горячечно, тяжело зашептал Кузьма, не прекращая этих поцелуев, не разжимая рук.  — Не я его — он меня прирезал бы. Один из подручных Старика. Конкурента во мне увидел, убрать пытался… Только суть не в том же… Закрутилось все, Кристина. Вывернуло так, как мне в самом страшном сне привидеться не могло. Не до кольца стало. Тебя бы уберечь от всего было…  — замер, прижав лицо к ее виску.
        И Кристина не шевелилась. Не могла. Не от его признания. Не от того факта, о котором он говорил, точнее. Господи, прости, конечно, но для нее жизнь Кузьмы дороже и ценнее всего на свете была. И если он должен был убить, чтобы защититься — значит, она не тот человек, который будет с этой необходимостью спорить. Но сами мысли, воспоминания о том дне… И вдруг «всплывшие» новые факты, понимание того, что все могло пойти иначе… Это кольцо на ее руке…
        Вновь скрутило солнечное сплетение такой болью, что дышать сложно. Сама вцепилась в него руками, вдавила ногти, наверное, причиняя боль. А разжать ладони не могла. Уже однажды потеряла… Сейчас дикий ужас обуял. И так воспоминаниями накрыло, которые гнала от себя все эти годы, что захлебываться в них начала, тонуть в собственной памяти…
        Глава 22
        Прошлое
        Она боялась этого с того момента, как хоть примерна поняла, с чем Кузьма связался. Поначалу просто поглядывая в окна, если он задерживался вечерами, а потом все отчетливее представляя себе, что именно может произойти. Кристина взрослела и вместе с этим все больше теряла веру в «сказку». Да и профессия, которой она училась, не способствовала наивным фантазиям. В жизни бывает все. И случиться может что угодно. С кем угодно. Никто ни от чего не застрахован. А уж тем более, если ты связался с той стороной жизни, которая и так «по краю» и «на грани».
        Они с Кузьмой почти не обсуждали то, чем он стал заниматься. Хотя, конечно, Кристина знала, что и так осведомлена обо всем больше других. Когда только начала интересоваться, откуда любимый такие деньги берет, когда поняла, что уже совсем не на заводе работает — они говорили. Много. Хотя с Кузьмой говорить — только нервы себе измотать еще больше, особенно, если он не желает что-то открывать! Тянешь из него чуть ли не каждое слово, и себе, и ему душу выкручиваешь.
        — Я не дурак, мавка, не лезу в разборки,  — отмахивался вечно Кузьма, когда она только заикалась про опасность.  — «Пушечного мяса» хватает. Я другое ищу — то, что у всех под носом, а никто не замечает: лазейки, варианты в законах и правилах, в инструкциях. Их предостаточно, поверь мне. И всегда можно использовать для своей выгоды что угодно, если продумать все,  — крепко обнимая ее, усмехался он.
        И все, игнорировал ее опасения и страхи, отмахивался от любых сомнений. Другим стал совсем. Нет, Кристина не могла сказать, что это плохие изменения. Ушло то внутреннее метание, которое она в нем после возвращения из армии ощущала, исчезло напряженное чувство какого-то неудовлетворенного поиска и недовольства самим собой. Словно бы Кузьма наконец-то шел по пути, по которому хотел идти, делая то, в чем видел смысл. И был точно доволен результатами.
        А эти результаты были ощутимы: Кузьма машину купил. Сначала подержанную, на которой оба водить учились, одергивая и подкалывая друг друга, выкраивая время на эти занятия, учитывая и без того загруженное расписание Кристины. Потом другую — новую, даже с кондиционером.
        Да и у Кузьмы дел прибавилось, кажется, пусть он ей подробностей и не говорил. Мог иногда и на пару дней пропасть. Нет, не бесследно. Всегда предупреждал ее. И все же — Кристина с ума сходила, пусть и старалась его не упрекать лишний раз, давить в себе этот страх. Она же его любила. Доверяла. И очень надеялась, что Кузьма понимал и знал, на что он шел.
        Деньги у них теперь всегда были. И большие деньги. Кузьма, казалось, даже кайф ловил от того, сколько ей постоянно давал. Разрешал покупать, что Кристина только захочет. Даже недоволен был, если она пыталась где-то сэкономить или что-то отложить, говоря, что пока не будет покупать новое платье или джинсы.
        Ремонт сделали у обеих матерей. «Нормальный, достойный, а не то, что раньше», как говорил Кузьма. У ее матери всегда самые хорошие лекарства были теперь.
        С одной стороны — Кристина признавала, что и ей больше нравится жить тогда, когда копейки не считаешь. И у матерей все есть, и они могут позволить себе, что ни захочется, практически. Но с другой…
        Не знала она… Возможно, из-за страха в глазах мамы Маши, да и собственной матери, из-за их тихих переговоров о том, что не приносят деньги счастья, а уж тем более, такие деньги, еще и полученные сомнительным путем,  — боялась. До дрожи в животе опасалась их тихого «все бумерангом возвращается». Хотя сама и спорила с матерями, доказывая, что ничего плохого Кузьма не совершал, и жизнь никому не ломал (она очень надеялась на это), и техникум свой бросил, поступив на экономический. Да, заочно, потому что делами заниматься надо, но разве это не то, о чем мама Маша всегда мечтала? И живут они теперь все нормально…
        Кристина это постоянно повторяла. Только вот сама в душе дико боялась всего того же. И ждала, наверное. Особенно тогда, когда Кузьма, не объясняя ничего, говорил, что ей стоит навестить матерей, и сам отвозил Кристину, несмотря на все просьбы и уговоры, на мольбы остаться рядом с ним.
        — Не сегодня, маленькая. Обещаю, заберу, как только утрясется все, как нормально станет,  — шептал обычно Кузьма в такие минуты, жадно целуя ее губы, щеки, прижимая к себе так же сильно, как и она за него цеплялась.
        И все равно отвозил, не поддаваясь на мольбы.
        — Нельзя, любимая. Перетерпим день-два. Не страшно ничего. Просто перестраховываюсь,  — улыбался он губами.
        Но Кристина смотрела в его темные глаза и видела там непоколебимое упрямство. Уже принятое решение. И понимала, что ничего не изменят ее слова. А все равно не могла — упрашивала, умоляла позволить остаться рядом с ним. Для нее любая разлука с любимым, даже на пару дней, ночей тем более, хуже самой страшной кары была. Но всегда лишь его мнение на этот счет учитывалось.
        — Я же защитить хочу, не наказать,  — в чем-то даже обижался Кузьма, когда она ему об этом говорила.  — Обеспечить всем, чтобы нормально жили.
        — Уйди, займись другим чем-то,  — отвечала Кристина, хоть и редко позволяла этому вслух прорываться.
        Не хотела, чтобы думал, будто упрекает его или не ценит всего, что для них делает.
        — Чем, мавка?  — с сарказмом и даже зло смеялся в ответ Кузьма, правда, обнимал ее все равно крепко и нежно.  — Опять на завод? Чтобы едва сводили концы с концами, загибаясь от работы? Чтобы ничего не хватало? Даже на таблетки, от которых жизнь зависит? Нет уж, на фиг. Я для нас с тобой нормальной жизни хочу, ясно?! Чтоб квартиру купили через пару лет, расписались нормально, по-человечески чтобы все.
        И она прекращала спорить. Только страха в душе становилось все больше, о котором Кристина вслух не упоминала.
        Потому, когда Вадим с Кузьмой ввалились в коридор квартиры — не удивилась и не опешила. Просто поняла, что все плохо. Моментально. За одну секунду, пока вглядывалась в его бледное лицо, сжатые челюсти и темные глаза, полные чего-то такого, что она иногда ощущала в любимом, но никогда не видела так явно еще. Что заставляло обычно дрожь идти по ее позвоночнику.
        Только не до того! Плевать!
        Отодвинула на задний план все тайны и загадки. Подбежала, подставив любимому плечо с другой стороны. И начала осматривать его, едва они вместе с Вадиком довели Кузьму до кухни.
        Ничего не спросила о том, почему он не отвечал на ее звонки и где был до двух часов ночи. И о случившемся — не задавала вопросов. Ее не это сейчас интересовало, а огромное пятно крови, расплывающееся на рубашке, которую Кристина ему утром с таким удовольствием гладила, потому что для любимого…
        Рана показалась ужасной. Она достаточно бывала в операционной, спасибо Карецкому, который таскал ее на все операции, где сам ассистировал, договариваясь с врачами. Да и саму Кристину уже звали анестезиологи — любили рвение у студентов и желание научиться. А благодаря дружбе с Русланом, который там почти жил, и Кристина «своей» в больнице стала. И все же, одно дело — смотреть, как оперируют чужого и незнакомого тебе человека, понимать, что для его же здоровья и блага лезвие разрезает кожу и мышцы, нарушая целостность тканей. И совсем другое — видеть разверзнутую кровавую глубину на теле самого дорогого и близкого человека, того, без которого своей жизни не представляешь. Смотреть на зияющую дыру, расходящуюся при каждом его вздохе, пытаться свести ткани руками — и понятия не иметь: есть повреждение печени? Задет ли кишечник? Брюшина? Сколько артерий или вен перебито?
        Она не хирург, видит Бог. Хоть Рус пару раз и предлагал Кристине вместе с ним оперировать, обещая поднатаскать, сам учил узлы вязать и ход операций проверял перед экзаменом по госпитальной хирургии — Кристина и близко не ловила в этом такого кайфа, как Руслан. А вот анестезиология была ей близка и интересна. И руки не дрожали никогда, пусть многие однокурсники бледнели при одном слове «интубация».
        А сейчас ее ужасная, противная, неконтролируемая слабость одолевала, превращая руки в безвольные плети, лишая привычной уверенности и всех знаний. Словно впервые столкнулась с болезнями и травмами, никогда учебника не открывала — все забыла в этот момент, пытаясь осмотреть его рану. Ничего вспомнить не могла от страха за Кузьму. И так остро, отчетливо поняла, почему им говорили преподаватели, что врачи «своих» не берут лечить. Ужасное, разрушающее чувство страха ошибки… Сомнения в себе…
        В глазах потемнело и тошнотворный комок подкатил к горлу.
        Господи! Кристина в самом страшном кошмаре себе такую ситуацию представить не могла. Кузьма, ее любимый, самый родной и дорогой человек в мире — лежит перед ней на полу, тяжело дыша. Кожа покрыта мелкими каплями холодного пота. И весь в крови…
        — Зашивай, мавка, давай,  — хрипло велел он, поймав одной рукой ее подбородок. Заставил смотреть на него. Глаза в глаза.
        У нее у самой моментом спина взмокла.
        — Надо «скорую», родной,  — голос предал, несмотря на то, что Кристина очень старалась сохранить выдержку.  — В травмпункт. Или в хирургию.
        Руки, которыми она ему живот ощупывала — дрожали так, словно ее лихорадило.
        — Здесь оперировать, может, будет надо. Не просто швы. У тебя может быть внутреннее кровотечение, я так не обнаружу всего… И я же не хирург…
        — Нельзя «скорую», Кристина,  — Кузьма так серьезно посмотрел ей в глаза, словно это не у него брюшная стенка мышцами зияла, продолжая кровоточить.
        И все еще держал ее лицо, не позволяя Кристине отводить глаза.
        Вадим вышел в соседнюю комнату, с кем-то эмоционально говоря по телефону, матерясь через слово. Но Кристина никак в смысл того разговора вслушаться не могла, хоть и хотела уже несколько раз сказать, чтобы Вадик говорил тише. Соседи проснутся, ночь же на дворе…
        Только это все шло по заднему плану сознания. А в разуме доминировала, прессовала ее саму одна-единственная мысль — хоть бы выжил… Хоть бы не было внутренних повреждений… Как ей проверить? За какие симптомы первыми браться?
        Уже все тело трясло, не только руки. Мозги не соображали. Мысли, казалось, метались, разбегаясь от любой попытки Кристины хоть как-то сосредоточиться.
        — Мавка, соберись!  — Кузьма это понял. Всегда читал ее, как открытую книгу. Да и была она таковой для него.  — Ты все можешь. Что я, не знаю, что ты одна из лучших на своем курсе? И какого хр**а ты тогда столько шляешься по больницам с этим Карецким? Зря я тебе, что ли, дружить с ним разрешил? Сама же говорила — ради практики,  — хмыкнул Кузьма.
        Поддевал ее, на их вечные пререкания все переводил. Отвлекал от страха. Не то чтобы любил Руслана, но общался пару раз, четко дав понять, кто и что собой для Кристины представляет. Да Карецкий особо и не претендовал на ее чувства вроде, что Кузьму и успокоило. А вот общности интересов и тяге к медицине был рад, и всегда с удовольствием делился всем, что сам узнавал. Искренне дружил, ни на что не намекая. Да и Кристина никогда повода не давала. Не нужен ей никто кроме Кузьмы, и не был никогда.
        А он сейчас, хоть и старался показать ей, что все нормально и под контролем, так надсадно вздохнул, что у нее волосы на затылке вздыбились. Зажмурился, на секунду разорвав контакт их взглядов.
        У самой волна боли по животу прошла, скрутила.
        — Кузьма, родной, давай в больницу,  — подхватила она его под шею, пытаясь поддержать, дать опору.  — Не могу я сама тут все проверить, понимаешь? Я же не хирург, вообще. Да, Руслан меня учил швы накладывать. Да, я даже тренировалась, измучив десяток кур. Только это же не то, что хирург с опытом, который проверит все, исключит кровотечение или остановит, если что… Ты же умереть можешь. Даже если я зашью все, понимаешь?
        — У нас вариантов нет, мавка,  — Кузьма тяжело открыл глаза, она прямо ощутила это усилие своей кожей.  — Нельзя никуда — ни в травмпункт, ни в больницу. Только тут. И говорить никому нельзя, маленькая. А в тебя я верю. Шей. Нормально все будет. Давай.
        Ей очень хотелось настоять на своем. И спросить — почему нельзя в больницу? Как-то донести до Кузьмы, насколько это все серьезно: если она хоть что-то пропустит — потом уже поздно будет. Нет мелочей в такой ситуации. И она в его смерти виноватой окажется.
        Только и лгать он ей не стал бы. Это Кристина тоже четко понимала. Как и глупо рисковать. И если Кузьма говорил, что нельзя никого вызывать — она ему верила. Всегда. Безоговорочно.
        Наверное, именно этот факт заставил Кристину хоть как-то собраться. Она все еще не ощущала никакой уверенности. Так же боялась. Только выбора не было судя по всему. Да и ужас, что он может просто сейчас кровью тут истечь, у ее ног, подгонял.
        Потому и заставила себя глубоко вздохнуть. Сжала руки в кулаки.
        — Агхрррр!  — бессвязным криком против воли, вырвалась из ее горла вся беспомощность и страх, все сомнения.  — Будет больно, Кузьма! У меня же даже «новокаина» нет. Давай, в аптеку….
        — Времени нет, маленькая. Шей. Я вытерплю,  — крепко перехватил ее пальцы любимый.
        И так уверенно посмотрел в глаза Кристины, что у нее отговорок не осталось. Некогда было уже сомневаться.
        Поднявшись с пола, подложив ему под голову свернутое полотенце, она быстро пронеслась по комнатам, разыскивая хоть что-то. Окриком отправила уже затихшего Вадима на кухню, следить за Кузьмой. Потребовала чайник включить, чтобы закипал. У них новый был, электрический, он им и подарил на новоселье… Замерла, вспоминая, в каких ящиках валяются мотки кетгута и хирургической нити, на которых в прошлом году так долго тренировалась узлы вязать и накладывать швы на куриных тушках, а Кузьме это настолько смешным казалось, что до сих пор иногда над ней подшучивал, когда она курицу в магазине покупала для готовки. Начала хватать все, что теперь всегда в доме было: спирт, перекись, бинты. Йод прихватила.
        Мысли разбегались, заставляя пульс лихорадочно скакать, барабанить в голову. Елки-палки, еще и игла самая дурацкая осталась: большая, изогнутая, толстая… Остальные отдала Руслану, наверное. Точно, что на толщу мышц хватит.
        Страх живот в узел скручивал, а не имелось других вариантов. И она это себе все время повторяла, загоняя вглубь сознания противную неуверенность и все сомнения.
        «Нет вариантов, нет»,  — бормотала, прикусывая губу. Словно этими словами принуждала свой мозг собраться и работать так, будто перед ней не самый дорогой человек на свете.
        Или, наоборот, переломить собственный страх. Осознать, что некому ему помочь, кроме нее, никому она его доверить не может. А значит, сама все сделать должна так, как никто о нем бы не позаботился и не сделал!
        Вернулась на кухню, вывалив все на стол. Прервала какой-то тихий разговор между мужчинами, но ей сейчас не до их секретов было, честное слово! На секунду замерла, опустившись на колени, ухватила его за руку, сжала пальцы: то ли Кузьму поддержать пыталась, то ли сама нуждалась в подпитке от него волей и уверенностью.
        Чайник закипел. Подскочила, принялась переливать в кастрюльку, кипятить иглу. Наорала на Вадика, заставляя уже его искать вату, ножницы, помогать ей.
        Сто раз, кажется, кожу протерла вокруг раны: всем, чем под руку попалось, если честно. Заливая и перекисью, и спиртом, и даже йодом вокруг обошла. Старалась таким уже не попадать на сам порез, только вокруг проходила. Убеждала себя не реагировать, когда он судорожно сжимал брюшную стенку под ее ватно-марлевыми тампонами. Себе руки обработала едва не по локоть. Словно в транс саму себя вводила этими действиями, постоянно повторяя про себя, что иного варианта нет, и никто ему сейчас, кроме нее — не поможет. Не сумеет. Только она может Кузьму спасти… Должна была убедить свое сознание и разум, как-то переломить страх.
        И смогла, отстранилась. Руки не дрожали, когда первый прокол делала. Хотя, видит Бог, где-то глубоко внутри часть Кристины рыдала и выла от дикого ужаса перед тем, что она делает; от безумного страха пропустить кровотечение. Своими руками любимого убить…
        А она новый прокол делала, игнорируя придушенный стон Кузьмы и его отрывистые, резкие выдохи, когда шла иглой в тканях, позволяя пальцам делать то, что перед экзаменами доводила до автоматизма. Пусть, как оказалось, и не проверял этого потом никто…
        — Ты для себя учила, а не для преподавателей,  — отмахнулся потом Рус, когда она жаловалась ему после сессии.  — Им тоже требовать это от всякого — ни времени, ни желания нет. Зато ты умеешь. Да и они это поняли, уверен, даже просто расспросив. Тех, кто знает, преподаватели видят и чувствуют. Тем более хирург разберется, хватает у тебя знаний или нет.
        Что ж, точно, что для себя в памяти «зарубила», выходит. Всплыло оно, умение это. Выручило.
        Стянула рану. Наложила швы. Вадик рядом бледный сидел, шепотом матерясь. Не выдержал. Подскочил, закурил прямо тут, открыв форточку.
        — Мне дай,  — потребовал Кузьма, бледный почти до зеленого оттенка.
        Еле дышит. Голос едва тянет, а все туда же, командует.
        Вадим вопросительно глянул на Кристину, которая в этот момент зачем-то методично и слегка безумно оттирала пальцы перекисью. Словно спрашивал — можно ли?
        А она чуть не разревелась в голос. Не знала. Просто не знала. И от понимания этого на нее по новой все страхи накатили. Смотрела на швы — кривовато, не косметические, точно. Но не это главное. Не кровило больше. Хорошо вроде…
        А ее снова начало ломать и корежить внутри безумным ужасом, что только ухудшила все…
        Махнула рукой Вадику, решив, что после всего, сигарета Кузьму точно не добьет. По правде сказать, ощущала все в таком сумасшедшем внутреннем раздрае, что сама готова была у них сигарету просить. Только и того, что не курила никогда. Точно не поможет. И, наверное, именно потому вдруг ткнула рукой в сторону Вадика.
        — Следи за ним. На телефоне. Я быстро,  — подскочила с пола так шустро, что Кузьма не успел перехватить.
        Не в том сейчас состоянии.
        — Куда ты рыпаешься, мавка?! Ночь на улице. Не смей выходить…  — пытался кричать и указывать. Только сил не было. Она это видела. И боль мучила.
        Надо будет и в аптеку забежать…
        — Я быстро, родной. Моментом,  — закусывая губу и вдавливая ногти в ладони, пообещала Кристина, уже выбегая в коридор.
        В этот момент осознанием накрыло, что они же совсем недалеко от медгородка живут. Специально снимали квартиру у университета, когда перебираться надумали от матерей. Кузьма так решил, чтобы ей легче и удобней. А в третьем общежитии Руслан живет. Так и не перебрался никуда еще, хоть и в интернатуре давно. Деньги экономил. Да и сам не местный. Возвращаться в соседнюю область, в свой райцентр, не хотел, зачастую жил в больнице, зубами и ногтями выгрызая себе распределение и место среди десятков желающих, демонстрировал рвение и готовность работать на износ, лишь бы больница на него запрос в университет подала. Но сегодня — «дома». Кристина точно знала. Они говорили вечером по телефону, когда она с ума сходила, волнуясь о том, что Кузьма не появляется, хоть и должен был приехать давно. И на ее звонки не отвечает…
        Нет, Карецкому не сказала ничего о своем страхе и о Кузьме, в принципе. Ей просто с кем-то поговорить нужно было, чтобы не тронуться умом. А Руслан это понял, наверное. И «висел» полчаса на телефоне, хоть и намекал пару раз, что у него свидание запланировано. А не разрывал связь. Обсуждал план операции пациента, которого они через день оба должны были «оперировать». Ей обещали дать полностью вести наркоз, пусть и под наблюдением, конечно. Но все же доверяли уже…
        — За твой же счет болтаем, Величко,  — хмыкал в трубку.  — У тебя мужик состоятельный, можешь себе позволить. А мне поговорить с умным человеком всегда в удовольствие.
        Вот и сейчас Кристину вдруг накрыло мыслью, что Карецкий посмотреть Кузьму должен. Не скажет никому ничего. Догадывался Руслан, кажется, что не так и прост тот. А может, и больше самой Кристины понимал в происходящем. Опыта больше и глаза чувствами не зашорены. Вот и помчалась.
        Потом ни ему, ни разъяренному Кузьме не могла объяснить «какого хр**а» в три часа ночи на улицу дернула. Почему не позвонила Руслану, по мобильному все не объяснила, не попросила прийти… Не работали мозги. Такой страх обуял, так ее все случившееся выбило из колеи, что тело само решало, не подчиняясь сознанию. И движения требовало, в чем-то даже бессмысленного и глупого.
        Даже вспомнить после не могла, как бежала эти несколько кварталов? Видела или нет кого-то? Встречала ли людей… Словно затмение разума, помешательство на фоне всепоглощающего ужаса за жизнь любимого, и страха, что могла ошибку совершить. Она даже когда комендантшу общежития разбудила и требовала ее впустить — не совсем «при себе» была. Наверное, если бы та ее не знала — милицию вызвала бы. Не понимала, что творит, задыхаясь и сбивчиво неся какой-то бред, прорывалась к Руслану. Ей потом общие друзья это рассказывали, Кристина через день вспомнить этих событий не могла. Хорошо, друг Руса, его однокурсник — Леша, жил на первом этаже, недалеко от пропускной. Вышел посмотреть, что за скандал. Он в той же больнице интернату проходил, что и Карецкий. Они с Кристиной друг друга не знали почти, пересекались пару раз в коридоре. Но он ее узнал. Он и сказал, где именно Рус, с какой девчонкой «загулял» после вечеринки, которую один из друзей их устроил в честь дня рождения. Смотрел при этом так сочувствующе, Кристина все понять не могла, что с ней не так — может, кровь не до конца отмыла, чего он так на нее
пялится? Но мимоходом, о другом переживала. Только много позже узнала, что Леша тогда их с Карецким парой считал, и думал, что Кристина об измене узнала, что «гуляет» Рус постоянно, вот и сочувствовал…
        Но в тот момент ее ничего не трогало, кроме необходимости заполучить Карецкого. Она даже толком потом не могла вспомнить, как в комнату ту попала? Неужели и на этаже закатила крик и скандал? Рус не особо вдавался в подробности, когда она спрашивала после. Но, когда открыл ей дверь, ни о чем не спрашивал. Это Кристина помнила. И девушке, которая ему что-то нелестное в ее адрес ворчала, не ответил.
        — Помоги…  — единственное, что Кристина сумела из себя выдавить, когда увидела Руса.
        Словно все силы из нее выпустили в этот момент. Как воздушный шарик — лопнула. Обхватила себя руками, не понимая, что раскачивается.
        — Помоги, Рус…
        Карецкий не спрашивал. Осмотрел ее с ног до головы. Натянул штаны и свитер, кеды. И выскочил в коридор.
        — Пошли. Куда?  — ухватив ее за руку, уже Карецкий протащил Кристину мимо все еще сердитой старушки-комендантши. Даже двадцатку ей бросил, до чего Кристина не додумалась в своем состоянии.
        Да и не помнила, были ли у нее деньги, взяла ли?
        Выскочили на улицу. Опять побежала. Карецкий за ней.
        — Ко мне. Домой… Только в аптеку надо… Антибиотик какой-то… Что-то… У меня даже «новокаина» не было. Так шила… А если кровотечение? Если я его своими руками убила, Руслан?!  — буквально завыла она, впервые позволив этому ужасу выплеснуться в голос.
        Знала, что Рус ее точно поймет. Все страхи.
        Застыла посреди дороги, словно в стену врезалась.
        Руслану хватило этого, чтобы в ситуации разобраться хоть немного. Он ее тоже хорошо изучил за годы дружбы. Потом говорил, что реально перетрусил, испугавшись, что все совсем плохо — никогда Кристину в таком состоянии не видел. Но не подал виду. Или она не заметила.
        Схватил ее за руку и потащил вперед.
        — Спокойно, Величко. Ты все правильно сделала. Я знаю. Я сам тебя учил,  — даже улыбнуться силы нашел, внушив и ей какую-то уверенность.
        Во всяком случае, у Кристины хватило сил описать ему состояние Кузьмы, и выдержки — чтобы дождаться, пока Руслан все-таки заскочил в круглосуточную аптеку, которых имелось предостаточно у медгородка. Купил все необходимое, что посчитал первоочередным. И оба помчались к ней домой.
        Глава 23
        Прошлое
        — Ты совсем умом тронулась, мавка?! Твою мать!  — резко выдохнул, пытаясь заглушить боль и хоть как-то прогнать комок омерзительной слабости и беспомощности, перекрывающий горло.  — Ты почему машину не взяла, раз приспичило?! Не позвонила ему почему просто?!  — Кузьма отвернулся, затыкая самому себе глотку.
        Только страх за нее, ужас после сегодняшнего дня — бесил, заставляя орать.
        Японский бог! Довел малышку до слез, затаившихся в глазах. Точно этого не хотел. А выдержки уже не было. Кончилась еще там, в тупике у стадиона, с последним хриплым вздохом Клоуна…
        Карман брюк жгла коробочка с кольцом, которое купил, чтобы наконец-то своей красавице предложение сделать. Только… Никогда до этого не убивал. Представить не мог, что дойдет до такого. Но разве Кузьма имел выбор?
        — Я хотела Руслана привести, родной. Он же опытней. Чтобы точно все нормально было… Я же не хирург!!  — сначала с той самой обидой всхлипнула, а потом уже закричала Кристина, сжав кулаки.  — Я боялась за тебя! А ты…  — обхватила себя руками так, что ему совсем мерзко внутри стало.
        — Мавка…
        Больше всего Кузьме сейчас хотелось ее обнять. Притиснуть к себе и уткнуться лицом в ее волосы, пахнущие травой. Но ведь даже встать не мог с долбанного дивана, куда его Вадик усадил, когда сам уехал выяснять ситуацию у Старика, едва Кристина вернулась. Им надо было понять: Клоун действовал по своей тупой зависти и инициативе, или за ним распоряжение чье-то, а может, и целая группа людей стояла? Старик вроде клялся, что не при делах, и не он Клоуна надоумил на такое. Ему Кузьма нужен живым и здоровым, тем более сейчас, учитывая дело, которое они полгода готовили, просчитывая и подготавливая каждый шаг, учитывая каждую мелочь.
        — Так, давайте я на рану гляну,  — вклинился Карецкий, прервав их взаимные претензии.
        И Кузьма не пропустил осуждающий, полный недовольства взгляд, которым этот Руслан поглядывал в его сторону. А еще то, что на малышку тот смотрел совсем иначе.
        Ех***й бабай! Он всегда понимал, что не настолько уж академичен интерес Карецкого к Кристине, не дебил, однозначно. Но честно знал, что Кристине это вообще не интересно. Да и самому Руслану пару раз ясно рассказал, что и почем. И все же сейчас эти взгляды конкретно бесили.
        Кристина сжала зубы и сделала вид, что не замечает его виноватого взгляда. Кузьма слишком хорошо знал свою мавку, чтобы пропустить ее обиду. И по правде сказать, ему это по сердцу резануло с неменьшей болью, чем перо Клоуна по животу недавно. Обожгло так же. Елки-палки! Меньше всего хотел бы ее обидеть.
        Только страх заставлял телепаться и дергаться. А если и на нее нападут?
        Не озвучивая всего этого, Кузьма просто распахнул все ту же рубашку, с уже заскорузлым пятном крови, позволяя Карецкому отлепить повязку из марли и лейкопластыря, что мавка нацепила. А сам смотрел только на Кристину, всем своим видом пытаясь донести до нее, что не хотел наезжать.
        — Бл***, Величко!  — в этот раз выругался Карецкий, придавив ему на живот, заставив Кузьму сжать зубы от боли и задержать дыхание.  — Ты какого черта «скорую» не вызвала? Зачем такое на себя взяла?!  — продолжая что-то давить и постукивать у него по прессу, сквозь зубы прошипел Руслан.
        — Я не могла никого вызвать,  — Кристина обхватила себя руками, напряженно следя за тем, что этот придурок делал.  — Нельзя, Рус…
        И, Бог свидетель, Кузьма не смог бы сказать, от чего ему паршивей: от ее взгляда, или от действий Карецкого.
        — Не смей на нее наезжать, придурок,  — рыкнул он, с трудом проталкивая слова.  — Тем более такими выражениями.
        Кристина закусила губу сильнее, так, что кожа побелела. И глянула на него с мольбой. Будто просила не мешать сейчас. У Кузьмы во рту горечью разлилось. И еще больше захотелось ее к себе прижать.
        Сил вообще не осталось. Но Кузьма не мог отключиться. Не сейчас еще.
        Карецкий в ответ на его требование глянул так, что и вслух не надо было произносить: «кто бы говорил…», и продолжил свои манипуляции. Но даже Кузьма видел, что мужчина встревожен, хоть и старается это сейчас от Кристины утаить. Зато ему в глаза все своим взглядом «нелестное» вываливал. Чтоб Кузьма «подавился» типа.
        — Что значит «нельзя», Кристя?  — оторвавшись от того, что бы он там ни делал, разъяренно спросил Карецкий, отвернувшись от Кузьмы.  — А так себя подставлять — можно? Ты представляешь, что там быть может? Понимаешь…
        — ПРЕДСТАВЛЯЮ! И понимаю все!  — неожиданно для них обоих заорала Кристина, обхватив голову руками.
        Посмотрела как-то дико. Так, что у Кузьмы все в животе сжалось. И не от боли в ране.
        — Я. Все. Понимаю,  — почти заревела она.
        Нет, держалась. Просто Кузьма слишком хорошо ее знал. По малейшему изменению голоса сек чувства.
        — Малыш, тихо. Нормально все…  — Попытался ее успокоить.  — Прекращай орать на нее!  — рявкнул на Руслана.  — Не хочешь помогать, катись на все четыре стороны…
        Но, блин! У него сил даже на внятный голос не хватало. Голову ровно держал только потому, что уперся затылком в угол дивана.
        А Кристину уже видимо телепало.
        — Ты — вообще молчи!  — повернувшись к Кузьме, гаркнул Карецкий.  — Ты ее под уголовное дело подставляешь!
        — Вы оба — идиоты?! О чем вы говорите?  — Кристина посмотрела на них, точно как на сумасшедших.  — Руслан, ты его состояние проверь! Ну что вы сейчас глупости начинаете!  — Кристина разъяренно махнула рукой.
        Как бы там ни было, и насколько паршиво он себя бы не ощущал, а прорезавшиеся командные нотки в голосе малышки заставили его улыбнуться. И Руслана удивили, судя по всему.
        — Потом с остальным разбираться будем, сейчас главное, чтобы у него кровотечения не было!  — продолжала распоряжаться Кристина.
        — Я не рентген-аппарат и не ультразвук,  — огрызнулся Карецкий в ответ, но вернулся к осмотру.  — Зашила хорошо. Молодец. Не к чему придраться. Симптомов раздражения брюшины вроде нет. Хотя пока сложно сказать, учитывая, что есть болевой синдром из-за самой раны. Надо наблюдать. Тошноты, рвоты тоже нет вроде. Бледность не сильная, ты и без меня видишь. Пульс…  — Карецкий ухватил его за руку.
        — Был нормальный, когда я уезжала,  — вклинилась Кристина.
        — И сейчас адекватный, нормального наполнения.
        Кузьма молчал, не понимая половины из того, что Руслан говорил. Наблюдал за Кристиной. А она все еще сжимала руками голову, слабо раскачиваясь. И он четко видел, что она на таком взводе, что чего угодно ждать от малышки можно.
        — Иди отдыхай,  — прохрипел он, с удивлением поняв, что не тянет голос.
        Получил в ответ сердитый взгляд ее зеленых глаз и раздраженную гримасу.
        — Помолчал бы,  — буркнул Карецкий, возвращая повязку на место.  — Не тебе командовать сейчас…
        — Оба помолчали бы!  — рявкнула Кристина, обхватила себя за плечи, словно бы ее морозило. А потом посмотрела на них совсем расфокусированным взглядом.  — Я не могу больше,  — всхлипнула она.  — Отрубаюсь. Рус, последи за ним, пожалуйста. Я хоть час посплю,  — попросила Кристина.
        Карецкий кивнул, хоть и не казалось, что он рад предстоящему часу. Кристина же на какое-то мгновение замерла, глядя прямо в глаза Кузьме. И столько боли, страха и любви было в ее глазах, столько эмоций — что у него самого горло сжало.
        — Иди, маленькая, спи,  — прошептал он.
        Кристина вздохнула. Снова закусила губу. Но уже ничего не добавляла и не говорила. Молча повернулась и пошла в их спальню. А Кузьма с Карецким остались один на один.
        Поначалу оба молчали. Руслан еще пару раз проверял какие-то симптомы, или просто издевался над ним, пользуясь тем, что Кузьма ни черта не понимал в его действиях. Но он ни слова не говорил. До чертиков хотелось пойти к мавке и лечь рядом. Обнять крепко, притиснув к себе, как каждую ночь засыпали. Поставить коробочку с кольцом перед ее лицом, чтобы увидела, едва проснется. Может, тогда перестанет злиться. Только он и шага сейчас сам не сделал бы. Да и Вадика дождаться надо с новостями. И просто решить, что и как дальше делать…
        — Какого черта ты такое с ней творишь?  — неожиданно для него, заговорил Карецкий.
        Раздраженно и зло. Даже с яростью. Но тихо. Видно, чтобы Кристину не разбудить.
        Кузьма молча повернулся и глянул прямо на Карецкого. Они не были друзьями. И близко. Он терпел его ради Кристины. Отношение же самого Руслана к нему — Кузьму даже отдаленно не интересовало. Но вот этот вот наезд в голосе мужчины его абсолютно не устраивал.
        — Зачем ты ее так подставляешь, а? Она тебе что, вообще побоку? Тебе плевать на Кристину, что творишь такое?  — резко выдернув из кармана пачку сигарет, Карецкий прикурил.
        А поглядывает неуверенно. Исподлобья. Но с бешенством, которое плохо умеет скрывать. Как тот же Клоун. В покер бы не сумел играть. Да и рядом со Стариком не протянул бы и недели.
        — Тебя наши отношения и семья — меньше всего касаются,  — хрипло рыкнул Кузьма в ответ. Слишком вымотала его боль, чтобы самому сдерживаться.
        — Охр***ть!  — Карецкий только что не сплюнул от злости, подскочил к нему.  — Ты видел, в каком она состоянии? Мне пополам, что с тобой случилось и как! Ты ее зачем до такого доводишь, м***к? Под удар для чего подставляешь?! Ты ее хоть немного любишь, или наплевать на Кристину?
        Откровенно говоря, Кузьма даже отдаленно не представлял, где нашел силы? На какой долбанной воле поднялся и стал вровень с Карецким. Лицом к лицу. Так, чтобы глаза в глаза смотреть. Чем явно удивил его.
        — Я за Кристину тебя сейчас порву. Твое гре***ное горло перегрызу просто зубами, ясно, умник?  — тихо проговорил Кузьма.
        Но и он знал, и Карецкий понял, что шутками здесь не пахнет. Подохнет, возможно. А сделает все, чтоб защитить ее.
        — Вали отсюда, если что-то не нравится. А мою семью не трогай. Я не посмотрю, что она тебя другом считает. Не лезь в наши отношения. Нечего меня учить, как я должен любить свою женщину!  — видя, что Карецкий хоть и сдал назад, а все равно, стоит на своей позиции, так же тихо, но веско добавил Кузьма.  — Думаешь, я не в курсе, с какой радости ты около нее пятый год кружишь? Типа друг и товарищ… Как же,  — скривился.
        Еха**й бабай! Даже бок сейчас не так пекло, когда на этом дебиле сосредоточился. И мысли о Клоуне с его подставой на задний план отошли.
        — Ты ее любишь?  — прошипел Руслан в ответ.  — А какого хр**а тогда так подставил? Почему не дал ей «скорую» вызвать? Зачем на нее такое свалил?
        — Потому что нельзя никакой «скорой». Чтоб никто знал — нельзя. Разве вы ментам не должны о таком сообщать? Сам не знаешь? Или не подумал, петушась перед ней?  — рыкнул Кузьма в ответ, начиная заводиться.
        Его аж мутило от боли и злости на этого мужика, на его наезды и явные «забросы» в сторону его, Кузьмы, мавки. Но он показывать эту слабость не собирался. Обойдется.
        — А ты подумал, дебил?!  — заорал Карецкий.
        Ругнулся. Затянулся сигаретой до фильтра.
        — Ты подумал,  — уже тише добавил он.  — Что с ней было бы, если бы у тебя кровотечение внутреннее открылось? У нее ни знаний, ни опыта нет, чтобы помочь тогда. Она пятый курс заканчивает, а не сельским врачом всю жизнь проработала, чтобы все уметь, твою м***! Что с ней было бы, если бы ты подох тут, подумал? Если бы ее здесь с твоим телом нашли? Кто виноват в этом по закону был бы, знаешь? ОНА!  — Карецкий опять рявкнул. Зло вдавил сигарету в пепельницу.  — Потому что превысила свою квалификацию! Потому что не имела права, не обратилась за помощью… И посадили бы ее, сто процентов.
        — Ее бы с этим не оставили. Если бы я умер…
        Кузьма зажмурился от боли — вся брюшная стенка, казалось, горела. Но стиснул зубы. Карецкий сказал, что ему пока обезболивающее нельзя, иначе они могут пропустить осложнение. Он просить не собирался.
        — Моего бы тела менты не нашли. Вадик проследил бы за всем,  — сквозь зубы процедил он.
        Не то чтобы с радостью говорил об этом. Но продумал все варианты, пока Вадим его вез домой.
        Руслан пялился на него пару мгновений, а потом так же тихо выматерился.
        — Хрен редьки не слаще! А что с ней самой было бы, подохни ты на ее руках, подумал, обрубок идиота?! Да она бы в жизни не смогла больше медициной заниматься! Не говоря уже обо всем остальном! Ее морально размозжило бы просто! Она и сейчас — будто катком раздавлена! Боится до жути, что не все для тебя сделала! Не видишь, что Кристина сама не своя?! Неужели ты не видишь ее состояния, раз так сильно любишь?!  — с откровенной злобой глянул Карецкий на него.
        Кузьма видел. Все видел. И когда Кристина в ступор впала — видел. И понимал, что давит на нее. Возможно, слишком сильно, понимая, что имеет для этого все рычаги. Но и у него выбора сейчас не было. Вообще. Никак не мог он засветиться нигде. Не тогда, когда еще не разобрался, что к чему.
        Потому, наверное, сейчас он лишь крепче сжал зубы и с трудом дотянулся до своих сигарет, лежащих на ручке дивана. Прикурил, затянувшись так же глубоко, как этот гребанный Карецкий, который пока помалкивал. Видимо, выплеснул все, что хотел. Выдохнул. Но и табак не перебил противный привкус, который во рту ощущал от всей этой паршивой ситуации.
        — Я понятия не имею, кто ты и чем занимаешься,  — опять заговорил Карецкий.  — Хватает ума догадаться, что не особо законным. Только ты глаза открой! Ты же ее подставляешь по всем фронтам! За собой тянешь туда, где Кристине вообще быть не надо.
        Кузьма медленно опустился на диван, понимая, что ноги подводят. Позорно падать казалось тупым. Но е-мое, как же это было больно!
        Но еще паршивей становилось потому, что Кузьма был достаточно честен даже с собой, чтобы признать — этот долбанный Карецкий не столь уж во многом ошибался. А он заигрался. И теперь не уйти. Не отпустят его. Теперь Кузьме и свои долги возвращать, и Клоуна…
        Он сам немало думал о чем-то подобном в последнее время. Сначала по наитию какому-то, чисто интуитивно не трепался о мавке ни перед кем. Потом уже потому, что хватало понимания, чем это может обернуться и для Кристины, и для него самого. Как через нее могут попытаться им манипулировать. Только Вадик знал. Но… этот парень был слишком повязан на самого Кузьму, да и тоже имел точки давления, которые можно было грамотно использовать при желании. Кроме того, пожалуй, являлся единственным человеком рядом с ним, кроме Кристины, кому Кузьма в принципе доверял. Заслужил это Вадим. Не раз доказал, что готов на все ради того, кто ему помог тогда, когда никто не обязывал. Чего сегодня только стоит поддержка, когда примчался по одному звонку, наплевав на все планы. Хотя за час до этого Кузьма отпустил его на семейную встречу, обещая, что не будет дергать на выходных. Не планировал ничего серьезного. С малышкой своей собирался все дни провести. Планы на будущее продумать до последней мелочи, все, что она ни захочет для свадьбы или их новой квартиры — учесть…
        А сложилось все как-то по дебильному.
        Каждый раз, когда хоть малейшая угроза была, что узнают про Кристину, что пронюхают — прятал. Как от сердца отрывал. С такой дикой болью и ломкой, словно это не оборотом речи было, а фактом. Будто и правда разрывал общие мышцы и связки, одну на двоих кожу, сосуды, по которым кровь общая текла. Слишком давно они вместе были. Не на словах, в реальности одним целым стали. Давным-давно, с детства самого. И Кузьма дебилом не был. Понимал, что должен ее уберечь любой ценой, ради этого и терпел. Однако, и он был достаточно честным, чтобы свои ошибки признавать, не оценивал ситуацию с той стороны, в которую его в этот момент Карецкий ткнул носом. С позиции Кристины и того, как на малышке это все рикошетом отбивается. Слишком сосредоточился на желании как можно больше дать ей, матерям, обеспечить всем. Подняться до такого уровня, чтоб вообще о насущном не париться.
        А сейчас вот накрыло. И под сомкнутыми веками ее воспаленные, полные безумного страха глаза стояли. Дрожащие руки, с проступившими косточками у запястий, которыми она себя обхватывала. Словно боялась, что на части распадется. Тонкие пальцы, которыми хваталась за крестик, что несколько лет назад ей отдала его мать. Японский бог! Когда Кристина такой измученной и измотанной стала?! Почему он внимания не обращал? На учебу списывал и ее ритм разъездов по больницам? Или сам слишком увлекся тем, чтоб больше получить, укрепить свои позиции? Не до деталей стало? Почему не задумывался над тем, что она его каждую ночь ждала, во сколько бы не приезжал, и с какого дежурства она ни пришла бы…
        Карецкого уже аж поташнивало от сигарет. А все равно прикуривал одну за другой. Понимал, что зря себя никотином накачивает, уже пульс шкалит, а нечем было руки занять, и куда-то спустить этот подрыв, что с головой накрыл, когда Кристину увидел этой ночь — некуда больше. Тем более после того, как рану осмотрел… Твою ****! Как она себя заставила? Как уговорила? Как выдержала страх и сомнения, накладывая швы, когда ни фига непонятно? Ведь не дура же, и не из тех, кого собственная тупость или невежество от любых сомнений и страхов защищают, и спят себе спокойно потом, ни о чем не парясь. Искренне удивляясь, когда осложнения у пациентов их потом «по темечку бахают». Наоборот, Кристина по жизни руководствовалась правилом, что иногда и семи раз для отмеривания — мало. И лучше все проверить еще раз, чтобы хуже человеку не сделать.
        Хотя и в критической ситуации умела решения быстро принимать. Это он тоже уже в ней не раз отмечал. Этим она его и подкупила пару лет назад, когда Руслан всерьез за муштру Кристины и взялся. Можно сказать, по-новой открыл для себя эту девчонку.
        Но здесь же не левый какой-то мужик. Не чужой. Бл***!
        Он вот не знал, смог бы саму Кристину в такой ситуации зашить? Не дрогнули бы руки? А ведь у Кристины все эмоции в сто крат сильнее.
        Рус, наверное, как никто другой знал, насколько Кристина на своем мужчине помешана. И соврал бы, если бы принялся утверждать, что его это долбанное отношение не раздражало. Особенно в последние годы. А поначалу даже смешило. Руслан был старше Кристины на шесть лет. И считал себя достаточно повидавшим жизнь, чтобы четко понимать «что и почем» вокруг. Детство в райцентре, где мало работы и много самогона, училище и армия — дали немало опыта и понимания реальности. А тут эта девчонка, искренне верящая в любовь. И не абстрактно ждущая чувство, о котором начиталась или насмотрелась где-то. А живущая своей любовью.
        Руслан ее поддевал. То так подковырнет, то эдак. Про привычку разговор заводил, про удобство и про то, что «не бывает настоящей любви на земле». Что выдумка это все, для красоты песен и эффектных стихов. Оправдание для романтиков, которым стыдно страсти просто так поддаться.
        А она смеялась всегда. Открыто и искренне. Действительно считала, что он ее веселить надумал. И так смотрела в ответ, словно в разы больше его в жизни видела и знала. Счастливая вечно ходила. Даже когда ей пытались трояк по зачету по патанатомии поставить. Препод денег захотел. А эта дурочка упорно ходила на пересдачу. Потребовала устроить ей зачет перед комиссией. Руслан уговаривал забить и дать денег. Порядки такие на некоторых кафедрах. Зарабатывают люди так. И ей же не последнее отдавать. Есть же деньги у нее, в чем запара? Но Кристина, что называется, «закусила удила».
        — На других пусть зарабатывают. На тех, кто не знает ничего. А я — знаю и учусь,  — отрезала она.
        Возможно, впервые заставив заметить в ней твердость, которую Рус ранее не особо отмечал за красивым лицом, ладной фигурой и веселым характером.
        А еще — на мгновение показав в глазах то, о чем Руслан даже не догадывался на тот момент:
        — Слишком дорого нам обходятся эти деньги, чтобы им просто так разбрасываться,  — с такой тоской и боязнью в глазах, которой он не то, что у Кристины еще не видел, а и вообще, у девятнадцатилетней девчонки, у которой все вроде хороше в жизни, увидеть и не ожидал.
        Они тогда не то, чтобы дружили. Нет. Скорее общались время от времени. Руслан никогда не отказывал в помощи, если его просили, искренне верил, что в жизни хорошее и плохое возвращается. Да и потом, почему не помочь нормальному человеку, если ему это не доставляет особых сложностей. Вот и пересекались. Она иногда приходила спрашивать о ситуациях, типа этой, с зачетом. Хоть и не скажешь, что всегда прислушивалась к опыту Руса. Сама вон, варианты искала. Но тогда она зацепила что-то внутри него помимо чисто мужского интереса к симпатичной и неглупой девчонке. Правда, у Руслана забот и проблем хватало. Госы на носу, распределение и интернатура. Не разбирался особо. Пожал плечами и сказал, пусть сама решает.
        Кристина зачет сдала. Самостоятельно. Заведующему кафедры. И экзамен потом автоматом получила. Больше того, заведующий ее в свой кружок взял, давал участвовать в научных работах и своих исследованиях. А преподавателю досталось прилично, насколько Руслан потом слышал слухи в общежитии. И даже в чем-то гордился своей приятельницей, ее знаниями, хоть не его заслуга, настойчивостью Кристины, упорством. Рад был за нее. Но и тогда они больше знакомыми были, не друзьями даже.
        А вот тем же летом, через полгода, когда он пошел в интернатуру, а Кристина на сестринскую практику после третьего курса — все изменилось кардинально. Вот там они действительно раззнакомились, а не просто перекидывались парой слов при случайных встречах в коридорах универа.
        Карецкого взяли на интернатуру в больницу, куда он так рвался. С первого курса чуть ли через ночь там ночевал. Готов был даже как санитар поначалу помогать, лишь бы поверили, что серьезно настроен, потом уже и ассистировать брали. В конце концов, заработал себе репутацию и авторитет: за него заведующий хирургии просил главврача, а тот лично отправлял запрос ректору на Карецкого, несмотря на то, что имелось направление в амбулаторию родного райцентра. И вот тут Руслану все его рвение зачлось, готовность всегда активно участвовать в общественной жизни университета, затыкать собой любые дыры: хоть елки на территории перед Новым Годом ночами охранять, хоть абитуриентам помогать анкеты заполнять в приемной комиссии. А мог и без проблем за продуктами смотаться в магазин или на рынок, когда деканат решал себе праздник устроить в конце рабочей недели. В общем, его знали и считали не чужим. Так что ректор тоже пошел на встречу и замолвил слово в здравотделе. Оставили его с серьезной перспективой работы и после интернаты. Хорошие хирурги и в столице на вес золота были.
        А Кристину в ту же больницу распределили на месяц в гнойную хирургию. Он ее в первый же день июля встретил на лестнице: в хирургическом костюме, в шапочке «по линии бровей» и с краснющими глазами, выдающими, что только что ревела. Стояла в углу, где обычно врачи и медсестры курили, и с какой-то обидой смотрела на вытянутые вперед руки.
        — Что такое, Величко?  — хмыкнул Рус, подходя к ней и прикуривая на ходу.  — Маникюр не обрезала? Влетело от старшей медсестры?  — предположил причину ее расстройства.
        Видел пару таких ситуаций за время практики в больнице.
        У него только операция закончилась, где Карецкого ассистентом взяли. Зашивал сам. По ходу помогал. Спина мокрая от напряжения, костюм противно липнет к коже. А все равно — доволен был, как чертяка.
        — Руслан?  — с удивлением обернулась Кристина на него, видно не ожидала тут увидеть.  — Привет. Нет,  — тяжело вздохнула.  — Я маникюр, вообще, года три уже не делала, всегда обрезаю под корень. Только…  — вот тут у нее предательски голос задрожал.  — Я не могу в вену попасть, Руслан. А мне еще десять капельниц поставить надо. А я не могу! Всю руку исколола пациенту. Это ужасно! Я совершенно неспособна к этому!  — у нее слезами глаза затянуло.
        — Стоп, Величко!  — хмыкнул Руслан уверенным и командным тоном. Быстро затянулся еще раз и затушил сигарету в кофейной банке.  — Пошли.
        Ухватил ее за руку, не дожидаясь согласия. И пошел в отделение, таща Кристину за собой.
        Истерик и сомнений в себе он тоже много видел. Да чего там юлить: сам через подобное проходил. Когда в теории все знаешь, от зубов отлетает. А руками ни х**а сделать не можешь. Нет еще мышечной память и практики. И тут надо с этой истерикой справиться. Ему тоже в такой ситуации помогли.
        — Руслан! Подожди! Ты куда?  — она удивилась. Но тем не менее шагала следом.
        Хотя у нее и выбора особо не имелось. Карецкий держал крепко.
        — Тут главное, не поддаться своему страху, Кристя. «Не боги горшки лепят». Сразу никто не умеет ни в вену попадать, ни швы накладывать. Ничего. И я через такое проходил. Пошли в глаза твоему страху посмотрим. Или в вену,  — пытаясь ее растормошить, хмыкнул Карецкий.
        Величко не улыбнулась. Совсем свой запал растеряла.
        Они пришли в палату, где она оставила стойку с препаратом и лоток. Жгут, и тот, лежал на тумбочке у кровати одного из пациентов.
        — Добрый день, парни,  — сразу со всеми поздоровался Руслан, игнорируя очевидный факт, что в палате не находилось ни одного мужчины, младше шестидесяти. У своего учителя — заведующего хирургии, перенял эту манеру.  — Как он ваше «молодое»? Ничего?
        — Добрый, Руслан Альбертович. Нормально,  — бодро и с весельем ответили пациенты.
        Знали его, а у части он принимал участие в операциях и делал перевязки.  — Хорошо все.
        — Что же это у вас, Руслан Альбертович, сестрички неопытные,  — поглядывая на Кристину, притихшую за его спиной, заметил пациент, которому Величко, судя по всему, и исколола руку своим попытками.  — Совсем меня замучили.
        — Так это не сестричка, Пономаренко. Это наш будущий доктор. И, заметьте, не отлынивает от не своей работы, всему учится. Давайте лучше поможем ей,  — вроде как заговорщицки подмигнул Руслан пациенту.  — А то, вон вас сколько тут, бравых парней. Немудрено, что девушка растерялась. Да и первый день у нее практики.
        — Так что ж, на нас учится, что ли?  — скривил губы Пономаренко. Но уже добрее, это ощущалось.
        — Ну так вы в клинику ложились, Пономаренко, а не в обычную больницу. Мы тем и отличаемся, что здесь учатся людям жизни спасать и помогать вам, а не только приятные процедуры получать,  — Карецкий хлопнул ладонями.  — Давайте-ка, второй рукав закатывайте, сейчас вам быстро капельницу поставим.
        Все, кто находился в палате, внимательно следили за происходящем, словно других дел и не было. Но Руслан уже давно привык к этому «коллективизму» пациентов.
        — Там у меня вены еще хуже, если она в эти не попала…
        — А в эти попадет. Я за Кристину Александровну головой ручаюсь. Вот посмотрите, через пять лет сами будете в очереди стоять, чтобы к ней на прием попасть,  — прервал пустые споры Карецкий.
        Подошел к кровати с другой стороны, переставив стойку капельницы, поманил Кристину, которая хоть и продолжала нервничать, а пыталась взять себя в руки, он видел. Сам перетянул жгутом руку.
        — Давайте, Пономаренко, не отлынивайте, работайте хорошо кулаком. Чай, не барышня,  — поддевал он пациента, вертя его руку то так, то эдак.
        Сам капельницы еще в училище научился ставить. Да и на скорой одно время подрабатывал. Тоже всякой практики хватило с головой.
        — Кристина Александровна, берите шприц, давайте,  — наконец, увидев хоть и тонкую, но хорошего наполнения вену, негромко позвал ее.
        И Величко подошла, хоть все еще и боялась.
        — Давай, Кристя. Ты справишься, включи характер,  — тихо, чтобы только она слышала, прошептал он, наклонившись к Кристине. Словно бы показывал, как удобней.  — Это не так сложно.
        А у нее руки все равно дрожат. Он видел.
        Да уж, на живом человеке в первый раз все страшно. Да и в сотый. И в тысячный, наверное. Просто там уже опыт берет свое.
        Карецкий просто накрыл ее руку, которой Кристина прижала иглу к коже Пономаренко, и легко надавил, словно бы сам делал прокол, чтобы она почувствовала. Кристина хорошо поддавалась, не сопротивляясь тому, что он ей хотел дать почувствовать. Сама жаждала понять и научиться. Вошли в вену, подключили систему.
        — Вот, видите, Пономаренко, а вы боялись,  — хмыкнул Рус, видя, что Кристина пока слишком в эмоциях, чтобы реагировать на ситуацию.  — Когда препарат будет здесь, позовите,  — указав пальцем уровень лекарства, велел он.
        А сам вывел Кристину из палаты.
        — Хоть немного поняла?  — спросил у нее, не обращая внимания на то, как на них поглядывали медсестры, снующие по коридору.
        Кристина как-то измученно хмыкнула. Но уже более уверенно, без того ступора, что чувствовался в ней на лестнице.
        — Как сказать…
        — Понял,  — Карецкий опять ухватил ее и потащил за собой.  — Марина Валерьевна, а что манипуляционная, занята?  — поинтересовался на ходу у дежурной медсестры, болтающей о чем-то с постовой.
        — Нет, Руслан Альбертович, уже все назначения сделали, там никого,  — удивленно скосив глаза на Кристину, покачала головой медсестра.
        Видно она и распределяла сегодня задания для студентов, поступивших на практику.
        — А дайте нам ключи, мы с Кристиной Александровной ненадолго займем комнату, чтоб ваших пациентов не мучить,  — хмыкнул Карецкий.
        Сам здесь третий год почти жил, его уже все давно «своим» хирургом воспринимали и относились соответственно.
        — Неужели своими руками ради этого пожертвуете, Руслан Альбертович?  — с усмешкой протянула ему ключ медсестра, еще раз с ног до головы осматривая Кристину.  — Ваша девушка?  — поинтересовалась.
        — Друзьям всегда помогать надо,  — улыбнулся Руслан, не ответив конкретно на вопрос.
        И потащил Кристину уже в сторону манипуляционной. До Величко же, похоже, только сейчас дошло, что он задумал.
        — Руслан, ты что? Ты меня как учить будешь?  — вновь занервничала Кристина.
        — У меня на руках для начала потренируешься,  — подмигнул ей Карецкий.  — Давай, Величко, не дрейфь, я за тебя вон перед сколькими людьми поручился,  — подколол ее, чтобы снова в панику не впадала.
        Открыл манипуляционную, опустил перед ней на стол несколько шприцев, перчатки, вату и спирт достал.
        — Давай, Кристина, это не так и сложно, как поначалу кажется.
        Сел на стул у стола и протянул ей свою руку.
        Она ему тогда все вены поколола, конечно. Но оно того стоило. С третьего раза в Кристине начала появляться уверенность, руки перестали дрожать. Она даже на шутки отвечать стала, перестав закусывать свою несчастную нижнюю губу до синяков. А Руслан, кстати, как-то уж очень пристально на эти отметины пялился. И именно тогда понял, что хочет их пальцем растереть. А может, и своими губами ее рот накрыть, поцеловать… И ведь знал, что у Кристины есть парень, с которым не просто встречается, а живет не один год. Даже видел пару раз в университете, когда тот Кристину приезжал забирать.
        Заставил себя отстраниться, снова сосредоточиться на том, чему учил. Хотя Кристина так быстро осваивалась, что и в этом уже особо необходимости не имелось. У него потом, конечно, руки еще два дня ныли, зато она всю палату откапала в тот день уже самостоятельно.
        Но окончательно «под свое крыло» Рус взял Кристину недели через полторы. Случайно пробегал по коридору, увидел ее в палате через открытые двери. Притормозил на мгновение, наблюдая за уже отработанными и уверенными действиями девушки. Она даже улыбалась и шутила с тем самым Пономаренко, которого завтра должны были выписывать.
        Кристина его заметила. Подняла руку в приветствии. Вышли в коридор, видя, что Рус так и стоит.
        — Привет, Величко,  — усмехнулся Руслан.  — Вижу, больше нет проблем.
        — Нет, тебе спасибо, Руслан,  — искренне улыбнулась Кристина.
        А ему что-то дурное и лихое, горячее в голову ударило от этой ее улыбки. От звучания его имени, произнесенного ее голосом. Вот ни разу с ним такого еще не приключалось, кажется. И он сам не понял, зачем ляпнул:
        — У меня будет через пятнадцать минут перевязка. Гематоцеле* после пьяной драки. Мы прооперировали. Хочешь пойти?
        Конечно, выбрал вариант, что называется. Позвал ее посмотреть на перевязку мошонки у старика-алкоголика. Капец, какая романтика! Но что первое по плану было. А Руслану не хотелось отпускать Кристину. Правда, был уверен, что откажется. Сомневался, что хоть какая-то девушка, пусть и закончившая три курса медицинского, по доброй воле потащится на такую процедуру.
        Но Величко и тут его удивила.
        — А можно?  — с искренним интересом уточнила. она.  — Я еще две капельницы поставлю и сорок минут свободна,  — сверив время по ручным часам, с энтузиазмом сообщила Кристина.
        Причем, видно было, что ей в самом деле интересно.
        И она его точно не заподозрила в «подкате», что и хорошо, наверное. Рус не трогал тех девчонок, что в отношениях. Неправильным ему такое казалось, даже если сильно по душе кто был. Свободных вокруг пруд-пруди. Так что и сейчас не хотел вроде, само по себе его что-то к Величко тянуло. Но Карецкий решил сосредоточиться на рабочем аспекте. И потом, в этом плане ему рвение Кристины тоже очень понравилось.
        — Давай, заканчивай и иди к перевязочной,  — кивнул Карецкий с улыбкой.
        И пошел дальше, пытаясь вспомнить, куда направлялся, когда ее увидел? Кажется, на перекур собирался? Или нет? Сейчас точно закурить хотелось.
        Так и стал он ее тягать с собой на перевязки и даже операции, куда его собственный куратор позволял. И Кристина ни разу не отказалась, пусть и признала в конце концов, что хирургия все-таки не ее. Хотя именно тогда и увлеклась анестезиологией. Да и ее рвение врачи отметили. Уже без Карецкого предлагали ей приходить на ночные дежурства, когда каникулы закончатся, отвечали на вопросы, учили, делились опытом. Сдружились они с Кристиной крепко тогда, не поспорить. Да и не только сдружились. Тянуло его к ней. Крепко так зацепило…
        В тот же период Руслан и впервые с Кузьмой лицом к лицу столкнулся. И разговор у них состоялся. Серьезный такой. Напряженный. Они ровесники. Да и опыта по жизни, судя по всему, у обоих хватало, Рус это понял после пары минут общения. Как и то, что очень непростой парень Кристины, ее гражданский муж, с которым девушка уже пять лет к тому времени жила, если им обоим верить. А любила и того дольше. Кристина не особо болтала об отношениях, но кое-чем все же делилась. Он свои выводы сделал.
        Так вот, этот Кузьма сразу просек и заметил, в отличие от той же Кристины, что интерес у Карецкого к ней не чисто дружеский и коллегиальный. И внятно предупредил, что за любое вмешательство или поползновение в сторону Кристины — Карецкому мало не покажется. Но Рус честно ответил, что и сам лезть не намерен. Его все устраивает.
        Не до конца ясно было: поверил ему Кузьма или нет. Но у них установился какой-то нейтралитет. Да и Руслан от своего слова не отступал, и Кристина никогда даже повода не давала подумать, что может кого-то, кроме своего Кузьмы заметить вокруг.
        Но сегодня глядя на нее, на этот ужас и страх, на шок Кристины — Руслан понял, что что-то изменилось кардинально.
        Не в чувствах Кристины. А в его, Карецкого, отношении к ситуации. Видит Бог, ему по боку стало, кто этот Кузьма и чем занимается. Хотя и дураку ясно чем, пусть и без деталей. Только видеть Кристину в таком состоянии, как сегодня, понимать, какому риску ее этот гад подвергает — он не мог. И молча смотреть со стороны точно не собирался.
        Руслан пока слабо представлял, чем повлиять на все может и как изменить расклад. Но по крайне мере, все открыто высказать и мозги Кузьме на место вставить точно в состоянии.
        Однако для него оказалось неожиданностью, когда Кузьма опять заговорил. Карецкий уже посчитал, что тот отключился. Как ни крути, а мужику досталось, а Рус ему так и не дал пока аналгетик, все еще опасался кровотечения. А он, оказывается, все это время о чем-то думал. Вытащил новую сигарету из пачки скупыми, очень выверенными движениями, видно, чтобы лишний раз рану не тревожить. Прикурил.
        — Ты себе даже представить не можешь, как я люблю Кристину, и на что готов ради ее безопасности,  — выдохнув дым, тихо и хрипло заметил Кузьма.  — Так что не х*р орать перед моим лицом и тыкать в нос упреками. Не тебе судить меня и то, что я делал.
        Глава 24
        Прошлое
        Следующие три дня Кристина ощущала себя как на «пороховой бочке». Кузьма совершенно не обсуждал с ней, что произошло и как он оказался ранен. Наотрез отказался, заявив, что ее это волновать не должно. А она понять не могла, как он себе это представляет? Каким образом она может не волноваться, если подобное случается? Да кто угодно с ума сойдет, если его любимый человек окажется в опасности! А он ей предлагает сделать вид, словно ничего и не было? Как?! Просто как?
        Но в ответ на каждый свой вопрос получала только:
        — Не думай, малыш. Это вообще не твоя проблема.
        Ей хотелось ухватить его за плечи и хорошенько встряхнуть. Останавливала рана на боку, которая, правда, заживала нормально, по всем признакам оказавшись достаточно поверхностной; ну и тот факт, что Кристина по определению не сумела бы такое провернуть. Слава Богу, что он хоть не пытался никуда уходить. Кристина сразу заявила любимому, что не выпустит его из дому, пока он не поправится. А Кузьма не спорил. Только посмотрел на нее как-то непривычно. От чего у Кристины по затылку холодная дрожь прошла.
        Он вообще в эти дни вел себя не так, как всегда. Она не могла это четко сформулировать, но что-то в настроении, поступках, а главное — в мыслях Кузьмы было не так, как обычно.
        Глупость же — ну как можно чужие мысли ощущать, пусть и самого родного человека? А Кристина чувствовала, как ей казалось. Нет. Не знала, о чем он думает. Просто изменения улавливала. И испытывала ужас отчего-то.
        Странно, ведь видела уже, что нет угрозы, и на поправку идет. И не пропал никуда — рядом с ней, дома. Пару раз с Вадимом разговаривал, спускаясь к тому на улицу в машину. Не хотел в доме. Говорил, что не надо Кристине даже краем уха вникать.
        А когда она, пытаясь понять и разобраться, спрашивала: «Все очень плохо?» — улыбался.
        Обнимал ее и говорил:
        — Все нормально, мавка. Прекрати мозги перенапрягать. Я решу все. Это случайность.
        Ну как с таким человеком разговаривать?! Разве когда все нормально, людей подрезают ножом? Может, она и младше него, но не дура же!
        Но Кузьма каждый раз просто игнорировал ее расспросы. Зато обнимал постоянно, словно они вновь только после армии встретились. Нет, не то чтобы за последнее время он охладел к ней. И близко нет. Но после ранения вообще не выпускал ее из рук, кроме тех моментов, когда разговаривал с Вадимом или еще с кем-то по телефону, кого Кристина не знала. Ночью просыпалась от того, что тяжело и жарко, а он не просто впритык — на ней лежал. Со всех сторон обхватывал и руками, и ногами. Просыпался от того, что она ворочалась, извинялся. А через час-два все повторялось, стоило ему полностью отключиться. Словно Кристина куда-то уходить собиралась, а он не пускал. Но она тогда уже старалась не шевелиться. Мало ли, может, ему так легче с болью от раны справляться? И что с того, что уже с утра после ранения Рус разрешил давать анальгетик, убедившись в отсутствии кровотечения. Или — тоже ведь не дурочка, понимала, что все совсем непросто, хоть он и не говорит ей — так вот, может, Кузьма в ней силы черпает? Кристина не была против. Да и сама так за него тогда перетряслась, цеплялась с не меньшей жадностью.
        Смеялась и подшучивала, когда при очередном пробуждении он уже не извинялся, а начинал жадно целовать губы, сжимал ее тело алчными ладонями, вдавливал в матрас.
        — Эй, осторожней!  — пыталась образумить его Кристина.  — Швы разойдутся.
        — По х**у,  — грубовато шептал он, спускаясь поцелуями на ее шею. Даже кусал, кажется.  — Мне ты нужна. Швам потерпеть придется.
        — Это ты такой смелый, потому что с обезболивающим,  — не смогла удержаться от улыбки Кристина, хотя касания любимого уже бросили тело в жар. Сама вцепилась пальцами в его вихры, сжала кожу на плечах, царапая.  — Не выпил бы таблетку на ночь — не до меня было бы…
        — Мне всегда до тебя, мавка,  — почти простонал почему-то он, уткнувшись лицом Кристине в живот. И тем же шепотом. Сжал ее руками так, что не вдохнуть.  — Всегда…
        А ей от этого страшно почему-то стало. Не могла для себя объяснить. Просто этот тон у Кузьмы, странное выражение в глазах, что появилось после ранения, и которое она никак распознать не могла… Ее саму как током пробило. Бросилась к нему, словно ненормальная. Будто кто из ее рук вырывает. Снова тем ужасом окатило, что потеряет его, и удержать надо, вцепиться руками и ногами…
        Молчали оба, только резкие вздохи, хриплые, протяжные нарушали тишину спальни. А они набросились друг на друга, словно годами не касались, как оголодавшие. Кусались, сжимали, целовали до засосов и отметин.
        Совсем непонятно — спасла же, зашила, следила, и рана хорошо заживала… А Кристину страх пробирал до позвонков. Волоски на затылке становились дыбом. И так — все время за эти дни из-за непонятного взгляда любимого, из-за его молчания.
        Оторваться от нее не мог, а говорить не хотел. О серьезном, о том, о чем действительно думает.
        А во вторник изменилось все. Кардинально. Обрушив всю вселенную Кристины до основания. Она только из больницы вернулась. У них теперь большая часть семестра в отделениях на циклах проходила. А она старалась как можно больше с анестезиологами провести. Ее и преподаватели отпускали, разрешая не сидеть в комнате, выделенной студентам. Раз уж нашла специализацию по себе, все только поддерживали, чтобы осваивала. С Русом встретилась, вчера не удалось пересечься — она отпросилась с половины занятия, чтобы домой быстрее вернуться, а он на операции был. Пошептались в закоулке, пока Карецкий курил. Кристина «доложила», что повязки меняет, обрабатывает швы. Все нормально вроде, воспаления нет, чувствует себя Кузьма нормально. А Руслан покивал головой, уточнил, чем она кожу обрабатывает? Похвалил… И после короткой паузы добавил ни с того ни с сего:
        — Ты себя побереги, Кристя. Просто не лезь никуда, очень тебя прошу. Даже ради него,  — хмуро глянул в ее сторону, выдохнув сигаретный дым.
        Она удивилась. Никогда ничего Руслану не говорила про то, чем Кузьма занимается. Собственно, а что она могла рассказать? Не знала же ничего толком, только какие-никакие намеки да собственные догадки. Но и Рус, видимо, сообразил, что к чему, хоть и приблизительно. Но раньше никогда не позволял себе ничего о ее семье говорить.
        — Рус, я ради него на все пойду,  — отметя его предупреждение, покачала Кристина головой, слабо улыбнулась.  — Он для меня — все. Даже медицина на втором месте.
        — Я знаю. Не глупый, вижу,  — отведя глаза, как-то грустно вздохнул Руслан, затушив сигарету.  — И все же побереги себя, Величко. Ты не только ему нужна… Да и люди многое потеряют, если от медицины откажешься,  — уже с какой-то непонятной улыбкой добавил он, все еще не глядя ей в глаза.
        Только выражение лица это у него такое… натужное что ли, вышло. Не живое вообще. Как маска.
        Кристина тогда удивилась, никогда Руса таким не видела. Но уже вечером ей совсем не до того стало.
        Когда она вернулась домой, Кузьма сидел на кухне и курил. Много курил. В пепельнице больше десятка окурков лежало. В воздухе — дыма больше, чем кислорода, хоть он и открыл окно. На улице уже потеплело, май на носу — не вытягивало толком.
        Поднял голову и как-то тяжело, внимательно глянул на нее, не сказав ни слова. И вновь уставился в стол перед собой.
        — Кузьма? Что такое? Рана болит?
        — Нормально все, … мавка
        Голос не родной даже. Какой-то чужой и пустой. Словно придушенный. Сильно много сигарет?
        Ей почему-то тревожно стало. Нехорошо как-то. Боязно. Будто сквозняком потянуло. Кристину даже передернуло. Подошла к нему, нуждалась в контакте.
        — Ты поел или только курил?  — она обняла его со спины, наклонилась к щеке, прижавшись всем телом к спине Кузьмы.
        Повернулась, поцеловав в щеку. А он не повернулся навстречу, как всегда это делал. Только головой покачал, наверное, в ответ на вопрос о еде. И крепко сжал ее ладони, перехватив их на весу. Словно в замок своими пальцами взял. А она его обнимает — отойти из-за этого не может.
        — Кузьма, пусти,  — рассмеялась Кристина, прогоняя прочь непонятное морозное ощущение, зародившееся в груди.  — Я тогда сейчас быстро приготовлю что-то, поедим…
        — Не надо, Кристина. Я ухожу.
        — Куда?  — удивилась она, опустив голову ему на плечо, попыталась заглянуть в глаза. Но Кузьма все еще не оборачивался.  — Когда вернешься? Я к ужину тогда что-то вкусное сделаю…
        — Я не вернусь, Кристина,  — оборвал он планы, что она уже начала строить.  — Вообще.
        Поднял кольцо из ее рук, которое сам и удерживал, убрал со своей шеи. И поднялся, отступив от нее в сторону.
        — В смысле?  — она не поняла. Совсем не поняла.  — Сегодня не вернешься? Мне к мамам опять ехать?  — Обхватила себя руками, начав мерзнуть, несмотря на теплую погоду.
        Эти слова были лишены для нее всякой логики и смысла. Не врала Карецкому — Кузьма был для нее всем. Без него она не представляла жизни.
        Кузьма просто повернулся и посмотрел на нее таким взглядом, что у Кристины внутри что-то словно порвалось. Лопнуло неясно что в груди и кровоточить стало. Уже в тот момент подкоркой поняла, что — все. Весь смысл уловила. А согласиться с этим не могла. Не в состоянии была принять.
        Темные у любимого глаза были. Словно чужие, незнакомые. Жесткие и холодные. Пустые. И только в самой глубине плескалось что-то, что лишь больше боли Кристине причинило. Вина. Он знал, что сейчас делал. Понимал, на что идет и какую ей боль причиняет. И все равно не сворачивал.
        — Нет, Кристина. Ты можешь остаться здесь, если захочешь. Я буду платить за квартиру столько, сколько ты жить в ней захочешь. Только я не вернусь. Я ухожу от тебя.
        — Как? Куда? Почему?!  — ничего не поняла она.
        Сорвалась в крик.
        Какие-то детские испуганные слезы на глаза навернулись, туманя зрение. Стирая Кузьму, стоящего напротив. Все расплывалось.
        — Кузьма! Я не понимаю?! Что не так! Почему ты уходишь? Я же люблю тебя…
        — Не будет толку, маленькая,  — на мгновение ей показалось, что он дрогнул, что она достучалась до него. Но уже через секунду он вновь отгородился той чужой и неприступной личиной, которой Кристина никогда не видела в любимом.  — Сколько я тебя мурыжить могу? Таскать туда-сюда? Тебе нормальный мужик в доме нужен, на которого рассчитывать можно. Который решит все твои проблемы, а не добавит новых.
        — Мне ты нужен!  — заорала она, дико испугавшись.
        Ну что же за бред он говорит?!
        Шагнула к нему, схватив Кузьму за руку. Но он отошел. Аккуратно из ее пальцев освободился.
        — Нет, мавка. Тебе нормальная жизнь нужна, а не я. От меня сейчас одни проблемы будут. Не надо оно тебе. Ты можешь врачом хорошим стать. Отличным. Мечтала всегда, я же знаю. А я… Видишь, как оно все складывается… Если опять подрежут? Или еще что? На зону попаду? Как ты жить будешь? Зачем? Не заслуживаешь ты такого. Или если не вылезу в следующий раз, когда кто-то счеты сводить будет… Что тогда? Ты что, не помнишь, как наши матери всю жизнь в одиночестве промучились? Оно тебе надо, так жить? Я для тебя такой судьбы не хочу!
        — Да мне все равно! Кузьма! О чем ты говоришь?! О чем?!  — опять сорвалась, закричав так, что голос захрипел. Зарылась руками в волосы, сдавив виски.  — Что происходит, Кузьма?! Мне же ничего не нужно, только ты…
        — А если я подохну, ты как жить будешь? Со всеми моими долгами, которые не в деньгах? Которые тебе и подавно не нужны?!  — рявкнул вдруг он так, как никогда с ней не говорил. Сам сорвался.
        Выдохнул резко. Сжал челюсти. Руки стиснул в кулаки.
        — Ты не понимаешь, о чем говоришь сейчас, Кристина. А я имею полное представление. И не хочу. Не буду втягивать тебя в это. Не буду так подставлять. Я ухожу. Всегда помогу, ты во всем на меня рассчитывать можешь… Только… Живи дальше без меня, Кристина. Найди…  — он замолчал, тяжело сглотнув, отвернулся, прошел по кухне туда-назад. Остановился у порога, обернулся.  — Найди нормального человека, который с тобой рядом все время быть сможет, помогать будет, а не станет пропадать сутками или опасности тебя подвергать.
        Она к нему бросилась, не собираясь этот бред дослушивать. Никак не могла сообразить, что же творится? Может, у него от таблеток в голове помутилось?
        — Родной! Мне не нужен никто, ты же сам знаешь! Брось это все! Ну что мы с тобой — не заработаем? Ведь жили раньше, и ничего нам не надо было, кроме булки на двоих. Любимый!!  — заплакала, глотая слова и буквы.  — Брось, уйди оттуда. Не нужны нам такие деньги! Мне только ты нужен, понимаешь?! Я не хочу ничего больше, никого не хочу… Что же ты говоришь такое, Кузьма?!
        Она никак не могла понять, что он это все серьезно говорит. Что не шутит. Пусть Кузьма никогда так глупо и не шутил… Задыхаться начала. Ей совершенно не хватало воздуха.
        — Я не могу бросить, Кристина. Уже не могу,  — сипло прошептал он, словно и самого Кузьму кто-то душил. На секунду обхватил ее лицо рукой, как всегда это делал. Прижался своим лицом к ее макушке, резко втянул в себя воздух, словно ею дышал.  — Но тебя в это тянуть не собираюсь. Ты должна жить нормально.
        Он глянул прямо на нее. Сжал челюсти так, что желваки на щеках заиграли. И резко разжал свои пальцы, будто сам себе не разрешал больше задерживаться. Отвернулся к коридору.
        Кристина не могла его отпустить. Не в состоянии была. Как можно позволить уйти части себя? Как руку или ногу отбросить? Сердце и легкие вырвать из грудной клетки скопом и бросить в сторону?
        — Кузьма!  — она рухнула на пол, ухватив его за ноги. Сама на колени встала, запрокинув голову.  — Я умоляю тебя, не уходи. Мне все равно, ты же знаешь! Я же никогда тебя этим не упрекала. Я все вытерплю с тобой, все вынесу. Мы вместе со всем справимся. Не уходи, родной… Любимый… Я без тебя не смогу. Не выдержу…
        У него глаза почернели, лицо. Никогда у Кузьмы такого бешеного взгляда не видела. И такого опустошенного одновременно. Сокрушенного. Словно через кожу и мышцы кости проступили, придавая ужасный вид какой-то посмертной маски. И губы он сжал так, что их просто стало не видно.
        Но ничего не ответил ей. Медленно наклонился. Осторожно расцепил ее руки и отступил. После чего просто отвернулся и вышел из квартиры. А Кристина так и осталась стоять на коленях на полу с непониманием глядя на ладони, которые он отцепил от себя. И пытаясь понять, что случилось? Когда и как все пошло не так? Только понимания не происходило. Потому что ее мир крошился по кусочку, и Кристина, казалось, слышала грохот этой рушащейся картины собственного мироздания.
        Она просидела на том же месте несколько часов. Ноги затекли и сначала болели. Потом Кристина перестала ощущать их. Все тело, казалось, онемело. До последней клеточки. Она ничего не ощущала. Просто сидела на полу в кухне и смотрела через коридор на дверь, почему-то иррационально ожидая, что вот сейчас та откроется и Кузьма вернется. Войдет и удивленно посмотрит, поднимет Кристину, поцелует так же жадно, как всегда. И скажет, что она все неверно поняла, все неправильно из его слов себе надумала…
        Только он все не возвращался.
        В какой-то момент в квартире стало совсем темно. Но Кристина была не в состоянии подняться, чтобы включить свет. Она даже просто сообразить не могла — в чем дело, почему так видно плохо? Да и потом, глаза свыклись. Она могла рассмотреть дверь. И этого разуму казалось в тот момент достаточно.
        Осознание накрыло ее часа в два ночи, наверное. Что-то зашумело во дворе. Машина проехала или мотоцикл, заставив Кристину вздрогнуть от резкого звука.
        Почему-то именно тогда она поняла, что это действительно конец. И ничего у них больше не будет: ни свадьбы, которую планировали в будущем, ни детей, ни самого Кузьмы рядом. Больше ни одной ночи вместе, ни одного сонного утра, когда ели из одной тарелки, дремля друг у друга на плечах, ни одного долгого вечера, посвященного обсуждению ее практики, его планов на их жизнь.
        И это осознание… оно ее сокрушило. Абсолютно. Словно удар такой мощи, который не оставляет после себя ничего, только пыль. Как взрыв, когда здания сносят, чтобы расчистить место под новые застройки…
        Ничего… Кристину до основания разрушило.
        Она даже не плакала. В пустоте нет слез или крика. Только тишина и пустота. Полный вакуум. Вот так Кристина и ощущала себя — тонкой оболочкой, полной темного ничего. Пустой до боли и разрывающейся от боли в одно и тоже время. Хотелось завыть, зарыдать в голос. Умом хотелось. Вспомнить хоть одно матерное слово, чтобы ему вслед послать, хоть как-то из себя это выплеснуть… А ничего не выходило. Она не могла. Даже говорить. Дышала урывками, какими-то приступами. Медленно опустилась на пол всем телом, все еще не в состоянии оторвать взгляд от двери, хоть уже и не верила, что Кузьма вернется.
        А дальше…
        Кристина никогда, на самом деле, не могла полностью вспомнить, что было дальше. Ее сознание впало в ступор, то появляясь, то вновь растворяясь в этой пустоте какими-то вспышками. Не знала — спит или бодрствует. Вспоминает или снится ей?
        Опять его зашивала, только не успела — умер, а она раскачивается над ним на коленях, не в силах вынести боли от потери любимого, осознания того, что не спасла, не сумела…
        Вскинулась от воя, не понимая, что за противный заунывный звук, от которого мороз по коже. Осмотрелась, не ориентируясь до конца — где она? В квартире все еще никого не было. А за окном едва-едва серело.
        Что заставило ее подняться и на подгибающихся ногах обойти квартиру? Зачем по шкафам и тумбочкам принялась лазить? Ничего не нашла. Он все забрал. Значит, еще раньше подготовился, а она не заметила? Когда увез вещи? В понедельник? Вчера утром…
        От этого понимания Кристина даже зашаталась. Обхватила себя двумя руками, будто удержать свое тело пыталась, не позволить себе же распасться на части. И в какой-то момент не выдержала — выбежала из квартиры, захлопнув двери. Сама точно не знала, куда ноги несут. Слишком тяжелые выдались дни, психика отказывалась работать. И усталости не замечала, бежала через город, над которым медленно поднимался рассвет. В себя пришла только под дверями квартиры мамы Маши. Того дома, который «отчим» считала. Ведь у родной матери после переезда не жила. То ли удивилась, то ли испугалась, поняв, что на звонок жмет. Утро раннее, разбудит маму Машу, растревожит…
        Только та не спала, видимо. Распахнула двери, едва Кристина отпустила кнопку звонка. Сама лицом серая, волосы растрепанные, а глаза красные. Словно и она плакала. А из-за ее спины выскочила уже родная мама Кристины, обхватила ее за плечи, втащив в квартиру.
        Они что-то говорили, вздыхали, касаясь Кристины руками. Волосы ее приглаживали, и говорили, говорили… А она ни слова понять не могла, кроме того, что Кузьма позвонил матери…
        На его имени ее чем-то таким мощным и глубоким накрыло, таким невыносимым, что Кристина взахлеб зарыдала, задыхаясь. Все тело заколотило, словно в лихорадке. И она упала бы, наверное, только матери ее подхватили, поняв, что Кристина уже не справляется с собой.
        Не помнила — ни как отвели ее в комнату, где они раньше с Кузьмой жили, ни когда кое-как раздеться помогли. Проснулась через несколько часов от своего же воя. Снова стояла на коленях над телом Кузьмы.
        Мать вбежала в комнату. Начала спрашивать, что-то предлагать, успокаивать… Причитала над ней, словно Кристина умирала. А Кристина все еще не понимала ее слов. Слышала, воспринимала, а мозг смысла не улавливал. Укрылась одеялом с головой. Уткнулась лицом в подушку. Настолько плакать хотелось — горло болело, грудь, глаза жгло.
        А слезы больше не появлялись. И восприятие реальности то и дело исчезало.
        В таком состоянии она провела несколько дней. Точное число Кристина сказать не могла, не следила за временем. И даже порыва какого-то не было к чему-то стремиться, что-то сделать. Так и лежала в этой комнате, забившись в угол дивана. Куталась в одеяло, несмотря на май на дворе. Пыталась как-то душ принять, только зачем-то в одежде под воду залезла. Да так и промаялась, не в состоянии вспомнить, что и следом за чем делать надо, с чего начинать? Стояла под горячей водой минут двадцать, наверное, пока мама Маша не заглянула, проверить, как у нее дела? Они с ее мамой по очереди с ней оставались — наверное, опасаясь оставлять Кристину одну. Хотя она и не знала, как договаривались на комбинате. Сама забыла о том, что у нее какие-то дела и обязанности есть. Запуталась — где ночь, где день? Жила урывками от кошмара до кошмара. А просыпаясь — разрывалась от боли, которую все еще не могла из себя выплакать. Только глубже будто заталкивала. Переполнялась ею.
        Телефон разрядился давно. Она его не заряжала. Зачем? Кузьма все равно не позвонит… Она не имела в этом никакого сомнения. Тогда зачем ей телефон? Собственно, Кристина даже поесть забывала. И не ела бы, наверное, если бы матери не впихивали в нее хоть что-то. Правда, это удавалось им не чаще, чем раз в день-два. Аппетита не было вообще.
        И неизвестно, сколько бы еще она так просидела в углу дивана, и до чего себя довела бы, если бы однажды на пороге этой комнаты не появился Руслан.
        Она даже не отреагировала на его появление. Подняла глаза, и снова вперилась в колени, укрытые одеялом. А Карецкий матом выругался. Громко, грубо, резко.
        — Твою ****. Величко! Ты что творишь? Ты головой думаешь?! Б****! Ты хоть понимаешь, что я тебя уже похоронил почти?! Все морги объездил, все больницы! Ты почему на звонки не отвечаешь? Пропала, квартира пустая стоит, в университете не появляешься, в больнице… Кристина!  — заорал он громче, наверное, потому, что она не реагировала.  — Ты на себя посмотри! Ради чего?! Ради этого идиота?! Что ты с собой творишь?!
        — Уходи, Рус…  — прошептала она, по-честному, так и не выйдя из своего ступора.
        Но Карецкий был не тем, кто сдается от такого отпора или отсутствия интереса собеседника.
        Он еще раз выругался. После чего схватил ее за руку, не церемонясь и не миндальничая, как матери, которые боялись и лишний раз ее тронуть или в комнату заглянуть. Рус же просто сгреб в охапку и потащил ее в ванную. Точно как она сама недавно. Засунул ее, растерявшуюся и дезориентированную под душ. Только на полную включил ледяную воду. Так, что Кристина мигом промокла и завизжала от холода. Принялась вырываться, брыкаться, стараться освободиться от его хватки. Матери прибежали на крик, но стояли поодаль, поняв, что боли ей никто не причиняет. Наверное, сами уже отчаялись, не в состоянии придумать, что делать.
        — Величко, в себя прийди! Ты три операции пропустила! Из-за кого? Из-за мужика? Это твое оправдание перед людьми, которые умереть могут, так? Тогда нех*р тебе в медицине делать! Ничего ты не стоишь как врач! И я зря на тебя столько времени потратил, надо было кого-то другого учить, а не слабачку, которая не может отодвинуть личное и выйти на работу, как все мы делаем…  — Он ее еще и встряхивал на каждое свое слово и упрек.
        Это позже Кристина поняла, что Карецкий сам в отчаянии был, увидев ее в таком состоянии. Не знал, что делать. Пургу нес, провоцируя ее хоть на что-то: на обиду, гнев, злость… Только бы из апатии выдернуть.
        Но тогда она этого не знала. И ее зацепило. Где-то в глубине, под пластом рухнувшей реальности, Кристину задело. Она всегда очень хотела быть врачом, выкладывалась по полной, прилагала все усилия. И то, что Рус говорил… может и не так, как в другой день проняло бы, и все же…
        — Отцепись от меня! Отстань!  — закричала Кристина, стараясь выбраться из-под ледяного душа.  — У меня пневмония будет, идиот!
        Она вдруг ощутила такой приступ агрессии, такую злобу, что принялась отбиваться. По-серьезному стала Руслана бить, со всей своей силы, пусть и не много той сейчас у Кристины было.
        — Я не слабачка! Не смей такого говорить. Ты ничего не понимаешь!  — орала она, хаотично молотя его руками.
        Понимала и сама, что Рус ни за что страдает. На себя всю ту злость принимает, что ей Кузьма в душе зародил. Всю ту боль… И терпит. Не отбивается.
        Впервые что-то в голове прояснилось, хоть и не до конца. Стыдно стало. Замерла, уставившись на Руслана. Губы кусает. На матерей даже глаза не может поднять, сил нет. Ее всю колотит. То ли от холода уже, то ли от всех этих эмоций.
        — Прости,  — прошептала.
        А сама губы кусает. Не может перестать. Они будто бы сами собой под зубы лезут, хотя Кристина уже соленый привкус крови на языке чувствует.
        — Ничего, Кристя, ничего,  — Рус резко выключил душ, потянув ее из ванны.
        Кругом вода, все мокрое: коврик, стиральная машинка, зеркало все в брызгах.
        — Ори и бейся, сколько душе угодно. Плачь. Только выпусти это из себя, встряхнись…  — укутывая ее в полотенце, которая мама Кристины уже приготовила, приговаривал Руслан.
        — Я не могу!  — вдруг заорала Кристина так, что и она, и они все вздрогнули.  — Не могу плакать,  — простонала она, понимая, что силы кончились.  — Оно меня изнутри разрывает просто, Рус. Невыносимо, глаза жжет. А плакать не могу. Нет слез…
        Кристина сползла, повисла на руках Руса. А он подхватил. Сжал крепко: и руки, и зубы свои.
        — Ничего, Величко. Ничего,  — тихо, но уверенно прошептал Рус. Будто точно знал, что и как сейчас делать.  — Тогда ори и бейся. А оно потом само как-то… Будет все, Кристя. Наладится,  — начал ей волосы промакивать, вытирать полотенцем, успокаивая.
        Она не спорила. Позволяла ему воду с нее вытирать. А сама точно знала, что неправ Карецкий. Для нее все кончено. Все, о чем Кристина мечтала и чем жила всю жизнь до того вечера, когда Кузьма ушел. И ничего у нее уже не будет.
        Мать слезы тайком смахивала, Кристина видела. А мама Маша просто в другой угол коридора отошла, обхватив себя руками так же, как сама Кристина недавно. И посмотрела на нее с такой болью, с таким стыдом, словно бы сама в боли и муке Кристины повинна была, а не ее сын. Извинялась несколько раз за эти дни, просила у нее прощения.
        Кристине захотелось успокоить ее, убедить… Только силы исчерпались. Закончились совершенно. Позволила Русу усадить себя на край ванной и молча смотрела на маму Машу, пока ее собственная мать и Руслан решали, какой чай заваривать и быстро доставали сухую одежду. Пыталась глазами показать, что маму Кузьмы точно ни в чем не винит. Только сомневалась, что в ее глазах хоть что-то можно теперь увидеть, кроме той пустоты, что в Кристине жила, распирая изнутри.
        Рус не собирался ее теперь в покое оставлять. Прицепился, как клещ. Таскался за Кристиной везде. Рассказал, что действительно искал ее с самой среды, когда она ни в больнице не появилась, ни в университете о себе никаких вестей не оставила, почему пропускает. Звонил постоянно, только телефон был вне зоны покрытия. Объездил все морги, тоже не врал. Отчаялся, действительно поверив в худшее, начал среди всех своих знакомых узнавать, кто хоть что-то мог знать о криминале, куда там тела убитых девают. Как избавляются от улик. Действительно поверил, что ее убили, порешив вместе с Кузьмой за компанию. Но все равно искал. А тут ее мать обнаружила, что у Кристины телефон уже пятый день разряжен и включила заряжаться. Рус, как только получил уведомление о том, что ее номер опять на связи, сразу же позвонил. Мать Кристины и рассказала, где она. Знала о Руслане, Кристина про друга рассказывала много.
        Наверное, именно после этого рассказа Руса, Кристина в полной мере начала осознавать, что заставило Кузьму уйти. Она, если откровенно, не до конца понимала, что его «деятельность» может и ей грозить. Да еще и так глобально. За любимого боялась, а о себе даже не думала, не связывала, в голову не приходило. А Руслан, выходит, этого чуть ли не каждый день ждал? Лучше ее понимал все подводные камни? Наверное.
        Только и поняв еще один мотив… Не простила. НЕ приняла этого поступка. Еще больнее стало, что Кузьма, зная больше и понимая, куда влазит, так глубоко зарылся в это все, не оглядываясь на их чувства, их семью, что теперь не имел иного варианта…
        Карецкий заставил ее помыться. Нет, не следил. Под дверью ванной стоял, внутрь не ломился, хоть и угрожал. Но благодаря этим угрозам Кристина и помылась впервые за все эти дни толком. И обед в нее впихнул силой, не слушая, что Кристину от еды воротит. Остался здесь, у них, устроившись ночевать на полу в кухне. По ходу договорился о том, чтоб поменяться дежурством, которое у него сегодня ночью было, с другим ординатором. Два дежурства вместо этого согласился взять за выручившего его коллегу.
        Кристина все слышала, хоть Рус и тихо пытался говорить. Только в «панельке» разве утаить что-то? Даже превозмогла охватившую ее после всех действий усталость и вновь накатившую апатию.
        — Иди, Рус,  — хрипло вразумляла она.  — Зачем тебе лишняя работа?
        Но он проигнорировал ее попытки.
        — Я тебя теперь из поля зрения не выпущу, Величко,  — ткнув пальцем в ее сторону, резко заявил он категоричным тоном.
        И Кристина только сейчас заметила, что Рус тоже выглядит не так, будто с курорта вернулся. Измотан и темные тени под глазами. Да и сам весь на взводе. Курит куда больше обычного.
        — Извини…  — ей не приходило в голову, что он может так переживать о ней.
        Даже не вспомнила за эти дни про Карецкого, если честно. Ни о ком не вспоминала, кроме…
        — Проехали, Величко,  — отмахнулся Руслан, взяв чай, который ему мама Маша приготовила.  — Ты в себя, главное, прийди.
        Она не могла ему такого пообещать. Потому просто отвернулась. А Карецкий не настаивал.
        Но именно он залетел ночью в ее комнату и разбудил Кристину, вырвав из очередного кошмара, опередив маму. И в отличие от нее же, ни слова не спросил о том, что Кристине снилось, что вызвало такой вой.
        С того дня Карецкий силой таскал ее везде. Уже не оставался на ночь, хоть и предупреждал, что если утром под подъездом не увидит — обоснуется на ее кухне. Но каждый день приезжал за ней. Возил в университет на пары. В больницу заставлял ходить, принуждая Кристину вспоминать, почему она так это все любила, в операционную таскал. Всем сказал, что она тяжело болела. Как-то уломал «доверенного» врача выписать ей больничный, словно бы Кристина тяжелейшую пневмонию перенесла. Даже в деканате уладил, чтобы она не оплачивала пропуски, только отработала пропущенное. За экзамены договорился, чтобы ей по рейтингу поставили — училась же хорошо на протяжении года. А оба понимали, что не в том она сейчас состоянии, чтобы готовиться. Сто процентов что-то завалила бы.
        Он ей ни минуты покоя не давал: дергал, требовал, кричал иногда, не отпускал ее от себя дальше, чем на лекции в университет. И Кристина подчинялась. Снова начала ходить на занятия и в отделение анестезиологии, посещала все пары, училась, писала конспекты. Только спать никак не могла нормально, просыпалась каждую ночь по два-три раза от одного и того же кошмара… А потом на лекциях выключалась. И снова его окровавленное тело перед глазами…
        От Кузьмы ни слова, ни одного сообщения. И на ее не отвечает. А она срывалась — писала ему. Отправляла вопросы, упреки, мольбы, получая в ответ все ту же пустоту, что и так у нее внутри жила все эти недели. И непонятно — жив ли он сам, все ли с ним хорошо? Ничего не знала.
        Только деньги на ее телефоне постоянно пополняются без ведома Кристины. И мать каждую неделю ей на стол стопку купюр кладет. Уже пирамида целая образовалась. Кристина ни одной не взяла. Да мама Маша иногда ободряющее ее плечо сжимает.
        А Кристине легче не становится. Руслан ее дергает, мотивирует, постоянно что-то придумывает, лишь бы времени думать не было: то операция сложная, то ее на разбор непростых ситуаций у анестезиологов приводит, и на свои планерки, в хирургию, тоже тащит. То на дополнительные лекции в университет. Раз на выставку какую-то современного искусства потащил. Кристина аж оторопела. Уставилась на него с удивлением.
        — Да я в курсе, что ты такое не особо ценишь, просто не было ничего уже, вообще без вариантов,  — и сам поглядывая без интереса по сторонам, отмахнулся Карецкий.  — Нельзя тебе дома сидеть. Вот и решил, пусть хоть такое…
        Она ценила. Действительно ценила все, что он делал. Умом. Потому и старалась, делала все, что Руслан говорил. Только дальше головы это старание не шло. Внутри Кристина так и не могла встряхнуться, и Карецкий это понимал, чувствовал. Потому и не давал ни одной свободной минуты.
        И все уговаривал пореветь, что ли… Но и этого она не могла сделать. Все еще была не в состоянии.
        Но однажды это все, то, что так и не могла в себе наружу вытащить — рвануло. Кристина проснулась в пять утра от очередного кошмара. Сама, еще слыша собственный вой. Щеки мокрые. Во сне плачет, а когда просыпается — не может? Ну почему?! Казалось, что если выплачется — станет легче, отпустит. И не выходило.
        Осмотрелась: давно уже перебралась к матери. Та уступила ей большую комнату. Но Кристина себя все равно в гостях чувствовала. Не дома… Да и та квартира, мамы Маши, ей уже домом не была. Даже не старая, в общежитии. И не съемная квартира.
        Ей был нужен Кузьма. И все. Без него — ее ничего не могло затронуть. Даже медицина почти не цепляла. Через силу себя принуждала. А тут — кончились силы и Руса рядом не было, чтобы накричать или заставить. Срыв какой-то. Вся жизнь вдруг перед глазами встала. Будущая. Такая же пустая и бессмысленная. Где все через силу и с принуждением. Каждый день, каждая ночь — без него, без любимого. И кошмар за кошмаром…
        Не выдержит. Просто не сумеет. Не может больше терпеть.
        Кристина тихо поднялась. Мать не проснулась вроде бы. Возможно, уже привыкла к ее вою и кошмарам. Не разбудила ее Кристина в этот раз. Мелькнула мысль, что для матери шоком будет. И не заслужила такого… Только и она больше не могла. Кристине за что это все? Опустошение и отрешенность охватили мозг и сознание. Впервые какое-то облегчение испытала за все эти месяцы. Даже не одевалась особо. Натянула сарафан. Лето — и ночью жарко. Уже почти рассвело. Тихо вышла из квартиры, притворив двери. Зачем-то взяла с собой телефон. Глупо, просто по-идиотски, все еще надеялась, что он хоть на одно сообщение ответит… Дергалась на каждый сигнал и звонок. Только он не напоминал о своем существовании. Кузьма сказал, что уходит. И ни разу этого слова не нарушил. А Кристина ощущала себя ненужной и покинутой. Преданной, по каким бы причинам это ни произошло. Ведь он раз за разом делал выбор. Все эти годы. И крутясь в том круге, не мог не понимать, к чему идет. Очевидно, имелись мотивы важнее, чем их семья…
        А раз она ему теперь не нужна была, то и самой себе Кристина не ощущала себя нужной.
        Шла без особой цели, наверное, впервые за эти недели наслаждаясь теплом и тишиной, таким сладким воздухом, характерным для раннего летнего утра, когда солнечный свет, кажется, на языке ощутить можно. Какое-то спокойствие ощутила. Цель появилась. А еще надежда, что от всего избавится: от пустоты внутри, от вакуума, поглощающего ее все основательнее, от боли, рвущей изнутри каждый день. От убийственного, гложущего чувства одиночества. Это решение манило ее, как манит кровать после долгого и трудного дня, обещая отдых. А Кристина так долго просто заснуть не могла…
        Словно в транс впала, ведомая этой идеей и таким простым решением, которое раньше в голову не приходило. Почти ничего вокруг не замечала. Да и машин мимо не проезжало практически. Рано очень. И людей — единицы попадались. На нее никто внимания не обращал.
        А когда телефон начал звонить, она даже не сразу поняла, что это. Руслан. Зачем? Что ему надо от нее в такое время? Проигнорировала. Не ответила на вызов.
        Карецкий еще дважды звонил. Она сбрасывала. Наконец-то замолк телефон. Руслан оставил ее в покое.
        И вдруг снова. Вот только… Кто? Почему аппарат разрывается мелодией, которая только на одном номере стояла? Кристина ее несколько месяцев не слышала. Остановилась, будто в невидимую преграду врезалась, смотрит на имя, которое столько ждала, слушает эту музыку. И поверить не может.
        Вызов прекратился. Из-за своего ступора поднять не сообразила. Но не успела понять: расстроило ее это или нет? Телефон вновь принялся звонить. Причем яростно как-то, хоть и не могла электроника это передать, а Кристина по звонку настроение Кузьмы чувствовала.
        Разбудила-таки маму? Она его достала?
        Нажала прием и поднесла к уху. Молча. Говорить не могла. Все то, что копилось за последнее время — перекрыло горло.
        — Где ты, малыш? ГДЕ?!  — начал спокойно вроде бы, словно опасался спугнуть ее. И тут же сорвался. Заорал в трубку.  — Где ты, мавка?!  — требовал ответа.
        А она не знала. Осмотрелась, пытаясь понять, узнать место. Как помутнение сознания. Не замечала.
        — Кристина!  — Кузьма не отпускал, хоть она ни слова не сказала. Удерживал ее голосом, создавал какую-то связь, которая прорывалась сквозь весь ее вакуум, сквозь всю боль.
        — У реки,  — выдохнула сипло. Как будто вообще не разговаривала месяц.
        Он мгновение помедлил.
        — Где?  — в этот раз не крик. Такой же хриплый и тихий вопрос. Рвущий ей душу.
        И звук двигателя. В машине едет…
        По-глупому захотелось спросить: живой ли он? Снова перед глазами картинки кошмара встали.
        — Какая разница, родной?  — устало выдохнула, растирая лоб. Голова болеть начала.  — Тебе же проще станет…
        — НЕ СМЕЙ!!  — он заорал так, что у нее не то что в ушах — в голове зазвенело.  — Где ты, Кристина?! Просто ответить на вопрос, мавка!  — он умел так говорить…
        Требовать. Заставлять подчиняться, слушать себя.
        Не только Кристину — и других людей. Не зря всегда и везде верховодил. Все в нем признавали лидера рано или поздно.
        — На мосту. У обрыва.
        Он знал это место. Недостроенный мост. Закрытый. Они, бывало, гуляли рядом. И сюда забирались — очень виды красивые. А пробраться не так и сложно…
        — Кри-и-истина!  — Кузьма выдохнул ее имя так… словно она ему сама нож в живот воткнула.  — Я умоляю тебя, не делай глупостей.
        Визг тормозов.
        Разворачивается где-то?
        — Я и не делаю,  — удивилась она, подойдя чуть ближе к краю.  — Я просто больше не могу… Не могу, родной…
        — Нет!!  — у нее заложило уши все же. И эхом двоиться стало.
        Кристина была в таком ступоре, что только когда он ее ухватил за пояс и потащил от этого края, дошло — Кузьма уже здесь. Приехал. Видно, и сам просчитал, куда она в состоянии дойти и для чего могла вообще из дома выйти в такое время.
        Дернулась. Попыталась вырваться. Его касания после всего — как раскаленное железо к коже. Невыносимо. Терпеть невозможно. И отойти не в состоянии в то же время. И запах любимого. Его волосы на ее щеке, потому что прижал к себе и назад тянет, как бы Кристина ни упиралась.
        — Отпусти!  — заорала.  — Отпусти! Не могу так. Не могу больше! Отпусти, если я тебе больше не нужна! Отпусти просто!  — ногтями в его плечи вцепилась, поцарапала щеки…
        Впервые за бесконечность в его глаза посмотрела. А там такой омут черноты и злости, боли и ярости, что словами выразить невозможно.
        — Ни хр*на!  — Кузьма не обратил на царапины ни малейшего внимания. Прижал к себе крепче.  — Не могу. Не отпускаю! Никогда так не позволю, слышишь?!  — в лицо ей заорал.
        Сбоку еще какая-то машина резко затормозила. Такси. Руслан выскочил. Побежал к ним. Кристина не оборачивалась — краем глаза видела. Не могла от Кузьмы взгляд отвести. Ее трясет — не понимала до этого. Пока не ощутила, что и его лихорадка бьет. Одна на двоих. Все еще на двоих все делят: и боль, и страх. И эту невыносимую потребность рядом быть, касаться. Вцепился в нее. Не отпускает, хоть Кристина уже и не рвется. Замерла, только тело трясется. А она его тепло впитывает. И понимает, что всхлипывать начинает. Непроизвольно. Оно само все вдруг наружу рвется.
        А у Кузьмы такое лицо, словно все равно не успел. И утопленницу держит. Обреченность в глазах…
        — Кристина…
        Сзади Рус подбежал. Остановился в двух шагах. Кузьма поднял голову и посмотрел на него через ее плечо. И вдруг разом руки разжал. Даже в стороны развел, словно сам себе не доверял.
        — Увози,  — сипло выдохнул.  — А еще раз проморгаешь — в месиво отделаю. Уяснил?
        Она тогда не поняла — к чему? О чем он? Только через несколько дней все дошло, разбив сердце на осколки окончательно, затопив такой болью и «кровью», что все выплеснула. И на Руса, и Кузьме высказала. Не писала уже — позвонила, и он взял, молча выслушал:
        — Если так, если сам отдал и за меня решил все — не подходи тогда больше, не приближайся! Как ты посмел моей жизнью и моими чувствами распоряжаться, Кузьма?! Никогда не прощу тебе этого… Не хочу больше видеть.
        Он и на это не ответил. Но она его дыхание слышала. Никогда не представляла даже, что в ней столько злости и обиды может скопиться. Но и простить не могла за то, что сам все решил. Они решили, не оставив ей выбора. Не послушав ее.
        Но тогда… Она не понимала, что слышала. За ним потянулась, не осознавая еще, что теперь Руслан ее ухватил и держит. Не поворачивалась к Карецкому.
        — Кузьма!  — прохрипела горлом. К нему руки протянула.  — Родной!
        Не могла отпустить. Он ей так нужен оказался… Почти забыла, а от того, что напомнил это ощущение — словно грудную клетку по живому вскрыл.
        Он вздрогнул всем телом от ее окрика. Посмотрел через плечо.
        — Иди домой, мавка. Просто иди. И выспись. Матерей пожалей…
        Не закончил. Как-то яростно передернул плечами, и пошел в сторону машины, которую бросил открытой, когда ее оттаскивал.
        А Кристина… Господи! Если бы он только понимал, о чем говорит!
        Выспись…
        — За что ты со мной так?!
        Она захохотала так, что Рус испугался. Увидела это, только побоку. Захлебнулась этим диким, безумным хохотом. И вдруг заревела в голос. Так, как все это время не могла. Слезами давиться начала. Зарыдала, словно на похоронах. Вцепилась в руки Карецкого, который ее за плечи держал. То ли оторвать хочет, то ли поддержки ищет. А сама сквозь эту пелену слез в спину Кузьме смотрит.
        Он услышал ее плач. Остановился, сжимая кулаки, прижатые к бокам. Как будто сам себе воли не дает. Спина — что столб. Ровная, жесткая. И дернулся. Хотел обернуться. Но вместо этого со всей силы саданул по капоту своей машины, разбив кулак. Она увидела проступившую кровь на костяшках… И сел в салон, так и не посмотрев на нее больше. Уехал. А Кристина захлебывалась плачем, отбиваясь от рук Руслана, который все равно упорно толкал ее к ожидавшему такси, не позволяя освободиться.
        Глава 25
        Настоящее
        Ночь выдалась тихая. Редкая для больниц, он это знал, хоть сам никакого отношения к медицине не имел. Но его душа и его неотделимая, как ни пытался бы, часть — Кристина — жила в этом. И Кузьма знал все, что мог знать не врач о специфике ее профессии. Имел представление о том, как редко выпадают подобные ночные дежурства. Но это и хорошо. После такого дня…
        Не хотел ее вообще на дежурство отпускать. Слишком тряхануло обоих прошлым. Всем тем, что оба старались не вспоминать и не трогать лишний раз. Просто «вычеркивали» из памяти и сознания. А тут — не выкрутиться. И по мавке это такой взрывной волной, таким откатом садануло, когда позволила мыслям вырваться из-под контроля, что у Кузьмы сердце похолодело от страха за нее. Словно снова на том треклятом мосту, который ему порою подорвать самому хотелось. Чтобы и в мыслях больше не появлялось у нее желание туда «прогуляться»…
        Правда, что ни говори, а были такие времена, когда это был его единственный шанс ее обнять, прижать к себе так крепко, как не позволил бы в иной ситуации. Поговорить просто…
        Не всегда она ходила на тот мост с намерением счеты с жизнью сводить. Такое лишь однажды было, а ему навеки запомнилось, кажется. Если еще хоть сто жизней проживет — знал, что не забудет. Нереально это. Не в мозг — в карму врезалось, как Старик любил говорить.
        Иногда Кристина на том мосту просто думала. В тяжелых ситуациях, да. Тогда, когда теряла ориентиры… Пропадала для всех, не брала трубку, игнорируя звонки от кого угодно, кроме него. Вот такой отрицающий способ связи. Когда оба себе встречаться запрещали, а больше не могли выносить расстояния — она Кузьму на тот мост «вызывала». Не сама вроде бы, ему всегда кто-то другой звонил: или мама Тома, как впервые, с ужасом шепча, что Кристина из дому ушла в начале пятого утра. Или Карецкий, который ее достать не мог, когда сам такое вытворил, что Кузьма едва удержался, чтобы его не забить до смерти. Хотя и так, два месяца потом Карецкий в себя приходил после их «разговора». Но руки Кузьма ему не трогал. Знал, как это для хирурга важно. Да и Руслан не пытался даже защититься. А Кузьме хотелось, наверное. Чтобы Карецкий не принимал его ярость, а в ответ бил с такой же злостью. Потому что Кузьма заслуживал боли и наказания не меньше. Больше… Кто б ему морду разбил за все ту муку, что причинил любимой, пусть и пытаясь защитить, подарить хоть относительно спокойную жизнь… Или это было бы слишком просто? И у
него вся жизнь — наказание? Почти рядом, и всегда на расстоянии… Сплошное искупление и расплата…
        Легче всего им было на мосту в тот раз, когда «недоразумение» загуляло… Кристина даже не плакала. Правда, она и по Карецкому слез не лила. Выходит, только он мог ее зацепить настолько, только Кузьма такую боль причинял. А «недоразумение» только добавило опустошенности мавке. Ничего толкового. Этого идиота Кузьме постоянно пристукнуть хотелось. Основательно. Ничтожество.
        Карецкого он уважал. «Недоразумение» то… Тьфу, просто.
        Хотя после его загула Кристина стала вновь Кузьме писать и звонить. И даже приезжать начала позволять. Впору прям «спасибо» придурку этому говорить, пусть тогда сам понимал, что не стоило злоупотреблять послаблениями из-за так и висящей угрозы.
        И все же не мог без нее. Жил как глиняный голем. Без сердца и души. Голый разум остался, забитый под завязку доводами… Но и разум этот разрывало, корчило без перерыва. Кузьма не верил в Бога. Вообще никак. А вот Ад был ему близко знаком, до последнего своего закоулка и расщелины. Родной дом последнее десятилетие…
        Ладно, не о том сейчас думает. Чего голову взрывать из-за тех, чьи страницы в их жизни уже окончательно перевернуты? Да и не страницы, черновик от руки, с кучей помарок, как его сочинения, которые Кристина проверяла, а потом с тяжким вздохом сама бралась переписывать. Так и сейчас, похоже, в их жизни… Только с ней и получится хоть что-то исправить.
        А сегодня воспоминания о том первом разе на мосту перекрыли для них все. Кристину полдня колотило. Кузьма уже Карецкого набрал, чтобы сказать, что не будет Кристины на дежурстве. Пусть даже не ждут. Но она не позволила:
        — Пациенты в моих заскоках и боли не виноваты. И страдать из-за меня не должны. Как и коллеги,  — забрав у него телефон, покачала мавка головой.  — Я очень хорошо умею переключаться на работу. Научилась за эти годы.
        Ее улыбка ему горло забивала камнями. Не продохнуть. Столько боли и горечи было в этом простом движении губ. А ему нечего сказать. Ничего не ответить. Права на оправдание не имеет. Сам то у себя же и забрал, понимая, на что идет.
        Но все ж одну не отпустил. Не в состоянии был Кристину в таком состоянии из поля своего зрения выпустить. Да и просто… Просто… Ничего простого, е***ый бабай! Все сложно до хрипа и разрыва легких.
        Сейчас она спала на его коленях, а Кузьма не мог пальцы свои от кожи Кристины оторвать, от ее волос, от плеч. Столько лет сам себе руки связывал, не позволял пересечь черту, которую установил сам же, понимая, что не имеет права любимую такому риску подвергать. Так долго изнутри себя ломал, находясь всегда рядом, на расстоянии вытянутой руки, но «чтоб пальцы немного не дотягивались…» Лишь бы успеть подхватить и собой прикрыть, если надо будет, но ее не мучить, мелькая в поле зрения. Даже тогда, когда Кристина не хотела его видеть. Самого себя слепым делал, закрывая глаза и не позволяя разуму анализировать, с кем она и кто возле женщины, за которую он себе горло разодрать готов, только бы спрятать, уберечь от любой угрозы. Все отодвигал в сторону, чтобы быть хоть как-то рядом…
        Кристина заворочалась, натягивая пряди, которые он накрутил на свои ладони. Нахмурилась. И вдруг ее лицо поменялось так, словно мавка испытывала мучительную, разрушающую боль. Сжалась всем телом, задевая шрам на его бедре, но Кузьма просто забил на простреливающую боль. Давно научился, втягивая воздух через зубы мелкими порциями, отрешаться от болевых раздражителей. Моментально понял, что с ней. Прижал к себе, притиснул голову Кристины к своему телу так, что она лицом ему в живот уткнулась, ее плечи сжал.
        Кузьма наклонился, согнулся в три погибели, отослав в тот самый ад тянущую боль в шраме на брюшной стенке. Хорошо все-таки, что Карецкому когда-то пальцы не переломал. А остальное перетерпится. Телесная боль проходит…
        — Спи, мавка. Просто спи. Я рядом. Спасла ты меня. Все время спасаешь,  — едва слышно прошептал на ухо, буквально заглатывая в себя аромат ее волос.  — Тихо, все…
        Наверное, ей сложно было еще поверить. Все равно глаза открыла. Посмотрела на него «плавающим» взглядом без фокуса. Закусила губу и таки всхлипнула, вцепившись пальцами в ткань свитера, который он натянул, собираясь с ней. Еще больше сама вжалась в его живот лицом, вдохнула так же глубоко, как он ее запахом дышал. Будто поперхнулась вздохом. Но Кузьма-то знал — слезы душила. Ухватил ее, поднял на себя больше, прижал к груди голову Кристины.
        Сколько ей еще так просыпаться? Сколько видеть тот ужас, который он любимой никогда, и в самом греб*нном кошмаре оставлять не собирался?
        Кристина выдохнула и будто бы притихла. Снова отключилась, засыпая. Только он ощущал, как сильно ее пальцы сжимают его плечи. И видел, как крепко она стиснула в кулак правую руку, где на безымянном пальце так и осталось кольцо. Не захотела снимать. А он даже не заводил о подобном разговор. Сколько ночей он смотрел на это кольцо, оставленное в коробке, думая о том, как все могло сложиться в тот день, не полезь к нему Клоун с тупым наездом и претензиями? Кузьме казалось, что тысячи…
        А эта ночь — тихая. Редкая. Сладкая от того, что она в его руках. За все эти годы — ни одной такой не было. Всегда с кровавой солью вины и пепельной горечью в горле от понимания отсутствия иного пути.
        Разве что несколько ночей, когда Кристина однажды заболела. Так тяжело, что ее Карецкий, тогда еще даже не зав. хирургией, в отделение положил, не разрешив оставаться дома. Она еще даже с тем «ничтожеством» не встречалась. А ему не позвонила. Не написала. Ничего не знал, пока мать вечером не набрала.
        До сих пор помнил, какой ужас испытывал, несясь в эту проклятую больницу! И в голову не приходило, насколько ей тяжело должно было быть, чтобы Руслан домой не отпустил или сама Кристина не устроила демарш.
        Она его не прогоняла. Действительно, настолько паршиво себя ощущала, что вцепилась в Кузьму сразу, как только он в палату зашел. Все время под капельницей. И он рядом. Почти тайком. Хотя Карецкий знал, но тоже ни слова не сказал, еще и следил, чтобы никто по ночам даже не рыпался к ним.
        Четыре ночи с ней просидел. Спал, обнимая так же, как сейчас. Не в силах разжать руки и пересесть на стул. Про все забыл, ни в чем себе и ей не отказывал. Все его малышке можно было, любой каприз, лишь бы бледность прошла и в глазах опять огонек появился. Только бы боролась с непонятной для него хворью, что и встать не могла, по палате водило, словно путала пол с потолком. Ходила, переставляя ладони по стенам, не могла без опоры. И ничего толком ему об этой болезни не объясняла. «Неврология»… Кузьме этот термин ни черта не говорил, кроме того, что довели Кристину. И он поболее всех, наверное. И страх ее в глазах — Кузьме по сердцу ножом, еще и солью на эти надрезы из-за того, что в ответ на все вопросы лишь губы поджимала. А он метался, как бешеный зверь, не понимая — что делать? Как ей помочь? Сколько денег привезти, достать и кому дать, лишь бы полегчало?
        Японский бог! Пытать готов был, чтобы рассказала.
        — А ты мне все говоришь?  — в ответ огрызалась мавка.
        И Кузьма затыкался. Потому что нечего возразить. Существовало столько всего, о чем никогда не говорил, и не расскажет в жизни. Даже теперь. И они оба об этом знали. Хоть и уберечь хотел незнанием, а все равно… Ее это всегда обижало и задевало. Только Кузьма все равно не рассказывал. Хотел, чтобы Кристина только лучшее видела, результат уже всего, не представляя, чего ему достичь этого стоило. Какой ценой…
        Вот и она, видимо, решила тогда показать ему, каково это — не понимать, чем ты можешь поддержать или помочь самому родному и близкому. Даже не представлять, чем все обернуться может в любую минуту…
        А потом снова ушел. По новой разрезая обоим все вены. Не мог остаться. Как бы ни хотел, как бы себя ни проклинал. Опять в полушаге, а не имеет права приблизиться. Только бы не понял никто, не узнал про нее.
        Словно нутром наружу вывернули и кишками по ветру. Нихр**а не приятно, кажется, что тело не выдержит очередной порции этой греб*нной боли. Еще и по Кристине топчется. А варианты отсутствуют. Его крепко тогда взяли в оборот. Да и он уже не особо отлынивал. Появилась цель: если так, если влез — то хоть уже достичь по максимуму там, где оказался. Сильным стать, чтобы никто рыпаться не решался. А это не за просто так дается.
        Тогда она его прокляла. Не словами. Никогда Кристина не говорила такого вслух. Крестик его не снимала, продолжая носить. Да и вообще, может, это он сам себе придумал. И сам же себя и проклял, видя безграничную обиду и боль в обожаемых зеленых глазах.
        Только разговаривать с ним перестала совершенно. Ни звонков, ни сообщений. На семейные праздники перестала приходить, если был хоть какой-то шанс, что он там появится. Ни слышать, ни видеть его не хотела. А через два месяца начала встречаться с тем «недоразумением», замуж вышла меньше чем через полгода.
        Лучшая же защита для Кристины, если здраво рассудить, а Кузьма… Думал, рехнется тогда. Сам понимал все, сам ее к подобному подталкивал, а все равно — как серпом половину черепа снесло, зацепив и сердце в придачу.
        Права она была. И Кузьма ей подобное сам велел сделать. Только легче от таких доводов не становилось. Мозг взрывался. От того, что она с другим делила то, что лишь ему, Кузьме, принадлежало: свои дни и ночи, свои мысли и мечты, что кто-то другой просто тихое дыхание Кристины ночью слушал, забирая его, Кузьмы, право — мозг разрушало клетку за клеткой. И по х**у, что своими руками то право отдал, болело из-за этого не слабее — сильнее. Думал, с Карецким притерпелся бы. А с этим… Бред. Никого рядом с ней физически выносить не мог. И все равно терпел.
        И ревновал. Бесновался с такой силой, что бешеным становился, без ограничителей. Решался на такие схемы и дела, на которые раньше поостерегся бы даже с поддержкой выходить. А тут — везло. Видно, судьба — хитрая дама: или в одном, или в другом только счастье дает. И раз любовь у него забрали, если сам отдал — теперь везло в том, с чем раньше никак толком не складывалось. Не просто деньги зарабатывал, влияние наращивать начинал. С ним советоваться и уважать стали, учитывать интересы.
        Бабы… Были женщины, про которых так часто Кристина пыталась острить, словно бы он не видел, что и ей тут каждое слово — как лезвием по горлу. Только… Может, если бы он уже «свою» не любил, не представлял, каково это — обнимать и любовью заниматься с той, кого дороже нет во всем мире, ради которой на что угодно пойдешь, чье простое касание руки к волосам заводит сильнее миньета,  — и кайфовал бы. А так… Были девки, не монахом жил. И удовольствие получал физически. Тело работало. Только все это суррогат и подделка. И кайф — вообще не тот. Какая-то моральная мастурбация, ей-Богу. Ему Кристина когда разрешила просто обнять себя через несколько лет, на том же проклятом мосту, который знаковым в их жизнях стал, после загула «недоразумения», испытал больше удовольствия, чем от всех тех девок.
        Да и не искал такого уже, времени на остальное не хватало, если честно, делами так плотно занялся, что голову иногда в гору поднять было некогда. Остальное — по случаю.
        От воспоминаний в горле кислотой повело. Обнял ее сейчас сильнее, понимая, что Кристина не спит уже. Просто лежит тихо в его объятиях. Затаилась, словно и она боится спугнуть эту тишину и почти невыносимое счастье от обычного присутствия рядом. От того, что могут быть так близко, так тесно…
        Опустил глаза, поймав ее взгляд. Тягучий и тяжелый. С опаской. И она о тех ночах своей болезни вспомнила? Боится, что все равно уйдет?
        — Не уйду, красавица моя,  — выдохнул ей в кожу, продолжая крепко сжимать в объятиях.  — Не бойся.
        — Клянешься?  — прижала руку с кольцом к своей груди, а он оторвать взгляд от камней не может. До последнего момента помнит, как выбирал это украшение, с какими мыслями и удовольствием. С уверенностью…
        — Клянусь, мавка!  — горячо, уверенно.
        Ухватил этот сомкнутый кулак и поцеловал пальцы Кристины.
        — Почему именно сейчас? Что изменилось?  — видно было, что ей дико хочется поверить.
        Но и страх не хочет уходить из души. Слишком долго маялись, слишком много мытарств выпало им на долю.
        — Потому что сейчас — я тебя защитить смогу, красавица моя,  — выдохнул ей в ладонь, объясняя то, чего раньше ни объяснить, ни сделать не мог.
        Кристина как-то болезненно улыбнулась. Забралась ему второй рукой под свитер, накрыв теплыми пальцами шрам.
        — Ты себя защитить не сумел родной,  — все с той же боязнью.  — Только я не отказываюсь. За себя не боюсь. Все, больше не уйду никогда, не послушаю и если гнать будешь…
        — Не буду,  — прервал ее Кузьма, прижав к груди так, что Кристина лицом в его свитер уткнулась. Начал покачиваться, словно ее укачивал.
        — Ты нашел того, кто стрелял?  — спросила о том, что ее эти недели все время волновало. Постоянно его вопросами засыпала, пока выхаживала после операции.
        — Нашел,  — Кузьма откинулся на спинку дивана, уперся затылком.
        Найти исполнителя — не проблема вообще. Его парни выловили стрелка еще на третий день. Того Вадим тоже тогда подстрелил, а не так и просто затаиться с ранением, когда спущено с цепей очень много «собак», и все рыщут… Кузьма просто Кристине об этом не рассказывал. Не надо оно ей. Да и не хотелось, чтобы о нем узнавала то, чем Кузьма не бравировал. Чем не гордился. Только не выжить иначе в его мире. И не стать тем, кем он сумел…
        Все так нелепо сложилось: когда грузчиком был, о чем Кристина только вчера вспоминала, никогда ведь не стыдился и не скрывал того, чем зарабатывает. Результатом доволен не был, это да. Но все ей рассказывал. А потом… Не совестно, нет. Только и рассказывать ей — не хотелось. Не надо оно малышке. Отгородить бы ее от всего. Отстранить. От этого — тем более. Потому и не рассказывал о других деталях, которыми все для этого стрелка обернулось. Не с его подачи. Со стороны тех, кто нанял исполнителя. А вот с ними, с теми, кто платил — дела сложнее обстояли. Их к ногтю прижать будет не так и просто. И все же — сейчас обладал силой и властью для того, чтобы оказать достойное сопротивление. За спиной Кузьмы поддержка Премьера и всех тех крупных группировок, которые и привели в Парламент и на ту позицию в их мире, на которой Кузьма находился. Хорошо умел проблемы решать, учитывал интересы многих. Это ценили.
        Но и без врагов никуда, закон жизни, ех***ый бабай. Всегда будут те, чьи хвосты прищемишь, поднимаясь на свою вершину. И он не один десяток «хвостов» прищемил. Попытались свести с ним счеты. Долго разговоры вели, переманивали и уламывали, варианты предлагали. А тут уже прямолинейно решили разобраться, не сумев уговорить. Топорная робота по факту. Но и в его лагере просчет есть, если сумели аж так близко подобраться и расстрелять. У Кузьмы ни одного сомнения не было, что если бы не Кристина и Карецкий — подох бы. Никто другой его не вытащил бы. А значит, те, кто хотел убрать его — хорошо подготовились. Но и он последние дни не только после ран восстанавливался.
        И та встреча, за которую впору и ему, атеисту, в церковь идти и свечку ставить — что так обернулось все с Кристиной, подтолкнув и сокрушив все доводы и оговорки ревностью и нуждой — не только о парламентских голосованиях была. Кузьма и свои вопросы решал, проверяя лояльность и выясняя нюансы. Закидывая удочки и нащупывая, на кого еще опереться может.
        Это для вида и прессы оппозиция воевала с провластными партиями. На самом же деле, каждый отстаивал свои интересы, и зачастую сферы этих интересов смешивались в весьма забавном и непредсказуемом для сторонних людей поле. У него имелась поддержка среди тех, кто в зале Парламента Кузьму проклинал. А вот напали как раз «партнеры» по коалиции. Слишком много у Кузьмы власти стало. Захотелось переиграть… А не вышло. И теперь он был готов дать достойный ответ. Тем более сейчас, когда вновь держал Кристину в своих руках. В этот раз имел и силу, и жажду отвоевать и утвердить свое право быть рядом с любимой. У нее за все эти годы искупление вымолить. Многое переоценил, пока лежал, едва в состоянии пошевелиться, со всеми этими трубками и иглами, которыми они его опутали, слушая ее пропитанные болью слова, полные кошмаров и муки. Ни от чего не избавил, по сути. Физически защитил, да. Морально же — Кристина с ним все эти годы жила, несмотря на то, с кем пила кофе утром.
        Устал бороться со своей и ее душами. Заявил о правах, от которых сам и отрекся когда-то. Хоть и был момент, когда сомневался. Вполне допускал, что теперь она может послать его на фиг, устав терпеть его решения. А мавка навстречу бросилась… Как и всегда… И счастье дикое. И настолько же невыносимая боль за все ее муки за эти годы. Смешалось, сплелось, отравляя каждый вдох. Но он научился с этим жить. За счастье обнимать ее и не таким был готов платить.
        К тому же его теперь так просто не возьмешь голыми руками. Да и «не голыми» тоже. Не гулял все эти годы, наращивал силу и мощь. Чтобы вновь не оказаться в такой ситуации, как после нападения Клоуна. Когда из-за тупой зависти и завышенных амбиций идиота — вся жизнь Кузьмы под откос полетела. И что больнее всего — своими руками это сотворил, лишь бы уберечь мавку и матерей.
        Трое суток тогда после ранения искал выход, почти не спал, собирая всю доступную информацию, узнавая что только мог — и не находил вариантов. Не имел их. Знал, что нет выхода. А по-идиотски надеялся. Словно ребенок надеялся на какой-то вариант. Только в реальной жизни не бывает чудес. Или это потому, что он в Бога не верил, ему не подкинули никакой счастливой случайности? И когда Вадим вернулся, поговорив со Стариком, да и с Греком, с другими парнями, на которых они хоть как-то рассчитывать могли — не смог уже оттягивать неизбежное.
        Плюс, конечно, что за Клоуном не стоял никто — по своей тупой злобе полез счеты сводить с Кузьмой, так как считал, что тот зарвался, на его место около Старика метит. Клоун действительно много лет был рядом со Стариком, пробивался с низов напором и силой. Начинал с нелегальных боев, прикрывал собой Старика. И тот ценил Клоуна.
        Но все менялось: и времена, и методы решения проблем. Кузьма это улавливал и понимал, интуитивно замечал, где можно выгоду ухватить, и как уболтать заинтересованных не в конфликт вступать, а уступить их со Стариком интересам. Клоун же как привык нахрапом все брать, так и пер дальше. В последнее время доставляя больше проблем, чем решая. Не умел меняться. Не понимал слова «компромисс». И с Кузьмой по-своему, по-привычному решил все сделать, считая, что «нет человека — нет проблемы». Видел, что упускает свое место и влияние на Старика, хоть Кузьма к такому не стремился и подсидеть Клоуна не хотел.
        Только вон как все сложилось. Ему просто реально повезло, что в их драке, желая все провернуть «тихо», Клоун не с пистолетом полез, а с ножом. Сам на это перо потом и напоролся, пока они с Кузьмой на земле катались. Хр*н знает, куда попало лезвие, вспоров живот. Это Кристина лучше поняла бы, наверное. Только на итог повлияло.
        Старик помог все решить, от тела избавился. Кузьме претензий не выставлял, признавшись, что Клоун не раз вызывал у него сомнения своим возмущением и недовольством, да только не верил Старик, что давний помощник и товарищ против своих же пойдет.
        Однако кроме Старика у Клоуна и иные долги имелись. Он на месте не сидел. И ощутив, что сдает позиции, искал варианты. У таких людей, с которыми Кузьма никогда и ничего не хотел общего иметь и на более выгодных условиях. Да теперь никто его и не спрашивал. Он Клоуна порешил, ему и отвечать, и возвращать его долги тем серьезным людям. Законы такие в том мире, в который влез. А там дело не только и не столько в деньгах было.
        Спасибо, Старик не отвернулся. Поддержал и советом, и тыл прикрыл. Да и Грек от друга не отрекся. Однако все это…
        Понятия не имел тогда Кузьма, куда вывернуть может. И не окажется ли он на зоне через пару месяцев. Да и то, что узнал о долгах Клоуна… Никогда не хотел и не собирался лезть в подобное. А сейчас выбора не имел. Убежать? Все бросить? Как, куда? Заново жизнь начать с Кристиной в новом месте? А где взять средства на то, чтобы следы замести и организовать такой побег? Ведь этим людям ничего не стоит проследить и найти. И прижать. Заставить сделать то, что им необходимо. И Кристину, как метод воздействия на него — ничего им не стоит использовать. Потому что у них свои понятия о морали и совести. И законы свои. Силу уважают и характер. Умение ответ держать и свою позицию отстаивать.
        А вот если Кузьма убежит, нарушит эти правила — крысой будет и предателем. Никто ни с ним, ни с его близкими церемониться не станет. И каким адом тогда его долг для Кристины обернуться может, он, к сожалению, слишком хорошо уже знал, обитая в этой среде несколько лет. Знал их методы. У него кровь холодела при одной мысли, что мавка может в руках тех людей оказаться. Что с ней сделать могут оттого, что он скрыться попробует. Нет ограничений, и Бога на них нет. И не в угрозе смерти дело было. Знал Кузьма про то, как из девушек и жен тех, кого «должниками» считали, шлюх делали, чтоб телом отрабатывали долги любимых. Как по кругу пускали, зачастую заставляя мужиков смотреть на это. Забивали, калечили.
        Удавиться легче.
        Он на что угодно готов тогда был: сам себе горло перерезать или разодрать швы, наложенные Кристиной, и ножом доделать то, что Клоун не сумел, лишь бы мавку свою от подобного защитить. У него же нет силы и власти, чтобы уберечь ее. Хоть какие-то гарантии дать. Да, деньги заработал. Но положение и поддержку только наращивал. Не торопился, не спешил. Не допускал, что окажется в подобной ситуации, вроде бы не метя ни на чье место. Думал, если сам никого не подставлял, то и его не тронут.
        А еще ведь матери имелись, которых он тоже подставлял, тем более, если слинять решит.
        Да и разговор тот с Карецким добавил пищи для размышлений. Объективно, со стороны оценил, насколько рискует самым дорогим и ценным человеком в своей жизни. Тем сокровищем, которое ни за какие бабки не купит. До чего Кристину доводит, какие риски в ее жизнь вносит.
        Вот как оно все обернулось по-дебильному. Вроде хотел обеспечить ее всем, чтоб ни в чем ни отказа, ни нужды не знала. Просчитал и продумал все вроде, на рожон не лез, в конфликты не ввязывался, зная, что за ним его красавица стоит. Только у судьбы свои планы оказались.
        Долго тогда Кузьма думал. Напряженно и тяжело, не спал почти, лежал рядом с Кристиной, лихорадочно просчитывая варианты и не видя выхода. Понимал, что не выдюжит. Не в том сейчас положении. Лихорадочно цеплялся за нее. Оторваться не хватало сил. Потому, видимо, что это и осознавал — упускает из своих рук. Единственный вариант. Нет другого. Должен отпустить. Если хочет защитить и уберечь — исчезнуть должен. Уйти из ее жизни, чтобы никто про Кристину не узнал и не догадался никогда.
        Только как это сделать? Как своими руками себе же сердце из груди вырвать? Он же дышал и жил ради нее. С самого детства ради Кристины мог на что угодно пойти. А теперь… ЕЙ как боль подобную причинить? Ведь знал, никогда не сомневался в ее любви. Она ему и шанса бы не дала в ее чувства не поверить. Тетя Тома иногда даже чуть ревниво отмечала, что он у нее дочку забрал по всем фронтам, никого кроме Кузьмы не видит, нет для Кристины в целом мире больше никого, хоть и было видно, что по-серьезному рада за детей. А собственная мать Кузьмы лишь со смехом успокаивала подругу, что это же счастье такое — когда так нашли друг друга, да еще и с самого детства, считай. Не мытарились…
        Очевидно, не бывает так. Все имеет свою цену. И за те годы, что вместе были, за всю эту беззаботность и легкость, за глубину их отношений, которую так разбазаривали, не задумываясь, тогда жизнь счета выставила. До сих пор оплачивал. И Кристина вместе с ним платила всем, что имела.
        Как тогда силы воли хватило ей в глаза сказать? Как уйти смог? Отрывая с мясом с костей, отрезая ломтями свое и ее сердце. Думал, не выдержит — череп лопнет от боли и вины, от гнева на себя, и на проклятую, патовую ситуацию — когда Кристина перед ним на колени рухнула.
        А у него нет выбора. Не может остаться, как бы сам ни хотел этого. До крику, до воя. До ощущения вогнанных под ногти иголок, когда ее ладони от себя отрывал. И даже не мог ей сказать этого. Не имел никакого гребан***о права объяснить, как опасно любимой оставаться рядом! Никогда на это не пошел бы, насколько паршиво самому бы ни было.
        Как можно жить без своих легких? Без самой крови, которая бежит по сосудам, заставляя работать сердце, оживляя каждую клетку и жилу в его теле?
        Даже сейчас, вспоминая об этом, в животе все сжималось болезненной и мучительной судорогой. А о том, что на том чертовом мосту ощущал — и думать не хотел, запрещал себе, иначе планочным становился, весь самоконтроль срывало на фиг. Потому что знал — ничем ему не искупить ее боли и муки, нет за подобное расплаты. Нет цены за такую боль самого родного и дорогого человека.
        Каждый день тогда матери звонил, ничем больше не интересуясь, кроме состояния любимой. А мать злилась, ругала его так, как и в детстве не отчитывала. Только Кузьма и ей ничего не объяснял.
        — Как Кристина?  — перебивая любые упреки, гнул свою линию.
        И мать сдавалась. Скупо, рассерженно и зло вбивала в его кровоточащее сердце и череп новые гвозди, рассказывая о состоянии мавки. А Кузьма заставлял себя слушать все. Каждое слово.
        И он же сам Карецкого нашел, узнав, что Руслан приходит, пытается как-то достучаться до Кристины. И сам велел ему ни на шаг от нее не отходить.
        — Любишь же ее, знаю,  — выплевывал из себя. Каждое слово — как сгусток крови, от надрывов на легких.  — Вижу, глаза не отводи. Я отошел от нее, чтобы защитить. НЕ хочу Кристину подставлять. А ты ее встряхнуть должен, если она тебе не побоку. Медициной этой вашей, чем угодно. Не дай ей закрыться. Вытащи,  — прикурил, отвернулся от того, кому своими руками любимую отдавал, по сути.
        Свою привилегию и право заботы и защиты перепоручал, хрустнул суставами. А Карецкий молчит, только неуверенно кивнув на это требование, скорее, а не просьбу. Свои сигареты достал, а зажигалку найти по карманам не мог. Кузьма ему дал.
        Дебильная ситуация. Фантасмагоричная, как повесть про мавку, которую он так со школы любил. И они с Русланом с тех пор — то ли друзья, то ли соперники, то ли вообще братья по несчастью. Потому что счастливым за эти годы никто из них точно не был.
        В этот момент, словно чувствуя, что его поминают «незлым тихим словом», в кабинет вошел Рус, коротко постучав. Охрана его не останавливала. Кузьма сам для него допуск и приоритет давал. Своим считался.
        — Кристя, просыпайся, «скорая» к нам едет. Очередное ДТП. Устроили ночные гонки мажоры,  — с раздражением и некоторой долей возмущения сообщил Руслан, коротко глянув в их сторону.
        Прошел к окну, ничего не добавляя больше. Он уже приходил в начале дежурства. Ничего не сказал по поводу присутствия тут Кузьмы. А вот понял Карецкий все, как казалось Кузьме. Они ведь, и правда, за эти годы сроднились все, мысли и недомолвки друг друга научились читать слету. И Карецкий уловил и просек. Не фонтанировал счастьем, конечно. Но и с разборками не лез. Пока просто принял то, что случилось, как показалось Кузьме. Но еще точно будет у них разговор. Он и сам в этом уверен был.
        Вечером же они и закончили оформление перехода больницы в частную собственность, он вызывал своих юристов. Решили больше не затягивать. Так всем удобней. Да и готово все уже было несколько лет. За Карецким только дело стояло. А тут — согласился. Впрочем, Кузьма догадывался, что оказало решающую роль.
        — Не сплю я,  — Кристина села, но не высвобождалась из рук Кузьмы, а он лишь ослабил хватку, пока не отпуская совсем.
        Есть же еще время, не бегут стремглав.
        Мавка потянулась и растерла лицо. Повернулась к нему, улыбнувшись, на мгновение прижалась лицом к шее. Глубоко вдохнула.
        — Богдан с тобой пойдет, под операционной постоит,  — тихо сообщил Кузьма.  — Мы с Вадимом тут останемся.
        Кристина кивнула, не споря. Они уже обсуждали, что и как она будет делать в вопросах безопасности.
        — Слушайте, мне лишние люди в оперблоке не нужны. Там правила, между прочим, и режим,  — ворчливо возмутился Карецкий, хоть и без особого запала.  — И чужих людей нет.
        — Она никуда без охраны не пойдет. Хоть и в операционную. И ты сто раз в своих людях уверен. Для меня это не аргумент. Тебе не нужен анестезиолог?  — прямо глянул на него Кузьма.
        Голос не повышал, да и без возмущения. Просто четко очертил ситуацию.
        — Как она тогда работать будет?  — хмыкнул Рус.  — На обход по палатам охранников тягать?
        — Рус!  — Кристина попыталась одернуть Карецкого.
        Как ни странно, но она сама меньше всех этими мерами возмущалась. А Кузьма, пожалуй, впервые за все эти годы, действительно услышал, что ему мавка всегда говорила.
        — И на обход тоже,  — так же спокойно согласился Кузьма.  — Или вообще работать не будет. Можем и так вопрос поставить.
        Кристина ни словом не возразила, хоть и сильнее в его руку вцепилась. А вот Карецкий опешил. Глянул в сторону Кристины. Видимо, тоже прочел в ее глазах многое и выводы сделал. Больше не спорил, кивнул.
        — Пошли на операцию, едут уже,  — позвал он.
        И Кристина поднялась, напоследок нежно прижавшись к губам Кузьмы в каком-то сладко-горьком поцелуе. Он ее затылок пятерней обхватил. Каждую секунду теперь ценили.
        Все уже услышали сирену «скорой».
        Глава 26
        Настоящее
        Карецкого он выловил уже утром. До пятиминутки час или около того оставалось. Адвокаты Кузьмы работали быстро, да и понимали, что им не за то такие суммы платят, чтобы видеть сны. Есть задание — надо работать. Кристина снова дремала в кабинете: ночь все же выдалась не особо сложная. Одна операция, да и то, как он понял, не слишком проблемная.
        Так что теперь Кузьма собирался отдать Руслану документы, подтверждающие и его долю владения в акциях больницы. На себя все, так или иначе, не собирался оформлять, больше через подставные лица. Кристине много акций переписал. И Карецкому, о чем договор и подписывали вечером. Заслужил он, не поспорить. Да и Кузьма ему был жизнью обязан. И не только… Душой, если откровенно, тоже. Хоть и дорого это каждому из них стоило.
        Сами документы на переход больницы в частную собственность подготовили давно. И в Министерстве все утрясли, мелочи решили, и бумаги лежали. И в здравотделе. Везде все на мази было. Только Карецкий и упирался, а Кузьме не горело. Да и Кристина особо не рвалась. Теперь же…
        — Считаешь, я снова ее отдаю? Только теперь не за место, а за эти бумажки?  — Рус исподлобья глянул на него.  — Как тогда?
        Напряженный сидел в своем кресле, в кабинете, где они сейчас и закрылись, чтобы это все обсудить. Прикурил. Пальцами поддел папку, просматривая бумаги.
        Кузьма промолчал. Только скривился с сарказмом. Но взгляд Карецкого выдержал прямо и твердо. Он так не считал. Не в этот раз. Но они и не бабы, чтобы друг друга утешать и убеждать, рассыпаясь в заверениях, когда и так все очевидно.
        А Карецкий хмыкнул, оценив этот взгляд. Отодвинулся от стола, поднялся из кресла и отошел к окну.
        — И то верно. Как можно отдать того, кто никогда твоим и не был, так ведь?  — хмыкнул Рус и вытянул из пачки следующую сигарету, прикурив вторую от первой.
        Кристина ему вечно бурчала, чтоб бросал, а Рус только отмахивался. Иронизировал, острил. Но с другой стороны: кому еще хоть какое-то дело до его здоровья было? Всем по барабану. Что сотрудникам, что бывшей жене, с которой как расстались, так и не виделись ни разу практически. А Кристина вечно ему мозг выедала. Все пугала бронхитом и раком. И он ценил. Хоть и продолжал.
        А Кузьма вот бросил, едва Кристина действительно серьезно заявила о том, что тот должен это сделать. Железной воли мужик. Не взял ни одной сигареты с тех пор, как Кристине сказал, что завязал. Ради Кристины мог себе сам горло перегрызть, своими зубами, кажется.
        Рус так не мог, даже ради нее. Ему свои потребности, как ни крути, зачастую важнее были, чем ее беспокойство…
        Или просто знал, что все равно бессмысленно? Так ради чего жилы рвать? Уже имелся опыт…
        Она его любила, и вопрос не стоял. Только тут и равнять нечего было.
        Выдохнул дым. Уставился в окно, где уже рассвело. Вроде и ночь не тяжелая, а голова чумная. И какая-то усталость во всем теле, словно на четырех операциях без перерыва отпахал. А еще — опустошенность. Непонятно с чего.
        Хотя чего уж тут непонятного?
        Как увидел их вечером вчера, так и вспомнилось все то, что сто лет забыть пытался. И решили все. А оно все равно постоянно между ними вылазило.
        Тогда Кузьма тоже, как с сигаретами этими, решил, что уходит. И все. Еще и ему Кристину «перепоручил». Хотя по факту, так и не смог ведь доверить. В тень уйти не сумел. Не с его, Карецкого, пути. Кристине на глаза старался не попадаться, а у Руса едва ли не каждый шаг и действие перепроверял. И нельзя сказать, что Рус не понимал его. Понимал. Потому и не говорил ничего. Положа руку на сердце, он никогда не рискнул бы ответить искренне, сумел бы в подобной ситуации поступить так, как Кузьма. Просто отойти в сторону от женщины, которую любишь больше, чем самого себя. Позволить другому крутиться с ней рядом.
        Даже не стал бы отвечать на вопрос, любит ли ее так же. Потому что и сам знал ответ, и Кристина была о ситуации в курсе. Если бы сам, своими глазами не видел этих двоих — наверное, и не поверил бы в то, что так любить вообще можно. Что такое бывает в жизни.
        Но это сейчас он стал таким разумным и мудрым. А тогда еще все горело внутри. И свои чувства казались не менее сильными и мощными. А может, и были такими. Только любой огонь поддерживать нужно…
        И все же, он ее любил. Тут и говорить нечего. Много было у Карецкого женщин в жизни. Имел возможность эмоции и чувства сравнить.
        А тогда… Кристина тогда страшно разозлилась, когда Кузьма про их «договоренность» мельком упомянул на том мосту. Специально, как Карецкий только потом осознал. Это конкретно подзадорило Кристину. Выдернуло из той апатичной депрессии, в которую Величко проваливалась несколько месяцев перед этим. А Кузьма, очевидно, достаточно хорошо знал Кристину, чтобы предполагать такой результат.
        И все же, нет. Не толкнуло ее в объятия Руса. И близко нет. Да и не факт, что сам Руслан в тот момент стремился к чему-то подобному. Ему бы Кристину как-то в «сознание» привести было. Рус после той ее попытки суицида переехал к Величко. Уж точно не собирался больше рисковать и пускать ситуацию на самотек, хоть Кристина и скандалила. Да только мать ее поддержала Руслана.
        До одури странная ситуация. И уж точно никакой романтики. Жил у них на кухне, считай. Все лето ее за собой силой таскал. И на все крики и возмущение железный аргумент имел:
        — Не я поперся с моста прыгать!
        Кристине и возразить тут было нечего. Фыркала. Но спорить прекращала.
        Другие по морям на каникулах и в отпуске, а они в больницу. Он себе даже отпуск в тот год не оформлял. Да и ее из поля зрения не выпускал. А Кристина постепенно увлеклась, втянулась. То ли назло Кузьме, то ли и им обоим — Карецкий не знал точно, готов был признать, что не настолько хорошо ее понимает — с головой в медицину погрузилась. На все операции с ним шла, от анестезиологов в больнице не отходила. Сама искала дополнительные материалы и какие-то статьи. Все время что-то читала, чему-то на практике училась. Через пару месяцев даже могло со стороны показаться, что все пережила и перестрадала.
        Только Карецкий хорошо видел, что стоило ей оторвать взгляд от книг или отойти от пациента, стоило на секунду ослабить контроль над собой — и в глазах Кристины такое выражение появлялось… У Руса хватало суеверий. Вышел он из такого «села», что еще поискать надо. И одна из его бабок «ведьмой» среди людей считалась. Ходили к ней, советовались. Поговаривали, что именно она «навела» на его отца ту проклятую тягу к алкоголю. Потому что не хотела никогда в своей семье видеть, а дочь против ее воли пошла… Хоть сам Карецкий вроде и не верил в такое. Ведь дочь больше всего и страдала от пьянства мужа по итогу. Возможно, его бабка просто поумнее других была и еще в юности видела предпосылки характера будущего зятя. А дочка ее слушать не захотела. Ну а людям только дай языками потрепать.
        Но все эти, с детства вбитые в головы, примочки и суеверия нет-нет, а вылазили. И когда он Кристи в глаза смотрел — он там Кузьму видел. Особенно когда ночами просыпался от ее воя и шел в комнату, будил Кристину. Не переболела она ничем. Не отлюбила. Просто притворяться научилась. Засунула вглубь себя, и все.
        И такое же выражение он в глазах у Кузьмы видел, когда тот находил его, чтобы отчитался, дал ответ о состоянии, настроении, делах Кристины. Глупо и нелепо. Дурь… Но Кристина словно под кожей этого мужчины находилась. Та часть ее сущности, которая так и не вернулась, как бы она вид ни делала, что все нормально. Разучилась искренне смеяться. На всех и каждого смотрела с недоверием. Будто частичку себя оставила где-то. Или Кузьма так и не смог всю ее от себя оторвать.
        Дикое ощущение. До холодных мурашек по позвоночнику.
        И все же Карецкий считал, что сумеет ее от этого избавить. Только бы через самый тяжелый период провести. Дать улечься всей боли. Время все пригасить в состоянии, думалось ему. Особенно если Кристина увидит, что жизнь продолжается. Нет, Карецкий не лез к ней. Они так и оставались в границах дружбы, которая сложилась между ними за последние пару лет.
        И только на Новый год Карецкий рискнул поцеловать Кристину так, как давно хотелось. Не дома встречали, он ее вытащил на главную площадь: народа полно, шум, гам, веселье, которым невозможно не заразиться. Кристина не то чтобы с энтузиазмом восприняла идею туда идти, но и не очень возражала. Как казалось Карецкому, она и сама уже устала все время терпеть ту боль, которую держала внутри себя. Вот там, на этой площади, по морозу и холоду, среди сотен совершенно незнакомых людей, под фейерверками и бенгальскими огнями, выступлением каких-то артистов, он и поцеловал Кристину.
        Она не отшатнулась. И не возмутилась. Правда, и заявить, словно бы со страстью принялась отвечать на его поцелуй — тоже было бы проблематично. И все же не залепила ему пощечины. И даже не возмутилась. С каким-то удивлением, наверное, посмотрела на него после всего, но и не вырывалась из рук, когда Карецкий крепко обнял. А он теперь не собирался упускать момента. И все время старался прикоснуться, обнять, да и целовал часто. И Кристина отвечать начала. Он ее будоражил, однозначно. Уж имея богатый опыт, в этом Карецкий мог поклясться. И пусть пока она больше разрешала ее любить, чем явно отвечала на чувства, Рус не сомневался — достучится, пробьется к Кристине сквозь ту стену отрешенности, которой она себя окружила. И спал он уже не на кухне, день за днем стараясь ее к себе, к своим рукам и своим поцелуям приучить.
        Даже Кузьма перестал появляться. То ли сам понял, то ли матери сдали.
        Только постепенно запал Руса начал… Нет, не угасать. Скорее, трансформироваться. Говорят, кто сильно горит, тот всегда выгорает. Кристина с Кузьмой данное правило опровергали. А вот с ним, наверное, именно так вышло. Или, может, он ее все же недостаточно любил. Только с каждым днем Карецкого все больше заедала какая-то обида. Очень сложно бороться одному за двоих. Тем более когда знаешь, как она умеет любить.
        И не сказать, что Кристина была к нему равнодушной. Нет. Пожалуй, так, как относилась к нему Кристина, еще ни одна девушка Карецкого не любила. Кристина знала, что такое забота о близком человеке и внимание. Не только в сексе и совсем не в нем. Она умела поддержать после тяжелого дежурства и просто помолчать. И все же, хоть это никогда не звучало вслух, Руслан словно бы постоянно слышал имя Кузьмы в ее голове. Она ни разу его не произнесла: ни во сне, хоть Рус и подозревал, что именно ей снилось, когда он ее от кошмара будил; ни во время их занятий любовью — Кристина никогда не ошибалась. И Руслан старался ей всегда удовольствие доставить, по этой части он был профи. Да только… Только, как бы он ни лез из шкуры, призрак того, кто сам ушел из ее жизни, все равно ощущался. И Карецкий знал, что не выдумывает и не накручивает сам себя. Месяц сменял месяц, он продолжал стараться. Однако… Постепенно он просто устал быть тем, кто любит сильнее. И в ответ на свое:
        — Люблю тебя!
        Получать:
        — Я тоже тебя люблю, Рус,  — только Кристина всегда глаза отводила, когда это говорила.
        И они оба знали почему. Дело было не в том, что она врала. Нет, он ощущал ее любовь. Просто иным было это чувство. «Люблю… Но не так, как его». И все.
        И этот взгляд, вперенный в пол, стал вызывать тихое, глухое раздражение. А даже претензий предъявить некому, кроме самого себя. Она ведь ничего ему и не обещала. Сам полез, и не факт, что туда, куда звали или просили. И все же обида — тяжелое чувство, даже если понимаешь ее неразумность. И зачастую справиться с ним доводы разума не помогают. Особенно если подключается ущемленное самолюбие.
        В какой-то момент эти эмоции перевесили в Карецком, о чем сейчас он искренне жалел. Да только поздно махать кулаками после драки. А тогда он психанул.
        — Почему ты не можешь просто забыть о нем?!  — раздраженно и зло предъявлял Рус претензии Кристине.  — Он же сам тебя бросил?!
        А она просто молча отводила глаза. И от этого он злился еще больше. И на нее, и на себя самого, что особенно противно.
        С Альбиной он познакомился случайно — ходил в здравотдел забирать свое назначение в больницу, хирургом. Понятия не имел, кто она, а ее родители — тем более. И в таком раздрае был — накануне с Кристиной поругался. Правда, поругался — это не про них. Он психовал и бесился. А она только слушала его, не возражая, и с какой-то затаенной виной принимая упреки и просьбы Руса. А от ее виноватого «люблю» — то ли в его сторону, то ли в сторону того, о ком они старались не вспоминать, а в результате никак не могли перестать говорить — вообще живот в узел сворачивало.
        И что самое отвратное — никакой перспективы. Он просто не видел вариантов. Все усилия, которые Рус прилагал, что казались ему наиболее правильными — не приносили результата. Она была с ним. Да. Он обнимал ее. Он целовал Кристину. Он даже мог заставить ее стонать от страсти. Но никогда… Никогда она не смотрела на него таким взглядом, который он так часто раньше видел у Кристи, если разговор заходил о Кузьме. И такого чувства в голосе…
        Это выжигало изнутри и ревностью, и каким-то ужасным чувством собственного бессилия. Словно бы он сопротивлялся самой природе. Как изменить направление русла реки… Не под силу одному человеку. Даже если построить плотину — вода все равно по сути своей будет стремиться в прежнее, природное русло.
        Вот и рубанул сгоряча. Ушел. А она не остановила…
        Два дня не возвращался. Думал: остынет — потом поговорит. Или она позвонит… Хотя Кристина и звонила, спрашивала: все ли у него нормально; ничего ли не нужно? А вот когда вернется — не уточняла. Словно ему оставляла решать — хочет он этого или нет. А она все примет. И Рус снова психовал. Сам не знал, чего хотел. Вроде и добился ее внимания, и беспокойство ощущал… А все не то, все недостаточным казалось. Ревность. Ревность… И самолюбия чрез меру.
        А тут Альбина. Столкнулись банально в приемной. Он извинился, улыбнувшись. Она рассмеялась, посмотрев на него с явным интересом. И сама кофе выпить предложила. Рус и не хотел вроде. Да и не до того было. А согласился. Почему? Зачем? И сейчас точно не знал. Возможно, просто из какой-то потребности самоутверждения.
        Нет, у него не было ничего с той Альбиной тогда. Хоть и хлопнул громко дверью, а все еще считал себя «с Кристиной». И Рус не считал вообще возможным изменять в отношениях… И все же, выходит, изменил. Хоть и иначе. А потом и физически. Предал ее, хотя сам чуть ли не ежедневно повторял, что его любви достаточно для них обоих, и он готов ждать до тех пор, пока она сумеет оставить прошлое в прошлом. И не сдержал своего слова.
        И все как-то само собой складывалось. Кристина его назад не звала, а он все ждал. Они с Альбиной еще два раза ходили в кафе, и в кино. Теперь уже Рус приглашал. А потом… закрутилось. И семью ее он, оказывается, знал. Отца, во всяком случае. Еще по университету. Часто же в деканате бывал. А туда начальство частенько заглядывало. И Руса знали. Более того — приглянулся. По вкусу упорство и настойчивость в работе были. Намекнули, что одобряют как партию для дочери. Помогут дальше продвинуться, стать тем, до кого без надежного тыла можно самому и не «дослужиться».
        И его задело. К Альбине он и близко так не горел, как к Кристине. Все спокойно и ровно. Но с этим он знал, как себя вести и что делать. Как ухаживать красиво, и что любят женщины, что слышать хотят. А Кристина…. Обида и чувство собственного бессилия — отвратный советник. Он это на своей жизни проверил капитально. Не любил Альбину и близко так сильно. Да и она вроде не пылала. Но подумалось, что если есть шанс, почему бы им не воспользоваться? Раз уж с любовью ну никак не складывается.
        Ну, стал заведующим хирургией раньше всех однокурсников. А толку? В профессии Рус точно поднялся. Может, ему по жизни не стоит в семью и серьезные отношения ввязываться? Не его оно. В отличие от медицины.
        Да и Кристину Руслан не оставил в этом плане. Хоть и поругались конкретно. И она ему сказала идти своим путем, раз так сложилось. Но обиделась. Да и он понимал, что по новой потоптался по ее доверию и сердцу. Ведь так или иначе, а был ей родным и близким.
        Даже когда она ему открытым текстом говорила, что не хочет никакой помощи — проталкивал. Жене с бесшабашной улыбкой говорил, что по старой дружбе. Никогда повода не давал ревновать…
        Не то чтобы это было сильно уж необходимо: Величко действительно работала без отдыха, проводя все свое время за совершенствованием. Сама бы всего достигла. Ей даже госы чуть ли не автоматом поставили. За рейтинг, да и по достоинству оценив все усилия, которые Кристина вкладывала в учебу. Все уже знали, где и кем она будет работать — больница прислала запрос. А Рус… Он Кузьме внятно объяснил, сколько и кому надо дать, чтобы Кристину и не думали в село отправить. И чтобы не мешали.
        После того, как в себя после предыдущего «разговора» пришел и залечил все ушибы и гематомы. Он даже не особо злился на Кузьму за все те претензии. Во многом соглашался… Только и бороться с его «призраком» в своей постели устал.
        Оба считали необходимым «помочь», несмотря на то, что сама Величко готова была ехать и в сельскую амбулаторию. Иногда Русу казалось, что они довели ее до той стадии, когда все «без разницы». Серьезно опасался, что действительно плюнет на них и махнет в глушь. А ее таланты ему самому нужны были. Да и реальную вину перед Кристиной ощущал. Особенно когда у нее срыв случился. Неудивительно. Человеческая психика штука тонкая и сложная. В нее влезть легко, «потоптаться» несложно, а вот наладить потом это все…
        Знал Рус, что его вина, пусть и случилось это через несколько месяцев после их расставания. Просто Кристина еще какое-то время на «автопилоте» вытягивала. Только сколько же вынести можно?
        — У нас пятиминутка через четверть часа,  — вытащил себя из воспоминаний, поняв, что и сигарета уже закончилась. Давно в пальцах окурок держит. А сам не помнит, когда затушил.
        Глянул на Кузьму. Тот сидел в кресле, глядя на Руслана слишком понимающим взглядом. Кивнул на это замечание.
        — После этого Кристина свободна будет? Ей отдых не помешает. Может, и отпуск имеет смысл оформить. Она себя измотала графиком последних месяцев,  — заметил Кузьма, не возвращаясь к прошлой теме, зависшей на одном вопросе.
        Обоим, казалось, есть чем попрекнуть друг друга, и в чем повиниться тоже. Углубляться — какой смысл? Все и так понятно.
        — Запретишь ей работать в больнице?  — бросив окурок в пепельницу, Рус сел в свое кресло.
        Как бы там ни было, не хотел он ее лишаться. И тот намек по душе резанул. Они с Кристиной друзьями были. Хорошими. И командой на работе. Ни с одним анестезиологом так в операционной не ладил, как с ней.
        — Не я, ситуация так может сложиться. А Кристина свой выбор сделала. Я и так слишком долго ее не слышал по этому вопросу,  — Кузьма перевел взгляд в окно.
        Вроде и не уверен в чем-то, только хр*н с ним разберешь. Он так умел притворяться, что и сам черт с ним в покер не сел бы играть, по мнению Руса. Да и что он, не понимал, что ли, что его самого перло бы от радости, предпочти Кристина ему все иное в своей жизни? И Кузьму от этого понимания подрывало, сто процентов. Только умел себя в руках держать.
        — Мне в здравотделе на что давить?  — посмотрел на документы перед собой.
        — Ни на что. Уже все решили и выдавили,  — Кузьма хмыкнул.  — Если хоть кто-то сунется, набираешь меня или вот этого человека,  — положил перед ним на стол визитку, которую вытащил из папки с документами.  — Он обо всем в курсе.
        Руслан кивнул, повертел между пальцами кусок плотного картона.
        — Можешь и сейчас ее домой везти. Смысл Кристине сидеть? Я с пятиминуткой решу,  — не поднимая глаз, заметил он.  — Отпуск могу на неделю дать. Кадров не хватает.
        Кузьма кивнул, продолжая смотреть в окно. Поднялся со своего места.
        — Ищи кадры. Лишними не будут,  — ровно заметил он.
        То ли предупреждал, то ли информировал. Поди разбери. И вышел из его кабинета. А Руслан откинулся в кресле, растер лицо и потянулся за новой сигаретой.
        Вроде и знал, что все правильно в этот раз сделал. Только за грудиной все равно скребло и противно давило.
        И очень давнее сомнение всплыло: а что, если бы не психанул тогда? Если бы еще пару месяцев потерпел? Если бы на Кристине женился, а не на Альбине? Все эти годы с ней прожил? Может, она и давным-давно забыла бы Кузьму?
        Или он все еще сам себя обманывал?
        Глава 27
        С Игорем он не планировал встречаться в этот день. Но Грек сам набрал и попросил совета, а Кузьма был заинтересован в том, чтобы люди Игоря в комитетах Рады поддержали необходимые его партии законопроекты. Вроде и так не было сомнений, что выступят единым фронтом — Грек ни разу его не «кидал». Но лишний раз это проговорить стоило.
        Однако не так и просто оказалось выбраться на эту встречу. Они еще ни разу не расставались с Кристиной с того вечера в его кабинете. Три дня рядом друг с другом. Словно раньше, только с совсем иным контекстом и подтекстом. Он это чувствовал. И Кристина ощущала, Кузьма видел в ее глазах.
        И все же, ехать было надо. Он это сказал, она кивнула, попросив только нормальное количество охранников взять с собой. Кузьма пообещал. Вадим топтался в дверях, ожидая, пока они разойдутся. А все никак не получалось, елки-палки. Руки свои отцепить от нее не мог!
        Богдана он оставлял с Кристиной, как и еще пять человек из его группы.
        И Кузьма уже поцеловал мавку в последний раз. Уже даже отошел, кивнув Вадиму — охранник с ухмылкой пошел в холл, собирать остальных. А на пороге комнаты Кузьма обернулся: Кристина стояла у огромных окон, из которых был виден и город, и яркое солнце, и верхушки деревьев на холмах парка. Смотрела ему вслед, крепко обхватив себя руками за плечи. И ее взгляд…
        Кузьма не выдержал — захлопнул двери и стремительно вернулся назад. Сгреб ее в охапку поверх этих подрагивающих рук и плеч.
        — Что такое, мавка? Ну что такое?  — у него за грудиной от ее такого взгляда болело и жгло сильнее, чем тянули все раны, вместе взятые.
        Она закусила губу и уткнулась ему в плечо лицом. Резко, судорожно вздохнула.
        — Ты вернешься же? Правда?  — запрокинула голову, посмотрев снизу вверх.
        — Малышка…  — что ей скажешь? Ведь есть причина. И не одна.  — Вернусь.
        — Клянешься?  — он ощутил, как ее пальцы пробрались под его рубашку и горячие ладони прошлись по прессу, погладив грубый еще рубец.
        Обхватила его руками под одеждой, зажигая жаром своих рук. Какой-то пробирающей дрожью лихорадочного озноба от понимания, что и сам опасается уходить.
        — Клянусь, мавка,  — Кузьма прижался губами к ее макушке, ощущая горячее и влажное дыхание Кристины на своей груди.  — Я вернусь.
        Он так был сосредоточен на том, чтобы ее убедить и успокоить, что не сразу понял, отчего пиджак с его плеч упал на пол. И тут Кузьма почувствовал, как она расстегивает пуговицы его сорочки одной рукой, все еще продолжая другой обнимать. Не выдержал, глухо застонал, когда Кристина принялась покрывать его грудь короткими, горячими поцелуями. Вроде бы порхающими, а на самом деле каждый — словно выжигал на его коже клеймо.
        Обхватил ее голову ладонями, пытаясь заглянуть любимой в глаза. А она рубашку его стягивает, уже с плеч сняла, только на рукавах и висит.
        — Малышка, у меня встреча, Грек будет ждать,  — напомнил Кузьма, заглядывая в зеленые очи, вдруг показавшиеся бездонным темным омутом.  — Я вернусь, обещаю. Два часа от силы…
        — Подождет,  — Кристина говорит хрипло, тяжело. И все еще с тем страхом, от которого обоим, наверное, теперь уже никогда не избавиться. Цепляется за него пальцами, губами ласкает свежие шрамы.  — Я тебя годами ждала. Игорь тем более час потерпит.  — Запрокинула голову, посмотрела на него. И тут так улыбнулась, что у Кузьмы воздух поперек горла стал. Выдох не смог сделать.  — И вообще, дети сами по себе не возникают, Кузьма. Над этим работать надо…
        В глазах Кристины смешался такой взрывной коктейль возбуждения, искушения, потребности и затаенного страха, что ему в голову шибануло похлеще самогона.
        И Кузьма понял, что вообще не хочет никуда уходить от нее.
        — Дай мне минуту,  — его голос тоже сел.
        Освободив лицо Кристины, Кузьма резким движением сдернул с себя сорочку, чтобы не мешала. Отбросил на пол. Ухватил Кристину за плечо, второй рукой достал телефон из брюк и пошел в направлении спальни, на ходу отправляя сообщение Греку: «задержусь на час». А потом и телефон бросил на комод. Притянул к себе Кристину, которая все это время торопливо следовала за ним. В спальню уже не вошли, ввалились — он споткнулся из-за ноги, которая все еще подводила время от времени после ранения. Посмотрели друг на друга, расплываясь в улыбках. Рассмеялись… Но смех повис в пространстве, затихая. А они буквально бросились друг на друга, накинулись, словно оголодали. Повалились на кровать, сдергивая друг с друга одежду, стягивая вещи одну за другой. Губы набрасывались друг на друга, кусали, целовали. Он сжимал ее так, что самому непонятно становилось: как собирался уйти десять минут назад? Сейчас и поднять голову, чтобы вдох сделать — не в силах был. Дышал Кристиной. Как раньше, как годы назад…
        Она царапала его. Странно же — ногти всегда из-за работы под корень срезала, а с такой жадностью впивалась в плечи Кузьмы, с такой потребностью по его спине ладонями скользила, что красные полосы оставляла. А у него от этого только сильнее пульс в голову бьет. Подмял под себя, ворвался в тело Кристины, заставив любимую распахнуть рот в горловом стоне, прикусил ее нижнюю губу, сам не в состоянии сдерживать рвущийся из груди стон. Нет разума, нет доводов, опасений и осторожности. Череп пустой. Весь он только любовью к ней заполнен, громадной потребностью стать настолько спаянными, чтобы никогда более не испытывать то гложущее, раздирающее внутренности ощущение отсутствия Кристины около него. Невозможности просто обнять ее тогда, когда до дикой ломоты в мышцах нуждаешься в этом. Двигался слишком резко, не в силах еще быть медленным и нежным. Не насладился еще ею. Время медленных и нежных, томных ласк придет позже… Он надеялся на это. А пока… Слишком сильно оба нуждались в какой-то иррациональной убежденности, что уже прошли через самые невыносимые испытания. И опору могут найти лишь друг в друге.
        — Ты так и не бросил эту волокиту с янтарем?
        Кузьма отхлебнул тоник из стакана, поглядывая на друга. Греку все равно пришлось ждать его, правда, недолго. Видно, учел сообщение, которое Кузьма отправил. И все-таки не казался из-за этого раздраженным или рассерженным. Да и не от чего, по факту. Это же Грек просил встречи, Кузьма же просто хотел его желание обернуть еще и в своих целях.
        Грек хмыкнул в ответ на вопрос:
        — Эта волокита слишком прибыльная, чтобы просто так отойти в сторону и оставить кому-то такие потоки.  — Сегодня друг тоже предпочел тоник всем горячительным напиткам, очевидно, желал сохранить голову ясной.
        Кузьма лишь кивнул. С таким утверждением сложно было спорить.
        — Тогда мой тебе совет: оформляй это все, не торопясь, не форсируя. Лицензируй, уточняй, создавай подрядчиков. Не афишируй, но и не тяни сильно. Рано или поздно им придется вас прижать, ты и сам это понимаешь. В воздухе это все вечно висеть не может, особенно сейчас. И в тот момент, когда что-то подобное произойдет, ты уже будешь в дамках, пока остальные только метаться начнут,  — откинувшись в кресле и посмотрев в окно, поделился своими мыслями Кузьма.
        За стеклом бурлил и кипел город. Самый разгар рабочего дня. Это он вроде бы еще на больничном и может позволить себе появляться пока в офисе время от времени. Иначе Кристина его загрызет просто… «Хотя ей и повода не нужно, чтобы грызть меня», мысленно усмехнулся Кузьма, растерев через пиджак плечо, на котором остался след от ее укуса.
        Снова посмотрел в окно, на шикарный вид из кабинета в здании, где аренда стоила безумных денег. Сам этот кабинет окинул взглядом. Многое сейчас имел. Очень многое. А появилась мысль, что счастливее, чем сейчас, не был ни тогда, когда это здание покупал, ни тогда, когда в Парламент прошел, ни когда проворачивал очередную сделку со Стариком… Или уже после, самостоятельно. Разве что позавчера, когда Кристину вновь своей назвал — в кухоньке, прилегающей к этому самому кабинету.
        Теперь вновь вместе… А она боится. Да и он испытывает какую-то странную, совсем несвойственную ему, неуверенность. Слишком долго привыкали сдерживать каждое движение и взгляд. Чересчур давно запретил себе даже надеяться на то, что снова сумеет не то, что своей сделать, а хоть обнять или поцеловать… Да уж, нахождение на тонкой грани между жизнью и смертью заставляет провести переоценку. Открывает глаза на то, что существуют иные пути, и он может переиграть давнее решение.
        А недоверие все равно есть. Живет в кончиках пальцев, кажется. В коже на затылке, в глубине нутра, пробегая морозом по позвоночнику и у него, и у Кристины. Только от этого и счастье стиснуть ее своими руками — слаще. А с опасениями Кристины он сладит. Найдет доводы и аргументы, чтобы убедить свою мавку — теперь они точно все время вместе будут.
        Грек призадумался, и собственным мыслям Кузьмы особо не мешал. Казалось, друг целиком сосредоточился на этой идее с оформлением, что предложил он. Они уже обсудили вопрос с оппозицией, ради которого Грек изначально и просил о встрече. Обоим не особо по нраву было то, что закручивалось в Парламенте. Особенно после нападения на Кузьму.
        Заказчиков прижали, и крепко. Пусть официально пойманный стрелок показаний и не успел дать. И все же узнали, кому и зачем это нужно. Премьер прижал крепко, людям пришлось едва не в ссылку на какое-то время отправиться. На мировую пошли, откупные предлагали.
        Но ни сам Кузьма, ни Игорь, который держал руку на пульсе, в эти улыбки, поспешно натянутые на волчьи оскалы, не верили. Видели такого за жизнь предостаточно. А потому накапливали потенциал и силы.
        — Да, ты прав, имеет смысл входить в законные рамки,  — наконец, хмыкнул Грек, осмыслив его предложение.  — Хотя когда поймут, тоже прищемить попытаются, но тут я знаю к кому идти,  — он шутливо отдал стаканом салют в его сторону.
        Кузьма усмехнулся. Вновь отпил горьковатого тоника.
        — По твоему вопросу — наши голоса в плюсе. Учитывая вашу партию и тех во фракции, кто тоже поддерживает, уверен, твой законопроект по медицинской реформе примут в первом чтении. Не без поправок, само собой. Но у тебя же и с комитетом здравоохранения все на мази,  — хмыкнул Грек,  — так что сильно мешать не будут. Да и я тут с тобой согласен, что закон про приватные клиники нам лишним не будет. А то вроде такие и есть, а по закону — непонятно. Как с моим янтарем,  — Грек весело скривился.
        — Типа того,  — согласился с ним Кузьма, допив свой напиток.
        — А ты не думал ту больницу, где тебя лечили, тоже приватизировать?  — поинтересовался Грек, заставив Кузьму пристально посмотреть на старого друга.  — Давно же деньги туда вливаешь. Неплохой, кстати, способ финансы легализовать.
        Грек выглядел совершенно буднично, не выказывая ни одного признака напряжения или какого-то тайного умысла.
        — Уже…  — медленно и будто даже лениво протянул он, наблюдая за реакцией Грека.
        Но тот лишь одобрительно кивнул. Покрутил полупустой стакан в руках, словно о чем-то так же лениво размышлял.
        — Знаешь, до сих пор почему-то время от времени удивляюсь тому, что Кристину даже не вспоминал в эти годы. И она теперь такая стала… Видная. Красавицей была, красавицей и осталась,  — улыбнулся Игорь.  — Мечту свою исполнила. Она рада, что больница теперь твоя? Небось, лучше работать так, чем в государственной. Или ты и ей долю дал? Семейный бизнес?  — Игорь смотрел все с той же веселой улыбкой и, казалось, спрашивал это все из чистого интереса.
        — Дал,  — тоже спокойно и ровно ответил.
        Но внутри Кузьма был напряжен. И даже не столько из-за этих расспросов Грека, у которого как раз вроде и повод имелся спрашивать — он Кристину с детства знал, да и понимал, что так или эдак, а Кузьма с ней связан. Любой человек может заинтересоваться теми людьми, которые были в его прошлом. Однако расслабляться не стоило.
        И в то же время, это было неплохим поводом сделать заявление и посмотреть, где и как то всплывет. Если уж решил вернуть Кристину в свою жизнь — утаить не удастся. Не запрет же он ее, в самом деле, в чулане или в квартире? Она же не Гарри Поттер, книгу про которого как-то сама Кристина и давала ему читать, когда только-только примиряться стали после измены «недоразумения». Такое. Не его сфера интереса вообще. Но сама книга, каждая страница, казалось, Кристиной для Кузьмы пахла, вот он и читал… Сейчас же… Достаточно адекватным был, чтобы понимать — путь изоляции их тоже мало куда приведет. Невозможно всю жизнь таиться и прятаться. Рано или поздно рванет все равно. И последние события в их жизнях — тому лучшее подтверждение. Но все-таки ко всему необходимо было подходить с умом и взвешенно.
        — Правильно. На себя все оформлять тупо. Да и одного акционера устранить легче, чем нескольких крупных,  — покивал Игорь.  — А что она, и правда с тем хирургом, что тебя оперировал, встречается? Замуж за него не собирается?
        Все с той же долей какого-то ностальгического интереса, спросил Игорь.
        — Не собирается,  — Кузьма отставил пустой стакан и поднялся из кресла. Повернулся снова к окну.  — Кристина была, есть и будет только моей,  — развернулся назад, посмотрев прямо в глаза Игорю.
        Вот теперь тот однозначно потерял свои спокойствие и леность. И выглядел не просто удивленным, а опешившим. Грек точно был не в курсе. И не потому расспрашивал. И все же, начать с него все еще казалось хорошим вариантом.
        — Охр**еть!  — наконец, секунд через тридцать, пришел друг в себя.  — Ну ты, блин, Штирлиц! Вы оба! Ни за что не догадался бы!  — Грек даже подскочил из кресла на ноги. Прошелся вдоль письменного стола, все еще недоверчиво кривя лицо и хмыкая.  — Хотя тогда, когда ты дембельнулся… У меня закрались сомнения, было дело… Но потом… Ни одного намека же! ****!  — снова матюкнулся Грек, поглядывая на него с тем же опешившим выражением лица.
        — Это и не должно быть известно всем и каждому,  — с нажимом проговорил Кузьма, уже полностью развернувшись к Игорю.  — Более того, в курсе единицы. И если что-то всплывет не там, где нужно, я буду точно знать, кто языком ляпал,  — ровно, но с явным намеком посмотрел.
        — На вшивость проверяешь?  — уже совсем с другой интонацией хмыкнул Грек.
        Но ощущалось, что без обиды. Даже с пониманием и уважением к его позиции.
        — Ты меня никогда не предавал,  — честно признал Кузьма.  — Я тебя всегда считал и буду считать свои другом. Так что просто не подведи меня, Грек,  — предлагая мировую, негромко, но искренне произнес Кузьма.
        Как и обещал Кристине, домой он вернулся через два часа. Интересное это было ощущение, почти позабытое, а оттого, внове острое: ехать и знать, что она его ждет. Не где-то там, на нейтральной территории, не в больнице, не там, где с тем «недоразумением» жила. А дома. У него. У них…
        Пронзительное чувство. До ощущения крепко стянутого узла в солнечном сплетении.
        А Кристина его ждала однозначно. Это ощущалось не то, что с порога, а едва они с Вадимом вышли из лифта в холл своего этажа. Уже здесь пахло пирожными. Теми самыми. Которые из всех женщин в их семье умела печь одна мавка. И ощущать этот аромат, вдыхать его своими легкими, полной грудью — было так больно и так сладко в одно и то же время!
        Он замер на какое-то мгновение: посреди холла, жадно дыша, словно бы несколько часов не мог до этого сделать нормального вдоха. Вадим молчал, не комментируя, но по глазам товарища Кузьма понял, что тому и так все понятно, и он рад за них с Кристиной. Хотя Вадик поддерживал его давнее решение. Но он же и больше всех, наверное, видел, чего это решение стоило им обоим.
        — Тебя ждут, точно не время торчать в холле,  — так тихо, что не услышал никто, кроме Кузьмы, даже охранники, несущие свою смену, заметил Вадим, не пропустив ступор Кузьмы.  — Ей эта пара часов явно далась сложнее. Она же ничем занята не была.
        Толковое замечание, с какого боку ни глянь. В чем-то из таких соображений он и «забросил удочку» Греку. Как бы ни хотелось ему от всего свою малышку оградить, а с трудом представлял, каким образом сумеет в глаза Кристине заявить, что ей из дома выходить «зась».
        Хмыкнув, больше чтобы скрыть этот момент ступора, он пошел в сторону «своей» половины, кивнув охранникам. Вадим потянулся следом, о чем-то перекинувшись парой слов с парнями за его спиной. В квартире запах стал еще насыщенней. И с каждым метром, который приближал его к Кристине, лишь усиливался: одурительно сладкий аромат юности и молодости; надежд, которые они потеряли.
        Богдан встретил их в гостиной. Начальник охраны, отвечающий ранее за безопасность другого направления его бизнеса, теперь, похоже, плотно влип. Хотел он или нет, а и Кузьма, и Вадим заметили, что у Макара с Кристиной вышло наладить контакт, так что теперь он точно не собирался менять ему задачу. Кузьма хотел видеть рядом с Кристиной такого человека, который не задумываясь прикроет ее собой чуть что, и не только потому, что получает за это деньги. А его мавка сумела заслужить уважение Богдана.
        Он бы и Вадика к ней приставил. Да только Кристина завела такой спор, когда он только коснулся данной темы, что сразу стало ясно — бессмысленно. Она за него переживала не меньше, чем он боялся за нее, пусть и была согласна на все меры безопасности и ограничения. Так что выбор оказался не особо богат. Зато надежен. Макаренко доверяли и Кузьма, и Вадим. Проверен был тот неоднократно и в самых жестких условиях.
        — Все тихо?  — поинтересовался Вадик, когда они зашли.
        Кузьма только кивнул и, почти не тормозя, пошел дальше, к кухне.
        — Тихо. Нормально,  — соглашаясь, отчитался Богдан.  — За все время — никаких происшествий. Кристина все время провела на кухне. Гонял Сергея за продуктами. Не все в наличии имелось. А так — больше ничего.  — И уже когда Кузьма почти вышел, добавил тише, явно не для него — для Вадима.  — Очень сильно нервничает.
        Ему от этого наблюдения Богдана не стало легче. Ей-богу, лучше бы и не слышал. Знал, что Кристине тяжело, своими глазами видел, когда уходил. Но то, что ей не хватало сил это скрывать, пусть и перед «своими» — только добавляло самогрызни Кузьме. Совершенно ее вымотал. Раньше даже матери жаловались, что не могут в мыслях и эмоциях Кристины разобраться. А тут — охрана просекла, пусть и та, которой они доверяли.
        Надо бы как-то разгрузить ее. Увезти куда-то. Тем более что и отпуска имеется неделя. А даже если задержатся, сомневался, что Карецкий прям скандал устроит. По сути, влияния на этот вопрос у Руса не имелось, только их добрая воля. А Кузьме казалось, что мавка и так слишком много сил, энергии и времени за последние годы вложила в эту больницу. Правда, он был достаточно честен, чтобы признать — Карецкий пахал и выкладывался еще больше. Одни его деньги не решили бы ничего, если бы эти двое не готовы были превратить лечебное учреждение во что-то достойное и приложить для данной задачи максимум сил.
        Всем им в эти годы было необходимо какое-то дело, чтобы ум и руки, эмоции занять.
        Плотно закрыв двери в небольшой коридор, Кузьма преодолел оставшиеся ему четыре шага и вошел в кухню, совмещенную со столовой.
        Кристина тут же оторвалась от начинки, которой наполняла пирожные, и бросилась к нему. Кузьма подхватил ее через два шага. Крепко прижал к себе, спрятав лицо в волосах Кристины, растрепывая узел, который она собрала, чтобы готовить не мешали, видимо. С тех пор, как подстриглась, ее локоны то и дело норовили рассыпаться по плечам, выбиваясь из причесок и пут, которыми Кристина старалась свою шевелюру «приструнить». Ворчала по этому поводу все то время, пока его выхаживала. А Кузьме в кайф. Нравилось это. Вот и сейчас с наслаждением и облегчением обнял любимую.
        — Все хорошо прошло?  — немного с опаской поинтересовалась Кристина, запрокинув голову, чтобы заглянуть в глаза.
        У нее на лбу остался след от муки. Кузьма и не хотел вроде, а расплылся в улыбке. Обнял ее еще сильнее и опустился на стул, стоящий у стола.
        — Конечно. Это текучка, мавка. Просто уточняем и согласовываем позиции,  — из-за того, что сел, она теперь возвышалась над ним на голову.
        Уткнулся ей в шею лицом. Хорошо так. Блаженство.
        А Кристина тут же отклонилась, потянувшись за чем-то на столе.
        — Мало ли,  — хмыкнула она,  — можно подумать, что редко приходилось наблюдать, чем твоя «текучка» и рутина порою заканчивается…
        И как только он открыл рот, чтобы возразить, что нынче не та ситуация, ловко запихнула ему в рот сладость. Не до споров стало. Вкус, который он никогда не смог бы забыть; любимая женщина в его руках, от которой и спустя столько лет дурел просто; их сегодняшняя вспышка страсти; сама атмосфера на этой кухне — тепла и какого-то уюта, ранее совершенно несвойственных его дому… Все это разморило, как-то разом легло ему на плечи, вместе с теплыми ладонями Кристины, которыми она накрыла его затылок и принялась разминать мышцы.
        — Мммм,  — протянул Кузьма, с наслаждением прожевывая угощение.  — Блаженство, мавка!  — уткнулся в ее грудь носом, еще плотнее сомкнув кольцо своих рук на спине Кристины.  — Сто лет не ел твоих пирожных.
        — Я их сто лет и не пекла,  — хмыкнула она, в свою очередь откусив кусочек.
        Кузьма тяжело вздохнул: сложно вдруг стало собраться с мыслями и силами. Хотелось просто завалиться с ней в кровать и отоспаться. Хоть и не сложное дежурство было у мавки этой ночью, а, видно, откат. Все равно толком не отдыхали. Потерся щекой о ее кожу.
        — Не надо было так нервничать, малыш,  — тихо заметил, дав понять, что понял все ее страхи.  — Я же сказал тебе, что вернусь…
        Она то ли хмыкнула, то ли поперхнулась. Отложила недоеденное пирожное, как-то невесело посмеиваясь.
        — Как будто ты гарантию дать можешь железобетонную,  — настал ее черед прятать свои мысли и страхи в волосах на его макушке.
        Кузьма ощутил, как мавка нежно касается волос на его голове губами; почувствовал, как ее ладони и пальцы обхватили его щеки и скулы. Кристина глубоко вздохнула, словно им свои легкие наполняла. Так, как он ею совсем недавно. Одни чувства и потребности. Одни желания… И так много острых тем, которые и сейчас, после всего, стороной обходят, боясь в голос называть вещи своими именами. Словно это от чего-то уберечь в состоянии. Бред. Он точно знал теперь, что так — не работает. Уже пробовал. И все-таки.
        — Все, что в моих силах, и немного более, я тебе гарантирую, любимая,  — хрипло прошептал Кузьма в ее кожу.
        Кристина прерывисто и глубоко вдохнула, словно призывая свои эмоции к порядку.
        — Что ж… Если так — когда жениться будем, родной?  — весело спросила она, только смотрела настолько серьезным взглядом, пудовая гиря легче.
        — Думаю, два дня тебе хватит, чтобы ко всему подготовиться?  — усмехнулся он в ответ, усадив Кристину на свои колени. Откинулся на спинку стула спиной.  — Матерей привезем завтра в гости. Я все юридические нюансы утрясу. Тут и распишемся. Или у тебя какие-то конкретные планы на уме, мавка?
        Кристина покачала головой, уже успев устроиться у него на плече.
        — Я хоть сейчас готова, без разницы где,  — тихо согласилась она, прокручивая кольцо на пальце. Как будто наиграться тем не могла.  — А мам порадовать не помешает. Им позитивных эмоций не хватает, даже не о чем говорить.
        В ее движениях, и даже голосе, ощущалась такая же самая усталость. Разморенность. Словно наконец-то расслабилась после тревог, которыми забивала голову последние часы. Кузьма это всем телом чувствовал: Кристина откинулась, расслабилась, словно бы каждой мышцей обтекала его. И при этом старается на раны не давить, помнит о каждой. Чувствуется же.
        — Кофе хочешь?  — поинтересовался он, поглядывая на кофемашину.
        Расстояние в пару шагов сейчас казалось чертовски длинным. Почти непреодолимым. Помимо этого, чтобы добраться до заветного агрегата, надо было мавку со своих рук спустить. А Кузьма даже думать не хотел о подобном в данный момент.
        — Хочу,  — улыбнулась она в ответ, а глянула так, что ясно стало: испытывает те же самые сложности.
        И не так уж сильно обоим кофе хочется, если подумать! Ну его, в лес! Лучше еще посидит с ней немного.
        Глава 28
        Кристина была не единственной в их паре, кто видел ночами кошмары. Только признаваться Кузьма, в отличие от нее, в этом совершенно не хотел. Закатывал глаза, когда Кристина еще в клинике заводила разговор о том, что мешает ему спокойно спать ночами, и заявлял, что ей стоит меньше придумывать. Только вот сейчас Кристина точно знала, что дело не в ее богатом воображении. Отнюдь.
        В этот раз она проснулась первой. И не от своего кошмара, которых стало гораздо меньше, да и яркость последних снизилась с тех пор, как она стала вновь спать в объятиях любимого. Ее разбудил резкий и сильный захват рук Кузьмы на ее теле. Жесткий настолько, что стало некомфортно, заставив выплыть из состояния отдыха сознание, профессионально привыкшее реагировать на любой стимул. Кузьма спал. Но его лицо было напряжено до такой степени, что сложным казалось разобраться: то ли его терзает боль в ранах, то ли нечто, что он видит во сне. И этот захват рук, от которого становилось больно…
        И он ей что-то рассказывает? Ха! Они стоили друг друга, это без вопросов. Оба ночами мучились от кошмаров, о которых не особо желали говорить.
        — Родной, проснись,  — тихо позвала она, погладив Кузьму по щеке.
        Для этого пришлось приложить немалые усилия — чтобы просто высвободить уже онемевшую немного конечность.
        Однако на ее старания он лишь усилил захват. Куда больше? И до того дышать сложновато было.
        — Кузьма!  — повысила голос Кристина.  — Я задохнусь.
        Его лицо исказилось еще сильнее. Но Кузьма все же открыл глаза, прищурившись. И словно бы с трудом приходя в себя, попытался сориентироваться в обстановке.
        — Мавка?  — хрипло спросил? Констатировал?
        Шумно выдохнул, хотя Кристина и не видела, чтобы любимый задерживал дыхание.
        — Все в порядке?  — уточнила она, отмечая, что удерживающие ее руки все еще не расслабились.  — Что снилось?
        Он посмотрел на нее каким-то долгим и тяжелым взглядом. В темноте спальни, разгоняемой лишь лунным светом, из-за того, что оба поленились задернуть шторы вечером, это изучение показалось ей совсем мрачным. Погнало по спине Кристины холодную дрожь, несмотря на крепкие и горячие тиски его объятий.
        — Кузьма?  — ее голос тоже упал.
        — Ничего,  — наконец, выдохнул он.
        Ну да, ну да. Она же идиоткой стала, как только концы волос осветлила. Ей можно такой бред втолковывать. Ага.
        — Мне бы развернуться,  — буркнула Кристина. И не планировала, а обида прорезалась в голосе.  — Жарко. Вдохнуть не могу.
        — Кристина…
        Да, она верила, что он сожалеет о том, что она ощущает его нежелание разговаривать. Только Кристине ни йоту от его сожаления не легче! Нахлебалась уже этого по горло за последние годы! Аж к горлу подкатило.
        Отвернулась сразу, как только Кузьма хоть немного ослабил руки. Отползла на другой край кровати. Не потому, что рядом с ним не хотела находиться. А потому что это желание было невыносимым и непреодолимым несмотря ни на что.
        Глупо надеяться, что после стольких лет порознь за пару дней все само собой притрется. Тем более когда все нерешенные проблемы так и висят дамокловым мечом над ними. Поговорить бы, разобраться. Наорать, что ли! Да не привыкли. До сих пор таятся и прячут все, что на душе, хоть вроде бы и вместе теперь. А полного доверия нет. Не интуитивного. За это и вспоминать нечего. Они на клеточном уровне друг друга принимают. А вот тяготы и тревоги — делить не привыкли. Он все старается ее выгородить и оттолкнуть в этом, словно не понимает, что ранит и режет таким отношением душу.
        И она ему не говорит ничего. Молча глотает свои слезы и обиду. То ли в вечном дурном женском «пусть сам поймет и угадает», забывая, что и любимый — человек, которому не дано читать чужие мысли. То ли просто в настолько же идиотском желании облегчить ему жизнь.
        А разве помогает это? Ей легче? Ему проще? Поэтому сейчас зубами скрипит и кулаки сжимает? От той ли легкости она в клубок свернулась, словно живот болью раздирает?
        И почему от такого простого события — ощущение дикого предательства?
        Ну не говорит, и что…?
        Только Кристина очень хорошо знала ответ на последний вопрос. Все. Все в этом. Вся его привычка решать любые вопросы самостоятельно. И где гарантия, что снова своим умом ее благо не начнет определять? Вновь не откажется?
        От одного лишь предположения — горло сдавило. Села в постели, пытаясь и вдохнуть, и ему не показать, что на грани истерики. Блин! Чем она его лучше?! Только как самой душу открыть, если самый дорогой и близкий тебе свою боль и тревоги не доверяет?! Неужели не заслужила за все это время, чтобы и ее мнение учитывалось? Чтобы ей позволяли его поддерживать? Или только тогда, когда совсем плохо? Когда при смерти?!
        Иногда проклясть хотелось ей этот его чертов титановый внутренний стержень, ей-богу!
        Тело предало, выдав эту обиду. Не удержала, сорвалось с губ придушенным, обиженным всхлипом.
        — Японский бог! Мавка!  — Кузьма потянулся за ней, с четко слышимой виной в голосе.
        Как можно быть настолько близкими? Буквально осязать друг друга, и пытаться из души вытолкнуть? Неужели он действительно думает, что ей достаточно его тела и сердца? Они же с самого детства — единое целое. Как ампутация по живому…
        — Все нормально,  — не повернулась к нему.
        Ускользнула из рук. Поднялась с кровати, растирая руками мигом озябшие плечи.
        Глупо. Совсем по-детски. Не стоит поднимать такие мысли и темы ночью. В темноте — все всегда видится страшнее и больше: будь то детский монстр или обида на самого дорогого человека. Утром все покажется проще, незначительней. Тогда и стоит говорить. Да проблема в том, что утром оно не задевает так, не вылазит. Утром себя легко уговорить отодвинуть и не думать, понять и принять. Зато ночью и приходит отдача на все попытки спрятать и затолкать непроговоренное поглубже.
        Подняла с пола футболку, которую он с нее вечером стянул. Вдвоем спать одетыми жарко. И мешало все, что разделяло. А теперь? Сами себе новые преграды выдумывают?
        — Кристина.
        Кузьма проигнорировал всю ее явную демонстрацию независимости и невозмутимости. В два шага пересек расстояние и крепко обнял со спины. Уже не так, как во сне. С потребностью.
        — Маленькая моя, ты рвешь мне душу, когда грустишь,  — напористо прошептал ей в макушку, целуя пряди.
        — А ты — мне, когда не доверяешь, и эту самую душу от меня закрываешь,  — огрызнулась в ответ Кристина, ни капли не смягчившись, хоть и прильнула к его телу.
        Не могли друг без друга, да. Только и проблем своих не решили.
        — Я доверяю тебе,  — возразил Кузьма.  — Так, как никому на Земле.
        Она же только рассмеялась. Хрипло, надломленно, с той обидой и слезами, которые сейчас душили.
        — Что ты обо мне не знаешь, родной? Что не выдушил? Не заставил рассказать? Когда тебя мое нежелание говорить останавливало? И разве я хоть раз отказала, не пустила тебя в свои мысли и душу?  — глянула на него через плечо с обвинением и упреком.  — А ты? Только когда подыхаешь, готов мне «кость» бросить, поделившись чем-то, что тебе спокойно спать не дает, да? Это твое доверие?!
        Под конец голос повысился. Пришлось умолкнуть и глубоко вдохнуть. Не хотела скатываться в истерику.
        Кузьма не ответил. Вместе этого так сжал зубы в районе ее макушки, что Кристина костьми этот звук ощутила. Дрожью по собственным мышцам.
        — Я. Тебе. Доверяю,  — выталкивая из себя каждое слово, сипло возразил он.
        Кристина только хмыкнула.
        Ничего не решили. Словно пару месяцев назад. Как все эти годы. Укололи друг друга, и отступили, пусть и оба понимают, что своими уколами себе кровь пускают, не только собеседнику. Они же одно целое.
        Кузьма хрустнул пальцами, сжав кулаки. Прошелся по комнате.
        — До сих пор хочешь курить?  — сипло спросила она.
        Слезы так и стояли в горле.
        Он хмыкнул. Но с таким напряжением, что это физически ощущалось, словно уплотняя темноту между ними.
        — Прикинь, да? Сколько лет, как бросил, а хочу. Да.  — Кузьма остановился у окна, рассматривая что-то в ночном городе.
        А потом сделал то, отчего у Кристины кровь похолодела. В спальне не было балкона в традиционной форме. Зато имелась странная с ее точки зрения блажь архитектора — «французский балкон». Это когда ты открываешь высокие стеклянные двери, и между тобой и безграничным пространством высоты двадцать третьего этажа остается тонкая витая железная ограда, высотой ей до груди. И все. Никакого пространства, никакого выступа. Двери, ограда, пустота. Вроде бы, чтобы не упасть…
        Только у Кристины дух перекрывало даже тогда, когда она к закрытой стеклянной двери подходила.
        А Кузьма взял и открыл ее. И встал у этой ограды, опираясь одной рукой на вторую, закрытую сейчас створку двери. Глубоко вдохнул. А у Кристины ноги начали подламываться в самом прямом смысле слова. И такая какая-то противная слабость появилась в коленях. Подкатила тошнотой.
        — Кузьма, отойди, родной. Пожалуйста,  — Господи! Кристина и сама слышала, что голос дрожит. И не боялась никогда высоты ранее вроде. Однако что-то в этом типа «балконе» ее просто в ужас приводило.
        Он с удивлением, которое и в темноте было заметно, повернулся к ней, продолжая опираться на створку.
        — Мавка, что такое?  — нахмурился.
        Прошлая тема не забылась, но как-то притихла, что ли.
        — Не знаю, мне дико страшно, когда ты к этому балкону подходишь. Да и когда сама подхожу,  — честно призналась она.
        Ноги замерзли. И вся она. По коже мурашки пошли от зябкого воздуха ранней весны. А Кузьма все стоит и смотрит на нее с непонятным выражением. Опирается на дверь. Спиной к той бездне… И Кристине ни капли не становится спокойней.
        Наконец, он отошел. Направился в ее сторону, по ходу движения стянув с кровати плед. Подошел, пока Кристина не совсем поняла его намерение. Взял и укутал ее с головы до ног в это покрывало. Так теплее стало, балкон не закрыл же. Кузьма сжал ее плечи, обнял крепко.
        Оба понимают, что надо менять что-то. Разрушать этот проклятый тип общения, который как защиту вырабатывали все эти годы, чтобы хоть как-то с болью справиться, не подохнуть. А как именно — ни он, ни она до конца точно не знают.
        — Иди сюда, малыш, там красиво очень,  — неожиданно для нее, Кузьма вдруг потянул Кристину в сторону того самого балкона.  — Не трусь,  — улыбнулся он, точно поняв, что у нее подламываются ноги.  — И это ты меня вечно на мост гоняла?  — словно недоверчиво, покачал он головой, продолжая мягко подталкивать ее в сторону распахнутых дверей.
        Но при этом крепко держал за пояс. Не отпускал от себя ни на йоту. Давал ощутить свою поддержку и то, что она может на него рассчитывать и опереться.
        Кристина только фыркнула, когда он про мост разговор завел.
        — Тебе меня больше попрекнуть просто нечем, вот ты и цепляешься за тот мост,  — огрызнулась, пытаясь спрятать свой страх, наигранно бравируя.
        Но не вырывалась, когда он ее к самой этой ограде подвел. Не дура же, на краю дергаться глупо. Но смотреть вниз все равно поостереглась. Не ровен час, голова закружится от этой его «красоты».
        Кузьма ее шпильку пропустил. Или это Кристине так поначалу показалось, потому что промолчал. Встал за ее спиной, крепко обхватив Кристину поверх пледа за талию. Устроился подбородком на ее макушке. И все. Словно целиком погрузился в созерцание вида ночного города, раскинувшегося перед ними. Да, красиво. Не поспоришь. Если вперед смотреть… Очень красиво тогда, отрешаешься от высоты, и только шикарную панораму полусонного города видишь, с пустыми освещенными автострадами и подсвеченными куполами древних церквей и монастырей. С темными массивами парков. И редкими движущимися огнями такси. Интересно, сколько сейчас? Два часа ночи? Три? Второй день в «отпуске», а уже счет времени потеряла. Расслабилась. Потому что рядом с ним.
        — Я никогда не прощу себе тот момент, когда ты на колени передо мной встала,  — вдруг сипло произнес Кузьма, опустив лицо ей в волосы.
        А голос такой, что у Кристины мороз по хребту. И совсем не от ночного холода. И бездна боли мигом в животе. Слишком режущие воспоминания, чересчур хорошая память, из которой никак не выходит выдрать то, что хотелось бы навсегда забыть. Липкий и противный пот над верхней губой выступил.
        А Кузьма продолжал говорить. Медленно, с долгими паузами. Все тем же голосом, продирающим до аорты. В какой-то момент ей даже начало казаться, что лучше бы он молчал.
        — И сейчас знаю, что не было другого варианта. Столько видел… Там… Там и мужиков не щадят. С женщинами же и подавно… Только так мог тебя защитить. А простить себе твою боль…  — Кузьма замолчал, тяжело, сквозь зубы втягивая в себя воздух, отчего у нее по затылку дрожь шла.
        Уже и про высоту забыла, и про свой страх. Умел он ее отвлекать, не поспоришь.
        — Не смогу себе этого простить никогда, малыш. Не вытравлю из памяти,  — тихо добавил он, прижавшись губами к ее затылку. Словно дрожь Кристины ощутил.
        А она зажмурилась. Так больно от его слов. И так… Бесценно. Потому что знаешь — никто и никогда не заплатил бы ради нее столько, не пожертвовал бы самым дорогим. Ну кто еще в ее жизни на подобное способен?!
        — Тебе это снится?  — таким же шепотом спросила.
        Кузьма хмыкнул. Больше на хрип похоже. Просто она его хорошо понимала.
        — И это тоже. И как ты на мосту стоишь. Много всего, мавка. И того, о чем тебе знать не надо. Не потому, что я тебе не доверяю якобы. А потому, что слишком сильно люблю, чтобы в гниль и грязь макать, пойми это.
        Она крепче сжала веки, откинувшись на него всем телом. Полностью доверяла, по сути. Стояла же над бездной, только на него и опираясь, даже не проверяя, сколько сантиметров ее от края отделяет. Не спасет же решетка, что по смыслу больше ограда…
        — Я с тобой все делить готова, родной,  — голос Кристины прерывался, хоть она и старалась себя в руки взять. Но, боже! Сколько же в ней было нерастраченной любви и чувств к этому мужчине, которые ни она, ни он не позволяли проявлять настолько долго!  — Не может между нами быть твоего и моего. Целое же. Грязь — так грязь, на двоих и такое нести проще.
        Подняла руку, накрыла его пальцы, сжимающие ее талию.
        — Нет, мавка,  — Кузьма выдохнул.
        И даже улыбнулся. Она затылком это ощущала, которого продолжали касаться его губы.
        — Я тебя в это окунать не буду. Не для того столько лет рвал жилы. Выгрыз себе дорогу и право с тобой быть в нормальных условиях…
        Погладил ее щеку. Прошелся губами по шее. Так нежно, едва ощутимо касаясь. Совсем для него несвойственно.
        — Не спорь, малыш. Позволь мне наслаждаться этим. Пожалуйста,  — добавил куда тише.
        Кристина затаила дыхание. Сколько раз в жизни он ее просил о чем-то? И как ему отказать? Ведь кто лучше нее знает, чего ему подобное стоит? Вечно Кузьма ее в безвыходное положение ставит.
        — Когда я могла тебе отказать?  — невесело улыбнулась она, повернувшись в его объятиях.
        И уже плевать, что за спиной громада пространства и обрыв пола. Забыла о своем страхе. Лишь бы его обнять и поцеловать, стирая своими губами горечь, которая в каждом слове Кузьмы сочилась. Прижалась ртом к его сжатым губам. Нежно, горячо, со всей своей безграничной любовью.
        Он сам отступил внутрь комнаты, оттаскивая обоих от края, поправил плед на ее плечах. Но не прекратил целовать.
        Карецкий когда-то спросил ее: как так любить можно? Когда со своей женой разводился. Никак не могла от него отцепиться. «Ведь предал же тебя, отказался»,  — донимал.  — «Как ты можешь его продолжать любить настолько же? Каждый раз принимать, когда хоть поговорить приходит. Неужели не страшно так сгорать в чувстве обоим, когда даже коснуться не могут? После всего…»
        «Жизнь слишком сложная штука, чтобы, ко всему прочему, еще и бояться любить»,  — тогда ответила Руслану она.
        Не знала, понял друг или не понял. Только сейчас она сама осознавала — что бы там ни было, и какие бы тайны Кузьма ни скрывал, пытаясь ее защитить — все равно не перестанет его любить. Всегда рядом будет.
        Матерей привезли утром, пока они с Кузьмой совершали свою первую совместную прогулку за столько лет (разумеется, в сопровождении охраны). Она все-таки вытащила его за круассанами в ту кондитерскую, о которой они говорили. Не ожидали, если честно, что мамы окажутся так «легки на подъем». Думали, что это часа два времени займет. А они, очевидно, еще с вечера подготовились, после того, как дети им позвонили и поделились своими планами.
        По правде сказать, суматошно вышло. После порванной ночи с обидами, объяснениями и все равно принятием их безусловной любви, Кристине хотелось в тишине и покое выпить кофе с Кузьмой. Наедине. Однако семья на то и семья, чтобы вносить суматоху и неожиданность, ломая всякие планы. И ведь самое главное, что все равно все вышло с радостью и весельем. Началось с объятий и маминых вздохов, стоило им выйти из лифта на этаже. Со слезами, которые обе матери пытались спрятать, с их всхлипов и наказов Кристины обеим успокоиться. Четыре человека (охрана ретировалась, едва вся семья в сборе оказалась), а шума столько, будто бы цыганский табор приехал. И это при том, что Кузьма говорил лишь одно слово:
        — Мам!  — обращенное то к своей, то к ее матери, взывая к их здравому смыслу.
        Но его не слышали за собственными причитаниями и вздохами.
        — Господи, дети мои!  — вздыхала мама Тома, то вытирая слезы, то всплескивая ладонями.
        — Думали, не дождемся уже, когда за голову возьметесь!  — тут же подхватывала мама Маша, с укором глядя на Кристину и Кузьму.
        Однако быстро меняла гнев на милость и начинала счастливо улыбаться, целуя их в щеки, словно бы они снова стали детьми.
        Кристина пыталась сдержаться, но то и дело начинала смеяться. Просто потому, что от яркого и открытого восторга матерей ей и самой становилось безудержно весело. Да и Кузьма не мог сдержать широкой улыбки, расплывающейся на его лице против всякой воли. И у нее перед глазами вновь был тот мальчишка, которого она впервые встретила на пороге тогда уже общего дома. Отчего уже Кристина начинала всхлипывать, не в силах совладать с накатывающими эмоциями и чувствами, а Кузьма крепко обнимал ее, пытаясь всех своих женщин призвать к спокойствию.
        — Японский бог! Что же вы тут устроили!  — в конце концов возмутился он, продолжая широко улыбаться.  — Прямо потоп. Все. Быстро успокоились и пошли кофе пить,  — распорядился он таким голосом, словно надеялся, что все моментально послушаются.
        Ясное дело, не на тех напал.
        — Мы же круассанов мало купили!  — тут же нашла новый повод для волнения Кристина, переживая, как они поделят выпечку, и хватит ли на всех.
        — Мавка!  — попытался призвать Кузьма ее к здравому смыслу, пока матери уже наперебой заверяли, что совсем не голодны и им выпечку есть уже вредно.  — У нас полный холодильник пирожных, которые ты вчера пекла. О чем ты говоришь? Наедятся все!  — решительно заявил он.  — А если не хватит, еще напечешь.
        И двинулся в сторону кухни — возможно, таким путем решив прервать их волнения и переживания.
        — Эй,  — встрепенулась Кристина, следуя за ним. Матери тоже не отставали.  — Я думала, ты мне отпуск выбил у Карецкого, чтобы я отдохнула, а оказывается, так и мечтаешь меня в кухонное рабство упечь, да?  — с шутливым обвинением ткнула в его сторону пальцем.
        Вызвав у Кузьмы приступ такого смеха, что всем пришлось остановиться. Да и рассмеялись по итогу все.
        — Не хочешь, вообще больше в кухню не заходи, мавка,  — притянув ее к себе, отсмеявшись, выдохнул он.  — Пошлем Вадима или еще кого-то из парней в пекарню. Вот и все. И вообще, пусть мамы мясо едят, оно полезней булок,  — «нашел» выход для всех.
        — Это как посмотреть. А холестерин, а боли в суставах?  — тут же возразила Кристина. Просто так, из вредности. И даже гримасу забавную состроила, чтобы никто не подумал ничего серьезного. А то и правда переживать о своем здоровье больше нужного начнут.
        — Так, пошли уже на кухню,  — махнул рукой Кузьма.  — Там и решим, кого и чем кормить. А то я тут с голоду умру,  — намекнул он на то, что они так и не позавтракали перед тем, как за круассанами в «поход» отправляться.
        Чем сумел отвлечь матерей от волнений об их прошлом и дать задачу тут же сына накормить. Кристине осталось саркастично закатить глаза и двинуться на кухню за всеми следом.
        Матери провели с ними целый день. И на ночь остались. Куда тут уезжать, если они завтра собрались расписываться? Да и комнат хватало с головой. И поговорить было о чем. А уж забот — и того больше имелось. Ведь у Кристины даже платья подходящего не было! С Кузьмой ситуация обстояла лучше: чего-чего, а официальных костюмов у него имелось, хоть отбавляй. Это матерей успокоило, но вот ситуация с гардеробом Кристины ужасала.
        — Да я и в джинсах ее в жены возьму,  — поддевал их Кузьма.
        И Кристина хмыкала, открыто заявляя, что после всех этих лет готова и в пижаме расписаться, лишь бы с ним.
        — Мавка, у тебя и пижамы нет. Здесь — так точно,  — рассмешило это заявление больше всего Кузьму.  — Но это не проблема. Здесь рядом точно что-то такое продают.
        И они вдвоем хохотали, пока матери хватались то за сердца, то за головы, сетуя на безалаберность детей.
        — Так, хотя бы ради нас прекратите шутить и подойдите к вопросу серьезно. Нормально свадьбу надо провести,  — вмещалась мама Маша, прерывая их хохот.
        Мать Кристины не вмешивалась, только кивала, соглашаясь с подругой. Да вытирала лицо от испарины. Тяжело ей все-таки такое обилие эмоций давалось, хоть и положительных. Давление сказывалось. Кристина то и дело с волнением косилась в ее сторону, да про таблетки напоминала, но мама только отмахивалась. «Я счастлива — это лучшее лекарство»,  — шептала мама ей в ответ. Но Кристину такие заявления не особо успокаивали.
        — У меня уже была одна серьезная свадьба. Вовек больше такой не хочу,  — веселье как рукой сняло, Кристина отвернулась.
        Матери виноваты не были. Просто, как ни хотелось бы, а не перечеркнуть всего прошлого и того, что каждому здесь сердце давило. Кузьма, сидящий на стуле рядом, тоже улыбаться перестал. Сжал ее руку, переплетая их пальцы. И опустил голову на их сплетенные ладони.
        Он тоже был на той свадьбе. Никто его не приглашал. Но Кристина видела его у ЗАГСа, когда с Романом шла под руку. В тени старых кленов. И до сих пор не знала, даже спустя столько лет, откуда тогда взяла силы, чтобы заставлять себя улыбаться весь вечер. И как хоть кто-то из гостей верил в ту ее улыбку…
        Кузьма резко поднялся, разрушая липкую и противную паутину горьких воспоминаний.
        — Так, все,  — в своем излюбленном тоне заявил он, заставив всех отвлечься.  — Мамы правы. У тебя должно быть платье. Самое лучшее!  — веско заявил он.
        — Мне все равно,  — попыталась возразить Кристина. Она и тогда платье без всякого энтузиазма выбирала. Потратила месяц. А тут, за полдня…
        — Ех***й бабай! Ни фига тебе не все равно!  — резко прервал ее Кузьма. Остановился, нависнув над Кристиной. Обхватил ее щеки руками, заставив посмотреть прямо на него.  — Я же точно знаю, мавка,  — уже тише хрипло добавил он.
        Глядя при этом так, словно они одни здесь. Будто в душу ее заглядывал.
        И ведь прав был. Как и всегда. Не было ей все равно. Никогда, не с ним, пусть в данной ситуации и не платье для Кристины самым важным являлось. И красивой быть хотелось. Настоящей невестой, даже если в закрытой комнате расписываться придется. Лишь бы с ним. И для нее самой — как в первый раз. Как мечта с тринадцати лет…
        Она не нашла аргументов. Просто прижалась губами к его горячим и жестким ладоням. И расплакалась, потому что не в состоянии была унять это все внутри себя. Никогда, наверное, спокойно перебирать память не сможет. И наслаждаться этой сладостью его близости. Всегда останется привкус горечи всего прожитого.
        Кузьма выдернул ее из кресла и прижал к себе, позволив спрятаться на его плече.
        За платьем поехали все вместе. И охрана. Причем кроме Вадима и Богдана с ними отправились еще три человека. Кристина могла бы пошутить по этому поводу. Не оттого, что считала охрану чрезмерной, нет. Здесь она целиком доверяла Кузьме. Просто процессия получалась основательной. А она нервничала, что может ничего не найти, и этим расстроит всех… Хотя точно знала, что ни она сама, ни Кузьма, не позволят ничему в мире помешать им завтра расписаться. Всему вопреки.
        Хотя зря переживала, конечно. Проблема была не в платье, а в избытке выбора, скорее. А может, дело было в том, что в этот раз она за любимого замуж выходила. И не платье главное…
        И все-таки платье она нашла. Вернее сказать, они нашли, оба. Едва Кристина то увидела, почувствовала, что «оно». Это было четвертое по счету платье, которое Кристина примерила в салоне, куда они все приехали. Тот подобрал и все это организовал один из его помощников. Дорогой салон, элитный. Закрытого типа.
        — Все для тебя, мавка,  — хмыкнул Кузьма, когда Кристина иронично вздернула бровь, увидев, куда приехали.
        В общем, отрывался по полной за все те годы, когда она не позволяла ему на нее деньги тратить. Но Кристина сейчас не спорила. И так поводов нервничать хватало. Да и о чем? У него деньги имелись. Ими же и занимался все эти годы. Жизнью рисковал ради этих денег, отчего у нее до сих пор в животе холодело.
        Должен же быть от всего этого хоть какой-то смысл.
        Так вот в этом салоне и выбирала Кристина платье. Матери и Кузьма сидели в зале, а она в примерочной с помощью консультанта облачалась в выбранные работниками салона наряды и демонстрировала своим родным. Пока все платья были оценены как «красиво и хорошо». Да и не сказать иначе — плохих нарядов здесь, наверняка, не держали априори.
        А вот когда Кузьма увидел это платье, четвертое… Он поднялся из кресла, в котором до того сидел и подошел к небольшому помосту, на котором Кристина и показывала наряд. Молча протянул руку, рассматривая и пальцами ощупывая ткань, вышивку… После чего поднял на нее пораженный взгляд…
        — Мавка, блин…
        Кристина же расплылась в улыбке. Она знала! Сто процентов знала, что ему понравится!
        Не классическое платье. Силуэт, облегающий грудь и талию, а после чуть расходящийся книзу, в виде «А». Удобное. Вроде и белое, но на самом деле — с чуть зеленоватым фатином поверху. И вышивка золотой и зеленой нитью в виде цветов и лиан каких-то, листиков.
        Да, мавка. Лесная фея. И хорошо даже, что не чисто белое. Не нужно им такое. А этот наряд… Их это платье. Ее и его.
        Да и матери с восторгом поглядывали, Кристина заметила.
        — Берем,  — даже не спрашивая ничего, просто посмотрев друг другу в глаза, распорядился Кузьма, не разрывая контакта взглядов.
        Консультант сноровисто и профессионально кивнула, описывая удобство данного кроя и тонкость ручного кружева с вышивкой, расписала ценность модели. Только их не это в платье интересовало. А то, что искали — оба уже нашли в наряде.
        — Нет, фату не надо,  — прервала Кристина перечень дополнений, которые предлагала консультант.  — Просто диадему.
        И вместе с кивнувшей помощницей пошла выбирать украшение.
        В конце концов, домой вернулись через два часа, измотанные и уставшие не столько из-за поисков, а из-за слишком ярких и насыщенных эмоций, очень разных по своей окраске. Еду откуда-то доставили, Кристина даже не интересовалась — откуда. Она столько испытала за последние сутки, что хотелось это хоть как-то осмыслить. Вяло ковырялась вилкой в тарелке, хоть все и было приготовлено просто превосходно: и утка в клюквенном соусе, и салат с козьим сыром, который она очень любила, и даже молодой картофель… И вкус ощущала вроде, а уже самой Кристины эмоционально на это не хватало. И говорить не могла. Хоть и матери утомились вроде, но держались, болтали, обсуждали. А она отрубалась.
        Отложила вилку, перестав мучить и себя, и тарелку. Опустила голову Кузьме на плечо, и сама не заметила, как задремала. И ему пришлось отводить ее в спальню, потому что Кристина сама просто не дошла бы, пока они с мамами продолжали общаться.
        А вот часа через три она выспалась и поняла, что дико голодная — ведь толком и не ела ничего в течение дня. И тут уже Кристину не остановило ни позднее время, ни ворчание Кузьмы, что «со всеми надо было есть» и у них «свадьба завтра, выспаться надо».
        — После свадьбы и выспишься,  — решительно заявила Кристина, вытаскивая его из кровати.  — А сейчас — я голодная. Заметь, утром я с тобой пошла на кухню, когда ситуация была противоположная,  — напомнила она.  — Не хочешь же ты, чтобы я ела в одиночестве?  — продолжала давить ему на совесть она, чуть посмеиваясь, пока Кузьма, уже явно смирившись, выбирался из одеял.
        Расписались они в одиннадцать утра, здесь же, в квартире Кузьмы, в присутствии матерей, а еще Вадима и Богдана. И Руслан был. Кристина искренне удивилась, увидев Карецкого: ей хотелось его позвать — несмотря ни на что, Рус всегда был и оставался ей очень хорошим другом. Возможно, даже единственным настоящим за всю жизнь. Однако Кристина немного сомневалась, не зная, как Кузьма воспримет ее просьбу, да и захочет ли сам Руслан. Но эти двое сами все решили и договорились, как и обычно. Хорошо, что хоть в этот раз — правильно распределив роли, в ее понимании.
        Сама церемония прошла как-то… Быстро, что ли. Слишком долго, наверное, Кристина этого события ждала, и когда все случилось — то показалось ей куда менее значимым и важным, в сравнении с мечтами, сожалениями и чаяниями, преследовавшими Кристину столько лет. Кольцо она даже перед церемонией не снимала, что вызвало некоторую заминку в речи приглашенного регистратора, однако им не помешало. А вот она Кузьме кольцо надела. Они вчера его выбрали, после того, как платье купили. Широкое и массивное, из белого золота, покрытое насечками, словно испещренное царапинками. Необычное кольцо, не стандартное. Но это же Кузьма! От него странно было бы ожидать стандартного выбора. И Кристине это кольцо понравилось. Оно было похоже на ее любимого: такого же мощного, надежного и несгибаемого, несмотря на все ситуации, которые могли оставить на нем след, но не сломить, и не заставить свернуть с выбранного пути.
        После того, как она надела ему кольцо, все вообще окончилось быстро. И регистратор разрешила им поцеловаться. Ха! Пусть бы попробовала запретить. Кузьма с таким энтузиазмом принялся это позволение исполнять, словно только ради этого и отстоял предыдущие двадцать минут.
        А потом их все поздравляли.
        — Ну как ощущения, Величко? То есть, Кузьменко теперь, да?  — усмехнулся Рус, всучив ей в руки огромный букет белых калл. Сжал в медвежьих объятиях.  — Напоследок — чувствую, больше мне твой муж тебя обнимать не даст,  — покосился Рус на стоящего рядом Кузьму, действительно через прищур поглядывающего в их сторону.
        — Ощущения… Странно,  — улыбнулась Кристина.  — Кузьменко, да… Я его фамилию взяла. Хотя думала всегда, что другая будет, но…  — пожала плечами.
        — Ясно. Конспирация и имидж — все,  — понимающе кивнул Рус.
        Он все еще обнимал ее, но только за плечи, и не преступил ни на грань черту дружеского отношения. Хотя что-то в его взгляде говорило Кристине о совсем ином настрое Карецкого, чем тот, что он пытался всем демонстрировать. Нет, Рус не убивался за ней. Но… Какая-то грусть ощущалась.
        — Ты на работу хоть вернешься?  — спросил Карецкий, видимо, видя, что она не торопится отвечать, а задумчиво всматривается в его лицо.
        — Вообще-то, планирую,  — с некоторым удивлением ответила Кристина.
        — Хорошо,  — Карецкий словно бы выдохнул с облегчением.  — Привык я к тебе, Кристя. Трудно с другими ужиться в операционной,  — бесшабашно улыбнулся Рус, рассеивая все невеселые эмоции.  — Но это потом, наслаждайся сейчас своим счастьем! Вы его не просто заслужили — зубами вырвали,  — вздохнул Карецкий, поддев пальцами ее подбородок в ободряющем жесте.
        А потом первый взял бокал шампанского со столика рядом, куда их уже расставили, и высоко тот поднял:
        — Просто счастья вам обоим. Любви между вами — на мир хватит. Пусть вам просто теперь больше везет!  — отсалютовав бокалом, ей и Кузьме пожелал Рус.
        — Спасибо! Но на везение мы полагаться не будем,  — усмехнулся Кузьма, крепко и сильно обняв Кристину за пояс. Прижал к своему боку. Во второй руке он держал бокал.  — Сами будем теперь условия диктовать.
        — И то верно,  — улыбнулся Карецкий.  — Можете — диктуйте! За вас! Чтоб до конца и в один день, как в сказках, поняли?!  — подмигнул.  — Хватит уже мытариться,  — с шутливым наказом велел он и глотнул шампанского.
        Матери рассмеялись, шумно поддержав тост. А Кристина тихо отпила из своего бокала, всей душой ратуя за то, чтобы слова Руса — да богу в уши.
        Глава 29
        Кузьма говорил, что хотел вырваться куда-то хоть на неделю. Но с поездкой после свадьбы у них так и не сложилось: в Парламенте приближались пленарные недели и Кузьма с неохотой признал, что ему лучше бы находиться в пределах страны, мало ли что согласовать или решить надо будет. Или кого уламывать и уговаривать… Вообще-то, он это говорил так, словно бы лишь допускал подобную вероятность. Но что-то в его тоне, в самой манере держаться, да и в темных глазах любимого, Кристину настораживало. Нет, она не считала, будто он ее обманывает. Однако словно бы ощущала, что недоговаривает.
        Еще буквально два дня назад он и не упоминал о подобной необходимости. А теперь… «Вероятно, такая возможность не просто допускалась им, а уже существовала»,  — подумалось Кристине. И не совсем там все гладко и ровно, вот он и не говорит открыто. Это же Кузьма, в конце концов! Как бы Кристину ни колотило, сколько бы она ни просила — но если он не считает необходимым посвящать ее в детали, оценивая небезопасным, то никогда и слова не проронит.
        А может, у нее просто паранойя и «пунктик» на этот счет развились. Тоже ведь вероятно. Но Кузьма все же не казался слишком встревоженным, да и времени с ней проводил столько, что она себя «пьяной» чувствовала. Слишком невероятно после всех тех лет, слишком насыщенно все ощущалось. Словно кожу с обоих содрали и теперь все осязание друг друга, все эмоции, каждый поцелуй и прикосновение — прямо в нервы, в кровь, в клетки мозга «впрыскивали», будоража и душу, и тело. Восприятие на такой грани, будто находятся на краю парапета небоскреба, и на этом же парапете танцуют, опираясь лишь друг на друга. И все эмоции на грани — надышаться не могут друг другом, насмотреться не выходит, до рези, до слез в глазах — а все равно не расцепить взглядов. Почти везде вместе, только Кузьма пару раз в офис ездил на следующие дни после свадьбы. Сказал, что бумаги какие-то необходимо подписать. А Кристина ничего не уточняла, как ни хотелось бы. Слишком сильно опасалась нарушить это хрупкое и щемящее ощущение счастья. Даже не представляла, сколько еще лет должно пройти, чтобы смыть горький и гадкий вкус прижившейся за
грудиной боли и страха, одиночества. Потому сейчас все неважным казалось — лишь бы около него.
        Но как бы там ни было, а Кузьма это понял. Возможно, и сам нечто подобное ощущал. И он таки ее увез. Не покидая пределов страны, но кардинально сменив обстановку — они провели неделю в клубном отеле у самого подножия гор. Незабываемый отдых получился, несмотря на раннюю весну! Кристине показалось, что там и не было никого, кроме них. Да, наверное, так и обстояло все на самом деле. Потому что никто ей не попадался за эту неделю, помимо персонала отеля да их собственной охраны. И вот это величие гор, еще укрытых снегом, тишина леса вокруг, который еще и не начал пробуждаться от «зимнего» стазиса, кристально чистый воздух, в котором даже тихо опускающиеся снежинки, казалось, «звенят» — все это — только для них! Обо всем на свете забыла. Отключилась от всего. Телефон — и тот не проверяла, даже не доставала, если честно. Знала, что случись что — ее и через Кузьму достанут и матери, и Карецкий. А больше она и не хотела ни с кем общаться. Да и Кузьма практически не занимался ничем. Так, время от времени с кем-то общался по телефону, для чего всегда уходил в отдельный кабинет в их номере. И вот в такие
минуты на Кристину, лишенную его общества, набрасывались все сомнения и страхи, которые с избытком взрастила и взлелеяла за их прошлую жизнь порознь. И ведь не безосновательно. Хоть Кузьма и говорил, что все под контролем. Однако так и не ответил на вопрос: наказали ли тех, кто организовал на него нападение? «Разобрались» — показалось Кристине несколько размытым и неопределенным, даже не утверждением, а просто наблюдением. И это ее тревожило.
        Но пока — где-то там, отдаленно, не в основных мыслях. Все же ей удалось отключиться и погрузиться в отдых, чего так давно не случалось. И Кристина блаженствовала по утрам, наслаждаясь завтраком в постели, не имея никакого желания идти в ресторан отеля, а Кузьма ей в этом потакал. Да и сам будто бы отсыпался за долгие годы. Откровенно говоря, ни он, ни она толком в отпуска не «ходили». Теперь же каждый день гуляли по территории отеля, даже в лес несколько раз выбрались. Она полной грудью вдыхала чистый воздух, почти звенящий, словно тонкий хрусталь. И со смехом тащила Кузьму в крытый бассейн с подогревом, крыша над которым была сделана из стекла. И они плавали, догоняя друг друга, наслаждаясь ошеломляющими видами местной природы, а иногда — и срывающимся с небес снегом.
        Сказка, в которой никого, кроме них двоих, не было (охрана вела себя настолько корректно, что Кристина практически перестала парней замечать, совершенно не чувствуя неудобства). Такой опыт и эмоции, которых у них, кажется, никогда не существовало. Даже в юности, так как возможностей не хватало на подобный отдых, когда ни в чем себе не отказываешь. А теперь — все есть. И от этого немного страшно. Но все сомнительное и негативное Кристина удачно гнала из своих мыслей. Когда Кузьма находился так близко — это удавалось очень легко сделать.
        Но как и всякая сказка — их отпуск закончился. Кузьме пора было возвращаться к своей «официальной» работе, да и Кристина понимала, что ее может не хватать в отделении. И все же ей очень не хотелось прерывать это волшебное время. До режущего чувства внутреннего протеста, от которого в районе солнечного сплетения появлялась противная ноющая боль. За всю неделю ни разу кошмары не снились, а в последнюю ночь накрыло с головой. Причем сильно так, словно бы вновь после самого ранения, когда на острие эмоции и нервы наголо. Закричала, завыла, пока Кузьма не успел разбудить. Подскочила в кровати, задыхаясь.
        Муж… Господи, как же ей хорошо было от этого слова теперь! Кузьма смотрел на нее внимательно и с затаенной виной, крепко прижимая к своему телу.
        — Мавка, через пару месяцев в нормальный отпуск поедем,  — решительно заявил, сразу поняв, почему на нее накатило.  — Вот потеплеет, и вытащу тебя куда-то к морю. Немного с делами разгребусь…
        Она только кивнула, и сама плотно и жадно обхватив его за плечи. Спрятала лицо у любимого на груди.
        Слишком хрупко еще все: и эта их реальность, и само принятие, и счастье. Кажется, одним неверным словом все разрушить можно. Одним движением неосторожным сокрушить. Мелочью, на которую просто не обратишь внимания, а та все под собой погребет… Вот и молчала. Да и не требовала ничего более того, что уже получила — вот эту вот возможность обнимать и целовать его, когда только захочется; быть рядом открыто и по полному праву.
        И Кузьма больше не говорил. Остаток ночи они так и пролежали — крепко обняв друг друга, переплелись руками и ногами. Но ни он, ни она больше не уснули.
        В первый рабочий день после отпуска Кристина столкнулась с неожиданной трудностью — она не совсем была уверена, что готова во всеуслышание заявить о своем новом статусе. Все эти годы, когда буквально каждый взгляд было необходимо прятать, мысли в голове заталкивать поглубже — теперь выливались в какую-то паническую атаку при единственном намеке, что можно кому-то сказать: «да, я его жена»…
        Шокирующая ситуация, выбивающая из колеи. А ведь ей уже паспорт поменяли, пока они с Кузьмой отдыхали. И по закону она должна подписывать истории болезни и распоряжения новым именем. А как тут это делать, когда рука трясется и на коже холодная испарина выступает? Так и не решив, Кристина пошла к Русу. А Карецкий взял и принялся откровенно ржать над ее «проблемой».
        — Блин, Кристя! Мне б твои заботы!  — все еще хохоча, хлопнул Рус по столу раскрытой ладонью, пока она задумчиво вертелась вместе с креслом.  — А тебе мои бы проблемы с созданием менеджмента и новой концепции работы нас, как приватного учреждения. Я ж ни фига в этом не секу. А надо все поменять. Чтобы люди платили, и при том — без вопросов, это надо им красиво преподнести, как конфетку на блюдечке. Еще и с кофе… А ты — «боюсь написать фамилию»… Блин, не прикалывайся!  — Руслан достал сигарету и прикурил, заставив ее критично нахмуриться.
        — Карецкий, прекрати здоровье по пустякам гробить,  — огрызнулась Кристина, если честно, задетая его смехом.  — У тебя как раз проблем нет. Зачем грузиться тем, что ты не умеешь? Найми для этого человека, который знает и разбирается в вопросе. Сейчас менеджеров по здравоохранению — уйма. Да и в бюджет это можно включить. Есть же что-то такое в статье о развитии учреждения. А ты своими прямыми обязанностями занимайся. И оперируй. Тут ты — бог. Все от этого только выиграют. Многозадачность редко дает классные результаты, особенно если ты вообще не понимаешь проблемы и не знаешь алгоритма решения,  — пожала она плечами.
        Рус два раза затянулся и затушил сигарету в пепельнице с усмешкой, которую не сумел подавить. Видно было, что ему комплимент по душе пришелся. Да и не льстила она, правду сказала, и сам Рус о своих талантах в курсе был.
        — Толковая идея,  — даже как-то удивленно признал он.  — Не подумал, привык все сам выгребать. Госучреждению же менеджеры не положены,  — Карецкий задумчиво хмыкнул, постукивая пачкой сигарет по столу.  — Ты права, Вели… Кузьменко,  — на его лице появилась кривоватая усмешка.  — Возьму на вооружение. И тебе советую меньше париться. А на вопросы — не хочешь, не отвечай. Кто тебя заставит?  — рационально напомнил он.
        Кристина, с одной стороны, была с этим согласна. Но…
        — Думаешь, Рома это нормально воспримет? Он же вообще о Кузьме не в курсе,  — поделилась тем, что еще беспокоило.  — Как бы опять не начал пить или еще что. Вроде же взялся за ум в последнее время.
        Карецкий закатил глаза.
        — Кристина! Ты не можешь и не должна думать за него. Как верно заметила — у Ромки свои мозги имеются. Да и он сам виноват, если живя с тобой, оказался настолько безразличен, что не понял и не докумекал, чего в твоей голове и душе творится. Взрослый мужик. Пора учиться ему самому решения принимать и держать лицо перед неожиданностями,  — проворчал в излюбленной поучительной манере.
        — Да я и понимаю вроде,  — вздохнула Кристина.  — И согласна с твоими аргументами. Но и привыкла же оглядываться вечно…
        — Ну так отвыкай,  — рассмеялся Карецкий.  — У тебя теперь для оглядывания охрана есть. А ты на мужа смотри, да вперед, в перспективу,  — посмотрел каким-то задумчивым взглядом.
        Словно и сам понимал, что Кристина от будущего захотеть может.
        Она тему не развивала. Слишком ценила в Руслане друга, чтобы лишний раз ворошить то, что уже никому не стоит вспоминать.
        — Ладно, пошла я. А ты поговори с юристами о менеджерах,  — напомнила она, поднявшись с кресла.
        — Поговорю,  — согласился Руслан, махнув ей рукой вслед.  — У нас там операция на послезавтра запланирована. Надо бы сегодня зайти, пациента посмотреть, опросить, собрать анамнез тебе, решить с наркозом, мне не все в его состоянии нравится…
        — Хорошо,  — не спорила Кристина, хоть и неожиданно сложно оказалось моментом впрягаться в рабочую колею после отпуска. Слишком качественно расслабилась.  — В час устроит? Ты со мной?
        — Да, нормально,  — согласился Рус.  — С тобой, само собой,  — подтвердил свое участие в консультации, уже взяв в руки мобильный, который начал звонить.  — Давай, работай,  — напутствовал ее Рус, приняв вызов, и тут же начал что-то обсуждать по поставке препаратов для отделения реанимации.
        Кристина улыбнулась и вышла, сразу же натолкнувшись буквально на Богдана, который стоял в шаге от двери Карецкого. И так внимательно смотрел по сторонам, что Кристине даже весело стало. Ну что в больнице могло случиться? Тем более учитывая, что теперь за охрану отвечало агентство, одним из начальников которого Богдан и являлся. Но или он, или еще кто-то из тех, кого отбирали лично Богдан и Вадим, сопровождали ее кругом. Вот просто везде. И сюда, к кабинету Карецкого, сегодня Богдан «провел».
        — Все нормально?  — уточнила она, не понимая, неужели Макаренко и своим не доверяет.
        — Да, Кристина Александровна, все нормально,  — спокойно отрапортовал Богдан.
        Серьезно очень. И внимательно посмотрел на нее, будто бы то же самое у Кристины хотел спросить. Совсем непонятно — кабинет он проверил перед тем, как оставить их с Русланом вдвоем для разговора. Ничего на самотек не пускал. Только ее другое цапнуло — отчество. Они с Богданом почти сразу, как его охранять Кристину приставили, решили этот вопрос. Да, уважительное обращение и четкое разделение положений осталось, никто не допускал панибратства. Однако и отчеств они договорились не использовать. Так жить в повседневности легче.
        — Богдан, что случилось?  — так и не двинувшись с места, напряглась Кристина, внимательно вглядываясь в лицо охранника.
        Но тот, казалось, лишь немного удивился ее поведению.
        — Ничего,  — даже нахмурился с недоумением.  — У вас какие-то проблемы? Или планы поменялись? Не хочется домой после отпуска?  — в тоне их прежнего общения поинтересовался с едва заметной полуулыбкой.
        Наверное, хотел ее успокоить. Только вот Кристина уже начала сомневаться и переживать, пусть и не имела для чего-то подобного ни одной реальной подоплеки.
        — Куда уж тут домой,  — напряженно улыбнулась она, внезапно осознав, что руки замерзли. Нервы.  — Дел накопилось столько, словно меня месяц не было, а не неделю,  — достав из кармана халата телефон, посетовала Кристина.  — Надо теперь расплачиваться за отдых.
        — Тем более есть повод улизнуть от рутины,  — словно подначивая и соблазняя, предложил охранник.  — Давайте домой, а? Больница без вас за эти дни не рухнула, и еще день простоит…
        — Богдан, не искушай!  — рассмеялась, хоть и немного нервно, не совсем понимая, с чего он вдруг завел об этом разговор. Зачем-то уцепилась за кулончики, принялась теребить цепочку.  — Не могу.
        Богдан понимающе хмыкнул, но больше ничего не добавил. Однако вновь осмотрел коридор.
        Кристина поняла, что ее аж подкидывать от непонятного сомнения начинает. Но и не ясно, что и у кого спрашивать — все же, в самом деле, казалось спокойным.
        Двинулась в сторону лифта, планируя до консультации закончить накопившиеся бумажные «долги». Богдан пошел за ней. Но Кристина его больше ни о чем не спрашивала. Открыла мессенджер с перепиской и послала сообщение Кузьме: «У тебя все нормально, родной?». Сама точно не понимая: выдумывает что-то, или не просто так пальцы дрожат, промазывая по буквам на сенсорной клавиатуре.
        Кузьма только сжал зубы, читая сообщение, полученное от Кристины. Мавка… Его жена… Поэтому так сечет все? На каком уровне она его чувствует? Какой подкоркой, ех***й бабай? На сто процентов был уверен, что Макар ничего не сказал и не прокололся — слишком опытный. И все же Кристина явно что-то уловила. Возможно, Макар просто еще не привык к этому, не учел что-то в характере его мавки. Вадим — тот справился бы лучше, но старый друг и телохранитель сейчас и ему самому лишним не был.
        — Все под контролем, Николай Артемович,  — будто в ответ на эти мысли, Вадим подбежал, внимательно осматривая стоянку подземного гаража.
        Не расслаблялся, хоть кругом их люди рыскали. В этот раз четко сработали. И быстро засекли надвигающуюся угрозу. Выловили того, кого послали установить на машину взрывное устройство. Не в первый и, вероятно, не в последний раз в его жизни. Пока парни работали на славу, не придраться.
        — На встречу едем? Или все отменять?  — Вадим остановился в шаге от него.
        — Хр*н им. Поедем. И сделаем вид, что вообще ничего не было. Пусть день поломают голову над тем, что и как пошло не так,  — хмыкнул Кузьма.  — У Кристины все нормально?  — уточнил, отправляя ей в ответ нейтральное сообщение с заверениями, что все в полном порядке, рутина только грозит погрести под собой после отпуска. Замучают его бумагами в парламентских комитетах.
        — Без происшествий, Кузьма,  — на полтона ниже добавил Вадим.  — Всех привел в полную боевую готовность. Парни территорию прочесали, машину и кабинет Кристины тоже проверили. Режим ужесточили, но не явно. Макар при ней неотлучно, тоже отрапортовал, что все тихо. По твоему приказу пробовал домой предложить вернуться, не открывая ничего, Кристина не согласилась. Хотя Богдану показалось, что она немного нервничает,  — добавил Вадим после секундной паузы.
        — Это я уже понял,  — хмыкнул Кузьма, пряча телефон в карман пиджака.  — Ладно, поехали, пусть парни дальше сами здесь все заканчивают. А нам надо ухо востро держать. Сомневаюсь, что это их последний сюрприз,  — размяв шею, Кузьма встряхнул плечами и двинулся к автомобилю.  — Только вот есть у меня подозрения, что теперь они другим путем пойдут, выберут что-то изощренней и не настолько прямолинейное,  — словно размышляя, поделился с Вадимом, следующим рядом.  — И нам это надо не пропустить.
        Вадик кивнул, явно разделяя подозрения Кузьмы.
        — И проследи, чтобы нигде ничего не просочилось об этом,  — уже садясь на пассажирское место авто, распорядился Кузьма.  — Мне здесь репортеры и близко не нужны.
        — Само собой,  — усмехнулся Вадим.
        Кристина несколько раз в течение дня перечитывала сообщение мужа. И новые писала ему. Он отвечал. Позвонить хотела, но знала, что у Кузьмы сегодня несколько важных встреч, не собиралась мешать. И даже успокоилась немного после его ответов, полных иронии и «жалоб» на обилие работы. Так понимала его! Самой приходилось себя принуждать просматривать истории и отчеты, на консультацию как-то лениво шла — хорошо, Карецкий фонтанировал рядом энергией. Она словно подзаряжалась от него.
        Богдан их так же сопровождал в своем стандартном собранном и внимательном настроении. Настороже.
        Вроде нормально все, привычно. Но Кристине как-то неспокойно на душе. «С жиру бесится»? Не знает, к чему теперь прицепиться? Или что? Зачем нервы треплет себе, когда нет причин, казалось бы?
        Пыталась уговорить и успокоить себя. Но пока вечером до дома не добралась, пока не обняла Кузьму, приехавшего через час после нее, не отлегло от сердца. Так и грызло исподволь.
        Наверное, никогда от этого опасения не избавиться ей. Слишком привыкла бояться и волноваться за него. А теперь — во сто крат сильнее это ощущала, «заполучив» Кузьму. И так дивно и непривычно сидеть рядом, не столько даже ужиная, сколько просто рассматривая, вглядываясь. Не первый же вечер вместе уже, а все равно. Наверное, ей потребуется в два раза больше лет, чем они были порознь, чтобы заново привыкнуть и воспринимать обыденность — будничной.
        Кузьму же, казалось, ее постоянная настороженность даже веселила немного. Он то и дело усмехался, притягивая Кристину к себе, шептал: «все нормально, малыш, расслабься», и крепко обнимал, целуя ее глаза, волосы, скулы. И так хорошо в его руках было, так надежно и спокойно. Так хотелось поддаться этим уговорам, оставив позади весь жизненный опыт. И поверить, что не обманывает саму себя. Но что-то в глубине темных глаз мужа не позволяло это сделать. А еще какие-то мелкие зацепки в поведении того же Богдана и Вадима нервировали, вызывая сомнения, не стала ли Кристина параноиком?
        За несколько дней Кристина втянулась в график. И даже преодолела в себе сомнения в том, стоит ли использовать новую фамилию, чем вызвала такой взрыв сплетен в больнице, что приходилось строить из себя глухо-немо-слепого инвалида на пятиминутках или когда шла через отделения. Физически ощущала, как большая часть сотрудников шепчется и перемывает ей косточки. Фамилия их благодетеля никогда не скрывалась, ту все сотрудники знали. И строили свои предположения о причинах, побудивших Кристину к этому браку. Как и то, что в первом браке она свою фамилию не меняла. Из этого тоже тут же было сделано множество выводов.
        Руслан от происходящего просто угорал, предлагая и Кристине расслабиться. Зато у людей развлечение, и она пусть посмеется — смех же продлевает жизнь. А их догадки все равно никак на Кристину не влияют. И в чем-то даже было можно согласиться.
        Только вот Роман все же явно воспринимал случившееся в штыки. И не сказал ей ничего. Даже поздравил. Но Кристина же с этим человеком столько лет прожила — видела, когда у него внутри все клокочет. Особенно обида. Да все никак не могла Романа на нормальный разговор вытянуть. Как ни крути, а им работать вместе, и все вопросы, которых, как ни странно, и после развода не возникло, а теперь вот вылезли, надо решить. Главное — пересечься как-то толком на смене и чтоб он не делал постное лицо, тут же выходя из ординаторской. В конце концов, она уже решила в приказном порядке его вызвать на разговор: как ни крути, а Кристина была и оставалась начальником Романа.
        Однако не срослось вообще. Черт дернул ее включить телевизор в кабинете. Зачем? Почти никогда этого не делала, бормотание новостей ей на работе только мешало, музыку предпочитала слушать в онлайн-трансляциях без реклам, ну а все остальное — и подавно не смотрела. А тут — словно действительно дернул кто. Включила без причины. Еще и на новостном канале каком-то оказалась. И как раз выпуск свежих новостей. Наверное, сразу переключила бы, не услышь фамилию, которая и ее теперь стала. На фоне развороченной земли и какого-то леса, в сюжете, где камера оператора то и дело выхватывала группки людей, что-то добывающих из-под земли и воды, голос журналиста строил догадки о всплывших фактах якобы прямого отношения Кузьменко к покрыванию нелегальной добычи янтаря. И хоть доказательств пока нет, но не бывает же дыма без огня? И как теперь ответит и поступит Премьер, учитывая явное благоволение к данному депутату, да и всей фракции, в управлении которой Кузьменко принимает участие?
        Сюжет окончился, а Кристина с непониманием пялилась в экран. Во-первых, она понятия не имела, связан ли с этими старателями Кузьма на самом деле или нет? Но ее не это беспокоило. Любимого Кристина принимала безусловно. А вот во-вторых — никогда ранее, за всю его политическую карьеру, да и до того, Кристина не слышала, чтобы имя Кузьмы всплывало в каком бы то ни было скандале. И это ее настолько сбило с толку, что даже не могла понять: то ли испугалась, то ли просто удивлена подобному повороту? Но вот узнать, грозит это чем-то ее мужу или нет — собиралась однозначно. И у первоисточника.
        Однако Кузьма отреагировал на ее звонок и все вопросы так же, как и всегда, никак, в смысле.
        — Малыш, прекрати даже думать об этом,  — она слышала, как Кузьма улыбнулся в трубку.  — Конкуренцию никто не отменял. И да, в политике этого хватает с головой. Поверь, я держу руку на пульсе и контролирую ситуацию. Да и не связан я с этим вообще. Слово тебе даю. Не верь заказным сюжетам.
        — Да мне все равно, родной,  — наверное, немного горячечно запротестовала она, стараясь донести свою мысль.  — Но это же в новостях показывают. По телевизору, который у нас миллионы людей смотрят. А тема незаконной добычи янтаря — сейчас болезненная для многих. Сам знаешь, толпе достаточно подозрения, чтобы травлю устроить. И никто потом извиняться не будет. Ложки найдут, но осадок останется — пятном на репутации…. Может, стоит как-то опровергнуть…
        — Мавка, что действительно стоит — так это перестать тебе нервничать,  — Кузьма вздохнул так, словно бы она совсем чепуху несла, но даже умиляла его этим. Вообще непривычно и некомфортно для Кристины.  — Маленькая моя, я тебя прошу, не переживай. Моя репутация и не такое выдержать может,  — он хмыкнул откровенно весело.  — А на этот бред даже реагировать не стоит. Я знаю: кто и для чего эти сплетни распускает. Мои позиции сильнее, смысл мне на тявканье шавок внимание обращать и опускать себя до их уровня? Нет, красивая моя, здесь не так играют. Тут — сила главное, на репутацию — всем начхать. Никто даже не посмотрит в их сторону, пока я сам себя не опущу. Захотят опровержения — добро пожаловать. Пусть приходят и проверяют. Я готов хоть в суде по этому делу отвечать. Не прикопаются. Не за это.
        Не то чтобы он часто делился с ней особенностями «делопроизводства» в своей «профессии». И Кристина решила не настаивать больше. В самом деле, он в этом столько лет живет — точно получше нее понимает ситуацию.
        — Хорошо, родной,  — со вздохом согласилась Кристина.
        Но за грудиной поселился холодный комок. Странный, словно она кусочек льда из коктейля проглотила. Только тот никак не желал таять.
        Глава 30
        — Грек, пойми меня — я просто хочу разобраться, что за возня началась вокруг? И что за подстава с этим янтарем?  — Кузьма откинулся в кресле и посмотрел на старого друга, который явно нервничал и поглядывал как-то неуверенно.  — Думаю, ты не станешь спорить, что я имею право предъявлять претензии,  — с вопросом глянул на Игоря.
        Тот подскочил со своего кресла и прошелся по кабинету его офиса, куда Кузьма и пригласил Игоря на встречу. Пусть это приглашение больше и походило на ультиматум. Имел право. И Грек его требование не отрицал. Сейчас же он явно взволнованно растер лицо и провел пятерней по волосам. Повернулся к нему:
        — Кузьма, я в этом не участвую! Слово тебе даю. Ты меня знаешь сто лет и можешь проверить все,  — с горячностью начал Игорь.  — Но протупил, признаю. Слишком рад был, когда ты уладил все с Гоцой, расслабились мы с партнерами в ресторане. Я и видел Черненко, который сидел не так далеко, но как-то не включил мозги. А мы, вероятно, не особо уже следили за словами. за тебя пару тостов подняли. Думаю, он что-то услышал, что-то додумал и сопоставил…
        — Короче, в отличие от тебя — включил свои мозги,  — прервал Кузьма друга ровным голосом.
        Но глянул так, что дал понять все свои мысли. И «благодарность» за то, что не умеет держать язык за зубами. Задумался, вспоминая все, что знал о Черненко.
        Грек же молчал, всем своим видом выражая раскаяние и готовность искупать ошибки.
        — Это из внефракционных, правильно?  — Кузьма глянул на Игоря.
        — Да, мажоритащик. Официально — не входит ни в одно объединение. Сидит в ресурсном комитете. Но неофициально его связывают с Охрименко. И, соответственно, со всей оппозицией. По моим сведениям, Черненко у них давно и плотно «на зарплате» сидит,  — друг жестом пальцами выделил некоторую иронию этого определения.  — И не первый год помогает удерживать их рейтинг в своем округе.
        Грек вернулся к своему креслу, жадно отпил тоника из стакана, явно испытывая жажду. Нервишки шалили.
        — Охрименко… Охрименко…  — Кузьма развернулся к окну, без осмысливания рассматривая пейзаж.
        Охрименко официально не был одним из тех, кто организовал на него покушение пару месяцев назад. Однако только идиот мог бы предположить, что он был не в курсе происходящего в его структуре. И да, Кузьма со всеми теми, кто стоял за ним, не раз и не два ущемляли интересы Охрименко. Еще со времен Старика, у которого имелся конфликт со своим соперником, тогда и покровительствующим Охрименко. Во многом, они одновременно начинали. Тот его покровитель и порешил Старика в свое время. Впрочем, за это Кузьма свел с ним счеты… Выходит, и конфликт этот «по наследству» получили. Только вот у Кузьмы появилась и еще одна догадка. Какие-то смутные предположения возникли еще сразу после нападения, когда Макаренко рассказал о сюжете, якобы посвященном его гибели, что крутили на канале, относящемся к Охрименко. Да и после новостей последних дней, что так переполошили мавку, и раскручивались, кстати, так же медийной группой старого конкурента… И взрывное устройство в машине… Все вроде бы ясно и прямолинейно… Однако не играл Охрименко так. Да и те, кто его поддерживал.
        И смысл? Ну устранят они Кузьму, и что? Где выгода? Никак не перестанут быть из-за этого оппозицией. Да и власть свою не усилят. И вот тут вылазили на поверхность те смутные предположения и догадки, которые он последние пару месяцев все никак не находил время, а скорее факты, чтобы подтвердить или продумать до конца. Сейчас же Кузьме показалось, что он может связать все воедино. Устранив его — они мало что выиграют. А вот подорвав при этом силу фракции и опору Премьера, который на эту фракцию и самого Кузьму весьма и весьма рассчитывает, опираясь во многих вопросах — вполне смогут на себя акцент переместить.
        Допустим, вынудить провести изменения в Кабинете Министров, заменив несколько человек — своими ставленниками. Не обязательно даже на посты самих министров. Достаточно поставить их замами, но с «полномочиями», оставив именно этим людям отдать прерогативы как и куда перераспределять денежные потоки. Это в разы усилит группировку, подняв ее на те позиции, на которые Охрименко уже больше семи лет вернуться не может. И Кузьма в данной партии лишь пункт. Да, основной. Пока он не устранен, ни хр**а у них не выйдет. Но главный удар нацелен не на него, а на Гоцу, судя по всему, а так же, на всю их структуру.
        Грек молчал, не мешая Кузьме анализировать ситуацию. Слишком долго знал друга и понимал, что сейчас лучше не лезть, а тихо ждать, пока и ему дадут шанс исправить все то, что натворил по расхлябанности.
        — Знаешь, что я думаю, Игорь?  — задумчиво постукивая пальцами по подлокотнику своего кресла, медленно протянул Кузьма, привлекая внимание друга.
        — Никогда и представить не мог,  — хмыкнул Грек в ответ с иронией.  — Даже в детстве.
        Кузьма улыбнулся уголком рта на этот сарказм.
        — Я думаю, что нам стоит обсудить все это в более широком составе…
        Поделился мыслями он, достав телефон и набирая Премьера, жестом руки предостерегая пока Игоря от дополнительных вопросов.
        — Доброго, Гоца,  — поздоровался, как только на его вызов ответили.
        — И тебе не хворать, Кузьма,  — собранно, но приветливо ответил премьер-министр, с которыми они были знакомы больше десяти лет, и который далеко не всегда занимал такие должности.
        Хотя постоянно к этому и стремился. Зубами выгрыз свое нынешнее место в жизни, Кузьма даже не пытался бы данный факт отрицать. И уважал этого человека не меньше, чем тот проявлял уважение к нему. Почему и сработались так хорошо.
        Сейчас ощущалось, что текучки у Премьера полно, но авралов в данную минут нет.
        — Дело есть. Поговорить бы нам,  — заметил Кузьма, продолжая задумчиво рассматривать пейзаж за окном.
        — Серьезное что-то?  — насторожился Года, зная, что не будет Кузьма дергать по пустякам.
        — Думается, что существенное. И напрямую с тобой связано,  — поделился он с Премьером своим подозрением, не вдаваясь пока в детали.  — Не хочешь сегодня матч сыграть?
        — Разве что вечером, часов в десять. Устроит?  — предложил Гоца.
        — Думаю, да,  — понимая, что график у собеседника в разы напряженней даже его собственного, согласился Кузьма, прикидывая, как объяснить Кристине так, чтоб не начала нервничать.
        А ведь все равно будет, что ни придумывай. Она все время, казалось, его мысли и замыслы, все проблемы подкоркой улавливала.
        — А тебя жена отпустит? Больничный твой закончился?  — хмыкнул Гоца, словно мысли Кузьмы читает.  — Подневольный же теперь человек…
        Кузьма ему не сообщал. Но даже не сомневался, что Гоца окажется в курсе. Положение и работа такая, связаны они слишком, чтобы пропускать настолько существенные детали о партнерах мимо внимания. И все же, был уверен, что с этой стороны Кристине ничего не угрожает настолько, насколько это в принципе возможно при их жизни.
        — Свобода разные степени имеет,  — хмыкнул в ответ.  — Да и жена у меня слишком мудрая, за здоровье ратует по роду деятельности. На футбол точно отпустит,  — в том же тоне иронично отшутился.
        — А, да. Она же врач у тебя, верно?  — согласился Премьер.  — Познакомил бы, что ли…
        То ли намек, то ли предложение. Кузьма решил разобраться с этим после личной встречи и обсуждения насущного вопроса. Хотел вначале прощупать ситуацию.
        — Посмотрим, при случае, обязательно познакомлю,  — отделался расплывчатым обещанием.  — До вчера. Грек тоже будет играть,  — добавил в конце, оглянувшись на друга.
        Гоца хохотнул, но уже с иной интонацией. Чувствовалось, что начал задумываться и оценивать, насколько серьезно то, о чем они хотят с ним поговорить.
        — Понял. Не отделаться мне от дел, короче, даже на футболе. А я уже размечтался, что расслаблюсь и отвлекусь.
        — «Не мы таки — жизнь така»,  — усмехнулся Кузьма.  — Хотел спокойной жизни — надо было начальником какого-нибудь ЖЭКа работать идти, а не на высший пост в стране рваться.
        — Знаешь, я готов задуматься над твоим советом,  — неожиданно искренне рассмеялся Гоца, более известный всем, как Гоцаленко Данил Григорьевич.
        Видно, даже текучка уже достала. Кузьма рассмеялся в ответ.
        — Вот в футбол погоняем, расслабишься как раз,  — «утешил» Премьера.
        На том и попрощались.
        — Слышал?  — Кузьма повернулся к Игорю, отложив телефон на стол.  — Сегодня играем,  — с кривой улыбкой поддел друга.  — А то уже и не помню, когда собирались.
        — Я только «за»,  — не спорил Игорь.
        — Футбол? В десять вечера? У тебя еще есть силы играть, родной? Я тебе завидую,  — удивленно рассмеялась Кристина, когда он позвонил и поделился с ней планами на вечер.  — А нога? Еще болит, знаю же.
        — Как раз и начну мышцы разрабатывать,  — весело заметил Кузьма.  — Да и давно не играл…
        Мог не продолжать. Кристина знала и прекрасно помнила, насколько Кузьма всегда любил и до сих пор любит играть в футбол.
        — Ясно, ясно,  — Кристина понимающе хмыкнула.  — Ты только сразу не нагружай ногу по максимуму, пожалуйста, родной. Может, на воротах сегодня еще постой…
        — Посмотрю по ситуации,  — с доброй иронией отмахнулся он.
        Так, что Кристине сразу стало ясно — ни минуты он в воротах стоять не будет. Да и что она, не знала что ли — не по его характеру подобное? Ему в нападение надо, чтоб на самом острие, как всегда.
        — С кем хоть играть будешь?  — вздохнув, поинтересовалась Кристина, массируя виски.
        Хорошо, рабочий день заканчивался и скоро можно будет ехать домой. Жаль только, что Кузьму не скоро увидит. Может, и самой на какую-то тренировку пойти? Он ей показывал спортивный клуб, расположенный в доме на первом этаже. Там точно что-то должно подходящее быть.
        — Вадима возьму. Богдана хотел бы, но предпочту с тобой оставить, раз уж нас не будет рядом. В следующий раз его возьму в состав. Игорь приедет со своими парнями. Еще люди будут. У нас уже есть наигранные составы,  — все в том же веслом и легком тоне рассказал Кузьма.
        — Ладно, хорошо, наслаждайся,  — махнула Кристина мысленно рукой, ощущая предвкушение, с которым он делился с ней этим всем.  — Я тоже тогда схожу на какую-то тренировку в клуб у нас в доме. Может и мне что-то по вкл су придется.
        — Хорошая идея,  — одобрил Кузьма.  — Только Богдан пусть при тебе будет,  — тоном, который сразу приобрел повелительные нотки, добавил он.
        Кристина против воли улыбнулась во весь рот:
        — Можешь не напоминать, и так не отходит. Не уверена даже, что он спит или ест,  — вновь рассмеялась Кристина с легкостью и счастьем, которого теперь так много было в их общении.
        — Хорошо. Меня это устраивает целиком и полностью,  — не меняя интонации, заметил муж, похоже, не разделяя ее беспокойства о благополучии Макаренко.  — Лишь бы ты сытая и в безопасности была,  — добавил он с усмешкой.
        — Я буду грустить одна,  — немного дразня его, жалостливо протянула Кристина.
        — Поверь, я не буду задерживаться,  — твердо заверил Кузьма.  — Мне тебя и так все время мало.
        Она довольно рассмеялась в трубку. На том и закончили.
        До спортивного клуба Кристина все же добралась. Но тоже поздно, почти в девять вечера. Еще до конца ее смены позвонила мама, они поговорили, а потом подумалось, что она нормально со свадьбы с матерями не общалась — все по телефону, да в переписке. Вот и заехала к ним после работы, сообщив Кузьме, разумеется. Привезла с помощью Богдана полные сумки продуктов. Просидела там три часа, обсуждая все на свете: от их «медовой» недели в Карпатах, до состояния дел в политике, где она не особо была подкована, если честно. А матери точно хотели немного больше узнать о происходящем вокруг Кузьмы. Но тут она им могла рассказать лишь то, что сама знала с его слов.
        Постаралась родных успокоить. В очередной раз напомнила о таблетках, беспокоясь, что теперь, когда она не живет в шаговой доступности, и ее родная мать, и мама Кузьмы забывают регулярно принимать лекарства. И, получив клятвенные заверения, что матери не будут нарушать график приема препаратов, все же распрощалась.
        Было искушение подняться сразу в квартиру. Но Кристина честно призналась самой себе, что тогда уже точно не доберется ни до какого спортивного зала. А потому, едва они вышли из машины в подземном паркинге, попросила Богдана набрать в лифте первый этаж, а не их.
        — Уверены, Кристина?  — словно бы тоже сомневаясь, что она в такое время вытянет еще какие-то физические усилия, переспросил Богдан.
        — Не особо,  — улыбнулась она.  — Но надо же помнить о здоровье. Сама всем по этому поводу нотации читаю, стыдно собственное здоровье запускать.
        — Вам виднее,  — улыбнулся Богдан.  — Только я тогда сейчас Михаила вызову, и Андрея. Они около вас подежурят. Мне надо офис второй еще проверить и там парней немного в тонус привести. Тоже зарядка почти.
        — Хорошо,  — согласилась Кристина, не имея ничего против.
        Этих охранников Вадим и Богдан часто ставили себе на смену. Но Макаренко, похоже, все же немного сомневался.
        — Вы там около часа-полутора планируете быть?
        — Не знаю, думаю, да,  — пожала плечами Кристина, выходя из лифта в холле жилого дома и направляясь к переходу, ведущему в пристройке, где располагался спортклуб и несколько магазинов. А еще кафе, и ресторан на втором этаже.
        — Хорошо. Я вернусь до этого времени,  — словно даже самым проверенным своим людям не до конца доверял, решил Богдан.
        Кристина не спорила, справедливо полагая, что вопросы безопасности — не ее профиль.
        И пока Богдан вызывал парней себе на смену, а так же ставил еще пару охранников в холле, начала расспрашивать и выяснять у администратора спортклуба о тренировках, активностях и, в принципе, обо всем, что она могла бы посетить в данный момент, или в будущем. Поговорила с девушкой-тренером, которую пригласили для нее. Обе сошлись на мысли, что учитывая позднее время и не особое увлечение Кристиной каким-то видом спорта до этого, сейчас стоит остановиться на стрейчинге: снять напряжение и с мышц, и с разума, расслабившись в конце рабочего дня. Ее позабавило то, что у них даже несколько комплектов спортивной формы имелось в продаже. Видимо, не одна Кристиан отличилась спонтанно возникающим интересом к тренировкам.
        — Ну ты даешь! Еще два месяца не прошло, как подыхал в больнице, а теперь — загонял половину Кабинета Министров своими атаками,  — Гоца посмеиваясь вытирал лицо и голову полотенцем.
        Все пропотели конкретно. Форма мокрая, хоть отжимая. Но игра хорошая вышла. Действительно давно не собирались, и теперь оторвались по полной, просто расслабляя голову и целиком сосредоточившись на тактике и мяче.
        Кузьма только усмехнулся на эти жалобы, отбросил свое полотенце и откинулся на стену, наслаждаясь приятной усталостью после игры. Даже боль в перенапряженных мышцах, отдающая в раны, пусть и затянувшиеся уже, не напрягала. Была в удовольствие. Теперь к мавке хотелось скорее. Но надо было закончить разговор, который начали еще до игры.
        — Силовому блоку положено быть в форме. Не гоже расслабляться. Так что пусть не жалуются, а спасибо скажут,  — отмахнулся он от шутливых претензий Гоцы, пока остальные, так же посмеиваясь, потянулись в раздевалку, обсуждая игру.
        — Тут я с тобой не поспорю,  — согласился Данил.  — Хорошо,  — Премьер также отложил полотенце, и уже серьезно глянул на Кузьму.  — Я согласен с твоими выкладками по ситуации. Похоже на то, что мутит Охрименко с компанией. Сам заметил, что слишком суетятся. Борзеть начали. Подняли головы, пользуясь настроениями электората из-за реформ. Решили ослабить, значит…
        Премьер уселся на скамейку рядом с Кузьмой, что-то задумчиво рассматривая в плитке пола. Кузьма не перебивал. Все свои предположения и мысли он уже высказал. Теперь ждал выводов Гоцы.
        Они играли в очень хорошем спорткомплексе. На тренировочной базе чемпиона страны, да и европейские кубки эта команда не раз выигрывала. Все здесь было устроено по высшим стандартам. Не чета тем площадкам и полям, что когда-то. Почему-то это вспомнилось, пока Кузьма наблюдал за тем, как Игорь медленно бредет переодеваться, тоже по ходу, полностью выложившись в матче. Вадим, хоть и отыграл вместе с ними полноценно, а сейчас сидел неподалеку, не снимая с себя основных задач, несмотря на их же парней из охраны, которые следили за обстановкой.
        — Значит так,  — закончив свои размышления, Данил хлопнул руками по коленям.  — Хрен им на постном масле, а не тебя,  — подмигнул Кузьме.  — И эта возня с янтарем… Я не спущу. Все знают, что ты в моей команде. Да и фракция ваша — одна из моих опор в Парламенте. На меня пытаются тоже навести народный гнев. А мы зайдем со стороны шахт и нелегальной добычи угля, которую они крышуют десятилетиями. И еще напомним про то, кто довел страну до нынешней ситуации. Охрименко слишком сильно повязан со старыми группировками и авторитетами. Надо будет, подкинем прессе факты из закромов, чтобы его пыл пригасить. Плохо то, что дама наша воду мутит. Тут я тоже с тобой согласен, ненадежный партнер,  — Гоца растер лицо, наверное, чтобы скрыть гримасу, появившуюся при обсуждении «партнеров по коалиции».  — Ну да ладно, и не с такими работали. Я информацию услышал и понял. Благодарен, Кузьма. Не всегда хватает времени заметить картину целиком за деталями. Слишком много текучки. Так что — оценил,  — Премьер действительно благодарно глянул в его сторону.
        Кузьма кивнул, принимая это. По правде сказать — уже накатило усталостью. Расплатой за то, что так выложился на поле. А ведь права его мавка — как не хорохорился — еще не до конца восстановился. Хорошенько его изрешетили. И за это тоже Охрименко стоило сказать «спасибо» по своему. Но и тренироваться пора было начинать. Иначе тело не вернется в строй. Так и будет то плечо ныть, то на ноге мышцы судорогой сводить.
        — А к тебе у меня тоже дело есть,  — тем временем продолжал Гоца.  — Место тут вакантное в Кабинете появляется. Уходит один, не выдержал гнета ситуации и давления со всех сторон. И я не держу, согласен, что не стоит насиловать. Министерство инфраструктуры сильным должно быть. Мне нужен человек, который не сломается и всех далеко пошлет, при этом вежливо, пока не воплотит все, что у нас в программе прописано,  — Данил посмотрел прямо в лицо Кузьме.
        Неожиданно.
        То есть, мысли были. Но как-то в последнее время он немного отвлекся от дел, да и от каких-то амбиций в этом плане. Мавка все затмила. На первом плане. Тем более теперь, когда позволил себе ее в свою жизнь вернуть. И в Парламенте задач хватало, которые должен был регулировать и выполнять, уравновешивая и улаживая споры и конфликты интересы всех групп.
        — Обдумать могу? Или вариантов нет?  — кривовато улыбнулся из-за усталости, так же прямо и внимательно ответив на изучающий взгляд Премьера.  — А Парламент?
        — Пару дней можешь обдумать,  — согласился Данил.  — Понимаю, что неожиданно и мы такое не проговаривали. Но и меня огорошили. А Парламент — ты и продумай, кем тебя там можно подменить. Конечно, так улаживать все мало кто может, но мне сейчас твои мозги реально больше в Кабинете нужны. Да и в долгу не останусь. Сам понимаешь,  — многозначительно добавил Гоца.
        — Я понял. Но все же возьму паузу для размышления,  — медленно кивнул Кузьма.
        — С женой посоветуешься?  — хмыкнул Данил, демонстрируя, что его интерес к персоне Кристины есть, и на знакомстве он все же будет настаивать.
        Но без угрозы, а скорее с уважением к личному пространству Кузьмы даже.
        — И с ней тоже,  — не стал спорить.  — Всегда с ней важное обсуждаю так или иначе,  — хмыкнул в том же тоне.
        — Это я уже понял,  — улыбка Гоцы стала шире, выдавая даже какое-то удивленное восхищение.  — Хитер, чертяка. Шифроваться умеешь так, что прям завидно. Но я понимаю мотивы… Правильно все сделал,  — Данил отвернулся.
        Кузьма ничего не ответил. Честно сказать, именно на примере из личной жизни Данила когда-то узнал о том, что может случиться с женщиной, которая слишком дорога для человека из их среды. Давнее дело. Посыпанное уже пеплом мести. Да только и месть с того света не возвращает. Да, Гоцаленко для всех уже был «счастливо» женат на подходящей женщине. Усилил свое политические влияние этим браком. Но Кузьма, который так же, как и сам Гоца внимательно следил за жизнью и партнеров, и конкурентов, точно знал, что как минимум раз в месяц Данил бывает на одном из кладбищ. Несмотря на то, что четырнадцать лет прошло.
        Видит Бог, сам Кузьма готов был себя наизнанку вывернуть и гвоздями к забору прибить, лишь бы Кристина цела и невредима осталась. И как бы паршиво себя не ощущал за эти годы, как ни подыхал бы — каждый раз глядя на Гоцу — знал, что все равно не имел тогда иного выбора.
        Сейчас… Сейчас уже другой разговор.
        — Лады,  — резко поменяв тональность, Данил поднялся.  — Два дня на размышления у тебя есть. Жду твоего положительного ответа в четверг,  — уже совершенно ровно усмехнулся он.  — С Охрименко же завтра начнем действовать. Тут мне тоже твоя помощь не помешает. Да и знаю, что сам в стороне останешься. Решим,  — кивнув, словно подтверждая свои же слова, Гоца потянулся.  — А теперь — по домам. У меня уже в семь утра совещание со всеми губернаторами, чтоб их…
        Ругнулся и скривился.
        Кузьма понимающе хмыкнул, медленно поднимаясь с насиженного места. Тело отозвалось тупой ноющей болью во всех ранах. Да еще и пару новых травм сегодня получил. Кто бы подумал, что человек, занимающийся экологией страны, настолько агрессивен в защите? Кристина точно начнет волноваться, увидев громадный синяк на бедре, расплывшийся после того, как его сбили в подкате. Говорят, хоккей — жесткая игра. Ну так футбол не мягче, если все к процессу с душой подходят.
        — Давай. До завтра,  — не комментируя пока вопрос с предложением по Министерству, кивнул Кузьма.
        Ему дали паузу и он собирался использовать ту по полной. Дело серьезное. Да и все свои дела в Парламенте, если решит принять предложение, надо будет как-то передавать, вводить в курс дела, еще с полгода курировать. А то и дольше. Облегчения точно не наступит. Только проблем больше на его голову. Конечно, Гоца тянул не меньше, больше даже. Но так у него и ситуация другая. Возможно, еще три-четыре месяца назад Кузьма тоже не обдумывал бы ничего. А чем ему еще заниматься было? Но теперь… Теперь многое изменилось.
        И он планировал все осмыслить и взвесить. И да, с Кристиной тоже обсудить. Помнил ее ночной срыв за день до свадьбы, от которого самому — словно в глотку стружку металла затолкали. Нет, все ей говорить нельзя. Глупо. И даже опасно. Незачем нервы трепать. Но обсудить основное все равно стоит. И ему в удовольствие в чем-то, ведь сколько лет сам себя от нее отрывал, и ей — приятно будет. Что Кузьма, мавку свою, что ли, плохо знал?
        Вадим подскочил сразу, как только они с Премьером оба поднялись. Потянулся следом за ними в раздевалку, как и охрана Премьера. Это на людях казалось, что «новые» сами по себе везде и не боятся народа, без охраны ходят. Просто службы теперь лучше работали. И не в народе дело. «Свои» счеты сводили, и никто не был настолько глуп, чтобы спины по дурном подставлять.
        Кристина ждала его. Зачем, спрашивается? Начало первого ночи же! Лучше спала бы. Да только когда увидел, как она с дивана в гостиной подскочила, стоило ему порог переступить — сам такой детский восторг испытал — ждут! Чистый экстаз. Душевный, не имеющий никакого чувственного подтекста. Но при этом не менее яркий и насыщенный.
        — Вы прямо полуночники, родной,  — с сонной улыбкой пробормотала Кристина, подходя к нему. Растирала глаза, которые, было видно, буквально слипались.  — Где силы берете, чтобы играть после всего, а через несколько часов — опять на работу?  — мягко поддела.
        — Охота — пуще неволи,  — отшутился Кузьма и, протянув руку, перехватил ее на подходе, удержав за плечо, не позволяя впритык приблизиться.  — Погоди, малышка. Я потный весь. Не стал уже там мыться, домой хотелось. Да и мало ли, вдруг бы ты снова себе чего-то надумала, явись я после душа,  — объяснил и сам немного подколол жену прошлым приступом ревности.
        Хотя тот оказался весьма и весьма кстати, как с этим поспорить?
        Кристина секунду помедлила, с ног до головы обводя глазами его мокрую голову, насквозь пропотевшую форму для игры, которую тоже не менял — не врал, торопился к ней. И расплылась в широкой улыбке. После чего, плюнув на все его слова, поднырнула под руку Кузьмы и прижалась к нему всем телом, крепко обхватив руками за пояс. Привстала на носочки и прижалась к его рту своими теплыми и мягкими, сонными губами. Уткнулась в кожу носом, глубоко дыша, словно и не замечая всех этих нюансов, а даже наслаждаясь.
        — Я тебя люблю,  — прошептала, выделяя второе, а не третье слово в этом признании. Принялась покрывать поцелуями его подбородок, щеки, шею.  — Всего тебя просто…
        У него в голове зашумело. Сам сжал руки на ее теле крепко-крепко и притиснул к себе, плюнув на все.
        — Теперь и тебе в душ надо, мавка,  — хрипло прошептал, с такой же жадностью целуя ее волосы, лоб, глаза.  — Правда, не думаю, что я способен на что-то, кроме как стенку там подпирать. Разве что утром…  — предупредил честно с широкой искренней усмешкой на лице.
        Кто бы мог подумать, что так дико соскучился? И аж горло перекрывает, грудину давит жадной нуждой в ней.
        Правда, физическая усталость и выжатое до капли тело — вносили свои коррективы. Четко понимал, что не выдюжит уже ничего, но ведь и не только в сексе была потребность. В таких вот сильных объятиях, просто в ощущении ее возле себя…
        — Пошли, я не против,  — рассмеялась Кристина в ответ.  — И тоже не требую ничего. Обнимай просто. Так соскучилась!  — ухватила его за руку и потянула в сторону спальни и ванной комнаты.
        — Что мамы?  — покорно следуя за ней, с трудом преодолевая усиливающуюся усталость, поинтересовался ее визитом.
        — Мамы… Мамы как всегда,  — отмахнулась Кристина, затащив его в душевую кабинку, самостоятельно стягивая с Кузьмы форму.
        Он правда не мог, едва руки поднял, чтобы ей помочь. Все-таки, может, и не стоило аж настолько на поле выкладываться.
        И она поняла это.
        — Воюют за свое ОСМД, опять с кем-то скандалили в горуправлении. За тебя волнуются. таблетки не пьют,  — пересказывая, она наконец-то бросила и свою, и его одежду на пол, задвинула перегородку в включила воду.
        — Боже! Это кайф, мавка,  — обхватив ее руками, прижал кожа к коже, затянул под теплые струи, пока Кристина, смеясь и отфыркиваясь от льющейся сверху воды, мылила мочалку.  — Я в раю!  — Уткнулся в ее макушку, позволяя рукам жены творить все, что вздумается. Только пригнулся, чтобы ей легче было ему голову шампунем мыть.
        А Кристину это только веселило больше. И было видно, что тоже в огромное удовольствие. Так, что аж до дрожи в руках и спертого дыхания в груди.
        — Ты вдруг верующим стал, родной?  — поддела его, пальцами помогая воде всю пену с его головы смыть.  — Мне пора тебе крестик возвращать?
        Он уперся затылком в стену, продолжая обнимать Кристину за талию и не открывая глаз.
        — Носи лучше ты,  — покачал головой, хриплым шепотом отметая данное предположение. И еще сильнее обнял.  — Знаешь, мавка, ничего конкретного сказать не могу. Но… Иногда мне кажется, что только благодаря чьему-то высшему вмешательству, я сейчас все-таки могу тебя обнимать. И оба живы…  — добавил еще тише, но откровенно, вновь вспомнив Данила…
        Кристина ничего не сказала в ответ. Только прижалась лицом к его груди, не обращая никакого внимания уже на стекающую сверху воду.
        Утром он таки добрался до нее. Дорвался даже, заставив мавку стонать. Проснулся первым, посмотрел на нее в своих руках, на рассыпавшиеся по его руке и плечу волосы, всем телом впитал тепло ее кожи и… Повело в голове. Перед глазами марево и жар. Всю ночную усталость как рукой сняло. Жадным был, в чем-то диким. Словно отбирал ее кто у него. Не мог пальцы разжать на теле Кристины, алчный рот оторвать от нее оказался не в состоянии. Врывался в ее, еще полусонное тело, покрывая поцелуями лицо, грудь, шею. На свои пальцы любимые волосы наматывал.
        И только когда пульс стал затихать, а им обоим точно стоило вновь подумать о душе; когда она смогла нормально вздохнуть, упав на него всем телом, разомлев от удовольствия и не выказывая ни единого желания шевелиться — натянул те самые пряди. Посмотрел в глаза, полные блаженства и счастья. Улыбнулся в ответ на ее сногсшибательную улыбку совершенно счастливой женщины.
        — И что ты думаешь по поводу того, чтобы стать женой министра, красивая моя?  — поинтересовался Кузьма, медленно и ласково гладя ее спину.
        Глава 31
        Кузьма ее своим вопросом в самом деле огорошил. Министр… Интересно, как другие бы отреагировали на подобную вероятность? Обрадовались, возможно? Кристина же испытывала тревогу. Может быть, еще и потому, что сам Кузьма также не демонстрировал неуемную радости или восторг. Даже толики самодовольства или удовлетворенной гордости она в нем не ощущала по этому поводу.
        — Легче не станет, мавка,  — задумчиво ответил он на ее расспросы.  — Еще больше работы и ответственности. Наезды со всех сторон. Плюс текущие дела в Парламенте еще какое-то время будут под моим контролем. И бизнес… Он хоть и не на мне официально, но ты же и сама понимаешь…  — Кузьма глянул с иронией.  — Все равно это я решаю.
        Что она могла ему посоветовать?
        — А отказаться? Никак?  — уточнила, понимая, что больше риторически озвучивает то, что муж уже наверняка и сам обдумал.
        — Сложно отказаться, когда Премьер о личной услуге просит, мавка. В этом-то и вся соль,  — с той же задумчивостью подтвердил Кузьма ее сомнения.  — Мы с ним повязаны крепко. И он меня не раз поддерживал. Сейчас ему моя помощь нужна…
        — В общем, я поняла, что ситуация, по факту, имеет лишь один выход,  — невольно улыбнулась Кристина.
        — Выходит — так,  — хмыкнул Кузьма.  — Но я сказал Премьеру, что не могу согласиться, пока с женой не посоветуюсь,  — притянув ее к себе, Кузьма подмигнул и крепко обнял Кристину.
        Хитрый, как черт! Ведь точно понимал, как ей приятно будет услышать это. Ощутить свою важность в его жизни. Готовность хоть немного в свои дела посвятить.
        — И когда приступаешь?  — даже не пытаясь выбраться из объятий мужа, уточнила она.
        — Данил ждет моего ответа в четверг. По-видимому, хочет видеть меня на рабочем месте уже с понедельника, как раз немного в курс дел войду за четыре дня,  — поделился своими предположениями Кузьма.
        — Ясно. Совсем времени на отдых нет,  — она испытала некоторое расстройство.
        — Не волнуйся, мавка. Министрам точно полагается полноценный отпуск,  — ее очевидная грусть заставила Кузьму рассмеяться.  — Я обещал — значит, вывезу тебя на настоящий отдых. И ничто мне не помешает,  — твердо и даже решительно заявил муж.
        У нее не было причин ему не верить.
        Оставалось согласиться, что необходимо принять те варианты, которые им предлагает судьба. И при этом просто наслаждаться жизнью.
        Даже в больнице все постепенно затихло. Информация из СМИ о том, что отныне их благодетель, а по совместительству муж Кристины — не просто депутат, а министр инфраструктуры, ненадолго всколыхнула новую волну сплетен. Но и это прошло. И единственным, что напрягало, осталось поведение Романа. Хотя он и не совершал глупостей вроде. Не был больше замечен в неоправданном злоупотреблении алкоголем. Не нарывался открыто на конфликт. Но всем своим видом демонстрировал Кристине холодную отстраненность. Впрочем, она решила внять совету Руслана и не париться по данному поводу. Видит Бог, у нее своих забот хватало, чтобы еще о Роме, который уже давно взрослый, переживать.
        Кузьма принял предложение Премьера. И Кристина видела, что как бы он ни пытался пока держаться с краю, а его затягивают глубже в эти интриги, схемы и вопросы. А ведь он все еще с прошлыми делами не расквитался, по Парламенту. Иногда ей казалось, что Кузьма вообще теперь не спит. Ждала его едва не до трех-четырех утра, а уже в восемь он вновь на работу собирался. Удивительное дело: еще пару месяцев назад мечтала просто о том, чтобы хоть немного чаще видеть, хоть как-то рядом быть. А теперь же «немного и хоть как-то» не хватало. Больше было необходимо. Чтобы еще дольше рядом с ней был, чтобы они поговорить могли полноценно… А ведь уже раз в сто имела больше, нежели ранее… Просто судьбу бы благодарить.
        Да Кристина вслух и не высказывала ничего. Так, о здоровье любимого пеклась, напоминала ежедневно, что не железный и не луженый, нервный срыв и он получить может. Или еще чего-то похуже со всеми этими переработками и нервами. Кузьма улыбался, кивал на ее предупреждения. Но в ответ молчал. И так жадно к ней прижимался, глубоко вдыхая запах волос Кристины, алчно обнимал ее, что дрожь, казалось, по душе рябью шла. Сладкой и тревожащей.
        И Кристина видела, что ему по нраву новое дело. Что бы там ни говорил и как бы ни ругался на журналистов, подчиненных и других управленцев — ему было интересно. И амбиции взыграли, она это ощущала — знала же Кузьму, как никто, вот и понимала прекрасно. Ему эта должность — новый вызов, который встряхнул и привел в боевую готовность. Заставил самому себе планку поднять. А ведь нападок со стороны прессы стало больше. И если слухи про янтарь стихли, то другие предположения и домыслы в телерепортажах и интернет-изданиях только разрастались новыми подозрениями и обвинениями о том, за какие такие заслуги Премьер назначил Кузьменко на подобную «ресурсную» должность?
        Даже к Кристине пару раз пытались добраться журналисты, чтобы взять интервью. Хорошо, что охрана пресекала все эти попытки. Но она не жаловалась, немного и представить опасаясь, какой же пресс в таком случае испытывает любимый.
        — У меня же ты теперь есть, надежный тыл, мое личное блаженство дома. Это силы во сто крат увеличивает,  — со смехом отшучивался муж, когда Кристина спрашивала, где он энергию для такого ритма и невозмутимости черпает.
        А ей и приятно до слез, и немного боязно.
        Но все равно каждую минуту, каждую секунду, что с ним проводила, счастлива была.
        И жизнь стала казаться настолько прекрасной, что это даже пугало. Кристина лишний раз старалась и самым близким ничего о своем счастье не говорить. Чтобы не спугнуть. Не сглазить. От Руса, что ли, глупых суеверий набралась? И все же, хоть рациональная ее часть и посмеивалась над этими опасениями, что-то в подсознании трепетало. И, словно накликанная этими страхами, беда не заставила себя долго ждать, но совсем не с той стороны, в которую Кристина с опаской поглядывала…
        День начинался банально настолько, насколько Кристина могла бы назвать обыденным новое утро с Кузьмой. Сегодня был ровно месяц, как они поженились. Их первый «микро-юбилей» после долгих лет прозябания порознь. Были свежие круассаны и даже эклеры. Не она пекла, все Кузьма заказал где-то в кондитерской заранее. И фрукты: он даже клубнику достал — не «безвкусно-пластиковую», а будто настоящую «летнюю», невероятно душистую и сладкую, несмотря на апрель. Кормил ее сам, проказливо не позволяя Кристине ничего трогать на столе. Она из-за этого чуть на смену не опоздала. Да и сам Кузьма, в итоге, едва успел на заседание Кабинета Министров. Но все же оба вовремя добрались до своих рабочих мест.
        После подобного начала дня Кристине было весьма сложно сосредоточиться на текучке в больнице. Обсуждения на пятиминутке проходили мимо нее, сама же она задумчиво вертела на пальце обручальное кольцо, рассеянно смотрела в окно и просто наслаждалась этим блаженным состоянием счастья. И оно, счастье это, словно бы выплескивалось из нее вокруг. Даже Руслан улыбался шире, поглядывая в ее сторону. А когда Кристина вопросительно подняла бровь, только покачал головой, показав ей большой палец с одобрением. И Кристина поняла, о чем друг,  — видела себя в зеркале…
        То, что еще пару месяцев назад сподвигло ее заняться внешностью — сейчас исчезло. И нет, она не стала краситься ярче или больше уделять внимания уходу за собой. Времени все так же не хватало. Просто ее счастье словно бы служило лучшим макияжем и уходом: глаза сверкали, губы сами собой все время растягивала улыбка, а цвет лица стал ровным и свежим. Ушли скорбные морщинки в уколах глаз. Может, теперь Кристина высыпалась лучше? Или это счастье ее так преобразило? Вот уж, правда, каждая счастливая женщина — изнутри красотой светится, и это видно.
        После пятиминутки едва успела выйти в коридор, где ее ждал Карецкий, чтобы обсудить план операций на ближайшую неделю, как у Кристины зазвонил телефон.
        Мимо них проходили коллеги, расходящиеся после совещания, кто-то кивал, кто-то перекидывался парой слов то с Русланом, то с ней.
        — Подожди, Рус,  — подняв руку, призывая его подождать, Кристина вытащила телефон и с некоторым удивлением увидела имя мамы Маши на дисплее.  — Минуту.
        — Да, мам?  — приняла вызов.
        — Кристина! Дочка!  — голос матери Кузьмы звучал напряженно и испуганно.
        И Кристина сразу подумала о плохом. Нет, не почувствовала, как это было с Кузьмой. Но мозгом настроилась на самый тяжелый вариант… Не осталось в ней оптимизма, что ли?
        Руслан тут же напрягся, услышав тон звонившей, видимо, и тоже смотрел на Кристину серьезно и с ожиданием.
        — Что, мам?  — напряженно переспросила она, пока мама Маша судорожно переводила дыхание на том конце связи.
        Ближе подошел и охранник, Михаил, который сегодня был с ней вместо Богдана, явно заметив смену настроя подопечной.
        — Я не могу Тому разбудить, дочка! С ней не то что-то,  — наконец, начала говорить мама Маша.
        — В смысле?  — Кристина на секунду растерялась.  — Ты ей дозвониться не можешь?
        — Нет, дочка, я уже здесь, у Томы!  — начала взволнованно частить мама Маша со слезами в голосе.  — Я утром пришла, мы договорились, сидели до полуночи почти, решали по суду с подрядчиком, вот, но Тома не открыла! Я звонила на телефон, она не отвечала. Я за ключами сбегала домой, открыла — Тома … спит? Не знаю! Она без сознания, кажется. Я не могу ее разбудить!  — растерянно и опустошенно закончила мама Кузьмы.
        — Она дышит? Пульс есть?  — уже понимая, что ничего хорошего не случилось, Кристина заставила себя сосредоточиться, пока не позволяя панике завладеть сознанием.
        — Дышит, дочка. Но не реагирует на меня никак…
        — Так, вызывай «скорую», быстро. Нашу,  — Кристина продиктовала номер «скорой помощи», которую они создавали на базе своей больницы последние три года…  — Подожди, Руслан уже вызвал,  — сообщила она, увидев что Рус, поняв ситуацию, взял это на себя, набрав номер и отправив бригаду по домашнему адресу Кристины.  — Не затягивайте. Сразу сюда…  — ощущая, что ее начинает потряхивать от страха за маму, велела Кристина.
        — Хорошо, дочка. Хорошо,  — согласилась мама Маша, словно испытала облегчение, что кто-то сказал ей, как дальше поступать.
        А вот Кристине легче не становилось. Наоборот, едва она закончила говорить и спрятала телефон, дрожь в мышцах стала более значимой и ощутимой. Адреналин. Это было не так и просто контролировать.
        Понял ее состояние и Руслан.
        — Подожди, Кристя, не паникуй раньше времени,  — ухватив ее за плечо, он двинулся в сторону приемной, потянув и ее за собой. Следом быстро отправился и охранник.  — Разберемся. Что у матери?
        — Она без сознания, это то, что я поняла точно. А остальное… Сам знаешь, у нее давление. И два криза уже было,  — стараясь следовать совету друга и не терять сосредоточенности, попыталась ввести друга в курс дела.
        Ее трясло от того, что она здесь, а мама — где-то там и Кристина в данную конкретную минуту ничего не может сделать. Но и рваться домой — неразумно. Бригада уже выехала, и они точно доберутся раньше, чем это смогла бы сделать она, учитывая трафик и пробки. Да и помощь окажут, довезут сюда быстро…
        — Бригада вернется через полчаса максимум,  — вторя ее мыслям, продолжал приводить разумные доводы Руслан.  — А здесь мы уже ждать будем. Ты сама знаешь: и врачи, и обеспечение у нас одно из самых лучших в городе.
        Она знала. И понимала. Но когда дело касалось ее матери — это все равно не особо успокаивало. Почему-то в этот момент она не ощущала уверенности. Забыла о том, что сама очень опытный и умелый врач. Противное чувство, словно бы она маленький и беспомощный ребенок, охватывало все плотнее, лишая покоя. Кристина вновь достала телефон.
        «Маме плохо. Послала скорую за ней»,  — отправила сообщение Кузьме, помня о его заседании Кабинета. Да и не знала еще, что именно с мамой, не о чем толком говорить.
        Карецкий тоже что-то на телефоне набрал.
        «Держи меня в курсе. Если что — приеду сразу»,  — тут же ответил Кузьма.
        — Кристя,  — словно уловив возрастающую панику, Руслан перехватил ее уже за руку и сжал ладонь.  — Только я тебя прошу, не нервничай пока, лады? И не лезь сейчас в приемный. Подожди тут,  — они остановились в холле для ожидания.  — Ты же сама знаешь, в таких ситуациях мы больше помешать можем из-за эмоций, чем помочь. Здесь не та ситуация… Слышишь?  — Рус наклонился и внимательно посмотрел ей в глаза.
        И Кристина остановилась. Глубоко вздохнула и медленно кивнула. Она и сама понимала, что друг во многом прав. Это противное ощущение беспомощности маленькой девочки будет только мешать. Но едва представляла, что ее маме плохо, допускала мысль, что у той может быть кома…  — эта предательская слабость накатывала вновь. Нет, если бы оказалась один на один с этим, собралась бы. Но сейчас Карецкий был прав. Да и не та нынче ситуация, как с Кузьмой. Тут дело не в том, кто кого силой воли переиграет, тем более, если мама без сознания. Достаточно врачей в больнице, сумеющих отстраниться и оказать максимальную помощь, не поддаваясь эмоциям. А она все равно рядом будет.
        — Хорошо, Рус, я тебя услышала,  — кивнула Кристина, как-то неуверенно обхватив себя руками.
        От совсем недавнего еще ощущения счастья не осталось и следа.
        В этот момент к ним подошел Рома, которого Кристина не ожидала увидеть. Без высокомерия, обиды или молчаливых претензий, чего хватало в последние дни.
        — Я пойду в приемный на подстраховку, Кристина,  — бывший муж ободряюще обнял ее за плечо и серьезно посмотрел в глаза, словно тоже старался поддержать.  — Знаешь же, все сделаю, как для своей матери.
        Ясно, Рус его вызывал пять минут назад.
        Кристина вдруг задохнулась, едва не расплакавшись. Наверное, никогда Романа таким серьезным и сосредоточенным не видела, уверенным. Не после свадьбы и не в их отношениях, это точно. И вспомнилось то, что мама ей и говорила не раз: сама Кристина не дает этим мужчинам вокруг нее ничего доказать ей. Вечно как мужик пашет и все на себе тянет, не позволяя им ее «догнать» из-за своего бешеного темпа. Может и тот загул Ромы попыткой бороться с этим давлением, безумным темпом, был? Противился, когда она его, не задумываясь, подавляла…
        Только Кузьма это выдерживал. Только он мог еще больше на себе тянуть, чем она. Неожиданно и вроде бы не ко времени пришло понимание, что она очень во многом и сама была виновата с головой, корежа жизнь и себе, и этим мужчинам.
        Из-за страха за мать все как-то слишком остро ощущалось…
        — Спасибо, Ром,  — искренне поблагодарила она, хоть голос и ломался.
        Он же в ответ еще раз сжал ее плечо. И они с Русланом пошли дальше, вместе с терапевтом, который тоже спустился в приемный покой, а Кристина осталась ждать в компании охранника.
        Ужасное время, когда ничего толком не знаешь и повлиять ни на что не можешь. Когда четко понимаешь, что все доводы друзей справедливы — незачем ей вмешиваться, в конце концов, там достаточно опытных специалистов. Но все равно трясет и колотит, и холодно, и до испарины душно одновременно. Очень тяжело. Нервный комок, которого с университета не помнила, горло перекрывает и душит.
        Если бы рядом кто-то был… Но даже мама Маша еще не приехала. В скорую ее не взяли, что еще больше заставило нервничать Кристину. И сейчас та добиралась с водителем и охраной. И, конечно же, по закону подлости, попали в пробку в час пик. Вот и сидела со всем своим страхом один на один.
        И почему-то какое-то угнетение ощущается… Словно опыт, который она не хочет слушать, все равно пробивается сквозь отрицание и подталкивает посмотреть правде в глаза, вспомнить и сопоставить все те мелочи, которые давно подмечала, да все на что-то надеялась. Теперь оставалось молиться, чтобы опыта коллег хватило для помощи ее матери, которая зачастую сама обостряла проблемы со своим здоровьем.
        В какой-то момент Кристина не выдержала. Не сумела продолжать сохранять спокойствие. Села на стул около стены, спрятала лицо в руках, стараясь не отчаиваться. Охранник тут же приблизился и замер совсем рядом. Молчаливый и собранный. Однако поглядывал в ее сторону так, что ощущалось — пытается поддержать. Такое отношение не было лишним. Потому что происходящее казалось настолько сложным!
        Она слышала и видела, что врачи суетились; возили каталку с ее матерью, наверное, на МРТ. Какие-то выкрики и требования Руса, который сам хоть и не занимался лечением, не его профиль, но курировал. Видимо, взяв это на себя вместо нее.
        Они так долго там находились. И никто не выходил, чтобы сказать ей хоть какие-то новости: ни Рус, ни Рома. Это не добавляло оптимизма. Ей было очень страшно потому, что в данный момент от нее ничего не зависело. Абсолютно. И она ни на что повлиять не могла. Сокрушающее понимание, что ты в состоянии помочь и спасти чужих людей, а перед проблемой и болезнью самых родных оказываешься бессилен…
        А потом они оба вышли из дверей.
        И Кристине одного взгляда оказалось достаточно, чтобы все понять, хоть разум и отказывался верить. Она поднялась, сжав кулаки так, что короткие ногти впились в кожу. Стиснула челюсти, почему-то заметив, что стало тяжело дышать. Зачем-то мотнула головой… То ли отрицала то, что эти мужчины одним своим видом давали осознать, то ли просто тело старалось как-то с напряжением справиться.
        — Кристя…  — Рус тяжело посмотрел на нее, остановившись в шаге. Опустил обе руки ей на плечи. Роман остановился с другого бока.  — Прости. Поздно. Инсульт. Слишком обширное кровоизлияние. Наверное, ночью произошло. Мы уже ничего не можем сделать.
        Руслан держал крепко. Наверное, хорошо ее знал и понимал, боялся, что Кристина что-то сотворить может. Но ею, как ни странно, завладела какая-то непонятная, ледяная отстраненность.
        — Она еще дышит?  — голосом, который и ей показался незнакомым, уточнила Кристина.
        Тело ощущалось настолько же замороженным.
        — Да. Еще минут пятнадцать… До часа максимум, Кристя…  — проговорил в этот раз Роман.  — Уже два раза была остановка дыхания. Мне дико жаль…  — голос бывшего мужа звучал хрипло и надтреснуто.
        Руслан кивнул, присоединившись к словам Романа.
        Кристина видела, что глаза бывшего мужа полны искреннего сочувствия и печали. Ее мама со всеми поддерживала хорошие отношения. Что бы там у Кристины ни случалось с этими мужчинами, мама никого из них никогда безоглядно не обвиняла и не пилила, предоставляя самим разбираться и лишь помогая улаживать конфликты.
        Их сочувствие было искренним, Кристина знала.
        — Я к ней хочу. Пока…  — а ее самой не хватало на эмоции.
        Замороженной статуей себя чувствовала. Ничего до конца осмыслить не могла, и при этом очень четко осознавала конечность и безнадежность ситуации.
        Они не боги, как ни старались бы порой. И не все в их силах… Только мозг и тело в какой-то странной дымке находились. Как при анестезии, что ли.
        Руслан не спорил. Но и не отпустил ее. Сам повел в сторону небольшой палаты реанимации в приемном. Зашел с ней. Мама лежала на кровати. Трубки убрали, даже капельницы. Все. И мама действительно походила на спящую. Только ритм дыхания: неправильный и сбитый, тяжелый, да хаотичное движение глаз под закрытыми веками, полное отсутствие реакции на раздражители — указывали ей, что Рус был прав.
        Хотя это разум понимал. А сердце наивно сжалось, еще не потеряв надежду.
        Кристина высвободилась из рук Руса и подошла к кровати. Взяла руку матери, переплела их пальцы. Медленно и как-то осторожно, почти со страхом, провела по лицу, поправив волосы. Словно боялась ей боль причинить.
        — Мамочка…  — возглас вырвался придушенно, будто не мог пробиться сквозь горло.
        Сзади прочистил горло Руслан. Не призывая ее к здравому смыслу, нет. Похоже, у него тоже грудь сдавило. Но Кристина не могла сосредоточиться толком ни на чем… Хорошо, что ее не пустили сюда раньше, только хуже бы сделала…
        — Мама… Я люблю тебя. Очень…  — совсем как в детстве, вдруг тихо позвала она еще раз, гладя маму по щеке, все еще надеясь на чудо.
        Руслан отвернулся. Он не мог на это смотреть. Ее шок и горе были для него настолько очевидными, что кромсали сердце. Да и Тамара Ефимовна…. Он очень хорошо всегда относился к матери Кристины. Как и она к нему.
        Безумно тяжело.
        Но и оставлять Кристину одну не собирался. Его настораживала ее реакция. Ступор. Не было истерики, крика, хотя бы слез, нормальных и оправданных для такого момента. Тем более странным этот ступор казался для Кристины, которая всегда либо боролась до конца, либо бросалась в отчаянные поступки. А тут — застывший взгляд. И тело такое, словно ей пошевелиться больно.
        Вспомнилось, как свою мать хоронил уже почти три года назад. Отец в приступе ревности, по пьяни, таки «пришиб», не рассчитав и не контролируя удара. Тоже вот так — день без сознания и умерла, не приходя в себя. Кошмарная ситуация. Знал об этом только он, отец да патологоанатом, который и установил причину смерти.
        И Кристина…
        Она его тогда одного не оставила. С ним поехала, когда узнала, что мать при смерти. Хоть Роман и устроил сцену ревности… И она поддержала его, когда Руслан решил не давать делу ход, не устраивая судилище в селе. Не хотел, чтобы матери и после смерти покоя сплетники не давали. А отец… того жизнь наказывает. Так и остался один, медленно спиваясь. И даже когда Рус, скрипя зубами, предлагал помощь, тот с матами посылал сына подальше. И Карецкий не навязывался. Видит Бог — мало за что мог отцу сказать «спасибо».
        А вот Кристине он был так или иначе многим обязан и связан крепкими путами. Потому и стоял в дверях палаты, видя всю опустошенность и потерянность женщины, которая почти всегда и для всех оставалась сильной. Кто еще, кроме него и Кузьмы, знал о том, насколько Кристина на самом деле ранима?
        Кузьма… Руслан нахмурился. Он видел, что Кристина писала мужу, когда Тамару Ефимовну еще не привезли. Но успела ли она что-то тому сказать после? Сомнительно. А ей точно не помешает вся поддержка. И никто, кроме Кузьмы, не мог дать ей именно ту опору, в которой Кристина нуждалась. Этот урок Руслан уже вызубрил на отлично.
        Так и не поворачиваясь к Кристине, он вытащил свой телефон и набрал сообщение, отправил Кузьме.
        Тамара Ефимовна скончалась через двадцать минут. Точнее, если говорить о мозге, это произошло еще ночью. Ее же тело сдалось сейчас. Последний судорожный вздох грубо разрезал напряженную атмосферу палаты и стих. Секунды начали медленно отстукивать у всех в голове, отмеряя все более конечную и пустую тишину…
        Все это время он стоял в дверях палаты и смотрел на то, как Кристина перебирает волосы матери, гладит ее веки, лицо, целует ладонь. Руслан буквально ощущал тяжесть и боль, что давили ей на плечи, но которым Кристя не давала никакого выхода. Душила в себе на подсознательном, автоматическом уровне.
        Хоть бы заплакала, ей-богу! Хотелось ее встряхнуть, чтобы вырвать из этого сковывающего «окостенения». Но Руслан просто стоял и наблюдал. На всякий случай.
        По той же причине, наверное, за приоткрытыми дверьми, подпирая стенку коридора, стоял Роман. Но в палату не входил.
        — Кристя, солнце, все,  — Руслан не выдержал, подошел к ней и обхватил руками за плечи.
        Прижал к себе.
        Словно бревно обнял, если честно. Вообще не поддающаяся воздействию. Так и продолжала держать безвольную руку матери в своей ладони.
        — Солнце, пошли. Тебе надо дыхание перевести. Сама знаешь, ее сейчас заберут…
        Кристина посмотрела на него, медленно и будто с трудом подняв голову. А в глазах ни малейшего понимания. Ледяная отстраненность. Слез нет. Словно кукла перед ним. Ничего не понимает и не говорит. Снова опустила голову, посмотрев на кровать.
        — Мамочка…  — выдохнула хрипло и мучительно.
        Вновь провела по безжизненному лицу рукой.
        — Пошли, Кристина.
        Не знал, как она выдерживает. Его, здорового мужика, это наизнанку выкручивало. Особенно от той боли, которую Рус под этим ступором ощущал. Уже не оставляя ничего на усмотрение Кристины, вывел Кристину из палаты почти с усилием, преодолевая деревянное сопротивление ее тела. Тут подключился и Роман.
        Карецкий понял, что и тот увидел, в каком Кристина состоянии. Впритык подошел и охранник.
        — Босс едет. Еще минут десять,  — одними губами почти, сообщил парень ему, верно оценив, что Кристина сейчас не воспринимает никаких новостей.
        Карецкий кивнул. Втроем они кое-как довели Кристину до его кабинета, оставив патологоанатома заниматься своей работой. Охранник занял пост у двери после того, как проверил кабинет Руслана (Карецкий не всегда понимал, что они пытаются там найти, если два часа назад это же делали, но не спорил). Роман зашел с ними.
        — Кристина, сядь,  — попытался мягко усадить ее в свое кресло.  — Ром, сгоняй за кофе в ее кабинет…  — начал распоряжаться.
        Но Кристина, до этого лишь покорно переставляющая ноги и следующая туда, куда они ее вели, не поддалась давлению рук Руслана. Даже наоборот. Как-то резко стряхнула те с себя и жесткими, тяжелыми шагами подошла к окну.
        — Не хочу кофе,  — отвергла и это предложение низким, сиплым голосом.  — Водки хочу! Или коньяка, на крайний случай!
        Повернулась и посмотрела на них.
        И у Карецкого по позвоночнику мороз пошел. Он только один раз в жизни у нее такое выражение лица и глаз видел, как сейчас. Когда Кузьма уходил от того моста, оставив Кристину в его руках.
        Глава 32
        — И сигарету дай…  — несла бред.
        Ни разу в жизни же не курила. Никогда.
        Но Карецкий не комментировал.
        Ее колотило. Руки тряслись, ноги, каждый палец, казалось… А на самом деле Кристина стояла неподвижная. Ее разрывало изнутри от боли, от горя, от какой-то невыносимой тоски. И при этом — она была не в состоянии дать выход даже толике всего. Словно бы Кристину накрыли, плотно сжали прозрачным пластиковым куполом. И тот давил со всех сторон, не позволяя ничему выплеснуться наружу, однако при этом разрушая все ее внутренности. И она даже словами это из себя выпустить не могла. Как-то давление ослабить.
        Казалось, с ума сейчас сойдет! Реально головой двинется.
        — У меня коньяк есть,  — и не подумал спорить Руслан, тут же двинувшись к шкафу.
        Кристина заметила, как он на нее смотрит. Явно понимал Карецкий, что с ней происходит. Хорошо друг ее знал. Многое видел… А вот вопрос про сигареты проигнорировал. Слишком умный. Сам просек, что имеет смысл отсеять.
        Роман же, кажется, не совсем улавливал состояние Кристины. Она видела, что бывший муж с некоторым удивлением проводил Руса взглядом. После чего с сомнением глянул уже на нее.
        — Не думаю, что стоит. Может, лучше успокаивающее, Кристин?  — поднялся со стула, куда успел сесть, и подошел ближе к ним.
        — Сам успокаивающего выпей!  — огрызнулся Рус.  — Ты что, не видишь, что ли, что ее и так спрессовало?! Давай сейчас еще сверху придавим! Чтоб через день рвануло срывом, ага?  — почти рявкнул.  — Спасибо, Роман! Я это уже проходил. На фиг надо!  — продолжая зло вычитывать, он резким движением скрутил с бутылки крышку вместе с акцизной маркой.
        Поставил перед Кристиной на стол небольшой бокал и щедро плеснул на две трети.
        — Давай, Кристя. Выпей, солнце,  — подвинул к ней по столешнице.
        Роман не был убежден, судя по виду. Но и не спорил больше.
        Кристина же, не обращая внимания на бывшего мужа, на шаг приблизилась к столу. Протянула руку к бокалу. Она тоже помнила тот срыв, про который Рус упомянул. И от этих воспоминаний только паршивей стало. Еще больше давления изнутри. Как надтреснутая плотина, на которую сотни тонн воды давят, грозя разрушить все до основания.
        Только и заставить себя взять, глотнуть коньяк — не могла. Что-то в голове словно не пускало, останавливало. Так и замерла, с занесенной над бокалом рукой, покачиваясь от того, что непроизвольно перекатывалась с носка на пятку. Неконтролируемые, навязчивые движения, выдающие начало потери контроля над собой.
        — Давай, солнце,  — Руслан сам подвинул к ней коньяк еще ближе и сомкнул пальцы Кристины на бокале.  — Как лекарство. Быстро и не думая.
        Он во многом был прав, наверное. Это стряхнуло бы напряжение, ослабило чертов, уже почти патологический контроль, позволив дать выход напряжению. Да хоть разреветься! Кристина понимала, что ей не помешает: от одной мысли о том, что где-то на первом этаже, в морге сейчас лежало тело ее матери — всю Кристину начинало подбрасывать.
        А глаза сухие до рези. И горло жжет.
        Но и алкоголь что-то не пускало пить…
        Вспомнила.
        Они не предохранялись все это время. Оба же детей хотели. И хоть пока не было ни одного признака или симптома, но мало ли? А вдруг беременна? Куда тут коньяк…
        Кузьма! Вот кто ей был нужен! Так привыкла справляться все эти годы с болью и сложностью без него… Еще глубже в себя заталкивать нужду в самом любимом. А сейчас вдруг бахнуло по голове, что не писала больше, не звонила. А ведь может! Должна позвать его! Он ей нужен!
        Пульс барабанил в висках. Дикая головная боль ниоткуда. Словно выстрел в голову. И разрывает теперь. Изнутри давит на глаза. В голос орать от этой боли хочется. Но Кристина не позволяет своим легким, горлу, выплеснуть хоть часть. Сама не знает почему. Не привыкла…
        Слишком большое напряжение подавить старается.
        — Не могу, Рус!  — почти простонала она, высвободив трясущуюся руку из его хватки.  — Не могу! Мне позвонить надо…
        Карецкий понял, когда она еще не договорила.
        — Он едет уже, Кристя. Я написал… Давай, хоть глоток…
        И, словно чувствуя, что ситуация на надломе, именно в этот момент Кузьма буквально ворвался в кабинет, толчком распахнув двери. На секунду застыл, оценивая ситуацию с порога. Напряженный, сумрачный. По глазам видела, что и ему больно до жути. А еще — явно ожидающий худшего от нее. Перепуганный настолько, насколько это понятие в принципе к данному мужчине можно было применить. Осмотрел с ног до головы. Глянул на бокал на столе. Почернел лицом еще больше. И тут же двинулся к ней.
        Карецкий моментом отошел, даже не пытаясь ничего говорить. Еще и Романа в сторону оттащил, когда тот попытался что-то заметить, видимо, не разобравшись: кто это и зачем пришел.
        Кристину же это не задевало. Ее уже по-настоящему затрясло. Так, что тремор стал виден. Словно мелкие судороги. Не могла вернуть себе власть над телом. Даже голова подергиваться начала. Словно его появление что-то изменило. Надломило, расширив ту трещину в плотине, которая и так вот-вот грозила рухнуть, погребая сам разум Кристины под собой.
        — Кузьма…. Родной… Мама…  — даже не простонала, сипло прохрипела это все, вцепившись в стол.
        Ноги подвели.
        Кузьма оказался рядом в считанные мгновения. Обхватил руками, словно оковами. Прижал к себе так, что Кристина уткнулась лицом в его грудь. Не отстраниться и не оторваться. С огромной силой держит. И этот его захват сокрушает. Дает понять, что ей нет необходимости быть самой сильной.
        — Сколько она выпила?  — не ослабляя рук, Кузьма повернулся к Карецкому.
        Одна его ладонь стиснула в этот момент ее плечо. Вторая тяжело легла на затылок. Горячая и пудовая. Словно он чувствовал раскалывающую ее череп боль. И пытался унять. Как и крупную дрожь, которая не покидала тело Кристины.
        — Ни капли, блин!  — раздраженно отмахнулся Рус.  — А стоило бы.
        — Вижу,  — согласился Кузьма тем же давящим, мрачным тоном.  — Давай, мавка, хоть глоток. Попустит. Пореви, ех***й бабай! Можно, я разрешаю…
        Взял бокал и поднес к ее губам. А Кристина отчаянно замотала головой и с ужасом посмотрела на него. Глаза в глаза.
        — Не могу, родной!  — простонала едва слышно. От всего напряжения, что скопилось в ее теле, уже и голос пропал. Хрипела, словно Рус таки дал сигареты. И она пачку выкурила махом.  — Не могу. А если беременна? Не знаем же…
        Он сжал челюсти так, что на щеках глубокие вертикальные складки появились. Хрустнул суставами пальцев у нее возле уха. Но бокал не отставил.
        — Ничего, мавка. Даже если так — один раз не критично,  — распорядился в итоге.  — Лучше выпей пару глотков, чем потом из срыва тебя вытягивать. То страшнее будет, думаю.
        Вроде и уговаривал, а по факту — даже выбора не предлагал. Так говорил и смотрел, так обнимал, что Кристина ощущала — никто ей вариантов не предоставит. Да и показалось в этот момент спасением переложить хоть часть контроля на его плечи. Сдалась, не в силах выносить разрывающую череп боль. Открыла рот и глотнула алкоголь, не обращая внимания на выступившие от его крепости слезы.
        — Давай, малыш. Давай, еще немного,  — чуть мягче подбодрил Кузьма, зарывшись пальцами в ее волосы.
        Где-то за его спиной хлопнула дверь кабинета. Кристина не смотрела. Но краем сознания и так поняла: Рус вышел и Романа с собой вытащил. Несмотря на все, колотящее сейчас ее, испытала огромную благодарность к другу за это уважение и возможность… И в совокупности с ощущением Кузьмы, его рук, держащих Кристину; вместе с обжигающим жаром коньяка, проваливающегося в ее желудок, а оттуда бьющего прямо в голову,  — Кристину прорвало. Ту ее «плотину» и патологический контроль.
        — Ку-у-зьма!  — простонала уже губами, которые словно обожгло коньяком.  — Ку-у-у-зьма! Мама…  — вцепилась в него вдруг так, что у самой пальцы от боли заломило.
        А грудь сильнее, больнее на части рвало, наконец-то выдираясь всей этой безмерной мукой на свободу. Глаза так болезненно обожгло слезами, словно кровью слезы проступали.
        — Мамочка моя…!
        Заревела вдруг в голос, путая слезы с воем. Затрясло. Причитала бессвязно, не понимая сама, что стонет и говорит. Просто из себя эту боль выпускала по родному и близкому, по дорогому человеку, которого потеряла. Они оба лишились ее…
        И Кузьма не призывал успокоиться. Опору давал, обнимал, и сам тяжело дышал, позволяя и ей ощутить, что для него это все — так же мучительно и больно, что он разделяет ее скорбь…
        — Это кто? Ее муж новый? Кузьменко?  — немного раздраженно проворчал Роман, пока Руслан затянулся, открыв окно на лестничной площадке.  — Думаешь, он ее лучше успокоит, чем мы?
        Плохо, конечно, что на улицу не вышел, сам же всем разгон устраивает, и сам вечно свои же приказы нарушает. Но мало ли? А вдруг они Кристине и Кузьме еще понадобятся…
        — Да, муж,  — кивнул, стряхнув пепел в окно.  — Новый… сомнительное утверждение.
        — Да я видел,  — еще более зло хмыкнул Роман.  — Явно не три месяца назад познакомились и закрутили. Ты знал? Они давно любовники? Почему мне никогда не говорил? Как сам терпел?
        В голосе Романа четко слышалась обида. Руслан вновь глубоко затянулся, выдохнул и посмотрел прямо на Романа.
        — Ты — дебил?!  — рявкнул Руслан, когда дошло, о чем Роман бесится.  — Мозги вруби, Рома! Она тебе ни разу не изменяла ни с ним, ни со мной, как бы ты ей душу ни рвал,  — крепко сжал сигарету зубами. Нашел время, придурок. Именно сейчас это выяснить надо?  — Как ты мог столько с ней жить и ни фига о Кристи не узнать? Настолько не интересоваться мыслями и душой женщины, которую якобы любил, а, Рома? Я вот этого никак понять не могу,  — Рус злобно цокнул языком, снова выдыхая дым.
        Роман немного растерялся от его наезда. Стушевался. Но не отступил в претензиях, это чувствовалось. А Руса уже понесло. Тоже зацепило все случившееся крепко, а здесь выход нашел для эмоций.
        — Они всю жизнь знакомы. Вместе с детства. Это мы с тобой — «любовники», как ни крути. И не от хорошей жизни или потому, что им острых ощущений захотелось. Блин! Сложно все, Роман. Ты и не представляешь! Так что выключи в себе маленького эгоистичного пацана и подумай о Кристине хоть немного. Вспомни, сколько она о тебе думала! Прекрати трепать ей нервы своим поведением и отношением.
        Зло затушил окурок в пепельнице и исподлобья глянул на Романа.
        Тот, казалось, задумался над его словами. Во всяком случае, больше не высказывал претензий.
        Она рассматривала потолок в спальне. Лежала на кровати, откинувшись на матрас, как до этого сидела с краю. И просто смотрела на огромную белую поверхность над своей головой, украшенную какими-то сложными геометрическими узорами декора с подсветкой.
        Кузьма где-то там, в просторах квартиры, разговаривал со своей матерью.
        Маме Маше тоже было очень тяжело. И перенесла она все непросто. И сердце прихватывало, когда, доехав до больницы с вещами подруги, узнала — поздно. И нервы сдавали. Ей успокаивающего дали, напомнили о своих лекарствах. Мама Маша нашла в себе силы собраться, еще и Кристину поддержать. Они с Кузьмой решили какие-то моменты с организацией похорон. А потом все приехали сюда.
        Сама же Кристина находилась в какой-то прострации, только уже иной. Не напряженной, как это случилось с ней сразу после смерти матери, не взрывающей сердце и разум. А опустошенной. Разбитой и мучительной. Полной каких-то вялотекущих мыслей и сомнений, которых даже обдумать толком не выходило. Те словно бы просто медленно кружились в пустой голове, «поставленные» на цикл по кругу.
        Снова и снова.
        Тяжелые мысли. Безнадежные какие-то. Те, которых и раньше имелось предостаточно. Да Кристина не хотела тогда такое осмысливать. Даже сосредотачиваться на чем-то подобном. Гнала их от себя год за годом. Зато сейчас, разворошенные болью и горем от смерти матери, эти думы вырвались на волю из тех закромов сознания, куда Кристя их так долго прятала. И набросились на разум, и без них ослабленный душевной мукой. А скрыться теперь не выходило. И спрятать все назад не получалось. Смерть матери почему-то очень остро заставила ощутить конечность жизни. Неумолимость времени и то, что нельзя вернуть ничего из того, что уже оставила за спиной. Ни одного дня, ни одной секунды.
        По здравому размышлению, странно. Ведь каждый день на работе сталкивалась со смертью. Но отстранилась, наверное, отдалилась, сосредотачиваясь на том, что в принципе может сделать для своих пациентов, а не на философских аспектах, вроде бы понятных само собой… А вот когда ее кровно задело — это понимание ошарашило своей простой и безжалостной откровенностью.
        — Маленькая, ты бы лучше спать ложилась,  — Кузьма настороженно и грустно посмотрел на нее, едва переступил порог спальни.  — Давай, я и тебе дам таблетки, что Карецкий матери выписал?
        Подошел, сел около нее, сразу же зарылся пальцами в волосы, которые рассыпались вокруг ее лица.
        — Не хочу. Не надо,  — отказалась Кристина.
        Голос был хриплым. Сорвала, выплакалась до этой сиплости. Вроде и полегче стало, когда выплеснула из себя то дикое напряжение. Но с другой стороны…
        — Не надо, малыш. Не думай об этом, не зацикливайся,  — очень хорошо понимая ее, Кузьма прилег рядом, опершись на локоть. Оставил в покое волосы, провел пальцами по лицу Кристины, повторяя черты.  — Безумно тяжело. Но это жизнь, маленькая моя…
        Она тоже повернулась на бок и посмотрела ему глаза в глаза.
        — Жизнь, родной…  — все те мысли, что последние часы вертелись в голове, вдруг взметнулись каким-то странным и нелепым образом, перемешались, внося сумятицу в сознание и разум.
        И накрыло чем-то таким странным: полным безнадежного страха и обиды, злым отчаянием. Не от «злой» злости, а от осознания своей, да и его беспомощности в глобальных вопросах.
        — Жизнь… она же не возвращается… А мы… мы столько уже упустили, Кузьма!  — Кристина поднялась. Показалось, что так весомей сумеет донести до него мысли.
        Взъерошила свои волосы, глядя на любимого с той же болью и отчаянием.
        — В жизни нет повтора, родной,  — обхватила себя руками за плечи. Поднялась, подойдя к закрытым дверям того самого «французского балкона».  — Ты когда-нибудь думал, что у нас уже могли бы быть дети? Им бы по десять лет могло быть…? Думал, Кузьма? Мы могли бы быть с тобой каждый день этих лет, если бы… Ничего не вернуть…
        Замершим взглядом посмотрела на ночной город, не уверенная, что в состоянии правильно передать и высказать то, что душу разрывало на части. Мысль свою до него донести. Не обиду, нет.
        Потерянность. Неотвратимость.
        — Оно стоило того? Вот есть это все,  — рассеянным взмахом обвела рукой комнату, имея в виду всю квартиру. Достаток, да и влияние, что он получил.  — Деньги, положение, к которому стремился. Министр теперь… И, может, у нас даже еще дети будут… Только… мама уже никогда их не увидит, понимаешь, родной? И они… дети, которых даже нет еще на этом свете — они уже лишены части своей семьи, которую могли бы иметь. Всех этих лет с нами…
        Повернулась и посмотрела ему глаза в глаза. И только поняв, что силуэт любимого расплывается, осознала, что вновь плакать начала. Странно, пару часов назад казалось, что слез не осталось.
        — Денег много, и влияния… Ты сильный… Только ведь и всем твоим влиянием — нам не изменить ничего. Ни лет этих не вернуть, ни боли, ни всех тех жутких ночей, что порознь… Ни мамы…  — Уперлась затылком в стекло, глядя на нечеткий силуэт мужа.
        Наверное, из-за смерти матери очень остро ощутила боль за все, до рези в груди. Тяжесть влияния каждого их выбора на судьбы. И собственные, и всех близких. Не упрекала…
        Просто испытала такое странное опустошение, словно на обрыве стояла. Какая-то глобальная попытка переоценки и осмысления всей жизни, вызванная шоком и болью. Все с нового угла рассматривалось и оценивалось…
        Кузьма, до этого молчавший, поднялся и приблизился впритык, так и не сказав ни слова. Наклонился, прижавшись своим лбом к ее. Глаза к глазам оказались. И он так внимательно всматривался в нее. Тоже с болью, которая отражалась во взгляде мужа.
        Ее? Его? Их общая?
        И не видела она в глазах Кузьмы отрицания или попытки оспорить все. Словно даже мысленно ни одного аргумента против ее слов он не пытался привести.
        Так непривычно для Кузьмы! И от этого еще сильнее воспринимается острота доводов. Понимание, что не лжет, и он сам, возможно, не раз и не два размышлял об этом, даже если никогда словами и не озвучивал.
        И тут он сделал то, чего Кристина не ожидала. Она и сама, по большому счету, не особо понимала, зачем говорить обо всем стала. Какую реакцию хотела получить? Но точно не то, что Кузьма крепко сожмет ее своими руками, а потом резко опустится на колени.
        Все еще молча.
        Прижмется головой к ее животу на мгновение. И запрокинет лицо, посмотрев таким взглядом, что у Кристины сердце в груди сожмется, замерев на мгновение.
        — Мне не искупить и не выкупить этого у судьбы, мавка. Я знаю,  — тоном, от которого у нее мороз по спине пошел, сипло прошептал Кузьма.  — Ничего не вернуть. Только чем-то новым заполнить пустоту попытаться, в которой сам и виноват…
        Каялся перед ней.
        Она это поняла кристально ясно.
        И данное понимание оказалось последней каплей за сегодняшний день. Окончательно сломило Кристину. Ноги подломились, несмотря на то, что объятия Кузьмы держали крепко. Сползла по нему на пол. Скукожилась клубочком, в свою очередь уткнувшись Кузьме лицом в колени, захлебываясь новой волной слез и безнадежного горя. А он сгреб ее в охапку, подтянув выше, и начал тихо укачивать, прижавшись лицом к макушке Кристины.
        Оба горевали обо всем, что безвозвратно ушло и что возвратить было не в их силах.
        Все ее слова справедливы.
        Кузьма знал и понимал это не хуже Кристины. Бессчетное количество раз обдумывал, когда ночи без нее становились невыносимо одинокими, прогоняя сон и отрешенность. Убивая рациональные доводы. Вся ситуация, в которой они жили, являлась результатом их собственных решений и выбора на каких-то вехах жизни.
        И результат, что получили — оставлял неоднозначность внутри. Боль и тоску. Понимание, насколько сильно, на самом деле, и малейший твой поступок может повлиять в будущем на твою, да и не только, жизнь.
        Он это понимал и не видел смысла спорить. О чем?
        Сожаления не исправят ничего и не уменьшат боли. Здесь поступки нужны. Действия. То, что заполнит пустоту, которая продолжала терзать обоих, до сих пор «отгрызая» куски от душ, даже при том счастье, что испытывали в последние недели.
        Глупым казалось и оправдываться, утверждая, что не имел иного выхода. Выбор есть всегда. Пусть и паршивый. Да, ты никогда не знаешь, какой вариант окажется по итогу верным. Но выбор есть. Он когда-то сделал свой, опираясь лишь на личное понимание и устремления, увидев возможности заполучить многое и реализоваться так, как вряд ли сумел бы тогда где-то в другой жизненной отрасли. Не услышал и не учел мнение женщины, которую до безумия любил. Посчитал, что и для нее лучше сделает, просто не видит Кристина всех плюсов…
        Оба проиграли тогда по факту, расплатившись непомерно дорогой ценой.
        А теперь… Теперь он понимал многое лучше. И заучил урок, что иногда стоит прислушиваться к словам тех, кто для тебя бесценен…
        Смерть же мамы Томы словно внесла последний весомый довод в копилку того, о чем в последнее время задумывался не раз…
        Похороны организовали на следующий день. И людей пришло много, хоть Кристина поначалу и не была уверена, что вынесет столпотворение. Мама Маша обзвонила всех знакомых и друзей, которых у мамы имелось немало. Да и соседи…
        В их старом доме и провели прощание. Карецкий пришел без вариантов, Кристина и не ожидала иного от друга. Даже Рома присутствовал. Со своими родителями. Это был первый раз когда Кристина видела бывших родственников после развода. Но дела ей сейчас до них не имелось.
        Очень тяжело. Вроде и успокаивающего выпила. И передумала за ночь чересчур много, так и не сумев толком заснуть. Да только на кладбище вновь разрыдалась, уткнувшись в плечо любимого, буквально повиснув в кольце его рук. А Кузьма поддерживал. Ему тоже было непросто, она видела и ощущала напряжение, боль родного и любимого человека. Как и скорбь мамы Маши. И вновь появилось очень тонкое, пока едва осязаемое чувство их крепкой связи. Как когда-то давно…
        Одна семья: она, Кузьма, мама Маша и мама. Как множество лет ранее. Только один из их семьи от них сейчас навсегда уходил. Уже проходили такое, когда Гришу хоронили, чье изображение сейчас «смотрело» на них с мраморного памятника.
        Рядом с ним теперь и мать Кристины нашла покой.
        Глава 33
        — Ты ставишь меня перед сложным выбором, Кузьма.
        Премьер наклонил голову, словно для того, чтобы внимательней рассмотреть его лицо в дневном свете, щедро льющемся из окна кабинета.
        — Понимаю это. Но у самого не особо много вариантов. Да и … Ты меня не можешь не понять,  — заметил Кузьма, не озвучивая словами, только делая намеки на прошлое Данила и свою осведомленность.
        Тот это отметил. Как-то задумчиво и медленно кивнул, вертя в пальцах ручку.
        — Но и ты знаешь, что выхода нет, Кузьма. И мы все слишком крепко повязаны. Меня свои же не поймут. Из дела есть только один выход — с оркестром и на кладбище.
        Данил не угрожал, это ощущалось. Спокойно и просто обрисовывал то, что оба знали. Да и Кузьма понимал пределы и границы, в которых, в принципе, может на что-то повлиять. Однако, и понимая это, собирался добиться максимума. Слишком глубоко врезались ему в нутро упреки Кристины… До кровавых сгустков вгрызлись в душу.
        И он честно признал и принял перед ней всю тяжесть своих поступков. Но глядя на любимую, которая все еще слишком тяжело отходила от потери матери, несмотря на прошедшие три недели, подумал о том, что в этот раз куда вернее будет поступиться своими амбициями. Она многое вынесла только для того, чтобы им вновь быть вместе. И да, Кузьма выдержал не меньше. Так, ех***й бабай, может, пора послать подальше все эти амбиции и новые вызовы, которые никогда не закончатся, и начать хоть как-то восполнять ту проклятую бездну пустоты, которую они сами создали в своих душах?!
        — Я не говорю, что собираюсь кинуть вас. И подставлять не планирую. Однако, думаю, вполне могу оказаться полезным и в других раскладах,  — Кузьма откинулся на спинку своего кресла.
        Он ничем не демонстрировал напряжения, показывая, что целиком и полностью доверяет Данилу. И готов играть по его правилам. Но только со своими поправками. И партнер не мог этого не ощутить.
        На самом деле они оба были скованы множеством обязательств и взаиморасчетов. За каждым стояли еще десятки людей, чьи интересы — и в бизнесе, и политике — тесно переплелись давным-давно. И, как верно заметил Данил, наверняка этот «гордиев узел» разрубить можно было лишь одним путем, который Кузьму вообще не устраивал. Однако, как ему казалось, имелся и иной вариант, о котором он и хотел потолковать с Премьером.
        Впрочем, Данил тоже умел замечать мелочи и лазейки. Так что Кузьма не сомневался, что его намеки поймет. Ему же оставалось в данный момент ждать.
        Данил поднялся, оттолкнув свое кресло в сторону. Подошел к окну, любуясь видом на административный центр города. На взгляд Кузьмы, то вид из его собственного кабинета был куда лучше.
        Но Премьер не сам выбирает себе офис. Это место из тех, куда многие стремятся попасть не из-за видов, а ради влияния и власти, которыми тут и стены пропитаны. И Кузьма подобные стремления понимал, да и разделял еще до недавнего времени. Только теперь приоритеты переоценил.
        Данил задумчиво продолжал смотреть в окно, соединив руки за спиной, и не торопился озвучивать свои мысли. Так длилось минут десять, наверное. Словно бы ни у одного из них не разрывались телефоны, выставленные на беззвучные режимы, а помощники, «брошенные на амбразуру», не сходили где-то с ума, пытаясь решить океаны проблем, пока Кузьма и Данил недоступны. Конечно, помощникам Премьера, это и к гадалке не ходи, приходилось в разы сложнее.
        — Что ж, смотри,  — наконец, медленно и с той же задумчивостью, словно продолжая размышлять и взвешивать все доводы, произнес Данил.  — Есть одна схема, для которой нам очень нужен надежный и проверенный человек. И есть у меня такое подозрение, что ты о нашей проблеме в курсе. На нее и намекаешь,  — Данил оглянулся через плечо, глядя даже с весельем.  — О твоем умении находить решения, удовлетворяющие всех, легенды ходят. Да и я знаю, что не придумывают. Блин, Кузьма! Потому ты и нужен мне настолько в Кабинете!  — с легкой досадой возмутился Премьер. Но это были все эмоции, которые Данил позволил себе проявить.  — Но и тебя я понимаю. Как никто… Хитрый бес, ****! Знал к кому идти!  — взгляд Данила выражал одновременно и досаду, и восхищение.
        Кузьма просто сдержанно и спокойно наклонил голову, не выдавая пока ни надежды, ни нарастающего ощущения триумфа, которые понемногу разрастались в душе. И Данил это оценил.
        — Хорошо, значит, так и сделаем. Спокойной жизни я тебе не гарантирую. Но, по крайней мере, ты исчезнешь с горизонта нашего политикума и всех тех, кому так нетерпится тебе век укоротить. А там, мало ли, может, повезет и, погрузившись в новый виток борьбы за власть, они и отвлекутся от тебя…  — Данил повернулся лицом к нему, оперевшись о подоконник спиной.  — Но жаль, мне реально жаль терять тебя, Кузьма…
        — Ты не теряешь. Просто приобретаешь в другом месте,  — напомнил Кузьма.  — И газовый консорциум, и банки, которые ты хотел создать — все это нуждается в руководстве и управлении, которое будет полностью лояльно к тебе. А у тебя самого, Данил, на все ни времени, ни рук не хватит.
        Премьер усмехнулся, растер рукой лицо, позволив себе очень редкую демонстрацию собственной усталости.
        — Говорю же, хитрый бес,  — хмыкнул он.  — Уже все просчитал и идеальный вариант предложил,  — передернул плечами.  — Да. Для начала поедешь в Австрию. Можешь со всей семьей, я не против. Думаю, с организацией и юридическими тонкостями — все, что мы планировали, займет месяца полтора. Потом надо будет зарегистрировать на Кипре. Желательно, чтобы тоже проконтролировал лично. И Англия… там тебе придется осесть надолго, Кузьма. Сюда — только по делам и когда я буду вызывать. Так, чтоб без шума и пыли. Чем меньше людей будет в курсе о твоей деятельности, тем лучше.
        Кузьма кивнул, соглашусь с инструкциями Данила. И сам понимал, что суматохи, особенно вначале, будет много. Ничего, зато Кристину по миру покатает. Ей полезно будет сменить обстановку. Да и матери тоже не помешает.
        — Елки-палки,  — досадливо вздохнул Данил, возвращаясь к столу.  — Теперь даже в футбол погонять будет не с кем. Где я наберу еще одну нормальную команду соперников?  — с упреком цокнул языком в его сторону.
        Кузьма позволил себе сдержанную улыбку.
        — Грека озадачь.
        — Грек,  — хмыкнул Данил.  — Грек… Да. Но что-то мне подсказывает, что скоро он к тебе в помощники запросится,  — хитро, но и немного устало, глянул Премьер.
        Кузьма задумался, чуть наклонив голову.
        — Дел много. Помощь лишней точно не будет. Но это тебе решать. Надо будет — сам все вытяну,  — понимая, что не стоит палку перегибать, откровенно расставил акценты.
        Гоца это оценил.
        — Лады, по ходу разберемся. Сейчас — главное решили. Детали буду тебе сообщать, когда сам все согласую. Как туда приедешь — уже ты меня в курсе держать будешь. И основное право на решения, но и вся ответственность — на тебе…
        Данил посмотрел ему прямо в глаза с многозначительной паузой.
        — Я понимаю все. И готов отвечать,  — ответил Кузьма спокойно и уверенно.
        — Тогда — все. Свободен,  — усмехнулся Данил двузначности своей фразы.  — В Австрию едешь на следующей неделе. С визой для семьи уладим. Только интервью по поводу твоей скоропалительной отставки с поста министра никому не давай. Для всех будет озвучена версия «по семейным причинам».
        — Ясно,  — кивнул Кузьма и поднялся.
        Встреча была окончена и задерживаться — незачем. Он получил свой максимум, и куда быстрее, чем мог рассчитывать.
        Едва дошел до машины в сопровождении Вадима и сел на пассажирское сиденье, достал телефон.
        «Давай, мавка, рассчитывайся из больницы. Мы переезжаем. Я же тебе обещал отпуск…» — набрал сообщение Кристине, чувствуя, как расплывается довольная усмешка на губах. Теперь было можно. Здесь, где никого не было, кроме Вадима.
        — На следующей неделе в Австрию переезжаем, Вадик. Ты и Богдан с нами. Еще несколько парней отберите для начала. И тут все дела передавать кому-то начинайте. Курировать будем уже оттуда,  — предупредил друга, все еще ухмыляясь, чтобы и он заодно был готов к резкой смене жизненных обстоятельств.  — Если что-то мешает, сразу говори, будем решать. Но ты мне рядом нужен, да и Кристине. Так что будь готов, что мне легче твои проблемы с собой забрать, чем тебя здесь оставить. О сестрах позаботиться и так сможешь,  — сразу оговорил нюансы.
        — Да куда ж я без вас, еще и по Европам… Такой шанс,  — ухмыльнулся в ответ Вадик с похожим настроением.
        Точно уловил, как изменился настрой босса. И понял многое, что вслух не говорилось…
        Кристине потребовалось несколько минут, чтобы хоть как-то уловить смысл сообщения от мужа.
        «Рассчитывайся».
        Так и хотелось набрать: «в смысле?».
        С сообразительностью у нее стало туго в последние дни. Смерть матери ощутимо шибанула по нервной системе. Кристина и в работе это ощущала. Хорошо, пока не критично. И все-таки чувствовалась разбитость и подавленность, какая-то измотанная опустошенность. Хорошо еще, что не беременна оказалась в этот месяц. Бог знает, как бы это все могло сказаться, если бы… Но нет. И она со спокойной совестью принимала успокаивающие и нейролептики, которые ей Рус мимоходом подсунул, видя состояние. Да и у самой Кристи самокритика сохранилась. Понимала, что не особо адекватна. Но это и простительно. Никто ей ни одного упрека не сказал.
        «Куда?»,  — вот и все, что она спросила у любимого в ответном сообщении.
        Действительно интересно стало. Впервые за последние три недели проснулся какой-то интерес, любопытство. И это хорошо, как врач, Кристина понимала. Эти эмоции стоило поддержать.
        «Начнем с Австрии, потом Кипр…. море;-) ну а после — в Англию переберемся, мавка. На очень долго».
        Лаконично, конечно. Умел Кузьма парой слов выразить огромные и объемные вещи. Но Кристина, раза три перечитав, решила пока не обдумывать последнюю часть и то, от чего и страшно, и до восторга радостно одновременно стало. Слишком заманчивые перспективы, обнадеживающие, как ей показалось, учитывая все то, что могли скрывать за собой. О чем они с Кузьмой больше молчали, чем говорили после той ночи, когда маму оплакивали. Не была уверена, что сейчас в состоянии такое обдумать.
        А вот ближайшие перспективы… Море… Ммм… Как раз май на носу. Пока доберутся до Кипра, уже и потеплеет, июнь-июль наступит, наверное. Да и Австрия — Кристина никогда там не была. А вот читала и смотрела многое. И уже появилось будоражащее чувство предвкушения от предстоящего путешествия. Что-то такое, что заставило встряхнуться и новыми глазами вокруг посмотреть.
        Правда, имелись и иные мысли, эмоции… Она столько лет отдала этой больнице, самой медицине. Так часто находила в ней утешение, когда сердце, душа и сама жизнь разваливалась на куски, что не удивительным оказалось испытать болезненную и мучительную грусть. Однако это все всегда значило для нее все же меньше, чем возможность быть с Кузьмой. Просто только сейчас ей дали выбор… Ну, или поставили перед фактом с иной стороны весов. И в этот раз совершенно не хотелось спорить, даже несмотря на грусть, давящую грудь какой-то светлой тоской.
        Спрятав телефон, Кристина поднялась из-за стола, где сидела, заполняя истории. Еще раз обвела глазами кабинет, словно уже сейчас начала прощаться с вещами и местом, чтобы не затягивать. Коснулась рукой окна, понимая, что, вероятнее всего, уже никогда не увидит этого пейзажа за стеклом. Может, еще день, два. Неделя от силы. Судя по тону сообщения, Кузьма не собирался оставлять ей время на долгие сборы.
        Прошлась кончиками пальцев по кофемашине. Она не собиралась забирать ее с собой. Оставит Русу. Он оценит, а Кузьма все равно обо всем на месте позаботится. Но как же долго этот агрегат был ее фетишем и какой-то иррациональной связью-ниточкой с любимым!
        Глубоко вздохнув, чтобы прогнать накатившие слезы (слишком эмоциональной стала после маминой смерти, чересчур ранимой), она заставила себя собраться и пошла в коридор. Ей надо было как можно раньше обсудить все с Карецким. И Кристина понимала, насколько непростым окажется этот разговор. И вовсе не потому, что она не будет отрабатывать положенные при увольнении две недели. У них с Русланом за спинами тоже очень много всего имелось, что связывало скрепляло не хуже кровных уз. Даже учитывая, что с романтичным аспектом в отношениях они все решили, да и доводы были проговорены… Он был ей близким и родным человеком, как и она ему. И Кристине действительно тяжело и плохо делалось при мысли, что она оставляет Руслана здесь одного. По сути, без семьи и какой-то эмоциональной поддержки. Понимала, что иначе не выйдет, да и он ей не скажет ничего. Только ведь все равно любила этого мужчину, пусть больше как брата, чем «того самого единственного», но ведь от этого он не становился ей менее родным. И прощание с Русом грозило стать самым тяжелым этапом в сборах и увольнении.
        — Провести хоть можно будет, солнце?
        Руслан сидел вроде спокойно, кивал, когда она объясняла, что уходит. И в самые короткие сроки. Вертел ручку в руках — тоже истории просматривал, когда Кристина зашла к нему в кабинет. Только вот в глаза ей не смотрел: то на плечо, то на стену за спиной.
        — Вы как — на авто, самолетом или поездом?  — уточнил, не позволив ей и слова вставить ему в ответ.
        — Я не знаю еще, Рус,  — вклинилась Кристина, когда он уже набрал воздуха, чтобы о чем-то вновь спросить.  — Не говорили с Кузьмой. Он только предупредил.
        — Ясно,  — Руслан снова кивнул.
        И опять не глядя ей в глаза.
        В кабинете вдруг повисла пауза. Тяжелая, давящая на плечи обоих тем, что так или иначе не могли вырвать из своих мыслей.
        — Рус,  — не в состоянии выносить это напряжение и без того истерзанной душой, Кристина наклонилась и накрыла своей ладонью его.  — Ты не можешь не понять, что я сейчас от всего откажусь, лишь бы с ним… Знаешь же…
        — Знаю,  — он грустно улыбнулся уголком губ, перехватил ее пальцы своими.  — Тяжело просто, Кристя. Капец как… Как представлю, что в операционную зайду, а тебя там нет… Или на пятиминутке…  — Он замолчал и, наклонившись, прижался губами к ее пальцам в легком поцелуе.
        С такой нежностью, что у нее навернулись слезы на глаза и дыхание в горле сперло.
        — Руслан,  — сипло, из-за этих слез в горле, прошептала Кристина.  — Не надо. Это все… Отпусти меня. Или, нет. Неправа я. Себя отпусти, Рус!  — эмоции прорезались в голосе, потому что она в самом деле желала ему только самого лучшего.  — Я искренне люблю тебя, Рус. Только ведь, сам понимаешь, не та это любовь,  — посмотрела ему в глаза, когда Карецкий наконец-то взгляд поднял.  — А ты заслуживаешь той самой любви, Рус. Такой, чтоб до разрыва легких и сердца в груди. Чтобы ради тебя про все забыла… Ты этого заслуживаешь, Рус! Не меньше. И достоин этого…
        — Как ты его любишь?  — вновь кривовато улыбнулся Рус, все еще не освободив пальцы Кристины.  — Так я такой любви не видел больше, солнце. Не всем так везет, по-видимому. Не для всех такие пары у судьбы есть. Иногда эта сука халявит, и дублирует варианты,  — с горькой иронией отмахнулся он.
        — Нет, Рус,  — накрыла их руки своей второй ладонью.  — Не так все. Ведь и ты меня не так любишь, хоть и связаны мы эмоциями, даже не спорю. Но не то это, Рус. Просто поверь мне. А свою женщину ты еще найдешь. Только отпусти себя сам. Прекрати цепляться за наше прошлое. Все. То прошло. Может, и не нужно было. Ты мой самый лучший друг. И ничто этого не изменит. Но ты заслуживаешь и женщину, которая будет любить только тебя до безумия.
        Под конец Кристина говорила уже громко, с запалом. Давно думала об этом, да и ему втолковывала. Просто Рус не прислушивался. Сейчас же Кристине очень хотелось, чтобы понял и принял ее доводы, чтобы сам себе позволил любовь найти. Настоящую.
        Карецкий же только плечами передернул. Но отпустил ее руку и откинулся на спинку кресла, раскрутившись вокруг оси.
        — И что, звонить мне будешь, если я такой друг? А мне тебе можно?  — вроде и с иронией спросил, а по факту, словно ребенок перед неизвестностью — с испугом, который пытался замаскировать.
        Кристина его понимала. Ей тоже было страшно. Наверное, каждый испытывал что-то подобное, когда привычная жизнь меняется кардинально и ты не в силах заглянуть в предстоящую тебе неизвестность. Однако Кристину в этот момент поддерживала и вдохновляла мысль, что она будет с любимым. Это перевешивало трепет перед совершеннейшей непредсказуемостью предстоящего.
        Руслан же… Нет, ему срочно стоило пересмотреть свою философию жизни!
        — Слушай, ну что ты начинаешь?  — возмутилась она.  — У меня все тот же мейл, и все мессенджеры. И номер я не меняю. А если поменяю, то обязательно тебе сообщу. Ты мне можешь и звонить, и писать, и даже по видеосвязи вызывать, Рус! Мы с тобой в двадцать первом веке живем, а ты истерику закатил, словно я на покорение дикой Америки отправляюсь!
        Как ни странно, но это ее возмущение немного встряхнуло Карецкого. А может, заверение в том, что они все равно останутся на связи. На губах Руслана появилась уже настоящая, а не натянутая улыбка. И он ощутимо расслабился.
        — А куда вы едете, кстати?  — уточнил Руслан, вновь уперевшись руками в стол.
        — У Кузьмы несколько пунктов в плане, не знаю точно. Говорил об Австрии и Кипре. Потом Англия…
        Карецкий расхохотался.
        — Вы, блин, как офшоры сами! Интересный у вас маршрут.
        — Чур тебя, Рус, не выдумывай!  — возмутилась Кристина, хотя и ей эти страны во многом напоминали больше о махинациях родного политикума, нежели о видах и достопримечательностях. Однако она не собиралась на этом сосредотачиваться.  — Не знаю, где и на какой срок будем.
        Руслан перевел дух после своего хохота, кивнул. И теперь уже нахмурился:
        — Так, что же мне здесь делать, Кристя, а? Кого вместо тебя ставить?  — переключился на рабочие проблемы.  — Твой муж хоть и предупреждал, а все некогда было, да и не попадался толковый человек.
        И Кристина его понимала. Только недавно решили проблему нехватки персонала. А теперь Карецкому вновь этим заниматься.
        — Вместо меня Рому ставь. Он справится, серьезно тебе говорю, Рус,  — Кристина прямо посмотрела другу в глаза.  — Ему дай волю — он еще так раскроется! Я уверена. Ведь голова на плечах, и опыта хватает. Да и…  — тут уже Кристина отвела глаза, посмотрев в окно.  — Не факт, что я не виновата в том, каким Роман был в последние годы…
        — Кристя!  — Руслан возмущенно фыркнул и закатил глаза.  — Я тебя умоляю…
        — Нет, Рус, не спорь,  — Кристина покачала головой.  — Я была несчастлива с ним. Но и он со мной счастливым не был. Не знал всего, но ощущал… Это же невозможно не чувствовать,  — она грустно посмотрела на Руса.  — А я еще и на работе над ним доминировала. Не всякий мужчина такое выдержит. Не могу и не буду Рому во всем винить. Но у него же все есть для того, чтобы хорошим заведующим стать, только надо дать показать свой характер.
        — Ладно, посмотрим. Все равно выбор у меня сейчас небольшой, и Роман — самый подходящий кандидат. Если снова с алкоголем не спутается…
        — Думаю, не спутается, у него теперь стимул будет, да и времени не останется,  — поделилась своими идеями Кристина.  — Меня вечно грыз, что я вся в работе, пусть теперь попробует, каково это. Даже интересно, что будет говорить,  — с доброй иронией покачала головой.
        Рус хмыкнул. Но больше аргументов против не приводил.
        — Я так понимаю, что больше ты в больнице не появишься?  — уточнил с грустью, которую старался скрыть.
        — Не знаю, Рус, говорю же,  — она тоже вздохнула.  — Но в любом случае, вряд ли чтоб долго…
        — Я понял,  — прервал он ее.  — Что тогда, побродишь по больнице? Попрощаешься? Мы с тобой, считай, ее поднимали до нынешнего состояния. Ну и Кузьма, само собой… Без его капитала…
        — Да, попрощаюсь…  — вновь накатило тоской. Сладко-острой грустью, от чего слезы на глаза навернулись.
        Все же чересчур много всего для нее было заложено в этих стенах.
        — Так, не кисни. Давай лучше иди, поброди,  — уловил это настроение и Карецкий.
        Резко поднялся, подошел к ней, стащил и Кристину с кресла. Крепко, но быстро обнял. Она обняла в ответ так же сильно.
        — Кофемашину мою заберешь себе?  — запрокинув голову, спросила Кристина, путая улыбку и слезы.  — Тогда каждый раз, когда кофе пить будешь, все равно что ко мне в гости забежал. Ты ж только за ним в мой кабинет и приходил…
        Руслан рассмеялся, отступил, удерживая ее теперь лишь за руку.
        — Не заливай, Кристя. А поговорить?  — покачал он головой.
        — А для поговорить «Вайбер» будет,  — рассмеялась и она.  — Сядешь с чашкой кофе и наберешь мне пару строк, а я тебе какой-нибудь крутой смайл в ответ брошу. Вот и поговорили,  — подмигнула, ощущая, как с мокрых ресниц слезы на щеку сбегают.
        Руслан посмотрел на нее глубоким взглядом, вздохнул.
        — Уговорила, приму в дар,  — сделал вид, что не заметил этого.  — Лишь бы ты была счастлива, солнце.
        — Я буду, Рус. В этот раз уверена на сто процентов,  — и ее голос не дрогнул.
        Кристина точно знала, что так и будет.
        Его это убедило. Руслан кивнул:
        — И маякни, когда уезжать решите, если что. Я действительно провести хочу. Пожалуйста, Кристя.
        — Конечно, Рус!  — она крепко пожала его пальцы.  — И даже не вздумай сомневаться в том, что мы останемся друзьями!
        — Хорошо, солнце, убедила,  — улыбнулся Руслан.  — Что тогда? Пойдем, что ли, последний раз вместе обход проведем?  — предложил он, наверное, видя, что у Кристины все равно глаза слезились.
        И потянул ее в сторону двери, дав время, чтобы она могла это скрыть. Хотя Богдан, ожидавший у кабинета, ясное дело, все равно заметил. Но он уже тоже был посвящен в их планы на будущее, а потому ничего не спрашивал.
        А все равно, как ни успокаивалась, пока ходили по этажам — глаза то и дело «на мокром месте» оказывались. Правда, она старалась это не особо демонстрировать. Да и не говорила никому практически, что уходить из больницы будет. Просто вспоминала все, что для нее с этими стенами связано, с каждой палатой. В операционной разревелась, хоть Рус и пытался успокоить. И, главное, даже идеи не появлялось, что хочет остаться. Кристина всей душой готова была сейчас же уехать, если бы появился в дверях Кузьма и не оставил ей времени на сборы. Просто любое прощание, даже самое светлое, наверное, невозможно без слез. Во всяком случае, не для того настроения, в котором Кристина находилась. Но здесь вроде и можно пореветь: операции на сегодня закончились и в операционных никого не было. Отводи душу. Только и того, что Богдан сдаст ее Кузьме, а тот волноваться станет.
        Тут их и обнаружил Роман, который хотел решить какой-то вопрос с Русланом. Однако вид зареванной Кристины его явно сбил с вопроса.
        — К… Кристина,  — не позволял себе больше называть ее «киса», но иногда ощущалось, что оно прорывается.  — Держись. Тяжело, но это неизбежный процесс, ты же понимаешь сама,  — начал успокаивать ее Роман, наверное, решив, что Кристина вновь по матери плачет.
        Хотя, ясное дело, что эта тоска тоже добавляла весомый вклад в ее эмоциональный фон. А Роман еще и на Карецкого с упреком глянул — видимо считая, что тот должен был успокоить ее, а не позволять реветь в операционной.
        Вообще, они мало говорили после похорон матери, однако Роман неизменно вел себя с ней очень корректно и с поддержкой.
        — Все нормально, Ром,  — махнула она головой, прервав начавшего что-то ворчать Руса.  — Я не потому… Это так, просто… Ностальгия заранее нахлынула,  — улыбнулась, всхлипывая и вытирая щеки салфеткой, которую ей Богдан дал, вновь отступив в сторону.  — Я уезжаю, Ром. Наверное, навсегда. Вот и загрустила, прощаюсь с местом. А ты теперь заведующим будешь. За мной все завалы придется разгребать,  — криво улыбнулась Кристина, пытаясь внести хоть какой-то позитив и веселье в этот разговор.
        Однако Роман больше растерялся, чем обрадовался таким новостям, судя по всему. Начал волосы ерошить, сняв шапочку, несколько раз то вытаскивал из нагрудного кармана, то вновь прятал ручку.
        — Как это уезжаешь?  — наконец спросил он с грустью.
        А Кристина успокоилась почему-то. Наплакалась уже.
        Да и с Ромой ей было все же легче это обсуждать. Привязанность между ними, хоть и существовала без всяких сомнений, была всегда не настолько крепкой. И в данный момент это пришлось как нельзя кстати. Ей и проститься с ним проще оказалось.
        Руслан и Богдан отошли в другой конец операционной, пока Кристина, насколько это было возможно, не посвящая Романа в детали, объясняла происходящее. Прощения у Ромы попросила. Искренне. За то, в чем и ее вина имелась. Очень попросила больше и не вспоминать про алкоголь. В конце концов, на нем теперь целое отделение будет.
        Рома же так до конца и не понял, что она серьезно, кажется — все растерянно посматривал на Карецкого, словно ожидая, чтоб Рус подтвердил, а лучше — опроверг слова Кристины. Но соглашался разумным быть. Тоже крепко обнял на прощание. Вообще без каких-то намеков. Тепло и с поддержкой. По-братски.
        И, наверное, именно в этот момент Кристина очень ясно поняла, что Кузьма принял и нашел самое верное решение. Даже если исходил из вовсе иных мотивов. Им всем, без малейшего сомнения, стоило идти дальше, оставив прошлое позади. Строить ту жизнь, которую могли бы иметь сейчас уже, не сложись прошлое так, как случилось.
        Эпилог
        Четыре года спустя
        Непонятно было, что заставило ее проснуться. В спальне темно, тихо. И только из-за приоткрытой двери соседней комнаты, где они обустроили пока детскую, падал слабый луч мягкого сумеречного света ночника. Но и сын, похоже, спал. Никто не плакал и не звал родителей. Да и, по-честному, их двухлетний Влад больше предпочитал являться в спальню, подстерегая родителей спящими, и без всяких препятствий забираться в родительскую кровать, рассчитывая на то, что его не заметят,  — нежели будил дом криками. Не тот характер. Хитрый маленький стратег. Самое забавное, что несмотря на чуткий сон обоих, зачастую ни Кузьма, ни она сама действительно не просыпались, обнаруживая «лишнего» в кровати по факту закидывания на них сыном рук или ног. Что неизменно веселило и Кристину, и Кузьму.
        По правде, она насмотреться не могла на спящего сына. Да и на буянящего тоже. Каждой секундочкой дорожила, каждым таким эпизодом. Настолько старательно и трепетно старалась запомнить все-все: как малыш хмурится, как улыбается, как забавно пытается говорить о чем-то на дикой смеси двух языков. До какой-то пронзительной душевной напряженности и надрыва внутри, когда слезы наворачиваются против воли.
        Кузьма в такие моменты частенько посмеивался и шептал ей на ухо:
        — Мавка, ты словно глазами его фотографируешь постоянно.
        И это неизменно заставляло Кристину смеяться, снимая напряжение. Однако оба знали и понимали, почему это происходит. И на самом деле, Кристина была уверена, что и он ощущает схожее. Как и мама Маша, теперь для всех переименованная в «бабулю» с легкой руки Владки. И ведь это при том, что и самих фотографий со всех возможных ракурсов и любого момента — с головой имелось в телефоне каждого.
        Очень хрупкое ощущение счастья и восторга. Бесценное. Как ощущается летнее тепло в конце августа, когда ночи уже холодные, а полудни мягко жаркие, и ты понимаешь, что лето уходит, стоит наслаждаться каждой секундой и мигом его тепла. Слишком многое они все вынесли, чтобы теперь упускать хоть мгновение своей жизни, во всех ее проявлениях.
        Хотя, конечно же, не сидели безвылазно дома. Кузьма — так тот, вообще, работал с утра до ночи. Хотя — и Кристина была честна, чтобы это признавать — все равно имел куда больше свободного времени для семьи и отдыха, чем ранее, когда тем же министром его назначили или просто депутатом. Но ей все равно не хватало. Постоянно мало оказывалось. Жадность по нему, наверное, никогда уже из сердца не уйдет, из души не вытравить. Как и страха. Несмотря на то, что уже четыре года жили не в родной стране, и Кузьма только бизнесом занимался вроде — понимала, не все так просто. Редко спрашивала. Больше молча смотрела с вопросом. А он не отвечал. Но и не отвергал ее опасений.
        — Наслаждайся тем, что смогли получить, мавка,  — просто просил Кузьма в такие мгновения. Сдержанно, голосом, в котором добавлялось хрипоты от попытки сковать и не выдать ей чего-то лишнего, Кристина понимала.  — Просто живи.
        И она следовала этому совету любимого настолько, насколько подобное в принципе было возможно.
        Правда, Кристина еще и за работой скучала сильно. Нет, не просила и не пыталась где-то здесь устроиться, да и времени не было. Забот хватало. Однако часто ночами снились операции, и наркоз, и пациенты… Посмеивалась, обсуждая это с Русом в переписке или когда созванивались. Винилась, что ее трудоголизм перешел в латентную стадию, несмотря на старания «завязать». Карецкий неизменно поддевал и смеялся. Хотя и он теперь пахал куда меньше. Появилось чем и кем себя и вне работы занять, чему Кристина была несказанно рада.
        Она же занимала себя изучением языка, на что ранее все никак времени не хватало, а теперь и выбора не имелось — легче жить, если можешь понять, о чем окружающие говорят. Выбирала дом, они с мамой Машей его обустраивали, потому как Кузьме совершенно некогда было еще и этим заниматься. Тоже с каким-то непростым весельем замечали друг другу, что очень надеются — это будет последнее их жилье, которое ремонтируют и обставляют. Понятное дело, не своими руками, однако пора уже и осесть в одном «семейном гнезде». Потом с беременностью вообще не до работы было. И не сказать, что тяжело протекала, нет. Нормально. Хорошо даже. Но со своими нюансами, обусловленными совершенно непривычным в этом вопросе для нее подходом здравоохранения другой страны. Над этим они также посмеялись с Русланом. Как и над тем, каким образом реагировал на эти особенности Кузьма.
        — Хорошо, когда можешь всех послать и обязать следить за здоровьем и состоянием жены по привычному сценарию. Зато ему так проще,  — заметил Карецкий, когда Кристина начинала стонать, что ее задушат гиперопекой, тогда как других беременных даже на профосмотры никто особо не принуждает являться.  — Ты же — не все. Да и вспомни, как его гоняла к нам постоянно. О, и кто в его палате ночевал три недели?  — заломил бровь Рус, не выказав ей и доли сочувствия.
        По-честному, когда Карецкий узнал, что там никто настолько рьяно не стремится по максимуму сохранить беременность любой ценой на первых этапах, как в родной медицине, оставляя это все же на усмотрение «природы» — то и сам горячо одобрил подход Кузьмы.
        — И правильно твой муж все делает!  — категорично заявил он Кристине, когда она пожаловалась, что ее в принудительном порядке отправили в частную клинику.
        А врачей данного учреждения, практически в таком же обязательном порядке, «убедили» очень внимательно за ее здоровьем следить. Хотя у Кристины ни одного симптома или жалобы не имелось! Все совершенно благополучно протекало. Но Кузьма не был бы собой, если бы не перестраховался, игнорируя ее мнение. Он пропустил мимо ушей даже неоднократные упоминания о том, что она сама врач и сумеет понять, если что-то пойдет не так, в конце концов! Но и глядя в темные глаза любимого, полные затаенной тревоги и тех же «демонов прошлого», что самой Кристине душу терзали, прекращала спорить. И смиренно ездила на все осмотры, которые и Кузьма посещал вместе с ней.
        Сейчас Кристина была вновь беременна. Да, она намеревалась в полной мере стребовать с мужа все обещания, которые он давал ей на протяжении жизни!
        — Что хочешь делай, и как хочешь,  — не раз с лукавой улыбкой дразнила она Кузьму,  — но в этот раз должна быть девочка.
        И он делал… Да еще как! В общем, не так уже важно становилось, какого именно пола окажется будущий ребенок — она самим процессом наслаждалась на всю катушку. Да и потом, они оба знали, что просто ребенку будут счастливы. Лишь бы здоровый. Как и Влад. Однако, судя по УЗИ, которое она прошла две недели назад, Кузьма все-таки умудрился свое обещание выполнить.
        Устав крутиться с боку на бок, и признав, что сон пока к ней не идет, Кристина села в кровати. Кузьма, вроде бы крепко спавший до этого момента, тут же сел.
        — Куда?  — хрипло со сна, но из-за этого не менее строго, потребовал муж ответа.
        — В туалет,  — Кристина закатила глаза, пользуясь темнотой спальни.
        — Я с тобой,  — проигнорировал сарказм, который все равно уловил, начал подниматься.
        — Родной!  — Кристина против воли рассмеялась, хоть и говорили шепотом, чтобы Владика не разбудить через приоткрытые двери.  — Я в ванную иду, которая вон за той дверью,  — указала ему в другой угол комнаты.  — Что со мной случится? Спи лучше, совещание же с утра,  — напомнила о его графике.
        Но на Кузьму не подействовало. Он уже встал и обошел кровать, протягивая Кристине руку, чтобы помочь подняться.
        — Ничего, я подстрахую, вдруг на пороге надо будет поддержать,  — помог ей встать.
        Кристина опять закатила глаза, не удержалась. Этот «порог» — пять сантиметров не наберет. И она о нем прекрасно помнила. Но по опыту прошлой беременности, да и этой уже — точно знала, что с мужем спорить — гиблое дело. Все равно сделает так, как сам считает правильным.
        В конце концов, какое ей дело? Хочет — пусть бдит и оберегает. Не ей завтра с людьми проводить совещание. Кристина себе спокойно расположится в собственном кабинете на первом этаже их дома и закончит сумку, которую шьет уже десятый день. А Кузьма… пусть сам отвечает за свои решения и маниакальный контроль.
        Да, она увлеклась «рукоделием». Чем-то очень хотелось руки занять, а так как к медицине пока никакой возможности вернуться не было… Пока язык изучала, потом беременность Владиком, как-то одно за другим потянулось. Случайно наткнулась на ролик в сети. Посмотрела один, потом другой. После — сотый или тысячный уже. А потом — пришла к Кузьме со списком всего, что ей было необходимо, и они вместе искали эти магазинчики, а что-то через интернет заказывали, что-то — у местных мастеров и производителей. И Кристина погрузилась в процесс. Вовсе не простой, порой утомляющий и разочаровывающий, когда упрямая кожа не желала идти ей навстречу, а по факту — когда самой Кристине еще не хватало опыта, чтобы понять характер материала. Но ей и медицина не с первого дня открыла все свои секреты, да и специальностью анестезиолога она долго овладевала. Вот и здесь не сдавалась и не опускала руки. Потому что даже когда не получалось — Кристина от самого процесса такое удовольствие получала, что и Кузьме не приходило в голову предложить ей бросить.
        Более того, он оборудовал для нее кабинет на первом этаже и закупил все, что Кристина попросила. С Владом очень мама Маша помогала, позволяя Кристине время для творчества находить. Да и самой «бабуле» в радость было с внуком нянчиться. Правда, Кристина подозревала, что с появлением второго ребенка мама уже не справится, и они начали подыскивать няню. Тут Кузьма взял большую часть на себя, поскольку еще и о безопасности следовало помнить, допуская чужого человека в дом. Одно дело, когда знакомились с соседями по улице, или в парке с детьми Влад играл, ну а Кристина с их мамочками знакомилась (хотя и там охрана всегда на месте была, да и следила за всем). Среди этих мамочек-соседок Кристина и первых заказчиц нашла, когда они про ее собственную сумку спрашивать начали: где купила, у кого заказывала? Ясное дело, ей льстил сторонний интерес.
        Вот и нашлось занятие по душе.
        — Мавка, что-то не так? Тебя что-то тревожит?  — осторожно поинтересовался Кузьма.
        Они уже вернулись из ванной. Кристина и в детскую к сыну заглянула — проверить, все ли нормально. Но Влад спокойно спал.
        И она укладывалась вновь. Только ей все не спалось. Встала и подошла к окну, рассматривая ночной двор. Мало что видела, но упрямо стояла у подоконника.
        И Кузьма следом за ней бродил. Вот и сейчас обнял со спины. Накрыл теплыми руками еще не особо большой живот, словно к ребенку прислушивался.
        — Все нормально,  — улыбнулась Кристина, устроив свои ладони поверх его.  — Доча толкается потихоньку. Не беспокоит ничего. Мне просто не спится, родной. Так бывает при беременности. Помнишь же, с Владом то же самое происходило. Под утро усну. Отдыхай хоть ты.
        Запрокинула голову, откинувшись затылком ему в плечо. Поцеловала мужа в шею.
        Он как-то невнятно хмыкнул, то ли поверив ее словам, то ли что-то сам себе придумывал. Так они простояли минут десять или около того. В темноте и молча. Но обоим было очень комфортно. Уютно и невероятно тепло.
        — О чем думаешь, красивая моя?  — Кузьма наклонился и поцеловал ее плечо, оголившееся из-за того, что майка сползла.
        Она улыбнулась в темноте.
        — Знаешь, ни о чем особенном,  — легонько пожала плечами.  — Просто ощущаю себя счастливой и все. Даже через края. Только это чувство, а мыслей почти и нет,  — запрокинула голову, стараясь в темноте его взгляд рассмотреть.
        А Кузьма чуть повернул лицо и крепко поцеловал ее в губы.
        — Спасибо, мавка,  — тихо прошептал ей в рот, перемежая вдохи и поцелуи.  — За то, что выдержала и дала мне еще один шанс.
        Сдержанно сказал. Хрипло. Вроде и скупо, а на самом деле она все услышала: и его счастье, и его уже притупившуюся боль, и безграничную радость, что она рядом…
        На Кристину накатило. Слишком чувствительная. Гормоны. Беременность. Обернулась в его руках, сама прижалась к губам любимого. Поцеловала горячо.
        Ни разу, по сути, за эти годы не спрашивала его о «бизнесе», хоть и хватало ума понять по молчанию и недомолвкам, что не все так просто. Да и мотался время от времени на родину. А ее только раз за это время с собой туда брал. И это порою заставляло нечто за сердцем холодеть. Однако Кристина всегда себя одергивала. Если она что-то и вынесла за эти годы — так это то, что можно жить и ловить удовольствие в каждом дне. И жить только этим, конкретным мгновением. Чтобы в полной мере насладиться тем счастьем, которое им судьба все же подарила.
        КОНЕЦ