Невеста на уикенд Алекс Коваль
        – Сколько? – прозвучало убийственно спокойным голосом.
        – Я, кажется, сказала…
        – Думаю, ты не настолько глупа, чтобы отказываться от взаимовыгодного предложения, Анастасия, – подается вперед мужчина, упирая локти в стол. – Два дня. Любые деньги, – поднимается на ноги мой начальник. – Ты мне нужна, Загорская. Хочешь, для убедительности скажу: пожалуйста? – ухмыляется, словно издеваясь.
        – Я не собираюсь с вами спать! – выпаливаю, красная как рак, а Сокольский молчит. Правда, всего мгновение. А потом с его губ слетает хриплый и искренний смешок. Что? Он еще и смеется надо мной?
        – Если бы мне нужны были такие услуги, я бы позвонил одной из своих любовниц, Настя, – смотрит на меня снисходительно, как на несмышленого ребенка.
        – Тогда что?
        – Кто. Невеста.
        Алекс Коваль
        Невеста на уикенд
        Пролог
        Я зла!
        Я так зла, что сейчас готова обрушить первый попавшийся тяжелый предмет на голову своему “любимому” начальнику. Прям чувствую, как нервно чешутся руки, и подмывает вскочить на ноги, но его темный, как сама ночь, взгляд пригвождает к месту, а хмуро сведенные брови на красивом лице говорят: “Только пискни, Загорская, прихлопну”. Вот я и молчу. Секунда, две, три… десять.
        – Вы ничего не хотите мне объяснить?! – шиплю змеей, не выдержав. Правило десяти секунд с треском провалилось.
        – Т-с-с, Анастасия, – прикладывает палец к губам Сокольский и снова переключает все внимание на звонящего. Или звонящую… судя по всему, его мать. – Да, мам. Совершенно верно… что? – пауза, после которой желваки на лице мужчины буквально заходили от натуги, а у меня начали нервно балансировать на грани падения в пропасть остатки терпения. – Бред какой-то! Да… да, я помню про ваши традиции, ты мне о них с детства талдычишь…
        Что? Какие традиции? Какое детство? У него вообще было детство?! Мне кажется, Илья Сокольский уже родился с таким угрожающим спокойствием на лице и сразу тридцатисемилетний.
        Но это все мелочи, а вот брошенное собеседнице как бы невзначай мое имя с формулировкой – подруга – заставило взбелениться и нервно ерзать на стуле в одном из самых фешенебельных ресторанов города, с бокалом вопиюще дорогого вина в разгар рабочего дня. Вот как чувствовала, как знала, что в этом приглашении пообедать есть подвох.
        Получи, распишись, Анастасия.
        – Ясно. Ждите, – наконец-то дождалась я финала беседы и сжала ножку бокала сильней, когда легким движением руки босс прячет мобильник в карман пиджака и безапелляционно заявляет:
        – Предстоящие выходные не занимай, я тебя арендую.
        – Ч-ч-что?! – от такой наглости челюсть сжалась до скрипа, а внутри взбунтовалась жгучая ненависть к этому наглецу.
        – Что слышала, Настя, – ни один мускул на лице начальника не дрогнул, зато у меня по спине прокатился холодок, и дыхание от возмущения перехватило. – На эти выходные ты в моем полном распоряжении.
        – Что вы себе позволяете! – подскакиваю на ноги, отшвыривая салфетку, которая приземляется прямехонько в каменную грудь мужчины. – Я терпела все ваши измывания на работе, нечеловеческий график, дурацкие поручения, унижения и кучу другой ерунды, Илья Сергеевич, но это уже предел! Я вам не кукла и не девушка легкого поведения, чтобы меня арендовать, – сжимаю кулаки и упрямо задираю нос.
        В пропасть так в пропасть. Однако этого напыщенного мужлана мой гнев совершенно не прошибает. Только редкие посетители оглядываются на наш столик. Сокольский же сложил свои накачанные рельефные ручищи на груди и смотрит, не мигая, будто прикидывая в уме, придушить здесь или лучше без лишних свидетелей?
        – Сколько? – прозвучало убийственно спокойным голосом, разгоняя толпы мурашек по моей коже.
        – Я, кажется, сказала…
        – Думаю, ты не настолько глупа, чтобы отказываться от взаимовыгодного предложения, Анастасия, – подается вперед мужчина, упирая локти в стол.
        – Это...
        – Два дня, – снова затыкают меня. – Любые деньги, – поднимается на ноги мой начальник и, бросив взгляд на наручные часы, прячет руки в карманы темно-синих брюк. – Ты мне нужна, Загорская. Хочешь, для убедительности скажу: пожалуйста? – ухмыляется, словно издеваясь, мужчина.
        – Я не… – хотела сказать “не продаюсь”, но слова застревают, так как вот деньги-то мне как раз и нужны. От слова очень. – Совершенно любые? Деньги… – прикусываю губу, когда выражение спокойствия на лице Сокольского сменяется удивлением. А я соображаю, как много могу выторговать для себя в этой сделке? Возможно, хватит, чтобы покрыть весь долг?
        – В пределах разумного.
        Хотелось бы сказать, что наши с ним “пределы разумного” сильно разнятся, но тут же одергиваю себя, снова закипая, стоит только представить, что могут от меня потребовать за такие деньги.
        – Я не собираюсь с вами спать! – выпаливаю, красная как рак, а Сокольский молчит. Правда всего мгновение, а потом с его горячих губ слетает хриплый и искренний смешок. Что? Он еще и смеется надо мной?
        – Если бы мне нужны были секс-услуги, я бы позвонил одной из своих любовниц, Настя, – смотрит на меня снисходительно, как на несмышленого ребенка.
        – Тогда что?
        – Кто. Невеста.
        – Что?! Да вы рехнулись?! – фыркаю и не могу сдержать нервный смех. Невеста. Серьезно? – Какая из меня невеста, тем более для… вас.
        – Что во мне не так?
        Ну, начнем с того, что вы каменная глыба без чувств и эмоций, а не человек.
        – У нас слишком разный социальный статус, – выпалила, словно заученную фразу, и, кажется, Сокольский подумал точно так же.
        – Неубедительно. От тебя много не потребуется. Невинно хлопать ресницами, чем ты владеешь в совершенстве, и преимущественно молчать, мило улыбаясь моим родителям. Четыре дня…
        – Изначально речь шла о двух!
        – Два там и по дню на перелет. Считай, я грубо округлил.
        – У вас всегда были проблемы с математикой.
        – Загор-р-рская! – делает шаг мужчина, нависая скалой над моей сжавшейся от его приближения фигурой, обдавая ароматом дорогущего парфюма и совершенства. – Не забывайся.
        – Это вы, кажется, перепутали меня с кем-то из своих пассий, Илья Сергеевич, – рычу ему в тон, хотя получается лишь жалкая пародия. – Почему я и зачем вам это? – складываю руки на груди, пытаясь спрятать просыпающееся волнение и легкий мандраж.
        И так всегда. Постоянно!
        Стоит ему только нарушить мое личное пространство. А он, словно не замечая, какое производит устрашающее впечатление, еще и взирает на меня сверху вниз. Даже несмотря на то, что я на высоченных каблуках, которые и носить-то начала только чтобы не чувствовать себя коротышкой рядом с его внушительной фигурой, все равно на голову а то и две этот исполин выше.
        Так что, девчонки, как не крути, а выше головы не прыгнешь.
        – Все детали мы обсудим потом, если ты согласишься. Думаю, круглая сумма на твоем счете будет тебе не лишней.
        – Что вы имеете в виду?
        – Раз уж ты унесла в отдел кадров заявление на увольнение, – выгибает бровь мужчина, гипнотизируя своим тяжелым взглядом. Буквально обжигая решимостью. И отчего-то в этот момент мне кажется, что на его лице промелькнула злость. Всего на мгновение, и тем не менее.
        – Откуда вы… – запинаюсь, тут же теряя всю спесь, так как очень надеялась, что о моем заявлении Сокольский узнает в самую последнюю очередь. Надеялась сбежать по-тихому… зачем-то.
        – Это моя фирма. И как, думаю, ты успела заметить, я люблю все держать под контролем.
        Даже и ответить на такое нечего. Просчиталась.
        – После предстоящего уикенда заявление будет подписано.
        И Добби будет свободен.
        – Ну, так что, Анастасия? По рукам? – тянет мужчина свою большую ладонь, замирая в ожидании ответа.
        Нет, я точно сошла с ума. Скорей всего я сама себе сейчас рою глубочайшую яму, но…
        – Договорились.
        Глава 1. Настя
        – Что?! – завопила Ксю, подскакивая с места и чуть не опрокидывая на свой новенький джинсовый сарафан горячий кофе.
        – Мдя… – пожимаю плечами.
        – Только не говори, что ты согласилась? – выпучивает и без того большие глаза подруга, облокотившись на столик в уютной кафешке, что неподалеку от моей работы. И нависает надо мной грозовой тучей.
        – А по-твоему, у меня есть выбор?
        – Должен быть. Насть, ну это же бред! Это же… считай, эскорт.
        – Я не собираюсь с ним спать, – морщусь, так как даже передергивает от такой перспективы. Нет, мой начальник совсем даже собой недурен, даже наоборот – мужчина-мечта, идеальный представитель сильного пола, но это только внешне. Характер же… туши свет, бросай гранату.
        – Ха… ха-ха… – выдает что-то нечленораздельное подруга, и наконец-то присаживается своей пятой точкой на диванчик напротив, подперев подбородок руками.
        – Что, совсем без вариантов, да?
        – Скажем так, сыграть роль невесты каких-то несчастных пару дней – это выход из сложившейся в моей жизни ситуации с наименьшими потерями, – делаю глоток зеленого чая, нервно комкая в пальчиках салфетку. – Либо я съезжу и какой-то жалкий уикенд поулыбаюсь родственничкам Сокольского, либо… – пожимаю плечами, так как даже озвучивать такое “либо” страшно.
        – Кто эти люди, которым Пашка задолжал?
        – Не знаю, Ксю. Но явно шутки шутить они не привыкли. И камень, брошенный в окно нашей квартиры, об этом прекрасно говорит. Если я не верну деньги, что задолжал Пашка, то рискую не просто потерять время, но и… здоровье, боже упаси…
        За столиком виснет гробовая тишина, которую нарушает только стук Ксюшкиных ноготков по деревянной столешнице.
        Подруга явно что-то обдумывает, а я и смысла-то в этом особого не вижу.
        Согласилась? Согласилась. С положением вещей уже смирилась. Получу заветную цифру с энным количеством нулей на счет и уволюсь, высказав своему большому боссу все напрямую о тех двух годах ада, что пахала на него, как проклятая, не жалея ни сил, ни сна, ни личной жизни. Пахала, а повышение так и не заслужила. Ну, разве что мне оказали честь, позвав в… невесты. Но и тут, думаю, у него выхода особого не было.
        Обидно.
        Собственно, последней каплей моего терпения стало, когда умница я, с блестящим послужным списком и без единого замечания, прокатилась мимо заветной должности. Зато одна из любовниц Сокольского теперь строит отдел кадров, задирая нос. Я ничем не хуже! Лучше! В тысячи раз, но я ведь с ним не сплю, правильно? Я только могу среди ночи подскакивать по его первому звонку и мчаться через весь город, чтобы поставить своему большому боссу чайник. Утрирую, конечно, но иногда и правда доходило до абсурда.
        – Так, – неожиданно хлопает ладошкой по столу подруга и упрямо поджимает губы. Ох, это знакомое выражение непоколебимой решительности на ее лице не сулит ничего хорошего. – Ладно. Допустим. Но почему ты?
        –Что, почему я?
        –У него целый штат сотрудниц и с десяток любовниц. Почему бы не позвать кого-то из них?!
        – Вот давай я наберу его номер, и ты сама у него спросишь! – начинаю злиться, так как и саму раздражает собственное незнание ответов на элементарные вопросы.
        – Набирай.
        – Ты шутишь?
        Однако по лицу Ксю совершенно не похоже, что она шутит. Ох, мне кажется, дай ей волю и все явки с паролями, она бы за эти два года уже с десяток раз побила Сокольского, устав выслушивать мое вечное нытье на его тиранию.
        Она вообще, в принципе, по жизни миниатюрный неформальный буксирчик. Ангел в душе, а внешне же совершенно не похожа на типичную девочку в стандартном понимании. Милая, стройная, с такими пронзительными серыми глазищами, что любая бы позавидовала, и я в том числе, со своими скромными зелеными. Но свою нежность и милость прячет за пирсингом и татуировками, любовью к рваным джинсам и косухам. Неприступная для всех, для меня же она подруга до мозга костей. Иногда у меня стойкое ощущение, что Ксюша возомнила себя моей мамочкой. Нет, ну серьезно, у нас разница-то всего в два года, мне двадцать четыре, а ей двадцать шесть, но забота от нее исходит такая, словно ей, как минимум, пятьдесят и она ждет от меня внуков.
        – Нет уж-ки… спугнешь мой банковский чек, – складываю руки на груди, отвечая на ее упрямство своим. – Давай лучше подумаем, что мне нужно взять с собой в эту поездку? – увожу тему разговора в другую плоскость, и кажется, это прокатывает.
        – Куда вы летите?
        – Монако, – корчу гримасу, а Ксюша присвистывает. – Лазурный берег...
        – Не дурно.
        – То-то и оно. Собственная вилла. Это заставляет нервничать, правда? Ну, где я, а где лакшери-жизнь?
        – Его предки, похоже, очень богаты… а зачем ему невеста, он что-нибудь сказал?
        – Какие-то вопросы наследства. Мельком и вскользь, а когда я попросила уточнить, на меня рыкнули и сказали, что объяснят потом. В общем, все как всегда: Загорская, ты должна сделать то, не знаю что, пойти туда, не знаю куда.
        – Ну-у-у, может, я и погорячилась, может, это не такой уж и плохой вариант, – разводит руками подруга и хитро улыбается, – и заработаешь денег, чтобы закрыть Пашкины долги, и-и-и найдешь себя богатого спонсора… на будущее, так сказать, – подмигивает Ксю, а я чуть не давлюсь воздухом от такой неожиданной перемены в настроении беседы, – одним махом двух зайцев убьем.
        Подруга продолжает увлеченно и в красках расписывать мне предстоящую поездку, явно войдя во вкус, а меня переклинило на слове "убьем".
        Вот.
        Главное, нам с Сокольским друг друга не убить, а зайцы – это так… второстепенное.
        Глава 2. Настя
        До дома добираюсь только ближе к вечеру и, блаженно скинув туфли, от которых уже гудят ступни, устало опускаюсь на пуфик в прихожей.
        В квартире стоит приятный полумрак, и что самое главное – тишина, которая на мою гудящую голову словно бальзам на душу. Ксюша, с которой мы вот уже четыре года снимаем вместе скромную двухкомнатную квартирку в отдаленном от центра районе, сегодня на работе в ночную смену в модном баре. Поэтому жилье в моем полном распоряжении.
        Далекие шесть лет назад, когда я – наивная простота – решила отправиться покорять столицу из глубинки, если бы не вовремя попавшаяся на моем пути Ксюша, я не знаю, как вообще повернулась бы моя жизнь. Денег не было, опыта работы тоже. Да вообще, кроме огромного желания выбиться в люди, подняться с того низа, в котором я жила, у меня ничего не было. Скромная сумка вещей с пожитками, оставшимися со времен детского дома, и амбиции.
        Испугавшая меня своей решительностью и напористостью, тогда еще незнакомка, Ксения помогла с жильем, за которое в первые месяцы вообще не брала с меня денег, и устроила на мою первую работу в кафе официанткой. А уже когда я почувствовала, что могу и хочу большего, медленно, но верно сама начала карабкаться вверх. Поступила в универ на заочное отделение и работала практически на убой, чтобы оплачивать пополам жилье, жизнь и учебу.
        Честным трудом и упертостью за год я заслужила в том же кафе место администратора – и это, на секундочку, в девятнадцать – а через еще два стала управляющей. А уже потом, совершенно на авось, закинула резюме на должность делопроизводителя в фирму Сокольского. И каким-то чудом меня взяли. Уж не знаю, за что, но буквально на следующий день представитель фирмы пригласила на собеседование. И вот там… я впервые увидела эту каменную глыбу – Илью Сокольского, который за два года мою должность делопроизводителя превратил в “гордое” звание личной помощницы.
        Если спросить, жалею ли я о том, что ушла с нагретого местечка в кафе?
        Нет.
        Точно нет. Несмотря на увеличившееся количество работы и иногда доводящего до нервного тика и дергающегося глаза начальника, я получила огромный опыт и графу в трудовой книжке. После работы в таком многомиллионном холдинге многие двери для меня стали открыты. Поэтому, раз тут мне повышение не светит, нужно идти дальше и смело перелистывать эту страницу.
        А вот стоит только подумать об этой “странице” в своей жизни, как тут же воспоминания о дневном разговоре с Сокольским в ресторане приходят на ум. Интересно, через пару лет я посмеюсь, над такой ситуацией, случившейся в моей жизни, или буду постыдно пытаться “выдрать” этот позорный лист из своей головы?
        – Черт… – морщусь, потирая стучащие виски.
        Во что я вляпалась? Ведь хотела тихо и спокойно уйти, но словно сама судьба противится этому, снова беспощадно забрасывая меня в лапы к этому начальнику-тирану.
        Но время ныть уже прошло. Раз дала согласие, забирать свои слова обратно, к сожалению или к счастью, не привыкла. Тем более, очередное сообщение с угрозами, пришедшее пару часов назад, в очередной раз напомнило, что выхода у меня другого нет. Затесавшись со своими долгами где-то там между моим заявлением на увольнение и нашим с ним расставанием, бывший мудак очень и очень сильно подставил доверчивую меня, повесив на мои худенькие плечи огромный, по меркам моей заработной платы, долг. И достать такую огромную сумму быстро я могу исключительно с помощью Сокольского, так ненавистного мне секси-босса. А вот зачем это ему, даже думать не хочу.
        Четыре дня, и я буду свободна, как ветер поле. И вот тогда точно начну жизнь с чистого листа!
        Отпраздную свой день варенья и уеду куда-нибудь в деревенскую глушь, кабачки с помидорчиками выращивать. Хотя...
        – Кого ты обманываешь, Загорская, – бубню себе под нос и с титаническими усилиями поднимаю свое бренное тело, отправляясь в душ. Сады и огороды я всегда ненавидела, да и вряд ли решусь теперь вернуться к жизни за пределами мегаполиса. К хорошему сильно быстро привыкаешь.
        После душа легкий ужин из йогурта и мюслей, и уже в начале десятого без сил залезаю под одеяло.
        Завтра еще один тяжелый рабочий день, а потом… пятница.
        Глава 3. Настя
        А утро? Утро я никогда не любила. Вот прям от слов: совсем и совершенно! И сегодня оно меня встречает противной трелью мобильного, орущего на всю квартиру. Все естество бунтует против лишних движений, но звонок бьет по ушам. Поэтому, не разлепляя глаз, нащупываю на прикроватной тумбе воющий гаджет и сбрасываю вызов.
        Нечего. Наверняка как по закону подлости у меня всего жалкие тридцать минут до звонка будильника осталось.
        Вот досплю, а там, пожалуйста, пусть звонит, кто хочет, с удовольствием поболтаю по пути на работу.
        Уже приготовилась снова утонуть с головой в сладких грезах, но не тут-то было. Трель повторяется снова и снова, раз за разом поднимая волну гнева все больше, и в итоге я сдаюсь и поднимаю трубку с единственным желанием обматерить вызывающего абонента, оказавшегося чересчур настойчивым и…
        – Загор-р-рская! – рычащим не хуже хищника, так, что я даже подскочила на постели, стягивая с глаз маску для сна и бросая взгляд на часы.
        – Я еще не проспала! – воплю хриплым после сна голосом в ответ на звонок начальника. – Пять тридцать! – хлопаю кулаком по кровати от злости, мысленно сжимая пальчики на его мощной шее.
        – Через час подъеду за тобой, чтобы была готова.
        – Что? К чему готова? Сегодня же еще только четверг! – пыхчу возмущенно, но меня уже не слушают, сбрасывая вызов. Вот опять. Снова все по кругу. И то, что у меня рабочий день длится с десяти и до пяти, он совершенно не берет в расчет. То, что время с пяти вечера до десяти утра – мое личное, его абсолютно не интересует.
        Господи, дай мне сил, а главное, терпения.
        Но как бы я не пыхтела, делать нечего, приходится подниматься с кровати и варить себе убийственную дозу горького кофе и насильно впихивать в своей еще спящий организм завтрак.
        Проходя мимо комнаты подруги, ночная смена в баре у которой заканчивается только в четыре ночи, с завистью отмечаю, как она сладко спит. А вот мне досмотреть свой сон не дали.
        Контрастный душ для бодрости, и ровно через час спускаюсь в удивительно холодное для лета утро. Мнусь под пронизывающим ветром и кутаюсь в кардиган как раз в тот момент, когда к подъезду заруливает дорогой мерседес Сокольского, сверкающий своей белизной и буквально режущий глаза от блеска.
        Водитель уже бодр и свеж, словно сейчас не половина седьмого утра, а все двенадцать. В идеально скроенном по его фигуре черном костюме с белой рубашкой и с неизменным равнодушием на суровом лице.
        – Доброе утро, – открываю дверь и заползаю на пассажирское сиденье, пристегиваясь.
        – Доброе, – бросают мне и тут же давят по газам, срываясь с места.
        В машине сногсшибательно пахнет кожаным салоном и мужским парфюмом. Крышесносное сочетание, которое ударяет в нос, и стоит приложить усилия, чтобы не выдать своего глупого восхищения. Идеально, чисто, уютно, ни пылинки. Собственно, Сокольский тот еще педант, у него и на рабочем столе-то лишнего листочка не встретишь.
        – Куда мы едем? – решаюсь нарушить установившуюся между нами тишину, так как неизвестность уже душит. Никогда не знаешь, что у этого мужчины на уме.
        – По магазинам и в салон.
        – Какие магазины и салоны работают в семь утра? – мне кажется, я сейчас очень сильно похожа на бубняще-ворчащую бабку, но ничего не могу с собой поделать. Сон для меня – святая вещь, и я обычно сильно недовольна, когда меня его лишают просто потому, что кому-то так вздумалось.
        – Эксклюзивные. Которые открываются по одному моему звонку.
        – Хорошо, – киваю. – Зачем нам магазины? – не собираюсь отставать от начальника, который, уверенно лавируя между машинами, топит под двести, совершенно не соблюдая скоростные режимы.
        – Тебе нужно подобрать соответствующий моему статусу гардероб, – отчеканила статуя, сжимая руки на баранке руля сильнее. А мне что-то в этот момент так обидно стало, словно меня, как котенка, в лужу носом ткнули.
        – Чем вас не устраивает мой гардероб? – воинственно складываю руки на груди и упрямо задираю подбородок, не сводя глаз с его точеного профиля. – Ни один из моих бывших на мой вкус в одежде не жаловался.
        – Так я и не жалуюсь, – усмехается Сокольский, притормаживая на светофоре и поворачиваясь ко мне, небрежно облокотившись на подлокотник. – Без обид, но в том “мире”, где мы окажемся, тряпки и бренды слишком большое имеют значение, – морщится мужчина, а я не могу удержать своего недовольного фырканья.
        – Вы так говорите, как будто в этом Монте-Карло не люди живут.
        – Не люди, – кивает Илья. – Миллионеры.
        И что самое интересное, себя Сокольский к “ним” не причисляет, хотя каждый второй модный журнал вопит о том, какой он завидный жених с космическими суммами доходов за год.
        – Ясно.
        Вопросов нет. Только если все тот же один: куда я вляпалась? Меня с моим простодушием и опытом в таких “играх” растопчут, как букашку, путающуюся в ногах. Вся надежда только на то, что мой большой босс знает, что делает.
        – Покурю? – слышу весьма неожиданный вопрос спустя непродолжительное молчание. – Ты не против?
        – Вы сейчас серьезно это спросили? – удивленно кошу взгляд на водителя, который занес руку над пачкой с сигаретами и замер.
        – Что? – совершенно гениальное выдают в ответ на мой вопрос.
        – Ничего, забудьте. И да, конечно, – отмахиваюсь, так как глупо ему объяснять, что немного не в его стиле заботиться о ком-то, кроме себя. Но Сокольский оказывается проницательней, чем я думала.
        – Я не такая сволочь, каким ты меня считаешь, Настя, – еще более неожиданное.
        За все два года, что я честно и терпеливо выполняла обязанности его секретарши, мы нормально, словами, и пару раз не обмолвились. Все рыки, указы, приказы.
        – Я и не считаю вас сволочью, – говорю и тут же отвожу взгляд, пока не утонула в его пугающе черных глаза.
        И да, я вру. Нагло вру. И он это улавливает, но ничего не отвечает, только усмехается, тут же переводя все свое внимание на дорогу.
        А стоит нам только доехать до первого ТРЦ и оказаться в первом же бутике с кричащей своей дороговизной вывеской и не менее кричащими ценниками, у меня захватывает дух, а Илья Сергеевич, похоже, входит в азарт и с рвением берется за игру “одень-раздень невесту”.
        Это очень странно: ходить по отделу женской одежды в сопровождении своего непосредственного руководителя, который в обычное время и мельком не заостряет свое внимание на твоей одежде.
        Костюм?
        Ок, пусть будет костюм.
        Юбка?
        “О, Настя, какие ноги!” – хотелось бы услышать.
        Ан нет. Ровно ему. А здесь же каждая “тряпка”, хоть за такое количество нулей даже неудобно называть эти вещи тряпками, каждая вещица удосуживается его строжайшей оценки. Что дает повод лишний раз убедиться в том, что бабник он еще тот, да и в женщинах разбирается достаточно неплохо, потому что “фильтрует” мои будущие наряды только так, своим цепким взглядом.
        А меня же чуть ли не передергивает от чувства дискомфорта. Мало того, что продавцы-консультанты облепили меня, как мухи, так еще и его грозные рыки с кожаного диванчика, где он устроился с чашкой кофе и то и дело поглядывает на часы, нервирует знатно.
        Я вообще любительницей магазинов и шопинга никогда не была. От марок никаких не тащилась и не готова была тратить большую часть своей зарплаты на модное пальтишко из новой коллекции. Но при этом чувство стиля все-таки у меня было, и в безвкусице меня обвинить ну никак нельзя.
        Однако мои скромные, по ценам, вещички явно сильно не угодили Сокольскому, и он вознамерился выложить на новые наряды “для своей невесты” мою годовую зарплату, не меньше. Интересно, а после всего устроенного нами фарса эти вещи он оставит себе?
        Больше всего порадовало, что хоть в магазин нижнего белья у Ильи хватило такта со мной не заходить. После устроенной мной шипяще-рычащей истерики, скрипя зубами, меня вручили в руки консультанта с таким видом, будто отдает свой холдинг, ни больше не меньше, честное слово.
        В общем, целых два часа я все это, тихонько проклиная мужчину, сносила и терпела. Но, когда тысячу платьев и миллион костюмов спустя, мы оказываемся в салоне красоты и стилист Вика, хватаясь за ножницы, с улыбкой маньяка предлагает отфигачить мои длинные каштановые локоны, что почти до поясницы, под модное каре, я подскакиваю с кресла, как ужаленная, отлетая от нее в другой конец зала.
        Уже хочу выдать свою “модную” гадость на ее “виденье”, но вовремя встревает Сокольский.
        – Не стоит, – бросает мой спутник, складывая руки на груди и присаживаясь на краешек стола. – Мне нравятся ее длинные волосы. Только слегка подровнять, Вик. Без фанатизма, – после его слов словно камень с плеч упал, и я даже выдавливаю из себя благодарственную улыбку.
        – Так-то, – выгибаю бровь и усаживаюсь обратно, польщенная словами Ильи.
        Нравится, значит? То-то же, мистер непрошибаемость.
        Глупо, конечно, радоваться такой мелочи, да и комплимент сомнительный, но его “мне нравятся ее длинные волосы” странным теплом отдаются где-то глубоко внутри.
        Ладно, может, он и правда не такой гад, каким казался все эти годы?
        – Сколько вам нужно времени?
        – Часа два, и ваша невеста будет свободна, Илья Сергеевич, – приторным голоском, стреляя слишком ярко подведенными глазами, говорит Виктория. А мне оборот “ваша невеста” ужасно режет слух.
        – Загорская, через два часа минута в минуту чтобы явилась в офис. – А нет, все-таки гад. – Водителя пришлю, чек ваш директор знает, куда направить. – Не менее “любезным” тоном бросает мой “женишок” стилисту-парикмахеру и, удовлетворившись ее кивком в сопровождении с заискивающей улыбочкой, ретируется.
        Да уж, начинается.
        Глава 4. Илья
        В офис залетаю без пяти минут одиннадцать и чуть не опаздываю на собственное же совещание. Терпеть не могу, когда все идет не по плану. И этот звонок родителей, и дурацкое знакомство с невесткой оказались совершенно не в строчку и не вовремя. Я искренне надеялся потянуть с этой темой еще годик, а то и два, отговариваясь своей сумасшедшей занятостью. Кто же знал, что отцу приспичит сложить свои обязанности в фирме на меня? А еще, что мой статус в личной жизни для них реально станет такой проблемой?
        Из-за срочной поездки у меня на кону завис контракт, сделку по которому мы планировали провести на этих выходных. Теперь же приходится все экстренно переиграть, поэтому офис буквально летает уже с самого утра.
        – Илюх, ты скоро? – заглядывает в кабинет Вадим, мой давний друг и компаньон, помахивая папкой. – Все собрались, тебя ждем.
        – Две минуты, и я там.
        – А где твоя… – кивает в сторону приемной Вадик, а меня его неприкрытый интерес к секретарше в очередной раз раздражает.
        – Настя будет чуть позже, и хватит к ней клинья подбивать, Вадяс. Тебе твоих секретуток мало?
        Но в ответ мне выдают смешок и закрывают за собой дверь с той стороны.
        Ненавижу. Терпеть не могу служебные романы. Никогда и ничем хорошим они не заканчиваются, только истерикой, увольнением и новыми адскими поисками толкового работника. Вот и нечего. Пусть мою Настю не трогает. Я сам как-то умудрялся два года руки от нее держать прочь и другим не дам. Хотя, что скрывать, когда почти десять часов в сутки перед тобой крутится такая сногсшибательная красота, удержать голодного зверя внутри бывает очень и очень сложно. Но это чисто постельный интерес, который точно не приведет ни к чему хорошему. И я, к счастью, научился его в себе давить. Да еще так, что девчонка меня теперь, похоже, люто ненавидит. Шипит, злится и бесится, но свою работу выполняет на все двести процентов. Даже несмотря на то, что явно на меня обижена за то, что не получила повышение, на которое так надеялась.
        Да, вот такой я хренов эгоист. Не дал ей должность, потому что найти толковую девочку на место личной помощницы с крышесносными ножками и при этом далеко не дуру – крайне сложно в наше время. Обычно у них в голове прямой курс с приемной в мою постель, а мне оно к черту не нужно.
        Полагаю, именно этот эпизод в наших с ней “отношениях” послужил причиной ее заявления на увольнение.
        Не отпущу.
        Свожу в Монте и промою мозги, ибо искать новую секретаршу будет смерти подобно.
        И кстати, о поездке.
        – Завтра в десять мне нужен самолет, – набираю номер личного представителя авиакомпании, пока вышагиваю по коридору в сторону конференц-зала, разгоняя взглядом гоняющих чаи работников.
        – Вас понял, Илья Сергеевич. Куда летим?
        – К родителям.
        – Понял. Все сделаем, – быстро, четко и по делу, без лишних разговоров и вопросов. Почему все не могут быть такими ответственными и исполнительными?
        Совещание проходит в штатном режиме. В пол-уха слушаю свою команду, которая фонтанирует все новыми и новыми идеям, а сам поглядываю на часы, ожидая, когда появится на рабочем месте Загорская .
        Когда возвращаемся в мой кабинет вместе с Вадимом, замечаем прошмыгнувшую из лифта девушку. Друг натягивает улыбку и расцветает буквально на глазах.
        – Утро доброе, Анастасия Вячеславовна, – заходит этот павлин в приемную впереди меня. – Что-то вы сегодня поздно?
        Я бросаю взгляд на свою секретаршу, отмечая разительные перемены в ее внешнем виде. Оценивающе пробегаю по лицу, на котором как никогда много косметики и волосам, что после салона стали чуточку темнее.
        Нет. Она определенно никогда дурнушкой не был, и со вкусом у нее все в порядке. Про внешние данные от природы я вообще молчу. Но то, что я вижу сейчас… надо признать, что ее превратили в типичную дамочку из высшего общества.
        И вот не знаю, нравится ли мне такая Настя?
        – Доброе утро… – косится на меня девушка, растерянно сжимая в руках сумочку. – Я… эм… – смотрю на ее стройную фигурку в этом красном платье-футляре, которое купили сегодня утром, и как-то незаметно залипаю на ее чуть выпирающих ключицах.
        – Перебью, – встревает снова Вадик, – Анастасия, вы сегодня прекрасны.
        – Спасибо, – густо краснеют ее щечки. – А задержалась, потому что Илья Сергеевич…
        – Пару часов отгулов были у Насти, не докапывайся до моей сотрудницы, – открываю дверь в свой кабинет и взглядом показываю другу, что пора заканчивать этот цирк, работа не ждет.
        – Как насчет сходить сегодня вместе на обед? – не унимается Ромео.
        – Почему бы и нет, – кивает Настя, так сладко улыбнувшись Вадиму, что внутри что-то предательски кольнуло.
        В нашей ситуации я плохой полицейский, а Вадим – хороший. И если откинуть все удобства моих взаимоотношений с Анастасией, то иногда чертовски задевает ее ко мне отношение. Но только иногда.
        А вот какого лешего я именно ее решил на роль невесты взять, до сих пор и сам себя не пойму. Права была девчонка, когда сказала в ресторане, что у меня есть с десяток любовниц, которые только рады были бы полететь в отпуск за мой счет. Вот только они все не то. Как ни крути, у тех финансовый интерес буквально светится в глазах, а стервозностью за километр веет. Эта же… достаточно невинна и упряма. Мила, и чего только стоит ее вот такая улыбка, которая все еще направлена в сторону Вадима. А еще моя Настя прямолинейна и абсолютно не умеет притворяться – идеальный вариант. Предкам такая невеста должна понравиться.
        – Боюсь, вам обедать будет некогда, – бросаю, встревая в их разговор. – У тебя отчеты по прошлой сделке висят, – киваю Вадику, пряча руки в карманы брюк. – А у тебя еще слишком много дел перед предстоящей командировкой.
        – Вы куда-то уезжаете, что ли? – очухался Вадяс, переводя взгляд с меня на Настю и обратно. – Что-то я не в курсе этой командировки.
        – Ну, не все же мне перед тобой отчитываться. Может, уже к работе вернемся? – киваю, и друг, с загруженным видом бросая “в другой раз, Насть”, скрывается в моем кабинете.
        – Это каких таких у меня много дел?! – шипит девушка тихо, чтобы “гость” не услышал.
        – Садись и легенду нашей неземной любви придумывай, Анастасия. И постарайся, чтобы я не выглядел полным сопливым мудаком в твоей истории.
        – Ха, – складывает руки на груди упрямица, и ее чуть полноватых карамельных губ касается хитрая улыбка. – Я вас поняла, Илья Сергеевич.
        – Настя-я-я… – рычу, подцепив пальцами за подбородок. – Без глупостей, – меня обдает ароматом ее сладких духов, а взгляд сам собой опускается на упрямые губки. –Ты же знаешь, что со мной шутки плохи. Да?
        – Что вы, какие шутки! – поднимает руки Настя. – Все предельно сладко и красиво, – одаривает меня улыбкой девушка.
        Вот только черта с два я поверю в это невинное хлопанье ресниц.
        Глава 5. Настя
        Сказано – сделано. Обедать было некогда. И не потому, что я усердно сочиняла “сказку” о прекрасном принце и нищенке из дальнего района, а потому, что этот недобосс как будто специально завалил документами по самые уши, и из-за стола рабочего я вышла только в начале седьмого и злая, как черт. Перед уходом Сокольский предельно четко дал понять:
        – Пока все отчеты за прошедший квартал в базу не занесешь, домой не уходишь.
        Вот так-то.
        Так что не стоит особо радоваться оказанной мне чести и завтрашней поездке. Она будет сложная. Очень сложная. Сложнее, чем вообще возможно было бы себе представить.
        Походила по огромной приемной туда-сюда, спину размяла, стаканчик воды из кулера выпила и дальше работать. Скидываю надоевшие туфли и, слегка помассировав ноющие ступни, все-таки заставляю себя заняться делом. Работы здесь еще не на час и не на два. А в глазах от букв и цифр уже натурально рябит, но я буду не я, если сдамся без боя.
        В итоге, домой захожу в начале десятого. Мало того, что на улице зарядил дождь, как из ведра, и я промокла в своем платье без зонта почти насквозь, пока бежала до машины, так еще и пришлось раскошелиться на такси, так как в свой район, уставшая и вымотанная, я добиралась бы час, не меньше, на общественном транспорте.
        – Опять этот Сокольский, да? – выглядывает с кухни Ксю, активно жуя бутерброд. Ей уже даже объяснять ничего не надо, сама все знает. – Приветик, кстати.
        – Привет, Ксю. Ну, а кто же еще, – разуваюсь и, еле переставляя ноги, плетусь в свою комнату, рухнув на кровать.
        – Вот… редиска.
        – Козел. Так и говори. Своей личной жизни нет, так он еще мою закапывает. Вот переживу эти выходные, и будет мне счастье, – мечтательно улыбаюсь, глядя в белый потолок комнатки.
        – Сегодня днем опять какие-то странные типы приходили, соседка сказала, – появляется в дверном проеме подруга, оперевшись плечом о дверной косяк. – Нас не было, так они по соседям стучать давай. Якобы коллекторы.
        – Скоро, скоро все закончится.
        – Знаешь, а может, ну эту столицу, – падает рядом со мной Ксю, – может, соберем денег и уедем в теплые страны?
        – И что мы будем там делать, с нашим-то знанием английского языка?
        – На пальцах объяснимся. Влюбимся в горячих парней, которые нас на руках носить буду, откроем небольшую гостиницу или кафешку и заживе-е-е-ем, – мечтательно тянет подруга, а мне вполне приходится к душе такое развитие событий. И уже в голове возникает яркая и ясная, как безоблачное тайское небо, картинка, а на душе становится тепло, как под лучами палящего солнышка.
        На самом деле я смертельно устала от грязного мегаполиса и вечного шума. Какими бы не были мои огромные амбиции и желание жить, катаясь как сыр в масле, мне надоели душные офисы, в которых иногда чувствуешь себя никчемным человеком. А еще и когда тебе об этом не забывает напоминать ретивое начальство, так вдвойне ужасно. С новой должностью меня прокатили, и не думаю, что мне в принципе в своей жизни светит что-то большее теперь. Максимум – тот же делопроизводитель, только в другой фирме. Наверное, я опустила руки после сегодняшнего похода по салонам, где Сокольский тратил свои деньжищи направо и налево, понимая, что мне так никогда не жить. Так и зачем тогда тянуть эту лямку в бетонных джунглях?
        Если так разобраться, и личная жизнь моя здесь не задалась с самого начала. Мало того, что человек, в которого я, казалось, была влюблена, сердце разбил, так еще с долгами оставил. Строить другие отношения у меня просто нет времени из-за постоянной работы, где вон… тиранище с пронзительными глазами. В общем, жалеть- то себя можно бесконечно, но лучше начать что-то менять, пока не поздно. Верно?
        – Так и сделаем, – говорю, поднимаясь и хватая полотенце. – Но для начала, перед тем, как захватывать мир, было бы неплохо поужинать.
        –Я так и знала, что ты это скажешь. Уже почти все готово, прошу к столу, – смеется подруга и оставляет меня одну.
        Вот Ксю, что бы я без нее делала?
        Наскоро приняв душ и поужинав, усаживаюсь на кровати с новым романчиком, предвкушая полное погружение в безоблачный мир светлой и чистой любви, когда мобильный оживает.
        Сокольский, собственной персоной. Еще немного, и я поверю, что мы жить друг без друга не можем.
        – Да, – выходит дергано и резко.
        – Завтра в восемь приеду за тобой, будь готова, – слышу в трубке приказ от начальника, но голос не такой, как обычно – со сталью, звенящей от напряжения. Наоборот, какой-то… уставший. – Алло, Настя? Ты меня слышишь?
        – Да-да слышу, Илья Сергеевич. Хорошо. Что мне нужно взять?
        – Все вещи из магазинов упакованы и будут доставлены сразу на борт. Поэтому смотри сама, – вздыхает в трубке мужчина, – ты что-нибудь придумала по нашему знакомству?
        – Когда? Вы завалили меня работой, – бурчу недовольно, плотнее укутываясь в одеяло.
        – Ясно. Ладно, что-нибудь сообразим, пока летим. Чек отдам завтра. Ты уверена, что именно такая сумма тебе нужна?
        – А что, уже передумали? – фыркаю, нисколько не удивившись его реакции. Сейчас еще торговаться начнет, интересно?
        – Нет. Просто я ожидал… большего. Так что подумай.
        Надо же, какой аукцион невиданной щедрости.
        Сварливая и ворчливая Настя, живущая внутри меня, так и рвется наружу, но отчего-то мне кажется, что сегодня не самое подходящее время язвить и кидаться сарказмом. Не нравится мне тон Сокольского. Даже жалко его стало, только непонятно, почему.
        – Нет, спасибо, меня все устраивает. Да и мы едем не на месяц, а на пару дней, так что…
        – Хорошо, понял. И да, Настя, глупо, по-моему, своего любимого жениха звать на “вы” и по имени-отчеству.
        Глупо. Согласна. Но и он мне не жених, все-таки, а нелюбимый начальник.
        – Давай-ка будем привыкать к “Илья”.
        – Поняла вас… эм… тебя.
        Даже язык не поворачивается спустя два года начинать ему ТЫкать, но иначе и правда, наша игра рискует пойти коту под хвост.
        – До завтра, Илья, – даже обращение по имени застревает где-то в горле.
        – До встречи, Настя, – говорит собеседник и отключается первый.
        Мысли уже совершенно далеко от нового романа, поэтому вырубаю ночник и до подбородка заползаю под одеяло.
        Завтра начнётся наша игра. Мне придётся быть той ещё лицедейкой и как можно убедительней врать, глядя прямо в глаза незнакомым людям.
        Ужасно. Но как ни крути – он мой шанс вылезти из этой ямы, и я его не упущу. Как бы сильно я не ненавидела Сокольского.
        А ненавидела ли? – язвит подсознание, и мне даже пришлось прицыкнуть на саму себя. Естественно! А как иначе! Если один его взгляд поднимает внутри такую волну раздражения, что я начинаю трястись вся. Это ненависть. И ничего, кроме нее!
        С такими боевыми мыслями я и упала в объятия Морфея, совершенно позабыв завести будильник.
        Звонок. Противный и протяжный. Ну, нет, ещё пять минут.
        Накидываю на голову подушку и игнорирую звонящего.
        Сообщение. Второе. Третье.
        Пик-пилик, да пик-пилик.
        Черт!
        Нащупываю руками мобильный и вообще вырубаю его к чёртовой бабушке.
        Ненавижу жаворонков. Терпеть не могу бойких людишек, что утром просыпаются с улыбкой и утверждают, что только ранний подъем сулит продуктивный день. Ничего подобного.
        Только моё сознание начинает медленно уплывать в небытие, как снова звонок. Только теперь уже дверной.
        – Да что происходит-то! – выползаю из-под подушки и, засунув ноги в тапки, шуршу по коридору в сторону двери. А пока иду, мозг приходит в себя, и шаги становятся медленней, потому что я, кажется, догадываюсь, кто этот противный жаворонок.
        – Загорская! – стучит в дверь Сокольский и грозно повторяет мою фамилию с протяжным "р".
        Ай-ай.
        Бросаю взгляд на часы. Начало девятого. Блин-блинский!
        Трясущимися руками открываю дверь и натыкаюсь на пылающие яростным гневом чёрные глаза начальника.
        – Я же сказал – в восемь. В ВОСЕМЬ, Загорская!
        Да что его на моей фамилии-то так переклинило. Я прекрасно и с первого раза поняла.
        – Я… эм… телефон… он… в общем, я проспала.
        – Пулей собираться, и через пятнадцать минут чтобы сидела у меня в машине! – бросает безапелляционно и, заложив руки в карманы песочных брюк, припускает вниз по лестнице, сверкая своим внушительным размахом плеч, обтянутых белой рубашкой.
        – Настя! – резко оборачиваясь, рявкает Сокольский, улавливая мое замешательство. А я аж подскочила от неожиданности.
        – Бегу я, бегу! – хлопаю дверью, унимая бешено колотящееся сердце. Ловя баланс, на трясущихся ногах спешу в спальню.
        И что это я так залипла на его спине? А ягодицы? Боже, какие… СТОП. Стоп, стоп и ещё раз стоп! Какие ягодицы, Настя?
        Ерошу руками волосы и машу головой, вытрясая оттуда всякие лишние мысли.
        Собираться, надо собираться.
        Со скоростью света летаю по спальне, скидываю в сумку самый минимум вещей. И то, скорее так, чтобы рядом было что-то привычное и дешевенькое. Так как дорогих и брендовых шмоток Сокольский вчера накупил столько, будто он меня на месяц увозит, не меньше. А это уже своё, родное. Например, любимая хлопковая розово-голубая пижамка с барашками и маска для сна, без которой не могу. Так же скидываю свою щётку, станок, очки и зачем-то кидаю любовный романчик. Может, удастся выкроить для себя минутку и зависнуть на пляже под зонтом. Хотя верится в это с большим трудом.
        Быстро приняла душ, волосы даже не стала сушить и, натянув джинсы с футболкой, вылетаю из подъезда ровно в половину девятого. Резво заскакиваю в салон джипа начальника, который, облокотившись на опущенное стекло, смотрит на меня убийственно спокойным взглядом. А потом говорит таким же убийственно спокойным голосом:
        – Полчаса, Настя. Полчаса моей жизни ушли впустую, знаешь ли, – машет ладонью, возмущённо вздохнув.
        – Ваши полчаса по сравнению с моими будущими потраченными на вас четырьмя днями – ещё по-божески, – улыбаюсь самой милейшей улыбкой из своего арсенала, которая его, кажется, совершенно не торкает.
        – В следующий раз я буду тысячу раз думать, прежде чем приглашать тебя куда-то, – бубнит себе под нос Илья, заводя машину.
        – Что?
        – Ничего.
        – Доброе утро, кстати, – спустя целую вечность молчания, вспоминаю о приличиях, получая в ответ выстрел взглядом в голову. Да уж, Загорская…
        Не невеста. Мечта!
        Глава 6. Илья
        В аэропорту нас уже ждут.
        Уже час как ждут.
        Из-за опоздания моей любимой невестушки пришлось отложить рейс, и знала бы Настя, каких это стоило нервов – выбить себе коридор для взлёта в аэропорту, где все расписано буквально по минутам.
        Приходится мчать на запредельных скоростях почти через весь город, потому что глушь, где она живет, словами не описать. Еще вчера утром, когда полез в ее личное дело, был немного удивлен, узнав, что моя секретарша, которая за все время ни разу не позволила себе опоздать, живет почти что в полутора часах езды от бизнес-центра. Это даже заставило задуматься, а не козел ли я, что прокатил ее с повышением?
        На машине доезжаем до парковки, а там нас ждёт служебный автомобиль, который довезёт уже прямо до трапа частного лайнера.
        Настя немного испуганно косится на меня, но всю дорогу молчит, и это радует. Потому что начни она вести со мной беседы, я бы, наверное, взорвался от злости.
        Не представляю, что за уикенд меня ждет. С одной стороны, родители, которым последние полгода мне удачно удавалось вешать лапшу на уши со своим статусом в личной жизни, а с другой, эта соблазнительная упрямица, от близости которой внутри все предательски переворачивается, и голод становится практически невозможно сдерживать.
        Это будет адские дни, мощнейшая проверка моей выдержки на прочность.
        – Мы летим на этом небольшом самолетике? Это ваш? – подает голос девушка, которая почти уткнулась носом в окно и смотрит большими от удивления глазами, когда автомобиль уже приближается к нашему самолету.
        – Именно, – бросаю однозначный ответ на оба вопроса, отворачиваясь к окну, не имея желания лишний раз распыляться, но, кажется, ее любопытство не унять.
        – А как же билеты в бизнес-класс, что я вам покупала?
        – Бывают исключения. Еще вопросы? – вздыхаю и все-таки перевожу взгляд на девушку, которая в ответ забавно морщит носик и качает головой.
        Нет, я не совсем гад. И с женщинами умею быть милым, нежным, романтичным, но исключительно, когда оно мне надо. А тут…
        Я не знаю, как мне себя с ней вести. Я впервые в жизни, черт побери, в ступоре! Нужно менять курс в наших отношениях и спустя два года идти на сближение, но пока что все внутри бунтует, заведенное лишь одной только пугающей мыслью: меня же потом будет не остановить. Дай я себе слабину, черт возьми, даже представить не могу, чем эта поездка тогда закончится для нас обоих. А главное, если я планирую удержать ее в офисе на должности помощницы, то какой-либо физический контакт нам вообще противопоказан.
        – Это будут сложные два дня… – слышу женский шепоток по левую руку от меня и не могу сдержать ухмылки.
        Кажется, не только я осознаю весь масштаб своей дурости.
        Как только оказываемся со всеми вещами в салоне самолета и улыбчивые бортпроводницы просят сесть и пристегнуться, приготовившись ко взлету, Настя покорно подчиняется, а вот меня сбивает с мысли мобильный.
        – Да, – отвечаю дергано, даже не взглянув на экран.
        – Ты совсем забыл про документы, Сокольский? – слышу на том конце провода голос Вадима и бросаю взгляд на часы.
        Проклятье, уже десять, рабочий день в самом разгаре.
        Естественно, забыл. Начиная с восьми утра мои мысли витают исключительно вокруг одной девушки, которая сейчас сидит напротив меня и недоверчиво косится, воинственно сложив руки на груди. Мне кажется, сколько мы с Загорской работаем, она вообще сама воинственность. Ну, в мою сторону так точно. Словно кошка перед прыжком.
        – Скидывай, пока буду в полете, посмотрю, – набираюсь силы воли и отвожу взгляд от ее цепких чарующих глаз, ощущая, как в теле уже явный дискомфорт; твою мать, она меня доведет. – Что у нас по поводу сделки? – открываю ноут, одним глазом пробегая по личному делу на Загорскую, которое, к моему стыду, я даже читать не стал. Все, что мне нужно, она расскажет сама, а что не нужно, мне и не нужно. Вот такой каламбур. – Удалось перенести встречу?
        – Да, но только до середины следующей недели, там как хочешь, но быть должен в городе.
        – Понял, да я и не думаю, что мы задержимся там дольше выходных, – говорю, а самого берет сомнение, и моя спутница это явно замечает, потому что подается чуть вперед со словами:
        – Что значит “я не думаю”? – шепчет недовольно Настя, тут же подбираясь. – Вы обещали…
        – Это кто там? Настя? – тут же приободрился дружище на том конце провода, похоже, выпрыгивая из штанов, а его донельзя довольная физиономия буквально нарисовалась у меня перед глазами. – Передай ей, что с меня кофе! – трещит друг, а я вот больше чем уверен: сиди на моем месте Владос, а не я, эта неприступная барышня уже вовсю расточала бы улыбки, а не губы поджимала. – И передай ей привет.
        – Слишком много просишь, Владос, – отрезаю все лишние вопросы, которые начинают знатно нервировать. – Вот вернемся, и сам все, что надо, передашь. Давай, до связи, – сбрасываю вызов и по просьбе подошедшей стюардессы отключаю всю технику, которая по правилам должна бездействовать во время всего полета. Но мы-то рейс чартерный, имеем некоторые “поблажки”.
        – Мне не понравилось ваше сомнение в голосе, – выдает звенящим голоском молчавшая до этого Настя, когда заводят двигатели и самолет начинает движение по взлетной полосе.
        – Выдохни, Настя.
        Подмигиваю и достаю из папки с документами заранее приготовленный банковский чек, в котором значится сумма примерно втрое больше, чем девушка озвучила сама. Двигаю бумажку к ней и откидываюсь на спинку кожаного сиденья, приготовившись ждать удивленные охи и ахи. Но мне только коротко и недовольно бросают, как кость собаке:
        – Здесь много.
        – Это проблема? – выгибаю бровь, так как уж отказывающихся от денег женщин в своей жизни я не встречал точно.
        – Мне не нужны лишние деньги…
        – Моральная компенсация, – перебиваю, постукивая пальцами по стол. Нервишки ни к черту. – Плюс я и правда не могу гарантировать, что дело закончится выходными, но поверь, сделаю для этого все возможное. Думаю, ты понимаешь, что меня тоже мало привлекает роль играть в мифическую любовь с чужой женщиной. Без обид, – добавляю, когда ее щеки начинают краснеть.
        – Мы оговаривали с вами другие сроки, Илья Сергеевич! – упрямится девушка, даже, кажется, не заметив, как дернуло при взлете нашу воздушную посудину, буквально вжимая нас в сидения.
        – Я приукрасил.
        – Это очень некрасиво с вашей стороны. Вы человек дела, и врать – последнее, что может быть в бизнесе.
        – А я и не врал, Настя. Я приукрасил. Это, во-первых. И во-вторых, с твоей, – перебиваю, так как такими темпами мы далеко в своей игрой не уедем. – С твоей стороны.
        – Хорошо, с твоей стороны, – вздыхает Загорская обиженно, надувая губы, как ребенок. – И мне не нужны эти деньги, только оговоренная сумма… – и немного погодя добавляет:
        – Илья, – словно пробует, как это звучит мое имя из ее уст. Говорит, а у меня в груди что-то простреливает, словно микровзрыв, потому что звучит оно очень даже соблазнительно.
        – Не переживай, – говорю, слегка остужая ее пыл, а то, кажется, сейчас от негодования Настя просто взорвется, а мне все-таки хотелось бы долететь. – Этот уикенд пролетит, заметить не успеешь.
        – Что от меня потребуется? Верней, зачем тебе невеста?
        Пока мы меряемся в упрямстве, самолет набирает нужную высоту, и одна из стюардесс после соблюдения всех стандартных процедур откупоривает для Насти шампанское и приносит ведерко со льдом и бокалом, наливая игристое. Для себя же я попросил кофе. Глаза слипаются после бессонной ночи, а пить алкоголь – непозволительная роскошь. Мне еще потом за руль садиться. Да и при приезде к родителям хоть один из нас должен быть трезв.
        – Еще что-то нужно, Илья Сергеевич? – спрашивает бортпроводница, одаривая приторной улыбкой, от “сладости” которой зубы сводит. Но я был бы не я, если бы не пробежал взглядом по стройной фигурке в темно-синей юбке, немного дольше зависая на ногах, попутно отмечая, что у Загорской они симпатичней в десятки раз.
        – Нет. Вы можете идти… – взгляд на бейдж, – Людмила.
        Дожидаюсь, пока девушка в форме авиакомпании кивнет и удалится. Только после этого возвращаюсь к озвученному Настей вопросу.
        – У отца бизнес...
        – Почему я не сомневалась, – перебивает меня девушка и тут же поднимает руки, стоит только по привычке зыркнуть в ее сторону. – Молчу.
        – До недавнего времени он всем заправлял сам, но последнее время моему старику резко захотелось на покой. Теперь кто-то должен перенять бразды правления в его корпорации.
        – Вы… то есть ты один в семье? – делает робкий глоток из бокала Настя, пробуя шампанское на вкус, а мне отчего-то безумно нравится за ней наблюдать. То, как дрожит на шее венка и двигаются соблазнительные губки. Как бегаю глазки. Что-то есть в этом такое… живое и настоящее.
        – Кхм… – прочищаю горло, мысленно отвешивая себе пинок. – Есть сестра. Младшая.
        – Почему не она…?
        – Потому что она далека от бизнеса в принципе, а ее мужу отец не доверяет.
        – И как вы…
        – Ты, Настя. Привыкай.
        – Как ты будешь вести заграничную корпорацию? Кто будет сидеть во главе холдинга у нас в стране?
        – А тебе не все ли равно? – не могу сдержать едкой ухмылки, – ты ведь все равно после поездки уволишься, – пожимаю плечами и делаю резкий глоток горячего кофе, смачивая резко пересохшее горло и охрененно обжигаясь. – Честно говоря, я был удивлен, узнав, что ты подала заявление на увольнение в обход меня.
        Девушка всего с секунду молча смотрит не мигая, а потом отворачивается, не выдержав такого прямого укора, который, я уверен, сверкал в моих глазах.
        – Когда твой личный помощник в тихушку подает заявление на увольнение, это все равно, что удар в спину, знаешь ли.
        – Мы свернули с темы, – говорит немного резко Загорская. – Так при чем тут бизнес отца и невеста?
        – Консервативный человек и ценит старые устоит. Семья во главе всего. Для них с матерью важно, чтобы у меня была любимая женщина. Не знаю, с чем это связано, но они уверены, что если ты умеешь ответственно подойти к личной жизни, то и в бизнесе будет все ладиться. В общем, простые заморочки семьи Сокольских.
        – Воу, – выдают мне в ответ что-то странное. – Неожиданно. Мне казалось, это уже пережитки прошлого.
        – Как видишь, нет.
        – Ну, и как мы тогда будем? Не могла же у вас резко, с бухты-барахты, появиться невеста, верно?
        Молча киваю, а девушка продолжает, активно жестикулируя руками.
        – И каким таким образом вы объясните мое появление именно сейчас, в такой нужный и удобный момент?
        – Они уже полгода думают, что я с тобой живу.
        – Не со мной. С невестой, – дергано перебивают меня. Такой выпад заставляет улыбнуться. Похоже, ей противна даже сама мысль быть со мной. Но я пропускаю мимо ее уточнение.
        – И сейчас просто пришло время вас познакомить, – продолжаю как ни в чем не бывало. – Если все пройдет гладко, то тебя ожидает только знакомство с моими предками и, возможно, с семьей сестры. Тихий семейный ужин, и после этого ты свободна.
        – Но это если пройдет гладко, – щурятся подозрительно ее невероятные глаза. Настя подается чуть вперед и упирает руки в столик, – а если нет?
        – А вот если нет, – но договорить мне не дает пиликнувшее сообщение на мобильном от Вадима. Он напоминает, что я буду оленем, если вовремя не отошлю ему обратно копии документов. – А вот если нет, то тогда и будем разговаривать. А сейчас прости, но у меня есть работа. Это ты в оплачиваемом отпуске.
        Девушка передергивает плечами и обиженно отворачивается от меня, потягивая игристое и уничтожая принесенную нам клубнику в шоколаде. Она нервничает, и это видно невооруженным глазом. Надо же. Даже к такой “работе” она решила подойти ответственно и никак иначе.
        В какой-то момент я полностью с головой ухожу в документы, когда, устав сидеть напротив меня, Настя подхватывает бутылку с шампанским из ведерка и с бокалом и клубникой уходит в другой конец салона, забираясь с ногами на диванчик и притягивая к себе махровый плед.
        Я провожаю ее взглядом, и когда она это замечает, салютует мне бутылкой:
        – Будешь?
        – Нет. Спасибо, – упираю руку в подлокотник и еще на долгие минуты зависаю на ней. Почему меня так ведет? Почему я не могу оторвать глаз? Ведь простая. Совершенно наивная и… настоящая.
        Нет, я буду упираться всеми силами, чтобы эта поездка ограничилась этими выходными. А то я свихнусь держать себя в узде рядом с ней дольше, чем пару дней, а мои родители горазды на выдумки и ужасно любят блюсти традиции. Одна из которых меня пугает особо сильно, и я надеюсь, что они не будут сгонять всю родню на ужин. Мне кажется, во мне в принципе отсутствует функция “упасть на одно колено”, и я себе на горло вряд ли смогу наступить.
        – А да, кстати, – нарушает установившуюся тишину Настя, немного погодя, заставляя оторвать взгляд от экрана. – Что с легендой?
        – Все в твоих руках. Потом расскажешь, – выпаливаю, вот я точно потом буду чертовски жалеть.
        Глава 7. Настя
        Самолет.
        Частный.
        Кожаный салон и полмиллиона в бутылке. Вазочки с цветочками и две бортпроводницы, одетые с иголочки в форму авиакомпании, с наиглупейшими улыбками на лице.
        Нет, я не ханжа, но когда раз за разом, где бы мы ни были, представительницы женского пола начинают строить глазки Илье, у меня начинают дергаться оба глаза от нервного перенапряжения. В итоге, чтобы не слышать их шепотков и совершенно по-старушечьи не рявкнуть, чтобы не смели обсуждать моего начальника за спиной, отползаю с алкоголем подальше и от мужчины, который с предельно собранным выражением на лице пытается работать, и от этих дамочек.
        Устроившись на диванчике, уже почти час, что мы летим, я все не перестаю удивляться, куда и в какой мир я попала? Словно в какую-то глупую современную мелодраму, где наивная простушка из глубинки оказывается чуть ли не принцессой на балу. Нет, такое точно происходит не со мной. И к такому точно нельзя привыкать. Но, черт возьми, как же это круто, когда у тебя есть собственный самолет!
        Переваривая в своей голове полученную от “жениха” информацию, пытаюсь сложить все пазлы в своей голове и получить четкую картинку.
        Родители ратуют за семейные ценности. Значит, ревностно и ответственно отнесутся к принятию чужой женщины в семью, даже если это, по легенде, любимая их сына. Хотя по какой легенде? Это для нас легенда, а для них мы вместе уже полгода и без ума от любви друг к другу. Полгода, ха! Неужели кто-то способен такого чурбана бесчувственного, как Сокольский, выдержать полгода? Эх, если бы можно было любовь построить на ненависти, вот это точно бы у меня получилось. У нас. Да и вообще – не умеет камень любить.
        Так, едем дальше. Падаю головой на мягкую подушку, которую услужливые девочки мне заботливо принесли, и продолжаю свой мыслительный процесс, приходя к нерадостной мысли. Если еще учесть, что я чисто гипотетически нарожаю им внуков, отбор будет жесткий вдвойне. Гены, наследственность и прочую ересь никто не отменял. И в свете таких событий все же лучше им не знать, что у меня самой семьи-то и нет. Только Ксю, и та не родня по крови. Биологических родителей я не знаю, а с приемными мне как-то не везло...
        А потом я честно пытаюсь придумать стоящую легенду. Перебираю у себя в голове все видимые и невидимые первые встречи из кино и книг. Но получается такой абсурдный абсурд, что аж выть хочется. Да и, видимо, дорогие пузырики слишком сильно ударяют в мозг, который утром подняли, но не разбудили, что в итоге, после всего парочки бокалов я, уютно свернувшись калачиком, под тихий, монотонный стук пальцев Сокольского по клавиатуре, засыпаю.
        И во сне наш коварный план проваливается с треском…
        За час до прилета Илья самолично будит меня. Открываю глаза и утыкаюсь в его задумчивый взгляд. И вроде съязвить охота или, может, гадость выдать, но слишком уж в этот момент растерянное у него выражение на лице. Да и только я собираюсь открыть рот, поглубже вдохнув, как меня в «любимом» приказном тоне отправляют готовиться к приземлению.
        Приказ понят практически с одного взмаха брови.
        Так, джинсы и футболка сменяются элегантным белым платьем с открытыми плечами и сногсшибательным декольте, куда, на мое счастье, есть что положить. На лице появляется макияж, урок по нанесению которого мне вчера преподала Вика, и который, на мой взгляд, только добавляет мне лишних годиков, но, видимо, боссу такие дамы и нравятся. Сногсшибательные, но при этом искусственные и фальшивые вдоль и поперек. Волосы укладываю легкими локонами.
        Смотрю в небольшое зеркало уборной и сама себя не узнаю, правда. Нет, это девушка с обложки точно не я. Внешне, по крайней мере. Был бы еще какой-нибудь чудодейственный способ, чтобы на эти четыре дня преобразиться внутренне, я бы воспользовалась. А то чем ближе к цели, тем сильней дрожат коленки от волнения.
        – Через десять минут будет заход на посад… – выходит из противоположных дверей Илья и запинается на полуслове. Первым делом его взгляд утыкается в мои губы, накрашенные алой матовой помадой, и я вижу, как стремительно пожирает темную радужку черный зрачок. Как затягивается яростным туманом тяжелый взгляд, а потом медленно, словно в замедленной съемке опускается в район декольте, вниз по платью и замирает на моих ступнях, обутых в аккуратные светлые босоножки на каблучке, на неброском светлом педикюре на пальчиках.
        – Воуч, – говорит мужчина предельно простое и, как мне показалось, удивленное. – Кхм… ты… потрясающе выглядишь, – переводит наконец-таки взгляд мне в глаза. А голос-то просел до грудного хрипа. Что это такое? Неужели удалось произвести впечатление?
        – Спасибо, – тяну уголок своих “аппетитных” губ в ухмылке и, с наслаждением проследив, как Сокольский пальцем оттянул воротник рубашки, продефилировала в свое кресло и, как послушная девочка, пристегнула ремень безопасности.
        Мужское замешательство, вызванное твоим внешним видом, всегда тешит самолюбие.
        – Так… кхм-кхм… что там про посадку, – выдаю ангельскую улыбку Сокольскому, который, наверное, еще долгие пару секунд смотрит на меня, словно пригвожденный к месту, а потом проходит и устраивается напротив.
        – Приземлимся мы в аэропорту Ниццы, – берет себя в руки босс, – а оттуда на машине до виллы родителей чуть меньше получаса.
        – Почему Ниццы? Вы же сказали – Монако.
        – Монако – карликовое государство, там просто-напросто негде строить аэропорт, – выдают мне поучительно, а я не могу удержаться и прыскаю со смеху. Это нервы, точно нервы.
        – Ясно, – киваю, бросая взгляд в иллюминатор, за которым проплывает синяя гладь моря и редкие белые облачка. Внешне кажется все так тихо, спокойно, безмятежно. А вот внутри, чем ближе к земле, тем ярче бушует огонь.
        – Волнуешься? – голос собеседника слышу словно издалека.
        – Есть такое, – устраиваю ладошки на коленях, едва заметно отирая вспотевшие ладошки о платье, и, тяжело вздохнув, поднимаю взгляд на потолок. Правила десяти секунд, Настя.
        – Все будет хорошо, они не изверги.
        – Ты сначала меня напугал, а потом успокаиваешь? – фыркаю, встречаясь с задумчивым взглядом мужчины. – Так себе тактика.
        – В любом случае, я буду рядом двадцать четыре на семь.
        – Давай на четыре.
        – Что?
        – Ничего, – отмахиваюсь, чувствуя, как внутри просыпается нервозность. – Забудь.
        Но у Сокольского на это свое мнение. Собственно, у него на все свое мнение. Он, конечно, ничего не говорит, но подается вперед и ловит мою ладошку, зажимая сильно и крепко в своей большой и крепкой руке, в которой моя теряется совершенно, а дыхание перехватывает.
        Если до этого просыпалась нервозность, то теперь паника от того, как меня накрывает одно его прикосновение.
        Никогда. Почти никогда я не соприкасалась с ним так близко,не имела тесного физического контакта и даже подумать не могла, что простое держание за руку может так… волновать. Так будить организм и переворачивать все внутри. И как-то пальчики в его руке начинают нервно ерзать, и ладонь потеть еще сильнее, и вообще, сердце стучит уже где-то в висках. И от смерти спасает голос бортпроводницы в динамике и посадка, которая прошла удачно.
        Глава 8. Настя
        Франция. Ницца. Лазурный берег.
        Или еще круче – Монако, Монте-Карло, Пристанище богачей. Сияющее огнями княжество с дорогими яхтами, тачками, огромными ценниками и казино.
        В принципе, все это должно говорить само за себя. Попутно описать мое внутренне состояние как человека, который оказался хоть одним глазком, одной маленькой частичкой души причастен к такой роскошной жизни, что ведут местные жители. Стоило только ступить на трап, как в глазах буквально зарябило от дороговизны и лоска. От красоты и яркости окружающих меня красок. Словно я не в другую страну попала, а вообще на другую планету. Здесь краски ярче, воздух легче, и люди… другие.
        Не знаю, сколько на мою долю выпадет за эти четыре дня удивлений, но когда прямо к нашему самолету подъезжает сверкающий на солнце черный Астон Мартин, я запинаюсь, путаясь в ногах, и только благодаря вовремя подловившему меня Сокольскому не лечу носом вниз с пяти ступенек.
        – Осторожно, – слышу над ушком и обострившимися рецепторами чувствую, как сжалась его рука на моей талии, а его горячее дыхание шекочет шею и нервишки.
        – Да… я, – машу головой и бросаю все попытки выдавить из себя что-то членораздельное. Выпутываюсь из объятий и, спускаясь “на землю”, как зачарованная, переставляю каблучками прямо к до неприличия шикарному авто, из которого выходит молодой парень в совершенно обычных джинсах и черной футболке и протягивает мне ключи.
        – Мадемуазель… – слегка кивает головой парнишка, улыбаясь, и ждет… вот только чего?
        – Анастасия, – слышу позади голос Ильи.
        – Что? – оборачиваюсь, и мне кажется, глупее я еще точно не выглядела. Собственно на это, похоже, и намекает легкая улыбка на его губах.
        – Он ждал твоего имени. Мадемуазель Анастасия, – натягивает на глаза солнцезащитные очки мой босс. – Привыкай, тут к тебе будут исключительно таким образом обращаться.
        – А… ясно,– значит, для них мы тут мадемуазель? Что же, это даже приятно. – Да, спасибо, – улыбаюсь и говорю парнишке, хоть и не совсем уверена, что он меня понял. Но он кивает и, передав мне ключи, отходит, а я как стояла в растерянности, так и стою, не зная, что с ними делать и как вести себя дальше. Пока снова не вмешивается Илья. Кажется, мне без него не прожить в этом месте и часу.
        – Едем?
        – Да, наверное. Держи, – протягиваю ему брелок, а руки-то трясутся так, что мужчина с долгое мгновение смотрит на меня, затем поднимает очки, в темных линзах которых я уловила свое ужасно испуганное отражение, и ловит мои пальцы с ключами.
        – Так, Настя, – вот этот его тон, чувствую, сейчас будет нравоучительная лекция. – Я, наверное, сейчас тебе открою Америку, но здесь тоже есть воздух и им тоже можно дышать.
        – Что ты…
        – А еще улыбаться и двигаться. Если ты будешь контактировать с людьми, никто тебя не съест, а если ты еще будешь с ними разговаривать, так вообще будет прелесть, – забирает у меня брелок и разводит руками наглец.
        – Я не знаю английский, или французский, или вообще какой-нибудь язык, кроме русского, – отвечаю сквозь зубы, и слова эти почему-то выходят очень и очень нехотя. Словно в своей тупости ему признаюсь.
        – Ясно, – кивает, поджимая губы и сверля своим строгим взглядом, – но я не прошу тебя трещать без умолку. Я знаю, что ты умеешь очаровывать людей одной улыбкой и взмахом ресниц. Видел на совещаниях, – говорит и открывает дверь на пассажирское сиденье, – так что, – подает мне руку в приглашающем жесте.
        А мне, не знаю почему, в этот момент стало до боли обидно за себя, словно и правда ощутила свою никчемность. Такие, как он, всегда знают, что делать, как ходить, говорить, кому улыбаться. Никогда не впадают в ступор и не трясутся перед чем-то новым или кем-то незнакомым. Не смущаются, не боятся и еще много “не”. Такие универсальные солдаты – сильные мира сего. И к Сокольскому это имеет наипрямейшее отношение. Никогда за все два года я не видела его по-настоящему смущенным или растерянным. А я, и правда, девушка не того уровня. Для меня вся эта фешенебельная жизнь, как для обезьяны телефон: в руках кручу, а что делать с ней, не знаю. И я просто ни грамма не сомневаюсь, что стоит его родителям только меня увидеть, как весь наш план рухнет. Потом что рядом с их сыном должна быть женщина, как минимум, приближенная к этому светскому обществу.
        Надо было выпить в самолете еще парочку бутылок шампанского, чтоб на утро даже не вспомнить, как прошло наше “знакомство”.
        – Не ту вы девушку на роль невесты выбрали, – не получается сдержать тяжелый вздох, – очень надеюсь, что я вас не подведу, – вкладываю свои пальчики в его большую ладонь, которую он сжимает, от чего по позвоночнику бегут предатели-мурашки.
        – Я в тебе уверен, – и правда, в голосе ни грамма сомнений, так же, как и во взгляде.
        – Зато я нет, – говорю и прячусь в прохладном салоне авто.
        Дорога до виллы Сокольских занимает жалкие по продолжительности двадцать минут и потрясающие по красоте тысячу и одну достопримечательность. Сказано это, конечно, громко, но для меня, наверное, это рай. Идеально ровная трасса, что тянется вдоль побережья, и звериный рев мотора. Уверенные движения красивых мужских рук на руле, крышесносная скорость и проносящиеся за окном живописные скалы, утесы, горы. Здесь много гор, и, как я успела прочитать на досуге, само княжество Монако построено практически на горе. А еще море, что плещется о камни, словно нападая на эту райскую лагуну для богатеев. Оно невероятного лазурного цвета. Абсолютно оправдывающее свое название.
        – До места чуть меньше пяти минут, – поглядывая на часы, сообщают мне. – Успокоилась немного?
        – Да, а можно мы весь уикенд вдвоем проведем, а? – выпалила и только потом поняла, как и с каким намеком это прозвучало. – То есть я имела в виду, что с тобой как-то привычней уже бурчать, – бросаю взгляд на водителя, на чьих губах гуляет довольная улыбка. – Это не то, что вы… ты подумал. – Опять это пресловутое “вы”! – И с тобой не надо строить из себя мадемуазель.
        – Я польщен, правда. Но нет.
        – Жаль, – снова отвожу взгляд в окно, за которым, словно одна большая сине-зеленая размытая картинка, “пролетает” местный колорит. И куда он так топит? Судя по приборной панели, этот черный зверь уже летит под двести.
        – Мы разве опаздываем? – не выдерживаю, когда мы круто входим в поворот, и меня от страха вжимает в кожаное сиденье, а пальцы вцепляются в накинутый ремень безопасности.
        – Нет.
        – Тогда почему ты так летишь?
        – Разве? Всего сто семьдесят, – говорят мне спокойно, поглядывая на спидометр. – Для этой машины, считай, мы ползем.
        – Всего? Ползем?
        – Ты когда-нибудь сидела за рулем такой тачки, Настя? – опять этот взгляд, как на маленького ребенка.
        – Такой нет, конечно. Где? В нашем захудалом районе увидеть такую машину – все равно, что встретить НЛО. Но вообще-то у меня даже есть права.
        – Н-да? Напомни мне как-нибудь за эти дни посадить тебя за руль этого монстра, уверен, тебе понравится.
        – Сильно сомневаюсь.
        – Не сомневайся. С такими дорогами, как здесь, и количеством лошадей под капотом этой красавицы, ехать сто – это кощунство! – одаривают меня хитрой улыбкой, а мне же вот совершенно не хочется испытывать этот адреналин на себе. Зная свое везение и умение управляться с дорогими вещами, уверена, что мы доедем лишь до ближайшего столба. Ну, или скалы, что тут более вероятно.
        – Вы любитель крутых тачек, я поняла.
        – Если выберем пару часов, я свожу тебя по Монако. Вот где рассадник таких авто.
        – Так, я запуталась, а мы куда тогда едем?
        – Считай, что в пригород, если так можно выразиться. Родители живут, не доезжая до самого княжества. Но территориально считается, что это Монако. И да, давай пробежимся по основным моментам. Думаю, раз мы уже полгода вместе, ты, по крайней мере, должна знать имена моих предков.
        – Сергей Денисович и Эмма Константиновна Сокольские, – выпаливаю тут же. – Отцу шестьдесят два, а матери пятьдесят девять, если я не ошибаюсь. – Загибаю пальчики, вспоминая, что еще успела узнать. – Ах да, в браке уже почти сорок лет, двое детей – это ты мне сказал. А еще у твоих родителей есть собака.
        – Откуда? – хмурит брови мой жених, явно не ожидая такого.
        – Википедия. Пока собиралась, заглянула одним глазком, а то ты не сильно болтлив, знаешь ли, – одариваю его милой улыбкой, – только вот чем занимается фирма твоего отца, я так и не поняла.
        –Тоже недвижимость, только в основном жилая и элитная. И две собаки.
        – Да? Оба далматинцы? Неожиданно, кстати.
        – Да, оба. Сестру, кстати, зовут Инна. Ей тридцать, муж Леша, а моя племяшка – Каролина, и ей шесть. Вполне возможно, что она в этот момент гостит у моих родителей, тут точно не могу сказать. Но вот с ней-то, я думаю, вы подружитесь точно, она такая же вредная и пакостливая, – усмехается Илья, получая от меня удар ладошкой в плечо.
        – Я вредная исключительно потому, что у меня весьма несносное начальство.
        – И да, Настя, по легенде, ты модель, – словно не слыша меня, продолжает Сокольский, уверенно сжимая пальцами руль.
        – Модель? – морщу нос, – на большее твоей скупой мужской фантазии не хватило? Вы правда все так зациклены на плоских девушках с ногами от ушей?
        – Нет. Я не люблю связываться с девушками из модельного бизнеса, если тебе это так важно знать. Но, как говорят, любовь зла – полюбишь и…
        – Модель. Да уж.
        Пока вели беседу, Илья сворачивает с главной трассы, и я не успеваю даже моргнуть, как дорога и ожидание заканчиваются, а мой взгляд упирается в высокие кованые ворота, за которыми я вижу…
        – Это замок, – говорю уверенно, потому что иначе у меня проблемы с головой.
        – Это вилла.
        – Нет, как минимум дворец.
        – А ты бывала во многих виллах?
        – Нет, но не бывают такими огромными виллы! – заладила я свое. А когда автоматические ворота открываются и я замечаю на подъезде к дому высокий круглый фонтан, с причудливых барашков которого ручейками стекает вода, мое сердце ухнуло в пятки, кажется, окончательно. Масштабно. Очень.
        А-а-а нет, вот сейчас только окончательно сердце улетело и пообещало вернуться тогда, когда я закончу участие во всем этом фарсе. А все потому, что дверь в дом открылась, и на крыльце появились мужчина и женщина, надо полагать, хозяева дома – родители Ильи, которые вышли встречать сына.
        – Вот сейчас все мое спокойствие исчезло, как страшный сон. Я не справлюсь, мы еще можем уехать, – нервно сжимаю ладонь в кулак и затравленно смотрю на припарковавшегося рядом с другой машиной Сокольского. – Я верну тебе чек, и ты найдешь другую, более подготовленную к таким вот условиям девочку. Пожалуйста, – неосознанно хватаю его за руку и переплетаю пальцы, что отдается странным покалыванием по коже, словно маленькие искорки пробежали по пальчикам. И, судя по выражению лица Ильи, не только у меня “искорки побежали”.
        И вот-вот я уже думала, он смилостивится и растает, но...
        – Закончила? – отстегивая ремень безопасности, бросают мне совершенно спокойно. Значит, показалось. Да и правда, с чего бы его какое-то там прикосновение будет волновать? Выдергиваю руку и бросаю взгляд через плечо, где в непонимании замерла чета Сокольских.
        – Что?
        – Истерику. Все будет хорошо. Выходи.
        – Не пойду.
        – Настя.
        – Н-е-ет, – шиплю и машу головой, вжимаясь в дверь от его злого взгляда.
        – Ты серьезно решила трусливо спасовать в последний момент?
        – Да.
        Он замолчал. Смотрит и не говорит ни слова, только держит руку на двери и словно что-то прикидывает в уме.
        – Загорская, – говорит Илья в конце концов. Но не привычно полурыча, а как-то устало, прям как в тот вечер, что звонил мне. – Мне нужна твоя помощь. Страшного здесь ничего нет, мы же не убивать их приехали, в самом деле.
        – Моя совесть потом не даст мне спать спокойно, если я не умру раньше времени от остановки сердца. Ты понимаешь, что мы их обманем! – округляю глаза, только сейчас понимая абсолютно весь масштаб “игры”. – Чтобы отжать бизнес у твоего отца.
        – Не отжать, а просто встать во главе. И мы переложим всю ответственность с твоей совести на мою, идет? Серьезно, Настя, мне что, в ноги тебе упасть?
        Да не уверена я, что сейчас это мне поможет, но признаю, с извращенным удовольствием посмотрела бы на него у меня в ногах.
        Но ответа моего Сокольский не дожидается, и я не успеваю опомниться, как он выскакивает из машины, а я ловлю руками только воздух, едва не зацепив край его рубашки-поло. Вот так, бамс и сбежал. А потом еще пара секунд, и уже открывается моя дверь.
        – Все будет хорошо, – повторяет Илья и, заныривая в салон, отстегивает мой ремень безопасности. В этот момент его лицо оказывается запредельно близко к моему, и тело лишний раз напоминает, как не просто будет изображать с ним “любовь”. Потому что стоит только уловить его дыхание на своих губах, разум плавится.
        – Я… – начинаю, но сама не знаю, что хочу сказать, сердце выписывает сумасшедшие кульбиты, когда его взгляд опускается на мои губы, и он поджимает свои. Словно хочет поцеловать, словно с трудом сдерживает себя. – Я не справлюсь, – шепчу, и это действует на него отрезвляюще.
        – Идем, – говорит тихо мужчина, с каким-то сожалением отстраняясь, и тянет меня за руку, посильнее перехватывая ладошку. – Все пройдет быстро, – вроде как приободряет, только вот действует это с точностью наоборот.
        Но пути назад нет.
        Вдох, выдох.
        Собрать всю свою силу воли в кулак и превратиться в первоклассную актрису. И плевать, что, по большому счету, весь наш “спектакль” шит белыми нитками.
        Глава 9. Настя
        Как там сказала Илья, когда мы летели в самолете?
        Моему старику?
        Да, чтобы все так старики выглядели, как его отец, который буквально пышет энергией! Удивительно, но Сергей Денисович потрясающе выглядит для своих лет и совершенно не создает образ уставшего и собравшегося на покой человека. Высокий, хотя, судя по росту сына, другого можно было и не ожидать, поджарый, с хитрым прищуром светлых глаз. Волосы почти что пепельные, прилично окрашенные сединой, которая ему очень идет, и с забавной бородкой. В брюках и светлой рубашке-поло, с кроссовками на ногах – прямо молодой мужчина и еще даст фору сыну.
        А мама?
        Мама у Ильи – сама элегантность, и имя Эмма подходит ей просто идеально. В свои годы она в такой прекрасной форме, что любая молоденькая девушка позавидовала бы. В сиреневом платье-футляре, обтягивающем ее стройную фигуру, с собранными в прическу короткими темными, как смоль, волосами.
        Вот только если мужчина смотрит заинтересованно и открыто, то женщина просто испепеляет взглядом и недовольно поджимает губы. Вот, значит, с кем у меня могут возникнуть вполне реальные проблемы.
        Пока мы идем жалкие пару метров, что нас разделяют, Илья держит меня за плечи, прижимая к себе, слишком близко в паре «начальник-подчиненная», но недостаточно в паре «жених-невеста». Но это меньшая из проблем, потому что все, что я могу сделать, это сосредоточить все свое внимание на движении ног, чтобы от страха и волнения не запутаться в них. Иначе это будет сумасшедшее фиаско.
        Левой-правой. Вдох-выдох, Настя.
        С каждым следующим шагом сердце, кажется, стучит все громче, уверена: сам Сокольский его биение уже слышит.
        Натягиваю улыбку и делаю глубокий вдох.
        – Мам, папа, – улыбается Илья, когда его родители спускаются к нам навстречу.
        – Сынок, – тут же трогает губы Сергея Денисовича улыбка, и он кивает, раскрывая объятия и обнимая сына.
        – Илюш, – наконец-то сбрасывает маску недовольства Эмма Константиновна, расцеловывая сына, что почти на две головы выше, в щеки. – Наконец-то ты до нас добрался вместе с… – а вот тут ее внимание касается меня, и Илья настойчиво двигает меня ближе к себе.
        – Мама, пап, – басит Сокольский, – знакомьтесь: Настя, моя невеста.
        Вот и прозвучали заветные слова, только радости особой на лице его предков я не увидела. На лице матери так уж точно. И только сейчас, когда меня с макушки и до пят окатили оценивающим взглядом, я поняла его слова про брендовые шмотки. Буквально вижу, как в глазах “свекрови” крутится счетчик, прикидывая, сколько ее сынок потратил на свою мадемуазель.
        Мадемуазель, фу, даже слово какое-то угловатое.
        – Здравствуйте, – протягиваю ладонь и смотрю на Сергея Денисовича.
        – Милая леди, рад наконец-то увидеть вас воочию, а не по рассказам в телефоне. Сергей Денисович, отец Ильи, – говорит очевидное и берет растерявшуюся меня за ладошку, чуть прикасаясь губами в поцелуе. Галантно. Очень. И приятно, надо признать. Папа у Ильи – тот еще джентльмен, а вот сына не воспитал.
        – Взаимно. Много о вас наслышана, – киваю.
        – А эта девушка, – делает акцент на последнем слове Сергей, – моя жена. Эмма Константиновна.
        “Девушка” – сказано было это с таким теплом и любовью, что у Эммы Константиновны должны были бы зардеться щеки. Но вместо них покраснели мои.
        Мать Ильи не шелохнулась и взирает на меня словно сверху вниз, хоть мы и одного роста. И настолько, надо сказать, презрительно, что мне становится неловко, и я машинально делаю шаг назад, отступая. Но пути перекрыты, и я упираюсь спиной в мощную фигуру Сокольского, который успел встать позади меня. Илья укладывает ладошки на мою талию, приободряюще сжимая, и я чувствую, как размеренно вздымается от его дыхания грудная клетка, к которой я прижата. Такое его проникновение в мое личное пространство нервирует еще больше.
        – Рада с вами познакомиться, Эмма Константиновна, – улыбка от волнения выходит натянутой, а голос хрипит. И мне кажется, что я уже с треском завалила проверку, и эта женщина видит меня насквозь, сразу просчитав, кто я и что я. Но бросив взгляд на тактично покашливающего сына, мать все-таки выдавливает из себя:
        – Добро пожаловать… Анастасия.
        Сухо, скупо и крайне неприветливо. Обидно, знаете ли.
        В нашей четверке виснет неловкая, даже напряженная тишина, которую развеивает детский хохот. Из дома вылетает темноволосое чудо, с разбегу заскакивая на руки к направившемуся в ее сторону Илье.
        – Дядя Илья! – крепко обнимает мужчину за шею девчушка, по виду настоящий сорванец. Волосы растрепаны, щеки в грязи, а платье, милое девчачье розовенькое платье измято так, будто она в нем по деревьям скакала, как обезьянка.
        – Племяшка моя, привет, – улыбается мужчина, а я с удивлением отмечаю, что такой теплый и добрый взгляд в этих пугающе черных глазах я вижу впервые.
        – А это твоя подруга, да? Привет, я Каролина, – обращает на меня свой взор малышка, обвив рукой мужскую шею, вторую тянет мне. На первый взгляд, абсолютный ангелок, но с черными, как у дяди, глазами, которые сейчас смотрят очень и очень хитро, что заставляет поднапрячься. Как он сказал? Подружимся? Да не похоже.
        – Привет, я Настя, – перенервничав, выдавливаю из себя улыбку и пожимаю протянутую маленькую ладошку, а в голове так не вовремя вспыхивает ярким огоньком мысль: я очень хочу детей. Прямо настолько, насколько это вообще возможно. Но, во-первых, “отца” для будущего ребенка у меня нет, а во-вторых… смогу ли я, детдомовская девочка, стать для кого-то настоящей семьей?
        – Хм, а я думала, ты страшненькая, – задумчиво говорит ребенок с улыбкой от уха до уха, а у меня, кажется, аж глаза на лоб улетели от такого прямого то ли оскорбления, то ли комплимента. Она явно у дяди научилась.
        – Эм… мне сказать «спасибо»? – перевожу взгляд с Ильи на Каролину, и та, хмыкнув, слазит с рук дяди.
        – А еще, что ты умнее… как дядя, – задирает нос острая на язычок девчушка.
        – Каролина, – осаждает ребенка Эмма, а вот ее сынок уже расплывается в улыбке от уха до уха.
        – Ну, вот и прекрасно. Настя красивая, я умный – идеальная пара, мам.
        Я сжимаю челюсти до скрипа и выдаю поистине звериный оскал, но он только вальяжно притягивает меня к себе под бок. Обдавая ароматом парфюма и… наглости.
        – Илья, – теперь уже недовольный взгляд хозяйки дома направлен на сына, – давайте пройдем в дом. На улице невыносимая жара! – отчеканивая каждое слово, говорит мать Сокольского и разворачивается, подхватывая за руку внучку и скрываясь с ней в доме.
        – Вы не обращайте на Эмму внимания, Настя, она сегодня не с той ноги встала,– извиняющимся тоном говорит Сокольский-старший. Вот с кем у меня есть шансы подружиться, так это с ним. Умный мужик, не в пример сыну.
        – Все хорошо, – киваю, делая шаг и сбрасывая с себя загребущую ручищу начальника. – Для всех нас это… – запинаюсь и замолкаю, чуть не ляпнув про “непросто”, но тогда мои слова явно были бы не так восприняты.
        – В новинку. Для всех в новинку, – спасает положение Илья.
        – Да уж, это точно… – тянет задумчиво Сергей, – ну, проходите, показывай своей невесте дом. Спальня ваша гостевая уже готова. Можете принять душ, распаковать вещи, и через час будем обедать, – говорит мужчина, поглядывая на часы, а вот я на этом моменте подавилась воздухом, которого хапнула слишком много от возмущения, когда до меня дошло, что нас еще и поселят в одну комнату!
        Три ночи!
        Три!
        С Сокольским в одной спальне… а если еще и на одной кровати?! Нет. Нет-нет-нет. Нельзя!
        – А разве нас поселят не в разных комнатах? – набираясь смелости и наглости, смущенно выдаю, обращая на себя внимание хозяина дома и получая в ответ его снисходительный взгляд. Буквально ощущаю всеми возможными рецепторами, как напрягся рядом Илья. Да-да, думаю, его перспектива жить со мной в одной спальне тоже не очень прельщает.
        – Да ну, бросьте, Анастасия, мы, может, и чтим старые традиции, но понимаем, что в двадцать первом веке уже никто не ждет до свадьбы, – отмахивается, посмеиваясь, Сергей Денисович, а у меня от страха молотки бьют в голове, и красная табличка с надписью “опасно” сверкает перед глазами. – Да и сыну у нас уже точно не восемнадцать, мальчик большой.
        И говорит Сергей это так спокойно. Ну да, мы ведь для них жених и невеста. М-м-м… кайф просто! Но выбора-то нет? Или есть?
        Ну, только если сбежать.
        – Так что располагайтесь, – машет в нашу сторону рукой и скрывается за дверьми виллы Сокольский -тарший, оставляя нас наедине.
        – Этого не будет! – шиплю сквозь зубы, готовая рвать волосы на голове.
        – Выдохни, Загорская, все прошло удачно, – ухмыляется Илья, – Станиславский бы точно поверил. – Еще и посмеивается, негодяй, заставляя резко крутануться на каблуках в его сторону, чуть не врезавшись в каменную грудь.
        – Только почему-то я Станиславского боюсь меньше, чем твоей матери. Она явно что-то заподозрила.
        – А знаешь, почему? – бросая быстрый взгляд мне за спину, делает ко мне шаг Илья, заставляя отступать, пока спина не упирается во что-то твердое. Кажется, стена, к которой меня и прижимает крупногабаритная фигура спутника.
        – Почему? – нет, не говорю, пищу, так как дыхание уже предательски перехватило от ощущения его рук, запаха, дыхания. От ощущения его всего слишком близко. – И вообще-то ты нарушаешь мое личное пространство… опять...
        – Потому что нужен жаркий поцелуй для правдоподобности, – заговорщецки шепчут мне его горячие губы. И они – эти губы – смеются: открыто так и ехидно. Вот только взгляд выдает моего “любимого” начальника с головой. В нем яростное и неприкрытое желание…
        Желание… поцеловать.
        И этот голод, что я вижу в чернющих глазах, заставляет упереть ладошки в его грудь, сохраняя между нами хотя бы эти жалкие пару сантиметров пространства.
        Всего секунды в моей, стремительно теряющей под его напором разум голове проносятся варианты, что делать, самый дикий из которых – поцеловать самой, так как тело явно требует. Но, хвала мозгу, который пока еще протестует.
        Не представляю, как я набираюсь такой смелости, но устраиваю свою трясущуюся ладошку на его колючей щеке и улавливаю во взгляде мужчины удивление. В голове проносится, что, оказывается, это приятно – ощущать его так близко. И я бы, возможно, была не прочь продолжить, будь этот мужчина кем-то другим, а не Ильей Сокольским, моим боссом-тираном.
        Пробегаю пальчиками повыше к вискам, чуть царапая ноготками, и тяну уголок своих ярких губ в соблазнительной улыбке. Меня натурально трясет изнутри, а его руки на моей талии сжимаются все сильней, когда я, привстав на носочки, подаюсь чуть вперед. Приближаюсь, словно намереваясь накрыть его губы своими, и... замерев всего в паре миллиметров от его губ, шепчу:
        – Есть такая птичка… – тихо и проникновенно, – обломинго называется, – щелкаю мужчину по носу, – это единственное, что тебе светит в этот уикенд, Сокольский… – подмигиваю и, пока мой босс не опомнился, выворачиваюсь из захвата и, гордо тряхнув шикарной шевелюрой, которая “ему нравится”, дефилирую в сторону дома. И в самый последний момент, перед хлопком двери за моей спиной, до моих ушей доносится тихий утробный смех Ильи, а я не могу не улыбнуться, невероятно довольная собой, хоть и красная, как рак.
        Вот так-то, самоуверенный индюк.
        Глава 10. Илья
        Заноза!
        Маленькая, вредная, соблазнительная заноза!
        Но почему мне это так нравится? Почему я ловлю такой искренний кайф от того, как она бесится и тут же краснеет? Смущается, но при этом в открытую объявляет войну, которую пока еще непонятно, кто из нас в итоге проиграет. Можно начинать делать ставки, потому что меня с каждой минутой пребывания рядом с ней ведет все больше. А где-то в груди, там, где предположительно находится сердце, начинает ныть давно забытое чувство.
        Не хочу, да и нельзя мне больше вляпаться в историю с чувствами. Моего печального опыта далекие пятнадцать лет назад хватило на всю жизнь, и мне нельзя допустить Настю к себе ближе, чем на уровень желания: удовлетворить физические потребности. Нельзя и все тут, но, черт возьми!
        Провожаю ее стройную фигурку взглядом, не в силах сдержать смешок. Да уж, такого облома мне не устраивали… да никогда! Обычно женщины сами ищут повод заскочить в мою постель, но кажется, в этом случае попутного “ветра” не будет.
        Забираю из машины наши чемоданы, о которых мисс-недотрога совершенно забыла и ухожу с этого жуткого солнцепека. Обычно погода здесь более умеренная: не жарко, не холодно – комфортно. Но видать, не для нас.
        – Надо же, я думал, ты уже утопала осматриваться на местности, составлять план запасных входов и выходов на случай срочной капитуляции, – посмеиваюсь, заходя в просторный светлый холл родительского дома и вкатывая за собой розовый чемодан Насти, которая стоит в центре огромного светлого зала и с опаской поглядывает на вычурный дизайн виллы.
        Признаю, здесь и правда есть на что поглазеть.
        – Я побоялась заблудиться, – гордо вскинув подбородок, признается нехотя. А щеки-то все еще красные.
        Длинными просторными коридорами веду ценную гостью, попутно рассматривая такие знакомые стены, в которых я не был уже ой как прилично лет. Пять, наверное, точно. Все время то работа, то заботы. Да и вообще как-то со временем мы с предками друг от друга отдалились, каждый ведет свою размеренную жизнь и делает это так, как умеет и как хочет. Опять же… до настоящего времени.
        Проводив Настю до спальни, что выделили для нас, оставляю в одиночестве возмущенно топать ножками и дуть губы, что “перепало” такое счастье – ночевать со мной в одной комнате. Честно говоря, как я отношусь к этому, даже не пойму. Меня и раздражает до зубного скрежета такое положение вещей, и, с другой стороны, глупо было ожидать другого. Поэтому-то не предупредил ее сразу, ожидая, сколько будет шума, и именно поэтому приходится себе напоминать, что руки и другие части тела лучше держать при себе. Мы тут просто в игры играем и не более.
        В игры, в которые, Настя права, мать, похоже, не очень поверила. Эмма Константиновна оказалась в своем репертуаре! Цепкий взгляд и недовольно поджатые губы, рычание и сопение. Ничего не поменялось с момента моей молодости. И зря я надеялся, что привези им милую и простую Настю, она растает. Кажется, сделал только хуже. Мать явно недовольна, это написано на ее лице, а вот с отцом Загорская, похоже, найдет общий язык.
        Родительницу нахожу в кабинете отца, и, видимо, она свои претензии уже успела высказать ему, потому что он, махнув рукой, со словами:
        – Эмма, не накручивай! – вылетает из кабинета и приободряюще хлопает меня по плечу.
        Сколько себя помню, мать всегда как-то особенно кичилась своей родословной и жизнью в целом. Выйдя замуж в восемнадцать по договоренности семей, впоследствии нашла в вынужденном браке с отцом настоящую любовь. Еще бы, он ее до сих пор на руках готов носить, несмотря на то, что в каких-то вопросах у любимой женщины до ужаса скверный характер. Всю свою жизнь Эмма Константиновна Сокольская отдавала всю себя семье, за что ей огромное спасибо. И нет, я знаю, что любит, крепко и по-настоящему, но в каком-то смысле ее старомодные взгляды на брак нервируют и отдаляют нас с Инной от родного гнезда.
        Я сбежал на родину от ее влияния и нравоучений, а вот сестра сбежала… замуж.
        – Мам, – захожу и закрываю за собой дверь, приготовившись отбивать атаки, но мне выдают только:
        – Этой Анастасии здесь не место! – гордо задрав подбородок и сверкнув сталью серых глаз.
        Ну что ж, нормального разговора не получится, по-видимому.
        – Не дури, мам, – прячу руки в карманы брюк и прямо встречаю её немой упрек во взгляде. – Ты ее даже не знаешь!
        – А ты?
        – Что это значит? Настя – моя невеста, мы уже полгода живем бок о бок, естественно, я знаю человека, с которым делаю одну жилплощадь и на которой я собираюсь жениться.
        – Она же трясется, как птенчик, когда ты рядом! – возмущенно машет тонкими руками мать, – кто она? Секретарша, бухгалтер, домработница?
        – Мама!
        – В ее глазах явно написана не любовь!
        – Это ты за десять минут поняла, да? – ерошу пятерней волосы, вдыхая поглубже. – А кто, по-твоему, лучше?
        – Анжела, – сказала, как выстрелила в упор.
        – Забудь, – машу головой, отрицая даже мысль, – выкинь из головы свою Анжелу! – бросаю раздраженно и получаю не менее раздраженный взгляд. Но я даже представлять не хочу эту дамочку в роли своей будущей жены! Если с Загорской еще худо-бедно мы бы смогли в реальности ужиться, то с этой…
        – Зря ты так. Я точно знаю, что Анжелика – девочка из прекрасной семьи да и любит тебя.
        – Мам! Мне тридцать семь, а не семнадцать, хватит уже. Я тебе четко высказал свою позицию по поводу ваших договорных браков. Нет! – машу рукой, меряя шагами просторный отцовский кабинет с видом на залив. – Дай Насте шанс! Вы с ней даже толком не поговорили, ты уж извини, но ты только недовольно гаркнула в ее сторону, и, естественно, она растерялась! Ты просто не видела себя со стороны.
        – Ах, это я виновата! Ну, знаешь ли, Илья, – складывает руки на груди ма, в этот момент чертовски напоминая мне мою Загорскую. Та делает точно так же, когда злится. Этим простым жестом отгораживается от всех и вся.
        – Знаю, – киваю, так как вижу во взгляде матери настоящую тревогу. – И даже знаю, почему, но она не Марго.
        – Но ты уже сделал однажды неверный выбор и что? Кому от этого легче стало?
        – Ты серьезно сейчас хочешь об этом поговорить? – смотрю зло на родительницу, которая, похоже, за своим упрямством не понимает, какие воспоминания бередит.
        – Марго, кстати, – нехотя бросает мама, – она в Ницце с…
        – Слышал, – перебиваю довольно резко. – Вадик обмолвился на прошлой неделе, и я очень надеюсь, что мы обойдемся без больших застолий! – делаю акцент на последнем слове, надеясь на благоразумие родителей. Хоть и, кроме злости, больше имя бывшей подруги не задевает совершенно никаких эмоций, но встретиться с ней и с бывшим другом даже спустя столько лет я не готов.
        Было, прошло.
        Пережил да так, что с тех пор закрылся от отношений абсолютно и открываться не собираюсь. Эта чертова болезнь, и стоит только расслабиться, какая-нибудь тварь всадит тебе нож в спину. Наелся… мне хватило.
        – Не надо всего этого фарса, – повторяю уже спокойней.
        – Этого я обещать не могу, – выдает мне непоколебимая Эмма Константиновна.
        – Мама!
        – И да, я позвала на завтрашний ужин Анжелу с семьей, – безапелляционно заявляют мне, даже не дав шанса возразить.
        – Какого…?
        И вот тут моя выдержка всего на доли секунды, но дает слабину, заставляя зло рыкнуть, сжимая челюсти. Твою ж…
        Хочется припечатать кулаком в стену от злости! То ли на себя, что умудрился по пьяни спутаться с этой Анжелой буквально пару месяцев назад, то ли на мать, которая даже спустя сотни сор от задуманного не отступает.
        Эта "гостья" может стать для нашей с Загорской игры большой, нет, огромной проблемой!
        – Не выражайся! Лукреция – моя лучшая подруга, и она практически член семьи. И раз уж твоя Анастасия такой ангел во плоти, по твоим рассказам, – продолжает мать, а я уже лихорадочно соображаю, как буду выкручиваться завтра, – и к тому же публичная личность, она должна показать себя во всей красе.
        Покажет. Твою мать, обязательно покажет. Мне. Свой гнев во всей красе, когда узнает, что у нас намечается светский междусобойчик в обществе моей бывшей любовницы. Отмываться буду еще вечность и один день.
        – А ты не могла хотя бы меня спросить, надо ее сюда звать или нет? Настя не клоун на ярмарке, и не зверюшка в зоопарке, чтобы ее всем показывать.
        – Моя невестка должна быть светской дамой и уметь держать лицо на публике.
        – С твоими раутами твоя невестка сбежит от меня.
        – А вот Анжела бы...
        – Хватит.
        – Вот и посмотрим, кто будет смотреться выигрышней на этом ужине.
        Театр. Фарс. Комедия. Называй, как хочешь. И я, мало того, что влип в это сам по уши, так еще и личную помощницу втянул. Теперь и остается только что уповать на внезапное открытие в ней таланта актрисы.
        Глава 11. Настя
        – Такой огромный дом... – бубню себе под нос, с остервенением развешивая в гардеробной вещи с ценниками, прямиком из магазина. – Неужели нельзя было выделить мне отдельный скоромный угол? Да и, в конце концов, тут сотня спален! А мы спим в одной!
        – Десять, – слышу за спиной и подскакиваю, роняя изящный кремовый костюм. Дверь открылась так тихо, что я за своим праведным гневом даже не заметила. Тут вообще есть петли и знают ли жильцы этого замка, что, если эти петли не смазывать, у некоторых левитирующих по воздуху Сокольских не будет шанса явиться неожиданно?
        – Что? – поворачиваюсь к зашедшему Илье, который за эти пятнадцать минут, что мы не виделись, кажется, серьезно посмурнел. Хмурые брови и заостренные скулы говорят об урагане, что бушует внутри. Обычно в рабочее время это значит: “сейчас будет а-та-та”. Но тут… И почему мне опять его жалко?
        – Спален, говорю, тут десять, – кидает мужчина, попутно стягивая с себя рубашку, и бесстыдно сверкает идеальным телом, заставляя мои щеки запылать и поспешно отвести взгляд от манящих кубиков.
        – Отлично. Но это не меняет того, что ты спишь на диване, – говорю в стену, кусая губу и с усилием вытравливая из головы сногсшибательную картинку голого начальника. Ну ладно, не совсем голого… на ногах-то брюки. А вот если бы… нет. Нет, Настя! – Ты точно спишь на диване! – выдыхаю возмущенно, злясь сама на себя.
        – Нет.
        – Да! – уверенно стою на своем.
        Тут всего взгляд, а если потрогать? А если провести пальчикам по каждой впадинке? Что со мной произойдет, если я с этим аполлоном, словно высеченным из камня, в одной кровати окажусь? Хоть она и, кажется на вид, метра четыре, не меньше, но я не могу гарантировать, что мое изголодавшееся по мужским ласкам тело само к нему не поползет. Нет, нельзя, однозначно!
        – Раз уж ты эту кашу заварил, тебе и отдуваться. И я девочка, мне нужно уступать.
        – А я не джентльмен. Поэтому и не подумаю.
        – Диван, Илья.
        – Нет, – слышу уже совсем близко, буквально в паре сантиметров от своего уха. Волоски на руках встают дыбом, когда его горячее дыхание обжигает мою щеку. – Настя, мы же с тобой взрослые люди. Давай не будем разводить балаган? – приклеивается ухмылка к соблазнительным губам мужчины, и только я собираюсь снова отвести взгляд, как его длинные пальцы сжимают мой подбородок, останавливая. – Есть проблема?
        – Есть, – говорю сквозь зубы, – я не сплю с незнакомыми мужчинами.
        – Мы уже два года работает бок о бок.
        – Тем более!
        – Настя-Настя, – приторно тяжко вздыхает Илья, убирая свою руку. – Я сплю на кровати, а ты, как хочешь. Видишь ли, мне моя спина еще нужна, а после сна на этом диване мой позвоночник рискует высыпаться в трусы, – одаривает меня снисходительной ухмылкой Сокольский и, откинув рубашку на кровать, скрывается за дверью в ванную комнату, демонстративно громко хлопнув.
        Буквально доли секунды – и из душевой слышится шум воды, а это означает жирную точку в нашем диалоге.
        Отлично. Супер. Замечательно просто.
        Устало присаживаюсь на софу, которую, на самом деле, и диванчиком-то не назвать, и, прижав к сердцу, как родного ребенка, дорогущий шелк нового костюма, пытаюсь смириться со сложившейся ситуацией. В конце концов, Сокольский прав. Я девочка большая и смогу себя контролировать. А он взрослый мальчик, у которого, помимо меня, куча женщин, и в мою сторону, в постельном плане, он, уверена, даже не взглянет. А значит? Значит, что волноваться мне незачем. Соберу всю волю в кулак и как-нибудь переживу его храп на соседней подушке. Хотя нет! Сокольский же человек из высшего общества. Такие не храпят и вообще простые мирские слабости им чужды.
        Пока Илья освежался с дороги, я успела развесить весь свой внушительный гардероб, которого явно много для пары дней, и в сотый раз осмотреться вокруг, особенно прилипая взглядом к окнам. Они здесь высокие, как и во всем доме, и занимают всю стену, за которой открывается потрясающий вид на отвесную скалу с плещущимся и бьющимся о скалы морем. Вода пенится и с новой силой накатывает на гору, ударяясь, не в силах покорить этого исполина. Завораживающее зрелище. Особенно когда стоишь в прохладной комнате с кондиционером, прячась от жаркого палящего солнца.
        Ну что ж, наверное, все не так плохо и страшно. Приняли, не могу сказать, что сильно радушно, но зато совестью за вранье мучиться точно не буду. Эмма Константиновна – тот еще фрукт. “Девушка” с характером, и уж она потреплет нервишки, даже не сомневаюсь. А вот Сергей Денисович вполне себе приятный мужчина.
        – Сокольский, – стучу в дверь ванной комнаты, за которой слышу возню. – Я могу взять твой телефон?
        – Загорская, тебе, может, еще пароль от банковской карты сказать? – слышу с той стороны недовольный бубнеж.
        – Мне нужно позвонить подруге и сказать, что мы долетели.
        – А со своего? – приоткрывается дверь, и показывается Илья.
        И зачем я только пронаблюдала путь капельки воды, что с его темной шевелюры упала на грудь, и покатилась все ниже… ниже… и ниже… туда, где крепкий торс заканчивается и...
        – Эм… так, – машу головой, сгоняя наваждение, но кажется, мое “любование” незамеченным не осталось.
        – Я могу выйти весь, – смеется Сокольский своим рокочущим низким смехом и дергает дверь, – у меня есть еще на что посмотреть, Загорская. – И опять это протяжное и рычащее “р-р-р”.
        Ар-р-р-р! Можно уже быстрее закончить эти выходные? Хочу обратно в свою скромную квартирку, где сердце не ухало в пятки и обратно по сотне раз за час!
        – Знаешь, я поняла, почему ты все еще не женился, – отворачиваюсь и кидаю ему сдернутое с кровати покрывало.
        – Ну-ка, просвети?
        – Да вас же ни одна женщина не вытерпит, господин большой босс! Такого жадину, вечно занимающегося самолюбованием. У тебя, наверное, по всей квартире зеркала висят, я права? Девицы, наверное, поэтому так часто меняются в твоей постели? Сбегают, бедненькие, – посмеиваюсь, довольная своей колкостью, и приготовилась ловить удар в ответ. В какой-то степени такие пикировки – это уже что-то привычное и неотъемлемое в наших “отношениях”.
        Но Илья молчит.
        Я не слышу даже его любимого издевательского смешка в ответ. Вообще ни звука. Поэтому даже приходится обернуться и, воровато бросив взгляд на Илью, уловить его задумчивое выражение на лице. Черные глаза Сокольского смотрят не мигая. Пригвождая к месту и едва ли не перетирая в порошок.
        – Я не женат, Настя, – чеканя каждое слово, – потому, что, может, я и гад, но у меня тоже есть сердце. – Голос ровный, но кулак, что держит обмотанное вокруг узких бедер покрывало, сжат с такой силой, что костяшки побелели, а чуть выступающие вены на руках вздулись. – Я однажды сделал такую дурость, как предложение. Закончилось это скверно.
        Я растеряна.
        В ступоре. И даже не знаю, что на это ответить.
        Он был влюблен? Хотел жениться?
        Да ладно…
        И что это за минута откровения? Его так сильно задели мои слова?
        – П-п-прости, если… обидела, – морщусь, так как дурных мотивов за душой точно не держала. И вообще, язвительность – моя маска. Мое любимое оружие, чтобы скрыть страх и неуверенность. – Я хотела пошутить… не более.
        – Телефон на тумбе, звони, куда нужно. Через пятнадцать минут освобожу тебе ванную, – бросает и уходит, оставив меня все в том же “зависнутом” состоянии.
        Кажется, я, сама того не осознавая, задела очень и очень болезненную для Сокольского тему. И будь я чуть смелее, возможно, даже пристала бы с вопросами, но думаю, мое любопытство явно будет неуместным.
        Сгребаю мобильник Ильи, выхожу из спальни и спешу на задний дворик, который заприметила по дороге. Торопливо набираю номер Ксю, и уже через пару гудков слышу жизнерадостный возглас подруги на том конце провода:
        – Долетала? Ты в раю? – конечно, она сразу поняла, кто ей набирает, потому что предусмотрительная я перед отлетом отправила подруге номер Ильи, чтобы в случае чего мой хладный труп знали, где искать.
        Шутка.
        – Первое – да, а вот второе, пока не поняла, к чему ближе, – понижаю голос до шепота, – но, скорее, ад.
        – Все настолько плохо?
        – Да не то, чтобы да, но и нет.
        – Так! Настя, хватит говорить загадками, можешь выложить спокойно?
        – Не могу, – шиплю в трубку, – здесь в любой момент кто-то может подслушать, единственное, что могу сказать, эта Эмма Константиновна такой невестке совсем не рада. А вот Сергей вроде ничего, – делюсь с подругой, прогуливаясь по дорожке вдоль пальмочек и неожиданно выходя к бассейну, что, кажется, завис на самом краю поляны. – Вауч!
        – Что там?
        – Потом скину фотки. Я пока без своего телефона. Но ты бы только знала, какая тут красота, Ксю, – вздыхаю, невероятно жалея, что лучшая подруга всего этого увидеть не может и, наверное, не сможет, просто потому, что нам с ней такая роскошь, скорее всего, и не светит никогда. – Да ладно, в общем, – отгоняю от себя печальные мысли. – Ты там как?
        – Работаю, – прозвучало без особого энтузиазма. – Сегодня опять с Костиком покусались. Вот не пойму, почему я его с баром до сих пор не послала лесом?
        – Влюбилась.
        – Нет.
        – Да, – ухмыляюсь, присаживаясь на диванчик, примостившийся под навесом у бара. Перед глазами проносятся с десяток наших с Ксю посиделок и перетираний косточек нашему мужскому окружению. Боссы были для нас обеих своеобразной “больной темой”. Костик – директор бара, в котором Ксюша работает, и по совместительство молодой парень, к которому эта упрямица неровно дышит. – Ты слишком остро на него реагируешь и часто о нем говоришь, – подмигиваю в пустоту, хитро улыбаясь.
        – Ой ли! Никого не напоминает? С тем же успехом я могу сказать, что ты втюрилась в Сокольского, – фыркает на том конце провода собеседница, а у меня второй раз за день почти сердечный приступ.
        – Чушь! – завопила, подскакивая с места, но тут опомнившись, понижая голос до уровня шепота. – И ты прекрасно знаешь, какие у нас отношения. Он совершенно не в моем вкусе и…
        – Кхм-кхм… – слышу за спиной и резко оборачиваюсь, встречаясь с колючим взглядом “свекрови”.
        – Я перезвоню, – бросаю слишком торопливо и скидываю. – Эмма Константиновна, простите, я вас не…
        – Настя, – перебивает меня статуя Эмма, сложив руки на груди. – С кем ты разговаривала? – нет, не спрашивает, требует ответ женщина.
        – С… подругой, – морщу носик, уже заранее предчувствуя нерадостный финал нашего первого диалога.
        – Да? – выгибает идеальную бровь мать Ильи и делает ко мне шаг. Пугающе. Очень. – Дай-ка мне… – тянет руку и перехватывает мою правую ладошку, в которой зажат мобильный Сокольского. – Что-то я не пойму, это новая мода такая?
        – О чем вы?
        – Кольцо. Где твое кольцо?
        – Какое коль… – начинаю и тут же замолкаю. Вместе с Эммой, как дура, пялюсь на свой безымянный палец правой руки. Кольцо. Помолвочное. И правда… черт, Илья! В авантюру втянул, а продумать, как следует все, не соизволил.
        – Эм… так я после перелета сняла с себя все украшения, – показываю на голые запястья и шею, где нет ни одного украшения, которые я и правда сняла, оказавшись в спальне. Остается только уповать на то, что при первой встрече хозяйка дома не смотрела на мои руки.
        – В нашей семье считается плохой приметой снимать помолвочные кольца, – выдают мне тоном строгого учителя, – немедленно надень.
        – Да, конечно, хорошо, – вымучиваю улыбку и уже хочу убежать и выдать Илье очередную порцию гадостей за подставу, но женщина перехватывает мое запястье и заставляет обернуться.
        – Я хочу, чтобы ты знала, Анастасия, – чеканит каждое слова Эмма, – ты не устраиваешь меня в роли невестки, – удар номер один. – Моему сыну нужна более умная и смелая особа, – удар номер два. – И я не верю в твои чувства, – финальный. Между нами устанавливается молчание и упрямое бодание взглядами. Мне только и остается, что поджимать в недовольстве губы и молча проглатывать обиду.
        Собственно, мне мои же мысли и озвучили. Вот только в глупости и трусости меня еще никогда не обвиняли.
        – Я вас поняла. Эмма Константиновна, – стоит неимоверных трудов и полной мобилизации запасов силы воли. – Простите, – сама не понимаю, за что извиняюсь: за то, что, выдернув руку, ухожу, цокая каблуками по брусчатке, или за то, что не оправдала ее ожиданий как невеста.
        Плевать.
        Три дня, и я буду дома. И с этой высокомерной дамочкой больше никогда не увижусь!
        Глава 12. Настя
        В спальню захожу на трясущихся то ли от злости, то ли от испуга ногах и первым делом лечу к ванной комнате, уверенно отстукивая в дверь ихтиандру Сокольскому, который все еще “освежается с дороги”.
        Нам с ним срочно нужно придумать, где взять кольцо, и это я ему и сообщаю, когда он, раздраженно дергая, ручку выходит. Хвала небесам, не в полотенце или чего еще хуже – голый, а уже в джинсах и светлой футболке, что непозволительно сильно обтягивает рельефный торс, и с мокрыми волосами.
        – Где пожар, Настя? – спрашивает, как мне кажется, слегка раздраженно, забирая протянутый мобильный. Как всегда, он само спокойствие и даже бровью не повел, несмотря на то, что я от переизбытка эмоций чуть ли не подпрыгиваю на месте.
        – Как тебе? – поднимаю правую руку и машу ладошкой перед его глазами, покручивая, чтобы лучше разглядел. Что? Вот именно, что ничего. – Нравится? – говорю с упреком, хотя признаю, и сама хороша. Совершенно не подумала об этой маленькой, но значительной детали. – Изящно смотрится, не правда ли?
        А я говорила, что из меня актриса так себе!
        – Ты о чем? – хмуря брови, спрашивает Илья. – Нарываешься на комплимент? – перехватывает мою ладошку, сжимая пальчики и тут же притушая всю мою спесь, – очень и очень изящные, да, Настя.
        – Да я о том, кхм, – сглатываю вставший в горле ком, – о том, что твоя мать только что ткнула меня носом в отсутствующее на моей руке помолвочное кольцо, о котором, очевидно, должен был позаботиться ты, жених, – говорю, ожидая паники с его стороны, и тычу кулаком в каменную грудь, но мужчина не высказал никакого удивления и даже не пошатнулся. Вся его реакция была выражена абсолютно спокойно:
        – Точно! – прищелкнул пальцами, – так и знал, что что-то забыл отдать.
        – Забыл? Отдать? Так ты, что ли...
        – Именно. Неужели ты думаешь, что я совершенно не подготовился? – бросает на меня взгляд, полный превосходства, Сокольский и, запустив руку в свою дорожную сумку, выуживает оттуда маленькую красную бархатную коробочку.
        Ну вот, я даже слегка разочарована, что не получилось поймать его на невнимательности. Наш педант-перфекционист и тут оказался до зубного скрежета подготовленным.
        – Думаю, с размером угадал, – поднимает крышку и достает аккуратное колечко с огромным камнем. Нет, с гигантским камнем, который так и переливается на солнце, сверкая разными оттенками от зеленого до фиолетового.
        – У меня рука отвалится от такого количества каратов! А если учесть, что твоя мать будет пристально следить за его наличием на моей руке, так это же сутки напролет я должна таскать такую тяжесть на своих тонких пальчиках! – выдаю возмущенную тираду. Хотя кого я обманываю, стоило только увидеть эту ювелирную красоту, как в голове щелкнуло. Да уж, Сокольский совершенно не поскупился на свою “невесту” и поистине “держит марку”. Только дорогие вещи, известные бренды и изящная ювелирка. И да, каждая вторая бы душу дьяволу продала за такое украшение хоть на четыре дня, еще и в комплекте с таким мужчиной, как Сокольский. Продала бы? Ну вот… я и продала.
        – Не переживай, ночью ты можешь его снимать.
        – А ты уверен, что Эмма Константиновна не залезет к нам в спальню, чтобы проверить? – ухмыляюсь, понимая, что, наверное, я бы не удивилась и такому поступку с ее стороны. Тем более после услышанного в свой адрес у бассейна. Сейчас не то, что мой шаг, мой каждый вздох будет ею рассмотрен, как под микроскопом.
        – Вот, это, кстати, еще одна причина спать в одной кровати, – посмеиваясь, говорит Сокольский. – Надевай, – протягивает мне зажатый в пальцах аккуратный золотой обруч, выжидательно гипнотизируя своим взглядом.
        – А как же встать на одно колено? Скрипка, лепестки роз, торжественный момент? Ты все-таки мою руку и сердце на всю жизнь просишь, а не на работу на пару часов выйти.
        – Обломинго. Помнишь? – подмигивает негодяй своим черным глазом и расплывается в поистине дьявольской ухмылке. – Я вот запомнил, Наст… – не успевает договорить Сокольский, как за спиной щелкает дверь, и тут же врывается в спальню резкий голос его матери:
        – Илья, может вы… – говорит женщина, и я не успеваю даже среагировать, как Илья сгребает меня в охапку зачем-то. И пряча руку с кольцом у меня за спиной, вроде как невзначай проезжая по попе, приобнимает.
        – Кхм… мам? – смотрит на родительницу, которая, словно рентген, сканирует нас, ну, уж слишком пристально. И, видимо, и сын ее это замечает, потому что приобнимает еще чуть сильнее, целуя в висок. – Ты не могла бы стучать, перед тем, как зайти? – просит вроде как невинно, но Эмму это жутко коробит.
        – Я в своем доме.
        – А мне не пятнадцать, и мы могли с Настей здесь отнюдь не беседы вести, – говорит, как всегда, спокойно, совершенно не тушуясь перед матерью, тогда как я от предположения “чем мы могли тут заниматься” краснею и бледнею, а сейчас, наверное, вообще зеленею.
        – Поняла. Ждем вас в столовой. Через час будет обед, – недовольно бросает Эмма Константиновна и выходит, ощутимо долбанув дверью.
        Надо же, из какого бы общества дамы ни были, они все выражают свой гнев разнесением косяков и разбитием дверного полотна в щепки.
        – Ты очень резко с ней, – подаю голос, когда Сокольский-таки ловит мою правую ладошку и натягивает на безымянный палец кольцо.
        Да уж, не такую я в своей жизни помолвку представляла. Я, как минимум, планировала рыдать от счастья и, как максимум, упасть в обморок.
        – Я люблю свою мать, но она умеет переходить границы, – говорит Илья и на доли секунды, натянув колечко до конца, замирает с моими пальчиками в своей ладони, рассматривая мою ладошку. Мне кажется, он хочет что-то сказать, поднимая свой взгляд исподлобья, но потом, передумав, ухмыляется. – Неплохо, однако, смотрится, Загорская. Может, нам и правда того?
        – Чего того?
        – Свадьбу. Детишек. Дом, – говорит и, словно издеваясь, улыбается.
        Нет, ну, вот гад ведь. Точно, гад!
        – И не того и не этого! – показываю язык и, выдернув пальцы из захвата, беру с полки полотенце и демонстративно ухожу.
        Хочу в душ. В ледяную воду. Срочно.
        А еще не хочу видеть его взгляд, хочу смыть его сногсшибательный парфюм, который, кажется, прочно въелся в мою кожу вместе с его прикосновениями, и вообще хоть на полчаса хочу получить личное пространство. Выдохнуть и взять себя в руки, перестав растекаться лужицей при одном его взгляде.
        Что происходит? Что так поменялось-то? Он как был несносным начальником, так им и остался. Просто антураж поменялся. Картинка стала ярче, а вот моя к нему ненависть сильнее.
        Однозначно.
        Парочка свободных часов до обеда стали для меня спасительным глотком воздуха.
        Приняв душ и переодевшись с этого жаркого платья в легкий сарафан, я смогла-таки уломать Илью провести для меня небольшую экскурсию по дому, который оказался раза в три больше, чем я предполагала. А еще примерно в десяток раз дороже по обстановке, чем я прикидывала.
        Что ни картина, то мировой шедевр. Что ни мебель, то дорогие породы. Множество спален, наличие которых снова заставляет злиться на такую несправедливость, как необходимость ночевать с Ильей в одной комнате, пара кабинетов, личный спортивный зал и отдельный домик для персонала. Конечно, не Эмма Константиновна же прикладывает свои ухоженные ручки к уборке и готовке. Да и чтобы убрать такой дворец одной, нужен, наверное, месяц. Поэтому в штате семьи Сокольских работают, как минимум, два личных повара и две горничных. Еще пара ребят из службы охраны.
        Пока мы бродили по дому, и я с огромными от удивления глазами рассматривала чуть ли не каждый угол, Илья, совершенно не понимающий, что значит “попасть в другой мир”, терпеливо шел за мной и только изредка посмеивался, напоминая, что я рискую своей слюной испортить их персидские ковры.
        – Давно твоя семья владеет этим домом? – спрашиваю, когда уже спускаемся по широкой лестнице в фойе, направляясь на тот самый обед с семьей. Честно говоря, от мысли, что придется снова встретиться с хозяйкой дома, меня слегка потряхивает.
        – Мне было примерно семь, когда мы сюда переехали, – заложив руки в карманы, с мечтательной улыбкой на губах говорит мужчина. – Помню, для меня этот дом казался чересчур огромным, и я вечно боялся в нем заблудиться.
        – Правда? – смеюсь, замирая и не дойдя до пола двух ступенек. Стоит только представить такого вот взрослого и уверенного в себе Сокольского маленьким трусливым мальчишкой, губы расплываются в улыбке сами собой. Картинка, мягко говоря, забавная и до ужаса милая.
        – Правда, Настя. Ничто мирское мне не чуждо, – обводит взглядом белый мрамор стен и, ловя мой заинтересованный взгляд на себе, совершенно по-джентельменски подает руку. – С тех пор, правда, здесь шел ремонт и не раз. Лет десять назад родители практически с нуля все сделали. Провели капитальную перестройку.
        – Ты любишь сюда приезжать? Просто, сколько мы работаем… – выпаливаю и тут же понижаю голос до шепота, – ну, в общем, нечасто ты летал в Монако за эти два года.
        – Ты, однако, знаешь обо мне все, Загорская?
        – Ты удивишься, как много, – усмехаюсь, припоминая, сколько мы вместе “пережили”. – Но, думаю, что все же не все, – продолжаю задумчиво и вкладываю свою ладошку в его. – Так ты не ответил.
        – Не особо, – кажется, спустя целую вечность говорит Илья.
        – А что так?
        – Есть воспоминания, которые… – поджимает губы Сокольский и отводит взгляд, подталкивая меня к тому, чтобы продолжить путь. – Просто у меня нет на это времени.
        Врет.
        Точно врет. Уж я-то знаю.
        Но, думаю, раз Илья говорить не хочет, зачем я буду лезть в его душу. Да и вряд ли эта информация принесла бы хоть какую-то пользу в нашей игре.
        – Знаешь, меня и правда беспокоит, что я о тебе почти ничего не знаю, – спустя какое-то время говорит мужчина, притормаживая у дверей в обеденный зал. Место, мягко говоря, неуместное для такой беседы, но его это, кажется, совершенно не смущает. – Стоило бы это исправить.
        – Н-да? – ухмыляюсь, – не беспокойся, моя жизнь не так интересна, как твоя, – улыбаюсь, но как-то печально, и Илья это замечает, а потом и вовсе перехватывает взгляд, устремленный в окно.
        – Кто твои родители? Братья, сестры? Кошки, собаки? С кем живешь? – посыпались на меня вопросы полушепотом, как из рога изобилия. И тон, и взгляд говорят об абсолютной заинтересованности Сокольского. Надо же, ему стала интересна чья-то персона, кроме его самого?
        Я почти польщена.
        – Разве тебе не отправили на меня досье? Личное дело? Резюме? Хоть что-то? – удивленно выгибаю бровь. – Сейчас не самое лучшее время для знакомства, – стараюсь тонко намекнуть, что с той стороны двери слышится возня. Мы сейчас ступили на очень опасную дорожку: вести такие беседы в доме, где полно ушей, ведь, по легенде, мы все друг о друге знаем от и до.
        – Не читал, – отвечает спокойно, как само собой разумеется, и это неожиданно задевает. Значит, я и правда так ему неинтересна, что он даже перед полетом не полюбопытствовал, кого с собой берет? Чертовски обидно.
        – Ну, тогда все, что пожелает ваша фантазия, Илья Сергеевич, – отвечаю, как мне кажется, немного резко, понимая, что он, похоже, и правда не догадывается, что “за спиной” у меня никого. Пустота.
        Он же на мою реплику только ухмыляется и, больше не говоря ни слова, открывает дверь, за которой нас встречает просторная светлая столовая. Длинный стеклянный стол, за которым сидят уже ожидающие нас хозяева виллы: Эмма Константиновна и Сергей Денисович.
        Рука Сокольского уже по обыкновению ложится на мою талию, чуть сжимая и по-прежнему волнением отдаваясь где-то в груди. Но в противовес внутреннему состоянию на наших губах гуляет расслабленная улыбка.
        Взмах ресниц, невинный взгляд и полное погружение в образ глуповатой модельки.
        Возможно, из меня и правда вышла бы неплохая лицедейка?
        Глава 13. Настя
        Илья учтиво отодвигает мне стул, приглашая присесть и как бы невзначай сжимая ладонями плечи. Вроде простой жест, но в этой ситуации он кажется таким интимным, и, похоже, точно так же думает и хозяйка дома, потому что одаривает меня презрительным взглядом, как бы напоминая о нашем недавнем разговоре. Снова опаляя своей ненавистью.
        – Как долетели? – нарушает тишину за столом отец Сокольского, разливая по бокалам вино для нас с его женой и виски для себя и сына. Атмосфера не сказать, чтобы напряженная, но я точно чувствую себя не в своей тарелке.
        – Отлично. Все-таки я понял, что предпочитаю передвижение на частных рейсах. Ты не собираешься в столицу? – вовлекает отца в беседу Илья, попутно протягивая мне бокал и совершенно случайно касаясь меня, и это прошибает током, поднимая волоски на руках.
        – Спасибо… – выходит тихо и сдавленно. Нет, так дело не пойдет. Если мы хотим играть “любовь”, нужно максимально убрать все лишние реакции. Только как это сделать, кто бы сказал?
        – Планирую в следующем месяце. Пара рабочих вопросов и потом, я надеюсь, эта головная боль перейдет к тебе, сын, – смеется мужчина. – А вы любите летать, Настя? – кажется, взял на себя роль двигателя беседы за столом Сергей.
        – Ну, о чем ты, Сережа, – подает голос Эмма, даже не дав мне рта раскрыть. – Конечно, надо полагать, раз наша Настя – модель. Знаешь, сколько городов и съемок бывает за сутки в этом модельном бизнесе? Я думаю, она в самолетах практически живет, да, Анастасия? – бросает взгляд на меня, замирая с вилкой в руке, а за столом виснет тишина.
        И вот вроде ничего обидного не сказала, но каждое слово, словно иголка, бьющая точно в цель.
        – Работа и правда, не самая простая, – говорю осторожно, сжимая и разжимая ладошку от нервов.
        – Да и, честно говоря, так себе это занятие, – добавляет поспешно женщина, словно и не слышала меня, сморщив свой аккуратный носик. – Я ожидала чего-то более… серьезного.
        – Ма, – кашляет предупреждающе Илья, упирая локти в стол. – Прекрати, – одаривает родительницу недовольным взглядом, буквально закипая с каждой секундой. Но его мать либо делает все это намеренно, желая высказать свое неудовлетворение невестой, либо же она не понимает, что этот прямой выпад в сторону сына его задевает. И не на шутку.
        – А что «ма»? Я правда никогда не понимала, что девушки такого привлекательного находят в том, чтобы ходить полуголыми по подиуму туда-сюда и светить своей наготой?
        – И, тем не менее, ты сама активная гостья всех Миланских показов, дорогая, – кидает ответную шпильку за меня Сергей, а Эмма аж побагровела, бедная. По крайней мере, у меня в этой войне есть, как минимум, один союзник. – Не так давно вернулась и в красках расписывала мне, какие стройные ноги и потрясающая фигура у девушек. Так что… – посмеиваясь, продолжает отец Ильи. – Нашему сыну определенно повезло, Настя, вы красавица! – уже обращаясь ко мне.
        А я?
        Да что же это такое! Ругают – краснею, хвалят – краснею. Кажется, к концу выходных красным будет мой естественный цвет лица.
        – Спасибо.
        – Ну, знаешь ли… – выдает многозначительное хмыканье Эмма.
        – Отец прав, мам, – добавляет Илья, укладывая руку на спинку моего стула. – Мне все равно, чем занимается Настя, главное, что она это любит. Ей это нравится. Счастлива она, счастлива и я, – говорит Сокольский и бросает на меня странный взгляд, будто гордость в его черных глазах промелькнула. Настоящая, неподдельная.
        – И тебе спасибо, – улыбаюсь в ответ на его кивок.
        Два союзника.
        – Есть те, кому нравится ходить, а есть те, кому нравится… смотреть, – продолжает Илья, кидая весьма двусмысленную фразу.
        – Я уже не представляю себе жизни без своей работы, – набираясь смелости, возвращаюсь к озвученным вопросам. – И да, практически живу в самолетах, – улыбаюсь, обращаясь по большей части к главе семьи, решив, что выпады Эммы теперь нужно, как минимум, игнорировать. – Иногда бывает, что возвращаюсь очень поздно ночами, и Илюше приходится ехать в аэропорт меня встречать, – сочиняю на ходу, едва не запинаясь на уменьшительно-ласкательном “Илюша”. Странно это звучит по отношению к твоему начальнику.
        – Кхм… бывает.
        – Не представляю, как я бы без него обходилась. И всегда встретит, и ужин приготовит, и любовью окутает, м-м-м, – взгляд, наверное, у меня сейчас, как у настоящей влюбленной дуры. Но стоит только представить, как бы это было прекрасно, если бы тебя дома ждал такой, как Сокольский, – вырывается тяжкий вздох. Чисто инстинктивно, отговариваясь тем, что делаю это для пущей убедительности, подползаю ему под руку и приобнимаю. Чувствую, как мужчина буквально напрягся всем своим могучим телом, но все равно прижал за плечи, передвигая еще чуть ближе к себе.
        – Да-а-а, – многозначительно тянет Сергей. – Не представляю, почему он так долго прятала вас, Анастасия! – с улыбкой на лице кивает и, поднимая бокал, салютует нам. – Вы правда потрясающе смотритесь вместе. Теперь вижу, что сын действительно остепенился.
        – Похоже на то, – тянет Илья и опускает взгляд на меня, так доверчиво прижавшуюся к его боку. – Околдовала, – я прям вижу, как на языке у него крутится слово “ведьма”, и вот не знаю, то ли обидеться, то ли посмеяться.
        – Правда, потом из-за этой моей ночной жизни кто-то в офисе клюет носом в документы, – с усилием выныриваю из черных омутов Ильи и отодвигаюсь, вновь приступая к обеду.
        – Да ну? – удивленно хохочет Сергей.
        – Кхм...кхм… – слышится покашливание по левую руку напоминающей о своем присутствии Эммы.
        – Да-да, и бывает, случаются забавные курьезы. Например, не так давно, Илья отправил инвестору вместо нового договора статейку со сплетнями из бульварного журнальчика, – щурюсь, едва сдерживая смех, припоминая недавний инцидент, произошедший в офисе. – Разгромную статейку, надо сказать, – киваю, довольная собой, и теперь уже отец Ильи начинает по-настоящему задорно хохотать, постукивая сына по плечу, а этот бука-“женишок” только хмурит свои чернющие брови, сдвигая их к переносице, и с остервенением мучает бедный стейк, явно представляя мою голову на месте куска мяса.
        Естественно, как тут не беситься!
        Это было такое фиаско!
        Когда какой-то нерасторопный бедолага с внутренней почты Сокольского вместо того, чтобы скинуть серьезному мужчине в годах рабочие документы, отправил статью из желтой прессы про этого же мужичка и его любовницу! Смеялись мы тогда всем офисом, а потом так же всем офисом летали на матах и с ит-отделом взламывали чужие сервера, чтобы незаметно замести следы. Тот еще был денек. И, как всегда, кстати, виноватой оказалась кто? Правильно, его любимая Загорская!
        – Так что я бы ему важные документы в такие дни не доверяла, – заканчиваю мысль.
        – Просто у меня до ужаса нерасторопная секретарша.
        – Личная помощница, – смачиваю горло изумительным красным полусладким.
        – Что?
        – То, – краем глаза замечаю, как злится Эмма, которую, кажется, выкинули из беседы. И в голову закрадывается шальная мыслишка: а уж не наш ли близкий контакт и щебетание с ее сыном так ее злит? Ревнует?
        Идея, как проверить, появляется мгновенно:
        – Любимый, не передашь соль? – намеренно приторно сладким голоском обращаюсь к Илье, краем глаза наблюдая за свекровью.
        – Передам… – рычат на меня, – любимая, – тянется к солонке Илья, а мне хватает пары секунд и недовольного стука вилки по тарелке Эммы, чтобы понять, что я не прогадала! Ревнивицу-мать буквально переворачивает.
        – Спасибо, дорогой, – продолжаю игру, и когда Сокольский ставит передо мной баночку, я, улучив момент, целую его в колючую щеку, глубоко вдыхая аромат его геля после бриться. М-м-м, сногсшибательно. А когда отстраняюсь, вижу выгнутую в удивлении бровь мужчины и тихое: “Оторожнее, Настя”. Что это было – намек или предупреждение? В любом случае, он прав: главное – не заиграться.
        – Много соли вредно для фигуры. Собственно, как и сахара, – говорит Эмма, скрипя от злости.
        – Настя очень мало ест – отвечает за меня Сокольский моментально, а я в удивлении округляю глаза. Откуда он узнал? – иногда, наоборот, хочется ее хорошенько раскормить.
        – Ты же знаешь, что мне нельзя. Работа. У нас очень, и очень, и очень придирчивое начальство, – говорю с намеком, не могу не воспользоваться таким моментом.
        – Возможно, потому, что вы заслуживаете такое начальство, нет? Любимая.
        – Но если бы наш директор хоть раз в день позволял себе улыбнуться, возможно, коллектив работал бы продуктивней, – парирую, упрямо поджимая губы. – Метод кнута и пряника еще никто не отменял.
        – Прям-таки вас там загоняли и загнобили, бедных.
        – Именно: не вздохнуть, не выдохнуть. Шаг влево, шаг вправо – расстрел на месте. А если, не дай бог, ты опоздаешь на пять минут и, совещ… то есть показ! Показ начнется без тебя, все-е-е, конец контракту.
        За столом виснет тишина, и чета Сокольских явно не понимает, какой сейчас двусмысленный диалог происходит у нас с их сыном, который уже поигрывает желваками от злости.
        – Это вы сейчас о чем? – решается вставить свое растерянное Эмма Константиновна.
        – Настя любит жаловаться на свое начальство, мам. Не обращай внимания, – кивает, бросая взгляд на родительницу, Сокольский и залпом осушает виски в бокале. – У нас частенько спор на эту тему. Просто Анастасия не знает, что значит стоять во главе многомиллионного холдинга и каждый день заставлять эту махину работать, чтобы сотни человек не остались без своих кровных.
        – Зато Настя знает, что такое работать, добиваясь повышения, а остаться в итоге ни с чем. И да, Илья обожает тыкать меня носом в мои ошибки, Эмма Константиновна, – подмигиваю женщине, вконец осмелев. В конце концов, мне терять уже точно нечего.
        – Настя, – осаждает меня женишок.
        – Что, любимый?
        – Ешь.
        – Как скажешь, – одариваю дышащего огнем от гнева Сокольского улыбкой и под его пристальным взглядом запихиваю в рот вставшую комом в горле помидорку.
        Нет, мы точно либо убьем друг друга к концу выходных, либо меня закопает где-нибудь под пальмой Эмма Константиновна, за то, что я так смело перечу ее любимому сыночку.
        – Илья.
        – Что еще, Настя?
        – Ну, ты же знаешь, что я все-равно тебя люблю, – делаю контрольный выстрел.
        – Я чувствую эту любовь в каждом взгляде, любимая.
        – Вы забавные, – загадочно говорит Сергей, – мы в молодости с Эммой тоже могли за час пять раз поругаться и десять помириться. И какие это были примирения, о-о-ох… – так хитро постреливает в жену глазами Сергей, что намек на то, какие это были “примирения”, вполне прозрачен. И я, кажется, краснею вся до самых кончиков волос, а Илья давится не вовремя взятым в рот кусочком мяса.
        – Да перестань, – отмахивается Эмма, посмеиваясь, и надо же, я вижу, как у этой женщины-скалы зарделись щеки, и она даже неловко стала обмахиваться салфеткой.
        Нет, похоже, она тоже человек?
        Как там сказал Сокольский – мне не чуждо ничто мирское?
        В итоге я замолкаю, и Эмма тоже, а вот мужчины заводят тихую рабочую беседу. Мне, как человеку, который работает с Ильей рука об руку и знает едва ли не все его проекты, их диалог тоже в какой-то степени интересен и понятен, а вот Эмме явно скучно. Я полагаю, что она в своей жизни и дня не проработала, а все разговоры в их женском обществе крутятся исключительно вокруг одежды и прочих атрибутов дорогой жизни.
        Я уже мысленно успокоилась и решила, что внимания к моей персоне больше не будет, когда двери в столовую открываются, и забегает вся растрепанная Каролина, с разбегу плюхаясь на стул напротив Ильи.
        – Каролина, что за вид? – округляет глаза Эмма. – Что с твоими руками и щеками?
        А что с ними? Ну да, в земле, и вообще девчушка все так же слегка растрепана, но по ней же и так понятно, что она такой типичный сорванец.
        – Играла, – коротко бросает любимой бабуле Каролина и хватает вилку, без лишних разговоров начиная уплетать горячее за обе щечки. Вот по-настоящему детская непосредственность. Ей точно плевать на все эти заговоры и интриги, что плетутся в доме.
        Но не тут-то было...
        – Дядь Илья, – встревает посреди фразы Каролина, смачно причмокивая соком из бокала. – А как вы с Настей познакомились? – поднимает свой черный взгляд девчушка на дядю, а потом и на меня, бегая любопытными глазками.
        Как? Хороший вопрос. И Сокольский, видно, считает так же, потому что смотрит на меня и ждет, пока именно я отвечу. Точно. Он же мне поручил придумать легенду. Черт!
        Видимо, эмоции слишком четко отразились на моем лице, а заминка была слишком долгой, что поняв, что я так ничего и не сочинила, начинает сам, да не вовремя, потому что тут же рот открываю и я:
        – В ресторане.
        – В конном клубе.
        Выпаливаем одновременно и замолкаем, переглянувшись. Какой к черту ресторан?
        – В конном клубе? – удивленно переспрашивает Илья, очевидно, не удовлетворившись моим ответом. – Да в конном...
        – В ресторане.
        Опять выпаливаем одновременно и переглядываемся. Подозрительно. Ой, как подозрительно! Мы буквально сдаем себя с потрохами!
        Эмма вон уже отложила столовые приборы и сложила ручки на груди, вытянув спину, как по струнке. А Сергей удивленно переводит взгляд с сына на меня и обратно.
        – Настя права, – вздыхает Илья и, когда я уже собираюсь снова не вовремя открыть рот, укладывает ладошку мне на коленку и сжимает, мгновенно заставляя притихнуть. – Смотря как считать.
        – Это как это? – щурит в щелочки глаза мать Ильи.
        – Это так, что первый раз мы встретились в ресторане. Я увидел Настю, она меня тогда заинтересовала, но… – машет рукой, подбирая слова мужчина, – я не мог подойти и познакомиться в силу того, что… – определенно лихорадочно крутятся в его голове шестеренки.
        – Что я была с другим мужчиной, – говорю, напрягаясь всем телом. Главное, говорить уверенно, и никто не уличит нас во лжи. – На тот момент я встречалась с другим молодым человеком.
        – Да, именно. Я тогда признаю, был разочарован, что такая красота уходит не со мной, – вот кто умеет говорить уверенно, так это Сокольский. Врет, и глазом не моргнув, и только сильнее сжимает пальчиками мою коленку. Нервничает. – А потом так случилось, что у нас с Настей… кхм…
        – Оказался общий знакомый.
        – Да-да. И он мне сказал, что она регулярно посещает конный клуб.
        – И, кстати, до сих пор. Я просто безумный фанат лошадей. Этих гордых, изящных животных. Я могу смотреть на них чуть ли не часами, – улыбаюсь, припоминая свою любимую кобылку Луи, на которой и катаюсь чаще всего. Но готова поспорить, что мой беда-босс и об этом моем увлечении не знает и думает, что про любовь к лошадям я безбожно вру. – Мы вместе ходим.
        – Настя…
        – Илья, ты разве катаешься на лошадях? – переспрашивает Сергей. – Я помню, по молодости, тоже любил с отцом ходить на конюшню. У нашей семьи было свое ранчо, и там каких только мустангов я не перевидал! Правда, сын, удивил.
        – Ты умеешь, да, дядь? – воодушевленно, чуть ли не выпрыгивая из платья, переспрашивает Каролина.
        И почему они все так удивлены этому факту?
        – А как же страх из детства? – подает голос Эмма, словно прочитав мой немой вопрос в глазах. Вот оно как значит! Страх…
        Черт, Настя, не могла придумать что-то другое!
        – Пришлось… – бросает на меня тяжелый взгляд Илья, – научиться ради Насти. Как по-другому я мог ее очаровать? Она из этого клуба не вылезала практически. Либо подиум, либо конюшня. Я пошел по пути наименьших потерь, – ухмыляется Сокольский. – С ней история с очаровательной улыбкой и букетом, как с другими, совершенно не прокатывает.
        – Хм, да-а-а… я как-то предпочитаю более активные ухаживания, – тяну время, думая, что ляпнуть бы еще, только чтобы окончательно нас не закопать. – Кстати, его первый урок был самый забавный. У нас дети так лошадей не боятся, как их боялся Илья. Буквально на пару метров его было не заставить подойти. А это его падение практически в кувырке с коня, у-у-у...
        – Ну, спасибо, Загорская, – шепчут мне сквозь зубы.
        Да уж, неудачный выбор, мысленно он мне уже свернул шею.
        – Ну, а что скрывать-то? Все мы когда-то это делали впервые, – немного нервно улыбаюсь Илье. – Зато благодаря твоему эффектному полету с коня я тебя тогда и заметила, любимый, – глажу ладошкой по щеке Сокольского, словно кота против шерсти. – Это была судьба.
        – Боже, сын, ты себе ничего не сломал? – хватается за сердце Эмма. – Зачем ты туда вообще пошел?
        – Только свою гордость, мама, – машет головой Илья, – любовь, как видишь, творит странные вещи. Но зато теперь я наездник хоть куда, – посмеивается Илья, похоже, смирившись с тем, что сказанного не воротишь. – Все ради любимой Насти, – говорит с улыбкой, и я накрываю его руку своей, вроде как стараясь извиниться.
        Хотя – ехидничает внутренний голос – он передо мной извиняться никогда не торопится.
        – В общем, тот день я предпочел бы забыть. Свое общение мы продолжили с Настей в тот день в кафе. Ну, а там уже все быстро закрутилось, завертелось, и я не успел опомниться, как пропал. Очнулся, стоя на одном колене с кольцом в руке, – быстро тараторит Илья, сворачивая тему. – Вот так.
        – Хм… – хмыкает Каролина. – А как ты…
        – А “как я”, этот рассказ мы оставим на другой день, племяшка, – подмигивает Илья, и Каролина безразлично пожимает худенькими плечиками.
        – Ну, и ладно, не очень-то и хотелось.
        Ну, нам вот точно.
        Дальнейший обед мы продолжаем за совершенно ничего не значащей беседой то о погоде, то о природе. В общем, наконец-то что-то далекое от опасных тем: знакомства и нашей истории любви.
        Каролина, быстренько умяв обед, снова под недовольный возглас “бабули” уносится, совершенно не имея интереса к долгим “взрослым” застольям, после чего Эмма больше не допытывается и вообще сидит тише воды, ниже травы, только поглядывая на меня изредка, а мужчины погружены в рабочие вопросы. И я вполне могла бы расслабиться и наслаждаться вкуснейшим десертом, если бы не ладонь Ильи, которая все еще лежит на моей коленке и убирать которую, он, похоже, не собирается. А когда, чуть сдвинув ладонь вверх и бровью не ведя, большим пальцем начинает выводить какие-то незамысловатые узоры на моем голом бедре, я перестаю дышать и молю всех богов, чтобы эта пытка быстрее закончилась. С каждым его движением – и он, гад, этим явно наслаждается – жар растекается по венам вместе с кровью, будоража ужасно неуместные и запредельно неправильные мысли по отношению к нему и его рукам. Не знаю уж, что это, душевный порыв или изощренная месть за “падение”, но в итоге, я не выдерживаю и, подскочив с места как ужаленная, с пылающими щеками, на ватных ногах, оставляю семейство в его тесном кругу. Уже на выходе, ловя
довольный смешок Сокольского и оборачиваясь, мысленно шиплю от злости, потому что он улыбается, ну,уж слишком победно и сияет ярко.
        Ну, вот гад! Точно, гад!
        Три ха-ха, так он и спустил тебе с рук историю с падением, наивная Настя.
        Глава 14. Настя
        В спальню возвращаюсь в состоянии легкого раздрая. Обед теперь стоит комом в горле. И хоть мужская половина семьи Сокольских ведет себя почти прилично и даже спасает от выпадов Эммы, но осадок неприятный все равно остался. Остался и никуда его не деть, пока мы с этой неприятной женщиной просто навсегда не распрощаемся.
        И как-то не к месту подумалось: а после уикенда Сокольский так же и продолжит врать родителям про наши отношения? А когда придет время свадьбы, он как собирается выкручиваться? Наденет на лицо невесте фату и никому не покажет свою избранницу? И плевать, что там вообще будет другая? Или что?
        В общем, вопрос на вопросе, и отвечать мне на них явно не будут. Да и не мое это дело.
        Когда, преодолев просторные светлые коридоры, поднимаюсь на второй этаж и закрываю дверь спальни за собой, испытываю единственное желание – упасть на кровать и хоть на пару мгновений отключиться. Уснуть. Провалиться в небытие.
        Но моим планам не суждено сбыться, потому что в нашей с Сокольским комнате я застаю гостью.
        – Каролина? – спрашиваю удивленно, так как ребенка, по-моему, совсем не напрягает, что она в чужой комнате роется в чужих вещах. И только при виде меня девчушка подпрыгивает от неожиданности, отдергивает руки от стола и, быстренько крутанувшись на пятках, прячет что-то за спиной с ангельской улыбкой на губах и с совершенно не ангельским взглядом.
        – А почему ты зашла без разрешения? – делаю шаг, но девчонка отступает.
        – А потому что это дом бабули и дедули.
        Сказать, что я опешила от такой наглости – ничего не сказать.
        – Но это не значит, что ты можешь просто так заходить в нашу с Ильей комнату и шариться в наших с твоим дядей вещах, – пытаюсь улыбнуться, чтобы смягчить свои слова, но эта забияка показывает мне язык и, выдернув руки из-за спины, машет бумажкой. А у меня ухнуло в пятки сердце от дурного предчувствия.
        Мне не надо суперзрения, чтобы понять, что оказалось в ее цепких пальчиках.
        Чек.
        Черт возьми! Это же надо было так опрометчиво бросить такую важную, компрометирующую нас с Сокольским вещь фактически на всеобщее обозрение! А если бы в спальню зашла Эмма или даже те же служанки убраться?!
        – Каролина, малышка, положи на место, – выставляю вперед руки и понижаю громкость чуть ли не до шепота.
        Пожалуйста-пожалуйста, только бы она оказалась ребенком разумным!
        – Не-а, – руша мои надежды, крутит головой вредина и улыбается. Судя по тому, как у нее это выходит, она понимает, что это за чек.
        Страх и паника просыпается мгновенно. Не успела я выпутаться из одной проблемы, как тут же вляпалась во вторую. И эта проблема пробегает хитрыми глазками по бумажке и читает:
        – На предвителя. Кто такой предвитель? – поднимает на меня взгляд Каролина как раз в тот момент, когда я, набравшись смелости, делаю рывок вперед, пытаясь ее ухватить за платьице, но та с космической скоростью улепетывает в другой конец комнаты, громко хохоча, будто я с ней тут в игрушки играю.
        – Каролина! – шиплю, больно ударившись локтем об стол, неудачно взмахнув рукой. Боль простреливает в самый мозг, кажется, даже в глазах на секунду потемнело.
        – Не поймаешь, не поймаешь, не поймаешь! – скачет мелкая проказница, тряся несчастной бумажкой и, словно издеваясь, смееется.
        Все.
        Помните, я говорила, что хочу детей?
        Забудьте!
        – Предъявитель. Там написано предъявитель, – поднимаю руки, показывая, что сдаюсь, пытаясь выровнять дыхание, которое заходится от страха. – Это тот, кто покажет эту бумажку в банке. Это очень-очень важная бумажка, отдай ее мне, малышка…
        – Я не малышка! И не отдам, – задирает нос девчушка. – А зачем тебе столько денег? Это же дядины деньги, да?
        – Эм… да… Каролина, детка, отдай, пожалуйста, мне.
        Я уже стою и даже дышать боюсь, только бы она не рванула со своей находкой к Эмме. Тогда мне точно не выкрутиться.
        – А почему ты тратишь дядины деньги? – заладила любопытная, отступая бочком в сторону двери, а я, повторяя ее движения, практически синхронно пытаюсь подобраться к ней.
        – Это же не твои, – пожимает плечиками Каролина, а мне так и хочется взвыть от досады. Да что же за женщины-то в этой семейке!
        – Потому что твой дядя – мой жених. Это его подарок… мне.
        – А ты мне так и не сказала, зачем тебе столько денег? – снова прячет руки за спину ребенок. – Это мно-о-ого…
        Увидь кто со стороны, какие мы тут водим хороводы – рассмеялся бы. Но вот только мне совершенно не смешно уже. Сердце уже застряло где-то в районе горла от страха и паники. Стоит этой шустрой принцессе только выскочить за дверь, мне же ее ни в жизни не поймать. Она в этом домине знает все входы и выходы, а я кроме двух коридоров и лестницы ни черта не запомнила!
        Может, Сокольский сейчас придет, а? Ну, не может же мне настолько не везти!
        – А бабуля говорила дедуле, что ты не любишь дядь Илью.
        – Люблю.
        – Врешь, – топает ножкой маленькая госпожа.
        – Нет, не вру. Честно! Очень люблю! – так бы “отлюбила” за такую “командировку”, что не встал бы больше! – А деньги это мне на день рождения от Ильи. На платья там, туфли, сумки… Каролина, отдай мне эту бумажку. Ну, зачем она тебе? Я тебя умоляю, малышка, будь хорошей девочкой, – тяну к ней руку, как милостыню просящий, но у нее либо слишком вредная натура, либо чересчур черствое сердечко, потому что в ответ слышу неизменное:.
        – Не-а, не отдам. Я… я… – упрямо поджимает губы ребенок, – я бабуле покажу, вот! – и с этими словами срывается с места, ужиком проскальзывая в дверь.
        – Каролина! – кричу вдогонку и лечу следом, вылетая в коридор в тот момент, как эта непоседа уже проскочила в сторону заднего двора.
        Черт-черт-черт! Настя, ежки-поварешки!
        Выбора нет, и пока госпожа не добежала до любимой бабушки Эммы, приходится подхватить разлетающийся подол сарафана руками и нестись за ней следом, быстро перебирая каблуками. Мало того, что я уже вечность не бегала, так еще и на шпильках, снять которые ума не хватило – то еще испытание моим ногами.
        Цокая каблуками в тишине пустого коридора, вылетаю в холл и там чуть ли не влетаю в руки Ильи, который удивленно округляет глаза, хватая за плечи:
        – Воу-воу, что ты...
        – Каролина! – говорю, запыхавшись и размахивая руками, – она там… чек. Чек у нее, Сокольский, – шепчу и, выпутавшись из его захвата, пока он соображает, что сейчас услышал, несусь за девчонкой, которая уже выскочила, хохоча, на улицу к бассейну. Подлетаю практически в последний момент, чуть не запнувшись от увиденного:
        – Каролина, стой! – кричу, когда та уже занесла руку над водой и с поистине злой ухмылкой готовится выкинуть мое “спасение”. – Не надо! – сжимаю руки в кулаки от бессилия. Я, конечно, понимаю, что Илья может нарисовать еще с десяток таких бумажек, но это уже дело принципа. – Не надо, пожалуйста, отдай это мне. Мне нужна эта бумажка, – говорю и тяну к ней руки, наступая медленно, шаг за шагом, абсолютно не смотря под ноги, а сосредоточив взгляд на бегающих глазках девчонки. А эта дамочка поистине со стальными нервами, даже не шелохнется.
        – Это чек.
        – Да, это чек. Мой чек! Он нужен мне…
        – А я не отдам, – задирает нос ребенок, – догони меня и забери! – топает ножкой и машет рукой над самой-самой водой.
        Она делает взмах, а у меня такое ощущение, что вместе с бумажкой, что трепещет на ветру, трепещут и мои нервы на грани срыва.
        – Каролина, – слышу за спиной поспешные мужские шаги, – ну-ка прекрати! – прилетает от Ильи, который наконец-то сообразил и пришел следом. – Верни бумажку Насте, – он замирает у меня за спиной, и я хотела бы сказать, что он пышет от гнева, вот только я не чувствую злости в голосе.
        Ей что, тут и правда все сходит с рук? Избалованный тепличный цветочек!
        – Не-а, – машет головой ребенок в ответ на реплику “любимого” дяди. – Пусть заберет.
        Все.
        У всего есть предел, и у моего терпения тоже. Заберет, так заберет. В конце концов, максимум, что я теряю, это бумажку, которую она утопит. Но в таком случае я пытками заставлю Сокольского нарисовать мне новую, и в качестве моральной компенсации пририсую еще ноль, да не один!
        – Последний раз прошу по-хорошему, – выдох и выдох, Настя, – отдай ее мне, Каролина.
        – Не отдам, – подпрыгивает девчонка, а я, выпустив из рук подол и рванув с места, делаю пару шагов. Но в тот момент, когда я, уже почти схватила бумажку в ее пальчиках, девчонка резко отскакивает от края бассейна, и я, как была в туфлях и платье, пролетаю вперед и, взвизгивая, лечу в этот злосчастный бассейн! Считанные секунды, когда я, успев задержать дыхание в самый последний момент, ухожу под толщу воды с головой, услышав только:
        – Настя, твою…
        И думаю о том, что я ведь совершенно не умею плавать.
        Словно вата в ушах, кокон из воды вокруг, а сердце будто замерло и не функционирует. Паника. Меня с ног до головы охватывает дрожь от страха, и я начинаю вилять всеми конечностями, чтобы сделать хоть что-то, но намокший подол платья обмотался вокруг ног и даже тянет вниз, на дно. Мне кажется, что это все. Карма догнала за вранье и наши грязные игры с Сокольским. Настал мой конец.
        Но тут ноги упираются в пол, и я поспешно выныриваю, вдыхая полной грудью и, найдя точку опоры, вытираю ладонями с глаз потекшую тушь, которая ужасно щиплет глаза. Пытаюсь отдышаться, кашляя, но меня всю шатает от пережитого страха, и я чуть не падаю обратно в объятия бассейна, когда чувствую, как меня цепляет кто-то за руку и тащит на себя. А открыв глаза, вижу Илью, который сидит на корточках у края, посмеиваясь, с чеком в руке, а эта мелкая бандитка стоит у него за спиной и хохочет во все горло.
        – Эффектное падение, Загорская, – издевается негодяй, подмигивая, а я сжимаю губы от обиды и даже не понимаю: это из глаз брызнули слезы или все та же вода с волос катится по щекам. И почему дрожит губа, словно в подступающей истерике?
        Я промокла напрочь, в просвечивающем тонком сарафане, по рукам бегут гигантские мурашки, приподнимая светлые волоски, и меня знобит. Страх из детства, когда из-за халатности воспитателей, я чуть не утонула в общественном бассейне, не отпускает и по сей день, и меня колотит, как при лихорадке, а этот идиот смеется, ему все равно! Ему всегда и на всех было плевать.
        – Смешно? – говорю сдавленно, кажется, от потрясения и голос пропал. – Смешная, Настя, – хриплю, не говорю и, выдернув руку, обхватываю себя за плечи, с трудом сдерживая рыдания. И до Ильи, кажется, только сейчас доходит, что что-то не так. С губ слетает улыбка, а в глазах просыпается беспокойство. Ну, надо же...
        – Э-э-эй, ты чего ревешь, Насть? Давай руку...
        – Что здесь… – слышится бас Сергея.
        – Произошло! – визг Эммы.
        Родители “жениха” вылетают к нам на террасу, останавливаясь позади сына с внучкой, а я только и могу, что поджимать губы и прикрывать грудь руками. Потому что этот сарафан не предполагает наличие нижнего белья, а еще в нем точно нельзя купаться, потому что он просвечивает все! И слишком явно.
        Но зато Эмма может быть довольна, такое представление, такой падение – она мне этого никогда не забудет.
        – Иди сюда, неуклюжая, – вздыхает Илья, игнорируя присутствие родителей и тянется ко мне, желая помочь выбраться. Вот только это нужно было делать раньше. – Подумаешь, искупалась, никто же не умер…
        – Дурак, – бурчу в ответ зло, прикусывая губу и поймав проплывающие рядом туфли, выкидываю на бортик, подходя ближе.
        Это неприятное ощущение, когда ты весь мокрый, когда тебе неловко и неуютно, добавляет свои “капельки” в копилку дерьмового настроения. И в данный момент все, что мне хочется сделать, это зареветь навзрыд где-нибудь в одиночестве, а не ловить подол под пристальным взглядом издевающихся глаз.
        – Я не понимаю, как ее с такой расторопностью вообще взяли в модельный бизнес... – слышу смешок от Эммы.
        А ее сын поджимает губы, явно услышав адресованную в мою сторону “шпильку” и бросает на мать недовольный взгляд, слегка, кажется, даже порыкивая. Но, собственно, чего удивляться? Она права. Где я, а где модели, что ходят по линеечке.
        – Эмма, прекращай! – осаждает ее муж.
        – Давай, я помогу, – тянет руку Илья с жалостливым взглядом. Только вместо того, чтобы проникнуться написанными на его лице извинениями, мне в этот момент до ужаса хочется ему отомстить за его насмешку и бездействие. Да и вообще за то, куда привез и в какое положение поставил.
        – Давай руку, Настя.
        Ну, я и дала. Цепляюсь пальчиками за его большую и грубую ладонь, и Сокольский и сообразить не успевает, как я всем своим невеликим весом тяну его на себя. Мужчина, теряя равновесие, сваливается рядом со мной в бассейн, матерясь на чем свет стоит, прямо в брюках и рубашке уходя под воду.
        – Настя, твою мать! – рычит, выныривая, вытирая ладонями лицо и приглаживая разметавшуюся стильную укладочку. – Какого лешего ты творишь?! – бросает на меня свой чернющий, полыхающий от злости взгляд Илья. – Я тебе помочь собирался!
        – Себе помоги, Сокольский, – говорю тихо, чтобы “зрители” нас не услышали, и посылаю взглядом всю свою безграничную “любовь” к его персоне. А потом, и вовсе долбанув по воде, отправляю в его нахальную мордашку целую кучу брызг и, поймав плавающий в воде безбожно испорченный чек, вылезаю, напрочь игнорируя “свекра” со “свекровью” и мелкую зачинщицу всего этого театра абсурда. Иду в спальню, молча глотая слезы и заливая ручьем стекающей с моего сарафана водой их дорогущие каменные полы.
        Не-на-ви-жу!
        Глава 15. Илья
        Честно? Я не представляю, как мы пережили этот день. Женщины моей семьи устроили Насте настоящую проверку на прочность.
        А я?
        Да, у бассейна не сдержался. Посмеялся. Это было и правда, забавно со стороны наблюдать ее падение в воду, но до тех пор, пока я не увидел в ее глазах слезы. Я и правда, наверное, веду себя, как мудак. Сначала говорю, что рядом и помогу в случае чего, а потом бросаю одной разбираться с фонтанирующими пакостями дамами семьи Сокольских. Идиот.
        – Как водичка, дядь Илья? – хохочет племяшка, а я, стянув с себя рубашку, провожаю взглядом Загорскую в напрочь промокшем сарафане. Ее дрожащие от страха руки до сих пор яркой картинкой стоят перед глазами.
        Это же всего лишь бассейн! Что за черт?
        – С тобой мы еще поговорим, – бросаю взгляд на тут же присмиревшую девчонку и в который раз поражаюсь, как у моей кроткой, тихой и спокойной сестрички могло вырасти такое шебутное и непоседливое чадо. – Ты извинишься перед моей Настей.
        – Нет, не буду, – топает ножкой Каролина и прячется за бабушку. Конечно, кто бы сомневался. Это ее главная союзница в этой “войне”.
        – Илья, не перегибай, – протягивает мне полотенце мать, дожидаясь, пока я выберусь из воды. – Это всего лишь игра. Шутка. Каролине не за что извиняться. Эта Настя...
        – Хватит! – перебиваю мать. – Это я перегибаю? – делаю многозначительную паузу. – Может, хватит ее цеплять? Вы за один день умудрились устроить ей здесь ад! – смотрю в глаза родной женщины, которая, ну, не может быть настолько бессердечна. Я уверен. – Неужели тебе правда доставляет такое извращенное удовольствие издеваться над ней, зная, что она не ответит просто потому, что не привыкла играть в эти ваши “змеиные игры”?!
        – Ты как со мной разговариваешь!
        – Так. Мама, – меня понесло, по-настоящему разозлило и задело, и толчком стал обвиняющий и испуганный взгляд Загорской. Чувствую себя так, словно я закинул ее в клетку с тиграми и бросил на растерзание.
        – Я не сказала ничего плохого. Только правду.
        –Эмма, ты и правда переходишь границы, – вступает в наш диалог отец, упирая руки в бока.
        – Я впервые за пять лет оказался дома, и как вы меня тут встретили, а? – перевожу взгляд с племянницы с красными щеками на мать с упрямо поджатыми губами. – Чем она тебе не угодила? Что она тебе сделала, что ты так пренебрежительно к ней относишься? Не родилась с золотой ложкой во рту? Не имеет на счетах миллионы? Или не трещит каждую минуту о дорогущих шмотках?
        – Она тебе не пара!
        – Да что ты заладила, как попугай, Эмма? – фыркает отец. – Сын счастлив, и ты должна быть рада. Оставь девчонку в покое, хватит кидаться в нее колкостями, в самом деле. Посмеялись и хватит. А ты, – смотрит на Каролину отец, – пойдешь и попросишь прощения за свою выходку. И если я еще раз узнаю, что ты шаришься по комнатам гостей – выпорю!
        – Много лет назад он тоже был счастлив, – перебивает мать мужа. – Недолго, надо сказать, – продолжает все на своей волне, отшвыривая полотенце на шезлонг. – И чем это закончилось?! Самый правильный брак – это по расчету и с идеально подходящей женщиной. Тебе уже не двадцать, чтобы…
        – Вот именно, – перебиваю, отирая ладонью капли с лица. – Мне не двадцать, чтобы меня строить. Ясно? Если ты продолжишь в том же духе, я заберу Настю, и мы уедем уже завтра. И вы еще ближайшие пять лет меня здесь не увидите.
        – Завтра не уедете. И ближайшую неделю тоже, – говорит уверенно эта несгибаемая женщина, которая никому не дает вторых шансов. Даже сыну. – Вы останетесь здесь до следующей субботы.
        – Что, прости? – теряю дар речи от такой откровенной наглости.
        – Твоя сестра приедет только к концу недели. Вы дождетесь ее возвращения. Инна хочет познакомиться с твоей будущей женой, – словно намеренно игнорирует имя Загорской мать. – И у нас с твоей невестой еще слишком много дел и встреч...
        – Исключено! – перебиваю и машу головой, – мы уезжаем, как планировали, в понедельник и не днем позже, – выпаливаю, стоит только представить лицо Загорской, которой я это сообщу. Да я и сам уже успел устать от всего этого фарса. – У меня работа. У нее тоже.
        – Я бы… – начинает отец, но мать его перебивает:
        – Тогда можешь забыть о моем благословении и вообще забыть, что у тебя есть мать, Илья! – зло бросает наша Эмма Константиновна, – если ты хочешь, чтобы я приняла твою… женщину, – практически выплевывает родительница, – она должна показать себя во всей красе, а не как неуклюжая, неловкая и смешная девчонка. Поэтому либо так, либо никак! – отрезала и тут же, сверкнув сталью в глазах, ушла, оставив нас с отцом молча переглядываться.
        – Я уверен, что в лице сестры ты найдешь союзницу, сынок, – хлопает по спине отец. – Они с Настей чем-то похожи. Инна у нас тоже терпеть не может аристократические замашки твоей матери. Просто не обращай внимания на Эмму. Перебесится. А Настя – очень хорошая девушка. Передай ей от меня извинения за всю эту трагикомедию. И постарайся убедить задержаться, – кивает отец.
        Приплыли, твою мать!
        И как быть? Готов ли я поставить желание матери выше комфорта Загорской?
        В комнату возвращаюсь, мысленно подбирая слова, которые буду говорить девушке, чтобы она простила и меня, и мою “Семейку Адамс” за такие выкрутасы. А когда захожу, замираю на пороге от того, что вижу.
        Настя бегает по спальне и лихорадочно скидывает вещи в свой открытый чемодан. Вокруг нее абсолютный хаос: плечики раскиданы, вещи, которые мы купили ей для поездки, валяются, а Загорская ревет.
        Не знаю, что и где ёкнуло, и почему так произошло, но мне практически физически стало больно, когда она бросила на меня всего один взгляд своих изумрудных глаз, и я увидел катящееся по ее щекам слезы. Надо бы что-то сказать, но я словно прирос к месту и напрочь забыл все слова. А Настят, тут же отвернувшись и торопливо смахнув ладошкой слезинки со щек, продолжила скидывать одежду.
        – Настя.
        – Уходи, – бросает, не оборачиваясь.
        – Что мне сделать? Извиниться? Прошу прощения. За мать и за племянницу, – говорю искренне и развожу руками, все еще не зная, как выбраться из того ступора, в который меня вогнали ее горькие слезы. – Настя, прекрати плакать.
        Как и любой мужик, я никогда не мог смотреть на плачущих женщин спокойно. Не знаю, как так, но чувствуешь себя в такой момент полным дерьмом при любом раскладе, даже если ты не виноват. Но тут… Загорская. Упрямая, уверенная в себе, с достоинством отвечающая на все мои выпады и… ревет. И однозначно, на все сто процентов по моей вине. Хуже я себя не чувствовал себя еще никогда.
        – Отстань от меня. Просто отстань. Это единственное, что я хочу от тебя, Сокольский, – сказала, как отрезала, и, пыхтя от злости, как маленький паровозик, полетела в ванную комнату. Сгребла с полки свои баночки-скляночки, которые уже успела расставить, и со злостью кинула прямо на вещи.
        – Так, стой, – хватаю ее за руку, когда она, топая, мимо меня несется к гардеробу.
        – Пусти, – дергается девушка, но я мгновенно зажимаю ее в кольце рук. Так, что она и охнуть не успевает, как оказывается непозволительно близко прижатой ко мне. Возбуждение прокатывается по всему телу, когда эта упрямица упирается ладонями в мою голую грудь, пытаясь оттолкнуть. Хочется взвыть от того, как фантастически ярко отдаются внутри ее прикосновения. Как я ощущаю, кажется, каждым миллиметром ее горячие ладошки на своей коже. Но меня останавливает от глупости ее потерянный взгляд красных глаз и всхлипы, которые я слышу без остановки.
        – Пусти меня… я сказала… – дергается Загорская в моих руках, не понимая, что делает только хуже. И почти вырывается, но я разворачиваю ее к себе спиной и захватываю запястья, прижимая к груди, блокируя всякую возможность движения.
        – Не пущу.
        Сильней прижимаю к себе ее хрупкую фигурку.
        Глава 16. Илья
        – Я ненавижу тебя и твою семейку, Сокольский! – всхлипывает Настя, а я утыкаюсь носом в ее шею и закрываю глаза, вдыхая ее аромат и с каждым мгновением закипая все больше. Нет, не могу отпустить. Физически не могу. Нет силы воли, чтобы приказать телу разжать объятия. Мышцы рук перестали слушаться.
        – Зачем ты меня сюда привез? Чтобы посмеяться? Доволен? – каждое следующее слово все тише, а трясет и колотит ее в моих руках все сильнее.
        – Нет, Настя.
        – Ну, а зачем тогда?! Почему нельзя было взять хоть ту же Вольскую?!
        Вольскую. Не могу сдержать горькой усмешки. Вольская Карина – именно та, которая и получила должность, на которую надеялась Настя. Чувствую себя козлом вдвойне сильней.
        – Потому что она не ты, – говорю спокойно и не могу сдержаться: целую в ключицу. Вдыхая полной грудью запах ее духов, легких, нежных, сладких, как и сама девушка.
        Я не понимаю, что со мной происходит и почему ее тело, она вся, так на меня действует, но я, уже войдя во вкус, прокладываю дорожку из поцелуев к шее, вверх, поцелуй за поцелуем, пока упрямица Настя не замирает в моих руках.
        – Что ты… – шепчет просевшим голоском. А что я? Добираюсь до мочки уха и слегка прикусываю, сильней, насколько это возможно, сжимая ее руки в своих ладонях и прижимая к себе. Хочется большего. Желание разгорается внутри мгновенно до предела, и, черт побери, она это точно чувствует, потому что ее сердце начинает биться быстрей.
        – Прекрати, Сокольский… – шепчет Настя, а я не могу придумать ничего лучше, кроме как выдать оправдание:
        – Не было у меня ничего с Вольской. Она получила должность только потому, что я не захотел себе новую помощницу, Настя.
        – Что?! – выдыхает Загорская удивленно. И я дурак, потому что нужно было держать язык за зубами, но мое “чистосердечное” вмиг приводит девушку в чувства.
        – Да мне все равно с кем и что у тебя было, слышишь? – дергает руками Настя, пытаясь оттолкнуть меня. – Все равно! Ты просто скотина бессердечная! – кричит и все-таки вырывается, отбегая на приличное расстояние. – Я хочу домой. Верни меня домой. Не нужны мне твои деньги, – смотрит на меня глазами, полными обиды. – Я вернусь домой и уволюсь. Я видеть тебя больше не хочу, и работать с тобой не хочу, и рядом, – топает ногой, – быть не хочу! – и опять в слезы. – Еще этот дурацкий бассейн!
        – Но это просто вода!
        – Я не умею плавать! – выкрикивает Настя. – Я в детстве чуть не утонула! – поджимает свои сладкие губы девушка, – с тех пор я боюсь бассейнов, как огня, но тебе откуда это знать, да, Сокольский? Ты вообще ничего обо мне не знаешь, – продолжает тараторить Настя, а меня переворачивает от накатившего животного страха за нее. Обдает холодом изнутри, стоит только представить, что она чувствовала в этот момент.
        – Я идиот, Настя...
        – Да даже не в этом дело, – перебивает. – Ты... ты мог бы не смеяться надо мной, а помочь, Илья! Я стояла там, как дура, в этом бассейне!
        – Я понял тебя. Я был неправ.
        – Я выглядела в глазах твоей матери идиоткой, только еще сильнее подтверждая ее слова. Она и так мне сказала в лоб, что такая невестка ей не нужна, а тут еще вот это все, – говорит, шмыгнув носом.
        – Что?
        – Что? – переспрашивает она, и я вижу слезинку, что покатилось по ее щеке.
        – Что она тебе сказала? – подхожу к девушке, которая, что удивительно, не отступает, и смахиваю пальцем слезинку, обхватив ладонями ее раскрасневшееся кукольное личико.
        Какая она все-таки хрупкая и маленькая по сравнению со мной.
        – Что моя мать тебе сказала? И когда?
        – Когда я с Ксю вышла поговорить. Это, – шмыг носом, – подруга моя. Твоя мать сказала, что не нравлюсь я ей. И тогда же про кольцо сказала. И ее можно понять, – говорит в сердцах Настя. – Ты себя видел? – замолкает, в ожидании ответа. – А меня? Мы же просто смешно смотримся вместе! Она в два счета просчитала, что я тебе не ровня. У нас ничего не выйдет, Сокольский, я правда очень хочу домой, – с каждым словом все тише говорит девушка, и я вижу, как снова начинает дрожать ее верхняя губка в подступающей истерике. И как невыносимо хочется накрыть ее губы своими. Утешить. Успокоить. Заставить забыть весь тот ужас, что мать с Каролиной сегодня устроили.
        – Знаешь, это… так… обидно… – шепчет, и я даже не успеваю отреагировать, когда Настя делает шаг и, привстав на носочки, утыкается носом мне в шею, приобнимая. Словно прячется в моих объятиях от навалившихся проблем. Будто почувствовала во мне защиту. Это чертовски приятно.
        Не знаю, сколько мы вот так стоим. Она, крепко прижимаясь ко мне, а я молча глажу ее по голове. Но когда слез не осталось, Настя отстраняется и отходит к окну, а я присаживаюсь на край диванчика, запуская пятерню во все еще слегка влажные после “купания” волосы. Сколько мыслей в голове – с ума сойти можно!
        – Моя мать любит кичиться своим положением, – нарушаю тишину, установившуюся в полумраке спальни. – Она с детства пыталась нам с сестрой вдолбить в голову свои понятия и отношение к разделению по социальному статусу.
        – И скажи, что ты не поддался, – фыркает девушка, но не язвительно, а, скорее, растерянно.
        – Нет. Мне плевать, кто из какой семьи и чем живет. На мой взгляд, существует более важные в этой жизни вещи, чем деньги и положение.
        – И какие, например?
        – Человечность. Доброта. Честность, в конце концов.
        – То есть, скажи я, что я детдомовская девчонка без семьи и вообще без какого-либо статуса, тебе будет плевать? – оборачивается Настя.
        Я поднимаю взгляд, встречаясь с ее решительным, и медленно-медленно перевариваю то, что только что услышал.
        – Что? – поднимаюсь с места и подхожу к ней вплотную, так что девушка смотрит на меня снизу вверх, прожигая горящим взглядом. – Что ты сказала? – подцепляю пальчиками за подбородок, не давая отвести взгляд. – Ты… без семьи?
        – Именно, – усмехается Настя. – Нет у меня братьев и сестер. У меня даже родителей нет, Сокольский. И естественно, ты этого не мог знать, потому что тебе все два года вообще было плевать, кто та тень-Настя, что мелькает у тебя за спиной, бегая послушной собачонкой.
        Я мудак.
        Я полный мудак!
        Идиот!
        Да, много в мире определений таким, как я: козел, скотина, баран. Два года бок о бок, а я даже ни разу не поинтересовался, чем она живет и как. Я так далеко и глубоко засунул свои притязания на ее внимание, планомерно уничтожая всякое уважение ко мне, как мужчине, что добился того, что о единственной женщине, которая, кажется, узнала за это время обо мне все, я не знаю ничего.
        – Настя… – тяну руки, но она отходит.
        – Не надо меня жалеть. Меня в моей жизни все устраивает. Я сама по себе, и у меня нет вот таких проблем, как у тебя с твоей матерью. Живу, как хочу. Но я не шутила, когда говорила, что не ту ты сюда привез, – говорит девушка ровно и спокойно, но я-то слышу, как в каждом слове сквозит обида. – Узнай твоя мать, кто я, позора не оберешься…
        – Значит, мы должны показать матери, что она ошибается на твой счет.
        – Что ты имеешь в виду?
        – Ты же умеешь включить стерву, Настя, – не спрашиваю, утверждаю. – И это комплимент.
        – Такой интриганкой, как Эмма Константиновна, я быть не могу, и так жалить исподтишка я тоже не смогу. У меня попросту не хватит опыта в таких играх.
        – Просто будь собой. Той Настей, которую я два года подряд видел на работе, – говорю и притягиваю к себе за талию, утыкаясь взглядом в ее приоткрытые пухлые губки. – Мне же ты дать отпор смогла.
        – Это другое, – упирает она кулачки мне в грудь, и уверен, чувствует, как летит там мое сердце, разрывая грудную клетку от ее близости и прикосновений аккуратных ладошек.
        – Завтра будет ужин. Туда приедет подруга матери со своей дочерью, моей бывшей… будем считать, любовницей, – запускаю ладонь в ее волосы и обхватываю за затылок.
        – Я не пойду туда, – пытается оттолкнуть меня Настя, но я только сильней сжимаю руки.
        – Пойдешь.
        – Исключено! Я приехала сюда, чтобы показаться в качестве твоей невесты перед родителями, но не перед всем Монако! – шепчет она зло, но на самом деле в глазах дикий испуг.
        – Анжелу мать считает идеальной кандидаткой мне в жены,– говорю, надеясь заставить ее согласиться хотя бы из вредности.
        – Ну, так может, того… сдаться все же?
        – Единственная женщина, которой я могу сдаться, Загорская, это ты, – выпаливаю, прежде чем успеваю сообразить.
        Аккуратные бровки Насти взлетают вверх, а мне остается только смириться. Сказанного назад не забрать. Да и, пожалуй, я не соврал ни капли. Из всех моих женщин, из всех бывший пассий и коллег, она единственная, кто действовала и действует на меня постоянно совершенно необычным образом. Как? Да мне попросту ее мало. Мне мало десяти часов на работе, чтобы на нее насмотреться. Мало взгляда. Мало голоса. Просто мало! И с чем это связано, я боюсь даже думать.
        – Что ты имеешь в виду? – тяжело сглатывает девушка, и я вижу, как темнеет ее взгляд. Яркие изумруды словно накрывает черная дымка, а зрачок расширяется. У нее тоже есть ко мне интерес. Глупо было бы это отрицать. Но как далеко она готова зайти?
        – Предлагаю сыграть в паре и утереть этим светским дамочкам нос. Лукреции и ее дочери, – понижаю голос до шепота. – Мать надеется, что ты провалишь эту проверку.
        – И она права, даже потому, что я не была на таких ужинах и не вела таких высокопарных бесед. Каким образом ты себе это представляешь? Они “выше” меня, они… – начинает она тараторить, а я накрываю ее губы пальцем, заставляя замолчать и выслушать.
        – Тебе просто нужно понять, что ты им ровня, Настя, даже несмотря на то, что там тебе наговорила моя мать! Ты можешь задавить их одним взглядом. Только перестань трястись и волноваться. Ты можешь, я видел это изо дня в день и не далее, как сегодня за обедом. Это ведь для матери была игра с поцелуем? С объятиями? – спрашиваю, а самого внутри переворачивает от воспоминаний. Хочу, чтобы она так меня касалась. Чертовски хочу. Но права не имею просить. – Ты умеешь и можешь.
        – Она тебя ревнует. Эмма. Ей не нравится, что такая, как я, смеет перечить тебе. И да, это было интересно. Но чем тебя так не устроила эта Анжела? И погоди, это ведь та, с который ты не так давно в отеле…
        – Ты и это знаешь?
        – Это я тебе тогда номер в отеле бронировала, умник. Я до сих пор помню, как ты гаркнул на меня по телефону в час ночи, чтобы я...
        – Ну, так что? По рукам? – перебиваю, а то еще немного, и краснеть уже начну я. Вот они: минусы отношений между личным помощником и директором. Она знает о твоих косяках все и даже больше.
        – Мне еще только для полноты картины твоих бывших не хватает. Нет, серьезно, Илья, нет, – машет она головой. – Это перебор. Я отказываюсь участвовать в этом ужине. У меня за спиной выстроится целая армия недоброжелательниц, ты понимаешь, что практически бросаешь меня под поезд?
        – Да брось, неужели ты не хочешь показать им свое превосходство? Если мы будем действовать вдвоем и играть вдвоем, а не как сегодня за обедом, то никто из них и слова сказать не сможет. А если мы трусливо проигнорируем этот ужин, считай, это будет автоматическое поражение. Унизительно, Загорская.
        – Не унизительней, чем показаться перед ними дурой, – бурчит Настя и замолкает, буквально гипнотизирует меня своим взглядом, а мне до ужаса хочется услышать ее “да”. Хочется увидеть сверкающую азартом зелень ее глаз.
        Но она молчит. Упрямо молчит. И смотрит мне куда-то в район горла. Может, свернуть шею хочет, не знаю. Но воздух между нами чуть ли не звенит от напряжения.
        – Ты ведь лучше их.
        – Тогда пообещай, что ты будешь рядом и будешь на моей стороне, Сокольский. При любом раскладе, – говорит наконец то. – Мне попросту не хватит смелости одной, – признается, задирая носик, Настя, и встречая мой темный от желания взгляд своим упрямым, в котором теперь я наконец-то вижу непоколебимую решимость.
        – Обещаю.
        – И больше никакого вранья.
        – Согласен.
        – Тогда и я согласна. Я тебе подыграю.
        Глава 17. Настя
        После нашего разговора с Ильей на ужин я все-таки идти отказалась и, как только за Сокольским закрылась дверь, заползла под одеяло и улеглась, гипнотизируя взглядом потолок. Внутри была целая буря из чувств, и какое из них стояло во главе всего, было сложно понять.
        Это надо же было разрыдаться перед Ильей и, как маленькой девчонке, начать обиженно выговаривать такую ерунду!
        Сты-ы-ыдно, Загорская.
        Но, вопреки моим ожиданиям, он не психанул, а еще и прижал и утешил. Ощущение его рук на моих волосах и его бьющегося под моей ладошкой сердца до сих пор слишком яркие и явные.
        Он странный. То пугающий и серьезный, то вот… такой. Оказывается, Сокольский может быть нежным и милым, ласковым. Он разный, и от этого никогда не знаешь, что от него ждать. Умеет не рычать и говорить тихо, проникновенно и очень-очень убедительно.
        Ужин. Завтра во главе с его матерью и бывшей Анжелой.
        Страшно.
        Если тут я была готова раствориться от одного взгляда Эммы, то завтра будут еще плюс, минимум, две пары надменных глаз.
        Я к такому не готова.
        Я в таком участвовать не хочу.
        И мне бы настоять на своем, но Сокольский знал, на чем сыграть.
        Его взгляд, полный решимости, его голос, разгоняющий мурашки, и его уверенное “ты лучше них, Настя”. Знал, на что давить. И правда, почему я должна прятать голову в песок? Чем я хуже них? Это ведь меня выбрал на роль невесты Сокольский, а не свою Анжелу, значит, не врет. И правда считает, что я достойная им соперница. А значит, повоюем...
        Примерно через час после ухода Ильи мне в комнату приносят фрукты с бокалом шампанского. Наверняка “жених” постарался, за что ему огромное спасибо. Замаливает грехи, ну, или обиды – неважно.
        На моих губах гуляет шаловливая улыбка, и медленно, но верно настроение стремится вверх.
        И пока мое уютное уединение никто не нарушает, устраиваюсь с “презентами” в кресле-качалке у открытого окна и с наслаждением устремляю взгляд на горизонт. Невероятно хочется хотя бы на считанные минуты отключиться от внешней жизни и всего происходящего вокруг. Забыть, кто я, где я, с кем я и какая мне уготована роль. Просто насладиться свежим морским бризом, легким вечерним ветерком и дорогим алкоголем со сладкой клубникой.
        Ну, это ли не рай?
        Когда на улице темнеет, а на залив опускается ночь, я понимаю, что уже слишком засиделась, перекидываясь сообщениями с Ксю. Нужно переодеться ко сну, пока мой женишок не вернулся в спальню. Оставляю посуду на журнальном столике и, прошмыгнув в ванную, утаскиваю свою любимую хлопковую пижамку, которую сексуальной можно назвать разве что за мини-мини шортики. Но и нечего показываться перед мужчиной в откровенных нарядах. И так за этот день мы непозволительно сильно сблизились. Чего только стоят воспоминания о его трепетных и нежных поцелуях в шею, о его дыхании, что щекотало кожу, и о его сильных руках, что так крепко прижимали…
        – Стоп, – машу головой, отгоняя наваждение и обнимая себя руками за плечи. Все тело горит, а по коже бегут предатели мурашки. – Тормози, Настя, – пытаюсь себя вразумить. Быстро меняю сарафан на пижаму и, умывшись, выхожу в спальню, как мышка, прокрадываясь к кровати, заползаю под теплое одеяло. Вот интересно, а Сокольский может спать раскрытым? Потому что я свое ему не отдам.
        Не проходит и десяти минут, как дверь в спальню открывается, и Илья, проходя и не включая свет, спрашивает:
        – Спишь?
        Наверное, надо было бы промолчать и сделать вид, что да. Но нет.
        – Давай сделаем вид, что волнуюсь и жду тебя, – пищу из-под одеяла, плотнее укутываясь, так чтобы, не дай бог, ни одна голая часть меня не торчала. Сокольский в ответ только тихо смеется и, судя по всему, идет в душ, потому что следом за его шагами закрывается дверь. Что примечательно, щелчка замка я не слышала. Совершенно не боится, что впечатлительная я заявлюсь к нему в ванную комнату?
        Хотя о чем это я...
        Я поворачиваюсь на другой бок, лицом к окну, и слушаю шуршание и возню Сокольского за стенкой. Фантазия подкидывает смелые картинки, из-за которых я краснее помидора, но хвала небесам, вода журчать перестала достаточно быстро, и уже через мгновение я чувствую, как прогибается под весом мужского тела матрас и рядом ложится Илья, а меня с лету обдает ароматом мужского геля для душа.
        – Ты почему голый?! – округляю глаза, бросая взгляд через плечо.
        – Вообще-то я в штанах, – слышу смешок с соседней половины кровати и чувствую, как негодяй тянет на себя мое одеяло. – Не поделишься?
        – Не отдам, – цепляюсь сильнее за края одеяла. – Оно мое. А ты мог бы надеть футболку! Для чего их, по-твоему, придумали?
        – Настя, на улице тридцать градусов, ты хочешь, чтобы я сварился заживо в футболке? И скажи спасибо, что хоть в штанах, – поворачивается ко мне мужчина, укладывая руку под подушку. – Вообще-то обычно я сплю вообще без всего.
        – Спасибо! – бурчу возмущенно. – И только попробуй… – замолкаю под пристальным взглядом черных глаз и бросаю уничтожающий взгляд на мужчину, который, кажется, чувствует себя совершенно комфортно. Еще и посмеивается надо мной:
        – Что попробовать?
        – Ничего.
        – Ты чего так укуталась в одеяло? – скептически выгибает бровь Сокольский. – Не переживай, на твою честь покушаться не буду.
        – Я мерзну.
        – Летом в такую жару?
        – Да! – бросаю и плотнее укрываюсь. – Я мерзну ночами. Хоть в минус тридцать, хоть в плюс.
        – Настя… – заговорщицким шепотом говорит Илья, так чувственно и проникновенно, что притухший было огонек внутри удумал разгореться с новой силой. А я, как мышка, притихла и жду продолжения.
        – М-м-м?
        – Если что, я могу согреть…
        – Что ты?... – пока до моего полуспящего мозга доходит, что он имел в виду, Илья начинает хохотать, за что и получает тычок в ребра. Хотя для него и его каменных мышц пресса это как слону дробина.
        – Дурак.
        – Просто предупреждаю, – говорит, посмеиваясь, мужчина, – сильно замерзнешь, мое тело к твоим услугам. – И, легонько щелкнув меня по носу, укладывается на спину, оставляя меня наедине с моими дурацкими пошлыми фантазиями.
        Нет, вот как он может быть так спокоен? Я его совсем как женщина не интересую, что ли? Или он настолько самоуверен?
        Хоть и растянувшись исключительно на условно огороженной своей половине огромной кровати, Сокольский, тем не менее, занимает чересчур много места. Слегка махни не так рукой, и я рискую его коснуться. А этого совсем не стоит делать.
        Смешно, конечно.
        Двадцать пять лет, а веду себя, как впечатлительная девочка-подросток. Но мое тело точно неадекватно. Поэтому, чтобы увеличить между нами расстояние до максимума, мне приходится сдвинуться чуть ли не на самый край, едва не свесив пятую точку.
        И перестать дышать. Хотя, по-моему, и так нечем. Воздуха не осталось в нашей спальне. Его выжгло мое напряженное возбуждение.
        А еще надо перестать смотреть на его кубики, которые почему-то так хорошо видно в темноте. Все эти впадинки, изгибы, м-м-м...
        Ну, и двигаться лучше не надо, но вот с этим явно проблемы!
        Снова переворачиваюсь на спину – неудобно.
        На бок – давит одеяло.
        А все потому, что я чувствую себя хуже, чем простое “неловко”. Я просто не могу улечься и выбрать удобную позу. И поэтому все ерзаю, и ерзаю, и ерзаю, не находя себе места. Укутываюсь в одеяло все сильней и сильней, и скоро, кажется, перекрою себе доступ кислорода окончательно. И проснется Сокольский утром с моим хладным трупом в одной постели, и поставят заключение в морге: умерла от нехватки кислорода вследствие перевозбужденной возни.
        Етить-колотить, Настя!
        – Ты прекратишь? – в конце концов, не выдерживает Илья. – Мы сколько еще будем скакать на этой кровати? – выдыхает зло мужчина.
        – Я тебе говорила, что ты спишь на диване. Он еще свободен! – поворачиваюсь спиной к Сокольскому, недовольно бурча.
        – Клянусь, если ты так продолжишь возиться, я тебя обниму, Загорская. Более того, залезу под твое одеяло, и мы будем спать в обнимку всю ночь. А если еще...
        – Все! Поняла-поняла, притихла и не подаю признаков жизни, – вздыхаю и закрываю глаза. Надо попытаться уснуть, пока Сокольский не удумал свои очень-очень и очень правдоподобные угрозы воплощать в жизнь.
        Хотя какая-то, сама извращенная часть моего сознания, похоже, не против...
        Глава 18. Настя
        Утро встречаю в постели одна. Даже как-то не верится в подобное. Но, зная график и ритм жизни Сокольского, не удивляюсь. Этот Сокол – птица ранняя и наверняка уже упорхнул куда-то по своим важным-преважным делам.
        Медленно выплывая из сладких объятий Морфея, переворачиваюсь на спину и раскидываю звездочкой свои конечности на широченной кровати, устремляя взгляд в светлый потолок. И вроде хочется улыбнуться от того, как мягко и как прекрасно я выспалась, что, кстати, странно. Но вместе с организмом просыпаются нервишки.
        Наш день два.
        Вчерашний был из рук вон какой отвратительный, эмоциональный, нестабильный и… волнующий. Что ждет нас сегодня?
        Ужин с тремя змеями.
        Да, такая себе перспектива, но Илья обещал поддержать. Обещал “играть” на моей стороне, и уж не знаю почему, но я ему верю. После того, каким растерянным увидела этого идеального буку вчера, ни на грамм не могу усомниться в его честности.
        Всего лишь пару-тройку часов продержаться. Потом еще денек, и к вечеру я уже занырну в теплую ванну с пенкой в своей маленькой уютной ванной с бокальчиком дешевенького, но так любимого мной вина, и буду в красках расписывать Ксю, какой Сокольский козел. Ну, не прелесть разве?
        Сутки.
        Осталось потерпеть всего сутки.
        Сладко потянувшись, нехотя поднимаю свое бренное тело с кровати и вижу на прикроватной тумбе записку:
        “Уехал по работе. Встретимся на ужине” – аккуратным ровным почерком Ильи. И внизу маленькая приписка:
        “P.S. Доброе утро, вредина” – которая почему-то заставляет разулыбаться, как дурочку.
        Это мило. Даже как-то романтично. Хотя где Илья, а где романтика!
        Быстро принимаю душ, волосы заплетаю в аккуратную косу и, остановив свой выбор на очередном легком сарафане, понадеявшись, что сегодня приключений не будет, выхожу из комнаты, держа курс на столовую. Время подползает к двенадцати, а значит, я благополучно проспала завтрак, но хотя бы попаду на обед.
        – Доброе утро, – захожу в открытые двери столовой, встречаясь первым делом взглядом с Эммой, и только потом замечаю замершего чуть поодаль Сергея Денисовича, который тут же оборачивается на мой голос.
        – Доброе, Настя! – улыбается отец Ильи. – Ты как раз вовремя, сейчас подадут обед.
        – Здравствуй, Анастасия, – чопорно и скупо приветствует хозяйка дома. Вот мне бы обидеться, но сколько можно, в самом деле! Не буду я ей уподобляться и воротить нос.
        – Здравствуйте Эмма Константиновна, – киваю и прохожу к столу. – Что-то я после вчерашнего перелета сильно утомилась. Илья утром ушел и даже не разбудил, – присаживаюсь на стул, который мужчина для меня совершенно по-джентельменски отодвигает, и улыбаюсь в знак благодарности.
        – Он утром полетел в офис, срочные дела, – словно оправдываясь, говорит Сергей.
        – Ничего, я уже привыкла, что у моего мужчины работа всегда будет на первом месте.
        – Это да, Илья у нас буквально жить на работе готов. Да и я сейчас уже поеду, – бросает взгляд на часы мужчина. – Только для начала, – поджимает губы, – Каролина! Иди-ка сюда, внученька, – тут же меняется тон с расслабленно-утреннего на собранный и серьезный. Даже пугающий, я бы сказала.
        Недовольно пыхтя, из-за угла выходит маленький чертенок, что вчера устроил представление на потеху всему семейству со мной в главной роли.
        Подходит ко мне и, спрятав руки за спину, дуя щеки, отводит взгляд в пол.
        – Что ты должна сказать? – стоит тенью у нее за спиной Сергей, а мне в этот момент становится ужасно не по себе. Слышать, каким тоном дед к ней обращается, видеть, как краснеют маленькие щечки и как дуются губки.
        Неловко. Будто это я устроила вчера неприятности, и я должна извиниться.
        Никогда не любила быть в центре внимания, в плохом ли, в хорошем смысле – все равно. И быть причиной конфликта между кем-то – тоже то еще удовольствие.
        – Каролина! – разрезает тишину столовой голос хозяина дома.
        – Сергей! – одергивает его жена. – Ты перегибаешь!
        – Это наша внучка перегибает. Такое поведение вопиюще неприлично в хорошем обществе, ясно? – прячет руки в карманы брюк мужчина, а мне сейчас вместе с Каролиной хочется провалиться сквозь землю прямо тут. Вместе с этим стулом, чтоб ему неладно было.
        – Прости… – шепчет девчонка едва слышно.
        – Я не слышу! – опять строжится отец Ильи.
        – Я говорю, прости. Прости, пожалуйста! – поднимает глаза, полные слез и обиды, Каролина и смотрит прямо, дерзко встречая мой растерянный взгляд. – Я просто пошутила. Я больше так не буду, – говорит зло, а голосок дрожит, так же, как и губка. Малышка сейчас явно вот-вот расплачется. И такой ее растрепанный и расстроенный вид болью отдается в груди.
        Я тоже была ребенком неидеальным. Я тоже творила много ерунды и проказ и тоже стояла когда-то вот так, извиняясь перед детдомовскими ребятами, у которых брала книжки и конфеты без спросу, которых задирала и обзывала. И никто и никогда мне не говорил: прощаю. А уж тем более не обнимал. Я была маленькой одинокой девчонкой в окружении десятков таких же детей. Не знала, что такое тепло, забота и ласка, которую дарят только тебе. И Каролина, хоть и растет в семье, но, похоже, не знает, что такое семья.
        Я поднимаюсь с места и прежде, чем и сама успеваю сообразить, просто подхожу и, присев на корточки, обнимаю вредину, что спрятав ручки за спину, стоит и пыхтит, как паровозик. Обнимаю и чувствую, как и она отмирает и робко приобнимает в ответ.
        – Прощаю, Каролина, – глажу по голове и ловлю удивленный, даже шокированный взгляд Эммы и добрую улыбку Сергея.
        Конечно, на ребенка можно было злиться, ругаться, кричать и пытаться методом кнута добиться послушания, а можно просто попробовать найти общий язык.
        – Забыли, ладно, – отстраняюсь, встречаясь с растерянным взглядом девчонки, – мир? – тяну ладошку.
        – Ага, – кивает с нерешительной улыбкой Каролина. – Мир.
        – Ну, и славно, – врывается в наш диалог бас Сергея, – раз это мы решили, то оставляю вас, девушки, обедать, – по-отцовски сжимает рукой мое плечо мужчина и, быстро обогнув стол, целует каменное изваяние по имени Эмма в щеку. – До вечера. Думаю, мы с Ильей приедем сразу к ужину. Надеюсь, без нас справитесь? – переводит взгляд с меня на внучку и останавливает свои цепкие темные глаза на жене. – Эмма?
        – Да, конечно, у меня уже почти все готово к вечеру. С оставшимся Настя поможет, – натянуто улыбается хозяйка дома, а я решительно киваю.
        В самом деле, не съедят же они меня тут?
        Съесть не съели, но работой загрузили так, что я почувствовала себя настоящей служанкой. Или Золушкой. Тут уж как посмотреть.
        Каролина после нашего утреннего “примирения” вела себя тише воды, ниже травы и только изредка бросала в мою сторону любопытные взгляда, словно что-то обдумывала. И очень хочется верить, что не очередную “пакость”.
        Зато Эмма была все еще в своем репертуаре и неприязни к моей персоне не прятала. Не забывала выдавать колкие, едкие замечания и щедро раздавала мне свои презрительные взгляды. Просто не “свекровь”, а мечта. Правда в середине дня, когда ее дорогая ваза, какого-то там века, чуть не встретилась с полом из-за пробежавшей мимо внученьки, и которую я, по счастливой случайности, поймала – мне сказали скупое “спасибо”. Может не все еще потеряно?
        В какой-то момент даже подумалась, как я сильно заранее сочувствую будущей настоящей невестке Сокольского! Это точно должна быть дама со стальными нервами и… кое чем другим. Потому что иначе такую “маму” любимого выдержать о-о-ох как не просто!
        Ближе к вечеру мне наконец-то удается вырваться из “лап” хозяйки дома и закрыться в нашей с Ильей спальне в поисках подходящего к ужину наряда.
        Мужчина семьи Сокольских все еще не вернулись. Да, собственно, раньше семи мы их и не ждем. А это значит, что у меня есть целых пара часов, чтобы позвонить Ксю, сообщить последние новости “с фронта” и выбрать в каком из дорогущих платьев я буду блистать на этом змеином “собрании”.
        С первым справляюсь быстро, а вот второе вводит в ступор, разделяя мое “я” на: “я хочу” и “я боюсь”. Потому что, стоит только зайти в гардероб, как в глаза бросается первым делом одно. Самое, пожалуй, яркое, кричащее и вопящее – красное. Спору нет – оно шикарно. Длинное, в пол, без плеч, со смелым декольте, и вырезом до бедра. Искуснейший работа, тончайший шелк, что струится как вторая кожа по фигуре, подчеркивая все изгибы, каждую деталь. В таком, я бы точно стала главной персоной на этом ужине. Была бы в центре внимания. Мужской половины, так точно. Но-о-о вот беда, а хочу ли я этого? А решусь ли я на такой… “выход”? А главное: как отреагирует на такой наряд Сокольский? Ведь платье до ужаса провокационное. Отмолчаться точно не получится. Так же как и забиться в угол серой мышкой.
        Но стоит только подумать о горящих пламенем желания черных глазах мужчины, а потом вспомнить какой непрошибаемый этот индюк был ночью, как внутри просыпается маленькая, злая и ужасно коварная Настя. Да и план по очарованию вырисовывается в голове сам собой...
        Глава 19. Илья
        Весь день в офисе отца в суете. Единственное, что успеваю – закинуться кружкой кофе, и на этом все.
        Утром, когда отец сказал, что на фирме проблемы с поставщиками материалов, пришлось сорваться и помчать, оставив Настю снова наедине с матерью. Так себе идея, вполне осознаю, но отец пообещал, что проконтролирует утреннее “поведение матери”. Очень надеюсь, что батя не подведет.
        В середине дня набирает Вадик. Коротко, но по делу сообщает, что на фирме “все пучком”, и язвительно замечает, что “коллектив нисколько не скучает по своему большому боссу, и только он сгорает в томительном ожидании приезда Анастасии” – цитирую дословно. И стоит другу только напомнить мне нашу общую знакомую, как перед глазами тут же вырисовывается картинка утра. И она. Настя. Такая соблазнительная, милая и домашняя. С растрепанными по подушке шоколадными локонами и полным умиротворением на лице. Нежная и невероятная…
        А вслед за этой картинкой подсознание тянет и другие, уже жарче и смелее, поэтому приходится быстро рыкнуть на партнера, чтобы подобрал слюни и забыл о всех своих похотливых планах, и тут же бросить трубку, пребывая злющим, как черт, сам на себя.
        Не отдам. Ему ее точно – не отдам!
        А что собираюсь делать сам с этой соблазнительной и сексуальной упрямицей? Черт возьми, не знаю! Но с каждым днем, да что там – часом – она все больше сводит меня с ума. И это начинает не на шутку пугать.
        День пролетает как час, и уже ближе к семи мчу обратно домой. Отец уехал примерно на час раньше и уже должен быть готов к ужину. Мне же нужно только принять душ и сменить джинсы на брюки, а футболку на рубашку. Надеюсь, Настя не растеряла за день боевой настрой и не пребывает в таком же состоянии легкой паники, в котором нахожусь я. Анжела может устроить нам конкретные проблемы, если вдруг решит проболтаться про наше с ней “уединение” в номере отеля. Остается только надеяться, что мне удастся ее подловить и перекинуться парой слов до того, как мы все окажемся за столом.
        Стоит только вырулить на парковку у особняка родителей, в глаза бросается авто гостей, которые, судя по всему, уже прибыли. И, похоже, гостей у нас ожидается немного больше, чем планировалось. Плюс один точно.
        Младший брат Анжелы – Костя, с которым я не виделся уже примерно столько же, сколько не был дома.
        Не думаю, что он может стать большой проблемой. Парень адекватный и, насколько я знаю, славы повесы или бабника за ним не водится. Уверен, что Загорская должна его одной улыбкой очаровать.
        В дом захожу, а там встречает тишина и пустой холл, и только из столовой доносится тихий шум голосов. Видимо, все уже собрались и ждут нас с Настей.
        Широким шагом быстро несусь к нашей спальне с Настей, когда дорогу преграждает вырулившая из-за угла Анжела. Торможу и смотрю на “идеальную”, по меркам матери, невесту, понимая, что она совершенно не меняется.
        – Илья, – тихо и нараспев.
        Губы непроизвольно кривятся, когда ее тонкие пальцы с ярким маникюром ползут в мою сторону, устраиваясь на груди, а на алых губах появляется улыбка. Взгляд из-под ресниц так и кричит от похоти.
        – Привет, Сокольский, – на выдохе шепчет Анжела, ластясь, как кошка.
        – Анжела, – выходит довольно резко. – И тебе здравствуй, – аккуратно беру тонкие запястья и убираю со своей футболки, отводя гостью чуть в сторону.
        – Как ты? – вроде невинный вопрос, но из ее уст раздражает.
        – Лучше всех. А ты?
        – А я соскучилась, – снова делает попытку приблизиться девушка, а я смотрю на нее, в ее темные глаза, что слишком ярко подведены, на ее упрямые, тонкие губы и не понимаю, как пару месяцев назад я умудрился спутаться с ней! Что было в моей голове, что я повелся на ее смелые взгляды, откровенно себя предлагающие на ужине в ресторане, и даже снял с ней номер?
        – Я здесь с невестой.
        – В курсе, мать твоя сказала. Ну и что, – пожимает плечами Анжела. – Мы-то с тобой оба понимаем, что это за невеста, – подмигивает девушка, а меня натурально воротит.
        Нет.
        Анжела далеко не дурнушка, даже наоборот. Типичная дама из высшего общества, в дорогих шмотках, с парфюмом за пару миллионов и с украшениями на сотни тысяч долларов. Но ее слишком кричащая красота и благосостояние, а еще стервозный характер совершенно ее не красят. И если тогда ее “идеальная” красота за толстой маской макияжа привлекала, то за время, что мы не виделись, во мне что-то изменилось. Где-то что-то надломилось, и другое лицо, другой типаж стали для меня эталоном.
        – Нам, кажется, нужно кое-что прояснить, – говорю, так как желания задерживаться здесь, с ней наедине, нет абсолютно. Почему-то именно в этот момент я понимаю, как сильно хочу оказаться в обществе Загорской. Словно все естество бунтует против другой женщины рядом. Что за чёрт со мной происходит? Я вообще после этого “отпуска” смогу на других женщин смотреть, или она меня импотентом сделает, интересно?
        – Что за тон и взгляд, Сокольский? Неужто не рад меня видеть? А мне казалось, мы прекрасно тогда провели вр…
        – Тормози, – одергиваю, – то, что произошло между нами тогда, была случайность и ничего больше. У меня есть невеста, Анжела. Есть и была тогда. То, что произошло после ресторана – ошибка.
        – Ошибка, значит? – вмиг закипает девушка. – Мне можешь не рассказывать о своей внеземной любви, Сокольский. Я читать еще умею. Практически из каждого журнала орали о том, какой ты завидный холостяк. Живешь, ни к кому не привязываешься, и тут на тебе! Невеста. Смешно, неправда? – ухмыляется Анжела.
        – Смешно, что даже спустя столько лет на этой “кухне” ты все еще веришь в то, что пишут в журналах.
        – Видишь ли, Илюша, это отцу и Эмме ты можешь вешать лапшу на уши, что со своей драгоценной Настей уже полгода, как вместе. Но я в эту чепуху ни на грамм не поверю. Еще буквально два месяца назад мы с тобой провели ночь в отеле. Бурную, надо сказать. И ты правда думаешь, что я поведусь на твою лже-невесту?
        – На тот момент у нас с Настей все было не очень… гладко, – рычу сквозь зубы, – и да, изменил. Но больше такого не повторится. Мы скоро поженимся, а тебе лучше забыть о притязаниях на свадьбу с моим холдингом.
        – Не боишься, что о твоей “измене” узнает Эмма?
        – Не боишься, что о твоей далеко не непорочной репутации узнает твой отец, – притягиваю за острый локоток надумавшую угрожать мне бывшую. – Чего он обещал тебя лишить? Дома? Наследства?
        Между нами виснет упрямая тишина. Анжела буквально скрипит зубами от злости. А я готов молиться, чтобы хоть раз в жизни она бросила свое упрямство и не лезла туда, куда не просят.
        Однако...
        – Рано или поздно твоя Настя все равно проколется. И будь уверен, я буду в первых рядах, когда наступит момент ее разоблачения! – бросает зло девушка и, фыркнув, выдергивает руку из моего захвата. – Встретимся за ужином, – удаляется, оставляя меня один на один с собой и своими мыслями.
        Проколется.
        Разоблачение.
        Стерва.
        Только сейчас, анализируя, я понимаю, какое количество готовых перегрызть друг другу глотки “львиц” меня окружает. Анжела, ее мать Лукреция, тоже та еще “дама”, все любовницы и подруги, мимолетные и не очень. Да даже мать, и та показала себя во всей красе. И куда я привез Загорскую?
        Глава 20. Настя
        Нервы. Нервы. Нервы.
        Вдох и выдох, и приоткрыть сначала один глаз, а потом и второй, чтобы посмотреть на свое отражение в огромном зеркале в гардеробной и еще раз ахнуть от того, какую Настю я вижу там.
        Сногсшибательную и умопомрачительную. Смелую, яркую и дерзкую.
        Наверное, это ненормально, что так заходится дыхание от созерцания самой себя, но это красное платье, и правда, село идеально. А легкий макияж, который только слегка делает акцент на густых ресничках и полноватых губах, оттеняет всю эту кричащую красоту своей простотой и нежностью тонов. Шоколадные локоны струятся по спине, легкими волнами спускаясь почти до середины спины, и добавляя определенного шарма.
        Я красива.
        Нет, правда, никогда не думала, что я дурнушка, но сейчас… будь я Сокольским, точно бы растеклась лужицей у себя в ногах.
        О, а вот, кстати, и хлопнула дверь в спальню, заставляя меня нервно подпрыгнуть на месте и воровато оглянуться в сторону выхода с гардеробной комнаты.
        – Настя? – окликает Илья, а я даю себе всего мгновение, чтобы взять себя в руки и натянуть на лицо расслабленную улыбку.
        Я прекрасна, и никто меня сегодня в этом не разуверит.
        – Я здесь! – кричу в ответ слегка просевшим от волнения голосом.
        – Прости, на работе пришлось задержаться, – слышатся шаги все ближе ко мне. – Мать и племяшка сегодня не доставляли тебе… – заглядывает в гардероб Илья и замолкает, замирая.
        Между нами повисла тишина.
        Звенящая и тяжелая.
        Почти осязаемая.
        Во всей спальне слышно только наше учащенное дыхание. Мое от волнения, когда его черные глаза, путешествуя от моих ног в аккуратных босоножках, поднимаются выше, буквально “ощупывая” и лаская голую кожу, аккуратные ступни. А его… видимо, от удивления, что сквозит в каждом его вздохе и жесте.
        Проходят долгие-долгие секунды, а может, и минуты, прежде чем Сокольский отмирает и переводит темный взгляд глаза в глаза.
        – Ты потрясающе выглядишь… – говорит хрипло, тихо и так искренне, а потом, тут же отворачиваясь, ерошит пятерней волосы, будто ему тяжело на меня смотреть.
        Моя внутренняя злюка может ликовать! Я его застала врасплох. Точно.
        А еще ему понравился мой выбор – уверена на все сто процентов.
        – Не перебор? – улыбаюсь и делаю шаг по направлению к Илье. И совершенно не вовремя начинает буквально покалывать пальчики от желания коснуться мужчины. И что самое страшное, я не могу себе в этом отказать и легким жестом провожу по его тяжело вздымающейся под футболкой груди. Невесомо, словно смахивая пылинку. И уже хочу отдернуть ладошку, но Сокольский перехватывает мою ладонь и сжимает пальчики в своей, прижимая к себе. Туда, где бешено колотится его сердце.
        – Перебор, – говорит Сокольский, а у меня внутри все рухнуло, но ровно до того момента, как я слышу:
        – Потому что я рядом с тобой в этом платье, просто не могу дышать от накатившего желания, Загорская… – шепчет и притягивает к себе, заставляя сделать шаг. – Ты решила надо мной поиздеваться, надев такой наряд с декольте и этим вырезом на подоле, – запускает ладонь в вырез юбки Илья, легко пальчиками пробегая вверх по голой ноге, собирая за своими руками мурашки. Ближе прижимая к себе. – Молись, чтобы у меня хватило терпения не стянуть с тебя это платье вечером… Настя.
        Вот теперь дышать не могу я. Его более чем смелые движения и откровенные слова мгновенно пробуждают в организме бурю.
        Э-э-эй, Настя!
        Отвешиваю себе мысленную пощечину, сжимая ладошку на плече мужчины. Вообще-то это Илья должен был потечь лужицей, а ней я.
        – Знаешь, – выдавливаю из себя хитрую улыбку и опускаю взгляд на его губы. – Тебе очень придется постараться, – шепчу, так как в горле ужасно пересохло.
        – Чтобы...?
        – Чтобы мне захотелось снять перед тобой это платье, Сокольский.
        Кажется, я слышу его тихий, мученический стон. Подаюсь вперед и замираю всего в опасной паре сантиметров от его лица. Обжигаясь от близости и его дыхания, шепчу:
        – А под ним у меня сногсшибательный кружевной комплектик.
        И, пока не успела передумать, легонько целую в самый уголок приоткрытых на выдохе мужских губ. Невесомо, словно краду его тяжелый вздох. Касаюсь губами его и тут же отстраняюсь.
        Растерянный от такого “жеста”, Илья даже и не думает удерживать, только одаривает убийственным, тяжелым взглядом, буквально испепеляя огнем, который, уверена, бушует у него внутри. Потому что меня и саму начинает потряхивать от накатившего возбуждения. А сердце и подавно скачет, как мячик.
        – Ты меня своими играми однажды убьешь, Загорская, – выдает сексуальным хриплым голосом и потирает переносицу мужчина. А я, не сдержавшись, начинаю тихонько хохотать, за что и получаю шлепок по мягкому месту.
        – Зато сейчас ты выглядишь настоящим женихом, – пожимаю плечами, стараясь сделать вид, что меня такая “игра” ни капли не взволновала. Хотя кому я вру. Разговоры с ним о нижнем белье и снятии платьев не могут не волновать.
        – Это каким же? – хватает полотенце Илья.
        – Возбужденным и с горящими глазами.
        – Опасно, знаешь, играть в такие игры со взрослыми дяденьками, Загорская. Однажды это может закончиться диалогом в горизонтальной плоскости.
        – Может, хоть так у нас получится нормально… поговорить, – усмехаюсь.
        – Провокаторша, – рычит Илья и тут же, хлопнув дверью, скрывается в ванной комнате.
        – Не провокаторша, а мстительная злюка… – бубню, довольная, себе под нос и смотрю на свое раскрасневшееся лицо в отражении, прикидывая, что “такие” мы будем выглядеть в тысячи раз правдоподобней в роли влюбленных за ужином.
        Много времени Сокольскому, чтобы собраться, не потребовалось. Удивительно это после такого, правда? Быстро сменив прикид на классические темно-синие брюки и белую рубашку, он готов, и уже через двадцать минут мы заходим в столовую, где нас ждут.
        Краем глаза отмечаю, что в нашем обществе сегодня плюс четыре новых человека. И первым делом взгляд цепляется совсем не за Анжелу, которая, по словам Ильи, может нам все испортить и на которую стоило бы обратить больше внимания, а за незнакомого мне парня. Похоже, это брат бывшей любовницы Сокольского.
        Проходя в столовую, крепко вцепившись в локоть Ильи, я не могу отвести глаз от молодого человека, который отвечает мне таким же заинтересованным взглядом голубых глаз. Кажется, я даже перестала дышать.
        Он блондин. Высокий и спортивный. В брюках и светло-голубой рубашке-поло, которая потрясающе сочетается с его глазами. А они – пронзительные, цвета неба. И словно в самую душу заглядывают. Взгляд внимательный и цепкий, но при этом на его губах легкая, абсолютно открытая и дружелюбная улыбка. И, что самое главное, я не вижу совершенно никакого презрения или негатива с его стороны.
        Пожалуй, это подкупает больше всего.
        – Илья, здравствуй! – выдергивает из мыслей мужской голос, и я оборачиваюсь, встречаясь взглядом с невероятно похожим на того парня мужчиной. Видимо, отец семейства.
        – Лев Викторович, – пожимает мужчине руку Илья. – Рад снова с вами встретиться, – кивает, одаривая того улыбкой, а затем притягивает меня ближе к себе за талию, – знакомьтесь: моя невеста, Настя. Настя, это друзья нашей семьи: Лев Викторович, его жена Лукреция, сын Константин и дочь Анжелика, – поочередно представляя каждого, кивает Сокольский, а я перевожу взгляд с первого на вторую и говорю предельно вежливо и с улыбкой:
        – Рада знакомству. Много о вас слышала, – ага, особенно об Анжелике Львовне, но это упоминать не стоит.
        – И мы очень-очень рады, – тянет руку и, поймав мою ладошку, галантно запечатлевает на ней поцелуй хозяин семейства.
        – Анастасия, – легким кивком головы приветствует Костя и улыбается, отчего на щеках появляются соблазнительные ямочки. – Приятно познакомиться!
        А я не могу! Ну, вот почему мне так нравится смотреть на его открытое лицо? От него же прям-таки веет добром и легкостью. Совершенно не типичный представитель в таком мужском обществе сильных и самоуверенных самцов. Вот почему Сокольский не умеет так же очаровательно улыбаться?
        – Наслышаны-наслышаны, Анастасия, – выдает Лукреция скрипуче-шипящим голосом, прямо как Эмма.
        Интересно, все дамы из “высшего общества” перед свадьбой проходят курс по уничижению неугодных им людей? Вот там, наверное, им и прививают навыки презрительного взгляда, недовольного тона и ядовитой улыбки, которая, кстати, сейчас и тронула губы Анжелы, с которой мы пересеклись взглядами.
        Что же я могу сказать, глядя на нее? Девочка сто процентов в стиле Сокольского. Насколько я могу судить с высоты своей должности личной помощницы. Все они всегда высокие, стройные, со сногсшибательной фигурой и идеально ровной кожей. Этакая пластмассовая кукла барби с пустым взглядом и накачанными ботоксом губами. Меня всегда удивляла, что находят конкретно в таких дамочках мужчины? Доступность только если? Конечно, зачем им, “большим боссам”, париться и бегать с букетами за такими, как Настя Загорская? Когда можно позвонить даме без моральных принципов и гордости – подобной Анжеле – и тут же снять с ней номер люкс!
        Вот поэтому мы никогда не смогли бы быть вместе с Сокольским. Он эгоист, которому жалко своего времени, чувств и эмоций на кого-то, кроме себя. А я хочу, чтобы мой мужчина носил меня на руках, как бы сказочно, романтично и по-дурацки это ни звучало.
        – Рада с вами встретиться наконец-то, знаменитая невеста Ильи. А то он нам все уши прожужжал, какая вы у него прекрасная. Умница, красавица, а как готовите! – разводит руками и с улыбкой на губах говорит эта крайне неприятная Анжела. Одаривая меня поистине завистливым, черным и ненавидящим взглядом.
        Удивительно, как все явно и четко написано у нее на лице. Дамочка однозначно ожидала увидеть захудалую мышку, какой, может, я бы и была, не протащи меня Илья по магазинам. Поэтому плюсик в карму Сокольского. Да еще и, похоже, надеялась, что я буду молчать? Нет уж. Один день отмолчалась, получила заряд бодрости что надо. Теперь каждая шпилька будет получать ответный укол.
        – Правда, что-то я за ним особого постоянства никогда не замечала, – продолжает негодяйка, и я чувствую, как рядом напрягается Сокольский. Как сильней сжимается его рука на моей талии, и он отводит взгляд от бывшей любовницы.
        – Взаимно, знаменитая дочь подруги семьи, – натягиваю учтивую улыбку на лицо. – Рада нашей встрече, простите… эм… – делаю паузу, словно забыла имя, и, поворачиваясь к Илье, шепчу:
        – Любимый… – касаюсь указательным пальчиком его подбородка, слегка поглаживая и заставляя посмотреть на меня. – Не напомнишь?
        У него от удивления взлетает бровь:
        – Анжела.
        – Анжела, а-а-а, да, точно, – снова обращаюсь к девушке, которую аж перекосило. – Простите, в голове столько новой информации, что она медленно замещает старую, – киваю и слышу одобрительный смешок мужчин. – Про умницу и красавицу он, конечно, не говорил, побоявшись оказаться в ссылке на диване, но вы тоже вполне себе симпатичны.
        – Спасибо, – рычат мне в ответ, а я что, я ничего!
        Прямая спина, упрямый взгляд и добродушная улыбка.
        Слышу над ухом одобрительный вздох “жениха” и чувствую, как меня мимолетно целуют в висок, прошептав:
        – Спасибо… – что мурашками отзывается по всему телу.
        – Думаю, мы с вами, Анжела, подружимся, – добиваю напоследок, невинно хлопая ресницами.
        Оппонентка передергивает худыми плечиками, даже я бы сказала, костлявыми немного, и машет своей длиннющей гривой волос. Они у нее, кстати, тоже черные, как смоль. Еще одна черта, которая роднит ее и Сокольского. Оба темноглазые и темноволосые. Поставь ее на мое место, они бы неплохо смотрелись.
        Правда, почему-то стоит только глобально задуматься о том, что вот она – Анжела – вполне может стать женой Ильи… и язвить и “кусаться” хочется вдвойне сильней. Приходится себя убеждать, что злость просыпается исключительно из солидарности к Илье. А не потому, что я ревную.
        Нет, бред. Какая ревность? Было бы к кому!
        Да он и не смотрит на эту Анжелу даже. Эта дамочка ему явно неприятна, и такой расклад вещей не может не радовать.
        – Давайте к столу, дорогие гости, – нарушает “идиллию” Эмма, почувствовав накалившуюся до предела атмосферу между нами тремя, и по праву хозяйки дома рассаживает всех “согласно купленным билетам”.
        По правую руку от меня садится Илья, а по левую Лев Викторович. Напротив него сидит его жена Лукреция, косо на меня поглядывая. Хозяева, как им и положено, занимают места во главе стола. Таким образом, я оказываюсь напротив Кости, а Сокольский напротив Анжелы. И отчего-то мне кажется, что такая рассадка сделана намеренно. И это кто еще провокатор в этом доме?
        Глава 21. Настя
        Стол, благодаря чуткому руководству Эммы Константиновны, буквально ломится от закусок. Мужчины разливают дамам по бокалам вино, а сами предпочитают виски.
        Если откинуть обращенные на мою персону взгляды, которых и стоило ожидать в таком платье, то чувствую я себя вполне сносно. Рядом Илья, который, устроив руку на моей коленке, переговаривается с отцом и его другом, а напротив милый Костя с ямочками то и дело поглядывает на меня, и это не может не отражаться на моем эмоциональном состоянии. Нет, я границ переходить не буду, но мне и вправду льстит то, что я его заинтересовала.
        Да, кажется, и вообще всех мужчин за этим столом я заинтересовала. Ну, или очаровала. Как посмотреть. А вот женщины этих мужчина меня явно мечтают сжечь.
        – А где Каролина? – обращаюсь шепотом к Илье немного погодя, когда женщины за столом пускаются в очередные размышления о моде, а в деловой беседе мужчин намечается перерыв.
        – У друзей сестры, – оборачивается Илья, – завтра ее привезут домой.
        – Ясно, – киваю и делаю глоток вина, которое приятным теплом разливается по телу. Терпкий вкус с легкой горчинкой волнует все вкусовые рецепторы. И, похоже, я уже немного начинаю хмелеть.
        – Ты как? – откидывается на спинку стула Илья.
        – Сносно, – улыбаюсь.
        Весь разговор происходит шепотом, так, что слышать его вряд ли кто-то смог бы. Но вот “подглядывать” за нами гостям никто запретить не может.
        – Мне нравится вино, – признаюсь, покручивая в руке бокал.
        – Одно из лучших французских. Я был на этих виноградниках.
        – Правда? – удивленно округляю глаза.
        – Правда. Если хочешь, мы выберем время, и я с удовольствием покажу тебе это место. Да и вообще покажу тебе Францию. Думаю, тебе понравится, – улыбается Илья. Так искренне и по-настоящему, как бывает очень и очень редко.
        Вокруг нас словно кокон, вакуум. Словно мы взяли и отключили все происходящее извне. И мы оба прекрасно понимаем, что, кроме друг друга, нас никто не слышит. Но тогда к чему такие обещания? Они автоматически говорят о каком-то продолжении. Но ведь мы оба знаем, что его не будет и быть не может.
        – Почему ты так говоришь? – подаюсь чуть вперед, смотря прямо глаза в глаза и сжимая мужскую ладонь на своей коленке.
        – О чем ты?
        – Почему обещаешь? Наш... “отпуск”, – делаю акцент на последнем слове, – закончится уже завтра. И мы вернемся домой. В реальную жизнь…
        – А ты хочешь этого? – спрашивает Илья, сбрасывая всякую легкость. Смотрит серьезно, словно от моего ответа что-то зависит. – Хочешь вернуться в реальную жизнь?
        Грустный смешок сдержать не получается.
        Такая жизнь – это прекрасно. Дорого. Вычурно.
        Лучшие ткани, лучший алкоголь – все лучшее. Но здесь нет тепла, по крайней мере, в этом доме, здесь не любят и не ждут. Здесь куча правил и каждое слово, словно прогулка по минному полю, когда ты не знаешь, где рванет. И нет. Как бы здорово не было иметь собственную виллу на лазурном берегу и частный самолет, я хочу домой. Туда, где буду чувствовать себя простой, нормальной Настей. Без игр, без фальши. И где меня будут любить такой, какая я есть.
        – Хочу, – говорю всего одно слово, но, кажется, оно не на шутку задевает Сокольского. Вижу это по его глазам и поджатым губам. Но, с другой стороны, а чего он ожидал?
        – Думаю, по части моды у нас неплохо должна разбираться Настя... – неожиданно врывается в наш диалог противный голосок Анжелы, и я нехотя прерываю наш зрительный контакт с “женихом” и оборачиваюсь.
        – Что?
        – Вы уже купили свадебное платье? – говорит Лукреция.
        – Нет. Думаю, пока рано, – выдерживаю обращенные на себя взгляды. – Мы еще не решили, когда будет свадьба. Я склоняюсь к зиме.
        – Зима? Надеюсь, где-то на курорте? – говорит молчавшая до этого Эмма.
        – Нет. Я хочу в столице. Или еще лучше где-нибудь в… – чуть не ляпнула про Сибирь, но вовремя вспомнила, в какой компании я нахожусь, – в Альпах.
        – Где снег, холод и сырость? Что это за свадьба такая?! – натурально морщится Анжела.
        – Очень странный выбор, – чуть ли не в унисон воротят нос Эмма и Лукреция.
        – Ну, вот поэтому мы еще и не определились, – встревает Илья, немного резко укладывая руку на спинку моего стула, словно в желании оградить. Спрятать от своей матери и ее подруг. Явно понимая, что снова попахивает жареным.
        – Да, на эту тему, пожалуй, у нас идут самые ожесточенные споры.
        – Почему такой странный выбор места? Альпы… это нетипично, – замечает Сергей, но не едко, а скорее, и правда удивленно.
        – Нетипично, – отвечает за меня Илья, – но романтично.
        Чувственных мужских губ касается легкая улыбка, обращенная вроде и ко всем, и вроде ни к кому конкретно. Ну, а перед следующей фразой, я готова поклясться, что, когда он смотрит на меня, у него буквально начинают светиться глаза.
        – Моя Настя – фанатка сноуборда, – выдает Сокольский, а я удивленно кошусь на него.
        Откуда?
        Нет, правда, откуда он знает?!
        – Анастасия, удивите меня и скажите, что это правда? – наконец-то оживает и вступает в беседу Костя, облокачиваясь локтями на стол.
        – Правда, – киваю немного растерянно от того, что только что озвучил Илья. – Мы с подругой очень любим зимой пропадать на спортивных базах. Я вполне могу себя назвать мастером по части сноуборда. Увы, не по части моды, – улыбаюсь Косте и бросаю взгляд на кислую Анжелу. Девушка явно надеялась быть сегодня в центре внимания. И я ее уже второй раз с успехом “обламываю”, перетягивая “одеяло” на себя.
        – А как же подиум, показы, вы постоянно крутитесь в мире большой моды, Анастасия, – замечает Лукреция. – Удивительно. Как можно работать в модельном бизнесе и при этом не следить за трендами?
        – Я не то, чтобы не слежу, – пожимаю плечами, как бы невзначай откидывая с плеча волосы, – но не ставлю во главу угла. Подиум для меня как был работой, так ею и останется, – говорю, обращаясь к Лукреции. – А вот снег и доска, – улыбаюсь уже Косте, – это да!
        Остается только мечтательно закатить глаза, но делать это не решаюсь, потому что после того, как Костя улыбается своей белозубой улыбкой в ответ и чуть дольше положенного задерживает на мне взгляд, Сокольский напрягается. Наши с братом Анжелы “гляделки” точно не остаются для него незамеченными.
        Напрягается и собственнически укладывает руку на мое плечо, прижимая к себе.
        Намек понят.
        Весь лишний интерес убрать.
        Улыбаться только Илье.
        Тема снова свернула с моей персоны в два разных русла: мужчины в бизнес, женщины в косметологию. А я слушала краем уха и там и там и размышляла, потягивая вино: а плохо ли, что меня в компании дам и джентльменов привлекают разговоры вторых? Насколько я испорчена и насколько все потеряно?
        В таком духе наш прекрасный ужин и продолжился. И если поначалу за столом еще царило какое-то напряжение, то после пары бокалов шампанского все ощутимо расслабились. В том числе и я.
        Сокольский так и не убирает руки с моего плеча. И перекидываясь рабочими фразами с отцом и Львом, то и дело выводит незамысловатые узоры, щекоча не кожу, а нервы своими движениями, которые исходят от него как что-то само собой разумеющееся.
        Я потягиваю вино и то и дело ловлю на себе заинтересованный взгляд Кости. Нет, не тот взгляд, когда на тебя смотрят, как на диковинную зверушку, а тот взгляд, когда у мужчины есть к тебе вполне реальный интерес. И, похоже… я его серьезно зацепила.
        Да что скрывать, и мне его внимание приятно. Очень. Возможно, в мире высокопарных бесед и зазнавшихся шишек не перевелись еще милые, добрые и настоящие мужчина?
        – Мы разработали проект по модернизации производства и в скором времени хотим запустить собственную мебельную фабрику, – неожиданно цепляется мой слух за голос Сергея Денисовича, и я даже выпрямляюсь, отставляя не вовремя поднесенный к губам бокал, удивленно поворачиваясь к мужчине:
        – Вы все-таки запустили этот проект? – перевожу удивленный взгляд с отца на сына и обратно, – я думала вы... ты, – быстро исправляюсь, – отказался от этой идеи, когда выигравшая тендер фирма нарушила условия договора. Весь офис тогда был в некотором шоке, когда пришлось обзванивать соучередителей и… – замолкаю, потому что за столом виснет тишина.
        Звенящая.
        Все резко перестали есть, пить и разговаривать.
        И смотрят на меня.
        Я же растерянно смотрю во все глаза на Илью, не понимая, что опять сделала не так, пока не замечаю буквально вопящее в его глазах предупреждение.
        Рука на моем плече сжимается сильнее. И только сейчас до меня медленно, но верно начинает доходить, что об этом проекте мог знать только человек, непосредственно работающий на фирме.
        А это значит, что я... прокололась.
        Черт!
        Глава 22. Илья
        Настя замолкает. И впервые за весь вечер я вижу отразившийся в ее невероятных глазах испуг. Чувствую, как ее ладонь сжимает мою, устроившуюся у нее на плече, и лихорадочно соображаю, как объяснить присутствующим ее такую осведомленность о моей работе.
        В наших “кругах” так заведено, что жены мало знают о работе мужей. Просто потому, что им не до этого. Включая и мою мать. Для них бизнес – это параллельная вселенная.
        А тут Настя. Которая со мной рука об руку прошла на фирме уже не через один проект и которая некоторые нюансы знает даже лучше меня. Настя, которая определенно лучше вписалась в нашу мужскую половину компании, сидящей за столом. Тот же Костя весь вечер взгляда от нее не отводит. Это жутко нервирует!
        Конечно, умница, красавица, а тут еще и в бизнесе шарит…
        – Настя, откуда вы так много знаете о бизнесе Ильи? – первой подает голос Лукреция.
        Загорская жмется ко мне, смотрит все еще испуганно, и я понимаю, что спасать в этот раз нас буду я. Обнимаю ее крепче, в успокаивающем жесте пробегая пальцами по голому плечу, и говорю:
        – Просто мне невероятно повезло с невестой, – выдаю дежурную улыбку матери Анжелы. – Я мало что понимаю в модельном бизнесе, ну, кроме визуального наслаждения, разумеется, – меня поддержали дружные ухмылки мужчин за столом. – Но зато Настя прекрасно разбирается в финансах, и, признаю, она моя беда и выручка в плане связей с общественностью.
        – Эм… – откашливается Загорская, немного приходя в себя, – иногда мне кажется, что Илья любит свою работу сильнее меня. Готов там пропадать днями и ночами.
        – Бывает и такое. Не до отдыха и дома, – киваю, залпом осушая виски в бокале.
        – И чтобы быть ближе к нему, я решила, что нужно тоже вникать во все его бизнес-проекты, – говорит уже уверенней Настя. – В конце концов, мы будущая семья и должны поддерживать друг друга.
        – К тому же Настя сопровождает меня почти на всех встречах с инвесторами, соучередителями, – машу рукой, ни капли не соврав. – Да и в офисе ее отлично знают мои сотрудники. Иногда мне кажется, что они ее любят даже больше, чем меня, – посмеиваюсь и ловлю теплый, благодарный взгляд Загорской, который приятно отдается в груди. – Порой по рабочим вопросам они ко мне идти боятся, и на выручку приходит моя Настя.
        Моя Настя – проскальзывает сегодня за ужином уже второй раз. И вслух это звучит странно и непривычно, но так… правильно.
        – И когда это ты все успеваешь? – нарочито вежливо интересуется Анжела, заставляя посмотреть на себя. – И модельный бизнес строить, и на фирме жениха работать. У тебя что, Илья, нет личной помощницы?
        – Вообще-то бизнес – это дело не женское, – говорит мать, не дав Насте возможности ответить. – Женщина должна быть хранительницей очага, а не бегать по офисам и решать проблемы работников.
        – Сейчас уже двадцать первый век, Эмма Константиновна, – говорит Настя, подхватывая бокал с шампанским и, слегка пригубив игристое, продолжает:
        – Женщины уже давно и очень успешно ведут свои мегакорпорации и при этом остаются замечательными женами, матерями, любовницами и подругами своим мужьям. По мне так это, наоборот, сближает. Когда муж и жена, так сказать, на одной волне.
        – Вот, Анастасия! – неожиданно вклинивается в разговор Лев Викторович. – Я абсолютно с вами согласен. Какое счастье, когда жена разделяет увлечения своего мужа! – поднимает бокал мужчина и чокается с Настей, которая сияет ярче солнца. Так, что смотрю на нее и глаз отвести не могу.
        – Ничего подобного, – передергивает плечами Лукреция. – Так можно слишком быстро друг другу наскучить, если мелькать перед глазами мужа целыми днями. Разве нет, Илья? – тонкую шпильку с намеком кидает женщина, получая в ответ мою легкую ухмылку.
        – Нет. Настя – моя поддержка и опора. К тому же ей это нравится, а мне нравится, что она под боком и на такую красоту, пока я поблизости, никто не позарится.
        И знала бы Загорская, какую правду я сейчас сказал, и сколько раз я ставил на место Вадика, который все так и норовит ее заграбастать себе!
        Хотя даже мое присутствие за этим столом не мешает братцу Анжелы буквально съедать глазами Настю, которая еще и улыбками его одаривает. И, поймав очередной такой “момент”, чувствую, что в груди начинает разрастаться что-то очень темное и очень яростное, сдавливая грудную клетку и заставляя сжать кулаки до боли, а зубы до скрипа! А когда они с Костей снова возвращаются к теме сноуборда, я уже искренне сожалею, что ляпнул про единственное увлечение Насти, о котором знаю. И о котором узнал совершенно случайно, как-то зимой заприметив ее на горнолыжной базе.
        Меня она тогда не видела и не замечала. И такой настоящей, счастливой и довольной свою личную помощницу я тогда увидел впервые. Горящий в глазах азарт, довольная улыбка и заразительный смех.
        Не знаю, почему я вспомнил именно сегодня и сейчас об этом, но положа руку на сердце надо признаться, что после тех выходных я еще очень долго не мог выкинуть ее из головы.
        – Слушайте, Эмма Константиновна, – неожиданно восклицает Анжела, выводя меня из забытья. – Я только сейчас заметила, что вы сменили занавески на окнах, – девушка подскакивает с бокалом в руках, притягивая к себе всеобщее внимание.
        – Да-да, мы с Сергеем объездили пол-Ниццы, чтобы найти эту красоту!
        – М-м-м, они и правда смотрятся потрясающе! – выпучив и без того большие глаза и стуча каблуками, направляется к окнам Анжела. К окнам, которые, к несчастью, были за нами с Настей.
        И то, что происходит в следующее мгновение, никак не может быть случайностью. Уж слишком неправдоподобно запинается гостья и чересчур лихо опрокидывает из своих рук бокал, полный вина. Посудина словно в замедленной съемке пролетает то расстояние, что отделяет Анжелу и Настю, и со звоном приземляется в ногах Загорской, окатывая брызгами подол сногсшибательного платья Насти.
        Мгновение за столом повисает тишина, которую разрезает возмущенный выдох Насти:
        – Платье! – подскакивает с места девушка, с ужасом наблюдая, как впитывается вино в искуснейший шелк, и пытается оттереть капли ладонями. – Черт… нет же! – кажется, в изумрудных глазах уже застыли слезы.
        – У-у-упс, я прошу прощения! Какая я неуклюжая! – тянется с салфетками к подолу Анжела, но я подскакиваю с места и оттесняю ее от Насти, на которой лица нет.
        – Мы сами справимся, – резко говорю Анжеле. – Лучше бы тебе внимательней смотреть под ноги, – бросаю взгляд и получаю в ответ ехидную ухмылку. Ну вот, что и требовалось доказать.
        Анжела возвращается за стол, щебеча и вовлекая всех присутствующих в диалог, что дает нам с Настей пару минут.
        – Илья, оно испорчено, – шепчет Настя, поджимая губы и поднимая на меня взгляд, полный непролитых слез. – Такое платье и...
        – Ерунда, ясно? Это просто платье, Загорская, – обхватываю ладонями ее щеки, которые пылают, и заставляю посмотреть на меня. – Я тебе таких тысячи куплю, если надо будет, – говорю, нисколько не кривя душой.
        Она по-настоящему сияла весь этот вечер, и видеть ее сейчас такой подавленной из-за какой-то тряпки – на разрыв сердца.
        – Забудь, – прижимаю Настю к себе и глажу по волосам, что мягче всякого шелка. Даю возможность хоть немного успокоиться и прийти в себя.
        И, на мое счастье, Настя быстро берет себя в руки, и мы возвращаемся на свои места.
        Вот только лучше бы мы этого не делали, потому что тема сворачивает в опасное русло, напоминая, какой я болван, что не упомянул при ней о еще одной детали...
        – Что-то я все забываю спросить, а Инночка-то когда приедет с мужем? – слишком громко спрашивает Лукреция. – Я не видела ее уже пару лет, наверное, совсем изменилась.
        – Ой, нет, наша Инна все такая же. Немного вредная, но очень милая, – посмеивается мама и, поглядывая на меня, говорит:
        – Алексея задержали на работе, так что они будут к следующей пятнице, – делает многозначительную паузу мать, словно знает, что я еще не успел поговорить по этому поводу с Настей. – Поэтому Настя с Ильей любезно согласились задержаться до их приезда, – наносит точный удар родительница.
        Всего на доли секунды мне кажется, что Настя не расслышала и скандала не будет, но это же Настя.
        А я кретин!
        Глава 23. Настя
        За столом виснет тишина. Я смотрю на Эмму большими от удивления глазами, а она не преминула выразить мне свое превосходство, сверкнув серебристым взглядом, и еще вдобавок, словно издеваясь, растянуть тонкие губы в подобии улыбки. Эта дамочка точно знала, что я такого выпада не ожидала, и точно уловила, как можно меня вывести на эмоции. Снова.
        – Что, простите? – откладываю вилку с ножом и поворачиваюсь к Илье. – Илья, ты говорил, что мы завтра вернемся домой, – удивительно, как ровен и спокоен мой голос, хотя внутри буквально бомбит от злости.
        Мужчина смотрит на меня, извиняясь, и сжимает руку, что удобно устроившись, лежала на моей коленке. Вот только ни черта это не приободряет и не успокаивает! И в его искреннее раскаяние я не верю ни капельки. Ведь знал! Знал и мог предупредить, но снова меня перед всем семейством выставил дурочкой!
        – Нам придется задержаться, – говорит Сокольский и бросает недовольный взгляд на мать. – Я не успел тебе сказать, – добавляет, словно прочитав мои мысли.
        – Я сказала еще вчера об этом Илье, – снова встревает Эмма, заставляя обернуться в ее сторону. – Почему он тебя не предупредил? – вроде и вопрос к сыну, но вроде и риторический. – Да и у нас с тобой, Анастасия, еще множество нерешенных вопросов.
        – Что за вопросы? – дергаю ногой и скидываю горячую мужскую ладонь со своей ноги, подбираясь и готовясь сбежать из-за этого стола в любой момент.
        – Платье все же нужно купить заранее. Приглашения на свадьбу тоже не помешает выбрать уже сейчас. Плюс – я обещала своим подругам, что обязательно познакомлю их с будущей женой своего Ильи, и, кстати, послезавтра мы поедем в Ниццу, нас там уже ждут… – Эмма что-то продолжает вещать, абсолютно на одной ноте и с одной монотонной, режущей своей сталью интонацией, а я уже поднимаюсь из-за стола, злая, как черт, и комкаю в руках салфетку, с трудом сдерживая желание запустить ее в точеную физиономию Сокольского.
        Примечательно, что семейство Лукреции молчит, собственно, так же, как и отец Ильи, которому явно неловко в сложившейся ситуации.
        – Простите, – перебиваю, возможно, резко и грубо. – Что-то у меня разболелась голова. Я пойду, – выскакиваю из-за стола.
        – Настя! – подрывается следом Илья, но я, не оборачиваясь, иду вон из большого и просторного зала, в котором за столом собрались исключительно женщины-змеи, одна краше другой.
        Я бы сказала, что слезы застилают глаза, но нет. Обида. Обманул. Не сказал.
        Злости столько, что хочется топать и рвать волосы на голове. Руки сжимаются в кулаки и, уже оказавшись на улице, я понимаю, что все так же тащу с собой зажатую в кулак салфетку.
        Отшвыриваю бумажку куда-то в сторону и стягиваю с ног туфли, откидывая следом, спускаюсь, быстро перебирая ногами по деревянной лестнице, далеко вниз, к небольшому деревянному понтону, который заприметила из окон нашей с Сокольским-гадом спальни.
        – Гад! – шиплю, подхватывая пальцами подол платья, чтобы не запнуться. – Козел! – рычу, сжимая пальчики в кулаки до боли.
        Налетевший на причал песок с пляжа неподалеку колет нежные ступни, а мои босые шаги звучат совершенно глухо за рокотом накатывающих на скалы волн Лигурийского моря. Невероятная лазурь воды блестит в предзакатном солнце. Видимое внешнее спокойствие природы, за которым прячется беснующееся ударяющееся о скалы море. Вот так же злость ударяется внутри меня о сердце.
        Дохожу до деревянных перил и торможу, сжимая челюсти до боли, дергано оборачиваясь.
        – Ты обманул! – говорю, и так зная, кого там увижу. Так как его шаги уже, кажется, среди десятков сотен узнать смогу. Два года рука об руку. Чтоб ему неладно было.
        – Настя, давай вернемся к столу, – идет в мою сторону как всегда абсолютно спокойный Илья.
        – Четыре дня, – шиплю в его сторону. – Мы договаривались на четыре дня! – для убедительности показываю на пальцах, где в свете солнца сверкнул камень помолвочного кольца, как напоминание того, для чего я здесь вообще. – Я же не выдержу в этом аду неделю, Сокольский!
        Не знаю, черт побери, почему меня задело это ТАК сильно. Возможно, потому, что я узнала об этом за общим столом, а не наедине и не первая. Потому что меня не предупредили, не спросили, а, проклятье, поставили перед фактом! И хуже всего, что мою растерянность видела эта стерва Анжела, что весь ужин то и дело пыталась задеть. Укусить. Уколоть! Дрянь, которая уничтожила мое платье!
        Бесит!
        – Я сам узнал только перед ужином, – отвечает Илья, шипя в тон. – Отец попросил помочь с работой, я просто не успел тебя предупредить.
        – Твоя мать сказала, что ты знал об этом еще вчера! – топаю ногой, откидывая подол платья, непозволительно сильно оголяя ногу. – Ты мне соврал! Я ведь спрашивала тебя перед ужином, все ли по плану, Сокольский! – незаметно перехожу на крик.
        – Потому что если бы я тебе сказал, то ты бы закатила истерику, – делают шаг в мою сторону. – Вот примерно ее сейчас ты мне и устроила, – смотрит зло мужчина.
        Ветер здесь, на воде, ужасно сильно завывает. С моря летят соленые капли, а длинный подол красного платья раздувается и так парусит, что приходится его придерживать, чтобы, не дай бог, не показать этому негодяю новенький комплект кружевного нижнего белья, что на его же деньги и куплен.
        А ведь его взгляд, прожигающий, волнующий, уже пошел блуждать по лицу, грудь стала вздыматься тяжелее, а венки на висках пугающе выступили.
        – Так что заканчивай тут ломать обиды и вернись к столу, Настя...
        – Обиды?! Ты меня дурой выставил! И перед родителями и перед этой своей… Анжелой! – имя девушки получается практически как плевок, и для него это не остается незамеченным.
        – А ты меня со своей историей знакомства? Выставила перед родителями прям ангелом! – рычит Илья, упирая руки в бока.
        – Именно, что ангелом! – возмущенно восклицаю, так как замахнулся на святое. – Уверена, ты бы со своим скудным умом и фантазией, как у букашки, до такого бы в жизни не додумался!
        – Не додумался! – грозно басит мужчина, нагоняя благоговейный страх. – Потому что я тебе не хлюпик амурный, ясно? Бегать с букетами, занимаясь самопожертвованием! Сказок пересмотрела или книжек перечитала, Загорская? – наступает на меня Илья, шаг за шагом приближаясь и заставляя меня отступать до тех пор, пока поясница не упирается в деревянные перила. – Ты просто девочка-беда! – говорит жестко, с размаху. – Огромная проблема на мою голову!
        – Да если бы не я, твоя голова уже взорвалась бы от того количества работы, что пришлось бы делать самому! – парирую с ходу.
        – А я и не про работу говорю, Настя, – замирает прямо напротив меня мужчина. Медленно, словно растягивая момент, укладывает руки на перила по бокам от меня, захватывая в кольцо. Еще один его шаг, и я смотрю снизу вверх, не в силах вздохнуть полной грудью. Взгляд глаза в глаза. Его черный, в котором плещется сама тьма и порок, и мой испуганно-обиженный, изумрудный. Такая близость заставляет сердце нестись быстрее, только уже не от обиды. Я слишком отчетливо чувствую его всего и слишком сильно окутана его запахом. Запахом мужчины и желания, что, кажется, уже проникает под кожу и впитывается в кровь с каждым нашим вздохом.
        – Ты вредная и упрямая, – говорит Илья уже тише.
        – Ах да? А ты просто гад, Сокольский! – отвечаю возмущенно, перекрикивая шум волн и приглаживая ладонью разметавшиеся волосы.
        – Истеричка!
        – Дурак!
        – Дура!
        – А ты чёртов перфекционист! Больной на голову любитель порядка и бесчувственный...
        Но договорить мне не дают, он просто берет и… целует.
        Нагло целует!
        Один шаг. Одно движение. Сгребает в охапку, как какую-то безвольную куклу, маленькую игрушку, и, сжимая ладонью затылок, впивается своими губами в мои, до боли зажимая меня между своим поистине гранитным телом и несчастной деревяшкой, которая, кажется, хрустит под его напором.
        Я задерживаю дыхание и боюсь даже пошевелиться.
        Секунда.
        Две.
        Мои руки, упирающиеся в его грудь там, где бешено несется сердце, мозг, вопящий от удивления – они все еще пытаются протестовать. Но когда с рычанием, остервенением и злостью горячий язык Ильи проникает в мой рот, захватывая полную власть – все аргументы моего тела заканчиваются и разум уходит в нокаут, когда я стремительно тону в ощущениях. Нежность на грани с грубостью. Я чувствую его вкус на своих губах, я чувствую мягкость этих всегда сжатых в жесткую линию губ, и по телу пробегает жар, собираясь в низу живота.
        Его язык действует чертовски умело, а руки бескомпромиссно.
        Одна ладонь, грубая, большая, спускаясь с талии, забирается в вырез платья и путешествует по моей ноге, бедру, поглаживая, задирая ткань и устраиваясь на попе, заставляя закинуть ногу на его бедро, а вторая все сильней сжимается на затылке по мере того, как мое предатель-тело начинает отвечать на его ласки.
        Я ненормальная. Я точно больная на голову, но не могу найти в себе силы оттолкнуть. Словно только этого я так долго и ждала! Словно умру, если не прижмусь еще ближе.
        И я прижимаюсь.
        Обвиваю Сокольского за шею и запускаю ладошку в темную, удивительно мягкую шевелюру. Прильнув к нему всем телом, что начинает ныть от нехватки ласк. В легких огонь, и нам катастрофически не хватает воздуха, но сердце остановится, если я оторвусь хоть на секунду.
        Я не знаю, сколько длится наш безумный, дерзкий поцелуй, но когда спустя целую вечность Илья с тяжелым вздохом отстраняется и утыкается губами в мой лоб, успокаивая дыхание, я отчетливо чувствую его желание. А еще совершенно точно сгораю от своего. Попутно ненавидя себя за слабость и коря за то, что ответила.
        – Настя… – говорит наконец Илья. Голос хрипит непозволительно сильно, но я машу головой и отталкиваю его от себя, выбираясь из захвата.
        – Пусти, – бросаю, хотя, собственно, Сокольский и не держит. – То, что произошло сейчас… – хотела сказать “неправильно”, да слова пропали, когда оглядываясь, отступив на пару шагов, вижу его… таким. Ужасно сексуальным и возбужденным. Об этом говорит все! Это я что ли такое с ним сотворила? Растрепала всегда идеальную укладку, размазала по его губам свою персиковую помаду, смяла на груди рубашку. И взгляд… полный отчаянного желания. Обещающий воплощение самых греховных и смелых желаний. Нет, это не я. Я не могла так его завести! Я же просто Загорская. Просто Настя...
        – Сбежишь? – усмехается Илья, оттирая подушечкой пальца мою помаду со своих губ, что еще мгновение назад так неистово целовали. – Как предсказуемо… Настя, – на моем имени его голос дрожит, а вместе с ним и все внутри меня трепещет от неудовлетворенности.
        Нет. Нельзя, Настя, нельзя! Наиграется и бросит. А я не готова к отношениям на неделю.
        – В следующую субботу я хочу оказаться дома, – сжимаю кулачки, собирая в них и всю свою силу воли. – Семь дней. Мы вернемся, и я уволюсь. Хватит с меня этого спектакля! – бросаю, хотелось бы раздраженно, но выходит скупо и скудно на эмоции. А затем разворачиваюсь и иду вон под, не сомневаюсь, его пристальным и раздевающим взглядом.
        Это же Илья Сокольский, для него ничего не стоит уложить очередную пассию в постель. Вон, одна уже сидит за столом в шикарном доме, послушно выжидая, когда мистер совершенство обратит на нее свой взор. Но я не Анжела. И я не попадусь на тот же крючок!
        Глава 24. Илья
        Она уходит, раздраженно топая своими аккуратными ступнями по деревяшкам, а я смотрю ей вслед и понимаю, что все. Пропал.
        Волны с грохотом и рокотом накатывают, а у меня в груди с таким же гулом долбит сердце, разрывая грудную клетку.
        В тот момент, когда решился на поцелуй – сдался. Мои понятия и жизненные установки полностью капитулировали под натиском эмоций, настроения, чувств… да черт его разберет, что это! Но в любом случае – это пытка. Ад. Спать с ней в одной комнате, на одной кровати, под одним, мать его, одеялом, и не иметь возможности даже прикоснуться. Чувствовать ее рядом, ощущать и игнорировать позывы, что съедают изнутри.
        Мне хватило двое суток рядом ночь, чтобы закипеть окончательно.
        – Че-е-ерт, Загор-р-рская… – вцепляюсь пальцами в волосы и запрокидываю голову к небу, готовый закричать от разрывающих чувств. Но просто сжимаю челюсти и рычу от невозможности что-то сделать с собой и со своей головой.
        Что это? Почему так хреново?
        Ведь целых два года я ее знаю. Да, красивая. Да, сексуальная. Но обычная девушка, каких сотни, но нет! Клинит на этой.
        Сегодня просто был предел, когда увидел ее в этом платье. С этим максимально натуральным макияжем и с этими губами – ужасно сладкими и мягкими.
        Твою ж…
        Спускаюсь еще на пару ступенек и усаживаюсь прямо на деревянный помост.
        В пекло. На тот гребаный ужин не вернусь. Мать заварила, пусть теперь и расхлебывает. Не хочу видеть никого из них.
        Разве что одну, но она трусливо сбежала.
        Сколько так сижу, я не знаю, совершенно теряя чувство времени и находя его только когда начинает смеркаться, а позади слышу цокот каблуков по деревяшкам.
        Нет. И мысли не было, что это Загорская вернулась. Насколько я ее знаю – она никогда не отступится от своего решения. Поэтому варианта два: мать или Анжела.
        – Илья, – слишком высоким и противным голоском.
        Анжела.
        – Чего тебе? – бросаю, даже не обернувшись. Вот только разборок с ней мне сейчас не хватало.
        – Пойдем обратно к гостям, – елейным голосом, приторно сладко, словно сирена завлекает в свои сети, поет Анжела. Хочется просто промолчать, проигнорировать в надежде, что до нее дойдет, что видеть ее тут не хотят, и она уйдет. Но эта девушка не из таких. – Давай, надо выпить, расслабиться...
        Я чувствую, как на плечи ложатся женские ладони, чуть сжимая, а меня будто током простреливает. И это не, мать его возбуждение, а недовольство и раздражение. Не те руки, не тот голос, и духи не те.
        – Руки, Анжела! – бросаю, не оборачиваясь и не шевелясь, только сжимая и разжимая ладони в кулаки от накатывающей злости. На себя, на нее, на Настю и вообще на всю дурацкую ситуацию, в которую я – Я! – нас поставил.
        – Да брось, я бы могла помочь снять это ужасное напряжение. От тебя же буквально искрит, Сокольский, – продолжает откровенно намекать на секс.
        – Если бы я хотел снять напряжение, я бы пошел к своей невесте, но никак не к тебе, – говорю резко, а самому смеяться хочется от абсурда ситуации. Ну да, конечно, снимешь с Загорской напряжение. Это она меня в него и загнала. Кажется, еще вдох, еще движение, и я рвану к чертям.
        Анжела, недовольно фыркнув, отстранилась.
        – И кого ты обманываешь, Сокольский? Нас всех или себя? – не спрашивает, утверждает, и, обходя меня, появившись в поле моего зрения и дождавшись, когда я обращу на ее персону внимание, облокачивается своей пятой точкой на перила, дергано складывая руки на груди.
        Она мельтешит, а я и правда пытаюсь сообразить: и кого в итоге я обманул-то? Только если себя.
        – Ты ведь ее не любишь, – продолжает жужжать, как назойливая муха, Анжела. – Ну, она-то тебя так точно нет. Каждая улыбка фальшивая, каждый взгляд наигранный, – бросает мне с ехидной злобой. Мне кажется, эта тварь просто наслаждается тем, что ее слова бьют ровно в цель, хоть она и не понимает всего масштаба беды.
        – Тогда что это? И правда, игра для родителей? – замолкает, но, не дождавшись ответа, продолжает. – Отец говорил, что Сергей Денисович очень решительно настроен тебя женить.
        Игра. Игра. Игра.
        Да это… было игрой. Но теперь, по крайней мере, для меня, все поменялось.
        Ты ее не любишь – звучит в голове сказанное Анжелой. А что вообще такое любовь? Страдания, мучения и боль. Вот такая она была в моей жизни когда-то очень давно. Да и вообще, можно ли влюбиться за два дня? Можно пропасть в человеке за сорок восемь часов? Если нет, то тогда я не знаю, что со мной происходит.
        – Ты права, – говорю и, поднимаясь с места, отвожу взгляд на горизонт, краем глаза отмечая, как удивленно на полуслове заткнулась Анжела. – Знаешь в чем? – достаю из кармана пачку сигарет, к которым не прикасался уже с самой столицы, чувствуя огромное желание успокоить нервы.
        – В чем же?
        – В том, что она меня не любит.
        Делаю затяжку и с небывалым наслаждением выпускаю в небо струйку дыма. Пару раз, и мне вполне хватает, чтобы навести порядок в своей голове.
        – А ты, значит…?
        – А я, значит, сделаю все, чтобы это исправить, – сделав последнюю затяжку, выкидываю сигарету и, убрав руки в карманы брюк, смотрю прямо в глаза упрямой бывшей. Честно и открыто, насколько вообще это возможно. – Настя – моя будущая жена. Точка.
        Я уже даже себя почти убедил.
        – Почему ты тогда не можешь это произнести?
        – Что произнести? – морщусь.
        – Что любишь? Почему не можешь сказать: я люблю Настю? – отталкивается от перил девушка и идет ко мне со сверкающим вызовом в темных глазах. – Вот я могу честно и открыто сказать, что я влюбилась в тебя, Сокольский. Уже давно.
        Ее признание таки вылетает, вот только не торкает. Совершенно.
        – Детский сад, Анжела, – качаю головой и уже собираюсь уйти, когда меня ловят за локоть тонкие женские пальчики.
        – Потому что нет у тебя к ней чув...
        – Потому что мои чувства – это то, – перебиваю, выдергивая руку, – о чем я не буду орать из каждого угла. Настя. Моя. Невеста. И тебе, и моей матери, и всему вашему серпентарию придется с этим смириться.
        Замираю на мгновение, буравя взглядом бывшую, и когда вижу, что мои слова дошли до нее, разворачиваюсь и ухожу, оставляя Анжелу на пирсе наедине со своими мыслями. Ей иногда так же, как и мне, очень полезно подумать.
        Глава 25. Илья
        С пирса иду к отцу, которому и говорить ничего не пришлось, по моем виду понял все с порога.
        – Поругались?
        Никогда не умел и не любил обсуждать личную жизнь. Да и положа руку на сердце, у меня ее как таковой не было последние пятнадцать лет, а следовательно, и обсуждать было нечего. Но сейчас… тянет выболтать все бате.
        – Ерунда.
        – Не ерунда. Мы все видели.
        – Что?
        – Ну, на пирсе. Иди-ка, садись, – машет рукой батя и устраивается в кресле напротив, разливая по бокалам крепкий алкоголь.
        Первый бокал я осушаю почти залпом.
        Второй появляется передо мной так же моментально, вот только… я беру его в руки и, вглядываясь в перекатывающуюся в бокале жидкость, начинаю говорить. Слова сами льются потоком, что не остановить. Я рассказываю полуправду, подстраивая нашу с Загорской реальность под выстроенную легенду. Просто говорю, говорю и говорю так, как никогда до этого в жизни.
        Понимая, что чертовски запутался. Потерялся в своей голове и в своем сердце.
        Отец же, щедро плещет виски и молча слушает, только изредка кивая да вворачивая меткие фразочки.
        – Илья, – недовольно поджимает губы, а я чувствую себя мелким нашкодившим пацаном. – Я тебя не узнаю.
        – Да я и сам себя не узнаю, бать.
        – И в чем сейчас проблема? – в конце концов, разводит руками отец.
        – В том, что, кажется, я переоценил свои возможности, и Насте я и со всеми потрохами не нужен, – говорю, и словно камень падает с плеч. Опрокидываю горячительное в себя и морщусь от убийственной дозы. – Нет у нее чувств. Тем более после того, что я наворотил. Она на меня теперь зла и обижена.
        – Ты сильно заблуждаешься, сынок, – подается вперед, упирая локти в колени, отец. – Любит. А обиды… ну, с кем не бывает. Как поругались, так и помиритесь.
        – Нет любви. Все это вот простая, мать ее, игра! – бросаю в сердцах, и плевать уже, как это будет воспринято. Мне так хреново и так ломает, что тут уже не до притворства.
        – А ты сам подумай, головой, Илья, – тычет в меня пальцем отец. – Игра ли?! Если бы не любила, уже уехала бы! Еще вчера сбежала бы после этого дурацкого бассейна и выпадов твоей матери. Но твоя Настя, мало того, что осталась здесь, так еще и с достоинством отвечает на все колкости этого серпентария. А какая она была сегодня за ужином? Лев, когда уезжал, вскользь бросил фразу, что его бы Анжеле хоть каплю мозгов и естественности Насти. Даже Эмма сегодня осталось под впечатлением, – отец машет рукой. – Нет, ты меня не пойми неправильно, я твою мать люблю больше жизни даже с ее таким несносным характером…
        – Знаю.
        – Но Настя – уникум. С такой женщиной, как она, тыл будет всегда надежно прикрыт.
        – И это знаю, – вздыхаю и запускаю пятерню в волосы, слегка ероша. Мысли. Сколько мыслей, и как стремительно они носятся в захмелевшей голове.
        – И то, как она на тебя смотрит, – продолжает отец, – глазами, которые буквально сияют от чувств! Нет. Все. Илья, хватит дурить. Еще не хватало, чтобы вы сюда приехали с намерением жениться, а уехали с намерением расстаться.
        – Не смогу, – поднимаю взгляд на отца. – Без нее уже не смогу.
        – Значит, пора по новой доказать, что достоин ее любви и прощения. Вон если ты ради нее умудрился на лошадь залезть, – усмехается отец, – это многое значит.
        – Да, точно, – закидываю еще порцию виски.
        Ради нее я теперь, кажется, и табун голыми руками остановить готов, только бы хоть раз увидеть, как она улыбается мне так же искренне и открыто, как сегодня улыбалась Косте. Твою мать…
        В кабинете виснет тишина, и только настенные часы размеренно тикают, отматывая стрелки все дальше за полночь.
        – Илья, – немного погодя говорит отец, – я долго думал, надо тебе говорить или нет. Но все-таки… я знаю, что Настя никакая не модель, – говорит, а до моего захмелевшего мозга долго и с трудом доходит значение сказанных им слов.
        Но когда доходит:
        – Что?
        – Помнишь, осенью я прилетал в столицу по делам?
        Киваю.
        – Так вот, перед тем, как ехать с тобой на встречу в ресторане, я решил, что сделаю кружок, заеду за тобой, и покатимся потихонечку вместе. Я был в твоем офисе в тот день… – делает многозначительную паузу отец, а у меня, похоже, сердце в пятки ушло. – Она твой секретарь? – вопрос прямо и в лоб.
        И отчего-то язык врать отцу в этот момент просто не поворачивается, поэтому я киваю, подтверждая сказанное, и отвожу взгляд.
        – Ну, тогда неудивительно, – смеется отец.
        – Что?
        – Что влюбился в нее. Когда такая красота мельтешит перед носом целыми днями, сложно устоять… – хитро блестят глаза отца, заставляя и меня улыбнуться.
        – Это точно. И так держался до победного.
        – И правильно, что твоя мать этого не знает. С ее стремлением приобрести себе именитую невестку пусть думает, что Настя – модель. А там, уже когда поженитесь, как-нибудь все ей и объясним…
        Угу. Объясним. Объяснять долго придется.
        В комнату захожу, изрядно накидавшись виски с отцом в кабинете.
        В спальне стоит тишина, и, щурясь, в темноте с трудом разглядываю на кровати, на своей половине отвернувшуюся в сторону окна Настю. Как мне кажется, она спит.
        Меня шатает так, как не шатало давно, и я, с трудом закрыв дверь, стараясь сильно ею не долбануть, чтобы не разбудить девушку, плетусь в душ.
        Ледяной. Такой, что струи колют подобно иглам, впиваясь в кожу, а потом, как был, в полотенце на бедрах, выхожу из ванной комнаты.
        Слышу мерное сопение и вижу, как Загорская свернулась калачиком, а одеяло, которого сегодня она решила оставить себе маленький краешек, почти съехало.
        Памятуя ее слова о том, что она мерзнет ночами даже в такую жару, на нетрезвых ногах иду и… накрываю ее. Заботливо, твою… как мать. Подтягиваю к самой шейке, тонкой и изящной, и всего на пару секунд касаюсь тыльной стороной ладони ее волос, которые разметались по подушке.
        Невероятная.
        Красивая, нежная и настоящая. Анжеле такой никогда не стать. Ни одной из них, сколько бы их рядом не крутилось, такой не стать.
        Плохо соображая, присаживаюсь на полу у кровати, потирая стучащие виски, и с титаническими усилиями борюсь с желание обнять. Притянуть к себе и поцеловать. Сорвать вздох, стон, с ее губ.
        Вот интересно, сколько человеку надо времени, чтобы понять, что влюбился?
        Мне вот, смешно самому, два года и три дня.
        Два года и три дня, чтобы понять, что все. Капец.
        Пропал в ней. Окончательно и бесповоротно.
        Понял это, сидя в кабинете и изливая душу отцу. Когда услышал от него то, что так тщательно пытался задавить: она все еще здесь, потому что тоже любит.
        Люблю.
        Это слово всплывает в голове слишком неожиданно. Такая мысль на пьяную голову прошибает на холодный пот, стоит только подумать, чем еще один эпизод с любовью закончится в моей жизни.
        Подрываюсь с пола и, подхватив с кровати подушку и плед, ухожу на маленькую и тесную софу.
        Нельзя, Сокольский, нельзя.
        Не сейчас. Сначала нужно самому понять, что я готов ей предложить дальше? А уже потом кидаться с поцелуями и признаниями.
        Какой бы уверенной в себе она не была, эту хрупкую девочку можно сломать одним неверным словом.
        А я этого ни в коем случае не хочу.
        Глава 26. Настя
        Я слышала ночью, как он пришел.
        Я не спала, когда его руки заботливо укрыли меня теплым одеялом, и, кажется, не дышала, когда Илья коснулся моих волос. Легко, совсем невесомо, не будь я эмоционально “оголена”, как провод, и не заметила бы. Но сейчас тело остро реагирует на каждое его движение, вздох и взгляд.
        Сокольский присаживается у кровати, а у меня дыхание перехватывает и даже не от страха, а от понимания, что медленно, но верно я начинаю пропадать. В нем. И как бы я не злилась на него и не упрекала его, глупо и дальше гнать от себя очевидное. Но нельзя. Совершенно точно нельзя допустить его в свое сердце. Потом будет больно.
        Поэтому я лежала и боялась даже пошевелиться, чтобы не выдать себя. Потому что он пьян. Очень. А я не смогу остановиться – перешагни мы эту грань.
        А это бы случилось, подай я признаки жизни. Уверена.
        Поэтому я просто лежала, зажмурив глаза и стараясь ровно дышать, пока он не ушел. С подушкой и пледом на маленький диванчик.
        А хотелось вернуть. Пожалеть. Сказать, что там он не выспится, но лучше так. Лучше держать дистанцию. Она нам обоим сейчас очень необходима.
        А утром начался новый день и отнюдь не безоблачный.
        За завтраком Эмма огорошила новостью, что Анжела и Лукреция на эту неделю останутся “у нас”. Радости не высказал никто, но и кривиться воспитание не позволило.
        И как-то незаметно после вечера воскресенья и поцелуя, который до сих пор не выходил из головы, жизнь понеслась с бешеной скоростью. Ну, или я начала относиться чуть проще ко всем “выпадам” женщин этого дома. И как следствие – на четвертый день своего пребывания здесь я уже ко многим вещам привыкла. Например, терпеливо сносила едкие замечания и колкие взгляды в свою сторону от Эммы. Терпеливо относилась к присутствию под боком бывшей любовницы Сокольского и просто не обращала внимания, что мной крутят, как куклой. Как экспонатом на выставке. Даже после целого дня наедине с “любимой” свекровью, который проходил исключительно в таком духе:
        – Настя, надо в магазин!
        – Хорошо, Эмма Константиновна, идем.
        – Настя, надо съездить туда.
        – Как скажете, Эмма Константиновна!
        – Настя, надо съездить сюда.
        И еще десятки и тысячи: Настя, Настя, Настя, Настя…
        Вечером было состояние: а-а-а-а-а-а!
        Сокольский после случившегося на причале почти весь понедельник проводит с отцом в офисе. Спрятался? Сбежал? Или и правда, работа? Не знаю, но я снова выстроила между нами стену, которая в последние дни чуть пошатнулась. Кирпичик за кирпичиком отгородила его от себя: от своей головы и сердца. Скоро я, как заключенный в тюрьме, начну делать засечки на стенах, ведя отсчет до окончания “срока”.
        Единственным удивившим меня моментом стал его приезд с работы с шикарным, пышным букетом роз. От которого было просто не оторвать глаз.
        И я не знаю, что хотел сказать этим подарком Илья – может, попросить прощения, но я оценила. Однако моя сила воли все равно не пошатнулась. Ну, если только чуть-чуть… самую малость.
        И все же наедине мы почти не разговариваем и не контактируем. Ночью мы засыпаем в одной кровати, утром просыпаемся, а между этими событиями улыбаемся и строим счастливую пару в редкие моменты, когда он не занят, или когда Эмма не превращает мою жизнь в ад.
        Каролина стала тоже тише воды, ниже травы и даже удостаивает меня улыбкой, если где пересекаемся в коридорах этого “замка”. И я еще раз убеждаюсь, каким правильным решением было сделать шаг навстречу этой колючке с характером бандитки.
        Так проносится понедельник. Молниеносно.
        А наш с Ильей вторник начинается со скандала. И первых больше пары слов наедине за почти полтора суток. И эти пару слов были такие:
        – Настя, принеси стакан воды, – говорит мне Сокольский, махнув рукой, как какой-то официантке, даже не отрывая взгляда от экрана ноутбука. Включив режим “большого босса” и всем видом демонстрируя свою занятость.
        – Что… прости? – замираю, как была, в халате, посреди нашей спальни и с небывалым ошеломлением на лице кошусь в его темный затылок.
        – Я говорю, воды. Принеси, Настя. Иначе сейчас сдохну от засухи, – и как будто в подтверждение своих слов выдает кашель, прочищая горло. Но даже и бровью не повел. Как строчил что-то в своем Макбуке, так и строчит. Периодически деловито почесывая подбородок.
        – Повтори-ка… – щурюсь, сжимая ладошки в кулаки. Ох, последний шанс, Илья Сергеевич, тон исправить. По тонкой грани пошли. Я, конечно, все понимаю: работа, контракты, отчеты, но это не значит, что можно выдавать мне команды как комнатной собачонке: Бобик, принеси тапки! – Что ты сказал?
        – Настя! – рявкнули в мою сторону, и все.
        Все-все-все.
        Сам нарвался!
        Поджимаю губы и мечусь взглядом по комнате, выискивая, где бы ему взять “воды”. И тут нате вам, так удачно стоящая на кофейном столике ваза. Огромная такая. С теми самыми шикарными розами, что этот индюк мне подарил.
        Нет. Розы, конечно, жалко. Но себя жальче.
        Закатываю рукава халата и, аккуратно переместив букет на столик, подхватываю “сосуд” и, в два злых шага преодолев между нами расстояние, с небывалым наслаждением выливаю воду на голову Сокольскому, который подскакивает, как ужаленный, и вытирает мокрое лицо.
        – Загорская, твою м… бабушку! – рычит так, что стены содрогнулись.
        – Нет у меня бабушки! – топаю ногой и ставлю глиняное нечто на стол. – Достаточно воды?
        – Я просто попросил попить! – сверкают в мою сторону черные глазищи.
        – Ты приказал!
        – Да, твою мать, потому что ты моя секретарша!
        – Официально я делопроизводитель – это раз! – выставляю вперед указательный палец. – Я увольняюсь – это два! – тычу этого индюка в плечо. – И я тут не в качестве твоего работника – это три!
        – А кто?
        – Невеста, любимый. Если вдруг ты подзабыл! – складываю руки на груди, не имея намерений сдаваться в своем упрямстве. Не на ту напал!
        И Сокольский, расчленив меня на мелкие кусочки гневным взглядом темных глаз, поджимает губы и с остервенением дергает руками, скидывая капли, которые уже живописным пятном успели растечься по рубашке.
        – Знаешь, Загорская, – говорят мне уже даже не зло, а как-то обреченно, – от такой любви я быстрей загнусь, – выдает что-то странное и, больше не говоря ни слова, уходит в ванную комнату, громко долбанув дверью. Кажется, еще чуть сильней – и этот лакшери-особняк развалится к чертям.
        И что это он сейчас имел в виду?
        После обеда, когда мне объявляют, что встреча с подругами Эммы перенесена на завтра и я на сегодня свободна, я чувствую, что моему счастью нет предела. Хоть один день, который я могу посвятить себе и своим мыслям, без беготни и скулы сводящей улыбки.
        Устроившись у бассейна в легком сарафанчике и запредельно широкой изысканной шляпе, с наслаждением опускаю ноги в холодную водичку и треплю за ушами устроившихся рядом псов, когда слышу за спиной шаги.
        Тяжелые – значит, мужские. Но не такие грациозные, как у Сокольского. Оборачиваюсь, прикладывая ладошку к глазам, чтобы прикрыть от слепящего солнца и вижу добрый взгляд Кости, который идет ко мне с улыбкой на губах и очаровательными ямочками на щеках.
        И как тут не улыбнуться в ответ?
        – Настя, добрый день! Присяду? – кивает парень, а у меня и нет причин ему отказать.
        – Конечно, Кость. Здравствуй! Ты давно приехал?
        В отличие от его матери и сестры, у парня хватило такта отказаться от проживания в доме Сокольских. Хотя, наверное, вот его присутствие напрягало бы меньше всего. Меня. А вот Илья его отчего-то недолюбливает, как мне показалось.
        – Только что, – присаживается рядом брат Анжелы и, повторяя за мной, опускает ноги в бассейн. – Ну и как? – улыбается немного грустно собеседник, – не достают…? – неопределенно кивает в сторону дома. – Мать с сестрой.
        – О-о-о, да нет. Если уж кто щедро раздает негатив, так это Эмма.
        – Ты не обращай, если что, на них внимание. Просто они бесятся от того, что ты не такая, как они, Насть.
        – Не такая – это какая? – пожимаю плечами и отвожу взгляд, даже не зная, обидеться на это заявление или наоборот.
        – Это было сказано в хорошем смысле! – уловив мою перемену в настроении, поднимает руки Костя. – Не подумай ничего плохого, наоборот, ты такая настоящая, каким большинству девушек из наших кругов не стать. Их раздражает, что ты прекрасно ладишь с мужским коллективом, плюс разбираешься в бизнесе и многих других вещах, которые, например, моей сестре только снятся. И при этом абсолютно ровно дышишь к дорогим шмоткам и брендам, – ухмыляется Костя. – А еще их бесит то, какими глазами на тебя смотрит Сокольский.
        – Да брось. Мы с Ильей просто… – вовремя прикусываю язык, испугавшись. Вот это я чуть не ляпнула! Правду. Как все-таки парой слов и доброй улыбкой можно быстро усыпить чью-то бдительность. – Просто обычная пара, – договариваю, заполняя возникшую заминку. – И смотрит он на меня так же, как любой другой жених на свою невесту.
        – Да нет, – ухмыляется Костя по-доброму, – но не суть. Я рад за Илюху, ему с тобой очень повезло.
        Я молча улыбаюсь, ничего на это не отвечая. Внутри снова просыпается малопонятное мне чувство, которое давит на сердце, словно камень. И снова думается, ну, вот почему во Вселенной все так несправедливо? Почему милый и добрый Костя не Сокольский? С ним и играть было бы проще и… любить его было бы проще.
        Бултыхаю ногами в воде, комкая в ладонях подол сарафана и понимаю, что я ведь не могу не думать об Илье! Чтоб ему неладно было. И да, каким бы Костя ни был хорошим, и я бы даже могла себе представить наше с ним будущее, но все равно сердце остается глухо. А тянет к гаду, индюку, петуху – Сокольскому. К человеку, который не раз и не два меня обманул. Который только и знает, что кричать, рычать и отдавать приказы, и от которого я ни разу не получила тепла и заботы. Хотя нет, вру! Разок. Ну, тот самый, когда он меня укрыл одеялом. Но думаю, и это было преследование собственных целей. Он ведь все делает, просчитывая наперед. Эгоист.
        – Знаешь, – начинаю немного погодя, – мне не нравится такая жизнь, – выдаю чистосердечное. – Мне тяжело здесь.
        – Что ты имеешь в виду? – удивленно вскидывает бровь Костя. – С Ильей не нравится? Ты его не…
        – Да нет, – отмахиваюсь, морщась. – Вот такая жизнь, какой вы здесь все живете. Прости, не в обиду тебе, ты и правда, классный, Кость, – улыбаюсь парню, смягчая удар. – Просто она ведь такая пустая. Тяжелая, давящая, алчная и завистливая. И я бы не хотела стать частью… такого, – озвучиваю то, что и для самой звучит странно. Сумбурно. Скомканно. Двусмысленно. Но, кажется, Костя меня понимает, поэтому посмеивается:
        – Инна – сестра Ильи – тоже в свое время так говорила. Пару раз обожглась и в итоге вышла замуж за простого парня. Он не бизнесмен, не денежный воротила. Думаешь, почему Эмма Константиновна ее Лешу так не любит?
        – Да уж, у матери моего жениха похоже пунктик на богатых и знаменитых.
        – Похоже на то. Но она не одна такая. Наша с Энж точно таких же взглядов на жизнь и на брак. Все по расчету и по взаимовыгоде. И, тем не менее, насколько я знаю, сейчас Инна безумно счастлива.
        Уже и правда, хотелось бы познакомиться с “легендарной” сестрой Ильи. Может, действительно она разительно отличается от женщин этого дома, и я найду в ее лице союзницу?
        – Да и жених твой, – продолжает Костя, – после его истории с Марго, казалось, окончательно разочаровался в женщинах своего круга. Хотя мы думали, что и в женщинах, в принципе. Уж очень сильно он ее любил, и ее выбор для него был серьезным ударом. Поэтому-то мы и удивились, когда он приехал сюда с невестой. Ничего личного, Насть.
        – Марго? – удивленно переспрашиваю. – Это…? – а вот с этого момента, милый собеседник, хотелось бы поподробней. Слова “любил” и “выбор” странным образом кольнули в сердце. Неужели в жизни моего холодного босса была драма?
        – Бывшая его. Первая любовь. С другом-то лучшим... – говорит Костя, – разве он тебе не говорил?
        – А-а-а, Марго, да-да, – быстро поняв свою оплошность, киваю, – говорил. – Вру, а у самой уже лихорадочно начинают крутиться шестеренки. В голове моментально всплывают обрывки разговоров и “клочки” когда-то брошенных фраз. Предложение. Уже делал однажды. Так значит, и правда когда-то любил? Еще и друг тут в этой истории замешан? Вот поэтому-то сейчас Сокольский такой холодный со всеми и отстраненный? Поэтому не подпускает никого к себе близко? Потому что предали...
        – Напомни-ка, а почему они расстались? – стараюсь придать голосу как можно более безразличный тон. И Костя уже открывает рот, чтобы ответить, как, подскакивая от неожиданности, слышу:
        – Потому что она любила вести игры за моей спиной, – знакомым голосом, звенящим от напряжения и злости.
        Я разворачиваюсь, придерживая покачнувшуюся шляпу, вскидывая взгляд снизу вверх на Илью, который, спрятав руки в карманы брюк, смотрит на меня с отрешенным равнодушием и обидой. Жгучей обидой.
        – Илья… – открываю рот, подскакивая на ноги, а что сказать-то и не знаю, чувствуя себя отчего-то ужасной предательницей: обсуждать его и его личную жизнь с чужим человеком, да еще за спиной. Дура, Настя!
        А потом сама будешь говорить о каком-то доверии!
        Глава 27. Илья
        Стою, как идиот, в дверях, ведущих в бассейн, и смотрю на них. А изнутри разрывают злость, ненависть и чувство собственности. А еще, гребаная мать ее, обида. Что она сидит с Костей и улыбается. Довольная, расслабленная, счастливая. Тогда как рядом со мной нервная и дерганая.
        Утро нам прекрасно это продемонстрировало.
        Я не знаю, о чем эти двое мило воркуют, но давить в себе пещерного человека, который хочет ее закинуть на плечо и запереть с собой в спальне, становится все сложнее. И как я не пытался смягчить Загорскую и найти к ней подход мягко, меня отпинывали. Как долбаный мячик. Весь вчерашний вечер. Видимо, пришло время действовать радикальней и напролом? Потому что еще немного, и я взорвусь. Хочу ее. Всю. И уже абсолютно точно не просто на пару дней. Вчерашний “продуктивный” день на работе поставил мозги на место.
        И только ноги делают шаг в их сторону, как до ушей долетает знакомое имя. Марго. Ее-то каким боком они умудрились задеть? Тем более, Загорская ни сном, ни духом о моих прошлых отношениях. И мне хотелось бы, чтобы до поры до времени так оно и оставалось. Я ненавижу жалость. И знаю Настю, от нее именно этого можно и ожидать.
        Из чистого любопытства остаюсь в своем укрытии в тени и начинаю прислушиваться, с каждым словом, с каждой фразой зверея еще больше. И когда этот сующий свой нос не в свое дело милый Костя едва не ляпнул причину нашего с бывшей расставания, решаю вмешаться.
        В пару размашистых шагов подлетаю к устроившейся на бортике бассейна парочке и, плохо контролируя едва сдерживаемый гнев, выдаю ответ на озвученный Настей вопрос:
        – Потому что она любила вести игры за моей спиной, – говорю и вижу, как подпрыгнула от неожиданности Настя, резко оборачиваясь. Не знаю почему, но меня до глубины души задело, что она сидит здесь и обсуждает мою личную жизнь с чужим мужиком. У меня за спиной. Собирает какие-то дурацкие слухи вместо того, чтобы решить этот вопрос со мной! Толкует мне о доверии, а сама, вместо того, чтобы спросить у меня напрямую, идет окольными путями и обсуждает с Костей. С, мать его, Костей!
        И вроде никто из нас друг другу ничего не обещал, но в груди колет давно забытое чувство, будто тебя предали. Глупо. Даже по-детски. Но рядом с ней я вообще теряю всякую способность мыслить здраво.
        – Илья… – смотрят на меня испуганно ее невероятные глаза, зелень которых на солнце буквально блестит и переливается. В таких не мудрено утонуть. Вот только у меня сейчас внутри все кипит. Руки в карманах сжимаются в кулаки, и я, не выдерживая, отворачиваюсь первый. – Мы просто… болтали.
        – Слышал я ваше «просто болтали», Настя, – выходит резко и грубо, но ничего не могу поделать с собой и своим внутренним состоянием. Челюсти ходят ходуном от натуги, а каждое следующее слова практически выдираю из себя. – Тебе бы меньше совать нос не в свои дела, – бросаю Косте, который тут же подскакивает и встает на ноги.
        – Да в чем проблема-то, Илюх?
        – Я поехал в офис, – бросаю уже Насте, игнорируя этого “мальчика-одуванчика”. - Наболтаетесь, может, вспомнишь о существовании жениха, Загорская. – И ухожу, вполне осознавая, что повел себя, как мудак. Ревнивый, вспыльчивый мудак! Но огонь в груди, который, зараза, обжигает все нутро, не дает даже вздохнуть. Ревность – она заставляет скрежетать зубами и стучать сердце в тысячи раз быстрее. А в паре с обидой – это убийственное сочетание.
        – Илюх, – летит в спину от Кости. – Ты чего вспылил-то?
        Но я не собираюсь продолжать начатый разговор, и так сказав все, что собирался, и злой, как тысяча чертей, лечу в нашу спальню.
        – Илья, подожди! – забегает следом Настя и хватает за руку, цепляясь своими тонкими пальчиками и заставляя развернуться к ней. – Прости. Ну, прости, это было простое любопытство! Я не знаю, как так разговор зашел о тебе… – тараторит Настя, поджимая губы.
        – Настя, – перебиваю и выдергиваю руку, ероша волосы. – Ты могла прийти ко мне с разговорами. Хоть раз! – рычу на надрыве, пытаясь вложить в это пресловутое "хоть раз" всю обиду, что сверкает внутри. – По-нормальному поговорить. Не рычать, не кричать. Я сегодня остался здесь и не поехал с отцом, потому что думал, надеялся, что…
        – Что? – выдыхает зло девушка, сжимая свои ладошки в миниатюрные кулачки. – Что ты думал?!
        – Что мы проведем время вместе! – отвечаю ей в тон. – Ты не видишь? Ты можешь улыбаться и нормально болтать со всеми вокруг, но не со мной! Это задевает, знаешь ли. Что тебе мешает точно так же вести себя со мной, а, Загорская?
        – А ты сам-то хоть раз попробовал быть со мной нормальным?! – округляются в неверии глаза Насти. – Хоть раз сделал хоть какой-то шаг?! – топает аккуратной ступней девушка. – Хоть раз дал понять, что тебе интересно мое общество?! Как, ну как я должна была понять, что у тебя в голове, Сокольский?! Я не умею читать мысли. Я не телепат! И да, мне стало любопытно узнать хоть что-то о твоем прошлом, потому что ты же ни черта сам не расскажешь! Держишь на расстоянии как… секретаршу, но при этом требуешь, чтобы я вела себя с тобой, как кто?! Друг? – машет руками Настя. – Так может, ты уже определишься, кто я для тебя, а? То кричишь, то целуешь, то говоришь, что поддержишь, то врешь. Да сколько можно-то? – практически едва слышно выдыхает Загорская и морщится.
        – Цветы, – все, на что хватает моей фантазии.
        – Что цветы? Цветы – это цветы, Илья! – вздыхает возмущенно. – А ты только и делаешь, что приказываешь. Даже сегодня…
        – Я был занят, я не проконтролировал тон, да, прошу прощения, – развожу руками. – Но ты тоже хороша. Заводишься с пол-оборота. Скажи, я тебе настолько ненавистен, да? Настолько ты хочешь избавиться от меня?! – делаю шаг к ней, а она отступает. Упрямо смотрит снизу вверх, сжав губы. Чертовски манящие и горячие. Сладкие. Губы, которые не выходят из моих мыслей. К которым хочется прильнуть и целовать. Долго.
        – Нет, – слышу сдавленное и продолжаю наступать. – Не хочу, – говорит Настя, вот только что не хочет? Чтобы я ее поцеловал или чтобы я оставил ее?
        – Что, Настя? Что ты не хочешь?! – ловлю тонкие запястья и, поглаживая, сжимаю ее ладошки, наблюдая, как стремительно покрывается мурашками ее кожа. Завожу ее руки за голову, пригвождая к стене, и утыкаюсь лбом в ее лоб, всем естеством ощущая, как учащенно бьется ее пульс. – Скажи мне, Загорская, а кто я для тебя? – шепчу, делая последний шаг, и опускаю взгляд на ее приоткрытые на выдохе губки. Искусанные и припухшие. Чувствую ее горячее дыхание и… не могу сдержаться. Прижимаюсь и целую. Мимолетно. Невесомо, крадя ее вздох. Устраивая пытку своей выдержке.
        – Кто, Настя? – повторяю, поднимая взгляд глаза в глаза и замерев всего в паре миллиметров от ее губ, готовясь накрыть их своими снова, когда слышу едва различимый шепот:
        – Никто…
        Не знаю, что я ожидал услышать, но такое… это как удар под дых. Или нож в спину – одинаково больно. Чертовски больно! На мгновение зажмуриваю глаза, переводя дыхание и с титаническими усилиями отстраняюсь.
        – Никто, значит? – горько усмехаюсь.
        – Илья… нет, я не то имела в виду… – испуганно округляются глаза Насти, и она машет руками в попытках поймать мою руку. Вот только я, похоже, наивный и глупый идиот, если думаю, что она способна испытать ко мне хоть что-то, кроме ненависти. Пора уже снять розовые очки.
        – Спасибо тебе за честность, Загорская, – говорю и, схватив с тумбы ключи от машины, ухожу, не обращая внимания на ее протесты и попытки меня остановить.
        Экспрессивный, эмоциональный, психованный – да любым из этих слов можно охарактеризовать меня нынешнего. А все потому, что она. В голове и в сердце! И как разрулить все то, во что я влип, не понимаю.
        Топлю по идеальным дорогам Монако под двести с единственным желанием – выключить голову.
        А уже вечером, чуть остыв и осознав, что и сам был неправ, приезжаю с намерением извиниться. Понимаю, что движения в наших отношениях начнутся только после того, как мы поговорим. И первый шаг должен быть за мной. Никак иначе.
        Покупаю очередной роскошный букет алых роз и торт в одной из самых известных кондитерских лавок города. И всю дорогу подбираю слова, с которых начну свое душеизлияние.
        Но когда захожу в нашу с ней спальню, ловлю чувство дежавю. В спальне полумрак и звенящая тишина. Время еще едва подошло к десяти вечера, но Настя уже сладко спит.
        Нет. Если в тот вечер я испугался самой мысли и сбежал на диван, то теперь уже хватит.
        Ставлю букет в вазу и принимаю душ. Игнорируя оставленное ей для меня покрывало, ложусь на кровать, забираясь ближе к ней. Не представляю, как в такую жару можно спать под толстым одеялом, но Загорской, кажется, вполне комфортно.
        Тяну руки и прижимаю ее фигурку к себе. Настойчиво ловлю в кольцо рук и утыкаюсь носом в пахнущие шампунем длинные волосы, вдыхая полной грудью.
        Настя завозилась, удобней устраиваясь, и я уже приготовился к тому, что она проснется, а я услышу от нее много "приятного". Но она только ближе придвинулась и сладко засопела.
        Ловлю рукой ее ладошку, что покоится на подушке, и, переплетая наши пальцы, сжимаю.
        Очень давно я последний раз засыпал в одной кровати с женщиной вот так. В обнимку. Тесно и близко. Я уже и забыл, как может быть приятно ощущать прикосновение кого-то к себе. Как приятно чувствовать чье-то дыхание рядом, чье-то биение сердца. И как невероятно приятно прижимать к себе хрупкую, вредную и своенравную Загорскую. Неприступную и упрямую мою Настю.
        Хватит. Хватит улыбаться другим. Разговаривать с другим. Она права. Я не делала шагов, я не показывал свой интерес, но теперь все. Доигрались. Не отпущу.
        И с такими мыслями, сильней сжимая руку на ее талии и прижимая к себе, засыпаю. Пожалуй, так сладко, как никогда.
        Глава 28. Настя
        Утро среды встречаю в крепком захвате Сокольского, который ночью прижал к своему горячему телу и не отпускал.
        Что самое интересное, я не слышала, как он пришел. Я не помню, как лег со мной в кровать и как обнял, тоже не помню. После нашей ссоры на душе было гадко. Когда каждый из нас высказал свои претензии и услышал другого, внутри что-то надломилось. Он был прав. Но и я была права. Мы словно говорили на разных языках, не понимали друг друга. До этого утра. Когда тело решило разговаривать за мозг. И когда я с небывалым наслаждением ощущала тяжесть его руки на себе. Его биение сердца и грудь, что прижималась к моей спине.
        Уютно. Тепло и без одеяла, которое съехало и валяется в наших переплетенных ногах.
        Правильно.
        Черт возьми, такое положение ощущается так правильно. Вот только упрямая часть меня ни под какими пытками не признала бы этого.
        Сердце ударилось о ребра… и еще пару раз, когда Илья пошевелился, и его горячее дыхание защекотало шею. Я перестала дышать, двигаться и вообще, кажется, умерла, когда его пальцы, которые были переплетены с моими пальчиками, сжались, разгоняя таким простым жестом по телу волны возбуждения.
        Как волнительно и обжигающе страшно было увидеть, что он проснется. Но другая часть меня невероятно сильно этого хотела. Повернуться. Обнять. Поцеловать. Увидеть его сонный взгляд и улыбку. Я почему-то была уверена, что он улыбнется! А еще, что это и есть его "шаг". Первый и весомый по направлению ко мне.
        И как бы сильно мне не хотелось остаться рядом с ним, но у меня есть обязанности. Играть его невесту ради него же. И памятуя про встречу, на которой я обещала быть вместе с Эммой Константиновной, я все-таки выбираюсь из крепких объятий и, как мышка, на цыпочках, иду в душ.
        А потом нужно тенью проскочить на выход, бросив всего один взгляд на сладко спящего, развалившегося на кровати внушительного Илью, и с горящими от смущения щеками встретиться с Эммой у входа.
        Ее красная Феррари уже готова, а сама женщина в стильном костюме цвета нюд и неизменной прической-пучком ждет меня.
        – Ты опоздала.
        – И вам доброе утро, Эмма Константиновна! – улыбаюсь, пропуская гарканье свекрови мимо ушей. Она сегодня, да как и всегда, в скверном расположении духа. Вот только у меня внутри порхают гигантские разноцветные бабочки, и сегодня слишком приятное утро, чтобы дуться. И Эмма, видимо, это замечает. Окидывает меня с ног до головы изучающим, задумчивым взглядом и кивает:
        – Доброе. Садись, нас уже ждут.
        – Разве мы не с водителем? – удивленно кошусь на женщину, которая открывает дверь водительского сиденья и готовится устроиться за рулем.
        Я не ханжа. И не считаю, что машина – транспорт исключительно для мужского пола. Но трусливая часть меня прикидывает, а разумно ли доверять пару-тройку сотен лошадиных сил женщине? Эта тачка явно не просто седанчик, и стоит только вспомнить, как топил Сокольский...
        – Нет, сегодня наш водитель я. Тебя что-то не устраивает, Анастасия? – и полный презрения взгляд, будто я грязь у нее под ногами. Хоть и стою в платье не дешевле, чем ее костюмчик от Армани.
        – Нет, – пожимаю плечами, придав лицу как можно более безразличное выражение. – Нет проблем, – говорю и обхожу дорогое авто, без спросу и без разрешения усаживаясь на переднее пассажирское. И дождавшись, когда удивленная от такой наглости хозяйка авто сядет, пристегиваюсь.
        В голове все еще воспоминания о пробуждении в объятиях Ильи. Мысли, что обжигают и улыбка, что то и дело норовит появиться. Но, когда мотор начинает рычать и Эмма давит по газам, все-таки вольно-невольно приходится взять себя в руки и держать лицо как можно более отстраненным.
        До места встречи мы доезжаем буквально за двадцать минут. И вопреки моим опасениям, Эмма оказалась очень хорошим водителем, уверенно держащим руль и контролирующим дорогу. Да и, положа руку на сердце, надо признать, что, как сын, она не выжимала из железного коня все, что он может, и не доводила стрелку спидометра до красной зоны.
        И тем не менее, когда мои ноги коснулись асфальта, я выдохнула.
        Когда мы выходим у дорого ресторана с изящной вывеской и названием на французском, удивляться не приходится. В этой стране нет ничего недорогого. Только шик, блеск, лоск и энное количество нулей.
        Уличаю момент и, чуть отстав от Эммы, фоткаю вид, который открывается с крыльца заведения. Пару кадров и “отправить”. Ксю оценит.
        Сам ресторан – место очень уютное и нежное. Если вообще можно так охарактеризовать заведение. В светло-бежевых и белых тонах, с отделкой из мрамора, гранита, и уверена, еще из десятка различных видов каменных пород. Я в этом никогда не была профессионалом. Однако, удивительно, но мне не хочется бежать отсюда сломя голову.
        Тут и там видится небольшое количество столиков на приличном расстоянии один от другого, видимо, чтобы властелины мира сего не мешали друг другу. И что самое удивительное, время едва подошло к десяти, а тут уже многолюдно. Заняты практически все столы. И в большинстве своем – женщины. А вернее, даже группки женщин. По три – пять человек, о чем-то увлеченно щебечут, потягивая чаёк, чинно восседая и фальшиво улыбаясь.
        За одним из столиков и подавно сидит с десяток разодетых дам. Стоит только их увидеть, а потом поймать заинтересованные взгляды на мне – сомнений не остается – курс мы держим к ним. И уже на подходе я чувствую, как каждая из женщин ощупала меня взглядом с головы до ног, и вижу, как в их глазах бегают циферки, прикидывая: какая шмотка сколько стоит.
        Ну и ладно! Я сегодня в слишком хорошем расположении духа.
        Однако не могу мысленно не отметить, как прав был Сокольский. Тут действительно цена твоего гардероба напрямую влияет на яркость улыбки. И в этом плане он постарался на славу. И это темно-зеленое платье-футляр с открытыми плечами, что на мне, и которое сногсшибательно гармонирует с моими глазами, так же сногсшибательно и стоит.
        – Эмма, дорогая! – поднимается одна из дам из-за стола, на вид самая… неприятная. Вульгарная даже, я бы сказала.
        – Луцилла, – сдержанно улыбается моя “свекровь” и дарит “подруге” воздушный поцелуй в щечку. – Девушки, знакомьтесь…
        Ну, вот и началось – язвит внутреннее “я”.
        Церемония представления происходит по стандартной схеме: я улыбаюсь, хлопая ресницами так активно, как могу, а в ответ дамочки скалятся своими белоснежными винирами и называют мне свои имена, кивая в приветствии. И к моему величайшему стыду, я запомнила только двух! Та самая Луцилла, которой подошло бы больше Круэлла, и Жанна. Одна из дам до зубного скрежета неприятна, а вот вторая, наоборот, выделяется своей милотой.
        Эмма же, вздернув подбородок, стоит, с каким-то странным превосходством наблюдая за всем этим.
        В общем, то еще представление.
        – Настя, а как давно вы в модельном бизнесе? – слышу немного погодя, когда мы устраиваемся за длинным овальным столом, и официант ставит передо мной чашечку с ароматным черным байховым чаем.
        И очень хотелось бы промолчать, но этикет не позволяет.
        – Уже и не припомню. Кажется, любовь к подиуму была с самого детства, – улыбаюсь и безбожно вру, стыдливо пряча глаза в кружке.
        – Знаете, у меня племянница… – и понеслось.
        Примерно час мы слушаем про племянницу одной дамы. Потом час про дочь другой. И почти два часа про внуков третьей.
        И я искренне не понимаю, зачем я здесь сегодня нужна была Эмме? Только чтобы на меня поглазели исподтишка, как на диковинную зверушку? Вот, пожалуй, и все.
        Глаза то и дела стреляют в сторону города, который в свете солнечных лучей так соблазнительно и заманчиво сияет, а потом тут же опускаются на мобильный, который молчит.
        Интересно, проснулся ли Илья? А как воспринял мой “тихий” уход? А вдруг не так все понял? Хотя нет, наверняка он в курсе, что я сегодня вынуждена “проводить время” в обществе его матери. Хотя, хотелось бы в… его.
        Уличаю момент, когда собеседницы за столом отвлечены, и щелкаю кнопочкой, подсвечивая экран мобильного.
        Оп… пропущенный.
        Илья Сокольский.
        Звонил!
        И честное слово, я, как дурочка, даже разулыбалась, подпрыгнув на месте, но тут же осадила свою радость. Звонил почти полчаса назад. А я пропустила. Ну, как так-то, Настя?
        Но долго огорчаться мне не дают. Окликают.
        – Анастасия?
        – М-м-м? – поднимаю взгляд, и все одиннадцать пар глаз за нашим столиком смотрят на меня выжидающе. – Простите, Илья звонил, – смущенно улыбаюсь и прячу гаджет под стол. Но из рук не выпускаю.
        – Я говорю, родители твои… они…? – и пауза в надежде на то, что я продолжу.
        Сердце скакнуло, сбиваясь с ритма.
        – Эм… – улыбаюсь, отводя взгляд. И вот что я должна им сейчас сказать? Снова врать? Эти дамочки явно ожидают услышать, что мой папа – миллиардер, не меньше, а мама какая-нибудь киноактриса. А на самом-то деле, только если погорелого театра.
        – Далеко живут? Часто видитесь? Помогают? – напирают с вопросами женщины.
        – Далеко, – завожу за ухо упавшую на глаза прядь волос, чувствуя, как мелко подрагивают от нервов руки. – Редко видимся. Заняты. Они. Ну, и я, – выходят сухие и рваные предложения. – И нет. Я предпочитаю добиваться поставленных целей сама.
        – А финансово? – подает голос Луцилла, – неужто в свои… сколько?
        – Двадцать пять.
        – Двадцать пять. Ты зарабатываешь сама на такие роскошные, дорогие вещи.
        – У нее есть Илья, Луцилла, – встревает раньше меня Эмма Константиновна. А меня почему-то серьезно коробит вот это прозвучавшее в голосе Луциллы сомнение. Будто женщина не может сама себя обеспечивать и быть успешной бизнес-вумен, не зависящей от денег и настроения мужа! Хотя о чем это я? Еще на ужине было понятно, что здешние дамы целиком и полностью сидят на обеспечении своих вторых половинок.
        Удобные чувства. Удобные браки. Удобные семьи. И даже дети… удобные.
        – Я достаточно зарабатываю, чтобы иногда радовать себя вот такими дорогими вещами, – говорю, откашливаясь и выпрямляя спину. – Но, конечно, и мой Илья обожает делать дорогие подарки, – на словосочетании “мой Илья” чуть не запинаюсь. Все-таки до сих пор странно такое произносить.
        – И все же я думаю, без родительского спонсирования не обходится, – лезет в занозу одна из присутствующих. – Многие современные молодые люди любят кичиться достатком, тогда как все деньги, что у них есть, это средства отца или матери.
        Ну да. Только вот судя по рассказу заведующей моего детского дома, все, на что у моей матери хватало денег – это на бутылку.
        И только я открываю рот, задетая такой болезненной и тяжелой для меня темой семьи, как мобильный оживает.
        Смотрю на экран, а сердце на секунду замирает и тут же срывается в галоп. Щеки краснеют, а губы тянутся в улыбке.
        Илья.
        Снова звонит.
        Внутри просыпается волнение и, чтобы выйти из-за стола, приходится применить всю свою силу воли. А еще надо не забывать дышать и смотреть под ноги, чтобы позорно не навернутся на своих ослабших конечностях.
        – Прошу прощения, – извиняюсь перед дамами и, набираясь смелости, нажимаю ответить, прикрывая ладошкой губы. – Да?
        – Где вы? – слышу на том конце провода требовательное, только успев приложить трубку к уху. Четко с места и в карьер. Вполне в стиле Сокольского.
        Вот только я пропускаю это мимо своего внимания, довольная тем, что наконец-то слышу его голос и могу хоть на пару минут отвлечься.
        – В каком-то ресторане с твоей матерью и ее подругами, – отчитываюсь, отходя подальше от нашего столика, и добавляю:
        – Доброе утро, – выхожу на потрясающую террасу на крыше, с видом на море и город, раскинутый практически в скалах. – Как ты?
        – Скорее день, Настя, – вздыхает Сокольский, но не раздраженно, как обычно, а как-то устало и потерянно. И, напрочь игнорируя мой вопрос, просит:
        – Скинь мне свое местоположение.
        – Зачем? – говорю удивленно.
        – Приеду.
        – Что ты удумал?
        – Заберу тебя.
        – Но зачем? - повторяю, заладив, как попугай.
        – Настя, смени пластинку, – усмехается Илья, и я тоже неосознанно тяну губы в улыбке. – Сумасшедшие дни, я думаю, мы могли бы урвать для себя хотя бы денек…
        Нет, после вчерашней ссоры определенно что-то поменялось в его отношении. В его настроении. И это “урвать для себя” словно медом разлилось по телу теплом.
        – За…
        – Только не спрашивай, зачем. Умоляю, Загорская! – выдают мне стон, вкладывая в него все вселенское страдание.
        – Ясно-ясно, молчу, – смеюсь, нервно накручивая на палец прядку волос.
        – Нет, если тебе, конечно, нравится общество подруг матери, я тебя…
        – Не нравится, – перебиваю торопливо. – Верней, прости, я ничего плохого лично про твою мать сказать не хотела.
        – Я понял тебя, Настя. Моя мама умеет быть навязчивой. О-о-очень навязчивой. Так что давай, кидай адрес, вредина моя. Отдохнем от этой игры, и я хоть покажу тебе город.
        На “вредина моя” сердце ухнуло куда-то в пятки и напрочь отказалось возвращаться, а пальчики сильнее вцепились в холодный металл телефона.
        – Договорились! – только успеваю сказать, и мужчина сбрасывает вызов. Я быстро скидываю ему свое местоположение и следом сообщение:
        “Очень жду” с кислым смайликом вдогонку.
        И только собираюсь идти обратно за стол, как в голову приходит мысль. Немного странная, надо признать. Для кого-то даже глупая. Но я жутко устала от платьев. А еще каблуков. А если нам предстоит весь день гулять, то я хочу быть собой. Простой Настей. Поэтому снова набираю номер Ильи и буквально через пару гудков слышу:
        – Уже соскучилась?
        – А ты еще не приехал?
        – Я, конечно, быстро езжу, но не на реактивном самолете, Загорская, – смеется Илья. – Так ты что-то хотела, Настя?
        – Эм…. – и когда надо озвучить просьбу, она кажется такой ужасной и детской. И дурацкой. – Ты не мог бы захватить мои джинсы и футболку? – говорю, набираясь смелости. – И кеды. Пожалуйста!
        И даже думать не хочу, как на меня будут презрительно пялиться в таком простом наряде простого человека.
        – Знаешь, это очень странная просьба.
        – Знаю. Но я хочу хоть на вечер избавиться от этой мишуры, – говорю честно. – Устала, – признаюсь и уже готова услышать язвительный смешок, но мужчина удивляет. Снова.
        – Конечно. Без проблем. Жди, – и спустя пару секунд тишины, когда мне казалось, что он уже отключился, слышу:
        – Я соскучился, Загорская, – после чего Илья тут же кладет трубку, и мое: “и я соскучилась” улетает в пустоту. А я так и стою с горящими щеками и идиотской счастливой улыбкой на губах.
        Глава 29. Илья
        Когда я так сладко спал, уже и не припомню. Если бы не бьющее по глазам солнце, то выполз бы из кровати точно не скоро.
        Выплывая из сна, первым делом шарю руками по постели рядом. Пусто.
        Переворачиваюсь на спину, освобождая затекшую от лежания в одной позе конечность, и открываю глаза, уставившись в потолок. Поворачиваю голову в поисках своей Насти, но ее нет. В комнате полная тишина, и только с улицы доносятся глухие удары волн о скалы.
        Неужели сбежала? Черт, Настя!
        То ли вздох, то ли стон разочарования сдержать не получается.
        И как я мог упустить тот момент, когда она проснулась? Проснись и я, точно бы нашел слова остановить. Ну, или действия. Там уже разбирались бы по ситуации. А так, новый день, новые ссоры? Надоело. До искр из глаз.
        Потираю переносицу и сажусь на постели. Тянусь к телефону. Начало двенадцатого.
        Присвистываю от удивления. Последний раз я так надолго отключался только после убойной дозы алкоголя. Лет так десять назад.
        Набираю номер Насти и жду ответа, но на том конце провода глухо. Только гудки. Противные, раздражающие гудки. Паника нарастает все больше и больше.
        – Да не могла же ты исчезнуть, Загорская, – бубню и быстро, не медля ни секунды, приняв душ, спускаюсь в столовую. Остается надеяться, что увижу ее там. Но за столом сидит только отец с Каролиной.
        – Доброе утро, сынок, – поднимает взгляд от газеты и смотрит из-под очков отец, стоит мне появиться в поле его зрения.
        – Доброе утро, дядь Илья, – беззаботно болтая ногами, улыбается племяшка, прихлебывая чай из кружки.
        – Пап, Каролина. Доброе утро.
        – Ты чего такой взвинченный? Лица на тебе нет.
        – Настя, – выпаливаю, поджимая губы. – Где, не знаешь?
        – Так они с матерью твоей ни свет ни заря на этот слет помчали, – пожимает плечами батя, сворачивая газету. – Еще часов в десять уехали обе. А что? Невесту свою потерял? – хитро стреляет глазами отец, а у меня словно камень с плеч. Значит, не сбежала. Вынуждена была уйти. Впервые за все утро могу выдохнуть спокойно.
        – Потерял. А что за слет?
        – Ну, этот материн кружок светских львиц, – отмахивается батя. – Туда, куда нам, мужикам, свой нос лучше не совать.
        – А где он, не в курсе? – покручиваю в руках мобильный, буквально подпрыгивая на месте от нетерпения.
        – А что? Неужто все-таки решил разбавить этот бабский коллектив? – смеется отец, протягивая мне кружку с чаем. – Как старший и мудрый, советую туда не лезть. Загрызут наши львицы.
        – Да нет. Мысль есть кое-какая, – ухмыляюсь, уже выстраивая в голове коварный план. Еще одного дня вдали от Загорской я не переживу. – Как думаешь, мать сильно будет беситься, если я у нее свою невесту украду? – подмигиваю отцу, забирая из его рук дымящийся напиток и делая глоток. Обжигаясь. Но совершенно не обращая на это внимания.
        Мысли сейчас вообще только об одном. Одной.
        – Ай, – машет рукой отец. – Дерзай. Будет беситься, мы с внучкой ее успокоим. Да, Каролинка? – подмигивает ребенку отец, а я не могу сдержать мальчишеской улыбки.
        Батя, он такой, батя!
        – Ладно тогда. До вечера.
        – И смотри мне, – прилетает мне из столовой напоследок, когда я уже почти на пороге дома. – Чтобы Настю не обижал! Уши надеру. И… знаешь, – как-то загадочно улыбается отец и чешет подбородок, будто что-то усиленно обдумывает, – как по моему мнению, так, может, вам вообще не стоит сегодня домой возвращаться? – подмигивает, а я с долгих пару секунд соображаю, что только что услышал, и когда его “изящный намек” доходит до меня, не могу сдержать смех. Шестьдесят с хвостиком, а еще любому юнцу этот прохвост фору даст!
        Оказавшись в машине, звоню Насте, моля, чтобы на этот раз ответила. Потому что ехать-то я готов, а вот куда – понятия не имею! Ноги уже пританцовывают в нетерпении, а пальцы стучат по баранке руля. Нервы-нервы, и когда я стал такой нетерпеливый?
        А как только слышу ее голос, мягкий, нежный и даже слегка загадочный, губы сами собой растягиваются в улыбке. Поменялось. Что-то после этой простой и невинной ночи незримо изменилось между нами. А главное, мне не открутят мое достоинство за вольности.
        До ресторана долетаю, как мне кажется, быстро, и не думая, паркуюсь. Выскакиваю из машины, поставив авто на сигнализацию и направляюсь на поиски своей невесты.
        А как только захожу в просторный зал и вижу ее, пока еще не заметившую меня и с отстраненным выражением гипнотизирующую взглядом горизонт за окном, улыбаюсь. В тонких пальчиках сжат мобильный, словно девушка ждет звонка, а ножка постукивает каблучком по полу.
        Тоже нервничает. Но что самое главное – ждет.
        В этом темно-зеленом платье, которое после похода по магазинам еще не раз снилось во снах на ней, и она просто потрясающа. Длинные ноги, и аккуратные ступни, обутые в изящные босоножки, и волосы, что спадают на спину почти до самой поясницы. До одури мягкие. Кажется, даже сейчас, стоя за добрый десяток метров, я чувствую их запах. Что-то сладкое и нежное.
        Не знаю, сколько я так стою в стороне, но затем, словно по мановению чего-то, Настя оборачивается и видит меня. Мгновение, когда ее глаза фокусируют взгляд на мне, и ее губы расплываются в улыбке. Не злой, язвительной или фальшивой. Настоящей.
        Мое инкогнито раскрыли.
        Отлепляюсь от дверного косяка и иду к их столику, тут же получая щедрую порцию внимания от подруг матери и нее самой. Удивленный взгляд Эммы Константиновны буквально буравит меня. Матушка явно ищет подвох в моем приезде. Вот только нет его. Все честно и открыто.
        – Илья, что ты...?
        Но мать не договаривает, потому что подскочившая с места Настя влетает в мои объятия. Охватив ладошками лицо, невесомо целует в уголок губ, завладев полностью и безоговорочно моим вниманием и заставив на доли секунды даже немного растеряться.
        – Привет, – шепчет тихонько, поглаживая пальчиками щеки, которые, по-моему, пылают от ее прикосновений. Как у мелкого, неопытного пацана.
        – Привет, Насть, – шепчу в ответ и отмираю. Сжимаю в кольце рук эту невероятную девушку, что каждый раз своей улыбкой душу наизнанку выворачивает.
        – Я уже начала думать, что ты передумал, – поднимает на меня свои изумрудные глаза Загорская. Так доверчиво смотрит, что дыхание перехватывает.
        – Я перерывал твоя гардероб, – подмигиваю, возвращая ей поцелуй. Только в лоб. – Кхм… готова? – спрашиваю уже громче.
        – Куда? – удивленно встревает голос матери.
        – Мам, уважаемые дамы, – прикладываю руку к сердцу, – прошу прощения, но эту девушку я на сегодня увожу! – говорю такитвердо, что даже голос звенит. Чувствую, с какой довольной моськой и гордостью во взгляде Настя смотрит на меня, и сильней сжимаю руки на ее талии. – Хорошего дня! – киваю, разворачиваясь и разворачивая с собой девушку, но Эмма Сокольская не привыкла просто так сдаваться.
        – Илья, но ты не можешь!
        – Мам, – вздыхаю и бросаю взгляд на родительницу. – Могу! – отрезаю все пререкания, наблюдая, как вытягивается лицо матери. – Имей совесть. Ты уже познакомила Настю со всем Монако и Ниццей. Она за эти дни уже была везде и со всеми. И еще немного и я, правда, начну забывать, как выглядит моя невеста, – выдаю обвиняющую тираду, смягчая тон улыбкой. – Прости, но сегодня я хочу ее себе. На весь день. Всю, – говорю твердо, а Настя прижимается еще чуть ближе.
        – Ну… ладно. Хорошо, – сдается родная женщина, скривившись. – Но к ужину-то вы будете дома?
        Ухмыляюсь, припоминая слова отца и смотрю на Загорскую, которая у меня под боком, нервно прикусив губку, вопросительно вскидывает идеальные брови. Не отвечаю сам. Предлагаю ответить ей. За нас. Хотела бы она вернуться сегодня к ужину? Или, может, мы дома окажемся только к завтраку?
        И, видимо, уловив в моем взгляде вопрос и неприкрытый намек, Настя улыбается и, пожав плечами, выдает:
        – Ничего не можем обещать, Эмма Константиновна. Посмотрим по ситуации. А сейчас, простите, и со всеми приятно было познакомиться! До встречи, девушки, – одаривает дам за столом обезоруживающей улыбкой и, кивнув, хватает со стола сумочку, а меня за руку, настойчиво таща за собой на выход ресторана. Ни минуты промедления. Быстро перебирая своими стройными ногами и загадочно поглядывая на меня через плечо. В этот момент на ее лице написан настоящий детский восторг. Такой, какой обычно бывает у Каролинки, когда та выкидывает очередную пакость.
        И казалось бы, уже ушли. Уже можно вздохнуть спокойней, притормаживая у самого выхода в ресторан. Но за спиной слышится уверенный цокот каблуков. Словно кто-то, чеканя шаг, быстро несется нам вдогонку. Обернувшись, встречаюсь с недовольным взглядом матери. И она явно нам идет не “пока” сказать.
        – Эмма Константиновна в своем репертуаре, – закатываю глаза, и Настя оборачивается.
        – Сделай что-нибудь, Илья, – испуганно вздыхает девушка, – я не хочу здесь оставаться.
        С каждой секундой все больше сокращает расстояние мать.
        – Есть предложение, – целую в висок и, перехватив ее ладошку, подмигиваю, – бежим?
        – Ты серь… – округляет глаза Настя, но на то, чтобы сориентироваться, ей нужны доли секунды. Считанные мгновения. И девушка растягивает свои сладкие губки в хитрой, заразительной улыбке.
        – Бежим, Сокольский!
        А мне больше ничего и не надо говорить. Переплетаю пальцы и беру инициативу в свои руки. Прибавляю скорости, вылетая вон из ресторана в сторону парковки. Подхватывая Настю на руки, размашистым шагом спешу к машине. И под звонкий, заразительный хохот Загорской мы просто-напросто убегаем! Как два подростка, несемся к машине под недовольное материно:
        – Илья! Настя! Ну-ка, стойте!
        Запрыгиваем в салон, я жму по газам, и, с визгом шин срываясь с места, мы уезжаем.
        Глава 30. Настя
        – Не смотри! – выдыхаю возмущенно, уловив в зеркале любопытный, горящий недобрым огоньком взгляд Сокольского.
        – Я не смотрю, – ухмыляется мужчина, разводя руками.
        – Врешь!
        – Не вру. Я просто смотрю на дорогу в зеркало заднего вида, Загорская.
        – Мы стоим!
        – И что? – ухмыляется Илья.
        – Туда смотреть необязательно.
        – Зану-у-уда, – тяжело-тяжело вздыхает водитель, получая ладошкой по плечу.
        – И вообще, не обязательно было останавливаться, – пыхчу, пытаясь извернуться, чтобы не слишком провокационно сверкнуть своим нижним бельем и натянуть джинсы. Узкое пространство задних сидений этой дорогущей тачки точно не предназначено для переодеваний.
        – Нет, – машет головой Илья, бросая взгляд через плечо, – тогда я бы точно засмотрелся, и мы бы убились.
        – Вот! Сам признался, что смотришь!
        – Поймала, Настя, каюсь, – кажется, совсем его мой наигранно недовольный бубнеж не пронимает, и приходится, прикрывая грудь руками, кинуть в его наглую моську платье, уличив для себя момент, чтобы натянуть футболку. А уже потом, пока мужчина не опомнился, с чувством выполненного долга устроиться на переднем пассажирском с довольной улыбкой безумца.
        – Я готова!
        – Так нечестно, – закатывает глаза Сокольский, подцепив пальцем мое платье, – его должен был снять я.
        – Максимум, что ты можешь снять, Сокольский, – шепчу, чуть поддаваясь вперед, – тачку с ручника. – Посмеиваюсь, хотя от ощущения его дыхания на своих губах сердце начинает стучать быстрее, учащая пульс. А воображение подкидывать утренние картинки вперемешку с провокационными жаркими кадрами в этой самой машине. И откуда моя невинная фантазия черпает такой разврат?
        В ответ же мне выдают убийственно спокойный взгляд и дьявольскую ухмылку на чувственных губах.
        – Я запомнил, – говорит Илья медленно, почти по буквам, своим низким, грудным голосом, и тут же проворачивает ключ в зажигании. – Ну что, готова посмотреть город?
        – Конечно.
        Еще бы! Кажется, я ждала этого дня все долгие двадцать пять лет.
        Удобно устраиваюсь на сидении, пристегивая ремень безопасности, и, как примерная ученица, складываю ручки на коленочки. Илья смотрит на все это с пляшущими смешинками в глазах и давит по газам, срываясь с места.
        Нет, я определенно хочу однажды сесть за руль этого зверя!
        Но не сейчас. Сейчас экскурсия с личным ГИДом.
        Само княжество совсем небольшое, и объехать мы можем его за… час. Все. То есть абсолютно. Но мы не будем смотреть его на машине. Мы будем изучать его пешком. Так заявил Сокольский и, припарковавшись около какого-то фешенебельного ресторана, который стоит неподалеку от пляжа, потащил меня за собой.
        И нет. Совершенно не хотелось вредничать и упираться. Хотелось только посильней вцепиться в мужскую ладонь и впитывать-впитывать-впитывать: местный колорит, уютные, узкие улочки, причудливые дома и инфраструктуру такую, какую не увидеть нигде. Франция, Чехия, Англия… я вообще безумная фанатка этих стран. И это карликовое княжество, кажется, соединило в себе все только самое лучше.
        Пока мы бродим по улицам и я с открытым ртом и большими глазами таращусь на окружающую меня обстановку, Илья посмеивается. То и дело ближе прижимает к себе и целует то в ушко, то в висок, то под его нападки любвеобильности попадают щеки. Так нежно, мило и волнующе. И почему я позволяю это делать? Ох, не знаю. Может, потому что уже надоело? Кричать, ругаться, воевать. Может, потому что меня тянет? И мне невероятно приятно находиться рядом с ним, в его руках. Ощущать, как он прижимает меня к себе и сексуальным голосом сексуального гида рассказывает о тех местах, где мы останавливаемся.
        Сокольский, кажется, знает о Монако все, от и до. Что и как здесь устроено. Какие законы и правила. И как сильно по устройству жизни эта бухта богачей отличается от всего другого мира. И после его рассказов я начинаю понимать, почему многие обеспеченные люди предпочитают жить именно здесь. Потому что для них это тихое, спокойное и полное комфорта пристанище.
        – Я какое-то время назад думал переехать сюда. Организовать здесь головной офис фирмы. Пару-тройку человек из руководства и еще парочку толковых ребят по работе онлайн, – говорит Илья, когда мы не спеша прогуливаемся вдоль набережной.
        – Правда? Работа на удаленке? – усмехаюсь, – сомневаюсь, что у тебя бы это получилось.
        – Почему это?
        – Потому что тебе надо все и всегда контролировать, – пожимаю плечами, откусывая мороженое, который услужливый джентльмен купил для меня. – Ты же, как туча, висишь над работниками и требуешь-требуешь-требуешь, – выдаю чистосердечно. – А онлайн так не прокатит.
        – Уж прям я такой зверь?! – обгоняет меня Сокольский и отступает вперед спиной, уперев руки в бока.
        – Ну-у-у…
        – Я тебе повысил зарплату. И половине работников, которые этого реально заслуживали.
        – Угу. А с повышением прокатил, – резонно парирую, глядя прямо в глаза. – Обидненько. Я подходила по всем пунктам.
        Сокольский вздыхает со свистом и тормозит:
        – Я думал, мы уже решили эту тему.
        – Решили. Я уволюсь, – улыбаюсь, хотя внутри просыпается легкая неуверенность в этом своем “решении”. – Но это не значит, что обида исчезла.
        – Ты действительно все еще намерена уйти? – уже без сарказма, без улыбки спрашивает Илья и смотрит исподлобья.
        – Правда, – говорю и отвожу взгляд, так как то, что я в его глазах вижу, заставляет сомневаться еще больше.
        – Замечательно, – огорошивает меня ответом Сокольский.
        – Ч-ч-что замечательно?
        – Замечательно, что у меня еще есть почти трое суток, чтобы тебя переубедить, Загорская.
        – Самоуверенно. Думаешь, получится?
        – Я умею убеждать. Тебе ли не знать, – подмигивает Илья и нагло откусывает у меня кусочек МОЕГО мороженого. А потом, пока я не успела выдать возмущенную тираду, обнимает за плечи и уводит разговор совершенно в другую сторону.
        За целый день, что мы бродим по городу, я успеваю сделать с сотню фотографий и даже пару раз поймать Сокольского в объектив фотокамеры. Тихо. Аккуратно. Пока не видит. Чтобы потом, когда эта “сказка” закончится, грустными вечерами я могла вспомнить, что когда-то в моей жизни было и такое: город мечты и мужчина мечты. Который здесь и сейчас только мой. И ничей большое!
        Океанологический музей, морской музей, княжеский дворец, казино Монте-Карло, потрясающей красоты сады и отель, который во время проведения гонок формулы один становится чуть ли не VIP-трибуной. А вы знали? Я вот нет. И во всем этом калейдоскопе эмоций я пропадаю с ним и с этим ярким, насыщенным красками городом на целый день. Бреду, неторопливо, за руку с мужчиной, пока не останавливают доносящиеся откуда-то звуки.
        – Что там такое? – удивленно оглядываюсь на звучащую неподалеку музыку и тяну мужчину за руку, останавливая. – Что это? – поднимаю взгляд на задумчивого Сокольского, который жмет плечами.
        – Понятия не имею, Насть, – машет головой, – заглянем?...
        Глава 31. Настя
        Мы и заглядываем, оказываясь на... трибуне? А под нашими ногами, уходя вниз, раскинулся причудливый каменный театр. Странное строение словно прямиком из прошлого века. С каменными ступеньками, где разрозненно сидит примерно с десяток человек, и внизу круглая сцена. На которой и стоят нарушители тишины.
        Музыканты.
        А вернее, трио: два парня с гитарами и девушка, одетая в пестро-яркое платье. Поразительной красоты солистка, которая поет невероятным, мелодичным голосом. Завораживая, очаровывая. И как те самые сирены из мифов и легенд, заставляет идти на свой голос. Все ближе и ближе.
        – Кажется, мы попали на концерт, – посмеивается Илья, – давай, пойдем...
        – Нет, – машу головой, протестуя, и настойчиво тяну его за руку туда, вниз, ко всем собравшимся. – Идем.
        Убеждаю, но Сокольский со скепсисом смотрит на все это действо.
        – Я и танцы? Ну, уж нет, Настя.
        – Да брось, это же классно!
        Выдергиваю ладошку из его руки и, уже перебирая ногами по ступенькам, спешу вниз. Туда, где на сцене вокруг музыкантов собрались с десяток человек, и несколько парочек, подхваченные ритмами звучащей музыки, танцуют. И им все равно, что на них смотрят и что о них подумают. Плевать на мнение окружающих и что, возможно, это смотрится странно. Они просто наслаждаются.
        – Куда ты собралась, Загорская? – посмеивается мой спутник догоняя, смирившись с тем, что меня не переубедить. – Что ты снова удумала? – нарочито ворчит, разводя руками, но я его уже не слышу.
        – Я хочу танцевать! – бросаю взгляд через плечо на Илью и прежде, чем он успевает схватить меня за руку, выбегаю в центр всего этого импровизированного концерта с уличными бардами и вклиниваюсь в общую массу.
        Страшно увидеть осуждающие взгляды? Волнительно показаться глупой?
        Нет. Прекрасно просто насладиться свободой. Отпустить свои мысли и тело. Разжать тиски, которые все это время сковывали. И мне не нужно много времени, чтобы забыться и расслабиться. Это и так сделал день. Потрясающий. Яркий и насыщенный. Внутри словно бьет фонтан из счастья и радости. Ноги после прогулки гудят, но и это не помеха. Я просто закрываю глаза и начинаю двигаться. Плавно, подстраиваясь под ритм, словно парю. Бедрами, руками, неосознанно улыбаясь. Поворот, и руки сами собой взлетают вверх. И с сожалением думается, почему я сейчас не в платье. Тогда мой танец выглядел бы в тысячи раз эффектней.
        Внутри просыпается странный огонек, который подкидывает безумную мысль: хочу зацепить Сокольского. Хочу увидеть огонь в его взгляде. И с очередным поворотом, я открываю глаза и… пропадаю. Попадаю в плен его темных глаз, что пожирают и завораживают не меньше, чем музыка.
        Он смотрит.
        И кажется, не дыша и не моргая. Стоит чуть поодаль, спрятав руки в карманы своих светлых брюк и даже не шелохнется. Он весь, словно оголенный нерв.
        Дыхание перехватывает, и щеки начинают стремительно краснеть. Полыхать. Никогда еще я не оказывалась под таким прицельным, тяжелым, буквально раздевающим мужским взглядом. Дикое и необузданное желание в его глазах пугает. Но вместе с тем ужасно возбуждает.
        Я замираю, сбившись с ритма мелодии. Вокруг словно образуется вакуум, и я перестаю слышать и видеть что-то или кого-то, помимо Сокольского. Сглатываю вязкий ком, вставший в горле, когда он подходит. Медленно, даже как-то лениво укладывает ладони на мои плечи и, едва касаясь, спускает по рукам вниз.
        – Провокаторша, Настя, – шепчет едва слышно, одними губами мужчина и, заставив крутануться на носочках, прижимает к себе. Крепко, так что не вздохнуть. Напрочь уничтожая личное пространство.
        – Ты же не танцуешь? – продираю слова сквозь пересохшее горло.
        – Врал, – начинает медленно покачивать меня в своих руках в такт мелодии Илья. – В такой компании сложно стоять в стороне… – и он здесь явно не потому, что тоже поддался очарованию мелодии. Другое “очарование” его привлекло. И я не могу не улыбнуться, обвивая руками его за шею.
        – Ты сводишь с ума, Загор-р-рская, – говорит Илья опять с этим рычащим “р-р-р”, которое отдается мурашками по коже и легкими вибрациями внутри. – С каждым разом все больше и больше… – шепчут проникновенно мне на ушко его губы. Опаляя горячим дыханием и поднимая волоски дыбом. – Когда-нибудь этому будет предел, м-м-м, Анастасия? – прикусывает мочку уха Сокольский, а у меня сердце делает кульбит, ухая в пятки. И какой тут танцевать! Тут бы вообще вспомнить, как ходить и как дышать…
        Но Илья полностью берет инициативу в свои руки и ведет. Уверенно, шаг за шагом. Так мастерски и умело, как от него я совершенно не ожидала. Оказывается, он умеет прекрасно танцевать. Соблазнительно двигаться и при этом не сводить глаз с моих губ. Пытка. Это настоящая пытка.
        Поворот, переступить с носочка на носочек и еще поворот. Секунды, что я теряю окутывающее тепло его тела, и всего мгновение, после которого я снова оказываюсь в его руках.
        – Настя, – говорит Илья спустя продолжительное молчание, которое буквально искрилось между нами от напряжения. Не выпуская из захвата и не останавливая танца.
        – М-м-м? – кусаю губу, так как говорить совершенно нет сил. Я, как чертово сладкое мороженое, рядом с ним таю, и таю, и таю. Превращаясь в лужицу. Пропадаю. Сердце уже начинает ныть, коля новыми, сильными, ранее не известными мне чувствами. Стремительно пропадаю. Кто бы спас…
        Но его следующая фраза:
        – Настя... нам нужно поговорить.
        И сталь, зазвучавшая в голосе впервые за весь день, вмиг отрезвляют.
        Глава 32. Настя
        После форта Антуан, а это был именно он, к вечеру, последним не изученным нами пунктом остается Порт-де-ла-Кондамин. Та самая гавань, где стоят изысканные и роскошные яхты, и по которой снуют сплошные рычаще-гудящие спорткары. И которую Илья оставил намеренно напоследок, чтобы насладиться потрясающим закатом с террасы ресторана.
        Мы садимся за дальний столик, у самых перил, и я не могу не признать, что картинка перед глазами впечатляет.
        Пока Илья делает заказ, я не могу оторвать глаз от горизонта, что постепенно начинает окрашиваться в малиновый цвет. Необыкновенно сочетаясь с лазурной гладью моря, закат, пока еще блеклый, слегка оттеняет голубого цвета небо, но уже через час, я уверена, это будет дух захватывающая картина.
        И хоть стараюсь делать вид, что все в порядке, но на самом деле ничего подобного. После его фразы “нам надо поговорить”, я, как и любой человек, напряглась. На душе стало тревожно, и отогнать легкий мандраж все никак не получалось. Даже вон руки мелко трясутся, и я с опаской поглядываю на Сокольского в ожидании продолжения.
        – Как тебе? – спрашивает Илья, откидываясь на спинку стула и кивая в сторону горизонта, когда уходит официант.
        – Потрясающе, – тяну уголок губ в улыбке.
        И все. Мы опять замолкаем. Илья смотрит на меня, а я смотрю на море. Умиротворенное и спокойное.
        – А город?
        – Похоже, я влюбилась в это место, – говорю искренне и не могу сдержать разочарованного вздоха. – Вот вернемся домой, и мне останется только вспоминать по фотографиям все это великолепие.
        – Ну, почему же, княжество никуда не денется.
        – Ты шутишь, да? – наконец-то перевожу взгляд мужчине глаза в глаза. – Мне, чтобы прилететь сюда за собственные средства и задержаться хоть на недельку, придется копить… эм… примерно вечность и еще пару дней, – выгибаю бровь, и мужчина усмехается.
        – Муж.
        – Что муж?
        – Может, будет обеспеченный муж.
        Это он сейчас на что или на… кого намекает? И почему так прыгает сердце в груди? А еще в голове всплывает образ… мужа. С лицом Ильи. Но нет, дважды в одно место снаряд не попадает, и вряд ли меня еще пригласят сыграть роль горячо любимой невесты. А в то, что эта игра и фальшивая любовь может перерасти с его стороны в настоящую… в общем, не верю. Как бы больно от этого не было. Такие, как он, не влюбляются. И не дарят всего себя и свою жизнь только одной единственной.
        – Я не хочу обеспеченного мужа.
        – А какого хочешь, Настя? – подается вперед мужчина, упирая локти в стол.
        – Любящего.
        – Куда тебе нужны были такие деньги, Настя? – резко перескакивает с темы на тему Сокольский. – У тебя какие-то проблемы?
        И смотрит так внимательно, будто и сам уже в моей голове нашел ответ.
        – Это имеет какое-то значение? – говорю осторожно, прощупывая почву. Получится или не получится соврать?
        – Имеет.
        – Если не отвечу, чека не видать? – складываю руки перед собой, сжимая пальчики в замок. – Но ты обещал.
        – А я свои обещания держу. Просто мне интересно, ты и правда здесь, со мной сейчас, все еще только ради чека? – усмехается Сокольский и сжимает руки, лежащие на столе, в кулаки. Лицо спокойное, но тело выдает. Побелевшие костяшки пальцев, которые он сжал запредельно сильно, говорят сами за себя.
        – Не только, – спустя, кажется, вечность говорю тихо.
        – Тогда почему? – кажется, Илья даже выдохнул. До того напряженно ждал ответ, будто для него это действительно важно.
        – Я тоже всегда держу обещания…
        – А еще?
        – А еще я получаю извращенное удовольствие, видя, как моего большого босса строят предки, – улыбаюсь, подмигивая и получая улыбку Ильи в ответ.
        – А еще? Почему еще?
        – Потому что я не люблю отступать, – пожимаю плечами, стойка держа оборону вокруг своего сердца. Хотя прекрасно понимаю, что он хочет от меня услышать. Какое “почему”. Но я даже мысленно себе пока боюсь в этом признаться. Не то, что ему… и вслух.
        – Это не все, – машет головой, убирая руки, когда к нам с полными подносами всяких вкусностей спешит официант.
        Пока молодой парень в форме расставляет перед нами блюда и откупоривает бутылку с вином, разливая по бокалам, мы с Ильей меряемся упрямством. Глаза в глаза. Кто первый отступит.
        – И все-таки? – возвращается к теме Илья, подхватывая бокал, когда мы снова остаемся одни.
        – Откровенность в ответ на откровенность, – беру и свой бокал, протягивая к мужчине и тихонько чокаясь. – Я отвечаю на один твой вопрос, а ты на мой. Но, чур, не врать, не увиливать и не отступать.
        – Опасно, Загорская, – поджимает губы, но тут же ухмыляется Илья.
        – Почему это? – удивленно округляю глаза.
        – Потому что тогда я начну задавать те вопросы, на которые тебе точно не захотелось бы отвечать просто так.
        – Но…
        – А еще, – перебивает, салютуя бокалом, – я узнаю о тебе чуть больше и, значит, козырей в моих руках тоже станет чуть больше. Не боишься?
        – Боюсь, – щурю глаза, – но мне скрывать нечего, – пожимаю плечами и делаю маленький глоточек вина. Которое оказывается тем самым, которое так понравилось мне на ужине в доме Сокольских. Запомнил? Удивительно. И приятно безумно.
        – Тогда начнем, – откашливаясь и отрывая-таки взгляд от моих губ, говорит мужчина. – Первый вопрос…
        И дальше начался допрос. Нет, правда, мне кажется, что Илья просто всеми конечностями ухватился за возможность что-то узнать обо мне. Аккуратно и ненавязчиво, все время уводя от встречных вопросов, он расспрашивал о детстве. О детском доме, где я выросла, и том, как после него долго, вгрызаясь зубами в любую работу, поднималась вверх. Как оказалась в столице и познакомилась с Ксю. Первая квартира, съемная однушка, первый настоящий заработок и первые отношения.
        А меня, видимо, слишком сильно расслабило вино, и в итоге я напрочь забываю, что должна получать встречную “откровенность” и просто говорю, говорю и говорю. Выкладываю мужчине все о себе как на духу, ощущая себя при этом так… легко и так уютно в его компании здесь и сейчас, что с трудом верится, как еще вчера мы могли поругаться несколько раз за день.
        Изумительное горячее быстро исчезает с тарелки, так же, как и так мною обожаемые креветки. Мы смеемся и пьем, пьем и смеемся. Он смотрит на меня, впитывая информацию и, кажется, запоминая каждую мельчайшую деталь обо мне. А я смотрю на него. На это лицо, которые видела два года подряд изо дня в день, и которое казалось таким суровым. А на деле… мне ведь так нравится его улыбка. До мурашек. Нравится, как при этом сияют черные глаза и как пляшут в них светлые крапинки, бликуя в лучах заходящего солнца. Будто звезды на ночном небе. И совсем он не пугающий. И совсем не злой. Просто раненый однажды предательством в сердце мужчина, который поставил крест на чувствах.
        А я…? Я умудрилась втюриться, как говорят, по самые уши в этого неприступного красавца, словно сошедшего с обложки.
        Глава 33. Настя
        – Значит, долги, – подводит итог Сокольский, когда уже десерт съеден и бутылка вина выпита. Мы, а верней, джентельмен Илья расплачивается по счету, и мы выходим из ресторана. Не спеша, в обнимку прогуливаясь вдоль набережной.
        – Вот, – пожимаю плечами, – как-то так.
        – Ты осознаешь, какой козел твой бывший? – скрежеща зубами, говорит Илья, притягивая к себе за плечи.
        – Осознаю, – усмехаюсь, – но выбора-то у меня нет. – И неосознанно сильней прижимаюсь к сильному телу мужчины. Словно ища защиты. – И вообще! Почему я весь вечер отвечаю на твои вопросы, а ты на мои нет?
        – Спрашивай, – усмехается негодяй, прекрасно понимая, почему. Да потому что забалтывать умеет на раз-два.
        – Кто такая Марго и что за история прошлого? – выпаливаю первый и самый интересующий меня вопрос. Останавливаюсь, поворачиваясь и смотря снизу вверх в его глаза. – Поэтому ты не хочешь серьезных отношения? Это ей ты делал предложение?
        – Это уже четыре вопроса, – говорит Илья и улыбается. Вот только грустно и растерянно. Укладывая ладони мне на плечи и притягивая к себе, легонько проводя подушечками больших пальцев по коже, будоража все внутри. – Придется выбрать.
        – Хорошо. Так ей? Ей ты делал предложение?
        – Да, Настя, – вздыхает Илья, посмурнев, сжимая пальца на моих предплечьях сильней. – Ей.
        – Что произошло? Тогда.
        – Много всего.
        – Это не ответ. Протестую.
        – Ну, ты тоже мне так и не сказала, почему все еще не бросила меня здесь на растерзания матери, – подцепляет пальчиками мой подбородок Илья. – Ответишь ты, отвечу и я.
        – Так нечестно! – возмущенно дую губы, тихонько сходя с ума от движений его рук и близости. – Все, я обижена. И… и пойду… и… – кусаю губы под его насмешливым взглядом и лихорадочно соображаю, чем можно ему пригрозить. Веско так. Существенно. Да тут, как никогда, кстати, на глаза попадается полоска пляжа, от которого мы буквально в паре метров.
        – Утоплюсь пойду. Вот, – вскидываю брови и, выкрутившись из его рук, бегу.
        – Ты с ума что ли сошла, Загорская?! – смеется Илья, но оборачиваясь, вижу, как стремительно размашистым шагом торопится за мной.
        Вот только я уже в воде. Сначала по щиколотки, насквозь промочив кеды. Затем все дальше, и дальше, и дальше с коварной улыбкой на губах иду вперед.
        – Настя, все, иди сюда! – слышу, как кричит с берега Сокольский, но вот только я не могу остановить свои ноги. Смеюсь и топаю все глубже и глубже в море. Слишком крепкое вино хорошенько ударило в голову. А в компании с потрясающим днем и невероятным вечером, с танцами и смехом, с обжигающими взглядами Ильи и задушевными разговорами – у меня просто сорвало стоп-кран. Ощущение, будто я парю далеко-далеко где-то там, на линии горизонта, что окрашена в ярко-оранжевый цвет.
        – Настя! – смеется Илья, разводя руками, когда я, крутанувшись по колено в воде, разворачиваюсь к нему и улыбаюсь. Джинсы намокли, да и футболка из-за брызг прилипла к телу. – Вернись на берег, будь другом.
        – Другом? А если я не хочу другом, Сокольский?
        – Хорошо. Просто вернись. Девочка-беда. Утопиться она собралась.
        – Да ладно тебе! – смеюсь. – Ладно, признаю, – поднимаю руки, – я просто хочу поплавать.
        – Ты не умеешь, – выгибает бровь Илья, – не дури, Загорская, это опасно, – сбрасывает всю веселость мой спутник. – Выходи, Настя, давай, – машет рукой в сторону берега и делает шаг в воду.
        Но пьяному и море по колено, верно? А я пьяна. И не знаю, от чего больше: от вина или от него. Нового, такого, каким я не видела своего босса никогда. Открытого, улыбчивого, сногсшибательного и до ужаса сексуального. Идеальный мужчина… мужчина, в которого я влюбилась. Вот так-то. Признала. Чуть не задохнулась от этой мысли, но глупо теперь уже прятать голову в песок. Влюбилась. Окончательно и бесповоротно, и от этой мысли дыхание перехватывает.
        – А ты спаси… – шепчу и отхожу спиной все глубже в воду.
        Дурочка. Страшно. Кровь кипит. Глаза Ильи испуганно смотрят на то, как вода уже достигает моих бедер, и закрадывается шальная идея сладкой мести.
        – Настя!!!
        Мгновение, и я падаю в воду. Задерживаю дыхание и на свой страх и риск ныряю.
        Пожалуй, в этот момент уровень моего доверия Сокольскому просто безграничен. Потому что решиться на такое, не умея плавать, да еще и с легкими, накатывающими на поверхности воды волнами… страшно. Вот только я не успеваю как следует испугаться, потому что буквально тут же меня сгребают в охапку и вытаскивают сильные мужские руки. Секунда, и Илья ставит меня на ноги и обхватывает за талию, прижимая к себе, а я открываю глаза и встречаюсь с испуганными черными омутами, которые сверкают праведным гневом:
        – Ты что творишь? – рычит Илья, сильней сжимая руки на моей талии, практически впечатывая меня в себя. А я укладываю ладошку на его грудь, туда, где бешено бьется сердце, и молчу.
        – Напугала, дурочка… – шепчет мой спаситель, утыкаясь лбом в мой лоб и прикрывая глаза, тяжело дышит. А я медленно, с наслаждением, пробираясь пальчиками под его напрочь промокшую рубашку, пробегаю ладошкой по голой, словно высеченной из камня груди. Оцарапывая и чуть надавливая ноготками, чувствую, как сбивается у Сокольского дыхание и дрожит рука, что держит меня.
        – Настя… – предупреждающе шепчет Илья, вот только я и так прекрасно понимаю, чем нам “такое” грозит, и не хочу останавливаться. Поднимаю ладошку выше, поглаживая и исследуя пальчиками, добираюсь до плеч, шеи, до покрытой щетиной щеки. Легкими касаниями пробуждая внутри нас опасный огонек, который с каждой секундой и каждым вздохом разгорается все ярче. Закрываю глаза и зарываюсь пальчиками в темных, мокрых от воды волосах Ильи и, набираясь смелости, привстав на носочки... тянусь к его приоткрытым на выдохе губам. Целую. Так, как хотела уже давно. По-настоящему: честно и открыто. Без игр и фальши. Вкладывая в это легкое и невесомое прикосновение всю нежность, что теплится внутри и которой так хочется с ним поделиться. Накрываю его упрямые горячие губы своими почти невинно, и мы оба замираем. Но всего на жалкие доли секунды, пока я не обвиваю руками Илью за шею и не тяну на себя настойчивей. Показывая, что мне мало. Я хочу больше, глубже, ярче.
        Слышу тяжелый вздох Сокольского и чувствую, как он отмирает. Его руки одним легким движением, словно пушинку, приподнимают меня, усаживая себе на бедра, а губы отвечают, открываясь. С небывалым напором и отчаянием. Мужчина полностью берет контроль над поцелуем, превращая мой детский в страстный и дикий. Вмиг распаляя внутри голод и желание, которое легкой ноющей болью прокатывается по всему телу.
        Мало. Мне мало, и я вцепляюсь в его плечи, как утопающий за соломинку. Полностью теряя связь с реальностью. Остается только жар, огонь внутри, бегущий по венам, и безумные игры наших так долго томившихся вдали друг от друга тел. Дикие танцы языков и глубокое, тяжелое дыхание.
        Я не знаю, сколько длится наше общее падение в омут безумия, но когда, набравшись сил, я все-таки отстраняюсь от него первая, легкие горят. А вместе с ними и вся я. Горю. Пылаю. Утыкаюсь носом в шею мужчины, пряча свои красные от смущения щеки, потому что то, что я хочу предложить дальше… совершенно не та Настя, которую Сокольский привык видеть.
        Он хочет меня. Знаю. Чувствую. Его возбуждение, его состояние. Чувствую каждой клеточкой.
        И я хочу...
        И очень сильно надеюсь, что в мужчине сейчас не взыграет благородство.
        – Илья… – выходит ужасно хрипло, будто не моим голосом. – Ты говорил, что у тебя тут неподалеку апартаменты, – шепчу, пробегая пальчиком по его губам, и слышу то ли стон, то ли вздох.
        – Ты смерти моей хочешь… Настя? – горько усмехается Илья.
        Налетевший резкий порыв ветра заставляет поежиться от пробежавшего по коже холодка, и Сокольский это замечает, сильнее прижимая к себе. Словно стремится укрыть, согреть. Хотя думаю, он и так понимает, как внутри меня все… согрето.
        – Ну, может, мы… – прикусываю губу, так как никогда еще в жизни я так откровенно не намекала мужчине на секс. Мужчине, который к тому же мой босс. И который даже и не мой мужчина.
        – Что мы… Настя? – хриплым голосом, разгоняя толпы мурашек, спрашивает Илья.
        – Мы могли бы… остаться сегодня… там, – продираю сквозь резко пересохшее горло и вижу, как тяжело сглатывает Сокольский. Как дернулся кадык, и как сжались его ладони на моей попе. Как в унисон с моим сходит с ума его сердце и ускоряется пульс.
        Поднимаю взгляд с его губ, глаза в глаза. Они – черные. Как сама бездна и беззвездная ночь. Заглядывающие в самое нутро. Волнующие.
        И в этот момент я совершенно четко осознаю: мне плевать, что будет потом. После этого отпуска. Дальше. Там, в реальной жизни. Секс на пару ночей для него? Ну и пусть. Я окажусь очередной простой девочкой в списке его “завоеваний”? Плевать. Потому что меня переполняют чувства. К нему. И я эгоистично хочу насладиться эмоциями, ощущениями, его вниманием и прикосновениями. И если даже нам не сулит: жили они долго и счастливо и умерли в один день – я хочу насладиться Ильей Сокольским хотя бы здесь и… сейчас.
        Глава 34. Настя
        Мы заходим в несомненно дорогие апартаменты. Да впрочем, других здесь и не бывает. И я, как зачарованная, прохожу к огромным панорамным окнам, за которыми открывается потрясающий вид на лазурный берег. Та самая гавань, на которой буквально час назад мы пили вино.
        Вокруг интимный полумрак, а весь свет исходит от последних предзакатных лучей солнца, которые вот-вот “утонут” в синеве ночного моря.
        У меня перехватывает дыхание, когда Илья закрывает дверь. Этот щелчок замка, обычно такой тихий, сегодня словно раскат грома. Пугающий и волнующий одновременно. Он отрезает нас от всего внешнего мира, оставляя наедине.
        Нервы натягиваются, как струны, когда я слышу его шаги. Шаги ко мне. Шаги, которые я способна уже узнать из тысячи. И они все ближе и ближе. И сердце разрывает грудную клетку, когда я ощущаю Его за моей спиной. Слишком близко. Провокационно и волнительно. Мой босс. Человек, которого я люто ненавидела все эти два года, а на самом деле – желала. Каждой частичкой, каждым потаенным уголком души.
        По телу пробегает мелкая дрожь, когда мужчина присаживается у меня в ногах, и его грубые ладони опускаются на мои голые ноги. После опрометчивого и глупого купания в море Илья заставил меня снять мокрые джинсы с футболкой и надеть платье. Словно… специально. Словно желал еще раз увидеть его на мне.
        Я зарываюсь ладошкой в его черных, как смоль, спутанных от ветра волосах, а он снимает мои босоножки, медленно расстегивая ремешок за ремешком, стягивает с моих ступней, поднимая взгляд на меня снизу вверх. Глаза в глаза. Смотря покорно, окутывая обещаниями самых сладких мук. Словно говоря: а помнишь, Настя, я уже стоял перед тобой на коленях однажды. И я помню. И от этого дрожь по телу еще сильнее.
        – Ты вся дрожишь… – шепчет мужчина, замечая.
        – Знаю… – не могу найтись с ответом, когда Илья прикасается, поглаживая осторожно, как будто боится, что я рассыплюсь, как песочный замок. Исчезну.
        Проводит ладонями вверх, поднимаясь. Щекоча невесомым прикосновением пальцев к моей разгоряченной коже, он подбирается к бедрам и задирает подол легкого платья, оказавшись снова у меня за спиной. Целует, прокладывая дорожку от ключицы до ушка, и… я замираю. Не дышу, сжимая ладошки и собирая всю свою выдержку в кулак. Уже готова пропасть в этом обжигающем омуте страсти, когда его пальцы пробираются под резинку кружевных трусиков и касаются меня там.
        – Илья… – выходит стон, и ноги подкашиваются. Я не падаю только благодаря Сокольскому, который второй рукой подхватывает меня за талию и прижимает к своему телу, словно высеченному из камня.
        Его тяжелое дыхание теряется у меня в волосах. Оно такое же рваное, как и мое. И это пытка. Адская пытка.
        Его пальцы между моих ног творят абсолютно невероятные вещи. Доводя до исступления. Гладят, сжимают возбужденную горошину, заставляя извиваться в его руках. Желать большего. Я завожу руки за спину и, вцепившись пальчиками в его волосы, тяну на себя, требуя поцелуй, но словно специально в этот момент палец проникает в меня, моя спина выгибается, и с громким криком я упираюсь в его возбужденное достоинство.
        – Илья… пожалуйста, – прошу, сама не знаю, что, но к одному пальцу добавляется второй и входит глубже, прижимая меня к себе еще сильнее.
        – Настя… – шепчет мужчина не своим голосом в мои волосы, – открой глаза, –требует. Не просит. И я покорно повинуюсь, утыкаясь взглядом в поразительный закат.
        Это пошло. Ужасно грязно, но я впервые в жизни кончу от движения чьих-то рук у окна с видом на море.
        Щеки опаляет румянец, и я хватаюсь за его ладонь, хочу остановить, но этот человек не знает, что такое смущение. Зато он знает, как сделать женщине приятно на грани грубости.
        Его движения внутри становятся быстрее, уверенней, а я плавлюсь, как кубик льда на солнце. Теряюсь в пространстве от острых ощущений, от его дыхания на моей шее и от смелых прикосновений. Все тело сковывают тиски, а желание, которое так долго искало выхода, сосредоточилось в одной болезненно-ноющей точке в низу живота. Его пальцы входят и выходят, гладят, ласкают, а его вторая ладонь хватает меня за шею. Губы шепчут на ушко абсолютные глупости, а я совершенно точно схожу с ума, и начинаю двигать попой, обтираясь об молнию его брюк. Чувствуя всю мощь и силу его желания, заводя нас обоих еще больше. Внутри пожар. Не кровь, а лава течет по моим венам. Я не могу думать, я не могу дышать, и я не могу стоять. В голове шум, а перед глазами темные пятна. И все мышцы буквально натягиваются до боли, готовые вот-вот разорваться, когда с очередным движением его руки, с ловким толчком пальцев, я достигаю долгожданного пика. Кричу, выгибаясь в сладком спазме, и цепляюсь за его руки, как тонущий за спасательный круг. Я тону. В ощущениях. В крышесносном оргазме, что микроинфарктами прокатывается по всему телу,
что превратилось в пушинку. В нирване, что накрывает.
        – Моя Настя… – шепчет Илья мне на ушко хриплым, низкими голосом. А рокочущие нотки наотмашь бьют мои нервы, отдываясь легкой вибрацией в груди.
        Илья в одно мгновение дергает молнией и стягивает с меня это надоевшее платье. Разворачивает к себе, захватывая в свои стальные объятья, и впивается в губы требовательным поцелуем. Захватывает в свою безоговорочную власть мой язык, касается неба, прикусывает губу. Целует страстно, настойчиво, напирая и вкладывая в свои движения все нетерпение, весь пожар, что полыхает в его груди. Там, где выскакивает сердце.
        Я нащупываю пряжку на его ремне, мгновение, и она со звоном падает вместе с брюками нам под ноги. Трясущимися руками торопливо расстегиваю пуговицы на его рубашке, безбожно промахиваясь. Пальцы словно онемели, а вмести с ними и все остальные части тела. Воздуха не хватает, легкие горят адским пламенем. Но и сил остановиться и оторваться друг от друга хоть на доли секунды нет. Два сумасшедших. Безумцы. Словно сорвавшиеся с цепи.
        Сокольский, избавляя наши тела от последних преград, стягивает с меня трусики и легким движением откидывает в сторону бюстгальтер, подхватывая руками под попу и усаживая себе на бедра. Я не вижу, куда мы идем, не вижу и не понимаю, что вообще происходит вокруг. Только дыхание, стоны, рыки и гул сердца в ушах.
        Не разрывая поцелуя, мужчина садится на диван и усаживает меня сверху так, что его возбуждение упирается в меня, и я непроизвольно ерзаю, путаясь пальчиками в его волосах. Сжимая.
        – Я хочу тебя, – шепчет Илья, отстраняясь и утыкаясь лбом в мой лоб. – Уже схожу с ума от того, как сильно, Настя, – его сердце под моей ладонью выдает безумный ритм в унисон с моим. – Тебе решать, малыш, – шепчет и обхватывает одной рукой себя за затылок, а второй свое достоинство, отдавая полную свободу действий в мои руки.
        А я хочу. Безумно хочу. Его. И никого другого. Так сильно, как никого и никогда.
        Приподнимаюсь на коленях, с отчаянным вдохом впиваюсь в его губы и сажусь.
        Он проникает глубоко и задевает самые чувствительные точки. Мне кажется, я готова кончить уже от одного ощущения его там, внутри. Огромного и каменного.
        Но он подарил мне крышесносный оргазм, и я отвечу тем же.
        Вцепляюсь ноготками в плечи и волосы мужчины и, закрывая глаза, начинаю двигаться. Ритмично, вверх вниз, входя, насаживаясь до предела.
        В комнате абсолютная темнота и тишина, которую разрывают только наше дыхание и удары тел. Потных, голодных и возбужденных тел.
        Мы двигаемся в едином ритме, словно в диком танце первобытной страсти. Пальцы, руки, губы – все прижимается до боли. Его ладонь сжимается на моей ягодице до синяков, и движения становятся быстрее. Я чувствую, как к нему подступает разрядка, и в одно мгновение Илья, разрывая поцелуй, укладывает меня на диван в ворох мягких подушек и наваливается сверху.
        – Давай, малышка, – шепчет мне в губы и, покрывая поцелуями шею, спускается к груди, обхватывая вершинку губами. Вышибая стон и заставляя сильнее сжать ноги на его бедрах, Илья входит последний раз. Мощно, заполняя до предела, до искр в глазах и отчаянного крика наслаждения. Кончает с низким стоном, забирая и меня с собой на вершину блаженства.
        Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем бессилие начинает отпускать. Но каждое движение, каждый взгляд дается с неимоверным трудом. И мы просто лежим. Рядом. В обнимку. Так близко, как вообще оно возможно. Просто наслаждаемся дыханием в унисон. Нет сил даже, чтобы говорить… только молчать.
        И уже на грани дремы в голове мелькает тревожная мысль, за которую я не успеваю как следует ухватиться. Сон все настойчивей утягивает в свои сети, и единственное, что отдается в голове звоночком, так это то, что мы оба точно что-то забыли...
        Глава 35. Настя
        Я разве говорила, что терпеть не могу утро? Нет. Могу. Только если оно будет вот таким: теплым, нежным и в крепких объятиях сильного мужчины.
        Открываю глаза и не могу сдержать улыбки, позволяя ей бессовестно приклеится к губам. Взгляд устремляется к окну, за которым пасмурное небо над просыпающимся Монте-Карло, и безграничная лазурь моря. Мне кажется даже здесь, на приличном расстоянии, на высоте я слышу его шум. Спокойный, размеренный, умиротворяющий.
        Поворачиваюсь в кольце мужских рук и легонько чмокнув в щечку, тихо, чтобы не потревожить крепкий сон Ильи, выползаю из захвата. Шелк простыней приятно холодит разгоряченную кожу, щекоча, а звенящая тишина в спальне разгоняет маленькие волнительные мурашки.
        С улыбкой на губах, отползая от спящего Сокольского, присаживаюсь на краешек огромной кровати, потягиваясь. Да как раз в тот момент, когда хозяин этих роскошных апартаментов завозился на постели, но просыпаться и не думал. Только перевернулся на спину, представляя моему взору свое идеальное, словно высеченное из камня, тело. От вида кубиков на рельефном прессе в натуральную потекли слюнки. Появилось шкодное и опасное желание – ощупать. Всего. Везде, Пока спит…
        Всего чуть-чуть… маленечко…
        Но нет, Настя!
        Приходится буквально бить себя по рукам, уговаривая отстать от Сокольского хоть на пару минут! Дав себе всего жалкие мгновения, чтобы налюбоваться безмятежностью на его лице, таком спокойном сейчас и таком прекрасном. Аккуратно провожу пальчиками по руке, что загребла в свои объятия вместо меня подушку, да тут же вскакиваю с постели, как ужаленная, чтобы не начать свои “путешествия” дальше. А хочется. Очень хочется. Невероятно хочется!
        Но нельзя. Наша ночь, а вернее раунд два, три, четыре и все последующие и так закончилась почти что с рассветом, и если уж у меня полное отсутствие сна, незачем будоражить и мужчину. Тем более мне есть чем себя занять.
        Вчера мне само собой разумеется не удалось осмотреться здесь, в его квартире, но сегодня моего любопытства не остановить. Поэтому я накидываю на себя его рубашку, и выхожу из спальни, тихонько притворяя за собой дверь. И по широкой лестнице с гранитными ступеньками без перил спускаюсь в гостиную. Взгляд мечется от светлых стен, к светлой мебели. Новенькая кухня, словно на ней никто ни разу не готовил и исключительно дорогие породы камня. Модно, стильно и современно. Бело–бежевые тона и абсолютная аскетичность апартаментов совершенно меня не удивляют. Сокольский он такой. Все должно быть в состоянии идеального порядка. Ни лишней бумажки, ни лишней ручки на столе у этого педанта вы никогда не найдете. Папки исключительно в стопочку и по порядку.
        Когда я только устроилась к Илье на работу, мне его такое отношение к вещам казалось диким. А его кабинет чересчур строгим и ужасно пустым. Только массивный стол, стул, окна и парочка кресел для посетителей. Больше ничего. Пусто. А на столе все равно, как по линеечке.
        Такая атмосфера ужасно давила, когда он вызывал к себе в кабинет выдавая новую порцию поручений. Глаза было некуда спрятать, приходилось рассматривать столешницу. Хватило меня на пару недель, и я решилась купить ему в кабинет небольшую эхеверию в темно–синем горшочке под тон стен. Ксю очень долго смеялась, и уверяла, что это зеленое чудо завянет рядом с его подавляющей аурой в первый же день, но я только отбрыкивалась. А потом, утром, до его прихода, оставила цветочек на рабочем столе большого босса с запиской: “поливай меня”. Честно, думала меня пошлют вместе с этим цветочком. Соберут вещи и уволят за самоуправство в тот же день. Но... нет. Уже два года это угловатенькое чудо в форме причудливого геометрического узора стоит на его рабочем столе и даже, когда одна из его “протеже” попыталась горшок убрать, Сокольский ее знатно покусал, разозлившись. Так что… может внешне он и мистер строгость, мужчина сама непрошибаемость, но внутри там точно большое и умеющее любить сердце. Знаю. Чувствую и всегда чувствовала. А вчера еще и ощутила, какого это – оказаться объектом его всепоглощающего внимания.
        Такие воспоминания снова заставляют улыбаться как дурочку, ненадолго отключая от реальности. А когда я в нее возвращаюсь, то слышу за спиной у самого ушка:
        – Куда сбежала? – и подпрыгиваю от неожиданности, да тут же оборачиваюсь и оказываюсь прижата к горячему совершенно нагому телу идеального мужчины.
        – Напугал. – Шепчу, нарочито обиженно.
        – Чего ты боишься, мы тут одни, Настя. – Сжимая руки все сильней, говорят мне тоном все проникновенней. – Совершенно одни… – соблазнительно ухмыляется сонный Сокольский и тянется с поцелуем.
        – Ты не устал? – хохочу, когда его ладони уже наглым образом начинают стягивать с меня рубашку.
        – Хочу урвать как можно больше…
        – Эгоист. – Прикусываю губу, когда одним стремительным движением рук, Илья словно пушинку поднимает и усаживает меня на кухонный гарнитур.
        – От эгоистки слышу, – возвращают мне обзывательство намеком на ночь, когда я проснувшись первая и полезла с поцелуями к уже сладко спящему Сокольскому.
        – Мы обещали быть к завтраку! – мой разум все еще слабенько, но пытается протестовать…
        – А приедем к обеду. – И все, слова пропадают, когда его ладонь сжимает налившуюся и ноющую от желания грудь. А мозг снова машет на прощание ручкой.
        Долго задержаться в уютном “мирке для двоих” не получается. Хочешь не хочешь, а возвращаться в дом Сокольских старших придется.
        Поэтому кое как отлепившись друг от друга, мы завтракаем в том же что и вчера ресторане и уже в начале двенадцатого оказываемся на парковке, где бросили машину накануне. Я бодрым шагом, цокая каблуками иду к пассажирскому сиденью, когда Илья аккуратно ловит меня за локоток и останавливает.
        – Садись. – Кивает мужчина, а я хмурю брови, не понимая, что он от меня хочет.
        – Так я же и…
        – Не туда, Настя. – Улыбается Илья и обогнув меня, подходит со стороны водительского сиденья и услужливо открывает дверь. – Сюда.
        Долгие пару минут мне понадобилось, чтобы сообразить, что в итоге от меня хотят. Но когда сообразила, чуть глаза не выкатились из орбит.
        – Ты шутишь? – волнительно забилось сердце.
        – Нет. Я же обещал тебя посадить за руль.
        – Не думаю что это хорошая идея, – вздыхаю, понимая, что лучше отказаться.
        – Почему? – подходит ко мне Илья, устраивая ладошки на моих щеках и заглядывая в глаза. – Что не так?
        – Все. – Вздыхаю и тянусь к его губам, целуя. – Все так. Просто я не сидела за рулем уже очень и очень давно. Да и вообще толком не сидела. Поэтому, – пожимаю плечами, обхватывая его за запястья. – Лучше не стоит, но спасибо. Правда. – Смягчаю отказ улыбкой, – для меня это важно.
        – Я хочу чтобы ты села за руль, Загорская. – Остается непреклонен Илья. Поджимая губы и всем своим видом выражая упрямство. А еще явно намекая на то, что лучше бы с ним не спорить.
        – Жить надоело?
        – Хочу чтобы ты поняла какой это кайф.
        – Уже переизбыток кайфа за одни то сутки, тебе не кажется, – смеюсь да тут же краснею, когда вижу как полыхнули огоньком его глаза.
        – И это еще не предел. – Обещает мне Сокольский, – садись, – и подталкивает в сторону руля.
        – Но я…
        – Я рядом. Настя. – Говорит так, что и сомнений быть не может. – Я помогу, если будет нужно.
        И ни капли сомнения в его взгляде. И ни разу не дрогнул его голос.
        “Я помогу, если будет нужно”.
        И сегодня и всегда. И почему то именно в этот момент с грустью думается, что если такой мужчина полюбит, то женщина с ним будет жить как царица. Он свою избранницу будет готов на руках носить. И в прямом и в переносном смысле.
        – Так что, – подмигивает Илья, все еще дожидаясь моего ответа. Тянет руку, предлагая помощь. – Едем, Настя?
        Решится. Надо просто решиться. Переступить через свой глупый страх и согласиться. Ведь хочется. Очень хочется! Пальчики уже нервно покалывает в предвкушении. И прежде чем разум дает согласие, на эту авантюру, по другому и не скажешь, ноги уже делаю шаг. А потом еще один уверенней. И еще парочка… И хоть сердце снова сходит с ума в груди, а поджилки нещадно трясуться, но сказанное Сокольским мне на ушко:
        – Моя девочка. – С легкой ухмылкой, отдается небывалым приливом гордости за себя. А его поцелуй в висок – теплой волной прокатывается внутри.
        Ну раз его…
        Глава 36. Настя
        С опаской поглядывая, как на дикого хищного зверя, я все-таки устраиваюсь за рулем авто и, дождавшись, когда рядом сядет Илья, жду команд.
        Тихо, спокойно, так, что ни один мускул на лице не дрогнул, донельзя уравновешенный Сокольский напоминает мне, что нужно сделать для начала. Вплоть до того, что нужно провернуть ключ в зажигании и положить руки на руль, а не на коленки. С сожалением думаю, что, возможно, будь у меня в свое время в автошколе такой, как Илья, автоинструктор, то я бы и ездила с большим удовольствием и относилась к этому с меньшей опаской. Может быть, даже ужалась в тратах и накопила на простенькую иномарочку. Был бы стимул и желание. Но мой же – монстр Вася – орал, истерил и постоянно ругался, сетуя на то, что женщинам вообще зря разрешили сдавать на права.
        – В общем, жмем на газ, машина едет, – подытоживает все вышесказанное мужчина.
        – Угу, – растерянно киваю в ответ, пытаясь успокоить галоп сердца и гул барабанов в ушах. Паника. С ног до головы меня накрывает паническая атака. А мозг - зараза подкидывает яркие картинки того, что случится, если вдруг глупая, я перепутаю педали тормоза и газа. Нет, плохая мысль. О-о-очень плохая мысль!
        – Настя-я-я? Ты жива еще? – смеется гад-Сокольский, когда я, вцепившись в руль, большими от страха глазами смотрю на дорогу, приготовившись трогаться с места.
        – Угу…
        – Настя.
        – Да-да.
        – Если ты чуть расслабишь пальчики на руле, он не убежит, – тихо смеется Сокольский, вальяжно развалившись на соседнем сиденье и устроив руку на подлокотнике.
        – Дурак, – бросаю обиженно, краснея, как рак, и дуя губы. Но хватку побелевших от натуги пальцев ослабляю.
        – Помню. А ты где право-лево помнишь? – продолжает издеваться негодяй.
        – Может, хватит? – выдыхаю обиженно. – Посмеялись и будет, – бросаю руль и вместе с ним всю эту дурацкую затею. Тянусь к ремню безопасности, дерганно отстегивая. Вот только пальцы не попадают по кнопке, и в итоге психовать начинаю еще больше.
        – Воу-воу, стой, я же просто шучу, – перехватывает мои запястья Илья, – пытаюсь тебя подбодрить и вернуть к привычному состоянию, Загорская. А то ты дрожишь, как цыпленок.
        – Ну, спасибо. Еще и цыпленком обозвал! – морщу нос, бросая уничтожающий взгляд на мужчину. – Ну, так садись сам, и мы быстрее поедем…. петух.
        Но моя злость только больше его раззадоривает.
        – Петух, ладно, но до дома нас везешь сегодня ты.
        – Мы дома. Пошли вернемся, а? – выпалила и не сразу соображаю, что. Но и правда, квартира, где мы были вдвоем, всего за одну ночь стала для меня домом. Уютным, тихим, полным любви домом. А там…
        – Вернемся, – вздыхает Сокольский, посерьезнев. – Обещаю, что мы сюда еще вернемся. Хочешь, даже задержимся в отпуске и еще неделю выделим для себя. Только мы вдвоем, Настя. Этому городу еще есть что тебе показать.
        – Нельзя, – говорю с сожалением и отвожу взгляд, снова укладывая руки на руль.
        – Почему это?
        – У тебя в следующий понедельник важная сделка. А у меня… – а у меня неподписанное заявление на увольнение. – А у меня неважно. Так, – машу головой, отбрасывая все посторонние мысли. – Пора ехать…
        И еще раз, по новой. Ногу на педаль, руки на руль, глаза на дорогу. Илья уже не так весел, как до этого, но двигается чуть ближе и контролирует каждое мое движение. Да даже, кажется, каждый мой вздох. И все бы ничего, но его касания рук, что происходят словно специально: то ноги, то руки, то шею – все это будоражит. Отвлекает, и в итоге, когда я наконец-то трогаюсь и выезжаю на дорогу, ползя по здешним меркам, как черепаха, прошу его держать руки при себе. Он смеется, но послушно отодвигается.
        Метр. Сотня метров. Километр. И я уже начинаю входить во вкус. Перестаю мысленно отсчитывать секунды до столкновения с бордюрами и столбами, понимая, что все не так плохо, как я думала! Эта девочка – просто монстр! И монстр послушный, если обращаться с ней ласково. Нога все уверенней давит на педаль газа, а руки перестают дрожать. Стрелка спидометра ползет все выше, а вместе с ней и уголки моих губ.
        Теперь я понимаю, почему местные так восхищаются такими тачками и молиться готовы на свои дороги. Сокольский был чертовски прав! По такому идеальному асфальту, который вьется впереди, словно шелковая лента, без единого бугорка или ямки, ехать сотню – издевательство! И совсем скоро скорость меня захватывает. Полностью. Накрывает с головой адреналин. Кровь бурлит в венах, а тело действует все уверенней. Ощущение того, что ты сама управляешь этой махиной, которая рычит и с космической плавностью входит в каждый поворот, окрыляет.
        – Это просто космос! – выдыхаю завороженно и бросаю взгляда на Илью. Быстрый. Мимолетный.
        Он смотрит на меня. Смотрит и улыбается. Так гордо, так ярко и заразительно. Наблюдает за мной, не отрываясь и не моргая. Как и обещал, не трогая и вообще ведя себя, словно невинный ангел, сложив руки на коленях.
        И я понимаю, что у меня снова в голове пропали тормоза. Стоит только подумать о вчерашнем, глядя на “пассажира”, что сидит рядом, как желание снова воспламеняется, подобно спичке.
        Один “чирк”, и внутри все горит.
        Прежде чем успеваю себя остановить, резко виляя рулем, сворачиваю на обочину, на узкую полоску вдоль отвесной скалы, и притормаживаю, включая “аварийку”.
        – Ты чего? – удивленно смотрит на меня Сокольский, но я не хочу говорить, чего я. Просто с глупой улыбкой на губах отстегиваю ремень безопасности и, скидывая с ног туфли, в пару мгновений перескакиваю с водительского места на пассажирское. К нему.
        – Воу, – смеется мужчина низким рокочущим смехом и смотрит растерянно и так… восхищенно. – Настя, ты точно хочешь, чтобы я взорвался, да?
        Притягивает меня к себе за талию, прижимаясь ближе. Усаживает к себе на колени и уже забирается ладонями под платье, задирая. Не медля ни секунды. А я чувствую. Отчетливо чувствую, что и ему многого не надо, чтобы завестись.
        – Это все ты виноват, – смеюсь, сжимая пальцами за плечи. – Ты и эта машина… грех в ней просто… ездить.
        – М-м-м, – выдают мне в губы дикий стон. – Уже только ради этого стоило тебя усадить за руль, Загорская.
        – Я так и знала, что это был твой коварный план!
        – Невероятная, – шепчет Илья, целуя в шею и игнорируя мой возмущенный выпад. – Горячая, – прикусывая подбородок. – Похоже, я схожу с ума от тебя, Загор-р-рская.
        А руки уже странствуют по телу. Поглаживая, пощипывая, исследуя.
        – Аналогично, – шепчу, прикусывая губу и улыбаясь.
        – Ты тоже сходишь от себя с ума? – всего на секунду отстраняется Илья, путаясь ладонью в моих волосах.
        – От тебя. Сокольский, – вздыхаю, не зная, как ему объяснить словами то, что происходит внутри. Ту бурю и ураган, что моими зарождающимся чувствами к нему сметают все остальные. Поэтому просто целую. Жадно и напористо, так, как до недавнего времени даже подумать было стыдно. Протискивая ладошку между нашими телами, тянусь к ширинке его брюк, прямо намекая на то, чего хочу. И кажется, “здесь и сейчас” скоро станет девизом этого уикенда…
        Благодаря “остановке” на трассе на добрый час, после которой меня за руль точно садить было нельзя, бразды правления авто перенимает Илья. А в дом его родителей мы приезжаем растрепанные, помятые, с идиотскими улыбками на припухших губах, а я, вдобавок ко всему, с гнездом на голове и размазанной помадой.
        – Сты-ы-ыдно, – цепляюсь за руку Ильи, пряча взгляд у него на плече. – Я не могу появиться перед всеми в таком виде! – шепчу, а мужчина смеется. Вот кого-кого, а его точно не заботит то, что по нам и невооруженным взглядом видно, чем мы не так давно занимались.
        – Настя, мы жених с невестой. Вполне логично, что мы… провели ночь, не в шахматы играя.
        – Ночь! А сейчас белый день! – тяну его за руку, останавливая уже на крыльце.
        – И день тоже, – обнимает за плечи Илья. – Мало ли, – беззаботно кивает в сторону машины. – То, чем мы занимаемся наедине, только наше с тобой дело.
        – Но…
        – И там все взрослые люди, которые тоже когда-то делали так.
        Нет, он точно издевается! Смотрит своими черными глазами, в которых живописными картинками стоят наши интимные безумства, и улыбается. Смотрит и улыбается, улыбается и смотрит, тогда как я сгораю от смущения и… и нового витка желания. Что вообще происходит со мной и с моим телом? Почему я никак не могу унять это ноющее чувство, требующее снова…?
        – И все-таки, – делаю последнюю попытку уломать. – Можно, я сначала зайду в уборную? А лучше в нашу комнату и…
        – Нет, – перебивает меня Илья, целуя в кончик носа.
        – Ну, почему?!
        – Потому что мне нравится смотреть на тебя такую, Загорская.
        – Какую такую?
        – Не обращай внимания, просто собственнический инстинкт взыграл, – ухмыляется Илья.
        – Погоди… – удивленно выдыхаю, округляя глаза, – так это ты для Кости с Анжелой стараешься, что ли? Хочешь, чтобы эта стервочка тебя приревновала? Или… сам ревнуешь? – чувствую, как начинаю сиять бесстыжей улыбкой во все свои тридцать два. – Ты меня ревнуешь, да? А вот таким моим состоянием решил… “пометить территорию”?!
        – Фу, Загорская, – морщится мужчина. – Ужасно звучит. Но да! – припечатывает уверенно Сокольский, потянув меня за собой. – Ты моя, и этим гостям не следует это забывать!
        Ты моя.
        Моя Настя.
        Моя девочка.
        Боже, почему это простое и емкое словечко “моя” так цепляет за душу. Так колет теплом, как иголочкой. Приятно. Слышать от него такое и видеть, каким становится собственником по отношению ко мне. И нет, наивных иллюзий не питаю, понимая, что скорей всего это – ты моя – глупости, только так, для красивого словца. Но от этого не менее приятно!
        – Повтори еще раз, – прошу уже у самых дверей в столовую. – Мне нужен финальный допинг.
        – Что? Про то, что им не следует… – ухмыляется Илья, а по взгляду вижу, что и так прекрасно понял, о чем я.
        – Не-е-ет, – обхватываю колючие щеки, покрытые двухдневной темной щетиной, ладошками и целую уголок его упрямых нежных губ. – Совсем не это…
        – Тогда, может… – перехватывает игру Илья. – Может, повторить, что ты моя?
        – Угу. И еще разочек… – смеюсь.
        – Ты… – задерживаю дыхание, впитывая каждую произнесенную букву, каждый его вздох. – Моя. Загорская. И на сегодня, и на эту неделю, и на всю-ю-ю нашу… – и казалось, вот-вот у него вылетит такое опрометчивое “жизнь”, но договорить ему не дают.
        Перебивают.
        В наше уединение врывается приятный, но незнакомый мне женский голосок с легкой смешинкой:
        – Кхм-кхм… тут, кажется, показывают что-то из разряда восемнадцать плюс?
        Я поднимаю взгляд и просто не могу сдержать смущенной, но искренней улыбки, попадая в плен внимательных черных глаз незнакомки. А верней, почему же незнакомки? Думаю, не надо быть ясновидицей, чтобы не увидеть очевидного сходства между стоящей напротив девушкой и мужчиной, который все еще держит меня в кольце рук и дерзко ухмыляется.
        – Сестренка? – рокочет у меня над ухом Сокольский, посмеиваясь. – Ты как всегда не вовремя, знаешь?
        – Знаю, братишка, – в тон ему с соблазнительной улыбкой тянет Инна. – Знаю.
        И больше не говоря ни слова, идет к нам с явным намерением обнять. Я сначала отступаю, думая, что все эта безграничная любовь достанется ее брату, но Инна меня удивляет. Ловит и крепко-крепко, чего не ожидаешь, глядя на ее хрупкую фигурку, обнимает. Так, словно мы уже тысячу лет знакомы и не меньше дружим.
        А когда слышу ее тихий смех и заговорщицкий шепот на ухо:
        – Ну, наконец-то в этой семье появилась адекватная женщина! – уже и сама не могу сдержать смеха. Искреннего и настоящего. Понимая, что уже ради знакомства с Инной Сергеевной Сокольской стоило пережить эту долгую почти неделю.
        Глава 37. Илья
        Настя. В голове Настя. Рядом Настя, и везде только Настя.
        Я, кажется, совсем двинулся, но даже дышать не могу, когда она уходит. Хочется ходить по пятам, как тень, и быть рядом каждую секунду. Я чувствую себя больным на голову, повернутым на одной навязчивой идее маньяком. Такое ощущение, что тщательно подавляемые мной чувства и желания, что копились все два года, в эти выходные напрочь снесли плотину внутри. И сшибающим с ног потоком понеслись наружу.
        Вчерашний нереальный день, что мы провели вместе, напомнил мне о том, что с женщиной может быть приятно не только спать. Но и ходить, говорить, да даже просто касаться в детских, простых и до зубного скрежета невинных жестах. А крышесносная ночь стала финальной точкой в моих метаниях. Многое в моей голове разложилось по полочкам. Я понял наконец-то окончательно, чего хочу и что мне нужно. И остается только надеяться, что нашим с Настей желаниям окажется по пути. Жизненном. Что она согласится. На что? Да провести со мной весь остаток жизни. И ни днем меньше. Как чертовы Ромео и Джульетта.
        Еще гребок руками, и, упираясь в борта бассейна, выныриваю, тут же открывая глаз и нащупывая стройные ножки Загорской, что болтаются в воде. Машинально, уже плохо контролируя себя и забив на все это дело, целую в коленку, а потом и вообще подтягиваюсь и припадаю к ее сногсшибательным губам. Щедро обливая ручьями текущей с меня водой.
        – Илья! – возмущенно вопит Настя и тут же смеется.
        Пацан. Ей богу, чувствую себя пацаном! Но кто бы знал, как мне чертовски мало!
        – Я соскучился.
        – Пять, – округляет свои невероятные глаза Настя. – Пять минут тебя не было… – обвиваются вокруг моих бедер загорелые ножки.
        – Целых пять.
        – Ох, кого-то крепко приручили, – встревает со своим замечанием загорающая на шезлонге неподалеку сестренка с довольной улыбкой.
        – А кто-то слишком много болтает, – парирую, усмехаясь. Вот только знала бы мелкая задира, как она права! Я еще и выть послушным псом скоро начну от поселившегося внутри постоянного голода.
        Приезд Инны с мужем стал для нас настоящим сюрпризом. Так как все дружно ждали их в городе завтра, в пятницу. И сестренка сразу же очаровала Загорскую, кинув шпильку в адрес “матери и ко”. И весь час, что мы торчим у бассейна, Настя с Инной увлеченно болтают о своем, о девичьем. Уж в эти темы я точно стараюсь не влезать. И кажется, впервые за все время моя Настя чувствует себя в этом доме вполне комфортно и очень даже в своей тарелке.
        – Эх, люди не меняются, братишка, – многозначительно хмыкает сестренка, а Настя закатывает глаза:
        – Вы друг друга стоите, ребят, – вызывая наши с сестрой смешки.
        Однозначно, стоим. Хоть и разница в приличные шесть лет, но мы с Инной всегда были на особой, одним нам понятной волне. Друг за друга горой, даже несмотря на то, что время и жизнь в последние годы отдалили.
        – Мама, смотри как я научилась! – с визгом вылетает в надувных нарукавниках из дома Каролина и, забавно мельтеша хвостиками, с разбегу ныряет в бассейн, с головой уходя под воду.
        После приезда наш домашний “ежик” поутих и ходит за матерью хвостиком, уверенно заявляя, что наотдыхалась в этом году и поедет с предками домой.
        Иногда мне кажется, что именно для этого коварная сестренка отправляет дочурку к любимой бабушке. Чтобы проказница начала ценить ту, другую жизнь в городе.
        – Класс, да, мам? – оборачиваюсь на племяшку, чувствуя, как по плечам ползут нежные пальчики, чуть пощипывая и выводя причудливые узоры.
        Ох, черт, Настя. Что ты творишь! Стискиваю челюсти до хруста, сдерживая стон, в ответ ущипнув свою соблазнительную провокаторшу за ногу.
        – Упс… – дергает ногой Загорская.
        – Класс! А как я умею, показать? – смеется сестренка, подскакивая с шезлонга и скидывая шляпу, следом ныряет за дочуркой в спасительную прохладу бассейна. Подхватывая свою егозу и устраивая в воде догонялки с хохотом, писками, визгами и брызгами во все стороны.
        – Давай к нам, – подмигиваю и тяну на себя Настю, забираясь руками под легкую хлопковую рубашку, накинутую на плечи от солнца, и обхватывая ладонями за талию. Худенькая, стройная и такая маленькая Настя кажется рядом со мной пушинкой. Чуть сильней схвати – сломаешь. И откуда она такая взялась на мою голову и отхватила себе самую большую часть моего сердца?
        – Нет-нет-нет, – машет головой и упирается руками вредина, – мой порыв искупаться утонул в тот вечер! – смеется, активно вырываясь, – Илья… Илья, нет… а-а-а-а!
        Я оказываюсь проворней и, потянув на себя, ловлю съехавшую с мокрого бортика прямо ко мне на руки Загорскую, которая с визгом и писком вцепляется в мою шею до невозможности близко. Сдавливая так, что еще немного и перекроет кислород.
        – Илья! – возмущенно стучит по груди ладошкой, когда я усаживаю ее себе на бедра и, пока сестренка увлечена игрой с племяшкой, срываю поцелуй с улыбающихся губ. Долгий и жадный.
        Не могу! Не касаться ее не могу! Мне, похоже, уже стало это так же жизненно необходимо, как дышать и говорить.
        – Знаете, что я тут подумала, – вклинивается в наше уютное купание Инна. Беспардонно так и настойчиво. И это она умеет просто на отлично.
        – Ну-ка, просвети, – со вздохом отрываюсь от желанных губ и оглядываюсь на сестренку. – Нам именно в этот момент так хочется узнать, о чем ты подумала…
        – Знаешь, ты стареешь, – парирует моментально Инна.
        – Ничего подобного!
        – Да-да, ворчишь, бурчишь, бубнишь…
        – Ну, все-все-все! – машу головой, когда сидящая у меня на руках Загорская начинает хохотать. – Так с чего ты там начинала?
        – Давайте вечерком в ресторан, а? Леша сегодня весь день по делам мотается… кхм… – поджимает губы Инна, – не приедет, в общем. А так мы бы отлично посидели парочками, а, ребят? – пожимает плечами сестренка.
        Вот только я прекрасно знаю, что никаких дел у Лехи нет. Здесь мать, и она мужа сестры не переваривает совершенно. Поэтому-то парень подчеркнуто старается держаться как можно дальше от этого дома.
        Интересно, Настя у меня будет такая же? В том смысле, что когда поженимся, сможет ли она переступить через свою неприязнь и приезжать сюда со мной? А в том, что мы поженимся, теперь даже сомнений нет. И я по-прежнему готов сделать для этого все и даже больше.
        – Почему бы нет, – улыбается Настя, поглядывая на меня. – Ты как?
        – Как скажешь, так и будет, – целую в щечку, – с вас, дорогая сестренка, выбор места и заказанный столик.
        – А с вас? – округляет глаза Инна нарочито обиженно.
        – А с нас выделить на ужин с вами свое драгоценное время, – подмигиваю и получаю фонтан брызг в лицо.
        И так бы мы и препирались, проводя время в своей небольшой, уютной компании, если бы не появление гостей, которых здесь совершенно сегодня не ждали.
        – О, вы уже вернулись? – бросает Анжела, недовольно поглядывая в нашу сторону, выходя из дома в сопровождении нашей матери. – Добрейшего дня.
        – О, а вы разве еще не съехали? – в том девушке отвечает Инна. – Вот теперь я не уверена, что день добрейший, – не улыбка, оскал.
        – Инна! – осаждает сестренку мать. – Илья, Настя, рада, что вы наконец-то дома.
        – Спасибо. Тоже рады, – отвечает Настя и даже улыбается в ответ.
        – Какие планы на день?
        – Загорать и купаться, – улыбается сестренка.
        – Купаться и загорать, – вторит матери племяшка, снова ныряя карасиком в бассейн.
        – Солнце палит, не сгорите? – фыркает Анжела, напоминая о своем присутствии.
        – Только если от обжигающих волн страсти этих двоих, – кивает Инна в нашу с Настей сторону. – А так, вообще-то существуют крема против загара, дорогая, – с достоинством держит удар Инна. Да и более того, явно переигрывает побагровевшую от злости Анжелу, пыхтящую, как паровоз.
        – Так, ладно! – останавливает пикировку мать.
        Мы же с Настей, тихо посмеиваясь в сторонке, стараемся в этот бой не лезть со своими замечаниями. А они есть. Много их. Но чтобы ничего не ляпнуть, я выбираю лучший способ заткнуть себе рот. Снова тянусь с поцелуем к Загорской, которая стыдливо прикрывает нас своей шляпкой.
        – Мы идем пить чай, если желаете, присоединяйтесь, – кидает мама. – И да, – таким тоном, что вольно-невольно приходится обратить внимание на Эмму Константиновну. – Завтра, как планировали, вечером устроим прием. Отец пригласил своих партнеров, и Лукреция будет с семьей. И, Инна… надеюсь, хоть на завтра у твоего Алексея не будет столько дел, и он почтит нас своим присутствием.
        – Прием? – шепчет Настя, округлив в испуге свои и без того большие глаза. – Это же когда… очень-очень много народу?
        – Я с тобой, Загорская, – целую в висок, желая успокоить, а то буквально чувствую, как затряслись ее руки.
        – Я это говорю потому, что надеюсь, вы хотя бы на день отложите все свои неотложные дела. А сейчас, чай, – многозначительная пауза, и женщины, решившие долго нас своим присутствием не “радовать”, удаляются.
        Ну, тут понятно и без слов, что желание пить чай ни у кого из нас не появилось. Совершенно. А вот гнетущих мыслей по поводу завтрашнего вечера у девчонок явно добавилось.
        Солнце сегодня жарит во всю мощь. Слегка освежившись в бассейне, приношу девчонкам по бокалу с безалкогольными коктейлями, а Каролинке сок, и пока они загорают, я, накинув на плечи полотенце, устраиваюсь с ноутбуком неподалеку и с головой ухожу в работу. Изредка поглядывая на довольную, расслабленную и улыбчивую сегодня Настю, могу наконец-то выдохнуть спокойно и заняться отчетами, который Вадик скинул еще вчера и которые я просто-напросто проигнорировал. Честно пытаюсь работать и настроить мозг на цифры, но он, гад, сопротивляется, подкидывая мне образы Загорской.
        Тело и все внутренние органы точно взбунтовались против меня!
        Чувствую, что с этой “любовью” мне еще предстоит учиться совмещать личную жизнь и бизнес, на который в моменты уединения с Загорской совершенно нет ни желания, ни времени.
        Обстановку спасает друг и коллега, который за эту неделю там уже выполнил годовой объем работы и без которого фиг бы у меня получилось так с головой уйти в свою жизнь на этой неделе.
        Проторчав у бассейна почти до вечера, Настя уходит собираться к ужину в ресторане, а мы с Инной и Каролиной еще какое-то время бесимся в бассейне, пока мобильный не напоминает, что еще не вся работа доделана, а время поджимает.
        – Так, ладно, девчонки, я пойду. Ты отсюда с нами в ресторан или… – машу рукой сестренке.
        – Нет, через пару минут Леша подъедет, заберет нас с Каролинкой в город.
        – Ладно, тогда до встречи там.
        – Илья… – останавливает почти на пороге, схватив за руку, девушка и заставляет обернуться.
        – М-м-м?
        – Я правда, рада, что ты наконец-то нашел ту единственную, – улыбается сестренка, а родные глаза светятся от счастья. За меня, за нее и вообще, Инна всегда была чересчур сентиментальна. – Она классная, братишка, правда! На вас не насмотреться, – подмигивает хитрюга. – И не слушай никого. Договорились? Упустишь ее, уши оторву.
        – Только уши? – ухмыляюсь в ответ.
        – Я серьезно! – бьет кулачком в грудь сестренка. – Только попробуй.
        – Понял, понял. Иди сюда, – улыбаюсь и раскрываю руки, сгребая родную женщину в объятия. – Я жутко по тебе соскучился, Инн…
        – Знаю, Сокольский, – смеется куда-то мне в плечо сестренка, тяжело вздыхая. – И я. Надеюсь, теперь твоя жизнь поменяется и ты станешь жить дома, а не в офисе, и чаще приезжать в гости.
        – Думаешь? – спрашиваю, и сам предвкушая колоссальные перемены в жизни.
        Как “до” отпуска уже точно не будет никогда. Хотим мы того или нет, этот уикенд нас с Загорской обоих очень сильно встряхнул и изменил.
        – Знаю. Уверена! У меня теперь есть на тебя рычаг влияния.
        – Дай угадаю: Настя?
        – Зришь в корень, братишка.
        Глава 38. Настя
        К ресторану, в который нас пригласили Инна с Лешей, мы с Ильей приезжаем уже в начале девятого. Город, как всегда, готовится к ночи. Витрины и казино подсвечиваются десятками огней, завлекая прохожих и встречая завсегдатаев, а на улицах многолюдно. Шум, гам, движение жизни во всей ее красе.
        Когда за ужином мы объявили гостям и хозяевам дома, что будем поздно, протестовать в открытую – еще одному вечеру нашего отсутствия – никто не решился. Еще бы! У Ильи было такое выражение лица, что не то что сказать, даже пикнуть дамочки побоялись. Но зато Анжела без устали испепеляла меня недовольным, полным непонятного мне превосходства взглядом, а Эмма задумчиво следила за каждым моим движением. Вплоть до того, как я подносила ко рту вилку. Что это? Обостренное чутье? Или заметила, что в наших с ее сыном отношениях что-то разительно изменилось? Не знаю. Мне просто было хорошо. Я просто плыла по течению, убаюкивающему, спокойному, теплому течению, которое приняли мои будни.
        В этот обещающий быть потрясающим вечер я остановила свой выбор на летящей длинной кремовой юбке и топе, что провокационно и соблазнительно оголял полоску загорелой кожи живота. Неизменные босоножки и распущенные волосы с легким, едва заметным макияжем дополняли мой образ.
        Илья же почти час, что я собиралась, то и дело норовил стянуть с меня то юбку, то топ, то спутать идеальную укладку, так, что в конце концов мы чуть не поругались. Ну, ладно… я. Я чуть с ним не поругалась. У него же, кажется, перед глазами пелена и с губ не сходит довольная улыбка. Видеть его таким… странно. Непривычно. Но знать, что причиной такого его состояния ты – приятно до дрожи.
        – Ты потрясающая, – слышу восхищенный шепот на ушко, когда Илья открывает для меня дверь в заведение и пропускает вперед.
        – Ты тоже неотразим, – пробегаю пальчиками по его шее, щекам, которые теперь гладко выбриты, и касаюсь приоткрытых на выдохе губ.
        – Может, ну его… ресторан? – подмигивает Сокольский, перехватывая мою ладошку, и легонько целует тыльную сторону. Прямо как истинный джентльмен. – Что ты хочешь этим сказать?
        – Лучше устроим ужин наедине и при свечах? – стреляет своими поразительными глазами мужчина. Сражая просто наповал.
        – Давай будем реалистами, – хохочу, хотя от такого предложения по всему телу пробежал волнительный мандраж. – Если мы окажемся наедине, то про ужин можно забыть.
        – Так и я о том же.
        – Ну, уж нет! – слышим за спиной смех. – Вы обещали с нами поужинать… кролики!
        – Ты опять обломала весь кайф, – вздыхает Илья и морщится, поглядывая на свою сестренку. – Ну, раз обещали, придется потерпеть, – говорит и теперь уже от меня получает легкий удар кулачком в плечо.
        – Мы с огромным удовольствием поужинаем в вашей компании, ребят! – кидаю уничтожающий взгляд на своего смеющегося спутника. – Не слушайте его.
        – Ни сколько не сомневаюсь, дорогая, – целует меня в щечку Инна. – А те, кто ужинать не хочет, могут ехать домой, – чмок в щеку брата.
        – И оставить тебе свою невесту? Ну, уж нет, Инна Сергеевна. Ты мне ее испортишь.
        – Ой-ли!
        Ах, эти старые добрые пикировки. От этой парочки за версту веет сильной привязанностью и безграничной любовью! Вот кто в семье Сокольских настоящая СЕМЬЯ!
        – Знакомься, Настя, этой мой муж Леша, – улыбается сестра Ильи и смотрит на замершего немного в стороне от нас мужчину, притягивая того за руку. А он приятный, симпатичный и на вид очень скромный. В родовом гнезде Алексей сегодня так и не появился, поэтому познакомиться не удалось, но сейчас…
        Наши мужчины обмениваются приветственными рукопожатиями, а мне хватает одного только взгляда Инны на мужа, чтобы понять, что здесь все более чем серьезно. Такого трепета и столько любви увидеть в глазах одного человека, направленных на другого, редкость. И то, как Инна в открытую транслирует взглядом темных глаз все свои безграничные чувства по отношению к нему одному, заставляет засмущаться и раскраснеться. Интересно, а я такими же влюбленными до одури глазами смотрю на Илью?
        – Добрый вечер, Настя, – кивает и улыбается Леша, пожимая протянутую мной ладошку. – Рад наконец-то познакомиться. Мне жена сегодня все уши прожужжала о том, какая у Ильи замечательная невеста, – говорит приятным голосом мужчина и целует жену в висок, трепетно прикасаясь и нежно прижимая к себе под бочок.
        Любят. Сомнений нет. И видеть этих двоих, что смотрятся так правильно и гармонично вместе – услада для глаз.
        – Ну что, продолжим знакомство внутри? – кивает в сторону открытых дверей ресторана Инна. – А то мы так и топчемся на пороге, смущая прохожих.
        – Да, пожалуй, пора, – улыбаюсь и пропускаю парочку вперед.
        – Если что, мое предложение все еще в силе, – шепчет, издеваясь, на ушко змей-искуситель Сокольский, подхватывая меня за талию.
        – Потерпишь, – подмигиваю и чувствую тяжелый вздох. Но спорить больше мужчина не решается и, сдавшись на милость вечера, ведет меня в роскошный зал не менее роскошного ресторана.
        Дальний от прохода столик, приятная атмосфера, открытая и дружелюбная компания, вино и потрясающие блюда – все в совокупности полностью отключает от времени. Я не смотрю на часы и не сижу с мыслью, как бы быстрее сбежать. Наоборот. Хочется остановить утекающее, как сквозь пальцы вода, время. Замедлить ход событий и как можно дольше наслаждаться.
        Мужчины то и дело уходят в разговоры о работе, а мы с Инной о своем, девичьем. И чем дальше, тем сильнее я привязываюсь к сестре Ильи. Словно нашла в ней подругу. Слушательницу и опору. Еще одну долгожданную в моей жизни подругу, которой могу доверить самое сокровенное. В том числе и безумно хочется рассказать правду о наших с Ильей отношениях. Если обманывать Эмму и Сергея стало уже само собой разумеющимся, то здесь… совесть грызла изнутри.
        – У Каролинки в августе день варенья. Может, нам собраться всем вместе где-нибудь на базе отдыха, – предлагает Инна в середине вечера, потягивая вино. – Погода обещает быть шикарной, грех сидеть душном городе.
        – Да, и думаю, дочурка будет на седьмом небе от счастья, – вторит ей Леша. – От нее я тоже успел уже наслушаться о Насте, – улыбается мужчина.
        – Да-да. Звонила буквально в первый же вечер вашего приезда, расписывала в красках. И кстати, Настя, прошу прощения за ее тогдашнюю выходку.
        – Не стоит. Мы уже все решили, – улыбаюсь, чувствуя на себе внимательный взгляд Сокольского. Я вообще чувствую его каждой клеточкой, и это пугает.
        – Я вообще думала позвать на день рождения на базу ее подружек и устроить детский праздник. Знаете, что-то такое тематическое, – пожимает плечами девушка, возвращаясь к начатой теме, а мы с Ильей переглядываемся. Лично я смутно представляю, что будет с “нами” как с парой в августе. Это еще почти месяц и целое возвращение домой.
        – Там будет… – хотела сказать “видно” и плавно съехать с темы, но Илья меня опережает. Укладывает руку на спинку моего стула и подается вперед, говоря уверенное:
        – Мы за, – бросая мимолетный взгляд на меня и тут же поворачиваясь к сестре, – ты же знаешь, я за любой кипиш.
        А мне в очередной раз думается, как легко ему дается вранье! Неужели совсем не боится того, что в августе придется выкручиваться и придумывать причину отказа. Или я чего-то не знаю, и Сокольский решил “продлить” наш роман?
        – Тогда заметано! – улыбается Инна, а я прячу смущенную улыбку за бокалом вина и чувствую, как сжимает под столом мою коленку мужская ладошка. Приободряюще.
        – Нужно подумать по поводу подарка, – продолжает Илья.
        – Уже? Успокойся, дядя, у тебя целый месяц впереди!
        – Ты же знаешь, я в этом вопросе не мастак.
        – Теперь у тебя есть Настя, – беззаботно пожимает плечами Инна, поглядывая на меня. – У нас, женщин, фантазия побогаче будет, чем у вас мужчин.
        Ох, знала бы она, что все два года подарки его инвесторам и их женам, коллегами и компаньонам выбирала я. Даже как-то смешно об этом думать сейчас. Словно это все было в другой жизни, в параллельной вселенной.
        – Вообще предлагаю нам с тобой пройтись по магазинам по приезде.
        – Я только за, – улыбаюсь, перенимая тактику поведения Ильи. В конце концов, я же решила: плевать, что будет дальше.
        – Я слышала, что у нас открыли огромный детский мир, и через пару недель готовится к запуску новый торговый центр. Кстати, Леша… – продолжает Инна рассуждать по поводу магазинов, а я спокойно выдыхаю, не заметив в каком напряжении просидела эти долгие десять минут.
        Врать. Везде врать. Всегда врать. Не хочу больше так. Устала.
        И хоть слушаю сестру Ильи, даже в ответ кивая и поддакивая, но на душе становится как-то грустно. Мужчина, видимо, заметив это, целует в щечку и шепчет на ушко:
        – Поговорим по этому поводу после ужина.
        Что он хочет сказать – остается только гадать.
        И кажется, что всё, острые углы этого вечера закончились на этой теме, но судьба любит подкидывать сюрпризы в самые неподходящие моменты. И самые гадкие и мерзкие сюрпризы.
        Так получилось, что мы с Ильей сидим за столиком, лицом ко входу в зал ресторана. И когда двери в очередной раз открылись, впуская внутрь очередную пару, я даже не придала этому значения. Ну, зачем? Таких здесь десятки, сидят за столиками вокруг и тоже приятно проводят вечер. И только краем глаза скользнула по сногсшибательной фигуре девушки-блондинки и ее переливающемуся перламутровому платью. Такую сложно не заметить. Эффектная.
        Да тут же, отвлеченная вопросом Инны, отвернулась.
        Но когда буквально над ухом услышала тяжелый вздох своего мужчины и подняла на него взгляд, сердце тревожно забилось,и я быстро потеряла все свое спокойствие. Он смотрел прямо. Не отрываясь.
        Куда?
        Туда, где, дефилируя своими стройными ногами, как говорят, “от ушей”, в нашу сторону шла та самая незнакомка. И не одна, а в сопровождении полноватого мужчины в клетчатом костюме.
        И когда до нашего столика оставались считаные сантиметры, я услышала ее не менее эффектный голос:
        – Илья? – вскидывая идеальную бровку и растягивая идеальные, чувственные губы в улыбке, говорит девушка. Да так, что меня в сердце бьет укол ревности. – Какая встреча!
        Мне кажется, Сокольский не то что дышать, существовать в этот момент перестал. Сидит неподвижно и все так же не сводит глаз с подошедшей к нашему столику пары. Одна рука все еще на спинке моего стула, а вторая, упираясь локтем в стол, сжимается и разжимается в кулак.
        – Илюх… – совершенно по-свойски говорит спутник незнакомки, неуверенно улыбаясь. Словно не знает, стоит или нет это делать. – Неожиданно, – и переводит свой более чем неприятный взгляд на меня. – Очень неожиданно…
        Что им неожиданно и кто это такие, я могла только гадать, смотря во все глаза то на Сокольского, то на парочку. Хотя чуйка уже подсказывала, что ничем хорошим эта встреча не закончится.
        И наверное, такая немая сцена длилась бы еще очень и очень долго, если бы не Инна, которая с легким рыком дикой кошки и открытой враждебностью взирая на подошедших, чуть ли не прошипела сквозь зубы:
        – Марго. Денис.
        Словно обухом по моей голове.
        Бывшая девушка и бывший друг?
        Черт!
        Глава 39. Илья
        Как только она зашла в зал, я увидел ее. Все такая же горделивая осанка и цепкий взгляд. Светлые локоны, что когда-то были почти до поясницы, теперь чуть ниже плеч. Красивая. Время Марго совсем не портит.
        Но если когда-то ее губы улыбались открыто и нежно, то теперь улыбка на ее лице больше похожа на оскал. Алчный. А взгляд такой же оценивающий и продажный, как и у большинства женщин в этом ресторане. Исключение только моя Настя и Инна.
        – Действительно, неожиданно, – ухмыляюсь и говорю бывшим друзьям ровным голосом. – Кто бы мог подумать.
        Машинально нахожу ладошку Загорской и вцепляюсь в ее тонкие, изящные пальчики, как в спасительную соломинку. Появляется ощущение, что она – моя единственная связь с реальностью.
        Отпущу – упаду.
        – Как ты? – тянет руку бывший друг, которую я намеренно игнорирую, прожигая недобрым взглядом.
        – Все как обычно. Работа, дом, семья.
        – Слышал, бизнес идет в гору, – только глухой не заметил бы досады в его вопросе.
        – Я тоже много чего слышал, Дэн.
        Марго молчит, словно воды в рот набрала. Смотрит, бегая глазами с меня на Настю и молчит. Лютая ненависть мелькает в ее голубых глазах, когда она замечает на пальчике Загорской кольцо. Не надо быть гением, чтобы понять, кто она для меня.
        – Вы? Как?
        Откидываюсь на спинку стула и краем глаза замечаю, как насупилась сестренка, испепеляя взглядом мою бывшую. Словно вот-вот готова вцепиться той в волосы и повыдергивать к чертям. Вот только зачем лишний раз распыляться. Этот человек не стоил ничего тогда и не представляет ничего из себя сейчас.
        – Отлично. Вот пришли поужинать, – кивает в сторону жены Денис, а у той кислая мина выражает все ее безмерное желание находиться здесь. – Любит моя Маргоша этот ресторан. Потрясное место.
        – Да уж… – фыркает “Маргоша”, а мне хочется оскалиться в ответ. Твою мать, и как я мог быть таким слепым?! В какой, интересно, момент сказочные мечты моей бывшей о принце на белом коне разнеслись к чертям? Может, когда поняла, что эта сволочь Денис регулярно ходил, ходит и будет ходить налево, искать легкодоступного секса с жаждущими денег дамочками?
        Надо быть наивной дурой, ожидая от него другого.
        – Молодцы, – бросаю, понимая, что любви тут явно нет. Да и не было. Сомневаюсь, что эти двое вообще знают, что значит любить.
        И как-то взгляд сам собой падает на Настю, которая перехватывает мой взгляд и улыбается. Одними губами. Сама же сидит белее мела и, кажется, даже не дышит.
        Что она почувствовала, увидев Марго? Больше чем уверен, что вбила себе в голову кучу глупостей и думает, что эта женщина еще каким-то образом может меня взволновать. Вот только единственное, чем эта стоящая напротив парочка задевает, так это воспоминанием о предательстве. Хреново. Не скрою. Неприятно. Заставляет вспомнить, каким был глупым и зеленым. Но не более того. И возможно, еще сутки назад, я бы мог подумать, что сам себя обманываю, но вчерашний день, проведенный наедине с женщиной, к которой тянет просто с космической силой, слишком все тщательно разложил по полочкам в моей голове и в сердце.
        Любить – это не сгорать в постели и держать отношения на чистой физиологии, даже не зная, о чем порой поговорить.
        Любить – это ругаться, кусаться, спорить, но при этом понимать, что без этого человека ты не уснешь. Уходить и все равно возвращаться, понимая, что без нее жизни дальше нет. Что тянет, даже когда вы разругались в пух и прах. Что хочешь только ее. Во всех смыслах. Защитить, обнять, оберегать ото всех. Вот это любовь!
        А не та глупость, что я наивно считал настоящими чувствами много лет назад.
        И правильно говорят. Все что ни делается – все к лучшему.
        – Не познакомишь? – наконец-то открывает рот бывшая подруга, кивая в сторону моей невесты.
        – Нет. Марго.
        – Анастасия, – слышу твердый родной голосок и оборачиваюсь. На лице любимой несгибаемая решимость. – Не могу сказать, что рада знакомству.
        В этот момент опешили все, даже Инна, подпрыгивающая на месте от злости.
        – Маргарита, – бросает бывшая. – Взаимно.
        Девушки обмениваются, хотелось бы сказать улыбками, но нет, оскалами, и я сильнее сжимаю ладошку Загорской. Моя девочка. Во всех смыслах.
        Не могу сдержать довольной улыбки.
        – Ну, – тяну и беру со стола бокал с вином, – познакомились, а теперь… хорошего вечера, ребята, – салютую, напрямую говоря, что им пора.
        Только до бывших друзей не сразу доходит, что их, мягко говоря, выпроваживают. Но когда доходит, лицо Марго буквально перекосила мерзкая гримаса.
        – Рады были пообщаться, Сокольский.
        – Попутного ветра ребят, – возвращаю ей ее же сарказм. И делаю глоток алкоголя, обжигаясь. Не заметив, как вылакал бокал одним махом до дна.
        И бросив взгляд на Инну с Лешей, эти Бонни и Клайд наконец-то “отчаливают”.
        – Змеюка. Как хотелось ее неприятную мину расцарапать тогда, так хочется и до сих пор, – выдает Инна, стоит парочки только отойти от нас, и кидает на меня обеспокоенный взгляд. – Все в норме?
        Я же только улыбаюсь, пожимая плечами и говоря:
        – В норме, Инн.
        Потому что, может, и резануло по живому их появление здесь, но эти люди давно уже вычеркнуты из моей жизни.
        – Ты как? – поворачиваюсь к Насте, подцепляя пальцами за подбородок и заставляя посмотреть на меня. – Все хорошо? – шепчу, пока сестренка с мужем отвлечены разговором.
        – Эффектная, – трогает губы печальная улыбка. – В такую сложно не влюбиться.
        – Ничего подобного, Загорская, – рычу, даже не представляя, чего она вбила в свою милую головку. – Даже не думай. Что бы там ни было! Поняла?
        – Хорошо, – и снова улыбка. Словно это ее любимый щит, за которым она сегодня собирается от меня прятаться.
        – Настя!
        – Я поняла-поняла, – торопливо говорит девушка, обхватывая меня за запястье. – Не думать.
        – Извини, но я правда, не думал, что столкнемся здесь, – провожу подушечкой большого пальца по сладким губкам и, не сдержавшись, быстро целую, ощущая острую необходимость прикоснуться.
        И еще раз. И еще пару томительно-долгих раз, впитывая ее запах и наслаждаясь мягкостью и вкусом ее губ.
        – Все хорошо, – заладила Загорская, уверяя, вот только я же вижу, что ничего не хорошо.
        – Пошли, – встаю из-за стола и тяну Настю за собой.
        – Куда? – удивденно хлопает ресницами, но поднимается.
        – Вы ку… – начинает Инна, но тут же замолкает, поймав мой предупреждающий взгляд. – Хм…
        – Скоро вернемся, – бросаю ребятам и, уверенно перехватив за ладошку Загорскую, размашистым шагом веду ее за собой в сторону уборных.
        – Илья, что ты удумал? – слышу за спиной и, не медля ни секунды, открываю дверь в женский туалет и убедившись, что никого там нет, затаскиваю за собой неуверенно переступающую ногами Настю и закрываю за нами дверь на замок. Разворачиваюсь и встречаю удивленный, испуганный взгляд Загорской.
        – Я не маньяк! – поднимаю руки, оттесняя ее к стене.
        – Зачем ты меня сюда притащил?
        – Затем что хочу, чтобы ты поняла, Настя. Ничего эффектного, настоящего и хорошего в ней нет, – говорю, обхватывая ладошками смущенные щечки и заглядывая прямо в глаза, в зелени которых можно утонуть.
        – Я же сказала, что по…
        – По взгляду вижу, что ты себя с ней сравниваешь, – перебиваю, прижимая за талию к себе. – Не вздумай.
        – Но как?! – наконец-то возмущенно выдыхает Настя, а я внутренне ликую, что удалось-таки пробиться через эту ее броню “все хорошо”. – Как не сравнивать? – шепчет и дует губы. – Она красивая. Она из хорошей семьи. Богата…
        – Нет! – машу головой. -–Нет и нет, Загорская. Я обязательно тебе все расскажу. Позже. Когда будем дома. Но сейчас хочу, чтобы ты даже на мгновение перестала сомневаться в своем превосходстве над ней. Над Марго, Анжелой и над любой из них в этом ресторане, – говорю и вижу, как прячет взгляд Настя, а щечки все больше и больше покрывает милый румянец. – Ты лучше. Поняла меня? – зарываюсь пальцами в волосах и, обхватив за затылок, заставляю посмотреть на меня. – В десятки раз. В сотни, Загорская, – говорю и чувствую, как бешено бьется ее сердечко и растягиваются в улыбке губы.
        Нет. Это пытка.
        Стоять с ней так близко наедине и не поцеловать.
        – И не вздумай сказать мне “хорошо”, – предупреждаю и, услышав ее тихий смех, целую. Прикасаюсь к ее губам и вкладываю в свои движения всю силу желания и всю ту агонию, что гуляет внутри рядом с ней. Постоянно.
        Заставляю разомкнуть губки и проникаю языком, сходя с ума от мягкости и нежности ее губ. Полной грудью вдыхая ее запах и заводясь от ее ответных движений. Запускаю ладошку в вырез ее длинной юбки и хватаю за ногу, заставляя закинуть мне на бедра.
        Сгорю. Однажды я точно сгорю от желания.
        Это преступление – хотеть кого-то вот так. До искр в глазах. Но я, черт побери, ничего с собой не могу поделать и, если бы не стук в дверь уборной, мы бы на этом поцелуе здесь не остановились.
        – Так, – вздыхает Настя, отстраняясь, – побережем силы до возвращения домой, – смеется, тяжело дыша.
        – Запомни, на чем мы остановились, – ухмыляюсь и, поймав ее теплый взгляд, поправляю смятую рубашку, целую в щеку и хватаюсь за ручку двери. – Жду тебя в коридоре, – вздыхаю, с секунду пронаблюдав, как торопливо Настя одергивает юбку, и больше не говоря ни слова, щелкаю замком и выхожу. Встречаясь с ошарашенным взглядом одной из посетительниц, которая, судя по всему, поняла, что мы там не губы красили.
        Черт. Губы.
        – Медовый месяц, дело такое, – ухмыляюсь, вгоняя женщину в еще большую краску, а сам иду на террасу, оттирая пальцами помаду Насти со своих губ.
        Курить хочу. Последний раз. Последняя сигарета и брошу. Точно брошу!
        – Да уж, смотрю все слишком серьезно, Сокольский… – слышу ехидное за спиной и оборачиваюсь, как по щелчку пальцев снова закипая, только на этот раз от злости.
        Глава 40. Илья
        Немного придя в себя, ополаскиваю лицо прохладной водой и, прочитав себе мысленно жизнеутверждающую речь, выхожу.
        И попадаю в новые эмоциональные качели, услышав:
        – Я соскучилась по тебе, Илья.
        Марго.
        Ее голос, доносящийся с улицы. А судя по тому, что Ильи нет в коридоре, как он обещал, значит, он там. С ней. Сердце замерло. А вместе с ним и я, как шпионка, как очень плохой человек, остановилась на пороге, прячась в тени искусственного цветка, и слушала, разрывая себе душу на части.
        – Я разведусь с Денисом. Нас уже давно ничего не связывает с мужем, кроме штампа в паспорте, – говорит уверенно девушка. – Хочу к тебе, Сокольский. Я больше так не могу.
        Только мне немного удалось успокоить свои нервы, унять трясущиеся руки и даже поверить в уверения Ильи, как снова она тут. Снова встает между нами.
        – Как так, Марго? – ровно говорит Илья. Голос даже ни на миг не дрогнул. – Как ты не можешь?
        – Надоела эта жизнь с нелюбимым. Илья, я ведь все еще…
        – Марго, – перебивает ее Сокольский, и я выглядываю одним глазком, наблюдая, как резко он отстраняет от своей груди женские руки, что поползли с явным намерением обнять. – Ты заигралась. Остановись и не падай в моих глазах еще ниже, чем уже есть.
        – Что? – ошарашенно выдыхает дамочка.
        – Противно, Марго. Даже представить себе не можешь, как. А главное, – подносит сигарету к губам мужчина, – я невероятно благодарен тебе за то, что выбрала тогда не меня.
        – Что это значит, Сокольский?!
        – Это значит, что твои чувства и гроша ломаного не стоят. Время летит, а ты не меняешься, – ухмыляется Илья. – До сих пор ищешь, где выгодней купят.
        – Зато ты у нас ангел!
        – Нет. Совершенно нет. Вот только я этого никогда и ни от кого не скрывал.
        Я стою и даже не дышу, впитывая каждое слово, как губка. Наблюдаю из-за угла, как мышка, боясь пошевелиться и выдать свое присутствие.
        И нет, мне стыдно. Но не могу уйти. Ноги не идут.
        – Думаешь, очаровал молодую глупую и наивную овечку, и она будет послушной собачонкой сидеть и ждать тебя? Рожать детей и закрывать глаза на все твои похождения? Ты очень сильно ошибаешься. Не будет рядом тебя, будут другие, и такие, как твоя Анастасия, рано или поздно побегут туда, где кошелек толще и алмазы ярче, Сокольский.
        Это она сейчас про меня?! Вот же тварь!
        – Рот закрой! – осаждает ее Илья, сжимая руку в кулак. – Она не будет сидеть и ждать, потому что когда любят, не зажимаются по террасам, рассыпаясь в признаниях чужим мужикам, и не ходят налево, Марго, – полыхнули лютой ненавистью глаза Ильи.
        Эти ее слова обо мне задели его. Кажется, даже сильнее, чем все остальное, сказанное этой змеей.
        – Это ты на меня сейчас намекаешь? – фыркает Марго. – Благородно. Ткнуть носом меня в собственные чувства. И давно ты стал экспертом в любви?
        – Хватит страдать ерундой.
        – Что ты сказал, Сокольский?
        – Я говорю, там, в зале, тебя ждет муж. А меня ждет невеста, – делает последнюю затяжку и выкидывает окурок в урну. – Будущая жена.
        Такие простые и такие знакомые жесты, но странным, фантастическим образом отдаются в груди. А еще все буквально кричит, вопит, что он мой. Потряхивает изнутри, когда женские ладони касаются мужских в желании взять за руку. Хочется закричать, когда на ярких, пухлых губах начинает играть улыбка, соблазнительная и намекающая на слишком интимное.
        Но надо отдать должное, Сокольского, судя всему, это не пронимает. От слова совсем. Еще раз убеждаюсь, как прекрасно он умеет владеть своими эмоциями. Ни один мускул на лице не дрогнул, а взгляд, которым он смотрит на бывшую любимую такой, что можно океаны замораживать на века. Никакое солнце не растопит.
        Может, это я себе накрутила? Сама надумала и сама распереживалась, и он действительно уже дышит к ней ровно?
        – И что?
        – Что и что, Марго?
        – Я не люблю Дениса, Илья! Да пойми ты, да, я совершила тогда ужасную глупость, но наш брак просто прекрасно рассчитанный союз. Не более. Но люблю-то я все еще тебя, Сокольский! – переходит к нытью Маргарита, так как нахрапом взять эту крепость не удалось. – Илюш, я скучаю. Помнишь, как мы…
        – А я нет, Марго, – перебивает, пряча руки в карманы брюк и смотря глаза в глаза бывшей подруге.
        – Что нет?
        – Я ее люблю, – говорит и глазом не моргнув. Так, словно и сам в это поверил. А у меня уже запорхали в животе проснувшиеся бабочки, щекоча.
        Вот только рано, как бы им потом не завять по прошествии этой недели.
        – Понимаешь? Бывает такое, когда ни минуты без человека не можешь. Когда дышать без нее больно, – говорит спокойно Илья, а у меня расплывается глупая улыбка на губах.
        – Ты же любил меня! – переходит на шипение змея. – Что, так мимолетны были чувства, да, дорогой? Так просто для тебя оказалось полюбить?
        – Не просто, Марго, – улыбается Илья. – Совсем не просто. Два года и три дня.
        Сердце пропускает удар.
        – Что? – непонимающе смотрит на мужчину Марго. – Что за бред ты несешь?
        Конечно, ей такого никогда не понять. И пусть даже это все простой блеф, но в груди тепло и светло от его слов.
        – Мне понадобилось целых два год, чтобы понять, что ты в моей жизни ничего не значила, Марго. И ровно три дня, чтобы понять, что пропал окончательно, – говорит Сокольский спокойно. Не брызжет ядом, как это делает Марго. Не пытается что-то доказать или задеть. Просто словно рассуждает вслух. Хотя, как по мне, так лукавит. Слишком явной была его реакция на появление бывшей сегодня. Она все еще задевает что-то глубоко внутри его сердца. А что это, если не прошлая сильная любовь? Да и, вопреки спокойствию и умиротворению на лице, глаза его выдают. Ну, или я за все время научилась слишком хорошо считывать его внутреннее состояние.
        Больно.
        Одним и емким словом ему – больно. Как бы он не отбрыкивался и не уверял меня в обратном в уборной. Она все еще производит впечатление.
        – И как ты это понял? Что я для тебя ничего не значила? – задает совершенно детский вопрос девушка.
        – Начал влюбляться. По-настоящему.
        – В нее?
        – В нее.
        – А ей ты нужен? Думаешь, она любит? Не отвернется при первой же возможности, удобном случае. Не можешь же ты быть так наивен и поверить в какие-то высшие мифические чувства!
        Но услышать, что он ей ответил, мне не удалось, так как со спины послышались шаги, и как только я обернулась, попала в прицельный хитрый взгляд Инны, которая кралась практически на цыпочках, с улыбкой на губах.
        – Чего говорят? – посмеивается сестренка Ильи, подходя ближе.
        – Да так…
        – Дай угадаю, эта змеюка пытается объясниться в любви? – посмеивается Инна, я же только неопределенно пожимаю плечами.
        – Ты, главное, не бери это в голову. Поняла? – подхватывает меня под локоток Инна, настойчиво уводя к нашему столику. – Никогда Илюха наш ее и не любил толком. Привязанность, да, была, – машет головой девушка, отчего завитые в кудри локоны забавно прыгают. – А все отношения у них строились по принципу: “отморожу уши бабушке назло”. Встречался, чтобы позлить мать.
        – Ну, тогда и ваши с Лешей тоже на этом, разве нет? – улыбаюсь, ни в коем случае не собираясь задеть.
        Да и откровенно говоря, наши отношения с ним, похоже, тоже существование свое начали только из вредности и назло Эмме. И к чему мы пришли?
        – Это немного другое. Все-таки мы уже не дети и пришли к этому осознанно. Нашли свои вторые половинки сами. А тогда… Марго крутилась у него под носом, то и дело виляя хвостом, а братец был тем еще прихвостнем. Так что не забивай себе голову ерундой! – хватает за плечи и, заглядывая в глаза, говорит Инна. – Поверь мне, как сестре, которая пережила с ним и прошлое и переживает настоящее. Ты просто не видишь, как мой брат на тебя смотрит. Как на самое драгоценное, что вообще есть на этом…
        – О чем толкуете, девушки? – слышу неожиданное над ухом и слегка подпрыгиваю, когда талию обвивают мужские руки, обнимая и прижимая к себе. Легкий поцелуй в висок, и я слышу его вздох. Такой тяжелый и немного уставший.
        И краем глаза вижу недовольно проносящуюся разъяренной фурией Марго. Хочется ликовать. У нее не получилось. Вот только настроение не то, и на душе, несмотря на все слова, гадко.
        – Илья? – оглядываюсь через плечо, устремляя взгляд снизу вверх на своего спутника и ловлю его мягкую улыбку. Однако улыбаются только губы. Глаза смотрят потерянно.
        – Я. Прости, отвлекли. Не дождался тебя. А ты уже успела забыть о моем существовании? – деланно обижается мужчина, вот только в свете сказанного Марго звучит это совсем не как шутка. – Пять минут, Загорская. Серьезно?
        – Я же говорила! – лучезарно улыбается Инна, пожимая плечами. – И не вооруженным взглядом.
        Не знаю, что она видит невооруженным взглядом, но я же вижу только усталость и печаль на его таком красивом лице. Из уборной от меня он уходил немного в другом состоянии, а после разговора с бывшей… Такое ощущение, что на плечи мужчины лег какой-то невидимый груз и давит-давит-давит. Будто прямо здесь и сейчас, в этот момент Илья принимает какое-то важное решение. Или ведет борьбу сам с собой.
        Может, и правда, раздумывает над словами Марго? Сожалеет о том, что наговорил про меня и наши с ним отношения, и хочет… ее вернуть?
        Глава 41. Настя
        Вечер заканчивается быстро. Эмоциональный выдался денек, а у нас с Ильей так и вообще сутки, поэтому уже в начале двенадцатого расходимся.
        После его с Марго разговора на террасе что-то все же изменилось, и я никак не могла понять, что, то и дело натыкаясь на задумчивый взгляд Сокольского.
        Мы идем до апартаментов Сокольского в тишине.
        Илья молчит, а я и не знаю, какие сказать слова, чтобы загладить ту рану, которая, как мне кажется, открылась при встрече с его прошлой любимой, как бы он не отрицал.
        И я уже и так прекрасно догадывалась, что тогда произошло. Не нужно быть великим стратегом, чтобы сложить два и два. Бывший лучший друг, бывшая невеста, ныне муж и жена. Не любящие друг друга муж и жена, судя по тому, что я услышала.
        Не может быть ничего ужасней несчастных браков. Когда каждое утро ты вынужден просыпаться в постели с человеком, который если тебе и не противен, то неприятен.
        Хотя вру.
        Может.
        Безответная любовь. Но если первое – это твой выбор, твое решение, то второе…
        И судя по всему, в его жизни был именно второй вариант. А судя по тому, что я вижу сейчас – по его состоянию, взгляду – все еще любит?
        Обидно. Больно так, что даже дышать удается с трудом, так сильно ноет в области сердца. Но он никогда ничего мне не обещал. А я слишком взрослая девочка, чтобы строить воздушные замки.
        Мы заходим в темную квартиру так же молча. Я не спрашиваю, почему мы пришли сюда. Не в дом его родителей. Почему не остались в ресторане с его сестрой и мужем. Я просто привыкла доверять. И идти за ним, что на работе, что вот здесь. Послушная, жалостливая и… любящая его Настя.
        – Располагайся, Настя, – бросает Сокольский устало и, стянув с себя пиджак, уходит на балкон. Подкатывает рукава рубашки и тянется к пачке сигарет. Снова. А ведь говорил, что бросит.
        Я же так и замираю в нерешительности на пороге. Обхватываю плечи руками. Зябко. Хоть на улице и добрые двадцать пять плюс. Рассматриваю прекрасно сложенного мужчину. И смахиваю покатившуюся по щеке непрошеную слезинку.
        Между нами напряжение. Будто каждый из нас хочет что-то друг другу сказать, но не решается. И я даже представить боюсь, что скажет мне Илья.
        – Ты все еще любишь ее, да? – горько на душе, но я улыбаюсь. И делаю шаг. Ближе к нему.
        – Нет, Настя, – вопреки его состоянию, говорит Илья ровно. – И, как оказалось, никогда не любил, – вздыхает, затягиваясь, но так и не повернувшись ко мне. Будто прячет взгляд.
        – Тогда почему ты так расстроен?
        – Потому что это неприятно. И я скорее задумчив, чем расстроен.
        – Что неприятно?
        – Вся ситуация. Эта встреча. Это… – резко замолкает Сокольский. – Это вольно невольно заставляет вспомнить, какой тебе однажды всадили нож в спину. Гадко. Да и… страшно подумать, во что превратилась женщина, на которой ты хотел жениться. Деньги портят людей, – вздыхает Илья и выдает рваные фразы. – Противно и мерзко. А как представлю, что на месте Дениса мог оказаться я… – подносит сигарету ко рту и затягивается Илья.
        – Поэтому ты такой?
        – Какой? – оглядывается мужчина через плечо. – Странный? Угрюмый?
        – Потерянный.
        – Я просто в очередной раз понял, – продолжает кидать односложные и загадочные фразы мужчина.
        – Что понял?
        – Какой я дурак, Настя. А ведь Марго права.
        Я даже не сразу нахожусь, что на это ответить, но мне и не нужно. Моя роль сегодня – слушать.
        – Раз уж я обещал тебе все рассказать, – ухмыляется Илья. – Начну с того, что мы встречались с университета. Почти четыре года, и Марго всегда была такой.
        – Какой? – спрашиваю с опаской.
        – Любила деньги. Связи. Для нее было важно положение в обществе. В общем, в чем-то похожа на мою мать или на ту же Анжелу. Но понимать я начал это только спустя годы после расставания. Тогда у меня розовые очки были на глазах, и я наивно верил, что любил. А еще у меня был друг. Лучший. Со школьной скамьи, – усмехается Сокольский, а я ежусь от резко налетевшего порыва ветра с моря. – Денис.
        – Ее нынешний муж, – скорее для себя озвучиваю.
        – Мать ее, кстати говоря, не одобряла.
        – Почему? Чувствовала?
        Хоть Эмма Константиновна и вредная женщина, с собственными, не всегда верными понятиями и принципами, но детей своих любит и как мать желает только лучшего. Уверена.
        – Нет. Марго была из простой семьи. Более того, дочь работавшего на тот момент в нашем доме повара.
        – Ух… – выдыхаю со свистом. Оказывается, я ошибалась, и никаких богатств и положения у его бывшей нет.
        – Поэтому-то по легенде ты модель и прочие прелести, – оборачивается Илья, облокачиваясь на перила и бросая взгляд из-под хмурых бровей. Такой расстроенный и уставший, что хочется просто остановить его монолог и отвлечь. Помочь расслабиться и забыть этот ужин, как страшный сон. И я уже тысячу раз пожалела, что не согласилась на его предложение уехать еще до встречи с Инной. Может, тогда у нас был бы еще один потрясающий вечер наедине…
        – А… – делаю шаг по направлению к Илье, соображая, как бы правильней спросить.
        – Каким образом она оказалась женой друга, а не моей?
        – Угу.
        – Да все стандартно, – усмехается мужчина, снова отворачиваясь и упираясь руками в балконные перила. Так сильно сжимая, что, кажется, камень в его ладонях сейчас рассыплется в труху. – Как в анекдотах, знаешь? Муж раньше времени вернулся из командировки и узнал, что он олух, которому уже почти год наставляли рога. Ничего необычного. Мы здесь тоже все люди.
        – Год?! – вскрикиваю, удивленно округляя глаза.
        – Идиот, правда? Но там оказалось предложение выгодней. Денис всегда сидел на полном обеспечении папаши, тогда как я начинал без денег и с нуля поднимал фирму сам. Выбор был прост: деньги выиграли.
        – Вот же… – сжимаю кулаки и скриплю зубами от злости. – Змея!
        На что Илья только тихонько смеется и заявляет:
        – Плевать, – машет головой, словно сбрасывая воспоминания. – Нет, правда, уже слишком много времени прошло, и теперь плевать. Теперь я понял, что тогда сильно ошибался, полагая, что люблю, – льются потоком слова признания.
        Подхожу со спины, обнимаю. Утыкаясь щекой в его широкую спину, за которой любая бы ощущала себя как за каменной стеной. И прижимаюсь так сильно, как только могу. И как бы он знал, как хочется мне забрать его боль на себя. Но все, что я могу, к сожалению, только спросить:
        – Чем я могу помочь, Илья? – сжимаю ладони на его груди, ощущаю его сумасшедший пульс, быстрое "тук-тук… тук-тук" и слышу смешок. Легкий и беззаботный, тихий смешок в ответ на мой вопрос.
        – Почему ты смеешься?
        – Потому что ты не представляешь, сколько уже сделала и делаешь, Загорская, – машет головой Илья, выкидывая тлеющую сигарету и разворачиваясь ко мне, подхватывает за талию, приподнимая. Отрывая от земли и заставляя вцепиться в его плечи, кружит, так заразительно улыбаясь.
        А я растерянно хлопаю ресницами, смотря в его горящие смешинками в ночи глаза, и не понимаю… что происходит? Что за смена настроения?
        – Мне не нужна Марго. Теперь в моей жизни появилась другая женщина, которая и показала, что значат настоящие чувства. Когда искрит, Загорская. Когда дышать без нее не можешь. Когда услышать ее голос – первая необходимость нового дня, – выдает Илья как на духу, а я все. Сердце остановилось. – Знаешь, что ты можешь сделать для меня еще, Настя? – шепчет, смотря на меня снизу вверх.
        – Что? – трогаю указательным пальчиком губы, что умеют так неистово любить, – все, что угодно, – говорю, ни грамма не сомневаясь, что с ним готова на все.
        – Люби меня всю жизнь так же сильно, как я тебя, Настя. Больше мне ничего не нужно.
        И я, удивленно вскидывая взгляд с его губ глаза в глаза, кажется, перестаю дышать. Смотрю в его черные омуты, а там столько… такой хоровод, такая лавина из нежности, трепета, задора. Но мне кажется, что я ослышалась. Что моя буйная фантазия сыграла со мной злую-злую, беспощадную шутку.
        – Ч-ч-что? – выходит со скрипом, и Илья ставит меня на ноги, а сам тут же опускается передо мной на одно колено, обнимая и утыкаясь носом в голую полоску кожи, что выглядывает из-под топа. Целует, заставляя потеряться в пространстве еще больше.
        – Насть…
        – Что ты делаешь? – улыбаюсь, а сама чувствую, как начинает нещадно щипать глаза от слез. – Вставай, – тяну его за руки, пытаясь поднять. Но где я, а где Илья. – Не надо так шутить, Сокольский, – говорю, уже всхлипывая. – Пожалуйста…
        – Я не шучу, – ни намека на улыбку на его лице. Только решительность, граничащая с безумством. – Выходи за меня, Настя.
        – Илья, пере…
        – Я тебя люблю.
        Так прямо. В лоб. Твердо и уверенно.
        У меня, кажется, в этот момент земля ушла из-под ног. Я забыла, как делать вдох, как говорить, как моргать. Просто стою и смотрю на него. На мужчину, что стоит передо мной на одном колене и прижимает что есть сил. А в голове осталось единственное громкое и так опаляющее сердце пламенем: я люблю тебя.
        Неужели такое может быть, чтобы закоренелый холостяк Илья Сокольский кого-то полюбил?
        – Нет, – шепчу, отвечая на свой же вопрос. – Илья мне больно, – признаю и упираюсь ладошками в его плечи, чувствуя, как ноет сердце. – Для тебя это шутки, мимолетно, а мне… мне…
        – Мимолетно? – подскакивает на ноги Илья, снова сгребая в охапку. Не позволяя и шага сделать от него. Обхватывая ладонями лицо и заставляя смотреть в глаза. – Я никогда в жизни ни в чем так не был уверен, как в том, что я хочу тебя, Настя! Себе. На всю жизнь, Загорская! Люблю! – рычит мужчина, отирая подушечками больших пальцев слезы, что катятся градом. – Я пытался. Честно пытался воевать с собой. Два года, что ты, такая неотразимая, мельтешила перед глазами и флиртовала с Вадиком. Гнал от себя ночами твой образ. Искал легкую замену. Но устал.
        Всхлип удержать не удается. А каждое его слово летит прямо в цель.
        – Знаешь, когда я понял, что к Марго у меня никогда не было чувств? А если и были, то и на сотую долю не такие сильные, как к… тебе, – Илья наклоняется и легонько касается губами моих губ. Прижимает к себе что есть сил. – Я понял, когда ты вышла танцевать, Настя, – продолжает уже шепотом и закрывает глаза Илья, упираясь лбом в мой лоб. – Ты не представляешь, какой ты была тогда. Неотразимой. Удивительной. Потрясающей. И… – вздыхает, сжимая челюсти Илья. – Я пропал, Настя. Тогда я понял, что хочу не просто быть с тобой. А хочу семью. Настоящую семью, Загорская. Что не хочу ни на день отпускать. Ни на миг. Хочу… детей. С тобой. И просыпаться хочу с тобой. Как сегодня. На всю жизнь… – слова, слова, слова, их так много и чем дальше, тем больше слез. Только уже не от того, что больно, а от радости. От чувств, что переполняют. От эмоций, которые на пределе.
        И я просто реву. Глотаю слезы и реву. Позволяя Илье ловить губами слезинки, что катятся по щекам и целовать. Миллиметр за миллиметром.
        И хочется кричать. От радости. От счастья, что переполняет. Но я, только привстав на носочки и поймав его губы, целую. Крепко-крепко и томительно нежно, вкладывая в это прикосновение всю свою любовь. Обнимаю за шею и не могу найти в себе силы оторваться хоть на секундочку от моего Ильи.
        – Люблю, – шепчет мой мужчина, – больше жизни люблю.
        Чувствую, как сильные руки поднимают меня, отрывая от пола и уносят. Прочь с балкона в волнующую темноту спальни. Туда, где нам с ним и слов не надо.
        И, кажется, наши тела уже давно и упрямо тянулись друг другу, научившись общаться и без глупых разговоров.
        Глава 42. Настя
        Домой к родителям Ильи мы возвращаемся почти с рассветом. Тихо, стараясь не шуметь и не нарушить сладкого сна обитателей виллы, пробираемся к себе в комнату и, уставшие, но безумно счастливые, падаем в кровать.
        Вот только сон не идет. От слова совсем.
        – Что? – шепчу и не могу найти в себе силы стереть довольную улыбку с лица. Мне кажется, я непозволительно ярко сияю для такого раннего утра.
        – Ничего, – тихим грудным смехом смеется Илья, пробегая подушечками пальцев по рукам, собирая за собой стройные ряды мурашек.
        – Тогда почему ты так на меня смотришь? – голос дрожит, собственно, как и все внутри от взгляда его пронзительных, черных, как сама бездна, глаз.
        Мужчина, лежащий напротив меня, неопределенно пожимает плечами и тянет уголки губ в ухмылке.
        За окном еще только-только занимается рассвет, окрашивая бежевые мраморные стены спальни едва заметным сиянием. И мы, два безумца, вместо того, чтобы спать и набираться сил на следующий день, нежимся в объятиях друг друга в ворохе смятых шелковых покрывал, что приятно холодят, и просто смотрим друг на друга так, как будто видим впервые.
        Его взгляд совершенно бесстыдно рассматривает мое лицо. Пылающие щеки. А рука пробирается в спутанных волосах и обхватывает за затылок, двигая к себе. Губы находят мои, целуя невесомо, словно крадя мой вздох.
        – Твои упрямые губы, – шепчет мужчина, глядя, не отрываясь, – сводили с ума все два года.
        – Шутишь? – волнительно подскочило в груди сердечко. Тяну ладошку и пробегаю мальчиками по щекам Ильи, слегка укалываясь о легкую, темную щетину.
        – Ни капли, – перехватывает он мою ладошку и целует пальчики. Медленно, не сводя с меня своих глубоких глаз, поддернутых дымкой желания. Прикасается, целуя один пальчик за другим, заставляя нервно ерзать. – Ты, когда злишься, их поджимаешь, а когда глубоко задумаешься, кусаешь. Ужасно соблазнительное зрелище.
        С каждым следующим словом в груди все сильнее разрастается тепло.
        – Половину совещаний я пропустил мимо ушей.
        – Если хочешь, я могу извиниться, – подмигиваю и тут же оказываюсь прижата к матрасу его сильным телом. Упираюсь ладошками в голую грудь. – Что значит это тату? – обвожу пальчиком потрясающе красивое крыло, наколотое явно высококласным мастером. – И это его ты набивал год назад?
        – Свободу, – овершенно серьезно отвечают мне. – И как ты…
        – Я тебя записывала на прием, – смеюсь в ответ на хмуро сдвинутые брови. – Ты удивишься, как много я о тебе знаю. Узнала.
        – Зато я о тебе практически ничего не знал за все время работы, – задумчиво говорит мужчина, сдвигая черные брови к переносице еще сильней, от чего лоб прорезали хмурые морщины. – Я был мудаком, Настя.
        – Думаешь? – спрашиваю с улыбкой, а саму волнение накрывает, и скрыть это мне не удается. Прикусываю губу и тяну руки, разглаживаю подушечкой большого пальца морщинки на его лбу.
        – Знаю.
        – Пожалуй, не могу не согласиться.
        – Расскажи мне, какой я был для тебе, м-м-м… – тянет Илья, спускаясь с поцелуями к шее, ключице, прокладывая дорожку все ниже и ниже, подбираясь к груди. Желание, воспламеняющееся как по щелчку пальцев, тормозит только мысль, что в этом доме мы не одни. Очень даже не одни.
        – Ну, нет, – смеюсь, – не прямо же сейчас! Илья… – выдыхаю возмущенно, нервно ерзая под ним.
        – Почему нет? – недоуменно смотрят на меня. – Чем сейчас не время?
        – Во-первых, нам сегодня предстоит сложный день, а мы еще не спали.
        – Ладно, весомо. А во-вторых? – вздыхает мужчина.
        – Во-вторых, я голодна.
        – Так мы утолим… – шепчет, хитро улыбаясь и пробираясь руками все выше, так, что мне приходится его остановить, перехватывая ладонь.
        – Не-а, другой голод, Сокольский! – смеюсь, – я хочу кушать.
        – Серьезно? В четыре утра?
        – Да.
        Выползаю из-под мужчины и накидываю на себя его рубашку, которая для меня практически как платье, до колен.
        – Как думаешь, твои все спят? – бросаю взгляд на развалившегося и исследующего глазами мои ножки Илью.
        – М-м-м? Ты что-то спросила?
        – Я говорю, сильно опасно гулять по вашей вилле в пять утра, полуголой, с гнездом на голове и опухшими губами?
        – Опасно. Очень.
        – Правда?
        – Правда! Лучше иди ко мне, – откидывает Сокольский покрывало, под которым уже проглядывает его "готовность", и я, посмеиваясь, машу головой. – Не прокатило?
        – Совсем нет. Жди. Я скоро буду, и не одна, а с едой.
        Подмигиваю и, прошмыгнув в коридор, тихонько притворяю за собой дверь.
        Дом спит. Вот прям абсолютно. В просторных, светлых коридора стоит такая тишина, что кажется, мои тихие шажки на носочках звучат, как топот маленького слоненка.
        Но охота пуще неволи, и я уже почти дошла до кухни, когда входная дверь открывается, и на пороге я вижу…
        – Анжела?
        – Настя… – замираю, как была, на цыпочках и одергиваю полы мужской рубашки как можно ниже. Растерянность на лице девушки быстро меняется, трансформируясь в мало понятную мне ненависть, когда до нее доходит, откуда я, такая "потрепанная" и с сияющими глазюками, крадусь.
        – Ты… – машет головой в сторону нашей с Ильей спальни. – Вы что…?
        – Эм… ну да, – пожимаю плечами, выгибая бровь. – А что, секс в этом доме под запретом? – говорю с улыбкой, намеренно, чтобы уколоть. И ох, как ее перекосило!
        – Нет, – бросили мне, как монетку нищенке. – Значит, все-таки умудрилась залезть к нему в постель? – каждое слово буквально сочится ядом. – Отчаянная девчонка. Не боишься остаться у разбитого корыта, так же, как и…
        – Ты? – выгибаю бровь и улыбаюсь. Она сильно просчиталась, решив, что я невинная овечка, которая при любом выпаде засунет язык туда, куда… в общем, далеко.
        – Это сейчас ты такая смелая, – тряхнув шевелюрой, злобится Анжела. – Все мы думаем, что особенные, день, два, три… неделю. А потом все. Сказочке конец. И оказываемся там же, где эти самые принцы-бабники нас нашли.
        – Это, надо полагать, ты по собственному опыту ориентируешься? – фыркаю, выдерживая ее ядовитый взгляд. Не нужно мне рассказывать, кто и где окажется. – Только не забывай, что мы помолвлены, Энж, – говорю, четко проговаривая каждое слово, и для убедительности машу пальчиками, показывая все еще красующееся там помолвочное колечко с аккуратным камушком. После этой ночи и слов Ильи даже сама не могу сдержать улыбки и смущения.
        – Эту ерунду будете родителям его рассказывать. Я знаю, что еще два месяца назад у него не было никакой невесты! – складывает свои тощие ручонки на груди бывшая подруга Ильи и делает шаг ко мне, звонко цокая каблуками. – Два месяца назад мы предавались разврату в его отеле, дорогуша, – смотрит на меня с победным видом эта фря.
        Предавались разврату? Боги, так еще кто-то говорит?
        Возможно, эти слова и кольнули бы меня в нынешней ситуации, и сказаны они были явно с этим расчетом. Вот только… если бы я об этом еще не знала. Но Илья мне озвучил эту “проблему” уже о-о-очень давно. Да и более того, именно я тогда бронировала ему номер люкс для кувырканий с этой стервой. Поэтому… эта колкость никаким образом не отдается в сердце. Даже и ревновать-то Сокольского к ней не могу, потому что знаю, что для него эта дама ничего не значит.
        Да и вообще, любая другая, кроме меня, для него ничего не значит.
        – Твое время прошло, – улыбаюсь как можно невинней, – смирись, Анжела. А сейчас прости, но у меня после разврата, – делаю акцент на последнем слове, – разыгрался аппетит, – и, не дожидаясь ответа, разворачиваюсь и, теперь уже не смущаясь, топаю на кухню.
        – Я выведу вас на чистую воду! – прилетает мне в спину.
        Внутри кольнуло нехорошее предчувствие, которое я тут же задавила. Нечего поддаваться на пустые слова пустого человека.
        – Ты еще пожалеешь, что сюда приехала!
        Нет. Вы посмотрите на нее. Змея!
        Глава 43. Илья
        Поспать в итоге нам с Настей удалось чуть больше четырех часов, и к завтраку мы выползли помятые, но счастливые.
        Не знаю, может ли быть в этой жизни что-то приятней, чем такой ее горящий от любви взгляд? Но сильно сомневаюсь.
        А еще сомневаюсь в том, что меня хватит надолго тянуть со свадьбой. Хоть Загорская так и не сказала этого заветного “я люблю тебя” в ответ, но почему-то, видя ее взгляд и улыбку сейчас, за столом, я в этом не сомневаюсь. И даже несмотря на то, что вчера она отказалась обсуждать тему переезда и скорого бракосочетания, посмеявшись над такой моей поспешностью, но сегодня утром, перед завтраком, я успел позвонить знакомому риэлтору и предупредить, чтобы присматривал мне дом. Вернее… нам.
        Чувствую, по возвращении домой моя жизнь круто поменяется. И хоть какая-то часть меня слегка в панике, не представляя, что вообще это такое – жизнь под одной крышей с женщиной, а другая… просто понимает, что по-другому уже не смогу.
        Дом стоит на ушах в ожидании гостей вечером. И, судя по масштабу развернутых действий, их будет больше, чем пара десятков человек. В гостиной суетятся клининговая фирма и фирма по организации праздников, с завидным рвением перетасовывая мебель. А мать же с самого утра уже грозовой тучей нависает над приглашенными поварами, терроризируя кухню. Бедлам да и только.
        Наше же с Настей единственное желание – поспать – и то идет псу под хвост, когда после обеда отец “радует” новостью, что необходимо съездить в офис уладить кое-какие вопросы и разобраться с документами. И мне стоит огромных усилий уговорить Настю поехать со мной.
        – Подъем, – захожу в спальню и вижу, как Настя, развалившись звездочкой на кровати, корчит недовольную мордашку.
        – Давай без меня, м? А я вздремну. Буквально с ног валюсь...
        – Тебе не кажется, что это нечестно? – меняю рубашку на футболку и хватаю со столика ключи от машины.
        – Что?
        – Я буду весь ужин клевать носом, а ты будешь свеженькой, выспавшейся и бодрой? Ну, уж нет, Загорская! – тяну за руки, поднимая девушку с кровати, и слышу ее заразительный хохот.
        – Ну, Илья-я-я…
        – Тонуть так вместе, малышка! – заставляю крутануться вокруг на носочках и тут же ловлю в кольцо, не давая вывернуться из захвата.
        – Совсем в тебе нет сострадания, да? – морщит носик Настя, а я перехватываю правую ладошку, на котором поблескивает помолвочное кольцо, переплетая пальцы, и не могу налюбоваться на то, как правильно и к месту оно смотрится. И хоть красуется оно на руке Загорской уже с самого начала нашего уикенда, но именно сейчас оно для нас обоих стало играть огромную роль. Вольно-невольно возвращая во вчерашний вечер, плавно перетекающий в ночь. И хоть “да” я не услышал, но что-то мне подсказывает, что оно уже близко.
        – Я люблю тебя, – говорю и готов повторить еще сотни тысячи раз, глядя прямо в ее сияющие от счастья изумрудные глаза. – Веришь?
        – Верю, – улыбается Настя и тянется к моим губам, желая поцеловать. А я, неожиданно заприметив на ее ладошке, на тыльной стороне, родинку причудливой формы, даже в неверии наклоняюсь ближе.
        – Звезда?
        – Что? Я?
        – Родинка в форме звезды, – улыбаюсь и тяну ее ладошку ближе, перебирая ее тонкие, изящные пальчики и рассматривая черное пятнышко в форме пятиконечной звездочки. Совсем незаметное, если не знать и не присматриваться. И до ужаса необычное.
        Я точно превращаюсь в романтичного нытика, и порой хочется себе отвесить хороший подзатыльник. Но потом смотрю на полный обожания взгляд Насти, и внутренний зверь мурчит довольным котом, умиротворенно махая на все лапой.
        – А-а-а, это, – смеется моя девочка, зарываясь пальчиками в моих волосах. – Воспитатели всегда говорили, что я родилась под счастливой звездой. Якобы это сам знак свыше, что мне уготована счастливая жизнь, – шепчет Загорская и беззаботно пожимает плечиками. – Как думаешь? Может быть, и правда...?
        – Если ты намекаешь на то, что я твое счастье, – подмигиваю, – так уж и быть, я не против.
        – Илья, я… – сбрасывая все веселье, начинает девушка, а я замираю. Стремительно тону в ее глазах. И кажется, вот-вот с ее губ сорвется ответное признание, но тут, по закону жанра, о себе напоминает телефон, и стона разочарования сдержать не получается.
        – Послезавтра мы с тобой уедем куда-нибудь на необитаемый остров, Загорская. Обещаю!
        – Договорились, – улыбается Настя и все-таки быстренько срывает поцелуй, тут же убегая в гардеробную.
        Вот только до послезавтра еще нужно дожить.
        В итоге, на фирме отца приходится провести почти весь день. Сумасшедший день, в котором нет даже и пяти минут на кофе или перекус. И ближе к вечеру чувствую себя виноватым, что Настя торчит здесь со мной, голодная, уставшая, но при этом ни слова не говорит о том, что ей некомфортно. Просто ходит хвостиком и безропотно выполняет все мои просьбы.
        Ну, и как ее такую можно не полюбить? С таким взглядом, улыбкой и деловой хваткой?
        Ох, пропал. Окончательно пропал, Сокольский.
        А уже вечером, чтобы загладить свою вину, по дороге домой заскакиваем в парочку магазинов. Мне нужен костюм, а Насте платье на этот прием. Протестовать Загорская хоть и пытается, но я оказываюсь убедительней, и, в конце концов, пропадаем мы в этом самом магазине на добрые полтора часа.
        А уже оттуда, понимая, что времени в обрез, залетаем в первый попавшийся салон красоты, где за дополнительную плату и милейшую улыбку девушки соглашаются сделать Насте укладку и макияж в рекордно короткие сроки и без очереди.
        Так что домой мы возвращаемся уже при полном параде. Подъезжаем, когда парковка уже забита дорогими авто гостей, так, что яблоку негде упасть. А до начала вечера остается чуть меньше получаса.
        – Я волнуюсь! – вздыхает Настя, когда паркуюсь и открываю для нее дверь. – Как-то с Лукрецией и ее семейством я уже свыклась. А тут…
        – А тут еще парочка таких семей, но ничего критичного, – улыбаюсь и покрепче притягиваю к себе за талию любимую.
        В этом облегающем черном вечернем платье, которое подчеркивает каждый изящный изгиб, на нее смотреть смерти подобно. Хочется его снять! Ну, или наоборот, прикрыть, чтобы ее сногсшибательные ножки увидело как можно меньшее количество народу. А в идеале только я.
        – Илья, Настя! Привет! – у дверей встречаемся с Инной и Лешей, который сегодня тоже при параде, а с ними и Каролинка, которая терпеть не может такие ужины, и уже на подходе ее моська скисла, выражая вселенскую печаль.
        – Привет! Как вы, ребят? – улыбается Настя, приобнимая подошедшую к нам парочку. Мы с Лешей обмениваемся рукопожатиями, и не сказать, чтобы муж сестры был очень доволен своим присутствием здесь, но выбор-то у нас у всех не такой уж и большой.
        Всего вечер. Вечер продержаться, и она твоя. Только твоя.
        – Сойдет. Не люблю такие сборы, но что поделать. Как говорит наша мама, положение обязывает, – улыбается Инна, пожимая плечами. – Да и раз в год можно и потерпеть. Вы как?
        – Смирились, – ухмыляюсь в ответ на сочувствующий взгляд сестренки. – Замечательно выглядишь, Инн.
        – Угу, ты тоже ничего братишка. Правда, на фоне Насти совершенно теряешься.
        Конечно, как же Инна Сергеевна могла удержаться от укола?
        – Мам, я пойду в детскую, – встревает в разговор племяшка, нетерпеливо топчась на месте.
        – Но бабушка попросила, чтобы ты тоже была на ужине, дочурка.
        – Я не хочу, – дует губы ребенок, и ее родителям ничего не остается, кроме как согласиться, что для ребенка это так себе времяпрепровождение, и отпустить.
        – Ну, что? Идем? – киваю в сторону вышедшей встречать нас матери. – Все терпением запаслись?
        – Да мы-то уже этот этап прошли, – смеется Инна, – а вот вам удачи!
        – Умеешь ты подбодрить! – кидаю укоризненный взгляд, пропуская сестренку с мужем вперед. И, ловя Настю за руку, шепчу на ушко:
        – Улыбнись, ты невероятна.
        С наслаждением наблюдая, как зарделись ее щечки.
        И все-таки она сегодня такая, что дух захватывает. Так бы и смотрел на нее весь вечер, не отрывая глаз, но, к сожалению, рабочие вопросы, которые стоило бы обсудить с некоторыми из присутствующих здесь, никто не отменял. Придется включать голову и вспоминать, как вообще ведутся бизнес-диалоги и какими приемами “налаживаются связи”. Потому что, судя по нашему с отцом разговору в офисе, он серьезно настроен отойти от дел, и этот вечер организован в большей степени для того, чтобы познакомить меня с его партнерами и коллегами. Так что деваться некуда, и хотим мы с Настей того или нет, но видеться с этими людьми нам придется в будущем не раз.
        Гостиная стараниями десятков рабочих рук на сегодня преобразилась в роскошный зал. Мебель вся временно “переехала” в соседние комнаты, а у огромных окон расположился шведский стол с закусками и десертами. По залу суетятся несколько официантов с напитками, а фоном звучит приглашенный оркестр, наигрывая легкую и непринужденную мелодию.
        Мать всегда умела делать все красиво и с размахом. Не жалея сил, времени и денег. И отец всегда давал ей в этом плане волю и свободу действий. Поэтому и сегодня здесь все было дорого, роскошно и изящно.
        Стоит только переступить порог, как сметает тихий гул десятков голосов.
        Гости, их тут с полсотни, не меньше. Вот тебе и “семейный” ужин.
        Кого-то из них я знаю, с кем-то встречался, а чьи-то лица вижу впервые. Но все непременно улыбаются и пробегают оценивающим взглядом по моей фигуре и, в конце концов, переводят взгляд на Настю, которая жмется ко мне ближе, но лицо держит так, что любая модель позавидовала бы ее выдержке. Ее ладошка на моей спине все сильнее сжимается в кулачок, но когда доходит дело до знакомства с присутствующими, она спокойна, как удав. Расточает ответные улыбки и легко поддерживает любой начатый в ее присутствии разговор.
        Может, мы зря переживали? По крайней мере, я не свожу с нее глаз, наблюдая. И готов ликовать, понимая, что постепенно она вклинивается в общую атмосферу и все меньше дрожит, смелее открываясь новым людям.
        – Потанцуем? – киваю в сторону небольшого импровизированного танцпола и выхватываю из ее пальчиков бокал с недопитым шампанским.
        – Сейчас? Здесь? Ты уверен?
        – Три да, Анастасия, – подхватываю за руку и веду за собой, не приемля никаких возражений. – Может, я хочу танцевать?
        – Ты не любишь.
        – Я врал.
        – И как часто ты мне врал? – вскидывает бровку Настя с хитрой улыбкой. – Мне стоит опасаться? Я еще чего-то о тебе не знаю?
        – Всего пару-тройку раз, любимая, – шепчу и обнимаю за талию, прижимаю к себе ее фигурку, начиная вести, подстраиваясь под мелодию. – И нет, ты знаешь обо мне все. И да, я просто хочу вспомнить наш с тобой вечер в порту.
        – Смотри, – шепчет, – а то ведь я так и привыкну.
        – Не советую, – наклоняюсь, срывая с ее губ улыбку легким поцелуем. – Это я делаю, просто чтобы тебя очаровать.
        – Да куда уж больше! – смеется моя девочка, полностью расслабившись в моих руках и позволив управлять собой так, как мне заблагорассудится.
        Доверие. Вот что самое важно, и чего у меня от нее в достатке. Доверяет. Сегодня и всегда, и я сделаю все, чтобы никогда его не потерять.
        – Илья.
        – М-м-м?
        – Нам нужно поговорить с твоими родителями. Рассказать, – неожиданно хмурится Настя, поглядывая мне за спину. Прослеживая за ее взглядом, встречаюсь с глазами матери, которая наблюдает за нами. – Мне стыдно продолжать им врать.
        – О чем ты?
        – Об… игре.
        – Забудь об этом сейчас, ладно? Разберемся завтра, перед отъездом, – сильнее перехватываю ее ладошку в своей руке, сжимая. – Я обязательно с ними поговорю и все объясню, – целую в висок, вдыхая полной грудью потрясающий нежный аромат ее духов. – Они поймут. Должны понять.
        – Хорошо, – пробегает пальчиками по моим губам девушка, – просто вчера Анжела бросила не очень хорошую фразу… и я теперь немного паникую. Не хочу, чтобы они узнали все со стороны.
        Анжела… с каждым днем прихлопнуть ее хочется все больше и больше. Попутал же черт связаться с ней.
        – Я им расскажу, – уверяю, поднимая пальцами за подбородок, заставляя посмотреть на меня. – Только обещай, что сама не будешь творить глупости, Настя. Что бы ни произошло, и каким бы ни был итог разговора, ты не сбежишь, Загорская!
        – Но если они не примут… не смирятся…
        – То это их решение. В наших с тобой отношениях от этого ничего не поменяется. Я не стану любить тебя меньше, Загорская. И плевать я хотел на фирмы, деньги, бизнес, мне ты нужна. Ясно? – говорю, а самого внутри аж потряхивает от того, куда нас занесло. Даже представить страшно, что будет, если она уйдет. И хоть знаю, она говорила в тот вечера в ресторане, что для Насти тема семьи – больная тема, и она готова ставить родную кровь выше всего на свете, но я не готов. Не готов ее потерять просто из-за прихоти родных людей, какие бы клетки ДНК нас не связывали. Если семья, если любят – поймут. Если нет… ну, как говорят, “на нет и суда нет”.
        – Мы договорились? – останавливаюсь и жду ответа. Пальчики у меня на плечах сжимаются сильнее, и наконец-то я вижу ее слабую улыбку.
        – Договорились…
        Но отчего-то меня не покидает теперь ощущение, что она мне врет. Но ладно, проблемы будем решать по мере их поступления. Сейчас она здесь, со мной, обнимает, смотрит влюбленными глазами, и пока что это самое главное.
        Сам вечер приема проходит вполне себе размеренно. В зале царит расслабленная атмосфера, и, на наше счастье, не происходит ничего необычного или сверхъестественного. Гости пьют, разговаривают и приятно проводят время.
        После танца и откровенного разговора Настя чем дальше, тем спокойней. И хочется верить, что я убедил ее заткнуть все страхи и просто наслаждаться, предоставив мне разгребать проблемы и лишние вопросы. Она расслабилась, а вместе с ней и я. И в середине вечера могу наконец-то отойти поговорить с компаньоном отца, уделив работе “чуть больше, чем ничего” времени, оставив свою Загорскую в обществе Инны и Леши, которые тоже на этом празднике жизни чуть поумерили свой пыл и расточают улыбки.
        Однако далеко отойти мне не дают. Сбивают с курса. Чьи-то цепкие пальцы вцепляются в рукав пиджака и настойчиво тянут. А развернувшись, встречаюсь с дьявольской улыбкой на губах Анжелы, которая сегодня, даже вырядившись в ярко-алое платье, осталась явно в тени.
        – Чего тебе? – бросаю недовольно, не имея никакого желания пускаться в долгие беседы. Перед глазами до сих пор ошарашенный взгляд Насти, с которым она мне рассказывала под утро о встрече с этой змеей в коридоре.
        – Неплохо придумано! Браво! Нет, правда, браво! – хлопает в ладоши девушка.
        – О чем ты, черт бы тебя побрал?
        – О чем? Да знаешь, – подмигивает Анжела и понижает голос до шепота. – Тут сорока на хвосте принесла забавные новости. Оказывается, ты спокойствие своих родителей совсем не бережешь, да, Илюша?
        – Так, все, – выдергиваю руку из цепкого захвата, – иди к черт...
        – Пригласить свою секретаршу и заплатить ей за роль невесты – умно! – перебивает Анжела, практически останавливая и пригвождая меня своими словами к месту. – Очень умно. Аплодирую стоя, Сокольский!
        Глава 44. Илья
        Ощущение, будто земля под ногами зашаталась и разверзлась, угрожая поглотить к чертям. Благо, владеть лицом и сдерживать свои эмоции научился уже очень и очень давно, поэтому виду, что ее слова задевают, не подаю.
        – Что за чушь ты несешь? – хватаю за руку и оттесняю к стене шантажистку. – Фильмов пересмотрела? – даже голос остался ровным, и только пальцы сильнее вцепились в женский локоток, придвигая нахалку ближе. – Что за игры, Анжела?
        – Это у меня-то игры?! – округляются в неверии глаза бывшей любовницы. – Да ты лицемер, однако, Сокольский! – фыркает девушка. – Я-то чуть было не поверила в вашу любовь до гроба. В ваши сильные чувства и бабочек, порхающих над головой. Как же это было фантастически правдоподобно! Счастливые, сияющие тут ходили, а оказывается вон оно как, – подмигивает Анжела, а у меня сердце, заведенное притоком адреналина, выскакивает, разрывая грудную клетку.
        Блефует. Гадает. Не могла она ничего узнать.
        – Херней не страдай, Анжела. Ты ни черта не знаешь!
        – Я? Я-то знаю. Все знаю. И о том, что твоя Настя никакая не модель. А так, простая нищенка! И семьи у нее никакой нет, ни богатого папашки и ни мамы-актрисы. Чушь и выдумка, – сочится ядом каждое следующее слово, а я с трудом сдерживаю себя, чтобы не свернуть эту тонкую шею и не оборвать ее никчемную жизнь. – Простая золушка. Глупая детдомовская девчонка, которая поверила, что…
        – Что?!
        Вклинивается неожиданно в наш разговор женский визг. Твою мать…
        Оборачиваюсь, встречаясь с ошарашенным взглядом Лукреции и понимая, что такой фарс уже не остановить.
        – Так значит, вы соврали? – спрашивает женщина, а все присутствующие в зале, как по мановению волшебной палочки, притихли. Даже гребаный оркестр перестал играть.
        – Что происходит? – подходит ко мне Загорская, приобнимая с нескрываемым беспокойством в глазах. – Илья?
        – То, что вас раскусили, дорогая, – улыбается Анжела, и я слышу вздох. – Вас и вашу игру.
        – О чем ты говоришь, Анжела? – подходит мать с бокалом в руках и переводит взгляд с меня на Настю и обратно. – Илья, что здесь происходит?
        – Так, все, достаточно, – пресекаю кудахтанье и буквально затыкаю рот Анжелы. – Пошли-ка поговорим, – вздыхаю, понимая, что теперь нет времени тянуть, и лучше я расскажу все сам, чем…
        – О том, что ваша невестка и сын вас умело водили за нос, Эмма Константиновна!
        – Анжела! – рычу, бросая предостерегающий взгляд, но у той непрошибаемое спокойствие на лице. – Заканчивай. Мы сейчас выйдем и поговорим, – уже матери, крепче прижимая к себе за плечи Загорскую, которая притихла и, кажется, почуяла, что дело пахнет жареным.
        Вот этого она боялась. Словно интуитивно догадывалась, что что-то сегодня вечером произойдет. И змея-бывшая не заставила себя ждать.
        – Что значит «водили за нос»?! – игнорирует мои слова мать. – Договаривай, раз начала!
        – То и значит, – складывает руки на груди Анжела. – Врали, лицемерили, играли, смеялись у вас за спиной над вашей глупостью.
        – Ты что себе позволяешь, Анжелика? – появляется отец, а обстановка в зале накаляется все хлеще и хлеще. Толпа стоит и смотрит на разворачивающийся спектакль с нами в главной роли во все глаза, и это становится последней каплей. Меня они могут поливать грязью сколько угодно, но Настю не дам!
        – Все. Пошли! – бросаю Загорской. – Мы уходим, – беру за руку и тащу за собой, но та упирается каблуками в пол и смотрит на меня красными глазами, мотая головой.
        – Нет. Не уходим, – шепчет одними губами, останавливая.
        – Настя, идем.
        – Мы сделаем только хуже.
        – Да кому хуже-то? Загорская, я сказал: идем отсюда! – обхватываю ладонями красное от смущения или стыда личико любимой женщины и шепчу:
        – Плевать на все это сборище, пойдем отсюда.
        – Кто-нибудь объяснит, что за цирк вы тут устроили? – закипает отец, повышая голос. А я только и могу смотреть в красные глаза Насти и наблюдать, как стремительно она падает в омут собственных страхов.
        – Никаких родителей-бизнесменов у вашей невестки нет! – буквально орет Анжела, выступая на публику, объясняя, да так, чтобы услышали все. – Она простая детдомовская девчонка без имени и без роду, которая работает личной помощницей вашего сына на фирме, и она за деньги согласилась сыграть роль его невесты! А вот тот самый чек, – машет мобильником, пока вокруг проносятся шепотки и охи. – Бумажка, выписанная на весьма круглую сумму. Все эти отношения – игра! Весь этот якобы брак – фикция! А вас все это время умело водили за нос!
        Дружное «ох» прокатилось по залу, а дальше лавина шепотков. Мать смотрит на меня глазами, полными ненависти, но это все ерунда. А вот когда горящий взгляд родной женщины буквально испепеляет Настю, которая прямо и открыто отвечает ей, внутри просыпается зверь. Злость накрывает с головой, и руки сжимаются в кулаки, а единственная мысль, что осталась биться в голове – разнесу к чертям всех, и пусть они только попробуют хоть слово сказать в сторону Загорской. Вот кто-кто, а она точно не виновата во всем этом спектакле. И меньше всех присутствующих здесь заслуживает вот таких презрительных, уничтожающих взглядов свысока.
        – Вечер окончен, – говорю, глядя матери прямо в глаза.
        – Что ты себе позволяешь Илья?!
        – А ты, – тычу пальцем в притихшую и присмиревшую Анжелу, которая бледнеет буквально на глазах. – Лучше беги отсюда.
        – Илья… – слышу вздох Насти за спиной.
        – Сын!
        – Уничтожу, если еще хоть раз увижу...
        Глава 45. Настя
        Еще пять минут назад дом гудел от гостей, и парковка была сплошь уставлена дорогими тачками, а уже сейчас здесь, в огромной гостиной с богато сервированным столом остались только я и семья Сокольских: Сергей Денисович, Эмма Константиновна и Илья. Инна и Леша предпочли забрать ребенка и тоже уехать в город. Напоследок, сестренка Ильи, бросила на меня извиняющийся взгляд и сказала, что ей плевать на услышанное и с матерью она обязательно по этому поводу поговорит, когда Илья Сергеевич чуть поумерит свой пыл. Потому что сейчас он был настолько зол, что буквально рвал и метал.
        Пожалуй, таким я не видела его никогда. Совершенно. Вся та злость, что за два года работы он выливал на меня – детский лепет по сравнению с тем, как налились кровью его глаза и затряслись ладони, сжатые в кулаки, когда “на сцену” вышла Анжела. Которая, кстати, спешно пакует чемодан.
        Я замираю у окна, обнимая себя за плечи, так как неожиданно становится холодно. На улице почти плюс тридцать, в доме кондиционеры поддерживаю комфортную температуру, но я мерзну. Меня трясет. И я не могу сказать, от чего. От того, что сказка вмиг рухнула, или от того, что я уже приняла решение, как поступлю… и это решение заставляет сердце болезненно сжиматься, словно в тисках. А глаза щиплет от замерших в них слез. Почему я все еще стою здесь? Почему я все еще медлю и не ухожу? Может, то, что я собираюсь сделать, глупо, но я не хочу ставить Илью перед выбором. Семья – это самое главное, что есть у человека в этой жизни. И какие бы они у Ильи не были, но они его родная кровь, а я… ну, кто я? Просто Настя.
        Я больше чем уверена, что Сокольский не оценит такого моего самопожертвования, но я не смогу… жить, зная, что из-за меня он поругался с отцом и матерью. А то, что они меня в качестве невестки никогда не примут, более чем понятно из разговора, который вот уже полчаса ведется на повышенных тонах.
        – Ты понимаешь, что опозорил нас перед всей семей?! Перед партнерами и друзьями твоего отца?! Как ты мог сделать такую глупость, Илья! Притащить... – визжит Эмма, выдавая такие ноты, словно ногтем по стеклу, и морщится. – Притащить сюда свою секретут…
        – Хватит! – перебивает ее Илья, не дав произнести очевидного.
        “Секретутка” – именно так. Еще и тварь продажная, попросившая чек за свои услуги. Фу, противно. Чувствую себя шлюхой. Но ведь в их глазах именно такая я и есть. И сколько бы Илья не упирался, доказывая им обратное – это пятно уже не смыть.
        Сердце ноет. Божечки, почему оно так ноет?
        – Мне плевать, что все эти мнимые друзья думают, ясно? Мне до этих людей нет дела. Мне абсолютно по боку, что и о чем они подумают, мама. Но единственный раз! Единственный, когда я надеялся на вашу, мать ее, поддержку, ты первая же и отвернулась, – голос мужчины звенит от напряжения. Глаза уничтожают. Испепеляют. Сверкают праведным гневом, что даже смотреть на него со стороны становится не по себе.
        – Поддержку?! Ты думал, что я закрою глаза на это вранье?! Закрою глаза на то, что ты притащил в мой дом!
        – Не что, а кого! Вы вдолбили в свою голову, что мне нужна жена, вы ее получили. И я не собираюсь вас спрашивать, в кого влюбляться.
        Нет, он не кричит, но говорит так, что притихли все.
        Защищает. Он, как может, защищает меня перед своими родителями, а я просто молчу. Позорно молчу, не зная, что сказать и спуская все на тормозах. Сильнее обхватываю себя руками и сжимаю губы, сдерживая слезы.
        Тряпка, Настя.
        Отвожу взгляд от окна и смотрю на своего мужчину. Черты любимого, уже такого родного лица заострились, выдавая его напряжение. Всего на доли секунды ловлю его темный, почти черный взгляд. Злость на всех вперемешку с раскаянием для меня. Губы сжаты, челюсти превратились в четкие и прямые линии, а вены на висках, кажется, даже вздулись от натуги. Он в бешенстве. В молчаливом бешенстве.
        – Это было неразумно, устраивать такой цирк, сын, – голос Сокольского-старшего такой же ровный и спокойный, но вся поза выдает его усталость. – Никто и слова не говорит по поводу того, с кем ты, но здесь… это было…
        – Да, я сглупил, – разводит руками Илья. – Да, я уговорил Настю мне подыграть. Вы не слазили с меня с вашим извечным желанием женить. Я устал. В конце-то концов, эта тема должна была когда-то закончиться! – скидывает пиджак Илья. – Еще и это дурацкое условие, – босает взгляд на отца и запускает пятерню в волосы, ероша. – И да, когда мы приехали, между нами не было отношений. Но сейчас… – выдыхает, сжимая челюсти. – Настя – моя невеста, и нравится вам это или нет...
        – За неделю?! – фыркает мать, – серьезно? Ты пытаешься нас убедить, что влюбился за неделю?! Все, хватит, игра закончена!
        – Именно. Она была закончена еще пару дней назад, – парирует Сокольский в тон матери. – Я не собираюсь с вами обсуждать свою личную жизни. Я люблю Настю. Мы поженимся. А хотите вы того или нет, меня уже не особо интересует. Все, что вы можете сделать, принять этот факт как данность!
        Звучит как приговор. Он не отступится. Совершенно точно не отступится. Это же Илья. Упрямый, идущий напролом, если ему что-то нужно. И совершенно точно однажды он будет жалеть о принятом решении.
        Я не могу этого допустить. Не хочу чувствовать себя виноватой в его несчастье.
        – Ты ставишь какую-то девицу без роду выше своей семьи?!
        – Я ставлю себя и свои чувства выше ваших решений.
        – Зачем был этот обман, Илья?! – закатывает нервно рукава Сокольский-старший. – Зачем было так все усугублять? Ты мог бы...
        – Я пойду, – говорю тихо, но уверенно, так, что перебиваю главу семьи и смотрю в глаза отцу Ильи, неожиданно даже для самой себя находя в себе силы сдвинуться с места. – Простите.
        Сил стоять дальше и слушать, как мне отвешиваю словесные пощечины, нет совершенно. Я сильная. Но не настолько, чтобы терпеть, как мое сердце рвут в клочья.
        Вот поэтому я боялась. Вот поэтому не подпускала своего босса к себе. Потому что для таких, как я, с такими, как он, все всегда заканчивается одинаково: полным разочарованием.
        Неделя. И моя жизнь рухнула в пропасть. Даже несмотря на такое громкое и такое искреннее его «я тебя люблю». Как бы сильны не были чувства Сокольского, я не позволю ему выбрать меня и оттолкнуть семью.
        Дура? Да.
        Глупая? Верно.
        Но не могу. Через себя не переступишь.
        – Настя, – срывается и дрожит голос Сокольского. – Что ты...
        – Прости, Илья, – и, не поднимая на него глаз, стремительно несусь к дверям.
        – Правильно. Лицедейкам здесь не место, – прилетает в спину от Эммы Константиновны, и это заставляет обернуться в самый последний момент, скрипнув по полу каблуками. Поднять взгляд и посмотреть в ее глаза, что кидают молнии ненависти.
        – Я, может, и лицедейка, но всего в этой жизни добилась сама, Эмма Константиновна! И никогда я не сделала того, за что мне был бы стыдно. Даже эта… игра, – с трудом удается выдавить из себя последнее слово, – даже сейчас я не жалею. Теперь я по крайне мере знаю, что для себя такой жизни, какую ведете вы, взирая на всех сверху вниз, как на тараканов, я не хочу, – голос не дрожит, что удивительно, учитывая внутреннее состояние. А Илья замер и не сводит с меня глаз.
        – А тебе такой жизнью никогда и не жить, детдомовская девчонка, – очевидно, решили уколоть побольней, но я с этим уже давно смирилась. Что я в этой жизни одна и помогать мне некому.
        – Эмма!
        – Мама!
        Наперебой осаждают ее мужчины, но у меня только выходит грустная ухмылка.
        – Что вы сейчас хотите от меня услышать в ответ? – развожу руками, чувствуя, как по щеке покатилась первая слезинка. – Что я сожалею? Попрошу прощения? Или может, признаю, что да, несомненно, где я, – машу рукой, – и где вы? Этого вы ждете от меня?
        – Я ничего от тебя не жду, не ждала и очень надеюсь, что ты найдешь в себе гордость убраться подальше из моего дома и исчезнуть из жизни моего...
        – Хватит! – рычит на мать Сокольский, вставая между нами стеной.
        – Я ничем не заслужила такого отношения, и да, Эмма Константиновна, у меня есть гордость, – шиплю, до боли стискивая челюсти и сжимая ладошки в кулаки так, что ногти до крови впились в кожу. – Вы можете истерить и кричать, злиться и поливать меня гадостями сколько вашей душе угодно. Но однажды вам станет стыдно.
        – За что это, интересно?!
        – За то, что своими решениям, своими же руками вы разнесли жизнь своих детей! Как думаете, почему Инна не появляется у вас? Почему Илья постоянно работает?! Да потому что вы давите, – хватаюсь за горло, – своими правилами, принципами, указаниями, вы вздохнуть им не даете, считая, что поступаете правильно.
        – Что ты себе позволяешь?!
        – Ничего, – понижаю голос, еле продирая слова. – Просто хочу, чтобы вы задумались, Эмма Константиновна.
        – Настя, – тянет руку Илья, но я отступаю.
        – И удачи вам в вашей сытной и пустой жизни! – бросаю, морщась, и, разворачиваясь, выхожу, оставляя ее вариться в собственной желчи. Напрочь отключаю сердце, приказывая ему перестать болеть и биться так, словно сейчас разлетится на мелкие кусочки.
        Глотаю рыдания и, чеканя шаг, несусь по коридору, стуча каблуками по мраморному полу. Отираю застилающие глаза слезы и проклинаю тот день, когда согласилась на вот это вот все.
        – Настя! – слышу за спиной голос Ильи, который выскочил за мной следом. – Настя, стой! Тормози! – цепляет меня за руку и разворачивает к себе, обхватывая ладонями мокрое от слез лицо. – Хватит, не реви, слышишь меня, – смахивает подушечками больших пальцев капли, застывшие на щеках. – Мы уедем отсюда. Сейчас же уедем, поняла? Дождись меня, и я тебя увезу… – тараторит торопливо, и я вижу, сколько боли в его глазах.
        Для него это удар. Тоже удар и, возможно, сильнее и больнее, чем для меня. Родители, люди, которые должны желать счастья своему ребенку, его не поддержали. Но стоит ли удивляться этому? Мы врали. С самого начала мы им врали и скрывали правду.
        – Ты поняла меня, Настя?! – шепчет Илья, покрывая торопливыми поцелуями мое лицо, пока у меня без остановки катятся слезы.
        – Хорошо.
        – Точно?! Настя, умоляю, не натвори глупостей! – морщится Сокольский, словно уже успел залезть мне в голову и узнать мой глупый план самопожертвования.
        – Точно, – всхлипываю и обхватываю его ладони своими, – я жду-жду, ладно, – улыбаюсь сквозь слезы, беря себя в руки. Проводя ладошкой по щеке мужчины и целуя в любимые горячие губы. Последний раз. Вдыхаю, силясь как можно крепче запомнить его запах, его парфюм, ощущение его рук на своих щеках.
        Отстраняюсь, понимая, что это конец. Совершенно точно конец.
        – Жди. Я только поговорю с отцом мы, сразу уедем! Дождись меня, Настя! – повторяет раз за разом, словно чувствует, что что-то не так.
        – Жду, – вру и глазом не моргнув. Безбожно и нагло вру.
        Кинув еще один предостерегающий от глупостей взгляд, Илья вздохнул, срывая последний поцелуй, и торопливо понесся обратно в гостиную. Тогда как я смотрю ему вслед, чувствуя, как дыра в груди разрастается все шире и шире.
        Остаться? Не могу. Не хочу винить себя и чувствовать стеной, что отгородит Сокольского от семьи.
        Эгоистично? Возможно. Но мне тоже нелегко. Мне больно так, словно всю душу наизнанку вывернули и поплясали на сердце.
        – Настя, – слышу позади, и оборачиваюсь.
        – Леша?
        – Увез Инну, думаю, вернусь. Сокольский в таком состоянии, что за руль его опасно пускать. Подкину вас до аэропорта, – подходит ко мне мужчина и сочувственно улыбается. – Как ты?
        – Меня, – перебиваю, игнорируя вопрос и сжимаю губы до боли, чтобы не выдать позорный всхлип.
        – Что? – растерянно смотрит на меня муж Инны.
        – Отвези меня в аэропорт.
        – А как же…
        – Ему будет лучше без меня, Леш! Я не хочу, чтобы Илья делал выбор между мной и своими родным. Это неправильно, – оправдываюсь торопливо, глотая слезы. – Так быть не должно. Нельзя ставить чужого человека выше семьи, Леш...
        – Настя, это глупо! – машет головой, зло поджимая губы, парень. – Думаешь, тем, что ты пожертвуешь вашими чувствами, ему лучше, что ли, станет?! Ты же просто растопчешь Сокольского! Ты представить себе не можешь, какой для него это будет удар! Не глупи! Нет, – машет головой, – иди собирай чемоданы, и, как только Илюха выйдет, вы уедете оба. Спокойно поговорите. Решите. Родители не будут злиться вечно, Настя!
        – Леша, пожалуйста! – хватаю за рукав рубашки мужчину, – сейчас просто увези меня в аэропорт! Я… я хочу уехать. Мне надо уехать!
        – Ты сама не понимаешь, что творишь...
        – Понимаю. Все понимаю! – всхлипываю, – но я росла без семьи, Леш. И я не могу позволить, чтобы из-за меня семью потерял Илья.
        – Глупо, Настя. Очень глупо! – смотрит на меня исподлобья мужчина и долгие пару минут молчит. Поджимает губы и раздумывает. А у меня сердце замирает в ожидании. Пока, наконец-то, я не слышу:
        – Собирайся, – обреченным голосом на выдохе.
        – Спасибо…
        – Подумай еще раз, Настя. Стоит ли мучить и себя, и Илюху?
        Это не мучение. Я откажусь, а он примет. Уверена. Переживет. Забудет. Но зато у него останется семья и бизнес. А у меня… а впрочем, неважно, что у меня.
        – Жду в машине.
        – Хорошо.
        Собирая всю силу воли в кулак, спешу в спальню. Но не паковать вещи. Нет. Совсем. Из моего здесь только пижама и пара-тройка футболок.
        Остальной гардероб не мой, и мне никогда не будет принадлежать. Не стать мне дамой из высшего общества. Не того я покроя и выучки. Так только что мне и сказала Эмма.
        В небольшую дорожную сумку скидываю свои скромные пожитки и, уже почти выйдя из спальни, вспоминаю про чек. Новый. Который пару дней назад мне вручил Илья.
        Не мешкая ни секунды, нашарив бумажку в сумке, бросаю всего один, мимолетный взгляд на ровные раскосые буквы, что писал своей рукой Илья, и, пока не передумала, оставляю бумажку на кофейном столике. Вместе с дорогим обручальным кольцом, которое за этот уикенд стало неотъемлемой частью меня.
        Еще пару минут трачу на переодевание из платья в джинсы и на письмо. Емкое, короткое, всего в пару строчек:
        "Так будет лучше для всех.
        Твоя Настя!"
        И, не мешкая более ни секунды, притворяю за собой дверь и торопливо выбегаю из дома.
        В аэропорт.
        Домой.
        Пробила полночь, Золушка. Карета превратилась в тыкву, а ты из леди высшего общества в простую секретаршу Настю. Только теперь с дырой в груди и бездной отчаяния в сердце.
        Но так правильно. Правильно для него…
        Глава 46.1 Настя
        Всю дорогу до аэропорта, как дура, реву, со злостью стирая со щек мокрые дорожки от слез. Сердце болит. Душа ноет. Все внутри переворачивается, стоит только подумать, что это все. Конец. А потом представить реакцию Ильи. Моего Ильи, когда она поймет, что я сбежала. Позорно, трусливо и глупо сбежала, несмотря на его просьбы и уверения, что все будет хорошо и он во всем разберется.
        Не будет. Ничего не будет хорошо.
        Как оказываюсь в аэропорту и покупаю билет на самолет, не помню. Помню только лавину голосов, что сметает, и что рыдала в трубку, звоня Ксюше и прося скинуть деньги на билет. Взять деньги у Леши я отказалась напрочь. Если рвать связи с Сокольским и его семьей, так окончательно и до основания. Уходить так, чтобы не оставить за собой никаких следов. А дома у меня есть небольшие накопления, которые откладывались как святое и неприкосновенное “нз” на так называемый черный день. И, видимо, этот день настал.
        – Ты уверена, Загорская?! – в сотый раз переспрашивает Ксю и режет этим по больному.
        – Да-да-да, скинь мне их. Умоляю Ксю. Я… хочу домой… – шепчу, до крови кусая губы и прижимая ладошку к сердцу, словно желая замедлить его галоп. – Все, наотдыхалась. Хватит.
        – Что случилось? Настя, он тебя обидел? Ты только скажи, я…
        – Нет, Ксю. Совсем нет. Наоборот. Он влюбился…
        – А ты?
        – И я, – признаю скрепя сердце.
        – И поэтому ты, дурная, сейчас убегаешь, что ли?
        – Нет. Потому что у нас ничего не получится. Да как вы все не поймете-то, а? – шепчу, срываясь на рыдания, мельтеша по огромному зданию аэропорта взад-вперед, – не получится. И все, точка. Ему нужна другая.
        – Какая другая, глупышка? – вздыхает Ксюша, – Настя…
        – Тебе сложно?
        – Что?
        – Отправить мне деньги на билет? Сложно? – останавливаюсь, сжимая пальцы до боли в суставах. – Просто сделай, как я прошу!
        – Ты ув...
        – Да, я уверена! Просто отправь мне эти чертовы деньги! – рычу и сбрасываю вызов, уже через считаные минуты получая перевод на карту. Благо, банкомат в соседнем с нашим домом магазинчике.
        Леша все это время топчется в аэропорту со мной как личный телохранитель и психолог, то и дело пытаясь успокоить и переубедить. Но тщетно. И, на счастье, рейс до Москвы улетает в ближайшие полчаса. Словно сама судьба уводит меня как можно быстрее от Сокольского. Словно кто-то там сверху чувствует, что одна неверная мысль, один шаг в сторону – и я передумаю.
        А этого делать нельзя. И лучше Илья будет ненавидеть меня сейчас за уход, чем я буду корить себя всю жизнь за свою слабость.
        Как оказываюсь в салоне самолета, тоже помню смутно. Но зато четыре часа полета – как глотала слезы и шмыгала носом – не забуду никогда. Распадаясь на мелкие кусочки. На атомы. С каждой милей отдаляясь все дальше и дальше от места, где хоть и жалкие пару дней, но была по-настоящему счастлива. Где по-настоящему любила и была любима.
        Перед самым взлетом, мобильный ловит очередной звонок от Ильи и еще один от Инны. Оба: брат и сестра - наперебой пытаются дозвониться, но я просто отключаю гаджет, чтобы не разрывать себе сердце еще больше.
        Смотрю на проплывающий под облаками океан и последний раз впитываю его невероятную лазурь. А в голове такими яркими, радостными и четкими картинками проносились наши выходные. Словно вкручивая нож в сердце все сильнее и сильнее, ввинчивания по самую рукоятку, мозг напоминал о том, какая она была эта неделя: яркая, насыщенная, эмоциональная и… нежная. Прокручивала в голове наши ссоры, скандалы, пикировки, поцелуи, смех, слезы и… многое другое. Словно за семь каких-то ничтожно коротких дней пронеслась другая жизнь.
        Но так будет лучше. Для Ильи будет лучше.
        Ведь что такое любовь?
        Способность поставить интересы второй половинки выше своих.
        И я поставила. И не буду жалеть. Единственное, на что надеюсь, что Илья поймет и примет мое решение. А самое главное, что он не будет искать встречи.
        Никогда.
        Глава 46.2 Илья
        Разругались в пух и прах. Кажется, орали мы с матерью друг на друга так, что сорвал голос, а уходил я из гостиной так быстро, словно пятки горели.
        Хватит этого фарса. Хватит игр. Устал. Заберу Настю, и мы уедем. Только вдвоем. Домой. И мне совершенно плевать на фирму отца и на их с матерью принципы. По большей части матери. Столько грязи я не слышал из ее уст никогда. Словно плотину прорвало. А главное, ты слушаешь и не понимаешь, чем твоя любимая женщина заслужила такие слова? Тем, что из простых смертных? Не богата? Умна и не строит из себя охотницу за выгодной партией?
        Господи, ощущение, будто мать живет где-то в каменном веке!
        И права была Настя, когда сказала ей, что она своими же руками разрушает все, что так тщательно мы с Инной строили.
        Далекие десять лет назад чуть не развела по разным сторонам сестру с мужем, а теперь под удар попали мы с Настей. Но, в конце концов, это ее право – дуться.
        Внутри все кипело и клокотало от злости и чувства несправедливости, пока летел по коридору в нашу спальню. Хотелось со всей дури припечатать кулаком по этим сверкающим чистотой и дороговизной стенам.
        Опостылело. Надоело!
        – Настя, мы уе… – говорю, открывая дверь в спальню, и тут же замираю на пороге, остро ощущая, что что-то не так. Секунда. Две. Три – и в голове проясняется. Вещи. Они раскиданы по всей комнате. Ее вещи.
        – Настя!
        Как сумасшедший, несусь по всей комнате – Загорской нет. Гостиная, ванная, балкон – пусто.
        Нет ее!
        А потом на глаза попадется чек. Тот самый, что был выписан на ее имя. И кольцо с запиской, прочитав которую, я понял, что мой мир пошатнулся первый раз.
        Черт бы тебя побрал, Настя! Что ты творишь?!
        Никогда не знал, что так может колотить изнутри и так может болеть сердце. Никогда в жизни у меня не тряслись руки так, как в этот раз, пока я несся в сторону аэропорта, запредельно превышая скорости и то и дело раз за разом набирая ее номер. Вылетал на встречную, нарушая все возможные правила и топил так, что дух вышибало от скоростей.
        Кто?! Кто ее увез?! А главное, деньги. Где она взяла деньги на билет обратно? Раз оставила все, что я ей купил и даже тот гребаный чек, который заслужила по праву, оставила мне!
        – Настя, твою мать! – отшвыриваю мобильный, когда в очередной раз мне отвечает автоответчик, сильнее сжимаю руль и вжимаю до предела педаль газа.
        Дорога проносится как одна сплошная картинка. Полчаса за десять минут. Рекорд. Но лучше бы его не было в моей жизни, потому что чем дальше, тем накрывает все сильнее.
        Бросаю машину на парковке и, как безумец, несусь по зданию аэропорта. Высматриваю в толпе свою Настю. А вокруг люди, люди, люди – сотни лиц, и ни одного похожего! Ни одного, сука!
        Паника. Все сильнее накрывает паника, и хочется заорать от того, что ее нет. Нигде нет!
        А когда бросаю взгляд на табло, понимаю что опоздал. Оборачиваюсь к окнам, что выходят на взлетную полосу и вижу, как буквально у меня на глазах самолет до столицы, в котором летит она, взлетает.
        Телефон отключен. Ответа нет.
        – Что ты творишь, Загорская?! – вцепляюсь руками в волосы, которые готов рвать от безысходности и рычу, сжимая челюсти.
        Я же просил! Просто просил подождать! Уверял, что решу сам. Но у нее всегда и на все было свое мнение. Самостоятельная. Самостоятельная и глупая Настя, которая из-за надуманного самопожертвования решила разнести “нас” в клочья.
        Больно. С...а. Почему же так больно?!
        Глава 47. Илья
        Не представляю, где я беру в себе сил, чтобы вернуться на виллу. Игнорирую напрочь попытки отца поговорить и, быстро упаковав вещи, в тот же день, следующим рейсом лечу в Москву. Все четыре часа гипнотизирую взглядом мобильный, будто вот-вот случится чудо, и, несмотря на “авиарежим”, гаджет оживет. Я отвечу и услышу любимый голос любимой женщины, которая признает, что сглупила и скажет, что ждет меня.
        Но нет. Такое бывает только в сказках.
        А вернувшись в город и первым делом из аэропорта заехав на работу, узнаю, что Загорская уволилась. Буквально пару часов назад забрала документы и вещи.
        Моя приемная пуста. На ее присутствие ни намека. А кабинет встречает гнетущей, давящей тишиной.
        Я думал, больно было, когда смотрел вслед самолету.
        Оказывается, нет.
        Режет в груди сейчас. Да так, что хочется отключиться. Уснуть и не проснуться.
        – О, командировочное начальство вернулось! – заглядывает в кабинет Вадик с лыбой от уха до уха, но как только замечает, что я не в состоянии не то что шутить, но даже и говорить, примолкает.
        – Все в норме, Илюх? Что-то случилось?
        – А ты не слышишь? – ухмыляюсь, присаживаясь на край рабочего стола и потирая стучащие виски.
        – Что?
        – Жизнь моя с треском катится в ад.
        – Сокольский, ты пьяный, что ли? – сводит брови на переносице дружище. – Я не пойму тебя вообще.
        – Пьяный, Вадяс, – стучу друга по плечу. – А еще больной на голову.
        И больше не говоря ни слова, ухожу, снова набирая номер Насти. Нещадно садя батарейку. Но трубку она так и не берет. На сотни моих звонков она не отвечает, и сообщения словно улетают в пустоту. Вообще создается ощущение, что я бьюсь в наглухо закрытые двери. Отгородилась. Исчезла. Самоустранилась.
        Браво, Загорская. Как только поймаю, а я поймаю, спрошу с нее за каждый час адского пекла, в котором я сейчас пребываю.
        Сажусь в машину и закуриваю. Руки все еще трясутся, как у наркомана, а в голове все кручу, пытаясь понять, какого черта она творит! Ведь видел, чувствовал, что я ей так же небезразличен. Что я ей нужен. Что любит… но нет ее.
        Херово. Так, будто перекрыли кислород.
        Долго сидеть на месте нет мочи. Ощущение, будто завис. Поэтому в этот же день, вспоминая адрес Насти, лечу к ее дому, рассудив, что уж там точно найду ее и наконец- то для начала обниму, а уже потом поговорю, отчитав за глупость.
        Но там падаю в бездну отчаянья третий раз. Когда приехал туда и поднялся на этаж, соседи мне говорят, что ее нет. Их нет. Что девушки, которые до этого дня снимали квартиру, съехали буквально пару часов назад.
        – Вы уверены? Может, они просто уехали? – смотрю пытливо в глаза бабушке-одуванчику, но, судя по всему, она не врет. Простодушно пожимает плечами и говорит:
        – Ксения сама утром предупредила. Ключи от квартиры мне оставила, чтобы хозяйка забрала. Съехали они, милок.
        – А… куда? Вы случайно не в курсе?
        – Нет.
        Нет – звучит в голове, как приговор. И? Что дальше-то?
        – Единственное, – уже почти закрыв дверь, опомнилась бабулька, – я так думаю, может, они в гости к бабке Ксении поехали? Она где-то в пригороде живет, в деревеньке небольшой.
        – А название?
        – А вот это уже без меня, – разводит руками соседка девушек. – У меня память такая, что эти названия сроду не запоминала. Так что… а ты кто будешь-то? Что-то я тебя никогда не видела рядом с нашими девушками?
        – Жених я буду.
        – Брошенный, что ли… – хмыкает женщина, а мне только и остается ухмыльнуться в ответ.
        – Похоже на то, бабуль. Похоже на то…
        Оседаю на лестничный пролет в подъезде, откидывая тяжелую, словно во хмелю голову, прислонившись к холодному бетону, и прикрываю глаза. Ломает. Такое ощущение, что ломает все тело изнутри, каждую косточку и каждый сустав.
        Хреново так, что единственное, чего я хочу сейчас – сдохнуть.
        И сейчас и, как оказалось, последующую череду потянувшихся один за другим дней. Монотонных, серых, пресных дней, когда я не живу, а существую. Хожу на работу и раздаю команды, подписываю бумаги, даже не читая, и не могу собрать мысли в кучу на совещаниях. Каждый день терзаю мобильный, пытаясь дозвониться по сотне раз за час, но все безуспешно. В ту квартиру они с подругой так и не вернулись, а на работе никто больше не знает, где можно найти мою Настю.
        Мою!
        И я начинаю пить. Скатиться в алкогольный загул – последнее дело. Но нервы на пределе, а вместе с ними и моя выдержка. А все потому, что я не могу ее найти. Я понятия не имею, кто ее подруга, зная только имя – Ксюша. На этом все. И как что-то о ней узнать, я тоже не знаю. Я скатываюсь в отчаяние, и виски становится обязательным спутником моих вечеров. Бокал за бокалом.
        Днем закапываюсь в работе, а вечером тону в алкоголе, съедая себя и коря за то, что упустил. Идиот…
        Глава 48. Настя
        – Настя, идем завтракать! – заглядывает в нашу с ней комнатушку Ксю и улыбается. А мне так тошно, что даже моргнуть в ответ силы нет.
        – Я не хочу есть, Ксю.
        – Так, подруга. Хватит дурить.
        – Я переживаю свое падение, – шепчу, сильнее подгибая ноги и сворачиваясь под одеялом в калачик.
        – Какое падение? – недоуменно выгибает бровь подруга.
        – По социальной лестнице, Ксю. Видишь, какое стремительное? С виллы в Монако до домика в деревне.
        – Язвишь? Хорошо.
        – Что в этом хорошего?
        – Значит, как минимум, еще жива. И знаешь, что! Хочешь или нет, а есть нужно! – нависает надо мной, уперев руки в бока, подруга, а я до бровей натягиваю одеяло и мечтаю просто-напросто исчезнуть. Не могу я есть. Кусок в горло не лезет, да и вообще от любой еды в натуральную воротит. И спать не могу. И делать что-то не могу. В теле слабость, нервное истощение налицо. Ничего не могу и не хочу!
        Плохо мне. И сегодня, и вчера, и всю ту неделю, что мы с Ксю – две беженки – живем в деревне у ее бабы Римы.
        В аэропорту по прилете из Ниццы меня встречает Ксюша. И только я увидела родное, знакомое лицо, сердце сдавила тоска, и слезы полились новым, мощнейшим потоком. Я через всхлипы и истерику рассказывала подруге, что произошло. Глотала слезы и пыталась, честно пыталась улыбаться, уверяя, что это был лучший отдых в моей жизни. Но, разумеется, она не поверила мне ни на грамм. А еще и выдала целую нравоучительную речь, объясняя мне, какая я глупая, наиглупейшая, глупее всех глупых дура. Уничтожила и себя, и Сокольского, и вообще поступила как неразумный ребенок, поддавшись эмоциям и непонятным для них всех принципам. Даже заслужила сравнение своего поведения с поведением Эммы Константиновны, якобы решив все за Сокольского.
        После этого рыдать захотелось в тысячи раз сильнее.
        Но, несмотря на все это, дурость уже была совершена, и отступать я была не намерена. А чтобы Илья не нашел, уговорила Ксюшу уехать. Получив снова порцию лекций о том, что так нельзя и это плохо. Но все равно подруга ворчала-ворчала и паковала вещи, экстренно сматывая удочки.
        А дальше: забрать документы на работе, распрощавшись с фирмой, с которой уже сроднилась, отдать ключи соседке и сесть в первый же скорый поезд. Мысленно прощаясь с любым напоминанием о себе в моей жизни Ильи.
        Люблю. Люблю так сильно, что рассыпаюсь. С каждым днем все сильней и сильней. Буквально разваливаюсь на глазах. В зеркало по прошествии этих дней лучше вообще не смотреть. Глаза красные, опухшие и зареванные, лицо бледное, и остались от моей фигурки только кожа да кости. Ужасная картина.
        И иногда ночами, когда не спится, а это практически каждую ночь, думаю: ну и кому я сделала лучше? Отключила мобильный и не включаю, кому от этого стало легче? А потом начинаю думать, как воспринял мой уход Илья? Как он? Что с ним? Может, вообще я зря прячусь, и он уже и думать забыл о какой-то там Насте? И от таких мыслей становится только больнее.
        Лучше вообще не думать. Только как? У меня совершенно точно не получается.
        – Настя! – слышу приказ подруги с улицы, – живо поднимай свою пятую точку и тащи в беседку!
        – Ксюша, внученька, что за выражения! – возмущенный вскрик бабы Римы.
        –У-у-ух!
        Нравится мне это или нет, но приходится встать и, накинув поверх пижамы толстовку, выйти на улицу. А там… солнышко. Яркое и теплое, ласкает своими лучами кожу, согревая. Однако мне все равно холодно. Словно мороз поселился внутри меня и никогда не покидает, и что в плюс тридцать, что в плюс двадцать – он со мной. Он мое нормальное состояние. Теперь. И это не шутки. Меня морозит, колотит, и я никак не могу согреться! Ну, только если под двумя одеялами в ворохе подушек и теплой кофте. Что со мной происходит, не пойму.
        – Давай за стол, деточка, нужно поесть, – суетится баба Рима, гремя тарелками, а Ксю, грустно улыбнувшись, наблюдает за каждым моим ленивым движением.
        – Ну вот, ты выползла из своей пещеры, уже неплохо, – подмигивает подруга, стараясь все эти дни подбодрить и поддержать, заткнуть мои страдания своим жизнелюбием.
        – Спасибо, баб Рим. Ксю... – выдавливаю из себя улыбку и присаживаюсь на стул, до самых пальчиков натягивая рукава теплой кофты.
        – Так и морозит? – устраивается напротив бабушка Ксюши. Бойкая, активная и интересная бабулька чуть за семьдесят, у которой вечно жизнь кипит и дел невпроворот. А впрочем, люди СССР все такие, найдут работу даже из ничего. Кажется, у них эти огородные дела не заканчиваются никогда. Ни на минуту! И вот сколько мы живем у Римы, она с завидным рвением и внучку впрягает в бесконечную прополку, поливку и прочие прелести дачной жизни. Меня же девушки пока не трогают. Опасаются. Чего? Не знаю, но Ксю говорит, что я как бомба замедленного действия, и как рванет, когда, а главное, в какую сторону – непонятно.
        – Морозит, – обхватываю ладошками кружку с горячим чаем, пряча в темно-коричневой жидкости свой взгляд.
        – Ох, не к добру это, не к добру, девоньки.
        – Да это нервное, бабуль.
        – Дай Бог, дай Бог, – машет ладошкой баба Рима и смотрит на меня в упор. – Потому что, если это не нервное, боюсь, скоро в твоей жизни, Настасья, что-то сильно и даже кардинально поменяется.
        – Что это значит? – удивленно вскидываю взгляд, смотря прямо в чарующе синие глаза старушки. – О чем вы…
        – Нервное, баб Рим! – перебивает меня Ксю, стреляя глазами в родственницу.
        – Ну, как знаете, – пожимает плечами женщина. – Ну, хватит болтать, давайте за чай с плюшками, да потом на огород. Дел у нас сегодня с тобой, Ксения, невпроворот.
        И больше ни слова поперек. Пьем чай, едим плюшки, а в моем случае – делаем вид, и потом на грядки. И так изо дня в день.
        Я зависла.
        Я не знаю, куда “иду” и что хочу от жизни дальше. Словно до уикенда был человек. Была амбициозная, шустрая, мечтающая Настя, а после уикенда – нет ее.
        Выгорела. От любви. Сожгла себя дотла и теперь даже мысли о будущем и о том, что однажды придется снова ЖИТЬ – пугают.
        После завтрака баба Рима с Ксюшей уходят на огород, а я берусь впервые за эти дни сделать хоть что-то полезное – помыть посуду. Неторопливо, ослабевшими руками, стою и уже битый час натираю одну и ту же тарелку, словно за своими мыслями провалилась во временную трубу. А все потому, что на глаза попались черные чашки. Черные-черные. Темные. Как глаза Сокольского.
        Больная. Сумасшедшая, но я не могу выкинуть его из головы. Не получается! Образ любимого мужчины то и дело возникает перед глазами, а мозг не устает строить догадки и подкидывать пищу для размышлений.
        Я соскучилась. Ужасно. Мне бы обнять. Прижаться к его сильному телу, оказаться в его крепких объятиях и забыть все произошедшее, как страшный сон, но тут же возникает одно огромное “но”. Эмма. Его мать. Его семья, что меня не приняла, и тут же осаждаю себя, напоминая, что это мое было решение уйти. Мое. И ничье больше.
        А значит, мне с ним и жить.
        В итоге, бросив это дело, как и все дни, я сдаюсь. Ухожу. Закрываю шторы на окнах в комнате и заползаю с носом под одеяло.
        Еще один день пройдет вот так. В коконе, в котором взрослая и до недавнего времени разумная, я прячусь от жизни, от проблем, от будущего, от настоящего и от того, в чем боюсь признаться даже сама себе.
        И да.
        Баба Рима права.
        Вероятней всего, и бледность, и потеря аппетита, и то, что я постоянно мерзну – все это совсем не нервное истощение…
        И как долго мы все дружно, понимая это, будем закрывать глаза на очевидное? Вопрос.
        Глава 49. Илья
        В такой прострации проходит почти неделя, пока мозг не проясняется, и я не прихожу к мысли, что мне нужно найти ее любыми способами. Нужно, и точка.
        Просыпаясь утром, понимаю, что готов землю рыть голыми руками, но найду. Однако самому уже не под силу, потому что нужная мне информация попадает под раздел конфиденциальной. Поэтому придется подключить деньги и связи. Единственной зацепкой в этой истории все еще остаются подруга Ксения и ее бабушка в какой-то “деревеньке”. С этого-то и нужно начинать поиски.
        Вадик все эти дни смотрит на меня косо, не понимая, что вообще происходит, и в итоге в один из вечеров язык развязывается сам собой. И именно друг мне и советует поговорить с ребятами из нашей службы безопасности. Что я и делаю первым делом утром следующего дня, вызвав к себе в кабинет их начальника, прекрасно зная, что у того есть завязки везде, где можно и нельзя.
        Выкладываю, как на духу, все, что знаю или успел узнать о Насте, иногда вспоминая такие мелочи из ее рассказов, что самому удивительно. Меряю шагами кабинет, нервно покручивая в руках мобильный, а Стас все это время сидит и, кажется, не то, что не шевелится, даже не дышит. Вот она, военная выправка.
        – Такие дела, – останавливаюсь, в конце концов, и залпом осушаю стакан с водой. В горле засуха, а мозг плавится после вчерашних посиделок с Вадиком. – Тупик.
        – Мы постараемся как можно быстрее что-то нарыть, но сами понимаете, Илья Сергеевич, придется идти где-то в обход, – делает многозначительную паузу Стас. – Это может занять некоторое время.
        – Очень на тебя надеюсь, Стас.
        – А… кхм… – откашливается бывший вояка. – Можно крайне некорректный вопрос, Илья Сергеевич?
        – Валяй, – усаживаясь в свое рабочее кресло и откидываясь на спинку. Кости до сих пор ломит, словно по мне поезд проехал. Причем, туда и обратно несколько раз.
        – Это дело личное или…?
        – Личное, Стас. С фирмой никак Анастасия Загорская теперь не связана, но эта девушка мне нужна, – при имени Загорской голос на доли секунды срывается, а руки сжимаются в кулаки так, что кажется, экран мобильного затрещал. – Делайте все, что понадобится. С меня щедрая премия, Стас. И тебе, и парням, но найдите мне мою невесту.
        – Невесту? – чуть ли не воскликнул удивленно собеседник, почесывая подбородок.
        – Да. Совершенно верно. Невесту. Теперь понимаешь, насколько мне важно ее увидеть?
        – Понял, – кивает Стас, поднимаясь с места. – Будет сделано в максимально кратчайшие сроки, Илья Сергеевич, – осталось только честь отдать. Но такое рвение похвально, главное – замотивировать.
        – И еще…
        – Да?
        – Есть одна девушка, Анжела зовут. Мне нужно узнать, с кем на фирме она общалась, кому звонила, и кто слил ей информацию о моей работнице. Бывшей… – запинаюсь, вовремя соображая, что я ведь без личного помощника остался. – Бывшей работнице. Ее данные, номер, фамилию и прочее скину на почту.
        – Без проблем, Илья Сергеевич. Разберемся.
        Конечно, разберемся. И с самой Анжелой, и с крысой, которая выдала ей все как на духу.
        Начальник службы безопасности уходит, а я собираю вещи и еду домой. Глаза закрываются, и хочется надеяться, что может быть, хоть сегодня мне удастся проспать дольше, чем пару часов. Нужно поспать. Пока организм не отправил добровольно принудительно прямиком на больничную койку. Потому что с каждым днем мне становится все хуже и хуже.
        ***
        Еще почти неделя проходит в ожидании. Каждый день Стас отчитывается по ходу дела, и именно так в один из дней я узнаю, кто тот самый работник, который за так называемое щедрое “вознаграждение” выложил все явки и пароли. В тот же день женщина из отдела бухгалтерии была уволена.
        А еще узнал, что звонила на фирму, оказывается, не Анжела, и информацию вызнавала даже не она, а... Марго. Видимо, бывшую слишком сильно ударило по самолюбию то, что ее посмели забыть, а вдогонку еще и отвергнуть.
        Желание сорваться и придушить змей в тот же день было просто невыносимым. Но мой подход был таким же, как и их: исподтишка. Пара-тройка звонков и напоминаний о долгах в нужных мне кругах, и уже на следующее утро обе дамы вылетели из элитных женских клубов, в которых состояли. А как узнал после, и Денис подал на развод с намерением оставить бывшую женушку ни с чем. И да, я в курсе, что мстить женщинам – это низко, но, если бы дело касалось только меня и моего спокойствия, плевал бы я на их выходки. Но Настя… эти стервы покусились на святое для меня и пусть радуются, что на этом я и остановился, а не пошел дальше.
        День пролетает за днем, и я все больше ухожу в свои проблемы с головой. На фирме грядут колоссальные перемены и парочка очень важных контрактов, и мне бы включиться с полной самоотдачей в работу, но я не могу. Хоть боль и начала притупляться днями, но ночами накатывала с новой силой, и единственное, что держало меня на ногах все эти дни, так это мысль, что вот-вот Стас с ребятами найдут мне мою Настю.
        Только тогда я вздохну, и, только поговорив с ней, увидев ее, вернув себе, смогу снова функционировать в привычном режиме. Пока же… пропасть.
        До того утра, когда дверь в мой кабинет открывается и заходит Стас. С приличной пачкой фотографий, подходя ко мне со словами:
        – Мы ее нашли.
        Глава 50. Настя
        В конце концов, я понимаю, что рано или поздно придется брать себя в руки. Да и по прошествии второй недели, совесть начинает есть поедом, что я сижу на шее у подруги и ее бабушки, представляя для них обузу. Лишний человек в деревне – рабочая пара рук. Помощь. А я же для них пока что только проблема, и пора бы перестать себя жалеть.
        Поэтому новую неделю я встречаю с пением петуха, и с титаническими усилиями заставив отлепить тяжелую голову от подушки, поднимаюсь и вместе с хозяйкой дома иду на огород. По части копания и возни с хозяйством я так себе помощь, но приготовить для всех завтрак из свежих домашних яиц и молока, пожалуй, еще в состоянии.
        Ксюша с бабой Римой удивленно на меня косятся, но ничего не говорят, боясь спугнуть произошедшие перемены. Предоставляют мне на кухне полную свободу действий, и впервые за две недели, что мы здесь, я отключаюсь от проблем.
        А после завтрака, накормив “работниц”, неторопливо убираю со стола и объявляю, что хотела бы прогуляться до местной речки, которая буквально в десяти минутах ходьбы от участка, и на которую Ксюша все так рьяно пыталась меня вытащить в первые дни.
        – Я с тобой! – восклицает подруга, скидывая перчатки.
        – Зачем? Вы же… заняты, – пытаюсь улыбнуться и мягко намекнуть, что хотела бы прогуляться одна, но Ксю сегодня с завидным упрямством игнорирует все мои намеки.
        – Устала. Отдохну. В конце концов, могу я выбрать для себя хоть один выходной, да, баб Рим? – смотрит на бабушку подругу, а та кидает задумчивый взгляд на меня.
        – Ксюнь, у нас еще много работы, пусть Настена прогуляется одна, в самом деле…
        – Ну, нет! – практически вскрикивает Ксюша, а в глазах мелькает беспокойство. – Я не отпущу ее одну!
        – Да не переживай ты так, Ксю, – вздыхаю я, приобнимая подругу за плечи, – я, может, и подавлена, но не настолько, чтобы сводить счеты с жизнью.
        – Точно?
        – Абсолютно, – улыбаюсь как можно мягче подруге, – в конце концов, ты говоришь, что там рядом пляж, и будут еще люди. Так что… – пожимаю плечами, дождавшись ее кивка с протяжным и неохотным:
        – Ла-а-адно.
        Возвращаюсь в дом и, накинув на плечи теплую кофту, выхожу за пределы участка.
        Нет. Я не собираюсь вытворять глупости, а просто хочу подумать. Хочу остаться наедине с собой и своими мыслями. И хоть целых две недели Ксюша с бабушкой меня почти не трогали, предоставляя массу времени для самокопания, но я хочу уединения. Хоть на час.
        Деревенька совсем небольшая, и домов приличных осталось здесь не так уж и много. Как сказала баба Рима, за почти пятнадцать лет, что она здесь живет, многие ее соседи и знакомые перебрались в город в поисках более комфортной жизни. Сама же старушка напрочь отказывается переезжать, утверждая, что для нее деревенская жизнь и сердцу, и глазу милее.
        Ну что ж… каждому свое.
        Неторопливо бредя вдоль центральной улицы, по краю дороги, ухожу в свои мысли и совершенно не обращаю внимания на то, что происходит по сторонам. А стоило бы. Потому что, пока я кручу в руках соломинку, мимо проносится дорогой внедорожник, что в этих местах абсолютная дикость. Вот только соображаю я запоздало. Но когда до мозга доходит, и я оборачиваюсь – дыхание перехватывает, а сердце сбивается с привычного ритма. Я останавливаюсь, как вкопанная, когда понимаю, что я знаю и эту машину, и номер, и… водителя, что с визгом шин тормозит на обочине и...
        – Настя!!!
        Выскакивает из салона своего мерседеса Сокольский, а я смотрю на родное лицо любимого мужчины и с трудом вспоминаю, как дышать.
        Искал? Неужели и правда, все это время искал? Или это все мое буйное воображение и совсем не его черные, как ночь, глаза сейчас смотрят на меня. И совсем не его лицо так осунулось за эти две недели, а под глазами пролегли тени.
        Мои руки сжимаются в кулаки, и я с трудом душу в себе желание зарыдать и броситься ему на шею. Обнять. Поцеловать… прильнуть всем телом и закончить весь тот кошмар, в который я нас окунула.
        – Илья? – с трудом удается продрать сквозь пересохшее горло его имя.
        – Настя… – вздыхает мужчина так, словно камень свалился с его плеч. Он хлопает дверью авто и, сделав пару шагов ко мне, замирает и, видимо, так же, как я, не понимает, а что дальше-то?
        Но, правда, его ступор длится недолго. Всего пара секунд, и он срывается с места и в два широких шага подлетает ко мне, сгребая в охапку и прижимая, что есть сил. Крепко-крепко. Утыкается носом мне в висок и смеется, тихонько так и волнующе. А я не могу сдержать слез. Сжимаю ладошки на его груди, комкая рубашку и молча реву.
        – Дурочка. Какая же ты дурочка, Загорская! – шепчет мужчина, крепче прижимая к себе. Расцеловывая щеки, нос, лоб, сжимая в ладонях мое лицо и с жадностью припадая к губам.
        А я, как безвольная кукла, ни оттолкнуть, ни ответить не могу. Внутри все сжимается от боли от безысходности и любви. И только лью слезы.
        – Зачем ты это сделала, Загорская? – утыкается лбом в мой лоб Илья и закрывает глаза. – Что ты творишь?!
        – Так... надо было, – шепчу, кусая губы до крови и всхлипывая. – Надо, понимаешь…
        – Не понимаю, – зло рычит Илья, сжимая челюсти. – Не понимаю и не пойму! Хватит. Поиграла в благородство, показала характер и хватит, – отстраняется Илья и хватает за руку. – Мы едем домой, Настя. Все, я больше так не могу, – переплетает пальцы и тянет. – Ни есть, ни спать, я думал, сдохну за эти две недели, Загорская! Я не могу без тебя, слышишь? Люблю! Думал, сойду с ума, когда каждый день набирал по сотни раз, а ты молчала! Знаешь, как оно вот тут болит? – тычет пальцем себе в грудь Илья. – Разрывает, Настя. Поэтому хватит! – качает головой мужчина, обхватывая ладонью за затылок и целуя, так, что дыхание перехватывает. – Хватит упрямиться. Я соскучился, Настя. Я устал. Я хочу, чтобы ты была рядом, Загорская.
        – Илья, нет, – шепчу я, упираясь и пытаясь скинуть его руку. Каждое сказанное им слово было подобно удару по сердцу. Так и хотелось крикнуть: и я! Я тоже скучала, я тоже люблю, и я тоже хочу… домой. С тобой. Только с тобой. Но... – Нет, Илья, – всхлипываю и смахиваю слезы с глаз. – Нет, – повторяю, как умалишенная.
        А впрочем, может, так оно и есть? Дура. Дура Настя!
        – Что нет? – смотрит на меня растерянно Илья. – Что нет?! – повторяет в неверии.
        – Я не поеду.
        – Почему?
        – Потому что я не хочу, чтобы из-за меня ты разорвал отношения с семьей, понимаешь?! С родителями, Илья! – срывается на крик мой голос.
        – Никто и не собирается ничего разрывать! – рычит Сокольский. – Мать побесится и успокоится, и вообще мне плевать, понимаешь? Ты нужна мне! Настя, ты! Не мать, не отец, они поймут, рано или поздно смирятся, но без тебя я не смогу, слышишь? Настя… – шепчет Сокольский и снова обхватывает ладонями мое лицо, целуя нежно-нежно в уголок губ и вздыхая. – Хватит уже… ты всем все доказала. Ты нужна мне, родная...
        – А ты мне… – замираю, не в силах сказать то самое “нет”, что крутится на языке. Даю себе еще пару секундочек насладиться его объятиями: теплыми, нежными, родными. Обнимаю, словно продляя пытку для нас обоих, и шепчу еле слышно:
        – А ты мне нет, Илья.
        Удар. Илья на мгновение замирает, и затем я слышу просевший голос:
        – Что?
        – Я не поеду с тобой, – шепчу, отступая, выпутываясь из его захвата. А он не удерживает. На лице растерянность и непонимание.
        Я ненавижу себя. Ненавижу себя за то, что скажу. Ненавижу за то, какая есть и за то, что не могу измениться. Не могу. Больно, тяжело, и душа разрывается на части от взгляда любимых глаз, но через себя не переступишь.
        – Что? – снова повторяет Сокольский.
        – Я не люблю тебя… – еще шаг назад. От него.
        – Я не верю тебе, – сжимает кулаки Илья спустя долгие мгновения, когда до него доходит смысл произнесенных мною слов. – Это из-за глупостей, что наговорила мать? Что ты вдолбила себе в голову, Загорская?!
        – Нет, Илья, – сжимаю горло ладошкой, – просто… ну, так бывает… – шепчу и пожимаю плечами, а у самой слезы градом, и глаза не видят ничего.
        Да и не хотят видеть такого Илью Сокольского – убитого, разбитого, уничтоженного моими же руками, которые сейчас трясутся.
        – Глупости. Чушь. Заканчивай, хватит. Я отказываюсь в это верить… – шаг ко мне. И еще один. А я назад. – Настя, хватит. Игры закончились, слышишь? – хватает за плечи Илья, пытаясь заглянуть мне в глаза. – Я люблю тебя! Я хочу, чтобы ты стала моей женой! Я хочу всю жизнь пройти бок о бок с тобой, Загорская! – сквозь зубы рычит мужчина. – Не делай такое с нами, не надо…
        – Она никогда не примет меня…
        – Мне все равно.
        – А мне нет! Нет, ясно?! – кричу, отталкивая от себя Илью. – Мне не все равно. Ты не знаешь, что такое расти без семьи! И если тебе на них наплевать, то мне нет!
        – Они родители, Настя, они поймут, как ты не понимаешь?! Ты думаешь, они действительно будут счастливы от того, что я загнусь?! А так оно и будет без тебя, Загорская!
        – Я не люблю тебя! – кричу, повторяя четко, чуть ли не по буквам, понимая, что еще пара слов, и я сдамся. Отступлю. Отступлю, а потом буду всю жизнь ненавидеть себя за слабость.
        – Еще раз.
        – Что?
        – Повтори еще раз, глядя мне в глаза, Загорская! – рычит Илья и пытается поймать за запястья, но я отскакиваю.
        – Не люблю! Не люблю. Я. Тебя – повторяю на надрыве, сильнее сжимая ладошки в кулак и силясь перенести душевную боль на физическую. – Не люблю, – выдыхаю чуть слышно. – Поэтому уехала! Поэтому сбежала, Сокольский! – вру. Нагло и безбожно. Но так будет легче и ему, и мне. Сыграть на гордости – дешевый ход, но только так я смогу отвернуть от себя любимого мужчину. А в его глазах столько невысказанных слов, столько злости и ярости вперемешку с болью. Там столько отчаянья и темноты. Я ударила его словами так, что больнее некуда.
        – Дура ты, Настя, – бросает наконец-то Илья, запуская пальцы в волосы. – Гордая дура.
        – И ты… и ты такой же, Сокольский! – бросаю, по-детски топая ногой.
        Секунда, другая. Мы стоим и меряемся упрямством. Бодаемся взглядами так, как умели делать это всегда прекрасно. Разговаривая глазами, а не словами.
        Я не понимаю, что творю. Я, вероятней всего, потом буду жалеть, что не нашла другого выхода, что не послушалась, что не сдалась, но сейчас… это все. Точка.
        – Херово, когда ты открываешься человеку, а тебе второй раз нож в сердце, – говорит Илья. – Когда ты один готов бороться за что-то, это убивает, Загорская.
        А мне и ответить нечего. Он сдается. По взгляду вижу, что это все. Вот она – точка невозврата. Пройдена.
        – Не надо было меня искать… – шепчу одними губами, стыдливо пряча глаза.
        – Надо было. Теперь, по крайней мере, я точно знаю, что это все.
        – Все, – киваю, а у самой темные пятна начинают плясать перед глазами, словно я балансирую на грани падения в пропасть. – Прости...
        – Счастливо оставаться… Настя, – вздыхает Илья, запинаясь на моем имени. Бросает еще один взгляд, словно ждет, что вот-вот я передумаю. Вот-вот остановлю. Но нет… Два гордеца. Он никогда не будет бегать за женщиной, а я… никогда не поставлю чувства выше крови.
        – Пока, – шепчу, и губы мужчины трогает грустная усмешка. Не медля больше ни секунды, он уходит. Садится в машину и с визгом шин по асфальту срывается с места, унося с собой мое сердце.
        Вот и все.
        Теперь точно точка.
        Для нас с ним, но не в нашей истории. Там она еще не поставлена. Просто потому, что утром следующего дня я набралась смелости и сделала тест.
        Две полоски.
        Что-то забыли, да, Загорская?
        Хочется и плакать, и смеяться от того, как оно все получилось. Насмешка судьбы, не иначе.
        Глава 51. Эмма Константиновна
        Столица встречает ужасной, осенней погодой. Дождь льет, не прекращая, уже два часа, которые я по пробкам, сидя в дешевеньком такси, добираюсь до квартиры сына. Есть ли у меня уверенность, что перед моим носом тут же не захлопнут дверь? Нет. Но почти два месяца в опале дали мне прекрасную возможность иссушить свой организм слезами и осознать, что я натворила.
        Думала ли я, что на старости лет останусь одна? Абсолютно точно – нет. Но как бы печально ни было признавать это, во всем, что происходит и произошло с нашей семьей, виновата я.
        Такси останавливается у шлагбаума во двор дорогой многоэтажки, и я выхожу из машины, ощущая, как быстро начинает биться сердце.
        Вот вроде мать. Взрослая женщина. Столько лет, и целая жизнь за плечами. А боюсь. Просто потому, что сын был невероятно зол в последнюю встречу и совершенно игнорирует мои звонки вот уже несколько дней. Собственно, так же, как и муж.
        Налетевший порыв холодного октябрьского ветра пронизывает до самых костей даже в теплом кашемировом пальто, растрепав уложенные волосы и заставив нервно вздрогнуть. Оглядываюсь вокруг, рассматривая спешащих мимо людей, и подмечаю, что, в отличие от Монако, здесь на тебя, по большей части, всем плевать. У всех своя жизнь, и некогда людям лезть в чужую. Может, прав был муж? Это наше общество уже со скуки бесится.
        – Вы надолго в наши края? – интересуется таксист беспардонно, заставляя мои брови взлететь вверх. – Не подумайте чего, просто вы так смотрите на все это, словно первый раз видите, – усмехается мужичок в годах, а мне стоит невероятных усилий сдержать едкое замечание.
        – Всего хорошего, – все, что говорю водителю, игнорируя его вопрос, и закрываю дверь, накидывая на плечо ремешок от сумочки и вытянув спину по струнке, держа лицо беспристрастным, следую в сторону нужного мне входа. Да. Такая я. Привыкла к такой жизни и к такому отношению всех вокруг, когда смотрят на тебя снизу вверх. Во многом это и была моя ошибка в истории сына и его невесты. Гордость, принципы, упертость....
        И нет. На самом деле в столице я ненадолго. Пару дней. За которые, я надеюсь, как минимум, начать исправлять то, что сделала. Главное теперь, чтобы все участники нашей истории согласились меня выслушать.
        До квартиры сына добираюсь быстро и, когда звоню в дверь, а Илья ее мне открывает, я не вижу удивления на его лице. Неужто Сергей позвонил? Рассказал о моем приезде?
        Но мысли улетучиваются, стоит только увидеть колючий взгляд сына, которым он меня обдает с ног до головы, и поигрывающие желваки. Нет, это уже давно не мальчик. Жаль, я поняла это поздно.
        – Илья...
        – Проходи, – бросает мой сын и отступает, отводя взгляд.
        Такое ощущение, что за эти два месяца он осунулся и постарел. На лице печать усталости и горя. Обычно так выглядят, когда теряют кого-то очень и очень близкого для себя. А впрочем… так оно и есть.
        Я неуверенно переступаю порог дорогих апартаментов своего ребенка, окидывая взглядом полутемную квартиру и в нерешительности замираю.
        – Располагайся, – снова бросает сын, закрывая за мной дверь, – мама, – сказал, словно дал словесную пощечину.
        – Я ненадолго, Илья, – голос впервые за очень много лет дрожит. А руки в перчатках сжимаются в кулаки от страха. А если… все? Если все уже потеряно, и ничего не вернуть? А если моя семья так и останется в руинах?
        Нет. Нет, нельзя так. Не хочу так.
        – Илья, тебе нужно жениться! – выпаливаю прежде, чем успеваю себя остановить. – Тебе нужна жена. Хозяйка дома. Помощь, опора. Надежное женское плечо рядом. Сынок… – говорю, прекрасно понимая, что завожу снова один и тот же разговор! Ожидая, что снова услышу много нелицеприятных слов в свой адрес. Но на этот раз у меня есть план, который я приведу в исполнение. Через слезы, истерики, угрозы и уговоры, если понадобится, но приведу.
        – Почему я не удивлен, – хмыкает сын и отходит к окну, пряча руки в карманы брюк и даже не думая обернуться в мою сторону. В квартире темно, шторы задернуты, а половины мебели и подавно нет. Словно это место не жилище, а так… перевалочный пункт.
        Он страдает. Ему плохо. Ужасно плохо. Так, что и врагу не пожелаешь! И как я была глупа, и слепа, и глуха! Сердце сжимается в болезненном спазме от мысли, что это натворила я. Приходится прижать к груди ладонь, чтобы чуть унять запредельно быстрый сердечный бег.
        Моя вина и никого больше. За эти без малого два месяца я похудела, поседела, постарела и только об одном молю Всевышнего, чтобы сын перестал вот так относиться к себе и своей жизни. Уничтожила собственного сына, наблюдая, как он медленно угасает, заваливая себя работой. Как жаль, что чтобы это понять, мне понадобилась так много времени и полный разрыв связи с родными детьми, которые словно вычеркнули меня из своих жизней.
        Родительская любовь, она иногда бывает так слепа. Ты гнешь, гнешь и гнешь, пытаясь управлять, подстраивать под себя жизнь своих детей, а потом, оглядываясь, понимаешь… ему ведь уже не три и даже не тринадцать. Сын уже взрослый мужчина, и нужно позволить ему решать самому. Ошибаться, промахиваться, набивать свои шишки по жизни самостоятельно. Но лучше-то это делать, когда рядом любимая, верно? Но кто бы знал, как сложно иногда переступить через себя и свои принятые однажды решения! Как тяжело наступить на горло собственной гордости.
        – Сын, – подхожу к своему мальчику, который уже давно вымахал выше меня ростом и укладываю ладони на широкие плечи, чуть сжимая. – Илюш…
        – Как у вас с отцом дела? – игнорирует сказанное мной Илья. И вроде интересуется, но тон холодный, вопрос безэмоциональный.
        – Плохо. Он живет в твоих апартаментах в Монте-Карло. Со мной он отказывается поддерживать связь. Я… боюсь, что это все…
        Ухмылка. В ответ я получаю ухмылку сына, которая режет по больному.
        После их с Настей отъезда была почти неделя скандалов, ссор, истерик и разборок. В нашей с Сергеем жизни случился ураган под названием “недопонимание”. Он обвинял меня, я обвиняла его, и в итоге… муж, собрав вещи, съехал в квартиру сына, оставив меня в этом пустом и огромном доме одну. В этих звенящих от пустоты стенах и раздражающей до зубного скрежета тишине. И теперь я ненавижу этот дом. Лютой, яростной ненавистью. За то, что там кажется даже стены пропитанны моей глупостью и моим одиночеством.
        С того дня, как ушел Сергей, были пережиты тысяча и одна истерика, пока я не начала понимать, где и в какой момент все мы свернули не туда.
        – Этого стоило ожидать. Хотя, знаешь, он ведь тебя правда любит, Эмма, – говорит сын, обращаясь ко мне по имени. Так, словно я ему совершенно чужой человек! Что может быть для матери больнее?
        – Илья, пожалуйста, послушай меня!
        – Услышал, – вздыхает сын, резко перебивая. – Ты привыкла, что все всю жизнь тебя слушают, правда? – опять ухмылка и взгляд через плечо. – Хорошо, – бросает Илья, настойчиво скидывая мои руки с себя.
        Дистанция.
        С того дня, с того разговора он установил между нами дистанцию. Отгородился так, что, как обычно в таких случаях говорят, и на танке не подъедешь.
        – Ты успокоишься, если женюсь? Оставишь меня в покое, правда… мама?
        – Я же это ради тебя, Илья, – пытаюсь оправдаться, подобрать хоть какие-то слова так, чтобы не раскрыть задуманного.
        – Ты все всегда делаешь ради! Ради меня, ради Инны, ради отца. Только ты не замечаешь, что разваливаешь все еще больше, – оборачивается сын и сверкает в мою сторону глазами, похожими на глаза Сергея.
        Уж лучше бы кричал, как в вечер приема, чем вот такая холодная и спокойная ярость.
        – Замечаю, – складываю руки за спиной, чувствуя себя перед своим сыном нашкодившей школьницей.
        Ну да, бес в ребро, пелена перед глазами, маразм старческий – можно назвать мое поведение как угодно. Обидела. Несправедливо обидела девушку и раскаиваюсь. И надеюсь, что, если моя задумка удастся, Илья меня простит. И Настя… надеюсь, ее любовь настолько велика, что она сможет задавить в себе обиды и попытаться снова выстроить их с Ильей историю. С начала.
        – Можешь ликовать. Можешь выбрать абсолютно любую невесту, мне плевать на самом деле. Теперь! – проходит в кухню и наливает виски в бокал, одним махом, не глядя, опрокидывая в себя горячительное.
        – Илья, перестань.
        – Что перестань? Не нравится такое слышать, мамуль? Ну, так ты сделала все для того, чтобы уничтожить меня и мою жизнь. Мне плевать, кто она будет: Анжела, Вероника, Марина, Алина, Дарина – пле-вать! Да, мам, мне плевать, с кем я проживу жизнь до конца своих дней. Главное, чтобы ты была счастлива, родная! – улыбка безумца на губах моего ребенка, и он снова опрокидывает в себя виски, морщась и с грохотом приземляя стакан на стол. – Загорская послала меня лесом, отказавшись связать себя на всю жизнь с нашей “семейкой Адамс”. Я ведь даже могу ее понять! Любая нормальная бы сбежала. И надеюсь, твоя избранница будет любить деньги сильнее, чем свои нервные клетки. Знаешь, – продолжает словесно добивать, – она может быть брюнеткой, блондинкой, дочерью богатых инвесторов или партнеров. Все равно. Просто предупреди невестушку, чтобы на «жили они долго и счастливо» не рассчитывала.
        Ужасно слышать такое от своего ребенка. Какого надо достигнуть уровня отчаяния, чтобы махнуть рукой на свое будущее? По-моему, это грань.
        – Я поняла тебя, Илья, – говорю и мнусь в гостиной, не торопясь уходить. Однако:
        – Всего хорошего, Эмма Константиновна, – говорит сын и открывает входную дверь, прямо выпроваживая. Без лишних церемоний. Вот так просто выставляя родную мать за дверь. – Увидимся на свадьбе.
        – Пока, сынок, – говорю тихо, а у самой глаза щиплет от слез. Не так мы должны были поговорить. Ох, не так…
        Надеюсь, однажды я заслужу свое прощение…
        Эпилог
        ИЛЬЯ
        Смешно.
        Как все странно и смешно. Как иногда жизнь в одно мгновение поднимает тебя и потом так же стремительно приземляет, да еще и побольнее ударив.
        Никогда не думал, что окажусь в такой ситуации. Полюбив, открывшись, в итоге остаюсь ни с чем из-за гордости и упрямства обоих.
        Я стою перед алтарем из белых роз в этом дурацком черном костюме, отглаженном так, что зубы сводит от идеальности. Стою, как истукан, спрятав руки в карманы брюк, и смотрю на море. Безмятежное. Лазурное и яркое. Гипнотизирую взглядом горизонт и абсолютно точно не хочу смотреть на свою будущую жену, которая уже идет в мою сторону.
        Я слышу.
        Через легкую мелодию оркестра и шепотки собравшихся на церемонии гостей, которых, кстати говоря, не так уж и много, что удивительно, я слышу ее легкую поступь. Будто девушка, что уготована мне в жены, не идет, а плывет, так мягко и невесомо постукивая каблучками.
        Так же легко когда-то шла ко мне Настя. Моя Настя.
        А вот кто она? Кто эта незнакомка, что через считаные минуты станет моей законной женой? Анжела? Или еще какая-нибудь из дочерей материных подруг?
        Я не знаю. Понятия не имею. Мать мне так и не сказала имени, да и откровенно говоря, мне уже было плевать. Свою личную жизнь я полностью пустил на самотек.
        Дважды в своей жизни я впускал в сердце женщину, и оба раза я ее потерял. Первый – потому что она дрянь, второй – потому что сам мудак. И вместо того, чтобы бороться, я выбрал согласиться на этот “выгодный”, по словам матери, брак. А согласился потому, что жить в любви и согласии с той, с которой хочу я – не получится.
        Два месяца после разговора с Настей прошли, как в тумане. Помню только: работа-работа-работа и ночи. Бессонные, когда ты просто съедаешь себя изнутри воспоминаниями. После расставания ощущение, будто все хорошее, что было в моей жизни, исчезло. Забрали. Все светлые чувства: радость, любовь, счастье – ушли вместе с Загорской. Собственно, так же, как и часть моего сердца.
        Ад. Моя жизнь превратилась в кромешный ад, и света в конце тоннеля я вообще не вижу. Мне тогда четко дали понять, что будущего у нас нет. Не хочет она такого мужа, как я. Не хочет она в родню такую семью, которая будет неизменно презренно смотреть в ее сторону и проклинать за то, что увела сына. И как я, черт возьми, ее понимаю. Однако я был готов бороться, и уверен, мать смирилась бы. А на фирму и бизнес мне было плевать. Но Настя выбрала путь с наименьшими потерями. Действительно, зачем напрягаться?
        Вздоха разочарования сдержать не удается, и челюсти сами с собой сжимаются до боли. Ненавижу все это.
        Один Бог знает, как мне было плохо первые пару недель. Как разваливался на куски и по сотни раз на дню чуть не срывался, желая поехать к ней. За ней. Мысль о том, что я знал, где искать Настю, не давала покоя, но потом останавливал единственный вопрос: а ей-то это нужно? Если человек так легко и просто был готов отказаться от “нас”, значит, не такие уж и сильные это были чувства?
        Дерьмово. Одним, емким словом – дерьмово.
        Все, на что хватило меня – это пару раз за это время позвонить ее подруге, Ксении. Просто потому, что мне нужно было знать, что с Загорской все в порядке. И, к слову, у подруги же и узнал имя и фамилию ее козла бывшего, который получил по заслугам за свои махинации. И со вчерашнего дня и на ближайшие несколько лет будет существовать за решеткой.
        И теперь, когда в той истории я сделал все, что было в моих силах, пора ставить точку. Закрывать. Наш уикенд и так затянулся больше чем на два месяц...
        Моя будущая жена уже буквально в паре шагов от алтаря, и я ощущаю ее каждым нервом, каждой клеточкой.
        Да уж, Сокольский. Добегался. Мне остается только ухмыльнуться горизонту, но к ней я и не повернусь. Как бы мерзко это не выглядело с моей стороны.
        Невеста подходит совсем близко. Я чувствую ее сладкие духи, которые отдаленно мне напоминают парфюм Насти. Чувствую ее присутствие. Девушка делает последний шаг и замирает по левую руку от меня. Чувствую, как тонкая и маленькая ладошка берет меня под локоть, обхватывая изящными пальчиками, на которые я бросаю взгляд. Всего на мгновение...
        Ну, надо же – мелькает в голове – даже кольцо точь-в-точь, что я подарил Загорской, и которое она мне, сбегая, вернула вместе с чеком. Мать, интересно, постаралась? В любом случае не прогадала, потому что смотрится оно на этих длинных, изящных пальчиках с нежным бело-розовым маникюром очень даже…
        Стоп!
        Дыхание перехватило, а сердце сделало кульбит. В первые секунды даже сообразить не могу, что меня так взволновало, но когда до мозга доходит… Нет! Не может такого быть!
        Родинка? Звезда? На ладони, совсем недалеко от большого пальчика… та самая, как у…
        Вот теперь я перестаю дышать окончательно, а руки, кажется, начали трястись, как у наркомана, который видит перед собой ту самую заветную дозу.
        Отцепляю от рукава пиджака пальчики невесты и поднимаю взгляд с ладошки на лицо, а там, мать его, фата! Плотная! Двадцать первый век, кто ее такую еще надевает!
        Сердце стучит, как сумасшедшее, разрывая грудную клетку. И я, наверное, со стороны похож на психа, безумца, но спускаюсь на ступеньку ниже, чтобы оказаться с девушкой на одном уровне и, как сумасшедший, дергаю фату за края, поднимая с личика девушки и…
        – Н-Н-Настя? – выходит рвано, словно мне прямо в этот момент припечатали кулаком под дых, но когда я вижу ее, вижу любимую женщину, что стоит сейчас передо мной, сжимая в руках свадебный букет, в изумительном белом платье, кажется, будто я сплю. – Настя… Загорская... – повторяю еще раз, не зная, для кого. Мечтая, чтобы, если это сон, то чтоб не заканчивался никогда.
        Девушка кивает и улыбается, заразительно и ярко, а ее изумрудные глаза блестят, потому что в них стоят непролитые слезы.
        – Моя Настя, – шепчу и улыбаюсь в ответ.
        – Твоя, Сокольский… твоя! – шепчет невеста, тихонько посмеиваясь и нервно теребя в руках цветы.
        Она здесь… но как? Кто?
        А впрочем, плевать!
        Сгребаю любимую в охапку и, стягивая с головы белую фату, растрепав прическу, зарываюсь ладонью в этих невероятно мягких волосах и целую. Жадно, напирая и сгорая от счастья, от радости, от желания быть еще ближе.
        Моя! Здесь!
        – Рано-рано, жених! - смеется церемониймейстер.
        – Илья, – урывая секундочку между поцелуями, шепчет Настя, улыбаясь и тихонько посмеиваясь. – Илья, стой-стой, я должна… сказать, – шепчет, обхватив ладошками лицо, останавливая.
        – Я люблю тебя, – накрываю своими ее сладкие губы. – Ты здесь, – шепчу, перемежая слова с поцелуями и сжимая ее тонкую талию в руках, приподнимаю, не в силах сдержать своего порыва, и под ее тихий, волнующий смех, кручу. – Люблю, Настя, больше мне ничего неважно и не нужно, слышишь, Загорская!
        – Но я здесь не одна! – смеется моя невеста, заставляя меня остановиться.
        В рядах гостей тишина такая, словно каждый из присутствующих не то, что говорить – дышать боится.
        – Ч-ч-что?
        – Илья, нас скоро будет трое...
        – Настя, не пугай! – выдыхаю, явно плохо соображая, и ставлю девушку на ноги, смотря на нее во все глаза. – Что значит… – Но договорить мне Настя не дает. Хватает мою ладошку и укладывает себе поверх изящного платья на… животик. Едва заметный под пышной юбкой, если не знать, но уже чуть округлившийся.
        – Да ты шутишь? – выдыхаю, поднимая взгляд в неверии, что это и правда происходит со мной. С нами. – Скажи, что нет, родная! Это же… – теряю весь запас красноречия, чувствуя, как нещадно начинает щипать глаза, как ненормально разрывается в груди сердце. Я – взрослый, уравновешенный мужик, кажется на грани радостной истерики.
        – Нет, – одаривают меня бесподобной улыбкой Настя. – Не шучу. Через примерно семь месяцев у нас родится маленький Соколенок, – шепчет Настя и укладывает поверх моей ладошки свою, нежно поглаживая и сжимая пальчики. – Мы станем мамой и папой, Илья, – продолжает добивать Настя, у которой дрожит тонкий голосок, ну, а я… все. Не знаю, можно ли быть в этой жизни еще более счастливым, чем я? Возможно ли настолько сильно раствориться в другом человеке? Не представляю. Но она – все, что мне нужно в этой жизни. Кажется, я смогу жить без воздуха, без еды, без воды, но без Насти – не смогу.
        – Загорская, ты моя, – шепчу, обхватывая ладошками румяные щечки и стирая покатившуюся по щеке девушки слезинку. Повторяю это "ты моя" даже и не знаю больше для кого: для себя или для нее. – Я люблю тебя, слышишь? – прижимаю к себе свою упрямую вредину что есть сил, вдыхая полной грудью и целуя желанные губы.
        – Слышу, – смеется Настя и шепчет, зарываясь пальчиками у меня в волосах:
        – Прости дуру! Прости за то, что наговорила тогда! За все прости, Илюш! Я ведь правда... правда думала, что...
        – Оба дураки, Насть, – целую в висок, а уже и самому хочется пустить слезу от счастья. Никогда не был сентиментальным, но сейчас моим чувствам внутри катастрофически тесно.
        – Я ведь так и не успела сказать тебе во время уикенда... – прикусывает губку, хитро стреляя своими невероятными глазами, Настя.
        – Что?
        – Люблю тебя, Сокольский! – шепчет на выдохе. – Люблю, родной! – повторяет, разгоняя по венам кровь, а по телу те самые волнующие мурашки размером со слонов, не меньше.
        – Ну, думаю, тут и без согласий все понятно! – смеется церемониймейстер, захлопывая папку и напоминая, что вообще-то мы не одни и у нас тут свадьба должна быть в самом разгаре.
        – Обойдемся без лишних слов, – киваю и подмигиваю Насте. – “Да” мы сказали другу другу еще два месяца назад.
        – Это в тот момент, когда я согласилась побыть невестой на уикенд? – выгибает свою идеальную бровку моя девочка.
        – А теперь придется всего лишь побыть женой на всю жизнь. Идет? – подцепляю за подбородок свою упрямую вредину, и заставляю поднять взгляд. Замираю в ожидании ответа. Вместе со всеми присутствующими на террасе гостями. И в такой гробовой тишине, сопровождающейся только шумом волн и шелестом листвы, я, кажется, слышу как гулко стучат в унисон наши с ней сердца.
        – Женой на всю жизнь, говоришь? – Задумчиво повторяет Загорская, пробираясь пальчиками под ворот моей белой рубашки.
        – Именно. На меньшее я не согласен, Анастасия.
        – Отлично. – Расплывается соблазнительная улыбка на любимых губах. – Мне нравится такая сделка. Всю жизнь и ни днем меньше, Илья Сергеевич!
        – Ну, тогда… горько? – смеется церемониймейстер, обращаясь к публике, которая все это время с улыбками на губах смотрит, слушает и охает. И мне нужно бросить всего один взгляд в зал, чтобы перехватить сияющие от слез глаза сестры, что смотрят на нас с Настей в упор. И увидеть рыдающую мать, скромно прикрывающую глаза платком, и жмущуюся к сидящему по левую руку, улыбающемуся отцу. Который так нежно и так сильно прижимает ее к себе. Это она. Я уверен, мама все это и устроила. И разбираться, извиняться, разговаривать и мириться мы все будем потом, а сейчас...
        – Горько! – слышу всхлип сестренки, а за ней прокатывающийся по террасе гул голосов остальных гостей вечера.
        – Сладко… – шепчет моя девочка и сама тянется своими губками к моим, скромно прикрывая нас от аплодирующих и рыдающих от умиления гостей светлым букетиком маленьких роз.
        Моя!
        Здесь, сейчас и навсегда.
        Теперь уже точно!
        БОНУС. За две недели до эпилога...
        В зал кафе, где договорились встретиться, захожу на десять минут раньше назначенного времени. Но отчего-то я больше чем уверена, что она уже там.
        Переступаю порог любимого заведения, и в нос тут же ударяют запахи свежей, потрясающей выпечки и кофе, такого вкусного, которое найти можно только здесь. Вот только для моего обостренного обоняния сейчас такие ароматы – ужасный раздражитель. И я готовлюсь воротить нос от многих так крепко любимых мной вкусностей еще на ближайшие почти семь месяцев.
        С того момента, как я узнала, что ношу под сердцем нашего с Ильей ребеночка, прошло полтора месяца. И почти столько же с того момента, как я виделась с ним в последний раз. И худо-бедно я учусь жить по-новому. Строю свою жизнь заново. По кирпичикам. Крепко-накрепко запечатав все воспоминания о мужчине, которого люблю всем сердцем, в самых дальних закоулках памяти. Все еще будучи уверенной, что ему без меня и без малыша будет лучше.
        Полтора месяца. С самого “побега” я не выбиралась из деревни и не выезжала из дома бабушки Ксю. Было не до того. Хотелось забиться в угол и сидеть, молча поедая себя поедом. И если бы не неожиданный звонок еще более неожиданной женщины, я бы так и не решилась высунуть нос из спасительной деревеньки.
        Стоит мне только окинуть взглядом уютный зал, как глаза находят ее, гипнотизирующую взглядом двери, что только что закрылись за моей спиной.
        Я ежусь, плотнее запахивая кофточку. Зябко стало, вот только отнюдь не от холода изнутри. Щупальцы потянулись снаружи, вытаскивая из памяти наш последний разговор с Эммой Константиновной Сокольской. Неприятный, болезненный разговор. Разговор, после которого я и поняла, что мне лучше уйти в сторону, потому что его мать никогда не примет в семью такую девчонку, как я. Без имени.
        Но выбора нет. Она позвонила и попросила о встречи, а я так опрометчиво согласилась. Теперь же остается собрать всю свою силу воли в кулак и пойти к столику, за которым женщина меня и ждет.
        Эмма все такая же. Сидя в простой дешевенькой кофейне, она даже смотрится как-то чужеродно и не к месту в своем брючном костюме цвета спелой вишни и со взглядом свысока. Однако что-то все же в ней поменялось. На аристократическом лице появились едва заметные морщинки и усталость. Ужасная усталость. Румянец пропал со щек, а все черты заострились, словно… она пережила какую-то страшную потерю. А что, если ее звонок не просто так? А что, если с Ильей…
        – Что с ним? – говорю не своим голосом, с силой сжимая сумочку в руке, и хватаюсь за горло, к которому подкатил ком. – Что с ним случилось?
        – С кем? – удивленно вскидывает брови женщина, до этого молча следившая за каждым моим движением. – С Ильей?
        – Да, с ним что-то случилось?
        – Настя… боже… – подскакивает на ноги Эмма, видимо, увидев, как стремительно я побледнела, и хватает за руки. – Все… все в порядке с ним, Настя. Верней… – тут же поджимает губы женщина, крутя головой. – Давай присядем, ладно? Нам с тобой есть о чем поговорить.
        Сердце сжалось в болезненном спазме, но после слов, что с Сокольским все в порядке, стало немного отпускать. Однако слабость в ногах и правда намекала на то, что лучше бы присесть. Что мы и делаем. А потом молчим. Обе. Я смотрю везде, только бы не на Эмму, а она смотрит на меня, не решаясь заговорить.
        – Настя, я хочу извиниться, – наконец-то подает голос женщина, заставляя удивленно вскинуть на нее взгляд.
        – Да-да, я… – вздох и упрямо поджатые губы, а щеки женщины чуть трогает румянец. – Я была очень неправа, – говорит Эмма и крутит в руках чашку с кофе, обхватив ее изящными пальчиками. – Я иногда слишком сильно опекаю своих детей и забочусь о них, и в итоге забываю, что мои Илья и Инна выросли, – продолжает Эмма, а я даже и не нахожусь, что сказать. – Я перегнула палку и разрушила своим упрямством жизнь сына, – смахивает с уголка губ слезинку Эмма, поднимая на меня красные глаза. – Я могу надеяться на то, что ты меня простишь? Или хотя бы попытаешься?
        – Я… – открываю и закрываю рот, как рыбка, абсолютно растеряв весь словарный запас. – С Ильей точно все хорошо, Эмма Константиновна? – все упрямо талдычу один и тот же вопрос, комкая рукава свитера во вспотевших пальчиках.
        – Хорошо. В физическом плане. Он очень-очень много работает и совершенно махнул рукой на свою жизнь, Настя. После того, как ты ушла от него… – вздыхает Эмма, – я его не узнаю. Он потух, Настя. Он без тебя абсолютно потерял стимул к жизни и закапывается в этой своей работе, практически живя в офисе.
        Хотелось сказать, что это обычное состояние Сокольского – жить на работе, но язык не повернулся. Не думаю я, что такая женщина, как Эмма Константиновна, просто так из-за ерунды переступила бы через свою гордость и пришла просить прощения.
        Значит, ему и правда плохо. Моему Илье плохо так же, как и мне. И как же больно уже от одной только мысли, что улыбчивый и самоуверенный Сокольский, как выразилась его мать, “потух”. Его слова любви набатом звучат в ушах, а вопрос: и кому ты делаешь этим лучше? – как на повторе, все это время крутится в голове.
        Кому?
        Себе? Ему? Будущему малышу, который родится без отца и которому при всей моей огромной любви к нему я никогда не смогу заменить папу?
        Борюсь за семейные ценности, а своего малыша сама же семью и забираю? Что же я за мать такая буду...
        – Настя, пожалуйста, я прошу тебя, как мать, которая наивно полагала, что права. Которая теперь спать и жить спокойно не может, видя, как сыну плохо. Прошу, Настя, вернись к Илье, если правда любишь! – прикладывает руку к сердцу Эмма, а у меня режут глаза подступающие слезы.
        Она даже не представляет, насколько велики мои чувства, что ради него и его будущего я решилась отступить. Отойти в сторону. Разрывая свое сердце, зная, что так я уже никогда в своей жизни не смогу полюбить, тем не менее, отошла. В надежде, что Сокольский забудет. Переступит через эти отношения так же, как и через многие, и отпустит.
        – Эмма Константиновна, – начинаю, вот только слезы не дают и потоком начинают бежать по щекам, застилая глаза. Я их смахиваю, смахиваю трясущимися ладошками, а они все катятся и останавливаться не собираются. – Эмма, я… – вздыхаю и сжимаю дрожащие губы, сдерживая всхлип.
        Только знала бы она, как я живу все это время! От слез до слез, от истерики до истерики. Спасаясь только одной мыслью и одним, еще не родившимся, человечком.
        – Настя, – шепчет Эмма и в одно мгновение пересаживается рядом со мной на диванчик, крепко-крепко обнимая и прижимая к себе так, как должна обнимать мать. Гладит по спине, по волосам, успокаивая мою истерику так, как когда-то я мечтала, чтобы делала мама, которой у меня никогда и не было по-настоящему. – Настенька, прости дуру старую, а? – всхлипывает Эмма, целуя в макушку и позволяя прижаться к ней всем телом, как к спасительному огонечку. – Мы все очень по тебе соскучились. И вы нужны Илье, а он нужен тебе и ребеночку… – шепчет, судя по тону, с улыбкой на губах, Эмма, что и заставляет отстраниться и посмотреть в ее глаза.
        – Как? – выдыхаю удивленно. Ведь живот еще совершенно почти не видно, всего-то жалких два месяца, как маленькое чудо поселилось внутри и своим присутствием уже незримо меняет меня и мою жизнь.
        – Я ведь права, да? – укладывает ладошку на мой живот через кофту Эмма. Глаза женщины лучатся неподдельным, настоящим, искрящимся счастьем. Так же, как и улыбка, что просто ослепляет.
        – Да, – не поворачивается язык, чтобы соврать. – Но откуда? – шмыгаю носом и улыбаюсь в ответ.
        – Ох, Настя-Настя, – смеется Эмма и притягивает обратно к себе под бок, обнимая за плечи. – Доченька, – говорит так тепло и с таким трепетом, что мурашки пробегают с головы до ног. – Вот когда родится ваше с Ильей чудо, ты меня обязательной поймешь, – говорит загадочно, так и не ответив на мой вопрос…
        Но может и правда? Материнское сердце – оно же чувствует...
        КОНЕЦ