Выбери меня Вера Александровна Колочкова
        Кто знает, где больше счастья – когда ты любишь или когда любят тебя? Своего первого мужчину Варя любила до самозабвения, но он решил с ней расстаться. Второй полюбил ее так, что пылинки с нее сдувал, но она была к нему холодна. И вот наконец судьба подарила ей любовь взаимную, правда, увы, с женатым мужчиной. Как быть – отказаться от счастья или начать жизнь с чистого листа, не думая о чувствах других людей? А есть ли у нее право ломать чужие судьбы?
        Вера Колочкова
        Выбери меня
        
* * *
        «Скорый поезд Воркута – Сочи прибывает на третий путь… Стоянка поезда двадцать минут…»
        Голос диктора был сонным и недовольным, будто поезд Воркута – Сочи вовсе и не должен был прибыть на вокзал точно по расписанию, а свалился ниоткуда, заставив диктора вынырнуть из дремотного расслабленного состояния.
        «Наверное, хорошо им там, в поезде… – вяло подумала Варя, рассматривая некрасиво сломавшийся ноготь на большом пальце. – Едут себе из холодной Воркуты в теплый Сочи, с наслаждением предвкушают… И правда, вот бы оказаться в том поезде, в купе на нижней полке! Хотя можно и на верхней, какая разница… Проснуться от толчка вагона, который остановился, услышать далекий сонный голос диктора… И догадаться из своего сладкого спросонья – ага, вон в какой город прибыли… Большой город… Глянуть бы на него в окно, да неохота…»
        Интересно, когда же она успела сломать ноготь? Наверное, когда вещи собирала, уходя от Максима. И не заметила, не до того было. Если б тогда землетрясение случилось или другой какой катаклизм, она бы тоже не заметила, наверное. Так все быстро и жестко произошло! Можно сказать, судьба сломалась, вся ее жизнь – разбилась вдребезги! А тут какой-то ноготь – подумаешь…
        Варе никогда не приходилось проводить ночь на вокзале потому, что некуда больше идти. Бывало, слышала от других о таких вынужденных ночевках и вздыхала жалобно – бедные, мол, бедные… Но чтобы себя соотнести с этими «бедными» – такое и в голову не приходило. Но разве кому-нибудь приходит в голову что-то подобное, когда в жизни все хорошо, когда есть теплый дом и гарантированный бутерброд с маслом к завтраку? Когда живешь себе и живешь и не задумываешься ни о чем…
        Выходит, надо было задуматься. Надо было предполагать, пугаться, искать запасные варианты. Но опять же – кто это задумывается о вариантах, когда жизнь течет счастливо и беззаботно, обещая впереди еще больше счастья?
        Но теперь-то, теперь… Зачем об этом думать? Только себя убивать. А она, Варя, и без того убита. Причем убита дважды за день. Если предательство можно считать убийством, конечно. Неожиданное предательство, будто нож в спину.
        Краем глаза она увидела, как по проходу медленно бредут двое мужчин в форме, и вжалась испуганно в сиденье, сунув руки в карманы ветровки. И в самом деле, а если к ней подойдут, попросят билет показать? Что она им станет объяснять, если никакого билета нет и в помине? Что ей ночевать негде? Ну да, ага… Они только этого ответа и ждут, чтобы попросить ее пройти на выход… Интересно, какой умник придумал это правило? А если, допустим, человеку и в самом деле ночевать негде? Хотя бы одну ночь – почему нельзя-то? Одну-единственную ночь, может, самую отчаянную в жизни…
        Наверное, нельзя делать вид, что она боится. Наверное, надо сесть прямо, расслабить лицо и изобразить на нем безмятежность. Или хотя бы накинуть на него тень обреченности и усталости от долгого ожидания. Да, пожалуй, что так… Наверное, обреченность выглядит достоверней безмятежности. Пусть полицейские думают, что она транзитная пассажирка, волею судеб застрявшая на вокзале.
        Наверное, все-таки Варя переиграла – то ли с обреченностью, то ли с безмятежностью. Не сориентировалась в промежуточных оттенках. Потому что один из полицейских прямиком направился к ней с явной готовностью задать свой сакраментальный вопрос…
        – У вас есть билет, девушка?
        – Нет… У меня нет билета.
        – Но без билета находиться на вокзале в ночное время не положено… Ничего не поделаешь, такие правила…
        – Да, я знаю. Я сейчас уйду, извините.
        – А вам что, ночевать негде? Можем проводить вас до привокзальной гостиницы, хотите?
        – Нет, не надо в гостиницу. Все равно у меня денег нет.
        – Как же так, девушка? Может, и документов у вас никаких нет?
        – И документов нет. То есть они есть в принципе… Но с собой нет.
        – А прописаны вы где?
        – У меня все в порядке с пропиской, правда. Извините, я пойду…
        – Куда вы пойдете?
        – Домой пойду… По месту прописки.
        – Точно?
        – Да. Точно. Если нельзя ночевать на вокзале, я уйду.
        Варя торопливо поднялась с места, и на лице полицейского отобразилось нечто вроде удивленного смятения – не ожидал такой быстрой реакции, наверное. Ожидал, что она будет канючить, плакать, просить. А чего просить-то? Нельзя так нельзя… Можно и уйти, по улицам побродить остаток ночи. Ей уж теперь все равно, куда свою душеньку неприкаянную приспособить…
        – Господин полицейский… Или как вас там… Товарищ милиционер… Что ж вы молодую девушку в ночь прогоняете, так же нельзя! – услышала Варя за спиной возмущенный мужской голос и обернулась, движимая автоматическим любопытством – кто это, интересно, вдруг решил за нее заступиться?
        Защитником оказался деревенского вида дядька, плотный, краснощекий, с розоватой блестящей лысиной. Добрый дядька, наверное. Надо бы подойти, спасибо сказать… Да ладно, обойдется. Она же не просила заступничества, вот и не надо… Ей теперь вообще ничего не надо. Ей теперь все равно. А пропадать и без лишнего заступничества можно. Так даже лучше. Чтобы вообще – ничего…
        – Нет, что же это такое, гражданин… Товарищ… Как вас там теперь называют, не знаю! Что же вы делаете, а? Как вам не стыдно? – продолжал возмущаться дядька. – Это же превышение полномочий, между прочим! Сейчас не те времена! Вон сейчас на каждом углу рапортуют, что не человек живет для государства, а государство старается для человека! Вам разве вокзальной скамьи жалко? Что от нее, убудет за ночь, от этой скамьи? А вы… Это же произвол настоящий…
        – А у вас билет есть? – равнодушно перебил его полицейский.
        – У меня-то есть! Есть, конечно! Но речь ведь не обо мне!
        – Прошу вас предъявить билет…
        – Да вот же, пожалуйста! Вот мой билет! Отправление поезда в шесть утра!
        Варя не услышала, чем закончился диалог доброго дядьки и равнодушного полицейского, – толкнула тяжелую дверь, вышла на улицу.
        Шел дождь, дул сильный ветер. По привокзальной площади бежали редкие пассажиры – кто-то спешил поскорее нырнуть в теплый зал ожидания, кто-то бежал к стоянке такси, укрываясь от дождя под капюшонами и зонтами. У каждого была своя цель. А у Вари никакой цели не было. Оставалось только под дождь – и в ночь… У нее даже капюшона на куртке не было. И зонта тоже.
        Она подняла воротник, сунула руки в карманы, поежилась. Да уж, если погулять по такой погоде часика три… Запросто можно схватить воспаление легких… А потом помереть под забором, да… И Ольга бы хоронила ее и плакала, плакала…
        Варя содрогнулась, испугавшись, как далеко зашла в своих обиженных мыслях. Ольга ведь ей, по сути, ничем не обязана… И обвинять ее в чем-то – сущий инфантилизм, честное слово. Детская обидка. Ведь если не считать их ссоры, которая произошла вечером, больше и предъявить Ольге нечего.
        Но все-таки хотелось бы знать, Ольга немного раскаялась после ссоры или нет? Она ж ей родная сестра, не чужой человек… Наверное, звонила кому-нибудь, узнавала, куда она напросилась с ночевкой… Может, и ей звонила. А только чего звонить – батарея на телефоне давно села… Еще тогда, когда она от Максима ушла. С чемоданом. Чемодан был тяжелый, а душа – пустая. И было очень страшно и больно. Даже дышать было страшно, будто пустота давила на ребра, пытаясь протечь сквозь них. И Варе казалось – а хорошо бы, чтоб она сдулась, как воздушный шарик, и совсем бы исчезла… Все лучше, чем вот так, под холодным дождем…
        – Эй, девушка, подождите! Ну куда вы идете, подождите…
        Варя резко обернулась, облизнула мокрые от дождя губы. А может, они от слез были мокрые. Непонятно. Да и не все ли равно!
        Давешний дядька бежал за ней, волоча за собой тяжелый чемодан. Вернее, не бежал, а пытался бежать, пыхтя как паровоз.
        – Подождите… Подождите же, девушка, куда вы так торопитесь… Я зову вас, зову, а вы не слышите…
        Варя остановилась, резко обернулась к дядьке и проговорила не очень вежливо:
        – Ну что, что вы хотите от меня? Благодарности за ваше заступничество? Но я ведь ни о чем таком не просила…
        – Да господь с вами, милая, какая такая благодарность… Не нужно мне вашей благодарности! Только ведь дождь на улице… Ночь… А вы одна…
        – И что?
        – Как это – что? Разве можно молодой девушке одной ночью? Да еще в такое ненастье! Вы же промокнете… К тому же холодно ночью, и вы совсем замерзнете…
        – И что вы предлагаете? Хотите вместе со мной промокнуть и замерзнуть?
        – Да нет, что вы… Давайте лучше в кафе посидим. Там тепло…
        – Да не пойду я с вами в кафе!
        – Ну почему же? Хотя… Вы меня, наверное, не так поняли! Я ж ничего такого… Такого плохого и в мыслях не держу… Я ж от души предлагаю! Тем более мне и самому надо время убить, до моего поезда еще три часа… Не верите? Хотите, билет покажу?
        – Да зачем же мне ваш билет, я же не полицейский…
        – Нет, отчего же? Я могу показать!
        – Не надо, – замотала головой Варя. – Я вам верю.
        – Тогда пойдемте! Холодно же на улице…
        Вон я уже весь промок. А кафе тут рядом, за углом… Оно как бы при вокзале, и потому круглосуточное… Чебуреки там очень даже неплохие, я ел!
        Дядька так вкусно сказал про эти самые чебуреки, что Варин рот моментально наполнился голодной слюной. И впрямь, когда она сегодня в последний раз ела? Кажется, вообще ни разу… Если не считать утренней чашки кофе, той самой, перед разговором с Максом… Да, тогда она съела кусок сыра без хлеба. Очень вкусно, когда пьешь кофе вприкуску с сыром.
        – Ладно, пойдемте. Только у меня денег нет, – развела руками Варя. – Так уж вышло, простите.
        – Да это ничего, я же понимаю, что вы… У каждого в жизни выпадает такой момент, когда вот так… Это я понимаю, да… Идемте, идемте, пока совсем не промокли! Это совсем рядом…
        Так они и зашли в кафе странной парочкой – толстый деревенский дядька с чемоданом и дрожащая от холода и несчастья пигалица с прилипшими к щекам мокрыми волосами. Впрочем, оценивать их как парочку было некому – в кафе об эту ночную и ненастную погоду почти никого не было. Зато – о, чудо! – в кафе был камин, хоть и не настоящий, а электрический, но тепло от него шло основательное, можно сказать, агрессивное.
        Варя на ходу стянула с себя куртку и села за столик, который ближе всего стоял к камину. И только сейчас почувствовала, как сильно устала. А может, просто силы закончились…
        Дядька суетился у нее за спиной, приговаривал быстро себе под нос:
        – А вот мы сейчас чайку горяченького… Да с чебуреками… А курточку я вот тут, на соседнем стульчике, расположу, чтобы просохла… А где ж официанточка, чего не идет? Уснула, что ли? Вы сидите, а я на разведку схожу, может, и впрямь уснула…
        Варя усмехнулась, отметив про себя – как у дядьки все звучит мягко и округло: курточка, стульчик, официанточка… Наверное, он очень добрый дядька. А еще, наверное, у него семья большая и дружная, и он всех домочадцев нежно любит. Что ж, повезло им… Кому-то много любви в жизни перепадает, а кому-то – с гулькин нос. Нет справедливости в распределении любви, ничего не поделаешь.
        Дядька вскоре вернулся, сел напротив Вари, доложил торопливо:
        – Я заказал чаю горячего, чебуреков да пирожков сладких… Еще сосиски хотел, да они тут невкусные, я пробовал. Или надо было сосиски?
        – Нет, нет, не надо… – торопливо отказалась Варя. – Я только чаю выпью и чебурек съем… Я вообще мало ем, знаете ли. Могу быть сыта рисовым зернышком, как Дюймовочка.
        – Оно и видно, что ж… – почему-то грустно вздохнул дядька, мельком глянув на нее. – Все вы тут в городе со своими диетами с ума посходили… Вот в наше время как было? Чем девка справнее, тем она больше у парней в моде! А сейчас что? Кожа да кости, жалкость одна… О, а вот и наш чай с чебуреками! Молодец официанточка, расстаралась!
        Когда расторопная «официанточка», оказавшаяся пухлой возрастной теткой с траченными перекисью химическими кудряшками, вальяжно удалилась, Варя протянула руки, оплела пальцами горячую чашку, закрыла на мгновение глаза. Вот оно, последнее плотское удовольствие. Много ли надо несчастному человеку в его несчастье – ощутить крупицу тепла продрогшими пальцами… А чебуреком как вкусно пахнет! Мясом и горячим жареным тестом! Это ж можно с ума сойти…
        – Да вы ешьте, девушка, ешьте… Чебурек надо горячим есть, чтобы мясной сок не остыл… – заботливо посоветовал дядька.
        – Спасибо… Меня, кстати, Варей зовут. И ко мне можно на «ты».
        – О, Варя! Варвара, значит! Хорошее имечко! Мою матушку покойную Варварой звали…
        – А вас как зовут?
        – Так Сергей Семеныч я… А фамилия моя – Караваев.
        – Очень приятно, Сергей Семеныч. Спасибо вам за угощение.
        – Да на здоровье, что ты… Ешь давай… Еще не угостилась, а уже благодаришь…
        Варя взяла обеими руками чебурек, откусила. Сок брызнул ей на щеки, и она отпрянула от неожиданности, чуть не подавившись.
        – Ой, ну что ты, господи… – замахал руками Сергей Семеныч, сострадательно выпучив глаза. – Я ж тебе говорю – там соку мясного много, осторожнее надо… Вот, возьми салфеточку, оботрись…
        – Я ж не жнала… – подавив неловкий смешок, проговорила Варя, торопливо прожевывая, – а правда, вкушно-то как…
        – Так я ж говорю… Ну, ешь давай, ешь…
        Варя ела, торопясь и обжигаясь, а Сергей Семеныч молчал, смотрел, как она ест. Было в его взгляде что-то такое… Жалостливое, но вовсе для нее не обидное. Так, наверное, смотрят любящие отцы на своих блудных детей.
        Когда она, съев два чебурека и выпив чашку чаю, откинулась на спинку стула, он произнес твердо, в совсем уже другой тональности:
        – Ну, давай, дочка, рассказывай… Что у тебя там стряслось…
        Варя напряглась, спросила с холодной настороженностью:
        – Чего я должна вам рассказывать?
        – Ну как, чего… Почему на вокзале ночуешь? Как так получилось?..
        – Хм! Странный вы, Сергей Семенович! И вопросы у вас странные! Я ж не спрашиваю, почему вы на вокзале ночуете, правда?
        – Так я чего… Со мной-то как раз все понятно! У меня поезд в шесть утра! Опоздал я на дневной-то поезд, вот и пришлось билет менять…
        – Вы транзитный пассажир, что ли?
        – Ну… Можно и так сказать. От сына я еду, он у меня под Сочи живет, в Лазаревском… Слыхала, наверное? А может, и была?
        – Была когда-то… В детстве, с родителями. Хорошо там, в Лазаревском…
        – Ну вот! – почему-то очень обрадовался Сергей Семенович. – А сын мой, Антоха, отдыхать туда ездил, да так и остался, женился на местной девахе… Уже второго внука нам с женой народил, представляешь? А я, стало быть, решил на обратном пути своего армейского дружка навестить, давно уж обещался. То да се, выпили, засиделись… Всю ночь проговорили… А утром я и будильника не услышал, и на поезд дневной опоздал. Да, сильно мы на грудь приняли… И то, почти двадцать лет не виделись… Проснулся я, а в квартире никого нет, вся семья по делам разбрелась. Гляжу – батюшки… На поезд-то я опоздал! Ну вот, пришлось собираться да дуть на вокзал, и билет взял только на утренний поезд… Возвращаться-то неудобно было, у друга ж семья, свои дела, свои заботы… Да и попрощались уже вроде, неудобно… Да что я все о себе да о себе! Давай, рассказывай!
        Варя улыбнулась, пожала плечами. Вовсе она не собиралась ничего рассказывать этому странному дядьке. Да и зачем, собственно? И без рассказов внутри все болит… Так болит, что лишний раз трогать больное место не хочется. Раньше так не болело, а теперь, когда отогрелась… Наверное, и боль тоже внутри отогрелась, ожила. Не надо было в кафе идти. И согреваться не надо было, пусть бы она лучше замороженной оставалась. И чай пить не надо было, и чебуреки есть, и разговоры разговаривать… И зачем этот дядька на нее так смотрит, ничего она ему не должна! Накормил – и спасибо…
        Варя поняла, что сейчас заплачет. Отвернулась к окну, прикусив губу…
        – Что ты, милая, что ты… Не хочешь, так и не рассказывай, просто так посиди… Я ведь и не настаиваю, я ж как лучше хотел… Может, помочь чем смогу… Ладно, давай помолчим, если хочешь…
        Варя благодарно кивнула ему в ответ. Да, лучше помолчать. Потому что невозможно облечь в слова все то, что пришлось пережить за прошедший день… В слова невозможно, но совсем не вспоминать – не получается…

* * *
        Да, не получается. Потому что с каждым новым болевым всплеском выплывают в обиженной памяти все новые и новые детали. Такие непереносимо болезненные, что хочется сжать зубы, застонать, мотать головой из стороны в сторону…
        Но не станешь же перед этим дядькой стонать да головой мотать, еще подумает, что она ненормальная. Нет уж, надо тихо сидеть, собирать себя по кусочкам. Лучше бы вовсе не вспоминать, но ведь все равно не получится, как ни старайся!
        А главное, все так неожиданно произошло. Посреди безмятежного утра, после счастливой ночи. Той ночью Макс любил ее. Очень. Она это знала. Потому что искренней эмоцией обмануть нельзя. И тем более неожиданным был его сухой и официальный голос, когда она вышла из ванной с тюрбаном полотенца на голове. И взгляд в сторону, и несвойственные Максу резкие жесты…
        – Сядь, Варь. Нам надо поговорить.
        – Ага, давай… Если надо… Погоди, только кофе себе налью! И сыра отрежу! Я же вчера свой любимый сыр купила, с грецкими орехами! – тараторила она легкомысленно, еще не успев испугаться.
        – Это будет очень серьезный разговор, Варь. Где-то даже жестокий…
        – Жестокий? Почему жестокий? Что-то случилось, Макс? Тебе кто-то позвонил, пока я была в ванной?
        Она вонзила зубы в сыр, прожевала, потом отпила большой глоток кофе, зажмурилась от удовольствия. Но в голове уже будто мигала сигнальная лампочка – надо приготовиться к какой-то плохой новости, надо… Но какие могут быть плохие новости в такое безмятежное утро? После ночи любви, после душа… Когда так вкусно пахнет на кухне только что смолотым кофе…
        – Погоди, Варя, не перебивай! – воскликнул Макс. – Я и без того собьюсь. Вот, уже сбился… Не знаю, с чего начать…
        – А ты начни с главного. Всегда лучше начинать с главного, а не тянуть кота за хвост.
        – Думаешь?
        – Ну да… – кивнула Варя, стараясь унять волнение. – Говори уже, а то мне как-то не по себе… Что случилось, Макс?
        – Да, в общем… Ничего такого особенного не случилось… Просто нам нужно расстаться, Варь. Вот и все.
        – Погоди… Как это – расстаться? – опешила Варя. – Я не поняла… Ты пошутил, что ли?
        – Нет, какие тут шутки… Я вполне серьезно с тобой говорю. Нам необходимо расстаться, Варь.
        – Но почему? Ты что, разлюбил меня за одно утро? – Варя попыталась посмотреть Максиму в глаза, но он низко наклонил голову и пробормотал:
        – Да при чем здесь утро… Ну, просто так обстоятельства сложились…
        – Да какие такие обстоятельства? – всплеснула руками Варя, все еще не веря, что все происходит на самом деле. – Когда они успели сложиться? Мы же ночью… Мы же… Макс, я не понимаю, что происходит!
        – Фу, черт… Ну не знаю я, как тебе объяснить… Просто идиотом себя чувствую… А может, ты мне позволишь ничего не объяснять, а? Варь? Просто принять как данность, и все?
        – Нет, не позволю. Уж будь добр, объяснись. Потому что я не понимаю… Потому что ночью ты говорил, что любишь… Нет, я не понимаю, Макс! Объясни!
        – Да какая разница, любишь не любишь… При чем тут любовь вообще? Я ж тебе объясняю: так обстоятельства складываются, не в нашу с тобой пользу! Иногда и любовь зависит от обстоятельств, ничего не поделаешь!
        – Погоди… – подходя вплотную к отпрыгнувшему от нее Максиму, проговорила Варя. – Ты сказал: не в нашу пользу… А в чью пользу складываются обстоятельства? И что это за обстоятельства такие, я не понимаю!
        – Варь… Ну чего ты дурацкие вопросы задаешь?
        – Это я задаю дурацкие вопросы?
        – Да, ты! Нет чтобы принять все, как есть… Думаешь, мне легко, что ли, такое решение принимать? Да мне сейчас гораздо хуже, чем тебе, если хочешь знать!
        – Но если нелегко, тогда в чем же дело?
        – Да в том и дело, Варь… – с трудом произнес Макс. – Просто мои родители… Ты же знаешь, какие у меня отношения с родителями!
        – Ах, вот оно что… Родители, значит… – кивнув, протянула Варя.
        Видимо, ее слова прозвучали как-то слишком уж издевательски, хотя она вовсе этого не хотела. Но Макс явно услышал в них издевку – вроде того, он, Макс, ведет себя как маменькин сынок… Юноша в пубертатном возрасте, послушный родительской воле…
        А впрочем, так ведь оно и было всегда. Родители Макса – люди обеспеченные, хотя имеют вполне демократические взгляды на жизнь. И на воспитание сына тоже. Хочешь свободы – пожалуйста, ешь полной ложкой. Влюбился в девушку – люби себе на здоровье. Так сильно влюбился, что хочешь вместе с ней жить? Да пожалуйста, дорогой сынок, мы тебе для этого дела квартиру снимем и сами аренду станем оплачивать! Ты ж у нас студент престижного вуза, сам себе заработать пока не можешь… Да и вообще, вряд ли когда сможешь без помощи влиятельного папы… А потому, сынок, свобода свободой, но все в разумных пределах должно быть. То есть, дорогой сынок, мы все же привяжем тебя на веревочку, чтобы далеко не уходил да глупостей не наделал. Не беспокойся, веревочка достаточно длинная… Такая длинная, что нас и на горизонте не видно. Но если уж потянем за веревочку – будь добр, не упирайся…
        Варя это понимала. Она была умной девушкой. Но в то же время она была не просто умной, она была влюбленной девушкой… А любовь, как известно, любой ум изничтожает напрочь, и девушка начинает жить исключительно чувствами, будь они неладны… А еще надеждами. Слепыми и глупыми.
        Вот и она, несчастная Варя, жила глупыми надеждами и чувствами. И старалась не отдавать себе отчета в том, что, к примеру, родители Макса не жаждут общения с ней. В гости не зовут, на дни рождения не приглашают. Довольствовалась тем, что и сам Максим на семейные посиделки ходит без удовольствия, демонстрируя одно только чувство обязанности. Еще и успокаивала его, дурочка… Мол, так надо, это ж твои родители…
        Правда, мама Макса, Елена Георгиевна, пару раз таки проявилась, позвонила ей. Просто узнать хотела, почему у Максика телефон отключен. Была отстраненно приветлива и холодно вежлива, называла «моя дорогая». А она и этому рада была, дурочка…
        Нет, ну не дурочка ли? Где у нее голова была? В любви утонула? Вот и выплывай теперь, как хочешь, из этого унижения, которое сама себе организовала!
        А с другой стороны… Это ведь любовь все-таки. А любовью оскорбить нельзя. Когда любишь, надеешься вопреки всем плохим обстоятельствам. Надеешься, что любовь может все победить. А иначе – зачем тогда любить…
        Вот и она надеялась, что Макс ее любит. Что не позволит родителям веревочку натянуть… А выходит, все не так было…
        – Макс… А ты что, меня совсем не любил, да? Тогда зачем… Зачем все это…
        – Варь, ну опять ты! Ну при чем здесь любовь-то, Варь? Любил не любил… Любил, конечно! Я и сейчас тебя люблю! Но я ж тебе объясняю…
        – Да, я поняла. У тебя обстоятельства, да.
        – Ну, Варь… Ну что ты… – попытался сгладить ситуацию Макс. – Пожалуйста, отнесись к этому как-то легче, что ли… Ну нельзя же так…
        – Легче? Как это – легче? – Варя подняла на него полные отчаяния сухие глаза. – Ты думаешь, что это возможно вот так… По щелчку пальца… Взять и разлюбить? В одно прекрасное утро, выйдя счастливой из душа? Зачем ты сегодня ночью… Зачем ты… Говорил, что любишь…
        – Потому что это была наша последняя ночь, Варь. Я хотел, чтобы ты меня запомнила таким…
        – Но ты хоть понимаешь, как это жестоко, Максим?
        – Ой, – сморщился этот самый Максим, – только не надо драматизировать, прошу тебя… И без того себя ощущаю сейчас героем-любовником из пошлой киношной мелодрамы… Она любит, а он, подлец, пользуется ее любовью.
        – А ты тот самый и есть, Макс. – сказала Варя. – Из пошлой киношной мелодрамы. Прекрасно свою роль сыграл. Любители мелодрам захлебнутся восторгами.
        – О, это что же, мы на оскорбления перешли? Не надо, Варь. Давай обойдемся без этого. И вообще… Я ведь ничего тебе не обещал, правда?
        – Хм… Какая сакраментальная фраза… Тоже из мелодрамы, наверное. «Он обещал мне: Будь ты моею… И буду жить я, страстью сгорая…» Или как там, не припомню дальше?
        – Ну хорошо, пусть из мелодрамы… Но ведь это правда? Я тебе ничего не обещал?
        – Да, правда. Ты мне ничего не обещал. Да я и не ждала никаких обещаний. Потому что… Потому что мне казалось, что это смешно и неправильно – ждать обещаний… Потому что они звучат как раз там – в пресловутых мелодрамах… Да и что ты мне должен был обещать? Жениться, как порядочный человек?
        – Варь… – Слова Вари явно сбили Макса с уверенного тона. – Ну почему ты всегда усложняешь? Все ведь у нас было просто и понятно… И вполне прозрачно…
        – То есть? Что значит – прозрачно? Что ты хочешь этим сказать?
        – Я хочу сказать, что нам обоим было удобно. Это как раз тот случай, когда любовь совместилась с удобством, как ни ужасно это звучит. Мне было удобно, тебе было удобно… Ведь жить с сестрой в однокомнатной квартире тебе было не очень удобно, правда? Можно даже сказать, плохо тебе было с сестрой? Ты же ей просто мешала… Что, разве не так?
        Варя промолчала, отведя взгляд в сторону. В голове звенело, будто там лопнула натянутая струна, и мысли сквозь этот звон пробивались нехотя. Да и не мысли это были, а так… Непонятно что… Плохо было с сестрой, говоришь? Ну да, не очень хорошо было… Так ведь и Ольгу обвинить не в чем – так жизнь сложилась…
        Да, так уж сложилось. Ольге она действительно мешала. Ольга не могла из-за нее устроить свою личную жизнь… Хотя вслух этого меж ними никогда не проговаривалось, но от очевидных вещей не скроешься. И от жизни их неказистой тоже не скроешься – так уж сложилось…
        Хотя в детстве она была вполне себе счастливой. Как может быть счастлив ребенок, с которым всегда рядом папа и мама, мир которого безмятежен и наполнен всеми прелестями счастливой поры. Правда, детство почему-то вспоминалось обрывками, вспышками… Яркий газон на даче, цветы в росе. Большая детская в городской квартире, множество игрушек. Старшая сестра Ольга в теннисной юбочке и с ракеткой, разогретая долгой тренировкой и очень собой довольная. И папа – красивый и улыбчивый. И мама – худенькая, подвижная, как ветерок, с летящими светлыми волосами, пытающимися вырваться в открытое окно машины по воле встречного ветра… Не детство, а картинка из дорогого журнала. Так было лет до восьми. А потом…
        Потом все краски полиняли – будто в одночасье. Хотя все и случилось именно так – в одночасье. Однажды папа пришел домой совсем другим – озабоченным и подавленным – и долго разговаривал с мамой, закрывшись в спальне. Она слышала, подкравшись к двери, как мама плакала, как дрожал и срывался ее голос вопросами – что теперь с нами будет, что? Ты подумал о детях, Саша, когда так рисковал? Неужели нам плохо жилось и без этих денег? Да нам же теперь вовек не рассчитаться…
        Папа бурчал в ответ что-то виноватое – слов было не разобрать. А когда вышел из спальни, лица на нем не было. Было только серое пятно, как на старой плохой фотографии. Папа даже на Варю глянул равнодушно, чего отродясь не бывало! Раньше вообще не мог пройти мимо, не улыбнувшись, не прижав к себе хоть на секунду… Даже Ольга всегда говорила, что папа младшую дочь больше любит… Не с обидой говорила, а с легким кокетством, будто приглашала папу и ей тоже немедленно дать любви. Папа тут же откликался, и все это выходило очень весело и хорошо…
        А потом стало совсем плохо. С каждым днем все хуже и хуже. Папа надолго уходил из дома, и мама все время плакала и отмахивалась от Ольгиных вопросов – не до тебя, мол… А она, маленькая Варя, и вовсе никаких вопросов не задавала. Боялась. Непривычно было жить в такой обстановке. Непривычно и страшно. Лучше сидеть в своей комнате и ждать, что все когда-нибудь образуется. И папа станет прежним – веселым и ласковым, и мама не будет плакать…
        Но ничего не образовалось. Наоборот, будто с горки вниз покатилось – очень быстро. Сначала папа продал машины, свою и мамину, потом загородный дом, потом очередь дошла до квартиры… Варя не понимала, конечно, как это – продать квартиру? А где они все будут жить? Но вопросов опять же не задавала, сидела тихо, ждала. Все время ждала завтрашний день, когда все образуется. Ведь не бывает так, чтобы все время было только плохо? Когда-нибудь все должно вернуться назад? Но проходил день, наступал следующий… И ничего не менялось. Папа ходил с отчаянным остановившимся взглядом и будто вовсе ничего не замечал, а мама плакала. Особенно горько она плакала в тот вечер, когда собирала вещи. Сядет на стул, поплачет, потом снова принимается что-то раскладывать по коробкам, по чемоданам… А еще она очень вдруг рассердилась на Варю, когда та спросила, куда складывать игрушки. И не просто рассердилась, а закричала надрывно – какие игрушки, мол! Что ты лезешь со своими игрушками! Некуда игрушки твои тащить, самим бы разместиться как-нибудь! Там места совсем мало, игрушки еще придумала!
        Там – это в однокомнатной квартире на окраине города, как оказалось. Неуютной, маленькой, с ободранными дешевыми обоями на стенах. И мама опять плакала каждый день, отторгая эту новую неустроенную жизнь. А потом плакать перестала, и глаза у нее стали такими же, как у папы, – будто она не хотела ничего этими глазами видеть. Вставала утром, как автомат, варила кашу на завтрак, отправляла их с Ольгой в школу. Варя оканчивала первый класс, а Ольга – десятый. И они ездили с городской окраины, где теперь жили, в прежнюю школу. Чтобы доучиться год. А со следующего года должны были пойти в другую школу, и Ольга заранее ее не любила и все время Варе рассказывала, как там плохо. И тоже на нее сердилась почему-то, будто Варя была виновата.
        Потом папа начал снова пропадать – уже совсем надолго. А мама и не ждала его, будто это было нормально, будто это было и хорошо даже. Уходила на работу, возвращалась вечером уставшая и поникшая. Потому, наверное, что мама никогда раньше не работала, да и специальности у нее никакой не было – вышла замуж за папу сразу после школы. Работала она приемщицей в химчистке, но что-то не очень хорошо получалось у нее с этой работой. Как мама объясняла – там хамства много. Каждый норовит свое недовольство в приемщицу кинуть, будто это она виновата, что вещи от времени лоснятся, грязнятся и теряют свой вид! Что люди надеются на эту химчистку, будто она волшебная и вернет им новые вещи, с иголочки! Надеются, а потом хамят… А слишком много хамства в одну приемщицу поместиться не может, перебор получается. И куда этот перебор деть? Только домой нести… И поэтому на мать обижаться не надо, когда она раздражается. Ничего не поделаешь, такая теперь у них жизнь, и папочке своему за это спасибо скажите…
        Но говорить это обидное «спасибо» было некому. Папа иногда хоть и возвращался домой, но был неряшливым, опухшим и нетрезвым. А однажды пришел забирать Варю после уроков в ту гимназию, где она доучивалась последний месяц… Хорошо, что Варя вышла из гимназии вместе с Ольгой, и та увела папу очень быстро, и потом плакала и говорила ему сердито – не надо, не приходи сюда больше, папа, прошу тебя…
        После летних каникул Варя со страхом пошла в новую школу. Эта школа оказалась похожей на их новую квартиру – такая же убогая и неуютная. Впрочем, это была самая обыкновенная школа, каких много, просто все познается в сравнении… А детская способность к сравнению безжалостна и бескомпромиссна, она только два критерия знает – там было хорошо, а здесь плохо. Зато было уже не так страшно, если вдруг папа придет за ней в эту новую школу. Пусть приходит. Здесь всякие папы и мамы бывают. И такие тоже.
        А потом папы не стало. Папа погиб. Тело нашли в лесополосе за городом, с ножевым ранением в сердце. У мамы даже на слезы сил не осталось – всю похоронную процедуру простояла, словно каменная. И глаза были опять пустые, почти равнодушные к происходящему. Дальняя родственница отца, приехавшая на похороны, подошла к ней, посоветовала страдальческим шепотом:
        – Ты поплачь, Марин… Тебе легче станет… Поплачь, поплачь, так надо…
        – Я не могу, Люсь… – не повернув к ней лица, проговорила куда-то в горестное пространство мама. – Не могу… У меня так болит все внутри, сил нет… Никакого терпения уже нет. Если буду падать, вы уж меня подхватите.
        – Так, может, тебе таблеточку дать? У меня анальгетик хороший есть…
        – Да что там анальгетик… Мне давно уже не помогает никакой анальгетик, даже самый сильный. Наверное, я тоже скоро умру. Недолго осталось.
        – Господи, да что ты такое говоришь, Мариночка… У тебя же дети… Да разве так можно…
        – Я знаю, что говорю. Знаю… И все, не будем больше об этом…
        Мама болела долго, но подняться так и не смогла. Как объяснил Ольге врач в больнице, у нее воля к жизни иссякла. И ничего эту волю восстановить не смогло, и даже материнский долг не смог пробиться через вторую стадию онкологии, которая излечивается в подавляющем большинстве случаев. Они ходили к маме в больницу, носили бульоны, и котлеты, и свежий творог с рынка. Денег не было совсем, но им немного помогала та самая родственница, тетя Люся, что жалела маму на похоронах. Как-то они умудрялись выкраивать из этой малости и для мамы. А еще соседка сердобольная помогала – Нина Федоровна. Даже посоветовала Ольге, чтобы та определила Варю в интернат – сама, мол, еще не выросла, чтобы такой груз на себе нести: и больную мать, и сестренку… Но Ольга отказалась, и Варя была ей благодарна за это. А вскоре и маму из больницы выписали… И все пошло вроде бы по-прежнему, но ненадолго. Через год мама опять попала в больницу. Сделали срочную операцию, а потом выписали домой – умирать…
        В тот день у Ольги аккурат был день рождения – восемнадцать исполнилось. Так и сидели за столом втроем – десятилетняя Варя, именинница Ольга да мама, вся исхудавшая, согбенная, как старуха, с черными провалившимися подглазьями. Они с Ольгой молчали, а мама говорила. Только не поздравительные тосты, а совсем другие слова…
        – Ты прости меня, Оленька, не смогла я. Видать, природа у меня хлипкая, могу только в счастье жить, а испытания мне не под силу оказались. Я ж понимаю, что меня домой-то умирать выписали… И ты тоже это понимаешь, я знаю. Вот и давай будем рассуждать из этого обстоятельства… Вдруг и вовсе не удастся больше поговорить?
        – Мам, ну не надо… Не надо, пожалуйста… – тихо заплакала Ольга, придерживая вмиг расквасившееся лицо дрожащими ладонями.
        – Да я все понимаю, что не надо бы сейчас, Оленька, в твой день рождения, но что ж поделаешь… А вдруг у меня другого времени не будет? Надо ж поговорить, обсудить все, как вам с Варенькой жить после меня… Давай-ка успокойся и послушай меня внимательно. Соберись, Оленька, соберись. Так надо, милая.
        – Да, я сейчас… – торопливо размазала по щекам слезы Оля. Задержала дыхание, до боли прикусила губу и некрасиво судорожно икнула, пытаясь успокоиться.
        – Оленька, я понимаю, каково тебе сейчас… И ты прости меня, ради бога. Понимаю, с какой обязанностью тебя оставляю… Но у тебя характер крепкий, ты в деда пошла. Ты сможешь, я знаю. Ты, Оленька, обещай мне, что Варю в детдом не отдашь… Прямо сейчас обещай.
        – Мам, ну о чем ты говоришь… Конечно… – снова чуть не заплакала Оля, но сдержалась. – Об этом даже речи нет…
        – Спасибо, Оленька. А ты… – медленно повернулась к Варе мама, – а ты, Варюша, слушайся Олю во всем… Не перечь, не вредничай, будь тише воды, ниже травы… Как Оля скажет, так и поступай… Поняла? Чего молчишь?
        – Да, мам, я поняла… – только и смогла произнести Варя и тоже не сдержалась, расплакалась.
        Плакать было почему-то стыдно, будто она своим плачем очень огорчала и маму, и Олю. Но они вдвоем принялись ее утешать, будто спохватились, что такие разговоры непосильны по своему горестному духу для психики десятилетнего ребенка. Мама даже попыталась улыбнуться, подбадривая ее, но лучше бы она этого не делала. Улыбка вышла такой жалкой, что Варя еще горше разрыдалась, орошая солеными слезами винегрет на своей тарелке. Потом, успокоившись, так и ела его – пересоленным…
        – Ну все, девочки мои любимые, все… Больше не будем о грустном… – вяло махнула исхудавшей ладонью мама. – В конце концов, у нас праздник сегодня… С днем рождения тебя, Оленька, дорогая! Какая же ты красавица выросла! Сильная, умная, ответственная! Я знаю, все у тебя в жизни хорошо сладится! И замуж за хорошего человека выйдешь, и детей родишь… Не польстись только на слабого мужчину, Оленька. Слабость – она штука коварная, она всегда кроется за обаянием да легким характером на первый взгляд… Ищи себе мужчину основательного, пусть и с тяжелым характером. И любовью не обманись. Пусть будет трезвый расчет на первом месте. А любовь – она что… Она дело наживное. А самое главное – не верь сказкам про рай в шалаше. Не бывает такого рая для женщины… Потому что этот рай обязательно адом обернется. Поняла меня, Оленька?
        – Да, мам. Поняла.
        – Вот и хорошо, вот и ладно. Я ж знаю, какая ты у меня умница. Только Варю сначала до ума доведи, а потом уж и о себе подумай. Профессию в руки дай… Да не какую-нибудь легкомысленную, а крепкую профессию, чтобы она без куска хлеба не оставалась. И во всем остальном тоже приглядывай… Варя красивой девушкой вырастет, это уже и сейчас видно, за ней ведь глаз да глаз нужен будет. Не дай бог, собьется с пути, на девчачью красоту всегда охотники окаянные найдутся.
        Мама вздохнула, задумалась о чем-то своем, потом закрыла глаза, тихо застонала от раздирающей ее изнутри боли. И проговорила надрывно:
        – О, господи, Оленька, Оленька… С каким грузом обязанностей я тебя оставляю… Но я умоляю тебя – не бросай Варю, доведи до ума…
        – Да, мам, я все поняла. Я тебе обещаю.
        – Вот и ладно. И хорошо. Спасибо, доченька. Жалко, что ничем больше помочь тебе не смогу… Но я постараюсь позже умереть, хотя бы недели через две-три, чтобы хлопотами с поминками тебе на всю жизнь день рождения не испортить. Сначала чтоб отпраздновала, а потом уж – поминать…
        Мама, как и «обещала», умерла через три недели. Но «обещание» ее не помогло – с тех пор Ольга никогда не отмечала свой день рождения. А на поминки всегда кого-то звала, стол накрывала. Правда, приходящих на поминки год от года становилось все меньше… Откуда им взяться-то? Годы уходят, уносят память об умерших. А родственников у них и не было, ни двоюродных, ни троюродных. Даже та самая тетя Люся, что успокаивала маму на поминках да пыталась как-то помочь, исчезла куда-то, переменила место жительства. И знать о себе не давала. Так и жили Варя с Ольгой одни…
        После маминой смерти началась другая жизнь, самостоятельная. Если, конечно, можно говорить об этом так. То есть так красиво. Ведь самостоятельность – это так красиво и гордо звучит! На самом деле никакой особенной красоты, а тем более гордости не было, а были сплошные трудности, порой доводящие Ольгу до отчаяния. Днем она работала, вечером упорно ходила на лекции в своем вечернем институте, приходила домой уставшая и злая. Осколки этой злости порой летели прямиком в Варю… Как раньше от мамы, когда она работала в химчистке. Хотя Варя старалась, как могла. Убирала в квартире, готовила немудреную еду. Ходила в магазин, покупала продукты, на всем стараясь экономить, как требовала Ольга. Но надо отдать Ольге должное – как ни уставала, но каждый вечер старалась уделять Варе хоть какое-то время. Варя называла это время «пятиминуткой воспитания» и покорно отвечала на все строгие вопросы старшей сестры – какие оценки получила в школе, чем занималась днем, с кем дружит и о чем разговаривала…
        Да, Ольга была к ней строга. Наблюдала за ее жизнью сверху, как коршун. Могла и наброситься, и клюнуть больно, если ей что-то не нравилось. А еще Ольга в обязательном порядке ходила в школу, и на родительские собрания, и просто так, с классной руководительницей побеседовать.
        Иногда Ольгина строгость доходила и до беспощадности. И тогда Варе казалось, что Ольга ее совсем, совсем не любит… Просто маме обещала и боится обещанное не исполнить. Став взрослее, Варя поняла – Ольга просто не выносит ответственности. Тяжело ей. Не по возрасту. Для ответственности созреть надо, а она сама еще сопливая девчонка… Ну что такое – восемнадцать-девятнадцать-двадцать лет? Еще самой хочется под родительской ответственностью жить, а не из себя ее силой вытаскивать. Но раз так жизнь распорядилась, надо вытаскивать, а как иначе?
        Окончив школу, Варя тоже решила пойти работать. Не сидеть же на шее у Ольги, и без того насиделась, сколько можно. Но Ольга вдруг воспротивилась – никакой работы, сначала институт надо окончить! И только дневное отделение, потому что не потянешь, мол, ты вечернего! Варя пыталась возражать – ты ж потянула, и я потяну… Но Ольга была непреклонна, бросив ей довольно жестко в лицо:
        – Я маме обещала… Так что уж будь добра, получи нормальное высшее образование. Куда поступать-то хочешь?
        – В университет, на истфак…
        – Ух ты… А чего попроще не хочешь? Я знаю, на истфаке всегда конкурс большой…
        – Нет, не хочу. Мне другое неинтересно. Оль, ну давай я на вечернее отделение пойду…
        – Нет. Это даже не обсуждается. Пусть будет истфак. Да, точно, твоя историчка тебя всегда хвалила… Так что давай, дерзай. Надеюсь, поступишь.
        Варя поступила. И училась взахлеб, не пропуская ни одной лекции. Студенческих вечеринок не посещала, нарядами не увлекалась, да и не на что было наряды покупать! Была довольно симпатичным, но все же «синим чулочком», зимой и летом одним цветом – джинсы, кроссовки да любимая рубашка в синюю клеточку. Странно даже, как Максим ее углядел…
        Познакомились они на улице. Варя шла домой, он шел ей навстречу. Почему-то она улыбнулась ему – сама от себя не ожидала такого «разврата». Максим остановился, развернулся, пошел следом за ней. Потом забежал вперед, глянул ей в лицо внимательно.
        – Простите… А мы знакомы?
        – Нет, мы незнакомы… – снова улыбнулась Варя. – Вы потому спросили, что я вам улыбнулась? А что, разве нельзя? У меня настроение хорошее, вот и улыбнулась…
        – А ты всем встречным парням улыбаешься, да?
        – Нет, только тебе.
        – Ну, теперь я, как порядочный человек… – галантно начал Максим, но опомнился и забормотал: – После такого… Я просто обязан…
        – Что – обязан? – опешила Варя. – Ничем ты мне не обязан…
        – Я просто обязан познакомиться! Меня Максим зовут… А тебя?
        – А меня Варя…
        – Очень приятно, хорошее имя. Ну что, Варя, пойдем?
        – Куда?
        – Ну, я не знаю… Давай в кафе… А потом я тебе цветы подарю, потом конфеты… А еще мы будем гулять по набережной и любоваться закатом. А лучше давай все сразу, ладно? Можно же все эти атрибуты уместить в один вечер?
        – А зачем их умещать в один вечер, не понимаю?
        – А чего тут непонятного, Варь? Зачем растягивать по времени обязательную программу, если можно сразу приступить к произвольной?
        – Ну, ты и нахал… – с трудом проговорила Варя.
        – А ты очень красивая. У тебя глаза фиалковые. Ты на меня глянула, и у меня внутри зажегся фиалковый огонь. О, как сказал красиво, зацени! Я вообще умею говорить приятные вещи, учти!
        – Ладно, я учту, Максим…
        – Лучше называй меня Максом. Так все зовут, я привык.
        – Хорошо, Макс, я учту.
        – Отлично. Так, про глаза я уже сказал… Да, еще у тебя волосы очень красивые! Только тебе прическу другую надо носить… Более легкомысленную, что ли. Такие волосы шикарные, а ты их в эту фигу на затылке прячешь! Зачем?
        – Затем, что мне так удобно.
        – Ну, мало ли что удобно… – хмыкнул Макс и с видом знатока изрек: – Такой потенциал нельзя в банальное удобство запихивать, его надо наружу выставлять!
        – Зачем? Мне и так хорошо!
        – Да брось… Не придумывай себе того, чего нет. Тебе не может быть хорошо в твердой скорлупке, пора начинать пробивать ее клювиком. Ведь на меня фиалково глянула, так?
        – Ну, так…
        – Значит, первый шажок уже сделала. Молодец. Теперь надо следующий сделать. Если боишься, я тебе помогу. И вообще, я тобой решительно займусь! И твоим имиджем тоже!
        – Ага… Имидж ничто, жажда все… – попыталась отшутиться Варя. Ей было и досадно, и неудобно одновременно.
        – Нет, кроме шуток! – продолжал разливаться соловьем Максим. – Во мне уже Пигмалион проснулся, требует конкретных действий! И мы сейчас пойдем с тобой не в кафе, а в хороший салон… У меня даже стилист есть знакомый, к нему моя маман ходит… Он из твоих волос шоколадную конфетку сделает, вот увидишь!
        – Да никуда я с тобой не пойду! – вспыхнула Варя. – С чего ты взял?
        – Пойдешь. Я настойчивый. Сама виновата, что мне улыбнулась.
        – Да мне домой надо… – Варя поняла, что надо спасаться бегством. – Я очень тороплюсь… Я сейчас не могу… Вон мой автобус идет!
        – Тогда давай свой телефон! Быстро!
        Не дожидаясь ответа, Макс ловко выудил из незакрытой Вариной сумочки мобильный телефон, набрал на нем свой номер. Варя услышала, как тут же пропел знакомой популярной мелодией его мобильник, и Максим улыбнулся довольно:
        – Ну вот, все в порядке… Никуда ты от меня теперь не денешься. Я вечером позвоню, ага? А теперь торопись на здоровье, догоняй свой автобус!
        Он позвонил через полчаса и говорил так, будто они были знакомы сто лет. Варя поневоле приняла эту его тональность – противостоять напористому обаянию Максима было практически невозможно. Да и не хотелось ей противостоять… А через неделю она поняла, что влюбилась. Едва-едва доживала до следующей встречи, сама себя не узнавала. Вдруг страшно понравилось быть Галатеей, слушать советы своего Пигмалиона, верить его оценкам… И прическу сменила, и стиль одежды. Что, естественно, не укрылось от Ольгиного наблюдательного глаза.
        – Он кто? – сурово допрашивала она Варю. – Что ты о нем знаешь? Почему позволяешь дарить тебе такие дорогие вещи? Ты хоть знаешь, сколько, к примеру, вот это платье стоит?
        – Не знаю, Оль, – беззаботно отмахивалась счастливая Варя. – Не буду же я спрашивать у него, сколько оно стоит.
        – А сама догадаться не можешь? Смотри, это же Италия, это сумасшедше дорогой бренд!
        – Ну что мне теперь, отказываться от всех подарков? Совсем уж глупо будет выглядеть…
        – Да, согласна. Глупо. Ну, хорошо… Ты знаешь, кто его родители? Он тебе что-нибудь о своей семье рассказывал?
        – Ну, они какие-то высокопоставленные люди… Обеспеченные… Я не знаю, Оль!
        – Это он тебе говорит, что они такие?
        – Так по всему же видно! У него машина своя, одежда фирменная, в дорогие кафе меня водит…
        – Хм… И что же он, весь из себя такой золотой мальчик, в тебе нашел? Ты об этом не задумывалась?
        – Не знаю. Он говорит, что я красивая. Что я ему нравлюсь. Что… Что любит меня…
        – Уже и любит? Так быстро?
        – Ну да… И знаешь, еще что? Даже боюсь сказать…
        – Да говори, чего уж там!
        – Он предложил мне жить вместе…
        – Где? – Изумлению старшей сестры не было предела. – У его родителей?
        – Нет… Он квартиру хочет снять.
        – А кто эту квартиру оплачивать будет? Он же пока студент, денег своих не зарабатывает, я правильно понимаю?
        – Родители согласились оплачивать. Он так сказал.
        – Как? Они ж тебя еще и не видели!
        – Я не знаю, Оль. Я говорю, как есть. Нет, конечно, если ты против, то я…
        – А я разве тебе сказала, что против? – Голос Ольги стал неуверенным. – Просто как-то это странно все… Подозрительно как-то…
        – Оль, я тоже люблю его. И я хочу жить вместе с ним. Он хороший, Оль, правда…
        – Да ты совсем потеряла голову, я смотрю! Надеюсь, тебе не надо объяснять, что бывает с девушками, потерявшими голову?
        – Нет, не надо. Я в курсе. Ты же мне сто раз сама все объясняла, Оль! И книжки на эту тему давала читать! Не бойся, я не залечу, я все знаю.
        – Может, теоретически и знаешь… А в остальном… Хотя ладно, ты права. Надо же тебе когда-то соединить теорию с практикой. Но все равно мне страшновато как-то…
        Варя знала, что Ольга любит ее. И не то что не завидует ее внезапному женскому счастью, а пытается укрепить, улучшить его. В этом она была вся. Сестренка…
        – Ну да ладно! – тем временем деловито махнула рукой Оля. – Давай так поступим… Ты пригласи его в гости, я посмотрю на него внимательно. Завтра же и пригласи. Организуем на ужин что-нибудь выдающееся. Что там едят в богатых домах? Индейку под белым соусом? Телячью грудинку, запеченную в ананасе?
        – Давай мясо с грибами сделаем, – тут же включилась Варя. – Тоже вкусно.
        – Ладно, подумаем… До завтра есть время…
        Макс с легкостью принял приглашение, предстал перед Ольгой со своей неподражаемой улыбкой, с цветами и бутылкой дорогого вина в руках. Ольга пригласила его за стол и долго, как ей казалось, невзначай, пытала его «на порядочность», и с одного боку эту самую порядочность проверяла, и с другого. Потом, в конце ужина, по довольному виду сестры Варя поняла, что Макс все тесты прошел успешно. Стало быть, есть шанс получить согласие на совместную жизнь в съемной квартире…
        И еще была одна причина, объясняющая Ольгино скороспелое одобрение. Дело было в том, что старшая сестра и сама была влюблена. Но это была уже другая история, можно сказать, трагическая. Избранник Ольги по имени Олег был женат, имел двоих детей и все время держал Ольгу в напряжении, обещая развестись со дня на день. Ольга послушно ждала… Ждала и верила. И продолжала любить. Совсем зациклилась на этом Олеге, больше ни на кого смотреть не могла… И Варин уход, стало быть, мог спровоцировать-таки Олега на подвиг. И в самом деле – куда уходить-то? В «однушку», где вместе с любимой женщиной еще и младшая сестра проживает? В общем, все должно было решиться как нельзя лучше, к удовольствию всех сторон.
        Макс арендовал уютную «двушку» в центре города, и Варя вскоре перевезла туда свои вещи. И зажили они как бы семьей, беззаботной, веселой, студенческой. Иногда, просыпаясь, Варя долго не могла открыть глаза, наслаждаясь нахлынувшим счастьем… Оттягивала минуту… Потому что откроешь глаза, повернешь голову, а на другой подушке – голова Макса. И можно смотреть, как он спит… А потом протянуть ладонь, провести пальцами по его щеке, прошептать ласково – эй, пора вставать… На лекции опоздаешь…
        Она даже учебу слегка забросила, вся отдавшись любви, и даже летнюю сессию чуть не завалила, но все как-то обошлось само собой. Наверное, вид у нее был слишком счастливый, и у экзаменаторов рука не поднялась поставить ей «неуд». Как она любила, господи, как любила! Казалось, даже музыка в ушах звучала счастливая, невесть откуда взявшаяся. И в музыке этой – шелест листьев, песня дождя, тихий шорох падающих снежинок… Наверное, когда любишь, особую музыку мироздания слышишь. Открывается в тебе что-то такое, особенная способность слышать и видеть… А временами страшно становится – вдруг эта музыка пропадет? Вдруг эта любовь – не навсегда? Однажды проснешься утром – а ее и след простыл…
        Варя как-то сказала об этом Максу, а он посмеялся в ответ – экая, мол, ты у меня романтичная…
        Так и прожили все студенческое время, ни о чем не задумываясь. Даже то обстоятельство, что родители Макса так и не захотели с ней познакомиться, особо ее не волновало. Ну, сегодня не захотели, значит, завтра захотят… И вообще, они очень занятые люди, и всему свое время…
        Дипломы они с Максом получили в один год. Макс должен был пойти работать к отцу, теплое местечко уже было для него приготовлено. Хотя и не торопился, наслаждался остатками вольной жизни. А Варя приступила к поискам рабочего места, и первые же попытки его найти очень ее разочаровали – как оказалось, никто и нигде не ждет свежеиспеченного историка с университетским дипломом. Ольга, узнав о ее неудачах с трудоустройством, только всплеснула руками:
        – Господи, да это ж я во всем виновата, вовремя не подумала! Это я все проворонила, да! Надо было что-то конкретное выбирать, чтобы на всю жизнь ремесло в руках было! И мама мне так наказывала, чтобы именно ремесло… Чтобы конкретное что-то, всегда востребованное!
        – Но я так хотела на истфак, Оль…
        – Да, ты хотела! Да разве можно в нашем с тобой положении одними хотелками жить? И я тоже хороша… Надо было тогда на своем настоять… А теперь что? Теперь только в школу, на тяжкий учительский хлеб…
        – Ну и в школу пойду, и что!
        – Ты? В школу? Да ты на себя посмотри – какая из тебя учительница? Да тебя за парту посади, и никто от старшеклассницы не отличит! И вообще, ты вся такая разнеженная, такая ухоженная стала… Разбаловалась от сытой жизни, вот что я тебе скажу! Макс ничего для тебя не жалеет, да! Хорошо ему не жалеть – на родительские-то денежки… А только замуж звать пока что-то не тропится, я смотрю… А вдруг он вообще жениться на тебе не собирается, а?
        – Ну и пусть… – храбро заявила Варя. – Нам и так хорошо, без штампа в паспорте. И вообще, мы не об этом с тобой говорили, а о работе…
        – А что о работе?
        – Ну, что я в школе могу…
        – А вот ты попробуй сначала учительский хлеб на вкус, потом говори!
        – Вот и попробую!
        – Вот и попробуй! Потом и поговорим, что к чему…
        Но и в школу Варя не смогла устроиться. Не брали. Глядели на нее подозрительно и объясняли осторожно – вы молодая, мол, возьмете да в декрет соберетесь, и где мы посреди учебного года другого историка найдем? Варя краснела и улыбалась растерянно – какой декрет, что вы… Я еще и замуж не вышла… На что получала вполне резонный ответ, что для деторождения нынче это самое замужество и вовсе не играет никакой роли… Она снова уверяла, что не пойдет в декрет, и снова ей не верили. Может, потому и не верили, что видели в ее глазах ту самую возможность декрета, ведь она ждала от Макса предложения руки и сердца. Ждала со дня на день, хоть и убеждала себя, что вовсе ничего такого ей и не надо… Но зачем себя обманывать? Это Ольге можно смело заявить, что не нужен ей штамп в паспорте, хотя и не в самом штампе дело. Просто время для ожидания предложения подошло, наверное. Как-то связалось все в один клубок с получением дипломов, с наступлением взрослой и самостоятельной жизни…
        Вот, дождалась. В одно прекрасное утро. Когда вышла из ванной с тюрбаном из полотенца на голове. Счастливая до одурения после ночи с любимым.
        … – Нам нужно расстаться, Варь… Если хочешь, я первым соберу вещи и уеду, а ты можешь здесь пока пожить. Квартира до конца месяца оплачена.
        – Ну почему, Макс, почему…
        Она прекрасно понимала, что хватит цепляться за эти несчастные «почему», что это унизительно, в конце концов… Почему, почему! Да потому! Потому что сыночку богатых родителей было удобнее свое студенчество прожить не с папой и мамой, а с покладистой и влюбленной девушкой! Не по разным же всяким девицам ему бегать, это опасно, в конце концов! А так… А так все хорошо – и родителям спокойнее, и сыночку комфортно, и бедная влюбленная девица на всем готовом живет, материальной беды не знает! Но всему когда-то приходит конец…
        Господи, почему она обо всем этом раньше не думала? Да потому, что влюблена была! А влюбленная женщина все видит в удобном для себя свете, на все может сама себя уговорить! И даже увидеть то, чего нет на самом деле…
        – Нет, я первая уйду, Макс, – заявила Варя. С замиранием сердца ожидая, что ее будут останавливать, уговаривать… – Я сейчас вещи соберу и уйду.
        – Договорились! – охотно кивнул Максим. – Тогда я не стану тебе мешать… Сейчас допью кофе и убегу. Ключи кинешь в почтовый ящик, ладно?
        – Хорошо.
        – Не обижайся на меня, Варь… Ну так родители решили, что хватит… Ничего не поделаешь, я ведь от них зависим, сама понимаешь…
        – Да, я понимаю, – из самых своих последних сил Варя «держала лицо», но на самом деле ей очень хотелось сейчас выть в голос. – Вернее, не понимаю. Мне казалось, ты взрослый человек.
        – Взрослый. Но зависимый. Я член семьи. Это святая зависимость, Варь. Я же единственный наследник в семье. Я должен с этим считаться, семейный бизнес обязывает. Да что я снова тебе все объясняю… Я связан условиями, и я обещал…
        – Что ты кому обещал?
        – Отцу обещал.
        – Он тебе нашел выгодную партию, да? Завидную невесту нашел, да? Которая впишется в семейный бизнес?
        Максим дернулся слегка, потом быстро отвернулся к окну. По его напряженной спине Варя поняла, что попала в точку. Тем более голос у него вдруг прозвучал с такой тоской, что и сомнений не осталось…
        – Ты думаешь, мне легко было принимать такое решение, что ли? Конечно, мне хорошо с тобой, да… И никого мне не надо больше… Но что я мог, ничего я не мог… Прости меня, Варь, не мучай больше, а?
        – Ладно, – коротко кивнула Варя, – иди, Макс. Я все поняла. Иди.
        – Хорошо, – обрадованно подхватился Максим, – я пошел. И спасибо тебе за все…
        Варя упреждающе выставила ладонь вперед – не надо только благодарностей, совсем уж звучит унизительно! Молча встала со стула, поплелась в комнату собирать вещи. Полотенце с головы упало ей под ноги – даже не заметила, перешагнула через него, как через тряпку. Вскоре услышала, как за Максимом захлопнулась дверь…
        Сразу не смогла начать собираться, сил не было. Руки дрожали. Сознание отказывалось принимать перемену в жизни. Легла на диван лицом к стене, пролежала так до полудня, потом встала, выволокла с антресолей свой чемодан, принялась беспорядочно скидывать туда вещи. Но вскоре опомнилась – не возьмет она того, что Макс ей дарил! И шубку норковую не возьмет, и сапоги итальянские, и еще много чего… Тем более чемодан всего один. И туда аккурат войдут те вещи, с которыми сюда пришла. Да, глупо, наверное. Но хоть так остатки поруганного достоинства сохранить, чтобы потом вспоминать не стыдно было. Хотя все равно будет стыдно и больно, чего уж там…
        Ближе к вечеру Варвара явилась к сестре Ольге с чемоданом. Открыла дверь своим ключом, с порога услышала, как плещется вода в ванной. Ольга душ принимает. Вот и хорошо, будет время в себя прийти перед неприятным разговором. Села на диван в гостиной и только сейчас заплакала – до этого не могла, боль внутри не давала. Наверное, эта боль раздулась пузырем и перекрыла дорогу слезам, а теперь пузырь лопнул…
        Ольга вышла из ванной, напевая что-то себе под нос и встряхивая влажными волосами, наткнулась на нее взглядом, слегка вздрогнула:
        – Ой, Варь… Ты чего меня пугаешь? А я не слышала, как ты пришла…
        – Да, я пришла, Оль. Насовсем пришла.
        – Погоди, Варь… – вместо того, чтобы удивиться, что Варя «насовсем», взволновалась Ольга, – ты плачешь, что ли? А ну быстро говори, что случилось! Тебя Максим обидел?
        – Нет. Он меня за дверь выставил, Оль.
        – То есть как это – за дверь? Вы что, поссорились?
        – Да говорю же тебе – нет! Просто выставил, и все! Мы расстались, Оль, понимаешь? Вернее, это он со мной расстался…
        – Погоди, погоди… Как это – расстались? Навсегда и навеки, что ли?
        – Да! Навсегда и навеки! – воскликнула Варя, и слезы потоком хлынули из ее глаз. – Он сам так решил! Вернее, родители его так решили… И он… Он не стал с ними спорить…
        – Хм… И чем же ты им не угодила, что-то не пойму…
        – Да не в этом дело, угодила или не угодила. Просто они считают, что я для Макса не тот вариант. Не вписываюсь в концепцию семейного бизнеса. Наверное, они ему другую невесту нашли, которая вписывается. Да точно нашли, чего тут еще рассуждать! Вот так-то, Оль…
        – Ну, знаешь! Ты тоже в какой-то степени в этом виновата, моя дорогая! За все годы так и не удосужилась с ними познакомиться!
        – Так они не приглашали меня…
        – Подумаешь, не приглашали ее, цаца какая! – фыркнула Ольга. – Сама бы пришла! Уцепилась бы за рукав Макса и пришла! Не убыло бы от тебя! А так… Они ведь даже не знают, какая ты есть… Конечно, они не захотели! Подумали, что ты вся из себя гордячка, если сама к ним не стремишься! А гордячек нигде не любят, это уж факт известный!
        – Нет, Оль, все не так, не так… И вообще, не спрашивай меня больше, а? – взмолилась Варя. – Я так устала, думать ни о чем не могу… Я лягу, ладно? Голова очень болит…
        – То есть как – ляжешь? Погоди, погоди… – начала до конца осознавать случившееся Ольга. – Это что же выходит… Ты совсем, что ли, сюда пришла?
        – Ну да, совсем… – устало подтвердила Варя. – Вон чемодан в прихожей стоит… А куда мне еще идти, Оль? Мне больше некуда…
        – Да ты что… Ну как же… И почему именно сейчас, Варь? Почему именно сегодня?
        В голосе у Ольги было столько отчаяния, что Варя невольно сжалась, глянула на нее удивленно. Потом уточнила тихо:
        – А что происходит именно сегодня и сейчас, Оль?
        – Да то и происходит! Сегодня ко мне Олег должен прийти! Сегодня решающий вечер… Или сейчас, или никогда… Он должен принять решение, остается у меня или возвращается к жене… Я же сама ему такое условие поставила! Я целый день готовилась! Мне пора стол для романтического ужина накрывать! И что теперь? Как ты все это себе представляешь – в твоем присутствии? А ночью? Ты будешь над нами свечку держать, да?
        Ольга захлебнулась собственным отчаянным монологом, замолчала, глядя на Варю в ожидании. Но Варя ничего не могла ей ответить – боль опять раздулась внутри пузырем, мешала соображать.
        – Мне некуда идти, Оль… Ты же знаешь… – произнесла она тихо, понимая, что говорит совсем не то, чего ждет от нее Ольга.
        – Иди к Юльке! Ночуй у нее! Вы же подруги!
        – Я не могу к Юльке, – замотала головой Варя, – у нее родители разводятся, она и сама дома практически не живет…
        – А где она живет?
        – Да так, по друзьям слоняется, лишь бы домой не идти. У нее много друзей.
        – Ну, еще к кому-нибудь… – предложила сестра. – К Леночке…
        – Лена сейчас в Турции отдыхает.
        – Ну, я не знаю… Уйди куда-нибудь! Всего на одну ночь, Варя! Ну пойми меня, я столько лет ждала этого вечера, сегодня моя судьба решается, можешь ты это понять или нет? Ну будь человеком… Я же все для тебя делала, я жила для тебя все эти годы… Всего одна ночь, Варя! Всего одна ночь! А потом… Потом что-нибудь вместе придумаем, я с Олегом посоветуюсь… Или мы с ним будем снимать квартиру, или тебе что-то найдем… И вообще, я сейчас ни о чем больше думать не могу! У меня жизнь решается! Я и так тебе всю свою жизнь посвятила… Для себя не жила… А ты… Ну неужели я не могу рассчитывать хоть на какое-то понимание с твоей стороны, а, Варь?!
        Ольга вдруг зарыдала тихо и зло, будто осознавала, что произнесла сейчас то, чего вовсе произносить не надо было и чего не произносила ни разу за все эти годы.
        Варя молча поднялась с дивана, подтянула джинсы, оправила на себе футболку. Прошла мимо Ольги в прихожую, натянула кроссовки, ветровку, дернула собачку замка. И лишь когда захлопнула за собой дверь, вспомнила, что оставила в прихожей на тумбочке свою сумку. А там кошелек, там телефон… Хотя нет, пальцы тут же нащупали телефон в кармане ветровки. Но что с него толку? Все равно заряд почти на нуле…
        Но не возвращаться же за сумкой, за зарядным устройством! Как говорится – уходя, уходи. Оставь сестру устраивать свою личную жизнь, если она так об этом просит.
        До позднего вечера она слонялась по улицам, подняв воротник ветровки. Погода портилась на глазах, ветер нагонял в небе плотные синие тучи. К ночи стало совсем холодно, и пришлось проехать зайцем три автобусные остановки, чтобы добраться до вокзала…

* * *
        – …Ну так чего? Не хочешь рассказывать? – тихо переспросил Сергей Семенович и вздохнул грустно.
        Варя медленно покачала головой, глядя в окно. Дождь перестал хлестать по стеклам, уступив место неуютному серому рассвету – наверное, весь день будет холодный и сырой. Впрочем, для конца августа нормально – не стоит больше ждать ярких солнечных дней. Все когда-нибудь кончается. И жизнь тоже. Жизнь, полная надежд, счастливая и беззаботная.
        – А что, идти тебе совсем некуда, дочка?
        – Выходит, что некуда, Сергей Семенович…
        – Может, ты преувеличиваешь беду-то? По молодости каждая обида огромной бедой представляется, которую преодолеть невозможно. Может, тебя обидел кто, а ты уж нарисовала себе страшную картину? Если мамка обидела, так мамке обязательно простить надо… Поди, переживает теперь, не спит, глядит из окна в окно…
        – У меня нет мамы, Сергей Семенович. Она умерла. Давно. Я еще маленькая была.
        – Ой ты, горе какое… Конечно, оно совсем плохо без мамы-то… А кто у тебя есть? Какие родственники?
        Варя опять резко мотнула головой, давая понять, что отвечать на вопросы не хочет. Но странный дядька сделал вид, что не понял этого ее жеста, помолчал немного, снова спросил деловито:
        – А чего делать умеешь? Профессия у тебя какая-никакая есть?
        – Почему же – какая-никакая? – обиженно переспросила Варя. – Я недавно университет окончила, историко-архивный факультет… Я историк по специальности!
        – Эвона! Историк! Да не может быть!
        Сергей Семенович так обрадовался, что взмахнул руками и даже слегка подпрыгнул на стуле, и Варя просмотрела на него удивленно, пытаясь понять, чем вызвана эта бурная радость. Будто она ему сообщила, что состоит на постоянной основе в отряде космонавтов по меньшей мере.
        – Что, правда историк? А это… Работаешь кем? Где нынче историки требуются?
        – Да в том-то и дело, что нигде не требуются… Хотя можно, конечно, в школе работу найти… Я хотела учителем истории устроиться, но меня не взяли. Говорят, я молодая, могу посреди года в декрет уйти. Хотя какой декрет, я даже не замужем…
        – Учителем истории можешь? Да ты что? – снова бурно обрадовался Сергей Семеныч. – Так это ж здорово, Варенька, что ты учитель истории! Можно сказать, мне тебя сам бог послал!
        – В каком это смысле? – недоверчиво переспросила Варя.
        – Ой, господи… Да я же тебе сейчас все объясню… У меня ведь жена директором школы работает… Наше село большое, Караваево называется, и школа при нем хорошая, как полагается… А учительша истории молоденькая была, всего год проработала, а в июле заявление об уходе подала! И уехала, поминай, как звали! Вот и получается, что учебный год начинать надо, а историю вести некому! Представляешь?
        – Ну, представляю, допустим… А я к этому какое имею отношение? К этому вашему… Караваеву?
        – Так пока да, никакого… Так ведь это вопрос решаемый… Если тебе здесь ни с работой, ни с другими жизненными устройствами не везет, так отчего ж не попробовать, а? Села в поезд, приехала… А уж мы тебя с Инной Борисовной, как родную дочку, приветили бы! Инна Борисовна – это жена моя… Директор, стало быть, нашей школы Караваевской. Как тебе такой расклад, а?
        – Да ну… – настороженно улыбнулась Варя. – Какой поезд, вы что… Да я даже в деревне никогда по-настоящему не была…
        – Да не деревня у нас, ты что! Село большое! Людей много живет! Природа красивая! Тебе понравится, слово даю!
        – Да где хоть оно находится, ваше Караваево?
        – Так на реке Ветлуге… Поезд до Реченска довезет, а потом на «Ракете» с ветерком по Волге… Ветлуга наша аккурат в Волгу впадает, не так широка, но красотой природы не уступает. Знаешь, какие у нас леса? А рыбалка? А закаты какие? У-у-у… Ты такого отродясь не видывала, уверяю тебя! Поедем, а?
        – Как это – поедем? – опешила Варя. – Что, вот так сразу поедем?
        – А чего ждать? Скоро ж новый учебный год начинается! А уж как моя Инна Борисовна тебе обрадуется, этого я и высказать не могу! На руках носить будет! Ты только представь, надо учебный год начинать, а учителя истории нет как нет, даже самого завалящего на горизонте не видно. А тут ты – с университетским дипломом! Экое счастье для моей Инны Борисовны привалит!
        – А вы всегда жену по имени-отчеству называете, да? – вдруг развеселилась Варя, по-новому разглядывая этого странного дядьку. – Вот так утром встаете и говорите: с добрым утром, Инна Борисовна!
        – Да нет, что ты… Дома я ее Нюсей зову.
        – Почему Нюсей?
        – Так поначалу Иннуся звал, потом как-то само собой в Нюсю перетекло… – смущенно пробормотал Варин собеседник. – Ничего, ей нравится. Мы ведь уже больше тридцати лет вместе, душа в душу живем. Хотя поначалу она за меня замуж не шла, да… Кто я был-то? Простой парень, в совхозе работал. А она учительницей по распределению приехала, раньше ведь так было… Окончил институт – три года отработай, куда родина пошлет, не греши. Вот и мою Нюсю отправили после института в Караваево… Сначала она фыркала да денечки считала, когда эти три года закончатся, а потом ничего, прижилась… И замуж за меня пошла. Где еще других-то женихов сыскать, так можно и в старых девах остаться! Ну а я уж расстарался, чтобы ей по-всякому угодить… И сейчас, почитай, угождаю. Находятся такие, что и подсмеиваются надо мной – подкаблучник, мол, – а мне нравится этот наш семейный матриархат, честно тебе говорю, душой не кривлю… Оттого и живем душа в душу, что каждый на себя одеяло не тянет. Зачем мне то одеяло сдалось? Мне надо, чтобы Нюсе моей тепло было… А если ей тепло, то и мне не холодно. Любовь-то посильнее душу греет, чем одеяло…
Ну вот, разговорился не к месту, а дело наше с места не сдвинулось! Так что, едешь к нам в Караваево, а?
        – Ой, я не знаю… – совершенно растерялась Варя. – Все это неожиданно как-то… И вообще… Где я там жить буду?
        – Так у нас в доме и будешь… У нас дом-то на две половины разделен, мы сына хотели отделить, чтобы, когда женился, своей семьей жил. А он, вишь, осел в своем Лазаревском, и ни ногой… Решил на югах обосноваться… Вот и поживешь в другой половине, и даже денег с тебя не возьмем… Ну сама подумай, отчего тебе не попробовать другой жизни? Какие резоны тебе отказываться?
        – Да, вы правы, пожалуй… – закивала Варя. – Особых резонов нет… Да и вообще никаких нет…
        – Ну, вот и славно! А уж как моя Инна Борисовна обрадуется, как обрадуется! Ничего, тебе понравится, вот увидишь! Красота у нас такая, что самой уезжать не захочется! Правда, от областного центра все же далековато, но ничего, доехать можно… Сначала по Ветлуге, потом по Волге… Летишь на «Ракете», глаз радуется!
        – Но ведь вы меня не знаете совсем… И вообще… Вдруг я вашей Инне Борисовне не понравлюсь?
        – Да отчего ж ты ей не понравишься? Глупостей-то не говори! Вот скажи мне – ты в судьбу веришь или нет?
        – Это в смысле ее фатальности, что ли? Неизбежности?
        – Ну да…
        – А не знаю, верю или нет, – честно призналась Варя. – У меня еще никакой судьбы толком и не сложилось. Если не считать… Ну да ладно, это неважно… А вы что, в судьбу верите, да?
        – Конечно, верю. Не зря же судьба меня за тобой вдогонку под дождь выгнала. Видать, посыл у нее такой был – беги, говорит, за этой девчонкой, и тебе хорошо будет, и ей… А оно вишь, так и устроилось! Ты как раз той самой учительшей и оказалась, которую моя Нюся днем с огнем ищет! И тебе, стало быть, надо в Караваево ехать, и тебя твоя судьба там поджидает… Ну что, договорились? Или еще уговаривать надобно?
        Несколько секунд медлила Варя. А потом сказала:
        – Ладно, Сергей Семенович. Уговорили. Наверное, это и впрямь для меня сейчас выход – уехать подальше от всего… Забыть все… И всех…
        – Так что, может, сразу со мной? Не откладывая в долгий ящик?
        – Нет, что вы… У меня и документов с собой нет! Я потом приеду!
        – А вдруг обманешь да передумаешь?
        – Нет, я не передумаю, Сергей Семенович. Я точно приеду.
        – Когда?
        – Когда? А завтрашним поездом и приеду…
        – Так, может, тебе билет взять?
        – Да, спасибо… У меня пока денег своих нет… А я вам верну потом, ладно?
        – Ой, да какие счеты… Разберемся со временем! А на какой поезд билет брать? На дневной?
        – Нет, я же ничего не успею… Тем более документы у меня не дома, а в школе, где мне в последний раз отказали. Я так расстроилась, что и документы забыла забрать! Нет, на дневной точно не успею!
        – Ну да, ну да… Тебе же еще вещи собрать надо…
        – А вот вещи собирать как раз и не надо! Вещи уже собраны… Так уж получилось… Взяла чемодан да пошла…
        Варя вздохнула коротко и прикусила губу, снова отвернувшись к окну. Потому что плакать сейчас нельзя, уж точно не к месту и не ко времени. Тем более Сергей Семенович опять с расспросами пристанет…
        – Тогда на какой поезд-то? Вот на этот, на шесть утра? Суток тебе хватит, чтобы все дела переделать?
        – Да, суток мне вполне хватит.
        – Тогда пойдем скоренько в кассу… Вон как время быстро пролетело, за окном светло уже! Как бы мне и на этот поезд не опоздать… Да, вот еще что! Телефон мой запиши, я тебя встречу!
        – Да у меня батарея села, не могу…
        – Так на бумажке номер запиши! Есть чем записать-то?
        – Нет… У меня вообще ничего с собой нет.
        – Экая ты недотепа… Ладно, я сам запишу… И твой телефон тоже запишу, вдруг потеряешься…
        Сергей Семенович похлопал себя по карманам, потом крикнул пробегающей мимо официантке:
        – Милая, у тебя листочка бумаги с карандашиком не найдется? Найдется, да? Ну, спасибо, неси давай… Да побыстрее, а то мы опаздываем…
        Потом они быстро прошагали через привокзальную площадь, поеживаясь от утреннего сырого холода, и Сергей Семенович купил Варе билет в кассе. Она продиктовала паспортные данные – и ей поверили…
        Потом почти бежали на перрон к поезду, и Сергей Семенович торопливо говорил Варе, задыхаясь:
        – Позвони обязательно, я тебя встречу! Или свояка попрошу встретить, если сам не смогу… Он тебя до пристани довезет, на «Ракету» посадит… А там еще три часа – и ты в Караваеве… И я тут как тут, на пристани жду… И Нюся моя… То есть Инна Борисовна… Позвони! Я ждать буду, поняла?
        Когда поезд тронулся, Варя еще немного прошла по его ходу, цепляясь глазами за лицо Сергея Семеновича. А он все крутил пальцем вокруг носа да прикладывал к уху ладонь – позвони, мол… Обязательно позвони…

* * *
        Выйдя с вокзала, Варя решила съездить на кладбище, навестить родителей. Если уедет – когда еще придется?
        Дождь совсем перестал, хотя по-прежнему было зябко. Но если идти быстрым шагом, согреться можно. Тем более остановка автобуса, который должен был отвезти ее на кладбище, находилась довольно далеко от вокзала.
        Уже садясь в автобус, Варя спохватилась – денег даже на проезд нет! Как же она сразу не сообразила? Но деваться было некуда, водитель уже тронулся с места и закрыл двери. Варя села у окна, вздохнула горько – будь что будет… Если высадят – не судьба, значит, к родителям съездить. А пешком далеко, очень далеко, на другой конец города… Хотя и после можно съездить, целый день в запасе есть.
        Сурового вида тетка-кондуктор подошла, попросила дежурно-вежливо:
        – Оплатите проезд, девушка.
        Варя глянула ей в лицо, улыбнулась жалко:
        – Вы знаете, а у меня денег нет… Так уж получилось, простите…
        – Да чего мне вас прощать или не прощать? На следующей остановке прошу на выход, вот и все прощение.
        – Ладно, я выйду… – покорно произнесла Варя, опустив голову.
        Наверное, слишком много безнадеги-покорности было в Варином голосе, и тетка глянула на нее уже по-другому, с любопытным сочувствием. Потом спросила тихо:
        – Далеко тебе ехать-то?
        – Далеко. До конечной.
        – На кладбище, стало быть?
        – Ага…
        – Ладно, езжай. Все равно народу мало, твой билет кассы не сделает. Это мы обратно полными едем, а в сторону кладбища – желающих мало, – хохотнула она коротко, сама удивившись своей нечаянной аллегории: – Живые к живым торопятся, это понятно…
        Варя улыбнулась, качнула головой, будто подтвердила – да, живые к живым. И тут же отвернулась к окну, испугавшись, что тетка от безделья начнет приставать с расспросами – кто, мол, там у тебя похоронен, да когда…
        За окном бежал серый, продрогший, не желающий просыпаться утренний город. Хорошо в такую погоду вообще никуда не торопиться и не вылезать из теплой постели, а лежать себе тихонько да посапывать в подушку. Даже если проснешься – все равно лежать. И думать: как хорошо, что не надо никуда торопиться… Даже если и надо, но всегда ведь можно себя уговорить, правда? Жизнь ведь все равно мимо не пройдет…
        Наверное, она все-таки неприспособленная к жизни, ужасно инфантильная девчонка, если так рассуждает. Все еще из вольной студенческой жизни вылупиться не может, когда позволительно было на лекцию опоздать, а то и вообще целый учебный день пропустить. Но ведь студенческая жизнь закончилась, пора убить в себе легкомыслие. Надо к другой жизни привыкать, взрослой, когда от звонка утреннего будильника под одеялом не спрячешься, хочешь не хочешь, а вставай и иди, зарабатывай свой хлеб. Тем более учительский хлеб не самый легкий. Да еще в каком-то там Караваеве…
        Может, зря она согласилась туда поехать? Стоило ли пять лет ходить в университет, сдавать экзамены, писать дипломную работу на тему «Теория официальной народности и особенности ее воплощения в культурной политике императора Николая Первого»? И все это – для работы учителем истории в каком-то там Караваеве?!
        Но если уж быть до конца честной перед самой собой, ведь о будущей трудовой деятельности она вообще не думала, пока училась. Не думалось как-то. Хорошо было жить за спиной Макса, в комфорте и удобстве. Нет, нет, не это главное… Главное – любовь… Она любила его честно и самозабвенно и полностью ему доверилась, и казалось, так будет всегда… А оно вон как обернулось. Перспективой учительства в Караваеве. Так что бери, что бог послал, и не ропщи… Хорошо, хоть это послал…
        На глаза навернулись слезы, и она смахнула их сердито ладонями, шмыгнула носом. Сама виновата, чего реветь-то теперь. Копни-ка поглубже, сама все увидишь! Ты безгранично верила Максу всего лишь потому, что тебе самой хотелось верить именно так – безгранично. А от сомнений ты отмахивалась, да. Понимала, что родители Максика считают тебя «не парой», и придумывала этому обстоятельству удобные объяснения. Видела, что Макс избалован и эгоистичен, и твердила себе – люблю, люблю… Как будто за этим «люблю» от правды жизни скроешься! Еще и придумывала себе Максима как благородного принца, который полюбил бедную Золушку… Но ведь Золушку-то он как раз и не полюбил, а полюбил обманно нежную барышню в хрустальных туфельках! То есть туфельки уже являются знаком принадлежности к другому обществу! Как ни крути, а даже в сказке все расставлено по своим местам… И ты тоже – знай свое место… В селе Караваеве, что на реке Ветлуге. А здесь тебе места нет, нигде нет…
        Она снова смахнула слезы, прикусила губу. Проходящая мимо кондукторша глянула на нее сочувственно, вздохнула тяжко. Жалостливая тетка оказалась. На чужие слезы реагирует.
        Автобус выехал на окраину города, развернулся на пятачке конечной остановки. Варя встала со своего места, направилась к выходу.
        – Погоди-ка, девушка… – взяв за плечо, развернула ее к себе кондукторша, дыхнув в лицо луковым перегаром. – Ты это, ты с кладбища-то особо не торопись…
        – В смысле? – испуганно округлила глаза Варя.
        – Фу-ты, не то сказала, язык мой дурной! Я хотела сказать, что через полтора часа мы круг сделаем да снова тут будем… Вот ты и подгадывай, чтоб с нами обратно ехать, стало быть… Другой-то кондуктор без денег тебя ни за просьбы, ни за слезы не отвезет, а я отвезу… Поняла, сердешная моя?
        – Да, поняла… Я подгадаю. Спасибо вам.
        – Да ладно, чего уж… Иди давай…
        На кладбище об эту пору было пусто. И жутковато немного. Утренний туман висел клочьями меж мокрых деревьев, вороны каркали так громко, будто упрекали Варю за неурочное появление. Таким ранним утром! Одна! Всю стаю перебудила! Ужо мы тебя сейчас пристыдим вороньим недовольством!
        Варя подумала вдруг, что и впрямь никогда не приезжала сюда одна… Всегда только вместе с Ольгой. Но не разворачиваться же обратно, тем более автобус уже ушел… И вообще, что за детские страхи, ворон испугалась! Взрослеть пора! Нашла, чего бояться!
        Могилу родителей она нашла быстро, присела на низенькую скамеечку около памятника, всмотрелась в лица на фотографиях. У папы лицо виноватое, а у мамы – слегка удивленное. Чтобы развеять мамино испуганное удивление, забормотала тихо, глотая слезы:
        – Да все хорошо, мам, правда… Ольга просто занята очень, и я одна решила приехать. Я потом долго не приеду, наверное. Работать буду. Место хорошее для меня нашлось, учителем истории в школе. Правда, не здесь, а в селе Караваеве… Да, это далеко, конечно, я понимаю… Но зато там природа хорошая, свежий воздух… Помнишь, как на нашей даче? Как там хорошо было… Лес, речка рядом…
        Варя осеклась на полуслове – папе неприятно, наверное, про дачу слушать. Ее ж потом продать пришлось. И вообще… Не затем приехала, чтобы родителей огорчать.
        – А у Оли тоже все хорошо, да… Кажется, личная жизнь налаживается… Она ведь ее заслужила, правда? Вон как много мной занималась, и не до того было… Работала, училась. Оля честно свой долг выполнила, мам, ты не думай. У меня все хорошо. И будет все хорошо, я тебе обещаю. И ничего, что так далеко это Караваево… Просто мне самой пора начинать жить, понимаешь? Самой. Ни на кого не опираясь. Как там говорится? Не верь, не бойся, не проси… Надо свою собственную жизнь писать, с чистого листа…
        Варя и сама удивлялась тому, что говорила. По крайней мере, никаких мыслей про «чистый лист» до этой минуты в голове не было. А тут – нате вам, вылезло из подсознания…
        Значит, не зря вылезло. Значит, так тому и быть. С чистого листа. Наверное, Сергей Семенович прав, утверждая, что каждая судьба заранее давно расписана, и ее судьба должна продолжиться в этом Караваеве. Ничего так просто у судьбы не бывает…
        С кладбища она вышла успокоенная и собранная, встала на остановке в ожидании автобуса. Показалось, даже небо посветлело и вот-вот прорвется серая хмарь, выпуская на волю солнце. Вот и автобус весело подкатил – тот же самый, с доброй кондукторшей…
        – Что, полегчало? – встретила она ее улыбкой. – Навестила, кого хотела?
        – Да, навестила… И полегчало… – согласно кивнула головой Варя.
        – А то! Я вот завсегда, когда к покойному мужу на кладбище схожу, живу легче… Поплачу у него там, печаль свою выпущу и живу дальше. Они ж там, на том свете, переживают за нас, подбадривают, как могут. А у тебя кто там, на кладбище-то?
        – Папа и мама…
        – У-у-у… Сиротинушка, значит?
        – Почему? У меня старшая сестра есть.
        – Ну, так то сестра… Сестринская любовь – не материнская. Мать просто так любит, а сестра в охотку. Сегодня любит, а завтра – извини-подвинься. Знаем мы таких сестер, на своей шкуре испытано…
        Варя хотела было возразить, но автобус распахнул дверь, с остановки ввалилась толпа пассажиров, и кондукторша принялась шнырять взглядом, считая всех по головам. И тут же забыла о ней. Разговоры разговорами, а касса – в первую очередь.
        На нужной остановке Варя встала, подошла к двери, отыскала взглядом кондукторшу, улыбнулась еще раз благодарно. Та тоже коротко улыбнулась, махнув рукой, – счастливо тебе, мол…
        Хорошо, что есть на свете добрые кондукторши. Главное, чтобы попадались к месту и ко времени, как добрый знак. Тоже судьба, наверное.
        Варя вышла из автобуса, бодро зашагала в сторону школы, где давеча ей отказали в трудоустройстве, и она так огорчилась, что забыла забрать документы. Когда это было? Всего лишь позавчера… Хотела на другой день забрать, да не до того было после утреннего разговора с Максом.
        Пройдя в приемную директора, она спросила у секретарши:
        – Я позавчера документы свои оставила… Можно забрать?
        – Ой… А вы Кострова? Варвара Дмитриевна?
        – Да… а в чем дело?
        – Так ваши документы у директора… Он вчера их после обеда забрал.
        – Зачем? Мне же отказали.
        – Так он вроде как передумал… Мне задание давал, чтобы я до вас дозвонилась, но телефон все время недоступен был… Да вы подождите, Михаил Александрович скоро придет! Он звонил с дороги, в пробке застрял!
        – Нет, я подожду, конечно… Только я не понимаю…
        – А чего тут не понимать? Берет он вас, берет! Учителем истории! Вы ж хотели! И что теперь изменилось? Радоваться надо, а вы переспрашиваете…
        Варя в растерянности развела руками, не зная, что ответить. За спиной у нее открылась дверь, и директор быстро прошел мимо нее к двери своего кабинета, бросив на ходу:
        – А, Кострова… Доброе утро… Заходите, заходите, я вас жду со вчерашнего дня…
        Варя прошла вслед за ним, села около стола на краешек стула. Директор достал из ящика стола ее документы, пробежал по ним беглым взглядом. Потом вздохнул и проговорил, будто нехотя, будто совсем не планировал это говорить:
        – Значит так, Кострова. Я вас беру. Но учтите, с нового года у вас еще будет классное руководство в восьмом «а», класс трудный, самый опасный и охочий до всяких гадостей возраст… Точное количество учебных часов мы потом с вами обсудим, расписание еще не утверждено. А сейчас идите, оформляйтесь, у меня на сегодня и без вас много дел…
        Варя поначалу растерялась и даже встала со стула, но потом опомнилась и снова села, глядя во все глаза на директора. На принятие решения, по всей видимости, времени не было. Мешала волна нетерпеливого недовольства, исходящая от Михаила Александровича. Наверное, это было что-то личное, к ней не имеющее отношения, но все равно… Неприятно было. Задевало как-то.
        – Ну что еще, Кострова, что? У вас какие-то вопросы ко мне есть? Потом обсудим, в рабочем порядке! Идите уже, Кострова!
        – Послушайте, Михаил Александрович… А почему вы так со мной разговариваете?
        – Как?! Как я с вами разговариваю?
        – Ну, не знаю… Будто я не учитель, а десятиклассница, по меньшей мере…
        – Так вы и похожи на десятиклассницу, Кострова! Уж не сочтите мои слова за комплимент! И во что я таким образом школу превращаю, а? В сплошной детский сад? Недавно учителя математики такого же принял – совсем пацан!
        – Ну, это не так страшно, что вы… Этот недостаток исправляется с годами, Михаил Александрович! Сам по себе исправляется!
        – Вы что со мной, кокетничаете, что ли?
        – Да ни боже мой! Я нормально с вами разговариваю, а вы почему-то хамите! И слова сказать не даете!
        – А мне некогда вас выслушивать, Кострова! Идите оформляйтесь!
        – Погодите, но…
        – Что – но? Какие еще могут быть но? Вы же хотели работать в нашей школе? Вот и работайте! Что, что еще?
        – А позавчера… Почему вы позавчера мне отказали?
        – Да потому… Потому что вчера утром учительница истории из отпуска вышла… И не просто так вышла, а в интересном положении, о чем и сообщила мне с радостью. То есть с нового года она явно в декрет уйдет, если не раньше. Так что считайте, что вам повезло!
        – Михаил Александрович, мне очень жаль, но…
        Варя задумалась на секунду, вдохнув в себя воздух. Как перед прыжком в холодную воду – то ли прыгать, то ли вообще не прыгать… А может, и впрямь лучше не прыгать, а поблагодарить да бежать в отдел кадров, чтобы оформиться… Подумаешь, директор хамит, а где лучшего-то найдешь? Они ведь, наверное, все такие, школьными буднями издерганные. И вообще, здесь родной город, а не какое-нибудь неизвестное село Караваево…
        – Ну? Чего вам жаль-то, Кострова, не понял? – снова раздраженно заговорил Михаил Александрович, быстро глянув на часы. – Мне в администрацию еще ехать, хотелось бы кофе успеть попить…
        Варя глянула на него, не решаясь ответить. В один миг пронеслись в голове события прожитых суток, и лицо Ольги, искаженное досадой от ее появления, и лицо Сергея Семеновича, доброе и почти умоляющее… И она решилась наконец, произнесла твердо:
        – Я не смогу у вас работать, Михаил Александрович. Извините. Я забираю свои документы.
        – Не можете? А почему? Что-то случилось за это время?
        – Ничего не случилось. Просто я нашла другую работу.
        – Где? В школе?
        – Да, в школе.
        – В какой? – спросил он почти требовательно, даже с некоторой ноткой ревности в голосе.
        – Да это неважно, в общем…
        – То есть как – неважно? Вы в курсе, что наша школа считается лучшей в районе? Что такие места на дороге не валяются? Вы хорошо подумали, прежде чем принять такое решение?
        – Да, я хорошо подумала.
        – Ну… В таком случае должен вам сказать, что вы совершаете большую ошибку.
        – Может быть. Но ведь это будет моя ошибка, правда?
        – А может, вы все-таки передумаете?
        – Нет, – уверенно ответила Варя. И сама удивилась: ей было так спокойно, как будто за спиной стояло все село Караваево с лопатами и вилами, готовое не давать ее в обиду никому. – Я не передумаю. Я решила.
        Михаил Александрович вздохнул тяжело, глянув на Варю с большой досадой. Побарабанил пальцами по столу, еще раз вздохнул и молча протянул ей документы. Потом отвернулся вполоборота, нажал кнопку на селекторе, проговорил в микрофон раздраженно:
        – Нина, где мой кофе? Сколько я могу ждать? Я же опаздываю!
        Варя вышла на школьное крыльцо, улыбнулась грустно. Вот и первый ее жизненный выбор. Самостоятельный. Кто его знает, правильный или нет… Да пусть даже и неправильный! В конце концов, она ничего никому не должна. Она свободна, как вольный ветер. Она едет в Караваево, сама его только что выбрала. Сама!
        Теперь – домой… Хочется надеяться, что там никого нет, рабочее время в самом разгаре. Запасные ключи всегда у соседки есть…
        И таки зря надеялась. Вошла в прихожую, а из кухни выплыл Олег в трусах-семейниках. Главная любовь Олиной жизни. Умереть – не встать.
        – О! Явилась! – развел Олег руками, с пристрастием ее разглядывая. – Где была-то? Ольга все телефоны оборвала…
        – Да ладно! – язвительно произнесла Варя, стаскивая с ног кроссовки. – Сказки-то не рассказывай, ага?
        – Почему же сказки… Правда… – растерянно произнес Олег, почесывая голый живот и отчаянно зевая. – Наревелась твоя сестрица, будь здоров… Чуть волосы на себе не рвала. Сама, говорит, ее из дома выставила, одну, в ночь, без денег и документов! Сама, говорит, не понимаю, как это произошло! А ты тоже хороша – могла бы и позвонить, предупредить… С ночевкой, мол, устроилась, не волнуйся!
        – Значит, я во всем виновата, по-твоему?
        – А кто ж еще?
        – Ну, понятно… Когда виноватого найдешь, всегда легче. Вроде как все по своим местам расставлено. Значит, это я испортила вам с Ольгой романтический ужин?
        – Да какой там ужин… Говорю же тебе – не спали всю ночь, тебя разыскивали. Ольга всех твоих знакомых обзвонила. И этому твоему… Как его… Жениху бывшему тоже звонила.
        – Господи, этого еще не хватало… – отчаянно всплеснула руками Варя. – Зачем, зачем она ему звонила? Кто ее об этом просил? Сначала руки заламывает, что у нее, видишь ли, жизнь решается, а потом всякие глупости творить начинает!
        – А что, она так и говорила, что жизнь решается? – довольно улыбнулся чему-то своему Олег.
        – Да, так и говорила. Видишь, как плохо на нее любовь действует. Непредсказуемая становится.
        Олег снова ухмыльнулся довольно – наверное, ему понравилось не только «жизнь решается», но Варино предположение о «плохо действующей» любви. Кому ж не понравится, что он такую непредсказуемость в женщине может вызвать?
        – А чего у тебя с женихом-то произошло? Почему ты от него ушла?
        – Не твое дело, понял?
        – Не надо было уходить, вот и все! Удержать его надо было! А ты нате – сразу и сдалась… Вещички собрала и выкатилась: с глаз долой – из сердца вон. Так ведь нельзя, знаешь. Гордость-то надо придерживать в себе, много воли ей не давать. Терпеть надо, ждать… Те, которые ждать умеют, все свое со временем получают…
        – Это ты кого сейчас имеешь в виду? Мою сестру, что ли? Это она, стало быть, долго ждала и свое получила? То есть тебя, да?
        – Вот опять ты в бутылку лезешь, Варвара! Никаких советов слушать не хочешь!
        – Отстань, а? – жестко, как еще ни разу в жизни не разговаривала с Олегом, выдала вдруг Варя. – Чего ты лезешь со своими дурацкими советами? Я просила у тебя советов? Ведь не просила? Вот и не лезь, куда не просят…
        Высказавшись, Варя прошла мимо Олега на кухню, налила себе стакан воды, выпила жадно. Потом включила чайник, села за стол, снова глянула на стоящего в дверях Олега с неприязнью – уйди, мол, с глаз моих, надоел.
        Но Олег, по всей видимости, уходить вовсе не собирался. Стоял в дверях, глядел на нее задумчиво. Даже обиды никакой в нем не наблюдалось от неожиданного Вариного обращения.
        – Варь… Ну чего ты грубишь, а? Я ведь как лучше хочу… Тем более мы теперь с тобой не чужие, мы одна семья. Ты знаешь, я ведь все-таки от жены ушел… К Ольге ушел…
        – Что ж, поздравляю. А жить, значит, ты здесь с Ольгой собрался. Правильно я понимаю? Я к вам пришел навеки поселиться, да?
        – Ну да… А куда ж нам еще… Квартиру-то я жене оставил, все ж двое детей… Тем более эту квартиру родители жены покупали, там и доли моей нет.
        – А… Теперь понятно, на чем основано твое благородство. Молодец.
        – Ты это… Ты сейчас как бы надо мной издеваешься, что ли? Ну, это ты зря, Варь… Ты понять нас с Ольгой должна, у нас ведь любовь. А любовь, знаешь, такая штука… Через нее ведь не перешагнешь просто так…
        – Я никому ничего не должна, Олег, – устало вздохнула Варя. – И вообще, чего ты ко мне пристал? Мне Ольга сказала, что буду лишняя на вашем романтическом вечере – я ушла… Чего вам еще от меня надо?
        – Да не было никакого романтического вечера, говорю ж тебе! – с болью воскликнул Олег. – Чего ты такая вредная, а? Я с тобой отношения пытаюсь наладить, а ты…
        – А не надо мне никаких отношений. Зачем они мне? Вы с Олей любите друг друга, вот и радуйтесь вашей любви, а меня в покое оставьте.
        – Какая же ты эгоистка, Варь… Так же нельзя… Надо же как-то полюбовно все вопросы решить, и с жильем тоже… Да, нам тесно будет втроем, квартирка-то у вас маленькая, но ведь можно что-то придумать, не бывает безвыходных положений! Слушай, а может, ты как-то помиришься со своим женихом, а? Может, позвонишь ему сама, поговоришь, то да сё… Ты ведь красивая девчонка, чего еще ему нужно… А ты как-нибудь хитренько так поговори, соскучилась, мол, сил никаких уже нет… Хочу, не могу…
        Олег подмигнул и довольно пошло хихикнул, и Варя почувствовала, что скоро взорвется от неприязни. Вот гад, а? Он еще и хихикает! Нет, как Ольга могла влюбиться в такое ничтожество? Где у нее глаза были? Двоих детей осиротил в одночасье, приперся в их с Ольгой квартиру, еще и хихикает!
        – Да ты не обижайся на меня, Варь… – упредил словесное выражение Вариной неприязни Олег. – Я ж как лучше хочу… И вообще, тебе виднее, конечно. Если твой жених таким хмырем оказался, то и плюнь на него, и не переживай. Плюнь, слышишь?
        – Уже…
        – Что – уже?
        – Уже плюнула.
        – Ну и молодец! И правильно! Если тебе с гордостью легче жить, то оно конечно, что ж! Я вот тоже с прежней женой не смог… Она меня все время унижала, будто она принцесса, а я какой-то уж совсем завалящий… То есть будто бы я на дороге у нее под ногами валялся, а она меня подобрала и человека из меня сделала. Вот скажи… Если я такой плохой и совсем завалящий, зачем от меня детей рожать надо было? Зачем жить со мной было? Я объявил ей, что ухожу к другой, а она – в слезы! Не пущу, говорит, не смей! Как ее понять-то, а?
        – Ты у меня спрашиваешь, что ли? – хмыкнула Варя.
        – Ну да… Вроде я с тобой разговариваю.
        – А я не хочу вообще разговаривать. Я устала. Я есть хочу, я спать хочу.
        – Так поешь, чего сидишь-то! Достань мясо из холодильника, разогрей… Ольга вчера мясо вкусное запекла, почти ничего и не съели…
        – Да, про испорченный романтический ужин я уже слышала, Олег.
        – Да я ж не к тому…
        – Да и я не к тому, собственно. Ты не знаешь, когда Ольга придет?
        – Так вечером, наверное, после работы. У нее там задание какое-то срочное, начальник с утра звонил, просил на работу срочно прийти. Она ведь отгул на сегодняшний день оформила, но ничего не поделаешь, пришлось пойти. Может, даже задержится немного.
        – А ты почему не на работе, Олег? У тебя тоже отгул?
        – Не… Я ж с работы уволился.
        – Почему?
        – Так я ж у тестя на фирме работал… – развел руками Олег. – Пришлось уволиться, другого выхода не было. Да, все в жизни менять пришлось, что ж поделаешь… Любовь, она штука такая. Она жертвы требует, понимаешь?
        – О да, – закатила глаза Варя. – В твоем случае это огромная жертва, конечно.
        – Ты в кого такая язвительная, Варь? – с обидой спросил Олег. – Вроде Ольга совсем не такая. И вообще, зря ты так. Нам с тобой надо как-то общий язык найти, а ты…
        – Ну, слава богу, мне не придется искать с тобой общий язык, – с облегчением вздохнула Варя.
        – Почему?
        – Потому.
        – Ладно, понял… Не хочешь разговаривать, и не надо. Мне-то что, я ж к твоей сестре жить пришел, а не к тебе.
        – Ага, ко мне… Этого еще не хватало…
        – Ну вот как с тобой еще говорить, а? Я и так с тобой, и этак, а ты не хочешь… И ладно, что ж, не буду больше навязываться…
        Олег громко зевнул, помотал головой, проговорил устало:
        – Ну, ты тут хозяйничай, а я пойду вздремну, что ли… Если уж на работу не надо… Да, ты Ольге-то позвони, объявись, что нашлась, что все в порядке! Она ж там, на работе, с ума сходит… Или мне ей позвонить?
        – Нет, я сама.
        – Ладно… – махнул рукой Олег. – Тогда я спать пошел… Ольга всю ночь не спала, и я вместе с ней…
        – Иди.
        Олег повернулся, быстро вышел из кухни. Варя встала, закрыла за ним дверь. Наконец налила себе чаю, села за стол, огляделась.
        Как странно чувствовать себя здесь чужой… Конечно, она давно не живет в этой квартире, не пьет вечерами чай на этой кухне, и все же присутствовало всегда в ней осознание, что дом есть… Что есть тыл. Что есть старшая сестра Ольга. А теперь… Теперь ничего нет. И дома своего нет. Ольга, конечно, всегда будет ей старшей сестрой, но после этой холодной и отчаянно одинокой ночи… Будто сломалось внутри что-то. И этот слом вовсе не называется обидой, нет. Это другое что-то. Будто ее вытолкнули из прежней жизни, и надо идти в новую, неизведанную… А там, в неизведанной, пока страшно. Пока опоры никакой нет. Потому что эту опору нужно создать самой… А сама она плохо пока умеет. Вот если бы постепенно, не так резко…
        А может, и хорошо, что все так. Быстрее учится плавать тот, кого взяли за шкирку и силой за борт выкинули. Боишься, а плывешь. И назад не просишься. Вот и она поплывет, никуда не денется! Сядет на утренний шестичасовой поезд и поплывет в неизведанное… И прежних ошибок уже не сделает. Никому больше не будет верить. Никого не будет бояться. И просить ничего не станет, все добудет себе сама… Да, именно так! Не верь, не бойся, не проси…
        Выпила с жадностью одну чашку чая, тут же налила себе вторую. Почему-то пить очень хотелось. А голод куда-то делся, от переживаний, наверное. От напряжения. Она даже чувствовала, будто весь организм собрался в единый комок, чтобы начать новую жизнь. А в таком напряжении – какой голод?
        Потом вдруг вспомнила – да, надо же Ольге позвонить… Вышла на цыпочках в прихожую, взяла с тумбочки свою сумку, открыла… Да, зарядное устройство здесь, можно вернуться на кухню, подключить телефон. Уже развернулась, чтобы уйти, и только тут обнаружила – а чемодана-то нет… Интересно, куда Ольга его спрятала? Не на антресоли же затолкала – вместе с вещами…
        Может, в комнату занесла? Пойти глянуть, что ли?
        Нет, не хочется… Вдруг «любовь всей жизни» проснется? Опять с разговорами пристанет… Нет уж, не надо будить лихо, пока оно тихо.
        Вернулась на кухню, дождалась, когда телефон чуть насытится свежим зарядом, кликнула Ольгин номер. Ольга тут же отозвалась быстрым тревожным вопросом:
        – Ты где, Варь?
        – Да дома я, дома…
        – Уф, слава богу… А я места себе не нахожу, ни о чем думать не могу. Шеф срочную справку по новому контракту ждет, а у меня все из рук валится! Я ж всю ночь из-за тебя не спала!
        – Разве из-за меня, Оль? – тихо и укоризненно уточнила Варя, грустно улыбнувшись.
        – Ну ладно, что мы теперь будем уточнять да анализировать, как все произошло… Да, это я виновата. Я и сама не понимаю теперь, как это я… Ты очень на меня обиделась, да?
        – Нет, Оль, не обиделась. Это было бы для меня уже слишком – сразу две обиды.
        – Ты… Ты Максима имеешь в виду? Конечно, кто ж знал, что он таким легкомысленным окажется. Ну ничего, Варь… Плюнь и забудь. Мы еще поговорим с тобой на эту тему, когда я с работы приду, ладно? А сейчас я не могу, времени нет… Только не уходи никуда, ладно? Жди меня… Олег тебя там не обижает? Где он сейчас?
        – Спит.
        – А… А я думаю, чего у него телефон не отвечает… Ладно, я побежала, меня шеф зовет! До вечера, Варь!
        – До вечера…
        Поговорив, положила телефон на стол, потом еще раз глянула на дисплей… Надо же, куча непринятых вызовов вывалилась! Юлькиных – аж восемь…
        Телефон, будто спохватившись, запел новым вызовом, высветив на экране имя подруги. Варя усмехнулась, приняла вызов.
        – Привет, Юль…
        – Господи, Варька! – раздался в трубке громкий голос подруги. – Нашлась! Живая-здоровая! А я всю ночь с твоей Ольгой общалась, она меня пытала на предмет всех вариантов, куда ты могла бы пойти… А у меня что? У меня и нет никаких вариантов… Ты где была-то?
        – Да так… По городу гуляла, на вокзале сидела.
        – А ко мне чего не пришла?
        – Ну да… На вашей войне только меня и не хватало, ага.
        – Ой, не говори мне про войну! Я с этим родительским разводом скоро свихнусь, ей-богу. Скорее бы жилье свое снять да свалить… Только снимать дорого. Может, мы это… Сообразим что-нибудь на двоих? Дешевле получится. Насколько я понимаю, у тебя личная жизнь коренным образом изменилась?
        В голосе Юльки слышалось явное любопытство – жгучее и самую чуточку злорадное. Хоть они подруги с первого класса, но природную женскую зависть и ревность к чужому счастью никто не отменял. И это даже не обидно – ни капельки. У всех она есть, просто кто-то насобачился прятать, а кто-то нет. Разве природную суть можно на корню уничтожить? Лучше уж признать, что есть. И простить. Отчего ж не простить, если того злорадства – малая толика? Одна сотая от искренней дружбы? Так честнее будет, если простить. Но развивать эту тему все равно не хотелось…
        – А что, с родителями совсем невмоготу стало, Юль? – спросила Варя сочувственно, чтобы уйти от неудобного Юлькиного вопроса.
        – Да не говори… Уже вообще никак. Уже в печенках сидят, что мать, что отец. Я ж тебе рассказывала, что мы теперь по комнатам рассредоточились? Благо квартира трехкомнатная, всем хватило. А отец в свою дверь еще и замок врезал… А позавчера в свою комнату какую-то бабу привел… То есть не какую-то, конечно, а свою нынешнюю пассию, из-за которой весь сыр-бор с разводом разгорелся. Мама поздно с работы пришла и ничего об этом не знала. Утром выходит на кухню, а там картина маслом… Эта самая пассия стоит преспокойненько у плиты и жарит яичницу… На новой маминой сковородке… Ой, я думала, ее удар после этого хватит! Такой ор стоял, страшно вспомнить… Хорошо, мы с отцом вовремя прибежали, сумели их как-то нейтрализовать, иначе бы соседи полицию вызвали. Представляешь?
        – Ну вот… А ты говоришь – почему ко мне не пришла… Потому и не пришла, Юль…
        – Ой, да подумаешь! Закрылись бы в моей комнате, и все дела! Ну да ладно, чего уж теперь-то… Ты мне так и не ответила, что у вас с Максом произошло?
        – Ничего не произошло. Просто расстались, и все.
        – Как это? Ни с того ни с сего?
        – Ну да…
        – Не хочешь рассказывать, да?
        – Не хочу. Извини, Юль.
        – Да ладно, я ж понимаю… Я когда со своим Димкой рассталась, неделю вообще говорить не могла, лежала на диване лицом к стене. А ты, я смотрю, молодцом держишься, по ночному городу одна бегаешь…
        – Да я бы не бегала. Так получилось.
        – Это из-за Ольгиного мужика, да? Он что, совсем к ней перебрался?
        – Ну да…
        – А ты куда теперь?
        – Не переживай за меня, Юль. Я уже нашла себе место.
        – Ух ты! А где? А какое? Чего молчишь? Тоже не хочешь рассказывать?
        – Да, пока не хочу…
        – А мы с тобой что, не подруги?
        – Мы подруги, Юль, – тоном, которого еще сутки назад в своем голосе она не замечала, произнесла Варя. – Но иногда бывают в жизни такие моменты, что все надо решать самому… И обдумывать самому, ни с кем не советуясь.
        – Ты меня сейчас обижаешь, Варь, – тоже заметив эту новизну, сказала Юля. – Честное слово.
        – Не обижайся, Юль… Ты знаешь, я тебе потом позвоню, позже… И все расскажу. Может, ты когда-нибудь в гости ко мне приедешь.
        – В гости? – ахнула Юлька. – Это как? Ты что, далеко собралась?
        – Далеко. Я потом тебе все расскажу, ладно? Сначала до места доберусь, а пока и рассказывать нечего. Я позвоню, Юль. Обязательно позвоню.
        – Ну ладно… – согласилась заинтригованная подруга. – Я буду ждать, Варь. Ужасно любопытно, куда это ты собралась… А я уж думала, у тебя с Максом дело к свадьбе идет… А оно вон как оказалось!
        – Пока, Юль.
        – Пока… Только обязательно позвони мне, ладно?
        В звонком Юлькином голосе все-таки звучала обида. Еще бы – лишили бедную девушку информации, разбередили неуемное любопытство. Какая ж это дружба получается – без информации? Теперь сама догадывайся, что там да как…
        Нет, она хорошо к Юльке относилась. Искренне с ней дружила. Но в какие-то моменты кажется, что всяческая дружба теряет смысл… Что она из другой жизни, из беззаботной. А в нынешней – просто глупость несусветная и пустая трата времени.
        Вздохнув, Варя глянула в окно, зажмурилась от солнечного света. Надо же, а день-то окончательно разгулялся, на небе уже – ни облачка. Последний теплый денек, наверное…
        Сейчас бы поспать пару часиков, такая во всем теле стоит ломота. Да только где спать-то? Хотя можно и здесь как-то устроиться, на кухонном диванчике… Если подогнуть ноги, если свернуться-съежиться… Хотя надо душ принять, но сил нет… Потом в душ, потом…
        Улеглась кое-как, тут же заснула. Пришедшая с работы Ольга так и увидела ее спящей, свернувшейся калачиком на диване. Заглянула в комнату – там крепко спал Олег, вольно раскинувшись на широкой тахте. Чуть не заплакала от досады на саму себя… Как так все получилось – ужасно жестоко по отношению к Варьке? Что же это она… Старшая сестра называется…
        Потом они тихо сидели с Варей на кухне, говорили тоже тихо, чтобы не разбудить Олега.
        – Варь… Ты правда на меня не обиделась?
        – Правда, Оль. Я же все понимаю. Я знаю, как ты давно любишь своего Олега, как ждала его…
        – Да, ты права… Совсем я с ума сошла. Нельзя женщине так влюбляться. Вон сколько глупостей можно наделать! А если бы что-то плохое случилось с тобой этой ночью? Я бы никогда этого себе не простила!
        – Так ничего ж не случилось! Наоборот…
        – Что значит – наоборот?
        – А то и значит… Я человека встретила… И решила, что надо судьбу свою поменять. Потому что таких случайностей просто не бывает.
        – Погоди, Варь… Я не понимаю, о чем ты. Какого человека ты встретила? Где? Когда?
        – На вокзале. Сегодня ночью. Его зовут Сергеем Семеновичем. А живет он в селе Караваеве, и там, в местной школе, срочно требуется учитель истории.
        – И что с того? Ты что, на полном серьезе собралась ехать в это Караваево? Ты с ума сошла, Варь?
        – Нет, со мной все в порядке. И да, я еду в Караваево, Оль. У меня уже и билет есть на утренний поезд.
        – Фу, бред какой-то… – сжав голову руками, сказала Ольга. – Да никуда я тебя не пущу, что ты! Да ты сама подумай – как так можно? Какой-то дядька позвал, а ты согласилась… А вдруг он маньяк? Или проходимец? Ты об этом подумала? Господи, какой ты еще ребенок, Варя!
        – Нет, Оль, я уже не ребенок. Я сама приняла такое решение, и я поеду. Мне надо самой начинать жить, Оль, понимаешь? Своими решениями, своим умом, своими ошибками.
        – Да я тебя никуда не пущу, вот и все! Где твой билет? Дай мне его сюда!
        – Не кричи, Олега разбудишь. – проговорила Варя – и как будто выставила себе еще одну пятерку за уверенность и спокойствие. – Я поеду, Оль. Я уже взрослая девочка. Тем более за последние сутки окончательно повзрослела.
        – Ты все-таки обижаешься на меня, Варь… Ну прости меня, прости… Ну хочешь, мы с Олегом уйдем, а ты здесь останешься? Это ведь и твой дом тоже…
        – Это куда же вы, интересно, уйдете?
        – Ну, хотя бы квартиру снимем…
        – Ага… Ты всю свою зарплату станешь отдавать за съемную квартиру, а жить на что станете? Я поняла, Олег без работы остался, правильно?
        – Ну да… – вздохнула Ольга. – Но я надеюсь, что это временное явление…
        – Ну, допустим… А алименты на двух детей? Что останется от его заработка? Нет, Оля, нет… Никакой съемной квартиры, живите здесь. А я уеду. И не возражай, пожалуйста! Мне так самой надо, Оль, понимаешь? Хотя бы начать с чего-то… А начинать всегда лучше с чистого листа. Поеду, посмотрю… Поработаю… Все равно на сегодняшний день других вариантов у нас нет… Да и тебе надо тоже свою жизнь начинать – с чистого листа…
        Ольга долго смотрела на нее молча, пока на глаза ее не навернулись слезы. Смахнув их быстро, она произнесла тихим дрожащим голосом:
        – А ты и впрямь повзрослела, Варь… Слушаю тебя и не узнаю…
        – Ладно, не реви, все хорошо будет. Лучше скажи, где мой чемодан с вещами? Он в прихожей стоял…
        – Так я его разобрала, Варь. Надо было себя ночью деть куда-то, я так нервничала… Ты знаешь, я ведь даже Максу звонила… А он так холодно со мной поговорил! Отстаньте, мол, ничего я не знаю! Ушла и ушла! Ой, я зря, наверное, тебе это рассказала…
        – Да ничего, Оль. Все нормально. Да и что он мог тебе еще сказать? Действительно – ушла и ушла…
        – Но все равно он непорядочно с тобой поступил!
        – Он мне ничего не обещал, Оль. И вообще, давай тему закроем. Я не хочу больше…
        – Да, Варь, конечно, закроем. И никогда больше не будем вспоминать про твоего Максима. То есть не твоего, конечно… Ты чаю еще хочешь, Варь?
        – Нет, не хочу. Интересно, а долго еще твой Олег спать будет? Мне еще чемодан собирать…
        – Да сейчас пойду разбужу… Погоди, мы же еще не договорили… Меня все-таки мучает вопрос, отпускать тебя или не отпускать… Мне кажется, ты приняла это решение на фоне обиды.
        – Да нет у меня никакой обиды, Оль!
        – Ну, так же не бывает… Я представляю себе, что ты думала обо мне сегодняшней ночью… Ты прости меня ради бога, Варь, а? Ну что делать, если я так влюбилась! Каждой ведь женщине своего собственного счастья хочется! Люблю я его, пронимаешь? Вроде все недостатки и слабости его вижу, как на ладони, а все равно люблю… Вот влипла, ага?
        – Да почему же влипла? – пожала плечами мудрая Варя. – Люби на здоровье, имеешь право. Давай буди свою драгоценную любовь, мне еще чемодан собирать…
        – Да успеешь, времени еще полно! Во сколько у тебя поезд?
        – В шесть утра.
        – Ну вот… Я ж говорю – успеешь. И поспать немного успеешь, я тебе на раскладушке постелю. Да, тебе же в дороге надо поесть что-то… Может, бутербродов нарезать? Или курицу сварить? Ой, Варька… Ну что я такое говорю, господи… Может, все-таки передумаешь, а? Устроимся как-нибудь…
        – Нет, Оль… Я уже все решила.
        – А добираться хоть знаешь как до этого Караваева?
        – Знаю. У меня билет до города Реченска, а там меня встретят.
        – А ты уверена, что встретят?
        – Оль, ну хватит… Давай лучше поедим чего-нибудь, я проголодалась. И буди наконец своего Олега, он весь день спит! Заодно и поужинает с нами! Давай, давай…
        В суете время пролетело быстро. В половине пятого прозвенел будильник, Варя подскочила с раскладушки, пошла в ванную. Когда, уже умытая и причесанная, пришла на кухню, Ольга ждала ее там, варила у плиты кофе.
        – Ну зачем ты поднялась, Оль… – заволновалась Варя. – Я бы сама… Утром тебе на работу – опять не выспишься!
        – Я с тобой на вокзал поеду, провожу. Сейчас кофе сварю и пойду оденусь.
        – Да еще чего! Что я, сама на такси не доеду? Не выдумывай!
        – Ну почему, Варь…
        – Потому! Пожалуйста, Оль!
        – Ну ладно… Тогда хоть до такси провожу…
        Пока Варя пила кофе, Ольга сидела за столом напротив нее, молчала. Потом подняла ладонь к лицу и сморщилась, будто собираясь заплакать… Но пересилила себя, глянула деловито на часы:
        – Не опоздаешь? Что-то такси долго нет…
        В эту же секунду Варин телефон пискнул новым сообщением – такси прибыло. Они засуетились враз, будто и впрямь опаздывали, и было в их суете что-то бестолково неловкое, и Варя почему-то старалась не смотреть Ольге в лицо, отводила глаза…
        – Ты позвони мне обязательно, слышишь? Как приедешь, сразу позвони… И вообще, звони чаще, не пропадай… И я буду тебе звонить… – тараторила одно и то же Ольга, пока водитель убирал в багажник чемодан. – Я все время буду ждать твоего звонка, Варя… Слышишь? Все время буду…
        – Ладно, Оль, я поняла. Пока, Оль. А звонить, конечно, буду, куда ж я денусь. И ты тоже звони.
        – Так я что, я, конечно… Ну ладно, давай садись, а то опоздаешь… Давай, пока…
        Садясь в такси, Варя подумала мельком: ловко же мы все насобачились прятать чувство вины под жалко обязательной просьбой «позвони, я ждать буду»! Причем с особыми интонациями это «обязательно позвони» произносится, такими трагическими, что верить хочется. Будто и впрямь без твоего звонка не проживут. Позвони мне, позвони! Позвони мне ради бога! Песня такая из старого кинофильма до сих пор душу рвет своей правдивой точностью…
        Когда такси заворачивало за угол, Варя обернулась. Ольга стояла, вытянув шею и прижав ладони к груди, смотрела вслед. У Вари сжалось сердце – так жалко ее стало… Осталась бедная сестра один на один со своей виноватостью, с чувством неисполненного до конца долга. А с другой стороны, чего ее жалеть-то? Она ж обрела долгожданное счастье, заполучила-таки в объятия «любовь всей жизни». Выходит, счастье перевесило долг. А может, это и правильно? Каждый разбирается со своей жизнью сам, как умеет… Но тогда и не надо вот этого надрывного – «позвони мне, позвони… Позвони мне, ради бога…».

* * *
        Вагон был плацкартный, полка оказалась верхней. Но это Варю ничуть не огорчило – по крайней мере, можно было залечь, отвернуться к стене и выспаться хорошенько. И в дорожном диалоге, что разгорелся внизу утром, не участвовать. Да и что это за удовольствие от вынужденного общения, когда пассажирам некуда податься из крохотного пространства плацкартного отсека? Лучше уж так, лицом к стене…
        Но почему-то не спалось. Оттого, наверное, что происходила в Варе какая-то внутренняя работа, мысли наслаивались одна на другую, образуя некий сумбур. Потом этот сумбур начинал переформатироваться в нечто иное, похожее на жизненный план, где все расписано по пунктам… Она и сама удивлялась, как эти пункты строго звучали, будто кто-то железным голосом изнутри отдавал приказ.
        Первое! Никаких больше легкомысленных влюбленностей, никакой слепоты и глупой романтики! Испытала эту самую любовь, и хватит. Ничего хорошего она тебе не принесла, кроме разочарования.
        Другая робкая мысль пыталась этому железному голосу возразить – мол, как же без любви-то? – но была задушена на корню следующим приказом: хватит, хватит! Сама же видела, как была глуха, глупа и слепа, будучи влюбленной! Хочешь всю жизнь прожить в этом инвалидном состоянии? А где ты сама есть? Что собой представляешь? Нет, я понимаю, конечно, что надо семью, мужа, детей и все такое… Без этого никакая женская судьба состояться не может. И любовь в семье тоже необходима. Но ведь любовь любви рознь! На все трезвый взгляд нужен, совсем даже не романтический! Сначала трезвый взгляд, а потом уже все остальное!
        С большими усилиями и сопротивлением оставшегося внутри романтизма первый пункт жизненной программы был принят.
        Теперь второе! Карьера! Или ты думаешь, что в сельской школе карьеру построить нельзя? Можно, еще как можно, главное, надо сразу подать себя правильно! Никаких сюсюканий с собой не позволять, никакой вот этой снисходительности, как к молодой и начинающей… Только по делу, только вперед. Строгость и самоуважение – вот твоя основа. И никакого дешевого авторитета среди учеников – этого вообще допускать нельзя! Надо вернуться из этого Караваева прекрасным специалистом с хорошими характеристиками, чтобы в городе проблем с трудоустройством не возникало…
        В том, что она вернется в родной город, у Вари сомнений не было. Ведь это и без того понятно, что Караваево – всего лишь плацдарм… Наверное, там от школы и жилье какое-то положено по истечении определенного времени? Хотя – какое там жилье… Лучше она свой дом построит. Не сама, конечно, а мужа себе с руками надо найти… Хорошего сельского парня, чтобы пошел за ней в огонь и в воду. Хотя в огонь и в воду не надо, пожалуй. Пусть лучше дом построит. А дом всегда можно продать, чтобы купить себе жилье в городе… Денег от продажи на квартиру не хватит, конечно, но хоть что-то… Хоть на ипотечный взнос… Потому что ждать подарков и милостей неоткуда, никто не придет и не принесет их на тарелочке с голубой каемочкой. Отныне сама, и только сама! Пусть не своими руками, да… Но по большому счету – сама!
        И третье. Надо уничтожить в себе память. Память-любовь. Память-обиду. Не вспоминать о Максе вообще, будто его и не было никогда в ее жизни. Кажется, что это невозможно? Да ладно… Это сейчас уничтожить память трудно, пока она жива и болит… А потом болеть меньше будет. А затем совсем уйдет, если постараться не пускать в себя Макса, перекрыть все входы и выходы… Конечно, лучше было бы все чувства в себе убить, но это уже перебор. Как там у Гегеля? Можно вместе с водой выплеснуть из ванны ребенка? Нет уж, чувства пусть живут, просто свое место знают. Сначала разум, потом чувства. Может, и пригодятся еще. Ведь что-то же она будет испытывать к этому… Потенциальному своему мужу, крепкому парню из села Караваева, который для нее большой красивый дом забабахает? Который потом продать можно будет, чтобы купить квартиру в городе…
        Так, стоп. Хватит планов на сегодня. Иначе получится сказка про дом, который построил Джек. Надо сначала до места доехать, осмотреться…
        – Девушка, вы с нами чай пить будете? – прозвучал над ухом приятно вкрадчивый мужской голос. – Вы ведь давно едете, проголодались, наверное…
        Варя подняла от подушки голову, повернулась на голос. Глаза у мужчины тоже оказались вкрадчивыми, слегка насмешливыми. И бросила сердито, почти раздраженно:
        – Нет, спасибо! Я сплю. Не мешайте мне, пожалуйста.
        Снова улеглась, натянула на себя одеяло, хотя в вагоне было относительно тепло. Потом и впрямь задремала под стук колес. Проснулась, когда за окном плыли сиреневые вечерние сумерки. Надо было вставать, сползать вниз со своей полки. Организм настоятельно требовал отправления положенных физиологических функций, да и голод подкрался-таки.
        Внизу было тихо. Варя свесила голову, оглядела пространство. Под ней, на нижней полке, спала пожилая женщина, похрапывала тихо. На другой полке сидел тот самый, со вкрадчивым голосом и насмешливыми глазами, читал книжку. Варя мельком увидела название, удивилась – о! Дэн Браун! «Происхождение»! Грамотный дяденька-то, поди ж ты!
        «Дяденька» поднял на нее глаза, улыбнулся, проговорил вежливо:
        – Спускайтесь, если хотите… Можете на мою полку сесть, к столу, если чай пить будете. Я отодвинусь.
        – Да, я буду… – пробурчала Варя, поправляя на голове сбившиеся волосы.
        – Что, голод не тетка? Вы за целый день даже глотка чаю не сделали… Хотите бутерброды? У меня много.
        – Нет. У меня тоже есть бутерброды. Спасибо.
        – А отчего вы такая сердитая? Вас кто-то обидел, да?
        Варя так глянула на него, что дядька осекся и торопливо пересел на другой край, освобождая ей место у стола. Хотя при ближайшем рассмотрении он оказался вовсе не дядькой, а вполне симпатичным мужчиной средних лет. Наверное, сорок с маленьким хвостиком. Не надо было на него так сурово глядеть, что он ей плохого сделал? Наверное, он и собеседник интересный, вон какие книжки читает. А с другой стороны – зачем ей это вагонно-дорожное собеседование? Что оно ей даст хорошего? Да ничего не даст, только заставит лишний раз улыбаться вежливо да напрягаться вниманием к разговору. Эмоции проявлять через силу. То есть притворяться, что интересно. А ей сейчас вообще ничего не интересно… Хоть планы какие-то есть внутри, и на том спасибо. Так что обойдется дядька без разговора, хоть он и вполне себе симпатичный…
        Потом она сидела у окна, пила чай, ела свои бутерброды. Обратно наверх не хотелось – и без того все бока за целый день отлежала. Но вскоре симпатичный дядька засобирался – через полчаса должен был выходить. Варя хотела было встать, но он остановил ее жестом:
        – Нет-нет, сидите… Вы мне совсем не мешаете…
        А когда поезд остановился и пора было выходить, он вдруг наклонился к ней и проговорил тихо:
        – А вам, кстати, очень идет этот сердитый отторгающий взгляд… В нем столько секса, просто огонь… Я знаю, что говорю, поверьте. Вы можете всегда распорядиться этим оружием по своему усмотрению, имейте это в виду…
        Варя ничего не успела ответить – растерялась. Оставшись одна, сначала рассердилась на дядьку, а потом про себя рассмеялась – надо же… Вот оно где, оружие-то для жизни, оказывается! В отторгающем взгляде! Чем больше отторгаешь, тем больше притягиваешь! Да, действительно, в этом что-то есть, какая-то сермяжная правда… Надо эту правду тоже вложить в копилку жизненных планов, может вполне пригодиться!
        Посидев еще немного, она снова залезла на свою полку, устроилась, закрыла глаза.
        Надо спать. Завтра трудный день. Завтра ранним утром поезд прибывает в город Реченск…

* * *
        Встретил ее мужчина неопределенного возраста, с аккуратно подстриженной бородкой и усами. Она сразу увидела его на перроне – Сергей Семенович подробно его описал, когда она позвонила ему вечером. Извинился, что сам встретить не сможет, дел много.
        Мужчина шагнул к ней, улыбнулся приветливо:
        – Вы Варя, да?
        – Да… – тоже улыбнулась она. – А вы Алексей?
        – Да, так точно. Давай-ка мы с тобой поторопимся, Варя… – забрал он у нее чемодан, глянув на часы. – Может, на «Ракету» успеем, а то следующая только через четыре часа… Я на машине, быстро до речного вокзала домчу. Давай, давай, поспешай за мной!
        Он быстро пошел по перрону, ловко обгоняя других пассажиров. Варя едва за ним поспевала. Ноги не желали двигаться после целых суток лежания на плацкартной полке, дрожали и подгибались в коленях, но довольно скоро она набрала нужный темп.
        На привокзальной площади они сели в машину, Алексей лихо рванул с места. Ехали довольно быстро, несмотря на большое количество транспорта на дорогах в эти утренние часы.
        – Я объездные пути знаю, дворами проскочим… Не должны в пробку попасть…
        – А у вас что, тоже пробки бывают? – спросила Варя, пытаясь разглядеть в окно город.
        Получилось немного снисходительно, и Алексей ответил чуть обиженно:
        – Да уж не меньше, чем у вас в городе… Кого нынче пробками удивишь? У всех нынче машины, всем ехать надо… А ты, стало быть, молодая учительница, да?
        – Ну да…
        – Разумное, доброе, вечное будешь сеять?
        – Буду.
        – Ну, добро… Желаю тебе удачи, Варя. Все, приехали! Вон «Ракета» у причала стоит! Хватай чемодан и бегом на пристань, а я пока в кассу за билетом смотаюсь! Если швартовы будут отдавать, проси, чтобы погодили одну минуту! Говори, что билет тебе уже несут, поняла?
        – Поняла… – кивнула Варя, выбираясь из машины.
        Посадка прошла вполне благополучно, и уговаривать никого не пришлось, и Алексей успел принести ей билет. Правда, денег не взял, отказался категорически:
        – Да что ты, милая… Чтоб я у знакомых Семеныча деньги брал… Помог, и слава богу. Я рад. Отчего не помочь хорошим людям?
        – Спасибо, Алексей… Только мне неловко как-то…
        – Да брось! Что за реверансы между своими-то! Если ты к Семенычу едешь, значит, и ты своя! Убери, убери деньги, сказал же!
        Варя пожала печами, улыбнулась неловко, произнесла тихо:
        – Ну ладно, если так… Еще раз вам спасибо…
        – Счастливой тебе дороги, Варя! Я не прощаюсь, еще свидимся. Моя семья часто в Караваево наезжает, там места такие… Душой отдыхаешь… Да что я тебе рассказываю, сама все увидишь! Ну, с богом! Давай! Да на верхнюю палубу иди, подыши нашим волжским ветром! Погляди на наши просторы – восторг! Чистый восторг!
        На верхней палубе было и впрямь ветрено, народу почти не было, все рассредоточились внизу, в закрытом от ветра отсеке. Варя сняла легкий шарф с шеи, повязала его на голову, подняла воротник куртки. Ничего, терпимо. Главное, не холодно. А с палубы лучше волжские просторы осматривать… Интересно же, никогда не была на Волге.
        Просторы и впрямь были впечатляющие, ничего не скажешь. Только почему-то обещанного Алексеем восторга она в себе не ощущала. Ну, Волга. Ну, просторы. Да, впечатление есть, а восторга нет. Еще и некстати всплыла в голове ассоциация с недавно увиденной по телевизору комедией «День выборов»… Там тоже четыре забавных мужика-пиарщика плыли по Волге на пароходе, плыли… И хохмили всю дорогу с этими выборами. Даже батюшку сценаристы в сюжет приплели, который эту выборную кампанию по-своему благословлял. Да уж, все может послужить фоном к великому осмеянию, даже просторы волжских берегов. Помнится, они вдвоем с Максом эту комедию смотрели, и он хохотал до колик в животе…
        Так, стоп. Не надо про Макса. Нет больше Макса и не было никогда. Вернее, был, но в прошлой жизни. А сейчас другая жизнь началась, разумная и спланированная. Так что пусть эти волжские красоты будут фоном к ее стратегическим планам. А что, тоже неплохо…
        Четыре часа пролетели незаметно, и она даже не поняла, когда «Ракета» успела вплыть в приток Волги Ветлугу, потому что голос диктора в динамике вдруг прошипел:
        – В Караваеве стоим десять минут вместо двадцати… В график не укладываемся. Кому на выход, заранее поторопитесь.
        Варя послушно заторопилась, и оказалась в первых рядах выходящих на пристани, и тут же увидела Сергея Семеновича, расплывшегося в улыбке:
        – Приехала, дорогая ты моя… Намаялась, поди? Голодная? Алексей даже завтраком тебя не накормил…
        – Так мы на «Ракету» опаздывали, Сергей Семеныч!
        – Да я в курсе, он мне сразу отзвонился. Хорошая, говорит, барышня, шибко вежливая. А я ему говорю – хорошая, конечно! Плохих не держим, плохие нам не нужны! Ну, пойдем быстрее, кормить тебя буду!
        – А я не хочу… Правда, не хочу. Мне бы только кофе большую чашку выпить. А есть мне правда совсем не хочется!
        – Ну, это ты брось! И без того кожа да кости, на солнце просвечиваешь! Куда это годится, а? И не говори мне ничего, сначала я тебя накормлю, а потом уж все остальное! Моя Нюся сейчас аккурат с обедом хлопочет… Еще и пирог печет, свой фирменный, с грибами. Такой у нее пирог получается, я тебе скажу… Сказка, а не пирог! Попробуешь – потом за уши тебя не оттащишь, обещаю! Уж Нюся для тебя расстаралась будь здоров!
        – Ой, да мне даже неловко, Сергей Семеныч…
        – А чего неловко-то? Вот глупая… Уж как она рада тебе, как рада, ты не представляешь! Да что я рассказываю, сама увидишь… Тут недалеко идти, пять минут… Видишь, дом на берегу стоит, окнами на реку смотрит? Там и жить будешь, стало быть… А Нюся уж на крыльце стоит, нас поджидает, отсюда вижу…
        Нюся, то есть директор Караваевской школы Инна Борисовна, оказалась очень милой женщиной, но Варя как-то сразу увидела, что эта милота годилась только для домашней обстановки, а в своем директорском кабинете Инна Борисовна была наверняка о-го-го… Та еще строгая директриса. Никому спуску не даст, ни ученикам, ни учителям. И сам облик для директорского поста у Инны Борисовны был подходящий – высокая, крепкая, статная женщина, голова на плечах сидит основательно, взгляд хоть и ласковый, но оценивающий. Интересно, как она новую молодую училку на этот взгляд оценила? На троечку, наверное. Или на четверку с минусом. От таких статных да самоуверенных больше и не дождешься.
        – Здравствуй, Варя… С приездом… Думаю, знакомить нас не надо, Сергей Семенович наверняка тебе обо мне все уши прожужжал, как и мне о тебе. Я очень рада, Варенька, что ты приехала. Не буду скрывать, что ты для меня на данный момент просто спасение!
        – Ну что вы, Инна Борисовна… Какое ж я спасение? У меня ни одного дня педагогического стажа еще нет.
        – Да это неважно, Варенька! Стаж – дело наживное! Зато у тебя другое за душой имеется – университетский диплом историка! Ну да ладно, о работе мы потом поговорим… А сейчас за стол, за стол! Ты ж с дороги голодная! Идем, я покажу, где руки помыть!
        Возражать ей было бесполезно – понятно, что в этом доме приказы Инны Борисовны не обсуждаются. Да и не хотелось вовсе возражать – вместе с приказом шла от этой женщины энергия ласковой властности, знающей свое дело хозяйки. И все движения ее были полны уверенности и внутреннего достоинства, и даже волосы в коротком каре лежали послушно, волосок к волоску, будто она все утро занималась укладкой. Но ведь наверняка не занималась. Просто у этой женщины природа такая – все в ней должно быть правильно и достойно. Без лишних внешних усилий и суеты.
        А Сергей Семенович как-то потерялся рядом с женой. Варя видела, как он взглядывает на свою Нюсю украдкой, будто ждет одобрения. Будто она королева, а он ее верный паж. Но ведь такой уклад и есть в этой семье, наверное? Она королева, а он паж? И каждый своей ролью доволен?
        За обедом она послушно съела и салат, и суп, и жаркое. Ну и пирог с грибами, конечно же. Все было очень вкусно, и Варя даже не вспомнила, что давеча обедать совсем не хотела. Инна Борисовна во время еды как-то незаметно выведала у нее все «выходные» данные – про умерших маму и папу, про сестру, про учебу в университете… Причем лишних вопросов не задавала, была ненавязчива и не агрессивна в любопытстве. Наоборот, любопытство ее было даже приятным. Все потихоньку выведала, доброжелательно и ненавязчиво. Потом вздохнула, покачала задумчиво головой:
        – Я всегда говорю, Варенька, что для каждой человеческой судьбы хоть один раз, но в обязательном порядке предусмотрен важный поворот. Это очень хорошо, что ты встретила Сергея Семеныча, что он уговорил тебя сюда приехать… Совершилась наша обоюдная друг в друге потребность, если можно так сказать. Конечно, поначалу тебе здесь может и не понравиться, ты привыкла к городской жизни… Но школьные заботы не дадут тебе заскучать! Я ведь тебе еще и классное руководство планирую дать, не возражаешь?
        – Нет, не возражаю, Инна Борисовна.
        – Ну и молодец! Но о работе потом, успеем еще… Сегодня отдыхай, устраивайся, привыкай к новому месту. Жить станешь в другой половине дома, я там с утра успела убраться. Хорошо, хоть пригодилась половина дома-то, правда, Сережа? – обратилась она к мужу, и тот закивал часто, где-то даже с подобострастием. – Для сына мы дом разделили, а он, видишь как… Тоже на повороте с дороги судьбы свернул… Теперь его сюда и калачом не заманишь, будто прирос к этому черноморскому краю!
        Инна Борисовна вздохнула коротко, и Варя поняла, что тема поворота в судьбе сына для нее больная. И не то чтобы больная, а не очень приятная. И у Сергея Семеновича лицо тоже переменилось, сделалось озабоченно успокаивающим – не стоит, мол, так волноваться, Нюся моя дорогая… Да и вообще, в течение всего разговора за обедом его лицо было как лакмусовая бумажка, вмиг отражало все тонкости внутреннего настроя обожаемой супруги.
        Варя, глядя на них, вдруг подумала: а это ведь иллюстрация… Да, да, это настоящая иллюстрация к ее будущей семейной жизни! И у нее будет именно так же! В старой жизни такого бы не случилось, наверное, а в новой… Да, это именно то. И у нее будет такой же муж. И она для него будет королевой. А что, разве Инна Борисовна и Сергей Семенович в этом раскладе несчастливы? Каждый получает свое, каждый судьбой доволен… И вряд ли Инну Борисовну в свое время мучили какие-то там любовные страдания, это же сразу видно. Тем более сам Сергей Семенович рассказывал, что влюбился в нее, молодую учительницу, а она в него – нет… Просто замуж больше выходить было не за кого. И что из этого получилось? Вот же, полная семейная гармония…
        – Пойдем, Варенька, я тебе твое новое жилье покажу! – приняв ее задумчивость за усталость, проговорила Инна Борисовна. – Тебе же отдохнуть с дороги надо, а мы пристали с разговорами…
        Вторая половина дома оказалась просторной, с большой прихожей, кухней и двумя комнатами, гостиной и спальней.
        – Ой, куда мне так много одной… – испугалась Варя, оглядывая гостиную.
        – Почему же одной? Пока одна, а потом, глядишь, замуж выскочишь! Ты девушка красивая, я думаю, от женихов отбоя не будет! Среди наших парней тоже можно кое-что приличное выбрать, по секрету тебе скажу… Есть вполне себе хорошие ребята, с правильными установками на жизнь. И вообще, сельский парень надежнее городского во всех отношениях. И семьянин из него прекрасный получается… Так что не загадывай себе одиночество, наоборот, вперед смотри! Правильно рассчитывай свою жизнь! Главное, с расчетами не ошибиться. Это ничего, что я с тобой так разговариваю – несколько фамильярно? Ты не обижаешься?
        – Нет, Инна Борисовна, не обижаюсь. Мне даже нравится, правда. И если совсем уж честно… Вы будто мои мысли читаете. Я тоже собираюсь правильно рассчитать свою жизнь. И в расчетах не ошибиться.
        – Ну и хорошо, Варенька… Знаешь, как-то я к тебе сразу прониклась, с первого взгляда. Можешь в любое время ко мне за советом обратиться – с радостью помогу. И еще всегда помни, что я тебя в обиду не дам. И в школе тебя сразу так поставлю, что ни одна сплетница не посмеет свой язык распустить. А то знаешь, женский коллектив… Это ведь такое болото… Сколько его ни осушай, а все равно какая-нибудь зеленая лягушатина вылезет и свою песню проквакает.
        – Спасибо, Инна Борисовна…
        – Да ладно, погоди с благодарностью. Посмотри, какие в спальне окна большие, на реку смотрят! Проснешься поутру, глянешь… И настроение хорошее на весь день обеспечено! Погоди, вот мы еще на рыбалку съездим… Здесь такие места, аж дух захватывает… Сколько живу, а к такой красоте привыкнуть не могу. Ладно, пойду, не буду к тебе больше с разговорами приставать… Осваивайся, обживай новое место…
        Инна Борисовна ушла, а Варя робко присела на край кровати. Вздохнула. Но вздох получился не тяжелым, а наоборот, легким, прерывистым. А ведь и правда, вид из окна открывается потрясающий… Река Ветлуга, тихая, спокойная. Берег, заросший склоненными к воде ивами. Лодочка вдалеке. Тишина. Покой. Неспешность. Мудрое величие природы. И она тоже станет частью этой неспешности, этого мудрого величия… Здравствуй, новая жизнь! Надеюсь, ты примешь меня в себя вместе с моими планами!

* * *
        Первого сентября она стояла на школьной линейке, стараясь держать строгое, но в то же время приветливое лицо. Понимала, что сейчас ее рассматривают с пристрастием и учителя, и школьники. Все-таки новая учительница, да еще и откровенно городская, да еще и возможная родственница директрисы, если та ее в своем доме поселила. Особенно этот вопрос волновал учителей, потому и глядели на Варю с вежливой настороженностью.
        Инна Борисовна привычно держала речь, и было видно, что сейчас она себя чувствует абсолютно в своей тарелке и произносит дежурные поздравительные слова с привычным ежегодным вдохновением.
        Потом, после линейки, разошлись по классам. Первый Варин урок в шестом «Б» прошел с маленьким приключением – в открытое окно залетела ворона, села на подоконнике, каркнула и тоже будто приготовилась слушать про Великое переселение народов и создание варварских королевств и Византийской империи. Дети рассмеялись, но Варя безжалостно выгнала ворону с подоконника и даже не улыбнулась. Может, переборщила со строгостью. Наверное, потому, что испугалась немного – а вдруг это примета плохая? Потом, вечером, рассказала об этом инциденте Инне Борисовне, но та лишь рассмеялась:
        – Да не бери в голову, Варенька! У тебя этого еще будет – вагон… Всякое еще впереди будет, и смешное, и грустное, на все и примет никаких не хватит. Ты лучше скажи, не много ли я тебя часами нагрузила?
        – Да нормально, я справлюсь.
        – Ну да, ну да… Сил-то по молодости еще много… Да и деньги тебе не лишние, я думаю.
        – Инна Борисовна, мне так неудобно… Может, я буду вам платить за квартиру, а? И за стол… Я же действительно зарабатывать буду…
        – Об этом не может быть и речи, Варенька. И давай больше не будем к этому разговору возвращаться, ладно?
        – Но почему…
        – Потому. Потому что иногда надо дать человеку возможность для самых лучших движений души. Может, это больше мне нужно, чем тебе… Понимаешь?
        – Да, понимаю. И все же…
        – Все, Варенька, все! Закрыли тему!
        – Но давайте я хотя бы посуду после ужина помою!
        – А вот это пожалуйста, дорогая. Тут я и возражать не буду. Сегодня устала как собака… Пойду прилягу, а ты давай, хозяйничай… Кстати, вот тебе и примета! Говорят, чужим людям хозяева не разрешают посуду в доме мыть. Но ты ж не чужая, тебе можно…
        Так и побежал день за днем, оглянуться некогда. Варя уходила в школу утром, возвращалась вечером. Занятия проходили в две смены, школа была востребована среди окрестных поселков и деревень, где дети обучались только до восьмого класса. Некоторые и десять километров пешком ходили каждый день – те, до которых школьный автобус по лесам проехать не мог…
        Однажды Варя возвращалась домой в октябрьских влажных сумерках. Было тепло, пахло сырой землей и чуть-чуть дымком с огородов, где жгли картофельную ботву. Варя шла медленно, расстегнув плащ, глядела в темнеющее небо и думала о том, что почти и не вспоминает о прежней своей жизни. А если вспоминает, то уже без боли. И даже на Ольгины звонки отвечает охотно и рассказывает с большой гордостью о своей нынешней жизни. О том, какие здесь места – и впрямь чудесные, и как ее хорошо приняли в школе, и какую зарплату выдали за сентябрь. Размер зарплаты особенно впечатлил Ольгу, Варе показалось, что она даже ей не поверила. А еще Ольга немного ревниво выслушивала Варин рассказ о том, как хорошо к ней относятся Инна Борисовна и Сергей Семенович. Ничего обидного Ольга ей не говорила, конечно, но Варя даже по молчанию чувствовала – ревнует. И досадует на себя. Мол, она, родная сестра, не смогла дать ей то, что чужие люди дают… О своей жизни с Олегом Ольга ничего не рассказывала, но Варя из недомолвок и коротких фраз поняла, что Олег так и не нашел работу, сидит на Ольгиной шее. «Любовь всей жизни», что ж
поделаешь, терпеть надо!
        Она так задумалась, что не услышала, как сзади застрекотал мотоцикл и веселый мужской голос крикнул весело:
        – Эй, я ведь и наехать могу!
        Варя опомнилась, быстро отпрянула в сторону, пропуская мотоциклиста. Но тот почему-то не захотел проехать мимо, остановился возле нее, стянул с себя рывком шлем. Под шлемом оказалось вполне симпатичное лицо, синеглазое и улыбчивое. Можно даже сказать, красивое. Почти киношное. Белокурый и румяный Иван-царевич, ни дать ни взять. Интересно, откуда здесь такое мужское лицо взялось?
        – О… Да это ж новая учительница, которая у директрисы в доме живет… – удивленно проговорил парень, будто и не к Варе обращался, а к кому-то другому. – А я и не узнал со спины… Прощу прощения…
        – А мы разве с вами знакомы? За что вы у меня прощения просите?
        – Так давай познакомимся, какие проблемы… Меня Иваном зовут.
        – Иваном? – тихо рассмеялась Варя, памятуя о своей нечаянной ассоциации относительно Ивана-царевича.
        – Ну да, Иваном… – немного обиженно моргнул парень. – А что здесь смешного, не понял?
        – Да ничего смешного, конечно… Извини…
        – А тебя, я знаю, Варей зовут.
        – Да. Только не Варей, а Варварой Дмитриевной.
        – Да ладно, сразу уж и Варварой Дмитриевной… Мы ж не в школе, и я вроде не шестиклассник. И вообще, давай сразу на «ты», у нас тут выкать между своими не положено.
        – А ты, значит, уже свой, да?
        – Ну, свой не свой… Если знакомый, то и не чужой вроде… А хочешь, я тебя на мотоцикле прокачу? С ветерком?
        – Нет, спасибо. В другой раз.
        – А когда в другой раз? Назначай время!
        – Слушай, чего ты пристал ко мне, а? – почти что рассердилась Варя. – Ведь ты же ехал куда-то? Вот и поезжай дальше, пожалуйста!
        – Ух, какая сердитая… – не обиделся Иван. – А тебе идет быть сердитой. Прямо век бы стоял и смотрел, как ты злишься.
        – Да я и не злюсь… Почему я должна на тебя злиться?
        – Так и я про то же… – еще шире улыбнулся Иван. – Садись, говорю, прокачу!
        – Нет… Не хочу… Я правда не хочу, устала очень. Да меня и к ужину ждут…
        – А! Ну, это понятно, если ждут. Это другое дело. Садись, я тебя до дома Инны Борисовны мигом домчу. Садись, садись… Все равно ж не отстану…
        – Ну и черт с тобой, вези… – то ли сердито, то ли весело проговорила Варя, пристраиваясь на сиденье мотоцикла. Пристраиваться было не очень удобно, для девушек в узких юбках это не самое ловкое занятие. Еще и руками пришлось этого Ивана-богатыря обхватить, не валиться же с мотоцикла на повороте…
        Надо отдать Ивану должное – ехал он весьма аккуратно, стараясь объезжать каждую ямку. Довез до самой калитки, подождал, когда Варя неловко сползет с сиденья. Потом обернулся, попросил деловито:
        – Ты завтра лучше брюки надень, ладно? И это… Во сколько ты свои уроки заканчиваешь? Я тебя возле школы встречу.
        – Это зачем еще? – сердито спросила Варя.
        – Так я ж обещал тебя с ветерком прокатить…
        – Да ничего ты не обещал, не выдумывай! Вернее… Я тебя ни о чем не просила!
        – Попросишь ты, ага… Вон какая сердитая. Хотя тебе идет, говорю же… Никому не идет, а тебе идет… Вроде и гонишь, а получается, что притягиваешь…
        Варя хотела было возмутиться этим наглым «притягиваешь», но парень не стал ее слушать, завел мотоцикл и резво тронулся с места. Развернувшись, снова проехал мимо нее, и она услышала сквозь рев мотоцикла:
        – До завтра! …В брюках!
        Она обернулась – в окне столовой увидела застывшие в удивлении лица Инны Борисовны и Сергея Семеновича. Инна Борисовна махнула ей призывно ладонью – заходи в дом…
        Стол был накрыт к ужину, нос щекотал аппетитный запах жаренного со специями мяса – в приготовлении мясных блюд Сергей Семенович был большой специалист.
        – Ну, ты шустра, Варюха! Самого козырного парня себе отхватила! – произнес Сергей Семенович насмешливо и быстро взглянул на жену, проверяя, не сказал ли чего лишнего.
        Инна Борисовна в ответ улыбнулась очень загадочно, и непонятно было, то ли она одобрила восхищение мужа, то ли нет. А когда сели за стол, начала выспрашивать осторожно:
        – Ты когда успела с ним познакомиться-то, Варь?
        – Да я не знакомилась… Он сам ко мне пристал на дороге – отвезу да отвезу. Дольше бы отнекиваться пришлось, я так понимаю. А кто он, этот Иван? Местный плейбой, что ли?
        – А что, понравился, да?
        – Ну, как сказать… – смутилась Варя, но все же преодолела себя и постаралась проговорить нейтрально: – Симпатичный… Простоват, конечно, но симпатичный…
        – Ну, какой же он симпатичный, он у нас вообще красавец, первый парень на деревне! Внешность – хоть в кино снимай! А что простоват, так это не самый большой грех для хорошего человека, правда?
        – Ну, это как сказать…
        – Так простота, она же разная бывает, Варь, – заметила Инна Борисовна. – Бывает простота от широты души, а бывает простота, которая хуже наглости. А Ваня Мышкин – он как раз такой… Простой и душевный…
        – Он Мышкин? Такой большой – и Мышкин? – рассмеялась Варя.
        – Так ведь по фамилии о человеке не судят, Варь… – не поддержала ее веселья Инна Борисовна. – Ну да, Мышкин, и что… Зато у него характер покладистый и руки золотые, и вообще, не парень, а клад… Только одно во всей этой картине и смущает меня, что он вроде как не свободен…
        – Что, женат?
        – Нет, пока не женат. Но и не свободен. Разве такие парни могут быть свободны? Не одна, так другая девчонка обязательно к рукам приберет… Вот и для Ивана такая нашлась, да. Невеста у него есть, Варенька. Машей зовут. Она тоже красавица, под стать Ивану. И встречаются они со школьной скамьи. В округе их так и зовут – Иван да Марья… Можно сказать, эта парочка – местная красота-достопримечательность. Глянешь на них, и в кино ходить не надо.
        – А, понятно… – легкомысленно произнесла Варя, но получилось как-то вовсе не легкомысленно. С ноткой досады получилось. Хотя чего ей было досадовать? Смешно даже…
        А Инна Борисовна между тем продолжала рассказывать:
        – И матери их с детства дружат… И давно уж к свадьбе готовятся, вместе Машино приданое обсуждают. Я думаю, эта свадьба не за горами, так что имей в виду… И еще я должна тебя предупредить, что Маша – девушка очень отчаянная и жениха своего никому и ни за что не уступит. Так его любит, что в клочья соперницу порвет. Помню, она мне устроила в девятом классе историю… Пришлось даже инспектора по делам несовершеннолетних вызывать…
        – А что за история, Инна Борисовна? Расскажите!
        – Да, это была скорее трагедия, а не история! В одночасье показалось вдруг нашей влюбленной Маше, что Любочка Остапенко из параллельного класса на Ивана виды имеет… Ну и летели от этой Любочки клочья в разные стороны, и Любочкиным подругам тоже досталось. Такая вот любовь, ничего не попишешь.
        – Но ведь сам-то Иван… Вроде не больно в эту любовь вписался, а? Если на нашу Варюху глаз положил? – несмело произнес Сергей Семенович, подмигнув Варе.
        – Да если даже и не вписался… Зачем ей эти проблемы? – сухо остановила его Инна Борисовна. – Я ж говорю, там у них целый клан… И мать Ивана Машу давно своей невесткой считает… А тут вдруг Варя… Да разве эту скалу теперь с места сдвинешь?
        – Ну, вы уж меня прямо сосватали… – засмеялась Варя, глянув на Инну Борисовну. – Подумаешь, парень до дома подвез, делов-то! Просто случайно встретил на дороге и подвез!
        – А у нас тут ничего случайного не случается, Варь, извини за тавтологию… – грустно улыбнулась ей Инна Борисовна. – Чует мое сердце, что все это одной встречей не кончится… Ваня так на тебя смотрел… Так… Я же в окно видела!
        И не обижайся на нас, что мы в твою личную жизнь вмешиваемся. Ты ж нам не чужая. Просто имей в виду… Я ж должна тебя предупредить, правда?
        – Да? – деловито кивнула Варя. – Спасибо, Инна Борисовна. Кто предупрежден, тот вооружен.
        – Опять шутишь… А я серьезно! Нет, ты не думай, что я в принципе против Ивана… Если у вас что-то получится, я только рада буду… Из всех местных женихов это самый лучший вариант, уж кому знать, как не мне. Все через мои руки прошли, все, как на ладони. Так-то вот, моя дорогая… А выбирать только тебе, конечно…
        Утром, собираясь в школу, Варя надела брюки. Сначала по привычке натянула юбку, а потом вдруг вспомнила… И самой смешно стало – неужели и впрямь поедет кататься на мотоцикле? С ветерком? Хотя – почему бы и нет… Может, и впрямь этот Иван сгодится на что-то серьезное… Надо же начинать новую жизнь строить, замужнюю, основательную! Она же вроде планировала такой вот… деревенский мезальянс!
        Сергей Семенович с Инной Борисовной уже ждали ее в машине у калитки – обычно утром из дома уезжали все вместе. Инна Борисовна, оглядев ее, спросила удивленно:
        – Ты сегодня брюки надела, Варенька?
        – А что, разве нельзя? Другие ведь учителя ходят в брюках?
        – Да нет, можно, конечно… Просто ты всегда другого формата в одежде придерживалась…
        – А сегодня решила в брюках. Так удобнее.
        – Ну и ладно, и хорошо, – покладисто махнула рукой Инна Борисовна и, повернувшись к мужу, скомандовала: – Поехали, Сережа! Опаздываем!
        Весь день Варя была как на иголках. И не то чтобы сильно волновалась, а просто досадовать не хотелось – зачем таки в брюки послушно нарядилась. Может, и зря нарядилась. А вдруг этот Иван не приедет – и думать забыл?
        Но он приехал. Когда вечером вышла на школьное крыльцо, сразу увидела его в отдалении. Сидит на своем мотоцикле, ждет. И судя по всему, давно ждет. Слишком поза расслабленная. А увидел ее и встрепенулся, мигом соскочил с мотоцикла, засуетился, доставая откуда-то второй шлем – для нее, стало быть.
        Она молча подошла, взяла из его рук шлем, пристроила на голову. Он протянул руку, поправил шлем аккуратно, чтобы Варе было удобнее. Взял из ее рук портфель, закрепил его на багажнике. И все это молча, будто они уже сто лет вот так встречаются возле школы, чтобы ехать потом с ветерком…
        Так и поехали. Промчались по прямой дороге до выселок, вылетели в чистое поле, потом долго тряслись по лесной разбитой дороге, и наконец Иван затормозил на самом краю обрыва над рекой – Варя аж взвизгнула от испуга. Потом сняла шлем, глянула…
        Вид с обрыва открывался потрясающий. Солнце уже слегка окрасило небо на горизонте в нежно-бирюзовые и розовые тона, обещая показать все краски заката, и ожидание этого чуда было слегка тревожным и немного грустным. Река внизу текла ровно и спокойно, изредка накатывая небольшие волны на песчаные плесы.
        – Красиво… – тихо произнесла Варя, поднимая воротник куртки и слегка поеживаясь.
        – Замерзла? – участливо спросил Иван и с готовностью расстегнул молнию на своей куртке, одним движением стряхнул ее с плеч. – Накинь мою…
        Он так осторожно положил ей на плечи куртку, будто боялся, что девушка согнется под ее весом. Варя вдруг увидела вблизи его руки – широкие, сильные, грубоватые – руки настоящего мужика, хорошо знакомые с тяжелой физической работой. И пахло от них то ли бензином, то ли соляркой… И немного мужским парфюмом. Довольно странное сочетание получилось, да.
        – А ты где работаешь, Иван? – спросила Варя.
        – На автобазе. Бригадой механиков руковожу. А что?
        – Да ничего… Руководитель, значит. Понятно.
        – Я не руководитель, я бригадир. Так точнее будет. Какой из меня руководитель? Все время приходится самому в машине копаться… Я тебя не сильно растряс, нет? Там такая дорогая паршивая через лес…
        – Что я, мешок с мукой, чтобы меня растрясти? – улыбнулась Варя, поворачивая лицо к Ивану.
        И удивилась. Еще вчера его глаза смотрели весело и самоуверенно, а сегодня… Сегодня будто потерялись. Или боялись. Странные были сегодня эти глаза. Как у тоскующей испуганной собаки.
        – У тебя что-то случилось, Иван? – спросила участливо и почему-то взволнованно сглотнула, будто знала, что он ей сейчас скажет.
        – Случилось, Варь. Влюбился я. Даже и не знал, что так оно бывает… Чтобы вот так – с первого взгляда… Сегодня всю ночь не спал. И работать не мог, и жить не мог. До вечера часы и минуты считал. А еще я очень боялся, что ты мимо меня пройдешь и даже разговаривать не захочешь. Я бы вообще умер тогда, Варь. Вот упал бы и умер. Что это со мной такое, а? Так ведь не должно быть, наверное… Я ж вроде здоровый сильный мужик…
        – Да, Иван. Ты здоровый и сильный. Наверное, все это тебе почудилось. Завтра утром проснешься – нет ничего. Хочешь, чтобы ничего не было?
        – Нет… Нет, Варь, не хочу… Да и как это – чтобы не было? Это ж такое… Такое счастье – вот так рядом с тобой сидеть… Просто сидеть, и все. Ты знаешь, я ведь даже в глаза тебе смотреть боюсь…
        – Почему?
        – Не знаю. Вчера как глянул и понял, что пропал. Они у тебя такие… Такие… Будто мне все нутро огнем обожгли.
        – Да? – немного насмешливо спросила Варя. – Надо же, никогда не замечала в себе таких сверхспособностей…
        – Ты сейчас смеешься надо мной, да? – тихо спросил Иван.
        – Да нет, что ты… Просто пытаюсь шутить…
        – Да, я понял. Знаешь, я тебе сказал все это про себя, и как-то легче стало. Теперь уж все… Что будет, то и будет.
        – А что должно быть, Иван?
        – Ну как что… Я не знаю, как сказать… Продолжение должно быть, что ли…
        Он пошевелил было рукой, чтобы обнять ее за плечи, да не посмел, видно. Варя слегка поежилась, будто давая ему подсказку – можно, мол. Видишь, мне холодно?
        И тогда он обнял ее обеими руками, так осторожно, будто она была хрустальной. Наверное, если бы она и впрямь была такой, со стороны это бы выглядело весьма сюрреалистично – тонкая хрустальная вещь в грубых мужицких руках… И эти руки застыли, боясь совершить даже маленькое движение – вдруг упадет и разобьется! Да, в этом что-то есть. Приятно чувствовать себя хрустальной.
        – Варь… А ты бы пошла за меня, а?
        – Куда пошла? – переспросила Варя, будто не поняла вопроса.
        – Ну… Замуж бы за меня пошла?
        – Хм… А почему ты в сослагательном наклонении спрашиваешь?
        – Не понял…
        – Что ты не понял?
        – Про наклонение – не понял… Я как-то неправильно спросил, да? А как надо? Я ж не такой умный, как ты…
        – Иван… Ну что ты говоришь, а? Я должна тебя учить, как правильно предложение делать? – спросила она со смехом.
        Но Ивану было не до смеха. Он убрал руку с ее плеча, проговорил тихо, отчаянно глядя перед собой:
        – Значит, не пойдешь… Я так и думал…
        – А я разве сказала, что не пойду? Нет, я этого не говорила. Просто… Мне кажется, Иван, что ты торопишь события. Ты меня и не знаешь совсем, а уже предложение делаешь! А может, я стерва первостатейная, а? Всю жизнь тебе испорчу?
        – Ну и пусть… Пусть ты будешь стерва. Да хоть какой будешь, мне это неважно. Потому что я не смогу без тебя жить… Понимаешь ты это или нет? Неужели по мне не видно, что я все… Влип окончательно и на всю жизнь… Я весь твой, Варя, и делай со мной, что хочешь. Не знаю, может, я некрасиво и неправильно все это тебе говорю… Но уж как есть. Так пойдешь за меня или нет, скажи мне только, чтобы я дальше мог жить?
        – Я не знаю, Иван… Все как-то слишком быстро, не знаю… Но не скрою, мне приятно…
        – Я буду тебе хорошим мужем, Варя. Поверь. Всю жизнь на руках носить буду. Ты не пожалеешь, Варь, обещаю… Я понимаю, да, что я тороплюсь, что ошарашил тебя своей любовью…
        – Вот именно – ошарашил! – проговорила Варя и снова рассмеялась. – Прямо не в бровь а в глаз… Дай мне хоть время подумать, что ли… Ты хоть знаешь, что когда девушкам делают предложение, им обычно дают время подумать?
        – Ну да… А ты подумаешь и откажешь… Нет, ты прямо сейчас скажи. Я же умру, пока ты думаешь.
        – Все, Иван, все! Хватит! Что ты заладил – умру, умру! Не умрешь, не переживай.
        – Значит, сейчас не можешь сказать, да?
        – Не могу. Я беру время подумать. И тебе тоже советую, кстати… Хотя бы в себя прийти. Ну что это такое – с места в карьер, а? Ты всегда такой торопливо-настырный?
        – Нет… И сам раньше не знал, что я такой. Я думал, у меня в жизни все по порядку будет, все по плану. Если бы тебя вчера не увидел, то через месяц женился бы. Я ведь вчера как раз ехал предложение делать… А тут ты. И все. Я пропал. Это судьба, Варя, а судьбу не переломишь, как ни старайся. А когда, Варь?.. То есть… Сколько времени ты думать будешь, а? Давай до завтра?
        – Не знаю, Иван. Может, и до завтра мне времени хватит… Давай доживем до завтра, ладно?
        – Хорошо, доживем до завтра…
        Пока они говорили, солнце успело доплыть до горизонта, устроив вокруг себя привычный глазу багряный праздник. Было очень красиво и в то же время очень тревожно. Багрянец – очень тревожный цвет…
        Домой она заявилась поздно. Варя сразу прошла на свою половину, увидев, как мелькают в окне хозяйской спальни тени от включенного телевизора. Значит, улеглись уже. Продолжение сериала смотрят. Ну и прекрасно, хоть с расспросами приставать не будут…
        Переоделась в домашнее, задернула оконную штору и услышала, как звонит в портфеле телефон. Глянула на дисплей и улыбнулась – ага, размечталась, как же! Не будут с расспросами приставать! Наверное, в окно видели, как она домой пришла!
        – Иди, хоть ужином тебя накормлю, гулена… – ворчливо проговорила в трубку Инна Борисовна. – А то ведь так и ляжешь спать – голодная!
        – Я не хочу, Инна Борисовна, спасибо… Тем более вы уже отдыхаете…
        – Да ладно, иди давай! Хоть чаю попей! И я с тобой тоже попью, все равно не спится. Давай, давай…
        Пришлось идти, не станешь же спорить. Хотя и понятно, что не чай Инне Борисовне нужен, а любопытство разобрало, поговорить охота. Ну что ж, можно и поговорить… И даже посоветоваться. Надо же с кем-то советоваться, в конце концов. Когда словами свои сомнения проговариваешь, решение принимать легче.
        Пока перебегала по двору на хозяйскую половину, подумала вдруг – а ведь и впрямь ей важно, что посоветует Инна Борисовна… Наверное, так же важно, как был бы важен материнский совет. Все-таки потребность в материнской заботе в любом человеке неистребима, даже когда этой заботы волею судьбы не имеешь… Может, потому она так и потянулась к Инне Борисовне, чувствуя ее доброе расположение? То-то она удивится сейчас, когда узнает, как быстро Иван предложение сделал…
        Инна Борисовна выслушала ее молча и без особого удивления. Потом вздохнула, проговорила с грустной улыбкой:
        – Да, устроила ты большой переполох, матушка… Сразу две семьи на уши подняла. Как там, бишь, у Толстого? Все смешалось в доме Облонских? А в нашем случае еще мягко сказать, что смешалось… И не в доме Облонских, а в доме Мышкиных да Степановых.
        – Это вы семью Ивана имеете в виду, да? И семью этой… Маши, его невесты?
        – Ну да, кого же еще.
        – А они что, уже все знают? А как они…
        – Милая моя, здесь не город… Я ж тебе рассказывала, что Машина мать и мать Ивана – давние закадычные подруги. И отцы тоже дружат, и все без пяти минут родственниками себя считают… И давно привыкли к этой мысли. И вдруг – как гром среди ясного неба! Землетрясение с наводнением! Все рушится, только щепки по сторонам летят! Ты думаешь, никто не видел, как ты с Иваном на мотоцикле укатила? Да все уже знают, что ты… Эта новость по интересности похлеще самого интересного сериала нынче котируется. Кто-то сочувствует, а кто-то и радуется чужому горю!
        – Так уж и горю…
        – А ты думала!
        – Значит, вы советуете мне не… То есть прекратить это все…
        – Да ничего такого я тебе не советую! Наоборот! Иван – партия очень хорошая, бери, не оглядывайся! Я ж тебя только предупреждаю, что без неприятностей все равно не обойдется, поняла?
        – Да, я поняла…
        – Вот и хорошо, что поняла. А ты хоть любишь его, Варь?
        Варя вскинула голову, посмотрела странно – мол, о чем это вы… А помолчав, произнесла тихо:
        – В любом случае у меня бы не получилось влюбиться за такой короткий срок… Так ведь не бывает, что вы…
        – Ну, не скажи… Вон у Ивана же получилось. Я вообще считаю, что настоящая любовь такой и должна быть – с первого взгляда. Мой Сергей Семеныч ведь тоже когда-то… Увидел меня и обомлел… И до сих пор млеет, как ты сама успела заметить, наверное.
        – Да, я успела… Видимо, действительно так можно влюбиться – с первого взгляда. Но о себе такого в данном случае сказать не могу.
        – Варь… А ты вообще влюблялась когда-нибудь? Вот так, чтобы сразу?
        – Да. Было дело. Но это все в прошлом осталось. Тем более ничего хорошего из этого не вышло. Даже вспоминать не хочу…
        – Ах, вот оно, в чем дело… Значит, не зажила еще у тебя душенька… Ну ладно, я тогда и спрашивать больше не буду. Захочешь – сама расскажешь.
        – Нет. Не стану я ничего рассказывать, Инна Борисовна. Зачем прошлое ворошить? Лучше забыть быстрее.
        – Да понятно, понятно… Я ведь сразу поняла, девочка моя, что у тебя в этом смысле крылья обрезаны, кто-то тебе очень и очень больно сделал, когда их обрезал… Но ведь это тоже не повод, знаешь… То есть замужество – не спасение…
        – Вы и правда так думаете, Инна Борисовна? Не спасение? – тихо спросила Варя, опуская глаза.
        – Не знаю я, Варь. Это только тебе решать. Хотя… Это ведь смотря с какой стороны посмотреть… Я ведь тоже, когда… С обрезанными-то крыльями… Тоже своего душевного горя по самый край хватила… Ну да ладно, не обо мне сейчас речь. У каждого семейная жизнь по-своему складывается, кому-то в ней чувства нужны, кому-то чистый разум да верный расчет… Смотри сама, Варенька.
        – Я выйду за Ивана замуж, Инна Борисовна, – твердо произнесла Варя, сама от себя не ожидая. – Я предпочитаю разум и верный расчет. Как и вы.
        Инна Борисовна улыбнулась, долго смотрела на нее, ничего не говорила. Потом вздохнула, произнесла тихо:
        – Ну-ну… Это ведь твой выбор, девочка моя, только твой… Значит, будем к свадьбе готовиться. И не бояться молвы да трудностей. Что нам эта молва, поговорят да утихнут…
        – Инна Борисовна, а в Караваеве загс есть?
        – А то! В Караваеве, как в Греции, все есть. К нам из окрестных поселков едут регистрироваться, не абы как. И вас с Иваном распишут, все честь по чести, не переживай! И платье белое тебе пошьем! У меня портниха такая искусница, знаешь… Любой фасон из самого модного журнала скопировать может! А свадьбу в школьной столовой организуем, и за аренду платить не надо… Вон какая ты выгодная невеста получаешься! Твоему Ивану и раскошеливаться особо не придется! Хотя, я думаю, он последние портки с себя готов снять, если так срочно замуж зовет… С головой, выходит, нечаянная любовь накрыла… Прямо как в кино. Ну, ты даешь, Варюха… Приехала и взяла себе самое лучшее, надо же!

* * *
        Через три дня Варя с Иваном подали заявление в загс. По глазам администраторши, принявшей их заявление, Варя поняла, что происходит в данный момент что-то невообразимое для села Караваева. Небо на землю рухнуло, река Ветлуга вспять побежала. Иван был очень сосредоточен и держался скованно, будто его врасплох застал торжественный ужас в глазах администраторши. Но тем не менее процедура прошла так, как положено, и свадьбу назначили через месяц, о чем администраторша и сделала пометку в большой амбарной книге. А когда они с Иваном выходили из дверей, проговорила сдавленно, не выдержав внутреннего то ли страдания, то ли любопытства:
        – А как же Маша, Иван? Как же так-то, не понимаю… Как ты ей все объяснил?
        Варя остановилась, ждала, что Иван ответит на ее вопрос. Но Иван ничего не ответил, взял ее под руку, вывел за дверь. И только потом попросил виновато:
        – Ты это, Варь… Ты ни о чем таком не думай, ладно? Просто не обращай внимания, я сам разберусь. Если тебе что-нибудь говорить начнут, не слушай никого, проходи мимо. Просто помни, что я тебя люблю, и все. Остальное значения не имеет. А если кто словом обидит, сразу мне скажи, я разберусь.
        – Да ладно, не переживай, что ты… – мягко проговорила Варя. – Я ж понимаю, что ты не на необитаемом острове до меня жил!
        – И вот что еще, Варь… Я пока с родителями тебя не буду знакомить, ладно? Наверное, чуть позже… Ты не обидишься?
        – Да нисколько! Что я, за твоих родителей замуж выхожу, что ли? Я все понимаю, Вань…
        Он посмотрел на нее благодарно, потом притянул к себе, и Варя слышала, как гулко стучит его сердце, как пульсирует в его большом теле то самое чувство, похожее на сумасшествие. Любовь. Нежность. Наваждение. Счастье… Его счастье.
        Своего же счастья Варя не чувствовала. Наоборот, снова пришло то же самое странное ощущение… Будто она холодная и тонкая хрустальная ваза, оказавшаяся в грубых мужицких руках. И эти руки не особо и понимают, что с этой вазой делать… И ужасно боятся ее разбить…
        – Вань, и все-таки… Ты с Машей поговорил уже? – спросила тихо, чтобы разрушить в себе это неуютное ощущение.
        – Да. Поговорил.
        – И что?
        Иван помолчал, потом вздохнул тяжело, произнес виновато:
        – Не спрашивай, Варь, пожалуйста… Я сам разберусь… Не переживай, ладно?
        Но «переживать» Варе все же пришлось. На другой же день и пришлось. Когда вышла из класса после звонка и направилась в учительскую, услышала за спиной:
        – Варвара Дмитриевна, а там… А вас там…
        Обернулась. За спиной стояла рыженькая девчушка, скорее всего, первоклашка, смотрела на нее испуганно.
        – Ты что-то хочешь мне сказать, да? – спросила Варя приветливо.
        – Да… То есть меня попросили… То есть вас там ждут…
        – Кто ждет и где?
        – Около спортзала… Вы идите, там вас ждут… Просили передать, чтобы пришли…
        Девчушка повернулась и резво побежала от нее по коридору. Варя пожала плечами – странная какая-то просьба. Кто ждет? Зачем?
        Спустилась на первый этаж, прошла длинным коридором к спортзалу. Подошла к дверям, огляделась. Хотела было уйти, но вдруг дверь открылась, и оттуда послышался женский голос, слегка напряженный:
        – Заходи… Заходи, не бойся.
        Варя ступила за дверь… Прямо перед ней стояла девушка – высокая, статная, с гордой посадкой головы на красивой шее. Волосы цвета спелой пшеницы убраны назад, синие глаза смотрят отчаянно, переливаясь застывшей в них болью. Варе вдруг захотелось немедленно отступить и не смотреть в эти глаза, отвернуться… Но она взяла себя в руки, чуть приподняла брови в немом вопросе – чем обязана, мол?
        – Я смотрела расписание, сейчас урока физкультуры ни у кого нет, так что поговорим… – с вызовом произнесла девушка. – Или боишься?
        – Почему я должна бояться? И вообще… С кем я говорю?
        – А сама не догадываешься?
        – Почему же? Сразу догадалась. Вы Маша. Правильно?
        – Да. Я Маша. Ну, чего встала? Заходи, дверь за собой закрой… Разговор долгим будет.
        – Нет, я зайду, конечно, и дверь закрою… Только не понимаю, о чем нам с вами говорить, Маша.
        – А ты мне не выкай, слышишь? Я ж тебе не выкаю. Не ставь себя выше меня. И вообще… Кто ты вообще такая, а? Откуда ты взялась? Приехала, жизнь мою испоганила… Непонятно, зачем… И за что…
        Маша вдруг втянула в себя воздух и затряслась в рыдании, и было похоже на то, что рыдание это стало в последнее время для нее привычным занятием. И что раньше она никогда так много не плакала… Наверное, от слез у нее такие глаза – отчаянные и будто прозрачные.
        Варя стояла в растерянности – что делать-то? Успокаивать девушку? Но что она ей может сказать? Извиняться? Но как-то глупо будет звучать… Зачем ей слова извинения?
        Маша меж тем попыталась заговорить, но слова вылетали обрывками, и каждый обрывок нес в себе горькую частичку ее страдания.
        – Я же… С первого класса его люблю… Он же все для меня… Я жить не могу… Руки наложить на себя хотела… Тебе не понять… Ты пришла и взяла чужое, тебе не понять…
        – Маш… Ну не надо так переживать, а? Ну зачем… Ты же красавица, у тебя все еще будет! – неуверенно проговорила Варя, протягивая руку, чтобы дотронуться до Машиного плеча. Так и не смогла дотянуться, потому что Маша дернулась в сторону, будто испугалась ожечься о Варину руку.
        – Не трогай меня! Не надо! – произнесла Маша почти с истерикой. – Что ты понимаешь, будет или не будет! Ты мне всю жизнь разрушила и при этом смеешь говорить, будет или не будет! Ненавижу тебя, слышишь, ненавижу!
        – Маш, да я все понимаю, что ты… Но я же не виновата, что Иван меня полюбил… И вообще, стоит ли из-за мужчины вот так… унижаться?
        Маша икнула и вдруг перестала плакать, глядела на Варю с ужасом. Потом тихо заговорила, да так, что у Вари мороз по коже пробежал:
        – А ты права, да… Из-за мужчины, может, и не стоит… Но Ваня, он мой… Он мой, понимаешь? И к нему это «стоит» или «не стоит» вообще никак не относится… Он мой, слышишь, ты?! И я тебе его не отдам! Я порчу на тебя наведу, слышишь? У нас тут одна бабка-колдовка есть, она мне уже обещала! Так что отступись лучше, сама отступись! Я ведь за этим к тебе и пришла, чтобы предупредить… Отступись, добром тебя прошу, слышишь, училка?
        Маша вдохнула в себя воздух и захлебнулась, схватила себя за горло, закашлялась. Лицо ее стало красным, руки тряслись, как в ознобе. Варя сначала отступила испуганно, потом спросила с натужным участием:
        – Может, тебе воды принести?
        Маша махнула рукой – не надо, мол. Отдышалась, потом проговорила уже более спокойно, но с прежним надрывом в голосе:
        – Так что имей в виду… Я просто так Ивана тебе не отдам… Сама на себе все почувствуешь, погоди, дай срок… Он ко мне все равно вернется…
        В коридоре уже звенел звонок – большая перемена закончилась. Варя шагнула к двери – пора было на урок…
        Так и ушла, не обернувшись. Что она могла этой Маше еще сказать? Ничего не могла. Пусть с Иваном разбирается, а с нее хватит. Еще и пугать какой-то бабкой-колдовкой начала, прямо каменный век какой-то…
        Но вечером все же рассказала Инне Борисовне о произошедшем. Та долго молчала, будто не разделяла ее немного насмешливой интерпретации событий, и Варя наконец не выдержала, спросила с обидой:
        – Ну в чем я виновата, Инна Борисовна, в чем? Иван ее разлюбил, а я виновата?
        – Да кто ж тебя обвиняет, что ты, милая моя… – со вздохом проговорила женщина. – Просто ты тоже пойми… Здесь ведь не город, здесь по другим законам люди живут… Случись, к примеру, такая ситуация в городе – и что? Да ничего особенного, вполне пережить можно. Дома отплакаться, нагореваться, подружке в плечико порыдать, и все! А потом выйти на улицу и идти себе дальше с гордо поднятой головой – никто твоего горя не знает и за спиной не шепчется. Глядишь, и другой мужской вариант подвернется, и старое горе само собой рассосется. А здесь… Здесь со своей жизнью как на сцене стоишь… Куда ни повернешься, всюду на тебя любопытные глаза смотрят и каждое твое телодвижение комментируют. И это только кажется, что можно не обращать внимания, да. Кажется, да не получается.
        – Ну, не знаю… – задумчиво произнесла Варя. – Эта Маша такая красивая, неужели она больше никого себе не найдет? Да только пальцем поманит…
        – Не поманит, Варенька. Она девушка такая… Очень цельная натура, я ее знаю. Такие если полюбят, то на всю жизнь, и на другие варианты разменяться не смогут.
        – Хм… А я, выходит, размениваюсь?
        – А я разве о тебе сейчас говорю? Ты совсем другая, Варя. Не лучше и не хуже. Ты просто другая, и все. И не ты виновата, что Иван тебя сердцем и всяким другим мужицким местом выбрал. Такая уж судьба у нас у всех, ничего не поделаешь. А с Машей… С Машей я не знаю, что дальше будет. Даже представить себе не могу.
        – Да выскочит замуж через полгода ваша Маша, вот увидите!
        – Не знаю, не знаю, так ли… У нее ведь теперь статус другой.
        – Ой, да какой еще статус…
        – А вот такой… Она теперь бывшая невеста, от которой жених отказался. Я ж тебе говорила, что у нас их почти поженили… А это, знаешь, и есть тот самый горький статус… Попробуй теперь, найди нового жениха, даже при всей Машиной красоте! Она ж теперь как прокаженная для местных парней!
        У Вари глаза на лоб полезли:
        – Инна Борисовна, что вы такое говорите! У меня такое чувство, что я во времена инквизиции попала! Что за нравы у вас такие?
        – А в деревне во всякие времена одни нравы, мало что поменялось. Так что, выходит, это ты Машину судьбу определила, Варенька. И ничего с этим не сделаешь, да.
        – И что вы мне предлагаете? Не выходить замуж за Ивана? Сделать его несчастным, да? Он же меня теперь любит, а не Машу!
        – Да ничего я тебе не предлагаю, Варь. Я просто хочу, чтобы ты не относилась к проблеме так легкомысленно. Чтобы ко всему была готова. Ты же в Караваеве с Иваном будешь жить, не где-нибудь… И Машу будешь иногда видеть. И в глаза ей смотреть. И поэтому надо как-то выходить из сложившейся ситуации… Ну, я не знаю… Прощения у нее попросить, что ли…
        – Да я пыталась сегодня, а она с угрозами в ответ… Колдовку какую-то приплела…
        – Ну, вот видишь. Говорю же – надо осторожнее быть. Маша – девушка отчаянная, кабы и впрямь порчу не навела…
        – А вы что, во все это верите, да? Вы, современная умная женщина, директор школы?
        – Я лично не верю. Но береженого бог бережет, Варь. Да и мало ли, что еще может в Машину голову приблудить… Женщина в отчаянии на все способна. Я просто предупреждаю, Варь, и все.
        – Да, я поняла, Инна Борисовна. Я буду осторожна. Буду ходить и оглядываться. Одна незадача – вдруг забуду про осторожность, столько хлопот с этой свадьбой свалилось! А еще и знакомство с родителями Ивана предстоит… Не думаю, что оно будет приятным. Да, нелегкое это дело – замуж выходить…
        Инна Борисовна только головой качала, не принимая иронии в Варином голосе. Потом спросила вдруг:
        – А когда он тебя поведет с родителями знакомиться?
        – Не знаю. Да мне все равно по большому счету… Иван очень по этому поводу переживает, а мне все равно…
        – Значит, совсем его не любишь. Ни капельки. Даже не стараешься полюбить. Потому что когда любишь, тебе не все равно, как родители твоего избранника тебя примут. Это известная истина, Варь. Да, – с грустью констатировала Инна Борисовна, – ты Ивана не любишь и не стараешься полюбить.
        – А надо стараться?
        – А ты как думала?
        – Ну, если надо… Значит, буду стараться. Но пока некогда… Надо ж к свадьбе готовиться!
        – Ой, не нравится мне твое настроение, Варь… – Лицо Инны Борисовны приняло горестно-озабоченное выражение.
        – Но вы же сами мне говорили, что Иван – самый лучший вариант! И что вы тоже когда-то… примерно так замуж за Сергея Семеныча выходили… У вас ведь все хорошо сейчас, правда?
        – Да… Но…
        – Вот и у меня все хорошо будет! А что родители Ивана меня видеть не хотят… Так это их личное дело! Я к ним с любовью и дружбой не навязываюсь, и без того проживу!
        – А Иван?
        – А что Иван? Иван тоже… И вообще… Может, еще все хорошо будет, и они примут меня как родную? Поживем – увидим, Инна Борисовна!
        Варя так завелась этим разговором, что сама потребовала от Ивана знакомства с родителями. Будто оскорбленная вредность в ней взыграла – это как же так, мол? Или родители Ивана сами собирались решать, на ком взрослому сыну жениться?
        Иван спорить не стал – он вообще с ней вел себя очень покладисто. Даже слишком покладисто. Смотрел на нее и млел, и ей все время казалось, что вот-вот в обморок свалится. И улыбался, как идиот, от полноты счастья. Но когда они уже подходили к родительскому дому, вдруг встрепенулся испуганно:
        – А может, потом, Варь, а? Может, чуть позже?
        – Когда потом, Вань? У нас с тобой свадьба через две недели, а родители невесту и знать не знают! Тебя что, устраивает такая ситуация?
        – Нет, не устраивает…
        – Тогда идем! Не съедят же они меня, в самом деле! И собак не спустят!
        Нет, они ее не съели, конечно. И собак не спустили. А только мама Ивана, увидев ее на пороге, вдруг завыла горестно, как по покойнику. А отец чертыхнулся от души и прошел мимо них во двор, опрокинув что-то в сенцах и снова чертыхнувшись.
        – Мам… Ну что ты, в самом деле… – сердито произнес Иван, крепко держа Варю за руку. – Давай, знакомься… Это вот Варя, невеста моя. Я люблю ее. Очень люблю.
        Мама завыла еще сильнее, опустив крупную голову и прикрыв руками темечко, а Иван заговорил еще громче, пытаясь привести ее в чувство:
        – Ну хватит, мам, хватит! Я все равно женюсь, свадьба через две недели! Тебе потом стыдно перед Варей будет, мам!
        – Это мне-то стыдно, сынок? – сквозь слезы запричитала мама. – Это перед ней, что ли, мне стыдно? А перед Машей не стыдно, а? Я ж ее, как родную дочку, Машу-то… С детства она у нас в доме… Как родная… А теперь что? Как я Машиной матери в глаза буду смотреть? Ой, стыдоба, стыдоба-то какая… Уводи, уводи эту свою… Не приму я ее… Она тебя от Машеньки увела… Сердце мое не примет… Уводи, ради бога…
        – Да я и сама уйду, Анастасия Митрофановна, – старательно выговорила имя будущей свекрови Варя. – Не плачьте, я сама уйду. И не уводила я ни от кого вашего сына, он сам все решил. Не принимаете меня – и не надо. А сама я пришла, потому что как лучше хотела. До свидания, Анастасия Митрофановна, всего вам доброго.
        Варя в сердцах вырвала свою ладонь из крепкой руки Ивана, выскочила за дверь, промчалась мимо будущего свекра, примостившегося на крылечке с куревом. Он виновато проговорил ей вслед:
        – Да ты прости ее, девушка… Не со зла она, слышь… Так-то она добрая баба…
        Варя захлопнула за собой калитку, быстро пошла по улице. И не слышала, какая драма далее развернулась в родительском доме жениха.
        – Чтобы ноги ее никогда здесь не было, слышишь? – не могла остановить свой гнев Анастасия Митрофановна. – Чтобы ноги ее здесь не было! А если женишься, так и не сын ты мне! Помру, и на похороны мои не приходи, слышишь? Чтобы ноги ее здесь не было, вот тебе мой ответ!
        – Тогда и моей ноги здесь не будет, мам… – бледнея, тихо произнес Иван. – Никогда не будет…
        – Что? Выходит, и впрямь ты мне не сын, да? От матери отказываешься?
        – Я тебе сын. Но если ты Варю прогнала, тогда и меня, считай, прогнала. Я не приду сюда больше. Все…
        Анастасия Митрофановна чуть не задохнулась от услышанного, стояла столбом, возложив натруженные ладони на мощную грудь. А Иван развернулся, решительно шагнул к двери. Ступил за порог, чувствуя, что вот-вот разорвется сердце. Все-таки он был хорошим сыном и к такому повороту событий был не готов. Но что еще оставалось делать? Оставалось только такое решение… Любовь, она штука порой жестокая. И решений тоже требует жестоких.
        – Сынок… Родненький… Да что ж это такое-то, господи… Сынок… – опомнилась через минуту Анастасия Митрофановна, когда покинувший дом сынок уже припустил бегом по улице, догоняя Варю.
        Догнал, пошел рядом, тяжело дыша. Потом проговорил решительно:
        – Все. Я из дома ушел. У друга жить буду.
        – Зачем у друга-то? – так же решительно произнесла Варя. – Давай вместе жить… Надеюсь, Инна Борисовна и Сергей Семенович меня не осудят, что я буду спать с женихом до свадьбы.
        Она произнесла все это несколько насмешливо, но Иван, по всей видимости, не услышал ни одной нотки насмешливости. Остановился, притянул ее к себе. И снова она слышала, как бухает в груди его сердце. Наверное, оно такое же большое и сильное, как Иван… И полностью принадлежит ей… Все, без остатка. Делай с ним что хочешь.
        Свадьбу играли в школьной столовой. Народу было немного, в основном учителя с семьями. Когда сели за стол, в дверях появились родители Ивана, и все застыли от неожиданности, глядя на молодых. А они тоже растерялись, не знали, как реагировать. Первой опомнилась Инна Борисовна, засуетилась, освобождая места рядом с молодыми. Так ведь положено на свадьбе – родители должны рядом с молодыми сидеть…
        Они и сели, да только сидели молча, глядя поверх голов. Отсидели какое-то время, выпили со всеми за счастье молодых, потом еще по одной… Наконец Анастасия Митрофановна немного размякла от выпитого, отпустила с лица выражение оскорбленного принуждения. И отец Ивана тоже размяк, даже улыбаться начал, робко взглядывая на веселых учительниц.
        Когда Варя вышла оправить платье, Инна Борисовна последовала за ней, попыталась научить уму-разуму:
        – Ну, ты видишь, они пришли? Что ты сидишь как истуканша, с каменным лицом? Присядь поближе, заговори… Веди себя как ни в чем не бывало…
        – А почему? Почему я должна так себя вести? Она же меня из своего дома выгнала, а не я ее!
        – Варь… Будь мудрее, что ты… Нельзя же так…
        – А я не хочу, Инна Борисовна. В конце концов, у меня тоже гордость есть. Выгнали и выгнали, ладно. Умерла так умерла. И вообще, мне все равно…
        Ей и впрямь было все равно. За две недели жизни с Иваном будто изменилось в ней что-то, и она сама не понимала что. Появилась какая-то лень внутри, и впрямь похожая на равнодушие. Эта лень пришла вместе с неколебимой уверенностью в преданности Ивана, в его любви… Он так старался, чтобы она увидела эту любовь и преданность… Вон он я, весь твой, делай со мной, что хочешь, ешь с хлебом и маслом. И зачем тогда в этой преданности ей нужны родители Ивана? Пусть будут где-то там со своей неприязнью… Или приязнью, теперь уж все равно.
        … – Будь мудрее, Варь, подойди! – не унималась Инна Борисовна с наставлением. – Они же пришли все-таки! Ты хоть понимаешь, чего это им стоило?
        – Не понимаю и не хочу понимать, – говорила Варя, уверенная в своей правоте. – Я Ивана не заставляла на себе жениться, он сам так захотел. И вообще, пусть сам разбирается со своими родителями, я тут при чем… Пойдемте, Инна Борисовна, а то нас, наверное, уже потеряли! Еще подумают, что вы невесту украли…
        Варя пошла вперед, а Инна Борисовна смотрела ей вслед. В глазах ее был не то что испуг, а большое недоумение. Господи, что же дальше с этой девочкой будет? И она тоже хороша, насоветовала ей замужество без любви… Господи, что же дальше-то будет?!

* * *
        А через месяц после свадьбы Варя поняла, что беременна. Обстоятельство это несколько удивило ее, потому как не было спланировано в сознании, не готова она была к такой быстрой физиологической реакции организма. И потому на саму себя слегка досадовала – надо было думать, просчитывать эту физиологию, а не расслабляться! Не плавать в коконе мужниной любви, уютном и теплом!
        Иван и в самом деле окружил ее заботой и любовью, стерег все ее желания, вскакивал ни свет ни заря, готовил горячие завтраки, ходил по дому на цыпочках, пока она досыпала свое утро. И все время норовил в глаза заглянуть, увидеть в них одобрение – все ли так я делаю, любимая женушка? Как добрый домашний пес, ей-богу.
        Он и в самом деле походил на домашнего пса – на огромную и преданную овчарку, которой доверили сторожить маленькую комнатную собачку благородных кровей. Приятно было осознавать, что тебя воспринимают именно так, с благородными кровями. Хотя ничего такого и не было отродясь… Откуда?
        Когда Варя сообщила Ивану о грядущем отцовстве, он сделался будто сам не свой. Сторожил каждый ее шаг, провожал и встречал из школы, звонил ей десять раз на дню, даже во время урока. А не дозвонившись, бросал работу, садился за руль своей «Нексии» и мчался в школу, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. Вечером она выговаривала ему сердито:
        – Вань, стыдно же! Неудобно перед учителями! Чего ты врываешься в школу, будто на пожар бежишь?
        – Так ты же на звонки не отвечала, Варюш…
        – Ну да, не отвечала! У меня урок был! Что я, прерваться должна была и с тобой разговаривать? Я же учитель, а не продавец в продуктовой лавке!
        – Ну все, Варюш, я понял, понял… Больше не буду…
        – Так ты и в прошлый раз обещал, что не будешь! А сам…
        – Так я ж боюсь, Варь… Вдруг с тобой что-нибудь случится?
        – Что? Что со мной может случиться, скажи! В школе я не одна, люди кругом, с работы и на работу ты меня возишь… Хотя здесь пройти два шага! Еще и машина у тебя вдруг объявилась… Чего раньше-то молчал, что у тебя машина есть?
        – Так я ж на мотоцикле ездил… Я думал, наоборот, на мотоцикле я на тебя большее впечатление произведу…
        – Хм! Впечатление. Хорошо сказал. Я уже впечатлена, спасибо. И замуж за тебя вышла, и забеременела. Впечатлений – полный набор! Хорошо, хоть учебный год до конца доработаю… А потом Инне Борисовне придется нового историка искать. Даже неудобно как-то…
        – Что ты, Варюш, она за тебя рада! И Семеныч рад, я с ним недавно разговаривал… Они тебя полюбили, как родную дочку. Кого им еще любить-то? Антоха как на юга уехал, так и все, завис там, к родителям на глаза не показывается. А они переживают, поди… Любят его… Вот и тебе этой любви перепало… Стало быть, и мне… Живем у них в доме, как родственники, даже денег с нас не берут. Я уж сколько предлагал…
        – Так давай свой дом будем строить, какие проблемы?
        – Будем. Обязательно будем. Но не сейчас. Вот когда родишь… Да окрепнешь маленько…
        – А при чем здесь «родишь», не понимаю? Ты так говоришь, будто я вместе с тобой буду этот дом строить! Кирпичи таскать, стены класть, мешки с цементом переворачивать!
        – Варь, ну чего такое говоришь-то, сама не знаешь… Да я волоску с твоей головы упасть на той стройке не дам… Просто тебе ведь нервничать нельзя, да и вообще… Если я на стройке пропадать буду, кто за тобой последит?
        – Хм… Ты так говоришь, будто в этом только проблема, а остальное для строительства дома у тебя уже есть.
        – Ты деньги имеешь в виду?
        – Ну да, деньги. Они у тебя есть?
        – Нет пока. Но я кредит оформлю, все так делают. Вообще-то деньги есть, конечно, но они как бы… Я ж матери раньше все отдавал, она на сберкнижку складывала. Говорила, для меня копит. То есть как раз на дом… Ну, который… В котором…
        – В котором ты должен был жить с Машей, так?
        – Ну да…
        – А если Маши нет, то и денег нет. Правильно я понимаю?
        – Варь, ну ты же сама все знаешь… Зачем спрашиваешь?
        – Значит, ты не только из родительского дома из-за меня ушел, но и денег лишился? Не многим ли ты из-за меня пожертвовал, а, Вань?
        – Да что ты говоришь, Варь… Да я за тебя жизнь отдам сию же секунду, только скажи… Я и не знал даже, что так любить можно. И что можно в таком счастье жить… С тобой рядом…
        Он повернулся к ней, обнял, нежно коснулся губами затылка. Потом втянул в себя воздух, и Варя почувствовала, что объятие его стало крепким, почти требовательным…
        – Все, Ваня, все… Я устала сегодня. У меня пять уроков было, ты что! Я почти сплю уже… Беременным женщинам полагается много спать… И убери руки, мне тесно!
        Ваня разжал объятия и ретировался на свою половину кровати, и даже не вздохнул ни разу с досадой. И вскоре заснул. Варя слышала, как он ровно и спокойно дышит, и даже завидовала слегка – не человек, а заводной механизм…
        У самой же сна не было, а вот непонятная досада как раз была. В который уже раз она спрашивала себя – что ее не устраивает в замужней жизни, что? Муж любит, на руках носит, готов все ее желания исполнять… А досада все равно внутри живет, не дает покоя. И ладно бы, Иван ей противен был бы, ведь нет… Ничуть даже не противен. И тело у него мускулистое и ловкое, и руки нежные, и все остальные достоинства – еще те достоинства, которые днем с огнем поискать… И все у них получается в этом смысле красиво и слаженно, никаких претензий она к нему не имеет… Да и какие претензии? Вроде и раньше фригидностью да лишними комплексами не страдала, чего нет, того нет. И все же… И все же будто не хватает чего-то, а чего, и сама не знает! Как будто счастливого послевкусия нет, восторга нет… Разрядка организма есть, а восторга нет. Так, как с Максом было…
        Наверное, это как в балете. У балерины все данные есть – и стопа, и выворотность, и спина, и хорошая школа, и все остальные балетные причиндалы – ну просто отличница! Прима просто! Танцуй – не хочу! Да только не тут-то было… Оказывается, у нее прыжка нет. Вот нет прыжка, хоть убейся! А без прыжка ты уже и не прима вовсе, а так, статистка кордебалета в пятом ряду. Примой все равно будет та, у которой прыжок есть. И даже если все прочие данные не такие замечательные – и стопа, и выворотность, и спина… Прыжок есть – и это уже главное.
        А еще постоянное раздражение стало в последнее время мучить… Хотя с раздражением как раз все понятно – перестройка организма, гормональный сбой, все дела. Интересно, кто у нее родится, мальчик или девочка? Пусть бы лучше мальчик… И пусть будет на Ивана похож… Такой же большой и красивый. Она разовьет в нем интеллект, даст ему высшее образование, и будет он такой… Красивый и умный…
        А может, ее раздражение растет из-за того, что Иван не развит и не образован, и поговорить «о высоком» с ним невозможно? Обсудить новую книгу известного писателя или нашумевшую кинокартину… Нет, она может с ним поговорить, конечно… А только что это за разговор получается? Она говорит, а он молчит и смотрит со священным ужасом – боже, какая у меня жена умная… Будто «умной» жене от этого легче, ага!
        И вообще, надо бы спать… Завтра в школе трудный день. Да и все у нее хорошо, зря только себя заводит… Все хорошо, все прекрасно. И гормональную перестройку переживет, и родит вовремя… И дом построит…
        Хотя прямо сейчас бы начать… Чего тянуть-то? Не век же им у Инны Борисовны под боком жить… Да и вдруг ее сын с семьей решит в родные края вернуться? Что тогда? Нет, надо убедить Ивана, что ждать со строительством дома нельзя…
        Так побежали дни – почти одинаковые, днем хлопотливые, вечером тихо спокойные. И все бы хорошо, если бы Варю не накрыл его величество токсикоз, гроза всех беременных. Тошнило и выворачивало постоянно, и днем и ночью. Казалось, нервы уже на пределе, и бедному Ивану доставалось по самое не хочу… Все на его голову вываливалось – и раздражение, и гнев, и капризы.
        А однажды около школы Варя встретила Машу, и даже не узнала ее сначала. Маша была хороша. Высокая, стройная, подтянутая, в джинсах и короткой дубленке, в кокетливой красной шапочке, из-под которой вырывались на свободу буйные каштановые локоны. И лицо… Такая кожа румяно-розовая, просто кровь с молоком! И глаза синие, сияющие…
        – О, привет… – обратилась к ней Маша, как к давней знакомой. И быстро схватила взглядом ее расплывшуюся слегка фигуру, ее серое бескровное лицо, унылый от постоянной тошноты взгляд…
        – Здравствуй, – холодно приветствовала ее Варя, страдальчески осознавая свою физическую неполноценность.
        – Поздравляю, что ж… – улыбнулась Маша, и Варе показалось, что услышала нотку прямого издевательства в ее голосе.
        – С чем ты меня поздравляешь? – спросила заносчиво.
        – Ну как, с чем… Вот с этим вот… – немного растерянно подняла брови вверх Маша, указывая на Варин живот.
        Варя хотела ей ответить что-нибудь резкое – не твое дело, мол, – но не успела, к школьному крыльцу подкатила машина Ивана, и он выскочил из нее торопливо, чтобы открыть Варе дверь.
        Маша быстро кивнула Ивану и пошла себе дальше, неся свою красоту, и Варя осталась с плохим настроением. Да что там – с плохим! С ужасным просто! Это настроение тут же и обрушилось на голову Ивана:
        – Ну где тебя носит, а? Почему я должна стоять и ждать?
        – Меня начальник задержал, Варь, прости…
        – Да какое мне дело до твоего начальника! Лучше бы я пешком пошла, честное слово! Возьму сейчас и пойду пешком! Плохо себя чувствую, а пойду! А ты давай, поезжай к своему начальнику!
        – Да я первый раз опоздал… В другие дни стою, жду тебя подолгу!
        – А я что, прошу меня ждать, да? Прошу? Останови машину, я выйду, слышишь?
        Варя и сама понимала, что давно переборщила с гневом и раздражением, но не могла уже остановиться – несло и несло. Будто она ждала, когда же наконец Иван возмутится ее поведением. Ведь характер-то, говорят, у него совсем не такой покладистый, и на работе он вовсе не размазня, а довольно круто обходится с бригадой, которой руководит последние два года. А вот с ней, поди ж ты… Терпит все, что на голову падает… И ни капли ответного раздражения в голосе, она бы его сразу почувствовала…
        – Варенька, родная моя, успокойся! Ведь ничего ж не случилось. Ну, постояла на школьном крыльце, подышала свежим воздухом…
        – Да ты что, Иван… Ты и впрямь считаешь, что ничего не случилось? И ты ничего не видел, да? Ведь она только и ждала, чтобы я одна оказалась!
        – Это ты о ком? О Маше, что ли?
        – Ну да!
        – Не выдумывай, Варь… Она просто проходила мимо, и все… Я же видел…
        – Что, что ты видел! Ничего ты не видел! И вообще, молчи лучше!
        – Хорошо, молчу…
        – А ты помнишь, что она мне обещала, а? Помнишь? Я ведь тебе рассказывала, как она приходила ко мне перед свадьбой? Как пугала меня? А я думаю, почему же мне так плохо в последнее время!
        – Это токсикоз, Варь… Маша тут вообще ни при чем…
        – Да ты-то откуда знаешь? Может, она все-таки сходила к этой своей бабке-колдовке, наслала на меня порчу! Обещала ведь!
        – Варенька, успокойся, прошу тебя… Вон, у тебя телефон звонит, слышишь? Ответь…
        Телефонный звонок и впрямь отвлек ее на какое-то время, но мысль о наведенной порче не ушла, и несколько дней потом Варя мучилась этим навязчивым страхом. И Ивана тоже измучила. Кончилось тем, что в один прекрасный вечер он выскочил из дома и вернулся к ней не один… Вернулся с Машей. Варя даже оторопела слегка от такого поворота событий, глядела испуганно то на Ивана, то на Машу.
        – Вот… – взмахнул рукой в сторону застывшей на пороге Маши Иван. – Вот, я ее тебе привел… Пусть она сама скажет…
        Маша приложила руки к груди, заговорила торопливо, будто боялась, что Варя ее остановит:
        – Честное слово, Варь… Ерунда какая-то, правда… Я ведь просто так тогда ляпнула, не подумав! Ну сама представь, в каком я состоянии была, а? Ну сказала тогда, прости… Нет, в самом деле, ничего такого и на уме не было! И никакую бабку-колдовку я не знаю, просто придумала, чтобы хоть как-то… Чтобы ты испугалась… А на самом деле нет ничего такого, правда!
        Маша смотрела так умоляюще, что Варе вдруг стало стыдно. Чего это она, в самом деле? Как безграмотная деревенская бабенка, порчи испугалась… Да и не испугалась вовсе, а так… Озверевшие гормоны тешила…
        – Проходи, Маш, чего ты на пороге стоишь… – произнесла со спокойной улыбкой. – Проходи, сейчас будем чай пить. – И, повернувшись к Ивану, так же спокойно попросила: – Сбегай в магазин за шоколадкой, а? Чего-то так сладкого захотелось!
        – Это я сейчас, это я мигом… – засуетился Иван, выскакивая за дверь. – И еще чего-нибудь к чаю куплю…
        Маша неуверенно прошла в комнату, огляделась. Пока Варя накрывала на стол, молчала, потом отпила глоток чаю и, не глядя Варе в глаза, проговорила тихо:
        – Ты хоть понимаешь, чего мне стоило к тебе прийти, а? Думаешь, легко это, да?
        – Отчего же пришла? – размешивая ложкой сахар в чашке, спросила Варя.
        – Да потому и пришла… Ты знаешь, как он меня просил, как умолял? Чуть не на коленях стоял… Пойдем, говорит, успокой Варю, скажи ей… Наверное, для меня бы так никого просить не стал. Да, не стал бы… И знаешь, мне сразу будто полегчало. Вроде как отпустило, понимаешь? Увидела вдруг, как сильно он тебя любит… Так любит, что с моими чувствами не посчитался – легко ли мне идти к тебе да объясняться в том, в чем и не виновата… Если хочешь, еще раз могу за свою глупость прощения попросить…
        – Не надо. Это ты меня прости, что сделала из мухи слона.
        Маша махнула ладонью, опустила глаза. Разговаривать больше было не о чем. И паузу заполнить нечем. В самом деле – о чем им можно поговорить?
        – Ладно, спасибо за чай, пойду я… – поднялась из-за стола Маша. – Можешь не провожать, дорогу найду.
        Проходя по комнате к двери, она вдруг остановилась, огляделась быстро и как-то совсем по-свойски произнесла, будто удивилась:
        – А что вам тут, не тесно, в чужом доме? Ребеночек родится, и кроватку некуда поставить… Вон, какие сейчас дома большие в Караваеве строят! Настоящие дворцы! И вы бы… Чего просто так сидеть-то? Уж я бы давно…
        Маша запнулась на полуслове, опасливо глянув на Варю. И Варя не нашлась, что ей ответить. Слишком горько прозвучала у Маши ее последняя фраза – «уж я бы давно»… Прозвучала и повисла в воздухе, застыла недоумением – что это было сейчас, а?
        Когда Маша ушла, Варя вдруг поняла, что это было… Это ведь крик Машиной души был. Это она должна была от Ивана ребеночка ждать, она должна была вместе с ним планировать строительство собственного дома. Она как бы поставила себя на Варино место, на одну секунду, но поставила… А ведь жалко ее, между прочим… Хорошая ведь девчонка, красивая… Наверное, и женой бы хорошей Ивану была. Не раздражалась бы, капризами гормональными не изводила…
        Прибежавший из магазина Иван застал Варю плачущей. Испугался, сел перед ней на корточки, попытался отнять руки от лица:
        – Что, Варенька, что? Чем тебя Маша обидела?
        – Да ничем она меня не обидела… Просто жалко ее, понимаешь… Хорошая ведь девчонка…
        – О господи… – только и выдохнул Иван. – А я уж испугался… Шоколадку-то будешь, жалостливая моя, а?
        – Нет, уже расхотела. Потом… Давай лучше вот о чем поговорим…
        – О чем, солнце мое? Я весь внимание. Что ты еще хочешь, говори, я все сделаю.
        – Я хочу свой дом, Ваня. Большой дом. Красивый. Чтобы тоже стоял над рекой, чтобы вид из окон открывался красивый…
        – Да будет у нас дом, будет! Но не сейчас…
        – А я хочу сейчас! То есть… Я хочу, чтобы ты прямо сейчас начал действовать! Ну, чтобы документы на землю оформил, план нарисовал, смету составил… Чтобы к весне уже все было готово и можно было начинать строить. А деньги, ты говорил, в кредит под строительство можно взять. Ведь можно?
        – Можно-то можно, Варь… Но только тут надо все рассчитать, потянем ли… Это ведь дорогое удовольствие – свой большой дом… А вдруг не потянем?
        – Вот и рассчитывай, я ж тебе не мешаю! Наоборот, помогу, чем смогу! Но я хочу, чтобы мы начинали уже сейчас, нечего на потом откладывать! И в самом деле, что мы тут живем, будто из милости… Нет, я понимаю все добрые намерения Инны Борисовны и Сергея Семеновича, но все же… Да тут и кроватку детскую поставить негде, посмотри! А потом, когда малыш бегать начнет? Нет-нет, и думать нечего, надо как-то начинать это дело…
        – Хорошо, Варенька, начнем. Согласен. Я на все согласен, только не нервничай.
        – Тогда давай прямо сейчас и начнем?
        – Что начнем?
        – Ну… План дома придумывать. Где будет кухня, где столовая, где гостиная… А детскую лучше на втором этаже делать или на первом? Как думаешь? Мне кажется, лучше на первом… Вдруг малыш будет спускаться со второго этажа и упадет с лестницы? А вообще, давай план дома на бумаге нарисуем… Неси ручку и листочек, пока у меня мысли есть!
        – Варь, поздно уже, спать пора… Тебе ведь завтра к первому уроку в школу надо.
        – Ну вот, вечно ты… Надо, надо… Сама знаю, что надо! Зануда…
        – Давай завтра будем планы рисовать, ладно? Завтра придем с работы, поужинаем и будем весь вечер их рисовать…
        – А что ты со мной, как с маленькой, разговариваешь?
        – Да ты и есть маленькая, солнце мое… Хочешь кефирчику на ночь?
        – Нет. Лучше воды с лимоном сделай и на тумбочку около кровати поставь.
        – Хорошо, мой генерал! Приказ понял!
        – Ты хоть определись, кто я тебе, солнце или генерал…
        – Ты моя любимая и единственная, ты счастье мое, вот ты кто. И на всю жизнь. Ладно, давай спать, поздно уже…
        А через пару недель, когда они в очередной раз обсуждали планы строительства, к ним пришла мать Ивана, Анастасия Митрофановна. Сама пришла. Впервые. Нежданно-негаданно. Села за стол, глянула на них с грустью в глазах, потом произнесла тихо:
        – Чего стоите-то, садитесь… Ишь, застыли оба, будто привидение увидели. Подумаешь, мать к сыну с невесткой в гости зашла… Чего такого невиданного?
        – Да ничего, мам… – пожал плечами Иван. – Зашла и зашла, и хорошо, и спасибо…
        – Да я не просто так зашла, не думай, Ваня. Я слышала, вы дом собрались, что ли, строить?
        – Ну, собрались вроде… И что?
        – А ты не чтокай, ты лучше садись… И ты, Варвара, садись рядом… Не бойся, не съем. Ты, поди, и невкусная, вон, кожа да кости одни. Как ребеночка-то носишь, нормально? Говорят, у тебя токсикоз?
        – Да кто тебе все говорит, мам? – осторожно улыбнувшись, спросил Иван. – Прямо агентурная сеть какая-то…
        – А ты как думал? Я спрашиваю, мне говорят… На то я и мать, чтобы жизнью сына интересоваться. Чай, не чужие мы. Давайте мириться, что ли. Я уж и сама вся извелась, и впрямь хожу туда-сюда, новости по крупицам собираю, как нищенка… А зачем ходить, если можно вот так, напрямую все спросить… Да только ноги к вам никак не шли, гордынюшка-матушка им не давала…
        Анастасия Митрофановна хотела было заплакать, но сдержалась, поджала губы и сглотнула комок в горле. И снова заговорила деловито:
        – Теперь про намерения ваши свое мнение выскажу, стало быть… Это хорошо, что решили свой дом строить. Молодцы. Это мы с отцом одобряем. Хоть Инна Борисовна да Сергей Семеныч хорошие люди, уважаемые, а заживаться вам у них не след. Нехорошо это. Правильно я говорю, Ваня?
        – Правильно, мам. Вот и Варя мне говорит то же самое.
        – Что ж, молодец… Слышишь, Варвара?
        – Да, Анастасия Митрофановна, слышу, – осторожно откликнулась Варя.
        – Теперь главное скажу, зачем пришла… – торжественно проговорила женщина и полезла себе за пазуху, и Варя с Иваном отвернулись на секунду смущенно.
        А когда повернулись обратно, Анастасия Митрофановна так же торжественно произнесла:
        – Вот, возьмите, это вам на дом. Тут на все строительство хватит, поди. А чего не хватит, мы с отцом добавим…
        Она выложила на стол мятый газетный сверток, развернула. В свертке оказалась толстая пачка денег, перетянутая аптечной резинкой.
        – Вот, тут восемьсот тыщ… На первое время хватит. Потом еще с книжки сниму, как приспичит. А то кредиты они собрались брать, ага… Чтобы ободрали потом, как липку… Я для кого копила-то, собирала копеечка к копеечке, а? Вот и стройте себе дом… И материал хороший берите, не жадничайте, денег еще дам, сколько надо… Ну, плохая у вас мать, недобрая, да? Чего молчите-то, как воды в рот набрали?
        – Спасибо, мам… – тихо произнес Иван, опуская голову.
        – Спасибо, Анастасия Митрофановна… – эхом вслед за ним откликнулась Варя.
        – Да на здоровье, дочка, что ты. И не держи на меня зла. Ты ж меня тоже пойми – совсем тогда я с глузду съехала, когда Ванька про тебя объявил… С собой не совладала… Он же у меня любимый сын, Ванька-то. Вот я сама ему судьбу и придумала, как хотела, как видела… Теперь вот понимаю, что неправильно это. Сам он должен судьбу выбирать, сам жить, как хочет. А тебя он шибко любит, я знаю…
        – А про любовь, мам, тоже агентурная сеть донесла, ага? – с тихой беззлобной подковыркой спросил Иван.
        – А я сейчас не с тобой говорю, а с женой твоей! Так что помолчи, не мешай женскому разговору! Так о чем бишь я… Значит, не держи на меня зла, дочка, прости свекровку свою, что ж…
        – Тогда и вы меня простите, Анастасия Митрофановна.
        – Да за что, милая?
        – За гордость… Что ни разу после свадьбы не пришла, не поговорила.
        – Ну и ладно, и ладно… И хорошо, милая… Чаем-то угостишь свекровку, поди? А я вот тебе вареньице абрикосовое принесла… И малиновое еще, и вишневое… Ты какое больше всего любишь?
        – Вишневое…
        – И я тоже. Вот и почаевничаем сейчас…
        Весной Иван начал строить дом. Варя всячески его поддерживала, даже капризничать перестала. И с родителями Ивана отношения наладились. В качестве свекрови Анастасия Митрофановна была довольно покладистой, в их семейную жизнь с советами не лезла. А свекор Алексей Васильевич уж и не знал, как Варе угодить… И свежей рыбки с рыбалки занесет, и по хозяйству бежит помогать, пока Иван на стройке. А однажды попросил виновато:
        – Варенька, ты ведь нам дочка теперь… Может, станешь свекровку мамой называть, а? Я понимаю, что нынче такие обычаи не в чести, но все же… Может, переломишь себя, а? А ей-то уж как приятно будет! Или все еще сердишься на нас?
        – Что вы, Алексей Васильевич, совсем не сержусь. А мамой Анастасию Митрофановну назвать… Нет, не смогу. Это вряд ли у меня получится. Просто у меня мама умерла рано, и мне как-то… Неловко, что ли. Вроде как я ее обижаю.
        – А, ну тогда ладно. Да ведь я и не настаиваю, что ты… – застеснялся свекор. – Лишь бы в семье мир был, а больше ничего и не надо. Ну ладно, я к Ваньке побег… Он, поди, на стройке без меня не справляется, молод еще. Дом построить – это тебе не на мотоцикле гонять…
        Но Иван справлялся со строительством самостоятельно и довольно успешно. К лету уже была видна глазу его деятельность – выросли стены первого этажа, и наемная бригада готовилась к дальнейшим трудовым подвигам. Иван похудел, смотрел на Варю синими глазищами, докладывал ей каждый вечер, как продвигается строительство. И просил Варю не волноваться, беречь дочку…
        Да, они ждали дочку. Даже имя ей уже подобрали – Ярослава. Яся.
        – Почему Ярослава? – удивлялась Инна Борисовна с улыбкой. – Мне кажется, это слишком претенциозно, Варь…
        – Почему претенциозно? – не соглашалась Варя. – Наоборот, нормально. Она будет похожа на Ивана – высокая, статная, и глаза у нее будут синие. Представляете? Настоящая Ярослава!
        – Ну да, ну да… А фамилия у нее будет Мышкина. Представляешь, какое разногласие с именем? В школе же дразнить будут.
        – Да, с фамилией нам с ней, конечно, не повезло… Я хотела себе свою фамилию оставить, да подумала, что Иван бы такого не понял… Потому что семья есть семья, он Мышкин, и жена должна быть Мышкина. Пришлось мне на жертву пойти, что ж…
        – Ах ты, моя несчастная! – засмеялась Инна Борисовна, глядя на Варю. – Дай бог, чтобы это была самая большая жертва в твоей жизни…
        В конце июля Варя родила. Девочка оказалась совсем на Ивана непохожей, личиком вышла в ее породу, но она все равно назвала ее Ярославой. Иван даже успокаивал ее, как умел:
        – Так у маленьких еще ж ничего не понятно, Варь… Еще изменится все… Вырастет, и на меня станет похожей…
        Варя согласно кивала, но не могла рассказать Ивану всей правды. Дело было в том, что когда-то они с Максом в полушутливой беседе уже пытались выбрать имя для дочки… Как и почему зашел этот разговор, Варя уже не помнила. Он вообще был очень абстрактным, этот разговор. Вроде того – может быть, когда-нибудь, и вовсе не исключено, что будет у них ребенок… И обязательно будет девочка. И они непременно назовут ее Ярославой. И даже понятно, что Макс об этом шутливом выборе имени тут же забыл. А она, выходит, не забыла. Не отпустило ее прошлое, выходит.
        А может, оно вообще было ни при чем, это ее прошлое. Просто имя было красивое – Ярослава, как-то сразу в душе прижилось. И теперь душа словно потребовала – назови Ярославой, и все тут! А Иван вообще никогда ее желаниям не сопротивлялся, тут и говорить не о чем. Ярослава так Ярослава. Да хоть горшком назови, все равно нежно и преданно любить будет.
        Поздней осенью Иван закончил строительство, и они торжественно переселились в новый дом. Родители Ивана поднатужились с деньгами да еще и с новой мебелью им помогли… И новоселье справили на славу. Как говорится, живи да радуйся.
        Варя очень старалась радоваться, но отчего-то полной и стопроцентной радости не получалось. А может, она вообще не умеет радоваться? Но ведь раньше могла… В те годы своего безмятежного студенческого счастья, своей такой же безмятежной любви… А может, она тогда уже израсходовала лимит положенной ей жизненной радости? А сейчас…
        Ну что сейчас, что? Ведь все у нее хорошо! Все удалось, все по плану! И дом большой, и муж замечательный… Вон как он с малышкой возится, глазами от счастья сияет – любая женщина ей позавидует. Чего, чего ей еще не хватает? Любви? Того самого чувства прыжка, как в балете? Но ведь не сказать, что она Ивана совсем не любит… Любит, конечно. А эта душевная недосказанность – всего лишь каприз, который придушить на корню надо… И жить, и радоваться! Не всем же дается в этом смысле тот самый пресловутый прыжок! Можно и в пятом ряду кордебалета чувствовать себя вполне счастливой…

* * *
        Яся росла крепким здоровым ребенком, и к неполным пяти годам и впрямь будто прорезались в ее личике черты Ивана. Анастасия Митрофановна так вообще сразу считала, что внучка полностью в их породу пошла, и души в ней не чаяла. А однажды в порыве нежности вдруг высказалась от души:
        – А хорошо ведь, что Ванька на тебе женился, а не на Машке… Она бы всю породу нашу в дитенке перебила, ага… Оно ведь как обычно бывает? Кто больше любит, тот и породу дает…
        Сказала и прикусила язык, и глянула на Варю испуганно. И продолжила, будто извиняясь:
        – Я недавно видела ее, Машу-то… Так и живет с родителями, замуж не вышла. Так сухо со мной поздоровалась, мимо прошла… Как будто я виновата в чем…
        – Вы же вроде раньше дружили с Машиной матерью, как я помню?
        – Так раздружились, это ж понятно… Не простили они нам… Ну, да что об этом толковать, дело прошлое! Зато какая у меня внученька растет, чистое загляденье! Спасибо тебе за внученьку, Варюша!
        – Да мне-то за что… Вам за все спасибо… Так нам с домом помогли!
        – Да живите на здоровье, еще рожайте! Сынок наш с тобой счастлив, нам и в радость! А что ж сестрица твоя, так и не соберется к нам в гости?
        – Почему? Осенью обещала приехать. Ей осенью отпуск обещали наконец.
        Ольга и впрямь никак не могла приехать, работала много. Но в разгар осени все же собралась, и они с Иваном встречали ее в Реченске на вокзале.
        Обнялись, расцеловались. Ольга оглядела ее удивленно:
        – Какая ты стала, Варь…
        – Какая?
        – Совсем взрослая… И красивая такая, румяная… И поправилась немного. Но тебе идет, правда! А я? Сильно изменилась или не очень? Постарела, наверное?
        – Да ладно, идем быстрее, а то на «Ракету» опоздаем! Дома наговоримся!
        На самом деле никуда они не опаздывали – время было. Просто Варя не захотела отвечать на Ольгин вопрос.
        Конечно, Ольга изменилась. И не в лучшую сторону. Глаза уставшие, улыбка жалкая. И сама – будто жизнью прибитая… Видать, не слишком счастливо складывалась ее замужняя жизнь. Хотя по телефону рапортовала – все хорошо, мол, все отлично…
        А через три дня гостевания на свежем воздухе Ольга будто оттаяла – и румянец на щеках появился, и нервная суетливость в движениях исчезла. Им так и не удавалось поговорить, все время рядом кто-то был. То Иван, то Яся, то родители Ивана в гости приходили, знакомиться с родственницей. Но однажды разговор все-таки состоялся, и начался он совсем не так, как предполагала Варя.
        – Ты что, Ивана совсем не любишь, да, Варь? – тихо спросила Ольга, поднимая глаза на Варю.
        – Почему ты так решила? – опешила от ее вопроса Варя.
        – Ну, видно же… Ты так строга с ним, сурова даже… Иногда такое чувство, что ты едва сдерживаешься, чтобы не накричать… Все так плохо, да, Варь?
        – Да не придумывай, Оль! Все у меня хорошо. Да и нормально я с Иваном разговариваю, тебе показалось! Я же никогда не была особенно сентиментальной, что ты…
        – А вот и нет. Ты другая была. И глаза по-другому смотрели. А сейчас… Я не узнаю тебя, Варь. Как же ты живешь без любви?.. Так ведь нельзя, что ты… Сама себя уничтожаешь…
        – А я тебе говорю – не выдумывай! Я очень своей жизнью довольна! Да таких мужей, как мой Иван, еще днем с огнем поискать… И он меня очень любит, и я эту любовь чувствую, и очень ему за это благодарна. Иногда, знаешь, гораздо удобнее, когда тебя любят, а не наоборот… Вот ты любишь своего Олега, и что? Я бы по твоему виду не сказала, что ты очень счастлива!
        Ольга ничего не ответила, потом вяло махнула ладонью, и Варя увидела, как задрожало ее лицо, как уголки губ поехали вниз. И спросила испуганно:
        – Что, Оль, что? Я тебя обидела, да?
        – Нет, не обидела… Просто ты права, Варь, ничего у меня с Олегом не вышло. Он ведь к жене вернулся неделю назад… И мне ничего не сказал – ни полслова… Я пришла домой, а там вещи его собраны. Все собрано, до последней мелочи. Весь день, наверное, собирался, пока я на работе была. Я сначала не поняла, думала, может, случилось что… Позвонила ему на мобильный, а он даже объяснять ничего не стал, просто проговорил сухо так, по-деловому – к жене, мол, вернулся, прости… У меня тут дети… Ну вот скажи, неужели нельзя было нормально все объяснить? Неужели я не поняла бы? Я ведь его так любила и понимала всегда… А он…
        – Ну все, Оль, все… Ну и черт с ним, с твоим Олегом… Нашла о ком горевать! Ушел, и слава богу, здоровее будешь! Ну все, все, не плачь…
        – Да вот и не все, Варь. Я ведь беременная, шесть недель уже.
        – Да ты что? – ахнула Варя. – А Олег знает?
        – Нет. Я ему не сказала. Думаю, он не очень бы обрадовался такой новости… А ты думаешь, надо было сказать, да?
        – Не знаю, Оль… Это тебе решать…
        – Вот и я не знаю. И вообще не знаю, то ли рожать, то ли не рожать… Вот, посоветоваться с тобой приехала.
        – Рожать, Оль! Конечно, рожать! И не для Олега, а для себя! Да тут и думать нечего, что ты!
        – Вот и я так же думаю… Все хоть не одна… А за тебя я очень рада, Варь, правда. И ты права, наверное, насчет любви… Наверное, в семейной жизни это не главное. А в некоторых случаях так вообще мешает. Человек же слепым и глухим становится, не замечает очевидных вещей… А вы, получается, сколько уже с Иваном живете?
        – Так в следующем месяце будет пятилетие нашей свадьбы…
        – Ух ты! Пять лет – это ж деревянная свадьба, первый маленький юбилей! Обязательно отмечать надо! Тем более есть куда звать гостей! Эх, если бы я знала, я бы отпуск на месяц позже взяла…
        – Да ну, какой там юбилей… Еще и название такое смешное – деревянная свадьба!
        – Да обязательно надо отметить, Варь! Вот я Ивану скажу… Надо же, как быстро время пролетело! Уже пять лет! Счастливая ты, Варь… Даже уезжать от вас не хочется, но меня только на неделю с работы отпустили…
        – А чего так мало? Оставайся еще на неделю, скажешь, что заболела!
        – Нет, не могу… Зачем зря начальника злить? Мне еще с этой работы в декрет уходить… Нет, лучше поеду. А вы с Иваном к юбилею свадьбы готовьтесь! Ага!
        Ольга уехала, заразив их идеей деревянной свадьбы. И в самом деле, они так редко устраивают в своем доме праздники… Посидят в узком семейном кругу да разойдутся. А тут большое веселье можно устроить, с танцами!
        Инна Борисовна тоже поддержала идею празднования деревянной свадьбы, всплеснула радостно руками:
        – Ой, как хорошо, Варенька! И мой сынок приедет как раз в это же время! В кои-то поры собрался со всем своим многодетным семейством! Видимо, сезон в Лазаревском кончился, вот и собрался. Наконец-то я внуков увижу, господи! Ведь трое внуков, не абы как, а я их толком не вижу! А Света уже и четвертым беременная…
        – Инна Борисовна… А вы ведь свою невестку не очень любите, правда? – вкрадчиво спросила Варя.
        – Да как тебе сказать, даже не знаю… Она какая-то никакая вся, честное слово. Есть такие женщины – ни рыба ни мясо. Ничего им природа не дала. Зато в мужика вцепиться умеют намертво, тут уж им равных нет. И что в ней Антон нашел, не понимаю…
        – Но ведь она спасла Антона, когда он тонул, правильно?
        – Ну да, спасла… Но это же не повод, чтобы всю жизнь такой благодарностью рассчитываться… А она ведь прямо-таки заставила его рассчитываться! Когда в больнице после того случая на море лежал, она просто поселилась в его палате, и все… Будто бы на правах спасительницы… Я приехала, хотела его домой забрать, а она чуть в ноги мне не кинулась! Что вы, мол, не надо, ему же плохо будет в дороге, слаб еще! Нет, меня, конечно, подкупила ее забота, не скрою… Но я же не думала, что так далеко зайдет! И вообще… Они друг другу совершенно не пара. Мой Антон красавец парень, а эта Света… совершенно безликая… Зато вон детей рожает одного за одним! Намертво к себе Антона привязала! Сама себе мужа из моря вытащила русалка наша…
        – А где они живут в Лазаревском? Дом большой?
        – Да дом-то хороший, да… Он Свете в наследство достался. Она ведь круглая сирота с шестнадцати лет… Хорошо хоть дом не пропал. Антон еще понастроил вокруг него всяких сарайчиков, летом курортникам сдают. От моря всего несколько шагов… А она как сидела сиднем, так и сидит! Квашня квашней, господи!
        – Наверное, вы все-таки предвзято к ней относитесь, Инна Борисовна. Каждая мать считает, что ее сын достоин лучшей партии.
        – Ой, да вот сама увидишь, погоди… Они приедут, и мы все вместе заявимся на ваш праздник… Надеюсь, ты не против?
        – Нет, не против… Приходите, конечно…
        Именно в этот момент что-то дернулось у Вари внутри, разлилось по всему телу тревожным звоном. Что это, откуда?
        Если б она знала тогда, что значит этот тревожный звон… Звон-предупреждение. Звон-предчувствие. Но ведь не знала…

* * *
        – …Варь, а что подарить-то вам? – в который уже раз принималась спрашивать Инна Борисовна. – Насколько я понимаю, на деревянную свадьбу полагается и дарить что-то деревянное?
        – Ой, Инна Борисовна, да не знаю я! – отмахивалась Варя. – Я вообще ни о каких подарках не думаю! Столько хлопот с этим событием…
        – И хорошо, что много хлопот! Они ж приятные, эти хлопоты! Все-таки первый юбилей… Так что все-таки подарить-то? Всяких деревянных ложек да мисок вам и без того надарят, потом девать некуда будет… Может, из мебели что? Давай, мы вам красивый дачный набор на террасу купим? Там и стол большой такой, и диванчики деревянные, и кресло-качалка… Все в деревенском стиле выполнено, очень красиво и уютно.
        – Так дорого ведь, наверное… Да и зима на носу…
        – Ну и что – зима? Потом весны да лета не будет, что ли? А что дорого… Так не дороже денег, Варенька! Ты ж нам не чужая! Считай, мы с Сергеем самое активное участие в твоей судьбе приняли, правда?
        – Да, это правда, Инна Борисовна. И я вам за это очень благодарна. Можно считать ваше участие в моей судьбе почти отцовским и материнским.
        – Ой, все, Варенька, все… – замахала руками Инна Борисовна. – Иначе слезу пущу… Значит, договорились насчет набора для террасы? Тогда мы его заранее купим да привезем… И для размещения гостей пригодится, и большой стол всегда в хозяйстве нужен.
        Само торжество назначили на субботний день, с утра начали готовить угощение. К обеду прибыли первые гости – школьные учительницы, вызвавшиеся помочь накрыть стол. Ближе к вечеру подтянулись и остальные, и торжество началось с первого тоста…
        Слово взял Сергей Семенович. Было заметно, как он волнуется, как дрожит в его пальцах налитая до краев рюмка водки.
        – Вот нынешняя молодежь и не знает, наверное, а мы в свое время всю жизнь пятилетками мерили… Рабочие планы составляли на пятилетку, потом досрочно их выполняли… Вся жизнь в стране пятилетками мерилась, да! И между прочим, неплохой это отсчет, можно сказать, правильный… А у вас, дорогие мои Варя да Ваня, первая пятилетка закончилась, стало быть. И с хорошими результатами закончилась – и семья образовалась крепкая, и дом построили, и дочку родили… А сыночка, стало быть, на вторую пятилетку планируйте, а самое главное, старайтесь выполнять запланированное! А сейчас давайте отпразднуем успешное завершение первой пятилетки! За ваше семейное счастье, дорогие! Еще двадцать таких пятилеток как минимум, живите да здравствуйте! Ну, чего смотрите? Горько, что ли?
        – Горько! – дружно подхватили гости, поднимая бокалы. – Горько, горько!
        Варя с Иваном поднялись с места, поцеловались. Сергей Семенович опрокинул в себя рюмку, сел на место, глянул на Инну Борисовну, привычно ожидая одобрения.
        – А хорошо сказал, да… – задумчиво кивнула она. – Такую ассоциацию с пятилеткой выдал, я даже удивилась… Вроде ты никогда не отличался особым красноречием, Сережа.
        – Ну так… Стараюсь же… – довольно улыбнулся Сергей Семенович. – Я ж за нее все-таки ответственность несу, за Варюху-то… Сам сюда привез, сам и отвечать да стараться должен… А что-то наши долго не идут, где они там застряли?
        – Так устали с дороги… Успеют еще. Света говорила, у нее голова болит. Может, вообще не придут…
        – Ну и ладно, и пусть отдыхают. И без них народу много собралось.
        Потом были другие тосты, один другого лучше. И подарки всякие были. Как прогнозировала Инна Борисовна, сплошные деревянные ложки да плошки. Только Анастасия Митрофановна выбилась из общего ряда. Развернула пакет на коленях, толкнула мужа в бок, проговорила решительно:
        – Ну, вставай… Пора и нам речь держать, отец. Чай, мы на этом празднике не чужие.
        Распрямившись во весь рост, она произнесла торжественно:
        – Дорогие наши Ваня да Варенька! Сердечно поздравляем вас с юбилеем, и дарим с отцом наш подарок, вот…
        И она подняла в руках свой подарок – все ахнули от удивления. В руках у Анастасии Митрофановны была икона Казанской Божьей Матери. Большая, со стершейся росписью, почерневшая от времени.
        – Это старинная икона, ей цены нет… – уважительно прокомментировала Анастасия Митрофановна. – Из поколения в поколение в нашем роду передается… Пока икона жива, и род наш держится. Она и дом охраняет, и семью, и детей… Берегите ее, да в дальний угол не ставьте, пусть она на вас смотрит да охраняет от всякого зла ежедневно да ежечасно…
        Иван торжественно принял икону из рук отца и матери, поклонился. Варя сидела, замерев, чувствуя всю торжественность момента. Глянула мельком на Инну Борисовну и увидела, как та быстро смахнула слезу со щеки…
        Иван снова сел рядом с Варей, прошептал ей на ухо взволнованно:
        – Она и правда старинная, икона-то… Моим за нее бешеные деньги предлагали. Они отказались, и потом икону выкрасть пытались… И мы тоже будем ее хранить, пусть всегда будет с нами.
        Варя хотела ему ответить что-нибудь такое… Что-нибудь очень проникновенное и сердечное, но не успела. В дверях гостиной появились новые гости. Незнакомые ей люди. Хотя уже в следующую секунду она поняла, кто это пришел.
        – Ой, Антон! Света! Да заходите же! – поднялась им навстречу Инна Борисовна. – Молодцы, что пришли! А дети где?
        – Они во дворе играют… – проговорил Антон, подходя вместе со Светой к Ивану и Варе.
        Иван встал, обнял Антона по-дружески. Потом хлопнул его по плечу, проговорил весело:
        – Совсем не изменился, чертяка… А мы тут, видишь, пятилетие нашей свадьбы празднуем…
        – Да я в курсе, Вань! Знакомься, это моя жена Света!
        Не только Иван, но и все гости с любопытством разглядывали жену Антона, и она засмущалась вдруг, спряталась за его плечом. Не привыкла к такому вниманию, по всей видимости. Тем более на лицах гостей не явно, а вскользь, но все же читалось некое недоумение – вот, мол, какая у Антона жена-то… Та самая, которая его из моря вытащила… По ассоциации с геройским поступком и сама должна быть женщина «ах», но никакого «аха» в ней вовсе не наблюдалось. Так, серая мышка какая-то. Личико бледное, мягкое, как тесто, волосики мышиного цвета за уши заправлены. Ни ростом не вышла, ни статью, ни фигурой. Но ручки, видать, цепкие – вон как ухватилась за локоть Антона, силой не оторвешь.
        Впрочем, секундное замешательство продолжалось недолго, все принялись сдвигаться и уплотняться, освобождая новым гостям место за столом.
        – Ой, а я тебя не познакомил, Антоха… – вдруг спохватился Иван, – а это моя жена, Варя… Вот…
        В этом его «вот» явно проскользнула нотка хвастливого торжества – мою-то жену с твоей и сравнивать не приходится! Но это была совсем ничтожная нотка. Никто и не заметил ее, пожалуй.
        Антон глянул на Варю, улыбнулся – очень приятно, мол… Рад знакомству… И Света Варе тоже улыбнулась, но Варя ее улыбки уже не заметила…
        Она смотрела Антону в глаза. Антон смотрел ей в глаза. Это взаимное разглядывание продолжалось не более секунды. А им двоим показалось вечностью…
        Да и не разглядывание это было. Это было взаимное понимание того, что именно в эту секунду произошло. Если бы сейчас было лето и ярко светило солнце над головой, это можно было назвать солнечным ударом – и было бы очень красиво, ведь именно так пишут в романах про вдруг возникающее и уничтожающее человеческий разум чувство.
        Нет, солнца не было. За окном плыли хмурые ноябрьские сумерки, а комнату освещала обычная люстра – какой уж там солнечный удар!
        И тем не менее… Они сразу все поняли друг про друга. Варя увидела, что Антон понял. Антон увидел, что Варя поняла. Хорошо, что никто из гостей ничего не увидел. Даже Ваня не увидел. И даже проницательная Инна Борисовна. Веселье продолжалось по заданному сценарию, опоздавшим налили штрафные бокалы…
        Антон жадно опрокинул в себя свой бокал, Инна Борисовна глянула на него с удивлением. Света от «штрафной» наотрез отказалась. Это «наотрез» прозвучало так выразительно и где-то победительно даже, что всем стала ясна его подоплека – беременна, стало быть… Это уже четвертым ребеночком, надо же!
        А потом были танцы. Под грустный надрыв «ах, какая женщина, мне б такую» Антон пригласил Варю на танец. Она успела подумать в последний момент про песню – мол, пошлость какая, надо же… А потом уже ни о чем думать не могла. Как тут можно о чем-то думать, если вообще собой не владеешь? Вроде и стараешься помнить себя, а не получается. Как над пропастью плывешь. И прекрасно знаешь, что упадешь в эту пропасть. И не будет уже больше ничего… Все, что было, отдано на откуп крохотному моменту полета. Вместе. Вдвоем. Пока длится эта пошлая песня – «ах, какая женщина, мне б такую…». И знаешь, что этот момент определит твою дальнейшую жизнь. А иначе – просто никак…
        – Мне страшно, Антон… – тихо прошептала она ему на ухо.
        Он молча сжал ее руку. Чуть сильнее прижал к себе. Не бойся, мол, я с тобой. Мы падаем вместе. Не бойся…
        Хотя ему тоже страшно, наверное. Зря, зря он приехал. Так хорошо в ее жизни все было…
        Когда песня кончилась, Антон проводил Варю на место. Она села на стул, обвела взглядом пространство вокруг себя…
        Надо было как-то жить дальше. Пока в этой жизни. Хотя и понятно, что она кончилась. Надо было встать, собрать грязные тарелки со стола, отнести на кухню. Накрыть стол к чаю. Принести сладкий пирог и торт. Да, пока все веселятся и пляшут под разбитную мелодию…
        Проходя на кухню, Варя на миг остановилась у полки с книгами, куда Иван временно пристроил старинную икону Казанской Божьей Матери. Показалось, что она смотрит ей в глаза с грустной укоризной – ну что же ты, милая… Как же так-то… Опомнись, найди в себе силы для вразумления…
        Не было у нее сил. Накрыло, нахлынуло, понесло. И куда вынесет – неизвестно. Прости меня, Пресвятая Матерь Божья Казанская. Хотя нет мне прощения, знаю… Одна надежда на завтрашний день – вдруг все встанет на свои места, и голова прояснится, и уйдет этот сердечный звон, и на душе станет по-прежнему тихо и спокойно…

* * *
        Ничего на следующий день не прояснилось, не ушло, и душа не успокоилась. Наоборот, еще мучительнее свернулась в спираль, ожидая и требуя, требуя и ожидая… Хорошо, хоть Ивана дома с утра не было – ушел к родителям, надо было помочь по хозяйству прихворнувшему отцу. А она встала столбом у окна, ждала… И знала, что дождется. Знала, что откроется калитка и войдет Антон. А по-другому и быть не могло. Как теперь может быть по-другому? Оба они теперь сами себе не принадлежат по отдельности, только друг другу принадлежат… И не поймешь, то ли это наказание такое, то ли счастье…
        Когда увидела Антона, входящего в калитку, не удивилась. Развернулась, пошла к двери, распахнула ее настежь. Он вошел и сразу обнял ее, прижал к себе. Было слышно, как сильно колотится его сердце, как тогда, у Ивана… Тогда она слушала этот бешеное выстукивание почти равнодушно, а сейчас будто вся отдалась ему, и казалось, это не сердце стучит, а сама судьба играет увертюру, чтобы потом развернуться в мощной симфонии любви. Да, это была любовь. Варя не сомневалась. Та самая, которая бывает раз в жизни. И не у всех. Только у самых избранных. Или самых виноватых, которые уже априори виноваты в том, что должны разрушить чьи-то жизни, чьи-то судьбы…
        – Пойдем отсюда, Варь… – тихо прошептал ей на ухо Антон. – Пойдем быстрее отсюда…
        – Куда? Нам некуда с тобой идти, Антон.
        – К другу моему пойдем, к Сашке. Он из дома ушел, я его попросил.
        – Но как же… мы пойдем? Вдвоем, по улице? Здесь же из каждого окна любопытные глаза смотрят…
        – А это что, так важно? Пусть смотрят. Мне теперь все равно, Варь.
        – Антон… Ты скоро уедешь, а мне здесь жить…
        – А я без тебя никуда не уеду. Ты что, разве не поняла, что с нами такое произошло?
        – Я поняла, Антон, я поняла… А только…
        – Ладно, я пойду первым, если тебе так надо. И буду ждать тебя в доме у Сашки. Это на соседней улице, последний дом…
        – Я знаю, Антон, я знаю. Иди, я сейчас приду.
        Он с трудом оторвался от нее, шагнул за дверь. Варя поднесла ладони к щекам, предполагая, что они пылают жарким огнем. Но щеки оказались ледяными и твердыми, и она снова не удивилась – наверное, так и должно быть. Наверное, у такой любви огонь бывает только внутренний, опаляющий сердце и душу. И голову заодно. В таком огне здравых и трезвых мыслей уже не бывает. И все эти алые щеки, и мысли правильные спасительные – ах, что я делаю, как же можно! – к этой любви не имеют никакого отношения, она их отметает, как бесполезный антураж. Она властна и неколебима, она отдает суровый приказ – иди… Иди, не теряй ни минуты…
        Варя не помнила, как одевалась, как собиралась. Последней мыслью в голове промелькнуло – как хорошо, что Иван с собой Ясю взял…
        Потом шла по улице, не чувствуя ледяного ветра. Хорошо, что никто не встретился ей по дороге, иначе по одному ее виду заподозрили бы неладное. Хотя – какой у нее вид? Самый обыкновенный. Она ведь уже поняла, что состояние ее прячется внутри, а снаружи ничего не видно.
        Вот и дом. Тот самый. Осталось пройти до крыльца несколько шагов. Последних шагов этой жизни. Там, за дверью, будет другая жизнь.
        Она хотела постоять еще на крыльце, унять бешеный стук сердца, но не успела – дверь открылась, и властные руки Антона втянули ее внутрь… И сердцу ничего не оставалось, как смириться с этим набатом, все нарастающим…
        А потом время потерялось в пространстве между утром и сумерками, и сами они в нем потерялись, и не было возможности оторваться друг от друга, даже когда силы иссякли. Они даже на разговоры силы не тратили – чего еще говорить, если и без того все понятно? Если нет сил противостоять наваждению, зачем его облекать в какие-то там слова?
        Когда в доме стало совсем темно, Варя все же произнесла нехотя:
        – У тебя телефон все время звонит, слышишь? Пора идти… Да и Сашка твой должен скоро вернуться, наверное.
        – Погоди… Погоди, Варь. Мы же еще не решили ничего.
        – А что мы должны решить, Антон?
        – А ты сама не понимаешь? Мы должны быть вместе, навсегда вместе. Нам придется менять свою жизнь, это неизбежно, и не уговаривай себя, пожалуйста, по-другому все равно уже не получится. Давай обойдемся без лишнего надрыва и лишних рефлексий, ладно? Давай будем руководствоваться одной здравой мыслью – мы должны быть вместе. Потому что иначе не получится. Хоть разрывайся, а не получится.
        – Антон, у тебя трое детей…
        – Варь! Я все про себя знаю, не надо. Я все решу, все устрою. Потому что я знаю – никаких компромиссов уже не получится. То, что на нас свалилось, компромиссов не знает. Это… Это, наверное, больше, чем любовь. Это… Я не знаю… Власть какая-то… Это сильнее меня… И это сильнее тебя тоже, Варь. Так что надо решать…
        – Антон… Давай не сейчас. Я… Я не готова пока. Сил никаких не осталось. И меня дома, наверное, потеряли… Иван забеспокоится, искать станет. А вдруг кто-то видел, что я в этот дом зашла?
        – Хорошо, давай завтра… Ты сможешь прийти сюда завтра утром?
        – Утром не могу. У меня уроки. Может, после обеда…
        – Хорошо. Я буду ждать тебя здесь после двух.
        – А Сашка не проболтается?
        – Варь… Ты не о том сейчас думаешь…
        – Да я вообще ни о чем думать не могу, если честно. А еще я боюсь, что надо будет сейчас от тебя оторваться… Господи, Антон, да за что нам все это наказание, а?
        – Это не наказание, это счастье, Варь.
        – Но ведь и горе тоже…
        – Но счастья без горя не бывает. Это одно из двух – или в пропасть летишь – счастливый, или на краю обрыва остаешься – несчастный. Другого просто не дано в нашем с тобой состоянии… Да и не можем мы остаться на краю обрыва. Мы уже летим. Разве ты этого еще не поняла?
        – Да поняла, поняла…
        Антон приподнялся на локте, глянул ей в лицо. Глаза ее сияли в темноте сумасшедшим светом, и даже мелькнула в ее голове испуганная мысль – а вдруг он и впрямь сумасшедший? Но тогда и она тоже – сумасшедшая… Любовь лишила их ума и здравого смысла, любовь потянула их в пропасть…
        Лицо Антона приближалось к ней, его горячие руки делали свое дело. И тело послушно идет навстречу его рукам, губы жадно тянутся к губам… И снова тот же самый круговорот сумасшествия, и бешеный стук сердца, и смешанное воедино горячечное дыхание… И – счастье, счастье… Такое счастье – вместе лететь в эту пропасть… Достичь ее дна – и умереть можно…
        К своему дому она подошла уже за полночь. Иван стоял у калитки, тревожно вглядываясь в ночь. Увидел ее, бросился навстречу:
        – Где ты ходишь, Варь? Почему не позвонила, я чуть с ума не сошел!
        – Я телефон дома забыла… А Яся спит?
        – Давно спит… А где ты была-то?
        – У Нади, у нашей физички. Она болеет, нужно было с детьми помочь.
        – Так ты вроде с ней не дружишь…
        – Она попросила, я не смогла отказать. Холодно, Иван, пойдем в дом…
        Дома он глянул ей в лицо, нахмурился озабоченно:
        – Ты не заболела, часом, а? Вон, как вся осунулась…
        – Нет, я здорова. Просто устала, хлопот с этой свадьбой много было. Я лягу пойду, ладно? Только душ приму…
        – Варь… Мне кажется, у тебя что-то случилось, просто ты мне не говоришь… Ты скажи, Варь. Может, тебя обидел кто? Ты же знаешь, я за тебя любого порву…
        – Никого рвать не надо, Вань. Успокойся, все у меня в порядке. Иди спать, завтра вставать рано… Завтра Ясю сам в садик отвезешь, ладно?
        – Отвезу… А тебя из школы забрать?
        – Нет, не надо. Я еще к Надежде после уроков забегу…
        – Так я отвезу!
        – Не надо, Вань! Ну сколько можно повторять, а? Все, иди спать… Иди!
        Потом, стоя под душем, она ругала себя за этот взрыв недовольства, и ругала Ивана, что пристал, как с ножом к горлу… А потом поняла, что не ругается она вовсе ни на себя, ни на Ивана. Это чувство беспомощности в ней говорит, помноженное на чувство вины. И что она теперь со всем этим будет делать? Как жить? Ждать, когда Антон уедет? А она здесь останется? Нет, нет, только не это… Это будет не жизнь… И какое же счастье, что завтра они снова будут вместе – хоть ненадолго, но вместе… Но ведь это мучение – знать, что ненадолго! И что тогда делать, что?
        Конечно, долго это не могло продолжаться по одной простой причине – в деревне ничего долго скрывать нельзя. Их «секрет» и трех дней не продержался. Да уж…
        Первой заметила все свекровь Анастасия Митрофановна. Стояла на школьном крыльце, поджидала ее после уроков.
        – Что-то случилось, Анастасия Митрофановна? – спросила Варя, увидев ее.
        – Да как сказать, милая… В двух словах и не скажешь… – вздохнула женщина, отводя взгляд в сторону. – Идем, что ли, до дому тебя провожу… А то ведь и не застанешь тебя ныне дома-то, все пропадаешь где-то…
        Какое-то время шли рядом, молчали. Варя уже догадывалась, о чем будет разговор, но ощущала в себе странную пустоту, будто ей было все равно. Но ведь не было все равно, не было… Наверное, эта пустота была всего лишь защитной реакцией на то, что придется выслушать…
        – Ты, Варенька, только скажи… Все, как есть, скажи… Чем мы тебе не угодили-то? Иль все-таки обиду на меня затаила, да? Но я ж вроде повинилась – не в себе я была, когда тебя из дома перед свадьбой выгнала… Неужель так и не забыла?
        – Да что вы, Анастасия Митрофановна… Да я даже и не вспоминаю о той обиде… Да и не было ее у меня… – виновато залепетала Варя, не зная, что еще ответить.
        – А чего ж тогда ты по свиданкам принялась бегать, а? Это где ж видано, чтобы мужней жене… Как это тебя обнесло-то, доченька? Мне когда сказали, я даже не поверила… Думаю, да чтобы наша Варюха! Да как так-то! Она ж учительница! И чтобы по свиданкам, как последняя, не знаю кто…
        – Да при чем здесь учительница, Анастасия Митрофановна… – вяло произнесла Варя, понимая, что убеждать свекровь в своей невиновности бесполезно. Люди в деревне такие любопытные, что и в окно могут подглядеть.
        – А при том, Варенька, при том! При том, что ты на виду! И Ванька мой – парень не из последних, тоже, почитай, на виду! Пусть и не большой начальник, а тоже ведь бригадир, людьми командует! И жили вы – всем на зависть… А когда завидуют, пуще глаза глядят, когда споткнетесь… Вот и доглядели за тобой, окаянные! Теперь по всему селу звон пошел, не остановишь… Ну, чего молчишь-то? Сказать нечего, что ли?
        – Нечего, Анастасия Митрофановна. Не поверите, но совсем нечего.
        – Ах, ты… Окаянная ты душа… Да ты на мужа-то, на Ваньку-то, сыночка моего, посмотри, посмотри! Что ты с ним сделала-то, а? Да на нем ведь лица нет, иссох весь… Ходит, как покалеченный… И недели не прошло со дня вашего праздника, и нате… А какой праздник-то хороший был, а? И Ванька такой счастливый… И вот на тебе, такие новости вдруг свалились… Я вот еще к Инне Борисовне сейчас пойду, глаза ей открою, пусть она своего сыночка пропесочит! Приехал тут, голову тебе заморочил… У самого трое детей да четвертый на подходе, а туда же, чужих жен позорит! Ну куда это годится, а? Да и у самой-то у тебя где голова была, где? Как теперь ото всего отмываться станем?
        – Не надо к Инне Борисовне ходить, Анастасия Митрофановна… – взмолилась Варя. – Прошу вас, не надо…
        – А ты не проси, милая, не проси! Я своему сыну мать, я знаю, что делаю! Я и сестре твоей позвоню, у меня ее телефон есть, всенепременно позвоню! Бессовестная ты, вот что я скажу, и даже не спорь со мной, все равно слушать не стану!
        – Да я и не спорю. Делайте, что хотите. Теперь уж все равно…
        – Это как же так – все равно? Ты что такое удумала, а? Все равно ей, главное дело… А мне вот не все равно! И Ваньке моему не все равно! И доченьке вашей Ясечке не все равно! Ишь, все равно ей, надо же! Да тьфу, разговаривать с тобой не хочу больше…
        Анастасия Митрофановна махнула с досадой рукой, свернула в сторону ближайшего перекрестка. Варя постояла немного, глядя в ее сердитую спину, потом быстро пошла на другой конец улицы, к дому, где ждал ее Антон. Думать уже ни о чем не хотелось, да и не могла она думать. Какая-то сила толкала ее в спину, и сопротивляться ей было невозможно…
        Возвращаясь домой поздним вечером, она готовилась внутренне к разговору с Иваном. Да, она скажет ему все как есть. Ответит правдой на первый же его вопрос, и пусть он делает с ней, что хочет…
        Но разговора не получилось. Иван молчал, вел себя, как обычно. Конечно, скрывалась за этим «как обычно» большая боль, она это видела… Но если ему удобнее молчать, пусть молчит. Хотя лучше бы кричал, оскорблял последними словами… Или побил бы даже… Ведь других неверных жен часто бьют за такие дела. И правильно делают. Да, было бы лучше, если бы побил…
        – Инна Борисовна приходила… Тебя ждала. Поговорить хотела, – коротко сообщил Иван, отводя глаза. – Не дождалась, ушла…
        – Так я сама к ней схожу… Прямо сейчас… – почти обрадовалась Варя, потому что невозможно было находиться в этом напряжении, молчаливом и тягостном.
        Иван глянул на нее странно – она не поняла сначала… Потом сообразила – как она может идти в дом к Инне Борисовне? Там Антон, там Света… И тут же оба они услышали быстрые шаги на крыльце, и нетерпеливый стук в дверь, и голос Инны Борисовны:
        – Ваня, Варя… Откройте!
        – Иди, открывай… Я наверх пойду, не буду мешать, – повернулся Иван и вышел из кухни.
        Инна Борисовна не вошла, а ворвалась в дом, с трудом восстанавливая дыхание. Варя ее никогда раньше такой не видела – волосы растрепаны, глаза испуганные, и лицо будто враз постарело, обозначилось глубокими носогубными складками и нездоровой желтизной на висках.
        Инна Борисовна прошла на кухню, почти упала на мягкий диванчик, проговорила сдавленно:
        – Варя, неужели это правда? Сама мне скажи! Это ведь не может быть правдой, Варя? Чтобы ты и Антон…
        – Это правда, Инна Борисовна. Простите меня, но… Это так получилось, это от нас уже не зависело…
        – Ах, вот так, да? То есть само собой все произошло? Без твоего участия? Не виноватая я, он сам пришел? Нет, я своего сына не оправдываю, конечно… Но ты, Варя, ты! Как ты могла, Варя! Я ведь до последней секунды не верила, знаешь… Но если ты сама мне это говоришь… Как ты могла, Варя? Как?
        Варя вздохнула горестно и отвернулась к окну, непроизвольно втянув голову в плечи. Ну что, что она могла ответить на законный вопрос Инны Борисовны? Разве можно объяснить – как она могла? Вот так и могла… А Инна Борисовна продолжила в той же горестно-обвинительной тональности:
        – Ты ведь все прекрасно знаешь, Варя… Света беременна четвертым ребенком, скоро родит. Да и сама Света… Ты же видела, какая она! Ты хоть представляешь, что с ней будет? Как она все воспримет? Она ж руки на себя наложить может! Для нее Антон – это все… Это ее опора, это смысл ее жизни… Это ее любовь, в конце концов. Как она останется одна – с четырьмя детьми на руках? Как, Варенька?
        – Я не знаю, Инна Борисовна. Да, я думала об этом… Но я не знаю. В конце концов, это Антон должен решать… И он решил так, как решил…
        – Он мужик, Варя. У него в данный момент все решения только в одном месте сосредоточены. Но ты-то ведь женщина, ты понимать должна! Или тоже разум свой потеряла?
        – Да… Выходит, потеряла. Считайте, как хотите. Но только знайте одно – я без Антона тоже… Могу на себя руки наложить. Я не знаю, как это объяснить, но… Как есть, так и есть…
        – А я знаю, как объяснить. Это все временное, Варенька, так бывает. Разум вдруг совсем гаснет, одни чувства и эмоции человеком овладевают. Это в народе зовется мороком, дьявольским искушением… И это пройдет, надо только переждать какое-то время. Ну, возьми себя в руки, прошу тебя! Не губи, Варенька… Меня не губи, сына моего не губи… В конце концов, мужа своего не губи… Он ведь так любит тебя… Опомнись, Варенька…
        Варя молчала, отвернувшись к окну. Будто не слышала, о чем ей говорит Инна Борисовна. А может, и впрямь не слышала. Глуха была, слепа, неприкаянна.
        Инна Борисовна тоже помолчала немного, потом заговорила уже мягче, без прежнего надрыва:
        – Наверное, ты думаешь, я тебя не понимаю… Ошибаешься, моя милая, еще как понимаю. Я ведь тоже замуж без любви выходила… И такие же искушения меня поджидали, и я тоже теряла разум… Но я смогла остановиться у последней черты, Варенька. Потому что понимала, что нельзя мне шагнуть за черту… Права у меня нет… Потому что если взяла чужую любовь, использовала ее в тяжелую минуту себе во благо, то всю жизнь и ответственна за нее будешь. Это сама жизнь такой закон придумала, да. И если нарушишь его, наказана будешь. Да, именно так, за все надо платить…
        – Чем же можно заплатить за чью-то любовь, Инна Борисовна? – тихо спросила Варя, не поднимая головы.
        – Как это – чем? Ответной любовью!
        – А если ее не случилось, ответной? Как тогда быть? Ты стараешься, как можешь, а не случилось…
        – Варя, Варя… Какая же ты глупая еще, господи… Да ты пойми одно, девочка моя, что нельзя гневить судьбу, она такого вероломства никому не прощает. Она ведь не всякой женщине такое счастье дает – быть любимой… А если дает, то ответа требует. Тебе вот дала… Такое счастье на тебя свалилось, так тебя полюбил Иван – всем сердцем, всей душой, всего себя к твоим ногам бросил! И что теперь – наступишь и растопчешь, да? Такую драгоценность – растопчешь?
        Варя коротко и горестно вздохнула, еще сильнее втянула голову в плечи. Что и говорить – Инна Борисовна била по больному месту, тому самому, о котором Варя старалась не думать… Вернее, не могла думать. Чтобы вообще о чем-то думать, нужна трезвая и холодная голова. А когда тебя трясет, как в лихорадке, – ежеминутно, ежесекундно… Ни одна здравая мысль через эту лихорадку не пробивается.
        – Ты только подумай, Варенька… – продолжала говорить Инна Борисовна, печально глядя поверх ее головы, – ты только подумай о том, сколько в мире людской ненависти, сколько злобы… Сколько неприятия и зла… И настоящая, искренняя, бескорыстная и безусловная любовь стала такой редкостью, что днем с огнем ее не отыщешь… И все равно все мечтают о ней, все хотят… А на тебя она просто так свалилась, ни за что ни про что! Иван все прошлое от себя оторвал, всего себя к твоим ногам положил! Можно сказать, избранной женщиной тебя сделал! И это вопреки творящимся вокруг ненависти, и злобе, и подлому расчету… Ведь я помню, какая ты сюда приехала, Варенька! Словно крылья тебе подрезали! Ведь так? Ну же, вспомни?
        – Да, Инна Борисовна, так…
        – А Иван тебя с колен поднял, он тебе всю свою любовь отдал! И ты согрелась в ней, ожила! И что же теперь? Убить его за это хочешь? Нет, милая моя, нельзя так… Потому что за любовь надо платить, как бы грубо и банально это ни звучало.
        – Чем платить, Инна Борисовна? Если мне нечем…
        – Как это – нечем? А благодарностью? Ведь благодарность – это тоже любовь, Варенька!
        – Разве?
        – Да, именно так! Благодарность многому учит! Например, она учит любить в ответ…
        – Научиться любить невозможно, Инна Борисовна. Любовь или есть, или ее нет, другого не дано.
        – Хм… И это ты мне будешь объяснять, можно ли научиться ответной любви? Ты? Мне? Да о чем ты говоришь, Варенька…
        Инна Борисовна вздохнула и улыбнулась чему-то своему, потаенному. И снова заговорила тихо, будто обращалось не к Варе, а к себе самой:
        – Да, можно научиться любить, можно… Если ты видишь, если чувствуешь, какая большая любовь направлена в твою сторону… Ты в ней купаешься, ты ею пользуешься, тебе в ней так хорошо… И ты становишься благодарной с годами… И понимаешь вдруг: а это ведь тоже – любишь! И такое счастье на тебя накатывает от этого осознания, такое счастье! И хвалишь себя, что все искушения по молодости пережила, не перешагнула опасную черту… Понимаешь, о чем я говорю, Варя?
        – Я рада за вас, Инна Борисовна. Но нельзя же всех по своей мерке мерить… У вас получилось, и хорошо, и замечательно. А у меня вряд ли получится. Нет, нет, я так не смогу… Для меня любовь – это другое… Я и сама только сейчас поняла, что это такое на самом деле…
        – И что же? Обоюдная неуправляемая страсть – это ты называешь любовью? Нет, дорогая моя. Страсть – это не любовь. Она близко с любовью не стояла, она лишь ее бледная тень. Страсть – это обман, всегда обман…
        – Да, Инна Борисовна. Я тоже часто слышала от других этот постулат, что страсть – это не любовь. Пусть будет так, если хотите. Я ведь все равно не смогу вам объяснить того, что во мне происходит… Где любовь и где страсть – все переплелось в один клубок… И я не сумею, как вы, даже когда-нибудь, найти в чувстве благодарности ответную любовь… Не получится у меня, простите. Не умею, нет…
        – Умеешь. И я тебе даже больше скажу, Варя! Ты тоже любишь Ивана, только сейчас пока не догадываешься об этом. Да, ты не в себе сейчас, но это пройдет… Поверь мне, пожалуйста. Ты будешь с ним счастлива. Я сумела в свое время, и ты сумеешь. Благодарность – это тоже любовь, это правда! Это жизнь, Варя, да! Не обманные взлеты и падения вниз, а сама жизнь! Господи, да ты оглянись кругом, оглянись на людей, сама посмотри… Вот хотя бы свекровь твоя, Анастасия Митрофановна… Думаешь, она своего мужа любит? Ну, в том самом смысле, который ты в любовь вкладываешь? И тем не менее вполне счастливо с ним живет… Потому что любовь и не должна быть наваждением да душевным страданием, наоборот, она должна душевный покой давать. Счастье. Благословение Божье. А наваждение – это от лукавого, Варенька. И надо найти в себе силы, чтобы это увидеть… А ты сама себя убедила, что сил у тебя нет, и потому идешь по обманной дороге. Детей отца хочешь лишить… Мать их обездолить… Ну что будет со Светой, с детьми? Ты ж ее видела, Варь… И Антон тоже с ума сошел… Я ведь с ним говорила, а он талдычит одно – люблю Варю, люблю… Я уже
сделал свой выбор, мама… Ну какой такой выбор, господи?! Прошу тебя, Варенька, опомнись хоть ты… Остановись, Варенька… Уезжай куда-нибудь, исчезни на время… Прямо сейчас уезжай, а? Вот сию минуту… А Ивану я объясню, он поймет!
        – Если бы все так просто было, Инна Борисовна…
        – Да проще не бывает! Ты уедешь, потом Антон со Светой уедут, я им и билеты на самолет на послезавтра взяла… Лучше бы раньше, конечно, да рейса не было. А на поезде Света не может, укачивает ее… Совсем плохо ей будет в поезде… Всего до послезавтра, Варь! Уезжай!
        – Я не могу, Инна Борисовна… Не поверите – даже со стула встать сил нет… Не могу я, не могу, понимаете? И не мучайте меня больше, пожалуйста…
        Варя закрыла лицо руками, заплакала тихо. Но никакого утешения от собственных слез не чувствовала, а только видела, будто сквозь пальцы, как Инна Борисовна на нее смотрит… Отчаянно, безнадежно и немного с презрением. Да пусть хоть как смотрит, пусть только уйдет поскорее… Сколько можно еще тянуть это мучительное объяснение?
        Инна Борисовна словно услышала ее отчаянный внутренний вопль, молча встала, вышла за дверь. Было слышно, как с силой захлопнулась за ней калитка. Да, она все сказала этим хлопком, это понятно. Теперь для нее Варя – всего лишь неблагодарная тварь. Женщина, которая принесла в семью горе.
        Через какое-то время на кухню спустился Иван, сел на то же место, где только что сидела Инна Борисовна. Только Инна Борисовна сидела прямо и старалась смотреть ей в лицо, а Иван согнулся в три погибели, вяло опустив руки вдоль тела. Будто на плаху свою голову принес.
        – Ты все слышал, да? – тихо всхлипнула Варя, утирая слезы со щек ладонями.
        – Нет, ничего я не слышал… Не могу я этого слышать, Варь. Душа не принимает, и думать об этом не могу. Конечно, нам поговорить бы надо, я понимаю… Веду себя, как… Как дерьмо последнее, а не мужик…
        – Не надо, Вань. Ты… Ты настоящий мужик, поверь мне. Это я… Это я дерьмо…
        Иван вдруг выпрямился, резко вдохнув в себя воздух, с силой сжал кулаки. Потом быстро вскочил с диванчика, быстро шагнул к двери. Но на полпути остановился, вернулся, снова сел… И проговорил с тихим надрывом, потрясая кулаками перед лицом:
        – Ну чего, чего тебе не хватает, а? Чем я тебе не угодил? Чем я хуже его, скажи?
        – Ты ничем не хуже, Вань… Ты лучше, правда. Но я его люблю, и ничего с этим не могу сделать. И хорошо, что ты сам об этом заговорил… Потому что я больше не могу тебе врать, это невыносимо. Это даже не вранье получается, а издевательство над тобой. Я знаю, что ты все знаешь. С первого дня, ведь так? Знаешь и делаешь вид, что не знаешь…
        – Да, я знаю. Но я не хочу знать. Верить не хочу. Не могу… Не могу я, чтобы ты… Чтобы вот так, без тебя… Не могу, хоть убей.
        – Вот ты все за меня и сказал, Ваня… Представь, что я испытываю те же самые чувства к Антону. Не могу без него. Хоть убей. И что же нам теперь делать, а, Вань?
        – Я не знаю, Варя. Наверное, надо просто переждать это твое… Эту твою любовь… Может, пройдет?
        – А у тебя пройдет?
        – У меня – нет. Но я готов ждать, Варь. Пусть я буду дерьмо, а не мужик, но я готов ждать. Можешь презирать меня за это.
        – Да какое презрение, о чем ты… Мне очень больно, поверь, что я заставляю тебя так страдать… Но я люблю Антона и ничего с этим поделать не могу, Вань. Прости.
        – А меня что, совсем не любишь?
        – Совсем, Вань. И жить с тобой больше не могу. Я знаю, как больно тебе сейчас, но поверь, мне тоже больно… Потому что я не женщина, а неблагодарная тварь… Получается, что воспользовалась твоей любовью…
        – Не надо, не говори так. Я же честно тебя любил, от сердца, а не ради твоей благодарности. Я надеялся, что ты… Что ты когда-нибудь… А потом даже поверил, что ты меня любишь… Выходит, сам себя обманул.
        – И я тоже надеялась, Вань. Я тоже думала, что люблю тебя. Прости, не получилось. Но я уеду, и тебе со временем станет легче…
        – Ты… Ты хочешь уехать отсюда? Совсем?
        – Но ведь иначе не получится, Вань…
        – А как же Яся? Оставь мне Ясю… Пожалуйста…
        Варя удивленно вскинула на него глаза… И вдруг испугалась. Никогда у него не было такого лица… Такого бледного, почти белого. Казалось, даже глаза на нем выцвели и стали мутно-голубыми, как у старика. Сердце у Вари сжалось от боли, и что-то в нем лопнуло и отдалось острой болью между лопатками. Боже, что же она делает с Иваном, чем же он виноват? В том виноват, что она оказалась неблагодарной дрянью?
        Она даже слегка потянулась к нему в порыве жалости, но он продолжал смотреть, ожидая ответа на свою просьбу. Не жалости он просил, а чтобы она Ясю оставила. Ну да, для жалости путь закрыт, потому что главное уже сказано…
        – Оставь мне Ясю, пожалуйста, – снова попросил Иван.
        – Но это невозможно, что ты! – сухо и резко ответила Варя, отрезая одним махом все возражения. – Нет, Ваня, прости, но это невозможно. Да ты ведь все равно с ней будешь видеться, потом, когда захочешь… Это все решаемо, Вань…
        Он сильно наморщил лоб, кивнул, будто принимая в себя горестное обстоятельство. Посидел еще немного и встал, шагнул в прихожую. Оделся, и вышел на крыльцо, и пошел быстро, на ходу застегивая молнию на куртке.
        Варя встала, подошла к окну. Вся эта сцена проплыла перед ее глазами, как в замедленном действии – для того, наверное, чтобы больнее было смотреть…
        Смотреть, как он идет к калитке по двору. Как ветер жадно треплет его волосы – шапку забыл надеть. Как согнулась от горя его спина, будто несет на себе непосильный груз… И не донесет, и упадет, как только выйдет за калитку.
        Прости меня, Ваня, прости…
        Хотя – о чем это она? За такое ведь не прощают. Права Инна Борисовна, рассуждая про чужую любовь… Если взяла – отдай в ответ свою. А не сумела – никакое «прости» тебя не спасает. Но что теперь об этом думать, теперь уже поздно…
        Она так и стояла у окна, не понимая, сколько прошло времени. И даже не удивилась, когда увидела входящего в калитку Антона. Повернулась автоматически, пошла к двери, чтобы встретить его…
        Антон вошел, обнял ее, прижал к себе. Прошептал в ухо:
        – Ты одна? Я видел, как Иван ушел…
        – Как ты мог видеть? Ты что, где-то рядом был?
        – Да. Рядом. Я всегда буду рядом с тобой, Варь. Собирайся, нам надо уехать… И чем быстрее, тем лучше.
        – Антон… А ты со Светой уже поговорил?
        – Нет… Она даже не догадывается.
        – Но как же так, Антон…
        – Варь, я знаю, что делаю. Я ей письмо оставлю, она прочитает и… Так ей будет легче принять. Потому что если сказать, то будет истерика. Я знаю, как это будет… Я ведь уже пытался уйти, и не один раз… Она просто невменяемая становится, не может ничего слушать, только кричит и цепляется… И на коленях ползает… Ну, я и остаюсь, конечно. А после очередной моей попытки побега наступает затишье, и через какое-то время она с радостью объявляет мне об очередной беременности… Мне кажется, я даже слышу в ее голосе что-то вроде маленького злорадства – что, мол, съел? Никуда ты от меня не уйдешь… Наверное, зря я тебе все это рассказываю, да? Не время сейчас?
        – Не знаю, Антон… А только нельзя вот так – исчезнуть без объяснений. Хотя… Тебе решать, как лучше. Я тебе не советчик.
        – Да, ты права, это мне решать. И я уже решил, что лучше без объяснений обойтись. Лучше письмом… Она прочитает, а истерику некому будет устраивать. Придется принять, и все.
        – Но это жестоко, Антон. Она же беременна… Ей нельзя… Получается, ты сбегаешь в такой момент…
        – Ты считаешь меня трусом, да? Но ведь я бы все равно ушел рано или поздно. Все равно бы ушел, я знаю!
        – А ты уйти собирался… к кому-то? К другой женщине, да? Ты ее любил?
        – Нет, нет… Я никого не любил. Не было у меня женщины. Хотел просто уйти. Просто сам по себе уйти, понимаешь? Нет, я никого не любил… Я вообще не знал, что могу любить, пока тебя не увидел…
        – Антон… А правда, что Света спасла тебя, когда ты в море тонул?
        – Правда. И я ей очень благодарен, она действительно подарила мне вторую жизнь. Но на одном чувстве благодарности долго не продержишься, хотя оно и было определяющим в нашей семейной жизни… И все оправдывающим. Я это понимал, она это понимала. И я думаю, она меня тоже не любит… Просто привыкла к тому, что я должен ей свою спасенную жизнь… Но я этой спасенной жизнью да благодарностью наелся уже – во! – провел он ребром ладони по шее и тут же стыдливо потряс ладонью, будто застеснявшись грубого жеста. И добавил тихо: – Я жить хочу, Варь… С тобой жить… Так что собирайся, мы уезжаем.
        – Куда?
        – Пока в Реченск. У меня там друг живет, он сейчас к девушке своей переехал, и его квартира свободна. А там разберемся… Не бойся, не пропадем.
        – Я с дочкой, Антон…
        – Это понятно, что с дочкой. Я ее буду любить, не бойся. Я ее уже люблю.
        – А как же твои дети? Что с ними будет?
        – Они останутся моими детьми, я всегда буду присутствовать в их жизни… Да все со временем устроится, Варь! Главное, надо сейчас уехать, сразу разрубить этот узел! Чтобы все и всем стало понятно. Давай, собирайся…
        – Что, прямо сейчас? Но сейчас ночь…
        – Нет, не сейчас. Мы с тобой так сделаем, Варь… Я уеду сейчас, а завтра утром буду ждать тебя на пристани в Черемухове, там утренняя «Ракета» делает остановку. И дальше уже – только вместе…
        – Что, вот так уйдешь в ночь, и все?
        – Да, уйду в ночь, и все.
        – Инна Борисовна с ума сойдет…
        – Не сойдет. Она разумный человек и все понимает про меня, про Свету… Только ей время надо, чтобы привыкнуть.
        – Она ведь приходила ко мне сегодня…
        – Я знаю. Ты не думай больше ни о чем, Варь. Ты собирайся. Возьми с собой самое необходимое, что унести сможешь. И утром садись на первую «Ракету», она в восемь утра отправляется. Как сядешь, позвони мне, поняла?
        – Поняла… Только не нравится мне все это, Антон… Бежим перебежками, как преступники…
        – А мы и есть сейчас преступники, Варь. Для всех – преступники.
        – И потому надо бежать, скрыться и отсидеться? Переждать, когда страсти утихнут?
        – Да, Варь, да. Называй, как хочешь. Но нам надо быть вместе, и это все оправдывает, Варь. И мы потом с тобой об этом поговорим, ладно? А сейчас мне надо идти… Сашка меня в Черемухово на катере отвезет. Я жду тебя на пристани, Варя… Я люблю тебя, очень люблю. Даже сейчас не могу от тебя оторваться… Ну все, надо идти, Сашка там психует на берегу…
        Когда Антон ушел, Варя вдруг подумала – а она ведь не сказала ему, что согласна на такой подлый побег… Получается, он все решил за нее. И ей ничего не остается, как собрать вещи и утром прийти на пристань.
        Хотя ночь на раздумья у нее есть. Вернее, остаток ночи. За это время она может опомниться и… И что? Назад все вернуть? Но как? Если Ивану уже все сказала как есть… И что это будет за жизнь – после сказанного? Жить изо дня в день с Иваном и думать, что могла бы жить с Антоном? И любить его?
        Нет, это невозможно, это мука настоящая… Надо отбросить все сомнения и идти собирать вещи, вот что. Нельзя остановить мчащийся на полном ходу поезд. Все сказано, все решено. Пусть и не она сама приняла решение, а Антон за нее принял… Какая разница, кто из них принял это решение? Разницы-то никакой…
        Встала, пошла в прихожую, выволокла с антресолей большой чемодан. Открыла его, постояла, пытаясь сосредоточиться… Так, надо самое необходимое взять. Все, что нужно для Яси на первое время. И вещей теплых побольше, зима впереди. А еще любимую ее игрушку не забыть – медвежонка с оторванным ухом… Этого медвежонка ей подарила Инна Борисовна. Бог весть, почему именно его Яся так полюбила, и других игрушек у нее много, девать некуда. Просила медвежонку обратно ухо пришить, но все как-то руки не доходили. А в последние дни уж точно не до медвежонка ей было… Интересно, как Иван объяснял дочке мамино ежевечернее отсутствие? По крайней мере, Яся ей никаких вопросов не задавала… Наверное, очень убедительно объяснял. И сам очень старался верить своим объяснениям. Как же Иван ее любит, господи… Лучше бы не так сильно любил…
        Нет, не надо больше думать об этом, иначе просидит вот так с медвежонком в руках до утра. Да, надо собираться…
        Пока упаковывала чемодан, отвлеклась немного. Вернее, ей показалось, что отвлеклась. Потому что обнаружила вдруг, что лицо мокрое от слез… Вытерла сердито щеки, тряхнула головой – все, все! Хватит! Решение принято, обратной дороги нет! И надо бы поспать хоть часок, потому что наутро сил недостанет… И будильник завести…
        Разбудила ее Яся – еще до того, как зазвенел будильник. Стояла рядом с кроватью, румяная со сна, терла глаза кулачками:
        – Мамочка… А мы что, сегодня в садик не пойдем? Почему ты меня не будишь?
        – Мы не пойдем в садик, Ясечка… Мы сейчас оденемся, позавтракаем и поплывем на «Ракете»…
        – Ура! А папа с нами поплывет, да?
        – Нет, папа останется дома, у него много дел.
        – Ой, а я с папой хочу…
        – Иди, быстренько умывайся. А я пойду на кухню завтрак готовить. Кашу овсяную будешь?
        – Нет, лучше блинчики…
        – Блинчики не успеем, Ясенька. Нам надо торопиться, а то «Ракета» уйдет.
        – А папа… Он нас будет провожать?
        – Нет, не будет. Папа на работу ушел. Ну, иди давай, иди…
        Пока готовила завтрак, думала о том, как объяснит Ясе появление в ее жизни другого дяди вместо папы. Все как есть ей не скажешь, маленькая еще, чтобы понять, и обмануть не получится… Выходит, никак и не объяснишь? О господи, что же она, глупая мать, творит с ребенком… И со своей жизнью тоже… Как из всего этого выбираться станет? И вообще, не велика ли плата за счастье – жить в любви… Или не признает любовь никакой платы? Любовь сама по себе, а наказание за нее – само по себе?
        Когда позавтракали и собрались уже одеваться, в дверь постучали – громко и требовательно. И пронеслась в голове испуганная мысль – кто это?
        Иван? Решил силой забрать у нее Ясю?
        Открыла, готовясь к самому худшему. За дверью стояла Инна Борисовна. Варя ничего не успела спросить, Инна Борисовна сама проговорила коротко и холодно:
        – Антон у тебя?
        – Нет, что вы…
        – А где он?
        – Я… Я не знаю…
        – Не лги, Варя! Все ты прекрасно знаешь! Говори, где он! Как вчера ушел из дома, так и не приходил… И телефон у него не отвечает! Говори, где он!
        – Не кричите, пожалуйста, Ясю испугаете…
        – А я разве кричу?
        – Да, вы кричите. Да вы зайдите в дом, чего ж мы через порог…
        Инна Борисовна послушно ступила в прихожую, и при ярком свете стало видно, как осунулось ее лицо, как пролегли под глазами темные круги. Лицо, всегда гладкое и ухоженное, будто стекло вниз, и стали видны те самые десять лет «плюс», которые всегда раньше были в минусе.
        – С ним что-то случилось, значит… – с болью проговорила Инна Борисовна, не глядя на Варю. – Я Свете пока ничего… То есть наврала, что он на рыбалку вроде собирался… Хотя какая сейчас рыбалка? Но она вроде поверила… А может, и не поверила, а делает вид, что поверила… Варь, где он, а? Ну скажи ты мне, ради бога! У меня ж сердце от тревоги разорвется!
        – Я не знаю, Инна Борисовна…
        – Ты знаешь! Знаешь! Ну хочешь, я перед тобой на колени встану, только скажи?
        Она сделала попытку осесть вниз, но Варя тут же подхватила ее испуганно, обернувшись на дверь кухни – вдруг Яся услышит?
        – Не надо, Инна Борисовна, прошу вас… Ну что вы… Не надо, пожалуйста…
        Женщина распрямилась, без сил прислонилась к дверному косяку, прикрыла глаза. Помолчав, заговорила с тихим отчаянием:
        – Нет, как вы так можете, я не понимаю? Как вы можете? И ты? И Антон? Что вы задумали, Варя, ответь мне, ради бога! Что я Свете скажу, а? Что с ней будет, вы подумали? Да какая бы она ни была, как бы Антон к ней ни относился, она ведь живой человек… Да еще в таком положении… И не думай, что я не знаю того, как часто она пользуется очередным своим положением, чтобы удержать возле себя Антона! Я все знаю и понимаю! Но это их жизнь, Варя! И не нам судить, плохая она или хорошая!
        – А я и не думала судить, что вы! Я просто люблю Антона, Инна Борисовна… И он любит меня. И мы ничего не можем с этим сделать. Просто сейчас нам всем потерпеть надо, хотя бы первое время, принять все как-то… Привыкнуть…
        – Варя… Что ты несешь, а? Ты сама слышишь, что ты говоришь? Ведь ты меня сейчас убиваешь, Варя… Я умоляю тебя, Варенька, хоть ты одумайся, ты же всегда такой рассудительной была… Пожалуйста, Варя…
        Она снова поползла вниз, пытаясь встать на колени, и Варя снова едва-едва подняла ее на ноги.
        Инна Борисовна поднялась, но будто окаменела. Постояла так несколько секунд, потом с силой оттолкнула ее руки, полоснула по лицу отчаянно слезным и злым взглядом. Потом развернулась и быстро вышла за дверь, бросив через плечо:
        – Не будет тебе счастья с моим сыном, не жди… Кто благодарности не знает, того и счастье стороной обходит, запомни. А ты ведь мне как дочь была… Столько я в тебя души вложила… Не будет тебе счастья, не жди.
        Сказала и пошла по двору к калитке, с трудом переставляя ноги.
        Теперь Варя стояла в дверном проеме, будто окаменевшая, смотрела ей вслед. И даже вздохнуть не могла – в груди было так больно, будто слова то ли злого предсказания, то ли прямого проклятия перекрыли дыхательные пути колючей проволокой. И где-то на краешке подсознания мелькнула горькая мысль – а ведь так и будет, скорее всего… Не будет им счастья… Потому что народную мудрость про свое счастье на чужом несчастье никакой любовью не перешибешь – даже самой сильной и всепобеждающей… Да и разве может идти речь о каких-то победах? Победа – это когда враги сломлены и уничтожены. А здесь – кто враги? Беременная Света? Инна Борисовна? Или Сергей Семенович, который когда-то побежал за ней из вокзального тепла? Кто, кто враги-то?
        Инна Борисовна давно ушла, а она все стояла, смотрела ей вслед. Внутри по-прежнему было холодно, страшно и больно, и хотелось увидеть Антона. Заглянуть ему в глаза, чтобы набраться смелости. Чтобы увидеть в них ответ – на что еще нужно пойти, чтобы… Чтобы жить и любить… И убедить себя, что имеешь на это право. Как бы там ни было, а имеешь.
        Да, надо идти на пристань. Надо решиться. Надо поставить точку, а потом – пусть будет, как будет… Да и время уже поджимает!
        На улице было ветрено, идти было трудно. Надо держать за руку Ясю, другой рукой удерживать за ручку чемодан в равновесии – он все время норовил опрокинуться на грунтовой дороге. Но эта трудность, как ни странно, отвлекла ее от страха принятия последнего решения, да и трудность ли это была? Так, маленькое неудобство.
        Когда добрели до спуска на пристань, Варя наклонилась, чтобы убрать ручку чемодана – везти его с горки было совсем неудобно, лучше на себе протащить. А когда распрямилась, увидела стоящую рядом Машу… Та смотрела на нее с удивлением и жадным любопытством, и это любопытство обязательно должно было прорваться вопросами.
        Нет, ну почему именно Маша должна была ей встретиться? Что это, насмешка судьбы? Или ее напоминание о том, что скоро должно случиться? Ведь именно Маша ждала столько лет, чтобы увидеть свою соперницу, убегающую от Ивана!
        Ну что ж, пусть будет насмешка. Или предупреждение. Она только счастлива будет, если Иван не станет по ней горевать. По крайней мере, на душе спокойнее будет…
        Или не будет? Или она сейчас кокетничает сама с собой? Хотя… До кокетства ли ей, когда все силы ушли на то, чтобы перешагнуть черту… А до черты осталось совсем немного – дойти до причала, купить билет и сесть на «Ракету».
        – О… А ты куда? – задала свой вопрос Маша. – И с чемоданом… Уезжаешь, что ли?
        Варя сухо кивнула, не глядя на нее. Зачем, мол, спрашивать, сама не видишь, что ли…
        Хотела было пройти дальше, но Маша продолжила довольно приветливо:
        – Ой, а это ж твоя дочка? Хорошенькая какая… На тебя похожа, да. Надо же как, очень на тебя похожа, от Ивана ничего не взяла…
        Варя тихо удивилась, услышав это заявление – да разве Яся на нее похожа? Вовсе нет… Как говорила про внучку Анастасия Митрофановна – чисто в нашу породу пошла, все забрала, до капельки. Да и на первый взгляд видно, она никогда и не спорила… Наоборот, всегда только улыбалась да соглашалась – и правда, мол, ваша порода, моего и нет ничего…
        Хотя у Маши своя правда, наверное. Хочется ей не видеть в Ясе Ивана – пусть не видит. Может, она так свою старую душевную боль тешит, ей виднее. Пусть…
        – А я маму провожала, только что на «Ракету» посадила! – не дав ей опомниться, снова заговорила Маша. – Ей в Реченск надо, в больницу, на обследование. Хотела с ней вместе поехать, да с работы не отпустили. А тебе тоже в Реченск надо, да? На вокзал, что ли? Наверное, далеко собралась, если с чемоданом…
        – Извини, Маш, я тороплюсь. Боюсь на «Ракету» опоздать, – снова сухо произнесла Варя, подхватывая чемодан.
        – Да успеешь еще! Не на одной «Ракете», так на другой уедешь!
        – На какой другой? Другая только после обеда…
        – Так сегодня же суббота! Сегодня же две «Ракеты» утром отходят! Одна через десять минут отправляется, а другая через полчаса. Слушай, а это правда, что про тебя говорят, Варь? То есть… Про тебя и про сына Инны Борисовны? Правда?
        Ну вот, главный вопрос и задан. И смотрит Маша так, будто вся ее дальнейшая жизнь зависит от Вариного ответа. Даже немного вперед подалась, будто приготовилась ловить каждое слово. Неужели и впрямь решила, что соперница начнет откровенничать да выкладывать всю подноготную про себя и про сына Инны Борисовны? Или так хочется ей услышать именно то, что уставшая ждать душа требует?
        – А почему все-таки две «Ракеты», я не поняла? – ответила вопросом на вопрос Варя, пытаясь придать голосу крайнюю озабоченность только этим вопросом. – Они обе идут до Реченска? Ты уверена, Маш?
        – Да, точно до Реченска… – разочарованно протянула Маша, поняв, что никаких откровений не услышит. – Только которая через полчаса, она долго тащится, со всеми остановками, а которая через десять минут, она скоростная, без остановок идет, прямиком до Реченска. И только по субботам…
        – То есть… Скоростная в Черемухове не остановится?
        – Нет, говорю же… А тебе что, в Черемухово надо, что ли? Тогда садись на ту, которая через полчаса…
        Варя задумчиво кивнула, будто соображая, надо ли ей в Черемухово. И вообще, странное состояние ею вдруг овладело, будто эта задумчивость окутала ее вязким туманом. Даже все звуки извне куда-то пропали, и Машин голос не стал слышен, хотя она и говорит что-то, и даже машет руками в сторону причала.
        Но ведь все равно надо идти, даже через это странное состояние… Садиться на одну из «Ракет»… Хотя – почему на одну из?.. Ей ведь на ту, которая в Черемухове делает остановку… А если на ту, которая через десять минут, то она проедет мимо Черемухово…
        А можно и вообще ни на одну не садиться, можно вернуться домой… Хотя нет, домой уже нельзя. Уже все сказано, все отрезано. Обратной дороги нет.
        – Извини, Маш, я пойду… – произнесла она с трудом, беря Ясю за руку и подхватывая чемодан. – Я пойду, мне надо успеть…
        – Погоди! Погоди, Варь… – вдруг остановила ее Маша и даже наперерез встала, не давая пройти. – Еще одну минуту, Варь… Я только спросить тебя хочу… Вот скажи мне честно – зачем тебе все это надо было, а?
        – Что надо, Маш?
        – Ну… Зачем тебе Иван был нужен, если ты не любила его, скажи? Столько лет жизни у меня отняла… Я ведь ждала его, Маш. Я знала, что ты когда-нибудь сбежишь, знала. Потому и ждала. И теперь-то уж ни за что тебе его обратно не отдам… Надоедать ему буду, унижаться буду, себя предлагать… Я вчера и к тете Насте уже ходила, к его матери. И ей то же самое сказала. А она, знаешь, заплакала… Горько так плакала, у меня чуть сердце не разорвалось… А у тебя-то сердце есть, а, Варь? Чего ж ты так с добрыми людьми поступаешь? Ну зачем тебе все это нужно было, скажи? Ведь ясно было, чем все это закончится!
        Варя молча смотрела на Машу, будто не слышала, о чем она говорит. Надо было ответить ей как-то, но что тут можно ответить? Забирай, мол, Ивана да будь с ним счастлива? Это уж совсем глупо звучит…
        Маша, будто услышав ее мысли, снова повторила внятно и твердо:
        – Ивана я тебе больше не отдам, и не думай сюда возвращаться. К пустому месту приедешь, поняла?
        – Я поняла тебя, Маш. Дай мне пройти, мне успеть надо… Обязательно успеть…
        Сказала – и снова будто провалилась в состояние тихого удивления – почему успеть? Куда успеть? Если на ту «Ракету», что тащится с остановками, так она только через полчаса отходит… А если без остановок… Тогда и впрямь надо успеть… Но почему без остановок-то? Ей же в Черемухово надо… Там на пристани Антон ждет…
        Маша отступила молча, давая ей дорогу. Варя пошла, не оглядываясь и крепко держа Ясю за руку.
        – Мам, а почему тетя на тебя ругалась? – вдруг спросила Яся, дернув ее за руку.
        – Она не ругалась, доченька. Она просто так разговаривает.
        – А почему она про нашего папу так говорила? Я совсем не поняла, что она говорила, мамочка…
        – Идем, Яся, идем. Нам торопиться надо… Я потом тебе все объясню…
        У кассы никого не было, и она встала у окошка, держа наготове деньги. Кассирша смотрела на нее в ожидании. Потом не выдержала, подтолкнула вопросом:
        – Ну? Будете билет брать, не будете? Если вам до Реченска надо, так поторопитесь, «Ракета» уйдет через пять минут! А если в другое место…
        – А мне до Реченска! На ту, что без остановок! – вдруг твердо произнесла Варя, сама от себя не ожидая. – Один взрослый билет, один детский!
        – Только бегом бегите, вдруг не успеете, – торопливо отсчитала ей сдачу кассирша. – Чтобы потом не пришлось билеты менять…
        – Да я успею! Должна успеть…
        Через пять минут «Ракета» медленно отчалила от пристани, и Варя оглянулась назад с тоской…
        Господи, да что же она наделала? Почему решила так – в последний момент? Будто что-то заставило ее так решить… Может, остатки здравого смысла? Или совесть, к которой так тщетно взывала Инна Борисовна? А может, ее предсказание, похожее на проклятие, – все равно ты с моим сыном счастлива не будешь?
        И надо Антону позвонить, все сказать… Но что, что она ему скажет? Чтобы возвращался домой, к жене? А почему, собственно, она делает за него выбор? Ведь он сам должен… Он сам и решил… И еще неизвестно, чего это ему стоило. А она, выходит, предала его? Мимо проедет, и все? А самой-то как жить без него, господи? Нет, надо все вернуть, надо ему позвонить… Пусть тоже в Реченск едет, она будет ждать его там…
        Торопливо похлопала себя по карманам, отыскивая телефон. Да, вот он…
        Боже, да что это? Она ж его зарядить забыла… Да, еще с вечера хотела, видела же, что заряд почти закончился. И что же делать теперь, что делать?
        И снова будто шевельнулось внутри что-то, отвечая на ее вопрос. И ответ пришел спокойный и грустный – а ничего, мол, не надо делать. Плывешь и плыви. В сложившейся ситуации это будет самое правильное. Если сама не захотела одуматься, так судьба за тебя это сделает. И ответы на вопросы подскажет, и сама в спину толкнет. И хорошо еще, если в спину, а то может и под зад коленом поддать… Потому что у судьбы свои законы. Не умеешь быть благодарной – сама виновата. Захотела чужое отнять – своего не получишь. И уж, конечно, главный закон, неписаный – даже не пробуй свое счастье на чужом горе построить, судьба за это накажет… И спасибо еще скажи, что эта судьба ненароком вмешалась да так вот скомандовала…
        Яся уютно устроилась у нее на коленях, дремала, положив голову ей на плечо. Варя обняла ее крепче, когда проплывали мимо Черемухова… Даже отвернуться хотела, да не смогла.
        Конечно, она увидела Антона. Маленькая одинокая фигурка на пристани. Стоит и смотрит вдаль… Туда, откуда через полчаса должна прибыть «Ракета». Та, которая со всеми остановками…
        У Вари вмиг съежилось сердце и будто остановилось. Потом застучало сильно-сильно, удары гулко отдавались в горле, в груди, в висках. Она подалась всем корпусом вперед, будто хотела крикнуть – Антон… Прости меня, Антон… Прости, что я не смогла! Прости…
        – Мамочка, ты что, плачешь? – сонно подняла голову Яся, глянула удивленно.
        – Нет, Ясенька, что ты… Нет, тебе показалось. Спи, нам еще долго плыть…
        Когда пристань Черемухова скрылась из виду, Варя вздохнула легче. Ну, вот и все, можно жить потихоньку. Вернее, возвращать жизнь другим… Слышите меня, Инна Борисовна? И Сергей Семенович, слышите? И Света, которой скоро рожать… И Маша с Ваней… Я все сделала правильно, хоть и в последний момент…
        – Мам, у тебя слезинка по щеке бежит! Большая такая, как стеклянный шарик! – снова тихо проговорила Яся. Потом протянула ладошку, дотронулась до ее щеки: – Все, мам, я ее прогнала… Не плачь больше, ладно? А то мне грустно…
        – Все, Ясенька, больше не буду! Все! А знаешь, куда мы с тобой поедем, Ясенька?
        – Куда, мам?
        – А мы с тобой поедем к тете Оле! Ты помнишь тетю Олю, она недавно к нам приезжала?
        – Да, помню… Она мне красивую куклу привезла… А далеко к ней ехать, мам?
        – Далеко. Вот сначала в город Реченск приедем, потом на вокзале на поезд сядем. И поедем…
        – А папа потом за нами приедет, да?
        – Давай сначала сами доедем… Ой, смотри, как на том берегу красиво! Будто домики к реке с горки сбегают… А вон там какой высокий обрыв… И кто-то стоит на самом краю…
        – А они не упадут, мам?
        – Нет, не упадут. Не бойся. Им просто так нравится – стоять на самом краю…
        В Реченске она купила билеты на поезд, благо что он отходил через полчаса. Когда сели в купе, попросила у молодой женщины-попутчицы позвонить с ее телефона. Как оказалось, она и зарядное устройство дома забыла. Хорошо, хоть номер домашнего телефона намертво в память въелся…
        – Оль, это я! Здравствуй!
        – Варя? А почему ты на домашний звонишь? Я как-то привыкла, что все время на мобильный… А я как раз дома, на больничном сижу!
        – Да я зарядку взять забыла, и телефон давно сел! А почему ты на больничном?
        – Да токсикоз замучил, сама ведь знаешь, как это…
        – Сочувствую. А мы завтра вечером приедем, Оль.
        – Да что ты? Я рада, Варь… А почему в такое время? У тебя школа, у Ивана работа… Вам что, в такое время отпуска дали?
        – А Иван не приедет. Мы с Ясей вдвоем.
        – Что-то случилось, Варь, да?
        – Случилось… Я потом тебе все расскажу, ладно?
        – Понятно… – упавшим голосом произнесла Ольга и вздохнула. Потом будто опомнилась и спросила деловито: – Тебя встретить, Варь?
        – Нет, не надо, я такси возьму. Пока, Оль…

* * *
        Варя сразу увидела, как плохо выглядит Ольга. Лицо бледное до прозрачности, в глазах мука. И эта готовность в любой миг сорваться с места и бегом бежать в туалет… Ольга и сама подтвердила свое болезненное состояние, положив руки на грудь:
        – Ой, Варь, не могу… Так мне плохо… Видимо, все надо делать вовремя, в том числе и детей рожать. По молодости надо, а не когда тебе под сорок. Знаешь, как на меня в женской консультации врач смотрела, когда я первый раз на прием пришла? Будто я ненормальная по меньшей мере. Будто в моем возрасте и не рожают, а только на печке сидят…
        – Да ладно, Оль! – бодро проговорила Варя, стараясь поддержать сестру. – Не обращай внимания, подумаешь, не так на тебя посмотрели! Да сейчас и в пятьдесят рожают, и ничего! А токсикоз – он ведь такая штука, он паспортные данные ни у кого не спрашивает! И у меня все так же было, может, и тяжелее…
        – Да куда уж тяжелее, Варь! Я однажды даже грешным делом подумала – а может, и не надо мне… Может, и правда поздно, и организм не справится… И сама в следующую секунду испугалась – как это не надо, о чем я?! Тем более мне еще и нет сороковника, чего я сама себя пугаю! Да даже если и был бы… Подумаешь… Просто не надо себя распускать, и…
        Ольга не договорила – напряглась болезненно, будто прислушиваясь к себе, и бегом бросилась в ванную. Варя вздохнула, сочувственно прислушиваясь к ее страданиям – бедная Ольга… А потом еще и ребенка растить одной… Но ведь сама себе такой путь выбрала, что ж. Да и вообще не надо опускаться до этой унылой жалости. Ну, одна будет растить, и что? Она вот тоже Ясю будет одна растить…
        Некстати вдруг вспомнилось, как однажды они рассуждали на эту тему с Инной Борисовной – у них в школе тоже одна учительница без мужа родила. Варя все причитала – бедная, мол, бедная, как же ей трудно придется… А Инна Борисовна посмотрела на нее насмешливо и произнесла:
        – Да разве мы для того на этот свет пришли, чтобы жить без трудностей? Нет, без трудностей никто жить не может, особенно женщины. Потому что счастливая жизнь заключается не в отсутствии трудностей как таковых, а в их преодолении. То есть в самом процессе. Поэтому и рожают многие без мужей… Чтобы тоже счастливой жизни вкусить, чтобы разбудить в себе силы не по гладкому озеру жизни плыть, а по штормовым волнам… Чтобы состояться как-то, в конце концов. И ребеночка своего любить. Себя в эту любовь отдать без условий. Это и есть настоящая и счастливая жизнь. А все эти новомодные тенденции вроде «чайлд-фри», они от лукавого. Они ведь сначала соблазняют легкостью да беззаботностью, а потом в тоску вгонят да с легкостью душеньку заберут!
        Да, хорошо было рядом с Инной Борисовной… Ужасно ее будет не хватать, да… И Сергея Семеновича тоже. Они вроде как матерью и отцом ей были. Все это понимаешь, только когда потеряешь… Неужели она начала это понимать? А дальше… Дальше еще горше, еще хуже будет?
        – Варь! Ты тут хозяйничай без меня, ладно? – вывел ее из тихой задумчивости Ольгин голос. – А мне надо на работу ненадолго сбегать…
        – Да какая работа, Оль? – удивленно глянула на нее Варя. – Ты в зеркало на себя посмотри, тебя ж люди на улице испугаются! И вроде ты говорила, что на больничном…
        – На больничном, да. Но работу потерять мне никак нельзя, сама ж понимаешь. Начальник звонил с утра, просил прийти. Ему же не объяснишь про мои трудности… Ничего, как-нибудь… Вроде и приступ уже прошел… А вы тут с Ясенькой пока разбирайтесь, обживайтесь. Полки в шкафу для себя освободи, потесни мои вещи, как сумеешь. Да и что я с тобой, как с гостьей-то, говорю! Ты ж не гостья, это и твой дом тоже… Да, Варь! У меня еды никакой не приготовлено, совсем не могу у плиты стоять, запахи с ума сводят. Так что сама с приготовлением обеда разбирайся, ладно? Продукты я все купила… И для Яси в холодильнике есть вкусненькое…
        – Спасибо, Оль. Конечно, я разберусь. А для тебя что приготовить?
        – Ой, не надо ничего… – болезненно сморщилась Ольга. – Меня от одних разговоров о еде уже мутить начинает… Ну все, Варь, я побежала, да? А вечером обязательно поговорим! Ты мне все-все про себя расскажешь…
        Ольга ушла, а Варя принялась обживаться. За делами и день быстро прошел, и все успела сделать, и даже погулять с Ясей во дворе, где она быстро завела себе подружек. Варя глядела на нее, сидя на скамейке, думала с грустной улыбкой – коммуникабельная растет… Сразу видно, что ребенок вырос в любви, в хорошей семье…
        Последняя мысль про «хорошую семью» обожгла вдруг, будто она только что до конца осознала – нет у нее больше семьи. Ничего нет. И дома своего нет. Потому что, как ни крути, а маленькую их квартирку только с большой натяжкой можно назвать домом. И еще не известно, как они тут все разместятся, уживутся… А потом Ольга еще одного члена семьи в дом принесет…
        Вздохнула, попыталась отогнать от себя пугающие мысли. Чего теперь их пугаться, это теперь ее жизнь… Другой не будет. Сама виновата, что ж. А вот у Ивана как раз будет другая жизнь, да. Маша все сделает, чтобы его утешить. И пусть он будет с ней счастлив, да… Пусть поменяет свое счастье на оборотную сторону – когда тебя любят. Потому что еще не известно на самом деле, где больше счастья – когда сам любишь или когда тебя любят… Если уж третьего не дано.
        Да, третьего не надо… Не хватает на всех взаимной любви. А если она вдруг сваливается на голову, то оказывается почему-то, что именно ты не имеешь на нее никакого права… Потому что за этим правом стоят другие судьбы. Которые тоже имеют право. И очень трудно сделать тот самый выбор…
        Но ведь она сделала. Она смогла. Зачем теперь об этом думать, мучительные мысли перебирать в голове. Все получилось так, как получилось. И все, и хватит об этом…
        – Ясенька, пойдем домой, хватит гулять! Скоро тетя Оля с работы придет!
        – Ну, мам… – просительно уставилась на нее Яся, подбегая к скамейке. – Я только-только с новыми девочками дружить начала… Мы поиграть хотели… Им же мамы разрешают гулять, а почему мне нельзя?
        – Ничего, в другой раз дружбу продолжишь. Девочки тоже в этом дворе живут, так что никуда твои новые дружбы не денутся. Пойдем, а? Тетя Оля придет, а мы уже дома… Мы ведь даже не увиделись с ней по-настоящему! Что ж мы получаемся за гости? Пойдем, будем вместе стол к ужину накрывать…
        – Ладно, пойдем. А завра гулять выйдем?
        – Конечно.
        – Тогда я побегу и скажу девочкам, что завтра выйду…
        Яся довольно скоро уладила все дела с «новыми дружбами», поднялись в квартиру. Когда пришла Ольга, все вместе поужинали, и даже Ольга съела немного тушеных овощей. Потом Яся отправилась в комнату смотреть по телевизору мультики, а Варе с Ольгой предстоял долгий разговор…
        Варя и не ожидала, что ее рассказ о том, что произошло, выйдет таким коротким. Не удалось передать словами то, что она чувствовала… И то, как не могла справиться с наваждением. Как-то не находились нужные слова, и все тут…
        – Понимаешь, Оль, это будто не я была… Будто вселилась в меня другая суть и управляла моими поступками… Нет, я понимала, что нельзя, да. Понимала, что у Антона трое детей, что четвертый на подходе. Но это понимание казалось мне пустым звуком, знаешь, как воздушный шар лопается… Один звук, и больше ничего нет. Я даже Инну Борисовну толком не слышала, что она пытается мне объяснить. Вот что это было, а?
        – Как это – что? А разве не любовь? Только любовь делает человека зацикленным на своих переживаниях, до других ему дела нет. Да, любовь эгоистична, и ничего с этим не поделаешь… Ведь ты любишь Антона, как я поняла?
        – Да… Да, я люблю его. Но мне отчего-то легче, что я отказалась от своей любви… Ведь так не должно быть, правда, Оль? Чтобы от этого легче было? А может, это и не любовь была в таком случае?
        – Ох, Варька, Варька… Что же ты наделала, глупая… И сама ведь еще толком не поняла, что наделала! Погоди, вот время пройдет, тогда поймешь…
        – Почему, Оль? Я все прекрасно понимаю…
        – Да не понимаешь ты! Знаешь, как это называется, если сказать грубо? Если абстрагироваться от твоих душевных переживаний?
        – Ну и как же?
        – А я тебе скажу… Ты села между двух стульев, Варь. И грохнулась на пол. Только ты пока не сознаешь, как больно грохнулась задницей. Всей боли еще не почувствовала.
        – Почему же не почувствовала? – вздохнула Варя. – Еще как почувствовала. Мне очень сейчас больно, Оль.
        – Ну, это понятно, что больно. Потом еще больнее будет, когда все осознаешь. И вообще, жалко мне вас… И тебя, и Ивана… Как мне твой Иван понравился, такой замечательный парень! Да таких нынче днем с огнем не сыскать… Ну чего, чего тебе еще не хватало, а?
        – Вот и он тоже спрашивал, чего мне не хватало… Наверное, всего хватало, даже с избытком. А где много плюсов, там всегда минусы собираются, все по законам физики… Когда сытно и много ешь, всегда потом немного поголодать хочется. Наверное, мне Антона само провидение послало – в качестве минуса…
        – Вот! Точно так и есть! И ты сама все понимаешь! Так почему сразу голова не работала?
        – Да какая голова, Оль… Я уже ничего тогда не могла с собой сделать… Меня тянуло к Антону, будто силой тянуло. Я себя не помнила, только одна мысль в голове и была – быть рядом. Касаться его, дышать с ним одним воздухом, лежать с ним в одной постели… А на остальное – плевать, остальное не так важно…
        – Ну? И отчего ж тогда не сбежала с ним? Он ведь ждал тебя на пристани, правильно я понимаю? Отчего на другую «Ракету» села?
        – А я до сих пор до конца не могу понять, как это со мной произошло. Не могу объяснить. Будто внутри что-то запротестовало.
        – Да уж, действительно… – покачала головой Ольга. – Очевидное и невероятное… Ладно, со временем разберешься и в этом.
        – Нет, ну почему? Неужели я сама себя до такой степени не понимаю?
        – Да многие люди сами себя не понимают. Варь… И живут, и ничего… Порой мы других можем прочитать, как открытую книгу, а в отношении самих себя мучаемся недопрочтенностью. И самим себе жизнь портим. Я ведь тоже подобными вопросами задаюсь – почему больше никого полюбить не могла, кроме Олега? Ведь были претенденты… И очень достойные… Почему я на нем так зациклилась, а?
        – Так влюбилась, что ж… Это понятно…
        – Ну да. Влюбилась. И он вроде как тоже. А только надолго ее не хватило, любви-то. Вот и думай теперь – стоило ли?.. А может, надо было в себе ее вовремя уничтожить. А теперь что получилось? И мне плохо, и Олегу плохо.
        – А ему-то чего плохо? Он к жене вернулся и счастлив!
        – Да не думаю, что так уж счастлив… И жена его тоже… Теперь ведь всегда меж ними будет эта червоточина, никуда не денется.
        – Если она его простила и обратно приняла, то и нет никакой червоточины, стало быть.
        – Да есть, куда она денется. Сколько ни прощай, а осадок всегда остается. Некоторые женщины готовы притвориться такими вот… всё простившими, лишь бы семью восстановить. И что получается? Вроде вот она, семья, а былого счастья уже нет… Получается, ни вашим ни нашим… И почему на меня в свое время не снизошло это откровение, а? Почему моими поступками «очевидное и невероятное» не распорядилось?
        – Оль… А ты ему так и не сказала, что ждешь ребенка?
        – Нет, не сказала.
        – Надо сказать, Оль…
        – Ты думаешь? А зачем?
        – Ну… Каким бы он ни был, твой Олег… Все равно он отец твоего ребенка, и надо дать ему выбор. Захочет быть отцом – пусть будет. Не захочет – и бог с ним, это тоже будет его выбор.
        – Да я даже не представляю себе, как буду ему говорить об этом… Тем более я сейчас в таком состоянии, что вообще не до разговоров… Представляешь, стану ему говорить, а меня наружу вывернет? Вот будет картинка…
        – Ну и пусть вывернет, и что? Пусть поймет, как тебе плохо!
        – Да не думаю, что он поймет… Только испугается, и все.
        – Да уж… Помню я твоего Олега… Он такой… Но сказать все равно надо, Оль.
        – Нет, не могу… Если он шарахнется от моего сообщения, мне еще хуже станет.
        – А может, не шарахнется?
        – Сомневаюсь…
        – Ну хочешь, я с ним поговорю?
        – Ты?
        – А почему нет? Я все-таки твоя родная сестра, имею право. Давай телефон, я ему позвоню…
        – Да он не станет с тобой говорить, жена же рядом. Просто сбросит звонок, и все.
        – Тогда давай завтра днем позвоню… Он же днем на работе?
        – Да. Насколько я знаю, отец жены снова его к себе на фирму взял. Можно и днем позвонить, конечно… А только… Может, ничего все-таки не надо, Варь? Ну что мы будем вокруг этой проблемы суетиться? Да и нет никакой проблемы, а есть только тот факт, что у меня родится ребенок. Это радость, а не проблема. А Олег… Ну, не знаю…
        – А как ты одна собираешься ребенка поднимать, Оль? Нет, я тебе помогу, конечно… Вместе справимся как-нибудь… Но материальное участие Олега вовсе не помешает! С паршивой овцы хоть шерсти клок!
        – Ладно, – решилась Ольга, – звони ему завтра…
        – Нет, я лучше с глазу на глаз поговорю. Приеду к его офису и вызову… С глазу на глаз как-то лучше.
        – Ну, как хочешь. Я завтра не иду на работу, могу с Ясей остаться.
        – Вот и хорошо. Так и сделаем…
        – Ой, Варь! – передернула плечами Ольга. – Что-то страшно мне стало, правда… Как заговорили о материальной составляющей… Для ребенка столько всего надо…
        – Не бойся, Оль, прорвемся. Со временем все устроится как-то. Тебе скоро в декрет идти?
        – Да где-то месяца через два…
        – Вот и хорошо! Я за два месяца точно успею работу найти. А ты в декрете с Ясей посидишь, и потом, когда родишь, тоже… Она спокойная девочка, тебе хлопот особых доставлять не будет. А еще и поможет, когда нужно будет. Ты будешь с детьми дома сидеть, а я буду добытчицей! Ничего, Оль, проживем! А завтра я обязательно с твоим Олегом встречусь, поговорю… Скинь-ка мне его телефон, не стерла еще из памяти?
        – Нет, не стерла… Хотя и хотела. А может, все-таки не надо, а?
        – Надо, Оля, надо. С этого дня я буду старшей сестрой, ладно? Поменяемся на время ролями?
        – Да я что, я с удовольствием… Так приятно, когда за тебя что-то решают! Я уж и не помню, как это…

* * *
        Наутро Варя стояла у офиса Олега, держала около уха мобильник. После долгого вызова услышала его настороженный голос:
        – Да, слушаю…
        – Здравствуй, Олег! Это Варя! – бодро отрапортовала она и подняла голову вверх, будто надеялась увидеть лицо Олега в одном из окон.
        – Какая Варя? – снова настороженно спросил Олег.
        – Да та самая Варя, Олина сестра! Ты что, меня не узнал?
        – А, Варя… А чего ты звонишь? С Ольгой случилось что-нибудь?
        – Да ничего не случилось. Если не считать того, что ты ее бросил. Даже не объяснил ничего.
        – Это наше с ней дело, Варь… Мы сами как-нибудь разберемся.
        – Да я смотрю, ты и не торопишься разбираться, уж сколько времени прошло с твоего трусливого побега. И вообще… Чего мы по телефону-то? Давай, спускайся, я возле твоего офиса стою.
        – Где – возле офиса? – испуганно переспросил Олег.
        – Ну где, где… Прямо на крыльце, у входной двери. Или мне лучше войти и спросить на вахте, где тебя разыскать?
        – Нет, не надо входить… Не надо. Я сейчас к тебе сам выйду.
        – Давай, выходи. Жду.
        – Да, конечно… Только, Варь… У меня к тебе просьба будет.
        – Какая просьба?
        – Ты не могла бы меня подождать… Скажем… В ближайшем кафе? Там справа на углу кафе есть, увидишь… Зайди, займи столик. Я приду минут через пятнадцать.
        – Боишься, что тебя застукают с чужой женщиной, да? Ну правильно, что ж… Осторожность – прежде всего.
        – Варь… Ну что ты, в самом деле…
        – Все, иду в кафе. Жду тебя там. До встречи.
        Варя дала отбой, чертыхнулась про себя. Даже разговаривать с этим Олегом было противно. Не мужик, а трусливая амеба. И чего Ольга в нем нашла, интересно? Она ведь сильная натура… Из той самой породы женщин, которая и коня на скаку, и в горящую избу. Или все та же самая история получилась, когда плюс притягивает минус? А потом еще и минус коварный у плюса все силы забрал, и поникший плюс остался один, да еще и в беременном состоянии с токсикозом? И никто за это минусу в ухо не даст? Ну уж нет… Если не в ухо, то заслуженным ударом-презрением под дых точно получит.
        Хотя она сюда вовсе не за тем пришла… А чтобы дать минусу выбор… Право быть отцом даже у минуса отнять нельзя.
        В кафе было пусто – час неурочный. Для завтрака поздно, для обеда рано. Но это и хорошо, можно поговорить спокойно. И Олегу можно не бояться – никто его с неизвестной молодой женщиной не застукает.
        А вот и он… Стоит, зал оглядывает. Чего его оглядывать-то? Все столики пустые, никого… Только она одиноко сидит у окна с чашкой кофе.
        Подошел, сел напротив. Улыбнулся. Она тоже ему улыбнулась, но улыбка вышла похожей на усмешку, скорее.
        – Ну, здравствуй, Варя… Какая ты стала, надо же… Не узнать…
        – Что, сильно изменилась, да?
        – Очень сильно. Была милой скромной девушка, а стала… Очень уверенной в себе женщиной. И осанка, и взгляд… Все другое. Все хорошо в твоей жизни, стало быть? Муж, семья, достаток?
        – Будем считать, что так. Но мы здесь не для того, чтобы мою жизнь обсуждать, Олег. Не для того я сюда через весь город ехала.
        – Да знаю я, для чего… Хочешь спросить, почему я так с Ольгой поступил, да? Но ведь в двух словах не расскажешь, Варь… Да и вообще… Ты не поймешь. Ты вон какая… Уверенная в себе, счастливая. А счастливый никогда не поймет несчастного, так же, как сытый голодного. Да, как-то так, в общем…
        – То есть ты считаешь себя несчастным, да, Олег?
        – А что мне считать или не считать, как оно есть, так и есть… Я только с Олей и был счастлив… Узнал хоть, как это – в счастье-то жить…
        – Ну, тогда я тебя совсем не понимаю… А зачем ушел, если в счастье жил?
        – Потому что я не мог больше, Варь. Не мог, и все.
        – Почему? Ты ее разлюбил?
        – Нет. Я ее и сейчас люблю. И тоскую очень. А только, знаешь… Мужицкая природа ведь очень жестоко устроена… Для нее любовь любовью, а жизнь – жизнью.
        – Что ты имеешь в виду? Не понимаю…
        – А то, что любовь – это удовольствие не для всех. Любовь – это для сильных. Для тех, кто умеет идти напролом, наперекор обстоятельствам. Ломать их через себя, как палку. Слабым лучше без любви жить, прилепившись к этим самым обстоятельствам, понимаешь?
        – А ты, стало быть, слабый?
        – Ну… Пришлось это признать, что ж поделаешь. Да и разве я один такой, Варь? Да ты оглянись вокруг… Сейчас же всем сильные бабы рулят. У одной отец сильный да состоятельный, другая сама себе все добудет, через огонь и воду да медные трубы пройдет…
        – Хм… А у Ольги, значит, ничего этого нет, да? Ни отца состоятельного, ни добычи от медных труб? Одна голая зарплата, и все? Промахнулся ты с любовью, стало быть, да?
        – Варь… Вот не надо только этой презрительной тональности в голосе, ладно? Я же честно тебе говорю, все как есть… И себя при этом не жалею, заметь. Потому что если быть честным, то надо быть готовым к тому, что будешь выглядеть жалко! А насчет того, что с любовью к Ольге промахнулся… Да, выходит, что промахнулся. Но это опять же не моя вина, Варь. Потому что любовь – это штука такая… Она ведь не выбирает тех, кто сильнее, а кто слабее. Она просто на голову сваливается, и все. И не дает очухаться. Это уже потом, когда время пройдет, начинаешь соображать, какие у тебя есть возможности, потянешь ты это, не потянешь…
        – А ты, значит, долго соображал? И сообразил наконец, что любовь не потянешь?
        – Ну да… Все правильно ты поняла. Не потянул я. И опять же – не смотри на меня так презрительно! Думаешь, мне легко вот тут перед тобой сидеть да на эти темы разговаривать? Но я ведь сижу… И разговариваю… И вообще! Ты зачем сюда пришла-то? Чтобы свое презрение продемонстрировать? Так я и сам себя достаточно презираю, уже этим наелся – во… – Олег провел ребром ладони по горлу. Потом снова взглянул на Варю и произнес тихо, уже на выдохе: – так что особенно-то не старайся, Варь, силы не трать…
        – Нет, я вовсе не за тем пришла, чтобы продемонстрировать свое презрение, Олег. Вовсе не затем… Хотя и за этим тоже немного…
        – А зачем тогда?
        – А затем, что… Ольга беременна, Олег.
        – То есть как беременна? Я же давно ушел… Как же… Она мне ничего не говорила…
        – Она просто не успела тебе сказать. Да это и неважно, в общем… Важен сам факт… Понимаешь, о чем я?
        Олег мотнул головой, но весьма неопределенно. То ли кивнул с пониманием, то ли не пожелал принимать информацию. По лицу его было видно, конечно, что испугался, что эта информация вовсе ему не нужна. Потом подался корпусом вперед, будто намеревался сказать что-то, но так ничего и не сказал. Молчал… И Варя молчала.
        Когда молчание стало совсем тягостным, Олег спросил тихо:
        – И что, Ольга решила оставить ребенка?
        – Да, решила оставить. А ты на другое надеялся, да? Но тогда бы я к тебе не пришла…
        – Да, Варь, я понимаю. То есть… Я не знаю, что тебе сказать…
        И снова они замолчали. Олег сидел, не поднимая головы, рассматривал свои ладони, лежащие на столе. Ладони были гладкие и нежные, как у женщины, которая тщательно следит за собой.
        Варя тоже посмотрела на его ладони. Вздохнула. Потом проговорила тихо, скорее для самой себя:
        – Что ж, все понятно…
        – Чего тебе понятно? Мне самому непонятно, а ей понятно… – пробурчал Олег, сцепляя ладони в замок. Потом так же ворчливо и недовольно продолжил: – Нет, если б я знал про ребенка… Я ж не знал…
        – А если бы знал? Что бы ты сделал, Олег?
        – Ну… Я бы не ушел, наверное… А теперь чего? Теперь и говорить, и рассуждать поздно… Теперь мне проще подлецом заделаться, Варь. Слабаком я себя добровольно признал, так что дальше мне и терять нечего. Пусть еще и подлецом буду, ага. Если сказал «а», то можно теперь и «б» сказать. Вот так-то, Варь. И думай обо мне, что хочешь.
        – То есть… Ты отказываешься признавать ребенка, я правильно поняла?
        Олег опять мотнул головой, словно взнузданный конь, тяжело повел плечами. Потом поднял на Варю глаза…
        Они были отчаянно жалкие. И наглые в то же время. Трусость ведь тоже может быть наглой. И жалкой…
        – А может, это не мой ребенок, Варь? Откуда я знаю?
        Злость и презрение вскипели у Вари внутри, и она произнесла тихо, едва сдерживаясь:
        – Значит, ты хочешь пройти через все судебные процедуры установления отцовства, я правильно понимаю? Что ж, хорошо…
        – Нет, ты меня неправильно поняла, Варя! Не надо никаких процедур… Ты пойми, у меня же семья, двое детей…
        – И тесть – руководитель фирмы, в которой ты работаешь на теплом и хлебном месте. Правильно?
        – Да, и тесть… Ну чего, чего ты от меня добиваешься, Варь? Я же тебе все про себя объяснил… Мало тебе моего унижения, да?
        – Зачем мне твое унижение, Олег? Его на хлеб не намажешь.
        – Ладно, я согласен… Я все признаю… Я буду материально участвовать… Только давай все это потом обсудим, ладно? Сейчас мне на работу надо… Я все обдумаю, как и что… Как я смогу помогать… А сейчас я пойду, ладно?
        – Иди… Я ж тебя не держу.
        Олег встал, быстро пошел к выходу. Варя смотрела ему в спину и понимала, как Ольга была права, когда отговаривала ее идти на это свидание… Наверное, оно будет последним. Ничего, сами как-нибудь проживут, без вот этого лишнего унижения. И ребеночка сами вырастят, ничего…

* * *
        Подходя к дому, Варя вдруг испугалась: а что она скажет Ольге? Не расстраивать же ее плачевными результатами переговоров с Олегом… А может, соврать, что никаких переговоров не было, что он в командировку уехал? Да, лучше соврать… А все рассказать можно и потом, когда Ольга справится с токсикозом…
        Когда открыла дверь квартиры, навстречу ей выбежала Яся. Глаза у девочки были круглыми от испуга.
        – Мама, а тетя Оля на диване лежит и подняться не может… Я ей сейчас водички в чашке приносила… Тетя Оля пьет водичку, а она мимо проливается!
        – Да, Ясенька, сейчас разберемся… – Варя быстро прошла в комнату.
        Ольга лежала на диване, поджав под себя ноги и обхватив живот руками. Увидев Варю, то ли прошептала, то ли простонала с тихим надрывом:
        – Что-то мне совсем плохо, Варь… Даже воды попить не могу… Желудок совсем ничего не принимает…
        – А за живот почему держишься, Оль? Тебе больно, да?
        – Нет, мне не больно… Просто мне легче так, он мне помогает…
        – Кто помогает?
        – Ребенок. Я его обнимаю, и он чувствует. И говорит – держись…
        Ольга улыбнулась почти белыми губами и снова содрогнулась в рвотном позыве, и Яся испуганно проговорила у Вари за спиной:
        – Вот, мамочка, видишь? Тетю Олю тошнит, а вытошнить она ничего не может! Я уже ей тазик маленький приносила, который в ванной. Хотела большой, но у меня не получилось… Ой, я боюсь, мам… А вдруг тете Оле совсем плохо станет?
        – Не бойся, Ясенька. Мы сейчас тете Олю «Скорую помощь» вызовем. Врачи приедут и помогут ей… Все будет хорошо…
        – Варь, не выдумывай. Не надо «Скорую», – слабым голосом произнесла Ольга. – Я полежу, и отпустит… У меня уже было так, когда совсем встать не могла… А потом ничего, обошлось.
        – А вдруг на этот раз не обойдется, Оль? Ты ж ребенком рискуешь! Прямо как маленькая, ей-богу! Нет уж, все, хватит, я «Скорую» вызываю!
        Она развернулась и пошла в прихожую, нашла в сумке свой телефон. Он отозвался сразу женским спокойным голосом, и Варя торопливо ответила на все вопросы о том, что происходит с сестрой. И в конце добавила отчаянно:
        – Только вы приезжайте, пожалуйста! Я понимаю, что токсикоз – естественное состояние в данном случае, но у нее уже сил совсем не осталось, даже встать не может! Приезжайте, пожалуйста!
        – А я вам что, разве отказываю? – так же спокойно и деловито прозвучал женский голос. – Ждите, «Скорая» будет в течение получаса. Как раз бригада есть на вызове в вашем районе.
        – Ой, спасибо вам! Большое спасибо!
        – Домофон работает? Въезд во двор нормальный?
        – Да, все работает, и въезд машинами не забит, я только что там проходила…
        – Хорошо. Ждите.
        «Скорая» приехала и впрямь через полчаса, как и обещал уверенный женский голос. Решительная врачиха вошла в заранее открытую Варей дверь и сразу прошла в ванную. Привычным профессионально круговым движением ополаскивая руки под струей воды, спросила у Вари:
        – Сколько недель беременность?
        Варя запнулась, соображая. Потом виновато пролепетала:
        – Ой, а я точно не знаю… Вы у сестры спросите… Она там, в комнате…
        Пока врачиха осматривала Ольгу, Варя увела любопытную Ясю на кухню, потом встала в проеме двери, прислушиваясь к разговору.
        – У врача в консультации давно были? – спрашивала врачиха.
        – Неделю назад… Я не пропускаю приемы… – виноватым испуганным голосом отвечала Ольга.
        – Это хорошо, что не пропускаете. А про токсикоз свой врачу говорили?
        – Да, конечно…
        – И что?
        – Да ничего, в общем… Она сказала, что это естественный процесс, просто перетерпеть надо.
        – А что есть ничего не можете, сказали?
        – Да… Но врач ничего мне не ответила… Там очередь за дверями большая была, и…
        – Да понятно, можете не рассказывать. И сколько времени вы уже на такой голодовке?
        – Да недели две, наверное. А сегодня даже воды попить не смогла, так скрутило…
        – Собирайтесь, поедете в больницу. А на вашего врача я жалобу напишу в консультацию. Еще немного, и ребенка вы бы потеряли. Собирайтесь! Сами дойти до машины сможете?
        – Смогу…
        Ольга с трудом оторвала голову от диванной подушки, села, поискала глазами Варю.
        – Варь, собери мне там… Зубную щетку, пасту, полотенце… Тапочки еще… И халат…
        – Документы не забудьте, – подсказала врачиха.
        – Да, Варь, и документы… Ты ведь знаешь, где…
        Варя бегала по квартире, собирая Ольгины вещи, и думала о том, что и раньше бы могла сообразить отправить Ольгу хотя бы к другому врачу. Видела же своими глазами ее плачевное состояние! А вместо врача еще и к Олегу зачем-то потащилась…
        Ольгу увезли, и на душе было тревожно – как она там, в больнице? Лучше бы с ней поехать, но Ясю одну не оставишь…
        Так и прошел весь день – в тревоге за Ольгу. Еще и телефон Ольгин не отвечал, исходил длинными гудками, пока не обрывался вежливым голосом оператора – позвоните позже, абонент не может ответить…
        И ночью она спала плохо, все время думала о старшей сестре. И думы ее были нехорошие – так ведь и не простила она Ольге за все эти годы тот самый разговор, когда пришла домой от Максима с чемоданом… Нет, они общались нормально, перезванивались все время, и казалось, обида прошла. А теперь она вдруг поняла – никуда эта обида не делась, просто съежилась внутри, спряталась… И в эту бессонную ночь она вытащила-таки ее из себя, отпустила. И стало на душе легче. Хотя с этой легкостью возросла и тревога за Ольгу…
        Утром она поднялась, накормила Ясю завтраком. Потом попросила виновато:
        – Ясенька, ты побудешь дома одна? А я к тете Оле в больницу съезжу…
        – Конечно, мамочка, – покладисто согласилась Яся. – Я ведь уже большая девочка, я ничего не боюсь. И дверь никому не открою.
        – Правильно, дверь открывать никому не надо. Тем более я ее так закрою, что ты и открыть не сможешь. Ну, чтобы у тебя даже соблазна не было.
        – А что такое соблазн, мамочка?
        – Ну, это когда вдруг чего-то захочется, а нельзя… Как в сказке про волка и семерых козлят, помнишь? Нельзя было дверь открывать, а они открыли…
        – Так ведь он их обманул, волк-то! Он маминым голосом дверь попросил открыть!
        – Ну, так а я о чем? Если бы мама им ключ не оставила, они бы и открыть не смогли… То есть соблазна бы не было. Поняла?
        – Да, поняла… Если, к примеру, Даша из пятнадцатой квартиры позовет меня гулять, я дверь не открою. У меня же ключа нет. И хорошо, правда? Потому что вдруг это не Даша, а волк Дашиным голосом разговаривает?
        – Точно. Мыслишь логически, молодец. Ну что, я тогда поехала?
        – Поезжай, мамочка, не беспокойся. Тете Оле привет передай.
        – Ага, передам…
        – А ее там силой кормить будут, да? Как маленькую? За папу, за маму? С ложечки?
        – Не знаю, Ясь… Я узнаю и все тебе расскажу…
        Но ничего Варя в то утро не узнала. В больницу ее просто-напросто не пустили. Дежурная на вахте позвонила куда-то, потом проговорила Варе сердито:
        – Под капельницей она… Да и не время сейчас для посетителей, после обеда приходите… А лучше завтра… Чего в такую рань-то приспичило? Еще и суток не прошло, как пациентку доставили…
        – Так она на телефонные звонки не отвечает, я же волнуюсь!
        – А как она вам отвечать должна, если под капельницей лежит? Вовсе и не должна… Идите, женщина, идите, не мешайте работать…
        Варя вышла на улицу, поежилась от холодного ветра. День обещал быть хмурым и неприветливым, над головой висело низкое серое небо. Зима…
        Автобуса долго не было, и она совсем замерзла, стоя на остановке. И вдруг услышала свое имя из приоткрывшегося окошка проезжающего мимо синего «Опеля»:
        – Варя! Варя, иди сюда!
        Огляделась… На остановке никто на этот зов не реагировал. Не ту ведь пожилую женщину в платке называют Варей, вот так, без отчества! И две девчонки-школьницы тоже не обернулись на зов… Выходит, это к ней обращаются? Но кто?
        – Варя, да иди же сюда быстрее! Здесь нельзя стоять, автобус сзади подходит! Ну же!
        Дверца «Опеля» зазывно открылась, и только сейчас она поняла, чей это голос… Это же Макс… Почему сразу-то не узнала, господи? А когда-то казалось, что может различить его из тысячного хора…
        Автоматически шагнула к двери, села в машину. И только тогда опомнилась – а может, не стоило этого делать?
        – Привет… – быстро бросил Макс, отъезжая от остановки. – Зову тебя, зову… Стоишь, словно каменная, не слышишь. Или делаешь вид, что не слышишь? А? Признавайся?
        Голос у Макса был насмешливым, даже игривым, и Варя ответила немного растерянно, слегка удивившись этой игривости:
        – Нет, я и в самом деле не поняла… Не поняла, что это меня зовут. Извини.
        – Да ладно… Замерзла, наверное?
        – Да, замерзла.
        – Так может, в кафе пойдем? Согреешься. Если уж встретились…
        – Нет, Макс. Никуда мы с тобой не пойдем. И вообще, высади меня на следующей остановке, я автобуса подожду.
        – Ну, это уж совсем глупо, Варь…
        – Да, глупо, наверное. Но я так хочу.
        – Но ты же села в машину…
        – И что? Я растерялась немного, вот и все.
        – А теперь, значит, опомнилась?
        – Да, теперь опомнилась. И хочу выйти. Ну вот, остановку проехали! Я же просила! Тогда на следующей меня высади!
        – Все еще обижаешься на меня, да?
        – Нет. Я тебя забыла давно. Просто мне неприятно. Не по себе как-то в твоей машине.
        – А я тебя не забыл, Варь… Очень часто вспоминаю. Ты даже не представляешь себе, как часто.
        – Ну что ж, на здоровье…
        – Варь… Ну зачем ты так, а? Нет, я понимаю, конечно, как тебе было обидно… Вернее, я позже понял… Я ведь даже приезжал к тебе домой, еще раз хотел все объяснить… А Ольга мне сказала, что ты уехала. И вообще разговаривала со мной не очень вежливо. Я бы даже сказал, грубо. А еще я тебе звонил, но ты не отвечала…
        – Я твой телефон занесла в черный список, Макс. Мог бы и сам догадаться. Хотя я не думала, что ты будешь звонить… А куда мы едем, а? Мне домой надо…
        – Ну чего сразу домой, Варь? Давай все же посидим где-нибудь, поговорим. Или ты меня боишься? Не бойся, Варь. Не съем же я тебя, правда?
        – Не съешь. Подавишься. Просто я не хочу с тобой ни о чем говорить, вот и все.
        – А ты изменилась, Варь… Ты раньше другой была. Улыбчивой была, милой и нежной. А теперь…
        – А теперь неулыбчивая и грубая, да? Такая я тебе не нравлюсь уже?
        – Почему же? Очень нравишься. Даже больше, чем раньше. А вот и кафе… Выходим? Здесь очень прилично кормят, между прочим.
        – Я же сказала – никуда с тобой не пойду! Нет, я выйду из машины, конечно… Только теперь до остановки идти далеко, а я домой тороплюсь… И зачем я в твою машину села…
        Она сердито вздохнула и хотела выйти, но Макс остановил ее, проговорив торопливо:
        – Хорошо, хорошо, давай домой отвезу… Если так торопишься…
        – Да, я тороплюсь. Очень. У меня дома дочка одна.
        – Дочка? У тебя есть дочка?
        – Ну да… А почему тебя это так удивляет?
        – Нет, я просто не знал… А сколько лет твоей дочке?
        – Пять лет.
        – О, большая уже… А зовут как?
        – Ярослава.
        – Да ты что, правда? И я свою дочку Ярославой назвал… Ясей… Помнишь, как мы с тобой мечтали, что нашу дочку обязательно назовем Ярославой?
        – Нет, не помню…
        – Не ври. Все ты помнишь. Потому что назвала ее Ярославой.
        – Это не я назвала. Это муж так решил.
        – А что, у тебя и муж есть, да?
        – Конечно, есть. Не от святого же духа у меня дочка родилась. Ты так удивляешься, будто я обещала на себя обет безбрачия наложить. Или всю жизнь на морском берегу стоять, тебя ожидаючи. Как бедная Сольвейг. Да я сразу замуж тогда выскочила, что ты! Через два месяца!
        – Ах, вот оно в чем дело… Значит, ты недолго горевала после нашего расставания…
        – Да, именно так. Недолго горевала. Можно сказать, вообще горевать не стала. А тебе бы по-другому хотелось, да?
        – Да, представь себе, хотелось. Я-то ведь горевал, если честно.
        – Но ты вроде бы жениться тогда собирался, я правильно помню?
        – Ну да, собирался… Должен был… Так семейные обстоятельства на тот момент сложились.
        – Ну, так женился?
        – Женился. У меня выбора не было, Варь.
        – Выбор всегда есть, Максим. И ты его сделал тогда. И потому нам сейчас говорить не о чем. Отвези меня домой, пожалуйста.
        – Хорошо, отвезу… Куда везти-то?
        – А ты уже и адрес забыл?
        – А вы что, вместе с мужем в Ольгиной квартире живете? Не тесно вам?
        – А вот это уже не твое дело, Макс… Где хотим, там и живем.
        – Понятно… А ты и впрямь тогда уехала из города, или Ольга меня обманула?
        – Слушай… Чего ты меня допрашиваешь, а? Какая тебе разница, уехала я или не уехала? Давай вези меня домой, или я выхожу из машины!
        – Да поехали, поехали… – с обидой в голосе отозвался Макс, трогаясь с места. – Поехали, если уж так надо…
        Всю дорогу до дома они молчали. Варя отвернулась к окну, давая понять, что ей нет никакого дела до его обиды. И вообще, мысли ее быстро переключились в другую сторону – надо бы в супермаркет еще заскочить, продуктов купить… Может, Ольге к вечеру будет лучше, и она съест что-нибудь? А может, ей уже позвонить можно? Хотя вряд ли… Времени мало прошло.
        – Вот здесь останови… – попросила она тихо, когда проезжали мимо супермаркета. – Мне еще за продуктами надо…
        – Так иди, я подожду! А потом домой отвезу, прямо до подъезда! – с готовностью предложил Макс.
        – Нет, не надо. Тут близко, я сама дойду. Спасибо, Макс…
        Макс остановил машину, и Варя хотела сразу выйти, но он придержал ее за локоть:
        – Подожди, Варь… Неужели ты вот так и уйдешь… И ничего больше?
        – А чего ты еще хочешь, интересно?
        – Ну, хотя бы телефон свой оставь… Я позвоню как-нибудь, поболтаем…
        – Мне некогда болтать по телефону, дел много. И вообще…
        – Да остановись, Варь. Знаю я, что ты хочешь сказать. И вообще оставь меня в покое, да? Забудь и не вспоминай?
        – Да, забудь и не вспоминай, правильно.
        – А я не могу забыть. И не вспоминать не могу. Я никого больше не смог любить после тебя. Да, я женат, у меня дети… У меня есть дело, в конце концов… Но ведь это совсем другое, Варь.
        – Хм… Любовь любовью, а жизнь остается жизнью, да? Я совсем недавно такие постулаты уже слышала… И мне они неинтересны, Макс, правда.
        – А ты, значит, по-другому живешь, да? У тебя где жизнь, там и любовь?
        – Да, у меня именно так.
        – Что ж, поздравляю…
        – Спасибо, Макс. Всего тебе доброго. Живи и дальше по своим постулатам. И отпусти мой локоть, пожалуйста, мне идти надо!
        – Иди, что ж… А телефон мне твой и без надобности. Я ведь все равно знаю, где ты живешь.
        – Не вздумай в гости прийти, понял?
        – А что, твой муж спустит меня с лестницы?
        – Боюсь, что да.
        – А ведь нет у тебя никакого мужа, Варь… Ну, признайся…
        – Все. Макс, прощай. Еще раз спасибо, что подвез. Прощай, всего тебе доброго…
        Она торопливо выскочила из машины, почти побежала в сторону супермаркета. Потом опомнилась – чего так бежит-то? Будто боится, что Макс ее догонит… От досады бежит, наверное. От этой его последней сказанной фразы – нет у тебя никакого мужа, признайся… И почему он так решил, интересно? Неужели по ней это видно? Да ну… И вообще, успокоиться надо. Забыть. Не было никакого Макса, и на машине до дома он ее не подвозил. Не было… О другом надо думать сейчас… Что бы такое Ольге купить вкусненького? Может, творога для сырников? Или телятины для отбивных? И еще, чтобы денег хватило…
        Ольга ответила на ее вызов только вечером. Голос звучал хоть и тихо, но намного бодрее.
        – Все хорошо, Варь, не волнуйся… Мне лучше, правда. И даже кашу за ужином съела, представляешь? Больничную пшенную кашу на молоке… Для меня это просто подвиг, иначе не назовешь!
        – Ой, я рада… А можно мне приехать, Оль?
        – Да ты что, поздно уже… Тебя просто не пустят… Давай завтра, ладно? Где-нибудь к обеду?
        – Хорошо. А меня к тебе пропустят?
        – Да я сама спущусь в вестибюль, ты только позвони, что приехала…
        – Хорошо. Я тебе чего-нибудь вкусненького привезу. Шарлотку будешь? Я хорошие яблоки купила.
        – Буду шарлотку. И яблоко отдельно буду.
        – А отбивную?
        – Ой, нет… Отбивную, пожалуй, еще не потяну. Ты лучше мне ягодный компот свари, Варь. В морозилке ягоды есть, клюква и облепиха. Мне сейчас это очень полезно.
        – Да, и компот сварю… А еще что?
        – Да все пока… Меня ведь долго держать не будут, скоро домой отправят. Да я и сама не хочу долго лежать, мне на работу надо, я годовой отчет должна делать.
        – Опять ты про свою работу…
        – А как же, Варь? Никуда от нее не денешься. Вон полчаса назад начальник звонил, ругался, что я на звонки не отвечаю…
        – Ты ему сказала, где находишься?
        – Что ты! Нет, конечно. Зачем я буду его заранее пугать? Успеет еще, испугается, когда я в декрет пойду. Скоро уже.
        – Но ведь годовой отчет после Нового года сдают? Так по логике выходит?
        – Ой, да ты не понимаешь, Варь… Там еще столько бумаг надо сделать… Сейчас идет всего лишь подготовка к отчету, цветочки, так сказать, а ягодки потом начнутся. Вот тогда и будет настоящий цейтнот. Но я все равно должна это выдержать, тут уж дело чести, как говорится…
        – В твоем случае здоровье важнее чести, Оль. Потому что это не только твое здоровье.
        – Ну ладно, не будем философствовать… У меня и без того на телефоне мало заряда осталось. Значит, завтра жду твоего звонка…
        – Да, Оль. Я приеду. До завтра.
        – И Ясю с собой возьми, надолго не оставляй дома! Вдруг она испугается? Тем более я уже успела по ней соскучиться! Такой у тебя ребенок замечательный, просто чудо!
        – Хорошо, возьму… Пока, Оль, пока…
        На следующий день Ольга спустилась к ним в больничный вестибюль – выспавшаяся, чуть посвежевшая. Яся бросилась к ней, обхватила ручонками:
        – Я по тебе соскучилась, теть Оль! Ты не болей больше, ладно? Я так за тебя испугалась…
        – Ах ты, мое солнышко… – расплылась в улыбке Ольга. – Не буду больше болеть, обещаю…
        – И кушать хорошо будешь, да?
        – Обязательно! Лучше тебя буду кушать!
        – И кашу овсяную? – в ужасе округлила глаза Яся.
        – А как же! Овсяную кашу – в первую очередь! Ну, беги, Ясенька, нам с мамой поговорить нужно… Видишь, там детский столик стоит? Там есть и альбом, и карандаши… Давай, нарисуй нам что-нибудь.
        – Я папу нарисую, можно?
        – Конечно, можно… – растерянно подняла Ольга глаза на Варю.
        – Потому что я по папе соскучилась… – пояснила Яся со вздохом и пошла к детскому столику, чуть сгорбившись.
        Варя и Ольга молча смотрели ей вслед. Можно было и не говорить ничего – разве словами передашь то чувство, которое они обе испытывали?
        – Давай сядем, Варь… Я спросить у тебя хочу… – тихо проговорила Ольга, садясь на черный казенный диван.
        Варя села рядом с ней, опустила голову. Знала, о чем Ольга сейчас ее спросит.
        – Ты не успела мне рассказать, Варь… Как ты с Олегом встретилась, и что он сказал… Говори все как есть. Меня жалеть не надо, ладно?
        – Да не о чем рассказывать, Варь… Зря я к нему поехала, конечно…
        – Понятно. Значит, ребенка он своим не признает.
        – Да, Оль. Он сказал, что ему в этой ситуации легче быть подлецом, чем… Ну, я не выдержала, конечно, стала его судебными разбирательствами пугать…
        – Зря, Варь. Не надо было.
        – Да я и сама знаю, что зря. Но в тот момент так обидно за тебя стало…
        – А чего за меня обидно? Нисколько не обидно. Разве мое нынешнее положение можно назвать обидным? Это же счастье, Варь… Кстати, мне же вчера УЗИ сделали! Дочка у меня будет, представляешь? Дочка! Я и хотела дочку! И будет у нас большой бабий дом в маленькой однокомнатной квартире! И всем назло мы будем счастливы! Правда, Варь?
        – Конечно, Оль… Я тоже рада, что у Яси будет сестренка. А как назовешь?
        – Не знаю еще… Подумаю. Мы потом вместе имя ей придумаем…
        – Может, Вероника?
        – А что, красиво… Будут расти две сестренки, Ярослава и Вероника… Яся и Ника… Да, очень красиво!
        Ольга вздохнула легко, потом проговорила тихо, но очень решительно:
        – И давай договоримся с тобой, Варь… Про Олега вообще больше никогда говорить не будем. Ни в какой ипостаси. Ладно?
        – Хорошо, Оль… Я поняла… – медленно наклонила голову Варя. – Да, я поняла тебя, Оль… Никогда…
        – Ну, давай, чего ты там принесла вкусненькое, а то мне идти надо, на процедуры пора… – бодро проговорила Ольга, окончательно переключая разговор на другую тему.
        – Да, конечно! – засуетилась Варя, открывая пакет. – Вот тут шарлотка, тут котлеты, а в термосе компот, еще горячий должен быть… Съешь все обязательно, ладно?
        – Все съем, не переживай. Оказывается, не такой уж он неподдающийся, этот ужасный токсикоз. Нынче медицина творит чудеса… Ох, как тут ругали мою врачиху из консультации, ты бы слышала! Мне прямо бальзам в уши… Сказали, больше к ней не ходить. Ой, ну все, я побежала, Варь… Я позвоню тебе вечером, ладно?
        – Обязательно позвони, буду ждать!
        – Ясенька, пока, солнышко мое, я убегаю! – пропела Ольга в сторону Яси, и та подняла на нее задумчивые глаза.
        – Теть Оль, а как же папин портрет? Я ведь еще не дорисовала…
        – Дома дорисуешь, Ясенька. Маме покажешь! Пока! Целую!
        Ольга ушла, и Яся подошла к Варе, ткнулась к ней в бок, сопнула тихо. В руке у нее был белый листок из альбома с недорисованным папиным портретом.
        – Пойдем, Ясенька… Хочешь, по дороге в супермаркет зайдем, я тебе мороженое куплю?
        – Ты же говоришь, зимой нельзя мороженое, мам…
        – Ну, мы в порядке исключения… Если понемногу, маленькой ложечкой, то можно. Идем?
        – Да, идем… Только ты смотри не передумай.
        – Не передумаю, не бойся. Идем…
        Вот так бесславно она и откупилась от потенциальных дочкиных вопросов. И от лицезрения недорисованного папиного портрета. Стыдно было, а откупилась. Само собой как-то произошло.
        Когда они с Ясей зашли во двор, ей стало нехорошо как-то. Непонятно было, то ли замерзла, то ли обожгло внутри жаром. И взгляд побежал куда-то вглубь двора, туда, где были скамейки вокруг детской площадки…
        На одной из этих скамеек сидел Антон. Глядел на нее в упор. Когда понял, что она его тоже увидела, встал, пошел навстречу очень медленно. Она стояла, ждала… И не могла сдвинуться с места, будто ноги в землю вросли. Потом заставила себя вернуться в действительность, улыбнулась. Хотя понимала, что улыбка сейчас – не к месту. А что надо было делать? Плакать? Начать извиняться? Или на грудь ему без сил упасть?
        – Давно тут сидишь? – спросила первое, что пришло в голову.
        – Давно… – согласился Антон, чуть улыбнувшись. Его улыбка тоже была не к месту. Наверное, он тоже в этот момент растерялся – что делать? Начать ее обвинять, что сбежала? Или прижать к себе и не отпускать?
        – Замерз? – снова спросила Варя.
        – Замерз… – ответил Антон. Помолчал немного, потом, глянув на Ясю, проговорил тихо и почти дружелюбно: – Чаем не напоите, девчонки?
        – Конечно, надо чаю попить! Горячего! Иначе простыть можно! – проявила вежливую заботу Яся, тронув его за рукав. – Пойдемте к нам, мы дадим вам чаю! Я ведь вас знаю, дяденька… А вы давно приехали, да? Вы папу моего не видели?
        – Нет, не видел… – растерянно ответил Антон девочке. – Правда, не видел…
        – Ну ладно, все разговоры потом! – спохватилась Варя, направляясь к подъезду. – Сначала всем греться, остальное – потом!
        Дома Яся отправилась к телевизору – пить свой чай и есть мороженое. Маленькими ложечками, как и обещала маме. Впрочем, и не помнила мама никаких обещаний. Маме предстоял разговор. Очень трудный.
        – А ты думала, я тебя не найду? – спросил Антон, когда она поставила перед ним чашку с чаем.
        – Ничего я не думала, я просто так решила – в последний момент, – тихо проговорила Варя, стараясь, чтобы в интонации голоса не просквозила виноватость. – И думаю, что я все правильно сделала, Антон. Мне казалось, что ты меня поймешь… И не станешь искать.
        – Мне очень нужно было тебя найти, Варя… Хотя бы для того, чтобы сказать тебе – ты не права.
        – А разве в нашей ситуации есть правые и не правые? Разве двое сумасшедших могут претендовать на истину в последней инстанции? Правы, не правы… О чем ты вообще говоришь, Антон?
        – Мы не сошли с ума, Варь. Мы просто любим друг друга. С каких это пор любовь стала сумасшествием?
        – Нет, любовь – это не сумасшествие. Это счастье, да. Но не безусловное. Когда вокруг одного отдельно взятого счастья образуется множество несчастий, оно уже таким не является. И потому не имеет права на существование.
        – Ты так говоришь, будто лекцию мне читаешь… Что такое хорошо и что такое плохо. Но я ведь тоже понимаю, какова она, цена этого счастья. Вопрос всего лишь в цене, Варь. В цене, которую ты за него заплатишь.
        – Ничего себе – всего лишь! Тем более не тебе пришлось бы эту цену платить…
        – А кому?
        – Свете бы пришлось. Детям твоим. Родителям твоим.
        – Но ведь твой Иван уже заплатил… Ведь ты заставила его заплатить, а от счастья отказалась! Как же так, Варь?
        – А это уже мои проблемы, Антон. И мне с этим жить.
        – А стоит ли в этом жить, Варь? Не лучше ли просто быть счастливой? Да, в окружении множества несчастий, которые по твоей вине образовались… Но быть счастливой? Ведь ты любишь меня, я знаю… И я тебя люблю… Ведь все так просто… Зачем искать черную кошку в темной комнате, если ее там нет?
        – Черную кошку? В темной комнате? Это ты свою беременную жену называешь черной кошкой в темной комнате? Кстати, как она себя чувствует сейчас?
        – Да отлично она себя чувствует. В роддоме на сохранении лежит. Родит скоро.
        – Где в роддоме? В Караваеве?
        – Нет, мы в Лазаревское вернулись… А что было делать? Ты же меня тогда бросила в Черемухове… Не позвонила даже…
        – Что не позвонила – извини. У меня тогда телефон сел. А что бросила в Черемухове… Это глупо звучит, Антон. Ты не маленький мальчик, и я не твоя мама. Я имею право принять любое решение. И я его приняла.
        – И за меня приняла, выходит? По-твоему, я не имею права любить? Я всю жизнь должен жить в обязанности и долге?
        – Я не принимаю решений за тебя. Поступай со своими долгами, как хочешь. Просто я не хочу в этом участвовать, понимаешь? Не могу быть причиной…
        – Но что мне делать, если я люблю – тебя, и хочу жить – с тобой? И ты этого хочешь, я знаю! И вообще, Варь, о чем мы спорим, сама подумай… Вместо того, чтобы просто быть вместе и любить друг друга… И быть счастливыми…
        – Антон, мы опять ходим по одному и тому же кругу, в который уже раз! Я ж тебе объяснила, что я не могу! И вообще… Кто бы сейчас со стороны нас послушал! У тебя жена в роддоме, скоро родит, а еще трое детей отца дома ждут, а мы толкуем про перспективы обоюдного счастья! И не говори сейчас, что ты не можешь без меня жить, не надо! Можешь, еще как можешь! И я могу! Потому что нельзя жить в наваждении, надо в жизни жить и делать то, что должен! Я все сказала, Антон! И не мучай меня больше, ладно?
        Он долго смотрел на нее, ничего не отвечал. Потом усмехнулся едва заметно, спросил тихо:
        – Жалеешь, наверное, что от Ивана уехала? Так ты не жалей, позвони ему, попросись обратно… Если уж так все по нужным полочкам разложила… Мух от котлет отделила, любовь от долга. Эх ты, Варя, Варюша. Я ведь никогда и никого так не любил, как тебя… Думал, наконец-то вот оно, счастье…
        – Ну все, Антон, хватит… – нахмурилась Варя. – Давай не будем больше терзать друг друга. Лучше расстанемся на светлой, хорошей ноте – в благодарность за то, что с нами случилось…
        – Это значит, мы расстаемся, да? Мне надо сейчас встать и уйти?
        – Да, тебе лучше уйти.
        – А дальше что?
        – А дальше… Поехать на вокзал, сесть в поезд и вернуться в Лазаревское. И успокоить свою беременную жену, которая наверняка тебя потеряла и ужасно нервничает, переживая твое отсутствие. Беременные женщины особенно остро все переживают…
        Варя вздохнула, не глядя на Антона. Почему-то его присутствие больше не волновало ее, не вызывало прежней оторопи. Наоборот, было неловко как-то, что он сидит на этой кухне и смотрит на нее вот так… С печалью и обвинением. Даже дикая мыслишка мелькнула в голове: как он похож сейчас на Олега… Такое же смирение перед жизнью, перед обстоятельствами. Когда жизнь заставляет плыть по волнам, сволочь такая… Ты не хочешь, а она заставляет.
        Конечно, он не был похож на Олега. И чувства у нее к Антону были другими. Она даже знала, в какой душевной тональности будет о нем вспоминать… Но сейчас очень хотелось, чтобы он ушел. Не сидел больше на этой кухне.
        Антон будто услышал ее, торопливо поднялся со стула, так же торопливо пошел в прихожую. Схватил пальто с вешалки, открыл дверь и ушел, не оглядываясь.
        Да, это хорошо, что он не оглянулся. Иначе увидел бы, как покатились слезы из Вариных глаз. Расставаться – это ведь всегда тяжело… Будто часть души так же уходит за дверь, не оглядываясь.

* * *
        Через неделю Ольгу выписали из больницы. И уже на следующий день после выписки она собралась на работу, отбиваясь от Вари необходимостью своего там присутствия, как того требовал годовой отчет. Умри, но сдай вовремя документы в нужные инстанции! Можешь даже родить прямо за рабочим столом, если того требует годовой отчет! Варя только руками разводила, но ничего поделать с сестрой не могла. Только вздыхала со смехом – высокие, высокие рабочие отношения…
        Сама она тоже подумывала о том, чтобы начать искать работу. Аккурат бы к Ольгиному декрету и нашлось что-нибудь подходящее. Хорошо бы, конечно, Ясю в детский сад определить, но об этом и мечтать не приходится – пока очередь подойдет, Ясе уже и в школу пора будет.
        Так и жили пока. Варя при хозяйстве, Ольга – при высоких рабочих отношениях. Встретили Новый год втроем, стол накрыли, елочку нарядили. Потом снова начались рабочие будни, январь проскочил незаметно, пришел февраль с его пронизывающими ветрами и серым низким небом. Однажды, когда после ужина пили чай на кухне, Варин телефон пропищал новым сообщением, и она взглянула на экран бегло. И тут же замолчала посреди разговора, отвернувшись к окну.
        – Что, Варь? Что там за сообщение? От кого? Случилось что-нибудь, да? – участливо начала выспрашивать Ольга, видя, что Варя расстроена.
        – Ничего не случилось, Оль, – тихо ответила Варя, не поворачивая головы. – Наоборот…
        – Что – наоборот? – не унималась Ольга.
        – Наоборот, говорю, все хорошо… Иван на мою карточку деньги прислал… Довольно крупную сумму…
        – Ну? А чего ты расстроилась?
        – Не знаю… Он ведь так и не позвонил мне ни разу… А деньги прислал.
        – И что? Это разве плохо, Варь? Это значит, что он беспокоится о вас…
        – Не о нас, а о Ясе, Оль. Ну, это вроде как алименты, что ли…
        – А тебе обидно, да? Вон с какой тоской произнесла это слово – алименты… Ну, алименты, и что? Это значит, что Иван – хороший отец, добросовестный и порядочный, от ребенка своего не отказывается. Радоваться надо, а ты расстроилась!
        – Да чему тут радоваться, Оль… – повернула к ней лицо Варя, и Ольга увидела, что она вот-вот расплачется. – Чему тут радоваться, не понимаю!
        Ольга замолчала, вдруг осознав, что сейчас происходит с сестрой. Помолчав, спросила участливо:
        – Жалеешь, да? Жалеешь, что все так получилось?
        Варя ничего не ответила, только пожала плечами, едва сдерживая слезы. Ольга, чтобы как-то поддержать ее, заговорила тихо:
        – Да ты поплачь, если хочешь, чего уж… Поплачь, поплачь, легче станет. Ты думаешь, я не понимаю тебя, что ли? Прекрасно я тебя понимаю… Жалеешь, да… Опомнилась наконец… Хмельной любовный ветер утих, и опомнилась. Но ты особо-то не жалей, Варь. Ты ведь все равно не любила Ивана. Ведь не любила, признайся? Если так легко ушла от него…
        – Я нелегко ушла, Оль. Совсем нелегко. А относительно того, любила или не любила… Я теперь и сама не могу ответить на этот вопрос. Вот не могу, и все… Раньше знала, что не люблю, а теперь… Теперь уже ничего не знаю.
        – Так и никто не знает, Варь. Любовь – это ж такая зараза… Или сразу на тебя обрушится да всю душу клещами вытащит, или спрячется в засаде, притворившись ненужной. А когда ты ее прогонишь как ненужную, тут она тебе и в спину ножом… Не можем мы ею управлять, любовью-то. Не поддается она управлению. Обмануть может, а поддаться – нет.
        – Да, Оль, да… Теперь я поняла, наконец, что мне пыталась втолковать Инна Борисовна…
        – И что же?
        – Она говорила, что я потом пойму. Вот я и поняла, кажется.
        – Да что? Что ты поняла-то, Варь?
        – А то… В мире ведь действительно столько зла, обмана, хитрости, нелюбви… А ты вдруг оказалась избранной, тебя полюбили по-настоящему, и ты будто купаешься в светлом потоке, и думаешь, что это так положено, и только тебе положено… Что ты заслужила чем-то… И даже не заслужила, а просто право имеешь как законная собственница… И не думаешь о том, что за эту любовь отвечать надо. Обязательно надо отвечать, правда? Если уж ты ее приняла… Если собственницей ее назвалась… И не просто отвечать, а учиться ответной любви. Должна научиться, и все тут. Хотя должна – неподходящее слово, тут речь вовсе не о долге! Если думать только о долге, то не получится ничего. Нет, нужно просто стараться, и все. Стараться от всего сердца. И любовь услышит это старание и откликнется ответом… Ты понимаешь, о чем я говорю, Оль?
        – Да понимаю, что ж тут не понять… – вздохнула Ольга, с жалостью глядя на Варю. – Да только чего сейчас толковать об этом… А может, все еще можно вернуть, а, Варь? А что? Взяла бы да позвонила Ивану, рассказала бы ему все… Объяснила… Я думаю, он поймет. А, Варь?
        – Нет. Не буду я ему звонить, Оль.
        – Почему?
        – Ну, он же мне не звонит… Да, деньги прислал, но это же не то… Это же алименты всего лишь. Да и вообще, и без звонка все ясно…
        – Ну что, что тебе ясно, Варь?
        – Да ты не знаешь всего, Оль… У Ивана ведь до меня невеста была, очень его любила. Ее Машей зовут. Они должны были пожениться, а тут я появилась… И все. Иван в меня влюбился, мы сразу в загс подали заявление. Я ведь тогда не думала ни о чем, мне надо было Макса скорее забыть… А для Маши предательство Ивана настоящей трагедией оказалось. Она даже замуж после этого не вышла, я думаю, все Ивана ждала. И вот, дождалась… Место освободилось… Ты думаешь, она эту возможность упустила, что ли? Да ни за что! Вот и получается бумеранг, Оль! Я вышла замуж за Ивана, чтобы Макса забыть, а Иван, чтобы меня забыть…
        – …Женится на Маше, что ли? – закончила за Варю Ольга, удивленно подняв брови.
        – Да, я думаю, так и будет… И все вернется на круги своя. Родители Ивана так хотели, чтобы Иван женился на Маше…
        – Ну, знаешь! Чтобы жениться, надо еще развестись!
        – А для того, чтобы жить вместе, вовсе не обязательно в загс ходить и документы оформлять, Оль. Я думаю, Маша своего счастья уже не упустила. И правильно сделала, да. Она выждала свое счастье, а я его потеряла. Нет, ничего уже не вернуть, Оль…
        – Но ведь все это только твои домыслы, Варь! – горячо воскликнула Ольга. – На самом деле ты же не знаешь ничего определенного! Может, все вовсе и не так, как ты предполагаешь?
        – Да все так, Оль… – вздохнула Варя. – И поделом мне, что же. Господи, да если бы только я могла… Но ничего уже не вернешь… А самое ужасное состоит в том, что я поняла… Ведь Иван и был моей той самой любовью, которая на всю жизнь дается. Она есть, а ее не видишь, не понимаешь. Наваждение сразу чувствуешь, а любовь – нет. В том-то и разница, наверное…
        – Да, в том-то и разница… – тихо откликнулась Ольга, думая о чем-то своем. Потом вздохнула и произнесла тихо, будто закрыла тему этого трудного разговора: – А я через месяц в декрет ухожу, Варь… Сегодня в консультации была, со сроками окончательно определились…
        – Да? Вот и хорошо! – смахнув слезы со щек, так же тихо проговорила Варя. – Значит, я буду с завтрашнего дня работу искать… Есть у меня парочка вариантов, надо звонить…

* * *
        По иронии судьбы работа для Вари нашлась в той же школе, куда ее сначала не хотели брать, а потом взяли, но она сама отказалась по причине крутого поворота в судьбе. В тот самый момент, когда и Макс ее предал, и Ольга не рада была ее возвращению, и когда встретила на вокзале Сергея Семеновича…
        И директор в школе был тот же самый – хамоватый Михаил Александрович. Когда Варя вошла в кабинет, он уставился на нее озадаченно, молчал, пока она не заговорила первой:
        – Вы объявление давали, что вам требуется учитель истории…
        – Да, есть такое дело. Скажите, а мы с вами уже знакомы? Вы к нам когда-то приходили на работу устраиваться, верно?
        – Да, верно. Это было давно, больше пяти лет назад.
        – А почему не стали у нас работать?
        – А вы меня не взяли, Михаил Александрович, – уверенно заявила Варя. – Сказали, что я молодая, что у меня опыта нет. А еще испугались, что я могу внезапно в декрет уйти.
        – А, да… Что-то припоминаю… Да…
        Варя не стала уточнять тот факт, что в конечном итоге сама отказалась от места в этой школе. Вместо этого сказала с улыбкой:
        – Вот, теперь все изменилось, Михаил Александрович… Молодости у меня поубавилось, зато какой-никакой опыт появился. И в декрете я уже побывала, больше туда не собираюсь.
        – Ну и отлично, если так, – даже улыбнулся Михаил Александрович. – Может, хоть с вами мне повезет на этот раз. С этими историками прямо напасть какая-то, ей-богу! Никак не могу постоянного преподавателя найти! То в декрет уходят, то вообще из профессии бегут… У вас как, с нервами все в порядке? Не убежите?
        – Не убегу. Буду работать, Михаил Александрович.
        – Ишь как лихо обещаете-то! Я ведь ваши документы смотрел… В сельской школе до нас работали, правильно?
        – Ну да. А что, собственно…
        – А вот то, значит, и собственно, что сельская школа не городская. И дети здесь другие, и подход к ним другой нужен. Так что не обещайте уж так самоуверенно, поглядим еще на вас… А пока идите в отдел кадров, оформляйтесь. Когда можете к занятиям приступить?
        – С понедельника.
        – Хорошо… Согласуйте там расписание с завучем… Ну, всего вам доброго, Варвара Дмитриевна! Как говорится, с богом…
        Проведя несколько первых дней в новой школе, Варя поняла, как трудно ей здесь придется. И дети были другие, более раскрепощенные, даже чересчур, – прав был Михаил Александрович, ой, как прав… И учителя отнеслись к ней весьма снисходительно, будто Варин стаж в сельской школе давал им на это право…
        Она все время сравнивала новую школу с прежней, с Караваевской. Даже и не школу сравнивала, а свое самочувствие там и здесь. И осознавала, как же ей было хорошо – там, за спиной Инны Борисовны… А с другой стороны – что толку в этом сравнении? Все равно ж работать надо, как бы ни было трудно. Привыкать надо. И к этой раскрепощенной расхлябанности городских деток привыкать… Которая порой граничит с такой наглостью, что оторопь берет…
        Однажды после урока к ней подошла Ира Андреева из десятого «Б», произнесла немного вальяжно:
        – Варвара Дмитриевна, вы мне тройку в журнал поставили… Помните?
        – Помню, конечно. И что? Ты хочешь ее исправить? Хорошо, я вызову тебя к доске на следующем уроке, тема все та же будет…
        – Нет, не надо меня вызывать. Зачем? Вы мне просто исправьте в журнале тройку на пятерку, и все.
        – То есть… Как это – исправьте на пятерку? Не поняла…
        – Да что тут непонятного, Варвара Дмитриевна? Только верхний хвостик в другую сторону направить… Секундное дело!
        – Ира, ты что… Ты шутишь так, да?
        – Ни разу не шучу! Я серьезно вам предлагаю – исправьте! Иначе у меня с родителями неприятности начнутся. И у вас тоже, кстати.
        – А при чем тут я, Ира? Ты не готова была к уроку, ты очень плохо ответила. Если честно, я даже двойку хотела тебе поставить! И вообще, странный какой-то разговор у нас получается, ты не находишь?
        – Ни разу не странный, Варвара Дмитриевна. Вы, наверное, не поняли, или не в курсе… Дело в том, что я на золотую медаль иду. Много занимаюсь по другим предметам, на историю просто времени не хватает. Да и зачем мне вообще сдалась эта ваша история? Если честно, мне и медаль не особо нужна, просто родители так захотели… И все учителя в курсе, никто мне троек не ставит… А ваша тройка будет торчать, как бельмо в глазу, понимаете? Вот прежняя историчка мне троек не ставила, а вы раз – и влепили! Я догадалась, конечно, что вы пока не в курсе дела, вот и решила с вами поговорить… Теперь понимаете, о чем я, Варвара Дмитриевна?
        – Нет, Ира, не понимаю. И понимать не хочу. Хорошую оценку ты получишь тогда, когда хорошо ответишь на уроке. И я больше не хочу продолжать этот странный разговор, Ира. Мне он неприятен. Если не сказать хуже.
        – Вы такая принципиальная, да, Варвара Дмитриевна? Ну-ну… Тогда вам придется с моей мамой поговорить… Видит бог, я этого не хотела…
        На другой же день Варе пришлось познакомиться и с мамой будущей медалистки. Ею оказалась холеная мощная блондинка с наглыми желтыми глазами, с большим чувственным ртом, накрашенным ярко-красной помадой. Зайдя на перемене в учительскую, она небрежно поздоровалась от порога, обращая свое «здассьть» куда-то в пространство поверх голов, потом спросила у преподавателя физики, тишайшего Евгения Алексеевича:
        – Где тут ваша новенькая… Эта… Как ее… Историчка?
        – Варвара Дмитриевна? Вот, пожалуйста… Вот она… – услужливо указал он рукой в сторону Вари.
        Пока мама Иры Андреевой вальяжно направлялась к ее столу, все преподаватели один за другим покинули учительскую. Наверное, знали уже, в каком тоне пойдет разговор. И не хотели быть его свидетелями. Наверное, им стыдно было. Или неловко. Или страшно. Или за свою внутреннюю экологию боялись по принципу «меньше знаешь – крепче спишь».
        – Я вас долго не задержу, Варвара Дмитриевна, не беспокойтесь! – пододвинув стул и усевшись напротив стола, уверенно проговорила мамаша. – До звонка на урок еще пять минут, так что успеем. Так вот, Варвара Дмитриевна…
        Я хочу, чтобы вы четко и определенно себе уяснили: у моей дочери, Иры Андреевой из десятого «Б», не должно быть троек по вашему предмету. Меньше четверки не должно быть, да. А лучше пятерки пусть будут.
        – Позвольте, но это мне решать, как преподавателю… – попыталась вставить реплику Варя, но мамаша ее вроде как не услышала, продолжала в том же духе:
        – …Да, четверки нежелательны, если уж на то пошло. Ира идет на золотую медаль, и плохая оценка по вашему никчемному предмету может испортить всю картину. И не надо на меня так смотреть, уважаемая Варвара Дмитриевна, будто я оскорбила вас до глубины души, умоляю, не надо! Просто послушайте меня, и все. Будьте благоразумны, если хотите в этой школе работать. Это хорошая школа, не какая-нибудь затрапезная, понимаете? А при отсутствии благоразумия вам прямая дорога будет именно в затрапезную, где-нибудь на выселках… С тремя видами транспорта и двумя пересадками… Вы ведь этого не хотите, правда?
        – Вы дадите мне сказать, или у меня нет на это права, по-вашему? – сухо спросила Варя, глядя в желтые наглые глаза собеседницы.
        – Ну говорите, что ж… – милостиво разрешила мамаша, откинувшись на спинку стула и медленно закинув ногу на ногу.
        – А не о чем говорить, собственно. Будем считать, что вы просто не отдаете отчета своим словам, уважаемая… Простите, как к вам обратиться?
        – Да без разницы, – коротко бросила женщина, не отводя от лица Вари желтого взгляда.
        – Ну, как угодно. Так вот! Ваша дочь будет получать по моему предмету именно ту оценку, которую заслуживает! И мне больше нечего вам ответить! Надеюсь, вы меня поняли?
        – Да я-то поняла вас, Варвара Дмитриевна, прекрасно поняла… Это вы меня не поняли, уважаемая. Не поняли, что вам вскоре придется другое место искать… Да и то – вряд ли вы его найдете, должна вам честно сказать. Стараться будете, а не найдете. Нигде. Никогда. И не смотрите на меня с таким возмущенным недоумением, а лучше поинтересуйтесь, когда я уйду, кем и где работает Ирин папа… Надо всегда владеть правильной информацией, чтобы позволить себе быть такой… Красиво принципиальной! Всяк бы хотел, да не всякий может себе позволить! Подумайте хорошо, когда я уйду… И сделайте выводы… Ваша предшественница, к примеру, тоже поначалу принципиальной была, а потом ничего, поумнела. Подумайте и вы очень хорошо, Варвара Дмитриевна!
        Варя хотела было ответить, но прозвенел звонок на урок, и посетительница поднялась с места, резко отодвинув стул. Развернувшись мощным торсом, степенно пошла к двери, не прощаясь. Варя только руками развела ей вслед…
        Весь оставшийся день ее не покидало чувство, похожее на унижение. Голова болела от унижения. Живот крутило от унижения. Ноги подкашивались от унижения. Видимо, слишком много этой заразы отхватил организм после того разговора. А вечером, когда собралась домой, милейший тишайший физик Евгений Алексеевич вызвался проводить ее до автобусной остановки, и у Вари не нашлось сил ему отказать. Наверное, предупредить хочет, чтобы не связывалась с этой мамашей, что еще может быть причиной такой заботы…
        Так и оказалось. Всю дорогу Варя шла молча, а Евгений Алексеевич говорил, говорил… Скорее о своем, о наболевшем говорил. Пытался найти объяснение своему униженному непротивлению.
        – Вы думаете, я не был таким же принципиальным, Варвара Дмитриевна? Я тоже был, да… Но ведь не зря придумана нашим народом эта мудрая пословица: «Плетью обуха не перешибешь»! Ну, останетесь вы при своих принципах, допустим… И что? А то, моя дорогая, что попросят вас из школы, и волчий билет еще вдогонку выпишут! Телефонного-то права у чиновников никто еще не отменял, знаете ли. Отец у Андреевой в городской администрации работает, социальную сферу курирует, потому эта мама и ведет себя так нагло. Нет, я не спорю, Ира Андреева очень способная девочка и действительно идет на медаль, но… Не ваша вина, Варвара Андреевна, что ваш предмет ныне несколько… Как бы это сказать… Непрестижен. Согласитесь, ведь так?
        – Нет, не так, Евгений Алексеевич. Я не согласна. История не прощает к себе такого отношения, и время это нам хорошо доказывает, не так ли?
        – Да, я согласен… История, может, и не прощает. Но мы ведь сейчас не в том глобальном смысле толкуем…
        – А смысл всегда одинаков, как бы мы с вами об этом не толковали.
        – Ну да, ну да… Вы правы, конечно. А только ведь один в поле не воин… Что толку будет от вашей отдельно взятой принципиальности? Разве вам от этого станет лучше?
        – Не станет, наверное. Только знаете… Я все время вспоминаю того учителя из старого фильма «Доживем до понедельника»… Помните такого, надеюсь?
        – Как же, как же… Конечно, помню. Незабвенный Вячеслав Тихонов прекрасно передал характер этого принципиального интеллигента. Вот, значит, на кого вы равняетесь, Варвара Дмитриевна! Высоко берете, однако!
        – Отнюдь… Какая уж тут высота, что вы. Это же так ясно, так правильно – все, что говорил учитель Мельников… Помните, что он говорил? История не терпит приблизительности, история нам не простит…
        – Ну да, ну да… Я ж говорю – слишком глобально мыслите, Варвара Дмитриевна. Это по молодости, уверяю вас. Только по молодости можно себе позволить глобально мыслить… А потом, знаете, вся глобальность куда-то уходит… Съеживается под тяжестью обстоятельств… Поверьте мне, это правда…
        – Я не знаю, что вам ответить, Евгений Алексеевич. Только знаю, что если я все-таки уступлю этой мамаше… Мне станет трудно жить. Самой с собой трудно, понимаете?
        – Это вы сейчас про самоуважение говорите? Да, я понимаю… Да только нынче оно дорого стоит, самоуважение-то… Хлопотное оно, да и не в цене… Или вы хотите выглядеть лучше других, Варвара Дмитриевна? Умнее, выше и чище?
        – Нет, не хочу. И вообще, какой-то бесполезный разговор у нас получается, Евгений Алексеевич. Не находите?
        – Отчего ж бесполезный? Я ведь еще главного вам не сказал… Дело в том, что отец Иры Андреевой очень дружен с нашим директором, Михаилом Александровичем. Они какие-то бывшие однокашники, что ли… И потому Иру после восьмого класса перевели из престижной гимназии в нашу школу, чтобы с полной гарантией на медаль… Понимаете теперь всю ситуацию, да? Стало быть, и ваша принципиальность в этом случае выглядит несколько… Не к месту, я бы сказал. И может вам слишком дорого стоить. Вы подумайте об этом еще раз, поразмышляйте, стоит ли копья ломать? А может, лучше принять к сведению эту пословицу – «Плетью обуха не перешибешь»? Народ мудрый, народ зря не скажет.
        – Спасибо за участие, Евгений Алексеевич, но вот мой автобус… Еще раз вам спасибо, до свидания…
        Варя заскочила в автобус, без сил опустилась на сиденье. В голове гудело, будто там все еще звучал вкрадчивый голос Евгения Алексеевича – «подумайте хорошо, плетью обуха не перешибешь»…
        Дома она обо всем рассказала Ольге. Та вздохнула, развела руки в стороны:
        – Ну, не знаю, что тебе и сказать на это… Не знаю… И как же я себя ругаю, Варь, что не остановила тебя, когда ты собралась поступать на истфак… Где у меня голова была, а? Ну что это за специальность – историк? Только в школу и сгодилась… А характер у тебя совсем не учительский, не твое это, да. Теперь, того и гляди, из школы попрут… А может, и правда, ну ее к лешему, эту принципиальность? Куда такие нежности при нашей-то бедности? А?
        – Нет, Оль… – глядя перед собой, нахмурилась Варя. – Я не смогу. Я знаю, что если уступлю, будет еще хуже. Я знаю, поверь.
        – Ну, делай как знаешь… Все кончится тем, что придется тебе работать кассиршей в супермаркете.
        Варя вскинула на нее глаза, полные слез. Ольга испуганно замахала руками, заговорила быстро:
        – Ой, все, все, только не плачь… Делай что хочешь, это твоя жизнь, в конце концов, и твой выбор…
        – Да, это мой выбор! – смахивая слезу, тихо проговорила Варя. – Мой…
        На следующий день у нее таки состоялся разговор с директором. И это был не разговор даже, а обмен короткими репликами, будто они кидали друг другу мяч…
        – У Андреевой уже вторая тройка по вашему предмету?
        – Да.
        – Сегодня вы снова вызывали ее доске? Почему?
        – Она хотела исправить вчерашнюю тройку…
        – А с матерью Андреевой вы беседовали?
        – Беседовала.
        – И что?
        – Она требует, чтобы троек в журнале не было.
        – Ну и?..
        – ?..
        – Вы в курсе, что Андреева идет на медаль?
        – Да. Я знаю. И я с удовольствием буду ставить ей одни пятерки, если…
        – Вы кому сейчас условия ставите, Варвара Дмитриевна? Мне?
        – Ну почему же вам… Да и какие условия, что вы…
        – Значит, вы ничего так и не поняли. Мне очень жаль. Придется вам искать другое место, Варвара Дмитриевна. Заявление на увольнение оставьте в отделе кадров, они все оформят. И мне действительно жаль. Вы мне показались вполне адекватной… Молодой, энергичной… Я думал, вы карьеру у нас в школе сделаете, а не будете страдать замшелыми принципами, как… старый учитель времен социализма.
        Варя подняла на него глаза, посмотрела задумчиво. Михаил Александрович не выдержал ее взгляда, занервничал слегка:
        – Что? Что вы так на меня смотрите? Хотите жить со своими замшелыми принципами – да на здоровье! Но только не в моей школе, понятно? И не вздумайте никуда жалобы писать, все равно ничего не добьетесь…
        – Я не стану писать жалоб, Михаил Александрович. Я уйду. Я прямо сейчас напишу заявление, – ровным голосом произнесла Варя, вставая с места.
        Уже закрывая за собой дверь кабинета, она вдруг услышала, как он произнес коротко и зло:
        – Тоже мне, чистоплюйка нашлась… Жизнь обломает, дай время…
        Получив на руки документы, Варя медленно шла по улице. На душе было тошно, несмотря на то самое горделивое чистоплюйство, которым припечатал ей вслед Михаил Александрович. А еще душу грызло отчаяние – как теперь жить-то? На жизнь ведь зарплата нужна, из чистоплюйства-то кашу не сваришь и дочь не накормишь… Замкнутый круг получается, да… Хоть плачь, хоть броди теперь по этому кругу…
        Она до вечера так и бродила по улицам – домой идти не хотелось. Стыдно было объявить Ольге, что она уволена и будет опять сидеть на ее шее, пока работу не найдет. Да и найдет ли? А вдруг мамаша Андреева приведет свою угрозу в исполнение? Что тогда будет, а?
        Когда вошла во двор дома, было уже совсем темно. Даже лампочка у подъезда не горела. Зато путь ей неожиданно осветили фары стоявшей неподалеку машины. Варя оглянулась и сразу узнала эту машину… Ну да, синий «Опель». И дверца уже открылась, выпуская из машины Максима.
        – Привет, Варь! – подошел он к ней с радостной улыбкой, будто ожидал ответной радости. – Как поздно ты домой возвращаешься! Я и ждать устал…
        – Я тебя не просила меня ждать. Зачем ты приехал?
        – Так поговорить хотел…
        – А мы разве не поговорили? Что тебе еще от меня нужно?
        – Ну зачем ты так, Варь… Будто я тебе чужой…
        – А ты и есть чужой. Разве нет?
        – Когда человек любит, он уже не чужой.
        – Макс… – с досадой протянула Варя. – Давай про любовь больше не будем, а? Ну правда, смешно звучит…
        – Тебе смешно, а мне нет, Варь.
        – Ну все, Макс, мне некогда… Я устала и замерзла, домой хочу. Зря ты меня ждал, извини. Не надо, не приезжай сюда больше.
        – Но если уж приехал… Можешь ты мне уделить пятнадцать минут? И в самом деле разговор есть… Садись в машину, Варь. Пожалуйста. Всего пятнадцать минут…
        – Ладно… – вяло махнула рукой Варя. – Давай поговорим, если уж так надо… Только я не понимаю о чем. Вроде бы все в прошлый раз выяснили.
        Максим довольно кивнул и быстро забежал вперед, открывая перед ней дверь машины. Варя села, сняла перчатки, подышала в зябкие ладони, согреваясь. Хотя в машине было тепло, играла тихая джазовая мелодия – Макс любил джаз и ей когда-то передал эту любовь. Пожалуй, и все, что осталось в памяти от прекрасного Максима… Неужели он сам этого не видит, не понимает? Что за дурацкое преследование устроил, будто умершие чувства можно вернуть преследованием? И неужели придется снова ему это объяснять?
        – Да, Варь, я тебя давно жду… – проговорил Макс, будто нащупывая точку для продолжения разговора. – Даже успел в квартиру подняться, думал, ты дома… Ты ж не оставила мне своего телефона, у меня выхода не было! Но ничего, зато пообщался с Ольгой…
        – Она что, впустила тебя в квартиру?
        – Ну да… А что в этом такого? Мы же с ней старые знакомые. Помнишь, как она мне допрос с пристрастием устраивала, когда мы собрались жить вместе? И как я героически его выдержал… Помнишь?
        – Нет, не помню.
        – Да? А вот Ольга помнит… Мы посидели с ней так душевно…
        – Где посидели?
        – На кухне. Она меня чаем напоила. И с дочкой твоей я познакомился – такая прелестная девчонка, такая бойкая! Когда узнала, что мою дочку тоже Ясей зовут, очень обрадовалась. А еще она мне похвастала, что ты работаешь учительницей в школе. Это правда, Варь?
        – Было правдой. Уже неправда. Я сегодня уволилась. Так что…
        – А почему уволилась?
        – А почему я тебе должна об этом рассказывать?
        – Ну, теперь понятно, отчего у тебя такое плохое настроение. А я думал, ты злишься, что я к твоим ходил…
        – Я злюсь, Макс. Не надо было ходить.
        – Да я только про тебя хотел спросить… Ольга сама предложила мне чаю выпить. Из вежливости. Думала, я откажусь, а я и не отказался.
        – И… долго ты с ними чай пил? – покосившись на Макса, тихо спросила Варя.
        – Нет, недолго. Но времени было достаточно, чтобы понять… А ведь нет у тебя никакого мужа, Варь, вот в чем дело. Но я и сразу как-то догадался… И вот моя догадка подтвердилась. То есть был, конечно, а теперь его нет.
        – Это Ольга тебе сказала, да? – с тихим недоумением спросила Варя, думая о том, что ведь не могла Ольга…
        – Нет, что ты. Твоя Ольга – это скала, кремень! Из нее никакую информацию не вытащишь!
        – Тогда с чего ты взял…
        – Варь, я тебя умоляю… Не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы увидеть, живет ли в доме мужчина или, наоборот, напрочь отсутствует. Нет у тебя никакого мужа, Варь… Это же очевидно…
        – И что? Допустим, ты прав… И что? Ты сидел в машине и ждал меня, чтобы сообщить о своих догадках?
        – Нет, не для этого я тебя ждал. Да я и сам не понимаю, отчего меня так сильно к тебе тянет… Наверное, старая любовь не ржавеет – что-то из этой области? И память не ржавеет, держит в себе то время, когда мы были так счастливы… Вот я и подумал – а почему бы и не реанимировать то самое счастье, а? Оно ведь лишним никогда не бывает…
        – Ты что, предложение мне делаешь, я не поняла? – с издевкой спросила Варя, повернувшись к Максу всем корпусом. – А жена твоя не возражает, она тоже согласна на эту реанимацию? Ты у нее не спросил?
        – Нет. Она бы возражала, конечно, если бы узнала. Но ведь она не узнает – зачем ей такая болезненная информация? Нет, надо жить так, чтобы всем хорошо было… Всегда ведь можно найти уютный и счастливый компромисс, Варь. Вся наша жизнь построена на сплошных компромиссах.
        – И какой же компромисс ты мне предлагаешь, интересно?
        – Да очень даже приемлемый, между прочим. Если ты не будешь заранее принимать все в штыки, а спокойно меня выслушаешь… Можешь две минуты помолчать и выслушать меня, Варь?
        – Что ж, давай… – осторожно согласилась Варя. – Даже интересно, что это за приемлемый компромисс…
        – Да, по сути, это и не компромисс вовсе. Это… Это и есть предложение, да. Нет, не руки, это для меня невозможно… Это предложение моего сердца, Варь. Моего эгоистичного сердца, которое все еще любит… И не может забыть… В общем, я предлагаю жить вместе, Варь. Как когда-то. И я все сделаю, чтобы тебе в этой жизни было комфортно. Для начала сниму вам с дочкой хорошую квартиру, обеспечу всем необходимым… А потом, со временем, куплю тебе квартиру. И на твое имя оформлю. Или лучше дом за городом… Да, лучше дом! Пусть твоя дочка свежим воздухом дышит! А главное, тебе не надо будет работать, Варь, ты будешь жить для себя, для дочки… И для меня немного. Я ведь не часто буду к вам приезжать, а только тогда, когда смогу… Но зато я буду знать, что ты есть в моей жизни, Варь! Что ты ждешь меня… Что у тебя нет материальных проблем и забот… Я ведь все это вполне могу устроить, Варь. У меня теперь своя фирма, отец уступил мне долю… Да, я могу. Ну, чего ты так на меня смотришь? Я что-то ужасное сейчас говорю, по-твоему?
        – А ты сам как считаешь, Максим? Предлагаешь мне стать содержанкой и еще удивляешься – ужасно это или не ужасно?
        – Да брось, Варь… Ну что ты, будто с луны свалилась, честное слово. Сейчас ведь все так живут… А некоторые женщины очень даже гордятся, что удалось устроиться таким образом… И любимой быть, и не бегать за куском хлеба насущного. Живут и радуются жизни, и ни от кого не скрывают! Я тебе больше скажу – нынче такое положение женщины считается более статусным и престижным, чем быть женой. У жены ведь и хлопот больше, и страхов больше… И при всем при том любви ей достается меньше. Разве я в чем-то не прав, Варь?
        – Наверное, прав, Максим. Только правда твоя не по адресу, вот в чем дело. Для меня эта правда звучит унижением, хотя и понимаю, что таки да, отстала я от жизни… Я ведь пять лет в деревне прожила, а там, знаешь, такое женское положение определенными словами называется. И часто не совсем приличными. У меня даже на языке вертится одно словцо, да не хочется вслух проговаривать… Ты человек воспитанный, тонко чувствующий, так что прости, воздержусь. И не говори больше ничего, не надо! Все, ушла я, Максим.
        Уже выходя из машины, она услышала, как он тихо произнес ей в спину:
        – Ну и глупо, Варь… Чистоплюйство твое очень глупо выглядит…
        – Чистоплюйство? – быстро спросила она, уже выйдя из машины и наклонив вниз голову. – Ты сказал – чистоплюйство?
        – Ну да… А каким словом это еще можно назвать?
        – Да, ты прав… Никаким, наверное. Прощай, Максим, не грусти…
        Она быстро пошла к подъезду, на ходу доставая ключи из сумки. Открыла дверь, быстро шагнула внутрь и торопливо потянула дверь на себя, будто Максим собирался за ней гнаться.
        Он вовсе не собирался. Сидел в машине, грустно смотрел ей вслед. Впрочем, грусть его была похожа на злую досаду. И где-то даже на оскорбление… Ведь так все хорошо придумал, все красиво! Чего этой женщине еще не хватает? Деревни своей? Вот и ехала бы в деревню, и проговаривала там свое неприличное словцо сколько угодно!
        Ольга встретила Варю в прихожей, доложила виновато:
        – Максим приходил, Варь… Я его пригласила чаю выпить. Не надо было, да, Варь?
        – Да ничего, все нормально, Оль. Я с ним разговаривала сейчас, он в машине внизу ждал.
        – И чего ему от тебя надо? Отношения хочет возобновить?
        – Да. Он предлагал стать его содержанкой.
        – И ты отказалась, конечно?
        – А надо было согласиться, по-твоему?
        – Не знаю, Варь… Это тебе решать. Он ведь любит тебя, до сих пор любит… А женился он потому, что с родителями ссориться не захотел. Его тоже можно понять, Варь.
        – Да, все так… А только я-то его давно не люблю, вот в чем дело.
        – Люблю, не люблю… Да разве сейчас можно на любви что-то построить… Я, как видишь, тоже пыталась… Ну да ладно, не будем больше об этом, Варь. Этот вопрос каждый сам для себя решает. Лучше скажи – чего так поздно сегодня? В школе задержалась, да?
        – А меня сегодня уволили из школы. Я теперь снова безработная. И еще, Оль, знаешь, кто я?
        – И кто же?
        – Я чистоплюйка. Наконец-то слово для меня найдено, оказывается! Любви не нашла, золота в виде зарплаты тоже, так буду теперь чистоплюйкой, что же еще остается? Интересно, а кассиршей в супермаркет можно чистоплюйке устроиться или тоже нельзя?
        – Варь… Что-то я не пойму… Ты сейчас плачешь или смеешься?
        – А то и другое, Оль… Я в душ пойду, ладно? Смою с себя этот день… Так устала, не могу больше…
        Под душем она стояла долго – хоть наплакалась вволю. Ничего не слышала, кроме шума воды. Не слышала, как позвонили в дверь…
        Ольга открыла и шагнула назад, от удивления забыв поздороваться. За дверью стоял Иван.
        – Здравствуй, Оля… – улыбнулся он ей и спросил, не дожидаясь ответного приветствия: – А мои дома?
        – Да… Дома… – кивнула головой Ольга и, продолжая удивленно разглядывать Ивана, крикнула в дверной проем:
        – Яся! Ясенька! Беги быстрее сюда…
        Яся выскочила в прихожую, птицей бросилась к отцу, подпрыгнула, добежав, и он ловко подхватил ее на руки, прижал к себе, зажмурился от счастья. Ольга стояла, зажав ладонью рот, потом услышала, как перестала литься вода в душе… И проговорила, быстро убегая на кухню:
        – Ой, у меня ж котлеты горят…
        Варя вышла из ванной в накинутом на распаренное тело халате, с тюрбаном полотенца на голове. Увидев в прихожей Ивана с прижавшейся к нему Ясей, оперлась спиной о косяк, потом начала тихо сползать вниз, придерживая на груди халат. Иван опустил Ясю на пол, развел руки в стороны, проговорил немного растерянно:
        – А я за вами приехал, девчонки… Не могу я без вас, хоть убейте… Поехали домой, а?
        Варя совсем сползла на пол, тихо заплакала, опустив голову в ладони. Полы халата разошлись, обнажив круглые розовые колени, полотенце упало с ее головы, но она даже не заметила этого. Иван шагнул к жене, тоже опустился перед ней на колени, обнял, ткнулся губами в ее мокрый затылок.
        – Совсем, совсем без вас не могу… – снова проговорил он и сглотнул трудно.
        Яся смотрела на родителей во все глаза. Потом повернулась, убежала на кухню:
        – Тетя Оля! Тетя Оля! А там папа с мамой сидят на полу и оба плачут… Почему они плачут, тетя Оля?
        Ольга притянула к себе девочку, погладила по голове, ласково прошептала на ухо:
        – Тихо, Ясенька, тихо, не кричи… Пусть они поплачут, Ясенька, пусть. Это очень хорошо, что они плачут. Это значит, что все у вас будет хорошо, Ясенька…