Открытая дверь Вера Александровна Колочкова
        «Открытая дверь» - это философский роман, в котором затрагиваются важные темы любви и прощения. Вера Колочкова провела главную героиню по темным закоулкам души и вывела ее к свету, показав всем читателям, что можно преодолеть любые трудности, если за твоей спиной стоят близкие люди. Ирина живет вместе с мужем и растит дочь, кажется, что у нее в жизни все сложилось отлично, но это не так: мысленно она возвращается к временам, когда от нее все отвернулись, когда она потеряла не только веру в людей, но и в саму себя. Старая рана вскрывается, потому что на пороге ее дома появляются люди, которых она ненавидит больше всего на свете. Теперь Ирине придется переосмыслить свои принципы и разорвать порочный круг ненависти.
        ВЕРА КОЛОЧКОВА
        ОТКРЫТАЯ ДВЕРЬ
        Если собираетесь кого-нибудь полюбить, научитесь сначала прощать.
        АЛЕКСАНДР ВАЛЕНТИНОВИЧ ВАМПИЛОВ
        Больше всего Ирина не любила вечернее время после ужина, когда муж и дочь уходят из кухни, ссылаясь на неотложные дела и оставляя ее с горой грязной посуды в мойке. Не любила, но смирялась. Она ж не баба-злыдня, вечно всем недовольная, она обычная женщина, каких много. И оставаться на кухне после ужина один на один с посудой для многих - привычное дело. Да что там говорить! Никому и в голову не приходит сетовать на эти бытовые обстоятельства, на это течение женской жизни, повседневное и привычное. И она чем лучше других?
        Но Вика все же могла бы помочь матери. Сама бы догадалась хоть раз. Правильно Лева говорит - разбаловали дочь, теперь обратно в подходящие времена для воспитания не запихаешь. Как там по-умному говорится? Воспитывать надо, когда поперек кровати лежит? Получается, сами и виноваты…
        Нет, вообще-то Вика хорошая дочь, хлопот с ней особых нет. Учится прилично, читает много, матери и отцу не грубит, на том спасибо. У других посмотришь, что детки выделывают, да перекрестишься тайком - слава богу, моя не такая… Да, все было бы хорошо, если бы не история с тем парнем, с которым она встречалась! Надо было сразу эти встречи на корню изничтожить, а они с Левой развели тогда демократию! Мол, девочке шестнадцать лет, ей запретить уже ничего нельзя, только хуже можно сделать… И вот результат! Парень этот, Юра, в колонию попал! Сунулся в какую-то драку, получил по полной программе за нанесение телесных повреждений средней тяжести. Другие участники той драки условными сроками отделались, а Юра свое получил. И все потому, что заступиться за него было некому, то есть денег на адвоката мать не нашла. Еще бы она нашла, если пьет! С виду такая приличная женщина, а пьет… Сама сколько раз ее под хмельком видела, потому как живет Юрина мать в их же подъезде, на первом этаже. А иногда и сильно под хмельком. Глаза мутные, улыбка расплывчатая по лицу гуляет. Ну что это такое, ей-богу? О сыне надо
думать, а она… Так и получилось, что парень успел себе жизнь испортить, еще толком не повзрослев! Теперь наверняка у него все наперекосяк пойдет, когда из колонии вернется. Потому что опереться совсем не на кого. На мать-пьянчужку, что ли?
        А как Вика рыдала, когда узнала, что Юру в колонию отправят! Так рыдала, будто большое непоправимое горе на ее голову свалилось. По-настоящему убивалась, словно взрослая женщина. И никакие уговоры не действовали… Потом успокоилась вроде, но ведь в душу ей не заглянешь, что там творится. Приходится только на воду дуть задним числом, на молоке обжегшись, да смотреть, как бы она еще с каким хулиганьем не связалась! Хотя разве за ней углядишь? И даже если углядишь, все равно ничего не прикажешь, потому как не ребенок она уже…
        Перебирая в голове мысли, Ирина и не заметила, как перемыла посуду. Ну вот и все, день к концу подошел… Обычный день, и вечер наступил обычный. Скоро по телевизору футбол закончится, и Лева придет на кухню, чаю попросит. И так же обычно она спросит Вику, приоткрыв дверь в ее комнату: «Будешь с нами чай пить?» И та ответит быстро и раздосадованно: «Нет, не хочу…» Потому что она своим вопросом наверняка ее от телефона оторвет, это уж к бабке не ходи, сюжет известен заранее.
        А вот и Лева уже идет на кухню…
        Нет, не Лева. Вика заглянула, проговорила быстро:
        - Мам, я гулять!
        - Да куда, куда гулять, Вика? - тут же всполошилась она, всплескивая руками. - Уже половина десятого! Какие могут быть гуляния? У тебя и уроки наверняка еще не все сделаны!
        - Да все я давно сделала, мам! Я маленькая, что ли? Я не просто так ухожу, я честно предупреждаю, между прочим! Или ты хочешь, чтобы я еще и отпрашивалась? Ой, мамочка дорогая, можно мне выйти во двор ненадолго, я на качельке хочу покачаться? Так ты хочешь, да?
        - Ну, не надо утрировать… Было бы неплохо, если бы и отпрашивалась!
        - Ну, мам…
        - Не мамкай! Скажи лучше, куда и с кем идешь? Я должна знать, мне так спокойнее будет!
        - О господи… Ну сколько можно уже… - страдальчески протянула Вика, подняв глаза к потолку. - Ты же прекрасно знаешь, с кем я хожу гулять! С Сонькой! Она меня уже у подъезда ждет! И никуда мы конкретно не идем, просто так по улице прогуляемся… Нам поговорить надо… Ты же знаешь, у Соньки проблемы, ей поддержка сейчас нужна. Подруга я ей или кто?..
        - Так позвала бы Соню к нам… Сиди и поддерживай ее! Я бы вам чаю в комнату принесла…
        - Мы не хотим чаю, мам! Мы просто хотим погулять, вот и все! Воздухом подышать! Ну что ты ко мне пристала?
        Лева из-за спины Вики проговорил насмешливо:
        - Вы чего раскудахтались, девочки? Что такое случилось, а?
        - Пап… - живенько обернулась к нему Вика, проговорила плаксиво: - Мама меня гулять не пускает! Ну хоть ты ей скажи, что я не маленькая.
        - Нет, не маленькая. Взрослая совсем девица. Скоро замуж начнем отдавать. Ты как, не против будешь, если мы с матерью замуж тебя отдадим? Поищем человека приличного, кто твои капризы терпеть будет… Может, и найдется такой, а?
        - Ну пап… Мне же не до шуток сейчас… Лучше скажи маме, чтобы она не вредничала!
        - А ты считаешь, что она только из вредности тебя гулять не отпускает?
        Не дождавшись ответа на вопрос, Лева тут же умчался в комнату на зов телевизионного комментатора. Даже не зов, а радостный крик. Видимо, кто-то кому-то гол забил, и Леве этот гол был важнее их нескончаемого спора.
        - Да разве я сказала, что не пускаю тебя? - обиженно проговорила Ирина, всплеснув руками. - Я просто хочу знать, где ты гуляешь и с кем! Только и всего! По-моему, я имею на это право. Хватит с меня переживаний по поводу прошлых гуляний с Юрой!
        - А вот о Юре не надо, мам… - тихо, но очень сердито проговорила Вика.
        - Да почему же не надо, не понимаю? - не смогла остановиться Ирина. - Отныне у нас это запретная тема?
        - А я тебе сто раз говорила, почему не надо рассуждать о Юре, мамочка! И я не виновата, что ты меня не слышишь! Я ж объясняла тебе, что Юра ни в чем не виноват!
        - Ага! Попал в колонию - и не виноват? И следователь был глупый, и судья глупый, да? Осудили безвинного?
        - Да он же просто чужую вину на себя взял… Он добрый и благородный, а ты не понимаешь…
        - Ой, все! Слышать больше этого не хочу! - отмахнулась Ирина, сердито поджав губы. - И говорить про твоего Юру тоже больше не хочу!
        - И не говори, и не надо… Я тебя об этом и не просила, ты сама начала! И вообще… Разве так можно, мам? У человека беда, а ты… Будто злорадствуешь…
        - Да мне вообще все равно, что с этим Юрой происходит, Вика! Мне главное, чтобы ты перестала этими глупостями заниматься!
        - Глупостями?! Для тебя все это глупости, да? Ну ты даешь, мам… Тогда я вот что тебе скажу, если так… Я Юру ждать буду, понятно? И письма ему буду писать! И он мне тоже… Только ты этих писем в нашем почтовом ящике не увидишь, не надейся, что можешь их мне не отдать. Мы с ним договорились, что он на другой адрес будет писать, вот! И я тебе не скажу, на какой адрес будут приходить письма!
        - Ах, даже так…
        - Да, мамочка. Вот так. А потом, когда Юра вернется, мы с ним…
        - Все, хватит! Не продолжай, не надо! Я слышать этого не хочу! Тоже мне, декабристка юная нашлась! Из глубины сибирских руд храните гордое терпенье!
        - Не слушай, твое дело… Когда Юра вернется, мне ведь уже восемнадцать исполнится.
        - И что?!
        - А ничего! Что слышала, мам!
        Ирина даже не смогла ничего ответить - так вдруг зашлось обидой сердце. Хорошо, что в этот момент в кухню снова заглянул Лева, спросил насмешливо:
        - Вы все еще спорите, девочки? Помощь судейская нужна? Мне пора вас по углам разводить, да?
        - Лева, ну хоть ты ей скажи… - тихо произнесла Ирина, протягивая руки в сторону дочери. - С ней же просто невозможно стало нормально разговаривать…
        - Да это с тобой, мам, невозможно нормально поговорить! Это ты меня не хочешь услышать! - запальчиво ответила Вика.
        - Все, брейк! Разошлись по разным углам, все! Восстанавливаем дыхание, утираем кровавые носы! Ирина, остановись! Вика, не лезь в бутылку! Видишь ведь, что мать на взводе, и все равно доводишь ее до белого каления! И вообще… Ты вроде гулять собралась? Вот и иди себе…
        - Так а я о чем? Это ж мама меня не пускает, будто я маленькая!
        - Иди, иди… Там тебя Соня уже заждалась, наверное…
        Вика хмыкнула, повернулась, быстро ушла в прихожую. Ирина последовала за ней, спрашивая на ходу:
        - В котором часу ты вернешься? Слышишь меня, Вика?
        Дочь молча натягивала на ноги кроссовки, пыхтела сердито. Лева, прислонившись к дверному косяку, задумчиво наблюдал за этой сценой.
        - Ты что, не можешь ответить? Когда вернешься, я спрашиваю? - снова начала закипать Ирина.
        Вика шагнула к двери и уже потянулась рукой к замку, когда в дверь позвонили.
        - Ну вот, Сонька уже за мной пришла… - недовольно буркнула Вика, распахивая дверь, и застыла в удивлении.
        За дверью была вовсе не Сонька. Там стояли незнакомые люди - женщина и мужчина довольно немолодого возраста. Мужчина крепко держал женщину под руку, так крепко, будто она собиралась хлопнуться в обморок и перевалиться грузноватым туловом через порог. И лицо у нее было такое… Словно ей и впрямь было плохо. И еще почему-то она очень странно смотрела на Вику, и губы у нее тряслись, и рука сильно дрожала.
        Вика испуганно отступила на шаг, обернулась к родителям в недоумении - что это, кто это?
        Лева и сам смотрел на эту странную пару озадаченно. Хотел спросить: «Может, вы дверью ошиблись?» Глянул на Ирину и не спросил. Понял вдруг - нет, не ошиблись.
        Лицо Ирины было бледным и очень испуганным. Испуг перерос в недоумение и только потом - в открытую злость…
        - Вика, ты же хотела идти! Иди, тебя Соня ждет! - произнесла Ирина довольно грубо и даже слегка подтолкнула дочь в спину. - Иди же, ну!
        - Вика… Ее зовут Вика… Ты слышишь, Паша? - произнесла дрожащим слезливым голосом женщина, стоящая по ту сторону двери. - Какая девочка красивая выросла…
        - Да, Аня, очень красивая… - эхом откликнулся мужчина, еще крепче подхватывая ее под руку.
        - Боже, как же она похожа… Те же глаза, тот же лоб, взгляд тот же… Посмотри, Паша, посмотри, она же все крошечки подобрала… Это же копия Ромочки, чистая копия…
        - Какого еще Ромочки? Вы кто вообще? Что происходит? - удивленно спросила Вика, снова оглядываясь на мать.
        Та уже почти силой выпихнула ее через порог, проговорив сердито:
        - Да ничего не происходит, иди, иди давай! Не видишь, люди дверью ошиблись? Сейчас мы все выясним, а ты иди… Тебя Соня давно ждет, ну? И лифт как раз на нашем этаже остановился! Иди!
        Вика неохотно шагнула в открытые двери лифта, успев заметить, что пожилая женщина сделала невольное движение ей вслед, будто тоже хотела успеть проскочить в лифт, но мужчина держал ее довольно крепко. Двери лифта закрылись, и странная картинка исчезла. Вика тут же забыла о ней, вспомнив о Соньке, - сейчас наезжать на нее станет, что заставила так долго себя ждать! Да и эти двое… Наверное, точно дверью ошиблись. Ненормальные какие-то, ей-богу…
        А «ненормальные» в этот момент несмело пытались рассмотреть Ирину, улыбались виновато и почти заискивающе. Мужчина хотел было спросить что-то, но Ирина упредила его злым вопросом:
        - Что вам здесь надо, Павел Георгиевич? Анна Николаевна? Зачем вы?! Кто вас сюда звал? По какому праву вы…
        - Ирина, погоди… Не надо с нами так, прошу тебя… - тихо проговорил мужчина, которого Ирина назвала Павлом Георгиевичем. - У Ани сердце больное, ей нельзя волноваться… Мы так долго искали тебя, Ирина… Если б ты знала, как долго мы тебя искали!
        - А зачем вы меня искали, Павел Георгиевич? - саркастически спросила Ирина, подходя ближе к двери. - Зачем я вам вдруг понадобилась, а? Почему вы вспомнили обо мне? Не прошло и восемнадцати лет, как вы обо мне вспомнили? Вам срочно моя дочь понадобилась, да? Зачем, скажите?
        - Но она же наша внучка, Ирина… Кровиночка наша… Ты ж сама понимаешь…
        - Ах, кровиночка, стало быть! Насколько я помню, вы эту кровиночку мне убить советовали в свое время, даже категорически на этом настаивали! А теперь, значит, передумали, да? Или ваш сынок Ромочка все-таки вспомнил, что у него где-то дочь растет?
        - Нет, Ирина, он уже ничего не вспомнит… Нашего Ромочки больше нет… - тихо проговорила Анна Николаевна, опуская голову. - Наш сын умер три года назад… У нас теперь никого нет, совсем никого… Мы три года пытались тебя найти, Ирина, и вот… Ромочка нас просил, когда умирал, да мы и сами хотели…
        - Извините, я не знала. Сочувствую вам… Что, Ромочка даже внуков вам не оставил?
        - Нет. Не было у него в браке детей, Ирина. Так уж получилось. Теперь у нас только одна внучка… Твоя дочь… И Ромочкина дочь… Мы так долго ее искали…
        - Ах, вот оно в чем дело! Искали, значит? Одинокой старости испугались, да? Вы ж Вику вообще не хотели! А теперь я вас не хочу. По-моему, это вполне справедливо звучит, вы не находите? И все, больше нам не о чем говорить, извините.
        Ирина собралась было закрыть перед их носом дверь, но не успела - Анна Николаевна вдруг неловко начала заваливаться на бок, и Павел Георгиевич едва успел ухватить ее, смотрел беспомощно, повторяя тихой скороговоркой:
        - Аня, Аня… Приди в себя, Аня… Не надо, ну что же ты… Держись, прошу тебя, Аня…
        Лева быстро шагнул за дверь, подхватил Анну Николаевну с другой стороны, проговорил быстро:
        - Надо ее положить на диван… Я вам помогу! Держите крепче, вот так…
        Подняв голову, тут же скомандовал Ирине:
        - Ну, чего ты стоишь? Быстро воды неси! И нашатырь! Видишь, человеку плохо? И освободи в гостиной диван, быстро!
        После нашатыря, лежа на диване, Анна Николаевна пришла в себя, прошептала тихо:
        - Спасибо вам, добрый человек… Вы муж Ирины, да? Простите, что столько хлопот вам доставили… Как вас зовут?
        - Неважно, как его зовут… - не дала ответить Леве Ирина, стоящая в изголовье у Анны Николаевны. - Важно то, что он для моей дочери родной отец. Она его таковым считает, и я вам не позволю нарушить порядок нашей жизни, ни за что не позволю. И не надейтесь даже, Анна Николаевна. Вы же понимаете, что я имею на это полное право. Если вспомнить, как вы тогда со мной обошлись… Или забыли, может?
        - Нет, Ирина. Я ничего не забыла. Но сейчас… Сейчас обстоятельства изменились… И мы тоже… Все люди меняются со временем, да… И я сама себе простить не могу, что так с тобой обошлась. Да и Господь меня за это наказал, так наказал, что больше некуда… Прости меня, Ирина, очень тебя прошу. И на колени перед тобой могу встать - прости…
        Анна Николаевна даже сделала некое движение, будто собиралась упасть с дивана прямо Ирине под ноги, но Павел Георгиевич удержал ее испуганно:
        - Тихо, Аня, тихо… Лежи…
        - Да мне уже лучше, Паша! Помоги мне сесть… Нам же поговорить надо, объяснить Ирине… Ну же, помоги!
        - Хорошо, Аня… - помог жене сесть на диване Павел Георгиевич. - Только позволь мне самому объяснить… У меня это лучше получится.
        Ирина хотела было что-то сказать, но Лева крепко взял ее за предплечье, проговорил тихо на ухо:
        - Перестань, слышишь? Пусть человек объяснит… Можешь хотя бы выслушать спокойно?
        - Нет, Лева, не могу! - яростно шепнула она ему в ответ.
        - Да я все понимаю, Ирина, что ты… Но люди все-таки у тебя в доме находятся! Нельзя же так… Перестань!
        Словно не слыша их тихой перепалки, Павел Георгиевич заговорил довольно деловито:
        - Да, Ирина, так сложилась наша жизнь - у нас теперь никого нет. Как говорится, жить дальше не для кого и некуда. Бессмысленно как-то все. И мы тебя очень просим, очень… Позволь нам общаться с Викой, хотя бы изредка! Позволь для нее что-то сделать! Кому от этого будет хуже, скажи? Ты же знаешь, мы люди довольно обеспеченные, и мы бы могли… Мы бы могли многое ей дать… Другую какую-то жизнь…
        Павел Георгиевич замолчал на секунду, обводя быстрым взглядом гостиную, довольно скромно обставленную. Этой секунды хватило, чтобы Ирина снова вскипела негодованием:
        - Другую жизнь хотите ей дать? И это вы мне сейчас говорите, да? А вы хоть спросили бы для начала, что было со мной, когда я осталась в своей жизни одна с ребенком на руках! Спросите, как я вышла с Викой из роддома практически в никуда? Вы думали тогда, как будет жить ваша внучка? И вы, Анна Николаевна… Помните, как я пришла к вам из роддома? И заметьте, никакой помощи у вас не просила, а только ребенка хотела покормить… Как стояла в дверях, как объяснить пыталась, что идти мне с ребенком некуда? Что вы мне ответили, вы помните?
        - Нет… Я не помню… - испуганно ответила Анна Николаевна, инстинктивно прикрывая глаза рукой. - Я не помню, правда…
        - Не обманывайте, все вы прекрасно помните! А если забыли, я вам скажу… Вы тогда посоветовали оставить вас в покое, навсегда забыть к вам дорогу. А еще сказали, что мне надо было отказаться от ребенка в роддоме, заявление написать. Вика тогда кричала у меня на руках, голодная была, а вы прямо через ее крик мне говорили это! Неужели и впрямь не помните? Или не хотите помнить? И все, и хватит уже! Давайте прекратим этот фарс! Не будет в вашей жизни никакой внучки, я этого не позволю! За все надо отвечать, вот и вы возьмите на себя смелость ответить! Да как вам вообще в голову такое пришло, зачем вы меня разыскали? Неужели ждали от меня чего-то другого? Думали, купить себе внучку сможете? Деньгами поманите ее… и готово?
        - Ирина, ну что ты… Не надо так, прошу тебя… Мы же к тебе с чистым сердцем пришли… - вяло проговорил Павел Георгиевич, с тревогой глядя в лицо жены.
        - А как надо? В объятия вам броситься? Плакать от умиления - какое, мол, счастье, что бабушка с дедушкой к нам пожаловали? Так бы вы хотели, да?
        - Нет, зачем… Но хотя бы выслушать нас…
        - А я вас выслушала. Я поняла, чего вы хотите. Смысла жизни вам захотелось, вот и вспомнили, что у вас где-то внучка есть, ведь так? Да только ничего у вас не получится, не надейтесь. Не увидите вы больше никогда внучку, я все для этого сделаю. И я имею на это полное право. Вы мне когда-то сказали - уходи, сейчас я вам говорю - уходите. И чем скорее, тем лучше. Да, вот так… Я все сказала, у меня слов других больше нет!
        - Ирина, но погоди… Ты сейчас не в себе просто… - попытался тихо усовестить жену Лева, но она лишь обернулась к нему сердито:
        - Не вмешивайся! Это мое дело! Это только мое дело, больше ничье!
        - Да, Ирина, конечно, мы уйдем сейчас… - тяжело вздохнул Павел Георгиевич, помогая жене подняться с дивана. - Но я очень надеюсь, что твоя обида со временем как-то утихнет… Надеюсь, мы еще к нашему разговору вернемся…
        - Не надейтесь. Не вернемся. И не смейте больше сюда приходить! Лева, проводи гостей до двери.
        Повернулась, ушла на кухню. Уже оттуда услышала, как Лева бормочет какие-то извинения, как потом щелкнул дверной замок.
        Все, ушли… Слава богу. Только сейчас она почувствовала, в каком напряжении находится тело, как сильно стучит сердце, какой звон стоит в голове. Только бы Лева не начал снова ее увещевать, пусть бы ему сердца хватило! Пусть понял бы, что она чувствует…
        Лева тихо вошел в кухню, сел напротив нее за стол, вздохнул. Спросил участливо:
        - Как ты? Отошла немножко? Успокаивайся… Выпей воды, на тебе лица нет!
        - Что значит - отошла? Разве от такого отойдешь… Да мне так плохо сейчас, Лева, если б ты знал… Впору самой нашатырь нюхать, пока в обморок не грохнулась. Надо же, заявились гости незваные… Столько лет прошло… Да меня всю нервной дрожью потряхивает! Как увидела их в дверях… Глазам своим не поверила!
        - И все же, Ирина… Я бы на твоем месте не был столь уж категоричен, честное слово…
        - А ты не на моем месте, Лева. Ты на своем месте. Ты этого на своей шкуре не пережил.
        - Да, конечно. Я понимаю. И все же, и все же… Позволь мне выразить свою точку зрения. Можно?
        - Ну, выражай, если уж так приспичило… Только от этого ничего не изменится, сразу предупреждаю.
        - Да понял я, понял… Но согласись, что это… Как бы сказать… Несколько несправедливо по отношению к Вике.
        - Да из-за чего же несправедливо? По-моему, наоборот, очень даже справедливо! Или… Ты что такое имеешь в виду?
        - Да, то самое я имею в виду… Я так понял, они действительно люди довольно обеспеченные. Если они могут предложить Вике другие жизненные возможности - почему бы и нет? По-моему, для этого можно и приглушить собственные обиды. Разве не так?
        Она ничего ему не ответила. Лишь подумала про себя - нет, зря надеялась. Ничего он не понял и не почувствовал. Ничегошеньки. Можно и не объяснять дальше…
        - Я очень устала, Лева, я не хочу больше говорить об этом. Давай больше не будем, ладно? Голова очень болит… Я лучше спать пойду…
        Он кивнул, улыбаясь грустно. Зачем-то посмотрел в окно, а не ей в глаза. Будто отодвинулся в одночасье - это твое решение, мол…
        Она поднялась, ушла в спальню. Не раздеваясь, легла под одеяло, свернулась калачиком. Через какое-то время нервный озноб отпустил. Она даже услышала, как Лева опять включил в гостиной телевизор, как прибавил звук, наверняка увлекшись любимым футболом.
        Ну и пусть… Пусть смотрит свой футбол. Можно натянуть одеяло на голову и не слышать ничего. И спать.
        Закрыла глаза, думая, что уснет сразу, да не тут-то было. Прошлое обрушилось на нее беспощадно, то самое прошлое, от которого она бежала долгих семнадцать лет… Никуда теперь от него не денешься, никуда! Придется все заново пережить…
        * * *
        - Поступила! Я поступила! Вот моя фамилия в списках есть… Боже, счастье какое…
        Ирина крепко сжала руку новой приятельницы Катюши, с которой вместе поселилась в комнате в общежитии, пока сдавала экзамены. И тут же спохватилась и устыдилась этой радости - надо ведь и Катину фамилию в списках найти… Может, ее там нет вовсе?
        - А ты, Кать? Нашла свою фамилию в списках? - спросила быстро, глянув на Катю.
        - Да погоди… Не видно ж ничего… Сейчас в первые ряды пробьюсь, тут же толкотня такая…
        Катя из-за маленького роста и впрямь ничего не могла разглядеть, только поправляла очки на носу, в то же время изо всех сил пытаясь подойти поближе к спискам. Ирина проговорила быстро:
        - Давай я тебе помогу! Я же высокая, мне лучше видно! И очки я не ношу, без них все отлично вижу!
        Ирина снова пробралась через толпу к спискам, вгляделась в мелькание фамилий на букву «н»… Как их много… Никитин, Николаева, Нифонтова… Носов, Новоселова… Новоселова…
        - Есть, Кать! Новоселова Е. П. - это же ты, правда?
        - Да… Я Екатерина Павловна… - не смея обрадоваться, тихо проговорила Катя. - Ты посмотри еще, Ирин, посмотри! Вдруг там еще Новоселова есть? Фамилия-то распространенная… Вдруг ошибка какая-то?
        - Да нет никакой ошибки, Кать! Есть ты в списках! Мы поступили, ура! Пойдем отсюда, а то нас окончательно затопчут…
        Разгоряченные радостью, они выскочили на улицу, сбежали вприпрыжку по ступеням, упали на скамью в институтском скверике.
        - Ой, даже не верю… - засмеялась Катя, обнимая Ирину за плечи. - Не верю, не верю! Я ведь хуже тебя экзамены сдала… Едва-едва проходной балл набрала, ты же знаешь! И вовсе была не уверена…
        - Да ладно, чего вспоминать! Главное, мы поступили, Кать! Давай это событие отметим как-нибудь, а?
        - Давай! Можно в кафе пойти, например!
        - Ой, нет… У меня на кафе денег не хватит, что ты… Мне деньги экономить надо, ты же знаешь мою ситуацию…
        - Да, Ириш, я знаю. Извини. Тогда давай большой торт купим, хочешь? И вдвоем его слопаем в общежитии!
        - Давай! Хорошая идея, ага!
        - Только мне надо сначала на главпочтамт сгонять, чтобы родителям позвонить! И тебе тоже надо, наверное?
        - Ну Кать… Опять ты… Я ж тебе рассказывала, что у меня нет родителей…
        - А, ну да, извини… Ну, мачехе позвони хотя бы…
        - Нет. Не стану я ей звонить. Ей на мои звонки все равно, что есть, что нет…
        - Ну, пусть хоть обрадуется, что ты поступила и к ней не вернешься.
        - А она и так знает, что я не вернусь. В любом случае. Мы с ней на этом и расстались, когда я уехала поступать. Она так обрадовалась… Я ж видела, как сильно она обрадовалась. Нет, не стану я ей звонить… Мне вообще некому звонить, Кать. Вот если бы папа был жив… Или тетя Рита, мамина сестра… Никого у меня не осталось, кто бы звонку обрадовался.
        - Совсем-совсем никого, что ли? Но ведь так не бывает…
        - Бывает, Кать. Одна я такая, что ли? Это еще хорошо, что мачеха меня после смерти отца в детдом не отправила… Да и отправила бы, наверное, если бы моей доли по закону в квартире не было. Испугалась, что менять квартиру потом заставят.
        - Так ты ведь тоже можешь сейчас… Заставить ее разменять…
        - Ага, заставишь ее, как же! Да и не нужно мне от нее ничего. Я ж не собираюсь там жить… В нашем городке даже на работу трудно устроиться, только если на рынок торговать пойти. Мачеха моя торгует… У нее это хорошо получается, с огоньком. А я так никогда не сумею…
        - Понятно, что ж. Наглая тетка твоя мачеха, что тут еще можно сказать! - вынесла вердикт Катя, рубанув рукой воздух. - И ладно, и не будем больше о ней… Плюнь и забудь, Ириш! Будем считать, что у тебя новая жизнь началась!
        - Новая, да. Только как ты думаешь, из общежития нас попросят после экзаменов? Нас ведь только на время абитуры поселили…
        - Не знаю, Ириш. Наверное, можно как-то договориться с комендантом, денежку заплатить. Не знаю… Я бы тебя к себе позвала, но нас и так пятеро в двухкомнатной квартире… Мама, папа, бабушка и мы с сестрой… Даже раскладушку некуда поставить, поверь…
        - Да что ты, Кать, я ж понимаю! Ничего, выкручусь как-нибудь, не переживай! Ну что, поедем на почтамт?
        - Ага, давай…
        Они быстро доехали до почтамта. Пока Катя радостно сообщала родителям новости, Ирина стояла в сторонке, наблюдала за подругой. И завидовала. Даже странно было, из-за чего вдруг накатило такое нехорошее чувство. Она его ощущала со всей щемящей горечью и нытьем в груди. Нет, не конкретной Кате она завидовала, а этой картинке, которую видела. Девушке с сияющими глазами за стеклом кабинки. В другой кабинке тоже девушка кому-то звонит, тоже счастливая… Они могут кому-то звонить и даже не осознают до конца этого счастливого обстоятельства. Вот дурочки…
        Потом они долго шли по улице, забрели в парк, сели на скамью отдохнуть немного. Катя вдруг наклонилась к ней, проговорила тихо на ухо:
        - Ириш… Посмотри на соседнюю скамью… Видишь двух парней?
        - Ну, вижу… И что?
        - Да не гляди на них так открыто! Поверни голову, будто не замечаешь!
        - Да в чем дело, Кать? Объясни нормально!
        - Мне кажется, эти парни за нами от самого почтамта идут…
        - Да ну! Тебе показалось. Чего бы им за нами идти, сама подумай? Что мы, эстрадные артистки какие-нибудь, автографы раздаем?
        - Нет, ничего мне не показалось! И сейчас они на нас смотрят! И улыбаются! Они уже к нам идут… И что, будем с ними знакомиться или нет? Может, отшить их сразу, как думаешь? Но вроде нормальные ребята, жалко…
        Ирина ничего не успела ответить. Растерялась. А парни уже уселись на их скамью: один рядом с Катей, другой - рядом с ней. Тот, который сел рядом с Катей, проговорил весело:
        - Давайте знакомиться, девчонки! Меня Стасом зовут, а моего друга - Ромочкой. А вас как?
        - Хм… - кокетливо усмехнулась Катя. - А почему вы друга так интересно представили - Ромочка? Тогда и себя Стасиком назовите, чего уж!
        - Нет, все именно так, девушки. Я Стас, а он Ромочка. Потому что я из бревна вытесан как Буратино, а Ромочка у нас не такой. Душа у него тонкая и ранимая. Вот пообщаемся, и сами в этом убедитесь.
        - А с чего вы взяли, что мы будем общаться? - снова кокетливо спросила Катя.
        - А почему бы нет? Мы так поняли, вы просто гуляете… И мы просто гуляем… А еще мы поняли, что у вас что-то хорошее произошло, день какой-то особенный, ведь так?
        - Ну да, угадали… Мы с Ириной сегодня в институт поступили, в химико-технологический! Поэтому и радуемся весь день!
        - Что ж, хорошее дело… Значит, вашу подругу Ириной зовут? А вас как?
        - А меня Катей…
        - Очень приятно! Вот и познакомились! Значит, вы студентки теперь?
        - Ну да… А вы? Учитесь или работаете?
        - Ни то, ни другое. Пока в воздухе висим.
        - Ой, как это?
        - Да мы только что политехнический окончили, еще не успели с трудовой деятельностью определиться. С Ромочкой-то ясно все, его отец к себе пристроит, а я… Я уж как-нибудь, где-нибудь…
        - А на каком факультете вы учились?
        - На радиофаке.
        - Ух ты… Я слышала, туда только сильно умных берут…
        - Так мы и есть самые умные, девчонки! Вам страшно повезло, что мы с вами теперь знакомы!
        - Ой, да не больно-то и хотелось, подумаешь…
        - Ну, не делай такое лицо, Катя, я же пошутил.
        - А что, мы уже перешли на «ты»?
        - Ага. Что ж мы, такие молодые и красивые, будем друг другу выкать? Я думаю, твоя подруга тоже не станет возражать, если мы будем на «ты»?
        Стас глянул на Ирину, и она улыбнулась застенчиво, пожала плечами. Сидящий рядом с ней парень проговорил тихо:
        - Не обращай на него внимания, Ирина… Он всегда такой. Простой и незатейливый, как тульский пряник.
        - А ты… Не простой? - чуть повернула она к нему голову.
        - И я простой. Только не умею себя подавать вот так, с размаху. Я скромный…
        - Хм! Когда человек сам себя называет скромным, это звучит довольно сомнительно.
        - Да почему же?
        - Не знаю… Мне так кажется.
        - Девчонки, а пойдемте в кафе! - вдруг решительно предложил Стас, хлопнув ладонями. - Надо же отметить ваш праздник, нельзя ж не отметить! Плохая примета, удачи не будет!
        Катя пожала плечами, глянула на Ирину, спрашивая глазами - ну что? Ирина произнесла тихо и неуверенно:
        - Так это же дорого… В кафе… Что вы…
        - Кому дорого, а кому и нет! - весело перебил ее Стас. - Что это за разговоры - дорого? Вас приглашают от всего щедрого мужицкого сердца… То есть Ромочкиного щедрого сердца… Я-то кавалер бедный, у меня лишних бабок сроду не водится, честно скажу. А Ромочка… Родители ему на карман столько дают, что грех не потратить на хорошее дело. Правда, Ромочка?
        - Да ну тебя, Стас… Сразу уж и родители…
        - Прошу пардону, не в ту тему залез! Согласен, родителей трогать не будем! Родители отдельно, бабки отдельно. Так что, идем в кафе или нет?
        - Конечно, идем! Я и сам хотел предложить, но ты всегда впереди паровоза несешься, Стас!
        - И опять я прошу пардону! Ну такой я, да… Потому мы с тобой и друзья, что разные по натуре. Как там в стихах, не помните, девушки? Они сошлись, волна и камень…
        - Стихи и проза, лед и пламень… - тихо подсказала Ирина, улыбаясь.
        - Во-во, так и есть! - подхватил быстро Стас. - В моем лице мы имеем прозу и лед, а в лице Ромочки, стало быть, стихи и пламень! Да, он у нас такой…
        - Все, Стас, хватит! Иначе девчонки бог знает что обо мне подумают! Давайте лучше в кафе пойдем…
        - Ты приглашаешь, ты угощаешь? - уточнил на всякий случай Стас.
        - Ну, я же сказал… Если еще выступать будешь, то мы втроем в кафе отправимся! Я и Катя с Ириной! А ты к себе в общежитие пойдешь, понял?
        - Понял… Ну что, девушки, идем?
        Катя снова глянула на Ирину, будто предлагала ей самой принять решение. Наверное, надо было вежливо отказаться, но Ирина неожиданно для себя произнесла весело:
        - Пойдем! Если честно, я такая голодная… Ничего не ела с утра.
        - Ну, так и чего мы сидим? - первым встал со скамьи Стас. - Ждем, чтобы девушка в голодный обморок на наших глазах упала? Ромочка, поддержи ее, вдруг до кафе не дойдет…
        - Дойду, можешь не переживать за меня! - смеясь, проговорила Ирина, тоже вставая со скамьи.
        Так и дошли всей компанией до кафе «Стрелка», очень популярного в этом районе города. Говорят, там даже бандиты по ночам собирались. Получалось, что кафе свое название вполне оправдывало. И музыка там была живая, и кормили отменно…
        Вечер прошел очень весело - ели, пили, танцевали, смеялись без конца. Стас был неутомим в неуклюжих шутках, ухаживал за Катей, и она кокетничала с ним напропалую. Ирина даже удивлялась слегка - откуда что взялось… Впрочем, они ж с Катей мало знакомы - то самое время и знакомы, когда вступительные экзамены вместе сдавали.
        Ромочка тоже за ней ухаживал, но более изысканно, что ли. Видно было, что в манерах ухаживания за дамой он знает толк. Наверное, в хороших благополучных семьях детей этому как-то специально учат… Ирина даже стеснялась немного - за ней никогда и никто так не ухаживал. И потому старалась не набрасываться на еду как сбежавшая от голодухи деревенщина, спину пыталась прямо держать, лицом не хлопотать без надобности. И не то чтобы Ромочка сильно напрягал ее манерами, а просто… Просто хотелось ему понравиться почему-то.
        В половине одиннадцатого Катя вдруг спохватилась:
        - Ирина, нас же в общежитие могут не пустить, сегодня же та зверюга-вахтер дежурит! Помнишь, как она девчонок в соседнюю комнату не пустила, они в скверике на скамьях ночевали?
        - Спокойно, девочки, не волнуйтесь… Мы к Ромочке на дачу уедем… если что! - весело проговорил Стас, разливая по бокалам остатки вина.
        - Ну, это уж нет, это уж извините-простите! - тут же оскорбилась Катя, отодвигая от себя бокал. - Мы уж лучше в скверике переночуем, чем… За кого вы нас принимаете, а?
        - Выйдем… такси поймаем, - тихо проговорил Ромочка, сердито глянув на Стаса. - Успеете в общежитие, я вам обещаю.
        Ирина взглянула на него благодарно - как хорошо он это сказал. Уверенно и без пафоса. И рассчитался с официантом тоже очень уверенно, сдачи не потребовал. Как будто это ему ничего не стоило, подумаешь, ерунда какая! Да ее мачеха, к примеру, удавилась бы за такие деньги, что он официанту оставил…
        Такси ловили долго, едва успели доехать до общежития. Оставалось не больше пяти минут до того, как вахтерша придет закрывать двери. Стас возмущался громко: «Кто это придумал такое, чтобы двери в общежитиях закрывать на ночь? Студенты что, не люди разве? И зачем тогда вахтеры нужны вообще?» Ирина с Катей увещевали его: «Тихо ты, вдруг вахтерша услышит… Мы ж теперь тут на птичьих правах, вступительные экзамены закончились, все по домам разъезжаются!»
        Вскоре и грозная вахтерша выглянула из-за двери: «Заходить будете, нет? Я дверь закрываю!»
        Они быстро нырнули в дверной проем, даже не попрощались толком. Катя, поднимаясь по лестнице на второй этаж, вздохнула грустно:
        - Хорошие парни, правда, Ириш? Жалко, что мы уезжаем…
        И остановилась вдруг, проговорила испуганно:
        - Ой! Это ведь я утром уезжаю, а ты-то остаешься! Надо было договориться тебе с Ромой о новой встрече… Он ведь хотел договориться, я так поняла… Жалко, что не успел.
        - Да, жалко… - тоже вздохнула Ирина. - Хороший парень, да…
        - Может, он сам тебя найдет? Знает ведь, где ты живешь…
        - Не думаю, Кать. Зачем ему меня искать? Он… Он какой-то другой, понимаешь? Будто не из нашей жизни.
        - Так ясно, что не из нашей! Стас же говорил, что у него родители обеспеченные! Если он может всю компанию в кафе пригласить… Это ж какие деньги за ужин заплатить надо, уму непостижимо!
        - Да я ж не про деньги, Кать… Я ж говорю - он вообще другой…
        - Так при деньгах и ты будешь другая, это ж ясно. Эх ты, недотепа… Надо было тебе самой у него телефончик попросить и потом позвонить!
        - Ну что ты, Кать! Да я бы ни за что этого не стала делать! Чтобы сама…
        - Да ладно, это ж я просто так, к слову… Я тоже никогда парням на шею не вешаюсь. Ладно, пойдем спать… Спать хочу - умираю! Вещи утром собирать буду…
        Утром Катя уехала. Перед уходом разбудила Ирину, проговорила быстро:
        - Ну все, пока… Ненадолго прощаемся, первого сентября приеду! Попросимся, чтобы нас опять в одну комнату поселили, ага?
        - Да, Кать… Конечно… Счастливо тебе… - сонно проговорила Ирина, поднимая голову от подушки.
        - Ага. Увидишь Стаса - привет передай.
        - Да где ж я его увижу, ты что?
        - Ну, мало ли… Ты же здесь остаешься, всякое может быть…
        - Так меня ж наверняка попросят освободить место…
        - Ну так не попросили ж пока? Вот и живи, как мышка. Утром уходи, вечером возвращайся, не мелькай особо, комендантше на глаза не показывайся. Ну все, я побежала, а то на поезд опоздаю…
        Когда за Катей закрылась дверь, Ирина подумала: а она ведь правильно говорит… Надо действительно уходить с утра, до того, как комендантша на рабочее место не придет. Если сунется в дверь - закрыто! И до вечера будет закрыто… Пусть думает, что она тоже уехала. А возвращаться лучше попозже, часам к девяти, чтоб уж наверняка… Не будет же комендантша до девяти на работе сидеть!
        Поднялась с кровати, умылась, оделась быстро и даже чаю не попила - выскочила за дверь. Потом целый день гуляла по городу, погода стояла хорошая. В кино сходила, в парке на скамье съела две булки, запивая кефиром, на десерт себе эскимо купила. Жить можно, в общем. А завтра можно книжку с собой прихватить. Посидеть, почитать на той же скамейке в парке…
        Ровно в девять подошла к дверям общежития и глазам не поверила - это ж Ромочка стоит, переминается с ноги на ногу! Долго, наверное, стоит… Да если б она знала, обязательно бы поторопилась!
        - Ну наконец-то… - шагнул к ней с улыбкой Ромочка. - Я уж думал, ты не придешь…
        - Давно ждешь, да?
        - Давно. Но это неважно…
        - Ой, я бы тебя пригласила чаю попить, да не могу… Боюсь лишний раз внимание к себе привлекать…
        - Я понимаю, что ты. Может, мы поужинаем? Тут недалеко приличное кафе есть…
        - Нет, лучше погуляем… Только недолго, мне надо вовремя в общежитие вернуться.
        - Помню, помню про ваши порядки строгие… Ну что ж, давай погуляем! Кстати, Стас тоже вместе со мной приходил, но не дождался, ушел. А я вот остался.
        - Да, спасибо… Ой, не знаю, что сказать! Кроме спасибо ничего в голову не пришло! А Катя, кстати, просила Стасу привет передать! Она утром домой уехала!
        - А ты почему не уехала?
        - А я… А мне некуда уехать.
        - Как это?
        - Ну… Так получилось. Долго объяснять. И в общежитии тоже нельзя долго оставаться, мне ж место только на время абитуры дали как иногородней. Можно, конечно, попробовать с комендантшей договориться, но боюсь, что она не согласится…
        - Поэтому ты так поздно сегодня вернулась, да? Чтобы комендантша тебя не заметила?
        - Ну да… Чтобы лишний раз у нее перед глазами не мелькать.
        - Но ведь она все равно поймет, что ты не уехала… И что тогда станешь делать?
        - Не знаю. Наверное, придется комнату до первого сентября снимать. Ты не в курсе, сколько надо денег, чтобы снять комнату? Или хотя бы угол…
        - Как это - угол?
        - Ну, это так говорят… Когда разрешают просто переночевать где-нибудь в уголке…
        - Про угол не знаю, а комнату снять можно, я думаю.
        - Это ужасно дорого, наверное?
        - Да не думаю, что дорого… Как-то не интересовался никогда этим вопросом… Хочешь, я тебе комнату сниму? У меня есть деньги.
        - Ой, что ты! Об этом и речи не может быть! Как это вообще… Мы ж едва знакомы… Нет, я не могу взять у тебя деньги, что ты!
        - Да почему ты так всполошилась, Ирина! Это ж обыкновенная помощь, не более того… Почему один человек не может решить проблему другого человека, к тому же если ему этого очень хочется?
        - Нет, Рома… Нет, я так не могу… И все, не будем больше об этом, ладно?
        Они замолчали, шли рядом по тихой вечерней улице. Становилось прохладно, было слышно, как над городом собирается гроза. Ирина поежилась, подняла голову и проговорила озабоченно:
        - Давай обратно пойдем, скоро дождь начнется… И поздно уже, а тебе еще домой ехать. Ты ведь далеко живешь, наверное?
        - Ничего страшного, я такси поймаю… Ты замерзла, да?
        Ромочка быстро снял легкий стильный пиджак, накинул его на плечи Ирине. От пиджака пахло дорогим одеколоном и еще чем-то вкусным - другой жизнью, наверное… Той, где не надо скрываться от злой комендантши и перекусывать булками с кефиром на скамейке в парке.
        Видимо, она как-то слишком грустно вздохнула, потому что Ромочка глянул на нее осторожно и так же осторожно проговорил:
        - Ну ладно, не хочешь, чтобы я комнату тебе снял… Понятно… А если помощь будет не связана с деньгами, сможешь ее принять?
        - Как это? - спросила Ирина удивленно.
        - Да все очень просто… У моего друга дача пустая стоит, можешь там до первого сентября спокойно пожить.
        - У твоего друга есть своя дача?
        - Да нет, не у него, у родителей, конечно же. Они надолго за границу уехали в командировку. Вот дача и пустует. Хочешь, я с ним поговорю?
        - Не знаю… А это удобно?
        - Да почему ж нет? Вот провожу тебя сейчас и сразу с ним переговорю. А завтра тебе все скажу. Может, завтра уже туда и переселишься. Я тебе помогу вещи перевезти, машину у отца возьму.
        - А ты и машину водить умеешь?
        - Да что тут особенного, умею, конечно…
        Первые капли дождя упали им под ноги, и Ромочка схватил ее за руку, проговорил весело:
        - Бежим, а то промокнешь! Хорошо, что мы недалеко от твоего общежития ушли!
        Добежали, распрощались впопыхах. Ромочка успел спросить быстро:
        - Где тебя завтра можно найти?
        - В скверике у драмтеатра, у фонтана… Я утром туда приду…
        - Хорошо! Жди меня там! До завтра!
        Ждать утром в скверике пришлось недолго. Ромочка подошел, проговорил деловито:
        - Привет! Ну все, я договорился, будешь жить на даче у друга, я уже ключи у него забрал. Сейчас вещи твои прихватим и поедем. Идем скорей, а то я машину в неположенном месте оставил…
        Проходя мимо вахтерши с чемоданом в руках, Ирина торжественно вручила ей ключ от комнаты, попрощалась вежливо.
        - Уезжаешь, стало быть? - улыбнулась вахтерша. - И хорошо, и слава богу… А то меня уж комендантша допрашивала, почему из двести пятнадцатой комнаты не выселяются. А я и не знаю, что ей говорить… Она у нас бдительная…
        - Спасибо, всего вам доброго! Первого сентября вернусь!
        - Ну, давай, давай… Счастливо тебе.
        Ромочка быстро загрузил ее вещи в багажник, поехали. Машина у него тоже была какая-то необыкновенная, она и не ездила на таких никогда. Но спрашивать не стала, что за машина такая. Вдруг Ромочка подумает, что она совсем отсталая, такие глупые вопросы задает.
        Ехали недолго - дача располагалась в ближайшем пригороде. Да и не дача это вовсе была в том смысле, как представляла она себе это уютное место… То есть что-то похожее на деревянный сарайчик с верандой, окруженной цветочными зарослями.
        Нет, это был далеко не сарайчик. Это был дом, похожий на сказочный дворец с башенками, с красивой дорожкой от ворот к крыльцу, с высоким и мощным забором, вобравшим в себя большую ухоженную территорию с газонами, соснами и даже небольшим искусственным озерцом.
        - Вот тут и поживешь пока… - весело сообщил Ромочка, открывая дверь сказочного дворца. - Я тебе сейчас все покажу, что и где можно взять. На первом этаже есть гостевая комната, я думаю, тебе понравится.
        - Ой… Мне страшновато как-то… - робко огляделась она по сторонам, войдя в дом.
        - Чего тебе страшновато? Здесь никого больше нет… Холодильник наверняка пустой, но я прихватил кое-какие продукты, тебе на первое время хватит. Потом еще подвезу. Да проходи, проходи, не стесняйся! Осваивайся как-то, чего растерялась!
        Ирина улыбнулась неловко, пожала плечами - растеряешься тут. Она такие дома только в кино видела и по телевизору еще… Как тут вообще жить-то? Диван белый какой, с пухлой кожей, даже и сесть на него страшно.
        - Смотри, вон там кухня… Я думаю, с плитой сама разберешься. Или показать?
        - Разберусь…
        - Рядом с кухней туалет и ванная. На втором этаже еще три спальни, но я думаю, что они тебе не понадобятся. А твоя комната здесь, направо по коридорчику. Это комната для прислуги, но она очень удобная, там все есть. Или хочешь на втором этаже поселиться?
        - Да нет, мне все равно… Что ты…
        - Ну и замечательно. Оставайся, осваивайся, вот ключи… На ночь дверь запирай, если боишься. Хотя здесь нет никого… Садовник раз в месяц приходит, чтобы газон подстричь. Мой друг с компанией еще иногда приезжает, но я его предупредил, что ты девушка стеснительная, он обещал, что беспокоить тебя не будет. Еще вопросы есть?
        - Нет… Какие вопросы, что ты…
        - Тогда я поехал? У меня сегодня еще дел много. Да и машину отцу обещал вернуть…
        - Да… Спасибо тебе, Рома! Даже не знаю, как еще благодарить…
        - Да пустяки. Живи, дыши свежим воздухом, отсыпайся.
        - А… А ты приедешь еще?
        - Приеду. Дня через два навещу тебя. Ну все, пока…
        Ромочка ушел, она осталась одна. Медленно обошла большую гостиную, прикасаясь робко к незнакомым предметам, с уважением провела ладонью по каминной полке - красивая какая… Цвет теплый, терракотовый. Яшма, наверное. И ковер на полу такого же цвета… Неужели она здесь будет жить среди такой красоты? Удивительно…
        На кухне долго разбиралась с плитой, ругая себя - надо было все же спросить у Ромочки, как она включается. С трудом разобравшись, сделала себе на завтрак яичницу с колбасой, съела с большим удовольствием. Попила чаю, вышла на крыльцо, зажмурилась от яркого солнца - боже, как тут хорошо… Какие счастливые люди должны тут жить! Интересно, у Ромочкиных родителей есть такая же дача? Наверняка ведь есть!
        Хотя… О чем это она думает? Ну, есть… Что с того? Она здесь временное явление, случайная залетная птичка. Ромочка добрый, вот и впустил птичку погреться, чтоб совсем не пропала в неуютной жизни. В той жизни, где не только дачи нет, но и дома своего нет, пусть и плохонького. Надо эту жизнь с нуля начинать…
        Вот она и начнет, ничего страшного, подумаешь! Голова на плечах есть, руки есть, остальное приложится. Пусть не такое шикарное, но все будет со временем. И ей везет… Это хороший знак. Могла бы сейчас на улице оказаться, а она здесь стоит, на этом крыльце… среди всей этой благости! Сейчас по участку прогуляется. Вон там, вдалеке, даже качели есть… А потом вернется, обед себе приготовит. А вечером телевизор включит, будет на белом диване сидеть, поджав под себя ноги, кино смотреть… Красота!
        Ромочка приехал через два дня, как и обещал. Привез ей продукты. А еще роскошный букет роз, который она приняла с трепетом - никогда еще и никто ей таких цветов не дарил. Стояла, уткнув нос в эти розы, чуть не плакала. А Ромочка смотрел на нее с удивлением - чего ты, мол? Она так и не смогла ему ничего объяснить, только проговорила тихо:
        - Надо цветы в вазу поставить… Какую можно взять вазу, Ром?
        - Да любую… Вот эту хотя бы… - указал Ромочка рукой на каминную полку. - Давай я тебе помогу!
        - Давай… А то разобью еще…
        И снова он глянул настороженно, будто удивлялся слезливым ноткам в ее голосе. Она и сама им не рада была, но ведь не станешь объяснять, откуда они взялись! Не расскажешь, что проявление такого тепла и заботы слишком для нее непривычно, что научилась жить в равнодушии и в неприязни. А еще равнодушие и неприязнь со стороны мачехи можно было назвать ожиданием того момента, когда падчерица свалит из дома на все четыре стороны. Мол, воспитала, вывела в люди, из дому не выгнала - будь мне благодарна до конца своих дней.
        А тут - цветы… И дом этот шикарный… И взгляд теплый, участливый. И молчание тактичное. Конечно, ей все это непривычно!
        - Ну что, освоилась на новом месте? - спросил Ромочка, стараясь придать голосу побольше непринужденности. Наверное, хотел как-то вывести из этого слезного замешательства, за что она ему была очень благодарна.
        - Да, освоилась… Только в доме мало нахожусь, в основном по участку гуляю. Даже телевизор включаю редко, а на второй этаж ни разу не поднималась. Я… Я очень аккуратно со всем обхожусь, ты не думай…
        - Да перестань, Ирина! Ну что ты… Будто все время извиняешься за что-то!
        - Ну как же… Такой дом… Я боюсь что-то не так сделать, вдруг испорчу нечаянно!
        - Дом как дом, ничего особенного, подумаешь! И даже в голову не бери, если вдруг покажется, будто что-то неправильно делаешь!
        - А ты… Ты так же живешь, да? То есть… У тебя такой же загородный дом есть, наверное?
        - Ну да, есть… Только не у меня, а у родителей. Но я не люблю там бывать…
        - А почему?
        - Не знаю. Я не любитель всех этих пасторальных прелестей. Я больше городскую жизнь люблю. А чем это у тебя так вкусно пахнет?
        - Так я суп сварила… Куриный с лапшой… Ой, ты голодный, наверное?
        - Да. Ужасно голодный.
        - Давай я что-нибудь тебе приготовлю, хочешь?
        - Да зачем? Я бы поел твоего супа… Куриного с лапшой.
        - Да ну… Он же совсем простой… Ты ведь не ешь такое, наверное…
        И опять он странно посмотрел на нее, будто огладил взглядом, немного снисходительным. И произнес тихо:
        - Смешная ты… А еще очень красивая… Сама-то хоть понимаешь, какая ты красивая? С твоей внешностью и с твоим ростом тебя в любое модельное агентство возьмут. Я бы на твоем месте попробовал…
        - Да ну! - засмущалась она, отворачивая от него лицо. - Какая там красота…
        - А я, между прочим, шампанского привез. Давай рубанем твоего супчика под шампанское, а? Пусть это будет наше с тобой тайное кулинарное ноу-хау…
        - Давай! - со смехом согласилась она, глядя на него доверчиво. - Сейчас я стол накрою…
        Бросилась к холодильнику, чтобы достать кастрюлю с супом, но обернулась вдруг… Почему обернулась, сама толком не поняла. Может, чтобы увидеть его восхищенный взгляд… И еще что-то, что было в этом взгляде. И остановиться вовремя, одуматься. И не пить потом это коварное шампанское, не слушать его больше, не верить в то, что он говорит. Все смелее говорит, все настойчивее… Что понравилась ему сразу, с первого взгляда, что всегда о такой встрече мечтал…
        Она плавилась в его словах, выпитое шампанское кружило голову. Наверное, это очень опасная вещь, когда душа бывает голодной по теплым словам. Поедает их жадно, как бездомная собачонка поедает кусок из ласковых добрых рук. И делай потом с ней все что хочешь…
        Потом она часто возвращалась мыслями в этот момент и корила себя запоздало - как она могла потерять голову? Почему не сказала «нет»? Почему не остановила это безумие вспыхнувшего вожделения? Ведь на самом деле у нее-то самой не было того вожделения, просто она Ромочке уступила… Не смогла его этим «нет» обидеть. Как она могла, что на нее нашло такое?!
        Он был нежен, ласков и настойчив. И она в ту ночь была счастлива, напрочь забыв про испуганное «нельзя». И утреннее пробуждение было волшебным… Ромочка проснулся первым, нарвал с клумбы кучу цветов и принес ей, она сердилась на него, боязливо смеясь:
        - Ты что, с ума сошел? Хозяева дачи вернутся и увидят, что все клумбы пустые! Ты точно с ума сошел…
        Потом он принес ей кофе в постель. Как в кино. И это тоже было необыкновенно прекрасно, ведь в кино все влюбленные мужчины приносят кофе в постель любимым женщинам. И день был потом долгий и солнечный, тягуче счастливый. И ее внутреннее «нельзя» еще не проснулось и не тяготило испугом, что сделала она все неверно, неправильно. Что кому-то так можно, а ей нельзя. Не имеет она на это права.
        Ромочка больше никуда не уезжал, и счастливая круговерть дней продолжалась весь август. Однажды Ромочка уехал в город и вернулся озабоченным, проговорил деловито:
        - Надо дачу освобождать, Ириш… У друга предки на днях возвращаются из командировки.
        - Ну и хорошо, Ром! Мне уже пора в общежитие заселяться! Сейчас я тут все приберу, вещи свои сложу… Завтра отвезешь меня в город, ладно?
        Он только кивнул молча. Потом вздохнул, глянул на нее виновато. У нее сердце сжалось, но улыбнулась ему ласково:
        - Чего ты, Ром? Все хорошо… Теперь будем в городе встречаться. В кино ходить будем, гулять…
        - Да… Да, конечно. Конечно, будем встречаться…
        Поселили ее в комнату вместе с Катей и еще с одной девочкой, началась обычная студенческая жизнь. В середине сентября поехали на картошку, потом вернулись, снова пошли на занятия. А в начале октября она почувствовала себя нехорошо. Голова кружилась, тошнило все время. Катя первая заподозрила неладное, спросила прямо:
        - Ириш, давай колись… Было что-нибудь у тебя с Ромочкой, пока на той даче жила?
        - Было… Было, Кать… Но неужели?! Ой, Кать…
        - С ума сошла, что ли?
        - Да как же… Я ж не думала, что так быстро все получается!
        - Не думала она! А думать надо было! Что теперь делать-то будешь? На аборт пойдешь?
        - Страшно… Нет, я не хочу, я боюсь…
        - Ну, тогда рожай! Срочно замуж просись за своего Ромочку! Надо немедленно ему все сказать, слышишь?
        - Да слышу, слышу… Да, надо сказать, да…
        - Когда вы встречаетесь? Сегодня? Завтра?
        - Не знаю… Мы не договорились в последний раз…
        - Тогда домой ему звони! Скажи, что надо срочно встретиться!
        - Да он сам придет, может…
        - А если не придет? Тебя нельзя срок упускать, понимаешь ты это или нет, глупая?
        Катя почти кричала, а она не понимала ничего, скованная новым знанием о себе. Организм отторгал его, не хотел в нем жить и в то же время возмущался ее бездействием, посылая приступы тошноты. Запоздалое раскаяние давило тяжестью и подступающим ужасом осознания своего положения - что она наделала, что?
        - Иди позвони ему… - уже спокойнее произнесла Катя, проникаясь ее состоянием. - Или хочешь, я пойду позвоню?
        - Нет, я сама… - проговорила с трудом и поднялась с кровати.
        Вахтерша глянула на нее сначала подозрительно - какие звонки, мол, поздно уже! Но потом все-таки разрешила, и Катя дрожащими пальцами набрала домашний номер Ромочки. Он сам взял трубку и, услышав ее голос, спросил осторожно:
        - Что-то случилось, Ириш? Такое чувство, будто ты заплакать собираешься…
        - Нет, нет! Просто мне надо с тобой поговорить… Это срочно…
        - Хорошо, я завтра встречу тебя у института. Во сколько у тебя занятия заканчиваются?
        - В два часа…
        - Я приду. Я обязательно приду, слышишь?
        Она не спала всю ночь, думала, как скажет все Ромочке. Получалось так, будто она замуж за него просится. И не то чтобы просится, а заставляет даже…
        Нехорошо, конечно. А как еще надо сказать? Как еще проговаривают несчастные девушки такие слова, определяющие их дальнейшую жизнь? К тому же если эта дальнейшая жизнь полностью зависит от ожидаемого ответа?
        Ромочка выслушал ее внимательно, задумался ненадолго. Хотя ей его задумчивость вечностью показалась. Потом поднял на нее глаза, улыбнулся:
        - Ну что ж, раз так… Будем жениться, значит! А что еще остается делать? Хотя, если честно, женитьба совсем не входила в мои планы, но… Как говорится, если хочешь рассмешить бога, расскажи ему о своих планах…
        Она тогда ничего не поняла ни про бога, ни про планы. Услышала только то, что хотела услышать. Он будет жениться. Он будет ее мужем, отцом их будущего ребенка. Жизнь продолжается… Господи, она же все сделает для того, чтобы он никогда об этом не пожалел! Она будет самой доброй, самой покладистой, самой верной, самой преданной женой!
        - В выходные я познакомлю тебя с моими родителями. Я сам им скажу… И сам за тобой приеду… Ты только не волнуйся, все будет хорошо. Договорились?
        - Да, Ром, договорились… Я так боялась тебе сказать… А сейчас будто от души отлегло.
        - Да… Только предупреждаю тебя - родители у меня не простые. Готовься к допросу с пристрастием, но старайся вести себя уверенно и непринужденно. И не бойся ничего. Я ж рядом буду. Я тебя в обиду не дам.
        - Хорошо, я постараюсь… Да…
        Собирали ее на встречу с родителями всем общежитием. Долго придумывали достойный наряд, чтобы все было скромненько, но со вкусом. Решили, что лучше всего подойдет строгое черное платьице, которое можно взять у Светки из двести семнадцатой комнаты. А жемчужные бусы к нему - у Лизы из триста двенадцатой… Может, они и не настоящие жемчужные, но выглядят как настоящие. А туфли-лодочки предложила ей Катя, размер ноги у них одинаковый был. Протянула коробку, проговорила уважительно:
        - Новые, ни разу еще не надевала… Это мама с папой меня так поздравили с поступлением в институт. Импортные. Французские. Таких нигде не достанешь. Надевай…
        В ближайшее воскресенье и состоялось знакомство с родителями. И мама Ромочки, Анна Николаевна, дама ухоженная и несколько снисходительно настроенная, учинила ей допрос, как Ромочка и обещал. Впрочем, он был совсем коротким… Как только Анна Николаевна узнала, что потенциальная невеста сына студентка из приезжих, сразу сменила снисходительный тон на откровенное равнодушие. То есть начала вести себя так, будто ее за семейным столом и не было, даже стала обсуждать с отцом Ромочки, Павлом Георгиевичем, какие-то проблемы их общих знакомых. Кто куда ездил в отпуск этим летом и кому с погодой не повезло.
        Ромочка сидел как на иголках, все время старался пожать ее холодную ладонь под столом. Мол, все нормально идет, как надо. Но она-то поняла уже, что это совсем не так… И сидела рядом с ним ни жива ни мертва.
        Потом, когда он провожал ее до общежития, спросила прямо:
        - Ром… Я им не понравилась, да?
        - Ну что ты… Просто они такие… со своими понятиями. Им трудно нового человека в семью пустить. Они ж меня своей собственностью считают, поскольку я у них единственный сын.
        - А ты… Разве не возражаешь против того, что ты их собственность?
        Ромочка помолчал немного, потом произнес грустно, будто извиняясь:
        - Они очень любят меня, Ирин… А когда родители очень любят своего ребенка, они ж ничего не слышат и слышать не хотят…
        - А я думала, что наоборот. Когда любят, тогда и слышат. Впрочем, не буду спорить… У меня ж опыта в этом вопросе нет. Мама моя очень любила меня, я помню, а потом умерла. Папа женился на другой, но тоже умер, я с мачехой жила. Любить меня было некому, так что… Да и не о том мы говорим сейчас, Ромочка! Дело не во мне, а в тебе… Если твоим родителям я не понравилась, то… Что ты теперь будешь делать, скажи?
        - А что ты от меня хочешь услышать, Ирин? Конечно, я постараюсь их убедить, что ты мне нужна, что я люблю тебя… Что не могу оставить тебя в таком положении…
        - А если они все же тебя не услышат? Тогда что?
        Она и сама понимала, что ведет себя глупо. Что Ромочка не может в одночасье превратиться из инфантильного ребенка в кого-то другого, сильного и смелого, принимающего собственные решения. Но почему-то очень хотелось, чтобы все было именно так… Чтобы взял и превратился. От отчаяния хотелось, наверное.
        Но отчаяние - не самое хорошее чувство. Вслед за отчаянием слезы приходят. Вот и она махнула рукой и расплакалась, убежала от Ромочки в общежитие, долго потом еще плакала, лежа на кровати. Катя только вздыхала, глядя на нее. Потом подошла, присела рядом и огладила плечи ласково:
        - Ну все, Ириш… Хватит плакать, тебе же вредно. Да и платье помнешь… Чужое платье-то, не надо бы… Ну все, вставай давай, Ириш, хватит…
        Она и сама понимала, что слезы ей не помогут. Да и никто не может помочь, даже Катя… Но что теперь делать-то? На аборт идти?
        Да, это был единственный выход. Другого не было. Но она все же решила дождаться Ромочку… Ведь он обещал снова с родителями поговорить! А вдруг они его услышат? Или… Или он сам осмелится на поступок? Ведь взрослый мужик уже, институт окончил, вся жизнь впереди!
        Хорошо, что Катя ее ни о чем не спрашивала. Да и чего спрашивать, без того было все ясно… То есть вообще ничего не ясно. И Ромочка на следующий день не пришел. И на второй день не пришел, и на третий…
        Так прошла неделя - в томительном ожидании. Решилась ему сама позвонить. Трубку взяла Анна Николаевна и, едва услышав ее голос, проговорила быстро:
        - Ромы нет дома! И завтра его не будет, и послезавтра! Он очень занят делами! Всего доброго, до свидания!
        Ирина еще долго стояла, держа трубку в руках. Будто онемела от металлических ноток в голосе Анны Николаевны. Потом положила трубку на рычаг, поднялась к себе в комнату, села на кровать.
        - Ну? Что тебе Рома сказал? Придет сегодня? - осторожно спросила Катя, садясь рядом.
        - Нет… Его мама сказала, что его нет дома… Что очень занят…
        - Что ж, понятно. Знаешь, что надо сделать? Надо, чтобы его кто-то другой к телефону позвал… Давай я попрошу Вовку Степанова из триста двадцатой, он позвонит! И голос у него такой вежливый, интеллигентный… Давай? Сейчас я за Вовкой сбегаю, а ты пока спускайся к телефону!
        Все получилось так, как и задумала Катя. Анна Николаевна купилась на вежливый голос Вовки, позвала к телефону Ромочку. Вовка сунул трубку Ирине, и она проговорила торопливо:
        - Ром, это я… Мне надо знать, что ты решил, Ром… Поговорить надо…
        - Да… Да, я понял. Я приду завтра… Вечером приду… Как только освобожусь, сразу приду.
        Она хотела еще что-то сказать, но Ромочка уже положил трубку. Наверное, все это время Анна Николаевна стояла рядом. И от всего этого так было нехорошо, будто она обманщица-попрошайка какая-то. Неужели Ромочка сам этого не понимает?
        Он пришел, как и обещал, следующим вечером. Вахтерша милостиво разрешила ему пройти, Катя сразу же вышла из комнаты, оставив их вдвоем. Ромочка сел на стул, опустив голову, вздохнул тяжело. Сердце у Ирины упало. Хотя она внутренне и готова была к тому, что он ей скажет.
        - Тут такое дело, Ирин… Я через неделю в Германию уезжаю. Там у моего дяди бизнес, родители хотят, чтобы я практику получил… Я и сам не ожидал, что они все так решат, правда! Но визу уже оформили, билет куплен… Я не могу не ехать, Ирин.
        - Что ж, понятно… Родители за тебя все решили, значит. А как же я, Ром? Что мне-то теперь делать?
        - Я думаю, тебе надо… В общем… Сделать так, чтобы ничего не было…
        - То есть ты мне предлагаешь сделать аборт?
        - Ну да… Тебе же еще учиться надо. Да все так делают, не ты первая, не ты последняя!
        - Ты думаешь, это так просто, да? Я даже не знаю, куда идти… Как это, где это… И мне очень страшно, Ром…
        - Да я понимаю, я все прекрасно понимаю… Думаешь, мне все это так легко дается, что ли? Ну не плачь, прошу тебя, пожалуйста…
        Она из последних сил держалась, чтобы не плакать. Когда Ромочка произнес жалостливое «не плачь», слезы сами собой потекли из глаз, губы затряслись нервной судорогой. Закрыла лицо руками, сглотнула судорожно и почувствовала, как Ромочкина рука осторожно огладила ее плечо. И стало еще горше от этого - зачем он, зачем…
        - Не плачь… Ну не плачь, пожалуйста! Хочешь, я еще раз с родителями поговорю? Я ведь им не сказал, что ты… Про ребенка ничего не сказал… А про Германию уже давно разговор шел, они давно собирались меня к дяде отправить, ждали только, когда я диплом получу! И как-то все в один узел связалось… Решили, что для меня так лучше будет… Может, когда они про ребенка узнают, все будет иначе? Я сегодня же с ними поговорю, Ирин, обещаю!
        Она отняла руки от лица, глянула на Ромочку удивленно. Так, будто первый раз его увидела. И ничего ему не ответила, только смотрела и смотрела, пока он не отвел глаза.
        - Да, я с ними сегодня же поговорю! - решительно добавил Ромочка, поднимаясь со стула и направляясь к двери. - Они же должны понять… Это же их будущий внук… Или внучка… Я тебе позвоню, Ирина! Завтра же позвоню! Все будет хорошо, я думаю…
        С этим Ромочка и ушел. А с ней что-то случилось вдруг, будто стеклянным куполом ее накрыло. Жила так, как будто спала. Все видела, все слышала, утром вставала, чтобы идти на занятия, но все, что происходило извне, ее будто не трогало. Сознание отключилось, ничего не хотелось, только спать… Много спать. Сколько прошло времени, тоже не осознавала. Неделя, наверное. Может, и больше…
        А однажды среди ночи проснулась в тревоге, словно звонок будильника внутри прозвенел - хватит спать! Надо ведь делать что-то, жить как-то надо! Проблему решать! Или туда, или сюда…
        Едва дождавшись утра, побежала звонить. Трубку взяла Анна Николаевна, на ее просьбу позвать к телефону Ромочку ответила довольно спокойно, даже, как ей показалось, приветливо:
        - А Рома уехал… Он теперь в Германии будет жить. Разве он вам не сообщил об этом?
        - Да, сообщил… Но я думала…
        - И что же вы такое думали, милая? Что он ради вас пожертвует карьерой? Не смешите меня… Вы мне показались вполне разумной особой. Вы же разумная, верно? Вот и не звоните сюда больше, не надо.
        - Я не буду звонить… Но ведь Рома хотел вам сказать, что я… Он вам не сказал, наверное…
        - Почему же? Я в курсе вашей проблемы. Я сразу все поняла, как только вы порог нашего дома переступили. Именно из-за этой проблемы Рома и решил… Впрочем, это уже не важно.
        - Но что же мне теперь делать с этой… С этой проблемой?
        - Решать ее, как все решают. Или мне вас учить надо? Не вы первая, не вы последняя, кому приходится эту проблему решать. Такова женская жизнь, милая, что я еще вам могу сказать… Больше мне сказать нечего, прощайте. И не звоните сюда больше, мне все это ужасно неприятно, мужу моему знать обо всем этом вовсе не обязательно, он очень занятой человек… Прощайте, Ирина, прощайте! Не будьте столь назойливы, прошу вас!
        Так потом и звенели эти последние слова Анны Николаевны в ушах - не будьте назойливы, прошу вас! Будто она и впрямь лезет к человеку с пустяками. Наглая назойливая девица. Будто это не она должна теперь избавиться от внука Анны Николаевны…
        Катя глядела на нее, вздыхала выразительно. Потом проговорила четко и громко:
        - Все, Ирина, хватит страдать! Завтра же идем в женскую консультацию! Сама ж понимаешь, что у тебя нет другого выхода!
        - Да, понимаю… - подняла на нее измученные глаза Ирина. - Я все понимаю, Кать, только мне страшно очень… Словно я какое-то преступление совершаю.
        - Ой, только вот не будем всех этих разговоров заводить, ладно? В пользу бедных все эти разговоры! А когда земля под ногами горит… А у тебя она горит, еще как! В общем, я с тобой пойду завтра… Я уже и на прием тебя записала, талончик взяла. Завтра к трем часам надо там быть… А сейчас лучше спать ложись и не думай ни о чем, так лучше будет! Если думать начнешь - вообще с ума сойдешь. Лучше скажи сама себе твердо - так надо! Внутренний приказ отдай! Так надо! Другого выхода нет!
        Конечно же ничего у нее не получилось с этим «так надо». Проплакала в подушку всю ночь. Утром Катя вздохнула только, глянув на нее внимательно:
        - Ну и куда ты с таким опухшим лицом пойдешь? Зачем сама себя растравила, скажи?
        - Так не получается у меня, Кать… Не могу…
        - Что, не пойдем в консультацию на прием к врачу, да?
        - Пойдем. Ты права, все равно у меня другого выхода нет. Пойдем…
        Потом Катя почти впихнула ее в дверь кабинета, и строгая врачиха глянула поверх очков удивленно, произнесла дежурную фразу:
        - Раздевайтесь вон там, за ширмой… Вы первый раз, как я поняла?
        - Да, первый… Я очень боюсь…
        - Потому лицо такое зареванное, что ли? Прямо смешно мне над такими девицами… Вроде не школьница, чтобы так бояться. Студентка?
        - Да… По-моему, я в положении…
        - Понятно, что ж. Сейчас глянем, узнаем все про твое положение. Не бойся, расслабься. Вот так…
        Потом врачиха долго что-то писала в карточке, Ирина сидела на стуле ни жива ни мертва - что она там пишет такое? Не выдержав напряжения, попросила тихо:
        - Мне бы направление на аборт…
        - Ну, ты проснулась… Поздно тебе уже на аборт, срок большой. Чего тянула так долго? Мальчик жениться обещал, да?
        - Обещал…
        - Значит, урок будет на будущее. Или сама себя береги, или не верь больше мальчикам, поняла?
        - Поняла… Но мне нужен аборт, иначе никак нельзя…
        - Это аборт нельзя! Уже нельзя! Так что придется рожать, ничего не поделаешь! И не вздумай криминально делать, у тебя все не так просто! Надо будет на сохранение лечь… Не сейчас, но перед родами обязательно! А пока сдашь все анализы, потом снова ко мне придешь, - подвинула врач к ней кучу направлений. - И не реви мне тут, я всякое повидала, меня горькими слезами не проймешь. Лучше теперь о ребеночке думай…
        Катя ждала ее в коридоре, но вопросов задавать не стала, увидев слезы в ее глазах. Лишь потом, когда пришли в общежитие, проговорила осторожно:
        - Я так поняла, что аборта не будет? Да, Ирин?
        - Да… Сказали, поздно уже.
        - Что ж… Значит, так надо. Значит, будешь рожать. Получается, где-то перед летней сессией, да?
        - Получается, что так… Может, к этому времени Рома вернется…
        Катя аж задохнулась от возмущения, заговорила сердито и быстро:
        - Ты извини меня, конечно, Ирин, но хватит быть такой дурочкой! Перестань хвататься за соломинку, нету уже той соломинки, уплыла!
        - А за что мне еще хвататься, Кать, скажи? На что надеяться?
        - Да на саму себя, Ириш! Это же ясно, что твой Ромочка тебя бросил, трусливо сбежал! Маменькин сынок он, это же сразу видно было! Ласковый добрый теленок! И ты тоже хороша… Его мамаша на тебя нагло наехала, а ты поддалась, сразу подняла лапки! А я бы, к примеру, знаешь, что на твоем месте сделала?
        - Что, Кать?
        - Я бы заставила родителей Ромочки отвечать за сына, вот что! Ничего, от них не убудет! Пусть хотя бы денег тебе на ребенка дадут! Или комнату тебе снимут, когда надо будет из роддома выписываться! Ну вот куда ты пойдешь с ребенком, куда? В общежитие же не пустят… Хочешь, я с тобой к его родителям схожу?
        - Нет, Кать… Никуда я не пойду. Ты бы слышала, как эта Анна Николаевна со мной разговаривала… Не станут они мне помогать, она это ясно дала понять. Потому и Рому подальше отправила.
        - Да, теперь его не достанешь, ты права… Но ведь все равно что-то надо делать! Заранее как-то подстраховаться… Может, с комендантшей поговорим, объясним ей все? Ну, чтобы она тебя потом не выгнала с ребенком из общежития?
        - Нет, лучше потом поговорим… Пока ведь и живота толком не видно. Потом, Кать… У меня уже просто сил нет…
        - Ладно. Потом так потом. И ты это… Успокаивайся как-то. Тебе нельзя нервничать. Спи дольше, ешь больше. Я скоро домой поеду, компотов тебе привезу. Моя мама много компотов на зиму заготовила. И овощей привезу, будем тебя морковкой тертой кормить. Ничего, Ириш, прорвемся… А на зимние каникулы ко мне домой поедем, будешь свежим воздухом дышать!
        - Но у тебя и без меня дома народу полно!
        - Ничего, потеснимся как-нибудь. Говорю же - прорвемся!
        В конце февраля комендантша сама пришла к ним в комнату, сама начала трудный разговор:
        - Я вижу, ты в положении, Климова? Замуж вышла, что ли? А чего тогда к мужу на жительство не переехала?
        - Нет у нее мужа, Елизавета Ивановна. Так уж получилось, - быстро ответила за Ирину Катя. - Обещал жениться и сбежал. Она сама хотела вам сказать… Предупредить хотела… Вернее, попросить вас…
        - О чем меня можно просить в таком случае, интересно? Чем же я помочь могу? Я только одно могу сказать - нельзя с ребенком в общежитии, не положено. Да вы и сами это знаете распрекрасно. И все равно… Ведь знаете же?
        - Да знаем, знаем, Елизавета Ивановна… Может, как-нибудь… В порядке исключения… Понимаете, Ирине совсем пойти некуда… Войдите в положение, будьте человеком, а? Ну, хотя бы до сессии… Пока Ирина экзамены сдает, мы бы тут все с ребеночком понянчились… Пожалуйста, Елизавета Ивановна!
        - Да что ты меня упрашиваешь, будто я злыдня какая, ей-богу! Да разве от меня зависит чего? Я ж в мае на пенсию ухожу, вместо меня другую комендантшу примут! Я, конечно, замолвлю словечко, но вот будет ли это словечко вес иметь, не знаю. Что ж ты так, девонька, ошиблась в парнишке-то? Видела я его, который к тебе приходил… А с виду такой приличный вроде…
        Комендантша повздыхала еще немного, ушла. А Катя вдруг проговорила задумчиво:
        - Знаешь, а я ведь Стаса вчера видела… Случайно в трамвае встретились. Я ему сказала про тебя, Ирин. Все рассказала.
        - Зачем, Кать?
        - А пусть твой Ромочка от него узнает, что скоро отцом будет!
        - Ты думаешь, Стас ему передаст?
        - Конечно, передаст! Он сам так и сказал - завтра же Ромке в Дрезден позвоню, обрадую! И пусть, Ириша, и пусть! Пусть знает, что не все так просто! Пусть свою подлость по отношению к тебе лишний раз прочувствует! Пусть… Он же уверен наверняка, что ты сразу от ребенка избавилась, живет себе преспокойненько! Вот пусть и узнает!
        Ирина ничего не ответила, легла на кровать, отвернулась к стене. Почему-то было уже все равно, что там прочувствует подлый Ромочка или не прочувствует… Не имело уже значения. Просто очень хотелось спать. Ей в последнее время все больше хотелось спать…
        Через неделю Стас заявился к ним в общежитие с тортом и с бутылкой шампанского.
        - С наступающим праздником вас, девчонки! Со священным международным женским днем! Кстати, вы знаете, что наступает сразу после восьмого марта?
        - Что? - спросили они хором, округлив глаза.
        - Как это - что? Сразу после международного женского дня наступает международная женская ночь… Вот за это мы сейчас с вами и выпьем!
        - Да ну тебя, Стас… - смеясь, махнула рукой Катя. - Колись давай, зачем пришел? Ни за что не поверю, что решил просто с праздником поздравить…
        - Ну да… Не только за этим. Еще одно дело у меня есть, - быстро и внимательно глянул он на Ирину. - Вернее, не дело, а поручение. Я недавно с Ромкой по телефону говорил… Он просил тебе передать, Ирин… Сегодня я от него перевод получил…
        Стал вынул из внутреннего кармана пиджака конверт, протянул его Ирине. Она решительно замотала головой, даже руки вперед протянула, отгораживаясь:
        - Нет, нет, Стас, я не возьму… Ни за что не возьму… Убери это, убери!
        - Да брось, Ирин, что ты… Возьми, лишними не будут. Тебе ли теперь гордость проявлять? Надо ж ребенку покупать что-то будет… Пеленки, коляски, горшки… Ну, Кать, хоть ты скажи!
        - Ладно, давай… - протянула руку Катя, забрала у Стаса конверт. - Пусть хоть так, ты прав. С паршивой овцы хоть шерсти клок.
        - Хм… Еще никто при мне Ромочку паршивой овцой не называл… - тихо и с каким-то странным удовольствием проговорил Стас.
        - Значит, я первая буду! - сердито вскинула голову Катя, убирая конверт с деньгами в ящик тумбочки. - Так можешь ему и передать при случае, ладно? А еще скажи, что он подлец и предатель, что Ирина его таковым считает, никогда его не простит, никогда!
        - Могу передать, конечно… А только для него все эти слова как об стенку горох… Так я думаю. Если уж решил уехать, решил за спинами родителей спрятаться, что с него еще возьмешь? У богатых свои причуды, Кать, сама понимаешь. Хорошо, что деньги передал. Ирине они сейчас не помешают.
        Ирина собралась было возразить и заявить, что никаких денег ей от Ромочки не надо, но Катя уже перевела разговор в другую сторону, даже принялась кокетничать со Стасом, взвизгнула громко, когда он пустил в потолок пробку от шампанского. Потом они пили чай с тортом, потом Катя пошла его проводить…
        Ирина осталась одна, плакала долго. Очень уж оскорбительны были деньги, которые передал Ромочка через Стаса. И понимала, что слезы эти были последними - будто прощальными… Дальше уже не до слез будет. Дальше начнется самое трудное. И как оно все будет, как жизнь повернется, трудно предугадать… Когда за спиной надежного тыла нет, что вообще можно предугадать?
        Родила она раньше срока. Долго лежала в больнице. Никто к ней не приходил… кроме Кати и девчонок из общежития. Да и кто мог еще прийти? Девчонки стояли под окном палаты, улыбались очень старательно, хотя она понимала, что за этими улыбками прячутся жалость и сочувствие. А однажды Катя прокричала ей снизу:
        - У нас новая комендантша, Ириш! Елизавета Ивановна на пенсию ушла!
        - И какая она, новая комендантша? - осторожно спросила Ирина.
        - Да зверюга та еще… Ничего хорошего тебе сказать не могу… Молодая такая, наглая.
        - Понятно, что ж. Спасибо, что предупредила хотя бы.
        - Ириш… Может, тебе мачехе своей письмо написать, а? Так вот и так… Деваться мне некуда…
        - Да бесполезно, Кать. Я знаю, что она меня с ребенком на порог не пустит.
        - Но ты ж там прописана! Ты имеешь право!
        - Да она меня давно уже выписала, ты что! Как я уехала, как в институт поступила, так и выписала. Уж не знаю, как ей это удалось… Наверное, по блату как-то. У нее везде блат есть, я знаю.
        - Ну… Тогда хоть родителям Ромы позвони… Пусть они тебе комнату снимут… Ну не знаю я, что тебе еще посоветовать, Ириш! Когда тебя выписывать собираются?
        - Обещали через неделю.
        - Ты скажи потом, ладно? Когда точно знать будешь. Мы с девчонками тебя встретим.
        - Ладно, там видно будет…
        Не стала она девчонок предупреждать о выписке. Им же надо, получается, все лекции в институте пропустить - зачем такие хлопоты? В день выписки вышла на больничное крыльцо со свертком на руках - аж голова закружилась от солнца и свежего воздуха. Доехала до общежития на трамвае, вошла в дверь…
        - Климова! Ты куда идешь, стой! Тебя пускать не велено! - выскочила из-за перегородки вахтерша, преградила ей путь. - Комендант сказала тебя не пускать! Если хочешь сама с ней поговорить, иди, она сейчас у себя!
        И, воровато обернувшись, добавила тихо:
        - Иди, девонька, иди… Прямо с ребеночком и иди… Может, она сжалится, если хорошо попросишь…
        Ирина кивнула, пошла медленно по коридору. Постучала в дверь, потом робко приоткрыла ее:
        - Можно?
        - Да, заходите! Кто там? - услышала довольно суровый голос и сглотнула тревожный комок, подступивший к горлу. Только бы не заплакать… Может, и лучше будет, если заплакать. Может, и впрямь новая комендантша над ней сжалится.
        - Здравствуйте… Я Климова из двести пятнадцатой… Я хотела вас попросить… Вахтерша сказала, что вы не хотите меня пускать…
        - А, Климова… Да-да, я в курсе. Да, это я велела тебя не пускать. Сама понимаешь, не положено. Здесь не дом матери и ребенка, здесь студенческое общежитие, между прочим. И вообще… Какой пример ты подаешь другим девушкам? А если все станут вслед за тобой рожать и тащить сюда детей? Детский сад устраивать будем? Нет, не уговаривай меня даже, все равно не пущу! Права такого не имею!
        - Ну, может, в порядке исключения… Понимаете, мне просто идти совсем некуда…
        - То есть как это - некуда? Домой с ребеночком поезжай, к родителям! Все уж, отучилась, если родить сподобилась! Преподнесла родителям вместо учебы подарочек, ага! И где только у тебя голова была, не понимаю? Мне говорили, ты даже на повышенную стипендию шла! Сама себе все испортила, выходит. Вот и поезжай… Хочешь, денег тебе на дорогу дам? Нету, поди, на билет денег-то?
        - Мне некуда ехать… Так получилось, что некуда…
        - Родителей боишься, что ли? Думаешь, ругать будут, не примут? Ну, может, и поругают сначала… А принять примут, куда ж они денутся.
        - У меня нет родителей. Ни отца, ни матери нет.
        - Детдомовская, что ли?
        - Нет… Когда отец умер, я с мачехой жила.
        - Ну, допустим… И что? Ведь не на улице ты с мачехой жила, правда? Ты должна быть где-то прописана?
        - Так она меня давно уже из квартиры выписала…
        - Ой, не сочиняй! Не могла она тебя без твоего заявления выписать, думаешь, я законов не знаю? Хватит мне тут… Нельзя! Не могу я тебя пустить, зачем мне из-за тебя неприятности? А вдруг кто-то из студентов в деканат нажалуется, что детский плач по ночам спать мешает? Я должна из-за тебя места лишиться? Нет, нет и еще раз нет… Поезжай к мачехе, отстаивай свое право на проживание, вот тебе мой совет! Так денег все же дать на дорогу иль нет?
        - Не надо. Есть у меня деньги.
        - Гордячка какая… Ну ладно, раз не надо… - уже ей в спину произнесла комендантша. - Сначала набедокурят, а потом жалости к себе требуют…
        - Что, не пустила? - сочувственно спросила вахтерша, когда она проходила мимо нее. - Давай я хоть вещи твои соберу, что ль… Вынесу тебе…
        - Нет, не надо. Я потом Катю попрошу, она соберет.
        Быстро вышла на улицу, дошла до ближайшей скамьи, села, дала волю слезам, пряча лицо от прохожих. Ребенок внутри свертка закряхтел, сморщилось маленькое личико - пора скоро кормить… Но не на улице же его кормить, надо идти куда-то!
        Быстро поднялась со скамьи, увидев, как невдалеке остановилось такси, выпуская пассажира. Подбежала, спросила водителя:
        - Вы на Зеленоградскую меня отвезете? Мне очень нужно…
        - Садись! - коротко приказал водитель, мотнув головой. - Давай быстрее, здесь нельзя долго стоять!
        На Зеленоградской жили Ромочкины родители. Дом она запомнила, подъезд запомнила, хотя и была всего один раз на том злополучном обеде, когда Ромочка знакомил ее с родителями. И сейчас она робко вошла в подъезд, поднялась на пятый этаж, нажала на кнопку звонка…
        Ребенок уже кряхтел вовсю, собираясь заплакать. И заплакал как раз в тот момент, когда дверь открыла Анна Николаевна. Увидела ее, слегка отпрянула, потом решительно вышла на лестничную клетку, плотно прикрыв за собой дверь. И потребовала:
        - Успокойте ребенка, ну же! Мне совсем не хочется, чтобы соседи выглядывали на его плач! И вообще… Что вам от нас нужно, я не понимаю? Что за наглую настойчивость вы проявляете? Ведь мы уже с вами все решили - оставьте нас в покое! Зачем же вы снова пришли?
        - Я… Мне просто больше некуда… Ребенка надо кормить, а мне… Даже покормить негде… - виновато лепетала она, прижимая к себе сверток. - У меня здесь нет никого… Из общежития выгнали… Я только покормлю его и сразу уйду! Я не знаю, что мне делать…
        - А мне какое до этого дело? - стараясь смотреть в сторону, бросила через плечо Анна Николаевна. - Вы сейчас разжалобить меня хотите, да? Хотите, чтобы я вас в дом пустила, а потом вас и палкой не выгонишь? Ну уж нет, не надейтесь даже. Лучше сразу расставить все по местам, никаких компромиссов! Не на тех напали, милочка, знаем мы таких… Решили из своего захолустья сразу в дамки проскочить, да? Не получится у вас, не надейтесь. К тому же наш сын женится, у него скоро в Германии свадьба будет. На дочери своего босса женится. И вы с сыном уже в эту картину никак не вписываетесь!
        - У меня дочка родилась, Анна Николаевна…
        - Да какая мне разница, господи? Я ж вам объясняю всю ситуацию, а вы будто не слышите!
        - Да, я понимаю… Но мне только покормить ребенка… Идти совсем некуда… - отчаянно бубнила она, зациклившись на этой необходимости. - Только покормить… Только покормить…
        Анна Николаевна развела руками, будто возмутилась ее непонятливостью. Повернулась, открыла дверь, шагнула в прихожую и тут же закрыла дверь за собой. Было слышно, как на все замки закрыла. Еще и цепочку накинула, наверное.
        А доченька, будто почуяв унижение, еще больше расплакалась вдруг. Хотя и понятно, что вовсе не от унижения расплакалась, а просто время поджало кормить, вот и все.
        Спустившись на два пролета вниз, Ирина села на лестничную ступеньку, расстегнула пуговицы на пальто, воровато достала набухшую грудь, сунула ее в жадный ротик. Пока дочка ела, сидела, напряженно вслушиваясь в тишину: вдруг кто-то выйдет на лестничную площадку… Потом заставила себя успокоиться - ну, пусть выйдет, что теперь… Подумаешь, сидит женщина на ступеньках, кормит грудью ребенка - прогонять ее за это, что ли? Не станешь ведь всем объяснять, что кормить больше негде…
        Потом долго шла со своим свертком по улице. Устала, села на скамью в скверике. Решила, что отдохнет немного и поедет на вокзал. Там, кажется, есть комната матери и ребенка - наверняка пустят переночевать. Может, и не пустят… Может, вообще уже никуда не пустят… Никогда и никуда…
        Так и сидела на скамье в напавшем оцепенении, покачивалась из стороны в сторону. Пошел холодный майский дождь, а она все сидела, сил не было ни со скамьи встать, ни вообще дальше жить… Пусть идет дождь, пусть они с дочкой промокнут и замерзнут. Все равно они никому не нужны. Пусть, пусть… Сил больше нет барахтаться, просить, унижаться…
        Все равно никто не услышит и не поможет. Пусть, пусть…
        Краем глаза увидела, что вдалеке остановился кто-то. Стоит, на нее смотрит. Смахнула ладонью слезу, подняла голову… Точно. Молодой мужчина в спортивном костюме, в смешной шапочке с помпоном, дышит тяжело. Наверное, пробежку вечернюю делал мимо скверика, интересно ему стало, чего это она тут с ребенком сидит, под дождем мокнет.
        Дочка вдруг проснулась и заплакала, да так отчаянно заплакала, громко! Замерзла, наверное. И мужчина подошел ближе, спросил деловито:
        - Вы чего тут… Под дождем сидите, а? У вас же ребенок замерзнет!
        Она снова взглянула на него, показалось, что он даже отпрянул испуганно. Наверное, ее отчаяние ему в грудь ударило, кипятком плеснуло. Подошел еще ближе, спросил быстро:
        - Я могу вам чем-нибудь помочь? Вы говорите, пожалуйста, не молчите… Я ж знаю, что вы давно тут сидите, я видел, когда еще час назад мимо бежал. У вас что-то случилось, да?
        - Я… Мне идти просто некуда… Так получилось… - с трудом выговорила она и улыбнулась сквозь слезы. - Совсем некуда идти…
        - Боже… - только и проговорил мужчина, поправляя на голове шапочку. - Ну так идемте ко мне, что ли… Нельзя же так сидеть под холодным дождем с ребенком… Я тут недалеко живу, в двух шагах. Вставайте же, ну! Идемте… Давайте я ребеночка понесу!
        - Нет! Я лучше сама…
        - Ну, сама так сама. Идемте только скорей…
        У нее был только один выход: пойти вслед за этим мужчиной. Да и не соображала уже ничего, не чувствовала, старалась ухватить покрепче ребенка. Мужчина на ходу снял спортивную куртку, протянул ей:
        - Накиньте на ребенка… Она непромокаемая…
        Зашли в подъезд, поднялись в лифте, мужчина торопливо открыл дверь, скомандовал:
        - Проходите… Сейчас я найду что-нибудь, во что ребенка завернуть… Простыня подойдет?
        - Да, конечно…
        - А вы можете мой халат надеть, он в ванной. Я сейчас чайник поставлю… Да проходите же скорее, чего вы в прихожей мнетесь! Никто вас здесь не укусит, я один живу!
        Потом они сидели на кухне, пили чай с медом, ели бутерброды, которые наспех нарезал хозяин.
        - Мы даже не познакомились… Меня Левой зовут. А вас как?
        - Ирина…
        - Что ж, очень приятно. Хотя вам, я думаю, сейчас не до приятностей. Ведь что-то случиться должно было такое… Что вы на улице оказались одна, с ребенком… Но если не хотите, то не рассказывайте, я вовсе не настаиваю.
        - Да, спасибо… Я сейчас погреюсь и уйду…
        - Да бросьте! Куда вы пойдете? Ночь почти на дворе. Опять на скамейку в скверик? Оставайтесь, я все равно утром в командировку уезжаю, живите. И вам хорошо, и мне тоже хорошо - квартира будет присмотрена.
        - А не боитесь? Вдруг я шарлатанка какая-нибудь?
        - Да что вы… Какая же вы шарлатанка? Да у вас же на лбу крупными буквами написано…
        - Что там написано?
        - Что вы нормальная женщина, попавшая в беду. Только и всего. Так что живите, приходите в себя… Я ведь надолго уезжаю, на целых два месяца. Мне в Новосибирске лабораторию дают… В той лаборатории, которой я в институте заведую, таких условий нет, к сожалению. А тут такая удача…
        - Так вы ученый?
        - Ну, это громко сказано… Я со своей темой еще в начале пути нахожусь, еще куча исследований предстоит. Хотя тема очень интересная, и наш НИИ недавно ее разрабатывать начал. Впрочем… Что я вас делами своими загружаю, бессовестный? У вас глаза уже слипаются…
        - Да, я что-то… Пропадаю совсем… Устала…
        - Идите спать, Ирина. Я вам в дальней комнате постелил, где у моих родителей спальня была, там кровать очень удобная. Белье можно в шкафу взять. И малыша можно рядом с собой положить, места много. И малыш проснулся, по-моему… У вас кто, мальчик или девочка?
        - Девочка…
        - Ой, как же хорошо… Девочка… А как назвали?
        - Да никак пока.
        - Ой, как же это? Как же вы имя ребенку не придумали? Это нехорошо, неправильно… Надо обязательно ребенку имя дать. Знаете, у меня предложение есть - назовите ее Викторией! Пусть всегда будет победительницей, в любой жизненной ситуации! По-моему, неплохо, а? Вика… Викуся… Виктория… Прекрасно звучит!
        - Да, мне нравится. Пусть будет Виктория. Я ей потом расскажу, что ее так назвал дяденька, который… Который нас просто спас…
        - Ну что вы! Не надо так говорить… Просто я мимо проходил… Если б не я, другой бы кто-то прошел и вас увидел… На улице ведь дождь, прохожих мало, а я в любую погоду бегать стараюсь, чтобы себя в форме держать. И потому не надо мне таких подвигов приписывать, какой из меня спаситель, скажете тоже! Хотя мне это ужасно приятно, скрывать не буду. Это ж так хорошо, так замечательно…
        Она не стала уточнять, почему это так хорошо и замечательно - увидеть на скамье под дождем женщину с грудным ребенком. Да и зачем уточнять? К тому же спать хотелось так сильно, что голова уже ничего не соображала. Встала со стула, ушла в комнату, которую хозяин квартиры назвал родительской спальней. Кровать действительно была царская - широкая, мягкая, удобная. Села на нее, чтобы покормить ребенка, и уснула, свесив голову. Когда очнулась, дочка уже спала, откинувшись от груди, посапывала тихонько. Положила ее на кровать, легла рядом и заснула уже по-настоящему, проспала до самого утра, когда майское солнце вовсю хозяйничало за окном.
        Поначалу даже не могла сообразить, где она находится. Потом вспомнила все… Господи, что же она спит так долго! Хозяин квартиры в командировку хотел уехать, надо ведь спросить его обо всем… Может, он по доброте душевной им вчера предложил остаться, а за ночь и передумал? Надо бы выйти, поговорить с ним еще…
        В этот момент дочка закряхтела, просыпаясь. Наверное, мокренькая, да и кормить уже пора. Беря ее на руки, произнесла тихо и ласково:
        - Доброе утро, Вика… Викуся моя…
        Имя легко легло на язык, сама удивилась, как ей в голову раньше не пришло дочку Викой назвать. Хорошо же! Вика… Виктория. Победительница. Может, хоть она будет победительницей в этой жизни, если у мамки так грустно все получилось.
        Накормила дочь, достала из шкафа чистую простыню, перепеленала. Вместе с ребенком вышла на кухню, огляделась… А где хозяин-то? Может, в другой комнате спит? Неловко как-то ходить искать…
        Подошла к столу, увидела записку. И деньги, прижатые сахарницей. Что это? Он денег ей, что ли, оставил? Но она ж ни о чем таком не просила… Так, а что в записке?
        Стала читать, едва разбирая незнакомый размашистый почерк. Ага, он пишет - живите… «И деньги можете тратить столько, сколько нужно. Ключи в прихожей на гвоздике висят, я дверь просто захлопнул, уходя. Если какие-то вопросы будут, можете в дверь напротив позвонить, соседку зовут Зинаида Сергеевна, я ее предупредил…»
        Она удивленно подняла брови, хмыкнула - о чем он соседку предупредил, интересно? Что оставил в квартире совершенно постороннюю женщину, едва знакомую? И как же соседка к этому отнеслась? Странный какой, ей-богу…
        Впрочем, как она еще хотела? Для того и предупредил соседку, чтобы за квартирой приглядывала. Вдруг она мошенница с улицы или воровка? Надо будет и впрямь к этой Зинаиде Сергеевне зайти, познакомиться. Пусть она сама увидит, что у нее ничего такого и в мыслях нет.
        Да, прямо сейчас и зайдет. Все равно в магазин выйти надо, продуктов купить. Да и ребенку надо много чего купить… Не все же время его в хозяйские простыни заворачивать!
        А два месяца отсутствия в квартире хозяина - это уже хорошо. Это большой срок в ее катастрофическом положении. Можно что-нибудь придумать за эти два месяца, выход какой-то найти. Можно, например, нянечкой в дом малютки устроиться. Вместе с дочкой… Или еще что-нибудь в этом роде…
        Возвращаясь с покупками из магазина, встретила у лифта пожилую женщину, та глянула на нее внимательно. И тут же предложила:
        - Давайте я вам помогу! Пакет тяжелый такой, а вы с ребеночком… Опасно же ребеночка одной рукой держать, вдруг уроните?
        - Нет, что вы, я не уроню… Спасибо вам…
        Из лифта они вышли вместе с женщиной, та снова спросила осторожно:
        - А вы не у Левы в квартире часом живете? Он меня предупреждал… Вас ведь Ириной зовут, да?
        - Да… А вы, значит, Зинаида Сергеевна?
        - Она самая, точно. Приятно познакомиться, Ирина. Обращайтесь, я всегда помогу. Да ведь у Левы машина стиральная сломалась, я вдруг вспомнила! А у вас много постирушечек с ребеночком-то образуется, так вы несите все ко мне, не стесняйтесь!
        - Ну что вы, я сама…
        - Да зачем сама-то? Несите, несите! Да я зайду к вам вечерком, заберу… Заодно и чайку попьем, ближе познакомимся. Делать мне все равно особо нечего, мои внуки далеко от меня живут, так что не стесняйтесь… И с ребеночком могу посидеть, если вам выйти куда надо!
        Она стояла, слушала, кивала и улыбалась неловко. Видимо, очень говорливая была эта Зинаида Сергеевна. И отзывчивая. И хорошо, если так…
        За вечерним чаем Зинаида Сергеевна у нее все и выпытала. Впрочем, Ирине и не хотелось отгораживаться от ее любопытства, наоборот, рассказала все о себе как есть. Ничего не утаила. И даже облегчение испытала после этого рассказа, будто немного тяжкого груза с себя сбросила. Пусть самую малость, но это ведь уже хорошо! Потому что нести в себе этот груз просто невыносимо. Да если только вспомнить, как ее встретила мать Ромы… Как даже на порог не пустила ребенка покормить… И как она потом шла по улице под дождем, как на скамейке в сквере сидела, прижимая к себе ребенка в насквозь промокшем одеяльце…
        - Ох, да как же она могла-то! - тихо вздыхала Зинаида Сергеевна, отчаянно всплескивая руками. - Как могла тебя не пустить, ведь девочка твоя - внучка ее родная! Да что ж у нее за сердце такое каменное, а? И комендантша в общежитии тоже… Взяла и выгнала несчастную девку на улицу! Сердце у них есть или совсем его нет? Не понимаю…
        Не поскупилась добрая Зинаида Сергеевна рассказать подробности о Левиной жизни. Все выложила, что ей надо знать и не надо.
        - Я ведь Левушку с малолетства знаю, родителей его хорошо знала… Дружили мы по-соседски, хорошая семья была, правильная. Отец-то у Левы рано умер, мать потом его одна поднимала. Болезненный мальчонка рос, хиленький. Но умный был, страсть! Школу с золотой медалью окончил, потом институт какой-то хороший, потом еще учился в этой, как ее…
        - В аспирантуре? - услужливо подсказала Ирина.
        - Точно, в аспирантуре! Потом в институт пошел, в научный… Такое мудреное название у него, не выговорю. Да он и с детства такой был… заучка! Все ребята во дворе бегают, а он с книжкой дома сидит! А потом мать его померла, царствие ей небесное… Остался Лева один - ни богу свечка, ни черту кочерга. Это я в том смысле, что живет бобылем, семью себе так и не завел после смерти матери. Все в институте своем научном пропадает. Уж я ему говорила - да разве можно так, Левочка? Жениться бы тебе надо… Смотреть на тебя жалко! Хотя я понимаю, что нельзя ему говорить такого, потому как на то причины свои есть…
        - Какие причины? - автоматически спросила Ирина, подливая Зинаиде Сергеевне чай в чашку.
        - Да уж такие… Тайные причины-то, но тебе скажу по секрету. Мать его, когда жива еще была, проговорилась мне как-то, что Лева в детстве переболел чем-то таким, врачи сказали - детей у него не будет. Представляешь, беда какая? Потому, наверное, он и не женится, чтобы судьбу чью-то бабью не порушить. Кто ж на такое согласится, чтобы всю жизнь без детей прожить? Это ж такую бабу еще поискать надо, согласись!
        Зинаида Сергеевна вдруг замолчала, глянула на нее с пристрастием, будто приценивалась. Потом тихонько махнула рукой и проговорила вкрадчиво:
        - А ведь ты… Если с этой-то стороны глянуть… Как раз и подходишь Левушке-то! И ребеночек у тебя уже есть… А я знаю, Лева детей шибко любит! Когда ко мне внуки приезжают, все время их к себе зазывает, играет с ними, забавляется! Вот ведь как бывает, а? Чего от судьбы шибко хочешь, того она тебе и не дает… Вот я подумала, что сама судьба тебя к Леве в дом привела… Все один к одному сложилось, как хорошо сложилось-то, правда?
        - Ой, да ну что вы такое говорите, Зинаида Сергеевна! Бог с вами! Он же просто меня пожить пустил, пока в командировке будет… Пожалел просто! Понимаете? И без всяких далеко идущих последствий!
        - Ну да, ну да! - словно не слыша про далеко идущие последствия, снова закивала Зинаида Сергеевна. - Левушка, он такой! Он добрый и жалостливый, так и есть! С детства его помню - кошку не обидит, мимо птенца, из гнезда выпавшего, не пройдет. Так что смотри, девонька… Может, и впрямь судьба к тебе в трудную минуту лицом повернулась, а?
        - Ну уж, Зинаида Сергеевна… Чужую беду руками разведу… Вот как это называется.
        - А у меня рука легкая, между прочим! Вот говорю сейчас и чую, что все сбудется! Вот увидишь, что сбудется! Или тебе Лева совсем не приглянулся, скажи?
        - Да я не думала даже… И мыслей таких не было. Да и когда им быть, что вы? Мы знакомы едва-едва… Вечером чаю попили, я сразу уснула. А проснулась - он уже уехал… Да я даже не успела разглядеть его толком, что вы!
        - А чего его долго разглядывать? Нет, Лева не красавец, конечно, это да… Но зато шибко добрый и порядочный! А это ведь самое то для хорошей семейной жизни, согласись. Красота со временем проходит, а над порядочностью и добротой время не властно. Так что подумай, время у тебя есть…
        Ирина кивнула - подумаю, мол. А иначе Зинаида Сергеевна снова пустилась бы в пространные рассуждения о Левиной доброте и ее несчастной судьбе - и не переслушаешь. Да и что толку слушать? Любому человеку всегда кажется, что уж он-то всегда может чужой неразрешимый вопрос решить и правильный совет дать. Ведь все же так просто со стороны! Взял одну судьбу, приставил ее к другой, отошел, полюбовался на то, что получилось… Ай да я, какой я молодец, ай да сукин сын!
        Проводив Зинаиду Сергеевну, она только вздохнула тяжело. Но тут же встряхнулась внутренне - нечего зря вздыхать, судьбу гневить! Все ж хорошо пока… Целых два месяца у нее есть! А там, дальше… Там видно будет… Может, что и придумается.
        Когда пришло время поджидать из командировки хозяина квартиры и ничего не придумалось, она, находясь в отчаянии, вспомнила, как Зинаида Сергеевна характеризовала Леву - добрый и сильно порядочный. Выходит, что оставалась только одна надежда, что этот добрый и порядочный сразу не выгонит ее на улицу, а разрешит пожить еще какое-то время. Хотя… Как все это будет выглядеть, интересно? Чужая ему женщина, да еще и с ребенком… Зачем такая обуза?
        А вдруг он снова в командировку уедет, ведь может такое быть? Еще бы месяца на два…
        Господи, как же теперь странно вспоминать о тех переживаниях! И странно, и довольно трудно. Будто перенеслась всем нутром туда, в эту неопределенность, в эти страхи, в эту отчаянную боль и незаживающую обиду… Хотя в те два месяца, что ожидала Леву, обида не вспоминалась - не до нее было. Свернулась внутри клубочком и помалкивала.
        От легкого прикосновения Левиной руки она вздрогнула, приподняла голову от подушки. Напугал… Даже не услышала, как он тихо вошел в спальню, так сильно задумалась, в прошлое унеслась.
        - Не спишь? - с виноватой улыбкой спросил Лева. - Или я разбудил тебя нечаянно?
        - Нет, не сплю…
        Тоже улыбнулась ему в ответ, и памятливая картинка быстро скользнула на место как юркая ящерка. Да, у этой картинки было свое укромное место, она редко извлекала ее наружу. Боялась лишний раз извлекать. Да и зачем? Пусть сидит где-то далеко внутри…
        Да, тогда неопределенно все было до крайности… А теперь вот он… Лева. Ее муж. Тот самый благородный спаситель. Улегся рядом, обнял рукой за плечи.
        - Переживаешь, Ириш? Такой визит неожиданный… Не переживай, не надо. Ничего же страшного не случилось, по-моему. Интересно, как они тебя разыскали? Надо было спросить… Хотя какая разница…
        - Да, Лева, ты прав… Какая разница… Надо просто забыть. Забыть и никогда больше не вспоминать…
        - Ты знаешь, они мне такими жалкими показались. Что эта женщина, что ее муж. Даже не верится, что они могли быть такими жестокими.
        - Ну, это тебе не верится… А я все очень даже хорошо помню, Лев…
        - Эй, погоди! Ты что это, плачешь, что ли?
        - Нет… С чего ты взял?
        - По голосу слышу.
        Она торопливо потрогала щеки - и впрямь мокрые. И внутри все болит. Нестерпимо. Впрочем, она никогда в ней и не утихала, эта боль… Жила своей жизнью, в своей потайной капсуле. Она давно к ней привыкла. И не трогала лишний раз. Понимала, что нельзя трогать, только хуже будет. И в лицо эту боль хорошо знала. У нее было лицо Анны Николаевны, говорила она из капсулы ее голосом, высокомерным и слегка хрипловатым: «Решайте сами свою проблему, милая, оставьте нашу семью в покое…»
        Усмехнулась, отерла от слез щеки и подумала вдруг - а ведь теперь у этой женщины совсем другой голос! Тоненький такой, жалкенький. «Видеть внучку позвольте, хотя бы издалека… Она так похожа на Ромочку, на сына… Будьте к нам снисходительны, только видеть позвольте…»
        - Ну уж нет! Не будет этого! Никогда не будет! - неожиданно для себя произнесла вслух. Лева глянул на нее удивленно.
        - Да успокойся ты, Ириш… У тебя так глаза сейчас блестят в темноте, смотреть страшно! Успокойся!
        - Да я спокойна, Лева, я совершенно спокойна. Просто я подумала: как они осмелились ко мне прийти с такой просьбой? Позвольте внучку видеть, надо же! Да я бы сама, может, и позволила бы, да только память мне не позволит! Боль моя этого не позволит…
        - Ну все, все, спи… Может, тебе валерьянки накапать? Я схожу на кухню…
        - Да не надо ничего, все нормально.
        - Ну вот и спи… Мне завтра на работу вставать рано…
        Лева вскоре засопел ровно, уткнувшись лицом в подушку, а она никак не могла уснуть, ворочалась с боку на бок. И вела внутренний диалог с Анной Николаевной. Не с этой, которая сейчас приходила, а с той, решительной и надменной. Впрочем, диалог этот сводился всего лишь к одной ключевой фразе, которую она повторяла и повторяла в разных тональностях - за все в этой жизни нужно отвечать… Да, Анна Николаевна, за все нужно отвечать! За все, что вы когда-то сделали, вам отвечать придется! За все…
        Потом как-то неожиданно для себя уснула и даже прихода Вики не дождалась. Не услышала, как та тихо вошла в прихожую, как мышкой юркнула в комнату, боясь, что мать выйдет из спальни и окликнет ее сердито - почему так поздно опять заявилась, мол! Разделась, легла в постель. Но заснуть быстро не удалось. Как тут заснешь - после того разговора с Сонькой… После всего, что она узнала от нее этим вечером! Вот и приходится теперь перемалывать в голове это знание, черт бы его побрал. Неприятное знание, неожиданное.
        А так вечер хорошо начался, если вспомнить!
        * * *
        - Ну и чего ты так долго? - сердито встретила ее Сонька, надув губы. - Стою тут одна как дура, жду тебя, жду…
        - А ты бы как умная стояла, может, не ворчала б тогда на меня! - огрызнулась Вика, дернув плечом. - Не могла я раньше выйти, понимаешь? Сначала мама меня не пускала, потом какие-то люди странные в дверь позвонили…
        - Какие люди?
        - Да я и сама толком не поняла! Мужчина с женщиной. А женщина увидела меня и заплакала, залепетала что-то такое… Я даже не расслышала толком… А мама вдруг взяла и сразу выпихнула меня за дверь, представляешь? Сначала не пускала, а потом сама чуть не силой выпихнула! Даже узнать не дала, кто эти люди и зачем пришли!
        - Может, просто квартирой ошиблись?
        - Нет. Не думаю. Они смотрели на меня так странно… А мама взяла меня и вытолкнула!
        - Да… Представляю себе… Моя мать тоже меня гулять не пускала… А теперь… Сама знаешь, как все теперь…
        Сонька вздохнула грустно и замолчала. Вика ей не мешала из деликатности - пусть… Пусть отмолчится, сколько ей надо. Просто шла рядом, глядела в сторону. Ругала себя. Ведь не хотела, а все же наступила Соньке на больную мозоль! Но разве она хотела? Видит бог, не хотела… Никак привыкнуть к тому обстоятельству не может, что родители у Соньки развелись, не просто так развелись. Мать Сонькина вообще исчезла, уехала с новым мужем в другой город. Далеко, самолетом пять часов лететь нужно. Да это и не важно, сколько туда лететь… Все равно Сонька не полетит к ней никогда. Потому что обиделась на материнское предательство страшно. Хотя мать и умоляла ее с ней остаться, плакала, пыталась объяснить, почему она ушла от Сонькиного отца… Мол, другого мужчину люблю, давно люблю… А Соньку эти объяснения только еще больше злили, ужасно обидно ей за отца было. И Вика ее в этом поддерживала - подруга она ей или кто? И ей тоже было до смерти жалко Сонькиного отца, дядю Сашу.
        - Нет, как она могла, Вик, ну как она могла, скажи? - словно услышав ее мысли, с ходу въехала в эту больную тему Сонька. - Чем ей отец не угодил, интересно? Он же с нее пылинки сдувал… Он такой добрый, такой хороший… И какая еще любовь может быть, если у тебя муж есть, ребенок есть? Ну как это, скажи?
        - Ну, допустим, ты уже не ребенок, Сонь… - осторожно поправила Вика, глянув сбоку на Соньку. - Ты уже взрослая почти, скоро школу закончишь…
        - Ой, да какая разница! Все равно она подло поступила, подло! Никогда ее не прощу, никогда!
        - Да простишь, Сонь… Она же мама твоя все-таки.
        - Нет, не прощу! Да ведь ты не знаешь всего, Вик, я тебе не рассказывала! Я и сама только недавно узнала…
        - Что ты узнала, Сонь?
        - А то! Помнишь, я тебе рассказывала, что у матери подруга есть, тетя Света? Ну та, которая умерла недавно… Мать с отцом на похороны ее ходили…
        - Ну, помню. И что?
        - Так вот… Знаешь, кто эта новая мамина любовь? Это муж тети Светы… Оказывается, она уже много лет с ним тайно встречалась. Дружила с тетей Светой, а с мужем ее встречалась! Они и в гости к нам приходили, и за одним столом все сидели - ели, вино пили… Представляешь? Мой папа, тетя Света, ее муж и мама… А папа ни о чем таком не догадывался… А они… Ну как мать могла папу так подставить, скажи? Дураком его сделать? Ведь это подло! Ужасно подло! Еще и уехала с этим… Любовником своим… И полгода после смерти тети Светы не прошло! Представляешь, каково сейчас моему отцу?
        - Представляю, что ж… Сама видела, какой он стал…
        - Да уж, на него смотреть больно. Ты знаешь, я очень за него боюсь… Боюсь, что пить начнет. Что я тогда с ним делать буду?
        - Да ну… Чтобы дядя Саша… Он не такой, что ты.
        - Да сама знаю, что не такой. И все же… Страшновато как-то. Может, и не начнет водку пить, может, и того хуже все повернется…
        - В смысле - хуже?
        - А вдруг он снова с отчаяния женится, а, Вик? Представляешь, придет к нам какая-то тетка, будет командовать, порядки свои наводить… Нет, я к этому совсем не готова! Не надо мне никого!
        - Да не переживай, он так быстро не женится. Ему ж еще надо отойти как-то, привыкнуть, снова начать жить. Он ведь любил твою маму, ему очень трудно сейчас.
        - Да без тебя знаю, что трудно, чего ты мне рассказываешь!
        - Сонь… А мать звонит тебе или как?
        - Звонит… Каждый день звонит, в трубку рыдает. К себе зовет, говорит, не могу без тебя, мол.
        - А ты?
        - А что я? Трубку кладу, вот и все. Я отца ни за что не предам и не брошу. Если честно… Когда она в трубку рыдает, мне так тошно, Вик… Так заплакать хочется… Знаешь, как в детстве, упасть на пол, заорать, начать истерить, ногами дрыгать…
        - Да, понимаю… Жалко мне тебя, подруга. Очень жалко…
        Сонька вдруг остановилась, глянула на Вику с неожиданно злым прищуром, проговорила тихо, сквозь зубы:
        - А не надо меня жалеть, поняла? Знаешь, куда свою жалость засунь? Подруга…
        - Сонь… Ну чего ты? Я ж не хотела тебя обидеть… - растерянно моргнув, произнесла Вика. - Я и подумать не могла, что ты вдруг обидишься!
        И ругнула сама себя тут же последним словом - это ж надо Соньку знать, как она может среагировать! Гордая она, жалости к себе не признает. Да, надо было и впрямь прежде подумать, чтобы про жалость ляпнуть!
        - Прости меня, Сонь… Я не хотела…
        - Да ладно, не извиняйся. Лучше себя пожалей. И с тобой такое может случиться, никто от этой беды не застрахован.
        - Какой беды, Сонь? О чем ты?
        - Да все о том же! Не хотела тебе говорить, да ладно уж, скажу, если такое дело… У твоих родителей тоже, между прочим, рыльце в пуху! Ты приглядись к ним повнимательнее, приглядись на досуге!
        - Да ну, о чем ты говоришь…
        - Да все о том же, Вик. О том же. Приглядись, приглядись…
        - Ты что, хочешь сказать, что моя мама… Да чтобы она… Ой, не смеши меня, Сонька, ты что! Даже представить себе не могу…
        - Ну почему сразу мама? У тебя отец еще есть…
        Так нехорошо сказала это все Сонька, так подло-загадочно, что Вика почувствовала, будто лопнула внутри натянутая струна. Едва сдержала себя, чтобы Соньке не нахамить! Потому что ясно ведь, хамить ей сейчас нельзя. Мало ли, чего она из-за собственного больного переживания может брякнуть! Лучше уж промолчать…
        Но Соньку, по всей видимости, ее благоразумное молчание мало устраивало. Наверное, ей сатисфакции какой-то хотелось. Мол, если мне сейчас плохо, то и тебе пусть будет плохо, несмотря на то даже, что ты мне ближайшая подруга. Придвинувшись плотнее к Вике, она произнесла ей на ухо шепотком:
        - У твоего отца любовница есть, я сама видела…
        - Не ври! - на выдохе проговорила Вика и даже отскочила в сторону, замахав руками. - Не ври, Сонька, не ври!
        - Да я ж тебе говорю, сама видела! Своими глазами! Но если ты не хочешь знать правду, то могу и не рассказывать! Да я и не хотела, в общем… Сама не знаю, как так получилось, взяла и проболталась…
        - Ну и что ты такое могла видеть, интересно мне знать? - сузив глаза, прошипела Вика.
        - Что видела? А то и видела… Помнишь, где моя бабушка живет, на Володарского? У них там двор еще такой большой…
        - Ну, помню. И что?
        - А то, что я там несколько раз твоего отца видела. Он женщину на машине подвозил, симпатичную такую, модно одетую, худенькую.
        - Ой, ну и что? Может, это его сотрудница?
        - Ну да, ну да… А только сотрудниц в губы на прощание не целуют. А еще вместе с ними из машины не выскакивают и вслед за ними в подъезд не заходят. Так-то вот, Вика. Можешь сама себя начинать жалеть, а меня не надо, поняла?
        - Поняла… А что ж ты раньше молчала, Сонь, ничего мне не рассказывала?
        - А зачем? Чтобы ты начала переживать раньше времени? Чтобы матери своей рассказала? Ну уж нет… Как там говорится… Доносчику первый кнут достается, да?
        - Но ведь сейчас ты и есть тот самый доносчик, получается…
        - Да говорю же, что жалею уже - проболталась! Знаешь, я папе как-то рассказала, что отца твоего в бабушкином дворе видела… Спросила его, надо тебе рассказывать или нет?
        - А он что ответил?
        - Сказал - не надо рассказывать… Мол, по закону жанра мужья и жены всегда обо всем последними узнают, что в этом тоже есть какой-то сакральный смысл… Так что смотри сама, станешь матери рассказывать или нет. Может, она и без тебя узнает. Может, и ты скоро станешь бояться, как я… Что мать кого-то в дом приведет… Это ведь еще неизвестно, что хуже - мачеха или отчим.
        - Да какой отчим, Сонька, ты что? С ума сошла? Не будет у меня никакого отчима, у меня папа есть, и он любит меня, маму любит. И они никогда не разведутся, потому что мой папа ни за что мою маму ради какой-то другой женщины не бросит!
        - Ага, ага… Я так же про своих родителей думала, Вик… Так же в облаках витала… Пока правда громом небесным на меня не обрушилась.
        - Сонька, прекрати, слышишь? Еще одно слово - и мы с тобой поссоримся, поняла?
        Потом они шли молча по вечернему бульвару - в отдалении друг от друга. Долго шли, пока Сонька не догнала ее, не схватила за локоть, не развернула силой к себе:
        - Прости меня, Вика, ну? Зря я тебе все рассказала, каюсь! Не надо было! Ну прости меня, Вик!
        - Сонь… Ты ведь все это выдумала, правда? Ну признайся, Сонь, я пойму!
        - Нет, Вика. Не выдумала. К сожалению…
        - Ну… Ну и что, подумаешь… Папа все равно от нас никуда не уйдет…
        - Ну не уйдет и не уйдет. И хорошо, если так. Ну все, давай мириться, ты же знаешь, я не могу долго быть в ссоре. Давай лучше еще к фонтану сходим, с ребятами потусуемся!
        - Нет, поздно уже. Пойдем домой. Меня мама потеряла, наверное. Даже удивительно, что она по телефону не названивает. Пойдем, Сонь… И тебя дядя Саша уже потерял, наверное… Ему и так одному сейчас плохо, еще и ты где-то гуляешь! Идем, идем быстрее…
        * * *
        Утром Вика вышла на кухню к завтраку, села за стол, глянула Леве в лицо очень внимательно. Так внимательно, что он поперхнулся глотком кофе. Вика только хмыкнула, намазывая масло на хлеб. Видимо, очень выразительно хмыкнула, потому что Ирина спросила насмешливо:
        - Ты не с той ноги встала, доченька? Не выспалась, да? Во сколько вчера заявилась-то?
        - Да нормально я заявилась… - буркнула сердито Вика, откусывая от бутерброда. - И выспалась прекрасно…
        - А почему тогда настроение с утра такое?
        - Какое? Ну какое, мам? Обычное у меня настроение! Что ты ко мне привязываешься с утра?
        - Это ты называешь - привязываешься? По-моему, я просто спросила… Не жуй всухомятку бутерброд, перед тобой каша стоит.
        - Я терпеть не могу овсянку, ты же знаешь!
        - Да что ты? Впервые об этом слышу! Обычно ты никогда от нее не отказываешься! Ешь давай, не воображай.
        - Господи… - сердито прошептала Вика, доедая бутерброд и подвигая к себе чашку с кофе. - Сказала же, не буду… Не хочу…
        - Чего это ты в детство ударилась, про нехочухи вспомнила? - насмешливо спросил Лева. - И правда не с той ноги встала, что ли?
        - Ну все, достали… - капризно проговорила Вика, поднимаясь из-за стола. - Все, я в школу опаздываю…
        Быстро оделась, схватила рюкзак, так же быстро натянула в прихожей кроссовки, выскочила за дверь. Конечно же никуда она не опаздывала, просто очень хотелось из дома уйти. Не видеть ни мать, ни отца. Сидят, главное, такие спокойные оба, завтракают! На лицах довольство друг другом написано! А какое может быть довольство, если… Если одно только притворство кругом! Ведь у отца другая женщина есть, значит, он маму уже не любит! Зачем тогда сидит, завтракает, обманывает ее? И она тоже хороша… Могла бы и догадаться как-то, что муж ей изменяет. И не сидеть как клуша, глупые вопросы про овсяную кашу не задавать. Обидно за нее, ей-богу… Да и не это главное, что обидно… Главное, надо решить - сказать ей или не сказать?
        Думала об этом весь день, потому контрольную по физике плохо написала. Ну и фиг с ней, с контрольной… Вопрос надо для себя решить - сказать или не сказать?
        Можно, конечно, с Сонькой посоветоваться, но ей сейчас не до того. У Соньки свои проблемы. Опять ей весь день жалуется, как отца жалко, как мать с утра звонила… Чего она ей все время звонит? Если уж предала дочь, так будь последовательной до конца, живи новой жизнью. А она чего захотела! И чтобы новая жизнь у нее была, и чтобы Сонька ее простила, бросила отца одного. Нет уж, не выйдет у нее ничего… Кто виноват, тот и отвечает за все. А Сонькин отец дядя Саша ни в чем не виноват.
        Но если так рассуждать… То в их семье папа виноват? И если он тоже захочет новой жизни, если уйдет… Ей надо быть на стороне мамы, а папе объявить полный игнор? Получается, что маме надо сказать. Чтобы она в этой ситуации совсем глупо не выглядела. Получается, что папа обманывает, а мама вокруг него кудахчет курицей, овсянку на завтрак варит… Да, надо сказать! Сегодня же! Вечером, когда она с работы придет. Папа обычно позднее приходит, будет время, чтобы сказать.
        Вечером вышла на кухню, села за стол. Мама обернулась от плиты удивленно:
        - Ужин еще не готов, Викусь… Если голодная, выпей стакан кефира или яблочко съешь.
        - Да я не голодная, мам… Мне просто с тобой поговорить надо.
        - Что-то случилось, да? В школе что-то? - быстро села напротив нее мама, глянула с тревогой.
        - Да нет… Нормально все в школе. И вообще… Нормально все у меня. А вот у тебя…
        - Что у меня? - недоверчиво улыбнулась мама, снова подскакивая к плите, чтобы перевернуть котлеты. - Что ты хочешь сказать, не понимаю!
        - Я хочу сказать, что… Что папа тебе изменяет, мам… Сонька его во дворе у своей бабушки много раз видела с какой-то женщиной. Он вместе с ней в подъезд заходил… Я тоже подумала сначала, что Сонька все сочиняет… С другой стороны, зачем ей врать? Да еще про такое… Ну что молчишь, мам? Тебе что, так уж важно, сгорят твои котлеты или нет? Ну что ты молчишь?! Или ты не веришь мне, как я сначала не поверила Соньке?
        - Ну почему же? Верю… Я тебе верю, Вика.
        Вика окончательно растерялась, услышав спокойный голос матери. Потому что не должна она сейчас быть спокойной, по логике вещей не должна. Может, она так котлетами увлеклась, что до нее просто не дошло ею сказанное?
        - Мам… Ты не слышишь меня, что ли? Тебе папа изменяет… Ты что, мам…
        Она и сама чуть не заплакала, повторив эти страшные слова, и с трудом сглотнула слезный комок. И стала глядеть в спину матери, которая по-прежнему хлопотала над сковородкой с котлетами.
        Но вот обернулась… И Вика снова удивилась, не увидев на ее лице никаких эмоций. Вообще никаких. Одна только легкая досада, что приходится говорить с дочерью на эту щекотливую тему.
        Мама села напротив нее за стол, проговорила довольно спокойно:
        - Я все знаю, Викусь. Знаю. Да, у папы есть другая женщина, и я…
        - Знаешь?! - не дала ей договорить Вика. - Все знаешь и молчишь? Но почему, мам? Я не понимаю, честное слово!
        - Ну, как бы тебе это объяснить, доченька… Любовь - это такое чувство… Такое… Очень уж деликатное. К нему надо уважительно относиться, понимаешь? В любом случае - уважительно. Каждый имеет право влюбиться, даже не в праве дело… То есть я хотела сказать, что любовь может настигнуть каждого в любой момент…
        - Мам, господи… Ну что ты говоришь такое, а? Это все неправда, что ты говоришь, ты вовсе так не думаешь, не ври сейчас мне!
        - Ну что ты… Я совершенно честна перед тобой, доченька.
        - Нет, я тебе не верю! Это что же такое получается, а? Ты знаешь, что тебя обманывают, и молчишь? Нагло обманывают у тебя за спиной! И ты соглашаешься все это терпеть, да? Это же неправильно, мам! Это… Это же унижает тебя страшно! И не надо мне тут сказки рассказывать, кто имеет право любить, а кто не имеет! Ведь ты тоже есть, правда? А как же ты в таком случае? Куда тебя девать, а? Можно спокойно об тебя ноги вытереть? Нет, не понимаю я этого! Не понимаю! Это ж как надо себя не уважать…
        Она еще что-то говорила, почти срываясь на крик и смахивая злые слезы со щек, и никак не могла остановить поток возмущения. Мама слушала молча, опустив голову. Потом подняла на нее глаза, проговорила тихо:
        - Конечно, ты права, доченька. Права в своей юной категоричности, даже спорить с тобой не буду. Но просто поверь мне сейчас… Поверь, что я не могу тебе пока всего этого объяснить… Так надо, понимаешь? Так надо…
        - Да что значит - надо? Кому надо, мам? Тебе надо? Папе?
        - Не кричи, пожалуйста. Успокойся, прошу тебя. Ну что ты мне предлагаешь, скажи? Выгнать папу? А тебе не жалко его будет? Ты так хочешь, чтобы он ушел, да?
        - Я… Я не знаю, мам. Нет, я вовсе не хочу, чтобы он уходил… Я не знаю, не знаю…
        - Вот и я не знаю, Викусь. Вернее, я знаю, но… У меня сейчас нет решений… Пусть папа сам решит… Он должен решить сам…
        Вика не могла больше вынести этой пытки, подскочила со стула, умчалась в комнату. Бросилась на кровать, зарыдала, обняв руками подушку.
        Ирина тоже встала из-за стола и направилась было за дочерью, но остановилась в задумчивости. Конечно, ужасно было жалко Викусю, но… Как ей все объяснишь, в самом-то деле? Ей бы самой кто объяснил, как надо правильно поступить… И без того они с Левой живут уже семнадцать лет и не знают, правильно это все или нет.
        Господи, неужели уже семнадцать лет прошло с того памятного разговора, когда он приехал из командировки и они сидели вот тут, на кухне? И решали, как дальше быть. Как жить…
        * * *
        - Мне надо сейчас уйти, я понимаю… Спасибо вам за все, Лева. Если б вы знали, как я вам за все благодарна… Да, я уйду…
        - Да куда ж вы пойдете, Ирина? Вам есть куда идти? Ведь некуда, правда?
        - Да. Некуда. Но… Вы и без того позволили мне у вас два месяца прожить…
        - А если некуда, так оставайтесь! Я человек занятой, очень много работаю, меня и дома-то практически не бывает.
        - Но… Как же я останусь, что вы? Как это вообще… будет выглядеть?
        - Да какая разница, как это выглядит, если вам с ребенком больше идти некуда! Да пусть выглядит как угодно! Хотя… Хотя я могу вам еще один вариант предложить…
        Он глянул на нее так осторожно и опасливо, будто заранее знал, что она не примет никаких других вариантов. И долго молчал, пока она сама не переспросила:
        - Какой вариант, Лева?
        - Ну, такой… Но для этого нам надо хотя бы на «ты» перейти, а то совсем уж нелепо будет выглядеть… Давайте на «ты», а?
        - Давайте… То есть давай, да.
        Лева улыбнулся и кивнул. Они снова замолчали надолго. Она первая не выдержала этого напряженного молчания, спросила тихо:
        - Как вы в командировку съездили? То есть… Ты расскажи…
        - Да отлично съездил, очень даже результативно. Все время там в лаборатории пропадал. Знаешь… Никогда раньше со мной такого не было, а тут… Мне так хорошо было думать, что меня дома ждут! То есть… Я хотел сказать… Хорошо было думать, что в моей пустой холодной квартире кто-то живет…
        - Но квартира вовсе не холодная, здесь очень тепло и уютно!
        - Ну да… Я просто хотел сказать, что плохо возвращаться в пустой дом. Холодный - потому что пустой. А еще я подумал… Ты только не сердись на меня, ладно? Еще я подумал, что…
        Он не успел сказать - на руках у Ирины заплакала Вика, она произнесла деловито:
        - Перепеленать надо… Она мокренькая, наверное. Я перепеленаю…
        Быстро ушла в спальню, и Лева почему-то потащился за ней.
        - А можно я ее подержу? - попросил робко, когда Вика, освобожденная от мокрых пеленок, лежала голышом на кровати и пищала от возмущения.
        - Подержи… Только осторожно, пожалуйста…
        Он неумело взял ребенка на руки, стоял, смешно выпучив глаза и замерев в неловкой позе. И боялся пошевелиться, весь напрягся в благоговении. Казалось, даже дышать боится, а не то чтобы говорить в этот момент что-то. И все же проговорил… Тихо, просительно, осторожно:
        - Я давеча хотел сказать тебе… То есть предложить… Может, мы просто поженимся, а? Ну, чтобы ты могла здесь остаться с ребенком…
        Она бросила возиться с пеленками, глянула на него то ли испуганно, то ли удивленно. И переспросила:
        - То есть… Ты сейчас предлагаешь мне выйти за тебя замуж?
        - Ну да… Руку и сердце предлагаю… Я бы даже на одно колено привстал, но не могу с ребенком, уронить боюсь. И я… И… Ой, ой! Она меня описала, кажется!
        Она неожиданно для себя рассмеялась легко, проговорила почти весело:
        - Говорят, хорошая примета… Значит, на свадьбе у Вики гулять будешь!
        Он тоже засмеялся неловко, глядя на ребенка с умилением. Потом перевел взгляд на нее, сморщил лоб, спросил тихо:
        - Так я не понял… Если ты смеешься, это значит, что ты согласна?
        Вместо ответа она вдруг заплакала, прижимая ладони к лицу. И проговорила сквозь ладони сдавленно:
        - Спасибо тебе, Лева… Спасибо… Спасибо тебе за все…
        - Ну что ты, Ирина… Не плачь… Ну не плачь, пожалуйста! Я так понимаю, что это твое спасибо… Ты согласна, да?
        - Да, Лева, да… Конечно же да…
        - Ну, вот и замечательно! Знаешь, потом, когда мы будем вспоминать, как я делал тебе предложение, нам обоим будет смешно, что ты вместо привычного «да» ответила мне «спасибо». Наверное, это будет единственный случай во всей практике матримониальных предложений, когда невеста ответила «спасибо»!
        - А что я могу тебе еще ответить, Лев? Да, я буду тебе хорошей женой. Самой преданной, самой верной. И благодарной… Ты ведь спасаешь меня, получается…
        - А вот этого не надо, прошу тебя! Я ж не потому, что ты… Просто ты мне очень понравилась, правда. Я эти два месяца только о тебе и думал. О тебе и о Вике…
        Он замолчал, снова с умилением глянул в маленькое личико девочки. Произнес тихо с нежным придыханием:
        - Вика… Викуся… Ты моя дочка… Моя…
        Потом, когда пили чай на кухне, он проговорил деловито:
        - Надо будет нам быстрее до загса дойти, а то мне снова скоро в командировку ехать. И Вике надо свидетельство о рождении оформить. Ты ведь этого еще не сделала, верно?
        - Нет… Не успела еще…
        - Вот и хорошо. Отцом меня запишем. Ты не возражаешь? И фамилию мою дадим.
        - А… какая у тебя фамилия?
        - Виницкий. И ты будешь Виницкая. И Вика.
        - Да, хорошо звучит… Ирина Виницкая, Виктория Виницкая… Как по заказу.
        - Да… Только давай с тобой договоримся, Ирина, что… Что это все тебя ни к чему не обязывает. Я ж прекрасно понимаю - ты приняла мое предложение из-за того, что выхода у тебя нет.
        - Перестань, Лева, зачем ты? Не надо…
        - Но разве это не так? Я же все понимаю прекрасно. И очень тебе благодарен… Ты будешь свободна в дальнейшем. Ты ведь можешь кого-то по-настоящему полюбить… И я не буду тебя удерживать, если ты…
        - Ну, тогда и ты будешь свободен! Договорились?
        - Хорошо, пусть так и будет… Но пока мне этой свободы совсем не хочется. Вот я зашел сегодня домой, так вкусно борщом с кухни пахнет! И еще чем-то таким… Необъяснимо счастливым! Я остановился, аж дыхание перехватило… Давно забытые ощущения… Я ведь один живу с восемнадцати лет. Все один да один… Работой спасаюсь. Кандидатскую ночами пишу… Получается, что и муж из меня плохонький, которого все время почти дома нет.
        - Ну не говори так, не надо. Ты просто замечательный, Лева. Ты умный, ты добрый… Ты самый лучший!
        Так она и осталась у него. В этой самой квартире, на этой самой кухне. Вскоре они поженились, Вику записали его дочерью. И потекла их обычная семейная жизнь. Как у всех. Если не считать оговоренного в ней многоточия, конечно. Правда, иногда она думала - может, и нет уже никакого многоточия? Живут и живут, бегут будни и выходные, годы проходят… Шибко страстной любви меж ними нет, это понятно. Но, может, ее из-за многоточия и нет? Да и неважно…
        Некогда было думать о любви. Времена были трудные, непонятные. НИИ, где работал Лева, чудом держался все трудные годы, почти продержался до конца девяностых и даже до начала двухтысячных, но и его закрыли в связи с отсутствием финансирования, он с трудом пережил такую перемену в жизни. Однажды Ирина проснулась среди ночи, а Левы рядом нет… Вышла на кухню, увидела, как он сидит за столом, подперев голову руками, смотрит на папки с научными разработками, слезы бегут по щекам. Увидел ее, встрепенулся, проговорил виновато, указывая глазами на папки:
        - Там ведь вся жизнь моя… Сколько труда вложено, сколько бессонных ночей… И никому это все не нужно, как оказалось. Раньше было очень нужно, даже лабораторию мою подгоняли - давай результаты, давай… Но вот же они, результаты, все в этих папках. И что? Почему раньше были нужны, а сейчас вдруг нет? Кто мне это объяснит, кто? И кто за все ответственность возьмет? Ответственность за безответственность…
        - Ну не надо так, Лева, что ты… - подсела она рядом, огладила его по плечам. - Ты же ни в чем не виноват, ты честно делал свое дело…
        - Да, честно… Но теперь мне от этого легче, что ли? Куда я теперь? Даже не знаю, куда я работать пойду… На рынок торговать, в Польшу за шмотками ездить?
        - Да проживем как-нибудь, не переживай! Я работать пойду, Вику в детский садик устроим…
        - Куда? Куда ты пойдешь работать? Тебе же в институте восстановиться надо, мы ведь уже обсуждали с тобой это!
        - А я и восстановлюсь… Только на вечернем отделении. Или заочном. А работать пойду… Ну, не знаю… Хотя бы фасовщицей в магазин… Я вчера объявление на дверях видела, когда за продуктами ходила. Проживем как-нибудь, правда… Пойдем спать, хватит тут сидеть… Пойдем, пойдем…
        На следующий день Лева убрал все папки с разработками на антресоли, пошел искать работу. Устроился в бюро по ремонту бытовой техники и потом шутил грустно - это ж большая удача, мол… Все-таки не на рынке стоять… как другие. Многим его бывшим сотрудникам пришлось там стоять…
        Потом он и другую работу себе нашел, более оплачиваемую. Устроился на фирму к бывшему начальнику по НИИ, что-то они там проектировали… Худо-бедно, а все равно новая работа более творческой оказалась, чем старые телевизоры ремонтировать. Лева сам так сказал, а она, как всегда, согласилась и одобрила. И никаких лишних вопросов не задавала. Так повелось у них сразу, что она никогда и никаких вопросов ему не задавала, все, что Лева делал, принималось в их семье как правильное.
        Она восстановилась в институте, днем работала, вечерами училась. Вика подрастала, Лева относился к ней трепетно, как к родной дочери. Жизнь шла себе и шла…
        Однажды она случайно встретила на улице Катю, та кинулась к ней с радостными объятиями, с расспросами:
        - Иринка! Боже мой, это ты! Живая и невредимая! Еще и выглядишь отлично… Как ты, где ты сейчас? И куда пропала тогда? Мы с девчонками тебя искали! Почему ты пропала-то, объясни?
        - Ну, так получилось, Кать… Не захотела вас обременять… Да и чем бы вы могли мне помочь тогда? Ничем не могли помочь…
        - Ну да, не могли… Но все равно позвонила хотя бы, сказала, где ты и что с тобой… Мы же волновались, переживали! Даже мачехе твоей позвонили, помню… Сказали, что ты родила. Что из института ушла, что из общежития тебя выгнали…
        - И что она вам ответила?
        - Да что-то грубое очень, сейчас уже и не вспомню. Вроде того - знать ничего не знаю и знать не хочу… Да ладно, что теперь вспоминать! Ты лучше расскажи, как живешь, как устроилась? Я вижу, у тебя кольцо обручальное на пальце… Замуж вышла, да?
        - Да.
        - Давно?
        - Давно…
        - И хорошо живешь, наверное?
        - Хорошо, Кать.
        - А твой муж… Он к дочке как относится? Не обижает?
        - Нет… Он ее сразу своей признал. И любит как родную. И считает родной.
        - Да, повезло тебе, что ж… А у меня наоборот все получилось, представь. Замуж вышла, ребенка родила, а через год развелись. И мой бывший совсем о ребенке не думает, будто он совсем чужой ему. Вот и вышло, что ты счастливее меня оказалась. Вот же судьба какая, скажи? Бывает, что счастье вопреки всем обстоятельствам посылает… Даже завидно, ей-богу…
        После этой встречи Ирина задумалась - а действительно ли она счастлива с Левой? Или просто живет автоматически, следуя за чувством благодарности к нему? Но разве этого мало для хорошей семейной жизни - просто быть благодарной? Ведь все у них и впрямь хорошо… Какого еще рожна ей надо?
        Когда у Левы появилась другая женщина, она это сразу поняла. И ждала, когда Лева сам объявит ей об этом. И уйдет к ней. Уже целый год ждала решительного объяснения. И хотела этого объяснения, и не хотела… И в себе не чувствовала возмущения и горделивой обиды - откуда им было взяться-то? Меж нею и горделивой обидой благодарность стояла стеной… Выросла за эти годы, окрепла. Нет, пусть Лева сам все решит, он имеет на это право. Сам…
        Жаль, что Вика узнала. Жаль. Теперь все само собой покатится, еще неизвестно, в какую сторону покатится. Как Вике объяснишь теперь, что Лева ей не родной отец? Еще и родители Ромины выплыли так некстати! Их только сейчас не хватало…
        * * *
        На другой день Лева спросил ее, когда сели вечером ужинать:
        - А что с Викой происходит, Ирина? Почему ее дома нет? И утром она так на меня глянула, будто обидел ее чем…
        Она только плечами пожала, ничего не ответила. А Лева вдруг продолжил, словно и не ждал от нее никакого ответа:
        - Я хотел с тобой поговорить… Мне кажется, ты сейчас делаешь большую ошибку, очень большую.
        - Какую ошибку, Лева? О чем ты?
        - Ну, о той твоей встрече с родителями Викиного родного отца… Как их зовут, я забыл?
        - Их зовут Анна Николаевна и Павел Георгиевич Морозовы… И в чем же моя ошибка, объясни?
        - А сама ты не понимаешь?
        - Нет. Не понимаю.
        - Твоя ошибка в том, что ты не позволила Вике увидеться с этими Морозовыми. Ты не имела на это права, Ирина. Они ее родные бабушка и дедушка, ты не имела права это от нее скрыть.
        Ирина застыла с тарелкой, которую собиралась поставить перед Левой, смотрела на него во все глаза. И не верила - неужели это Лева ей все сейчас говорит? Ведь он же все знает, как эти Морозовы с ней обошлись, она же ему рассказывала, он не может не помнить! Да и вообще… Как он может вообще это говорить?
        - Я… Я имела на это право, Лева… К тому же Вике не надо об этом знать, ты сам это прекрасно понимаешь! Ведь она и про тебя тогда все узнает! Она же тебя считает родным отцом, Лева, ты что!
        - Да все равно она бы когда-нибудь узнала правду… Она уже взрослая, и эта правда для нее уже не имеет такого значения… как раньше.
        - Ты и в самом деле этого хочешь, да? Чтобы Вика узнала?
        - Да какая разница, хочу я или не хочу… Я ж тебе объясняю - это уже не так важно!
        - Что - не так важно? Отец или не отец - не так важно?
        - Ой, не придирайся к словам, Ирина! Ты прекрасно понимаешь, что я тебе хочу сказать! Люди тебя долго искали, хотели внучку увидеть… У них горе, единственный сын умер… Ну что ты уперлась как камень, который не сдвинуть с места? Что плохого в том, если у Вики будут родные бабушка и дедушка?
        - Что плохого, говоришь? А ты помнишь, как эти бабушка и дедушка со мной обошлись? Что они мне советовали сделать с еще не родившейся Викой? Они ж хотели, чтобы я ее просто убила! Не помнишь этого, да? А я помню, я все это пережила… И как Анна Николаевна меня на порог не пустила… А я хотела только на пять минут зайти, ребенка покормить…
        - Ну, не утрируй, пожалуйста. Тогда Анна Николаевна другими соображениями руководствовалась, ее можно понять.
        - Понять?! Ты это о чем сейчас, Лева?
        - Да успокойся, Ирина! Столько лет прошло, можно все обиды давно забыть! Простить и забыть! А ты…
        - А я не могу простить. Не получается у меня, понимаешь? Не могу, не могу… И мне даже странно, что ты завел разговор об этом!
        - Да, завел! Потому что ты не отдаешь себе отчета, что делаешь! Ты же собственной дочери сейчас вредишь, Ирина! Сама судьба ей сейчас дает другие возможности… Эти Морозовы весьма обеспеченные люди, я узнавал…
        - Ах, ты узнавал, оказывается!
        - Да, узнавал! И что в этом такого? Ради Вики и узнавал! И ты тоже… Ради дочери можешь свои обиды забыть!
        Она хотела ответить, но вдруг услышала, как в прихожей хлопнула дверь - Вика вернулась. И глянула на Леву испуганно, прижимая палец к губам - тихо, мол, молчи… Молчи, прошу тебя, ради бога…
        Лева только плечами пожал недовольно. На этом их разговор и закончился. И вечер прошел как обычно. Хотя и не совсем обычно, если честно… Чувствовалось, как сквозит меж ними троими ветерок недопонимания и недоговоренностей, обиды и недовольства. И ничего с ним поделать уже нельзя…
        Через пару дней она вернулась с работы домой и увидела странную картину - Лева сидел за столом и с горящими глазами перебирал какие-то папки, открывал одну за другой, доставал из них бумаги, всматривался пронзительно. Увидев ее, проговорил быстро:
        - С антресолей сейчас достал… Как хорошо, что я все сохранил, что не выбросил во время ремонта! Главное, я все помню… Будто вчера с этими бумагами работал… Это ж моя тема, родненькая! Ничто так не мучает ученого человека, как незавершенная тема исследований…
        Она смотрела на него молча, ждала пояснений. Откуда вдруг в нем такая живость взялась? И глаза эти горящие… Неужели кто-то его темой заинтересовался? Но ведь столько лет прошло, как лабораторию в НИИ закрыли… И самого НИИ давно нет. Что такое случилось-то?
        Лева будто услышал ее мысли, пояснил быстро:
        - Ты представляешь, этот Морозов сам меня нашел… Тот, который к нам приходил, помнишь? Родной дедушка Вики.
        - Помню, как не помнить… И что?
        - А то, что он моей темой заинтересовался! Обещал устроить меня на предприятие, где будут востребованы мои разработки! Я снова смогу заняться любимым делом, представляешь, Ирин? Он даже и финансирование под мою тему обещал выбить… Или сам выступить инвестором… Без разницы, в общем, откуда придет финансирование! Он все сделает, он сам обещал! Я думаю, ты не будешь против, правда?
        - Против чего? Против финансирования?
        - Ну что ты ерничаешь, ей-богу… Нашла время… Не против финансирования, конечно, а против того, чтобы эти Морозовы с Викой общались…
        - Значит, ты… ради денег этого хочешь, да? Ты готов на все ради денег?
        - На что - на все, Ирин? Ну зачем ты… Зачем ты так со мной? Ты ж меня знаешь…
        - Выходит, что не знаю. Или ты… Ты хочешь, чтобы я…
        - Ну? Ну, договаривай, что ты хочешь сказать!
        - Ты хочешь, чтобы я в благодарность за то, что спас меня тогда… Что женился, что Вику удочерил…
        - О боже, какие дебри, Ирина! Что ты сейчас несешь, услышь себя! Лучше о дочери подумай! Ведь это все и ради нее тоже… Ради ее будущего! Пусть хоть она живет лучше нас, не считает копейки от зарплаты до зарплаты! Пусть у нее будет другая жизнь! Да этот Морозов на все готов, даже про мою тему узнал… И готов мои разработки финансировать… А ты…
        - А я дочерью не торгую, Лева. Это моя дочь. И я думала, что и твоя тоже.
        - Да ладно, не надо пафоса, Ирин! Ты просто своей обиды забыть не можешь, вот и все! Зациклилась, расстаться с этой обидой не можешь, ведешь себя как упертая эгоистка. Как мазохистка, в конце концов!
        - Да, наверное, я мазохистка, ты прав… И по-другому прочувствовать все это не могу, да… Я прекрасно помню, как сидела на той скамье под дождем с новорожденной Викой на руках. И если б не ты… И не надо, не трогай сейчас мою боль, пожалуйста, Лева. Она от этого только сильнее болит…
        - Да я все понимаю, Ирина, я все понимаю. Только одного не могу понять. Неужели не можешь переступить через свой сладостный мазохизм?
        - Почему же… сладостный?
        - Да потому! Ты же упиваешься им, признайся! И ситуацией сложившейся упиваешься! Морозовы готовы на колени перед тобой встать, всяческие пути для примирения ищут, а ты… Вся такая гордая и праведная, да? Дочерью не торгую! Еще раз прошу тебя, Ирина, подумай о дочери… В правильном направлении подумай, сумей переступить через себя! Ну, хочешь… Хочешь, я сам ей скажу, что я не родной отец? Прямо сегодня скажу…
        - Нет! Нет… Не надо… Я лучше сама… Если все так, то я сама… А мне ты ничего не хочешь сказать, Лева? Может, как раз пора все мне рассказать?
        - Нет… О чем ты вообще? Не понимаю тебя…
        Лева посмотрел на нее так твердо, так искренне, что она ему почти поверила. Хотя и понимала, что верить нельзя. Но если не хочет, то пусть не говорит, его право… Да и не время сейчас выяснять, есть у него другая женщина или нет. Даже мысли в ту сторону не идут, потому что они другим заняты - как она Вике все скажет? А сказать надо, пока Лева сам этого не сделал…
        * * *
        - У тебя такое загадочное лицо, мам! О чем ты хочешь со мной поговорить? Опять о том, чтобы я про Юру забыла? Или о том, что терпеть измену мужа - это правильно, это так надо?
        - Нет, Вика. И не нападай на меня сейчас, пожалуйста, потому что… Мне очень трудно. Говорить на эту тему трудно… Я должна тебе все объяснить. И должна с самого начала все рассказать…
        - Опять загадками говоришь, мам! Прямо как в романе каком. Скажи еще, что про тайну моего рождения рассказать хочешь!
        - Да, доченька. Именно так. Про тайну.
        - Ой… Только не говори, что вы меня с папой из детдома взяли! Что я вам не родная дочь! Умоляю тебя, мамочка, не надо!
        Вика ерничала, конечно. Складывала на груди руки, трагически закатывала глаза. Ирина вздохнула тяжело, замолчала, - ну как ей все рассказать? Как рассказать про то, как ее в общежитие из роддома не пустили, как брела по улице, как сидела на скамье в скверике под дождем… И как рассказать, что бабушка, мать Викиного родного отца по имени Анна Николаевна, на порог ее не пустила? Просто покормить ребенка не пустила. Как все это рассказать, как?
        Она сглотнула тяжелый слезный комок, который тут же подступил к горлу, когда притронулась мысленно к этим горьким воспоминаниям, и подумала вдруг - может, это они только для нее такие уж горькие? Может, Лева в чем-то прав, называя ее мазохисткой? Может, для Вики все эти материнские горечи и вовсе не имеют никакого значения? Не зря ведь говорят, что каждый думает, будто уж его-то горестное воспоминание горше всех других…
        - Мам… Ну что ты замолчала? Рассказывай… Даже интересно стало, что у нас там за тайны мадридского двора!
        Снова глянула на дочь, улыбнулась, чтоб не расплакаться. Да и выражение лица у Вики было уже вполне участливое. И проговорила тихо:
        - Только я издалека начну, ладно? С того дня, когда ты еще не родилась. Когда я твоего родного отца встретила… Нет, не родного, а биологического, так правильнее будет.
        - Кого? Кого ты встретила, не поняла? Ты хочешь сказать, что мой папа… Что он мне не родной, что ли?
        - Да, не родной. То есть… Он для тебя роднее всех родных, конечно, но… И я бы тебе никогда об этом не рассказала, если бы не крайние обстоятельства…
        - Какие обстоятельства, мам?
        - Ты помнишь, к нам недавно мужчина с женщиной приходили? Я тебя тогда чуть не силой в дверь вытолкнула, чтобы ты наших разговоров не слышала. Помнишь?
        - Ну, допустим… И что?
        - Это были твои родные бабушка с дедушкой. Анна Николаевна и Павел Георгиевич Морозовы. А теперь слушай и постарайся понять, почему я от тебя это родство скрыла. Постарайся меня понять… Мою боль понять…
        Она начала рассказывать. Вика слушала очень внимательно, опустив глаза. Лишь изредка их поднимала и смотрела на мать, будто пыталась убедиться, что та говорит правду. А Ирина до конца рассказа не была уверена, надо ли вываливать на дочь всю правду или нужно как-то пригладить ее… Или, черт возьми, все-таки Лева прав, тысячу раз прав! Забыть бы надо все то, что с ней было тогда. И сейчас тоже… Не драматизировать. Переступить через боль…
        Да, так было бы лучше, наверное. Да только все равно бы ничего у нее не получилось. Если б этой боли можно было приказать - уймись, изыди! Не слушает она никаких приказов, только еще больше распаляется, давит на сердце, гонит слезы к глазам. Никак их не остановишь…
        - Мам, не плачь, ты чего… - услышала она голос дочери. И сочувствующие нотки в нем услышала, улыбнулась сквозь слезы. Конечно, Вика должна была ее понять, дочь она ей или кто? Зря даже сомневалась…
        - Мам, я не знаю, что тебе сказать сейчас… Мне как-то трудно все это принять, понимаешь? Что мой папа - вовсе не мой папа…
        - Ну что ты, Викусь, что ты! Он любит тебя как родную! Он всегда относился к тебе как к родной! Он… Он даже предложение мне делал, держа тебя на руках, а ты его описала…
        - Ты его вроде как защищаешь сейчас, мам… Значит, вы не разводитесь?
        - Нет… Нет, но… Как бы тебе это объяснить, чтобы ты поняла… В общем, он хочет, чтобы ты… Чтобы ты начала общаться с бабушкой и дедушкой, родителями твоего биологического отца. Они очень этого хотят. И Лева хочет…
        - А ты, значит, не хочешь, да? Правильно я понимаю?
        - Да, я не хочу. И не то чтобы не хочу… Не могу просто. Не могу забыть, как они тогда со мной обошлись. И с тобой тоже… Ничего с собой не могу поделать! Лева говорит, я должна их простить, а я знаю, что не смогу. У меня от его требований только еще больше обида растет… Понимаешь?
        - Понимаю, мам. Наверное, нельзя требовать от человека того, чего он не в силах сделать. И не в силах простить. А зачем папе надо, чтобы я непременно с ними общалась?
        Ирина глянула на дочь озадаченно, не зная, что и ответить. Не скажешь же ей истинную причину Левиных требований. Не скажешь, что в обмен на это общение Павел Георгиевич Морозов обещал ему финансирование для научной темы…
        Впрочем, Вика и не стала ждать ответа на вопрос. Рубанула ладонью воздух, произнесла решительно:
        - Не буду я с ними общаться, мам, не буду! Если они сделали тебе больно, то и мне от них ничего не надо! И папе я так же скажу! Если тебе больно, если ты не можешь забыть… Почему я должна поступать по-другому? Я на твоей стороне, потому что… Потому что ты моя мама, вот и все…
        Они обнялись, поплакали вместе. Потом Вика отстранилась, проговорила тихо, не поднимая глаз:
        - Я пойду к себе, мам… Мне надо одной побыть. Подумать обо всем, принять как-то…
        - Конечно, иди. Я понимаю, доченька.
        - А папа… Он скоро домой придет?
        - Нет, не скоро. Звонил недавно, сказал, что на работе задержится.
        - А, понятно… Понятно, на какой работе он задержится… Скажи, мам, ты все это терпишь потому, что он тогда на тебе женился, да? Но ведь это очень трудно терпеть, наверное… Невыносимо… И не рассказывай мне сейчас про то, что чужие чувства уважать надо, не рассказывай! Теперь-то я все понимаю.
        - Согласись, что папа имеет право…
        - Нет, не соглашусь! Зачем ты так себя унижаешь? А если бы ты вдруг влюбилась, если бы у тебя мужчина завелся, а?
        - Хм… Завелся… Заводятся тараканы в доме, Вик…
        - Не отшучивайся, мам! Как бы в этом случае папа поступил, по-твоему? Тоже бы стал молчать и терпеть?
        - Не знаю. Не знаю даже, что тебе на это ответить.
        - А я знаю! Папа бы точно терпеть не стал! Потому что… Он же благодетель получается, правда? А благодетелю с фига ли терпеть?
        - Вика! Ну что за выражения такие, ей-богу!
        - Ой… Как есть, так и есть, чего уж… Ладно, я к себе пойду. Мне еще к сочинению готовиться надо… Хотя какие тут могут быть сочинения, если в голове полная мешанина?
        Вика ушла, а она еще долго сидела на кухне, глядя в темнеющее окно. Потом услышала, как где-то надрывается вызовом ее телефон. В прихожей, кажется…
        Увидев незнакомый номер, хотела сразу сбросить вызов, но почему-то ответила. И услышала мужской голос, который поначалу тоже показался незнакомым:
        - Ирина? Добрый вечер… Только не кладите сразу трубку, прошу вас… Выслушайте меня, пожалуйста, Ирина…
        Она усмехнулась горько - надо же, легок на помине! Павел Георгиевич Морозов звонит! И откуда только номер телефона узнал, интересно? Хотя… Если он даже Левин номер телефона вычислил, о чем говорить…
        - Что вы от меня хотите, Павел Георгиевич? Я все вам сказала во время вашего непрошеного визита. И скажите еще спасибо, что позволила в дом войти… Анна Николаевна когда-то и на порог меня не пустила с новорожденной дочерью.
        - Аня очень больна сейчас, Ирина… Она очень тяжело все переживает… Прошу вас, простите ее, пожалуйста. И меня тоже простите. Я ведь перед вами ни в чем не виноват…
        - Ой, только не говорите мне сейчас, что вы не знали о ребенке! Все равно не поверю! Наверняка вы вместе с женой решили спасти своего сына от его новорожденной дочери, разве не так?
        - Ну, зачем об этом сейчас вспоминать, Ирина… Нашего сына больше нет… Пожалуйста, умоляю вас, позвольте нам исправить свою ошибку! Позвольте общаться с нашей единственной внучкой, пожалуйста!
        - А она не хочет с вами общаться. Я только что ей все рассказала, всю правду… Она не хочет. Так что извините, ничем не могу помочь.
        - Вы… сейчас правду мне говорите? Вы действительно ей все рассказали?
        - Да. И все на этом… Не звоните мне больше, не надо. Оставьте нас с дочерью в покое, пожалуйста. Прощайте, Павел Георгиевич.
        Быстро нажала на кнопку отбоя, даже отбросила от себя телефон, он проехался по кухонному столу неприкаянно.
        И прислушалась к себе, к боли… Как ты там? Слышишь, как я сурово с ним обошлась? Может, и ты теперь поутихнешь немного, ведь так и должно быть! Обидчики должны быть наказаны, пусть сама жизнь их наказала, отняв у них сына, все равно… Пусть и Анна Николаевна прочувствует эту боль. И Павел Георгиевич тоже! Вспомнили, что внучка у них еще есть, надо же! Где ж вы раньше-то были, а?
        Подошла к окну, сплетя руки под грудью и чувствуя, как распаляется все больше и больше. Нет, не утихла боль, только сильнее стала. Неужели в этом какая-то есть закономерность злобная? Чем больше взращиваешь в себе обиду, тем больше внутри пожар… Да, так и есть, наверное. Ну и пусть. Пусть…
        К приходу Левы у нее совсем голова разболелась и все валилось из рук. Хотела чаю налить, но выронила чашку, она разбилась на мелкие осколки. Ладони обожгло попавшим на них кипятком. Он посмотрел удивленно, спросил тихо:
        - Что это с тобой? Будто сама не своя… Что-то случилось, а я не знаю?
        - Ничего не случилось… Я с Викой поговорила, Лева. Сказала ей все…
        - Вот оно в чем дело! Ладно, я к ней в комнату пойду. Поговорим.
        - Не надо сейчас…
        - Почему?
        - Ну… Пусть она привыкнет как-то.
        - Да ну… Лучше мне сразу с ней поговорить!
        Лева решительно постучал в дверь Викиной комнаты, спросил громко:
        - Можно к тебе, доченька?
        И вошел, не дожидаясь ответа. Вика лежала на кровати, отвернувшись к стене, даже головы к нему не повернула. Он сел рядом, огладил ее по плечу:
        - Ну что ты, дурочка… Я же люблю тебя, что ты… Ничего меж нами не изменилось, правда?
        - Как же, не изменилось… - дернула плечом Вика. - Ты ведь не мой отец, как выяснилось…
        - Но я всегда старался им быть, доченька! Да, у тебя другой отец. И он умер… Но ведь у тебя теперь есть родные бабушка и дедушка! Они видеть тебя хотят, любить тебя хотят! Надо их пожалеть, правда? Они ж перед тобой ни в чем не виноваты!
        - Не виноваты? - резко развернулась к нему Вика. - Ты говоришь, не виноваты? Да они маму мою обидели, она мне все рассказала! И вообще… Я не хочу больше об этом говорить, понятно? Отстань от меня… Мне так плохо сейчас, плакать хочется… Уйди, уйди, пожалуйста! Не хочу говорить…
        Лева вздохнул, посидел еще немного, потом вышел за дверь. Придя на кухню, спросил у Ирины тихо:
        - Это ты ее так настроила, да? Все рассказала так… в свою пользу? И дочь тоже обиженкой сделала, да?
        - Я рассказала так, как было, Лева. Ничего не придумала. Извини.
        - Ну да, ну да… Молодец, что ж…
        Она будто угрозу услышала в его голосе и не нашлась, что ответить. И Лева сидел и молчал. Долго молчал. И в молчании его была тоже угроза. Будто туча меж ними сейчас набухла. И вот-вот прогремит гром, а вслед за ним ударит в нее Левиной решительностью как молнией…
        Она даже хотела этого. И ждала. И пусть бы уже… Сколько ж можно…
        - Я ухожу от тебя, Ирина. К другой женщине ухожу. Что-то не склеивается у нас в последнее время, ты никак не хочешь меня понять…
        - Давай обойдемся без объяснений причин, ладно, Лева? Если уходишь, то уходи. Держать не стану. Тебе вещи помочь собрать?
        - Даже так? - переспросил Лева, глядя на нее удивленно.
        - Да, так. А как ты хотел? Ты ждал, что я сейчас испугаюсь, да? Испугаюсь, побегу к Морозовым, Вику за собой потащу… Чтобы угодить тебе, да? Если б я так сделала, ты бы не ушел, так и жил бы на две семьи?
        - Ну, чего теперь говорить об этом… - устало проговорил Лева, поднимаясь со стула. - Ты ведь у нас неколебимая такая, с места не сдвинешься ради своих обид… Ладно, пошел я вещи собирать. Где у нас чемодан?
        - На антресолях. Так помощь тебе нужна или нет?
        - Нет, я сам. Что там собирать… Пара костюмов да дюжина рубашек…
        - Папки свои не забудь с разработками!
        - А зачем они мне? Теперь уж точно не понадобятся… Благодаря твоей неколебимости. Можешь радоваться теперь, что ж…
        Последнюю фразу он проговорил тоном обиженного ребенка. Может, ей это просто показалось… И правда горе у человека - тему научную не профинансируют! У каждого свое горе горше всех…
        Когда Лева уже стоял с чемоданом в прихожей, из комнаты вышла Вика, спросила тихо:
        - Уходишь от нас, пап?
        - Да, доченька, ухожу. Ты уже взрослая, ты все понимаешь, надеюсь.
        - Ты уходишь потому, что я тебе не родная?
        - Нет, что ты… Просто мы с мамой так решили. Так будет лучше для нас… И я, и она имеем право… Это все трудно объяснить, но так сложилась наша история совместной жизни, доченька…
        - Ой, Лева… Да уходи уже! - не выдержала Ирина, открывая перед ним дверь. - Уходи, хватит!
        Лева ушел, и Вика шагнула к матери, обняла ее крепко. Спросила тихо на ухо:
        - Ты ведь не будешь всю ночь плакать, правда? Хочешь, я с тобой лягу спать?
        - Я не буду плакать, доченька. Еще чего - плакать… Как жили, так и будем жить. Иди спать, завтра в школу вставать рано. И я спать пойду. А утром проснемся и будем жить… Все будет хорошо, доченька! Все будет хорошо, я тебе обещаю…
        * * *
        - Ты чего такая опрокинутая? Случилось что? - встретила ее утром вопросами Сонька.
        - Случилось, случилось… - пробурчала в ответ Вика, отворачивая лицо. - Даже рассказывать неохота…
        - Колись, пока в школу идем! Ну? Не на уроке же нам шептаться! Первым уроком химия, а у нашей мымры-химички не забалуешь!
        - Да ну… Давай потом, Сонька. Сейчас вообще настроения нет что-то рассказывать.
        - Ну, так сейчас поправлю тебе настроение-то… А что у меня есть, что есть, догадайся с трех раз…
        - Что у тебя есть?
        - А у меня есть письмо от твоего Юрочки, только сегодня утром из почтового ящика достала! Вот оно - та-да-а-ам! - выудила из кармана ветровки письмо Сонька, помахала им перед носом Вики. - Пляши, ну? Пока не спляшешь, письмо не получишь!
        - Сонька, бессовестная! Почему сразу про письмо не сказала? Дай сюда…
        - Так я сразу и хотела отдать! А потом твое несчастное лицо увидела и забыла совсем… Ладно, не буду тебя больше мучить, бери!
        Вика схватила письмо, быстро надорвала конверт, остановилась, начала читать торопливо. Листок подрагивал в ее руках, приходилось еще и отворачиваться от Соньки, которая настырно заглядывала через плечо и приставала с расспросами - что там он пишет, мол?
        Они с Юрой сразу так и договорились, что он будет писать на Сонькин адрес. Чтобы мама этих писем не видела, а то ведь еще и спрятать их может, в руки ей не отдать… Как увидит, что от Юры, нервничать начнет и страхами своими мучиться - ах, опять этот парень, что ему от моей драгоценной доченьки надо? И никак ее не убедишь, что доченьке эти письма позарез нужны. И сам Юра позарез нужен, что любит она его…
        Можно было, конечно, и с матерью Юры договориться, чтобы она ей письма передавала. Но надежды на Юрину мать не было. Кто знает, что ей в голову взбредет, вдруг решит не отдавать? Будет с очередного похмелья и решит… Или маме скажет про письма…
        Мама Юры хорошо к ней относилась, улыбалась при встрече, спрашивала, как дела. А иногда, увидев ее, плакать начинала, руки к ней протягивать, лепетать что-то свое, хмельное - Вика, мол, деточка… Мой Юрочка так любил тебя, так любил… Она шарахалась от нее, конечно. А потом стыдилась, что так нелепо шарахалась. А еще за Юру было обидно, что у него такая мама… Хотя сам Юра вовсе ее не стыдился. Он ее очень любил… И понимал, и принимал, и прощал. Да он вообще такой - добрый очень. И непонятно, как так вышло, что он с той компанией связался, в драку эту полез…
        - Ну? Прочитала? Что он там пишет, Вик? Расскажи! - не унималась любопытством Сонька, заглядывая ей через плечо. - И давай уже пойдем скорее, а то на урок опоздаем!
        - Да, идем… Я уже прочитала…
        - И что?
        - Юра пишет, что его скоро освободят, что там какая-то амнистия должна быть…
        - Ух ты! Как здорово! Ты рада, ага?
        - Да не то слово… Даже в себя еще не могу прийти. Не верится, что скоро его увижу! Он пишет, что совсем скоро… Вот бы он к моему дню рождения вернулся, а? Вот бы подарок был…
        - А он знает, когда у тебя день рождения?
        - Конечно, знает!
        - Ну, значит, и вернется. Подарком тебе… А еще я спросить хочу, Вик… Ты ж так и не рассказала мне, что там у тебя дома случилось! С матерью поругалась, да?
        - Нет… Наоборот…
        - Чего наоборот? Не поняла…
        - От нас папа ушел, Сонь. Вчера вечером ушел. К другой женщине. Сама понимаешь теперь, откуда у меня хорошее настроение возьмется? Я всю ночь не спала. Все думала, думала… Столько всего и сразу вдруг навалилось…
        - Да ты что? Все-таки ушел, да? Вот зря я тебе тогда все рассказала… Может, и обошлось бы… Наверняка ж ты той плохой информацией с матерью поделилась, ведь так? Что я его с другой женщиной видела?
        - Как выяснилось, мама об этом давно знала. Ой, Сонька, у них так сложно все в отношениях, я и не представляла даже! Главное, что я… Ой, даже произнести этого не могу… Оказывается, я вовсе не дочь ему…
        - А кто же ты тогда? Интересно…
        - Я не родная дочь. Папа с мамой познакомился, когда я уже родилась. У меня другой отец.
        - Вот это новости… Держи меня, сейчас упаду! И кто же он, твой отец?
        - Он… Он умер уже… И все, Сонька, хватит меня расспросами мучить! Я и сама пока всех ответов на эти вопросы не знаю. Говорю же, всю ночь не спала… Все думала, думала…
        - О чем ты думала?
        - Да так… О чем еще можно думать, когда в твоей семье такое происходит? Когда тебя дважды под дых бьют. Сначала узнаешь, что твой папа совсем тебе не папа, а потом он вообще уходит…
        - Не о том ты сейчас думаешь, Вика, не о том. Надо совсем о другом сейчас думать, а не в эмоциях саму себя топить. Вот скажи… Как у вас квартира оформлена? Ты хоть знаешь?
        - Какая разница, Сонька, не понимаю! Что ты мне глупые вопросы задаешь?
        - Вот-вот… То-то и оно, что не понимаешь. Хорошо, я прямо спрошу… Отец квартиру делить будет или вам оставит? Если делить будет, тебе придется наверняка в другой район переезжать, в школу далеко будет ездить…
        - Хм! Озадачила ты меня, Сонька. Но он не будет делить, наверное… Твоя же мать ничего не стала делить, правда?
        - Ну, сравнила! У нее другая совсем ситуация, ты что!
        - Чем же она другая?
        - А тем! Обычно ведь мужья из семьи уходят, верно? А дети с матерью остаются. А у нас все наоборот… Ситуация совсем не классическая. И подход к ней тоже не может быть классическим, поняла? Общество ведь женщину осуждает, когда она ребенка на мужа бросает, верно? А если она еще в этой ситуации квартиру начнет делить, так и вообще могут ее камнями закидать… Нет-нет, мама ни за что на это не пойдет, я знаю. Она и без того себя вусмерть виноватой чувствует. А вот твой отец… Он же мужик, ему, получается, все можно. Потому что случай классический, к другой женщине ушел. А ты с матерью осталась. В таких случаях мужики обычно делят жилплощадь, общественное мнение им как бы позволяет это делать. Поняла?
        - Ну, Сонька… Развела философию… Даже интересно, откуда у тебя такие рассуждения появились! Говоришь сейчас как совсем взрослая тетка! Еще и пожившая! И разведенная, и опытом умудренная!
        - А это не философия, Вика. Это правда жизни. И никуда от нее не денешься, вот в чем дело. Так что у вас там с квартирой, как она оформлена? Приватизирована или нет?
        - Да вроде приватизирована… Вроде в равных долях…
        - И твоя доля там есть?
        - Да вроде есть…
        - Вот все у тебя - вроде! Такие вещи надо обязательно знать, ты ж не маленькая уже, скоро самостоятельно жить начнешь! Тебе ведь неохота куда-нибудь на окраину города переезжать, верно?
        - Ну да… Не хотелось бы… Но я думаю, что папа не будет ничего менять.
        - И зря думаешь. Ему ж тоже надо где-то жить, правда? Что ж он к своей новой женщине ни с чем придет. К тому же ты ему не родная дочь, как выяснилось.
        - Ну да… Квартира его была, когда мы с мамой там появились…
        - Ну, а я чего говорю? С фига ли он должен вам ее всю оставлять, сама подумай?
        - Ой, Сонька, хватит… Не хочу больше об этом говорить, не хочу!
        - Ну и не говори. А в мыслях все равно держи. Всегда ведь нужно быть готовой к подлостям жизни. Я тоже сначала, когда мама уехала, голову в песок прятала как страус, рыдала в подушку ночами. А потом как-то повзрослела в одночасье… Повзрослела и поумнела… Да, Вика, так и надо жить - все по полочкам раскладывать, по файликам разносить. И тебе это советую, поняла?
        - Да поняла, поняла… Рациональная ты наша…
        - Да, рациональная! В отличие от тебя! Потому что не позволяю чувствам над разумом возобладать.
        - А я, значит, позволяю?
        - Еще как… Еще как позволяешь. Ничего, жизнь тебя тоже научит, не беспокойся на этот счет. Уже начала учить… Ой, слушай, мы заболтались с тобой, опоздать можем! Побежали быстрей, а то до звонка не успеем!
        - Да, побежали…
        Уже на бегу Вика попросила Соньку скороговоркой:
        - В школе никому про меня ни слова, поняла?
        - Я дурочка, что ли? Конечно, ни слова… Еще чего… И ты на рожу обычную беззаботность надень, иначе сама к себе вопросы вызовешь… Говори всем, что у тебя зубы болят, потому и квасишься. Ничего, продержимся как-нибудь, не боись…
        После школы они вместе пошли домой, и Сонька вдруг проговорила задумчиво:
        - Значит, теперь твоя мама одна… Я все уроки об этом думала, Вик… И даже придумала кое-что. Только боюсь тебе говорить… Вдруг ты меня поймешь неправильно?
        - Сонька, ты опять? Мы ж вроде уже все обсудили! Чего ты еще от меня хочешь?
        - Не все. Плохо ведь маме твоей будет, наверное… Плохо одной…
        - А чего ты вдруг озаботилась моей мамой? О своем отце лучше думай! Он тоже сейчас один, между прочим!
        - Так я об этом и думаю… То есть в этом самом контексте…
        - Что? Не поняла…
        - Да что тут понимать, Вик? Просто мне хорошая идея в голову пришла… Только ты не сердись, а послушай меня лучше! Ведь тебе мой отец нравится, правда?
        - Ну да… Дядя Саша очень хороший, да…
        - И твоя мама тоже мне нравится. Если посмотреть на все это с нашей с тобой эгоистической стороны… А почему бы и нет, Вик? Ну представь, приведет твоя мама через какое-то время совершенно чужого мужика… Оно тебе надо, а?
        - Да никого она не приведет, Сонь!
        - Да почему? Она у тебя вполне классно выглядит! Молодо, элегантно! Такая фигура - зашибись просто! Да запросто может привести, ты что? И я тоже боюсь, что на моего отца какая-нибудь наглая тетка глаз положит… Он же вполне приличный мужик, не пьет, не курит, он умный и добрый… А мы с тобой на все это безобразие со стороны должны смотреть, что ли? И не предпринимать ничего, да?
        - Сонь… Сама-то подумай, что говоришь! Ты что, хочешь, чтобы моя мама и дядя Саша…
        - Ну, наконец-то дошло до тебя! Да, именно этого я и хочу! И что, это разве плохо, скажи? Ну что в этом плохого?
        - Да нет… Ничего плохого нет, конечно… Только странно как-то… Мне бы и в голову такое не пришло, Сонь!
        - Зато мне пришло. И спасибо еще скажи, что я такая умная. Ведь ты не хочешь, чтобы в доме чужой мужик поселился, правда?
        - Ой, да что ты ко мне с этим мужиком прицепилась! Уже сто раз повторила - чужой мужик, чужой мужик! Конечно, я этого не хочу, неужели не ясно?
        - Ясно. Ты, главное, не психуй, давай рассуждать здраво. Значит, никакого чужого мужика тебе и на дух не надо, так?
        - Да так, так…
        - А мой отец очень даже хорошо к тебе относится! Он тебе не чужой… Ведь так?
        - Ну да, так…
        - Ну вот видишь! Выводы сами собой напрашиваются! Все в жизни надо заранее предполагать и рассчитывать, Вик… Чтобы и тебе было хорошо, и другим тоже! Согласна со мной или нет?
        - Да, но… Как мы все это сделаем вообще? Да если я маме такое скажу… Она ж долго смеяться надо мной будет! И твой отец тоже…
        - Ну, это уже детали, как мы все это сделаем… И говорить пока ничего и никому не надо. Просто действовать надо, Вик.
        - Как? Как действовать?
        - Да очень просто! У тебя скоро день рождения, правда?
        - Ну да…
        - Вот и пригласи меня на день рождения вместе с отцом. А маме объясни, что, мол, Соня не хочет отца одного дома оставлять, что плохо ему одному… Что ему как-то отвлечься надо… Да придумаешь, что сказать, господи!
        - А ты отцу что скажешь? Ты уверена, что он ко мне на день рождения пойдет?
        - Так ты пригласи, он и пойдет. В конце концов, мы ведь все не чужие люди, мы с тобой с первого класса дружим. Он и удивится, может, что ты его пригласила, но пойти не откажется, я думаю.
        - Ладно, что ж… Я приглашу… А тебе не кажется, Сонька, что если бы сейчас нас кто со стороны послушал, то принял бы за двух сумасшедших?
        - Нет, не кажется. Не боись, подруга, прорвемся. Победа будет за нами. И вообще… Если мы с тобой давние подруги, то почему бы нам не попробовать еще сводными сестричками побыть? Чем плохо, ну?
        - Авантюристка ты, Сонька. Вот что я тебе на это скажу.
        - Так все хорошие дела на чистом авантюризме и держатся! Куда ж без него?
        - Да уж… Мой день рождения обещает быть очень веселеньким. Если еще и Юра вернется… И прямо ко мне домой сразу придет… Он ведь так и написал - постараюсь приехать на день рождения!
        - Я думаю, тебе надо маму предупредить, Вика. Чтоб скандала какого не вышло.
        - Да ты что! Я и думать об этом боюсь! Мама, как слышит про Юру, сразу в ярость приходит, будто он чудовище какое-то, а не мой парень! Ей даже объяснять бесполезно, как сильно я его люблю… Да она и раньше плохо к нему относилась, а уж теперь… Когда из колонии выйдет… Ой, даже представить себе не могу, что будет, если он сразу ко мне на день рождения заявится!
        - Так напиши ему, чтобы не приходил…
        - Нет, Сонька. Не буду я ему об этом писать. Пусть приходит. И пусть будет то, что будет… Все равно я от Юры не отступлюсь, как бы мама этого ни хотела! Пусть приходит…
        - Тогда я бы на твоем месте заранее маму предупредила. Зачем тебе скандал? К тому же этот скандал нам вовсе не нужен, в планы наши не вписывается.
        - Ты думаешь?
        - Ну да…
        - Ладно, я с мамой поговорю. Попытаюсь…
        * * *
        - Нет, Вика! Нет, нет и нет! Это даже не обсуждается! Никакого Юры у нас в доме не будет, слышишь? И вообще… Я же запретила тебе с ним встречаться! Откуда он взялся опять? Его же в колонию после суда отправили!
        - Он скоро вернется, мам.
        - Да с чего ты это взяла?
        - Он мне сам написал об этом. Я ж тебе говорила, что мы переписываемся, помнишь?
        - Нет, не помню! И помнить не хочу! И слышать про него не хочу!
        - А придется, мам…
        - Да что значит - придется? Ты как с матерью разговариваешь, что за менторский тон?
        - Да я ж не виновата, что ты меня никак не хочешь услышать! Его скоро освободят, совсем скоро… И я… И мы с Юрой…
        - Нет, Вика! Еще раз тебе повторяю - и слышать всего этого не хочу! И не надейся, что я изменю когда-нибудь свое мнение! Я тебе не позволю, понимаешь ты это или нет? Господи, да я костьми лягу… Ты ж мой ребенок, ты мне не чужая, и я просто обязана тебя предостеречь от ошибки, любыми способами обязана…
        - Да, мам, я тебе не чужая. И ты мне не чужая. И потому мне еще обиднее, что меня не хочешь услышать! Понять меня не хочешь! Ну хоть один раз послушай меня, пожалуйста!
        - Вика, родная моя. Да ты пойми… Разве я плохого тебе хочу? Ведь ты всегда делала то, что хотела, я никогда и ни в чем тебе не была помехой! Но сейчас… Я знаю, что делаю, Вика, поверь мне! Выбрось этого Юру из головы, умоляю тебя, пожалуйста!
        Ирина и сама чувствовала, что вот-вот скатится в истерику, но остановиться уже не могла. Страх за дочь поднимался внутри с каждым сказанным словом, но аргументов ее убедить в правильности этого страха тоже оставалось все меньше. Ну как еще ее убедить, чтобы не портила себе жизнь этой опасной привязанностью? Как? Она сидит напротив, словно окаменев…
        - Викуся, доченька, ну очнись, пожалуйста… Ну что тебе этот Юра? Что? Ты же сама себе все придумала… Нет между вами никакой любви, тебе это кажется только. Ты ж у меня девочка добрая и чувствительная, тебе просто жалко этого Юру!
        - Нет, я ничего не придумала, мам. Я люблю его. Я ведь имею право любить того, кого хочу любить? Я не маленькая уже, мам… Я поступлю в институт, мы потом сразу поженимся.
        - Что? Что вы сделаете, я не поняла?!
        - Поженимся, мам…
        Ирина подняла руки, охнула коротко и застонала страдальчески, будто дочь нанесла ей удар под дых. Но лучше бы и впрямь нанесла, чем услышать такое… Потому что физическую боль гораздо легче перенести, чем душевную. К тому же когда испытываешь такие муки бессилия, когда понимаешь, что может ожидать твоего ребенка… Глупого ребенка, жестокой жизни не знающего. Да если б дочь понимала, как это больно, как страшно, когда материнские доводы так безжалостно отвергаются!
        - Мам, ну не надо так реагировать, что ты! Я вообще не понимаю, почему ты так сурово к Юре настроена! Он хороший, мам… Я же знаю, какой он хороший. И я правда не понимаю…
        - Не понимаешь, да? Ну что ж, я тебе в сотый раз могу объяснить… Ты его мать-алкашку знаешь, правда?
        - Ну, знаю… И что… Какая разница…
        - Тебе в этом во всем жить придется! И участвовать во всем этом безобразии поневоле придется! Ты думаешь, что от осинки родятся апельсинки, да? Если парень каждый день видит перед глазами пьяную мать… Да у него же обязательно всякие сдвиги в психике происходят! Он же не просто так в колонию попал, Вика, понимаешь ты это или нет? Это его путь, это мать ему такой путь проложила своим пьянством. Да я же трезвой ее практически не видела, Вика! Конечно, она тихая всегда и вежливая, улыбается виновато и жалко, будто извиняется за себя… Но общей картины это вовсе не меняет, не будет у твоего Юры хорошей судьбы, не будет! Пойми это наконец! Он сам под горку скатится, тебя за собой потянет… Да и уже покатился, можно считать… Ну в чем я не права, объясни?
        - Не права, мам. Нельзя быть такой… бесчеловечной. Нельзя так думать, как ты. Нельзя человека толкать в пропасть, даже мысленно. Лучше руку ему протянуть…
        - Да у тебя рук на всех не хватит, пойми! Не нужна Юриной матери твоя рука, ее уже ничем и никак не остановишь. А ведь тебе придется жить рядом с ней… Пусть не в буквальном смысле рядом, но жить… Ну вот что ты с ней будешь делать, скажи? Стесняться ее? Избегать? Юру от нее силой оттаскивать? Что?
        - Я не знаю пока, мам. Не знаю… Наверное, будем договариваться как-то.
        - Договариваться? О чем ты будешь с ней договариваться? Чтобы не пила?
        - Да, чтобы не пила… Ведь другие как-то договариваются в подобных случаях! Да и во всяких случаях можно договориться о том, как жить… Как ты с папой когда-то договорилась, как будете жить. Сама ж рассказывала…
        - Что? - подняла на нее обиженные глаза Ирина. - Что ты сейчас сказала? Да как ты смеешь вообще… Да разве тебе об этом судить? Ты ж не поняла ничего…
        Ирина вяло махнула рукой, поднялась со стула и ушла в спальню. Очень хотелось плакать, но слез почему-то не было. Просто жгло внутри болью и страхом, неизбывной горечью после этого дурацкого разговора. Ну почему дочь не понимает ее, не слышит? Еще и уколоть попыталась, самое больное место задеть… Договаривалась она с Левой, видите ли! Да, договаривалась. И что? Для ее же блага договаривалась, чтобы у нее отец был… Чтобы жила в полной семье, чтобы беды да несчастья бродяжьего не знала… Лучше бы спросила, как ей все эти годы жилось в той самой договоренности! Как мать вопроса себе не смела задать, счастлива ли в этой самой договоренности, любит ли мужа или только за благодарностью одной прячется… Будто любовь в самом деле можно уместить в одну только благодарность! Да она и думать не смела все эти годы ни о какой любви! И близко эти мысли к себе не подпускала!
        А эта соплюха - надо же… Одно свое талдычит - люблю Юру. Воительница какая с матерью нашлась…
        Дверь в спальню скрипнула тихо, впуская Вику. Та села рядом с матерью, осторожно коснулась плеча рукой:
        - Ну прости меня, мам… Я не хотела тебя обидеть. Ты же знаешь, как я тебя люблю, что ты…
        - Я тоже тебя люблю, доченька. И все же давай договоримся, что не будем об этом говорить больше. И что никакого Юры я на твоем дне рождения не увижу. Ну уступи мне, пожалуйста…
        - Мам! А можно я дядю Сашу на день рождения приглашу?
        - Какого еще дядю Сашу?
        - Ну, Сонькиного отца… Можно?
        - А… Я сразу и не поняла, что это за дядя Саша такой. А чего это вдруг ты решила его пригласить?
        - Да просто так… Пусть вместе с Сонькой приходит! Он сейчас таким одиноким себя чувствует, Сонька жалеет его и боится оставлять одного надолго.
        - Да, да… Я слышала, что мама Сони от него ушла… Как же она смогла дочь оставить, не понимаю?
        - Да она и не оставляла, Сонька сама решила, что будет с отцом жить.
        - Господи, решила она… Какие вы обе решительные, просто до невозможности…
        - Так можно, мам?
        - А что он будет делать среди такого молодняка, к тебе ведь опять почти весь класс завалится, наверное?
        - Да как - что делать… Гуся твоего есть. Тортик… Надо проявить человечность, мам, если Сонька так просит!
        - Да ладно, ладно! Твой день рождения - приглашай кого хочешь. Только не Юру… Я ведь только об этом тебя прошу… Договорились?
        - Там видно будет, мам…
        - Что значит - видно будет?
        - Ну все, все, успокойся… До дня рождения ведь еще далеко, еще целых две недели впереди… Успокойся!
        * * *
        В свой день рождения Вика с утра чувствовала, будто над ней гроза собирается. Хотя ничего и не предвещало, в общем… Все было так, как обычно. Еще и сам день рождения удачно выпал на субботу, времени для подготовки - завались.
        Но все равно было ужасно тревожно. И от каждого телефонного звонка вздрагивала - вдруг это Юра уже приехал и звонит? Но звонки были вполне ожидаемы - от маминых-папиных знакомых, от приятелей, еще от кого-то… Ребята из класса должны были прийти вечером, и они с мамой готовили большое угощение. Запекали в духовке гуся с яблоками, нарезали овощи для салатов, а еще мама взялась испечь домашний торт, который всегда получался наивкуснейшим - просто чудо, а не торт! В магазине такой не купишь…
        - Слушай, Вик… - вдруг проговорила мама, обозревая содержимое холодильника. - Сгоняла бы ты еще в супермаркет, а? Мне кажется, на твою ораву еды не хватит… Купи еще пару батонов хлеба, колбаски, сыру, ветчины… Если не хватит, я бутербродов горячих наделаю. Твои мальчишки-одноклассники все слопают, их растущие организмы принимают все как не в себя.
        - Ну-ну, мам… Не надо так про моих одноклассников, чего ты!
        - Так я же любя… Пусть лопают, жалко мне, что ли. Сходишь в супермаркет, ладно?
        - Ладно, схожу…
        Вика ушла, а Ирина вплотную занялась гусем, хорошо, если к вечеру пропечется. Не хотелось, конечно, возиться, но… Традиция есть традиция. Какой же дочкин день рождения без коронного блюда?
        От звонка в дверь она вздрогнула, глянула на часы - всего двадцать минут прошло, как Вика ушла. Неужели она так быстро управилась? На метле, что ль, от супермаркета домой долетела?
        Улыбаясь этой игривой мысли, пошла открывать. Но за дверью была вовсе не Вика. За дверью стоял Лева с большим букетом белых роз. Улыбка тут же исчезла с ее лица, сменившись неприкрытой досадой, - почему-то не думала, что Лева придет. Странно, но почему-то даже уверена была, что он не придет.
        А Лева, наоборот, улыбнулся ей весьма приветливо, как улыбаются при встрече старым добрым знакомым. Спросил удивленно:
        - Ты что, меня не ждала?
        - Нет, ну почему же… Хотя да, не ждала. И ты не предупредил, что придешь.
        - Странно! Почему я должен был предупредить? Почему ты решила, что я не приду дочь поздравить? Она ведь все равно моя дочь, как бы там ни было. Я очень ее люблю, от отцовства отказываться не собираюсь. Да как ты могла в этом сомневаться, Ирина?
        - Нет, я не сомневаюсь, что ты… И хорошо, что пришел. Вика рада будет.
        - А где она, кстати?
        - В супермаркет ушла.
        - Давно?
        - Нет… Но скоро уже придет, наверное. Да ты проходи, что ж мы в дверях…
        - Действительно… Что ж мы в дверях с тобой разговариваем? Это ведь и мой дом тоже… И даже более того… Если ты помнишь, конечно.
        Она глянула на Леву быстро, уловив определенный акцент в его словах. И не то чтобы этот акцент покоробил ее, а… Все равно неприятно немного стало, будто чужой человек пришел в дом напомнить о старом долге. И упрекнуть незаметно - вы, мол, забыли, но я-то все прекрасно помню, да… Хоть и прямо об этом долге не говорю…
        - Да, Лева. Я все хорошо помню, не сомневайся даже. Помню, как мы с Викой когда-то появились в твоем доме, Лева. Как ты спас нас тогда. Как твой дом стал и нашим домом тоже. Я помню, Лева, помню…
        - Ну что ты, я ж не к тому… Просто лицо у тебя такое, когда дверь открыла… Не слишком радостное.
        - Тебе показалось, Лева. Я рада, правда. Проходи… Чего мы с тобой в прихожей топчемся?
        - Да… Лучше цветы в воду поставь.
        Ирина забрала у него из рук букет, отправилась с ним на кухню. Лева последовал за ней, оглядел критически кухонное пространство, спросил насмешливо:
        - Гуся готовишь, да? Все как обычно? Как всегда?
        - Ну да… А почему должно быть как-то по-другому?
        - Жизнь продолжается, значит? Будто меня в этой жизни и не было никогда?
        - Но ты ведь сам ушел, Лева… Я тебя не гнала…
        - Да, не гнала. Да, сам ушел. Но ты особо и не огорчилась, ведь так?
        - Тебе надо, чтобы я слезы лила и волосы на себе рвала? Нет, Лева, не хочу… Я ведь давно все знала, все понимала. Женщина всегда знает, что у мужа есть другая. Просто молчала, не говорила тебе ничего.
        - А почему ты молчала?
        - Ну… Ты же сам помнишь… Мы же когда-то договорились с тобой относительно обоюдной потенциальной свободы…
        - Вот ты о чем! А я думал, ты молчишь, потому что не хочешь, чтобы я уходил. А ты… Значит, ты и не любила меня никогда, выходит? Просто ждала, когда я приму окончательное решение? А я думал, ты меня любишь…
        Ирина ничего ему не ответила, только посмотрела с удивленной досадой - о чем он вообще сейчас говорит? О какой любви? Никогда они с ним о любви не говорили, обходились как-то без этого слова все эти годы. Жили и жили, будто на саночках с горки скользили. Без выяснения отношений, без упреков, без скандалов. Может, потому и обходились без них, что про любовь и не вспоминали? Любовь - это ведь прежде всего эмоции, это чувства, это нервы натянутые… А когда одна сторона испытывает просто благодарность, а другая сторона этой благодарностью пользуется, то и жизнь получается такой… Без эмоций. Откуда им взяться-то?
        - Ну, чего ты на меня смотришь? Я что-то не то сказал, да?
        - Ой, Лева… Давай не будем больше об этом, пожалуйста. Ты ведь сам все решил, а я приняла твое решение, вот и все. О чем еще можно говорить?
        - Что ж, давай не будем… Хотя я ведь не до конца еще принял решение… Я думал, что ты…
        Она совсем растерялась от его слов - не до конца, мол, принял решение. И даже испугалась немного. Что значит - не до конца? Нет уж, дудки… Как говорится в том старом анекдоте - умерла так умерла… В конце концов, она тоже человек, хоть утонувший по самую маковку в собственной благодарности. Иногда эта благодарность уже поперек горла стоит, еще немного… и задушить может!
        Хорошо, что в этот момент в прихожей хлопнула дверь. Звонкий голос Вики прилетел на кухню:
        - Мамочка, я пришла! Я все купила, мамочка! Вот…
        Вика влетела с пакетами на кухню, увидела Леву, охнула тихо:
        - Ой, папочка… Ты меня поздравить пришел, да?
        - Конечно, доченька… Как я мог не прийти, сама подумай?
        - А цветы… Это мне, да?
        - Конечно, тебе… И еще вот…
        Лева выудил из внутреннего кармана пиджака конверт, протянул его Вике:
        - Вот, купишь сама себе что-нибудь, ладно? Тут на новый ноутбук хватит, между прочим. Ты ж вроде хотела…
        - Спасибо, папочка… Да, я хотела… Спасибо, спасибо!
        Вика обхватила Леву за шею, звонко чмокнула в щеку. Потом попрыгала вокруг него с конвертом в руках, еще раз чмокнула. Лева наблюдал за ней, снисходительно улыбаясь. И в этот момент в прихожей снова прозвенел звонок. Робкий, короткий.
        Ирина глянула на Вику озадаченно - кто это, мол? Для гостей вроде рано еще…
        А у Вики сердце упало - вдруг это Юра? И что теперь делать? Хоть бы позвонил сначала, предупредил, что придет…
        Ирина пошла было открывать, но Вика опередила ее, первой бросилась в прихожую:
        - Я сама, мам, я сама! Ты лучше пока пакеты разбери, ладно? Может, я что-то не то купила…
        Подбежала к двери, кое-как справилась с замком - пальцы от волнения дрожали. Распахнула ее…
        За дверью стоял вовсе не Юра. За дверью были те самые люди, которые в тот вечер приходили к маме. Вернее, к ней приходили… Как потом выяснилось, ее бабушка и дедушка.
        Ей вдруг подумалось ни с того ни с сего, как же ласково это звучит: бабушка, дедушка! Как хорошо! И даже представить себе невозможно, чтобы это можно было сказать про них вот… Которые за дверью стояли. Которые их с мамой когда-то на порог не пустили…
        - Здравствуй, Вика! - осторожно произнес тот, который хотел быть дедушкой. - Мы пришли поздравить… У тебя же день рождения сегодня… Позволь нам тебя поздравить, пожалуйста…
        - Нет, не нужно вам ее поздравлять, она вовсе в этом не нуждается! - раздался за Викиной спиной тяжелый мамин голос. Она и не думала, что он может быть таким тяжелым, железобетонным почти.
        - Ну как же, Ирина… Ну зачем ты так… - почти простонала Анна Николаевна, сложив на груди руки. - Пусть девочка сама решит, нужно ей это или нет… Она ведь взрослая уже, пусть сама решает! Мы и подарок приготовили… Ты посмотри хотя бы, что это, Вика…
        Анна Николаевна уже протягивала Вике длинную бархатную коробочку с золотым вензелем по краю, коробочка дрожала в ее руке очень жалко. И голос у Анны Николаевны был тоже весьма жалкий:
        - Посмотри, посмотри… Это же браслет с изумрудами, семейная реликвия… Старинный браслет, мне его тоже моя бабушка дарила… Он к твоим зеленым глазам очень подойдет… Знаешь, у твоего папы тоже такие глаза были - зеленые. Ты на него очень похожа, просто одно лицо… И голос похож, и манеры… В тебе наша кровь, девочка, ты ж нам роднее родной! Возьми, пожалуйста!
        Вика оглянулась на мать и тут же отступила на шаг, вытянув ладони вперед. Произнесла тихо, но решительно:
        - Нет, я не могу это взять, не надо. Спасибо вам за поздравление, конечно… но нет. Извините.
        - Но почему, деточка, почему? - слезно проговорила Анна Николаевна, по-прежнему протягивая ей коробочку.
        - Потому… Потому что вы мою маму обидели. Потому что она не хочет. И я не хочу. Потому что вы хотели, чтобы меня вообще не было! А теперь, значит, я вам нужна стала? Столько лет не нужна была, вы обо мне и не вспоминали даже… А теперь… Нет, нет, не нужно мне ничего…
        - Ну не надо так, девочка моя! Не надо!
        - Я не девочка. И уж точно не ваша. Это я для мамы и папы девочка, а вам я никто.
        - Прости нас, Вика! - решительно проговорил Павел Георгиевич, делая движение корпусом чуть вперед. - Прости… Так получилось, что у нас теперь никого нет… кроме тебя. И ты, Ирина, прости! Не держи зла, пожалуйста! Мы ведь всего лишь любили нашего сына, мы желали ему добра… Мы ошибались, да, мы были жестоки с тобой, но ведь судьба нас уже достаточно наказала! Не суди нас, Ирина… И ты, Вика, нас не суди…
        - Никого нет у вас, говорите? - тем же металлическим голосом проговорила Ирина, стоя за спиной дочери. - Тогда позвольте спросить… А если бы у вашего сына были дети, вы бы о нас и не вспомнили, да? Моя дочь права?
        Анна Николаевна всхлипнула громко и ткнулась лицом в грудь мужа, затряслась в отчаянии. Павел Георгиевич повторил, поддерживая жену за плечи:
        - Как ты жестока сейчас, Ирина… Как жестока… Да, у нас нет других внуков, так получилось…
        - Вот и будем считать, что это уже ваши проблемы! - быстро проговорила Ирина. - Только ваши, и мы с дочерью никакого отношения к ним не имеем! И вам лучше уйти… К нам скоро гости придут, вы нас задерживаете. Извините…
        Ирина отодвинула Вику в сторону, шагнула вперед и решительно закрыла дверь. Повернула собачку замка.
        Повернувшись к Вике, спросила быстро:
        - Все? Будем считать, инцидент исчерпан? Иди лучше в порядок себя приведи, скоро и впрямь гости начнут собираться. Да и мне еще надо на кухню… Не готово еще ничего…
        Ирина быстро пошла на кухню и столкнулась с Левой, который все это время стоял в дверях, наблюдал за разыгравшейся трагедийной сценой.
        - Я все-таки прав, это ты Вику так настроила… - произнес тихо, идя вслед за ней на кухню. - Как тебе надо, так и настроила.
        - Да как я ее настроила, Лева? Как?
        - Да вот так… Называется - ни себе, ни людям. Ты не позволила ей самой решать, как поступить. Задавила своей обиженностью, своим злорадством. Ну что, получила в полной мере отмщение за себя, да? Довольна теперь? Довольна?
        - Да не твое это дело, Лева, если уж по большому счету, понятно? Пусть тебя это не волнует больше, живи своей жизнью. Вику поздравил, вот и спасибо. И уходи…
        - Да, я уйду. Но не сейчас. Потому что я еще не все сказал.
        - Да не время вроде для разговоров, давай потом…
        - Нет, сейчас! Мне развод нужен, Ирина.
        - Да без проблем! Подавай документы, я все подпишу!
        - Ладно. И с квартирой тоже надо будет что-то решать… В конце концов, это моя квартира, здесь мои родители жили. Ты это не забыла, надеюсь?
        - Ну что ты… Хорошо, что прямо сказал, без обиняков. Я ведь сразу поняла, когда ты пришел, что именно это ты собирался сказать. Я все прекрасно помню, Лева, и я на все согласна. Ты хочешь, чтобы мы с Викой отсюда съехали?
        - Нет. Нет, конечно. Я же не изверг. Еще раз повторяю, что считаю Вику своей дочерью. Но и моя добродетель тоже не безгранична, сама понимаешь… И разменять трехкомнатную квартиру мы вполне можем. Это будет справедливо… Я только свою долю возьму. Ты ведь не станешь спорить со мной, правда?
        - Но я ведь уже сказала тебе, что не стану… Делай так, как считаешь нужным. Это твое право.
        - Хорошо. Тогда я…
        И опять невпопад прозвенел дверной звонок! Да что это за день такой сегодня? Все невпопад…
        Хотя… Чего уж так невпопад? День ведь не простой, день рождения у дочери все же. Кого-то она в гости позвала, вот и звонят… И надо пойти в прихожую, здороваться вежливо, улыбаться.
        И снова Лева потащился вслед за ней, с любопытством прислушиваясь к голосам в прихожей. И снова остановился в дверях, чтобы наблюдать…
        А Ирина уже стояла и удивлялась тихо - с кем это Соня пришла, ближайшая Викина подружка? Потом вдруг вспомнила… Вика же и отца Сониного пригласила. Его Александром зовут, кажется. И они даже знакомы немного, встречались на родительских собраниях в школе.
        А этому Александру не по себе, сразу заметно. Ужасно неловко. Видно, не мог дочери отказать, утащила его в гости почти силой. Надо бы его поддержать как-то…
        - Саша! Как хорошо, что вы вместе с Сонечкой пришли! А то мне одной с этой оравой и не справиться будет! Проходите в гостиную, пожалуйста… Не стесняйтесь, чувствуйте себя как дома! Это ничего, что я вас Сашей называю, да?
        - Ничего… Ничего, конечно… - немного смущенно улыбнулся ей гость, коротко глянув на стоящего в дверях Леву.
        Леве ничего и не оставалось, как оторваться от дверного косяка и тоже шагнуть навстречу гостю, протянуть ему руку. Проводив Сашу в гостиную, он вернулся к ней на кухню, проговорил насмешливо:
        - А ты не промах, смотрю… Уже пытаешься личную жизнь устроить, да? Еще и след мой не остыл… Насколько я знаю, от этого мужика, Сониного отца, жена недавно ушла? Теперь его очередь твои жизненные удобства устраивать, да? Ты ведь рассказала ему уже, как тебе трудно?
        Ирина аж задохнулась от возмущения, глядела на него во все глаза - что он говорит такое ужасное! Потом произнесла на выдохе:
        - Уходи, Лева, прошу тебя… Не порти мне праздник… Хватит…
        - О да-а-а! Я лишний на этом празднике жизни, понимаю прекрасно! А можно я еще немного понаблюдаю? Слишком уж забавно за тобой наблюдать… Столько лет жил рядом с тобой, но так и не узнал, какая ты есть на самом деле!
        А в квартиру уже ворвалась толпа Викиных одноклассников, в прихожей стоял радостный веселый галдеж. Было слышно, как счастливо повизгивает Вика. Соня уже примчалась на кухню, сияя глазами:
        - Вам помочь надо, теть Ир? Я смотрю, у вас еще и не готово ничего…
        - Да, Сонечка, помоги, пожалуйста! И еще девчонок зови, работы на всех хватит! А я пока гуся в духовку засуну, совсем припоздала с этим гусем…
        Через какое-то время сели за стол, разлили по бокалам шампанское. Лева поднялся первым, чтобы сказать тост…
        И тут в дверь снова позвонили. Все переглянулись удивленно - кто это еще может быть? И только Вика вдруг побледнела, сглотнула трудно, неловко встала со стула… И глянула на мать умоляюще. Так умоляюще, что Ирина все поняла. Поняла, кто еще пришел.
        Вика побежала в прихожую, Ирина не выдержала и пошла за ней. И наблюдала за всем, что происходит, как в дурном сне. В том самом сне, когда хочешь его прекратить и никак не можешь, ничего от тебя не зависит… Не подойдешь ведь, не начнешь силой выцарапывать дочь из объятий этого парня, вон как он ее обнимает, бессовестный! Да как он посмел вообще! И Вика тоже повисла на нем, ноги подогнула, не шелохнется даже. И долго она так будет… висеть?
        - Вика! Тебя там гости ждут, между прочим! Иди к гостям, Вика!
        Думала, строго скажет, а вышло жалко как-то, просительно. Но Вика оторвалась от Юры все-таки, повернула к ней лицо - счастливое, раскрасневшееся. Взяв Юру крепко за руку, повела его в гостиную так, будто ее здесь и не было. Но успела шепнуть на ходу:
        - Потом поговорим, мам… Не надо сейчас… Потом, ладно?
        Ирина прислонилась молча к стене - сил почти не было. Только что были силы, а теперь не осталось. Бессилие одно внутри. Обида удивленная - как же так-то?
        И не заметила, как рядом с ней очутился Лева, спросил тихо и вкрадчиво:
        - Что, не по твоему сценарию все пошло, да? Дочь не хочет жить по твоим правилам? По своим правилам хочет жить?
        Она подняла глаза, спросила устало:
        - Уйдешь ты сегодня или нет, Лева? Уходи уже…
        - Да, я уйду. Прямо сейчас уйду, не волнуйся. И без того задержался уже… А ты празднуй, чего ты! Обхаживай своего этого… нового… Не зря же он сюда притащился! Желаю тебе удачи, дорогая… Всех благ, всех благ…
        * * *
        Соня и Вика шли в школу, по пути бурно обсуждая прошедший день рождения. Как весело было, как танцевали до упаду, как Вовка Петров целовался с Настей Виноградовой на балконе, а Викина мама увидела…
        - Я думала, у нее шок будет, Вик! - округлив глаза, протараторила Сонька. - Она ж у тебя такая правильная, такая принципиальная… Она все еще считает нас пятиклассниками, по-моему! Да если б она только узнала, что у Петрова и Виноградовой все было, давно было, еще в девятом классе!
        - А ты откуда про это знаешь, Сонька? Опять придумываешь?
        - С чего мне придумывать-то? Виноградина сама хвастала… Да и вообще… Все уж девчонки давно в этом деле грамотные, одни мы с тобой ходим как две дуры ненормальные. Ну ладно, ты Юру своего ждала, с тобой все понятно! А я почему ни за грош пропадаю, скажи?
        - Так уж и ни за грош… Куда с этим делом торопиться-то? Радуйся жизни пока! Все успеешь, не переживай!
        - Отсталая ты, Вика, вот что я тебе скажу… Рассуждаешь как старая бабка!
        - Я бабка?!
        - Ну да. Так и будешь всю жизнь за мамкин подол держаться. Или она тебя будет за подол держать… Я ж видела, как ты хотела пойти после днюхи Юру проводить, а она тебя не пустила!
        - Ага… Скажи спасибо, что хоть из-за стола Юру не выгнала… Если б дома в этот момент никого не было, она бы меня и впрямь за подол держала, правильно ты говоришь.
        - Ну, не знаю… Я б не потерпела такого к себе отношения… Ни за что бы не потерпела!
        - А я и не терплю. Все равно будет так, как я решу, Сонька. Мама все равно со временем смирится, увидит, какой Юра хороший.
        - Ага, ага… И мать его тоже со временем перестанет к бутылке прикладываться, подружится с твоей матерью… Размечталась!
        - Да, у мамы это больная тема, к сожалению. Но я с ней ссориться не хочу, у нее и без того сейчас сложный период в жизни. Да если б ты знала, как мне трудно все время с ней из-за Юры ругаться и в то же время сочувствовать ей! Как на качелях себя ощущаю, ей-богу. Иногда кажется, будто у меня голова кружится.
        - Да уж… А было бы хорошо, если бы удалось ее отвлечь как-то, правда, Вик? Перевести ее бдительное внимание на другой объект…
        - Это ты про своего отца сейчас говоришь? Про дядю Сашу?
        - Ага… Жаль, что ничего из нашей задумки не получилось, правда. Мой отец и твоя мать в этой суете и не пообщались даже, сидели на разных концах стола. Придется нам что-то другое придумывать…
        - Да бесполезно, Сонь. Пустая затея. Оставь своего отца в покое, тоже мне, сваха нашлась. Ты бы еще письмо в программу «Давай поженимся» написала - пожените, пожалуйста, моего папочку с мамой моей подружки, очень вас об этом прошу! Вот бы они там все поржали…
        Они уже вошли в школьный скверик. Сонька обернулась к ней сердито, собираясь ответить что-то язвительное, но в этот миг Вику кто-то окликнул.
        Обернулась… Женщина невдалеке стоит. Та самая, которая поздравлять ее приходила, браслет хотела подарить. Бабушка так называемая. Ее муж Анной Николаевной называл, кажется…
        - Кто это, Вик? - дернула ее за локоть Сонька, разглядывая с любопытством женщину. - Ты ее знаешь?
        - Знаю… Я тебе потом расскажу, Сонь… Ты иди пока, я сейчас… Я недолго…
        - Так ты ж на первый урок опоздаешь!
        - Ну и опоздаю немного, подумаешь…
        Вика и сама себе не могла объяснить, что ее удерживало сейчас и почему не пошла на первый урок вслед за Сонькой. Но что-то удерживало все-таки. Может, лицо у этой как бы бабушки было слишком жалким, а взгляд слишком просительным. И почему-то интересно стало, что она еще ей может сказать… Все уже сказано и все решено, вроде окончательный от ворот поворот получен!
        - Вика, прошу тебя… Всего пару минут… Я долго не задержу тебя, обещаю…
        Она еще и обещает, надо же! Будто это в ее силах - задерживать ее или нет!
        - Всего пару минут, Вика, всего пару минут… Сядем где-нибудь, поговорим…
        - Ну хорошо… - согласилась Вика, подходя ближе к Анне Николаевне. - Давайте вон на скамейке посидим, что ли…
        Сели на скамью в глубине школьного скверика, но Анна Николаевна молчала почему-то, глядела на Вику рассеянно и в то же время очень внимательно. И улыбалась осторожно, хотя губы у нее дрожали. Потом произнесла тихо, словно для самой себя:
        - Господи… Будто сын сейчас рядом со мной… Мой Ромочка… Ты так на него похожа, так похожа! Просто одно лицо…
        - Я это уже слышала, вы говорили! - слишком резко произнесла Вика, отворачивая лицо в сторону. - Это все, что вы мне хотели сказать, да?
        - Нет, что ты… Нет, конечно… - залепетала Анна Николаевна, торопливо открывая молнию на сумке и доставая из нее какой-то пухлый конверт.
        Вика даже возмутиться хотела - деньги принесли, что ли? Вчера коробочку бархатную с браслетом, а сегодня с деньгами пришли? Но Анна Николаевна упредила ее возмущение, проговорив быстро:
        - Вот, я фотографии тебе принесла… Там мой сын… Я выбрала те фотографии, где ему тоже семнадцать лет…
        - Так мне восемнадцать уже исполнилось, между прочим!
        - Да, да извини… Я знаю, знаю. Конечно же, восемнадцать. Стара я уже, путаюсь немного. Да и неважно это сейчас… Ты лучше на фотографии глянь… Посмотри сама, как вы с ним похожи, просто одно лицо! Посмотри, посмотри!
        - Да зачем я буду смотреть? Не надо, я не хочу…
        Протянутый конверт мелко дрожал в руке Анны Николаевны. Голос тоже дрожал, когда она проговорила сквозь слезы:
        - Это же твой отец, Вика… Твой родной отец… Зачем же ты так… Что ты…
        - Ладно, я посмотрю, если уж вы так настаиваете! - сдалась Вика, беря в руки конверт.
        Открыла, достала фотографии… Сердце почему-то забилось вдруг, будто лицо на фотографиях было страшно знакомым. Будто она знала этого парня очень давно, видела каждый день… Привыкла видеть. Как привыкают к друзьям, родственникам, знакомым, да просто соседям по лестничной площадке. Впрочем, это и не удивительно, наверное… Так и должно быть? Это же ее отец. И если б мамина жизнь не повернулась по-другому, то и впрямь бы видела его каждый день рядом с собой.
        Но мамина жизнь повернулась по-другому. Благодаря вот этой самой женщине, которая сейчас рядом с ней сидит и пытается наблюдать за выражением ее лица - как, мол, взыграет родная кровь генетической памятью или нет? Кровь же не вода, верно?
        А этот… Который отец… Он ничего такой был. Очень даже симпатичный. В такого вполне можно влюбиться, голову потерять. И она действительно на него очень похожа… Тот же вытянутый разрез глаз, тот же прямой нос, те же слегка пухлые губы. И даже уши те же, чуть оттопыренные. Так вот, значит, от кого ей эти уши достались, вечная ее беда, которую приходится прятать под длинным каре! Хотя мама говорит, что она себе все придумала, что вполне нормальные у нее уши.
        И кстати, о маме… Наверное, она, глядя на нее, все время вспоминает этого… Который на фотографиях. Потому что она и впрямь на него похожа, просто одно лицо… И каково ей все это вспоминать, а? Как ее предали, бросили, на порог не пустили…
        Нет, не будет она больше смотреть на эти фотографии. Да мало ли, кто и на кого похож, всякое в жизни бывает!
        Анна Николаевна будто услышала ее мысли, спросила робко:
        - Ведь и правда вы с Ромочкой очень похожи? Особенно вот здесь… Я найду эту фотографию, погоди… Ромочка тогда аккурат школу только-только закончил, в институт поступал…
        - Не надо, я уже посмотрела, - протянула ей конверт с фотографиями Вика. - Да, мы похожи, вы правы… Но что это меняет, что теперь об этом говорить? Как получилось, так получилось. Жизни у нас разные, им не дано было пересечься. Да и не надо, в общем…
        - Ты сейчас говоришь как взрослая женщина, Вика. Но ведь ты еще девочка… Ты не должна еще огрубеть сердцем и чувствами…
        - Вы хотите сказать, что моя мама огрубела сердцем и чувствами, да?
        - Ну что ты… Я вовсе не это хотела сказать, нет… Хочешь, я расскажу тебе, каким был твой отец? Хочешь?
        - А хотите, это я расскажу вам, как моя мама сидела на скамье под дождем, держа меня на руках? Как она не знала, куда ей идти с ребенком? Ее из роддома выписали, а идти ей было некуда. И вы ее выгнали, не помогли ничем. Она сидела и мерзла под дождем. И я тоже могла замерзнуть, простудиться и умереть. Вполне могла бы. Если б не папа… Не тот папа, о котором вы хотите мне рассказать, а мой папа, которого я всегда знала. У меня ведь очень хороший папа, он меня любил… И сейчас любит. И всегда будет любить. А ваш сын…
        - Я все понимаю, Вика, дорогая моя, все прекрасно понимаю! - сложила молитвенно руки Анна Николаевна. - И я прошу у тебя прощения! И за себя прошу, и за сына моего… Он ведь ни в чем не виноват, это я одна во всем виновата! Он ведь любил твою маму, он хотел быть с ней всегда… Я ему тогда этого не позволила, я… Если ты хочешь, я тебе все объясню…
        - Хочу. Объясните, пожалуйста.
        - Да, да… Сейчас, я только с духом соберусь…
        Анна Николаевна положила на колени конверт с фотографиями, огладила его нежно пальцами, задумалась надолго. Но вскоре встрепенулась, заговорила быстро:
        - Да, Ромочка любил твою маму… Сказал нам с Павлом, что хочет жениться. Даже в гости твою маму привел знакомиться.
        - И что? Она вам совсем не понравилась?
        - Да не в этом дело… Тут другое… Как бы тебе это объяснить…
        - Да говорите так, как есть. Я ж не маленькая, я постараюсь понять.
        - Понимаешь, тогда такие времена были… Хотя чего я ссылаюсь на времена, сейчас в этих вопросах мало что изменилось. В общем, мы с Павлом сочли, что твоя мама не из нашего круга, что она совсем не подходит нашему сыну. Да у нее даже родственников никаких не было, как она сама нам сказала! Кто она для нас была? Девочка из общежития, без роду и племени. Охотница до чужого состояния. Для многих ведь выгодный брак является социальным лифтом, согласись? Вот и мы тогда так же решили… Мол, ни за что и никогда. А Ромочка нас очень просил… Умолял просто… А я сердилась на него, слушать не хотела! И Павла тоже уговорила, чтобы подальше его отправил…
        - А это ничего, что мама тогда беременная была? Вы об этом знали?
        - Да, знала. Не стану от тебя скрывать. Но… Все мы совершаем ошибки, даже последствий этих ошибок предполагать не можем. Я тогда считала себя вправе принять такое решение. Я же мать. Я таким образом спасаю своего ребенка. Ничего нет важнее для матери счастья ребенка, неважно, как она в тот момент понимает это счастье. Надо спасать… и все тут! И мыслей других в голове нет! А Ромочка так ехать в Германию не хотел, так меня уговаривал…
        - Но все же уехал?
        - Да, уехал. Он был хороший сын… Так мне тогда казалось. Сын, который не захотел пойти наперекор матери. Так уж я его воспитала, да… Теперь-то я понимаю, что это было моей ошибкой. А тогда… Какую ж я тогда гордость за саму себя испытывала - сына спасла! Ведь и подумать не могла даже, что не права!
        - А маму мою вам не жалко было? Вы ж знали, что ей идти некуда, а все равно на порог не пустили!
        - А я в тот момент уже не думала о ней, честно тебе признаюсь. Отправила сына в Германию, и мне казалось, что все гештальты уже закрыла. Что нет уже в его жизни твоей мамы… Стало быть, и в моей жизни ее тоже нет.
        - Хм… Хорошенькая позиция…
        - Да. Сейчас это звучит просто убийственно, а тогда я об этом не думала. Я ж героиня, я сына спасла! Думаешь, мне легко сейчас тебе рассказывать обо всем? Нет, не легко… Признавать свои ошибки всегда нелегко. Будто плетью сама себя хлещешь. А еще признавать, что сыну своей материнской гордыней жизнь испортила. У него ведь два брака было, ни в одном браке он счастлив не был. И даже внуков нам не оставил…
        Анна Николаевна снова тяжело вздохнула. Было заметно, что она с трудом сдерживает слезы. Потом вдруг испуганно схватила Вику за руку, будто боялась, что она сейчас встанет и уйдет. И снова заговорила быстро:
        - Материнские страхи - это на самом деле такая вещь чудовищная! Они делают женщину жестокой и сильной. И эта неразумная сила может все на своем пути смести, выжженную пустыню после себя оставить! Всего страшнее то, что сама женщина этого не понимает… Восприятие действительности у нее блокируется, здравый смысл пропадает. И не слушает никого, да… Ведь Павел говорил мне тогда, что я не права, возможно… Но разве я могла его услышать? Господи, да если б я знала тогда, чем все это закончится, как мне потом стыдно будет… К сожалению, слишком поздно я это все поняла… Ничего уже не переменишь, Ромочку не вернешь… И в маме твоей мое зло с годами только укоренилось. Да и ты сама тоже простить не можешь, тебе за маму обидно, я ж все понимаю, что ты…
        - А почему же ваш сын бороться за свою любовь не стал? Простите, но я все-таки этого не понимаю! Я б на его месте ни за что бы не отступила! Да я бы из дому ушла, я бы все равно придумала что-нибудь, правда!
        - Ну, значит, у тебя характер другой… А у Ромочки был очень мягкий характер, податливый. Ты его не вини, девочка… Это я одна во всем виновата, только я… А ты молодец, что можешь за себя постоять! Уважаю!
        Вика усмехнулась, вспомнив в этот момент про свою маму… Вот бы она сейчас услышала этот разговор с Анной Николаевной, может, и выводы какие-то для себя сделала! И не стала бы так сердиться на нее из-за Юры… Тоже ведь страхи материнские покоя ей не дают, это ж понятно. Пусть бы услышала, куда эти страхи приводят!
        Хотя нет, лучше не надо этого. Маме виднее, как к этой Анне Николаевне относиться, прислушиваться к ее покаянным речам или нет. Если не захотела принимать покаяние, значит, не получается у нее. Через себя ведь не перепрыгнешь, правда? И силой себя не заставишь…
        - Теперь только ты у нас есть, только ты… - продолжила тем временем Анна Николаевна, по-прежнему цепко удерживая холодными пальцами ее ладонь. - Прости нас, девочка, и постарайся понять… Я понимаю, как тебе трудно, но все же…
        - А в чем это прощение должно заключаться, не понимаю? Чего вы от меня хотите? Чтобы я вас обняла сейчас и заплакала вместе с вами?
        - Нет, я не к тому, что ты… Можешь и не прощать, конечно, только позволь помочь тебе… Мы с Павлом многое для тебя можем сделать! Мы очень хотим для тебя что-то сделать, Вика!
        - А мне не надо помогать, у меня все есть. А чего нет пока, того я сама добьюсь. И в институт поступлю, и замуж по любви выйду. За того выйду, за кого хочу, что бы мне о нем ни говорили. И детей рожу. Много. И буду уважать их выбор. А когда мои дети будут взрослыми и родят своих детей, я ни за что не откажусь от своих внуков. И мне не надо будет просить прощения за свои ошибки, надеюсь…
        Анна Николаевна кивала вслед каждому сказанному Викой слову, улыбалась печально. Потом вздохнула, произнесла тихо:
        - Что ж, ты права, девочка, во всем права… Всему свое время и место… Время разбрасывать камни и время собирать камни. Да только если б ты знала, как тяжелы эти камни… Уже не успею собрать, выходит… А жаль…
        Вика ничего ей не ответила. А что еще можно ответить? Все правильно. И про камни тоже. Сама эта женщина виновата - не надо было камни разбрасывать. И сыну жизнь испортила, и маме тоже. Может, и ей как-нибудь косвенно…
        К скамье подошел какой-то мужик, глянул с укором на Вику. Протянул руку к Анне Николаевне, проговорил довольно решительно:
        - Давайте я вас домой отвезу! Сил уже нет в машине сидеть и глядеть, как вы плачете, Анна Николаевна! Давайте, а?
        - Давай, Володя… Отвези… - ухватившись за его руку, тяжело поднялась со скамьи Анна Николаевна. И зачем-то пояснила, обернувшись к Вике: - Это водитель наш, Володя… Я его попросила, чтобы он меня к твоей школе подвез. А мужу не сказала ничего, чтобы не волновался лишний раз. Он потерял меня уже, наверное. И тебе ведь на урок пора, да? Прости, что задержала тебя… Прости…
        Водитель Володя осторожно повел ее к машине, а Вика осталась сидеть на скамье. И почему-то чувствовала себя очень плохо. Будто стыдно за что-то было. Будто виновата была в чем.
        Но ведь ни в чем не виновата, что за мысли такие! И почему тогда на душе так скверно после этого разговора? Неужели это жалость к Анне Николаевне появилась? Но ведь она маму в свое время не пожалела, значит, и ее не надо жалеть… О господи, как же во всем этом разобраться… По полочкам разложить и по файликам…
        Почти автоматически она достала из кармана телефон, кликнула номер Юры. Он ответил тут же:
        - Да, Вика! Я слушаю! Ты где? Ты же в школе должна быть… Я хотел утром тебя проводить, но проспал…
        - А ты где, Юр? Ты дома?
        - Да, дома.
        - Я сейчас к тебе приду. Поговорить надо. Посоветоваться…
        - А уроки?
        - Да ну… Пропущу один день, не страшно. Я уже иду, Юр… Я успела соскучиться!
        - И я… Жду! Я тоже очень соскучился… Мы ведь и не поговорили вчера, не до того было! Разве в такой толпе можно поговорить? И еще мне тебя обнять хочется… Очень хочется, Вик… Может, я успею маму спать уложить до твоего прихода…
        * * *
        Дверь Вике открыла Юрина мама, тетя Лариса. Видно было, что она опять под хмельком - улыбка расплывчатая, глаза блестят веселой лихорадкой. И даже не сказать, что веселой… Скорее почти истерической. Стало быть, не уложил ее спать Юра. Не получилось.
        - Кто к нам пришел, надо же! Гостьюшка дорогая! Заходи давай, заходи… А Юрочка звонка в дверь не слышал, наверное… А я вот услышала…
        Повернув голову, тетя Лариса пропела чуть надрывно вглубь квартиры:
        - Юрочка, а кто к нам пришел… Девочка твоя пришла, Вика…
        И тут же снова качнулась к ней, прижала палец к расплывшимся в улыбке губам:
        - Тсс… Чего ж я так громко кричу-то… А вдруг твоя мамка меня услышит и прибежит, мордовать меня начнет, а? Я ж знаю, что мамка твоя меня презирает, зна-а-а-аю… Гордая она у тебя, даже не поздоровается никогда… Я всегда с ней здороваюсь по-соседски, а она со мной - не-е-ет… Проходит мимо, будто не замечает… И на тебя, поди, сердится, да? Что ты с моим Юрочкой дружишь?
        - Да не сердится она, что вы… - неловко пожала плечами Вика и опустила глаза. - Просто… Просто она считает, что мне сейчас больше заниматься надо, чтобы проходные баллы хорошие для поступления в институт набрать…
        - Да ладно, я ж понимаю все! Не хочет твоя мама моего Юрку, вот и весь сказ. Так и с чего она будет хотеть, с какого такого перепугу? Мамка у Юрки никудышная, сам Юрка в колонии был… Ей ведь неинтересно, почему и как он там оказался? Был и был… И весь сказ…
        Юра давно уже стоял за спиной матери, переминался с ноги на ногу, не зная, как прекратить ее хмельные откровения. Потом решительно обнял мать за плечи, проговорил осторожно:
        - Пойдем, я тебя все же спать уложу, мам… Тебе поспать надо… Ты же с ночного дежурства пришла…
        Тетя Лариса усмехнулась, повела плечами, освобождаясь от его рук, проговорила тихо, глядя на Вику:
        - Как говорит, слышала? С ночного дежурства, мол… Это он так мою некрасивую работу называет, ага. Я ж по ночам сторожем в магазине сижу, всего лишь сторожем… А больше никуда меня не берут… Я хотела продавцом пойти, а не берут… Никому моя рожа пьяная не нужна…
        - Мам! Ну пойдем уже, не надо… - снова попытался увести мать Юра. - Пойдем…
        - А тебе стыдно за меня, да, сынок? - повернулась она к нему всем корпусом и неловко всплеснула руками. - Понимаю, что ж… Стыдно, конечно, перед девушкой-то… Ты уж прости меня, и ты, Вика, прости… Не могла удержаться, радость у меня большая - сынок домой вернулся… Живой, здоровый… Даже и не поймешь, откуда вернулся-то… Какой ушел, такой и пришел… А то ведь всяко бывает, я ж знаю, какими они оттуда возвращаются! Ладно, пойду спать… Что ж я тут с вами? Мешаю, поди… Извините меня, ради бога!
        Тетя Лариса неловко повернулась, снова отвела от себя Юрины руки, махнула назад - мол, девушкой своей занимайся, что ты со мной-то возишься! Сама я, сама…
        Юра все же настоял на своем, повел ее в комнату, быстро проговорив Вике:
        - Иди на кухню, я сейчас…
        Вика кивнула, на цыпочках прошла на кухню, села за стол. Ужасно неловко на душе было, неприятно. Будто она подглядела в замочную скважину чужие секреты…
        Потом осмотрела пространство вокруг себя. Да уж, то еще пространство… Полное запустение какое-то. Замызганная штора на давно не мытом окне, оторванная дверца кухонного шкафа висит на одной петле, куча пустых бутылок на столах, на полу в углу… По всему видно, что хозяйка квартиры плюнула на чистоту и уют, жила как бог на душу положит. Но если душа эта вечно под хмельком… Что он в нее положить-то может хорошего? Ничего и не может… кроме этого запустения…
        Вскоре пришел Юра, сел напротив нее, проговорил виновато:
        - Зря ты сюда пришла, Вик… Лучше бы мы гулять куда-нибудь пошли. А теперь сама все видишь… Пока меня не было, мать совсем опустилась, я теперь и не знаю, что с ней делать, как быть. Раньше вроде не пила столько…
        - Может, к врачу ее отвести, а? - робко предложила Вика, поднимая на него глаза.
        - Да не, не пойдет она… Я раньше уже пробовал. Ты мне честно скажи: тебе все это ужасно неприятно, да? Хотя чего я спрашиваю… Конечно, неприятно, я понимаю. И если ты вдруг решишь… Я пойму тебя, Вик, я не обижусь…
        - Что я должна решить, не поняла?
        - Ну, будешь со мной или нет…
        - Юра! Ну что ты говоришь такое, а? Ты же сам все понимаешь… Ты знаешь, что я тебя люблю…
        - Так и я тебя тоже очень люблю. Так сильно люблю! Кажется, все для тебя могу сделать. И даже отказаться от тебя могу, если ты так решишь… И все равно буду любить - всегда буду. Всю свою жизнь, я знаю…
        - И я, Юра. И я тоже. Мне очень нужно, чтобы ты меня любил. И я тоже - на всю жизнь… Да что мы об этом говорим, если и без того все знаем! Ты бы видел, как я твоим письмам радовалась, только и жила весь этот год от письма до письма!
        - А я? Ты думаешь, я не радовался? Да я только благодаря твоим письмам и выжил… Тоже всякое было, даже и рассказывать не хочу… И не буду рассказывать, забыть хочу.
        - Да, да! Ты прав… Давай забудем. Будто ничего такого с тобой и не было. Ты просто уезжал по своим делам, а я тебя просто ждала…
        - Давай. Было бы хорошо, конечно. Да только мама твоя… Она, похоже, ничего не забудет. Она и раньше-то на меня волком смотрела из-за мамы, я ж помню! А теперь так вообще будет стараться и близко тебя ко мне не подпускать. Я еще вчера это понял… Не надо было мне к тебе на день рождения приходить, да? Но я так хотел скорее тебя увидеть…
        - И молодец, что пришел! А мама… Ну да, она недовольна была. Но ты ж понимаешь…
        - Конечно, понимаю. Кому ж хочется, чтобы дочь встречалась с парнем, который только что из колонии вышел? И у которого мать пьющая? Поэтому еще раз тебе говорю, если ты решишь сделать так, как хочет мама, я не обижусь. Мне больно будет, но я все равно не обижусь, Вик.
        - Юр… Ну что ты опять? Я ж ответила тебе уже, что ты! К тому же ты со всеми проблемами справишься, ты упорный, я знаю! Вот скажи, что ты дальше намерен делать? Как жить?
        - Да как все… Работать пойду, в институт поступлю на вечернее отделение. В квартире вон ремонт сделаю. Все, что от меня как-то зависит, все сделаю. А вот с мамой как быть, так и не знаю… Одно только знаю, что ни за что ее не брошу. Без меня она совсем пропадет. Если честно, то даже не представляю себе, как оно все получится в дальнейшем… Чтобы я, ты и мама… Я-то привык уже, а ты… А тебе…
        - Да мы придумаем что-нибудь, Юр, обязательно придумаем!
        - Да что мы можем придумать? Что?
        - Ну, не отчаивайся так… Говорю же - придумаем…
        - Ладно, что я тебя своими проблемами нагружаю! Скажи лучше, почему вдруг сбежала с уроков? Случилось что?
        - Да нет, ничего такого не случилось… Просто посоветоваться с тобой захотелось. Рассказать тебе захотелось. Ко мне ведь сегодня опять эта женщина приходила, которая моя бабушка якобы…
        - Не понял… Что за женщина?
        - Ой, да ты ж не знаешь ничего, я ж тебе рассказать не успела! Оказывается, мой папа… он вовсе мне не родной. У меня другой отец биологический, представляешь? Но он умер уже… А его родители меня разыскали и теперь хотят, чтобы я их внучкой была. Ну, то есть общаться со мной хотят…
        - Ничего себе, какие у тебя новости! Даже не новости, а просто индийское кино! То-то мне вчера за столом показалось, что твой отец как-то странно на твою маму смотрит! То есть неродной отец, как выяснилось!
        - Так они вообще разводятся, Юр… Я так поняла, из-за того и разводятся, что мама не захотела этих людей прощать. Они ее когда-то на порог не пустили, когда я только родилась, а своего сына подальше от мамы отправили. А теперь вроде как вину свою загладить хотят… И в материальном плане тоже. И папа обиделся на маму, что она против этого материального, что за оскорбление эту помощь посчитала. Представляешь, какая фигня в нашей семье из-за всего этого происходит?
        - Да уж, представляю… Но может, он вернется еще?
        - Нет. Не вернется. Папа же не просто так психанул и ушел, он же к другой женщине ушел. Но я даже не об этом хотела с тобой поговорить, Юр… Я про женщину эту хотела поговорить, которая моя бабушка… Которая к школе приходила сегодня. Мы с ней долго на скамейке сидели…
        - И что она от тебя хочет, интересно?
        - Так я ж тебе говорю - бабушкой моей быть хочет! Как будто это так просто, ага… Не было никакой бабушки, а теперь здрасьте, вот она я, любите меня вместе с дедушкой…
        - Что, так и говорит - люби меня?
        - Да нет… Она хочет, чтобы мама ее простила. Мол, если мама простит, то и я должна простить автоматически.
        - А мама, стало быть, прощать не хочет?
        - О нет… И даже вопрос об этом не стоит, что ты! Мама их даже на порог не пустила, когда они в день рождения пришли меня поздравлять. Знаешь, я ее понимаю… Я даже картину эту перед глазами все время вижу, как она сидит на скамейке в сквере под дождем, держа меня на руках. И некуда ей идти. Навязчивая такая картинка… Мне даже в этот момент кажется, что я замерзаю от холода. Я ведь малявка была, только-только родилась…
        - И что же с мамой было? Куда она пошла? Ведь унесла тебя куда-то, чтоб ты не замерзла?
        - А ее папа мой спас… Он пробегал мимо скамейки и увидел ее. И пожалел. И домой к себе привел… Вот в этот самый дом, в ту квартиру, где мы сейчас живем. Потом они поженились, папа записал меня на свое имя. И всегда мне папой был, я даже предположить не могла, что он мне не родной! Да и не узнала бы никогда, наверное, если бы эти новоявленные бабушка с дедушкой на пороге не появились! И сразу все пошло кувырком…
        - Да, я понимаю твою маму, что ж. Такое трудно простить.
        - Так и я о том же! Знаешь, Юр… Я вот сегодня слушала эту женщину, которая моей бабушкой хочет быть, и будто что-то во мне сдвинулось, что ли… Не знаю, как объяснить. Жалко мне ее стало, наверное. Хотя и за маму тоже обидно… И как во всем этом разобраться, не знаю…
        - А почему тебе ее жалко стало, Вик? Она что, просила о жалости?
        - Да нет, в общем… Она просто рассказывала про все. Со своей стороны рассказывала. Как-то очень безжалостно она к себе это делала, Юр. Будто шкуру с себя сдирала. У меня даже мороз по коже в какой-то момент пошел…
        - Выходит, она признала свою ошибку и раскаялась?
        - Да говорю же тебе - не то слово… Очень даже раскаялась. Наверное, она действительно поняла, что тогда натворила. Что нельзя вот так чужой жизнью распоряжаться. К тому же если это жизнь твоего сына. И жизнь моей мамы. И моя жизнь…
        - И тебе захотелось простить ее, правильно?
        - Не знаю. Ничего я не знаю, Юр. Просто почувствовала в душе что-то такое… Но все равно ведь маме моей не расскажешь, что я почувствовала, вот в чем дело. Она ж за предательство это посчитает, скажет еще - зачем, мол, вообще разговаривать с этой женщиной стала!
        - Ну да, наверное… Ее тоже можно понять, Вик. Прощать очень трудно, особенно когда обиду годами в себе носишь. Она тогда как камень становится - с места ее не сдвинешь. Я-то как раз маму твою прекрасно понимаю, сам такой же камень в себе ношу… Мой отец ведь так же с нами поступил, я очень хорошо все помню…
        Юра замолчал, отвернулся к окну, сглотнул с трудом твердый комок, застрявший в горле. Вика проговорила осторожно:
        - Ты расскажи, Юр… Ты никогда мне об этом не рассказывал…
        - Да нечего особо рассказывать, Вик. Ну, жили мы и жили… Отец какой-то большой то ли начальник, то ли чиновник, дом у нас большой был. Помню, меня на машине на частные уроки английского языка возили, еще на фигурное катание, потом на теннис… А потом он нас просто бросил. Женился на другой, нам вот эту квартиру купил. И все, мол, знать больше не хочу, нет вас больше в моей жизни, баста. С тех пор я его и не видел ни разу. Как будто я умер. Или он умер… Как-то раз пытался тот дом найти, хотел хоть поглядеть на него издалека… Но не нашел. Мне лет пять было, когда он нас бросил, еще несмышленый пацан был совсем. А мама, она… Она очень тяжело все переживала, я помню. Потом пить начала… Все из-за него, только из-за него… И что, у меня обиды не должно быть, что ли? Я ж говорю, это уже и не обида, а тяжкий камень, который с места не сдвинешь. Со временем он только тверже становится, понимаешь?
        - Понимаю, Юр… Но все-таки… если бы вдруг твой отец появился у тебя на пороге и начал раскаиваться, прощения просить? Ты бы его простил?
        - Не знаю… Да и что об этом говорить, я ж понимаю, что не появится. И прощения просить не станет. Никогда. Да он даже не позвонил мне ни разу, не спросил, как мы с мамой живем! Будто нас и нет, исчезли, умерли!
        - Но если бы все-таки пришел и прощения попросил, что тогда?
        - Нет. Не знаю… Очень трудно простить, Вика. Очень трудно… Невозможно, наверное… Хотя и не знаю, правда! Не могу ничего тебе ответить. Тут каждый сам должен решать… Вот ты говоришь, сдвинулось у тебя что-то внутри после того, как бабушка твоя честно раскаялась. Наверное, это значит, ты готова ее простить. Это только тебе решать, Вика, тут я тебе не советчик…
        Он так горько произнес эти последние слова, что Вике ужасно стыдно стало - чего со своими разговорами привязалась? И так жалко Юру еще… Он ведь и впрямь никогда о своем отце не рассказывал.
        В порыве жалости она подскочила со стула, шагнула к Юре, обняла его за плечи, прижалась губами к макушке, потом шепнула тихо на ухо:
        - Прости меня, Юр, прости… Я не хотела…
        - Да ладно, чего ты… - огладил он ее ладони, лежащие на плечах. - Все нормально, не за что тебе прощения просить, я ж сам все рассказал…
        - Я очень люблю тебя, слышишь? Очень… И никому тебя в обиду больше не дам…
        - И я тебя люблю. И я тебя в обиду не дам… А еще у тебя телефон в рюкзаке звонит, а ты не слышишь…
        - Ой, да ну! Это Сонька меня потеряла, наверное. Я ж на уроки-то не пошла!
        - А вдруг это не Сонька? Ответь!
        - Ладно, сейчас…
        Выудила из рюкзака телефон, увидела, что звонит мама. Приняла вызов, спросила быстро:
        - Чего ты, мам? Случилось что?
        - Да, случилось! Ты где сейчас находишься, Вика?
        - Я в школе, мам…
        - Не ври! Зачем ты мне врешь, как только не стыдно! Соседка видела, как ты недавно в квартиру к Юре заходила! Она мне позвонила сейчас и рассказала, что все своими глазами видела! Ты что такое творишь, а? Ты там сейчас, да?
        - Да, мам…
        - Отправляйся немедленно домой, слышишь? Иначе… Иначе я с работы отпрошусь и сама за тобой приду! Ты хочешь, чтобы я скандал устроила, да?
        - Нет, мам, не хочу. Ну что ты, я уже взрослая… Я сама могу решить…
        - Все, я пошла отпрашиваться! Такси поймаю, через пятнадцать минут буду!
        - Да не надо, мам… Все, я домой иду… Вернее, в школу возвращаюсь, у нас сегодня много уроков…
        - Чтобы позвонила мне из школы, поняла?
        - Хорошо, позвоню. Успокойся.
        - Что значит - успокойся? Не надо со мной разговаривать в таком тоне! И вообще… Вечером обо всем этом поговорим… Если ты мне через двадцать минут из школы не перезвонишь, я приеду!
        - Да все, мам… Иду уже, иду… Вечером поговорим, ладно…
        * * *
        - Нет, Вика… Я не понимаю, не понимаю! Почему ты меня никак не хочешь услышать? Такое чувство, будто мои доводы бьются как об стенку горох! Услышь меня, доченька, услышь!
        Ирина ходила по комнате, нервно заламывая руки. Вика сидела в кресле, поджав под себя ноги, наблюдала за матерью исподлобья. Думала про себя - вот что с ней делать, что? Валерьянки накапать? Или психануть, убежать в свою комнату и дверь закрыть? Но она ведь и туда придет, там будет одно свое талдычить, по сто раз повторять…
        - Да ты пойми, Вика, пойми одну простую вещь! Все, кто выходят из колонии, рано или поздно туда же и возвращаются! Ты что, хочешь всю жизнь в ожидании провести, как бедная Сольвейг?
        - Да с чего ты это взяла, мам… Что все возвращаются… Это ж неправда! Ты ведь Юру даже не знаешь, не разговаривала с ним ни разу, не общалась! Откуда ты можешь знать?
        - Да зачем мне с ним разговаривать… И без того все ясно. Это ты не понимаешь ничего… Придумала себе, что любишь, и уперлась лбом в эту придумку, с места тебя не сдвинешь! Да ты пойми, Вика, глупости это все… У тебя же такая интересная студенческая жизнь впереди, такие интересные встречи, такие знакомства! Да у тебя этих мальчиков будет еще столько!
        - Не надо мне никаких мальчиков. Я Юру люблю. Я хочу всегда рядом с ним быть. Ну почему ты с моими чувствами не считаешься, мам? Почему мне приходится свои чувства в боях отстаивать?
        - Да потому… Потому что ты толком не представляешь, что может с тобой случиться… И я не позволю этого, нет! Можешь так и передать этому Юре - если с тобой что случится, я его посажу! Обязательно посажу, других вариантов у него не будет!
        - За что ты его собираешься посадить, мам?
        - Да я ж объясняю тебе! Если он… Если он только посмеет…
        - А это ничего, что мне уже восемнадцать исполнилось? Что мы с Юрой уже вместе все можем посметь?
        - Да плевать мне на твои восемнадцать! Я все равно несу за тебя ответственность, всегда буду нести! Потому что я тебе мать, а не какая-то пьяная ехидна!
        - Господи… - тихо вздохнула Вика и горько улыбнулась. И произнесла в ответ тихо: - По-моему, ты уже слишком далеко зашла, мам… Честное слово, слышать этого не могу! Ну зачем… Зачем ты так, а?
        - Да я же… Я же просто предостеречь тебя хочу… Предостеречь, уберечь… Я боюсь за тебя, как ты этого не понимаешь!
        - Да я понимаю, мам… Но я сама уже вправе решать, что мне делать, как быть… Да я уже и решила все, если честно. Придется тебе это принять рано или поздно. Вот так-то вот…
        - Что мне придется принять, не поняла? - с ужасом смотрела на дочь Ирина.
        - Что я все равно буду с Юрой. Что замуж за него выйду.
        - Да не смеши - замуж… Может, ты и жить в Юриной квартире будешь, скажи? Вместе с его мамой-алкоголичкой? И что ты с ней станешь делать? Хороша же у тебя будет свекровь… Неужели тебя такая вот перспектива не останавливает?
        - Мам, ну что ты по больному месту бьешь… Зачем ты…
        - А в этой ситуации, доченька, куда ни плюнь, сразу в больное место попадаешь. Только ты не хочешь правде в глаза глядеть, вот в чем дело. И даже, допустим, я смогла бы понять твои чувства к этому парню… Но ведь еще и жизнь есть, которая не всегда с чувствами совпадает. И я тебе очень советую - погляди правде в глаза, погляди! И даже не советую, а настаиваю! Потому что я мать, я не могу эту ситуацию на самотек пустить! Просто не могу!
        - Да я понимаю, мам… Прекрасно тебя понимаю. Тобой тоже ведь не разум сейчас управляет, в тебе твои материнские страхи кричат…
        - Да, страхи! Да, материнские! Вот будешь сама матерью, тогда и узнаешь, что это такое!
        - Хм… Я сегодня, кстати, уже слышала про материнские страхи… Что они делают женщину сильной и жестокой, что эти страхи сами по себе вещь чудовищная. Что можно этими страхами своему же ребенку жизнь сломать…
        - Где это ты слышала, интересно?
        - Да неважно, мам. Главное, чтобы мне сил хватило…
        - На что сил хватило? Матери сопротивляться, которая тебе только добра желает? Я ж не враг тебе, пойми. Я ж не могу тебя все время отслеживать, не могу силой от этого парня оттаскивать.
        - И на том спасибо, что ж…
        - Вика! Как ты со мной разговариваешь, ты сама-то себя слышишь?
        - Да хватит, мам! Хватит! Все равно разговор какой-то бессмысленный получается! Я тебе объясняю, что Юру люблю, а ты слышать не хочешь! Все, не буду больше с тобой говорить… Все…
        Вика выскочила из кресла, быстро ушла к себе, плотно закрыла дверь в комнату. Ирина только руками развела, возмущаясь поведением дочери. Хотела было идти вслед за ней, но передумала. Да и голова заболела так сильно, что сил не было больше для споров. Лучше спать лечь… Завтра на работе трудный день, а она придет вся такая… Домашней нервотрепкой измочаленная!
        Легла в постель, но сна не было. Все время крутился в голове только что пережитый диалог с дочерью, потом и сама не заметила, как он перерос в монолог. Как приходили в голову все новые доказательства того, что дочь совершает роковую ошибку. Потом этот монолог перерос и в картинки-фантазии, ужасающие по своей сути… То вдруг представлялось, что этот Юра у них живет, а мать его стучит в дверь и требует пьяным голосом, чтобы ее впустили немедленно. А то и еще хуже… Будто Вика живет рядом с этой алкоголичкой, убирает за ней пустые бутылки, питается бог знает чем, спит с Юрой в одной постели…
        Садилась на кровати, трясла головой, пытаясь освободиться от наваждения. Но разве от него освободишься таким способом? Это же пытка настоящая, иначе и назвать нельзя… А главное, не знаешь, что делать и что предпринять! Начинаешь что-то доказывать дочери, все бесполезно, доводы все вроде исчерпаны, она только и знает, что свою линию гнуть! Как только что высказалась - мол, это в тебе материнские страхи живут и покоя тебе не дают! И еще что-то такое сказала, очень обидное… Что эти самые страхи делают женщину очень жестокой и очень сильной, и она все может смести на своем пути, не остановится!
        Да, доченька. Может, и так. А в какой матери подобные страхи не живут, скажи? Если она нормальная мать… Если любит своего ребенка и не хочет, чтобы он ошибался. Как же ты этого не можешь понять, доченька?
        Утром встала с больной головой, еще и проспала вдобавок. Хорошо, Вика ее разбудила, иначе бы на работу опоздала. Кое-как умылась, оделась, выскочила из подъезда, бросилась бегом на автобусную остановку. Начальник на работе так не любит, когда сотрудники опаздывают! Не дай бог, еще и автобус в пробках задержится…
        Вдруг услышала, будто кто-то окликает ее по имени. Огляделась… Показалось, что ли?
        Нет, не показалось! Это Сонин отец со двора на машине выезжает, кричит ей через опущенное стекло:
        - Ирина! Ирина, вас подвезти?
        Кинулась к машине, проговорила быстро:
        - Да… Вы бы меня очень выручили, правда… Я на работу опаздываю!
        - Так садитесь… Я тоже на работу еду. По-моему, нам в одну сторону…
        Плюхнулась рядом с ним на переднее сиденье, снова заохала благодарно:
        - Ой, спасибо вам, правда… Как хорошо, что меня увидели… Спасибо, Александр… Забыла, как вас по отчеству, простите…
        - Да не надо отчества, что вы. Мы же с вами сто лет знакомы, верно? Девчонки наши с первого класса дружат, и я у вас в доме был… Хороший день рождения получился, веселый!
        - Да, но вы слишком быстро ушли…
        - Да я как-то… Увидел, что я немного не к месту. Что у вас проблемы в семье. Или я ошибаюсь на этот счет?
        - Нет, не ошибаетесь… К сожалению, так и есть… Очень большие проблемы…
        Она вздохнула так тяжело, что Саша удивленно на нее взглянул. Потом еще раз взглянул более пристально, спросил тихо:
        - С вами все в порядке, Ирина? У вас такой вид…
        - Какой у меня вид? Что, очень плохо выгляжу, да?
        - Если честно, то да. Плохо выглядите. Будто всю ночь не спали и сильно переживали о чем-то. Может, у вас что-то случилось? Может, я чем-то могу вам помочь?
        Вместо ответа Ирина только рукой махнула - не надо спрашивать, мол… И жалеть меня не надо. И едва сдержала подступившие слезы, даже отвернулась к окну, чтобы Саша эти слезы не заметил. Только бы он ни о чем больше не спрашивал, только бы не спрашивал больше…
        Он и не спрашивал. Лишь поинтересовался коротко, в какое место ее подвезти. Выходя из машины, она повернулась, чтобы поблагодарить его вежливо, но он вдруг спросил быстро:
        - Может, я вас после работы встречу, а? До которого часа вы работаете?
        - До шести… Но только зачем вы меня встречать будете, не надо, что вы… Мне неудобно…
        - Да пустяки! Я ведь в этом же районе работаю, мой офис через два квартала всего! Домой вас отвезу…
        - Нет, Саша, не надо. Может, мне сегодня на работе задержаться придется.
        - Так я и подождать могу…
        - Нет… Правда, не надо… Спасибо, что подвезли! Спасибо…
        Вышла из машины, торопливо пошла к зданию офиса, даже не оглянулась. Почему-то не хотела оглядываться - вдруг все еще на месте стоит, не уехал… Вдруг смотрит ей вслед? Странный какой этот Сонин отец, честное слово… Вдруг предложил ее встретить ни с того ни с сего.
        Хотя… Это ведь он по-дружески, наверное, предложил. Они ж не чужие люди все-таки.
        Весь день она об этом думала, хоть и работы было много. И удивлялась - раздула из мухи слона! Вот ведь женская натура какая, во всем ей тайная подоплека видится! Еще и вспомнила вдруг, что Вика про Сониного отца рассказывала, будто он теперь один, будто от него жена к другому ушла…
        Ну, ушла… и что? Ей-то какое дело? Для нее это вообще ничего не значит, правда? Ну да, он теперь один… А может, и не один… Мужчина он довольно интересный, в холостяках долго не задержится. Подумаешь, предложил после работы встретить! А она уж и вообразила бог знает что!
        Улыбнулась скептически и вдруг почуяла от всех этих мыслей некое кокетство внутри. Почему-то захотелось возразить самой себе - и вовсе не надумала, мол… Может, и не просто так предложил… Даже и польза какая-то есть от этого неожиданного смятения! Хоть от мыслей своих грустных отвлеклась, от страхов за дочь, от ужасных воображаемых картинок!
        Ближе к вечеру начала прихорашиваться помаленьку. Достала из сумки тушь, накрасила ресницы, попросила у молодой коллеги специальный утюжок для волос, чтобы сделать модную волну. Вспомнила, что помаду дома забыла, но опять же молодая коллега выручила, одолжила свою. Ту, от которой губы пухлее кажутся. Оглядела себя внимательно в зеркале - ничего так… Вполне… Если бы еще грусть-тоску в глазах можно было чем-то замазать, вообще бы прекрасно было!
        Потом, перед выходом, вдруг спохватилась - чего ж она так разбежалась с прихорашиванием, а может, он и не приедет ее встречать! Сама ведь сказала - не надо…
        Ну и пусть не приедет. Хоть по улице просто так пройдется красивая. Тоже хорошо. А то уж совсем на себя рукой махнула в связи с последними семейными событиями.
        Вышла из дверей офиса и сразу увидела Сашину машину. И его увидела. Стоит, улыбается ей навстречу. Немного смущенно улыбается, будто извиняется за свое присутствие.
        - Добрый вечер, Саша! Вы все-таки приехали, да? Я и не ожидала…
        И снова сама себе удивилась - ах ты, господи, кокетка какая выискалась! Не ожидала она! Весь день только об этом и думала! И в то же время кокетство это было приятным, будто давало ей некий знак - жива ты еще как женщина, не самоуничтожилась, слава богу. Жива… Столько лет не позволяла себе ничего, пребывая то ли во сне, то ли в исполнении своей пожизненной благодарности, и вдруг проснулось внутри в одночасье что-то женское, ранее не изведанное. То, что природой в каждую женщину вложено изначально, наверное. Стало быть, и в нее тоже?
        - Да, приехал вот… Я ж обещал… - ответил Саша, пожимая неловко плечами.
        Открыл перед ней переднюю дверцу, помог сесть, поддержав за руку. Сел за руль, спросил деловито:
        - Куда ехать? Домой?
        - Ну да… Конечно, домой. Куда же еще…
        - А может, в кафе посидим где-нибудь? Сто лет не был в кафе… У вас время есть, Ирина?
        - Да, есть время… Но я не хочу в кафе. Я бы лучше где-нибудь в парке погуляла. Такая погода замечательная…
        - Что ж, поедем в парк! Я и в парке сто лет не был. А в какой парк мы поедем, куда вы хотите?
        - Да мне все равно, в общем…
        - Тогда за город рванем, я очень красивое место знаю. У озера.
        - Давайте… Я тоже могу сказать, как вы, сто лет не была у озера!
        Переглянулись, улыбнулись друг другу смущенно. Саша повернул ключ зажигания, тронул машину с места.
        Пока пробирались через городские пробки, молчали. Она сидела, отвернувшись к окну, уже жалея, что согласилась так быстро на эту авантюру. Пока доедут, пока потом возвратятся в город… Уже поздний вечер будет, наверное. Надо бы Вике позвонить, чтобы ее не теряла… А вдруг дочь потом увидит, как она из Сашиной машины выходит? Ведь что-то ей объяснять придется, на вопросы удивленные отвечать! Еще и Соне потом про отца насплетничает… Что о них девчонки подумают, ведь наверняка сразу вообразят себе что-то непозволительное! И оправдывайся потом…
        - Что-то не так, Ирина? - услышала она Сашин вопрос и вздрогнула, повернулась к нему с улыбкой:
        - Нет, все хорошо… Просто устала очень, день трудный был…
        - Скоро приедем уже. Совсем немного осталось.
        Вскоре машина свернула с трассы, немного проехали по проселочной дороге и остановились у небольшого озерца, окруженного березовым лесом.
        Ирина вышла из машины, вдохнула полной грудью - господи, как хорошо… Давно в лесу не была. Пахнет сыростью и свежей травой, еще чем-то тревожно весенним. И дымка нежно-зеленая на березах уже видна. И озерцо такое гладкое, как в зеркало в него можно смотреться. Так и тянет пробежаться по березовой рощице меж белых стволов, так и тянет! Но особо не разбежишься на каблуках, а жаль.
        - Правда, красиво тут? - спросил Саша, глядя на нее с улыбкой.
        - Да, красиво… Самое подходящее место для романтического свидания.
        Сказала так и смутилась - чего это она вдруг про свидание-то? Разве у них свидание здесь? Просто приехали, чтобы воздухом подышать…
        - Да, если для свидания, то конечно. Вон там даже скамеечка есть, если к самому озеру спуститься. Идемте? Я покажу.
        - Нет… Лучше погуляем немного. Мне вон те березки хочется руками потрогать.
        Дошли до леса. Она и впрямь принялась оглаживать ладонями белые стволы, это было ужасно приятно, даже показалось, что на душе стало легче, будто она раскрылась навстречу этой нежной красоте. И будто сама себе казалась моложе и беззаботнее, думать ни о чем не хотелось… Просто бродить меж стволов, вдыхать весенние звонкие запахи, поднимать голову и смотреть в голубое небо. Пока еще голубое. Наверное, скоро солнце покатится за горизонт, небо потемнеет, и эта яркая голубизна уйдет…
        - Как интересно, правда… Будто и впрямь у нас романтическое свидание… - услышала она голос Саши и обернулась к нему удивленно. И ничего не ответила. Опять смутилась почему-то.
        А потом вдруг проговорила очень грустно, неожиданно для самой себя:
        - Да, интересно. К тому же если учесть, что у меня его никогда и не было. Чтоб вот так… просто гулять по лесу. То есть было когда-то, но лучше бы и не было, лучше и вообще не вспоминать… А у вас много таких свиданий было, наверное?
        - Много… Очень много. Я ведь долго за женой ухаживал, таким затейником в этом деле был, ужас! С какой страстью она меня отвергала, с такой же страстью я снова за ней ухаживал… Втемяшил себе в голову, что должен добиться своего, чего бы мне это ни стоило! Ну, чтобы она за меня замуж вышла… Она уж мне и так и этак объясняла - не люблю, мол, отстань! А я все равно будто напролом шел. А когда она сдалась и согласилась-таки выйти за меня замуж, даже разочарование какое-то почувствовал - не надо больше бороться. Наверное, мне тогда сам процесс был более необходим, чем результат. Странно, правда?
        - Не знаю, что вам на это ответить, Саш… - растерялась Ирина от его откровений. - Говорят, что мужчина, он как охотник, должен за своей добычей гоняться. Но мне всегда казалось, что это глупости, почему-то. Нельзя ведь женщину к добыче приравнивать, она ж не косуля лесная и не утка болотная, правда?
        - В том-то и дело, что правда… - грустно усмехнулся Саша. - Только эту правду гораздо позже за правду признаешь, к сожалению. Не надо было мне ее так своей любовью преследовать, ничего из этого не вышло хорошего. И любить себя нельзя никого заставить… Хоть что делай, хоть все звезды с неба достань и к ногам ее брось, а нельзя. Все равно она уйдет рано или поздно. А если не уйдет, то это уже будет не жизнь, а настоящее мучение для обоих.
        Саша замолчал, шел рядом с ней, опустив голову. Потом проговорил виновато:
        - Вы извините, Ирина, что я вам все это рассказываю… Вы ведь наверняка в курсе, что от меня жена ушла, вам Вика рассказала, наверное.
        - Да, она говорила… Да и ваша Соня тоже наверняка вам про меня посплетничала… Ну, что мы с мужем больше не живем вместе.
        - Конечно, посплетничала, вы правы. Я вам даже больше скажу, у наших девочек большие планы на нас.
        - То есть? В каком это смысле, не понимаю?
        - Да я и сам сначала не понял, почему Соня так настаивает, чтобы я на Викин день рождения пошел… Ведь странно мое там присутствие со стороны выглядело, согласитесь?
        - Ну да… Было такое ощущение, да…
        - Это уж потом я по их загадочным лицам догадался, какие они планы строят. У одной отец в холостяках оказался, у другой мать… Почему бы и не соединить их в одну семью, чтобы чужаков в лице неизвестной мачехи да неизвестного отчима в свою жизнь не пускать? Маленькие они еще, эгоистки глупые. Им кажется, что все можно сделать по щелчку пальцев. Смешно… Даже обижаться на них за это нельзя.
        - Да, смешно. Теперь я поняла, кажется, почему вы меня сюда пригласили… Чтобы обо всем рассказать, верно? Но ведь можно было и в городе рассказать… Зачем было сюда ехать-то?
        - Но вам же здесь нравится, верно?
        - Так это уже второй вопрос, где мне нравится, а где нет…
        - Ирина… Неужели вы на меня обиделись?
        - Нет! Нет, что вы… Мы ж и впрямь с вами друзья по несчастью, выходит… Вы пооткровенничали, я выслушала, и вам легче стало, ведь так?
        - Да, так… Теперь, стало быть, ваша очередь откровенничать.
        - Нет… Не хочу, нет…
        - Но почему же, Ирина? Вот вы только что сказали, что у вас ни разу в жизни романтического свидания не случилось… Как такое могло быть, а? Расскажите… Иногда бывает просто необходимо рассказать кому-то о своей жизни, чтобы увидеть ее со стороны, ошибки свои увидеть… Вы же немного запутались, верно? По крайней мере, я так чувствую… Запутались и не знаете, как поступить…
        - Да жизнь за меня уже сама все распутала, все решила. Да, мой муж ушел от меня, но… Так надо было, наверное. Я на него не в обиде. Теперь мне только привыкнуть надо к новым обстоятельствам. И Викины проблемы решить…
        - А у Вики есть какие-то проблемы?
        - Да, есть. Она попала в дурную компанию, и мне, как матери, это осознавать просто ужасно. А главное, я не знаю, что с этим делать, как ее уберечь! Иногда мне кажется, что я головой об стенку бьюсь, а сделать ничего не могу! Просто ужас какой-то происходит, честное слово…
        - А, я понял… Вам, наверное, не нравится тот парень, которому она письма в колонию писала… Они ведь на наш адрес приходили, Соня сразу их Вике отдавала. Я еще подумал - почему на наш адрес… Почему напрямую нельзя…
        - Так вы… Вы все это знали, значит! И ничего мне не сказали про эти письма! Как же так, Саша? Почему?
        - Ну, во-первых, про чужие письма вообще говорить как-то не принято… Я же не думал, что для вас это такой больной вопрос…
        - Да, больной! И все, лучше не будем больше об этом… Конечно же, вам не понять…
        - Вы сердитесь на меня, да?
        - Нет, не сержусь. С чего бы? Есть проблемы, которые я должна сама решать… Нет, правда, я не сержусь. Пора нам возвращаться, наверное. Скоро уже темнеть станет. Пойдемте назад…
        К машине возвращались молча, и молчание это было немного тягостным, чтобы как-то разрядить его, она произнесла весело:
        - А я проголодалась, Саша! Мне помнится, вы про кафе что-то говорили? Давайте пойдем, я сто лет не была в кафе! Гулять так гулять, правда?
        - Да! Гулять так гулять! Как выяснилось, мы с вами совершенно свободные люди, никому и ничем не обязаны! Я приглашаю вас поужинать, да!
        - Ага… И шампанского закажем, на брудершафт выпьем, ладно? А то мы все на «вы» да на «вы»! Мне почему-то не хочется вам выкать больше, Саша. Мы ж с вами не чужие люди, наши дочери дружат! И вы правы, мы оба свободны…
        Сказала и осеклась. И опять засмущалась. И рассердилась на себя за это смущение - он ведь сам первый заговорил о том, что они ничем никому не обязаны!
        А еще подумала вдруг, что рядом с этим мужчиной ей хорошо и уютно. И что не зря она весь день о нем думала. И что, наверное, так не бывает… Чтобы знать человека, даже все о нем знать, сочувствовать походя, а потом вдруг взять и посмотреть на него с другой стороны! Только потому, что утром на машине на работу подвез! Вот откуда что вдруг взялось, а?
        До города доехали быстро, остановились у первого попавшегося на пути кафе. Сели за столик у окна, тут же к ним подошла официантка - даже не успели в меню глянуть.
        - Я вам советую говядину в горшочке… Или свиной стейк с жареной картошкой. Все равно больше ничего нет, у нас повара все на больничном, извините… - предложила официантка и сделала губки бантиком. Наверное, этот бантик тоже прилагался к извинению, чтобы расположить к себе клиента.
        - Понятно… - с улыбкой проговорила Ирина. - Но мне все равно, в общем… Давайте говядину в горшочке, я все съем, я голодная!
        - Тогда и мне тоже говядину! - быстро произнес Саша и, спохватившись, добавил: - Да, нам еще шампанское принесите! Моя дама очень хочет шампанского!
        Официантка кивнула и ушла. А Ирина проговорила, задумчиво улыбаясь:
        - Да, очень интересно… Говядину под шампанское - это да… Впрочем, какая нам разница, верно?
        - Да. Нам главное - это на «ты» перейти. Как же в этом случае без шампанского, правда? Хотя мне пить его не придется, я ж за рулем, - ответил Саша, очень серьезно на нее глядя.
        - Что, и одного глоточка не сделаете? Совсем-совсем?
        И опять она уловила в своем голосе те самые нотки кокетства, опять удивилась - надо же… И голову еще повернула, и стрельнула взглядом из чуть прищуренных глаз! Откуда что взялось, интересно? Никогда раньше такого за собой не замечала…
        - Да, совсем не буду… Я ж говорю - за рулем… Я очень серьезно к таким вещам отношусь. А на «ты» мы можем и без шампанского перейти, чего тянуть-то? Обязательно нам эти атрибуты нужны, что ли?
        - Нет… Просто мне шампанского захотелось вдруг… - задумчиво улыбнулась Ирина. - Настроение такое нашло - бесшабашное. Наверное, я слишком долго себя в ежовых рукавицах держала, вот душа и решила на время из этих рукавиц выскользнуть! С вами бывает такое, Саш?
        - Не с вами, а с тобой. Мы ж решили на «ты» перейти, забыла?
        - Ну да… Да, конечно. Так с тобой бывает такое?
        - Нет… Не замечал как-то. Хотя… вот именно сейчас что-то подобное и со мной происходит, да…
        Официантка принесла шампанское, проговорила вежливо:
        - Мясо только через двадцать минут будет… Хотите, я вам еще фрукты принесу? Или шоколадку…
        - Давайте! - хором ответили Ирина и Саша и переглянулись, засмеялись дружно.
        Официантка удивленно пожала плечиком - что тут смешного, мол? Потянулась было к бутылке, чтобы открыть ее, но Саша проговорил решительно:
        - Что вы, я сам… Открывать шампанское - это ж мужское дело.
        Официантка кивнула и ушла. Саша ловко открыл шампанское, налил Ирине полный бокал, проговорил со смехом:
        - Придется тебе за двоих пить: и за себя, и за меня! Я и себе налью, конечно, но только для того, чтобы бокал поднять!
        - А ты всегда и все правила соблюдаешь, да? Прямо все-все?
        - Не знаю, что тебе и ответить на это… Боюсь, что ты решишь, будто я страшный зануда.
        - А ты не зануда?
        - Не знаю… Моя жена тоже говорила, что я слишком правильный, что нельзя всегда и везде быть слишком правильным… А я просто старался, чтобы ей хорошо жилось, чтобы ничего с ней, не дай бог, не случилось… Наверное, она этот мой страх не принимала, раздражал он ее.
        Саша замолчал, отвернулся к окну задумчиво. А Ирине неловко стало, будто спросила что-то невпопад. Но ведь он сам про жену заговорил, сам! И который уж раз за этот вечер! Понятно, что это больная для него тема, но ей какое дело до его жены? А если уж определил для нее роль исповедника, то пусть идет до конца, рассказывает и дальше, к окну от нее не отворачивается!
        Подумала так и осушила бокал до дна. Подвинула его по столу к Саше, проговорила немного капризно:
        - Еще налей! Меня как-то не проняло.
        Он налил ей полный бокал, и она осушила его до дна, уже ничему не удивляясь. Может она хотя бы один день в жизни быть вот такой… Чтобы вся такая непредсказуемая, противоречивая!
        К тому же выпитое шампанское уже вовсю способствовало этой непредсказуемости и противоречивости. И следующий ее вопрос прозвучал уж совсем нахально:
        - Ты ее очень любишь, да? Она тебя бросила, а ты еще сильнее ее любишь?
        Саша ответил не сразу. Видимо, она его врасплох застала вопросом. Сидел, смотрел на нее молча, и по лицу его непонятно было, то ли он сердится, то ли просто о чем-то своем думает. В итоге он произнес тихо:
        - Я тоже до сегодняшнего дня думал, что именно так… Что еще сильнее люблю… Я теперь вдруг понял одну вещь, и она меня самого очень удивила. Я вдруг подумал: а любовь ли это была на самом деле? Вот эта моя упертость в достижении цели - она и есть любовь? Ведь нет… Нельзя человека заставить любить себя, нельзя даже стараться этого делать. А я старался, очень старался. Вот это старание и принимал за любовь… И хорошо, что я не стал ее удерживать, когда она решила к другому уйти. К тому, кого любит.
        - Хм… Странный ты какой-то, ей-богу… - хмельно мотнув головой, тихо проговорила Ирина. - Так говоришь, будто она с тобой подло не поступила. Да она дочь бросила, между прочим! Разве может женщина бросить своего ребенка, не понимаю?
        - Ну, начнем с того, что Соня уже не ребенок… И она звала ее с собой, но Соня сама этого не захотела.
        - То есть тебя оставлять не захотела?
        - Ну да… У нас с дочерью особая связь, мы не можем друг без друга.
        - А без матери она может, стало быть? Это ведь очень жестоко - ставить своего ребенка перед выбором!
        - Но что делать, если нам не оставалось ничего другого? Она ведь того мужчину, к которому ушла, очень давно любила, как выяснилось. Это муж ее подруги был…
        - И ты так спокойно говоришь об этом? Выходит, она тебя давно обманывала? А ты не знал ничего?
        - Да, не знал. Говорю же, слишком увлекся собственной преданностью и старанием выслужить любовь. А это и есть тот самый случай, когда количество не переходит в качество. Она раздражалась все время, относилась ко мне как к подкаблучнику… Даже презрение свое выражала довольно открыто. А я все думал, что вот еще немного постараюсь, что-то докажу ей, и она изменит ко мне отношение!
        - Да уж… - сочувственно произнесла Ирина, крутя перед собой за ножку бокал с шампанским. - А еще говорят, что любовью оскорбить нельзя… Выходит, что можно? Еще как можно? Только вот у меня вопрос возникает закономерный… Зачем она тогда замуж вышла, если не любила?
        - Ну как это - зачем… Затем, что все женщины хотят выйти замуж, это стремление в них природой заложено. И не просто так замуж, а замуж за хорошего человека, чтобы добрый был, чтобы защищал… А я, по ее разумению, всем этим канонам соответствовал.
        - Да, ты прав. Так оно и есть, в общем… И у меня так примерно все было… И даже более того…
        - Как это - более того?
        - Да вот так… Мой муж просто спас меня, в буквальном смысле этого слова. Физически спас, не дал погибнуть. Еще потом и женился на мне как благородный рыцарь. Мне ли было в тот момент рассуждать, люблю я его или не люблю?
        - То есть… Ты из благодарности замуж за него вышла, так я понимаю?
        - Именно так. Из благодарности. И от безвыходности своего положения. Но я тогда и не думала об этом, не рассуждала… Он спас меня, и это было главным, вот в чем дело! И я должна была вести себя так, чтобы он никогда о своем поступке не пожалел!
        - Значит, не любила его, выходит? Ведь благодарность - это еще не любовь?
        - Не знаю, Саша. Не знаю. Я и сама себе боюсь отвечать на этот вопрос. Правды боюсь, наверное. Хотя… Мы ведь хорошо жили, не ругались никогда, не ссорились… Жили себе и жили, вопросами особо не задавались, кто кого любит или не любит…
        - А от чего он тебя спас? Ты погибала из-за чего-то, да?
        - Ну, можно и так сказать…
        - Расскажи?
        - Нет, не могу. Боюсь опять эту боль внутри разворошить, не могу… Она меня в последние дни просто преследует, эта боль. Напоминает о себе и напоминает…
        - Ну, так и надо все рассказать, тебе же легче будет!
        - Нет, не могу… Может, потом как-нибудь…
        Сказав это «потом как-нибудь», она спохватилась тут же - будто навязывается еще на встречу. Может, он и не собирается больше никаких свиданий устраивать, а она разбежалась, надо же! Нет, хватит на сегодня откровений, и без того перебор…
        Горшочки с говядиной давно уже стояли перед ними - и не заметили, когда официантка их принесла, так увлеклись разговором. Ирина глянула на часы, ужаснулась - половина одиннадцатого уже! Ничего себе, засиделись!
        - Саш, мне домой пора… Давай быстренько поедим и поедем, ладно? Поздно уже…
        Он молча кивнул и будто отдалился от нее в один момент. Обиделся, наверное, что не стала в ответ откровенничать. Ну и пусть обижается, что ж… В конце концов, она ничем ему не обязана! И он тоже… Просто провели приятный вечер, немного развеялись. Имеют право, они ж не чужие друг другу. Их дочери с первого класса дружат…
        * * *
        - Что-то мама не звонит, странно даже! Может, случилось что? - с тревогой проговорила Вика, глянув на Юру. - Мне вчера такой концерт закатила и теперь не контролирует, где я и с кем… Так на нее не похоже, правда! Я прям-таки волноваться уже начинаю!
        - А по поводу чего концерт? Из-за меня мама ругалась, да?
        Вика только плечами пожала - не хотелось Юре рассказывать правду. Снова кликнула мамин номер, долго вслушивалась в длинные гудки, потом проговорила задумчиво:
        - Что это с ней, интересно? Решила игнором меня добивать, что ли? Вообще не отвечает… Ладно, Юр, я домой пойду, что-то мне не по себе.
        - Давай еще немного погуляем, Вик! Так не хочется расставаться!
        - Нет, Юр, я пойду… Завтра погуляем, ладно?
        - Ну хорошо… Идем домой тогда…
        - Ты не обиделся?
        - Нет, что ты. Я не умею на тебя обижаться, ты же знаешь.
        - И я… И я не умею…
        Переглянулись, улыбнулись друг другу. До дома шли молча, взявшись за руки. Юра проводил ее до двери, обнял крепко, и она испуганно забилась в его руках:
        - Ты что, не надо, вдруг мама увидит… Зачем ее лишний раз раздражать? У нее и без того сейчас трудный период в жизни. Развод - это ведь всегда ужасно трудно, наверное.
        - Ну да… Еще как трудно… - эхом откликнулся Юра. - Иногда бывает просто необратимо…
        - Это ты сейчас про свою маму сказал, да?
        - Ну да. Про маму. Ладно, иди, не буду тебя задерживать… До завтра, Вик!
        - До завтра…
        Вика открыла ключом дверь, вошла в прихожую и позвала тихо:
        - Ма-а-ам… Ты дома? Я уже пришла, мам…
        Ответная тишина удивила ее и насторожила - да такого просто быть не может, чтобы в половине одиннадцатого мамы дома не было! На всякий случай прошлась по комнатам, заглянула на балкон, на кухню, в ванную… Нет нигде! Да когда ж такое было, чтобы мама с работы вовремя не пришла и не возилась на кухне с ужином, не поджидала ее с привычной тревогой? Странно…
        Прошла на кухню, включила чайник, сделала себе бутерброд с колбасой. Села за стол, начала жевать задумчиво - что же такое происходит, интересно? Снова кликнула мамин номер. И опять тишина…
        Уже и тревога начала нарастать по-настоящему: наверняка случилось что-то! Надо папе срочно звонить, пусть приезжает!
        Хорошо, что не успела этого сделать - стало слышно, как в прихожей хлопнула дверь. Вика бросилась туда опрометью и накинулась на мать с вопросами:
        - Ты где ходишь, мам? Ну что это такое, а? И трубку не берешь даже! Я ведь волнуюсь, я потеряла тебя!
        - Ага… Потеряла, значит! - с улыбкой ответила Ирина, садясь на пуфик и снимая с ног туфли. - Так тебе и надо, выходит… Будешь теперь знать, что я испытываю, когда ты долго гуляешь и тоже на мои звонки не отвечаешь!
        - Ты… Ты мне решила отомстить, что ли?
        - Да вот еще… Нашла мстительницу, тоже мне. Просто я твоих звонков не слышала, занята была. Не до них мне было.
        - Чем это ты занята, интересно?
        - Чем, чем… В кафе была, шампанское пила, вот так вот…
        - Да ты под хмельком, оказывается! То-то я чую, голос у тебя какой-то не такой!
        - А какой у меня голос, интересно?
        - Непривычно пьяный, вот какой. Я бы сказала, в дугу пьяный.
        - Хм… Уж сразу и в дугу… Не может он быть в дугу, я всего три бокала шампанского выпила. И как ты с матерью разговариваешь, бессовестная? Что, мать права не имеет погулять немножко?
        - Да имеет, конечно же, имеет… Мне даже нравится, что ты такая. Вполне нормальным человеком выглядишь, наконец-то расслабилась, господи. Давно пора. А то живешь как старый ефрейтор, все у тебя должно быть правильно, все по полочкам. Ать-два, ать-два! С кем хоть гуляла-то, расскажи?
        - Ой, сейчас расскажу… Только пойдем на кухню, а? Я так пить хочу… У нас есть какой-нибудь сок холодненький? Кажется, в холодильнике апельсиновый есть… Налей мне соку, а, доченька?
        - Ладно, ладно, пойдем… Будет тебе и сок, и чашечка кофе, и какао с чаем.
        - Нет, я какао с чаем не буду, я сок буду…
        Выпив на кухне стакан апельсинового сока, Ирина вздохнула легко и тут же озаботилась запоздало:
        - Ой, а у меня ведь ужина нет… Ты что на ужин ела, доченька?
        - Да что бог послал… Бутербродом с колбасой перебивалась. Рассказывай, где и с кем загуляла!
        - Ты не поверишь, Викусь… Я с Сониным отцом в кафе была.
        - С дядей Сашей?!
        - Ну да… У Сони разве еще один отец есть?
        - Ни фига себе… В кафе она была с дядей Сашей… Вот это новости, вот это да! Прям удивила сейчас, правда!
        - Да ладно, удивила я ее… - лениво махнула рукой Ирина, хитро глядя на дочь. - Не думай, я ведь все знаю…
        - Что ты знаешь, мам?
        - А то! Это ведь вы с Соней давно такую каверзу задумали, правда? Ну, чтобы я и Сонин отец… Саша обо всем догадался, между прочим, когда Соня его к тебе на день рождения потащила! Считаете, что вы обе такие умные девочки, да? Решили семью из нас всех слепить, как лепят пельмени с мясом? Глупые вы еще девочки, вот что я вам на это скажу…
        - Мам! А дядя Саша сам тебе предложил встретиться, да?
        - А какая тебе разница, не пойму?
        - Да просто интересно…
        - Конечно, сам! Неужели ты думаешь, что это я сама в кафе напросилась?
        - Ну да, ну да… Понятно, что это не в твоих правилах. Девочка не должна подходить первой, девочка должна скромно стоять в сторонке и ждать, когда на нее обратят внимание. А потом те же девочки жалуются - почему с ними мужья разводятся, почему так неправильно происходит?
        - Ой, ладно, я сейчас не в форме, чтобы с тобой в споры вступать… Я лучше спать пойду, ладно? Очень хочу спать…
        - Иди, мамочка, иди. Тебя до кроватки проводить?
        - Отстань, бессовестная. Что за тон такой? Ладно, пошла я…
        Дождавшись, когда мать уйдет, Вика тут же схватила телефон, кликнула номер Соньки, заговорила в трубку бодрым шепотком:
        - А наш план сработал, Сонь, представляешь? Я и не ожидала даже…
        - Какой план, Вик? - сонным голосом откликнулась Сонька. - О чем ты?
        - Да как о чем! Вот скажи - твой отец давно домой пришел, а?
        - Нет, недавно… А что?
        - А то! Оказывается, они весь вечер вместе с моей мамой зажигали! В кафе сидели, шампанское пили! Представляешь?
        - Да иди ты… Что, серьезно? А он мне ничего не сказал…
        - Зато моя мама сразу раскололась, все мне рассказала! Знаешь, она такая веселенькая пришла, даже непривычно было ее такой видеть… Веселенькая и довольная. И глазки хорошо блестят. Живенько так. Совсем другой человек, правда!
        - Здорово, Вик! А я весь вечер сижу и думаю, почему отца дома нет! А тут такие новости…
        - Так и я весь вечер как на иголках была! Все думала, почему меня мама звонками не контролирует? Мы с Юрой сегодня долго гуляли, а она не звонит…
        - Понятно. Ну, как говорится, дай бог… А что у тебя там с Юрой? Что он говорит?
        - Да так… Из-за матери своей очень переживает. Не знает, как ей помочь. Она и впрямь как ребенок стала, Сонь… Маленький обиженный ребенок, еще и несет какую-то околесицу… Я вчера ее видела… Очень жалкое зрелище, правда. И Юре было так за нее неловко…
        - Опять пьяная была, да?
        - Конечно. Ее бы у хорошего врача полечить, но для этого деньги нужны, а у Юры их нет, сама понимаешь. Их сначала заработать надо. И где заработать - тоже вопрос… Конечно, мне бы хотелось, чтобы мы вместе в институт поступали, но… Он ведь хорошо учился в школе, экзамены хорошо сдал, балл вполне проходной… Но придется ему идти работать, а учиться только на вечернем отделении. Не знаю, как мы и видеться тогда будем…
        - Ничего, увидитесь. Учеба любви не помеха. Слушай… А может, тебе у тех людей денег попросить на лечение Юриной матери, а? Ну, у тех, помнишь, которые к тебе приходили? Которые якобы родные бабушка с дедушкой?
        - Да ну, Сонь! С ума сошла, что ли?
        - А что такого, Вик? Ты ведь не просто так эти деньги попросишь, а на хорошее дело!
        - Да не стану я у них ничего просить, ты что! И вообще… Если мама узнает, ты представляешь, что тогда будет? Ой, даже подумать страшно…
        - Ну и бойся тогда дальше, что я тебе могу сказать? Бойся, что твоя мама о тебе подумает да что скажет… Так и будешь ее бояться всю жизнь…
        - Сонька, зачем ты так говоришь? Да ты же не понимаешь ничего, а говоришь! Как я маму могу предать, как? Эти люди ее когда-то уничтожили, а я сейчас к ним пойду денег просить, что ли? По-твоему, я такая подлая предательница, да?
        - Да нет… Тут же о другом совсем речь…
        - О каком другом, Сонь? Ведь эта самая, которая бабушка, она ведь и меня тогда знать не захотела, понимаешь ты это или нет?
        - Ну, так ты не знала тогда ничего такого… Ты же еще в пеленках была! Не поняла и не прочувствовала! Вот мама твоя поняла, да… У нее есть право на них обижаться. А ты… А тебе… По-моему, тут надо отделить мух от котлет, Вик!
        - И кто же из нас с мамой котлета, а кто муха, по-твоему?
        - Ой, да ну тебя… Тебе говоришь, а ты будто не слышишь!
        - Вот и не надо ничего говорить, поняла?
        - Ну и не буду…
        - Ну и фиг с тобой!
        - И с тобой тоже. Все, отвали тогда от меня…
        Вика сердито нажала на кнопку отбоя и бросила телефон на кухонный стол. Опять они поссорились, черт возьми! Ну что за дела? Какая же вредная эта Сонька, ей-богу! Да и она, наверное, не лучше…
        Настроение испортилось, ушла в свою комнату, легла на кровать и отвернулась лицом к стене. Но вдруг услышала, как телефон снова зазвонил, и подскочила, бросилась бегом на кухню. Глянула на дисплей… Ага, Сонька! Одумалась, зараза такая! Первая решила помириться, потому что не права!
        - Слушай, Вик… - заговорщицки прошептала Соня в трубку, будто никакой ссоры между ними двадцать минут назад и не случилось. - Представляешь, сейчас папа в мою комнату заходил, спрашивал, как у меня дела. Слушай, он совсем другой, правда! Шутит, улыбается, глаза блестят… Я давно его таким не видела, Вик! По-моему, ты права, наш план не только удался, но он еще и вовсю разворачивается! Так что быть нам сводными сестренками в результате, я думаю! Нам теперь дружить надо, а мы, дуры, ссоримся…
        - Согласна с тобой, Сонька. Две дуры. Давай мириться, что ль?
        - Давай…
        - И будем надеяться, что у них все получится! А почему бы и нет? Вот было бы здорово!
        - Ага…
        Они еще похихикали немного и расстались до утра. И заснули обе, собой довольные.
        А Саша еще долго стоял у окна, смотрел в темноту. И улыбался тихо. И виделись ему в темноте глаза Ирины… Очень красивые и печальные. И очень хотелось разгадать эту печаль, расшифровать, разложить по составляющим, убрать навсегда. Очень хотелось…
        Да только сумеет ли? Не будет ли его помощь бессмысленной и жалкой, как в той старой песне? Как там, если вспомнить… Вот и встретились два одиночества, развели на дороге костер? А костру разгораться не хочется, вот и весь, мол, разговор?
        Но это ведь от них зависит, разгорится костер или нет. Надо ведь что-то делать, чтоб разгорелся… А главное - хочется что-то делать…
        * * *
        Ирина и не удивилась, когда Саша позвонил ей утром в субботу. И сразу, без изысканных обиняков, предложил деловито:
        - У меня к тебе хорошее предложение! Вернее, просьба… Пригласи меня сегодня на обед, а?
        Она растерялась, молчала какое-то время, потом промямлила нерешительно:
        - Да, но… Нет, я не против, конечно… А только как я Вике вдруг твое появление объясню?
        - Да так и объяснишь… Мол, пригласила хорошего человека отобедать с вами, что тут особенного?
        Голос Саши звенел насмешливой веселостью, и от этого она еще больше растерялась, проговорила совсем неуверенно:
        - А может, в другой раз, а? Как-то ты меня врасплох застал… Как-то я не готова…
        - К чему не готова? К обеду?
        - Да нет…
        - Если ты из-за дочери переживаешь, то она, насколько я знаю, в кино собралась с моей Соней. Я слышал, как они недавно созванивались и договорились, что встретятся в двенадцать. А я к тебе часа в два приду, допустим… Вполне успеешь обед приготовить.
        Ирина только плечами пожала - вот же настырный какой, а? Уже и часы для приготовления обеда ей нужные отвел…
        И в то же время настырность эта была приятна, черт возьми. Веселая такая настырность, легкая, располагающая к таким же веселым действиям. К тому же Вика уже заглянула на кухню и сообщила деловито:
        - Мам, я с Соней в кино пошла… Потом еще куда-нибудь, не знаю… Ты не теряй меня, ладно? Я поздно приду.
        Хотела спросить: «А Юра с вами?» Но не успела, потому что Вики уже и след простыл. К тому же неудобно было спрашивать, потому что Саша на том конце провода ждал ее ответа…
        - Ладно, приходи на обед. Ровно в два и приходи. Уговорил. Вика и впрямь в кино с Соней намылилась.
        - А я тебе что говорю? Хоть Вика бы нам и не помешала, но мне бы хотелось вдвоем посидеть, в теплой домашней обстановке. Просто посидеть, просто поговорить… Простое человеческое желание, согласись?
        - Да ладно, ладно, поняла я… Что ты меня все уговариваешь? Скажи лучше, что тебе приготовить?
        - Я борщ хочу. Сто лет уже хорошего борща не ел. Сонечка моя не особо стремится на кухню, у нее другие заботы, сама понимаешь. Да и не сумеет она хороший борщ сварить, я думаю. Так что вся надежда на тебя… Ты ведь умеешь, я думаю?
        - Умею, конечно. Может, чего другое я не умею, а насчет моих кулинарных способностей можешь даже не сомневаться. Всю жизнь у плиты стою, успела насобачиться.
        - Звучит заманчиво. Так в котором часу мне приходить? То есть… к которому часу ты меня на обед приглашаешь?
        - Я приглашаю?!
        - Ну да. Сама же только что себя расхваливала, я и уши развесил.
        - Ну ладно, что ж… Если такой интерпретации хочется, пусть так и будет… Я приглашаю тебя к двум часам. На обед. То есть на борщ… - улыбаясь, проговорила она и быстро нажала на кнопку отбоя.
        И продолжая улыбаться, снова подумала про его легкую тональность и пожала плечами в недоумении. Надо же… А он всегда ей казался слишком серьезным, слишком закрытым. Думала, он из породы мужчин-молчунов, которые слова лишнего не скажут то ли из скромности, то ли от избытка внутренних комплексов. Да что там говорить, она никогда вообще не задумывалась о Сонином отце, потому что зачем? Кто же задумывается о том, какой характер у отца девочки, с которой дружит твоя дочь?
        А этот Саша… Смотрите-ка! Уже второй раз ее удивляет. И даже третий, пожалуй… Первый раз она удивилась, когда он на день рождения Вики пришел вместе с Соней. Хотя теперь-то выяснилось, почему он пришел… Это всего лишь глупые козни девчонок были. Хотя и не глупые, как на самом деле оказалось…
        Все, пора выходить из задумчивости, у нее же времени в обрез, надо идти борщ готовить! Не такое это и быстрое дело, между прочим! Слава богу, хоть все составляющие компоненты для борща в доме есть.
        Ровно в два она услышала звонок в дверь. Кастрюля с борщом уже стояла на плите, стол накрыт для двоих. Себя приукрашивать она не стала намеренно - она ведь дома, зачем? Только переоделась в джинсы и футболку, сняла с себя трикотажный домашний костюмчик.
        Открыла дверь, улыбнулась, нарочито гостеприимно взмахнула рукой - прошу! Хотя эта смешливая нарочитость очень хорошо вписывалась в ту легкую тональность общения, которую с утра задал Саша.
        Он перешагнул порог, протянул ей бутылку шампанского. А большую коробку конфет держал под мышкой, елозил по ней локтем, будто она ему страшно мешала.
        - Давай сюда и конфеты тоже… - произнесла она деловито, принимая у него из рук шампанское. - А то прям как Новосельцев из того фильма… будешь их потом мне под нос совать.
        Он улыбнулся коротко и, как ей показалось, немного смутился все же. Видать, пробила она его насмешливую невозмутимость упоминанием про Новосельцева. А что, пусть не думает, что он один такой смелый!
        - Я хотел вина купить, но потом вспомнил, что ты шампанское очень любишь… - произнес он тихо, отдавая ей конфеты.
        - Да, шампанское под борщ - это верх гурманства, конечно же! Просто бездна вкуса, что тут еще можно сказать! И это уже традицией некой становится, тебе не кажется? То мы под говядину шампанское пьем, то под борщ…
        - Да, согласен. Необычно как-то… Особенно под борщ. Надо попробовать. А вдруг понравится? Кстати, борщом уже на лестничной клетке пахнет, причем умопомрачительно! Не томи, хозяйка, зови за стол!
        - Так и прошу! - снова вскинула она руку в сторону кухни. И тут же спросила быстро: - Это ничего, что я на кухне накрыла? Не по-парадному.
        - Да нормально, хозяюшка, все свои… На кухне и лучше даже, к борщу поближе…
        Уселись за стол, Саша открыл шампанское, разлил шипящее вино по бокалам. Она торжественно поставила перед ним тарелку с борщом, спросила заботливо:
        - Сметанки положить?
        - А как же? Что это за борщ без сметанки? Только я сам, ты лучше садись… Давай за встречу выпьем. Я очень рад тебя видеть, правда.
        - И я рада… Что ж, давай за встречу! Надеюсь, на этот раз ты меня не оставишь один на один с этой бутылкой? А то я в прошлый раз напилась как дура, а ты смотрел на меня трезвыми глазами. Смешно тебе было, наверное?
        - Нет, не смешно. Ты такая красивая была, знаешь… Щеки горят, глаза блестят…
        - А теперь что, некрасивая, да?
        - Почему же? И сейчас красивая… Очень красивая…
        Он снова будто смутился, опустил глаза. Ей и самой стало неловко, будто сама напросилась на комплимент. Чтобы развеять неловкость, проговорила быстро:
        - Ну, давай уже выпьем, что мы это шампанское в руках греем! И ешь, а то борщ остынет, невкусный будет!
        Потом она наблюдала исподтишка, как Саша сосредоточенно ест борщ. Старательно так, будто важное дело делает. Даже брови свел к переносице, голову слегка поворачивает вбок и мыкает коротко после каждого глотка - м-м-м…
        И вдруг поймала себя на мысли - а ведь нравится смотреть, как он ест… Да, нравится! И еще вдруг вспомнилось, как девчонки на работе рассуждали на эту тему - это и есть показатель, как ты к мужчине относишься. Если тебя раздражает, как он ест, значит, не твой мужчина. А если нравится - точно твой… Своего рода лакмусовая бумажка, ага. Глупости это все, конечно же, но… Что-то в этом есть, надо признать… Например, никогда бы ей в голову не пришло наблюдать, как ест Лева. Ну ест и ест… Вообще все равно было. Ни раздражения не возникало, ни желания сидеть и наблюдать за процессом, улыбаться глупо, подперев щеку ладонью. А теперь так и хочется принять эту бабскую позу, даже приходится сдерживать себя - еще чего не хватало! Потому что она Саше никто, потому что он просто в гости пришел на обед! И все! Поест борща, выпьет еще шампанского и уйдет по своим делам. А она дома останется, будет свои проблемы решать. Их же куча целая, проблем этих… Не сосчитать…
        Шампанское вскоре ударило в голову, и мысли в ней потекли уже другие, более легкие. Даже немного философские, можно сказать… Мол, почему это все мужики так любят есть борщ, что в нем такого особенного? Ведь странно даже, если вдуматься… Всего лишь картошка с капустой, свекла с морковкой. Ну, чеснок еще… Шкварок немного… И еще чуть-чуть ерунды всякой заправочной… А их прямо за уши не оторвешь, как от сильного колдовского зелья! Может, какой-то особый сермяжный и тайный смысл в этом сокрыт, женской природе неведомый?
        Саша покончил с борщом, отодвинул от себя тарелку и улыбнулся ей благодарно.
        - Спасибо… Очень вкусный борщ, правда. Ты умеешь… Не зря хвасталась, стало быть.
        - Может, добавки? - спросила она заботливо.
        - Нет, что ты… Я и без добавки уже… как это выразиться… осоловел. Так моя бабушка когда-то говаривала - наелся малец и осоловел…
        - Хм! Впервые такое выражение слышу!
        - А я впервые в жизни такой вкусный борщ ем!
        - Скажешь тоже… Хотя я где-то читала, будто бы у каждого человека борщ абсолютно разным на вкус получается. Что это вовсе не от ингредиентов зависит, а от настроя душевного, от мыслей, вообще от общего состояния в данный момент. И даже от интеллекта…
        - Ну, значит, у тебя в данный момент с этим все в порядке. И мысли хорошие, и настроение. А я слышал, что некоторые мужики даже за основу берут то обстоятельство, как женщина борщ готовит. То есть решают, жениться на ней или нет. Я бы, например, после такого борща точно бы на тебе женился!
        Ирина хмыкнула и даже не нашлась, что сразу ответить, отвела глаза в сторону. И понимала, конечно же, как глупо сейчас выглядит. Будто продолжения фразы ждет.
        И в то же время ей наплевать было - и пусть глупо выглядит! Потому что хорошо было внутри, как-то очень уютно и тревожно-весело. И пусть пауза затянулась, пусть… Она сама по себе тоже хорошей была, эта пауза. Тоже тревожно-веселой. Будто легкие коготки внутри скребут, не больно скребут, а щекотно. Никогда она ничего подобного не испытывала…
        Звонок в дверь проверещал так не вовремя, так досадно некстати! Она даже глянула на Сашу с удивленным возмущением, будто он был виноват в том, что кто-то стоит за дверью.
        И тут же звонок повторился - короткий, несмелый. И она поняла, кто это звонит. Боже, неужели опять?! Опять эти люди пришли ее мучить, прошлое ворошить? Ну сколько можно, в самом-то деле? Это уже на истязание навязчивое похоже становится! Ведь все им сказала уже… Полицию вызывать пора, что ли? Жаловаться на нарушение права неприкосновенности частной жизни? Вот доведут они ее до греха, доведут…
        А может, вообще не открывать, они еще позвонят и уйдут?
        - Ирин, там пришел кто-то… - тихо проговорил Саша, глядя на нее удивленно. - Слышишь, в дверь звонят? Почему ты не открываешь?
        - Это не ко мне, я думаю. Дверью ошиблись. Позвонят и уйдут, ничего страшного.
        Но звонок повторился - уже более долгий, настойчивый. Она вздохнула нервно и коротко, сплела пальцы в жесткий замок, даже головой мотнула как загнанная лошадь.
        - Ты почему так испугалась? - спросил Саша. - На тебе лица нет… Хочешь, я сам пойду открою?
        - Нет… Нет, не надо. Я сама… Опять они по мою душу пришли, по всей видимости…
        - Кто пришел?
        - Да я тебе потом объясню, ладно? - проговорила она решительно, вставая со стула. - Ты сиди пока, я быстро! Сиди…
        В прихожей она глянула на свое лицо в зеркале - слишком растерянное какое-то. Надо бы наглости в него добавить. А лучше - зверства. Чтобы прекратить эти непрошеные визиты раз и навсегда. Чтобы дорогу сюда забыли, чтобы… Чтобы поняли все…
        Распахнула дверь так резко, что стоявший на лестничной площадке Павел Георгиевич Морозов отпрянул, забормотал испуганно:
        - Добрый день, Ирина… Простите… Вы так долго не открывали, я подумал, что никого дома нет…
        - А для вас и в самом деле никого здесь нет, Павел Георгиевич. И я не понимаю, зачем вы с таким постоянством в эту дверь все время звоните. Я ведь вам сразу все сказала, еще в первую нашу встречу. Вика не будет с вами общаться, ей этого совсем не нужно! Неужели вам что-то еще не ясно, Павел Георгиевич? И жене так же объясните, пожалуйста!
        - Да… Да, конечно… Простите, Ирина, что я вас беспокою… Простите…
        Наверное, со стороны она сейчас выглядела очень жестокой. Стоит пожилой человек на пороге, просит у нее что-то, а она ему грубо отказывает. И даже не видит, как жалко-смиренно этот пожилой человек голову опустил, как несчастно отсвечивает его бледная лысина на макушке. А она вся такая воинственная, такая неприступная! Так и хочется стороннему наблюдателю в ее адрес сказать - да как не стыдно-то, господи! Зачем так сурово обращаться с пожилым человеком! К тому же он все бормочет и бормочет что-то свое:
        - Простите, Ирина, простите… Я все понимаю, да, очень хорошо понимаю… Конечно, вы вправе так поступать, но… Моя жена очень больна, и я решил… Может, вы все-таки разрешите… Анна очень хочет внучку увидеть, говорит, вдруг в последний раз… Она очень больна, правда, поверьте, Ирина!
        - Я сожалею, но ничем вам помочь не могу, Павел Георгиевич. Желаю вашей жене скорейшего выздоровления и долгих лет жизни. Все, извините, я не могу больше говорить, у меня гости!
        Она хотела было закрыть дверь, но Павел Георгиевич снова заговорил жалостно:
        - Постойте, Ирина! Постойте… Не закрывайте дверь! Позовите Вику, пожалуйста, хоть на минутку! Можно я с ней сам поговорю? Я объясню…
        - Что вы ей объясните? Не надо ей ничего объяснять. Я все давно ей рассказала, она знает, как вы от нее когда-то отказались. Или вы на жалость давить собрались, про тяжелое самочувствие Анны Николаевны ей рассказывать?
        - Но она и в самом деле очень больна, поверьте! Больна с тех пор, как увидела Вику… Все время твердит, что это Ромочка, места себе не находит… Простите нас, Ирина, простите! Простите, что так поздно мы спохватились. Пожалейте нас, Ирина! Позовите Вику, пожалуйста! Она ведь дома, наверное?
        - Нет. Ее нет дома. И придет очень поздно. Я вас не обманываю сейчас, правда… Пожалуйста, перестаньте нас преследовать! Неужели вы еще не поняли, что не будет так, как вы хотите? И позвольте мне закрыть дверь…
        Наверное, она говорила слишком громко, потому что услышала за спиной встревоженный Сашин голос:
        - Может, помощь нужна? Что происходит, Ирина?
        Он вырос у нее за спиной, глянул сурово на Павла Георгиевича, и тот проговорил виновато:
        - Простите, Ирина… Я вам помешал, наверное… Хорошо, я уйду. Простите…
        Повернулся спиной, шагнул к лифту. И спина у него была такая же несчастная, жалко согбенная. Ирина закрыла дверь, без сил припала спиной к стене и проговорила тихо:
        - Да когда уже это кончится? Говоришь им, говоришь… А они будто не слышат… Измучили меня совсем…
        - Давай шампанского выпьем, - решительно предложил Саша. - Пойдем, пойдем… Иначе ты плакать начнешь, как мне кажется.
        - А что, нельзя? - спросила Ирина, следуя за ним на кухню.
        - Да почему же… Плачь, если хочешь. Говорят, это даже полезно в стрессовых ситуациях. А у тебя она именно такая, как я понял.
        - Да… Именно такая и есть… Достали уже, честное слово… Я изо всех сил хочу забыть, а они… Как будто эту старую боль заново заставляют меня переживать!
        Сказала и заплакала все-таки. Саша подвинул к ней по столу бокал с шампанским, она дрожащей рукой взяла его, сделала несколько жадных глотков. Но легче не стало, наоборот, слезы полились с новой силой. И проговорила, сердито всхлипывая:
        - Хорошо, что Вики дома не оказалось! Хоть в этом повезло… Ты прости, Саш, я сейчас успокоюсь… Сейчас, еще одну минуту…
        Саша кивнул и даже рукой махнул слегка - плачь, мол, сколько угодно. И смотрел на нее очень серьезно. И она была благодарна ему за это молчание, эту серьезность. Было бы хуже, если бы он принялся жалеть ее суетливо, говорить что-то расхожее, что все говорят в таких случаях - не бери близко к сердцу, мол… А еще говорят - перемелется, мука будет. А еще - не стоит из-за всякой ерунды слезы лить…
        Ничего такого он ей не сказал. Но когда она проплакалась-успокоилась, потребовал довольно решительно:
        - А теперь давай рассказывай все, лучше с самого начала! Я тебя внимательно слушаю, ну?
        Она было возмутилась немного от этого «ну», а потом как-то вдруг сникла, проговорила тихо:
        - Долго придется рассказывать, Саш… Очень долго… Получается, всю мою жизнь надо тебе рассказать…
        - Пусть долго. Мы ведь никуда не торопимся, верно? Девицы наши сегодня поздно вернутся… Так что рассказывай, я слушаю.
        - Может, не надо? Зачем это тебе?
        - Надо, если прошу… Представь, что ты сейчас на сеансе у психоаналитика, рассказывай все.
        - Но ты же не психоаналитик, правда?
        - Ну и что? Все равно эффект тот же самый. Когда человек вслух проговаривает свою боль, она из него выходит потихоньку, и тогда ее можно со стороны увидеть, даже поговорить с ней, если хочешь. О чужой боли всегда легче говорить, чем о своей.
        - И что? Тогда эта боль уйдет, думаешь?
        - Ну нет… Не так сразу. Ничего никогда не происходит по мановению волшебной палочки. Очень много над собой работать еще приходится.
        - Мне работать? Пусть те работают, кто эту боль в меня когда-то вложил! Это же я с ней живу, а не они с ней всю жизнь жили! Да я… Я ж ни на минуту не могла забыть… Я ночами просыпаюсь от ужаса, когда эту картину вижу… Да что говорить, я будто все еще в том моменте живу, когда… Когда не знаешь, что с тобой будет, что с твоим ребенком будет…
        - Ну все, хватит загадками говорить! Я понял, что проблема у тебя серьезная. Рассказывай все с самого начала… Я понимаю, что тебе тяжело, но так сейчас надо. Давай…
        Ирина вздохнула, откинулась на спинку стула, прикрыла глаза. Ничего ей не хотелось рассказывать, если честно. Хотелось снова туда, в их легкое непринужденное общение - там было так хорошо… По-новому как-то, совсем непривычно… И странно ведь как получается, а? С Левой столько бок о бок жила, а легкости такой не испытывала. Чтобы самой собой быть. Все время только и делала, что в лицо ему заглядывала - ты ведь доволен мной, Лева, правда? Я хорошая тебе жена, ты ведь не пожалел, что совершил когда-то свой благородный поступок? Я ведь так стараюсь, Лева, так стараюсь…
        А с Сашей она совсем другая. Более свободная, что ли. Хоть и ревет перед ним белугой как последняя идиотка. Наверное, это нехорошо, что он ее видит такой зареванной, такой некрасивой. А может, наоборот, хорошо…
        Странно, правда! Они и знакомы-то по-настоящему всего ничего, потому что давешнее шапочное знакомство не считается. Или это неважно… сколько времени знакомы? А важно вот это его выражение лица - очень серьезное и напряженно ожидающее ее рассказа?
        Вздохнула еще раз, принялась рассказывать. Все с самого начала - как боялась, что мачеха ее в детдом сдаст, как уехала потом в институт поступать со знанием, что никогда уже не сможет вернуться. Что она одна, совсем одна. И про Ромочку тоже пришлось рассказывать, никуда ведь не денешься…
        - Понимаешь, мне же нельзя было в общаге оставаться, туда только на время вступительных экзаменов пустили… Вот мне Рома и предложил на даче у своего друга пожить. Я согласилась, даже рада была такой удаче. Там так хорошо было, знаешь! Сосны кругом, лес, тишина… И Рома приезжал, был рядом… Ну, я голову и потеряла, сама не поняла, как все получилось… Да нет, ты не думай, он очень хороший был, он сразу жениться на мне решил, как только я ему сказала, что беременна! Даже ни секунды не думал! И родителям тоже сказал… Правда, про ребенка не сразу сказал, побоялся, наверное. Они даже на обед меня пригласили, что-то вроде смотрин устроили с перекрестным допросом. А чего меня было допрашивать, я ж вся на виду… Без рода без племени, приезжая из провинции девчонка. По их логике, такая должна быть только охотницей за приличным женихом, каким Ромочка и был. Вот они и решили, что я ему не пара, что не будет никакой свадьбы. И даже когда Ромочка им про ребенка сказал, своего намерения не изменили. Наоборот, начали действовать очень решительно, то есть отправили сына куда подальше, чтоб я никак до него дотянуться
не могла, ни при каких условиях. Я хотела тогда от ребенка избавиться, но уж поздно было… Сейчас как подумаю о том, что могла бы тогда свою Вику убить, аж мороз по коже от ужаса пробирает! Ой, даже говорить об этом не могу, правда! Налей мне еще шампанского, а?
        Саша кивнул, молча наполнил ее бокал. Сделала несколько глотков, помолчала немного, потом продолжила:
        - Когда меня из роддома выписали, тут самый ужас и начался. Не знаю, почему я надеялась, что меня с ребенком в общежитии могут оставить? Что учтут мое положение, что я сирота… Да и зачем теперь об этом рассуждать, как я там решила да на что надеялась. Это мне сейчас понятно, что сама во всем виновата. Голову надо было на плечах иметь тогда еще, когда на чужой даче жила. Но я так была благодарна Роме, так ему верила почему-то… Да и не обманул он меня, если по большому счету, это родители на него надавили. Он был хороший сын, послушный. Не посмел поперек их воли пойти. Уехал. А я осталась. И пошла из общежития в никуда. То есть в буквальном смысле в никуда… Вика в пеленках пищит, кормить ее пора, а я даже приткнуться нигде не могу, представляешь? Ну не в магазине же я грудь вытащу и не в парке на скамейке, правда? Это нынешние вольные матерешки могут такое себе на раз-два позволить, а тогда было не так, совсем не так. И вот хоть что делай, хоть сквозь землю провались вместе с ребенком… Хотя сейчас я понимаю, что можно было место найти, покормить можно. И приткнуться куда-нибудь было можно, наверняка
ведь были уже какие-то социальные центры для женщин, попавших в подобное положение! Но я так напугана была, такая еще слабая после роддома, я вообще уже ничего не соображала… Все время казалось, что меня кто-то злой и жесткий гонит метлой… Прямо в холодную пропасть гонит…
        Она замолчала, будто задохнулась слегка. Сделала глоток шампанского, прикрыла глаза и унеслась мысленно в ту минуту отчаяния. И тут же очнулась от Сашиного тихого голоса:
        - И ты к ним пошла, да? К его родителям?
        - Да, пошла. Поймала на последние деньги такси, потому что Вика плакала так надрывно, что сердце рвалось! Приехала, в дверь позвонила… Вышла ко мне мать Ромы, даже в квартиру не пустила. Я ей объясняю - мне, мол, только ребенка покормить, пусть и в прихожей! А она просто кремень… Нет… и все. Уходите. Чтоб духу вашего здесь больше не было. Развернулась и ушла обратно в квартиру, дверь закрыла. И что мне оставалось делать? Присела на лестничную ступеньку, начала Вику кормить… Помню, как дверью где хлопнут или лифт зашумит, я тут же грудь из Викиного рта выхватываю и прячу, она так обиженно личико кривит - что ж ты, мол, делаешь, мать…
        - Ну, а потом? Куда ты потом пошла?
        - Да никуда, в общем. Не знала я, куда пойти. Просто по улице брела, пока не устала. Потом дождь начался… Холодный такой дождь, помню, майский. Я на скамейку в сквере села, сил уже идти не было. И сижу, Вику к себе изо всех сил прижимаю. В плащ свой ее кутаю… И так и сяк ее кутаю… Тут Лева нас и увидел, у него вечерняя пробежка была. И подошел. И спросил - чего это вы тут, мол, с ребенком. И к себе домой привел…
        - Лева - это…
        - Это мой муж нынешний, да. Вернее, бывший… Мы сейчас в состоянии развода находимся, ты ведь знаешь. Но не будем сейчас о нем… Он хороший человек, я всю жизнь ему буду благодарна. Если б не он…
        - Да, я понимаю. Не будем. А я всегда считал, что он родной Викин отец…
        - Ну да. Все так считали. И Вика так тоже считала. Представляешь, каким потрясением для нее было, когда эта парочка вдруг к нам заявилась? Они, видите ли, очень хотят с внучкой общаться, ага! Она же так на покойного Ромочку похожа!
        - Так он умер?
        - Да… И внуков им не оставил. И потому они вспомнили вдруг, что у них где-то внучка есть. Столько лет не помнили и знать не хотели, а сейчас вдруг вспомнили! И сразу полюбили, и сразу им внучку вынь да подай на тарелочке с голубой каемочкой! И такие ведь настырные, знаешь… Их в дверь выгоняешь, а они в окно залезть норовят! Этот Павел Георгиевич, Ромин отец… Ну, который сейчас приходил… Он даже и до Левы добрался, его с ума свел своими обещаниями! Мол, если поспособствуешь примирению, я твою научную тему профинансирую! Лева так в искушение сразу впал, что все у нас пошло кувырком. Начал меня уговаривать, я ни в какую… И Вике пришлось все рассказать… Ну вот за что мне это все, а? У меня память болит, а они… Да ни за что я им не позволю, не будет этого никогда! Это моя дочь, только моя! Как они меня тогда на порог не пустили, так и я их никогда не пущу на порог! А еще никогда не забуду ту самую скамейку под дожем… Как ребенок мой замерзал… Ну скажи, разве я не права?
        - Права, права… Конечно, права. Да только с болью своей что будешь делать, вот в чем вопрос. Так и будешь ее в себе нести, пока не надорвешься, да? Ведь это очень тяжелая ноша, она тебе и сейчас жить не дает, и потом тоже не даст.
        - Ничего, справлюсь как-нибудь! Мне не привыкать!
        - Может, и справишься. А только зачем?
        - Что - зачем? Не поняла…
        - Справляться - зачем? Ведь все твои духовные силы только на то и уходят, чтобы с болью справляться. Не лучше ли от нее раз и навсегда избавиться, жить налегке? Это ж такое счастье, когда идешь себе налегке…
        - Да как? Как я от нее избавлюсь? Я как подумаю, как вспомню… Как я на скамейке в парке сидела…
        - Ну да. На скамейке в парке сидела, да. Я слышал. Ты сейчас это говоришь, будто страшное заклинание произносишь. Я думаю, ты не раз и не два его произносишь, правда? И не мне одному… Ты привыкла к этому заклинанию, ты с ним сроднилась, ты больше жизни своей без него не представляешь, верно? Оно для тебя собственной притчей во языцех стало?
        Она смотрела на него, моргала и не понимала уже ничего. Что это он сейчас говорит такое ужасное, а? Да разве она для этого все ему рассказала? Чтоб он над ней издевался сейчас, что ли?
        - Ну-ну, не смотри на меня так, не надо… Я вовсе не хочу тебя обидеть, пойми! - вполне дружелюбно улыбнулся ей Саша и взял ее ладонь в руки. И пожал ее как-то по-особенному, очень тепло. Будто хотел добавить к своим словам - я здесь, я с тобой, я на твоей стороне. Я твой друг, не бойся.
        - Тогда зачем ты мне все это говоришь, если не хочешь обидеть? Не понимаю…
        - Я просто хочу, чтобы ты меня услышала! Чтобы увидела, что с тобой происходит!
        - А что со мной происходит, что?
        - А то… Ты баюкаешь обиду и боль, вот что. Ты испытываешь болезненное блаженство, когда их баюкаешь, понимаешь?
        - То есть… Я мазохистка, по-твоему? Муж мой говорил, что я мазохистка… И ты туда же?
        - Ну, не совсем так, конечно… Ты не мазохистка, нет. Это уже из другой оперы, это не твой случай. Но боль ты свою очень любишь, согласись…
        - Да не говори ерунды! Как это можно - любить боль? Да я бы рада была, если б она из меня ушла, но ведь это невозможно, я знаю!
        - Возможно, Ирина. Очень даже возможно. Тебе просто надо взять и захотеть жить без этой боли, без этой обиды. А если точнее сказать - просто научиться быть свободной. А если свободной, стало быть, и счастливой. Ведь ты хочешь быть свободной и счастливой, верно?
        - Ну, допустим… И как же я этому научусь?
        - Да очень просто. Нужно взять и простить.
        - Кого простить? Родителей Ромы простить?
        - Ну да…
        Она отстранилась, глянула на него с ужасом и удивлением. И переспросила тихо:
        - Прости-и-и-ить? Да ты что такое говоришь, Саш? Ты сам себя слышишь сейчас? Как это я могу их простить? Да нет, это просто невозможно, что ты!
        - Это возможно, Ирина. Ты ведь даже мысли такой не допускаешь, пойми. А ты возьми и допусти хоть на секунду…
        - Нет! Нет, это невозможно. Может, кто-то и может, а я не могу, нет! Я не умею прощать. Кто-то умеет, а я не умею! И я в этом не виновата, природа у меня такая! Не умею!
        - О, как же тебя колбасит сейчас, бедная… От одной только секундной мысли колбасит… Не хочу, не буду, не умею! Невозможно, природа у меня такая! Еще целый забор из подобного отрицания возвести можешь, да только за этим забором не спрячешься, пойми.
        - Но я правда не смогу, Саш… Я же себя хорошо знаю…
        - Ну вот, еще одна спасительная отговорка. Да ты даже попробовать не хочешь, не можешь сама себе разрешить! А ты разреши… Ну хочешь, вместе в эту дверь войдем, я тебя за руку держать буду…
        - В какую дверь?
        - В дверь, которая зовется прощение. Ты знаешь, у прощения ведь всегда дверь открыта. И все могут туда шагнуть, только не догадываются об этом. Им легче сказать - не умею, не могу, не хочу. И на этом точку поставить, а не многоточие. Но ведь в многоточии вся суть и есть… Да, это на самом деле трудно, очень хочется спрятаться за «не могу». Но я еще раз тебе повторяю - у прощения всегда дверь открыта, это наше испуганное сознание видит ее закрытой, только и всего! Надо просто взять и войти… И даже не войти, а сделать к ней несколько первых шагов. А потом все получится, вот увидишь! Получится перешагнуть за порог. Это ведь тебе больше надо, чем тому, кто просит у тебя прощения, понимаешь?
        - Нет… То есть я понимаю, конечно, но… Мне трудно сейчас пока даже думать об этом. Я очень устала, Саш… Ты уйди сейчас, ладно? Прости, что я тебя гоню, но мне надо побыть одной…
        - Да, я уйду, конечно. Я понимаю тебя, очень хорошо понимаю. Сам через это недавно прошел, когда не мог жену простить… Но ты обещаешь мне подумать над всем этим? Просто подумать?
        - Да, обещаю. Спасибо тебе… Я ж знаю, что ты искренне мне хочешь помочь, но я пока не готова… Даже говорить на эту тему не готова. Дверь за собой захлопнешь, ладно?
        Саша снова сжал ее ладонь, потом встал со стула, вышел из кухни. Вскоре она услышала, как в прихожей хлопнула дверь.
        Ушел… И странное ощущение после себя оставил. Будто изменилось что-то в окружающем пространстве, будто что-то пошло по-другому. И сама ее жизнь изменилась, будто раздумывала, в какую сторону повернуть. И думать ни о чем не хотелось, хоть и обещала Саше. Очень хотелось спать. Может, шампанское на нее так подействовало? Или эти слова его странные о прощении?
        Хотя почему же странные? Наверное, что-то в этом и есть. И кто-то умеет войти запросто в эту дверь, именуемую прощением. Кто-то, но не она… Черт возьми, как же хочется спать, как сильно хочется спать!
        Ушла в спальню, бухнулась на кровать и тут же уснула. Сон был крепким и вкусным - давно так не спала. И такое было чувство необычное в этом сне, будто сил для чего-то важного набиралась… Не сновидение, а именно чувство!
        Когда проснулась, долго не могла понять, какое сейчас время суток. Утро? Ночь? Ну да, вроде ночь, за окном темно…
        Нашла телефон, глянула на время. И вовсе еще не ночь, а половина двенадцатого. И сна больше ни в одном глазу. И зачем выспалась, спрашивается? Придется теперь всю ночь лежать и в потолок пялиться. Да еще и голова болит нестерпимо… Надо хоть до кухни дойти и воды попить.
        Но вставать ужасно не хотелось. И еще что-то мешало… кроме недовольства собой и головной боли. Мысль какая-то нехорошая шевелилась внутри. Или ощущение неприятное… Да, пожалуй, ощущение, похожее на обиду.
        И поняла вдруг, что это за ощущение! Вернее, и впрямь обида! И даже будто словами эта обида облеклась, произнесенными Сашиным голосом! Как же он это сказал, если вспомнить? Мол, произносишь это все будто страшное заклинание? Про то, как сидела на скамейке в парке с ребенком на руках, как пойти тебе было некуда? И не раз, и не два уже произносила его, наверное, и уже оно собственной притчей во языцех стало? Привыкла к этому заклинанию, сроднилась, больше и жизни своей без него не представляешь, да?
        Вспомнила все дословно почти, и кровь ударила в голову, даже почувствовала, как слезу из глаз вышибло - да как он посмел вообще? Почему он в таком тоне с ней разговаривал, почему она ему это позволила? Она ж открылась так доверчиво, рассказала все. А он…
        А что он? Пожалеть ее должен был, что ли, как маленькую обиженную девочку? По головке погладить? Этого она от него хотела, да?
        Самой стыдно признать, что да… Именно этого и хотела. Чтобы пожалел, чтобы заклеймил презрением обидчиков. Да и по всем канонам должен был заклеймить, если сочувствует, если ее понимает… А он… А он! Мало того, что не заклеймил, так еще и простить этих обидчиков посоветовал! Мол, ей это прощение больше нужно, чем им! Чтобы тяжесть обиды в себе не таскать! Философ доморощенный… Простить ей надо, смотрите-ка… Щас, ага! Знаем мы про это прощение, слышали… Еще бы про смирение рассказал и про то, что надо левую щеку подставить, когда тебя по правой ударили. Да за кого он ее держит вообще?
        Так себя распалила, что пить хотелось уже нестерпимо. Встала, пошла на цыпочках на кухню: Вику бы не разбудить… Тихонько заглянула к ней в комнату, увидела, что кровать пуста… Господи, да что же это такое? Где же она? Время почти двенадцать часов!
        И забыла, куда шла, бросилась обратно в спальню, кликнула Викин номер. Сжалась вся в нетерпении ожидания - погоди, доченька, сейчас я тебе устрою ночные гуляния!
        Звонки были длинными и занудными, было ясно, что сейчас они оборвутся механическим голосом оператора - простите, мол, абонент сейчас не может ответить, перезвоните позже. Или еще что-нибудь в этом роде… Что он вне зоны доступа, например. Обычно Вика сразу отвечает, когда она ей звонит…
        Может, не слышит просто? Телефон запихнула поглубже в рюкзак и не слышит? Но все равно время-то должна чувствовать, ведь они давно уже договорились, что все гуляния не позже одиннадцати!
        А может, Соня знает, где Вика? Может, она ей ответит?
        Сонин телефон тоже выдавал длинные гудки, но почему-то на душе легче стало. Значит, Вика не одна, она вместе с Соней… Просто обе находятся где-то вне зоны доступа. Бывает, что ж… Главное, они вместе…
        Хотя чего уж душой кривить, вовсе не тому она сейчас обрадовалась, что Вика гуляет вместе с Соней! А тому обрадовалась, что если она с Соней гуляет, то Юры рядом нет. Потому что Соня была бы третьей лишней…
        Господи, глупые какие вычисления она строит, сама себя ими успокаивает! Если бы да кабы, значит да не значит… Надо просто точно узнать, дома Соня сейчас или нет!
        Кликнула номер Саши, начала ходить нервно по комнате - ну хоть ты ответь… Пожалуйста, ну!
        - Да, Ирина… Я слушаю… - услышала наконец его ровный и тихий голос.
        - Скажи мне, Соня дома? - спросила нервно и коротко, почти с истерикой.
        - Да, дома… - растерянно подтвердил Саша. - А что случилось, Ирина? Что у тебя с голосом?
        - А почему она тогда на мои звонки не отвечает?
        - Да не слышит просто… Она в ванной сейчас…
        - Позови ее к телефону, слышишь? Я только спрошу! Пожалуйста, Саш! Мне очень нужно!
        - Ладно, сейчас…
        Было слышно, как он идет по коридору в сторону ванной, как стучит в дверь, как говорит виновато:
        - Сонь, извини… Возьми телефон, пожалуйста, я его в дверную щель просуну… Это Викина мама звонит, что-то срочное…
        Вскоре она услышала удивленный Сонин голосок:
        - Да, теть Ир? Что случилось?
        - Это я тебя должна спросить, что случилось, Сонечка! Где Вика, почему ее до сих пор дома нет?
        - Я… я не знаю. Но она скоро придет, не волнуйтесь, пожалуйста…
        - Она с Юрой, да? Говори прямо, не юли!
        - Ну, с Юрой, допустим… А что в этом такого, теть Ир?
        - Да как это - что такого! Время уже двенадцать! Я тут с ума схожу, а ей никакого дела нет! Могла бы хоть позвонить и сказать, где она, с кем она!
        - Так вы ж сразу ругаться будете, если она правду скажет… Из-за Юры… А она любит его, теть Ир. А вы этого никак понять не можете. И что ей теперь делать, как быть? Сами посудите, правда…
        - Не учи меня жить, Сонечка, ладно? Я сама разберусь, что для моей дочери нужно! И вообще никому не надо меня жизни учить…
        Она хотела добавить - и отцу твоему, мол, этого не позволю, но сдержалась. К тому же услышала, как в двери ключ зашуршал, и встала в прихожей грозно, свернув на груди руки кралькой. Хотя и терпеть не могла эту грозную бабью позицию, но сейчас вдруг само собой получилось.
        Дверь открылась тихо-тихо, сначала показалась Викина голова. Не дав дочери опомниться, она спросила сердито:
        - Ну и где твои обещанные одиннадцать часов? Забыла, о чем мы с тобой договаривались? Как это все называется, можешь мне объяснить?
        - Мам… Ну не начинай, пожалуйста, а? - обреченно проговорила Вика, опускаясь в прихожей на пуфик и стягивая с ног кроссовки. - Ну что я, маленькая, что ли, чтобы по времени домой приходить? Ну это уже не смешно, мам, правда…
        - А мне смешно, что ли? Я тут с ума схожу, от окна к окну бегаю, звоню всем подряд без разбору! А ей смешно, видите ли! Где ты была, говори?
        - Да нигде не была… Просто гуляла…
        - С кем ты гуляла? С Юрой? Только не ври мне сейчас, пожалуйста! Ты опять с этим Юрой была?
        - Да, мам, с Юрой! Если сама все знаешь, зачем спрашиваешь! Мы просто гуляли, понимаешь ты это или нет? И завтра будем гулять! И послезавтра!
        - Просто гуляли? А может, вы дома у него гуляли, а?
        - Мам, прекрати… Вот не надо сейчас ничего больше говорить, пожалуйста…
        - Почему не надо? Как раз и надо! Ты что, совсем голову потеряла, ничего уже не соображаешь, да?
        - Я очень даже хорошо соображаю, мам. Голову я не потеряла, но я люблю его. Нормальной головой люблю, слышишь?
        - Ага, нормальной… Может, тебе рассказать, куда эта нормальная голова может привести, к каким последствиям? Сегодня она у тебя нормальная, а завтра… И что тогда? Ты понимаешь, о чем я сейчас говорю, Вика?
        - Да понимаю, конечно, не маленькая. Ты боишься, что я могу тебе в подоле принести, правильно?
        - Фу, что за выражение… В подоле…
        - Нормальное выражение! Все так говорят, когда обидеть хотят! Когда тебя за личность не считают, когда не верят… Если б ты знала, мам, как мне надоели эти твои разговоры, эти твои страхи бесконечные! Как я устала доказывать тебе, что все равно от Юры не отступлюсь! Да, да, не отступлюсь! А как ты еще хотела, мам, скажи? Ты мне пальчиком погрозишь - ай-яй, мол, Юра плохой мальчик, он в колонии был, у него мать алкоголичка, не смей его любить, доченька, и я сразу послушаюсь? Так ты хотела бы, да? Так вот, не будет этого… Не дождешься… Я сама буду принимать решения, сама буду отвечать за свою жизнь! Кого любить, с кем жить, сама буду решать, только сама! И не говори мне сейчас ничего, иначе мы опять поссоримся! А мне так не хочется с тобой ссориться, мам! А хочется, чтобы ты мне верила! Просто верила, понимаешь?
        Ирина слушала дочь и не замечала, как потихоньку отступает. По маленькому шажочку, по чуть-чуть, но отступает. И руки уже не складывались на груди воинственной кралькой, а норовили повиснуть вдоль тела безвольными плетьми, и слезы отчаяния подступали к горлу. В один момент ей вообще показалось, что она теряет дочь уже безвозвратно… Что не сможет вытащить ее из той пропасти, в которую она падает! И что теперь делать, что?
        Вика тоже почуяла, видимо, ее смятение, протянула жалостно-слезно:
        - Ну ма-а-ам… Ну почему мы с тобой опять ругаемся, а? Ну не надо, пожалуйста… Думаешь, я не понимаю тебя, что ли? Да я все прекрасно понимаю, гораздо больше, чем ты думаешь… Понимаю, как ты боишься за меня, как не хочешь, чтобы я была с Юрой… Но ведь ничего страшного не происходит, правда? Я в институт поступлю, Юра работать будет и на вечернем отделении учиться… Между прочим, он в школе очень хорошо учился, он способный, он очень умный! Он… Он много книг читал! И с мамой его мы вместе что-нибудь придумаем со временем… Придумаем, как ей помочь…
        - Как вы собрались ей помочь, как? - с трудом сглотнув, тихо проговорила Ирина. - Возьмете ее под руки и силой потащите к наркологу, что ли?
        - Да хотя бы и так…
        - Ну да, представляю эту картинку… Ты сама-то себя слышишь сейчас, Вик? Ты на это вот… хочешь потратить свою молодость, да? Жить рядом с алкоголичкой, ждать своего мужчину из тюрьмы?
        - Да из какой тюрьмы, мам… Ну что ты опять начинаешь…
        - А я не начинаю. Я продолжаю, только и всего. И в продолжение вот что тебе скажу… Не будет всего этого, слышишь? Я твоя мать, я не могу допустить того, чтобы ты сама себе испортила жизнь, поняла? Пока я жива, не будет этого, Вика! Никакого Юры рядом с тобой не будет!
        - Будет, мам. Это мне решать. Потому что я люблю его.
        - Ну, тогда… Тогда… Можешь прямо сейчас к нему убираться! Я не могу больше это терпеть, сил моих нет… Если ты меня не желаешь услышать, то… Делай все, что хочешь, живи так, как хочешь! Алкоголичек лечи, с уголовниками встречайся… А меня уволь, все, не могу больше!
        Она не понимала, что сейчас говорит, сама себя не слышала. Слова вырывались какие-то чужие, незнакомые, мерзкие, будто кто-то другой их за нее проговаривал. И остановилась только тогда, когда за Викой захлопнулась дверь… И заплакала навзрыд, припадая спиной к стене и потихоньку сползая вниз - что она наделала, что? Зачем она… Она ведь дочь хотела спасти, а в итоге выгнала ее из дома… Как так получилось, как?
        И тут же мысль обожгла - а вдруг она сейчас к Юре пойдет? И останется у него на ночь? Да, она к нему пойдет, конечно же!
        Нет, нет, только не это… Нельзя этого допустить… Бежать за ней надо…
        Подскочила на ноги, быстро открыла дверь и сразу увидела Вику, примостившуюся с ногами на подоконнике лестничной клетки. Подошла к ней тихо, обняла, прижала к груди ее голову, шепнула в ухо слезно:
        - Прости меня, а? Ну прости… Сама не понимаю, что на меня вдруг нашло… Ты ведь знаешь, как я люблю тебя, ты самое дорогое, что у меня в жизни есть, доченька…
        - Я тоже люблю тебя, мам. Только давай с тобой договоримся, ладно? Давай договоримся, что ты больше не будешь так меня опекать, так контролировать. Поверь, я знаю, что делаю. Я уже взрослая, мам…
        - Хорошо, хорошо, договорились… Пойдем домой, а? Пойдем спать. Завтра воскресенье, я пирог с капустой печь буду, твой любимый… Утром проснешься - и пирогом пахнет, здорово же! Пойдем, доченька, пойдем…
        * * *
        Утром Ирину разбудил Сашин звонок. Кое-как открыла глаза, ответила хрипло:
        - Да, слушаю…
        - Доброе утро! Неужели спишь еще? Я тебя разбудил, да?
        - Ну да… Я поздно заснула… А который час, а?
        - Уже девять. Извини, что разбудил. Но утро такое хорошее, и день будет хорошим… Давай пойдем куда-нибудь? А лучше давай на пикник в лес поедем! Хорошая идея, правда?
        - Да, но… Я не готова никуда ехать… К тому же я обещала Вике пирог испечь…
        - А мы никуда и не торопимся, пеки свой пирог на здоровье! Часам к двенадцати управишься, надеюсь?
        - Да, должна успеть…
        - Тогда вставай и принимайся за дело! Ровно в двенадцать я буду тебя ждать у подъезда! Да, для меня кусочек пирога не забудь прихватить… Договорились?
        - Да. Договорились. Уже встаю…
        Сашин голос звучал в трубке так уверенно и весело, что и мысли отказаться от поездки в голову не пришло. А ведь могла бы и отказаться, если вспомнить, как он ее обидел давеча! Как наговорил всякой ерунды про то, что она якобы проговаривает свою боль как заклинание, что упивается ею… Она ему душу открыла, а он… А он…
        И все покушения на обиду на этом застопорились, даже смешно стало немного. Правда, смешно! Представилось почему-то, что сидит она как злая колдунья и впрямь свои заклинания произносит, а над головой молнии мечутся и громы грохочут. Смешно…
        Да и некогда сейчас обижаться, вставать надо. Она потом обо всем этом подумает, потом… Как Скарлетт из «Унесенных ветром» откладывала свои мысли на потом, так и она… Потом, все потом! С другой стороны подумает, с другого ракурса и в другой тональности. И… чем черт не шутит, может, и есть доля истины в Сашиных словах? Может, и к ней эта истина применима, если уж на то пошло? Разве она чем-то хуже других?
        Встала с постели, пошла в ванную, тихо удивляясь появившимся в голове странным мыслям. Да, надо обязательно об этом подумать - потом, потом… По пути заглянула в комнату дочери - Вика спала, укрывшись с головой одеялом. Ладно, пусть спит…
        С пирогом управилась быстро и даже корзинку с продуктами для пикника успела собрать. И Вика проснулась аккурат в тот момент, как поплыл по квартире запах пирога, и вышла на кухню, когда уже доставала его из духовки. Все так и получилось, как ей вчера обещала!
        - Доброе утро, мамочка…
        - Доброе утро, доченька! - обернулась к ней с улыбкой. - Иди умывайся, сейчас будем завтракать! Я как раз успею позавтракать…
        - А ты разве уходишь куда-то, мам?
        - Да, ухожу. Я на пикник еду с Сониным папой. Только не делай мне сейчас удивленную мордочку, не делай! Ах, как же с Сониным папой, да почему, да с чего бы? Сами ведь с Соней все это придумали, правда? А раз придумали, то и получите результат! Вот так-то, доченька моя милая!
        - Да ладно, мам, чего ты… Я рада… А что у вас прямо отношения-отношения намечаются, да? Прямо все так серьезно?
        - Ну кто ж тебе на такой вопрос сразу ответит? Это уж как получится, не знаю…
        - Но ты бы хотела, чтобы все было серьезно?
        - Да что ты ко мне привязалась, а? Иди умывайся!
        - Ой, а ты покраснела, мам, покраснела! Ой, не могу… И тебе так это все идет, мам, правда!
        - Что мне идет, не поняла?
        - Да смущение это идет! Будто помолодела сразу и выглядишь как девчонка… С папой ты никогда так не краснела и не смущалась! И я правда рада за тебя, мам! Хотя думала, что вы с папой все же помиритесь, что он вернется. Была у меня такая мыслишка, честно признаюсь.
        - Он не вернется, Викуся. Да и я не хочу… Наверное, это правильно, что он не вернется. Пусть он живет с той женщиной, которую любит, правда? Пусть у них все будет хорошо…
        - Значит, ты его простила, мам, да?
        - А я на него и не обижалась. Я не имею права на него обижаться, потому что… Я ж тебе рассказывала, как мы познакомились, как он поступил благородно…
        - Да я помню, мам. Но он ведь не из благородства на тебе женился, меня своей дочкой считал… Он ведь любил тебя, наверное? А ты его любила? Меня вот папа точно любил, я знаю! И сейчас любит!
        - Да, любит. И всегда будет любить. Твой папа очень хороший человек, пусть он будет счастлив.
        - А ты?
        - А что я?
        - Ну… Ты ведь тоже хочешь быть счастливой? Тебе ведь нравится дядя Саша, да?
        - Ой, Вика, отстань! Ну что ты мне настоящий допрос устроила? Я и сама еще ничего толком не понимаю, а ты…
        - Ладно, все, не буду, не буду! Сейчас умоюсь и будем завтракать! А то вдруг ты на свое свидание опоздаешь, не дай бог! Я же потом и виновата буду! А все-таки дядя Саша клевый, мам, правда?
        Вика хихикнула и быстро выскочила из кухни, уворачиваясь от полотенца, которым в сердцах замахнулась на нее Ирина. Выглянув в окно, увидела, что Сашина машина уже стоит у подъезда. Выходит, так и не успела с дочкой позавтракать…
        Ехали долго по воскресным пробкам. Погода была чудесная, желающих выбраться за город - хоть отбавляй. Ирина пересказала Саше утренний диалог с дочерью, и он посмеялся от души:
        - Так и сказала, что я клевый? Приятно слышать, что ж… Моя Соня тоже о тебе хорошо говорит.
        - А что она обо мне говорит?
        - Ну… Что Вике повезло с матерью, что ты добрая, что ее понимаешь… Что вы с дочерью как подруги…
        - Ну да, подруги! Знаешь, как мы ругались вчера? Я даже в какой-то момент сорвалась так, что вспоминать теперь стыдно…
        - А чего ругались-то?
        - Да я потом тебе расскажу… Вот сядем на берегу озера, и расскажу. Мы ведь в то же самое место поедем, где в прошлый раз были? Мне там очень понравилось!
        - Да, туда и поедем, если хочешь. А пирог для меня взяла?
        - А как же! Конечно, взяла!
        У озера в березовом лесу оказалось довольно многолюдно - и там и сям по берегу расположились любители пикника. Долго искали место, наконец пристроились на небольшой полянке, сплошь усеянной желтыми одуванчиками. Зеленая дымка на березах стала вполне ощутима для глаза и на фоне одуванчиков казалась еще более нежной. И солнце светило так ласково, ненавязчиво…
        - Как тут хорошо, Саш! - проговорила Ирина, оглядываясь по сторонам. - И воздух такой вкусный, и весной пахнет! Это ты здорово с пикником придумал, молодец!
        - Так стараюсь… - коротко глянув на нее исподлобья, тихо проговорил Саша. - Сейчас вина выпьем, и будет тебе совсем хорошо…
        - Смеешься надо мной, да? Я опять под хмельком буду, а ты скажешь, что тебе за рулем нельзя?
        - Ну да, так и есть… А тебе идет быть слегка под хмельком, ты другая становишься. Более открытая, что ли…
        - Хм! А без хмелька я совсем закрытая, выходит?
        - Ну да. Закрытая. Не подступиться к тебе. На царевну Несмеяну похожа. Или на женщину, несущую на себе тяжкий груз. Такой тяжкий, будто вот-вот упадешь.
        - Да ну… Вот уж не думала, что такое впечатление произвожу… А мне казалось, что я вполне легко по жизни иду! Если отбросить прошлое, конечно. Я ж не думала, что это прошлое вдруг так о себе напомнит! Да еще и с дочерью такое недопонимание возникнет…
        - Да, кстати… Что у вас там вчера произошло, я не понял? У тебя голос такой странный был, когда ты звонила…
        - Да я Вику вчера потеряла, вот и разнервничалась. Я думала, она с твоей Соней гуляет… А она…
        - А она была с тем парнем, Юрой его зовут? Мне Соня вчера рассказала, что у Вики из-за этого парня с тобой ужасные ссоры случаются. Почему ты не хочешь, чтобы Вика с ним встречалась, не пойму? Нормальный вроде парень, я его видел… И Соня говорит, что у них с Викой любовь. Да если даже он плохой парень. И тебе чем-то не нравится. Все равно ты неправильно себя ведешь, неужели сама не понимаешь? Зачем ты пытаешься вмешиваться в отношения дочери, разве можно?
        - Да можно, еще как можно, Саш! Ой, да ты же не понимаешь ничего, господи… Ты хоть знаешь, что этот Юра недавно из колонии вернулся?
        - Ну, вернулся… и что? На нем теперь крест за это ставить прикажешь? Соня говорит, он туда за драку попал… А нормальные пацаны всегда дерутся, ничего, мужиками потом вырастают. Он же не убил никого, не ограбил…
        - Странно ты рассуждаешь, Саш! Допустим, не убил, не ограбил… Но с каким грузом он оттуда пришел, с каким отношением к жизни? Да и это все не так важно, в конце концов… Дело в том, что у этого Юры мать пьющая, ее весь дом знает! Она даже в скверике во дворе засыпала, я помню, и он домой ее на себе тащил…
        - Значит, хороший сын, если домой тащил. Значит, мать любит. Было бы хуже, если бы застыдился и мимо прошел.
        - Саш… Я не понимаю… Ты это серьезно сейчас говоришь, да? Или смеешься надо мной? Неужели ты думаешь, что я Вике позволю быть во всем этом?
        - В чем в этом, Ирин?
        - Ну, в этом… Чтобы она встречалась с этим парнем… Нет, нет, не будет этого никогда! Да я костьми лягу, я не знаю, что сделаю… Я… Да я этого просто не допущу! Потому что я мать, я не хочу, чтобы моя дочь совершала ошибку!
        - И все потому, что тебе этот парень не нравится?
        - Да, потому! Потому что он будет ей просто обузой! Да он ей учиться не даст, в конце концов! И с нормальным парнем познакомиться не даст! И ты сейчас тоже… Почему-то защищаешь этого парня, а не помогаешь мне…
        - По-твоему, его надо любыми средствами убрать с Викиного пути, да?
        - Да, именно так! Убрать любыми средствами!
        - А тебе не кажется, что ты сейчас очень жестока, Ирина? К этому парню жестока?
        - Да кто он такой, чтобы я к нему как-то по-другому относилась, скажи? Да никто, и звать никак! Какая жестокость еще…
        - Ну, хорошо. Назовем это не жестокостью. Назовем это местью. Тебя это больше устраивает?
        - Местью? О чем ты, Саш? С какой стати мне ему мстить?
        - Да, Ирина, да. Получается, что ты мстишь ему, ты подсознательно в его лице жертву для своей мести выбрала. С тобой когда-то поступили жестоко, убрали тебя с пути, и ты теперь поступаешь точно так же. Все в этом мире идет по спирали, все возвращается к нам в похожем обличье, только мы этого не видим, не замечаем… Потому что не хотим замечать. Потому что нам очень удобно не замечать. Понимаешь?
        - Нет… Нет! Я совсем не понимаю тебя, Саш! Ты сейчас полную ерунду говоришь, честное слово! Я же тебе объясняю, почему я не хочу видеть рядом с Викой этого парня, у меня есть причины этого не хотеть!
        - Да, я это уже слышал. И про колонию, и про мать-алкоголичку. Но это ведь сути мною сказанного не меняет, Ирин… Ты вспомни, ты сопоставь… Тебе ведь тоже не позволили когда-то любить того, кого ты хотела, тебя тоже убрали из его жизни. И тоже при этом руководствовались благими намерениями, и тоже находили причины… Ты для родителей своего жениха была таким же Юрой, пойми! Они тебя не хотели! Им казалось, что они сына спасают, как и тебе сейчас кажется, что ты свою дочь спасти должна. Они думали о своем ребенке, ты сейчас думаешь о своем… И разве тебя волнует дальнейшая судьба этого Юры? Что с ним дальше будет, тебя волнует? Ведь нет?
        - Конечно, нет… Почему меня его судьба волновать должна?
        - Вот и родителей твоего жениха твоя судьба так же не волновала. Ты считаешь, что они ее сломали, правда? И носишь в себе эту боль, эту обиду… А может, и ты сейчас ломаешь чью-то судьбу, ты над этим вопросом не задумывалась? Если нет, то задумайся, пожалуйста. И не делай такой же ошибки.
        - Да как я ему судьбу ломаю… Нет, вовсе нет… К тому же у него мать такая… Совсем даже несопоставимо, ты что!
        Она бормотала еще что-то тихо себе под нос. Казалось, Саша не слушал ее, смотрел вдаль, будто пытался что-то увидеть среди берез. А еще Ирине показалось, что мелькнуло в его глазах что-то такое… Очень похожее на разочарование. Когда ты изо всех сил пытаешься что-то донести до другого, а он тебя не слышит, не хочет услышать, лишь бубнит что-то свое…
        Да, странный у них диалог сейчас получился. Очень странный. И это его молчание… Какое оно неуютное, нехорошее. Да и что он хочет от нее, в конце концов? Чтобы сознание у нее в голове в один момент перевернулось, чтобы изменилось отношение к происходящему? Но ведь так не бывает, чтобы в одночасье все произошло и случилось… Ей ведь подумать надо над всем, что он сказал, осознать как-то… А он молчит, мысленно отдалился от нее и молчит!
        - Саш… Я обязательно над всем этим подумаю, правда… - произнесла она тихо, поднимая на него глаза. - Согласна с тобой, да, есть в этом что-то… Какая-то аналогия есть… Только я не понимаю, чем эта аналогия мне может помочь…
        Он взглянул на нее, улыбнулся грустно. И заговорил тоже немного грустно и очень осторожно:
        - Помнишь, я тебе говорил про то, что каждый умеет прощать, только не догадывается об этом? Про то, что дверь прощения всегда и для всех открыта, но ужасно трудно войти в эту дверь? Что хотя бы надо пытаться сделать несколько первых шагов… Уговорить себя их сделать?
        - Помню… Конечно, помню. Ты говорил, что мне Роминых родителей нужно простить. Но мы ведь сейчас не об этом говорим, мы о другом…
        - Нет, об этом мы говорим, как раз об этом. Это все одна и та же проблема, разве ты не видишь? Все замкнуто в один круг… Ты не хочешь понять, ты не хочешь свои прошлые обиды простить. И в то же время ты делаешь то же самое. Дочь потом не сможет тебе простить… Ты этого хочешь, что ли? Подумай, чем ты сейчас отличаешься от своих обидчиков? Разве не видишь, что зеркально повторяешь их ситуацию? Подумай над этим, Ирина…
        - Да, я обязательно подумаю, я обещаю тебе, Саш. А только… Роминым родителям ведь не прощение мое нужно, вот в чем дело. Плевать они хотели на то, прощаю я их или нет. Они столько лет про меня даже не вспоминали, про внучку свою не вспоминали! А сейчас, конечно же, вспомнили, когда совсем одни оказались. Да они просто проблемы своего одиночества сейчас решают, а не прощения моего хотят, вот и все!
        - Пусть так, Ирина, пусть так… Но ты сейчас не о них думай, ты о себе думай, чтобы ошибок таких же не допустить. Что ты ведешь себя как школьница, ей-богу? Пальчиком на другого показываешь - он первый начал, мол, не виноватая я! О себе сейчас больше думай, о себе… Разверни пальчик в свою сторону и думай… И вот еще что, совсем забываю это сказать! Вика твоя молодец, просто огонь-девчонка, умница просто! Смотри, как она борется, как не дает себя сломать, а? Молодец… В ее ситуации не дай бог никому оказаться, чтобы вот так с матерью воевать… Думаешь, легко ей все это дается, что ли? Совсем не легко…
        - Ну, не надо уж из меня какого-то монстра делать, Саш…
        - Да как не надо, Ирин? Ты этот монстр и есть! Ты только посмотри, как ведешь себя с дочерью, как рьяно отрицаешь этого парня, и плевать тебе на то, что Вика любит его! Сама же говоришь, что вчера ее чуть из дома не выгнала… А дальше что может быть, можешь себе представить хоть на секунду? Какие у твоей дочери страшные синкопы в памяти на всю жизнь останутся? Сама-то небось все свои болевые синкопы помнишь, любишь их в заклинаниях повторять!
        - Да, но… Это же разные вещи, Саш… Несопоставимые вещи…
        - Да, разные. Но только в деталях. Но суть у них все равно одна. И получается так, что именно тебе надо разорвать этот порочный круг, понимаешь?
        - А как? Как я должна его разорвать? Что ты мне предлагаешь? Смириться и смотреть на все, что с моей дочерью происходит?
        - Нет, просто смотреть не надо. Действовать надо, причем правильно действовать, по-умному, рассудительность включать надо. Ведь есть у тебя рассудительность, верно?
        - Не знаю… Есть, наверное. И как же мне действовать с этой самой… рассудительностью?
        - А это уж ты сама решай. Для начала просто попытайся ближе к этому парню подойти, да хоть в глаза ему внимательно глянуть… Просто поговорить, борщом накормить… Считай, что это и будут те несколько первых шагов к заветной двери. Или… Знаешь, что бы я сделал на твоем месте? Сказать?
        - Ну скажи…
        - Только не принимай мои слова сразу в штыки, ладно?
        - Хорошо, я не буду… Так что бы ты сделал сейчас на моем месте, Саш?
        - Я бы сходил к матери этого Юры, поговорил бы с ней. Просто поговорил. Иногда все дело бывает в том, что кто-то приходит к тебе в дом с добрым намерением. Одного этого бывает достаточно, чтобы ситуация сдвинулась с места, чтобы дрогнул порочный круг…
        - Ты думаешь, это нужно?
        - Да, я так думаю. Хочешь, вместе пойдем?
        - Нет… Нет, не надо. Я лучше сама…
        Он улыбнулся, глянул на нее так открыто и весело, будто огладил по лицу теплой ладонью. И она вдруг тоже вздохнула легко… Так легко, словно отпустило что-то внутри. Или натянутая струна лопнула. И показалось, что солнце стало ярче светить, дымка на деревьях стала нежнее, одуванчики разбежались веселым маревом. Боже, какая красота кругом… И весь день еще впереди! Да что там - день! Вся жизнь еще впереди…
        * * *
        Весь понедельник она думала о том, как пойдет к матери Юры. И что ей скажет. И как. И вся измучилась к концу дня, эта затея казалась уже пустой и никчемной. Зачем ей туда идти? Ведь ужасно не хочется, если честно… И что она скажет этой Ларисе? Пальчиком погрозит, головой покачает - ай-яй-яй, как вам не стыдно? Надо вам правильный образ жизни вести, прекратить вечно пьяной ходить? А она будто сразу и устыдится, и оправдываться начнет, ага… Да как бы она ее сразу в дверь обратно не вытолкала, не обозвала последними словами! Да кто она вообще ей такая? Всего лишь соседка с верхнего этажа! Да она даже не здоровалась с этой Ларисой при встрече! Лариса здоровалась, а она проходила мимо, будто не замечала ее. Гордая такая, правильная… С осуждением на лице, с презрением во взгляде! Лучше не попадайтесь, мол, на моем пути вместе с вашим сыном, ни видеть, ни замечать вас не хочу!
        А теперь, выходит, самой надо… Как Саша говорит, надо сделать несколько первых шагов. Самых трудных. И ничего уже назад не вернешь, потому что ему обещала… И очень хочется, чтоб он на нее еще так посмотрел, как вчера. С открытым веселым одобрением посмотрел, будто огладил по лицу теплой ладонью.
        Все-таки какую власть над ней этот Саша взял, самой удивительно! А она и рада, получается… И думает теперь весь день, как бы ей эти первые шаги сделать…
        Даже с работы отпросилась пораньше, будто ей это могло чем-то помочь. Вика была дома, сидела в своей комнате перед компьютером. Заглянула к ней, спросила коротко:
        - Как дела?
        - Все хорошо, мам… К сочинению готовлюсь. И еще много чего надо сделать… А ты почему так рано сегодня? Случилось что?
        - Нет, ничего не случилось… - тихо проговорила Ирина, раздумывая, поставить дочь в известность о своих скорых намерениях или не надо.
        Решила, что не надо пока. Может, она и не сможет эти несколько шагов сделать, духу не хватит. Да, лучше ничего не говорить…
        - Я в магазин, Вика. Куплю что-нибудь к ужину.
        - Пирожное мне купи, мам! Так сладкого хочется! Я же занимаюсь много, организм требует!
        - Да знаю я, чем ты занимаешься… Ладно, ладно, не смотри на меня так, будет тебе пирожное. Потом еще в химчистку зайду… Не теряй меня, ладно?
        - Ладно, ладно, мам… - рассеянно произнесла Вика, глядя на экран компьютера. - Я поняла, да…
        Ирина вышла за дверь, начала тихо спускаться по лестнице. Чем дальше, тем тише. Ох, как же тяжелы эти первые шаги, просто ноги сами не хотят идти, с места их не сдвинешь! Все так, как и говорил Саша про эти шаги, что они самые трудные. Так и есть…
        Но каким бы ни было внутреннее сопротивление, а вот она, дверь в Ларисину квартиру. Надо поднять руку, нажать пальцем на кнопку звонка. И ведь она так и не придумала, что скажет этой Ларисе, зачем пришла! И ладно, и пусть… Что скажет, то и скажет… Может, ее и дома-то сейчас нет? Или спит, пребывая в очередном хмельном беспамятстве?
        Звонок прозвучал так визгливо, что шарахнулась от двери назад и устыдилась этого шараханья - чего так испугалась-то? Не съест же ее эта женщина!
        Прислушалась… Показалось, за дверью есть какое-то слабое шевеление. А вот и голос прозвучал тягучий, слегка хрипловатый:
        - Кто там?
        - Это я, Лариса… Я мама Вики Виницкой, ваша соседка с пятого этажа… Откройте, мне поговорить с вами надо!
        Замок тут же щелкнул, дверь открылась. Лариса стояла в прихожей, смотрела на нее удивленно. Взгляд был размытым и нечетким даже через это удивление, и улыбка на губах тоже размытая, жалкая.
        - Здравствуйте… А вы зачем? У меня вашей Вики нет… Можете зайти и посмотреть, если не верите… И Юры тоже нет дома…
        - Я знаю, что Вики у вас нет. Да я не за тем пришла… Мне просто поговорить надо с вами, Лариса.
        - А, поговорить… - качнулась назад Лариса, но постаралась удержаться, опершись ладонью о стену. - Поговорить, это можно. Заходите, что ж! Только не обессудьте, у меня тут беспорядок… Вот сюда, на кухоньку, проходите…
        Ирина огляделась быстро. Да, был беспорядок, еще какой… И не то чтобы беспорядок, а полное запустение будто. Все так, в общем, как она себе и представляла. Но стол на кухне был чистым, и посуды грязной не было, и видно, что окно недавно помыто. И пол… Вот только бутылки в углу стояли тесной и дружной кучкой, будто посмеивались слегка - мы-то, мол, знаем, как на этой кухне бывает! Знаем, знаем, все видели!
        - Садитесь… Вас ведь Ириной зовут, правильно? - осторожно спросила Лариса, указывая ей на кухонный колченогий табурет.
        - Да, Ириной…
        - Садитесь, не бойтесь, он чистый! Юрочка вчера утром порядки тут наводил… И штору постирал, и окно помыл, и вообще… Он у меня хозяйственный, не любит, когда в доме грязно. И меня ругает все время… Да только что меня ругать, я ж все равно ничего уже не могу. Руки не поднимаются, глаза ничего не хотят видеть. Не живу, а так… Небо копчу. И Юрочке только мешаю… И всем мешаю… Мне бы помереть, и всем бы легче от этого стало… Вы ведь тоже пришли, чтобы мне об этом сказать, правда?
        - Ну что вы, Лариса… Я вовсе не хочу, чтобы вы… помирали.
        - А чего вы тогда хотите? Чтобы я с Юрой поговорила, да? Чтобы он к дочке вашей не подходил? Я знаю, знаю, зачем вы пришли, я сразу догадалась, меня не обманешь…
        - Нет, Лариса. Я не за тем пришла. Да если б даже и за тем… Все равно ведь мы с вами ничего не можем сделать, если они любят друг друга. Вика, я знаю, очень Юру любит. И он ее любит. Нет, я вовсе не за тем пришла, что вы!
        Лариса даже глаза распахнула от удивления, казалось, протрезвела в один миг. Ирина увидела вдруг, какие красивые у нее глаза… Бирюзовые, необычные. Наверное, красивой в девчонках была…
        - Значит, не станете меня пугать, да? Мол, с полицией за дочерью приду, Юру обратно в колонию посажу, если вдруг что?
        - Нет, не стану. Правда, не стану, Лариса.
        - Надо же… Чудны дела твои, господи… А я уж подумала, скандалить сейчас начнете. И еще подумала - хорошо, что Юрочки аккурат дома нет… А если не скандалить пришли, то… Зачем тогда? Я все равно понять не могу, хоть убейте!
        - Но я ж вам объясняю - просто поговорить…
        - А о чем нам с вами говорить, интересно? Вроде и не о чем… Вы вон какая вся… Правильная-красивая, а я кто? Да никто, пустое место рядом с вами. Шушера пьяная, отброс общества. Правильно ведь?
        - Ну, зачем же вы так… Не надо…
        - А чего не надо-то, если это правда? Вы ж даже не здороваетесь со мной, когда мимо проходите! Нос кверху задерете и не здороваетесь! Как будто это трудно - здрасьте человеку сказать… Или хотя бы кивнуть в ответ…
        - Да, Лариса, признаю. Да, я не здоровалась. Простите меня, пожалуйста.
        - О как! - снова распахнула бирюзовые глаза Лариса. - Прощенья просим, стало быть. Надо же… Не знаю, что и ответить на это, непривыкшая я к такому-то баловству… А может, вы чаю хотите, а? Что ж я вам чаю даже не предложила?
        - Нет, спасибо, чаю не хочу.
        - Брезгуете, да?
        - Нет, что вы…
        - Ну, тогда, может… Рюмочку?
        - И рюмочку тоже не надо. Хотя как раз об этом я и хотела поговорить…
        - О рюмочке, что ль? Да, поняла… Вы меня устыдить хотите, что я выпиваю. Так бы сразу и сказали, что ж… Стыдно вам, стало быть, что у кавалера вашей доченьки мать пьющая, да?
        - Да, стыдно! Представьте себе - стыдно! И даже не во мне дело, а в Юре! Неужели вам сына не жалко, Лариса? Вы думаете, ему легко на вас глядеть, когда вы все время навеселе? Ему очень нелегко, поверьте!
        - Да знаю я, знаю… Только вот что я вам скажу… Сына моего трогать не надо, понятно? Он у меня самый умный, самый хороший, самый добрый… Он у меня лучше всех… И дочь вашу он никогда не обидит, не бойтесь. А я что… Я мешать ему не стану… Как я ему помешаю, если меня вовсе и нет… Вот вы сейчас видите меня, а на самом деле меня вовсе и нет… Пустое место видите…
        Лариса даже пальцами покрутила перед лицом, пытаясь изобразить пустое место. Ирина помолчала немного, потом спросила с вызовом:
        - Это вы сами себе такое оправдание придумали, да, Лариса? Сами себе шапку-невидимку на голову надели и прячетесь так? Поверьте, вашему Юре от ваших придуманных пряток не легче… Вы же ему жизнь портите своим пьянством, понимаете вы это или нет, в конце-то концов?
        - Да все я прекрасно понимаю, не думайте! Не такая уж я и дура… А только по-другому у меня не получается жить, вот и все. Просто не получается… Потому что меня взяли и перечеркнули однажды, одним взмахом перечеркнули. Еще и ластиком стерли потом… Да что я вам рассказываю, вы же все равно меня не поймете! Когда тебя кто-то перечеркивает и ластиком стирает, ты и сама себя будто перечеркиваешь, исчезаешь из жизни… Совсем исчезаешь… Просто не чувствуешь себя… Вам этого не понять, да…
        - Почему же? Я прекрасно вас понимаю, Лариса.
        - Да ну?
        - Правда, понимаю. Потому что я тоже там была, в том самом состоянии. Тоже была перечеркнута и ластиком стерта. Рассказать, как это со мной было? Или вы мне сначала расскажете? Давайте сначала вы, Лариса… Только обращайся ко мне на «ты», что мы тут выкаем друг другу… К тому же мы обе там были, как выяснилось! Расскажи мне все, Лариса, что с тобой было…
        - А тебе и правда это интересно?
        - Да. Интересно. Я понять хочу… Рассказывай!
        Лариса кивнула и улыбнулась жалко, замолчала, будто раздумывала, стоит начинать про себя рассказывать или нет. Потом собралась было, чуть подавшись корпусом вперед, и опять ничего у нее не получилось. Ухватилась ладонью за горло, прохрипела что-то невнятное, заплакала тихо.
        - Я водички попью… Видишь, не могу никак… Извини…
        Ирина улыбнулась ей ободряюще. Да и какое там было «извини», она прекрасно ее понимала! Понимала, как трудно рассказывать о том, что носишь годами внутри, как эта тяжесть давит на сердце.
        Да, она ее понимала. И сама удивлялась этому пониманию. Да если б неделю назад ей кто-то сказал, что она будет сидеть напротив этой пьянчужки и понимать ее, ободрять улыбкой! Да она бы в лицо тому человеку рассмеялась, потому что такого не могло быть никогда!
        Но вот сидит же… И слушает, что Лариса ей начинает рассказывать…
        - Я в юности очень красивая была, знаешь… С теткой жила, она меня воспитывала. Отца я не помню, может, его и не было никогда… Мать тоже где-то сгинула, а тетка меня пожалела. То есть не совсем тетка была, а какая-то дальняя родня, то ли двоюродная, то ли троюродная… Она меня в строгости держала, да… Помню, повторяла все время - не дай бог, Лариска, в подоле мне принесешь, я сразу тебя из дома выгоню! Чтоб ни-ни мне, чтоб не видела тебя рядом ни с кем! Я боялась ее страшно, хотя и кавалеров у меня было много. Говорю, я ж красивая была…
        - Ты и сейчас красивая, Лариса. Если в порядок себя приведешь, конечно, - быстро проговорила Ирина, боясь перебить Ларисин рассказ.
        - Да ну… Сейчас от моей красоты ничего уже не осталось, вся в стакан ушла. А что было делать? Спасалась я так. Тут, знаешь, выбора не было… Или в стакан упадешь, или сразу в могилу… А я не могла в могилу, у меня Юрочка…
        Лариса улыбнулась, вздохнула легко, будто видела сейчас перед собой сына. И продолжила рассказ:
        - Ну вот, значит… Я еще в школе училась, когда меня мой будущий муж приглядел… А как приглядел-то, знаешь? Ой, так смешно… Шла я с подружкой по улице после школы, и вдруг машина останавливается - красивая такая машина, дорогая! А из нее мужчина выходит - тоже очень красивый, весь из себя импозантный… И сразу ко мне! Схватил меня за руку и давай допрашивать - кто такая, откуда, где живешь, с кем живешь… Ну, я с перепугу все ему и выдала: что с теткой живу, что в школе учусь, что мне восемнадцати еще нет… А он слушал мои ответы и кивал так, знаешь, задумчиво… А сам меня оглядывал всю с ног до головы, будто приценивался. Потом еще и развернул, сзади на меня посмотрел… Правда, как лошадь на базаре покупал, мычал и языком цокал! Мне бы тогда осмелиться да послать его куда подальше, но разве я могла? Я ж запуганная да забитая была, тетка приучила меня всех бояться. Подружка, правда, за меня заступилась, когда опомнилась. Напрыгнула на этого мужика, закричала на всю улицу - я сейчас милицию позову, только попробуйте ее в машину затащить, только попробуйте! А он засмеялся и отпустил меня, рукой махнул…
Жди, говорит, приду к тебе в гости вечером. Адрес-то я ему с перепугу сказала…
        Лариса замолчала, провалившись в воспоминания. Ирина тихо подтолкнула ее вопросом:
        - Это был отец Юры, да, Ларис?
        - Да… Это мой муж был, да… Тем же вечером и впрямь пришел к нам домой, заявил тетке - беру, мол, вашу воспитанницу. Женюсь на ней. С прежней женой развод оформлю и женюсь. Тетка всполошилась - мол, ей же еще восемнадцати нет, школу не закончила! А он ей вальяжно так - не проблема… Все решу, не волнуйтесь. И в загсе распишут, и из школы ее заберу. Зачем ей этот аттестат сдался при такой-то красоте, сами посудите?
        - И что? Неужели твоя тетка согласилась, Ларис?
        - Да с радостью, что ты! Еще и медаль себе горделивую на грудь повесила, что меня так хорошо и удачно пристроила! И даже деньги от него взяла… Я видела, как она их взяла… Как прятала их потом, а руки тряслись от радости…
        - Сделка состоялась, стало быть? - задумчиво спросила Ирина.
        - Ну да… Продала меня, как породистую лошадь. И с рук сбыла, и с выгодой оказалась. Не зря, видать, ее Бог потом наказал, не дал пожить долго… Умерла она через год после свадьбы. Мой муж меня даже на похороны не отпустил…
        - Как это, Ларис?
        - А вот так. Не разрешалось мне многого, из дома без надобности тоже выходить не разрешалось. Птицей в золотой клетке была. Приложением к дорогому интерьеру. Он сам меня наряжал, украшал, гостям с гордостью демонстрировал… Я забеременела сразу, а он вроде и рад был, и не рад… Говорил, фигуру себе испортишь. Но когда Юрочка родился, то все же обрадовался. Целую программу придумал, как его воспитывать будет. Ой, чего только не запланировал, помню! И английский, и теннис, и верховая езда, и еще что-то такое дорогое-богатое… Я с трех лет Юрочку почти и не видела, все его возили куда-то на разные занятия… Меня никто и не спрашивал, хочу я этого или нет. Так и жила, будто во сне… Только одной целью и озадаченная - чтобы всегда красивой была да мужу красотой угождала. Со стороны можно подумать, наверное, вот счастье-то бабе привалило, правда? Живи себе красивой куклой, глазами хлопай! А только счастья в этом и нет никакого, а одно ожидание есть - вдруг завтра некрасивой проснусь? Она ж с годами уходит, красота-то, век ее короток. И с цветка лепестки опадают, всему свое время. Однажды и мое время настало,
видать… Сейчас вспоминаю, как это было, и сразу холодеет внутри…
        - И как это было, Ларис?
        - Да если со стороны посмотреть, то вполне ожидаемо, наверное. Пришел как-то вечером муж домой и заявил деловито - все, завтра переезжаешь, я тебе квартиру купил! Собери себе шмотки какие-нибудь, а бирюльки оставь, мне они еще пригодятся. Я так и осела на стул… И про Юрочку спрашиваю дрожащим голосом - мол, как же с Юрочкой-то… А он посмотрел на меня удивленно и говорит - конечно, он с тобой остается… Зачем он мне здесь? Я скоро женюсь, моя новая жена еще девчонка совсем, зачем ей твой ребенок? Так что собирайся… Утром машина вас отвезет!
        Лариса снова замолчала, а Ирина выдохнула тихо:
        - Хорошо, что квартиру купил, да? Хоть не на улицу отправил с ребенком…
        - А ему так проще было, наверное. Вроде как совесть чиста - пусть, мол, и за это спасибо скажет! А я приехала с Юрой вот сюда, в эти пустые стены… Не знаю, с чего жить начинать. Ни денег у меня нет, ни работы, ни образования… Даже в магазин сходить не с чем, чтобы продуктов купить. Да и это, в общем, не главное и не такое тяжелое, как ощущение, которое во мне поселилось… Не знаю, как объяснить… Я подняться после всего этого не могла, вот что. Себя почувствовать. Перечеркнул он меня одним росчерком, а я и перечеркнулась. Так и живу теперь - перечеркнутая. Вроде и есть я, а на самом деле и нет, пустое место. Ау-у-у… Только когда к стакану приложусь, начинаю себя ощущать как-то… Понимаешь меня, нет?
        - Сволочь твой этот муж, что еще скажешь, Ларис… Поиграл тобой как куклой и бросил. Он же должен был понимать, что ты к самостоятельной жизни совсем не приспособлена! От властной и строгой тетки сразу в золотую клетку! Нет, он же должен был понимать, что делает, должен был за тебя ответственность хоть какую-то нести!
        - Да о чем ты говоришь, какая ответственность… Я ведь у него четвертая жена уже была, с предыдущими так же развелся. Как лепестки начинали опадать, то и на хрен ему этот опавший цветочек нужен! С глаз долой - из сердца вон! Да и не было у него никакого сердца, о чем я…
        - А Юра? Неужели он Юре больше не помогал?
        - Нет. Ни разу и не вспомнил даже. Получается, и сына перечеркнул, стер ластиком. Юрочка меня потом спрашивал, не мог понять ничего, что такое случилось… Где тетенька, которая английскому учит, где теннис, где лошадки красивые, на которых можно кататься верхом… И почему около дома красивой лужайки нет, почему наш дом теперь такой маленький и пустой? А потом как-то и перестал спрашивать, замкнулся в себе и помалкивал больше. Ему тогда всего пять лет было, какой с него спрос? И не объяснишь ничего… А уж как мы с ним выживали, этого я тебе не стану рассказывать. Потому что и вспоминать не хочу, через что я прошла, чтобы хоть на какое-то пропитание заработать. Ой, не хочу, нет…
        Лариса содрогнулась, помолчала немного и предложила тихо:
        - А может, все-таки по рюмочке, а? Что-то разбередила я сама себя, плохо мне…
        - Нет, Лариса, давай не будем. Давай с тобой вместе другой выход будем искать. Вместе, слышишь?
        - Да какой такой выход… О чем ты…
        - Ну, пусть не сам выход. Но хотя бы путь к выходу…
        - Да поздно мне уже пути находить. Я ж говорю - нет меня, нет…
        - Ты есть, Лариса. Поверь мне, ты есть. И сын твой есть. И путь к выходу у тебя есть. Знаешь, в чем он для тебя заключается? В том, чтобы не испортить жизнь сыну. Ведь ты этого не хочешь, верно?
        - Конечно, о чем ты… Он у меня хороший, да… Я себя потеряла, а он выкарабкается, обязательно выкарабкается…
        - Без тебя не выкарабкается, Ларис. Ему опора нужна. Ты его опора, ты мать. А мать все может. И себя изменить может, и над ситуацией подняться может, если сыну так надо.
        - Красиво говоришь, да… Прям заслушаться можно…
        - Вот и слушай, Лариса, и слушай! И начинай потихоньку выкарабкиваться из своей пропасти! И помни, что ты не одна выкарабкиваешься, что я с тобой! И я тебя не оставлю… Мы вместе это должны сделать ради наших детей! Пожалуйста, Лариса, услышь меня!
        - Да слышу я тебя, слышу… Господи, да если бы от меня что-то зависело… Я ж собой уже не владею, стакан мой хозяин, он свою волю диктует…
        - И со стаканом мы справимся, Ларис. Подумаешь, стакан… Сейчас такие хорошие врачи есть, что ты! Просто чудеса творят! Главное, чтобы ты сама этого захотела, понимаешь?
        Видимо, очень уж отчаянно прозвучал у нее этот призыв - Лариса моргнула и улыбнулась жалобно, будто ей же сейчас и сочувствовала. И проговорила очень тихо и осторожно:
        - Ты знаешь, со мной никто никогда так не разговаривал… Никто и никогда…
        - Как, Лариса?
        - Ну, чтобы вот так… Чтобы такие слова я слышала… Да что слова! Нет, я не о том сейчас… Не знаю, как объяснить…
        - Я понимаю, Лариса. И поверь, я искренна с тобой сейчас. Я действительно хочу помочь тебе, и не потому, что моя дочь и твой сын… Я сама хочу, понимаешь? Когда к тебе шла, еще не верила до конца, что хочу… А сейчас точно знаю, да! Я тебя услышала, я поняла… И не осуждаю тебя, что ты не справилась. Но мы вместе справимся, вместе всегда легче!
        - Ты думаешь, у меня получится? Мне кажется, поздно уже… Что не смогу… Столько лет на стакане сидеть, в беспамятстве спасаться… Слабая я стала, понимаешь? Да и всегда слабая была… Мне же с детства жизнь так и не дала опомниться, все время под чьей-то плетью ходила. Думаешь, я сейчас смогу? Сомневаюсь…
        - А ты не сомневайся! Все у нас получится, что ты! Да я просто уверена, что все получится!
        Лариса хотела ответить что-то, но не успела… От хлопка двери в прихожей они одинаково вздрогнули, одинаково повернули головы в сторону кухонного проема.
        - Мам, ты дома? - донесся из прихожей голос Юры. - Я не один, мам… Я с Викой…
        Ирина только охнула, прикрыв рот рукой. И тут же себя одернула - чего испугалась так? Может, это и хорошо даже, все они вот собрались в одном месте…
        - Мама?! - услышала она за спиной удивленный голос дочери. - Что ты здесь делаешь, мам? Ты же… Ты же сказала, что по магазинам пройдешься?
        - Ну, передумала… Что ж теперь? - с улыбкой ответила Ирина. - Сначала хотела по магазинам, а потом решила в гости зайти… Поговорить с Ларисой решила…
        - О чем, мам? Я тебя просила? Просила? Зачем ты… Что ты наговорила тете Ларисе, а? Ну зачем?
        - Да ничего страшного не случилось, доченька, успокойся! Мы просто немного побеседовали… Что ты на меня набросилась так, в конце концов?
        - Тихо, тихо, девчонки, не ругайтесь… - неожиданно вступила в их спор Лариса, и все обернулись на нее удивленно. - Что ты и впрямь на мать-то набросилась, Вика? Все у нас нормально, мы хорошо поговорили… Обсудили вот, куда мне пойти лечиться… Я у твоей мамы совета спрашивала, вот и все… Она говорит, хорошего врача вполне сейчас можно найти!
        - Мам, ты серьезно?! - только и выдохнул Юра, оседая на хлипкий кухонный стульчик. - Ты правда решила пойти лечиться, мам?
        - Ну да… Надо же с чего-то начинать, сынок… Жить начинать надо…
        Ирина увидела, как Вика быстро схватила Юрину ладонь, сжала ее в пальцах. Подняла глаза, поймала взгляд дочери… И обе чуть не расплакались, улыбнувшись друг другу благодарно. И слов никаких говорить уже было не надо… Молчание понимания было таким теплым, таким хорошим, что даже немного жалко стало, когда Вика проговорила деловито:
        - А Сонька говорила, что у дяди Саши какой-то друг есть, он в больнице хирургом работает! Наверное, этот друг может хорошего врача посоветовать! Они же там все знают друг друга… Давай я прямо сейчас у Соньки спрошу?
        - Нет, сейчас не надо, Вик… Я потом сама у Саши спрошу, ладно?
        - А, понятно… Договорились тогда… - понимающе улыбнулась Вика. - Я как-то и не подумала, что тебе самой лучше спросить…
        - Ой, что же я сижу-то! - вдруг спохватилась Лариса, подскакивая с места. - Гости в доме, я даже чаю не предлагаю! Садитесь, ребятки, я сейчас быстренько чайник поставлю, садитесь…
        - Ой, а мне пора уже… - заторопилась Ирина. - Мне ведь и впрямь еще в магазин надо, в химчистку… Ларис, я вечером позвоню тебе, ладно? И завтра еще зайду… Я к тебе теперь буду часто приходить, если ты не возражаешь, конечно!
        Лариса обернулась от плиты и так благодарно и светло ей улыбнулась, что Юра снова распахнул глаза от удивления. Наверное, слишком давно не видел у матери такого лица. А еще Ирина увидела, как он похож на мать… Красивый парень, и глаза такие же бирюзовые. И улыбка у него замечательная… Вику вполне можно понять, что тут еще скажешь!
        Вечером она позвонила Саше, и он одобрительно выслушал ее просьбу. Она просто нутром чувствовала его одобрение, хотя он так ни слова и не сказал ей… Да и что она хотела услышать? Что молодец, что все правильно делает? Нет уж… Это одобрительное молчание было для нее гораздо ценнее сейчас!
        - Так у тебя действительно какие-то связи есть, Саш? Соня так сказала…
        - Ну, связи не связи, а поспрашивать можно. Сегодня же приятелю позвоню, он наверняка может посоветовать кого-то. Я так понимаю, у этой Ларисы случай очень запущенный, надо опытного нарколога искать. Может, и в клинику ее определить придется. Если это материальных затрат потребует, я готов поучаствовать, имей в виду.
        - Нет, что ты, деньги у меня есть…
        - Но помочь-то я тебе в этом могу? Что ж я тебя оставлю с этой проблемой один на один? Нет, не оставлю. Но сначала надо определиться, да… Я прямо сейчас приятелю своему попытаюсь дозвониться… Он человек занятой, может сразу и не ответить. А завтра утром тебе доложу всю информацию, договорились? Я тебя отвезу на работу завтра утром. Жду у твоего подъезда ровно в восемь. Идет?
        - Да, Саш… Спасибо тебе…
        - И тебе спасибо.
        - А мне-то за что?
        - За то, что поверила мне… Что первые шаги сделала… Я горжусь тобой, Ирина. У тебя даже голос по-другому звучать стал, правда. До завтра…
        - До завтра, Саш! До завтра…
        Нажала на кнопку отбоя, улыбнулась сама себе. А все-таки нужно ей было, чтобы Саша ее похвалил, нужно! И вроде ничего особенного не сказал, а на душе так светло стало! Как праздник… И спать совсем не хочется, хотя и время довольно позднее. Наоборот, как-то действовать хочется, кучу дел переделать…
        Но выспаться все же надо, завтра трудный и долгий день. Надо лечь и постараться заснуть… К тому же к утру она должна хорошо выглядеть!
        И вполне честно старалась уснуть, да куда там! Ворочалась в постели полночи, потом встала, подошла к окну, распахнула его настежь.
        А какая там ночь - чудо просто! Луна висит ярким серпом, воздух прохладный и вкусный, влажной землей и травой пахнет, как в том весеннем лесу… Такое чувство, что жизнь началась заново. Чистая жизнь, свеженькая. И ощущение такое… Будто колокольчики где-то звенят. Нежные, переливчатые. И на душе полный восторг и покой. Божечки, да что это такое с ней происходит? Никогда такого покоя счастливого внутри у нее не было, радости такой не было…
        А самое главное - боль ушла. Это вечное ощущение обиды на жизнь, заклятие это ушло, как Саша его назвал давеча. Заклятие, которое столько лет свое имя имело - «…сижу на скамье с ребенком на руках, пойти мне некуда…» Ведь вся ее жизнь вокруг этого заклятия вертелась, душой руководила, поступками! А сейчас… Будто и нет ничего. И как хорошо без этой боли, как легко… Только ночная тишина звенит колокольчиками. Даже спать идти не хочется, а вдруг это ощущение больше не повторится?
        Ощущение по имени счастье… А еще у него другое имя есть - Саша…
        «Саша, Саша… Влюбилась я в тебя, что ли? Даже думать об этом боюсь. Да и не надо думать, наверное. Завтра будет день, и в нем будет Саша. А потом еще день, и еще… В свеженькой жизни будет много дней, плохих и хороших. Других…»
        Утром она так суетилась со сборами, что все валилось из рук. Не выспалась все-таки. Да и времени оставалось совсем мало на прическу, на макияж… Вика наблюдала за ней насмешливо, выглядывая из кухни. Хорошо, что сама вызвалась приготовить завтрак, иначе бы она точно не успела! Да и от самого завтрака пришлось отказаться - опаздывала уже!
        - Вика, давай без меня, ладно? - крикнула в сторону кухни уже из прихожей. Вспомнила, что оставила в спальне телефон, бросилась туда со всех ног. Суета нервная, да и только! Саша, наверное, ждет уже у подъезда…
        - Мам, отлично выглядишь! - сунулась к ней с комплиментом Вика, и она улыбнулась ей на ходу, поправляя прическу. И тут же выскочила за дверь, махнув на прощанье рукой.
        Плюхнулась на сиденье рядом с Сашей, проговорила виновато:
        - Я тебя задерживаю, наверное? Прости… Какое-то утро сумасшедшее было, не успевала ничего…
        - Да? А выглядишь просто отлично! И прическа другая, тебе так больше идет…
        Она засмущалась, отвернулась к окну. Выехали со двора, окунулись в утреннее дорожное столпотворение. Когда остановились у светофора, Саша повернулся к ней, проговорил быстро:
        - Я дозвонился вчера до приятеля… Он сказал, что может договориться с хорошей клиникой, Ларису туда возьмут. Я тебе скину потом телефон главврача… Нет, я лучше сам туда позвоню, ладно? А на встречу с ним вместе поедем, договорились?
        - Хорошо, Саш… Спасибо тебе…
        Загорелся зеленый, и поехали дальше без разговоров. Она сидела, думала, как бы ему сказать… Вернее, рассказать о своих ночных ощущениях, о том, что груза обиды больше на сердце нет. Ведь в простых словах не расскажешь… Да и не время сейчас, и не место. Может, потом как-нибудь…
        А когда подъехали к ее офису, вдруг развернулась к нему и спросила деловито:
        - А ты бы мог со мной к ним поехать, Саш?
        - К кому - к ним? Ты о чем сейчас, Ирина?
        - А, ну да… Просто я всю дорогу сейчас думала. И сама не ожидала, что вот так сразу спрошу… Я к ним хочу поехать, к Морозовым. К родителям Ромы… Еще не знаю, что им скажу, но чувствую, что могу к ним поехать…
        - Конечно, я с тобой поеду, Ирина, - произнес он очень осторожно, внимательно на нее глядя. - А куда надо ехать, ты помнишь?
        - Помню, конечно! Я знаю, где они живут! Вике уже 18 лет прошло, а мне кажется, что я и с закрытыми глазами тот дом найду…
        Говорила и удивлялась - неужели она сейчас эти слова произносит? Да еще пару недель назад ничто бы ее не заставило. И никто бы не заставил. Неужели это Саша на нее так действует? Одним только своим присутствием рядом…
        Впрочем, какая ей разница теперь? Если перевернулось что-то внутри, если самой захотелось войти в открытую дверь - какая разница, кто и как на тебя воздействовал?
        - Погоди, не торопись так, Ирин… Может, они давно уже переехали, столько лет прошло! Может, они давно за городом живут? Сейчас ведь модно жить за городом… Надо сначала точно узнать, где они живут.
        - А я узнаю, Саш! Я у Левы спрошу. Он же общался с Павлом Георгиевичем, он наверняка знает! Я сегодня же ему позвоню… И еще мне с Викой надо поговорить, объяснить ей… Вечером обязательно поговорю!
        Весь день потом пыталась дозвониться до Левы, но телефон его не отвечал. Вечером он сам позвонил ей, проговорил виновато:
        - Извини, Ирина, не мог ответить… Что-то случилось, да? С Викой что-нибудь?
        - Нет, нет, Лева, все в порядке… Просто я хотела тебя спросить… Ты ведь общался с Павлом Георгиевичем Морозовым, насколько я помню? Может, знаешь, где они сейчас живут?
        - Да, знаю. Я был у них. Морозовы меня на обед приглашали.
        - Даже так?
        - Ну да… А разве я тебе не говорил об этом? Тогда еще и приглашали, когда надеялись через меня подход к тебе найти… Но ты же такая неколебимая у нас, такая упертая, к тебе же подступиться невозможно, правда? Хотя я очень старался до тебя донести. И Морозовы тоже старались…
        - Как же, как же, помню. Еще и денег тебе за это предлагали на твои научные разработки, верно?
        - А ты не язви, Ирина. Ты же знаешь, как это для меня важно. И не было бы ничего страшного в том, если бы я взял у них эти деньги. Кстати, я уже решил этот вопрос, если тебе интересно. Родители моей жены помогли. Проявили участие, нашли финансовые источники.
        - Что ж, поздравляю… Повезло тебе с новой женой, Лева. Да, тебе ведь развод нужен, наверное! Ты скажи, что от меня требуется, я все сделаю!
        - Да, спасибо. Ты мне это уже говорила, Ирина. Как только разберусь со срочными делами, сразу разводом займусь.
        - Так давай я займусь, если тебе некогда… Хочешь?
        - Давай… Буду тебе очень благодарен. Как там Вика, скажи? Я давно ей не звонил…
        - Все хорошо, к экзаменам готовится. Правда, у нее все нормально, не беспокойся! И за тебя я рада, правда… Так скажешь, где сейчас Морозовы живут?
        - За городом живут, в Липниках. Знаешь, где это?
        - Да, знаю.
        - Как въедешь в поселок, отсчитаешь пятый дом направо. Крыша из терракотовой черепицы, яркая такая, из-за забора видно. Да найдешь, если приспичит… Тебе ведь именно приспичило, правильно я понял?
        - Найду, Лева. Спасибо тебе. Все, пока, не буду тебя от дел отрывать…
        - Пока, Ирина. И тебе тоже спасибо.
        - А мне за что?
        - Да за все… За все, что было и не было. Пока…
        * * *
        Целый вечер она не знала, как подступиться к Вике с важным разговором. Надо ведь как-то начать… Объяснить все, что с ней случилось. Так объяснить, чтобы она поняла…
        - Мам, чего ты маешься, а? Такое чувство, будто сказать мне что-то хочешь… Говори, не бойся! Что-то про тебя и про дядю Сашу, да? Тебе мне сказать про это неловко?
        - Нет, Вика… То есть не совсем…
        - А что тогда?
        - Понимаешь, я долго думала про этих людей… Ну, которые к нам приходили, помнишь? Они твои родные бабушка и дедушка…
        - Да помню, конечно, мам. А что случилось? Они опять приходили, что ли?
        - Нет, больше не приходили. И не придут, наверное. Они поверили, что я их никогда не прощу. А я… Я очень долго думала и теперь знаю, что могу их простить. Тебе, наверное, странно это слышать от меня, да? Ведь я сама тебя так настроила, чтобы никогда и ни за что…
        - Мам! Я тоже тебе признаться должна кое в чем. Эта, которая моя бабушка, она ведь приходила ко мне в школу…
        - Анна Николаевна? К тебе?
        - Ну да… Мы с ней долго на скамейке сидели, разговаривали. Знаешь, мам… Мне ее потом жалко стало. Она так говорила о себе… Такие вещи…
        - Какие, Вик?
        - Ну… Что любая мать, когда своего ребенка защищает, становится немного того… Не совсем адекватной. В ступор впадает, не видит ничего и не слышит. И к своему же ребенку при этом жестокой становится. Знаешь, мам… Ты меня прости, конечно, но когда Анна Николаевна мне о себе это рассказывала, я поневоле о тебе думала… Ты ведь тоже со мной так… И с Юрой…
        - Да, ты права, доченька. Все это звенья одной цепи, все между собой связано. Но я ведь исправляю свою ошибку, верно? Кстати, Саша сказал, что появилась возможность Юрину маму в хорошую клинику положить… Скоро мы этим вплотную займемся.
        - Правда, мам? Ой, здорово как… И здорово, что ты этих людей простила… Я и сама хотела с тобой про это поговорить, но уверена была, что ты меня не услышишь! Да еще и обидишься на меня… А давай мы завтра же к ним поедем, а, мам? Представляешь, как эта Анна Николаевна обрадуется?
        - Хорошо, давай поедем. Саша нас отвезет.
        - Ой, мам… Какая же ты у меня… Я знала, что ты такая, что ты все можешь, мам! Ты сейчас как заколдованная принцесса из сказки, которую прекрасный принц поцеловал, и она ожила… И этот принц дядя Саша, да, мам?
        Ирина рассмеялась от души, но в то же время страшно смущаясь, проговорила сквозь этот смех, махнув рукой:
        - Тоже мне, принца нашла… Да как тебе такое в голову пришло, доченька? Я… принцесса. Какая же ты маленькая еще. Одни сказки пока на уме…
        - Ну, сказки не сказки, а дядя Саша на тебя глаз положил, меня не обманешь! И Сонька говорит, он совсем другой стал… Все-таки хорошо мы с ней все придумали, правда? Если б Сонька не привела его тогда на мой день рождения, он бы тебя и не разглядел как следует! Не увидел, какая ты есть… Ой, я так люблю тебя, если б ты знала… Мне так хорошо сейчас…
        - И я тебя очень люблю, доченька.
        - Мам… А давай прямо сейчас к ним поедем, а? Ну… К этим моим… Бабушке и дедушке?
        - Да поздно уже, что ты… Кто ж поздним вечером по гостям ездит?
        - Так мы ж не в гости… Мы же по делу… Ну позвони дяде Саше, а? Может, он согласится нас прямо сейчас отвезти? Давай я сама Соньку наберу, она ему передаст трубку…
        Ирина и опомниться не успела, а Вика уже протянула ей свой телефон, скомандовала тихо:
        - Спрашивай… Там дядя Саша…
        Ирина взяла телефон, протянула виновато:
        - Саш… Прости за поздний звонок… Но тут Вика прямо настаивает… Хочет сейчас к Морозовым ехать. Как ты к этому отнесешься, а?
        - Да нормально отнесусь, Ирина. Можно и сейчас, не проблема. А куда ехать, ты знаешь?
        - Они в Липниках живут… Пятый дом, как с дороги въезжаешь…
        - Ладно, разберемся. Собирайтесь, спускайтесь, я сейчас подъеду.
        - А не поздно, Саш? Это удобно будет, как думаешь?
        - Я думаю, для них время сейчас не имеет значения… Да хоть ночью вы решите приехать, все равно… Собирайтесь, ждите меня внизу!
        Всю дорогу ехали молча, только когда свернули с большой трассы на проселочную, Вика протянула руку, сжала горячими пальцами ее ладонь. И тут же проговорила испуганно:
        - Мам, у тебя руки просто ледяные… Ты чего, так сильно волнуешься?
        - Да… Волнуюсь, конечно… - эхом откликнулась она. - Тревожно мне как-то…
        Въехали в поселок, и она наклонилась к Саше, проговорила быстро:
        - Пятый дома справа должен быть… На крыше терракотовая черепица… Да только ведь темно уже, и не разглядишь, какая и где крыша!
        - Не волнуйся, найдем. Скорее всего, этот вот дом… Видишь, на столбе у ворот кнопка от домофона? Нажмешь ее, и тебе ответить должны.
        - А ты? Ты не пойдешь с нами, Саш?
        - Я в машине вас подожду. Сейчас вам лучше самим, без меня… Ну, чего сидите? Идите, не бойтесь ничего.
        Ирина вышла из машины, подошла к воротам на ватных ногах. Вика шла рядом, держала ее под руку. Домофон тут же откликнулся голосом Павла Георгиевича, когда она нажала на кнопку, не успела она ничего ответить, как железная дверь щелкнула и открылась довольно широко, будто сама приглашала их войти.
        Они и вошли… И увидели, как Павел Георгиевич торопливо спускается с крыльца, как идет им навстречу. Как улыбается счастливо и осторожно, будто боится спугнуть поздних гостей. А вслед за ним на крыльце уже показалась Анна Николаевна…
        Ирина вдруг четко увидела ее лицо, будто кто-то невидимый приблизил его в густых сумерках. Увидела, как дрожат ее щеки, как невольно прижались ладони к губам. И как она хочет спуститься с высоких ступенек крыльца, да видно, что не может - ноги подкашиваются…
        И бросилась к ней со всех ног, испугавшись, что и впрямь она упадет! И сама Анна Николаевна будто ждала от нее этого движения, упала ей в руки, обняла, ткнувшись лицом в плечо. Говорить не могла, только дышала тяжело и прерывисто. Потом, сдерживая рыдание, произнесла тихо:
        - Девочки мои… Вы мои девочки, Вика, Ирина… Я ждала, я очень ждала… Боялась, умру… Так боялась…
        - Да поживем еще, Анна Николаевна, что вы… - тихо ответила Ирина, оглаживая ее по седой голове. - У нас еще много чего впереди, правда?
        - Да, теперь поживем… Спасибо тебе, Ирина. Я знала, я надеялась, да… И что же мы на крыльце-то стоим? Идемте скорее в дом… Теперь это ваш дом, девочки… Только ваш…
        - А мы не одни, у нас там дядя Саша в машине! - проговорила Вика, оборачиваясь. И пояснила зачем-то, хотя никто ее пояснений не спрашивал: - Дядя Саша, мамин жених… Я его позову сейчас, можно?
        * * *
        - Лариса! Ты готова? Через пятнадцать минут выходи! Саша уже в гараж за машиной ушел, скоро подъедет.
        - Да, Ирочка, я давно готова! Выхожу! - живо откликнулась Лариса и добавила тихо: - Каждый раз так волнуюсь, когда мы к ребятам едем. Так скучаю по Юре, по Вике…
        - Ладно, не волнуйся, чего волноваться-то? Выходи… Мне еще Соне позвонить надо, она копуша такая, вечно приходится ее поторапливать! Опять будем сидеть в машине и ждать ее!
        - Хорошо, жду.
        Ирина нажала на кнопку отбоя, выглянула в окно.
        О-па… А Соня-то уже стоит у подъезда, ждет их! Видать, зря она ее копушей обозвала! А Саша еще не подъехал… Но все равно надо выходить и спускаться, к тому же и Ларису уже позвала. Сейчас…
        Подумала так и задержалась у окна еще ненадолго. И улыбнулась - какая весна опять выдалась ранняя! Как та самая весна, два года назад…
        Господи, да неужели два года прошло с той весны? Кажется, будто один день… Долгий счастливый день с его важными делами и заморочками, с поступлением Вики и Юры в институт, со свадьбой, с хлопотами по переезду… И нисколько не жалко, что квартиру пришлось разменять, зато так удачно с этим разменом вышло! Хотя Саша не хотел никакого обмена, а хотел, чтобы Лева себе квартиру забрал, а она к нему с Соней переехала… Но Лева тоже так не захотел. К тому же выяснилось, что соседи с верхнего этажа ищут себе трехкомнатную вместо однокомнатной, рады Леве разницу от стоимости заплатить. Так вот и вышло все, да… Им теперь с Сашей и в однокомнатной хорошо живется, и Лева не в обиде остался. И Соня живет самостоятельно, сама себе хозяйка. Правда, хозяйка из нее не ахти… Все время что-то подсказывать приходится, уму-разуму учить… Но это тоже до поры до времени, так надо полагать. Главное, вовремя в тень уйти с этим самым умом-разумом, как Саша говорит.
        А сегодня у них большой семейный сбор, сегодня они все едут на день рождения к Вике! Да, надо же Анне Николаевне позвонить! Может, что-то купить нужно по дороге?
        - Да, Ирочка… Слушаю тебя, моя дорогая… - услышала она в трубке осторожный шепоток Анны Николаевны.
        - Ой, а почему шепотом говорите, Анна Николаевна? - тоже автоматически перешла на шепот Ирина.
        - Да Ромочку боюсь разбудить… Я во дворе дома с коляской гуляю, Ромочка только недавно заснул… У него сон такой чуткий стал в последнее время! Знаешь, он такой забавный становится, Ирочка! Уже все соображает, мне кажется!
        - Да ему ж месяц всего, Анна Николаевна… - тихо смеясь, проговорила Ирина. - Что он там может соображать?
        - Ну не скажи, Ирочка, не скажи… Ой, опять глазки открыл, проснулся почему-то! Вроде я совсем тихо с тобой говорю… Не хотят уснуть глазки мои бирюзовые, ой, не хотят… У него Юрочкины глазки, Ириша… А лобик большой, как у Вики. А подбородок Ромочкин, с ямочкой… А ты чего хотела-то, Ириша, чего звонишь? А то ведь меня не переслушаешь, правда! Как начинаю над правнуком сюсюкать, так и не остановишь!
        - Да я хотела спросить, не надо ли чего по дороге купить… Вижу в окно, Саша уже подъехал! И Лариса подошла, и Соня…
        - Ой, да ничего не надо, Ириша! Юрочка вчера уже все купил! Он такой хозяйственный, знаешь! Просто чудо, а не мальчик! И Вику очень любит… Прекрасная пара, прекрасная! А как мы с Пашей счастливы, что они согласились жить здесь, в доме! Хорошо, что мы все-таки большой дом купили… Ой, опять я болтаю, да? Задерживаю тебя?
        - Да я уже бегу, Анна Николаевна, бегу! Скоро приедем, ждите!
        Ирина быстро выскочила из квартиры, нажала на кнопку лифта, и двери его открылись как по заказу. Соня встретила ее внизу смешливым укором:
        - Вот говорите про меня, теть Ир, что я копуша, а сами-то, сами! Сколько вас ждать можно, а?
        - Да, Сонь, признаю… Я та еще копуша, правда… - со смехом проговорила Ирина, садясь в машину рядом с Сашей.
        Лариса и Соня устроились на заднем сиденье. Наконец они выехали со двора.
        - В пробки сейчас наверняка попадем… - ворчливо проговорила Соня, глядя в окно. - Погода хорошая, все за город едут.
        - Ничего, Сонечка, прорвемся! - весело проговорила Ирина, немного повернув назад голову. - А ты чего с утра сердитая такая, а? Не с той ноги встала?
        - Да я с парнем своим поссорилась! - буркнула Соня, дернув плечом.
        - Понятно…
        - Да что вам понятно, теть Ир? Хорошо вам, вы с папой никогда не ссоритесь… А у меня так не получается! И Вика с Юрой тоже не ссорятся…
        - Да когда же им ссориться, Сонечка? - вступила в их диалог Лариса, всплеснув руками. - Им сейчас и поговорить даже некогда, сама понимаешь! Ромочка все их время себе забирает… Хорошо, что Анна Николаевна и Павел Георгиевич им помогают, а так бы…
        Обратившись уже к Ирине, Лариса спросила деловито:
        - Как Вика решила, не знаешь? Будет академический отпуск в институте оформлять или нет?
        - Да они вместе с Юрой решили его не брать… И бабушка с дедушкой их поддержали. К тому же Вика не хочет от Юры отставать, они ж в одной группе учатся. Будут Ромочку на время занятий на них оставлять…
        - А не тяжело им будет? Не молодые уже!
        - Так они сами на этом настояли, чтобы ребята и дальше вместе учились! Анна Николаевна Ромочку с рук не спускает, кажется, будто на глазах молодеет!
        - Ну да, ну да, я видела… - задумчиво кивнула Лариса. - Балуют они ребят, прям пылинки с них сдувают… Да и меня тоже все время в гости к себе зовут! А вчера Анна Николаевна вообще предложила мне к ним переехать, представляешь? Что ж ты, говорит, Ларочка, все одна да одна… Может, поживешь у нас, поможешь с Ромочкой нянчиться? Я и не знаю, что в ответ сказать! Растерялась как-то…
        - А чего растерялась, Ларис? - обернулась к ней Ирина. - Соглашайся, поживи у них, и правда с ребенком поможешь! Им ведь трудно, сама понимаешь! Не молодые уже!
        - Ой, да как же… Тогда ведь с работы придется уволиться…
        - Ну и уволишься, подумаешь! Мы потом другую работу тебе найдем!
        - Да, кстати… - вдруг подал голос Саша, слушавший все это время, о чем они говорят. - У нас на работе офис-менеджер через полгода в декрет собирается, вот ты ее и заменишь, Ларис. Я договорюсь, хочешь?
        - Ой, а я справлюсь?
        - Да вполне! Ты у нас девушка способная! И коллектив у нас хороший, тебе понравится!
        - Спасибо… Спасибо вам, ребята… - со слезой в голосе проговорила Лариса, и Ирина снова обернулась к ней удивленно. - Если бы не вы… Если бы не помогли мне тогда… Пропала бы я совсем, не справилась бы…
        - Ну ладно, теть Ларис, перестаньте… - обняла и ласково огладила ее по плечам Соня. - Все же хорошо сейчас, что вы… Не надо плакать! Вот внук увидит ваше зареванное лицо и расстроится!
        Саша хмыкнул, улыбнулся довольно, будто хотел похвалить дочь. Ирина повернула к нему голову, посмотрела очень внимательно. Долго смотрела, пока Саша не спросил удивленно:
        - Ты чего? Что-то не так со мной, да?
        - Саш… Я тебе говорила, что люблю тебя? Очень сильно люблю.
        - Не помню… Когда мы два года назад начали жить вместе, то говорила вроде… Но можешь хоть каждый день говорить, я вовсе не против, что ты!
        - Да… Я буду каждый день говорить. Я очень люблю тебя, Саш… Люблю…
        Ирина услышала вдруг, как хихикнула сзади Соня и как Лариса на нее шикнула - тихо ты, мол… Не мешай им, что ты…
        А Ирине вдруг захотелось немного всплакнуть. Просто из-за того, что ей было очень хорошо сейчас. Хорошо признаваться в любви к Саше. И жить в любви. И знать, что нужные тебе двери открыты, и всегда помнить об этом…